/
Автор: Бордмэн Дж. Льюис Д.М. Оствальд М. Дэвис Дж.-К.
Теги: древний и античный мир кембриджская история древнего мира
ISBN: 978-5-86218-519-5
Год: 2014
Похожие
Текст
КЕМБРИДЖСКАЯ ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА ТОМ V
THE CAMBRIDGE ANCIENT HISTORY SECOND EDITION VOLUME V THE FIFTH CENTURY B.C. Edited by D.M. LEWIS f.b.a. Professor of Ancient History in the University of Oxford JOHN BOARDMAN f.b.a. Lincoln Professor of Classical Archaeology and Art in the University of Oxford J.K. DAVIES f.b.a. Rathbone Professor of Ancient History and Classical Archaeology in the University of Liverpool M. OSTWALD William R. Kenan, Jr, Professor of Classics, Swarthmore College and Professor of Classical Studies, University of Pennsylvania Cambridge UNIVERSITY PRESS
КЕМБРИДЖСКАЯ ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА ТОМУ ПЯТЫЙ ВЕК ДО НАШЕЙ ЭРЫ Под редакцией Д.-М. ЛЬЮИСА, ДЖ. БОРДМЭНА, ДЖ.-К. ДЭВИСА, М. ОСТВАЛЬДА Научно-издательский центр «Ладомир» Москва
Перевод, научное редактирование, подбор дополнительных иллюстраций, заметка «От переводчика», примечания, подготовка «Указателя» (его переработка и расширение), А.В. Зайкова Издание выпущено при поддержке Эрика Александровича Роберта © Cambridge University Press, 1992. © Зайков А.В. Перевод, заметка, примечания, подбор дополнительных иллюстраций, 2014. ISBN 978-5-86218-519-5 © НИЦ «Ладомир», 2014. Репродуцирование [воспроизведение) данного издания любым способом без договора с издательством запрещается
Жене Людмиле — с нежностью и любовью. ОТ ПЕРЕВОДЧИКА Книга «Пятый век до нашей эры» представляет собой перевод второго издания т. V «Кембриджской истории древнего мира» («The Cambridge of Ancient History»; сокр.: CAHV2). Впервые этот том вышел из печати в 1992 г. Наш перевод сделан по пятому заводу («fifth printing»), изданному в 2006 г. и отличающемуся от первого завода исправлением некоторых опечаток. Здесь мы применяем те же принципы перевода и способы ссылок на древние источники, какие были использованы при работе над предыдущими томами русскоязычной «Кембриджской истории древнего мира»1. Что касается библиографических ссылок на современную исследовательскую литературу, то они в основном сохранили тот вид, какой имеют в английском оригинале т. V (в данном отношении этот том отличается и от Ш.З, и от IV): если работа включена в «Библиографию» (см. в конце наст, тома), то в постраничных ссылках указывается автор соответствующего труда и дата публикации, после чего в круглых скобках приводится буква раздела «Библиографии», куда вынесено полное библиографическое описание данной работы, и ее порядковый номер внутри данного раздела; затем указывается номер тома (если таковой имеется) и, при необходимости, страница, номер иллюстрации, таблицы и т. п. Номера страниц указываются после двоеточия, без особой буквенной пометы. В случае если в «Библиографии» публикация отсутствует, в сноске дается ее более полное библиографическое описание. При транслитерации иностранных названий были использованы преимущественно принципы, изложенные в справочнике Р.С. Гиляревского 1 См. заметки «От переводчика» в изд.: Расширение греческого мира. VIII— VI вв. до н. э. / Под. ред. Дж. Бордмэна и Н.-Дж.-Л. Хэммонда; Пер. с англ. А.В. Зайкова. М.: Ладомир, 2007. С. 5—8. [КИДМШ.З); Персия, Греция и западное Средиземноморье. Ок. 525—479 гг. до н. э. / Под ред. Дж. Бордмэна и др.; Пер. с англ. А.В. Зайкова. М.: Ладомир, 2011. С. 5-6. [КИДМ TV).
6 От переводчика и Б.А. Старостина;2 при передаче англоязычных фамилий за основу был взят словарь А.И. Рыбакина3. Вместе с тем в некоторых случаях, когда в русскоязычной специальной литературе уже закрепилась определенная традиция передачи фамилии какого-то конкретного исследователя, мы отходили от рекомендаций этих пособий. Так, например, фамилию Davies словарь А.И. Рыбакина настоятельно рекомендует транслитерировать как «Дейвис», однако при передаче фамилии известного исследователя из Ливерпуля J.K. Davies’a на русском языке уже закрепилась «неправильная» форма — «Дэвис», каковую мы и сохраняем в нашем переводе. Уточнения, дополнения и пояснения переводчика сопровождаются инициалами «А.З.». Более крупные наши вторжения в текст, носящие характер комментариев, убраны в подстрочник и пронумерованы соответствующей цифрой с дополнительной литерой «а», что позволило в переводе т. V (в отличие от переводов томов Ш.З и IV) полностью сохранить цифровой порядок подстрочных примечаний английского оригинала. Кроме того, в наше издание включены некоторые дополнительные рисунки, отсутствующие в английском оригинале. Они также пронумерованы с использованием литеры «а». (Общее количество примечаний и комментариев переводчика к V тому составило 1,5 авторских листа.) В некоторых случаях переводчик позволил себе ввести в текст цитаты из древних источников, отсутствующие в английском оригинале. Так, например, в гл. 8d «Общеэллинские культы и общеэллинские поэты» (автор Н.-Дж. Ричардсон) на с. 312 добавлена стихотворная цитата из третьей олимпийской оды Пиндара, поскольку без нее, с нашей точки зрения, смысл целого абзаца остается неясным. В оформлении переплета использован рисунок афинского вазописца Дуриса, жившего и работавшего в период примерно с 500 по 460 г. до н. э. (сцена из «Илиады», бой за павшего воина; рисунок с краснофигурного килика, прорисовка по: Hoppin J.C. A Handbook of Attic Red-Figured Vases Signed by or Attnbuted to the Varnus Masters of the Sixth and Fifth Centuries B.C. Cambridge (MA); L., 1919. Vol. I: 275). На корешке изображен авлет (флейтист) с аттического белофонного чернофигурного лекифа, датируемого приблизительно 480 г. до н. э., происходящего из некрополя в Селинунте и хранящегося ныне в Региональном археологическом музее Антонио Салинаса (Палермо). * * * Хочу выразить свою глубокую признательность всем сотрудникам «Ладо- мира» за их энтузиазм, доброжелательность и готовность решать все возникающие проблемы и прежде всего Ю А. Михайлову за тщательней- шую редакторскую работу. А.В.Зайков Екатеринбург, март 2013 г. 2 Гиляревский Р.С., Старостин Б.А. Иностранные имена и названия в русском тексте: Справочник. М.: Высшая школа, 1985. 3 Рыбакин А.И. Словарь английских фамилий: Ок. 22 700 фамилий. М.: Астр ель; ACT, 2000.
ПРЕДИСЛОВИЕ Этот том отличается от любого предыдущего. Каждый из ранее вышедших томов охватывал Средиземноморье и Ближний Восток целиком. В данном же случае мы будем крайне редко выходить за пределы собственно Греции, откладывая рассмотрение событий в других странах и регионах на т. VI. Тем самым мы желаем подчеркнуть, что указанный в заглавии книги период был той эпохой, когда — по большому счету, впервые до римлян — крупная политическая и военная сила, с одной стороны, и культурная энергия, включая появление талантливых историков, описывавших эту мощь, — с другой, оказались сконцентрированы в одном месте. Иная ситуация была в Персии и в предшествующих ей державах, обладавших большой силой, но не наделенных способностью четко и ясно излагать события; напротив, евреи умели хорошо рассказать, но были лишены военно-политической мощи. Данное обстоятельство — могущество греков, артикулируемое ими самими, — придает т. V некую связность и последовательность изложения, чего лишены предыдущие и последующие книги «Кембриджской истории древнего мира». Эта связность объясняется отчасти характером наших источников, заставляющих нас смотреть на события преимущественно афинскими глазами. На это обратил внимание Саллюстий в I в. до н. э.: Подвиги афинян, по моему мнению, были достаточно блистательны и великолепны, но гораздо менее значительны, чем о них свидетельствует молва. Но так как в Афинах появились писатели чрезвычайного дарования, то деяния афинян и прославляются во всем мире как величайшие. Поэтому доблесть тех, кто совершил деяния, оценивается так высоко, как ее только смогли превознести выдающиеся умы (О заговоре Каталины. 8.2—4; пер. В.О. Горенштейна). В настоящем томе мы несколько изменим акцент, сделанный Саллюстием, и сосредоточимся на расцвете литературы (наравне с искусством) как важнейшего исторического феномена, требующего самостоятельного изучения и объяснения. Если судить по нашим нынешним критериям, от
8 Предисловие той эпохи сохранилось большое количество культурных достижений. В последующие времена репутация отдельных авторов и стилей подвергалась неизменным колебаниям, однако непохоже, что переменчивость этой славы хоть как-то умалила отношение к 5-му столетию (особенно к афинскому 5-му столетию) как к первому классическому веку европейской цивилизации, важному для всемирной истории не только из-за его собственных успехов, но и в силу способности этих достижений оказывать влияние на последующие поколения и принимать в их руках всё новые и новые формы. Даже если конкретные события данного периода кому-то кажутся не особенно интересными, они всё же бесценны с точки зрения осмысления доставшегося нам культурного наследия. Отдельно взятые факты, конечно, не имеют большого значения сами по себе. Осуществленная в афинских интересах трансформация Делос- ского союза, первоначально созданного ради продолжения борьбы греков с персами, в державную структуру является хрестоматийным примером из истории империализма. Развитие афинской демократии, зарождение которой мы наблюдали в предыдущем томе, в сторону эксперимента по созданию прямого правления, осуществляемого довольно большим гражданским коллективом, породило такие политические идеи и такую политическую мысль, которые до сих пор остаются актуальными. Тот факт, что т. V заканчивается одновременным падением и Афинской империи, и афинской демократии, поднимает вечный вопрос о том, как сочетаются друг с другом политическая справедливость и политическая эффективность. Подобные темы обнаруживаются во многих наших источниках, но более всего они прослеживаются и объясняются у Фукидида — одного из наиболее одаренных историков всех времен и народов. К этому следует добавить, что, по-видимому, самым замечательным его достижением было умение превращать даже рассказ о военных действиях в комментарий к условиям человеческого существования. Из-за раскола 480—479 гг. до н. э., случившегося в отношениях между членами Эллинского союза, ситуация в международных отношениях стала меняться, поначалу постепенно. И в Афинах, и в Спарте всегда были люди, чьим идеалом оставалось сотрудничество греческих государств; но реальность оказалась сильней этих политиков, и наше общее представление о 5-м столетии сформировалось под знаком противостояния между Спартанским блоком (Пелопоннесским союзом), господствовавшим на суше и имевшим в своем центре (в Спарте) довольно узкую и специфическую правящую группу, и Афинской державой, обладавшей на море почти полным господством и имевшей в своем центре (в Афинах) демократическое правление. Отголоски данной ситуации, с которыми сталкивались многие позднейшие поколения, подталкивали их к сохранению самой идеи такой полярности. Ясно, что различие в природе военно-политической мощи этих двух союзов в очень большой степени повлияло на характер противоборства в ходе будущей Пелопоннесской войны. Некоторые из факторов, способствовавших культурным достижениям, вполне очевидны. Во-первых, победа в Персидских войнах сама по
Предисловие 9 себе являлась героическим успехом, который породил новые эпические сюжеты и дал стимул к их прославлению. Во-вторых, поскольку Афины приобрели больший политический вес, они теперь, видимо, оказались привлекательными для тех лиц, которые находили в этом городе более стимулирующую атмосферу, нежели в своих собственных городах. Это был своего рода накопительный процесс, который неизбежно способствовал развитию талантов. В-третьих, экономические доходы морской державы (не сводившиеся к взиманию податей с союзников, какой бы важной эта сторона дела ни была) делали для афинян возможным воплощение таких проектов, которые прежде могли осуществлять только цари и тираны. Как афинский гражданский коллектив смог самостоятельно использовать генофонд с такими исключительными задатками — выше нашего понимания. Хотя Афины доминируют в источниках, на основании которых написан т. V, этот последний, тем не менее, называется «Пятый век до нашей эры», а не «Афины», как в первом издании «Кембриджской истории древнего мира» («The Cambridge Ancient History» — САН). Однако мы постарались не проводить слишком четкой грани между Архаическим и Классическим периодами в истории Греции; имеются определенные основания и для того, чтобы рассматривать последнее десятилетие нашего периода, с его ослабевшими Афинами и возрождающейся Персией, как некую модель, предвосхитившую 4-е столетие. Более общее название тома отражает тот факт, что история 5-го столетия не сводится к истории одних только Афин. Это обнаруживается даже на уровне культурных достижений: храм Зевса в Олимпии, возведенный на несколько лет раньше Парфенона, появился в особых социальных и политических условиях, отличавшихся от афинских. Великие святилища продолжали следовать своим собственным, уникальным линиям развития, а из их празднеств возникали такие литературные формы, которые не обнаруживаются в Афинах. Многие малые греческие государства производили у себя изменения в подражание своим более крупным соседям. Стандарты благоустроенной жизни и социальных отношений, достигнутые в некоторых местах, стимулировали рост городов в более отсталых районах. Небольшие общины видели все преимущества, которые следовали за объединением в более крупные сообщества, что продемонстрировали, например, Олинф в 432 г. до н. э. и Родос в 403-м. Изгнанники и переселенцы из государств, чья история уходила в глубь веков, передавали свое представление о том, что такое хорошая жизнь, первопоселенцам таких колоний, как Фурии и Амфиполь, и целым регионам, подобным Македонии, где урбанизация просто отсутствовала. Для всех этих стандартов в качестве предварительного условия требовался полис, понимаемый как эллинский образ жизни. Существовали и другие формы политического развития, но в пределах рассматриваемого периода их трудно проследить. Попытка Гелона создать обширную державу с центром в Сиракузах провалилась. Македонские цари последовательно боролись за сохранение и централизацию своего царства; они так¬
10 Предисловие же использовали урбанизацию в качестве одного из своих основных инструментов. Афиняне, которые при создании Делосского союза эксплуатировали узы племенного родства со своими союзниками, всё же не пошли на то, чтобы использовать эти связи для разрушения такого барьера между полисами, как наличие собственного гражданства в каждом из них. В течение исследуемого периода афинское гражданство стало не только не менее, но еще более ограниченным. Перикл с гордостью указывал на преимущества равных возможностей для граждан на своей родине, однако ни он, ни афинский народ отнюдь не считали хорошим делом расширение рамок этого гражданства. Клеон, возможно, прав в том, что демократия не может управлять империей. Окончание данного тома оставит открытым вопрос о том, могла ли спартанская олигархия оказаться в этом деле более успешной. Рамки т. V в данном, втором, издании отличаются от рамок первого издания. Наш исторический метод выражен более детально. Мы стремились к большей интеграции афинской внешней и внутренней истории. Вместо отдельных глав по драме, философии, историографии и искусству была предпринята попытка показать культурные достижения в их исторических, социальных и религиозных контекстах. Библиографические списки в таких интенсивно изучаемых областях не могут претендовать на исчерпывающую полноту и представляют преимущественно работы, на которые прямо ссылаются наши авторы; мы несколько расширили форму постраничных ссылок по сравнению с той, которая применялась в предыдущих томах, а также продолжили практику помещать географические ссылки после названия соответствующего места в общем указателе, а не создавать отдельный индекс названий для каждой карты. Хотя подготовка этого тома потребовала много времени, внимательное рассмотрение наших попыток учесть все новейшие данные вполне может обнаружить неизбежные в таких случаях противоречия. Два автора ушли из жизни, не дождавшись выхода данной книги: профессор Э. Эндрюс, дававший мудрые советы как на стадии разработки плана, так и позднее, и профессор Р.-Е. Уичерли. Это не только утрата близких людей, но и большая потеря для науки. Мы благодарны Саймону Хорнблоуэру за его помощь на завершающих стадиях работы, а также сотрудникам «Cambridge University Press» за их долготерпение, мастерство и внимание, в особенности — Полине Хайра. Профессор Родс выражает признательность д-ру О.-П.-Т.-К. Дикинсону и, за финансовую поддержку, — Университету Дарема. Те рисунки в тексте, которые не снабжены указанием на их источник, подготовлены Мэрион Кокс. Более богатый иллюстративный материал появится в особом «Томе иллюстраций», который будет соотнесен одновременно с т. V и VI. Карты были выполнены в «Euromap Ltd»; указатель составлен Барбарой Хёрд. Д-М. Льюис, Дж. Бордмэн, Дж-К. Дэвис, М. Оствальд
Предисловие 11 О постраничных сносках Работы, включенные в различные разделы «Библиографии», в подстрочных примечаниях указываются по автору и дате, за чем следует соответствующая буква раздела, порядковый номер внутри раздела, номер тома, страница и т. д. Так, ссылка «Pritchett 1965 (А 100) I: 5» указывает на с. 5 тома I книги В.-К. Притчета «Studies in Ancient Greek Topography» с порядковым номером 100 в «Библиографии», в разделе А «Общие работы».
Глава 1 Д.-М. Льюис ИСТОЧНИКИ, ХРОНОЛОГИЯ, МЕТОД Если исходить из первоисточников, то, с точки зрения исследователя политической истории, охватываемая данным томом эпоха делится на три отрезка, которые ставят перед нами различные методологические проблемы1. Для периода с 435 по 411 г. до н. э. Фукидид обеспечивает прочный каркас данных. Для периода с 478 по 435 г. он дает относительно полный рассказ о некоторых особых моментах и беглый обзор событий с 477 по 440 г.; здесь единственное связное и более-менее развернутое повествование принадлежит Диодору Сицилийскому. Для периода с 411 по 404 г. мы располагаем двумя логически последовательными изложениями: одно принадлежит Ксенофонту, другое — Диодору. Фукидид2, сын Олора из дема Галимунт, родившийся около 460 г. до н. э., был дальним родственником Кимона и Фукидида, сына Мелесия3. Как и Кимон, он имел связи во Фракии, на что указывают имя его отца (ср.: Геродот. VI.39.3) и собственное заявление историка о том, что он владел золотыми приисками к востоку от реки Стримон, что обеспечивало ему значительное влияние среди первейших людей той земли (IV. 105.1). Хотя о жизни Фукидида до его появления на политической арене нет никаких сведений, мы легко можем сделать вывод о полном погружении писателя в ту возбужденную интеллектуальную среду, которую принесли в Афины софисты4. О его военной карьере мы знаем только то, что в 424/423 г. до н. э. он исполнял должность стратега (см. ниже, гл. 9, п. 11, в конце). После своей неудачи под Амфиполем Фукидид был отправлен в изгнание и двадцать лет находился за пределами Афин (V.26.5), что дало 1 Относительно большинства тем, рассматриваемых в этой главе, см. также: Gomme. HCT: Introduction. 2 О Фукидиде в целом см.: Luschnat 1971 (С 68); Dover 1973 (С 27); Homblower 1987 (С 52). 3 Cavaignac 1929 (D 13); Wade-Geiy 1958 (А 121): 246-247; Davies 1971 (L 27): 233-236. 4 Finley 1942 (С 30): 36—73; см. также ниже, с. 451—453; ср., напр.: Macleod 1983 (А 82): 54-56, 125-131.
Источники, хронология, метод 13 ему возможность следить за развитием событий в качестве стороннего наблюдателя. Историк ничего не говорит о том, мог ли он в это время видеть Афины. С самого начала боевых действий, то есть уже в 431 г. до н. э. (1.1.1), он приступил к написанию истории Пелопоннесской войны. Рассуждать о том, как долго он прожил после 404 г. до н. э., мы не можем, поскольку на сей счет нет никаких данных5. В сохранившихся рукописях труд Фукидида называется по-гречески «Historiai», то есть «Разыскания», «Исследования». Нет никаких оснований думать, что это было авторское название, поскольку сам Фукидид, судя по всему, рассматривал этот текст как свою xyngraphe или xyngramma, то есть «сочинение», «описание». В манускриптах труд разделен на восемь книг (в древности существовало также деление на тринадцать книг). Книга I носит вводный характер и доводит рассказ до периода непосредственно перед началом войны в 431 г. до н. э. Остальные книги организованы по годам войны, каждый из которых разделен на летнюю и зимнюю кампании. Это решительно отличает сочинение Фукидида от труда Геродота, где нет никакой развернутой хронологической схемы, а также и от сочинений других современных ему писателей, хотя в последнем случае не столь кардинально (по крайней мере, Фукидид учитывал опыт Гелла- ника): эти авторы организовывали материал по иным системам летоисчисления — по афинским архонтам или по годам пребывания в должности жрицы храма Геры в Аргосе (V.19.2, ср.: П.2.1). Сам Фукидид подобные способы упорядочивания материала считал неточными (V.19.3, ср.: 1.97.2); вопрос о том, насколько точны его собственные указания на начало и конец кампаний, остается спорным. Существует общее мнение, что кн. УШ, обрывающаяся на середине фразы в рассказе о событиях конца лета 411 г. до н. э., относится к какой- то весьма ранней стадии в написании труда; здесь параллельные рассказы, зачастую являющиеся просто расширенными памятными записками, примыкают друг к другу без всякой внутренней связи, а всё, говорившееся действующими лицами, не переработано в прямую речь. Есть основание думать, что имеющийся у нас текст этой книги был создан не намного позже охарактеризованных в ней событий6. В кн. V, от гл. 27 и до конца, также отсутствуют речи, если не считать Мелосского диалога (V.85—113; см. ниже, гл. 10, п. IV); впрочем, кажущаяся неполнота изложения в этой книге (за исключением указанного диалога) может до некоторой степени объясняться спецификой самой темы7. Дискуссии о времени составления остальной части сочинения обычно носят субъективный характер. Неко- 5 В работе: Pouilloux, Salviat 1983 (С 79) — утверждается, что кн. УШ он продолжал писать после 396 г. до н. э.; приведенные доказательства не выглядят убедительными (см. также: Cartledge 1984 (F 15), и ниже, примеч. 36 к гл. 3). 6 Обо всем этом см.: Andrewes. HCT V: особенно с. 4, 369—375, где рассмотрены проигнорированные Пуйу и Сальвиа (см. выше, примеч. 5) аргументы к вопросу о датировке написания труда Фукидида. См. также: Connor 1984 (С 22): 217—221 (слабая аргументация). 7 Andrewes. HCTJV: 63; Connor 1984 (С 22): 44-47; см. также: Andrewes. HCTV: 375- 379.
Карта 7. Греция и западная Малая Азия
16 Глава 7 торые пассажи (особенно: П.65 Л 2, VI. 15.3—4) определенно были написаны в 404 г. до н. э. либо позднее, но нет никакой возможности определить, непрерывно ли Фукидид занимался своим трудом, как и то, были ли его критерии неполноты теми же самыми, что и наши (т. е., возможно, сам он считал текст кн. V вполне законченным и полным. — А.3)*. Вводные главы первой книги задуманы для того, чтобы показать величие Пелопоннесской войны и дать между делом историю ранней Греции в сжатом виде. Но совершенно особое значение эти главы приобретают в контексте уяснения исторического метода автора. Оказывается, когда речь идет об отдаленном прошлом, сама древность событий не позволяет восстановить их со всей полнотой (1.21); в следующем параграфе (1.22) указываются ограничения, с которыми приходится иметь дело при изложении собственно Пелопоннесской войны. Что касается произнесенных в то время речей, запомнить их со всей точностью было трудно — как те, которые автор слышал лично, так и те, содержание которых пересказывали ему другие люди; более того, автор признаётся, что речи переданы им с определенной долей субъективности («ώς δ’ αν έδόκουν έμοί έκαστοι περί των αίε'ι παρόντων τα δέοντα μάλιστ είπεΤν», τ. е. так, «как, по моему мнению, каждый оратор должен был, скорее всего, говорить в сложившихся на то время обстоятельствах»); этот момент, по крайней мере, очевиден, несмотря на все возможные оговорки по его поводу;8 9 соответственно речи, вставленные Фукидидом в сочинение, обычно начинаются и заканчиваются указательными местоимениями (напр., «οί μεν ΚερκυραΤοι ελεξαν τ о ι ά δ ε (1.31.4) <...> τ ο ι α υ τ α μεν οί ΚερκυραΤοι ειπον» (1.36.4). — «Керкиряне же сказали такое вот <...> Так вот говорили керкиряне») в отличие от официальных документов, которые начинаются и заканчиваются определенными именами (напр.: IV.117.3, 119.3; V.17.2, 20.1). Субъективность, допустимая при составлении речей, полностью отвергается при изложении фактов: Что же касается имевших место в течение войны событий, то я не считал согласным со своей задачей записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать («ούδ’ ώς έμοί έδόκει αν έδόκουν» соответствует приведенной выше фразе «ώς δ’ αν έδόκουν έμοί». — Ред.), но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого. Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон или основываясь на своей памяти (1.22.2—3; перев. Ф.Г. Мищенко). Изредка Фукидид всё же подчеркивает свои сомнения относительно реальных фактов; так, в рассказе о Мантинейской битве 418 г. до н. э., в 8 Там же: 363, 400-405. 9 По поводу дискуссии об этом заявлении Фукидида и о его реальной практике составления речей (а это не всегда одно и то же) см.: Gomme 1937 (А 49): 156—159 и HCT, I: 146—148; Andrewes 1962 (С 5): 64—71; de Ste Croix 1972 (G 36): 7—16; Städter, ed. 1973 (С 95); Andrewes. HCTV: 393-399; Macleod 1983 (A 82): 52-53, 68-70; Homblower 1987 (C 52): 45-72.
Источники, хронология, метод 17 котором автор не упускает возможности сообщить о трудностях нахождения истины (V.68.2), вновь появляется местоимение, указывающее на некоторую неуверенность нашего историка (V.74.1. — «καί ή μεν μάχη τ ο ι α ύ τ η καί δτι εγγύτατα τούτων έγένετο», «и вот так, или почти так, произошло это сражение»). Большая осведомленность Фукидида и его преданность истине не могут быть поставлены под сомнение, а к его информации о событиях 435— 411 гг. до н. э. относятся, как правило, с гораздо большим доверием, чем к материалам, которыми мы располагаем относительно большинства других периодов античной истории10. Главная трудность здесь связана с нашей полной зависимостью от сообщаемых Фукидидом данных. Эти сведения поистине велики, однако он, ассимилировав материал своих источников, скрыл, как именно его обработал. С другой стороны, непременно была какая-то избирательность — нельзя ведь думать, что нам рассказывается обо всем, что происходило. Иногда кое-что в тексте настораживает. Так, например, о всех афинских нападениях на Мегариду в период с 431 по 424 г. до н. э. сказано наперед (П.31.3), причем в дальнейшем об этих вторжениях даже не упоминается вплоть до момента, когда данный фактор вновь становится важным (IV.66.1, здесь информация слегка отличается от предыдущей). Иногда никаких настораживающих моментов вроде бы нет, но мы всё равно остаемся в сомнениях, например, по поводу того, были ли в течение Архидамовой войны осуществлены только три прямо упомянутых Фукидидом экспедиции по взысканию денег (П.69.1; Ш.19; IV.50.1) или же подобные походы являлись регулярными ежегодными предприятиями (ср.: Аристотель. Афинская полития. 24.3), о которых Фукидид упоминает лишь тогда, когда при этом случалось что- то интересное. Все эти предположения, возникающие при рассмотрении событий в аспекте сугубо военных операций, сменяются большей определенностью, когда мы обращаемся к событиям политического плана — автор либо описывает их в общих чертах, либо предпочитает указывать на них с помощью кратких заявлений о враждебных отношениях между отдельными деятелями (напр.: IV.27.5, VI. 15.2), когда это казалось ему уместным. Ничего не говорится о сплетнях частного характера, связанных с политическими трудностями, с которыми пришлось столкнуться Периклу в годы, непосредственно предшествовавшие войне, хотя в V в. до н. э. эти сплетни уже имели хождение. Об остракизме Гипербола (см. ниже, гл. 10, п. Ш), изначально имевшем значение важнейшего политического события, в этой части сочинения не упоминается. То, что Фукидид не сообщает о том или ином событии, еще не дает оснований думать, что его вовсе не было, и, если оно представляет большой исследовательский интерес, нам следует пытаться ликвидировать такие пробелы. С другой стороны, когда Фукидид сообщает о некоем событии, только от нас зависит, рискнем ли мы его перетолковать (в нефукидидовском плане. —А.З.), но всё же иногда это — наилучшее решение. 10 Недавнее исследование вопроса о том, чем обусловлено именно такое отношение современных ученых, см. в: Connor 1985 (С 23).
18 Глава 7 Все эти соображения имеют даже большее значение по отношению к событиям 479—435 гг. до н. э. С формальной точки зрения, повествование об этом периоде (1.89—118) сообразуется с решением спартанского Народного собрания 432 г. до н. э. о том, что афиняне нарушили Тридцатилетний мир 446 г. до н. э. Данное постановление до некоторой степени (см. гл. 9, π. I) было мотивировано страхом спартанцев перед растущей афинской мощью, так как они видели, что уже большая часть Эллады была подчинена Афинам (1.88). После фразы «обстоятельства, способствовавшие усилению афинского могущества, были следующие» (1.89.1) мы погружаемся в поистине детализированный рассказ о событиях 478—477 гг. до н. э. в манере, которая скорее напоминает предание, нежели тот стиль, в котором Фукидид описывает саму войну. Когда рассказ доходит до событий 477 г. до н. э. и, в частности, до учреждения Делосского союза, нам предлагается еще более обширное второе введение, которое автор начинает словами о том, что своей историей Пятидесятилетия (период, обозначаемый в современных исследованиях греческим термином «Пентеконтаэтия») он желает заполнить лакуну, оставленную его предшественниками (за исключением одного лишь Гелла- ника); здесь же наш историк добавляет, что вся история этого периода, помимо всего прочего, демонстрирует, каким образом организовалась афинская морская держава (1.97.2). За этим следует весьма насыщенный событиями и удивительно краткий обзор (прерывающийся рассуждениями автора в 1.99 и его комментарием в 1.103.4) вплоть до подавления Самосского восстания; цель данного обзора — направить мысль читателя в определенное русло; далее следует обобщающий пассаж (1.118.1—2), возвращающий читателя к основной теме повествования. Раздел этот, посвященный эпохе Пятидесятилетия, дополнен отдельным рассказом о карьере Павсания и Фемистокла (1.128—138), по своему стилю близким пассажу 1.89—96, который в сравнении с обычным повествованием Фукидида вызывает вполне обоснованные сомнения относительно характера и ценности используемых здесь свидетельств11. Ссылка на Гелланика может указывать на то, что свой труд Фукидид составил после 406 г. до н. э., поскольку в сочинении первого рассказывалось о событиях этого года [FGrH 323а F 25—26), однако с ее помощью можно датировать только то предложение, в котором она встречается. Дальнейшие предположения на сей счет неразрывно связаны с более общими трудностями, возникающими в связи с вопросом о том, до какой степени точка зрения и план Фукидида подвергались изменениям12. Мое собственное убеждение состоит в том, что план был изменен относительно поздно, а материалы, изначально писавшиеся для других целей, могли быть частично включены в тот текст, которым мы располагаем13, при этом, однако, методологический принцип должен был остаться неизмен¬ 11 Rhodes 1970 (С 82); Wesüake 1977 (С 108). 12 См.: Andrewes. HCT V: 384—444, а также гл. 9 π. I наст. тома. 13 См., однако: Walker 1957 (С 106); Connor 1984 (С 22): 42-47.
Источники, хронология, метод 19 ным. Даже те, кто подозревают, что мы имеем дело с неоконченным и неудовлетворительным образом обдуманным сочинением Фукидида, вынуждены исключительно на свой страх и риск делать какие-то выводы без достаточных на то оснований. Труд Диодора из города Агирия на Сицилии (чаще называемого Диодором Сицилийским), написанный в третьей четверти I в. до н. э., носит совершенно иной характер14. События, которым посвящен наш том, излагаются в кн. XI (от гл. 38 и до конца), ХП и ХШ его «Исторической библиотеки». Несмотря на некоторый современный скептицизм15, сохраняет свое значение та позиция, которая была выработана наукой еще в 19-м столетии:16 главный прием Диодора заключался в том, чтобы по одной эпохе резюмировать данные какого-либо одного автора, и что для V в. до н. э. таким автором был Эфор17. Эфор писал свое сочинение «по народам», не соединяя разные сюжеты. При этом не совсем ясно, насколько большое внимание он уделял хронологии и как ее организовывал. В том виде, в каком изложение событий сохранилось у Диодора, оно разделено на «годы», приравненные к римским консульским и афинским архонггским годам, которые в действительности, однако, никогда не совпадали друг с другом. Разделение это проводится очень небрежно, так что присутствие конкретного события в основном повествовании Диодора под конкретным годом не может рассматриваться как свидетельство для его, события, точной датировки18. Сообщения, помещаемые в начале и, реже, в конце таких годов, выведены из некоего хронологического пособия и могут считаться более надежными. Но полагаться на компетенцию Диодора слишком рискованно, и это лучшим образом демонстрирует следующий факт: на основании своего хронологического руководства он датирует правление Архидама с 476 по 434 г. до н. э. (ΧΙ.48.2; ХП.35.4), однако продолжает сообщать о деятельности этого царя в первые годы Архидамовой войны (началась в 431 г. до н. э. —А.З). Благодаря Диодору и некоторым другим свидетельствам мы можем сформировать определенное мнение об Эфоре из Кимы (город в Малой Азии), создателе всеобщей истории, написанной им в третьей четверти IV в. до н. э.19. Ясно, что по нашему периоду Эфор в значительной степени зависит от более ранних писателей — Геродота, Фукидида и автора так называемой «Оксиринхской греческой истории» [Hellenica Oxyrhynchia\ см. ниже). В некоторых случаях он добавляет данные из других источников, а иногда просто перерабатывает материал для своих собственных 14 О Диодоре в целом см.: Schwartz 1903 (С 88); Griffith 1968 (С 38): 204—205, 237; J. Homblower 1981 (С 51): 18—39. 15 Наир.: Laqueur 1958 (С 65); Drews 1962 (С 28); Casevitz 1972 (С 15): ХШ—XV. 16 Volquardsen 1868 (С 103); Holzapfel 1879 (С 49). 17 О некоторых особенностях его рассказа об истории Запада см.: САН VI2: гл. 5. 18 Впрочем, современные исследователи, особенно в отношении событий IV в. до н. э., зачастую исходят из молчаливо признаваемого всеми правила, согласно которому Диодор всегда прав, если только он не ошибается явно. 19 Об Эфоре вообще см.: Schwartz 1907 (С 89); FGrH П С: 22—35; Barber 1935 (С 9).
20 Глава 7 целей. Эти цели увидеть нелегко, поскольку Диодор, по всей видимости, обращался с текстом Эфора избирательно, и мы, например, остаемся в неведении, пытался ли последний дать общий обзор политических событий и культурных достижений Периклова века. Как бы то ни было, нет никаких оснований думать, что Эфор истину предпочитал стилю и тому, что совпадало с его точкой зрения. Не следует к любой фразе у Диодора относиться как к неоспоримому свидетельству и не нужно слишком поспешно делать вывод о независимости той или иной передаваемой Диодором информации от Фукидида, особенно если данный контекст не содержит никаких иных, нефукидидовских, элементов. Выше мы упомянули одного из продолжателей Фукидида — автора «Оксиринхской греческой истории». Это сочинение известно нам благодаря трем группам папирусных фрагментов: две короткие группы охватывают события 409-407 гг. до н. э., одна большая — события 396 и 395 гг. до н. э.20. Группы связаны стилем, логикой, а также очевидным сходством с изложением Диодора. Мы имеем дело с продолжателем Фукидида, начавшим свой рассказ, судя по всему, с 411 г. до н. э. (с некоторыми отсылками назад) и доведшим его до середины IV в. до н. э. Точную конечную дату сочинения установить невозможно. Авторство более или менее правдоподобным образом можно приписать только одному человеку — афинянину Кратиппу, но и эта атрибуция наталкивается на трудности21. Значение фрагментов обусловлено не только сообщаемыми здесь данными; фрагменты эти, помимо всего прочего, дают определенную гарантию того, что за Диодором стоит какой-то трезвый историк. Не случайно многие современные работы по истории конца V — начала IV в. до н. э. отдают предпочтение Диодору перед Ксенофонтом22. Ксенофонтова «Греческая история» («Hellenica») является единственным полностью сохранившимся продолжением Фукидида. Этот труд (в том виде, в каком он дошел до нас) начинается с событий 411 г. до н. э., 20 Единственное полное издание: McKechnie and Кеш 1988 (С 69). Издание большой лондонской группы и малой флорентийской: Bartoletti 1959 (С 10), комментарий к ним: Bruce 1967 (С 14). О каирских фрагментах см.: Коепеп 1976 (С 62). (В 1993 г. в Тойбнеров- ской серии вышло издание М. Чамберса, включающее также и фрагменты из Мичиганского папируса; на сегодняшний день данное издание считается лучшим: Hellenica Oxirhyn- chia post Victorium Bartoleti / Edidit M. Qiambers. Stutgardiae; Lipsiae: Bibliotheca Teubneriana, 1993. -A3.) 21 Лучшее обсуждение проблемы авторства (базирующееся, правда, лишь на лондонских фрагментах): Bloch 1940 (С 11). Непосредственно о самом Кратиппе см.: FGrH 64. Он определенно писал о событиях данного периода и интересовался трудом Фукидида. Проблема заключается в том, что Дионисий Галикарнасский, знавший о Кратиппе (О Фукидиде. 16), тем не менее заявляет, что ни один автор после Фукидида не организовывал свою историю по летним и зимним кампаниям (Там же. 9, в конце); оксиринхский же историк, как представляется, именно так строил свой материал (IX. 1). 22 Из работ по V в. до н. э. см.: Andrewes 1974 (D 2) и 1982 (G 6); Littman 1968 (G 25); Ehrhardt 1970 (G 13). Иная точка зрения с критикой этого подхода: Tuplin 1986 (С 101). (См. также раздел «Introduction» в монографии последнего автора: Tuplin Ch. The Failings Empire: A reading of Xenophon «Hellenica» 2.3.11—7.5.27. Stuttgart, 1993. P. 11—41. — A3.)
Источники, хронология, метод 21 случившихся через несколько недель после того, что описано в самом конце у Фукидида, и доходит до 362 г. до н. э. Примерно до 350 г. до н. э. Ксенофонт был афинским изгнанником и значительную часть жизни провел в Пелопоннесе; практически невозможно установить, в какие именно периоды он писал те или иные разделы своего труда; изменения авторской позиции и стиля заставляют, например, отделять рассказ об окончании Пелопоннесской войны (П.2.23 и П.3.9) от изложения событий, происходивших в Афинах в правление Тридцати23. Это сочинение, порой превосходящее работу Фукидида яркостью деталей, в последнее время приобрело целый ряд пылких поклонников, даже несмотря на то, что его недостатки в большей степени связаны, пожалуй, с дефицитом информации и интеллектуальным зажимом, нежели с проспартанской предвзятостью автора24 (иногда Ксенофонт всё же критикует Спарту и спартанцев). Первые две книги в том виде, как они сохранились, имеют ложное и несообразное хронологическое строение;25 попытки самого Ксенофонта быть точным в датировках носят спорадический и неумелый характер. Феопомп из Хиоса (ок. 380 — ок. 315 гг. до н. э.), более логичный, но менее приятный автор, создал два важных труда26. «Греческая история», являющаяся продолжением Фукидида и охватывающая период с 411 по 394 г. до н. э., считается относительно ранней работой Феопомпа; от нее сохранилось несколько фрагментов. Гораздо лучше известны две книги из его «Истории Филиппа» («Philippica»), затрагивающие важные для V в. до н. э. явления, а именно кн. X, сохранившая сведения об афинских демагогах, и кн. XXV, где речь идет об афинских фальсификациях истории27. Вторая, а возможно, и первая из названных книг носили в значительной степени полемический характер, и Феопомп с явным удовольствием говорит то, что в его время могло казаться странным и непопулярным. При этом он демонстрирует не только широкую эрудицию, но и отличное понимание политических реалий. К несчастью, авторы, сохранившие для нас фрагменты из его сочинений, обладали явной склонностью ко всему сенсационному. Имеется важное свидетельство одного пре¬ 23 О Ксенофонте вообще см.: Breitenbach 1967 (С 13); Anderson 1974 (С 3). В работе Delebecque 1957 (С 25) предпринята чересчур самонадеянная попытка вывести дату написания «Греческой истории». См. также: Hatzfeld 1930 (С 46); Maclaren 1934 (С 70). 24 Breitenbach 1950 (С 12); Sordi 1950-1951 (С 93); Cawkwell 1979 (С 16): 15-46; Montgomery 1965 (С 73). 25 Raubitschek 1973 (С 80) сделал тщетную попытку его защитить; см.: Lotze 1974 (С 67). 26 Фрагменты собраны в FGrH 115. О Феопомпе вообще см.: Von Fritz 1941 (С 33); Connor 1967 (С 20); Lane Fox 1986 (С 64). (См. также более новую монографию: Flower М.А. Theopompus of Chios: History and Rhetoric in the Fourth Century BC. Oxford: Clarendon Press, 1994. -A3.) 27 Всестороннее рассмотрение: Connor 1968 (C 21). (Речь идет о следующих фрагментах: FGrHist 115 F 153—155. Феопомп, в частости, называет лживыми афинскими выдумками рассказы о так называемой «Платейской клятве» и Каллиевом мире; кроме того, он считает недостоверным афинский рассказ о Марафонском сражении. См. также: Sealey К Theopompos and Athenian lies Ц JHS. 80 (1960): 194—195. — A3.)
22 Глава Ί красного эксперта, Порфирия Тирского (234 — ок. 302 гг. н. э.), утверждавшего, что хотя манера изложения у Феопомпа в «Греческой истории» и зависит во многом от манеры Ксенофонтова повествования, но всё же отличается в лучшую сторону [FGrH 115 F 21). До сих пор мы говорили только об историках28. Однако одним из важнейших сохранившихся источников по V в. до н. э. являются сочинения Плутарха Херонейского (ок. 50 — ок. 120 гг. н. э.), который не был историком в собственном смысле этого слова29. Их следует рассматривать, скорее, не как труды по истории, а в качестве этических исследований человеческого характера, для которых факты выполняют роль иллюстраций, причем Плутарх, будучи увлечен той или иной личностью, мог позволить себе излишние фантазии. Наша информированность о событиях V в. до н. э. была бы значительно хуже, не сохранись Плутарховы жизнеописания одного спартанца (Лисандра) и шести афинян (Фемис- токла, Аристида, Кимона, Перикла, Никия, Алкивиада), поскольку автор благодаря своей всесторонней образованности собрал здесь богатейший фактический материал; старые попытки доказать, что за этим корпусом данных стоит, якобы, не Плутархова, а чья-то другая эрудиция, ныне отвергнуты30. Биография Никия, конечно, относительно бедна, так как она добавляет ненамного больше к рассказу Фукидида, чем несколько фрагментов комедий, но всё остальное дает нам очень большой по объему материал, даже если судить только по количеству авторов, цитируемых Плутархом по именам. В этот круг входят и интеллектуалы V в. до н. э. (Ион Хиосский и Критий), и любители скандальных сплетен V (Стесим- брот Фасосский) и конца IV в. до н. э. (Идоменей), и философы IV в. до н. э., причем в сочинениях каждого из этих авторов Плутарх отыскивает важные подробности. Гораздо трудней определить источник повествовательных пассажей, за исключением, конечно, тех случаев, когда такой источник не сохранился. Сам я склонен придавать особое значение явному использованию трудов Феопомпа в жизнеописании Перикла31, а также большому количеству мест в биографиях Алкивиада и Лисандра, где изложение очевидно ближе рассказу Ксенофонта, чем Диодора (в тех случаях, когда они расходятся). Согласно показаниям Порфирия, в этих 28 Из тех, кто не был пока упомянут, Аристодем (не позднее вторбй половины П в. н. э.; FGrH 104; см. также: Оксиринхская греческая история. XXVII2469) ничего не добавляет к тому, что сохранило предание, восходящее к Эфору. Сочинение Помпея Трога (I в. до н. э.) в принципе более интересно, однако сделанная Юстином латинская эпитома, благодаря которой мы в основном и знакомы с этим трудом, выполнена до того неумело, что очень сложно определить степень достоверности передаваемых в ней фактов. 29 Об историческом методе Плутарха см.: Gomme. HCT: 154—184; Städter 1965 (С 94); Pelling 1980 (С 78). Особенно ценное исследование вопроса о том, как Плутарх обращался с источниками, представляет: Russell 1963 (С 86). 30 Классическая попытка установить промежуточные источники была предпринята Э. Мейером: Меуег 1899 (А 87): 1—87; см., однако: Theander 1951 (С 99); Hamilton 1969 (С 41): ХШ-XIVI; Frost 1980 (С 36): 40-50. 31 Wade-Geiy 1958 (А 121): 233-239.
Источники, хронология, метод 23 случаях Плутарх зависит от Феопомпа, несмотря на подозрения Плутарха относительно установок последнего [Лисандр. 30.2). Плутарх оперирует материалом там и так, где и как он считает целесообразным, причем его суждения о характере и целях своих источников отнюдь не всегда безупречны. В жизнеописании Перикла (4.6—6.1), например, он использует сообщение Платона о воспитании этого политического деятеля без всякого указания на явную иронию оригинала. Еще важнее то, что Плутарх вынужден как-то бороться с разногласиями своих источников о Перикле. Из затруднения, связанного с тем, что Феопомп считает последнего демагогом, а Фукидид — великим государственным мужем, Плутарх выходит с помощью утверждения о серьезной перемене в характере Перикла, случившейся-де после остракизма Фукидида, сына Меле- сия (16.3). Не столь просто биографу удается справиться с другой проблемой, состоящей в том, что, если Фукидид говорит о Перикле как о крупном политическом деятеле, другие утверждают, что последний в угоду личным целям вверг государство в ненужную и опасную войну; в итоге Плутарх оставляет этот вопрос вообще без всякого решения. Как он, так и до него Эфор оказались неспособны оценить по достоинству свидетельства древней комедии и памфлетистов. Нет никакой уверенности, что мы верно понимаем фрагменты, выдранные Плутархом из этих контекстов. Для последней четверти V в. до н. э. современные событиям свидетельства, содержащиеся в комедиях и речах, приобретают очень важное значение32. Оценка данных комедии — сложная проблема, хотя зачастую можно отделить остроту или ругательство от реального факта, который придает шутке или бранному словцу смысл; «Всадники» Аристофана (465-469 гг. до н. э.) не являются доказательством предательства Клеона, но эта комедия свидетельствует о переговорах с Аргосом (см. ниже, гл. 9, π. П). Похожая картина возникает и при анализе речей. Отделить публичный факт, который должен хоть как-то соотноситься с тем, что было известно о нем судьям, от утверждений, касающихся событий из частной жизни, о которых судьи необязательно что-то знали, мы чаще всего способны33. В целом, при работе с таким материалом исследователь всегда должен представлять не сохранившийся в тексте речи довод противоположной стороны в судебном споре. Рассмотрим еще одну, последнюю, группу литературных свидетельств, имеющуюся в нашем распоряжении, — фрагменты «Атгид», то есть хро- 32 Стоящая особняком «Афинская политая» Псевдо-Ксенофонта (автора иногда называют Старым Олигархом) представляет собой короткий памфлет, цели и время создания которого остаются спорными. О целях см., напр.: Gomme 1962 (А 51): 38—69; Lewis 1969 (С 66). 33 См., напр., речь XX Лисия. То, что Полисграт был избран членами своей филы на должность составителя гражданских списков (2), является публичным фактом; то, что он своей волей внес в списки граждан 9 тыс. человек (вместо 5 тыс., как полагалось в соответствии с постановлением народа. — А.З.) (13), таким фактом не является, хотя обычно второе утверждение вызывает у исследователей большее доверие, нежели первое. См.: Andrewes. HCTV: 204—206, а также ниже, гл. 11, п. Ш.
24 Глава Ί ник, посвященных истории Аттики34. По своему жанру к ним близка «Афинская политая» Аристотеля35. Самая ранняя «Аттида», составленная Геллаником Лесбосским, включала, как уже было отмечено, информацию о событиях 406 г. до н. э., хотя автор мог приступить к ее написанию и раньше. Затем появилось много последователей, среди которых выделяются Андротион, чья хроника, составленная в 340-х годах до н. э., была, возможно, главным источником для Аристотеля36, и Филохор, живший в Ш в. до н. э.37. Важнее всего их хронология, поскольку события они разделяют по годам правления афинских архонтов. Не только прямые цитаты у схолиастов (т. е. античных толкователей, составителей схолий — пояснений к малопонятным местам и редким словам древних текстов. но и датировки, имеющие такую форму, скорее всего, восхо¬ дят к этим авторам. Есть большое искушение считать даты, приведенные в «Аттидах», достоверными, по крайней мере применительно к V в. до н. э., однако в некоторых случаях возникает вопрос: как могла быть зафиксирована точная дата, даже Геллаником, современником событий? «Афинская политая», хорошо сохранившаяся, но не лишенная путаницы и предвзятости, не только ставит перед исследователем отдельные сложные вопросы, которые лучше рассматривать в связи с конкретными эпизодами, но иногда заставляет задуматься и о такой проблеме: могла бы та или иная «Атгада», сохранись она целиком, пользоваться тем доверием, которое в настоящее время внушают ее фрагменты? Многое зависит от того, использовал ли Гелланик те источники, которые, как можно думать, он читал лично. Здесь мы получаем помощь в виде надписей на камне. Предполагается, что некоторые архивные материалы существовали уже задолго до конца V в. до н. э., даже если они и не были правильно организованными и удобными в использовании38. Постановления Народного собрания, принятые до 421 г. до н. э., лишь изредка содержат датировки по архонтам39. Строительные счета, счета подотчетных сумм и записи податных платежей40 поддаются датировке с более раннего времени — можно утверждать, что податные платежи фиксировались в Афинах с весны 453-го (IG I3 259), а первым годом денежных поступлений в Парфенон был 447/446 г. до н. э. (IG I3 436). Нет сомнений, что после реформ Эфиальта (см. ниже, гл. 4, π. П) количество 34 В целом об «Аттидах» см.: Jacoby 1949 (С 57) и FGrH Ш В, с комментариями. 35 Практически все аспекты этого сочинения рассмотрены в изд.: Rhodes 1981 (С 83); П. Родс не верит в авторство Аристотеля. Не вызывает сомнений, что политая написана между 335 и 322 гг. до н. э. и уже в древности связывалась с именем Аристотеля. В данном томе читатель найдет разные подходы к вопросу об авторстве этого труда. 36 FGrH 324. См. также: Harding 1977 (С 44). 37 FGrH 328. 38 О государственных архивах V в. до н. э. см.: Boegehold 1972 (D 8). 39 Mattingly 1961 (E 45): 124, и 1963 (E 47): 272, примеч. 73 — автор полагает, что до указанного времени они вообще не датировались таким образом. 40 Строго говоря, сами податные поступления не записывались на камне. Мы располагаем записями о шестидесятой доле от таких поступлений (одна мина с каждого таланта), которая посвящалась Афине (записи изданы в АТЦ см. также: IG I3 259—290).
Источники, хронология, метод 25 публичных актов значительно возросло, но применительно к началу рассматриваемого нами периода трудно понять, каким именно образом могли быть достоверно установлены некоторые даты. Еще в большей степени этот вопрос относится к историческим условиям того или иного события либо политического решения, даже если само событие или решение было датировано. Геродот и Фукидид пересказывают многие устные предания (и не вызывает сомнений, что гораздо больше легенд они слышали), но, если взглянуть на крайне путаное и пестрящее ошибками изложение событий, которое в 391 г. до н. э. Андокид в своей речи «О мире с лакедемонянами» (Ш.З—9) представлял афинянам как краткую историю V в. до н. э., у нас вряд ли возникнет большое доверие к передававшейся изустно традиции о внешнеполитической истории Афин41. Свое неприятие системы датировок по списку архонтов Фукидид объясняет тем, что при таком способе исчисления остается непонятным, произошло ли событие в начале, в середине или в конце срока службы указанного лица, хотя нужно признать, что датировки событий по летним и зимним кампаниям, используемые самим Фукидидом, дают нам не намного больше42. К этому следует добавить также следующее соображение: события, разделенные одним архонтатом и описанные с помощью фразы «на третий год» («τρίτω ετει»; имеется в виду счёт, включающий все три архонтата), могут быть отделены друг от друга сроком от 14 до 34 месяцев. И всё же датировка по архонтам обладает для нас несомненным преимуществом, поскольку сохранился непрерывный список афинских архонтов, каковой мы можем соотнести с юлианским календарем на временном отрезке от 480 до 293 г. до н. э.;43 другими словами, хронологическую систему, использовавшуюся в V в. до н. э., мы можем связать со своей собственной хронологической системой44. Срок службы афинских архонтов равнялся лунному году и начинался в новолуние в середине лета. Лунный календарь требовал частых вставок дополнительного, тринадцатого, месяца, дабы связать лунный календарь (и справлявшиеся по нему праздники) с солнечным циклом. Поэтому лунные годы отличались по длительности: они могли состоять из 354 или 355, 383 или 384 дней. В течение определенного, довольно долгого, периода в V в. до н. э., окончившегося в 407 или 406 г. до н. э., Совет пятисот оперировал солнечным годом, обычно состоявшим из 366 дней и не совпадавшим с годом архонта. Год архонта, обозначавшийся именем первого из десяти членов данной коллегии, иногда использовался для официалы 41 Впрочем, У.-Е. Томпсон — Thompson 1967 (С 100) — полагает, что Андокид зависел от Гелланика. Об устной исторической традиции см.: Thomas 1989 (А 114). 42 Обсуждение вопроса о начале и конце военных кампаний у Фукидида см. в изд.: Van der Waerden and Pritchett 1961 (В 17); Meritt 1964 (G 29); Gomme. HCT Ш: 699—715; Andrewes. ИСТ TV: 18—21. 43 Каркас для этого списка обеспечен Диодором и сочинением Дионисия Галикарнасского «О Динархе». 44 Другой вопрос — насколько точны наши датировки по дням и месяцам юлианского календаря; см. по этому поводу ниже, примеч. 52.
26 Глава 7 ных датировок (IG I3 46.19—20, 364 и др.). Можно предположить, что при указании дат аттидографы старались сообразовьшаться с реальным аттическим календарем; крайне маловероятно, что Диодор учитывал подобные тонкости, даже и применительно к событиям, связанным с Афинами; другие поздние историки, особенно Арриан и Иосиф Флавий, также используют череду аттических годов как основу общей хронологии. Даже аттические контексты содержат временами явные ошибки с точки зрения исторической последовательности; так, возвращение Алкивиада в Афины в 407 г. до н. э. (см. ниже, гл. 11, π. V) никак не могло случиться тогда, когда архонтом был Антиген (407/406 г. до н. э.) (Схолии к «Лягушкам» Аристофана. 1422). Исходную твердо установленную точку для начала периода, которому посвящен данный том, дает нам заявление Геродота о том, что захват Афин Ксерксом случился при архонте Каллиаде (480/479 г. до н. э.; см.: VIII.51.1). Это позволяет отнести битву при Саламине к 480 г. до н. э.45, сражения при Платеях и Микале — к 479 г. до н. э., а операции Павсания на Кипре и у Византия (Фукидид. 1.94—95; см. ниже, гл. 3, π. I) с уверенностью датировать 478 г. до н. э. Также не вызывает сомнений, что Пелопоннесская война началась в 431 г. до н. э.; это подтверждается не только Фукидидовой датировкой по архонту (П.2.1), но и солнечным затмением (27 июля), которое историк относит к тому же лету. Его заявление о том, что так называемый Тридцатилетний мир длился четырнадцать лет (П.2.1), позволяет, кажется, датировать этот последний зимой 446/445 г. до н. э.46. О периоде 478-446 гг. до н. э. мы осведомлены гораздо хуже. Существуют свидетельства, единовременные началу ведения податных записей весной 453-го и началу строительных работ на Парфеноне в 447/446 аттическом году, но ни один из этих фактов не отмечен у Фукидида, так что мы не можем соотнести их с его рассказом. В предании не сохранилось упоминаний о солнечных затмениях этого времени, а за пределами афинской календарной системы единственным полезным, с точки зрения хронологии, событием является смерть Ксеркса, относительно надежно «привязываемая» к августу 465-го47. Диодор, помещающий это событие под 465/464 г. до н. э. (ΧΙ.69), прав. Хотя Фукидид и критикует Гелланика за слишком беглую и хронологически нечеткую трактовку всего этого периода (1.97.2), его собственные датировки не дают возможности построить полную хронологию описыва¬ 45 Получается, что солнечное затмение, упоминаемое Геродотом (IX. 10.3), случилось 2 октября 480 г. до н. э. 46 С хронологической точки зрения, Фукидид более строг в П.2.1, нежели в П.21.1, где он по небрежности помещает интервал в четырнадцать лет в совершенно иной контекст. 47 В вавилонском тексте о солнечных затмениях убийство Ксеркса его сыном помещено напротив даты, которую можно соотнести с промежутком между 4 и 8 августа (Stolper 1988 (В 15) 196—197). О восшествии Артаксеркса на престол в южном Египте стало известно к 4 января 464 г. до н. э. (Cowley 1923 (А 21): No 6); в этом источнике (в арамейском папирусе N° 6 в издании Коули) данный год упоминается как двадцать первый год правления Ксеркса и как год вступления на трон Артаксеркса.
