Автор: Бахрушин С.В. Токарев С.А.
Теги: история якутского народа якутский край культура якутии
Год: 1953
Текст
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ЯКУТСКИЙ ФИЛИАЛ
ИНСТИТУТ ЯЗЫКА, ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОРИИ
ЯКУТИЯ
В XVII ВЕКЕ
(Очерки)
Сборник под редакцией
С. В. БАХРУШИНА И С. А. ТОКАРЕВА
ЯКУТСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
Якутск * 1953 г.
ССР С Н fl У К fi Л Я Р ы н нкндемиягА
------------•----
САХА СИРИНЭЭ15И ФИЛИАЛ
ТЫЛ, ЛИТЕРАТУРА УОННА ИСТОРИЯ ИНСТИТУТА
САХА СИРЭ
XVII-C УЙЭ§Э
(У О Ч А Р К А Л А Р)
С. В. БАХРУШИН уонна С. А. ТОКАРЕВ
редакцияларынан .тахсар хомуурунньук
САХА СИРИНЭЭ5И КИНИГЭ ИЗДАТЕЛЬСТВАТА
Якутскай * 1953 с.
ПРЕДИСЛОВИЕ
истории якутского народа XVII столетие занимает совершенно
особое место. То было время крутого перелома в исторических судьбах
Якутского края. Тысячелетиями жило население этого края в стороне
от тесного общения с культурными народами. Это замедляло ход раз-
вития его производительных сил. С течением времени на Средней Лене
образовался свой особый культурный центр. Люди разводили там рога-
тый скот и лошадей, научились плавить медь и бронзу, впоследствии и
ковать железо. Предки их пришли когда-то с юга, из Прибайкалья, отту-
да они принесли в Якутский край сравнительно высокие культурные
навыки. Но эта связь с более развитыми по культуре странами была
очень слабой и непостоянной. Якутский народ почти ничего не знал об
этих странах, — ио нем никто ке знал.
К XVII веку у якутов сложился социально-экономический и культур-
ный уклад более высокий, чем у окружающих охотничьих племен тайги,
но все же примитивный, отсталый. У них еще не совсем распались
старинные родо-племенные связи, хотя уже выделилась военная арис-
тократия, были рабы, намечалось расслоение и среди рядовых общин-
ников. До образования своей государственности якуты еще не
дошли: отдельные племенные князьки вели между собой нескончаемые
войны, от которых страдало все население. Культурный уровень был
невысок: своей письменности не было, — разве лишь слабые воспомина-
ния о существовавшем в древности у какой-то части их предков в
Южной Сибири тюркском руническом письме. В области религиозных
верований господствовал грубый шаманизм, хотя и в сочетании с более
развитым культом светлых божеств плодородия.
Вхождение Якутии с 30-х годов XVII ®. в Русское государство зна-
меновало собой резкий поворот в ходе исторического развития якутов.
Поворот этот был нелегким. Проникновение русских служилых людей в
Якутский край сопровождалось на первых порах кровавыми столкнове-
ниями. Требования ясака, грабежи и вымогательства воеводской админис-
трации вызывали отпор со стороны якутского населения. Попытки восстаний
свирепо подавлялись. Обедневшие от грабежей якуты бежали на отдален-
а
пае окраины страны. Промысловые угодья были Истощены, ценной пушни-
ны поступало все меньше. Эпидемия оспы косила якутские улусы.
И все же, несмотря на эти бедствия, нависшие над Якутским краем с
середины XVII века, общий баланс событий, приведших к объединению
Якутии с Россией, был положительным.
Уже само вхождение Якутии в большое, централизованное многона-
циональное государство, каким была Россия в XVII веке и позже, было
фактом исторически прогрессивным. Оно положило конец вековой изоли-
рованности якутского народа, которая обрекала его на крайне замедленное
культурное развитие. Самое же важное было то, что якуты вступили
в соприкосновение не только с российским царизмом, который угнетал все
подвластные ему народы, но и с русским трудовым народом, который
сам страдал от этого угнетения. Общение с русским народом (и с дру-
гими народами России) порождало предпосылки для более быстрого
темпа хозяйственного и культурного развития Якутии.
Очень важными были чисто экономические последствия вхождения
Якутии в Русское государство. Ойо означало включение Якутского края
в систему широких и сложных экономических связей, в систему об-
щерусского рынка. Торговля с русскими, хотя она и принимала
очень часто характер замаскированного грабежа туземцев торговыми
или служилыми людьми, во многих случаях давала все-таки выгоды
якутскому населению: от русских оно получало незнакомые прежде то-
вары. Это было началом втягивания якутского населения в торговый обо-
рот, толчком к переходу от чисто натурального хозяйства к товарно-
денежному.
В том же XVII веке наметились и первые ростки того нового явле-
ния, которое впоследствии революционизировало всю экономику Якутско-
го края: появились первые хлебные запашкн. Русские «пашенные»
крестьяне, проникшие на Среднюю Лену вслед за служилыми и промыш-
ленными людьми, были пионерами сельскохозяйственного освоения края.
Приобщение Якутии к земледельческой культуре, до того совершенно
там неизвестной, было для Якутии громадным шагом в развитии ее, про-
изводительных сил. В этом была крупная историческая заслуга русского
народа, русского трудового крестьянства. Очень скоро — уже с 80-х го-
дов того же XVII века—начали постепенно заводить пашни и якуты.
Наконец, в те первые десятилетия после проникновения русских в
Ленский край начались и первые — правда, слабые и не очень удачные —
попытки освоить и минеральные богатства Якутии. Удалось наладить толь-
ко добычу соли (Кемпендяй), но пробовали также плавить железную
РУДУ, искали слюду, серебро, драгоценные камни.
В отношении культурного развития якутского народа появление в
крае русских тоже не могло не сказаться благотворным образом. В XVII
веке положительное влияние русской культуры было еще слабо заметно.
Русская грамота и образованность были мало доступны и самнм-то рус-
ским поселенцам в Якутии, еще менее могли они проникать к якутам.
Но внешние формы русского быта—одежда, жилище, орудия труда и
пр. — усваивались якутами легче. На первых порах, правда, только от*
дельные выходцы из якутских улусов, по большой части бедняки, отбив-
шиеся от своих соплеменников, попадали в русскую среду и усваивали
себе новые культурные навыки: это были «ясыри» и «ясырки» (пленные),
дети ясырок, прижитые имн от русских, новокрещены, служившие в тол-
мочах у русской администрации. Таких как бы посредников в культурном
общении якутов с русскими было вначале мало, но затем новокрещенов
становилось все больше, да и прямое общение русских поселенцев с
улусными якутамн делалось более близким — по крайней мере в отдель-
ных местностях, как под Якутском, на Амге, на Олекме.
Не только в области хозяйства и культурного развития якутов наме-
тились существенные сдвиги после соприкосновения их с русскими. Не
менее важным было то, что сама основа общественного строя якутов ис-
пытала значительные изменения, — и эти изменения начались сразу же
после присоединения Якутии к Русскому государству. Как бы ни пред-
ставлять себе характер того социального строя, какой сложился у якут-
ского населения ко времени прихода русских, — понимать ли его как
родо-племенной, ранне-рабовладельческнй, ранне-феодальный или дофео-
дальный — во всяком случае не подлежит сомнению, что уже с пер-
вых годов организации воеводской власти н установления ясачного режи-
ма этот социальный строй начал меняться. Ускоренное разложение ро-
до-племенных связей, развитие крупной земельной собственности, наде-
ление тойонов фискально-административной властью над улусным населе-
нием и закрытие источников их прежнего обогащения за счет военной
добычи — все это знаменовало начало нового этапа в развитии общест-
венного строя якутов.
Этот этап нашел свое завершение — говоря условно — в реформах
1760-х годов, а в известном смысле он продолжался вплоть до Октябрь-
ской социалистической революции 1917 г. Но начало его относится как
раз к середине XVII века.
Ко всему сказанному выше надо прибавить, что XVII столетие уже
по одному тому представляет особый интерес в изучении истории якут-
ского народа, что это есть начало писаной истории этого народа. Все,
что предшествовало появлению русских в Ленском крае, не засвидетель-
ствовано точными письменными документами. Об этой ранней истории
мы знаем только по археологическим памятникам — очень отрывочным и
лишь приблизительно датируемым,—и по данным позднейшего фольклора,
по якутским преданиям, — а они еще хуже датируются и, хотя и не так
отрывочны, но все же весьма ‘ неполны и далеки от точности. Только с
1630-х годов мы можем точно, по годам, прослеживать те или иные со-
бытия и явления в жизни якутского народа. Обилие же сохранившихся
документальных источников XVII в. как раз по Якутии позволяет познать
этот период истории Якутии достаточно полно и разносторонне. Вот что
оправдывает в значительной мере выпуск в свет предлагаемого
читателю сборника «Якутия в XVII веке». Этот сборник содержит
.5
й себе самые ранние письменные сведения ио истории Якутского кран.
В этом его интерес. Какое бы явление жизни Якутии ни привлекло наше
внимание, его письменно засвидетельствованная история начинается
обычно с XVII в. Будем ли мы говорить о хлебопашестве в Якутии,
о сенокошении, о поисках минеральных богатств, об охотничьем промыс-
ле, о транспорте, о грамотности, о чем угодно, — мы каждый раз ста-
раемся проследить интересующее нас явление вглубь до XVII века.
Дальше наш умственный взор обычно не проникает или, если проникает,
то видит там лишь разрозненные предметы археологических раскопок
да туманные образы якутских легенд.
♦ * *
Предлагаемый сборник задуман первоначально как часть большого
5-томного издания «Истории Якутии», 1-й том которого, посвященный
древнейшему периоду, уже вышел в свет. Сборник должен был соста-
вить 2-й том этого издания. Но в связи с изменением общего плана из-
дания, с превращением его из 5-томного в 3-томное, решено, что 2-й
том должен будет охватить весь период времени от XVII века до 1917 г.,—
значит XVII-му столетию будет в нем уделено сравнительно меньше
места. Данный же сборник, подготовленный еще по старому плану, вы-
пускается теперь как отдельное издание.
Над составлением сборника работал авторский коллектив под общим
руководством чл.-кор. АН СССР, покойного С. В. Бахрушина. Самим
С. В. Бахрушиным написаны главы 1-я (Открытие Якутии русскими и
присоединение её к России), 3-я (Воеводское управление Якутии),
5-я (Русское население Якутии в XVII в., кроме раздела «Крестьянская паш-
ин»), Проф. С. А. Токаревым написаны глава 2-я (Коренное население Яку-
тии в XVII в., кроме раздела о тунгусах), раздел 4-й в главе 4 (Борьба
якутов против ясачного режима). Проф. Н. Н. Степанову принадлежит
раздел «Тунгусы в XVII в.» в главе 2-й И. С. Гурвичем написана глава
4-я (Эксплоатация царизмом коренного населения Якутии), Ф. Г. Саф-
роновым написан раздел «Крестьянская пашня» в главе 5-й. Глава 6-я
(Положительные результаты присоединения Якутии к Русскому государ-
ству) написана совместно С. В. Бахрушиным и С. А. Токаревым.
Основная редакция сборника принадлежит С. В. Бахрушину. После
его смерти окончательное редактирование текста и подготовку его к пе-
чати взял на себя С. А. Токарев.
При редактировании сборника было принято во внимание, что в
отношении оценки общественного строя якутов в XVII в. в. лите-
ратуре нет единой общепризнанной точки зрения. Согласно мнению
б
С. А. Токарева, обоснованному им в его большой монографии «Общест-
венный строй якутов в XVH—XVIII вв.», общественное развитие якут-
ского народа перед приходом русских шло в направлении формирования
ранне-рабовладельческого строя, и только вхождение Якутии в фео-
дально-крепостническое Русское государство направило развитие якут-
ского общества по иному пути—по пути феодального развития. Друггъч
концепция принадлежит С. В. Бахрушину’ (поддержана О. В. Ионовойг и
др.); она состоит в том, что элементы рабовладения не имели решающе-
го значения в общественной жизни якутов, и что вне зависимости от
изменений, происшедших в их быту в результате присоединения к Русско-
му государству, процесс общественного развития у якутов шел по линии
феодализма.
Несколько отличную точку зрения высказал в ряде своих работ про-
фессор А. П. Окладников. По его мнению, предки якутов, переселившие-
ся на Среднюю Лену из Прибайкалья, еще там знали социальное нера-
венство и были втянуты в систему феодальных отношений Центральной
Азии и южных областей Сибири. В результате взаимовлияния обществен-
ных отношений, принесенных пришельцами, и общественных отношений,
существовавших у аборигенов, на Средней Лене сложился полупатриар-
хальный — полуфеодальный уклад.
Ввиду существующих разногласий по этому важному вопросу, редак-
ция стремилась изложить фактические данные, характеризующие все сто-
роны разложения якутской общины, не высказываясь категорически по
спорным вопросам.
Основной задачей настоящего сборника редакция считает показ кон-
кретной истории присоединения Якутии к Русскому государству и поло-
жительных результатов этого большого события.
* *
*
Сборник был составлен и отредактирован до выхода в свет новых бле-
стящих работ И. В. Сталина, в частности до появления его труда «Эко-
номические проблемы социализма в СССР». Появление этих замечательных
работ, открывающее новые пути для дальнейшего теоретического роста
советской науки в самых различных областях, дает возможность по-ново-
му осветить и некоторые существенные проблемы якутской истории.
В частности, одна из спорных проблем этой истории — определение
характера общественного строя якутов, сложившегося до прихода рус-
ских, — может в значительной мере приблизиться к своему разрешению
в свете новой работы И. В. Сталина: в ней т. Сталин с еще большей
1 С. В. Бахрушин. Исторические судьбы Якутии. «Якутия». Сбор-
ник статей.. Л. 1927 г.
2 О. В. Ионова. Из истории якутского народа. Якутск. 1945 г.
7
ясностью характеризует сущность и основу феодального строя. Если в
своей прежней работе «Диалектический и исторический материализм»
И. В. Сталин, давая развернутое определение феодального строя, указы-
вал, что основу его составляет «собственность феодала на средства про-
изводства и неполная собственность на работника производства»!, то в но-
вой работе он уточняет и заостряет это определение: основой феодализма
являлась «феодальная собственность на землю»2. Поэтому и для того,
чтобы установить существование у якутов перед приходом русских, хотя
бы ранних форм феодализма, историк должен прежде всего выяснить:
была ли у якутов феодальная собственность на землю? И если этой фор-
мы земельной собственности факты не подтвердят, то и говорить о дорус-
ском феодализме у якутов — особенно теперь, после появления упомяну-
той работы И. В. Сталина, — будет трудно.
С другой стороны, если факты показывают развитие у якутов в более
позднюю эпоху, в течение XVII—XVIII вв., именно «феодальной собствен-
ности на землю», то это и будет наиболее убедительным доказательством
развития у них в эту эпоху феодально-крепостнического уклада.
Очень важны и указания И. В. Сталина на широкую распространен-
ность «товарного хозяйства» в самые различные периоды человеческой ис-
тории, гораздо раньше появления капитализмаЗ. Для историка Якутии это
указание ценно тем, что оно устраняет возможные сомнения: имеем ли мы
право говорить о развитии у якутов товарного обмена еще до прихода
русских? Руководствуясь ясными указаниями И. В. Сталина, историк Яку-
тии с большей уверенностью анализирует данную группу фактов, с боль-
шей уверенностью говорит о развитии именно товарного обмена.
Много и других руководящих указаний могут и должны извлечь исто-
рики Якутии из замечательного труда И. В. Сталина. Его учение об объ-
ективном характере экономических законов, об обязательном соответствии
производственных отношений характеру производительных сил, об основ-
5ЮМ экономическом законе капитализма и пр.—все это имеет прямое или
косвенное отношение к проблемам якутской истории, и не только новой,
по и более ранних периодов. В свете этих гениальных идей Сталина исто-
рическая наука многое должна будет пересмотреть, в том числе и в исто-
рии Якутии.
Так как настоящий сборник является в известном смысле предвари-
тельным этапом в подготовке 2-го тома издания полной «Истории Яку-
1 История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), Крат-
кий курс, Госполитиздат, 1952, стр. 120.
2 И. В. Сталин, Экономические проблемы социализма в СССР, Гос-
политиздат, 1952, стр. 41.
3 И. В. Стали н, Экономические проблемы социализма в СССР,
стр. 15.
8
тин», то редакция решается выпустить его без коренного пересмотра. Ре-
дакция надеется, что критика укажет на имеющиеся недочеты, и что это
оживит плодотворную научную дискуссию по спорным вопросам якутской
истории. «Общепризнано, — говорит И. В. Сталии, — что никакая наука
не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы
критики»’.
Проф. С. А. Токаре*.
1 И. В. Сталин, Марксизм к вопросы языкоаиаиия, Госполятиздат,
1950, стр. 31. ,
ГЛАВА 1
ОТКРЫТИЕ ЯКУТИИ РУССКИМИ В XVII веке
И ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЕЕ К РОССИИ
1. СЕВЕРНЫЙ ПУТЬ В ЯКУТИЮ
Проникновение русских в Восточную Сибирь и, в частно-
сти, в Якутию шло двумя путями: древним северным, так на-
зываемым «чрескаменным» путем, корни которого теряются в
далеком прошлом, и более южным Камским путем, связанным
со средней Обью.
«Чрескаменный» путь, сложившийся в новогородское вре-
мя, связывал бассейн Печоры трудными горными перевалами
через северный Урал с низовьями Оби. Этим путем ходили на
Югру еще воеводы Ивана III. Он же служил торной дорогой,
которой пользовались поморские промышленники в поисках
охотничьих угодий. Уже в XVI в. они стали спускаться в ут-
лых судах в устье Оби и добиралсь до восточных берегов Об-
ской губы, на реку Таз, где обитали «человецы незнаемые»—
молгонзеи, давшие название этой области.
В Мангазее промышленные люди построили городки и об-
ложили в свою пользу массы кочевавших в окрестных тунд-
рах и лесах звероловов. В конце столетия освоили путь с ре-
ки Таза «режмами» в Турухан, приток Енисея, у устья кото-
рого вскоре возникло Туруханское зимовье. По следам пред-
приимчивых поморов, московское правительство направило в
1600 и 1601 гг. две экспедиции, которые должны были закре-
пить вновь открытые земли с их богатейшими звериными
угодьями за Русским государством. С построением на Тазу
небольшого Мангазейского или Тазовского города создана
была военная база для дальнейшего продвижения на восток.
Закинутая в «зельную тундру», далекая «заочная государе-
ва вотчина»—Мангазея стала, таким образом, посредствую-
щим пунктом между нижней Обью и нижним Енисеем, естест-
венным средоточием русского промышленного, люда, стремив-
шегося в богатую пушниной восточно-сибирскую тайгу, исход-
10
ным пунктом промышленного продвижения за соболем и экс-
педиций царских служилых людей в «новые немирные земли-
цы».
Ежегодно к концу лета, с прибытием «с Руси» каравана
морских судов, небольшая крепостца, заключавшая в своих
стенах гарнизон в сотню служилых людей, считая присылав-
шихся из Тобольска и Березова «годовалыциков», оживала.
Преодолев «немерные погоды» Обской губы, торговые и про-
мышленные люди располагались станом под деревянными
укреплениями в пустовавших избах и гостином дворе, в ожи-
дании, когда с открытием весенней навигации смогут перева-
лить на Турухан и оттуда выплыть на промыслы в Нижнюю
и Подкаменную Тунгуски. Навстречу им шли промышленники,
возвращавшиеся с енисейских промыслов и рассчитывавшие
поспеть к отходу очередного каравана кочей, чтобы вернуться
на родину. В Туруханском зимовье, где происходила встреча
пришлых с Руси промышленников с ехавшими на Русь, возни-
кала оживленная «ярмарка».
«Златокипящая государева вотчина» Мангазея, служившая
как бы дверью к еще не опустошенным соболиным местам на
ьостоке, привлекала ежегодно много сотен предприимчивых
промышленников, которых в эти далекие края гнала нужда
или жажда наживы. Однако вследствие хищнических приемов
охоты очень скоро в ближайших к Туруханскому зимовью
районах пушной зверь был в значительной степени истреблен.
Когда около Мангазейского города и Туруханского зимо-
вья «вверх по Енисею реке, и снизу Тунгуски реки соболи и
бобры испромышлялись», промышленные люди «учали ходить
вверх по Тунгуске реке далече», туда, где еще «соболи добрые
и зверья много», а из Нижней Тунгуски перебрались и на «ве-
ликую реку» Лену.
С Нижней Тунгуски на Лену вели две дороги. Первая шла
по притоку Нижней Тунгуски Титее, с верховьев которой во-
локом (весною'в два дня, летом—в пять) добирались до реч-
ки Чурки, притока Вилюя. Из Чурки выходили в Вилюй, из
Вилюя в Лену. Вторая дорога шла к верховьям Нижней Тун-
гуски. В 6 днях плаванья от устья реки Непы начинался так
называемый «Чечуйский» или «Тунгусский» волок. Волок вы-
ходил на Лену близ устья реки Чечуя. Путь Чечуйским воло-
ком был удобнее вилюйского, так как входившая в систему
последнего речка Чурка была «малая, а не судовая; только-де
большая вода живет весною от снегов»1.
1 С. Б а х р у ш и н. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI я
XVII вв. М., 1927, стр. 127—128.
11
Первое известие о Лене было получено в Мангазее в
1621 г., когда с Нижней Тунгуски были доставлены щесть
«иноземцев» буляшей,, которые сообщили, что живут по реке
Оленьей, впадающей «в Лин, большую реку»; по этой реке
Лин живет многочисленный народ, с которыми они, булящи,
ведут торговлю. Из их? рассказов было очевидно, что этот на-
род стоит на значительно более высокой ступени развития, чем
тунгусы и тазовская «самоядь»: «избы де у них, как у русских
людей, и лошади есть, а про то оне не ведают, пашенные ль
они люди или не пашенные, а платье носят таковое ж, как
русские люди»; известно' было им и производство железа; они
-покупали у 'бул-яшей соболей на железо. Таково первое извес-
тие, полученное русскими о якутах, так как не подлежит сом-
нению, что именно об этом народе шла речь в показаниях
пленных буляшей.
Мангазейские воеводы Д. С. Погожий и И. Ф. Тонеев по-
спешили переслать в Тобольск полученные важные сведения
с предложением организовать экспедицию на реку Лин. «И
только б, — писали они, — вМангазейском городе служилые
люди, которые приезжают из Тобольска и з Березова1, были
государевым жалованием пожалованы, человек 30, годы по
2 и по 3, и до тех бы до буляшских орд, где они живут на
Оленье реке и вниз п.о Оленье до больших людей, которые
живут на большой на Лине реке, дойти и под государеву
под высокую руку привести мочно, и с теми де служилыми
людьми торговых и промышленных людей пошло б много».
План этот был одобрен тобольским, воеводой Матвеем
Годуновым, который даже послал в указанных целях в Ман-
газею' пятидесятника Гришу Семенова и 10 тобольских служи-
лых людей2.
К этим же годам относятся и первые'поездки промышлен-
ных людей из Туруханского зимовья на 'Лену., В 1624 г. на
Нижней Тунгуске стояло уже Пендинское зимовье, откуда со-
бирали ясак с буляшей Оленьей реки. Основание этого зимо-
вья, повидимому, не без основания приписывалось промыш-
леннику Пенде, который с партией в 40 человек приехал из
Туруханского зимовья на Нижнюю Тунгуску. На устье Коче-
мы он построил Нижне-Пендинское зимовье, где перезимовал;
оно существовало еще в XVIII в. В 100 км. от этого зимо-
1 Дело идет о «годовальщиках», ежегодно присылавшихся для попол-
нения мангазейского гарнизона.
2 Архив Акад, наук СССР, ф. 21, оп. 4, № 21, лл. 118—120; ЦГАДА,
Сиб. прик., кн. № 6, л. 454 об. — 457 об.
12
вья близ устья реки Середней Кочомы в XVIII в. указывается
другое его зимовье — Верхне-Пендинское. Только на третий
год достиг будто бы Пенда Чечуйского волока, соединявшего
верхнее течение Нижней Тунгуски с Леной близ устья Чечуя,
и на четвертый год поплыл по Лене, по которой дошел до
места,, где в будущем возник Якутск; отсюда он повернул
вверх по Лене до р. Куленги, отсюда перешел на Ангару и
уже через Енисейск вернулся в Туруханское зимовье. Досто-
верность предания подтверждается названием двух зимовьев,
хотя не все подробности поездки Пенды могут быть провере-
ны.
Углубляясь все дальше к востоку, к верховью Нижней Тун-
гуски и «новые землицы», еще совсем не обследованные, в ди-
кую тайгу, русские промышленники встречали сильное сопро-
тивление со стороны звероловов-тунгусов, которые, разумеется,
не хотели'' допускать соперников в свои стародавние соболиные
угодья «и вверх Тунгуски реки ходити не велят... а называют
землю и реки своими». Тунгусы убивали промышленных лю-
дей на промыслах, отнимали у них добычу, приступали к
укрепленным промышленным зимовьям и, не будучи в со-
стоянии их взять, осаждали засевших в них людей и не пус-
кали на промыслы. Тунгусы ходили большими родовыми
группами, «в скопе, человек по 60 и по 70 и по 100», и рус-
ские, промышлявшие небольшими партиями «человек по два
и по три и по четыре и по пяти», должны были уступить: «и
они де промышленные люди многие с тех дальних промыслов
поворочались назад», «и многие де промышленные люди от
тех иноземцев убойства и грабежу с промысла на Русь раз-
брелись».
В 1627 г. поэтому группа промышленных людей Гришка
Иванов Жаворонов с товарищи подала в Мангазее воеводам
челобитную на имя царя Михаила с просьбой послать на
Нижнюю Тунгуску ратных людей «для обороны на тех ино-
земцев», «чтоб им промыслов своих* не отстати, а в государеве
бы соболиной десятой пошлине порухи не было». Челобитная
была воеводами переслана в Москву, где к ней отнеслись с
большим вниманием. В Казанском Приказе, ведавшим в то
время Сибирью, были допрошены приехавшие из Мангазеи
промышленные люди, «которые сысканы на Москве», и те
подтвердили все, что было сказано в челобитной и, со своей
стороны, представили проект военной экспедиции на Нижнюю
Тунгуску. Они рекомендовали послать 60 русских служилых
людей и с ними 40 чел. кодских остяков князя Михаила Ала-
чева, который в качестве вассала московского государя был
13
обязан нести военную службу. Экспедиционный корпус дол-
жен был итти из Тобольска дощаниками в Енисейск, пере-
зимовать там, а весною сделать «иные суды, с парусы и бечевы,
каючки, в каких судах ходят промышленные люди, по шести и
по семи человек на судне, а с хлебными запасы»; .плотников для
постройки этих судов следовало прислать тоже из Тобольска.
Из Енисейска экспедиционный корпус должен был двинуться
вниз по Енисею до Туруханского зимовья, где взять трех
толмачей и, не заходя в Мангазейский город, «ис Турухан-
ского зимовья, из Енисея реки в Нижнюю Тунгуску реку вверх
по Тунгуске итти все лето, где промышленные люди, и над
иноземцы, идучи промышлять». Ввиду отдаленности районов
соболиной охоты, предполагалось, что весь поход вверх по
Тунгуске потребует? не менее двух лет, и что служилые люди
только на третье лето смогут вернуться в Туруханское с тем,
чтобы поспеть оттуда в Мангазейский город на Петров день
ко времени отпуска кочей морем, Обскою губою, на Русь. По-
следний путь был обычным для промышленников, ездивших
на енисейские промыслы с Руси, но осведомители Казанского
дворца не решались его рекомендовать для начальных этапов
похода, предпочитая, чтобы ратные люди из Тобольска шли
через Енисейский острог, а не морем через Мангазею во избе-
жание опасности морского пути — «морем бы не разбило»—
и задержки.
Па основании полученных сведений, из Москвы было тот-
час послано распоряжение в Тобольск о снаряжении
экспедиции после производства дополнительного опроса
промышленных и служилых людей, бывших в Манга-
зее. Сами тобольские воеводы должны были решить, какой
путь предпочтителен: через Енисейск или через Мангазею.
Одновременно соответствующая инструкция была внесена и в
наказ вновь назначенным в Мангазею вбеводам.
Очевидно, в Тобольске опрошенные «знатцы» рекомендова-
ли путь на Мангазею Обскою губою, вероятно, потому, что
этот путь был самый скорый и им велись всегда сношения
между Тобольском и Мангазеей, и им ходили издавна помо-
ры на промыслы. Во исполнение данного распоряжения из
Тобольска уже летом 1627 года был отправлен в Мангазею
отряд служилых людей, под начальством сына боярского
Михаила Байкашина «для посылки в Н. Тунгуску реку для
оберегания торговых и промышленных людей, где их ино-
земцы учали побивать».
Снаряженный в Тобольске экспедиционный корпус был по
тому времени очень значителен. Под начальством Байкашина
14
шли 50 тобольских и березовских служилых людей и 30 код-
ских остяков, кроме того, в Мангазее к ним должны были
присоединиться 10 человек из мангазейского гарнизона.
Экспедиция была задумана в широких размерах. Но
произошло то, чего опасались промышленные люди, дававшие
показания в Москве. Экспедиция потерпела кораблекрушение
на Обской губе. Байкашин и 13 человек из его отряда вер-
нулись «с морского разбою» в Тобольск, а остальные на трех
кочах добрались до Мангазеи, потопив свои хлебные запасы.
Эта неудача не остановила тобольскую администрацию.
На следующий 1628 год вместо захворавшего Мих. Байкаши-
на начальником экспедиции был назначен Самсон Навацкий,
который вместе с тринадцатью участниками экспедиции Бай-
кашина, находившимися в Тобольске, должен был на этот раз,
не полагаясь па опасный «морской ход», ехать через Енисейск
в Туруханское, где и соединиться с ожидавшими его остатками
корпуса Байкашина. Задачей похода оставалась прежняя: «в
Нижней Тунгуске реке промышленных людей от иноземцев
оберегати и тех иноземцев приводити под государеву царскую
высокую руку и смиряти всяким ратным обычаем, смотря по
тамошнему делу».
Поставленный во главе экспедиции сын боярский Самсоп
Навацкий проделал довольно необычную карьеру. Поляк «Ли-
совского полку», он был в 1621 г. сослан с женой и пятью
«пахолками» (слугами) в Томск. Правительство, Михаила Фе-
доровича, благоразумно удаляя из центра государства быв-
ших участников интервенции,, охотно использовало их в дале-
кой колонии, где их зачисляли на службу с денежным и
хлебным жалованьем. В Томск Навацкий, однако, не попал,
т. к. тобольский воевода поопасался отправить его в стояв-
ший на самой границе город «для того, писал он, — что в
Томском городе и так в твоей государевой службе иноземцев
много, а Томский, государь, город стоит па степи, и орды,
государь, сидячие и кочевные, прилегли к Томскому городу
блиско, а колмацкие, государь, люди кочуют около Томского
городу неподалеку», и оставил Навацкого и его спутников в
Тобольске1.
1 августа 1628 г. экспедиционный корпус благополучно
прибыл в Енисейск, но здесь был встречен крайне враждебно
местной администрацией, которая в прибывших увидела со-
перников в грабеже иеясачных иноземцев и опасалась буй-
ства со стороны малодисциплинированного отряда Навацко-
го. Енисейский воевода Василий Аргамаков не только отка-
1 ЦТАДА.* Портфель Миллера № 541, л. 149 об. и 400—401 об,
15
зался снабдить их судами для плавания по Енисею и дал
им только одно «суднишко и то худо», но и разослал па-
мяти к промышленным людям, «которые на Енисее и в Пити
на рыбных ловлях», предупреждая, что на Турухан едут то-
больские служилые люди, и советуя «от них жить бережно и
судов своих уберечи, чтоб не поймали, потому что суда им
даны худы, и вам бы от них суды свои укротить». Навацкий,
однако, с грехом пополам справился со своей задачей, взяв
«пометные», т. е. брошенные, худые судишки и добрался
благополучно до Туруханского зимовья, где нашел русских
служилых людей и остяков, назначенных итти под его началь-
ством в Нижнюю Тунгуску. В числе прочих тут присоеди-
нился к нему Антон Добрынский, которому суждено было
сыграть большую роль в открытии пути на Лену. Подобно са-
мому Навацкому, его занесла в далекую сибирскую окраину
ссылка в группе поляков, литвы и немцев, присланных в То-
больск в 1620 г.1.
На Нижней Тунгуске уже стояли на устьях рек Непы и
Титеи ясачные зимовья мангазейских служилых людей, ио
жившие здесь тунгусы платили ясак далеко не все и не ре-
гулярно. Навацкий, двигаясь вверх по Нижней Тунгуске, стал
захватывать новых аманатов. От шамагирского тунгуса он
узнал про .реку Лену, протекающую «от их шаматирские
земли неподалеку», на которой расположены «многие
немирные землицы», и кроме тунгусских племен (кинда-
кирей и вараканов), кочующих чумами, «по Лене же
реке живут юртами якутцкие люди». По этим извес-
тиям Навацкий отпустил в эти новые землицы отряд
в 30 человек под начальством Антона Добрынского и бе-
резовского казака Мартына Васильева. Эта кучка отважных
служилых людей перешла на приток Нижней Тунгуски Чону,
а с верховьев Чоны на Вилюй и далее на Лену, претерпевая
величайшие трудности и лишения. За недостатком продоволь-
ствия Навацкий не дал им запасу «ни по одному пуду, ни...
государева жалованья ни по одной денге», так что подыма-
лись они на государеву службу за собственный счет, покупая
иуд муки по 5 рублей и больше в долг и «на себя кабалы
давали торговым и промышленным людям вдвое и втрое и
должилися великими долги». Шли Пешком, «зимою на себе
таскали нарты и на тех службах нужу и стужу и голод тер-
пели и души свои сквернили». На Вилюе и на Лене они со-
брали ясак с тунгусов санягирей, нанагирей, с долганов и с
какой-то «холопьей орды»; на Лене набрели на «конную якут-
1 ЦГАДА. Портфель Миллера № 541. л. 116, 377. .
16
скую орду», с которой взяли 2 сорока соболей. На террито-
рии Якутской орды они поставили укрепленный острожек. «А
выше де тое якутцкие орды на великой реке Лене» была
объясачена «шамагирс^ая кочевная землица», т. е. несколько
родов шамагирских тунгусов. Продвижение на Лену прохо-
дило не без сопротивления со стороны местного населения.
Служилые люди «с теми твоими государевыми изменники би-
лись, не щадя голов своих», как писали они в челобитной
на имя царя, «и по многих, государь, разных боях мы, холо-
пи твои, от тех иноземцев побиты и поранены, и кровь проли-
вали, а иные головы свои положили».
9 ноября 1630 г. ночью острожек, построенный Добрын-
ским и Мартыном Васильевым, подвергся нападению якутов.
Многочисленные «якутцкие орды конные люди» князцы («тай-
ши», как их называет Добрынский) Нарыкан, Буруха, Коре-
ней, Бойдон, Ногуй с их улусами приступали к острожку «же-
стокими приступами». Они были прекрасно вооружены: стре-
ляли из луков и были одеты в куяки. Служилые люди сидели
в осаде в течение полугода до начала мая 1631 г., «голод и
всякую многую нужду терпели», но в конце концов отбили
осаждавших, которые ушли из-под осторожка, пометав своих
убитых.
Мы не можем точно установить, до каких мест на
Лене доходили эти смелые люди. В одном случае упоминает-
ся даже Алдан.
С Лены Добрынский вернулся на Туру хан только с 15 чело-
веками, потеряв, следовательно, половину своего отряда. В
Туруханском он застал манга зейского воеводу Андрея Федо-
ровича Палицина, которому и вручил собранный ясак (5 со-
роков 30 соболей) и подал «доездную грамоту», т. е. отчет о
походе. Так открыты были «дальние от века неслыханные
земли», открыты «кровавою службишкою» рядовых служи-
лых людей.
Человек образованный и начитанный для своего времени,
Палицин сразу оценил значение открытия, произведенного
А. Добрынским и Мартыном Васильевым; он лично допросил
шамагирского аманата, привезенного Навацким и, сопоставив
полученные известия с данными, почерпнутыми им из сред-
невековой географической литературы, пришел к убеждению,
что найден «проход великого Александра».
Так же внимательно отнеслись к открытию пути на Лену
в Тобольске, куда Ант. Добрынский с товарищами прибыл в
июне 1632 г. Мартын Васильев с шестью товарищами были
отпущены в Москву, где он представил доклад о1 необходимо^
сти организовать новую экспедицию во вновь открытые земли.;.
2 Якутия в XVII веке 17
Все участники экспедиции были вознаграждены, получили
по 4 руб. и по сукну доброму. Доклад Мартына Васильева
был одобрен, и из Москвы послали в Тобольск распоряжение
отправить через Мангазею отряд в составе 20 березовских и
20 мангазейских служилых людей, выдав им на 3 года впе-
ред хлебное ц' денежное жалованье; одновременно из Москвы
было прислано 40 панцыреД «для бою с иноземцы, которые
будут государю непослушны», и для подарков князцам и для
мены на пушнину 100 тысяч одекуя, 3 пуда меди зеленой в
котлах и 1 пуд олова. Суда -и судовую снасть предписыва-
лось взять в Туруханском зимовье, «а будет готовых судов
нет», то сделать новые в Мангазее. Царский указ об экспе-
диции был’ получен в Тобольске уже в декабре 1632 г. Но и
Мартын Васильев и Антон Добрынский были отстранены от
участия й ней, так как к этому1 времени выяснилось, что они
и их товарищи не только собирали на Лене государев ясак,
но и с выгодой для себя обменивали собственные товары на
пушнийу. За эти незаконные действия они йе были, впрочем,
подвергнуты взысканию, но указом,; полученным 9 февраля
1633 г., «на Лену их отпускать не велено»1.
В то время как в Тобольске снаряжалась новая экспедиция,
Мангазея была уже охвачена необычайным волнением. Про-
мышленные люди ринулись толпами во вновь открытые земли.
Таинственная Лена давно, при первом упоминании о ней,
своими сказочными богатствами привлекала внимание помор-
1 Сведения об экспедиции М. Байкашина и Самсона Навацкого почер-
пнуты из дел Сибирского Приказа, хран. в ПГАДА, ст. № 12, л. 497—499;
№ 16 (роспись на л. 215, ср. ст. № 25, л л. 151, 230), № 67, л- 552.
Арх. Акад, наук СССР, портф. Миллера, ф. 21, оп. 4, № 22, л л. П6—118,
139—141 (№ 45). лл. 141 об.—142 об. (№ 46); об экспедиции А. Добрын-
ского и М- Васильева — ПГАДА Сиб. Прик. ст. № 67, № 31, л. 291 и
№ 37, л. 443; Арх. Акад, наук СССР, ф. № 21, л л. 151—152 об. (№ 59)»
Сведения об экспедиции Самсона Навацкого были у Миллера- (Исто-
рия Сибири, т. III, гл. V, парагр. 54, перев. под ред. А. И. Андреева и
С. В. Бахрушина, рукопись), но очень неполные: «Не имеется, однако,
известий о том, что сделано Навацким, — пишет он, — и кажется, что
поход вовсе не состоялся». С. Навацкий вернулся из экспедиции в 1630 г.
через Турухаиское зимовье и Мангазею, где принял участие в распре*
между мангазейскими воеводами. В Тобольск он прибыл 1 октября 1630 г.
и немедленно сообщил тобольским воеводам об открытиях, произведенных
на реке Лене (Сиб. Прик., ст. № 67, л. 552). Очень неполны и потому не-
точны сведения Миллера о походе Мартына Васильева, которого он считает
начальником отряда мангазейских служилых людей (там же, параграф
55—56). В последующей литературе в основу всех известий об открытии
путей на Лену клались известия Миллера. Подлинные неопубликованные
дела Сибирского Приказа, использованные в тексте, позволяют, таким
образом, дать более полные и точные сведения о походах Навацкого и
Мартына Васильева.
18
ских искателей приключений, и еще в 1621 г. мангазейские
воеводы писали в Тобольск, что если бы снаряжена была
туда экспедиция служилых людей, то «с теми бы служилы-
ми людьми торговых и промышленных людей для торгов и
промыслов пошло много»1. Уже в 1628—1629 и 1630 гг. упо-
минаются промышленные люди, которые с Нижней Тунгуски
перешли на Лену. Они ходили довольно далеко вверх по
Лене, промышляя «по Лене реке по обе стороны по речкам»;
в 1632 г. мы находим многих промышленных людей, сидя-
щих в 10 днях пути не доходя до устья Куты2. В 1633—
34 гг. промышленные люди Ив. Коткин с товарищами, при-
шедши из Мангазеи, зимовали уже на Амге. И в дальнейшем
промышленные люди, которым промыслы на Нижней Тунгус-
ке «не удались», передвигались на Вилюй, где очень скоро
возникли промышленные зимовья, вроде, например, Квашни-
на зимовья. Сидя в них, торговые и промышленные люди
промышляли соболя и «сторговывали» туземцев.
В 1635 г. на Вилюе упоминается 30 человек промышлен-
ников. О размерах соболиных промыслов свидетельствует ко-
личество десятинной мягкой рухляди, поступившей в Манга-
зею с Лены. В 1635—36 г. в Мангазейском уезде было собра-
но десятинной мягкой рухляди «ленского промыслу» 30 соро-
ков соболей и 25 сороков пупков собольих, что позволяет го-
ворить о добыче приблизительно в 12.000 соболиных шкурок.
В 1637—38 г. было собрано на Лене и на Вилюе 29 сор.
5 соболей, 19 сор. 11 пупков, 5 хвостов, которые оценены в
1818 р. 70 к., в 1638 — 39 г.—23 сор. 10 соболей, 2 пласти-
ны собольих, 35 пупков, 8 хвостов, оцененные в 1142 р.
14 алт. 1 д.
От. промышленников не отставали служилые люди. В
1630 г., по челобитью служилых людей, из Мангазеи были
отпущены Петр Юрлов с товарищи для ясачного сбору на
Лену, с приказом «проведывати новых землиц». Они верну-
лись в сентябре 1632 г. и привезли с Лены «с новых людей
с якутов и с иных иноземцев» 18 сороков 13 соболей, оценен-
ных в Мангазее в громадную сумму 1045 р., а в Москве еще
выше — в 1760 р. 20 алт.3.
В дальнейшем из Мангазеи на Вилюй ясачные сборщики
ходили более или менее регулярно. На речке Туканке, прито-
ке Вилюя, возникло ясачное зимовье, в котором в 1634—35 г.
зимовали досланные из Мангазей ясачные -сборщики. В 1632г.
I ААН, ф. 21, оп. 4, №21, л. 119 (№ 30).
2ААН, ф. 21, оп. 4, № 49, л. 133, № 58, л. 147.
з ЦГАДА, Сиб. При-к., ст. № 46, лл. 133, 135—136.
2*
19
мангазейские воеводы отпустили служившего в мангазейском
гарнизоне «Черкашенина» (украинца) Степана Корытова и
Надежу Сидорова с 20 служилыми людьми на Лену, но в мае
1633 г. на Чоне реке, на пороге, коч, в котором они плыли,
разбился, и порох и хлебные запасы подмокли. На пороге они
простояли три дня; наконец, как сообщали мангазейские вое-
воды, «с порогу судно бог пособил снять», его кое-как почи-
нили и «за пороги бог перенес»1. Затем они по Вилюю спу-
стились в Лену и вниз по Лене в Жиганы. Здесь Надежа Си-
доров стал собирать ясак с местных тунгусов, а Степан Ко-
рытов пошел вверх по Лене и у устья Алдана за боем взял
в аманаты долганского князца Дыгинчу и его сына. Подняв-
шись вверх по Алдану и по Амге, он собирал ясак и с якут-
ских (повидимому, бетунских) князцев Камыка, Ичея и На-
рыкана и с Магасова улуса2.
После Корытова ясак на Вилюе и Лене собирал послан-
ный из Мангазеи «черкашенин» Остафий Кол, которому на
смену в 1635 г. был отправлен Петр Переславец с 10 слу-
жилыми людьми, а его в следующем 1636 году сменил опять
Степан Корытов. Посланному в апреле 1637 года «Черкаше-
нину» Сидору Степанову в Мангазее была дана наказная па-
мять, показывающая, как широко мыслила мангазейская ад-
министрация поставить обследование бассейна Лены. В па-
мяти изложена была своеобразная анкета, ответы на которую
должны были осветить все стороны быта приленского населе-
ния. Предписывалось «проведывати подлино, иноземцов ра-
спрашивати накрепко, что по Вилюю реке и по иным сторон-
ним ближним и дальним речкам вверх и вниз и по озерам
какие иноземцы живут, и сидячие люди или кочевые, и, бу-
дет сидячие, и которыми обычьи живут, въ юртах ли или
переезжая живут, и какой у них бой, огняной или лучной, и
с кем бьютца и в которые государьства они, иноземцы, ясак
с себя платят и каким зверем, собольми или лисицы или
бобры или куницы или иным каким зверем платят, и чем
промышляют и сыти бывают, и скот, лошади и коровы и ов-
цы и верблюды и иной какой скот у них есть ли, и пашенные
места и хлеб какой пашут ли, или иные какие угодные места
блиско их, реки и речки и озера, и в них рыбные ловли, и со-
ляные ключи по тем местам прилегли ль—то все ему. Сидору,
с товарищи проведати, распрося подлинно, отписати в Ман-
газейской город к воеводе к Б. И. Пушкину^ да к диаку к
i ААН, ф. 21, № 69, л. 176 об., № 51, л. 147.
2ААН, ф. 22, № 67, лл. 171—174.
20.
П. Спиридонову вскоре, чтоб про то про все было ведомо, а
из Мангазеи о том учнут писати к государю к Москве». Ко-
рытову поручалось также поставить на Вилюе острог.
Во вновь обследованных местах мангазейские служилые
люди ставили, острожки и зимовья. Вокруг ясачных зимовий
вырастали промышленные зимовья, в которых сидели торго-
вые и промышленные люди, перехватывавшие ясачных людей
и! скупавшие у них пушнину, которую они несли в ясак.
В общем итоге к 1639 г. усилиями мангазейских служи-
лых людей и тобольских и березовских годовалыциков сов-
местно с русскими промышленниками не только был открыт
путь по Вилюю в Лену, но и обследованы Алдан с Амгой.
В Мангазею регулярно поступал с вновь открытых земель
ясак, в частности, с якутов: в 1634—35 г.—2 сорока 10 собо-
лей и 25 лоскутов собольих, в 1635—36 г.—2 сорока 25 собо-
лей, в *1636—37 г. — 1 сор. 34 соболей1.
Между тем, как шло постепенное освоение приленского
края мангазейскими служилыми людьми, из Тобольска дви-
нулась уже давно намечавшаяся военная экспедиция в те же
края.
Поставленный вместо Мартына Васильева во главе экспе-
диции торопчанин сын боярский Воин Шахов имел не менее
бурное прошлое, чем его предшественники в деле открытия
якутской земли Добрынской. Привлеченный за «татебное де-
ло» к суду Разбойного приказа, он в 1622 г. был посажен в
тюрьму, а когда к следующему году царь его «пожаловал» и
велел, «выняв дать на поруку», то по нем поруки не на-
шлось, потому что он был человек «бесплеменный». Не видя
другого исхода, Шахов в 1626 г. бил челом, чтобы его посла-
ли на службу в Сибирские города и поверстали государевым
жалованием наравне с детьми боярскими, «кому он в вер-
сту»2. В Тобольске, где всегда сильно нуждались в пополне-
нии служилых кадров, Воин Шахов занял почетное положение,
и когда Мартын Васильев был отстранен от начальствования
над ленской экспедицией, он был назначен на его место.
Экспедиция под начальством Шахова, посланная «на захре-
бетные реки Чону и на Вилюй и на Лену», прибыла в со-
ставе 38 человек в Мангазею морем в сентябре 1633 г. Пе-
резимовав в Мангазейском городе, Шахов со своим отрядом пе-
ребрался в Туруханское зимовье. По пути «на енисейском во-
локу» его ждали 6 каюков (каждый по 7 саж. длиною) со
1ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. №№ 328,911.
2 См. ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 7, лл. 173—174
21
всем необходимым снаряжением. В Мангазее же к отряду
Шахова были присоединены «вож» (проводник) Насонко Ере-
меев и толмач Ивашко якут (очевидно, новокрещен из яку-
тов)1. Задержавшись «за судовыми и всякими снастьми» на
Турухане на 10 дней, экспедиция выехала на зимовья «на
завтрее Петрова дни», т. е. 30 июня с/ст. и дошла до Бате-
нева зимовья на Нижней Тунгуске «о воздвиженьи дни», т. е.
1-го октября; здесь перезимовали и в течение зимы до весен-
ней полой воды переволокли через волок запасы и , судовые
снасти. Весною выстроили на Чурке два коча в 8 саж. дли-
ной и пошли Чуркою на низ; через неделю дошли до Вилюя,
Вилюем плыли трое суток до устья реки Чоны и от Чоны' 10
суток до речки Туканки и до зимовья мангазейских ясачных
сборщиков. Из Туканского зимовья Воин Шахов в мае (1635 г.)
отпустил вверх по Вилюю березовского казака Саву Кокоули-
на с товарищами, всего 5 человек, и человек с 30 промышлен-
ных людей, а сам пошел вниз по Вилюю до Рыбной Курьи, и
стоял тут две недели и делал карбасы для рассылки служи-
лых людей. Из Рыбной Курьи он отпустил к устью Вилюя на
Лену тобольского стрельца Богд. Булдакова с товарищами —
18 человек. Затем и сам он двинулся с остальными людьми
вниз по Вилюю и, остановившись у Красного Яра «в пяти дни-
щах понизового ходу» от Лены, ходил к лежавшим в одном
дне пути оттуда озером и захватил в аманаты одного мур-
гатского тунгуса. Под этого аманата Шахов получил ясак с
тунгусов-мургатов. С тех же мургатов и с нанагиров взял
ясак и Сава Кокоулин, после чего соединился весною 1636 г.
с Шаховым в зимовье у Красного Яра. Другой отряд, под
начальством Богд. Булдакова, не дойдя двух дней до устья
Вилюя, поставил зимовье «в наволоке»; из этого зимовья слу-
жилые люди ходили «проискивать новых земель» и на Лене
«сошли» человек 30, Долганов, (видимо, расселение долган-
ских тунгусов начиналось тогда от самого устья Вилюя), зах-
ватили в аманаты их предводителя, который оказался сыном
долганского князца Дыгынчи, и взяли под него 4у2 сороков
соболей. В 1636 г. Воин Шахов сам пришел к устью Вилюя,
но в его отсутствие тунгусы-шологоны сожгли его зимовье
против Красного; Яра. Оставив в «наволочном зимовье» 14
человек, он вернулся на пепелище и поставил на том же ме-
1 Очевидно, уже в первые годы появления русских на Лене имели
место отдельные факты крещения якутов. Позже число «новокрёщеных»
постепенно возрастало- Они составили своеобразный промежуточный слой
населения Якутии и содействовали сближению якутского и русского на-
родов. ...1 , .
22
сте новое «Вякутское» зимовье. В следующем году Шахова по-
стигла новая, еще более тяжелая неудача. 1-го августа 1637 г.
из Вакутского зимовья бежали два аманата. Оставив в зи-
мовье четырех человек, Воин Шахов с остальными служилы-
ми людьми пошел вверх по Вилюю в поисках других амана-
тов, ходил недели две, с бою взял у них двух добрых амана-
тов, а затем раздобыл еще одного мургатского аманата. Всю
зиму он простоял в промышленном Квашнине зимовье, соби-
рая ясак с мургатов под этих аманатов. Но пока Воин Ша1-
хов воевал с мургатами, в Вакутском зимовье произошло боль-
шое несчастье. 4 августа, на третий день после побега амана-
тов, пришли «безвестно» ночью мургаты, убили трех чело-
век — казака, казачьего наемника и толмача, застигнув их
под зимовьем на рыбной ловле. Оставшиеся в живых четыре
человека, «убоясь от тех мургатов убийства», ушли в Нижне-
Вилюйское зимовье, захватив соболиную казну, порох, сви-
нец и прочие более ценные запасы. Весною и Воин Шахов
пришел в то же Нижне-Вилюйское зимовье. Зимою 1637 —
38 г. собирали здесь ясак с Долганов князца Дыгынчи и с
одного рода тунгусов-кумкагиро’в.
Нижне-Вилюйское зимовье находилось в районе, населен-
ном довольно густо якутами. Некоторые племена их были
тоже объясачены.. Покорились два рода пеших (т. е. зани-
мавшихся рыболовством) якутов — Кокуйский род князца
Керюка и Осекуйский род князца Арейка, жившие «подле
Лены реки на Вилюйской стороне ниже вилюйского устья в
трех днищах» и насчитывавшие около 60 человек. Пришел в
зимовье к служилым людям, «боясь от них вперед на себя
посылки», князец «конных якутов» Улук и принес 6 соболей;
от него узнали, что «конных якутов» у него человек со сто.
Из зимовья послали за ясаком к тем конным якутам отряд в
9 человек, которые шли с нартами три дня и призвали княз-
ца Тагусского рода Адырчея и князца Миника, которые дали
10 соболей и бурую лисицу и обязались платить впредь ясак,
но без аманатов. «А аманаты де было из тех якутов в ту 'по-
ру поймать и с теми аманаты сойти назад до своего зимовья
никоторыми мерами им малым людьми не мошно, потому что
те якутские князцы сказывали в своих юртах всех конных
своих якутов с 300 человек». Сам Воин Шахов со служилыми
и промышленными людьми пытался итти водою к конным
якутам князцев Улука и Миника, но «за большими водами»
не дошел и возвратился в Нижне-Вилюйское зимовье.
В общем итоге к декабрю 1639 года Воин Шахов на Ви-
люе и на прилегающих к его устью местах на Лене объяса-
23
чил якутские племена конных якутов-тагусов (князец Идых-
тек и 50 чел.), пеших якутов, род Осекуйский (князец Арчи-
кан и 18 человек), пеших же якутов, род Кирикский (18 чел.),
пеших якутов-юнтулой (6 человек), род Кокуйских «пеших
якутов» (князец Карюк1 и 17 человек), Кирикиского рода
пеших якутон-онтуло'в (6 человек), род Кокуйских «пеших
якутов» в составе 18 человек, всего более 125 человек яку-
тов, не считая князцов; один род тунгусов Долган (князец
Дыгынча и 20 человек) • и ряд других тунгусских родов: Кун-
кочурский, Мунганский или Мунгатский, Фумляцкий, Калта-
кульский и Пуягирский, всего 137 человек.
Роспись племен и родов, составленная Воином Шаховым,
не утратила и сейчас своего значения. Этот первый, более
или менее точный (хотя далеко не полный) этнографический
обзор Вилюйского края позволяет определять наличие в
приленских, местах, примыкающих к Вилюю, уже в это время
якутского населения.
Свои открытия Шахов и его товарищи производили в очень
тяжелых условиях. Экспедиция, намечавшаяся на 2 года, за-
тянулась уже на 6 лет. Запасы вышли: не только не оста-
лось выданного вперед государева жалованья, но «у ево де
Воиновых и служилых людей никаких же хлебных запасов
ничево не осталось», как заявил один из участников похода,
«живет де он (Шахов) и служилые люди в тех зимовьях... до
государева указу с великою нужею, и кормят де аманатов
он, Воин, и служилые люди за своею сторожею по днем, зай-
муя муку по невелику у кого добудут у промышленных лю-
дей, дорогою ценою, из; Великих ростов, чтоб те аманаты з
голоду не померли, а сами де он, Воин Шахов, и служилые
люди кормятся рыбою и борщем и терпят де большую нужу,
голод». Израсходованы были и запасы пороха и свинца «для
стрельбы для тамошних же иноземцев, бес которые стрельбы,
быть нельзя», и государева казна на подарки ясачными лю-
дям, без которых трудно было добиваться уплаты ясака.
К 1639 г. из отряда Шахова в 38 человек уцелело всего
15. Все они и сам Шахов с нетерпением дожидались пере-
мены, «что. по государеву указу из Тобольска к нему, Вои-
ну, отпишут, и часу де того, что их велят переменити». Уже
поговаривали о том, чтобы вернуться самовольно в Тобольск,
сдав аманатов в| Енисейске местным властям.1
Такою тяжелой ценою достигались успехи по обследова-
нию неведомой Якутии. Однако, драматические эпизоды, со-
1 Об экспедиции Воина Шахова — Сиб. Прик., ст. № 52, сс. 211—250;
№ 56, сс. 388—409; ст. 105, лл. 2,8, 25—26.
24
провождавшие проникновение смелых землепроходцев к
устью Вилюя, не должны заслонять в наших глазах более
скромной повседневной деятельности мангазейских служилых
людей. Район, в котором действовал Воин Шахов, в значи-
тельной, степени был уже не только обследован, но и в ка-
кой-то мере освоен его предшественниками. Из года в год из
Мангазеи посылались на захребетные реки Вилюй и Лену
ясачные сборщики, которые поставили в некоторых местах
свои острожки и зимовья. В момент прибытия Воина Шахова
на Вилюй там уже находились, как мы видели, Степан Ко-
рытов и Надежа Сидоров, которые сумели не только спустить-
ся до устья Вилюя, но и обследовать Лену в одном направ-
лении до Жиган, а в другом—до Алдана и даже подняться
по Алдану и Амге и объясачили того же Дыгинчу с долгана-
ми и бетунских якутов, и с успехом собирали десятую по-
шлину с русских промышленников. Под охраной мангазей-
ских стрельцов, из Мангазеи на Вилюй и на Лену уже шли
значительные партии промышленников, основывавших на
Вилюе свои промышленные зимовья.
Параллелизм в деятельности Воина Шахова и мангазей-
ских ясачных сборщиков, свидетельствовавший о неосведом-
ленности тобольских властей о действительном положении на
Вилюе и о характерной для тяжеловесной московской
администрации XVII века неорганизованности предприя-
тий, не мог не привести к отрицательным последствиям,
в первую очередь к двоекратному взысканию ясака
с одних и тех же плательщиков. Так Дыгинча с его родом
платили одновременно ясак и мангазейским сборщикам и
Шахову, не говоря о том, что сверх того они с двух сторон
подвергались обычным вымогательствам. Неизбежны были и
столкновения между конкурировавшими друг с другом из-за
добычи служилыми людьми. Когда Воин Шахов пришел на
Вилюй, то Остафий Колов заявил ему, чтоб он ехал на Ле-
ну и на иные реки и сел по Вилюю «не блиско» от зимовья
мангазейских сборщиков, «чтоб тех родов князцов которые у
них сидят в аманатах и... государев ясак хотят платить им,
Остафью с товарищи в Мангазейский город, от них не отвел
и тем... государеву ясаку Мангазейского города збору порухи
не учинил». Но Шахов его не послушал и даже бил батога-
ми Остафья и некоторых из его товарищей1. С своей стороны
и Воин Шахов жаловался, что мангазейские служилые; люди
не пропускают вверх по Вилюю его товарищей, посланных
для сбора десятой пошлины и шедших с ними на промыслы
1 ЦГАДА, Сиб. Прик.. ст. № 911.
2&
промышленных людей, и обвиняли Остафья Колова во все-
возможных злоупотреблениях. Служилые люди Воина Шахова
не 'стеснялись разрешать спор открытым насилием. Так, двое
из них перехватили трех промышленных людей, которые шли
платить десятую пошлину к мангазейскому сборщику Конст.
Чукомину, «завели» их в избу и взяли с них десятую пошли-
ну «сильно».
Мангазейские воеводы не без известного основания жало-
вались в Москву, со слов вернувшихся с Вилюя служилых
людей, что «Воин Шахов на Лену-реку... не ходил, а сел на
реке, на Вилюе, где мангазейские служилые люди сидят, и в
ыных местех около их зимовей и твою государеву ясачную
соболиную казну и с торговых и. с промышленных людей де-
сятую мягкую, рухлядь собирал, что было довелось збирать
на тебя, государя, им, мангазейским служилым людем, в
Мангазейской город, а не сам он, Воин, приискал по реке по
Вилюю новые места и иноземцев подал под твою государеву
высокую руку»1.
От этих распрей страдали в первую очередь ясачные лю-
ди, которых одинаково грабили1 и обирали и мангазейские
служилые люди и полчане Воина Шахова. Мургаты, с кото-
рых «с одного роду на год в другие» был взят ясак, прихо-
дили в зимовье к Шахову с просьбою, чтобы «государь их
пожаловал, велел аманатов держать в одном зимовье и свой
государев ясак имать на них .на один год не вдвое»2.
2. ПУТЬ НА ЛЕНУ ЧЕРЕЗ ЕНИСЕЙСК
И ПРИСОЕДИНЕНИЕ «ЯКОЛЬСКОЙ ЗЕМЛИ» К РОССИИ
Северный, мангазейский путь был сопряжен с большими
трудностями и риском. Это показали судьбы экспедиции Бай-
кашина и частые аварии, постигавшие в Обской губе кара-
ваны судов, которые ходили в Мангазею с Руси и из Тоболь-
ска. В этом отношении гораздо удобнее был южный путь,
соединявший Лену с Енисеем. Дорога на Енисей из Тоболь-
ска шла по Иртышу, далее вверх по Оби до устья реки Кети.
Уже в 1609 г. кетские казаки пробрались так называе-
мым Маковским волоком на Енисей, но только в 1618 г. путь
через волок был закреплен постройкой Маковского острога,
а на следующий год на самом Енисее был основан Енисей-
ский острог.
Из Енисейска открывался речной путь на Лену. Он шел
сперва вверх по бурной и порожистой Ангаре, известной в
1ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 911.
2ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 911.
26
XVII в. под названием Верхней Тунгуски. Из Ангары въез-
жали в ее приток Илим. И тут тоже плавание затрудняли
пороги и «быстрые места». От устья Идирмы, впадавший в
Илим, уже начинался так называемый Ленский волок. Но
более удобно было высадиться у устья другого притока Или-
ма Туры. Ленский волок небольшой, но трудный, так как
«дорога лежит через камень», выводил на речку Муку, впа-
дающую в Купу, приток Куты; по Куте доезжали до верхней
Лены. Зимою шли волоком с Илима нартяным ходом прямо
к устью Муки, чтобы избежать плаванья по этой мелковод-
ной речонке, и у впадения ее в Купу дожидались «вешней
воды». Существовала на Лену и сухопутная «конная» доро-
га от протока Ангары — Оки (Иды), но ею пользовались
мало1.
В самом конце того же 1619 года1 до Енисейской админи-
страции дошли слухи о какой-то «великой реке», но слухи на-
столько смутные и фантастические, что реального значения
они не имели. Однако уже в конце 1620-х годов енисейские
служилые люди пробрались на Лену. Илимские тунгусы были
объясачены в 1627 г., а в 1628 г. собиравший ясак с тун-
гусских родов в устье Идирмы десятник Вас. Бугор перешел
на реку Куту и спустился по Лене до устья реки Чаи, соби-
рая, где мог, ясак с тунгусов, и летом 1630 п. вернулся в
Енисейск, оставив двух служилых людей в устье реки Куты
и четырех в устье Киренги. Последние, повидимому, погибли 2.
В 1629—30 г. енисейский воевода Семен Шаховской, из-
вестный литератор и богослов, в посланной в Москву роспи-
си «рекам и новым землицам, с которых государев: ясакзби-
раетца в Енисейский острог», называет и «землицы, которые
живут по Лене реке, конные и оленные». Здесь перечислены
тунгусские племена (наляги, шиляги и другие) и «браты»
(т.е. буряты), и указаны пути на Лену с Енисея3.
,1'ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 12, л. 481, № 52, №55, л. 239, ст. №31, л.
384, ст. № 245, л. 117; см. Р. И. Б. т. Ц, № 213, Д. А. И. т. Ц, № 89.
Подробнее о Ленском волоке см. С. Бахрушин. Очерки истории ко-
лонизации Сибири в XVI и XVII вв., стр. 125—126.
Шиллер. История Сибири, т. III, парагр. 30 (рукопись).
ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, л. 104.
Сиб. Прик., ст. № 31, лл. 384 и след.
з ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 12, лл. 481—483. Надо думать, что роспись
составлена во исполнении распоряжения из Москвы в 1626 г. и повторен-
ного в 1628 г. о присылке в Тобольск чертежей и росписей «городам
н острогам и около тех городов и острогов рекам и урочищам» для сос-
тавления сводного чертежа всей Сибири, каковая, по мнению А. И. Аи-
' дреева, подготовлена в 1629 г. (Очерки по источниковедению Сибири
XVII в., Л. 1940, с. 8—12). Если его соображения верны, роспись кн. Сем.
Шаховского составлена не позже хонпа 1629 года.
27
С обычной своей предприимчивостью стали проникать на
Лену русские промышленники, приезжавшие на промысел в
Енисейск. Вместе со служил!Ы'.ш- людьми, оставленными Буг-
ром, погибли 8 человек промышленных людей1. Судьба, пер-
вых пионеров не испугала их товарищей, которых привле-
кали расчеты на (богатую добычу. В 1630 г. группа промыш-
ленных людей в числе 18 человек перешла с Илима на Лену.
В 1633—42 гг. на устье Олеимы сидело 20 промышленных лю-
дей и на устье Нюи — 13, «а соболиного промыслу у них бы-
ло по 140 соболей» у каждого, т.е. 46202.
Планомерное продвижение русских из Енисейска на Лену
началось в 1630 г., когда тот же князь Шаховской отправил
енисейского атамана Ивана Алексеева Галкина «вверх по
Тунгуске реке до устья Илима реки и по Илиме реке вверх до
устья Идирмы реки и на Куту реку и на Лену реку и по иным
сторонним рекам, которые впали в Лену реку, для государева
ясашново сбору и острожные поставки». На устье Идирмы
уже стояло ясачное зимовье, и Галкину оставалось только его
укрепить; он сделал городком и поставил башню «для ради
караулу». Но дальнейший путь на Лену был еще далеко не
обследован в достаточной мере. Галкин думал было «итти в
семи судах вверх по Идирме реки со всеми запасы» до устья
Чюхтормы реки, а с Чюхтормы сухим волоком на Ялику,
приток Куты, или же дойти до другого притока Идирмы —
Дидитмы, от устья которого тоже шел волок на Куту. Но
Идирма была слишком мелка, «большими судами итти по ней
не мощно», малых судов у Галкина не было, и он стал ис-
кать другой дороги, «прикормил» одного тунгуса и от него
узнал, что имеется волок на реку Купу с Илима: «с усть
Идирмы итти вверх по Илиму водяным путем до подволочья
2 дни». Проверив эти показания, он «в осень», «последним
летним путем», отправил «через тот волок на Лену реку» де-
сятника Елейку Ермолина с пятью товарищами, прикоманди-
ровав к ним 18 человек служилых людей для переноса запа-
сов через волок. Перейдя волок, они купили у двух случай-
но встреченных тунгусов берестяные лодки, на которых и по-
плыли по Купе и по Куте. В устье Куты они встретили ос-
тавленных там двух товарищей Вас. Бугра и, захватив их с
собою, поехали на их судне разыскивать тех служилых лю-
дей, которые оставались на устье Киренги. Искали их до
реки Чаи, но от местных тунгусов узнали, будто они уплыли
вместе с промышленными людьми вниз по Лене в «Яколь-
1 А АН, ф. 21, оп. 4, № 22, л. 133, № 49.
2ААН, ф. 21. оп. 4, № 22, л. 165, № 64.
28
скую землю». Так впервые енисейские служилые люди
услыхали про Якутию. От тех же тунгусов они узнали, что
• «Якольская земля людна и скотна, и скот всякой есть, и ко-
ни, и коровы, и овцы (?), а живут де они на край Лены реки».
Дольше оставаться на Лене малочисленный отряд не решил-
ся, опасаясь, что придут с Нижней Тунгуски воинственные
шиляги и мучуги и побьют их; об этой опасности их не без
основания предупреждали местные тунгусы, сами сильно
боявшиеся своих грозных соседей. Поэтому Ермолин с сво-
ими товарищами вернулся зимою в Усть Йдирмокое зимовье
к Ив. Галкину1.
Получив известие об открытиях Ермолина, князь Шахов-
ской 25 января 1631 г. отправил Галкину наказную память с
подтверждением прежнего приказа итти на Лену и, выбрав
угожее место, поставить острог, «чтоб те немирные земли
были... государю за тою крепостью прочны и постоятельны»
и, поделав струги, посылать от себя из острожка вверх и
вниз по Лене служилых людей для призыва к ясаку живу-
щих по Куте и Лене «немирных людей»2.
Не успев еще укрепить зимовье, Галкин весною 1631 г.
с Идирмы перешел на Лену «дал бог здоров», как он писал
8 мая в Енисейск, уведомляя, что «за помощью божьей» со-
бирается поставить острог, выбрав угожее место, и учнет при-
водить тех немирных и непослушных землиц князцей и всяких
людей под... государьскую высокую руку».
Впрочем, он ограничился тем, что на устье Куты поста-
вил «зимовье по промышленному, одна изба с сенцы, десяти
человеком едва можно жити в том зимовье, а острожного
заводу около тово зимовья нет никакого». С устья Куты Гал-
кин поплыл вниз по Лене.
Вступив в Якутскую землю, Галкин встретил здесь силь-
ное сопротивление. Якутские люди оказались «скотны и люд-
ны и доспешны и воисты и не хотели... государева ясаку
дать». Против пришельцев объединилось пять якутских княз-
цов с их улусными людьми—одейский князец Сергуй, мегин-
ский князец Буруха, борогонский Ижил, батулинский Ногуй
и бетунский Семен Улта. Служилые люди, «у бога милости
прося», как писал Галкин в Москву, «с ними бились и, ми-
лостию божиею и твоим царским счастием тех твоих госуда-
ревых ослушников побили» й взяли с них ясак. Галкин затем
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 103—108, № 47; Сиб. Прик., ст.
Кв 245 — отрывок енисейской отписки с изложением той же отписки
Ив. Галкина; копия этой отписки — ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 92—99,
№ 39. Сиб. Прик., ст. № 31, л. 384.
2 ААН, ф. 21. оп. 4, № 22, лл. 99—100, № 40.
29
пошел вверх по Алдану и шел 4 недели, подвергаясь напа-
дениям местных жителей. «И бог пособил их побить и жены
их и дети в полон взяти». При возвращении на отряд Галки-
на напали кангаласский тойон Тыгын (Тынина) и бордонский
Бойдон, вначале согласившийся платить ясак, но теперь вос-
ставший от «великих обид» Галкина ч его сослуживцев.
Они пытались не выпустить служилых людей из своей земли
и с ними «дрались по все дни». Служилым людям удалось
пробиться, но они не смогли взять с «отгонных» князцов яса-
ка, потому что, как докладывал Галкин, «нас .было немного, а
как будет ходить из Енисейского острогу помногу служилых
людей, и тех немирных князцей умирить мочно».
В настоящее время архивные источники показывают нам
Тыгына как ничем в сущности не выделяющегося человека из
числа других якутских князцов, боровшихся против проникно-
вения казачьих отрядов в Якутию; но в якутском фольклоре
Тыгын «высокочтимых людей потомок, знатного рода отпрыск»,
выступает как грозный царь.
Несмотря на явное- преувеличение легенд, в них имеются
отклики исторических фактов. В них отразилась память и о
межплеменной борьбе среди якутов перед присоединением
Якутии к русскому государству и о том впечатлении, какое
на якутов произвел приход русских.
В наиболее распространенных вариантах легенд о Тыгы-
не, этот князец изображается в виде богатыря-гиганта,
якутского царя с чертами насильника и кровожадного деспота.
Тыгын, стоявший во главе кангаласцев, нещадно грабил
и разорял другие роды, пытаясь подчинить их своей власти.
Он имел столкновения с борогонцами, с батурусцами, с бе-
тюнцами и др. племенами.
По преданию русские пришли на Лену тогда, когда Ты-
гын достиг глубокой старости. По одним легендам Тыгын-
богатырь необыкновенной силы был побежден русскими пос-
ле долгой борьбы, но сохранился вариант, изображающий
приезд русских к Тыгыну в достаточно реальных чертах.
«Однажды прибыли к Тыгыну девять человек русских. Го-
ворят они: наш царь хочет завязать с вами знакомство, пла-
тите ему подати, пришлите соболей и лисиц. Привезли они к
Тыгыну подарки — слюду, корольки и сладкие кушанья. Же-
лая быть знакомым с царем и прослыть за хороших людей,
Тыгын и его сыновья согласились. Русские установили пода-
ти и стали ездить за взиманием соболей и лисиц»*1.
1 Легенда о Тыгыне. См. Советская этнография, № 194;
30
Галкин ходил также и вверх по Лене, собирая ясак с
тунгусских племен. Всего он взял с якутских князцов и с тун-
гусских людей 6 сороков соболей, 7 шуб' собольих, 2 плас-
тины собольи.
Походы Галкина значительно расширили сведения о бас-
сейне Лены. Он сообщал в своих отписках о важнейших при-
токах Лены: Киренге, Чае, Чечуе, Витиме, Олекме, Алдане,
впадающих в Лену, «вниз пловучи, с правую сторону», и о
впадающих «с левую сторону» — Ичере, Пеледуе, большой
реке Вилюе. «Да в ту же, государь, в Лену реку», писал он,,
«пали многие мелкие реки... имян их не ведаем, а по тем боль-
шим рекам живут люди многие»’1.
Летом 1631 г. на смену Галкина из Енисейска прибыл с
отрядом в 30 чел. сотник стрелецкий Петр Бекетов. Бекетов
раскритиковал местоположение острожка на том основании,
что «ясашных людей блиско тово зимовья нет ни одново че-
ловека». Осенью Бекетов ходил вверх по Лене и воевал бу-
рят, а вниз по Лене посылал только небольшой отряд слу-
жилых людей.
На следующий год Бекетов приступил к планомерному ос-
воению Якутской земли. Весною он напал на бетунцев. 14
мая отряд Бекетова подплыл к улусам бетунских князцов Се-
мена Улта и его брата. Камыка и пытался высадиться; якуты
стали стрелять из луков и отбивать служилых людей от бе-
рега, но те отогнали их и, захватив одного из сыновей Ка-
мыка, принудили бетунцов к уплате ясака.
Послав часть своего отряда вниз по Лене в Жиганскую и
Долганскую землю для обьясачения местных тунгусов, Беке-
тов в течение июля и августа продолжал «воевать» якутов..
В сентябре он разбил батулинского князца Ногуя и мегинско-
го' Буруху.
Чтобы закрепить свои успехи, Бекетов в конце сентября
1632 года построил на правом берегу? Лены, против улуса
Намского князя Мымака, острог, получивший название Лен-
ского. острога.
Военные действия не прерывались и в течение зимы.
Сильное сопротивление оказали пришельцам дубсунцы, жив-
шие на левом берегу Алдана.
Передовой отряд служилых людей, посланных Бекетовым,
столкнулся с дубсунскими «караульщиками» и разогнал их.
Но произвести неожиданное нападение, как рассчитывал, по-
видимому, Бекетов, не удалось, так как караульщики успели
дать «весть». Дубсунцы собрались в одно место и засели с
I ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 126—127; Сиб. Прик., ст. Ке 53, лл.
35—36. ст. № 31, л. 384—386.
31
женами и детьми в наскоро построенных острожках. Когда
подошли служилые люди, то якуты отказались сдаться и на-
чали стрелять из луков. Казаки пошли на приступ, ворвались
в один из острожков и перебили 20 «лучших» якутов; другие
острожки они, однако, взять не могли и подожгли их; в ог-
не погибло человек 80. После этого дубсунский князец Оспек
покорился и обязался платить ясак.
После поражения дубсунцов подчинились и шертовали
(присягнули) тойоны канга ласские Ника с сыновьями Еюком
и Оттоем и сыновья знаменитого Тыгына—Бозеко, Откурай
и Чалай, намский Мымак, баксинский Тюсюга, нюрюптейский
Кириней и другие. В общем' итоге, меньше чем в год покоре-
на была большая часть Якутской земли: волости Бетунская,
Намекая, Модуцкая, Атамайская, Одейская, Бутурусская,
Игидейская, Кангаласская, Мегинская, Нюрюптейская, Дуб-
сунская1. Царское владычество над «Якольской землей» было
закреплено постройкой Ленского острога в центре наиболее
населенной части долины Лены. Впрочем, место, выбранное
Бекетовым для острога, оказалось неудачным, так как нахо-
дилось слишком близко от реки. Уже в 1634 г. «водою под-
мыв, снесло две избы да амбар, а-летом да осенью, чаять и
весь, подмыв снесет»2.
Петр Бекетов сдал в 1633 г. построенный им острог при-
сланному из Енисейска ему на смену сыну боярскому Парфену
Ходыреву, которого в том же году снова сменил энергичный
Иван Галкин. После тяжелой зимовки в разрушавшемся ос-
трожке, летом 1634 г. Галкин приказал построить острог вновь,
уже на новом месте, «середи Якольские земли блиско лутчих
кангаласских князцов, многих людей... на многих на больших
дорогах в-ыные землицы на Амгу и на Тату» 3. Крепость со-
стояла из трех изб и двух анбаров с рубленными нагороднами,
крытыми тесами и с караулней над воротами и была окруже-
на острогом крепким; вне острога «на край реки» стояли
«отводная караульня» и баня.
Ходырев в свое кратковременное пребывание в Якутской
области, повидимому, не успел проявить большую инициати-
ву, сосредоточив внимание, главным образом, на «братских
1 Q А. Токарев. Очерк истории якутского народа, М. 1940 г.,
стр. 41—44.
О. В. Ионова. Из истории якутского народа. Якутск, 1945 г.,
стр. 23—25.
2ААН, ф. 22, л. 164, № 63.
О назначении Ив. Галкина в 1633—1634 гг. ААН, ф. 21, оп. 4, № 22,
лл. 166—168, № 65, л. 178, № 69.
3 Сиб. Прик., ст. № 53, л. 38.
32
улусах» на верхнем течении Лены. Отправленные им в сен-
тябре 1632 г. с устья Идирмы на верхнюю Лену служилые
люди. Ив. Колмогоров с товарищами очень долго не возвра-
щались, прошел даже слух, что они побиты тунгусами, и
Ходырев, обеспокоенный их долгим отсутствием, послал в
январе 1633 г. им навстречу. Они вернулись только 3 фев-
раля и привезли 2 сорока 24 соболя ясака с приленских
тунгусов. Одновременно с Колмогоровым вверх по Лене по-
ехал Дружина Москвитин с тремя товарищами. Эта поездка
окончилась трагично: служилые люди дошли почти до устья
Витима, видели много тунгусов и даже получили с них не-
большой ясак, но, не дойдя до устья Витима «за полдни-
ща», вынуждены были повернуть обратно, повидимому, из-за
недостатка продовольствия. Трое, в том числе Дружина,
«взад идучи с государевы службы, померли голодною смер-
тью»; четвертого, Фоку Назарова, нашли «едва жива» слу-
жилые люди, ходившие на Киренгу «по государев ясак», и
проводили на Усть Идирмы1.
Галкин, в противоположность Ходыреву, развил необы-
чайно энергичную деятельность в отношении якутов. Поло-
жение было далеко не блестящим. Галкин застал Якутию в
состоянии почти открытого возмущения. Якутские тойоны
перестали ездить с ясаком в острог. Были случаи и открыто
враждебных действий. Баксинский тойон Тусерга и его лю-
ди, совместно с кангаласскими князцами, убили двух слу-
жилых людей и несколько промышленников. Один служи-
лый человек и один промышленный были убиты в улусе
мегинских князцов «Бурухиных детей». В другом мегинском
улусе князцов Дуруя и Бодоя ясачные сборщики были ог-
раблены. Между тем у Галкина собрались довольно значи-
тельные военные силы. Кроме пришедших с ним 13 чело-
век, на службе в Ленском остроге, по их собственному же-
ланию, остались служилые люди, приведенные его предше-
ственниками. Содействие готовы были оказать и промыш-
ленные люди, скопившиеся в Ленском острожке. Галкин
стал деятельно готовиться к походу на якутов. «На послед-
ние свои товаренка» служилые люди покупали коней добрых,
седла, арканы и узды, «чтоб якольские люди, слышачи го-
судареву грозу, боялися и государев ясак привозили»2.
В конце сентября Галкин организовал карательный по-
ход на Тусергу: «улусных его людей многих побили и пору-
1 ААН, ф. 21, оп. 4, лл. 140—145, № 56.
2ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 179, № 69. л. 159, № 62.
3 Якутия в XVII веке
33
били до смерти». Победители вернулись в острог с поло-
ном, принудив Тусергу к уплате ясака. В октябре Галкин
воевал с улусом мегинских князцов — Бурухиных детей. Здесь
служилые люди встретили сильное сопротивление: мегинцы
«дрались долгое время», со своей стороны, служилые люди не
щадили ни женщин, ни детей. Однако неизвестно, удалось
ли им вынудить у Бурухиных детей ясак. В ноябре была
снаряжена экспедиция против другого мегинского улуса
князцов Дуруя и Бодоя. Улусные люди Дуруя засели в ост-
рогах, но после боя, продолжавшегося целый день, «с утра
до вечера», служилые люди овладели этими острожками, в
которых захватили большой полон — женщинами и детьми.
Сам Дуруй пал в сражении. После этого поражения мегин-
цы подчинились и стали платить ясак1.
Не желавшие подчиниться русским служилым людям
якуты сделали попытку объединиться. Недалеко от Ленско-
го острога в Намском улусе стали собираться «многие якут-
ские князцы своими людьми, сверху и снизу Лены реки и с
гор», кангаласцы, мегинцы, катулинцы, бетунцы, одейцы и
другие «многих родов князцы со всеми своими людьми». Пер-
вое место среди якутских тойонов занимали сыновья и вну-
ки Тыгына — Тыныненки (самого Тыгына, повидимому, в
это время уже не было в живых), возглавлявшие кангалас-
цев. Собралось всего более 600 человек, сила весьма вну-
шительная, ибо у Галкина в это время было всего около
50 чел.
Известие о сборище якутов и о намерении их «прихо-
дить приступом к Ленскому острожку и служилых людей
побити» было получено Галкиным 4 января 1634 г. от холо-
па намского князца Мымака. Не дожидаясь нападения, Гал-
кин 5 января, во главе наличных в острожке служилых лю-
дей,- двинулся на конях через Лену на Мымаков улус, но
якуты напали на малочисленный отряд, стреляли из луков и
«напутались», по выражению источников, «великими кон-
скими напуски с копьи и с пальмами». В происшедшем сра-
жении служилые люди потерпели поражение, потеряли двух
казаков убитыми, среди остальных многие были переранены
«смертными ранами, ран по пяти и по семи и по восемь».
Всех коней якуты, «постреляв, побили»; убит был конь и под
Иваном Галкиным, и сам он был ранен. Служилые люди
были вынуждены отступить, но они отступили в полном по-
рядке. При этом они нанесли большой урон и якутам—людь-
ми и лошадьми. Русские отошли к острожку и сели в осаду.
1 ЛАН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 156—158, № 62.
34
9 января якуты «всем своим собранием» приступили на
конях и пешие к острогу, «со многими щитами», пытаясь
взять его приступом или поджечь, для чего захватили с со-
бою запасы сена и бересты. Бой был очень ожесточенный.
Служилые люди отбились от нападающих, но якуты блоки-
ровали острожек. Осада тянулась с 9 января до 1 марта,
т. е. почти два месяца, и была сопряжена для осажденных
с величайшими лишениями. Якуты «под острожком карау-
лили» и «из острожку по дрова и никуда не пущали». За-
щитники острожка все были «переранены и бедны и поми-
рали голодною смертью»; многие с голоду «перецынжали».
Но 1 марта якуты неожиданно сняли осаду по причинам,
не вполне выясненным. «В драке и на приступе под остро-
гом» они понесли очень крупные потери. Если верить отпис-
ке Галкина, у них было убито 40 человек. Сам Галкин по-
разил насмерть сына Тыгына Еттея, брата кангаласского
князца Еюка, а сына Тыгына Откурая ранил и под третьим
братом Еттея Бозеком Тыниным убил коня. Пал и внук Ты-
гына князец Итюгузай. Но и служилые люди потерпели
большой урон. Кроме двух убитых, 36 человек получили тя-
желые ранения; среди них Галкин был ранен «смертной
раной в брюхо по левую сторону пупа, да в правую руку
дважды — в плечо да в локоть, да в голову». «С малыми
людьми», большая часть которых была переранена и боль-
на цынгою, в полуразвалившемся острожке зимовать было
очень трудно и опасно, тем более, что движение среди яку-
тов отнюдь еще не было подавлено. Кангаласские тойоны
Откурай с братьями не хотели прекращать борьбу: «кото-
рые-б князцы з государевым ясаком и хотели приезжать ко
государьской милости, и тех князцов кангаласские князцы
Тынины дети Откурай с братьею бьют на смерть и палмами
секут и к государской милости приезжать не велят».
Тем не менее тотчас после снятия осады, 1 марта, Гал-
кин выступил со служилыми людьми против «бетуиского
улусного мужика» Пшена, участвовавшего «на ратях и на
драках», и вынудил у него небольшой ясак в 10 соболей.
9 марта он добился угрозами подчинения и бордонского
князца Бойдона и бетуиского Семена Улты. Когда весною
стали съезжаться с ясачных зимовий сборщики ясака и про-
мышленники, возвращавшиеся с промыслов, Галкин, собрав
отряд в 150 человек служилых и промышленников, двинул-
ся на соседние кангаласские улусы. Но карательная экспе-
диция не имела успеха, так как кангаласцы откочевали за
Лену и «на иные сторонние дальние реки». Галкин со сво-
им отрядом гнался за ними в течение семи дней, но не до-
3* 35
гнал, потому что «они люди конные и везде у них, куда ни
пойдем, караулы крепкие»1.
Тяжелая борьба с якутами, которую пришлось выдержать
Галкину и его служилым людям, не помешала им продол-
жать обследование края. В конце 1633 г. пришли с Амги
ясачные сборщики с ясаком, взятым с амгинских якутов, и
снизу Лены с ясаком, собранным «с долгацких мужиков» и
с ижиганских тунгусов2. В 1634 г. Галкин отпустил 10 ени-
сейских казаков во главе с Посником Ивановым вверх по
Вилюю в речку Туну «в новую землицу», «к нанагирским и
кувлагирским тунгусским людям ко князцу Торнулю и к
ыным князцам и к их улусным людем». Достигнув намечен-
ной цели, они после тяжелых боев поставили «острожец
крепкой», в котором зазимовали; в течение всей зимы им
пришлось выдержать осаду и отбиваться от приступов тун-
гусов, но в конце концов добились подчинения Торнуля и
принесли известие, что «та... сторонняя Туна река судовая,
и по ней тунгусских людей сидит много и многих родов»3.
В том же году Иван Галкин посылал на Алдан реку «в
новую землицу в Катулинский род к князцу Даване и к
тунгусским людем» другой отряд, тоже в 10 человек, во
главе с Федором Васильевым Чурочкой (Чуркиным), кото-
рый поставил острог на устье Кампуны реки, «середь Ката-
ли нсково роду»4.
В том же году посланный из Енисейска сын боярский
Иван Козьмин, действовавший самостоятельно, поставил зи-
мовье на Лене, близ устья Олекмы и собрал ясак с усть-
олекминских тунгусов5.
На Олекму и на Витим с тех пор стали посылать из
Енисейска отдельных приказных людей, находившихся, од-
нако, в подчинении у начальника Ленского острога. В 1635 г.
Петр Бекетов построил недалеко от устья Олекмы острожек,
получивший название Олекминского, откуда и стали соби-
рать ясак с живших по Олекме и Витиму тунгусов; якутов в
то время на этих реках источники не отмечают1. Для даль*
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 174—178, № 68, лл. 168—171, № 66.
лл. 159—162, № 62, лл. 166—168, № 65, лл. 145—146. № 57.
2 ААН, ф. 21, оп. 4 № 22, л. 179—190, № 69.
ЗЦГАДА, Сиб. Прик., ст. 183, лл. 52—54, ср. ААН, ф. 21, оп. 4, № 22,
л. 162—163, № 63.
4ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 53, л. 506, ААН, ф. 21, оп. 4, № 22,
л. 162—164, №63.
5 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 164—165. № 64, лл. 264—266, № 87,
№ 53. Сиб. Прик., № 53, л. 33, 215.
36
нейшего «привода» под царскую руку немирных ч землиц в
этом районе был затем отправлен на Олекму атаман Осип
Г алкин* 2.
В Ленском остроге Ивана Галкина сменил стрелецкий
голова Богдан Байкашин (Балкашин) и после него Парфен
Ходырев. Ни тому ни другому не удалось подавить сопро-
тивление кангаласцев, возглавляемых тойонами Откураем и
Бозеком, бетунцев и некоторых других якутских племен.
В 1636 г. бетунцы, под предводительством князцов Ка-
мыка, Улты и Ортуя, убили пятидесятника Трофима Выря-
ева с шестью, служилыми людьми. Сам Ходырев на обрат-
ном пути в Енисейск подвергся нападению со стороны кан-
галасцев и потерял убитыми одного казачьего десятника3.
Но успеху борьбы якутов со служилыми людьми ме-
шала непрекращавшаяся межплеменная вражда, особенно
сильная между кангаласцами и борогонцами. Борогонский
тойон Логуй не только не поддерживал своих соплеменни-
ков, но явно перешел на сторону царских служилых людей.
По преданию, он сразу же после поражения Тыгына выра-
зил покорность казакам, протянув им на шесте из башни
чернсбурую лисицу и соболя4. Во; время нападения на Лен-
ский острог в 1634 г. Логуй сохранял нейтралитет. Теперь,
опасаясь мести от сыновей Тыгына, он со своими улусными
людьми подкочевал к Ленскому острогу, под защиту русских
укреплений. Кангаласские князцы, собрав войско человек в
400, напали на него и погромили, побили его жен и детей
и улусных людей и лошадей и скот отогнали. Но в Ленском
остроге в то время находился смелый Иван Галкин. Он не-
медленно снарядил в погоню за кангаласцами отряд слу-
жилых людей под начальством своего брата пятидесятника
казачья Никифора Алексеева Галкина, вместе с которым
пошли и якуты, «которые государю послушны», т. е., оче-
видно, улусные люди того же Логуя. Настигнув «кангалас-
ских мужиков», они отбили у них отогнанный скот в полон.
Но на помощь к кангаласцам подошли «иные сторонние раз-
ные князцы.;. с Мумы и с Инн и с Лены рек» и нюрюптей-
ский' тойон Кириней со всеми своими людьми улусными. В
количестве более 600 человек якуты под начальством Отку-
рая и Бозеки приступили к Ленскому острожку, но гарнизон
Миллер. История Сибири, т. Ill, гл. XI, параграф 9 (рукопись).
Однако можно думать, что около устья Олекмы жило тогда одно из
якутских племен—меитцы. С. Т.
2 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. 183. л. 43.
'3ААН, ф. 22, оп. 4, №22, л. 266, №88.
4 О. В, Ионова. Из истории якутского народа, Якутск. 1945, стр. 73.
37
засел в острожке «накрепко» и отбился. Якуты, погромив
улусы ясачных якутов под острожком и отогнав их скот,
отошли, уводя человек 20 пленников. Галкин, двинувшийся
вслед за ними, вступил на территорию кангаласских улусов.
Кангаласцы укрепились в своих острожках. Защищенные
двумя стенами, между которыми набит был хрящ, и засы-
панные кругом обледенелым снегом, острожки эти нелегко
было взять, и служилые люди в течение двух дней и ночей
тщетно приступали к ним «за щитами». Только на третий
день один из острожков был взят. На приступе было убито
три служилых человека, и трое были ранены. Потери защит-
ников гораздо значительнее: убиты были два кангаласских
князца и человек 15 лучших улусных людей, не считая жен-
щин и холопов. После этого главные кангаласские тойоны—
Еюк, Откурай и Бозека, а также отсиживавшийся с ними
нюрюптейский тойон Кирйней сдали остальные острожки,
«вину свою принесли» и шертовали на том, «чтоб им, кан-
галасским князцам, впредь под Ленской острожек войною
не приходити и государевых служилых и ясачных людей не
побивати и улусов не громити»; они уплатили ясак за
1637—38 год, дали аманатов, и с тех пор стали приезжать
в Ленский острожек с ясаком1.
Мирный договор с кангаласскими тойонами был большим
успехом царской администрации. С этого момента главная
масса якутов прекратила сопротивление, и основная террито-
рия, населенная якутами, могла считаться покоренной. Те,
кто не хотел подчиниться, ушли на периферию, на притоки
Алдана—Амгу и Татту, куда напр. откочевали улусы неукро-
тимого баксинского князца Тусерги и батулинского князца
Иогуя.
Вместе с тем, с этого момента обозначается перелом в от-
ношении якутских тойонов к царской власти. В первое вре-
мя, после появления царских служилых людей в Якутии, фео-
дализирующаяся тойонская знать, увидев в них конкурентов
в эксплуатации своих соплеменников, активно выступила про-
тив пришельцев. Но: после неоднократно понесенных пораже-
ний тойоны, потеряв надежду на возможность изгнать каза-
ков, стали все более склоняться к установлению мирных отно-
шений с новой властью.
Установление добрососедских отношений между якутской
знатью и представителями царской администрации было оди-
наково выгодно для обеих сторон. Тойоны этим путем не толь-
ко сохраняли власть над своими улусами, но и укрепля-
ли ее при содействии своих новых союзников, а царская
1 ДАН, ф. 21, оп. 4. № 22, лл. 288—290, № 95.
38
администрация через посредство послушных князцов легче
могла взыскивать ясак и держать в повиновении ясачных
людей. Характерно, что очень скоро служилые люди отказа-
лись от требования с якутов аманатов, так как тойоны и
без того следили за своевременным взносом ясака.
Новые отношения, установившиеся между тойонами и
царской администрацией, сказались во время восстаний яку-
тов и тунгусов на Алдане в 1639—1640 гг. Это восстание бы-
ло вызвано хищнической эксплоатацией русскими промыш-
ленными людьми охотничьих угодий, принадлежавших до тех
пор безраздельно местным жителям. Участниками восстания
была беднейшая часть якутских улусов, бесскотные «рыбо-
ловишки». Возглавлявший движение якут Оилга сам говорил
про себя: «государева де ясака я не плачиваю, а я де худой
человек рыболов». Якутские тойоны не только не участвовали
в восстании, но, наоборот, осведомляли о нем служилых лю-
дей. Так поступили, например, накарские князцы Ага-шаман
и Бырбулак, батурусский князец Очей и одейский Сергуй.
Зато заодно с восставшими якутами действовали и тунгусы.
Восстание имело целью людей «промышленных из всех зи-
мовий побить». Этот замысел проводился в жизнь последова-
тельно. В декабре 1639 года отряд якутов и тунгусов, спря-
тав под одеждой ножи и другое оружие, «обманом, будто для
торгу соболями торговать», проникли в Бутальское зимовье,
где находилось 10 промышленников, и перебили их; осталь-
ные десять промышленников, находившиеся на промысле,
подверглись той же участи. Промышленник Кирилко Руж-
ников, оставшийся в своем зимовье, пока его товарищи про-
мышляли в лесу, был своевременно предупрежден одним
якутом, перебил людей, пришедших его убить, но затем был
осажден в зимовье в течение более месяца с 9 февраля по
15 марта 1640 г. пока, «не хотя в осаде голодною смертью
помереть», не прорвался через осаждающих. Всего погибло в
1640—1641 гг. на Алдане 35 чел. и на устье Маи 12 чел., и
разорено было зимовье у устья реки Такдавы.
Восстание отличалось большим ожесточением. Захвачен-
ный в плен Оилга, сидя в тюрьме, похитил у караульщиков
ножи, чтобы зарезать не только карауливших его служилых
людей, но и «лучших аманатов», представителей тойонских
родов, — факт, подтверждающий классовый характер восста-
ния. После самых зверских пыток Оилга был бит кнутом и
повешен’.
’ О. В. И о н о в а. Из истории якутского народа, Якутск, 1945, стр.
76—78,
39
Восстание на Алдане встретило известный отзвук и в
других отдаленных от центра районах Якутии. Зимою 1640—
1641 года тунгусы пограбили ватагу покручеников Ив. Свеч-
кова и «опустошили и изломали» поставленные им кулем-
ники1.
На Вилюе якуты и тунгусы осадили и ограбили зимовье
и убили семь промышленников. В 1639 г. кангаласский кня-
зец Сахей, убив ясачных сборщиков, бежал со своим улусом
на Вилюй. Это был, видимо, один из разоренных ясачными
поборами мелких тойонов, который решился уйти от ясака
«за своею бедностью... потому, скота де у него-нет, и добы-
вать того большого оклада не на чем».
Хозяйничанье енисейских служилых людей по всему бас-
сейну Лены не могло не привести их к столкновению с
другими ясачными сборщиками, которые одновременно про-
двигались на Лену с севера, из Мангазеи. Столкновения
приняли характер настоящей междоусобной войны.
Посланные П. Бекетовым в 1633 г. на приток Вилюя Варку
для привода к ясаку неясачных тунгусов, енисейские служи-
лые люди Осташко Серебреник, Дружинка. Чистяков и про-
мышленные люди Якунька Щербак с товарищами на устье
Вилюя неожиданно наехали на Степана Корытова, который
с тобольскими и мангазейскими служилыми людьми ловили
здесь рыбу. Корытов предложил им присоединиться к его от-
ряду; когда же они отказались, то он забрал у них судно
со всею снастью, а их самих угрозой покинуть , «на пусте
месте» и «поморить голодною смертью» заставил ехать с со-
бою на Алдан. Не доверяя своим новым сотоварищам, Коры-
тов держал их под строгим надзором, даже посадил «не на
одно судно для сбегу»; он перехватил и отписку, которую
его пленники через одного якута пробовали послать в Лен-
ский острог, и в которой они, между прочим, сообщали про
слухи о готовящемся нападении якутов на острог2.
В том же 1633 году весною отпущены были из Ленского
острога Семейка Чюфарист с товарищами, 29 человек, на
устье Алдана для сбора десятинной пошлины с промышлен-
ных людей, пришедших из Мангазеи и зимовавших на Амге.
Когда они пригребли на стругах к устью Алдана, то встре-
тились здесь с тем же Степаном Корытовым, который воз-
вращался «сверху Алдана реки». Чюфарист послал к судну
Корытова в малом судне несколько служилых и промышлен-
ных людей с требованием, чтобы он пристал к берегу и,
3 Колониальная политика ' /Московского государства в Якутии
XVII в. Л. 1936, № 181.
2 ААН, № 22, л л. 150—153, № 59.
40
согласно полученной от Бекетова наказной памяти, помог
собирать десятую пошлину, но Корытов отказался подчи-
ниться требованию, выбранил. Чюфариста «с наказною па-
мятью» и, отпихнув подъехавшую к его судну лодку, быстро
поплыл вниз по Алдану. Енисейские служилые люди гнались
за ним «на низ по Алдану в 12 гребель», но когда настигли
и захотели пристать к его судну, то Степан Корытов с ман-
газейскими ясачными сборщиками начали отстреливаться,
убили одного человека из отряда Чюфариста, переранили
«на смерть» копьями и пальмами четырех человек, одного
захватили в плен, многих избили «ослопьем и обухами» и бе-
жали вниз по Лене!. Чюфарист продолжал преследование и до-
гнал Корытова уже ниже устья Вилюя стоящим на якоре. За-
вязалась снова перестрелка. Со стороны енисейцев был убит
один служилый человек и ранен был один промышленник,
Корытов потерял двух человек убитыми и в конечном итоге
вместе со всем своим отрядом, состоявшим из 7 служилых
людей и пяти промышленников, был взят в плен и отвезен
в Ленский острог, а оттуда отправлен с собранной им ясач-
ной казной в Енисейск1.
В 1640 г. енисейские служилые люди побили и пограбили
на Лене посланного из Мангазеи ясачного сборщика Ан-
дрюшку Свияженина с товарищами и отняли у них ясачную
казну, причем двое из мангазейцев были убиты2.
Мангазейский воевода Григ. Орлов и дьяк Вас. Атарский
писали в Москву, жалуясь на «убийство и насильство» ени-
сейских служилых людей и доказывая, что спорные земли
должны принадлежать к Мангазейскому уезду, потому что
«ленские, государь, низовые ясачные якуты и по Амге и по
Алдану и вилюйские тунгусы прилегли к1 Н. Тунгуске Манга-
зейского уезда блиско, только переходу на Вилюй реку сверх
Н. Тунгуски волокового ходу и с ношами день, да по Вилюю
поплаву в больших судах до Лены ре1ки неделя и далные 10
ден»8.
Расправившись с мангазейскими ясачными сборщиками,
енисейские служилые люди не могли еще. считать себя пол-
ными хозяевами на Лене. На устье Вилюя продолжал си-
деть Воин Шахов, пользовавшийся своеобразной экстерри-
ториальностью, как непосредственно подчиненный Тобольску,
куда еще в 1640 г. он посылал собранную им ясачную каз-
IА АН, № 22, лл. 146—150, № 53, лл. 171—173, № 67. Сиб. Прик.,
ст. № 60.
2ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 53, л. 215.
>ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. №60.
41
ну*. Енисейский воевода Прак. Соковнин жаловался на то,
что благодаря действиям Шахова сократился ясак, собирав-
шийся с тунгусов на Олекме, и на то, что Шахов собирает
незаконно десятую пошлину с промышленных людей «на
усть Вилюя реки в Енисейско'м же уезде»* 2'.
Слухи о ленских богатствах очень скоро привлекли но-
вые шайки искателей наживы и притом из такого далекого
уезда, который, казалось, никакого отношения к вновь
открытым землям не имел. И января 1636 г. в Томске ата-
ман/ Дм. Копылов, служилый человек Фома Федулов и ени-
сейский подъячий Герасим Тимофеев сделали воеводам
Ив. Ив. Ромодановскому с товарищами следующее заявле-
ние: «знают де они новые землицы на реке Сивирюю3, а
живут по той реке тунгусы многие... и в ту реку впали мно-
гие речки, а живут по тем речкам многие тунгусы, а на те-
бя, государь, ясака с тех тунгусов не имывано, и служилые
твои государевы люди в тех землицах не бывали». Изложив
подробно путь pf Томска через Енисейск и Ленский волок,
мимо «нового оСтроЖку, где збирают на тебя, государя,
ясак», до Вилюя, они утверждали, что «от Вилюя реки
плыть по «Лене до большие реки до Сивирюя пять недель»,
и что живущих на ней иноземцев можно подчинить «неболь-
шими людьми», и тут же представили проект организации
экспедиции. Кн. Ромодановский не проявил никаких лишних
колебаний. Его не смутила явная нелепость посылки экспеди-
ции в район, расположенный за территорией Енисейского
уезда, а в качестве главы разряда, которому была подчинена
енисейская администрация, он мог и не стесняться ее при-
тязаниями. Поэтому немедленно под начальством атамана
Дмитрия Копылова был снаряжен отряд из 50 человек (10
конных казаков и 40 пеших), к которым были прикоманди-
рованы подъячий Гер. Тимофеев и кузнец «для пищальных
поделок и для всяких судовых дел»4. Жалованье денежное
было им выдано вперед на 1*/г года, а вопрос о хлебном жа-
лованье был разрешен очень просто: енисейскому воеводе
было предписано выдать на нужды экспедиции всяких хлеб-
ных запасов из тех запасов, которые были присланы в Ени-
сейск из Тобольска на содержание Красноярского гарнизо-
на, о чем и написали в Тобольск, предлагая пополнить но-
вой посылкой произведенный заем из красноярских запасов.
‘ДАИ, т. II, № 83.
2 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 52.
'3 По Миллеровским копиям «Северея».
4Наказ томских воевод Дм. Копылову — ААН. ф. 21, оп. 4, № 17.
лл. 382—383, № 198.
42 1
Снаряжена была экспедиция чрезвычайно быстро. Уже 31
января Копылов получил соответствующий наказ, а 17 мар-
та он со своим отрядом прибыл в Енисейск. Но здесь том-
скую экспедицию встретили далеко не приветливо. Началась
проволочка из-за отказа красноярских целовальников выдать
хлебные запасы без разрешения красноярского воеводы. Ко-
пылов, может быть, и не без основания, подозревал «завод
енисейских служилых людей Ив. Галкина с товарищи, чтоб
никто новых земель не проведывал, для того, сидят они,
енисейские служилые люди, и торгуют своими большими то-
варами, вывозят добрых соболей, сороков по 50 и по 60 и
шубы собольи». Положение осложнилось тем, что в Ени-
сейск за хлебными запасами прибыли красноярские служи-
лые люди Милослав Кольцов и с ним 130 человек, которые
требовали своего хлебного жалованья, приходили к воево-
де «с великим шумом и говорили невежливы© слова» и
грозились побить томских служилых. В конце концов ени-
сейскому воеводе удалось выпроводить красноярских слу-
жилых люден в поход против восставших бурят1.
Попав, наконец, на Лену, томские служилые люди очень
скоро отказались от поисков несуществующей большой реки
Сивирфя, а повернули в Алдан и шли вверх по Алдану семь
недель до Бутальской земли. Жившие тут тунгусы разбежа-
лись при появлении казаков, но затем их удалось призвать
обратно и уговорить дать ясак. Копылов поставил в Буталь-
ской земле небольшой острог. Появление на Алдане, где
уже соперничали из-за грабежа ясачных людей енисейские
и мангазейские служилые люди, новых претендентов на ясак
было использовано здешними .якутскими князцами как для
того, чтобы избавиться от власти енисейских служилых лю-
дей, так и для разрешения своих межплеменных столкнове-
ний. В Бутальский острог явились нюрюптейский князец
Тетко Киринеев и мегинский . Оргуй с жалобами на «убий-
ство и грабеж и великую изгоню» ленских приказных и слу-
жилых людей и с выражением готовности платить ясак в
новом остроге. Одной из целей подчинения обоих князцов
было получить помощь от томских казаков против сылан-
ских якутов, с которыми у них шла война: «а живут де с
нами они неподалеку, и нас-де они, сыланские мужики, вою-
ют и скот де наш и нас отганивают и холопей де наших по
озерам побивают». Летом 1639 г. Дм. Копылов, по просьбе
’• ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 53, лл. 383—391, 550—558, ААН, ф. 21,
он. 4, № 17, лл. 380 об.—383, №№ 197—198; № 22, л. 217, № 77;
№ 30, лл. 64—67, № 27.
43
поддавшихся ему якутских князцов, отправил против сылан-
цев отряд в 20 человек под начальством десятника Юрия
Петрова, который вместе с Тетком Киринеевым и Оргуем и
нахарскями якутами напал на сыланцев, повоевал их и от-
бил, скот и коней и коров. Со своей стороны сыланцы обра-
тились за помощью к Парфену Ходыреву, который непода-
леку собирал тоже ясак на Алдане. Ходырев собрал человек
сто служилых и промышленных людей и якутов и, выйдя на
«сакму» (след) отряда Юрия Петрова, перехватил его на
обратном пути в Буталрский острог. Произошло сражение.
Юрий Петров потерпел поражение, он и весь его отряд по-
пал в плен, а из его якутов было перебито 26 человек и
весь отогнанный у сыланцев скот был отбит.
Пленников Ходырев отпустил: «Едьте де вы куда хоти-
те», за исключением Юрия Петрова и еще двух человек, ко-
торых взял с собою в Ленский острог для отсылки в Ени-
сейск. Он, впрочем, через толмачей внушал верным ему яку-
там, чтобы они побили и отпущенных им томских служилых
людей. Его русские товарищи, однако, не поддержали его:
«не гораздо де ты, Парфен Васильевич, говоришь,—замечали
они наивно, — что велишь иноземцам якутам русских лю-
дей побить служивых людей, ты де их сам побей, чтоб-де не
столь было позорно государскому имени»1.
Происходили столкновения и между самими енисейскими
служилыми людьми. Сын боярский Иван Козьмин выхлопо-
тал себе в Енисейске разрешение итти на Олекму «для при-
иску новых земля» и стал собирать ясак с тунгусов, жив-
ших на устье Олекмы, с которых, писал Галкин, «наперед
сего государев ясак имывали я, Ивашко, да сотник стрелец-
кий Петр Бекетов, да сын боярский Парфеней Ходырев... и
с тех людей государева ясаку Ивану Козмину и служивым
людям искати не велено». «А в прежних годех те тунгусы
государев ясак плотили мне, Ивашку, и сотнику стрелецкому
Петру Бекетову и сыну боярскому Парфену Ходыреву госу-
дарев ясак те тунгусы платили ж, и тот государев ясак пи-
сан в ясачные книги вместе с якольскими людьми с Лены
реки». Точно так же Ив. Козмин собирал десятую пошлину
с промышленных людей, не останавливаясь даже перед на-
силием: «как они весною пришли в зимовья с соболиных
промыслов, они, призвав их к себе, человек по два и потри,
1 ДАИ, т. II, № 82; А АН, ф. 21, оп. 4, № 30, л. 29, об.—33. № 15, лл.34—
38, № 18; л л. 64—67, № 27, лл. 28 об.—29; № 14, л л. 27 об.—28 об. № 13.
41
сажали в смыки, били на правеже и заставляли платить де-
сятую пошлину»1.
В результате на Лене царила полная анархия. Здесь хо-
зяйничали стекавшиеся изо всех углов царской Сибири ис-
катели добычи и приключений. Поиски «новых землиц» про-
изводились без всякой системы, небольшими партиями слу-
жилых людей, иной раз в несколько человек, к которым
присоединялись всякие «охочие люди». «Вожами» в эти «да*
лекие от века неведомые земли» становились промышлен-
ные люди, при непосредственном участии которых соверша-
лись наиболее рискованные предприятия. Иногда походы
превращались в разбойничьи набеги: служилые люди, «при-
став под которую землицу, приманивали тех землиц людей
торговать и имали у них жен и детей и живот и скот гра-
били и от государевы высокие руки тех... людей отгоняли, а
сами богатели многим богатством, а государю приносили от
того многого своего богатства мало».
Между отдельными партиями служилых людей происхо-
дили, как мы видели, настоящие сражения из-за ясака и до-
бычи: «меж себя у тех тобольских и у енисейских и у ман-
газейских служилых людей для тое своей бездельные коры-
сти бывают бои, друг друга и промышленных людей, кото-
рые на той реке Лене промышляют, побивают до смерти, а
новым ясачным людям чинят сумнение, тесноту и смуту и от
государя их прочь отгоняют».
Создавшееся на Лене положение не могло серьезно не
обеспокоить московское правительство, поскольку оно влек-
ло за собой большие убытки для казны. Оно сурово осудило
томскую авантюру. В 1638. г. из Москвы писали с «осудом»
томским воеводам, «куда им велено, по государеву указу на
изменников посылать не послали, а где посылать не велено,
на Лену реку и далее... и они туды без государева указу
служилых людей 54 чел. послали собою»2.
Но особенно обеспокоило правящие круги Москвы из-
вестие, получейное в 1635 г. от енисейского воеводы, о сра-
жениях, происшедших между енисейскими и мангазейскими
служилыми людьми, и о неурядицах при сборе ясака: «Ама-
натов, под которых емлют государев ясак, друг у друга от-
нимают и емлют с иноземцов ясак вдвое, — один емлет в
Мангазее, а другой в Енисейском... и оттого де в Якутцкой
земле учинилась смута великая».
‘ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 164—166, № 64.
2 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 61, л. 54 об.
3. ОРГАНИЗАЦИЯ ЯКУТСКОГО ВОЕВОДСТВА
Чтобы пресечь всю эту анархию, московское правитель-
ство приняло весьма разумное решение — изъять вновь
открытые земли из ведения как мангазейских, так и
енисейских воевод, и создать особое воеводство с цент-
ром в «новом» Ленском острожке, отныне превращенном в
Якутский город. 6 августа 1638 года стольник П.. П. Головин,
М. Б. Глебов и дьяк Ефим Филатов получили на-.
значение воеводами «на великую реку Лену». Им
были приданы двое письменных голов и 395 пеших
стрельцов и казаков из состава сибирских гарни-
зонов; ввиду того, что предстояло, в пути строить суда
для проезда по рекам, в числе служилых людей, которых
предстояло взять в Енисейске и в Томске, предписывалось
отобрать человек 20—30 «таких, которые бы топором судо-
вому и всякому плотничному делу умели»; а «для оружейной
починки и для всякого .государева дела» взять в Тобольске
«двух кузнецов добрых», а в Енисейске для ясачного сбора
двух толмачей. Окончательное) снаряжение экспедиции долж-
но было производиться в Тобольске: там вновь назначенные
воеводы должны были получить, в частности, хлебные запа-
сы и деньги на жалованье, хлебные запасы, вино; горячее и
мед «для приуки новых землиц ясачным людем на корм», а
«для угрозы и для приходов под острожки» внушительную
артиллерию: две пушки, 10 полковых пищалей и пушечные
запасы — зелье, ядра и свинец и служилым людям ручное
зелье и свинец. Обеспечена была экспедиция и необходимы-
ми материалами для* судостроения «для ходу», «в чем
дойти до Ленского острогу», и для будущих посылок в
ясачные зимовья — скобами, гвоздями, судовыми снастями,
для ремонта оружия и других поделок запасом железа и
уклада и даже писчей бумагой. Новым воеводам предстояло
произвести детальное географическое описание края.
Громоздкая экспедиция двигалась медленно на 46 до-
щаниках на восток по сибирским рекам,, задерживаясь по-
долгу в пути в ожидании благоприятного времени для нави-
гации, а главное для подготовки средств передвижения. В
конце мая 1639 г. были приняты в Тобольске суда с судо-
выми запасами в расчете «поспеть бы нынешним ле^ом в
Маковский острог», но в мае 1640 г. экспедиция еще не вы-
езжала из Енисейска, где встретились неожиданные затруд-
нения с транспортом: требовалось для проезда на. Ленский
волок 182 подводы. Енисейский воевода Никифор Веревкин
предложил поставить эти подводы енисейским служилым и
46
посадским людям й пашенным крестьянам, и приезжим тор-
говым и промышленным людям, но встретил категорический
отказ от них всех. Служилые люди мотивировали его тем,
что они не могут совмещать караулы и прочие службы по
городу с обязанностью сопровождать ленских воевод, кресть-
яне требовали, чтобы их освободили от государевой пашни,
посадские люди — от оброка, пятинного хлеба и служб, все
жаловались на разоренье от перевоза' через Маковский во-
лок, на то, что у них «лошади многие попадали». Приезжие
люди отговаривались тем, что с них не полагаются подво-
ды, потому что они платят с своих торгов и промыслов деся-
тинную пошлину. Тщетно убеждал их воевода, призывая «не
по один день» в съезжую избу. Тщетно прибег он к мерам при-
нуждения: велел посадить в тюрьму лучших служилых и по-
садских людей и выборных старост крестьян и бить их батога-
ми; но вместе с лучшими людьми и остальные «все пошли
головами в тюрьму и на правеж», заявив: «метать де нас
в тюрьму и на правеже бить всех» и, отказав в подводах,
«пошли все врозь». Только 21 июня, не добившись гребцов,
Головин с товарищами двинулся в путь «своими людишками
и наймиты безлюдно». Передвигались медленно и с больши-
ми затруднениями. Суда, взятые в Енисейске, были старые,
и их приходилось на ходу ремонтировать. На порогах «мно-
гая была мешкота и простои», приходилось взводить суда
по канатам, «человек по 70 и по 80 одно судно», пушки,
пушечные и хлебные запасы выгружали и обносили на себе.
Лишь через два месяца, 24 августа, доволоклись до Лен-
ского волока. До заморозков в Якутский острог добраться
было невозможно, и, послав вперед налегке трех служилых
людей, сам Головин со всей экспедицией остался зимовать
на Ленском волоку1.
В Якутск новый «гегемон» прибыл, таким образом, летом
1641 года, через три года после выезда из Москвы. Добрав-
шись до места своего назначения, Головин энергично при-
нялся за дело водворения порядка. Административной черес-
полосице был сразу положен конец. Уже в 1640 году в Ма-
ковский острог к Головину явились посланцы Воина Шахо-
ва с ясачной казной, а летом 1641 г. сам Воин Шахов с ос-
татками своего отряда, от которого' уцелело; всего 7 человек
(«за скудостию хлебных запасов, самим есть и аманатов кор-
мить стало нечем»), явился в Якутский острог. К мангазей-
ским ясачным сборщикам Головин отправил отписку с изве-
щением, что «по государеву указу, Вилюйское зимовье веле-
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. 105, лл. 1—2, ДАИ, т. II, К? 93.
47
но ведать к Лене реке к Якутскому острогу». В Мангазее,
впрочем, администрация была уже предуведомлена о произ-
веденной реформе, и, отпуская в мае 1641 г. Василия Горе-
мыкина на Вилюй для сбора ясака, она включила в его на-
казную память указание на ожидающуюся передачу Вилюя
в ведение якутских воевод. Поэтому, когда мангазейские
ясачные сборщики в 1642 г. привезли с собою отписку Голо-
вина в Мангазею, то здесь без всякого протеста приняли ее
к сведению и, посылая последней вилюйский ясак (28 соро-
ков 3 соболей с пупками), уведомили Сибирский Приказ,
что «ко 151 (1642—3) .году тот ясак из доимки выложен, по-
тому что вперед из Мангазеи на Вилюй реку посылки не бу-
дет». А В. Горемыкин, последний ясачный сборщик, по-
сланный из Мангазеи, начиная с августа 1641 г. уже дей-
ствовал по наказным памятям, полученным из Якутска1..
Головин разрешил и другую задачу, стоявшую перед ним,
как первым якутским воеводою. Вместо построенного Гал-
киным острога, который не мог вместить многочисленного
гарнизона и не соответствовал значению воеводской рези-
денции, он в. двух днищах от прежнего острога вверх по
Лене, на так называемом (по имени кангалвеского князца
Еюка) Еюковом лугу на урочище Табуге построил (1642—
43 гг.) новый острог с пятью башнями, окружив его «чесно-
ком» (тыном). Внутри острога были сооружены все адми-
нистративные учреждения, без которых не мыслилась тогда
резиденция представителей царской власти, — церковь Тро-
ицы, воеводский двор, съезжая изба с комнатою (т. е. с вое-
водским кабинетом), амбары под государеву казну и, на-
конец, 12 тюрем, окруженных «чесноком троезубным», и «пы-
тошная изба». Постройку производили служилые люди, они
же «на всякую острожную поделку лес добывали» и «такую
большую работу подняли невеликими людьми и бедность и
нужу терпели». В 1643 г. Петр Головин перешел из старого
острога в новый'2.
С приездом Головина можно считать, что завершился
первый период освоения Якутии. На новой территории
установился нормальный с точки зрения царской политики
административный строй, открывавший возможность прово-
дить в жизнь регулярную эксплоатацию как местного населе-
ния, так и приезжих русских людей. Прекращались беспоря-
дочные разбойничьи налеты отдельных групп искателей при-
ключений. Наступал период узаконенной планомерной экс-
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., кн. № 154, лл. 358—368 об., ст. № 328.
2ДАИ, т. II, № 101; Колониальная политика Московского государ-
ства в Якутии XVII в., Л. 1936, стр. 32.
48
плоатации новой колонии царской администрацией. Но не
прекращались дальнейшие поиски и поразительные географи-
ческие открытия, неимоверно расширявшие кругозор европей-
ской нау^ки, и открывались неведомые девственные террито-
рии для приложения творческого труда русского крестьянина.
4. РУССКИЕ ОТКРЫТИЯ К ВОСТОКУ ОТ ЛЕНЫ
И НА АМУРЕ
С Лены, с ее обширной системой притоков, открывались
разнообразные маршруты по всей Восточной Сибири. Якутск
явился тем отправным центром, откуда русские обследовали
восточное побережье Ледовитого океана и «дальние замор-
ские реки», впадающие в него, откуда открыты были дороги
на реки, текущие в Тихий океан,—на Охоту и на Амур.
Открытие земель к востоку от бассейна Лены началось
еще до образования Якутского воеводства и производилось
по инициативе самих служилых и промышленных людей.
Крупнейшим событием в истории географической науки
был, несомненно, выход через устье Лены в Ледовитый океан.
Это произошло очень скоро после прихода первых русских
людей в Якутию. В 1633 г. группа служилых и охочих про-
мышленных людей, зимовавших в Жиганах, подала чело-
битную енисейскому приказному человеку Андрею Иванову
о разрешении им итти «в новое место, морем, на Янгу ре-
ку». Во главе предприятия стал мангазейский служилый че-
ловек Иван Ребров, который попал в Жигану со Степаном
Корытовым и перед тем1 участвовал в походе на Алдан и на
Амгу. На новое дело он «подымался без государева денеж-
ного и хлебного жалованья, собою, и промышленных людей
ссужал». Он впоследствии утверждал, что «тот подъем...
стал» ему больше 100 руб.
Помощником Реброва стал присоединившийся к нёму
енисейский служилый человек Илья Перфирьев. Смело пус-
тившись в; море, новые аргонавты достигли Яны, об.ъяса-
чили обитавшие здесь племена и закрепили свой успех по-
стройкой острога. Отсюда Перфирьев повез богатую добы-
чу — 20 сороков соболей и черную лисицу—в Енисейск, а
Ребров продолжал путь «по морю на новую стороннюю на
Индигирскую реку», которую русские называли Собачьей ре-
кой. На Индигирке он построил два острога. Во вновь откры-
тых полярных странах Ребров пробыл семь лет (из которых
«по морю ходил два годы»), «нужу и бедность и холод терпел
4 Якутия в XVII веке
и душу свою сквернил, ел всякое скверно, и сосновую кору и
траву». Только в 1641 г. вернулся он с собранным ясаком в
Якутск, где застал вновь назначенных воевод. С полным пра-
вом мог Ребров похвалиться открытием Юкагирской земли.
«А преж меня,—писал он,—на тех тяжелых службах, на Янге
и на Собачьей не бывал никто, проведал 4 те дальние служ-
бы». Открытия Реброва не ограничились побережьем Ледови-
того океана к востоку от устья Лены. Вернувшись из семилет-
ней экспедиции, он в 1642 г. был командирован тоже морем
на Оденек, где прослужил с 1643 по 1647 год и поставил «зи-
мовье с нагороди ей» на устье реки Пириит1.
Морская экспедиция Реброва и Перфирьева на восток не
была случайностью. Внимание всех вообще русских служи-
лых и промышленных людей, попавших на Лену, было уже
устремлено в ту же сторону. Через год, в июне 1634 г.,
енисейские служилые люди Устин Никитин и Семен Тимо-
феев Чюфарист просили Ивана Галкина', дать им казенное
судно и отпустить из Ленского острога на какую-то Ляпиту
реку, «в новую землицу к тунгусом и юкагиром», суля взять
с них два сорока соболей ясака: «А преж того к тем юка-
гирским людем нихто служивых людей не бывал, государе-
ва ясаку с них не имывали, а люди многие оленные». Раз-
решение было дано, но произошла смена начальства, и вновь
назначенный Парфен Ходырев не только не поддержал за-
мысла служилых людей, но, «с государевы службы воротя»,
засадил обоих инициаторов «за приставы» по обвинению в
«государеве деле».
Ввиду доходивших со всех сторон известий о возможно-
сти объясачить новые народы на далеком севере, енисейская
администрация сделала для своего времени замечательную
попытку обследовать побережье Ледовитого океана как к
востоку, так и к западу от устья Лены. ,Енисейский воевода
Прокопий Соковнин поручил в 1636 г. десятнику Елисею
Юрьеву Бузе «итить с служилыми людьми на Ламу (по-тун-
гусски—«море») и которые реки впадут в море... для приис-
1 Н. Н. Оглобли н. Восточно-Сибирские мореходы XVII в. («Жур-
нал М-ва нар. просвещения», 1903 г., № 5). Хотя статья Оглоблина была
опубликована в 1903 году, но в последующей литературе роль Реброва в
открытии Юкагирской земли отмечена очень слабо. И. И. Огородников в
книге «Из истории покорения Сибири. Покорение Юкагирской земли»
(Чита. 1922 г.) совсем о нем умалчивает. Академик Л. С. Берг упоми-
нает о Реброве с осторожной оговоркой «может быть» (Л. С. Берг. От-
крытие Камчатки и экспедиции Беринга. 1946, стр. 303. (См. по этому
вопросу С. Бахрушин. Очерки истории колонизации Сибири в XVI и
XVII вв. М. 1929).
50
ку новых землиц». В начале лета Буза отправился с шестью
служилыми людьми и с партией в 40 человек промышленни-
ков, из Олекминского острога по Лене к морю «и выше из
Ленского устья и пошли морем в левую сторону... и морем
парусом бежали день bi усть Оленека». Поднявшись вверх по
Оленеку, они после четырехнедельногб пути достигли устья
реки Пирииты, на устье которой зазимовали (вероятно, р;<
зимовье использовал и огородил впоследствии ’Ребров), и,
собрав здесь ясак с местных тунгусов, весною 1637 г. сухим
путем перебрались на Лену в устье р. Молоды. Отсюда' Бу-
за, построив два коча, «опять пошел на море по другую
сторону, и сказали-де им иноземцы юкагири, и по скаске
тех иноземцов он, Елеска, пошел морем по* другой стороне
от Ленского устья возле берег к Янскому устью, и шли мо-
рем в кочах две недели, и на море де их разбило на кош-
ке», близ устья реки Омолоя, тут их «и за мороз взял, не
дошед Янского устья». От места крушения Буза и его то-
варищи, 45 человек, пометав все лишние свои «заводишки»
и «товаренки», на нартах перебрались через «камень» (го-
ру) на верховья Яны. Обитавшие здесь якуты во главе с
князцом Тузукою подчинились не сразу, пришлось с ними
биться «по многие времена» и даже сидеть «от них в осаде
шесть недель», на вылазках были убиты два служилых че-
ловека. В конце концов ясак с них все-таки был получен.
К весне 1638 г. Буза построил суда и спустился вниз по
Яне и протокою («стороннею рекою») вышел в Чендонский
залив. В течение двух лет он собирал ясак с toKarnpoB на
Нижней Яне и только в 1641 г. двинулся в обратный путь*.
1ЯОУ, вязка 1. № 19 (подлинник показания служилого человека
Пр. Козлова). Документ напечатан по неисправной неполной копии в
ДАИ, (т. II, № 86) под любопытным заглавием «Распросные речи енисей-
ского служилого человека Пр. Козлова, бывшего -в посылке на р. Лене
и на Байкале (sic!)», очевидно, потому, что Ламой, т. е. морем, называ-
ли также Байкал. ЯОУ, опись 90а, № 73, л. 1; ААН, ф. 21, оп. 4, №30,
л. 304, № 123.
В литературе хронология похода Бузы па Яну дается путанно. По Ог-
лоблину, он начался i летом 1637 г., по Огородникову в 1638 г. Акад.
Берг считает, что Буза, получив указ в 1636 г., первую зиму провел в
Олекминске, и в следующий 1637 г. выехал на Яну, но он опускает эпи-
зод зимовки на Оленеке. Неясность разрешает подлинник показания Коз-
лова, где сказано, что на Оленеке Буза выехал в том же 144 г. (1636 г.)
«до Петрова заговенья», и что после аварии у Омолоя, потерпевшие кру-
шение поднялись на Яну в 146 году «осенью», т.е. в 1637 г. Таким об-
разом ближе к истине оказался Оглоблин.
*4
51
Почти одновременно с «морским ходом» на «заморские
реки» была открыта сухопутная дорога на полярное «По-
морье» «горою», т. е. через Верхоянский хребет. Этим путем
можно было достигнуть «коньми» в пять недель верховьев
Яны; с Яны, на конях же, шли вдоль ее притока Толстака
и, перевалив через хребет Тай-Хаяннас, через три—четыре
недели попадали в Индигирку, а с Индигирки на нартах в
такое же приблизительно: время можно было дойти до Ала-
зеи, с которой в 10 дней достигали верховьев Колымы. Кон-
ской дорогой через «камень» первым воспользовался служи-
лый человек Селиванко Харитонов, который в 1635-36 г. по
распоряжению Ивана Галкина ходил «зимним путем на ко-
нях» в новое место на новую реку на Яну» и поставил
здесь зимовье для сбора ясака с местных якутов1. По сле-
дам Харитонова енисейский служилый человек Посник Ива-
нов в 1638 г., во главе отряда в 30 человек, снарядившихся
за свой счет («с своими коньми и оружие и збрую конную
покупали и должались у торговых людей») прошел этой
трудной дорогой до верховьев Яны. Тут он поставил зимовье
(Верхоянск), где провел зиму 1638—1639 года, а весною,
пользуясь в качестве «вожей» пленными юкагирами, на ко-
нях перешел на верховья Индигирки, по которой спустился
вниз до «Юкагирский земли», преодолевая сопротивление
индигирских юкагиров. В построенном на Индигирке зимовье
(впоследствии получившем название Зашиверского по своему
положению у «шивер», т. е. порогов) Поснику и его товари-
щам пришлось выдержать сильное нападение юкагиров, но
после целого! дня «крепкого боя» они не только отбились от
нападающих, но и захватили аманатов. Осенью того же года
в наскоро построенных кочах они совершили разведку вверх
по Индигирке и, застигнув юкагиров «на их жильях на рыб-
ной ловле», погромили их и, захватив аманатов, взяли с
них! ясак. Уже после отъезда самого- Посника Иванова в
Якутск прибывший на его смену Дмитрий Михайлов Ерило
спустился вниз в стругах по Индигирке1 и, «не дошед до мо-
ря за полднище», поставил «зимовье с косым острожком»,
названное по одному из местных юкагирских племен Олю-
бенским. От тех же олюбенских юкагиров Ерило узнал, «что
де есть отсюда недалеко; по Индигирской реке, выплыв на
море правою протокою, а морем бежать парусом от устья
до Алазейской реки небольшое днище, ,а по той де реке
'Сиб. Прик., ст. № 338, лл. 87-89. Поход Селивана Харитонова в
литературе не отмечен.
52
живут и кочуют многие алазейские юкагирские люди». На
следующую весну (1642 г.) Ерило с небольшим отрядом в 15
человек пустился в построенном им коче в морское плаванье
и проехал до этой «Алазейской .реки», о которой ему гово-
рили «олюбенские мужики». Тут ему пришлось выдержать
жестокое сражение с «алазейскими людьми», т. е. местными
юкагирами, на помощь к которым пришли чукчи. Бились
«съемным боем целой день до вечера», большая часть слу-
жилых людей была переранена, но огнестрельное оружие
решило дело в их пользу: «алазеи... убегом ушли, избиты и
изранены», потеряв убитыми одного князца и несколько «му-
жиков» и оставив в руках победителей одного «доброго му-
жика». Ерило, дойдя до «лесных мест», поставил «на край
тундры» укрепленное зимовье с острожком. Появление слу-
жилых вызвало большое волнение среди местного населения.
К острожку подъезжал «лутчей алазейский шаман» Олюга-
неЙ с угрозами: «почто де вы поставили острожек на моей
земле и у меня де вы о том не докладывались, да вы де у
нас ясаку просите!». Служилые люди, «не терпя его неве-
жливого отказу, кинясь из острожка, схватили его, Олюга-
нея, и посадили его в аманаты». Попытки улусных его лю-
дей освободить своего князца—шамана были безуспешными
они вынуждены были платить ясак*.
В 1643 г. казак Иван Кузьмин Беляна поднялся с одним
казаком и шестью промышленниками вверх по Алазее и ос-
новал новое зимовье. Таким образом, русские утвердились и
на этой реке. Однако алазейские юкагиры не сразу подчи-
нились царским служилым людям. Шла война; юкагиры про-
должали нападать на пришельцев и в случае неудачи ухо-
дили «за камень». В 1650 г. на Алазее аманаты разбежа-
лись, государева ясачная казна была разграблена, и было
побито «служивых в ясачном зимовье и на промыслех про-
мышленных людей человек с 15»1 2. Против «государевых из-
менников» была снаряжена карательная экспедиция из 48
служилых и промышленных людей под начальством Второ-
го Катаева. Катаев и его товарищи, идя вверх по Алазее,
натолкнулись на острожек «велик»—«в обе стороны челове-
ку добру из лука стрелять мочно». «В острожке скопилось с
200 человек больших мужиков, которые луком владеют,
опричь подростков, и олени у них у всех собраны в том же
острожке». Катаев тотчас приступил к штурму острога по
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, лл. 198 об.—203, № 80, ДАИ, т. П, № 88,
Оглоблин, назв. статья, стр. 54—55.
2 ДАИ, т. III, № 78, с. 279, № 80.
53
всем правилам военного искусства того времени: в 40 саже-
нях от него построил наскоре, /ввиду наступившего вечера,
один острожек, а на следующее утро другой в 20 саженях,
чтобы отсюда «итти' за щитами» на юкагирскую крепость.
Юкагиры пытались приостановить постройку острожка, стре-
ляя из луков и даже из пищалей, которые они забрали в
свое время у убитых служилых людей, но были отбитый Ра-
боты были закончены, и с высот построенных башен казаки
стали стрелять в юкагирский острожек из ружей и перера-
нили у осажденных много оленей. Когда же на следующий
день осаждающие стали делать шесть щитов и, «поделаете
щиты, выкатили те щиты перед их острожек блиско», гото-
вясь к приступу, то юкагиры вступили в переговоры, выдали
аманатов и согласились платить ясак1.
Следующим этапом после открытия Алазеи было продви-
жение русских на Колыму. Пионером и тут оказался на-
званный выше Селиван Харитонов, первый из служилых лю-
дей пробравшийся на Яну. В 1640 г. он с товарищами с
Яны «поднимались на новое место, на Колыму, и суды дела-
ли собою и шли морем на ту реку на Колыму реку», кото^-
рую и достигли, «перешед море»2. Поэтому вряд ли правиль-
но установившееся в литературе мнение, согласно которому
открытие Колымы приписывается Михаилу Стадухину.
Казачий десятник Михаил Васильевич Стадухин, пред-
приимчивый, неразборчивый в средствах, начал свою карьеру
на Лене с похода на Вилюй в 1633 г. «для прииску неясач-
ных тунгусов». В 1641 г. он отпросился с отрядом в 14 че-
ловек на реку Оемокон (Оймекон), принадлежащую к бас-
сейну Верхней Индигирки, для сбора ясака с мемельских
тунгусов и якутов. Однако расчеты на добычу обманули Ста-
духина и его полчан. Оемокон оказался «место пустое! голод-
ное», «никаких людей нет». Якуты, пришедшие было сюда
под натиском враждебных им тунгусов, «пошли на старые
свои кочевья»; ушли и тунгусы, покинув своего аманата;
словом, «на Емоконе жити не у чево». Поэтому Стадухин
решился на смелый шаг: от тунгусского аманата ему «ведо-
мо учинилось про новые реки»—Индигирку и Колыму. Не-
долго думая, он на свой счет снарядился в дальнейший по-
ход. Для него это было выгодное промышленное предприя-
тие: он набрал с собою промышленных людей и ссудил их
I ДЛИ, т. Ш, №№ 78, 80.
2 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 338, л. 87.
54
«своим животом»: оружьем, свинцом и порохом; впослед-
ствии они заплатили ему «за подъем»—4 сорока соболей.
Спустившись в коче вниз по Индигирке до ее устья, Ста-
духин затем поплыл морем на восток и «дошел на Колыму
реку», на которой поставил зимовье «с нагороднею». Объе-
динившись с отрядом находившегося на Колыме Дмитрия
Михайлова, Стадухин и его товарищи ходили на алазей-
ских и других юкагиров. В Якутск с Колымы он вернулся
морем1.
Уезжая, Стадухин оставил начальником в Колымском зи-
мовье знаменитого Семена Дежнева, с самого начала уча-
ствовавшего в походе.
Семен Иванович Дежнев по происхождению был из Ве-
ликого Устюга, того именно города Северной России, «кото-
рый,—по выражению Оглоблина,—в продолжение XVII—
XVIII вв. и дальше всегда давал Сибири массу энергичных
и предприимчивых деятелей»2. Сведения о нем начинаются
с 1638 г., когда он попал на Лену в числе служилых людей,
которых привел из Енисейска Петр Бекетов. В 1639 или
1640 г. он возглавлял экспедицию на Вилюй против якут-
ского князца Сахея. Тотчас после окончания этого похода в
1640 г. он сопровождал служилого человека Дмитрия Ми-
хайлова на Яну; на обратном пути в Якутск отряд подверг-
ся нападению ламутов; в бою Дежнев был ранен двумя
стрелами в ногу. Эта рана не помешала его назначению в
1641 г. на Оемокон с Стадухиным. На пути туда ему снова
пришлось принять участие в опасном бою с ламутами, кото-
рые в числе более 500.человек напали на небольшой- отряд
Стадухина. Бой был жестокий. Дежнев снова был ранен
дважды, в руку и в ногу. Отбиться удалось только благодаря
помощи ясачных якутов, которые, говорит Дежнев, «за нас
стояли и по них из луков стреляли».
Оставшись после отъезда Стадухина начальником на
Колыме, Дежнев с тринадцатью служилыми людьми, состав-
лявшими весь его отряд, выдержал в острожке нападение
большого войска юкагир. Видя немногочисленность гарни-
зона, юкагиры в числе более 500 человек подошли присту-
пом к острогу и осадили служилых людей. Приступ был же-
стокий — юкагиры уже вломились в острожек, сам Дежнев
был ранен в голову стрелою, но когда «на съемном бою»
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. № 1567, лл. 204—207; ЯОУ, № 12 (опись 90),
л л. 99—100.
2 Н. Н. Оглоблин. Семен Дежнев. СПБ. 1890, (отт. из журн. М^ва
нар. проев. 1890, декабрь) стр. 38.
55
(в рукопашном бою) «скололи» предводителя юкагиров, то
остальные отступили.
Дежнев вскоре затем сдал начальство Дмитрию Михай-
лову Ерилу, который уехал было со Стадухиным в Якутск,
но вернулся, с пути, встретив на море вновь назначенного на
Колыму таможенного целовальника Петра Новоселова. Но-
воселов вез наказную память на его имя от якутских воевод
с приказом «быть на Колыме реке приказным... на тех но-
воприискных реках на Индигирке и на Алазейке и на Ко-
лыме и на Собачье, и новые реки приискивать»1.
Таким образом, в течение каких-нибудь десяти лет все
побережье Ледовитого океана было не только обследовано,
но и освоено отважными русскими людьми, которых не ис-
пугали все трудности тяжелого горного перевала через Ян-
ский хребет и дальнейших переходов с верховья одной реки
на другую, когда «ели, дорогою идучи, лиственную кору» и
«одва не мерли с голоду».
Обычно предпочитали более скорый, хотя и более опас-
ный морской путь.
Плавание по Ледовитому океану в судах кустарной построй-
ки—кочах—было сопряжено с величайшим риском. Сильно за-
держивали «ветры с моря прижимные», прибивавшие суда
к берегу, но главное препятствие составляли покрывавшие
поверхность северных вод «льды плотные». «На море», по
словам мореходов, «льды ходят и кочи ломают», и им при-
ходилось «бежать с великого нужею промеж льду». Если
льды были тонки, то пробивались через них «о парусе», но
при этом нашивки и «прутье у кочей попротиралися». При
неблагоприятных условиях корабли замерзали в открытом
море «в голомяни», и их запирало «в большие льды»; тогда
приходилось волочиться пешком к берегу «по росольному
льду» 2.
Судьбу мореходов, затертых льдами, живо рисует рассказ
служилого человека Тимофея Булдакова, который осенью
1651 года плавал по Ледовитому океану во главе каравана
из 5 кочей3. Против устья реки Хромы «пристигла ночная
пора, стало темно, и наутрие море стало, замерло». «И мы,
Тимошка,—пишет Булдаков,—стали пятью кочами на про-
стой воде вместе, а с земли недалече. И стояли в том месте
три дня и лед начал быть толщиною на ладонь, и хотели
1 Вес сведения о службе Дежнева заимствованы из названной выше
статьи И. Н. Оглоблина и напечатанных в приложениях к пей мате-
риалов.
2 ДАИ, т. Ш, № 76, V, № 65.
3 ДАИ, т. Ш, № 79.
56
волочиться на земле на нартах, и в Семень, день (1 сен-
тября) , волею божиею, потянули ветры отдерные от земли в
море, и нас с льдом отнесло в море и несло нас со льдом
в море пятеры сутки, и на море ветры утихли, и лед в море
остановился, и море стало и замерзло одною ночью; и на
третий день начал лед человека вздымать, и мы учали про-
ведывать земли, к которой стороне, не убоячись смерти, хо-
дить по человеку и по два и по три». Так набрели на коч
служилого человека Андрея Горелого, тоже замерзший во
льду. Продолжали разведки, посылая с каждого коча для
«проведывания» земли по три человека. Но через несколько
дней внезапно «с моря вода прибыла и почала лед ломать,
и носило нас в море пятеры сутки».
Как только утих ветер и окреп лед, мореплаватели,
«не хотя на тех кочах напрасною нужною смертью
помереть без дров и без харчу и с соляной морской воды
перецынжать,—а в море лед ходит по волнам без ветру и
затирает теми льды заторы большие»,—решились опять по-
пытаться разыскать путь на берег. Настроение у всех было
подавленное: «что-де мы и сами перепропали в конец, и зем-
ли-де не ведаем, в которой стороне) выпадем и на которое
место, и будем ли живы или нет»... «а преж сего такого
гнева божия и не бывало и не слыхали, кто тем путем мор-
ским ни бывал, в таком заносе». «И как мы. Тимошка с
служилыми и торговыми и промышленными (людьми пошли
с кочей к земле», повествует Булдаков, «а в те поры на мо-
ре льды ходят и достальные кочи ломает и запасы (выгру-
женные из кочей) теми льдами разносит, и мы на нартах и
на веревках друг друга перволачивали и с льдины на/ льди-
ну перепихивали и, идучи по льду,- корм и одежду дорогою ме-
тали, а лодок от кочей с собою не взяли, потому что морем,
идучи, оцынжали, волочь не в мочь, на волю божию пусти-
лись и от кочей шли по льду до земли девять дней, а вы-
шед на землю, поделали нартишка и лыжишка», и, наконец,
«холодни и голодни, наги и босы», достигли Уяндинского зи-
мовья.
Другого рода неудача постигла Ивана Кармалина, по-
сланного в 1656 г. для сбора ясака на Оленек. «И плыл я,
Ивашко, Леною рекою,—писал- он,—и занели меня тишины
встречные во многих местах и меня, Ивашка, задержали и
плыть наскоро стало от тех тишин невозможно. И я, Иваш-
ко, с служилыми людьми, греб беспрестанно, гребли и по
пескам шли бечевою на низ всякими /мерами, за полднише
до Бузиной Курьи на Семень день (1 сентября), а тут меня
57
занела тишина большая, нельзя было поспешить никими ме-
рами ни гребми ни бечевою. Стоял я, Ивашко, от той ти-
щ-ины неделю на якоре, потому что до становья судно ни в
кою сторону не допустило и судно волною раскачало и с
гвоздей судно стянуло и запасы помокли и немного и сов-
сем потонуло. И в те поры по берегам снег пал, а тишины
сопротивные не перестали, и служивые (люди почали гово-
рить мне, Ивашку, что-де на Семень день губа Оленека
ставится, а еще-де до моря плыть далече и судно де тиши-
ною раскачало и пора стала поздняя, поплыть на низ и за-
мерзнуть будет не у места, а на Оленек не поспеть отнюдь...
И я, слыша такие речи от служивых людей и видячи путь
поздой, 1и подняв парус, воротился назад в Усть-Молодское
зимовье».
Помимо опасностей плаванья, полярные мореходы Одного
страдали от недостатка свежей воды и продовольствия, и
среди них очень часто свирепствовала цынга «от морского
духу и дальнего нужного пути».
Несмотря на все эти препятствия, морским путем продол-
жали ходить торговые и промышленные люди, огибая на
кочах берег и заходя «для торгу» в устья северных рек. В
1636 году, например, в Ледовитый океан Леною выехало 40
человек торговых и промышленных и 10 служилых людей.
В 1651 году в устье Лены съехалось 8 кочей, в пути они вст-
ретили 4 коча близ устья Яны, и дальше за Хромой один коч,
затертый льдами. В 1667 году на Индигирку прибыли госуда-
рев коч с 5 служилыми и 35 промышленными людьми, и через
некоторое время 2 коча торговых людей. Таким образом, дви-
жение по «ледяному морю» в XVII в. представляется нам до-
вольно ожл пленным 1.
Общий торговый подъем, который переживало Москов-
ское государство после ликвидации смуты и признаки кото-
рого определенно обрисовываются в 40-х годах, XVII столе-
тия, выразился в энергичных поисках морского пути на во-
сток в целях, главным образом, эксплоатации морских про-
мыслов и в попытках обогнуть северо-восточную оконечность
Азии, «необходимый камень», который «в море прошел да-
леко... стеною, а конца никто не знает, объехать нельзя,
потому что льды не пропущают», и который мы теперь назы-
ваем Чукотским мысом. Летом от реки Колымы до этого
камня бегали кочами на парусах «одним летом, а как льды
•ЯОУ, в. 1, № 14, ДАИ, т. II, № 86, т. III, № 79, т. V, № 65,
Титов, Сибирь в XVII ®., стр. 33, 63.
58
не пропустят, и в то время ходят года по два, и по три, и
больше».
Во время пребывания на Колыме Михаил Стадухин по-
лучил от ясырки, которая несколько лет прожила в плену
у чукчей (на реке Чухочьей, к западу от Колымы), некото-
рые, впрочем, очень сбивчивые !и неточные сведения о зем-
лях за «необходимым мысом»: «От Колымы де до реки же
Погыча, а до ней от Колымы парусным погодьем бежать су-
ток трое и больши, и та де река большая ж и соболная ж и
иноземцев де по ней много ж, а язык /у них свой ж». Дел: <
шло о реке Покаче, впадающей в Берингово море к западу
от мысла Олюторского1. От той, же ясырки узнал Стадухин о
каком-то острове, который будто бы тянулся параллельно
береговой линии, «идучи из Лены от Святого носу, а к
Яне де реке и от Яны к Собачье—а Индигирка тож, и от
Индигирки к Колыме реке идучи, и гораздо тот остров в
виду, и горы снежные, и пади и ручьи знатны все», и будто
бы чукчи с Чухочьей переезжают зимою на оленях на этой
остров «одним днем» для охоты на моржей. Возможно, Что
в такой искаженной форме ясырка передавала рассказы
чукчей об Америке. Но поморы, промышлявшие на Колыме,
высказывали свою гипотезу, что данный «остров» является
продолжением новой земли: «а той де остров камень, в мори
пояс, и промышленные люди смекают, все то один идет, что
ходят из Поморья с Мезени на Новую Землю, и против
Елисейского и Тазовского и Ленского устья, тот же камень
все один, что называется Новою землею»2. Сведения, добы-
тые на Колыме, Стадухин в 1645 г. сообщил в Якутск вое-
воде Пушкину и подъячему Анисиму Михайлову. Вероятно,
в связи с этим в 1646 г. среди группы якутских служиль ч
людей, во главе которых был красноярский казак Иван
'ДЛИ, т. III, № 24. О тожестве реки Погыча с рекою Покачен см. у
Л. С. Берга. Известия о Беринговом проливе и его берегах до Берин-
га и Кука (Зап. по гидрографии X—III, вып. 2, 1920). Миллер оши
бочно считал Погычу за другое название Анадыря (Ежемесяч. Соч. 1758,
январь, стр. 15). Его ошибку повторяли позднейшие исследователи, напр.
В. И. Огородников (Из истории покорения Сибири. Покорение Юкагирской
земли. Чита, 1922, стр. 77).
2 Сообщение Стадухина о неизвестном острове до сих пор не дешиф-
ровано. Исследователи не обратили внимания на то, что Стадухин из-
лагает не собственные наблюдения, а рассказ ясырки. Я позволю себе
высказать догадку, что она была в плену не у «чюхочь» живших на р.
Чухочьей, а у чукчей, живших па Беринговом проливе, в расстоянии
двух дней пути от р. Покачи, и что Стадухин допустил ошибку, смешав
чукчей Берингового пролива с известными ему жителями бассейна рс
Чухочьей.
59
Ерастов, возник проект большой морской экспедиции на во-
сток: «вышед из Ленского устья, итить морем в правую сто-
рону, под восток, за 'Яну и за Собачью, и за АлаЗейку, за
Колыму реки на новую Погычю реку», на которой «перед де
сего и по се число... русских людей никого не бывало»1.
Было уже приступлено летом 1646 п. к снаряжению судов,
но проект не получил санкции со 'стороны якутских воевод,
которые не решились чдать разрешение на такое рискованное
предприятие «без государева указу».
Пока якутская администрация проявляла колебания и не-
решительность, русские промышленные люди не побоялись
на собственный риск произвести дальнейшее обследование
северо-восточного угла Азиатского материка. Если до сих пор
к открытиям побуждали их поиски еще не опустошенных со-
болиных угодий, то теперь появился новый стимул—не ме-
нее ценная моржевая кость, об изобилии которой у чукчей
стало известно от той же ясырки Стадухина. Погоня за со-
болем сменилась^ погоней за моржем. В 1646 г. партия про-
мышленников во главе с мезенцем Исаком Игнатьевым вы-
ехала из устья Колымы в море. Двое суток они шли на во-
сток по узкой йротоке, образовавшейся между землею и
льдами, и достигли Чаунской губы. Здесь они повели немую
торговлю с чукчами, обменивая русские товары на моржо-
вые клыки и на изделия из моржевой кости2.
Эта первая разведка, увенчавшаяся значительным1 успе-
хом, вызвала большой интерес среди многочисленных про-
мышленников и торговых людей, собравшихся на Колыме.
За дело взялся приказчик богатого устюжанина и члена го-
стиной сотни Алексея Усова—Федот Алексеев Попов. Он вы-
шел в море на четырех кочах, но буря заставила его вер-
нуться. На следующий год торговые и промышленные люди
повторили неудавшийся опыт в более крупных размерах. Во
главе экспедиции опять стал предприимчивый Федот Алек-
сеев Попов. На этот раз в экспедиции приняло участие 90
человек, которые шли на шести кочах. Среди участников
были приказчики видного устюжского гостя Гусельникова —
Бессон Астафьев и Василий Андреев с их покручениками.
По просьбе торговых и промышленных людей к экспедиции
был прикомандирован для сбора ясака с новых, землиц Се-
мен Дежнев и еще несколько служилых людей. Выехали 20
июня 1648 г., приблизительно в середине сентября достигли
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. 274, лл. 423—424.
2 Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащих. 1756,
янв., стр. 8—9.
60
«Большого носа», который «вышел в море далеко», т. е. то-
го мыса, который мы сейчас называем мысом Дежнева. Тут
экспедиция потерпела первую аварию. Судно, на котором
ехал служилый человек Герасим Анкидинов, разбилось о
мыс, но люди спаслись и были подобраны на другие кочи.
«Против того носа» 'мореходы открыли два острова, сейчас
известные под названием островов Гвоздева или Диомида,
на которых Видели «зубатых» людей, т. е. эскимосов, пора-
зивших их втулками из моржевой кости, вставленными в гу-
бы. Объехав мыс, Федот Алексеев пытался высадиться на бе-
рег, но на становище подвергся нападению чукчей и был ра-
нен. Вскоре затем разбушевавшаяся буря разнесла флоти-
лию. Четыре коча пропали без вести. По собранным впо-
следствии от туземцев сведениям, те «все кочи море разбило,
и тех торговых И промышленных людей от того морского
разбою на море потонуло и на тундре у иноземцев побитых,
а иные голодною смертью померли, итого всего' погибло 64
человека»; сам Федот Алексеев умер от цынги, но Дежнев
впоследствии 'слышал, что оставшиеся «невеликие люди»
куда-то «побежали в лодках». Существует мнение, что эти
уцелевшие товарищи Алексеева а концё концов попали к
берегам Камчатки.
Коч, на котором: плыл Дежнев и с ним 24 человека, дол-
го носило по морю «неволею», пока после праздника «покро-
ва», т. е. после 1 октября их не выбросило на берег к югу
от устья Анадыря, «прошед Анадырское устье». Выкинутые
на пустынный берег мореходы «пошли все в гору», разыски-
вая путь на Анадырь: «сами пути себе не знаем», как рас-
сказывал Дежнев, «холодны и голодны, наги и босы». Шли
до Анадыря ровно десять недель «зимним путем на лыжах с
нарты» и вышли недалеко от впадения tero в море. Поло-
жение потерпевших кораблекрушение было очень тяжелое:
«рыбы добить не могли, лесу нет», «аргишных дорог инозем-
ских» не было видно, 12 человек из отряда пошли вверх по
Анадырю на разведки, но их «со стыди и с голоду и со вся-
кой нужи» «безвестно стало». Из всего экипажа уцелело с
Дежневым всего 12 человек. Однако весною они пошли
вверх по Анадырю и сражались с анаулами1.
Таким, образом, 300 лет тому назад, когда в Западной
Европе только гадали о существовании фантастического
Анианского пролива, смелый русский мореход, с опасностью
для жизни, не только открыл пролив, отделяющий Азию от
1 ДАИ, т. IV, № 7. Оглоблин. Семен Дежнев, приложение. Л. С.
Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М—Л. 1946, стр. 27—38.
61
Америки, но и проплыл по нему, предвосхитив открытия Бе-
ринга и Кука.
Плавание Дежнева не было единственной и случайной
попыткой разрешить трудную задачу проезда Северным Ле-
довитым океаном в Тихий. Вопрос о морском пути на Ана-
дырь и на Погычу стоял на очереди. Через год после Деж-
нева, в 1649 г., Михаил Стадухин повторил тот же опыт:
выйдя из Колымы в поисках Погычи, он «бежал морем Се-
меро суток» и, не найдя никакой реки, повернул обратно.
Несмотря на неудачу, он считал себя пионером в открытии
морского пути на Псгычу1.
В итоге была признана почти полная невозможность
объехать «каменный нос», который так и остался «необхо-
димым»: «водяного пути нет, потому что хребет перетянулся
’ море». Прекращение поисков морского пути объясняется
1ъкже тем, что открыта была на тот же Анадырь сухопут-
ная дорога. Волок между Колымой и Анадырем известен
был издавна ходынцам, которые шли через него на оленях.
От ходынских аманатов и пленных узнали и русские, жив-
шие на Колыме, что «новая захребетная река к вершине
Анюя реки (притока Колымы) блиско». Этой дорогой рус-
ские стали пользоваться с 1649 года, подымаясь по Анюю
до хребта, пересекая его на нартах и спускаясь на реку
Анадырь. Так вернулся на Колыму в 1662 г. и Семен Деж-
нев, который составил вновь открытому пути «чертеж», т. е.
карту. Но еще раньше по сухопутной дороге на Анадырь ри-
нулись толпы служилых и промышленных людей, привле-
ченные слухами об обилии моржевой кости. В 1650 г.
здесь столкнулись одновременно отряды Дежнева, Стадухи-
на, Семена Моторы и промышленного человека Юшки Сели-
верстова. В меньших размерах происходило то же, что мы
наблюдали на Лене в 1630-х годах, с той только разницей,
> о борьба шла не из-за добычи соболя, а из-за преимущест-
венного права эксплсатировать «каргу», т. е. песчаную от-
мель недалеко от устья Анадыря, где залегали моржи и бы-
ло много «заморной» моржевой кости.
Уже в 1651 г. с Анадыря русские люди стали «бегать» на
п. Пенжину, впадающую в Охотское море; этот путь был
обследован Стадухиным, который составил ему «чертеж»; с
Пенжины он перешел на р. Гижигу и далее морем ехал на
р. Тоуй и на Охоту2. В середине же XVII в. русские узнали
ДАИ, т. IV, № 6.
2ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. 1567, ч. 2, л. 206; ДАИ, IV, №№ 4 и 47.
62
про Камчатку1, но только в 1697 — 1699 гг. якутский сын
боярский Влад. Атласов прошел туда, обошел почти весь
полуостров и составил замечательное по. точности и полноте
географическое и этнографическое описание Камчатки. В
первые годы XVIII в. была обследована южная оконечность
Камчатки и имели место первые плавания русских служи-
лых людей на Курильские острова.
Таким образом, в течение полустолетия якутские служи-
лые люди не только обследовали; крайнее северо-восточное
побережье Лены, но и открыли неведомый до тех пор гео-
графической науке полуостров Камчатку.
Выход в Охотское море был уже известен русским еще
до Стадухина. Он был найден казаками Дм. Копылова. Пре-
бывание на Алдане неизбежно приводило томских служилых
людей к столкновению с ясачными сборщиками Ленского
округа. Поэтому они стали продвигаться вверх по реке, в по-
исках еще не объясаченных земель. 'В 1639 п. Копылов по-
слал Ив. Юрьева Москвитина с отрядом в 30 человек «на
большое море, море окиян, по тынгускому языку на Ламу».
Москвитин и его товарищи шли по Алдану «до Маи реки
восьмеры суток, а Маею рекою вверх шли до волоку
7 недель, а из Маи реки малою речкою до прямого волоку
в стружках шли 6 ден, а волоком шли день ходу, а вышли
на реку на Улью на вершину, да тою Ульею рекою шли
вниз, стругом плыли восьмеры сутки, и на той же Улье ре-
ки, сделав лодью, плыли до моря до устья той Ульи реки,
где она пала в море, пятеры сутки». / На устье Ульи они
поставили зимовье с острожком. Местность поразила служи-
лых людей своим изобилием. Реки здесь были «собольные.
зверя ’Всякого много, и рыбные, а рыба большая, в Сибири
такой нет... Столько де ее множество, только невод запустить
и с рыбою никак не выволочь, а река быстрая, и ту рыбу в
той реки быстредею убивает и выметывает на берег, и по
берегу ее лежит много, что дров, и ту лежачую рыбу ест
зверь — выдры и лисицы красные, а черных лисиц нет».
Кругом обитали многолюдные племена тунгусов. «А те де
тунгусы люди дикие, — наивно докладывали в Якутске слу-
жилые люди, вернувшиеся с Ульи, — преж их русских лю-
дей нихто у них не бывал же и того не знают, что госуда-
рю ясак платить». Они неоднократно приступали к зимовью,
человек по 700 и больше. Служилым люди удалось захва-
тить аманатов, но вскоре затем пришли «скрадом» тунгусы,—
«восемь родов, люди многие», в то время, когда половина
1 Л. С. Берг. Открытие Камчатки, стр. 58. . ...,
63
.казаков была на берегу моря, строила кочи. Тунгусы с кри-
ком вломились в острожек, навстречу им кинулись, волоча
на ногах колодки, аманаты; казака, который их сторожил,
искололи пальмами, двух других ранили. Но на приступе
был убит один видный тунгус, « и те де тунгусы учали над
ним всеми людьми плакать»,. Между тем с берега, «с плод-
бища» прибежали работавшие там служилые люди, после
чего и остальные «справясь и надев куяки», вышли из ост-
рожка и ударили на неприятеля. У тунгусов «бой» был
«лучный, и стрелы, и копейца, и рогатины все костеные, а
железных мало, и лес и дрова секут и юрты рубят каменны-
ми и костеными топорами». Поэтому они не выдержали уда-
ра хорошо вооруженных служилых людей и «с того побою
побежали», оставив в руках победителей семь пленников, в
том числе одного князца1.
Так было положено начало будущему Охотску. Однако
русским не сразу удалось здесь утвердиться. В 1654 г.
ясачный острожек был сожжен тунгусами, аманаты разбе-
жались, ушли и служилые люди, потому что «жить де на
Охоте от иноземцев не в силу». Но в том же году острог
был восстановлен.
Из Охотского острога служилые люди продолжали обсле-
довать побережье Охотского моря как к северу, так и к
«полудню». Уже в 1648 г. партия 'служилых людей пошл'а
на Иню и на Мотаклею2 ju составила подробную «роспись»,
«где каковы места есть рт Охоты реки до Ини, и от Ини
до Мотохлея реки..., в которых местах где речки и ручьи в
море выходили и где каковы становья есть и о коих местах,
где зверь морж ложится»3. От охотских тунгусов узнали слу-
жилые люди и о Приамурье и «бородатых доурах». Они да-
же пытались проехать морем к устью Амура, и только «без-
людство» и голод помешали, «а то де Амурское устье они
видели через кошку»4.
В Приамурье из Якутска русские проникли, однако, дру-
гим путем.
Раньше всего был открыт путь на Амур по притоку Ле-
ны'; Витиму и впадающей в него речке Цыпири. Этим путем
очень рано, уже при Петре Головине, стали ходить из Якут-
ска промышленники. Один из них, Сенька Аверкиев Косой,
покрученик Андрея Матвеева Ворыпаева промышлял на
1 ЯОУ, № 66 (оп. 90а), лл. 1—3.
2 ДАИ, III, № 37.
з ДАИ, III, № 87.
4 ЯОУ, № 66.
64
устье Аргуни; здесь он был захвачен б плен и отведен
к даурским князькам. Отпущенный на свободу, он вер-
нулся в Якутск, где и распространил известие о богатых
соболиных угодьях на Амуре. Почти одновременно был от-
крыт и другой путь на Амур—вверх по Алдану до устья
Учура и по Учуру до впадения в него речки Гонома; даль-
ше подымались вверх по Гоному; речка эта была «порожи-
ста» и по ней с трудом «судом подымались». Из Гонома
входили в реку Кюемку, от которой начинался волок «через
Зийские вершины», который приводил на реку Брянду, впа-
дающую в Зею, приток Амура. Путь этот был обследован
письменным головою Василием Поярковым, посланным
П. П. Головиным во главе целой экспедиции на Шилку. От
устья Алдана до Амура Поярков шел 12 недель и 3 дня, не
считая остановок. Выехав после ряда приключений в Амур,
Поярков поплыл вниз по Амуру до его устья. Выйдя в от-
крытое море, он дошел до устья Ульи и затем по Улье, Мае
и Алдану вернулся в Якутск 12; июня 1646 года, ровно через
три года после своего отъезда. Ис. вышедших с ним 127 слу-
жилых и охочих людей в живых осталось всего человек
40—50.
Позднее наметился другой вариант пути с Алдана! н!а
Амур по притоку Учура Тонтору и впадающей в него реч-
ке Катыма; от Катымы начинался волок, который в 5 дней
приводил на Зею1.
Гораздо большее значение имел в дальнейшем путь на
Амур по Олекме вверх до; Тугиря и до «камня» (Яблоновый
хребет), «который камень промеж государевы земли и Да-
урской». Для обследования Тугирского волока воевода Вас.
Пушкин и дьяк Петр Стеншин посылали в 1647 и 1648 гг.
пятидесятника Вас. Юрьева и казачья десятника Алексея
Оленя со служилыми людьми «Олекмою до реки Тугиря, а
Тугирем до камня», с приказаньем «про ту Даурскую землю
проведать подлинно и итти в Даурскую землю». Они дошли
до камня и послали своих подчиненных через хребет на
Амур, но сами туда не ходили. В это время окончился срок
службы Вас. Пушкина и его товарища. Им на смену плыл
в Якутский острог новый воевода Дмитрий Андреевич
Францбеков.
Еще по пути в Якутск, в марте 1649 г., на устье Олекмы
Францбекова встретил известный «опытовщик» устюжанин
1 С. Бахрушин. Оче-жи по истории колонизации Сибири в XVI и
XVII вв. М. 1937, стр. 166—167.
5 Якутия в XVII веке ^*5
Ярофей Хабаров (Святицкий), который даже в общей массе
отважных и предприимчивых поморских «землепроходцев»
выделялся своей смелостью и предприимчивостью. Он пер-
вый завел пашню и соляной промысел на Куте; когда Голо-
вин конфисковал его пашенной и соляной завод, он на но-
вом месте, на Киренге, завел снова в .крупных масштабах
сельско-хозяйственное предприятие. И теперь он ехал на-
встречу к Францбекову с проектом нового предприятия J—
большого похода в Дауры: «итти по Олекме реке вверх на
Шилку реку с служилыми и с охочими промышленными
людьми», которых он брался снарядить за свой счет «без
государева жалованья»1.
История Хабаровского похода сама по себе уже не вхо-
дит в историю Якутии. В Якутске, как мы увидим, он встре-
тил много затруднений. В дальнейшем попытки освоения
Приамурья уже делались из Енисейска, а затем из построен-
ного енисейским воеводою Афанасием Пашковым Нерчинска.
Роль Якутска в деле открытия Приамурья заключалась не
только в том, что отсюда проникли первые русские на берега
Амура, но, главным образом, в том, что именно эти исследо-
ватели Даурской земли собрали и сообщили первые сведения
об этой неведомой стране, ставшие вскоре достоянием запад-
ноевропейской науки. Отписки Пояркова, Хабарова, переве-
денные на голландский язык, впервые познакомили европей-
ских ученых с географией Приамурья и с бытом его населе-'
ния.
* *
*
Если подвести итоги открытиям, произведенным русски-
ми служилыми и промышленными людьми как на Лене, так
и к востоку от нее, то оказывается, что в течение каких-
нибудь 20 лет (с конца' 1620-х годов до 1640-х) они не толь-
ко обследовали обширные пространства от левых притоков
Лены до Охотского моря и от Ледовитого океана до Амура,
но и описали довольно точно все пройденные ими страны.
Такого огромного масштаба, такой быстроты и энергии в
исследовании новых стран не. знала история мировых геог-
рафических открытий.
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., ст. №№ 338, 339.
Г Л А В A И
КОЛЕННОЕ НАСЕЛЕНИЕ ЯКУТИИ В XVII В1.
1. ХОЗЯЙСТВО, ОБЩЕСТВЕННЫЙ БЫТ И КУЛЬТУРА
ЯКУТОВ В XVII ВЕКЕ
а) Хозяйство якутов
В хозяйственном отношении якуты в XVII в. стояли на
довольно высокой ступени развития. Они были типичными
скотоводами. Этим якуты резко выделялись из: ряда осталь-
ных племен северо-восточной Сибири: тунгусо-ламутов, юка-
гиров, коряКов, чукчей и пр., у которых главным источником
существования были охота, рыболовство или оленеводство.
Скот был главным богатством якутов. Те, кто не имел
скота, считались бедняками. Выражение «бедные и бесскот-
ные» встречается обычно в актах XV] I в. (по отношению к
якутам) в смысле двух равнозначных терминов. Наоборот,
для обозначения зажиточных хозяев употреблялось выраже-
ние «люди богатые и скотные». Из пород скота якуты раз-
водили конный и рогатый скот. Лошади употреблялись
прежде всего как средство передвижения. В ранних извес-
тиях о якутах русские не раз называли их «конным» наро-
дом, в отличие от «пеших» и от «оленных» народов. «А
Якольская, государь, земля велика и людна и конна,—писа-
ли в своей челобитной казаки в 1684 году,—и нам холопем
твои пешим за конными людьми дальних улусов на твоих
государевых непослушников ходить невозможно, и их огро-
зить с коней нечем...»
На лошадях ездили верхом и, невидимому, использовали
их под вьюк. Запрягание в сани — это тоже старый якут-
ский способ езды. Надо думать» ‘что такие 'грузы, как на-
пример сено, перевозились на санях.
Кобылиц доили и из их молока Делали *кумыс. Послед-
ний пили обычно на праздниках и напивались кумысом до-
пьяна. Летние «кумысные праздники» — «ысыах», как изве-
1 Глава представляет собой сокращенное и переработанное изложение
монографии автора: «Общественный строй якутов в XVII — XVIII вв».
Якутск, 1940. Ссылки на источники см. в упомянутой книге.
5*
67
стно, до последнего времени сохранились^ как Националь-’
ные празднества у якутов. Гмелин в XVIII в., дал первое?
описание! такого празднества с его религиозным ритуалом.
Но кобылье молоко употреблялось и д повседневжэм пита1-
нии. '«...Взяла... доить для кормли 2 кобылы...»; «взял»
...3 кобылы доить на время...»; такие выражения часто встре-
чаются в наших источниках.
гч Лошадей также убивали на мясо. В актах XVII в. упо-
метания о «битого мяса жеребенке», ю .«геоне битого мя-
*еа»? и т. п. нередки.
We меньшее, чем лошади, значение в хозяйстве якутов
. имел ;и рогатый скот. В литературе получид господство об-
ратный взгляд, идущий от СерошевскоГо. (Последний, орно-
вываясь, с одной стороны, на. ,якутских преданиях, а с дру-
гой—на цифрах падения конского поголовья в конце ХГХ в.,
утверждал, что древние якуты были прежде всего коневода-
ми, разведение же рогатого скота получило распростране-
ние якобы лишь в недавнее время. Источники не дают ни1-
каких оснований для утверждения о , слабой распростра-
ненности или об ограниченной роли рогатого скота в якут-
ском хозяйстве этого периода. Правда, у якутских богачей
зачастую лошадей было больше, чем рогатого скота. Так, в
одном случае упоминается о 300 лошадях и о 1Г0 головах
рогатого скота, в другом у хозяина оказывается 140 голов
•конного скота и 100 голов рогатого, еще у одного якута мы
находим «кобыл 3 жеребца» (т. е. 30—50 голов), не считая
30 коней, и только 20 коров и т. д. Однако встречается и об •
•ратное соотношение. Например, в 1672 г. у одного якута; бы-
ло угнано 10 лошадей, не считая жеребят, и 30 голов рогато-
го скота, помимо телят. Что же касается малообеспеченной
скотом части населения, то безлошадных мы встречаем здесь
гораздо чаще, чем бескоровных. Очень любопытные подсче-
ты, например, можнЪ сделать по ясачной книге 1848—1649
г.1. В ней мы находим, помимо значительной группы людей,
не имеющих вообще никакого скота, 65 якутов, имеющих по
одной илй по нескольку коров, но не имеющих конного ско-
та; 35 хозяев имели по одной или по нескольку голов того
и другого вида скота; но там нет ни одного человека, который
бы имел лошадей, но не имел бы рогатого скота. У этих 100
человек можно насчитать в общей сложности 238 голов рога-
того скота (коров) и только 65 коней и кобыл.
1 ЦГАДА, Сиб. Прик., кн. № 250.
68
Рогатый скот держался больше всего для молока. Моло-
ко, помимо употребления его в свежем виде, запасалось на
зиму в квашеном, а потом замороженом виде. Хранилось
оно в берестяных сосудах и держалось в «ямах», т. е., по-
видимому, в ледниках, вырытых в вечной мерзлоте. Из мо-
лока делали и масло, которое) тоже запасалось на зиму.
Кроме доения, рогатый скот, как и лошадей, били на мясо.
На быках, кроме того, ездили. Об этом свидетельствует,
помимо сохранившегося до настоящего времени у якутов
обыкновения ездить и возить клади на быках, еще и не раз
встречающиеся в текстах XVII в. упоминания oi «кладеных»,
т. е. холощеных быках, которые могли употребляться только
для работы. ।
Кожа рогатого и конного скота употреблялась на выдел-
ку обуви, а также, очевидно, отдельных частей одежды
(пояса и пр.), на изготовление посуды и других предметов
утвари. Кожу предварительно обрабатывали путем копчения
в особых ямах. Кожа как сырье ценилась довольно высоко.
Конский волос тоже находил себе широкое применение:
он шел на изготовление арканов, рыболовных сетей и проч.
Не так прост вопрос о способах содержания скота, т. е.
о самом характере скотоводства в интересующую нас эпо-
ху. Существует мнение о том, что в древности якутское ско-
товодство было почти исключительно пастбищным; что якуты
почти или совсем не запасались кормом для скота на зиму.
«Сенокошение, нужно думать, играло самую незначитель-
ную роль в хозяйстве древних якутов», писал Серошев-
ский1. Наши источники позволяют, однако, иначе осветить
этот вопрос.
Летом и осенью скот, естественно, пасли. Пасся скот та-
бунами обычно под присмотром пастуха, но иногда его от-
пускали пастись и без пастуха. Кобылы, в частности, паслись
табунами по 10—15 голов с одним жеребцом каждый.
Но на зиму запасали для скота сено. Упоминания о сене,
покосах, сенокошении очень часто встречаются |в докумен-
тах XVII в., в том )числе и в ранних по времени. Так, в
челобитной попов Якутского острога в 1646 г. говорится, что
они, придя в Якутскую землю вместе с воеводой Головиным в
1640 г., покупали у «иноземцов и у русских людей сена; и
сенные покосы дорогою ценою...». «Опроче якутов, сено ку-
пить не у кого»,1 — говорили русские служилые люди. От
1656 г. есть документ о покупке торговым человеком у ба-
'Серошевский В., Якуты, СПБ. 1896, стр. 272.
69
турусского якута 2 стогов сена. В 1653 г. мегинский якут
Кесек жалуется нее кагналасса Тычака в том. что тот «рос-
сек огород и зтравил конем сено мое...». Аналогичная жа-
лоба подается в том же году мегинцем же Сертеем и т. д.
Следовательно, техника скотоводства у якутов стояла на
довольно высоком уровне. У них, как общее правило, практи-
ковалась заготовка кормов для скота на зиму.
Упоминания о косьбе сена встречаются в документах
нередко. «В (нынешнем де 154 г. убежала у него, Логуя,
холопка его... осенью, как сено косили...». «Убил де он пле-
мянника моего у сена, как сено косили...»,—читаем под 1645 г.
Хотя якутская коса-горбуша, сохранившаяся до наших
дней, ничем не отличается от русской старинной горбуши,
однако в документах ’XVII в7 мы видим, tobi Рядом с русг
ской косой (горбушей) существовала якутская, видимо, от-
личавшаяся от первой. У якутов сохранилось предание . 0|
том, что прежде косили костяными косами. Название косы-
горбуши в якутском языке — «хотур» — не заимствовано
от русских.
Есть ряд данных, показывающих^ что якутский рогатый
скот не мог <?имой обходиться без сена и при отсутствии
заготовленного корма погибал. В 1650 г. на воеводу Франц-
бекова был подан «извет» (донос) по поводу его; произвола
и насилий над якутами; в нем говорится, между прочим, что
воевода заставлял якутов кормить его воеводский. «скот ро-
гатой, коровы и быки», и что якуты—«на тот скоцкий табун...
сена не напасутца, много сена приедают, а у них, у инозем-
цев, вместо того свой скот з голоду помирает». Еще раньше,
в 1640-х гг. якуты, посаженные в тюрьму воеводой Головиным,
просили его: «либо де нас вешай, или в улусы отпускай, ныне
де сено у нас не кошено, скотишко все перемрет». В 1671 г.
якут Меицкой волости, Олекминского острожка, жаловался
на то, что из его стогов крадут сено, «и от той кражи з голоду
скотишко мое перемерло... 2 коровы и 7 телят». В 1699 г.
подается аналогичная жалоба борогонским якутом по поводу
кражи у него тюлстога сена, «и от того умерло у меня без
сена 7 скотин».
Напротив, лошади могли, повидимому, жить зимой и на
подножном корму, хотя сено1 заготовляли и для них. В 1668 г.
бетунец Чучугур жаловался на Тулукана Кутерева в том,
что тот, во-первых, не берег зимой его скота от волков, как
ему было поручено, в результате чего один конь был съеден
волками, а во-вторых, в том, что он помешал заготовке сена
для его скота, ^и учинили меня без сена, скотишко морю з
70
голоду. И тот бы мой скотишко, тот мой конь стоял бы на
сене в изгороде, на поле б был не отпущен, и его б волки
не съели...».
Таким образом, зимние тебеневки скота, по крайней ме-
ре конного, практиковались, но считались нежелательными.
В отдельных малоснежных районах система зимних тебене-
вок могла применяться и еще более широко, быть может, и
для рогатого скота'. Так, <в 1675 г. группа якутов откочева-
ла из Олекминского района вверх по р. Чара, так как раз-
несся слух, что там, около озера Кушканде, помимо рыбных
и звериных богатств, «зимою де снег падает мал и трава де
не блекнет во всю зиму, и' скотом де жит^ь кормно, и к зи
ме де травы не пасут, мочно скоту кормица». Впрочем, им
пришлось. жестоко разочароваться в своих ' ожиданиях: в
этой обетованной стране оказалось, что «около того озера и
иных озер сенных покосов и трав нет, и корму скоту добыть
не могли», хотя «снег де бывает около того озера невелик,
в 1,4 аршина во всю зиму», — и от этого «тот де скот у них
весь зимою пример».
Таким образом, мы видим, что, система сенокошения у
якутов уже существовала у них до появления русских. Рога-
тый скот, безусловно, нуждался в сене зимой; лошадей то-
же подкармливали сеном, хотя лошади могли и сами нахо-
дить себе зимой корм.
Именно с сенокосным хозяйством, вероятно, был связан-
полуоседлый образ жизни якутов изучаемой эпохи. Наши
источники того времени позволяют нам нарисовать такую
же картину перекочевок с зимников на летники и обратно,
какая наблюдалась у якутов вплоть до недавних дней.
Хозяйственный смысл кочевания !в ту эпоху, вероятно,
был тот же, что и ныне. Зимники {устраивались поблизости
от покосных мест, и там ставились стога сена для скота на
зиму, летом же и скот и хозяева его перебирались к летним
пастбищам. Поселки, или «улусы», были мелки: по несколь-
ко юрт.
Кроме конного и рогатого скота, якуты держали еще со-
бак, которых использовали, повидимому, только на промыс-
ле. «Промышленные собаки» нередко упоминаются в текстах
XVII в. и расцениваются высоко; цена хорошей собаки была
не ниже цены коня.
Других видов скота у якутов не было. Оленей, в част-
ности, они не дер-жали и, если в источниках нередко упо-
минается о шубах и т. п. из оленьего! меха, то они либо
71
получались путем обмена от тунгусов, либо добывались охо-
той на дикого оленя.
Второй важной отраслью хозяйства якутов той эпохи
было рыболовство. Для беднейших слоев населения, лишен-
ных скота, оно было главным источником существования.
«Человек бедной, бесскотной, пешей и сшол де жить на озе-
ра кормитца рыбою». — такие выражения очень часты в
актах XVII в. На Вилюе были даже целые роды «пеших
якутов», живших рыбной ловлей. Но и' для имевших скот
рыболовство было важным подспорьем. Рыба запасалась на
зиму, о чем мы имеем много упоминаний в источниках. Ры-
бу ловили главным образом в озерах при помощи волося-
ных сетей, причем обычно упоминается о летней неводьбе.
Практиковался, однако, и зимний, подледный лов. Ловили
рыбу и в реках, применяя для !этого запоры и морды.
Что касается охоты, то она представляла собой прежде
всего пушной промысел: добывали соболей, лисиц, также
волков, выдр, белок, горностаев и др. пушных зверей. После
присоединения Якутии к России этот промысел должен был
расшириться в связи с непрестанными требованиями ясака..
Но и до прихода русских пушной промысел, очевидно, был
развит. Об этом1, можно судить по распространенности мехо-
вой одежды: шуб, санаяков, тагалаев и т. п. из собольих,
лисьих, волчьих и прочих мехов. Хотя у нас и> нет подробно-
го описания якутской одежды XVII в., но несомненно, что
она в гораздо большей степени, чем впоследствии, шилась
из ‘меха: вероятно, не только верхняя зимняя одежда, как
теперь, но и нижняя, и притом летняя, изготовлялась либо
из выделанной кожи, либо из меха. Упоминания о дорогих
меховых «санаяках» (сангыях) в качестве и мужской и жен-
ской одежды, о женских «тагалаях», о сапогах «торбосах»,
шапках и т. п.—встречаются в документах нередко. Впрочем,
покрой якутской одежды XVII в., как об этом свидетель-
ствуют археологические данные, несколько отличался от то-
го, который известен в более позднее время.
Пушной промысеЛ( имел, как и ныне, сезонный характер:
на промысел ездили осенью и в начале зимы.
До своих промысловых угодий якутам приходилось до-
бираться долго, т. к. рни находились обычно далеко. Так, в
одной ир челобитных (1677 г.) якуты сообщали, что «до со-
болиного промысла ездят они до урочищ месяца по два и
на промысле живут по месяцу, а назад с промысла два
месяца». Из одного судебного дела (1655—56 гг.), известно,
Что якуты не только правобережных, но и некоторых лево-
72
бережных волостей, например Намской, ездили промышлять
соболей на р. Яну. В более позднее время (с 1680-х гг.) им
приходилось забираться даже в бассейн р. Зеи, в Даурию.
Помимо, пушной охоты, существовала и продовольствен-
ная, хотя, повидимому, последняя не имела большого значе-
ния. Наши источники содержат упоминания, хотя и не час-
тые, о промысле «сохатых зверей», ушканов (зайцев),,
уток. Большее значение продовольственная охота имела
опять-таки для бесскотных групп населения, хотя, с другой
стороны, возможности охотничьего промысла при отсутствии
лошади были сильно ограничены.
Наконец, значительную роль в пищевом режиме якутов
играла сосновая кора, так называемая заболонь. Сбор забо-
лони производился, повидимому, регулярно женщинами,
приурочиваясь к летнему времени. Заболонь запасалась на
зиму охапками («украл у меня... 4 беремени сосны»,—такие
выражения нередки в судебных актах). Заболонь, как и ры-
ба, служила пищей, главным образом, неимущему, бесскот-
ному населению. «Беден, живет на озерах и кормитца рыбой
и сосной», — такие; стереотипные фразы встречаются часто
в ясачных росписях.
Итак, скотоводство, как основная отрасль хозяйства,
рыболовство, особенно в малоимущих слоях населения,
продовольственная; и пушная охота, сбор сосновой,
коры (у тех же неимущих слоев) — вот что характери-
зовало основу экономики якутского населения в эпоху появле-
ния русских. Что касается земледелия, то оно в этот период
совершенно отсутствовало. Еще в XVIII в. путешественник
Гмелин отмечал, что «якуты не беспокоятся о хлебе».
Важную роль в хозяйстве якутов играла обработка раз-
личных сырых материалов, из которых выделывались ору-
дия, утварь, предметы обихода. Об использовании и техни-
ке обработки животного сырья уже говорилось выше. Широ-
ко употреблялись дерево и береста—для выделки посуды,
утвари. О гончарстве письменные источники не упоминают,
но существование его известно из археологических раскопок
и из позднейших этнографических описаний.
Но все эти виды производства существовали, очевидно,
как домашние занятия, и не составляли особых профессий.
В особое профессиональное ремесло выделилось в то время
только металлургическое производство.
Якуты издавна были знакомы с обработкой железа и до-
стигли в этом большого мастерства.
Якутские кузнецы выплавляли железо из руды. Вобвода
73
Василий Пушкин, приехавший в Якутский край в 1646 г.,
доносил в Москву, что «у иноземцев якутов их якуцкое де-
ло железо есть самое доброе, а плавят, государь, они то же-
лезо ис каменья не по многу, не на большое дело, на свои
якуцкие вместо сабель делают пальмы и ножи, а болыпово
у них никакова железново дела нет же, и многово железа
плавить' не умеют». Сам, нуждаясь в железе, воевода под-
верг якутское железо экспертизе: «И ималц, государь, мы,
холопи твои, у якутов их первого дела (первой плавки), как
они ис камени то железо в крицы плавят, крицу, и с той
крицы велели! (якутским) кузнецам вдругорять переплавить»;
полученное чистое железо воевода дал русским кузнецам на
отзыв, и те заявили, что «ныне де то железо против лутчего
неметцкого железа».
Кузнецы, несомненно, были профессионалами—ремеслен-
никами. Они! часто упоминаются и в ясачных и в других
документах. В одной якутской челобитной Олекминского
района от 1661 года назван «Баега Кузнец Туматов» Ню-
рюптейской волости!. В ясачной '.росписи 1685—86 гг. упоми-
нается Скороульской волости «Ники Огоренов кузнец». В
судебном иске 1647 г, мы находим «Бетунской волости Тю-
бяка кузнеца», а в таком же иске 1700 г. «Баягантайской
волости Кянияня кузнеца». «Ездил к кузнецу Мечию ковать
конь»,—читаем в одной исковой челобитной 1671 г.
Упоминаются также кузнечные принадлежности.: «молот
с наковальнею», «наковальня кузнешная железная», «куз-
нешная снасть железная». Во всех этих случаях речь идет о
похищении данных вещей, которые, следовательно, ценились.
Есть упоминания о «крицах железа», притом в качестве
товара, а также вообще о «железе», и тоже как о товаре.
Есть данные полагать, что кузнецы были в ту пору на-
стоящими ремесленниками, товаропроизводителями, работав-
шими на рынок. В 1653—54 г. русский служилый человек
жаловался «Ногоктина улусу на ясачного якута Окочюта
кузнеца» в том, что тот не доплатил ему за купленную у
него «якутцкую девку»—ясыря, быка и «10 палем желез-
ных». Очевидно, этот Окочют занимался производством же-
лезных изделий на сбыт. В 1673 г. нюрюптейский якут Ел-
тык Курдягасов бил челом на казака Дм. Спиридонова в
нижеследующем: 20 июля 181 г. «пришел я холоп твой в
Якуцкой острог: 5 палем продать, и тот Дмитрий у меня хо-
лопа твоего... отнял сильно...», а 30 июля он же «отнял у
меня холопа твоего сильно 3 пальмы...». Видно, что и здесь
мы имеем дело с ремесленником, выносившим свои изделия
74
на рынок,—если в данном случае на русский, то это не ме-
няет дела.
•Что якутское кузнечество издавна обособилось в отдель-
ную профессию, а кузнецы, с отдаленных времён составляли
особый социальный слой, об этом свидетельствуют и данные
фольклора и верований якутов. О могучих кузнецах говорит-
ся в былинах—олонхо («Девяти кузнецов родоначальник,
Гибель-Дуодарба-Черный Кузнец» и т. п.). Кузнец считался
родней шамана («Кузнец и Шаман одного гнезда») и вы-
ступал, подобно ему, лекарем и гадателем. Кузнец считался
даже сильнее шамана: он мог убить шамана, а шаман куз-
неца убить не мог. Чем больше у кузнеца предков-кузнецов,
тем он могущественнее.
Очень развит 'был у якутов межплеменной обмен, — эта
самая ранняя, как указывает Маркс, историческая форма
обмена. Предметом обмена был больше всего скот и про-
дукты скотоводства, а также пушнина, железный товар и, в
гораздо меньшей мере, разные другие предметы.
Особенно интересны торги, которые якуты вели со свои-
ми соседями тунгусами. У этого охотничьего народа они по-
лучали соболиные и другие меха, за которые платИли ско-
том и молочными продуктами, а также железными изделия-
ми. Обе стороны нуждались в этих обменных связях. Якуты
снаряжали специальные торговые экспедиции на Вилюй, на
Олекму и в другие районы где кочевали охотники.
Об этом неоднократно упоминают авторы разных «от-
писок» XVII в., русские служилые люди.
Так, в 1644 г. казак Степан Гаврилов, посланный для
ясачного сбора на Вилюй, писал оттуда, что ясак собирать
с тунгусов трудно, потому что «те ясачные люди тунгусы
соболи промышляют и продают тем конным якутам канга-
ласским на быки и коровы и на молока и на кумызы, а
ясаку государева не платят». Казак прибавлял, что, если и
впредь «те конные! якуты кангаласские станут на тунгусских
житьях жить с тунгусами' вместе», то со сбором ясака будут
и впредь затруднения, «потому, что те ясачные люди тунгу-
сы на скот, на быки и на коровьг и на молока и на кумы-
зы немерно падчивы» (т. е. чрезвычайно падки). Через не-
сколько лет с того же Вилюя пришло известие о большом
якутском торговом караване в составе до 100 человек из
Кангаласской, Намской, Бетунской, Борогонской и Бордон-
ской волостей, ро главе с князцами, «а все с товаром». «И
кантакульских ясачных тунгусов оторговали (эти якуты), со-
боли у них выкупили». По этому поводу местные вилюйские
75
якуты жаловались, что им теперь нечем платить ясак, так
как раньше они покупали, соболей у этих же кантакульцев.
Подобно этому, и с Олекмы в 1661 г. ясачные сборщики
писали, что ясак собирать им очень трудно, потому что
«приезжают многие люди якуты из Якутцкого острогу на
Олекму к якутам и привозят с собой многие товары, кони
добрые ц! кобылы и бобры и выдры и пальмы добрые — и
соболи и лисицы у олекминских якутов выкупают и с тун-
гусами торгуют до ясаку^.; Еще раньше, в 1647 году с той
же Олекмы сообщали о торговом караване якутов Намской
волости в составе 6 человек, которые «привезли с собой
железа палем и иного железа пудов 5—6» на продажу; од-
нако будто бы не тунгусам, а олекминским якутам. В
1660-х годах подгородные якуты сами сообщали в своей че-
лобитной: «А мы, государь, холопи твои, которые ясачные
якуты живем около города, покупаем Якутцкого острогу и у
них! тунгусов твой великого государя ясак меняем и на свои
товаренка, что у нас есть, а им тунгусам надобно».
В судебных* делах тоже нередки упоминания о торговых
поездках и обменных сделках якутов. При этом мы узнаем:
характерные подробности о том, что именно возили они про-
давать своим соседям. Так например, в 1664—65 г. атамай-
ский якут Саханчах жаловался на своего зятя Инея, которо-
му он дал за своей дочерью приданого 2 лошади, 2 коро-
вы, бисеру и одекую «и пуговиц добрых»; «и тот зять мой на
Вилюй ездя продал тот товар на соболя...» В 1692—93 г..
борогонец Ирген точно так же жаловался на зятя своего-
брата Молонкуна: «а Молонкун взял у меня для торгу, еду-
чи в Верхоянское зимовье, соболя да круг серебряный, котел
железный, 3 пальмы, 2 косы да крицу железа, да битого
мяса жеребенок, да лукошко масла...».
Если тунгусы были «немерно падчивы» на продукты якут-
ского скотоводческого хозяйства и на железо, то сами яку-
ты были; не меньше «падчивы» на ценную пушнину, добы-
вавшуюся охотниками—тунгусами! Сами якуты, хотя и ез-
дили на соболиный промысел, но без обмена с тунгусами не
могли покрыть свою потребность в мехах. Нужда в послед-
них была велика: они шли на одежду и обувь, на разные
изделия. В документах нередко упоминаются тунгуские ме-
ховые изделия, попадавшие в якутскую бытовую обстанов-
ку: мы встречаем там «чюм тунгусской половинчатой лоси-
ной деланой дымленой», «половинку тунгусскую» и т. п.
«Обмен товаров возникает там,—говорит Маркс, — где
оканчивается1 ббщин;а, в пунктах ее соприкосновения с чу-
76
жими общинами или членами чужих общин. Но раз вещи
превратились в товары для внешних отношений, такое же
превращение совершается путем обратного действия и для
внутренней жизни самой общины»1.
Этот процесс мы и наблюдаем у якутов в изучаемую эпо-
ху. Скот и продукты скотоводства, их главные* объекты об-
мена во вне, превратились уже в товар, обращающийся на
внутреннем рынке.
В очень многих случаях скот обменивался на скот. Иног-
да—один вид скота на другой: «взяли... кобылу, а в то место
хотели дать коня», «взяли... лошадь по цене за 2 коровы» и т. п.
Но чаще обменивался скот одного и того же !вида, притом
в подавляющем большинстве случаев—лошади. «...Менял он
со мною конем на коня», — жалуется один якут на дру-
гого, и оказался «мой конь ево коня лутчи, ценою
2 кобылы», — а ответчик не хотел его отдать назад... «Коня
выменял полюбовно, дал ему своего коня...» и т. п. Смы.сл
такого рода сделок не всегда ясен:»очевидно, тут1 играли
роль не одни чисто экономические мотивы, а и момент
субъективного вкуса, всегда развитого у скотоводческих на-
родов особенно по отношению к лошадям: любовь якутов к
лошадям общеизвестна, и она нашла себе яркое отражение
в фольклоре.
Нередко скот обменивался на соболей. «И того де коня
привел я на Олекму и продал Тюмюку Ергузееву, а взял де
за него 7 соболей...». «Взял... корову добрую..а рядил за
ту мою корову... 5 соболей...» и т. п. В других случаях скот
обменивался на разные меховые изделия: шубы, постели
оленьи, а также на рыбу и на другие предметы.
Вообще скот был не только главным, но почти обяза-
тельным предметом любой обменной сделки. Сделок, в ко-
торых скот не фигурировал бы в качестве товара, было
чрезвычайно мало: известны лишь единичные случаи этого
рода.
Итак, мы видим, что скот у якутов играл настолько пре-
обладающую 'роль в( обмене,, что' он, в сущности, уже npej-
вратился во «всеобщий эквивалент», т. е. получил функцию
денег. Однако после прихода русских большое значение полу-
чил другой «всеобщий эквивалент» — меховая валюта. В
эпоху, по которой у нас имеются источники, масштаб цен
уже был двойной: скот и пушнина. «А в те поры стог сена
покупали по 2 скотины»,—читаем в одном судебном деле.
1 К. Маркс, Капитал, т. I, ГИЗ, 1930, стр. 44.
77
«А цена тому моему поясу—теленок годовой, да пальме
цена — лисица красная, почему мы сироты ваши меж собой
такой товар купим.», — писал в своей челобитной якут Кы-
рыйв1664—65 г. Повидимому, эта двойственная расценка от-
ражает в себе две стадии развития: до-русскую эпоху (скот
как всеобщий эквивалент) и ясачный режим (пушная ва-
люта) .
По своим внешним формам обмен у- якутов еще сильно
напоминал те архаические формы обмена, которые известны
у ряда народов на стадии первобытно-общинного строя.
Одной из характерных черт этих архаических форм обме-
на является то, что они принимают вид взаимных «подар-
ков» и «отдарков». Акт обмена связывается с обоюдными по-
сещениями, угощениями и обычно разделяется на две части:
уплата за купленный предмет откладывается до другого ви-
зита и сопровождается новыми угощениями и обрядами. По-
добный опутанный сложным ритуалом обмен хорошо изве-
стен по) этнографическим описаниям у народов разных стран.
У якутов обычаи этого типа .описывались этнографами и
в новейшее В|ремя. Но и по источникам XVII в. мы
можем установить наличие в эту эпоху ряда упомянутых
выше архаических черт обмена. Так, в одном судебном иске
от -1654 г. челобитчик рассказывает, что он, 'меняясь «полю-
бовно» с ответчиком лошадьми, «потчивал» его, сваривши
для этого «полскотины коровья мяса». Еще чаще встречают-
ся указания на то, что акт обмена был обычно разорван на
две половины, и уплата за полученную вещь (скот и пр.),
как правило, производилась спустя известное время. Об
этом говорят очень многие судебные дела, где бывает напи-
сано: «взял он у меня,., а сулил дать в то место...», «взял
у меня,., а сулил за то дать...» и пр.
В этом смысле должно разуметь и некоторые из встре-
чающихся в источниках упоминаний о взятий «в долг» или
«взаймы» тех или иных вещей или продуктов одним якутом
у другого.
Так, около 1690 г. один сыланец жаловался на другого в
том, что тот «взял взаймы» битого мяса половину коня да
собаку и за мясо «хотел платись лисицу красную» и Hje
платит. Около 1686 г. батурусский якут писал в челобитной,
что «родник мой ближний... Болчей занял у меня... соболя
да лисицу сиводущатую, 50 горносталей, корову с теленком
да корову яловую, да полтину денег».
Более высокий уровень хозяйственного, развития скотово-
дов-якутов, сравнительно с их отсталыми соседями, охотни-
78
чьими племенами тайги, отразился и на их материальной
культуре. В формах поселений, типах построек якутов, в их
национальной одежде сказались черты устойчивого, прочного
материального быта, непохожего на подвижной и примитив-
цый быт лесных кочевников. Вместе с тем, в материальной
культуре якутов проявилась вся сложность этнического со-
става и происхождения этой народности: здесь сочетались
элементы самого различного происхождения, связанные
частью с далеким степным югом, частью с северной таежной.
ЗОНОЙ;
Якуты в XVII в. жили полуоседлым бытом. Они имели
постоянные жилые постройки, но по нескольку раз в год
переселялись из одного жилища в другое или по крайней
мере — из зимних в летние. Уже в документах XVII в. упо-
минаются «зимние юрты» и «летние юрты». Последние име-
нуются также «берестяными юртами»: это были, очевидно,
конические сооружения из жердей, покрытые вываренной в
воде берестой, сшитой большими пластами,—то., что носит у
якутов название «ураса». «Да они ж изрубили пальмами
7 юрт берестяных...»,—читаем в одном судебном деле; «... де-
том снимала я,—говорится в другом деле,—на бору на лет-
ние юрты береста, а он Эбенча- в том же бору снимал для
зимних кормов сосну (сосновую заболонь)...». Зимние же
юрты представляли собой бревенчатые постройки усеченно-
пирамидальной формы, которые сохранились у якутов и до
наших дней и обычно называются «балаганами». Они строи-
лись из наклонно поставленных' и опертых на горизонталь-
ную раму на столбах бревен, обмазанных глиной и навозом,
и отапливались пристенным открытым камельком — «чува-
лом»; характерной особенностью старинного якутского ба-
лагана было то, что к нему обычно пристраивался с север-
ной стороны хлев для скота — «хотон», ход в который был
изнутри жилища, обычно за камельком, и который иногда
даже не отделялся от жилой части. По некоторым упомина-
ниям в документах XVII в. видно, что именно такой вид име-
ли постройки якутов в то время. В несколько более
позднюю эпоху — в XVIII в.— такие же типы построек опи-
сываются у якутов более подробно. «И того Кангаласского
улусу якуты с приписными волостями с места на место с пе-
ременою для скотопаства кочуют, — говорится в одном па-
мятнике 1730-х годов. Зимою обитают в ставленных стоячих,
мазанках, а летом в берестяных юртах». В описании якутско-
го быта, составленном в 1769 г., говорится по этому поводу:
«А жительство состоят по еланям около озер и по край Лены
79
реки вверх и вниз, а строение имеют для зимовки деревян-
ные юрты и Ьбмазывают вокруг к пособу теплоты коровьим
калом, а летнее время наставя тычинами жердин тонких и
покрывают вокруг тисками, то есть берестом сшивным, кото-
рое они мочат, разваривая в воде,, и оное у них до трех и
более годов» !. В другом описании, 1785 г., те же самые жи-
лища и поселения якутов характеризуются другими выраже-
ниями: «Имеют по четыре и больше в разных местах в рас-
суждении множества скота стойбища или жилья, ис коих зим-
ние деревянные с чувалом и льдяными окошками, а летния и
осенния круглыя, в коих сами по временам живут»1 2.
Оба эти основные типы построек якутов, — удержавшиеся
и позже, до начала XX в.,—имеют глубокие исторические кор-
ни. Прямоугольные бревенчатые жилища имеют своих пред-
шественников в открытых археологами на Лене «малых до-
мах», отнесенных, к ранне-железному веку'3, и, может быть, ге.
нетически связаны с землянками палеоазиатских народов.
Круглая же берестяная юрта — типичное кочевое жилище
таежных охотников, и якутская ураса отличается от него
только большими размерами и более солидной постройкой. В
этих формах построек сохранился «северный», «таежный»
пласт якутской культуры, видоизмененный в связи с более
прочным укладом полуоседлого скотоводческого хозяйства.
Якуты были знакомы и с постройкой укреплений ___дере-
вянных «острожков» или «городков». Хотя археологические
данные об этих укреплениях пока, к сожалению, отсутствуют,
но упоминания о них в письменных памятниках позволяют до
некоторой степени представить себе их вид. «Острожки» эти,
судя по всем имеющимся указаниям, имели характер лишь
временных укреплений. О каких-либо постоянных «крепостцах»
источники ничего не говорят: невидимому, таких не существо-
вало. После поражения якутского войска казаками в 1642 г.
якуты, «убояся, разошлися по улусам, учали острожки ста-
вить по улусам и сели в осаде в острожках», а «Унюка де и
Оргузей и Косика живут, зделали острожок лиственичной у
Белляковых юрт». Про тойона-шамана Чимчу тоже говорили,
что «живет де он Чимча с товарищи, сделали острожек не-
подалеку от 'прежних своих юрт, и живут де теперь в ост-
рожке». У кангаласских князцов были «острожки крепкие, в
1 См. сбор'ник материалов по этнографии якутов. Як. 1948, стр. 33.
2 См. сборник материалов по этнографии якутов. Як. 1948, стр. 43.
3 См. История Якутии, т. I, Як. 1949, стр. 366—368.
80
2 стены, насыпаны хрящем и кругом снегом и водою улито».
Эти укрепления могли' быть довольно крупных) размеров. «Го-
родок», построенный в это же время бетунским князцом Ку-
мыком и захваченный русскими, вмещал в себе до 300 чело-
век («а побито де в том городке и созжено от него ВасиЛья
(Пояркова) с служилыми людьми якутов с женами и с детьми
человек с 300»). Техника постройки одного из подобных ук-
реплений описывается следующим образом: «...якуты собрався
в нем (остроге); сидели; срублен, государь, был тот острог в 2
стены, промеж стен сыпана земля и башни рублены». Казаки
брали этот острожек штурмом, с пушкой; когда острог был
взят, якуты «сели было в башню, и башню (казаки) зажгли,
и якуты здалися, а иных побили, и погорело немало детей
(и) слуг их...». Таким образом, мы имеем перед собой до-
вольно сложные! фортификационные сооружения. Возможно,
правда, что в данном случае сказалось уже влияние русской
техники.
Старинная национальная одежда якутов тоже представ-
ляет сложные формы, более разнообразные и развитые,
сравнительно с одеждой кочевых охотничьих племен. Некото-
рое представление об этой одежде дают нам отдельные упо-
минания в документах эпохи прихода русских, но эти упоми-
нания очень неопределенны. По ни’м можно судить, что яку-
ты носили — и мужчины и женщины — меховые «санаяхи»
(сангыях), женщины также «тагалаи». Головным убором слу-
жил меховой «малахай», обувью — «торбасы» из того же ма-
териала. Носили различные украшения, из которых чаще упо-
минается «круг серебрянный», нашивавшийся на женскую
шапку.
Более полное и. ясное представление о старинной одежде
якутов дают нам археологические раскопки. Археологу Е. Д.
Стрелову удалось найти в некоторых древних якутских пог-
ребениях чрезвычайно' интересные образцы древней якутской
одежды, сильно отличающейся от тех ее форм, которые .из-
вестны у якутов в более позднее время. Хотя вскрытые им
погребения относятся—по крайней мере некоторые из них,—
судя по найденным там монетам, к середине XVIII в., но са-
мый тип костюма на ’покойниках является, несомненно,
гораздо бол;ее древним1.
1Стрелов Е. Одежда и украшения якутов в половине XVIII в.
«Сов. Этнография», 1937 г., № 2—3.
« 81
о Якутия в XVII веке
Судя по найденным образцам, эта древняя якутская одеж-
да состояла из многих частей, искусно выделанных и красиво
орнаментированных. Нижнюю, нательную одежду составляли,
по крайней мере у женщин, рубашка и1 короткие штаны из
ровдуги (тонкой выделанной кожи). Рубашка напоминала по
покрою скорее халат, чем настоящую рубашку, т. к. имела
спереди разрез до низу. Полы ее оторачивались раз-
ноцветным мехом в несколько рядов. Штаны были короткими
или длинными, ниже колен. Поверх нижней одежды надева-
лась верхняя, в виде довольно длинного ровдужного халата с
прямым разрезом спереди. Эта верхняя одежда еще) более бо-
гато оторачивалась мехом, а также унизывалась по поясу и
нижнему краю бисером. Спереди иногда нашивались украше-
ния и подвески очень художественной работы. Полы халата
застегивались пуговицами или завязывались ремешками.
Головным’ убором служила меховая шапка. На некоторых
экземплярах хорошо сохранился нашитый спереди серебря-
ный круг.
Обувь представляла собой мягкие сапопи из ровду-
ги или кожи, а зимой, очевидно, меховые.
Очень интересны и разнообразны украшения, найденные
в древних якутских могилах. Тут и различные подвески из
кожаных пластинок, с нашитым^ бисерным орнаментом; и раз-
ные перстни, серьги, медные браслеты; и своеобразные накос-
ники из медных трубочек с корольками и бисером. Особенно
интересен металлический шейный обруч, чрезвычайно напоми-
нающий шейные гривны из древнеславянских курганов; такие
обручи, обычно с прикрепленными к ним подвесками ажур
ной серебряной работы, сохранились, как известно, у якутов
до недавнего времени. Интересны также изделия из бересты с
узором, вышитым конским волосом.
Все то, что известно о старинной якутской одежде, быто-
вавшей в XVII в., но сохранившейся частью и в позднейшее
время, свидетельствует о сравнительно высоком уровне якут-
ской культуры и о ее сложном происхождении. Одни элемен-
ты этой одежды — теплые меховые сапоги и шапки и пр'., —
говорят о северном, субарктическом пласте в культуре яку-
тов. Другие элементы—в особенности распашная нательная
одежда — связывают якутов с более южными областями, —
ведь известно, что подобный тип исключительно распашной
одежды свойственен народам юго-восточной Азии, в частно-
сти китайцам.
Уже в XVII в., а тем более позже, тип одежды стал ме-
няться, в ней появилось много нового. Употребление би*
82
сера говорит о наличии торговых связей Якутии с югом и
западом. После 1630 г. бисер в Якутию привозили русские,
но возможно, что раньше бисер и корольки попадали к яку-
там из Прибайкалья, в конечном счете от китайцев. Оттуда
же, возможно, проникли в Якутию ткани, которые позже ста-
ли привозиться русскими. Еще в могилах XVIII в. встречает-
ся одежда из китайской дабы. Появление тканей должно бы-
ло сильно изменить и вид и самый покрой одежды, которая
раньше шилась только из ровдуги, кожи и меха.
Техника военного и охотничьего дела у якутов XVII в.
стояла довольно высоко, что находилось в связи с отмечен-
ным выше развитием у них металлургии.
Якутское вооружение XVII в. отчасти известно по археоло-
гическим материалам. Археолог Е. Д. Стрелов детально опи-
сал найденное им древнее якутское оружие: лук, стрелы,
копье1. Якутский лук — это сложный лук' монгольского ти-
па, высокого технического совершенства. Особое копье с ши-
роким и длинным ножевидным наконечником — «пальма»
или «аткас» — могло служить универсальным рукопашным
оружием, им можно было и колоть и рубить. Как охотничье
оружие такие «пальмы» (рогатины) сохранялись у якутов
до недавнего времени, называясь по-якутски «батыиа» (дру-
гая разновидность — «тайны»).
По документам XVII в. известно, что у якутов обычными
видами оружия были лук и стрелы, копья и особенно часто
употреблявшиеся' «пальмы», в рукопашной схватке пользова-
лись также ножами. Особенно интересно употребление оборо-
нительного оружия «куяков» (панцирей). Что представляли
собой последние, трудно сказать: пока не найдены остатки
таких «куяков». Но, повидимому, техника их изготовления
стояла не низко, и боевые качества были достаточно высоки,
так как русские казаки тоже заимствовали эти якутские дос-
пехи. «И для твоих государевых служеб у якутов в твою, ве-
ликого государя, казну служилым людям куяки емлют», —
писал в Москву воевода Барнешлев в 1675 г. Следует отме-
тить, что «куяк» стоил, повидимому, дорого и, можно ду-
мать, составлял вооружение скорее господствующих слоев
населения. «А збираютца де якуты все в острожек добрые
мужики куяшники», — докладывал1 воеводе подгородный
якут в 1642 г. В 1675 г. воевода посылал предписание князцу
Сетею собрать «10 человек добрых якутов в куяках и с ру-
1 Стрелов Е. Лук, стрелы и копье древнего якута. Сборник тру-
дов научно-исследовательского общества «Саха кэскилэ», в. 1. (4), 1927.
6* 83
жьем, на добрых конях». В 1692 г. на суде выяснились под-
робности вооруженного нападения одного якута, повидимому,
тойона Кайнаса (Оспецкой волости) на князца Бадона Аму-
рова; нападавшие предварительно «имали в Борогонской во-
лости у якутов куяки, у Солука Чюгунова 2 куяка, у Иргеля
Мыгаева да у Иргеня Ноктова да Баягантайской волости у
Негоуля Куртанова по куяку». «Куяки», таким образом, не
были массовым оружием, а скорее оружием профессионалов-
воинов.
Существенным моментом якутской военной техники было
наличие у* якутов конного военного строя’. В одной челобит-
ной служилых людей описывается битва их с восставшими
якутами в 1634 г. Якуты «учали стрелять и напушатца вели-
кими конскими напуски с копьи и с пальмы», и этой конной
атаки казаки не выдержали и отступили (правда, казаков
было всего 47 человек против нескольких сотен якутов).
Для коней были особые железные панцыри — «куяки». В
1634 г. Иван Галкин, сражаясь с восставшими якутами, «убил
под князцем Бойзеком (Бозеко) Тыниным коня в железных
досках». В 1645 г. борогонский якут Туреней (повидимому,
Тороней, сын тойона Логуя) обвинил одного из подгородных
якутов в краже «конного своего дощатого1 куяка». «А я ...в
том их деле невинен, — оправдывался обвиненный, — того их
конного куяка не украдывал».
б) Якутские племена и роды.
В каком-то очень отдаленном прошлом якуты или их
предки пережили стадию материнско-родового строя, или мат-
риархата. В XVII веке эта стадия была, конечно, далеко по-
зади. Но отдельные следы матриархата, хотя и очень слабые,
сохранились у якутов не только в XVII столетии, но и в бо-
лее позднее время.
В одном из судебных актов—в 1673 г.—имеется очень лю-
бопытное место. Якут Тюляка Ахманов был обвинен в краже
скота. Истец, в подтверждение своего обвинения, сослался
на родного брата ответчика. Тот, однако, отвел эту ссылку—
«на брата своего не слался». Почему же?—«Тот де брат с
мим одного отца, а не одной матери, ему де Тюлеке недруг,
промеж ими де ныне недружба, и про то де ведают сторон-
ние люди родичи их». Ответчик как бы хотел этим сказать,
что родство по одному отцу не мешает наличию «недружбы»
между братьями, и тем самым давал преимущество родству
по матери. Перед нами слабое, но довольно ясное указание
на наличие пережитков материнскофодовых представлений.
84 ......
В некоторых судебных актах есть намеки на^ влиятельную
роль матерр в семье. В 1670-х годах нюрюнтейская якутка
Капчин жаловалась на, одного кангаласца, с которым она
«зговорила... женить сына своего... на его дочери», и дала
калым, а он отдал дочь «за иного якута». Тогда же намский
якут' Ондрюшка Диняков писал в своей исковой челобитной
об обмене подарками с родней своей жены: «и я холоп твой...
дал им Быкию с матерью 12 соболей... и они Быкий с ма-
терью и; брат иво Янчар дализа то гостинец кобылу...». Ко-
нечно, все1 подобные факты являлись лишь очень отдаленны-
ми отголосками эпохи матриархата.
Но с другой стороны, не мешает вспомнить, что по этног-
рафическим описаниям у якутов сохранились пережитки ма-
теринского рода даже в конце XIX в. Например, известны пре-
дания о происхождении целых родов и улусов от женщин.
Такие предания были записаны в родах Хобохтох, Кетех, Ма-
лахай и др. Есть легенда о происхождении Намского улу-
са 'от «девицы Нам».
Известно также, что у якутов до недавнего времени удер-
живалась такая любопытная общественная группа, как «ийэ-
yyha», буквально «материнский род». Правда, в этом «мате-
ринском роде» счет родстве велся, вопреки, названию, не по
материнской, а по отцовской линии: «ийэ-yyha» представлял
собой подразделение «отцовского рода» — «ава-yyha»; счи-
талось, что «ийэ-yyha» — это отдельные ветви исконного от-
цовского рода, ветви, составляющие потомство разных жен
легендарного родоначальника. Но из этого следует, что не
только по своему названию «материнский род» якутов сохра-
нил в себе воспоминание ’о древней эпохе матриархата, но и
потому, что происхождение «материнских родов» выводилось
от женщин-родоначальниц, хотя бы родословие и велось от
них по мужской линии.
В этой связи можно напомнить и якутские предания о
девушках-богатырях, а также шаманские поверья о «мате-
ринском звере» (ийэ-кыла), таинственном покровителе шама-.
на. И то и другое, очень вероятно, тоже как-то связано с
древней эпохой матриархата. _ '
Наконец, следы древнего материнского рода можно обна-
ружить и в некоторых особенностях якутской номенклатуры
родства: например, термин «сан-ас», означающий тетку по от-
цу, вероятно, есть производное слово от «сан-а» — новый: он
означает, следовательно, «новая родственница» — термин,
85
которой мог возникнуть только в условиях материнского
рода.
С матриархатом был связан и групповой брак, пережитки
которого также сохранялись до недавнего времени. Наиболее
убедительным доказательством существования в прошлом у
якутов группового брака надо считать ту же номенклатуру
родства. Например, якутские термины «сын» и «дочь» озна-
чают, в сущности, просто мальчик и девочка, термин брат и
сестра заменяются понятиями «старший и младший? брат и
сестра», а первоначально эти термины означали просто, стар-
ших и младших сородичей. В результате изучения ряда по-
добных особенностей якутской системы родства, некоторые
исследователи (Серошевский и др.) приходят к выводу, что
она складывалась в эпоху, предшествовавшую появлению ин-
дивидуальной семьи.
Указывалось также не раз на пережитки группового брака
в обычаях и в фольклоре, в виде либерального отношения, к
целомудрию девушек или в виде сказочных эпизодов легкого
заключения половых союзов и т. п.
От эпохи матриархата предки якутов перешли к патриар-
хально-родовому строю. Переход этот совершился, конечно,
задолго до появления в крае русских. Последние застали у
якутов уже развитый патриархально-родовой, или, лучше ска-
зать, родоплеменной быт, но и тот уже вступил в фазу своего
разложения.
Якуты ко времени прихода русских представляли собой в
этническом отношении вполне сформировавшуюся народность,
единую по языку и культуре. Но общенародного объединения,
единой власти, а тем более государства у них не было. Основ-
ной и самой крупной общественной единицей, в рамках кото-
рой протекала общественная жизнь якутов в XVII в., была
так называемая «волость» — а «волость» была не чем
иным как племенем. Уже в первых ясачных книгах, от-
носящихся к Якутии, начиная с ясачной книги П. Бекетова
(1632—33 г.) и его послужного списка, мы находим якутов
сгруппированными по «волостям». В послужном списке Беке-
това (за 1632 г.) имеется перечень объясаченных им якутских
«волостей»: 1) Мастяцкая, 2) Маганская, 3) Бутунская,
4) Намекая, 5) Гасилинская, 6) Хагалаская, 7) Нюрюптей-
ская, 8) Мангунская, 9) Баксинская, 10) Батулинская, 11) Мо-
дунская, 12) Тагунская, 13) Катулинская, 14) Дубсунская,
15) Губсунская, 16) Чюрюктейская.
В ясачной книге Парфена Ходырева (1639—40) мы видим
названия 32 «волостей», из которых только 8 совпадают с при-:
86
веденными выше. Эти названия следующие: 1) Одейская, 2)
Атамайская, 3) Ыюрюптейская, 4) Татыкайская, 5) Борогон-
ская, 6.) Баягантайская, 7) Скороульская, 8) Одугейская, 9)
Кокульская, 10) Чечюйская, 11) Модуцкая, 12) Катырыцкая.
13) Успецкая, 14) Чириктейская, 15) Бетунская, 16) Намекая,
17) Чюмецкая, 18) Кагаласская, 19) Игйдейская, 20) Мегин-
ская, 21) Батулинская, 22) Катылинская, 23) Батуруская,
24) Буяназейская, 25) Бордонская, 26) Мальягарская, 27) Сы-
ланская, 28) Подгородные якуты, 29) Гурбенская, 30) Эне-
сильская, 31) Ямконская, 32) Ковейская.
Наконец, в 1640-х годах устанавливается стандартный спи-
сок 35 якутских волостей, который переходит без всяких из-
менений, с сохранением даже порядка последовательности наз-
ваний, из одного «сметного списка» в другой, вплоть до 1-го
десятилетия XVIII в. Приводим здесь этот список волостей с
прибавлением данных о количестве ясачного населения в них
(по Окладной книге 1648—49 г. и по «сметным спискам»
1655—56 г, 1663—64 г. и 1680—81 гг.).
Численность плательщиков ясака
(взрослых мужчин)
1. Кангаласская 1648—9 г. 1655—6 г. 1663—4 г. 1680—1 г.
150 328 ’ 585 581
2. Батурусская и Катылинская («обе за одну») 141 289 731 835
3. Ыюрюптейская ...... 59 141 277 343
4. Мегинская 213 426 871 876
5. Бетунская 95 208 423 536
6. Намекая 99 267 515 538
7. Борогонская Ill 265 555 651
8. Чумецкая 2 13 15 14
9. Атамайская — 32 76 74
10. Сыланская • • 41 29 117 150
11. Дубчинская 23 42 105 138
12. Скороульская 27 55 107 121
13. Емконская 16 42 82 100
14. Бояназейская 32 52 90 135
15. Катырыцкая 7 24 46 49
16. Накарская 4 48 100 132
17. Подгородная 13 32 38 34
18. Модуцкая 30 48 107 118
19. Успецкая 47 99 209 231
20. Чириктейская 39 90 199 208
21. Батулинская 44 120 303 368
87,
Численность плательщиков ясака
(взрослых мужчин)
1648—9 г. 1655—6 г. 1663—4 г. 1680—I г.
22. Малягарская 65 130 198 205
23. Одейскай 47 100 156 150
24. Бордонская 30 67 108 121
25. Г урменская 17 13 20 17
26. Яркакская 5 6 41 48
27. Магасская 9 19 50 59
28. Одугейская 15 38 102 128 .
29. Баягантакская 32 ' 54 154 249
30. Игидейская 29 64 141 149
31. Одейская 11 21 44 33
32. Чечуйская 20 39 122 128
33. «Розных 3 .волости На Токсоме озере Олеская да Оргуцкая, да Тагуская, списаны вместе, и с тем, что в том же числе Собоницкой волости якуты». 57 36 42 65
Термин «волость» в Сибири обычно применялся в XVII в.
к оседлым и полуоседлым народахМ в отличие от кочевников,
которых русские Ьокумерты группируют в «роды».
Якуты, как сказано, были полуоседлым народом. Напраши-
вается мысль, что их «волости» были прежде всего террито-
риальными единицами. По некоторым указаниям, мы можем
приблизительно наметить географическую локализацию от-
дельных «волостей». При этом интересно, что в тех местах,
где мы в XVII в. находим определенную «волость», название
ее в большинстве случаев не исчезает и позже, и вплоть до
наших дней сохраняется в виде названия улуса (района) или
наслега.
Так, Намекая волость была 'в XVII в. расположена на ле-
вом берегу Лены, ниже теперешнего Якутска.
Кангаласская волость — на том же берегу Лены, выше по
ее течению.
Мегинская волость занимала территорию от правого бере-
га Лены против Якутска (включая острова на Лене) идо вер-
ховьев реки Солы, т.е. там же, где был до недавнего време-
ни Мегинский улус.
88:
Бетунская волость находилась близ устья Алдана; по ле-
вую ещ сторону, вокруг озера Тарагана (в 1642 г. воевода
посылал уговаривать бетунцев, чтобы они «жили бы на
прежних своих житьях на Тарагане»), где теперь Бетюнский
и Кобеконский наслеги б. Намского улуса.
Батурусская и Батулинская волости находились по
рр. Амге и Татте. На Амге же и на Татте была Игидейская
волость, и на р. Танде—Борогонская. Чириктейская и Дубсин-
ская волости лежали на Алдане, повидимому, недалеко от
впадения в него Амги и Татты, а на пути между ними и
Якутским острогом находилась Оспецкая волость. Емконская
волость была расположена на р. Ботоме. Бояназейская и Ата-
майская волости находились на р. Сите.
Что каждая «волость» имела свою определенную террито-
рию, это видно и из некоторых выражений в документах
XVII в. Так, в одном судебном деле (1670-х годов) канга-
ласский якут, обвиняя борогонского в краже скота, заявил в
своей челобитной: «... и в то же время видели иво якуты Те-
велгу, ходит' в нашей волосте ночью». «А след пошел' тех моих
кобыл в Успецкую волость»,—заявлял борогонский князец То-
роней в 1671 г. в своем иске. «Ездили мы для своего дела в
Борогонскую волость», — говорится в одной челобитной
1647 г.
Однако «волости» не представляли собой чисто территори-
альных делений. Можно было принадлежать к одной волости,
а жить в другой. «Куртан Бырчигиров Мегинской волости, а
живет в Намской волости»; «Маныка Натыкин Батулинской
волости, а живет в Одейской волости у Тяги Кулнусова»; «Бо-
рогонской волости, а живет в Намской волости Трека Ипеев»
и т. п. Подобные выражения, встречающиеся в документах
XVII в. на каждом шагу, говорят о том, что- проживание на
территории данной волости еще не означало принадлежности к
ней. Значит, территориальная связь была не единственной,
объединяющей вместе людей одной «волости»; были и другие
связи, не порывавшиеся с переселением на другую террито-
рию.
Иначе говоря «волости» представляли собой, очевидно,
племенные группировки. По-якутски этому соответствует тер-
мин «джон» (дьон). В актах XVII в., особенно' в ранних, они
очень часто фигурируют как обозначения племен. «К Мы-
маку князцу в улус собрались многие якольские князцы сво-
ими лошадьми... кангаласцы и меги, катулинцы и бетунцы, и
дубчинцы многих родов...»,—читаем в сообщении о якутском
89
восстании 1634 г. В документах о походе Парфена Ходырева
1639 г. мы встречаем упоминания о якутах: «сыланцах», «на-
карцах», «сыланских и батулинских мужиках», «кангаласцах
и мегинцах» ц проч. В актах о восстании якутов 1642 г. встре-
чаются названия племен: кангаласцы, мегинцы, бетунцы, ос-
пеки, чириктеи, батулинцы, борогонцы, одейцы, намцы, накор-
ские якуты, катырыки, тогусы, чечуи, мальягары, батурусы,
ямконцы, нюрюптеи, атамайцы, буяназейцы и др.
В ходе этого восстания каждое из этих племен выступает
более или менее самостоятельно и играет свою особую роль.
Ядро восстания составляли бетунцы, к которым сразу же
примкнули намцы, одейцы и кангаласцы. Вскоре присоедини-
лись и мегинцы; ожидалось присоединение и нюрюптейцев.
Напротив, оспеки отказались примкнуть к восстанию. В райо-
нах, более отдаленных от Якутского острога, отдельные пле-
мена действовали каждое в своей местности: на Амге высту-
пали батулинцы и борогонцы, на Ковее тагусы, чечуи, каты-
рыки и т. д. Несмотря на известную взаимную согласован-
ность всех этих выступлений племен, видно, что каждое из
них действовало самостоятельно.
Даже в наиболее критический момент, при вторжении ка-
зачьих отрядов, якутские племена не смогли сплотиться для
оказания дружного отпора. В другие моменты еще более
сказывалась рознь и взаимная вражда отдельных якутских
племен. Так, в 1639 г. имело место крупное- столкновение не-
скольких племен, в котором, между прочим, принимали уча-
стие и русские; накарцы, мегинцы и кангаласцы ходили вой-
ной против сыланцев и батулинцев и в этом походе участво-
вали томские казаки, посланные атаманом Дм. Копыловым.
По сыланцы нашли себе неожиданного союзника в лице ени-
сейских служилых людей во главе с Парфеном Ходыревым,
который напал на накарцев и на томских казаков и отобрал
у тех ( и у других захваченный ими у сыланцев скот и дру-
гую добычу. В судебных делах середины XVII в. встречается
немало случаев таких столкновений между отдельными груп-
пами якутского населения, в которых ясно чувствуется наличие
элементов межплеменной вражды. В 1639 г. «якуты тагусы»
во главе с князцом Мениктебеком жаловались на «якуцких
маданских мужиков», которые вместе с атамайцами «прихо-
дили... войною и убили наших 2 человек... да отогнали у нас
200 коней... кобыл... да 10 коров и животишка наши все пог-
рабили». В том же году аналогичную жалобу подавали мегин-
цы на бутурусцев, а также бетунцы—на оспецких людей.
В литературе не. раз высказывалась мысль, что у якутов
еще до прихода русских намечались признаки межплеменно-
90
го, так сказать ^общенародного» объединения. Серошевский,
например, считал, что у якутов той эпохи существовало нечто
вроде общеякутского «союзного совета», помимо «союзных со-
ветов» в! отдельных Джонах (племенах). По мнению Левента-
ля, процесс консолидации отдельных якутских групп уже до
прихода русских зашел так далеко, что сформирова-
лись два крупных, соперничавших друг с другом объедине-
ния; во главе одного стоял кангаласский тойон Тыгын, во
главе другого—борогонский Легей. Один из сторонников этого
взгляда рисует совершенно фантастическую картину якутского
«великодержавия» во главе с «династией якутских тыгынов».
якобы простиравших свою власть на всю территорию совре-
менной Якутии. В основе подобных взглядов лежат исключи-
тельно фольклорные данные: предания о «якутском царе»
Тыгыне.
Наши источники не подтверждают этих представлений о
межплеменных объединениях государственного типа у якутов
той эпохи. Более того, нет никаких оснований предполагать,
что у якутов существовали какие-либо прочные, постоянные
связи между отдельными племенами, связи, которые бы вы-
ходили за пределы упоминавшихся выше временных и эпизо-
дических союзов. Можно говорить лишь о временных объеди-
нениях нескольких племен. Правда, некоторые князьки, на-
пример, кангаласские, пользовались влиянием и за пределами
собственного племени, но отсюда еще было далеко до каких-
либо прочных межплеменных союзов.
Итак, якутские племена — «волости» представляли собой
самостоятельные, независимые друг от друга группы. Чем же
были эти племена в смысле своей внутренней организации?
’Данные о численности ясачного населения отдельных воло-
стей показывают, что величина их была весьма неодинакова.
Наиболее крупные из них — Мегинская, Батурусская, Кан-
галасская, Борогонская, Намекая, Бетунская — насчитывали
от 500 до 900 взрослых мужчин; следовательно, общий состав
населения в них с женщинами и детьми должен был выра-
жаться в 2—5 тысячах человек в каждой. Наряду с этими
крупными волостями были волости среднего размера, в кото-
рых было по 100—200 мужчин, т. е. по 400—1000 душ, и на-
конец, совсем мелкие «волости», — как Чумецкая, Гурмен-
ская, мужской состав которых не превышал 20 человек, rt е.
все население было меньше 100 человек в каждой.
Эти мелкие волости, уже по одному их размеру, трудно
было бы назвать племенами; к ним больше подходит наи-
менование «род».
91
В документах XVII в. даже крупные «волости» иногда
называются «родами»: Катылинский род, Намский род, Сы-
ланский род, Батурусский род и даже Мегинский род. Одна-
ко родами в- более узком понимании этого термина были не
эти «волости», а их подразделения.
У нас нет точных данных, чтобы судить о том, из каких
более мелких родовых групп состояла каждая «волость», ни
некоторые такие группы, входившие в состав отдельных воло-
стей, известны. Так, Катылинская волость, или точнее, род,
составлял ласть Батурусского племени;. князец Очей в1 доку-
ментах фигурирует то как батурусский, то как катылинский
князец, а сын его Каптак Очеев прямо именуется: «Батурус-
ской и Катылинской волости князец». В ту же Батурусскую во-
лость входили и балагурцы (балугурцы). Часть Батулинской
волости составляли каптуги. В борогонскую волость входила
между прочим, группа еюсцев. Помимо этого, известен еще це-
лый ряд названий «волостей», часто обозначаемых и как
«роды», которые не встречаются в приведенном выше списке
35 якутских волостей; эти последние в ясачных книгах охва-
тывали собой все якутское население в границах, по крайней
мере, позднейшего Якутского округа (т. е. за вычетом мест-
ностей, тяготевших к «острожкам» и «зимовьям»),—следова-
тельно', эти «волости» и «роды», не фигурирующие в: числе 35,
составляли подразделения того или иного племени.
Такими подразделениями племен, помимо упомянутых вы-
ше балагуров, каптугов и еюсцев, были Коринская волость
(род), Тамтарбанская волость (род), Киринейский, Караус-
кий, Майматцкий, Баюский роды, Егекийский улус, Ексогон-
ская волость, Колайская, Сотуская, Ланская волости, Ним-
чанский род, Онюгуйский улус, Сокоцкая волость, Талайцы,
Тамкайская, Тарасинская волости. t
Перечисленные «волости», «роды» и «улусы», очевидно,
были подразделениями того или иного из основных племен,
хотя, к сожалению, нельзя сказать, в какое, из племен какие
роды входили.
Образование «волостей»—«Джонов» могло происходить пу-
тем простого разрастания отдельных родовых групп.
В позднейшем якутском фольклоре сохранились предания
о происхождении улусов, т. е. тех же «волостей». Записанные
в конце XIX в. эти предания сохранили имена легендарных
родоначальников этих улусов, хотя эти имена в разных запи-
сях варьируют. Так, предком-родоначальником Мегинского
улуса предание называет Молотой-Орхона, одного из сыно*
92
вей Эллея (по транскрипции Пекарского,—Колотой Оххон’а),
а другое предание этого улуса называет Бегийэ-Хара, тоже
сына Эллея. Предком двух Кангаласских улусов считают
Кадат-Кангаласа (Хадаш-Хагалас), а предком Батурусского
улуса — Джон-Джагылы; оба они сыновья Эллея. Предок
Намского улуса—Нам, по другому варианту—«девица Нам»,
по третьему варианту — Онохой. Как видим, часть этих улу-
сов, т. е. племен (джонов), носила эпонимические названия,
или, вернее, их производили от легендарных предков-эпони-
мов.
I
Некоторые из названий якутских «волостей» XVII в. дей-
ствительно могут считаться патронимическими; они совпадают
с существовавшими в эту эпоху личными именами.
По отношению к Мальягарской волости, мы не только мо-
жем отметить такое совпадение, но, быть может, мы стоим
почти у зарождения этой племенной группы. В ясачной книге
Парфена Ходырева 1639—40 гг., где вообще встречается пер-
вое упоминание о Мальягарской волости, мы находим в числе
21 имени объясаченных по этой волости «Ичинея Мальягаро-
ва сына», от которого было взято 5 соболей. Не был ли отец
этого Ичинея родоначальником этой волости, выделившим-
ся со своими сородичами из какого-то другого племени и дав-
шим свое имя новой племенной группе?
Таким образом, вполне вероятно, что многие «волости»
представляли собой разросшиеся роды, происходившие от
определенного родоначальника.
Распадаясь на отдельные роды, «волости» сами осознава-
лись, как родовые группы. В одном судебном деле 1668 г.
отмечен такой инцидент: истец, якут Бетунской волости, в
подтверждение правильности своего иска относительно побе-
га раба, сослался «Бетунской и Катыритцкой волости на
якутов в повальной обыск». В ответ на это ответчик сослался
только на якутов Катыритской волости, а «Бетунской волости
на якутов не слался, потому что де ему родники». Население
Бетунской волости составляло в эти годы более 1500 чело-
век, и это не помешало всех их рассматривать, как «родни-
ков» истца. Аналогичный случай имел место в другом судеб-
ном деле в 1656 г., но на этот раз не одна, а целых две со-
седних и близких друг к другу волости оказались состоящи-
ми из «родни» данного лица. Ответчик по делу о краже коня,
якут Борогонской волости, сослался в подтверждение своей
невиновности «в повальной обыск на многих на старых яку-
тов, на борогонцев же и на мегинцов на окольных людей».
93
Истец отвел ссылку ответчика, сославшись на борогонцев
только в «послушество», «потому что борогонцы и мегинцы
окольные ответчику всё род и племя, и по нем солгут». Не
забудем, что и здесь дело касалось двух крупнейших воло-
стей, и если из мегинцев: отвод был сделан только «околь-
ным», ,т. е. соседям ответчика, то борогонцы (волость более
чем в 2000 населения) все оказались под подозрением: все
они — «род и племя» ответчика, и доверять их показаниям на
его счет нельзя.
Неудивительно, что в документах постоянно встречается
выражение «родники» в смысле «соплеменники», члены той
же «волости».
Наряду со словом «волость» и в том же значении мы до-
вольно часто в документах XVII в. находим слово «улус»: «Бе-
тунский улус», «Успецкий улус», «Атамайский улус». Позже, в
XVIII в., термин «улус» вытеснил обозначение «волость» и
укоренился в официальном языке до самой революции. Но
есть основания сомневаться в том, что слово «улус» сущест-
вовало в якутском языке до появления русских. Еще Серошев-
ский обнаружил, что якуты не считают слово «улус» своим
Более вероятно, что термины «волость» и «улус», отчасти
и «род» соответствовали в якутском языке понятиям «джон»
(дьон) и «аймах». Слово «джон» значит «народ, люди, публи-
ка; племя, колено; население...», также «сородичи, единопле-
менники». Оно и теперь употребляется часто в сочетании с
названиями улусов, наслегов: «Борогон-джоно», «Кангалас-
джоно», «Бетюн-джоно». Якутские предания связывают это
понятие с древним родоплеменным строем. Слово «аймах» в
современном якутском языке означает родню в более тесном
смысле, и поэтому оно добавляется как уточнение и к слову
«джон»: «аймах-джон» — «родственные люди, родной народ,
семья», но может иметь и более широкое значение народа:
«ньучча аймака» — русские люди, «абааЬы аймака» — пле-
мена злых духов. Некоторые исследователи, как например
Кочнев, пытались, на основании фольклорных данных,) устано-
вить взаимоотношения между древним Джоном, аймахом и
родом в узком смысле (a§a-yyha): джон делился, по мнению
Кочнева, на «аймахи», аймах—на «а§а-ууйа». Это предполо-
жение довольно правдоподобно. Вполне вероятно, что терми-
ном «волости», означавшим, как мы видим, не только терри-
ториальную, но и кровную связь людей, передавалось якут-
ское понятие «джон», а более мелкие родоплеменные груп-
пы, все эти каптуги, еюсцы, баюсцы, ексогонцы и др.—пред-
ставляли собой то, что якуты называют словом «аймах».
1Серошевский, Якуты, стр. 473, 475.
94
Якутские «волости» — «джоны» были, невидимому, экзо-
гамии, т. е. брак внутри них не допускался. В самом деле:
просматривая встречающиеся в документах XVII в. упомина-
ния о браках, мы видим, что почти все они представляют
собой браки между лицами не одной и той же волости, а
разных волостей; например, муж принадлежит к Кангалас-
ской волости, а жена — к Нюрюптейской, или муж к Мегин-
ской, а жена к Борогонской и т. п. Правда, с 1650—60-х го-
дов начинают нередко попадаться и! случаи неэкзогамных (в
смысле принадлежности к волости) браков, но1 эти факты, ве-
роятно, следует объяснять как результат той большой пере-
тасовки в расселении племен, какая началась после прихода
русских. Впрочем, случаи браков в своей волости и во 2-ю
половину XVII в. встречаются в документах чрезвычайно ред-
ко: из 213 браков, которых удалось определить по актам за
1630-е—1690-е годы,—193 (90,6%) были экзогамны и только
29 (9,4%) неэкзогамны. Таким образом, лишь около 10% бра-
ков заключались в пределах своей «волости».
При настоящем родовом строе экзогамными группами яв-
ляются роды, а также «фратрии», на которые распадается пле-
мя. Само племя при этом отнюдь не является экзогамной
единицей, а как правило даже эндогамной, так как случаи
браков вне племени являются скорее исключением. Если по-
этому якутские «волости»—джоны XVII в. оказываются экзо-
гамными группами, то можно думать, что мы имеем перед
собой, в результате разложения родового строя, своеобраз-
ный процесс перенесения функций и признаков рода на пле-
мя, смешение типичных черт того и другого.
У якутов изучаемой нами эпохи обнаруживаются и другие
черты родового устройства. У них существовал обычай крой-
ной родовой мести. В одной челобитной намского якута Чи-
рикая Бачакова от 1666 г. имеется жалоба на бетунских
якутов — Бакарасе и Тевелгу Идеевых и на Немире Бакара-
сина, которые «хвалятца... на меня... смертным убойством...
А родники их Чакур да Додоком Мазеины дети да Акоц Тре-
кин з братьею да Давык Бурдуев з братьею ж своею тем
братеником Бакарасе с товарищи потакают меня сироту ва-
шего убить на смерть... А клеплют они братеники Бакарасе с
товарищи меня сироту вашего, будто я- убил у них брата их
родного Околду...». В 1702 г. батурусцы Дачига и Тургача
убили батурусца же Чомчона Кушенеева, мстя за кровь своих
сородичей и, признаваясь в этом на суде, заявляли, что
«отомстили убивство родника своего Селбуя Камосова, сына
его Эгинека». В судебном деле, по поводу убийства нюрюп-
95
тейского якута в 1671 г. жена убитого говорила на допросе,
что, хотя она не знает, кто именно был убийцей ее мужа,
«только ей неверка (подозрение), в том Мегинской волости
на якутов, потому что де у них с теми мегинцы ныне недруж-
ба для того, что того мужа ее сродичи убили у них мегинцов
якута Торя Орлова». В другом судебном деле даны
показания борогонского якута Сыкры Онюкеева, брат которо-
го и еще 2 человека в 1651 г. были убиты баягантайцами —
Торонеком Барчигировым «с родниками». «И за то де он
Сыкра 3 братьями убил у него Торонека родников ево Трека
да Быхчаги да Быкыка Чинагаровых». В 1670 г. кангаласец
Майзяк Трекин жаловался на одейцев — Докуя и сына его
Толукана (Дулугана), которые напали на него на дороге! и
чуть не убили. Это нападение произошло, по словам самого
жалобщика, из-за «недружбы», существовавшей между ними:
«учинилось де меж ними смертное убийство, убили де иво
Майзяковы сродичи иво Толуканова сродича ж, и они де за
то хотели иво Майзяка убить».
OMS-
В последних трех случаях ясно виден принцип коллектив-
ной родовой ответственности: жертвой мести падает не сам
убийца, а его сородичи, или соплеменники. Этот обычай кру-
говой родовой поруки, ответственности сородичей друг за
друга, чрезвычайно характерен для родового строя. Однако
несомненно, что этот принцип был уже пережитком в изучае-
мую эпоху, уже вступившим в противоречие с новыми тен-
денциями. Стеснительность этого принципа родовой ответ-
ственности для определенного социального слоя ясно чув-
ствуется по документам. В 1676 г. кангаласцы Иргень и Елток
жаловались на своего сородича Текеса Бардакова, который
в ссоре убил малягарца Эдека, чем навлек месть сородичей
последнего на них, своих1 сородичей. «А того де Эдека отец и
братья и родники похваляютца убить мимо иво Текеся их
Иргеня и Елтока и родников их лутчих людей»; в осуще-
ствление этой угрозы малягарцы уже произвели вооруженный
набег на своих противников («приезжали... войною в куяках...»).
Еще в одном деле от 1687—88 г. видно, как обычай мес-
ти иногда выполнялся против воли, из-под угрозы, под давле-
нием со стороны ближайшей родни потерпевшего. По поводу
поступившего к воеводе' доноса на убийство и самоубийство в
Батурусской волости, произведенный сыск обнаружил, следую-
щие подробности: «Учинилось де у них убийство по ссоре, —
сообщал батурусец Котет, — а ссорили де родники Кугурчак
Койлов и Тынкы Тёнаев, да Семен Чогунов: сказали де ему
Кайтунку Болчуеву, что твоево1 холопа, а моево Тынканова
96
брата Маныку убил де тайно на лесу брат твой двоюродной
Эрчик Едеев, и мы: не будем на тобя великому государю бить
челом. И тот де Кайтунко, боясь их угрозы, у того. Эрчика
брата его родного Унигеса убил до смерти, да женуиво< Эр-
чикову Яктырыкана Кулуттаеву дочь убил же до смерти, и
иных де ранил и скот де перестрелял, и сам де удавился...».
В этом факте мы видим наслоения позднейших исторических
эпох: рабство, русский суд; но под всем этим1 ясно видим
древний закон кровной мести.
Этот древний закон- сказался и в отношениях якутов к
русским. Попытки сопротивления насилиям служилых людей,
восстания против царских воевод, которые имели место в
XVII веке, облекались в сознании якутов порой в форму кров-
ной мести. По этому поводу мы знаем о характерной фор-
муле мести: «добыть постель» под убитых. «Хотя. де постелю
под себя добудем», — говорил один из вожаков восстания
1642 г., агитируя за присоединение к движению. Точно так
же в 1676 г. якут Балтуга, убивший казака Леонтия Лав-
рентьева, на допросе говорил, «что де Левку (он) убил за
братей своих, которых побили промышленные люди, и посте-
лю де под них добыл». Тот факт, что жертвой мести здесь пал
не сам виновник убийства, подлежавший отомщению, а дру-
гое лицо, опять указывает на господство здесь первобытных
взглядов на групповую ответственность за кровь: русский от-
вечает за русского. А то, что Балтуга на допросе перед вое-
водой приводил мотив мести («добыть постелю»), как оправ-
дание убийства, свидетельствует о прочно укоренившейся в
якутском обществе того времени идеологии родовой мести.
Формула «добыть1 постель», кстати, представляет собой
точный перевод якутского выражения, которое встречается в
фольклоре. Богатырь Чынгада, под натиском многочисленных
врагов, видя свою неизбежную гибель, зарубил девятерых
противников, сказав при этом: «Я нашел постель свою» (тэл-
лэхпин булуннум).
Но из приведенных фактов можно отчасти видеть, что
обычай кровной мести в изучаемую эпоху был лишь пережит-
ком, уже вступившим в противоречие с новыми исторически-
ми условиями.
Кровная месть, хотя и существовала и оправдывалась
обычаем, однако далеко не была господствующим способом
разрешения межродовых и межплеменных конфликтов. Гораз-
до более заурядной формой разрешения их был обычай выку-
па за кровь, так называемая «годовщина» русских актов.
«...В прошлом де во 158 г., — читаем в одном судебном
деле, — он Букей с детьми своими у Маныки Ботурова го-
Якутит в XVII вена
97
ловщины взял кобыл и коров больших 5 скотин, да телят и
жеребят 5 же скотин, за то, что в прошлом 148 г. ...Маныкин
отец Батур Сабараев убил брата йво Букеева родного Ка-
бейкана Унекеива. И тот де скот они Ьукей разделили по
себе: Оргуней Унетеив взял кобылу, Бадуч Амуров корову, а
он Букей взял корову, а достальной де скот розымали род-
ники ево, а кто имянем и сколько взял, того де он не упом-
нит». «...Тот скот он Сыкра и братья ево платили годовщи-
ну,— говорится в другом деле от 1675 г., — за тех побитых
Баягантайской волости якутов за 2 человек, которых убили
он Сыкра с братьями». В третьем деле от 1678 г. мь( находим
жалобу мегинца Чугунова на борогонца Сулука, который
убил его родного брата, и «за то убойство по нашей’ якутской
вере недоплатил годовщину 17-ти скотин, в том числе 5 ко-
был да 5 лошадей, да 5 коров, да 2 теленка годовых». Упо-
минание в этом тексте о «нашей якутской вере» особенно
интересно, так как свидетельствует об общераспространен-
ности обычая выкупа за кровь. В первом же из приведенных
фактов характерно также указание на коллективное распреде-
ление полученной «годовщины» между сородичами.
Естьуказания и на коллективность в уплате «годовщины»:
«Дал мне сироте твоему он, Тохтой, — говорится в челобит-
ной 1668 г., — помогаючи сроднику своему той же Меитцкой
волости якуту Тюселги Одолееву, за бой, за увечье, что тот
Тюселга бил меня, сироту твоего, и увечил «коня». Любопыт-
но, что обычай требовал уплаты годовщины не только в слу-
чае: предумышленного убийства, ранения и т. п., но и при
наличии косвенной вины в чьей-либо смерти. В одном из
судебных дел 1685 г. рассказывается: Катылинский
якут присватался к дочери талкайского якута Селбе-
зина и заплатил калым, но Селбезин оттягивал передачу зятю
своей дочери «и манил з году на год». Отправившись к нему
требовать своей невесты, неудачный жених по дороге утонул
в Лене. Это послужило поводом для брата погибшего требо-
вать выкупа с косвенного виновника его .смерти: «и за того
брата моего по нашей якутцкой вере доведетца мне взяти на
кем Селбезине годовщины».
Перевод старого закона кровного возмездия на язык ма-
териальной компенсации знаменовал собой важный шаг по
пути разложения. первобытно-общинного строя. В свою оче-
редь «годовщина» не могла не стать одним из факторов этого
разложения: ведь получаемая «годовщина» — десятки голов
скота — сама по себе составляла немалую ценность.
Пережитком патриархального рода была полигамия (мно-
гоженство) , существовавшая в XVII в. рядом с парной семьей.
Полигамия отмечается, конечно, главным образом у <более бога-
тых, но не только у них. У Байги Тимиреева, о' котором гово-
рилось выше, было две жены. В судебном деле 1673 П мы
встречаем 2 жен умершего бедняка Тимука. В деле по пово-
ду наследства (1670-е г.) говорится не то о двух, не то о трех
женах убитого борогонца Чинады. В другом деле, тоже о
наследстве (1692 г.), у старика Девенека оказались три же-
ны. У мегинского якута Огонер-Уку мы находим Целых 4
жены. На одну из них брат ее жаловался, что «он Огонеру-
ку ту мою сестру учал держать не в любви, потому что у
него иных три жены»; сам Огонер подтвердил, что «жен де
у него и опричь ее три жены».
В позднейшее! время, в конце XVIII и в начале XIX в.,
якуты осознавали сохранившийся обычай многоженства, как
своеобразную форму рационального ведения крупного хозяй-
ства путем дробления его на части. «Богатые якуты имели
многих жен для призрения обыкновенно состоящих в разных
местах домов и скотоводства». «Бедняки или посредственные
имеют по 1 и по 2 жены, а достаточные по 3 и 4 и сколько
пожелают или состояние их дозволяет». «А живут у мужа
порознь, каждая со своим скотом, сколько которая себе от
мужа при свадьбе в калым или в приданое получила».
Это сообщение подтверждается некоторыми фактами и в
изучаемую нами эпоху. «Нашел у него в юрте1 5 скотин, —
сообщал ясачный сборщик о якуте Тоекое в 1671 г.,—да у
други иво жены в юрте видал 5 же скотин, а коней и кобыл
видели 10»; сам Тоекой это подтвердил: «скота у меня обоих
моих жен 10 скотин, да кобыл и коней 11...». У другого якута
тот же казак «нашел скота 13 коров да кобылу да 4 коня, да
в другой юрте, у други ево жены, 4 коня да 2 кобылы».
Очень возможно, что исторически полигамия (много-
женство) имеет какую-то связь с пережитками группового
брака. Но во всяком случае в интересующую нас эпоху обы-
чай брать себе несколько жен имел прежде всего хозяйствен-
ный смысл: распределение рабочей силы в хозяйстве.
Подобную же историческую судьбу испытал и обычай ле-
вирата — женитьбы на вдове брата, — обычай, являю-
щийся остатком до-индивидуальных форм брака; но в
той социальной обстановке, какая господствовала у яку-
тов XVII в., левират играл совершенно определенную
экономическую роль: жену брата или дяди наследовал
племянник или младший брат, как часть наследства
7* _ . 99
умершего. «И на третий год он Сыкра по своей якуц-
кбй вере ту свою невестку, а того убитого брата Чинады
молодую жену 'Куннея взял за себя в жены место, без ско-
та и без живота и без холопей,—говорил якут Сыкра по по-
воду одной тяжбы о наследстве в 1675 г.,—а другую де
старую жену... взял племянник иво, Ондеков сын Савуй в
жены место». В 1667 г. вдова умершего мегинца Тюлюка —
Нетагей—писала в своей челобитной, что она после смерти
мужа «пошла жить с дочерью своею Бычинаем той же Ме-
гинской волости' к деверю своему... .Чирпану Бабакову, и жи-
ла де она у того деверя одно лето». В ясачной книге 157 г.
(1648—49 г.) упоминается умерший в 152 г. батулинец Курс-
як Одукеев, после которого осталась жена и 4 коровы; «и
жену за себя и тот скот взял брат ево* Куреяков Селгузей
Одукеев».
Обычай требовал, однако, чтобы племянник (по отно-
шению к брату это неизвестно), за право получить в жены
вдову своего дяди доплатил ее родне калым. В 1665 г.,
например, бетунец Бычиней жаловался на отнятие у него
русским казаком жены его покойного дяди, за которую дядя
дал «цену»: кобылу добрую, 2 коровы, теленка и быка, а
сам истец за ту же «невестку» доплатил «цену» ее отцу —
лошадь добрую, кобылу с жеребенком, 2 коровы добрых и
быка; в данном случае размер добавочного калыма превы-
шал даже основной. Тогда же подгородный якут Сакы Ти-
миреев жаловался на намца Юку Саксаева, что «в прош-
лых годех у отца и у него Юку была взята сестра его Юкина
родная за дядею моим родным Тсрочеем. И после смерти
того дяди моего мне... тот Юку с отцом своим жену ево не
дали и продали иному якуту»; в дальнейшем «тот Юку дру-
гую свою сестру именем Манака отдать хотел мне... вместо
первой своей сестры, что за дядей моим Торонеем была», и
за нее взял «в прибавку цены: 2 лошади, 2 скотины битого
мяса, пуд муки, пальму и 20 алтын денег,—а сестру все-таки
не дал».
Обычай разрешал жениться даже на своей мачехе, жене
своего отца. «Отец мой, холопа твоего, умер, - • пишет один
яку>т|в!673 г.,—а жену ево, а мне мачеха, и я, холоп твой,
женился...».
. Наоборот, по обычаю не допускался брак с женой млад-
шего брата, а также с женой сына. По поводу иска в 1654 г.
одного намца о побеге от него его невестки, жены его брата,
эта последняя «женка» сказала на допросе, что она не сама
100
убежала, а «выбили ее деверья ёе от себя из юрты, как
муж ее умер, а дети де ее и скот остались у них деверьев;
да и быть де ей у них деверьев немочно, потому что они
мужу ее большие братья». Около 1675 г. Мазары Бозеков
жаловался на нюрюптейца Неленя в том, что он его дочь, же-
ну своего сына, по смерти последнего, хотел «иссильничать»
и взять за себя замуж; «а по нашей якутской вере, я холоп
твой Ту свою дочь за ’него Неленя не даю». Взять замуж
жену своего умершего сына противоречило «якутскрй вере».
Для характеристики элементов родового устройства у
якутов и степени его разложения небезинтересно рассмотреть
вопрос о наличии у них родовых тамг—«знамен». Многочи-
сленные якутские! «знамена» украшают собой разнообразные
документы XVII в., и в них хотелось бы увидеть один из со-
хранившихся элементов архаического родового уклада, тем
более, что в числе этих «знамен» первые места занимают изо-
бражения собаки, жеребца и т. п. рисунки, которые, каза-
лось бы, можно истолковать как тотемические значки.
Однако внимательное изучение якутских «знамен» убеж-
дает в их несамобытности. Рисунки знамен носят подозритель-
но однообразный характер и сводятся к очень немногим типам:
это лук со стрелой, соболь, жеребец, корова и несколько дру-
гих рисунков. Далее, никакой связи определенных очертаний
знамен с теми или иными родоплеменными группами устано-
вить не удается. Больше того, в иных случаях видно, что даже
одно и то же лицо ставило то одно, то другое «знамя». Так,
в доездной памяти Григория Кривогорницина 1671 г. мы на-
ходим «знамя» мегинского якута Тюмерея Мегиева—в одном
месте в виде лука со стрелой, в другом — в виде быка или
коровы, а в третьем — в виде круга с перекрещивающимися
диагоналями.
Ближайшие родственники, отец и сыновья — ставили
иногда разные «знамена». Например, на коллективной чело-
битной батурусского якута Девенека Очеева с его 7 сыновья-
ми и 11 «вскормленниками» (1682 г.) о ясаке мы находим
«знамена» 6 разных очертаний, причем «знамя» отца семей-
ства Девенека в виде круга с перекрещивающимися диаго-
налями повторяется только одним из его сыновей.
Наоборот, в ряде случаев на больших коллективных че-
лобитных якутов разных волостей «знамена» принимают оди-
наковую форму. Так, на челобитной 1660 г. (об истощении со-
болиных угодий) мы находим около 65 «знамен»—подписей
101
якутов тридцати трех волостей, и все они имеют один и тот
же рисунок — лошади (жеребца) -.
Зато на челобитной 1688 г. (о рассрочке уплаты) ясака)
из 67 «знамен» якутов пятнадцати волостей только 4 имеют
рисунок лошади, два—рисунок круга с диагоналями, а все)
остальные изображают лук со стрелой.
Все это наводит на мысль, что употребления тамг якуты
сами не знали, и что прикладывание «знамен» к документам
было введено русскими служилыми, которые могли принести
этот обычай от народов Оби — остяков и вогулов. Эта до-
гадка находит себе подтверждение в прямом свидетельстве
текста одной из воеводских отписок. В 1651—52 г. воевода
Акинфов писал, между прочим, в Москву, что он, расспра-
шивая якутских «князцов и улусных людей» «по их вере,
по шерти», «служилым людям к тем их якуцким речем перед
собою велел и руки приложить для того, что у якутцких
князцей и у улусных людей против иных иноземцов якутских
знамян никаких нет».
Отсутствие родовЫ'Х тамг у якутов служит лишним свиде-
тельством с том, что процесс распада у них родовых отноше-
ний в данную эпоху зашел достаточно далеко.
в) Распад родового строя
Упадок родового строя у якутов XVII в. всего отчетливее
обнаруживается при рассмотрении форм собственности, в
частности земельной.
Вопрос о формах земельной собственности /у якутов, в
эпоху появления русских является одним из наиболее труд-
ных. Сведения, которые по этому вопросу имеются в наших
источниках, очень скудны и отрывочны, а нередко! и противо-
речивы.
Однако внимательное изучение судебных дел XVII в.
позволяет воссоздать чрезвычайно интересную картину по-
степенного становления частной земельной собственности на
основе разложения древнего общинно-родового землепользо-
вания.
Необходимо различать разные виды земельных угодий—
охотничьи, рыболовные, пастбищные, сенокосные. Конечно,
формы собственности на эти разные виды угодий не могли
быть одинаковы и не могли одинаково)' развиваться. Рассмот-
рим их порознь.
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 588, лл. 1, 2.
102
Промысловые охотничьи угодья составляли общеплемен-
ную собственность и едва ли были как-либо распределены
между родами одного и того же племени, не говоря уже,
конечно, об отдельных семьях. Никаких следов частного вла-
дения охотоугодьями нет. Но у отдельных племен («воло-
стей») существовали, повидимому, свои определенные охот-
ничьи территории, и из-за них между отдельными племенами
бывали споры. Отголоски таких споров дошли до нас в двух
судебных делах 1655—56 гг.
В 1655 г. намцы: Тунукай Мымыков, Куре Мымыков,
Бардуй Тойлоков и Тюгюн Бардуев—жаловались «на яку-
тов Оспецкие волости на Толка Какова з братом и з детьми
и с ево родом» в том, что «он, Толко, нас сирот твоих, в ны-
нешнем во 163 (1655 г.); авг. в 20 день бил и увечил и стре-
лял и пальмами и ножами колол, не пропущал на Яну реку
для ради соболиного промыслу. А мы сироты твои шли на
Яну реку для соболиного промыслу, чем бы нам сиротам
твоим государев ясак платить и в конец не погибнуть...». По
всей видимости, здесь перед нами попытка со стороны право-
бережных оспецких якутов воспрепятствовать промыслу ле-
вобережных намцев на угодьях Янского бассейна, которые
географически были смежны с территорией Оспецкой воло-
сти и, очевидно, рассматривались населением последней, как
своя племенная охотничья территория.
Почти в таких же выражениях излагается подобный спор
в другом документе, в .1656 г.—спор между теми Же нам-
скими и оспецкими якутами.
В’ обоих тождественных по содержанию случаях мы ви-
дим ясно столкновение между двумя коллективами—«рода-
ми». Это столкновение едва ли можно понять иначе, как спор
о правах на промысловые угодья между памцами и оспеками.
Что касается более отдаленных соболиных угодий, то по
отношению к ним, повидимому, не существовало никаких
преимущественных прав той или иной волости, и все якуты,
как и тунгусы, промышляли на них свободно. Эти отдален-
ные угодья приобрели особенно большое значение тогда, ког-
да в результате хищнического промысла соболя, к концу
XVII в. 'ближайшие соболиные угодья были истощены.
А в 1699 г. по случайному поводу выяснилось, что
«розных волостей ясачные ” якуты и тунгусы, Вилюй-
ские, и Витимские, и Олекмииские, и Ламские», про-
мышляют ясак в бассейне р. Зеи, «на Даурских покатях»,
причем-обычай ходить туда на промысел установился с на-
чала 1680-х годов («с сиденья в Якуцком воеводы... Ивана
103
Приклонского»). «И не токмо де они Якуцкие улусные яку-
ты и тунгусы ходят на Даурские покаты за Зею реку соболи
промышлять, — и Мангазейского де уезду с Нижней Тунгус-
ки ходят тунгусы на те Даурские покаты на Зию реку собо-
лей промышлять,—для того, что по великой реке Лене, и по
Алдану, по Олекме, и’ по Витиму, по Мае и по Юдоме и
по Тонторе и по иным сторонним рекам соболей и всякого
зверья в промыслу стало малое число...».
Итак, по отношению к охотничьим угодьям существовала
лишь племенная собственность, и то это относилось скорее
к ближайшим угодьям. На отдаленных же — промысел был
совершенно свободен.
По отношению к рыболовным угодьям дробление соб-
ственности зашло гораздо дальше. Дело шло к установле-
нию личной собственности на эти угодья. Однако общинное
право собственности за них еще было крепким. Вот один
чрезвычайка характерный факт, иллюстрирующий это: в
1647 г. 'нака<р1СК!ИЙ якут Богол Ижилов .п(редъ!явил жж к <ме-
гинским якутам Иргеню и другим, обвиняя их в том, что в
январе этого года «пришли те якуты Иргеля с товарищи, 8
человек к юртам моим... (текст неисправен) на озере . и по-
чали в пролубях моих на озере под юртами рыбу ловить.
И я, государь, сирота твой, вышод из юртишка своего, по-
чал тем якутам Иргеню с товарищи говорить, что они в моих
пролубях рыбу ловят, а своих пролубей не делают. И они
меня сироту твоего почали бить и пробили у меня сироты
твоего руки пешнею». Сверх того, этот Иргень с компанией
отняли у истца «пешню, нож, огниво, да рыбу, что было я,
сирота твой, упромышлял, сильно». Как видим, челобитчик
в своем иске' отнюдь не претендует на право собственности
на данное озеро; он считает своими только сделанные им
самим проруби да пойманную им рыбу. Если бы Иргень,
вместо незаконного пользования его прорубями, проделал
свои собственные, Богол не считал бы свои права нарушен-
ными. При этом надо заметить, что истец и ответчик принад-
лежат здесь к разным «волостям» (племенам). Таким образом,
данное озеро, очевидно, не считалось даже собственностью
определенного племени.
Но вот факт, рисующий нам уже следующую фазу раз-
вития.
В 1678. г. бетунец Сахтай Жигеев жаловался на якута той
же волости Сыкыя Букоякова, обвиняя его, между прочим,
в том, что он «отнял у меня холопа твоего мое угодье озеро
да 20 морд». Собранные по этому поводу показания бетун-
104
ских якутов осветили, однако, этот вопрос с другой сторо-
ны. «А озеро де и около озера того угодья,—сказали бе-
тунцы,—и то де озеро и жилища их Сактаиво и Сыкыиво
обоих породные вековые места, а они де Сактей и .Сыкый
сродные братья, родились от двоюродных братей»; другие
свидетели подтвердили эти сведения.
В этом любопытном случае, повидимому, перед нами
один из моментов процесса . разложения родовой соб-
ственности на рыболовные угодья и частно-семейной апро-
приации их. Данный ал ас с озером составлял, очевидно, не-
разделенное владение рода: четвероюродные братья владели
ими сообща. Но со стороны одного из них мы видим притя-
зание на исключительное право пользования данными угодья-
ми. Быть может, именно это притязание вызвало протест со
стороны сородичей, принявший резко агрессивные формы:
«приезжал разбоем той же волости с якутами (2 имени), и
к юрте приступали и двери секли и изрубили лотку берестя-
ную...», — как жаловался Сактей.
Другой случай раскрывает нам иную фазу этого же про-
цесса. В 1692—93 г. борогонец Одо Торонеев жалуется на
своего одноулусника Солука, что тот скосил его покосы; «да
он же отнял старинные мои угодья рыбные ловли, озеро,
назвищем Быйды». Тут, как будто, перед нами уже устано-
вившееся частное право собственности на рыболовные
угодья; но, поскольку в данном случае противная сторона не
высказалась, будет осторожнее считать это, как и в пре-
дыдущем случае, лишь притязанием на личное владение.
Кроме того, этот Одо—не простой улусный человек, а сын
известного «князца» Торонея и внук еще более известного
Логуя (Лёгёя), крупнейшего тойона 30-х годов XVII века.
Здесь мы видим, таким образом, тенденцию со стороны тойо-
на установить свою личную собственность на озере и огра-
дить ее от посягательств со стороны одноулусников. Выра-
жение «отнял» здесь нельзя понимать иначе, как попытку
одного из этих одноулусников ловить рыбу в озере, которое
тойон считал своим.
Другой крупный тойон—намский князец Нокто Никин,
внук знаменитого Мым-ака, владел рыболовными угодьями
на р. Лене и жаловался на незаконное «отнятие» их воево-
дой Барнешлевым. «Да Ондрей же Барнешлев,—говорится
по этому поводу в челобитной «князцов» в 1677 г.—отнял на-
сильством себе у него князца Нокты Никина рыбную ловлю,
урочище на устье Кровавой протоки, песок, и тем де его
Нокту оголодил... и оттого он разорился. А прежние воево-
ды тое рыбные ловли не отымывали...».
105
Что касается пастбищных угодий, то пользование ими
было, повидимому, ничем не стеснено. Скот пасли свободно
на любых пастбищах. По случаю одного спора из-за сенокос-
ных участков на одном из ленских островов в 1688 г. свиде-
тель—мегинский князец Чугун заявил: «Тс де спорные сен-
ные покосы преж сего издавна никто не косил, пусто было,
а летом на том острову на Когобке окот иноземской живет».
Необходимо вспомнить, что общинная форма собствен-
ности на пастбищные угодья сохранилась у якутов и в позд-
нейшие времена, не только в начале XIX в. (как видно напр.
из сборника якутского обычного права), но и в начале XX в.
l ie подлежит сомнению, что на пастбищные угодья в изу-
чаемую эпоху целиком распространялось общинное земельное
право. Однако, как показывает материал новейшей эпохи,
фактическое пользование пастбищными угодьями вносило
важный корректив в это общинное право. Фактически паст-
бищами пользовались и порой их просто захватывали те, кто
имел скот, т. е. богачи-тойоны. При отсутствии регулировки
пользования пастбищами сама общинная форма собствен-
ности на них создавала для богачей—вплоть до последнего вре-
мени— легкую возможность фактического захвата пастбищ
своими стадами. Очевидно, то же самое было и в ту эпоху,
о которой сейчас идет речь. По тем самым обычное земель-
ное право приобретало двойственный, противоречивый харак-
тер: оставаясь по форме общинно-родовым, оно фактически
допускало концентрацию земли в руках господствующего
класса.
Самым трудным, но и самым интересным является вопрос
о развитии частной собственности на сенокосные угодья.
В самых ранних судебных делах, относящихся к первым
двум десятилетиям после прихода русских, споров из-за сено-
косных угодий совершенно не встречается. Первый такой
спор известен только в 1654 г. Уже из этого факта можно
было бы сделать вывод, что частно-семейное право собствен-
ности на сенокосную землю -в то время еще не сложилось или
не достигло заметного развития. Конечно, это «отрицатель-
ное» съидетельство источников, их молчание по данному во-
просу, само по себе не очень убедительно. Но оно отчасти
подтверждается и некоторыми положительными указаниями.
В 1672 г. в Олекминскую приказную избу была подана чело-
битная одного борогонца, который жаловался на меитского
якута. Турту: в августе того же года «стравил он Ту рта 6 ос-
тожей сена искошенного, а преж сего ставилось в тех оюто-
жьях сена ио 40 копен... И ныне мне холопу твоему, в ином
106
месте сена ставить стало негде, и скотишку зимой помереть
будет з голоду...». Челобитчик явно имеет здесь в виду об-
щинные покосные угодья, на которых он привык косить сено,
но которые отнюдь не рассматривает как свою собственность.
Жалоба эта вызвана Не нарушением собственнических прав,
а просто трудностью найти «в ином месте» пригодные по-
косы.
Но еще более важно то, что по известиям 2-й по-,
ловины XVII века, говорящим о существовании частных зе-
мельных прав, удается в ряде случаев восстановить историю
развития этих прав.
Разберем один случай, в котором наиболее отчетливо вид-
на эта история.
В 1668 г. борогонский якут Чучугур Онюкеев, переселив-
шийся в предыдущие годы из своей волости в район Олек-
минского острожка, подал жалобу на мальягарского якута
Одурея Изикеева, недавнего переселенца в эти же места: «В
нынешнем... в 176 (1668) году летом прикочевал он Одурей
на мои сироты твоего жилища, и сенные мои покосы скотом
своим потравил, а достальные 1мои сенные покосы покосил, и
меня сироту твоего с тех моих жилищ насильством изогнал.
А я сирота твой на тех своих жилищах жил 13 лет др иво
изгони, не съезжая». Далее челобитчик говорит, что Одурей
обещал заплатить ему за потраву покосов жеребенка или 3
соболей и не платит. В обоснование своих прав Чучугур ссы-
лается, как видим, на свое 13-летнее проживание на этом
месте, т. е. на право давности. Но эта давность относитель-
ная. Борогонец Чучугур — новый гость в этих местах; пере-
кочевавши на Олекму, он захватил, очевидно, или незанятую
землю, или кого-то с нее вытеснил. Более поздний переселе-
нец Одурей, не найдя свободной земли, начал теснить пер-
вого. Вызванный на суд, этот Одурей не отрицал прав Чучу-
гура на землю, не отрицал и того, что он действительно по-
травил и скосил его покосы, и обещал заплатить за это, но
эту плату он истолковывал, как выкупную цену з.емли: «И за
те сенные иво покосы сулил ему жеребенка 2 годов или 3 со-
боля... для того, чтобы он Чучугурко теми сенными покосы
поступился мне Одурейку вовсе владеть».
Истец, однако, не согласился с такой трактовкой дела и
произнес по этому поводу замечательную фразу: «Яз ему
Одурейку теми своими сенными покосы впредь не. поступал-
ся, что де 'земля великого государя, как де мне те сенные
покосы продавать? А посулил де мне того жеребенка он Оду-
107
рей или соболя за траву, которую скотом своим потравил и
достальную покосил».
В этом любопытном заявлении особого внимания заслу-
живают слова: «Земля великого государя». Эти слова, вовсе
' не означают признания политического суверенитета москов-
ского царя в Якутском крае. Они имеют другой смысл: выра-
жение «земля великого государя» является синонимом идеи
«земля ничья», т. е. общинная. Значит, и в сознании челове-
ка, стремившегося обосновать свои владельческие права на
землю, идея общинной земельной собственности все же пре-
обладала над частно-собственническими представлениями.
В этом случае спор за землю был вызван передвижкой
отдельных семейных групп. Эта передвижка вообще, вероят-
но, должна была ускорить процесс разложения родовой зе-
мельной собственности. Но были и другие факторы, ускоряв-
шие этот процесс.
В 1696—97 г. русский подьячий Григорий Устинов предъя-
вил на суде 3 купчие на земли, из которых видно, что им
были куплены в 1670, 1671 и 1676 гг. три участка сенных по-
косов, размером в 3, 5 и 2 стога сена. Эти участки были куп-
лены у трех родных братьев, кангаласских якутов: Ичила,
Изила и Юрги Одукеевых, — и самое интересное то, что эти
три участка были смежные. Повидимому, мы имеем перед
собой процесс дробления родовой земли на семейные участки.
Это еще более подтверждается другим документом, отно-
сящимся к этим же местам. В 1674 г. кангаласец Быченей
Ербенчин заложил казаку Никитину «сенные свои покосы
вверху по Лене реке на Ягудае острове, 2 стога и 1 остожье.
А в межех те сенные покосы о родовиками моими». Однако
эти заложенные покосы в том же году «выкосил родовик его
Мокуча (или Боконча) Одукаев», вероятно, 4-й брат знако-
мой нам тройки. Будучи вызван по жалобе казака в суд, Бо-
конча признал, что он действительно косил эти покосы. «А те
де сенные покосы отца ево Бокончина, а то де сено и ныне
косил он Боконча на1 себя; а он де Бычёйко те сенные поко-
сы воровски заложил». Как видим, из общей родовой земли,
лежащей одним массивом («в межах... с родовиками мои-
ми»), выделяются отдельные семейные участки; однако гра-
ницы выделенных участков еще вызывают спор, т. е. сохра-
няётся неопределенность частных прав. В данном случае
Быченей не стал спорить против того, что он «воровски за-
ложил» не принадлежавшую ему землю, и по мировой записи
заложил тому же казаку «сенные покосы на Тогоктине octdo-
ву», т. е. уже другие.
108 ‘
В 1678 г. группа намских якутов, 6 человек: «Торочко де
Менчичко Тойбокоивы да Немичко Мандураев да Чиринайко
Бадяков да Эчинейко Тюсюков да Нечечко Букаинов», судя
по именам, не ближайшие родственники друг другу, — били
челом «Бетунской волости на Чегуная Ижилова да на Кун-
нея Чегунаива с родниками»; «В прошлом... во 184 г. отняли
они Чегунай у нас холопей твоих вечные отцов и дедов и
прадедов наших И наши сенные покосы на 7 островах, а име-
на тем островам: Турбани да Бает да Катканак да! Агасыт-
нак да Нилжир да Бего да Емник да Бербюк, и ныне живут
они (на) тех наших вечных жилищах». Здесь, повидимому,
перед нами — родовые сенокосные угодья одного из намских
родов, подвергшиеся захвату со стороны 'бетунцев.
Вот еще одно любопытное дело, обстановка которого по-
хожа на только что приведенный случай, а результат—чрез-
вычайно поучителен.
В 1698 г. якут Меитской волости (около Олекминска)
Сергуней Теткуев жаловался на борогонца Сабуя Ондекова:
«Продал он Сабуй сенные мои покосы по речке Сунтаре, а
назвище тем моим покосам по якуцкие1 (по-якутски) Кулут-
тай да Емник да Тюбе да| Кордюге да Ой да Амаксик Колей,
и с иными посторонними покосами, Молягарской волости
якуту Огоннуку Одюрееву, а сам он Сабуй збежал, неведомо
куды». По началу дело напоминает заурядную частную зе-
мельную собственность. Но показания свидетелей ino этому
делу дали ему другое освещение: «На сенных де покосах,
назвищем Кулуттай (и др.), — заявили свидетели, более 25
человек, — жили преж Меицкой волости якута Сергуя отец
иво и родники, и сошли вверх по иным речкам. И после
меитцких якутов пришли из Якутцкого и жили Борогонской
волости якуты .Рндек Онюкеев с родниками». Итак, дело на-
чинается, повидимому, с родового участка земли одного из
меитских родов. В результате передвижки населения земля
занимается группой борогонцев, но один из последних, оче-
видно, главарь группы, начинает распоряжаться вновь заня-
той зе'млей, как личной собственностью, л продает ее тре-
тьему лицу. В результате судебного процесса покосы
были возвращены первым владельцам: покосами владеть...
«по прежнему владению отца его челобитчикова ему челобит-
чику». Но теперь и последний принимает меры для закреп-
ления земли в свою личную собственность и в своей второй
челобитной просит суд выдать ему «данную» на эти покосы.
«Данная» была челобитчику выдана 18 июля 1701 г. (Это —
первая «данная» на землю, известная по Якутии). Но' для
109
нас пока интересна не эта выдача «данной», а; )самый факт
тенденции к превращению родовой собственности в индиви-
дуальную.
Наконец, был и третий путь становления частной земель-
ной собственности: захват, под покосы общинных пастбищ. В
1687 г. казак Герасим Цыпандин подал жалобу на якутов
Кирикия и Бурчигира Этегенеевых, обвиняя их в том, что они
косят на землях, уступленных по завещанию новокрещеным
Семеном Ивановым жене Герасима, своей крестной матери.