Источники, хронология, метод 27 емых им событий, а уж те исторические факты, о которых он не упоминает, представляют еще большую трудность48. Часто он просто связывает два разных события с помощью наречия времени. Нередки случаи, когда он оперирует понятием «год», однако его интерпретация этого термина различна. Учитывая общее и прямо высказанное отношение Фукидида к датировкам по списку архонтов, целенаправленное использование им данного метода исключено, однако иногда он всё же обращается к нему: когда использует год как период в двенадцать месяцев, включающий одно лето и одну зиму, или когда приравнивает архонтский год к одному сезону боевых действий. В слегка отличной вариации одна военная кампания могла пониматься как промежуток времени между двумя справлявшимися каждой зимой государственными похоронными ритуалами. Для исследователей это имеет особое значение, поскольку в нашем распоряжении находится один погребальный памятник с именами всех воинов из филы Эрехтеиды, павших «на Кипре, в Финикии и Египте, в Галиях, на Эгине и в Мегарах в один год» («του αύτου ένιαυτου»; М—L 33). Очевидно, это произошло в первый год египетской экспедиции, в 460-м или 459 г. до н. э. (см. в конце наст, тома хронологические дополнения № 5—8). Более сложной является другая проблема: излагает ли Фукидид события в строгом хронологическом порядке49 или перескакивает то вперед, то назад? По крайней мере, в одном резюмирующем пассаже, а именно в 1.109, строгий порядок кажется нарушенным. Ключ к решению находится в другом месте сочинения. В IV. 102.2—3 Фукидид утверждает, что первая попытка закрепиться в районе будущего Амфиполя была предпринята Аристагором Милетским (ср.: КИДМ IV: 582); афиняне послали туда колонистов спустя тридцать два года, но при Драбеске поселенцы были уничтожены фракийцами (cp.: 1.100.3 и далее, гл. 3, п. Ш наст, тома); позднее, на 29-й год, афиняне вновь отправили сюда колонистов под предводительством Гагнона, которые, наконец, и основали Амфиполь (см. ниже, гл. 6, π. IV). Мы не знаем, по какой системе Фукидид вычислял эти интервалы. К счастью, дату основания колонии Гагноном, 437/436 г. до н. э., мы получаем из двух мест — ее сообщает одна из «Аттид» [Схолии к Эсхину. П.31), а также хронологический источник Диодора (ХП.3550). Соответственно, катастрофа при Драбеске случилась приблизительно в 465/464 г. до н. э.51, вместе с тем остается неясным, как соотносились датировка основания Амфиполя по архонту и та система летоисчисления, которую использовал Фукидид; всё это дает нам возможность приблизительно датировать и ближайшие события: мя¬ 48 Наиболее полезное всестороннее рассмотрение данной проблемы см. в изд.: Gomme. HCT I: 389—413; ATL Ш: 158—180; Hammond 1955 (В 5); см. также: Deane 1972 (В 4); Bayer and Heideking 1975 (В 2); Badian 1988 (В 1). 49 Точка зрения, согласно которой Фукидид придерживался строгой хронологической последовательности, принимается в: ATL Ш: 162. 50 Обратите внимание: основное событие, о котором рассказывается в этом месте у Диодора, не может относиться к указанному году. 51 Вопреки аргументам Е. Бэдиэна (Badian 1988 (В 1)), дата, 453/452 г. до н. э., сообщаемая в схолиях к Эсхину, П.31, не может быть правильной.
28 Глава Ί теж на Фасосе (см. ниже, с. 64-65), а также начало Плотского восстания в Спарте (с. 145—146). Также у нас имеется по одной серьезной хронологической проблеме как до, так и после 465/464 г. до н. э. Фукидид обычно исходит из того убеждения (которое разделял и другой автор V в. до н. э. — Харон из Лампсака), что Артаксеркс занял трон еще до того, как Фемистокл сбежал в Азию; начиная с IV в. до н. э. авторы делают Фемисгокла придворным Ксеркса, его прежнего врага. Принятие этой последней точки зрения создает нешуточные проблемы, если всерьез воспринимать брошенное мимоходом указание Фукидида на то, что осада Наксоса совпала с этим бегством (1.137.2). Фукидидово заявление (1.103.1) о том, что восстание илотов закончилось на десятый год, находится в непримиримом противоречии с любым мнением о строгости хронологической схемы историка. Эти и другие, более мелкие, проблемы обсуждаются в повествовательных главах наст, тома, а также в «Хронологических дополнениях» в конце данного тома; читатель увидит, что зачастую не хватает событий, которыми можно было бы заполнить наш период. По важнейшим вопросам мы по-прежнему далеки от решений, которые удовлетворили бы всех. Датировки битвы при Евримедонте или окончания Илотской войны могут разниться до пяти-шести лет у разных исследователей, при том что каждая из версий имеет свои серьезные основания; расхождения же относительно смерти Павсания могут быть еще более значительными. С начала основного повествования в «Истории» Фукидида, посвященного собственно Пелопоннесской войне, проблемы приобретают несколько иной характер, и спор должен вестись скорее о неделях, нежели о годах. Есть такие события в ходе войны, для которых благодаря взаимосвязи двух афинских календарей и на основании эпиграфических свидетельств52 могут быть убедительно аргументированы очень близкие друг к другу юлианские даты, но изредка на первый план выдвигается историческая последовательность, а не датировка в абсолютной хронологии. Проблемы умножаются для периода, который не охвачен рассказом Фукидида, и связано это с характером наших источников. Есть основания надеяться, что мы теперь все-таки можем ответить на вопрос, в 408 г. до н. э. Алкивиад вернулся в Афины или всё же в 407-м (см. в конце наст, тома хронологическое дополнение № 13), однако для ответа на данный вопрос требуется комплексное доказательство. В данном томе читатель порой столкнется с неожиданно скептическим и даже критическим отношением к Фукидиду, но единственным пограничным рубежом между теми, кто принимает его рассказ в качестве руководства для себя, и теми, кто не принимает, является хронология. 52 Составленная Б. Мерттом последовательная таблица дат, переведенных в юлианский календарь (Meritt 1928 (С 146): 84-122; 1932 (С 147): 174-179; 1961 (С 149): 202-219; 1971 и 1978 (G 30)), была раскритикована В. Притчелом (напр.: Pritchett 1957 (С 157): 293—300) исходя из того, что мы ничего не знаем о продолжительности вставного месяца, который афиняне время от времени позволяли себе добавлять к году; см., однако, аргументацию К. Дувра (Dover) в: HCTTV: 264—270.
Глава 2 Дж.-К. Дэвис ГРЕЦИЯ ПОСЛЕ ПЕРСИДСКИХ ВОЙН I Все те, кто противостоял персидскому вторжению, в заключительных книгах Геродотовой «Истории» (кн. УП—IX) регулярно обозначаются словом «эллины»1. Понять такое условное обозначение можно, но оно чересчур всё упрощает: «<...> те эллины, которые подчинились персам, не будучи принуждены к тому силой» (Геродот. УП. 132.2), не являлись какой-то маргинальной группой, не говоря уже о греках, которые в течение всей войны оставались в стороне, или были заняты неотложными делами в других местах, или к тому времени уже находились в вассальной зависимости от персов, добровольной или вынужденной2. И всё же такая фразеология весьма показательна: воспринятая Фукидидом в его историческом обозрении той «страны, которая именуется ныне Элладой» (1.2.1), и даже другими, шовинистически настроенными, авторами, составлявшими афинские погребальные речи3, она отражает и язык дипломатии военного времени (Геродот. УП.130.3; 132.2; 148.1), и поэтический язык послевоенных десятилетий, особенно «Персов» Эсхила и эпиграмм Симонида. Ясно, что для греков той эпохи слово «эллины» означало некую единую общность, а название Эллада далеко не сводилось к простому географическому понятию. Поэтому установление природы данного организма — задача, которая выходит за рамки сугубо исторического анализа. Это также (по крайней мере, частично) вопрос реконструкции коллективного сознания. Две такие задачи различны, но они не могут быть решены независимо друг от друга. Установить культурную идентичность греческого мира на первый взгляд достаточно легко. Прежде всего — по языку. При всех расхождениях в фонетике и лексике между и даже внутри четырех основных наречий (аттическое/ионийское, аркадо-киприотское, эолийское и дорий¬ 1 ATL Ш: 97, примеч. 12; Brunt 1953—1954 (А 10): 145 сл.; исключение у Геродота: VH. 145.1. 2 Gillis 1979 (А 46): 59-71. 3 Strasburger 1958 (С 98): 23 сл.
30 Глава 2 ское/северо-заладное греческое), диалекты были обоюдно понятны: основная стена непонимания проходила не между говорами, но между греческим и другими языками. Повсеместное использование дорийского и гомеровского ионийского в качестве литературных диалектов «настраивало» языковой слух, весьма успешно работая на понимание греками друг друга; когда Аристофан описывал, как афиняне общаются с мегарцами, фиванцами или спартанцами, он, очевидно, не придавал особого значения шуткам, построенным на взаимном непонимании (Ахарняне. 729 слл. и 860 слл.; Лисистрата. 980 слл. и 1070 слл.). А свидетельства этого комедиографа очень важны, хотя его больше интересовал театральный эффект, чем филология, и хотя сравнение комедий с эпиграфическими источниками обнаруживает у драматурга некоторые ошибочные формы слов4. Кроме того, без взаимного понимания были бы трудноосуществимы такие институты и практики, как панэллинские игры, оракулы, ам- фиктионии, межполисная дипломатия, а также совместные боевые действия нескольких городов, не говоря уже о торговле, связанной с необходимостью пересечения сухопутных и морских границ: сепаратизм различных греческих письменных систем в передаче числительных, названий месяцев, а также общее несходство календарей, хотя и создавали определенные проблемы, всё же не были непреодолимыми препятствиями5. Напротив, осознание различия между греками и носителями иных языков очень рано выкристаллизовалось в слово «варвары»6. Показательно, что первое известное использование данного слова прямо отсылает к языку — «карийцы, говорящие по-варварски» («Καρών βαρβαροφώνων». — Гомер. Илиада. П.867). Не менее важно, что при обозначении иностранцев стало доминировать не малопонятное для греческого уха заимствованное карбан/карбанос («чужеземен/чужеземный». — А.З), иногда встречающееся у Эсхила [Просительницы. 118, 914; Агамеллнон. 1061), а именно слово «варвары», сама конструкция которого показывает, что изначально граница воспринималась прежде всего как лингвистическая разделительная линия. Обозначение «βάρβαρος» сохраняет такой подтекст (т. е. намек на языковое отличие. — А.З.) в течение всего 5-го столетия и позднее, но уже у Гераклита оно приобретает расширительную семантическую нагрузку: «Глаза и уши бывают дурными свидетелями для людей, когда у них варварские души» (D—К 22 В 107). Исходная мысль Гераклита, сугубо эпистемологическая (относящаяся лишь к теории познания. — А.З), заключается в том, что ощущение, чувственное восприятие само по себе лишено логоса (рациональной связности), однако вывод состоит в том, что люди, лишенные некоторых существенных качеств, являются по этой причине «варварами»: те, кто (лингвистически) непонятны, оказываются неразумными (верная интерпретация этого изречения — у Диллера, см.: Diller 1962 (А 24): 40). К началу V в. до н. э. постулирование греками свое¬ 4 Elliott 1914 (J 35): 207 слл. 5 Dow 1952 (А 28), Samuel 1972 (В 11): 57-138. 6 Jüthner 1923 (А 70); Bacon 1961 (J 2); Schwabl 1962 (А ПО); Backhaus 1976 (J 1).
Греция после Персидских войн 31 го культурного превосходства постепенно привело к дополнительному (по отношению к языковому критерию) и в высшей степени субъективному определению эллинского культурного единства. Эсхил и Геродот подтверждают наличие в их время такого подхода, причем делают это разными способами. Способы эти отражают как необходимость объяснить греческий успех в Персидских войнах, так и этнографические интересы, выразившиеся в компиляциях предыдущего поколения. Правда, Геродот со своим варварофильским настроем вполне мог противопоставлять примитивную ограниченность греческой антропоморфной теологии более сложным и утонченным варварским (имеются в виду персы) представлениям о богах7. Более того, этнографические сопоставления могли приводить к выводам нейтрального характера либо к явно двойственным субъективным оценкам (как в рассказе Геродота об эксперименте Дария по сопоставлению греческих и индийских похоронных обычаев. — Ш.38) или даже обнаруживать недостатки греков в сравнении с варварами (Геродот. 1.133.2, 153.1—2; IV.79.3). Впрочем, свою предвзятость Геродот проявляет вполне, приписывая Демарату в разговоре с Ксерксом заявления об исключительной эллинской «доблести [арете)> приобретенной благодаря врожденной мудрости и суровому закону» (Геродот. УП. 101—104, особенно 102.1 и 104.4). Примерами того же рода у Эсхила являются: выказываемое египетским вестником пренебрежение к греческим богам и их алтарям (Эсхил. Просительницы. 893 слл.), непонимание дочерьми Даная того, что царь — необязательно деспот [Там же. 365—375), а также созданный как Эсхилом, так и Геродотом образ Ксеркса-нечестивца, не способного осознать предустановленный богами мировой порядок. Слегка удивляет, что в описании скифа Анахарсиса «все греки, кроме лакедемонян, стараются непременно всё разузнать, но только одни лакедемоняне знают, как вести разумную беседу» (Геродот. IV.77.1). Подобные заявления конечно же были суетными измышлениями самих эллинов (IV.77.2), но они, эти заявления, позволяют нам понять, как греки представляли себя — не без самолюбования, но и с известной долей справедливости — в сравнении с варварским миром. Некоторые разделявшиеся всеми греками нормы, наследовавшиеся через обычаи и общепринятые ценности и выражавшиеся едиными языковыми средствами, обеспечили третий аспект эллинской культурной общности. Хюбрис («дерзость, высокомерие, оскорбительное для другого человека поведение»), ата («безумное злодеяние и его разрушительные последствия»), тилле («честь»), дике («справедивость»), арете («доблесть, превосходство»), харис («долг, чувство благодарности») и другие составные или многозначные слова заключали в себе оценки и представления, волей-неволей разделявшиеся всеми говорившими по-гречески людьми и до некоторой степени создававшие единую и внутренне связанную систе¬ 7 Геродот. 1.60.3 — если отказаться от исправлений и исходил» из рукописного чтения этого места, на чем настаивают В. Буркерт и X. Ллойд-Джонс: Burkert 1963 (J 13): 97—98; Lbydjones 1971 (J 70): 180, примеч. 45.
32 Глава 2 му мышления и веры. Вместе с такими понятиями и институтами, как скверна (преступление, связанное с пролитием крови. — А.З.), предоставление убежища молящим о нем, моногамный брак, рабовладение, патри- линейная родословная и патрилокальная семья, а также наследование без права первородства, эти представления могли восприниматься в качестве «номосов (законов/обычаев) эллинов»8. Впрочем, данное выражение не следует воспринимать слишком буквально. Различия между греческими государствами, с точки зрения законодательства, правовых принципов и судебной власти, были слишком велики, чтобы позволить грекам называться «народом Закона» по аналогии с евреями. Слово номос в равной степени могло означать и традиции людского племени вообще, и обычаи негреческих социумов, и установления какого-то конкретного греческого государства9. И всё же контраст между эллинской свободой, основанной на законе, и деспотизмом монарха, рассматриваемым в качестве характерной черты негреческих обществ, и ощущался, и выражался явным образом. Наконец, идентифицировать греческое культурное единство помогает культ и ритуал. Правда, не столь очевидным образом, поскольку во многих своих аспектах эллинская религия не отличалась уникальностью. Составляющие элементы греческого ритуала — мольба / божественная милость / благодарность, алтарь / святыня / храм / теменос, жертвоприношение / процессия / праздник / состязание, обряд очищения / оракул / мистерии, более или менее упорядоченный политеизм — всё это не являлось особенностью эллинов, как не был уникальным и набор указанных элементов (египетская религия представляла собой близкую аналогию, и не только она одна). Да и между греческими и негреческими богами невозможно провести четкие различия. Многие эллинские боги имели чужеземное или довольно неясное происхождение, и даже Пиндар, писавший уже непосредственно в рассматриваемый нами период, предоставляет свидетельства не только близости между греческими и негреческими божествами, идентифицируя, например, Зевса с Амоном, египетским бо- гом-пророком, но и эллинской восприимчивости к иностранным богам, таким как Великая Мать10. Тем не менее, спецификой эллинской культуры было то, что здесь, внутри политеизма, отдельные боги не были включены во взаимосвязанную жесткую структуру. Общепризнано, что это была свободная структура, сформировавшаяся в «темные века» и в период архаики в результате взаимовлияния многофункциональности локальных божеств, с одной стороны, и, с другой — большей теологической определенности и четкости, распространявшейся посредством панэллинских святилищ и литературной традиции11. Но именно по этой причине 8 Напр.: Геродот. VL86/32; Фукидид. 1.41. Другие ссылки на источники см. в: Ostwald 1969 (D 64): 33-37. у Finley 1966 (А 37); Ostwald 1969 (D 64): 20-56. 10 Classen 1959 (К 18) (Амон); Bowra 1964 (J 9): 50 сл.; Nilsson 1967 (К 69): 747 сл. 11 Vernant 1974 (А 118): 103 слл. = Vernant 1980 (А 119): 92 слл.; Burkert 1977 (К 13): 331—343; Somvinou-Inwood 1978 (К 86).
Греция после Персидских войн 33 данная структура привела к закреплению божеств за конкретными греческими местностями в рамках общей схемы, определявшей взаимоотношения между главными богами. Эта общая схема со столь антропоморфными богами, как у греков, не могла не быть генеалогической; она не только объединяла в божественную семью силы естественного и духовного миров, управление которыми вменялось богам, но еще и (и по этой причине) с помощью божественного порядка интегрировала все социальные группы и общественные формы деятельности, для защиты которых люди могли призывать (индивидуально или коллективно) тех или иных богов. Именно в этом и следует прежде всего искать специфически эллинский характер системы. Наряду с тем, что местожительство семьи олимпийских богов имело сугубо греческую локализацию, а также наряду с тем, что почти все культовые эпитеты (так называемые эпиклезы. — A3.), присваивавшиеся каждому божеству в связи с его компетенциями — Зевс Горкиос (скрепляющий клятву), Афина Эргана (покровительница ремесел), Гермес Энагоний (покровительствующий состязаниям) и т. д., — имели прозрачное греческое происхождение, точно так же божества вместе с установлениями, которые они были призваны укреплять и охранять — к последним относятся род, деревня, фила, полис, профессиональная группа, возрастная группа, случайная группа, такая, например, как моряки или женщины, занятые в данный момент одной работой, — в итоге ограничивали функции друг друга и символически очерчивали пространство эллинского мира. «Таким образом, община, участвовавшая в совместных жертвоприношениях, являлась моделью греческого общества» (Burkert 1985 (К 16): 255). По тому факту, что в результате всех таких ограничений негреки могли отлучаться от того или иного праздника или святилища (Геродот. V.22), можно судить о степени успешности всей системы в деле формирования эллинского самосознания; то, что из-за тех же ограничений отлучаться могли и некоторые группы самих греков12, показывает: границы другого типа также могли быть важны. II Если задуматься об эллинском мире 470-х годов до н. э. не как о культурной, но как об экономической системе, то его единство окажется отнюдь не столь явным, поскольку имеется ряд трудноразрешимых теоретических проблем в области греческой экономической истории. Подробное их рассмотрение оставим для одной из тех глав настоящего тома, которые сфокусированы на Афинах (гл. 8g), поскольку перемены в формах жизнедеятельности, ставшие предметом многих недавних научных дискуссий, изначально имели место именно в этом полисе, и на афинском же материале эти перемены лучше всего засвидетельствованы. Что же касается данной главы, с трудностями мы сталкиваемся сразу же, едва при¬ 12 Геродот. 1.143.3-144.1; V.72.3; DGE 773; Ally 1982 (А 1): 13.
34 Глава 2 ступаем к рассмотрению трех основных уровней, или способов, или, иначе, секторов, экономической деятельности. Первый и основополагающий уровень — это эксплуатация огромного множества находившихся в частном обладании ферм или имений, больших или маленьких, единых или раздробленных, обрабатываемых владельцем вместе с членами семьи, владельцем с помощью рабов, управляющим и рабами, издольщиками, арендаторами или, наконец, зависимыми (крепостными) земледельцами, причем каждый из перечисленных вариантов допускал еще и наём сезонных неквалифицированных работников, свободных по своему правовому статусу. Эти хозяйства производили (с большой вариативностью в пропорциях) три главных сельскохозяйственных продукта, составляющих средиземноморскую триаду: зерновой хлеб (пшеница или ячмень), оливковое масло и вино, — а также важные дополнения в виде фруктов и овощей, сыра, мяса и шерсти от овец, коз, крупного скота и свиней. На данном первичном экономическом уровне греческий мир обнаруживал большую однородность, не сопровождавшуюся, впрочем, особой взаимозависимостью. Это единообразие частично объясняется теми экологическими и климатическими границами, внутри которых жили греки, являвшиеся оседлыми земледельцами: во-первых, они не выходили на севере за пределы зоны культивации олив и, во-вторых, не селились в засушливых зонах с очень малым количеством атмосферных осадков, где требовалось широкомасштабное искусственное орошение. Кроме того, указанное единообразие также было обусловлено тотальным преобладанием широко распространенного частного землевладения. Хотя в греческом мире всегда существовали, с одной стороны, люди, имевшие личную свободу, но не имевшие земли, а с другой — крупные земельные магнаты, социальная и военная необходимость продолжала достаточно успешно сдерживать чрезмерную поляризацию общества и создавала благоприятные условия для земледельца, жившего обособленным хозяйством и обрабатывавшего свой собственный клер (полученный по наследству надел)13, являвшегося полноправным членом гражданского коллектива и обязанного этому коллективу служить в объемах, пропорциональных размеру своего клера. Правда, часть земли принадлежала богам, культовым группам, гражданской общине в целом и сдавалась индивидуальным арендаторам14, однако практика выделения таких участков нигде и никогда у греков не превращала богов и храмы в главных землевладельцев и не давала им большой экономической силы, как это было в 13 Gschnitzer 1981 (L 63): 37. Широкое распространение крепостных форм в Фессалии и Лаконии (типа илотии. — А.З.) несколько умаляет эту картину, но всё же не опровергает ее целиком даже для этих областей (Cardedge 1979 (F 14): 160—195, особенно 165—170; Hodkinson 1986 (F 31): 386 слл.). (См. также: Hodkinson S. Property and Wealth in Classical Sparta. Swansea, 2000; Зайков A.B. К вопросу о статусе лакедемонских периэков. I // Иссе- дон: альманах по древней истории и культуре. Екатеринбург, 2003. Т. П: 16—44. — А.З.) 14 В качестве примера можно привести (1) остров Ренею, половина которого начиная с 20-х годов VI в. до н. э. принадлежала Аполлону (Kent 1948 (L 88)), или (2) Оргаду между Аттикой и Мегаридой (LSCG: Nq 32) [оргада была священным заповедником, принадлежавшим Деметре и Персефоне. — А.З.).
Греция после Персидских войн 35 Египте, в странах на восточном побережье Средиземноморья или в Вавилонии. Напротив, те обрывочные данные, которые мы имеем по Аттике, заставляют думать, что в классический период боги, культовые группы и иные коллективы могли обладать самое большее 10% земли, причем, скорее всего, цифра была меньше15. Экономическое единообразие и недостаточно развитая интеграция могут частично объясняться также автаркией (самодостаточностью, автономией), воспринимавшейся как культурный идеал и экономическая стратегия. В качестве этой последней автаркия сохраняется и в современной Греции, как показывают существующая в здешних земледельческих хозяйствах практика выращивания всего понемногу и планирование таких посевов пшеницы, которые могут гарантировать урожай, превосходящий норму среднестатистического годового потребления16. Также и дробление земель, принадлежавших одному хозяину, будь то в пределах поселения, или на более широком пространстве, или даже на всей полисной территории, как видно на примере классических Афин (см. гл. 8g наст, тома), могло в действительности быть вынужденным результатом нескольких факторов: обычая выдавать приданое за дочерьми, деления клера между прямыми наследниками или земельного передела, случавшегося в архаический период после совместной расчистки новых территорий под пашню, но к этому дроблению могло привести также и осознанное стремление распределять риски и посевные культуры между разными по своим характеристикам почвами и микросредами17. Гортин- ские законы V в. до н. э., как и теория и практика следующего столетия18, недвусмысленно требовали разделения клера между сыновьями умершего (Гортипские законы. IV.37—48 и V.28—54 (= М—L 41. — A3.)). И хотя обязательный взнос, который каждый спартиат ежемесячно должен был делать в свою сисситию (группу лиц, питавшихся за общим столом) в виде определенного минимального количества ячменя, вина, сыра, фиг и денег19, ничего не говорит нам об устройстве или составных частях его 15 Lewis 1973 (L 94): 198-199; Andreyev 1974 (L 1); Walbank 1983 (С 174); Osborne 1988 (L 109) (см. также: Андреев В.Н. Аграрные отношения в Аттике в V—IV вв. до н. э. Ц Античная Греция. Т. 1: Становление и развитие полиса. М., 1983: 247—326. — A3). Выделение Афине десятой части земли на Лесбосе в 427 г. до н. э. (Фукидид. Ш.50.2) официально могло рассматриваться как десятина от военной добычи, но оно могло быть также благодарностью богине за содействие. (У Фукидида в этом месте сказано «богам», при этом имеются в виду, очевидно, Афина и другие афинские боги; земли на Лесбосе, посвященные богам, скорее всего, сдавались тем же лесбосцам, их бывшим хозяевам, а арендная плата поступала в «казну Афины и других богов», хранившуюся на афинском Акрополе. — A3.) 16 Forbes 1982 (L 44): 356-376. 17 Forbes 1982 (L 44): 324—355, со ссылками на более ранние работы и сравнительным материалом. 1® Платон. Законы. V.745d; Аристотель. Политика. П, 1263а21 слл.; SIG 141.16—17, с комментарием в: Salviat and Vatin 1974 (L 124): 260. 19 Дикеарх (F 74 Wehrli) и Плутарх [Ликург. 12) дают разную информацию о размере этого взноса; Cartledge 1979 (F 14): 170. (Указанный фрагмент Дикеарха сохранился у Афинея, 141с = FHG П.242 фр. 23; см. также: Hodkinson S. Property and Wealth in Classical Sparta. Swansea, 2000: 171, 356, 357, но особенно 191—192. — A3)
36 Глава 2 клера, сам характер этого взноса подтверждает существование, по крайней мере в спартиатском политическом сообществе, предубеждения против сельскохозяйственной специализации. Вопрос, до какой степени подобные предубеждения делали автаркию культурным идеалом, остается спорным. Это была весьма неоднозначная идея, поскольку, хотя в политической теории IV в. до н. э. она трактовалась в основном как самодостаточность города20, более ранняя литература понимала автаркию, скорее, как автономию отдельного ойкоса в смысле сельскохозяйственной единицы21, а для индивидуалистического и психологического аспектов самодостаточности, столь ярко проявившихся позднее у киников, прототипом послужили идеи писателей конца V в. до н. э., таких как Демокрит, Гиппий Элидский и Антисфен22. То, что эта культурная идея имела экономические последствия в форме отторжения и недоверия к таким институтам, как рынки, обмен, извлечение прибыли, торговля и т. д., едва ли может вызвать сомнения, хотя тексты, иллюстрирующие это неприятие, почти целиком восходят к IV в. до н. э. (исключение: Геродот. П.166—167). Тем не менее, как бы нам ни хотелось приписать автаркичноллу ойкосу лидирующую роль в экономике классической Греции, нужно признать, что и сам этот ойкос, и домашний способ производства прибавочного продукта находились под сильным давлением. Во-первых, серьезная нагрузка возникала из обычных житейских и социальных обстоятельств, таких как необходимость гарантировать себя от возможного неурожая в следующем году, обязанность родителя обеспечить приданым дочь, участие в совместных пирах или акциях взаимопомощи, представлявших собой сложные взаимоотношения и предполагавших собственный вклад и ответные подношения, что выражалось словом эранос23. Во-вторых, существовала обязанность принести божеству десятину от каждого урожая (cp.: М—L 73) и заранее выделить определенное количество человеко-дней на исполнение военного и гражданского долга, что обусловливалось той политической системой, в которую были вовлечены все греческие домовладыки и землевладельцы. В-третьих, для приобретения политического влияния и веса в обществе нужно было идти на показную щедрость к беднякам24, нести демонстра¬ 20 Основные тексты: Платон. Законы. IV, 704а слл.; Аристотель. Политика. I, 1252Ь27 слл.; Ш, 1275b20; IV, 1291а10; VII, 1326Ы слл.; Austin and Vidal-Naquet 1977 (L 4): 41 сл., 162-168, 203 сл. 21 Гесиод. Труды и дни. 342—367; Finley 1962 (А 36): гл. 3. (Ойкос — в первичном значении «обиталище», «жилище», «дом»; но также «семья» и «имущество», «хозяйство». —A3) 22 Соответствующие места: Демокрит, D—К 68 В 246; Гиппий, D—К 86 А 1 и В 12; Антисфен, F 80 Caizzi. Об автаркии у киников см.: Rich 1956 (J 88); Paquet 1975 (J 83). 23 Об угрозе голода в Греции: Jameson 1983 (L 81); об эранос: Gemet 1968 (А 45). (Эра- нос — изначально это товарищеский обед на паях, пир в складчину, но у классических авторов данным словом могли обозначаться сложные отношения взаимопомощи; им же называли группу пайщиков, общество на паях, товарищество взаимопомощи, религиозные, политические группировки и проч. — A3) 24 Применительно к нашему периоду особенно показательно поведение Кимона (Davies 1971 (L 27): 311).
Греция после Персидских войн 37 тивно большие издержки во время похорон, чему пытался препятствовать своими законами еще Солон (Плутарх. Солон. 21.6), устраивать расточительные представления в порядке исполнения квазиобязательных общественных повинностей (так называемых литургий) по организации праздников, а также тратиться на военные нужды полиса; с начала V в. до н. э. значение подобных трат для экономики Афинского государства всё более и более возрастало (см. ниже, с. 48). Наконец, в-четвёртых, у хозяйственной автономии просто-напросто были свои пределы. Поскольку лишь немногие ойкосы могли самостоятельно добывать соль или ловить рыбу, не говоря уже о производстве керамики, обработке камня, получении специй, изготовлении металлического оружия или ювелирных украшений, наличие каких-то форм торговли и обмена являлось существенным элементом хозяйствования. Всё сказанное подводит нас ко второму уровню экономической деятельности. К началу V в. до н. э. этот уровень (или сектор) и в греческих землях, и в других местах уже очень давно — в течение столетий, если не тысячелетий — являлся устоявшейся частью обычной жизни. Этот аспект был одной из предпосылок колонизационного движения и постоянной побудительной причиной войн: экспедиция Мильтиада против Пароса в 489 г. до н. э., имевшая целью одновременно мщение за личную обиду, наказание Пароса за содействие персам и обогащение участников похода (Геродот. VI. 132—133), показывает, что это был целый узел интересов и способов добывания благ. Ни подобные предприятия сами по себе, ни контакты и конфликты, их порождавшие, не могли серьезно ослабить автаркию — ни на практике, ни в теории, — как не могли они особенно содействовать и созданию единой «греческой экономию!» или даже просто «экономики» как таковой в смысле особой сферы деятельности, подчиняющейся своим собственным поведенческим нормам и находящейся во взаимодействии с культурными и политическими системами в качестве равнозначного партнера. Напротив, такие способы обогащения правильнее всего рассматривать как встроенные в саму эллинскую культурную и политическую среду; они, эти способы, принимали те институциональные и ценностные формы, которые вполне согласовывались с ойкос- ной системой взглядов на мир. Основными формами были следующие: обмен дарами между правителями и так называемыми лучшими (αριστοι), примеры чего во множестве можно найти в «Одиссее»; меновая торговля, либо подобие той, что, согласно Геродоту, осуществлялась между карфагенянами и племенами западноафриканского побережья без всякого языкового контакта25, либо подобие практиковавшейся гомеровскими πρηκτήρες («дельцы», «промышленные люди», снующие по морям в поисках барышей. — А.З.) и предполагавшей несколько более глубокую коммуникацию [Одиссея. VTH.162); силовой захват и пиратство (συλή);26 откры¬ 25 Геродот. IV. 196, а также комментарий к этому месту в работе: Whittaker 1974 (А 124): 68. 26 Ormerod 1924 (А 94); Bravo 1980 (L 14). Сопоставимый перечень, относящийся к раннему Средневековью, см. в изд.: Grierson 1959 (L 62).
38 Глава 2 тая война. Все такие формы обогащения не нуждались ни в специально обустроенных местах (рынках), ни в особом средстве обмена (монетах), ни в профессионалах (купцах), ни в представлениях о рыночной стоимости (рентабельности). Не предполагали они и каких-либо действий со стороны государства, даже в виде колонизационных предприятий, имея целью скорее «насыщение желудка», нежели обмен в собственном смысле этого слова, и работая в большей степени на воспроизводство автаркии, чем на ее разрушение (хотя эмпории, как будет показано ниже, служили иному). Такие модели приобретения благ и возникли, и сохранялись долгое время лишь в качестве побочных. Они могли осуществляться лишь в ограниченное время, как мореплавание у Гесиода (Труды и дни. 663 слл. и 678 слл.), и лишь маргинальными, с точки зрения аграрного общества, лицами, как, например, молодежь и лишившиеся земли люди27. Кроме того, ценности, на приобретение которых эти предприятия были направлены (ювелирные украшения, драгоценные металлы, пряности, дорогие ткани), связывались с определенным статусом и требовали своей демонстрации; они вряд ли рассматривались в качестве базовых предметов потребления, ибо к таковым относились зерно или металлы для изготовления оружия. Ключевой вопрос: оставались ли подобные виды деятельности маргинальными и после Персидских войн? Для ответа на него можно использовать три базовых критерия: [а) каких объемов реально достигало имущество, приобретавшееся путем бартерного обмена или добывавшееся каким-либо иным из перечисленных выше способов, (6) насколько коммерция освободилась от практики меновой торговли и т. п. и (в) до какой степени необходимость в бартерном обмене влияла на институциональные новшества в других сферах, например в поведенческой и политической28. Первый из названных критериев не вызывает особых споров, но его значение ограниченно. Циркуляция некоторых товаров, таких как металлические руды, статуарный и архитектурный мрамор, аттическая расписная керамика, значительно возросла в конце архаического периода. Однако и валовой объем, и рыночная стоимость этих предметов обмена (во всяком случае, двух последних) оставались не очень значительными даже 27 Humphreys 1978 (А 66): 165 сл. 28 Нет особого смысла вводить четвертый критерий — устанавливать конкретных лиц, занятых в морской торговле, иногда приносившей большие барыши. Для времени до 400 г. до н. э. в качестве типичных примеров можно привести Колея Самосского (Геродот. IV.152.1), Сострата Эгинского (Геродот. IV. 152.3; Johnston 1972 (L 83); Johnston 1979 (L 85): 44, 49, 189, 240, примеч. 1—2) и, возможно, Анаксагора, известного по одному письму с острова Березань (Bravo 1977 (L 13) = Bravo 1980 (L 14): 879—885 (первичная публикация этого любопытного текста: Виноградов Ю.Г. Древнейшее греческое письмо с острова Березань // ВДИ. 1971. 4: 74—100. — A3)). Однако информация о данных персонах носит скудный и анекдотичный характер; кроме того, она ничего не говорит о каких-то структурных сдвигах в торговой деятельности. В целом по теме см.: Reed 1980 (L 119): гл. 4, и с совершенно иным подходом: Рёбак. КИДМIV: 537—553.
Греция после Персидских войн 39 в период наивысшего на них спроса29, а от других товаров, таких как рабы, древесина, домашний скот и большинство сельскохозяйственных продуктов, не осталось никаких археологических следов, поэтому оценить масштаб торговли ими не представляется возможным. Для более поздней средиземноморской истории весьма показательным свидетельством оказывается частота кораблекрушений, но по нашему периоду таких данных немного и к тому же они не имеют достаточно определенных датировок, а потому не могут однозначно сигнализировать о каких-то тенденциях. Второй критерий вызвал больше научных споров. Относительно перечисленных и некоторых других товаров высказывались утверждения, что они изготавливались на заказ и только для постоянных клиентов. Не все подобные соображения одинаково убедительны, поскольку торговые клейма на коринфской и аттической керамике предполагают, что круг потребителей такой продукции не сводился к постоянным клиентам, а изготавливалась она отнюдь не в рамках домашнего производства; что же касается кузнечного ремесла, то объем наших познаний о нем не позволяет сделать прямых выводов о том, какую роль оно играло в обществе архаического и раннего классического периодов30. Наиболее показательным является третий критерий, поскольку к началу V в. до н. э. сложился целый ряд институтов и обычаев, свидетельствующих о начавшемся (пускай фрагментарном и пока ограниченном) выходе торгового обмена из «политического» контекста в сторону интеграции, преодолевавшей внутриэллинские государственные и социальные границы; в последующие десятилетия степень эмансипации должна была существенно возрасти. Некоторые из этих институтов и обычаев имели давнее происхождение, как, например, тот вид деятельности, который начиная с Гомера характеризовался словами эмпорос («торговец». — А.З.) и эмпория («товар», но также «поездка по торговым делам». —А.З.)31. Еще более древним — по сути, если не по названию, — было такое явление, как эмпорий, примерами которого могут служить Искья и Навкратис. Первичное значение этого слова: торговый порт вне греческого культурного ареала, на территории, подконтрольной какой-то местной силе, которая была способна ограничить эллинское проникновение, придав ему выгодный для себя характер. Эмпорий отличался от колонии тем, что для его возникновения не требовался формальный акт основания какого- то конкретного полиса, у него не было сельскохозяйственной хоры (земли. —А.З), зависимость местного населения в эмпории была незначительной либо она не возникала вообще. 29 Webster 1972 (1177): 42-62, 270-300; Webster 1973 (L 140): 127-145; Starr 1977 (A 113): 64 слл.; Snodgrass 1980 (А 112): 126-129; Snodgrass 1983 (L 129): 18-25; Caidedge 1983 (L 21): 13 ел. 30 Buiford 1972 (L 18): повсюду; Johnston 1974 (L 84); Johnston 1979 (L 85): 48—53. Противоположная точка зрения: Humphreys 1978 (А 66): 169; Cardedge 1983 (L 21): 13 сл. 31 Knorringa 1926 (L 89); Bravo 1974 (С 122); Bravo 1977 (L 13); Stair 1977 (A 113): 55 слл.; Mele 1979 (L 100); Velissaropoulos 1980 (L 137); Reed 1980 (L 119).
40 Глава 2 Впрочем, большинство других компонентов упомянутой выше совокупности институтов и обычаев были нововведениями VI в. до н. э. Важнейшими из них (по причине того, что они требовали решений и трудового вклада не частных лиц, но со стороны государств или правителей) стала ранняя практика возведения портовых сооружений и прокладки дорог32, поскольку, если даже к ним приступали из военных или культовых соображений, использоваться они могли и для других целей. Так, например, основание эмпория на Энусских островах, чего ок. 540 г. до н. э. добивались фокейцы (Геродот. 1.165.1), могло бы, вероятно, привести к появлению защищенного порта. С другой стороны, при планировании и строительстве военного порта в Пирее (начиная с 493/492 г. до н. э.) торговая выгода также должна была браться в расчет33, хотя у Фукидида подчеркивается именно военный аспект (1.93) и хотя opot (межевые знаки), выделившие территорию эмпория в Пирее (IG I3 1101), появились не ранее 450 г. до н. э. Другим новшеством, оформившимся в этот период, был переход к чеканной монете. Сейчас уже почти никто не утверждает, что ее принятие в большей части Греции в VI в. до н. э. было связано скорее с обменом товарами между частными лицами, чем с государственными сборами и выплатами или платежами тем, кто этому государству служил; тем не менее, обнаруженные денежные клады заставляют думать, что к концу VI в. до н. э. монеты, особенно афинские, македонские и фракийские, по крайней мере частично, служили целям международного обмена34. Надо сказать, впрочем, что дальнейшие нововведения были направлены на увеличение концентрации капитала в рамках старых ойкосных или патронатных отношений путем выдачи теперь более формализованных, обезличенных, приносящих проценты кредитов, ибо только соглашения подобного рода позволяли извлекать выгоду из возросшего объема выпуска монет больших номиналов, вполне достаточного для создания чего-то наподобие реального денежного рынка. Одно из двух новшеств, порождавшее дополнительные шансы и перспективы обогащения, а именно заём под залог судна или судна с грузом, было, по всей видимости, изобретением поколения после Персидских войн, хотя документально такой заём засвидетельствован только с 421 г. до н. э. (причем ясно, что к тому времени данный вид займа был уже распространен), а в V в. до н. э. — вообще только для Афин35. Определенно не является случайностью, что другая финансовая новация середины V в. до 32 Обзор см. в работах: Blackman 1982 (L 7); Рапу 1987 (L 112). 33 О коммерческих аспектах порта в Пирее: Boersma 1970 (I 23): 37 сл., 46—50; Judeich 1931 (I 85): 430-456; Gomme. HCT I: 261-270; Martin 1951 (I 105): 105-110; Panagos 1968 (L 111); Garland 1987 (L 51). 34 См.: Краай. КИДМIV: гл. 7d; этот обзор базируется на следующем более раннем исследовании: Cook 1958 (С 183); см. также: Кгаау 1964 (С 188); Price and Waggoner 1975 (С 196); Кгаау 1976 (С 190): 318-328; Кгаау 1977 (С 191); Grierson 1977 (С 185). 30 Оксиринхская греческая история. 2741 = Eupolis F 192.96—98 К—А, с комментарием: de Ste Croix 1974 (L 122): 44 и примеч. 13; см. также: Harvey 1976 (L 66); Reed 1980 (L 119): 54 слл. и ПО, примеч. 54 (здесь автор отвергает более ранние свидетельства как сомнительные).
Греция после Персидских войн 41 н. э., порожденная постепенной, хотя еще и весьма слабой монетизацией греческой экономики, а именно идея меняльной лавки (τράπεζα, букв, «стол»), развилась, по-видимому, в тот же период, будучи впервые засвидетельствованной для 460-х годов до н. э. источником из Коринфа, пускай и не вполне ясным. Впрочем, функция этого института состояла главным образом в том, чтобы облегчить обмен монет разных валют или разного веса, аккумуляция же капитала и выдача кредитов оставались вторичными функциями36. Тем не менее, следующая группа связанных друг с другом инноваций, определенно появившихся в послевоенный период в некоторых городах, не могла иметь слишком радикальных последствий. Здесь имеются в виду начало чеканки монет малого достоинства, появление мелкой розничной торговли, постепенный перенос такого обмена с периферии в центр гражданского пространства полиса, а также последовавшее затем расширение и переопределение роли агоры. Каждый из этих процессов, будучи продуктом совокупности разных обстоятельств, протекал с перерывами и в течение долгого времени. Например, понадобилось не одно десятилетие, чтобы в чеканке мелкой монеты перейти от ионийских выпусков, относительно массовых, но всё же дорогих номиналов (1/96 элект- рового статера), хотя бы к таким выпускам, которые представлены в позднеархаической Ионии и в Аттике периода «геральдических монет» (так называемых Wappenmünzen) серебряными 1/4-оболами37, не говоря о еще более мелких номиналах. Первые эксперименты с монетами из неблагородных металлов (железными и бронзовыми, как отлитыми, так и чеканными) в Ольвии, на юге Италии и в Сицилии не могут относиться ко времени намного раньше 450 г. до н. э., хотя предположение о том, что Афины, выпустив свои первые бронзовые монеты, могли последовать чьему-то примеру, относящемуся ко времени до 443 г. до н. э.38, внимания заслуживает. И всё же розничная торговля, для которой нужна была разменная монета, определенно существовала задолго до указанной даты. Прямое доказательство этого вряд ли стоит искать в приписанном Киру грубом высказывании о греках, торгующих на агоре и обманывающих друг друга с помощью ложных клятв (Геродот. 1.153.1—2), каково е изречение, казалось бы, можно отнести к очень ранней дате (к 540-м годам до н. э.); дело в том, что эта острота, скорей всего, проистекает из противопоставления Кира-отца его сыну Даринх<лавочнику» (κάπελος), как выразился о последнем Геродот (Ш.89.3). Доказательство раннего су¬ 36 [Фемистокл]. Письма. VI и VII, с комментарием: Bogaert 1966 (L 10): 135—144; Во- gaert 1968 (L 11): 94 сл., 305—307. Слово «χρυσαμοιβός» у Эсхила в «Агамемноне» (437) доказывает — и это не вызывает удивления, — что сама идея была сформулирована до 458 г. до н. э. (Это слово означает букв, «обменивающий на золото»; у Эсхила имеется в виду торгующий мертвецами Арес. — А.3) 37 Кгаау 1964 (С 188): 87 сл.; Кгаау 1976 (С 190): 318, примеч. 2. 38 Price 1968 (С 195): 94, с допущением, что Дионисий [РА 4084), которому Каллимах приписывает соответствующее законодательное предложение (F 430; у Афинея: XV.669D), вернулся не из Фурий.
42 Глава 2 ществования розничной торговли проистекает, скорее, из использования Гиппонактом глагола «καπηλεύει,ν» (Фр. 79.19 Degani (Гиппонакт — греческий поэт, живший во второй половине VI в. до н. э. — А.З)). И всё же высказывание Кира обладает исторической ценностью, поскольку постыдная деятельность помещается здесь «в центр города» («εν μέση xfj πόλει»). Такая локализация является чем-то новым. Архаическая греческая агора, будучи открытым пространством, выполняла политическую, судебную, культовую, театральную и состязательную функции39, однако та форма обмена, которая имела место за пределами основного каркаса социальных отношений, совершалась, судя по всему, на пограничной или ничейной земле: или в физическом смысле этого слова, например, на морском берегу (ср. позднейшие эмпории и города, называвшиеся Агора- ми; ср.: Геродот. УП.58.2), или в политическом смысле, например, на «выделенной агоре», куда по закону Драконта не допускались лица, совершившие убийство40. Такой обмен должен был переместиться на настоящую агору и в конечном итоге фактически вытеснить оттуда многие иные виды публичной деятельности, навсегда изменив значение таких слов, как «αγοράζω» и даже «αγορά» («ходить по рынку», «совершать покупки на рынке» и, соответственно, «рыночная площадь». — А.3.); это был длительный процесс, не нашедший отражения в литературных текстах вплоть до Геродота41, но импульс которого оказался достаточно весомым, чтобы привести к появлению двух функционально различных агор в Афинах, Пирее и других местах42. Последняя группа нововведений возвращает нас к морским путям, кораблям и мореплавателям. Во-первых, в конце VI — начале V в. до н. э. знания об удаленных местах греки черпали из разных источников: от оракулов и сказочных историй до всё более трезвых и реалистичных описательных рассказов. Конечно, нужно принимать во внимание, что некоторую часть этой информации греки получали из вторых рук, как, например, из отчета одного карфагенянина — Ганнона Старшего, о его плавании вокруг Африки, совершенном ок. 600 г. до н. э. (Геродот. IV.42), или из описания Ганнона Младшего («Перипл Ганнона». — А.З.) о его колонизационной экспедиции вдоль западного побережья Африки, во вре¬ 39 McDonald 1943 (I 100): гл. 4; Martin 1951 (I 105): 149 слл.; Wycherley 1962 (I 184): 50 слл.; Martin 1974 (I 107): 30-47, 266-275; Kolb 1981 (I 92): 1-19. 40 IG I3 104.27—28, с комментарием Дэвиса: КИДМIV: 443, примеч. 8; Martin 1951 (I 105): 284 слл. Сравнительный материал см. в изд.: Peacock 1982 (А 97): 156 сл. 41 Martin 1951 (I 105): 279 слл.; что касается гомеровской эпиграммы с упоминанием агоры (XIV.4), то ее невозможно точно датировать; Гортинские законы. VH.10—11 уже использовали слово «агора» в значении «рабский рынок». 42 Фессалия: Аристотель. Политика. VII, 1331а30 слл. (с комментарием Ньюмана к этому месту); Ксенофонт. Киропедия. 1.2.3—5 («έλευθέρα αγορά», ‘свободная площадь’). Афины: Аполлодор. FGrH 244 F 113, с комментарием: Oikonomides 1962 (1118); Wycherley 1966 (I 186) (с сомнениями); Travlos 1971 (I 171): 1; Kolb 1981 (I 92): 20—22. Пирей: Garland 1987 (L 51): 141 сл., 152 сл. Разные рынки для разных товаров в Афинах: Stroud 1974 (С 167): 180; Sparkes 1975 (I 156): 132.
Греция после Персидских войн 43 мя которой он достиг Сенегала, если только не вулкана Камерун43. Впрочем, к 470-м годам до н. э. «Землеописание» Гекатея Милетского могло получить достаточно широкую известность; оно дополнялось другими, более автобиографичными, отчетами о путешествиях, такими как рассказ Скилака о его плавании по Инду и далее до Суэца, а также, возможно, более ранним трудом Евтимена Массалийского с описанием африканского побережья и всего того, что лежало в Западном Средиземноморье и за Геракловыми Столпами (частично сохранившееся сочинение Авиена «Морское побережье» представляет собой, вероятно, латинский стихотворный перевод этого описания)44. Во-вторых, еще до 480 г. до н. э. был совершен радикальный переворот в судостроении, в результате чего боевые корабли стали совсем не похожи на торговые суда. Различия между ними существовали давно, проявляясь как в наличии/отсутствии «клюва», так и в самих очертаниях корабля, поэтому сообщение Геродота о том, что на запад Средиземноморья фокейцы обычно ходили на пенте- контерах, а не на «круглых» судах (1.163.1—2), не такое уж странное, как может показаться, учитывая потенциальные угрозы, исходившие от этрусских и карфагенских военных кораблей, а также от пиратов. О том, что это фокейское решение не решало проблемы (пентеконтёра была судном быстроходным, но малотоннажным. — А.З.), говорит появление «самены» — особого корабля, «у которого выпуклая носовая часть имеет форму свиного рыла, а сам корабль широк, так что напоминает полость живота; он годится для перевозки товаров и быстро ходит. Такое название он получил оттого, что впервые появился у самосцев и был построен по приказу тирана Поликрата» (Плутарх. Перикл. 26.4. Пер. С.И. Соболевского). Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы получить судно с двойной функцией, увеличив грузовое пространство и при этом не пожертвовав атакующими возможностями44*. Однако в дальнейшем в соотношении «риск — выгода» развитие пошло в сторону увеличения вместимости и уменьшения корабельной команды; это ясно из того, что к 520-м 43 Текст: GGM. 1.1—14 (англ, перев.: Carpenter 1966 (А 15): 82—85 (рус. перев.: Шиф- ман И.Ш. Возникновение Карфагенской державы. М.; Л., 1963: 87. — А.З.)); Cary and War- mington 1963 (А 18): 63 сл.; Momigliano 1975 (А 89): 137 (предположительная датировка — 500—450 гг. до н. э.); всестороннее обсуждение см. в изд.: Huss 1985 (А 68): 75—83. 44 Евтимен: FHG IV.409, а также: Геродот. П.22, если только здесь не идет речь о какой-то поддельной версии младшего Ганнона. Авиен: Hind 1972 (L 67); Boardman 1980 (А 6): 224. 44а Самена (σάμαινα, имеется в виду «ή σάμαινα ναΰς» — ‘самосский корабль’; можно также переводить как «самиянка»; ср. «пентеконтера» = «пятидесятивесельный корабль») — тип корабля, изобретенный самосцами в эпоху Поликрата. Оставаясь в своей основе бире- мой (судном с двумя рядами весел) и, вероятно, пентеконтерой (хотя последнее точно не установлено), сажена отличалась более широким корпусом и имела сплошную палубу; также она была оснащена носом-тараном характерной формы (см.: КИДМ W: 94, рис. 79). Главные литературные свидетельства: Дурид. Фр. 59 Mette; Лисимах. Фр. 15 Mette; Плутарх. Перикл. 26.4; Афиней. ХП, 57 Kaibel; а также лексикографы и параемиографы: Геси- хий. Σάμαινα и Σαμαικός τρόπος; Фотий. Σάμαιναι; Михаил Апостолий XV.32 = CPG П: 636— 637. На основании изучения письменных источников, монетных типов и найденных под¬
44 Глава 2 годам до н. э. купеческие корабли стали приводиться в движение только с помощью парусов45. Вполне объяснимо, что именно этот тип торгового судна лучше всего подходил для долгих плаваний из Эгеиды в Черное море и обратно; в классический период такие экспедиции начинали приобретать (если не приобрели раньше) значение важнейшего компонента всей греческой морской торговли, причем к рассматриваемому времени для них уже появились основные перевалочные пункты46. Остров Теос был явно не единственным местом, находившимся в постоянной зависимости от привозного хлеба в период ок. 470 г. до н. э. (М—L ЗОА). Такие рейсы свидетельствуют о настоящей революции в деле продовольственного снабжения: вместо того чтобы население посредством колонизации отправлять поближе к продуктам питания массового потребления, последние стали доставляться непосредственно к потребителям. Как позднее в Риме и Константинополе, так уже теперь в Эгеиде и, возможно, в Карфагене политическим результатом этой революции стало разрушение домашней автаркии, вовлечение государства в процесс продовольственного обеспечения, а отсюда — приобретение государственной экономикой четких форм и расширение ее масштабов. Слабо интегрированная экономическая система, которую эллинский мир наряду с некоторыми своими соседями имел лишь для некоторых второстепенных целей, теперь пусть и медленно, с перерывами, путем ответа на конкретные вызовы и, как правило, вне политических рамок, но всё же расширялась, неуклонно наращивая количество сделок и объемы товарооборота. III На государственную, интеллектуальную и социальную жизнь 470-х годов до н. э. оказывали влияние события несколько иного рода, обнажая конфликты и противоречия, совершенно неизбежные в республиканском полисе — феномине, в течение столь долгого времени определявшем саму политическую жизнь греков. Эти события воздействовали и на форму, и на внутреннюю динамику, и на внешние отношения эллинско¬ водными археологами обломков древних кораблей были созданы три варианта реконструкции самены: (1) тоннаж — 14,96 т, длина — 27,30 м, соотношение длины к ширине — 10:1; (2) 21,04 т, 27,60 м, 8:1; (3) 31,18 т, 26,00 м, 6:1. Вообще о самене: Wallinga Н.Т. Ships and Sea-Power before the Great Persian War: The Ancestry of the Ancient Trireme. Leiden, 1993: 93—99; результаты международного проекта по реконструкции самены: Study on the Ancient Ship of Samaina. Pythagorion (Samos), 2008 (каталог), а также сайт проекта с очень хорошим визуальным наполнением: http://www.samaina.edu.gr. — A3. 45 Впервые такой корабль надежно засвидетельствован на одной аттической чернофигурной вазе: Лондон, Британский музей В 436; репродукция и обсуждение темы: Casson 1959 (А 19): 86—87 и ил. 7; Morrison and Williams 1968 (А 91): 109, каталог No 85 и ил. 19; Casson 1971 (А 20): рис. 81-82; de Ste Croix 1972 (G 36): 393-396; Humphreys 1978 (A 66): 168 сл., 171; Snodgrass 1983 (L 129): 16 сл. 46 Геродот. VII.147.2, с комментарием: Noonan 1973 (L 104); Davies 1978 (A 23): 58; Bravo 1983 (L 15). Скептический взгляд: Gamsey 1985 (L 53); Gamsey 1988 (L 54): 107—119.