Ответчики по этому поводу заявили, что; покосы принадлежат
им, а «он де Семейка (завещавший их русским) теми наши-
ми покосами не владел, про то де про все ведомо всем
окольным якутом». Итак, опять перед нами спор из-за прав
на землю. Кто же эти спорящие стороны, и каковы мотивы
их притязаний на землю? Показания свидетелей по «поваль-
ному обыску» проливают некоторый свет на этот вопрос. Эти
показания довольно- разноречивы,, что само по себе интерес-
но, как указание на неопределенность форм собственности.
Все дейс1вующие лица оказываются принадлежащими к Ню-
рюптейской волости, но вопрос об их правах остается неяс-
ным. По одним показаниям, «те де спорные сенные покосы
преж сего косил новокрещен Семен Иванов з братом своим
з Багдагуром, и теми сенными покосами владел он Семейка
з братом».- По другим, «те де спорные сенные покосы преж
сего косили и ныне косят Нюрюптейской волости Кирикичко
з братом своим з Бурчигийком Этегеневым, на том острову
Когобке юртами живут, и теми сенными покосами владеют
они. А он, новокрещеной Семейко Иванов з братом своим те
де сенные покосы не косил; и на том же острову не живал»
и т. д. Одно из показаний особенно любопытно: «Слышал де
я слухом, — сказал кангаласец Эрсюй Одукеев, — что де те
спорные сенные покосы продал Нюрюптейской волости якут
Тетку Керенеев (известный нюрюптейский князец) Кирикич-
кову отцу иво Этегею». Если это показание и не очень на-
дежно (оно сильно расходится с другими), то, во всяком слу-
чае, характерна сама возможность продажи главой племени
участка земли одному из своих подданных. Еще одно показа-
ние говорит о некоторой общности1 владения этим участком:
«а в прошлых де годах... Багдугур с ним с Кирикиячком
вместе косил один год...». И, наконец, князец Чугун Бодоев
дает наиболее интересное указание: «Те де спорные сенные
покосы преж сего издавна нихто1 не косил, пусто было, а ле-
том на том острову на Когобке скот иноземской живет. Хто
де теми спорными сенными покосами владел преж сего и
ныне хто владел, и'про то они не ведают».
1.10
Это довольно правдоподобное показание особенно: инте-
ресно. Если дело обстояло так, то мы имеем перед собой про-
цесс становления частной собственности путем захвата под
покосы общинных пастбищных угодий. Чтобы это осущест-
вить, захватчикам пришлось, видно, подкупить своего тойона
(так можно понять приведенное показание о «продаже» дан-
ной земли князцом Тетком своему одноулуснику Этегею). Но
притязания захватчиков не всеми признаются. Другие общин-
ники тоже начинают косить этот участок, и нарастающие
противоречия частных интересов одна из сторон пытается раз-
рубить экстра-ординарной мерой: земля завещается русским.
Итак, намечаются три пути становления частной собствен-
ности на покосные земли: переселения отдельных семей и
столкновения переселенцев с аборигенами; раздел родовых
покосных участков; захват под сенокосы общинных пастбищ.
Но все эти формы суть лишь разновидности - одного общего
процесса: .перехода от общиино-родовой к частно-семейной
собственности на землю.
Какому общественному слою шел на пользу этот процесс?
Какой класс захватывал землю в частно-семейную собствен-
ность?
Наши источники позволяют ответить на этот вопрос до-
статочно определенно. Почти все известные факты частно-
владельческих притязаний исходят не от рядовых общинников,
а от улусной верхушки — от князцов—тойонов. Но об этом
будет речь ниже.
Мы знаем, что у якутов к приходу русских первобытно-
общинный строй был в стадии полного распада, и якутское
общество развивалось в сторону роста классовых отноше-
ний. Родовые отношения сохранялись, но лишь в качестве
пережитка. Мы теперь видим, что к числу таких сторон об-,
щественной жизни, в которых сохранялись родовые нормы,
принадлежали и земельные отношения. Это было возможно
потому, что в условиях господства скотоводческого хозяйст-
ва классовые отношения складывались на! основе концент-
рации в руках господствующей социальной верхушки—не
земли, а скота, как главного средства производства. Однако
разложение) родовых отношений не оставляло незатронутой и
систему земельных норм. Судя по всему, процесс становле-.
ния частной земельной собственности у якутов начался еще
до прихода русских. Иначе было бы трудно объяснить срав-
нительно ранее укрепление этой новой формы собственности
В русский период.
Но под влиянием новых условий, сложившихся в этот
111
период, процесс распада родовых отношений двинулся уско-
ренными шагами вперед. Это сказывалось во многом: в ос-
лаблении обычая экзогамии, в распаде экономической свя-
зи между сородичами и пр. Нет ничего удивительного, ес-
ли и в области земельного права началось ускоренное разло-
жение родовых порядков владения. Этому только содействова-
ло то передвижение отдельных групп населения, родов, се-
мей, о котором говорилось выше.
Основной хозяйственной ячейкой у якутов той эпохи бы-
ла отдельная семья. Скот, главное богатство якутов — так
же, как и всякое хозяйственное и домашнее имущество, —
составлял частную собственность отдельных семей. Родные
братья, по крайней мере женатые, имели каждый свой скот
и имущество и жили врозь. У отца и сыновей тоже было
разделенное имущества.
Характерную картину распределения собственности по от-
дельным семьям дают материалы, относящиеся к «измене»
ярканского якута Балтуги Тимиреера и его сородичей
(1676 г.). В «росписи» семейств и имущества взятых каза-
ками в плен Балтуги и его родни мы находим подробные
данные о составе семей и распределении имущества. У са-
мого Балтуги — главы данной родовой группы — оказалась
одна старуха-жена, 3 сына, не считая убитых в стычках с ка-
заками двух старших сыновей, и одна дочь — всего семья в
8 человек. Скота у этой семьи, до разорения ее хозяйства
служилыми людьми, было около 100 кобыл с 6 жеребцами,
35 сздосых коней, около 100 голов рогатого окота. Брат Бал-
туги — Байга (убитый в бою) имел 2 жен и 2 сыновей —
всего в семье 5 человек. У него казаками было угнано 20 ко-
был с 2 жеребцами, 4 коровы. Другой брат их Мавра имел
только одну жену и не имел детей, значит, семья из 2 человек.
У него было 15 коней, lt жеребец и 15 кобыл, 15 жеребят и
30 коров (повидимому цифры округлены). У дяди их—Быки
Далдуева была жена и 5 сыновей — семья из 7 человек.
Скота у него было 6 кобыл с жеребцом и 4 коровы, но, поми-
мо этого, у каждого из 5 его сыновей взрослых («ясач-
ных») и, повидимому, холостых, было 10 кобыл с же-
ребцом и по 3 коровы, выделенных им. Другой дядя Балту-
ги — Далдуй Куреяков был вдов и имел одного сына!. У
него было 20 кобыл с 2 жеребцами и 9 голов рогатого скота.
Как видим, этот родственный коллектив, «выступавший в
своих действиях как солидарная группа, в хозяйственном
отношении распадался на мелкие хозяйственные ячейки —
отдельные семьи. Состав этих семей и их имущественная
112
обеспеченность неодинаковы. Любопытно, что даже холостым
взрослым сыновьям выделялся из отцовского имущества скот.
В ясачных росписях встречается очень много подобных
же описаний хозяйства отдельных семей, и рисуемая ими
картина не отличается от только что приведенной. В роспи-
си умерших якутов Накарской волости (после 1669 г.) чи-
таем, например: «По скаске якута Делгака шемана, что де
того Ирчегу Тюбякова убил якут той же волости Богол Изи-
лов... И после иво Ирчиги осталась жена иво именем Кобак
Чиргакума дочь, да 3 сына, один 3 годов, а другой 2 годов,
а третий годовой... А скота де осталось 10 коров да 2 ло-
шади, да «жеребец кобыл, а сколько числом того осталось,
ке ведает. А та баба Кобак и з детми живет той же волости
у Онека Тюбякова» (очевидно, и у брата ее мужа).
В судебных документах тоже очень часты указания на
раздел хозяйства между братьями, отцом и сыном.
«И якут Налтанко Арчинин сказал,—читаем в одном судеб-
ном деле 1673 г., — за брата де своего за Тосеня не отвеча-
ет, и брат де живет от него в розделе». А «Он де Ондрееко
живет от отца своего и от брата Марсаки в ыном месте, —
находим в другом деле 1687—88 гг.,—езду будет на коне
день доброй».
В исковых челобитных довольно часты такие выражения:
«взял... у брата моего у Сулара коня доброго...» «отнял... У
брата моего... 5 кобыл...»; «у отца моего украл... лошадь»:
«украли у отца моего кобылу с жеребенком...».
Следовательно, скот принадлежал отдельным семьям;
братья, женатые сыновья владели скотом врозь. Но в то же
время сохранялась известная связь между разделенными бра-
тьями, у женатых сыновей с отцом. Сохранялась общность
хозяйственных интересов между обособившимися друг от, дру-
га родственными семьями. Иначе человек не стал бы пода-
вать жалобы на ущерб, причиненный не ему лично, а его отцу,
женатому брату или сыну.
С обособлением малой семьи был тесно связан парный
брак, который был господствующей формой брака у якутов
в данную эпоху.
Господствующей формой заключения брака была покуп-
ка жены путем калыма (по-якутски «курум»). Последний
всегда выражался в скоте, количество голов которого (раз-
мер калыма) колебалось в зависимости, главным образом, от
степени зажиточности заинтересованных сторон. «В нашей
вере якутской, — говорится в одном судебном документе ог
1673 г.,—за девок меж собой дают и емлют всякого скота
скотин по пяти и по шти (шести) и по 10, по договору,
8 Якутия в XVII веке
1 ’3
смотря на слове». Выражение «всякого скота, скотин по 5»
и т. д. следует понимать в том смысле, что калым согласно
обычаю состоял из разных видов скота, до равному количе-
ству голов каждого вида. Такова была часто и прак-
тика. В одном случае уплаченный за жену калым со-
ставлял 8 лошадей, 8 кобыл, 8 быков, 8 коров и 8
«скотин битого мяса». Такое же количество скота, но
без быков было дано в другом известном случае, («...а
калым весь по ряде заплатил, 8 кобыл да 8 лошадей да 8
коров да 8 скотин битого мяса...»). В 1668 г. бетунец Делгак
дал за свою жену 5 лошадей, 5 кобыл, 5 коров, 5 «скотин
битого мяса» и, кроме того, 20 соболей. Такой же калым,
только без соболей, был заплачен в 1688 г. кангаласцем
Бартыком. За жену одного одюгейца было дано калыма —
6 лошадей, 6 кобыл, 6 коров, 6 быков и 6 скотин «битого
мяса». «И по договору мне ж Селбучку дать было ему Нир-
гаю за ту иво дочерь... калыму по 8 скотин...»,—говорится в
одной челобитной 1694 г. «А договор де был, что давать по
5 скотин всякого скота, битого и небитого»,— читаем в дру-
гой челобитной (1670 г.). В том же 1670 г. в челобитной
намца Дюдея перечисляется скот, данный им в «виде калы-
ма за невесту: 10 лошадей, 10 кобыл, 10 коров, 10 быков и
11 скотин «битого мяса».
Впрочем, симметрия в подборе скота в калым выдержи-
валась далеко не всегда; очевидно, этот обычай мог соблю-
даться только зажиточной частью населения, среди которой
размер калыма доходил иногда до 70 голов скота. Что ка-
сается простых родовичей, то у них размер калыма был
значительно меньше, и принцип—по равному количеству
всех видов скота-*-не соблюдался; зато калым дополнялся,
кроме скота, иногда другим имуществом. 13 1675 г. намский
якут Ондек дал за свою невесту коня, кобылу, 3 скотины «би-
того мяса», большой откас (рогатину) и косу. В 1642 г. один
батурусец дал за свою невесту коня и кобылу. В 1652 П.
накарский якут «купил» себе жену за быка и корову и т. д.
Иногда калым был и более крупный, но столь же разно-
шерстный по составу: в одном случае он составлял 2 коня,
кобылу, быка, корову, 2 скотины вареного кяса, «убитого мя-
са две скотины же», кобылью ногу, 15 стерлядей и 1 тай-
мень; в другом случае—9 кобыл, 10 лошадей, 9 коров, 6 бы-
ков, 14 «скотин битого мяса».
Со своей стороны отец или брат невесты, получивший за
нее калым, давал зятю приданое. Размер этого приданого
тоже, конечно, сильно, колебался и, очевидно, стоял в каком-
114
то соотношении с размером калыма. Как правило, ценность
приданого была меньше ценности калыма, но в некоторых
случаях могло быть и иначе. В отличие от калыма, приданое
состояло лишь в меньшей части из скота, а больше из одежд,
украшений, мехов и т. п. Вот несколько примеров соотно-
шения размеров калыма и приданого: в одном случае
(1665 г.) женихом было уплачено в калым 9 кобыл, 10 ло-
шадей, 9 коров, 6 быков и 14 «скотин битого мяса», а со сто-
роны невесты в приданое вошло 4 лошади, 4 кобылы, 4 же-
ребенка, 4 коровы, «битая скотина», шуба волчья, тагалайс
пухом выдры, малахай с кругом серебряным, 10 соболей и
3 шубы1. В другом случае (1670—71 г.) калым состоял из
8 кобыл, 8 лошадей, 8 коров и 8 «скотин битого мяса», а
в приданое было обещано 3 коня, 51 (?) соболь, 3 волчьи
шубы, лисий санаяк, 3 шубы мужские, тагалай, 6 малахаев.
3 рысьи шапки, торбасы и др.
Уплата калыма в отдельных случаях, в частности при
бедности жениха, сочеталась с отработкой на жену в доме
тестя.
«А буде де тот Буктени («прожиточный» родник жениха)
калыму мне за мою дочь не похочет платить,— писал в че-
лобитной борогонец Ондек в 1673 г., — я из де того Окжел-
ка призываю к себе, и живи де у меня вместо сына, пока-
мест за дочь мне калыму не даст». «В прошлом... во 179 г.
просватал он... за меня дочь,—говорится в другой челобит-
ной,— (и взял калыма по 3 головы разных видов скота), да
яз же у него Корчака жил 8 годов и всякую работу работал,
а работе моей цена по 3 рубля за год. И ныне он Когурчак
ту свою дочь за меня... не выдает неведомо для чего».
Наконец, известен и брак обменом «...Менялись мы по
договору своему с ним Тагачаном,—говорится в одной чело-
битной,—я Базенчко дал за него сестру свою родную Кула-
ка, а он Тагача хотел дать за меня племянницу свою Неча-
ка, и по се число той своей племяницы за меня не давыв.ал.
неведомо за что». Эта форма брака иногда была связана с
примирением сторон после того или иного конфликта; этим
враждующие стороны как бы закрепляли свой мирный
договор.
Брак через похищение женщины едва ли существовал в
XVII в. как узаконенная форма. Правда, случаи похищения
женщин в изучаемую эпоху известны, но дело в них идет,
повидимому, не о поиобретении жены. «... Отнял... сестру
мою родную девку именем Тураку».—говорится в одной че-
1 ЛОИИ, к. 20. № 15, лл. 41—42.
115
лобитной; но не видно, что речь идет тут об умыкании же-
ны. Зато довольно нередки были случаи, когда похищали
замужнюю женщину у ее мужа или «подговаривали» ее бе-
жать от мужа. «И он Кусогай тое мою жену подговорил... и
взял за себя замуж...»—читаем в делобитной. «Подговорил
он... невестку мою», увез к себе и держит «в жены' место»,—
таково содержание другой челобитной. «... И без меня сиро-
ты вашего,—говорится еще в одном иске,—... дочь мою име-
нем Нямыкая, а мою сироты вашего Онучка женишку, силь-
но, посадя на лошадь, увез к себе и держит у себя для
блуда своим самовольством». Повидимому, якутское обыч-
ное право не одобряло похищений, не санкционировало их
как форму заключения брака, а скорее противополагало на-
стоящему браку.
Рассмотренные формы брака были связаны с крайне при-
ниженным положением женщины в семье. Заключение брака,
в сущности, представляло собой покупку жены, как товара.
«А я холоп твой ту свою жену купил у якута у Тоголоя,
у отца ее»,—говорится в одной челобитной (1672—73 г.). В
документах калым обычно называется «ценой».
Эти выражения не случайны, дни соответствовали харак-
теру отношений в якутской семье. Женщина служила раз-
менной монетой в сведении материальных счетов.: «взяти мне
холопу твоему на нем...—пишет истец (по мировой),—10 жи-
вотин да дочь ево девка, да санаяк волчей, да малахай с
кругом серебряным» й т. д.
Это вело к угнетенному и бесправному положению женщин
в семье. Такая жизнь женщины ярко рисуется целым рядом
судебных документов. Нюрюптеец Тохтогой в 1645—46 гг.
жаловался на своего тестя Кечу: «збежала... от меня жениш-
ко мое к нему Кече, и тот Кеча женишку мою не знаю где
дел, невись продал, невись отдал русским людем». Ответчик,
вызванный в суд, по этому поводу заявил: «Бил де и увечил
он Тохтогой тое мою дочь, из двора от себя збил, и она де,
баба, прибегла к нему Кече, и он де Кеча отдал тое свою
дочь Моторе за старый свой долг». Таким образом, бежав-
шая от жестокого мужа женщина и у отца не нашла себе
защиты. Но и муж не настаивал на ее возвращении: «Баба
де ему Тохтогою нынче не надобе, потому что де ушла та
баба от него Тохтогоя брюхата, а сколько де та баба жила
у нево Кечи, и за то бы де он Кеча ему Тохтогою дал что
товаром...». Трудно найти более яркий пример приниженного
положения женщины, на которую и муж и отец смотрят
только, как на объект материальных сделок.
116
В другом деле мать женщины жалуется на своего зятя,
что он ее дочь «бил и увечил, ножом резал, пальмой бил, из
лука стрелял» в нее, и что она «одва жива приволоклась» в
родительский дом; на это муж заявил, что он не увечил сво-
ей жены, а только «прутом постегал за вину».
В третьем аналогичном деле мы находим показания самой
жертвы подобного жестокого обращения: по словам якутки
Систак, ее муж «не стал любить, и бил и увечил на смерть
и за горло д'авил и от тех де иво побой она Систак давилась
трижды. И после того он Тортогор ее Сыстака покинул», а ее
свекор «отослал ее Сыстака к отцу ее... для того, чтоб она у
них не удавилась».
Еще одна жертва такой же семейной драмы—якутка Чи-
гиян в 1671 г. показывала на суде, что муж ее Быки «ее
Чигиянка от себя збил и в жены место ее Чигиянка он Бы-
кы не держит и бьет безвинно». Но несчастная и забитая
женщина готова была примириться и с дальнейшими жесто-
костями мужа, лишь бы он ее не прогонял. «А ныне де,
только он Быки ее Чыгиянка к себе возьмет, и она де Чи-
гиянка с ним Быкою жить хочет по прежнему в жены мес-
то, и ево де Быки она Чигияка любит».
Хотя большой семьи, как хозяйственной ячейки, у якутов
в данную эпоху не существовало, но это не значит, что не
сохранялось никаких экономических связей между родствен-
ными семьями. Такие связи, несомненно, были.
Есть данные о наличии общего ,скота у родных братьев, о
совместной пастьбе его. «В которой де корове да в теленке
он Девонучко бил челом,—Говорится в одном судебном до-
кументе 1673 г.,—... те коровы з братом иво Дексию обчие,
а пас те коровы тот брат ево Декси...». «В прошлом во
168 г. брат мой родной сосватался! у него Матыки на дочери
за себя замуж,—читаем мы в другом деле 1661 г.,—и дал
ему Мытыке тот мой брат нашего общего ркота за ту иве
дочь 2 коня добрых да быка да корову...». Еще из одного
дела мы узнаем о том, как скот двух братьев пасся вместе в
одном табуне. Есть указание даже на наличие совместного
владения скотом дяди и племянника; в 1647 г. один одеец
жаловался, что игидеец Оргузей отогнал несколько коней и
кобыл у его дяди,—«и тем нашим обчим скотом тот Оргузей
владеет».
В других документах мы имеем дело с совместным выпасом
скота нескольких хозяев, родственные взаимоотношения кото-
рых точно неизвестны. «... Жили те мои два коня,—писал
117
один нюрюптеец в 1672—73 г., жалуясь на якута той же во-
лости,—с иво Амыкаивыми коньми, а иво коней было 8 ло-
шадей, и тех моих двух лошадей только однех не стало, а
иво Амыкаевы кони все 8 лошадей целы». Аналогичный иск
от 1671 г. обращен к целой группе—к 4 лицам, родственные
связи которых неясны, но которые все принадлежали к од-
ной волости—Борогонской, так же, как и сам истец. «В ны-
нешнем... в 179 г. осенью,—говорится в этом иске,—они Лап-
ча с товарищи жили у своих скотов в одном месте, и пасли
кобыл, и с их кобылами в одном табуне жила моя кобыла
многое время...».
Но все эти, в сущности, разрозненные и немногочислен
ные факты еще не меняют нарисованной выше картины хо-
зяйственной самостоятельности отдельной семьи. В повсе-
дневной, буднйчной хозяйственной жизни малая семья бы-
ла, повидимому, совершенно самостоятельной ячейкой, слабо
связанной с соседними и даже родственными такими же
семьями. Зато всякие более крупные хозяйственные и соци-
альные действия: перекочевки, военные столкновения и даже
охотничьи поездки, как правило, сплачивали вместе родствен-
ные семьи, и тут-то сказывались те социальные связи, кото-
рые могли бы дать нам повод говорить о настоящей боль-
шой семье, будь только эти связи более постоянными и пов-
седневными.
В отписке служилых людей из Олекминска в 1652 г. о
массовом бегстве якутов в связи с эпидемией оспы говорит-
ся: «Скочевали от нас от Олекминского острожку ясашные
якуты все до одново: кангаласской Оргузей с родом скоче-
вал на Вилуй, да Бордонские волости Куреяк с родом своим
со всем скочевал на Вилуй же... да их же Бордонские во-
лости Мыгей з детми да Бытык з братьями и со всем своим
родом скочевали на Сину...».
В 1675 г. перекочевал с Олекмы в верховья р. Чары якут
Одейской волости Инелтя «с родниками своими,. человек с
11», к которым присоединились несколько семей нюрюптей-
ских и кангаласских, вероятно, тоже, не чужих этой группе.
В другом случае, в росписи якутов, «сошедших» на Вилюй
(1667 г.), мы находим целые группы связанных родством се-
мей.
Очень яркую картину того, как малые семьи, разобщенные
наличием частной собственности, но все же связанные меж-
ду собой родством, в минуту общей опасности сплачивались
и действовали солидарно, дает нам богатое бытовыми под-
робностями дело об «измене» Балтуги Тимиряева 1676 г. В
118
мятеже участвовало несколько родственных семей, каждая
из которых имела свой скот, свое имущество и представляла
собой самостоятельную хозяйственную единицу. Но извест-
ные экономические связи между этими семьями поддержива-
лись. «Нынешней де осени,—сообщал впоследствии сам Бал-
туга,—посылал де он Балтуга на соболиный промысел бра-
тей своих Байгу да Мавра, да детей своих Девенека да Ай-
гу да Сенека; да Баюнчю Кисенева», т. е. всего 6 человек.
Эта поездка и послужила прологом кровавых событий. Как
только почувствовалась грозящая опасность, родственная
группа сплотилась, к ней присоединились другие сородичи.
Образовалась внушительная сила в несколько десятков воо-
руженных людей: посланные против бунтовщиков усмирите-
ли встретили «изменника Балтугу с родниками, человек с
70 и больши, с копьи и с луками, а иные в куяках... идет
войною ,на русских людей встречю и хотят побить». Впослед-
ствии один из участников мятежа перечислял имена «родни-
ков и братьев и детей» Балтуги, которые были с ним «в сбо-
ре и думе»: таких оказалось 33 человека взрослых мужчин,
не считая тех, кто был с ними «в неволю». Перейдя на воен-
но-походный режим, Балтуга за счет своих личных запасов
кормил всю группу: «хочет итти на уход, а скот свой весь
худой выбил и сам и товарищей своих кормит, оставил
только добрые лошади». Следовательно, эта группа родствен-
ных семей, хотя и разъединенная уже наличием-' частного
имущества, еще сохраняла характер сплоченного, солидарно-
го коллектива под главенством большака, главы самой круп-
ной и самой экономически сильной семьи.
Итак, хотя малая семья в повседневной, хозяйственной
жизни и преобладала, но это не означало полного отсутствия
более широких социально-экономических связей, скрепляю-
щих отдельные семьи между собой; только эти связи проя-
влялись не изо дня в день, а лишь в критические моменты:
при перекочевках, а особенно при военном столкновении.
Попавшая в чужой род, в семью мужа, женщина была
одинока и беззащитна против его родни. Только защита и
поддержка со стороны сородичей частично облегчала женщи-
не ее бесправное положение в чужой семье. Как раз в этом
пункте стремление мужчины, главы семьи, к единодержавию
наталкивалось нередко на противодействие со стороны со-
родичей его жены, и на этой почве создавалось много, кон-
фликтов.
В 1644—45 г. один одейский якут жаловался на борогон-
ских якутов, что они «отняли... жену мою, а свою сестру
119
Бучюгу и к себе увезли неведомо за что, и по сю пору не
отдают», и что они его «били и увечили». Ответчики на до-
просе заявили: «покинул де он сестру нашу, и мы де взяли
ее к себе, а его де мы не бивали».—«И он Огонеруку ту мою
сестру учал держать не в любви,— жалуется борогонец Но-
куй в 1655—56 г.,—потому, что у него иных 3 жены. И я си-
рота твой тому зятю своему 9 скотин ево (калым) отдал на-
зад, да и сверх тех ево 9 скотин дал ему 3 скотины доб-
рых, чтоб он зять мой ту мою сестру держал у себя в жены
место. И он Огонеруку держал у себя мало больши году, и
в... 159 г. летом же ту мою сестру не любя отгонил от себя
прочь, а платья, что было с нею всякого, и обуви Огонеру-
ку поотнимал. И в ту 5 годов та моя сестра скиталась у
меня сироты твоего и у братьев и родников моих. И Хвалит-
ца тот зять мой Огонеруку ту мою сестру убить на смерть не-
ведомо за что...».
В 1681—2 г. кыргйдайские якуты, братья Ордук и Турак,
жаловались на Бычигая Тагусской волости, , обвиняя его в
убийстве их сестры, «а своей жены». Особенно хорошо выра-
жена идея ответственности мужа за жену перед ее родней в
•дной .челобитной кайгаласца Мандурака (1670-ые годы).
«Лежит де моя женишко больна,—заявлял Мандурак,—Ины-
гайка Сыкрина дочь, умирает неведомо какой болезнью»; че-
лобитчик просил «досмотреть» больную, «чтоб де мне впредь,
буде смерть случитца ныне,, от ее отца Сыкры Онюкеева и
детей иво и от родников каково поклепу и напрасной про-
дажи не было».
В приведенных случаях мы видим поддержку женщины не
только ее отцом и братьями, но и «родниками». Здесь, сле-
довательно, сохранилась в какой-то степени родовая солидар-
ность, налагавшая известные обязанности защиты своих чле-
нов на весь род. И эта солидарность рода ограничивала де-
спотизм главы семьи.
Но чаще всего конфликты между родовым и семейным
принципом происходили в сфере! имущественных отношений,
вокруг вопроса о собственности. Единство и солидарность ро-
довой группы подтачивалась изнутри, благодаря разлагаю-
щему влиянию частно-семейной собственности.
Известно множество судебных дел между ближайшими
родственниками. В 1665—66 г. борогонец. Гуржегас бьет че-
лом «на брата своего родного»: «брат мой Мынай взял у ме-
ня... лошадь не на великое время, и он Мынай ту мою ло-
шадь заездил и заморил... а иной лошади не отдает...». В
1668 г. борогонец Уптак бил челом «на брата своего родного
120
на Каптаса Текова», который «отнял у меня сироты твоего
корову добрую без меня сироты твоего у матери моей у
Мончекая», «и отняв ту мою корову у матери моей, он Кап-
тас ту мою мать (очевидно она не! была матерью самого
Коптаса, который, следовательно, был братом истца только
по отцу) бил и ногами своими топтал и изувечил неведомо
за что»; после этого перечисляется еще около 30 голов ско-
та, отнятого в разное время Каптасом у своего брата Упта-
ка. В 1681 г. кангаласец Бытынак жаловался на дядю сво-
•го родного Девенека, который вместе со своим пасынком от-
нял у него «грабежем» 6 лошадей, 24 коровы, 3 кобылы,
2 жеребят, а также отнял «у отца моего жену, а мою
мачеху» и хочет откочевать на Татту. Ответчик на допросе
заявил по этому поводу, что он не грабил скота у своего
племянника, а напротив, «на Татту' де он Девенек iхотел Ьт-
кочевать для того, что он Бытыканко у него Девенека хочет
скот иво Девенеков пограбить». В 1685 г. старик якут Бор-
донской волости жаловался «на сына своего родного на Бул-
тюку в том, что... видячи меня холопа вашего при старости
во всем не слушает и меня бранит и изгоняет и грабит и
крадет. И в нынешнем во 193 г. отнял у меня дочь мою
родную Бытыгая, три кобыли з жеребятами да жеребца та-
бунного, да корову стельную». Здесь речь идет, очевидно, об
отделенном сыне, имеющем свое особое от отца хозяйство.
Все эти факты говорят об одном: о глубоком проникнове-
нии антагонизмов внутрь рода, о разъедании его собственни-
ческими отношениями, о борьбе отдельной семьи за само-
стоятельность, за освобождение от родовых связей.
Наиболее отчетливо эта борьба семьи с родом прослежи-
вается на тех ее проявлениях, которые были связаны с на-
следованием имущества. Целая группа дел по спорам из-за
наследства сохранилась в наших источниках.
Характерно, например, одно дело о наследстве от
1655—56 г. Вдова умершего бетуиского якута Быяна (Буяна)
Ончокова Бытыкый Жалуется на якутов той же волости —
Тюсеня Ончокова и его сына Даку: первый «взял... сильно
статков покойного мужа моего Буяна 3 кобылы добрых», а
второй «отнял... сильно грабежем статков же мужа моего 12
коров, 4 лошади, 3 кобылы бережих, 2 быка больших, шес-
теро телят селетков», а также одежду, меха и пр. Ответчик
Даку на допросе не отрицал, что он «взял после иво (Быя-
на) скота, потому что ему Быян был... дядя родной». «Да
того ж де Быянова скота,—заявил он далее,—взяли родни-
ки ево Дергина Ончоков кобылу, да холоп Дергинин Тетка
121
Бадпырыев(?) взял кобылу» и т. д. Перечисляется еще 7
имен «родников» с указанием, кто что взял. Этот случай
представляет собой не просто имущественный конфликт, а
столкновение двух принципов. Группа сородичей распреде-
ляет между собой «статки» умершего члена рода согласно
древним родовым нормам. Но вдова умершего выступает про-
тив этих норм, квалифицируя этот факт как «грабеж». Она
является здесь защитницей семейного начала, противопостав-
ляемого старому родовому праву.
Чрезвычайно любопытен еще один эпизод из той же борь-
бы семейного и родового ндчала в вопросах наследования,
характеризующий попытки отдельной семьи отстоять свое
существование вопреки .родовому праву, и опереться для
этого даже на русскую власть. Старик-батурусец Девенек
Теганин подает в 1692 году челобитную, в которой пишет:
«... Судом божиим лежу яз в немощи при смерти в конце
живота, а в животе остаетца у меня сынишко Чоку. А хва-
лятца после смерти моей родники скотишко мое всякое раз-
грабить по себе». Предвидя вполне основательно эту пер-
спектику, старик просит воеводу послать «грамотного чело-
века для описки моего скотишка, покамест я жив, чтоб пос-
ле смерти моей скотишко мое родники и сторонние людине
разграбили и не разымали, опричь сына моего и брата, вла-
деть им и ясак за меня платить». Согласно этой челобит-
ной «описка» была произведена, причем у Девенека оказа-
лось 3 жены, 2 «холопки», 21 голова скота и сенные поко-
сы. Старик имел что завещать сыну, и не зря опасался за
целость наследства.
Но, хотя родовое начало и сказывалось в спорах о насле^
довании имущества, это отнюдь не делало родовую органи-
зацию прочным, устойчивым целым. Сородичи умершего,
пользуясь родовыми обычаями, могли захватывать его иму-
щество и обижать этим вдову и детей: но таким путем обо-
гащались только одни семьи за счет других,--род же как
таковой от этого ничего не выигрывал.
Была еще одна сфера, в которой еще более ярко прояви-
лась та же борьба древних родовых традиций с ломающей
их частносемейной собственностью. Мы имеем в виду самый
характер частной собственности и ее отражение в правовом
сознании якутов.
Главным имуществом якутов был в изучаемую эпоху
скот. Скот составлял собственность отдельных семей. Ника-
ких следов родовой собственности на скот, как мы видели, не
существовало, если не считать немногочисленных и не совсем
132
ясных намеков на совместное имущество ближайших род-
ственников. Каким образом санкционировало якутское обыч-
ное право эту частную собственность на скот?
Мы уже говорили о наличии чрезвычайно многочисленных
сохранившихся от той эпохи судебных дел, отражавших раз-
личные конфликты в среде якутского' населения. Уже беглое
знакомство с этими делами сразу же показывает резкое пре-
обладание среди них таких конфликтов, которые возникали
на почве владения скотом и обычно касались взаимных об-
винений в угоне скота. Статистический подсчет судебных дел,
по их содержанию подтверждает этот вывод: от 70% до 80%
всех дел касается похищения скота и связанных с этим кон-
фликтов.
Уже само обилие дел, связанных с похищением скота, на-
водит на мысль, что мы имеем перед собой социальную сре-
ду, весьма не похожую, скажем, на русскую деревню, в; кото-
рой конокрадство считалось едва ли не самым отвратитель-
ным преступлением и влекло за собой нередко кровавый са-
мосуд. Вряд ли можно допустить и то, что во всех подсчи-
танных случаях мы имеем дело с профессионалами-конокра-
дами, вообще с лицами и поступками уголовного характера.
Ближайшее ознакомление с этими делами подтверждает
эту мысль. Из источников совершенно ясно видно, что якут-
ское обычное право вовсе не рассматривало похищение скота,
как уголовно наказуемое деяние, или что-то позорящее чело-
века.
Угон скота часто оказывался лишь одним из способов
урегулирования различных имущественных споров. В этом
убеждают многочисленные заявления ответчиков по делам о
краже скота. Вот некоторые из таких заявлений:
«Взял де он Сюптюгал у нево Тугурайка корову за ста-
рую свою кобылу», — заявляется ответчик, обвиненный в
краже коровы.
«Отгонили кобыл... за то, что де сын его Торонеев Одо с
родниками своими... украл у него Дагуна 5 лошадей, а у
Чомчона де украл 4 лошади», — объясняет ответчик в дру-
гом аналогичном деле.
«Коня де да 2 кобылы взял у отца иво Давакая в закла-
де за краденые свои кобылы,—говорит ответчик в третьем
таком же деле, — а две де коровы взяли свои, что де он
Омолдон давал ему Сактаю кормить сына своего...».
«Ответчик в бою (т. е. в нанесении побоев) заперся, а
лошадь взял за свою лошадь»—читаем в четвертом деле.
123
Целый ряд характерных текстов в источниках убеждает в
том, что скотокрадство рассматривалось, как самое обычное,
бытовое занятие, в котором не стыдились признаваться.
«Поехал де я к батурусам кобыл красть»,—так начинает
свой рассказ о своем участии в восстании 1642 г. якут Книга.
«Ездил де он Яттыки, — читаем в показании ответчика по
одному судебному делу — красть Нюрюптейской волости к
князцу к Тетку Киринееву».
В таких же спокойных выражениях, как об обычном деле,
рассказывают и о кражах, совершаемых другими.
Угон скота практиковался иногда в качестве способа вос-
становления своих прав: отгоняли скот в залог выполнения
противной стороной своих обязательств; отгоняли скот в «го-
довщину», отгоняли скот в ответ на таки'е же действия про-
тивной стороны и т. д.
Этот якутский обычай добиваться восстановления своих
имущественных прав путем захвата у нарушителя этих прав
скота был хорошо известен русским властям. Они его иногда
поощряли. «Февраля в 19' день (1643 или 1644 г.) бил... че-
лом якут Бетунской волости... Книга на якута Онюкея в от-
гонух кобылах, и Парфеней (Ходырев) сказал ему так: по-
жалуй де, Книга, не бей челом мне на того Онюкея, мне де
он друг. И ты де отгони де у него кобыл сам». Тот же Пар-
фен Ходырев дал такой же .совет и другому якуту, Чуганаку,
обратившемуся к нему с челобитной на Ортуя,— «отгони де
у нево кобыл»,сказал ему Ходырев.
Итак, угон скота был весьма обычной формой сведения
счетов с нарушителями прав. На этой почве были возможны
такие явления, как угрозы и стращание грабежом скота.
Якут Балагур, продавший свою жену за ее дурное поведение,
заслужил этим неприязнь со стороны ее отца, своего тестя
Тыкана. «И он, Тыкан, — жалуется Балагур, — noi той своей
недружбе похвалялся... что де не оставлю у него Балагурка
и одной скотины, всех де у него перекраду и переем». «Хва-
лятца... на нас холопей твоих и на родников наших на всех
смертным убойством, и скотишко {наше разграбить и рас-
красть»— читаем в другой жалобе; повод угрозы в данном
случае неизвестен; но он явно более серьезен, так как речь
идет уже не только о краже скота, но и о кровопролитии.
Характерно и то, что подавляющее большинство извест-
ных нам, зафиксированных в документах конфликтов на поч-
ве похищения скота, оканчивалось мировой. Правда, за этой
мировой нередко следовало продолжение тяжбы, начинались
жалобы на невыполнение противной стороной условий при-
124
мирения. Но самый факт преобладания полюбовного разреше-
ния конфликтов лишний раз доказывает, что акт похищения
скота отнюдь не рассматривался, как постыдное и наказуе-
мое деяние.
Итак, из всего изложенного совершенно ясно, что якут-
ское обычное право, как оно сложилось ко времени прихода
русских, не сохраняло частной собственности на скот ореолом
святости и неприкосновенности. Вторжения в чужое имуще-
ство рассматривались с точки зрения этого права, как част-
ное дело, отнюдь не нарушавшее общественных интересов.
Очевидно, обычное право якутов XVII в. отражало отношения
еще первобытно-общинного строя. Оно еще не успело при-
способиться к тем новым отношениям, которые были основа-
нь1 на частной собственности.
г) «Улусные мужики» — свободные общинники.
Родовой строй якутов в XVII в. находился в стадии пол-
ного распада. Распад этот знаменовал собой деление обще-
ства на враждебные друг другу классы. Процесс образования
общественных классов на Средней Лене ко времени прихода
русских еще не закончился, однако сами классы обозначились
с достаточной определенностью.
К этому времени якутское общество делилось на три ос-
новные социальные слоя, если не считать переходных и про-
межуточных прослоек. По терминологии русских документов
XVII в. это были: 1) «князцы», 2) «улусные мужики» и
3) «холопи». Каждое из этих обозначений соответствовало
определенному понятию р якутской социальной терминоло-
гии: «князцами» русские называли тойонов, «холоПями» —
рабов-кулутов; какому якутскому термину соответствовало
выражение «улусные мужики», — сказать более трудно, но,
повидимому, этот наиболее многочисленный общественный
слой состоял из свободных общинников. Между этими основ-
ными общественными классами не было резких граней. Наи-
более отчетливо характеризуется низший класс — рабы или
«холопи»; это и понятно, ибо деление на свободных и ра-
бов — первая, древнейшая историческая форма деления об-
щества на классы. (Энгельс).
Труднее всего поддается изучению средний слой якутского
общества XVII в., самый многочисленный. Это те «улусные
люди» или «улусные мужики», которые с одной стороны не
принадлежали к числу «князцов», т. е. тойонов, а с другой,—
не являлись и «холопями-рабами».
125
«Улусные мужики» часто упоминаются в ясачных
книгах. Например, в ясачной книге 1648—49 г. имеются такие
упоминания: «...Сверх ясачных книг 156 г. сыскан вновь От-
кураев улусный мужик Сарту Сергуев»; «Откураевы улусные
мужики Деку Бакыров да Тогурай да Мокот да Тохтотой...»;
«На Сутурукае Сергуеве за улусного его мужика за Умсу
Корокаева ясаку соболь» и т. п. Встречаются они и в разных
других документах. Например, когда воевода Головин спра-
шивал якутов, .желавших креститься, — «отцы у Них какие
люди были, улусные или тойоны», — то ему давались такие
ответы: «батько де у него был улусный мужик Накарского
роду»; «муж де у нее был улусный якут накарских яку-
тов...»; «отец де мой был Кангаласской волости улусный му-
жик»; «отец ее был Туматцкой волости улусный мужик»; «На-
карской волости, отец де мой... был улусный мужик...».
У нас нет абсолютно никаких оснований считать массу на-
селения якутских улусов XVII в. закрепощенным крестьян-
ством. Улусные люди резко противопоставлялись «холо-
пям» — рабам.. Они были свободны. Своим тойонам они под-
чинялись лишь как военным предводителям, в мирной же
жизни тойоны не имели над ними никаких судебно-админи-
стративных прав. У нас нет данных также, чтобы говорить
об эксплоатации труда свободного улусного населения тойо-
нами: тойоны обходились (ниже это будет показано) в ос-
новном использованием рабского труда и труда зависимых
сородичей «вскормленников», «живущих около» соплеменни-
ков и т. п. Из всего этого видно, что1 нет никаких оснований
видеть в якутском обществе XVII в. — как это делали неко-
торые. историки — феодально-крепостническую систему отно-
шений. Перед нами — еще до-феодальный период, когда кре-
стьянство еще не было закрепощено.
Родовые отношения у якутов хотя разлагались, но еще
держались. Племя дробилось на отдельные родовые патриар-
хальные общины. Так как якуты жили полуоседлым бытом,
эти родовые общины были в то же время территориальными.
«Улусные мужики» и представляли собой членов этих родо-
вых и территориальных общин. Это были свободные общин-
ники, составлявшие большинство населения якутских улусов.
Было бы большой ошибкой думать, что «улусные мужики»
составляли однородную социальную группу. Напротив, они
представляли собой весьма пеструю массу, внутри которой
существовали прежде всего довольно резкие имущественные
различия. Наиболее обеспеченная верхушка улусного населе-
ния экономически мало отличалась от тойонов» Это были
126
«добрые улусные мужики» или «лучшие якуты», как их име-
нуют русские документы того времени. «...А отец де у него
был доброй мужик улусной», — так отвечал один якут вое-
воде Головину на вопрос о происхождении. «Называешься де
ты человек лутчий», — говорил один якут другому по случаю»
судебного спора. Эти «добрые улусные мужики» не принад-
лежали к тойонату, — очевидно, они не стояли во главе родо-
племенных групп, не были военными предводителями, может
быть, не могли похвастаться родовитым происхождением, но
по имущественному положению они могли и не уступать ино-
му тойону.
С другой стороны, малообеспеченные и необеспеченные
низшие слои свободного улусного населения мало отличались
от рабов, по крайней мере в имущественном и бытовом отно-
шении. Эта улусная беднота нам хорошо известна по много-
численным росписям плательщиков ясака. Это люди, не имев-
шие скота и кормившиеся рыбной ловлей и сбором сосновой
заболони. Многие же из них «кормились работой» или жили
«около родников своих», очевидно, совершенно потерявши
хозяйственную самостоятельность.
Вот несколько примеров из росписи 1648 года:
Трека Осергин: «человек бедной, бесскотной, пешой, и
сшол де жить на озера, кормитца рыбою».
Дедок Кушенеев: «жил... вдале на озерах года 2 и боль-
ше, и кормился рыбою и сосною...». «А скота у невр никако-
го нет».
Теро Тавукоев: «сшол от них безвестно на озера в даль-
ние места кормитца рыбою, потому что де мужик не скот-
ной».
Моланки Койнаков: «живет... на озерах и кормитца рыбою
и сосною. А ныне де он стар и рыбы ловить не может, кор-
митца около родников своих».
Чер Тетегоров: «скота де у него нет ни одной скотины,
а кормитца де он Чере работою у Капчина Октова».
Бедо Дуреев: «у того Беда скота только 2 коровы, а жи-
вет де тот Бедо... в Батурусской волости и сходя де на озера
кормитца рыбою».
Куржегас Багазаров: «человек он нужной и скота де у
него никаково нет, жил де сходя на озера кормился ры-
бою...».
Подобные выражения: «беден, живет на озерах и кормит-
ца рыбою и сосною» — с небольшими вариациями повторяют-
ся в данной росписи очень много раз.
•У якутов того времени, а, впрочем, и позже — рыболов-
127
ство считалось занятием по преимуществу бедноты. Само
слово «рыболов» — по якутски «балыксыт» — обозначало
не столько профессию или занятие, сколько определенную
имущественную группу — бесскотных бедняков.
В 1656 г. один «бедной безрукой ясашной якутишко» Он-
дек Капталаков подал челобитную, в которой жаловался: «В
прошлом... во 160 г. отец мой Капталак воспою умер, а пос*
ле ево скота у него никаково мне... не осталось... И братьи
у меня родных и иного помощника никакова нет». «И по до-
просу якут Ондечко сказал, — говорится ниже, — что у него
скота ничего нет, жил в балансах».
«В прошлом... во 152 (1643—44) году те якуты Очей да
Мазары умре, — говорится в росписи 1648 г., — а скота де у
них и детей не осталось, потому что они были балыксыты,
худые людишка, и ясаку за них платить некому». «Зовут де
ее Буянчиком, — говорила на допросе якутская девушка, —
а отца у нее звали Чердынею Намской волости, был неясач-
ной балыкса. А как де он умер, тому лет с 15, а ныне де у
нее есть 2 брата родные, неясачные балыксы, живут на озе-
рах...».
«Якутская баба Тынырак, — читаем в деле о продаже
якутской девушки русскому, — той девки мать, сказала: жи-
вала в Туматцкой волости, неясачного мужика, а муж ее
Титяк Теганин был балыкса, а как муж ее пропал, тому лет
с 8, и ту дочь свою Мыник продала, = потому что кормить в
бедности нечем...».
«И в допросе якутцкая девка сказалась, зовут де ее Дыи-
ком, а отца у нее де нет, был неясачный балыкса..., а ныне
де у нее есть брат ее большой, ясачный мужик...».
«А братья иво Дуруновы... худые люди балыксики, и ско-
ту у них нет, и ясаку преж сего не давывали...», — читаем
в одном судебном деле. «Якут Хорчо сказал, что отец ево
ясачной, и он жил в балыксах. А ныне ясак учнет платить...».
«Отец де ее Удугейской волости улусной- мужик балыкса,
и отца де и матери у нее нет, умерли...» — сообщала в доп-
росе якутка в 1641 г.
Иногда мы находим этот термин и в русском переводе:
«А государева де ясаку я не плачивал: а я де худой чело-
век рыболов». «И они сказали, есть де. товарищи их, 8 чело-
век рыболовишка...».
Эта улусная беднота, конечно, не представляла собой со-
вершенно обособленного социального слоя. Напротив, этот
слой непрерывно пополнялся за счет разорения отдельных хо-
зяйств из более состоятельной части улусного населения.
128
Причинами разорения могли быть разные обстоятельства, но
чаще всего, повидимому, те грабительские тойонские наезды,
которые* были обычным явлением в ту эпоху.
«Якуцкой малой» Оюпок, купленный русским служилым
человеком у его матери, рассказывал в допросе: «Батько де
у него был улусный мужик Накарского роду, и отца де у
него меж собою убили накарские якуты и скот пограбили, а
продала де его мать его». Якутка Кангаласско^1 волости, ока-
завшаяся в таком же положении, сообщала: «Отец де мой
был князец, и отца де моего убили накарцы, и матери де у
меня нет, только де у меня брат». В результате женщина
продана своим сородичем.
«В прошлых годах, — говорится в одной росписи ясачных
людей, — батурусские якуты Кокуевы родники да Осюка ша-
мана родники, да Тага Тарханов, приходя войною, громили
(Декая Кускосиева) и скот отгонили. И он де Декай сшол
от них за Амгу жить на озера в дальние в незнающие места
кормитца рыбою...». «В прошлом де во 148 г. приезжали к
нему (Мандуруку) батулинские якуты войною и скота де у
него Мандурака те якуты взяли скотин з 20 кобыл и коров.
А в прошлом де во 151 г. тагусские якуты и достальной скот
у него Мандурака войною ж взяли, и он де Мандурак,стал
разорен до основания и живет де на озерах и кормитца ры-
бою и сосною».
С другой стороны, бесскотные балыксыты не только мало
отличались от рабов по своему имущественному и бытовому
положению, но и легко в них превращались. Сильному тойо-
ну ничего не стоило закабалить беззащитного бедняка. В рос-
писях ясачных людей очень часто встречаются упоминания о
таком-то якуте, который «живет в холопех» у такого-то тойо-
на, «для того, что у него| скота никакого нет».
Феодально-крепостнического способа эксплоатации и за-
крепощения улусного населения у якутов в момент прихода
русских явно не было. Но, по мнению некоторых историков,
зародыши феодальных отношений у якутов уже в ту эпоху
были налицо. Это — отношения типа так назыв. «хасаас»,
которые впоследствии — в XIX в. — действительно сделались
главнейшей формой феодально-крепостнической эксплоатации.
«Хасаас»—это раздача скота на выпас. В XIX в. тойоны
широко пользовались этим обычаем, как способом эксплоата-
ции чужого труда на весьма выгодных, для себя условиях. И
вот оказывается, что и в XVII в. подобный обычай отдавать
свой скот на) выпас и в пользование уже существовал. Ука-
9 Якутия в XVII веке
заййя на этот счет мы находим в очень многих судебных де-
лах того времени:
«Взял у меня... для ради корму своего, для молока корову
добрую стельную...».
«Взял... корову добрую дойную кормить и беречь из мо-
лока...». i
«...Он Бычак взял у него Терюнея для молока корову, и
ту корову уморил...».
«Он же Тимук взял у меня для молока корову добрую...».
«Дал я... ему Быздаю корову держать дойную, кормитца».
«Летом Сыттай взял у меня... корову дойную для моло-
ка..., убил и съел...».
«Взял у меня... 2 кобылы... доить и кормить, да жеребенка
годового...».
«Дал я... ему Оргую кобылу з жеребенком для иво нужи,
доить...».
«Взял у меня холопа твоего 2 коровы кормить ребенка...».
«Зимою взял у меня... для кормления 3 коровы доить и
кормитца, а в том числе одна корова с теленком з годо-
вым...».
«Да Кусенех же взял у меня... кобылу з жеребенком
доить, и тое кобылы мне... й жеребенка не отдает же...».
Подобных указаний имеется очень много.
Таким образом, нельзя сомневаться в широкой распрос-
траненности среди якутов XVIII в. обычая «хасаас». Но в по-
нимании этого явления историки между собою расходятся:
одни считают, что этот обычай уже тогда играл роль орудия
феодальной эксплоатации, другие полагают, что этой роли’ он
мог тогда еще не играть, ибо тойоны, использовавшие в своем
хозяйстве рабский труд, могли и не нуждаться в эксплоата-
ции труда свободных общинников.
Существовала еще одна форма зависимости бедняка от
тойонов и «лутчих якутов». В росписях плательщиков ясака
очень часто' встречаются упоминания о том, что какой-то
якут «живет подле» или «живет у» такого-то князца или за-
житочного лица. Это выражение, правда, несколько неопре-
деленно. • Допустимо, что под /Этими «живущими подле» в
отдельных случаях можно разуметь рабов. В других случаях
это могли быть зависимые родственники. Но очень часто пе-
ред нами люди, имеющие какую-то, пусть очень небольшую,
хозяйственную самостоятельность. Многие из этих «жцву-
щих подле» имели по несколько^ голов рогатого скота. Из
60 имен «живущих подле» (не считая родственников) в ясач-
ной книге 1648—49 г. только о 13 сообщается, что у них«ско-
130
та никакого нет»; в 39 случаях мы узнаем о наличии несколь-
ких голов рогатого скота, иногда даже 5—8 голов. Так, Дель-
геня Селбуков, живший в Борогонской волости «подле» Ча-
кура Мазенка, имел 3 лошадей и 2 коровы; Ноко Куренаев,
живший в Намской волости «подле» Тойбокая Кичикова,—
6 коров, Тюмирей Наксуев, живший в Батурусской волости,
имел 6 коров. После смерти жившего подле Торогея Булда-
кова в Кангаласской волости, Намского якута Тюсеня Тюме-
рева остались 2 лошади, 2 коровы и один теленок двухгодо-
вой. Но чаще мы находим у «живущих подле» всего по 2—3
коровы (22 случая из 60) и даже по 1 корове (3 случая). По-
видимому, мы имеем здесь дело с полусамостоятельным Про-
изводителем и вправе предположить наличие каких-то отно-
шений зависимости между ним и тем, «подле» кого он живет.
Сами себя «живущие подле» резко отделяли от рабов. «В хо-
лопстве у него Куржегаска не живал,—заявлял на суде бату-
русец Кутер в 1678 г. по поводу иска Куржегаска к нему, как
к своему «холопу»,—а жил де он Кутерко подле иво Куржа-
гаска в соседех».
Вероятно, мы имеем дело с обедневшими общинниками,
поЬ’еря'вшими хозяйственную самостоятельность й отдавши-
мися под покровительство того или иного ' сильного тойона
или «лучшего якута».
С другой стороны, в числе «живущих подле» были и лю-
ди, проживавшие в чужой юрте по неимению собственного
жилища. Подобное явление было хорошо известно в якутском
быту: это так наз. «дюккашество». Дюккахом называется у
якутов человек, одинокий или семейный, не имеющий своего
жилища и потому живущий в чужой юрте; он за это несет на
себе часть хозяйственных забот по дому. Фактически при
этом имела место — и так было до недавнего времени — экс-
плоатация труда «дюккаха» хозяином юрты: «дюкках» и его
семья выполняли непропорционально большую долю работы
(запасание и рубка дров, ношение воды, обмазка юрты на зи-
му и пр.). Такое явление, как «дюккашество», связано с чи-
сто местными якутскими условиями: климатом, формой рас-
селения и пр.1. Повидимому, и в XVII в. это явление сущест-
вовало, и под именем «живущих подле» перед нами во многих
случаях налицо как раз «дюккахи».
В ясачной росписи 1671 г., упоминается некто Ибак Сен-
бекеев, у которого имеется «только три скотины»; «а живет
он на подворье у иново якута». Надо думать, что эти люди,
1 См. Расцветаев М. К., Очерки по экономике • и общественному
быту у якутов, М. 1932, стр. 60—75.
9* 131
жившие «на подворье», «в соседях» и т., п. — были «дюкка-
хами».
С. В. Бахрушин, обративший первый внимание на кате-
горию якутов, «живущих подле», видит в отношениях, суще-
ствовавших между ними и их патронами, зародыши феодаль-
ных отношений, возникавших самостоятельно, вне зависимо-
сти от присоединения к Русскому государству, в якутской об-
щине.
д) Тойонат.
На верхней ступени общественной лестницы у якутов
стояла племенная знать — тойоны, которых русские источ-
ники обычно называют «князцами» или' иногда «лутчими
якутами». Впрочем, и само якутское слово «тойон» иногда,
хотя и редко, встречается в документах того времени. Инте-
ресно, что воеводу Петра Головина якуты между собой
называли «большим тойоном».
Эта социальная группа выступает прежде всего как вла-
дельцы крупных стад скота.
Намский князец Ника Мымаков в своей челобитной
1664 г. о побеге его рабов называл количество скота, кото-
рый эти рабы пасли. Этого скота было 142 головы. Сверх
этого, в той же челобитной Ника говорит о похищении у не-
го еще 8 голов скота «из моего табуна, сверх того моего
скота, который дал им преж того на бережение». Поголовье
скота этого тойона, вероятно, далеко не исчерпывалось уг-
нанными у него 150 головами.
У другого тойона, гораздо ниже рангом, Балтуги Тими-
реева из Ярканской волости в 1676 г. было, по некоторым
сведениям, 100 кобыл, 35 ездовых коней, 6 жеребцов, 100 го-
лов рогатого скота, а у его брата Мавры было 15 коней, 15
кобыл с одним жеребцом, 15 жеребят, 30 коров. Один бату-
русский якут в 1655 году жаловался на угон у него более 100
голов скота. При дележе наследства умершего батурусского
тойона Молтого Очеева в 1690 г. у него было обнаружено 231
голова разного скота, не считая прочего имущества.
В 1684 г. во время одного из столкновений двух враждо-
вавших тойонских семей Батулинской волости — Орюкана и
Куннэя — люди Орюкана отогнали у своих противников, у
Куннэя и его родни, около 300 лошадей и кобыл и переко-
лоли НО голов рогатого скота.
Таким образом, крупные тойоны владели по меньшей ме-
ре сотнями голов скота.
132
Но этот тойонский скот, с одной стороны, должен был
где-то выпасаться и кормиться заготовленным на какой-то
земле сеном, с другой стороны, он должен был обслужи-
ваться какой-то рабочей силой. Отсюда ^возникают два воп-
роса: о формах землепользования и о способах эксплоатации
труда тойонами.
Как уже говорилось выше, пастбищные угодья считались у
якутов общинными; но на деле ими пользовались прежде все-
го те, у кого было много скота, т. е. тойоны. Что касается
сенокосных угодий, то и их в первую очередь захватывали те
же тойоны. Захват этот шел все. в больших размерах по мере
разложения первобытно-общинното уклада, а также, очевид-
но, вместе с ростом сенокосного хозяйства. Относительно роли
тойонов в захвате общинной земли под сенокосы — докумен-
ты XVII века не оставляют никакого сомнения.
Самое раннее, хотя не совсем ясное упоминание о правах
на «угодья» относится к 1646 г. и касается крупнейшего в это
время кангаласского тойона Еюка Никина. «На ево де Еюко-
вы угодья под острог пришли... жить' вновь якуты одейцы»
и т. д. Однако это сообщение дает мало, тем более, что в ори-
гинале документа слова об «угодьях» зачеркнуты. Из бесспор-
ных свидетельств о частных правах нй землю самое раннее
относится, как мы видели, к1 1654 г. Дело идет тут о столк-
новении двух мегинских тойонов: Нокочо Чермокова и Деву-
ни Онкудеева. Второй из них — внук тойона Киртея, которого
уже не застали в живых первые отряды русских и племянник
князца Отеки, объясаченного в 1639—40 гг. Парфеном Ходы-
ревым. Первый же, хотя и не принадлежал, повидимому, к
крупнейшим тойонским фамилиям, но был из тойонов сред-
ней руки. У обоих имеются рабы, которые и косят сено|. Но-
кочо в 1667 г. вновь выступает в защиту своих прав на зем-
лю, на этот раз против русского служилого человека, выко-
сившего его покосы. В 1671 г. он же отстаивает свои владель-
ческие права на сенокосные угодья (урочище Тогургес-
тях) —теперь против своего соулусника, бедняка-балыксыта
Тения Татурова, который «своим озорничеством и насиль-
ством косил сено и поставил стог большой сена и то сено
свозил к себе». «А тем сенокосом владел отец мой и после
отца владея я» — писал, в своей жалобе Нокочо. Опро-
шенные свидетели подтвердили давность владельческих прав
Нокочо на данную землю, и русский суд закрепил ее за
ним. Брат Нокочо Корюгай Чермоков и ^последствии не
раз выступает с судебными исками на защиту своих поко-
сов. Что касается земельных прав тойонов, потомков Киртея,
то их история воспроизводится кратко по случаю еще одно-
133
го судебного дела уже в 1676т-77 г. Этот текст довольно лю-
бопытен: «Мегинской волости Дексе шаман сказал,—читаем
в сыске по поводу спора о земле,—что де... теми яланми
(еланями) и сенными покосы владел отец наш Орло, а по-
сле отца нашего Смерти владел брат наш Торо, а тот де
Маныка (истец) брата нашего Торя скормленник и ясаку де
за Торя платит соболя. А те сенные покосы тот Маныка з
братом с нашим Торем косили вместе и после Торя косил
он Маныка, потому что Торя поступился ему Маныке».
Здесь видно не только присвоение покосных угодий тойон-
ской фамилией, но и тенденция к сужению круга владель-
цев до пределов одной семьи, старшей ветви тойонского ро-
да. Другая ветвь1 той же фамилии—в лице Иделги Декси-
на—вела спор о земле с тойоном Мегинской же волости Чи-
датом Лагыевым. «...Те де покосы его Иделги-ны, — заявил
Иделга, вызванный в качестве свидетеля в суд,—а не ево
Чидатковы». «А сенные де покосы Улу Куре Мегинской во-
лости якутов Иделги Дексина дяди иво Теря Орлова»,—под-
твердил другой якут.
Другой крупнейший тойонский род Мегинского улуса, по-
томство Бурухи, тоже участвовал в захвате земли. Внук Бу-
рухи Тоекой Тотомин в 1665 г. жаловался на попытку со
стороны якутов других волостей выкосить «его» сенокосы.
Намские тойоны тоже захватывали землю. В 1672 г., шло
дело о потраве сена у Тюсюка Ивеева, невидимому, племян-
ника известного Мымака; участок был, очевидно, немалых
размеров — одного потравленного сена' оказалось 300 копен.
В 1686 г. жаловалась об отнятии покосов ( на 3 стога)
/вдова кангаласца Калпея Откураева, внука знаменитого
Тыгына.
В 1690 г. батурусский князец Чемок Барпуев бил челом о
то!м, между прочим, что «Теляк (той же волости) выкосил
у меня сенных покосов 3 стога сена».
Из борогонских тойонов известно о наличии своих поко-
сов у Одо Торонеева, внука Лёгёя, также у Иргеня Нок-
това. '! ' . . J
Во всех приведенных случаях мы видим выступление
тойонов в русском суде в защиту своих прав на захвачен-
ную ими землю, в охрану ее от покушений со стороны дру-
гих. Наоборот, в других случаях люди жалуются на разбой-
ничий набег тойона на сенокосные угодья своих одноулус-
циков. В 1691 г. оспецкий якут Терек Кычаков бил челом
на князца своей же волости Бадона Амурова в том, что он
во главе целого отряда почти в, 40 человек захватил его
сено: «сентября в первых числах приезжали они Бадон с
134
товарищи на старинные мои холопа вашего и на братни
сенных (сенные) покосы, и отняли... (на) тех покосах коше-
ного сена 70 стогов сена...». £уйя по количеству сена, дело
идет о крупном участке земли, и не лишено вероятности,.что
это были родовые сенокосы; об этом говорят слова: «мои» и,
«братни». Если бы дело шло о захвате покосов одного
«улусного мужика», излишне было бы собирать отряд в 40
человек. Возможно, что челобитчик сам принадлежал к тойо-
нату, и тогда дело свелось бы к драке между тойонами за
землю.
Использование рабского труда имело чрезвычайно важ-
ное значение в якутской экономике изучаемой эпохи. Вла-
дельцами рабов выступают прежде всего тойоны, улусная
верхушка; по судебным делам известны факты! побега 11 ра-
бов князца Ники, 7 рабов князца Чуки, отнятия 6 рабов с
их женами у вдовы Калгия Откураева, внука Тыгына, изве-
стно о 2 десятках рабов батурусского тойона Молтого ;(см.
ниже). Судя по всем имеющимся данным, именно на раб-
ском труде больше всего держалось тойонское< хозяйство.
Характерна в этом отношении жалоба одного из тойонов
Батулинской волости, который по поводу бегства от него
(в 1664 г.) 8 человек его рабов с женами и детьми горько
сетовал: «а я сирота ваш без тех холопей своих обнищал . и
вашим великих государей ясаком один себе промышлять не
смогу».
Имеющиеся у' нас данные о количестве скота и количест-
ве рабов у отдельных крупных владельцев позволяют сде-
лать некоторые выводы. Максимальные цифры количества
скота у наиболее богатых тойонов, известные по актам XVII
в.,—300—400 голов. Для летнего содержания этого скота хо-
зяину было достаточно иметь 15—20 рабов, включая в это
число не только пастухов, но и тех, кого заставляли косить
сено.
Для домашних работ использовались по , преимуществу
женщины-служанки. Зимний уход за скотом и другие зим-
ние работы едва ли требовали еще добавочной рабочей си-
лы. По. отдельным документам нам известно, что/ количество
«холопей» у крупных тойонов составляло 10—15—20 человек.
Если к ним прибавить еще младших сородичей и зависимую
от тойонов бедноту («живущие подле»), то можно считать,
что тбйонское хозяйство было, как правило, вполне обеспе-
чено рабочей силой зависимых и полузависимых людей.
Везде, где дело в наших источниках идет о хозяйстве
тойона, мы находим его «холопей», «работных людей»,
135
«вскормленников», реже; сыновей и племянников пасущими
его скот, косящими сено, ловящими рыбу или промышляю-
щими соболя. Казалось бы, охотничий промысел — занятие,
имеющее некоторую близость к военному делу, «не постыд-
ное» и( для знати (по крайней мере, охотой не пренебрегало
дворянство самых развитых феодальных стран Европы и
Азии); но якутские тойоны предпочитали посылать на собо-
линый промысел своих «холопей» и «родников», предоставь
ляя для этого своих лошадей, а сами ездить в тайгу счита-
ли ниже своего достоинства.
Будучи крупными скотовладельцам» и рабовладельцами,
якутские тойоны XVII века выступают перед нами в то же
время как главы родов, точнее, как главы больших семейно-
родственных групп, патриархальных семей.
Что представляли собой эти семьи? По ясачным докумен-
там можно составить себе об этом довольно верное представ-
ление. В состав патриархальной семьи, возглавляемой тойо-
ном, входят его братья, сыновья, племянники, «вскормленни-
ки» и «холопи» со своими женами и детьми. В семью боро-
гонского князца Торочея Логуева в 1683 г. входила, напри-
мер, группа около 28 человек одних взрослых мужчин, в том
числе родной брат князца Торонея, 2 его племянников, 5
сыновей, 4 «вскормленников», 7 «холопей» и 7 «живших» у
Горонея и его сыновей, т. е. зависимых от них людей.
Эта группа родственников и зависимых людей тойона бы-
ла орудием его влияния и власти. Опираясь на вооруженную
силу своих сородичей и слуг, тойон мог держаться самостоя-
тельным, ни от кого не зависящим князем.
Судебные дела XVII в. полны описаний самоуправств и ,
насилий, чинимых тойонами, стоявшими во главе вооруженных
отрядов. В одном из таких дел 1675 г. мы застаем только что
перечисленных нами сыновей и родичей борогонского князца
Торонея за таким занятием, как вооруженное нападение на
князца соседней Батурусской волости Немняка. Согласно че-
лобитной этого последнего, к нему приезжали вместе с рус-
скими казаками «якуты Борогонской волости Одо да Очю
Торонеевы да брат их Утяк да Сютюк Иделгин да Торок Бу-
руев да Чакурда Бытык! Мыгасев, всего якутов 7 человек, к
ним в юрты неведомо по что»; нападавшие били палками и
пальмами детей Немняка, его сородичей и их жен, одна из
которых от ран умерла; при этом борогонцы взяли грабежом
2 соболя, шапку, 10 стрел, 10 хвостов кобыльих и ряд других
вещей. Однако борогонские тойоны предъявили батурусско-
му князцу встречный иск значительно более крупного объе-
136 . •
ма.. По словам поданной ими челобитной, Немняк, Девенок,
Молтон и Екон Очеевы «с, детьми и с родниками» в количе-
стве 60 человек приезжали к ним «войною, в куяках и с
копьи, отгонили отца нашего скота 20 лошадей добрых, 20
лошадей езжалых, 40 кобыл больших... 10 жеребцов, 22 же-
ребенка» и т. д., ограбили много имущества; котел, седло,
2 пешни, 2 топора, аркан, собаку и пр., при' этом убили яку-
та Ахаптая, а другого—Коржегаса избили до полусмерти.
Дело по этим двум встречным искам закончилось на су-
де примирением сторон, но вскоре же враждебные действия
между двумя тойонскими родами возобновились. Те же ба-
турусские тойоны в конце того же 1675 г. подают челобит-
ную о двух новых нападениях на них со стороны борогонцев:
Тюсюнея Октова, Номнека Копчинова, Давая и Елаха Чою-
ковых, Меки Логуева, Мыгая Каратюскова, Байка Сергуева,
Москона Арчинова и Еченея Кыттина «с товарищи». В нача-
ле октября,—пишет Немняк с братьями,—«приезжали они
Тюсень с товарищи и нам холопем твоим войною в куяках
и с копьи 14 человек и отгонили 2 жеребца табунных да 9
лошадей... да 32 кобылы». А 27 октября «они ж Тюсеней
с товарищи 32 человека приезжали войною в куяках и отго-
нили 4 жеребца табунных да 6 лошадей... да 38 кобыл...
да 6 жеребцов по 2 годы... да 20 Жеребенков годовых... да
3 жеребенка по 3 годы, да они ж били холопа нашего Мой-
на пальмами и закололи под ним лошадь до смерти».
Эти же борЮ‘Г01Н'Ские тойоны вра-ждовали с ьме<пи1нскими
тойонами, сыновьями Бодоя. За 2—3 года до описанных со-
бытий эти их противники жаловались воеводе: «... Приезжа-
ли де к ним Борогонской волости якуты Одо да Учю да Тю-
сеней Октовы с родниками своими войной, человек с 200 и
больше в куяках и с копьи, и ево де Чюгункову жену Му-
тука взяли и скот всякий прикололи и кони и’ кобылы с со-
бой взяли и Накарской волости якута Маигду Камукова с
собой взяли. Да во 180 году они ж Одо и Тоселс товарищи
приезжали по два пойма и ево Чюгунков всякой скот, ло^
шади и кобылы и живот (ниже говорится еще и о похищен-
ных «куяках») у него Чюгунка пограбили...».
Приведем другие аналогичные факты.
В 1640 году один из якутов (может быть, тоже тойон) '
Бетунской волости жаловался на «оспецково якутского, княз-
ца на Амура Каскова сына и на иво улусных людей. В ны-
нешнем во 148 г. весною приезжал он Амур ко) мне в улус
со своими улусными людьми и отогнал у меня 22 кобылы да
3 коня езжалых и держит у себя и по ся мест, и я, государь,
137
сирота твой, в конец погиб от него Амура с товарищи...». В
том же году батулинский якут Барчигир бил челом «Бату-
русской волости на князца Даваня Лочерекова сына и на ево
детей на Кузенея, на Чека, на Отека, на Мазенея, на Бил-
гея, на Одергу оюна (шамана)», что они «крадом отогнали»
у него 10 кобыл и 8 лошадей.
В 1670-х годах нюрюптейские якуты, два брата Кызылтай
и Нелен Бучевы, несколько раз жаловались на вооруженные
набеги мегинских тойонов, сыновей Орла — Декси и Кыл-
баки, которые в 1673 г. «приезжали... войною человек! с 50 и
болыпи, в куяках и с копьи», убили и ранили нескольких их
родственников, « и лошади и рогатой скот и всякой живот и
куяки пограбили». Расследование, произведенное! по приказу
воеводы, подтвердило, что эти мегинцы действительно «при-
езжали в Нюрюптейскую волость к Неленю с товарищи со-
брався с копьи и в куяках, а по осмотру 4 юрты иссекли, и
лошади отогнали, и промеж собою, на драке с обе стороны
убойство учинили, и на обе стороны по человеку v убили, а
иных нюрюптейских якутов переранили 6 человек...».
Целый ряд жалоб сохранился на разбойничьи действия
намского тойона Арчины Качикова в 1650-х годах. Так,
одейский якут Бырчик жаловался на него, что «приезжал он
Арчина войною в куяках человек с 30» и отогнали скот. В
другой челобитной того же времени Арчина обвиняется в по-
хищении чужого раба с его женой и сыном, в похищении ры-
боловных снастей и проч.
Особенно интересна в этом, отношении история длитель-
ной вражды двух тойонских родов Батулинской волости,
группировавшихся вокруг Орюкана Секуева и Куннея Тым-
кина. В 1669 г. якуты Кунней и Сул ар Тымкины и Сел буй
Одураев били челом «Батулинской же волости на родников
своих на Орюкана да на Игинея да на Дачину Секуевых де-
тей да на Начю шамана да на Капчина да на Торе! Тегусе-
вых детей да на Чока Мозюкаева да на Мымока Дачинина
да Логоя да Чюгуна Иргинеевых детей да на Мазарака Да-
чинина да на Бокока Ниргаева да на Балту да на Тетка
Орюкановых детей». Орюкан, стоящий во главе этой группы
лиц, был тойоном средней руки («князцом» он в документах
не называется), при том чрезвычайно драчливым. В упомя-
нутой челобитной так перечисляются его подвиги: «В прош-
лом, великий государь, во 176 (1668 г.) летом вскормленника
моего Куннейкова Сулую Бытыкова тот Орюкан с родники
и з детьми свои на Тате реке утопили, а впредь он Орюкан
з братью и с родники и з детьми своими хвалятца на меня
138 .
холопа твоего з братью на троих смертным убойством. Да
он же Орюкан с родники и з детьми сенные наши прежние
покосы отнимают и сенные покосы скотом своим травят и
молока и сметану и рыбу из ям крадут и всякую обиду
нам холопем твоим тот Орюкан чинит з братьею и с родни-
ками и з детьми своими, и сенные стоги жгут, и рыбные
ловли пустошат и холопишек наших он Орюкан с товарищи
своими обидят и всячески1 бьют... и иных сторонних якутов
на нас холопей твоих приводят и научают скотишко красть
наше. А бить челом тебе великому государю мы холопи твои
на того Орюкана з братьею и с родники и на детей ево не
смеем, потому что людишка не семейные, и попротйвитца
нам холопем твоим с ним Орюканом с родники некем. И
буде, великий государь, над нами, холопями твоими, учинит-
ца' какое убийство и обида, и то все от него Орюкана с род-
ники и з детми ево».
Орюкан со своей стороны подал вскоре встречный иск
«тое ж волости на ясачных якутов! на Куннея да на братей
ево родных на Сулара да на Летию да на Дурагу да на
Бырчия да на Яку Тымкиных детей», обвиняя их в том, что
«он Кунней всякие обиды и тесноты мне холопу твоему и со-
родичам моим и над скотишком нашим кражи многие наво-
дит и грабеж чинит, и впредь похваляется он Кунней на ме-
ня1 холопа твоего с теми братьями и сородичи своими смерт-
ным. убойством». Мы, очевидно, имеем дело в данном случае
с длительной враждой между двумя не слишком крупными,
а средней руки тойонскими родами. Но род Куннея, повиди-
мому, был слабее, малолюднее («людишка не семейные»), и
более аюреос'цв'ной, -нападающей стороной был Орюкан со свои-
ми со!род’ича1ми. Что Орюкан. (принадлежал к улусной верхушке,
видно еще из того, что его имя стоит в числе других имен
якутской знати на коллективной челобитной 1681 г. А что
именно он был скорее нападающей -стороной, это видно из то-
го, что жалобы на его грабежи поступали с разных сторон.
В 1674 г. по одной из таких жалоб были посланы за Орю-
каном служилые люди: «И он Ерюкан з детьми своими учи-
нился силен и в город со мною не поехали, и меня холопа
твоего они Ерюкан з детьми били и увечили», — писал в
своем доезде сын боярский Ал. Хлевинскйй. В том же 1674 г.
на него и на некоторых других батулинцев была подана че-
лобитная якута батурусской волости Быркынака о том, что
«похваляютца они Ерюкан с товарищи своими меня холопа
твоего и з женишком и с детишками моими убить и жызо-
тишка мои и скотишко все разграбить».
139
Что касается Куннея Тимкина, то, будучи главой, может
быть, менее многолюдного рода, он был в то же время бога-
че Орюкана, именовался в русских актах «князцом» и вел
себя в общем «лойяльнее» и к своим соплеменникам и к
русской власти. Впрочем, эта его «лойяльность» относится
скорее лишь к периоду 1670—80-х годов. . Раньше, в более
молодых летах, Кунней тоже отличался воинственным харак-
тером. Так в 1655 г. один батурусский якут (видно, сам
тойон) жаловался на него, что «приходили они Кунней с то-
варищи на меня ойроту своего войною большими людми и
взяли у меня сироты твоего коней и коров и кобыл болыпи
100 скотин». На его же братьев, Летию, Дурону, Якова и
Бырчию Тымкиных была подана в 1675 г. челобитная, что они
в числе 7 человек приезжали «войною и грабежом отняли...
14 скотин рогатого скота, да сестру нашу Кучака, да жонку
якутцкую именем Эгдыки увезли к себе».
Многолетняя вражда обоих родов Орюкана и Куннея за-
кончилась в 1684 г. кровавой трагедией. -В. этом году Орю-t
кан с братом Дачиною и с «родниками» напали на игидейских
якутов Тока и его родню, разграбили их скот, а потом ока-
зали сопротивление посланному против них небольшому рус-
скому отряду. Тогда воевода Кравков послал против «измен-
ников» усиленный отряд, включив в него старых врагов. О|рю-
кана—«Куннея Тымкина и родников его лутчих людей». Од-
нако! Орюкан со своей дружиной перехитрил своих врагов,
напав на них ночью. «Майя де в 11 день тот Орюканко с
братьями и с детьми с родниками, скопясь человек с 30,
братей его Летиячковых лутчих людей Куннея. Тымкина с
братьями и с детьми и с родниками, 9 человек мужеска по-
ла да женска полу 5 человек, ночною порою * закололи до
смерти». Количество захваченных при этом трофеев показы-
вает, что Кунней со своими «родниками» недаром именова-
лись «лутчими людьми»: мятежники захватили в полон 6
женщин, взяли 16 соболей, пожитки, «да они ж отогнали ло-
шадей и кобыл с 300, да рогатого скота коров и быков при-
кололи ПО скотин». После этого Орюкан со своим отрядом
обрушился еще на жителей третьей волости—Батурусской.
Сын князца этой волости Сетей Немняков доносил, что «те ж
де изменники Орюканко с родниками побили Батурусской во-
лости якутов Ондрюшку Делвеева с товарищи 4 человек, да
в полон взяли дву человек, и у иных родников еще Ондрюш-
киных скот же пограбили и ушли на Омокон реку в тунгус-
ские жилища».
В 1667 г. в отписке с Вилюя казачьего десятника Чуфа-
140
риста воеводе Голенищеву-Кутузову мы находим характерис-
тику еще одного тойона-разбойника.
«Да есть, государь Иван Федорович,—писал казак,—Та-
гусской волости Тимирей Батуров, мужик богатой да семе-
нистой (т. е. многосемейный), и он их (якутов своей волос-
ти) обидит, у кого что останетца коровенка или кляченка, и
он отнимает насильством у вумерших вдов. И они на него
бить челом не смеют нам служилым людем, потому что ево
боятца... А многие бедные якуты на него жалуютца: бьет и
скот отымает. А в прошлые годы тот же Тимирей детей у
них якутов отнимал и продавал их дети тунгусам и русским
людем». «А Тимирей Батуров Тагусской волости,—повторяет-
ся далее,—тот ворует и озорничает, который якут умрет, и у
него что останетца скотишка какого, лошадь или корова, и
он у баб отнимает насильством, а угрожает им убойством. А
они бедные не смеют побить челом приказному человеку:
как де съедут казаки, и я де вас убью...».
Такой же грозой для окружающего населения был в
1640-х годах бату|рус‘акий тойон Тага Тарханов. На него и
его сотоварищей жаловались якуты целого ряда волостей:
Батурусской, Катылинской, Батулинской и: нескольких дру-
гих, что он' «с товарищи», «скопяся воровски со многими
якуты», в «острожке живут человек с 20 и больше и приез-
жают де в их волости к ним якутам, и скот у них и кони
и кобылы и коровы отнимают, и самих их якутов бьют».
Один из набегов этого Таги так описывается участвовавшим
в нем тойоном Бетунской волости Книга. «В прошлом де во
149 г. побивал он накарских мужиков не один, были с ним
его братей и родников 10 человек, да Батурусской волости
Тага с братьями, Дебеня, Тевелга, Тюляк, а с ними было
родников их 30 человек, да батурусских якутов Одурай На-
реканов сын з братьями и с племянники, 10 человек, бату-
линского князца Тюмюка сын большой Упта з братьями и с
племянники, 10 человек, да батулинской же мужик Ногуй с
своим родом 10 человек, батулинцыж Тарасы с родом 20 че-
ловек, и иные многие якуты с холопи своими (таким обра-
зом, перечислено 90 человек, не считая «иных многих»). А
скота он Книга у накарцев взял с своим улусными людьми
4 коня, 3 кобылы, а казачья коня и кобылы, и’ накарских
мужиков скот. Тага взял с своими товарищи 30 животин ко-
ней и кобыл и коров,- и казачьи 3 коня... да буталинцы
взяли 15 животин коней и кобыл и Жеребенков да корову».
Гордым и жестоким тойоном в Батурусской волости был
Нирагай Молтогин. О нем известно было, что «они Нира-
141
гай з братьями люди богатые, и скотные». О его самоуправ-
стве доносили якуты, что Нирагай, например, «убил Мегин-
ской волости якута Бертеня с .сыном, а другого сына иво к
себе захолопил», и что он «без указу великих государей каз-
нил казнью Батурусской волости якута Жалыгана Сатаки-
на, 'отрезал ему ухо и захолопил, и держит ныне у себя в
холопех».
От тойонских набегов страдало прежде всего рядовое
улусное население. Жертвы этих набегов нередко разорялись,
теряли свое хозяйство. Для многих это был -путь к зависи-
мому положению или к рабству.
Военно-грабительские походы родовой и рабовладельчес-
кой аристократии очень часто в истории бывали связаны с
торговыми предприятиями. Якутские тойоны не представляли
собой исключения.
В одной отписке казачьего десятника с Вилюя (1649 г.)
мы читаем следующее чрезвычайно характерное известие:
«Да в нынешнем во 158 г.,—пишет казак, — приезжали на
Вилюй от Якутцково острогу многие якутцкие люди канга-
ласские, Еюк с родом своим, да Намского улуса Никины
братья с родом своим да Бетунские Базарак с родом своим,
да Борогонскиё Ижилов сын с родом своим, да Бордонской
волости Бойдон с родом своим. А сказывают якуты, приез-
жало де их на Вилюй человек со 100, а все с товаром, а к
нам в зимовье не приезжают. И кантакульских ясачных тун-
гусов оторговали, соболи у них выкупили...». Тут чрезвычай-
но интересен тот факт, что крупный торговый караван, сна-
ряженный к вилюйским тунгусам, возглавлялся крупнейши-
ми тойонами, едущими каждый «с родом своим», т. е. с за-
висимыми от него сородичами и слугами.
Почти в те же годы в Якутск писали с Олекмы: «Да в ны-
нешнем же во 156 (1647 г.), октября в 11 д., приехали из
Якутцково острогу Намские волости якуты Ника Мымаков з
братьею да Тягаъ всех их 6 человек, а привезли с собою же-
леза палем и иного железа пудов 5—6, и съехали к якутам
торговать. И <мы им говорили, пюедте, Ника, в Якугцкой ост-
рог. И он сказал, как де река станет, так де поедем. И пое-
хали ноября в 6 день. А того не ведаем, купили ли оне что
соболей, или нет, проехали ночью».
Еще в одном документе от 1644 г. имеется сообщение
ясачных сборщиков о торговой деятельности бордонского;
князца Бойдона на Вилюе; по этому сообщению, на этот
раз очень краткому, «тунгусы де шелогоны и мургаты госу-
142
дарева ясаку давали мало, и сами де они сказывали: отор-
говал де нас Бойдон на корм все соболи».
Итак якутские тойоны накопленные ценности пускали
в оборот, расщиряя и разнообразя путем обмена свои по-
требности, увеличивая свое богатство. На такие товары, как
•железные изделия, как «корм»—запасы продовольствия, 1 они
выменивали прежде всего соболей, ходовую валюту, всеоб-
щий эквивалент в межплеменном, да и внутреннем обмене.
В своих отношениях к свободному улусному населению
тойоны в XVII в. выступали главным образом в качестве воен-
ных предводителей. В распоряжении тойона всегда была
его дружина, состоявшая из его вооруженных сородичей,
клиентов и рабов. Но в крупных военных столкновениях под
тойонские знамена становилось все способное носить оружие
взрослое население улуса. Когда неумеренные требования
ясака, казачьи и воеводские насилия вызывали отпор со сто-
роны якутов, то во главе крупных ополчений, выступивших
против русских, вставали известные тойоны. В начале 1634 г.
под стены Якутского острога подступило 700—800 воинов под
предводительством намского тойона Мымака. Около этого же
количества вооруженных якутов собралось в марте 1642 г. из
нескольких якутских «волостей» для нападения на Якутский
острог, и во главе их стояли намские и другие тойоны. Попыт-
ка сопротивления оказалась цеудачной, и тойоны начали один
за другим отказываться от дальнейшей борьбы, они уводили с
собой в улусы и своих воинов. Таким образом, военное • пред-
водительство было важной общественной функцией тойоната.
Напротив, функции гражданской власти тойонам были;
повидимому, чужды. Тойоны совершенно не участвовали в
конфликтах, возникавших в среде улусного населения. Не
только в тех случаях, когда такие конфликты происходили
между людьми разных «волостей», т.е. племен, но и тогда,
когда они касались соплеменников, даже близких сороди-
чей, — местный «князец»-тойон оказывался не при чем.
Право суда и расправы ему не принадлежало. В таких слу-
чаях заинтересованные стороны сводили свои счеты как мор
ли, сами: либо вступал в действие древний закон кровной
мести, либо — -чаще спор разрешался путем уплаты «годов-
щины». Она платилась виновной стороной потерпевшей сто-
роне, без всякого вмешательства тойона. Конфликт мог затя-
нуться, породив целый ряд взаимных нападений, связанных
с отгоном скота, с кровопролитиями,—и опять-таки к тойонам
при этих обстоятельствах никто не обращался. Если потер-
певший сам не мог найти виновника кражи или другого пре-
ступления, то он мог обратиться к добровольной помощи тре-
143
тьего лица, за особое вознаграждение: это называлось «тре-
тьеванием», но и здесь дело обходилось без всякого участия
тойонов.
Наконец, когда в Ленском крае появились русские, и бы-
ло создано Якутское воеводство, — якуты начали обращать-
ся в воеводскую избу со своими челобитными друг на дру-
га, — опять-таки через голову своих тойонов. Хотя якутам
был хорошо известен грабительский характер воеводской ад-
министрации, они предпочитали обращаться к ней, чем к
своим тойонам. Этот факт лучше всего доказывает, что су-
дебно-административными функциями якутские тойоны, сог-
ласно обычаю, не располагали.
По отдельным указаниям документов XVII в. можно ви-
деть, что якутские тойоны той эпохи имели отчетливое клас-
совое самосознание и противопоставляли себя массе народа.
Чрезвычайно интересна, например, тревога, распространив-
шаяся среди якутской аристократии, когда воевода Головин
приказал переписать по волостям ясачное население и скот,
что явилось, между прочим, поводом к восстанию якутов
1642 г. «Теперь де пишут нас и скот наш, — говорили друг
другу князцы, — а нас де лутчих князцов хотят сажать в ка-
зенки, а иных де лутчих людей хотят к себе в холопи имагь,
а худых де якутов и. старых (и) баб старых хотят убивать».
Характерна эта градация классов в формулировке тойона: 1)
«мы — лутчие князцы», 2) «иные лутчие люди» и 3) «худые
якуты». Очень отчетливое выражение классового самосозна-
ния находим мы в челобитной мегинского князца Чугуна Бо-
доева в 1680 г., в которой он просит писать его в ясачных
книгах «князем»; «а дед мой и отец,—напоминает при этом Чу-
гун,—были князцы породные». К «худым» же людям тойоны
при случае выражали свое презрение. «А он Еюк,—читаем мы
в изложении челобитья кангаласского князца Еюка Ники-
на,— и в прошлом в 152 году, как острог ставили, бил челом,
чтобы де худых якутов иных волостей жить на ево Еюковы
угодья под острог .не велеть и сослать бы их здолой...».
Внутри класса тойонов существовала известная иерархия.
В одном из только что приведенных текстов упомянуты и «лут-
чие князцы» и «иные лутчие люди». Термин «лутчие князцы»
в отличие от простых «князцов» употребляли нередко и рус-
ские служилые люди в своих отписках и челобитных.
Во многих «волостях» в самых первых ясачных книгах за-
писана по нескольку «князцов» иногда, по 5—8 и. больше. Так,
в ясачной книге 1632—33 г. в Бетунской волости упоминают-
ся «князцы» Масей Толбоев, Ногой Дотуев, Камык Чегеник-
тов, Ичил Накураев, Семен Улта, Логуй Сычаков. В книге
144
1634—35 г.—мегинские «князцы» Оргуй. Онтой оюи (т. е.
шаман), Мукай, Сабый, Томай. В той же книге встречаются
имена шести оспецких «князцов». В Кангаласской волости ря-
дом с «князцами», сыновьями Тыгына и его племянником,
«князцом» Еюком Никиным, были «князцы»: Дурей Кукуреев,
Мондугей, Даудар, Каль и Акий. Все это были, очевидно,'
мелкие и средней руки тойоны, как-то уживавшиеся рядом
друг с другом в пределах одного племени.
Но, кроме них, мы находим у якутов крупных тойонов,
располагавших крупными силами и широким влиянием.
Таким был, прежде всего, знаменитый Тыгын, тойон кан-
галасец, один из главных героев многочисленных якутских
сказаний. Его застал еще в живых атаман Иван Галкин, кото-
рый сообщает о своем столкновении с «князцом Тыниной» во
время похода на Лену в 1631 г.
В позднейших текстах мы имеем перед собой уже не са-
мого Тыгына, а его многочисленное потомство. Так, уже сот-
ник Петр Бекетов, плававший на Лену в 1632 г., не застал
самого Тыгына, а объясачил его сыновей. В его челобитной
мы находим в числе объясаченных им якутских князцов «Ха-
галаской волости Бозекуя да Откурея да Челая з братью
Тыниных детей» и в ясачной книге его-же за 1632—33 год мы
находим запись: «С князца з Бочеги да с Откурая да с Чи-
лая с Тыниных детей 20 соболей». В декабре 1634 г. тот же
Иван Галкин взял «государева ясаку с кангаласских же
князцов с Откурая да. с Бозека з братьею с Тыниных детей
и с их улусных людей 57 соболей без хвостов, да 13 плас-
тин собольих, да шуба соболья иакутская да шуба же со-
болья рукава лисьи».
В некоторых случаях сыновья. Тыгына называются в до-
кументах не по своим именам, а коллективно «Тыниненки»:
«А Бойдон де затем не едет в острог, разбранился де с Ты-
нинниками, боятца их»; «ездил де он Еюк к Тыниненкам и
звал де их в город...».
В одной из челобитных известного кангаласского князца
Мазари Базекова последний, будучи внуком (а не сыном)
Тыгына, все-таки называет себя в тйей «Мазаречко Тыгы-
нин».
Этот же Мазары в 1680 г. в другой своей челобитной на-
поминал о своем знаменитом деде: «В прошлых... годех при-
шли к нам на Лену русские люди и к тем русским людем
дед мой князец Тынина Мындяков пришел и аманатов при-
вел...».
Ю Якутия в XVI] веке-
145
Из приведенного только что текста мы узнаем и имя отца
Тыгына—Мындяк. Это совпадает с фольклорными данны-
ми, ибо согласно одной из версий легенд, отцом Тыгына был
Мунньан—Дархан. Это имя для нас очень важно, так как оно
позволяет нам сделать и дальнейший шаг и связать Тынянов
род ближайшим родством с другим хорошо известным в Кан-
галасской волости тойонским родом—потомком князцов Ни-
ки. Дело в том, что этот Ника, отец известного князца Еюка,
был сыном некоего Мулзяка. У последнего были и другие
сыновья, братья Ники,—Гадакай, Чегунай. Все эти имена,
как и имена многочисленных сыновей, внуков и правнуков
Ники, упоминаются в ясачных книгах. Очевидно, этот Мул-
зяк (Мулжак, Милзяк)—одно лицо с Миндяком (Мунньа-
ном)—отцом Тыгына. В таком случае Ника оказывается род-
ным братом Тыгына, а Еюк—его племянником и двоюрод-
ным 'братом Откурая, Бовеко и других «Тынииенюов». В . та-
ком случае понятно, почему Еюк и «Тыниненки» выступали
всегда (например, в восстаниях 1634 и 1642 гг.) заодно, и
почему мы ничего не слышим о каком-либо соперничестве
или вражде между этими князцами, что было обычным де-
лом между неродственными тойонскими фамилиями.
Сфера могущества и власти Тыгына, судя по преданиям,
простиралась за пределы его собственного кангаласского
племени. Сыновья его—Откурай, Бозеко и др. тоже пользо-
вались очень большим влиянием. «А те кангаласские княз-
цы, -т-писал про них в 1634 г. атаман Галкин,—людны и всею
землею владеют, и иные многие князцы из боятца». Однако
сыновья Тыгына должны были делить свой авторитет и влия-
ние как между собой, так и со своим двоюродным братом
Еюком Никиным. Еюк был силен и богат. С него одного
Иван Галкин взял ясаку 100 соболей, тогда как с Тыгыновых
детей со всех вместе—70 соболей.
Сильным и влиятельным тойоном был Намский «князец»
Мымак. Он стоял, между прочим, во главе первого восста-
ния якутов в начале 1634 г. 'Под его команду собрались воору-
женные силы целого ряда «князцов» из разных цтлемен.
«К Мымаку князцу в улус,—гласило полученное по это-
му поводу ,в Якутском остроге сообщение,—собрались мно-
гие якольские князцы своими людьми с верху и с низу Лены
реки и з гор: кангаласцы и меги, катулинцы и бетунцы, и
дубчинцы многих родов, а есть сот их с 6 и больше, а тоят
де приходить и приступить к новому к Ленскому острошку
1.46 >
всеми своими людьми». Эти «князцы», очевидно; «признавали
главенство Мымака и, быть может, многие из них стояли в
какой-то зависимости от него. При втором крупном восста-
нии 1642 г. Мымак со своим сыном Никой опять стал цент-
ром движения: к нему в улус собирались ополчения бетунцев,
кангаласцев и мегинцев.
Крупным тойоном был и мегинский князец Буруха, ока-
завший при первом появлении русских вооруженное сопро-
тивление им, но потом заплативший довольно крупный ясак.
По словам Петра Бекетова,—этот Буруха прислал к нему в
знак покорности своих племянников — «Будуя Бурбуева сы-
на, да Таштана Бурбуева ж сына, да князца Откона, да
князца Дурея», очевидно, зависимых от него более мелких
тойонов.
В том же сообщении сотника Бекетова рассказывается о
походе его к князцу Дубсунской волости Оспеку «и к иным
князцам». Оспёк был здесь главным тойоном и господствовал
над «многими улусами Дубсунской волости». После разгро-
ма и сожжения якутских острожков казаками этот Оспек,
«собрався с иными князцами тое Дубсунской волости и сво-
ими людьми» (из этих «иных князцев» упоминаются Ман-
тура Кочеев и Сундея), явился к "казакам с ясаком.
К числу крупных тойонов принадлежал и борогонский Лё-
гёй, или Логуй, как его называют русские источники. Этот
Лёгёй является одной из видных фигур в якутских преда-
ниях («могущественный владелец»). Во время восстания
1642 г. вопрос о присоединении Логуя к восставшим имел
большое значение для успеха дела. Восставшие говорили
между собой: «Только де Логуй с нами не станет на pvca«
ков, мы де и Логуя убьем». Характерно, между прочим, в
связи со всем тем, что говорилось выше, что речь шла о при-
соединении не борогонцев, а Логуя. «А к Логую де вечер
послали бетунцы весть, чтобы с ними .стоял заодно; а я де
не знаю,—говорил воеводе один из его шпионов,—Логуй с
нами станет стоять или не станет». «А кангаласы де гово-
рят: только де Логуй не станет 'стоять, и они де хотят назад
ехать вскоре».
В каких отношениях между собой находились тойоны
разных рангов? Это были отношения зависимости, которые
связывали между собой не только «князцов» внутри отдель-
ных племен, но тойоны мелких племен, повидимому, находи-
лись в известной зависимости от сильных тойонов больших
племен. О кангаласских тойонах Тынянова дома атаман Гал-
кин сообщал (1634 г.), что они «всею землёю владеют, и
W* J4Z
иные многие князцы их боятся». Это преувеличенное выра-
жение, конечно, нельзя понимать буквально, но какая-то до-
ля истины в нем имеется.
Отдельные тойоны поддерживали между собою связь и
согласовывали между собой действия в случаях общих вы-
ступлений.
Во время восстания 1642 г. происходили оживленные
сношения через вестников и путем личных поездок, между
«князцами» целого ряда йлемен. Так, бояназейский тойон
Бокуй «ездил... к Мазею да к Камыку (бетунским «княз-
цам») на совет», и на’ этом «совете» бетунские тойоны гово-
рили ему о плане восстания: «Вы де Воина (Шахова) убей-
те, а Осипа де Галкина убьют вверху кангаласцы, а Остафья
де Михалевского убьют на Амге».
Но эта согласованность действия была, повидимому,
очень редким явлением, притом весьма неустойчивым. В дан-
ном случае, в восстании 1642 г., единство действий полно-
стью так и не было достигнуто, и наметившееся боевое
объединение сил разных племен очень скоро распалось. А
это была едва ли не наиболее крупная попытка этого рода.
В других случаях подобного объединения и вообще не про*
исходило.
Гораздо чаще, повидимому, были случаи соперничества,
взаимных опасений и недоверия и даже открытых столкно-
вений между отдельными тойонами, как разных племен, так
и одного и того же племени. Характерно, что неудача восста-
ния 1642 г. дала повод к новому обострению этой вражды.
Кангаласские тойоны, сыновья Тыгына, давшие себя вовлечь
в восстание, особенно сердиты были на одейского тойона
Сергуя, одного из инициаторов восстания: «Погибли де мы
Все от Сергуя,—говорили они,—только бы де иво нам уви-
дети, и мы бы де иво живово мяса съели». Наоборот, актив-
ные участники восстания, бетунцы, того же Сергуя хотели
убить за нерешительную политику.
В общей сложности можно сказать, что тойоны были не-
зависимыми друг от друга «князьками» независимыми в ме-
ру своей силы в каждом случае. Какой-либо общей органи-
зации, общественной власти, кроме власти сильнейшего, не
существовало.
Якутский фольклор содержит в себе яркие и живые вос-
поминания о выдающихся тойонах и о быте этого общест-,
венного класса. -
В исторических преданиях очень хорошо сохраняются
148 /
имена тех главарей якутских племен, которые нам непосред-
ственно известны по документам XVII в. Якутский народ до
сих пор помнит таких тойонов, как Легей, Омоллон, Чингада
и ряд других, имена которых нам встречаются в документах
эпохи прихода в Якутию русских. О них рассказываются ле-
генды, в которых нередко с большой правдивостью переда-
ются действительные исторические факты. Больше же всего
рассказов связано с образом Тыгын-тойона.
Хотя образ Тыгына в преданиях разукрашен разными
сказочными подробностями — огромный рост этого богаты-
ря, глаз его весит 30 фунтов, и т. п., но в основе легенд о
Тыгыне лежит, как мы видели, реальная историческая дей-
ствительность.
е) Рабство у якутов
Упоминания о «холопях» (или «боканах») встречаются в
документах XVII в. очень часто. Наиболее интересны на
этот счет те сведения, которые мы находим в судебных де-
лах. В них нередко отражается взгляд якутского обычного
права на несвободное состояние: «холоп», т. е. раб, всегда
резко противопоставляется свободному человеку. Рабская
зависимость противопоставляется другим формам зависимо-
сти, в том числе зависимости младших сородичей.
«...А тот брат мой,—пишет в своей челобитной один якут
в 1666 г.,—был тому Иваку не холоп, и сыну его Кукаке не
холоп, жил и работал по свойству жены ево Кукины». «А
прежде того,—читаем в допросе ответчика в другом деле в
1673 г.,—жил я в Олекминском у родника своего Кангалас-
ской волости у якута Буктени Тюбеива просто, а не в хо-
лопстве, и ясак великого государя платил... собой». Еще в
одном аналогичном деле в 1668 г. ответчик заявляет, «что
он не холоп Ондеков: отец де иво Толуканков Кутер и ныне
жив; и отцу их Ондекову да Чючюгурову ОнюкеЮ родной
брат... А он де у него в холопах не живал, что брат их
двоюродный».
Еще более показательный случай имел место по поводу
аналогичного иска якута Балагурской волости Курчугея Бор-
?дончева в 1656 г. о возвращении ему отнятого у него рус-
ским промышленным человеком «холопа» Чакура Нугене-
ева. Вызванный по этому делу Чакур заявил: «он истцу брат
родной, а не холоп». «И истец сказал, — записано далее в
документе, — что он иво малого вскормил, .потому его холо-
149
пом и написал. И по тем речам, — заключается дело, — ист-
цу отказано».
В других случаях «холопство» противопоставлялось поня-
тию «жить в работе», причем имелись в виду, очевидно, от-
ношения найма. Якут Молонкун, обвиненный в побеге от сво-
его хозяина, в допросе говорил: «В прошлом в 201 г.
(1693 г.) он Молонкун от якута от Окона Тоекоева не бе-
пивал, и в холопстве де он Молонкун у отца ево Оконова
Тоеки не бывал. А жил де он Молонкун у отца ево многие
годы для работы, а не в холопстве...»; причем однако, его
хозяин «за работу ему ничего не давал, для того де он Мо-
лонкун от него Окона в Скороулскую волость к родникам
своим сошел». «В прошлых де годах,—говорил ответчик в
другом подобном же деле 1700 г.—отец ево Денюгуй живал
у отца ево Чидатова Лыгыя Кусагаева в работе, а не в хо-
лопстве...».
В одном документе 1671 г. мы находим такие рядом стоя-
щие определения: «А Тагадек де живет у Тоглоя в работни-
ках, а Салагай де Тоглоев холоп».
С еще большей четкостью противопоставляются состоя-
ния раба и свободного в одном любопытном деле 1661 г.,
где якут Тогурай, на которого, как на беглого холопа, предъ-
явил иск Турчак Савуев, решительно отрицал права послед-
него: «что де он Тогурай у отца Турчекова в холопех не жи-
вал, а жил де он Тогурай сам собою»; а после повторных
улик, со стороны истца, прибег к последнему аргументу: «а у
него де в боканах не бывал, и быть не хочю, у меня де
есть и свои холопи». Этот аргумент русским судом был при-
знан убедительным: «И ему Тугураю жить по прежнему, а
истцу отказать».
Из всего этого следует бесспорный вывод, что русским
словом, «холоп» переводился какой-то совершенно рпределен-
ный якутский социальный термин. Повидимому, этим терми-
ном было слово «кулут», и сейчас сохранившееся в якутском
языке со значением раб, слуга. Слово «кулут» встречается в
русских актах XVII в. лишь как исключение, если только не
считать довольно частых случаев, когда оно выступает в ка-
честве^'собственного имени. Так, в 1646 г. якут Тага к Уносов
жаловался «на Батулусского якута Етенина кулута Ече
Букова». В росписи якутов, недоплативших за бедностью
ясак за 1686 г., мы читаем, между прочим, по Бетунской
волости: «Тюсел1 да Тобокта да Толко Багины, да племянник
их кулут Отюней Алакиев...». Других таких упоминаний найти
не удается. Это подтверждает ту мысль, что именно «кулутов»
150
следует видеть в «холопах» русских текстов XVII в., относя-
щихся к якутам *.
Одним из источников отношений рабской зависимости
были межродовые и межплеменные Сооруженные столкнове-
ния, грабительские набеги, сопровождавшиеся захватом лю-
дей в рабство, т. е. открытое насильственное порабощение.
Жалобы на такие факты встречаются нередко среди судеб-
ных дел XVII в. Так, например, в 1662 г. бетунский якут
Осогос жаловался на Откура и Мазары Камыковых той же
волости, которые «убили двух моих племянников» и, приехав
«войною», отняли жену брата истца с двумя ее сыновьями.
В одном иске 1670 г. мы читаем жалобу, что ответчик, якут
Мальягарской волости, «родника моего именем Мака Тол-
коева невелика сильно увез к себе и держит у себя в хо-
лопстве неведомо за что». В 1673 г. в другом иске говорится
о нападении целой группы якутов Батурусской волости на
своих же соплеменников, причем, помимо скота и разного
имущества, была захвачена женщина, мать челобитчика.—
«и ныне мать моя живет и работает у них». Про якута Ни-
рагая Молтогина, крупного тойона Батурусской волости,
сообщалось в 1694 г., что он «убил Мегинской волости яку-
та Бертеня с сыном, а другого сына иво к себе захолопил».
В челобитной одного мегинского якута от 1698 г. 1г.;я встре-
чаем жалобу на некоего Тюсюня, который «завладел насиль-
ством своим невесткою моею з детьми». Еще в одном случае
истец жалуется на своих врагов, что они «похваляются» его
убить, а жену и детей его «хотят себе вечно похолопить».
Военный захват рабов и обращение военнопленных в раб-
ство вообще является первой исторической формой установ-
ления классовых отношений, связанной, как указывает
Энгельс, с тем крупным прогрессом в развитии материально-
го производства, которое было ознаменовано переходом час-
ти народов Азии к скотоводству. Именно в эту эпоху «уве-
1 Что касается слова «бокан», употребляющегося в русских актах,
как уже сказано, наряду со словом «холоп» в том же значении, хотя и
реже, то это слово было, несомненно, заимствовано русскими из какого-
то местного языка в Сибири, из якутского ли или из другого — трудно
судить. В якутском, современном языке слово «бокан» неизвестно, но не-
которые производные от этого слова имеются: например, слово «бохоно»,
«немного уступающий в каком-либо отношении»; с тем же значением
употребляется и слово «бохтусах», производное от «бохто», «бохуо» —-
«оставаться, не следовать, отставать». Интересно отметить выражение—
«бохтуобут киси» — «человек, отошедший на задний план» (говорится о
слепом, безногом); «кырдьыбыт, бохтуобут киси» — человек, постаревший
и отошедший на задний план. Во всех этих словах и выражениях есть идеи
некоторой неполноценности, неполноправности.
151
личение производства во всех областях—-скотоводстве, зем-
леделии, домашнем ремесле—сделало рабочую силу человека
способной проиэвогить большее .количество -продуктов, чем
это было необходимо для поддержания ее. Представля-
лось желательным привлечёте новых рабочих сил. Война
доставляла их: военно-пленных стали обращать в рабов»1.
Захват чужеродцев и чужеплеменников в рабство был
первой исторической формой и первым источником рабских
отношений, и якуты в этом смысле не представляли собой
исключения. Но у якутов такой захват был лишь одним из
источников рабских отношений, и источником, по сравнению
с другими, скорее второстепенным. У -находившихся на более
низкой ступени развития тунгусов, ламутов и юкагиров той же
эпохи практика военных набегов с уводом пленных в рабство
была развита в несравненно большей степени.
Гораздо более важным, можно сказать, господствующим
источником рабских отношений у якутов изучаемой эпохи
было экономическое порабощение. Исторически оно, пови-
димому, явилось результатом того внутреннего разложения
родовых общин,, которое, по Энгельсу, было вторым, после
военного рабства, крупным шагом в процессе становления
классового строя. «Различие между богатыми и бедными вы-
ступает наряду с различием между свободными и рабами, с
новым разделением труда — новое разделение общества на
классы»2. Ио это- выделение в ipc^aB-bi-x общинах богатых
и бедных семей приводило, в условиях развивав-
шихся уже рабских отношений, к тому, что сами отношения
между богатыми и бедными принимали характер более или
менее близкий к рабской зависимости. Возникавшее из меж-
родовых столкновений рабство влияло на внутриродовые от-
ношения, перестраивая их по своему образу и подобию.
Уже в доездной памяти и росписи 1648 г. по Мегинской
волости (казака Вахрамея Попова) мы читаем, например,
что Такаул Каясылов «живет у Тотомы Бурухина сына в
холопех... для того, что де у него скота никакова нет». То
же -говорится -и о Толко Коюкове, который «живет... у Г-озе
в холопех, для того, что де у -нево -скота никакого нет». По
Одейской волости мы находим некоего Тогурая, который
«живет в холопех у Докуя Унегина сына годы с три для то-
го, что де у него скота своего никакова нет» и т. п. В по-
1 ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и госу-
дарства. ОГИЗ, Госиолитиздат, 1948 г., стр. 182.
2 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и госу-
дарства, ОГИЗ, Госполитиздат, 1948 г., стр. 184.
152
добной же доездной памяти Григория Кривогорницина от
1671 г. по Мегинской волости встречается целый ряд ана-
логичных фактов возникновения рабской зависимости на
экономической почве. Так, якут Испигей Яхолдаев на требо-
вание уплаты ясака ответил ясачному сборщику: «яз про-
мышлять не могу, стар и увечен, а дети мои живут в хо-
лопех, а окота у меня и детей моих нет ничево, ни. коней ни
кобыл ни коров». У двух братьев Чукуная и Бытыка «скота
нет ничего (по другим сведениям, у одного была одна, а у
другого 2 коровы), а «живут оне в холопех, Бытык у Отко-
на Турчакова в холопех, а Чюкунай у Амыкая Девулева
в холопех». Селбук Индидесев заявил, что он «сам стар и
увечен, а сын один мал, промышлять не может, а другой
сын живет в холопех».
Само по себе возникновение зависимости между богаты-
ми и бедными общинниками еще не означало рабства. Якут-
скоё обычное право того времени проводило известную грань
между тем, кто живет «в холопстве», и живущим «в работе».
Но на практике одно переходило в другое довольно легко.
Отдельные фактых этого рода отразились в судебных делах.
Так, в одной исковой челобитной якута Борогонской волости
Чоюка Дуюкова (1661 г.) мы находим историю, повидимому,
чрезвычайно типичную для подобного рода отношений. «В
прошлом, государь, во 165 г. (т. е. 1656——7 г.),—пишет Чо-
юк,—как я сирота твой стал изможать и всякую работу ро-
бить, и за скотом ходить, и призвал меня сироту твоего Ме-
гинской волости .якут Теко Дегинев .к себе всякую работу
робить и за скотом ходить, а найну (найму), государь, рядил
мне по силе моей (т. е. попросту говоря, наем без точных
условий). И в прошлом, государь, во 168 г. тот Теко заочно
и не юпрошав меня (ойроту твоего твой 1вел|И1к.ого государя
ясак за меня заплатил соболя, и меня сироту твоего в книги
ясачные записал холопом, и хочет меня сироту твоего захо-
лопить неведомо за что. А я сирота твой впредь твой велико-
го государя ясак плачу сам собою». В подобного рода фак-
тах сказывалась, видимо, общая тенденция со стороны эко-
номически господствующих слоев—превращать всякого рода
неоформленные отношения зависимости .в отношения рабст-
ва. В 1665 г. якут Намской волости Юдрюс Базекин жало-
вался на якута Мегинской волости Тоглоя Булкутова, что
он «племянника моего Багалчанка называет своим холопом.
А тому Тоглою тот Багалчанко не холоп, ведомо про то мно-
гим якутам. А отец его Багалчанков Бордай женат был на
ево Тоглоеве сестре двуродной. И тот мой племянник и с от-
цом своим жили подле того Тоглоя своею юртою особь, и
153
кормился отец его Багалчанков з детьми своими своею рабо-
тою и рыбенком. Да он же Тоглой того моего племянника Ба-
галчанка дву братей ево меньших да родницу нашу якутскую
женку з двема сыноми держит у себя и хочет их похоло-
пить неведомо почему...». Несколько раньше, в 1655 г. вдо-
ва Бетуиского якута Быяна жаловалась на сородича (пле-
мянника) ее умершего мужа, который захватил наследство
покойного, «да и сына моего Дачину себе; похолопил»; на
это ответчик заявил, что «сына Быянова взял он Даку по
свойству, а не в холопи». В этих примерах еще ярче видна
эта тенденция перерастания родственных отношений в отно-
шения 'рабской зависимости. В них дело едет о насильствен-
ном порабощении или продаже в рабство своих соплеменни-
ков или сородичей. В этих фактах хорошо видно, как рабство
разлагало, разъедало родоплеменные отношения, превращая
их в отношения -классовые. Но это разъедающее действие раб-
ства шло и еще глубже: оно проникало в сердце семьи, этой
выделившейся внутри рода мельчайшей социальной единицы.
Это выражалось прежде всего в довольно широком распро-
странении обычая продажи жены.
Если вообще форма заключения брака у якутов XVII в.
немногим отличалась от покупки женщины, то продажа му-
жем своей жены, безразлично в рабство или в жены, —
означала дальнейшее принижение положения женщины, раз-
вращающее действие рабства на семейно-родственную связь.
Около 1644 г. якут Музкж Теляев (Накарской волости)
взял у Делгира Ондекова (Одейской волости) «кобылу да
корову да жеребенка» с добавкой еще некоторых предметов,
«а дал он Музкж мне за тот скот жену свою Быбачка...». В
1668 г. якут Балагур сообщал в своей челобитной, что жена
его «не стала его любить» и бегала от него к отцу и дру-
гим, и он «от такова дурна унять ее не мог и тое свою же-
ну Кычака... продал».
Ясное указание на торговлю рабами мы находим в од-
ном из судебных дел 1673 г. По поводу одного спора о пра-
ве владеть «холопом» истец, в качестве улики по адресу от-
ветчика, заявил, что у последнего «нет купчей» на данного
«холопа». Но ответчик возражал: «В нашей де орде,—зая-
вил ответчик, — у нашей братьи якутов, как покупаем друг
у друга холопей мужиков и баб и девок и робят, и прида-
ных даем^и емлем, а купчих и никаких писмяных крепостей
на холопей до сего числа промеж нами не было. И в том
де шлюсь на всю якутскую орду, на всех якутов». Это кате-
горическое заявление с уверенной ссылкой «на всех якутов»
говорит о том, что ответчик тут опирался на реальную прак-
154
тику, на действительно существовавшие нормы обычного
права.
' Нам известно очень много случаев продажи и покупки
рабов. «В прошлых годах, будучи в якутской вере, — пишет
новокрещен Артемьев в 1687 г. — купил я... себе в работу
навек иво Итарчю Батурусской волости у Идея Юргина семи
годов, а купя того якута вспоил и вскормил; и одевал и
обувал...». «А та женка купленная старинная отца иво Тиека
работница...». Такие выражения нередки в документах этой
эпохи. Развитость работорговли у якутов XVII в. не подлежит
сомнению.
С распадом родовых отношений связана также выдача в
рабство сородича, родственника в качестве выкупа за кровь,
так называемую головщину, являющуюся исторически заме-
ной обычая кровной мести.
Упоминания в актах изучаемой эпохи о том, что в качестве
выкупа или компенсации за убийство, увечье и т. п. фигу-
рирует не только скот,, но и люди, довольно часты. Но в не-
которых из них вопрос сводится к тому, что виновная сторо-
на отдавала потерпевшему своих рабов, и они в результате
этого только меняли владельца; в этих случаях «головщи-
ка» не была, следовательно, источником рабства, а только
формой перераспределения уже существующего кадра рабов.
Для нас гораздо более интересны те факты, когда в ре-
зультате подобных сделок в качестве выкупа за убийство или
воровство в рабство попадали свободные люди. Такие слу-
чаи известны.. «В прошлом... во 146 г. (1638),—писал в своей
челобитной Сергуй Курчегасов,—я у него (Тюсерги Мардуко-
ва) батыею голову пробил, и он у меня взял по свое увечье
8 кобыл да 4 коровы, да куяк, да 'брата моего он же взял
в холопи». Как и следует ожидать, мы имеем здесь дело с
бедняком, которому нечем уплатить полный выкуп, кроме
как закабалив своего брата; об этом говорят следующие за
приведенными слова челобитной... «да и последнего кониш-
ку он хочет отнять, а неведомо за что, испродать меня хо-
чет». В другом случае мегинский якут Чугун Бодоев пишет в
челобитной (в 1678—^9 г.) что «по нашей якутской вере» за
убитого брата взял он с убийцы годовщину скотом: «да у
него ж взял я холоп твой годовщины за того брата своего
сына иво Сулукова Сютюка да дочь иво Сечегоя».
Еще в одном случае в 1685 г. один якут Чириптейской воло-
сти бьет челом на якута той 'же волости в том, что «дал
мне... за головщину отца моего сына своего Оеночка Ивасо-
ва в холопи вечно», а потом «подговорил» последнего бе-
155
жать и увез его р собой. Во всех этих случаях—аналогичные
факты были, повидимому, тоже нередки—мы видим „очень
ясно, как процесс распада родового строя, выражавшийся, в
частности, в замене древней родовой мести обычаем выкупа
за кровь,— сам ускорял развитие рабства.
Мы перечислили основные источники, из которых рекру-
тировался класс рабов в якутском обществе XVII в. Воен-
ный и вообще насильственный захват, порабощение зависи-
мых соплеменников и сородичей, продажа в рабство бедны-
ми общинниками своих жен, детей и родственников, самоза-
кабаление из нищеты, отдача в рабство в виде годовщины—
вот эти основные источники. Легко заметить, что во всех
этих формах есть нечто общее: в них во всех страдающим,
порабощаемым элементом являются маломощные, малоиму-
щие и неимущие общинники.
Итак, неустойчивое положение мелких производителей в
условиях распада родовых отношений, в условиях развития
рабства создавало для них реальную и постоянную угрозу
превращения в рабов.
Наряду с тем типом отношений, который выражается в
наших источниках русским словом «холоп», повидимому, со-
ответствующим якутскому слову «кулут», упоминаются в
этих же источниках еще так называемые «вскормленники»,—
категория, не слишком далекая от «холопов», но все же от-
личная от них.
В ясачных росписях XVII в., относящихся к якутам,
«вскормленники» встречаются едва ли не чаще «холопов».
«Турчак Бакин Торонеев вскормленник, ясаку на нем взят
соболь», «Торю'ней Когонеев Каратюсюко1в вскормленник...»;
«Кутуякан Теков вскормленник...», «Лрюкан Бытыков Элсе-
нов вскормленник...» и т. п. — подобными выражениями пест-
рят росписи ясачных людей. Каким же образом складыва-
лись отношения «вскормленничества» и что они собой пред-
ставляли? Вот некоторые факты.
В 1656 г. борогонский якут Солуй Чугунов жалуется: «Бо-
рогонской же волости на дядю своего родного, на Чермека
Амуканова сына. В прошлых, государь, годех лет тому с 18 ро-
дился у него сын ево именем Дадун, и он Чермек того сына
своего Дадуна отдал в сына место отцу моему Чюгуну. И отец
мой того сына ево Дадуна отдал мне сироте/ твоему. И в ны-
нешнем, государь, во 162 г.; в месяце априле того сына мое-
го Дадуна подговоря увез к себе неведомо за что. А отец
мой Чюгун и я сирота твой того сына ево кормил и оде-
вал и обувал 18 годов. ‘Милосердный государь... вели... с
156
гем дядею моим Чюгуном (Чермеком) об сыне ево Дадуне
об моем вскормленнике и брате двоюродном своей царский
указ учинить». .Помета на документе гласит: «по распросу
малой отдан истцу»; иначе говоря, русская власть признала
обоснованность претензии Солуя. Уже в этом одном деле вид-
но, что разница между «вскормленником» и «холопом» в
смысле их правового положения была мало ощутительна. В
судебных исках мы часто встречаем жалобы на побег «вскор-
мленников» так же, как и «холопов», и требования о их воз-
вращении. В' других случаях в исках мы читаем об уводе
«вскормленников» третьими лицами. Так, в 1690 г. намский
князец Еюкей Никин подал челобитную на якута Сактыю
Когонова, в которой говорится: «В прошлых, государь, го-
дех родник мой ближний Тунуй шаман вскормил из малых
лет той же волости якуцкото парня Булгуйка до полного
возрасту» с тем, чтобы «для своей старости и нужи нало-
жить на него Булгуя вашего, великих государей, ясаку свое-
го окладу, за прокорм, соболя...». «А ныне, великие госуда-
ри, тот Сактыя в того нашего вскормленного парня всту-
паетца и у себя похолопил». Сам Булгуй на допросе под-
твердил, что «в прошлых годех взял де ево Булгуйка в ма-
лых летах у отца ево Тюсюка Намской волости якут Тунуй
Одучеев, споил и скормил, и жил де у него Тунуя он Бул-
гай вместо вскормленника». Однако по поводу второй части
исковой челобитной из показаний Булгуя выяснилось, что Сак-
тыя его отнюдь не «похолопил», а он ему доводится братом,
и «пришел де он Болгуйка сам к нему Сактые». Русское на-
чальство стало, как обычно в подобных случаях, на сторону
рабовладельца и приказало вернуть Булгуя прежнему вла-
дельцу. «А что он Болгуйко збежал без ведома хозяина свое-
го... учинить ему наказанье, бить батоги...». Иначе говоря,
русская власть рассматривала «вскормленника» как раба.
Наконец, в источниках встречаются' и выражения «вскор-
мленный холоп», еще более позволяющие сблизить между
собой эти два понятия.
Для вскормленника иногда были шансы приобрести хо-
зяйственную самостоятельность, в особенности если хозяин
его умирал, оставляя малолетних детей. Один такой случай
дошел до нас ® одном из судебных дел 1671 г.. Бетунец (по
другим данным -борогонец) Байна Бочуков жаловался на
своего соулусника Яттыки в невыполнении последним приня-
тых им на себя обязательств. По ^словам ; истца, в 168 г.
(1659—60 г.) «отец мой Бочюк взял его Яттыку с улицы и
споил и скормил и женил ево и наделил скотом и платьем».
157.
Яттыки со своей стороны будто бы обязался за: это платить
ясак за своего приемного отца и не . платит, «а наделком
владеет». «А что ему: наделку отец мой дал скота и пла-
тья,—пишет истец,—и я... тогда был мал, не помню, а ныне у
него Яттыки 4 коровы». Вызванный на суд по этому пово-
ду ответчик Яттыки Колгуев изложил несколько иную вер-
сию своей биографии.- «У отца иво Байнина Бочюка не жи-
вал, — сказал он,—а жил у деда иво Байнина, и вскормил
де дед иво Байнин. И после де смерти деда иво отец ,иво Бойч
нина Бочюк его Яттыки от себя збил, для того, что он Яттыки
обезножил. А живота де и скота в наделок ему Яттыки отец
иво Байнин Бочюк ничево не давал. А ясаку он Яттыки не
платит потому, что он Яттыки без ноги. И ныне де он Ятты-
ки живет собою». Для нас безразлично, кто именно вскор-
мил Яттыки—дед или отец Байны. Во всяком случае Яттыки,
по смерти своего хозяина и в малолетстве его сына, сумел
каким-то образом обзавестись своим хозяйством.
Однако подобные факты едва ли были часты. Согласно
обычному праву якутов XVII в. самый факт усыновления и
воспитанничества давал воспитавшему право предъявить
претензию на личность и труд «вскормленного» им. Одно
любопытное судебное дело очень ярко рисует характер
обычно-правовых воззрений на этот счет.
В 1673 г. якут Атамайской волости Откон Чимчин бил
челом на якута Бордонской волости Тагыра Каптакова о
том, что в 1664 г. «послал я из Якутского острога вскорм-
ленника брата своего сродного от родных Сергунея Аргами-
на в Олекминской промышлять корму рыбы и всякого зверя
ловить, с племенником своим родным Быкием Тимиреевым.
И тот Быкий того моего вскормленника Сергунея оставил в
Олекминском у него Тагыра. И он Тагыр того моего скорм-
ленника держит у себя в холопстве многие годы, а мне не
отдает неведомо за что». Вызванный по этому поводу ответ-
чик Тагыр изложил дело иначе: «Продал де мне того Сергу-
нёйка Аргамина в прошлом во 169 г. Атамайской волости
якут, а иво Отконов племянник родной Быкийко Тимиреев»
за 40 соболей и за 2 коня. Далее, после взаимных пререка-
ний сторон был вызван на суд сам объект спора, «Тыгыров
холоп Сергунейко Аргамин». В допросе он сказал: «Того де
яз не помню, кормил ли он Откон меня сызмаленко или нет.
А то де я помню, как в прошлых -годах привез меня милен-
ка Атамайской же волости иво Откона племянник Быкийко
Тимиреев и продал меня в Олекминском ему Тагыру Кдпта-
кову, а взял де за меня у него Тагыра 40 соболей да 2 коня»
158
А к нему де Откону итти жить не хочу, потому что де яз не
знаю, родник ли он Откон мне, и кормил ли меня, того яз
не знаю. А хочу де я жить у него Тагыра, потому что де тот
Тагыр купя споил и скормил, и держит меня у себя за сына
место». - * * •;
В приведенном примере, между прочим, хорошо виден не
только патриархальный характер того обычно-правового
обоснования («споил и скормил, держит за; сына место»),
каким оправдывались эти несвободные отношения, но видна
. и та патриархальная идеология, которая заставляла раба-
вскормленника ((хотя он в данном случае был просто куплен)
считать себя членом семьи своего хозяина и не противопо-
ставлять своих интересов его интересам.
Вероятнее всего, что термин «вскормленник» является пе-
реводом якутского понятия «кумалан». Современное значение
слова «кумалан», согласно словарю Пекарского, — «бедняк,
состоящий на прокормлении родового общества, прокормле-
ныш, временный нахлебник; человек, находящийся на обще-
ственном призрении, содержимый на счет родовой благотво-
рительности (ср. иитимньи, умнасыт); дармоед». Однако обычай
кумаланства, сохранявшийся у якутов вплоть до революции,
несомненно, имеет глубокие исторические корни. Именно в
нем продолжаются нити традиции от того якутского
«вскормленничества» XVII в., которое мы находим в до-
кументах той эпохи. .
Можно думать, что в лице «вскормленников» XVII в.
мы имеем перед собой кумаланов, так же как «холопи»—это
кулуты. Резкого различия между этими обоими явлениями
не существовало, и одно могло нечувствительно переходить в,
другое; однако якутское обычное право стремилось обосо-
бить «холопа» — кулута, выделить его в особую социально-
правовую категорию.
Наряду с отношениями патриархального рабства — ку-
маланства, якутское общество эпохи прихода русских знало бо-
лее развитые рабские отношения. Перед нами как бы две формы
рабства, и обе они существовали бок о бок.
Вот одно интересное судебное дело, из которого это очень
хорошо видно. В 1679 г. якут Одейской волости Онюй Отко-
нов жаловался: «Збежал де у него Онюйка холоп ево ясач-
ной имени Балтупа Бочюдаев, а живет в Мегинской волости у
Селикая шамана в хоронах». Сысканный по этому делу ответ-
чик Селикая заявил, что «тот де Балтуга иво Селикайков хо-
лоп истари и отец де ево Балтугин отца иво Селикая бывал
холоп же». В этом споре двух рабовладельцев о праве на ра-
ба «последний решительно. становится на сторону того из них,
159
к которому он убежал; он стремится в своих показаниях вы-
городить его, защитив от разных обвинений, и эти его пока-
зания объясняют причину такого предпочтения. «Зовут де
иво Балтугою Бортокоев, а родом Мегинской волости (т. е.
сопленник Селикая), а отец де ево Бортокой в прошлых го-
дех сошел на Яну реку, и на Яне умер. А он де Балтуга ос-
тался невеличек, и пришел жить в Мегинскую волость и жил
де в холопстве у якута Мегинской волости у Селикая шама-
на. И те де Одейсиой волости якуты увезли иво Балтугу неве-
личка, и он де жил у Онюива брата у Тохтотоя шамана года
з даа... И после он Балтуга у них Тю-хтоя ушел в Мегинскую
волость к якуту к Селюкаю шаману и жил де у него Селекая
года с 4 и больше...».
В изложенном случае мы имеем перед собой явно два
разных типа отношений зависимости: патриархальное раб-
ство — кумаланство, работа сироты у воспитавшего его соп-
племенника, и настоящее рабство, возникшее из похищения
чужеплеменника. Что это было на практике не одно и то же,
доказывается поведением главного действующего лица этой ис-
тории: Балтуга бежит от чужеплеменников — одейцев и воз-
вращается к своему старому хозяину и воспитателю — сопле-
меннику мепинцу. Видимо, «вскормленничество» было более
мягкой формой рабства, нежели «холопство»..
Рабский труд применялся широко в различных отраслях
якутской хозяйственной жизни.
В скотоводческом хозяйстве якутов рабам поручалась пас-
тьба хозяйского скота. В одном судебном иске 1698 г. по по-
воду потравы сена истец на суде показывал, что он «холопей
Олохоевым (ответчика) у того кошенного сена многое время
заставал, пасли скот Слоев у того кошенного' сена...». «Скот
кормил иво Гуржеев холоп Токунай», — говорится в деле
1671 г. В судебном деле об убийстве в 1670 г. сообщаются,
между прочим, такие хозяйственные подробности, как совмест-
тная пастьба скота 9 хозяев («пасли де мы... скот на одном
лугу, который же (т. е. каждый) свой, а было де нас всех
пастухов 9 человек), — и оказывается, что из этих 9 «пасту-
хов» двое были «холопи» и один «вскормленник».
А 1656 г. по поводу одного иска рассказывается, как «при-
езжал де... якут Корюк с хлопем иво Меленоковым на сено-
кос...» «у Берегеся жил в работе родник мой Алексей, косил
сена...», — говорится в челобитной 1697 г. «И тот Ярычко
(«холоп») жил у него Лона (своего хозяина) во все лето и
работал у него и сено ставил...», — читаем еще в одной че-
лобитной от 1670. г. «А после того... острова, на Малом остро-
160
ву дети и холопи иво Дуреивы в те поры сена ставили»,—это
еще из одного судебного дела.
Один чрезвычайно интересный документ 1664 г. рисует нам
картину крупного скотоводческого хозяйства одного из силь-
нейших якутских тойонов того ’Времени — князца Ники Мыма-
кова, которое обслуживалось в основном рабской -силой. В
своей челобитной этот князец жалуется на побег от него 11
человек его рабов, которые при том угнали его окот. Пере-
числив имена этих рабов, Ника говорит в своей челобитной:
«А тот Саксай с товарищи.отца моего Мымыка природные и’
мои сироты вашего холопи. И в прошлом... во 171 г. велел я
сирота ваш тому Саксаю с товарищи со скотам своим жить за
Леною рекой и сено ставить на Кулун Тутаре для скотного
береженья и корму». «А скота держать дано им холопем
моим, Саксаю с сыном дал 30 -коров да 6 кобыл, да 4 кони,
а Туржаге, да Микулу дал 60 коров да 1 коня, а Тиреке з
братом своим Иче дано скота брата моего Тюсюка 20 коров,
а Терток и Тетку у Тиреки живут з братом затем же скотом
для сенной ставки. А Тювеке дал я сирота ваш 20 коров, а
Бечею дал 1 корову».
На домашних работах больше были заняты женщины —
«холопки». Им приходилось выполнять всевозможную работу
по дому. Две якутки Мекчик и Куюбак, жившие у Ортека
Тохтотоева, повидимому, в рабстве, по их собственным словам,
«живучи де у него ОртЪке, робилм всякую работу». В числе
выполняемых рабынями работ была, между прочим, обработ-
ка кожи: «...мясо... спрятала в яму, где де я кожи дымлю»,—
сообщала на суде одна якутка, «холопка девка Туллук».
В якутском фольклоре упоминаются «коровницы» и вообще
«служанки»...
Летом рабов заставляли также ловить рыбу и собирать
сосновую кору, употреблявшуюся в пнищу. Два брата, якуты
Бетунской волости, жаловались в 1661 г. на своих двух «хо-
лопей»: «послали мы сироты твои тех своих холопишек не
доходя Яны реки на озеро Сегено для рыбной ловли...»—-и
они бежали и не вернулись к хозяевам. «А весной робил де
на него Тегано, — говорится в другом судебном деле о бе-
жавшем «холопе»—-сосну добывал -и рыбу де ловил на него»
«...с рыбного промыслу увез он Арчина сильно в неволю хо-
лопа моего и з женою и с сыном» (из судебного дела
1654 г.).
Очень существенное значение имело использование рабов
в охотничьем, в частности в соболином промысле. Здесь,
правда, сказалось влияние ясачного режима, введенного
царскими властями; якутам пришлось после обложения их
11 Якутия в XVH веке. 161
ясаком, добывать соболей больше, чем прежде. Однако пуш-
ной промысел, несомненно, был развит у якутов и до при-
хода русских. О посылке рабов на соболиный промысел мы
встречаем не раз упоминания и в тех же судебных актах.
Так, князец Мазары Бозеков жаловался в 1692 г. на тунгу-
сов, что они, «будучи на соболином промысле», «убили у
холопей моих двух лошадей добрых, и оттого холопи мои
оскудели и от соболиного промыслу отбыли за бесконни-
цею». Из одного судебного дела видно, как на соболиный
промысел отправляется целая партия охотников, причем
знатный тойон Арчина Качиков посылает своих «холопей», а
его менее знатные «родники» едут сами: «На соболином про-
мыслу... у меня сироты твоего. Толкойка, а у моих Арчиных
холопей да у иных родников наших отнял... Темирей с това-
рищи своими 9 лошадей наших...».
О роли рабов в соболином промысле говорят и ясачные
документы. «Боле того соболей упромышлять не мог, потому
что нужен и беден, промышлять не на чем, коней нет, и хо-
лопей нет же у меня, и скота и живота нет ничего»;.. — за-
являл бедняк Таги, недоплативший ясак в 1671 г.
В наиболее общей форме об этом же факте сообщают
нам челобитная якутских князцов о ясаке 1664—-65 г. и вое-
водская отписка о том же. «Холопишка наши, — пишут якут-
ские князцы 28 волостей — промышляют ваш великих госуда-
рей ясак на нас сирот ваших и на себя на наших лошадях».
Таким образом, мы видим, что рабский труд применял-
ся во всех отраслях якутского хозяйства XVII в. Для улус-
ной верхушки, собственников этой рабской силы, этот труд
имел самое существенное значение.
Среди якутских рабов, т. е. среди тех, кого наши источ-
ники называют «холопями», мы находим и таких, которых
скорей можно было бы назвать дружинниками, оруженосца-
ми, свитой их господ. Они участвуют в набегах и в других
военных предприятиях господина, составляют его вооружен-
ную силу, выполняют его ответственные! поручения. Приве-
дем конкретные свидетельства.
Чаще всего рабов посылали отгонять скот. «В нынешнем
...в 179 г. (1670) посылал он Герюнча ко мне... красть холо-
па^ своего Толукана Ондресова на своем коне, и он Толукан
украл у меня... 2 кобыл...», — читаем в одной челобитной.
В челобитной далее говорится, что Толукан, помимо отгона
скота, «перебил и к дереву} вязал» сына челобитчика, и что
его хозяин укрыл его от суда: «и он Герюнча того холопа
своего Толукана от пристава утаил, и в дальние места на
162
своём коне от пристава тихим обычаем отослал». «А посылала
де красть того быка хозяйка наша Агийка», заявили рабы
некоего Сыкры, угнавшие быка. «А Либи Кумасов посылал
холопей своих ко мне для татьбы, и по его научению холопи
украли у меня лошадь добрую» — говорится в документе
1692 г. «Посылали они Немняк з братьями к ним в орду с
родниками холопей своих 5 человек, и те де холопи ево от
них борогонцев пригнали к ним 2 жеребца да 2 кобыл да
2 лошади да 14 Жеребенков больших и малых». В этом слу-
чае дело идет уже не о простом похищении скота, а об от-
ветном набеге в отместку и в компенсацию за полученный
подобным же образом урон. И эту операцию восстановления
своих нарушенных прав тойон Немняк, главный князец Ба-
турусской волости, поручает своим рабам.
Что касается простого участия холопов в подобных же по-
хищениях скота совместно с хозяином, то известий об этом
огромное количество.