Греция после Персидских войн 45 го мира, а их тесное переплетение с экономическими переменами приводило, можно сказать, к постепенному разрушению тех жизненных ценностей и образа жизни, которые с VIII в. до н. э. были внутренним стержнем этого мира. Попытка диагностировать кризис в тот самый момент, когда велись войны с персами ради полиса и полисными же средствами, когда исход этих войн с очевидностью подтвердил жизнеспособность полиса как особой системы правления, может показаться столь же парадоксальной, сколь и неожиданной. В самом деле, на первый взгляд в 470-х годах до н. э. произошло очевидное укрепление полисной государственной формы, и за этим фактом вроде бы не просматривается никакой ее эрозии. Прежде всего тирания, монархия и так называемый династический строй (δυναστεία, «узкая олигархия») ослабили свои позиции. Им на смену уже до Персидских войн во многих городах пришла исономия — более широкое участие граждан в принятии решений и, следовательно, большая степень равноправия между правителями и управляемыми47. В послевоенный период этот процесс ускорился благодаря тому факту, что многие из подобных режимов (тирания и т. п.), существовавшие, например, в Фессалии и в Фивах48, были проперсидскими; особенно явно это проявилось в уязвимых зонах — в Малой Азии и Пропонтиде, где афиняне могли извлечь, так сказать, сложные проценты от уничтожения этих режимов49. Впрочем, благодаря сугубо внутренним импульсам тот же процесс имел место в Кирене, где приблизительно после 460 г. до н. э. царская власть Батшадов была заменена демократией50, на Сицилии, где к концу 460-х годов до н. э. демонтировали режим Дейноменидов и восстановили республиканский status quo (Диодор. XI.76.4—6) (см. гл. 7 наст, тома), и даже в Эпире, если, конечно, именно в этом ключе истолковывать замечание Фукидида о не имевших царей хаонах и феспротах (П.80.5). В самом деле, из грекоговорящих областей только Спарта, Молоссия, Македония и Кипр имели глубоко укоренившуюся царскую власть, сумевшую в V в. до н. э. устоять под напором ветров равноправия. Одновременно стали популярными разного рода мероприятия, условно объединяемые словом синойкизм51. Его использование в греческих источниках мало что дает в силу эластичности термина, который даже в рамках одного нашего периода мог иметь следующие смыслы: (I) совместное выведение колонии; (П) насильственное перемещение населения; (Ш) принудительное объединение; (IV) создание городского центра и (V) организация центральной политической площади в городе; (VI) присо¬ 47 Ostwald 1969 (D 64). 48 Форрест. КИДМ Ш.З: 342-355. 49 Обзор темы: Berve 1967 (А 5) I: 186—189. 50 Схолии к: Пиндар. Пифийские оды. IV Ь, а также: Аристотель. Фр. 611.7, с комментариями: Chamoux 1953 (F 17): 202—210; Mitchell 1966 (F 51): 108—113; Homblower 1983 (А 65): 58-62. 51 Старая, но не утратившая научной ценности работа: Kuhn 1878 (F 40); Kahrstedt 1932 (F 38); Moggi 1976 (F 53); Homblower 1982 (А 64): 78.
46 Глава 2 единение чужой населенной территории52. К этому можно добавить не только косвенно восстанавливаемые, прямо не засвидетельствованные значения53, но также (с оговорками) федеративные структуры наподобие Аркадийского союза. Поэтому границы данного явления (синойкизма) не поддаются строгому определению. И всё же заметно, что в начале V в. до н. э. наметилась явная тенденция как (1) к укрупнению политических единиц, так и (2) к политической унификации областей, которые прежде представляли собой немногим большее, чем географические или этнические регионы, и не имели единого политического центра. Создание Гело- ном в 480-х годах до н. э. Больших Сиракуз является иллюстрацией первого пункта, тогда как синойкизм Элиды, Мантинеи и Тегеи 470-х годов до н. э. может до некоторой степени служить примером второго пункта54. К распространению полисного типа правления и к расширению круга лиц, участвовавших в его реализации, можно добавить усиление его значения и зон ответственности. Данные процессы принимали разные формы. Это хорошо видно, например, в сфере культа, где в конце архаического периода религия и государство пересмотрели свои взгляды и на себя, и на свои функции таким способом, благодаря которому чаша весов хотя и незаметно, но при этом значительно склонилась в пользу государства55. Также постепенно увеличилась способность государства подавлять смуту. На социальном уровне, хотя радикальное и беспримерное внедрение общественных ценностей и навыков общения, бытовавших в закрытой форме в спартанской агоге (система воспитания; распространялась на узкую, корпоративно выделенную социальную группу — спартиатов. — А.З.), пока еще не стало социальной моделью повсюду в Греции (это произойдет к 420-м годам до н. э.56), Афины, по крайней мере, уже начали развивать более формализованные средства контроля за общественным порядком и способы пресечения противоправных действий; первое засвидетельствованное применение скифских лучников в качестве полицейских может быть датировано как раз 470-ми годами до н. э.57, при том что круг подлежащих судебному рассмотрению дел расширился и с точки зрения правоспособных лиц, и с точки зрения видов подсудных деяний, 52 Соответственно: (I) Фукидид. 1.24.2; VI.2.6 и др., с комментариями: Moggi 1975 (F 52); (П) Геродот. VII.156; (Ill) Страбон. VHI.3.20, с комментариями: Moggi 1976 (F 53): 166, № 26; (IV) Фукидид. 1.10.2; (V) LSS: 10, колонка П, с комментариями: Parke 1977 (К 71): 31 и Homblower 1982 (А 64): 79, примеч. 9; (VI) Павсаний. νΐΠ.27.1, с комментариями: Moggi 1976 (F 53): 127, Na 22. 53 Напр., для Ольвии и Березани (Graham 1978 (F 27): 106) или для равнины Месары на Крите (Kirsten 1956 (А 73): 110). 54 Это общепринятая точка зрения (см., напр.: Moggi 1976 (F 53): 131 слл, Nq 23—25), хотя здесь есть место для сомнений (см. ниже, с. 138). 55 Дэвис. КИДМТУ: 441-468. 56 Oilier 1933 (F 55): 42—54, 119—138; Tigerstadt 1965 (F 68); Rawson 1969 (A 104): 12 сл.; Hodkinson 1983 (F 30): 245 слл., со ссылками на более раннюю литературу. 57 Андокид. Ш.5; Эсхин. П.173, а также: Plassart 1913 (D 68); Vos 1963 (1 173). (Вопрос исследован также в работе: Фролов Э.Д. Скифы в Афинах // ВДИ. 1998. No 1: 135—152; тот же материал см. в изд.: Фролов Э.Д. Парадоксы истории — парадоксы античности. СПб., 2004: 195-220. -А.З.)
Греция после Персидских войн 47 хотя данный процесс нельзя ни поместить в точные временные рамки, ни охарактеризовать в деталях58. На политическом уровне предъявление исков Мильтиаду в 493 и 489 гг. до н. э., афинские остракизмы 480-х годов до н. э., задействование похожих на остракизм процедур в других местах59, а также различные легальные и квазилегальные меры, успешно примененные против по меньшей мере трех спартанских царей в 450-х годах до н. э., — всё это наводит на мысль, что общественное мнение было настроено в пользу создания и применения формальных процедур против негодных политиков (а не в пользу непротивления или, наоборот, грубого насилия) теми способами, которые были немыслимы еще полвека назад. Нужно думать, что напряжение росло и на фискальном уровне, ибо, хотя введение платы (μισθός) за исполнение гражданских должностей и произойдет почти через целое поколение (даже в Афинах), новые потреби ности опережали возможности старых способов пополнения государственных финансов. Уже давно, конечно, существовали десятины, штрафы и конфискации, при том что взаимосвязь между социально-экономическим статусом человека и его личным обязательным вкладом (военным либо каким-то иным) на нужды государства, выражавшаяся труднопереводимым словом телос (τέλος — «цель/расход/платеж/имущественный ценз и т. д.»)60, обнаружилась с предельной ясностью в солоновской системе четырех имущественных классов [Афинская политик. 7.3) и продолжала существовать, служа задним фоном для олигархических представлений о распределительной справедливости^. Кроме того, уже давно общины выделяли темен (участок, особая территория) для бога или какого- либо должностного лица на том условии, что урожай или доход от такого надела пойдет на погашение издержек, связанных с отправлением культа или должности. И всё же фискальные импровизации, зачастую сомнительные с моральной точки зрения, которые псевдоаристотелевская «Экономика» и некоторые другие сочинения приписывают тиранам 6-го столетия, уже были признаками напряженности, а одно нововведение в 58 О процедурах апагогэ и эндексис, но главным образом о процедуре графэ см.: Hansen 1976 (D ЗОА): 115 (см. также: Латышев В.В. Очерк греческих древностей. Государственные и военные древности. СПб., 1997: 226—229; Кудрявцева Т.В. Народный суд в демократических Афинах. СПб., 2008: 181—188. —А.З.). 59 Схолии к: Аристофан. Всадники. 855; Диодор. XI.86.5—87.6. 60 Отправной точкой в исследовании данного вопроса сейчас является следующая работа: Van Effenterre 1979 (L 135): 27 слл.; сюда же следует добавить работы о вероятном микенском прародителе этого понятия, зафиксированном в слове te-re-ta или te-re-ja: Baumbach 1968 (С 115): 237 слл.; Gschnitzer 1981 (L 63): 19 слл. (См. также: Казанскене В.П., Казанский Н.Н. Предметно-понятийный словарь греческого языка (крито-микенский период). Л., 1986: 129. —A3) 603 Распределительная справедливость, или, иначе, справедливость распределения (англ, distributive justice), — распространенное в социологической, философской, правовой и экономической литературе понятие, имеющее отношение к проблеме распределения благ между людьми и ставящее три вопроса: что, между кем и как нужно распределять; принципы распределения выбираются в зависимости от идеологических установок (по внесенному вкладу, по заслугам, от каждого по способностям — каждому по труду, по потребностям, поровну и т. д.). — A3.
48 Глава 2 военной сфере — триера — в особенности должно было лечь на общество новым и более тяжким бременем. К началу нашего периода влияние этого новшества на греческие государственные финансы ощущалось по всей Эгеиде и, если доверять терминологии Геродота, к началу V в. до н. э. оно повсюду приобрело форму триерархии (обязанность богатых граждан снаряжать и содержать на свой счет триеру для государства; остов корабля строился на казенные средства; триерархия была одной из самых обременительных литургий. — А.3). Засвидетельствованное для Самоса в 494 г. до н. э. (Геродот. VI. 14.2) и для Эгины, Наксоса и других мест (VII.181.1, УШ.46.3, VIII.90.4), а также для Афин в 480 г. до н. э., это фискальное средство отражало новую ситуацию, вызванную необходимостью для государства покрывать капитальные расходы на изготовление корпусов триер61. Являясь отчасти чем-то вроде должности, отчасти долгосрочной обязанностью τέλος, отчасти аристократической благотворительностью, триерархия искусно приспосабливала новые казенные интересы к архаическим ценностным представлениям о тиме («честь») и харис («долг»)62. То же верно и для другой формы литургии, а именно для той публичной повинности состоятельных граждан, которая была связана с организацией театральных постановок и состязаний во время религиозных праздников и которая в своей полностью развившейся форме впервые явилась в Афинах как хорегия на 502/501 г. до н. э., а затем быстро стала здесь очень заметным явлением, хотя в других городах она, в отличие от триерархии, распространялась, похоже, медленно63. Далее, начиная с первых десятилетий V в. до н. э. из подобных финансовых затруднений ряд греческих общин пытались выйти и действительно выходили путем расширения и адаптации полиса и его механизмов управления. Хотя — и здесь лежит основной парадокс — чем более полис увеличивался и чем более укреплялась его роль в греческом обществе, тем чаще он сталкивался с такими противоречиями, которые невозможно было решить в рамках самого полиса. Основное лежало в военной сфере. В Фессалии, например, в V в. до н. э. прежде весьма эффективный механизм объединения военных ресурсов всей области постепенно начал разрушаться сепаратизмом усилившихся отдельных полисов64. Морские государства столкнулись с трудностями другого рода. Фукидид прямо говорит о том, что издержки на строительство триер и триерархия тяжким бременем лежали на афинских союзниках, вынудив многих из них (подразумеваются 460-е годы до н. э.) согласиться на замену своей обязанности поставлять корабли на обязанность платить денежную дань 61 След старой системы, когда остов корабля строился на частные средства, находим у Геродота: УШ.17. 62 Veyne 1976 (А 120): 186-200; Davies 1981 (D 18): 92-105. 63 Capps 1943 (С 125); Davies 1967 (D 17). Слово хорег у Геродота, V.83.3 (Эгина) и у Аристотеля, Политика. УШ, 1341а33 (Спарта), вероятно, употребляется в своем первичном значении — «предводитель хора», в точности как у Алкмана в его «Парфении» (строка 44 Page). 64 Homblower 1983 (А 65): 79-83; Кгаау 1976 (С 190): 115-117.
Греция после Персидских войн 49 (1.99). Этот вопрос Фукидид рассматривает лишь в аспекте склонности союзников к отложению от афинян, однако проблема была шире: специфика тогдашней корабельной технологии поделила все греческие государства на два разряда — тех, кто мог нести такие расходы, и тех, для кого они были просто неподъемны. Международные проблемы усугубляли ситуацию и также влияли на процесс расширения и объединения полисов. На западе средиземноморского мира, где полисный партикуляризм имел не столь глубокие корни, как в «старой» Греции, и где самоидентификация себя с «ионийцами» или «дорийцами» являлась вполне работоспособной альтернативой (узкополисной самоидентификации. —А.З.), карфагенская агрессия послужила причиной — или поводом — сначала к тесным династическим союзам, а позднее к такому усилению полиса, осуществленному путем принудительного объединения и перемещения населения, что к 480 г. до н. э. Большие Сиракузы оказались уже, собственно говоря, не полисом, а территориальным государством. Точно так же карликовые государства «старой» Греции к середине эпохи персидских вторжений были волей-неволей втянуты в игру, которую вели державы Восточного Средиземноморья. Как в 546-м и 499-м, так и в 491-м и в 481 гг. до н. э. сопротивление приводило к объединению усилий и союзу, ибо в тех условиях ни один полис не мог защитить себя сам, тогда как решения, последовательно принятые эгейскими морскими государствами, сначала на Самосе в 479 г. до н. э., потом в Византии в 478-м и на Делосе в 477-м, ясно показывали, что здесь, на море, как и в Пелопоннесе, военная активность в обозримом будущем может осуществляться только в рамках региональной гегемонии. Коллизия носила фундаментальный характер. Полис в качестве отдельно взятой военной единицы себя изжил, тогда как полис в качестве административной и культурной единицы — нет. Одного этого было достаточно, чтобы вызвать кризис V в. до н. э., но в послевоенном греческом обществе существовали и другие противоречия и внутренние конфликты. Например, чем более полис увеличивал размах своей деятельности и открывал всем своим гражданам возможность участвовать в принятии решений и даже в отправлении государственных должностей, тем более аномальным становилось положение тех, чьи занятия ставили их вне полисных рамок. Подходящий пример — прорицатели (μάντεις) и их коллеги с более сомнительной репутацией, хресмо- логи и шаманы; это видно из того, что спартанцам пришлось нарушить все свои принципы, чтобы заполучить Тисамена Элидского с его талантами65. То же можно сказать о поэтах и художниках, таких как Вакхилид, Полигнот или Алкамен, перемещавшихся из одного города в другой, от одного заказа к другому; о многих островитянах, по сути своей наемниках, служивших гребцами во всё увеличивавшемся афинском флоте в качестве набиравшейся по всей Эгеиде и постоянно мигрировавшей рабо¬ 65 Геродот. ΙΧ.33—36, с комментариями: Kett 1966 (К 50); Nilsson 1967 (К 69): 618—620; Burkert 1977 (К 15): 20 (см. также: Зайков А.В. Роль чужаков в спартанской политии: слу¬
50 Глава 2 чей силы;66 также и о морских торговцах (έμποροι — купцах, ведущих заморскую оптовую торговлю, и ναύκληροι — судовладельцах, хозяевах наемных кораблей), чья экономическая роль порой становилась ключевой в жизнедеятельности тех самых городов, которые не имели над ними никакого контроля и внутри которых эти деловые люди, будучи гражданами других полисов, не обладали каким-либо правовым статусом67. Второе (тесно связанное с первым) противоречие было обусловлено рабским трудом, применявшимся в домашнем хозяйстве, в ремесле, в горном деле и в сельском хозяйстве. Здесь проблема не доходила до концептуального конфликта между рабом как инструментом и рабом как человеческим существом, объяснение каковой коллизии позднее Аристотель находил столь сложным делом [Политика. 1253623 слл.), ни даже между рабством как удобным (в силу мобильности и управляемости) средством концентрации трудовых ресурсов для производственных или демонстративных целей и рабством как средством, по сути своей малоэффективным, поскольку от структурно отчужденной (в социальном, правовом и политическом плане. — A3) рабочей силы невозможно ожидать ни заинтересованности, ни готовности к сотрудничеству68. Проблема возникала, скорее, из наличия как внутри самого полиса, так и на его хоре всё возраставшего (такое, во всяком случае, складывается впечатление) числа вырванных из своей привычной среды представителей чужого языка и чуждой культуры, чей труд был необходим (или весьма желателен), но чье присутствие создавало потенциальную угрозу, чьи неистребимые мечты о свободе и материальном благосостоянии подрывали самые основы традиционного аграрного общества. А если рабы «жили отдельно» от своих господ, самостоятельно вели дела и приносили доход этим последним, их (рабов) образ жизни настолько мало отличался от образа жизни малоимущих граждан, что это создавало явное противоречие с их невольническим правовым статусом. Третий внутренний конфликт, обнаруживаемый в литературе и общественной мысли 470-х годов до н. э., имел место между, с одной стороны, системой мировоззренческих взглядов и понятий, выраженных в терминах мифа, и, с другой — систематическими нетеологическими описаниями мира и положения в нем человека, либо (1) основывавшимися на непосредственном наблюдении, либо (2) исходившими из примата рацио¬ чай с Тисаменом Элидским // История: электронный научно-образовательный журнал. 2012. Вып. 8 (16): Древние общества: междисциплинарные исследования. — URL: http://mes.igh. nymagazine/conten0-ol-chujakov.html. Тисамен, прорицатель из Элиды, получил в Дельфах оракул о том, что ему суждено победить в пята величайших состязаниях (дело было незадолго до похода Ксеркса на Грецию); спартанцы узнали об этом и приложили все возможные и даже невозможные усилия, чтобы сделать Тисамена жрецом при своем войске; для этого им пришлось нарушить свои собственные запреты и предоставить Тисамену спарга- атское гражданство, причем не только ему, но и его брату. — А.З). 66 О них см.: Roy 1967 (А 107): 322. 67 de Ste Croix 1972 (G 36): 264-267, 393-396; Van Effenterre 1979 (L 136); Reed 1981 (L 119): повсюду. 68 Так у Вернана, см.: Vernant 1974 (А 118): 29.
Греция после Персидских войн 51 нального отвлеченного доказательства как способа постижения истины. Именно потому, что эти два, в основе своей несовместимые, направления мысли с равной энергией бросили вызов гесиодовской традиции (лучше всего в рассматриваемые нами десятилетия представленной Пиндаром), греческая интеллектуальная жизнь, которая до тех пор (насколько мы можем об этом судить) не была особенно разделенной, не страдала от внутренней дисгармонии и не находилась в явной конфронтации с политической жизнью как таковой (из чего вовсе не следует, что поэты не могли быть яростными сторонниками или, напротив, обличителями тех или иных политических явлений), теперь всё в большей степени начинала демонстрировать отход от традиционных рамок греческой политической, социальной и культурной жизни. Уже в предыдущем поколении Ксенофан с присущим ему сарказмом подвергал сомнению значение атлетических побед и прочих аристократических доблестей. Вскоре Гераклит последовал данному примеру характерным только для него способом (Гераклит открыто отрицал распространенные в его время обычаи, например, он с презрением относился к дионисийским шествиям и к распеваемым толпой песням во славу фаллоса. — А.З.), тогда как пифагорейцы в южной Италии превратили свои «масонские ложи» в главный фактор социальной жизни, и всё больше и больше интеллектуалов покидало свои города, отправляясь туда, где было интересно69. Четвертый источник напряженности обозначен — и высмеян — задним числом у Старого Олигарха в следующих словах: «Демос тут же сверг атлетов и тех, кто упражняется в музыке» (Псевдо-Ксенофонт. Афинская полития. ЫЗ)69*. Это заявление, которое для века Софокла кажется на первый взгляд просто нелепым, повторяет эхом и расширяет, — по крайней мере, в отношении музыки — слова Платона [Законы. Ш.700—701) и заключает в себе долю истины. В архаический период возникла аристократическая культурная и поведенческая норма, отделявшая представителей «высшего класса» от продолжавшего существовать «крестьянского» общества. Она проявлялась по-разному: в показной демонстративности в одежде, в социальных контактах и браках, заключавшихся представителями знати из разных государств, в ритуализированных противостояниях и состязаниях на панэллинских играх и других аренах, в ограниченном членстве таких институтов, как палестра или симпосий (соответственно, школа атлетического воспитания и группа сотрапезников. — А.З.), с характерным для них этикетом и социальным престижем, в том, что для 69 Ксенофан, D—К В 2; Гераклит, D—К В 15. См. ниже, гл. 8h наст, тома (М. Оствальд). 69а Старый Олигарх — условное обозначение анонимного автора «Афинской поли- тии», одного из двух сохранившихся от античности трактатов с таким названием. Издревле эта политая включалась в корпус малых сочинений Ксенофонта, однако целый ряд убедительных аргументов заставил отказаться от этой точки зрения. Наименование Старый Олигарх выбрано из-за политических взглядов автора, который подвергает афинскую демократию резкой критике, переходящей в откровенный сарказм. Сочинение было написано, скорее всего, до 424 г. до н. э. —А.З.
52 Глава 2 знати преобладающими художественными формами были дифирамбическая, лирическая и элегическая поэзия, куросы (архаическое скульптурное изображение юноши, обычно обнаженного. —А.З.), элегантная столовая посуда из серебра и утонченная расписная керамика, в особых отношениях с мальчиками и юношами, в таких специфических расхожих выражениях, как «полос кагатхос» (καλός κάγαθός, букв.: ‘прекрасный и наилучший’, так сказать, «джентльмен») и «αστείος» (‘городской, остроумный’), а также в перемещении представителей знати с их обычными занятиями и образом жизни из хоры, с ее неотесанными, лишенными лоска, одетыми в овчину деревенщинами, в зарождавшийся полис с его «изысканной» атмосферой70. Теперь же эта высокая городская субкультура архаической Греции стала подвергаться эрозии — или, скорее, оказалась настолько привлекательной, что была расширена и низведена в том числе и до более низких ступеней социальной иерархии. Неожиданное появление в 490-х годах до н. э. правильно устроенных школ даже в таких отдаленных местах, как Астипалея (один из Спор адских островов. — А.З.), является одним из признаков давления, которому подвергалась архаическая культура знати71. Другим симптомом является фиксируемый примерно с 480 г. до н. э. отказ от фронтальной куросной позы в скульптуре в пользу той разновидности изображения подвига, или, иначе, героического архетипа, которая уже давно доминировала во многих более дешевых, а потому менее аристократических бронзовых и терракотовых статуэтках. Третий симптом — слияние лирики «высшего класса» с подчеркнуто внегородским буколическим дионисийским ритуалом камоса и трагоса (соответственно, «шествие» и «козел». —А.З.), что привело к появлению новомодных, гибридных (если не сказать «внебрачных»), вульгарных театрализованных форм искусства в виде комедии и трагедии, которые обращались к массовой аудитории, теперь введенной в сферу культуры, и которые отодвинули на задний план другие поэтические формы. К этим проблемам следует добавить другие, такие как напряжение, возникавшее в одном государстве за другим, между существующим строем, основанным на отношениях зависимости — будь то крепостное состояние, илотия или исключение из политической жизни общин, находящихся далеко от доминирующего центра, — и идеальным общественным устройством, основанным, подобно большинству колоний, «на равенстве и одинаковости» («έπ'ι Ιση καί όμοια»). Таким образом, мы застаем послевоенную Грецию в очень некомфортной ситуации, когда многие области общественной деятельности одновременно испытывали трансформацию, если не сказать острый кризис. Представленная здесь картина не согласуется с общепринятым взглядом на Элладу начала V в. до н. э., но всё же дело обстояло именно так. 70 О различных аспектах этой общей картины см. в работах: Gschnitzer 1981 (L 63): 60 слл., 126 слл.; Старр. КИДМ Ш.З: 533-537; Lloyd 1983 (А 79); Bowie 1986 (J 5). 71 Павсаний. VI.9.6; другие ссылки см. в работах: Marrou 1956 (А 84): 369, примеч. 7; Immerwahr 1964 (I 79); Harvey 1966 (L 65): 629—635; Giroux 1980 (L 59).
Глава 3 П.-Дж. Родс ДЕЛОССКИЙ СОЮЗ ДО 449 ГОДА ДО Н. Э * I. Основание Делосского союза Вряд ли греки, сражавшиеся против персов при Платеях в 479 г. до н. э., взяли бы на себя те обязательства, о которых пойдет речь в этой главе. Хотя в древних сообщениях о клятве, которую будто бы эллины принесли перед этой битвой (Tod. GHI 204.21—51; Ликург. Против Леократа. 80—81; Диодор. XI.29.2—3; афинской фальсификацией считает клятву Феопомп: FGrH 115 F 153), может содержаться какое-то зерно исторической правды, однако пункт, требовавший оставить в руинах разрушенные персами храмы, в эпиграфической версии отсутствует и вообще кажется сомнительным* 1. Платейцам после сражения было гарантировано признание их независимости и нейтралитета на том условии, что они будут заботиться о могилах погребенных на их земле воинов (Фукидид. П.72; Ш. 58.4), но всё же греческие Игры Освобождения, по всей видимости, были учреждены лишь в эллинистическую эпоху1 а, и вряд ли сообщение Плутарха о связи этого праздника с созданием особых общеэллинских вооруженных сил, которые всегда были бы готовы к борьбе с варварами, верно отражает решения, принятые после Платейской битвы (Диодор. XI.29.1; Плутарх. Аристид. 21.1—2)2. Как бы то ни было, если исходить из сообщения Геродота, вопрос о переносе войны на персидскую территорию и об освобождении греков, * Данная глава, написанная за короткое время в 1985—1986 гг., основана на обзорной монографии: Rhodes 1985 (Е 68). Наиболее важными для всех обсуждаемых в настоящей главе вопросов являются изд.: Merittt et all. 1939—1953 (E 55); Meiggs 1972 (E 53). Далее они будут цитироваться, соответственно, как ATL и Meiggs. 1 Историчность данного пункта клятвы принимают следующие авторы: Dinsmoor 1941 (159): 158, примеч. 322; Raubitschek 1965 (С 163): 516—518; Meiggs 504—507; а также (хотя и не без сомнений): Boersma 1970 (123): 50—51, и др. Его историчность отвергает: Siewert 1972 (F 65): 102-108. Ср.: К И ДМ IV: 719. 1а Элевтерии, Праздник Свободы в память освобождения греков от персов, справлялся в Платеях раз в пять лет. — А.З. 2 Это сообщение принимают лишь частично: Larsen 1933 (F 42): 262—264; Raubitschek 1960 (А 102) и 1965 (С 163); Meiggs 507—508. Аргументы против: ATL Ш: 101—104; Brunt 1953-1954 (А 10): 153-156; Frost 1961 (С 35); Etienne и Pierart 1975 (С 131).
54 Глава 3 находившихся под персидской властью, был поднят в 480—479 гг. до н. э. Можно, конечно, не доверять заявлению о том, что Фемисгокл заботился об устройстве своей личной судьбы (Геродот. УШ. 108.4, 109.5), однако нет нужды сомневаться в прибытии в начале 479 г. до н. э. ионийских посланников с просьбой об освобождении Ионии (УШ.132) или о новом подобном призыве, воспоследовавшем в конце того же года с Самоса (IX. 90). После битвы при Микале, как пишет Геродот, эллины обдумывали возможность оставления Ионии и переселения ионийцев в материковую Грецию: это предложение было поддержано пелопоннесцами, но отклонено афинянами, считавшими, что они находятся в особых отношениях с ионийцами; после этого Самос, Хиос, Лесбос и «прочие островитяне, сражавшиеся вместе с греками» (но, как выясняется, ни один из городов на побережье), были приняты в Эллинский союз (IX. 106). У Геродота получается, что Персидские войны закончились в 479 г. до н. э.; но в тот момент греки опасались, что персы могут напасть снова, поэтому неудивительно, что в следующем, 47&м, году Эллинский союз во главе со спартанцами продолжил боевые операции — в меньшем масштабе, так как непосредственной угрозы для Греции уже не было. Павсаний, в 479 г. до н. э. предводительствовавший на суше, теперь возглавил флот; Леотихид, в тот же год командовавший на море, тогда же, вероятно, предпринял сухопутный поход в Фессалию ради наказания тех, кто помогал персам (Геродот. VI.72)3. Сначала Павсаний отплыл на Кипр и подчинил большую часть острова (откуда персидский флот, судя по всему, просто ушел), а затем направился на Боспор и изгнал персов из Византия (Фукидид. 1.94): эта акция носила антиперсидский, а не про- ионийский характер. Но если спартанский полководец иронизировал после Платей над персидской роскошью (Геродот. IX.82), то теперь власть вскружила ему голову, а его высокомерие и суровость начали раздражать союзников. Фукидид считает, что обвинения последнего в медизме (приверженности мидянам, т. е. персам. — А.3.) также могли быть обоснованными; однако, будучи вызванным в Спарту, от этого подозрения тот смог оправдаться; в Византии он оставался слишком недолго, чтобы иметь возможность посылать и получать секретные письма, которые Фукидид цитирует, и совершенно непонятно, с какой стати после своих побед над персами он якобы вошел с ними в тайные переговоры (Фукидид. 1.95, 128.4—130)4. Как бы то ни было, жалобы дошли до Спарты, Павсаний был отозван; к тому моменту, когда прибыл посланный в качестве его преемника Доркид, афиняне уже перехватили лидерство. Не только Спарта, но и другие пелопоннесцы, а также Эгана, которые вряд ли могли согласить¬ 3 Ср. гл. 5, π. I и в конце насг. тома хронологическое дополнение No 1, где предполагается несколько более поздняя датировка. 4 Специально по этому вопросу см.: Lippold 1965 (F 46); Fomara 1966 (F 23): 263—265; Lang 1967/1968 (F 41); Rhodes 1970 (С 82): 387-390; Blamire 1970 (F 6): 296-298; Lazenby 1975 (F 44): 235-238.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 55 ся с афинским командованием5, остались вне нового союза. Афины поддержали ионийцев в начале (но только в начале) их восстания против персов в 498 г. до н. э.;6 они же воспротивились спартанскому предложению переселить ионийцев в Грецию; они же возглавили в конце 479 г. до н. э. операцию против Сеста, тогда как пелопоннесский контингент вернулся домой (Геродот. IX. 114—121; ср.: Фукидид. 1.89.2). Среди греческих государств Афины обладали безоговорочным преимуществом на море. Нет ничего удивительного в том, что именно Афины приняли лидерство в той мирской войне, которая теперь ожидалась. Согласно Фукидиду, инициативу проявили союзники, потребовав, чтобы командование перешло к афинянам (1.95.1—2, ср.: 75.2), однако другие авторы приписывают данный почин этим последним (Геродот. УШ.3.2; Афинская политая. 23.4). Невозможно установить, кто первым внес указанное предложение, однако готовность к этому, очевидно, проявляли обе стороны. В отсутствие явного лидера Ионийское восстание закончилось трагически, тогда как в материковой Греции Спарта создала сильный блок в форме Пелопоннесского союза, в котором свобода его членов не была особенно ограничена, а более широкое объединение почти всех южных греков при спартанской гегемонии имело успех в деле отражения персидского вторжения. Мысль о сильном лидере была, несомненно, привлекательной и для восточных греков, а после Ионийского восстания опасение, которое могли внушать Афины, заключалось, по всей видимости, не в том, что они обретут слишком большую власть над союзниками, а в том, что они будут преследовать не столько интересы союзников, сколько свои собственные: постоянный характер альянса (см. далее) мог восприниматься, скорее, как укрепление Афин, а не союзников. Итак, в 478/477 г. до н. э. (Афинская политая. 23.5; Диодор. XI.477 относит это к 477/476 г. до н. э.) был образован новый блок. В вопросе об организации Делосского союза7а мы зависим главным образом от двух интригующих глав у Фукидида (1.96—97). Цель, очевидно, заключалась в продолжении войны против Персии в той или иной форме. Фукидид пишет, что «предлогом было желание отомстить Варвару за причиненные им бедствия опустошением персидской земли» (1.96.1) (πρόσχημα — «прикрытие», «предлог», «отговорка», по контрасту с реальными целями, которые станут преследовать Афины8). Формально был создан полноценный наступательный и оборонительный блок на вечные времена, в знак чего в море были брошены куски металла — союз дол¬ 5 Ср.: К И ДМ TV: 409, 438-440. 6 Ср.: КИДМТУ: 579-582. 7 О датировках у Диодора см. с. 19. 7а В дальнейшем в этой главе — либо «Делосский союз», либо «Союз». — А.3. 8 Ср.: Rawlings 1977 (Е 66). А. Френч (French 1979 (Е 29)) не видит здесь никакого контраста, однако его наличие следует всё же признать. Изначально Афины могли и не иметь каких-то скрытых намерений, но очень скоро они сообразили, как можно использовать Союз к своей собственной пользе, и уже к 3-й четверти столетия открыто рассматривали его в качестве Афинской державы.
56 Глава 3 жен был сохраняться до тех пор, пока они не всплывут [Афинская поли- тия. 23.5), и, хотя Фукидид не упоминает здесь об освобождении греков как о намерении афинян, он делает это в других местах (Ш.10.3; VI.76.3— 4): мы видим, что эта идея обсуждалась в 479 г. до н. э., и нет оснований сомневаться, что названная цель была одной из причин образования «вечного союза» против персов9. Ответ на вопрос, насколько большим мог быть Союз в момент организации, зависит отчасти от того, как мы будем оценивать степень энтузиазма государств Эгеиды в отношении перспектив войны с персами, отчасти же от того, как мы будем понимать слово «ионийцы» в источниках (Геродот. IX.104; Фукидид. 1.89.2,95.1\ Афинская полития. 23.4—5). Некоторые исследователи склонны интерпретировать его в буквальном смысле, как указание на восточные государства, принадлежавшие к ионийской части греческого народа и имевшие общее святилище — Панионий, однако в состав учредителей Союза должны были входить как минимум эолийские полисы Лесбоса (Геродот. IX. 106) и дорийский Византий. После Ионийского восстания персидское обложение было довольно умеренным (Геродот. VI.42—3), и, по всей видимости, вплоть до Персидских войн греки не видели между собой и варварами такого фундаментального различия, какое они будут проводить позднее; но Персии греки подчинились без всякого энтузиазма (ср.: Геродот. 1.141,152—153), и мы можем предположить, что, пока сохранялись шансы на успех, многие готовы были продолжить войну против Персии. Складывавшийся политический альянс должен был привлечь достаточное количество участников с самого начала10. Казнохранилищем сделали остров Делос, и там же должны были проходить собрания делегатов (Фукидид. 1.96.2), чем и объясняется закрепившееся в научной литературе название альянса — Делосский союз. Этот остров с его святилищем Аполлона был очень важен для ионийцев (в узком смысле этого слова) (Фукидид. Ш.104). Первоначально Делос находился под контролем наксосцев; афинский интерес к нему обнаружился в VI в. до н. э., при тиране Писистрате, который «очистил» Делос, повелев перенести все могилы, находившиеся в зоне святилища, в другую часть острова (Геродот. 1.64.2; Фукидид. Ш.104.1)11. Использование нашими источниками термина «ионийцы» применительно к Союзу, в состав которого входили представители и других греческих племен, не было простой случайностью: в момент своего учреждения этот блок восприни¬ 9 Sealey 1966 (Е 82) считает, что изначальная цель Союза сводилась к желанию пограбить, захватить добычу, однако см. аргументы против: Jackson 1969 (Е 37); Meiggs 462—464. Тема возмездия подчеркивается в изд.: Raaflaub 1979 (Е 65). 10 О первоначально небольшом союзе см.: Walker. САН V1: 42—44; Highby 1936 (Е 35): 39—57; Sealey 1966 (Е 82): 43—44; ср. (о буквальном понимании слова «ионийцы»): Hammond 1967 (Е 33): 43—47 (= А 54: 315—321). Об изначально большом союзе предпочитают говорить: Gomme. НСТ1: 289-295, ср.: 257, 271-272; ATL Ш: 194-224; Meiggs: 50-58. 11 Ср.: КИДМ Ш.З: 488.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 57 мался именно как ионийский (что оправдывало афинскую гегемонию в нем и делало ее приемлемой для Спарты), а что касается восточных греков, принадлежавших к другим племенам, то они были уподоблены ионийцам. Некоторые союзники были обязаны предоставлять корабли, другие — уплачивать денежные взносы [форос часто переводится как «дань»). Согласно Фукидиду, афиняне сами решали, кто из городов и в какой форме будет вносить вклад в общее дело, а также предоставляли должностных лиц, заведовавших денежными средствами альянса [эллинота- мии дословно «греческие казначеи»); сумма первого фороса была определена в 460 талантов (по всей видимости, в годовом исчислении) (1.96). Афины обеспечивали военное командование во время союзных экспедиций, и нас не должно удивлять, что и казначеи также были афинскими гражданами:12 чтобы действия альянса были эффективными, его гегемон должен был иметь возможность пользоваться своим лидерством — как в отношении тех союзников, которые платили подать, так и тех, кто поставлял корабли. (Партнерство в Союзе носило полный характер, так что не следует думать, что платившие форос могли освобождаться от участия в общих предприятиях: гегемон был вправе потребовать воинов от всех союзников, что он и делал во время боевых действий в Греции в 450-х годах до н. э.13.) Сохранились свидетельства о том, что установление для союзников размера первоначальных взносов осуществил афинянин Аристид [Афинская полития. 23.5; Плутарх. Аристид. 24; ср.: Фукидид. V.18.5), и не вызывает сомнений, что в ходе выполнения этой задачи принималось решение и о форме вклада каждого члена. Иногда высказывается мысль о том, что Аристид взял за основу ту систему обложения городов, которую разработал Артаферн в конце Ионийского восстания, однако у Геродота нет на это никаких намеков (VI.42), к тому же Артаферн, как кажется, принимал в расчет только размер сельскохозяйственных угодий, тогда как афиняне учитывали и другие материалы ные ценности14. Размеры первичного суммарного обложения — вопрос проблематичный. Фукидид говорит о 460 талантах, причем, если понимать его слова буквально, получается, что это была сумма, внесенная городами, которыми уплачивалась денежная дань, хотя данные податных списков указывают, что в конце 450-х годов до н. э., когда Союз включал больше членов и форос платило большее количество городов, общая сумма составляла лишь около 500 талантов. Далее, утверждение Фукидида (П.13.3) о том, что в 431 г. до н. э. ежегодная союзническая дань составляла 600 талантов, опять расходится с данными податных списков конца 430-х, согласно 12 См., однако: Woodhead 1959 (Е 95); автор предполагает, что первые хранители казны были назначены Союзом. 13 Ср. гл. 5, π. П (о сражении при Танагре 457 г. до н. э. — А.З.). 14 Ср.: Murray 1966 (А 93). Evans 1976 (А 35) — автор доказывает, что за основу Аристид взял произведенный Артаферном обмер земли.
58 Глава 3 которым сумма подати составляла около 430 талантов15. Предлагались разные объяснения16. Список за 425 г. до н. э., который мы знаем в деталях, необычайно оптимистичен17, так что не исключено, что информация Фукидида о 460 талантах основана на каком-то подобном списке, включавшем не только те государства, которые присоединились к Союзу с самого начала, но также и все те, которые, как надеялись Афины, рано или поздно присоединятся. Этот список должен был охватывать как плательщиков дани, так и поставщиков кораблей (возможно, из расчета 1 корабль = 1 талант): только крупное государство могло позволить себе ежегодное задействование на время военных кампаний своих людских ресурсов на нескольких кораблях, к тому же было установлено, что более половины вероятных членов Союза были не в состоянии регулярно предоставлять хотя бы одну триеру, а выставлять ежегодно более двух могли лишь 15%18. Даже если приведенная Фукидидом цифра искусственно завышена, проблема первого обложения остается нерешенной и в другом отношении. Мы не знаем, насколько крупными были воинские силы Союза, как и о том, насколько длительной была та или иная кампания (Плутарх в жизнеописании Перикла, 11.4 говорит о шестидесяти кораблях, действовавших на протяжении восьми месяцев, но мы не знаем, к какому периоду относится эта информация, да и вообще, правдива ли она), однако, если Афины, хотя и не платившие фороса, вносили существенный вклад из своих собственных ресурсов, было бы трудно предполагать наличие потребности расходовать большие суммы из дани — так, один папирусный фрагмент сообщает, что к середине столетия в союзной казне скопилось 5 тыс. талантов19. Позднее определенная доля дани посвящалась Афине в Афинах, и, как кажется, можно думать, что поначалу какая-то доля шла на храм Аполлона на Делосе: строительство здесь нового храма было начато во второй четверти V в. до н. э. и приостановлено около середины столетия, когда союзную казну перенесли в Афины20. Фукидид говорит, что «поначалу союзники были независимы, с правом голоса на союзных совещаниях» (1.97.1); далее он упоминает случаи нарушения Афинами автономии союзников, а совместные совещания 15 О данных, выводимых из податных списков, см.: Meiggs: 62—63, примеч. 1 на с. 63, 527; есть основания полагать, что для конца 450-х годов до н. э. цифра, которая предполагает, что все члены, за исключением Лесбоса, Хиоса и Самоса, перешли на уплату денежной дани, является чересчур заниженной. Данные Фукидида повторяются у Плутарха [Аристид. 24.4), но Диодор (XL47.1; ХП.40.2) приводит иные цифры. 16 См.: Walker. САН V1: 44-46; Gomme. НСТ1: 273-279; ATL Ш: 236-243; Chambers 1958 (Е 15); Eddy 1968 (Е 18); Meiggs: 58-67; French 1972 (E 28); Unz 1985 (В 86). 17 IG l3 71; см. c. 523—524 наст. тома. 18 Ruschenbusch 1983 (E 73—74). Eddy 1968 (E 18) — здесь высказано предположение, что один талант был эквивалентен одному кораблю; вопросы, связанные с поставкой кораблей, обсуждаются в изд.: Blackman 1969 (Е 10). 19 Ср. сноску 26 к гл. 6 наст. тома. 20 См.: Courby 1931 (I 54): 1—106 — собранные здесь данные в суммарном виде приведены в изд.: Bruneau and Ducat 1965 (I 32): 84—85, N° 13.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 59 вновь появляются только в речи, произнесенной в Афинах митиленцами, которые говорят, что первоначально Афины «возглавляли Союз на основе равноправия», а также ссылаются на «множественность мнений (πο- λυψεφια, букв.: «множественность голосов») среди союзников», имевших «равное право голоса» (ίσόψεφ(π) с Афинами (Ш.10.4—5, 11.4). Вероятно, существовал некий единый совет, на котором Афины имели голос наравне с остальными членами Союза;21 также вероятно, что к середине столетия этот совет перестал собираться22. Первоначально, как можно думать, Афины и союзники каждую весну посылали свои контингенты и своих представителей на совещание на Делос, где и разрабатывался план кампании этого года. Афины, которые в качестве гегемона предоставляли главнокомандующего и наибольшее количество кораблей, фактически обладали правом вето, так как вряд ли их можно было заставить предпринять какой-нибудь поход, в котором они не были заинтересованы, но, с другой стороны, для них было бы весьма проблематично проводить кампанию, в которой не были заинтересованы остальные члены блока, и любой союзник мог заявить решительный протест и отказаться участвовать в предприятии, которое он не одобрял, наподобие того, как поступили коринфяне в 506 г. до н. э., изменившие спартанцам и покинувшие ряды союзного войска (Геродот. V.75)23. В 459 г. до н. э. решение об отправке экспедиции в Египет официально не обсуждалось ни в городах- членах, ни на обычном совещании, а было принято, по всей видимости, командирами отрядов, которые перед тем отправились на Кипр (см. ниже, с. 74 наст. тома). По всей видимости, поначалу никому не приходило в голову, что независимость союзников должна быть гарантирована каким-то особым образом: слово «αυτόνομος» («автономный», «управляющийся своими законами», «независимый». — А.З.) впервые зафиксировано в 441 г. до н. э. (Софокл. Антигона. 821, уже метафорически), и было высказано предположение, что оно появилось приблизительно в то время для обозначения свободы, которая, как видели члены Союза, всё в большей степени подвергалась риску и о сохранении которой они теперь начинали беспокоиться24. Второй Афинский морской союз, основанный в 378 г. до н. э. для противостояния спартанскому империализму, во многих отношениях был организован иначе25. Он имел сугубо оборонительный характер. В Афинах на постоянной основе действовал совет союзников со своим 21 Glotz 1938 (А 47): 115; Larsen 1940 (Е 39); ATL Ш: 227; Meiggs: 460-462; Culham 1978 (E 16). Впрочем, некоторые исследователи считают, что в Делосском союзе, как и в Пелопоннесском, совещание союзников без участия в нем государства-лидера уравновешивало влияние последнего, см.: Walker. САН V1: 40-41; Hammond 1967 (Е 33) = А 54: 311—345; de Ste Croix 1972 (G 36): 298-307. 22 Cp. ниже, п. IV насг. главы. 23 Ср.: КИДМIV: 373-374, 433. 24 Ostwald 1982 (А 95); Karavites 1982 (А 71). В ATL Ш: 228 предполагается, что автономия государств-членов была гарантирована при учреждении союза, однако Мейгз (Meiggs: 46) сомневается, что этот вопрос уже тогда стоял на повестке дня. 25 Ср.: САН VI2: гл. 7. Наиболее важный текст: IG П2 43 = Tod. GHI123.
60 Глава 3 собственным аппаратом; этот совет исполнял совещательную функцию параллельно с афинским буле (советом), при том что последнее слово принадлежало афинскому Народному собранию (но оно, судя по всему, не могло предписывать что-либо союзникам против их воли). Афины обещали уважать свободу и независимость союзников вообще, но в особенности — не делать тех вещей, которые они делали в период существования Делосского союза. В частности, афиняне поклялись не взимать форос: и тем не менее, Афины все-таки прибегнут к сбору «взносов» [синтаксисов, συντάξεις), хотя и небольших, к тому же те ограниченные свидетельства, которые у нас имеются, позволяют предположить, что за определение конкретных сумм, сбор и трату денег отвечали не только Афины. Во Втором союзе Афины должны были не только заглаживать дурную репутацию Делосского союза: спартанская угроза была весомей для них, нежели для членов блока, в основном являвшихся островными государствами, так что при таких обстоятельствах скорее Афины нуждались в соратниках, чем союзники нуждались в лидере. Антиперсидский альянс 481 г. до н. э. сохранялся и после создания Делосского союза, во всяком случае, до конца 460-х годов до н. э.: в силу этих союзных отношений Афины отправили отряд на помощь Спарте против восставших мессенцев, но, когда она отослала его назад, разорвали союзнические отношения со спартанцами (Фукидид. Ι.102)26. Более мы ничего не слышим об альянсе, если не считать поздних и, вероятно, фиктивных рассказов об участии спартанцев в интригах против Фемис- токла (Диодор. ΧΙ.55.5—7; Плутарх. Фемистокл. 23.6)27. В исследовательской литературе было высказано мнение, что Делосский союз был не самостоятельным международным учреждением, а предприятием в рамках альянса 481 г. до н. э.28, современники же, скорей всего, в таком ключе вопрос не рассматривали. Более радикальная точка зрения состоит в том, что рассказ Фукидида о Союзе вводит нас в серьезное заблуждение и что реальная картина состояла в следующем: Афины и несколько сильных островных государств объединились для атаки на обвинявшихся в медизме (сотрудничестве с персами. —А.З.) греков Эгеиды, тогда как Спарта должна была наказать проперсидски настроенных эллинов в материковой Греции29. Приверженцы данного взгляда правильно подчеркивают трудные места в сообщении Фукидида, а также рано проявившуюся заинтересованность афинян в том, как представлять историю Союза30, но, чтобы до такой степени пренебречь Фукидидом, у нас нет свидетельств достойного качества и в достаточном количестве31. 26 Ср. в наст, томе гл. 5, п.1 в конце. 27 Об атаках на Фемистокла см. гл. 4, π. I насг. тома. 28 Giovannini and Gottlieb 1980 (E 32). 29 Robertson 1980 (E 69); ср. более раннюю работу: Меуег 1963 (Е 56). 30 Ср. ниже, с. 67—69 наст. тома. 31 Ср. с. 18—19 наст. тома.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 61 II. Ранняя история Делосского союза Те главы из кн. I Фукидида, на которые мы ссылались выше, являются частью большого отступления о Пентеконтаэтии (дословно: «Пятидесятилетие». —А.3.) — периоде примерно в пятьдесят лет между Персидскими войнами и Пелопоннесской войной (1.89—118.2), — вставленного сюда автором для обоснования своего заявления о том, что истинная причина вступления спартанцев в войну была связана не с частными случаями оскорбительного поведения Афин, но с тем реальным могуществом, которого добился этот город, и со страхом Спарты перед этой мощью (1.23.5—6, ср.: 88, 118.2)32. Рассказав о восстановлении афинских стен после Персидских войн и об основании Делосского союза, Фукидид приступает к голому перечню событий из истории международных отношений Афин, вплоть до Тридцатилетнего мира, заключенного в 446/445-м (98— 115.1), а затем переходит к рассказу об Афино-Самосской войне 440— 439 гг. до н. э. (115.2—117); это — единственное связное изложение, по времени своего написания очень близкое самой Пентеконтаэтии; в другом отдельном отступлении Фукидид передает нам историю падения Павсания в Спарте и Фемистокла — в Афинах (128—138). В иной последовательности излагает события Диодор Сицилийский (в его летописном повествовании период 478/477—451/450 гг. до н. э. охвачен главами 38—92 кн. XI, а период 450/449—432/431 гг. — главами 1—37 кн. XII), об отдельных эпизодах истории Союза упоминает Плутарх в жизнеописаниях Кимона и Перикла. В целом Диодор и Плутарх пишут о событиях, уже известных нам по Фукидиду, хотя они часто добавляют детали, противоречащие его рассказу или им не упоминаемые. С 450-х годов до н. э. у нас появляются современные событиям свидетельства в форме эпиграфики, главным образом из Афин. По-видимому, это была установка демократического режима, введенная Эфиальтом, — документы государственного значения записывать на камне, так что мы располагаем известным числом постановлений Народного собрания и другими публичными документами, касающимися Делосского союза; в частности, начиная с 453 г. до н. э. у нас есть годовые податные списки, которые регистрируют поступление шестидесятой части от дани, уплаченной членами Союза, в качестве пожертвования в казну Афины33. В отличие от позднейших литературных источников, эпиграфика информирует большей частью о вещах, никак у Фукидида не отраженных: надписи не только дают нам такие детали, которые и невозможно ожидать от повествовательной истории, но они содержат еще и указания на трения, возникшие внутри Союза около середины столетия, о которых Фукидид мог, но почему-то не захотел упомянуть. 32 Ср. гл. 9, π. I наст. тома. 33 Ср. гл. 6, π. I наст, тома, а также начало π. IV гл. 3. — о документах, касающихся Союза. Об одной надписи 460-х годов до н. э. см. далее, с. 67.
62 Глава 3 Наличный материал не позволяет написать полную историю Союза даже в первом приближении. Рассказ Фукидида — это выборка событий, иллюстрирующая рост афинского могущества. Весьма вероятно, что союзные войска принимали участие в ряде кампаний, о которых мы вообще ничего не знаем, а наше неведение не позволяет оценить, насколько далеко заходили афинские антиперсидские намерения, ради которых и был создан Делосский союз, и как далеко и насколько осознанно заходили афиняне в преследовании своих собственных интересов. Мы ничего не слышим о том, насколько широка среди афинских граждан была поддержка той политике, которую проводили Афины, или о том, насколько серьезной была поддержка Афин и Союза среди действительных и потенциальных государств-членов. Мы не знаем, насколько часты были восстания и ответные карательные мероприятия со стороны Афин, об отдельных примерах чего имеются сообщения (хотя относительно тех лет, за которые податные списки сохранились в хорошем состоянии, мы имеем ясное представление, какие из государств платили дань, а какие — нет). Фукидидовский перечень событий начинается с отвоевания у персов Эиона — города при устье Стримона: во главе похода стоял Кимон Афинский, местные жители (негреки) были порабощены, сюда направились афинские поселенцы (о последнем пункте говорит только Плутарх, но нет причин сомневаться в этом) (Фукидид. 1.98.1, ср.: Геродот. УП.107; Плутарх. Кимон. 7—8.2). В схолиях к Эсхину (П.31) упоминается уничтожение афинского отряда при местечке под названием Девять Путей, что недалеко от реки Стримон, случившееся вскоре после захвата Эиона: видимо, афиняне пытались заложить здесь еще одну колонию. Следующим событием был захват Эгейского острова Скирос (также населенного негреками), порабощение его жителей и основание еще одного афинского поселения (Фукидид. 1.98.2). Позднейшие писатели (но не Фукидид) сообщают, что, руководствуясь дельфийским оракулом, Кимон разыскал на Скиросе кости афинского героя Тесея и возвратил их в Афины (Плутарх. Тесей. 36.1—3; Кимон. 8.3—7; Павсаний. 1.17.6; ср.: Афинская полипшя. Фр. 4 Kenyon). Потом была война против Кариста — города на юго-восточной оконечности Евбеи, который, будучи захвачен в 490 г. до н. э. персами, в 480-м поддержал их (Геродот. VI.99.2; УШ.66.2): эта кампания закончилась тем, что каристийцы сдались на определенных условиях и присоединились к Союзу (Фукидид. 1.98.3; ср.: Геродот. IX. 105). Затем восстал Наксос — одно из самых крупных островных государств, — он был осажден и покорен: по этому поводу Фукидид дает такой комментарий: «<...> это был первый союзный город, порабощенный [метафорически] вопреки установившемуся порядку вещей, но впоследствии то же случилось и с рядом других городов» (1.98.4). Отнятие у персов их европейского аванпоста в Эионе было конечно же акцией, совершенной в соответствии с целями и интересами Делос- ского союза; однако афинская колония здесь, как и попытка заложить поселение у Девяти Путей (где позднее, в 437/436 г. до н. э., будет основан
Делосский союз до 449 г. до н. э. 63 Амфиполь), должны были Афинам принести основную выгоду. Девять Путей находились на важном перекрестке, к тому же это был район, богатый золотом, серебром и корабельным лесом. Сомнительно, чтобы нападение на Скирос могло объясняться как антиперсидская мера: некий местный житель в 480 г. до н. э. действительно оказал содействие персидскому флоту, указав на опасный риф (Геродот. УШ.183.3), но у Геродота это вообще единственное упоминание о Скиросе. Ликвидация варваров- пиратов, гнездившихся на острове, была бы весьма желательна, а потому могла быть целью атаки; кроме того, выгода для Афин была очевидна, и не только из-за обнаружения здесь того, чему потом поклонялись как костям Тесея, но также из-за того, что этот остров был важным пунктом на морском пут из Геллеспонта в Афины, который еще и сам мог производить хлеб на экспорт. Предположительно все поселенцы были афинянами: в IV в. до н. э. Афины могли заявлять права на Скирос как на свое законное владение (напр.: Андокид. Ш.12). И всё же весьма вероятно, что члены Союза и одобрили, и приняли участие в походах против Эиона и Скироса (хотя в качестве подлежащего при глаголах у Фукидида в 1.98 следует видеть «афинян»). Для антиперсидского блока Карисг был правильной мишенью; уже осенью 480 г. до н. э. патриотически настроенные греки угрозами заставили жителей этого города выплатить огромные деньги и опустошили их земли (Геродот. VIIL112, 121.1). Впрочем, Карисг, как и Скирос, лежал близко к пути из Геллеспонта в Афины, так что именно эта последние были более всего заинтересованы в послушном Каристе. Мы не знаем, почему взбунтовался Наксос. Формально он не имел права выходить из блока, основанного как «вечный союз»; этот остров стал первым в начале века плацдармом персов на Кикладах и их же первым завоеванием на архипелаге в 490 г. до н. э. (Геродот. V.28—34; VI.96), так что было бы разумно предположить, что Союз просто не мог позволить Наксосу просто так уйти. «Порабощение» Наксоса означало, вероятно, нечто похожее на то, что позднее сделают с Фасосом: Наксос будет вынужден против своей воли остаться в Союзе, снести городские укрепления, выдать свои военные корабли (скорее всего, Афинам), а также уплатить контрибуцию и дань; думать, что афинское вмешательство пошло дальше этого, у нас нет оснований34. Нет сомнений в антиперсидском характере похода, закончившегося упомянутой Фукидидом битвой при Евримедонте. Вероятно, в предыдущих кампаниях Союз подчинил города на побережье вплоть до Памфи- лии (в южной части Малой Азии); когда персы начали собирать крупный флот, Кимон вышел с афинскими и союзническими кораблями (специально приспособленными для перевозки большего, чем обычно, количества гоплитов), вынудил Фаселиду присоединиться к Союзу и направился далее на восток, к Евримедонту; в устье этой реки он разбил флот персов, 34 Иная точка зрения: Ostwald 1982 (А 95): 38—39 — автор предполагает, что Наксос «лишился внутреннего самоуправления». См. также: Blackman 1969 (Е 10): 199—200 — автор оставляет открытым вопрос о том, было ли позволено Наксосу сохранить свои корабли.
64 Глава 3 высадился на берег и разграбил их лагерь; затем он проследовал еще дальше на восток, чтобы разгромить персидские подкрепления, подошедшие с Кипра. Это была важная кампания, с двумястами уничтоженными персидскими кораблями, если верить Фукидиду, и, если верить позднейшим писателям, даже большим числом (Фукидид. 1.100.1; детали добавляют Диодор: XI.60.3—62, упоминающий о двух битвах одного дня — сначала около Кипра и затем при Евримедонте, и Плутарх: Кимон. 12—13). Если Союз присоединял таких географически отдаленных членов, как Памфилия, и мог направить большие силы на битву с персами при Евримедонте, то, следует думать, его позиции в Эгеиде были очень крепкими. Можно также сделать несколько вероятных умозаключений о последствиях сражения при Евримедонте. Кипр расположен на не очень большом расстоянии от устья этой реки. В конце микенского периода на остров пришли греки, став здесь господствующим населением; в период архаики Кипр смотрел скорее на юг и восток, чем на север и запад, и около 545 г. до н. э. подчинился Персии, но к концу VI в. до н. э. греческая культура находилась в фаворе у тех, кто испытывал неприязнь к персидскому господству. В 490-х годах до н. э. Кипр присоединился к Ионийскому восстанию, но в 480 г. до н. э. вынужден был принять участие в походе Ксеркса на Грецию35. Кампанию 478 г. до н. э. Павсаний начал именно здесь, на Кипре, перенеся затем свое внимание на Византий, и, похоже, ни одно из киприотских государств не вошло в состав Делосского союза в момент его учреждения. Можно было бы ожидать, что после битвы при Евримедонте будут сделаны попытки вернуть Кипр в сферу эллинского влияния, и, действительно, позднейшие события показывают, что Афины не забыли о Кипре; однако на тот момент таких попыток, судя по всему, предпринято не было. Учитывая неопределенность датировки сражения, а также то, что рассказ Фукидида носит в высшей степени избирательный характер, мы не можем уверенно ответить на вопрос, почему греки не воспользовались этой победой немедленно. Со следующим представленным у Фукидида эпизодом мы возвращаемся в Эгеиду и к стремлениям Афин из всего извлекать собственную выгоду. Восстал остров Фасос, причиной чего стали споры о торговых пунктах и приисках на фракийском материке, которые контролировались фасос- цами, но которых домогались афиняне. Афиняне победили на море и высадились на остров; примерно тогда же к Девяти Путям было отправлено десять тысяч колонистов, состоявших из афинян и их союзников (но при попытке продвинуться в глубь материка, на северо-восток, они были истреблены фракийцами в битве при Драбеске). Между тем фасосцы обратились с призывом о помощи к Спарте, и Фукидид уверен, что спартанцы втайне пообещали отвлечь внимание афинян путем вторжения в Аттику, чему, однако, помешало сильное землетрясение в самой Спарте 35 Ср.: САН П3.2: гл. 22Ь; КИДМ Ш.З, гл. 36с; КИДМIV: 67 (Геродот. УП.90), 119, 579—580; кроме того, о Кипре до и в течение V в. до н. э. см.: Meiggs: 477—486.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 65 и последовавшее за ним восстание илотов36. Между Афинами и Спартой еще не было вражды, и вскоре лакедемоняне попросили у афинян помощи против илотов; Фасос, конечно, мог обратиться с призывом к спартанцам, но маловероятно, чтобы те были готовы на этот призыв отозваться. Фасосцы были осаждены и на третий год сдались на афинских условиях: они должны были срыть стены своего города, отказаться от военных кораблей и материковых владений (по всей видимости, в пользу Афин), немедленно заплатить контрибуцию, а в дальнейшем уплачивать дань (Фукидид. 1.100.2—101). Колония у Девяти Путей не была исключительно афинской, и Афины, судя по всему, заявляли, что фасосцы монополизировали ресурсы на варварской территории, которые должны были бы приносить выгоду всему Союзу, однако другие государства-члены также имели свою перайю (дословно «противолежащий край» — территория на материке, принадлежащая островному государству. — А.5.), поэтому такая доктрина могла и у них вызывать чувство тревоги за свои владения, так что данный эпизод свидетельствует скорее о расширении афинского могущества, нежели о защите интересов Союза в целом. «На третий год» (1.101.3) — эти слова Фукидида являются первым указанием на время с начала рассказа о Пентеконтаэтии. Все события от Эиона до Евримедонта Диодор относит к 470/469 г. до н. э., а о Фасосе упоминает под 464/463 г. до н. э. (XI.60-62, 70.1, 5). В схолиях к Эсхину афинское поражение, последовавшее за захватом Эиона, датировано по архонтату Феона в Афинах (476/475 г. до н. э.). Плутарх (Тесей. 36.1) относит к тому же году оракул, предписывавший Кимону перенести из Скиро- са на родину кости Тесея. В другом месте тот же автор говорит о захвате Скироса и переносе Тесеева праха (Кимон. 8.3—7) и сразу после этого сообщает, что архонт Апсефион (469/468 г. до н. э.) заставил Кимона вместе с его сотоварищами-стратегами занять место обычных судей на состязании трагедий во время Дионисий (Там же. 8.7—9). Датировать захват Карнета невозможно в силу отсутствия на сей счет определенных указаний. Для установления хронологии наксосского восстания также нет никаких свидетельств, кроме сообщения Фукидида в его рассказе о Фемистокле: когда тот бежал морем в Азию, буря отнесла корабль к Наксосу, который как раз осаждала афинская эскадра (1.137.2). Если это правда и если 3(5 По всей видимости, Спарта и Фасос были связаны Ксенией (узами взаимного гостеприимства. — А.З.). Человек, названный у Павсания сыном Алексарха, был в 440-х годах до н. э. феоролл (полномочным представителем общины, исполнявшим поручения культового характера. —А.З.) на Фасосе (Salviat 1979 (F 62): IV.2, в тексте между с. 116 и 117), и он должен был родиться примерно в то время, когда Павсаний командовал в Эгейском море, т. е. ок. 478 г. до н. э. Человек, названный Лихом, сыном Аркесилея, был архонтом на Фасосе в 398/397 г. до н. э. (Pouilloux 1954 (F 58): 266—270, № 29.17, датировка: Pouilloux, Salviat 1984 (F 59): 257—258, и 1983 (С 79): 386): скорее всего, он был фасосцем, в семье которого практиковались эти два спартанских имени — Лих и Аркесилай (Pouilloux 1954: указ, место; Cartledge 1984 (F 15)), а не знаменитым спартанцем Лихом, геронтом 420 г. до н. э. (Фукидид. V.50.4; Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.21), якобы еще жившим в 398/397 г. до н. э. (при всем уважении к Фукидиду: VTII.84.5) и якобы назначенным архонтом на Фасосе (Pouilloux, Salviat 1983 (С 79)).
66 Глава 3 персидским царем, принявшим Фемистокла, был Артаксеркс (1.137.3), наследовавший трон Ксеркса в 465 г. до н. э., тогда восстание на Наксосе вряд ли могло случиться ранее 466 г. до н. э.; однако нет никакой уверенности в достоверности рассказанной Фукидидом истории37. Также нет прямых данных для датировки битвы при Евримедонге. Война с Фасосом заняла три года (Фукидид. 1.101.3) — вероятно, имеются в виду три архонтских года. Согласно Фукидиду (IV. 102.3), колония, чьи поселенцы были истреблены при Драбеске, была выведена через тридцать два года после неудачи Аристагора во Фракии (Геродот. V.124— 126), а успешное основание Амфиполя произошло еще через двадцать девять лет после той попытки; в схолиях к Эсхину неудавшаяся колония датируется по архонту Лисикрату (453/452 г. до н. э.), а удавшаяся — 437/436 г. до н. э. (последнее подтверждается хронологической таблицей Диодора: ХП.32.3). Данные схолиаста можно согласовать с Фукидидом, если допустить, что дошедший до нас текст схолии дает ошибочное окончание имени, начинавшегося с Лиси-: архонтом 465/464 г., отстоящего от 437/436 г. до н. э. на двадцать девять лет (включительно), был Лисифей (а 496/495 г. до н. э. — дата, опять получаемая при включительном счете, — вполне подходит в качестве даты Аристагоровой неудачи38). Таким образом, войну с Фасосом можно датировать 465/464-463/462 гг. до н. э., и это совместимо с тем, что мы знаем о последующей политической карьере Кимона. Обычно события в Эионе и на Скиросе относят к 476 и 475 гг. до н. э., а в Каристе и Наксосе — к концу 470-х годов до н. э. Плутарх совсем необязательно имел верное доказательство наличия какой-то связи между захватом Скироса и судейством Кимона на состязаниях трагедий (нет даже уверенности, что он сам видел здесь такую связь); было высказано мнение, что это судейство было наградой за победу при Евримедонте в 469 г. до н. э.39. Позднее, впрочем, предлагались более поздние даты для всех этих эпизодов. Согласно Диодору (XI.53.1), архонтом 469/468 г. до н. э. был не Апсефион, а Федон или Феон, и историк мог выстроить последовательность событий начиная с выведения колонии в Эион в 470/469 г. до н. э., поскольку захват Эиона произошел в этом году; Плутарх мог иметь свидетельство о связи судейства на представлении трагедий с захватом Скироса и переносом костей Тесея; Фукидид мог быть прав, утверждая, что Фемистокл во время своего бегства оказался у Наксоса как раз в тот момент, когда его блокировала афинская эскадра40. Тем не менее, 37 Ср. в насг. томе гл. 4, π. I, в конце. 38 Наиболее парадоксальным у Е. Бэдиана (Badian 1988 (В 1)) является его попытка доказать, что датировка схолиаста верная и, соответственно, катастрофа при Драбеске имела место в 453/452 г. до н. э., т. е. много позже основания колонии. 39 См. хронологические таблицы: Gomme. НСТ1: 394—396; ATL Ш: 175—179. Предположение о судействе Кимона на трагедийном состязании впервые было высказано в изд.: Jacoby 1947 (С 56): 3, примеч. 1 = С 58: 147, примеч. 17. 40 Для всех этих событий начиная с Эиона низкая хронология дается в работе: Smart 1967 (Е 84), относительно низкая — в работах: Meiggs: 80—83; Levy 1976 (D 48): 277—279; Mil¬
Делосский союз до 449 г. до н. э. 67 ортодоксальный взгляд остается более предпочтительным. В самом деле, хронологические аргументы, основанные на датировках Диодора, ненадежны; к тому же трудно поверить, что Афины после изгнания персов так долго медлили с выведением колонистов в Эион, с оккупацией Скиро- са и с нападением на Карист и что в течение тех месяцев, которые ушли на подавление наксосского мятежа, Афины чувствовали себя в достаточной безопасности на Эгейском море, чтобы отправить крупную эскадру к Евримедошу. Теперь необходимо разобрать три эпизода, не включенные Фукидидом в его краткую сводку. Ниже он рассказывает, что Павсаний, после его вызова в Спарту в 478 г. до н. э., возвратился в Византий, был смещен афинянами и отправился в Колоны, и уже оттуда вновь был вызван в Спарту (1.128.3, 131). Некоторые исследователи относят это событие ко времени до Эиона, так как, согласно одному фрагменту Эфора или автора, пользовавшегося сочинением Эфора [FGrH 70 F 191.6), а также Диодору (XI.60.2), Кимон отправился с флотом к Эиону из Византия41, однако это может объясняться просто тем, что у Диодора (XI.44.7) именно Византий в последний раз перед тем упомянут как место нахождения флота под командой Павсания в 478 г. до н. э. Юстин в пассаже, вызывающем подозрения уже потому, что здесь Павсаний назван основателем Византия, заявляет, что тот контролировал это место в течение семи лет (IX. 1.3): можно, конечно, удивляться, почему Афины так долго терпели его присутствие здесь, но, поскольку его падение проще всего отнести к 460-м годам до н. э., нам следует принять это заявление Юстина и датировать изгнание Павсания из Византия временем ок. 470 г. до н. э.42. Плутарх [Кимон. 14.1) упоминает о походе Кимона на Херсонес против персов и фракийцев, имевшем место в период между битвой при Евримедонте и Фасосской войной, и это подтверждается списком убитых, фиксирующим потери как на Геллеспонте, так и на Фасосе, предположительно в тот же самый сезон боевых действий (Agora ХУЛ: N® 142а). Поэтому Херсонесскую кампанию следует датировать временем непосредственно перед войной с Фасосом, и тот факт, что свое нежелание состоять в Союзе остров проявил так поздно, делает долгое пребывание Павсания в Византии не таким уж невероятным. В жизнеописании Кимона (13.4) Плутарх говорит, что Перикл и Эфиальт, каждый по отдельное- ton 1979 (В 9). Еще об одном варианте низкой хронологии см.: Unz 1986 (В 16): 69—73. Я не разделяю мнения Е. Бэдиана (Badian 1987 (Е 3): 2—8), что у Фукидида (1.100.1) выражение «μετά ταυτα καί» («и после этого». — А.З.) означает, что осада Наксоса и битва при Евримедонте произошли в одно время. 41 Наир.: Gomme. HCTI: 399—400; ATL Ш: 158-160. 42 White 1964 (F 71) — в качестве аргумента в пользу поздней даты автор приводит вероятный возраст Павсания и количество его сыновей; см. также: Rhodes 1970 (С 82): 396— 397; Badian 1988 (Bl): 300—304; в конце наст, тома хронологическое дополнение N° 2. О закате карьеры Павсания см. с. 134—135. 42а Имеется в виду издание надгробных надписей с афинской Агоры: Bradeen D.W. Inscriptions. The Funerary Monuments. Princeton: The American School of Classical Studies at Athens, 1974. (The Athenian Agora. Vol. XVH.)
68 Глава 3 ти, даже пройдя со своими эскадрами за Ласточкины острова (к югу от Фаселиды), не встретили никакого сопротивления со стороны персов. Речь может идти об экспедиции Перикла 440 г. до н. э. (Фукидид. 1.116.3), что же касается Эфиальта, то его поход в любом случае должен был иметь место после битвы при Евримедонте и до трагической гибели самого Эфиальта в конце 460-х годов до н. э. Как уже было сказано, высока вероятность того, что в течение этих лет Союз был вовлечен в борьбу с персами, о которой нам практически ничего не известно. Мы знаем только, что вплоть до 450 г. до н. э. (см. ниже) состоялось несколько сражений и что к этому времени Персия до такой степени утратила всякий контроль над Эгеидой, что вынуждена была пойти на подписание мирного договора (если даже такого договора в реальности не было, позднейшие поколения были уверены в обратном43). У тех, кто присоединился к Союзу как к антиперсидской организации, не было оснований жаловаться, что Афины не смогли добиться основных целей этого альянса. Однако все эпизоды, которые Фукидид, исходя из своих задач, отобрал для своего каталога событий, воспринимаются как иллюстрации растущего могущества Афин. Эион стал афинской колонией, предоставив доступ к региону, в котором позднее был основан Амфиполь; Скирос стал афинской колонией. Карист силой, против своей воли, был включен в состав Союза, Наксос был вынужден остаться в Союзе — опять же вопреки своему желанию. Битва при Евримедонте увенчалась блистательной победой для Союза — но, если говорить точнее, — победой для Афин. Афиняне боролись с Фасосом и в итоге отобрали у него территорию, которую очень желали приобрести. Нельзя сказать, что Фукидид ошибается, изображая основание Афинами Делосского союза как бесхитростный поступок, как принятие приглашения от восточных греков стать их лидером в продолжавшейся войне с Персией: нет нужды предполагать, что, соглашаясь на это предложение, Афины имели скрытые мотивы или что с самого начала они навязывали свою волю союзникам, не проявлявшим особого энтузиазма44. И всё же с самых ранних лет, когда политика Союза еще только вырабатывалась, Афины обнаруживали, что есть масса возможностей продвинуть свои собственные интересы, и они этими возможностями пользовались, причем совсем необязательно со злым умыслом: определенная реакция на конкретную ситуацию становилась моделью того, как в дальнейшем нужно реагировать на новые коллизии. 43 Ср. гл. 6. π. I наст. тома. 44 Ср. выше, сноски 8 и 29 к наст, главе. Гордость афинскими победами, одержанными не только над персами, но и над другими греками, засвидетельствована именами, которые некоторые отцы этого поколения давали своим сыновьям: Евримедонт (Фукидид. Ш.80.2, и др.; обратите внимание также на вазу с надписью «Εύρυμέδον είμι κυβάδε εστεκα». — Schauenberg 1975 (1 146)), но также и Каристоник, и Наксиад (М—L 48,27, 79). (О так называемой вазе Евримедонта. Это — краснофигурная ойнохоя; Гамбург, Музей искусства и ремесел, инв. Nq 1981.173; датируется временем ок. 460 г. до н. э., расписана в манере вазописца Триптолема; на одной стороне изображен человек восточного типа (перс или, может быть, скиф), его руки подняты к голове, пальцы растопырены, с левого плеча на рем-
Делосский союз до 449 г. до н. э. 69 Согласно Фукидиду, в значительной степени именно из-за отступничества союзников Афины вынуждены были перейти к более деспотической политике: будучи гегемоном, они настаивали на выполнении союзниками своих обязательств, союзники же ненавидели их за это, в результате афиняне стали страшиться тех последствий, которые могли бы наступить, потеряй они свое владычество (1.75—77, 97.1; П.63.1—2). После рассказа о восстании на Наксосе Фукидид вставил главу об укреплении афинского господства внутри Союза (1.99): восстания зачастую происходят из-за недоимок при уплате подати, при поставке кораблей и из-за уклонения от воинской службы, поскольку союзники с трудом переносят скрупулезность, с какой афиняне требуют от них исполнения всех союзнических обязательств (cp.: VI.76.3; а также слова Геродота, VI. 11—12, об ионийцах в 490-х годах до н. э.); из предводителя равных Афины всё более превращались в начальника, и союзники поддерживали эту тенденцию, полагая менее обременительным платить дань, чем принимать участие в походах, поэтому афинский флот рос за их счет, а сами союзники оказывались и неподготовленными, и недостаточно вооруженными перед лицом афинян, когда те применяли к ним силу. Любому мелкому полису определенно проще было платить деньги, чем комплектовать людьми хотя бы один корабль для длительных походов, регулярно случавшихся каждое лето45, и, поскольку с самого начала вся исполнительная власть была сосредоточена в Афинах, мы можем принять то, что у Фукидида читается между строк: военные суда, построенные и оснащенные афинянами в порядке их союзнических обязанностей на средства, полученные от взимания дани, становились афинскими кораблями. Союзник, не выставлявший своих собственных судов и команд для них, не мог уклониться от военной операции, которую не одобрял; даже если он продолжал снаряжать один или два корабля, боевой практики — и на море, и на суше — было недостаточно, а потому, когда недовольство такого союзника перерастало в отказ платить дань, справиться с ним было несложно. не свисает колчан; варвар стоит, наклонившись вперед; на другой стороне вазы изображен, видимо, эллин, хотя козлиная бородка и бакенбарды заставляют некоторых исследователей сомневаться в его греческой идентичности; на «эллине» только плащ; «эллин» быстро приближается к варвару сзади, левая рука вытянута вперед, а правой он держит свой наполовину эрегированный пенис. Надпись, сделанную краской и сохранившуюся не самым лучшим образом, можно перевести так: «Я есть Евримедонт, я стою, наклонившись». Обычно ее приписывают «эллину», но некоторые исследователи — варвару, и обычно интерпретируют как намек на важную победу греков при Евримедонте; такую интерпретацию впервые в развернутом виде предложил Конрад Шоенберг (Schauenberg) в указанной выше статье; впрочем, ряд исследователей сомневаются в наличии здесь аллюзий на военную победу и усматривают во всей сцене, скорее, юмористическое изображение некоего мифологического сюжета; см., напр.: Ferrari Pinney G. For the Heroes are at Hand Ц Journal of Hellenic Studies. 104 (1984): 181—183; Cohen A. The Self as Other: Performing Humor in Ancient Greek Art // Gruen E.S. (ed.). Cultural Identity in the Ancient Mediterranean (Los Angeles, 2011): 469—470 и примеч. 20, 21. — A.3.) 45 Cp. выше, c. 58 и сноску 18 там же. Ранее, в более общих выражениях, этот момент был отмечен М. Финли (Finley 1978 (Е 25): 110—114).
70 Глава 3 Согласно Диодору, после применения силы к Фасосу и Эгине характер Союза изменился (XI.70.3—4): с этого времени афиняне более уже не обходились с союзниками сносно, но правили с помощью силы и вели себя высокомерно; большинство членов альянса, будучи не в состоянии переносить это, стали обсуждать друг с другом возможность отложения, а некоторые пренебрегли Союзным совещанием и «попробовали организоваться сами по себе» («κατ’ ίδιαν έταττοντο»; Диодор, возможно, имеет здесь в виду выход из Союза). У Фукидида (ШЛО—11) митиленцы жалуются, что само устройство союзного Совета позволяет афинянам проводить собственную линию, подминая один город за другим, начав с самых слабых (что не соответствует действительности). Поскольку Афины вместе с сохранявшими лояльность союзниками контролировали море, а большинство членов альянса были островными государствами, согласованное отложение нескольких союзников было непросто организовать, и нет никаких свидетельств подобным событиям. Далее, с самых первых лет своего существования Делосский союз представлял собой одновременно и организацию, боровшуюся с Персией от лица греков, и организацию, посредством которой Афины считали удобным расширять свое могущество. Фасосская война — наиболее очевидный из упомянутых Фукидидом примеров того, как Афины не просто продвигали собственные интересы, но и делали это за счет своих союзников. Согласно Фукидиду, спартанцы были даже рады созданию нового союза под афинским предводительством, поскольку опасались внешнего влияния на своих полководцев и считали афинян достаточно опытными для подобной миссии и при этом дружественно к ним расположенными. Позднейшие авторы, впрочем, расходятся в этом пункте с Фукидидом. «Афинская политая», если текст ее рукописи не исправлять и если не придавать ему неестественного смысла только ради того, чтобы согласовать с Фукидидом, заявляет, что Афины установили гегемонию на море вопреки желанию лакедемонян (23.2). Диодор (ΧΙ.50) сообщает о дебатах, во время которых спартанцы уже было решили отправиться на войну против персов, дабы снова взять инициативу в свои руки, и казалось, что они в самом деле выскажутся за это, как неожиданно один из геронтов по имени Гетоймарид смог склонить большинство в пользу противоположного решения. В результате эта война не состоялась. Может показаться странным, что детали этих дебатов, которые никак не проявились в дальнейших спартанских действиях, могли просочиться наружу вопреки обычной спартанской скрытности, поэтому другой исследователь, один из авторов настоящего тома, считает эту историю вымыслом46. «Афинская политая» совсем необязательно должна совпадать с Фукидидом, и вполне возможно, что некоторые спартанцы поддерживали Павсания, желая, чтобы Спарта продолжала участвовать в делах Эгеиды; но после Персидских войн у нее возникли проблемы не только с ее собственными полководцами, действовавшими за границей, но и с соседями в Пелопоннесе47, 46 См. с. 134. 47 Ср. с. 136 слл.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 71 так что, пока афинская экспансия в Эгеиде осуществлялась под руководством Кимона, друга Спарты, многие здесь не видели повода для тревоги. Спартанское сотрудничество с Афинами привело к осуждению Фе- мистокла (Фукидид. 1.135.2—З);48 какие бы надежды ни питали фасосцы относительно Спарты, она не стала препятствовать Афинам в их покорении; и в 462/461 г. до н. э. Кимон привел афинских гоплитов на помощь Спарте в войне с мессенцами (см. далее). Понятно, что фукидидовское заявление отражает преобладавшее, если только не всеобщее, у лакедемонян мнение. III. Честолюбивые замыслы АФИНСКИХ ДЕМОКРАТОВ Дружбе между Спартой и Афинами пришел конец в связи с Мессенской войной, которая началась после великого землетрясения 464 г. до н. э.: лакедемоняне запросили помощи у своих союзников, включая афинян; Кимон хотел оказать поддержку, но Эфиальт был против (Плутарх. Кимон. 16.9—10); тогда Кимон отправился в Пелопоннес сам, взяв с собой 4 тыс. гоплитов (Аристофан. Лисистрата. 1138—1144); однако спартанцы, опасавшиеся дерзости и радикализма афинян, заподозрили, что восставшие могут убедить тех перейти на их сторону, и заявили, что более уже не нуждаются в афинянах, и отправили их домой. Тогда Афины разорвали альянс со Спартой, сложившийся в 481 г. до н. э., а вместо этого заключили союз с Аргосом и Фессалией, врагами Спарты (Фукидид. 1.101.2— 102). В одной из глав этого тома будет показано, что спартанский страх возник из политического успеха, которого в Афинах, в отсутствие Кимона, достиг Эфиальт, настроенный антиспартански: афинские воины, останься они в Мессении, могли принять новую установку на поддержку восставших против Спарты49. Эра афино-спартанского мирного сосуществования подошла к концу, и теперь Афины готовы были бросить вызов спартанскому господству в материковой Греции. Новые союзы, которые Афины заключили здесь, а также их страстное желание в конечном итоге покорить Эгеиду, втянуло их в I Пелопоннесскую войну; но в то же самое время они продолжали бороться с Персией (для чего и был организован Делосский союз), перенеся теперь войну за пределы Эгейского моря; кроме того, они начали обращать взоры на греков Италии и Сицилии, в чьи дела афиняне прежде никогда не были вовлечены напрямую. Осуществлявшаяся Афинами экспансия на материке и покорение ими Эгины будут рассмотрены в другой главе наст. тома50. С Эгиной поступили так же, как с Наксосом и Фасосом: эгинцы должны были срыть 48 Ср. с. 90 наст. тома. 49 Ср. с. 94 наст. тома. 50 Ср. гл. 5, π. П, в начале.
72 Глава 3 стены, отказаться от боевых кораблей и войти в состав Союза с обязанностью платить дань (Фукидид. 1.108.4); в 432 г. до н. э. эгинеты жаловались, что Афины не признают их автономию, обещанную либо по условиям договора, заключенного при вхождении в Союз, либо по условиям Тридцатилетнего мира 446/445 г. до н. э. (1.67.2 и далее; Фукидид, к сожалению, не сообщает подробностей)51. Согласно первым податным спискам, Эгана платила большую дань — 30 талантов в год. Члены блока являлись полными союзниками Афин (с обязанностью участвовать и в морских, и в сухопутных операциях. —А.З.), так что последние могли использовать союзные силы не только против Эганы (1.105.2), но и на материке (1.107.5; ср. ссылки на ионийцев: М—L: 36; Павсаний. V.10.4). Обычно считается, что материковые приобретения Афин не включались в состав Союза, а становились напрямую их подданными, однако есть основания думать, что в податном списке 452 г. до н. э. в испорченном тексте нужно восстановить название беотийского Орхомена52. Война с персами продолжалась. Флот в составе 200 афинских и союзнических кораблей был отправлен к Кипру (у Фукидида об этом сказано мимоходом: 1.104.2). Несмотря на победу афинян при Евримедонте, Кипр по-прежнему оставался вне Делосского союза. Однажды в 460-х годах до н. э. Эфиальт заплыл во главе эскадры за Ласточкины острова; что же касается слов Плутарха в 15.2 жизнеописания Кимона, то из них вряд ли стоит делать вывод о том, что в 462 г. до н. э. под командой этого политика была совершена еще одна экспедиция на Кипр53. Впрочем, рассмотрение событий на Кипре и на этот раз оставим на будущее. Ливийский царь Инар, спровоцировавший Египет на восстание против персов, обратился с призывом к отправившемуся к Кипру греческому флоту (в составе 200 кораблей; см. выше. — А.З), и было решено эту помощь оказать. В отличие от Кипра, Египет не был наполовину греческим, однако еще в УП и VI вв. греки часто сражались на стороне египетских царей и селились в Египте, и многие еще и в V в. до н. э. продолжали здесь жить;54 таким образом, данная операция могла представляться как продолжение войны с персами, для которой и был учрежден Делос- ский союз, а также как акт эллинской солидарности. Тот факт, что Египет производил большое количество зернового хлеба, также мог притягивать афинян и некоторых других членов Союза. Так что греки покинули Кипр и прибыли в Египет, где смогли установить контроль над нильской дельтой и большей частью Мемфиса, блокировав оставшуюся часть города (Фукидид. 1.104). 51 Ср. с. 470 насг. тома. 52 IG I3 260.IX.9, с комментарием Льюиса: Lewis 1981 (Е 41): 77, примеч. 43, а также его примечание к указанному месту этой надписи. См. также сноску 72 к гл. 5. 53 Именно это пытается доказывать Барнс: Bams 1953—1954 (Е 5). См. с. 94 наст, тома. 54 Ср.: КИДМ Ш.З: гл. ЗбЬ. Вопрос об афинской экспедиции в Египет в 450-х годах до н. э. кратко затронут также в: КИДМ IV: 334.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 73 Персы, как ранее фасосцы, попытались склонить спартанцев вторгнуться в Аттику для отвлечения афинских сил, но и на этот раз Спарта не предприняла никаких действий55. Персы, в свою очередь, отправили в Египет крупные силы под предводительством Мегабиза. Египтяне вместе с греками были сначала отброшены от Мемфиса, а затем окружены на Просопитиде, острове в южной части дельты, находящемся между двумя нильскими рукавами и соединяющем их каналом. Здесь они томились в осаде восемнадцать месяцев, пока персы не осушили канал и посуху не перешли на остров. «Так, после шести лет войны, эллины были уничтожены: лишь немногим удалось спастись, бежав через Ливию в Кирену, большинство же погибло». В это время из Афин и от других союзников на 50 кораблях прибыла смена (ничего не знавшая о случившемся. — А.3); их постигла та же участь (Фукидид. 1.109—110). Фукидид по-прежнему не дает для этих событий хронологических указаний; переходя в своем рассказе от одной сферы деятельности к другой, историк не приводит никаких ссылок на время, и логично было бы предположить, что он вообще не представляет отдельные инциденты в хронологическом порядке, но ради простоты организовывает весь египетский эпизод в два повествовательных блока, и что эти события могли частично совпадать по времени с теми, которые происходили в Греции и о которых Фукидид также сообщает56. Тридцатилетний мир был заключен в 446/445 г. до н. э., а Пятилетнее перемирие между афинянами и пелопоннесцами — в 451 г. до н. э.; историк говорит, что это перемирие было заключено через три года после последней упомянутой им операции в материковой Греции — для этих трех лет не засвидетельствовано никаких боевых действий (1.112.1)57. К весне 453 г. до н. э. казна Союза была перенесена с Делоса в Афины (см. ниже); две надписи подтверждают участие самосцев в египетской кампании58, и, согласно Плутарху, именно самосцы предложили перенести казну [Аристид. 25.3): в связи с этим резонно предположить, что причиной переноса явился страх перед персидскими репрессалиями59, а окончание египетской операции датиро¬ 55 Некоторые исследователи связывают с персидским посольством Мегабаза в Спарту некоего Артмия из Зелен, по поводу которого в IV в. до н. э. говорили, что он был афинским проксеном, объявленным афинянами вне закона по той причине, что он доставил в Пелопоннес персидское золото (Демосфен. IX.41—43; XIX.271; Эсхин. Ш.258; Динарх. П.24—25; ср.: Кратер FGrH 342 F 14 (декрет Кимона); Плутарх. Феллистокл. 6.4; Элий Аристид. П.392 Dindorf (декрет Фемистокла)). Миссию Артмия помещал в этот контекст, в частности, Бузольт, см.: Busolt 1893—1904 (А 12) П2: 653, примеч. 3, ΙΠ.1: 328, примеч. I, а еще раньше — Мейгс: Meiggs: 508—512; сообщения об этой миссии Хабихт считает фикцией, выдуманной в IV в. до н. э., см.: Habicht 1961 (С 40): 23—25. 56 Ср. обсуждение фукидидовской датировки Ш Мессенской войны в конце наст, тома, в хронологическом дополнении Nq 4. 57 Ср. в наст, томе гл. 5, π. П, в конце. 38 Надпись М—L 34 известна давно. Вторая надпись, опубликованная в 1972 г. (Dunst 1972 (С 129): 153—155, Nq XXIV), свидетельствует о присуждении Инаром некой награды Леокриту Самосскому, «командовавшему моряками союзников». 59 Плутарх сообщает [Перикл. 12.1), что Перикла обвиняли за то, что он забрал с Делоса общие греческие деньги (несмотря на недостатки этих глав о Перикле, обсуждае¬
74 Глава 3 вать 454 г. до н. э. Мы не знаем точно, какую систему летоисчисления использует Фукидид, когда говорит о шести годах войны (в Египте; см. выше. — А.З.), но, вероятно, эта кампания началась в 459 г. до н. э. (см. также в конце наст, тома хронологические дополнения Nq 5—7). Афинский список павших (М—L 33) перечисляет тех, кто погиб на «войне» на Кипре, в Египте, в Финикии, под Галиями (Галии — город в Арголиде. — А.З.), на Эгине и под Мегарами «в один и тот же год» — вероятно, имеется в виду год, который включает все события лета 459 г. до н. э.: кампания против Персии в Леванте и операции в Греции рассматриваются здесь как часть одной и той же войны. Если судить по Фукидиду, последние три пункта перечислены в хронологическом порядке60. Три первых пункта, судя по всему, также идут в хронологическом порядке: в начале сезона боевых действий имели место столкновения на Кипре; затем вооруженные силы были переброшены в Египет, а после того, как они там закрепились, был совершен рейд в Финикию (этот налёт не упоминается ни в одном из наших литературных источников)61. Согласно Диодору, который не упоминает ни Кипр, ни Делосский союз, египетский поход был предпринят после того, как Инар направил посольство в Афины (XI.71.Т-6). Из текста Фукидида и из упомянутого списка павших ясно, что переброска флота с Кипра в Египет была осуществлена быстро: это наводит на мысль, что Инар обратился с призывом не в Афины, а непосредственно к войскам на Кипре, и что первоначальное решение отозваться на этот призыв могло быть принято командующим флотом немедленно (Ктесий. FGrH 688 F 14.36 называет его по имени — Харитимид; другими источниками это лицо не засвидетельствовано); не вызывает сомнений, что он должен был проконсультироваться с предводителями союзных флотилий. По Фукидиду получается, что в Египет отправились все 250 кораблей, и финальный разгром постиг все корабельные команды; если так, то это была, конечно, настоящая катастрофа. Диодор сначала говорит о том, что афиняне проголосовали об отправке 300 триер (XI.71.5), а потом, чуть позже, — об отправке 200 (XI.74.3); египтяне и афиняне разбили первый персидский корпус в составе 300 тыс. воинов под командой Ахемена (74.1—4); затем Артабаз и Мегабиз набрали еще 300 тыс. воинов и 300 судов (75.1—2, 77.1; у Фукидида, 1.109.3—4, о кораблях вообще не говорится); а когда египтяне сдались, афиняне, согласно условиям перемирия, сожгли свои триеры, а сами отступили (77.3—5); ни о каких подкреплениях из Греции у Диодора не упоминается. В эпитоме сочинения Ктесия [FGrH мые в работе: Andrewes 1978 (D 3): 1—5, данное обвинение может быть подлинным); кроме того, почти все исследователи согласны в том, что казна была перенесена непосредственно перед публикацией в 453 г. до н. э. первого податного списка. Впрочем, В. Притчетт выдвинул аргументы в пользу того, что перенос был осуществлен еще при жизни Аристда (Pritchett 1969 (Е 63); ср.: Плутарх. Аристид. 25.3), а Н. Робертсон — что в конце 460-х годов до н. э. (Robertson 1980 (Е 69): 112—119; ср.: Юстин. Ш.6.1-4). 60 Ср. гл. 5, π. П наст. тома. 61 См.: КИДМIV: 183.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 75 688 F 14.36—39) первоначальные силы греков состояли лишь из 40 кораблей; Ахемениды же имели 400 тыс. воинов (из коих уцелело 300 тыс.) и 80 боевых судов; Мегабиз взял 200 тыс. воинов и 300 кораблей; 6 тыс. греков выжили и были угнаны в Персию; и здесь ничего не говорится о греческом подкреплении. Те, кто считает катастрофу такого масштаба, какая вырисовывается из текста Фукидида, маловероятной, прельщаются сообщением Ктесия о 40 триерах и либо полагают, что в этом пункте прав именно он, а Фукидид ошибается, либо думают, что после первоначальной победы основная часть греческих кораблей отправилась восвояси62. Вполне может быть, что и эпитома Ктесия, и сообщения Диодора базируются на каком-то аутентичном материале, однако цифра в 6 тыс. греков, в конечном счете оставшихся в живых, указывает на флот, численность которого явно превышала 40 триер, и Диодор в этом пункте ближе к Фукидиду. Налет на Финикию показывает, что не все корабли оставались в Египте всё время, но нет никаких оснований думать, что расчеты Фукидида в своей основе ошибочны. Сражаясь против персов в Леванте и против своих же собратьев-гре- ков у себя на родине, афиняне начали проявлять интерес также к Западному Средиземноморью. Одна надпись, по форме букв датируемая временем примерно до 445 г. до н. э.63, свидетельствует о заключении политического альянса между Афинами и Эгестой — элимским (неэллинским, но эллинизированным) городом северо-западной Сицилии [IG I3 11): прескрипция (вводная часть. — А.3) этого декрета включает имя афинского архонта, но в этом имени надежно разобрать можно только две последние буквы — ON. Публикаторы обычно датируют эту надпись 454/453 г. до н. э., основывая свое суждение на довольно зыбкой почве, а именно на том, что в XI.86.2 Диодор упоминает под этим годом какую-то войну на Сицилии, в которую была вовлечена Эгеста;64 в 458/457 г. до н. э. в Афинах архонтом был человек, чье имя имеет то же окончание, и 62 Против Фукидида: Westlake 1950 (Е 92); Salmon 1965 (Е 77): 151—158; за Фукидида: Libourel 1971 (Е 43); Meiggs: 473-476. 63 Хотя этот текст был датирован по имени архонта, данный способ датировки декретов не вошел в обычную афинскую практику вплоть до приблизительно 420 г. до н. э. Авторы ATL при работе с надписями, имеющими отношение к Союзу, исходят из ставшей уже стандартной доктрины, согласно которой формы букв бета, ро, сигма и фи, использовавшиеся в афинских надписях, около середины 5-го столетия претерпели изменения; эта доктрина стала объектом затяжной атаки со стороны Х.-Б. Маттингли, в длинной серии статей начиная с Е 44, Е 45, Е 47 — он понижает до 420-х хронологию многих текстов, которые обычно относят примерно к 450 г. до н. э.; однако авторы, изучавшие надписи, которые датированы достаточно надежно — Meiggs 1966 (С 145); Walbank 1974 (С 170, исправлено в 1978 (С 171)); cp.: Meritt, Wade-Gery 1962 и 1963 (С 152), показывают, что те тексты, которые могут быть датированы независимо, сами по себе, поддерживают, скорее, традиционную доктрину. В одной из работ в расчет принимаются не только эпиграфические особенности, но и лингвистические явления, что заставляет автора поддержать более поздние датировки, см.: Henry 1978 (С 134). Я буду исходить из предположения, что традиционная доктрина верна, но при этом стану специально отмечать случаи, когда приводимая мной дата основана именно на этой доктрине. 64 См. сноску 10 к гл. 7 насг изд.
76 Глава 3 эта дата дает нам более подходящий контекст для дополнительного расширения афинских геополитических интересов, нежели время, когда египетская кампания закончилась провалом, а боевые операции в самой Греции были приостановлены65. Мы не знаем, почему Афины создали свой первый альянс с западным городом именно в это время: возможно, именно Эгеста предложила дружбу Афинам, а те просто приняли предложение. Шесть лет боевых действий в двух разных регионах принесли неоднозначные результаты. В Греции Эгина стала тем завоеванием, которое удалось удержать до конца существования Союза, однако другие свои захваты, какими бы широкими и впечатляющими они ни казались, Афины просто не в силах были защитить при согласованных действиях противников, так что в 446 г. до н. э. большинство этих приобретений были утеряны. В Египте многообещающее начало закончилось ужасным провалом, когда персы отправили сюда войска, значительно превосходившие силы Афин и их союзников. За альянсом с Эгестой должно было последовать установление иных контактов с Западом, а в конечном итоге всё это привело к катастрофической Сицилийской экспедиции 415— 413 гг. до н. э., которая даже в случае кратковременного успеха также не могла привести к продолжительным выгодам. В Эгеиде Афины могли доминировать даже при противодействии своих противников, поскольку море разделяло небольшие государства, и, пока афиняне держали в своих руках мощный флот, против них невозможно было собрать никакой значительной морской силы; и всё же в начале 450-х годов до н. э. они попытались вторгнуться в регионы, в которых одному городу-государству было гораздо трудней уверенно сохранять свое господство. IV. Кризис середины столетия Если судить по Фукидиду, египетская катастрофа особо не отрезвила афинян. Заключив в 451 г. до н. э. перемирие с пелопоннесцами, они вновь обратили внимание на Кипр, отправив туда 200 афинских и союзнических триер под командой Кимона, к тому времени возвратившегося из остракизма66. Из этого флота была выделена эскадра в 60 кораблей, которую отправили в Египет по просьбе Амиртея, «царя в болотах», продолжавшего оказывать сопротивление персам (ср.: Фукидид. 1.110.2). На Кипре был осажден Китий, и Кимон погиб в бою; силы Союза одержали 65 См.: Raubitschek 1944 (С 161): 10, примеч. 3 — в этой работе имя архонта 458/457 г. до н. э. читается как MJßpov; в М—L 37 имя восстанавливается так: Αάβρ]ον; в IGI3, в своем комментарии Вудхед поддерживает чтение Λά]β[ρ]ον, но сам текст оставляет без реконструкции. X. Матшнгли прочитывает здесь имя архонгга 418/417 г. до н. э. — Άντ]ιφδν, см.: Mattingly 1963 (Е 47): 267—270); эта датировка была поддержана в изд.: Smart 1972 (Е 83); Wick 1975 (С 176) и 1981 (С 177), а также, с новыми фотографиями, в: Chambers, Gallucci, Spanos. ZPE 83 (1990): 38-63. 66 О возвращении Кимона см. с. 102 наст. тома.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 77 Рис. 7. Фрагмент афинского декрета (IG I3 68 = М—L 68), касающегося подати, с рельефом, показывающим мешки с данью и сосуды. (Публ. по: B.D. Meritt Documents on Athenian Tribute (1937): 4, рис. 1.) двойную победу на суше и на воде против финикийцев, киприотов и ки- ликийцев, однако затем были вынуждены ретироваться и с Кипра, и из Египта (1.112.1-4). Согласно Диодору (ХП.З—4), афиняне захватили Китий и Марион и осадили Саламин, тем самым подтолкнув персов к заключению Каллиева мира. После этого Кипр не фигурирует в греческой истории вплоть до последнего десятилетия этого века, хотя сохранение с Кипром контактов подтверждается археологически67. Наличие в дальнейшем деловых отношений между Египтом и Афинами подтверждается тем, что в 445/444 г. до н. э. Псамметих поставил Афинам в качестве дара партию зерна. Если этот египетский царь надеялся в будущем получить помощь против Персии, он просчитался68. В дальнейшем повествовании у Фукидида, вплоть до рассказа о Самосской войне 440—439 гг. до н. э., Делосский союз появляется только однажды: о восстании на Евбее в 446 г. до н. э., за которым последовало заключение в 446/445 г. до н. э. Тридцатилетнего мира, когда Союз был открыто признан афинским силовым блоком, рассказывается в связи с событиями в материковой Греции (1.114—115.1)69. 67 Ср.: САН VI2: гл. Ы. Чрезмерная уверенность в деле реконструкции истории Кипра V в. до н. э. характерна для работы: Maier 1985 (F 49). 68 Ср. в наст, томе гл. 4, π. П, в конце. О предложении еще раз направить помощь египтянам против персов см.: Плутарх. Перикл. 20.3; Busolt 1893—1904 (А 12): Ш.1: 500. 69 Ср. гл. 6, п. Ш насг. тома.
78 Глава 3 Вопреки молчанию Фукидида надписи показывают, что это были важные годы в истории Союза, что после провала в Египте Афины отошли, дабы, восстановив утраченные позиции, двинуться дальше, в сторону еще большей деспотии, требуя от союзников строгого выполнения взятых на себя обязательств. После переноса союзной казны в Афины (см. выше) афиняне требовали 1/60 часть дани подносить богине Афине: эта квота вычислялась не из совокупной подати, но из индивидуальных платежей государств-членов, а с 453 г. до н. э. целая серия пронумерованных по годам списков этих подношений, в размере 1/60 от дани, была высечена на камне. Благодаря этому мы можем выяснить размер подати, уплачивавшейся членами Союза в отдельные годы; и, поскольку существовала тенденция перечислять государства одного региона вместе (усиленная решением от 443/442 г. до н. э. организовывать списки по пяти региональным категориям, а с начала 430-х — по четырем), там, где тексты достаточно хорошо сохранились, мы можем сделать вывод, какие государства и в какие годы не платили дани совсем70. В нашем распоряжении имеется также несколько постановлений афинского Народного собрания, касающихся либо некоторых, либо всех членов Союза, а также определенное количество документов из ряда государств-членов. Афины начали публиковать государственные документы в большом количестве после реформы Эфиальта 462/461 г. до н. э.;71 и необходимо специально оговорить, что декреты, подлежащие нашему рассмотрению, — это постановления афинского Народного собрания, а не союзного Совета. Если бы этот орган продолжал существовать, мы могли бы ожидать по меньшей мере стандартизации весов, мер и монетной чеканки (М—L 45), а также решения о сборе подати (IG I3 34), принятого этим Советом: то, что говорится о Совете у Фукидида (в 1.96.2—97.1 и в Ш.10.5, 11.4), не способно пролить свет на судьбу этого органа, но было бы разумно сделать вывод о том, что после перемещения казны в Афины такие совещания, возможно, перестали собираться72. Из самых ранних списков квот становится ясно, что в конце 450-х годов до н. э. в деле взимания подати наблюдалась значительная неравномерность73. Первый список, датированный 453 г. до н. э., совокупно с перечнем недоимок, выплаченных небольшими карийскими государсгва- 70 Новейшее издание списков этих подношений Афине в размере 1/60 от суммы дани, включающее новые фрагменты, обнаруженные в 1970-х: IG I3 259—290. Подробный регистр всех членов и их платежей опубликован в: ATL I: 215—460 (основан на текстах списков, помещенных в этом томе издания 1939 г.), а сводные таблицы — в: Meiggs: 538—561 (основаны на текстах в: ATL П). Рельеф, воспроизведенный в наст, томе на рис. 1, символизирует, как кажется, прибытие дани в Афины. 71 Ср. с. 108 наст. тома. 72 А. Джонс (Jones 1952/1953 (Е 38)) приводит доводы против этой точки зрения, а Д. Льюис в комментарии к надписи IG I3 64.9—11 сомневается, что в последней можно усматривать знак сохранения союзного Совета хоть в какой-то форме. 73 Всё, что мы говорим о самых ранних списках квот, в значительной степени опирается на неопубликованную работу Д. Льюиса.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 79 ми, перечисленными в первой колонке следующего списка (за 452 г. до н. э.), содержат в сумме около 155 записей; остальная часть списка за 452 г. имеет около 144 записей; список за 451 г. — около 143; список за 450 г. — около 152;74 список за 449 — около 163, а также дополнение с перечнем не только некоторых исполненных наконец полностью запоздалых платежей, но также и добавочных платежей примерно двадцати членов Союза, чьи первоначальные выплаты были неполными. Списки не сохранились целиком, но на основании дошедших фрагментов можно подсчитать вероятность того, что ни в одном из фрагментов не окажется названия государства-члена, которое было включено во все четыре первых списка, — она составляет 19 к 1000; весьма возможно, что некоторые государства, упоминающиеся позднее, не появляются в самых ранних списках либо потому, что тогда они еще поставляли корабли75, либо потому, что они были недовольны и отказывались выполнять союзнические обязательства по уплате денежных взносов76. К государствам, не обнаруживаемым в списках ранее четвертого (за 450 г. до н. э.), относятся Андрос, Кеос, Кос, Лебедос, Серифос, Теос; в этом, четвертом, списке засвидетельствовано всего девятнадцать государств, и не менее двадцати из тех, что появляются хотя бы в одном из первых трех списков, по всей видимости, в нем отсутствуют. Государства, не встречающиеся ранее пятого списка (за 449 г. до н. э.), — это Халкида, Кифнос, Эретрия, Наксос77, Парос, Сифнос, Тенос; и опять в списке за этот год впервые зафиксировано девятнадцать государств. Имеются и прямые указания на возникшие проблемы. Афинский декрет об Эрифрах, при высечении которого на камне были использованы, судя по всему, более старые формы букв [IG I314 — свои выводы мы вынуждены делать на основе типографского факсимиле с утраченной копии утраченного камня), начинается с жертвоприношений на Панафинеях и продолжается записью правил для некоего совета из 120 человек, назначенных по жребию; в организации совета участвуют афинские надзиратели [эпископы) и начальник гарнизона, причем последний привлекается к делу выбора совета и в последующие годы; совет присягает на верность народу Эрифр и Афин, а также союзникам; тем, кто бежал к «ми- дийцам», не позволено возвращаться, а те, кто остался в Эрифрах, не 74 Если не принимать во внимание примерно 18 карийских государств, фигурирующих как запоздалые плательщики недоимок за 453 и 450 гг. до н. э., то первый (за 453 г.) и четвертый (за 450 г.) списки оказываются короче второго (за 452 г.) и третьего (за 451 г.) списков: 453 и 450 гг. до н. э. — это годы, когда Афины испытывали самые большие трудности в деле взимания дани. 75 West 1929/1930 (Е 91); ATL Ш: 267—268; Woodhead 1974 (Е 96) (Вудхэд, однако, высказывает предположение на с. 173—174, 177—178, что в некоторых случаях отсутствие того или иного государства-члена может объясняться просто плохой сохранностью документов). 76 Nesselhauf 1933 (Е 57): 10-13; Meiggs: 109-124 (cp.: Meiggs 1943 (Е 51): 28-31; 1963 (Е 52): 4-9). 77 Весьма маловероятно, что Наксос поставлял корабли: см. выше, с. 63, и ниже, с. 84-85.
80 Глава 3 должны подвергаться изгнанию; в определенных обстоятельствах некоторые люди должны быть изгнаны с территории всех государств, состоящих в афинском альянсе. Антиафинский режим в Эрифрах установился, по-видимому, с персидской помощью; затем Афины изменили этот режим на демократический. Здесь мы обнаруживаем Афины, посягающими на автономию восставшего союзника тем способом, к которому они часто прибегали начиная с середины столетия, но применение которого не зафиксировано для периода до конца 450-х годов до н. э.: способ этот заключался не просто в навязывании Афинами конституционного строя, но и в посылке в строптивые города временных надзирателей и постоянного гарнизона, в установлении ограничений для судебных органов союзного города и в распространении некоторых юридических постановлений на весь Союз, а также в требовании приносить пожертвования на афинский праздник Панафинеи78. Некоторые публикаторы восстанавливают во второй строке декрета об Эрифрах имя афинского архонта 453/452 г. до н. э., но, учитывая то, что в то время официальные датировки по архонтату вообще были редки, нужно признать, что те следы букв, которые остались видны на факсимиле, не дают достаточных оснований для подобной реконструкции. Как бы то ни было, податная запись позволяет утверждать, что датировка этой надписи концом 450-х годов до н. э. вполне оправданна79. Эрифры не засвидетельствованы ни в одном из первых четырех списков квот (пожертвований Афине в количестве 1/60 части от внесенной дани. — А.З.); соседний с Эрифрами город Буфия появляется в первом списке (указание на внесенную сумму здесь утрачено), а также во втором (здесь дань доходит до трех талантов) (IG I3 259.v. 19; 260.Х.5): правдоподобным кажется допущение, что в 453 и 452 гг. до н. э. Эрифры бунтовали, а Буфия платила как одна из зависимых от них территорий, оставшихся при этом лояльными Афинам. Ни то, ни другое название (Эрифры и Буфия) не сохранились целиком ни в третьем, ни в четвертом списках (за 451 и 450 гг. до н. э.), хотя одно из них с высокой достоверностью восстанавливается в третьем, а может быть, и в четвертом. В пятом списке Эрифры и их соседи появляются вместе в основной части надписи (сумма внесенной 78 Думается, что фрагменты, опубликованные в IG I3 15, не являются частью того же текста. В одной надписи из Эрифр (DGE 701 = Hill. Sources1 В 116 = IEK 2) указан имущественный ценз для членов суда присяжных (строки А 13—18): это условие возможно, но не обязательно относится к конституции, установленной здесь Афинами; публикаторы IEK учитывают эту возможность на с. 25—26, однако предпочитают датировать надпись време нем до афинской интервенции. 79 X. Матшнгли первоначально склонялся к более поздней дате (Mattingly 1963 (Е 47): 271, примеч. 69), но впоследствии он переменил свое мнение (Е 49: 206—207); более раннюю дату предпочитают авторы следующих работ: Highby 1936 (Е 35), прежде всего с. 33—35; Ассате 1952 (С 114): 119—123. Weiwei 1986 (Е 90) — этот исследователь настаивает, что слова демос, «народ», и плетхос, «масса», в таких текстах, как IG I314, совсем необязательно предполагают демократию, и доказывает, что, когда в середине V в. до н. э. афиняне вмешивались в конституцию какого-нибудь из своих союзников, они делали это отнюдь не из идеологических соображений.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 81 подати утрачена), но Эрифры могли сначала заплатить меньше установленной им дани, поскольку позднее они внесли более 8,5 талантов в качестве дополнительной подати (соответствующая запись фигурирует в дополнительной части той же надписи. — А.3) [IG I3 263.Ü. 13—17, v.3). Что касается обязанности Эрифр делать подношения на Панафинеи, то она, возможно, не казалась чем-то экстраординарным, поскольку Эрифры — это ионийский город в узком смысле этого слова (дело в том, что ионийцами иногда называют всех греков малоазийского побережья. — А.3)\ вскоре, однако, это требование было распространено на всех членов Союза [IG I3 34.41—43, надпись от 447 г. до н. э.). Имеется еще один признак того, что Афины заняли место Делоса не только в качестве финансового, но и в качестве религиозного центра Союза: около середины столетия культы Афины и Иона с его сыновьями были учреждены в союзных городах, вероятно, на конфискованных земельных участках80. Также обнаруживаются перемены в словоупотреблении при ссылках на союзников. Если декрет об Эрифрах призывает к сохранению верности Афинам и союзникам в такой формулировке, которая вполне могла использоваться с самого начала существования Союза (за исключением того, что до реформ Эфиальта 462/461 г. до н. э. в подобных призывах вряд ли подчеркивалась роль народной массы — гиетхос), то позднее акцент, похоже, делался на «Афинском союзе». Прежняя фразеология никогда не выходила из употребления полностью (cp.: IG I3 101.9—11, надпись от 409 г. до н. э.), но вскоре наряду с ней в практику вошли и более, так сказать, собственнические формулировки, с клятвами верности непосредственно Афинам (см., напр.: IG I3 37.43-48 и 40.21—32, 447-445 гг. до н. э.) и с такими фразами, как «города, которыми управляют Афины» (реконструирована в: IG I3 19.8—9, 27.14—15, надпись от примерно 450/ 449 г. до н. э.)81. В отношении Милета мы располагаем несколькими свидетельствами. Псевдо-Ксенофонт [Афинская полития. 3.11) говорит, что афиняне однажды взяли в этом городе сторону благородных, но те очень скоро отложились и свергли демос. Милетский декрет неустановленной даты812*, начало которого утеряно, объявляет вне закона и подвергает изгнанию некоторых лиц и их отпрысков (М—L 43); другой милетский декрет, изданный, скорее всего, в 435/434 г. до н. э., отражает, как кажется, демократический строй, сконструированный по афинской модели82. В одном афинском декрете о Милете [IG Р 21) речь идет о судебных делах и о создании здесь коллегии из пяти афинян, которые должны были работать наряду 80 Barron 1964 (Е 7); 1983 (Е 8). 81 Особенности словоупотребления, выражающего отношения между старшим и младшими партнерами в политических альянсах, исследуются в изд.: Pistorius 1985 (А 98; о формулах официальных документов см. здесь с. 8—77). 81а Мейгз и Льюис датируют этот декрет между 470 и 440 гг. до н. э. — А.З. 82 Опубликовано в: Herrmann 1970 (Е 34) — автор датирует этот декрет 437/436 г. до н. э. на основе Milet I. Ш 122.90; более поздняя датировка обосновывается в изд.: Cavaignac 1924(С11): 311-314.