«Холопы» выполняли и различные другие ответственные
поручения господина. Особенно интересные подробности о
подобных порученьях известны в связи с якутским восстани-
ем 1642 г. и другими подобными движениями. Во время
якутской «измены» 1640 г. восставшие, подготовляя нападе-
ние на русских казаков, давали ответственные и опасные
задания рабам; так, казака Кирилла Ружникова было пору-
чено убить трем рабам: «те убойцы трех человек холопей
своих в зимовье к Кирилку ево Кирилка посылали убить, а
сами хотели в зимовье побивать Кириловых товарище®». В вос-
стании 1642 г. рабы местами играли роль бойцов, посылав-
шихся на передовые позиции. «А промышленных де людей
вверху убили пятерых Трекины холопи», .— сообщалось об
одном из эпизодов восстания в ходе следствия о нем. Вос-
ставшие даже замышляли подослать одного из своих рабов
к воеводе Петру Головину, «большому тойону», как его зва-
ли якуты, которые его ненавидели и боялись больше, чем
всех других начальников. «И говорил де Дадык шаман, —
читаем в одном из показаний, — пойдем де под острог, а
ясаку де вберем, да пошлем id нарочитым боканом, и велим
де за рукав нож положить, и как до ясак станем да-
вать, и в та де поры бокану велим заколоть тоена большо-
го (Головина). А бокана де хотя и убьют, инодеиво не жаль,
бокан де не дорогой человек». Это 1замечательное место
чрезвычайно ярко .обрисовывает .своеобразную Двойственную
роль рабов в подобных поручениях: рабу поручают опасные
и, в сущности, почетные боевые операции и тем самым как
11* 163
бы признаюз в нем качества храбрости, даже : героизма и
другие военные доблести («нарочитый бокан»), но в то же
время не считают его за полно пенного человека («ино де
его не жаль, бокан де не дорогой человек»). В этом же
восстании рабы фигурировали и в качестве эмиссаров, вест-
ников. Об этой роли их есть тоже очень характерное сви-
детельство: «Как де побили служилых людей, — говорил в
своих показаниях о восстании якут Сакан,— и приходил де к
ним на Алдан Омолдонов холоп, и говорил де им: мы де с
Омолдоном побили служилых людей Гаврилка Пашенного с
товарищи, а вы де здесь побивайте служилых людей и про-
мышленных». В этих словах характерен прежде всего самый
стиль речи в устах раба: «мы с Омолдоном побили»; кроме
того, характерна и роль раба-эмиссара, активного участника
восстания.
Во время «измены» ярканского якута Балтуги в 1676 г.
и его сотоварищей «холопи» выступают как младшие това-
рищи и помощники своего господина. Они сражаются про-
тив казаков вместе с хозяевами: «...холоп изменников Дал-
дуев, слетчи с лошади, учаЛ по нем Стеньке стрел|ять...» и пр.
Раб разъезжает в качестве вестника и агитатора от имени
своего господина: «...и после; де того приезжал, к ним Бал-
тугин холоп Налтан и призывал же их...». Рабы выполняют
поручение сжечь юрту, где отсиживается осажденный ка-
зак: «... а юрту де зажигали холопи Окосовы». .
Отряды вооруженных рабов составляли, повидимому,
обычную военную силу тойонов, служившую в их руках как
для грабительских набегов на иноплеменников и чужерод-
цев, так и для обороны. По поводу. вооруженных набегов
батулинского якута Книги в 1641 г. этот Книга во время
допроса говорил, что «побивал он накарских мужиков не
один, были с ним его братей родников 10 человек, да Бату-
русской волости Тага с братьями» и т. д., (всего перечи-
сляется 80 человек) «... и иные многие якуты с холопи свои-
ми». Якут Тимирей Тагусской волости, вызывавшийся в
Якутск на суд, оказал русским казакам сопротивление: «учи-
нился силен, в Якутск не поехал, собрался с холопи своими
человек в 20, а их де (казаков) было только 3 человека, и
того Тимирея поймать не могли...». Подобные отряды воору-
женных слуг были реальной, внеэкономической силой в ру-
ках тойонов, орудием их господства и власти.
В якутском фольклоре ярко отразилось существование
таких отрядов слуг вокруг богатырей-тойонов, выступающих
героями былин. Но в эпических сказаниях «олонхо» это яв-
164
ление повернуто’ к нам своей парадной, торжественной, сто-
ронрй. Рабы, слуги (кулут, догусуол и пр.), прислужницы
(ча§ар дьахталлар) выступают в этих олонхо в гиперболи-
ческих количествах и в праздничной обстановке. Один из ге-
роев былины «Кулун Куллустур» «в одеждах из телячьих
шкур людей-народ свой до последнего всех приволок, в
одеждах из коровьих шкур прислужников своих толпою при-
волок, одетых в конские кожи молодежь свою всех приво-
лок». «...Как снег беловолосая, дородная, почтенная жен-
щина стоит, вишь,—говорится в другой былине,—на ней на-
кинута серебристых соболей доха, набекрень пятнистой рыси
шапка надета, лучших волчьих шкур штаны надеты, сере-
бристых соболей задних лапок сапожки обула..., а вокруг
нее восемьдесят слуг стояло. Девяти парням наказано -было
подносить девять резных больших кубков... Восьми девицам
велено подносить 8 увитых гривою кубков...». В сказке о
двух шаманках говорится: «...Прибывшие на дворе в кружок
уселись, 90 слуг, («субан уолатта|р», буквально—холостые
парни) в гривой увитые кубки, кумысу наливши, подали
пить, колени подгибаючи, кланяясь; 90 человек принесли бра-
тины, подали пить...». «Они вдвоем только»,—говорят между
собой два молодца о шаманках в той же былине. «Направо
от них нет слуг—парней (оруолджут уолаттара), налево нет
служанок (чагар джахталлар), только вдвоем они, гляди.
Чего нам бояться?». Богатырь Агыя в былине «Сюнг-Джа-
сын», прибыв в дом Хара-хан-Тойона, находит в переднем
углу самого хозяина-старика с серебряной тростью, «нале-
во от него — с белыми, как снег, волосами, с обвислым жир-
ным животом—госпожа, на правой стороне—90, словно воль-
ные журавли, служителей у них, на левой стороне—словно
80 стройных стерхов, 80 девушек служанок у них; у печки
у них в семье—старуха коровница...».
Что касается исторических преданий якутов, рассказов о
богатырях-прародителях, то в них постоянно упоминаются
отряды вооруженных слуг, дружинников. С этими 'Отрядами
богатырь и предпринимает свои военные подвиги.
К .сожалению, источники наши не позволяют нам отве-
тить на вопрос: были ли рабы-дружинники, боевые товари-
щи и оруженосцы тойона, его блестящая свита, — теми же
скромными работниками, которые пасли его коров, косили
для него сено, собирали кору и чистили хотоны, или это бы-
ло две разных категории рабов?
Но самая немногочисленность класса рабов не позволяет
предполагать существование особой резко ограниченной
165
привелигированной его прослойки. Наиболее правдоподобно
поэтому предположение, что «нарочитыми боканами», раба-
ми-дружинниками были прежде всего взрослые, физически
сильные мужчины, владевшие оружием, тогда как Женщины,
подростки, старики и слабые боканы использовались только на
хозяйственных работах.
Своих средств производства, своего скота и инвентаря у
рабов, повидимому, как правило, не было. Якутские! княз-
пы заявляли, что они посылают своих «холопей» на соболиный
промысел иа хозяйских лошадях. Добывался ли |раб воен-
ным набегом или, что было чаще, закабалялся в рабство об-
нищавший сородич — в том и другом случае у него едва ли
могло быть свое имущество.
Но судя по ряду данных, можно предполагать, что в поль-
зовании рабов бывало то или иное имущество, скот и пр.,
хотя уяснить себе (юридический характер этого пользования
мы едва ли сможем.
В перечне скота и имущества, отнятого у якутов казака-
ми, ясачными сборщиками при -воеводе Гагарине, мы-, -меж-
ду прочим, читаем: «у Ниргая Молтонина взял соболя ж
доброго, 30 горносталей да скотину; у холопа его Ниргаева
у Такаула Талгарылова взял скотину»; «у Тебии... (взял
то-то), да у холопа его Тебина Накукана 2 коровы стель-
ные»; «да у холопа ж его, у Дергина Букеева взял корову
стельную». Здесь невозможно судить о юридическом характе-
ре- пользования или владения этим скотом щ стороны рабов,
но, несомненно, что по крайней мере в пользовании послед-
них этот скот был.
В окладной ясачной книге 1648—49 г. по всем 35 воло-
стям можно насчитать 57 имен рабов. Об имущественном
положении тридцати восьми из них ничего не говорится, о
15 говорится определенно, что у данных лиц «скота никако-
го нет», и только в 4 случаях сообщается о наличии неболь-
шого количества скота: по 2—3 коровы, в одном случае, «2
коровы да кобыла». В доездн-ой памяти Григ. Кривогорни-
цына по Мегинской волости от 1671 г. мы, между прочим,
читаем: «...А у Чюканая скота 1 корова, а боле у него скота
пет ничего; а у брата его Бытыка скота 2 к-орав-ьь; а живут
в холопях». Судя по этим, как видим, весьма немногочис-
ленным указаниям источников можно сделать заключение, что
попадавшие из бедности в рабство общинники могли в иных
случаях сохранить у себя голову — другую скота.
Но ясачные документы ничего не могут нам сказать о
правовой стороне данного вопроса: был ли раб, согласно
166
обычному праву якутов того времени, собственником нахо-
дившегося в его пользовании скота и другого имущества?
Этот вопрос остается, несмотря на Приведенные указания
источников, не вполне ясным.
Любопытно в этом отношении одно судебное дело 1700 г.,
где, и заинтересованные стороны и суд никак не могли ра-
зобраться в вопросе — кому принадлежал тот «корм», кото-
рым «холоп» одного кангаласского якута кормил девочку-
воспитанницу: ему ли самому или его хозяину.
Очень существенную черту в бытовом положении якут-
ских рабов составляло то, что они жили зачастую отдельны-
ми юртами, а иногда даже далеко от хозяина. «Потте (поди-
те) де в юрту к холопем спать, — сказал казакам якут Ку-
шеней, нй пустивши их в свою юрту (1646 г.),—и они де
служилые люди шли в юрту к холопу ево Кушенееву...».
«Зимою жили те холопи о себе на Кыллакове острову...», —
говорится в одном иске около 1667 г. Дальше рассказывает-
ся о том, как одного из этих холопей челобитчик не застал
дома, ибо тот «поехал ночью к хозяину своему к Омыкаю».
Еще, в одном судебном документе, где речь идет о бежав-
шей невестке князца Сетея, ответчик рассказывает, между
прочим, как он встретил эту женщину «на дороге, как она
шла к холопу своему к Тюктее Пельгелееву».
Но это проживание! рабов особой юртой, отдельно и да-.
же далеко от хозяина вовсе не означало обязательно их
имущественной самостоятельности. Напротив, есть указание
на то, что хозяин сохранял права и на своих рабов и на их
\ скарб даже и тогда, когда они жили далеко от него. Инте-
ресна в этом отношении челобитная камского князца Бюкея
Никина от 1688 г. «В прошлых, государи, годех,—говорится в
челобитной, — холопи -мои сошли от меня холопа вашего и
ныне живут на Амге: Кызылык шаман да братья иво Боко-
нек да Букаик Дакыивы». Князец, однако, не обвиняет их в
побеге, а имеет в виду другое: «А ясачные сборщики, —
продолжает он,—и со служеб едучи емлют у тех моих холо-
пей конные подводы, и в том чинитца им налога. А лошади
и скотишко мое у тех моих холопей...». Дальше челобитчик
просит не требовать с его холопей подвод, «чтобы тем моим
холопям впредь вашего великих государей ясаку не отбыть».
Как видим, рабовладелец, признавая вполне нормальным тот
факт, что трое его рабов перекочевали в другую местность,
нй сомневается, однако, в своих правах на них, считает
имеющийся у них скот своим и продолжает заботиться об
их хозяйственной исправности.
167
Но рабы далек® не всегда жили в особых юртах.
Есть - сведения и о совместности проживания рабов в одной юр-
те с хозяином. «А дети ево Ноковы Мелтека да Гелгени, да
холоп иво Ноков Вытыкая живут с ним в одной юрте и скот
крадут вместе», — так говорится в одном судебном докумен-
те 1650-х годов. В другом документе (1681 г.) читаем: «А
живет де она Л окурка (мачеха истца) -подле иво Девенека
своею юртою з двумя детьми, а холоп де иво Бытыканиов
(истца) Селек з женою своею и з детьми живет с нею ж Ло-
куркою вместе».
У раба обычно была своя семья. В наших источниках
©чень часто упоминается о женах и детях якутских «холе-
ней». «Увез он Арчина сильно в неволю холопа моего... и з
женою и с сыном...». «Убежал холоп ево Булдуку и з женою
своею да с троими детьми». «Холоп мой Этега з женою
своею Унюканом да з 2 своими дочерями збежали от ме-
ня...», «Холоп мой... Кустяк Бачиков з женою своею Чолко-
ном Я'быдаковою дочерью збежал...». «Убежали у меня...
холопи мои... Бачина Тонгусов з женою да с сыном да з до-
черью Умуяком...» и т. д. и т. д. Подобные выражения пов-
торяются настолько регулярно в источниках, что не остав-
ляют сомнения в том, что рабы, как правило, жили своими
семьями.
Создание семьи для раба по обычаю лежало на обязан-
ности хозяина. В цитированной уже выше челобитной князца
Ники по поводу побега от него 11 его «холопей» челобитчик
пишет по этому вопросу: «А тот Саксан с товарищи отца
моего Мымыка природные и мои сироты вашего холопи... А
тем холодам своим я сирота ваш. Саксаю да сыну ево Юку
да Тартыку купил им по жене на свой скот, а Туржеге купил 2
жены на свой же скот, а иные те мои холопи покупали себе
жены на мой же скот, который им дал для береженья и
сенной ставки...». «...А взята она была, — пишет один якут
про похищенную жену своего раба — за холопа нашего то-
му 5 годов, цена была дана сполна» (4 коровы, бык, мясо
сохатого). Обычай же'нить своих рабов настолько укоренил-
ся у якутов того времени, что рабовладельцы извлекали от-
сюда добавочное основание для своих притязаний. Так, якут
Дексилей Елтуев около 1668 года, жалуясь на побег от него
«холопа» Толука, мотивировал свои претензии на него тем,
что «оте1ц мой Елтуй его Толука споил и скормил до возра-
ста, и женил ево Толука на якутской девке... на Мынике, а
дал тот отец мой Елтуй... (брат ее) коня доброго да корову
стельную». Обратно, для опровержения подобных претензий
168*
считалось важным доказать факт самостоятельной женить-
бы. Упомянутый только что Толук, отрицая, что он был хо-
лопом челобитчика («отец де иво Толуков и сам он Толук в
холопстве у отца иво Дексилеева Елтуя не живал»), в каче-
стве доказательства ссылался и на то, что «женился он То-
луко сам собою и скот давал за ту свою жену свой».
Этот обычай — женить своих рабов, несомненно, содей-:
ствовал поддержанию и укреплению той патриархальной ат-
мосферы в отношениях между рабом и рабовладельцем, о
которой мы отчасти говорили выше. Для этих отношений ха-
рактерен, например, такой документ из одного! судебного де-
ла (1673 г.). Якутка Элчут, о праве) «владеть» которой спо-
рят два якута, сообщает в допросе: «Зовут де ее Ел (чут),
а была де замужем за якутом Сыланской волости
за На(тыем). А тот де муж ее умер, а жил де он у1 него
Елака, а пришел к нему Елаку из воли в холопство, и он де
Елак ее Елчюда .за него замуж и выдал. И они де у него
Елака жили в холопстве. А ныне де она Елчю... хочет жить
у хозяина своего Елака по прежнему».
Подобного рода отношения иногда связывали семью ра-
ба с семьей его хозяина наследственными связями из поко-
ления в поколение. Некоторое представление о таком наслед-
ственном патриархальном рабстве дает один любопытный
документ — челобитная о переводе ясака от 1673 г. «Госуда-
рю царю... (и т. д.) бьют челом холопи твои Кангаласской
волости ясачные якуты Кутугуначко Одукаев да Асыгачко
Корякин. Жил я холоп твой Асыгачко у отца иво Кутугу-
начкова" в холопех, и ныне живу у него Кутугуначка в хо-
лопех же. А плачю я холоп твой Асыгачко ясаку тебе вели-
кому государю в казну по 3 соболя да по лисице красной
на год. И ныне я холоп твой остарел и обеднял и твоего ве-
ликого государя ясаку я холоп твой промышлять не могу и
платить нечем. А есть у меня холопа твоего два сынишка
безъясачные Курченей да Курчеги Асыгачковы. И тех моих
детей холопа твоего Асыгачка емлет себе в холопство он
Кутугачко. Милосердный государь, царь и великий князь...
(и т. д.), вели, великий государь, с меня холопа своего Асы-
гачка ясаку соболя да лисицу красную списать, а написать
на детей моих, а 2 соболя нависать на меня холопа твоего
Кутугуначку. А, мы, холопи твои, тот ясак за него станем
платить по вся годы вечно... Асыгачко отдал тех детей мне)
холопу твоему Кутугуначка в вечное холопство, и написать в
окладные книги моими холопа твоего холопами».
В этой связи интересны и многочисленные упоминания в
169
судебных документах «о старинных», «природных отца мое-
го», и т. п. холопах. Потомственная связь из поколения' в
поколение рабов и рабовладельцев не могла не поддержи-
вать известную патриархальность в их отношениях, и в
свою очередь эта патриархальность закрепляла такую связь.
В этот же круг отношений входит и обычай давать в
приданое за невестой в числе другого имущества и раба
или рабов, так называем, «энньэ-кулут». Память об этом обы-
чае сохранилась в якутских преданиях и отмечалась этног-
рафами еще в начале XX в. Иаши источники XVII в. только в
очень редких случаях дают указания на существование это-
го обычая. Однако в цитированном выше, общем заявлении
якута Тагыра о работорговле говорится: «холопей мужиков
и баб и девок и ребят... в приданых даем и емлем». Веро-
ятно, это относится главным образом к тойонской верхушке.
Бытовое положение рабов было весьма незавидным. Бес-
правие рабов отдавало их на полный произвол хозяев, и по-
этому обращение с рабами могло быть и мягким, и очень
жестоким; это зависело, очевидно, от нрава и усмотрения хо-
зяина. У нас есть данные о том, что с рабами обращались
иногда очень жестоко. «И он де Нялбанко стал над ним
Тохтотоем (своим «холопом») и над детьми ибо наругатца, бить
и увечить...». «Хозяин иво нюрюптейской якут Деник Бокоев
иво Остея не поит и не кормит, бьет и увечит...». Подобные
выражения попадаются нередко в судебных документах
XVII в.
В одном документе 1670 г. мы читаем рассказ якутской
«холопки девки Туллук» о том, как она нашла остатки уби-
того жеребенка, обглоданные собаками: «и яз де того мяса
для голоду взяла голову да шею да две! ноги..., и мясо де
объедено, и то де я привезла домой без ведома хозяйки
своей и спрятала в яму, где де я кожи дымлю; ...да я ж
варила втай без хозяйки своей голову того жеребенка... по-
тому что я голодна». Вероятно, наиболее тяжелым было по-
ложение именно этих, самых обездоленных, бесправных и
беззащитных «девок-холопок», влачивших полуголодную
жизнь.
Были и факты убийства раба своим хозяином; наир., в
1667 г. воевода получил известие о том, что кангаласец Он-
дей «убил холопа своего Секу Калл'ина, а убил де он за
кражу, что украл у него коня’ да- быка». Наконец, случа-
лось и так, что в отместку хозяину убивали его раба; напри-
мер, в 1645 г. бетунец Тюсек Ончоков, заподозрев некоего
Делгезе, который был рабом Мазары Камукова, в краже
170
своего имущества («с лабазу' живота моего»), избил его; за
это хозяин Делгезе Мазары убил раба самого Тюсека, от-
няв, сверх того, у этого Тюсека кобылу.
Что касается вопроса о численности класса рабов, то, к
сожалению, на этот вопрос трудно дать даже приблизитель-
ный ответ.
В ясачных книгах и различных росписях плательщиков
ясака «холопи» и «вскормленники» учитывались далеко не
полностью, — отчасти, вероятно, потому, что владельцы не-
редко их скрывали от ясачных сборщиков, а отчасти потому,
что имена рабов могли записываться и без отметки «холоп»,
«вскормленник». Например, в самой полной из сохранивших-
ся ясачной книге 1648—49 г. из 1497 имен плательщиков
ясака — «холопей» указано всего 57; при этом почти поло-
вина указанного числа имен рабов (26) падает на одну
Кангаласскую волость, тогда как из других крупных воло-
стей по Мегинской указано всего 5 рабов, по Намской—2,
по Борогонской—1, по -Бетунской, Батулинской, Оспецкой и
др. — ни одного.
Совершенно ясно, однако, из всех наших источников, чт
даже у улусной верхушки, у «князцов» и «лутчих якутов»,
количество рабов было сравнительно невелико.
Вот несколько примеров:
Батулинский якут Кузей Оноков жаловался в 1645 г. на
отнятие у него 5 рабов, в том числе трех женщин.
У Вилюйского тойона Баку в 1667 г. было 5—6 «холо-
пей».
Князец Борогонской волости Чука Капчинов жаловался в
1685 г. на побе;г своих 7 рабов, в том числе 1 женщины.
У Кангаласского Откурая Тынинина ясачная книга
1648—49 Г. перечисляет 7 человек его рабов. г
О крупнейшем Намеком тойоне Нике Мы-макове в
росписи 1660 г. говорится, «что он де Ника с 20 человек холо-
пей 'своих ясак платит,... и ников (нмкаков) де у него холоп
без ясачного платежу не остался»: значит, этими двадцатью
ограничивалось все .количество его -рабов-мужчин.
Этот же Ника через 4 года, в 1664 г. сообщал о побеге
от него 11 человек его рабов.
Селбуй Одураев в том же году жаловался, что от него
сбежали его холопи в количестве 8 человек «з женами и з
детьми своими», т. fe. всего 15—20 человек.
При разделе в 1694 г. наследства умершего якута Бату-
русской волости Молтоги между его сыновьями было распре-
делено, между прочим, 13 «холопей» и 8 «женок», т. е. всего
21 человек рабов обоего пола.
171
Таковы наиболее крупные из известных цифр количества
рабов у отдельных владельцев. Никаких данных о существо-
вании в изучаемую эпоху более крупных рабовладельческих
хозяйств, с числом рабов более 2 десятков привести нельзя.
Правда, в некоторых фольклорных текстах говорится о
80—90 рабах и рабынях и т. п., но это, по всей вероятно-
сти, обычное ’поэтическое преувеличение.
Помимо улусной верхушки, имевшей по 10—15 и более
рабов в каждом отдельном хозяйстве, существовал более
широкий социальный слой общинников, имевших по 1—2 ра-
ба. Упоминания в документах об 1, 2 и даже 3 рабах го-
раздо чаще, чем приведенные выше более крупные цифры.
При этом надо1 вспомнить, что рабы обычно были семейные,
и, следовательно, обладание одним рабом значило для вла-
дельца возможность эксплоатировать и жену и детей этого
раба.
Тяжелое положение рабов не могло не вызвать с их сто-
роны попыток протеста и сопротивления. Господство пат-
риархальной идеологии, да и самая неразвитость рабовла-
дельческих отношений — не давали сложиться отчетливому
классовому самосознанию у рабов. Его еще не могло быть.
Не могло быть и сколько-нибудь развитых форм классовой
борьбы рабов против своих господ. Но зародышевые формы
классовой борьбы в якутском улусе XVII в. уже; были на-
лицо.
Одной из самых простых, ранних форм ее было бегство
раба от хозяина. Известны многочисленные случаи побегов
рабов, зафиксированные в судебных актах. За период вре-
мени 1640—1700 г.г. можно насчитать по этим источникам
более 40 таких побегов, не включая в это число тех случа-
ев, когда рабы бежали, как указывается 'в челобитных, ; по
«подговору» третьих лиц. «В прошлом... во 160 г. убежал у
меня сироты твоего холоп мой Курдюгас...». «В прошлом, во
160 г. ушел у меня сироты твоего холоп мой Хорчо...». «В
161 г. летом убежала от меня сироты твоего холопка моя,
якутцкая девка именем Чончок...». «В прошлом... во 160 г.
убежал у меня сироты твоего холоп мой Булдуну и з женою
своей и з детьми своими в Жиганы...». «Холоп мой Тисек от
меня убежал и меня не слушает...».
В некоторых случаях побег рабов сопровождался угоном
хозяйского скота, хотя в большинстве текстов упоминаний об
этом нет. Известны случаи и коллективного побега рабов.
Мы приводили уже выше в другой связи факты побега 7 ра-
бов князца Чуки Капчинова,. 11 рабов князца Ники Мыма-
172
кова, 6 .рабов с женами—тойона Калгия Откураева, 8 рабов
с семьями — Селбуя Одуреева. В 1671 г. бетунский тойон
Акон Камыков заявлял о побеге от него 8 человек его «работ-
ных якутов» и 5 «жонок работных». Эти последние факты
особенно интересны. Если все или большая часть рабов одного
тойона, сговорившись между собой, предпринимали коллек-
тивный побег, — это свидетельствует о наличии не только
пассивного протеста рабов против угнетения, 'но и некоторой
минимальной организованности этого протеста, о зачатках
классовой солидарности, и, следовательно, классового само-
сознания у рабов.
Более высокой формой классовой борьбы следует приз-
нать такие явления, как активные, хоти и разрозненные и
эпизодические, выступления рабов против своих хозяев в их
конфликтах с третьими лицами. Бывало, что раб доносил на
своего господина тому, у кого последний угнал скот. Так, в
1653 г. якут Сардана Оргонов писал в своей челобитной, что
у него угнали лошадь «неведомо хто», и что после этого
случая «мегинского якута Девени Быгина сына холоп ево
Дулган сказал мне сироте твоему, что де ту мою лошадь
украл у меня хозяин его; Девене Багин сын». С другой сто-
роны, известен случай, когда хозяин раба, бежавшего от
него, жаловался на него, обвиняя его не только в побеге, но
и в том, что этот раб «на меня сказывает напрасно кражи
многие».
В другом случае еще более видна классовая направлен-
ность аналогичного выступления. Крупный Батурусский
тойон «князец» Сетей Немняков жаловался на своего холо-
па Быркыная: «...Холоп мой Быркынай украл у меня холопа
вашего кобылу с жеребенком, а укратчи тое кобылу покле-
пал и третьевал дядю моего родного, лутчево человека Деве-
нека Очеева». Здесь любопытно, что раб указывает как на
виновника кражи на ближайшего родственника своего госпо-
дина, сильного тойона.
Были, видимо, случаи убийства рабами их хозяев, однако
прямых упоминаний об этом в документах нет.
В одном судебном деле 1666 г. ость прямое сообще-
ние об убийстве рабами отца их хозяина: «а убили де
его Тюдена холопи Наныковы (сына Тюдека) Торе да Такан
да Мунгуна»; но общий контекст данного дела заставляет
считать это сообщение малонадежным. Тем не менее уже тот
факт, что такое обвинение к рабам можно было предъя-
вить, — свидетельствует о том, что в якутской социальной
жизни того времени факты убийства рабами своих тойонов
не представляли чего-либо невозможного.
173
Не лишен интереса й другой эпизод, относящийся к
1646 г., где дело идет тоже об убийстве; но здесь фигури-
рует не настоящий раб, а сводный брат тойона, родившийся
от его невольницы («отцом де вместе, а родился де он Ба-
тук от холопки»), однако все неполноправный и несво-
бодный человек. Эти два сводных брата: тойон, бетунский
«князец» Чогунай, и полураб Батук поссорились, и в этой
ссоре, помимо семейного раздора, мы отчетливо видим эле-
менты классовой борьбы. «И его де Батука стал посылать он
Чегунай в острог; и он де! Батук в острог не поехал, хотел де
его Чегуная он Батук убить. И стали де они драться меж
собою, и ево Батука Чегунай убил до смерти».
Все формы классовой борьбы, охарактеризованные выше,
носят еще очень 'неразвитый характер. Они, во всяком слу-
чае, укладываются в узкие рамки выступлений отдельных
рабов против своих хозяев, т.е . они не перешагивают ра-
мок индивидуальной, разрозненной, неорганизованной борь-
бы. Однако есть некоторые указания, хотя очень отрывоч-
ные й косвенные, на то, что, по крайней мере, зародышевые
формы более широких классовых движений рабов в данную
эпоху обнаруживались.
Есть, например, интересное | Свидетельство. о наличии
проблесков у рабов какого-то общеклассового самосознания.
В 1660 г. якутские «князцы» подали, чейобитную с жалобой
на бывшего воеводу Лодыженского, упрекая его в непомер-
но тяжелом ясаке. Они жалуются и на то, в частности, что
этот воевода стал брать ясак с их «боканов» (рабов): «И
они наши боканы нам стали непослушны, а говорят, де они
нам, что де мы сами тоены, потому что де мы сами госуда-
рю ясак даем, <и они де «ас не слушают...». В этом харак-
терном сообщении для нас интересна ясно звучащая здесь
нотка классового сознания якутских рабов. Заявляя, что они
«сами тойоны», рабы пытались как-то противопоставить себя
своим хозяевам.
И, наконец, необходимо указать на наиболее разитель-
ный факт, говорящий о таких формах классовой борьбы ра-
бов, когда эти рабы выступали активно уже не против сво-
их индивидуальных владельцев, а как бы .против господст-
вующего строя в целом. Речь идет о фактах перехода от-
дельных рабов во время якутских восстаний на сторону рус-
ских.
Первое якутское восстание 1634 г. было еще до его на-
чала выдано атаману Галкину одним из якутских рабов.
«Генваря в 4 день (1634) по вечеру поздно из Мымакова
174
улусу Мымаковых улусных людей холоп в разговоре сказал
атаману Ивану Галкину, что к Мымаку князцу в улус соб-
рались многие якольские князцы своими людьми, сверху и
снизу Лены рёки и з гор кангаласы и меги, катулинцы и бетун-
цы и дубчинцы многих родов, а есть сот их с © и больше,
а тоят де приходять и приступать к новому к Ленскому ост-
рошку всеми своими людьми...». Этот факт чрезвычайно ин-
тересен. Он говорит о том, что классовые । мотивы могли
подчас играть более важную роль, чем племенная связь:
якутский раб видел в своем тойоне большого 'врага, чем в
русском казаке.
ж) Верования якутов
Уровень духовной культуры якутов в XVII в. соответство-
вал ступени их общественно-экономического развития. Но, к
сожалению, и письменные и материальные памятники того
времени дают нам очень мало непосредственных свиде-
тельств об этой духовной культуре. Самое большее, что они
дают, — это кое-какие сведения о религиозных верованиях.
Остальное приходится дополнять, опираясь на более поздние
данные — XVII и даже XIX—XX вв.
Переходный характер , общественного строя якутов в
XVII в. — разложение родового строя и появление враждеб-
ных друг: другу классов—отразились на религиозных веро-
ваниях. У якутов сохранилось древнее шаманство — рели-
гия первобытно-общинного строя, но оно .приняло уже бо-
лее сложную форму, чем у более отсталых охотничьих на-
родов тайги.
Документы, XVII в. содержат в себе сведения, главным
образом, о внешней стороне шаманства1. Шаманство якутов
представляло собой в то время, как и позже, профессиональ-
ное занятие. Какой-либо замкнутой общественной группы ша-
маны не составляли, они могли принадлежать к любому со-
циальному слою. И в самом деле в документах, например,
упоминаются не раз князцы-шаманы. Уже в первых ясачных
книгах 1632 и 1634—35 гг. встречаются «якутский князец
Инен оюн Катулинской волости», мегинские князцы «Онтой
оюн», брат князца Оргуя «Кузеней Оюн»1 и др., а слово
«оюн» значит по-якутски шаман. Этих шаманов, принадле-
жавших к улусной аристократии, русская власть рассматри-
1 См. С. А. Токарев. Шаманство у якутов в XVII в. ,Сборник «Со-
ветская этнография», П, 1940).
175
вала, наряду с князцамй, как своего рода представителей
якутского населения: так, в 1642 г. воевода Головин отпра-
вил в улусы своих посыльных с требованием, «чтоб оне
князцы и шаманы, которые в сей памяти выписаны, ехали в
Якутский острог для государева дела, не мешкав». Среди ру-
ководителей якутских восстаний против воеводской власти
мы видим, рядом с князцамй, и шаманов — кангаласского
Давыка, бетунского Чимчу, !боро'гонских Белляка, < Бату-
ка и др.
Однако, с другой стороны, в числе шаманов были и рядовые
общинники и даже бедняки, в том числе и «балъикюыты». В
ясачной книге 1648—49 г. упоминаются шаманы, не имев-
шие скота ,и промышлявшие рыболовством. Таков был Оду-
гейский шаман Ерсень, который не имел скота и жил за
Алданом «на озерах». О скороульском шамане Согоро Дого-
локове было записано, что «живет он на озерах меж Амгою
и Татою на речке Лыве, а скота у него одна корова». Нако-
нец, были шаманы и среди рабов («холопей»). В той же
ясачной книге упоминается по Мальягарской волости «Г аг я
шаман Колчюров», который «живет у Откуро Отконова в хо-
лопех». Очень нередко встречаются имена «холопей-шама-
пов» в судебных челобитных.
О женщинах-шаманках наши документы XVII в., к со-
жалению, ничего не говорят, но из позднейших известий мы
хорошо знаем, что шаманки (удаган) у якутов были.
Деятельность шаманов была связана по преимуществу с
лечением больных. Сохранилось много судебных дел, где
упоминается об этих их «врачебных» функциях. В 1684 г.
баягантайский якут Очей Когунеев жаловался на «Онюю
шамана» Борогонской волости, который «наймовался у ме-
ня... лечить женишко мое, и найму у меня взял кобылу да
корову, а женишка моего не излечил, и после его лечения на
другой день и умерла, а он шаман тем наймом искорысто-
вался». Это дело, повидимому, довольно типично: мы нахо-
дим в нем и обычай «найма» шамана для лечения больного,
и обычное вознаграждение! скотом и, вероятно, очень обыч-
ный исход лечения. Но скот шел не только в уплату шаману
за услуги: по указанию шамана, скот резали также в жертву
духам-виновникам болезни. Жертвы приносили и в случаях
лечения раны. Один якут, раненый в стычке, пытался сохра-
нить свою жизнь следующим способом: «убив коня да кобы-
лу да быка да корову да теленка двух голов, и те раны те-
ми скотинами лечил»; но это не помогло, и он умер
через 4 дня. Другой якут лечил своего брата от раны «мно-
гое время», убив при этом двух кобыл, Батулинский якут
176
Сётего в своей челобитной 1688 г. жаловался на то, что ему
приходилось лечить «по своей якутской вере» своего ранено-
го отца, и на это он издержал две коровы.
Интересно, однако, что у якутов существовали, наряду с
шаманством, и другие приемы лечения больных и раненых,—
приемы более рациональные и связанные с примитивной на-
родной медициной и хирургией. Этим занимались уже не
шаманы, а особые «лекар1й», т. е., очевидно, знахари, знатоки
лечебных трав и доморощенных хирургических приемов. И
тот и другой методы лечения применялись одновременно.
Так, в 1668 г. батурусский тойон Чемок писал в своей чело-
битной о том, как он лечил своего раненого сына: «И того
своего сынишка яз... лечил, убив, пятью коровами да жере-
бенком, и шаманить якута Тека над сыном своим заставли-
вал. А лечил у того сынишка моего рану якут Меленкей. А
дал яз... от. шаманства коня доброго... а лекарю Меленкею
дал коня доброго... да соболя,... да кольцо медное... да санаяк
оленей». Видно, услуги «лекаря» расце'нивались гораздо вы-
ше, чем шаманство. Кангаласец Окунча около 1670 г. жало-
вался в своей челобитной на полученную рану, от которой
он лежал при смерти и, «призываючи многих шаманов и ле-
карей, лечась, убил 10 скотин, да сверх того шаманам да и
лекарем дал я... 5 скотин». Около 1680 г. подобный же слу-
чай произошел с баягантайцом Оросуном, который лежал и
лечился от раны целых 5 лет и «издержал шаманам и лека-
рям» 5 коней, 5 кобыл, 3 соболя, 2 лисицы, круг серебряный
и котел. Возможно, что иногда обходились и без шамана:
один якут в своей челобитной 1685 г. указывает, что он «от
лечбы дал якутцкому лекарю 5 кобыл».
В одном тексте сообщается о некоторых деталях хирур-
гической практики «лекарей». Раненого в голову сына
князца Немняка его сородичи «по своей якуцкой вере лечи-
ли и от шаманства и лекарю давали, что выбирали из мозгу
кость, всего 30 скотин, лошадей и кобыл и коров». Известен
и другой способ лечения ран, чрезвычайно своеобразный:
вкладывание человека в разрезанный живот коровы, или ло-
шади: «порют у кобыл и коров брюхо и кладут раненых лю-
дей в кобылы и в коровы, и тем де их и лечат».
Помимо «врачебных» знаний, якутским шаманам припи-
сывалась и как раз обратная способность—«портить», т.е.
насылать болезнь. Обвинения шаманов в «порче» были, ви-
димо, самым обычным делом. В судебных делах того време4-
ни подобных случаев мы найдем множество. «Порчу» шама-
12 Якутия в XVII веке 177
НЙ’ насылали и йа людей и На скот, хотя о Последнем упо-
минания встречаются реже.
В 1688 г. Верхоянский якут Водой Дардыев жаловался
на то,' что «испортили у него Бодойка шаманством сына его
Эрсюкая Байдутцкого роду якут Коней 1 шаман Мокоев с
ТаркаеМ шаманом Быгыевым; вместе». Мегинец Эгиней То-
глоев тогда же жаловался на нахарца Моксогола Тисекаева
в том, что тот «испортил1 шаманством своим меня..., и от той
ево порчи стал я... увечен навек». Несколько позже борого-
нец Ирген обвинял дупчинского якута Молонкуна в том, что
последний «испортил шаманскою своею» порчею ж^ну мою
Майка, и от той его порчи жена моя ’умерла». Бетунец Эчи-
ней в 1690 г. баловался на своего соулусника Инея В том,
что «испортил он, Иней, у меня шаманством своим 2 'лоша-
ди да кобылу».
Но навлечь на себя подозрение в «порче» для шамана
было далеко не безопасно. Это влекло за собой обычно кров-
ную месть. «В1 якутах так преж ’сего велось,—указывал вое-
вода Вас. Пушкин по случаю одного судебного дела,—что
шаманов и добрых за дурное шаман!ство побивали». «Доб-
рых»—значит зажиточных. «Худые» же шаманы, не прина-
длежавшие к улусной верхушке, и 'подавно рисковали по-
платиться жизнью за попытку кого-нибудь «испортить». Так,
в 1645 г. шаман Дурун—«худой Человек», у которого «скоту
...и жены не’ было»,—был убит кангаласским князцом Отку-
раем, сыном знаменитого Тыгына, 'за то, что он «уморил...
шаманством своим» жену и сына этого князца.
Чаще, однако, шаман, обвиненный в '«порче», отделывал-
ся легче, уплачивая «годовщину», как это делалось в случае
простого убийства ’или воровства. По судебным делам нам
известно немало случаев такой уплаты шаманом «годовщи-
ны», ;По правовым понятиям якутов, уплатить «годовщину»
значйлб для шамана тем самым признать себя виновным в
«пор<Ш. Около 1690 г. воевода Петр Зиновьев производил
«сыск... про шаманскую порчу якута Толкоя шамана» и при
этом приказывал выяснить: «преж сего кого он Толкойко
портил или не портил и годовщину кому давал или не давал».
Очень интересно было бы узнать,—как именно производи-
лась «порча». Но об этом имеются только очень неясные и
скудные сведения. В одном судебном деле есть любопытные,
подробности о том, как шаман Дурун (упоминавшийся вы-
ше) «портил» сына князца Откурая: этот шаман будто бы
зашел в юрту, где находился сын Откурая, «и в юрте де он
17$
Дурун почал’ Шамйнйть и стал Дё ой крове пущать сйна
моего Бытия на одеяло, и сын де мой Бытый для тово не-
розмогся (т. е. разнемогся) и помер»: перед нами намек на
какой-то магический обряд с кровопусканием, м. б. произво-
дившийся с лечебными целями, но приведший к смерти па-
циента.
Еще более интересен другой случай, где рассказывается о
том, как шаман, превратившись в медведя, загрыз человека.
Истец по этому поводу на суде «уличал» обвиняемого: «как
де он Деки шаман обратился своим! волшебством медведем
и пришед того Булгуя изъел, и тот де Булгуй от того его
волшебства летом умер». Возможно, что в основе этого об-
винения был реальный факт: человек подвергся нападению
медведя. Но этого медведя почему-то сочли оборотнем- ша-
маном. Может быть, потому, что сам шаман Деки, по пока-
занию свидетелей, «похвалялся» тем, что «портит» людей.
Подобная «похвальба», кстати, применялась шаманами час-
то, очевидно, с целью повысить свой авторитет среди насе-
ления, но это было обоюдоострое оружие, т. к. давало окру-
жающим лишний повод для обвинений в «порче».
Помимо «лечения» и «порчи», шаманы занимались и
предсказываниями. Последние могли касаться не только лич-
ной жизни окружающих, но и общественных дел. Так, в
1651 г., по случаю тревоги, распространившейся в Якутском
остроге в связи со слухами о возможном восстании якутов,
выяснилось, «что де якутьй шаманы шаманят... что Якутский
острог будет за ними, и людей де в городе хотят . русских
присечь». Через 15 лет, напротив, стало известно, что шама-
ны пугают якутов, предсказывая им всем скорую гибель от
голода и болезней: «Однако де мы пропали,—говорили ис-
пуганные якуты,—не быть де нам живым... нам де шаманы
сказывают».
Из позднейших данных известно, что у якутов были зна-
чительно более сложные представления о духах и божествах,
чем те, которые характерны для примитивного шаманизма, и
которые сохранились до недавнего времени хотя бы у! чукоч
или коряков. Духовные существа якутских верований дели-
лись на два резко различных мира: мир светлых божеств и
духов — «>а|йыы1» и мадр злых и -.мра|чных духов-губителей —
«абаагы». Первые называются иногда «верхними» духами,
вторые — «.нижними». Следует заметить, что такой «дуа-
лизм »— противопоставление светлых и темных духов —
вообще характерен больше для религий классового обще-
12* 179
CtBa; тогда как в верованиях первобытного общества Хухй
обычно представляются бесформенной однообразной массой.
'Сообразно делению мира духов на две половины, шаманы
у якутов в старину тоже делились на две категории: так
на-зыв. «белых» и «черных» шаманов, по-якутски «айьлы-ойуу-
на>» и «а1баа!1ы-ойууна». Первые имели дело только с бла-
годетельными божествами, и считалось, что они никогда не
вредят людям. В одном из1 Судебных дел XVII в. можно най-
ти отражение этого деления шаманов на беЛых и черных.
Тот самый шаман Деки, которого обвиняли в том. что он
превращается в медведя и ест людей, заявил по этому пово-
ду на суде, что это совершенно неверно: «А он Деки ве-
довства за собою никакова «не ведает и ю бесми он Деки не
знаетца, а шаманит он по своей вере, призывает бога, а ве-
довством и порчею ево Деки поклепали напрасно». Слова
шамана, что он «с бесми (бесами) не знается, а призывает
бога», — надо понимать в том смысле, что Деки считал
себя служителем светлых богов-айыы, а не злых ai6aahbi.
Очевидно, именно белые шаманы совершали обряды в
честь светлых божеств—покровителей плодородия. Культ
этих божеств был связан со скотоводческим хозяйством
якутов. Средоточием этого культа были традиционные летние
«кумысный праздники»—«ысыах». Повидимому, эти праздни-
ки были когда-то родовыми церемониями. Самое раннее опи-
сание «кумысного праздника» дал в XVIII в. путешествен-
ник Гмелин. На празднике выступал в качестве главного
действующего лица местный князец, а руководителем обря-
дов был; шаман, по всей вероятности «белый шаман». Впо-
следствии «кумысные праздники» у якутов сильно изменили
свой характер и значение.
Божества-покровители плодородия и скота занимали,
видимо, важное место в верованиях якутов. Их изображения
хранились в домах или в скотских хлевах, чтобы обеспечить
благополучие скота. Пропажа их могла повести к гибели
скота. Об этом поверье есть интересное свидетельство в од-
ном судебном/ документе!: в 1653 г. намский якут, известный
князец Ника Мымаков жаловался на нескольких одейцев в
том, что они «покрали боги мои»; по словам Ники, как
только они украли его богов, «и того часу померли у меня
напрасно кобыл и коров числом 70». Ответчики не запира-
лись в том, что онц действительно украли . богов Ники, но
заявили, что тогда же вернули их хозяину.—Этот фетишист-
ский обычай—хранить изображения богов-покровителей —
удержался у якутов и в более позднее время. t
100
Любопытно, что у якутов сохранялась очень долго даже
такая глубоко примитивная форма религии, как тотемизм —
вера в сверхъестественное родство отдельных родов с теми или
иными видами животных. Тотемические верования отметил
у якутов в начале XVIII в. Страленберг. По его словам,
«каждый род имеет и держит в качестве священной особую
тва^ь, как лебедя, гуся, ворона-и пр., и то животное, которое
род считает священным, он неупотребляет в пищу, другие же
могут его есть». Следует заметить, что якуты — едва ли не
единственный из. народов Сибири, у которого в такой отчет-
ливой форме наблюдались тотемические представления и
обычаи. Наличие их подтверждается и сообщениями позд-
нейших наблюдателей (в XIX в.—Щукин, Костров, Горо-
хов, Виташевский).
С религиозными верованиями были связаны и погре-
бальные обычаи якутов. У них отмечены три способа пог-
ребения. Одним из очень дреЬних способов, распростра-
ненным среди народов тайги, было так называемое воздуш-
ное погребение. «В старину якуты хоронили своих мертве-
цов,—пишет Серошевский,—на ветвях деревьев или на узких
деревянных платформах, опирающихся на два высоких стол-
ба»: это так называемые «арантасм». Другим способом,
вероятно, не менее древним, было зарывание в землю.
Об этой форме погребения сообщают нам. некоторые доку-
менты XVII в. Когда-то существовал обычай убивать и класть
вместе с покойником в могилу его жену, но в XVII в. этот
обычай уже едва ли 'соблюдался. Третьей формой было трупо-
сожжение. Оно применялось главным образом по отношению
к погибшим насильственной смертью: по этому поводу сами
якуты говорили, «что извычай у них таков, что убитых зжгут».
Кремации подвергались также умершие вдали от родины.
Князец Нокто' Никин, умерший в 1677 г. во время поездки
в Москву, завещал своим товарищам «чтоб после его смерти
по их вере1 тело его сожгли, а пепел бы свезти к родителям
его в Якуцкой». Кремация — чрезвычайно древний обычай,
сохранившийся у тех народов Сибири, у которых больше
всего удержались архаические черты культуры: у коряков, ги-
ляков. Поэтому особенно интересно сохранение этого обы-
чая и у якутов.
По позднейшим данным известно, 'что у якутов сущест-
вовали суеверные представления, связанные с умершими.
Души умерших считались ,’Вредны;ми, onajcHbi'MH существа-
' ми — так назыв. «юёр». Особенно боялись душ умерших
шаманов и тех, кто умер насильственной смертью. Эти не-
181
чистые души, считалось, бродят по земле, особенно вблизи
места погребения, и приносят вред живым людям.
С религиозно-магическими представлениями якутов были
связаны обряды 1цр1И1С!Я1Пи, или «шертм». Простейшей формой
«шерти», применявшейся в обыденных случаях, было питье
воды с солью; кто при этом проливал воду на землю, счи-
тался виновным. Более сложный способ присяги состоял в
том, что «мочат де в мюлюко или >в кумыс соболи шитые с
глазами и обсыюают у соболей ноги и глаза, да серебро де
скребут в молоко да пьют». Это, вероятно, отголосок древ-
него почитания соболя как тотема или священного живот-
ного. Наиболее торжественная форма «шерти» применялась в
случае присягания на подданство: I приносящий 1 присягу*,
«пальмой рассекет собаку и раскинет ее на двое, а сам идет
в-тот промежуток и землю в те поры в рот мечет»; при этом
говорилось, что в случае нарушения присяги — «и его де
пальма так же, что ту собаку рассеки, и та его земля задави».
2. ТУНГУСЫ В XVII в. В ЯКУТИИ
1.
Уже первый исгорик Сибири Г. Ф. Миллер, давая крат-
кую характеристику отдельным народам, ее! населявшим, за-
метил о тунгусах, что тунгусы — «один из самых значи-
тельных сибирских народов, живущих начиная от реки Ени-
сея до берегов Великого океана1. В XVII в. на колоссальных
пространствах Сибири меж’ду ^Енисеем на западе и Тихим
океаном на востоке, на севере почти подступая к тундровой
полосе, а на юге вплоть до степей Монголии и Манчжу-
рии и по притокам Амура,—на всей этой территории кочевали
многочисленные тунгусские племена. Значительные прост-
ранства занимали тогда тунгусы и на территории современ-
ной ЯАССР.
В наказе первому якутскому воеводе Петру Головину,
посланному в 1638 г. на территорию Якутии, так рисуется
расселение отдельных племен 'в Ленском бассейне: «А по
тем рекам по Чоне и по Вилюю живут люди многие: Синя-
гири, Нанагири, соболей и лисиц и горностаев 'и бобров и
иного всякого зверья и рыбы у них много... А по обе сторо-
ны великие реки Лены и до устья полунощного окияна
Якуты, Тунгусы, Маяды, Нанагири, Кояты, Каригили и иные
1 Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. 1, М.—Л. 1937, стр. 184.
182
многие кочевые и сидячие люди. Да в тое же де великую
реку Лену ниже Вилюйского устья впали с обе стороны мно-
гие великие реки, а № тем рекам живут Осей, Тунгусы^ Шама-
гири, баяхты и иные многие люди... Да в тое же де великую
реку Лену выше Вилюйского устья и до самые .великие Бай-,
кальские протоки впали многие великие реки: Ичора, Чая,
Чичюй, \ Поледуй, Олекна, Витим, Киренга, Таюра, , Камта,
Бранта; а по тем по всем рекам живут Яколские и Якутцкие и
Братцкие тайши, конные и пешие сидячий многие люди:
Тунгусы, Налякигири, Камчюгири, Сучи гири и Когиры, Ким-
жегири, Нанагири, Шамагири, Синегири, Долганы, Холопья
орда и иные многие люди, а не владеет ими никто..5> Ч
В большинстве! родовых и племенных названий, указан-
ных в этом наказе, мы читаем тунгусские имена (Синегири,
Нанагири, Шамагири, Налякигири и др.).
В Ленском бассейне территории, заселенные тунгусами,
перемежались с местностями, на которых обитали якуты.
Исследования С. В. Бахрушина, И. И. Майкова и С. А.. То-
карева установили, что в районе.' Ленского бассейна якуты
жили тремя большими территориальными группами: 1) по
средней Дене и Алдану (ленско-амгинская группа), 2) по
нижнему Вилюю (вилюйская группа), 3) по нижней Олекме
(олекминская группа). (Вся остальная территория Ленского
бассейна в XVII Ь. была заселена тунгусами. Отменим наи-
более крупные племенные и родовые тунгусские группы. По
Олекме с (притоками кочевали Нанагиры, Манагеры', Шамаги-
ры, Киндигиры и др.; по Алдану и его притокам — Долганы,
Лалагирцы, Лалкагиры, Лолкогирцы, Озяны, Киндигиры, Боя-
гиры и др.; по Вилюю с притоками — Долганы, Кункогирцы,
Калтакули, Баяпиры (Боягиры) и др. В нижнем течении' Ле-
ны кочевали Долганы, Калтакули, Куркогирский род и др.
К западу от Лены в бассейнах рек Оленека и Анабары
кочевали также тунгусы — Озяны, Синигири, Киндигиры и
др. племенные и розовые группы.
К востоку от Лены в бассейнах Яны, Индигирки и Колы-
мы, — главным образом по верховьям этих рек, 1 кочевали
также тунГуськ В документах XVII в. тунгусы этих 'районов
обычно назы1заютая «ламутками», «ламудюими тунгусами».
Обычно сближают этих «ламуцких тунгусов» с современными
эвенами (ламутами), и действительно ареал расселения в
XVII в. «ламуцких тунгусов» в значительней мере совпадает
с ареалом распространения современных эвйнов.
I РИБ, т. II, № 213.
183
Родовые названия «ламуцких тунгусов» Яны, Индигирки,
Колымы, в основном совпадают с родовыми названиями
тунгусов Охотского побережья, и это обстоятельство вместе с
самым названием «ламутки» (лама на тунгусском языке —
море) ясно указывает на первоначальное 1прои1схюждение
этой группы тунгусов с Охотского побережья. Отмечу, что и
тунгусы Охотского побережья очень часто в XVII—XVIII в.в.
называются «ламутками»^ Так, в одном из документов о раз-
громе отряда Ив. Томилова в 1693 г. мы читаем: «Как он
шол в Охоцкой острожек на Ламу, не допуская того ост-
рожку, иноземцы, Мамуты, ево, Ивана, да служилых людей
30 человек убили до смерти за то, что он, Иван, будучи в
Удцком острожке чинил там ламуцким иноземцам обиды»1.
Крашенинников в середине XVIII -в. давал перечисление пя-
ти родов «пеших ламуток», живущих околю Охотского остро-
га «семи родов,«оленных ламуток, которые с ясаком в Охотск
приезжают»2.
Расселяясь в бассейнах Яны, Индигирки и Колымы, «ла-
муцкие тунгусы» входили в соприкосновение с 'юкагирами и
частично смешивались с ними (жили «смешицею», как ука-
зывали служилые люди). Процесс ассимиляции между тун-
гусами и юкагирами объясняет нам и наличие* среди тунгус-
ских родов на реке Омолоне, притоке Колымы, рода с та-
ким характерным названием, как «Юкагирский». Несомнен-
но в этногенезе современных эвенов известную роль сыграл
палеоазиатский, юкагирский элемент. >
Русские» служилые люди в XVII в. различали в Сибири
среди тунгусов: 1) «оленных тунгусов»—оленеводов, 2) «кон-
ных тунгусов».— коневодов, 3) «'Скотных тунгусов»’— ското-
водов и 4) «пеших», или «сидячих тунгусов», — оседлых ры-
боловов и охотников на морского зверя.
На территории современной ЯАССР в XVII в. были лишь
«оленные тунгусы». «Конные» и «скотные» тунгусы кочевали
на юге, в степях Монголии и Манчжурии, а «пешие» тунгу-
сы обитали на Охотском побережье.
Оленеводство у тунгусов в XVII в. выступает, в основном
с чертами транспортного оленеводства. Олени прежде всего
служили средством передвижения. Один из авторов XVIII в.
метко подчеркнул эту сторону тунгусского оленеводства,
1 ЛОИИ, карт. 230.
2 «Перечень пеших тунгусов, или ламутов, живущих около Охотского
острогу, 5 родов, а также оленных ламуток 7 родов» — Архив Академии
Наук (ААН), ф. 21, оп. 5, № 34, л. 151—151 об.
С. Крашенинников, «Описание земли Камчатки». М,—Л. 1949, стр. 529,
184
указав, что название «оленные» «произходит от употребле-
ния тех к .езде и перекочевке оленей»1.
В целом, хозяйство «оленных тунгусов» в XVII в. высту-
пает перед нами как комплексное 'хозяйство,- 'составными час-
тями которого являлись охота, рыболовство и оленеводство.
Ясачные книги так характеризуют «оленных тунгусов»: «зи-
мовейные ясачные люди, кормятца зверем и рыбою и жи-
вут переходя с места на место»; или «ясачные люди тынгу-
сы-кочевные, а ,не седячие, на однех местех не живут, ко-
чюю*г, переходя у речек и по лесам в диких далних местех,
а не близ острогов»2.
Важнейшее значение в хозяйстве/ имела охота на мясно-
го зверя. Неудача по тем или другим причинам на «звери-
ных промыслах» и, как следствие этого, Недостаток в «зве-
риных кормах» приводили к голоду. Охотились на лося, ди-
кого оленя, медведя и других зверей. Охотились с собакой.
Применялась и маскировка. И. Идее описывает, что, тунгусы
на охоте «вместо шляпы на голове оленьи кожи и с рогами
надевают... дабы оной зверь таким видом, будто он того же
роду, обманывают; и чтоб сия хитрость действительней бы-
ла, они у них на руках и на ногах ползают, и’ дабы тайным
образом ко оным приближитца, и по оным так блиско стре-
ляют, что редко не убьют»3. Ста1В1ИЛ1и и западни с луками-
самострелами. Охотились часто «многолюдством», коллек-
тивно. 1
Мясо заготовлялось на !зиму, сушилось. В лабазах сох-
ранялся «весь зиМной запас, мясо звериное, сухое и рыбная
порса»4. В хозяйстве утилизировалось не только мясо уби-
того зверя, но и шкура. Очень часты указания в источниках
на «одеяла медвежьи», «одеяла лосиные», «половинки ло-
синые» (покрышки для чума) и т. д. Важное значение в
жизни тунгусов имело и рыболовство. Лена с притоками и
другие реки изобиловали рыбой и доставляли тунгусам
«рыбные кормы»1
Значение охоты и рыболовства в хозяйстве тунгусов под-
черкивается и тем фактом, что служилые люди при выборе
мест для постройки острогов выбирали их близ «рыбных и
звериных промыслов» тунгусов, как мест наиболее много-
людных и наиболее удобных для взимания ясака. Ставя в
1634 г. на устье Олегами острог, Петр Бекетов так мотивиро-
1 Госуд. публич. Б-ка, Эрмитажное собрание № 238, 6-г.
2 ЦГАДА, Сибирск. приказ кн. № 346, л. 556, кн. № 19, л. 699.
з Древняя Российская Библиофика, изд. 2, ч. VIII. Л. 1789, стр. 453.
4 ЛОЙИ, кор. 188, стб. 1, л. 30.
185
вал выбор места: «По Витиму реке и по Чичюю и по Олек-
не (реке рыбных ловель никаких нет да и зверя мало ж стало,
жить им тунгуским людем не у чево по тем рекам..., а* тот
государев острог, который яз, Петр, поставлю на Усть Олек-
ны реки, будет государю впредь прочен..., около тово нового
острожку прилегли все место, угожее, рыбные ловли и собо-
линые промыслы, да и всякого зверя много, и тунгуские лю-
ди... около тово новова острожку держатца впредь станут, а
в прошлых годах тунгусские люди прихаживали со многих
ре!к, с Вилюя реки и с Патомы' реки и с иных рек, и жили
все тунгусские люди около того места, где яз, Петр, ныне
поставлю государев острог»1.
Стада оленей у тунгусов были небольшие и олени служи-
ли в основном транспортом, дававшим возможность коче-
вать от «зверовий» к «рыбным местам». Но наряду с «ежжа-
лыми оленишками» были и «оленишки кормные». Широко
использовались оленьи шкуры. В источниках находим указа-
ния на «постели оленьи», «ровдуги чумовые», «парки оле-
ньи», «пимы оленьи», «камысы оленьи» и т. д. и т. д. На вы-
делку всех этих изделий шли шкуры, очевидно, как до-
машнего, так и дикого оленя. Вместо ниток употреблялась
рыбья кожа. И. Идее так описывает одежду тунгусов: «Зи-
мою они носят платье, из оленьей кожи зделанное, и со-
бачьими кожами подбивают, и снаружи лошадиные хвосты
по разным меЬтам. для украшения пришивают; они ни пень-
ки, ни шерсти не имеют, однакож из рыбьей кожи нитки
делают, которыми платье свое сошивают».2
Из других занятий оленных тунгусов нужно отметить охо-
ту на птицу и собирательстве).
С периодическими сезонными перекочевками связана бы-
ла и специфика жйлища у тунгусов. Были у {них как «лет-
ние» жилища — чумы, так и «зимние», носившие у казаков
название «балаганов». Все запасы как пищи, так и одежды,
хранились в CBoeit) рода амбарах — «лабазах», строивших-
ся на деревьях в местах остановок кочевавших тунгусов.
Яркое описание внешнего вида тунгусов-оленеводов нахо-
дим в источнике XVIII в. — «походном журнале!» сержанта
С. Попова. По существу, это описание может быть отнесено
и к XVII в. Описываются Киндигиры, встреченные на р. Чо-
не: «Сии были весьма сурового вида и дикообразны; одежда
на них мукалканы вместо шуб, из половинок, унизанные
1 А АН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 159—190.
2 Древняя Российская Библиофика, изд. 2, ч. VIII, М. 1789, стр. 407.
186
бисером зеленым по черным и других цветов китайным по-
лоскам, торбасы и нагрудники з бисерами, также и шапоч-
ки с оловянными маленькими кружками; женские ж шьют
пестрые шубы из оленьих кож, на грудях же имеют зделан-
ные от своих шем^нов на подобие лягуш и рожи зделанные
диавольские из железа и олова; волосы у них длинные и чер-
ные, глаза в выпучке; волосы перевязывают мущины и1 жен-
шийы ровдужными ремешками, унизанными зелеными ко-
рольками, все имеют корольковые серьги; разговор их гру-
бой и скорой, и говорят в себя, в пригяус». Некоторые но-
вые детали содержит его же описание тунгусов с р. ХаТунки:
«Платье все в роспущенных кистях и выкрашенными волосья-
ми обвешенные и униженные зеленым бисером и оловянными
пуговицами... В зимнее же время шапок и рукавиц теплых и
с каким то нибудь мехом платья не имеют . кроме мукалка-
нов...»1. ’Эти данные XVIII в. почти целиком могут быть отне-
сены и к XVII в. Русским привнесением в этой одежде яв-
ляются лишь бисер, оловянные кружки и корольковые серь-
ги- До русских украшения были иными, в частности, прони-
кали с юга украшения из серебра, были железные украше-
ния. И. Идее отмечал, что женщины волосы «разными желез-
ными фигурами украшают».2
Комплексное хозяйство ‘ оленеводов-тунгусов в XVII 1в.
было хозяйством натуральным. Мясо и рыба — продукты
«звериных и рыбных промыслов» потреблялись внутри самого
тунгусского хозяйства.
Была в тунгусском хозяйстве XVII в., однако, и. такая от-
расль, которая выводила его за рамки местной экономики и
ставила его в связь с хозяйством соседних племен и наро-
дов. Охота на пушного зверя связывала тунгусов с хозяйст-
вом якутов, бурятов, народов Амура/ и т. д. Сильный тол-
чок развитию пушной охоты у тунгусов в XVII в. дала коло-
ниальная политика царизма, ставившая своей основной зада-
чей выкачку пушных богатств из Сибири. Однако охота на
пушного зверя была развита у тунгусов и до присоединения
их к России. За это говорит как наличие у тунгусов собо-
' лей и лисиц, а также собольих и лисьих шуб, /забранных в
ясак первыми казачьими отрядами, так и наличие широких
межплеменных обменных связей у тунгусов с соседними на-
родами, которые сложились до XVII в. и в которых тунгусы
1Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области, т. I, Якутск,
1916, стр. 287, 293—294.
2 Древняя Российская Библиофика, изд. 2, ч. VIII, М. 1789, стр. 406.
187
неизменно являлись поставщиками пушнины. Так, в 1630 г.
Ермолин «на Лене реке с новых землиц с тунгусских и с
налязских1 людей и с сычегуров и с князца Епки» брал ясак
«собольми и шубами собольими». В 1634 г. «с Лены реки»
с тунгусов было взято в ясак Ив. Кузьминым, помимо 5 соро-
ков 10 соболей, 2 шубы собольи «да пластина шубная со-
болья в мелких пластинах». Парф. Ходыревым и Ив. Гал-
киным в том же Ленском крае, помимо 20 сороков 31 собо-
ля и 44 сороков пупков собольих, было взято 28 шуб со-
больих, «в том числе у одной рукава лисьи, а у, другой рука-
ва разсомачьи, шубенко бобровое без рука1в, ^тыре шубы
лисьи». Отметим также указания источников на наличие у
тунгусов «рысьих парк», «соболишек ошейных», «песцовых
парк», «подволок лыжных бобровых», а также «подволок со-
болиных» и «выдряных» и т. д. для того, чтобы полнее оха-
рактеризовать использование пушнины тунгусами в своем
хозяйстве.1* На пушной промысел ходили осенью. Летом на
соболя и’ вообще на пушного зверя toe ходили («соболи ле-
том живут голы»). Однако и осенью не всегда бывали бла-
гоприятные условия для пушного промысла. Ранняя зима {с
глубоким снегом могла его сорвать. Так, в 1676 г. приказ-
чик зимовий на Индигирке сообщал, что у тунгусов «собо-
линые промыслы не удались, выпал снег большой осенью
рано... и промышлять было им, иноземцам, на соболей toe в
мочь»2. К месту промысла шли на> оленях. В поисках соболи-
ных мест тунгусы откочевывали на десятки и сотни кило-
метров.
Техника соболиного промысла была проста. Охотились на
соболя с собакой, стреляли его из лука. Кулемы, принесенные
русскими промышленниками, были чужды тунгусам. Технику
соболиного промысла у тунгусов казаки описывали следую-
щим образом: «промышляют с собачонки и стреляют из лу-
ков на сабачьей ноге, а кулемами промышлять не умеют... а
как снеги окинут большие, и они и промышлять переста-
нут».3
Пушной промысел имел резко выраженный индивидуаль-
ный характер. Каждый охотник промышлял самостоятельно.
Индигирские тунгусы в 1672 <г. показывали, что они сходят-
ся «в одно время не на долго с ясачным платежем к Заши-
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22. лл. 39, 87, 97, 219; № 23, л. 23 об.; № 27,
л. 272, ДАИ, т. VII, № 61.
ЛОИИ, кор. 195, стб. 1, л. 91; кор. 217, стб. 11.
2ДОИИ, кор. 212, стб. 4.
з ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, л. 304.
188
вёрскому острогу, й то не вместе же й не вдруг», а как зап-
латят ясак — «и опять врознь разойдемся по человеку и по
два в разные ж в дальние места для соболиного промы-
слу»1.
Добытая на oxdre пушнина обменивалась русским куп-
цам или сдавалась в ясак, а еще до этого, до обложения тун-
гусов ясаком, тунгусская пушнина обменивалась соседним
народам на необходимые для них товары.
Пушной промысел втягивал тунгусов в широко развет-
вленные обменные связи с соседними народностями. По Ле-
не, Алдану, Вилюю и Олекме шел оживленный обмен с яку-
тами, в Прибайкалье и Забайкалье! тунгусы вели торговлю с
бурятами и монголами, по Шилке и Амуру—даурами, китай-
цами и манчжурами. Характер обменных связей был в этих
районах, конечно, различен и зависел от характера производ-
ства тех народов, с которыми вступали в обменные связи
тунгусы, однако важнейшее значение для тунгусов имело по-
лучение через обмен железных изделий. ,
И документальные и фольклорные источники дают осно-
вание утверждать, что в эпоху присоединения Якутии к Рус-
скому государству тунгусы, зная уже кузнечное дело, не умели
еще выплавлять железо из рудных пород. В этом отношении
тунгусы стояли ниже своих соседей — якутов и бурят. На тер-
ритории современной ЯАССР тунгусы значительную часть
железных орудий и оружия доставали путем обмена от
якутов.
При изучении документального материала XVII в., отно-
сящегося к тунгусам, обращает на себя внимание!, прежде
всего, указание на тунгусские роды. Проникая в новые, еще
неизведанные районы, заселенные тунгусами, казаки стара-
тельно перечисляли названия тунгусских родов или, если не
могли упомнить вое эти названия, отмечали хотя бы количе-
ство родов, живших на определенной территории. «А живут
де... по Непе реке твои, государевы, ясачные люди: Мучики-
ры, Шиляги, Долгоши, Маукиры; так де, государь, они сло-
вут родами своими», —сообщали в центр из Енисейска в
1636 -г.2. 'Отмечали и численность родов. Казачий атаман
Дм. Копылов в 1640 г. так рассказывал в Якутске о тунгу-
сах реки Маи: «а по Мае... реке живут многие тунгусские
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.
Л. 1936, стр. 213.
2 ЦГАДА, Сиб. прик. стб. 49, л. 456.
189
люди, родов з десять, а в роду дё... человек по сту й по'две-
сти»1. .<
Изучение тунгусских родовых названий XVII в. позволяет
сделать вывод, что в источниках XVII ,в. термин «род» при-
менительно к тунгусам употребляется в двух : значениях:
1) в значении собственно рода и 2) в значении подразделе-
ния рода2.
Тунгусские роды распадались в XVII в. на патриархаль-
ные группы, которые казаки также называли «родами» и
обозначали их по именам старшин, стоявших во главе таких
патриархальных групп. В 1672 г. из Якутска предписано бы-
ло администрации Зашиверского острога '(на Индигирке)
«переписать ясачных людей, хто имяны и у них подрослей,
детей и братью и племянников». Тунгусы Кукигирского рода
дали о себе следующие сведения: аманат Куликанко и
«ясачный мужик» Вострой—«в роду де нас и с подрост-
ком» — 8 человек; Мельга дал численность своего рода —
14 чел., Базя—13 чел., Мохнатка—9 чел., Намальча—13 чел.
Эти цифры означали численность мужского населения вме-
сте с подростками. «Роды» Куликанки, Мельги, Мохнатки и
Намальчи — это все патриархальные группы, входившие в
один Кукигирский род. Намальча, стоявший во главе одной
такой группы, был сыном Косова (в 1672 г. он именуемся как
«Косово сын Намальча»). В документах 60-х г.г. эта группа
называется «родом Косово», во главе ее стоял Косой, после
смерти которого руководство этой патриархальной группой
перешло к его сыну Намальче3. В этом же оайоне на Инди-
гирке, в составе Зельянюиого рода в 1670-х ог. разли-
чались тунгусы «Каменева роду», «Шелышкина роду»
и др.4. Патриархальные группы были отдифференцирова-
ны в составе рода. На эту отдифференцированность и са-
мостоятельность каждой группы указывает как то, что они
жили особно («живет собою», как отмечается в источниках),
так и тот любопытный факт, что члены каждой такой
группы платили ясак часто только под аманата, взятого из
своей группы, а -не из какой-либо другой, хотя бы того же
самого рода. Вот почему в ясачных зимовьях аманатами си-
дело по несколько лиц от одного и того же рода. Один ама-
1 ЛОИИ, кор. 185, сст. 980—981.
2 Слово «род» употреблялось и в третьем значении—в смысле племени
(прим. ред.).
з ЛОИИ, кор. 209, стб. 4, сст. 16; кор. 211, стб. 3, сст. 18; кор. 209,
стб. 1, сст. 47; кор. 208, стб. 6, сст. 24.
4 ЛОИИ, кор. 211, стб. 3, сст. 18; кор. 212, стб. 4; кор. 208, стб. 6:
сст. 25; кор. 209, стб. 1, сст. 27.
190
наТ bf целого рода не мог бы обеспечить платёж ясака «се-
ми членами рода. Так, в 1642 г. в Столбовском зимовье сидел
аманат Кункогирского рода Агучан, ясак под него платили
Умнича, Люрица и Нисинца и с «сродников своих»; в том
же году в Усть-Вилюйском зимовье сидело два аманата то-
го же Кункогирского рода, под одного из них платил ясак
Януча «с родом своим», под другого Синича, также «с родом
своим» Ч В 1653 г. в зимовье по р. Оленек в числе прочих
сидел аманат Илня — «роду у него осталось 3 человека»,
вместе с ним сидел «того ж роду Упча... а' роду де у него
никово нет» 1 2. В данном тексте так же, как и всюду в рус-
ских документах XVII в>, термин «род» употребляется в двух
значениях: в значении собственно рода (Илня и Упча, «того
ж рода») и в значении патриархальной группы, подразделе-
ния рода («а роду де у него никово нет»).
Значение термина «род» в смысле «семья» наглядно
вскрывается следующим примером, где альтернативно упот-
ребляются оба термина как тождественные!. В 60—70 г.г. на
Мае упоминается Карабчанов (Карапчанов) род, входивший
в состав Лалкагирского рода. Положение некоторых членов
этой группы определялось часто следующим образом —
«Лалкагирского роду, Карабчановы семьи»3.
Что же представляли собой эти группы, на которые дро-
бился род и которые) в документах обозначаются то словом
«род», то «семья»?
По своему составу группы эти являлись патриархальны-
ми большими семьями. Приведем на выбор данные о< неко^
торых группах. В состав семьи Эрбиканка, тунгуса Килар-
ского рода, в 1640-х гг. входили «дети, три сына женатых,
да... брат ево Талылани, да у него ж детей семь сынов,
шесть женатых, а седьмой холост»4. Витимский тунгус До-
ченейко Почапанского рода жил в 40-х гг. с братом «менши
ево» Каракинком с семьями, «род» его достигал 14 чел. муж-
ского пола; другой его брат Модан жил отдельно («живет со-
бою») с другими «родниками» на Витиме5. В 40-х гг. на
устье Маймакана жил лалкагирский тунгус Почюря «з две-
мя браты и с племянники и со всем своим родом»6. .В состав
этих групп входили не только кровные родственники, но и так
называемые «вскормленики» («скормленики») и, на' зави-
1 ЛОИИ, кор. 188, стб. 2, сст. 50, 60.
2ЛОИИ, кор. 197, стб. 3, сст. 25.
ЗЛОИИ, кор. 199, стб. 29, сст. 1; кор. 211, стб. 5; кор. 212, стб. 4.
4 ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, л. 322 об.
5 ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, л. 312.
5 ААН, ф. 21 оп. 4, № 30, л. 207 об. ’ .
191
бймбм йоложедаи, рабы — «холопи», или • «боканы», по терми-
нологии XVII в.
О положении «вскормлеников» в патриархальной «боль-
шой семье» документальные источники ничего не сообщают.
Более ясным является вопрос о рабстве у тунгусов .
Источником рабства являлись межплеменные и межродо-
вые} столкновения. Так, в 1668 г. летом на Оленек пришли
из района Ессейского озера тунгусы Боягирского рода Ба-
ликан «с товарыщи» «по прежнего своего полоненного холо-
па Узона», сбежавшего от них «на старые свои жилища» к
сородичам Озянского рода1. В 1651 г. тунгус Киларского ро-
да Онкото привел к служилому человеку Давидке Титову
«бабу» Аты вместо другой, проданной когда-то им же, Онко-
то, тому же Давидке, «бабы якуцкой» и убежавшей «в из-
меной год»2. «Баба якуцкая» к Онкото, очевидно, попала в
результате одного из столкновений ленских тунгусов с яку-
тами. У индигирских тунгусов были «холопы» из /юкагиров.
Так, в 1667 г. зашиверские тунгусы Лоузень «с товарыщи»
погромили юкагирский Чаньшин род и забрали Чюмка Ба-
раксанова с братьями, «сама четверта», в «холопы»3. Неод-
нократны случаи продажи тунгусами «холопов». Продавали
как в другой род, так и русским. Неоднократны случаи и
купли тунгусами «холопов» (тунгусов же) у русских с по-
следующей препродажей их в другой род.
В условиях ясачной политики XVII в. тунгусы отдавали в
заклад рабов и продавали их за соболиные шкурки. Шли
рабы и в калым за женщин. Так, в 60-х гг. за одну тунгус-
скую женщину, бывшую замужем за юкагиром, было уплаче-
но ее отцу 10 оленей, 2 куяха «да два холопа» 4.
К сожалению, документальные источники не дают полно-
го освещения вопроса об использовании труда рабов в хо-
зяйстве тунгусов. Имеется лишь указание, что хозяева рабов
«посылают боканов, по руооку холопей, промышлять с соба-
ченки на соболиный промысел». Можно думать, что труд ра-
бов применялся не только на соболином промысле, но и на
других работах, связанных с комплексным хозяйством тунгу-
1ЛОИИ, кор. 205.
2 ЛОИИ, кор. 204, стб. 9.
3ЛОИИ, кор. 209, стб. 1, сст. 46.
4 ЛОИИ, кор. 209, стб. 1, сст. 46.
192
сов. За это говорят фольклорные материалы, опубликован-
ные А. Ф. Анисимовым1. Кроме того, рабы участвовали в
военных предприятиях своих хозяев.
Интересно отметить также, что тунгусы зачастую в мо-
мент обостренных взаимоотношений с администрацией сами
не приходили с ясаком в зимовье и остроги, а присылали
его с рабами. Так, в 1667 г. тунгусы Зашиверского острога
послали в острог «холопку свою», а с нею послали в ясак
13 соболей2. Делалось это и в других случаях, когда тунгу-
сы опасались потерять кого-либо из свободных членов рода.
Так, в 1692 г. во время эпидемии оспы в районе Олекмин-
ского острога, тунгусы, «послышав моровое воспенное повет-
рие, бояшеся тово воспенного поветрия», не пошли с ясаком
в острожек, а послали его «с своими холопи, з двумя чело-
веки»3. Посылали ясак с холопами тунгусы и из боязни по-
имки новых аманатов. Якутский воевода Ив. Акинфов в
1652 г. сообщал в центр любопытные сведения о приносе
ясака тунгусами в зимовья: «...В которых зимовьях есть амана-
ты и те, государь, платят твой государев ясак и поминки за
своими аманаты; приходят, где ясачных, зборщиков, служи-
лые люди, немногие, в тех мечют окном; а где! служилых
людей для государева ясачного ж збору больше, и в тех зи-
мовьях ясачные иноземцы твой государев ясак приносят и
для аманацкой поимки оберегая себя, не доходя до ясачного
зимовья, кладут твой государев ясак и Номинки на признан-
ных местах, а к ясачным зимовьям сами не ходят, и вызы-
вая из зимовья ясашных зборщиков их же! ясачные худые
людишка и холопи, и велят им тот твой государев ясак и
поминки имать»4.
Жизнью холопа—раба не дорожили, не опасались и по-
имки его в аманаты, так как личность раба не представляла
ценности для членов рода и под аманата-раба никто бы не
стал платить ясак.
Рабы находились в подневольном положении: рабов про-
давали, закладывали, отдавали в калым, рабы выполняли
тяжелые работы. Зависимое, тяжелое положение рабов поро-
ждало противоре!чия между ними и хозяевами; раб не был
4 А. Ф. Анисимов. Родовое общество эвенков (тунгусов). Л. 1936,
стр. 137—138.
2 ЛОИИ, кор. 211, стб. 5.
ЗДАИ, т. Ш, № 92.
4 ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, лл. 189 об.—190.
13 Якутия в XVИ вене . , 193
Членом рода, интересы рода И патриархальной большой
семьи должны были быть чужды рабу1. Бывали случаи бег-
ства рабов. Порой воеводская администрация в своих целях
использовала рабов против хозяев. В 1683 г. в приказную
якутскую избу обратились с жалобой ессейские тунгусы Ва-
надырского и Муанского родов; жалоба их была на приказ-
чика Ессейского зимовья Тимофея Петухова, повесившего
«лутчего мужика» Муанского рода Мудирю «за то, будто де
тот родник их, Мудиря, хотел... изменить и служилых людей
побить»; тунгусы отвергали эти обвинения и показывали,
что оклеветал его раб, по научению самого Петухова — «а
научал де тот Тимошка с служилыми людьми сказать холо-
па их, тунгуса ж Озянского роду Урия для того, чтоб с них
тунгусов получить себе пожитки великие»2. В данном 'Случае,
раб предал своего хозяина, а «пожитки великие» последнего не
были «пожитками» самого раба, в которых он был бы кров-
нс заинтересован, и раб донес на хозяина, последствием че-
го явились и утрата «пожитков» и смерть самого хозяина.
Хозяевами рабов обычно являлись вожди родов, главы
патриархальных групп и их ближайшие родственники.
Патриархально-родовое общество тунгусов не знало *уже
равенства и не только потому, что в нем появились уже ра-
бы. Равенства не было и между свободными. Экономическая
дифференциация в этом обществе отчетливо прослеживается
по документальным источникам. Наряду с «лутчими людь-
ми» и «добрыми мужиками» документы отмечают и «худых
мужиков», «бедных» и «нужных» людей. В 1673 г. подал
челобитную юкагир Чаньжина рода Чюмко Бараксанов на
«ламуцких тунгусов» Зашиверского острога. Оговорил его в
измене Лабута, Лаузенев сын, «напрасно» и сидит он в «ка-
зенке» и «живот свой мучит» пять лет. «А которые были
прямые изменники, ламуцкие мужики,—показывал Чюмко,—
и оне люди богатые и соболей у них на то время припасло-
ся много и оне от казенки откупались и давали Еуфиму Ко-
зинскому и сотнику Амосу посулы собольми большие, а я
был з братьями в то время у них у ламуцких мужиков в бо-
канах, и дело было робячье, и соболей у меня не было, от-
купитца от казенки и дать нечево». Сидел с Чюмкой в «ка-
1 В советской историко-этнографической литературе есть и другой
взгляд на характер рабства у тунгусов XVII в.: понимание этого рабства,
как патриархального. В пользу этого взгляда тоже имеются некоторые
фактические данные (прим. ред.).
2 ЛОИИ, кор. 217, стб. 11, л. 2.
194
зенке» и «ламутский тунгус» Декоулько Косово «роду», по-
давший аналогичную челобитную на «напрасный наговор».
«Человек я бедный, — показывал Декоулько, — откупиться
было нечем, а в то время у которых у прямых изменников
и завотчиков соболей припаслось много, и те ходят и ныне-
че на воли»1. '
У «нужных» и «бедных» не было не только значительных
запасов пушнины, не было у них и средств передвижения. В
сущности именно владение оленями создавало главную осно-
ву имущественного расслоения. У «оленных» тунгусов «нуж-
ные люди»—это люди «безоленные» среди .своих «оленных»
сородичей. «А иные нужные и пешие люди»—писал о вилюй-
ских тунгусах приказчик Средне-Вилюйского зимовья Ф. Ко-
зыревский в 1682 г.2. С сородичами безоленные обычно не
кочевали и выпадали, таким образом, в значительной мере
из общей жизни рода и В 1687 г. служилый человек Крупет-
цкий «проведал» трех тунгусов на Алдане; один из них по-
казал, что живет с сыном на Алдане четвертый год, «а с
родниками де он с своими не ходит, человек безоленный»3.
В XVII в. тунгусы Лалыгирского рода кочевали по Алдану
и Учуру, ясак платили они в Учурское зимовье; были среди
них, однако, и «нужные», не кочевавшие с родниками, а
жившие «от родников своих... в дальних местах на алдан-
ских вершинах для своей безоленные скудости», ясак в
Учурское зимовье «безоленные» носили не сами, а посылали
его со своими «оленними» сородичами4 *. «Бедные» и «нуж-
ные» не пользовались авторитетом среди своих сородичей,
«не слушает их никто в своих мужиках», как выразился Де-
каулько. Ясак под них сородичи не платили, если их захва-
тывали в аманаты. В противоположность «худым» и «нуж-
ным» «лутчие» имели авторитет в роде,—под них . именно
платили ясак их сородичи. При разделе каким-либо образом
захваченного имущества «лутчие» часто брали 'больше, чем
рядовые члены рода. Так, в 1686 г. после разгрома Тонтор-
ского зимовья Тунгусы при дележе захваченных соболиных
шкурок «имали де соболей не поровну, лутчие тунгусы* има-
ли соболи по четыре и по три, а молотчие тунгусы по два
соболя»6.
1 ЛОИИ, кор. 209, стб. 1, сст. 46—47.
2 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII б.,
Л. 1936, стр. 123.
з ЛОИИ, кор. 220, стб. 5.
4 Там же.
6 Там же.
18*
195
Среди «бедных» и «нужных» тунгусов бывали и такие, ко-
торые совершенно не имели никакого самостоятельного хо-
зяйства и жили либо случайными источниками, либо работой
у чужеродцев и даже у чужеплеменников. В большинстве
случаев это были «безродные» люди,—«безродные» в смысле
отсутствия ближайших сородичей по «большой семье». В
1687 г. подал челобитную «ламуцкой погромной безъясачной
тунгус Лелтягирского роду» Ладачко: семь лет тому назад
взят он был «на погроме» на Охотском побережье в полон,
позже был привезен в Якутск сыном боярским Трифоновым;
якутский воевода Приклонский отобрал, однако, его у Три-
фонова и отослал обратно на Ламу (Охотское побережье) и
здесь Ладачко через некоторое время вернулся в Охотский
острог. «И на Ламе я, сирота ваш,—показывал (Ладачко,—
скитался между русскими людьми и иноземцы и помирал го-
лодною смертью, потому что взять меня некому, 'родников у
меня нет». Под «родниками» Ладачко здесь имеет в виду «не
вообще сородичей по Лелтягирскому роду,—они существова-
ли, так как сведения о лелтягирских тунгусах у нас имеются
по тому же району вплоть до 1693 г.,—а своих ближайших
родственников, членов своей патриархальной «большой
семьи»; это ясно видно из его добавления: «а у меня холопа
вашего отца и матери нет и братей и родников, потому что
на разных боях убиты»1.
Эта челобитная еще раз подчеркивает нам раздробление
тунгусского рода на отдельные большие семьи и, что особен-
но важно, подчёркивает экономическую самостоятельность и
разобщенность этих отдельных ячеек патриархального рода.
Лишенный своих ближайших родственников, Ладачко < не
смог найти приют в других семьях того же рода. Так же
скитался и другой «безродный», зашиверский «ламуцкий
тунгус» Чйпчига, показавший в 1672 г., что «он—человек из
ламуцких родов, худен и безродной и пешей» и что за него
платят ясак «сторонние ж, люди у ково за шаманство вы-
просит соболя»2. «Бедные» и -.«нужные» тунгусы в XVII в’<
часто скитались «меж русскими людьми и иноземцы», иног-
да работали они у бурят, якутов, русских крестьян. В 1672 г.
подали челобитную «бедные и беспомощные Оленка реки
ясачные тынгусишка». Жаловались они на то, что на реке
Оленек «ясачных людей умножилося, жиганских тунгусов и
городских якутов ,схожих из разных волостей и с рек с Ви-
1 ЛОИИ, кор. 221.
2 ЛОИИ, кор. 208, стб. 6, сст. 28.
196
люя и с Олдану», промышляют пришельцы «по вся годы»
на их «житьях», «и в конец мы... (раворилися, — писали оле-
некские тунгусы,—оскудели и обеднели, и з детишками ро-
злучилися и русским людям и ясачным иноземцом даемся в
работу»1.
Известную роль в углублении экономической дифферен-
циации тунгусского общества должны были сыграть ожив-
ленные обменные отношения, которые имели ,<место у тунгу-
сов в XVII в.
Товарность пушного промысла и индивидуальный харак-
тер присвоения добычи способствовали накоплению в отдель-
ных семьях и тем самым содействовали имущественной диф-
ференциации тунгусского общества. В связи с таким значе-
нием пушного промысла соболь становился мерилом ценно-
сти и других обмениваемых продуктов труда; к стоимости
соболя приравнивали ценность других продуктов и даже вне
процесса обмена. Так, в 1669 г. олекминские тунгусы Нана-
гирского рода подали челобитную на казачьего пятидесятни-
ка Авксентьева в том, что последний отнял у них девять
пальм. «А цена тем девяти пальмам двадцать соболей» за-
являли тунгусы2. Аналогично этому уже при других обстоя-
тельствах в 1677 г. «нагрудник ламутцкой женский с круга-
ми серебряными» оценивали также в 20 «соболей3. Парцелля-
ция рода, раздробление его на отдельные «большие семьи»,
владение оленями, индивидуальный характер пушного про-
мысла и обменные отношения и были теми предпосылками,
которые создавали имущественное неравенство в тунгусском
обществе XVII в.
Распадение рода на отдельные патриархальные «большие
семьи» и имущественное неравенство в тунгусском обществе
не означали еще уничтожения родовой организации как та-
ковой. Она оставалась еще достаточно, крепкой.
Патриархальные «большие семьи» существовали, в преде-
лах рода. Каждый род занимал определенную территорию,
которая и связана была с родом, а не с отдельными «боль-
шими семьями», входившими в состав рода.
Право рода на определенную территорию складывалось
на основе обычного права, на основе пользования «старыми
зверовьями» и «вековыми жирами», т. е. на основе пользо-
вания промысловыми угодиями по старине. Род ревниво ох-
1 ЛОИИ, кор. 208, стб. 15.
2 ЛОИИ, кор. 205, стб. 8.
з ЛОИИ, кор. 214, стб. 3.
197
ранял свои промысловые угодья от посягательства чужерод-
цев, давал в случае необходимости вооруженный отпор тем,
кто нарушал право рода.
Обычно члены одного и того же рода жили компактно
или кочевали на одной территории. Даже если отдельные
«большие семьи» одного и того же рода были разобщены
значительной территорией, тем не менее родовые связи меж-
ду сородичами не порывались. Родовое единство продолжало
сознаваться и находило свое конкретное выражение в раз-
личных формах: к сородичам ездили в гости, приносили им
подарки, приезжали вместе охотиться и т. д. В 1669 г. тун-
гусы Нанагирского рода Эльдиганка Чаланин и др. в своей
челобитной на казачьего пятидесятника Авксентьева заявля-
ли: «Зимою ходили мы... из Олекминского острожку вверх
но Олекме реке к родникам своим того же Нанагирского ро-
да к ясачным тунгусам в гости и с ними повидатьца,—по-
казывали тунгусы,—и пришли мы... к нему, Петру, в ясач-
ное зимовье объявитца и он, Петр взял у нас... девять палем,
1геведомо за что, а те пальмы несли мы... к родникам в по-
дарках»1.
Связаны были члены рода й общими брачными нормами.
Тунгусский род в XVII в. в неприкосновенности сохранял
экзогамию. В тех случаях, когда удается установить родо-
вую принадлежность мужа и жены, они всегда оказываются
происходящими из различных родов.
Отметим некоторые черты, характеризующие семейные
отношения у тунгусов в XVII в. Документы, правда, скупо ос-
вещают этот вопрос, но все же* некоторые детали из них из-
влечь можно. Брак у тунгусов в XVII в. происходил не
только путе!м «сватовства», но и путем умыкания. Случаи
умыкания однако редки. Любопытно отметить, что похити-
тель женщины старался примириться с ее родом, отдавая
сородичам похищенной другую женщину. Так, в 1659 г. ви-
тимский тунгус Кучюра «отнял сильно» сестру чаринских
тунгусов Дунгичи и Укланея и после этого звал их к себе и
«за ту их сестру хотел им дать дочерь свою»2. Заключение
браков путем взаимного обмена женщинами составляет одну
из наиболее распространенных форм брака у тунгусов. По-
хититель хотел вылить свое «умыкание» в эту обычную фор-
му брака. Другой формой брака была купля. За женщину
уплачивали калым, который мог быть различных размеров.
1 ЛОИИ, кор. 205, стб. 8.
2 ЛОИИ, кор. 201, стб. 10, сст. 2.
198
Так, за одну тунгусскую женщину в 60-х гг. на Индигирке-
был уплачен калым отцу в виде 10 оленей, 2 куяков и 2 ра-,
бов Существовало у тунгусов и многоженство; больше двух
жен у одного тунгуса документы, однако, не отмечают.
Сохранялся левират. Так, в 1675 г. обиженный в своих
правах, вытекавших из обычая левирата, устьянский тунгус
Сейнкинова рода Ажигачко Кытмаев жаловался администра-
ции: «во 183-м году умер брат мой, Щербак, и жену его взял
Бочерского рода тунгус Морзуда, шаман, и с оленми брата
моего», «вели, государь, послать память,... чтоб брата моего
жену, Кошена и с оленми отдать мне» требовал обижен-
ный. Считаясь с обычаями народа, администрация Якутска
предписала: «послать память, буде ево братьна жена, — от-
дать ему»1 2.
Сородичи связаны были родовой солидарностью в столк-
новениях с другими родами, а также «кровной местью».
Эта черта родовой организации тунгусов очень рано и
очень хорошо стала известна воеводской и даже центральной
администрации. В 1649 г. московская администрация пыта-
лась опереться на традиции родовой солидарности тунгусов,
когда в ясачном зимовье был неумышленно убит посажен-
ный в аманаты один из вождей тунгусов Ковыря. На тре-
вожные запросы якутской администрации в центр, как ей
поступать, так как тунгусы требуют выдачи служилого чело-
века, убившего Ковырю, и, не получая пока удовлетворения,
«учинили меж собою шатость» и начали побивать русских
промышленных людей, из Москвы последовала резолюция:
«и они б, иноземцы, в том не оскорблялись, что им того
Феодулка (имя служилого человека Н. С.) отдать не велено,
для того, что он то учинил не с умышленна; да и промеж’
их, тунгусов, неумышленные смертные убойства бывают и
убойцов они из роду не выдают же»3. Надо добавить, одна-
ко, что род не выдавал убийцу не только в случае неумыш-
ленного убийства, но и в случае умышленного. Самое боль-
шее, на что шел род убийцы, это—дача выкупа, «годовщи-
ны» плата за голову убитого. Часто такой «годовщиной» и
кончались столкновения между родами в случае убийства
членом одного рода члена другого рода. Так, в 1640 г. верхо-
ленский тунгус Звероул «с своими родниками и с верхне-
ленскими тунгусами» пришли на кутских тунгусов «войною»;
1 ЛОИИ, кор. 209, стр. 1, сст. 46.
2 ЛОИИ, кор. 213, стб. 5.
з ДАИ, т. III, № 52.
199
были убиты верхоленскими тунгусами князец Чалкича и дру-
гой «лутчий тунгус». Позже у Звероула с братом Чалкича
произошла «мировая» и с Звероула взята была «головщи-
ка» — «две жонки»1..
«Годовщина» существовала однако в XVII в. наряду с
«кровной местью», бывшей, несомненно, более древним ин-
ститутом. В самом начале XVIII в. якутской администрации
пришлось вмещаться во взаимоотношения двух родов, коче-
вавших по р. Олекме, издавна враждовавших между со-
бою, — Маугирского и Агагирского. Между обоими родами
лег ряд убийств и «кровная месть» стала законом, регули-
ровавшим их взаимоотношения. «В прошлых де годах, —
показывал в Якутске тунгус Агагирского рода Байдукан, т
маугирские тунгусы побили его Байдукановых родников мно-
гих с жейами и з детьми, и он де, Байдукан, з братом сво-
им... убил, за то родника их Сиктауля». Другие тунгусы того
же рода в челобитной рассказывали, что теперь «от тех мау-
гирских тунгусов... никуда выходу нет и... ясак промышлять
не смеем ходить, потому что они, маугирские тонгусы, соби-
раютца на всякий год многолюдно, а хотят нас... побить за
нево Байдукана, а за своего родника». Сам Байдукан сошел
с Олекмы в район Якутска. В 1701 г. тунгусы Агагирского
рода договорились все же с маугирскими тунгусами о ми-
ре и «присрочили им, маугирским тонгусам, быть ему, Бай-
дукану, к весне нынешнего 1701-го году для миру с ними,
маугирскими тонгусами». К администрации Якутского остро-
га тунгусы Агагирского рода обратились с челобитной, в ко-
торой просили «Байдукана з братьями выслать в Олекмин-
ский острожек для миру маугирских тонгусов, чтоб нам... за
нево, Байдукана, от тех маугирских тонгусов .напрасно -не
погибнуть»2. Чрезвычайно любопытна во всей этой драмати-
ческой истории одна деталь: без самого убийцы род его не
может помириться с родом убитого, необходимо его присут-
ствие; и агагирцы настоятельно добиваются присылки из
Якутска в Олекминск убийцы. Приказная якутская админи-
страция, считавшаяся с нормами обычного права тунгусов и
даже использовавшая их (аманаты, клятва — «шерть» и т. д./,
и на сей раз сочла целесообразным удовлетворить пожелание
тунгусов, и постановила, что «он, ‘ Байдукан, в Олекминской
для переговору с маугирскими тунгусами поедет».
Род охранял лиц, которые входили в его состав; род
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.
Л. 1936, стр. 2—3.
2 ЛОИИ, кор. 227.
200
мстил за них в случае их убийства или же требовал возме-
щения за убитого. Род стоял на страже интересов своих
членов. Тунгус, оторвавшийся от рода, становился одиноким
и беззащитным. Показательна в этом отношении одна исто-
рия, разыгравшаяся на Чаре в конце XVII в. Один из чаров-
ских тунгусов, Де'апкин, «убил до смерти» другого—Мороу-
ля. У Мороуля оставался племянник Токтокащ о котором, од-
нако, приказной администрации скоро стало известно, что «ны-
не Токтокана в живых до ясачного платежу не стало». Никаких
сведений от тунгусов об обстоятельствах смерти Токтокана
администрация не получила; было известно только то, что
«Мороуль с племянником своим Токтоканом родом был мау-1
гирских тунгусов и на Чаровскую землю пришел одинокой».
Скоро, однако, администрации стало известно, что между
олекминскими якутами «весть носитца» о том, что «бутто де
Токтокан за дядю своего убиенного Мороуля прошал Деап-
кина и у родников его годовщины, и оне де, Деапкин
с сродниками своими, за то ево убили, чтоб искать и бить
челом великому государю было некому, потому что у То&4-
токана по ево смерти жены и детей не осталось никого, а
сыскать того убийства без пристрастия стало нечем, для того
что чаровские тунгусы все стали однородны, а он, Токто-
кан, стал безродной»1. За спиной Мороуля и Токтокана не
стояло рода и мстить за них и требовать за них Уголовщи-
ны» было некому. Чаровские тунгусы не опасаясь послед-
ствий могли спокойно убрать неугодных пришельцев.
Защищая жизнь членов своего рода, охраняя даже убийцу
чужеродца, родовая организация карала‘\ убийство внутри
своего рода. В чем заключалось наказаний, мы не знаем, но
наказание должно было быть суровым, так как убийцы ста-
рались скрыться от суда своих сородичей. В XVIII в. сер-
жанту Попову во время его путешествия по притокам Ви-
люя пришлось встретить беглого тунгуса, который, «убив не-
сколько человек», находился «в бегах от роду своего»2.
Стягивало вместе членов рода и Единое родовое управ-
ление. Во главе стояли родовые вожди. Источники употреб-
ляют по отношению к ним термин «князь», «князец». Часто
источники этот термин употребляют в таком сочетании:
«князь и его люди», «князь и улусные люди» и т. д. Феодаль-
ная терминология русских источников не соответствует, од-
нако, здесь (как и во многих других случаях, относящихся к
t ЛОИИ, кор. 227.
2Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области, т. 1, Якутск,
1916. стр. 287.
201
народностям Сибири) социально-экономическому строю тун-
гусов.
Тунгусский «князь» не обладал никакой феодальной вла-
стью над своими «улусными людьми», и последние не нахо-
дились в зависимости от своего «князя». В 1641 г. ка-
заки брали ясак с верхоленских тунгусов с «княз-
ца» Можеула «с роду ево и с улусных»; ясак был взят в
размере 63 соболей. Ясак, однако, был неполный, не все да-
ли ясак; «а он Можеул, про тех своих улусных людей...
сказал, что ево не слушают». Когда же казаки обратились
к «улусным людям» Можеула с требованием платить ясак,
то те отказались и сослались на предстоящий родовой сбор
(«соберемся все вместе»)1. Власть «князя» над своими «улус-
ными людьми» не являлась феодальной, она не выходила за
границы роДовой власти, и рядом с «князем» — родовым
вождем — и даже выше его стояло родовое собрание. Лю-
бопытны наблюдения сержанта Попова о тунгусских «княз-.
цах». «Есть же у них родовые княсцы и старшины, однако
они, когда хотят, слушают, а ежели в чем только усмотрят
проступок, то искореняют и убивают»2. Данный текст мы по-
нимаем- в том смысле ,что родового вождя слушают, когда
его воля не расходится с интересами рода, и не подчиняют-
ся ему, если она расходится, и даже убивают, если родовой
вождь совершает «проступок» против интересов рода.
Большим авторитетом на ’родовых собраниях ' пользова-
лись опытные, старые люди — «старые мужики» по терми-
нологии источников.
Лишая «князя» аттрибутов феодальной власти, не сле-
дует, однако, и преуменьшать его значения для жизни рода.
Родовой вождь наряду с родовым собранием был той си-
лой, которая стягивала воедино отдельные патриархальные
«большие семьи» рода. Родовой вождь был представителем
и главой своего рода в сношениях рода с другими родами,
а также с русской администрацией. Родовой вождь был и
руководителем военных сил рода. Захватив в плен в 1635 г.
на Лене у Патомы «князца» Якона, казаки так говорили о
нем: «Он, Якон, по всей земле у них богатырей», «Князь»—
родовой вождь — был и «богатырем», т. е. руководителем
военных п.редп|ЗИ'Ятий рода. Характерно, что с захватом в
плен Якона прекратилась на Патоме и соседних реках «ша-
тость» тунгусов и «убойства» русских людей. Сам Якон объ-
i ААН, ф. 21, оп. 4. № 30, л. 81. ЛОИИ; кор. 188, стб. 13, сст. 41—42.
2 Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области, т. 1, Якутск,
1916, стр. 295.
202
яснял казакам, что «теперь... по здешним рекам шатости и
убойства русским людем от моих людей не будет, потому
что топерво стал яз у вас в руках». Интересен также конец
разговора Якона с казаками: «и меня дети и люди мои не
покинут»1. Родовой вождь был убежден в солидарности с
ним членов его рода.
В XVII в. во главе рода у тунгусов стоит один вождь,
называемый в русских источниках «князем». Фольклорные же
материалы сообщают нам о том, что в далеком прошлом
во главе тунгусского рода стояло два вождя — гражданский
вождь рода, обязанности которого сводились к организации
коллективной охоты членов рода и к руководству другими
коллективными работами, связанными с отдельными отра-
слями комплексного хозяйства тунгусов, и военный вождь
рода, руководивший военными предприятиями членов рода.
Для XVH в. такое положение, очевидно, являлось уже прош-
лым, и вполне понятно почему. С распадом рода на отдель-
ные «большие семьи», имевшие каждое свое особое хозяйство,
исчезла необходимость в гражданском вожде рода—органи
заторе коллективного хозяйства рода.
Тунгусские «князцы», как можно установить из источников
большею частью «лутчие люди»—люди, выходившие из эко-
номической верхушки тунгусского общества. С «князьками»
связаны, в большинстве случаев, и «боканы». Экономическая
дифференциация тунгусского общества в XVII в., не была еще
однако настолько сильна, чтобы она могла превратить родо-
вое общество тунгусов в классовое общество. Экономическая
дифференциация шла внутри родового общества; парцилля-
ция рода, раздробление его на отдельные «большие семьи»
способствовали этой дифференциации; на смену родовой
собственности и родовому хозяйству выступила собственность
и хозяйство отдельных «больших семей», связанных однако
еще рамками родовой организации. Эксплоатации сородича
сородичем еще нет; в связи с этим и родовые вожди, вы-
ходившие из более экономически мощной части тунгусского
общества, не превратились е'(ще в особую классовую группу,
стоящую над всей массой рода, а были органически связаны
со своими сородичами, со всем родом.
Исходя из всего вышеизложенного, тунгусское общество
XVII в. можно характеризовать как общество первобыт-
но - общинное на стадии разложения.
Существовала в XVII в. у тунгусов и племенная органи-
зация. Правда, термин «племя» не упоминается в известны?:
1 ААН, ф. 21, оп. 4, Кв 22, лл. 199—200.
203
нам печатных и архивных источниках XVII в. Терминология
казачьих отписок запечатлела то, что прямо бросалось в гла-
за—'род. В силу этого создается иллюзия, что в XVII в. тун-
гусы уже; не знали племенной организации, и объединения
родов в более крупные общности, если и существовали у
тунгусов когда-то, то к XVII в. распались.
Более внимательный анализ источников показывает, одна-
ко, обратное. Прежде всего, внимание привлекает термин,
совершенно необычный для тунгусского общества, встреча
которого на первых порах вызывает удивление. Термин
этот — «волость», термин, обозначавший в то время терри-
ториально-административную единицу.
«Волостями» русские служилые люди называли в Сибири
территориально-племенные общины полуоседлых наро-
дов — татар, остяков, вогулов, якутов. Но, оказывается, в
некоторых случаях и тунгусские роды объединялись в более
крупные единицы — «волости». Каково же реальное, кон-
кретное содержание тунгусской «волости»?
Прежде всего, тунгусская «волость» охватывала довольно
значительную территорию. Так, Нанагирская «волость» зах-
ватывала значительную часть бассейнов рек Олекмы, Пато-
мы, Нюи, а также Вилюя. Кочевало на этой территории
довольно много родов, названия которых источники опреде-
ляют, примерно, следующим 'образом: «Нанагирской воло-
сти Бурнагир'ско'го роду», «род в волости». Важно подчерк-
нуть, что Бурнагирский род имел название не от имени гла-
вы этой группы; таким образом, в лице этого рода перед
нами не патриархальная «большая семья», а действительно
род. Был в составе Нанагирской волости и Нанагирский
род. По этнографическим материалам известно, что в составе
тунгусских племен часто имелся род с тем же названием, что
и племя. Так, у тунгусов бассейна Подкаменной Тунгуски в
племени Чемдель был род, носивший то же имя, в племени
Куркагир был род Куркагир и т. д.1
Можно предположить, что в лице Нанагирской «волости»
мы видим ничто иное, как племя Нанагир, объединившее в
себе ряд родов, кочевавших по рекам Олекме, Патоме и Ви-
люю.
Приведем еще одно подтверждение того, что наше отож-
дествление «волости» с племенем имеет за собой некоторые
основания. В 1635 г. казаки захватили на Лене у Патомы
1 А. Ф. Анисимов. Родовое общество эвенков (тунгусов). Л. 1930,
стр. 107.
204 .
«князца» Якона «Нанагирской волости»; «люди» Якона, т. е.
его сородичи, кочевали по Олекме, Патоме и Нюе; захвати-
ли Якона казаки в тот момент, когда «князцы Конкочан да
Илняктакан с Вилюя реки пришли... ко князцу Якону для
того, что тот князец Якон им, вилюйским князцам, в плёмя-
ни, и оне хотели зверовать вместе за один человек»1. Таким
образом вилюйакие «князцы» и их род были в «племени»
части Олекминских и патомских тунгусов и те и другие вхо-
дили в состав Нанагирской «волости».
Можно было бы еще привести ряд примеров, как термин
«волость» покрывает несколько родов. Так, источники упо-
минают Киндигирскую «волость», Налятскую «волость», Ша-
магирскую «волость» и т. д.; в состав каждой из таких «во-
лостей» входил ряд родов.
Термин «волость» встречается в источниках не так уж
часто, и было бы ошибочно, конечно, видеть племя только*
там, где источники употребляют этот термин. Племенное имя
часто вскрывается и другим путем. В 1637 г. из Вакутцкого
зимовья на Вилюе ушли «аманаты... Мургатцкого роду На-
на1ги|р'С.кого князца Лонкогоновы племянники»2. Почему ама-
наты Мургатцкого рода оказываются связанными с Нана-
гнрским князцем? Мы не поймем этого, если не допустим
того, что в племя Нанагир, о которого мы говорим выше,
входил и Мургатцкий род. Другой пример еще более любо-
пытен. В 1661 г. в Чаринском зимовье «бил челом словесно»
тунгус Киндигирского рода Онкоул с братом и «со всеми
своими улусными людми» на то, что витимский тунгус «Кин-
дигирского: же ’роду» Кочюру «отнял Сильно» !сестру у их
сородичей Дунгичи и Укланея». Умыкание, правда, похити-
тель хотел оформить через обмен женщинами и .предлагал
«за ту их сестру... дать дочерь свою»3. Если мы допустим,
что Киндигир — термин родовой, то этот факт будет совер-
шенно необъясним, так как экзогамия тунгусского рода —
факт, твердо установленный наукой. При допущении же то-
го, что термин Киндигир — племенное название, события
находят свое объяснение — так как племя—обычно эндо-
гамно.
Что же мы знаем о взаимоотношениях родов внутри пле-
мени в XVII в.? Прежде всего, роды были связаны между
собою брачными отношениями. Род — экзогамен, племя —
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, лл. 191, 194.
2ЦГАДА, Сиб. прик., стб. 73, л. 281.
з ЛОИИ, кор. 201, стб. 10.
205
Эндогамно. Дале!е, они были связаны и узами дружбы и
взаимной помощи. Соплеменники так же, как и сородичи,
ездили друг к другу «в гости», вместе зверовали, иногда
вместе кочевали и т. д. Так, мы уже видели, что «князцы»
«Конкочани Илняктакан с Вилюя пришли к Икону на Олекму
зверовать вместе за один человек». В 1663 г. якутской адми-
нистрации было известно, что «приходили де Очанского роду
тунгусы... на Амгу реку, а лалагирские де тунгусы приезжа-
ли к очанским в гости»1. Связаны были роды одного племени и
общими военными союзами в войнах против тунгусских пле-
мен или других народов. При распределении захваченной
добычи делили efe по родам. При этом соблюдалось равен-
ство, вытекавшее из равных прав соплеменников, участво-
вавших в одном военном предприятии.
Во главе племени стояли племенные вожди.
Необходимость в межродовых союзах и объединениях,
несомненно, поддерживалась частыми и кровавыми межро-
довыми и межплеменными войнами среди тунгусов в XVII в.
Враждовали как отдельные роды между собой, так и целые
объединения тунгусских родов. Воевали тунгусы, наконец, и
с другими племенами, в частности с якутами и юкагирами.
Столкновения между членами различных родов могли
произойти на самой различной почве. Часто они кончались
мировой с уплатой «грловщины» с виновной стороны. Так, в
1671 г. тунгус Хромова рода «на драке, боронясь до смерти
убил ламуцкого мужика»; дело в этом случае не дошло
до межродового столкновения: убийца «с родниками того
убитого мужика в том убойстве помирились и годовщину за
того убитого мужика родникам его заплатил»2. Иногда же
такие столкновения могли перерасти в длительную войну
двух родов, прерывавшуюся неоднократно мировыми и сно-
ва вспыхивавшую. В 1653 г. пришли на Оленек мангазей-
ские «вонядырские тунгусы» и прислали «детину с весью» к
оленекским тунгусам, что пришли «мирица». Администрация
ясачного зимовья удерживала оленекских тунгусов, боясь но-
вого столкновения: оленекские однако заявили: «как нам не
итти мирица; когда наш род весь цел был и мы с ними воева-
ли, а они нас побивали, и мы их тож побивали; и нонече их
род весь цел, и нонече нам только не мирица, и они нас всех
побьют».•• Мировая произошла, оленекские с мангазейскими
«мирились и давали им женок й олени и куяки и стрелы
и детей своих». Позднее они же рассказывали администра-
1 ЛОИИ, кор. 201, стб. 17, сст. 10.
2 ЛОИИ, кор. 208, стб. 6, сст. 82.
206
ции, что при мировых «так ведеца, что мы сколько даем, и
оно нам против того столько же дают»1.
В XVII в. одним из могущественных стимулов, приводив-
шим к межродовым и межплеменным столкновениям, ’было
желание захватить имущество чужого рода — грабеж. Ха_-
рактер этих военных столкновений подчеркивает еще резче
тот процесс разложения родового строя, который мы просле-
дили выше. Ф. Энгельс дает следующую характеристику вой-
нам эпохи разложения родового строя: «...Война и органи-
зация для войны становятся теперь нормальными функция-
ми народной жизни. Богатства соседей возбуждают жадность
у народов, которым приобретение богатства представляется
уже одною из важнейших жизненных целей... Война, которую
раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения,
или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недос-
таточной, ведется теперь только ради грабежа, становясь по-
стоянным промысло-м»2.
Конечно, не все межродовые и межплеменные столкно-
вения тунгусов вызывались жаждой захватить имущество
соседей. Играли роль и другие мотивы, о которых пишет
Энгельс в вышеприведенном отрывке. Но обычно столкнове
ния сопровождались, если они не заканчивались «мировыми»»
разграблением побежденных. Следующие факты из жизни
отдельных тунгусских родов в XVII в. являются как бы ил-
люстрациями к вышеприведенной ) характеристике, данной
Ф. Энгельсом.
В 1680 г. тунгус Бугочерског'о рода Чипчюга «с родича-
ми» на Индигирке «побил» 4 тунгусов Сеинкина рода, а «жи-
воты их и олени по себе с родниками своими разделили»3. В
1683 г. майгазейские тунгусы Нюрюмлянского рода пришли
на верховья Вилюя, убили 17 тунгусов Мургатского рода и
«олени их и всякой борошень взяли себе» 4. В 1679 г. колым-
ский «ламуцкий тунгус» Зельянского рода «бил челом» на
«ламутцких ясачных людей» Ченогу и Накичо «с товарищи»,
последние убили его брата и его холопа и «животы их:
олени, и котлы, и палмы, и луки и стрелы, и собаки, и
ясачные соболи все пограбили»5.
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
Л. 1936, стр. 54—55.
2Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и
государства. ОГИЗ, 1948, стр. 185.
з ЛОИИ, кор. 207, стб. 5, л. 2.
4 ЛОИИ, кор. 217, стб. 11, л. 8.
5 ЛОИИ, кор. 214, стб. 16.
207
В 1649 г. вилюйские тунгусы Шолонского, Мургатского и
Калтакулъского родов откровенно (рассказывали русским слу-
жилым людям о совершенном ими нападении на тетейских
тунгусов: «были они на Нижней Тунгуске в Тетейском зи-
мовье и убили же Тетейского зимовья ясачных тунгусов...
человек со 100 и больше, а жен и детей в полон взяли, а
оленей у -них всех пограбили»1.
Награбленное имущество победители часто продавали со-
седям. Так, в 1648 г., один из казаков доносил, что «слышал
де он в Никине улусе у якутов, что в том их улусе, пришед
с Вилюя, стоят чюмами вилюйские тунгусы, которые на Ниж-
ней Тунгуске тунгусов побили и продают де им в улусе пог-
ромные олени»2. В 1671 г. на Индигирке «Ламуцкие тунгу-
сы» стояли на дороге 27 юртами и дожидались возвраще-
ния из похода Григ. Пущина с казаками «и хотели де с ни-
ми -оленми и всякою погромною рухлядью торговать»3.
Войны отдельных тунгусских родов и групп принимали
подчас чрезвычайно ожесточенный и суровый характер. При1
ведем несколько примеров. Первые) служилые люди, пришед-
шие на верховья Лены, были свидетелями враждебных взаи-
моотношений тунгусов Нижней Тунгуски с верхоленскими
тунгусами. Последние жили под вечным страхом нападения
со стороны первых, «их де, приходя, громят по все годы, —
говорили верхоленские, — а бегаем де мы от тех Мучюгов и
Шилягов (тунгусские роды на Нижней Тунгуске, Н. С.) на
другую сторону или на реке под Браты... а там де нас брац-
кие мужики побивают же, а хотят с нас ясак имати». Верхо-
ленские тунгусы были, таким образом, между двух огней.
Казаки и сами были свидетелями аналогичных событий и от-
писали о ни.х: «да в нынешнем... во 189 годе ноября в 28
день прибежал шаманский тунгус Яктар, а сказал им, тунгу-
сам: идут дё на нас с Нижней Тунгуски Мучюги и Шиляги
воевати... и они... наляские, шаманские люди все побежали с
Ылима реки... под Браты, а иные де вверьх по Илиму реке».
В страхе верхоленские тунгусы убежали так быстро* и так
далеко, что казаки даже не знали точно, куда они скры-
лись. «А про тех наляских и шаманских людей и вести нет,
куды* вбежали от тех Мучюгов >и Шилягов»4. Что верхолен-
ским тунгусам было чего опасаться, показывает одна сухая
запись в ясачной якутской книге 7163 года (1654—1655 г.),
1ЦГАДА, ЯОУ, стб. 48, л. 74.
2 Там же.
3 ЛОИИ, кор. 208, стб. 6, л. 28.
4 ААН, ф. 21, оп. 4, № 22, л. 106—107.
208
ярко иллюстрирующая, к каким результатам приводили иног-
да такие нападения. В ясачной книге отмечено, что в Чарин-
ское зимовье платят ясак 38 тунгусов, в том числе платят 4
человека, переведенных из .Тугирского зимовья, «для того
что Тугирского волоку ясачного зимовья тех 4 человек ясач-
ных тунгусов товарищи, ясачные тунгусы, все без остатку по-
биты от тунгусов же, которые тунгусы приходили на них
тугирских ясачных тунгусов войною с реки Нюгжи»’. Ясак с
побитых был выложен «из окладу», и ясачные сборщики не
ездили уже в Тугирское зимовье («и вперед в то Тугирское
зимовье якутцких служилых -людей посылать было не для
чего»). Таким образом в середине 50-х гг. нюгжинские тун-
гусы почти начисто истребили тунгирских; остались лишь 4
человека, переведенных в другое место.
Непрерывные войны у тунгусов — межродовые и меж-
племенные — приведи у них к довольно широкому разви-
тию военного дела. Военное дело у тунгусов в XVII в. .
любопытнейшая страничка истории тунгусского народа. «И
против друг друга всегда воюют, почему для предосторожно-
сти имеют весьма довольно’ оружия и в готовности и хранят
при себе безотлучно» писали о якутских тунгусах в XVIII в. 1 2Я
«К воййе они склонные, и на соседей своих часто нападают,
и -при том луками и стрелами действуют», писал о тунгусах
в XVII в. Идее3. Служилые люди в том же XVII в. виража-,
лись весьма живописно о воинственных наклонностях тунгу-.,
сов: «люди воисты, боем жестоки»4 5.
Вооружение тунгусов отличалось значительным разнооб-
разием. Воины-тунгусы выступали «в куяках и в шишаках, и
в нарышнях, и с щитами»6. В одном из столкновений с каза-
ками тунгусы выступали «збруйны и оружейны, с луки и с
копьи-, в куяках и .в шишаках, в железных и костяных»6.
Помимо отмеченных средств вооружения отметим еще нали-
чие у них пальм, аткасов, рогатин, крюков и т. д. Так, в
1649 г. казаки в одном из сражений с тунгусами захватили
у них военные трофеи — 40 луков, 4 рогатины, 24 аткаса,
10 куяков костяных, 17 шишаков костяных... 10 крюков кос-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 346, л. 643.
2 Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области, т. I, Якутск
1916, стр. 295.
з Древняя Российская Библиофика, изд. 2, ч. IX, М. 1789, стр. 453.
4ААН, ф. 21, оп. № 30, л. 79 об.
5 ДАИ, т. VII, № 61, IV.
6 ДАИ, т. III, № 92.
14
Якутия в XVII веке
209
тяных, 2 крюка железных, и теми крючьями иноземцы хоте-
ли зимовье |развол.ачи1вать» ‘.
Куяки были как «тунгусские», так и «якуцкие», попадав-
шие от якутов через обмен к тунгусам. В одном случае «ла-
муцкий куяк» определяется как «односторонний», т. е., оче-
видно, эти латы не со всех сторон закрывали тело воина, а
лишь прикрывали его грудь.
Вооруженные пальмами, копьями, в шишаках, одетые в
куяки, с неизменным боевым луком и с колчанами стрел
тунгусские воины производили внушительное впечатление на
русских. На военные действия выступали тунгусы «с луки
и с 'гулы, и тулы набиты^ .полны стрел 'боевых»1 2. Боевые
стрелы, как нам известно из этнографических данных, отли-
чались от охотничьих, так же как отличался от охотничьего
и военный лук, — значительно больших размеров, нежели
охотничий.
Документальные данные XVII в. о военном деле у тунгу-
сов полностью согласуются и с тунгусским фольклором. Тун-
гусский эпос воспевает сильного, неустрашимого воина. Пос-
ледний является излюбленным героем многочисленных пре-
даний и легенд. Очень частой темой тунгусского фольклора
являются и поединки богатырей.
Упоминается в эвенкийских преданиях и обучение воен-
ному делу юношей и отряды «лучников» и «мечников». Очень
интересный материал об этом дают легенды, записанные
А. Ф. Анисимовым. Ядро военной дружины составляли «муж-
чины, хорошо обученные военному делу»; во время войны или
похода вокруг них группировались и «мужчины мало обу-
ченные военному делу». Обучение проходило несколько ста-
дий. Молодой человек должен был научиться увертываться
от стрел, рубиться мечем, хорошо стрелять из лука, выдер-
живать осаду в чуме, управлять хорошо лодкой и т. д.3.
Документальные источники не дают прямых указаний на
все эти факты. Однако широкое распространение у тунгусов
военного дела в XVII в., соответствие в целом фольклор-
ных источников документам. — все это заставляет внима-
тельно относиться к этим фольклорным данным и рассматри-
вать их как отражение реальных фактов, которые могли
иметь место и в XVII в.
1 ДАИ, т. Ш, № 87.
2 ААН, ф. 21, оп. 4, № 28, л. 259.
3 А. Ф. Анисимов. Родовое общество эвенков (тунгусов). Л. 1936,
стр. .140—.14.1.
210
Особо следует остановиться на отношениях тунгусов с
якутами.
Тунгусо«якутские .взаимоотнощения в целом носили до-
вольно сложный характер. Прежде всего в XVII в. проис-
ходило продвижение якутов по Алдану, Вилюю и Олекме,—
продвижение, которое Вклинивалось в тунгусские кочевья и
не могло не вызывать военных столкновений между тунгуса-
ми и якутами.
Процесс вкрапливания якутов на тунгусские территории
шел медленно и постепенно. Этому соответствует и характер
тунгусе-якутских военных столкновений. В столкновение при-
ходят отдельные небольшие группы; войн, объединяющих це-
лые племена или хотя бы ряд родов, мы не наблюдаем.
Приведем ряд иллюстраций. В 1659 г. в Якутске якут Каты-
ритцкой волости Трека Тоенов жаловался на вилюйских тун-
гусов, «которые живут в вилюйских вершинах» и которые,
придя к вилюйским якутам, «побили кобыл с сорок и боль-
ше»1. Более крупные столкновения былина том же Вилюе в
1656 г. Тунуйка Ордюин от имени якутов Осюйской волости
(район Усть-Вилюя) показал, что приходили тунгусы «двумя
своими родами на меня... и на родников моих войною, з
большими людми, и убили они... отца моего да взяли моих
дву дочерей, да у Делгея Накуякова взяли жену да сына
да две дочери, да у Толкаскаева взяли жену да два сына
да сына ж ево бросили в снег и замерз и всех... у нас...
убили четырех человек, а пять человек 'взяли живых, да
жен наших и детей мужеска и женска полу взяли к себе в
полон, двадцать шесть человек, а иных маленьких детей
прибили и в снег п)О1б|рюсали»2. Бывали нападения тунгусов
и на отдельных якутских поселенцев, с похищением у них
женщин и разграблением имущества. Более редки были, хо-
тя случались, и нападения якутов .на тунгусов. Так, в
1648 г. алданские тунгусы Мямяльского рода жаловались на
то, что на них нападают одайские якуты. В 1654 г. долган-
ские тунгусы жаловались на нападения кокуйских якутов3.
Захваченных при военных столкновениях в плен тунгу-
сы и якуты обращали в рабов. В 1645 г. в Усть-Вилюй-
ское зимовье прибежали якуты-осекуи Гуля и Елича «со все-
ми семьишками ^своими»; служилые люди спросили их: «для
чего де вы прибегли совсем к нам в зимовье» и тогда яку-
1 ЛОИИ, кор. 184, стб. 13, л. 1.
2 ЛОИИ, кор. Г90, стб. 37, л. 1.
ЗЛОИИ, кор. 197, стб. 3, л. 14. ЦГАДА, ЯОУ, стб. 48, л. 59.
14*
211
ты показали: «для того де мы «бегаем, пришли де .к нам в
Осекуи тунгусы калтакульские Шаханай с родом своим, че-
ловек 20 и больше, да бьют де нас и мучат, и корм пойма-
ли весь, и стрелы и луки у нас поймали, и железо и отка*
сы, и жен наших и детей поймали к себе в холопи. И по те
годы у нас оне тако же обидели нас... и впредь де оне нам,
тунгусы, угрожают, поемле.м де вас к себе в холопи»1. В ис-
точниках часты указания н«а наличие у тунгусов «холопов»
из якутов и обратно—у якутов были рабы из . тунгусов.
Иногда в рабство тунгусам тойоны продавали и детей бед-
ных якутских общинников. Так, в челобитной 1667 г. вилюй-
ские якуты жаловались на тойона Тимирея Батурова: «и он
их обидит, у кого что останется коровенка или кляченка, и
он отнимает насильством у умерших вдов... А многие бед-
ные якуты на него жалуются: бьет и скот отымает. А в
прошлые годы тот же Тимирей детей у них, якутов, отнимал
и продавал их дети тунгусам *и русским людем»2.
Военные столкновения между тунгусами и якутами идут
вплоть до конца XVII в. Так, еще в 1687 г. приказчик Сред-
не-'Вилюйского зимовья М. Мухоплев сообщал о нападении
тунгусов на якутов, отнявших у последних «кони и кобылы
в коровы»3. Переходят эти столкновения между тунгусами и
якутами и в XVIII век. Г. Ф. Миллер, побывший в Якутии в
1730 г.г., отметил «продолжающуюся еще до сих пор'вражду
между этими двумя народами». «Когда случается .тунгусам
встретить на охоте! на Витиме, Патоме, Олекме и в других
тамошних местах якутов, то редко дело обходится без столк-
новения между 'ними»4. К концу XVII в. заметны, однако, и
другие факты. Столкновения, часто кончаются мировыми с
возмещением убытков .пострадавшей стороне. Так, мировой
закончилось дело о похищении в 1695 г. верховилюйским
тунгусом Чараной лошади у якута Сипсючки Тевелгина. Ис-
тец с ответчиком «сыскав межь себя в сернах своих правду
помирились» и ответчик вернул истцу взамен похищенной
другую лошадь5. Якутской же администрацией в 1682 г. раз-
биралось дело о «годовщине»—выкупе за убитого алданско-
го тунгуса Баркулака. Истцом выступал его отец, ответчика-
1 ЦГАДА, ЯОУ, стб. 46, л. 214.
2 ЦГАДА, ЯОУ, стб. 235, лл. 3—5.
з Колониальная политика Московского государства, в Якутии XVII в.„
Л. 1936, стр. 216—217.
4 История Сибири, т. 1, Л. 1937, стр. 184..
5 ЛОИИ, кор. 231.
212
ми — два алданских якута Сулар Ч-оиин и Иря Тунуев 1.
Военные столкновения — только одна сторона взаимо-
отношений тунгусов и якутов. Другой стороной, и пожалуй
более существенный, были тесные экономические связи. Они
выражались прежде всего в обмене. Различный характер
производства этих народов был основой обмена. Якутское
скотоводство и якутское ремесло давали тунгусам скот на
мясо и железо на различные изделия. Тунгусы—охотники на
пушного зверя снабжали якутов пушниной, главным образом
соболем.
Эти тунгусо-якутские обменные связи вне всякого сомне-
ния существовали еще до появления русских в Восточной
Сибири. Еще до встречи с самими якутами казаки уже по-
лучили сведения о тунгусо-якутском обмене и его характере.
В 1621 г. в Мангазею пришли с Нижней Тунгуски 6 человек
тунгусов—буляшей, и Оуляши «в распросе» показали, что
«они — люди кочевные, а живут на реке на Оленье, а та
река впала в Лин в большую реку... а по той де по большой
по Лине реке живут многие люди и с ними з буляши торгу-
ют, соболи у них покупают на железо, язык де у них меж
собой не сходитца и с ними вою(ю)тца, и огненного бою у
•них ннкакова кет, а иэбы де у них, -как и у русских людей,
и лошади есть же...». Еще Миллер угадал, что, хотя в этом
описании и не названы якуты, «но все ж в народе, упомяну-
том в описании, не трудно признать якутов».
После присоединения Якутии к Русскому государству в ус-
ловиях ясачной политики снабжение якутов пушниной со сто-
роны тунгусов приобрело для первых исключительно важное
-значение. Не менее важное значение имело и для тунгусов по-
лучение ими от якутов железных изделий и кричного железа,
которое тунгусы перековывали на различные железные изделия.
Нужду тунгусов в железных изделиях подчеркивает тот любо-
пытный факт, что иногда после столкновений с якутами тунгусы
приходили к ним для «куячной выкупки», т. е. очевидно, выку-
пать куяки, захваченные при столкновениях якутами у тун-
гусов. Обменные операции между тунгусами и якутами име-
ли весьма значительный размер. Показательны следующие
факты. В 1649 г. приказчик Средне-Вилюйского зимовья
Андр. Иванов сообщает в Якутск, что к концу года приезжа-
ли на Вилюй «от Якутцково острогу многие якуцкие люди»
из различных волостей и улусов («Кангаласские... с родом
1 ЛОИИ, кор. 216, стб. 2.
своим, да Намского улуса Никины братья с родом своим,
да Бетунскне Базарак с родом своим, да Борогонские Ижи-
лов сын с родом своим, да Бордонские волости Байдон с
родом своим»), всего по показаниям самих якутов приезжа-
ло их на Вилюй «человек со сто»; все якуты приехали с
«товаром» к вилюйским тунгусам.
В свою очередь вилюйские тунгусы не только продавали
пушнину вилюйским якутам, но и ходили в якутские волости
на Лену в район Якутского острога. Так, в декабре 1687 го-
да, по сообщению приказчика Средне-Вилюйского зимовья, в
сборе ясака создались затруднения; те же калтакульские
тунгусы «с ясаком к зимовью итти не хотят», а «живут в
Якутцком в Малягарской волости у Налая да у Битека ша-
мана» к «на соболи покупают скот»1. Аналогично этому и
приказчик Верхне-Вилюйского зимовья в 1697 г. жаловался
па тунгусов, которые «к зимовью с ясачным платежом не бы-
вали», а «живут... в Кангаласах, у князца у Мазары Бсзе-
кова»2.
Продажа .вилюйокими тунгусами пушнины якутам на скот
и железо шла настолько оживленно, что у .продавцов часто
•не оставалось соболей, чтобы заплатить ясачные оклады.
Явление это бывало довольно часто, что подчеркивает, несом-
ненно, важнейшее экономическое значение для тунгусского
хозяйства обменных связей с якутским, хозяйством. Особенно
резко это выступало наружу тогда, когда беспрсмыслица, не-
удачный охотничий сезон грозили голодом тунгусам. В 1644 г.
на верхнем Вилюе тунгусы «шелоганы и мургаты государева
ясаку давали мало» и заявляли, что «сторговал де нас Бой-
дон на норм все соболи»3.
.Точно также и у якутов в обмен на пушнину уходили
значительные запасы железа. ‘ Когда в 1682 г. якутский вое-
вода предписал приказчику Средне-Вилюйского зимовья
Фед. Козыревскому купить 10 пудов железа у вилюйских
якутов, увеличив позже эту цифру до 15 пудов, то приказ-
чик вынужден был ответить, что во-первых, «пудами у них
нельзя купить, потому что они пудов не знают, а продают
маленькими крицами», а во-вторых, якуты вообще отказыва-
ются продавать железо, заявляя, что «железа у них немного
будет, 'потому что де мы продаем на ясак в иные иноземцы»4.
* Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.
Л. 1936, стр. 216—217.
2 ЛОИИ, кор. 230. .
3 ЦГАДА, ЯОУ, стб. 32, сст. 17.
4 ЛОИИ, кор. 216, стб. 2, сст. 18.
214
Шел в значительном количестве от якутов к тунгусам и
скот на мясо. Особенно усилилась продажа скота после при-
соединения, когда непосильные ясачные оклады и злоупотреб-
ления воевод часто вынуждали якутов продавать последнюю
скотину, чтобы купить соболей в уплату в ясак. Так, в коллек-
тив-ной челобитной якутов 18 волостей (Намской, Канта л ас-
ской, Батурусской, Мегинской, Бетюнской, Борогонской, Ню-
рюптейской, Одейской, Бордонской, Ярканской, Мальягарской.
Накарской, Баягантайской, Меицкой, Успецкой, Чириптей-
ской, Тагуской и Модуцкой) на притеснения воеводы П. Го-
ловина, поданной впоследствии при воеводе Барнешлеве, чи-
таем: «по его, Петрову, намету, твой, великого государя, ясак
и поминки платили, а продавали скот свой на соболи даль-
ним иноземцам, тунгусам, дешевою ценою, и отцы каши и
мы, холопы твои, от ево, Петрова, пакладново ясаку и на-
сильства и изгони в конец погибли и разорены до основания,
оскудели и обнищали и скотишков своих отбыли»1. На -корм
тунгусам шел не только рогатый скот, но и лошади. Вилюй-
ские тунгусы тоже продавали якутам не только пушнину. Бы-
вала продажа и более необычного товара. Так, в апреле
1647 года в «Никине улусе» у якутов стояли «чюмами» ви~
люйские тунгусы и продавали «погромные олени», захвачен-
ные ими на Нижней Тунгуске после столкновения с тамош-
ними тунгусами. Награбленные олени были, таким образом,
перегнаны с Нижней Тунгуски на Лену и проданы в Нам-
ской -волости якутам2.
На Лену, в якутские волости приезжали торговать тунгу-
сы и других районов, в частности, с притоков Алдана—Учура
и Томторы. Торговыми связями с донскими якутами связаны
были и тунгусы Нижней Тунгуски. Шла торговля и в якут-
ских волостях на Алдане. На Алдане был весьма разветвлен-
ный узел межплеменных обменных связей. Сюда приезжали
с Ламы (Охотского моря), «из-за Камени» оленные тунгусы
«с соболями для торгу», приезжали тунгусы же с Маи реки,
наконец, сюда же ездили и «ленские ясачные мужики, яку-
ты... с Лены и с Амги и з Таты»3. В 1663 г. тунгус-ново-
крещен Кондрашка рассказывал' как об обычном, периодиче-
ски повторяющемся явлении, о торговых поездках охотских,
тунгусов Гс!рбиканс-кого рода на Алдан: «да живут де тун-
Ч ААН, ф. 21, оп. 4, Ко 31, л. 286—286 об.
2 ЦГАДА, ЯОУ, стб. 48, сст. 74.
ЗЛОИИ, кор. 201, стб. 17, сст. 9; кор. 197, стб. 3, сст. 2; кор. 196,.
стб. 17, сст. 4.
215-
гусы Горбиканского роду по вершинам, человек со сто и при-
ходят де те неясачные тунгусы на Алдан..., а приходят де
они <с соболями для торгу» *. Ездили на Алдан и янские тун-
гусы, которые, по сообщению якутов, ходили к ним, правда,
«не по воякой под»1 2. Неудивительно отсюда, что у янских и
даже индипирск'их тунгусов имелись «якуцкие куяки»3.
Торговля на Алдане шла не только в якутских улусах,
но и в тайге, на промысле при встречах якутов с тунгусами.
Вот, повидимому, типичная картина обмена на промысле. В
1693 г. якут Оросу Тогураев вместе с братьями «виделися»
на промысле «на Уене речке» с тунгусами: Оросу обменял
котел железный за 2 оленьих постели и топор и пальму за
2 ровдуги, а братья продали 2 топора за 2 оленьих постели4.
Шла торговля и на Олекме. Как обычное явление якутский
воевода Матв. Кровков отмечал в 1684 году тот факт, что
«из Якутцкого уезду из волостей в Олекминской приезжают
ясачные люди и у олекминских ясачных людей покупают
соболи»5.
По мере продвижения якутов в XVII в. в отдаленные тун-
гусские районы и в них, на Анабаре, Ессее озере, Индигир-
ке и в других местах завязываются тунгусо-якутские обмен-
ные связи.
Тесные экономические связи соединяли тунгусов и якутов.
Связь эта нашла отражений не только в сухих документаль-
ных записях XVII в., но и в фольклоре народа. В замеча-
тельной якутской «Песне о временах года» находим яркое и
выразительное изображение тунгусских поездок в якутские
улусы. В песне, правда, сказались уже черты, характерные для
позднейшего времени, но основная канва изображения харак-
терна не только для XIX в., но и для XVII в. Приведем из
этой песни отрывок, посвященный интересующей нас теме:
«И вот заметает Николин день метелистая зима
И вот леденящий холод растит сугробами снегопад, —
Большому быку чрез такой сугроб, пожалуй, не перелезть.
И вот от западной стороны, больших народов друзья,
Однотелок-важенок приучив к запряжке маленьких нарт,
Тунгусы—люди с пушниной в руках торопятся, едут к нам.
1 ЛОИИ, кор. 201, стб. 17, сст. 9.
2 ЛОИИ, кор. 202, стб. 12. сст. 77.
з ЛОИИ, кор. 208, стб. 6, сст. 25, 90.
4 ЛОИИ, . кор. 228.
. 5 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
Л. 1936, стр. 126.
216
Жир-Вилюй, бабушка-река, тебе усталость несем;
Чиновным начальникам припасем белошерстой пушнины в дар;
А этим добрым людям везем с уважением весь наш запас,
За ложку чаю, за горсть муки, за пестрого снтпа аршин
Да за трубочку табаку, — так они говорят.
И долго гостят н живут у нас, ведут торг и обмен;
Когда же радостное Рождество, веселый праздник, придет,
Они заканчивают дела и выстраиваются в ряд:
«Крещенский праздник в Якутской земле встречая ныне стоим.
Хозяев-якутов желания все выполнив, вот стоим.
Скажите, приятели, сильный мороз сдвинулся чуточку что ль?
Скажите, приятели, с южных стран солнце глянуло что ль?
Плотный, холодный ветер, воздух подняв, теплый спустило что ль?
Начало, что ль, всходя, пригревать?» — так говоря, стоят.
«К Маслянице — празднику меньше мороз» — так говоря, стоят.
«Сбил ли с веток мороз пухту, сбросил ли?» — горорят.
«На Северном море — кладовка зимы, на Западном море — амбар,
А мы откуда на будущий год царским людям добудем дань?
Не в устье ли Ленского моря пойдем за ценным и дорогим.
Не даст ли бабушка — Анабар ровдуги нам увезти?
Хета-река не даст ли песца, Хатанга — оленьих шкур?
Сказали и выехали от нас тунгусы — гости знмы»1
Территориальные и экономические связи между тунгусами
и якутами вели и к брачным связям. Связи эти конечно
древнее XVII века, они отразились как в якутском, так и в
тунгусском фольклоре. Неудивительно отсюда, что у Тыгына,
одного из героев якутских исторических преданий, мы встре-
чаем «жену-тунгуску», от которой Тыгын 'имел трех сыно-
вей1 2. Немногочисленные документальные данные XVH в. да-
ют возможность говорить, что брачные связи между тунгуса-
ми и якутами были частыми и прочными. Любопытно отме-
тить тот факт, что в ряде браков потомки тунгуса-отца и
якутки-матери после смерти отца часто уходили к якутам.
Так, согласно показанию крещеного холопа якутского воево-
ды Голенищева-Кутузова Петрушки Максимова в 1668 году,
«отец де у него был ясачный тунгус Озянского роду, и отца
де его, Петрушкина, убили те же тынгусы, и он де, Петруш-
ка, после смерти, как отца ево убили, сшел к родникам сво-
им в Б ату русскую волость с матерью своею к якуту к Оде-
не»3. Браки между тунгусами и якутами заключались как
правило путем купли-продажи, путем выплаты калыма.
1 Якутский фольклор, 1936, стр. 222—223.
2 Якутский фольклор, 1933, стр. 202.
з ЛОИИ, кор. 203, стб. 8, сст. 43
217
Представляется вероятным, что часто захватываемых в плен
женщин, (При военных столкновениях между тунгусами и
якутами,, также брали в жены.
Частые браки вели к ассимиляции тунгусов с якутами, к
смешению этих двух народов. В некоторых случаях на основе
этого смешения появились новые родовые группы. В конце
XVII в. на среднем Вилюе мы наблюдаем новый род, не фи-
гурировавший до этого в документах XVII в.: он носил лю-
бопытное название «Якульский род»1.
Экономическая структура якутского хозяйства, как нам
приходилось уже отмечать, была более высокой, нежели
структура хозяйства у тунгусов. Более развитым было якут-
ское общество и в социальном отношении. Неудивительно
отсюда, если мы наблюдаем в XVII веке в ряде случаев
экономическую зависимость тунгусов от якутов. Прежде все-
го неоднократны указания источников на наличие «захребет-
ников» из тунгусов у якутов. Так, в 7180-м году (1671—
1672) Семен Епишев обложил ясаком трех тунгусов, живших
в «захребетниках» у якута Баягантайской волости Тукурчач-
ни Гютурижа2. В 1648 г. три тунгуса Нанагирского рода рас-
сказывали служилым людям, что пришли они с Олекмы в
На?4ский улус к якутскому князцу Нике Мамыкову «для го-
лоду кормиться»3. Показательна также челобитная, подличая
в 1672-м году оленекскими тунгусами. Указывая на оску-
денье соболя по реке Оленек и, в связи с этим жалуясь на
трудность платежа ясачных окладов, оленекские тунгусы за-
являют, что в их краях «умножилося жиганских тунгусов и
городских якутов, схожих из разных волостей и с рек с Вилюя
и с Алдану», которые и выпромышливают их соболиные
угодья. «И ныне мы, холопи твои, оскудели и обеднели, —
жалуются оленекские тунгусы, — и покупаючи соболи па ясак
и з детишками разлучилися и русским людям и ясачным
иноземцам даемся в работу». Судя по предыдущему изло-
жению, такими «ясачными иноземцами», которым оленекские
тунгусы «давались в работу», и были якуты, колонизацион-
ный поток которых идет в это время на Оленек. Знамена-
тельна также дата и концовка челобитной, в которой оленек-
ские тунгусы просят взимать с них ясак «по рассмотрению»,
чтобы им платить ясак «в мочь» и чтоб быть им «под твоей
царьской высокой рукою в вечном холопстве, в тишине и в.
1 ЛОИИ, кор. 230.
2 ЛОИИ, кор. 209.
з ЦГАДА, ЯОУ, стб. 48, сст. 76.
218
покое и не в розоренье... и от якутов не похолопленяым и неь
в .посмешище»1.
Опасения оленекских тунгусов не были преувеличенными.
У якутов, как мы уже отмечали, были, наряду с «захребет-
никами», холопы из тунгусов; в своих холопов якуты обра-
щали тунгусов, захваченных в плен при военных столкнове-
ниях. Наряду с этим источником холопства был, видимо, и
другой, — чисто экономический. Обнищавшие, обедневшие
тунгусы шли в холопство к богатым якутам, женились здесь
даже на холопках-якутках. Так, в очень любопытной биогра-
фии новокрещена-тунгуса Кондрашки был период в 60-х гг.,
когда Кондрашку «у себя в холопах держал» якут Батулян-
ской волости Камос Кулинаков, — тестем Кондрашки был
якут, также холоп, Кирдига, но холоп другого хозяина2.
I ЛОИИ, кор. 208, стб. 15.
2 ЛОИИ, кор. 201, стб. 17, сст. 1—27.
ГЛАВА III.
Воеводское управление Якутии
Якутское или Ленское воеводство имело свои особенно-
сти. В то время как Западная Сибирь ко времени образо-
вания этого воеводства была разделена на. 15 уездов с само-
стоятельными воеводами, образовавших два «разряда»,
т. е. округа — Тобольский и Томский, приленский край и вся
страна к востоку до Охотского моря составляли одно воевод-
ство, которому были подчинены Чичуйский, Олекминский и
Охотский острожки и разбросанные по всей шири северо-
восточной Сибири ясачные зимовья. Во все второстепенные
пункты приказных людей назначали якутские воеводы, они
же контролировали их деятельность. Поэтому Якутское вое-
водство приравнивалось к «разряду» и нередко называлось
в документах «Ленским разрядом». Однако среди прочих раз-
рядов, число которых во второй половине XVII в. увеличи-
лось еще Енисейским, Ленский разряд занимал второстепен-
ное место, именно потому, что в него, кроме Якутска входили
не города с воеводами, назначенными из Москвы, а только
острожки, куда для управления посылались якутские слу-
жилые люди.
В то время как в другие разряды из Москвы направля-
лись видные представители правящего круга, в чинах бояр и
окольничьих, Якутск должен был довольствоваться в каче-
стве воевод стольниками и дворянами московскими; только
раз в течение всего столетия туда попал окольничий !.
1 Воеводами в XVH в. были следующие лица (по Барсукову):
1) с 21 мая 1639 г. по 10 февраля 1644 г. стольник Петр Петр.
Головин, стольник Матвей Богд. Глебов, дьяк Ефим Варфолом.
Филатов, письменные головы Еналей Леонтьевич Бахтеяров и Вас. Данил.
Поярков.
2) 10 февраля 1644 г. — 12 марта 1649 г. Вас. Никитич Пушкин (умер
в Якутске в 1657 г.), Кирил Осипович Супонев, Петр Григ. Стеншин.
Функции сибирских воевод, в том числе и якутских, оп-
ределялись специальными наказами, выдававшимися из Си-
бирского приказа при их назначении.* 1 2 3 4 5 6 7
Основной текст наказов был общий для всех сибирских
городов с незначительными дополнениями для каждого горо-
да в отдельности: в виде приложения к наказу приписыва-
лись «памяти» по каким-либо специальным вопросам, касав-
шимся данного города.
На воеводе лежали, во-первых, обязанности по обороне
3) 29 марта 1649 г.—1651 г. Дмитрий Андреевич Францбеков и дьяк
Осип Степанов.
4) 1651 — 30 июня 1652 г. стальник Ив. Павл. Акинфов (воевода и
сыщик) и дьяк Осип Степанов.
5) 1654 авг. — 26 мая 1660 г. стольник Мих. Семенов. Лодыженский
(умер на обратном пути из Якутска) и дьяк Федор Васильевич Тонков.
6) 26 мая 1660—26 августа 1666 г. стольник Ив. Федор. Голеиищев-
Кутузов (умер в Якутске, дослуживал его сын Михаил) и дьяк Ив. Ив.
Бороздин.
7) 1666—17 авг. 1668 г. окольничий кн. Иван Петр. Борятинский,
письм. голова Ефим Иван. Козииский, дьяк Степан Ельчуков (в 1668 г.).
8) 11 авг. 1670 г.— 22 авг. 1675 г. кн. Яков Петров. Волконский, дьяк
Степан Ельчуков (ум. в Якутске).
9) 22 авг. 1675 г.— 11 апр. 1678 г. Андрей Афанасьевич Барнешлев
(ум. на обратном пути).
10) 1678 г.— март 1680 г. Фома Иван. Бибиков (ум. в Якутске, но
дослуживал его сын Ив. Фомич Бибиков), дьяк Мина Гробов.
11) 8 апр. 1680 г. — 16 мая 1684 г. стольник Ив. Вас. Приклонский.
12) 16 мая 1684 г.—июль 1687 г. генерал и воевода Матвей Осип. Кров-
ков, с ним его сын стольник Александр Матвеевич.
13) 1687 г.—20 апр. 1690 г. стольник Петр Петр. Зиновьев.
14) 1690—1694 гг. стольник кн. Ив. Мих. Гагарин и сыщик Тоболь-
ский сын боярский Федор Качанов.
15) 1694 (исправл. по А. И., V, № 240—С. Б.) — 1697 г. стольник
Мих. Федорович (отчество восстановлено по Разрядам — С. Б.) Арсеньев-
и сын его Андрей Михайлович.
16) 1697-8—1699 г. стольник Дорофей Афанасьевич Трауриихт, дьяк
Максим Романов (А. Барсуков, Списки городовых воевод... XVII столе-
тия. СПБ. 1902. стр. 281—283). (Некоторые из приведенных хронологиче-
ских дат сомнительны. — Ред.).
1 Напечатаны следующие наказы:
1) 1639 г., 6 августа. Наказ П. Головину и дьяку Филатову (без кон-
ца)—РИБ, № 213.
2) 1644 г., 10 февраля, Вас. Пушкину, Кирилу Супоиеву и дьяку Пет-
ру Стсишину — Д. А. И., II, № 100-
3) 1652 г. после мая Мих. Лодыженскому (без начала)—ДАИ, III, № 83.
4) 1658 г., 30 февр., кн. Ивану Большому Голенищеву-Кутузову и
дьяку Ив. Бородину, ДАИ, IV, № 45.
5) 1680 г. после 8 марта, Ивану Приклонскому (без начала), ДАИ>
VIII, № 69.
6) 1683 г., 30 янв. Матвею Кровкову. Кол. пол. № 35;
7) 1694 г. (Мих. и Андр. Арсеньевым. — С. Б.) (без начала). А. И., V,
№ 240.
221
вверенного ему города. Он должен был «жити... в Якуцком
остроге ото всяких воинских людей с великим бережением и
держать по острогу крепкие караулы». В случае если ясач-
ные люди откажутся платить ясак и их не удастся «ласкою и
приветом уговорить», воевода должен был их «смирять вой-
ной», но, предусмотрительно оговаривалось в наказе — «не-
большим разореньем», во избежание ущерба для ясачной
казны; если же изменники и «непослушники» начнут поби-
вать служилых, торговых и промышленных людей и прихо-
дить войной на ясачные волости, на остроги и города, то —
посылать ратных людей «с вогненным боем» и, в случае не-
возможности их убедить подчиниться добровольно, «промыш-
ляти всякими обычаи, сколько милосердный бог помощи по-
даст». : ;
Следующей основной обязанностью воеводского управле-
ния был сбор ясака. Воевода должен был принимать меры к
призыву «немирных землиц», следить за тем, чтоб ясачные
сборщики не присваивали себе мягкой рухляди и не чинили
насилий над ясачными людьми, сыскивать в ясак захребетни-
ков и недорослей и т. д. Эта сторона дела в наказах была
разработана с особенной подробностью, так как сбор ясака
был в сущности главной целью царской политики в Сибири.
Далее воевода должен был оказывать содействие торговле
и промыслам, но и следить за т^м, чтобы доходы с торговых
и промышленных людей (особенно десятинная мягкая рух-
лядь) поступали правильно в казну и чтоб они не нарушали
ограничительных законоположений; в частности ему предпи-
сывалось контролировать деятельность таможенных голов и
помесячно проверять их по книгам, но в таможенные дела
«не вступать». Из других обязанностей воеводы можно отме-
тить заботу о развитии пашни; он назначал в деревни при-
казчиков и должен был наблюдать за их деятельностью. Та-
ков был вкратце круг обязанностей воеводы, которые можно
формулировать словами: «искать государевы прибыли».
Другой существенной функцией воеводы было производст-
во суда и расправы как в отношении русского населения,
так и туземного. «А в управных во всяких делах», говорилось
в наказе, «служилых и торговых промышленных людей су-
дить и расправа меж ими чинить безволокитно в правду по
государеву указу». Пошлин с русских людей полагалось
брать с рубля по гривне, пересуду по 2 гривны и «правого
десятка» по 4 д., а с иноземцев «против иных сибирских го-
родов». Якуты очень быстро освоились с русским судом, а
потому в приказную избу дела по челобитьям «иноземцев»
222
поступали в гораздо большем количестве, чем в других горо-
дах. На воеводе же лежали полицейские функции: борьба с
корчемством, курением табака, азартными играми (зернью и
картами) и т. д.
Мы видим, что воевода в своем лице объединял и воен-
ное командование, и суд, и полицейские функции, и финан-
совое управление. «Всякому делу сам истец», говорил про
П. Головина дьяк Филатов.1
Символом воеводской власти была государева печать «но-
вые Сибирские земли на великой реке Лене»: аллегорическое
изображение орла, поймавшего соболя; это изображение на-
поминало об основном богатстве края. Печать вместе о нака-
зом хранилась в коробке в съезжей избе; вс- избежание злоу-
потреблений строжайше запрещалось воеводам держать ее у
себя на дворе.2
Полновластные вершители судеб вверенного им края, вое-
воды окружали себя в Якутске известной пышностью, соот-
ветствовавшей их назначению, как представителей царской
власти. Они приезжали в Якутск с целым придворным шта-
том. Вас. Пушкин привез с собою 50 человек «людей», его
товарищ Кир. Супонев—30 чел. Весь этот двор был устроен
«чииовно», по образцу царского двора. У Лодыженского три
человека «живут по годам дворецкими», два других—«те хо-
дят в стряпке» (т. е. заведуют гардеробом), а двое «живут
у казны». На пирах, которые устраивали воеводы, должны
были в обязательном порядке присутствовать весь высший
состав гарнизона — дети боярские, пятидесятники, сотники
tn десятники и приезжие торговые люди. Для развлечения вое-
вод на этих пирах устраивались шуточные бои: Лодыжен-
ский, напоив гостей, «станет смущать, чтобы оне, пьяные
люди дрались, тесаками деревянными рубятца»3.
Широта полномочий и фактически полное отсутствие
контроля открывали возможность величайших злоупотребле-
ний. Это отлично сознавало правительство, которое вносило в
наказы детальные предписания, имевшие целью обуздать си-
бирских воевод. Во избежание злоупотреблений им запреща-
лось покупать хлеб у ружников и у оброчников, т. е. лиц,
которые получали хлеб из казны через самого воеводу, уча-
ствовать в торговых операциях и кредитовать их своими день-
1 Чтения Моск. О-ва. Ист. и Др. Рос, смесь, стр. 12.
2 Там же, стр. 10. Акты Исторические № 104; Колониальная политика
Московского государства в Якутии XVII в., стр. 39.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII з.,
стр. 61. , , .
223
гами, торговать с ясачными людьми, курить вино. Строжай-
шим образом возбранялось воеводам холопить и вывозить на
Русь иноземцев. Но этот запрет нарушался. Приехавший на
смену кн. Ивану Голенищеву — Кутузову воевода кн. Боря-
тинский произвел в 1667 г. сыск об иноземцах, которые ока-
зались в числе холопов у его предшественника, и сообщил о
том в Москву1.
Главную заботу правительства составляло не допускать
каких-либо злоупотреблений с мягкой рухлядью. Во всех
предписаниях чувствуется основная мысль — охранить от
жадности отдельных воевод и -служилых людей основное
богатство края—пушнину, поступавшую в казну в виде ясака и
десятой пошлины на нужды всего класса феодалов в целом.
Отсюда забота о недопущении насилий над я-сачны-ми-
людьми и над русскими торговыми и промышленными людь-
ми. Другие стороны деятельности воевод подвергались в на-
казах гораздо менее подробной регламентации.
Наказы, при всей их детальности, не могли предусмотреть
всех дел по воеводскому управлению. Воеводе глухо пред-
писывалось «искати великим государем во всем прибыли,,
чтоб ему учинити в государеве казне вечная прибыль, а та-
мошним русским и ясашным людем тягости и налоги не на-
вести и делати ему по сему великих государей наказу и
смотря по тамошнему делу -и по своему высмотру, как будет
прито-же и как ево бог вразумит». В заключение воевода пре-
дупреждался, что если он «учнет делать всякое великих госу-
дарей дело с нерадением и не против сего великих госуда-
рей наказу и грамот», то ему «за то быть в опале», и, на-
оборот, если его «радением и службою» учинится прибыль
государевой казне, то его служба будет «вовеки памятна».
Эта концовка наказа лучше чего-либо показывает сущность
задач, которые преследовало царское правительство и стави-
ло перед якутскими воеводами: вся организация управления
была создана для всесторонней эксплуатации как коренного,,
так и русского населения в интересах казны, т.- е. правящего
класса метрополии.
Ввиду сложности обязанностей якутских воевод, им были
присвоены помощники. В начале даже назначали двоих вое-
вод, но при неопределенности взаимоотношений старшего
воеводы и его товарищей и отсутствии разграничения функ-
ций, это приводило к конфликтам, нарушавшим нормальный
ход административной жизни: «промежу их... з гордости в
1 Н. Н. Степанов. Материалы к истории холопства в Восточной
Сибири в XVII в.— Историческ. Архив, вып. 1, М.—Л„ 1936.
224
сибирских городах вражды частые бывают, а мы, холопи.: и
сироты твои, промеж ими з гордости их погибаем», говорит-
ся в мирской челобитной 1645 г. по поводу сложившихся
между Петром Головиным и его товарищами отношений... В
Съезжей избе дело доходило до драк между представителя-
ми царской власти.
Поэтому практика посылки двух воевод была прекраще-
на, но иногда с воеводой посылали его сыновей, которые по-
могали ему и в случае его болезни или смерти могли его за-
менить. Так с князем Иваном Федоровичем Большим Голени-
щевым—Кутузовым в Якуток приехал сын Михаил, который
взял управление Якутском, когда отец его умер. При Фоме Би-
бикове были два его сына—стольники Даниил и Иван, из ко-
торых один пал в сраженья с охотскими тунгусами, а другой,
Иван, по челобитью якутского гарнизона «всел в Приказную
из-бу» после смерти отца, случившейся в Якутске. С Кровко-
вым был его сын стольник Александр Матвеевич, а сын столь-
ника Михаила Федоровича Арсеньева — Андрей был офи-
циально назначен вторым воеводою при его отце *.
Обязательными сотрудниками воевод были дьяки, кото-
рые тоже назначались из Москвы в качестве их товарищей.
Иногда при воеводах состояли еще письменные головы,
т. е. чиновники особых поручений. Так, с Головиным и Глебо-
вым в Якутск прибыли письменные головы Еналей Леонтьев
Бахтеяров и Вас. Данилов Поярков; при кн. Ив. Петр, Боря-
тинском письменным головою был Иван Козинский.
Для ведения делопроизводства у воеводы была канцеля-
рия — Приказная изба. Ввиду обширности Ленского разряда
и сложности управления им Якутская приказная изба была
довольно большим учреждением. Она делилась в 1675 г. на
три стола: денежный, ясачный и хлебный, ведавшие отчетно-
стью каждый по отдельному виду казенных поступлений;
кроме того был разрядный стол, соответствовавший нашему
отделу кадров.* 2 Приказную избу обслуживал довольно значи-
тельный штат подьячих, число которых достигло в 1681 г.—
8 человек, с денежным жалованьем от 6 руб. до 15 руб.,
хлебным жалованьем от 6 ч. 1 осм. ржи и столько же овса
до 15 четей того и другого и соляного от 2у2 п. до 4 п.3.
4 Акты Исторические, т. V. № 240.
2 ДАИ, т. VII, № 68, Кол. пол., № 88.
з Сиб. города, стр. 79. Два дьяка Григорий Иванов и Михаил Ушниц-
кий получали по 15 руб., 15 ч. ржи, 15 ч. овса, один — Григорий Усти-
нов—10 р., 10 ч. ржи, 10 ч. овса, 3 п. соли, трое—Иван Григорьев,
Степан Ильин и Ив. Мокрошубов по 8 р., 8 ч. ржи и 8 ч. овса; Иван
Драчев—6р, 6ч. 1 осм. ржи и столько же овса и 2Ма п. соли и Ив. Ан-
кидинов—такое же денежное и хлебное жалованье и 3 п. соли.
15
Якутия в XVII веке
225
Особое место занимал таможенный подьячий, получавший
высокий оклад в 15 р., 15 ч. ржи и 15 ч. овса и 2^4 п. соли.
Для сношений с «иноземцами» имелся штатный толмач с
высоким окладом (15 р., 12 ч. 1 осм. ржи, 8 ч. овса и 33/4 п.
соли). Весь состав канцелярии составлял, таким образом, 9
человекК концу XVII века число это увеличилось: при-
казной избы и таможенных подьячих было 12 чел., и, кроме
того, 2 толмача и 2 приказных сторожа2. Подьячие вербова-
лись на месте (что было не всегда легко) из местных слу-
жилых людей, иногда «в неволю», и первое время часто ме-
нялись, но постепенно сложился более или менее постоянный
штат. Назначал подьячих своей властью воевода и своей же
властью их сменял. Они были всецело ему подчинены, а та-
кие необузданные «игемоны», как Петр Головин, мало с ни-
ми стеснялись: он «будучи у государева дела в Съезжей из-
бе по вся время ругался» и подьячих «бил своею рукою по
многие времена в голову и по роже и бороды драл и бато-
ги бил многижда»3. Более благоразумные воеводы поддержи-
вали добрые отношения со своей канцелярией, так как при ее
содействии можно было покрыть кое-какие грешки; так про
воеводу Андрея Барнешлева говорили, что он передавал в
Съезжую избу только худых соболей, а лучших оставлял се-
бе, «надеючись» на подьячего Михаила Ушницкого4.
Кроме чиновников, бывших на государевой службе, при
Съезжей избе состояли выборные от мирских людей цело-
вальники, которые несли ответственность за денежную казну
и за всякие государевы запасы.
Как непременный член феодального аппарата управления
при Приказной избе в 1681 г. состоял палач, исполнявший
также обязанности бирича и получавший 5 р. деньгами, 5 ч.
*/2 осм. ржи, столько же овса и 13Д п. соли; в конце столетия
палачей было даже два6.
В феодальном судебном процессе пытка играла очень
большую, часто решающую роль и применялась очень часто
и в самых жестоких формах. Петр Головин не только муж-
чин, но и женщин «позорил многими розными пытками в
пойма по два и по три и четыре... а давал ударов кнутных
на одной <пытке ста по полутора и больши и на костре жог
'1 2 з 4 5 Сиб. города, стр. 79.
2 Там же, стр. III.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 31, 42. Чтения М. О. И. Д. Р. Смесь, стр. 9.
4 ДАИ, т. VIII, стр. 265, 266.
5 Сиб. города, стр. 86, 111.
226
л стряски многие давал, и воду на голову лил со льдом, и
пуп и жилы клещами горячими тянул и у руК мышки жог, и
голову клячем (веревкой) воротил... и ребра ломал, и свеча-
ми спину жог, и уголье и пепел горячий на спину* сыпал, и
за ногти спицы вколотил», ставил на горячую сковороду,
приказывал «на волосяную веревку посадя, нагово по верев-
ке волочить». Пыткам подвергались даже дети. При том Го-
ловине «выняли. малые ребята из лядунки три заправа поро-
ху»; об этом донесли воеводе, и он их в Съезжей избе пытал
накрепко, хотя им было всего лет 4 и 51. Головин, несомнен-
но, отличался исключительной жестокостью, поражавшей да-
же современников, но самый метод следствия и даже формы
пыток были не им изобретены, а являлись обычными в то
время.
Необходимым учреждением при воеводском управлении
были тюрьмы. Их было в новом остроге, поставленном Голо-
виным, — семь, а если верить другим доносам, то даже две-
надцать. Тюрьмы были окружены тыном с троезубным «чес-
ноком» (тройными железными зубцами), делавшими невоз-
можным побег. Во избежание сношений с внешним миром ще-
ли в тынах были «позаделаны глухо». В день и ночь тюрьму
стерегли приставленные к ним целовальники и тюремные
сторожа, обязанные следить за тем, чтобы тюремные сидель-
цы «тюрьмы не подрезали» и никуда из тюрьмы не ходили.
При тюрьмах была обширная «пытошная изба», в 5 саж. дли-
ны. Тюремные помещения были в ужасном состоянии. Люди
сидели в страшной тесноте, человек иной раз по 70 в одной
тюрьме (т. е. камере), «а те... тюрьмы сделаны в сыром лесу,
а окон на тюрьмах и полков (для спанья) в тюрьме не бы-
ло». В эти тесные и сырые помещения и сажались тюремные
сидельцы «в дым и в чад» и сидели по два, по три и боль-
ше года, иные в железах (оковах) или в деревянных колод-
ках, весом в 1 пуд и больше. Тюремным сидельцам не по-
лагалось никакого казенного содержания. Питались они за
счет родственников и доброхотных подаяний «благодателей»,
«будет кто принесет кому в тюрьму милостыню, или хто
похочет ково, тюремного сидельца, накормить и в тюрьму
принесть», «явясь» (т. е. доложившись) предварительно це-
ловальникам и сторожам. Кроме того, сидельцы, «которые
сидят не в больших делах», отпускались по переменам для
сбора милостыни; тех кто сидел по важным делам выводили
только с разрешения воеводы и то в цепях, скованными по
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 28, 34.
15* 227
ногам. На скудные подачки арестанты пекупали втридорога
«на еду» муки, «костья рыбного сухово и гнилой порсы, кор-
му собачья». Голодные обитатели тюрьмы «кликали» из-за
тына о помощи, но и это запрещалось. Так же плохо обслу-
живались и другие насущные нужды арестантов. Даже мытье
в бане разрешалось лишь по специальным ходатайствам.’
Говоря об органах административного воздействия вое-
водской власти, нельзя не упомянуть и о роли государствен-
ной церкви в далекой колонии. Как указывалось выше, в
противоположность колонизаторской практике западноевро-
1 пейских государств, церковь в Сибири не была призвана в
XVII в. воздействовать на туземное население путем прину-
дительного крещения. Более того, правительство неодобри-
тельно смотрело на принятие туземцами христианства. Это
объясняется, как уже говорилось, опасением, что крещение
может привести к руссификации ясачных людей и отказу их
от охотничьих промыслов, а. это было невыгодно для царской
казны. Крещение было к тому же средством, которым поль-
зовались служилые люди для вохолопления туземцев, что
приводило также к сокращению числа ясачных людей. В ус-
ловиях Сибири церковь была необходима для. царского пра-
вительства, главным образом, для воздействия на. русских
колонистов, в частности на буйных служилых людей, кото-
рых не всегда было легко держать в узде одними средствами
принуждения. Вот почему одной из первых забот правитель-
ства при основании Якутска была забота о постройке в нем
храма. С Головиным из Казани послано было на Лену че-
тыре священника. С ним же были отправлены три колокола,
церковные книги и богослужебные ризы и утварь; иконы
предписывалось заказать в Тобольске. В 1663 г. по ходатай-
ству самих служилых людей был основан под Якутском. Спас-
ский монастырь. В 1681 г. причт якутского города состоял из
трех священников городского Троицкого собора и одного свя-
щенника Спасского монастыря, одного диакона ,трех дьячков
и одного пономаря и одной старицы «проокурницы», всего 10
человек, получавших «ругу», т. е. жалованье, из казны. В
конце столетия число ружников сократилось, их было 8 чело-
век. Легко убедиться, что в первую очередь задачей церкви
в Сибири было поддерживать бодрое настроение и готов-
ность к лишениям служилых людей в тяжелых условиях
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 32, 33, 34, 36, 37 и № 27. Голембиовский А. А. и Ардашев Н. Н.
Приказные, земские, таможенные, губные, судовые, избы Московского го-
сударства. Вып. 1, М. 1908, стр. 72.
228
службы сознанием, что они не умрут «без покаяния и прича-
стия». Вот почему один из соборных 'Священников даже ко-
мандировался «за море на Индигирку и на Алазейку и на
Колыму» >. Монастырь обеспечивал людям приют и покой на
старости лет. Ио церковь была вместе с тем послушным ору-
дием в руках светской администрации.
В случаях, когда русское население выходило из терпения
от насилий администрации, духовенство помогало приводить
недовольных к покорности. Так в 1682 г. во время восстания
бирюльских крестьян поп Матвей своим посредничеством
удержал восставших от применения силы. О том подчинении,
в котором церковь находилась у местных сатрапов, видно из
обращения Головина с ее служителями. Заподозрив якутское
духовенство в сообщничестве с его товарищами, с которыми
он ссорился, он не постеснялся собственного духовника мона-
ха Симеона посадить в тюрьму, где содержались якуты и
якутские женщины, а затем держал его скованным за пристав
вом; за приставом он держал и другого священника Стефана,
отпуская его для исполнения церковных треб и в церковь под
конвоем, причем его подвергали по пути самому оскорби-
тельному обыску. Священника Порфирия, который также си-
дел за приставом, он не только мучил, «сковал в колодке на-
шейной большою чепыо», но и водил в застенок, подымал на
дыбу, только бить кнутом не решался, «стыдясь людей».
Аресту и всевозможным оскорблениям подвергся и диакон
Спиридон. Фактически все церковные службы в городе прек-
ратились почти совершенно1 2.
Отдаленность от центра «дальней заочной государевы вот-
чины», куда попасть из Москвы можно было лишь на второй,
а то и на третий год, открывала широкие возможности для
произвола воевод, которые чувствовали себя совершенно неза-
висимыми от московского начальства и неограниченными в
своем могуществе. У Петра Головина это сознание выливалось
в своего рода манию величия. «А уподобеся он, Петр, вправдою
своею твари божии солнцу, говорит он так: правда де моя в
1 Русская Историческая Библиотека. т. П. № 100, ст. 265—266, ДАИ,
т. VIII, № 48 (V). Сиб. города, сс. 79, 111. В 1681 г. священники получали
ио 15 р. денег, 10 четен ржи, столько же овса и 31Д п. соли; дьякон —
12 руб., но 8 ч. ржи и овса, 3 и. соли, один дьячок — 6 руб., по 6 ч. ржи
и овса, и 2‘/i п. соли, другой—5 руб., по 5 ч. ржи и овса, 2t/2 п. соли, про-
свирница — 4 р., по 4 ч. ржи и овса и 1’/г и. соли и пономарь —
3</2 р., 4 ч. ржи, 2 ч. овса. Р/г п. соли. (Сиб. города, л. 79).
2 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 24, '30, 31, 32, 33,
229
Сибири, что солнце на небесех сияет*. <А только, государь, и
правды в нем,—с горькой усмешкой комментировали его сло-
ва те, кто был ему подчинен, — ково напрасно погубить свои-
ми затеи и от твоего царского жалованья отставить неправ-
дою и как бы чем у кого 'безвинно крови пролита» Головин
не особенно слушался и царских грамот, если они ему были
не по вкусу: «та де грамота написана воровски», заявлял он
о неугодном ему указе. Подчиненные Головина недаром заяв-
ляли, что «самую... опришнину заводит», т. е. как бы считал
себя государем независимого удела, и приписывали это его
«самовластной дурости»1 2. Уверенность в безнаказанности осно-
вывалась у него, в конечном итоге, даже не на отдаленности
от правительственного центра, а на сознании солида|рности ин-
тересов всего правящего круга Москвы, который не дал бы
никогда в обиду одного из своих: «поверит де государь мое-
му сыску, — говорил он,—над моим де сыском не велит госу-
дарь вновь пересыскивать».3 Еще откровеннее выразился он в
другом случае: «хотя де над мною грех взыщетца и царев де
гнев придет, много де мне будет, что очей государевых не ви-
жу год—другой, так же мне велят быть на котором городе
воеводою, а больше де того мне ничто не будет»4.
В первую очередь подвергалась притеснениям и вымога-
тельствам воевод наиболее беззащитная часть населения :-
коренные жители, ясачные люди. Очень яркую характеристи-
ку этих насилий дает челобитная ясачных якутов 1679 г. на
воеводу Андрея Барнешлева, который «чинил им налоги и оби-
ды и тесноты великие, имал насильством у них и соболи и
скот, и кони добрые, и дочерей их девок, и от живых мужей
жен имал себе во двор в холопство и крестил, и ...силою за-
муж выдавал (за своих холопов), а иные отослал в Енисей-
ской, а у иных имал жен и отдавал иным якутам, для своей
бездельной корысти». Он же самовольно велел «сверх преж-
них их окладов прибавить по соболю на год на всякого че-
ловека для своей бездельной корысти, и от того они вконец
разорились» 5. Широко пользовались воеводы своими судебны-
ми функциями, чтобы грабить якутов, которые часто обраща-
лись в Съезжую избу для разрешения своих споров. Лоды-
женский, например, брал с якутов «от тех их судов и от тяжб
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 40.
2 Там же, стр. 44.
з Там же, стр. 34.
4 Там же, стр. 41.
5 ДАИ, т. VIII, № 56.
230
скотин по 10 и больши, и от тех животов наживает... на год
скотин по 200 быков»
Не следует думать, что от насилий и злоупотреблений вое-
вод страдало только коренное население. От вымогательства с
их стороны не были ограждены даже их ближайшие сотруд-
ники в деле эксплоатации ясачных людей — служилые люди.
Мы видели, что посылка в зимовья сопровождалась выплатой
взяток воеводам по определенному тарифу, достигавшему
очень высоких цифр. Фактически эти расходы покрывались за
счет ясачных людей, и следовательно, это было формой до-
полнительного ограбления плательщиков ясака. Но воеводы
грабили и непосредственно самих служилых людей, например,
путем недовыплаты им части жалованья, о чем упоминалось
выше. Были и более замысловатые приемы вымогательст-
ва. к их числу относится принятое и в других сибирских горо-
дах угощение за плату. М. С. Лодыженского обвиняли в том,
что он «смышляет частые обеды и призывает торговых и слу-
жилых людей; а кои торговые или служилые люди к нему не
пойдут, и он де на тех торговых и служилых наводит нап-
расные великие беды; и от его пиров и от пивных кабаков в
Якутском торговые и служилые люди оскудели и одолжали
великими долгами; а у которых у служилых, людей денег нет,
и они ему за столы кабалами носят» 3. Очень распространено
было вымогательство воеводами взяток в форме кабал на под-
ставных лиц. Того же Лодыженского уличали в том, что он
отослал в Москву со своими людьми кабал на служилых лю-
дей более, чем па 1975 руб. «А те кабалы писаны на Трифоново
имя сына боярского, бутто у того Трифона заимовали, ничево
не бывало»3. У Д. А. Францбекова,особенно предприимчиво-
го япмииистратора, было отобрано кабал на 6763 руб.
15 а. 4 л.4.
Обычным приемом вымогательства взяток у промышлен-
ных и торговых людей была задержка в выдаче разрешений
на отъезд на промыслы, из-за чего они рисковали пропустить
*ремя навигации и поспеть своевременно на место охоты. В
этом особенно обвиняли Дм. Францбекова.
Так, с племянника гостя Василия Федотова — Ивашки
Гурьева он взял «от отпуска» 50 руб. деньгами да меду сыр-
цу па 100 руб. Торговые люди ладичи Матюшка Яковлев Вр-
I Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 61.
2 Там же, стр. 60.
3 Там же, стр. 62.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338.
231
ропаев и Стенька Сем. Самойлов писали в челобитной: «нас,
сирот твоих, задерживал и прикащиков наших и наемных лю-
дей и покручеников твой государев воевода Д. А. Францбе-
ков в Якутском остроге, и мы, государь, сироты твои, в тех...
задержках не доходили до соболиных промыслов и зимуем в
худых местах, где соболей нет, и в том нам, сиротам твоим,
становилась беспромыслица и многие убытки и мы, сироты
твои, обнищали и одолжали великими долги». «Ты де, воево-
да, плут! не отпустил де ты нас под волок, а иных де людей
держишь в тюрьме для своей корысти!» — в глаза Францбе-
кову кричал разбушевавшийся торговый человек Афанасий
Аврамов.
Итак, даже передача дел по отпуску торговых и промыш-
ленных людей из ведения воеводы в Таможенную избу, произ-
веденная в 1646 г. по ходатайству торговавших в Сибири мос-
ковских богатых купцов, не спасала от воеводских требова-
ний.
Получение взяток во всевозможных формах, облегчалось
тем, что московская правительственная практика допускала
безоговорочно всякие добровольные приношения «в почесть».
«То де непоклепное дело», говорил, промышленный человек
Филька Кондратьев, «что он,, Филька, Дм. Андр. Францбекову
челом ударил, принес два соболя божьи в честь, а не отъем-
ное де у меня отнял».1 Фактически трудно было доказать, в
каких случаях дело шло о подарке в знак благодарности за
оказанную- услугу, и когда о вынужденной взятке. Воевода
всегда мог дать понять, что он ждет «почести» и, не получая
таковой, не проявлял особенного рвения в исполнении прось-
бы челобитчика.
Помимо грабежа «иноземцев» и русских, воеводы обога-
щались путем всевозможных незаконных афер. Лодыженский
быков, полученных в виде взяток от якутов, раздавал по вы-
сокой расценке служилым людям, ехавшим в зимовья, и по
возвращении они должны были платить ему соболями и день-
гами. Широко практиковалась воеводами посылка со служилы-
ми людьми различных товаров «на иноземческую руку» и тор-
говля вином и другими хмельными напитками. Тот же Лоды-
женский отпускал на Собачью реку и на Колыму для прода-
жи вино, хмель, .мед и муку. Участвовал он и в промыслах: так
в 1655 г. он послал на Индигирку «коч своего товара... 10
1ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338,
232
ужин, и на те ужины дал по 20 пуд. муки на квас; с ними же
послал для продажи 20 ведер. вина».1
Деятельное участие во всех операциях воевод принимали
их фавориты, «ушники» по тогдашнему выражению. Все че-
лобитные русских людей XVII в. полны горькими жалобами
на этих «ушников», которые умели подделаться к приезжим
воеводам и извлекать для себя выгоды от их покровительства.
Таков был советник Головина, сын боярский Алексей Беда-
рев, который «при нем притакивал (т. е. ему поддакивал) не-
правдою для стыда своего»; таков служилый человек Данил-
ко Козица, который «воровал, на свою братью шишиморством
всякие ложные заводи затевал и безделием оглашал», за что
Головин его, «любя за ушничество», отпускал «по вся годы» на
службы, давая ему, не в пример другим, полный оклад жало-
ванья, и не конфисковал у него привезенных с Оленека собо-
лей; таков торговый человек Епишка Волынкин, который
у Головина «был на большой вере» и от «ушниче-
ства» которого, по мнению жителей Якутска, «кровь
наша проливалась»; таков видный представитель Якут-
ской служилой знати письменный голова Василий Поярков и
приказчики богатых московских торговых людей и т. д. Все
они «за ушничество» пользовались всевозможными льготами и
поблажками. Мирская Челобитная перечисляет целый список
ушников Головина и служилых и торговых, «наносу» которых
приписывались самые возмутительные поступки воеводы. «И
как, государь, мы, холопи твои, ис Тобольска с ним Петром
пошли», писали челобитчики, «к мертвым причлися,- свету не
видали, морил голодом и мучил безвинно, веря ушникам сво-
им без сыску». У М. С. Лодыженского был свой «ушник» сын
боярский Трифон Евсеев, который помогал ему в темны-х
аферах и за то получал тоже возможность наживаться: «зна-
ют Трифона в Якутском многие люди, что у него столько жи-
вота не бывало, а ноиече у Трифона живота очютилось много,
потому что они с Михаилом Семеновичем нашу братью тор-
говых и промышленных и служилых до конца погубили и го-
судареву заочную' вотчину до конца погубили». При нем же
дети боярские Матвей Сосновский и Федор Пущин с женой от-
крыто варили" пиво на продажу и ставили меды, делясь с
ним прибылью. Про Андрея Барнешлева утверждали, что он.
будучи на воеводстве в Якутске, «жил, забыв страх божий,
не помня... государева крестного целованья: удумав с своими
ушники с детьми боярскими... с Петром Ярыжкиным стовари-
I Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 59.
233
или, сам воровал и ворам потакал, пород разорил и госуда-
реву денежную и всякую соболи одинцы и сороки добрые и
лисицы черные теми своими ушниками за себя перевел».1
Дореволюционные историки рассматривали случаи воевод-
ского произвола и грабежа, как злоупотребления отдельных
деятелей администрации. В действительности это было прояв-
ление системы феодальной эксплоатации колонии со стороны
наиболее сильных представителей господствующего класса.
Эго понимали по своему те, кто страдал от гнета колониаль-
ной администрации. Головин, конечно, выделялся своею жесто-
костью среди прочих воевод. «А такой, государь, немерной и
неокладной изгони и насильства, — писали служилые люди,-—
во всех сибирских и в русских городах ни от которых воевод
нигде не бывало... ни от которых воевод такой тесноты и на-
снльства и кровопролитья и увечья не видали, что от нево,
Петра».2 Но Головина сменил Вас. Никитич Пушкин, и те же
служилые люди жаловались в Москву: «А прежь,'государь,
того мы, холопи твои, от Петра Головина терпели напрасно
кнут и огонь и всякой позор и наготу, и он, государь, Вас.
Пушкин по тому же учал заводить один, батоги у него были
в длину в Р/й аршин, а в толщину ручной пален». Сам Пуш-
кин хвалился: «яз де не Петр Головин, всем изподтиха выведу,
а на кого де руку наложу, и ему де у меня свету не видать
и из тюрьмы не выбывать»8.
При преемнике Пушкина, Д. А. Францбекове, приказчик
дьяка Ярофея Михайлова — Афонка Авралов сочинил даже
каламбур на всех сменявшихся якутских воевод и говорил:
«Был де Головин, и то де головнею покатил, а приехал де с
тозьтшши В жил ее Пушкин, так де стало пуще, а как де
Дмитрий Францбеков приехал, так весь мир разбегал» и пр.
Про М. С. Лодыженского и его фаворита Тита Евсеева в стихот-
ворной форме писал торговый человек Никита Агапитов Мала-
хов, что они «торговых и промышленных людей до конца по-
губили и государеву заочную вотчину до конца победили».
• Московское правительство не делало себе иллюзий насчет
достоинств своих слуг. Оно заранее знало, что кого бы оно ни
назначит в Сибирь воеводою, он окажется взяточником и «ра-
зорителем». Не в силах наладить более или менее сносное уп-
равление краем, оно ограничивалось тем, что лицемерно для
вида отмежевывалось от своих собственных слуг в глазах на-
’ Колониальная политика .Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 33, 61, ДЛИ, т. VIII, № 69.
2 Там же, стр. 41.
з ДАИ. т. III, Кв 56.
234
селения. Согласно наказу воевода должен был первым делом,
по приезде в Якутск, устоить прием своих новых подчинен-
ных. Во-первых, в Съезжую избу приглашались местные слу-
жилые люди и всякие жилецкие люди, и воевода обязан был
сказать им «государево жалованное слово». Смысл этой офи-
циальной речи, всегда неизменно одной и той же по содержа-
нию, сводился к тому, что государь их всех «пожаловал, ве-
лел беречь», а ему воеводе, «о том царского величества креп-
кий наказ, велено во всем ему расправу чинить в правду и
береженье держать», «а воров от воровства унимать». Особо
воевода принимал приезжих торговых людей. Содержание ре-
чи к этим последним было еще пикантнее. От имени царя
воевода должен был заявить торговым людям, что его пред-
шественники чинили им обиды и налоги, но что царь пожало-
вал их, сменил его, и вместо него прислал говорящего. Нако-
нец, в Съезжую избу призывались ясачные якуты, князцы и
лучшие люди. Воевода встречал их в парадном «цветном»
платье, чтобы произвести на них соответствующее впечатле-
ние; тут же стояли служилые люди тоже в цветном платье и
с ружьем. Воевода ясачным людям говорил речь на тему о
том, как их притеснял его предшественник; речь заканчива-
лась призывом доводить до сведения администрации про «во-
ровство» среди соплеменников, если таковое будет. Прием
ясачных людей завершался угощеньем, после чего их отпуска-
ли, предварительно внушив необходимость платить аккуратно
ясак.
Церемония приема и содержание речей были раз навсегда
твердо установлены в наказах. Года через два или той. ког-
да появился новый воевода,, он с тем же пафосом сообщал о
том, что его предшественник грабил и притеснял своих подчи-
ненных и что в виде милости государь назначил на его мес-
то говорящего, и заранее знал, что через два года следую-
щий воевода все это скажет про него самого.’
При отдаленности колонии организовать действительный
контроль над деятельностью воевод было невозможно. Обя-
занность проверять действия воеводы и дьяка, срок службы
которых кончался, лежала на их преемниках. Новый воевода
с дьяком, по приезде в Якутск, должен был взять у своего
предшественника в Съезжей, избе печать и острожные клю-
чи и итти по острогу, затем принять по счету деньги, имею-
щиеся налицо в казне, пересмотреть хлебные запасы в житни-
цах, перевесить свинец и порох' и принять дела и имеющиеся
1 См. воеводские наказы.
235
в казне царские наказы и укавцые) грамоты. Приняв деньги,
дела и наличные запасы, воевода устраивал смотр наличных,
служилых и жилецких людей по списку. Затем воевода и
дьяк считали своих предшественников «в приходе и в расхо-
де в деньгах и в хлебных и в пушечных и во всяких запасах,
И В соболиной, В ясачной И В ПОШЛИННОЙ и ВО; всякой госуда-
реве казне» по приходо-расходным книжкам «подлинно». Толь-
ко сосчитав и доправив с них. «что по счету доведетца»,
прежних воеводу и дьяка можно, было отпустить на Русь.1
Счет производился крайне придирчиво, так как на воеводу,
отпустившего своего предшественника, перелагался начет, ко-
торый лежал на последнем. Так в 1675 г. на князя Якова
Волконского его преемник Андрей Барнешлев насчитал ог-
ромный начет — всего 12413 р. 3 алт. 3 деньги деньгами и
мягкою рухлядью 2 сорока 24 соболя, 4 сорока 14 пупков со-
больих, 19 лисиц красных, 1 лоскут и 1 хвост соболий. Этот
начет получился в основном благодаря тому, что умерший в
Якутске отец князя Якова не взыскал с своего предшествен-
ника кн. Ивана Голенищева—Кутузова начетных 10.498 р. 21
алт. и перечисленную выше мягкую рухлядь2. Князь Волкон-
ский внес наличными 661р. 20 а. V? д. и бил челом «досталь-
но$... начет платить ему в... великого государя казну на Мо-
скве», и был отпущен в Москву. В случае же неуплаты начет
влек за собою задержание воеводы в Якутске на неопреде-
ленное время. На этой почве происходили нередко большие
конфликты между старой и новой администрацией.
В 1649 г. в Якутск на смену воеводам Вас. Пушкину и
Кир. Супоневу и дьяку Петру Ст1еншину приехал Дм. Андр.
Францбеков. Согласно присланной с ним «.российской грамо-
те», он должен был учесть своих предшественников «всех
трех вместе» и отпустить в Москву, но в другой грамоте
предписывалось, в случае если приходо-расходные книги за
все время их «сиденья» в Якутске окажутся не завершенны-
ми, то дьяку Петру Стеншину, прежде чем ехать в Москву,
закончить работу. На основании этих грамот Францбеков,
приняв город, отпустил воевод, хотя они и не расписались в
сдаче города, сказав, «что де впредь распишутца», а дьяка
оставил в Якутске «за отчетом». Но когда Стеншин закончил
составление своих приходо-расходных книг и сдал их новом)/
дьяку Осипу Степанову, который и проверил их, то Францбе-
ков, «по недружбе» отказался все таки его отпустить «до го-
1 Воеводские наказы и колониальная политика Московского государ-
ства в Якутии XVII стр. 87, 90—-91.
2 ДАИ, т. VII, № 68.
236
сударева указа», пока не закончится следствие по расходова-
нию денег и по сбору ясака при Петре Головине (повидимо-
му не произведенное своевременно Пушкиным и Супоневым).
Это послужило поводом для длительной распри между Стен-
шиным и воеводою. Хитрый и настойчивый дьяк писал в Мо-
скву доносы на Францбекова и в самом Якутске повел дерз-
кую интригу против воеводы среди раздраженных воеводски-
ми поборами торговых и промышленных людей. Со своей сто
роны приятели воеводы разграбили запасы Стеншина, а когда
он пришел жаловаться на них в Съезжую избу, то они выво-
локли его вон, били по щекам и, повалив, топтали ногами,
убили «до полусмерти»; Францбеков выгнал его из города,
велел ему жить «в казачьем убогом домишке» за приставом
(т. е. под домашним арестом). После долгой распри обе сто-
роны наконец были вынуждены пойти на мирбвую. Стеншин
публично в церкви повинился перед Францбековым, который
со своей стороны с ним помирился, но возбужденное не без
участия дьяка дело пошло своим ходом.
Если казна в какой-то мере могла' рассчитывать оградить
свои интересы посредством придирчивой проверки воеводских
отчетов, то простым обывателям и особенно ясачным людям
оставалось одно лишь средство легальной борьбы с притесне-
ниями администрации — челобитные на имя царя с жалоба-
ми на ее действия и в крайнем случае объявление «государе-
ва слова» или «государева дела», т. е. донос на воеводу в ос-
корблении царя словом или в государственном преступлении.
Но помимо того, что челобитные попадали в Москву не
раньше чем через год, а объявление «государева слова» или
«дела», влекло за собой арест доносчика, в иной раз и пытку,
воеводы принимали все меры, чтобы не допускать до Москвы
никаких доносов и ликвидировать их на месте. Головин по-
сылал обыскивать ехавших на Русь торговых и промышлен-
ных людей и отбирал грамотки и челобитные, которые с ним
посылались из Якутска.1 Когда якутский казак Силка Дехте-
рев сказал на воеводу Барнешлева «государево палатное де-
ло», то Барнешлев пытал его тайно: острог в то время был
заперт и служилых людей в острог не пустили.2
Однако грамотки и челобитные все-таки прорывались в
Москву и иной раз производили надлежащий эффект.
Так, в 1650 г. Францбеков едва не погубил себя, задев
интересы влиятельных в Москве гостей и членов гости-
• Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 36.
2 ДАИ, т. VII, Ко 69 (с. 266—267).
237
ной сотни, у приказчиков которых он реквизировал хлебные
запасы для экспедиции Хабарова. Сообщая о волнениях сре-
ди торгового и промышленного люда в Якутске, вызванных
притеснениями Францбекова. и о том, что на него торговый
человек Никита Агапитов сказал государево слово, приказчик
гостя Вас. Федотова Гусельникова писал своему хозяину: «И
он, воевода, теперь на меня кручинен, сулит огонь да пытки,
а нз на себя дела не ведаю никакова, и во вся чины лишь бы
где и не делом, что на ково сыскать, ино становятца налоги
велики, а отпуску яз себе не ведаю. А мы отбыли... всех тор-
гов и промыслов от него насильства и налог... И ты, государь
Василей Федотович, не покин меня здесь, как мочно меня до-
ставай отсели, жывоту (имуществу) твоему, Василей Федото-
вич, стала налога великая, хочет взять много, дать ему мно-
го не за што, и потому он на меня и кручинится, что яз ему
много не ношу никогда. А твоего добра. Василей Федотович,
не помнит ни много, ни мало, ни в чем не побережет и ни-
когда тебя не помянет ни к чему. И всяким людем от него ве-
ликие налоги чинятся и промышленных по сторонним рекам
судов пяти-шести не пошло... А иного, Василей Федотович, с
кручины писать не ведаю». Одновременно об обидах Франц-
бекова писал к богатому торговому человеку Андрею Оскол-
кову его брат. По получении в январе 1651 г. таких тревож-
ных вестей Федотов немедленно подал соответствующую жа-
лобу на имя государя, по которой уже в феврале состоялась
царская резолюция: «государь пожаловал, велел писать грамо-
ту и сыскать всякими людьми»; она была затем подтвержде-
на аналогичной резолюцией по челобитной Осколкова Так
началось большое дело о злоупотреблениях Францбекова, хо-
тя и кончившееся для него сравнительно благополучно, но на-
делавшее ему и его родне много хлопот и, повидимому, по-
ложившее конец его блестяще начатой карьере.
Понятно, что якутские воеводы боялись жалоб и доносов и
старались, чтобы они не доходили до Москвы. Когда же это не
удавалось, то они принимали свои меры, чтобы ослабить впе-
чатление от доносов, либо торопясь опорочить самих доносчи-
ков, либо иначе стараясь замять дело. Оригинальнее всего
поступил Андрей Барнешлев, когда в Москву с раз-
решения правительства отправились якутские князцы с жало-
бами на него. Немец по происхождению («немецкое имя ему
Вилим») Барнешлев разделял со многими своими соотечест-
венниками того времени веру в 1колдов'ство: он призывал якут-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 389
238
ских шаманов и велел им «шаманить о смерти их челобитчи-
ков и о приезде воевоцком, чтоб к нему (новый) воевода был
добр», и шаман Неча у него в горнице «шаманил».1.
Как общее правило, следствие по жалобам на* воевод по-
ручалось их преемникам, в наказы которым приписывались
выдержки из челобитных с приказом произвести по ним са-
мый тщательный сыск. Так, кн. Ивану Большому Голенищег-у
и дьяку Ив. Бородину было предписано произвести следствие
по указке, поданной в 1658 г. торговым человеком Никитою
Агапитовым Малаховым, о злоупотреблениях воеводы Михаи-
ла Семеновича Лодыженского и дьяка Федора Тонкого: они
должны были, по приезде в Якутск, допросить обвиняемых
«порознь», «для чего они, Михайло и Федор... великого госу-
даря казною корыстовались» и проч., а затем обыскать про
них под присягой «всяких чинов русскими людьми» и инозем-
цами-«по их вере». Показания обвиняемых,- какие они давали
«сами на себя», «порознь» и на очной ставке, и речи «обыска-
ных людей», за их подписями (собственноручными, если они
грамотны или по их доверенности других лиц) и за знамена-
ми ясачных людей, вместе «с перечневою выпискою на
обыск», переслать в Москву.
Чтобы в.какой-нибудь мере ограничить возможность зло-
употреблений со стороны воевод, правительство в начале про-
бовало посылать в Якутск одновременно двух воевод и дья-
ка в расчетах, что они будут друг за другом наблюдать и до-
носить в Москву друг на друга. В этом оно не ошиблось, но
результаты этой иезуитской политики были плачевны. Уже
между первым русским воеводой И. П. Головиным и его то-
варищами М. Б. Глебовым и дьяком Еф. Филатовым учини-
лась «рознь». Товарищи Головина жаловались, что он «ника-
ким... государевым делом не радеет и делает о ними не по со-
вету». Эта рознь приняла совершенно необычные даже в
колониальных условиях XVII века размеры и так ярко вскры-
ла все недуги воеводского управления, что на ней следует ос-
тановиться более подробно.
Столкновение началось из-за Парфена Ходырева, которого
Головин обвинял в различных злоупотреблениях, а его това-
рищи старались выгородить, п|риче?д задели в свою очередь,
сторонников Головина из служилых людей. «И Петр, госу-
дарь, закричал: али де жаль вам стало Парфена Ходырева,
что я ныне про его воровство сыскиваю, а вы де имаете по-
сулы и с него, Парфена, взяли тысячу рублей. И, встав,
Матвея Богдановича (Глебова) ударил коробкою в голову,
^ДАЙГтГуШ, № 66.
239
в которой у него государева печать и наказ, и Мат-
вей за столом повалился на лавке; Петр учал бить, а Вас.
Поярков да Осип Галкин розымать». Глебов кричал, что Го-
ловин и Поярков дерут его за бороду. Дьяк Ефимей Фила-
тов, по его словам, уговаривал Головина, что «он делает не
гораздо, товарища своего бьет напрасно..., а иноземцы якуты
в городе... государеву имени делает бесчестие». По утвер-
ждению Головина, дьяк и сам вмешался в драку на стороне
Глебова, повалил его,. Головина «на стол на чернильницу и
сзади же за лоб, за волосы взял, с Матвея тянул и на чер-
нильницу грудью придавил». Но это было только начало рас-
при. В дальнейшем она приняла форм)? кровавой усббицы.
Головин приехал в Якутск с широкими планами выслу-
житься перед правительством. Самоуверенный, не терпевший^
противоречий, с преувеличенными представлениями о своем
всемогуществе и административных способностях, он, как мы
видели, сразу же приступил к реорганизации всей системы
ясачного сбора с якутов, обещавшей, по его мнению сильно
поднять' размеры ясака, и расчитывал тем заслужить в Моск-
ве царское «жалованье» и награды. Напрасно преданные но-
вой власти князцы Логуй и Ника отговаривали его от произ-
водства переписи якутов, «от письма», «потому что де у яку-
тов ум худ и они письма де боятца». Напрасно предупрежда-
ли его и русские) люди, уже давно имевшие дело с якутами и
лучше приезжего из Москвы вельможи знавшие их нравы:
«как бы погодить письмом, еще де земля не утвердилася, а
якуты де русского обычая не ведают... А люди де они непо-
стоятельны, чтобы дурна де какова не было». Головину сове-
товали, уж если он решил’ проводить свою реформу, то пред-
варительно «к ладе» взять в аманаты лучших людей. Служи-
лые люди, возвращавшиеся из волостей, привозили тревожные
известия о волнениях, которые там уже наблюдались, «что
якуты дурны и- непослушны». Под влиянием этих разговоров и
ближайший сотрудник Головина младший воевода Матвей
Глебов стал говорить, что надо отлождиь перепись. Головин
приходил в ярость от этой оппозиции своим планам, в целе-
сообразности которых он был уверен. Казачьего десятника
Родьку. Григорьева за его настойчивые предупреждения он
грозил бить кнутом, «бунты де, мужик, заводишь!».
По словам русских «бывальцев» Головин не слушал чу-
жих советов, хотя сам не имел опыта в обращении с тузем-
цами: «а только... он Петр якуцких людей с приезду поить и
кормить попрежнему велел и с русскими людьми говорить,
я т!а б... у них изменная дума пронеслася, потому... и в преж-
240
них годех якуты мНогожды... изменить хачивали, и думы их
друзьям своим и ясьцрям казачьим высказывали».
Hoi предупреждения сбылись и восстание охватило все
якутские волости, когда восставшие уже были в трех-четырех
верстах от Якутска, Головин растерялся и, боясь ответствен-
ности, «злохитростном своим, покрываючи вину свою», стал
обвинять всех окружающих и в первую очередь своих товари-
щей М. Глебова и дьяка Е. Филатова в том, что случилось.
Известие о восстании пришло в Якутск 2 января 1642 г.
Через несколько дней в городе «учинился в ночи всполох».
Воеводы вышли к! пушкам и произвели смотр гарнизону и
всем боеспособным; людям: на месте было всего человек 40,
не считая промышленных людей, которых нашлось человек с
30. На смотру в присутствии служилых, торговых и промыш-
ленных людей Головин стал кричать на обоих своих товари-
щей и «являл», будто «та якутская измена учинилась от них
Матвея и Еуфима, и якутов научили детей боярских и атама-
нов и служилых людей и целовальника побивать они ж де,
Матвей и Еуфим». Он всюду искал виновников, утверждал,
что Глебову и дьяку помогали черный поп Симеон, диакон
Спиридон и один промышленный человек, которые вместе с
ними будто бы «советовались о той измене» с одейским княз-
цем Сергуем. Гнев его навлеки' сын боярский Григорий Демь-
янов, которого он бил чеканом, приказал бить батогами и
бросить в тюрьму. Попал в тюрьму и письменный голова Ена-
лей Бахтеяров.
Вскоре после того, как восставшие якуты были разбиты,
Головин начал следствие для выяснения причин восстания,
«отчего измена стала». Первым делом он отставил от дел
Евфима Филатова и посадил его под домашний арест, прис-
тавив к его двору «караул крепкой» служилых людей, а за-
тем перевел его в тюрьму. Следствие Головин вел с величай-
шей жестокостью, пытал и на огне жег обвиняемых и свидете-
лей как русских, так и якутов, добиваясь показаний против
своих товарищей и их мнимых сообщников.
По наговору с пытки новокрещена Ивана Остяка он в
ноябре 1642 г., «по той наученой сказке» засадил и второго
воеводу Матвея Глебова под арест на его дворе, не пускал
его ни в Съезжую избу к «государеву делу», ни в церковь; в
дом к нему он посадил приставов из торговых людей, а око-
ло двора; поставил караул. Одновременно были заключены в
тюрьму крепостные люди Глебова и Тонкого, чтобы получить
от них показания против их господ. Головин действовал на
них и пытками, и посулами, пускаясь порой на самую беззас-
16 Якутия в XVII веке 241
тенчивую демагогию, обещая им свободу от крепости: «гово-
рите де на бояр своих и на всяких людей без боязни, а вам
де у бояр не бывати». Число оговоренных и посаженных в
тюрьму принимало все большие размеры; пытки становились
все беспощаднее. Семь тюрем были переполнены, «в тех тюрь-
мах служилых и торговых и промышленных людей посажено
много, человек со 100 и болыпи насажены, те все тюрьмы
полны», не считая якутов, привлеченных по делу об измене. В
апреле 1643 г. в тюрьму попал даже стольник Глебов. От Го-
ловина к нему пришли звать в Съезжую избу якобы для го-
сударева дела, а когда он пришел, то по приказу его старше*
го товарища его отвели в тюрьму. В июне, когда в основном
закончена была постройка нового острога, часть арестованных
перевели на реку на судно, «а в том судне зделана казенка
(камера) в длину 2 сажени, а поперек сажень, и у казенки
щели наглухо иззаделаны». В эту казенку заключено было 30
человек и сидели в ней целый месяц, с 3 июня по 8 июля,
пока не готовы были тюрьмы в новом остроге. Переведены
были временно на судно и Глебов с дьяком и посажены, «по-
рознь» в особые казенки, у которых были «щели наглухо из-
зоделаны и окон не было».
Следствие, сопровождавшееся неимоверно жестокими пыт-
ками, тянулось, расширяясь, захватывая все новых подозре-
ваемых. Наконец обвинение было сформулировано. Головин
обвинял своих товарищей и их сообщников в том, что «учили
де они якутов... служилых людей побивать, и под острог, соб-
рався, притти и пушки в воду побросать и острог зажечь»;
они же будто бы научали ясачных людей не платить полного
ясака, избивать промышленных людей, советовали тунгусам
уйти в отдаленные места, наконец, подделывали государевы
печати и крали ясачную казну. Словом, ответственность за все
неудачи, постигшие Головина, возлагались на его злополуч-
ных товарищей. В отписке енисейскому воеводе Головин изо-
бражал их как бы душою грандиозного заговора, охватившего
все русское население Якутска: «да они ж де, Матвей и
Еуфим, с отцами своими духовными и с людьми и с друзья-
ми, со многими служилыми людьми, иноземцев и русских лю-
дей и после того на всякое дурно приводят... а велели им его
Петра (Головина) убить».
В Якутске создалось совершенно необычное положение.
Жизнь замерла. Вся администрация сидела в тюрьмах. В ост-
роге и в Съезжей избе Головин вершил все дела один. На
свободе было так мало людей, что «торговать и на мягкую
рухлядь менять стало не с кем». Приезжавших с промыслов
242
промышленников Головин задерживал. Сообщение с внешним
миром прекратилось, так как грамотки с описанием событий,
а тем более с челобитьями и жалобами на произвол воеводы,
перехватывались по его распоряжению. Тем не менее слухи о
том, что делается в Якутске, стали доходить до Енисейска и
вызвали смятение среди торговых и промышленных людей,
которые «сумнилися, а многие на Лену реку итти не смеют,
потому что Петр торговых и промышленных людей мучит без
сыску, не по делу».
Только в августе 1644 г. дошла до Москвы весть о якут-
ской смуте, и то не прямым путем, а через енисейского воево-
ду Аничкова, который сообщил содержание полученной им в
январе отписки Головина и одновременно переслал показания
приехавших с Лены служилых людей, в ярких красках рисо-
вавших злоупотребления Головина и анархию в Якутске.
В Москве встревожились, и немедленно было' отправлено в
Енисейск Аничкову приказание послать «наскоро» нарочного
кына боярского в Якутск с приказанием немедленно освобо-
дить из тюрьмы и из-за приставов Глебова, Филатова и всех
арестованных, которых Головин «посажал в тюрьму без наше-
го указу один без товарищей»; тех из служилых и промыш-
ленных людей, которые сидели в тюрьме «за какие... за боль-
шие дела»,, предписывалось подавать на поруки. Одновремен-
но 11 сентября посланным еще в феврале 1644 г. на смену
Головину с товарищи новым воеводам Вас. Пушкину и Кири-
лу! Супоневу было в догонку отправлено распоряжение о про-
изводстве следствия.
Царская грамота пришла в Енисейск 11 апреля 1645 г. и
«как лед вскрылся» огтупа был командирован в Якутск извест-
ный нам сын боярский Иван Галкин, начальник первого похо-
да на «Лену. Прибыв в Якутск 20 июня, он направился с цар-
ской грамотой к Головину. Зарвавшийся воевода пришел в
смятение. Он кричал, что грамота написана «воровски», и не
сразу подчинился содержавшимся в ней распоряжениям. Це-
лых пять часов сидел у него Иван Галкин, и только во втором
часу ночи (по тогдашнему счету времени) он объявил цар-
скую грамоту служилым людям и освободил Глебова, дьяка
Тонкого и Еналея Бахтеярова, а на следующий день и ос-
тальных людей, сидевших по тюрьмам или за приставами, но
не -всех: тогда служилые люди, осмелев после получения цар-
ского указа,: сами освободили и этих последних за своею по-
рукою. Но Головин сдался не сразу. Он открыто говорил од-
ному из освобожденных, Петру Ходыреву: «не за великим де
помешала государева грамота, не успел де вас перевешать,
16* 243
подлинно де вас перевешать было». На следующий день, по-
сле того как Галкин и служилые люди освободили заключен-
ных, Головин пришел рано в Съезжую избу и' когда появился
в избе восстановленный в должности дьяк Филатов, приказал
снова его арестовать, но служилые люди не дали ему это
сделать, ссылаясь на государеву грамоту. Но некоторых дру-
гих, только что вышедших на свободу людей он все-таки за-
садил обратно в тюрьму. Тогда служилые люди побежали к
Глебову, который после] пережитых лишений в тюрьме лежал
больной у себя на дворе, и повели £го в/ Съезжую избу, чтобы
.он приостановил своевольные действия Головина. Но тот не
пустил его в избу и, отпихнув рукою, заявил: «Изменник де
он, нельзя де ему, Петру, с ним, Матвеем, у... государества
дела быть». Сторонник Головина торговый человек Матвей Во-
рыпаев не пустил Глебова в дверь Съезжей избы, пихал его в
плечо и запер избу. Глебов и Филатов не уступили и сели на
крыльцо перед Съезжей избой. Головин выслал к ним тамо-
женного голову и велел снова' сказать, что он не может си-
деть с ними у государева дела. Глебов ответил не без иро-
нии: «коли де он, Петр, по... государеву указу, не хочет с ни-
ми у... государева дела сидеть, чтоб он отдал ему, Матвею,...
государеву печать и книги, и он де, Матвей, и Еуфим учнут
у... государева дела сидеть» до приезда новых воевод. Глебова
поддержали служилые люди и, ввиду его упорства, Головину
пришлось отпереть избу и впустить Глебова с дьяком, хо-
тя он и продолжал кричать на них и называть ворами и из-
менниками.
При явно враждебном настроении к нему среди служилых
людей, Головин попытался опереться на торговых и промыш-
ленных людей, среди наиболее состоятельной части которых у
него были сторонники. Он приглашал по ночам некоторых из
них к себе, и они сходили с его двора пьяны и бранили и би-
ли по щекам1 служилых людей. 4-го июля на площади, где
происходил разбор соболиной казны, подлежащей отсылке в
Москву, Головин публично явил торговым и промышленным
людям на Глебова и на Филатова «всякое воровство, на них
затеючи». । j
В сентябре Глебов и Филатов писали новым воеводам
Пушкину с товарищи в Енисейск, где они ждали подходящего
времени для выезда в Якутск, жалуясь, что «чают меж слу-
жилых людей и торговых и промышленных людей ссоры
большие».
Даже еще в ноябре 1645 г. Головин в трапезе церковной,
служившей обычным местом собрания мирских людей, являл
244
на своих товарищей, что они хотят Якутский острог якутам
сдать и государеву казну пограбить и на весну бежать на мо-
ре из Якутска.1
Как ни грандиозны, даже в масштабах тогдашней админис-
тративной практики, были злоупотребления Головина, мос-
ковское правительство не было способно с ними бороться.
Это была система, и в сохранении ее была заинтересована вся
верхушка господствующего класса, плотью от плоти которой
было само правительство. В конце концов Головин был прав,
когда говорил, что отделается кратковременной опалой. Дело,
в конечном итоге, ограничилось тем, что царь Алексей, при
отпуске Дм. Францбекова и' дьяка Осипа Степанова па вое-
водство в Якутск, когда они были у «государевой ручки»,
сказал им назидательно: «не так бы вам делать, как прежде
воевода Петр Головин, да Вас. Пушкин с товарищи делали».2
Через каких-нибудь шесть' лет после разыгравшейся в Якут-
ске истории Головин уже был окольничим.3
Дм. Андр. Францбеков, которого царь Алексей провожал в
дальний путь в Якутск столь назидательной речью, возбудил
против себя очень серьезное обвинение, в результате которых
у него было конфисковано на большую сумму мягкой рухля-
ди и кабал. '
Но стоило его брату Ивану Андреевичу подать жалобную
челобитную царю, как мягкая рухлядь была возвращена оби-
женному воеводе.
При таком попустительстве со стороны центральной власти
и при трудности, чтоб не сказать невозможности добиться
правосудия, создавались условия, обострявшие классовую
борьбу угнетаемого русского населения против феодальной ад-
министрации. В этой борьбе принимали участие не только тор-
говые и промышленные люди, но и служилые люди, по сво-
,ему социальному положению резко отличавшиеся от той пра-
вящей знати, которую представляли приезжавшие из Москвы
воеводы.
Террор, которым ознаменовалось правление Головина, по-
давлял беспощадно всякое проявление недовольства. Из стра-
ха ему не противоречили, «что у зерни притакивали» (т. о. го-
ворили, как при игре в кости: так! так!). Но стоило с прихо-
дом царской грамоты пошатнуться его положению, как наки-
1 ДАИ, т. II, № 100, т. III, № 37. Колониальная политика Московского
государства в Якутии XVIT в., стр. 2—8, 20—47.
2Оглоблин. Обзор столбцов и книг Сибирского приказа, т. III,
стр. 181.
'3 Дворец, разряды, т. ИГ, 332,
245
певшее озлобление вырвалось наружу. Недели через две пос-
ле того, как царский указ положил предел самовольным дей-
ствиям Головина, он хотел «дать поучение» казакам Дан. Скре-
бычкину, Федьке Чокичеву и Лазарку Аргунову, покинувшим
караул у казенного амбара, — бить их батогами; денщики не
без труда привели их в Съезжую избу, но в сенях избы со-
бралась толпа служилых людей, которые стали кричать, что-
бы. они не давали себя бить, и они, вырвавшись, выбежали из
приказа. Головин вышел в сени и стал говорить служилым лю-
дям, «для чево приходите с шумом и служилых людей от на-
казанья отымаете». Из толпы выступил Мартын Васильев, тот
самый, который первый открыл дорогу на Лену, и заявил: «не
бей де нас, не дадим де бить никово». Головин поднял руку,
чтоб его «зашибить», но он схватил воеводу за грудь и оттол-
кнул. Мартына Васильева поддержал другой служилый чело-
век Алешка Коркин, кричавший тоже: «не бей де нас, .не бей,
не дадимся де бить». Когда присутствовавшие при этом слу-
жилые люди не послушались приказания взять Коркина, то
потерявший самообладание воевода сам «принялся за нево»,
по Коркин схватил его и поволок к порогу из сеней, призывая
на помощь своих товарищей. Стоявшие на крыльце служилые
люди, в том числе недавно перед тем выпущенные из тюрьмы,
где они долго сидели по приказу Головина, кричали «громким
шумом». Дело могло принять очень неблагоприятный для вое-
воды оборот, если бы подьячий Иван Пуляев не вырвал его
из рук Алешки Коркина. Между тем собравшиеся на нижнем
крыльце и перед приказом служилые люди кричали: «чево де
стоять, пойдем де на двор к воеводе и поймаем людей его и
побьем». Грозились убить и самого воеводу, «а буде де до
смерти не убить, ино де ноги да руки отломаем людям ево».
Они хотели также насильно освободить «тюремщиков», кото-
рых Головин продолжал держать в тюрьме, и отдать их за
приставов, а одного сидевшего за приставом служилого чело-
века совсем выпустить на волю.
Раздражение служилых людей распространилось и на сто-
ронников воеводы, богатых торговых людей, «которые ходят к
воеводе на двор», в первую очередь на Афанасия Федотова
Гусельникова, выходца из богатой семьи устюжских гостей.
Служилые люди грозились и их побить и искалечить и «поме-
тать» за приставов. Надо думать, что не только близость к
воеводе вызывала озлобление против верхушки купечества: слу-
жилые люди всецело зависели от привозу ими хлебных запа-
сов и других товаров, которые они, пользуясь постоянной бес-
хлебицей, продавали-им по произвольной цене. В 1649 г. слу-
246
жилые люди жаловались: торговые люди по заимкам около
Усть Куты и Чичуйского волока, «зэдалживают всех пашен-
ных крестьян» и затем скупают или берут за долг у них хлеб-
ные запасы «дешевою ценою», «и, купи те хлебные запасы у
всех пашенных крестьян по заимкам, они торговые люди при-
возят в Якутский острог и, промеж собою сговоряся, продают
Те хлебные запасы по! своей мере дорогою ценою, а нам, холо-
пам твоим, окроме их, торговых, купить и должитьца не у ко-
го». Жалобы на дороговизну покупного хлеба и других русских
товаров идут через все столетие. Неудивительно, что все вы-
ступления служилых людей против воевод сопровождались и
угрозами по адресу крупных торговых людей, которым они
покровительствовали.
Есть указания, что иногда классовый ( протест служилых
людей принимал, более острый характер. Так, если верить вое-
водским отпискам, в 1683 г. «завели бунт казаки, кои наря-
жены были на великих государей службу на Удь, Федька
Мартынов с товарищи, хотели якутцких градских жителей,
многих лутчих людей побивать до смерти и у торговых лю-
дей* плоты с хлебными запасы отбивать». По слухам, на сле-
дующий год казачий наемщик Кузьма Михайлов, «стакався с
казаком Андрюшкой Унжаком, хотели бунт заводить» и рас-
пространяли в этих целях «воровские письма». Воевода не ос-
тановился перед крайними мерами и повесил Кузьму Михай-
лова.
Служилые, хотя и страдали сильно от воеводского произ-
вола, но поскольку дело касалось эксплоатации ясачного на-
селения, они были как бы связаны круговой порукой с пра-
вителями Якутска, и сознавали, что в какой-то мере их объе-
диняет с ними на этой почве общность интересов. С другой
стороны, борьба служилых людей против администрации ос-
лаблялась враждой между ними и торговыми людьми, в ко-
торых служилые люди не' без основания видели своих экспло-
ататоров.
Гораздо сильнее были выступления промышленных людей,
на которых гнет воеводской власти ложился особенно тяже-
ло, и которые страдали не только от воевод, но и от служи-
лых людей. К промышленному люду примыкала часть тор-
говых людей, за исключением только наиболее богатых, кото-
рые сами выступали эксплоататорами своей братьи — торго-
вой и промышленной мелкоты и вызывали с ее стороны ост-
рую ненависть. Торговые богачи предпочитали держаться бо-
лее сильной стороны — администрации или, в лучшем слу-
чае, соблюдать нейтралитет.
247
До какой степени остроты достигла классовая борьба про-
мышленников против феодального угнетения, показывают со-
бытия, разыгравшиеся в Якутске весною в 1650 г. Воеводою
в Якутске был в то время Дмитрий Андреевич Францбеков,
далеко незаурядный представитель царской администрации в
Якутии. Ливонский немец по происхождению (Фаренсбах), он
был крещен по. православному обряду, но сохранял под обли-
чием русского воеводы и выкреста черты, чуждые русским
людям того времени. Про него открыто говорили, что он «чуж
веры христианские», что его не следовало бы и «в церковь
пущать», потому, что он и ему подобные «приходят в цер-
ковь божию, мир мрачат, а христианства за собою не име-
ют». «Чего де ты, Семен, от него, воеводы Дм. Францбекова
которого добра хочешь?», говорил дьяк П. Стеншин промыш-
ленному человеку Семейке Чюкчареву; «ведь де он воевода—
вор, немкин сын, непрямым крещеньем крещен». Он и в гла-
за называл его «не христианином»; «будто я, холоп твой, —
жаловался Францбеков царю, вылгал свое крещенье и ныне
не покинул латинской веры».1
Религиозные обвинения, которые враги возводили на
Францбекова, были вызваны, однако, не столько соображения-
ми благочестия, сколько поборами и вымогательствами. Свое-
образной и не совсем обычной для русского администратора
чертой была в Францбекове и его широкая предприимчивость
и сметливость в торгово-промышленных делах и склонность к
всевозможным операциям и аферам. Редкий воевода с такой
смелостью пускал в оборот свои денежные средства, не* оста-
навливаясь перед возможным риском, и с такой проницатель-
ностью угадывал выгодные стороны; самых сложных предприя-
тий. В своих финансовых планах он проявлял и дальновид-
ность и широкий размах. Будучи воеводой в Якутске, он ши-
роко раздавал деньги в рост, кредитуя и отдельных служи-
мых и промышленных людей и целые большие предприятия.
Под его покровительством и в значительной степени на его
средства были выполнены такие важные в государственном
отношении предприятия, как поход Хабарова или экспедиция
Юшки Селиверстова. Там, где не хватало eroi личных средств,
он открывал кредит из казенной кассы и с необычайной лов-
костью умел сочетать воедино свою собственную выгоду с ин-
тересами казны, так что современникам было трудно разли-
чить, где кончается деятельность воеводы, радеющего о госу-
даревом деле, и где начинается работа умного и корыстного
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 411. Як. прик., изба, вязка III, стб. № 8-А,
л. 59.
248
ростовщика, ищущего своей личной пользы. Предприимчивый
и жадный до наживы, русский немец Францбеков сразу вос-
становил всех торговых и промышленных людей, съехавшихся
в Якутск на промыслы, против себя своими поборами и вымо-
гательством. В расчетах на взятки он задерживал отпуск про-
мышленных ватаг на промыслы и «от отпусков с торговых и
промышленных, людей посулы и поминки имал большие». При-
менялись и другие обычные в обиходе сибирских воевод прие-
мы вымогательств, вроде принудительного: угощения за плату.
Реквизиция хлебных запасов для экспедиции Хабарова, в ус-
пехе которой Францбеков был лично заинтересован, так как
финансировал это выгодное предприятие, были последней кап-
лей, переполнившей чашу. Прикащик Василия Федотова Се-
мейка Тимофеев Нерадовский в «грамотке» к своему хозяи-
ну, написанной в 1650 г., жаловался на невозможные условия,
создавшиеся благодаря корыстолюбию' воеводы и насилиям
покровительствуемого им Хабарова. Сообщая, что отпускает
«ужинишка» по рекам Ол'екме, Витиму и Мае, он писал: «и
промыслы, государь . Василий Федотович, не удались, а по
Олекме промыслишка было и прильнуло, ино помешал Еро-
фий Хабаров, а тепере, государь Василий Федотович, торги в
Якутском горазно плохи, ни на какие товары походов нет...
ни на какие промыслы ни один человек не пошел, потому что
обиды и налоги стали великие»1.
Во главе недовольных стояли наиболее состоятельные тор-
говые люди, которые не менее других страдали от «великих
налог» воеводы; именно у них был реквизирован хлеб для Ха-
баровской экспедиции. Это были: таможенный голова Вас.
Ростовщиков, член гостиной сотни Вас. Горбов, выходец из
богатейшей крестьянской семьи с Выми —< Иван Осколков,
ярославский торговый человек Никита Агапитов, далее при-
кащики влиятельных в Москве гостей, привыкшие за хребтом
своих хозяев держать себя с известной независимостью, —
прикащик гостя Кирилла Босова Петрушка Кондратьев Во-
ейковых, прикащик гостиной сотни Никифора Ревякина —
Савва Конд. Копыгин, упоминавшийся выше прикащик гостя
Вас. Федотова — Сем. Тим. Нерадовский и, наконец, прика-
щик дьяка Михайлова — Афан. Аврамов, человек горячий и
не лишенный темперамента. Центром, вокруг которого сгруп-
пировалась оппозиция, оказался бывший товарищ прежнего
якутского воеводы Пушкина — дьяк Петр Стеншин, которого
Францбеков задержал за отчетом в Якутске и который, сер-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 389.
249
дитый за задержку, искал случая ему отомстить. В этой среде
и возникла в 1650 г. мысль об интриге, посредством которой
хотели устранить неугодного воеводу. В таможне Никита Ага-
питов совещался с таможенным головою Вас. Ростовщиковым,
с Петрушкой Воейковым и Афан. Аврамовым; они же ходили
вместе с таможенным подьячим Григ. Зверевым к Стеншину и
«советовали меж собою», «что было им... воеводу Дм. Андр.
Францбекова убить и животы его пограбить и по себе разде-
лить». Они действовали, «стакався заодно с прочими торго-
выми людьми».
16 марта 1650 г. накануне* «государева ангела» —• Алексея
человека божия, в полночь, на двор к Петру Стеншину явил-
ся Никита Агапитов, в сопровождении таможенного головы,
таможенного подьячего Вас. Обухова, Вас. Горбова, Петра
Босикова и других, и стал требовать, чтоб Стеншин пустил
его «к себе на очи», он мог ему поведать про бывшее ему
«сонное виденье»: «приходил де к нему, Никитке, Спас трою
ночью, не дает де Спас спати: стань де Никитка, повещай в
мире». Люди Стеншина смеялись над ним: «не Спас де тебе,
Никитке, трою явился во сне, явилась де тобе, Никитке, трою
во сне баба якутская, будет де тобе, Никитке, кнут!»—и при-
бавляли, что ему следовало бы, во всяком случае, сперва пой-
ти к воеводе и «обвешать» про виденье: «битый де ты, Никит-
ка, человек, будет де тобе кнут». Трижды приходил Агапи-
тов к Стеншину и, наконец, сам достукался до дьяка, и в се-
нях, в темноте, поведал ему свое виденье. Стеншин приказал
ему сказать про сон его духовному отцу черному попу Пер-
фирью и торговым людям.
На следующий день, по случаю государева ангела, была
торжественная служба в соборе. Обедня еще не начиналась:
благовестили к заутрени. Пришли Д. А. Францбеков, дьяк
Осип Степанов, за ними пришли служилые люди; пришел и
Петр Стеншин с детьми. Среди собравшихся в трапезе торго-
вых и промышленных людей чувствовалось напряженное со-
стояние. Повидимому и сам Францбеков ожидал какого-то
выступленья. Он стал говорить священнику Перфирью с това-
рищи: «что де вы, батька, мешкаете, заутреня не поете? в та-
кой де торжественный праздник* государева ангела Алексея
божия человека, о государеве... царском многолетнем здоро-
вий бога не молите?» Тогда выступил Никита Агапитов со
словами: «постойте, батьки, не спешите заутрени говорить,
мне де было вся- ночи от Спаса нерукотворенного образа яв-
ление, не хочу де яз того потаить, что в мир не объявить».
Слыша такие речи, Францбеков, догадываясь, в чем дело, по-
250
шел было вон из церкви, но его удержал Петр Стеншин и
сам Агапитов: «постой де, Дмитрий Андреевич, не слушав
Спасова явления, вон не выходи». Вместе с тем, Стеншин по-
слал за таможенным головой и торговыми и промышленными
людьми, бывшими у обедни в церкви Михаила Малеина. Ког-
да все собрались, Никита Агапитов учал говорить: «послушай-
те де, мир крещеный! Сея де ночи я стоял на молитве, гово-
рил канун акафистов и, проговоря канун, лег на постелю, и
глаза де мои вместе не сошлися, стукнуло в сенях у дверей,
и яз де вышел в сени, и сенные де двери заперты, и яз де,
вошед в избу, стал говорить канун Иисусу Навину и, прого-
воря канун, лег на постелю. И как де я стал забываться
сном, и двери сенные и избные отворилися,. и яз де в то вре-
мя, устрашася, встал. Ажно де идет впереди Алексей человек
божий, а в' руках своих несет свечи, а за ним де идут два
юноши млады, несут на руках всемилостивого Спаса неруко-
творенный образ, и от того де образа мне глас бысть: Мики-
та, не страшися, а .поипи де ты в соборную церковь, говори
священникам, чтобы де они. велели благовестить, а сам де ты,
Микита, посылай в острог по дворам и за острогом, где кто
живет служилых и торговых и промышленных людей, чтобы
де они шли в соборную церковь, сказывай де,. Микита, не
утаи, чтобы де они, миряне, не жили беззаконством... И не
велел де Спас всяким людем, служилым и промышленным,
крещёных и некрещеных девок и женок у себе на постели
держать, а будет де не послушают тебя по сему видению,
ино де будет на град гнев божий». Намек был более чем
ясен: ни для кого не было тайной, что Францбеков жил с «якут-
ской девкой»; Варваркою. Но Агапитов не ограничился этим и
стал говорить «священникам и диакону и во весь мир, что де >
Спас не велел воеводу Дм. Францбекова да Матвея Соснов-
ского в церковь пущать... Чужи де они христианства, что жи-
вут де беззаконством, держат у себя на постели некрещеные
бабы»... «А не подобает де ему, Дмитрию Францбекову, быть
у государева дела, а что де есть у него, Дмитрия, неправед-
ного собранья в сундуке, — деньги и соболи и лисицы и
бобры, и то де велел Спас взять на царя». Слыша такие ре-
чи,^Францбеков прослезился: «Христос де мою душу ведает,
да и отец мой духовный священник Перфирей! коли де яз,
грешный, недостоин быти в церкви, и яз де пойду вон из
церкви». Но, вместе? с тем, он посмотрел в трапезу, «есть ли
де служилые люди» и, увидев несколько из них, распорядил-
ся: «посадите де того Микиту в тюрьму, что де он вмещает
такое дело, Спасово виденье!: Сам де ты, Микита, воруешь, не-
251
крещеные бабы на постели у себя держишь. Бог де не ве-
лел во сновидение веровати». Однако такое распоряжение бы-
ло легче дать, чем исполнить, ввиду возбужденного состояния
толпы. «Будешь де ты, воевода, у нас и сам покою рад! —
кричал Афан. Аврамов, — забудешь де нашу братью в тюрь-
му сажать!» «Завод де тот Петров Стеншина», — заявил тог-
да Францбеков. Стеншин возразил: «нет де, про то он, Петр
Стеншин, не знает ничего». Тут Францбеков и Стеншин «меж
собою посчитались». «Ты, Дмитрий, живешь не по государеву
указу», кричал на воеводу дьяк, «емлешь' де ты у иноземцев
у ясачных якутов скот,—-кони добрые и коровы и’ быки и сено
велишь' к себе возити,... и для твоей дурости от государя две
волости отложились».—«За скот де велит государь деньги на
мне доправить, отвечал Францбеков,—а за копну де сена не-
дорогое дело, по две деньги велят заплатить, а волости от го-
сударя не отложились». В перебранку вмешивались мирные
люди, громко называя воеводу прямым бездельником, плутом
и посульником, и обвиняя его в неправославии. Когда Франц-
беков попробовал уйти, Стеншин схватил его за грудь и за
руки, а за другую руку взял Агапитов. Стеншин кричал на
всю трапезу: «что де вы, православные, стали? идите р цер-
ковь! возьмите, государевым делом порадейте!» Но никто не
пошел, только «скочил» из трапезы в церковь Аф. Аврамов.
Тогда Стеншин приказал диакону записать со слов Микиты
его виденье, и Агапитов приложил руку к записи. Этого бы-
ло, однако, мало для главных инициаторов выступленья. Рос-
товщиков, Аврамов, сам Агапитов и на первом месте Стен-
шин стали звать толпу на воеводский двор: «Спас де велел
взяти воеводские животы на государя». Дело принимало уг-
рожающие) размеры. Богатые торговые люди и прикащики ис-
пугались ответственности и стали успокаивать толпу. Иван
Осколков, сойдя, с крылоса, говорил Петру Стеншину, тамо-
женному голове; и другим: «что де вы зовете нас итти на вое-
водский двор Дмитрия Андреевича Францбекова, животы его
имать на государя? Есть де государев указ, как де бывает
воеводам перемена, в то де время велено у воевод животов
досматривать, будет де лишку объявится за государевым ука-
зом, то де велено имать на государя, да и о том велено пи-
сать к государю к Москве». Так же осторожно держались и
Семен Нерадовский, и Савва Копыгин. Такая измена общему
делу тех именно лиц, на которых они больше всего рассчиты-
вали, вызвала негодование со стороны главных зачинщиков.
«Вы, де потому государевым делом не радеете, — сказал Ос-
колкину Стеншин,—<что де вы приплыли в Якутской острог со
252
А<ногймй своими товары для ради больших торгов й великих себе
нажитков». Еще определеннее было настроение служилых лю-
дей, глядевших с недоумением и страхом на происходившее
перед их глазами «чудодейство». Лучше всего выразил это
настроение старик' Семейка Рогачев, стоявший в трапезе. Он
стал говорить во весь мир: «Православные и мир крещений!
что у вас негораздо делается, мятеж и убивство заводись! луч-
ше было того велеть заутреня петь, потом молебствовать, о
государеве... царском многолетнем здоровье бога молить, ан-
гела его государева Алексея человека божия на помощь при-
зывать, не токмо убивство заводить». «Что де ты, старик, го-
воришь?» — спросил его, подойдя, десятник Семен Чуфарис-
тов. «В мире делается негораздо, — отвечал Рогачев, — убив-
ство и кровь заводят в такой в нынешний день господень: на
Московском государстве винным грешником, которые приго-
ворены по государеву указу к смертной казни, и тех бог по-
милует, государь..., для ради ангела хранителя и многолетнего
своего государева здоровия тех винных пожалует, в смерти
место велит живот дати видеть. А притчами делы, что здесь
сделается негораздо, торговые пойдут к Руси, промышленные
разойдутся по промыслом; преже всех будет вашим головам,
быть маслу на спине, течи по пятам». На это Чуфаристов от-
вечал сочувственно: «и так де, старик, у нас на наших спи-
нах кожи дубленые» и пошел из церкви собирать свою
братью служилых людей, чтоб помешать затеянной смуте.
Благодаря несочувствию наиболее влиятельных из мир-
ских людей слишком рискованным действиям и вмешательст-
ву служилых людей, во-в|ремя подоспевших к церкви, дело,
задуманное Стеншиным и его приятелями, сорвалось, но воз-
буждение в городе было настолько сильно, что в первую ми-
нуту нечего было думать о каких-либо мерах пресечения по
отношению к зачинщикам смуты. На следующий день Франц-
беков, чтоб устрашить непокорных, устроил только «смотр с
оружием» военных сил города, и лишь через несколько вре-
мени, «в акафистову субботу», он, предварительно «закормя
ссыльных людей» якутского гарнизона, приказал арестовать
главных виновников беспорядков. Служилые люди во время
обедни ворвались с оружием, а иные в шапках, в церковь,
схватили! Аф. Аврамова и били его, перед, образами свечи по-
валяли. Аврамов кричал: «что де, православные христиане,
не дайте Дмитрию Францбекову меня убити, ведаю де на не-
го, Д. А. Францбекова, государю дело». Он заявлял, что не
пойдет в Съезжую избу иначе, как дождавшись дьяка Осипа
Степанова. Несмотря на его крики, его и еще одного про-
253
М1ышлетг}юто человека потащили ib П-рикае, откуда всего в кро-
ви, с разбитой головой, повели в тюрьму. Никита Агапитов
успел уйти из церкви на двор к П. Стеншину, но затем был
все-таки арестован, и когда окончились праздники пасхи, пос-
ле Фоминой, был подвергнут жестокой пытке. Францбеков,
впрочем, из предосторожности, в то время как производилась
пытка, распорядился запереть в городе все ворота и поставил
гарнизон под оружие. Убедившись в полной неудаче задуман-
ной интриги, Петр Стеншин счел за лучшее примириться с
воеводою; мир был заключен в церкви на то, чтоб впредь
«им меж собою ни в чем не враждовать».
Волнения улеглись не сразу и нашли отклик на далекой
северной периферии Якутии.
В 1652 г. на Яне «круги и бунты завели» новоприборные
служилые люди Ив. Обросимов и Гавр. Алексеев, люди гостя
Вас. Шорина и Вас. Федотова Гусельникова, прикащики гостя
Кир. Босова, Макса Бушковского, Григ. Юрьева и промыш-
ленные люди. Они в числе 27 человек пришли в балаган и
на судне Юрия Селиверстова, который возглавлял промыш-
ленную экспедицию, отправленную Францбековым за морже-
выми клыками, били служилых людей и,, перевязав, развезли
врозь по своим судам, и разграбили животов Юрия Селивер-
стова на 950 р. под предлогом, что «тот живот Дмитрия Он-
дриевича Францбекова, с нас же и,мал, с торговых и промыш-
ленных людей, да тебя де отпущал». Затем группа охочих
людей, набранных Сели.ве1рстовы1М из промышленников, во
главе с тем же Ив. Обросимовым и Гавр. Алексеевым свез-
ли «крадом» запасы и государевы товары, которые сушились
на козлах, на судно к торговому человеку Григорию Юрьеву
под тем же предлогом, что «тот запас и товар воеводы Дм.
Андреевича Францбекова», а самого Юшку хотели убить и
загрозили, загнали в казенку, «всякими угрозами кабалы вы-
мучили» и «впредь на меня похвалялись всякими недобрыми
делы», жаловался Селиверстов. Торговые и промышленные
люди открыто говорили’служилым людям: «только де нас ста-
нут служилые люди в том убойстве нас имать, и мы де вас
всех прибьем, что свиней на голову», а прикащик Шорина
Семен Иванов похвалялся «не диковинно де вас убить, много
де и воевод по городам убивают, да и от того де ничего не
делается»1.
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 169.
254
ГЛАВА IV
ЭКСПЛОАТАЦИЯ КОРЕННОГО НАСЕЛЕНИЯ
ЯКУТИИ ЦАРИЗМОМ И БОРЬБА ЯКУТСКОГО
НАРОДА ПРОТИВ НЕЕ
1. Организация ясачного обложения в Якутии
Пушные богатства Сибири были главной притягательной
силой, побудившей Московское государство на протяжении
XVI—XVII веков неустанно, продвигаться за Урал. В процессе
освоения новых земель, царская администрация выработала
для народов Сибири особый режим с целью получения
натуральной подати в виде, ценных мехов. Дань «мягкой рух-
лядью», взимавшаяся с коренного населения Сибири, имено-
валась «ясак» (по-тюркски закон, устав). В погоне за собо-
лями и лисицами, под флагом объясачивания «немирных ино-
родцев» и приведения их «под государеву руку», отряды слу-
жилых и промышленных людей проникали в самые отдален-
ные уголки Сибири.
В первые годы после проникновения служилых людей в
«Ленскую землицу» до учреждения Якутского воеводства
оклад ясака не был определен. В ясак шло столько? пушнины,
сколько удавалось взять. Служилые люди руководство-
вались в своей деятельности по сбору ясака с якутов указа-
ниями воеводских наказов — «брати б с них государев ясак
по скольку будет мочно»1.
Отряды казаков, вооруженные огнестрельным оружием,
подступали к якутским поселениям, призывая через толмача—
переводчика якутских князьков «шод государеву высокую ру-
ку», требуя с них ясак.
Заплатившие ясак вносились в ясачные книги, приводи-
лись к присяге, шерти, и иногда в виде вознаграждения ода-
ривались «государевым жалованием» бисером, оловом, мед-
ными котлами и т. д.
В случае отказа уплатить ясак служилые люди применяли
I О. В. Ионова. Из истории якутского народа, Якутск, 1945, стр. 39.
525
оружие, громили поселение или укрепленный острожок яку-
тов, захватывая в плен в качестве заложников наиболее знат-
ных людей, «добрых мужиков». i
Отписки служилых людей пестрят описанием таких столк-
новений. По сообщениям сотника Петра Бекетова, 14 мая 1632
года, он подошел к землям бетунского князца Семена Ульты
и брата его Камыка и потребовал ясак, «и те князцы Семен
Ульта да брат ево Камык своими улусными мужиками начали
меня, Петрушку служилыми людьми, отсылать к берегу и под
государевою высокою рукою быти не захотели—а иные нача-
ли стрелять, и служилые люди, тех якутов погнали и схватили
на том бою бетунской волости князцева сына Дюкоя Камыхо-
ва. И собрався, tq князцы вину свою... принесли и я, Петруш-
ка, привел тех якутских князцов всех к шерти»’. О характере
вооруженных столкновений служилЫх людей с якутами при
первых разведках свидетельствует 'следующее повествование;
относящееся к 1633 г.: «И служилые люди к тем острожкам
пришли к дубсунцам и начали тех якутских людей и князца
О опека со всеми людьми 'Призывать под государьскую высо-
кую руку, чтобы те якутские люди великому государю были
послушны и ясак бы с себя давали, и оне якутские люди по-
чали по служивых людех стреляти и учали служилые люди к
острожкам приступати и «божией милостью и государски'М
счастьем один острожек взяли и убили в том острожком луч-
ших людей двадцать человек»1 2.
Захваченные запасы мехов, пленные женщины и дети, ро-
гатый скот и лошади делились между участниками похода.
Первые малочисленные отряды служилых людей, слабо
знакомые с местностью, продвигавшиеся преимущественно по
рекам, не могли произвести точную регистрацию населения и
вынуждены были довольствоваться обложением ясаком целых
родов и племен в лице их представителей князцов. Так, в пер-
вой ясачной книге Ивана Галкина за 1631 год переименованы
только пять «якольских» князцов, заплативших ясак: «Сергуй
с товарищи», «Бутулинсково улуса князца с Ногуя с товари-
щи» и т. п.3.
В ясачной книге Петра Бекетова за 1632—33 годы есть
записи о взятии ясака с князцов с разъяснением: «ясак с се-
бя и своих людей давали» 4. В книге за 1632 год упоминаются
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 368, л. 176.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 368, л. 167.
3 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 34, лл. 510—513.
4 С. А. Токарев. Общественный строй якутов в XVII — XVIII вв.,
стр. 295.
имена шести князцов, уплативших в общей сложности «14
сороков тридцать три соболя, да сорок пластин собольих... да
шесть шуб собольных якуцких, да шуба тунгусская соболья» *.
Князец Шора заплатил четыре сорока девятнадцать .соболей1 2.
Эти цифры показывают, что князцы платили за весь свой род
и являлись посредниками между улусными людьми или свои-
ми сородичами и сборщиками ясака.
В то же время взимание ясака через князцов не было об-
щим правилом. В ясачной книге Петра Бекетова за 1633 г.3 *
упоминаются девять якутских князцов и шесть «якулских му-
жиков», сдавших в ясак по два—три соболя или соболью
шубу. Судя по количеству сданных мехов, каждый упомяну-
тый в этой книге «мужик» уплатил лично за себя.
В ясачной книге Петра Бекетова за 1632 г. преимущест-
венно- упоминаются имена князцов. Размер ясака, уплачен-
ный ими, колебался от ста соболей до двух. «С якуцково
князца Бодоя з Борбоева сто соболей», «с якуцково князца
з Камыка Чечениктова Батунской волости взято два сорока
24 соболи». «С князца Куреяка Куреева 2 соболи». Повидимо-
му, князцы с большим окладом платили ясак не только за
себя. хМежду записями о взятии ясака с князей встречаются
краткие упоминания:
«С кутского мужика з Дюсиги Маганскрй волости взято
3 соболя», «с якуцкого мужика с Киги з Быченьева Маган-
ской волости взято 3 соболи»1, эти записи свидетельству гот об
индивидуальном обложении ясаком.
Во второй ясачной книге Ивана Галкина за 1634—35 годы
также встречаются имена рядовых общинников, улусных му-
жиков как плательщиков ясака, хотя из 46 упомянутых ясач-
ных людей 36 были князцы 5. Ряд записей в ясачной книге
Ив. Галкина прямо свидетельствует о том, что ясак взимался
с князцов за весь их род. «Взято государева ясака с канга-
лаского князца с Еюка да с отца ево с Ники и с их роду и
с улусных людей 100 соболей без хвостов»6. «Взято государе-
ва ясаку с кангаласких князцов cl Откурая до з Бозока з
братию с Тынининых детей и с их улусных людей 57 соболей
без хвостов, да тридцать пластин собольих да шуба соболья
якутская»7. Взято государева ясаку с мегинского князца с Ор-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 48, л. 215.
2 Т а и ж е.
3 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 40, лл. 124—125.
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст.40, лл. 130—134.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 71, лл. 59—67.
в ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 71, л. 60.
7 ЦГАДА, Сиб. прик., там же.
17 Якутия в XVII веке. 0^7
гуя и с его роду 76 соболей без хвостов да шуба соболья» 1
и т. п. Рядом с этими записями о взыскании ясака с целого
рода сообщается о взятии ясака с самостоятельных платель-
щиков ясака. «Взято с улусного мужика Иринея две лисицы
красные да лисица красная же»2.
По ясачной книге Ивана Галкина за 1637 г. из 256 ясач-
ных плательщиков князцов было 403. И только три князца из
сорока платили за свой род. «С батулинского князца с Очея
Табучаева сына и с его роду восемьдесят соболей» 4. «С ка-
тулинсково князца с Тагы—и з детей его и его родных пять-
десят восемь соболей». «Взято государева ясаку с мегинско1го
князца с Бурули сына с Тотома з братией 40 соболей и шу-
бейко соболье»5. Большинство же князцев платили лишь за
себя. «С накарского князца с Уяги шубейко лисье»6.
При более регулярном взимании ясака по волостям к кон-
цу тридцатых годов XVII в. индивидуальное обложение начи-
нает преобладать. Так. в ясачной книге Парафена Ходырева
1639—40 г. князцы фигурируют, как рядовые плательщики, на-
ряду с прочими улусными людьми, платившими ясак за себя.
Князец Нюрюктейской волости Кириней, внесший наибольший
ясак — «15 соболей без хвостов и десяти соболей с хвосты»,
получил подарок 6 «пряток» бисера и 5 «пряток» одекуя7. Ус-
пецкой волости князец Камрук заплатил «четыре соболи без
хвостов»8, т. е. столько же, сколько внесли и остальные улус-
ные мужики. Каждый ясачный плательщик приписывался к
определенной волости,—а всего «волостей» было установ-
лено 35.
Переход к индивидуальному обложению ясаком стал воз-
можным только при детальном знакомстве с местностью и на-
селением при наличии системы опорных пунктов: острожков v
ясачных зимовий.
В 1642 году по распоряжению первого, якутского воеводы
Петра Головина была проведена перепись якутского мужского
населения с учетом семейного и имущественного положения.
Учету подлежало также количество холопов, количество и ка-
чество рогатого скота и лошадей. В воеводской наказной па-
мяти переписчикам предлагалось «неясачных якутов и их де-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 71, л. 63.
2 Т а м ж е.
з Т а м ж е, ст. 127, лл. 58—86.
4 Т а м ж е, л. 64.
б Т а м же.
б Т а м ж е, л. 77.
Пам же, ст. 145, л. 10.
s Т а м же, л. 41.
258."
тей и братию и племянников и подростков и захребетников
и их холопов и скот и кони и коровы переписать, чтобы в
государском ясаке никто в избылых не был». Мероприятие Пет-
ра Головина не было нововведением в колониальной политике
царизма, — известным новшеством был лишь учет скота. Но
это мероприятие означало окончательный'переход от «неоклад-
ного» ясака к «окладному», от Несистематического взимания
ясака путем набегов и случайных сборов к систематической
эксплоатации, сбору ясака по твердой и высокой ставке.
С этого времени ясачное обложение было поставлено в за-
висимость от благосостояния хозяйства каждого плательщика.
В связи с этим оклад ясака сильно колебался (от 1 красной
лисицы до 30—40 соболей в год). Отсутствие скота являлось
основным мотивом для исключения из числа ясачных, т. к.
при отсутствии лошадей якуты не могли охотиться. Якуты
подгородных волостей, где соболь был выбит в первые же го-
ды после присоединения края, могли вносить ясак, только вы-
менивая соболей у тунгусов на свой скот. «И он Чегу-
най, опричи тех 5-ти соболей, иных не дал, а сказал,; что де у
него соболей нет, на соболиный промысел не ездил, что де у
него Чегуная кони нет, а купить де великого государя на
ясак соболя не на что, кобыл и коров у .себя оказал немно-
га, только 2 конишка да кобылу да 5 коровенок, а который де
был скотишко, коней, кобылы и коровы, и те сказал в прош-
лых годах распроданы великого государя на ясак»’. Так, под-
городный кангалаский князец Сохей объяснял свое бегство
на Вилюй тем, что «государев ясачный платеж и воеводцкие
и дьячьи поминки оклады... промышлять не на чем и купить
не на што, потому! скота де у него нет и добывать того боль-
шого окладу не на чем»1 2.
Материалы переписи П. Головина показывают, что оклад
ясака находился в известной пропорции к количеству скота в
хозяйстве плательщика. За 1—2 головы рогатого скота, в за-
висимости от качества, ясачный якут платил 1 соболя в год3.
Хозяйства, богатые скотом (свыше 20 голов рогатого ско-
та), облагались ясаком, исходя из других ставок. В этих хо-
зяйствах 4 головы рогатого скота облагались 1 соболем в год.
Количество скота у множества якутских князцов и луч-
ших людей значительно превышало 50 штук, у некоторых до-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 113—114.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 250, л. 4.
з И о н о в а О. В. Из истории якутского народа. Якутск, 1945, стр.
41—42. .... ... ..
17*
250
ходило до 300—400 голов, однако оклады в 50—100 соболей
встречались крайне редко. Таким образом, обеспеченные якут-
ские плательщики вносили ясак, хотя и брлыпе, чем рядовые
плательщики, но оклад ясака для них исчислялся на более
льготных условиях, внести ясак им было легче, и они вносили
значительно меньшую часть своих доходов, чем рядовые яку-
ты.
Поимущественное обложение якутов ясаком вовсе не озна-
чало наличие в действиях царской администрации каких-либо
«демократических» устремлений. Правительство пыталось взять
с каждого столько, сколько он был в состоянии заплатить. Та-
ким мерилом платежеспособности и служила обеспеченность
хозяйства скотом.
При исчислении ясачного оклада во внимание принималось
количество ясака, вносившееся данным ясачным человеком за
прошлые годы но книгам ясачных сборщиков. Но попытки
Петра Головина после обложения рядовых плательщиков яса-
ком заставить князцов платить за себя одних те ясачные окла-
ды, которые они вносили по старым ясачным книгам за весь
род, не имели успеха. Действия Головина были обжалованы
кИязцами: «А которые якуцкие князцы и улусные лутчие яку-
ты ваш великих государей ясак и поминки со всего роду при-
носили по ЛОО соболей и по 50 и по 40 и меныпи, он Петр
Петрович тот ваш великих государей ясак и поминки на тех
якутов на однех в их оклад писал, а не на весь род»1.
Проведение переписи было воспринято якутской массой,
как новое усиление гнета и подготовительное мероприятие к
полному рграблению. Перепись послужила непосредственной
причиной самого крупного восстания якутов 1642 года. Пере-
писчики, посланные Головиным, наиболее опытные служилые
люди, были перебиты2. Тем не менее после проведения пере-
писи окладной ясак в скотоводческих волостях Якутии был
введен повсеместно. Именные списки ясачных людей были сос-
тавлены и безымянный ясак исчез.
Это еще не означало полного уничтожения системы/ кол-
лективного обложения ясаком. В тех случаях, когда числен-
ность рода уменьшалась, ясак выгоднее было исчислять не по
отдельным плательщикам, а ,.за весь >род. Именно такое указа-
ние было дано воеводой П. Головиным ясачным сборщикам
на р. Вилюе: «А которые роды небольшие, а платят государю
•С. А. Токарев. Общественный строй якутов в XVII—XVIII вв.,
стр. 295. ’
2 О проведении переписи см. работу О. В. Ионовой «Из истории
якутского народа». Якутск, 1945, стр. 295.
260
ясак большой, а не по окладу И не по головам, и с тех яку-
тов и тунгусов государев ясак имать против прежнево»1. Дей-
ствительно, для тунгусских племен на протяжении XVII в. сох-
ранялся уравнительный ясак по 3..5 соболей с человека или
определенная сумма соболей за весь род.
.Переписи по отдельным улусам и районам для выяснения
уклоняющихся проводились и позже. В 1682 году воевода
Иван Приклонский произвел перепись на Еловом и Таловом
островах для учета якутов, подкочевавших к городу Якутску
из других улусов.2
Ясачная книга Якутского уезда за 1648 год,3 перечисляю-
щая имена и оклады плательщиков ясака по 35 якутским во-
лостям (в более поздних воеводских ясачных книгах даются
только суммарные сведения о сборе ясака по волостям),
позволяет выяснить размеры ясачного обложения.
Платили ясак'
Волости 1 или 21234 56 лис. крас. соб. соб. соб. соб. соб. соб. Кангаласская 15 16 18 11 4 — 6 Борогонская 17 15 14 0 12 3 11 Дубнинская 6 3 1 — 2 11 Платили ясак 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. соб. 10—2 1 — 1 2 1 — — 1 1 4 3 5 — — 1 3 1— _ _ — 1 7 8 9 соб. соб. соб. 4 3 3 2 5 4 4 2 2 33 35 41 НО соб. соб. соб. соб. 1 — 1 1 1 __
Большинство плательщиков платило оклад от 1 лисицы красной до 10 соболей. За крупными плательщиками, вносив- шими 15—20 и более соболей, обычно скрывалось несколько плательщиков, не упоминавшихся в ясачных книгах, но чис- лившихся за князцом или главой хозяйства. В 1649 году у ясачного платежа брат крупного кангаласского князца Отку- рая Тынинина, платившего в: ясак НО соболей, государевых поминок 10 соболей, воеводских и дьячих 9 соболей, Тюсюк Тыиинин, не внесенный в ясачные книги, заявил, «что прежде сего он жил-з братом своим с Откураем вместе за одним его
1 С. А. Токарев. Общественный строй якутов в XVH—XVIII вв.,
стр. 301. • i
2 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 124.
з ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 250.
261
Откураевым ясачным платежом в вопче, а имеци де ево с со-
бою Откурай в ясачный платеж не писал, а ныне де он о?
брата своего Откурая отошел, скот свой себе против того
ясачного платежу взял и живет собою и государев ясак платит
свой платеж» ’. В том году в Каигаласской волости был сыс-
кан не внесенный в ясачные книги Нокуян Тимуков, запла-
тивший в ясак одну лисицу красную. О нем в ясачной книге
сделано особое замечание: «а прежде того он жил у Ивака
Тынинина».
О средних размерах ясачного оклада по Якутскому уезду
могут дать некоторое представление следующие цифры. По
пометному списку (ориентировочный план сбора ясака) на
1649 год значилось 1497 ясачных плательщиков, и с них пред-
полагалось собрать ясака 184; сор. 33 соб., т. е. 7393 соб., сле-
довательно, в среднем на человека по 4,9 соболя. В добавле-
ние к ясаку, по тому же пометному списку, надлежало соб-
рать государевых поминок 261 соб., воеводских и дьячьих по-
минок 841 соб., т. е. вместе с ясакоМ в среднем на одного
плательщика падало 5—6 соболей. Внесено же за 1649 год
<ыло 4906 соболей, т. е. 3,2 соб. на человека.
Следующая таблица позволяет проследить колебание ясач-
ных поступлений с Якутского уезда за XVII век (размеры яса-
ка без поминок)1 2.
годы Количество учтенных пла- тельщиков яса- ка (якутов) в 35 волостях На них ясака На 1 плательщика
Соболей Лисиц красных Соболей Лисиц красных
1655—6 3.236 8186 1872 2,53 0,56 1657—8 4.073 8264 2677 2,03 0,66 1661—2 6.151 8434 4197 1,37 0,68 1680—1 7.584 7215 5035 0,95 0,66 1705 10.097 6721 6793 0,66 0,67 Ясачный оклад был главным, но не единственным сбором
пушнины с ясачных плательщиков. Вместе с ясаком взимались
государевы, воеводские и дьячьи «поминки», т. е. «подарки»
мехами, предназначавшиеся царю, воеводе, дьяку (или подья-
чим). Повидимому, вначале это были действительно, полу-
добровольные приношения, но затем они превратились в обяза-
тельный сбор. Воеводские и дьячьи поминки первоначально
шли в пользу воевод и дьяков. Но Московское правительство
1 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 250, л. 6.
2С. А. Токарев. Общественный строй якутов XVII—XVIII нв,
стр. 271.
262
требовало от воеводской администрации сдавать эти приноше-
ния в казну. Приносившаяся в пользу местной администрации
соболиная казна записывалась в особые приходные книги или
«поминочные тетради». Эти поминки вносились в ясачные кни-
ги, в сметные и пометные списки и взыскивались в принуди-
тельном порядке. Но в силе оставался обычай—сверх того,
давать «в почесть» представителям администрации негласные
подарки, чтобы снискать их расположение.
В 1646 году В. Пушкин и дьяк Супонев сообщали в Моск-
ву: «Да к нам же, государь, холопам твоим неокладных же
поминков сверх пометы же... приносили на дворы якуцкие
ясачные князцы и' лучие якуты после твоего государева ясач-
ного и поминочного платежу прошлого 155-го году мне, Вась-
ке, сорок соболей, да две лисицы чернобурых, да' лисицу кра-
снобурую летнюю, да шубу пластинную... А мне, Кирилку, сем-
надцать соболи... А мне, Петрушке, пятнадцать соболей»1.
Иногда воеводская администрация просто перечисляла по-
минки в ясак, соответственно увеличивая его. «Еделга Давы-
ков, ясака на нем 5 соболей и с тем, что в том числе во 153
(1644-5) г. наложен вновь соболь да из воеводских поминков
переложен в ясак соболь же»2. Недоплата государевых или
воеводских и дьячих поминок, так же как и недоплата ясака,
как правило, относилась в недоимку. Размеры поминок
сильно колебались и не зависели от размеров ясачного окла-
да. Государевы поминки платили обычно только самые круп-
ные плательщики. Откурай Тынинин платил ясака ПО собо-
лей, государевых поминок 10 соболей, воеводских-дьячьих 9
соболей.
Очей Инеков — ясак 15 соболей, государевых поминок 6
соболей, воеводских-дьячьих — 6 соболей.’
Откон Инеков — ясак 10 соболей, государевых поминок 4
соболя, воеводских поминок 2 соболя.3
Ахтан Делгиев — ясак 10 соболей, государевых поминок
3 соболя, воеводских поминок 1 роболь.
Турчак Делгиев — ясак 10 соболей, государевых поминок
3 соболя, воеводских поминок 3 соболя.
Тюсюк Онеков' — ясак 10 соболей, государевых поминок 2
соболя, воеводских поминок 2 соболя.
Еюк Никин — ясак 10 соболей, государевых поминок 10
соболей, воеводских поминок 4 соболя.
’ ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 331, л. 76.
2 Там же, л. 31.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 331, л. 8.
263
Тюбяк Касимов — ясак 21 соболь, государевых поминок 5
соболей, воеводских поминок 3 соболя.
Иван Тынинин — ясак 16 соболей, государевых поминок
15 соболей, воеводских поминок 8 соболей.
Бачук Сергуев — ясак 13 соболей, государевых поминок,
воеводских поминок 8 соболей.1
Таким образом, государевы поминки\ составляли 1, 10, 20,
30 и 100% от ясачного оклада. По сравнению с воеводскими
поминками государевы взимались значительно реже. Из 150
ясачных плательщиков Кангаласской волости государевы по-
минки платили только 22 человека, тогда как воеводские
64 человека. По ряду волостей (Нюрюптийская. Дубчинская н
др.) государевы поминки вообще не взимались. Воеводских
поминок обычно не платили только ясачные плательщики с
ясачным окладом ниже 4 соболей, но и здесь бывали исклю-
чения. Быртык Еюков, якут Кангаласской волости, платил яса-
ка 2 соболя и воеводских поминок 2 соболя, тогда как якут
той же волости1 Булбузан Оиеков платил только один ясак 10
соболей без поминок.2
Попытки увеличить ставки ясачного обложения неодно-
кратно делались воеводской администрацией. Наиболее
резкое увеличение ясачных окладов было произведено воево-
дой Петром Головиным. «Приправка» или «накладной ясак»
Петра Головина — доходил в. ряде случаев до 100% к пред-
шествовавшему ясачному окладу. «Тоглой Сутурукаев, ясака
на нем. 5 соболей, и с тем, что в том числе во 153 году нало-
жено вновь по довзятской росписи 2 соболя» 3. Таким образом,
в период воеводства Петра Головина на Сутурукаева, платив-
шего 3 соболя, было наложено еще 2 соболя. «Тюбяк Каси-
мов, ясака на нем 21 соб. и с тем, что в том числе в 153 го-
ду наложено вновь 10 соб.», т. е. ясачный оклад Касимова
был увеличен почти вдвое. К окладу якута Кангаласской во-
лости Оргуна Ша.мака Чечугаева, платившего 5 соболей, было
приложено Головиным 11 соболей, т. е. оклад увеличен до 16
соболей. Оклад якута той же волости Балыка с 6 соболей был
увеличен до 10 соболей4; якута Доку Додокоева - с 1 соболя
до 2; Игнея Сергуева ~ с 4 до 6 соболей и т. д. Увеличение
ясачных окладов производилось и при воеводстве Василия
Пушкина; основанием для увеличения окладов служили старые
ясачные книги. Так, на якута Бутурусскбй волости Диваная
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 331, л. 40.
2 Т а м ж е, л. 48.
3 Т а м же, л. 35.
4 Там же, л. 27.
264 й •
Буканова, платившего с сыном 7 соболей, было в 1647 г. на-
ложено добавочно 3 соболя «по справке с ясачными с черны-
ми книгами 150 г.»1 и начислена недоимка за ряд лет.
Воевода Мих. Лодыженский пошел по. пути объясачивания
зависимьих якутов—«холопов», по русской терминологии. В сво-
их челобитных якуты особенно жаловались на воеводу Лоды-
женского и дьяка Тонкова: «шмали с нас, сйрот ваших, ваш вели-
ких государей ясак за отцов и за братьев и за детей и за
родников наших по ясачным книгам не в мочь и не в силу на-
шу й холопишек наших в домишках ни одного человека без
ясачного платежу держать не велели, со всех холопишек на-
ших ио соболю и по лисице красной с человека имали»2.
Но, несмотря на увеличение числа ясачных плательщиков,
количество пушнины, сдаваемой в ясак, не увеличивалось, т. к.
ценные пушные звери к концу столетия были основательно
выбиты. Для увеличения ясачных поступлений Мих. Лоды-
женский, предлагая ясачным сборщикам увеличить ясак с
разбогатевших якутов, указывал уже более льготные нормы
обложения многоскотных: «сметясь чтобы было во взятье з
десяти скотин по соболю»3. В связи с истощением соболиных
запасов в среднем на одного ясачного плательщика падало
лее меньше соболей.
Стремясь не допустить сокращения ясачного сбора, воевод-
ская администрация была вынуждена заменять соболя менее
ценной пушниной. Согласно ясачной книге 1648/49 года, «взя-
то и за ясачные и поминочные за соболиные число иным зве-
рем, пластины собольи и за соболи лисицами, бурые и крас-
нобурые и черночеревые. и сиводушчатые за соболь по лисице,
з красные по 2 лисицы за соболь, .а в пол соболя по лисице
красной». «И которые соболи имали без пупков и без хвостов
и без полухвостов и за -го пупки и хвосты и нолухвосты... има-
ли деньгами против сбору прежних стольников... за пупок и
за хвост по гривне, а за полухвост собольи же и за лапы и за
хвосты лисьи по полугривпе»4.
Крайне неохотно Московское правительство разрешало взи-
мать ясак деньгами-!г исчисление ясака в денежном вы-
ражении было невыгодно правительству, так как казенная це-
на пушнины была много ниже рыночной. Попытки воеводы
Голенищева-Кутузова в 1663 г. увеличить оценку лисицы с 20
1 ЦГАДА, Сиб. прик. ст. 331, л. 83.
2Там же, ст. 361, л. 13.
3О. В. Ионова. Из истории якутского народа, Як. 1945, стр. 45.
4 ЦГАДА. Сиб, прик., кн. 250, л. 1.
265
алтын до рубля встретила самый энергичный протест яку-
тов’. !
Московское правительство особенно внимательно относи-
лось к качеству пушнины и обычно воспрещало воеводам про-
изводить замену соболей другими мехами. Руководствуясь
указаниями из центра, воеводы1 наказывали ясачным сборщи-
кам: «А буде они Семейка с товарыщи... учнут в ясак худые и
голые и вешние соболишки и недособольишка имать... и за (то)
им Семейке... быть1 от государя... в пене и в жестоком нака-
занье»2.
В воеводство Мих. Лодыженского служилыми людьми бы-
ла введена особая практика распарывать ножом приносимые
якутами плохие соболи, не принимавшиеся в ясак, с тем, что-
бы они не могли быть подсунуты вторично. Только в 1686 го-
ду, во избежание недобора, правительство! отменило эту прак-
тику. «А велеть (имать) с них ясачных людей наш, великого
государя, ясак с их окладов соболи без выбору, опричь недо-
соболей и вешних и плелых и прелых соболей»3.
В> ясак собирали не только соболей и лисиц, но собольи
и лисьи шубы, <собольи пластины и т.д., приравнивая эти меха
к определенному количеству соболей или лисиц. В
Якутском остроге пушнина сортировалась по качеству: соболи
добрые, соболи с хвосты, соболи без хвосты, соболи с пупки,
недособоли и т. д. Оценка пушнины производилась в Якутске
и окончательная переоценка в Москве. Стоимость сорока со-
болей колебалась от максимальной цены 400 руб. до 30 руб4.
О стоимости всей пушнины, поступавшей из Якутского
уезда, можно судить по сводке, составленной в 1677 г. в Си-
бщреком приказе5.__________________________________________
Сумма
Год Кем прислана пушнина руб. алт. ден.
1631-32 Енисейским воеводой 436 28 1632-33 » 1597 20 1633-34 «В присылке не было» — — 1634-35 Енисейским воеводой 3116 38 1635-36 » 4084 32 1636-37 » 3235 30 1637-38 » 4720 27 1638-39 Тобольскими воеводами 1542 20 1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 361, л. 5. 2 Колониальная политика Московского государства в Якутии стр. 94. з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 603, л. 107. 4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 581, л. 37. 5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 899, лл. 13—26. 2 8 3 XVII в.,
266
Г од Кем прислана пушнина Сумма руб. алт. деи.
1638-39 Тобольск, и енис. воеводами 6114 29 1
•639-40 Томск, и енисейским, » 23502 31 4
1640-41 Тобольс., Енисейским,
Ленским воеводами 11268 — 5
1641-42 Пропущено — — —
1642-43 Присылки не было — —
1643-44 Тобольск, воеводами 21622 32 3
1644-45 Присылки не было — — —
1645-46 » — —
1646-47 Якутским воеводой
Головиным (за 4 года) 168723 —
1647-48 Якутским воеводой Qi /
Пушкиным 44962 (?) dl/2 1
1648-49 53743 18 1
1649-50 » 56359 5 —
1650-51 Якутским воеводой о
Дм. Францбековым 915 (??) * 16
1651-52 » 45016 30
1652-53 Пропущено — —
1653-54 Якутским воеводой л
Мих. Лодыжеиским 38992 31
1654-55 Присылки не было — — —
1655-56 Якутским воеводой е
Мих. Лодыжеиским 94373 30 о
1656-57 » 66709 с полтиною
1657-58 Присылки не было —«
1658-59 Якутск, воевод. Мих. Лодыжеиским 89011 15 11.'2
1659-60 » (?) 27 —
1660-61 Присылки не было —.
1661-62 Якутским воеводой
Г оленищевым-Кутузовым (?) 11 Н/2
1662-63 » (?) 30 —
1663-64 » 66815 — ——
1664-65 Присылки не было — —
1665-66 Якутск, воевод.
Голенищевым-Кутузовым 66147 25 о
1666-67 » 65810 13 X
1667-68 » 48(???) (?)
1668-69 Пропущено
1669-70 Якутским воеводой кн.
Ив. Барятинским 123930 27 —
1670-71- Присылки не было —•
1671-72 Як. воев. кн. Ив. Барятинским 47165 —
1672-1673 Якутским воеводой кн.
Як. Волконским 46981 3 2
1673-74 » (?) (?)
1674-75 » 506(?)6 22
1675-76 » 522(??) К)
1676-77 Якутским воеводой
Анд. Барнешлевым 478(??) 20
* Вопросительными знаками заменены отсутствующие циф-
ры в поврежденных листах текста.
267
Увеличение ясачного оклада производилось не! только пря-
мым путем. Уже Петр Головин пытался переложить оклад
ясака, взимавшийся с умерших ясачных плательщиков, со все-
ми недоимками, на их наследников, хотя часто оклад этот да-
леко не соответствовал полученному наследству. Система, вве-
денная Петром Головиным, была вновь применена воеводой
Мих. Лодыженским и вызвала крайнее недовольство и про-
тесты якутов. В многочисленных челобитных якуты подгород-
ных волостей обращались к администрации с просьбами не
взимать с них ясака за умерших родственников, в особенно-
сти доимочный ясак за них. «Не вели -государь тот свой -ве-
ликого государя многий доимочный ясак на прошлые годы и
за отцов и за братию, наших имать, чтоб нам сиротам твоим
в конец не погибнуть» Только в грамоте, адресованной Голе-
нищеву-Кутузову, -московское правительство наконец внесло
ясность в вопросе об уплате ясака за мертвых. Московское
правительство в этой грамоте отмежевывалось от действий Го-
ловина и признавало, что последний взимал «ясак и поминки
и воеводцкие поминки за очи не по их животам и не в си-
лу перед прошлыми годами вдвое и втрое своим вымыслом
без нашего великого государя указу», «да с них же де ясач-
ных людей имал наш великих государей ясак и поминки за
умерших отцов их и за братью и за племянников з большой
жесточью и с побоями. А с прошлого с 163 г. (1654—55)
стольник наш и воевода Михаил Лодыженский великого госу-
даря накладывал ясак и поминки и воеводцкие поминки; что
в прежних годех наложил окольничий наш и воевода Петр
Петрович Головин с товарищи и за умерших ясачных людей
с них ясачных людей на настоящие годы им а ли и на прош-
лые годы выбирали с великой жесточью. и с побоями не по
их ясачных людей пожитками» 1 2. В грамоте предлагалось: «По-
жаловати их (улусных) подгородних ясачных людей, не велеть
за отцов и братьев и за сродников нашего великого государя
ясаку и поминков и воеводских поминок имать». Но это от-
носилось только к родственникам умерших, не получившим на-
следства; В конце! разъяснялось, что ясак за мертвых должны
были платить наследники, в зависимости от наследства, к ним
перешедшего. Таким образом, если имущество покойного пе-
реходило к жене или детям, то они становились ясачными
плательщиками, хотя малолетние -и женщины ясаком не об-
лагались. Если скот переходил во владение уже объясачен-
ного родственника, его ясачный оклад увеличивался. При от-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 598, л. 8.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 603, л. 107.
268
суТствйи наследников скот передавался желающим за уплату
с него ясака или продавался с торгов. Только в случае отсут-
ствия имущества и наследников умерший исключался из чи-
сла ясачных плательщиков. Так как часто якуты пытались
утаить имущество умершего, чтобы за него не платить ясак,
то князцы и лучшие улусные люди должны были давать об
этом показания и приносить присягу. По этому поводу состав-
лялись осооые документы: «1уо-года августа в 21 день перед
ясачным зборщиком перед Алексеем Халдеевым сказали по
своей вере и по шерти Борогонской волости якуты князец Чю-
ка да брат ево Удугуй Канчиновы, Тюсюней Октов, Тосень
Ноктов...: что той же Борогонской волости якуты Сагсый, Чап-
чик, Гонак Кырыкиев, Дюрюни Быктаров, Юку Суптуев, Тю-
мирей Толкаев и Теткуев он же Килекнюков, Чоку Култнеев,
Калдал Ку1рев, Качипирь Калжиров, Удунча Агаев, Тюсюк Бы-
чиков, Казай Козайков умерли в прошлых годех, Москогол От-
конов умер в прошлом во 194-м, году, а после их жен и детей
и скота и никаких животов не осталось, и великих государей
ясаку впредь за них платить некому, а после Москогола ско-
та и никаких животов не осталось, осталась жена бездетна и
та стара». Или «того же числа тое же волости те ж якуты
сказали в правду по своей вере и по шерти: Дубнинские воло-
сти якут Копткж Изчик, он же Кустеков, Тоноков холоп, в
прошлых годех умер, а после ево жены и детей ,и скота и
живота не осталось, и ясаку за него платить некому»'1.
На основании этих документов умерший заносился в «кни-
гу мертвых» и исключался из ясачных плательщиков. За пре-
старелых и нетрудоспособных ясак взыскивался с их детей и
родственников.
Помимо прямого изъятия пушнины в виде всевозможных
сборов (ясак, поминки, судные 'пошлины., погромы), Москов-
ское правительство пыталось выкачивать . пушнину и дру-
гими способами. Обычно с ясачными сборщиками отпуска-
лись всевозможные «государевы товары» — медные котлы,
одекуй, олово в блюдах и тарелках, бисер и т. д. для покуп-
ки мягкой рухляди. Служилым людям предлагалось вымени-
вать на эти товары особенно ценную пушнину. Так как госу-
даревы товары состояли из малоценных безделушек, то обмен
представлял собою крайне выгодную сделку для правитель-
ства. Покупочная рухлядь Петра Бекетова, купленная им в
Ленском острожке и по «сторонним рекам» в 1638 — 39 гг.,
была оценена в 1247 руб. 5 алт., тогда как за нее было дано
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 127.
269
всего 62 руб. 5 алт. 2 деньги и товаров—меди зеленой, олова
в блюдах и бисеру на 28 руб. 31 алт. 4 д., т. е. всего 111 руб.
3 алт. 4 д.1. Не только этот чудовищно неэквивалентный об-
мен, но и покупка соболей за деньги была выгодна московско-
му правительству, так как меха в Якутске стоили значительно
дешевле, чем в центре. Например, Кондратий Ладыгин купил
«на государя» 8 соболей и 1 лису за 35 руб., а в Енисейске
они были оценены в 55 руб.2.
Известную статью дохода представлял для казны скот,
изымавшийся по различным причинам у якутов. «Погромный»
скот захватывался во время военных экспедиций против яку-
тов, скот конфисковался за неплатеж ясака (особенно во вре-
мя правления П. Головина), казне доставался скот якутов,
умерших без наследников, и т. д. Этот скот воеводская адми-
нистрация передавала в пользование якутам за ясак, т. е. за
ежегодную уплату известного числа соболей и лисиц.
В 1654 г. Мих. Лодыженский, собрав скот с разных воло-
стей, невидимому, конфискованный, «роздал де им твоего ве-
ликого государя скота кони и кобылы и жеребята и коровы и
быки, а велел де им за тот скот платить тебе великому госу-
дарю з доброй кобылы и с коровы по два соболя, а с худой
с кобылы и с коровы и з быка по соболю, а с жеребенка по
лисице красной в год вечно»3. Правда, уже в 1662 г. воевода
.'эленищев-Кутузов бил челом государю, что якуты роздан-
ный им скот «испродали», но в ясачных ценовных росписях за
60-е годы' соболиный доход за скот числился особой статьей и
причислялся к ясаку и поминкам. «И всего в 165 г. ясаку
поминок и великого государя за скот мягкой рухляди 2 сорок
3 соб.».
В виде ясачного сбора, государевых, воеводских и дьячьих
поминок, уплаты поклонных соболей в пользу низовой адми-
нистрации и проч, сборов на ясачных людей падала значи-
тельная, весьма тяжелая натуральная подать. Но, кроме нее,
существовали и некоторые другие натуральные повинности,
как подводная повинность, участие в военных походах. Обязан-
ность поставлять служилым людям транспорт для разъездов по
улусам и для перевозки ясачной пушнины ложилась тяжелым
бременем на якутов, тем более, что при переездах служилые
люди часто допускали злоупотребления, загоняли лошадей,
оленей, не возвращали их владельцам. В связи с жалобами
I С. А. Т о к а р е в. Общественный строй якутов в XVII—XVIII вв.,
с. 270.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 105, л. 283.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 361, часть I, л. 111.
270
якутов воеводы наказывали сборщикам ясака: «А ездя тебе...
имать в подводы лошади, какие станут якуты давать. А кото-
рые якуты великих государей ясак в Якутском платили спол-
на, и у тех якутов подвод не имать для того, что им якутам
впредь великих государей с ясаком было повадно приезжать
в Якутцкой... А которые якуты великих государей ясак не
платили или которые платили, да не сполна, и у тех якутов
имать подводы»1.
Таким образом подводная повинность была своеобразным
штрафом для неплательщиков ясака. Участие в военных похо-
дах якутов после учреждения якутского воеводства редко
имело место, полицейские же функции тойоны охотно брали
на себя, извлекая из этого немалую выгоду.
Протест якутов против ясачного гнета выливался в раз-
личные формы. Если в первые годы после завоевания края
якуты нередко оказывали вооруженное сопротивление отря-
дам служилых людей около своих поселений, убивали ясач-
ных сборщиков, поднимали восстания, то позже основным ви-
дом протеста против ясачных поборов было массовое бегство
якутов в .малоизвестные и труднодоступные места', хотя и фак-
тов прямого неповинования было не мало (избиение ясачных
сборщиков и ограбление их). Якуты подгородных волостей, пы-
таясь скрыться от ясачного гнета, уходили «в тунгусские жи-
лища» на рр. Олеиму, Индигирку, Колыму, Оленек, Анабару.
Повидимому, под влиянием тех же причин якуты более
плотно заселили бассейны рр. Вилюя и Яны.