82 Глава 3 с различными милетскими должностными лицами: эта надпись имеет старые формы букв; вероятно, во вводной части документа данное событие датировалось по архонту Евфину (Είίθυνος или, возможно, Εύθύνους, как в РА 5659), и не вызывает сомнений, что этот архонтат упоминается в декрете дважды. В некоторых литературных текстах архонты 450/449, 431/430 и 426/425 гг. до н. э. названы именем Евфидем (Диодор. ХП.3.1, 38.1, 58.1; ср.: Афиней. V.217A, 218В), однако другие тексты, в том числе одна надпись того времени, называет архонтом 426/425 г. до н. э. Евфина (Ευθυνος/Εύθύνους) (IG I3 369.5): не исключено, что подобную же ошибку Диодор совершил и в отношении архонта 450/449 г. до н. э., и тогда, возможно, вышеназванный афинский декрет (о назначении коллегии пяти афинян в Милете. — А.3.) нужно датировать именно этим годом83. Вопрос о регистрации дани усложнился благодаря впервые опубликованному в 1972 г. новому фрагменту первого списка квот84. В надписи IG I3 259.VI. 19—23 речь идет о милетянах с Лероса и из Тихиусс (Лерое — остров в Эгейском море из группы Южных Спорадов, исторически был связан с Милетом; Тихиусса — укрепленный пункт на территории Милета; сам Милет как плательщик фороса в этой надписи не упоминается. — А.3.). Это было интерпретировано в том же духе, как и в случае с Буфией (см. выше), и была высказана догадка, что сам Милет в 453 г. до н. э. дань не платил, в соответствии с чем раздел Ш.18—20 нового фрагмента был реконструирован как единая трехстрочная запись (запись об одном плательщике, расположенная в трех строках. — А.З.): Νεοπο<λΤται έκ> I Μιλέ<το έν Λευκοι> | Άκρ<οτερίο>ι: ННН;Ш однако вполне правдоподобно можно обосновать и то, что здесь лучше выделять не одну, а три отдельные записи о трех самостоятельных плательщиках, из коих второй — это милетяне: Μιλέ<σιοι: —>85. Во втором списке ни о каких милетянах очевидного упоминания не сохранилось, но в IG I3 260.Ш.2 весьма вероятна реконструкция: Μιλέ<σιο>ι έ<κ —>86. В третьем списке есть запись о Μιλέ<σιοι>, хотя цифра с указанием внесенной ими квоты утрачена (IG I3 261.ii.28). В четвертом списке запись о милетянах не сохранилась. В пятом списке Милет назван среди тех, чей полный платеж поступил с опозданием (IG I3 263.V.18); похоже, в 446 г. до н. э. город ничего не платил; в 442-м и позднее он платил половину той дани, которую внес в 449 г. до н. э. Общепринятая точка зрения состоит в том, что Милет дважды пытался взбунтоваться: после первого восстания, которое пришлось на ко¬ 83 Первым датировку 426/425 г. до н. э. поддержал X. Матшнгли (Mattingly 1961 (Е 44): 174—181); в другой работе (С 144: 117) он высказывается в пользу более поздней даты для декрета, опубликованного П. Херрманном (см. предыдущую сноску). 84 Meritt 1972 (С 150). 843 ННН = 300. Аттическая система числительных носила акрофонический характер: в качестве цифры бралась первая буква того слова, которое это числительное обозначало, напр.: Η (Λεκατόν) = 100. — A3. 85 Pierart 1974 (E 60). 86 Чтение <Σερμυλ>ιε~<ς> (т. е. «жители города Сермилы». — A3.), представленное в издании этой надписи в IG Р, вряд ли является правильным, поскольку указание на сермилий- цев с большей уверенностью можно обнаружить в том же списке — в 5-й строке колонки IX.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 83 нец 450-х, Афины продолжали терпеть здесь олигархическое правление; после второго мятежа, случившегося в 440-х, в Милете был установлен демократический режим, но сумма подати сокращена. Впрочем, афинский декрет о Милете более уже не воспринимается как несовместимый с демократической конституцией;87 также выдвинута гипотеза, согласно которой имело место лишь одно восстание, в 450-х годах до н. э., после которого и была установлена демократия88. Сейчас ситуация в Милете представляется нам следующим образом: какая-то попытка отпадения от Афин могла иметь место ок. 450 г. до н. э., но не ранее; а данные податных записей не могут исключить однозначно вероятность второго восстания в 440-х; мы не можем сказать, по какому случаю афиняне ввели в Милете демократический строй. Как бы то ни было, сейчас понятно, что факт внесения в какой-либо отдельно взятый год самостоятельного платежа какой-либо зависимой общиной еще не доказывает, что главная община в этот год отказалась платить. В 1974 г. был опубликован новый фрагмент второго списка, из которого мы смогли узнать о двух общинах фокейцев:89 непосредственно за фразой «Φοκοκες παρα <>ε<.>κο» следует слово «Φοκαιες» [IG I3 260. viii.7—8; 9). В 450 г. до н. э. были внесены платежи островом Кеосом и отдельно полисом Коресия, однако в 449-м и позднее делался единый платеж от всего Кеоса, причем он превышал суммарную величину двух отдельных взносов 450 г. до н. э. [IG I3 262.V.21, i.21; 263.iv.21). Также и отсутствие в списках — в том виде, в каком они дошли до нас — того или иного города отнюдь не всегда означает, что этот последний, выражая недовольство, отказался платить. Так, например, упоминание Сигея мы впервые встречаем в податном списке за 449 г. до н. э. [IG I3 263.iv.25), но в нашем распоряжении имеется афинский декрет 451/450 г. до н. э. [IG I3 17), в котором этот город хвалится за его лояльность, видимо, из-за того, что он устоял под давлением персов и/или своих соседей, склонявших его к предательству. Хотя выяснение вопроса об отступниках — трудная исследовательская задача (за исключением тех очевидных случаев, когда Афины осуществляли прямую интервенцию) и хотя мы должны по-прежнему допускать возможность того, что примерно в конце 450-х годов до н. э. некоторые члены Союза перешли от поставки кораблей к денежным выплатам, од¬ 87 Просетайры, религиозные должностные лица, обнаруживаемые в одном милетском священном законе 450/449 г. до н. э. (SIC 57) и еще ранее восстановленные (т. е. реконструированные современными эпиграфистами. — А.3) в одной афинской надписи (IG I3 21.7), были проигнорированы в работе: Bradeen and McGregor 1973 (С 121): 24—70. Детали милетской демократической конституции изучены в работе Pierart 1983 и 1985 (Е 61); вывод автора — она не была сделана под копирку с афинской конституции. 88 Gehrke 1980 (Е 31). Другая попытка согласовать данные источников предпринята в изд.: Robertson 1987 (Е 70). Согласно этому автору, в 450-х годах до н. э. в Милете возникла внутренняя смута и граждане разделились; Афины тогда поддержали олигархов в городе и позволили им установить контроль над сельской местностью; в 440-х годах до н. э. произошло восстание милетян, после чего афиняне навязали последним демократию. 89 Camp 1974 (С 124): 314-318, Na I.
84 Глава 3 нако очевидно, что именно на эти годы приходится значительное количество нарушений союзнического долга и что Афины, дабы справиться с этой бедой и сократить риск отложения союзников в будущем, начали предпринимать определенные шаги, вторгаясь при этом в ту зону, которая прежде считалась сферой внутренней свободы государств-членов. Плутарх пишет об отправке Периклом клерухов (поселенцев, которые в отличие от стойкое, «колонистов», посылались не для основания полностью независимого нового государства, но должны были на новом месте сохранить определенные связи с Афинами90) на Херсонес, Наксос, Андрос и во Фракию, а также других людей в Италию для восстановления Сибариса (под новым названием — Фурии), причем во всех этих случаях он руководствовался желанием освободить свой город от ничем не занятой праздной толпы и одновременно помочь беднякам, заодно разместив гарнизоны подле союзников, дабы держать тех под наблюдением и не допустить измены с их стороны [Перикл. 11.5—6). Городская безработица вряд ли являлась серьезной проблемой Афин середины V в. до н. э., но клерухии и в самом деле обеспечивали афинских граждан землей за счет союзников и выполняли роль неофициальных гарнизонов: по всей видимости, клерухии выводились на территорию тех государств-членов, которые спровоцировали афинское вмешательство. Диодор упоминает клерухии на Херсонесе, Евбее и Наксосе (XI.88.3): его датировка — 453/ 452 г. до н. э.; это его последнее упоминание об Афинах в кн. XI; основание поселений на Евбее и Наксосе приписывается Толмиду, который погиб при Коронее в 447/446 г. до н. э. (ХП.6.2). И здесь опять исследователю могут помочь податные записи. Карист, город на Евбее, платил 12 талантов в 453 г. до н. э. [IG I3 259.ii.16 — часть нового фрагмента), но только lxh талантов в 450 г. до н. э. [IG I3 262.1.23) и всего лишь 5 — в 449 г. до н. э. [IG I3 263.iv.26) и позднее. Уменьшение суммы дани отражает, видимо, сокращение возможности платить, из чего можно заключить, что клерухия была выведена сюда в 453/452 или в 452/451 г. до н. э., а дальнейшее уменьшение подати, пришедшееся на 449 г. до н. э., было осуществлено в ответ на жалобу по поводу того, что первоначальное снижение оказалось недостаточным91. Андрос впервые появляется в списке квот за 450 г. до н. э., с суммой дани в 12 талантов [IG I3 262.1.19), но в 449-м [IG I3 263.iv.22) и в последующие годы он платил только 6 талантов, из чего можно сделать вывод, что клерухи были отправлены сюда в 450 г. до н. э., с учетом чего андросская подать и была уменьшена. Контроль над Наксосом был восстановлен, вероятно, в 449 г. до н. э., но в списках он впервые явно зафиксирован в 447-м [IG I3 263. iv.35; 264.iii.25) с форосам в 62/з таланта, что является, на удивление, маленькой суммой для такого крупного и богатого острова. Маловероятно, что после своей первой попытки отложения он продолжал поставлять 90 Об отличиях между клерухиями и колониями см.: Brunt 1966 (Е 13): 71—82. 91 Такая последовательность событий восстанавливается в изд.: Erxleben 1975 (Е 23): 85-87.
Делосский союз до 449 г. до н. э. 85 корабли92, так что не исключено, что около середины столетия здесь случились новые волнения, за которыми последовало выведение клерухии, упоминаемой Плутархом, и уменьшение фороса до уровня, зафиксированного для 447 г. до н. э. Поселения на Херсонесе и во Фракии не могут быть датированы таким ранним временем93, а основание Фурий — предприятие совершенно иного рода;94 похоже, что афинская политика размещения клерухий у строптивых союзников началась с Евбеи, Андроса и Наксоса в конце 450-х годов до н. э.95. Было доказано, что, хотя афиняне поначалу не претендовали на создание империи, с самых первых лет существования Делосского союза они принимали такие решения, которые преследовали собственно афинские интересы не в меньшей степени, чем задачу изгнания персов из греческого мира, и при этом всеми силами старались упрочить свои позиции внутри Союза. Демократический режим, возникший при Эфиальте, пытался продолжать войну против Персии, теперь на территории Кипра и Египта, и в то же самое время расширять афинскую власть в самой Элладе; однако попытка вырвать Египет из персидских рук закончилась провалом, а достижения в Греции оказались весьма призрачными. После поражения в Египте Афины должны были совладать с восстаниями союзников, чью обязанность сохранения лояльности себе они даже не считали необходимым обсуждать: подавляя эти мятежи, они грубо вторгались в те сферы жизнедеятельности, в которых свобода и независимость союзников прежде не нарушались, и осуществляли свою гегемонию способами, показывавшими, что Афины начали воспринимать Делосский союз не как свободный альянс, но как державу, которую они могут использовать по своему усмотрению. Эта трансформация Союза достигла кульминации одновременно с отказом от его изначальной цели — войны против Персии, но это уже тема другой главы96. 92 Ср. выше, сноска 77. 93 Ср. с. 171 наст. тома. 94 Ср. с. 189—191 наст. тома. 95 Вопрос о ранних клерухиях обсуждается в изд.: Meiggs: 121—124 (ср.: Meiggs 1943 (Е 51): 31—33, а также: 1963 (Е 52): 8—9). 96 См. гл. 6, π. I насг. тома.
Глава 4 П.-Дж. Родс АФИНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ* I. Афины после Персидских войн У нас не очень много источников по внешней истории греческих городов в период между Персидскими войнами и Пелопоннесской войной; еще меньше — по внутренней истории греческих городов, причем это верно даже в отношении Афин. Фукидид сообщает информацию, связанную с Фемистоклом: о его конфликте со спартанцами по поводу восстановления афинских стен (1.90—92), а также о его остракизме и бегстве к персам (1.135—138). В «Афинской политии» рассказывается о периоде «хорошего правления», когда в государственных делах доминировал Ареопаг (23.1— 2); также о лидерстве Фемисгокла и Аристида, об основании Делосского союза и о тех главных условиях, при которых афинский демос мог зарабатывать себе на пропитание (τροφή) (23.2—24); затем следует сообщение об атаке Эфиальта на Ареопаг и (возможно, это вкрапление в оригинальный текст) анекдот, связывающий Фемисгокла с этой атакой (25). Единственным вождем аристократов был Кимон, а государственный строй стал более «дряблым» (26.1); в 450-х годах до н. э. должность архонта стала доступной также и зевгитам (третьему имущественному классу из четырех), были вновь учреждены так называемые судьи по демам («δι- καστα! κατα δήμους»), а также принят закон Перикла, согласно которому гражданскими правами могли обладать только те лица, у которых оба родителя были афинскими гражданами (26.2—4); Перикл продолжил атаку на Ареопаг и прилагал много усилий к тому, чтобы морская мощь Афин всё более возрастала; соперничая в щедрости с Кимоном, обладавшим огромным личным состоянием, он использовал государственные средства для введения жалованья судьям (27). У Корнелия Непота имеются краткие жизнеописания Фемисгокла, Аристида и Кимона, у Плутарха — более длинные биографии, посвященные этим трем, а сверх того — * Текст, легший в основу этой главы, был создан в основных чертах в 1970—1980 гг.; здесь я добавил ссылки на некоторые важные работы, появившиеся позднее. Большинство тем, затрагиваемых в этой главе, более подробно рассмотрено в изд.: Rhodes 1981 (С 83).
Афинская революция 87 Периклу. Рассказав о деятельности Фемистокла в Афинах после Персидских войн [Фемистокл. 20—22.3), Плутарх с подробностями пишет о его падении и бегстве в Азию (22.4—31.3). У этого же писателя Аристид предлагает расширение демократии и выслушивает — по решению афинян — Фемистокла, объявившего, что он хочет дать спасительный для народа совет, который, однако, не подлежит огласке [Аристид. 22); организовывает Делосский союз (23—25.3); в конце своей жизни с достоинством переносит бедность и отказывается присоединиться к нападкам на Фемистокла (25.3—27). В жизнеописании Кимона рассказывается, как тот использовал свое богатство в политических целях и придерживался консервативной линии [Кимон. 10); командовал вооруженными силами Делосского союза, пока не угодил под суд после Фасосской войны (6—9, 11—14); сталкивался с Эфиальтом по вопросу о поддержке Спарты и о полномочиях Ареопага, подвергался остракизму (15—17.3); неудачно пытался вернуться, приняв участие в сражении при Танагре, и умер во время последней кампании на Кипре (17.4—19). В биографии Перикла рассказывается, как последний избрал демократическую линию в политике, используя введение платы судьям в противовес щедрости Кимона, и присоединился к нападкам на Ареопаг (7, 9); здесь упоминается также история о том, как Кимон пытался принять участие в битве при Танагре, за чем следует отступление о предъявлении Периклом судебного иска к Кимону и опровержение слуха о том, что именно Перикл мог быть убийцей Эфиальта (10.6-8). Фемистокла, создателя нового афинского флота и человека, ответственного за решение принять бой у Саламина1, после 480 г. до н. э. мы уже не видим во главе военно-морских сил — в 479-м командующим является Ксантипп, в 478-м — Аристид, а затем — Кимон. Фемистокл и Кимон могли считаться соперниками по многим вопросам. Фемистокл был ответствен за перестройку афинских стен после Персидских войн, осуществленную вопреки спартанским протестам; имеются и другие рассказы о том, как он вошел в конфликт со Спартой, несмотря на то, что в 480/479 г. до н. э. его здесь принимали так, как ни одного другого иноземца (Геродот. УШ. 124—125); Кимон же нарек своего сына, родившегося в 470-х годах до н. э., Лакедемонием2 и горел желанием помочь спартанцам во время Ш Мессенской войны. Эти два человека по-разному относились к недавней афинской истории. Изгнание тирана Гиппия в 510 г. до н. э. случилось благодаря Алкмеонидам и Спарте: проспартански настроенный Кимон женился ок. 480 г. до н. э. на представительнице рода Алкмеонидов, и, судя по всему, ему доставлял удовольствие тот факт, что именно последние вместе с лакедемонянами были причиной указанного изгнания; при этом Фукидид, его родственник, отвергает веру афинян в то, что тиранию свергли Гармодий и Аристогитон, убившие в 514 г. до н. э. Гиппарха (который, по уверению Фукидида, на тот момент ти¬ 1 Ср.: КИДМIV: 627-628, 681-682. 2 Обоснование датировки: Davies 1971 (L 27): 305.
Глава 4 раном не был. —А.3.) (1.20.2; VI.54—59), а эпиграмма на базе новой статуи в честь тираноубийц, установленной в 477/476 г. до н. э. взамен той, которую похитили персы, была написана Симонидом, другом Фемистокла (дело в том, что Кимон и Фемистокл — соперники, практически враги, поэтому и историю они трактуют по-разному: если для Кимона ниспровергателями тирании были спартанцы и Алкмеониды, то для Фемистокла — Гармодий и Аристогитон. — A3.)3. В древности также существовал спор о том, благодаря чему Афины спаслись от персидской угрозы: благодаря главным образом победе при Марафоне, одержанной сухопутным войском под предводительством Мильтиада, отца Кимона, или всё же благодаря победе при Саламине, одержанной флотом под командой Фемистокла4. Будучи человеком хитроумным, Фемистокл смог удачно истолковать дельфийский оракул, дабы убедить всех принять бой у Са- ламина, Плутарх же рассказывает несколько историй, в которых Фемистокла превзошел в уме Кимон {Кимон. 5.1,9), и именно последний истолковал дельфийский оракул, повелевавший афинянам вернуть на родину кости Тесея, и затем разыскал и перенес мощи этого героя со Скироса5. Благодаря Фемистоклу после войны были восстановлены городские стены, однако трофеи, добытые Кимоном при Евримедонте, позволили оплатить расходы на постройку южной стены Акрополя (Плутарх. Кимон. 13.5) и в чем были убеждены все, прочие публичные работы6. После 479 г. до н. э. мы уже ничего не слышим о Ксантиппе: поскольку его сын Перикл был хорегом у Эсхила в 472-м, он (Ксантипп), по всей видимости, уже умер к тому времени. Аристид был тогда еще жив, но трудно сказать, где именно он находился. Согласно основной литератур¬ 3 Об окончании тирании в Афинах см.: КИДМIV: 363—Збб; о защитниках претензий Алкмеонидов, с одной стороны, и Гармодия с Арисгогитоном — с другой, на роль ниспровергателей тирании см.: Podlecki 1966 (D 69). 4 Платон. Законы. IV, 707b4—с7; Fomara 1966 (D 28): 51—53; см. также ниже, с. 92 наст, тома, о «Персах» Эсхила. Что касается надписи М—L 26, то новый каменный блок, содержащий дополнительные стихи того же эпиграфического памятника, сделал устаревшими все описания этой надписи, появившиеся до 1988 г. (т. е. до даты, когда стала известна эта эпиграфическая находка; П. Родс имеет здесь в виду надпись: IG I3 503/504; первая публикация о находке: Matthaiou А.Р. Νέος λίθος του μνεμείου με τα επιγράμματα για τους Περσικούς πολέμους Ц Horos. 1988. 6: 118—120; камень и текст обсуждаются в изд.: Matthaiou А.Р. ‘Αθηναί οισι τεταγμένοισι εν τεμένεϊ Ήρακλέος (Hdt. VI. 108.1) //Herodotus and His World: Essays from a Conference in Memory of George Fonest / Ed. by P. Derow, and R. Parker. Oxford: Oxford University Press, 2003: 194—200; Petrovic A. Kommentar zu den simonideischen Versinschriften. Leiden; Boston: Brill, 2007 (Mnemosyne, bibliotheca classica Batava. Suppi., 282): 158—177, особенно 165—167. — А.З.). 5 См.: Podlecki 1971 (D 70). 6 Напр., что касается Кимона, Тесейон, т. е. святилище Тесея с храмом, возведенное для помещения туда костей данною героя (об этом см.: Barron 1972 (I 9)), Расписной портик (иначе Стоя Пойкиле) (Thompson, Wycherley 1972 (I 166): 90—94; ср.: Плутарх. Кимон. 4.6—7), а также Телесгерий (место посвящения в Элевсинские таинства) и другие сооружения в Элевсине, появившиеся сразу после Персидских войн (см., напр.: Mylonas 1962 (К 66): 107—113), — всё это приписывается именно Кимону, хотя прямых свидетельств для данного вывода нет (Shear 1982 (1 151) — автор датирует «Кимонов» Телесгерий 480-ми годами до н. э.). Что же касается Фемистокла, то благодаря ему был построен храм Артемиде Арис-
Афинская революция 89 ной традиции, он был извечным соперником Фемистокла, слыл сторонником аристократии и честным человеком, тогда как Фемистокл был известным поборником демократии и прославился хитростью, Плутарх к тому же превращает Аристида еще и в товарища Кимона [Кимон. 5.6, 10.8), хотя сохранились следы альтернативной версии, помещавшей Аристида в послевоенный период на сторону Фемистокла: в истории о городских стенах и в других историях, связанных с последним, Аристид выступает как его наперсник; в «Афинской политии» (23.2—24) Аристид — партнер Фемистокла и основатель Делосского союза, гарантировавший τροφή («пропитание») афинскому демосу, а у Плутарха [Аристид. 25.10) он не принимает участие в последней атаке на Фемистокла, хотя тот был ответствен за его остракизм; в резюме к исторической части «Афинской политии» (41.2) Аристид представлен как предшественник Эфиальта в деле продвижения демократии, Плутарх [Аристид. 22.1) приписывает ему авторство послевоенного декрета, благодаря которому конституция стала «общей», а архонтов начали избирать из всех афинских граждан. До войны с Ксерксом Аристид был соперником Фемистокла;7 после того, как Аристид организовал Делосский союз, нет никаких свидетельств о его дальнейшей вовлеченности в государственные дела, и тексты, связывающие его скорее с Фемистоклом, нежели с Кимоном, более обстоятельны и заслуживают большего доверия. За исключением Плутарховой атрибуции демократических реформ Аристиду, не встречающейся у других древних авторов и, несомненно, фиктивной, нет никаких доказательств того, что в 470-х годах до н. э. актуальным был вопрос о том, каким именно образом Афинское государство должно управляться. «Афинская политая» (23.1—2) говорит о периоде господства Ареопага, утверждая, что основано оно было не на каком- то официальном постановлении, но исключительно на большом авторитете этого органа. Данное доминирование должно было возникнуть также и из соперничества, начавшегося еще во времена Персидских войн: Плутарх [Фемистокл. 10.6—7) приводит одновременно и рассказ из «Афинской политии» о том, как во время эвакуации перед Саламинским сражением, когда стратеги были в растерянности, Ареопаг обеспечил граждан деньгами, и альтернативную версию Клидема [FGrH 323 F 21) о том, что деньги нашел Фемистокл, тщательно досматривая поклажу, которую люди собирались забрать с собой. Вероятно, «Афинская политая» сохранила изначальную версию истории с деньгами, с помощью которой противники Фемистокла пытались приписать Ареопагу определенную заслугу за успех при Саламине, а версия Клидема является ответом, восстанав¬ тобуле (Travlos 1971 (I 171): 121—123; ср.: Плутарх. Фемистокл. 22.2—3; О злокозненности Геродота. 869 D), Телестерий в Филе (Плутарх. Фемистокл. 1.4) и, возможно, проведены некоторые работы в Одеоне (Витрувий. 06 архитектуре. V.9.1, с комментариями: Davison 1958 (К 21): 33-42 и 1962 (К 22) (= Davison 1968 (J 20): 48-69); но в изд: Travlos 1971 (1171): 387 — Фемистокл не упоминается). 7 Ср.: КИДМТУ: 413.
90 Глава 4 ливающим честь Фемистокла8. В 470-х годах до н. э. большинство членов Ареопага — это люди, занимавшие должность архонта уже после падения тирании путем прямых выборов из представителей двух высших имущественных классов9, а в таком случае совет Ареопага в тот период должен был являться собранием довольно известных афинян. Он сохранил за собой судебные полномочия, имевшие политическое значение, и, возможно, — на чем мы не можем настаивать, поскольку у нас нет прямых свидетельств — при определенных обстоятельствах обсуждал вопросы, затрагивавшие государственные интересы, давал советы должностным лицам, Совету пятисот и Народному собранию. Впрочем, не было никаких причин для того, чтобы в 470-х годах до н. э. Ареопаг обладал большей властью, нежели в 480-х, а легенда о некоем периоде господства данного органа была, возможно, сконструирована позднее при помощи саламинской истории, когда всем было хорошо известно, что Эфиальт положил конец политическому влиянию Ареопага: это предание, судя по всему, было призвано объяснить необходимость подобной реформы. Фемистокл и Кимон соперничали друг с другом, придерживаясь различных взглядов и на недавнюю афинскую историю, и на то, какую внешнюю политику должен был проводить их город. Соперничество завершилось остракизмом Фемистокла и последовавшим затем обвинением его в медизме (т. е. в предательском пособничестве персам). Историю бегства последнего рассказывает Фукидид (1.135—138) и с вариациями и риторическими прикрасами повторяют многие позднейшие авторы. Согласно Фукидиду, подвергшийся остракизму Фемистокл поселился в Аргосе и оттуда посещал разные места в Пелопоннесе; после смерти Павсания спартанцы отправили вестников в Афины, заявив через них, что в медизме были виновны оба мужа; узнав об этом, Фемистокл бежал из Аргоса (Фукидид не упоминает о том, что Фемистоклу в Афинах в его отсутствие был предъявлен иск: согласно Кратеру, FGrH 342 F 11, обвинителем выступил некий Алкмеонид). Сначала беглец отправился на запад, на Керкиру, а оттуда — в Эпир; Адмет, царь молоссов, либо отказался выдавать его преследователям, либо позволил ему остаться, после чего переправил через северную Грецию в Пидну. Там Фемистокл сел на корабль и отправился в Малую Азию, держа в тайне свое имя, однако шторм отнес корабль к Наксосу, который как раз в это время осаждали афиняне. Фемистокл открылся капитану и смог уговорить не выдавать его; тот не стал причаливать к берегу и встал на якорь, а затем доставил важного беглеца в Эфес целым и невредимым. Фемистокл написал Артаксерксу, недавно наследовавшему престол Ксеркса, и начал изучать персидский 8 По всей видимости, именно эти две версии лежат в основе следующих друг за другом примеров, приведенных Аристотелем в «Политике» (V, 1304а17—24); «Афинская политая» решает указанную проблему тем, что отводит на господство Ареопага короткий промежуток времени, а развитие Делосского союза, давшее преимущество Афинам, считает долгосрочным результатом победы при Саламине (демократическая версия данной истории при этом заглушается). 9 Ср.: КИДМIV: 386-387.
Афинская революция 91 язык; через год он отправился к Великому Царю, так что муж, столь поспособствовавший отражению персидского вторжения в 480 г. до н. э., остаток своих дней провел в качестве почетного пенсионера у персов. Забавно, что до момента прибытия Фемистокла в Малую Азию его приверженность персам не подтверждается ни одним надежным источником и вообще выглядит маловероятной. Хронология бегства Фемистокла является предметом бесконечных дискуссий10. Последний раз мы застаем его в Афинах весной 476 г. до н. э. исполняющим должность хорега (Плутарх. Фемистокл. 5.5), в Олимпии же он появился, по всей видимости, летом того же года (Плутарх. Фемистокл. 5.4,17.4; ср.: Элиан. Пестрые рассказы. ХШ.43; Павсаний. УШ.50.3). Самая надежно датируемая деталь в истории его бегства — это встреча с персидским царем, Артаксерксом, взошедшим на престол в 465 г. до н. э.;11 у Эфора и других позднейших писателей Фемистокл прибывает не к Артаксерксу, а к его предшественнику — к Ксерксу, царю, разгромленному им в 480 г. до н. э., однако Корнелий Непот [Фемистокл. 9.1) и Плутарх [Фемистокл. 27.1—2) обоснованно предпочитают не столь драматичную версию Фукидида. Смерть Павсания, которая предшествовала обвинению Фемистокла в медизме и его бегству из Аргоса, проще всего отнести ко времени после, а не до 470 г. до н. э.12, и это говорит, скорее, в пользу версии с Артаксерксом. Согласно Фукидиду, маршрут Фемистокла пролегал от Пидны через Наксос к Эфесу; однако Плутарх [Фемистокл. 25.2—26.1), хотя и заявляет, что следует здесь Фукидиду, говорит, что Фемистокл на своем пути в Азию оказался у Фасоса13, причем как раз в тот момент, когда афиняне осаждали этот город, после чего направился в Киму (которая, возможно, была родиной историка Эфора, поскольку этот автор упоминает о ней везде, где только может; cp.: FGrH 70 F 236). В обзоре истории усиления Делосского союза Фукидид не сообщает никаких дат: осада Фасоса может быть датирована 465/464—463/462 гг. до н. э.14, но определить время осады Наксоса весьма проблематично. Если мы примем тот маршрут, который дает Фукидид (т. е. через Наксос. — А.З.), тогда Наксос вряд ли мог подвергнуться блокаде ранее 466 г. до н. э., и ничего из того, что говорит Фукидид, не противоречит этой датировке, однако большинство исследователей, упорно пытающихся восстановить хронологию Пентеконтаэтищ относят это событие к несколько более раннему времени15. Было бы, наверное, ошибкой думать, что пра¬ 10 О побеге Фемистокла в целом см.: Podlecki 1975 (D 71): 37—44; Lenardon 1978 (D 47): 108—153; наибольший скептицизм характерен для работы: Rhodes 1970 (С 82). 11 См. в наст, томе сноску 47 гл. 1. 12 Ср. с. 67 наст. тома. 13 Чтение «Θάσον» (Фасос) дает только одна рукопись, однако оно подтверждается тем, что местом назначения была Кима; что же касается чтения «Νάξον» (Наксос) остальных рукописей, то это, по всей видимости, позднейшее исправление, сделанное на основе Фукидида; см.: Flaceliere 1953 (D 27): 6—7. 14 Ср. с. 66 наст. тома. 15 Ср. с. 65—67 наст. тома.
92 Глава 4 вильным является лишь один из двух маршрутов — либо указанный Фукидидом, либо Плутархом: ясно ведь, что Фемистокл, пересекая Эгейское море, должен был позаботиться о том, чтобы не попасть в руки афинян, а две обозначенные версии маршрута могут быть всего лишь конкурирующими попытками снабдить рассказ о бегстве Фемистокла какими-то яркими деталями15"1. Остракизм предполагал десятилетнее изгнание, и мы не знаем, сколько времени прошло между изгнанием Фемистокла из Афин и его бегством из Аргоса. Диодор повествует обо всей этой истории под 471/470 г. до н. э. (XI.54—59), и многие исследователи склонны верить, что один из эпизодов действительно относился к данному году; однако в этой части своего труда Диодор для каждого года выбирает только одну важную историю, а ввиду явных ошибок в его повествовании о 430-х годах до н. э.16, было бы опрометчиво считать, что данный автор располагал какими-то надежными фактами для датировки падения Фемистокла именно этим годом. Весной 472 г. до н. э. Эсхил поставил несколько трагедий, в том числе «Персов», для которых хорегом выступил Перикл. Пьеса изображает, как поражение при Саламине восприняли персы в Сузах: Саламин был крупнейшим успехом афинян в войне против Ксеркса, но прежде всего это был успех Фемистокла и Аристида (хотя и не упомянутых в трагедии); учитывая, что саламинская победа была важным фактором в соперничестве Фемистокла и Кимона, невозможно поверить, что какой-нибудь трагик мог обратиться к данной теме, не питая симпатии к Фемистоклу17. Как бы то ни было, Фемистокл превратился в спорную фигуру еще до своего остракизма и оставался таковым после: невозможно сказать, был он изгнан до или после постановки «Персов»18, так что точная дата изгнания остается неразрешимой проблемой. Итак, в результате остракизма и осуждения Фемистокл, главный соперник Кимона, был устранен. Весной 468 г. до н. э. последнему была оказана исключительная честь: Плутарх сообщает (Кимон. 8.7—9), что в этом году во время Дионисий архонт не стал назначать обычных судей на трагедийное состязание, но призвал выполнить эту функцию Кимона и его соратников-стратегов; хотя в борьбе за приз участвовал сам Эсхил, они присудили победу Софоклу, который впервые вступил в такое соревнование. Вполне возможно, что пьесы Софокла объективно были лучше, однако следует учитывать и другое: если Эсхил был поборником Фемис- 15а П. Родс намекает на то, что изгнанник вполне мог попасть в Азию каким-то третьим маршрутом, пролегавшим далеко и от Фасоса, и от Наксоса. — A3. 16 Ср. с. 19 наст. тома. 17 О «Персах» как патриотической афинской пьесе см.: Lattimore 1943 (J 61); аргументация, защищающая Фемистокла: Podlecki 1966 (J 87): 8—26; скорее, враждебное отношение к Фемистоклу см. в изд.: Lenardon 1978 (D 47): 121—125. 18 Р. Ленар дон (Lenardon. Указ, соч., примеч. 17) отказался от своей более ранней точки зрения (Lenardon 1959 (В 7): 29 и примеч. 33—34), согласно которой данная пьеса имела в виду защитить Фемистокла после его остракизма; А. Подлески полагает, что пьеса была поставлена до остракизма (Podlecki 1966 (J 87): 12, а также примеч. 11 на с. 157).
Афинская революция 93 токла, тогда политически вполне объяснимо, что Кимон и его коллеги оставили этого трагика без приза. II. Реформа Ареопага19 Ранее считалось, что «Просительницы» — это самая первая из сохранившихся трагедий Эсхила. Однако в 1952 г. был опубликован один папирусный фрагмент, показавший, что тетралогия, частью которой была эта пьеса, завоевала главный приз, причем трагедии Софокла получили тогда второе место, и произошло это «при Ар-» (или «при ар-), έπΐ ар- (Окси- ринхская греческая история XX. 2256. Фр. 3). Поскольку Софокл впервые участвовал в состязании в 468 г. до н. э., получается, что «Просительницы» были поставлены позднее этой даты19а, а если сохранившиеся в папирусном фрагменте буквы ар- — это начало имени архонта, а не начало слова αρχοντος (архонт), тогда единственной возможной датой «Просительниц» оказывается 464/463 г. до н. э., когда архонтом был Архе- демид20. Действие данной трагедии относится к героическому веку — пятьдесят дочерей Даная бежали вместе с ним из Египта, дабы не вступать в кровосмесительный брак с сыновьями его брата, Египта, и попросили убежища у Пеласга, царя Аргоса; попытки увидеть здесь намек на бегство Фемистокла из Аргоса21 малоубедительны. Как бы то ни было, Пеласг удивительно нецарственный царь: при его первом появлении в нем не узнают верховного владыку (строки 247—248), а в центральной части пьесы постоянно подчеркивается, что решение дать молящим защиту или отказать в ней может быть принято не им, а лишь собранием народа (строки 365—523, 600—624). Это обстоятельство, которое никак не оправдывается сюжетом легенды, вряд ли можно назвать случайным: данная трагедия, не являясь откровенной пропагандой демократии, всё же обнаруживает симпатию к тому взгляду, что именно демосу следует быть верховным владыкой22. Вопрос о там, как должно управляться государство, который не был актуальным сразу после войны с персами, теперь таковым становится. В 472 г. до н. э. Эсхил превозносил достижения Фе- 19 Данная глава писалась нами до появления книги М. Оствальда «От народного суверенитета к суверенитету закона», см.: Ostwald 1986 (А 96). Здесь, на с. 28—53, он рассматривает важные судебные процессы начала V в. до н. э. и реформы Эфиальта; главное отличие его подхода от нашей точки зрения состоит в его убеждении, что смертные приговоры, выносившиеся Ареопагом, начиная приблизительно с 500 г. до н. э. стали подвергаться процедуре εφεσις («апелляция, апелляционная жалоба». — А.З.) (ср. ниже, сноска 31), а также в том, что вследствие этого своего взгляда он придает меньшее, чем я, значение тому обстоятельству, что Эфиальт устранил то, что еще оставалось от юрисдикции Ареопага в данной сфере. См. также еще одно относительно новое исследование реформы Эфиальта: Wallace 1989 (D 105): 72—93. 19а Так как известно, что первая же постановка принесла Софоклу победу. — А.З. 20 По этому поводу см. в особенности: Lesky 1954 (J 64). 21 Cavaignac 1921 (D 12); ср.: Forrest 1960 (F 24): 239—240; Podlecki 1966 (J 87): 42—62. 22 Cp.: Там же.
94 Глава 4 мистокла и Аристида, а Перикл, ставший позднее лидером демократии, был у него хорегом; в 468 г. до н. э. благодаря Кимону и его коллегам Эсхила обошел новичок — Софокл; в 463-м Эсхил проявляет явный интерес к теме демократии. Все три примера говорят об одном и том же, так что Эсхила можно отнести к тем, кто верил в необходимость господства народа, и к противникам Кимона. Вскоре после постановки «Просительниц» мы обнаруживаем первый признак начавшейся на Кимона атаки. Он предводительствовал афинянами во время успешной осады Фасоса (465/464—463/462 гг. до н. э.), однако по возвращении на родину его обвинили в том, что он, дабы не нападать на Македонию, якобы был подкуплен. Против него начался судебный процесс, для чего была избрана коллегия в количестве десяти обвинителей, одним из которых оказался Перикл; Стесимброт рассказывает, что Эльпиника, сестра Кимона, обратилась с мольбами к Периклу и тот в самом деле проявил наименьшую жесткость из всех обвинителей (Плутарх. Кимон. 14.3—15.1; Перикл. 10.6). Сообщается, что Спарта втайне от афинян пообещала помочь Фасосу путем вторжения в Аттику, однако из-за сильного землетрясения 464 г. до н. э. и начавшейся тогда же Ш Мес- сенской войны не смогла сдержать слово (Фукидид. 1.101.1—2). Афины оставались союзником Спарты в силу альянса, возникшего еще под угрозой нашествия Ксеркса (ср.: 102.4), так что спартанцы помимо других своих союзников обратились за помощью и к афинянам. Фукидид сообщает, что Кимон был отправлен во главе довольно большого отряда (102.1) , а Аристофан уточняет: войско состояло из 4 тыс. гоплитов [Лиси- страта. 1138—1144); Плутарх говорит, что вопрос об отправке помощи вызвал в Афинах жаркие споры: Эфиальт не желал содействовать горо- ду-сопернику, но Кимон заявил, что было бы большой ошибкой делать Элладу хромой на одну ногу и лишать Афины их товарища, находящегося с ними в одной упряжке [Кимон. 16.9—10 — здесь цитируются Критий и Ион). С Ш Мессенской войной связана еще одна серьезная хронологическая проблема Пентеконтаэтии23. Фукидид, если имеющийся у нас рукописный текст не испорчен, говорит, что война закончилась на десятый год (1.103.1) , однако промежуток времени между событиями, упоминаемыми им до и после, составляет меньше десяти лет: это обстоятельство, несомненно, уже в античности воспринималось как определенная проблема, и за рассказом Плутарха, согласно которому Кимон дважды отправлялся на Пелопоннес и дважды возвращался в Афины [Кимон. 17.1—3), мы, возможно, обнаруживаем альтернативные версии предания с разной хронологией. Спартанцы, которых страшила дерзость и радикализм (νεωτε- ροποΐα — букв.: «страсть к новшествам». — А.3.) афинян, думали, что повстанцы могут убедить последних предпринять решительный шаг и перейти на свою (мессенцев) сторону, а потому, заявив, что более не нуждаются в помощи афинян, отослали их домой; те в ответ разорвали союзные от¬ 23 Ср. в конце насг. тома хронологические дополнения № 4 и 5.
Афинская революция 95 ношения со Спартой и вошли в союз с ее врагами — Аргосом и Фессалией (Фукидид. 1.102.3—4). Упомянув об обвинении и оправдании Кимона, Плутарх говорит, что, когда тот отправился с флотом на другую кампанию, Эфиальт осуществил свою реформу Ареопага и что по возвращении Кимон попытался ее отменить и воскресить «аристократию клисфе- новского времени». Однако он подвергся атаке со стороны своих врагов, которые использовали для этого скандалы с его сестрой и его лаконо- фильство (любовь ко всему спартанскому), возбуждая против него гнев демоса [Кимон. 15); затем следует пассаж о дружбе Кимона со Спартой и рассказ о его помощи ей против мессенцев (16—17.3); отправка спартанцами афинского отряда на родину вызвала там гнев к местным лаконофи- лам, так что афиняне, «ухватившись за незначительный предлог» (возможно, здесь у Плутарха отразилась прокимоновская точка зрения на отказ спартанцев от его услуг), подвергли Кимона остракизму (17.3). В жизнеописании Перикла Плутарх связывает Эфиальтову реформу Ареопага с изгнанием Кимона именно как лаконофила (т. е. за его про- спартанские настроения) и как человека, ненавидящего демос (μισόδημος) (9.5). Кимон, скорее всего, привел своих гоплитов в Мессению не морем (об этом см. далее); однако, когда Плутарх пишет, что тот «отправился на кораблях в другой поход» и что реформа была осуществлена в его отсутствие [Кимон. 15.2), он, вероятно, на самом деле имеет в виду именно эту (мессенскую) экспедицию; а появление у спартанцев опасений по поводу «страсти [афинян] к новшествам» (νεωτεροποΐα) можно объяснить получением новостей о том, что в Афинах теперь всем заправлял Эфиальт, который, как было известно, являлся противником этой экспедиции. Гоплиты наравне с фетсили23а получили выгоду от реформы Ареопага, при этом отсутствие 4 тыс. гоплитов совсем необязательно должно было решить исход голосования в Народном собрании; но Кимон был противником этой реформы, так что при всех недостатках в повествовании Плутарха заявление последнего о том, что преобразование Ареопага случилось в отсутствие Кимона, не может быть поставлено под сомнение24. Об Эфиальте почти ничего не известно. Его отца звали Софонидом (это имя не встречается ни на одном дошедшем до нас остраконе); в 234 Феты, θήτες — беднейший слой лично свободных лиц в греческом городе; в Афинах после Солона это последний из четырех имущественных классов — лица, чей годовой доход был менее 200 медимнов зерна или соответствующего количества других продуктов. Солон допустил их к участию в работе Народного собрания, но не позволил отправлять государственные должности, как и, вероятно, входить в состав Совета — буле. Поскольку феты не имели возможности приобрести полный комплект вооружения пехотинца, они не могли служить в качестве гоплитов; однако, когда Афины стали превращаться преимущественно в морскую державу, военное значение фетов значительно возросло, поскольку они начали выполнять даже более важные функции в качестве гребцов, матросов, солдат морской пехоты и морских офицеров, получая от полиса всё необходимое снаряжение. — A3. 24 В поддержку этой хронологии см.: Busolt 1893—1904 (А 12) Ш.1: 261, примеч. 1; Hig- nett 1952 (D 38): 196, 337—341; Cole 1974 (D 15); попытки доказательства того, что увольнение Кимона от должности случилось еще до реформы: Beloch 1912—1927 (А 2) П.1: 153; П.2: 196-198; Walker. САН V1: 71, 467^68; Jacoby. ОгНШ b suppi. П: 369-370, примеч. 17.
96 Глава 4 «Афинской политии» (25.1) Эфиальт наряду с Аристидом характеризуется как неподкупный человек, и, опять же вместе с Аристидом, его включали в список политических вождей, не наживших себе богатства (Элиан. Пестрые рассказы. П.43; XI.9; ХШ.39); однажды он возглавлял морской поход (Плутарх. Киион. 13.4). В одном месте «Афинской политии» (25.3— 4) говорится, что при содействии Фемистокла он лишил Ареопаг некоторых полномочий, но в другом месте (25.2) данная реформа датируется 462/461 г. до н. э., однако Фемистокл должен был оставить Афины задолго до этого времени; в том же сочинении (35.2) упоминается отмена в 404 г. до н. э. Тридцатью тиранами законов Эфиальта и какого-то надежно не идентифицируемого Архесграта; Плутарх говорит о Перикле как о стороннике Эфиальта (Кимон. 15.2; Перикл. 9.5; 10.7: в 462/461 г. до н. э. Периклу должно было быть чуть больше тридцати лет), а то, что в «Афинской политии» (27.1) Периклу приписана особая реформа Ареопага, является, по всей видимости, искажением данного факта25. В этой политии (25.2) мы читаем, что поначалу Эфиальт добился устранения многих из ареопагитов, привлекая их к ответственности за действия при отправлении ими обязанностей. Затем, при архонте Кононе, он отнял у этого Совета все дополнительно приобретенные им права (τα επίθετα), в силу которых в руках последнего сосредоточивалась охрана государственного порядка, и передал их частью Совету пятисот, частью — народу и судам [пер. С.И. Радцига). Процессы против этих лиц возбуждались, по-видимому, за плохую работу в должности архонтов26. Согласно Плутарху (Кимон. 15.2), народ, дав себе полную волю, нарушил весь порядок государственного управления и старинные постановления, которыми прежде руководствовался, и во главе с Эфиаль- том отнял у Ареопага все, за малыми исключениями, судебные дела (κρίσεις), сделал себя хозяином судилищ и отдал город в руки сторонников крайней демократии (пер. В.В. Петуховой). Автор «Афинской политии» обнаруживает благожелательное отношение к реформаторам, тогда как Плутарх — враждебность; при этом лексика, которую они используют, была заимствована из пропаганды того времени, когда происходили сами события: властные прерогативы, отобранные Эфиальтом у Ареопага, рассматривались как такие, которые были приобретены Ареопагом дополнительно, как часть порядка, установленного перед тем консерваторами27. Это были главным образом судебные полномочия, и благодаря им в его руках была сосредоточена 25 Одно место в «Политике» Аристотеля (П, 1274а7—8) можно трактовать и как указание на особые преобразования Эфиальта и Перикла, и как на некую дополнительную реформу. 26 Wade-Gery 1936/1937 (D 102): 269 = 1958 (А 121): 177. 27 Фрагмент из Лисия (178 Sauppe, у Гарпократиона, под словом «έπιθέτους έορτάς») показывает, что и ок. 400 г. до н. э. Ареопаг обсуждался в том же ключе; Davies 1978 (А 23): 69—70 — здесь в качестве сравнения приводится одна надпись 450-х годов до н. э. (IG I3 7), в которой перечисляются те права и прерогативы, которые традиционно принадлежали жреческому роду Праксиэргидов.
Афинская революция 97 «охрана государственного порядка». Данная роль Ареопага упоминается в «Афинской политии», в главах о государственном строе, существовавшем до Драконта (3.6), о мнимой конституции Драконта (4.4), а также в рассказе о конституционных законах Солона (8.4); тем не менее, нигде не сказано с определенностью, в чем именно заключались эти полномочия. Одни исследователи подозревают, что это была некая специфическая прерогатива, быть может, право отменять негодные постановления Народного собрания, что позднее, при демократии, можно было сделать с помощью процедуры графэ параномон (так называемая жалоба на проти- возаконие);28 другие думают, что это — общее указание на различные властные полномочия Ареопага как органа, наделенного функцией охраны правопорядка и наблюдения за соблюдением законов29. Из «Афинской политии» следует, что Ареопаг с давних пор рассматривался как «охранитель законов»: так его называли, возможно, еще со времен первой записи законов Драконта или даже раньше, просто для того, чтобы дать емкое описание судебных полномочий Ареопага, но с течением времени, когда ситуация изменилась, и данное словоупотребление, и высокий статус ареопагитов были использованы ради оправдания их общего надзора за соблюдением законности уже иным, новым способом — без точного и ясного определения прерогатив этого органа. Если дело обстояло именно так, становится понятным, почему данные полномочия одними людьми отвергались как некие излишние элементы, а другими защищались как часть установленного порядка. Остается выяснить, какие именно функции Эфиальт отнял у Ареопага. Можно предположить две возможности. Во-первых, должностные лица классических Афин часто подвергались различным проверкам: еще до вступления в должность они должны были пройти особый контроль, называвшийся докимасией29а [Афинская полития. 55.2); по оставлении должности они обязаны были предоставить финансовые, а также и более общие отчеты, называвшиеся евфинажи (ευθυναι — 54.2; 48.4—5), а в течение своего должностного года каждую пританию (т. е. каждую десятую часть года) они сдавали промежуточные финансовые отчеты, и в каждую пританию народ на собрании решал, находит ли он, что магистраты исправляют обязанности должным образом (48.3; 43.4; 61.2). Существуют некоторые признаки того, что и докимасия, и евфина представляли собой весьма древние установления и что органом, осуществлявшим и эти, и другие проверки (которые также могли иметь место), по крайней мере 28 См., напр.: Wade-Geiy 1933 (D 101): 24, с примем. 3 = 1958 (А 121): 146, с примем. 4. (Об иске графэ параномон см. на русском языке: Кудрявцева Т. Народный суд в древних Афинах. СПб., 2008: 345—391. — А.3.) 29 См., напр.: Hignett 1952 (D 38): 208—209; Cawkwell 1988 (D 14) — здесь автор толкует охрану законов Ареопагом как «cura morum» (т. е. надзор за нравами. —A3.). 29а Смысл докимасии в Афинах заключался в проверке, может ли кандидат занимать государственную должность с точки зрения наличия гражданских прав, совершеннолетия, отсутствия долгов перед полисной казной, а в некоторых случаях (напр., при занятии должности архонта) — обладает ли он соответствующим имущественным цензом. — A3.
98 Глава 4 важнейших должностных лиц, был в ранних Афинах, скорее всего, именно Ареопаг; подобный надзор за магистратами вполне мог дать этому Совету значительное политическое влияние30. Во-вторых, один из законов Солона наделял Ареопаг юрисдикцией в судебных процессах, возбуждаемых в порядке исангелии (чрезвычайное заявление, жалоба, преимущественно по особо важным государственным делам) против «тех, кто составлял заговор для низвержения демоса» (Афинская политая. 8.4: Солон, скорее всего, имел в виду попытки установления тирании, а не отмену демократии, однако главный факт — отнесение исангелии к ведению Ареопага — должен быть нами принят); исангелия использовалась также в делах об измене, о подкупе ораторов (т. е. о взятке, полученной кем-либо для выступлений против интересов Афин), а также, видимо, в делах о правонарушениях публичного характера, прямо не оговоренных в законе; в классических Афинах такие жалобы рассматривались Советом пятисот и Народным собранием либо Советом пятисот и одной из судебных комиссий. Вопрос о том, как некоторые виды обвинений перешли в начале V в. до н. э. в ведение демоса, является предметом споров, однако весьма вероятно, что вплоть до 462/461 г. до н. э. Ареопаг сохранял за собой возможность рассматривать дела, возбуждавшиеся в порядке исангелии, как и то, что именно Эфиальт упразднил такую возможность31. Если прежде Ареопаг претендовал на право отменять постановления Народного собрания, то и оно, это право, в итоге должно было быть аннулировано; однако вплоть до 415 г. до н. э. демократическая процедура графэ параномон не засвидетельствована (Андокид. О мистериях. 17), и, хотя не исключено, что молчание наших более ранних источников — это дело случая, всё же такое объяснение никоим образом не является единственно возможным;32 весьма вероятно, что на такое право (ведение дела по графэ параномон. — А.З.) Ареопаг не претендовал. К середине V в. до н. э. в порядке апелляции на вердикт какого-нибудь должностного лица 30 Cp.: Lipsius 1905—1915 (А 78): 37; Hignett 1952 (D 38): 90—91, 203—208 (автор не соглашается с точкой зрения, согласно которой докимасию осуществлял Ареопаг). 31 Об исангелии см.: Rhodes 1972 (D 75): 162—171,199—205, а также: 1979 (D 77); Hansen 1975 (D 30) и 1980 (D 33); Sealey 1981 (D 88); Carawan 1987 (D 11). М. Хансен полагает, что исангелия — это демократический институт, введенный Клисфеном; другие исследователи считают, что именно Клисфен изъял исангелию из юрисдикции Ареопага (Lipsius 1905—1915 (А 78): 179—181), либо что Клисфен допустил возможность рассматривать такие чрезвычайные жалобы перед демосом в качестве альтернативы ведению этих дел перед Ареопагом (Bonner and Smith 1930—1938 (А 8) I: 299—300), либо что Клисфен ввел обязательное подтверждение демосом приговоров, вынесенных ареопагитами (Оствальд в: К И ДМ IV: 399-400). Б. Сили (Sealey, см. выше) доказывает, что процедура исангелии определялась не столько законом, сколько обычаем; сам я склоняюсь к тому, что возникла она именно на основе обычая, но полагаю, что некий закон Солона предусматривал рассмотрение исангелии в Ареопаге в тех случаях, когда дело касалось попытки установления тирании (причем совсем необязательно, что был принят какой-то закон, всесторонне регулирующий процедуру исангелии:), а также и то, что право рассматривать эти чрезвычайные иски было отобрано у Ареопага Эфиальтом. Е. Караван (Carawan, см. выше) рассматривает исангелию и евфину в свете важнейших судебных процессов начала V в. до н. э. 32 Ср.: Wolff 1970 (А 127): 15-22.
Афинская революция 99 судебные тяжбы переносились уже не в солоновскую гелиэю (т. е. в судебную сессию Народного собрания); теперь, после предварительного рассмотрения у должностного лица, дело разбиралось в одной из дикастерий (судебной комиссии): в науке высказывалось предположение, что данное изменение осуществил Эфиальт;33 однако более вероятным кажется постепенная эволюция, а не решительная реформа, хотя новая процедура нуждалась в какой-то стандартизации, причем она вряд ли была проведена много позже 462/461 г. до н. э.34. В одном фрагменте из сочинения Филохора, историка Афин Ш в. до н. э., утверждается, что коллегия семи номофилаков (стражей законов) была учреждена в период проведения реформы Эфиальта [FGrH 328 F 64b(oc)); однако первое современное событиям свидетельство об этой коллегии мы имеем в речи Динарха, датируемой концом 320-х годов до н. э. (F 64а), так что атрибуция Эфиальту должна быть признана каким-то недоразумением. И всё же определенные перемены, скорее всего, произошли: если судебные функции Ареопага в самом деле базировались на его звании «охранителя законов», он должен был потерять этот титул; вряд ли следует говорить о простом отнятии этих прерогатив — можно утверждать, что в будущем попечителями законов стали Совет пятисот и демос. Функции, которые после реформы Ареопаг удержал за собой, — это судебные прерогативы другого типа: дела о преднамеренных убийствах, о ранениях и поджогах, о вырубке священных олив, а также о некоторых иных религиозных преступлениях (Лисий. VTL О священных маслинах. 22; Демосфен. ХХШ. Против Аристократа. 22; [Демосфен]. LLX. Против Неэры. 79—80; Афинская политая. 57.3, 60.2). В состав Ареопага входили бывшие архонты. В VI в. до н. э. архонтат представлял собой важнейшую государственную должность в Афинах; однако в 487/486 г. до н. э. прямое избрание в эту коллегию было заменено жеребьевкой из числа предварительно избранных кандидатов («κλήρω- σις έκ προκρίτων»), и вообще в V в. до н. э. по престижу и значению стратеги обогнали архонтов:35 таким образом, сохранение за Ареопагом его прежнего огромного влияния всё труднее было оправдывать. Новая организация, данная Клисфеном Афинскому государству, предполагала довольно значительную степень участия граждан как на полисном, так и на местном уровнях, и можно предположить, что афиняне, получив возможность участвовать в политическом процессе, вошли во вкус и желали расширения такого участия36. Поэтому не вызывает никакого удивления, что объем прерогатив Ареопага начал ставиться под сомнение. Возможно, 33 Wade-Geiy 1958 (А 121): 180-200. 34 Sealey 1964 (D 87): 14-18 = 1967 (А 111): 46-52; MacDoweU 1978 (А 81): 33 - здесь автор высказывает сомнения в том, была ли древняя процедура вообще когда-либо запрещена. 35 Ср.: КИДМТУ: 401. 36 Согласно «Афинской политии» (22.3), закон об остракизме впервые применили после победы при Марафоне, «когда демос стал уже чувствовать в себе уверенность»; о возросшей уверенности демоса см. ниже, п. IV наст, главы.
100 Глава 4 более конкретные поводы для таких сомнений создали два решения, вынесенные Ареопагом в 460-х годах до н. э. Процедура исангелии вполне подходила для судебного преследования Фемистокла по обвинению в ме- дизме, и, согласно Кратеру, она-то и была использована (FGrH 342 F 11); евфины (отчеты) Кимона могли стать подходящим поводом для привлечения его к суду по обвинению в том, что, будучи стратегом, он брал взятки, и, согласно «Афинской политии» (27.1), именно это и явилось таким поводом; оба эти иска могли рассматриваться в Ареопаге, причем разбор дела ареопагитами лег в основу анекдота (недостоверного), сохранившегося в «Афинской политии» (25.3—4). Обвинение, предъявленное Фемистоклу, похоже, не имело оснований, а о том, был ли виновен Ки- мон, мы ничего сказать не можем, однако Фемистокла осудили, а Кимона оправдали: если Ареопаг последовательно выносил приговоры в пользу Кимона и его сторонников, их противники и в самом деле могли задаться вопросом: на каком таком основании данный орган занимает столь влиятельное положение в государстве? Новейшие историки с меньшей, чем их предшественники, охотой приписывают древним политикам доктринерские взгляды на то, как должно управляться государство, предпочитая находить иные объяснения предпринимавшимся этими политиками действиям. Случившееся в 462/461 г. до н. э. в Афинах может быть, несомненно, представлено как победа партии Фемистокла—Эфиальта—Перикла над партией Кимона—Алкмео- нидов37. Победа эта была отмечена и переменами во внешней политике: Афины отказались от тридцатилетней дружбы со Спартой и распространили свои амбиции на весь греческий мир; некоторые исследователи высказывали предположение, что это и была исходная цель Эфиальта и что реформа Ареопага была лишь побочным успехом этого политика38. Но было бы неправильно умалять значение конституционных реформ. В начальный период Пелопоннесской войны афиняне гордились своей демократией: «Афинская полития» Псевдо-Ксенофонта описывает ее как режим неприятный, но при этом весьма эффективный (1.1), а в своей погребальной речи, произнесенной в честь павших, Перикл выказывает гордость демократией (Фукидид. П.37); слово мисодемос (μισόδημος, «ненавидящий народ», а также «враждебный народовластию»; так Плутарх называет Кимона) имеет у Аристофана оскорбительный смысл (Осы. 474, постановка 422 г. до н. э.); Спарта начинает ассоциироваться с олигархией (ср.: Фукидид. 1.19), тогда как Афины — с демократией, причем послед¬ 37 О политике Алкмеонидов в V в. до н. э. см.: Forrest 1960 (F 24): 233—234 (критика: Bicknell 1972 (D 6): 73—74). Идеологический аспект реформы приуменьшается в следующих работах: Sealey 1964 (D 87) = 1967 (А 111): 42-58; Wallace 1974 (D 104); Sealey 1981 (D 88), а также в тех, что приведены в следующей сноске. 38 Cp.: Ruschenbusch 1966 (D 81); Martin 1974 (D 57): прежде всего с. 29-40. Е. Рушен- буш (Ruschenbusch 1979 (D 82)) доказывает, что все конституционные изменения до конца V в. до н. э. предпринимались ради достижения каких-то неотложных целей, особенно внешнеполитических. Напротив, Фукидид (V.31.6; 44.1) показывает, что на выбор тех или иных решений во внешней политике влияли пристрастия конституционного характера.
Афинская революция 101 ние переходят к насаждению демократических режимов в разных городах, входивших в Делосский союз (в Эрифрах не позднее 450-х годов до н. э.: М—L 40 = IG I3 14). Эсхил сделал в «Просительницах» особый акцент на власти демоса, а в «Евменидах», поставленных в 458 г. до н. э., он сфокусировал внимание на том, что Ареопаг — это суд по делам о предумышленных убийствах: учреждая Ареопаг, Афина предрекает, что он будет выполнять эту роль до тех пор, пока граждане не станут вносить новшеств в законы или не начнут их осквернять, а заканчивает описанием Ареопага как «бодрствующего стража, от имени спящих охраняющего страну» (строки 681—710, особенно 704—706); в других местах той же трагедии Эсхил говорит о страхе перед гражданской распрей (строки 858—866,976—987). До сих пор мы видели, что Эсхила следует ассоциировать с демократами, и многие исследователи рассматривают такое представление Ареопага как свидетельство благожелательного отношения драматурга к реформаторам, однако указание на Ареопаг как на охранителя и предупреждение против порчи законов, скорее, заставляет думать о том, что Эсхил разочаровался в преобразованиях или начал опасаться, что они затянутся на слишком долгий срок39. Как бы то ни было, и «Просительницы» и «Евмениды» подтверждают, что в это время вопрос о властных полномочиях демоса и о положении Ареопага в государстве был предметом нешуточных споров. Эфиальт и его сторонники с враждебностью относились также к Спарте; кроме того, их могли раздражать отдельные решения Ареопага, принятые в пользу их противников, но всё же следует признать, что они искренне полагали, что управление государством необходимо направить в более демократическое русло; можно согласиться с Плутархом, когда он говорит, что Кимона подвергли остракизму одновременно и за его лаконофильство, и за его медизм. Само слово демократия вполне могло появиться именно в это время40, и Эфиальт мог перенести аксоны, на которых были записаны законы Драконта и Солона, с Акрополя в новую Царскую стою на Агоре, что символизировало переход контроля над государством к народу41. 39 Ср.: Dodds 1953 (J 27): 19—20; 1960 (J 28) = 1973 (J 29): 45—63; противоположная точка зрения: Dover 1957 (J 30) = 1987 (А 26): 161-175; Macleod 1982 (J 74): 124-133 = 1983 (А 82): 20—29; см. также: Podlecki 1966 (J 87): 80—100 — с точки зрения этого автора, Эсхил одобрял реформу Эфиальта, но страшился дальнейших преобразований Перикла. 40 Обратите внимание на выражение «δήμου κρατούσα χειρ» (букв.: ‘демоса державная рука’. — A3.) у Эсхила в «Просительницах» (604), а также на имя Демократ, данное некоему афинянину, родившемуся приблизительно в период с 470 по 460 г. до н. э. (Davies 1971 (L 27): 359—360, ср.: Stroud 1984 (С 168)). Аргументы против того взгляда, что вплоть до конца V в. до н. э. это слово не было по-настоящему усвоено, см. в изд.: Hansen 1986 (А 57). Гораздо раньше демос и кратос были скомбинированы в Спарте, что подтверждает текст «Большой ретры» (Плутарх. Ликург. 6.2; Тиртей. Фр. 4.9 West; ср.: САН Ш2. 1: 740— 741). 41 Согласно Анаксимену [FGrH 72 F 13), Эфиальт переместил аксоны и кирбы в булев- терий и на Агору; у Поллукса (VHI.128) пританей (где эти объекты, несомненно, находились позднее) заменен на булевтерий. Часто высказывается мнение, согласно которому это — всего лишь метафорический способ выразить то, что Эфиальт передал контроль над государством в руки народа (Wilamowitz 1893 (А 125): 143, примеч. 7). Если, как пред-
102 Глава 4 По возвращении из Мессении Кимон попытался сорвать реформу, однако ему это не удалось, и в итоге он сам подвергся остракизму (Плутарх. Кимон. 15.3—5,17.3; Перикл. 9.5). Демократия уже начала укореняться, но ее враги пока еще не были готовы признать свое поражение. Сам Эфи- альт был убит — это событие оратор Антифонт упоминает как пример нераскрытого преступления [Речи. V: 06убийстве Герода. 68); Идоменей41а без каких-либо доказательств заявляет, что Эфиальт был из зависти коварно убит Периклом [FGrH 338 F 8; у Плутарха: Перикл. 10.7), однако «Афинская полития» возлагает вину за убийство на Аристодика из Танагры (25.4); это также могло быть неподтвержденным слухом, но, возможно, и в самом деле знали, что Аристодик — настоящий убийца, и предполагали, что на это преступление его спровоцировал какой-то афинянин. В «Евменидах», поставленных в 458 г. до н. э., обнаруживается страх перед гражданской смутой (см. выше), а перед сражением при Танагре, состоявшемся, видимо, в следующем году* 42, возникли слухи о проспартан- ском олигархическом заговоре (Фукидид. 1.107.4, 6). Плутарх рассказывает, что Кимон, страстно желавший вернуться из изгнания, готов был принять участие в бою при Танагре на стороне афинян, что Совет пятисот запретил стратегам принимать его, что его друзья, тем не менее, сражались с доблестью и погибли в этой битве, после чего афиняне по предложению Перикла призвали Кимона назад [Кимон. 17.4-7; Перикл. 10.1—3). Можно согласиться с тем, что Кимон не собирался следовать примеру Исагора, который за пятьдесят лет до того попросил у спартанцев помощи против своих политических противников, но, скорее всего, назад, в Афины, он не был призван ни вскоре после битвы при Танагре, ни до истечения десятилетнего срока изгналия, хотя, возможно, после этого ему не просто позволили возвратиться, но именно призвали вернуться43. «Афинская полития» (26.2—4) упоминает о трех законах 450-х годов до н. э.: закон об открытии зевттам, представителям третьего имущественного класса, доступа в коллегию архонтов был принят в 457/456-м положил X. Томпсон (Thompson 1981 (I 165): 345—346), Царская стоя была сооружена во второй четверти V в. до н. э., тогда, возможно, аксоны Драконта и Солона были перемещены с Акрополя в Стою Эфиальтом, а из Стой, при публикации нового свода законов в конце V в. до н. э., — в пританей, и данная акция Эфиальта вполне могла иметь метафорическое значение, обнаруженное У. фон Виламовицем. [Аксон — «ось», «стержень», в данном случае — «скрижаль», деревянная доска, вращающаяся на оси и содержащая текст законов; кирба — «столб», в данном случае — «скрижаль», вращающаяся трехгранная пирамида с текстом законов; булевтерий — место заседания буле (Совета); пританей — место заседания пританов, дежурной комиссии Совета. — А.3.) 41а Идоменей Лампсакский, писатель-эпикуреец, примерные годы жизни — 325—270 гг. до н. э. От его сочинений сохранились лишь фрагменты. — A3. 42 См., впрочем, гл. 5, π. П, где эта битва датируется тем же самым, 458-м, годом. 43 Впрочем, рассказ о досрочном призвании Кимона вернуться обнаруживается также у Феопомпа: FGrH 115 F 88, и Арнольд Гомм (Gomme. HCTI: 326—327) решительно настаивает на том, что в отсутствие надежных свидетельств противоположного свойства данному рассказу нужно верить. Р. Унц (Unz 1986 (В 16): 76—82) соглашается с этим и приводит доводы в пользу пересмотра хронологии событий рассматриваемого здесь периода.
Афинская революция 103 (либо он вступил в силу в этом году, а принят был годом раньше); в 453/ 452-м была вновь учреждена коллегия из тридцати должностных лиц, так называемых судей по дежам, δικασταί κατα δήμους (эта магистратура, учрежденная еще при тирании, в то время необязательно состояла из тридцати человек, см.: Афинская полития. 16.5); в 451/450 г. до н. э. закон, внесенный Периклом, предоставил право гражданства только тем лицам, чьи мать й отец были афинскими гражданами. В другом месте того же трактата (27.3—4) упоминается еще один закон Перикла: состязаясь с Кимоном в щедрости, он использовал государственные средства, дабы ввести оплату судьям, участвовавшим в работе дикастерий43а. Эти законы завершили формирование демократии, учрежденной благодаря реформе Ареопага. Первый из них ознаменовывает предпоследнюю стадию в том процессе, в результате которого архонтат стал восприниматься в качестве самой обычной должности, исполнять которую можно было доверить любому законнорожденному гражданину: отныне большинство магистратур стали доступны всем — за исключением представителей низшего имущественного класса; в течение какого-то времени назначение на должность продолжало осуществляться методом «κλήρωσις έκ προκρίτων» (жеребьевка из числа предварительно избранных кандидатов), однако ко времени составления «Афинской политии» данный способ уступил место двухэтапной жеребьевке (8.1). И воссоздание коллегии «судей по демам», и введение платы присяжным было ответом на развитие института дикастерий, чему способствовала Эфиальтова реформа; судебная сфера, прежде находившаяся в руках Ареопага, ныне перешла под контроль органов демоса, и для последнего было просто необходимо разделить ге- лиэю на отдельные дикастерии, а также стандартизировать новую процедуру, в соответствии с которой один из архонтов после предварительного расследования дела передавал тяжбу в одну из дикастерий, если, конечно, спор не разрешался до этого момента. Судьи по демам, вероятно, рассматривали только незначительные частные (т. е. непубличные, такие, в которых не были представлены интересы государства. —А.3.) дела, сумма иска в которых не превышала десяти драхм (ср.: Афинская полития. 53.2): подобные тяжбы часто возникали между непосредственными соседями, и таким образом судебный процесс мог быть упрощен, да и нагрузка на дикастерии — важный и загруженный работой суд — облегчена. Введение платы присяжным (которая первоначально, судя по всему, составляла два обола в день44) позволяло малоимущим гражданам принимать участие в судебной деятельности и делало возможным формирование судебных комиссий (дикастерий) с очень большим количеством присяжных; афиняне отдавали предпочтение именно таким, крупным, жюри, представлявшим сам демос. Если мы признаём связь между политиче- 43а Дикастерии — букв.: «судилища»; в данном случае имеются в виду десять судебных комиссий, на которые делилась афинская гелиэя — корпус из 6 тыс. присяжных судей. — А. 3. 44 Схолии к «Осам» Аристофана. 300, ср.: 88 (с исправлением рукописного текста).
104 Глава 4 сними интригами против Кимона и введением платы судьям, тогда данную меру необходимо отнести к тому времени, когда этот политик находился в Афинах; однако следовало бы ограничиться более осторожным выводом: в любом случае, судьи стали получать плату при жизни Кимона, вскоре после реформы Эфиальта45. Закон Перикла о гражданстве требует более всестороннего рассмотрения. Единственная мотивировка этого закона, приведенная в античных текстах, сводится к формуле «вследствие чрезмерно большого количества граждан» [Афинская полития. 26.3) j46 однако данный пассаж совершенно не объясняет восстановление закона в 403/402 г. до н. э., после того, как государство в ходе Пелопоннесской войны понесло огромные потери; и если, что кажется весьма вероятным, незаконнорожденные никогда не получали афинского гражданства47, эффект от Периклова закона должен был состоять в ограничении граждан в выборе жен, но не в ограничении количества сыновей-граждан, рождавшихся у отца-гражда- нина48. К числу выдающихся граждан, имевших матерей-иностранок, принадлежали Клисфен и Фемистокл, а также, несомненно, Кимон. Высказывалось предположение, что обсуждаемый закон являлся элементом партийно-политической интриги против Кимона, однако нет никаких указаний на то, что это постановление имело ретроспективное (обратное) действие, и почти определенно Кимон в последний раз командовал афинским военно-морским флотом (Фукидид. 1.112.2—4) уже после вступления в силу данного закона49. Скорее, богатые аристократы, а не бедные простолюдины могли привозить жен из-за пределов Афинского государства; но в середине V в. до н. э. гораздо больше афинян, чем прежде, бывали за границей; так же и чужеземцы во множестве стали приезжать в Афины в качестве метеков, а их дочери могли становиться супругами как бедняков, так и богачей. Можно высказать догадку, что смешанные браки воспринимались нормально до тех пор, пока они были редки и заключались выдающимися людьми, но начали подвергаться осуждению, когда стали более частыми: Афины и их демократия процветали, и право принадлежать к гражданскому коллективу следовало предоставлять лишь тем, кто мог подтвердить свое афинское происхождение. В 445/444 г. до 45 Hignett 1952 (D 38): 342—343; обратная точка зрения: Wade-Geiy 1938 (С 104): 131— 134 = 1958 (А 121): 235-238. 46 Аристотель в «Политике» (Ш, 1278а26—34) замечает, что, когда демократические государства испытывают недостаток в «законных» гражданах, они устанавливают мягкие критерии для обладания гражданскими правами, но когда чернь (охлос) разрастается до огромной массы, они принимают чрезвычайно строгие правила. 47 Lacey 1968 (L 90): 282, примеч. 15; Humphreys 1974 (L 73); Rhodes 1978 (L 120; обратная точка зрения: Harrison 1968-1971 (А 59) I: 63—65; MacDowell 1976 (L 97). 48 Hignett 1952 (D 38): 346. 49 Там же: 345; обратная точка зрения: Jacoby. FGrH ШЬ suppi. I: 477—481; о последней стратегии Кимона ср.: гл. 3, π. IV, в начале (Meiggs 1963 (Е 52): 13 — автор, считающий, что Кимон был призван из изгнания незадолго до истечения срока, датирует его смерть на Кипре временем до момента принятия закона; та же хронология в: Meiggs 1972 (Е 53): 111, 125, 422—423, 456-457, однако см. в конце наст, тома хронологическое дополнение Nq 8).
Афинская революция 105 н. э. Псамметих, царь Египта, отправил партию зерна в Афины, которое было распределено между гражданами; этот дар побудил провести проверку гражданских списков, и не вызывает никакого доверия ничем не подтверждаемое заявление, что целых 4760 человек из 19 тыс. были исключены из этих списков (Филохор. FGrH 328 F 119). Нет надобности следовать за Плутархом [Перикл. 37.4), который связывает данную проверку с законом Перикла50, однако она отражает тот же самый подход — выгодами афинского гражданства мог пользоваться лишь тот, кто был способен надежно подтвердить свою к нему принадлежность — и в этом законе нет ничего не совместимого с демократией51. III. Периклова демократия Стержнем Афинского государства был афинский демос, то есть корпус афинских граждан, и при демократии государство управлялось демосом и к пользе демоса. К процессу совместного принятия решений привлекались все граждане: высшим органом власти являлась экклесия — Народное собрание, состоявшее из всех взрослых граждан мужского пола. Исполняться решения, конечно, не могли всеми совместно, однако привлекать к этому можно было всех по очереди: административная власть базировалась на многочисленных коллегиях должностных лиц с четко очерченными обязанностями, и никто не мог отправлять одну и ту же государственную должность более одного года. После предварительного следствия, проведенного кем-либо из должностных лиц, большинство судебных тяжб переносились для рассмотрения в дикастерию: в состав жюри в таких судах входило множество народу, и, будучи подразделениями солоновской гелиэи, эти коллегии считались представителями демоса. Именно Народное собрание принимало законы, вводило налоги и вырабатывало решение, как тратить собранные средства, заключало союзы и объявляло мир и войну. Любой присутствующий на экклесии гражданин мог лично участвовать в обсуждении любого вопроса либо предложить поправку к внесенному проекту постановления уже непосредственно перед Собранием или внести свое собственное новое предложение. 50 Hignett Указ, место. 01 Patterson 1981 (D 65) — автор доказывает, что до 451/450 г. до н. э. не было принято никакого закона, который предписывал бы ограничительные условия для регистрации человека в качестве гражданина (с чем я охотно готов согласиться), и что были зарегистрированы (в чем я сильно сомневаюсь) многие люди, чьи оба родителя не являлись афинянами. См. также: Walters 1983 (L 139) — здесь доказывается, что незаконнорожденные ipso facto, в силу одного только этого факта, не лишались гражданства и что целью закона было исключение из гражданского коллектива сыновей граждан от рабынь. Humphreys 1977/1978 (D 39): 99 = 1983 (А 67): 24 — автор видит цель этого закона в том, чтобы «не Допустить использования семьями, основанными на международных династических браках, своих частных связей в деле манипулирования внешней политикой государства». См. также гл. 8g, с. 370, 380 наст. тома.
106 Глава 4 Наиболее существенное ограничение властных полномочий экклесии было обусловлено принципом пробулевсис (προβούλευσις — «предварительное обдумывание»)52. В Афинах, как и в других греческих городах с самыми разными политическими режимами, Народное собрание работало в тесной связке с более узким Советом [буле), который до вынесения вопроса на экклесию рассматривал его в предварительном порядке; города допускали разную степень свободы Совета в решении вопросов, без включения их в повестку Народного собрания, а также степень свободы прений по вопросам, вынесенным на Народное собрание;53 в демократических Афинах и важнейшие, и второстепенные решения принимались Народным собранием, а ограничения его свободы были минимальными. Пробулевти- ческий принцип формулировался здесь так: «Ни по одному вопросу демосу не позволено принимать постановления, если на сей счет не было выработано предварительного заключения Совета и если пританы не включили это (т. е. какой-то конкретный вопрос. — А.3) в повестку» [Афинская политик. 45.4), и единственное, что данный принцип запрещал, — принимать какое-то определенное решение по вопросу, не вынесенному Советом на Народное собрание. Совет мог предложить собственные рекомендации, однако Народное собрание было вольно принять их либо отвергнуть, предпочтя альтернативный проект постановления; Совет мог и не давать никаких рекомендаций, просто предложив Собранию обсудить данный вопрос и решить дело по своему разумению; в таком случае предложения могли формулироваться уже на самой экклесии; наши источники говорят о том, что в V и IV вв. до н. э. оба органа власти подходили к исполнению своих функций очень серьезно. Если во время дебатов поднималась какая-то проблема, решение по которой председательствующие не были готовы принять, поскольку она не охватывалась пробулевмой (предварительным постановлением Совета, принятым для внесения его в Народное собрание), экклесия могла потребовать, чтобы соответствующее предложение было подготовлено к одному из следующих собраний: в V в. до н. э. иногда, всякий раз по конкретному поводу, назначались особые редакционные комиссии (их членов называли синграфеями) для представления предложений через Совет пятисот; именно такие комиссии проложили путь олигархиям 411 и 404 гг. до н. э., так что в итоге от подобной практики афиняне отказались, и в IV в. до н. э. дело подготовки проектов стало поручаться самому Совету. Некоторые иные ограничения властных полномочий Народного собрания обычно воспринимались самим этим собранием вполне нормально, но при этом они могли и не сработать как раз тогда, когда в них была наибольшая необходимость [экклесия, которая ввела олигархию в 411 г. до н. э., начала с того, что временно приостановила действие стандартных правил, препятствовавших принятию скорых решений;54 в «суде» над стратегами после Аргинусского сражения пританы пытались осущест¬ 52 О том, как данный принцип работал в Афинах, см.: Rhodes 1972 (D 75): 52—81. 53 Ср. ниже, с. 125—126 наст. тома. 54 См. ниже, гл. 11, п. Ш.
Афинская революция 107 вить обычную процедуру, однако «толпа громко шумела о том, как это ужасно, когда демосу не позволяют делать то, что ему угодно» (Ксенофонт. Греческая история. I.7.1255). К 415 г. до н. э. существовала возможность преследовать в судебном порядке автора (инициатора) постановления и лишения законной силы принятого декрета посредством процедуры гра- фэ параномон56. В некоторых случаях демос мог проголосовать за то, чтобы не выносить вопрос на обсуждение без предварительного предоставления инициатору иммунитета (так называемая адейя — «судебная неприкосновенность, ненаказуемость»), так что решение могло и не быть принято в течение одной экклесии: на одном собрании предоставлялся иммунитет, а на втором — принималось решение по существу проблемы57. Обсуждение и принятие отдельных важных постановлений, как, например, того, что было утверждено в 433 г. до н. э. по поводу Коринфа и Керкиры58, могло растянуться на два дня: на первом собрании народ, видимо, выслушивал аргументы, а на следующий день вновь сходился, чтобы проголосовать (Фукидид. 1.44.1), причем, как кажется, не было принято никаких мер к тому, чтобы голосовать могли лишь те, кто перед тем заслушал все аргументы. В IV в. до н. э. в каждую из десяти пританий года проходило четыре регулярных собрания, одно из которых считалось «главным» (κυρία) (Афинская политая. 43.4—6): вероятно, было время, когда κυρίαι έκκλησίαι («главные экклесии») были единственными регулярными собраниями, и мы можем высказать догадку, что другие три начали созывать в период между реформой Эфиальта и концом V в. до н. э. В течение одной десятой части года [притании) пятьдесят членов Совета из одной филы выполняли функции притапов, то есть постоянной комиссии Совета и одновременно председателей как Совета, так и Народного собрания; каждый день один из членов этой комиссии жребием избирался в качестве ее главы [эпистат). Данный механизм мог появиться уже со времени создания Клисфеном десяти фил, однако до Эфиальтовой реформы нет никаких явных свидетельств о существовании таких пританов, и, вероятно, Совет не был так уж загружен работой, чтобы нуждаться в каком-то постоянно действующем комитете, поэтому введение данного института следует, видимо, приписать именно Эфиальту59 и допустить, что до того момента роль председателей выполняли девять архонтов60. Решения в Народном собрании принимались простым большинством голосов. По некоторым поводам, особенно когда это касалось какого-то конкретного лица, голосование проводилось с использованием специальных вотивных камешков, причем требовался кворум в 6 тыс. чел.;61 наличие последнего 55 Ср. ниже, с. 613. 56 Ср. выше, сноски 28, 32 и соответствующие места в основном тексте. 57 Наир.: М—L 58 = IG I3 52.15-19. 58 См. ниже, с. 467-468. 59 См.: Rhodes 1972 (D 75): 16-19. 60 Hignett 1952 (D 38): 74, 92, 98-99, 150-151. 61 Ср. закон, цитируемый у Андокида (1.87), и правило, касающееся процедуры остракизма, как оно сформулировано у Плутарха (Аристид. 7.6).
108 Глава 4 условия означает, что присутствие такого количества людей было возможно, но отнюдь не всегда достижимо62. В других случаях экклесия принимала решение путем поднятия рук: в течение одного собрания требовалось голосовать много раз, и весьма вероятно, что никто не озадачивался точным подсчетом голосов, и только если результат вотирования не выявлял очевидного и для всех несомненного большинства, процедура повторялась63. Обычным местом Народных собраний был Пникс (холм к юго-западу от Агоры, к западу от Акрополя); здесь самые ранние строительные работы датируются концом VI в. до н. э., а на исходе следующего столетия место было перестроено, в IV в. до н. э. это случилось еще раз64. Главное помещение Совета находилось на Агоре (см. ниже, рис. 27): работавшие здесь археологи первоначально датировали Булевтерий (место заседаний буле) примерно 500 г. до н. э., а строительство Голоса (круглое здание, в котором обедали за государственный счет пританы) — второй четвертью V в. до н. э.65, и это позволяло связывать первый с Клисфеном, а второй — с Эфиальтом;66 однако обнаружение в Булевтерии повторно использованного строительного материала делает всё не таким однозначным и может указывать на то, что и он появился во второй четверти V в. до н. э.67. Так или иначе, возведение помещений для Совета и Народного собрания относится к тому полувековому периоду, который отделяет Клисфена от Эфиальта. Информация о деятельности Народного собрания являлась, очевидно, общедоступной. Понятно, что официальные документы не могли тиражироваться в значительном количестве и массово распространяться, как это происходит в наше время, так что в Афинском государстве должность секретаря являлась очень важной (поскольку ее обладателю необходимы были навыки особого рода, он назначался не жребием, а голосованием), который громко зачитывал документы на заседаниях Совета и в Народном собрании [Афинская полития. 54.5; ср.: Фукидид. VII. 10). Хотя документы не могли прийти к каждому гражданину в индивидуальном порядке, сам гражданин и до, и после собраний имел возможность прийти к документам: не было другого греческого государства, где бы декреты Народного собрания, отчеты о государственных расходах и прочие официальные документы самого разного характера записывались на каменных стелах в таком количестве, как это было в Афинах; такая масштабная публикаторская деятельность, как представляется, началась вскоре после Эфиальтовой реформы, по-видимому, в результате осознанного и вполне обдуманного решения новой демократии. Как уже упоминалось, 62 О численности народонаселения Афин см. ниже, с. 112—113. 63 Hansen 1977 (D 31). 64 Cp.: Travlos 1971 (I 171): 466—476 — здесь приводятся ссылки на другие работы, всесторонне рассматривающие данную проблему. 65 Там же: 191—195, 553—561; Thompson and Wycherley 1972 (I 166): 20, 25—46. 66 Rhodes 1972 (D 75): 30—31,18—19 (здесь данное обстоятельство используется в качестве аргумента в пользу того, что институт пританов появился при Эфиальте). 07 Згой дате отдается предпочтение в изд.: Thompson 1981 (I 165): 345—346.
Афинская революция 109 повестку дня для Собрания готовил Совет пятисот, а тот способ, каким этот последний начал действовать в качестве контролера административных властей (см. ниже), убеждает нас в том, что он был отлично информирован о всех повседневных делах в Афинах. Что касается Народного собрания, то здесь ситуация облегчалась тем, что его члены не были полными дилетантами в вопросах государственного управления: многие из тех, кто регулярно посещал заседания, исполняли какую-нибудь должность в текущем году, и еще большему количеству граждан предстояло сделать это в одном из последующих годов. Греческие полисы не имели профессионального бюрократического аппарата. Так, в демократических Афинах многие вопросы полисного управления были поручены гражданским коллегиям, включавшим, как правило, по одному представителю от каждой филы. Это можно проиллюстрировать на примере того, как были организованы афинские финансы. Сбор налогов и пошлин сдавался на откуп на публичных торгах, в которых соперничали друг с другом корпорации предпринимателей-от- купщиков, и право заключения годового контракта предоставлялось той корпорации, которая предлагала самые большие поступления; торги организовывали особые должностные лица, называвшиеся полетами (πωλη- ταί, букв.: «продавцы»); аукцион проходил на заседании Совета пятисот; в Совете хранились сведения о всех контрактах, в которых фиксировались причитающиеся суммы и даты их поступления; для выполнения сугубо рутинных, технических задач такого рода имелось несколько государственных рабов (δημόσιοι) (Афинская полития. 47.2—5). В назначенный день деньги поступали аподектам (букв.: «сборщики», «приемщики») и в списках соответствующая сумма вычеркивалась, и делалось это опять же на заседании Совета пятисот (,Афинская полития. 47.5—48.1); тех, кто не выполнил обязательств, Совет преследовал с помощью другой коллегии — так называемых практоров (букв.: «каратели») (см. закон, упомянутый в речи I Андокида. — О мистерях. 77). В V в. до н. э. собранные государственные доходы вносились аподектами в некую центральную казну, а все расходы должны были утверждаться Народным собранием (как разовые, так и периодически повторявшиеся казенные выплаты);68 казначеями, производившими выплаты, были колакреты (древнее название, букв.: «сборщики бёдер»683), и в литературе высказывалось мнение, что свои обязанности они исполняли не на протяжении всего года, а только в течение одной притании — по той, вероятно, причине, что у них всегда была возможность и большой соблазн присвоить часть государственных средств69. Деятельность различных коллегий направлялась в одно русло 68 В IV в. до н. э. практиковалось регулярное распределение (μεριμός) фиксированных денежных сумм отдельным государственным органам, производившим расходы, см.: Rhodes 1972 (D 75): 99-101; 1979/1980 (D 78): 310-311. 681 Слово χωλή означает «бедро», «окорок»; когда-то колакретами называли особых лиц, в обязанности которых входил сбор частей животных для публичных жертвоприношений. — A3. 69 Wilhelm 1939 (D 179).
по Глава 4 благодаря контролю со стороны Совета (ср.: Афинская полития. 45.2; 47.1; 49.5): в финансовой сфере этот контроль распространялся не только на светских должностных лиц, но и на хранителей священной казны Афины и казны других богов (ср.: Афинская полития. 47.1), и на тактов (оценщиков податей, асессоров: IG I3 71 = М—L 69.8—26), которые оценивали податные суммы, приходившиеся на государства — члены Делосского союза, и на эллинотамиев (так называемых «казначеев эллинов»: IG I3 34 = М—L 46.16—22), которые получали и распределяли эту дань. Податные суммы расходовались на постройку кораблей для афинского флота, на вознаграждение воинам и матросам, принимавшим участие в боевых действиях Союза; в 440-430-х годах до н. э. та часть этих сборов, которая превышала расходы на указанные нужды, тратилась на строительство общественных зданий в самих Афинах и в Аттике;70 столичный статус Афин в Делосском союзе подразумевал, что гражданам союзных государств в силу самых разнообразных причин приходилось посещать этот город и платить там разные сборы, пополняя афинскую казну и приумножая благосостояние афинян71. Государство располагало огромным количеством должностных лиц — в одном месте «Афинской политии» правдоподобно говорится о том, что в V в. до н. э. было до 700 внутренних и заморских властей (в рукописи число 700 продублировано и применительно к заморским властям, но это удвоение — ошибка переписчика) (24.3) — и, кроме того, своих собственных должностных лиц имели филы, триттии и демы, как и другие организационные структуры внутри Афинского государства. Почти все назначения на регулярные гражданские должности производились путем жеребьевки, срок полномочий на конкретном посту ограничивался одним годом, при этом его нельзя было занимать дважды в течение всей жизни человека; жребием выбирались и члены Совета пятисот; в IV в. до н. э. пост советника было позволено занимать дважды, и весьма вероятно, что в начале V в. до н. э. также было необходимо (по причинам демографического порядка. — А.З.) позволять исполнять эту важную функцию неоднократно, но во времена Перикла никакой надобности в подобной уступке точно не было72. Чтобы такая система работала, необходимо было огромное количество людей, способных и желающих посвятить часть своего времени публичному служению: плата присяжным судьям (ср. выше, с. 103—104) была, вероятно, первым случаем введения материальной компенсации гражданам за потерю заработка в связи с занятием публичными делами; в свое время стали выплачивать вознаграждение и другим должностным лицам и коллегиям;73 кульминация в этом отношении была достигнута в 390-х годах до н. э., когда была введена плата за посещение 70 Ср. с. 169. 71 Ср.: гл. 8h, π. I насг. тома. 72 Rhodes 1980 (А 105): 195-196. 73 Одним из мотивов олигархического переворота 411 г. до н. э. было желание сэкономить казенные деньги путем отмены такого регулярного содержания лиц, состоящих на гражданской службе: см. ниже, гл. 11, п. Ш насг. тома.
Афинская революция 111 Народного собрания [Афинская полития. 41.3; ср.: Аристофан. Женщины в Народном собрании. 186—188, 289—311, 392). Идея, обуславливавшая эту практику, состояла в том, что участие в государственных делах следовало принимать всем: не все, конечно, могут быть хорошими правителями, однако участие в работе экклесии было работой несложной, возможность проявления здесь некомпетентности — ограниченной, и, хотя ежегодно на каждой должности оказывался новый человек, большинство из них были людьми, которые в предыдущие годы уже отправляли другие посты на публичной службе. Государственные должности, впрочем, оставались доступны не всем взрослым гражданам мужского пола: люди младше 30 лет (ср.: Афинская полития. 63.3, о присяжных), а также члены самого низшего имущественного класса — феты [Афинская полития. 7.3—4) избираться не могли. Совет пятисот приобрел не только административные, но и судебные функции, при этом вторые нужны были для усиления первых [Афинская полития. 45.2). В современном мире, где власть государства над индивидуумом огромна, представляется очень важным, чтобы суды были независимы от иных государственных органов и могли скрупулезно требовать соблюдения законов даже от государства, но в греческом мире государственный аппарат обладал гораздо меньшей властью; в Афинах V в. до н. э. противопоставление полиса и отдельных граждан этого полиса практически не проводилось, как не различались с определенностью закон и то, что желал демос в настоящий момент. После реформы Эфиальта Совет пятисот участвовал также в разборе дел по исангелищ то есть обвинений в тяжких преступлениях против государства. Если не считать сферы судебных полномочий Совета, большинство публичных исков (по обвинениям, которые мог предъявлять любой желающий гражданин), а также те частные иски, которые оценивались в сумму более 10 драхм74, после предварительного расследования одним из магистратов отныне переходили к одной из дикастерий, на которые была разделена солоновская гелиэя: в судебном заседании принимало участие несколько сот (а иногда и тысяч) присяжных, а их сводный список составлял 6 тыс. чел. (Аристофан. Осы. 661—662; Афинская полития. 24.3); лица моложе 30 лет не могли стать присяжными, но феты — могли. В деле правосудия, как и в сфере исполнительной власти, афиняне не придавали слишком большого значения экспертизе: тяжущиеся стороны должны были самостоятельно представлять суду доказательства по делу; со временем появились профессиональные составители судебных речей, но они не являлись специалистами в праве, юристами в собственном смысле этого слова. Не существовало никаких регулярных государственных обвинителей: Совет мог раскрывать преступления в ходе исполнения своих правительственных функций (ср.: Антифонт. VI. О хористе. 49), а иногда, как в случае с судебным делом Кимона (с. 94 наст, тома), обвинители от государства могли быть специально избраны, однако обычно возможность вчинить иск публичного харак¬ 74 Тяжбы, стоившие меньше, рассматривались судьями по демам; ср. выше, с. 103.
112 Глава 4 тера оставлялась «всякому, кто пожелает» («о βουλόμενος»), при этом существовали профессиональные клеветники (доносчики), называвшиеся сикофантами;75 эти люди регулярно занимались тем, что вчиняли иски по любому поводу с той лишь целью, чтобы получить материальное вознаграждение, которое полагалось тому, кто выиграл судебное разбирательство (в форме штрафа или части имущества проигравшей стороны. — А.3)\ сикофанты воспринимались в Афинах как настоящее бедствие (см., напр.: Аристофан. Ахарняне. 898—928). Стороны клялись говорить только по существу дела (Афинская полития. 67.1), а судьи приносили присягу в том, что будут подавать свои голоса по существу рассматриваемого дела (см. текст клятвы, приносившейся присяжными: Демосфен. XXIV. Против Тимократа. 151); впрочем, из сохранившихся речей совершенно ясно, что на деле афинские суды не обращали особого внимания на это и не имели стандартизированных представлений об уместности/йеуместности приводимых сторонами аргументов: по сути своей суды эти представляли собой, так сказать, поперечный срез афинского демоса — они выражали волю демоса относительно тяжущихся сторон, представших перед ним. Та масса, которая собиралась на экклесии и из числа которой замещались члены Совета, другие должностные лица и присяжные судьи, представляла собой отнюдь не всё население Афин, но только афинский демос, взрослых лиц мужского пола, обладавших гражданством. Исключение детей из политического процесса сохраняется и в нашу эпоху, исключение женщин сохранялось вплоть до самого недавнего времени. Впрочем, если даже отнести женщин и детей к гражданству в расширительном смысле слова, граждане составляли гораздо меньшую часть от всего населения Аттики, чем это обычно бывает в любом современном государстве. Демос мог пожаловать гражданство какому-нибудь чужеземцу (и иногда он делал это), однако не было никакого общего правила о приобретении гражданства по месту рождения или в результате переселения, а закон Перикла от 451/450 г. до н. э., требовавший, чтобы у гражданина были гражданами и мать, и отец, ввел даже еще более строгие условия наделения гражданством, чем это было прежде (см. выше, с. 103—105). В Аттике проживало большое количество неграждан, некоторые — как гости, остававшиеся здесь в течение довольно длительного времени, другие — как постоянно закрепившиеся здесь лица: их записывали как метеков (букв.: «живущие между». —А.З.); на них возлагались военные и фискальные обязанности; они не обладали никакими политическими правами, а из других юридических прав — только теми, какие граждане решались им предоставить. Метеки, хотя и не являлись гражданами, оставались свободными мужчинами и женщинами, тогда как многие другие категории населения не имели личной свободы. Рабы, которых было здесь много, считались собственностью своих хозяев, и эти последние обращались с ними так, как считали нужным. Афинские граж¬ 75 Букв.: «разоблачители о смоквах»; первоначально, возможно, это те, кто доносил властям о контрабанде — как у Аристофана в «Ахарнянах» (818—828, 904—928).
Афинская революция 113 дане не паразитировали за счет метеков и рабов до такой степени, как спартиаты — за счет своих периэков и илотов76, — многие афинские граждане работали на собственной земле или в собственных ремесленных мастерских, часто с помощью рабов, — однако широкомасштабное участие рядовых членов гражданского коллектива в управлении Афинским государством стало возможным отчасти потому, что не из них одних состояло народонаселение, что существовал еще и класс людей, не имевших гражданства, не имевших свободного времени и не принимавших участия в политической деятельности. Трудно подсчитать точно, сколько же в афинском полисе проживало граждан, и еще трудней — сколько неграждан; однако в начале Пелопоннесской войны общее население может быть оценено приблизительно в 300 тыс. чел., из которых 100 тыс. или даже более — это рабы, чуть меньше 50 тыс. — члены метекских семей и чуть больше 150 тыс. — члены семей граждан; из этих последних 45 тыс. (т. е. 15% от всего населения) — это взрослые мужчины-граждане, 17 тыс. (т. е. около 6% населения) — это граждане старше тридцати лет, принадлежавшие к одному из трех высших имущественных классов и имевшие право избираться на государственные должности77. Если отвлечься от использования термина δήμος для обозначения де- мов, самых мелких единиц в клисфеновской административно-территориальной организации Аттики, данное слово могло относиться либо ко всему гражданскому корпусу в целом, либо, в отличие от богатых и знатных, к массе обычных граждан: в надгробной речи Перикла афинская демократия описывается как такое устройство, при котором все граждане имеют возможность проявить свои достоинства на службе государству (Фукидид. П.37.1), в то время как «Афинская полития» Псевдо-Ксенофонта изображает ее как правление низших классов в их собственных интересах (1.2—9); пытаясь дать определение демократии, Аристотель начинает с замечания о том, что это такое устройство, при котором власть находится не у одного или нескольких, но у многих, и при этом добавляет, что на деле — это правление бедняков (Политика. Ш, 1279а22—1280а6). В деле назначения на должности афинская демократия сохраняла определенное преимущество за людьми состоятельными: граждане, принадлежавшие к низшему имущественному классу, не могли официально избираться на государственные посты, и, даже несмотря на предоставление жалованья, самые бедные из тех, кто такое право сохранили, в отличие от людей более богатых считали, вероятно, не таким уж легким делом проявлять личное участие в делах других и посвящать собственное время государственной службе. Беднейшие граждане допускались в Народное собрание, и скорее расстояние, чем бедность, удерживало многих людей 76 Ср.: САН ИРЛ: 742-744. 77 Эти приблизительные оценки базируются на подсчетах А. Гомма и В. Эренберга (Gomme 1933 (А 48); Ehrenberg 1969 (А 33): 30—32); впрочем, аргументы в пользу несколько более высокой пропорции гражданского населения приведены в моей работе: Rhodes 1988 (С 84): 271—277; в то же время Р. Дункан-Джонс настаивает на значительно более высокой пропорции для метеков, см.: Duncan Jones 1980 (А 30).
114 Глава 4 от регулярного участия в работе экклесии (Марафон находится в 37 км от Афин, если выбрать самый короткий маршрут, и в 42 км — если самый удобный): если бы Народное собрание разделялось по принципу «бедные — богатые», то первые регулярно могли бы иметь перевес голосов перед вторыми, однако ничего не говорит о том, что было именно так. Есть некоторые свидетельства о численном преобладании бедных над богатыми в судах: жалованье, выплачивавшееся присяжным, должно было привлекать к этой деятельности тех, для кого единственным альтернативным способом сопоставимого ежедневного заработка мог быть только тяжелый физический труд; если у государства не хватало денег, жалованье присяжным не выплачивалось, и тогда деятельность судов временно приостанавливалась;78 когда под судом оказывался какой-нибудь обладатель большого состояния, данное обстоятельство вполне могло стать одним из аргументов в пользу того, чтобы голосовать за обвинительный приговор — дабы за счет конфискаций не прекращались выплаты судейского жалованья79. Мы не знаем, когда налог на собственность, называвшийся эйсфорой и впервые упомянутый в 434/433 г. до н. э. (IG I3 52 = М—L 58 В 15—19), был введен или собран в первый раз; большинство других податей являлось косвенными налогами, так что суммы, которые платил человек, зависели скорее от характера его потребления, нежели от материального состояния. Богатые принуждались к большему участия в делах государства через систему литургий. Так, например, они должны были выполнять роль хорегов, готовя и финансируя хоры для праздников, а также роль триерар- хов, командуя и финансируя триеру в составе боевого флота. Эта система вовлекала плательщика в активную жизнь общины, чего невозможно было добиться, когда налоги собирались и расходовались фискальными агентами государства; эта система, кроме всего прочего, давала возможность богатым людям состязаться друг с другом и публично демонстрировать свои возможности. Сохранившиеся судебные речи показывают: многие ставили себе в заслугу то, что они выполняли больше литургий, тратили на это больше средств, чем от них требовалось, а когда оказывались под судом, ожидали, что об этом их служении судьи вспомнят и окажут им снисхождение80 *. Любое сообщество нуждается в лидерах, и это верно даже в отношении Афин, где состав экклесии менялся от собрания к собранию, а состав Совета пятисот — от года к году, где даже самым популярным вождям было трудней проводить последовательную политику, чем при современном парламентарном строе. Фукидид подчеркивает, что Перикловы Афины были только «по имени народоправством, а на деле — властью перво¬ 78 Демосфен. XXXIX.17, cp.: XXIV.99; XLV.4. 79 Аристофан. Всадники. 1357—1361; ср.: Осы. 300—306; Лисий. XIX.11; XXVII. 1; ХХХ.22; Гиперид. IV.32-37. 80 Наир.: Лисий. XLX.29, 42-43; XXI.1-5, 11-12; XXV.12-1; Демосфен. XIX.282. Аристотель в «Политике» (V, 1309а17—20; VI; 1320ЬЗ—4) высказывается неодобрительно о прак¬ тике нарочитых и дорогостоящих, но бесполезных литургий.
Афинская революция 115 го мужа» (П.65.9); Плутарх, несколько обобщая, пишет, что «в течение сорока лет Перикл первенствовал среди эфиальтов, леократов, мирони- дов, кимонов, толмидов и фукидидов, но после падения и остракизма Фукидида [около 443 г. до н. э.]81 он не менее, чем на пятнадцать лет, приобрел непрерывную и единоличную власть и могущество — и это при том,’что должность стратега дается только на один год» [Перикл. 16.3). К середине V в. до н. э. архонты были уже окончательно низведены до уровня рутинной должности, связанной теперь в основном с организацией праздников и механизмом осуществления правосудия; благодаря — по крайней мере отчасти — успехам Кимона в роли командующего вооруженными силами Афин и Делосского союза стратеги перестали быть только полководцами в армии и на флоте, но приобрели также значение политических лидеров Афин. При том, что почти на все должности избирали жребием и занимать их можно было только единожды, а именно на те посты, которые, как считалось, требовали более лояльности, нежели способности, было признано, что должность стратегов и других военных магистратов требует как раз способности, так что на эта посты избирали поднятием рук, и одному человеку отправлять эта должности можно было столько раз, сколько демос посчитает нужным (ср.: Афинская политик. 43.1; 61.1). Именно так народ выбирал своих вождей в эпоху Перикла: назначение на должность стратега являлось одновременно и признанием превосходства этого человека, и средством применения и закрепления указанного господства. По закону, стратеги являлись полководцами и должностными лицами, наделенными исполнительной властью, каждому из которых народ поручал выполнение своей особой задачи; они неизбежно получали определенную свободу действий в сфере своей ответственности, но в конечном счете отвечали перед народом за выполнение этих задач. Признанием их важной роли в государстве было то, что они вместе с членами Совета пятисот и другими должностными лицами приносили клятвы от имени полиса об исполнении договоров или о защите того, кому была предоставлена какая-то особая почесть. Свидетельства о том, что стратеги обладали привилегированным конституционным статусом и могли требовать собрать или, напротив, не собирать Народное собрание, относятся только к периоду Пелопоннесской войны, однако в любом случае экклесия неизбежно относилась с большим вниманием к предложению, внесенному кем-либо из стратегов или совместно всей коллегией, нежели к предложениям частных лиц или группы частных лиц:82 время политика-оратора, государственного мужа, регулярно произносившего речи на Народном собрании, не занимая при этом никакой должности, — такое время еще не приспело83. Как и в случае с большинством других должностей, стратеги составляли коллегию десяти. Первоначально их избирали на Народном собрании 81 Ср. с. 188 наст. тома. 83 Ср. с. 504—505, 520 наст. тома. 82 Rhodes 1972 (D 75): 43-46.
116 Глава 4 по одному от каждой филы [Афинская полития. 22.2), и, если доверять Плутарху, такой порядок сохранялся еще в 469/468 г. до н. э. [Кимон. 8.8); ко времени написания «Афинской политии» они избирались безотносительно к филам (61.1), а наши, хотя и недостаточные, знания о стратегах IV в. до н. э. всё же позволяют прийти к мысли, что в 357/356 г. до н. э. эти новые правила еще не действовали84. В одном фрагменте Андротиона [FGrH 324 F 38), будто бы содержащем список стратегов 441/440 г. до н. э., кажется, перечисляются одиннадцать человек, причем в их число определенно включен Перикл вместе с другим представителем его филы, да и в последующие годы Перикл опять имел коллегу из своей собственной филы. Два стратега 357/356 г. до н. э. были из одной филы: почти все исследователи соглашаются с тем, что во второй половине V и первой половине IV в. до н. э. практиковался такой способ назначения на эту должность, который был промежуточным между двумя вариантами, указанными в «Афинской политии»: при сохранении базового принципа о том, что каждая фила поставляет одного стратега, допускалось исключение как минимум для одного из стратегов, а может быть, и более, чем для одного85. Вопрос о том, каким образом действовали и для каких случаев предусматривались подобные исключения, является предметом нескончаемых дискуссий; при ответе на него лучше всего начинать с выяснения того, как вообще проводились выборы в Народном собрании86. На электоральных собраниях голосование осуществлялось тем же методом, как и в большинстве других случаев — поднятием рук, и, по всей видимости, точного подсчета голосов никто не делал (см. выше, с. 107—108): если имелось несколько кандидатов на пост стратега от первой филы, председательствующие должностные лица (вероятно) могли не считать голоса, поданные в пользу каждого из них, а предлагали всему собранию проголосовать «за» или «против» каждого кандидата по очереди, и первый кан¬ 84 В 357/356 г. до н. э. восемь стратегов принадлежали к разным филам (IG П2124 = Tod. GHI 153.20—24): конечно, возможно, что второе из перечисленных в надписи имен не следует восстанавливать как Χάρης, «Харет» (просто имя Χαβρίας, «Хабрий», могло быть случайно написано дважды, после чего одно из них было удалено), однако стратегом в 357/356 г. до н. э. Харет был в любом случае, даже если его не оказалось в этом перечне; см.: Develin 1989 (D 20): 275—276; некогда считалось, что в 323/322 г. до н. э. четыре из шести известных нам стратегов происходили из одной филы (Sundwall 1906 (L 130): 23—24), и, если это действительно так, данное обстоятельство усиливает утверждение «Афинской политии» (61.1), однако в более позднем просопографическом исследовании их количество сократилось до двух (Develin 1989 (D 20): 408; того, кого автор этой работы называет «на- вархом», сам я считаю стратегом). 85 Аргументация против этой точки зрения: Fomara 1971 (D 29): особенно с. 19—27 — здесь доказывается, что от базового принципа о представительстве фил в коллегии стратегов полностью отказались еще в конце 460-х годов до н. э., но, будь это так, мы могли бы ожидать большего количества исключений по сравнению с тем, что достоверно зафиксировано; кроме того, как указывает М. Хансен (Hansen 1988 (D 35)), сохранение базового принципа о филах (в его модифицированном варианте) для 360 г. до н. э. подтверждается папирусным документом, см.: Оксиринхская греческая история 1804. Фр. IV. 4—6. “ Pierart 1974 (D 67); ср.: Rhodes 1981 (С 83): 129-132; Hansen 1983 (D 34): 119-121. Ссылки на обсуждение данной проблемы в других работах см. в изд.: Fomara 1971 (D 29).
Афинская революция 117 дидат, набравший в свою пользу большинство голосов, объявлялся избранным8^. Если еще до начала голосования избиратели знали всех кандидатов от данной филы и понимали, что каждый голос, отданный в пользу любого иного кандидата, кроме того, кого они действительно предпочитали, уменьшает шансы последнего, тогда просто невозможна была ситуация, когда, например, второй кандидат получил бы незначительное большинство голосов, а третий — если бы голосование продолжалось — получил бы вдруг огромный перевес в голосах. С другой стороны, вполне могло статься так, что в одной из фил ни один из кандидатов не набирал большинства: в этом случае, до того как была проведена реорганизация электорального механизма, можно было предпринять второй тур голосования по кандидатам этой же филы; позднее же в подобных случаях оставшиеся вакантными по завершении первого тура голосования места могли быть заполнены в результате второго тура, в котором участвовали все остававшиеся пока не избранными кандидаты независимо от их принадлежности к той или иной филе. Появление двух стратегов от одной филы может, таким образом, указывать на то, что в первом туре ни один из кандидатов от какой-то филы не набрал большинства голосов. Десять стратегов, несомненно, в конституционном смысле оставались равными друг другу, и ошибочно было бы думать, что одного из десяти избирали каким-то необычным способом, дабы предоставить ему какие- то особые властные полномочия87. Перикл, хотя и был вождем демократов, являлся человеком богатым и принадлежал к древнему аристократическому роду. Лицу состоятельному было проще, чем бедняку, посвятить свое время политической деятельности, и практически все политические лидеры были людьми далеко не нуждающимися. Из упомянутых у Плутарха [Перикл. 16.3) вместе с Периклом лиц (см. выше, на с. 115) Кимон и его родственник Фукидид принадлежали к числу благородных; из каких семей происходили остальные — мы не знаем. Наши источники заставляют думать, что Клеон, человек следующего после Перикла поколения, был первым политиком нового типа — плебеем как по своему происхождению, так и по манерам (см., напр.: Афинская политик. 28.1—3), при том что после смерти Перикла лишь немногие из старинной аристократии занимались политикой^. Нас не должно удивлять, что первые вожди демократии происходили из семей с очень долгой традицией политической активности, но демократия всё же потворствовала незнатным людям в их попытках добиться выдающегося положения, и, по мере того как им это удавалось, демократия, оказавшаяся в новых руках, представлялась аристократам всё менее привлекательной. 87 8886а При этом голосование по остальным кандидатам от той же филы уже не проводилось. — A3. 87 Наличие данного электорального механизма было показано в изд.: Dover I960 (D 21) (обратная точка зрения: Beloch 1884 (D 5): 174—188). 88 Ср. с. 504—505 насг. тома.