Начиная с 1640-х годов ясачные книги, заполняются длин-
ными росписями «сошлых и несыскных» якутов. Ссылаясь на
показания местных князцев, в ясачных книгах об этих бегле-
цах сообщалось: «сошел жить в дальние места на озера, кор-
миться рыбою, потому 'что де скота у него нет», или: «с ясач-
ным платежей не бывал... тое де волости якуты у себя ево в
волостях не сказали, а они ево сыскать не могли ж».
ВОЛОСТЬ По ясачной книге 1648 года2
Число ясач- ных платель- щиков Число „сош- лых" и „не- сыскных" % „сошлых" и „несыс- кных"
1. Кангаласская 150 29 19,3
Батур усекая 141 11 7,8
2. Нюрюптейская 59 17 28,8
3. Мегинская 213 35 16,4
4. Бетунская 95 13 13,7
5. Намекая 99 15 15,1
1 Колониальная Политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 133.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 250.
271
По ясачной книге 1648 года
ВОЛОСТЬ Число ясач- i Число „сош- °/о „С01ПЛЫХ "
ных пл а- лых“ и „не- и „несыс
телыциков 1 сыскных" кных“
•т.—1 • W —I «т - i.
6. Борогонская 1ГГ 31 28,0
7. Чу.мецкая, Атамай-
ская, Сыланская 7 2- 28,6
8. Дубчинская 23 10 43,5
9. Скороульская 27 1 3,7
10. Емконская 16 2 12,5
11. Бояназейская 32 5 ' 15,6
12. Катырыцкая 7
13. Нахарская 4
14. Подгородные 13 9 15,4 3,3
15. Модутская 30 1
16. Успецкая 47 3 6,4
17. Чириптейская 39 3 7,7
18. Батулинская 44 .9 20,4
19. Мальягарская 65 10 15,4
20. Одейская 47 9 19,1
21. Бордонская 30 6 20,0
22. Гурменская 17 1 5.8
23. Ярканская, Магайская,
Одугейская 29 3 10,3
24. Баягантайская 32 4 12,5
25. Идигейская 29 1 3,4
26. Одайская 14 3 21,4
27. Чечуйская 20 4 20.0
28. На Токсоме озере, Оргуц- кая, Тагусская, Одесская, Собоницкая волости
57 36 63,2
Всего 1497 266 17.7
В конце XVII в. бегство якутов из центральных районов
усилилось. По некоторым волостям количество беглецов со-
ставляло более половины ясачных плательщиков. По ясачной
росписи 1682—3 гг. несыскные и сошлые составляли следую-
щий цифры по волостям:1
ВОЛОСТИ Всего ясачных якутов Из них Тех и других % ко все- му пасе лению
„ сош- лю" „несы- скных*
Мегинская 876 15 300 315 35,9
Борогонская 651 70 228 298 45,8
Успецкая 231 28 77 105 45,4
Чириптейская 208 55 80 135 64,9
Дубчинская 138 31 65 96 69,9
Баягантайская 249 13 84 97 36,5
1 С. А Токарев. Общественный строй якутов в XVII—XVIII вв.,
стр. 285.
272
Подобная же картина .возникает и по ясачной книге 1685_____
86 г. 1.
ВОЛОСТИ Всего ясач- ных якутов Из них % ко всему населению
„сошлых" и „несыскных"
Батурусекая 835 280 33,5
Батулинская , 368 196 53,3
Игидейская 146 52 34,9
Сыланская 150 81 54,0
Одайская 38 16 42,0
Магагайская 59 24 40,7
Скороульская 121 29 24,0
Бетунская 536 20 3,7
По ясачной книге 1649 года из 1497 числившихся ясачных
плательщиков 266 человек, или 17,7%, не явились для упла-
ты ясака и числились в разряде сошлых и несыскных. Озна-
комление с ясачным окладом беглых позволяет определить их
классовую принадлежность2.
Волости Платили ясак по
1 л. 1 соб. и i л. 1 с. 2 с. Зс. 1 4 с. 5 с. | 6 с. 7 с. 8 с. Неизв.
Кангаласская з 2 9 2 9 2 1 — 1 ‘
Батурусская и Катырыцкая 1 - 2 2 1 1 — 1* —, 2
Нюрюптейская — 1 9 5 2 — — .— — — —
Мегинская 3 — 8 14 5 1 1** 1 1 2 —
Дубнинская 3 — .1 ~ 1 — — — 4 1 1 — —
Ковейн-Каты рыцкая, Яркан- ская и проч. 4 27 1 1 1 — 2
Как видно из таблицы, большинство беглецов платили ок-
лад' ясаку от 1 лисицы красной до 2, реже 3 соболей. Так-
как исчисление ясака производилось по наличию скота, нахо-
дившегося во владении ясачного плательщика, то можно с до-
стоверностью полагать, что «сошлые» и «несыскные» in-рина-
длежали к числу якутов, наименее обеспеченных скотом.
Ясачные поборы и притеснения служилых людей прежде все-
го подняли с места эти неимущие слои якутского общест-
ва не связанные своим хозяйством с сенокосными угодьями. По-
1 С. А. Токарев,
стр. 366.
2 Таблица составлена
* Платил не только
Общественный строй якутов в XVII—XVIII в в.
по ясачной книге № 250 (Сиб. прик.).
за себя.
18 Якутия в XVM веке.
273
ток беглецов от ясачных пЬборов направился в необжитые
якутами места. Ясачные книги дают представление о процес-
се заселения якутами пространств на запад и восток от Лены,
Переселение одного из членов рода служило поводам для
переселения к нему его родичей. Кангаласский князец Сахей
Сынаков со своими сыновьями -был найден ясачными сбор-
щиками на Вилюе у его родников, «у тагу-сских мужиков».
Свое бегство на Вилюй Сахей мотивировал: «сошел из Якуц-
кого уезда из Кянгалаской волости на Вилюй в ясачное сред-
нее зимовье к своим родникам за своей бедностью»1. В ре-
зультате таких переселений, -на Вилюе, Оленеке и других,
«тунгусских» реках образовались родовые группы выходцев
из центральных якутских волостей.
2. Техника сбора ясака.
Техника сбора ясака на протяжении XVII века была
разнообразной. Ясак собирали партии служилых людей, объ-
езжавших улусы, или сами якуты доставляли меха в острожки
и ясачные зимовья, а подгородные — в Якутск. В первые
десятилетия обычно практиковался объезд якутских воло-•
стей ясачными сборщиками, и для отдаленных мест этот спо-
соб сбора производился и позже. С наступлением зимы ясач-
ные сборщики в сопровождении целовальников, подьячих-
писцов, казаков и переводчиков-толмачей отправлялись из
Якутска за ясаком. К весенней распутице отряды с собранной
соболиной казной съезжались в Якутск. Ясачные сборщики
требовали ясак, руководствуясь ясачными именными книгами
за предыдущие годы. В эти книги вносились все, заплатившие
ясак, и перечислялись сданные ими меха. Из ясачных списков
вычеркивались мертвые, если после них не оставалось иму-
щества, престарелые, но вносились подростки, платившие не-
полный оклад. По мере изменения имущественного и семейно-
го положения оклад ясака, взимавшегося с них, увеличивался.
Именные ясачные книги составлялись по острожкам и зимовь-
ям й переходили от одного сборщика к! другому вместе с про-
чим имуществом.
Придя в острожек, ясачные сборщики должны были при-
нять у своих предшественников «острог и острожные ключи, и
на остроге наряд, и в государевой казне деньги и зелье, и свинец,
и приходные и расходные книги и государевой ясачной и по-
миночной мягкой рухляди яса-чные подлинные книги»2.
> ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 250, л. 4.
2 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,..
стр. 51.
274
Вместе с ясаком именные; книги ясачных плательщиков до-
ставлялись в Якутский острог и в подтверждение правильно-
сти сбора иногда высылались в Москву. Петр Головин сооб-
щал, что в Якутский острог явился «служилый человек То-
больского же города Ивашка Федоров...с твоею государевою
ясачного и десятинного сбора соболиною казною да с ним же
прислано от Воина Шахова- и десятинного обору книги прош-
лых лет» и «ясачные и десятинного, сбору книги, каковы при-
слал сын боярский Воин Шахов, послали к тебе ко государю
царю и великому князю Михаил Федоровичу всея Руси к Мос-
кве... а с тех подлинных книг списав списки слово в слово,
оставили у себя впредь для ведома».
Каждому плательщику ясачные сборщики были обязаны
выдавать^ квитанции — «отписи» о приеме ясака за своей под-
писью и печатью.
В Якутской съезжей избе на основании доставленных из
улусов, острожков и зимовий именных ясачных книг составля-
лась сводная ясачная книга. Ясачные; приходные и расходные
книги Якутского уезда обычно именовались—сметные и помет-
ные списки. В сметном списке сообщались сведения по дви-
жению населения с указанием прибыли и убыли ясачных пла-
тельщиков по улусам или зимовьям, сколько| надлежало взять
ясака и поминок за данный год и сколько взято, сколько над-
лежало «донять» за прошлые годы ясака и поминок и сколь-
ко «донято» .Имена ясачных людей в этот список обычно не
вносились. Пометные списки обычно прилагались: к сметным и
представляли собою ориентировочную смету сбора ясака на
следующий год. Несмотря на эту продуманную систему доку-
ментации, поступление ясака обычно не соответствовало по-
метным спискам и твердым окладам ясака, наложенным на
население. Количество сданного ясака зависело от успеха в
охотничьем промысле, от материальной заинтересованности
ясачных людей государевыми подарками, наличия ясачных
людей и т. д. Неграмотные' плательщики ясака имели весьма
смутное представление о накопившихся на них недоимках и не
могли проверить записи по ясачным книгам и в «отписях».
Подгоняли сданную пушнину под сметные ясачные спискл
сами сборщики ясака. В связи с этим сбор ясака с якутских
улусов, несмотря на все трудности и опасности, считался
крайне выгодным занятием и давал широкие возможности слу-
жилым людям для быстрого обогащения. О том, насколько
выгодно было участвовать в объезде улуоов для обора ясака,
свидетельствуют многочисленные челобитные служилых людей
18* 275
с просьбами отправить их в улусы, а также крупные взятки
ясачных .сборщиков воеводам за эту милость.
Во время сбора ясака служилые люди брали себе подар-
ки, поклонные соболи, что было! фактически узаконено, и про-
изводили всевозможные хищения: не записывали сполна в
ясачные книги принятую пушнину, подменивали хорошие со-
боли, сданные в ясак, своими плохими и вели торги своими
товарами. Московское правительство пыталось пресечь эти по-
ползновения служилых людей разделить с ним добычу. В на-
казах якутским воеводам служилым людям запрещалось тор-
говать с «иноземцами», покупать пушнину и вывозить ее. Но
на практике попытки ограничить обогащение служилых людей
ни к чему не приводили.
Страх перед огнестрельным оружием, память о жестоких
карательных экспедициях первых десятилетий после присоеди-
нения Ленского края обеспечивали успех малочисленным отря-
дам сборщиков в получении ясака. Техника пользования огне-
стрельным оружием держалась служилыми людьми в секрете.
«А того ему Максимку беречь и заказывать: служилым людям
накрепко, чтоб оне иноземцам пищалей рассматривать не дали
и стрельбы пищальной не указывали»1. Вооруженное принуж-
дение к уплате ясака московское правительство рекомендова-
ло применять только в тех случаях, когда все остальные спо-
собы будут исчерпаны, но оно не исключалось. «А будут кото-
рые новых землиц люди учнут чиниться непослушны, и лас-
кою их под государеву царскую великую руку привесть неко-
торыми мерами не мочно... и тех непослушных людей велеть
смирять войною, небольшим разореньем... чтобы их смирить
слегка и ясак с них впредь имать»2.
Эти указания не мешали воеводской администрации при-
менять самые жестокие1 меры к неплательщикам ясака. Воево-
да Головин в качестве побудительной меры к уплате ясака
производил конфискацию скота. Воевода Зиновьев приказывал
неплательщиков доставлять в Якутск. «А будет которые якут-
ские князцы и лутчие улусные якуты великих государей ясаку
и поминков на нынешний на 196 год по окладу сполна пла-
тить не учнут, и тех якутов с служилыми людьми присылать в
Якутцкой острог»3. Неплательщиков заключали в тюрьмы и
взыскивали с них ясак «правежом». В 1682 г. воевода При-
клонский сообщал: «и в том твоем великого государя недо-
1 ДАИ, т. П. стр. 298.
2 ДАИ, т. II, стр. 2.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 132.
276
платном ясаке те якуты стоят на правеже и в тюрьме си-
дят»1.
Средством принуждения., объясаченных к регулярной вы-
плате ясака, считалось также приведение к шерти, т. е. к
присяге.. Присяга якутов представляла, собой заклинание, со-
провождавшееся магическими действиями. «Шертуют де те
князцы по своей вере сами—пальмою рассечет собаку на по-
лы и раскинет ее на двое, а сам идет в тот промежек и зем-
лю в те поры в рот мечет, а говорит с толмачем на том шерто-
вании, буде де он не учнет государю служить и ясаку пла-
тить и его де та тальма раосекет так же, что ту собаку рас-
секла»2^
Разузнаванию действительной формы присяги, считавшейся
наиболее священной у якутов, придавалось особое значение. В
1642 г., уже после того как Ленский край считался присоединен-
ным, в съезжей избе Якутского острога возникло целое дело
о действительности принимаемой с якутов присяги. Допро-
шенные служилые люди и якуты, не отрицая правильности
вышеприведенной шерти, заявили, что «ныне якуты шертуют,
солнцем клянутся, да соболи грызут на березе, да железо
грызут, да березу прызут... да серебро скребли, да' пили в ку-
мызе, а коли де медвежьи головы прилучатся, ино де скребут
кости да пьют в молоке». «Мочат де лапы соболи в молоке и
кумыз да обсысают»3. В период воеводства Василия Пушки-
на якуты приводились к присяге по особо составленной для
них шертовальной записи. «Яз имя рек шертую по своей вере
и за весь свой род государю своему, царю и великому князю
Алексею Михайловичу всей Руси на том: быти мне и всему
моему роду под ево госуда)ревою царскою высокою рукою в
вечном прямом ясачном холопстве навеки неотступным без
измены, и прямити и добра хотети во всем в правду безо вся-
ких хитрости и его государского здоровья оберегати... и ясак
ему, государю, с себя и с своих ^етей и братьи... платить
полный... служилых людей в улусах не побивать и не гра-
бить... и быть с его государевыми служилыми людьми за
один...«и в иные сторонние реки в неясачные иноземцы не
отъехать» и т. д.4. Повидимому, приведение к этой длинной и
непонятной якутам шерти сводилось к чистой формальности.
1 С. А. Т о к а р е в. Общественный строй якутов в XVII—XVIII вв.,
стр. 271.
2 С. В. Вахрушев. Ясак (ж. «Сибирские огни». 1927, стр. >7).
з Там же.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 328, л. 196—7.
277
Не малую роль в успехе ясачного сбора играли подарки
исправным плательщикам — «государево жалованье». «И на
подарки государь иноземцам и для покупки на тебя государь
мягкой рухляди послаш'И с дим Посничком шуд одекую»1. «Да
с ним же Осипком иноземцам на подарки послано двести во-
семьдесят пять прядок одекую синего». В подарки шли и бо-
лее полезные товары. «Да с Семейкою же послано государе-
ва товару пуд меди зеленой в котлах и в тазах, пуд олова в
блюдех и в торелех... и велеть тот товар менять на соболи
на добрые и на всякую мягкую рухлядь и в подарки инозем-
ца)м давать из тех гос1уд'аревы'х товаров»2. О том, что. шло в
подарки, .видно из запасов «для И|Ноземческ‘их расходов», по-
сланных с воеводой Петром Головиным: 100 тыс. одекую.
бус разных цветов, 10 пудов меди зеленой и красной в кот-
лах и тазах, 10 пудов олова, 10 поставов сукон. В качестве
государева жалования иногда выдавалась мука, железные из-
делия куяки ит. д. «Государево жалованье», розданное яку-
там, также записывалось в ясачные книги. «А подарков им
давать против ясаку, примеряся к режним дачам, по неве-
лику. А что с ково государева ясаку и поминков возьмете и
что кому подарков дадите, и то вам у себя писать' в книги
имянно порознь статьями»3.
Желая ограничить обогащение служилых людей, с од-
ной стороны, и обогатиться самим, с другой, воеводы всемерно
поощряли приезд якутов лично с ясаком в город. Этот способ
сбора ясака позволял воеводам непосредственно общаться
с «князцамй» и «лучшими улусными мужиками» — тойонами
и обогащаться за счет поклонных соболей, добровольных и
недобровольных приношений. Подобно этому «прикащики» в
острожках и зимовьях предпочитали,'чтобы местные князцы
сами доставляли им ясак. Привоз ясака в город или ясачные
зимовье превращался в целое событие. Князцов и «лучших
улусных людей», несших ясак, в съезжей избе встречал в па-
радном платье сам воевода (в зимовьях «прикащик»), около
съезжей избы в полном параде и вооружении выстраивались
в два ряда служилые люди. О церемонии приема.^ якут-
ских князцов московское правительство давало специальные
указания воеводам. «А им... в те поры бы^ь в съезжей избе
1 ДАИ, т. U, стр. 224.
2 ДАИ, т. II, стр. 162.
3 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 98.
278
в цветном платье и русским служилым людям велеть быть в
те поры в цветном же платье с ружьем»1. Воевода принимал
ясак и одаривал гостей одекуем, оловом или медью. После
этого ясачных людей угощали кашей из муки и поили вином.
Ясачным сборщикам <в острожках также предлагалось устраи-
вать угощения. «А сказав им (якутам) государево жалован-
ное слово, накормить и напоить их государевыми запасами
довольно и взять с них государев ясак»2. Угощения должны
были производиться от имени государя как награда за ясач-
ный платеж. Поэтому Московское правительство специально
указывало воеводам: «а кормить их (иноземцев) и поить госу-
даревыми запасами от государя, .а не от себя»3. Для угощения
плательщиков" ясака в острожки и зимовья высылались специ-
альные запасы продовольствия. «А иноземцам на корм пять
четьи муки ржаной, два ведра вина горячего» 4. С воеводой
Василием Пушкиным из Тобольска было приказано выслать
«на Ленских ясачных людей хлебных запасов 50 четвертей му-
ки ржаной, двадцать четвертей солоду ржаного, двадцать чет-
вертей солоду яшного, десять четвертей круп, 10 четвертей то-
локна, 100 ведер вина горячего»5. К 1650-м годам спаивание
якутов стало одним из обычных способов привлечения яку-
тов к уплате ясака. Расход меда и хмельного кваса возрос в
1654 г. до 300 ведер, в 1660 г.—до 700 ведер.
Разумеется, привозить ясак непосредственно в Якутск мог-
ли только зажиточные элементы, либо рядовые якуты, жившие
неподалёку от города. Дальность расстояния и небезопасность
дорог, так же как трудность покинуть свое хозяйство, позво-
ляли приезжать с ясаком в город далеко не всем, даже княз-
цам. Обычно в город приезжали князцы или уполномоченные
из тойонов с ясаком от всей волости или улуса, иной раз даже
•от чужого улуса. Так катырыцкий тойон Трека привозил в
1644-46 гг. ясак за свой род и за чачуйцев. При доставке яса-
ка в Якутск так же как и в острожки князцы фактически ис-
полняли обязанности ясачных сборщиков, собирая ясак с од-
ноулусников по индивидуальным окладам, записанным в имен-
ные ясачные книги. Посредничество позволяло князцам, с од-
ной стороны, усилить свой авторитет и влияние на якутскую
массу, с другой стороны, способствовало их обогащению. Систе-
ма прямого подкупа—всевозможные угощения, «подарки», вы-
1 ДАИ, т., II, стр, 267.
2 ДАИ, т. II, стр. 161. Наказ пятидесятнику Семену Реброву на Олекму.
3ДАИ, т. II, стр. 267.
4 ДАИ, т. II, стр. 163.
5 ДАИ, т. II, стр. 265.
279
плачивавшиеся князцам и лучшим улусным людям за ясак в
виде «государева жалования»—превращала их в послушное
орудие фискальной политики царизма. Рядовые плательщики,
обычно не появлявшиеся с ясаком, лично подарки не получа-
ли, а если и получали соразмерно своему взносу, то эти подар-
ки не могли сравниться с государевым жалованием, выдавав-
шимся князцам. В конце XVII в. получение подарков оконча-
тельно превратилось в привилегию князцов.
Посредничество князцрв в сборе ясака уже в первые деся-
тилетия после присоединения Ленского края к Русскому госу-
дарству стало принимать юридические формы, в виде поручи-
тельства за своих несостоятельных одноулусников, а иногда й
за мелких князцов. Разумеется, посредничество было не бес-
корыстным, «поручители навлекали из него немалую пользу,
вынуждая одноулусников отрабатывать с лихвой вносимый за
Них ясак. В XVIII в. тойонское посредничество в сборе ясака
(поручительство) вылилось в систему откупа ясака.
Одним из способов гарантирования сбора ясака было взя-
тие «аманатов»—заложников, отвечавших за исправную уп-
лату ясака своими сородичами. Аманаты обычно брались из
числа князцов, их детей или ближайших родственников. В на-
казах Московского правительства воеводам указывалось: «Для
.укрепления за тем ясаком велеть служилькм людям имать в
оманаты тех земли ясачных людей по скольку человек приго-
же»1. Аманаты обычно захватывались на известный срок, по
истечении которого заменялись кем-нибудь из их сороди-
чей. Так, в наказе воеводе! Василию Пушкину указывалось:
«И велеть из них князцам или иным лутчим людям, по чело-
веку или по два из улуса, быти у себя в острожке в амана-
тах по переменам, по году или по два, или по полугоду или
помесячно, или как пригоже, смотря по тамошнему делу»2.
Во время сдачи ясака аманата показывали сородичам в
доказательство того, что он жив. Обычно захваченных ама-
натов вывозили в Якутский острог и ко времени сбора яса-
ка доставляли обратно в острожок или зимовье. В 1641 го-
ду Воин Шахов ушел с Вилюя из-за нехватки хлебных за-
пасов и увел с собою в Якутск семь тунгусских и одного
якутского аманата.
В Якутске аманаты содержались в аманатской избе.
1 ДАИ, т. II, стр. 175.
2 ДАИ, т. II, стр. 165.
280
Бегство аманата или его смерть пагубно отражались на
сборе ясака. «А как у них аманаты померли, а остался
только один их аманат, и они Кавырины дети и иных ро-
дов тунгусы твоего великого государя ясаку платить пере-
стали а платят только в том в Майском зимовье Озянского
роду под одного laiMa'iiarra..»1 2, сообщали жвачные сборщики из
Майского зимовья. Поэтому служилые люди бдительно сле-
дили не только за тем, чтоб аманаты не совершили побега, но
и за их здоровьем. Колымский ясачный сборщик Семен Мо-
тора, сообщая о голодовке среди казаков, между прочим
писал: «А что было небольшое место свежей рыбы, и то
пасли и кормили помаленку государева аманата, чтоб ему
с нужи оцынжав не помереть» '
Во время эпидемии оспы служилые люди Олекминского
острога обменяли заболевших аманатов на здоровых. Умер-
шего в Якутске столбовского аманата служилым людям было
велено доставить на родину и передать родственникам в до-
казательство того, что его не убили.
«Да и то им ясашным тунгусом сказать, что в прошлом
же во 153-м году служивой человек Гришка Табуркин взял
у них в аманаты тунгуса, и тот аманат в Якутцком остроге
помер своею смертию, а не убит, и тот аманат послан с ва-
ми, и тебе б Дружинке с товарыщи, тово мертвого аманата
отдать родникам его столбовским тунгусам»3 4. Но наличие
аманатов далеко не всегда было гарантией поступления яса-
ка и покорности населения. Так князцы Ногуй и Тусерга,
бросив своих детей в аманатах, со своими родами откочева-
ли на притоки Алдана. Соплеменникам аманатов нередко
удавалось отбить их и увести с собой. В 1663 г. на Яне
«иноземцы, не терпя (насилий ясачных сборщиков), ясачное
зимовье взяли и аманатов увели и служилых людей побили» \
При передаче зимовья или острожка от одного ясачного
сборщика другому аманаты передавались вместе с прочим
имуществом по росписи. При этом составлялись особые
расписки5.
Система аманатов получила в Якутии значительно ' более
ограниченное применение, чем в других уездах Сибири. Ясак
1 ДАИ, т. IV, стр. 247.
2 ДАИ, т. IV, стр. 19.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 97.
4 Там же, стр. 105.
5 Там же, стр. 103.
281
под аманатов платили главным образом тунгусские и юка-
гирские племена, кочевавшие по окраинам Якутского уезда,
а также по Олекме, Вилюю и Нижней Лене. Только, наличие
заложников могло вынудить эти подвижные, охотничьи роды
подкочевывать к зимовьям и острожкам для уплаты дани.
В отношении якутов система аманатов не была столь не-
обходима. С одной стороны, слабость родовых связей у яку-
тов при наличии классовой дифференциации делала институт
заложников малоэффективным, с другой — полуоседлое ско-
товодческое хозяйство якутов, не позволявшее им так быстро
откочевывать, как тунгусам, и переход тойонов на сторону
воевод обеспечивали в известной мере поступление яса-
ка без сложной системы аманатов. Аманатов с якутов брали
в тех случаях, когда возникло подозрение к измене, подго-
товке к восстанию или к бегству тех или иных князцов со
своими одноулусниками. Взятие аманатов по отношению к
якутам иногда являлось своеобразной репрессивной мерой.
Бордонский князец Бойдон в 1643 году заплатил только 2
сорока 13 соболей, сказав, что он больше дать не может. По-
видимому, за недоимку ясака его сын был взят в аманаты.
После этого князец доплатил 71 соболя, 20 лисиц.
У участвовавшего в восстании 1642 т. князца Одейской во-
лости в аманаты были захвачена жена и мать.
Повидимому, с начала 1650-х годов якуты платили ясак
уже без аманатов. В росписи ясачных волостей острожков и
зимовий на 1675 г. из общего чилла 214 аманатов не было
ни одного якута. Специальные приписки в ясачных книгах
свидетельствуют: «якуты платили дань без аманатов».
3. Принципы политики Московского правительства в
отношении ясачных людей.
Политика царизма в Якутии в XVII веке определялась в
основном фискальными задачами; заботой об обеспечении
возможно более полного и регулярного поступления ясака.
Так как поставщиком пушнины являлось туземное население,
Московское правительство заботилось о том, чтобы не сокра-
щалось поступление соболиной казны, а потому не хотело,
допустить его истребления и разорения. В наказах якутским
воеводам правительство предлагало «ясак с них (якутов)
собирать с великим раденьем, всякими мерами, ласкою, а не
282
жесточыо»1. Воеводам предписывалось «служилым людя-м, ко-
торых они учнут посылать для приводу новых: землиц и для
ясачного, сбору по Лене и по Алдану и по иным рекам, при-
казывати накрепко, чтоб они ходячи по ясак, ясачным лю-
дям напрасных обид и налогов отнюдь никому никаких ни-
которым мерами не чинили, сбирали б с них государев ясак
ласкою и приветом, а не жесточью и не правежом,
чтоб с них сбирати государева ясаку с прибылью, а жесточи-
б им в том никакой не учинилось, имать бы с них госуда-
рев ясак поскольку будет мочно, пооднажды в год, а по два и
по три ясаку в один год не имать»2.
Такое отношение центрального правительства <к коренному
населению объясняется тем, что «иноземцы» рассматривались
им как источник дохода и 'казенное достояние. В -наказах
ясачным сборщикам мягкое отношение к «иноземцам» прямо
объясняется интересами государственной казны. «Которые
новые люди преже сего государю не плачивали, взяти с их
государев ясак как можно, чтоб им было не в тягость, и тем
бы их наперво не ожесточить и от государевы царские вы-
сокие руки не отогнать, а в государеве б казне в ясачном
сборе учинити прибыли3». По отношению к «немирным ино-
земцам» Московское правительство не останавливалось перед
применением самых решительных мер. Но и их рекомендова-
лось сначала уговаривать, а потом смирять «войною, не-
большим разорением». Даже в отношении «изменников», т. е.
объясаченных плательщиков, переставших повиноваться,
правительство требовало осторожных действий. «Которые го-
сударевы ясачные князцы и улусные люди учнут госу-
дарю изменять, и ясйку платить не учнут, а учнут те из-
менники и непослушники государевых служилых и промыш-
ленных людей побивать, или собрався на волости или . на го-
сударевы города и остроги приходить войною: и воеводам
Василию с товарищи на тех изменников и непослушников
посылать государевых ратных людей с огненным боем и ве-
леть их прежде уговаривать всякими мерами ласкою... а бу-
дет их уговорить немочно, и учнут с -служилыми людьми бит-
ца, и над теми изменниками и непослушниками, прося у бо-
га милости, велеть промышлять всякими обычаями, сколько
милосердный -бог помочи подаст, чтоб их войно-ю смирить».
л ДАИ, т. II, с. 269.
« ДАИ, т. II, с. 272.
3ДАИ, т. II, с. 162.
283
На деле казаки, приступая к острожкам «изменников» в
ожидании поживы, далеко не всегда «уговаривали ласкою» и
иной раз не принимали повинной. Василий Поярков, послан-
ный в 1642 году против острога, князца Камыка, взял его
приступом, несмотря на готовность якутов сдаться. Хотя
смертная казнь по отношению к «изменникам» и «непослуш-
никам» должна была применяться только с разрешения Мо-
сквы, воеводы производили казни и по своему усмотрению..
ь 1086 г. вышел указ запрещавший сибирским воеводам при-
менять смертную казнь к тунгусам без указа государей, а
ясачным сборщикам налагать на тунгусов какие-либо нака-
зания. Эти указы вызывались тем, что казни и разгромы' все-
гда дурно сказывались на поступлении ясака. Так якуты Ню-
рютЫской волости Кызылчай и брат его Сутурук, платив-
шие в ясак 39 соб. и 5 соболей воев. поминок, после кара-
тельной экспедиции за участие в восстании оказались непла-
тежеспособными. «А им де Кызылчаю и Сутурукаю и по
меньшему окладу государева ясаку и воеводских и дьячьих
поминок впредь плачивать будет нечем, потому как де в
прошлом 150 г. за их якуцкую измену... их погромили и скот
весь отняли и с той де поры обнищали и бескотны стали» \ В
той же ясачной книге за 1649 г. сообщается о причинах ясач-
ного недобора по Канталасской волости: «А отец де его Дел-
гий в прошлом во 150 г. за их якуцкую измену повешан. Ау
ясачного платежу сын его Ахтанко сказал, что де за отца
своего Делгия государев ясак плачивать ему Ахтанку ныне
нечем»1 2. Для успешного сбора ясака Московское правитель-
ство приказывало воеводам привлекать на свою сторону
якутские зажиточные элементы — князцов и тойонов и неод-
нократно использовало их для поддержания порядка. Якут-
ским лучшим людям вменялось в обязанность следить за тем,,
чтобы из одноулусники участвовали в промыслах.
Из тех же фискальных целей правительство регулировало*
крещение якутов и запрещало' ограничивать личную свободу
ясачных людей, т. к. крещение и порабощение выводили их
из числа плательщиков ясака. «А к себе им... (воеводам и
дьяку) и подьячьим и служилым людям никаких иноземцев и
жен их и детей во двор к себе не имати, и засылкою самим:
ни у кого не покупати и не крестити, и к Москве с собою не
вывозити и ни с’ кем не высылати и' служилым и всяким лю-
1 ЦГАДА, Сиб. прик. кн. 250, л. 122.
2 Там же, л. 9.
284
дям крестити не велеть же, чтоб Сибирская Ленская земля
простиралась, а не пустела»1. Согласно распоряжению прави-
тельства, пленников — некрещенных ясырей в обязательном
порядке возвращали родственникам, если те давали за них
откуп.
Крещение разрешалось только в случае добровольного пе-
рехода якутов в христианство. В связи с этим мест-
ным властям предлагалось предварительно «сыскивать об них
допряма, что своею ли волею* они хотят креститься». Со своей
стороны воеводы наказывали служилым' людям: «насильртва
никакого не чинить и никаких1 девок и робят и баб;: у ясачных
людей не покупать и не подговаривать и в Якутцкой не. выво-
зить. А хто будет купит или отымет или подговорит у ясач-
ных людей девку или малого, а про того сыщетця или у ко-
во выймут, таким людям великих государей указ в Якутцком
будет»2. В 1687 г. казак Михаил Жирков, объявляя о желании
заложенной ему жены якута Куречги «креститься волею»,
должен был принести клятву на евангелии.
В 1648 г. служилому человеку Григорию Кривогорницину
по его челобитной было дано разрешение крестить купленную
им пленную якутку по имени Лаглай. Но жена Кривогории-
цина вместо нее привела другую якутку, Кыюыкайку, и окре-
стила. За это провинившаяся была бита батогами, а окре-
щенная якутка по первому требованию должна была быть
представлена в съезжую избу. В ответ на челобитные пятиде-
сятника М. Ванина, черного попа Перфирия и дьяка Спири-
дона с просьбой окрестить их ясырь в воеводской канцелярии
был произведен допрос подлежащих крещению с тем, чтобы
определить, не являются ли они ясачными плательщиками и
своею ли волей переходят в христианство. Разрешение на
крещение давалось после формального следствия самим вое-
водой. Столь же сложной была процедура оформления разре-
шения на вывоз «к Руси» детей, прижитых от русских. Кре-
щеных мужчин было велено верстать на военную службу. В
отношении крещения женщин предлагалось: «А буде кто из
их женского полу женки или девки похотят креститься, и тех
женок и девок потомуж велеть крестить и выдавати замуж за
новокрещенов же и за русских служилых людей» 3. В резуль-
тате такой религиозной политики число крещеных якутов и
У ДАИ, т. IV, стр. 113.
2 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 133.
3ДАИ, т. IV стр. 113.
285
тунгусов в XVII в. было ничтожно. Запрет иметь холопов из
местного населения и вывозить их был отменен в 1649 году
под давлением' торговых людей, но сохранен по отношению к
воеводам и служилым людям. В 1684 г. рабовладение было
вновь запрещено, хотя на деле работорговля сохранялась..
Забота о наиболее полном сборе ясака заставляла прави-
тельство ограничивать деятельность русских служилых,,
торговых и промышленных людей в их торговых
сношениях с якутами. Запрещалось до уплаты яса-
ка производить какие бы то ни было торги с
ясачными людьми из опасения, что лучшие меха бу-
дут скуплены и не попадут в ясак. «И не взяв государева
полного ясаку, самому и служилым людям с ыноземцьь,
мимо государевых товаров своими товары на мяхкую рухлядь
на соболи и на’ лисицы не торговать. И торговым и промыт-.
ленным людем заказ о том учинить крепкий, чтоб у инозем
цев до ясашного збору ни в которых волостях у тунгусов и у
якутов соболей и шуб собольих и никакой мяхкой рухляди не
покупали»1.
В наказах воеводам правительство^ требовало самых жест-
ких мер по отношению к своим конкурентам, в особенности, из
среды служилых людей, вплоть до конфискации пушнины,
скупленной ими до ясачного сбора. «Да будет по сыску те
служилые люди тое мяхкую рухлядь у ясачных людей... купи-
ли преж государева ясашного збору, и по тому сыску тое их
мяхкую рухлядь имати в государеву казну безденежно»2.
Воеводам вменялось в обязанность также следить за тем,
чтобы вывозимая служилыми людьми пушнина была «нешг-
сульная и не насильством взята», в противном случае пушни-
на подлежала конфискации. С целью ограничить торговую
деятельность своих служилых людей московское правительст-
во пыталось запретить воеводам покупать меха. «А на себя....
у торговых и у всяких людей соболей и шуб собольих и лисиц
черных, и чернобурых и бурых и шапок лисьих же черных
горлотных и никакие мяхкие рухляди не имати и не иэку-
пати»3.
Как воеводам и дьякам, так и рядовым служилым людям
Московское правительство запрещало, кроме «государевых, а
своих указных запасов», вывозить «многие товары» «с Руси и
Сибирь и из сибирских? городов на Лену» с тем,, чтобы огра-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVI5 л*
стр. 97.
2 Там же, стр. 78.
з Там же, стр. 81.
286
ничить их торговую деятельность, наносившую урон казне.
Московское правительство стремилось также поставить в из-
вестные рамки торговые мероприятия промышленных и торго-
вых людей. Товары, ввозимые в Якутский уезд, подлежали,
проверке и облагались пошлиной. Торговым и промышленным
людям етрожайше' было воспрещено ввозить'.оружие, табак,
вино, а также сбывать эти товары якутам и тунгусам. Зап-
рет был вызван отнюдь не какими-либо моральными побужде-
ниями. Московское правительство просто справедливо опаса-
лось, что в руках предприимчивых торговых людей эти ход-
кие товары подорвут платежеспособность местного населения и
послужат причиной ясачного недобора. Поэтому предлагалось:
«У ково у торговых и промышленных людей табаку и вина и
лишних товаров... найдет, и тот табак и вино и лишние и чю-
жие товары имать на великих государей... и поить тем вином
иноземцев, которые учнут приходить вь Якутцкой с государе-
вым ясаком» *. Винокурение разрешалось только с дозволения
воеводы к какому-либо торжеству. Несмотря на строгие рас-
поряжения центральной власти, запрещенная торговля вином,
табаком и другими товарами с якутами процветала и велась
особенно в крупных масштабах самими воеводами.
Забота о ясаке вынуждала правительство заботиться об
охране собольих промыслов якутов. «И ты б против сего на-
шего великих государей указу, — предлагалось воеводе Мат-
вею Кровкову, — учинил о том заказ крепкий под смертной
казнью,, чтоб отнюдь в соболиных угодьях лесов не секли и не
жгли, чтоб от того зверь не выводился и в даль не 'бежал».
Следуя политике московского правительства по обереганию
охотничьих и вотчинных угодий якутов и тунгусов от посяга-
тельства русских переселенцев, якутские воеводы запрещали
олекминским пашенным крестьянам отнимать покосы якутов..
«И тебе б Мишке олекминских якутов от пашенных крестьян
оберегать и обид им никаких чинить не велеть» 1 2. Но все эти
мероприятия на деле никакого реального значения для под-
держания соболиных промыслов не имели.
Ясачная политика московского правительства' в XVII веке
сводилась с одной стороны к принуждению туземного населе-
ния вносить ясак, с другой к всемирной охране этого населе-
ния, как источника ясачных поступлений. Претензия мос-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 85.
2 Т а м же, стр. 171.
287
ковского государства на монопольную эксплоатацию якутов
и тунгусов, охрана их промысловых угодий, попытки ограни-
чить обогащение служилых людей за счет местного населения
и контролировать торговую деятельность промышленных и
торговых людей — вызывали сильное противодействие со сто-
роны заинтересованных лиц. Несмотря на указания правитель-
ства, служилые люди продолжали наживаться за счет местно-
го населения, торговые и промышленные люди успешно из-
бегали опеки со стороны правительства в деле эксплоатации
якутского населения и выкачивания пушнины.
В результате ясачной политики московского правительства
из Якутии были выкачены огромные ценности в виде пушни-
ны, сыгравшие немалую роль в усилении мощи Русского го-
сударства.
В самой же Якутии ясачная практика и грабительские по-
боры служилых людей привели к другим результатам. Интен-
сивный вывоз мехов привел к быстрому уничтожению пушных
богатств и запустению края к концу XVII в. Ясачная политика
способствовала быстрому расслоению в якутском обществе и
оформлению якутской полуфеодальной верхушки. Результатом
ясачной практики было продвижение якутов на восток и за-
пад от Лены и освоение многих пустовавших районов.
Несмотря на жестокую эксплоататорскую сущность ясачной
практики, она не может быть сравнена с методами колониаль-
ной эксплоатации, применявшимися западноевропейскими го-
сударствами в'XVII в. Система сбора ясака не вела к истреб-
лению населения, как это имело место в странах, колони-
зованных выходцами из Западной Европы.
4. Борьба якутов против ясачного режима.
Якуты не сразу подчинились тяжелой ясачной эксплоата-
ции. Неоднократно они поднимали оружие против’ царских
служилых людей. Особенно сильное восстание вспыхнуло в
1642 году, когда с образованием Якутского воеводства ясач-
ная политика царской администрации приняла более органи-
зованный и жесткий характер.
Затеянная воеводой Головиным перепись населения и ско-
та в якутских улусах вызвала большое волнение среди якутов.
Обстановка и без того была тревожная. Не успело затихнуть
возбуждение, вызванное насилиями ясачных сборщиков, когда
в разных местах Якутского края происходили стычки якутов
со служилыми и промышленными людьми. Сотоварищи Голо-
вина — воевода Глебов и дьяк Филатов — понимали опас-
288
ность положения й рекомендовали болеё осторожную полйтй?
ку. Они в частности советовали повременить с такой рискован-
ной мерой, как перепись людей и скота. «Еще де земля не утг
вердилась, а якуты де русского обычая не ведают»; они опа-
сались «шатости» среди якутов, «потому что де служилые лю-
ди, приходя из волостей, сказывали, что якуты дурны и непо-
слушны и их бьют». В крайнем случае они советовали перед
производством переписи взять в аманаты «лучших людей».
Самоуверенный Головин однако не обратил внимания на эти
предупреждения. Он считал, что якуты теперь, после приезда
в Якутск воевод, стали «страшны» (т. е. напуганы, боязливы):
«Я де ведаю, что русских людей не будут побивать» ’. Он на-
стоял на немедленной посылке в улусы служилых людей, что-
бы они, с помощью местных князцов, на лойяльность кото-
рых воевода рассчитывал, произвели перепись. Оказалось од-
нако, что гордый воевода не учел обстановки.
Еще до; того, как служилые люди отправились по улусам,
туда уже проникла молва о готовящейся переписи. Якуты бы-
ли сильно встревожены. Среди них распространились слухи о
том, что скот не только будут переписывать, но и отбирать.
Слухи эти шли через разных толмачей, ясырей и некоторых
служилых; в числе последних были выходцы из других сибир-
ских народностей, татары, остяки, которые нередко сочувство-
вали якутам. Один из таких служилых-новокрещенов говорил,
например, якутам, что «так же писали татар, как де вас яку-
тов, и скот де у них поделили по себе, а их де побили». По-
добные толки распространялись по улусам и вызывали боль-
шую тревогу. Воевода Головин своими грабительскими дейст-
виями давал достаточный повод верить таким толкам. Он
иной раз запрещал якутам резать и есть их собственный скот:
так, например, п,ро него расс1ха.зы1вал1и, что он потребовал 40
соболей с одного якута за разрешение съесть мясо павшего
коня, другой якут — «докладывал де теленка убить и съесть,
и бить де ему не велели, не ешь де государева скота» 1 2. По-
добные запреты приводили к обратному результату, — якуты
начали массами резать свой скот, пока его не отобрали.
В первых числах февраля 1642 года отряды служилых лю-
дей выехали в якутские улусы. В полученных ими наказах им
предписывалось «сыскивать и распрашивать накрепко всяки-
ми мерами» прежде всего неясачных людей, которые до этого
не были нигде записаны и не платили ясака; требовалось так-
1 И о н о в а О. В. Из истории якутского народа. Якутск, 1945, стр. 80.
2 ЛОИИ, карт. 186, № 1. л. 25, 62.
19 Якутия в XVII веке '289
Жё учитывать всех «бдка'йов» (рабов) , живущих у того йлй
много хозяина', и, наконец,— записывать количество скота у
каждого. Воевода требовал, чтобы в этом деле оказали ак-
тивное содействие служилым людям сами князцы. Так, на-
пример, посылая атамана Осипа Галкина в Намский улус,
воевода приказал ему первым делом явиться к князцу Мы-
маку и потребовать, чтобы он помог «выискать» в своем улу-
се неясачных ^«подростков и захребетников». «И он бы Мы-
мак государю послужил, *— говорилось в наказе,—ныне б
ехал по всему своему улусу с ним Осипом, и которые яку-
ты подростки и захребетники государю ясаку о себя прежде
сего не давывали, и он бь4 Мымак тех якутов всех ему Оси-
пу и целовальнику Юшке указывал и. скот, у которого якута
и захребетника и у подростка скота лошадей и кобыл и ко-
ров, и он бы то все сказывал ему Осипу и целовальнику»1.
Аналогичные инструкции были даны и другим служилым —
Воину Шахову, Василию Пояркову, Остафью Михалевскому
с их товарищами, посылавшимися в разные улусы.
Осипу Галкину удалось с помощью Мымака произвести
требуемую перепись в Намеком улусе, и оттуда он поехал в
Одейский улус. Но тревожные слухи все шире распространя-
лись по якутской тайге, обгоняя' ясачных сборщиков. Перепо-
лошились и сами князцы-тойоны. Они испугались за свои
старинные права. Кто-то пустил слух, что воевода Галкин
хочет истребить всю якутскую знать. Борогонский тойон
Книга говорил по этому поводу другим тойонам: «Теперь де
пишут, а нас де лутчих людей хотят ковать, чипей (цепей)
жать, в казенки, а иных де лутчих людей хотят; себе в холо-
пи имать, а худых де якутов и старых и баб старых хотят
убивать» Намский тойон Курдегас говорил: «Скот де наш
пишут, а нас де лутчих людей хотят ковать, чиней (цепей)
де у них наковано бочка, и в казенку де нас хотят сажать,
а скот, де наш делить хотят по себе». Сам Мымак, хотя и
вынужден был помогать ясачным сборщикам в переписи, од-
нако поддерживал подобные слухи: «Скот де наш пишут и
хотят делить, а нас де хотят в чепи ковать».
Скоро волнение охватило большую часть якутских улу-
сов. Одни не знали что делать, другие настаивали на реши-
тельном сопротивлении агентам воеводы. Между якутами
происходили совещания, от одного племени к другому разъ-
езжали вестники и агитаторы. Был составлен план общего
1 ЦГАДА, ЯОУ, ст. 30, лл. в—10. ' ! : 1
390
восстания. (Согласно этому плану надлежало одновременно
напасть на отряды служилых людей, пока! они ездили по улу-
сам, и всех их перебить, а потом, соединив ополчения от-
дельных племен, напасть всем вместе на Якутский острог.
Наиболее решительно были настроены бетунцы. Их вестники
говорили бояназейцам: «Вы де Воина (Шахова) убейте, а
письменного де голову Василия Пояркова убьют бетунцы, а
Осипа де Галкина убьют, вверху кангаласцы, а Остафья де
Мехелевского убьют на Амге» • Вторая часть плана восста-
ния была тоже разработана в подробностях. Нападение на
Якутский острог предполагалось организовать, по сообщению
одного из участников восстания, таким образом: «А собира-
лись де мы в Намской улус войским, хотели острог взятй
тоенов (воевод) и служилых людей всех побить; и говорили
де мы, только де! острогу взять не можем, хотели делать
острожки сверху и снизу и третий с горы, и из острогу ни-
куда не выпущать, ни по сено ни по дрова». Впрочем, та-
кая тактика осады и взятия измором приберегалась лишь на
крайний случай: якуты надеялись, что нетрудно будет взять
Якутский острог и штурмом, потому что по их сведениям, в
остроге было «не людно, казаков де всех прибили, а в остро-
ге людей немного, все де торговые люди да зыряне». Был и
другой план: прежде всего убить «большого тойона», т. е.
воеводу Головина. Покушение на него предполагалось органи-
зовать так: «Пойдем де под острог (говорил один из вожа-
ков восстания, шаман Дадык), а ясаку де сберем, да пошлем
с нарочитым боканом, а велим де за рукав нож положить, и
как де ясак станем давать, и' в те де поры бокану велим
заколоть тойона (большого. А бокана де хотя и убьют,—(при-
бавлял Дадык, — ино де его не жаль, бокан де не дорогой
человек. А сами де станем в та поры у острогу».
Восстание началось успешно и развивалось на первых
порах по намеченному плану. Отряды ясачных сборщиков бы-
ли истреблены почти одновременно в разных волостях. Боя-
назайцы й атамайцы, жившие по р. Сити, перебили отряд
Воина Шахова, причем пал и сам пионер завоевания Вилюй-
ского края; руководил нападением шаман Чимча. В Борогон-
ской волости погиб отряд Алексея Гнутого. Осип Галкин с
отрядом подвергся той же участи! у канпаласцев, к которым
он приехал из Одейской волости. Это было во второй поло-
вине февраля 1642 года. Первый успех воодушевил восстав-
ших, и движение стало распространяться все дальше. На Ам-
гу приехали якуты из левобережных улусов и убеждали ба-
тулинцев и батуруссов истребить отряд Михалевского: «В
291
кангаласах де и на Сите служилых людей всех убили, —
говорили они, — а мы де убьем и тех здесь». Колеблющихся
старались припугнуть тем, что они идут против «все земли»
якутской. «Везде де казаков побили, а вы де только не убье-
те, на вас де будет войною вся земля, а. вся де земля в со-
вете казаков побивать».
В числе вожаков восстания оказались бетунцы Базарак,
Ортуй и другие, намский князец Мымак ,одейцы, атамайский
шаман Чимча. У тойонов, правда, решимости хватили не на-
долго, но на первых порах они, окрыленные успехами, воз-
буждали народ к повсеместным нападениям на служилых.
Другие, однако, с самого начала относились отрицательно к
восстанию. Некоторые племена к нему не присоединились.
Оспеки с самого начала заявили о своей лойяльности, маль-
ягарцы тоже отказались примкнуть к движению. Не участво-
вали в восстании и многие мелкие племена — игидейцы, ем-
концы, накарцы, чириптейцы, ярканцы, сыланцы.
Это отсутствие единодушия среди якутов, вызванное, ве-
роятно, старой межплеменной рознью, было роковым для ус-
пеха восстания. Вторая и самая существенная часть наме-
ченного плана — взятие Якутского острога — оказалась не-
осуществимой. Ополчения якутских племен начали собирать-
ся в первых числах марта в Намский улус, находившийся
как раз против острога, на левом берегу Лены. Первыми
пришли бетунцы, авангард восстания — они прибыли 2—3
марта. К вечеру 3 марта появились кангаласцы, но это мно-
голюдное племя прислало лишь маленький отряд, 40 человек.
У них, кажется, был другой план, — завлечь служилых лю-
дей в засаду: «Якуты де, бетунцы и кангалассы говорят, —
так сообщали воеводе его лазутчики, — хотят де ждать слу-
жилых людей, которые из острогу выедут, тех от города от-
хватить, а стать де хотят кангаласы сверху города, а бетун-
цы снизу, а хотят де поделать под городом острожки. А кан-
галасы де с собою привели на корм кобыл». 5 марта подо-
шло ополчение мегинцев. Одейцы пришли в. большом числе,
но их главный тойон Оергуй уклонился. Намцы участвовали
в сборе, тем более, что на их тёрритбрии и съехались опол-
чения племен. В общей сложности, уже в самые! первые дни
силы, собравшиеся под Якутским острогом, насчитывали до
700 вооруженных людей, позже их стало еще больше. Из бо-
лее отдаленных племён некоторые, хотя и не присылали сво-
их ополчений под Якутск, но участвовали в восстании путем
нападения на отряды русских служилых. Так, близ устья Ви^-
люя «ковейские якуты», катьпрыки, тагусы и др. сделали по-
пытку даже взять приступом Усть-Вилюйское зимовье, а коп
292
да засевшим в нем русским удалось отбить приступ, они об-
ложили зимовье в долгое время — около семи недель дер-
жали его в осаде.
Но отказ многих князцов и целых племен примкнуть к
движению, а также разногласия среди собравшихся — все
это понижало боевой дух мятежников. Среди них начались
колебания. Намский тойон Мымак, который руководил еще
восстанием 1634 г., а теперь вме-сте со своим сыном Никой опять
оказался в центре движения, один из первых проявил нере-
шительность. Сам Мымак, видимо, был уже стар, и фактиче-
ски главная роль принадлежала его сыну. А тот вел двой-
ную игру: будучи одним из вождей восстания, он в то же
время находился в постоянных тайных сношениях с воеводой
Головиным. Уже 3 марта он послал в острог к воеводе свое-
го раба — «бокана», который сказал воеводе: «Прислал де
меня Ника Мымаков сын, а говорил де Ника добре все, а
худа де Ника ничево не думает. А про верхних людей Ника
ничево не слыхал. А Ника де будет завтра в город». Но вос-
ставшие. видимо, знали или догадывались о настроении мо-
лодого намского тойона и о его сношениях с Головиным, и
они угрожали ему смертью: «А якуты де бетунцы говорят
Нике: толке де ты Ника поедешь к русакам, и мы де тебя
убьем». Бетунцы без стеснения ругали Нику: «Ты де собака,
казакам кони даешь жирны и с казаками де на нас сто-
ишь», — и грозили убить его и его отца. Мымака, если они
не примкнут к восстанию. Таким образом, намские тойоны
превратились из вожаков восстания в пленников. «Сидели де
они все в осаде с Мымаком от бетунцев да от кангала-
сов», — говорили позже намские якуты. «Осада» состояла в
том, что мятежники выставляли караулы, чтобы помешать
сношениям своих тойонов с русскими. Один из перебежчи-
ков, явившийся в Якутский острог 5 марта, заявил: «Уехал де
яз из Намского улуса одейскими дорогами, а по намской де
дороге ехать не смел, потому что де стоят караулы везде».
Воинственно настроенные, бетунцы не ограничивались даже
выставлением караулов и угрозами, а применяли к колеблю-
щимся тойонам меры физического воздействия: «А Ника де
хотел ехати сей ночи, — сообщалось про него, — и бетунцы
де ево вяжут да бьют и хотят де ево убить, и он де не смеет
ехати».
Сильнее всего деморализовало мятежников то, что к ним
не присоединился влиятельный борогонский князец Логуй. На
его участие в восстании сильно рассчитывали. Но вскоре ста-
ло ясно, что это не. входит в его намерения: может быть, из
-293
старого соперничества с кангаласскими тойонами, или завя-
зав близкие связи с русскими, но Логуй отказался участво-
вать в восстании. Однако Логуй, неизвестно каким образом,
кажется, против воли, но очутился в лагере мятежников.
Рассерженные его трусливым поведением, последние грозили
ему и Мымаку: «Мы де юрты ваши сожжем и вас де убьем
и скот де ваш поемлем». «Вы де русакам станете кони да-
вать, — говорили Логую и Мымаку, — и1 русаки де нас ста-
нут громить по старому». Однако и находясь среди восстав-
ших, Логуй не изменил своего настроения: вместе с камски-
ми князцамй он «разговаривал» мятежников, убеждая их сло-
жить оружие.
Кангаласские тойоны, сыновья Тыгына и Еюк Никин, сна-
чала выступали очень решительно и привели свои ополчения
в Намский улус. Но здесь их настроение скоро изменилось,
отчасти из-за неприсоединения к ним Логуя. «Только де Ло-
гуй не станет с нами стоять, и они де хотят назад ехать
вскоре». Уже через несколько дней, 8 марта, ополчений кан-
галасцев ушло назад.
Это настроение неуверенности и колебания понемногу ох-
ватило и другие части якутского войска. Особенно сказалась
в этом отношении неудача первой попытки якутов схватить-
ся с русскими служилыми в открытом бою. Это произошло
так: Уже 3 марта воевода Головин узнал через перебежчика,
якутского бокана, о готовящемся на следующий день нападе-
нии на острог. Русский гарнизон был приведен в боевую го-
товность. Головин решил предупредить нападение, выслав
отряд служилых людей в Намский улус с приказом захватить
и привести в острог в качестве аманатов самых влиятельных
князцов: Мымака, Нику, Ортуя и других, а если они окажут
сопротивление, то «взять за боем» этих князцов. Русский от-
ряд, в составе около 45 человек, под начальством пятидесят-
ника Прокопия Иванова, отправился К намцам, но «не до-
шедчи Мымыковых юрт немного перестрела с два, и в том де
месте на дороге стретили...' (их) многие воинские люди в ско-
пе, якуты одейцы, и бетунские, и модутцкие, и Мымыкова
улуса, человек с 700, на конях и в куяках и с копьями.
Служилые люди попытались тех якутов разговаривать и
звать... в Якутцкой». Однако якутские воины «учали нас хо-
лопей твоих стреляти (так сообщали позже сами служилые
люди), и бились мы, холопи твои, с ними с утра до полови-
ны дни, и на том, государь, бою нас холопей твоих испере-
ранили, и от тех твоих государевых изменников мы с вели-
кою нужею отошли». Однако моральная победа оказалась все
294
же на стороне русских, небольшой отряд которых выдержал
бой с многосотенным войском якутов. На штурм Якутского
острога мятежники не решились. По словам кангаласских
князцов, они «блюлись пушек, станут де из пушек стрелять и
людей де побьют много».
Настроение в стане мятежников все более падало, и они
начали расходиться по домам. Князцы же стали приезжать с
повинной в город. 14 марта приехал в Якутск мегинский кня-
зец Оргуй, причем представил свои объяснения, почему не
мог приехать раньше: он старался снять с себя вину за убий-
ство группы служилых людей, которых, по его словам, «уби-
ли де глупые люди». Сам он, правда, почти с начала восста-
ния был настроен примирительно и даже присылал к воеводе
людей с заявлением о своей покорности: «будет де мне велит
тоен (воевода), и я де приведу десять лошадей и с куяка-
ми», чтобы итти против мятежников. Наиболее решительно на-
строенные бетунские князцы еще 8 марта увели свои отряды
домой, ибо они видели безнадежность дальнейшей борьбы.
14 марта бетунские тойоны прислали к воеводе свою «улус-
ную» бабу Бычей для переговоров. «Прислали де меня бе-
тунские князцы Ортуй да Чегунай да Базарак’ — сказала
она, — и велели де говорить тоену (воеводе), будет де тоен
добр, и он бы де к нам прислал якутов Юдуна шамана или
Сыгынактака шамана». Через 4 дня Ортуй сам приехал в го-
род, а через месяц приехал Базарак. 18’* марта и кангалас-
ский князец Еюк прислал в Якутск для переговоров свою же-
ну, а 21-го числа приехал сам. В апреле—мае явились в го-
род один за другим сыновья Тыгына. Логуй еще в середине
марта явился в Якутск, к чему он тщетно стремился с самого
начала. .
Явившиеся с повинной князцы старались наперебой оп-
равдаться перед воеводой, сваливали вину друг на друга.
Кангаласцы винили больше всего одейских и намских якутов.
Уже 18 марта воеводе сообщали о князцё Откурае, что он
«плачет и говорит: намутили де нам одейцы да намцы». Осо-
бенно обвиняли одейского князца Сергуя: «погибли де мы
все от Сергуя, — говорили Тытыновичи, — только бы де его
нам увидеть, и мы бы де его живого мяса съели». При встре-
че с СЬргуем они, правда, не ели его мяса,, но не скупились
на брань: «Как де сошлись Сергуй да Откурай Тынинин
сын, и Откурай де его лаял, собакою называл и говорил де
Сергую, от тебя де мы все теперь пропали, ты де Бойдона
воротил и послал к нам с вестью, велел Осипа и казаков
убить, и мы де поверили Бойдону и убили Осипа и казаков.»
Тыгыновичи старались потопить даже друг друга и выгоро-
295
дить каждый себя. Младшие ив братьев — Чабда и Этени —
заявляли воеводе, что они «разговаривали свое братью» —
старших братьев, убеждая их не убивать служилых людей,
но те их не послушали. Даже один из главных участников
мятежа, бетунскйй князец Базарак, пытался отрицать свою
вину и утверждал, что «завод пошел про убойство от намцев
да от одейцов».
Более решительная часть восставших, однако, продолжа-
ла борьбу. Но якуты перешли от наступательной тактики к
оборонительной. Некоторые из них, разойдясь по своим улу-
сам, начали строить укрепления: «собрався немногими рода-
ми, поделали в розных местах крепкие острожки» и засели в
них. Одним из наиболее упорных вождей восстания был ша-
„ ман Чимча. Про него воеводе доносили в конце апреля, что
«живет де он Чимча с товарищи, зделали острожек, непода-
леку от прежних своих юрт, и живут де теперь в острожке;
а каю де снег сойдет, и те де убойцы Чимча с товарищи хо-
тят бежать на Вилюй к не ясачным тунгусам».
Воевода Головин начал посылать отряды служилых людей
против этих «изменников». Отряд казаков под начальством
письменного головы Пояркова двинулся на Амгу и Татту.
Там русски© взяли приступом три якутских острожка, «и мно-
гих изменников побили, а иные разбежались», однако на об-
ратном пути; казаки подверглись нападению якутов и с тру-
дом от них отбились. После этого тот же Поярков с казака-
ми направились против бетунцев. Они подступили к большо-
му «острожку», построенному их князцом Камыком. Сидев-
шие в острожке якуты, которых было несколько сот, не
надеялись отбиться от служилых людей и выслали навстре-
чу им парламентера. Они принесли Пояркову 50 соболей,
прося его о пощаде. Но Поярков оказался непримирим. Он
«соболей у них взял, а в вине их якутов челобитья у них
не принял и к городку их с служилыми людьми приступал и
городок их якуцкой зжог».
Это событие произвело угнетающее впечатление на многих
якутов, которые надеялись на неприступность острожка Ка-
мыка. «И говорили де у Бозека (кангаласского тойона) в юр-
те все лутчие якуты, вот де у Камыка острожек сделан, и
близко под городом, попытают де его имать русаки, и то де
не отведают его имать. И как дек ним весть пришла, что
взяли Камыка в острожке, и стали де они боязны, острогу де-
лать не стали и стали де жить врознь, инде юрта, инде две,
инде скот, инде боканы».
290
Еще два якутских острожка были разгромлены казаками
на р. Сити. Восстание было задавлено1.
Над захваченными в плен «изменниками» воевода Петр
Головин учинил свирепую расправу. Воевода их «пытал и ог-
нем жег и кнутом бил больше месяца, а три палача, без по-
щады». Этот царский наместник и вообще отличался беспо-
щадной жестокостью, выделяясь из среды наиболее суровых
царских воевод своим неукротимым нравом и граби-
тельскими наклонностями. Теперь же он забыл всякую меру
в расправе с побежденными. Он сводил с ними счеты, мстил
за пережитую тревогу, но помимо того, у него была другая
цель. Головин вполне основательно побаивался ответственно-
сти перед Москвой, за то, что своими крутыми мерами он
довел ясачных людей до «шатости» и «измены». Чтобы откло-
нить от себя ответственность, Головин задумал свалить все
на своих товарищей—на воеводу Глебова и дьяка Филатова, с
которыми он давно враждовал. Головин стал требовать от
пленных якутов, чтобы они давали показания против Глебо-
ва и Филатова, будто именно они подстрекали якутов к «из-
мене». Обвинение это было, конечно, совершенно вздорным.
Глебов и Филатов никогда не думали подговаривать якутов
к восстанию, они лишь были сторонниками более осторожной
политики в отношении ясачных людей. Но это не помешало
Головину выступить с этим нелепым обвинением, чтобы тем
самым оправдать себя. Якуты, даже под жестокими пытками,
не давали показаний, которые от них требовал Головин. Да
едва ли они и хорошо понимали, что он от них хочет. Озве-
ревший воевода приходил в бешенство, выдумывал все более
страшные пытки,—их подробно описывают свидетели в воз-
никшем позже следственном деле о беззакониях Головина.
«И Петр же Головин после того своего сыску тех якутов
лутчих людей и аманатов повесил 23 человека, а иных вы-
брав же лутчих людей бил кнутьем без пощады, и с того
кнутья многие якуты померли, и тех мертвых Петр вешал
же». «Да в том же изменном деле многиё якуты с пыток и с
холоду в тюрьмах померли...». «И Петр их якутов бил и мо-
ри;! голодом, чтоб они якуты иомену и в убойстве говорили
на них Матвея (Глебова) и Еуфимья (Филатова)».
Результатом кровавого разгрома якутского восстания
и жестокого террора воеводы Головина было страшное ра-
зорение якутских улусов. Много якутов, охваченных страхом,
бежало в отдаленные места. Князец Бойдой со своими «род-
1 Сведения о якутском восстании 1642 г. находятся гл. обр. в сыскном
Д₽ле 150 г. — ЦГАДА, ЯОУ, ст. № 36 и ЛОИИ, кор. 186, № 1.
297
никами» в числе около 200 человек откочевал в верховья
Вилюя, присоединившись к сотням других беглецов, якутов
и тунгусов, которые там скрывались. Но чаще якуты бежали
не такими крупными группами, а отдельными семьями, кто
куда. Ясачным сборщикам в последующие годы все чаще
приходилось отмечать в якутских улусах «сошлых» и «не-
сыскных» ясачных людей, неизвестно куда девавшихся. Их
земляки сообщали о них, что эти люди «сошли в розные и
дальние места». Другие якуты, хотя и оставались на преж-
нем месте Ж!итель1ства, ио были разорены. Служилые люди по
приказу воеводы конфисковали у многих скот, отнимали и
другое имущество. Другие! лишались скота и «живота» в ре-
зультате ясачных вымогательств, которые после разгрома
восстания сделались еще более жестокими.
Разгром восстания 1642 года и последовавший за этим
террор надолго парализовал попытки якутского народа ока-
зать активное сопротивление воеводскому произволу и наси-
лиям ясачных сборщиков. Если неуспех восстания 1642 г. был
вызван главным образом межплеменной рознью, неорганизо-
ванностью якутов и капитуляцией тойонов перед воеводской
властью, то эти причины продолжали и в’ дальнейшем дейст-
вовать, и чем далее, тем сильнее. Грабительские действия
царских служилых людей, вымогательства ясака вызывали
стихийный протест со стороны якутского населения, но этот
протест принимал форму лишь разрозненных мелких стычек,
отдельных нападений на казаков и промышленных людей; он
ни разу более не вылился в крупное, массовое, организован-
ное движение.
Недостатка в отдельных вспышках стихийного* протеста не
было, они следовали одна за другим, и редкий год проходил
без того, чтобы из того или иного улуса доносили о попыт-
ках якутов оказать сопротивление служилым людям или о
стычках с промышленниками. Чаще такие случаи происходи-
ли на окраинах Якутской земли, где в них принимали уча-
стие воинственные, неукротимые тунгусы,—но и в централь-
ных? якутских улусах зачастую было^ неспокойно.
Так, уже в 1644 г., не успел затихнуть шум большого
восстания, — стали приходить вести из) дальних районов, ку-
да укрылись якутские беглецы, о нападениях тунгусов и яку-
тов на служилых людей; такие вести шли с Вилюя, Витима,
Яны, из Прибайкалья и из других мест; некоторое количест-
во служилых людей было убито. В 1648 г. произошла круп-
ная стычка в Мальягарской волости, куда служилые люди ез-
дили для вызова в суд якутов Тунуя и Ахтана Малдугаевых;
те оказали казакам вооруженное сопротивление, собрали свою
298 '
родню, «человек с сорок их и больше», приехали «с лунами
и с пальмами к юрте, к сеням и учали служилых1 людей бить
ослопьем». В том же самом году в Батурусской волости яку-
ты Чек и Мазара оказали сопротивление казакам, которые
пытались забрать их в острог в аманаты, они даже «хотели
(их) заколоть пальмами». И в том же все 1648 году в Ме-
гинской волости якут Оргузей, которого казак Симон Голова-
чев хотел взять в Якутск «для расправного дела», этого ка-
зака «не послушал, в острог не поехал», а когда тот пытался
применить силу, то Оргузей, «ухватя в руки нож, и ево де,
Симанка, хотел ножом ткнути в грудь» и «изрезал ножом у
левой руки передний перст».
В 1651 г., в воеводство Дмитрия Францбекова, в Якутске
распространилась' серьезная тревога по поводу слухов о якут-
ской «шатости» и о возможном нападении якутов на город:
«шаманы де и якуты збираютца и хотят де под город итти
войною». По поступавшим сведениям, якуты «шаманили... что
де Якутской острог будет за ними, и приступом де к Якут-,
скому острогу хотели итти и город зажечь, а в городе людей
всех вырубить». В подтверждение этих слухов рассказыва-
лось, что «на каменю за Плехиным озером стоят якутов со
сто юрт, все в куяках». Тревога оказалась ложной, однако
она свидетельствовала, что атмосфера была неспокойной.
В следующем, 1652 г. имело место нападение якутов на
служилых людей, Герасима Осколкова и других, которые вез-
ли с Колымы собранных там соболей, служ:илые люди были
перебиты. В 1653 г. сообщалось о более мелком столкнове-
нии: якут Толкой, от которого служилый человек Матюшка
Терентьев требовал лошадь, лошади ему не дал и избил его
«кулаками по щекам». Точно так же /в 1654 г. якут Мутуко
оказал сопротивление казаку Денису Иванову, который хо-
тел везти его в суд, и «от него Дениска отбился». В том же
году имело место и более крупное столкновение: на Усть-
Вилюйское зимовье напали якуты Тунуй и Лапчан шаман
«с родом своим 12 человек»; они «воротишка у сенец выло-
мали и в зимовье вломились», освободили сидевшего там
аманата, а служилых людей избили и связали.
Вероятно, этот самый Тунуй через несколько лет, в 1661 г.,
не допустил ареста якутов, обвиненных в грабеже, которые
якуты укрылись у него в юрте, «а тот Тунуй... их отбил» от
служилых людей. Нечто подобное произошло в 1665 году,
когда служилый человек Юр. Крыжановский был послан вы-
звать в суд якута Борогонской волости Боркока: «и он Бор-
кок, — жаловался Юрий Крыжановский,—доехал со мною...
299
их своих юрт к... Чюгунаю и Турунеку в их юрты, зговоряся
с ними заодно, меня... били и увечили, немного до смерти не
убили»; а царскому указу он «учинился силен» и «в Якут-
ский острог не Поехал». В 1673 году стали известны три по-
добных же случая, происшедших в разных местах: в Бату-
линской волости якуты Бытык, Бытай и несколько других
«учинились сильны», стреляли в служилых людей из луков и
убили под одним из них коня; в Нахарской волости якуты
Кулуттай и Тогон, которых вызвали в суд, «учинились силь-
ны» и «отбились», отказавшись ехать в город; а в Катырыц-
кой волости некие Чирикан и Куттан, за которыми посылал-
ся подьячий Логин Титов, «учинились непослушны и в го-
род не поехали», а, собрав своих сородичей до 20
человек, связали в ограбили посланного подьячего !.
В 1676 г. имело место одно из самых крупных событий
подобного рода — движение Балтуги Тимиреева, получивше-
го гораздо больший размах, чем перечисленные выше мел-
кие стычки. Балтуга был мелким ярканским тойоном, родо-
вым князьком, имевшим довольно зажиточное хозяйство —
несколько сотен голов скота. Возглавлявшаяся им родствен-
ная группа состояла из его собственной семьи и семейств его
двух братьев и двух дядей. К этой родственной группе
примыкали и другие сородичи и зависимые люди, в том чис-
ле и холопы. Стоя во главе этой довольно крупной группы
сородичей и клиентов, Балтуга Тимиреев, видимо, привык
чувствовать себя достаточно сильным и независимым челове-
ком. И вот ему пришлось столкнуться с русской властью,
которой он и попытался оказать сопротивление.
Поводом к столкновению послужила ссора между соро-
дичами Балтуги, которых он послал осенью 1675 г. на собо-
линый промысел, и русскими промышленниками. В ссоре
оказались убитые с обеих сторон. Царская администрация в
Олекминском остроге, узнав об этом, направила небольшой
отряд из казаков и местных тойонов, чтобы наказать винов-
ных якутов. Казаки занялись грабежами. Балтуга, однако,
не склонен был к покорности. Он и его сородичи напали на
служилых людей; один из них был заколот, другой едва
спасся, просидев раненый в осаде в якутской юрте 3 дня.
Когда это стало известно в Якутске, там взглянули на дело
серьезно: пахло настоящей «изменой». Против Балтуги был
послан отряд из 27 служилых людей, опять с участием якут-
1 См. ИГАДА, ЯОУ, ст. № 241, лл. 416, 477—8; ст. № 46, лл. 50, 150;
ст. № 217, л. 13; ст. 12, л. 151; ст. № 28, л. 66; ЛОИИ, кор. 196, № 4,
лл. 12, 14; кор. 209, № 7, л. 22. '
300
ских тойонов. Узнав о приближений врагов, Балтуга расте-
рялся и не знал, что ему делать. Он попытался кончить! дело
миром: послал к русским парламентера с ясаком и с обеща-
нием дать в аманаты своих младших сыновей. Но, не наде-
ясь на успех переговоров, Балтуга в то же время готовился
к отпору: он собрал вокруг себя всех своих сородичей, к ко-
торым присоединилось и несколько тунгусов. Составилась
группа в 70—80 вооруженных людей. Однако этого было, ко-
нечно, мало для серьезной борьбы с царскими вооруженными
силами. Зная это, Балтуга готовился откочевать на окраину
Ленской земли, к немирным тунгусам; он стал колоть свой
скот, оставляя только лучших ездовых коней, и кормить мя-
сом свою дружину. Казакам Балтуга посылал сказать, что
«он де всех побьет и> учнет де драться до последнего ребен-
ка, а живым де он русским людям не дастся». Он пытался
припугнуть служилых людей тунгусами, а тунгусы, воинствен-
ные и непокорные, действительно не раз наводили страх и
на русских и на якутов своими нападениями: «У него де
есть тунгусов много на отводе,—говорил Балтуга,—и они де
тунгусы русских людей всех побьют и якутов, которые с ни-
ми будут». В то же время Балтуга сам готовился к обороне,
делал завалы из деревьев.
Когда казачий карательный отряд приблизился к лагерю
Балтуги, к нему были посланы «разговорщики», т. е. пар-
Лстментеры, чтобы побудить его сдаться. Но Балтуга был
настроен воинственно. Посланные встретили «изменника Бал-
тугу с родниками, человек с 70 и больше, с копьи и с лука-
ми, а иные в куяках... идет войною на русских людей встре-
чу и хотят побить». От сдачи Балтуга отказался, но попы-
тался уклониться от встречи и боя. Казаки погнались за
«изменниками» и нагнали их на берегу Вилюя. Произошел
бой, в котором казаки одержали победу. Быио взято 9 плен-
ных и много лошадей и оружия. Сам Балтуга, однако, «ушел
боем». Казаки продолжали преследование, нагнали и разби-
ли сначала небольшой отряд под начальством одного из
братьев Балтуги, а затем принудили к бою и самого Балту-
гу. После ожесточенного сражения Балтуга был взят в плен.
Казаки забрали и весь скот. Балтуги и его сородичей и с
захваченными пленными и трофеями вернулись в Якутск.
Воевода Андрей Барнешлев решил сурово наказать «измен-?
ников». Он долго и беспощадно вел сыск, подвергал жесто-
ким пыткам узников и в конце концов приговорил их к на-
казанию: «бить кнутом на козле и в проводку». После этого
они были отданы на поруки якутским князцам. Смелый ’Балту-
га и его сотоварищи не покорились и предприняли дерзкий по-
301
бег из тюрьмы, Отомкнув «железа» й выбравшись «из тюремной
избы окном», «а из тыну де вышли они дверми, збив за-
мок». Беглецов, однако, поймали. Поселенные на поруки
Балтуга с сородичами и тогда не отказались, видимо, от
борьбы: еще в 1682 г. якутский князец Мазары Бозеков, их
поручитель, жаловался, что «ныне они Балтуга и Мавра
(его брат) и Оенек (сын) живут не смирно»1.
Мят'еж Балтуги Тимиреева был отважной попыткой ак-
тивного протеста против грабительской политики царских
воевод и служилых людей. Но эта попытка была совершенно
безнадежной: движение Балтуги было изолированным, в нем
участвовала лишь одна родовая группа, к которой не прим-
кнул никто,. кроме нескольких тунгусов; якутская знать по-
могала воеводе подавить «измену». Балтуга и не пытался
вести наступательных действий, видимо, не ставя перед со-
бой никаких положительных целей, а с самого начала огра-
ничивался оборонительной тактикой.
В якутских преданиях сохранилась память еще об одном,
может быть, более крупном движении якутов против воевод-
ского гнета. Это движение будто бы имело место в 1681—
82 гг., в нем главную роль играли кангаласцы под руковод-
ством Дженника, и в нем даже принимали участие некоторые
русские казаки и ссыльные старообрядцы. Рассказывается,
что воевода Иван Приклонский разгромил восставших, за-
хватил и казнил вожаков2. К сожалению, не сохранилось
документов, по которым можно было бы проверить правиль-
ность этого предания. Если все это происходило действи-
тельно так, то можно сделать интересный вывод о начале
-классового движения против угнетателей, в котором прини-
мали участие угнетенные массы «и якутского и русского на-
селения.
Почти одновременно в 1684 г. — происходил мятеж боту-
линского тойона Орюкана Секуева, который отнюдь не был
связан с национально-освободительным движением якутского
народа: Орюкан был тойоном-разбойником старого закала,
он годами воевал против своего главного соперника, тойона
Куннея, грабил и окружающее население и под конец стол-
кнулся с русскими служилыми людьми, которых воевода по-
слал, чтобы обуздать ,его незнавшие сдержек разбойничьи
подвиги.
Тем не менее в эти самые годы — в воеводство Матвея
Кровкова — была налицо и вполне реальная угроза восста-
1 О движении Балтугу см. ДАИ, т. 7, стр. 3—45; ЛОИИ, кор. 212, № !.
2 «Памятная книжка Якутской области на 1863 г.,» стр. 175—6.
302
ния якутских народных масс. Воеводские притеснения и гра-
бежи, чинившиеся ясачными сборщиками, отнюдь не умень-
шались, и они доводили до отчаяния якутов. Их попытки
жаловаться тому же воеводе, конечно, ни к чему не приво-
дили. Естественно, что мысль об активном сопротивлении, о
восстании была очень популярна среди якутских масс. Яку-
ты прямо угрожали воеводе Кровкову. «И в то время они
иноземцы при многих русских людях перед приказом Мат-
вею Кровкову говорили, что де они иноземцы с ними при-
кащики впредь будут управляться собою и в острожках де
и в зимовьях и на дорогах будут побивать их прикащиков и
служилых людей, для того, что де из города их иноземцев
Матвей Кровков выслал, а суда им на тех людей не дал»
При последующих воеводах было не лучше. Их граби-
тельские действия давно уже превратились в систему. При-
теснения воевод озлобляли ясачных людей, усиливали их
ненависть к царской администрации. Даже в конце
XVII в., в воеводстве князя Гагарина, якуты не отказывались
от мысли о необходимости взяться за оружие: «И естли де
великие государи от воевод и от ясачных зборщиков и от
толмачей и от подьячих вскоре не укажут их оборонить, и
у них де иноземцов промеж собою положено: самим всем
пропасть и русских людей погубить. И от того де разорения
Якуцкая страна разорится до основания, и впредь великого
государя ясаку збирать будет не на ком».
Мысль о вооруженном сопротивлении угнетателям, таким
образом, никогда не замирала в якутских массах. Эта мысль
не переходила в действие только из-за отсутствия организо-
ванности1 2.
1 ДАИ, т. X, стр. 357; ЦГАДА, ЯОУ, ст. № 34, л. 262.
2 О якутских восстаниях см. в книгах: С. А. Токарев, Общественный
строй якутов XVII—XVIII вв., стр. 277—292; О. В. Ионова, Из истории
якутского народа, стр. 65—108.
ГЛАВА V
РУССКОЕ НАСЕЛЕНИЕ ЯКУТИИ В XVII в.
1. ЯКУТСКИЙ ГАРНИЗОН.
Военным и административным центром политики царизма
в Якутии «был Якутский острот, 'построенный в 1642 г. П. Голо-
виным на левом берегу р. Лены. Положение острога было, од-
нако, далеко не благоприятно вследствие близости реки:
острожную стену, «которая от реки», подмывало «по вся годы».
Особенно пострадал от паводка острог в 1672 г.: наугольную
от реки башню настолько подмыло, что пришлось ее пере-
нести на другую сторону острога, подмыло и воеводский
двор, приказную избу, казенные амбары, соборную церковь.
Произвести ремонт силами якутских жителей оказалось
невмоготу, и воевода Фома Бибиков обратился в 1679 го-
ду в Москву и поднял вопрос о постройке нового города или
острога на другом месте — «на том же лугу на низ к Спас-
скому монастырю, от старого острогу -и от Лены за посад со
150 сажень, а от посада сажень с 60 и больши», но требо-
вал подмоги людьми от других городов и денежной субси-
дии из казны. Из Москвы последовал указ временно почи-
нить укрепления старого острога и одновременно «в Якутцком
делать -город новой рубленой», т. е. с бревенчатыми стенами.
Постройку предписывалось производить руками якутских
служилых и всяких жилецких людей, но строить постепенно,
«не в один год» и в прибавку взять 60 плотников из Енисей-
ска и Илимска; из енисейских доходов на расходы должны
были прислать 300 рублей. К постройке приступил уже пре-
емник Бибикова, Иван Приклонский, который в 1681 г. «го-
род новой обложил против верхнего посаду на лугу». Для
строительных работ были выделены из числа служилых лю-
дей 20 плотников и из посадских 2 человека; из Енисейска
и Илимска было прислано 30 плотников. Кормовых денег
304
плотникам вышло «по рублю на месяц человеку» —
843 р. 16 а. Перенеся город на новое место, Приклонский не
успел достроить его.
Перенос города, сопровождавшийся для жителей старого
острога большими материальными потерями и тяжелыми ра-
ботами, вызвал, естественно, много недовольства и жалоб и
затянулся. Постройка завершилась только при Матвее Кров-
кове, который по приезде в феврале 1684 г. принял новый
город еще недостроенным: стены у города и башни были
крыты в один тес, без нащельников, приказная изба и кара-
ульня были недостроены; соборная церковь еще не перенесе-
на, а вместо нее поставлена церковь в городской стене «не-
пристойно», так как «в приход неприятельских людей пушки
поставить и ратным людем стоять нельзя». Ряд казенных по-
строек еще не был перенесен совсем. Кровков принялся за
дело энергично. В июле 1684 г. была образована специаль-
ная комиссия во главе с сыном боярским Григ. Мохнатовым,
в состав которой вошли, кроме городничего, двух казачьих
пятидесятников, подьячего казенной избы и церковного ста-
росты, „сами строители: кузнец и «5 плотников с товарищи»,
которая и определила размеры и характер работы. Кровков
распорядился закончить «городовое строение». Вместе с тем
он приказал, чтобы «всяких чинов якутские жители» «с ста-
рого посаду переносили дворы свои и строили около того но-,
вого города». Постройка жилых домов должна была произ-
водиться по известному плану «слободами, попы с попами,
дети боярские с детьми боярскими, сотник с сотником, подья-
чий с подьячим, потому ж пятидесятники и десятники и рядо-
вые казаки и посадцкие люди по чипам вместе слобода-
ми ж». Между дворами должны были быть «учинены ули-
цы», избы фасадом должны были выходить к городу.
В 1686 г. «по вестям неприятельских замыслов, для при-
ходу воинских людей и осадного времени», Кровков построил
острог «стоячей» от передней городской стены к Лене реке
и к старому посаду.
Однако, ввиду возникших сомнений относительно удоб-
ства местоположения нового городка, сменившему Кровкова
П. П. Зиновьеву было поручено произвести по этому поводу
«сыск», т. е. обследование, который в конечном итоге дал
благоприятные результаты.
Судя по рисунку Ремезова и по отпискам воевод, в ре-
зультате произведенных перестроек Якутск разбивался на
четыре части: собственно город, окруженный рубленой сте-
ной, острог, поставленный Кровковым, посад и старый острог.
20 Якутия в XVII веке, 305
Город представлял собою четырехугольник площадью в
360 квадратных сажен, окруженный мощными бревенчатыми
стенами, крытыми тесом, высотой с кровлей в З1/2 сажени и
шириной поперек в 2 сажени. В стенах были воздвигнуты
восемь башен, из которых самая большая (в 14 саж. высо-
ты и в 4 саж. ширины) увенчивалась государственным ор-
лом. Въезд в город был через две проезжие башни; для пе-
шего прохода были проделаны две калитки; с внешней сто-
роны острога были воздвигнуты надолбы. Одна из башен
старого острога Приклонским была вынесена «от города 39
сажен, идучи в город на правой .стороне». На случай осады
из острога начали было вести «тайник копаной водяной, по-
крыт землей», но его так и недоделали.
В защищавшем подступы к городу остроге было тоже
построено 8 башен, из них две проезжие.
Внутри нового города расположены были все администра-
тивные здания*, воеводский двор, приказная изба и карауль-
ня, два амбара с сараями для хранения соболиной казны,
земляной погреб, аманатский двор, земляная тюрьма и двух-
этажная новая церковь «в две службы», построенная к сте-
не, так что алтарные абсиды выходили за стену. В Остроге,
как видно из рисунка Ремезова, стояли гостиный двор и, ве-
роятно, таможня. Соборная церковь, повидимому, осталась
на старом месте.
В целом город Якутск с- окружавшими его предместьями
представлял живописную группу деревянных строений, над
которыми возвышались вышки башен. На одной из них, самой
высокой, простирал крылья государственный орел. Далеко
видны были узорные главы церквей, блиставшие слюдяными
рамами их многочисленных окон, и высокие крыш л казенных
зданий Ч
Якутская крепость была в достаточной мере снабжена
артиллерией. В 1679 г. в ней было 7 пищалей (пушек) в
станках на колесах. В конце столетия состав якутской артил-
лерии был несколько меньше: 4 пушки медных довольно
больших (в 19 п., в 17V2 п., в 103/4 п. и одна полковая), стре-
лявших ядрами в 3—4 ф. весом, и одна небольшая старая
пушечка, стрелявшая когда-то ядрами в 1% ф. Но к этому
времени артиллерия уже утратила свое значение для Якутска,
так как нападений на город ни откуда не ожидалось ввиду
упрочения царской власти в краю. Из пушек стреляли толь-
1 ДАИ, т. VII, № 74 (IV), № 75, XI т., №№ 61 и 68, Колониальная
политика Московского государства в Якутии XVII в., стр. 87—90. Ог-
лоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, т. III, стр. 45--
46. Сибирские города, стр. НО.
306
ко по праздникам во время «освящения воды», в «богоявле-
ный день» (6 января по с.с.) и в «происхождениев» день
(6 августа по с. с.). Этот салют имел главной целью устраше-
ние ясачные людей и внушение им высокого мнения о- могу-
ществе московского царя. Поэтому когда в 1680-х годах пра-
вительство в целях экономии предписало было прекратить
эту практику, тю якутские воеводы и служилые люди возра-
жали против такой меры на том основании, что Якутск —
«украинный город», «съезд ясачным иноземцем (в нем) бы-
вает большой, по 5 и 6 тысяч человек и больши, а служи-
лых людей малолюдство». Правительство пошло на компро-
мисс й предложило стрелять раз в году, в «богоявление».
Ввиду ненужности артиллерии для военных целей, она посте-
пенно приходила в упадок: в 1697 г. маленькая пушка уже
ни на что не годилась: «покорчена и разбита, и ныне стре-
лять из нее невозможно»1.
От Якутского города, как исходного пункта, во всех на-
правлениях расползалась целая сеть острожков и укреплений,
ясачных зимовий. Каждый шаг царских служилых людей
на восток и на север закреплялся постройкой неболь-
шой крепости, за деревянным тыном которой они мог-
ли отсиживаться от «напусков» иноземцев и которые
служили им более или менее безопасными пунктами сбора
ясака, хранения ясачной пушнины и содержания аманатов.
В 1670-х годах в Якутском воеводстве числилось два острож-
ка и 21 ясачное зимовье. На Верхней Лене находились Че-
чуйский острожек, зимовье на устье р. Патомы, где собира-
ли ясак 8 служилых людей, Олекминский острожек, куда
посылали 11 служилых людей, и на притоке Олекмы Чаре—
Чаринское зимовие (11 чел.); на р. Вилюе три зимовья —
Верхнее (15 чел.), Среднее (8 чел.), Нижнее (5 чел.), на
Нижней Лене Жиганское (14 чел.) и на Оленеке—Оленское
(7 чел.), на Алдане — Бутальское (5 чел.), Тонторское
(14 чел.) и Майское (13 чел.), на «дальних заморских ре-
ках»: два зимовья на Яне — Верхнее (6 чел.) и Нижнее
(10 чел.), на Индигирке — Зашиверское, Подшиверское, или
Среднее, и Уяндинское (всего 1 приказный человек и 15
служилых людей), на Алазее—Алазейское (10 чел.), на Ко-
лыме три зимовья: Верхнее, Среднее и Нижнее (20 чел.), на
Анадыре Анадырское (10 чел.) и, наконец, на Охотском мо-
1 Сибирские города, стр. ПО. Оглоблин, Обозрение столбцов и книг,
Сибирского приказа, т. IV, стр. 20.
307
ре —« Охотское, где требовалось 44 служилых людей, и Чен-
донское (10 чел.).
Острожек, поставленный было на Тугирском волоку, сое-
динявшем бассейн Лены с Амуром, был к этому времени по-
кинут, и там «русских людей и иноземцев ныне 4 никто не
живет»1.
Что представлял собой острожек, мы можем судить по
описанию Олекминского острожка в 1684 г. Это была ма-
ленькая крепостца, окруженная острожной стеной, т. е. ты-
ном из бревен. В острожной стене была устроена ясачная
изба, надо думать, с окном, выходившим наружу, для пере-
говоров с ясачными людьми, которых старались не впускать
внутрь острожка и для получения от них ясачной пушнины;
на случай враждебных действий со стороны плательщиков
ясака изба эта была защищена «нагороднями». В' острожной
же стене находились два амбаришка, и внутри острога про-
тив ясачной избы амбар казенный «о дву жильях» и се-
нишки2.
По существу ничем не отличалось от такого рода острож-
ка любое укрепленное зимовье. Таково было, например, Ниж-
не-Янское зимовье в 1679 г., в котором были две избы с на-
городнями под одной кровлей и казенный амбар, защищен-
ный косым острогом3 4. Только Охотский острожек, располо-
женный на территории многочисленных воинственных племен
тунгусов, представлял собою в 1682 г. настоящую крепость:
вход в него охраняла воротная башня «о трех житьях», т. е.
в 3 этажа; возле нее в стене находилась изба ясачная; через
ее окно велись все переговоры с приходившими с ясаком
тунгусами, которых внутрь города не пускали; повидимому,
в стене же у башни была другая изба с сенями для при-
былого караула, где жили приказные люди. Другие построй-
ки были: изба караульная с аманатскою казенкою (над нею
амбар холодный для аманатского «выпуску») и двухэтажный
амбар казенный; за острогом был построен амбар для хра-
нения рыбы на корм аманатам4.
Освоение такой обширной области, какой была террито-
рия Ленского разряда, требовало значительных сил. Основ-
ным ядром русских вооруженных сил был сборный отряд
служилых людей из сибирских городов, который прибыл с
Головиным в 1640 г. в количестве 400 человек, «а болыпи
1 ДАИ, т. V, № 136 (П).
2 ДАИ, т. XI, № 51.
з ДАИ, т. VIII, № 11, № 58.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 244—245.
308
того числа на Лене служилым людем быть не велено». Это
количество и оставалось штатным для якутского гарнизона
в течение следующих десятилетий. Только тобольские слу-.
жилые люди, которых было 200 человек, постепенно в четы-
ре года, по 50 человек в год, были переведены обратно в
Тобольск, и на смену им были присланы новые 200 человек.
Такой порядок, согласно которому тобольские и березовские
служилые люди посылались «по наряду» на временную' служ-
бу в Якутск, сохранялся и позже. Понятно, что тобольские
воеводы их неохотно отпускали. Поэтому из Тобольска посту-
пали «самые худые людишки, наги и босы, и многие без
ружья, взяты из ярыжных, и для Ленской службы ясачного,
збору и далеких посылок не пригодятца» 1.
Экономное московское правительство из опасения, чтобы
в годовом жалованье «лишних расходов не,, было», даже за-
претило в 1649 г. «на убылые места гудящих на службу вер-
стать», установив впредь штатное число только в 350 чел.2.
Однако бюрократические расчеты московских дьяков сталки-
вались с требованиями реальной жизни в далекой колонии,
особенно по мере того, как расширялись пределы царской
власти на восток. Расчеты эти плохо согласовались с
постоянными напоминаниями гчравительства о приискании
новых неясачных землиц. Задумав грандиозный план завое-
вания Даурской земли, энергичный Д. А. Францбеков по-
этому самовольно нарушил московский указ и «сверх
государева указного числа» приверстал 93 человека, доведя
состав гарнизона до 453 человек. Сменивший Францбекова
Иван Акинфов сообщил ув Москву о действительном положе-
ний дел в Якутске. По его расчету, после рассылки служи-
лых людей в ясачные зимовья и в Москву в провожатых
«за государевой казной» в Якутске останется всего 40 чело-
век, не считая 93 человек, приверстанных Францбековым для
участия в походе Хабарова. Ввиду «малолюдства» новый
воевода не решился без государева указа «отставить» ново-
приверстанных служилых людей, которых прибрал Францбе-
ков сверх указанного числа, чтоб «государевой службы, за
безлюдством служилых людей, не поставить». Более того,
Акинфов писал, что «опричь новой Даурской земли» в Якут-
ске необходимо иметь 600 служилых людей, «потому что,
государь, иноземцы, где твоих служилых людей мало, и они
1 Голембиовский. Ардашев, Приказные, земские, таможпые, губные,
судовые избы Московского государства, вып. 1, М. 1908.
2 ДАИ, т. III, № 63. Оглоблин, Обозрение Столбцов и книг Сибир-
ского приказа, т. 1, стр. 136.
309
твоего государева ясаку не платят, а которые платят, и те
по своей воле, вполы и меньши, и служилые, государь, люди
на твоих государевых дальних службах живут годов по 5 и
по 6 без перемены»1.
Новый воевода М. Лодыженский в 1653 г. снова писал о
том же в Москву, доказывая, что «в посылки служилых лю-
дей в прежние и новые места в одном нынешнем 161 году
по самой конечной нуже 578 человек». Поэтому он пошел по
пути самовольного увеличения штатного числа служащих в
гарнизоне, но прибрал только 70 человек2.
Угроза агрессии со стороны Китайской империи, опреде-
лившаяся к началу 1660-х годов, еще более встревожила
якутскую администрацию, которая в 1662 г. предупреждала
Москву об опасности прихода «богдойских людей» через Ту-
гирский волок и требовала теперь для «оберегания богдой-
ских людей» и для сбора ясака уже 1000 человек «по са-
мой меньшей статье»3.
Настойчивые домогательства якутских воевод увенчались,
повидимому, некоторым успехом, так как в середине 1670-х
годов штатное число служащих гарнизона было 644 чело-
века, а именно: 25 детей боярских, 5 сотников, 3 атамана, 16
пятидесятников, 40 десятников, 553 рядовых казака, 2 пуш-
каря. Фактически это число не было заполнено, и за вы-
ключением 113 выбывших окладов налицо было только 531
человек4. Цифра эта остается в силе и после того, как вол-
нение по поводу возможного нападения «богдойских людей»
улеглось.
В 1675—6 г. в Якутске был произведен подробный расчет
количества служилых людей, необходимых для правильной
организации сбора ясака. Оказалось, что в ясашные зимовья
«за малолюдством» посылается 300 человек, между тем как
в этих зимовьях приходится стеречь 214 аманатов, иначе го-
воря, на каждых двух аманатов не приходится и трех слу-
жилых людей. Кроме того, в 35 якутских волостях, к
тому времени замиренных, было в посылках 32 человека. Меж-
ду тем, для «полного наряда» на ясашные службы нужно 660
человек, а поскольку при отдаленности расстояний приходи-
лось производить смену в зимовьях не сразу, а по полови-
нам состава, то в Якутске «надобно служилых людей в
i ДАИ, т. Ш, № 92.
2 ДАИ, т. III, № 113. ДАИ, т. V, № 136 (II).
з ДАИ, т. IV, № 122.
4 ДАИ, т. V, № 126 (II).
310
острожке и в другой год в перемену послать»—346 человек—
всего 1000 человек1.
В 1677—8 г. произошло событие, которое вывело даже мос-
ковских дьяков из состояния безмятежного спокойствия. На
служилых людей, шедших из Якутска в Охотский острожек,
на пути напали «ясачные оленные тунгусы и иные многие
роды тунгусы ж», истребили их и разграбили товары, кото-
рые они везли для подарков ясачным людям, хлебные запа-
сы и казачьи пожитки и захватили пушку и ружья казаков.
После этого более 1000 человек тунгусов пришли под Охот-
ский острожек, «в куяках и в шишаках и в наручах, с щи-
тами», приступили к казачьим дворам, расположенным вне
острога, и, засев в них, начали обстреливать острог. Служи-
лые люди сделали вылазку и выбили тунгусов из казачьих
дворов. Но тунгусы угрожали, что не допустят ни доставки
в острог рыбы и ягод ,ни выхода казаков за продовольстви--
ем. Когда вести о делах в Охотском округе дошли до Якут-
ска, воевода Фома Ив. .Бибиков отправил на выручку осаж-
денным отряд и 60 человек, снабдив их лошадьми и куяка-
ми, взятыми у окологородных якутов, и одновременно отпра-
вил отписку в Москву с жалобой на малолюдство якутского
гарнизона, в котором даже не было полного штатного числа,
ввиду выхода из оклада 76 умерших и побитых служилых
людей. На этот раз правительство вняло мольбе якутской ад-
министрации, и ужо в 1679 г. последовал указ о наборе
в Енисейске 40 и в Илимске 20 чел. из енисейских и илим-
ских казаков и их младших родственников, «которые похотят
своею волею с женами и детьми на житье» в Якутск, —
«людей добрых, чтоб не воры, и не зернщики, и не бражни-
ки, и не ссыльные, и не тяглые, и не дворовые». Особо огова-
ривалось «в неволю не брать», но разрешалось, в. случае ес-
ли бы сверх намеченных 60 семей нашлись еще такие, кото-
рые «похотят» ехать, то отпустить из них 16 человек жена-
тых, чтобы довести число служащих людей до полного штата.
Во исполнение этого указа из Енисейска в Якутск прислали
36 енисейских казаков и казачьих детей и братьи2.
Между т'ем события на Охоте принимали все более гроз-
ный характер. Родной сын якутского воеводы, стольник Да-
нила Фомич Бибиков и с ним 39 служилых людей были пе-
ребиты на Юдомском волоку подстерегавшими их тунгусами,
и государева казна была разграблена 3.
1 ДАИ, т. V, № 136 (15).
2 ДАИ, т. VIII, № 44 (V, XIII, XXV).
'3ДАИ, т. VIII, № 44 (XXII). Колониальная политика Московского
государства в Якутии XVII в., стр. 11$—120, 248.
311
В 1681 —1682 гг. воевода Иван Прнклонский прибрал 161
человека, и с. енисейскими казаками общее число служилых
людей достигло при нем 717 человек, но до тысячи все еще
нехватало 283 человека.1 Только в конце XVII в. наличное
число служилых людей—920 чел.—почти достигло намеченной
цифры.
Так постепенно, по собственной инициативе, путем прибора
служилых людей сверх установленного окладного числа,
якутская администрация увеличивала состав гарнизона, да-
леко численно' не! достаточного для тех задач, которые стояли
перед ним. Тяжесть положения заключалась не только в тех
рамках, которые ставились правительством, опасавшимся
расходов и предоставлявшим самим воеводам выискивать
средства на содержание излишних против оклада людей, но
и в трудности, с которой был связан самый набор подходя-
щего! контингента в безлюдной окраине.
Как общее правило, на «убылые места» верстались в пер-
вую очередь младшие родственники служилых людей, их
сыновья, братья и племянники. Но таковых было немного, в
Якутске, из казачьих детей «прибрать некого», жаловался в
1683 г. Ив. Прнклонский, потому что «и те малы, лет по 7 и
по 8 и по 10».2
Временами (в 1682, 1693 гг.) производились специальные
переписи детей, братьев и племянников у служилых людей
и даже у посадских, чтобы выявить имеющиеся возможности
пополнения ими гарнизона. В 1682 г. оказалось, что таковых
у служилых людей 181 чел., из них способных к несению
военной службы (по тогдашним представлениям), т. е. 15
лети свыше, было только 21 человек, а 134-м было не более
10 лет 3. На воеводе князе Якове Волконском числился начет
в 1252р. 28 а. 5 ‘*Ц д. за то, что он «мимо государева указу
поверстал в дети боярские, в казачью службу и в пушкари»
и в некоторые другие должности 36 человек4.
Иные служилые люди прибегали к обману, чтоб добиться
записи своих детей в штат. Так, в 1680 г. сын боярский Иван
Крыжановский, минуя местную администрацию, бил челом
непосредственно царю Федору Алексеевичу с просьбою повер-
стать государевым жалованием двух своих сыновей: Петра
20 лет и Василия 14 лет; ходатайство его было удовлетворе-
но, но когда соответствующий указ дошел до Якутска, то
1 ДАИ, т. VIII, № 44 (XXV).
2 ДАИ, т. X, № 78, стр. 342.
J Сибирские города, сс. 101—105.
4 ДАИ, т. VII, № 68.
312
выяснилось, что «сын его Васька 7-ми лет, а не 14-ти лет;,
и служить.... великому государю службы сыну ево, Ваське,
за малыми летами некому» ’. В общем, за счет подрастаю-
щего поколения пополнять убыль служилых людей было
невозможно. Так, за два года 1675—1676 удалось привер-
стать из казачьих детей и братьев служилых людей всего 11
чел., да трех детей подьячихI 2.
Еще менее значительна была другая группа, из которой
полагалось черпать кандидатов на государеву службу, —но-
вокрещенные якуты. Как общее правило, якут, принявший
христианство, не мог оставаться в своей иноверческой среде
во избежание «осквернения» и совращения в прежнюю
«нечисть». Поэтому правительство предлагало якутской
администрации новокрещенов, если они .не были холопами,
либо верстать на службу, либо сажать на пашню. Таких
новокрещенов, пригодных на службу, оказалось в 1675—1676
годах только два человека '3. В списке служилых людей 1681 г.
мы находим: 26 новокрещенов. Среди них были не только
якуты: в 1682 г. был даже «казак новокрещен» —Игнашка
«чухча».4
Согласно общему положению, в гарнизон входили ссыльные,
посылавшиеся из Москвы на Лену,- с предписанием «повер-
стать в службу».! Такая практика установилась очень рано.
Уже в 1644 г., например, посланы были в Якутск Ивашко
мельник, «за воровство» с приказом поверстать в стрельцы, и
вяземский поместный казак тоже для поступления на
службу.5
Этй ссыльные по' службе были несколько ограничены в
своих правах. • Так, запрещено было их с какими-либо „
делами посылать в Москву, «чтоб от них на Москве какое
дурно впредь не заводилось». Фактически это правило часто
нарушалось, особенно когда дело шло о ссыльных, прослу-
живших в Якутске несколько десятков лет6.
В социальном отношении ссыльные, поступавшие в Якут-
ский гарнизон, не представляли собой чего-либо единого.
Среди них была одна очень привилегированная группа—«ино-
земцы», преимущественно поляки, взятые в плен во время
I Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 191—193.
2 ДАИ, № 136, с. 407.
‘ЗДАИ, № 136, с. 407.
4 ЦГАДА, Як. Прик. изба, вязка 1, № 21.
5 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 156—157.
6 ДАИ, т. XI, № 72, ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338, л. 269.
313-
военных действий и после заключения мира добровольно
оставшиеся в Сибири. Примером может служить ленский сын
боярский Иван Крыжановский, который был взят в плен в
1655 году «на бою» под Борисовым и был послан в 1662 г.
в Якутск, а «велено служить в детях боярских, с его братьею
шляхтою» с годовым жалованием в 10 руб., по 8 ч. ржи и
овса и 3 п. соли; когда в 1668 г. была получена в Якутске
царская грамота с «милостивым словом» всем «вязням», т. е.
пленникам, с предложением желающим государю «вечно слу-
жить» в сибирских городах, подавать о том челобитные, то он
подал соответствующее заявление, а с течением времени до-
бился и назначения двух сыновей своих в дети боярские. В
Якутске он исполнял ряд ответственных поручений, неоднократ-
но досылался в ясачные земли для сбора ясака; вместе с тем
он проявил и большую практическую предприимчивость, дер-
жал одно время на откупе баню в Якутске и широко практи-
ковал незаконное винокурение 1.
Назначаемые сразу на высокие оклады, эти ссыльные
«иноземцы» вызывали далеко недружелюбное отношение
со стороны служилой мелкоты. Зато, сравнительно образован-
ные, они пользовались влиянием у. постоянно сменявшихся
воевод и злоупотребляли нередко их доверием. Недаром
диакон Спиридон Васильев в 1650 г. называл одного из них,
поляка Матвея Сосновского, воеводским «ушником» и ссы-
лался при этом на весь «мир».2
Все указанные источники пополнения состава якутского
гарнизона были далеко недостаточны, и администрации при-
ходилось обращаться к призыву гулящих людей, преимуще-
* ственно из числа промышленников.
Несмотря на то, что с самого начала якутским воеводам
•было запрещено «на убылыр места гулящих людей в службу
верстать»3, а велено было верстать только ссыльных людей,
которых присылали из Москвы,4 уже Петр Головин, если ве-
рить его недоброжелателям, незаконно прибрал «вновь на
службу из промышленных и гулящих людей» 96 человек5.
В дальнейшем эта практика установилась и была молчаливо
узаконена правительством, так как другого выхода не было.
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 191—193.
2Оглоблин, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, т. 1,
стр. 202.
•з ДАИ, т. VII, № 68, с. 327.
4 ДАИ, т. III, № 63.
5 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 46.
.314
В 1675—1676 годах было, например, набрано 22 чел. гуля-
щих из общего числа 39 поверстацых вновь; в 1682 г. Иван
Прнклонский распорядился, чтоб прикащики в пашенных во-
лостях прибрали вновь из гулящих людей 50 чел., и т. д. Од-
нако контингент, набиравшийся из промышленных («ярыжек»,
как их презрительно называли служилые люди), не считался
полноценным, так как им «государева служба и ратное дело
не за обычай».1
Да и не так легко было набрать охотников. Воевода Вас.
Пушкин и Кирилл Супонев велели кликать и призывать гу-
лящих людей на службу в Верхоленский острог, и записался
всего один человек, покрученик Овдея Маркова Сверчкова
Ивашко Ларионов с конем и с оружием.
Вследствие «малолюдства» не только приходилось прими-
ряться с таким способом комплектования гарнизона, но сами
служилые люди, особенно находясь на дальних службах, вы-
нуждены были прибегать к содействию «охочих» людей из
числа промышленников, которые в большинстве случаев, охот-
но шли на помощь в расчетах на участие в добыче. Добро-
вольная служба иногда получала известное оформление, и
промышленные люди вступали в «полуказачье» вместо слу-
жилых людей «из паев», т. е. за право на долю добычи.
Подобное соглашение считалось настолько выгодным, что
приказные люди («башлыки», как их порой называли) делал i
из него статью дохода: «в полуказачье пускают в ясачное
зимовье из паев промышленных людей, а емлют с них собо-
лей по 20 и по 30 и по 40». Так, приказный человек Гришка
Иванов Тотарин пустил в начале 1660-х годов в Нижне-Ко-
лымское зимовье «из .наймов из паев промышленных людей
в полуказачье 28 человек, а со всякого человека имал по
30 и по 40 'Соболей»2.
Термин «полуказачье» дает, однако, повод думать, что
охочие люди пользовались только полупаем в добыче, и вре-
менами они выражали довольно громко свое недовольство.
Не получая государева жалования, они не считали себя обя-
занными нести тяготы государевой службы. Когда, например,
посланный в 1646 г. на Куленгу из Якутска пятидесятник
Курбат Иванов для ставки острога предъявил промышлен-
ным людям наказную память с. требованием приступить к по-
стройке, то «охочие промышленные и гулящие люди закрича-
i Колониальная политика Московского государства в Якутии XVI! в.,
стр. 44—48.
2 ДАИ, т. IV, № 144, стр. 343. Колониальная поли гика Московского
государства в Якутии XVII в., стр. 108.
315
ли в тоя поры с отказом, невеликие люди». После длитель-
ных переговоров Курбат приказал было служилым людям
принести батогов, чтобы «дать поучение человеком пяти, ше-
сти, от которых ставятца бунты», но намеченные к наказанию
промышленники «даватьца не почали», а их товарищи броси-
лись на служилых людей, стегали их плетьми, и били пищаль-
ными дулами, метались на самого Курбата с угрозами: «хотя
де мы тобя, Курбатка, и убьем, за то де нас государь пове-
сить не велит, а в службу де ты с нами не ходи». Ожесточе-
ние «охочих» людей объясняется, в частности, тем, что Кур-
бат взял в казну куяки из. добычи, захваченной у бурят: «все
де заводы Курбатковы, он де у нас куяки отнимает и при-
вез де наказную память ставить острог, ему де будет выслу-
га»1.
Характерной особенностью службы в сибирских городах
было право служилых людей нанимать себе заместителей на
службе, так называемых «наемщиков»: порядок, отмененный
только при Петре I. Наемщик нанимался, например, «из во-
ли у казака», что «служить ему... за него... двоегодняя служ-
ба на Анадыре за Носом»,2 или в другом дальнем зимовье.
Некоторые гулящие люди делали из этого своего рода про-
фессию, которая, как мы видели, не лишена была своих вы-
год. «Казачий наемщик» на срок, на который он нанимался,
числился на государевой службе и мог оставить ее лишь по
отпускной от начальника под условием замены себя другим
наемщиком.
Основной контингент гарнизона составляли пешие казаки,
они делились на десятки, во главе которых стояли десятни-
ки казачьи, впрочем, не получавшие дополнительного вознаг-
раждения за несение этой должности. Начальниками над пе-
шими казаками были сотники, пятидесятники и атаманы ка-
зачьи. Высший разряд составляли дети боярские.
По разрядам якутский гарнизон в XVII в. распределялся
следующим образом. В 1681 г. в него входило детей боярских
22 человека, 3 сотника, 1 атаман, 12 пятидесятников, 15 де-
сятников, 496 рядовых казаков, 2 пушкаря и один служилый
человек, вероятно, ссыльный, неизвестного звания. В 1698 г.
детей боярских было 65 человек, сотников 4, атаманов ка-
зачьих — 4, один городничий (комендант крепости) и 839 ка-
заков, считая в том числе пятидесятников и десятников.3
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 47—51.
2 ДАИ, т. XI, № 38.
3 Сибирские города, стр. 79—86.
316
Большая часть служилых людей была вооружена огнест-
рельным оружием: пищалями (гладкими и винтовыми) и
мушкетами; у одного из детей боярских в 1699 г. был кара-
бин, т. е. ружье лучшей конструкции. Впрочем, даже в кон-
це столетия сын боярский Устин Воинов, наряду с пищалью,
имел и лук. Многие дети боярские были вооружены также
саблями. Во время крупных операций служилые люди вы-
ступали с тремя знаменами тавтяными и дорогильными; cv-
дя по этому они бились «строем», а не в беспорядке.
Служба якутских казаков была пешая, только у наиболее со-
стоятельных были кони. Однако для дальних походов и по-
ездок в зимовья, «за камень», лошади были необходимы; в
таких случаях они покупались самими служилыми людьми,
но, надо думать, редко служили больше одной кампании.
Служилые люди получали определенное жалованье, де-
нежное и хлебное, в зависимости от их служебного чина. Ок-
лад рядового казака в 1681 г. был в 5% р., 7 четей ржи, 6
четей овса и 2 п. соли, сотника — 9 руб., 8 четей ржи, 6 четей
овса, 23/4 п. соли.1 Дети боярские получали
ные оклады, которые очень ] , ,___________ ~~
8-ми полагалось очень высокое вознаграждение,
руб. и даже до 20 руб., 7 чел.—от 9 до 10 руб. и 7 чел. —*
6—8 руб.2 3
Впрочем, и среди других чинов у некоторых были персо-
нальные оклады: так, казак Максим Мухоплев, из ссыльных
иноземцев, получал, кроме обычного для его звания хлебно-
го жалованья, 10 рублей вместо обычных 5% руб. 3.
Поскольку размеры оклада зависели от занимаемой долж-
ности, естественно было стремление каждого служилого чело-
века перейти в высший чин и, тем более, не понизиться как-
нибудь случайно на служебной лестнице, как это случилось с
пешим казаком Микифором Аргамаковым. Аргамаков слу-
персональ-
варьировали: из 22 человек —
, свыше 10
1 Сибирские города, стр. 80—86. Пятидесятники и десятники получа-
ли очень неравномерное вознаграждение, иногда даже ниже рядового ка-
зака. Так, в 1681 г. 1 пятидесятник получал 9 р., 7 ч. ржи, 4 ч. овса и
2х/а п. соли, 8 чел. — 6 р., 7 ч. ржи, 4 ч. овса и Р/г п. соли, а 3—всего
только 51,4 р., 7 ч. ржи, 4 ч. овса, 11/а п. соли, т. е. меньше рядового
казака; такое же уменьшенное содержание получали и десятники. Оче-
видно, учитывались доходы, которые получали эти чины от своего слу-
жебного положения.
2 Там же, стр. 79—80.
6 р.—1 чел., 7 р.—5, 8 р.— 1, 10 руб.—5, 13 р.—6, 15 р.—1, 18 р.—4,
20 р.—2 чел.
3 Там же, стр. 83.
317
жил в Томске «у пеших казаков в пятидесятниках», в 1638 г.
был послан с Дм. Копыловым на Алдан; с образованием
Якутского воеводства его товарищи были отпущены обратно
в Томск, а его Головин оставил служить в Якутске, вероят-
но, по его же челобитью, но с понижением в рядовые казаки
и жалование «велел давать ему рядовое, а не против его
братьи пятидесятников». В 1648 г., по его ходатайству, из
Москвы последовал указ о назначении его опять в пятиде-
сятники с соответствующим окладом.1
Общий расход на содержание гарнизона достигал в
1676 г.— 3850 Vs руб., а в 1698 г. даже 5006 р. 25 алт.2. Это
был основной окладный расход по Якутску; на остальных
гражданских и. церковных служащих — падало всего 300
руб. Однако «полный» оклад служилые люди получали очень
редко. Мы слышим жалобы по поводу ГТ. Головина, что он
разорил служилых людей, «даючи неполные оклады попудно
и по полупуда и по; четверте пуда, и то гнилой, трудной му-
ки, и иным нашей братье и не давал ни по одной четверге»,
что хлебного, денежного и соляного жалованья за прошлые
годы не давал за два и за три года.3
Как общее правило, ясачным сборщикам выдавалась впе-
ред только часть жалованья, а если, как это случалось не-
редко, они за малолюдством задерживались у ясачном зи-
мовье свыше своего срока, то они вообще «лет по 5 и по 6
служили с травы и с воды без государева жалованья». Зна-
менитый Семен Дежнев, например, поднимавшийся, на служ-
бу «своими деньгами и своими подъемы», в течение 15 летне
получал ни денежного, ни хлебного жалования; местная ад-
министрация выдавала ему только соляное жалованье за эти
годы, и ему пришлось обратиться в Москву с слезным хода-
тайством: «Милосердный государь царь, пожалуй меня, хо-
лопа твоего, за мое службишко... и за подъемы и за ама-
натцкое иманье (захват аманатов) и за’ раны и за кровь и
за морские розбои и за всякое терпение своим, великого го-
сударя, хлебным и денежным жалованьем на прошлые годы
со 151 по 170 год, мой заслуженный оклад сполна, чтоб мне,
холопу твоему, в кабальных долгах на правеж}7 бпту не быть
1 ААН, ф. 21, оп. 4, № 30, лл. 168—169, № 68.
2
3
стр.
Сибирские города, с. Ill: де гям боярским
сотникам и атаманам казачьим
остальным казакам
приказным и воротникам
465 р. 25 алт.
89 р.
4414 р.
31 р.
городничему 7 р.
Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.
318
и впредь бы твоей, великого государя, службы не отбыть и в
подлец не погибнуть»1 2.
Это не было исключением. Достаточно сказать, что в
1698 г. на полный оклад служащим в Якутске (5297 р. 25
алт., из которых 4997 р. на гарнизон) выдано было всего
2971 руб. 17 алт. 1 д. и в 1699 г.—3496 руб. 8 д. Иначе го-
воря, за два года было недодано 4127 руб. или 40% жало-
ванья-.
К этому надо присоединить злоупотребления воевод, ко-
торые часть выдававшегося на руки жалованья удерживали в
свою пользу под различными предлогами. Это было обычной
практикой в сибирских городах. Так М. В. Лодыженский
приглашал служилых людей к себе на обед, и за угощение
взыскивал с них, у кого из них не было денег, кабалы, «и
как лучитца тем служилым людем государево жалованье да-
вать,... его Михайловы люди... мимо их, служилых людей с
шапками стоят и деньги берут мимо их, служилых людей; и
те деньги он, Михайло Семенович, все за себя перевел»3.
Особенно тяжко приходилось якутским служилым людям с
хлебом. Общий оклад всем служащим определялся в 1678—
1680 г. в 4478 ч. ржи и 2309 ч., 1 осм. 1 четверик овса4; в
конце XVII. в. в 5460 4.V2 осм. ржи и овса (в основном на
жалованье служилым людям). Местной пахотой (в 1698 г.—
768 ч. и в 1699 г.—521 ч. 5 чк.) эта потребность никак по-
крыться не могла, и хлебное снабжение гарнизона всецело
зависело от присылки из Енисейского и Илимского уездов.
Но илимская пахота не могла обеспечить необходимого ко-
личества хлеба, а Енисейск был далеко. Хлеб отсюда довози-
ли до Илимска, где складывали в житницы. Ежегодно за
енисейскими и илимскими хлебными запасами присылались
в ИлимсК из Якутска служилые люди, но> очень редко приво-
зили они то количество хлеба, которое было необходимо для
покрытия всех нужд «беспашенного города».
К тому же летом через Ленский волок большие грузы
трудно было перевозить, хлебные запасы зимовали на волоку
и в Якутск приходили «после сроку 5 месяцев спустя». Из
года в год раздаются жалобы на. недосылку хлебного жало-
ванья. То и дело в якутской казне ощущается «хлебная ску-
дость большая», из-за того, что из Енисейска и Илимска от
• Оглобли и. Семен Дежнев, стр. 59.
2 Русская историческая библиотека, VIII, стр. 796—798.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 60.
4 ДАИ, т. VIII, № 25, (IV).
319
«прошлых лет хлебные запасы .многие не довезены»1. В
1664 г., например, из Илимска пришло хлебных запасов
«только в четверть окладов», и воевода Иван—Большой Голе-
нищев смог лишь «с великою нужею» реквизировать 600 пуд.
муки ржаной у торговых людей для отпуска ясачных сбор-
щиков на Анадыр и на Охоту2. За невозможностью обеспе-
чить служилых людей натурой, воеводы вынуждены были
давать им за хлеб деньгами. Так, при Иване. Приклонском за
хлебное жалованье давали из расчета 15 к. и 20 к. за пуд.
Его преемник Матвей Кровков давал более экономно, «про-
тив прежнево с убавкой» по гривне на пуд и частично «по
цене товаром», израсходовав на это за два—три года 1660 р.
20 а. 3 д.3. Это далеко не устраивало служилых людей,
так как купить хлеб в Якутске не всегда было легко, и цены
на него были выше казенной. Когда, например, предшествен-
ник Полонского Ф. Бибиков дал за’ хлебное жалованье това-
ром, потому что из Енисейска и Илимска хлебных запасов
было прислано мало, и дать было «нечего», то по его словам,
«служилые де люди оттого в Якутцком помирают голодом,
едят всякую скверность и кору сосновую», «а в торгу пуд. му-
ки ржаной купят по 8 гривен и по 30 а. и по рублю, и, поку-
пая хлеб, дворы и жен и детей позакладывали и одолжали
•неоткупными долги»4.
В поисках выхода из положения воеводы иногда прибега-
ли к реквизиции хлебных запасов у торговых людей. Такую
реквизицию произвел Дмитрий Ф|ранц'бе:ко1в в 1650 г. У орика-
щика видного устюжского торгового человека, члена гости-
ной сотни, Исака Ревякина он забрал в 1650 г. «против
торговых людей вдвое» — 840 ч. и в следующем году ЗО'/г
пудов; потерпевший вычислил свои убытки в 870 руб. с пол-
тиной5. Но всякий раз подобные реквизиции вызывали поток
жалоб и челобитий со стороны влиятельных в Москве пред-
ставителей торговой знати и были чреваты большими непри-
ятностями для воевод, как в этом убедился и Францбеков;
поэтому обращаться к этой мере можно было лишь в случаях
самых крайних.
Администрация сделала опыт организовать поставку хле-
ба для гарнизона подрядным способом. В 1685 году круп-
1 ДАИ, т. II, № 92, т. IV, № 93‘ Колониальная политика Московско-
го государства в Якутии XVII в., стр. 12.
2 Колониальная политика /Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 66.
3 Там же, стр. 90.
4 ДАИ, т. VIII, № 44 (V).
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 344, лл. 83—84.
.320
ные торговцы хлебом енисейскиЬ посадские люди Алексей и
Иван Ушаковы, контрагенты казны по снабжению хлебом
Мангазеи, порядились скупить в Верхоленских волостях на
жалованье служилым людям; 6000 п. муки ржаной доброй и
доставить в Якутск «на своих проторах» по цене 5 а. 2 д. за
пуд; их прикащики в течение двух лет исполняли это обяза-
тельство. Но к этому времени якутская администрация убеди-
лась в невыгодности этой операции, для казны, так как ры-
ночная цена на хлеб была в это время значительно ниже (от
11 денег до 2 а. 3 д. за пуд), а казна еще теряла в пошли-
нах, от которых был освобожден подрядный хлеб (на каж-
дом пуде более 2-х’ алтын),( поэтому они отказались от услуг
Ушаковых1.
Не получило хода и другое мероприятие, которое своею
властью провел в 1641—2 г. таможенный голова Дружина
Трубников, собиравший таможенную пошлину в Олекмин-
ском остроге: он стал брать с торговых и промышленных лю-
дей десятую пошлину вместо денег мукою ржаной и собрал
таким образом более 1000 пудов, которые и были вытребова-
ны Головиным в Якутск. Однако, поскольку такая замена де-
нежной пошлины натурой не предусматривалась таможенны-
ми наказами, она не вошла в жизнь, тем более, что она бы-
ла невыгодна для плательщиков, и без того страдавших от
тяжести таможенного обложения.
Больной вопрос об обеспечении, служилых людей, которые
за увечьем или за дряхлостью не в состоянии были продол-
жать нести службу, не разрешался администрацией. Сами
служилые люди видели единственное обеспечение на старость
в возможности постричься в монастырь. Поэтому в 1662 г.
«Якутцкого острогу дети боярские и сотники и атамановья и .
съезжие избы подьячие и пятидесятники и десятники и ря-
довые служилые люди всего города» ходатайствовали об ос-
новании в Якутске монастыря «во имя Спаса» и «для мирско-
го строения» выбрали «строителем» одного из своей среды —
служилого человека Ивана Афанасьева2.
Впрочем, в 1686 г. была устроена в Якутске специальная
богадельня для «отставленых старых казаков». В ней приз-
ревалось «за многие свои службы и за кровь и за раны и за
старость» 12 ветеранов, на содержание которых казной отпус-
калось более чем скудные средства: 3 рубля на год «на дро-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVH в.,
стр. 88.
2 ДАИ, IV, № 125, Стрелов. Акты архивов Якутской Области, том 1,
стр. 34.
21 Якутия в XVII веке 321
ва»навсю богадельню и по 2 чети хлеба на каждого призре-
ваемого. Все остальные потребы должны были удовлетво-
ряться за счет «мирского подаяния». Ходатайство «богадель-
щиков» об увеличении казенного содержания до размеров, ус-
тановленных для богаделен в других больших сибирских го-
родах (по 8 руб. и 3 чети хлеба на каждого призреваемого),
было отклонено в Москве1.
Постоянная недоплата денежного жалованья и недосылка
хлебных запасов ставила якутских служилых людей в очень
тяжелое положение, «и те служилые люди оскудели и одол-
жали и оголели, что подымаютца... на государевы службы
голы и безодежны», как говорил в 1658 г. торговый человек
Никита Малахов, вернувшийся из Якутска.2 В конце столетия
царский посланник Избранд-Идес, ехавший в Китай, писал с
большим пафосом: «А во всей Сибири от1 начала до конца и
до Якутцкого есть умилительное рыдание от служилых и от
пожалованных детей боярских, и от высших и нижних началь-
ных людей, также от рядовых казаков, то им зело мало, а
иным и ничего жалованья не кают, и оттого многие в нищете
з женами и з детми погибают и не имеют и столько пожит-
ку, чтоб ‘могли чем тело свое 'накрыть»3. Не надо, конечно,
принимать вполне на веру ни жалобы служилых людей, ни
патетическую картину, нарисованную с их слов сердобольным
проезжим. Получая нерегулярно скудное жалованье, служи-
лые люди имели большие возможности с излишком покры-
вать свои «подъемы на службу» за счет ясачного населения,
которое фактически, сверх государева ясака, было обложено
в пользу ясачных сборщиков.
На служилых людях якутского гарнизона лежало много
разнообразных обязанностей. Они несли караул на стенах
Якутского острога на случай прихода воинских людей. «Для
береженья и' для сполошного времени и для пожару», кроме
того, приходилось «у казенных анбаров стояти беспрестанно
двум человеком» и двум другим под приказной избой.4
В 1678 г. был установлен караул «в день и в ночь» в
Якутском посаде «на нижнем конце», чтоб наблюдать за
торговлей якутов с русскими людьми. Караул этот был тай-
ный. — служилые люди должны были «стояти... середи поса-
ду и на крайних дворех, от которых бы дворов было карау-
• Оглоблин, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа,
М., стр. 114.
20 г л об лин, там же, т. III, стр. 60.
ЦГАДА, Сиб. приказ., № 1185, л. 19.
4 ЦГАДА, Як. прик. изба (оп. 90), № 35, л. 10.
322
лить усторожливо й видеть бы.легко, откуда дорогами якуты!
в острогу приезжают»1 2.
Служилые люди должны были ездить ежегодно за хлеб-
ными запасами в Чечуйский острог и в Илимек. Из служи-
лых людей назначались прикащики в пашенные волости. Но
главная и самая трудная, хотя и небездоходная служба бы-
ла связана со сбором ясака и с приводом под царскую высо-
кую руку неясачных иноземцев. Ежегодно рассылались не-
большие в несколько человек отряды служилых людей в
ясачные зимовья; с ними обычно отправлялись партии про-
мышленных людей. Эти отряды громко именовались на языке
самих казаков «войском». Во главе «войска» ставился при-
кащик, или башлык, который представлял в зимовье всю
местную власть: руководил сбором ясака и военными дейст-
виями, чинил суд и расправу, сбирал десятину с торговых и
промышленных людей. Все прочие служилые люди, ходив-
шие с ним, были ему всецело подчинены. Но фактически он
был в какой-то мере ограничен в своих действиях: в тех даль-
них и безлюдных краях, где ему приходилось действовать
среди многочисленных и часто враждебно настроенных пле-
мен иноземцев, ему приходилось считаться с волею своего
«войска». Семену Епишеву в Охотском острожке в 1651 г. его
товарищи прямо говорили: «нам де указано всем с тобою у де-
ла судить, всякие дела делать», и он не возражал, чтобы они
судили с ним и прикладывали к делам руки5.
Отправляясь в зимовье, служилые люди должны были
брать с собою продовольствие, одежду и обувь, топоры для
дров, сети для ловли рыбы, олово, одекуй и прочее для по-
дарков ясачным людям. Так как не всегда имелись необхо-
димые запасы в казне, то нередко им самим приходилось по-
полнять недостаток за собственный счет.
«А подымаемся мы холопи твои, — жаловались служилые
люди в челобитной царю Алексею, — на те твои государевы
службы, должимся у торговых людей хлебным запасом и
служебным всяким заводом в дорогую цену и кабалы на
себя даем вдвое и втрое, а пуд муки е'млем по 2 руб, и по 3
и по 4 и по 5 руб. и больши, а сукна белово сермяжново
аршин по 10 алт., а чарки и топоры по рублю и по 40
алт., а котлов медных и олова гривенка по полтине и боль-
ши, а холсту аршин по 5 алт. и по 2 гривны»3 *.
» ДАИ, т. VII, № 62.
2 ДАИ, т. IV, № 92.
3 Колониальная политика ^псковского государства д Якутии XVII в.,
стр. 164-
21* 323
Самая служба якутских казаков в далеких зимовьях
была не из легких. Дорога на «заморские реки» по бурному
Ледовитому океану в наскоро сколоченном утлом коче, с тру-
дом пробивавшемся сквозь арктические льды, или сухим пу-
тем нартами или «коньми» через малопроходимые горы—бы-
ла сопряжена с всевозможными опасностями, лишениями и
«великою нужею» и требовала неимоверной выносливости.
Закинутые на несколько лет в безлюдную пустыню северной
тайги или в тундру, в жалкое зимовье, вне общения с рус-
скими людьми, если не считать случайных партий промыш-
ленников, кучка смельчаков голодала, сквернилась «всякого
скверною», с трудом отсиживалась за полуразрушенным ост-
рогом от нападений «немирных иноземцев».
«Служим мы, холопи твои, тебе государь..., — писали в
1649 г. якутские служилые люди в челобитной царю Алек-
сею, — и блаженные памяти отцу твоему государеву... и преж-
ним государем та коже служили лет по 20 и по 30 и по 40 и
по 50 и больши всякие твои государевы службы и проведали
великую реку Лену и иные многие захребетные реки и многих
иноземцев разных языков по многим новым землицам под
твою царьскую высокую руку приводили и на тобя го-
сударя ясак собираем... И на тех твоих государевых
дальних службах за тобя, государя, кровь свою проливаем,
многую бедность, голод и нужу терпим и всякою нечистою
лодною смертью помирают. А которые, государь, живы оста-
емся, мы, холопи твои, на тех же твоих государевых службах
многую бедность, голод и нужу терпим и всякою нечистою
ядыо души свои скверним».1
Особенно тяжелы были условия службы на крайнем севе-
ро-востоке и на Тихоокеанском побережье, где местные
племена продолжали оказывать сопротивление и при малолюд-
стве ясачных сборщиков нередко ставили под угрозу их жизнь.
В 1679 г. писал, например, приказный человек десятник
Семен Сорокоумов воеводе Фоме Бибикову с Колымы, что
из опасения—«убойства» со стороны «ламутских мужиков» не
смеет послать в Якутск ясачную казну. «А в Нижнем ясачном
зимовье и се число служилые люди живут взаперте от
неясачных людей, от чухоч, и от ясашных юкагирей за безлюд-
ством, не дадут им рыбного корму добыть и по дрова сходить.
Чукчи, прикочевав к зимовью на расстояние одного «днища»,
«караулят русских людей и ясачных и как кого схватят,
и тех людей всякими разными муками мучат, а вдосталь
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVTT в.,
стр. 164.
324
смертью позорно кончают, а оборонитьца некем, служилых
людей только 8 человек в Нижнем ясачном зимовье». Все. три
зимовья на Колыме к этому времени были в полуразрушенном
состоянии: «огнили и обвалялись, а новых ставить некем
людей мало, да и лесу блиско не стало, который был , и тот
весь обымался, потому что близь море». И в таких условиях
в этих зимовьях «служилые люди живут многие годы, лет по
10 и по 15, а иные и больши и, живучи, обдолжали всякими
долгами и отпустить их в Якутцкий острог за малолюдством
стало не от ково»
За несколько лет перед тем, в апреле 1667 г., к Зашивер-
скому зимовью, скопясь, приступали ночью «ламутские мужи-
ки, собрав себе воровское великое собранье». Одни начали
рубить острожные стены и ворота топорами, другие приставили
лестницу к стенам. В зимовье в это время с сыном боярским
Козьмою Лошаковым было всего 5 человек служилых людей
и 10 промышленных, «а окольных торговых и промышленных
людей на Индигирке отнюдь мало, и оружия и свинцу и по-
роху нет, и взять негде». Тем не менее они отбились от напада-
ющих, которые убежали, пометав топоры и оружие—«луки и
стрелы и копья и рогатины»1 2.
Такое же положение было и в других дальних зимовьях.
17 апреля 1681 года «обсадили в осад» юкагиры,, более 200
человек, Анадырский острожек, в котором отсиживалось 12
человек служилых людей с сотником Ив. Курбатовым.
Юкагиры приступали к острожку «не по одно время», сделать
семь щитов деревянных, пытались его «травою огнем сожечь»,
никуда не выпускали осажденных. Служилые люди были
спасены только» приходом им, на выручку ясачных людей
из дальних зимовьев. В 1681 г. из Анадырского острога сотник
Иван Курбатов писал, что «какие служилые люди имеются в
острожке, и те стары, в поход ходить и аманатам корм
промышлять не могут, а которые промышленные люди живут
в Анадырском острожке лет по 30 и больши, и те все остарели
и службу и караулы караулить не могут же, и рыбного заводу,
сетей не стало, а у которых есть дети, и те малы». «И впредь
мне Ивашку,—заявлял сотник,—...государеву службу служить
в Онадырском острожке служить будет, за малолюдством, не
с кем, а иноземцев возле Анадырского острожку гораздо
многолюдно» 3.
В 1686 г.-к Тонторскому зимовью подошли «тайным, обы-
чаем» в обеденное время тунгусы, вперед подослав двух
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 241, ДАИ, т. ХШ, № 3 (IV).
2 ДАИ, т. V, № 66.
ЗДАИ, т. VIII, № 44 (XXIII).
325
Человек, которые «сенных дверей запор отодвинули спицею»;
другие, обойдя зимовье, выбили в окнах «льды», т. е. куски
льда, заменявшего стекло. Через оенные двери и окна тунгусы
стали стрелять из луков в находившихся в избе служилых
людей, одного убили, несколько человек ранили, в том числе
и приказного человека сына боярского Архипа Лыткина и,
заперев избные двери с надворья и таким образом лишив
служилых людей возможности им мешать, вырубили стену
аманатской избы и вывели из нее своих аманатов, после чего
ушли, разграбив казачьи лабазы и забрав, платье, мягкую
рухлядь и продовольствие. После их ухода служилые люди
вырубили двери избы, в которой они сидели взаперти, и пре-
следовали тунгусов с ружьями и отбили одного, аманата.
Любопытнее всего, что на третий день после нападения
родные этого аманата пришли к зимовью с ясаком и просу-
нули через окно на шесте соболиные шкурки, после чего,
отойдя на известное расстояние, перекликались, прося на них
не досадовать за участие в нападении, так как они действо-
вали по общему умыслу и думе всех тунгусов, и предупреж-
дали, что «убойство впредь будет».1
Таковы были условия службы в зимовьях. Естественно, что
служилые люди не всегда охотно исполняли свои служебные
обязанности, бывали даже случаи прямого отказа итти в зи-
мовья, считавшиеся особенно опасными. В 1684 году, на-
пример, казаки Кирюшка Юдин, Ивашко Шелковников, Стен-
ка Прохоров и Афонка Шелудяк, посланные на Колыму с ата-
маном Сергеем Мухоплевым, по пути к своему назначению,
«живучи на Лене реке», всячески старались не торопиться: «в
судовом ходу не радели... и простои на дороге чинили вели-
кие, не хотя итти на тое великих государей службу морем».
Они вели агитацию в этом смысле среди товарищей: «свою
братью с пути сбивали, и морским ходом незнающих людей за.
стращали, и на коч положили охулу напрасно». В конечном
итоге, они отделились от своей партии и, поделав неводы для
рыбной ловли, остались зимовать в жиганах у своих жен-яку-
ток, для торговли с ясачными людьми.2
В 1652 г. охотский прикащик Сем. Епишев горько жало-
вался на своих товарищей, на «их одиночества и скопы и шу-
мы». «Кому будет лучитца сказать государева служба куды в
поход или куды на государеву службу, и они служилые лю-
ди... учинят промеж собою шум и жеребей», т. е. соглашаются
итти в посылку только по жребию. За служилого человека, ко-
1 ДАИ, т. XI, № 78 (VII и VIII).
2 ДАИ. т. XI, № 17.