118 Глава 4 IV. Историческое значение АФИНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ Афины, как мы видели, являлись образцом демократического государства; Периклу, произносящему надгробную речь, приписываются следующие слова: «Мы сами являем скорее пример для некоторых, нежели подражаем другим» (Фукидид. П.37.1). Все взрослые лица мужского пола и афинского происхождения были гражданами, обладавшими правом присутствовать, брать слово и голосовать на Народном собрании, которое являлось высшим органом принятия государственных решений. Граждане старше тридцати могли заседать в коллегиях присяжных, выражавших волю народа в наиболее важных судебных процессах. Граждане старше тридцати, исключая представителей низшего из четырех имущественных классов, имели право заседать в Совете пятисот и занимать большинство из государственных должностей, а количество таких магистратур было столь велико, что, как только большинство этих граждан потеряли желание использовать свои политические права, машинерия государственного управления тут же начала давать сбои. Плата гражданам за отправление ими общественных обязанностей, введение которой отчасти стало возможным благодаря доходам, напрямую извлекавшимся Афинами из своей державы, а также благодаря материальному процветанию, достигнутому этим городом в качестве главы империи, позволяла даже более бедным гражданам уделять время публичным делам. Окончательная победа этой демократии стала результатом продуманных действий Эфиальта и его сподвижников. Всего за 160 лет до реформ Эфиаль- та у Афин еще не было писаных законов; правда, басилевс уже тогда не был царем в буквальном смысле слова, но лишь одним из членов коллегии архонтов; единая государственная власть стала распространяться на территорию всей Аттики; однако в других отношениях Афины того времени почти ничем не отличались от примитивных Афин эпохи «темных веков»: полис управлялся аристократией евпатридов, из числа которых назначались архонты и другие должностные лица; законы и традиции Афин сохранялись памятью членов этих благородных родов; вероятно, все взрослые прирожденные афиняне-мужчины были гражданами и могли присутствовать на Народном собрании, однако сами собрания случались редко и рассматривали не очень большое количество дел, а если рядовой гражданин не обладал смелостью Терсита (Гомер. Илиада. П.211—277), он вообще не отваживался на то, чтобы взять слово. В те времена многие из граждан конечно же не обладали полной свободой: так, гектеморы (букв.: «шестидольники») обязаны были передавать господину одну шестую часть продуктов, произведенных ими на своей земле; несомненно также, что и в каких-то иных отношениях они также должны были ему подчиняться. В других государствах, расположенных южней, незадолго до того произошли перевороты, в результате которых были свергнуты аристократические режимы и установлены тирании; но в Афи¬
Афинская революция 119 нах попытка Килона утвердить себя в качестве тирана оказалась провальной89. Принятие подготовленного Драконтом свода писаных законов (621/ 620 г. до н. э.) символизировало первый шаг от примитивной аристократии к классической демократии: знание правовых норм более уже не зависело от памяти правящих семейств — оно становилось доступным всем; судебные процедуры, использовавшиеся для защиты потерпевших от правонарушений, были обнародованы и определены90. Несколько следующих шагов были сделаны Солоном в 594/593 г. до н. э. Согласно «Афинской политии» (9.1), его три наиболее демократические меры сводились к следующему: • (освобождение гектоморов и) запрещение долгового рабства, упразднение различий внутри гражданской общины между господами и зависимыми; • положение о том, что любой желающий (о βουλόμενος) мог выступить истцом в «публичных» судебных процессах, что давало шанс добиться правосудия и тем, кто не мог или боялся возбуждать дело от своего имени и на свой риск;9021 • учреждение гелиэщ судебной сессии Народного собрания, к которой могла апеллировать любая из тяжущихся сторон, в случае если она была не удовлетворена вердиктом магистрата. Некоторые другие меры также заслуживают нашего внимания: использование имущественного ценза в качестве единственного критерия для занятия государственных должностей, в результате чего древняя, закрытая аристократия со временем могла быть вытеснена новым, открытым классом лиц, постоянно отправлявших те или иные должности; учреждение нового Совета, не зависевшего напрямую от старинной знати, задача которого состояла в подготовке повестки дня для Народного собрания, а также обусловленная этим гарантированность регулярных собраний народа (на сей счет мы можем только догадываться). Это еще не демократия и это даже еще не преддверие демократии — «Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен»; «Будет тогда лишь народ всего лучше идти за вождями, | Коль не живет без узды, не угнетен выше сил» 89 Ср.: КИДМ Ш.З: 441^144. 90 КИДМ Ш.З: 444-445. 90а Первоначально истцом мог быть только пострадавший либо его ближайший родственник. Солон выделил категорию дел, в которых любой полноправный гражданин мог инициировать судебную тяжбу, даже если сам никакой обиды не претерпел и никакого имущественного ущерба не понес (ср. так называемые популяторные иски, actiones populares, в римском праве). Логика законодателя обычно объясняется тем, что такие иски были необходимы в тех случаях, когда пострадавшее частное лицо не могло — в силу закона либо по какой-то иной причине — защищать себя самостоятельно и на свои средства. В классических Афинах большинство таких «публичных» исков, в которых истцом мог выступить «любой желающий», назывались словом «графэ», а «частные» иски, которые могла возбудить только потерпевшая сторона, назывались словом «дикэ». См. комментарий Питера Родса к «Афинской политии», 9.1 (Rhodes P.J. A Commentary on the Aristotelian ‘Athenaion Politeia\ Oxford, 1993: 159-160). — A3.
120 Глава 4 (Солон. Фр. 5—6 West = Афинская полития. 12.1—2. Пер. С И. Радцига) — однако Солон все-таки устранил некоторые диспропорции примитивного государства и попытался установить такой режим, при котором каждый афинянин играл свою собственную роль в общей пьесе91. И всё же смута [стасис) продолжалась, Писистрат пытался захватить тираническую власть, что ему удалось в 546 г. до н. э., с третьей попытки. Солоновские учреждения были сохранены, но при этом тирания обладала сглаживающим, выравнивающим действием, поскольку и богатый аристократ, и бедный простолюдин в равной степени являлись субъектами, обязанными подчиняться законам государства; тирания обладала также и централизующим действием, повышая роль Афин, в которых жили правители, за счет населенных пунктов Аттики. Но шло время, и в Афинах, как и в других греческих городах, граждане начали больше думать о своем теперешнем подневольном положении, нежели о древних обидах, которые позволили первому тирану захватить власть, и в 511/ 510 г. до н. э. Писистратиды были свергнуты и изгнаны92. Сразу после этого старое аристократическое соперничество вспыхнуло с новой силой, однако Юшсфен, «поначалу относившийся к демосу с презрением, затем привлек его на свою сторону» (Геродот. V.69.2.) и, сделав так, он не только одолел Исагора, но даже добился поддержки, достаточной, чтобы одержать верх над спартанцами, когда те вторглись для защиты последнего. Смысл реформы Клисфена заключался в перераспределении гражданского коллектива по 10 новым филам, 30 триттиям и 139 демам. Именно на этой новой структуре предстояло возвести весь механизм классической демократии; эффект от клисфеновской реформы заключался в уменьшении значения старой (родовой) организации, посредством которой представители аристократии сохраняли свое влияние, а также в появлении аппарата для конституционного правления как на местном уровне, так и на уровне полиса в целом. «Когда это было сделано, полития [государственный строй] приобрела более демократический характер, чем при Солоне» [Афинская полития. 22.1). Входил ли такой результат в намерения самого Клисфена — это уже совсем другой вопрос, вновь поднимать который здесь нет никакой необходимости93. Среди прочего на десяти новых филах базировалась организация войска; начиная с 501/500 г. до н. э. Афины имели десятерых стратегов, назначавшихся сроком на один год путем выборов и имевших возможность быть переизбранными. Девять архонтов также выбирались в то время (но при этом, возможно, внутри коллегии они распределяли между собой посты по жребию), однако в 487/486 г. до н. э. был возрожден солонов- ский метод жеребьевки между предварительно избранными кандидатами; избираемые должности, привязанные к новой административно-территориальной организации, становились более важными, чем должности 91 КИДМ Ш.З: 451-470. 92 Ср.: КИДМ IV: 366-367. 93 Ср.: КИДМ IV: 387-389.
Афинская революция 121 старые, на которые назначались жребием94. Клисфеновский аппарат управления требовал значительного участия граждан, и, по мере того как они приводили в движение всю эту машинерию, «демос стал уже чувствовать в себе уверенность» (Афинская полития. 22.3, ср.: 24.1). После Персидских войн Фемистокл был побежден Кимоном, который стал создателем Афинской державы в Эгеиде, но который по своим позициям и стилю поведения во внутренней политике всегда оставался консервативным аристократом; Ареопаг, из-за снижения роли архонтов более уже не являвшийся совещанием самых влиятельных людей в Афинах, вынес вердикт в пользу Кимона, и это побудило Эфиальта поставить вопрос о необходимости уменьшения власти Ареопага и стать своего рода предвестником классической демократии. С точки зрения автора «Афинской поли- тии», происшедшие тогда перемены были еще далеко не окончательными: дальнейшие преобразования приписываются Периклу (26—27)95, после смерти которого государственные дела пошли значительно хуже (28) f6 после двух периодов олигархического правления демократия была восстановлена в конце V в. до н. э. (29-40);97 «с тех пор это [данный строй, такой вид демократии] сохраняется вплоть до настоящего времени, при постоянном расширении власти толпы» (41.2). Некоторые из тех перемен, что происходили в течение примерно ста лет после смерти Перикла, повлияли на характер демократии98, однако в сравнении с более ранними конституционными преобразованиями они представляли собой лишь второстепенные адаптационные меры, так что политию Перикловой эпохи можно рассматривать в качестве классической формы афинской демократии. И в «Политике» Аристотеля (П, 1273635—1274а21), и в «Афинской политии» (9.2) настойчиво проводится следующая мысль: не следует думать, будто бы Солон, проводя свои реформы, осознанно стремился к тому, что позднее возникло на созданном им фундаменте; и, тем не менее, мы можем видеть, как перемены, вкратце обрисованные выше, способствовали появлению конечного продукта. Как получилось, что такой демократический строй сложился именно в Афинах? Благодаря раннему синойкизму (политическому объединению) Аттики Афины стали намного крупней большинства других греческих полисов, однако в других отношениях они оставались полисом вполне типичным. Хотя Афины первенствовали в конце «темных веков», в течение архаического периода города на Истме и в Пелопоннесе обогнали их в развитии. Политические преобразования в Афинах, о ко¬ 94 Ср.: КИДМIV: 401-402. 95 Однако о реформе Ареопага, осуществленной якобы Периклом, см. выше, с. 96 наст. тома. 96 Ср. ниже, с. 504 насг. тома. 97 Ср. ниже, с. 601—602 насг. тома, а также: САН VI2: гл. 2. 98 О демократии IV в. до н. э., которая в действительности так и не приобрела в этом столетии радикального характера, см.: Rhodes 1979/1980 (D 78). Р. Кёрнер (Koemer 1974 (D 42)) настаивает, причем гораздо более решительно, чем это делаю я, что в IV в. до н. э. Афины отклонились от «демократии».
122 Глава 4 торых мы вкратце сказали выше, имели параллели в других городах. Запись и публикация законов была осуществлена и в иных местах (самый древний из сохранившихся законов, происходящий из Дрероса на Крите, относится ко второй половине 7-го столетия: М—L 2). Другие города также прошли путь от господства аристократии через тиранию к конституции, основанной на признании политических прав за более широкими группами населения (особенно это видно на примере Коринфа, где, как и в Афинах, после падения тиранического режима произошла реорганизация гражданского коллектива, см.: Николай Дамасский. FGrH 90 F 60.2; Фотий и «Суда», под словом «πάντα οκτώ»). Другие города уже гарантировали законодательным путем власть и значение Народного собрания (например, Спарта с помощью «Большой ретры»). В конце VI в. до н. э. Афины не отличались кардинально от иных городов, однако уже в первой половине следующего столетия они изменились так, как, очевидно, никто другой. Исходную точку в этом отходе от стандартного развития нужно искать в клисфеновской организации и в последствиях ее появления. Возможно, в силу одних только территориальных размеров Афинского государства, значительно превышавших те размеры, которые могли бы одобрить философы IV в. до н. э.99, новые филы и демы Клисфена, если только даже не его триттии, стали признаваться в качестве настоящих политических единиц, причем до такой степени, которую изначально никто не мог предвидеть; вовлеченность в политическую жизнь на местном уровне, не требовавшая особой смелости и особых усилий, привила гражданам вкус к политической деятельности на более высоком уровне100. Следующие импульсы к переменам были обусловлены Персидскими войнами. «Афинская политая» (22.3) связывает первый случай применения остракизма с тем, что после Марафона демос почувствовал себя самоуверенным, а то, что афиняне смогли отразить тогда персидское вторжение почти без посторонней помощи, должно было значительно повысить доверие к афинским гоплитам101. Когда Ксеркс прошел через Фермопилы, афиняне осуществили эвакуацию населения Аттики, и это был тот опыт, который если и не добавил им уверенности в себе, то, во всяком случае, укрепил их солидарность. Ко времени Ксерксова нашествия Афины располагали флотом в двести триер, для которого требовался личный состав почт в 40 тыс. чел. (Халкида с ее афинскими клерухами укомплектовала двадцать кораблей, и какое-то количество людей для флота при Артемисии, но не при Саламине, поставили платейцы, однако большинство матросов должны были быть афинскими гражданами). Афинские триеры составляли более половины всего греческого флота; следующим по численности был коринфский контингент, насчитывавший сорок ко¬ 99 Напр.: Платон. Государство. TVA22e-~i23c; Законы. V.737c—е; Аристотель. Николла- хова этика. IX, 1170Ь30—32; Политика. УП, 1326а5—Ь25. 100 Ср. выше, с. 99. 101 Ср.: Геродот. V.78 — о моральном эффекте исегории («свободы слова»), возникшем после свержения тирании.
Афинская революция 123 раблей; эгинцы поставили тридцать судов из состава флота, который (если мы согласимся с исправлением рукописного чтения в 46.1 кн. VTH «Истории» Геродота, чтобы сохранить общие подсчеты, представленные греческим историком) в целом состоял из сорока двух боевых судов (Геродот. УШ.1-2, 14.1, 43—48)102. Саламин стал таким же выдающимся достижением для афинских фетов, каким Марафон был для гоплитов; а после того как захватчики были разбиты, афиняне добились дальнейших успехов в кампаниях Делосского союза. Если в прежние времена в различных городах имели место «гоплитские революции», то теперь в Афинах пришло время для «революции фетов». Не случайно для объяснения сути афинской демократии Псевдо-Ксенофонт [Афинская полития. 1.2) и некоторые другие авторы (напр.: [Аристотель]. Афинская полития. 27.1) используют фактор большого военного значения портовой черни (ναυτικός οχλος, букв.: «мореходная масса, толпа»). Реформа Эфиальта на самом деле не была «революцией фетов» (см. с. 95 наст, тома): по всей видимости, не существовало никакого осознанного противостояния между гоплитами и феталли по политическим вопросам; напротив, рядовые афиняне обоих классов, вероятно, положительно реагировали на предложения о передаче управления государством в руки демоса, считая, что в таком случае оно может быть вполне эффективным. Подобные предложения шли сверху: Афины до реформы имели систему правления, основывавшуюся на такой же социальной базе, какую имели политические режимы и в других греческих городах, и вызывает очень большие сомнения, что здесь, среди обычных афинских граждан, вдруг сформировались какие-то спонтанные требования о широком допуске их во власть; демократические лидеры первого поколения были представителями знати, и лишь в следующем поколении «новые люди» смогли добиться значительного политического влияния в государстве (ср. последний абзац п. Ш наст, главы). Спровоцировать противников Кимона к активным действиям могли, конечно, вердикты Ареопага в его пользу, однако эсхиловская трагедия «Просительницы» показывает, что конституционный принцип, согласно которому власть должна быть у демоса, уже начал обсуждаться. Получив предложение взять контроль над своими делами в свои же руки, демос охотно на него откликнулся. До этого момента в Греции, в сфере организации государственной власти, базовым было противопоставление конституционных правлений и тиранических режимов; когда Геродот пишет (VL43.3), что в 492 г. до н. э. Мардоний низложил всех тиранов в Ионии, установив по городам «демократии», он, очевидно, отнюдь не имеет в виду, что новые режимы относились к тому типу, который во второй половине V в. до н. э. можно было назвать демократическим. Самый первый признак иного подхода можно обнаружить у Пиндара [Пифийские оды. П.86—88; данная ода напи¬ 102 См.: Bum 1962 (А 11): 441-442.
124 Глава 4 сана, возможно, в 468 г. до н. э.103), который различает правление тирана, господство «необузданного войска»103а и власть мудрых. Во время дебатов о наилучшей форме государственного правления, которые, в чем не сомневается Геродот (Ш.80—84), но в чем серьезно сомневаются современные исследователи, состоялись однажды в VI в. до н. э. между несколькими высокопоставленными персами, были выдвинуты доводы в пользу демократии (само слово «демократия» здесь отсутствует, однако однокоренной глагол «δημοκρατέεσθαι» использован в VI.43.3, с отсылкой к этим дебатам), олигархии и монархии; а со второй половины V в. до н. э. вопрос о преимуществах правления многих, немногих и одного дискутировался постоянно. Хотя такое тройное деление возможных форм государственного устройства стало стандартным элементом греческой концептуальной системы, имело место конечно же последовательное движение от форм неограниченной власти небольшой клики к относительно эгалитарной демократии, и отнюдь не все греки проводили границу между олигархией и демократией по одной и той же линии. Славословя демократию в своей надгробной речи, Перикл приписывает Афинам более полное равноправие (с точки зрения потенциального, но не актуального положения дел), нежели то, какое здесь в действительности существовало (Фукидид. П.37.1); Афенагор, выступая в защиту демократии в Сиракузах, говорит о государственном строе, более похожем на ту конституцию, которую представлял себе Солон, а именно: в которой давать советы — это функция разумных людей, при том что задача народного большинства — слушать эти советы и принимать правильные решения (Фукидид. VL39), тогда как Сократ утверждает, что в Афинах (в политической сфере в отличие от технической) любой гражданин считается одинаково способным дать хороший совет (Платон. Протагор. 319b—d). Когда Аристотель попытался представить перечень видов олигархии и демократии, то оказалось, что в нем трудно обнаружить явное отличие между его умеренной олигархией и его же умеренной демократией, причем он пояснил, что при олигархическом строе дела могут вестись во вполне демократическом духе, а при демократической конституции — в олигархическом (Политика. IV, 1292а39—1293а34); у Аристотеля самая радикальная демократия — это такой тип устройства, при котором доходы государства позволяют ему осуществлять выплаты гражданам за исполнение ими публичной службы и когда люди несостоятельные в материальном отношении получают возможность осуществлять те политические права, которые предоставлены им конституцией (1292Ь41—1293а10). 103 Этой датировки придерживается, напр., С.-М. Баура: Bowra 1964 (J 9): 410. Другие исследователи относят эту пифийскую оду к 470-м годам до н. э., см. прежде всего: Von der Mühll 1958 (J 79) (подробное рассмотрение проблемы и доказательства в пользу 475 г. до н. э.); Lloyd Jones 1973 (J 71): 117—127 (неуверенное согласие с датой, на которой настаивает С.-М. Баура). 103а У Пиндара — «о λάβρος στρατός», что можно понимать и как «необузданная толпа». — А.З.
Афинская революция 125 Согласно критериям Аристотеля, демократия Перикловых Афин, хотя при ней сохранялся имущественный ценз для занятия должностей, была именно крайней демократией. Мы редко имеем возможность представить детализированное описание политических режимов, существовавших в других городах, независимо от того, как они именовали сами себя — демократиями или олигархиями, но всё же нижеследующее можно считать теми вопросами, в которых олигархическое государство отличалось от демократических Афин. Всем прирожденным свободным взрослым афинянам мужского пола было гарантировано обладание определенным минимальным набором политических прав, а именно, они, по определению, были членами Народного собрания и потенциально — членами судов присяжных, тогда как при олигархических правлениях 411— 410 и 404—403 гг. до н. э. беднейшие граждане таких прав не имели; в федеративной Беотии и в беотийских городах, не входивших в Союз, существовал имущественный ценз для членства в «четырех совещаниях», которые обладали суверенной властью (Оксиринхская греческая история. 16.2); в Спарте членами Народного собрания были только «равные» [го- меи)т. Хотя в демократических Афинах Совет и магистратские должности не были открыты для всех членов Народного собрания, именно последнее осуществляло здесь высшую, суверенную, власть, и все его члены могли принимать активное участие в его деятельности — тогда как при крайней олигархии лета 411 г. до н. э., теоретически имевшей в качестве своей социальной базы 4 тыс. граждан и гоплитское войско, Народное собрание не было созвано ни разу; в Спарте самые важные вопросы, во всяком случае во внешней политике, были отнесены к ведению Народного собрания, однако свобода прений здесь была ограничена, и многое в деле государственного управления вообще не выносилось на Собрание. В Афинах огромное количество должностей, назначение на невоенные посты путем жеребьевки и запрет занимать их вторично, а также начисление платы за их отправление — всё это гарантировало, что конституция будет функционировать «в демократическом духе», что государственные должности будут открыты для их занятия значительному проценту членов Народного собрания не только теоретически, но и реально — тогда как в Спарте, где эфоры хотя и избирались сроком на один год из всего состава Народного собрания, и не могли быть переизбраны, члены геру- сии (совета старцев), однако, назначались пожизненно из группы привилегированных семейств104 105. Использование в более крупных и более сложно устроенных государствах современного мира институтов представительства и постоянных гражданских служащих означает, что гораздо меньший процент членов гражданского коллектива напрямую вовлечен здесь в дело государственного управления по сравнению с тем, как это было в Перикловых Афинах; однако в современных формах демокра¬ 104 О том типе подчиненного гражданского статуса, который не предполагал политических прав, см.: Mosse 1979 (А 92); Lotze 1981 (L 96): 177—178. 105 О правительственной системе Спарты см.: САН Ш2 1: 740—744.
126 Глава 4 тии доля граждан в общем народонаселении, наделенных избирательными правами, способных принимать участие в процессе выбора представителей как в качестве выборщиков, так и в качестве кандидатов, а также тех, кто может быть задействован в роли государственных служащих, значительно более высока. Со временем Афины и Спарта стали рассматриваться как главные образцы демократии и олигархии соответственно. Всякий раз, когда Афины имели возможность вмешаться во внутренние дела своих союзников по Делосскому альянсу и силой ввести у них демократическое правление, они делали это; в то же время Спарта поддерживала олигархии у своих пелопоннесских союзников (см. с. 100—101); этой поляризации способствовало столкновение Спарты и Афин в Пелопоннесской войне (Фукидид. Ш.82.1). Насколько близко прочие эллинские демократии имитировали афинскую модель, сказать трудно106. Вероятно, в большинстве государств, считавших себя демократическими, все граждане независимо от имущественного ценза могли принимать участие в работе Народного собрания, которое в таких полисах являлось эффективным носителем высшей власти107. Еще труднее определить, до какой степени эти конституции функционировали «в демократическом духе». Жеребьевка как метод назначения на должности, а также ограничения либо полный запрет повторного занятия одной и той же магистратуры годились для поддержания равноправия не только внутри гражданской общины в целом, но и внутри правящего класса; при этом конечно же нет никаких сомнений, что такие меры широко использовались в демократических государствах. В свое время М. Финли заявил, а Дж. де Сент-Круа это заявление отверг, что «плата за исполнение государственной должности не зафиксирована ни для одного греческого (как и ни для одного римского) города, кроме Афин. <...> В отсутствие имперских ресурсов ни один дру¬ 106 О клисфеновских филах и преамбулах к декретам, по стилю похожих на афинские, в Милете V в. до н. э. см.: SGDI5496 = Sokolowski. LSAM 45; Herrmann 1970 (E 54) (содержит публикацию еще одной надписи); Gehrke 1980 (Е 51). О делении года на прита- нии и преамбулах к линдским декретам, стилистически похожих на афинские V в. до н. э., см.: SIG 110, примеч. 4 = DGE 78 = Blinkenberg 1941 (С 117): 212—214 (дополнение к № 16); SEGIV. 171; Accame 1938 (С 112). В целом см.: Lewis 1984 (А 77): 56—58. Остракизм, введенный в Афинах Клисфеном (КИДМ IV: 402—407), обнаруживается также в Аргосе, Мегарах и Милете (Аристотель. Политика. V, 1302Ы8—19; Схолии к «Всадникам» Аристофана. 855: не поддается датировке), а также в Сиракузах (Диодор. XI.86.5—87: о петализ- ме, применявшемся в 450-х годах до н. э. непродолжительное время в подражание афинскому остракизму). Недавно один остракон, который, возможно, был использован в процедуре остракизма, был найден в Аргосе (ВСН110 (1986): 764—765, № 3) и еще один — в Мегарах (Η0ΡΕΣ 5 (1987): 59—73). Характерное для многих из приведенных выше работ убеждение в том, что остракизм применялся и в Эфесе, основано на произвольном умозаключении из текста Гераклита (22 В 121 D—К), впервые выведенном в работе: Guhl 1843 (F 28): 71, примеч. 2. 107 Однако, если надпись DGE 7 = Hill Sources1 В 116 = IEK 2 в самом деле имеет отношение к демократии, введенной афинянами в Эрифрах (ср. ниже), вызывает удивление, что для судейской должности зафиксирован имущественный ценз (см. сноску 78 к гл. 3).
Афинская революция 127 гой город не пытался копировать афинскую модель»108. Несомненно, в эпоху Делосского союза плата была введена в Афинах, и взаимосвязь между Союзом и способностью Афин производить такие выплаты отлично осознавалась античными писателями (см., напр.: Афинская полития. 24); однако Афины продолжали эту практику и в IV в. до н. э., когда Союз уже прекратил свое существование, а сам город в первой половине столетия далеко не процветал с точки зрения материального благосостояния;109 Аристотель нигде не пишет в «Политике», что оплачиваемость государственной службы была какой-то специфической особенностью Афин, имеются свидетельства о бытовании такой практики в Беотийском союзе и на Родосе, и, принимая во внимание концентрацию наших литературных источников на Афинах, отсутствие прямых свидетельств о выплате жалованья в других демократиях не может рассматриваться в качестве решающего аргумента. Другие города были гораздо меньше Афин: в них просто не существовало такого большого количества потенциальных обладателей государственных должностей, как это было в Афинах (в V в. до н. э. гражданам Эрифр дозволялось входить в состав Совета ста двадцати один раз в четыре года, см.: М—L 40 = IG Р 14, 12), к тому же они не могли позволить себе огромное количество регулярных денежных пособий, которые выплачивались в Афинах, однако не вызывает сомнений, что они всё же делали это в отношении меньшего количества должностей, причем должностей единоличных либо с ограниченным количеством членов коллегий, тогда как в Афинах часто действовали именно коллегии; нет ничего невероятного в том, что некоторые из других демократий предусматривали скромные — сообразно имевшимся материальным возможностям — программы выплат жалованья за выполнение публичных обязанностей и таким образом привлекали некоторых из не самых состоятельных граждан к участию в делах государства. При всем том осуществление выплат жалованья ложилось на казну некоторых других городов, пытавшихся осуществлять такую практику, более тяжким бременем, чем на казну афинскую. В Афинах от богатых людей ждали существенного участия в государственных тратах в форме налоговых выплат и исполнения литургий, а присяжным судьям во время процессов иногда прямо говорили, что, если они хотят получать судейское жалованье и дальше, им следует вынести обвинительный приговор против подсудного им богача (см. с. 114 наст, тома); однако после VI в. до н. э. мы не слышим никаких требований о списании долгов и переделе собственности. Во многих иных местах Греции жизнь была менее стабильной. Очень часто введение демократического режима сопровожда¬ 108 Finley 1973 (L 39): 173; ср.: Finley 1960 (А 38): 48; обратная точка зрения: de Ste Croix 1975 (А 108). 109 Плата за посещение Народного собрания была введена в/или после 403 г. до н. э. [Афинская полития. 41.3). М. Хансен (Hansen 1979 (D 32)) доказывает, что в IV в. до н. э. оплачиваемых должностей стало меньше, чем в предыдущем столетии. Его аргументация основана в значительной степени на молчании источников, и я сомневаюсь в правильности такого вывода, однако см.: Lewis 1982 (D 53).
128 Глава 4 лось изгнанием богатых олигархов и конфискациями их имущества, а с середины IV в. до н. э. призывы к социальной революции становятся всё более частыми110. Свободу Афин от подобных проблем можно объяснить отчасти тем, что даже и в IV в. до н. э. они по-прежнему были способны осуществлять столь желанные демосу выплаты, не прибегая к изъятиям собственности у богачей. Конституционный образ правления был тем достижением, которым греки заслуженно гордились. Геродот (VII. 104.4) изображает изгнанного царя Демарата произносящим перед Ксерксом речь, в которой утверждается, что спартанцы — «люди свободные, но свободны они не чрезмерно, ибо имеют они над собой в качестве своего властелина закон, и они боятся его гораздо больше, чем твои подданные боятся тебя». Если варвары покорно переносят власть неограниченного монарха, а греки не желают подчиняться никакой деспотии — значит, делался вывод, варвары — это низшие существа111. Афиняне, как и остальные греки, не признавали за рабами ни личной свободы, ни политических прав, как не признавали они политической правоспособности и за иммигрантами как за людьми хотя и проживавшими в пределах их государства, но не принадлежавшими к их гражданской общине; отрицались политические права и за женщинами. Однако за пределами этих исключений афиняне считали, что политическими правами обладают все граждане, а не только богатые или благородные. Историческое значение этого открытия выходит далеко за рамки собственно классической Греции. 110 См.: Asheri 1966 (L 2): 60-119; Fuks 1966 (L 49); Harding 1974 (С 43): 285-286. Аристотель [Политика. V, 1305а3—7) упоминает о наложении тягостных литургий как о практике, которая может спровоцировать богатых людей сплотиться против демократии. 111 Ср.: Гиппократ. О воздухе, водах и местностях. 16; Аристотель. Политика. 1285а16— 19, УП, 1327Ь8—23.
Глава 5 Д.-М. Льюис МАТЕРИКОВАЯ ГРЕЦИЯ, 479-451 ГОДЫ ДО Н. Э. I. 479—461 годы до н. э. Нет сомнений, что какую-то клятву члены Эллинского союза действительно принесли, — речь о так называемой «Платейской клятве», состоявшей в том, что государства, замеченные во время войны с персами в проявлении медизма, будут поклявшимися наказаны; впрочем, те версии этой присяги, в которых менее всего ощущается влияние позднейшей пропаганды, содержат своего рода спасительный пункт, предусматривающий отказ от взятого обязательства (у Геродота, VII. 132, эта клаузула приводится в следующей формулировке: «те, кто [к медизму] не были принуждены силой»; у Диодора, XL3.3, она приобрела такой вид: «те, кто добровольно [склонились к медизму]» (подразумевается: будут наказаны)). Но пока Леотихид и пелопоннесцы на одной стороне Эгейского моря всерьез размышляли о массовом изгнании тех эллинов северной Греции, которые запятнали себя сотрудничеством с персами (Геродот. IX.106.31), Пав- санию после сражения при Платеях приходилось интерпретировать эту программу в реалистическом духе и в свете военного прагматизма. Фивы, находившиеся совсем недалеко от поля битвы, на тот момент еще не сдались. Через десять дней Павсаний повел свои войска на этот город, но преодолеть фиванские стены было не так-то легко — они представляли собой очень серьезное препятствие, и Павсаний вряд ли горел желанием втянуться в долгую осаду (следует учитывать, что дело происходило в сентябре). Сообщается, что в Фивах проперсидская партия потеряла триста человек из числа «первых и лучших» — немалое количество для узкой олигархии. Было достигнуто соглашение, по которому город, где к тому времени вину за все беды уже открыто возлагали на небольшую группу лиц (Фукидид. Ш.62.3-4; ср. по контрасту: Геродот. IX.87.2) и где заявляли о своих недавних заслугах перед общим эллинским делом 1 Употребленное в этом месте у Геродота слово эмпории, т. е. торговые порты («изгнать из их торговых портов»), несколько обескураживает; возможно, имелось в виду, что ионийцы Малой Азии охотней поселятся в приморских городах.
130 Глава 5 (Геродот. VTL202, 222; Плутарх. О злокозненности Геродота. 864—867), просто выдал главных сторонников персов, которые позднее были казнены (Геродот. IX.86—88). Похоже, именно тогда Фивы и другие беотийские города перешли — или вернулись — к гоплитским демократиям, которые, как кажется, в дальнейшем, в течение этого столетия оставались здесь нормой2. Немногое можно сказать с уверенностью о Беотии следующих после Платейской битвы двадцати годах. Нумизматические свидетельства заставляют думать, что Фивы утратили свое превосходство, причем время от времени на господствующее положение в этой области пыталась претендовать Танагра3. Из двух беотийских городов-государств с незапятнанной репутацией одно, а именно Платеи, остававшиеся афинским союзником, приобрело всеми признанный статус святыни эллинской свободы; что же касается второго, Феспий, то о них мы почти ничего не слышим, если не считать того, что этот город, видимо, постарался увеличить свое население путем приема новых граждан (Геродот. \ТП.75.1); феспийцы, вероятно, также были как-то связаны с Афинами (ср. сноску 74 в этой главе). Фактор городских укреплений, несомненно, имелся в виду, когда осенью обнаружились первые разногласия среди победителей. Афины по меньшей мере с первой половины VI в. до н. э. уже были обнесены какими-то стенами4, хотя до сих пор последние не играли заметной роли в стратегическом плане; перед своим последним отступлением Мардоний фактически разрушил всё, что еще на тот момент оставалось от городской фортификации (Геродот. IX. 13.2; Фукидид. 1.89.3). Восстановление и улучшение системы крепостных сооружений, таким образом, являлось неотложным делом для государства, которое с этого времени старалось использовать по максимуму имевшиеся у него людские ресурсы на море, и убеждение Фемистокла в том, что к возведению укреплений нужно приступать немедленно, было поддержано даже Аристидом, который в гораздо большей степени ассоциируется у нас с гоплитской фалангой, нежели с военно-морским флотом. Эта строительная операция, впрочем, вызвала беспокойство у тех союзников Спарты, которые уже тогда отлично понимали, что рост афинского флота изменит баланс сил в Греции; среди тех, кто прямо обвинил афинян в постройке стен, источники называют одних только эгинетов (Плутарх. Фемистокл. 19.2), однако коринфяне, очевидно, чувствовали не меньшую угрозу (ср.: Фукидид. 1.69.1). Спарту убедили надавить на Афины, с тем чтобы те прекратили постройку крепостных стен под предлогом, что получившийся бастион может стать сильной базой для персов во время их следующего вторжения; Афины, однако, добились своего и всё же возвели укрепления, использовав для этого хитрость, которая моментально превратилась в легенду (Фукидид. 1.89—93, с массой позднейших вариаций). В связи с этим случа¬ 2 См. гл. б, п. Ш наст, главы. 3 Кгаау 1976 (С 190): 110; Fowler 1957 (С 184). 4 Vanderpool 1974 (1 172).
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 131 ем, как и в связи с ростом афинского могущества в V в. до н. э., высказывались разные мнения относительно того, насколько враждебно реагировала Спарта на афинские действия. Можно подозревать, что и в самой Спарте не было единства мнений на сей счет. Лакедемоняне были главнокомандующими в двух великих победоносных битвах 479 г. до н. э. — при Платеях и при Микале. Эти победы указали на два основных направления, в рамках которых спартанцы могли действовать дальше: наказание тех греков северной Греции, которые запятнали себя сотрудничеством с персами, и освобождение восточных эллинов. Теперь военачальники поменялись ролями. Павсаний, который к тому времени уже понимал, что наказание запятнавших себя медиз- мом — дело не такое простое, в 478 г. до н. э. возглавил флот, а его позднейшие действия обнаруживают его убежденность в том, что и для него самого, и для Спарты поле будущей деятельности вообще не должно сводиться к одному лишь Эгейскому морю; предпринятые Павсанием в 478 г. до н. э. акции рассмотрены в другом месте (гл. 3, в начале π. I). Леотихид, который, как мы видели, был связан с проектом переселения ионийцев в северную Грецию, отправился на материк. Логично было бы датировать фессалийскую экспедицию Леотихида 478 г. до н. э., и эта хронология отчасти подтверждается сомнительной в целом историей о том, как Фемистокл предложил поджечь союзный греческий флот, когда тот после ухода Ксеркса зимовал в Пагасской гавани (Плутарх. Фемистокл. 20.1—2). Однако были обнаружены некоторые аргументы, заставляющие предположить, что последовательность описанных у Геродота событий (VL72) относится к 476 г. до н. э., а некоторые исследователи вообще отодвигают всю эту историю к 469 г. до н. э.5. Геродот заявляет, что Леотихид мог подчинить всю Фессалию, однако не сделал этого, будучи подкуплен большими деньгами. Он был пойман с поличным, когда сидел в своем собственном стане с рукавами [персидского платья], забитыми серебром; царь предстал перед спартанским судом, его дом был разрушен (ср.: Фукидид. V.63.2-4), а сам он умер в изгнании в Тегее. Павсаний (Ш.7.9), писатель П в. н. э., говорит, что Леотихид выиграл несколько сражений и что подкуплен он был Алевадами из Лариссы, о которых мы знаем, что они были главными сторонниками персов; Плутарх (О злокозненности Геродота. 859d) называет по именам двух тиранов, фактически смещенных Леотихидом — Аристомеда и, скорее всего, Агелая6. Ни то, ни другое имя не встречается в этот период; высказывалась догадка, что Аристомед являлся тираном в Ферах, и с большей уверенностью можно предполагать, что Агелай принадлежал к главному роду в Фарсале (Michel 1281; cp.: Tod. GHI 147.34). После всех этих событий род Алевадов конечно же сохранился, хотя влияние его уменьшилось. Имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства о том, 5 См. в конце наст, тома хронологическое дополнение Nq 1. 6 В настоящее время исправление этого имени в лучшей рукописи на Агеллос пред- Сгавляется маловероятным.
132 Глава 5 что происходило дальше, связаны почти исключительно с нумизматикой7. До этого времени доминировали монеты Лариссы, чеканившиеся по персидскому стандарту. Теперь же появляются две квазисоюзные группы городов, каждая из которых использовала эгинский стандарт, причем одна из них — что было впервые — заявляла претензию на именование Фессалией. Внутри этих групп в городах происходит какое-то движение, при этом особняком стоит Фарсал. Во всяком случае, теперь он начинает смотреть в сторону Афин, о чем можно сделать предположение из того, например, как активно действовал фарсалец Менон в пользу Кимона в 476 г. до н. э. во время войны из-за Эиона (Демосфен. ХХШ. Против Аристократа. 199). Мы, конечно, не имеем никакой возможности выяснить, что именно Леотихид не стал делать, посчитав это слишком трудным, и от каких действий он отказался, будучи подкупленным; также трудно понять истинную природу того противостояния, с которым он столкнулся у себя на родине. Поскольку во времена Геродота история о том, что Леотихид занял царский трон благодаря ложному оракулу, никем не оспаривалась, его положение в Спарте, судя по всему, никогда не было особенно прочным. Еще меньше определенности по поводу отношений победивших эллинов с Дельфами и их Амфиктионией7а. Мы ничего не слышим о том, почему пораженческий настрой и весьма сомнительные практические действия Дельф8 во время персидского вторжения были отодвинуты победившими греками на задний план, и можем лишь предполагать, что некоторые конкретные лица из числа дельфийцев лишились власти. Дельфы оставались важнейшим греческим святилищем, и здесь был установлен один из трех мемориалов в честь эллинской победы (Геродот. IX.81.1; М—L 27); отдельные государства также сделали свои индивидуальные посвящения (Геродот. УШ.1229). В позднем рассказе об этих событиях (Плутарх. Фемистокл. 20.3-4) описывается спор, разгоревшийся между спартанцами, предлагавшими исключить из Совета амфиктионов города, не принимавшие участия в борьбе с персами, и Фемистоклом, воспротивившимся этой идее, указав, что в таком случае Амфиктиония окажется во власти всего лишь нескольких государств. Поскольку на основе позднейших изложений событий мы можем вывести, что около двух третей 7 Нешпапп 1922, 1924-1925 (С 186-187); Franke 1970 (F 26); Кгаау 1976 (С 190): 11^- 116. В работе Т. Мартина (Martin 1985 (С 194): 36—38) наглядно продемонстрировано, как опасно делать далекоидущие выводы политического характера на основании имеющихся нумизматических материалов. Обозрение иных, не нумизматических, источников см. в работе: Larsen 1960 (F 43). 7а Амфиктионии — религиозно-политические союзы отдельных греческих городов и племен, объединявшиеся вокруг общего святилища для его защиты, совместного отравления культа и решения различных иных вопросов; здесь имеется в виду Дельфийская амфиктиония. —A3. 8 См.: КИДМIV: 644—646, 673—674. Р. Паркер постарался доказать, что «медизм» дельфийцев был преувеличен, см.: Parker 1985 (К 73): 317—318. 9 Gauer 1968 (168).
Карта 2. Центральная Греция и Пелопоннес с 479 по 461 г. до н. э.
134 Глава 5 голосов в собрании амфиктионов принадлежало тем, кто обвинялся в медизме, вопрос, поднятый лакедемонянами, невозможно было обойти стороной, но в итоге, по всей видимости, ограничились следующим решением: посылаемые на Собрание амфиктионов конкретные представители должны быть людьми, вызывающими наибольшее уважение. Вскоре после окончания войны мы видим, как амфиктионы прославляют павших и принимают меры против предателей (Геродот. VII.213, 228.4; ?Павсаний. Х.19.1)10 11. Если для фессалийской экспедиции Леотихида принять раннюю дату, тогда отпадают всякие основания относить какие-либо спартанские действия к северу от Истма ко времени после 476 г. до н. э. Подобным образом и на другом фронте официальные спартанские предприятия прекратились после того, как в конце 478 или в начале 477 г. до н. э. союзники отказались признать Доркиса в качестве преемника Павсания (см. с. 54). Впрочем, есть свидетельство, что в Спарте мнения по вопросу о продолжении боевых действий в этом регионе разделились. Павсаний, будучи уже в статусе частного лица, сохранил сильный интерес к заморским рискованным предприятиям. Непонятно, насколько широкой была в Спарте поддержка этого его подхода. Рассказ Фукидида о падении Павсания показывает, что некоторые спартанцы определенно ему сочувствовали (1.134.1), однако главное свидетельство о спартанском недовольстве утратой гегемонии в пользу Афин содержится в истории, датируемой у Диодора 475/474 г. до н. э. (XI.50), хотя у Эфора эта история, кажется, присоединяется к рассказу об организации Аристидом Делосского союза. Согласно данному [Диодора] свидетельству, существовала большая вероятность того, что Спарта будет оспаривать морскую гегемонию у Афин и что войны неожиданно удалось избежать благодаря мастерству некоего Гетойморида, члена герусии. Описанная у Д иодора консультативная процедура всегда привлекала внимание историков конституционализма по причине ее схожести с той совещательной процедурой, которая вырисовывается из событий, относящихся к Ш в. до н. э. (и связанных с реформаторскими начинаниями царя Агиса. — А.3.)п, однако кажется весьма вероятным, что вся эта история [с Гетойморидом] была просто выдумана либо разукрашена деталями гораздо позднее, когда стала модной ретроспективная проекция спартанской вражды к Афинам. Фукидид, похоже, ничего не знал об этой истории, и твердо установлено, что спартанцы охотно уступили афинянам возможность продолжать морскую войну (1.95.7). Операции Павсания ставят перед нами новые вопросы хронологического свойства. Понятно, что он практически сразу предстал в Спарте 10 Не исключено, что именно в этот период спартанцы изгнали не упоминаемого в других источниках тирана Авлида Фокидского (Плутарх. О злокозненности Геродота. 859d), несмотря на верность фокидцев эллинскому делу; впрочем, данный эпизод может относиться к началу 440-х годов до н. э. (Фукидид. 1.112.5). 11 Плутарх. Агис. 8-9; Jones 1966 (F 37): 168-170; Forrest 1967 (F 25): 11.
Материковая Греция, 479—457 годы до н. э. 135 перед судом по поводу своего поведения в 478 г. до н. э. Основное обвинение в медизме не подтвердилось (Фукидид. 1.95.5, 128.3), хотя тема приверженности Павсания персам пополнялась всё новыми и новыми деталями (Фукидид. 1.128.4—130; вариация той же истории: Геродот. V.32). Впрочем, последующие рискованные действия, предпринятые по частной инициативе Павсания, когда он удерживал Византий в течение какого-то времени, был изгнан опуда афинянами и перебрался в Колоны в Троаде, оставаясь там, пока эфоры не вызвали его в Спарту, Фукидид не датировал (Фукидид. 1.128.3,131.1—2). Полагаю, что вся последовательность данных событий приходится — в грубом приближении — на оставшуюся часть этого десятилетия [470-е годы до н. э.], но какой-то определенности здесь достичь невозможно12. По его возвращении из Колон эфоры, с промедлениями и проявляя нерешительность, наконец увидели, что у них собрано достаточно доказательств, чтобы предпринять против Павсания самые решительные меры. Помимо первичного обвинения в медизме теперь его изобличали в подстрекательстве илотов к восстанию. Фукидид узнал достаточно, чтобы поддержать это обвинение и согласиться с тем, что деятельность Павсания носила революционный характер. Если это действительно так, тогда единственным способом найти какое-то рациональное объяснение действиям последнего может быть следующее рассуждение:13 в конечном итоге Павсаний понял, что людские ресурсы Лакедемона не представляют собой базы, достаточной для претворения в жизнь его концепции о том, какова должна быть роль Спартанского государства. Однако даже у Фукидида мы имеем историю, столь близкую по сути своей роману, что было бы неразумно пытаться различить здесь действительные факты, реально предъявленное обвинение и то, что ради приукрашивания всего этого сюжета было добавлено позднее14. Павсаний попытался найти убежище в храме Афины Меднодомной, но умер там от голода (примерно в 466 г. до н. э.), поскольку все входы были заперты и тщательно караулились. Теперь то, что спартанские власти узнали (или говорили, что узнали) в ходе расследования этого дела, они начали использовать для дискредитации афинянина Фемистокла, который к тому времени уже подвергся остракизму и проживал в Аргосе (см. с. 90). Неясно, когда именно спартанский царь Плистарх, при котором Павсаний был регентом, достиг совершеннолетия, однако в любом случае это не могло случиться задолго до его, Плистарха, собственной смерти, последовавшей, очевидно, в 458 г. до н. э. Когда бы ни был изгнан Леогихид, ему наследовал Архидам, являвшийся его внуком, у которого еще будет время прославиться. Не исключено, что значение царей предыдущего поколения несколько преувеличено нами из-за повествовательной манеры, характерной для Геродота, однако сомнения и проблемы, воз¬ 12 См. в конце насг. тома хронологическое дополнение No 2. 13 Lotze 1970 (F 47): 270-275. 14 Rhodes 1970 (С 82); Wesüake 1977 (С 108).
136 Глава 5 никшие в связи с Леотихидом и Павсанием, в сочетании с молодостью их преемников определенно сыграли большую роль в изменении баланса сил за счет царской власти в пользу других центров принятия решений в Спартанском государстве15. Теперь мы должны вернуться назад, чтобы выяснить, почему Спарта в это время была особенно чувствительна к предполагаемым интригам с илотами, а также почему она так болезненно реагировала на пребывание Фемистокла в Аргосе. В частности, попытаемся разобраться, что лежало за суждением Фукидида (1.118.2), согласно которому одним из факторов, удерживавших спартанцев от того, чтобы препятствовать росту афинского могущества в V в. до н. э., было отчасти их стремление не допустить у себя дома внутренних войн. В 494 г. до н. э. (или, может быть, несколькими годами раньше16), спартанский царь Клеомен в сражении при Сепее доказал свою полководческую состоятельность в гоплитской войне, разгромив аргосское войско, которое, как говорили, потеряло тогда б тыс. чел. После этого Аргос вынужден был реорганизовать структуру своего гражданского населения, приняв в его состав лиц, которых Геродот называет рабами (VI.83), но которые, скорее всего, были членами периэкских общин (Аристотель. Политика. 1303а6; Плутарх. Моралии. 245F17); такое положение дел сохранялось «до тех пор, пока сыновья погибших не возмужали» и не изгнали «рабов», которые после этого захватили Тиринф (Геродот. Указ, место). По Геродоту получается, что сыновья погибших оставались детьми еще в 481 г. до н. э. (VII. 148). Вряд ли историка следует понимать буквально, поскольку в битве при Сепее должны были погибнуть мужчины разных возрастов; кроме того, остается открытым вопрос о том, когда случилось изгнание «рабов» — до или всё же после 481 г. до н. э. Тот факт, что у аргосцев в этом году имелся царь и действовал совет [буле] (Геродот. 15 О слабости царской власти в Спарте V в. до н. э. см.: Lewis 1977 (А 76): 43—48 — вопреки точке зрения: de Ste Croix 1972 (G 36): 138—149. 16 Точную дату сражения при Сепее можно установить только в том случае, если признать, что двойной оракул, о котором сообщает Геродот (VI. 19 и 77) (согласно «отцу истории», Пифия дала оракул одновременно и милетянам, и аргосцам; в обоих случаях говорится о незавидной судьбе их городов; дата взятия Милета персами хорошо известна. — А.З.), был выдуман уже после самого события, однако для принятия этого тезиса у нас нет особенных резонов. О самой битве см.: КИДМIV: 436—437. 17 В пользу чего приводят доводы Ф. Гшницер и У. Форрест (Gschnitzer 1958 (А 53): 69—81; Forrest 1960 (F 24): 222—225). Д. Лётце и вслед за ним К Адзхед (Lotze 1971 (F 48); Adshead 1986 (F 1): 37) доказывают, что новыми гражданами стали не члены внешних общин, но это были жители самого Аргоса, имевшие до того момента подчиненный статус. По мере накопления данных по классической аргосской конституции (см., напр., надпись: SEG XXIX.361, согласно которой Темениды принадлежали не к филе своего прародителя Гилла, а к новой филе Гиматиев; по этому поводу см.: Nilsson 1951 (К 67): 73—75) мне кажется всё более обоснованным мнение о том, что столь коренная реорганизация просто не могла состояться без принятая в состав гражданской общины, по существу, новых элементов. В этой связи наиболее вероятной причиной всех этих последствий по-прежнему представляется результат битвы при Сепее. Несколько иную точка зрения см. в: Andrewes 1990 (F4).
Материковая Греция, 479—457 годы до н. э. 137 УП. 149.2), вряд ли может что-то прояснить в этом отношении. Если изгнанники, закрепившиеся в Тиринфе, были периэками, то мы ничего не можем вывести из участия тиринфян в Платейской битве, в которой они сражались в одном строю с микенцами (Геродот. ΙΧ.28.4, 31.3), а следовательно, ничего нельзя вывести и из установленных в Дельфах (М—L 27) и в Олимпии (Павсаний. V.23.2) списков городов, принимавших участие в Персидских войнах. Несмотря на победу при Сепее, положение Спарты отнюдь не было неоспоримым. Утверждение Платона [Законы. 698е) о том, что в 490 г. до н. э. причиной опоздания спартанцев к Марафону стало восстание мес- сенцев, принимается многими исследователями, приводящими, впрочем, в качестве доказательства довольно ненадежные свидетельства18. Предположение о каких-то волнениях среди илотов можно вывести из одного места у Фукидида (1.128.1), на которое обращали меньше внимания, однако если мы принимаем информацию о том, что в 479 г. до н. э. во время Платейской битвы спартиатов сопровождало 35 тыс. илотов (Геродот. ΙΧ.28.2), тогда следует признать, что спартанцы в это время крепко держали их в узде. Более основательным является свидетельство о том, что Клеомен после своего бегства из Спарты в 490 г. до н. э. (КИДМТУ : 439; [ср.: Геродот. VI.74.2]) вызвал на родине большой переполох, собрав войско из аркадийцев и убедив их принести вместо обычной клятвы следовать за спартанцами19, куда бы те ни повели, аналогичную присягу ему лично. Свою бурную деятельность Клеомен развернул у северной границы Аркадии, в городке под названием Нонакрия, где аркадийцы приносили клятву водами реки Стикс, однако активность опального царя определенно распространялась на более широкую территорию. Единственным явным доказательством этого, имеющемся в нашем распоряжении, служит бегство в 480-х годах до н. э. Гегесисграта, знаменитого элейского прорицателя, из Спарты в Тегею, в то время враждовавшую со Спартой (Геродот. ΙΧ.37.4)20. Легче использовать названия аркадских полисов в качестве неких фишек в исторической игре, нежели сформировать какое-то представление о материальных и социальных отношениях, стоявших за этими именами. В Тегее, первой из важных аркадских общин, заключивших в свое время соглашение со Спартой [КИ ДМ Ш.З: 424), главным всегда был культ Афины Алей, уходивший корнями в микенскую эпоху;21 у нас нет никакой возможности выяснить, когда именно Тегея сначала политически, а затем и географически превратилась в один город путем слияния девяти 18 Jeffery 1949 (D 135): 26-30 — автор опирается на: М—L 22; Wallace 1954 (F 70); Huxley 1962 (F 35): 88; см., однако: den Boer 1956 (В 3); Pearson 1962 (С 77): 421, примеч. 56. 19 De Ste Croix 1972 (G 36): 108-110; Peek 1974 (F 57) = SEG XXVI.461; Cardedge 1976 (Fitt. 20 Cm.: Adshead 1986 (F 1): 30—32. О монетах, которые связываются с именем Клеоме- на, см. ниже в наст, главе, с. 141. 21 Callmer 1943 (F 12): 24-25.
138 Глава 5 демови, из которых, как нам рассказывают, она первоначально состояла (Страбон. УШ.3.2. Р. 337). Другой аркадский город, Мантинея, находился в той же долине, только севернее. О его истории в VI в. до н. э. почти ничего не известно, если не считать упоминаний о законодателе Демонакте, однажды названном басилевсом [Оксиринхская греческая история. 1367 = Гермипп. Фр. 82.П Wehrli). Сообщается, что синойкизм, путем которого он объединил пять о&ищн.-демов (у Ксенофонта — четыре; см.: Греческая история. V.2.8), был проведен под влиянием аргивян (Страбон. Указ, место), а также то, что местечко, где поначалу возникло поселение, сохраняло и в позднейшие времена свое древнее название — Птолис, то есть «город» (Павсаний. УШ.8.4). Этот синойкизм, осуществленный при содействии Аргоса, обычно относят к 470-м годам до н. э., однако нельзя исключать того, что аргосское влияние на Аркадию имело место и раньше, уже в 600-х годах до н. э. (Диодор. VIL13.2). Упоминание этих двух городов в гомеровском «Каталоге кораблей» могло быть своего рода толчком к их внутренней политической консолидации [Илиада. П.607). В любом случае, в 480 г. до н. э. мы обнаруживаем при Фермопилах отряд в тысячу воинов, состоящий из тегейцев и мантинейцев (по 500 тех и других), 120 человек из Орхомена и еще тысячу — из остальной Аркадии (Геродот. УП. 202). В Платейской битве участвовали 1,5 тыс. тегейцев и 600 орхоменцев (Геродот. IX.28); как мы читаем далее у Геродота, мантинейцы припозднились, а об остальных аркадских силах вообще не упомянуто. В общем, понятно, какие именно общины в Аркадии в своем развитии приблизились к полисной организации или даже достигли этого уровня22 23. Полис мог появиться и без синойкизма (в частности, Спарта, см.: Фукидид. 1.10.2). Пример исходной точки, с которой начинался синойкизм, дает нам Элида (расположенная западнее Аркадии). По Страбону (УШ.3.2. Р. 336), этот город образовался путем сселения нескольких общин уже после Персидских войн, а хронологический источник Диодора (XI.54.1) говорит определенней и датирует это событие 471/470 г. до н. э. Но даже и здесь крепостных стен не было еще и в 401 г. до н. э., хотя город имел уже предместья и прекрасные гимнасии (Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.27). Как в Тегее, так и в Мантинее синойкизированный центр располагался, по сути дела, на открытом пространстве, не имел ни акрополя, ни явной естественной защиты; оба города были обнесены стенами, по-видимому, относительно рано24, хотя первое литературное свидетельство о существовании у аркадцев городских стен относится к го¬ 22 Информация о тегейском синойкизме собрана в изд.: Moggi 1976 (F 53). 23 О других особенностях Аркадии см.: Adshead 1986 (F 1): 21—22. 24 В 385 г. до н. э. Мантинея уже имела городские стены, а Р. Скрентон (Scranton 1941 (1 149): 57—59) доказывает, что часть сохранившейся многоугольной каменной кладки нужно датировать более ранним временем, при этом ей могла предшествовать стена, сложенная только из кирпича-сырца (ср.: Павсаний. УШ.8.7—8 — о существовавшей здесь в период до 385 г. до н. э. стене из такого кирпича). О Тегее см.: Berard 1892 (F 5): 547—548. О вероятности раннего появления крепостных стен в обоих городах см.: Winter 1971 (I 179): 30, примеч. 60, 33, с примеч. 68, 58.