326
торому грозило наказанье «за воровство за какое про зернь
(азартная игра в кости) или за какое иное дурно», заступа-
лись его товарищи, приходя «скопом и шумом», «никакого
плута бить батоги не дадут». Приказного человека хотели от-
ставить от дела, отнять у него наказную память и посадить в
колодку, угрожали «морем (т. е. утопить в море) и всяким
дурном». «Заговорщики» собирались в избе, стоявшей в неко-
тором расстоянии от острога и здесь «заводили... дела завод-
ские».1
Упадок дисциплины и раздражение против прикащиков лег-
ко объясняется тяжелыми условиями пребывания в зимовьях.
Но тяготы службы с лихвой обычно искупались теми дохода-
ми, которые были с ней сопряжены. Собирая ясак на' госуда-
ря, ясачные сборщики имели полную возможность не забы-
вать и самих себя.
С ясачных людей, «которые позаводнее», служилые люди
получали «в почесть» соболей и другую пушнину, такой поря-
док не вызвал ни особенных протестов со стороны плательщи-
ков ясака, — «челобитья на них в том ни от кого иноземцев
не бывало», — ни препятствий со стороны воевод, так как яс-
но было, что при недостаточности жалованья, неаккуратной
его выплате и неизбежных посулах воеводам, от которых слу-
жилые люди страдали не менее других жителей края, они
свои расходы покрывали или, как говорили тогда, «исполня-
ли» такими якобы доброхотными приношениями2. Само Мос-
ковское правительство закрывало на это глаза, если аппетиты
ясачных сборщиков не переходили границ разумного. Каких
размеров могла достигать эта «почесть», это видно из того,
что в конце XVII в. приказные люди платили воеводам за по-
сылку в особо доходные зимовья от 50 до 100 и больше руб-
лей, а промышленные люди упорно добивались участия в сбо-
ре ясака и давали за это приказным людям по десяти собо-
лей. Ясачные сборщики нередко «воровали, збирали' великого
государя ясак с ясачных людей не против приправочных книг,
а от того себе имали посулы и поминки 'велииия, а иные
ясачные зборщики ясачных людей с ясаком, с собольми и с
лисицами... пущали к себе в ызбу для воровства и для пере-
мены и с переменными худыми собольми отпущали в ясачную
избу... и ясачных людей разоряли и обиду и налоги1 им чини-
ли»3.
1 ДАИ, т. IV, № 92.
2Оглоблин, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа,
т. III стр. 333.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 123.
327
Практика «почести», т. е. поборов, открывала, разумеется,
широкое поле для всяких злоупотреблений, которые нередко
настолько нарушали интересы казны, что вызывали вмеша-
тельства со стороны администрации.
В 1664 г., когда юкагиры пришли в Среднее Колымское
зимовье с ясаком, то приказный человек Иван Кузаков отоб-
рал себе 21 лучшего соболя, предложив ясачным людям «в
тех соболей место... промышлять соболи вь ясак весною». Кня-
зец Килтега Калямин справедлива на это возразил: «что ты,
Иван, лутчие соболи себе выбрал, а нам велишь в тех мес-
то соболей промышлять весною вь ясак великим государем, и
весною какие добрые соболи будут, да и азять нам негде!»1
В Нижне-Колымском зимовье в начале 1660-х гг. при сы-
не боярском Втором Катаеве на юкагира Панюйка ясачные
сборщики наложили сверх ясака «по1 вся годы» по 31 соболю
на год, «а называют твоим государевым ясаком», жаловался
в челобитной к царю Панюйка. Когда он оказался не в со-
стоянии уплатить этот дополнительный сбор, то его били ба-
тогами и хотели засадить в казенку. Панюйка стал гово-
рить: «возьмите де у него жену, а не лайте де его», после
чего его мучители сжалились и отпустили его.
В те же годы на Яне «башлык» Алексей Бусурманов брал
с ясачных людей на государя 2 соболя, а себе 3. В конце
концов юкагиры, «не терпя», восстали, взжпи зимовье, побили
служилых людей и увели своих аманатов.2
Делопроизводство якутской съезжей избы было завалено
жалобами ясачных якутов на случаи вымогательства со сторо-
ны служилых людей.
Нередко эти вымогательства прикрывались благовидным
предлогом торговли с ясачными людьми.
Торговля была одной из доходных статей служилого чело-
века. Каждый из них вез с собою в ясачное зимовье кое-ка-
кой товар в расчетах с выгодой обменять его на пушнину.
Торговые операции ясачников были ограничены только одним
условием, чтобы они производились после взноса ясака, во
избежание того, чтобы мягкая рухлядь, приготовленная для
ясачного платежа, не была изъята служилыми людьми в свою
пользу, в остальном—ясачным сборщикам предоставлялась
полная свобода, и они широко ею пользовались, особенно ког-
да дело шло о стоявших еще на очень низкой ступени куль-
турного развития юкагиров. В отношении последних служи-
1 Колониальная политика /Московского государства в Якутии XVII в.
стр. 111. *’
г • Там же, стр. 10$.
328
лые люди применяли самые грубые формы принудительной
торговли, ничем не отличавшейся от откровенного грабежа.
Они «наметывали» т. е. распределяли принудительно свои
товары между ясачными юкагирами по произвольной цене и
затем вымучивали непомерно большое количество пушнины
в обмен.
Так, в 1663 г. в Средне-Колымском зимовье юкагиру Ме-
ринку Абыя-Гееву служилый человек Мишка Колесов дал «из
войска из войского товару» пальмишку и прут железа и
приказал «зимою за тое .пальмишко и прут железа готовить в
войско за пальму 10 соболей, а за прут железа 8 соболей».
Воеводы отлично учитывали все эти—пусть незаконные до-
ходы ясачных людей и соответственно облагали их определен-
ным налогом в свою пользу в зависимости от доходности зи-'
мойья.
Мих. Сем. Лодыженский при посылке служилых людей по
зимовьям «емлет с них великие накупы»: за посылку в Жи-
ганское зимовье он брал по 20 руб. с человека, в Майское и
Олекминское по 10 рублей, в Столбовское. (близ устья Яны),
в Оленекское и Средне-Вилюйское по 5 руб. и в Верхне-Ви-
люйское — по 3 руб.1
В конце столетия ставки1 сильней повысились. Если верить
показаниям служилых людей, в 1695—1698 годах прикащики
давали в год «с Ламы с Охотского острогу» 200—208 руб., с
Удского зимовья 200—400 руб., с Верхоянского — 150 руб;
с других зимовей — 50—80—100 рублей и выше. С простых
казаков брали меньше—рублей по 10, с толмача Верхоян-
ского зимовья в 1696 г. — 35 рублей. Некоторые из служилых
людей поэтому предпочитали даже отказываться от назначе-
ния в прикащики, и этим навлекали на себя воеводский гнев.
Так кн. .Ив. Гагарин, как говорили, «прожиточного человека
атамана Сергея Мухоплева пытал трижды за то, что он нику-
ды в приказы не ездил»2.
Если якуты вносили ясак непосредственно в Якутск, чтобы
избавиться от дополнительного обложения в пользу служилых
людей, то подвергались' притеснениям и наказаниям со сторо-
ны прикащиков, которые откровенно заявили: «мы де от того
даем воеводам посул, что с ясаком в город не ездить, и их бы
i Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 38.
2 О г л о б л и н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа,
т. III, стр. 332—333
329
йрикащиковы пожитки (т. е. деньги, потраченные на посул) не
терялись»'.
В социальном отношении якутские служилые люди не
представляли однородного целого. Верхушка гарнизона, дети
боярские, по своему положению резко выделялись из рядовой
служилой массы. В то время как рядовой казак должен был
довольствоваться 5-ю рублями с четвертью годового жало-
ванья, сын боярский получал за свою службу, как общее
правило, не менее 8 рублей, а то и 15—20 рублей. Хлебное
жалованье часто было также гораздо выше обычного, дости-
гая 20—26 четей ржи и овса. Материально они, следовательно,
были значительно более обеспечены, чем их товарищи по: гар-
низону. В своем хозяйстве они пользовались трудом' дворовых
й пленных ясырей и из закабаленных русских людей. При
этом нарушались даже царские крепостнические законы. Так,
в 1681 г. выяснилось что у сына боярского Петра Ярышкмна
«жили во дворе» девка русская Анютка, дочь посадского чело-
века, которую он, по словам ее матери, держал в холопстве
по неволе девятый год и которая, действительно, в Якутской
приказной избе не была, записана, и парень Васька, которого,
как сына служилого человека, вообще по закону нельзя было
холопить. А у другого сына боярского Петр!а Крыжановского
жила якутская девка Ульяика, по-якутски Кобыкайка, сестра
ясачного якута2. Дети боярские, составлявшие высший слой
гарнизона, пользовались большим влиянием v воевод, которые
поневоле попадали в зависимость от военной знати Якутска.
Из их среды выходили воеводские «ушники», т. е. приближен-
ные, по совету которых они действовали. Дети боярские ис-
полняли наиболее ответственные поручения, открывавшие им
особенно широкие возможности обогащения за счет подчинен-
ных и особенно за счет ясачного населения. Свое служебное
положение со всеми связанными с ним выгодами они переда-
вали по; наследству сыновьям.
Привилегированное положение детей боярских и насилия с
их стороны вызывали среди их сослуживцев острую к ним
вражду. Вражда эта выражалась в отдельных выходках оби-
женных служилых людей. В делах сохранился намек на слу-
чай, когда дело приняло гораздо более серьезный характер.
В 1641 г. на Ленском волоку служилый человек Федька
Марьяшев отпрашивался у сына боярского Ивана Пименева
•Токарев. Общественный строй якутов в XVII — XVIII вв.,
стр. 300.
2 ДАИ, т. VIII, № 99.
330
до устья Муки; тот ему отказал. Пр1исутствовавш'ий >п|ри этом
пятидесятник Алексей Леонтьев стал бранить Пименева: «ты
де сын ’боярской лрошевой, не отпутаешь для своей бездель-
ной корысти», обозвал его «овечьим сыном» и еще более ос-
корбительными прозвищами, сопровождая брань циничными
жестами. Иван Пименев прикрикнул на него, намекая на ка-
кие-то события, сведений о которых у нас нет: «здесь вашей
братве не на Куте реке детей боярских огнем жечь!», на что
пятидесятник ответил: «от озорника де нечем оборонитьца,
станешь де и ты дуровать, и тебе не спустить!.. Хаживал де
с нами тобольский сын боярский Богдан Окол, да и он де с
нами перечил да мягок стал». По другой версии он прибавил:
«человек пять или десять отберется... мы де будем и ныне
вашу братью огнем жечь»1.
Из этого эпизода видно, до какого обострения могло дохо-
дить раздражение рядового служилого люда против детей бо-
ярских. В 1668. г. весь гарнизон во главе с пятидесятником
Никифором Арга маковым выступил с челобитной на всех де-
тей боярских, Матвея Сосновского с товарищи, обвиняя их в
том, что при посылках на «дальнюю службу» они сами ни-
чего не делают, перекладывая1 все служебные тяготы на каза-
ков, которые за них и «робят», что они действуют «без сове-
ту» с своими сослуживцами, обращаются с ними грубо и
бьют их. Одной из причин обид было то, что дети боярские
не поручают казакам' сбора ясака, с чем, как мы видели,, свя-
зывались известные, порой крупные доходы, «отказывают
(им) от ясачного сбору», а передают это дело за взятки про-
мышленным людям. В итоге челобитчики просили не посы-"
лать с ними в качестве начальников детей боярских. Чувство
глубокой обиды звучит в обвинении детей боярских в том, что
они «вылыгают ложно чюжими службами и ранами кровавы-
ми в дети боярские и оклады они берут себе большие из на-
ших окладов». Челобитная, таким образом, вскрывает всю глу-
бину социальной розни, внутри Якутского гарнизона2.
Внутренняя борьба часто незаметная для постороннего
взгляда, разбивала служилую массу Якутска на две группы.
У детей боярских были свои сторонники, «ушники», среди про-
стых казаков, которые находили для себя более выгодным
дружить с начальством, но зато навлекали на себя недобро-
желательство своих товарищей. В 1680 г. между служилыми
людьми, находившимися на службе на реке Зырянке, и сы-
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, 1 вязка, № 8.
2 ЦГАДА, Сиб. приказ, ст. № 874.
331
ном боярским Титом Богомоловым произошли очень резкие
столкновения. Богомолов обвинял своих казаков «в непослу-
шании и в смертном убийстве и в бунтах их самовластных».
Он засел в зимовье с двумя преданными ему казаками, кото-
рым за это остальные «грозятца... хотят убить до смерти...
называют их ушниками и кровопивцами», так что они «из
зимовья вон вытти не смеют». Богомолов увидал себя даже
вынужденным отпустить своих двух сторонников в Якутск,
потому что ему, как он писал воеводе Ф. И. Бибикову, их «не
в мочь оборонять от их озорничества и смертного убойства»1.
2. Русские торги и промыслы в Якутии
Небольшая горстка служилых людей была бы не в состоя-
нии освоить хозяйственно обширную территорию, если бы не
имела постоянной поддержки в непрерывном наплыве с Руси
всяких гулящих и промышленных людей. Не служилые люди
освоили Якутский край, а те толпы русских промышленников,
которые еще раньше присоединения Сибири проникали на Ле-
ну и 'проторили дорогу следовавшим за ними 'служилым людям
дальше на восток на заморские реки и на далекий Амур. Ис-
требление соболей в Западной Сибири еще в первой по-
ловине XVII в. заставляло их итти все глубже и глубже на
восток в поисках новых еще не тронутых охотничьих угодий.
Якутск и сделался главными воротами, через которое шло все
промышленное движение в Восточную Сибирь. О размерах
этого движения говорят следующие цифры. В 1642 г. Якутская
таможня отпустила 1.131 чел., из них на соболиные промыслы
839 чел. и к Руси и в сибирские города с промысла 233 чел.,
остальные на рыбные ловли (31 чел.) и на пашне (21 чел.)2.
В следующем году — 907 человек, из них на промыслы 653
чел. и с промыслов 254 чел.3. Таким образом, ежегодно через
таможню проходило в эти годы около 1000 чел кто на про-
мыслы, кто с промыслов. Это было время, расцвета ленских
промыслов, своего рода «пушной лихорадки», которая охваты-
вала промышленников, прорвавшихся в до тех пор неистощен-
ные и казавшиеся неистощимыми соболиные угодья Восточной
Сибири. Но и в дальнейшем число проходивших через Якутск
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 191.
2 ЦГАДА, Якутск, прик. изба, в. 1, № 10.
з Там же, в. 1, №2.’
промышленников было очень значительно: с октября 1653 Г.
но 1 сент. 1654 г. в Якутской таможенной избе заплатили яв-
ку 489 человек, в 1654/5 г.--456 чел., «в 1655/6—549 чел., в
1656/7 — 549 чел., в 1657/8 — 510 чел.1. Из Якутии вся эта
масса промышленных людей расползалась по сторонним ре-
кам. В 1643 г. с Оленека, например, вышло в Якутск 27 че-
ловек торговых иг промышленных людей, которые везли с со-
бою 100 сороков соболей. В 1679 г. вверх по Олекме, в зак-
рытые по распоряжению правительства для охоты районы,
пошло на четырех дощаниках —• 52 челов., на Олекме в это
время «за каменем» зимовали 10 человек; вверх по Лене из
устья Олекмы выехали один каюк и один дощаник, на ко-
торых было 15 чел.2. Очень большое число промышленников
собиралось на Колыме и на Индигирке. В экспедиции Алек-
сея Федорова и С. Дежнева, выехавшей в 1648 г. из устья
Колымы, приняли участие 90 человек промышленников. В
Нижнем и Верхнем Колымских зимовьях ежегодно, при
большом стечении промышленных, ясачных и служилых лю-
дей, происходили ярмарки, так называемая «нижняя ярмон-
га» и «средняя», на которых производились самые разнооб-
разные сделки3.
Вся эта масса «приезжих» русских людей в первую оче-
редь устремлялась в Якутию за пушниной.
В XVII веке основным промысловым зверем в Якутии
был соболь. Якутские соболи? славились своим высоким; каче-
ством. Среди них попадались такие, которые ценились 400,
450 и даже 500—550 тогдашних рублей (т. е. от 6000—8250
золотых рублей) за сорок,- а единичные исключительно цеп-
ные «одинцы» продавались по 20—30 руб. за штуку (300—
450 руб.). Гораздо дешевле ценились «недошедшие» соболи,
так называемые «вешняки» или недособоли, ловившиеся вес-
ною, когда мех еще недостаточно пушист. Из соболиных
шкурок вырезались пупки, которые продавались отдельно, а
также отделялись хвост и остреди, т. е. кончики хвостов; из-
редка в таможенных книгах попадаются собольи мордки.
Кроме соболей ценились якутские лисицы красные (знаме-
нитые «огневки»): белодушчатые, сиводушчатые, чернодуш-
чатые, чернобурые и т. п.
Изредка упоминаются бобры.
1 Арх. ЛОИИ, карт 184, № 6.
2 ДАИ, т. VI’II, № 3.
3 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 106- 108, 112.
333
Другая более дешевая пуШнйна йе окупала, Повидимому,
расходов на дальний путь и не оправдывала трудов, связан-
ных с промыслами. Песцами и белкой, которые сейчас яв-
ляются объектом значительной охоты, промышленники тогда
мало интересовались.
Охота на соболя производилась либо посредством лову-
шек — кулем, либо при помощи собак и сетей (обметов).
Сравнивая приемы охоты туземцев и русских, Поярков писал
про туземцев, обитавших на Амуре1: «и добывают де... те со-
боли так же, как иные сибирские и ленские иноземцы —
стреляют из луков, а иного промыслу, как промышляют рус-
ские с обметами и с кулемниками, соболей не добывают».
Кулемой называли примитивную ловушку, которая ставилась
в местах, где были следы соболя. Устроена была кулема по
типу обычной западни. Обычно в одном «ухожье» станови-
лось несколько десятков кулем, и совокупность кулем, рубле-
ных в одном месте, называлась «кулемник».
Наряду с ловлею соболей кулемами практиковалась охо-
та с собаками — «промысел на собачьей ноге», как выража-
лись в XVII в. Собаки русских промышленников в Сибири, по
словам Коллинса, были «чрезвычайно ловки в отыскивании
соболей». «Добрая промышленная соболиная собака» цени-
лась дорого. В 1640 годах, судя по данным Якутской съез-
жей избы,, обычная цена такой собаки была 5 руб., но попа-
даются собаки стоимостью в 10 рублей2 и выше.
Для прокормления собак промышленники вывозили с со-
бою «корм собачий»: «рыбьи кости», иногда смесь — «муку
и костие». Охота на «собачьей ноге» производилась различ-
ными способами. Собака выслеживала соболя, загоняла его
на дерево и охотник застреливал обычно из лука. В скарбе
промышленника мы встречаем обычно «лук промышленный
добрый», «лук стрельный» и «тул» (колчан) со стрелами3.
Ценились «луки зырянские», цена на лук была от четвертака
до 10 алтын; стрелы назывались «томанами»4. Искусные
стрелки попадали стрелою в мордочку соболя, чтобы не по-
портить шкурки; если соболь ранен и пробует бежать, его
схватывает собака.
Чтобы зверь не убежал при охоте с собакой, пользова-
лись сетью. Сеть эта; достигавшая 13 саж. длины и 2 м. высо-
1 ДАИ, т. III, № 12. '
2 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 26; в III, № 3, л. 310.
3 ЦГАДА, Сиб. приказ, ст. 364, лл. 12—14, 17; кн: № 42, лл. 70, 72;
ДАИ, т. VII, № 3 (V).
^Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки, стр. 254.
334
ты, назывались в XVII в., как и теперь, «обметом» й явля-
лась необходимой частью «соболиной снасти». Обметом мож-
но было пользоваться различным способом. Во-первых, обме-
тывали сетью соболиную нору к которой привел след, так
что оставался из нее выход только в одну сторону. Иной раз
промышленнику приходилось сторожить дня по два и по три,
пока соболь выйдет из норы. Как только звон колокольчиков
привязанных к веревке возвещал, что соболь попал в сеть,
промышленник спускал собаку, которая и давила зверька;
иногда сам промышленник ловил его руками. Если в норе'
было несколько выходов, то во все выходы кроме одного
пускали дым, чтобы выгнать соболя наружу. Так же посту-
пал промышленник, когда соболь забивался под корни дере-
ва. Наконец, если соболь прятался в ветвях дерева или в
дупле, то дерево срубали, предварительно расставляли обмет
на том месте, где оно должно было упасть верхушкой, при-
чем 'сам промышленник оставался стоять у пня; видя у дере-
ва человека, соболь бросался прочь от него и попадал в
сеть1.
Охота с собакой считалась менее производительной, чем
ловля соболей кулемками.
Отдаленность «угожих» мест, трудности и опасности пу-
ти, отсутствие запасов и снаряжения у большинства про-
мышленников — все это делало участие в промыслах далеко
не легким предприятием. Представление об отдельных про-
мышленниках, на свой риск й на свой счет снаряжавшихся в
далекий путь и промышлявших самостоятельно в сибирских
лесах, представление, которое обычно возникает при первом
знакомстве с источниками, требует поэтому значительных гю,-
правок. Такие промышленники-одиночки, конечно, существо-
вали в XVII в., но их добыча была ничтожна, едва окупала
содержание их самих, проедалась на обратном пути из Си-
бири на Русь и не они поставляли на архангельскую ярмар-
ку ту массу мягкой рухляди, за которой приезжали из года
в год иностранцы. Сложность промыслов требовала капитала
и организации. Львиная доля добычи проходила через руки
крупных торговых людей Устюга и Соли Вычегодской: они
организовывали промышленные экспедиции на Урал, они дава-
ли средства, необходимые для длительного пребывания в
приленских лесах, вокруг них группировались более мало-
мочные промышленники, беря в долг у них деньги и снаря-
жение и закабаляя себя им, а в лучшем случае промышляя
под их руководством и покровительством. Мелкий промыш-
‘Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки, стр. 253—254.
335
Ленник чаще всего нанимался на промыслы к богатому пред-
принимателю; если же у него были небольшие средства, то
он либо объединялся в артель с другими такими же охотни-
ками, либо при первом удобном случае сам обзаводился
наемным работником и< эксплоатировал его в свою пользу. В
той или иной форме — промыслы требовали единства уси-
лий, требовали организации. Промышленники, складывавшие-
ся поэтому в различного рода промышленные артели, зака-
баляли других менее счастливых товарищей или сами попа-
дали. в кабалу.
Промышленные экспедиции за соболем в леса Восточной
Сибири требовали значительных расходов по снаряжению и
на продовольствие. В языке XVII в. существовал особый тер-
мин, которым определялось количество хлебного запаса и
промышленного «завода», необходимое каждому отдельному
промышленному на одну промышленную кампанию: «ужна»
или «ужина».
В якутских таможенных записях отмечается, что у таких-
то промышленных людей выбыло на Ленском волоку на собо-
линые промыслы на 4 ужины—НО пудов; муки, 2 обмета со-
бол’ины, 20 саж. сетей неводных, 20 камы-сов лосиных (для
лыж) или на две ужины—50 пуд. муки ржаной и т. д.; под 22
июня 1642 года занесено, что с прикащиком гостя Надей Све-
тешникова, Елизаркой Тимофеевым идет вниз по Лене на
рыбную ловлю и на соболиный промысел на Оленек реку 15
ужин, т. е. продовольствия и промышленного заводу на него
самого и на 14 покручеников, а именно: 300 пуд. муки, 150
арш. сукна белого (сермяги), 200 арш. холсту хрящу, 60 обу-
вей чарков, 150 саж. сетей неводных, 30 топоров; 150камысов
под лыжи, 7 одеял овчиных, 15 кафтанов шубных и 10 обме-
тов соболиных1. Те из них, которые шли на промысел за свой
счет и с собственным снаряжением, назывались «своеужинни-
ками», в отличие от «покручеников», отправлявшихся за
счет предпринимателя и на «хозяйских харчах».
Своеужинники образовывали для промыслов артели в не-
сколько человек. Члены такой артели назывались обычно «то-
варищами», иногда «складниками». Сущность взаимных отно-
шений между ними сводилась к тому, что все запасы шли в
общий котел, и вся добыча — «артельные соболи» делилась
поровну, по числу участников. В 1642 г. промышленный че-
ловек Мишка Семенов жаловался, например, на промышлен-
ного человека Марка Степанова кайгородца, с которым он
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, 1, №№ 14, 10.
336
ходил на соболиный промысел: «за одно с товарищи вместе,
и он Марко с товарищи того соболиного промыслу со мною
не делал и паю мне, сироте твоему, не дал, а промышляю-
чи, государь, он, MapKOi с товарищи, ту мою ужину ел ря-
дом, не отделивал и я, сирота твой, с ним, Марком, и с то-
варищи промишлял рядом». Марко Степанов возражал на
это: «ходили де мы с ним, Мишкою, на промыслы вместе, и
тот де Мишка с нами разделился с великого заговенья... и в
паю де он, Мишка, с нами с великого заговенья не был,
вольно де ему клепать»1 2 3. Итак, взаимные отношения между
членами артели сводились к равному участию в артельных
расходах на продовольствие и добыче и зиждились на добро-
вольном соглашении, не подкрепляемом никаким письменным
договором. Из-за продовольствия часто возникали споры.
Так, в 1642 .г. промышленный человек Петрушка. Иванов жало-
вался, что его товарищи признали его муку плохой и его
«от себя из артели выкинули» и захотели взять «на ту муку
свершенка 3 пуда», которые он им и дал. 18 апреля того же
года промышленный человек Васька Евсеев взыскивал с то-
варищей расходы, произведенные им на артель: «Куплено у
меня, сироты твоего, в Енисейском остроге на дорогу! в ар-
тель 3 безмена меду, да масла{ 2*4 ф., и тот мед и масло из-
держали... да яз же сирота, в артель издержал 3 а. 2 д.»а.
Ревниво следя, чтобы никто не съел лишнего куска из обще-
го котла, участники артели так же ревниво следили и за тем,
чтобы никто из них не укрывал своей добычи. Так, Парфен-
ко Евсеев жаловался на Сидорка Иванова, который про-
мышлял «с нами вместе, а соболи отдавал на лесу, на Со-
бачье (реке) ...Семену Дежневу, а к нам ib артель не носил,
а тем соболям цена 15 рублей, а у нас в соболях в нашем
промыслу пай взял, а тот Сидор с лесу пришол, соболя де
упромышлял, да отдал Семену»8.
Наряду с артелями, в которые временно входили отдель-
ные промышленные люди, ничем в остальном между собою
не связанные, мы встречаем на соболиных промыслах в Си-
бири большие предприятия, снаряженные на средства какого-
нибудь одного крупного предпринимателя.
Состоятельные торговые люди сами или чаще через своих
приказчиков или родственников организуют за свой счет це-
лые промышленные экспедиции на Енисей и на Лену, а позд-
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 8.
2 Там же.
3 Там же, № 28.
22
Якутия в XV)! веке
337
нее - еще дальше на реки Восточной Сибири и отпускают на
соболиные промыслы «ватаги» своих покручеников, снабжая
их необходимыми запасами и соболиною снастью, иногда то-
варами для торговли с инородцами.
«Ватага» частного предпринимателя составлялась на осно-
вах «покруты», т. е. особой формы крепостнического найма:
он «крутил», т. е. нанимал малосостоятельных промышлен-
ных людей. Среди последних нередко попадались такие, ко-
торые, не будучи в состоянии обзавестись на свой счет
«ужиною», т. е. продовольствием и охотничьей снастью, дела-
ли постоянную профессию из того, что жили у хозяев «в по-
круте», из года в под искали предпринимателей и «укрути-
лись итти на промыслы»1.
Обязательства покрученика фиксировались «покрутными
записями». В одной челобитной приказчики торговых людей,
сообщая, что они покупают хлебные запасы и отпускают по-
кручеников, добавляют: «И те наши покрученики дают нам,
холопам и сиротам вашим на себя покрутные записи».
В покрутной записи определялся, — во-первых срок, на
который нанимался покрученик. В одном случае предприни-
матели жаловались, что их покрученики «против своих за-
писей на урочные годы не поспевают на соболиные промыс-
лишка для ради якутской задержки и дальнего пути». «В
нынешнем, государь, во 149 году», пишет в 1641 году про-
мышленный человек Гришка Остафьев, «покрутил меня, си-
роту твоего, он, Исак (Ларионов), на соболиный промысел в
Енисейском острогу на один год». В том же году торговый
человек Анисим Мартемьянович пишет про Фадея Захарова:
«покрутился тот Фадей у меня, Онисимка, в Енисейском ост-
роге итти на промысел на Лену реку на два года». Иногда
эти сроки были длительны: на промыслы отпускали на три и
на четыре года 2.
Условия, на которых нанялся Вас. Иванов,, заключались
в следующем. Харчи, одежда и все снаряжение — хозяй-
ское: «Пити и ести до вышеписанного сроку его хозяйское»,
«и чем промышлять слюду, ломы железные и керки, топоры
и котлы, и скальное 3 платье двум постеля да одеяло, и сети
неводные и всякой промышленный завод все его же хозяй-
ское». «На платье » на Обувь»4 он взял у хоз1я1ина 3 рубля
1 ЦГАДА, Сиб. приказ, ст. № 344.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 470. Як. прик. изба, в. 1, № 8, в. 3 А, л.
246.
3 Документ напечатан с плохой копии, в нем много описок. В данном,
случае слово: «Скальное» — вероятно искажено.
4 Напечатано неверно: «обед».
338
«у сей записи», «а больше того не спрашивать». Наконец, от
хозяина он получает и средства передвижения: «судовое дни-
ще его хозяйское, и то днище! пособить до готова сделатн и
покрыть мне, покрученику, с иными покрученики вместе а к
тому судну напа.рьи и сверла, конопати и скобы1, и верховые
снасти, бечевы и подчала, и лодки..., все его ж хозяйское».
Все перечисленное и составляет «хозяйскую ужину». Что ка-
са’ется добычи, то она делилась на три части, из которых две
шли в пользу хозяина, а одна в пользу пюкрученика: «а что
бог дают в промыслу слюды, которая в остатке будет за де-
сятым пудом (поступавшим в казну), и за платежей в каз-
ну великого государя, и тое слюду делить с ним хозяином по
третям: ему, хозяину — две доли, а мне, покрученику,
треть». В случае, если покрученик будет охотиться, то охот-
ничья добыча целиком идет в его пользу.
На время найма покрученик становился в полную зависи-
мость от хозяина, обязывался «всякая работа работать без
ослушания; что он, хозяин, заставит, или кому меня прика-
жет, и мне того во всем слушать, ни в чем не ослушаться»;
он обязывался, «будучи на промыслу,... никаким воровством
не воровать, не пить и не бражничать, зернью и карты и
какою закладною (азартною) игрою не играть» и предостав-
лял, в случае надобности, «ему, хозяину, или кому он прика-
жет, от воровства и от питья и от всякого дурна унимать и
смирять, а мне, покрученику, того не отыскивать некоторыми
делы». Это обычные условия, характерные для крепостниче-
ского найма, которые ставились при поступлении вообще на
службу в жилых записях. В случае нарушения договора со
стороны искру ченика, если он не пойдет на промысел, или
откажется от промыслу, или поста вит «хозяйскую ужину»
без промыслу, или учинит над промыслом какую «хитрость»
или «поруху» или «не допромышляв», сбежит, он обязывался
уплатить 50 рубл. неустойки «за ужину». И, наоборот, такую
же неустойку платит хозяин, если он его не пошлет на про-
мысел или от промыслу откажет. Покрутную писал приказ-
ный писчик, и она закреплена подписями двух свидетелей. «А
кто с сей покрутною станет, тот и истец». Это своего рода
вексель на предъявителя.
Предприниматель снабжал покрученика необходимым
продовольствием: покрученики ходят «на соболиные промыс-
лы у торговых людей в наймех на потовом хлебе», как ска-
• Напечатано неверно: «скоты».
ЗЗЭ
22*
за нс в одном документе. «На Ленском волоку»; пишут прика-
щики торговых людей, «покупаем хлебные запасы и отпута-
ем своих покручеников вниз по Лене и по сторонним рекам
и по Олекме».1 22 июня 1642 года с приказчиком известного
гостя Надей1 Светешникова пошли на соболиный промысел на
Оленек реку 14 покручеников, и с ними 300 пуд. муки ржа-
ной; 18 июня с другим приказчиком того же i гостя пошли
вниз по; Лёне на летовье и* с летовья на промысел тоже 14
покручеников, и с ними 400 пуд. муки 2. До нас дошел целый
ряд челобитных торговых людей о разрешении покупать в
Сибири хлебные запасы для прокормления их покручеников,
а также провезти для той же цели с Руси пресного меду,
чтобы покрученикам их «на соболином промыслишку над од-
нем хлебом без вологи не оценжать». «А которых, государь,
людей в Сибирских городах», говорится в одной челобитной:
«станем отпущать покручеников для соболиного промыслу, и
мы, торговые люди, всякому человеку на год даем по пуду
меду в харчю место» 3. Кроме муки и меда, упоминаются по-
лоти мяса, масло коровье, жир рыбий и т. д. Известны слу-
чаи судебных исков покручеников к хозяевам из-за недобро-
качественности полученного от них продовольствия и т. п.
Так, упомянутый Петрушка Иванов бил челом на своего хо-
зяина Савина Яковлева (16 апр. 1642): «Был яз, сирота твой,
у него, Савина, на соболином промысле на Тубе с товарищи,
и он, Савин, дал мне худую муку, отруби да песчаную», чем
ввел его в убытки 4.
Для варки пищи хозяин давал «котлы промышленные», а
для ловли рыбы, служившей главным предметом питания во
время экспедиций, «сети неводные» и несколько мотов «пря-
дева неводного».
Далее предприниматель снабжал покрученика одеждой и
обувью, частью в готовом виде, частью в виде материала.
Так упомянутый выше приказчик Надея Светешникова Ми-
кифор Кириллов, отправляясь на промыслы с своей ватагой
покручеников, заявил на таможне: «Да, платья им даю (14
человекам)' — 160 ар. сукон белых, 31 рубах, 37 рукавиц ва-
рег сю всем, 30 штаны, 2 кожи «красные, 43 чарки (обуви)».
Другой его приказчик Елизарко. Тимофеев, как мы видели,
вез с собою на промыслы 150 ар. сукна белого, 200 ар. холсту
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 210, л. 470.
2 ЦГАДА, Як. прик.. изба, в. 1, № 10.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. Хэ 178, л. 88.
4 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 8, в. Ш, № 3 А, лл. 259, 270.
340
хрящу, 60 обувей чарков, 15 кафтанов шубных. Особенно
важно было обеспечить промышленников лыжами; поэтому с
ними посылалось большое количество выделанных шкур с
ног зверя специально «под лыжи», так называемых «камысов»
лосиных и конских. На обязанности хозяина лежало также
снабдить покручеников постелями и одеялами, обычно из
расчета одно одеяло и одна постель на двух. Так, Елизарко
Тимофеев для 14 покручеников вез 7 одеял овчиных1.
Наконец, хозяин снабжал покручеников «промышленным
заводом»: соболиной снастью, т. е. несколькими «соболиньь
ми обметами» (сетями для ловли соболей), ружьями с по-
рохом и свинцом, топорами (обычно по два на человека), и,
наконец, промышленными собаками. 5 февраля 1651 г. тор-
говый человек, казанец Тихонко Васильев Колупаев заявил,
например, на допросе, что он посылал на промыслы. в
Мальягарскую волость Якутского уезда покрученика Иваш-
ка Якимова вологжанина, «а дано дё ему хлеба на все ле-
то прошлого 158 году и на tacio зиму нынешнего 159 г. —
16 пуд. муки ржаном, да 2 котла, да 3 топора, да 2 соба-
ки, да обмет, чем соболи ловят, да постель с одеяло'м»2.
Когда в 1647 г. на Лене в Жиганах 'была ограблена служилы-
ми людьми ватага, отпущенная из Якутска тем же Колупае-
вым совместно с его родственником Матюшкой Акинфиевым,
то в числе пограбленного живота они ставили в счет 5 ру-
жей с свинцом и с порохом и 12 собак3. С покручениками
Елизарка Тимофеева шло 30 топоров и 10 обметов4.
Нередко торговые люди снабжали свою экспедицию так-
же всяким «товаренком» для мены с инородцами. «И при-
шед торговые люди на Лену», сказано в одном деле: «отпу-
тают покручеников... на ленские промыслы и с товары, и
те люди, которые от них... на ленские промыслы пойдут, то-
вары торгуют с иноземцы на соболи и на всякую мягкую
рухлядь»5. Надей С ветошнико в отпустил в 1634 году с своим
человеком Иващком Ломом и покручениками ««многие про-
мышленные товаренки»: медь, и олово, и одекуй (род бус из
хрустали) и бисер и «всякой товар по якуцкой цене»6. В’
1642 г. на четыре ужины некоего Бориса Иванова, кроме
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 10.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 344.
3 Там же, ст. № 364.
4 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 10.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 251, л. 482—3.
3 Там же, ст. № 90, л. 376—7.
341
прочего, приходилось */» иуда меди в котлах, 1000 одекуев,
8 ф. олова ит.д.1.
Все перечисленные предметы снабжения и снаряжения
входили в состав «ужины», т. е. части капитала, потраченно-
го хозяином на каждого из своих покручеников.
В «ужину» включались также падавшие на хозяина рас-
ходы на перевозочные средства — на суда и на лошадей.
Известный Василий Федотов Гусельников Скорая Запись, от-
правляя своих людей и покручеников в Сибирь, посылал с
ними «дощаники и лошади, ...на которых мы дощаниках хо-
дили... и лошади наши, на чем перевозили через волоки
хлебные запасы и всякие товары» 2. Н. Свётешни1ков пишет, что
Ивашко Лом с покручениками шел на Лену «дву судишках
моих с лавозки»3 Колупаев отпустил с своей экспедицией в
Жиганы «коч со всем, с парусом и со всеми судовыми снас-
тями и с якорем»; все это они оценивали в 190 руб.4.
Получая от предпринимателя продовольствие, одежду,
охотничье снаряжение и средства передвижения, покрученик
отдавал ему взамен большую часть своей добычи. Добыча
на соболиных промыслах делилась, по обычаю, на три доли,
из которых одна («третий из покручеников пай») шло в поль-
зу гюкрученика, а. две трети в пользу хозяина.
Кроме участия в промыслах, покрученик обязан был ис-
полнять «без ослушания» все работы, связанные с экспеди-
цией: «идучи дорогою», «работать всякую судовую работу»,
и волочить через волоки свою ужину5.
На срок найма покрутный человек попадал в полную за-
висимость от хозяина и от его приказчика: «что де хозяева
велят дел-ать, и он де их слушает, их де дело невольное»,
как выразился один покрученик на допросе перед якутскими
воеводами в 1651 году6. Это характерно для феодального
строя, при котором отношения найма неизбежно влекли с со-
бою отношения подвластные. Нередко предприниматели зло-
употребляли положением своих покручеников и обращались
с ними произвольно и жестоко. В 1646 г., например, Мала-
фей Парфенов жаловался на своего хозяина Макара Семе-
нова, что он его «бил и увечил обухом и голову испробил
и хотел... топором засеч и неведомо за что»7.
! ЦГАДА. Як. прик. изба, в. .1, № 10.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 88, л. 396.
з Там же, ст. № 90, л. 376.
* Там же, ст. № 364.
’ ЦГАДА. Як. прик. изба, в. Ill, № 3 А, л. 246.
‘’ЦГАДА, Сиб. прик.. ст., № 344.
7 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. III, № 3 А, л. 259.
342
Ватаги, образовавшиеся на начале «покрути», бывали в
зависимости от средств предпринимателя иногда очень зна-
чительными. Человек гостя Н. Светешникова, Ивашко Лом
пошел, например, в 1634 г. из Якутска на Лену с партией в
30 человек; в 1642 г. два приказчика того же гостя обра-
зовали две ватаги по 12 человек каждой; в 1642 году, упоми-
нается ватага, снаряженная его же приказчиком, в* 15 чело-
век. В 1630 г. приказчик ярославцев Скрыпнных, Микифор
Иванов отпустил с Туруханских россох в Тунгуски 15 покру-
чеников в двух каюках. Василий Федотов послал в 1641 г.
племянника своего Мишку Остафьева и двух своих людей и
с ними 30 человек покручеников, в другом случае он отпус-
тил на Лену с братом своим Афанасием 40 покручеников.
Ватага торгового человека Михаила Березовского в 1645 го-
ду состояла из 26 человек1.
Во главе ватаги обычно шел нанимаемый на особых усло-
виях опытный промышленник «передовщик», который и руко-
водил экспедицией2. Передовщик, как видно из одного дела,
получал за свой труд либо целую ужину из общей добычи,
без вычета двух третей в пользу предпринимателя, либо воз-
награждение деньгами. «В прошлом государь, во 153 году»,
жалювалюя вымитин Васька Маегов -на прика-зчика Надея
Светешникова, Нйкифорка Кириллова, «покрутил меня он,
Никифор, в Якутском остроге итти на соболиные промыслы
на Алдан передовщиком, пятнадцатью человеки, и на про-
мыслу, государь, дал нам бог по 70 соболей на ужину, и тот
Никифор тех моих соболей 70-ти не отдает». Приказчик воз-
ражал, что он действительно «на промысел в передовщики
его, Ваську, наймовал, а дал де найму деньгами наперед 30
рублей, а целой де ужины ему не суливал, а те де у него со-
боли всех ужин, опричь третьего их покручеников паю». В
конце концов Никифор Кириллов, захворав и будучи при
смерти, «уходя сего света», поручил своему товарищу, дру-
гому приказчику Светешникова Тимофею Елизарову, удов-
летворить иск Васьки Маегова и «отдать ему... иску его 70
соболей, его, Василия Маегова, ужину»3. Нередко передов-
щик, отправляясь во главе чужих токручеников, брал с со-
бою своего собственного покрученика, который бы промыш-
лял в его пользу.
I ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 90, л. 37, № 88, л. 396, Як. прик. изба, в.
№ 10, в,- Ш, № ЗА, лл. 280—282. Прик. дела ст. лет 1630, № 79.
2 ДАИ, т. VIII, № з (Ш).
3 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. III, № ЗА, л л. 280—289.
343
к ватаге, снаряженной тем или иным крупным торговым
человеком, обыкновенно присоединялось несколько своеужин-
ников, некоторые с своими покручениками, в расчетах вос-
пользоваться руководством опытного передовщика, а, глав-
ным образом, из соображений безопасности от нападений
«сильной руки» тунгусов иди якутов. 16 июля 1642 года ив
Якутска, например, отпущен на промыслы приказчик гости-
ной сотни Алексея Усова' — Федот Алексеевич Попов колмо*-
горец (впоследствии участник и организатор экспедиции Се-
мена Дежнева); с ним шли его племянник, 23 покрученика и
5 своеужи'нников; с собою они взяли 700 пуд. муки, 100 арщ.
сукна белого, 100 ?.рш. холсту гладкого и толстого, 20 ско-
лотое подошвенных, 4 пуда промышленных котлов, 60 топо-
ров, 25 обметов, 350 саж. сетей неводных, 2 пуда прядена И
товары для мены с иноземцами: 2 пуда олова, 10 фунтов
бисера, 50 колокольцов «кутазов» — всего на грандиозную
сумму 1025 рубл. Через несколько дней, 18 июля, торговые
люди Матфейко1 Антипин, казанец и Никитка Агапитов ярос-
лавец, подали заявление ленскому таможенному голове:
«Идет с передовщиком нашим с Левкой Петровым на Лену
реку на рыбной промысел и на соболиный, хлебного запасу
и промышленного заводу на 16 ужин» (на 327 Уъ руб.) и 16
покручеников; с тем же передовщиком идут промышленные
люди — 4 своеужинника с 2 покручениками, с ними на 6
ужин хлебного запасу и промышленного заводу (на 133 р.
26 а. 4 д.); с ним жэ идут Ортюшко Торюбов с Назарком
Костянтиновым о дву ужинах (на 22 р. 20 а) и, наконец,
еще один своёужинник со всяким запасом на 29 руб. 10 ал.
Таким образом, ватага состояла из передовщика, 16 хозяй-
ских покручеников, 7 своеужинников и 2-х их покручеников,
всего из 26 человек, а общая сумма оценки их снаряженья
равнялась 513 р. 6 а. 4 д.1.
В первые годы существования Якутска добыча пушнины
достигала громадных размеров. В 1641 г. было вывезено на
Русь 199 сороков 37 соболей, т. е. около 8000 соболиных
шкурок, всего мягкой рухляди на 9700 руб.2. В 1643 г. только
с Оленека привезли в Якутск 100 сороков3. В 1651 г. по не-
полным сведениям с промыслов было привезено 336 сор. 10
соб., т. е. 13325 соболиных шкур10(к( и сверх того 129 сороков
19 пуп., 2 сор. 24 хвостов и другой пушнины, по таможенной
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 10.
2 Там же.
> Там же.
344
оценке на 15.661 ip. 10 а. 1 д. (около 23500С (руб.)1. В 1653 г.
в Якутской таможне было собрано 57 сор. 1 соболь; в 1654/5
г. — поступило 43 сор. 34 соболя, в 1655/6 г. десятина вы-
разилась в 48 сороках 36 соболей (считая 12 сор. 34 соб. с
ленских пашенных крестьян) и 28 сор. 13 соб. не были обло-
жены десятиной; в 1657/8 г. — десятинных было всего 46
сор. 14 соболей (в том числе 4 сор. 17 соболей с ленских па-
шенных крестьян). Для сравнения можно привести данные
о вывозе соболей из Якутска в 1917 г.—всего 3000 штук.
Хищническое истребление соболя дало себя чувствовать
уже лет через 30 после' открытия пути на Лену. Уже в 1676 г.
якуты жаловались, что «в якутцких угодьях промышленные
люди соболи выпромышляли, и ныне де у них стало мало,
а которые и есть соболиные промыслы, и те-де у них, яку-
тов, удалели» 2. Но и в данных местах соболей становилось все
меньше. В 1682 г. промышленные люди с Колымы, Индигир-
ки и Алазеи вышли обратно в Якутск, потому что «на тех
реках соболиные промыслы стали худы и соболи выпромыш-
лялись» 3.
В 1672/3 году таможенный обор в Яку гаке уже значи-
тельно понизился, составив всего 26 сор. 17 соболей, из ко-
торых 7 сор. 8 соб. из Чечуйского острога и 4 сор. 2 соболя,
с Колымы. Следовательно, добыча упала до 10.500 шкурок.
По преувеличенным данным предшествующих лет предпола-
галось собрать несколько больше: 35 сор. 2 соболя, из них
12 сор. из Чечуйского острога и 8 сор. 9 соболей с Колымы.
В конце XVII в. упадок промыслов был еще значитель-
нее, и еще больше отразился на поступление десятинной
мягкой рухляди, которая выразилась в 1696/7 г. всего в
11 сороках 29 соболях и в 1697/8 г. всего в 57 соболях..
Таким образом уже через 60—70 лет после присоедине-
ния к Русскому государству Якутская область, как рынок
пушнины, проявляла, по сравнению с первыми годами, при-
знаки истощения, вследствие варварских приемов эксплоа-
тации промыслов.
Правительство было обеспокоено сокращением соболиных
угодий, которое сильно отражалось на размерах ясака и де-
сятинного обора. Достаточно сказать, что в 1647/8. гг. с
одних якутов было собрано около 6000 шкурок (5848), а в
1697/8 г. со всей области вдвое меньше (3002). Москва де-
лала даже попытки сберечь драгоценного соболя от хищни-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338, лл. 98—102.
2 Ионин, Новые данные к истории Вост. Сибири, стр. 194.
ЗДАИ, т. VIII, № 44 (XXV).
345
чества .русских штатников на пушнину. Так, в 1670-х годах
татртажайше было запрещено ходить на гвромыслы на Олекму.
Но это запрещение осталось мертвой буквой, промышленни-
ки прорвались н в запретные угодия Олекмы.
В 30-х годах XVIII в. о некогда богатейших промыслах
Олекмы сохраняются лишь блестящие предания. «Ныне ж
ие токмо там, но и в других местах,—пишет Миллер,—где
•есть российские поселения нет никакого соболиного промыс-
лу для того, что соболи близ жилья не водятся, но по пус-
тым лесам и по высоким горам в отдалении». Даже на Ви-
тиме. -где еще частью уцелел ценный соболь русские про-
мышленники, проводя целый год в несносных трудах и нуж-
дах, почитают за счастье, если им по 10 соболей... на чело-
века придется».
Соболиные и моржевые промыслы были не единственным
занятием русских промышленных и гулящих людей, попа-
давших в Якутию. Некоторые из них промышляли рыбной
ловлею. Из Якутской таможни в 1642 г. на рыбную ловлю
было отпущено, как мы видели, 22 человека. Среди рыбных
ловцов были такие, которые промышляли в одиночку, ловили
«мелкую рыбу» и приносили ее на продажу в свежем виде на
небольшую в один прием сумму, рублей на 1— 6, иной раз да-
же менее чем на рубль. В числе таких рыболовов были слу-
жилые люди, некоторые из них ловили даже и в более значи-
тельных количествах. Были, повидимому, и промышленники,
для которых рыбная ловля служила подсобным средством су-
ществования. Например, промышленник Иван Братчиков
осенью в 1645 г. в четыре приема явил в таможни мелкой ры-
бы на 8 руб; усолец Антон Павлов, продавший тоже в
три приема на’ 8V2 руб.
Часто рыболовы объединялись, образуя небольшие группы
на паях, приобретавшие на общие средства необходимое сна-
ряжение: карбас и невод. Так, судя nd делу, возникшему в
1646 г., у торгового человека Бориса Иванова пежемца и у
банщика Дмитрия Тихонова были «вместе» невод с карбасом;
Борису Иванову принадлежал «в том неводу} четвертой пай и
в карбасе», пай этот он оценил в 4 р. 20 к. Рыбу ловил Дмит-
рий Тихонов и должен был отдавать своему компаньону его
пай в «рыбе», т.е. четвертую часть улова1. В других случаях
предприниматель нанимал ловца, который согласно обычной
форме феодального найма попадал на время службы в полную
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. Ш, ст. 3 А, л. 275.
346
зависимость от нанимателя и должен был сдавать ему весь
улов. Так, в августе 1643 г. человек таможенного головы Ва-
силия Скоблевского Захар Федоров нанимал промышленного
человека Насонка Петрова1 Колывана «неводить рыбы ево За-
харовым неводом до сроку до за морозу и как нельзя нево-
дить». «Наемные деньги», которые Колыван получал «от нево-
женья» в сумме 6 руб., он взял вперед при подписании «наем-
ной запйси». «Невожечи» он обязывался «ево хозяина слушать,
ни в чем не ослушатьца». В случае если «не почнет неводить»,
то полагалась неустойка в двойном размере против получен-
ной наемной платы Письменный голова Парфен Ходырев
имел на таких, очевидно, условиях двух человек «на рыбном
промыслу» 2.
В большие рыболовные экспедиции входили своеужинники
и покрученики. Обычно рыбные промыслы, в таком случае, со-
четались с соболиными. Так, в 1646 г. пошли вниз по Лене
реке на рыбную ловлю, а вверх по Алдану на соболиный про-
мысел промышленный человек Давид Григ. Баташев с пок-
ручеником, своеужинник Макарий Окрушенка с покручени-
ком, своеужинник Ив. Афанасьев с покручеником и свое-
уж1И1нник Мишка Васильев всего 7 -человек, образовавшие,
очевидно, компанию на паях3. В качестве организаторов та-
ких экспедиций выступают иногда сравнительно крупные
предприниматели. В 1645 г. компания из шести промышлен-
ных людей, на паях явили 2016 соленых муксунов и других
рыбных (продуктов — всего на 361 ргуб. слишком. На каждого
участника пришлось 336 -муксунов на 60 — 61 рубль4.
Еще более значительные результаты давали предприятия
отдельных крупных торговых людей. В том же 1645 году пле-
мянник Василия Федотова Гусельникова Скорая Запись Мих.
Стахиев предъявил 2500 соленых муксунов, 9 беремян юколы
и столько же беремян костя муксунового — на 118. руб.5; в
том же году промышленные люди' Филька и Данилка Се-
востьяновы предъявили 2000 муксунов соленых, 40 беремян
юколы, Р/г п, жиру рыбья, 4 п. икры соленой—на 138 руб.6.
Главным объектом рыбной ловли,-кроме, мелкой рыбы, был
муксун. Кроме соленых муксунов на рынок поступали юкола
муксуновая (т. е. сушеная рыба), жир рыбий, икра сухая и со-
I ЦГАДА, Як. прик. изба, в. III, с. 5/1.
2 Там же, в. 1, № 27.
зТам же, в. 1, № 29 (оп. 90 а).
* ЦГАДА, Сиб. прик., кн. № 186, лл. 19—21.
5 Там же, л. 31.
«Там же, л. 25.
347
левая, а также костье муксуновое. Кроме «летовного промыс-
ла» до заморозу, ловили рыбу и зимой 1. Для рыбной ловли
пользовались «седлом неводным» больших размеров, мережа-
ми и пущаливицами; наряду с пущалыницами. русскими, в
ходу были’ «крожовные», очевидно туземного происхождения,
из нитей, выделанных из крапивы 2. Общее количество рыбы,
предъявленной в Якутскую таможню на продажу, как местно-
го ул'ова, так и привезенной «летовной», за год с 1 сент. 1644
по Г сент. 1645 г. определялось в более 9.500 муксунов, не
считая мелкой рыбы; весь улов был оценен в таможне в 1300
руб. с лишком. Как и мягкая рухлядь, добыча рыболовов обла-
галась десятинной пошлиной, которая взималась Якутской та-
моженной избой деньгами в размере 10% стоимости улова.
Не только торговые, но и промышленные люди вели ожив,
ленную меновую торговлю как с якутами, так и с тунгусами и
юкагирами, обменивая на пушнину различные товары. Среди
этих товаров на первом месте стояли бисер и одекуй (крупные
бусы из синего и белого хрусталя). Ни одна большая экспе-
диция не выезжала на промыслы без значительного запаса
этого товара, имевшего то преимущество, что он был не гро-
моздким. Уже в конце 1640-х годов предложение превышало
спрос; у якутов «бисеру де... в... государевых подарках и от
служилых и торговых поизнаполнилось и делать из них на тот
бисер стало ’нечего, и в иные иноземци и )меж себя походу у
них на тот бисер нет»3. Но одекуй, белый и синий, и тот же
бисер и в дальнейшем оставался наиболее распространенной
единицей обмена.4 Очень большой спрос предъявлялся, осо-
бенно тунгусами и юкагирами, на металлические изделия, как
на оружие (железные наконечники стрел, пальмы, шишаки,
поручни, доски куячные, копья), так и на предметы домашнего
обихода (топоры, ножи, медные котлы); требовалось железное!
сырье в прутах. Олово, преимущественно в« торелях», шло, по-
видимому, на украшения. Наконец, пушнину1 можно было по-
лучить и в обмен на муку, так как промысел охотничий едва
обеспечивал полуголодное существование звероловов — тунгу-
сов и юкагиров. В 1641 г., например, на усть Муки реки к
приказному человеку пришли пять тунгусов — шамагиров,
принесли 4 соболей и «прошали» муки, «голодни де, ходили
де на зверовое и зверей не' добыли». Он накормил их и на
1 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. № 186, лл. 15-33.
2 Там же, ст. № 778. Изустная запись Мих. Захарьева.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 244, лл. 118—119.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 120.
348
дорогу им дал чашу муки, «чаять безмена, а и на корм им
изошла та-ж чаша»1. Предметом обмена с якутами служили
также рыболовные сети и конские хвосты, из волосьев кото-
рых тоже выделывались сети; так, п|ри покупке якутской «дев-
ки» служилый человек Григорий Киселев в уплату дал, между
прочим, «хвост коневый да сеть»2. Промышленный человек
Прокопий Мартемьянов в 1643 г. покупал на Индигирке у яку-
тов 28 соболей «на свои товарищка на сетишка и на оде-
куй» и т. д.
В торговле с якутами постепенно стала применяться и оп-
лата товаров деньгами.
В сношениях с звероловческими племенами севера сохра-
нялись долгое время примитивные формы «немой торговли».
Продавщик и покупатель взаимно не доверяли друг другу. По.
купатель шел с осторожностью и с оглядкою к продавцу: про-
давец остерегался покупателя. Друг к другу близко не прибли-
жались — предмет, предлагаемый в обмен на товар, издали
«бросали», «метали», поспешно брали то, что в обмен выкла-
дывалось продавцом, и быстро удалялись; с обеих сторон ору-
жие не выпускали из |рук. В 1652 г. в «Турухансиом в съезжей
избе аманаты летнего зимовья Тивлеулко с товарищи словес-
но извещали на промышленного человека Павлика Иванова с
товарищи, что они преж государева ясака оторговали его Тив-
леулкова отца и брата, купили у них соболи и бобры». Пав-
лик Иванов, оправдываясь, говорил: «Приходили де те тунгу-
сы к ним в зимовье, и покинули им три бобришка, а четвер-
тый пополам разрезан да сшит, да 3 кошлочишка, а взяли де
у них за то 4 топора да котел медной». Через несколько дней
другой промышленный человек Тимошка Филиппов с товари-
щи принесли в съезжую избу 2 бобришка. да кошлочишко, а
сказано: «были они в Н. Тунгуске на соболином промыслу и
пришли де к ним на стан иноземцы тунгусы и покинули де им
сильно в стан те два бобришка да кошлочишко, а они де у них
не взять не смели, что их иноземцев многолюдно и боялись
они убойства, и дали им за то пешню да 2 топоренка». В
1654 году промышленные' люди принесли в съезжую избу 68
соболей, «тунгусские пометные соболи, что у них имали ино-
земцы хлебные запасы муку и за' тое муку метали им собо-
лишка». Это была, очевидно, обычная форма торговых сноше-
ний с охотничьими племенами. В 1640 г. якутский таможенный
целовальник доносил на сына боярского Парфена Ходырева,
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII. в.,
стр. 95.
2 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 13.
349
что он взял у одного якута, шубу соболью, «а кинул де ему
за ту шубу 9 прядок бисеру»1.
Торговля с «иноземцами» Ленского разряда носила грубо
колониальный характер и была, noj существу, формой крепост-
нической эксплоатации коренного охотничьего населения. Это
выражалось, во-первых, в неэквивалентности обмена. Даже
якуты, которых вследствие сравнительно высокого культурного
развития было менее легко обманывать, поддавались на
соблазн приобретать «котлики» меди зеленой — «медью тон-
ки, а видом немалы».2
Что касается юкагиров и тунгусов, то тут торговцы (осо-
бенно из служилых людей) могли не стесняться: они колым-
ским юкагирам «зачитают за свои товары за стрелу по собо-
лю, а за огниво по соболю, за пилу по соболю и по полтора
и по два, за ножишко по соболю, за топоренко по 2 соболя и
по 3 и дороже, и за собаки емлют такою же дорогою ценою»,
за пальму в Р/г арш. длины по 15 соб., в 3/4 арш. по 10 собо-
лей, за прут железный по' 10 соболей. В других случаях ука-
зывается даже более высокая расценка: «за топор сто 8, 9 и по
10 соболей, за стволику пищальную и по 15 и по <20 соболей, в
пол-аршина пальмы по 10 соболей, а в аршин пальма 20 собо-
лей, малые куяшные полицы, по соболю полица, а прутья же-
лезные, из якорей куют, по полуаршину прут, и за то 10 собо-
лей»3. Не менее характерно для колониальных условий то, что
наряду с пушниной покупался и живой товар-ясырь. О цене
ясыря, когда его покупали у иноземцев, а не отнимали силой,
можно судить по тому, что названный выше Григорий Кисель
приобрел якутскую девочку за котел, таз медный, пальму
сеть и хвост конский 4.
Торговля с «иноземцами» была обставлена самыми при-
дирчивыми ограничениями, одинаково тягостными и для них
и для русских торговых людей. Пушнину нельзя было обмени-
вать раньше, чем внесен был ясак. Некоторые, притом наибо-
лее необходимые в быту туземцев товары были совершенно
изъяты из обмена. К таковым принадлежали металлические
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. №№ 443 и 444. Як. прик. изба, в. 1, № 21. В
1642 г. на р. Токуе тунгусы приходили к зимовью Сергушки Аникее-
ва с товарищи, отняли 3 п. муки, 6 топоров, 2 котла, варчик, 4 чук-
рея (ножа), 2 п. рыбы соленой, «и прикинули те тунгусы на улицу И
соболей» (там же, № 27).
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 244, л. 118, 119.
з Архив Гос. Истор. Музея, ф. Забелена, Арх. № 117, шк. В 6/7,
№ 1775—1779. Колониальная политика Московского государства в Якутии
XVII в., стр. 95, 106—109.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.г
стр. 162.
350
изделия и особенно оружие: строжайше запрещена была про-
дажа иноземцам «пороху и свинца, пищалей, сабель, копий,
бердышей, ножей, топоров, пансырей, лат, шишаков, наручей
и никакого ружья и разные сбруи». Торговые люди, правда,
нарушали эту заповедь и контрабандой торговали «всякими'
заповедными товары», но риск, связанный с контрабандой,
они ’возмещали, как мы .видели, неимоверно высокой ценой1.
Особенно типично для феодальной колониальной торговли
откровенное применение методов внеэкономического прину-
ждения. Приезжая на Колыму или Индигирку, служилые лю.
ди «наметывали» силою свои товары на юкагиров и на сле-
дующий год взыскивали за них «з большою угрозою и з
жесточью» всякую мягкую рухлядь: «как де они (колымские
юкагиры) приходят по вся годы к ясачному зимовью велико-
го государя ясак, и после де того башлык и служилые люди
аманатов запрут в бане или в казенку, а их де взобьют на
баню и учнут де имать у них за свои войсковые наметные
железные товары в войско соболи, а у кого де у их братьи
соболей нет, или у кого не достанет, и они де на них за
товары в войско по книгам своим соболи правят и бьют ба-
тоги на смерть и в тех недоносных соболях ем лют по них по-
руки (по другим данным, «в казенку сажают»); а кого с пла-
теж не будет, и у них де в войско емлют сильно жены и до-
чери и сестры ц племенницы, и те жонки их войска продают
промышленным людям на соболи».
В этой принудительной торговле участвовали и промыш-
ленные люди. Они вместе с служилыми людьми ездят по
юкагирским юртам и «емлют грабежем своими руками с ла-
базов постели (оленьи) и зимние ношеные парки и юфтные и
ровдуги и с юрт одирают чумы». Про промышленного чело-
века Филипа Рыбкина юкагиры говорили, что он «в надокуях
и в сумах и в мешках бабьих у жен наших и у детей вся-
кое гарно подсмотрит и что полюбитца, то и возьмет» 2.
Участие в торговле с иноземцами принимала и казна. Так,
с июня 1634 г. по 31 августа 1635 г. в Ленском остроге было
куплено 9 сор. 28 соболей, 5 шуб собольих якутских и тун-
гусских, лисица красная черно1черевая и лисица-.красная. Поч-
ти вся эта пушнина была выменена на «.государев товар».
«Всего изошло» на покупку: меди в котлах и тазах 1 п. 10
безмен и 2 гривенника, олова—2х/г безмена и одекуя около
1 ДАИ, т. VII, № 71, Колониальная политика Московского государст-
ва в Якутии XVI) в., стр. 166.
ч 2 ААН, ф. 2, оп. 2, № 22, д. 181—186. Ср. Сиб. прик., к». № 145,
лл. 140—145. Книга государевы соболиные покупные Ленского острожку
148 г.
351
% пуда; деньгами было выплачено только 2 р. 13 алт. 2
деньги. В 1638 г. ясачные сборщики купили 6 соболей, на Ку-
те 10 соболей и на Илиме 73 соболя и 2 недособоля, всего
два сорока 11 соболей и недособоль, уплатив 11% ф. меди в
котлах, 32 ф. олова в блюдах и торелях и 2 ф. одекуя1.
Наряду с другими формами эксплоатации колониальных
народов одной из выгодных форм капиталовложения остава-
лось участие в военных предприятиях из доли добычи.
В этом отношении показателен следующий документ, от-
носящийся к 1645 году.
Якутский служилый человек Яков Данилов, собираясь «ит-
ти на государеву службу в браты», взял «лошадь жеребца
ворона, а с ним взял арчак, да потник, да узда, да попона»
у илимского посадского человека Ив. Буторку на время похо-
да:. «а ходя на службу, та лошадь беречь накрепко, на арка-
не и на привязи не удавить и никуда ее не потерять, а. как
бог сносит на службу здраво, и ему, Ивану, лошадь взять на-
зад с арчаком и с потником, и с уздою, и с попоною».
За пользование лошадью служилый человек обязывался
поделиться с предпринимателем добычей: «а что бог даст,
ходя на службу, по государьскому счастью скота и ясырю и
иного какого живота, и тот живот, и — скот и ясырь — до-
приводитъ мне, Якову, до него, хозяина и, идучи до Ленско-
го волоку, тот скот и ясырь беречь накрепко и своим небре-
жением скота и ясырю не распустить и, пришед на Ленский
волок, тот живот, что ни даст бог, поделить с хозяином по-
гюлам, ему -хозяину и мне Якову половину ж». При этом
оговаривалось: «а будет ту лошадь на службе сильная рука
отобъют братские люди на драке, на войне», то Ивану Бу-
горке «за ту лошадь цены не спрашивать на нем, Якове».
Ню, рискуя своим добром, предприниматель хотел гаран-
тировать себе известную прибыль неустойкой в случае неуда-
чи предприятия по вине Якова Данилова: «А буде я, Яков,—
писал последний, — ходя на службу своим небрежением ло-
шадь охромею или безвестно утеряю, и на мне Якове 'за ту
лошадь 25 рублев, а что скота или ясырю своим небрежени-
ем распущу, и за тот скот и ясырь платить цена, чем люди
сторонные обсудят».
Обязательства Якова Данилова были скреплены особой
записью за подписью «площадного дъячка», и когда Яков
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 23.
352
«пришел с государевы службы», но ни коня по. записи не от-
дал Ивану Бугорке, ни «что ему бог дал на погроме, скота
и ясырю и живота» не привел к нему и с ним не стал делить,
то Буторка возбудил против., него иск*.
Общий характер сделки близок к «покруте»: предпринима-
тель «хозяин» ссужает промышленным инвентарем человека,
отправляющегося в данном случае на военный промысел под
условием участия в добыче исполу; со своей стороны заем-
щик дает йа себя долговую запись и обязывается неустой-
кой.
Такова самая простая форма участия в военном предприя-
тии путем ссуды снаряжения служилому человеку под долю в
добыче. Многочисленные челобитные! служилых людей, в ко-
торых они жалуются, что на; «государевы службу» они поды-
маются, «должаючись великими долгами», свидетельствуют о
том, что такая практика имела широкое применение. За спи-
ной ратного человека, шедшего на грабеж «немирных землиц»,
стоял торговый человек — ростовщик,, снабжавший его всем
необходимым для похода.
Но крупные торговые люди не ограничивались скромной
долей в военном грабеже. В течение XV(I века на частные
средства было организовано несколько больших экспедиций,
преследовавших одновременно и промышленные и военные
цели: ловлю соболей и поиски рыбьего зуба, с одной стороны,
и захват ясыря и всякой добычи—с другой.
Наиболее яркий' пример военной экспедиции, снаряженной
торговым человеком на свой средства, представляет знамени-
тый поход Ерофея Павлова Хабарова на Амур. Испрашивая
разрешение на то предприятие, он обязался на свой счет на-
брать 150 «охочих» людей, «и он де им на 150 человек на ссу-
ду учнеТ давать хлебные и всякие запасы и суды и судовые
снасти»1 2. По словам Францбекова!, участников похода «деньга-
ми и хлебными запасы, и суды и ружьем, и зельем и свинцом
ссужал и давал он, Ярко, сам»3. А ратным, государь, людем,—
заявлял впоследствии Хабаров, — на корм и на платье, и на
обувь на три годы всем деньги свои давал, а зй то я, холоп
твой, ничем не пожалован»4. По его словам, в 1649 г. «.подъем»
70 ратных людей» «стал (ему) З1/^ тысячи»; в следующем го-
ду он опять «вольных людей прибрал 117 человек»; на этот
раз воевода отпустил сними '.служилыхлюдей, но всего толь-
ко 21 человека, «и'тех я людей, — говорит! Хабаров, — поды-
1 ЦГАДА, Як. прик, изба, в. 3, стр. 5 А.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 389.
ЗДАИ, т. III, № 72.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 344, л. 79.
23 Якутия в XVII веке 353
мал своими же деньгами, и тот мне подъем для государевы
службы стал в 4000 руб.». Таким образом, в первые два года
он за свой счет снарядил 187 человек и израсходовал на их
подъем, если верить ему, 71/г тысяч рублей, сумму очень боль-
шую по тому времени1. Предметы снаряжения: «государев на-
ряд» (пушки, свинец, шорох, пищали, «ужи), «железную рух-
лядь» (котлы и косы, серпы, сошники, уклад и железо' криш-
ное для устройства поселений), сукна Хабаров (взял ив казны,
но с обязательством вернуть по окончании похода стоимость
всего забранного. «Взял де ив Государевы казны!, говорил он,
только де по оценке в долг»2.
По существу отношения между Хабаровым и прибранными
им «охочими», «вольными» людьми соответствуют обычным
отношениям предпринимателя и покручеников, нанимавшихся-
на соболиные промыслы. В челобитных, подававшихся на Ха-
барова, его «полчаны» обыкновенно так и назывались его«по-
кручениками». «Покручеников он, Ярко, крутил», — говорят
про) него торговые люди. Он, Ярко, — пишет в своей челобит-
ной гость Василий Федотов,— крутил покручеников итти в
Даюры на Шилку реку»3.
Из приведенных данных видно, что в глазах современников
«прибор» Хабаровым вольных охочих людей отождествлялся с
обычной «покрутой» — наймом ватаги на промыслы.
Наем этот скреплялся договорами; по крайней мере, Вас.
Федоров писал, что участники экспедиции пошли с Хабаровым
«по их договору». В! основе: договора лежали обычные при по-
круте условия дележа добычи’ между предпринимателем и по-
кр учениками: Хабаров, по его словам, «подрядил с собою итти
на соболиные промыслы из воли промышленных людей попо-
лам и из «трети». С своей' стороны, Хабаров снабжал их, как
мы видели, «ужиною», всем необходимым инвентарем и про-
довольствием, тратил собственные деньги «на корм, и на пла-
тье, и на обувь», снабжал их оружием (пищалями, куяками,
порохом, свинцом) и другими предметами, необходимыми в
походе, например котлами; он же доставлял средства перед-
вижения, суда со снастями 4.
Когда у Хабарова начались недоразумения с некоторыми
из участников' экспедиции, он «учал... грозить»: «вы де у меня
съели запас на Тугире и на Урке и на всякий де пуд вы де
мне заплатите по 10 рублев», и хотел править с них запасы
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 344, л. 70.
2 Там же, л. 3. Ср. ст. № 411.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 411.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 344, л. 69; ст. 460.
354
«правежем немерным» Ч Договор был заключен на три года:
первых 70 человек он, по его словам, «на три. года поднял
своими животами»; в одной из своих челобитных он опять го-
ворит, что «на три годы снабжал ратных людей деньгами на
корм, платье и обувь»1 2. Взамен Хабаров считал себя в праве
рассчитывать на львиную часть добычи. Когда его войско вы-
разило было намерение осесть в одном из завоеванных город-
ков, он стал говорить ратным людям: «мне де долги свои где
взять, а вам де, тут живучи, долги мои платить?» 3
Кроме покручеников в экспедиции Яр. Хабарова принима-
ли участие и некоторые охочие люди на собственных своих
подъемах. К числу их принадлежали, вероятно, и те служилые
люди, которые с разрешения администрации вступали в ее со-
став. «А мы, государь, холопы твои...,—заявляли, они, — мно-
гие на своих подъемах, а не на Ярофеевых, служили мы, хо-
лопы твои, тебе, государю, своими головами, с воды и с тра-
вы. А он Ярофей наши подъемы, и нашу службу прихвалил к
себе в подъемы и пишет к тебе, 1го1суда(рю, ложно»4.
Положение этих охочих служилых людей, поднявшихся
на собственных подъемах, соответствует вполне положению
своеужинников, примкнувших к промышленной ватаге. Матюш-
ка Колыпаев в своей челобитной жалуется не только на
Ярофеевых покручеников, но и «на своеужинников». кото-
рые «с ним (Ярофеем) и племяннмко1м его пошли с Ленского
волоку и которые своеужинники пристали к нему на Олек-
ме»5. Некоторые из этих своеужинников, совершенно так же,
как и на соболиных 'промыслах, шли с собственными покруче-
никами. К числу таких относится «новой Даурской земли охо-
чий приборный служилый человек» Дружинка Вас. Попов. Он
взял в долг у воеводы Д. А. Францбекова 600 рублей и на
эти деньги снарядил девять покручеников для похода вместе
с Хабаровым. «По моему, холопа твоего, челобитью,—говорит
он в своей челобитной, поданной в 1651 г., — ходил я, холоп
твой, на твою государеву службу в новую Даурскую землю с
приказным человеком с Ярофеем Хабаровым своими де-
вятью человеки, на своих проторах, должаючись великими
долгами, хлебными запасы и оружьем, и порохом, и свинцом,
и всякими служилыми заводы... И, будучи на тех твоих госу-
даревых службах, я, холоп твой, на боях в куяке и в шиша-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 460, л. 13.
2 Там же, ст. 344, лл. 69—70.
зТам же, ст. 460, л л. 28—29.
4 Там же, л. 13.
6 Там же, ст. № 344, л. 74.
23*
355
ке и в наручнях, и бились мы, холопи твои, с даурскими
людьми съемным (боем с утра и до вечера»’.
В 1652 г. войско Яр. Хабарова состояло из 900 человек,
из них 200 служилых и 700 «охочих», т. е. хабаровских по-
кручеников и своеужинников.
Вся. рать Хабарова составляла своеобразную военную ар-
тель — войско, жившее на чисто казацких товарищеских на-
чалах. Награбленную добычу «дуванили» (делили) между
собою по-товарищески. Военнопленных распродавало войско
же: так, человек Францбекова Онашка Арасланов «купил из
войска» пленную даурскую девку; самому Ярофею «продали
из войска» дючерского парня, которого взяли казаки на по-
громе на Шингале реке 1 2. Весь внутренний распорядок уста-
навливался самим войском: оно распределяло службы, и без
его санкции нельзя было никого никуда назначить. Всякий
раз как предстояла новая служба, Хабаров должен был «про-
щать из войска людей». Когда Хабаров объявил служилым
людям и вольным охочим казакам «государеву службу на
гиляцких мужиков», то, по Ярофееву приказу, «жеребьи ме-
тали по пяти человек с десятка» 3. Но войско могло и отка-
зать в исполнении требований приказного человека. Так,
служилые люди его «не послушали и людей из войска и покру-
чеников ему его не дали для селидбенного поселенья», ког-
да он задумал завести пашню на Урке4. Никакого ответст-
венного шага Хабаров не мог сделать «без войскового сове-
ту»: не мог, например, отпустить на волю аманата. Его офи-
циальная переписка находилась под контролем войска. Ког-
да он писал государю из Албазина, «и тех отписок всем вой-
ском прошали у него, чтоб дал прочесть», и горько жалова-
лись, когда «он тех отписок прочесть не дал, а писал своим
умышленьем»; «что он писал, того они ничего не ведают» 5.
Снаряжая за свой счет «войско» для покорения Даур,
Хабаров, не имевший наличных денег, нуждался в кредите.
Кредит этот он нашел у воеводы Францбекова, который в
сущности финансировал все предприятие. Дьяк Петр Стен-
шин писал со слов одного служилого человека, «что де он,
Дмитрей, у себя на дворе при многих людех говорил такие
речи, что Даурская служба стала ему не дешево в Ярофей-
кове! подъеме Хабарова, и что он с ним служилых и про-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338.
2 Там же, ст. № 344.
зТам же, ст. № 460, л. 19.
4 Там же, л. 55.
5 Там же, л. 7.
356
мышленных людей поднимал своими деньгами, пищали им и
влатье покупал и запасы свои ссужал, и животы де все он
свои исдерял, и стала де ему Даурская служба в 30.000
руб. слишком, в том числе за одним Яр. Хабаровым с 7000
рублей» Эти цифры были сильно преувеличены, но в осно-
ве жалобы была. 'известная доля правды.
При обыске, произведенном у Францбекова его преемни-
ком по должности Ив. Павл. Акинфьевым в 1651 г., среди
найденных у него многочисленных кабал оказалась кабала
«новой Даурской земли на приказного человека Яр. Хабаро-
ва займов у Вас. Нефедьева (лицо, очевидно, подставное) в
1363 руб. 25 а. 2 д.», кроме того, кабалы самого Хабарова
на различных лиц на сумму 210 рублей, оставленные тоже,
вероятно, в обеспеченье долга, и «запасная» духовная Хаба-
рова.
Д. А. Францбеков кредитовал не одного Хабарова. За
Друж. Вас. Поповым его денег было 600 рублей, которые он.
дал ему взаймы «в те же поры для той же Даурской служ-
бы». При обыске были найдены кабалы и на Попова: в
300 рублей Ивана Андр. Францбекова, брата воеводы, нахо-
дившегося в Москве, и в 37 рублей того же Вас. Нефедье-
ва. Раздавал Францбеков ссуды и отдельным служилым и
промышленным людям, участвовавшим в походе: «а на иных
по 100 и по 50 и по 40 и по 30, а меньши того кому он. в
ссуду давал 30 рублев, в дачах не бывало».
Через посредство Францбекова Хабаров получил также
очень большую ссуду из казны предметами снаряжения:
пушки, пищали, порок, 1С1В1инец, куяки, оукна, котлы, серпы,
косы и уклад. Францбеков же снарядил Хабарова за счет
казны хлебными запасами, для чего даже реквизировал хлеб
у торговых людей. У Ивана Осколкова и у прикащика гостя
Вас. Федотова, Сем. Нерадовского, он взял в 1649 г. 900 пу-
дов хлеба. Реквизицию эту повторил и в следующем году и,
наконец, «третий ряд» взял 400 пудов. Часть этих запасов
он и отдал Хабарову, который крутил на те хлебные запасы
покручеников итти в Дауры. Для нужд экспедиции Франц-
беков также поотнимал «сильно» у Торговых людей суда и
судовые снасти и отдал их Хабарову «под тех людей, кото-
рые с ним, Ярком пошли по их договору»1 2.
Наконец, Францбеков в 1650 г. придал всей этой частно-
промышленной экспедиции характер государственного пред-
приятия, а самому Хабарову создал официальное положение..
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338.
2 Там же, ст. № 389.
357
Но несмотря на покровительство, которое ему оказывал
якутский воевода, несмотря на звание «приказного человека»
и на «наказную память» с «посольскою речью», экспедиция,
снаряженная по личной инициативе Хабарова и на средства,
взятые им взаймы, носила определенный характер частного
предприятия. Организуя поход в Дауры, Хабаров, как спра-
ведливо утверждали его недоброжелатели' «государеву делу
не радел„ радел своим нажиткам, шубам собольим»1. Неда-
ром служилые люди, присматриваясь к аферам своего пред-
водителя, говорили ему: «государеву казну продаешь и от
того себе, приказной человек Ярофей Хабаров, корысть полу-
чаешь великую»2.
В первую очередь при снаряжении экспедиции имелись
в виду соболиные промыслы. Вас. Федотов прямо пишет, что
Хабаров пок|ручени1ков крутил «на соболиные промыслы».
Товарищи по походу обвиняли его даже, в том, что он раде-
ет исключительно «соболиному промыслу».
Другйм источником наживы для Хабарова была прода-
жа участникам: похода забранных из казны в долг предме-
тов снаряжения, а тем из них, которые предполагали посе-
литься во вновь захваченных странах, — предметов обзаве-
дения. Он «учал продавать пищали и порох, и свинец, и
сукна, и котлы, и серпы, и косы, да котел фунта по 4 по
60 рублев и по 70 и больши», «косу по 2 рубля, а серп по
рублю». Его обвиняли даже в злостной спекуляции. Заняв
покинутый жителями городок князца Банбулая, он стал уст-
раивать здесь часть своей рати на постоянное поселение, тем
более, что в окрестностях городка имелись поля с несжатым
хлебом, брошенные коренными жителями при бегстве. Хаба-
ров уже «жеребий метал, и по жеребью изволил господь бог
тут в Банбулаеве городе жить, и он, Ярофей, учал прода-
вать косы и серпы государевы дорогою ценою».
Распродав земледельческий инвентарь, Хабаров изменил
свое решение и поплыл на низ, «а место покинул пусто» 3.
Крупный доход приносила Хабарову продажа вина участни-
кам экспедиции: «он, Ярофей, почал в те поры пива и вина
курить и вино продавать в чарки, а пиво и ведра служилым
людям и охочим казакам дорогою ценою и’ в напойных день-
гах кабалы им ал, и от того продажного питья его, Ярофее-
ва, вконец задолжали» 4.
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 460, л 6.
2 Там же, л. 12.
3Там же, лл. 3, 6, 5.
4 Там же, л. 5. ,
358
Экспедиция Хабарова не является единственным приме-
ром такого рода большого предприятия государственного
значения, организованного частным лицом и на частные
средства.
В 1651 г. промышленный человек Юшко Селиверстов по-
дал тому же Францбекову челобитную, в которой сообщал
об открытиях, совершенных им в 1649 г.: «был на море, и
есть де в то море реки многие: Чюхча река, да Ковыма ре-
ка, а за Ковымою рекою есть четыре реки Нонандара (Ана-
дырь) да Чондон (Гижига). А люди по тем рекам живут
многие, а языки разные — чюхцы, ходынцы, коряки, няняулы
(анаулы) и иные роды и языки многие. И те иноземцы те-
бе, государю, наперед сего (ясаку) не плачивали». Селивер-
стов и брался «с охочими промышленными людьми» приве-
сти все эти народы «под государеву руку» и сулил ежегодно
собирать с них по 5 пудов рыбьей кости «вместо ясачного
соболиного обора», а впоследствии и мягкую рухлядь.
Францбеков ему разрешил «прибрать» в Якутске «охочих
промышленных людей», каковых он «прибрал» четырнадцать
человек. Так как хлебных запасов в государевой казне ока-
залось мало, то Францбеков дал ему хлеб из собственных
-своих запасов и «ссужал» его деньгами «на подъем». Нако-
нец, он дал ему государев коч со снастью, и экспедиция
выехала 20 июля’1651 г. Таким образом, и это предприятие
финансировалось в значительной степени воеводой и было
оборудовано «на Дмитриевых проторах Францбекова». При
обыске у него на дворе было впоследствии найдено кабал
на Селиверстова на очень большую сумму. Ссуда Селивер-
стову из казны., «что с ним пошло судов и судовых снастей к
иноземцам», определялась в 3674 р. 26а., и в 1658 г. новые
воеводы, NI. Л од ижевский и Ф. Тонков, стали взыскивать
с него эти деньги как долг казне. Селиверстов этот долг
признал и в счет его внес 51 пуд. 12 грив, рыбьей кости, 28
соболей и 27 пупков; взято было также у него «собинного
его сбору» 17 пуд. 8 грив, кости, всего на 2281 р. 18 а.
4,5 д. Кость эта была добычей, привезенной Селиверстовым
с моря. Таким образом, мы имеем дело с промышленным
предприятием, где в качестве предпринимателей выступают
совместно частное лицо и казна. Казна ссужает своего при-
казчика «в отдачу» необходимым снаряжением: хлебными
запасами, деньгами, товарами и судном; Селиверстов со сво-
ей стороны имеет в виду «кликати охочих людей и их ссу-
жать». иначе говоря, -нанимает покручеников для сбора
рыбьей кости. Присоединяются к нему и своеужинники, вро-
359
де Артемья Осипова, который писал, что он «на... государе-
ву службу с Кавыми реки с ним Юрьем подымался и зай-
мовая... с великою приписью в заемные кабалы», и «учинил-
ся... (ему) тот подъем ста по полутора рублей и больши».
Все эти «охочие люди», которых Селиверстов собрал «итить
морем и кость промышлять», фигурируют в документах в ка-
честве его «полчан». ;
Добыча делилась между казною и промышленниками; в
казну должно было поступать около 2/3- добычи,*а промышлен-
нику—обычная доля при расчете промышленников с пред-
принимателем. Ладыженский и Тонков, однако, не разобра-
лись в этой своеобразной форме отношений и подвели обяза-
тельства Селиверстова к казне под понятие простого долга..
В основе экспедиция «охочего человека» Селиверстова
преследовала две цели: она отправлялась Не только «для
ради кости рыбьего моржевого зубу к морю на Анадырь ре-
ку», но! и «для прииску новых землиц -и для прииску ж не-
ясачных иноземцев». Один из участников экспедиции, назван-
ный выше Артемий Осипов, хорошо определил эту двойст-
венную цель экспедиции, когда хвалился в своей челобит-
ной: «И пришед, государь, я с ним, Юрьем, на Анадырь ре-
ку и к морю ходил с товарищи и твою государеву явленую
прибыль, что он, Юрье, явил у моря на корге кость, про-
мышляли своими промыслишками и работишкою... и ту, го-
сударь, явленую прибыль — кость, рыбей зуб, 50 пуд у мо-
ря на корге добыли и к тебе, государю, в казну положили».
И дальше он сообщал, что после отъезда Юрия Селиверсто-
ва он на Анадыре взял аманатов — четырех ходынских му-
жиков и трех анаульских. Таким образом и тут промышлен-
ные цели соединились с военно-разбойничьими1.
К тому же приблизительно периоду относится еще одна
крупная промышленная экспедиция, приобревшая большую
известность своими открытиями. В 1646 г. партия промыш-
ленных людей с мезенцем Исаем Игнатьевым во главе про-
ехала с Колымы на восток и вступила в торг с чукчами, об-
менивая свои товары на рыбий зуб. По слухам, снарядил эк-
спедицию приказчик торгового человека гостиной сотни
Алексея Усова — Федот Алексеев Попов холмогорец, причем
к ней с разрешения колымского приказчика присоединился
служилый человек Семен Дежнев. В июне 1647 г. четыре-
коча вышли из устья Колымы в море, но начавшаяся буря
заставила их вернуться. Неудача не остановила предприим-
1 ЦГАДА» Сиб. прик., ст. №Ks 531, 1567, л. 214'.
360
чивого Федота Алексеева. На следующий год он снарядил в
в сообществе с другими торговыми людьми новую экспеди-
цию в еще более обширных размерах: на шести кочах ехало
девяносто промышленных людей. В партию вошли приказ-
чики уже известного' нам гостя Василия Федотова — Бессон
Астафьев и Афанасий Андреев — со своими покручениками.
Как и в предшествующем году, к экспедиции был прикоман-
дирован Семен Дежнев. К сожалению, нам неизвестны осно-
вания, на которых организовалась эта экспедиция, и мы мо-
жем только предполагать, что она мало чем отличалась от
'описанных выше. Одним из результатов экспедиции было от-
крытие пролива между Азией и Америкой — открытие миро-
вого значения.
Промышленно-военные экспедиции организовали за свой
счет и служилые люди, выступавшие в таком случае как
крупные предприниматели. Так, казачий десятник Михаил
Стадухин с Посником Ивановым с товарищи, всего пятнад-
цать человек, в 1633 г. били челом о разрешении итти на
Вилюй для прииску неясачных туземцев, «из прибыли воете
соболях», т. е. с тем, чтобы поставить в казну 2V2 сорока
соболей; все остальное должно было итти в пользу участни-
ков предприятия. Экспедиция увенчалась успехом: на Вилюе-
был захвачен аманат кальтакульокюго рода и с него было
взято 3 сорока соболей. В 1641 г. тот же Стадухин собрал
ясак с мемельских тунгусов на Оймеконе. Затем он на коче
плавал по Индигирке и морем до Колымы и взял у юкаги-
ров трех аманатов, а в последующие годы с Анадыря «зи-
мою перешел с товарищи своими на лыжах с нартами....
на Пенжину... и с той реки перешел... на Изигу (Гижигу)
реку... а с тое Изиги реки пришел... в судне на Дирянду ре-
ку (Товуй)», где. поймал в аманаты трех тунгусов и, нако-
нец, добрался до Охотского острога. Экспедиция продолжа-
лась двенадцать лет, причем Стадухин не только ле пользо-
вался государевым жалованьем — хлебным и денежным, — но
еще пускал в оборот собственные средства. На Ой-мекон он
иоднимался «на своих лошадях, и те лошади покупал». «И
подъем стал мне, холопу твоему, — писал он в челобитной
на имя царя, — рублев в 60». «На государеву дальнюю •
службу в новое место» он ссужал промышленных людей
«своим животом, оружием и свинцом и порохом» «и те про-
мышленные люди за тот мой подъем,—говорил он, — шатилм-
мне холопу твоему собюльми четыре сорока». Таким образом и
тут мы имеем все черты частного предпринимателя, пресле-
довавшего «нажиток» предпринимателя-ростовщика. Стаду-
61.
хин горько жаловался впоследствии, что якутский воевода
В. Н. Пушкин лишил его плодов его операций, отобрав в
казну полученных им соболей.
Пример военно-промышленных предприятий наглядно
показывает место торгового капитала в деле феодального
захвата Восточной Сибири. Торговый капитал нередко пред-
варял наступление служилых людей и расчищал им дорогу
в «немирные зе[млицы», но методы завоевания им террито-
рии и экспедиции населения принципиально ничем не отли-
чались от тех, которые применялись военными агентами фео-
дально-крепостнического государства.
Со своих торгов и промыслов торговые и промышленные
. люди должны были платить в казну большие таможенные
пошлины, которые сводили часто почти на нет результаты
труда мелкого покрученика.
• В Якутске под стенами острога стояла специальная та-
моженная изба, в которой распоряжался таможенный голо-
ва, присылавшийся из других городов, и при нем состояли в
качестве помощников таможенный подьячий и выборные
целовальники. Кроме того, из Якутска рассылались цело-
: вальники для сбора таможенных пошлин в важнейшие пунк-
ты, где сосредоточивалось большое число торговцев и про-
мышленников: на Ленский волок, на заставу на устье Олек-
мы, в Жиганы, на Оленек, на Колыму и другие дальние ре-
ки. В Чечуйский острог иногда наезжал сам таможенный
голова, но, как общее правило, пошлины собирал местный
прикащик, наблюдавший за крестьянами. Посылавшиеся в
отдаленные зимовья целовальники должны были для обора
таможенных пошлин ходить от зимовья до зимовья, где си-
дят торговые и промышленные люди.
Основным видом пошлины была десятина с пушнины.
Все торговые и промышленные' люди должны были предъяв-
лять в. таможню всю свою добычу, как «промышленную»,
т. е. добытую на промыслах, так и «перекупную». Заблаго-
временно навстречу возвращавшимся с ...промыслов Про-
мышленникам выезжали из таможни целовальники, которые,
«не допущая их до Якутцкого острога», на дороге осматрива-
ли у них рухлядь, так как в Якутске легко было утаить часть
пушнины. Попытки скрыть часть добычи карались как контра-
банда. В 1651 г., например, промышленный человек Денис
Булыгин попытался схоронить в штаны четыре ооболишка,
«чтоб у него по обыску не нашли, а в таможню де их на
явку нести и государевы десятые пошлины платить не хо-
тел, потому что де те соболи ему были Дениске издержать про
362
«себе, а не продать». Когда обман вскрылся, то не только
десятая пошлина была взята, но и сам Булыгин был бит
батогами «в кнутья место нещадно», что «иным промыш-
ленным людям, на то смотря, вперед так воровать и про-
мышленной своей мягкой рухляди, приезжая с соболиных
промыслов, хоронити и мимо таможенную избу украдом про-
езжать без десятые пошлины (было) неповадно»1.
Всю мягкую рухлядь таможенные чиновники пересматри-
вали и разбирали по качеству и по сортам и затем «отде-
ляли» в казну «десятого зверя, от лутчего зверя лутчего, а
от середнего — середнего, а с соболей и с лисиц и с боб-
ров и со всякого зверя».
В случае, если число представленных соболей не состав-
ляло полного десятка, то либо брали шкурку меньшей стои-
мости, либо деньгами десятую часть цены.
Таможенному досмотру и конфискации подлежала мяг-
кая рухлядь служилых людей, не имевших права произво-
дить покупки пушнины в большом количестве. На этой поч-
ве нередко происходили крупные конфликты между ними и
таможенными властями. Так, в 1640 г. сын боярский Пар-
фен Ходырев отказался наотрез дать «на записку и на пе-
чать» своих соболей и лисиц черных добрых и даже преду-
предил целовальника, известного Юрия Селиверста: «не
ходи де ты, целовальник, ко мне и к моему анбару соболей
и лисиц печатать' и на государя имать, а только де пойдешь
ко мне, отшибу де тобе голову от соболей и от лисиц». Он
подговаривал и других служилых людей не подчиняться
требованиям таможенного целовальника: «не ходите де в
таможню... с собольми и со всякою мягкою рухлядью, а
только де пойдет тот целовальник по вашим анбарам, или
по юртам соболи ваши печатать и на государя имать, и вы
ево бейте на смерть, то де ему и указ».
Противодействие, чаще всего пассивное, оказывали и
торговцы и даже промышленники. Многие из тех, кто про-
мышлял на Олекме, не заезжая в Якутск, не платя десятой
пошлины, бегали вверх по Лене' реке к Илимскому волоку.
Поэтому таможенный голова Никол Волынкин ходатайство-
вал в 1674 г. перед воеводой об откомандировании вместе с
целовальником, посылаемым «на усть Олекмы реки на за-
ставу», служилого человека из Якутска* «для ослушников
к для сильных людей». Ходатайство было удовлетворено.
1 АЮБ, III, We 278 (1).
363
Кроме того сотнику, казачьему Третьяку Смирнявину, уп-
равлявшему Олекминским острожком, было приказано от
себя посылать служилых людей, в случае надобности, что-
бы «ворочать» в Якутск торговых и промышленных людей,
«про тех людей, которые торговые и промышленные люди;
учинятца сильны и пошлин платить с своих промыслов це-
ловальнику не учнут и на тех ослушников давать... тому
целовальнику служилых людей, сколько человек пригож».
Точно также и на Ленский волок на помощь целовальнику
давался служилый человек «для сильных людей и непо»
слушников».
Кроме десятины с мягкой рухляди таможня взыскивала
пошлины с различных торговых сделок: с продавцов «по-
рублевую пошлину» в размере 2-х денег (1 коп.) с рубля со
служилых людей и пашенных крестьян, а с посадских людей
и прочих — по 1 алтыну (3 копейки) с продажи скота и
лошади, «записную пошлину» в том же размере, и кроме
того, с «купца», т. е. покупщика, с коровы» по 2 алт., а с
лошади по 1 алтыну; с хлебных запасов и с русских «вес-
чих» товаров (главным образом продовольственных) по 2
деньги с пуда; с рыбы по оценке десятую часть цены. Сверх
того, существовали пошлины, падавшие на личность торгово-
го и промышленного человека: явка по 1 алтыну с человека
и оброк по 8 а. 4 д. (26 коп.).
Во избежание уклонения от уплаты десятой пошлины и
незаконной торговли с ясачными людьми все торговые сдел-
ки обязательно должны были совершаться на гостином дво-
ре, на глазах у таможни, и вне гостиного двора была
строжайше запрещено торговать. За пользование лавками
полагалось платить «полавочные пошлины» в размере 8 де-
нег за неделю.
За все время пребывания в Якутске взыскивалось сверх
того «поизбное» в сумме 1 рубля «от приезду и до приез-
ду». Наконец при,отъезде платились отъезжие пошлины с
человека по 1 алтыну и с каждого вывезенного на Русь
сорока соболей по 4 деньги (2 копейки)1.
Можно сказать, что каждый шаг торговца и промышлен-
ника в Якутии, как и во всей Сибири, оплачивался пошли-
i О порядке сбора таможных пошлин. — ЦГАДА, Сиб. прик., кн.
№ 185; Як. Прик. изба, № 77, лл. 17 — 18; Арх. ЛОИИ, карт. № 184,
ст. 6, ДАИ, т. II, №67, т. III, № 7, т. IV, № 103; Колониальная политика
Московского государства в Якутии XVII в., стр. 13, 16.
364
яюй. Но были и экстренные сборы. В 1679 г. на русских лю-
дей, промышлявших в Якутии, был распространен установ-
ленный для всего государства сбор «десятой деньги», т. е.
10% с оценки «животов (имущества) и промыслов».
Несмотря на то, что таможенная организация имела
своей основной задачей выкачивание налогов в пользу фео-
дально-крепостнического государства, торговые и промыш-
ленные люди видели в таможенном голове, назначавшемся
из числа торговых людей и формально по их выбору, пред-
ставителя их интересов, особенно когда дело шло о защите
этих интересов от произвола воевод. В 1646 году крупные
торговые люди — гости Кирила Босой и Василий Федотов,
член гостиной сотни Исак Ревякин и другие добились в
Москве, чтобы все дело «отпусков» торговых и промышлен-
ных людей было передано таможенным и заставочным го-
ловам, «чтоб им от воеводского задержания и грабежу и на-
сильства в конец не погибнуть». Порядок этот установился
не сразу. В 1649 г. воевода Дмитрий Францбеков, по приез-
де в Якутск, потребовал, чтобы торговые и промышленные
люди «объявливалися, приезжая в Якутский острог со вся-
кими своими русскими товары и с хлебными запасы и со
всякой мяхкою рухлядью». Но таможенные целовальники, а
таковыми в этом тоду были два члена гостиной сотни —
Вас. Горбов и Мелетий Крестьянинов, и торговые люди Осип
да Иван Осколковы и с товарищи заявили ему напрямик,
«что де им торговым людем на отъявку с русским товары
и с мяхкою рухлядью в съезжую, избу не бывать и промыш-
ленных людей с мяхкою рухлядью не посылывать»1. Как
видно из большого числа якутских таможенных памятей, они
действительно выдавались из таможни. Это не мешало одна-
ко воеводам продолжать вмешиваться, в таможенные дела
под предлогом контроля над деятельностью таможенных Гб-
лов. В этом отношении известную возможность открывало
право воевод требовать от голов ежемесячного отчета и
внесения в кассу съезжей избы собранных денег.
На приезжих торговых и промышленных- людях лежала
еще тяжелая обязанность выбирать целовальников в тамо-
женную избу в помощь таможенным головам, в съезжую из-
бу для хранения денежной и другой казны, для отправки в
зимовья с ясачными сборщиками для учета ясачного сбора,
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII б.,
стр. 165.
365
для сопровождения соболиной казны, отправляемой ежегод-
но в Москву и для других надобностей^
Судя по распоряжению воеводы о выборах, в июле
1652 г. приезжие торговые и промышленные люди должны
были выбирать 2-х человек «за государевою казною к
Москве», двух человек «в съезжую избу и для приему госу-
даревы соболиные и денежные казны», 2-х человек «в та-
можню к таможенному голове к таможенному десятинному
сбору», 1 человека «к аманацкому двору», 1 человека «к
русской тюрьме», 1 человека «к государевым житницам к
приему и у раздачи», 3-х человек на Индигирку, Алазейку
и Колыму, 1 человека в Жиганы, 1-го «на новую на Охоту
реку к десятинному збору» и 1-го «в Дауры для государева
дела». Всего, таким образом, требовалось выбрать 15 чело-
век; кроме того, в январе было/ выбрано» 3 человека для
ясачного сбора, в 30 якутских волостях, откуда обычно ясач-
ные люди сами привозили ясак в город, но в данном году
боялись приезжать из-за оспенного поветрия1. Срок службы
был двухгодовой. Избранный целовальник должен был быть
«душою прям и по животам прожиточен».
В сущности это были функции, которые лежали на посад-
ском мире любого русского города с той разницей, что заез-
жавшие в Якутию на несколько лет и затем отъезжавшие
обратно на Русь тяглые люди не могли образовать здесь
постоянной мирской организации.
Выборы производили торговые' и промышленные люди,
Находившиеся на лицо в данное время. Например, в сентябре
1640 г. «ко государеве к десятинной соболиной казне вели-
кие реки Лены... в целовальники» колмогорца торгового че-
ловека Пятого Лобанова выбрали и составили по нем по-
ручные 43 торговых человека, во главе с Ерофеем Хабаро-
вым и все торговые и промышленные люди, бывшие на
илимском волоку. Выборы писал по их веленью посадский
человек Соли Вычегодской Степан Мурошкин2.
В январе 1652 г. воевода Ив. Павлов Акинфов приказал
избрать трех целовальников «для государева ясачного и по-
миночного збору... Kobo б с государево ясачное зборное дело
стало». В выборах участвовали член гостиной сотни Вас. Гро-
бов, три прикащика видных торговых людей, пять торговых
людей (в том числе Иван Осколков), четыре промышленных
человека, названные в протоколе поименно — всего 13 чел.,
которые , от имени «всех торговых и промышленных людей»
1 ПГАДА, Як. прик. изба, в. III, № 20.
2 Там же, в. 1, № 29 А.
366
и выбрали прикащика крупного устюжского торгового челове-
ка Никиты Ревякина — Федора Климентьева. Летом того
же года в выборах участвовала более значительная группа в
51 человек, в том числе 24 промышленных человека*.
Обычно выбирала наличная группа наиболее состоятель-
ных представителей «мира», порука которых по выбранном
целовальнике могла иметь реальное значение. Выбирать они
должны были также обязательно кого-нибудь их «лутших»
своих собратий, кто бы мог отвечать своим имуществом за-
упущения в сборе казенных доходов. Впрочем, выборы часто
были чисто фиктивные, и выборщики только давали своими
руками «выбор» на лицо, властно указанное им воеводою.
Когда, например, в 1650 г. воеводе Францбекюву торговые у
промышленные люди подали выборы в таможенные цело-
вальники на прикащика торгового человека Сидора Вериги-
на—Бориса Васильевича мезенца и на Сем. Борис. Бурна-
ша, то Францбеков, «высмотря» выбор, бросил его им в гла-
за, со словами «что де вы, мужики, у меня не спрашивае-
тесь да выбираете, спрашивайтесь у меня, ково яз велю, и
выберите»1 2.
• В зимовья целовальников для сбора десятинной казны
фактически посылал воевода, который и давал им соответ-
ствующие памятки, т. е. инструкции3. Уже совершенно само-
стоятельно намечал воевода целовальников к ясачному сбо-
ру в зимовья.
Избранным на. должности целовальников полагалось го-
довое содержание из средств, собираемых путем самообло-
жения «по мирскому совету»: «торговые люди», писали слу-
жилые люди с явным, впрочем, преувеличением, «выбирают
в съезжую избу_и в таможни из промышленных и гулящих
людей в целовальники из наймов, а наймутца один человек
гбда по 2 и 3, а найму... дают человеку, на год рублев по
50 и по 80 и по больши»4. Но собрать подможные деньги
было нелегко — «торговые и промышленные после выборов
разбегаются, и в подмог не дают»5.
Служба целовальников была нелегкая и связана с боль-
шой ответственностью. Состоявшие при съезжей избе цело-
вальники отвечали за каждый рубль «государевых» денег, за
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. III, № 20.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338.
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,..
стр. 158—161.
4 Там же, стр. 165.
5 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1Я, № 20.
367
каждый аршин «государевы» летчицы, а между тем они
..должны были исполнять часто незаконные требования на-
чальства, у которого находились в полном подчинении. Так,
дьяк Осип Степанов в 1649 г. взял под кабалу 19 рублей
из «государевых» денег, но затем целовальник отнес ему
кабалу на двор, «а денег де по той кабале не взято» Це-
. ловальники, посылавшиеся с соболиной казной в Москву,
тоже должны были быть у «приему» ее в Якутске и у «от-
дачи» в Москве, т. е. отвечать за доставку в полности мяг-
кой рухляди, принятой ими * 2. Особенно тяжела была служба
по сбору ясака в зимовьях. Торговый человек Семейка Стре-
каловский, которого Петр Головин отправлял в целовальни-
ки с Воином Шаховым для сбора ясака на Ситу, говорил
ему: «посылаешь де меня, Петр Петрович, на смерть, избы-
ваючи меня, потому что преж сего в те ситцкие волости
посыланы были служилые люди, и они от них от смерти
отошли» 3. Понятно, что каждый, кто мог, стремился изба-
виться от тяжелой службы сопряженной с ущербом для соб-
ственной торговой и промысловой деятельности. Избранный
к ясачному и поминочному сбору в 1652 г. прикащик Ревя-
кина Федора Клементьев тотчас же бил челом с просьбой
разрешить ему заменить себя братом: «ныне я, сирота твой,
за хозяйским животом оставлен один для ради торгу и про-
мыслу, и чтобы мне, сироте твоему, хозяйского живота не
поставить и в том в твоей государеве казне десятой пошли-
ны не отбыти». Одновременно подал челобитную и другой
выбранный целовальник Иван Осколков, мотивируя тем, что
изнемог и ехать не может, и тоже просил разрешения по-
слать вместо себя брата. Воеводская резолюция в обоих
случаях была одинаковая: «взять челобитье к выбору и по-
слать его для государева ясачново збору в целовальниках» 4.
Другие самовольно уклонялись от службы — «государевых
служеб головами не служат... и хотят итить врознь к Русе
и по промыслом».
Сверх обязательной службы в целовальниках, админи-
страция во всех случаях, когда у нее не было специальных
рредств на производство тех или иных работ, принудительно-
возлагала их на проезжих торговых и промышленных людей
или облагала их экстренными денежными сборами. Напри-
• Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
• стр. 168.
2 Там же, стр. 102.
зТам же, стр. 22.
4 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. 1, № 20.
;368
мер, в 1663 г. на Чичуйском волоку по приказу воеводы
приказный человек Семен Епишев вызвал в приказную избу
промышленных людей, находившихся на волоку, и «спра-
шивал плотников наймовать к судам, делать дощаники на
великого государя». Промышленные люди заявили в челобит-
ной царю: «в прошлых, государь, годех, при твоих государе-
вых воеводах' нас, сирот, промышленных людишек, не спра-
шивали к твоему государеву делу к дощаникам, да и ныне,
государь, у нас, сирот твоих, судовых плотников нет» ’.
В 1687 г. по распоряжению воеводы Андрея Афанасьеви-
ча Барнешлева с торговых и с промышленных людей соби-
рали «в острожную поделку с пожиточных людей, смотря
по пожиткам их, а с бедных людей по 8 а. по 2 д. (25 -коп.)
с человека» 2.
Для выборов целовальников, для сбора подможных денег
и других, приезжие торговые и промышленные люди образо-
вали временное сообщество — «мир». «Мир» не представлял
собою прочного учреждения, он не имел даже какой-либо ор-
ганизации в лице выборных представителей. Это была ско-
рее сходка, на которой «по мирскому совету» решались об-
щие дела. От имени «мира» подавались челобитные, состав-
лялись жалобы на воевод. Не имея никаких юридических
прав, «мир» для русских людей, закинутых в пустыни се-
верной тайги и отданных на произвол хищной воеводской
администрации, был представителем их интересов, облечен-
ным в их глазах большим моральным авторитетом. Когда
одному из них Фильке Кондратьеву принесли на подпись че-
лобитную на воеводу Дм. Андр. Францбекова, то он только
сказал: «будет де в челобитную мирские люди пишутца, ино
де и мене, Фильку, пиши» 3.
Однако «мир» в классовом отношении не представлял
собою чего-либо единого, резко разделяясь на две соци-
альные группы: богатое купечество и мелких промышленни-
ков. Между обездоленной массой покручеников и привиле-
гированной кучкой торговых людей шла все время затаен-
ная глухая борьба. Тесно связанные с правящей служилой
знатью богатые купцы ладили с администрацией. Состоя-
тельные торговые люди всегда могли путем посулов добить-
ся от воевод исполнения своих требований; исключением
был только такой жадный до наживы воевода, как Франц-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 188.
2 Там же, стр. 188— 189.*
3 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 338.
24 якутия в XVII веке
369
беков, про которого с обидой писал своему хозяину прика-
шик Вас. Федотова: «а твоего добра, Василей Федотовичь,
не помнит ни много, ни мало, ни в чем не побережет, и
никогда тебя не помянет ни к чему» ’. С другой стороны,
сильные своими связями в Москве, люди из высших слоев
купечества могли в конечном счете многого добиваться не-
посредственно от центрального правительства, с их жало-
бами и заявлениями считались и в приказах и во дворце,—
и это позволяло держать в узде самых ретивых представи-
телей администрации Якутска, которым было опасно ссо-
риться с купеческой аристократией Москвы. Это позволяло
не только самим гостям, членам гостиной сотни и примы-
кавшим к ним по богатству торговым людям, по и их при-
кащикам, держаться независимо в столкновениях с воевод-
ской властью, и даже нарушать невыгодные для них зако-
ноположения. В 1653 г., напр., проезжая мимо Чечуйского
волоку, прикащик Василия Федотова Григорий Фомин не
«привалился» к берегу. Таможенный голова Дмитр. Ларио-
нов кликал его с берега, а когда он не обратил на него
внимания, то захватил служилого человека, приехал сам к
его судам и стал ему говорить: «для чего ты, Григорий, за-
е ставу проезжаешь и на обыск не даешь своих судов и гра-
мот проезжих не кажешь и государевых пошлин отвальных
и привальных и поголовных пошлин не платишь и государе-
ву указу чинисся силен и не приваливаешь?» На это Григо-
рий Фомин отвечал: «я де еду к указу к большему, а к те-
бе де не приваливаю, плову де в Якуцкой острог». К этому
он прибавил, что позади у него еще .идут барка и коч, «а
проезжие де грамоты у них нет, аз де везу их с собой». Так
он и не подчинился вполне законным требованиям таможен-
ного головы1 2
Самоуверенность прикащиков объясняется известной уве-
ренностью в силе и влиянии своих патронов. Человек извест-
ного гостя Василия Григорьевича Шорина Семен Иванов, ко-
торого служилые люди упрекали в убийстве его покручени-
ка, отвечал хладнокровно: «хо-тя де вас и всех убьем, мп о де
нас Василий Григорьевич не велит повесить за вас!» 3
Богатые торговые люди уклонялись от несения общих со
всем «миром» тягот. Характерен такой случай. В 1650 г. на
Индигирке служилый человек Фома Кондратьев, нуждаясь в
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 389.
2 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 15. *
з Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 168.
370
помощи торговых и промышленных людей, собрал их всех в
ясачное зимовье; они «не ослушались, для государевых служб
пришли в ясачное зимовье». Но двое наиболее состоятельных
торговых людей лаличи Степан Семенов и Никита Вор ып а ев
не только не пошли на сходку, хотя их трижды кликали, но
заперлись с покручениками в своем зимовье и, готовые ока-
зать вооруженное сопротивление, «на пищалях лежали и в
сенях и в на городке»
В острые моменты борьбы с феодальной администрацией
купеческая аристократия резко отмежевывалась от мелкоты.
В то время как рядовые промышленные и торговые люди
терпели от Головина невообразимые гонения, его ближайши-
ми «советниками и ушниками» были богатые купцы Матвей
Еорыпаев,. Ив. Осколков, Яков Кокорин, Дем. Кораблев и
орат гостя Вас. Федотова Записи — Афанасий и его пле-
мянник Мих. Стахиев. Последний, «у нево, Петра, был в
большой вере». Все они не только помогали Головину пря-
тать концы в воду, но и активно участвовали в его борьбе
против второго воеводы Матвея Глебова. Во время восста-
ния торговых и промышленных людей против воеводы
Дм. Андр. Францбекова крупные торговые люди — таможен-
ный голова Вас. Ростовников, член гостиной сотни Вас. Гор-
бов, выходец из богатейшей крестьянской семьи с Выми
Иван Осколков, ярославский торговый человек Никита Ага-
тов и прикащики гостей Кир. Босово и Вас. Федотова, гос-
тиной сотни Исака Ревякина и дьяка Яр. Михайлова, озлоб-
ленные реквизициями хлеба, произведенными воеводою, в
начале деятельно участвовали в организации выступления,
но когда выступление это приняло угрожающие размеры, то
они испугались и первые стали уговаривать толпу. Иван Ос-
колков говорил зачинщикам: «что де вы зовете нас итти на
воеводский двор Дмитрея Андреевича Францбекова животы
его имать на государя. Есть ли у вас государева грамота,
что воеводу грабить, а животы его имать на государя? Есть
де государев указ, как де бывает воеводам перемена, в то
де время велено у воевод животов досматривать, будет де
лишку объявится, и государевым указом то де велено имать
на государя, да о том велено писать ко государю». Так же
осторожно держались и прикащики Федотова — Сем. Нера-
довский и Ревякина — Савва Копыгин. Инициатор выступ-
ления дьяк Стеншин очень верно объяснил классовую подо-
плеку измены «лутших» торговых людей, бросив им упрек:
«вы де потому государевым делом не радеете, что приплы-
1 ДАИ, т. I, № 78.
24*
371
ли в Якутской острог со многими своими товары для ради
больших торгов и великих себе нажитков».
3. Крестьянская пашня.
С первых лет организованной эксплоатации края и ос-
нования самостоятельного Якутского воеводства перед цен-
тральными и местными властями встал вопрос о снабжении
служилых людей хлебом. Так как коренные скотоводческие и
охотничьи племена не занимались земледелием, то вначале
местные хлебные потребности покрывались всецело привоз-
ным хлебом. Он шел не только из Енисейского уезда, но и
из уездов далекого Тобольского разряда. Транспорт хлеба,
предназначенный для Якутска, доставлялся из Тобольска в
Енисейск. Здесь его дополняли енисейскими запасами и вод-
ным путем подвозки в Илимск. Отсюда по зимнему пути
хлеб перевозился через волок. На Куте хлебные запасы пе-
регружались на суда и переплавлялись в Якутский острог
Все эти операции по перевозке хлеба были связаны с
неимоверными трудностями.
Недостаток в служилых людях, частая нехватка судов и
судовых снастей, трудности водного и сухого пути (мелко-
водье, пороги, горы, тайга и бездорожье), короткое лето
становились серьезной помехой своевременной доставке лен-
ских хлебных запасов. В «результате, Якутские воеводы очень
часто жаловались на недовоз хлеба, на голод в якутских
острогах, острожках и ясачных зимовьях, на то, что служи-
лые люди «помирают голодной смертью».
В такие годы часть служилых людей приобретала хлеб у
торговых и промышленных людей, привозивших с собой
хлебные запасы из русских и сибирских городов. Но так как
торговые люди, пользуясь бесхлебностью края, вздували
цены, то для массы рядовых служилых людей, получавших
годовое денежное жалованье в размере около 5 рублей, по-
купка их хлеба была совершенно недоступной.
При таких условиях Московское правительство очень ра-
но осознало важность заведения пашни в ленском крае. Уже
первым якутским воеводам Петру Головину и Богдану Гле-
бову оно поручило, «высмотреть того накрепко, мочно ли на
Лене реке в которых местех пашня завесть и пашенных
крестьян устроить, чтоб на ленских служилых людей и на
ружников и на оброчников хлеба напахать ленскими крестья-
1 Ср. Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Ирк. 1949 г.
372
ны, а яс Тобольска б хлеба не .посылать, Да будет по их
высмотру на Лене реке в каких местех пашня устроить моч-
но, угожие места есть, и им велено в пашню строити охочих
людей, да о там отлисати к государю к Москве»1. Основы-
ваясь на этом указании, Головин и Глебов ораву же по приез-
ду в Ленско-Илимский край начали принимать меры к заве-
дению пашни. В первую очередь они принялись за изыска-
ние пашенных мест.
Еще по пути в Илимск ими и их помощниками были
составлены чертеж и роспись «рекам и порогам от Енисей-
ского острогу вверх до Ленского волоку». В росписи содер-
жится описание пашенных мест2. По их поручению осенью
1640 и в начале 1641 годов ту же работу в верховьях Лены
(от Усть-Кута до самых верховьев) проделал с отрядом слу-
жилых людей пятидесятник Курбат Иванов3. Одновременно
пятидесятник Потап Баландин с служилыми людьми описал
и сметил в десятины пашенные места «от верхнего Илимско-
го порогу в верх по Илиму реке до Ленского волоку»4. «Вы-
смотр» же пашенных земель ниже устья Куты и до Олекмы
•был выполнен самими воеводами и их спутниками во время
их плавания по Лене в Якутск летом 1641 года5.
Обследовано было и все течение Лены ниже Якутского
острога, где поиски пашенных мест в 1641—1642 годах про-
водил вышеупомянутый Курбат Иванов6.
Поисковые работы не прекращались и в дальнейшем, но
приведенный перечень их показывает, что уже в 1640—42 го-
дах, т. е. в начальные годы деятельности первых якутских
воевод, обследовано было все течение одной из величайших
рек мира. Осмотры эти были проведены наспех/ первые впе-
чатления, отраженные в росписях к чертежам, не всегда бы-
вали вполне верными, но 'все же местные власти получили
первое приблизительное представление о возможностях ново-
го края для заведения пашни.
Одновременно с первыми поисковыми работами воеводы
Головин и Глебов начали принимать первые практические ме-
ры по заселению удобных для пашни земель.
Не находя на месте желающих садиться на пашню воль-
ных людей, они вначале предприняли попытку прибора кре-
I ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 306, лл. 104—105.
2 ДАИ, т. II, стр. 243—246.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 274, лл. 62—64, ДАИ, т. II, стр. 246—248:
4 ДАИ, т. II, стр. 248—249.
з Там же.
6 Сиб. прик., стр. 274, лл. 66—71.
373
стьян вне территории уезда. Здесь внимание было обращено
прежде всего на Енисейский острог и его уезд, служившие в
то время важнейшим центром скопища разного рода гуля-
щих людей. Так, Головин в 1641 году енисейскому воеводе
Никифору Веревкину писал, чтобы «он велел в Енисейском
остроге на торгу и в деревнях прокликать непоодиножды:
кто похочет из гулящих и из промышленных людей в госуда-
реву пашню садитьца» на Илиме и Лене. Добровольцам обе-
щал большую льготу (на 5 лет), крупную подмогу и ссуду1.
Не ограничившись этим, он командировал из Якутска туда же
3-х человек для призыва гулящих людей 2. Но эти попытки не
привели к каким-либо положительным результатам. Охотников
не нашлось совсем. Тогда якутские (впоследствии и илимские)
воеводы стали требовать от Московского правительства пере-
вода сибирских крестьян на Лену и Илим в порядке указа
(административным путем). Трудности перевода крестьян по
указу с полной силой обнаружились уже в первой четверти
века в связи с колонизацией Западной Сибири. Поэтому в ус-
ловиях Лены и Илима эта операция вовсе не была приме-
нена.
Таким образом, якутские воеводы заселение пашенных
мест должны были провести за счет местного призыва. Но в
первое десятилетие охотников находилось мало. В этот период
некоторое значение в развитии пашни имели ссыльные,
которые стали присылаться правительством с самого
начала освоения 'бассейнов Лены и Илима. Этими кон-
тингентами началось постепенное заселение пашенных мест,
лежавших на1 путях, ведших из Илима в Якутск и мест, при-
легавших к этим путям. Это относится прежде всего к устью
реки Куты, в значительной части XVII века являвшейся един-
ственными воротами, через которые проходили все сообще-
ния с ленским бассейном и с землями восточнее его.
Земледельческое освоение пашенных мест на устье этой
реки началось еще до приезда сюда первых якутских воевод.
Так, когда в 1641 г. Головин и Глебов проездом в Якут-
ский острог прибыли в Усть-Кутский острожок, то они здесь
нашли заимку, в которой под рожью было засеяно 8 деся-
тин и под яровым хлебом 3 десятины. Заимка эта принадле-
жала предприимчивому крестьянину Устюжского уезда Еро-
фею Павлову Хабарову, забредшему на Лену еще в 1632 го-
ду. Этот энергичный крестьянин, впоследствии прославив-
1 ДАИ, т. II, стр. 253.
2 Як. прик. изба, ст. 30, фонд хр. 1177/2, лл. 49—51.
374
шийся своими походами на Амур, стал проведывать «каков
хлеб родится и какова соль и варничное строенье». В резуль-
тате этих поисков на устье реки Куты он нашел места, при-
годные для пашни, соляное озеро, завел соляную варницу и
«пашни многие распахал и мельницы строил и всякие заво-
ды завел своим пожичишком».1
Весною 1641 года он Головиным <и Глебовым был переве-
ден на устье Киренги и начал здесь заводить новую и более
обширную заимку ,2 Он мечтал поставить дело- на широкую
ногу и завести «•пашенный завод большой», хотел за свой счет
«устроить 10 человек крестьян со всеми гашенными заводы и
с коньми и с Семены».
Усть-Кутская заимка Ерофея Хабарова Головиным была
взята на государя, и он «на тое пашню» посадил 5 служи-
лых людей Якутского острога «из наймы на урочные годы» 3.
Одновременно с заселением земель по устью Куты нача-
лось заселение земель и по устью Киренги, где впоследствии
возникла самая крупная на Лене пашенная волость. Первым
наставил соху на устье Киренги вместе с Ерофеем Хабаро-
вым торговый человек Вологодского и Великопермского ар-
хиепископа Варлаама, крестьянин Иван Сверчков. По его
челобитной, поданной Головину на Усть-Куты в мае 1641
года, ему была дана пашня выше Киренского устья «на
урочные лета на К) лет» 4 *. Спустя 6 лет здесь на пашню бы-
ло устроено 17 семей ссыльных черкас (выходцев из Украи-
ны). Между прочим, 4 из них были присланы на заимку
Хабарова, который их не поселил, мотивируя тем, что «де
у него Ярофейка есть московский указ, что ему велено само-
му садить в пашню своих крестьян мимо воеводы Василия
Никитича Пушкина» °.
Район, в котором впоследствии возникла вторая после
Киренги по значению пашенная волость (Чечуйская), начал
заселяться также в 1641 году. Промышленный человек Пан-
телеймон Яковлев Устюжанин, просивший Головина разре-
шения «быть в пашенных крестьянах на Лене реке на Тун-
гусском волоку, где переходят с Лены реки на Турухан» 6,
положил начало заселению этого района.
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в,
стр. 33.
2 ДАИ, т. II, стр. 252; ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 360, л. 259.
з ЦГАДА, Сиб. прнк., ст. 360, лл. 259—267; ст. 274, лл. 257—263
4 ДАИ, т. II, ст. 252.
/ЯГЛДА’ Як- п₽ик- изба’ ст- 66> Ф- ХР- 1177/2, л л. 128—129.
. ЬДАИ, т. II, ст. 252.
375
До приезда в 1646 году на Лену нового воеводы Васи-
лия Пушкина он сидел здесь один. В том же году Пушкин,
«пловучи Леною рекою в Якутский острог», оставил здесь
10 семей ссыльных черкас и велел их устроить в пашню1. За-
тем в следующем году по его призыву было посажено еще 2
человека2.
Пашенные земли по Куте, Киренге и Чечую лежали по
берегам Лены, по которым шло все движение в Якутск. Не
менее удобными для оседания земледельческого населения
были берега реки Илима, с самого начала ставшего обще-
употребительной дорогой при переходе с Енисея на Лену.
Поэтому заселение ее берегов пашенными людьми началось
почти одновременно с заселением вышеуказанных мест. При
правлении воеводы Головина здесь осело около одного де-
сятка крестьянских семей.
Пионеры земледелия на новом крае обосновались не
только по линии дорог, но и в местах, находившихся не-
сколько в стороне (выше устья Куты). В начале 40-х годов
началось заселение берегов Лены около реки Орленги. Здеш-
ними первонасельниками были пашенные крестьяне Офонка
Долгих и Панфилка Яковлев.3 Значительно выше Орленги
находится река Тутура, берега которой уже тогда считались
плодородными: «ржи бесчисленны добры растут». Севший
здесь в 1644 году на пашню Оверка Елизарьев в первый же
год засеял 14 десятин земли «своими коньми и своими ра-
ботники и симяны и всяким деревенским заводом»4. В 1646
году здесь же возникла заимка крестьянина Ефимки Ивано-
ва 5.. К лету 1649 года на Тутуре жило всего 10 крестьянских
семей6.
В этот начальный период бассейн, средней Лены ниже Че-
чуя еще не заселялся. Первые робкие и неудачные попытки
были сделаны только под самым Якутским острогом. В
1643 г. «в Я'кутцком остроге на Еюкове лугу» посажен был
в «пашенные крестьяне» Тобольский служилый человек Сте-
фан Самсонов7. В том же 1643 или в 1644 году на лугу
«подле острогу» Головин «приговорил в государеву пашню»
f ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 274, л. 374.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 319, лл. 148—155.
3 ДАИ, т. II, ст. 178.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVh в.,
стр. 157; ДАИ, т. И, ст. 179.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 360, л. 277.
6 Там же, лл. 493, 497.
7 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 16, ф. хр. II77/2, л. 25.
3 76
из охочих 'служилых и промышленных людей 5 человек1. Но
они вскоре, повидимому, по причине неоправдавшихся на-
дежд, забросили земледельческое занятие. После этого заве-
дение пашни под Якутском ’было -'приостановлено на долго.
Таковы были первоначальные усилия якутских воевод по
заселению наиболее удобных для земледелия мест. В ре-
зультате этих усилий было положено начало заселению бере-
гов Илима и -верховьев Лены. Обеспечение дальнейшего раз-
вития пашенного земледелия в этих местах было поручено
воеводам не Якутского, а вновь образованного Илимского
воеводства2. Дело в том, что воеводы Головин и Глебов при-
шли к выводу о невозможности силами одного только Якут-
ского остоога организовать пашню на огромном простран-
стве, начиная от Якутска, кончая Байкалом и Ангарой. Поэто-
му они уже в 1642 году писали в Москву в Сибирский при-
каз о необходимости выделения Ленского волока и верховь-
ев Лены в особое воеводство. Они писали, что «идучи из
Енисейского острогу к Ленскому волоку по 'Илиму реке и
около Ленского волоку на Усть-Куте реке и в иных во мно-
гих местех пашенные угожие места есть многие... и только...
для всякого строю надобно на Ленском волоку .воевода, по-
тому, что Ленский волок от Якутского и от Енисейского
острогов удалел». Сибирский приказ оставил эту просьбу
без последствий. А местные власти продолжали настаивать
на своем. Прибывшие в 1648 году в Москву Якутский пись-
менный голова Еналей Бахтеяров и служилые люди снова
подняли вопрос. Они говорили, что «на Ленском волоку для
всякого строю надобно воевода, потому что выше и ниже
Ленского волоку строятца в пашню ссыльные черкасы и рус-
ские люди, а строить их некому, что Ленский волок от Якут-
ского острогу удалел. А приказано... на Ленском волоку
крестьян в пашню строить и ленские запасы тобольские при-
сылки приимать и отпустить с волоку в Якутский острог
служилым людем». Из их показаний видно, что отсутствие
воеводы на Ленском волоке мешало не только успешному
его заселению, но и организации своевременной перевозки
ясачного соболя. Москва, наконец, уступила. В том же 1648
году из верховьев Лены и бассейна Илима было образовано
самостоятельное Илимское воеводство3.
Первый воевода этого воеводства Тимофей Шушерин
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 274, лл. 189—190.
2Шерстобоев В. Н., Илимская пашня.
3 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 306, лл. 104—107.
377
прибыл в Илимский острог летом 1649 года1. Начиная с это-
го времени, бассейны Илима и верховьев Лены (-выше Чечуя)
навсегда отошли от Якутской областной административной
единицы и развитие земледелия в них стало обязанностью-
илимских воевод.
Перед якутскими воеводами встала задача организации
пашни в бассейне средней Лены, входившего в состав Якут-
ского воеводства. Но отдаленность этого района и суровость
его природных условий не способствовали развитию земледе-
лия, поэтому крестьянские поселения возникли в немногих,,
преимущественно в береговых местах.
Наиболее важным центром крестьянского населения в
этом районе являлся Чечуй, единственный из первоначальных
районов крестьянского поселения, оставшийся за Якутским
воеводством.
Берега Лены в этом -районе по -npocropiajM земель, пригоД'
ны-х к пахоте и сенокосу, были прямым •продолжением
территории Усть-Киренской волости. В отписке Петра Голо-
вина от 1641 года об осмотре мест, удобных под пашни, пи-
шется, что «от Куты реки вниз по Лене реке, до Усть-Ки-
ренги реки й до Тунгусского волоку и до Усть-Пеледуя,
многие пашенные места и сенные покосы, Крестьянинов... 600
и больши можно устроить и угода... всякая, у пашенных мест
многие озера рыбные»2. Этим объясняется то, что эта во-
лость привлекала всего больше внимания якутской воевод-
ской организации и самих крестьян. В силу этого и разви-
тие земледелия шло более быстрыми темпами. В 1653 году
по волости было всего 13 крестьянских дворов, пахавших на
казну 13 десятин десятинной -пашни3. К 1672 году число их
доходит уже до 58 тяглых единиц с 67десятины десятин-
ной пашни4. Кроме того числилось два льготника. В -самом
острожке и в деревнях жили «своими дворами,... з женами
и з детьми» 15 бобылей, годных к пашне, но неспахавших
ни десятинной, ни собинной пашен.
В 1685 г. 827г десятины десятинной пашни пахали 91
крестьянин, за которыми собственной крестьянской пахотной
.земли числилось 655 десятин5. Затем до 1696 года, от кото-
рого сохранилась последняя крестьянская книга, ни в коли-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 360, лл. 493, 497. Шерстобоев, Илим-
ская пашня, стр. 126. л
2 ДАИ, т. III, ст. 249.
з ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 319, лл. 148—155.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 580, лл. 455—498.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 970, лл. 70—93.
378
честве тягловых единиц, ни в размерах их десятинной и
собственной пашен «е происходит никакого изменения1.
На землях, занятых якутами, раньше других возникла
Олекминская пашенная волость. По свидетельству Головина,
«с Усть-Куты до Олекмы реки пашенных наволочных мест
много и пашенная земля хлебородна и добра»2. Сведения о
здешних крестьянах начинают появляться с 1656 года. В этом
году по челобитью был переведен из Якутска в Олекму и
посажен на пашню один служилый человек3. Но не он бы.,т
основателем волости. В 1657 г. на устье Олекмы жили кре-
стьяне Богдашко Астрахан с «товарищи», которые уже ус-
пели войти в определенные взаимоотношения с местными жи-
телями и чинили им «налоги многие»4. Кто это были его
«товарищи» и сколько их было, нам точно неизвестно. В од-
ном документе того же года в качестве его товарища упоми-
нается 'крестьянин Опашка Воробей5. В том же году крестья-
нин Иван Васильев Новгород и Василий Харитонов Забор-
цов, именовавшие себя уже тогда «Усть-Олекминские пашен-
ные крестьяне», просили дать им земли под «новую селидь-
бу»6. Затем в 1657 году сели здесь на льготную пашню еще
4 промышленника7. Всего, таким образом, к концу 1650-х го-
дов в волости жило около 10 пашенных крестьян. Дальней-
ший рост крестьянского населения задерживается на протя-
жении всего века. Удобных пашенных мест было мало. К
1672 году из вышеперечисленных крестьян остался только !,
а число вновь прибранных (4 человека) не восполняло про-
изошедшей убыли. Всего они пахали б1/^ десятины десятин-
ной пашни, а под их собственным посевом было занято
22*4 десятины земли.8. В 1696 году 10 крестьянских семей
пахали 7%’ десятины десятинной пашни. За ними числилось
76 десятин собственной земли9.
Третьим очагом земледелия в бассейне средней Лены бы-
ла река Амга, впадающая в Алдан с левой стороны. Кре-
стьяне здесь были расселены по среднему течению этой ре-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 961, лл. 7—33; кн. 970, лл. 182—208; кн.
1106, лл. 623—646.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 274, л. 375.
з ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 375, л. 148.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,,
стр. 171.
5 Там же, стр. 170.
6 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 149, л. 34.
7 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 173.
8 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 580, лл. 492—494.
9 Там же, кн. 1106, лл. 649—650.
379
ки. Это была единственная во всей огромной территории
Якутского уезда пашенная волость, расположенная в стороне
от Лены, в трех «днищах» ходу от Якутского острога. Пер-
вую попытку заселения этой территории можно отнести к
1652 году.
В этом году якутский сын боярский Воин Богданов с б
русскими ссыльными людьми был направлен из Якутского
острога на Амгу с наказом «приехав с теми ссыльными людь-
ми на Амгу реку и тех пашенных крестьян на Амге реке на елан-
ных местех и где угоже устроить в пашню» Неизвестно,
устроены ли были они. Если и были устроен^!, то они жили
здесь недолго и пашня их была вскоре заброшена.' По край-
ней мере, к 1661 году от амгинской пашни не осталось и по-
мину. Когда в этом году воевода Голенищев-Кутузов узнал о
-существовании пашенных мест на Амге, он считал это своим
открытием. В Москву он писал восторженное письмо о па-
шенных местах на Амге и о том, как это ему «ведомо
учинилось». Не теряя времени, он посадил здесь 4-х кресть-
ян, которые начали свою пашню с опытного посева1 2. Даль-
нейшее заселение было задержано отсутствием вольных и
ссыльных людей. В результате в 1672 г. по волости числи-
лось только 4 крестьянина с 4 десятинами десятинной паш-
ни и 2 льготника.3 Дальнейший рост крестьянского населе-
ния волости происходит также чрезвычайно медленно.
Так, в 1685 году во всей волости было 17 пашенных
крестьян с 15 десятинами десятинной пашни. Под их собст-
венную пахоту числилось тогда 135 десятин земли.4 В после-
дующие годы наблюдается полное приостановление деятель-
ности по заселению волости. По данным якутской крестьян-
ской книги от 1696 года, и количество крестьян, и размеры
десятинной и собственной пашен в волости остаются на
уровне 1685 года 5.
Четвертым очагом земледелия были устья притоков Ле-
ны—Витима и Пеледуя. Хотя по свидетельству Головина
вниз по Лене до устья Пеледуя имелись «многие пашенные
места и сенные покосы», здесь, как и во всех пашенных во-
лостях по среднему течению Лены, пашенное земледелие не
получило сколько-нибудь заметного развития. В 1672 году на
устье Пеледуя жило 5 крестьянских семей. Все они к тому
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 137, ф. хр. 1177/2, лл. 9—15.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 361, лл. 519—520.
• 3 Там же, кн. 580, лл. 494—495.
4 Там же, кн. 970, л л. 66—69.
5 Там же, кн. 1106, лл. 620—623.
.380
времени вышли из льготы, пахали десятинную пашню, сеяли
свой хлеб. Следовательно, они жили здесь довольно значи-
тельное время'1. В 1685 году пашенные крестьяне жили и на
устье Витима, но они вместе с Усть-Пеледуйскими крестьянами
находились под ведением одного приказчика 2. Всего крестьян-
ских дворов числилось 14, они пахали на казну 11 ^4 десятины.
Собственной земли у них было 78 десятин. Эти показатели ос-
таются без изменения до конца XVII века (1696 года) 3.
На первый взгляд кажется странным отсутствие кресть-
янского населения под Якутским острогом, центром воевод-
ства. Это объясняется неблагоприятными при тогдашней
технике условиями земледелия. В 1641 году из Якутска
писали в Москву: «а в Якутцком де, государь, по скаске
торговых и промышленных служилых людей, хлебной пашни
не чаять, земля де, государь, и среди лета вся не растаивает»4..
А в 1652/53 году воевода Михаил Лодыженский писал
уже более категорически: «а в ближних, государь, местех
выше Якутцкого и вниз от Якутцкого в ближних де ив
дальних местех пашенных угожих мест нет»5 6. Попытки наса-
ждения земледелия здесь, предпринятые Головиным, не да-
ли положительных результатов. Эти попытки были повторены
при следующих воеводах «за Кангаласским каменем», в
7—10 верстах к югу от Якутского острога. В 1679 году здесь,
была заимка крестьянина Сидора Курочкина. В том же году
здесь же были отведены земли трем пашенным крестьянам0.
В 1682 году просился быть в десятинной пашне ясачный
новоюрещен Родион Леонтьев7.
Из этих пяти крестьян к 1685 году осталось налицо трое,
два других крестьянина, из которых один был новокреще-
ном, были посажены на пашню после 1682 года. Эти пять
крестьян пахали 5 десятин десятинной земли, собственной
•пахоты у них было 45 десятин8.
В 1691 г. трое из них умерло от оспы, а один «збежал
безвестно»9.
• ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 580, лл. 490—492.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 970, лл. 93—95.
3Там же, кн. 1106, лл. 646—649.
4 ДАИ, т. II, ст. 249.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 344, л. 205.
6 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 121, ф. хр. 1177/2, лл. 193—194.
7 Там же, ст. 245. ф. кр. 1177/2, лл. 80—82.
8 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 970, л. 65.
9 Там же, кн. 1106, лл. 619—620.
381
Кангаласская пашня запустела. В бассейне средней Лены
в XVII веке в других местах крестьянские поселения не об-
разовались. Вся остальная территория огромного Якутского
воеводства оставалась беспашенной.
Изложенный процесс заселения пашенными людьми бас-
сейна средней Лены можно выразить в следующей таблице:
Годы Колич. тяглых крестьянских дворов Размеры их десятинной па- шни (в десят.) Размеры крестьянск. ><ашня (в десятинах) Колич. кре- стьян льгот- ников Колич. 1 1 бобылей 1
было занято под посевом числилось за кресть- янами пахот. земли
Г в О О 0.4 о х О X пашущ. десят. пашню ОЗИ- МОЙ яро- 13 ой
озимых Серовых
1672 1685 1689 1696 1 1 1 72 131 132 132 52 66 66 673/4 30 521/2 521 /2 47 4(Ц1/2 12И/2 9631/а 9631/2 9331/2 6 15
Как видно из этой таблицы, к концу века в Якутии сло-
жились крестьянские поселения, представлявшие маленькие
островки на необъятной территории, в которых было только
133 крестьянских двора, пахавших на казну 114% десятины
десятинной пашни. Податной хлеб (десятинный, оброчный и
выдельный), поступавший в казну с этих крестьян, далеко
не обеспечивал потребности Якутского гарнизона. Это видно
из следующих данных:
Годы Поступило деся- тинного оброчного •и выдельного хлеба в пудах Весь фактич. окладной и неокладной хлебный расход в пудах % местного хлеба в общем расходе
1674 3521 17992 19,5
1681 2609 13316 19,5
1693 3804 12360 30,7
1761 3588 18672 19,2
Ежегодный фактический хлебный расход никогда не .покры-
вал все потребности воеводства в хлебе. Воеводы ввиду не-
достатка наличных хлебных запасов производили расходы,
как правило, по самым неотложным нуждам. За производст-
вом этих расходов за государством обычно ежегодно оста-
.382
вался большой хлебный дефицит. Таким образом, хлеб мест-
ного производства покрывал в основном около 1/5 части не-
отложных местных хлебных расходов. Вся остальная часть
хлебных расходов покрывалась хлебом, присылавшимся из
Енисейска и Влимска. Последние присылали хлебные запа-
сы крайне неаккуратно и далеко не в достаточном количе-
стве, что постоянно создавало большие' затруднения в хлеб-
ном снабжении служилых людей. Под влиянием постоянных
жалоб якутских воевод в 1680 году состоялся «государев
указ», по которому с 1681 года «для пополнения хлебных
запасов» 7 верхне-ленских пашенных волостей (Бирюльская,
Тутурская, Илгинская, Орденская, Усть-Кутская, Криволук-
ская и Верхне-Киренская) были отписаны к Якутскому вое-
водству.1 Через 17 лет, в 1698 году все они были обратно от-
писаны к Илимскому 'воеводству2. Однако спустя всего лишь
один год часть их, а именно: часть Усть-Кутской, Криволук-
ская, Верхне-Киренская и Нижне-Киренская волости «с тяг-
лом и с оброчным хлебом и с бобылями» снова перешли в
ведение Якутских воевод3.
Передача пашни верхне-ленских волостей -значительно
увеличила как число подведомственных Якутску крестьян,
так и размеры погодового поступления податного хлеба.
Рост крестьянского населения, и их десятинной и соб-
ственной пашен в отписных волостях представляется в сле-
дующем виде:
Г оды Колич. тяглых крестьянских дворов Размеры их десятинной па- шни (а десят.) Размеры крестьянской пашни в десятинах Количество кре- стьян-льготников j Колич. бобылей
оброчников пашущих десятинную пашню ОЗИМОЙ яровой было занято под посевом числилось за крестья- нами па- хотн. земли
озимых яро- вых
1672 1685 1689 1696 • 1 1 1 ! 87 “182 р83 184 831/4 2191/а 205 221 39 33 491/а 34V8 891 105 2157 2134 2121 3 2
1 ДАИ, т. VHI, ст.ст. 231 -- 232; ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 1589, л.
250; ст. 1545, л. 8; ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 11, ф. хр. 1177/2, лл. 124
—125.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 1222, л. 4.
з Там же, л. 59.
383
Таким образом, размеры десятинной пашни, продукция
которой шла на нужды Якутского воеводства, увеличились
приблизительно в 3 раза.
В связи с этим значительно увеличилось и поступление
податного хлеба. Хлебная продукция отписных волостей-
шедшая в казну, р>а®нялась:
в 1674 году—5131 иудам;
в 1693 году —5218 иудам;
в 1701 году — 6560 пудам1.
Если к этим показателям прибавить поступление подат-
ного хлеба от среднеленских пашенных волостей и получен-
ную сумму сравнить с приведенными фактическими хлебны-
ми расходами, то получим следующую картину:
Годы Поступление деся- тинного оброчного и ныдельного хле- ба от ср. ленских и отписных воло- стей в пудах Фактический хлебный расход воеводства в пудах Процентное отно- шение местного хлеба ко всему хлебному расходу
1693 9022 12360 72,9
1701 10148 18672 54,3
Приведенные данные точны только для означенных го-
лов. Для остальных годов они были самыми различными. С
одной стороны, сильно колебались размеры фактических
хлебных расходов, что зависело от наличия хлебных запа-
сов. С другой стороны, сильно колебались и размеры хлеб-
ного поступления, что зависело от состояния урожайности.
Поступления хлеба от отписных волостей в 1693 году почти
равны поступлению 1674 года (5131 пуд.), тогда как посев-
ная площадь десятинной пашни 1693 года почти в два ра-
за превышала посевную площадь ее в 1674 году. Это объ-
ясняется тем, что 1693 год по верхне-ленским волостям дал
очень низкий урожай. Следовательно, при удовлетворитель-
1 Сюда включена хлебная продукция Усть-Кутской, Криволукской,
Верхне-Нижне-Киренской волостей.
384
ном урожае отписные волости могли давать значительно
больше хлеба, чём в 1693 году.
В результате, процентное отношение местного хлеба
ко всему хлебному расходу пботояино' колебалось, оно то
опускалось ниже указанных процентных показателей, то под-
нималось выше.
Таким образом, временная передача пашни верхне-лен-
ских волостей, значительно увеличив размеры погодового
поступления податного хлеба, только ослабила хлебную за-
висимость Якутского воеводства от Енисейского и Илимско-
го воеводств, но не устранила ее.
Как в верховьях Лены, так и в среднем ее течении глав-
ная масса крестьян состояла из бывших промышленников.
В то время промышленники заполняли наиболее богатые
пушниной места Сибири, в частности Якутии. Большинство
их, добыв соболей и совершив торговые операции, возвра-
щалось домой на Русь, где их ожидал выгодный пушной ры-
нок. Незначительная часть их по разным причинам находи-
ла выгодным оставаться здесь и оседала, пополняя ряды
посадских, служилых людей и пашенных крестьян. Иногда ’
переходили на пашню торговые и посадские люди. В отдель-
ных случаях в пашенные крестьяне переходили и служилые
люди. С 70—80-х годов в земледелие (главным образом в
амгинскую пашню) втягиваются и местные жители — ново-
крещенные и ясачные якуты1.
В верхне-ленской и чечуйской пашне вначале значитель-
ную роль сыграли ссыльные. Так, в 1-ой половине 50-х годов
в пяти волостях (Тутурской, Орленской, Усть-Кутской, Ки-
ренской и Чечуйской) из 120 крестьян, ссыльных было 46
человек (33%) 2. Но во второй половине века поселение
ссыльных по волостям верховьев Лены прекращается почти
полностью. В нашейных зило-стях, расположенных ниже Чечуя
и возникших во II половине века, роль ссылки своди-
лась к нулю.
Упомянутый выше случай посылки в 1652 году 6 ссыль-
ных людей на Амгу является исключением.
Таким образом, местная пашня, в развитии которой власти
были заинтересованы . лишь для пополнения государевых
1 Ф. Г. Сафронов — Материалы о возникновении земледелия у яку-
тов — «Исторический архив», т. V, 1950 г„ стр. 51—73.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 306, л л. 123—164; кн. 319, лл. 148—155.
25 Якутия в XVII веке 38!
хлебных запасов, была создана вольными колонистами, са-
дившимися на землю помимо воли воевод и дьяков.
За обязательство обрабатывать определенный размер зе-
мельного участка на казну (десятинная пашня) всем садив-
шимся на землю отводилось для собственного пользования
определенное количество десятин пахотной земли (собинная
пашня).
Соотношение размеров этих двух пашен на Лене в те-
чение XVII века не оставалось без изменения. Но во всех
случаях выражение «десятинная пашня» не имела значения
в смысле пахоты на казну десятой части всей обрабатывае-
мой крестьянином земли. Оно было чисто условным. До кон-
ца 70-х годов, как правило, под собственное крестьянское
пользование земельные участки отводились в размере, пре-
вышавшем размеры десятинной пашни в 4 раза, или иначе
ленские крестьяне на казну должны были пахать ’/« часть
всего обрабатываемого ими участка’. Если эта пропорция
относилась в одинаковой мере как к средне-ленским, так и
к верхне-ленским волостям, то с начала 80-х годов между
этими' волостями в указанных соотношениях происходит из-
менение. В то время как по в eipxwe-лежким .волостям до
конца века продолжает сохраняться указанное соотношение1 2,
то средне-ленские крестьяне стали пахать земельные участки
для собственного пользования, размеры которых превышали
размеры десятинной пашни уже не в 4, а в 3 раза, или
иначе они стали пахать на казну не ’/», а % часть всего об-
рабатываемого ими поля3.
Помимо пашенных земель в состав крестьянского владе-
ния как его обязательные части входили сенокосы и пастби-
ща. Первоначально они отводились независимо от размеров
десятинной пашни, их размеры определялись наличием этих
угодий в местах расположения крестьянских поселений и по
взаимному согласию приказчиков пашенных волостей и
крестьян. Это объяснялось тем, что в то время крестьянские
поселения возникли в местах расселения нескотоводческих,
1 ЦГАДА, Сиб, прик., кн. 580, лл. 466—499; кн. 633, л. 197; ст. 274.
лл. 188—192; ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 16, лл. 25 — 27; ст. 149, лл*
64—65; Колониальная политика Московского государства в Якутии
XVII s., стр. 120.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 1420, л. 17.
3 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 245, лл. 71—74, 80—82; ст. 28, ф. хр.
Н77/2, лл. 86—88.
386
охотничьих тунгусских племен (выше Олекминского ост-
рожка), в силу этого не могло возникнуть опасения массо-
вого нарушения основных хозяйственных интересов ското-
водческих якутов, положенных в ясачное тягло. С другой
стороны, ограниченные в количественном отношении разме-
ры крестьянского скотоводства не могли давать крестьянам
стимулов к большим и массовым злоупотреблениям своим
п[ авом бесконтрольного сенокошения. Стремление местных
властей связать размеры сенокосов с размерами десятинной
пашни появляется с 70-х годов, что «было выжано (развитием
земледелия в бассейне средней Лене, где соседство пашен-
ных крестьян со окото водами-якута'ми потребовало от адми
нистрации вмешательства в их взаимоотношения, возникав-
шие в связи с использованием сенокосов, ранее принадле-
жавших якутам.
Эта новая практика была перенесена и на верхне-ленские
волости, где к этому времени в связи с ростом крестьянско-
го населения стала чувствоваться теснота в сенокосных
угодьях. Несмотря на регулирование пользования сенокоса
ми нормы наделов их были различными. Так, например, на
1 десятину поля десятинной пашни мы видим следующие
размеры сенокосных наделов:
В Амгинской волости — 3 десятины;
В Бшрюльакой волости — 2—2г/2—3—3V2 десятины;
В Тутурской волости — Р/г—2—2*/г десятины;
В Чечуйской волости площадь с расчетом выкоса 20—30
копен сена;
В Илгинской волости — ,, •<— „ 20—30—50 коп.
В Орденской волости — „ — „ 20—25—30 коп.
В Олекминской волости — „ — „ 20 копен.
Отсюда видно, что норма наделов была неравномерна не
только между отдельными волостями, что объяснялось на-
личной площадью сенокосных угодий на территории волости,
но и в пределах отдельных волостей. Последнее, повидино-
му, объяснялось тем, что размеры подворных владений сено-
косами, установившиеся во времена бесконтрольного владе-
ния ими, были закреплены по праву старины за крестьяна-
ми, когда был положен конец бесконтрольному владению
сенокосами.
Если пахотные земли, сейокосные и пастбищные угодья
были обязательными элементами крестьянского владения, то
промысловые угодья встречаются во владениях незначитель-
ного меньшинства крестьян. Первые составляли основу
крестьянского хозяйства, вторые же имели в нем подсобное,
25* 387
второстепенное значение. В некоторых деревнях в их коллек-
тивном владении находились рыболовные угодья, где они
«весною и летом и осенью неводят и в большую воду с сеть-
ми плавают». Имеются случаи и индивидуального владения
ими, особенно в деревнях — однодворках. Отдельные кресть-
яне в своем распоряжении имели комплексы угодий. Напри-
мер, в 1699 г. крестьянин Тутурской волости Иван Воробьев
имел пахотные земли и сенокосы «с рыбными и з зверины-
ми угодьи и с птичьи ловли». Крестьянину Илгинской волос-
ти Сетушко Федорову в том же году принадлежали «рыб-
ные ловли и птичьи угодья»1.
Крестьяне, получив земельные участки, для их обработки
должны были организовать хозяйство, приобрести лошадей,
сельско-хозяйственный инвентарь. Но они почти все, за ред-
ким исключением, не могли своими силами организовать это
хозяйство и нуждались в материальной помощи со стороны
государства.
Государство оказывало Зту помощь. До 50-х годов вклю-
чительно оно давало новоприбывшим, крестьянам в виде под-
моги (т. е. безвозвратно) пашенный завод. На одно хозяй-
ство чаще всего давалось по одной лошади, по 2 сошника,
по 2 серпа, по 2 косы и по 2 топора. Иногда давалась и ко-
рова. Обязательным элементом подмоги является отпуск кор-
мового хлеба для покормления пашенного крестьянина до
получения нового урожая, который выдавался только нату-
рой. В 40-х годах, т. е. в первоначальный период населения,
крестьянам сверх подмоги давалась с условием возвращения
и денежная ссуда, которая иногда достигала значительных
размеров (до 30 рублей). С 60-х годов выдача подмоги на-
турой в основном прекращается, ее заменяет денежная под-
мога, расчитанпая на приобретение перечисленного «пашен-
ного завода». Кроме материальной помощи новоприборным
давались льготные годы, в течение которых они освобожда-
лись от несения государева тягла, т. е. не пахали десятин-
ной пашни, не отбывали трудовых повинностей.
Льгота давалась на 2—3 года. Льготы на большее число
лет (4—5) встречаются редко и давались они «смотря пю мес-
ту и но пашне».
На отведенные земельные участки «учинялись» «межи и
грани», составлялись юридические акты, имевшие значение
крепостей. Они записывались «на роспись имянно», вноси-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 1227, лл. 84—97.
388
лись в переписные книги. Крестьянам на отведенные земли
давались «отводные данные».
Каждый новоприбывший, собиравшийся на таких основа-
ниях садиться на пашню, в виде гарантии исправного вы-
полнения своих обязанностей должен был находить поручи-
телей. Поручители отвечали за все «правонарушения», ко-
торые ’могли быть совершаемы крестьянами. В подтверждение
этой ответственности они подписывали документ, именуемый
поручной записью. В ней они обязывались следить за тем,
чтобы крестьянин «в государеве пашне зернью и карты не
играл и не бражничал и заповедного питья у себя не держал
и государевы пашни не запустошал и никаким воровством
не воровал». За нарушение этих правил отвечали обе сторо-
ны. Крестьянина надлежало «смотря по вине бить батоги не-
щадно», а поручители несли моральную, а иногда, смотря по
характеру вины, материальную ответственность. Особо важ-
ным обязательством поручителей было обязанность их все-
мерно следить за тем, чтобы крестьянин «с пашни государе-
вы.не збежал». В случае побега они отвечали своими «по|рут-
чиковы головы». Обязательство крестьян не бежать означа-.
ло, что они должны были «пахать на государя по вся годы».
Таким образом, определившись в крестьянское состояние они
прикреплялись к государственной земле.
Права свободного выхода из состояния крестьян и остав-
ления пашни они не имели. Это допускалось лишь при на-
личии особо уважительных причин, например в случае тя-
желой болезни и потери трудоспособности.
Они не имели также права самовольного распоряжения
полученными земельными участками. Продажа и заклад их
запрещались. Отчуждение собинных земель разрешалось
только в случае сдачи десятинной пашни другому лицу. Са-
ма сдача ставилась в зависимость от воеводской канцелярии.
Основной обязанностью крестьян являлась обработка де-
сятинной пашни, весь урожай которой сдавался государству
(десятинный хлеб). Это была барщина в пользу феодально-
го государства. Обработка десятинной пашни была связана
с обширным кругом сельскохозяйственных работ. Он начи-
нался обработкой десятинной пашни, посевом зерна и закан-
чивался размолом собранного хлеба на мельнице. Между
этими двумя крайними точками цикла работ располагался
ряд трудоемких работ, которые выполняли крестьяне. Они
убирали урожай, клали снопы в скирды, после просушки их
обмолачивали, затем до доставки их в государевы житницы
мололи на мельнице. Каждому крестьянину, садившемуся
389
на землю, властями вменялось в обязанность обзавестись
«всяким крестьянским дворовым строением». Это означало,
что крестьянин, кроме двора и избы для своего жилья, дол-
жен был иметь амбар и овин для хлеба, сделать гумно для
молотьбы и т. д.
Незначительная часть крестьян (в верховьях Лены) не'
пахала десятинной пашни, но вместо этого сдавала госу-
дарству часть хлебной продукции (оброчный хлеб). Это был
натуральный крепостнический оброк государству. Если соб-
ственная запашка крестьянина превышала определенную
норму, то часть урожая этой лишней запашки также подле-
жала сдаче в казну (выдельный хлеб).
Размеры выдельного хлеба имеют свою историю. До кон-
ца 1660-х годов он равнялся десятому снопу1. С 70-х годов
стал взиматься пятый сноп 2.
В Амгинской и Кангаласской волостях в течение всего
века культивировался только яровой ячмень. На десятинной
и собинной полях всех других волостей возделывались ози-
мые (рожь) и яровые (ячмень и овес) культуры. Рожь бы-
ла господствующей. На ее долю, если взять весь бассейн
Лены, приходилось приблизительно около двух третей посев-
ной площади. Из яровых первоначальное преобладание яч-
меня к последней трети века переходит в овсу. Посевы яро-
вой пшеницы применялись редко и в незначительных разме-
рах только в некоторых верхне-ленских волостях.
Повсюду применялось двухполье, основанное на чередо-
вании пашни и пара. Навозное удобрение применялось от
случая к случаю только в верховьях Лены. При таких усло-
виях получение устойчивых удовлетворительных урожаев
было невозможно. На вновь освоенных землях понижение
урожайности начиналось после нескольких лет посевов.
Так, по свидетельству илимского воеводы Силы Оничкова
от 1676 года, «по досмотру в дачах у крестьян земли плохие
и тундряные, не таковы как русские и сибирские земли, и
на новых заложенных землях родитца доброво хлеба по 2 и
по 3, а после того на тех полях хлеб станет родитца плох и
травян, потому- что земли годы в 4 вытахиваютца»3. Как
правило обычный средний урожай с невыпаханных земель
равнялся 50—70 пудам с десятины. Согласно показанию са-
мих крестьян от 1672 г. по верхне-ленским волостям «в
умолоте бывает государевых десятин ржи по 70 и по 60 и
1 ЦГАДА, Сиб. прик.’, ст. 842, л. 15.
2 Там же, кн. 633. лл. 195—197; кн. 1222, л. 13.
з Там же, кн. 633, л. 197.
390
по 50 пуд з десятины, а овса н ячмени потому ж», а по
средне-ленским волостям «по 40 и по 50 и по 60 пуд ржи
з десятины, ячмени то ж». Урожай же с выпаханных земель
был значительно ниже. Он равнялся 15—20 пудам с десяти-
ны по верхне-ленским волостям, а по средне-ленским воло-
стям был еще ниже (10—14 пудов)1. Снижение урожайности
выпаханных полей сопровождалось их засорением. В доку-
ментах часто встречаются такие выражения: «хлеб родился
травен и зернем плох», «хлеб родился плох, редок и травен»,
«рожь родилась от выпашки земель плоха и травяна».
Климатические и природные условия бассейна Лены бы-
ли неблагоприятны для земледелия. На урожай в верховьях
Лены губительно влияли частые наводнения. По показанию
современников «по Лене реке Илимскому уезду почасту бы-
вает хлебу недород для того, что подле Лену реку на лу-
гах заторн-ыми льдами хлеб выдирает и вешнею водою то-
пит»2. Для пашенных волостей всей Лены характерны были
поздние весенние, ранние осенние заморозки. Крестьяне час-
то жаловались на то, что «хлеб от морозов вызябает и бы-
вает хлебу великая истеря и недород». В такие неблагопри-
ятные годы урожайность полей катастрофически падала: «и
из десятин бывает в те годы ржи и ярового пуд по 6 и по
5 в умолоте»3.
Русские люди, попавшие на Лену и насаждавшие земле-
делие в несколько необычных для них условиях, помимо об-
работки десятинной пашни обязаны были государству от-
правлением многочисленных «государевых разных изделий».
Для илимских и верхне-ленских крестьян особенно изну-
рительными были подводная повинность и ямская гоньба.
В XVJII веке на путях от Енисейска к Якутску не было
ни ямских слобод, ни специально устроенных правительством
ямщиков. Поэтому, с того момента, когда образовалось лен-
ское и илимское крестьянство, все виды перевозок и обслу-
живание служебных поездок, в оба направления 'через Лен-
ский волок, были возложены на него. При этом дело шло
не только о нуждах Якутского и Илимского острогов: в го-
ды-борьбы за обладание Амурским бассейном верхне-лен-
ские и илимские крестьяне несли на себе также разнообраз-
ные перевозки на Амур.
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 580, лл. 466, 499.
2 Там же, ст. 1420, лл. 17, 19.
3 Там же, л. 19.
391
На крестьян ложилось и «городовое дело*, т. е. работа
по поддержанию крепостей в надлежащем порядке (ремонт,
мелкое внутр икрепостное строительство). Тяжелы были для
крестьян «воеводского двора изделья», среди которых встре-
чаются такие работы как очистка воеводского двора, изго-
товление пива и браги. Крестьяне связаны были работать на
казенной мельнице, ремонтировать, поддерживать ее в исправ-
ном состоянии. Эти постоянные виды трудовых повинностей до-
полнялись экстраординарными. Например, в 1655 г. верхне-
ленские крестьяне вместе с илимскими «мосты мостили от
Илимского острога через весь Ленский волок на грязех и
через болота и через речки и протоки на десятину сажень
по 100 и больши»1. В 1656 г. они уже «делали телеги новые
на государев обиход для даурские службы под запасы и под
ружье и под всякую казну»2.
«Безденежные зделья» дополнялись натуральными пос-
тавками. Для оснащения судов, ходивших по Ангаре, Илиму,
Лене, .нужны были холст, пенька и смола. Они целиком по-
ставлялись ленскими и илимскими крестьянами.
Обременительность этих поставок усугублялась тем, что
они не сеяли конопли, не ткали холст, а потому вынуждены
были холст и пеньку покупать «у купецких приезжих людей
дорогою ценою»3. Крестьяне обложены были и денежными
поборами. По документам 1655 года видно, что крестьяне
якутского уезда с своих «пожитков» платили государству пя-
тую деньгу4. Для военных целей верхне-ленокие и илимские
крестьяне в конце века платили поворотных денег по полти-
не с двора5.
Таким образом, обработка десятинной пашни являлась
только частью того тягла, которое тянули крестьяне. Значи-
тельную часть тягла составляли разнообразного рода повин-
ности, не связанные с обработкой пашни. До нас дошли мно-
гочисленные жалобы крестьян на тяжесть этих повинностей,
на то, что они «от многих зделий и от подвод и от волоко-
вых возок, и от конного падежу и от многих иедопашек вко-
нец погибли и обдолжали и обнищали великими неокупными
долгами». В их обращениях в Москву об облегчении повин-
ностей: «пожалуйте нас бедных и до конца разоренных си-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 470, л. 345.
2 Там же.
з Там же, ст. 1420, л. 27.
4 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 153, ф. хр. 1177/2, лл. 19—20, 69.
5 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 1354. л. 324.
392
рот, своих, призрите, государи к нам, бедным и беззаступ-
ным», звучат нотки жестокой нужды и крайнего обнищания.
Тяжестью повинностей, феодально-крепостническим гнетом,
частыми .неурожаями объясняется то, что основная .масса
крестьянства влачила- жалкое существование. В 1655 году Че-
чуйский приказчик писал в Якутск, что крестьяне этой
волости стоят «в пятинных деньгах на смертном пра-
веже», что «взять у ни.х на великих государей -пятин-
ных денег за скудостью нечево»'1. В 1678 г. крестьяне
киренских волостей «за их великим разорением» были вре-
менно освобождены от участия в подводной -повинности2. В
1682 г. Амгинские крестьяне «от хлебного неходу» не имели
совершенно семенного хлеба, а купить не имели средств, так
как они были «людишка бедные и нужные»3. Часто крестья-
нин оказывался на краю последней нищеты.
Вот крестьянин Усть-Киренской волости Захарько Федо-
ров сын Хорошей, который до того обнищал, что с женой и
детьми «волочится меж двор и помирает голодной смертью»4.
А вот олекминские крестьяне Ивашко Воронков и Ярко Пи-
минов, которые с трудом посеяли десятинную пашню, а
своего у них «не посеяно ни ржи ни ячмену ни единова пу-
да», нет у них и кормовых хлебных запасов. Они голы как
соколы, «живут гораздо нужно, скитаются между якутами и
мрут голодом»5.
Но среди крестьян были и зажиточные элементы, ведшие
более широкое хозяйство. Как правило^ они тянули больше
тягла-, но зато имели и больше пахотной земли, сенокосов.
В их распоряжении было и значительное -количество скота,
иногда, несколько десятков. Они имели такие заведения как
мельницы, кузницы. Произведения их хозяйства- превышали
объем их -потребности и пускались в продажу на сторону
(хлеб). Ввиду крупных размеров хозяйства:, они приняли, на-
емную рабочую силу. Например, в 1645 году Тутурский
крестьянин Оверка Елизарьев имел 5 русских работных
людей6. Ленский пашенн-ый крестьянин Федор Яковлев
имел трех работников из промышленных людей7. Не-
которые из них при этом применяли методы внеэконо-
мического принуждения. В 1660 т. промышленный чело-
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 153, ф. хр. 1177/2, лл. Г9—20.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 813, лл. 214—215..
3 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 245, ф. хр. 1177/2, л. 103.
4 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 560, л. 438.
5 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 153, ф. хр. 1177/2, л. 57.
6 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 274, л. 338.
7 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 11, ф. хр. 1177/2, лл. 36—38.
393
век Денис Верхотур работал по найму у пашенного
крестьянина Мирона Тимофеева по прямому принуждению
приказчика Бессчестного (Этот приказчик, «норовя ему Ми-
рошке ему Денису, велел у него Мирошки жить и работать
сильно, и на .правеж водил»)'1.
Задавленные феодальным гнетом крестьяне часто подни’
мались на борьбу, которая принимала разнообразные формы.
Наиболее распространенной формой защиты крестьянами
своих прав н жизненных интересов являлась подача челобит-
ных с просьбою об удовлетворении тех или иных их насущ-
ных нужд. При этом oihh, не ограничиваясь посылками одних
челобитных, иногда отправляли в Москву мирских выборных
челобитчиков, чтобы бить челом «о всяких мирских нуждах»2.
Другой формой борьбы являлись побеги с оставлением
пашни «в пусте». Особенно частые побеги совершали, верх-
не-ленские крестьяне, через которых проходили пути в Дау-
рию, Туда они и бежали.
Бежали крестьяне и средне-ленских волостей — Чечуй-
ской, Олекминской и Кангаласюкой. Например, ® 1655 г. и?
Чечуйской волости, где крестьян было меньше 20, бежало 5
человек3. Крепостнические порядки верстания и землепользо-
вания не предотвращали побегов, которые были явлением
заурядным. Обычной формой борьбы властей против побегов
были преследования беглых отрядами погонщиков из слу-
жилых людей и жестокое телесное наказание пойманных. Но
случаи поимки были очень редки, и в большинстве случаев
беглые ускользали от преследования. Поэтому правительство
стало принимать более решительные меры. В 1656 году для’
воспрепятствования побегам была организована Олекминская
застава, и воеводы получили наказ при поимке беглых —
«самых пущих воров повесить», а остальных беглых — «бить
по торгам кнутом нещадно» и заставить их «жить попрежне-
му кто откуда побежали»4. Но Олекм1И1Нская застава, если и
несколько сократила размеры побегов, то мелким и единич-
ным побегам препятствовать не могла.
Более энергичные протесты против злоупотреблений вое-
вод и приказчиков выражались в мелких «бунтах». По сви-
детельству Илимской съезжей избы от 1685 пода в волостях
«пашенные крестьяне многие великих государей указу чи-
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 46, лл. 111—-112.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 1420, лл. 1—17.
3 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в„
хтр. 172.
4 ДАИ, т. IV, ст. 86.
394
нятца непослушны». Такие случаи чаще всего были связаны
с отбыванием подводной повинности. Из Илима писали, что
'«по илимским подорожным подвод не дают, а иные крестья-
не подводы дают с великою задержкою»1.
В этом отношении характерен бунт усть-кутских крестьян
Кирюшки и Исачки Марковых. В 1685 году через Усть-Кут
из Усть-Киренска в Илим проезжал воевода Илья Змеев.
Братья Марковы отказались дать ему подводы. Когда раз-
гневанный воевода послал к ним своих служилых людей для
отобрания подвод и для приведения их на воеводский суд,
то Кирюшка «от двора своего служилых людей отсылал с
великим невежеством и з бранью и хотел з детьми своими из
ружья их служилых людей пристрелять и учинил он Кирюш-
ка в деревне свой бунт»2.
Жестокие насилия и притеснения воевод и приказчиков
иногда вызывали такие возмущения крестьян, которые пере-
ходили в упорную и длительную борьбу. Примером может
служить восстание бирюльских крестьян 1691—92 годов,
направленное против приказчика Павла Халецкого, который
чинил пашенным крестьянам «налоги и обиды и нападки
многие». У крестьян он отнимал скот, хлеб, подвергал их
частым и напрасным пыткам. Например, крестьянина Мишку
Дунаева мучил в колоде и «смучил с него 150 пудов ржи
бездельно не в честь». Поступив таким же образом с кресть-
янином Абрашкой Яковлевым «намучил на него дворовую
кабалу» и т. д.
Крестьяне слободы после совета между собой решили
силой сместить своевольного и распоясавшегося приказчика.
В одну из октябрьских ночей 1691 года они вооружившись
все «скопом» пошли к судной избе и потребовали от Халец-
кого, чтобы он покинул пределы волости. Получив решитель-
ный отказ, прибегли к применению силы. Они конфисковали
все его имущество, забрали волостное делопроизводство, на
его место назначили другого приказчика. Попытка Халецко-
го использовать против крестьян имевшихся у него якутских
служилых людей ни к чему не привела. Крестьяне «тех слу-
жилых людей разогнали и из волости вон выслали». Лишив-
шийся власти Халецкий, ожидая помощи из Якутска, не ос-
тавлял пределы волости и продолжал жить как бы в осаде.
Крестьяне продолжали «приступать» к судному двору, 10
февраля 1692 года они, придя к нему домой, его «с постели
здернули и поленом били насмерть—руку и ногу праву пе-
1 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 1589, л. 250—251.
2 Там же, л. 251.
395
решибли и хребет во многих местах збили и животишко по-
грабили».
22 февраля, когда он ехал с женой по волости «ради
гульбы», его на дороге настигли «на верховых и санных ко-
нех с оружием, с пищалью и с саблями и с луками» кресть-
яне, и его «из саней выхватили и руки назад завернули и
связали и за волосы к пролубе водили и в воду посадить
хотели». Его жизнь спасло то, что он «ради отца душевного
упрошался». «Бунт» этот, носивший ярко выраженный анти-
феодальный характер, кончился весною 1692 года тем, . что
.участники «бунта» и свидетели были вытребованы в Якутск1.
Результат следствия неизвестен.
Крупного светского феодального землевладения в Яку-
тии в XVIJ веке не было. Но из среды служилых людей и
крестьянских заимщиков было несколько крупных предпри-
нимателей, — ведших товарное хозяйство и являвшихся по
существу мелкими феодалами. Приказчик Чечуйской воло-
сти, якутский сын боярский Федор Пущин в 1662 г. бил че-
лом о даче ему земли вместо хлебного жалования. Одновре-
менно он просил землю и за десятинную пашню. В удовлет-
ворение этой просьбы воевода Голянищев-Кутузов велел
ему пахать за хлебное жалованье 18 десятин земли, сверх
того дал ему еще 4 десятины земли за обработку на казну
1 десятины ржаного .поля2. Подробных сведений об его Че-
чуйском хозяйстве не сохранилось, но известно, что это хо-
зяйство велось трудом крепостных крестьян. В начале его
тяглую (пашню обрабатывал крепостной человек Пимип3.
Впоследствии эту пашню, с которой стал платить оброчный
хлеб, обрабатывали уже два крепостных человека4. Его
служилую пашню, вероятно, обрабатывали также зависимые
люди.
Настоящим помещиком был Ерофей Хабаров, заводив-
ший крупное хозяйство на устье Киренпи. О размерах его
хозяйства свидетельствует мирская челобитная якутских
торговых и промышленных людей о насилиях воеводы Петра
Головина. В ней они пишут: «да в ту же тюрьму посадил
он Петр из за пристава торгового человека Киренского
жильца Ерофейка Павлова Хабарова, а у того Ерофейка
на Киренге пашенной завод большой и прибыли б тобе го-
1 Ионин. «Новые данные к истории Вост. Сибири», стр. 118 —
136, 200—205.
2 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 361, лл. 488—489.
з Там же.
4 Там же, кн. 961, лл. 32—33; 970, лл. 92—93; 1106, лл. 645—646.
396
сударю хлебные было по .вся годы пудов по 1000 и больши
на .год»1.
Помимо снабжения государства хлебом, он вел крупную
хлебную торговлю. Например, в 1641 г. дал взаймы торго-
вому человеку Ивану Сверчкову 600 пудов муки, а в 1642 г.
запродал в Якутском остроге торговым людям 300 пудов му-
ки2 з. На базе хлебной торговли в его рукак .сосредоточились
значительные по тому времени денежные средства, которые
он ссужал под ростовщические проценты^. Хозяйство цели-
ком обслуживалось наемными работниками, попадавшими в
крепостную зависимость, и возглавлялось особым приказчи-
ком.
Конкретное представление о размерах хозяйства богатого
предпринимателя дают сведения о хозяйстве илгинского кре-
стьянина Анисима Пан лова. В конце XVII века он на р. Ти.п-
те имел обширную усадьбу, в которой находились: две избы
с двором, .амбар житный, два .других амбара, баня, 2 скот-
ных хлева, «коневий пригон», пригон скотный рубленый, гум-
но с овином и другие. Рядом находилась мельница мутов-
чатая. В 1699 году у него под озимой рожью было занято 20
десятин земли. Он имел 18 лошадей, 20 голов рогатого ско-
та, 48 овец. Не менее богат был его «житейский и деревен-
ский завод», сельскохозяйственный инвентарь, домашняя ут-
варь. Он имел «кузничный завод», много всякого платья, пи-
щали, бердыши и т. д.4. Нет сомнения, что это обширное хо-
зяйство обслуживалось трудом феодально-зависимых людей.
Церковное феодальное землевладение было представлено
сравнительно крупным хозяйством Якутского Спасского мо-
настыря, основанного в 1663 году. С первых лет существова-
ния монастыря монахи стали косить сено «про свой мона-
стырский скот». В самый год основания монастыря воевода
Кутузов отвел монастырю сенокосы на острове Сыльягар,
расположенном ниже Якутского острога.
В 1683 г. воеводой Приклонским были отведены там же
под сенокосы новые «таловые места... под расчистку»5. В
1681 г. старцы монастыря выхлопотали себе право эксплоа-
тировать соляной ключ на речке Ичере в Чечуйской воло-
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 33. ___
2 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. 31, ф. хр. 1177/2, л. 30.
з Там же, лл. 1, 2, 29, 41, 56.
♦ Стрелов Е. Д. Акты архивов Якутской области, т. I, стр. 21.
5 Там же, стр. 16—17. ’
397
сти1. В последующие годы около Якутского острога монасты-
рю под пастбище были отведены новые участки земли. В
1690 г. по челобитью старцев воевода Зиновьев в прибавку
к этим пастбищам отвел новые участки земли площадью в
10 десятин длины и 2,5 десятин ширины2. В 1703 г. монас-
тырские власти с разрешения начальства поставили мельни-
цу в Чечуйской волости3.
Монастырь приобретал земли и по вкладам. В 1699 г. вы-
шеназванный «крестьянин» Илгинской волости Анисим Пав-
лов поступился своей заимкой на реке Тьппте со всем инвен-
тарем и строением. В том же году Чечуйский пашенный
крестьянин Иван Кучин приложил в монастырь свои сенокос-
ные угодья4. Вклады -в монастырь поступали и в виде дви-
жимого имущества. Например, в 1699 г. Якутский казачий
сотник Кондратий Федеряшин «отписал в монастырь» двор
свой «со всеми хоромы», быка и двух коров5. В документе от
1697 г. упоминаются вкладчики: торговый человек и служи-
лый человек6. Следовательно, вклады вносились и ценными
мехами, деньгами. В 80—90-х г.г. в Чечуйской волости су-
ществовала пашенная деревня, где сидели монастырские.
трудникй7. В 1699 и в 1701 гг. <по показаниям илимских
дозорных и крестьянских книг, по речке Илге сидел монас-
тырский поселыцик, плативший государству за одну десяти-
ну ярового и озимого оброчный хлеб8.
Хозяйство монастыря и его продукция в основном обес-
печивали нужды самого монастыря. Но хлеба иногда нехва-
тало. Например, в 1678 г. старец Саватий отдал усть-кутско-
му крестьянину Исаку Маркову 80 рублей денег с условием
возврата ржаным хлебом в размере 150 пудов9. Однако часть
продукции монастырского хозяйства иногда выбрасывалась
на местный рынок. Одними вкладами нельзя объяснить то,,
что монастырь часто имел свободные денежные средства,
часть которых иногда ссужалась под ростовщические процен-
ты. Например, в середине 1690-х годов якутский сын бояр-
ский Артем Крупецкий занял у монастыря 12 рублей денег
’Стрелов Е. Д. Акты архивов Якутской области, т. I, стр. 11—13.
2 Там же, стр. 17—19.
3 Там же, том I, стр. 21—23.
4 Там же, стр. 36.
5 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст, 2, ф. хр. 1177/2, л. 151.
6 Там же, ст. 62, ф. хр. 1177/2, лл. 56—60.
7 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 970, лл. 83, 197; 961, лл. 22—23; 1106, л. 637.
8 ЦГАДА, Сиб. прик., кн. 1227, л. 95; кн. 1309, л. 44.
9 Акты юридические, т. II, стр. 3.
398
и «в тех деньгах подписал двор свой со всякими дворовым и-
хоромным строеньем»1.
Основной рабочей силой в монастырском хозяйстве были
феодально зависимые люди: вкладчики, трудники и посель-
щики. Скот иногда давался на прокормление. Так в 1690 г.
монастырский скот «за земляной скудостью» был роздан «в
плотву на пастухов»2.
Места, в которых образовались крестьянские деревни и
слободы, в XVII в. не были пустыми и дикими. По берегам
средней Лены сравнительно густой массой жили полукоче-
вые скотоводческие якутские племена. По берегам верховь-
ев Лены располагались кочевья бурят и тунгусов. Поэтому
правительство местным властям давало указания селить
крестьян «йа порозжих землях, а у ясачных и иноземцев
никаких земель и угодий не отнимать»3. Эта политика дикто-
валась необходимостью поддержания платежеспособности
ясачного населения, 'Сохранения за ним поэтому исконных
его промысловых и сенокосных угодий.
Однако политика эта не могла .последовательно проводить-
ся местными властями, так как удобные земли находились,
как правило, в районах расселения ясачного населения. В та-
ких районах и селились крестьяне. Тем не менее, взаимоотно-
шения русских крестьян и местного населения вовсе ,не были
острыми. Отдельные столкновения происходили в верховьях
Лены и то только -в первой, половине XVII в. В районе же
расселения якутов крестьян было еще чрезвычайно мало и их
колонизационная деятельность не могла охватить сколько-
нибудь значительный район. Обстоятельство это вовсе исклю-
чало возникновение острых' хозяйственных противоречий меж-
ду якутами и русскими крестьянами.
4. Якутский посад.
Ремесленное производство было мало развито в Якутске
и оно находилось главным образом в руках служилых лю-
дей. Среди казаков упоминаются в 1681 г. ремесленники раз-
личных специальностей. Среди них одни обслуживали строи-
тельство (2 плотника и 1 оконщик), другие — питание и
другие потребности домашнего обихода (1 мясник, 2 сапож-
ника, I гребенщик, 1 мыльник, 1 свечник, 1 бочевник). Осо-
бую отрасль составляла обработка металла, чем заняты были
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, ст. И, ф. хр. 1177/2, лл. 65—67.
2Стрелов Е. Д. Акты архивов Якутской области, т. I, стр. 18.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. 813, л. 673.
299
2 кузнеца и 3 котельника; в 1686 г. два казака Ив. Хле-
петин и Петр Борисов, которых «подрядил» воевода М. Кров-
ков, выплавили из местной руды 47 .п. железа кричного, кото-
рое и было взято в казну «по рублю пуд»
Как ни беден был Якутск, у его жителей, очевидно, из гос-
подствующих слоев, была потребность и в ювелирнокм произ-
водстве, так как среди служилых людей был один серебряник.
Местные ремесленники не могли, однако, удовлетворить
всех потребностей.
В 1647 г. воеводы Пушкин и Супонев жаловались, что те
два кузнеца, которые были присланы с П. Головиным, «же-
леза плавить и орудийного дела делать не умеют» 1 2. Через 30
лет попрежнему ощущался большой недостаток в хороших
кузнецах: «служилые люди», жаловался воевода А. Барнеш-
лев в 1676 г., «которые посылаютца из Якуцкого на твои, ве-
ликого государя, службы, попорченного ружия починить не
умеют, и вновь делать некому». Присланный в 1667 г. в
Якутск на посад ссыльный новгородский кузнечный мастер
Тимошка Гаврилов к этому времени оказался «стар и уве-
чен» и просился «за его старость и увечье от кузнечного де-
ла отставить»3 4. В 1670 г. состоялся цгпокий указ о присылке
в Якутск из Енисейска «бронного да кузнечного дела масте-
ров» двух человек, но посланный во исполнение этого указа
под конвоем якутских служилых людей бронный и кузнечный
мастер Митька Петров с Илимского волока «збежал неведо-
мо куды» z.
В конце столетия невозможно было ремонтировать ни пу-
шек, ни пищалей, потому что «починить в Якутцком не-
кому» 5.
Правительство было обеспокоено таким положением ве-
щей, сознавая, что «без бронных... и кузнечных мастеров в
Якутцком остроге никоими мерами быть не мочно, потому что
город украинный». Была сделана в 1679 г. очень любопыт-
ная попытка организовать в Якутске и других сибирских го-
родах обучение оружейному и кузнечному ремеслу: «выу-
чить... бронному и кузнечному делу учеников, взяв ис ка-
зачьих и из стрелецких детей». Для этого предполагалось
установить должности штатных мастеров-учителей «сверх
прежних», которые должны были быть присланы в Якутск
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 89.
2 Там же, стр. 139—140.
ЗДАИ, т. VII, № 23.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 71.
5 Сибирские города, стр. ПО.
400
'из Енисейска; учащиеся должны были, «покаместа... выучат-
ца», тоже получать казенное содержание — «корм» по 4 д.
каждому в день или «против того по торговой цене хлебом».
«А как те ученики бренному и кузнечному делу у присыль-
ных и у тутошних кузнецов и бронных мастеров выучатца, и
ирисылыьых кузнецов отпустить в те гароды, хто откуда взят,
а учеником и прежним кузнецом и мастером ружье почини-
вать и вновь делать с великим радением»,—так резюмирова-
ла царская грамота проект организации ремесленного обуче-
ния в сибирских городах. В Якутске из этого проекта ниче-
го не вышло, так как из Енисейска обещанных кузнеца и
бронного мастера так и не прислали, а в самом Якутске
«кузнецов и бронных мастеров нет, подростков казачьих де-
тей бронному и кузнешному мастерству учить некому»1.
Засилье в торговле торговых людей из метрополии и сла-
бое развитие ремесла мешало образованию в Якутии торго-
во-промышленных поселений, т. е. городов в настоящем смы-
сле этого слова. Как и многие другие сибирские города,
Якутск оставался крепостью, «острогом», «городом» в том
значении, как это понимали тогда. Якутский посад рос очень
медленно, к концу столетия в нем числилось всего 46 посад-
ских людей, с которых поступало всего 15 р. 30 алт. оброку.2
Посад в значительной степени создавался искусственно,
путем ссылки. В 1677—8 г., например, «в посад» были посла-
ны «вместо смертные казни»: вологодский посадский человек
Якушко Ондреев, Костромского уезду государева села Крас-
ного посадцкой Ганка Вавилов с женою и дочерью, сын по-
садского человека Юрьеца Польского Сенька Иванов, дво-
ровая женка Вас. Биркина—Палашка, москвичи: садовник
Гришка Яколев, Устюжской полусотни тяглец Данило Ере-
меев с детьми и «малой» Ивашко —- сын тяглеца Кожевниц-
кой полусотни Гришки и Алексеевской полусотни тяглец
Климко Калинин с женою и детьми. Большая часть этих
будущих жителей Якутского посада не достигала места свое-
го назначения и по пути застряла в Тобольске или устрои-
лась иначе. Но тенденция правительства отправлять в Якут-
ский посад русских посадских людей, 1сю®ершивши(х крупное
преступление «вместо смертные казни»—совершенно очевид-
на 3.
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 71; ДАИ, т. VII, № 23.
2 Сибирские города, стр. 111.
3 ДАИ, т. VII, № 6, (III); АЮБ, П„ № 201. ,
26 Якутия в XVII веке
401
Были случаи и добровольного поступления в посад слу-
чайно попавших в Якутск русских людей. Например, в
1697 г. воевода предписал посадским людям приверстать в.
посад некоего Василия Глызина и «промежь собою ево, Вась-
ку, обложить в годовой оброк против ево братьи и смотря
по животом и заводом и по промыслам ево»1.
Посадские люди были обложены оброком, который исчис-
лялся в зависимости от состоятельности каждого посадского
человека: в 1696—7 г. обычный размер оклада составлял пол-
тину, наименьший—четвертак, 30 и 32 коп., и наивысший—
20 алтын и I1/» рубля2. Кроме того на посадских людей ле-
жали службы в таможнях в Чечуйский острог, и в пашен-
ные волости3.
Для разверстки повинности якутские посадские люди вы-
бирали земского старосту, который исполнял и другие адми-
нистративные обязанности по посаду.
Скудные средства пропитания основная масса посадских
людей снискивала мелким ремеслом, садоводством и рыб-
ной ловлей4.
Заброшенные в необычную и тяжелую обстановку севе-
ра, лишенные возможности продолжать привычную деятель-
ность, эти по большей части невольные «жилецкие люди»
Якутского посада оказывались без средств к существованию
и с трудом уплачивали полагавшийся с них посадский об-
рок. Многие стремились перейти на службу в гарнизон или
переходили на пашню5. Другие просто разбегались. Ушед-
шие при воеводе кн. Якове Волконском (в 1671—1675 годах)
в Жиганы и на Оленек «для хлебной скудости» посадские
люди так и не возвращались в Якутск и оброчных денег не
уплачивали6.
Несмотря на такое жалкое состояние Якутского посада, к
концу XVII в. он все-таки играл важную роль хозяйствен-
ного центра края. Отчасти это было результатом таможен-
ной политики правительства, которое запрещало производить
какие-либо торговые сделки иначе, как на гостином дворе,
расположенном на посаде, на глазах у стоявшей тут же та-
’Ионин. Новые данные к истории Вост. Сибири, стр. 149.
2 Там же, сс. 145, 148, 149.
3 Там же, сс. 144, 150.
4 Сибирские города, сс. 104, где названы в числе посадских два рыб-
ника, один сапожник и один садовник.
б ДАИ, т. VII, с. 327.
6 ДАИ, т. VII, № 21. И о н и н. Новые данные к истории Вост. Сибири,
стр. 147.
402
меженной избы. На этом дворе в 1697 г. было 22 лавки, в
которых торговали преимущественно, если не исключительно,
приезжие с Руси купцы: «гостиные прикащики и их лавоч-
ные сидельцы и всякие торговые люди», уплачивая высокий
оброк от 4 до 5 руб.1’.
Но наряду с торговлей приезжего из метрополии, купече-
ства, Якутск с caiMoro начала служил центральным торгом
для местной подгородной округи. Гарнизон, административ-
ный аппарат и посадское поселение в первую очередь нужда-
лись в продуктах питания, которые и поставлялись на якут-
ский рынок окрестными якутами. Якуты, приходившие с яса-
ком. привозили «харчевого на продажу, зайцев и всяких
птиц и зверей».
Дьяк Евф. Филатов рассказывал, что «сговорил было я...
с Мегинской волости с якутом дать ему пуд икры нелемьи,
а ему ко мне принести 50 уток битых». «Хорчевюе» разре-
шалось продавать на базаре служилым и всяким людям. Но
якуты привозили не только съестное, но и запретную пушни-
ну. Жилецкие люди зазывали их к себе на дворы и тайно
покупали мягкую рухлядь. Так, в 1641 г. служилого человека
Тим. Булдакова обвиняли в том, что «к тебе де, детина,
якуты приезжают с собольми и торгуют по ночам»2.
В местной торговле принимала участие и верхушка поса-
да, из ничтожной среды которого выделялось несколько тор-
говых людей. Таковы Егорка Новгородов и Данилка Рыбни-
ков, которым принадлежали в 1697 г. две лавки за городом.
Данилка Рыбников в росписи 1693 г. назван Данилкою Рыб-
ником. Видимо, он торговал рыбою.
Таким образом, несмотря на неблагоприятные условия,
уже намечается в XVII в. дальнейшее развитие Якутска,
как будущего рыночного центра.
5. Итоги русской колонизации Якутии.
При отсутствии более или менее точных статистических
данных очень трудно установить цифровые итоги русской
колонизации за XVII столетие. Нам известно только число
мужчин, находившихся па учете у администрации. В конце
столетия (данные 1697/8 г.) оно было следующим:
'‘Ионин. Новые данные к истории Вост. Сибири, стр. 147, 146.
2 ДАИ, т. VII, № 62, МОИДР, стр. 11, 14.
26*
403
Духовенство 8 чел.
Подьячие и другие приказные служащие
и казенные мастера 23 чел.
Служилые люди 920 чел.
Пашенные крестьяне _ . 225 чел.
Посадские люди 42 чел.
1218 чел.1
За несколько лет перед тем была произведена перепись
детей и других 'родственников мужского пола и служилых и
посадских людей, которая дала в итоге ещё 171 человек
мужск. пола различного возраста (135 родственников у слу-
жилых людей и 36 у посадских) 1 2. В общем итоге, можно ду-
мать, что общее число мужского русского населения той ча-
сти русского населения, которая была внесена в оклад, было
около 1400—1450 человек. Но, разумеется, цифра эта не ох-
ватывала всех русских,-фактически поселившихся в Якутии,
так как администрация не учитывала гулящих людей из чис-
ла промышленников, которые пребывали, на территории
Якутии.
С другой стороны, часть зарегистрированных лиц были
обрусевшие туземцы, как якуты, так и выходцы из Западной
Сибири (из остяков, из татар и даже «калмыков», т. е. алтай-
цев). Новокрещены 'составляли, впрочем, небольшой процент:
в 1681 г. в гарнизоне их было всего 6%.
Среди выходцев с Руси, преимущественно ссыльных, по-
падались черкасы (украинцы) и поляки, оставшиеся на служ-
бе в Сибири после заключения Андрусовского перемирия. Ио
главный контингент составляли выходцы из Поморья и из
Перми, по преимуществу промышленники. Крестьянином од-
ной из волостей Устюжского уезда был знаменитый Ерофей
Хабаров3. Не менее знаменитый Семен Дежнев происходил
из посада Великого Устюга4. Среди 26 русских служилых
людей Якутска, о происхождении которых есть случайные
указания в окладных книгах, 17 человек происходили из
этих районов, а именно 2 уётюжанина, I важенин, 3 челове-
ка из Солевычегодского уезда (1 вычегжанин, 1 сысолето-
1 Сиб. города, стр. 111. В 1681 г. было: духовенства—9 чел., подья-
чих и приказных—21 чел., служилых людей—566 чел., неизвестных—1,
итого 697 чел. (Сиб. гор., стр. 79—86). К этому числу надо прибавить
пашенных крестьян, которых в 1675 г. было 106 чел. Всего приблизи-
тельно—800 человек с лишком.
2 В 1682 г. одних ' служилых людей 181 человек (Сиб. гор., стр.
101—106).
3 ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 381.
4 О г л о б л и н. Семен Дежнев, стр. 60.
404
чин, 1 лалетин), 1 колмогорец, 2 мезенца и 8 человек из
южного Поморья и Перми (1 вятич, 1 чердынец, 1 кайгоро-
дец, 1 пермяк и 4 человека с фамилией Пермяковых).
Приток из других русских районов был значительно мень-
ше: из центральных областей названо только 6 человек (двое,
связанные с Суздалем, двое с Ярославлем, 1 нижегородец и
1 павловец), из Новгородского края один тихвинец, очевидно,
совершенно случайно заброшенный на Лену. Западная Си-
бирь представлена не более как двумя русскими (1 япанчи-
нец и один с прозвищем «верхотур»)
Начав свою деятельность с участия в промыслах, иногда
в качестве простых покручеников, некоторые из случайных
выходцев с Руси, в конечном счете, заводили заимки и са-
дились на пашню, другие поступали в Якутский гарнизон,
оторвавшись от родной поморской деревни, обзаводились но-
выми семьями, покинув «без приюту» свою жену и детей,
тщетно ожидавших возвращения своего кормильца. До нас
дошла грамотка в Сибирь на Лену матери одного такого ко-
лониста, посадского человека Соли Вычегодской Константи-
на Красильникова, которую стоит привести целиком.
. «От матери твоей Настасьи к сыну моему Костянтину
Ивановичу благословение и поклон. Буди на тебя, сын мой,
мое матерное благословение отныне до века в сем веке и в
будущем. А про меня похошь вопросить, и я божею мило-
стию у Соли Вычегоцкой у зятя своего Ивана и у дочери
своей Ографены на подворье до воли божией и жива февра-
ля в 15 день, а впереди того же спасова воля. А жена твоя
Марья, дал бог, здорова,, живет у Соли Вычегоцкой со мною
вместе, да сын твой Петрушка». Далее следовали семейные
новости и письмо заканчивалось призывом к блудному сыну:
«Да бог тебе судит, что ты меня матерь позабыл и покинул
на старость, ко мне по се время не приедешь. И ныне, чадо
мое, помилуй меня, матерь твою, утоли мои материи «повсед-
невные по тебе слезы, беспрестанно/ по тебе горькими слеза-
ми на старость плачю, на жену твою и на сына твоего смот-
ря, а от меня жена твоя и сын твой прочь нигде не бывали,
а сын твой пол-мужика, бог дал ему и разум, а промыслу
никакому учить некому. Послушай, Костянтин Иванович,
меня, матери своея, и не презри моего моления слезного,
приеди ко мне, стара, немощна, при конечном житии, а на-
дежи никово, ни доброхота нет. И буде меня не послушаешь
и матерне моление презришь и к Соле не будешь, и меня, и
'' Сиб. города, окладная книга, 1681 г.
405
жену свою, и сына своего покинешь, и тебе, сыну мой, за твое
ко мне непослушание не будет милости божья и мое матерне
благословение. А так тебе отнюдь не учини, что ко мне не
быть. Како будешь ко мне, и я тебе и благословение дам да
своими руками меня погреби, и благословение возьми от
всего сердца».1
Наряду с вольной колонизацией правительство, как пока-
зано выше, практиковало в довольно широких размерах
ссылку в Якутск как. военнопленных, так и осужденных:.
Из справки Сибирского приказа видно, что уже в 1644 г.
к ссылке на Лену были приговорены 10 человек гулящих
людей, а в 1646 г. один сельский поп и 4 стрельца (один с
женою).2 Уложение царя Алексея Михайловича узаконило
эту практику. Статьей 13-й десятой главы было установлено
ссылать «в Сибирь на житье на Лену» посадских, которые
стали бы самовольно закладываться за церковных или свет-
ских землевладельцев. В . дальнейшем ссылка в Якутск при-
менялась все чаше и чаще. Так сослан был Алешка Якимов
Шапошник «за Коломенский бунт», т. е. за участие в Мос-
ковском восстании 1662 г.;, из Смоленского похода 1656 г. был
сослан некто Данилко Хренов за подговор людей «дому
Б. И. Морозова» к отходу из царского лагер51 к Хмельниц-
кому3, в 1677/8 г. «в разных месяцех и числех» сосланы бы-
ли Костромского уезда дворцового села Красного посадский
человек Ганка Вавилов с женою и дочерью, дворовая девка
Вас. Биркина Палашка (за отраву), садовник Гришка Яков-
лев, Белгородского полку порутчик козловец Тит Богомолов,
человек Ерофея Лутковского Стенка Лукьянов, Устюжский
посадский тяглец Данило Еремеев с сыном и с тремя дочерь-
ми, Кожевницкой полусотни посадский тяглец «малый»
Ивашко, сын юрьевецкого посадского человека Сенька Ива-
нов, Алексеевской слободы тяглец Климко Калении (за цер-
ковные татьбы, с женою, тремя сыновьями и двумя дочерь-
ми), вологжанин посадский человек Дей Селиверстов с же-
ною и двумя дочерьми* бывший пономарь Сенька Алексеев
и еще двое человек — всего 14 человек, и с ними 14 чело-
век их семей, всего 28 человек. Из них большинство не дое-
хало, впрочем, до Якутска.
Ссыльных в Якутске обычно устраивали либо в службу
на определенный оклад, либо в пашню или в посад. Так,
Белгородского полку порутчика Тита Богомолова, сосланного
1 ЦГАДА, Як. прик. изба, в. III, ст. 4.
2 Чтение в о-ве Истории и доевн. Росс, смесь, стр. 33—34.
ЗДАИ, т. XI, № 73.
406
«за вину на вечное житье», было приказано поверстать с ок-
ладом в 7 р., 7 ч. ржи, овса столько же и 3 in. соли, т. е. бо-
лее значительный, чем оклад рядового казака.1 Положение
ссыльных служилых людей было, как -мы видели, очень по-
четное в Якутске, и многие из них пользовались влиянием
и доверием у местной администрации. Напротив, >в наиболее
тяжелом положении была одна группа ссыльных во второй
половине XVII в. — «церковные раскольники и мятежники»,
которых приказывалось держать «в земляной тюрыме скован-
ных, за крепк-и-м караулом, чтоб к ним никто не приходил и
злого, ученья у них не принимал»2.
Число ссыльных на Лену, в общем, было все же невелико
и оно мало влияло на характер колонизации. За исключени-
ем «раскольников», старообрядцев остальные очень скоро сли-
вались с остальным русским населением и входили в общую
жизнь.
Говоря об итогах русской колонизации в XVII в., прихо-
дится отметить, как явление характерное для осей Сибигои,
незначительное количество женщин. В далекую Якутию с Ру-
си женщины попадали случайно, если не считать семей
ссыльных, и малочисленность русских женщин ощуща-
лась на Лене с особенной силой. Немудрено, что служи-
лые люди во время командировок всякими правдами и не-
правдами вывозили с собою в Якутск женщин из русских
городов. В этом отношении характерно дело служилого че-
ловека Григория Феофанова Простокиша, разбиравшееся в
Якутске с 1650 г. Он «едучи... с Москвы» подговорил в Соли
Вычегодской жену известного нам Конст. Ив. Красильнико-
ва Марьицу Петровну и вывез ее в Туринск, где они и по-
венчались церковным браком. Но в Якутске оказался закон-
ный муж Марьицы и он возбудил дело. Марьица показала,
что пошла замуж «своею охотою, а не подговаривана».
Простокиша старался представить дело тоже вполне закон-
ным: он «сосватался де полюбовно, к Москве едучи, а на сва-
таванье записей не писано, только крестами поменялись», у
Соли Вычегодской не венчались, потому что великий пост
был. В Туринске священнику объяснили, «что муж у ней
сшел лет 15, письма не бывало, неведомо де жив, неведомо
мертв, скиталась де она меж двор». Выдав ее за вдову, он
на всякий случай переменил ее отчество; подорожную, в кото-
рой она, конечно, записана не была, Простокиша порвал и вез
Марьицу «украдом»3.
1 ДАИ, t.~VII, № 6 (Ш).
2 Там же, т. XI, № 39.
з ЦГАДА, Як. прик. изба, вязка 1Ц, ст. 4.
407
Малочисленность русских женщин приводила к тому, что
русские люди вступали в связи с якутскими женщинами.
Так, в 1641 г. служилый человек Несте;рко Дмитриев Бара-
банской ходатайствовал: «пожалуй, государь, в Ленском ост-
роге черному попу Симиону з 'братьею парнечка моево, при-
житого с'якутцкою бабою, окрестить и в православную веру
привести»1. Одно дело 1641 г. рисует бытовую обстановку
этих браков с якутскими женщинами. Якутка Малиек,
взятая в плен на Алдане, была продана «из вой-
ска» казаку Ивану Тимофееву Метлеку, который держал ее
в течение семи лет «за жены место» и прижил с ней двух
детей. Отправляясь на службу для ясачного сбору, он оста-
вил ее «до себя» у гулящего человека Шестого Онофреева с
наказом, если «бог по душу его пошлет на государеве служ-
бе», то отпустить ее на волю с детьми; Метлек на службе
был убит, но Шеста к не только не освободил его жену, но и
пытался с ее детьми «поработить неведомо за что». «Вели,
государь, меня и з детьми с моими учинить свободну», писа-
ла Малнек в челобитной к царю, «и вели, государь, мне, си-
роте твоей, в своей православной крестьянской вере быть и
замуж итить в Якутцком остроге за тобольского служилого
человека за Микиту Семенова Лобанова». На допросе она
заявила: «в улусе де я к себе не хочу, а хочю де я быть в пра-
вославной крестьянской вере». Очевидно, она совершенно об-
русела и «мечтала только о новом браке с русским служилым
человеком2.
Внебрачные связи с якутскими женщинами были на-
столько распространенным, явлением, что люди, приезжавшие
с Руси, были шокированы. В 1650 г. один торговый человек
заявил даже громко в церкви, что ему было видение, преду-
преждавшее, чтоб «миряне не жили беззаконством» и не дер-
жали некрещеных якуток; заявление метило в самого воево-
ду Д. А. Францбекова. Положительной 'стороной !этого явле-
ния было то, что оно способствовало сближению русских ко-
лонистов с коренным населением. Русские подолгу живали с
своими жейами в якутских юртах; и их жены воспринимали
«русский обычай», что. выражалось, в частности, в креще-
нии. Связь; в последнем случае переходила в1 узаконенный
брак. Рожденный в браке и вне брака дети или, как их зва-
ли, «прижитки» уже входили' в состав русского!. населения.
СемвЬ1 Дежнев^ напр^мёр, был’: женат на*! якутке Абаканде
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.,
стр. 153.
~ Там же, стр. 152—153.
408
Сючю, и сын его Любим Семенов служил казаком в Якут-
ском гарнизоне1.
Горсточке русских колонистов, закинутых в глухую якут-
скую тайгу, приходилось вести трудную борьбу с тяжелыми
природными условиями северной страны, внося сюда элемен-
ты более высокой хозяйственной культуры. Подвергаясь по-
стоянным опасностям, они смело пробивались все дальше на
восток, бесстрашно проникая на дальние «заморские реки»,
на которых задерживались годами, оторванные от прочего ми-
"pa. Трудности усугублялись тем, что царская администрация
не только не помогала этим пионерам русской культуры, но
мешала им всевозможными запретами, вызванными узкими
финансовыми соображениями казны, и своими поборами и
произволом подрывала в самом начале их хозяйственную
деятельность. В этом отношении показателен пример Ер. Ха-
барова, у которого Головин отнял его запашку и соляной за-
вод на устье Куты; когда он перебрался на Киренгу, то был
вторично разорен реквизициями, повышением размеров обро-
ка и заключением в тюрьму; он все-таки не падал духом, во-
зобновлял свое хозяйство и с необычайной предприимчиво-
стью развивал разностороннюю деятельность, завершившуюся
походом на Амур и назначением прикащикой над пашенны-
ми крестьянами в Илимском уезде.
Несмотря на тяжелую трудовую жизнь, русские колони-
сты не были чужды умственных и культурных интересов. В
«борошне» умершего на Колыме промышленного человека
Михаила Захарова, сподвижника Семена Дежнева, было не-
сколько книг, правда, церковного содержания, но в XVII ве-
ке просвещение вообще еще носило в значительной мере
церковный характер. Во всяком случае этот факт свидетель-
ствует, что даже под Полярным кругом русский человек того
времени не отрывался от того круга чтения, к которому цри-
вык на Родине. Михаил Захаров не был исключением. Рус-
ская книга была обычной спутницей русского промышленни-
ка в тайге Якутии. Еще показательнее отписки якутских
служилых людей. Ни по языку, ни по содержанию в них не
было ничего церковного, они поражают яркостью и точно-
стью описаний, образностью народного языка. Таковы осо-
бенно отписки Ерофея Хабарова (безразлично, им ли самим
они написаны или кем-нибудь из его полчан), составленные
в художественно-реалистическом стиле казацких сказаний.
Вот, например, описание нападения китайской армии на ха-
баровский острожек в Ачинской земле: «И марта в 24 день,
1 М. Н. Б е л о в. Семен Дежнев. 1948, стр. 42, 132.
409
на утренней заре, сверх Амура реки славные ударила из
прикрытия на нас, казаков, сила богдойская, все люди кон-
ные и куячные, и наш казачей есаул Андрей Иванов закри-
чал в город: братцы казаки, вставайте наскоре и оболокай-
тесь в куяки крепкие! И метались казаки на город в единых
рубашках, и мы, казаки, чаяли из пушек из оружия бьют ка-
заки из города — ажно бьют из оружия и из пушек по на-
шему городу казачье войско богдойское (китайское)» и
т. д.1
И наряду с этим чисто художественным, народным языком
написанным произведением якутского «опытовщика», мы
имеем деловой, отличающийся той же ясностью изложения и
вместе с тем научной четкостью, доклад Владимира Атласо-
ва о Камчатке и ее обитателях, не имеющий себе равного в
тогдашней западно-европейской этнографической литерату-
ре, и прекрасные, толковые отписки о Приамурье Пояркова
и Нагибы. Мы видим, что эти дерзкие и смелые «опытовщи-
ки», жестокие и жадные, не щадившие ни себя, ни иноземцев,
ни собственных соотечественников, были вместе с тем носите-
лями высокой культуры, таившейся в (русском народе.
1 ДАИ, т. IV, № 102.
ГЛАВА VI
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ПРИСОЕДИНЕ-
НИЯ ЯКУТИИ К РУССКОМУ ГОСУДАРСТВУ
Включение Ленского края в большое и могущественное
Российское государство оказало положительное, прогрессив-
ное влияние на развитие якутского народа.
Это означало ликвидацию той вековой изолированности,
которая была прежде уделом якутского народа. Изолирован-
ность всегда обрекает народ на застой и прозябание, как бы
он ни был одарен и способен к культурному развитию.
Кто знает, сколько бы еще столетий понадобилось якутскому
обществу, чтобы самостоятельно пройти все стадии историче-
ского развития и догнать более передовые народы Европы и
Азии, не будь это развитие ускорено общением с другими на-
родами России! Это общение, таким образом, создавало пред-
посылки более быстрых темпов исторического развития.
Одним из наиболее существенных результатов включения
Якутии в состав Русского государства было установление
взаимосвязей русского народа с якутским. Обширность хозяй-
ственно неосвоенных территорий, с одной стороны, а с дру-
гой —- отдаленность от русских центров, не позволившие
русским освоить целиком пустующие пространства, смягчали
остроту тех хозяйственных противоречий между коренным и
пришлым населением, которые ..ощущались во многих других
районах Сибири. Отдельные столкновения из-за сенокосов и
главным образом из-за охотничьих угодий, конечно, имели
место, но они не меняют общей картины сложившегося к
концу XVII в. мирного сожительства русских поселенцев с
коренными хозяевами земли. В отличие от западноевропей-
ских колонизаторов русские вообще никогда не истребляли
покоренных -народов, не порабощали их и не уничтожали их
самобытности.
Большую роль в установлении нормальных отношений ме-
жду обоими народами сыграл и сравнительно высокий куль-
411
турный уровень якутов в XVII в., который облегчал обще-
ние с ними русских. Характерной чертой русского народа бы-
ло всегда отсутствие высокомерного презрения и вражды к на-
селению колонизуемый: стран; .в этом тоже состоит разитель-
ная противоположность с западноевропейскими колонизато-
рами. Браки русских с якутскими женщинами были явлением
обычным. Русские охотно заимствовали у якутов такие сто-
роны материального быта, которые давали возможность луч-
ше приспособляться к условиям необычного для них сурового
климата Якутии. В XVII в. они одевались в якутские санаяки
и малахаи, строили якутские юрты. При невозможности вво-
зить достаточное количество оружия русские служилые люди
вооружались якутскими пальмами и, отправляясь в поход,
брали у подгородных якутов куяки.
Процесс вовлечения якутов в условия русского быта был
гораздо глубже и разностороннее. Это особенно следует ска-
зать о якутской бедноте, которая чрезвычайно легко втяги-
валась в хозяйственную жизнь русских колонистов. Бесскотные
якуты находили в хозяйстве своих русских соседей средства
хотя бы скудного пропитания. Таких якутов, которые отби-
лись по бедности от своих соплеменников и скитались «меж
русских людей многия лета», потому что им «в якутах жить
не у ково, роду ни племени никакова нет», было много. У ам-
гинских русских крестьян были работниками якуты. Для мно-
гих якутских бедняков работа у русских, даже связанная с по-
холоплёнием, была единственным выходом из тяжелого эко-
номического положения. В 1649 г. неясачный бедный якут
Еттыкайко обратился, например, в Якутскую съезжую избу с
такой своеобразной просьбой на имя царя: «скитаюсь я, си-
рота твой, меж юрт, кормлюсь по якутам, и ныне я, сирота
твой, одержим злою нечистою болезнью, в конец погибаю, а
жаждаю православные христианские веры. И будет, государь,
хто от православных христиан добрый человек в меня, сироту
твоего, вступитца и в православную веру приведет -и от той
злой скорби излечит, и я, сирота твой, рад ему работать по
смерть живота своего». Такова подоплека многочисленных
ходатайств о крещении. Такие челобитные сохранились сотни,
и всюду мотив в основном один: невозможность прожить не-
крещеным, «потому что-де у него роду и племени и скота нет
и сам-де за бедностью креститься и у русских людей прожить
хочет».
В 1649 г., например, А багамской волости неясачный якут
Аткуройко Батурбанов сын так мотивировал свою просьбу о
крещении: «отца, государь, у меня, сироты твоего, и братьи и
роду и племени нет, кормить некому, и работать не могу, по-
412
тому что мал, .скитаюсь меж двор русских людей, помираю
голодною смертью».
Кроме бедности имело значение и то, что якуты, скитав-
шиеся «меж двор» «русских людей, фактически оторвались не
только от племенной организации, но и от якутского быта..
Этот мотив звучит, например, в челобитной старой якутки Са-
най, которая, прожив долгое время «некрещена» меж русских
людей, перед самой смертью захотела креститься: «Ныне я,
сирота твоя, — заявляет она в. челобитной, — в старости из-
немогла, умираю некрещена в бусурманской поганой вере»1 2.
Большое число ходатайств о крещении (в одном столбце,
например, их собрано более 120), наличие в гарнизоне зна-
чительной группы новокрещенов и, наконец, наличие катего-
рий новокрещенов из сельских низов—все это свидетельствует
о том, что уже в XVII в. процесс сближения между якутами
и русскими переселенцами сделал значительные успехи. В
гораздо меньшей мере то же явление наблюдается в отноше-
нии других народностей Якутии. Любопытна челобитная юка-
гирского малого, жившего «у юкагирей в холопах», у кото-
рого «в юкагирех де... нет ни отца, ни матери, ни роду, а для
тово-де к русским людям и пришол, что хочет- креститца... А
в юкагири-де не х>очю», — заявил он3.
Общение с русскими уже в XVII в. способствовало значи-
тельному хозяйственному и общественному подъему якут-
ского народа. Крещение, как ни было оно часто формальным,
вырывая якутов из их племенной среды, способствовало пере-
ходу новокрещенов к новым формам хозяйства. На Амге и в
Олекминской волости в числе крестьян, сидевших на пашне,
были и новокрещены, некоторые в качестве самостоятельных
хозяев, другие — -в качестве работников у русских. На паш-
ню новокрещены. .садились на общих с русскими крестьянами
условиях: «для новой селидьбы» им давалась подмога «на ло-
шади и на косы и на серпы и на всякой пашенной завод денег
по 4 р. на Vi десятины, а хлеба по 5 ч. с осьминою и с четве-
риком ячмень не в отдачю» (т. е. в безвозвратную ссуду), за
что они должньв были пахать «государеву пашню в поле V«
десятины, а в дву по тому ж». Под собственную их пашню
было отведено по IV2 дес. в поле, с .предоставлением льготы на
2 года. Кроме государевой пашни новокрещены попреж-
нему были обязаны уплачивать ясак. Но не одни новокреще-
ны переходили к земледелию. В 1684 г. бетунский ясачный
якут Бадук Самолдев подал челобитную с просьбой «привер-
стать» его «сверх... ясачного окладу» (по лисице красной в
Г ЛОИИ, карт. 191, л.л. 103, 104, 144, 145.
2 ЛОИИ, там же, с. 187, № 23.
413
год) «на Амге в пашню», чтобы пахать на государеву паш-
ню на тех же условиях, как его крещеные соплеменники, т.е.
полдесятины яровой «изо льготы». Он ходатайствовал о пре-
доставлении пахотной земли возле озера, Марылай, рядом с
отводной землей одного русского крестьянина1.
Таковы начальные шаги якутского земледелия. В XVII в.
якутские землепашцы еще продолжали сочетать свои новые
занятия с звероловством, как это видно из того, что они не
отказывались платить ясак. И самое земледелие еще ограни-
чивалось яровым посевом ячменя. Но преуменьшать значение
факта перехода отдельных якутов к обработке земли никак не
следует.
Важное значение имело и другое последствие присоедине-
ния Якутии к России. Якутское общество до прихода русских
не успело дорости до создания самостоятельной государ-
ственности. В нем господствовало еще голое право сильного.
Власть находилась в руках военно-рабовладельческой тойон-
ской аристократии. Кулачное право грабителей-тойонов и их
постоянные усобицы, от которых страдала улусная масса, сло-
вом, то, что в позднейших якутских преданиях вспоминалось
как «кыргьрс-уйэтэ»—эпоха раздоров,—вот к чему сводился об-
щественный порядок у якутов до прихода русских. По сравне-
нию с ним тот элементарный правопорядок, тот закон, какой
вводили царские воеводы, представлял собой всё же шаг
вперед. Это был классовый, эксплоататорский самодержавно-
помещичий закон, но все же закон. Это была первая, пусть
грубая и жестокая, но все же государственность, обуздавшая
своеволие грабителей-тойонов. Таково -было одно из важней-
ших положйтельных последствий присоединения Якутии к
России.
Крупным положительным последствием было включение
Якутии в систему общероссийских экономических связей, в
общегосударственный рынок. Якуты стихийно почувствовали
это с самого начала. Они были заинтересованы в торговле с
русскими, в получении новых для них товаров. Правда, в те
годы «торговля» принимала форму замаскированного грабежа,
от которого население очень Сильно страдало. Но, с другой
стороны, в ней уже были заложены предпосылки перехода
якутского хозяйства от чисто натурального к товарному, что
само по себе означало прогрессивную тенденцию.
Прогрессивное значение присоединения Якутии к Русскому
государству сказалось с особенной силой на общественном
строе якутов, способствуя ускорению процесса распада об-
щины и развития феодальных отношений. Это выражалось
1 Сбора, материалов ло этнографии Якутии. Якутск, 1948 г., стр. 15.
414
первым делом в развитии и укреплении частной собственности
на землю. В конце XVII века якутские землевладельцы охотно
обращаются к русской администрации, чтобы добиться фор-
мального закрепления захваченных ими или иным способом
приобретенных угодий.
И в самом деле, уже к началу XVIII в., насколько можно
судить по документам, очень значительный массив земли луч-
ших сенокосных угодий сосредоточился в руках тойонской
знати, шел процесс создания крупной феодальной земельной
собственности.
Одновременно с ускорением разрушения общинной собст-
венности шла ликвидация и правовых норм, свойственных
якутской общине. Якуты, уже переживавшие в момент прихо-
да русских переход к классовому обществу, очень быстро при-
способились к феодальному государственному судопроизвод-
ству. Не успела организоваться Якутская приказная изба, как
она была завалена челобитными якутов по самым разнооб-
разным спорным делам. Якуты, очевидно, считали воеводский
суд гораздо более действительным средством для разреше-
ния происходивших между ними споров^ чем устаревшее
«третьеванье», далеко не всегда приводившее к определенно-
му результату. Не отказываясь вполне ни от третьеванья, ни
от головщины, они постоянно искали у русской администра-
ции содействия в осуществлении норм обычного права, не-
редко нарушавшегося самими членами общины. Так посте-
пенно искоренялись из якутского быта родоплеменные пере-
житки, тормозившие социальное и хозяйственное развитие
якутского народа.
Прогрессивное влияние русских на жизнь якутского наро-
да сказалось и в том, что оно ускорило процесс развития фе-
одальных отношений у якутов. Рабство, которое существова-
ло у якутов в момент прибытия русских, быстро видоизменяло
свой характер под воздействием русского феодального права,
оно воспринимало черты, свойственные русскому холопству, т. е.
форме феодальной зависимости. Русское законодательство,
не только не нарушая владельческих прав господ над рабами,
но даже подкрепляя их всей силой государственного воздей-
ствия, вместе с тем предоставляло рабам известные права и
превращало их из объектов в субъекты права. Якутский раб,
как и русский холоп, имел возможность представить в суд
доказательства незаконности своего порабощения и добивать-
ся судебным порядком своего освобождения, а русский воево-
да не только не отвергал такого иска, но и производил соот-
ветствующее дознание по всем правилам московского судо-
производства. Классовая солидарность московского «репостни -
415
ка-феодала с якутским феодалом-тойоном обычно склоняла
весы воеводского правосудия в пользу последнего, а не раба,
но важно было то принципиальное различие, которое созда-
валось в результате новых юридических отношений между
господином и рабом.
Еще важнее и значительно более реальными были изме-
нения, которые вносили в якутское рабовладение ясачные по-
рядки. Царские власти распространяли на холопов обязан-
ность платить ясак и тем как бы прир.авти'вал'и их к свобод-
ным ясачным людям. Первоначально между государственной
властью и холопом стоял его господин, который либо непо-
средственно платил за него ясак, либо использовал его труд
для уплаты повышенного ясачного оклада. Но постепенно по-
ложение это менялось, и холоп, который самостоятельно вно-
сил в казну ясак, мог претендовать на освобождение от влас-
ти господина. Так, когда <в одном случае — в 1654 г. (бежав-
ший от своего господина холоп заявил на суде, что отец его
был ясачный и что сам он «нынче ясак учнет платить», то по-
следовала резолюция: отказать господину в иске о возвра-
щении беглеца. В том же году по другому делу было вынесе-
но воеводою аналогичное решение: «Ответчика свободить на
волю и быть ему в ясаке». Такие резолюции не единичны.
Таким образом, на якутских холопов второй половины
XVII в. можно распространить понятие «неполной собствен-
ности на работника», характерное для феодализма.
Еще существеннее было то, что в результате обложения
ясаком рабов, рабский труд, даже в тех ограниченных рам-
ках, в каких он существовал у якутов, становился невыгод-
ным. В челобитной, поданной якутскими тойонами и другими
якутами после смены воеводы М. С. Лодыженского, имеются
жалобы на то, что при нем брали ясак «не} в мочь и не в си-
лу нашу, и холопишек наших в домишках ни одного человека
без ясачного платежу держать не велели, со всех холопишек
наших по 'Соболю и по лисице красной с человека имали»...
При преемнике Лодыженского, кн. Голенищеве-Кутузове, за
холопов брали деньгами по рублю за лисицу. Владельцы
слезно просили снизить расценку, брать по шести гривен за
лисицу, чтобы им от больших окладов, «оплачивая своих хо-
лопей, вовсе не разоритца и в конец не погиНуть». При та-
ких условиях выгоднее было иногда совсем отказаться от
услуг холопов, отпустив их на волю. Так, в 1664 г. батурусец
Селбуй 'Оду|раев, у которого бежали 8 холопов с женами и
детьми, выразил готовность освободить их, если они «похотят
на свою волю прочь отойти» и при условии, что ни уплатят
за него ясачную недоимку в количестве 57 соболей.
416
Так ясачная политика царского правительства в Якутии
разрушала те элементы рабского труда, которые русские
застали у якутов при первой встрече с ними.
Не менее существенное значение в процессе развития фео-
дальных отношений имело и углубление процесса классовой
дифференциации в якутской общине. Процесс этот, как мы ви-
дели, начался еще до прихода русских, но политика царизма
приводила к его ускорению. С одной стороны, широкие массы
якутского народа разорялись в результате тяжелого ясачного
обложения, с другой — крепла и усиливалась феодализирую-
щаяся тойонская знать, в зависимость от которой подпадали
разоренные соплеменники. Еще во времена Головина далеко
не все князцы примирились с владычеством царских воевод.
Некоторые пытались сопротивляться. В основе своей это со-
противление было вызвано страхом князцов потерять господ-
ствующее положение среди своих племен.
Но если в конце 40-х годов активное сопротивление со
стороны тойонской знати прекратилось, то это произошло не
только вследствие жестокой расправы Головина^ с участника-
ми восстания, но и потому, что тойоны к этому времени убе-
дились в возможности и даже выгодности дружеских отноше-
ний с новой властью. Колониальная политика царизма бази-
ровалась в Якутии, как и в других царских колониях, на под-
держке местной эксплоататорской верхушки. Когда Головин
повесил несколько тойонов и «лучших» якутов, в том числе
ка-нгаласского князца Бозеко Ты,нянина, это послужило одним
из поводов для доносов и жалоб на него со стороны русских
якутян, которые видели в поступке воеводы незаконное пре-
вышение власти и нарушение интересов казны.
Тойонские фамилии, которые упоминаются в первых до-
кументах после появления русских служилых людей в Лен-
ском крае, не только не были истреблены, но продолжали со-
хранять свое привилегированное положение «князцов» в якут-
ских волостях. Во главе Кангаласской волости в XVII—XVIII
в. попрежнему стояли «Тыниненки», потомки Тыгына. Кйяз-
цами Намской. волости правили потомки Мымака, Борогон-
ской — Логуя, Батурусской — казненного Головиным Очея
и т. д. После подавления восстания 1642 г., а некоторые и
раньше, все эти князцы перешли всецело на службу царизму.
Наиболее могущественные тойоны отдали себя в полное
распоряжение царской администрации, «преж всех якутов...
государев ясак платили и на иных непослушных якутов раз-
ных... со всеми своими родниками и с улусными людьми
вместе с служилыми людьми в походы ходили войною и куя-
27 Якутия в XVII веке ‘ 417
ки и кони служилым людей давали» и приводили своих «не-
послушных» соплеменников «под царскую высокую руку».
Убедившись в лойя.тьностн якутской знати, царское прави-
тельство очень рало использовало се. для укрепления своей
власти над населением Якутии. «Лутчие ясачные люди» при-
влекались к участию в сборе ясака. Этим достигались две
цели: помощь в вымогании ясака с рядовых якутов и контроль
над ясачными сборщиками, «чтобы служилые люди не воро-
вали, государевым ясаком не корыстовались», как сказано
уже в воеводском наказе 1644 г.
В 1678 г. это мероприятие было оформлено специальным
царским указом, посланным в Якутск, согласно которому
предписывалось посылать впредь в якутские волости служи-
лых .людей с убавкою, а вместо тою «с ними, ясачными сбор-
щиками, отпускать князцов... для послушания ясачных яку-
тов, сколько человек пригоже, поочередно,, для 'обору и бере-
жепья». Собранную ясачную рухлядь предлагалось «печатать
ясачным сборщиком нкнязцомилутчим людем своими печать-
ми». Привлечение князцов и лучших людей к сбору ясака, в
первую очередь, преследовало фискальные цели, но оно вме-
сте с тем усиливало их власть над соплеменниками. Усиливал
его и установившийся с самого начала порядок, согласно ко-
торому князцы выступали поручителями в уплате ясака сво»
ими малоимущими родниками. Гак, князец Еюк, который «по-
ручался на многих разных якутов в государеве ясаке», г
1640 г. должен был внести «поручных 7 сороков соболей». В
1667 г. борогопский князец Тороней Логуев поручился за не-
скольких своих, улусных якутов в 13 соболях и в 9 лисицах.
К концу столетия обычай брать поручительство «лутчих
ясачных улусных людей» за тех ясачных, якутов, которые
«ясаку промыслить не могли», сделался общепринятым. Ес-
тественно, что порука ставила бедняка в определенную зави-
симость от богатого поручителя. В 1681 г. кангаласец Эрсю-
кой Одукаев жаловался па одейн.а Ондека, за которого он
заплатил в ясак лисицу красную и который за э-ю обязался
«за ту лисицу... у него, Эрсюкайка, сена косить», но сбежал.
'Гак поручительство открывало новые возможности для фео-
дальной эксплоатации и создавало почву для своеобразной
формы отработочной ренты. В ряде случаев якутские «луч-
шие люди» прямо записывали бедняков, за которых платили
ясак, в ясачные книги, как своих холопов.
Таким образом, участие в сборе ясака укрепляло автори-
тет и престиж якутской знати среди соплеменников и откры-
вало широкие возможности для закрепощения якутской бед-
ноты. Еще больше усиливали феодальную власть тойонов су-
41.8
дебные функции, которые за ними закрепило правительство.
Инициатива в этом вопросе шла от самих якутских тойонов.
Три тойона кангаласец Мазары Бозеков, сын казненного Го-
ловиным князца, намский Нокто Никин и мегинский Трек Ор-
сюкаев выхлопотали разрешение приехать в Москву и предста-
виться царю. Прибыв в столицу, в январе 1677 г. они подали ца-
рю челобитную с просьбой передать в их руки суд над соплемен-
никами: «Чтоб великий государь пожаловал их..., не велел
ясачным сборщиком якутским служилым людем .их в улусах
судить, а судить бы их не в больших делах меж себя им,
князцам, в своих волостях, а в иных волостях иным княз-
цам». Вместе с тем они просили совершенно отставить от
ясачного сбору служилых людей: «И быть бы им над родни-
ками своими судьями и по ясак нарежать и меж их суд и
расправу чинить без градцкие волокиты». Такие широкие
притязания свидетельствуют о том, что развитие феодальных
отношений в якутском обществе зашло к этому времени до-
вольно далеко.
Царское правительство охотно шло навстречу этим поже-
ланиям, не без основания рас'считы1вая найти в тойонах верных
и преданных агентов. В 1678 г. царской грамотой было пред-
писано якутской администрации, чтобы ясачные сборщики суди-
ли «вместе с иноземскими, князцами и с лутчими людми». С
этого момента в;наказы ясачным сборщикам стал вноситься
пункт об обязательности совместного суда с князцами и луч-
шими людьми. Тойоны стремились и дальше .расширять по-
лученные ими права. В 1680 г. Мазаре Бозекову было пре-
доставлено право «где сведает воров, татей и убойцов, и ему
тех воров, и татей, и убойцов, имая, присылать в Якутской к
стольнику и воеводе И. В. Приклонскому с улусными людь-
ми». На него возложена была также организация преследова-
ния злоумышленников, согласно старинному якутскому обы-
чаю, «по следу», «а которые улусные люди за ворами за та-
тми по следу не поедут, й тех якутов присылать в Якутской».
Наконец, он же должен был «выслать улусных людей своей
волости на соболиный промысел на все годы, у которых ло-
шадь есть». Очень скоро и другие, даже мелкие, тойоны
присвоили себе те же полицейские функции. В 1685 г. 1\о-
куйской волости якут Кылтай Шунуев обратился к правитель-
ству с просьбой поручить ему всецело дело сбора ясака у ко-
куйских якутов: велеть «ведать над теми своими родниками
и ясаком к ясачному зимовью тех своих родников приводити
и высылати в подводы под служилых людей давати и наря-
жать ему, Кылтаю». Свое ходатайстве он мотивировал тем,
что.у них «нарядника за собой для высылки на промыслы
*27 419
й к подводам меж собой не имеется, и платят ясак огуряю-
чись», т. е. непокорно. Ходатайство было удовлетворено, и
рачительному князцу было поручено «от всякого дурна род-
ников своих унимать». О том же несколько позже и с тем же
положительным для него результатом бил челом глава Бай-
дунского Янского Верхнего зимовья, на том же основании,
что родники его «не слушают и на промысел ходить ленятца».
Ясно, что уже тогда начинала складываться судебно-по-
лицейская власть тойонов в их волостях; правительство, идя
навстречу притязаниям якутской знати, юридически оформ-
ляло эту власть и тем самым вооружало якутских феодалов
новыми средствами внеэкономического принуждения.
С развитием феодальных отношений старинные родопле-
менные верования якутов не 'могли не пошатнуться. Русские
принесли с собою более высокую феодальную идеологию,
воплощенную в православии. Московское правительство в
XVII в. не только не было заинтересовано в широком рас-
пространении христианства, а, наоборот, исходя из экономи-
ческих соображений, боролось против перехода ясачных лю-
дей в русскую веру. Оно не без основания опасалось ущерба
ясачных сборов, ибо новокрещены, как общее правило, вме-
сте с переменой веры меняли свое занятие звероловством на
занятия русских людей. Поэтому крещению якутов и других
ясачных людей ставились всевозможные препятствия. Отме-
ченные выше сравнительно частые случаи обращения в хри-
стианство объясняются в XVII в. отнюдь не царской полити-
кой, а теми изменениями, которые происходили в хозяйствен-'
ном и социальном быту -якутов. Втягивание в хозяйственную
жизнь русских, переход к земледелию, как к более высокой
хозяйственной фчрме, и, наконец, проникновение в привиле-
гированную русскую служилую 'Среду — все это обусловли-
вало и перемену веры. Само христианство, как религия, сло-
жившаяся в эпоху античной цивилизации, уже на сравни-
тельно высокой ступени культурного развития, представляло
собой нечто высшее по 'Сравнению с грубым шаманизмом, ко-
торого якуты придерживались прежде..
Распространение христианства имело большое значение
для культурного сближения якутского и русского народов,
так как вероисповедная рознь в те времена сильно затрудня-
ла общение между людьми. Однако широкое распростране-
ние христианства среди якутов падает уже на более поздний
период.
В XVII в. наметились и первые ростки того явления, кото-
рому позже суждено было сыграть решающую роль в осво-
бождении народа Якутии от всех видов гйета: речь идет об
420
участии якутов в борьбе русского народа против собствен-
ных угнетателей. В ходе этой борьбы складывались и зачатки
той классовой солидарности, которая неиз!бежно должна бы-
ла установиться между трудящимися массами обоих народов
перед лицом все возраставшей эксплоатации со стороны ца-
ризма. При воеводе Головине русское население Якутска,
страдавшее от его необузданного произвола, в своих чело-
битных выступало также в защиту и якутов, подвергавших-
ся его бесчеловечному обращению. Но особенно любопытны
известия о том, что в одном из восстаний конца XVII в. дей-
ствовали совместно якуты, русские старообрядцы и некото-
рые казаки1.
* *
Если для Якутии вхождение в состав России было в ко-
нечном счете большим плюсом, то спрашивается: что получи-
ла от этого сама Россия?' Осталась ли для нее Якутия ино-
родным и ненужным телом, или же и эта отдаленная и от-
сталая окраина также сделала свой вклад в культурную
жизнь народов России?
С самого момента присоединения Якутии к Московскому
государству этот край стал играть важную роль постав-
щика ценного сырья, прежде всего пушного. Пушнина в
XVII в. выполняла функцию основной валюты для государ-
ства, служа главным предметом вывоза. По некоторым све-
дениям, во второй половине XVII в. сибирская пушнина да-
вала государству до одной трети всего денежного дохода,
Якутия же в отношении пушных богатств занимала первое мес-
то среди других областей. Правда, эти богатства из-за хищни-
чества колонизаторов вскоре были 1И1Стющеньг. Но вплоть до
конца XVII в. именно Якутия больше всех пополняла денеж-
ный сундук государства.
Но далеко не это было главным. Несравненно более важ-
ным последствием вхождения Якутии в Русское государство
было то, что оно было связано с огромнейшим расширением
географического горизонта и для самой России и для всей
Европы.
Русское продвижение на Лену и дальше на восток имело
исключительное значение в истории ознакомления европей-
ской науки с Азиатским материком. Если бы не мужество и
не упорство русских промышленников и служилых людей,
громадное 'гфоклраиство земель от Лены до Тихого океана и от
1 Имеется в виду восстание Дженника. Сведения о нем имеются в Па-
мятной книжке Якутской области за 1863 г.
.421
Ледовитого океана до Приамурья оставалось бы еще на дол-
гое время так же недоступно для науки, как были закрыты
для нее до XIX века истоки Нила в Центральной Африке.
Русские не только открыли неведомые до тех пор терри-
тории, но сразу же описали их в рамках тех возможностей,
какими обладала тогда русская наука. Насколько полно
производилось обследование новых стран, видно из наказной
памяти, данной 27 августа 1641. г. в Якутске Максиму
цыну, отправленному на вновь открытую Юганду (Яну). Он
должен был «смотреть накрепко, которые реки впали устьем
в море, и сколько от которой реки от устья до устья ходу па-
русом или греблею, и расспрашивать про те реки подлинно,
как те реки словут, и отколево вершинами выпали, и какие
люди по тем рекам живут, и скотные ли люди и Пашни у них
есть ли и хлеб родится ли н какой хлеб родится, и зверь у
них соболь есть ли и ясак с себя платят ли и, будя платят,
и в которое государство и каким зверем... и в том государ-
стве какой бой, и товары к ним приходят и на какие товары
с ними иноземцы торгуют. А .приехав..., явитися и распросу
своего роспись и землицам и. всяким местам чертеж подать в
съезжей избе»1.
Можно сказать, что каждый шаг вперед русских людей на
восток и на север запечатлевался «чертежом» — наброском
карты и «росписью», т.е. кратким географическим и этногра-
фическим описанием местности. Уже мангазейский воевода
А. Ф. Палицын, первым разработавший проект присоедине-
ния приленских земель к России, по приезде в Москву подал
в Приказ Казанского двора «той великой реке Лене" и раз-
ных землиц людем, которые по той Лене и по иным рекам
живут, чертеж и роспись»2. «Роспись» Палицына заключала
описание маршрутов с Енисея на Лену и довольно обстоя-
тельные сведения о населении и природных богатствах При-
ленского края. В основе этих известий лежали рассказы слу-
жилых людей и тунгусских аманатов, а чертеж, несомненно,
был составлен на основании набросков, сделанных ясачными"?
сборщиками. Такие чертежи отдельных районов и, главным
образом, маршрутов постоянно составлялись служилыми
людьми, попадавшими в новые и неизвестные края. Так, Се-
мен Дежнев представил чертеж сухопутной дороги с Анадыря
иа Колыму; автором другого чертежа того же пути был его
соперник Михаил Стадухин. Сохранился чертеж бассейна ре-
ки Амура, относящийся к 1698 — 1699 гг., который о-хваты-
^ДАиГ т II, № 95.
2РИБ, № 213.
422
вает и водораздел между системой Амура и притоками Ле-
ны — Олекмой и Витимом, так называемые «Ленские покати»1 *.
Такие чертежи отдельных местностей неоднократно ис-
пользовались в Тобольске для составления сводной карты
всей Сибири. Уже на первой карте, которую А. И. Андреев не
совсем точно относит к 1628 •— 1629 гД «была, отмечена «ве-
ликая река Лена». Очевидно этой картой, пользовался автор
любопытного сказания «О Сибирском царстве и о царях то-
го великого царства», опубликованного А. Поповым, в кото-
ром коротко говорится о том, что «от Енисея реки переходят
сухим путем по многим местам, на реку Лену», п что на ней*
живет «язык якуцкой»3.
Следующая карта Сибири, составленная в 1667 г. «но вы-
смотру» тобольского воеводы П. И. Годунова; уже дает под-
робное описание путей от Енисейского острога до Якутского и
далее до Колымских зимовий. Судя по сохранившейся копни
этой карты онд показывала побережье Ледовитого и Тихого оке-
ана, как сплошную линию, может быть под влиянием изве-
стий о плавании С. Дежнева, доказавшем возможность по-
пасть морем из одного океана в другой. Известно было ав-
торам карты и название Камчатки, которое, впрочем, приуро-
чивается не к полуострову, а к реке4.
Следующая карта, 1673 года, повторяет конфигурацию
Сибирского побережья, данную в карте Годунова, но прило-
женная к ней роспись гораздо подробнее говорит о Лене и о
землях к северу и к востоку от нее, посвящая последним: осо-
бую «седьмую грань». Здесь сообщается ряд новых географи-
ческих данных: о подземном соляном ключе на р. Вилюе, о
.возможности проехать «кругом земли» от устья Колымы ре-
ки «до устей рек Ковычи (Погыча» и Нанабары (Анадыря)
и Ильи (Ульи) и Дури (/Дауры)». Последние сведения, оче-
видно, явились в результате поездки Омена Дежнева и отра-
зились, судя по сохранившимся копиям, иа самой карте, где
береговая линия Ледовитого и Тихого океанов представлялась
I Оглоблин. Обозрение, IV, стр. 114.
~ Невидимому,. к этим годам относится только собирание .материалов,
но. как видно из упоминаний в тексте, росписи вотчины и остяков' князя
Дмитрия Алачсва (Титов, Сибирь в XVH в., стр. 17, 20, 21;, роспись эта
составлена не раньше 1633 г„ когда умер отец князя Дмитрия -- Михаил
Алачев. Эта более поздняя датировка подтверждается также тем, что по-
сылка из Енисейска ясачных сборщиков на Лену, про которую говорится
в росписи (стр. 22), началась не раньше 1631 или 1632 года.
» A.JT о » о в. Изборник, 1863. стр. 401. 404. Сказание, составлено
до 164о г. года высылки кн. Дмитрия Алачева в Mockuv и уничтоже-
ния самостоятельности «Коддийских князей» (стр. 403).
4 А, Титов. Сибирь в XVII в., М., 1890, стр. 32 -33.
423
сплошной. Это не помешало тому, что на основании, возмож-
но, стадухинских отписков роспись упоминает и «каменную
преграду» на этом пути1.
Вопрос о возможности проехать морем из устья Лены в
устье Амура специально обсуждался в «Сказании о великой
реке Амуре», которое сообщает по этому вопросу правильные
и точные соображения: плавать этим путем «нельзя для то-
го, что по морю ходят льды великие, да и... каменную гору,
которая идет от Байкала и до моря далеко, обходить нельзя
же, льдами разбивает, как ветер бывает $ льды и краями ве-
ликими зашатаются»2. Таким образом, опыт Дежнева показал
почти безнадежную — в условиях мореплавания того време-
ни — трудность теоретически возможного плавания из Ле-
довитого океана в Тихий.
Не позже 1689 г. известный государственный деятель дьяк
Посольского приказа Андрей Виниус составил в Москве но-
вую карту Сибири, уже по всем правилам географической
техники того времени, на которой Якутская область была
представлена значительно полнее, чем на предыдущих черте-
жах, но вопрос о том, соединяется ли Азия с Америкой, был
осторожно обойден тем, что крайний северо-восточный угол
Азии не уместился в рамках карты3.
Из отписок якутских служилых и промышленных людей,
прежде всего Пояркова и Хабарова, почерпнули авторы карт
1667 и 1673 гг. и первые данные о бассейне Амура.
Если в отношении трех первых общих карт Сибири можно
с несомненностью только предположить использование якут-
ских материалов для изображения северо-восточной части
Сибири, то в отношении замечательного географического
атласа выдающегося русского ученого конца. XVII .в. Семена
Ремезова имеются фактические к тому доказательства. Из-
вестно, что когда в Тобольск пришли предназначенные для
отсылки в Москву отписки Вл. Атласова о вновь открытой
Камчатке, Ремезов потребовал, чтобы они были вскрыты
для ознакомления с их содержанием, так как это было ему
необходимо для его картографических работ.
Составленный на основании собранных данных Ремезовым
в 1698—1700 гг. «Чертеж земли Якуцкого города» представ-
ляет собою очень подробную карту всей северо-восточной
Сибири от бассейна Лены до Камчатки и побережья Охотско-
го моря и от Ледовитого океана до притока Амура — Зеи.
1 А. Титов. Сибирь в XVII в., М., 1890, стр. 52—54.
2 Там же, стр. 112.
ЗА. И. Андреев. Очерки по источниковедению Сибири XVII в., Л.,
1940,* стр. 24 и следующие.
424
Замечательно, что и у Ремезова мы находим оплошную бере-
говую линию между устьем Колымы и Охотским морем, оче-
видно потому, что ему было известно о возможности проез-
жать морем из устья Камчатки на Погычу и на Анадыр1.
Позже, в начале XVIII в., Ремезов составил совершенно
исключительный по научному значению чертеж Камчатки, на
котором ясно обрисованы и Берингов пролив и берег Аляски.
Имеется и другая карта Камчатки, сделанная рукою Ремезо-
ва, на которой отсутствует изображение Северной Америки,
но ясно изображена вся побережная линия от. устья Колымы
до Камчатки2.
Возможно, что и для изображения на чертеже Нерчинского
уезда бассейна Амура Ремезовым также были использованы
сведения, собранные в Якутске.
Так, к началу XVIII столетия открытия якутских служи-
лых и промышленных людей были научно обработаны и по-
ложены на карты. Крупное значение русских картографиче-
ских трудов определяется тем, что в них впервые были нане-
сены на карту совершенно неизвестные Западной Европе
территории Северной Азии к востоку от Енисея до Охотского
моря и от Ледовитого океана к югу до Амура и показана
северо-восточная оконечность Азиатского материка, и это в то
время, когда на Западе даже самые выдающиеся ученые,
как философ Лейбниц и географ Делиль, еще долго сомнева-
лись, не соединена ли Азия с Америкой.
Результаты русских научных работ уже во второй поло-
вине XVII века сделались достоянием европейской наукц, хо-
тя, как увидим дальше, и были ею далеко недостаточно ос-
воены. Впервые о замечательных открытиях русских на севе-
ро-востоке Азии, в частности об открытии Дежневым проли-
ва между Старым и Новым светом, западноевропейские уче-
ные могли узнать из сочинения известного славянского пуб-
лициста Юрия Крижанича, который по возвращении из То-
больской ссылки составил для датского дипломата Горна опи-
сание Сибири на латинском языке, преподнесенное им также
польскому королю Яну Собесскому. Этим сочинением позже
воспользовался голландский географ Витсен в своем мону-
1 А. В. Ефимов указывает, что на других картах Ремезова пролив
между Азией и Америкой прегражден «Носом необходимым» (А.. В. Ефи-
мов. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. М., 1948, стр.
70—72). Но это обстоятельство не умаляет значения отмеченного в тексте
факта, а лишь свидетельствует о том, что Ремезов при составлении своих
карт разновременно пользовался различными источниками.
2 Обе карты опубликованы А. В. Ефимовым в названном сочинении.
Первая из них была известна до него нз публикации А. И. Андреева
(Очерки по источниковедению Сибири, Л., 1940, между стр. 80—81).
425
ментальном труде: «Северная и Восточная Татария», вышед-
шем первым изданием в 1689 г. и вторым—в 170о г.
Крижанич отлично понимал громадное значение русских
открытий на северо-востоке Азии. Оп писал прямо: «Было...
сомнение: соединено ли Ледовитое море с Восточным океа-
ном, омывающим с востока Сибирь, затем южнее области
Даурию и Никакию и, наконец, царство Китайское; или же
моря эти, т. е. Ледовитое и Восточное, или Китайское, отде-
лены друг от друга каким-нибудь материком, простирающим-
ся от Сибири на Восток? Сомнение это в самое последнее
время было разрешено воинами Ленской и Нерчинской обла-
сти: они, собирая с туземцев дань, прошли всю эту страну до
самого океана и утверждают, что к востоку нет никакой
твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не
отделены, но, что Сибирь, Дау.рия, Пикания и Китай (или
Сина) с востока омываются одним сплошным океаном»'.
Хотя сочинение Крижанича не оставалось под спудом и
было известно и в официальных и в научных кругах Европы,
западноевропейская наука не обратила внимание, на это
очень важное заключение Крижанича, основанное на показа-
ниях якутских казаков, которых автор назвал «воинами».
Об открытиях этих «воинов» западноевропейский мир мог
узнать не только из вторых рук. Очень рано русские карто-
графические работы не /только стали известны, ио и были
использован ы заданное вропейск им и i еогр а фами. Вы да юти й ся
интерес, который представляли русские карты, был по до-
стоинству оценен сперва западноевропейскими диплом ат а ми,
которые ухитрились снять с них, правда, очень неважные, ко-
пии, а потом географами, которые и использовали эти копии
в научных целях.
Русские карты 1667 и 1673 гг. послужили главным источ-
ником для карты Сибири Витсена, которая помечена 1688 го-
дом, хотя закончена позже1 2. В 1692 г. в Данциге Адамом
Шлейсингом была издана, как научная новинка, карга
П. И. Годунова, которой, повидимому, он пользовался еще
в 1690 году в 1 'издании своей книги «Новооткрытая Сибм.рь»3.
Легко усмотреть влияние двух названных русских карт и
на других западноевропейских авторов, писавших о Сибири
во второй половине XVII в. Именно с «чертежей» 1667 и
1 А. Титов. Сибирь в XVII в., стр. 214—215.
2 Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга., М-Л.,
1946 г., стр. 43—44:
А. И. Андреев. Очерки по источниковедению Сибири XVII в., Л.,
1939 г., стр. 36—39.
з М. П. Алексеев. Сибирь в известиях иностранных путешествен-
ников и писателей, т. 1, ч. 2, Ирк., 1936 г., стр. 112—118,
426
1673 гг. попала на западноевропейские карты и на страницы
ученых и популярных географических трудов XVII в. геогра-
фическая номенклатура северо-восточной Азии и рекаЬ^а,
или Stlena и Lakutsky (иначе город МДш, т. е. на Лене), и
река Kelitn и река Daursky и народ Douren и т. д.
Особенно крупное значение для мировой географической
науки имели труды Ремезова, которые получили широкое
признание в XVIII веке. Ими воспользовался Мессершмидт,
командированный Петром I в 1719 г. для изучения Сибири
и вывезший оттуда, в частности, копии составленных Реме-
зовым карт Восточной и северо-восточной Сибири, и пленный
швед Т. Страленберг, использовавший ремезовские чертежи
для своей карты Сибири, изданной им в Швеции в 1730^ г.,
но ставшей известной в Европё еще раньше и отразившейся
уже на двух голландских картах 1726 и 1727 гг. Карта
Страленберга замечательна тем, что она показывает отчет-
ливо Берингов пролив, однако в литературе до сих пор не
обращено внимание на то, что северо-восточный угол Азии
па карте. Страленберга совершенно точно воспроизводит в
основном каргу Камчатки Ремезова, о которой сказано выше,
с тем лишь отличием, что Страленберг изобразил противо-
положный берег пролива как остров, чего не было у Реме-
зова.
Не менее существенное значение имели и собранные
якутскими служилыми людьми этнографические сведения о
народах северо-восточной Сибири. Как видно из доклада
Палицина и из наказной памяти Телицину, сибирская адми-
нистрация была крайне, заинтересована в получении точных
данных о различных туземных племенах, которые рассматри-
вались ею как возможные плательщики ясака, об их числен-
ности и хозяйственном быте. На этот вопрос и отвечали от-
писки служилых людей, из которых впервые в Москве, а за-
тем и в Западной Европе узнали о существовании «Якутц-
кого рода» — «конных»'и «скотных» якутов и различных ро-
дов и племен тунгусов, о юкагирах, коряках, камчадалах и
курилах, и о населении Приамурья. Нередко в этих отписках
попадаются чрезвычайно конкретные данные о быте откры-
тых народностей. Так, Стадухин дал короткий, но точный
очерк чукчей, впервые упоминаемых в русских источниках, в
частности описал известный по позднейшим этнографическим
исследованиям праздник моржа. Дежнев также точно описал
наружность эскимосов островов Гвоздева, которых он назы-
вал «зубатыми» по характерному для них украшению лица
костяными втулками. Замечательные описания хозяйственно-
го быта и культурного состояния народов Приамурья дали
427
«землепроходцы!», первыми проникшие в «Дауры»: Поярков,
Нагиба и Хабаров. Но венцом этих этнофафических известий
является описание Камчатки и ее жителей, составленное
якутским сыном боярским Владимиром Атласовым. Как по
точности и конкретности, так и по широкому кругу система-
тически собранных известий это описание выгодно отличает-
ся от тех поверхностных и стилизованных с определенной
тенденцией реляций, которые часто встречаются у западно-
европейских , путешественников .XVII в. Можно сказать, что
этот простой якутский, «воин» явился достойным предшест-
венником такого выдающегося этнографа и исследователя
Камчатки, как Степан Крашенинников.
Этнографические материалы, собранные якутскими слу-
жилыми людьми, также были широко использованы как рус-
ской, так и иностранной наукой. Названия и местожитель-
ства сибирских народов были показаны на русских картах
(особенно ремезовских) и в приложенных к ним росписях, а
отсюда попали в западно-европейские географические сочи-
нения XVII—XVIII веков. Крупнейший европейский географ
конца XVII века Витсен включил в свой монументальный
труд о Северной и Восточной Татарии отписку Атласова и
сведения о народах Приамурья, которые восходят к сооб-
щениям первых пионеров изучения этого края — Пояркова
и других.
Но дело не ограничилось географическим и этнографиче-
ским описанием вновь открытых стран. Уже в XVII веке на-
чалось изучение естественных богатств края. В первую оче-
редь, по понятным причинам, усилия русских людей направи-
лись в сторону поисков соляных источников, поскольку недо-
статок соли давал себя чувствовать очень сильно. И тут, как
и в земледелии, инициатива русских промышленников опере-
дила мероприятия царской администрации. Тот же Ерофей
Хабаров, который первым завел пашню на устье Куты, при-
тока Лены, .поставил ib этом районе в начале 1630-х годов и
первую соляную варницу1.
В 1640 г. воевода П. Головин, проезжая через Илимск в
Якутск, поручил небольшой комиссии во главе с письменным
головою Еналеем Бахтеяровым обследовать соляные рассоль-
ные ключи, текущие с Ленского волока к Илиму, «из каких
мест те ключи текут, из твердого ль камени иль из мелкого,
и не поднимает ли того места вешняя вода и можно ли на
том месте варницу устроить». Комиссия добросовестно вы-
полнила поручение, осмотрела и обмерила ключи и для опы-
1 ЦГАДА, Ст. № 381, Арх. А. Н. № 30, л. 155, № 62.
428
та взяла рассол из -наиболее -соляного ключа1. Однако оказа-
лось проще и .выгоднее жсплоатаровать соляное озерко близ
устья Куты, где уже варил соль Хабаров. Тут -и был основан
при первых якутских воеводах казенный соляной завод. Произ-
водством заведывал целовальник, которого из своей среды-вы-
бирали торговые и промышленные люди «к соляной вари и
к приямку и к продаже и к отдаче».
Для варенья соли нанимали специалиста солевара, которо-
му платили очень высокую годовую плату—30 рублей, а в по-
мощь ему давали подварка. Дрова, которых требовалось
очень много при существовавшей тогда технике солеварения,
заготовляли тоже наемные «ярышки» — дроворубы. Вместе
с подварками они получали в год 75 рублей деньгами и 111
пудов муки натурой. Кроме того для починки старых чренов
(больших железных сковород для варки соли) и для выков-
ки новых ианимали- кузнецов, на что .в .год требовалось 9 руб.
40 коп. и им же за уголь 4 руб. Всего, таким образом, на
рабочую силу в год тратилось, если перевести хлеб на день-
ги2, 121 р. 80 коп. Продукция в том же году выразилась в
7897% пуда. С учетом расходов на ремонт оборудования пуд
соли обходился в 4—4 7г деньги (т. е. 2—2% коп.), в то вре-
мя как соль, купленная в Енисейске «дешевою ценою», обхо-
дилась торговым людям с провозом до Ленского волока по
7 алтын, 2 деньги., т. е. по 22 коп3.
В XVII же веке поиски соли продолжались и в других
районах края, подведомственного якутским воеводам. Так, в
1646 г. сын боярский Кирилл Ванюков отпустил с Индигир-
ки служилого человека Ивашку Овчинникова на реку Мому,
между прочим «для опыту соляного, что де мочно на Моме
соль варить»4.
Попрежнему в этих поисках, стремясь к личным выгодам,
большое участие принимали частные предприниматели. В
1680 г. строитель Спасского монастыря ходил в Чечуйскую
волость «нартяным ходом вверх по реке Ичере, проведывая
соляной ключ», о котором ходили слухи. Он нашел этот
ключ, «течет из-под камени против ч логу» и убедился, что
«из того росолу можно соли варить», цо его расчетам, в год
до 500 пудов. Немедленно была подана челюбитная о разреше-
' ‘ДАИ, II, № 87.
2 Хлеб тогда на волоку продавался по 40 коп. за пуд.
з ЦГАДА, Сиб. прик., ст. № 411, л. 212 и след. Колониальная поли-
тика Московского государства XVII в., Л., 1936. №№ 76, 77, 78, 79, 81.
4 ДАИ, IV, № 25.
429
нии монастырю завести соляной завод, на которую последо-
вало согласие1.
Наконец, в XVII в. был открыт знаменитый Кемпендяй-
ский соляной источник на Вилюе, эксплоатируемый до на-
стоящего времени и обеспечивающий солью почти всю Якут-
скую АССР. В «Списке к чертежу Сибирские земли» 1671 —
1672 гг. дано краткое, но довольно точное его описание:
«с левой стороны (Вилюя) пала речка Росольная (Кемпепдяй),
а подле ее ключ кипит и проливается в ту речку; а из того
ключа соль садится на -всякий год и высыхает где садится».
Были изучены и свойства Кемпендяйского соляного раствора.
Выяснилось, что «соль бела как снег, а рассыпается, как ва-
реная соль, а столь солка, какросолу тогока-нёт (капнет) на
кожу какую капля, и то место будто от огня сволочет, а в ядь
прикусна зело и человеку не вредит»2.
Из других минеральных веществ на Олекме в конце сто-
летия была открыта «в утесе сера горючая». Сообщением о
ней заинтересовались в Москве, откуда в ноябре 1681 г. по-
ступила грамота с приказанием произвести проверку получен-
ных сведении и описать о результатах обследования3.
Резко ощущавшийся в Якутске недостаток в металлах по-
будил якутскую администрацию искать железную руду. Очень
скоро стало известно, что якуты на Вилюе плавят железо
«ис каменья не по .многу». В 1686 г. воевода М. Кровков
«обыскал» руду железную в непосредственном соседстве с
Якутском, в 5 верстах от города на лугу. Из этой руды было
выплавлено 47 пуд. доброго кричного железа. Но недостаток
в опытных кузнецах не позволил развить сколько-нибудь руд-
ное дело4.
В 1679 г. казак Ивашко Фомин, вернувшись с рыбной лов-
ли, сообщил в Якутской .приказной избе, что, по словам тун-
гусов, вверх по Алдану и по Тонторе имеются залежи слюды
и просил отпустить его для поисков этих залежей. Просьба
его была удовлетворена. В свою экспедицию Фомин отпра-
вился на конях за свой счет, «на своих проторях», как тогда
выражались, и достиг устья притока Алдана Тонторы, «а с
усть Тонторы итти вверх по Тонторе... судами 2 недели» до
небольшой речки, по которой надо было идти пешему 4 дня;
несколько в стороне от этой речки и найдена была, по ука-
занию сопровождавшего его тунгусского «вожа», «та слюда
1 Е. Д. Стрелов. Акты архивов Якутской области, т. I, Якутск, 1916,
№11; ДАИ, VIII, л. 85, J.
2 Там же, т. I, Якутск, 1916, вьш. 10, Л., 1929, стр. 29.
3 ДЛИ, VIII, № 85. IY.
4 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII века,
стр. 89, 140.
в земли в изменю, а толщина Той слюды вершка в 2 или
Р/з». Ивашко ограничился тем, что подобрал слюду, которая
от солнца «отпрядывала», потому что никаких «-снастей с ним
не было», «а добывается де та слюда снастьми железными»1.
Открыта была слюда и на Олекме. Олекминские залежи слю-
ды разрабатывались в 1703 г. квасным откупщиком Федором
Ивановым Дядиным, приказчик которого нанимал в Усть-Ки-
реиском покрученников «на слюдяной промысел» своего хозя-
ина, на обычных условиях промысловой покруты, т. е. две
трети добычи хозяину и одна треть покрученнику. Добыва-
лась слюда железными ломами и кирками2.
В 1688 г. была открыта слюда в верховьях Алдана: «На
Зейских покатях.в Даурской стороне вверх реки в мысу
холм... а в том холме поверх земли слюда добрая». В 1697 г.
розыски этого месторождения предп1рин'имали воеводы Миха-
ил и Андрен Арсеньевы, в связи с полученной из Москвы ин-
струкцией о поисках ископаемых в Якутии3 4. В том же году,
в связи со слухом, что на Чаре слюды имеется «многое чис-
ло», они распорядились послать вверх по этой реке служи-
лых людей с чаринскими тунгусами, дав приказ сыскать и
наломать пудов 50 слюды1. Тогда же было написано и в
другие зимовья, в частности Усть-Витимское и на Охотское
побережье, о производстве таких же поисков, а в Якутске
начали заготовлять для этих работ ломы и кирки5. В начале
XVIII в. на Чаре и Алдане уже существовали слюдяные про-
мыслы якутского казака Ив. Лыткина6.
Особый интерес проявлялся к поискам дорогих камней. В
1669 г. письменный голова Ефим Козинский представил в
Якутскую съезжую из-бу 5'/з фунтов «каменя хрусталю», ко-
торый он нашел на Индигирке против Заши-верского зимовья,
добавив, что, по показаниям ясачных юкагиров, на притоке
Колъимы р. Ожогиной, «в изменю в утесах и в ручьях не в од-
ном месте» имеется «белой камень хрусталь»7.
В 1668 г. Матвей Сосновский прислал в Якутск какие-то
камешки, которые вызвали здесь большой интерес. Соснов-
скому предписали «на Улье реке и по иным местам брать
каменье». Сосновский, «как земля растаяла», отправился на
। Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.
стр. 118; ДАИ VHI, № 85, L
2 Пам. Сиб. истории, т. I, № 52.
з А. А. Ионии. Новые данные к истории Вост. Сибири XVII в., Ирк.,
1895, стр. 136—138.
4 Там же, стр. 144.
5 там же, СТр. J48.
в Gmelin-Reise durch Si6irie.it, II, 1736, стр. 328
7 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVIT века,
стр. 146.
431
поиски, взяв в проводники одного тунгуса, но убедился, что
на Улье «никакого камня доброго нет». Зато за р. Кухтыем,
возле моря, против устья р. Урокана, под камнем Муткеем
он открыл «яр осыпной», и в нем с помощью служилых
людей и ясачных тунгусов набрал 8250 камней, которые и
отправил в Якутск, сообщив, что «буде то каменье годно и
впредь имать на великого государя, и в том яру мочно имать
сколько надобно». В том же году один тунгус с Тоуя принес
какое-то каменье «бело 'светлое»1.
Слухи о возможности найти драгоценные камни в преде-
лах якутского воеводства живо заинтересовали царскую ад-
министрацию. В 1697 г. в Якутске по воеводскому распоря-
жению кликали охочих людей добывать камень сердолик и
иные надобные каменья в казну. О том же были посланы
наказы в зимовья, причем предлагалось «в коих местах такой
камень или иные какие вещи объидут и те б места приме-
тили, чтоб их мочно впредь сыскать»2.
В Охотском море пробовали добывать жемчуг. Казачий де-
сятник Ив. Ермолин, будучи у ясачного сбора на реке Чендо-
не, узнал, что «на море у Талка каменье на острову жемчог
родитца» и что «в том месте раковин с жемчогом много». От
коряков он получил I8V2 зол. такого жемчугу, который они
«набрали в раковинах»; вскоре затем коряки «сбили» его из
этой местности, поэтому он не мог промыслить больше жем-
чугу, но по приезде в Якутск летом 1669 г. сообщил о сво-
ем открытии воеводе кн. И. П. Барятинскому и представил
3 зол. крупного и 15V2 зол. мелкого жемчуга. Очевидно, в ре-
зультате сообщения Ив. Ермолина из Якутска была послана
указанная память в Охотский острожек сыну боярскому Мат-
вею Сосновскому с приказанием «жемчуг добрый и незамор-
ной искать». Одновременно бывшим в Якутске поморцам,
«которые умеют жемчуг промышлять», предлагалось итти на
Охоту для того промыслу. Сосновский, выяснив, что в реках
Охоте и Кухтые раковин жемчужных нет, послал для жем-
чужного промысла на Тоуй и на Олу реки служилых людей
Костьку Дмитриева и Стеньку-жемчужника и на Островную—
толмача Мишку с товарищем. Вскоре стало известно, что пер-
вые двое убиты. Сосновский смог прислать в кожаном ме-
шочке только мелкого жемчугу, который «промышляют... ясач-
ные тунгусы в море под камнем Муткеем на мысах... на у па-
лой воде (при отливе)... а лутче того жемчугу в море нет,
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII века,
стр. 147—149. Гос. исторический музей Ф. Забелина. Арх. 117, шк., В.
6/7 № 1775—1779, л. 308.
2 А. А. Ионин. Новые данные к истории Вост. Сибири XVII в., Ирк.,
1895, стр. 149—150.
432
а в реках нет же, и из моря не выметывается». Повидимому,
в дальнейшем якутская администрация не нашла выгодным
продолжать связанные с 'большим риском и расходами поиски
жемчуга’.
Все эти изыскания, несмотря на их примитивность и слу-
чайность, интересны тем, что они производились по собствен-
ному почину и инициативе необразованных, но любознатель-
ных русских людей, случайно попавших в эти неведомые до
того земли. Нельзя преуменьшать значение таких открытий.
Сведения о них, доходившие до Москвы, послужили толчком
для систем этического научного изучения естественных богатств
далекой колонии. Изучение это началось в XVIII в., но мысль
о. нем возникла еще в предшествующем столетии, под влия-
нием поступавших сведений о находках тех или других по-
лезных ископаемых. В 1682 г. от имени царя Федора Алек-
сеевича якутскому воеводе Ив. Приклонскому было предписа-
но «в Якутцком, в зимовьях и в уездах, в поселках сыски-
вать и проведывать золотой и серебряной, медной и оловя-
ной, и железный руд и серы горючей, и селитреной земли».
Этот указ, несомненно, был вызван открытием беры, при из-
вестии о которой одновременно было сообщено в Москву и
о находке там же на месте древних жилищ «селитренного
места». В 1684 г. указ Федора Алексеевича был повторен от
имени десятилетнего Петра I. Получив этот указ, воевода
Кровков поспешил дать соответствующее распоряжение ясач-
ным сборщикам, которые должны были «что объявитца каких
руд и селитры и ис тех руд, учиня опыты и описав имянно
и соль сыскав, прислать в Якутцкой уезд или с собою при-
весть» 1 2.
В 1697 г. снова усиливаются поиски природных богатств
Якутии. Во все зимовья посылаются памяти о поисках слю-
ды, драгоценных камней, редких и всяких «надобных вещей».
Об этом же в Якутске кличут бирючи и производят розыски
воеводы Арсеньевы, отец с сыном. Это усиление интереса к
местным ресурсам было вызвано тем, что в 1696 г. от при-
ехавшего из Якутска сыщика Федора Качанова в Москве
узнали об открытиях якутских служилых людей.
Таким образом последующие изыскания академиков
XVIII в. базировались на предшествующие поиски и опыты
служилых людей XVII столетия.
Особо следует отметить очень тщательное изучение в
1 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII века,
-стр. 147—149.
2 Там, же, № 90.
28 Якутия в XVII веке 433
XVII в. ботанических богатств Якутии. Изучение это было
вызвано, тем интересом, который правительство проявляло к
развитию фармакопеи. В 1669 г. в Якутскё был получен при-
каз опросить всяких людей «о лекарственных водосочных
травах, которые бы пригодились к 'болезням в лекарства че-
ловеком»; в 1675 г. этот указ был повторен.
По счастливой случайности тогда в Якутске оказался са-
моучка-ботаник служилый человек Семен Епишев, который
отпросился у воеводы князя И. П. Борятинского в команди-
ровку «в поля в ближние места... искать лекарственных
трав». Невдалеке от Якутска он сыскал известные ему ле-
карственные и водочные травы, «из тех трав водки сидел» и
представил роспись, «от каких болезней человеком те травы
и .водки годны». Все это было отправлено в Москву. В 1673 г.
его вторично отпустили «для прииску лекарственных трав», и
в 1674 г. он представил в Приказную избу новую коллек-
цию трав, корней и семян и сохранившуюся до нас любопыт-
ную роспись «как тем травам имена» и от каких болезней
ими можно лечиться, с указанием, в каких природных услови-
ях они растут («при водах», «при озерах», «во всяких мес-
тах», «в воде не во всяком озере» и т. д.). В роспись вошло
10 названий трав: колун, елкий, или елок, душица, рябинка, из-
люден, горлица, марин, звериный язык, растущая промеж
гор в ручьях мартя, пригодный для лечения .ран зверобой; 8
названий коремий: (растущие в земле орешки или трушицы
земляные, просвирка, изгод, лечащий от зубной боли девя-
тишник, петушковы пальцы, свечки земляные, ерея и пр. Кро-
ме того Епишев доносил, что в более отдаленных районах от
Якутска «по Лене не близко, и по сторонним рекам у моря»
растут еще и другие лекарственные травы: бронец черный и
красный, воронец, изгони, излюдены жабные и какая-то ягода
малина, которая «родится в море на Ламе (Ледовитый оке-
ан) и на Собачьей (Индигирка)». Тут же подробно говорит-
ся о лечебных свойствах каждого растения: одно лечит от
трясовицы (малярия), другое от зубной боли, третье имеет
особенно ценное для служилого человека свойство излечи-
вать раны. Это целая энциклопедия народной ботаники и ме-
дицины, свидетельствующая о большой наблюдательности и
пытливости русского человека того времени, который, даже
будучи заброшен в далекое северное зимовье, среди забот о
сборе ясака находил время изучать местную флору и выяс-
нять ту пользу,, какую она может принести.
Тот же Епишев сообщил, что в озерах около Якутска ро-
дится «масло, ростом кругло, что яблоко, большое и малое,
434
ходит живо, а живет в глубоких озерах», которое следует
ловить осенью, по льду, неводом. Масло это едят и пьют
«от многих нутряных болезней, и грыжные болезни из чело-
века выгоняет, и есть то масло не погано».
Доставленные Епишевым травы и коренья воевода А. Бар-
нешлев, вместе с росписью, послал в 1675 г. в Москву1.
Особенную ценность для русской фармакопеи представ-
ляло открытие в конце XVII в. в Якутии ревеня. В январе
1696 г. сыщик Федор Качанов сообщил в Москву, что слу-
жилые люди Ив. Софронеев и Ив. Кочкин нашли на верхнем
Алдане «корень ревень доброй». Немедленно из Москвы по-
следовало распоряжение «промышлять тот корень» и достав-
лять в казну по цене 1—2 руб. за пуд; в том же указе за-
ключалась инструкция, как ревень «сушить на таловых
прутьях целой», не разрезая. В связи с этим на Алдан, к
устью реки Белой, была командирована из Якутска экспедиция
в составе атамана Григ. Петрова и трех казаков. Экспедиция
потерпела в пути аварию: «на Алдане реке дорогою от вели-
ких волн тонули и хлебные запасы и платьишки свое и вся-
кой завод потопили». Но служилые люди все же добрались
до места назначения и стали промышлять ревень «с великою
нуждою для 'хлебной скудости», однако заготовили всего 10
пудов и так как, «оголодали», то не смогли разведать, рас-
тет ли ревень вверх по речке Белой и по ее притокам. Ре-
вень был принят в казну по цене 2 руб. за пуд2. Так всесто-
ронне и внимательно присматривались русские люди к есте-
ственным богатствам обширной, но сравнительно малолюдной
Якутии3.
Но может быть, не столько 'собственные богатства Якутии,
сколько её географическое положение получило большое зна-
чение для Русского государства. Якутия и центр её, Якутский
острог, очень скоро сделались опорной базой для дальнейше-
го продвижения русских на восток, юго-восток и северо-
восток, для освоения огромных и малонаселенных про-
странств северо-восточной Азии. Таким образом Якутия игра-
ла в русском историческом процессе не только пассивную
роль. Она много получила от России, но немало и сама дала
ей.
1 ДАИ, т. VI, № 117, VII, № 70.
2 А. Ионин. Новые данные к истории Вост. Сибири XVII в., Ирк.,
1895 г., стр. 138—139.
3 В новой содержательной книге В. Н. Скалона «Русские землепрохо-
дцы XVII в. в Сибири» (М. 1951 г.) собрано много интереснейших фак-
тов, говорящих о глубоком и разностороннем освоении и исследовании
русскими природных богатств Сибири, в том числе Якутии.
28* 435
* ' i
*
Итак, каков же был общий баланс всех тех перемен, кото*
рые произошла в XVII веке в связи с 'присоединением Яку-
тии к Русскому государству? В этом присоединении было две
стороны: подчинение Якутии царизму принесло якутскому на?
роду, разумеется, много бедствий, — тяжелое ясачное обло-
жение, невыносимые повинности, грабежи и вымогательства
воевод и служилых людей; но само включение в 'большое
централизованное государство, установление хотя бы элемен-
тарной законности, прекращение прежней анархии, межпле-
менных усобиц и тойонских набегав, вовлечение Якутии в
систему общероссийского рынка — предпосылка дальнейшего
экономического развития — все это с избытком компенсиро-
вало те отрицательные стороны царского колониального режи-
ма, которые так болезненно ощущались особенно на, первых
порах. Поэтому даже в чисто политическом и экономическом
отношении присоединение Якутии к Русскому государству,
хотя в то время и феодально-крепостническому, было для
нее в общем 'итоге благом.
Но еще большим блатом послужило для якутского наро-
да то, что он вступил в непосредственное общение с великим
русским народом. Русские принесли в Якутский край 'более
высокую культуру, земледелие, письменность. Через русскую
культуру якуты смогли приобщиться к мировой цивилизации,
от которой долгое время были оторваны. XVII столетие было
лишь начальной вехой в этом приобщении, - но тем более
знаменательна эта эпоха в истории Якутии.
В XVII веке были также 'сделаны первые шаги в установ-
лении общности интересов и целей в борьбе трудящихся масс
якутского и русского народов за освобождение от экономиче-
ского и политического -угнетения. Эта общность впоследствии
все более и более крепла, и она привела под конец к побе-
доносной Революции и к окончательному устранению всех
форм гнета над народами Якутии.
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ В ССЫЛКАХ
НА ИСТОЧНИКИ
Печатные:
I. ДАИ — Дополнения к Актам Историческим, собр. и изданные Архео-
графической Комиссией. СПБ, -гг. I—XII.
2. РИБ — Русская Историческая Библиотека, издаваемая Археографиче-
ской Комиссией.
Архивные:
1. ЦГАДА — Центральный Государственный архив Древних Актов
(Москва).
2. Сиб. Прик. — Дела из фонда Сибирского Приказа, хранящиеся в
Центральном Государственном архиве Древних Актов.
3. ЯОУ — Дела из фонда Якутского областного управления, хранящиеся
в Центральном, Государственном архиве Древних Актов.
4. ААН — Архив Академии наук СССР (Ленинград).
5.. ЛОИИ — Архив Ленинградского отделения Института Истории Ака-
демии наук (Ленинград).
6. Ст. столбец, оп. — опись, л. — лист, об.,— оборотный лист, кор —
коробка, кн. — книга, сст; — состав (единицы хранения).
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие . “ 3
Глава I. Открытие Якутии русскими в XVII веке и
присоединение ее к России . . . . .10
Северный путь в Якутию. . . . . 10
Путь на Лену через Енисейск и присоеди-
нение «Якольской земли» к России а , » 26
Организация Якутского воеводства . .46
Русские открытия к востоку от Лены и на Амуре 49
Глава II. Коренное население Якутии в XVII веке ; . 67
Хозяйство, общественный быт и культура
якутов в XVII веке ............................67
Хозяйство якутов ...... 67
Якутские племена и орды . . .84
Распад родового строя •. . . .102
«Улусные мужики» — свободные общинники . 125
Тойонат........................ .131
Рабство у якутов .............................149
Верования якутов . .. .175
Тунгусы в XVII веке в Якутии . * . .182
Глава III. Воеводское управление Якутии . . 220
Глава IV. Эксплуатация коренного населения Якутии
царизмом и борьба якутского народа против нее 255
Организация ясачного обложения в Якутии 255
Техника сбора ясака . .................. 274
Принципы политики московского правитель-
ства в отношении ясачных людей .... 282
Борьба якутов против ясачного режима . 288
Глава V. Русское население Якутии в XVII веке . 304
Якутский гарнизон . .......................304
Русские торги и промыслы в Якутии . . . 332
Крестьянская пашня ...... 372
Якутский посад ........ 399
Итоги русской колонизации Якутии . . 403
Глава VI. Положительные результаты присоединения
Якутии к русскому государству . . . . 4Ц
Список сокращений ....... 437
Наблюдал за выпуском Н. И. Ефимов.
Техн, редакторы А. К. Охлопков и Д. С. Гро май.
Корректор А. И. Монастырей.
Сдано в набор 3/XI-1951 г.
Подписано к печати 18/VIH-53 г. Тираж 3.000. Зак. № 127.
Печ. листов 27,5. Уч.-изд. листов 27,2. Авторских листов 27,07.
Цена 13 руб. 60 коп. Переплет 1 руб.. МЛ 05603.
Якутская республиканская типография
Якутск, ул. Ярославского, 32.
ЗАМЕЧЕННЫЕ ОПЕЧАТКИ
Стр. Строки Напечатано Следует читать
сверху снизу
5 3 большой большей
6 толмочах толмачах
24 12 ясачными ясачным
31 17 воевал „воевал"
32 14 Бутурусская Батурусская
32 15 анбаров амбаров
54 2 наскоре наскоро
90 7 тогусы тагусы
1С4 16 за на
123 12 заявляется заявляет
144 4 записана записано
175 10 большого большего
182 17 океана1 океана"1
213 4 существенный существенной
235 2 устоить устроить
287 4 мое- Мос-
Якутия в XVII веке