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 139 раздо более сильному Орхомену (Фукидид. V.61.4—5)25. Сейчас модно связывать синойкизм с развитием демократических тенденций;26 и действительно, в начале V в. до н. э. Элида имела, по крайней мере, несколько учреждений довольно демократического вида (DGE 410.8, 412.4 (НШ. Sources1 В I.24)27). И всё же нет очевидных и неоспоримых оснований для привязки синойкизма к демократии; кажется более правдоподобным, что почин по сселению в один город и по строительству городских домов исходил от владельцев крупных сельских имений, которые не хотели отставать от больших городов во всем, что связано с урбанизацией. В 385 г. до н. э. в Мантинее, когда спартанцы заставили жителей синойкизирован- ного города снова расселиться по четырем отдельным общинам, отнюдь не демократы, но именно зажиточные землевладельцы, как оказывается, были поначалу недовольны тем, что им пришлось сносить свои городские жилища (Ксенофонт. Греческая история. V.2.7). И демократическое устройство, никаких явных признаков которого до 421 г. до н. э. в Мантинее не наблюдается (Фукидид. V.29.1), и «назойливые демагоги» начала IV в. до н. э. (Ксенофонт. Указ, место) — всё это могло стать результатом позднейшего развития и не совпадать по времени с синойкизмом, к тому же мантинейская демократия носила умеренный характер (Аристотель. Политика. 1318Ь21). Все эти синойкизированные пелопоннесские города-государства постоянно прибегали к политике, так сказать, малого империализма на близлежащих территориях, что проявлялось в попытках присоединить либо подчинить соседние сельские общины. Незадолго до 431 г. до н. э. Элида фактически поставила Лепрей в положение данника (Фукидид. V.31.2), а также поглотила другие части Трифилии (Геродот. IV. 148.4; Страбон. VHI.3.30. Р. 355). Вряд ли схватка, в которой в 423 г. до н. э. на западе Аркадии сошлись войска Мантинеи и Тегеи (Фукидид. IV. 134), была первой попыткой этих двух городов расширить свое влияние в данном направлении (к тому времени оба противника уже имели союзников); впрочем, если говорить конкретно о постройке мантинейцами крепости на границе с Лаконией (Фукидид. V.33), то случилось это не ранее 431 г. до н. э. (Фукидид. V.29.1). Нет никакой причины соотносить такие захватнические поползновения с типом государственного устройства — олигархическим или демократическим, а Спарта, гегемон Пелопоннесского союза, судя по всему, вообще не стремилась проводить политику постоянного экспансионизма. Несмотря на события 490—480-х годов до н. э., о которых речь шла выше (с. 137), и тегейцы и мантинейцы присоединились в 480 г. до н. э. к Леониду при Фермопилах (Геродот. VII.202), а «все аркадцы» и элейцы входили, по крайней мере, в состав тех сил, которые прибыли к Истму 25 См.: Там же: 31, примеч. 64. 26 Наир.: Adshead 1986 (F 1): 95—98. С критикой этой распространенной точки зрения выступил Дж. О’Нил: O’Neil 1981 (F 56). 27 О предлагаемых датировках этих надписей и обсуждение данной проблемы см. в изд.: Jeffery 1961 (С 137): 218-220.
140 Глава 5 (Геродот. УШ.72). В 479 г. до н. э. ситуация была уже несколько иной. В Платейском сражении участвовало 1,5 тыс. гоплитов из Тегеи (IX.28), и бились они доблестно (ГХ.70—71), находясь в строю рядом со спартанцами. Что же касается элейцев и мантинейцев, то к Платеям они прибыли, когда схватка уже закончилась (IX.77), хотя на эту битву с ее долгими подготовительными мероприятиями и маневрами трудно было опоздать случайно (КИДМIV: 713 слл.). После этого они публично выказали свое огорчение, мантинейцы вызвались преследовать бегущих персов, и оба города изгнали своих предводителей, когда те вернулись домой. Опоздание даже стоило мантинейцам их места в списке эллинов-победителей в Дельфах (М—L 27) и в Олимпии (Павсаний. V.23.2), хотя элейцы всё же упоминаются здесь — потому, несомненно, что именно они управляли Олимпийским святилищем. Некоторые исследователи усматривают во всей указанной истории признаки нелояльности Мантинеи и Элиды к Пелопоннесскому союзу, однако до конца не ясно, было ли здесь что-то, кроме обычной осторожности, проявленной руководством обоих городов к перспективе участия в отдаленной и опасной битве. Говоря об основных проблемах, с которыми столкнулась Спарта в Пелопоннесе после 479 г. до н. э., источники дают нам список пяти сражений, выигранных лакедемонянами при содействии прорицателя Тисаме- на (Геродот. ЕХ.35; Павсаний. Ш.11.7—8): первое из них — при Платеях, второе — при Тегее против тегейцев и аргосцев, третье — при Дипее против всех аркад ян, кроме мантинейцев, четвертое — против мессенцев при Истме28, пятое — при Танагре против афинян и аргосцев. Как мы увидим далее, битва при Танагре произошла в 458-м, а при Истме — после 465 г. до н. э. Датировка Тегейского сражения гораздо менее ясна. Что до схватки при Дипее, то сразу несколько исследователей относительно недавно пришли к общему мнению29, что, поскольку спартанцы сражались здесь весьма незначительными силами (Исократ. VI.99), ее следует относить ко времени после 465 г. до н. э. — к периоду большого Плотского восстания. Эта датировка выглядит маловероятной. Местоположение Дипеи установлено надежно — долина реки Гелиссон (Павсаний. УШ.30.1), находившаяся значительно севернее любых вероятных военных маршрутов, связывавших Лаконию и Мессению. Бой в этой долине мог произойти лишь в том случае, если сюда вторглись спартанцы, что маловероятно для времени после начала Плотского восстания; столкновение должно было иметь место либо во время похода лакедемонян на Мантинею, либо во время возвращения из-под Мантинеи, если руководствоваться тем, что спартанцы сознательно выбрали путь подальше от Тегеи30. Малое количество спартанских воинов, учасгвовав- 28 Местоположение этого Истма неизвестно, так что очень рано возник соблазн исправлять рукописный «Истм» на «Ифому» — или добавлять «Ифому», если исходить из текста Павсания. 29 Wade-Gery 1958 (А 121): 84, с примеч. 3; Andrewes 1952 (F 2): 3—4; Forrest 1960 (F 24): 229. 30 Cp.: Andrewes. HCT TV: 32.
Материковая Греция, 479—451 годы до н. э. 141 ших в битве при Дипее, следует объяснять тем, что это был, видимо, какой-то внезапный рейд, предпринятый с целью поддержать мантиней- ских приверженцев Спарты. Всё это заставляет думать, что после 479 г. до н. э. лояльность Ман- тинеи продолжала вызывала сомнения. Единственным литературным доказательством, которое могло бы подкрепить это предположение, является сообщение о синойкизме (не датируемом надежно), осуществленном под влиянием Аргоса. Дело в том, что мантинейцы не принимали участия в боях против лакедемонян при Тегее и Дипее и, кроме того, существует прямое указание о их верности Спарте в период большого Плотского восстания (Ксенофонт. Греческая история. V.2.3)31. Более определенным свидетельством о том, что происходило в Мантинее, может служить важная серия монет, имевших маркировку «Аркадикон» (ΑΡΚΑΔΙΚΟΝ), что должно было свидетельствовать об аркадском единстве (рис. 2). Существуют разные датировки и интерпретации данной серии32. Обычно думают, что эти монеты выпускались по случаю праздника и не имели никакого политического подтекста, однако это трудно согласовать с тем, что их чеканили сразу три разных монетных двора. Нельзя также игнорировать тот факт, что в указанной серии преобладал триобол эгинско- го стандарта, а именно эта сумма (три эгинских обола), как известно по Фукидиду (V.47.6), соответствовала в Пелопоннесе дневной норме стоимости продовольствия для воинов. Гипотеза, связывающая выпуск данной монетной серии с деятельностью Клеомена в 490 г. до н. э., теперь уже не выглядит убедительной. Их чеканка — на одном из монетных дворов33, — как представляется, началась после 480 г. до н. э. Позднее к этому монетному двору присоединились два других. Хотя данных, которые могли бы позволить идентифицировать названные дворы, крайне мало, есть основание думать, что вторым был монетный двор в Тегее, а третьим, возможно, — в Мантинее, который намного пережил два других, продолжая чеканить монеты, быть может, вплоть до 418 г. до н. э. Если после битвы при Дипее Мантинея вернулась в состав Пелопоннесского союза, тогда заявления о существовании некоего аркадского единства могли и не встречать со стороны Спарты каких-то резких возражений. 31 Синойкизм сам по себе необязательно был направлен против интересов Спарты. Что касается Элиды, то после наказания в 479 г. до н. э. опоздавших военачальников здесь вряд ли следует искать каких-то проявлений враждебности к Спарте. В это время Элида впадает в период политической безвестности (мы ничего не слышим об участии элейцев в каких-то военных действиях аж до 435 г. до н. э. — см.: Фукидид. 1.27.2) и культурного процветания, когда она приступила к перестройке храма Зевса в Олимпии (см. с. 247—248); если доверял» Павсанию (V.10.2), это предприятие могло выражать притязание элейцев на господство в своем регионе. 32 См.: Wallace 1954 (F 70): 33-34; Williams 1965 (С 199); Caltabiano 1969/1970 (С 182); Кгаау 1976 (С 190): 97-98. 33 По мнению Р. Вильямса, это был монетный двор Клитора, см.: Williams 1965 (С 199). Однако не следует исключать вероятность того, что то был монетный двор Орхомена.
142 Глава 5 Тегея проявляла строптивость, судя по всему, гораздо дольше Ман- тинеи34, хотя причины этого нам неизвестны. Конечно, перед Платейской битвой тегейцам не удалось отстоять свое право занимать левое крыло как самое почетное в строю место после того, которое всегда занимали лакедемоняне (Геродот. IX.26—28.1 (левое крыло спартанцы отвели афинянам. — А.З.)). Но дело в том, что тегейцы заняли тогда — по своему же выбору — место, ближайшее к спартанцам, а данная позиция была почти столь же почетна, причем именно на этом месте в строю мы находим тегейцев и позже (Ксенофонт. Греческая история. IV.2.19). Так что следует искать иные мотивы тегейского недовольства. Речь, в частности, может идти о столкновении интересов в западной Аркадии; о позднейшей чувствительности спартанцев ко всему, что происходило в этом регионе, см. у Фукидида: V.33.1. Как бы то ни было, участие аргосцев в битве при Тегее показывает нам, что тут был целый клубок проблем. Рис. 2. Серебряная монета Аркадского союза, ок. 465 г. до н. э. (Публ. по: British Museum Catalogue of Coins. Vol. 10: Peloponnesus / By P. Gardner. L, 1887. Ил. 31, 18; cp.: Kraay 1976 (C 190): No 289.) В 480-479 гг. до н. э. Аргос соблюдал нейтралитет. Из рассказа Геродота следует, что при определенных обстоятельствах эта позиция невмешательства могла перерасти в настоящий медизм (VII. 148—152; IX. 12). В это время возможность Аргоса влиять на ситуацию ограничивали те из его соседей, которые участвовали в войне на стороне Эллинского союза (причем некоторые из них находились в подчинении у Аргоса): микенцы сами по себе (VIL202, 80 человек) и вместе с тиринфянами (IX.28, 400 чел.), эпидаврийцы (сначала они выставили восемь триер, потом — десять. — VULl, 43; также 800 гоплитов. — IX.28), трезенцы (пять 34 К свидетельствам о битвах при Тегее и Дипее мы должны добавить фрагмент Симонида (Фр. 122; см.: Page 1981 (J 82): 278—279, примем. LITT), где говорится о мужах, которые спасли Тетею от гибели (букв.: «благодаря отваге этих мужей дым от пылающей Тетей не достиг небес». — А.З.) (возможно, имеется в виду та же битва при Тегее, но увиденная несколько в ином свете), а также событие, упоминаемое у Полнена (П.10.3), которое выглядит логическим итогом всей последовательности событий: спартанец Клеан- дрид захватывает Тегею с помощью лучших (αριστοι), подозревавшихся в лаконофильстве. Поскольку деятельность Клеандрида зафиксирована и для времени много позже 445 г. до н. э., взятие Тетей вполне могло относиться к 450-м годам до н. э.
Материковая Греция, 479—457 годы до н. э. 143 триер. — VOL 1,43; тысяча гоплитов. — IX.28; и, кроме того, Трезен предоставил военно-морскую базу. — VEH.42.1), гермионцы (три триеры. — VTII.43; триста гоплитов. — ΙΧ.28) — все они, как и положено, перечислены в греческих победных списках. Создается впечатление, что Аргос утратил всякое влияние на регион к востоку от реки Инах. Не вызывает удивления заявление Диодора о том, что одной из причин недовольства Аргоса Микенами были их взаимные претензии на святилище и культ Геры (Диодор. ΙΧ.65.2), что подтверждается хотя и очень кратким, зато прямым эпиграфическим свидетельством [SEG ХШ.246), согласно которому Аргос в это время утратил контроль над Аргосским Герейоном. Для Тиринфа, как мы видели выше (с. 137), в 480—479 гг. до н. э. была характерна невнятная позиция. Представляется, что к тому времени аргосские «рабы» уже были изгнаны и закрепились в Тиринфе и что в самом Аргосе правили к тому времени «сыновья погибших», которые, понятное дело, к Спарте были настроены очень враждебно35. Главный из нерешенных вопросов о том, над чем же Аргос в действительности властвовал, связан с находившимися севернее от него Клеонами — небольшим городком, значение которого определялось тем, что именно при его посредстве можно было осуществлять контроль над одним из общегреческих праздников — Немейскими играми36. Микены, как оказывается, также заявляли претензии на Немею (Диодор. Указ. место), а право Клеон на управление играми в этот период явно ставилось под сомнение (см. далее, с. 147). Однако Клеоны, похоже, не принимали участия в Персидской войне, а храм Зевса в Немее оказался единственным панэллинским святилищем, которое не получило никаких посвящений в честь греческой победы. В 465 г. до н. э. Клеоны, несомненно, находились под аргосским владычеством (Страбон. УШ.6.19. Р. 377), и очень похоже на то, что этот контроль Аргос удерживал фактически непрерывно. Об Орнеях, городе, располагавшемся примерно в том же районе (на северо-западе Арголиды. —А.З.), в этот период мы ничего не слышим. Долгосрочной целью любого режима в Аргосе было восстановление численности гражданского населения и контроля над территориями, хотя краткосрочные политические соображения могли видоизменять эту стратегию, как, например, случилось в истории с изгнанием «рабов». Дальнейший ход событий вкратце изложен у Павсания (УШ.27.1): аргосцы постоянно подвергались опасности войны и опустошения со стороны Спарты, пока не нарастили свое население, разрушив (или поглотив?) Тиринф, Гисии, Орнеи, Микены и другие незначительные города Арголиды; это избавило аргосцев от страха перед лакедемонянами и дало боль¬ 35 Согласно другой точке зрения, принадлежность к аристократии «сыновей погибших» делала их, скорее, сторонниками, а не противниками Спарты, а их контрреволюционное выступление произошло лишь ок. 468 г. до н. э.; изложение этой гипотезы см. в изд.: Forrest 1960 (F 24): 225-227. 36 Lewis 1981 (E 41): 74; Adshead 1986 (F 1): 35, 59—61, см. также ее анализ географического положения Клеон и Немей (с. 4—7 последней работы).
144 Глава 5 шую власть над соседями37. Обозначенный у Павсания процесс носил затяжной характер; Орнеи еще в 418-м сохраняли независимость (Фукидид. V.67.2), а разрушены они были только в 416 г. до н. э. (Фукидид. VI.7.1—2). Согласно Геродоту (VI.83), именно «рабы» в Тиринфе, некоторое время спустя после изгнания из Аргоса, сделали первый шаг и напали на своих прежних господ. Убедил их пойти на это прорицатель из Фигалии, города на юго-западе Аркадии. Вся эта история определенно положила конец независимости Тиринфа. Некоторые из жителей этого города могли присоединиться к аргосскому населению (Павсаний. П.25.8; УШ.27.1), некоторые, несомненно, переселились в приморский город Галии (Геродот. Vn.137.2; Страбон. УШ.6.11. Р. 37338). Мы вряд ли сможем определить точные даты всех этих эпизодов, однако не вызывает особых сомнений то, что окончательный захват Тиринфа случился относительно поздно, уже после других событий данного периода, в которых Аргос принимал участие39 40. И аргосские усилия, направленные на восстановление своих позиций, и тегейская независимая политика носили по сути своей антиспартанский характер. Взаимные действия Аргоса и Тегеи засвидетельствованы дважды: первый помог второй в сражении при Тегее (Геродот. ГХ.35); вторая помогла первому в деле захвата Микен (Страбон. VIL6.19. Р. 377). Есть основание думать, что последнее событие произошло после 465 г. до н. э. И всё же то, что мы знаем о контактах между Аргосом и Спартой, выглядит не вполне однозначно. Битва при Тегее была сражением против Спарты, но когда после смерти Павсания лакедемоняне и афиняне отправили послов для ареста Фемистокла, жившего в период своего остракизма в Аргосе (см. с. 90), тот не питал никаких иллюзий и не надеялся, что аргосцы откажутся его выдать, а потому бежал из Пелопоннеса (Фукидид. 1.135.2—136.1). Согласно мнению, высказанному ранее [П. Родсом] в настоящем томе (с. 66,91), данное событие произошло около 466 г. до н. э. Согласно Фукидиду, Фемистокл, живя в Аргосе, совершал поездки и в другие места на Пелопоннесе. Многие исследователи*0 усматривают прямую связь между этими визитами и пелопоннесскими синойкизмами, носившими антиспартанский и демократический характер, в частности, теми проблемами, с которыми Спарта столкнулась в Аркадии, и что именно эти происки Фемистокла на местах настроили лакедемонян про¬ 37 В источнике использовано «над перижажи» («περίοικους»); слово периэки вряд ли употреблено здесь в специальном смысле (т. е., скорее всего, имеются в виду просто соседи, а не зависимая в каком-то отношении группа населения. — А.3); какие свободы могли быть оставлены этим аргосским перижам? См.: Andrewes 1990 (F 4). 38 Об этом месте у Страбона см.: Aly and Sbordone 1950 (С 1): 245—246; а также: Ва- ladie 1978 (С 8): комментарий к указ, месту. 39 См. в конце наст, тома хронологическое дополнение No 3. 40 Gonrnie. HCT I: 408-409, 437; Andrewes 1952 (F 2); Forrest 1960 (F 24); Adshead 1986 (F 1): 86—103. Впрочем, см. также и иное мнение: O’Neil 1981 (F 56).
Материковая Греция, 479—45 7 годы до н. э. 145 тив него. Однако настораживает то, что обширное и богатое античное предание о Фемистокле не дает никаких намеков, которые могли бы подтвердить эту гипотезу, и, несмотря на отдельные указания на его более раннюю враждебность к Спарте41, не приписывает ему никаких действий, направленных специально против лакедемонян. Но в любом случае, при всех сомнениях в антиспартанском характере элейского синойкизма и нашем неведении о точной дате синойкизма мантинейского, в Аркадии у спартанцев было достаточно неприятностей, заставлявших их с опасением относиться к Фемистоклу и вообще реагировать на всё очень нервно. Независимо от того, базировались ли подозрения Спарты в отношении Фемистокла, находившегося в Аргосе, на каких-то надежно установленных данных, или же опасения носили лишь общий характер, они могли подпитываться свидетельствами (истинными или ложными) о переписке Фе- мисгокла с Павсанием, и лакедемоняне чувствовали, что могли заручиться поддержкой афинян в деле устранения Фемистокла; ведь в свое время спартанцы молча согласились с тем, что афиняне прогнали Павсания из Византия (с. 134 насг. тома). Если спартано-афинскую акцию против Фемистокла относить примерно к 466 г. до н. э., тогда крайне трудно втиснуть все остальные главные события на Пелопоннесе в оставшийся до Плотского восстания временной промежуток, которое большинство исследователей правильно датируют 465 г. до н. э.42, по крайней мере, при допущении, что бой при Дипее и, следовательно, сражение при Тегее предшествовали восстанию. Судя по всему, эта последняя битва сильно напугала Аргос, так что у него пропало желание сопротивляться спартанским притязаниям, особенно если учитывать, что и со стороны Афин было оказано соответствующее давление. Землетрясение в Спарте, которое воодушевило илотов на выступление, несомненно было сильным; поздние источники говорят о 20 тыс. погибших (Диодор. XI.63.1), о том, что из всех домов уцелело только пять и что «все эфебы» лишились жизни (Плутарх. Кгшон. 16.4—5). Высказываются разные мнения относительно того, как эта катастрофа сказалась на спартанских людских ресурсах в отдаленной перспективе и какова роль землетрясения в формировании ситуации 425 г. до н. э., когда пленение всего лишь 120 спартиатов было воспринято как ужаснейшее несчастье (см. с. 518). Не вызывает сомнений, что гибель большого количества жен- щин-гражданок имела серьезные демографические последствия43. Моло¬ 41 Эпизоды, связанные с афинскими стенами, предложением поджечь эллинский флот, отказ исключать из Амфиктионии тех членов, которые проявили медизм. 42 См. в конце насг. тома хронологическое дополнение № 4. 43 Наиболее полное изложение вопроса см. в изд.: Toynbee 1969 (А 115): 346—352; с критикой подхода А. Тойнби выступил П. Картледж: 1979 (F 14): 221—222. То, что численность самих спартиатов значительно сократилась, ни у кого никаких сомнений не вызывает, и я во многом согласен с Картледжем, рассматривающим и другие факторы (см. особенно с. 307—317 его книги, а также cp.: Hodkinson 1986 (F 31)); вопрос заключается в том, до какой степени землетрясение повлияло на общий упадок Спарты. См. также: Cawkwell 1983 (F 16): 385-390.
146 Глава 5 дой царь Архидам, внук Леотихида, как сообщают доступные нам источники, в критической ситуации принял единственно правильное решение: немедленно собрал вокруг себя всех уцелевших спартиатов с оружием в руках, как если бы городу угрожал неприятель (Диодор. XI.63.5—7; Плутарх. Кимон. 16.6). По Фукидиду, в начавшемся затем восстании участие принимали в основном мессенцы (мессенские илоты. — Фукидид. 1.101.2. —A3.), хотя к ним присоединились две периэкские общины — Фурии, что в нижней долине Памиса, мессенской реки, и Эфея, чье местоположение неизвестно; мятежники немедленно закрепились на горе Ифоме — некогда последней твердыне независимой Мессении (см.: КИДМ Ш.З: 391). Геродот сообщает о поражении спартанцев при мес- сенском Стениклере, когда с их стороны были истреблены все 300 воинов, участвовавших в том злосчастном бою (IX.64.2), и о их победе при Истме (IX.35.244). Диодор и Плутарх, похоже, полагали, что зачинщиками мятежа были всё же лаконские илоты и что они даже собирались напасть на саму Спарту. Наличие реальной угрозы можно вывести из позднейшей афинской убежденности в том, что Кимон спас Спарту, когда та, теснимая мессенцами, находилась в безвыходном положении (Аристофан. Лисистрата. 1137—1144 и схолии45). Плутарх [Кимон. 16.8— 17.3) соглашается и с этим, и с тем, что в течение той войны Кимон дважды приходил на помощь лакедемонянам, но вот Фукидид говорит лишь об одной экспедиции Кимона (см. далее), к тому же возникает ощущение, что Аристофан всё же преувеличивает заслуги афинян в этом деле. Как бы то ни было, совершенно ясно, что военные действия велись в основном в Мессении, что, по крайней мере отчасти, это были открытые вооруженные столкновения (а не только, так сказать, партизанская война. — A3.) и что спартанцам отнюдь не сразу удалось загнать мессенцев назад в их твердыню на Ифоме. Спарта не осталась без поддержки. Источники сообщают о помощи, которую оказали Эгина (Фукидид. П.27.2; IV.56.2) и Мантинея (Ксенофонт. Греческая история. V.2—3); платейцы, судя по всему, пришли вместе с афинянами (Фукидид. Ш.54.5). Нет свидетельств об участии Элиды и Коринфа, и это могло значительно осложнять ситуацию. Невзирая на свою враждебность к спартанцам в предыдущее десятилетие, ни Аргос, ни Тегея не предприняли никаких попыток вмешаться в события на стороне восставших. Для аргосцев важней было воспользоваться тем, что у лакедемонян оказались связаны руки, и окончательно расправиться с Микенами, которые они осадили, взяли и разрушили (Диодор. XI.65; Страбон. УШ.6.10. Р. 372) при содействии Тегеи (Страбон. УШ.6.19. Р. 377). Выше (с. 143) мы уже высказывали предположение, что захват Аргосом Тирин- фа относится к тому же периоду46. 44 О возможном местоположении этого Исгма см.: Cardedge 1979 (F 14): 219. 45 Версия, с которой, по крайней мере в 369 г. до н. э., соглашались и сами спартанцы, см.: Ксенофонт. Греческая история. VI.5.33. 46 Были выдвинуты убедительные доводы (Amandry 1980 (К 1): 235—240) в пользу того, что решение перестроить Герейон аргосцы приняли уже ок. 460 г. до н. э., под влияни¬
Материковая Греция, 479—451 годы до н. э. 147 О коринфском нейтралитете позволяет говорить один пассаж у Плутарха ([Кгшон. 17.1—2), прямо указывающий на агрессивные шаги коринфян как против Мегар — на севере, так и против Клеон — на юге (см. выше, с. 143). Данное первое свидетельство активности коринфян после Персидских войн предполагает их попытку усилить хватку в отношении зависимых от них колониальных общин в северо-западной Греции47. Фукидид (1.103.4) идет дальше Плутарха и говорит об открытой войне между Коринфом и Мегарами в 460-х годах до н. э., которая стала возможной благодаря, видимо, тому, что Спарта погрязла в своих проблемах. В другой работе мной были приведены доказательства48 того, что рассказ Плутарха о Клеонах и о начале военных действий в 459 г. до н. э. позволяет прийти к выводу о том, что в то же самое время Коринф усиливал свое влияние за счет Аргоса, что он стоял за спиной Микен и проявлял значительный интерес к восточным районам Арголиды; во всех этих действиях Коринф получал поддержку от Сикиона и Эпидавра. Для коринфян, как и для аргосцев, было важно закрепиться на примыкающих территориях, однако было бы очень странно, если бы Коринф не сделал никаких, хотя бы символических, жестов в поддержку Спарты. В 462 г. до н. э. основной проблемой для спартанцев по-прежнему оставались мессенцы, засевшие на Ифоме; они, очевидно, укрепили свою позицию частоколом, взятие которого оказалось для лакедемонян непосильной задачей. Афиняне же продемонстрировали умение брать подобные укрепления при Платеях и при Микале (Геродот. IX.70.1—2,102.2—4), и главной причиной призыва на помощь афинян Фукидид (1.102.2) считает именно то, что они считались искусными в осадном деле. Были ли какие-то формальные обязательства у них перед лакедемонянами — непонятно49. О спорах в Афинах по поводу отправки этой помощи и о связи экспедиции Кимона с внутренней афинской политикой речь шла в другом месте наст, тома (с. 94—95). В конечном итоге было принято решение помощь предоставить, и Кимон прибыл в Спарту во главе большого войска (у Аристофана в «Лисистрате» (1143) говорится о 4 тыс. гоплитов, если только речь идет именно об этом случае; см. выше). Впрочем, осада затянулась, и спартанцы, «опасаясь дерзости и страсти [афинян] к нововведениям (νεωτεροποιΐα)», отослали их обратно — единственных из всех союзников, заявив, что более не нуждаются в их помощи. В гл. 4 наст, тома использование данного слова, «νεωτεροποιΐα», понимается как указа¬ ем эйфории от успешного восстановления контроля над Арголидой. Археологические материалы показывают, что соответствующие работы начались задолго до того, как храм сгорел в 423 г. до н. э. (Фукидид. IV. 133.2), к тому же имеется одно неопубликованное эпиграфическое свидетельство, склоняющее нас примерно к тому же выводу. 47 Graham 1964 (А 51): 128—130; о Левкаде см.: Плутарх. Фемистокл. 24.1. 48 Lewis 1981 (Е 41), а также совершенно независимо от меня, но с большим акцентом на Немейских играх: Adshead 1986 (F 1): 67—85. 49 Союз против Мидянина (так греческие источники часто именовали персидского Царя. —А.З.) оставался на тот момент в силе (Фукидид. 1.102. 4); из добавочного пояснения у Фукидида в 102.1, «и других союзников» (ξυμμάχους), ничего вывести невозможно.
148 Глава 5 ние на революционный дух, заявивший о себе в реформе Эфиальта. Высказывалось также мнение50, что афинские воины начали открыто сомневаться, в самом ли деле мессенцы — это мятежные рабы, для усмирения которых они были посланы. Отказ от помощи стал поворотным пунктом в греческой истории, поскольку он ускорил серьезнейшую перемену в афинской внешней политике, о чем мы поговорим в следующем разделе насг. главы. Некоторые исследователи исправляют Фукидида в 1.103.1 и относят окончание Мессенской войны к 461 или 460 г. до н. э.51. Мы же принимаем рукописный текст и датируем завершение боевых действий 456/455-м г. до н. э. и, подобно Фукидиду, будем здесь протокольно краткими. Условия достигнутого соглашения оказались исключительно мягкими, что свидетельствует как об отчаянном положении, в котором оказались спартанцы, так и об их послушности дельфийскому оракулу, повелевшему «отпустить всякого молящего о защите у алтаря Зевса Ифомского». Защитники Ифомы вместе со своими семьями могли свободно покинуть Пелопоннес; любой из них, вернувшийся туда, мог быть захвачен и превращен в раба захватившим его. Афиняне смогли найти применение этим переселенцам (см. с. 157—158), которые в дальнейшем изложении появятся у нас под именем мессенцев. II. I Пелопоннесская война «Как только афиняне вернулись домой, они разорвали заключенный с лакедемонянами союз против Мидянина и вступили в союз с их врагами — аргосцами, а затем и те, и другие (и афиняне, и аргосцы) заключили союз с фессалийцами, скрепив его одинаковыми клятвами» (Фукидид. 1.102.4). Фукидид не считает нужным акцентировать внимание на том, что во время Персидских войн Аргос придерживался двусмысленного нейтралитета, а Фессалия открыто выступала на стороне персов. Сказав об окончании Мессенской войны в стиле, так сказать, «подстрочного примечания», историк продолжает: К Афинскому союзу примкнули также мегаряне, отложившиеся от лакедемонян, потому что коринфяне из-за пограничной области пошли на них войною. Афиняне заняли Мегары и Пеги, соорудили для мегарян Длинные стены, от города до Нисеи, и поставили там свой гарнизон. Отсюда-то прежде всего и возникла, главным образом, сильная вражда коринфян против афинян (Фукидид. 1.103.4; пер. Ф.Г. Мищенко — Си4. Жебелёва). Высказывалось предположение52, что эта новая группировка носила оборонительный характер, что отныне Афины воспринимали Спарту как 50 De Ste Croix 1972 (G 36): 179^180. 51 См. в конце насг. тома хронологическое дополнение Nq 4. 52 Jeffery 1965 (181): 52; de Ste Croix 1972 (G 36): 182-183.
Материковая Греция, 479—451 годы до н. э. 149 враждебное по сути государство, поняв наконец, что в 465 г. до н. э. лакедемоняне всерьез рассматривали вопрос о предоставлении помощи Фа- сосу (с. 64-65; Фукидид. 1.101.1—2)53 и что афиняне теперь должны были задуматься, где искать помощь; Аргос мог бы предоставить гоплитов, Фессалия — конницу, а само расположение Мегар на Истме могло стать серьезным препятствием для спартанских акций вне Пелопоннеса. Предположение это, однако, не очень убедительно. Спарта по-прежнему была связана по рукам мессенским мятежом, а афиняне вряд ли могли начать кампанию на Кипре, затем переросшую в Египетский поход (с. 72), если бы в самой Греции им грозили серьезные проблемы. Более обоснованным представляется взгляд, согласно которому афинская политика носила экспансионистский характер, а союзу со Спартой и памяти о событиях 480-479 гг. до н. э. уже более не позволялось служить помехой для тех установок и планов, которые на долгие годы вперед заняли умы очень многих. Первоначальным желанием Афин было добиться решающего, долговременного урегулирования эгинского вопроса (см.: КИДМIV: 437-440). Эгина отлично ладила со Спартой (см. с. 146) и, вероятно, являлась членом Пелопоннесского союза; в дальнейшем мы увидим, что о сохранении ее независимости от Афин очень пекся Коринф. Мегары хотели гарантировать свою безопасность от Коринфа. Чувство собственного достоинства аргосцев было ущемлено, и они страстно желали восстановить свои позиции, по крайней мере в своей области; мы уже показали, что Коринф имел и здесь свой интерес и постоянно вмешивался в чужие дела. Похоже, именно Коринф стал главной мишенью нового альянса. Хотя всё это не касалось Фессалии, имеются указания на то, что некоторые фессалийцы, возможно Алевады, в течение определенного времени зондировали почву насчет возможной афинской поддержки54. Афинян могла интересовать фессалийская конница, но не только: имелся, видимо, большой соблазн использовать Фессалию в качестве инструмента давления на Беотию. Датировка и синхронизация последующих событий представляют собой отдельную проблему, которую мы обсудим в другом месте55. Эффектные дипломатические акции в Афинах отнюдь не всегда доводились до конца с помощью военных действий, и, на наш взгляд, единственными событиями, которыми можно заполнить 460 г. до н. э., были установление афинского контроля над Мегарами и организация укреплений последних. Хотя Длинные стены, протянутые от Мегар до Нисеи, составляли лишь пятую часть протяженности Длинных стен от Афин до Пирея (Фукидид. IV.66.3, в сопоставлении с П.13.7), но и их сооружение требовало времени. Коринф не вмешивался, но вот, когда были захвачены Пега, 53 Данный слух, в 462 г. до н. э. еще, очевидно, не известный, не мог получить до этого момента (т. е. до времени разрыва со спартанцами. — А.З.) широкого хождения в Афинах. 54 Jeffery 1965 (181): 52, примеч. 49. 55 См. в конце наст, тома хронологическое дополнение Nq 5.
150 Глава 5 порт на Коринфском заливе, для Коринфа возникла прямая угроза. В Афинах при этом сохранялась некоторая неопределенность относительно того, как далеко можно зайти в этой новой политике и насколько быстрыми темпами ее следует осуществлять, к тому же этим новым притязаниям противостояли более старые подходы. В конечном счете, следует заметить, что перемены в афинской внутренней политике привели всего лишь к отказу от проспартанского курса, проводившегося Кимоном, и не вызвали никакого затишья в войне против персов, с которой он точно так же ассоциировался. Битва при Евриме- донте (с. 63—64) не привела к освобождению греков-киприотов, а мятеж на Фасосе (с. 64—65) задержал дальнейшее афинское продвижение в этом направлении. В 459 г. до н. э. флот афинян и их союзников в 200 кораблей находился в кипрских водах. Он не задержался там надолго; его дальнейшие передвижения, промежуточные успехи и окончательная катастрофа описаны в гл. 3 наст. тома. Впрочем, в том же, 459 г. до н. э. новый альянс начал действовать и в материковой Греции. Самая первая акция не имела широкого размаха и была предпринята ради Аргоса. Афинский отряд высадился в Галиях, в то время занятых тиринфскими изгнанниками, был встречен и разбит объединенными силами коринфян, эпидаврийцев и сикионцев56, тем самым ясно продемонстрировавших свой интерес к Арголиде. Но на море афинский флот оказался сильнее — у Кекрифалии, островка в Сароническом заливе между Эпидавром и Эгиной, он победил «пелопоннесцев» (по всей видимости, в том же составе). Затем последовало гораздо более крупное сражение, теперь рядом с самой Эгиной, в котором на стороне каждого из противников — афинян и эгинетов — бились их союзники. Афиняне захватили семьдесят кораблей и, высадившись на острове под предводительством Леократа, осадили город [Фукидид. 1.105.2]. Этим они добились военного превосходства в Сароническом заливе, однако коринфяне с союзниками были тверды в намерении спасти Эгину, захват которой мог бы это афинское превосходство закрепить окончательно. Они переправили на остров небольшой отряд, но всё же главные надежды возлагали на вторжение в Мегариду. Коринфяне захватили горную цепь Геранию, к северу от Мегар, и вторглись на равнину. Они полагали, что афиняне, значительная часть войска которых на тот момент находилась на Эгине и в Египте, не смогут помочь мегарцам; сделай коринфяне с союзниками такую попытку, и они могли бы снять осаду с острова. Фукидид в своем вообще-то скупом повествовании здесь использует более яркие краски: «Но афиняне не отозвали свое войско с Эгины, а вместо этого отправили в Мегары остававшихся в городе воинов самых старших и самых младших призывных возрастов, под начальством Ми- ронида» [Фукидид. 1.105.4]. Эти резервные силы (вероятно, те, кому было от 18 до 20 и от 50 до 59 лет), предположительно вместе с мегарцами, 56 Участие сикионцев, не упомянутых у Фукидида [1.105.1], засвидетельствовано в надписи: SEG XXXI.369.
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 151 вступили в бой, который не принес никому победы. Коринфяне отошли, что при сложившихся обстоятельствах было равносильно поражению, и афиняне воздвигли трофей56*. Коринфские старики встретили вернувшихся воинов упреками и издевками, поэтому те через двенадцать дней вернулись на поле брани и установили там свой собственный трофей, однако многие из них были перебиты неожиданно напавшими афинянами. На обратном пути довольно большая группа коринфян сбилась с дороги, оказалась в западне и была целиком истреблена вражескими гоплитами и легковооруженными воинами. Для Коринфа это был ужасный год, и в течение некоторого времени мы о нем ничего почти не слышим57. Весьма вероятно, что во время этой кампании мегарские Длинные стены сослужили городу добрую службу, и афиняне приступили теперь к воплощению подобного проекта у себя дома — строительству укреплений, которые оказались протяженней мегарских почти в пять раз; эта строительная программа определила афинскую стратегию на оставшуюся часть столетия. Фемистокл говорил (Фукидид. 1.93.7), что афинянам на случай неудачи на суше гораздо полезней укрепиться в Пирее, нежели в самом городе. Длинные стены (одна короче, а именно та, что прикрывала Фалер, другая длиннее — та, что защищала Пирей) устранили такую необходимость. С этого времени жители укрепленного комплекса «Афины—Пирей—Фалер» — как никакой иной город материковой Греции — могли чувствовать себя почти как на острове (Фукидид. 1.143.5; [Ксенофонт]. Афинская политая. 2.14—16). О подробностях этого грандиозного предприятия, результаты которого были срыты в 404 г. до н. э. (лакедемонянами после победы в Пелопоннесской войне. — А.З), нам мало что известно. В 1841 г. У. Лик58 видел крепкий фундамент этих стен шириной более 3,5 м (см. с. 270, рис. 25). Вряд ли к возведению укреплений приступили в тот же год; тогда, скорее всего, еще не ждали расширения конфликта и вовлечения в него 56а Установка трофея — специфический греческий обычай, победный акт посвящения богу оружия, снятого с разбитых врагов, которое размещалось на шесте в том месте поля боя, с которого неприятель начал отступление. Трофей мог устанавливаться также в святилище того бога или героя, вмешательством которого объясняли победу. Изображения трофеев появляются в искусстве с конца VI в. до н. э.; определенно можно говорить о распространении этого обычая у греков с периода Персидских войн. Изначально трофей обладал не только символическим, но и магическим значением, являясь по суш апотропеи- ческим (отвращающим зло) актом, жертвоприношением для отвращения врагов: само слово «трофей» происходит от τρόπαια — ‘перемена’, ‘поворот’, ‘отворот’. Трофеи в виде постоянных монументов появляются только в IV в. до н. э. — А.З. 57 Афинские потери в 459 г. до н. э. также были очень тяжелыми. Теперь, когда к надписи М—L 33 (список павших воинов. — А.З.) появился параллельный текст (SEG XXXIV.45), уже более нельзя с уверенностью рассматривать данную надпись, с ее необычайно высоким числом погибших в 170 человек, в качестве памятника в честь воинов од- ной-единсгвенной филы Эрехтеиды. Было бы, конечно, рискованно просто умножить эту сумму на десять (по числу афинских фил. — А.З.), но общие потери афинян в этом году, несомненно, составили четырехзначное число. 58 Leake 1841 (D 46) I: 417.
152 Глава 5 Спарты, которая пока еще не справилась с мятежниками на Ифоме59. В 458 г. до н. э. лакедемоняне всё же вступили в войну, но лишь, так сказать, «по касательной»60. По Фукидиду получается, что у лакедемонян изначально вообще не было намерений начинать с Афинами вооруженный конфликт (1.107). Поход спартанцев в центральную Грецию спровоцировали фокидяне, вторгшиеся в Дориду, которая считалась древней прародиной лакедемонян. В этой крупной экспедиции было задействовано полторы тысячи спартанцев (по всей видимости, включая периэков) и десять тысяч союзников, так что некоторые исследователи отказываются верить, что цель похода ограничивалась защитой Дориды61. Они привлекают одно место у Плутарха [Кимон. 17.4), где — согласно рукописному чтению — в качестве объекта агрессии предстают скорее Дельфы, нежели Дорида, а также текст Диодора (XI.81.2—3), где, на более поздней стадии повествования, обнаруживается желание спартанцев содействовать фиванским интересам. Но в рассказе у Фукидида ничего такого нет, и было бы опрометчиво недооценивать возможность того, что Спарта могла и в самом деле действовать из религиозных мотивов и родственных чувств к своей метрополии62. Мы всё же следуем за Фукидидом и лишь допускаем, что присоединение к спартанскому войску десяти тысяч союзников этот автор [ошибочно] отнес к слишком раннему этапу всей этой истории63. Принудив фокидян пойти на соглашение, спартанский военачальник Никомед, регент при царе Плистоанакте, сыне Павсания, оказался в затруднительном положении. Из Пелопоннеса в центральную Грецию спартанское войско, судя по всему, переправилось на кораблях через Коринфский залив, однако обратный путь по тому же маршруту мог быть небезопасен из-за крейсировавшей там афинской эскадры. Сухопутную дорогу через Мегариду также перекрывали афиняне, причем не только в самой Мегариде: они караулили и труднопроходимые пут через Геранию64. Никомед решил не торопиться и, оставаясь в Беотии, хорошенько подумать, как лучше вернуться домой; никакого пылкого желания схватиться с афинянами в его действиях не обнаруживается. Один из источников 59 То, что к тому времени Мессенская война еще не окончилась, можно вывести не только из текста Фукидида (1.103.1), но и из отсутствия Архидама в 458 г. до н. э. (Д. Льюис имеет в виду отсутствие царя Архидама в спартанском войске во время похода в Дориду и в битве при Танагре; см.: Фукидид. 1.107—108. — А.3) Одно место у Псевдо-Ксенофонта [Афинская политая. 3.11) вряд ли заслуживает того веса, который ему придают некоторые исследователи. 60 Доказательства в пользу того, что роль агрессора в столкновениях этого года принадлежала отнюдь не Спарте, см. в изд.: Holladay 1977 (F 32); Lewis 1981 (E 41); см. также противоположное мнение: Salmon 1984 (F 61): 420—421; Holladay 1985 (F 33). 61 Напр.: Walker. САН V1: 79-80. 62 Дорида могла иметь значение в качестве базы для спартанского представительства на Собрании Дельфийской амфиктионии; см.: Zeilhofer 1959 (F 73): 36—38, 43—44; Daux 1957 (А 22): 104-105; Roux 1979 (F 60): 4-9. 63 См.: Reece 1950 (E 67). 64 См.: Hammond 1973 (A 54): 435.
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 153 Диодора говорит (XL8.1.1—3; Фукидид на сей счет молчит), что в этот момент фиванцы уговорили спартанское войско расширить территорию, обнесенную крепостной стеной, и передать им власть в Беотийском союзе. В Беотии с Никомедом тайно связались какие-то афиняне, надеявшиеся свергнуть Эфиальтову демократию и остановить постройку Длинных стен, — две эти цели, очевидно, воспринимались как взаимосвязанные. В трагедии Эсхила «Евмениды», поставленной весной того же года, высказывается дурное предчувствие о возможной внутренней смуте в Афинах (861—866)“. Фукидид не говорит прямо, что эти уговоры подействовали на Никомеда, но тот факт, что последний прошел с войском в восточном направлении до Танагры, возможно, означает, что они все-таки сыграли свою роль65 66. В Афинах сторонники эфиальтовской политической линии, которые в 462 г. до н. э. выступали за то, чтобы отказать спартанцам в помощи и тем самым поставить их на край гибели, теперь полностью контролировали ситуацию. Подстрекатели к свержению демократии, без сомнения, вызывали сочувствие у спартанцев, которые к тому же были теперь отрезаны от дома; такого удобного случая могло уже никогда не представиться. Но границу с Танагрой пересекли всё же сами афиняне со всем своим войском (πανδημεί); им на помощь прибыли тысяча аргосцев и какое-то количество фессалийских всадников, а также прочие союзники, которых спартанцы на своем победном посвящении (М—L 36) именуют ионийцами; теперь не только военно-морской флот, как в случае с Эгиной, но уже и сухопутные силы городов — членов Делосского союза были задействованы в борьбе против других греков. Это войско в 14 тыс. чел. превосходило числом лакедемонян с их союзниками, количество которых теперь, возможно, достигло 11,5 тыс. чел. Битва, по всей видимости, продолжалась два дня (Диодор. ΧΙ.80, с некоторыми путаными подробностями67). Два факта лучше всего отпечатались в исторической памяти: во- первых, то, что фессалийцы перешли на сторону спартанцев (несомненно, по внутриполитическим мотивам68), во-вторых, то, что обе стороны понесли значительный урон69. В целом победа, несомненно, осталась за спартанцами (ср.: Геродот. IX.35.2), хотя Диодор (ΧΙ.80.6) говорит, что битва закончилась ничейным результатом и что за ней последовало четы¬ 65 Однако см.: Macleod 1983 (А 82): 25—27 — автор говорит, что здесь необязательно видеть указание на современные события. 66 О Танагре см. с. 130 насг. тома, но у нас нет никакой уверенности, что же именно там произошло. 67 Недоразумения Диодорова повествования о сражениях при Танагре и Энофитах распутаны в изд.: Andrewes 1985 (С 7). ώ Jeffery 1961 (С 137): 375, с разбором текста победного посвящения от фессалийцев, о котором см. также: Larsen 1960 (F 43): 241—242. Надпись на новом надгробном камне некоего воина из Атракса, павшего в этом сражении (SEG XXXTV.560. Hansen. CEG 2.637), — в высшей степени неясное свидетельство. 69 Одни только аргосцы могли потерять до четырех сотен из своей тысячи (М—L 35; Clairmont 1983 (К 17): 136-138).
154 Глава 5 рехмесячное перемирие. Факт такого перемирия придает определенный смысл сообщению Фукидида, согласно которому лакедемоняне вернулись домой через Геранию и Истм, задержавшись только для того, чтобы вырубить деревья в Мегариде. Их поведение говорит о том, что у спартанского войска конечно же не было никаких предписаний насчет ведения войны с Афинами. Перемирие, о котором сообщает Диодор, имеет связь с нерешенной проблемой Кимона. Плутарх {Кимон. 17.4—9) передает подробный рассказ о том, как этот политик, находясь в изгнании, выразил готовность принять участие в сражении при Танагре на афинской стороне. Однако буле [Совет пятисот] решил ему в этом отказать; он же умолял своих товарищей биться отважно и снять с себя подозрения в приверженности Спарте. Те же действительно сражались геройски, что в конечном счете повлияло на афинян, которые вернули Кимона из изгнания, после чего он немедленно добился мира между Афинами и Спартой. Всё это хотя и не совпадает во всех деталях, но очень близко одному фрагменту Феопомпа [FGrH 115 F 88), согласно которому афиняне вернули Кимона для заключения мирного договора, когда он не пробыл в изгнании еще и пяти лет. Я в большей степени, чем автор гл. 4 (с. 102), склонен принимать историчность этой амнистии и призыва изгнанника на родину, однако здесь следует иметь в виду вот что: у Плутарха получается, что Кимон вернулся зимой после сражения, при этом, как бы то ни было, Плутарх, похоже, имеет в виду мир 451 г. до н. э. (см. ниже, с. 160), Диодор же говорит, видимо, о другом перемирии — после сражения при Танагре. Если к 458 г. до н. э. спартанцы уже насытились войнами, то афиняне пока нет. Афиняне же на шестьдесят второй день после сражения выступили против беотян со стратегом Миронидом во главе. В битве при Энофитах они разбили беотян, овладели всей Беотией и Фокидой, срыли укрепления Танагры и взяли в качестве заложников сотню богатейших граждан из опунтских локров. Свои Длинные стены они к этому времени довели до конца. После этого и эгиняне сдались афинянам на капитуляцию, под условием срыть свои укрепления, выдать корабли и на будущее время платить дань (Фукидид. 1.108.2—4; пер. Ф.Г. Мищенко). Мы не знаем, где находились эти Энофиты, а порядок изложения у Фукидида, возможно, имеет скорее логический, нежели хронологический характер70. Ко всем этим успехам и приобретениям 458 г. до н. э. 70 У Диодора (XI.82.5—83) последовательность событий такова: осада Танагры и разрушение ее крепостных стен, повсеместное опустошение Беотии, которое побудило беотийцев вступить в сражение, захват всех беотийских городов, за исключением Фив, покорение опунтских локров и захват заложников, какая-то дальнейшая переброска войск, результатом которой стало установление контроля над фокидянами и взятие заложников из их числа. К этим же событиям Диодор, как кажется, добавляет кампанию против Фарсала, о которой Фукидид говорит в 1.111.1; имя военачальника в данном случае [у Фукидида] не названо, однако не исключено, что это был всё тот же Миронид.
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 155 можно, видимо, добавить порт Навпакт, что на северном побережье Коринфского залива, отобранный у озольских локров (Фукидид. I.103.4)71. К этому времени афинское господство уже не ограничивалось пределами военно-морского альянса, однако мы вряд ли можем оценить в конкретных числах ту силу, которая благодаря этому оказалась в распоряжении Афин; также трудно установить, как именно функционировал механизм этого господства. Новые территории образовали какую-то форму объединения с Афинами (по Фукидиду, 1.111.1, они предоставляли войска); согласно общему признанию, эти территории отличались от членов Делосского союза72. У Фукидида фиванцы в своих речах дважды (Ш.62.5; IV.92.6) объясняют афинский успех в Беотии беотийским стаси- сом («распрей»), а Перикл сравнивал беотийцев с каменными дубами (вид дуба): как эти дубы разбивают, ударяя друг о друга, так и беотийцы сражаются друг с другом (Аристотель. Риторика. 1407а2). Это наводит на мысль, что речь у Фукидида идет о раздорах между отдельными городами (а не об усобицах внутри городов, например, внутриполитической борьбе в Фивах. —А.З.). В нашем распоряжении есть, с одной стороны, нумизматическое указание (впрочем, не очень весомое) на то, что после 479 г. до н. э. претензии на гегемонию здесь заявляла Танагра (с. 130), а с другой — утверждение Диодора о том, что в 458 г. до н. э. Спарта поддержала Фивы в их вновь оживших притязаниях на господство (с. 153). Но если это тот стасис, о котором идет речь (у беотийцев в изложении Фукидида. — А.З), то совсем необязательно, что Афины встали в этих распрях на сторону того или иного города. Именно укрепления Танагры были срыты афинянами после битвы у Энофит, а Диодор (XI.83.1), которому, в общем, мало доверия, утверждает, что Фивы сохранили независимость. Проблем, пожалуй, еще больше на уровне внутриполитического 71 Для тех, кто принимает рукописное чтение у Фукидида в 1.103.1 (см. в конце наст, тома хронологическое дополнение № 4), единственным датировочным фактором для этого приобретения является окончание Мессенской войны и, соответственно, наиболее вероятной датой оказывается 458 г. до н. э., а отсюда возникает связь с афинским флотом (по оценке Диодора, он состоял из пятидесяти кораблей. — XI.80.1), которого Никомед опасался в Коринфском заливе. Те, кто принимает строгий порядок событий у Фукидида и настаивает на исправлении рукописного чтения в 1.103.1, вынуждены предположить некий афинский перипл («объезд по морю», здесь — военно-морской поход с целью установления контроля над водами. — А.З.) по Коринфскому заливу в 461 г. до н. э. или близко к тому времени (еще прежде, чем присоединение Мегар отдало в руки афинян порт Пеги), от какого предприятия не осталось вообще никаких следов за исключением захвата Навпакта. 72 Мнение, согласно которому надпись IG Р.9 содержит текст афинского договора с членами Дельфийской амфиктионии и датируется этим [458] годом, отвергается в работе: Roux 1979 (F 60): 45-46, 239—240. Ранее я предположил (Lewis 1981 (Е 41): 77, примеч. 43), иго, по крайней мере, Орхомен в 452 г. до н. э. мог платить Афинам дань — в специальном смысле этого слова (т. е. так, как если бы он был не городом в материковой Греции, а морским союзником Афин. — А.З.); также нельзя исключать возможность того, что в надписи 453 г. до н. э. IG I3 259, в колонке Ш, в строке 20, следует восстанавливать имя города — Акрефнии. (Акрефния, Άκραιφνια, иначе Акрефия, — беотийский полис, расположенный к северо-востоку от Копаидского озера; надпись IG I3 259 — это податный список, перечисляющий суммы, внесенные морскими союзниками в 453 г. до н. э.; традиционно в строке 20 колонки Ш восстанавливают всё же чтение «Άκρ[οτεριο]ι». —А.З.)
156 Глава 5 или конституционного стасиса. По этому поводу есть два основных свидетельства. Аристотель говорит о времени после Энофит [Политика, 1302Ь25), когда демократия в Фивах была упразднена по той причине, что беспорядочность и анархичность такого государственного строя вызвали презрение к нему со стороны богатых людей, а один анонимный афинянин V в. до н. э. говорит о том времени, когда Афины безуспешно пытались поддержать «лучших людей» Беотии (Псевдо-Ксенофонт. Афинская политик, 3.11). Мы не видим особого смысла в предпринимающихся попытках умозрительно скомбинировать эти свидетельства;73 Афины были готовы помочь любой группировке [в другом государстве], которая, как им казалось, могла оказаться полезной им самим74, не оглядываясь, по всей видимости, на внешнюю политическую принадлежность этих людей, а также могли время от времени менять направление своей поддержки. Так, например, Афины начали с того, что позволили фиванской демократии сохранить городские стены. К 447 г. до н. э. афинское господство в северо-западной Беотии было весьма шатким, и [фиванские] изгнанники захватили здесь, по крайней мере, Орхомен и Херонею (Фукидид. 1.113.1). Падение Эгины, последнее из событий, датируемых 458 г. до н. э., должно было вызвать наибольший восторг в Афинах. Это «бельмо на глазу Пирея» теперь наконец-то оказалось под контролем; эгинский флот, угрожавший Афинам на протяжении полувека, как говорится, «был, да сплыл»; отныне Эгина ничем не отличалась от других членов Делосского союза. Это удалось достичь вопреки Коринфу, который на сей раз вынужден был промолчать, и именно Афины теперь стали хозяевами Саронического залива. Данное превосходство было закреплено захватом Трезена (Фукидид. 1.115.1) и — как минимум на время — Гермионы [IG F 31) (точные даты этих событий установить невозможно). Основное повествование Фукидида, по моему убеждению, не содержит никаких указаний на события сезона боевых действий 457 г. до н. э.75. Однако не стоит думать, что в этом году ничего важного вообще не происходило. Последовательное усиление афинской хватки в Беотии и в Фокиде — не такая уж мелочь, к тому же нужно иметь в виду и ситуацию в Трезене. Сохранялась также неясность относительно спартанских намерений. Рассказ Плутарха о возвращении Кимона на родину (см. выше, с. 154) может намекать на тревогу относительно возможного вторжения спартанцев в Аттику весной 457 г. до н. э.; не является простым совпадением, вероятно, также и то, что, скорее всего, именно в этом году состоялось персидское посольство в Спарту (Фукидид. 1.109.3). Согласно Фуки¬ 73 См.: Larsen 1960 (F 42А): 9-10, с примеч. 2 на с. 17; Buck 1979 (F И): 148-150; Demand 1982 (F 20): 34-35. 74 Ср. феспийских проксенов в надписи: IG I3 23, одного из которых звали Афинеем [т. е., букв., Афинянином]; связи его семьи с Афинами были очень давними. 75 Об этой моей точке зрения, не совпадающей с ортодоксальным мнением, см. в конце насг. тома хронологическое дополнение Nq 6.
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 157 диду, Царь отправил в Лакедемон перса Мегабаза с большими деньгами и с поручением уговорить пелопоннесцев вторгнуться в Египет;75а однако посольство потерпело неудачу, а деньги были растрачены впустую76. Либо лакедемоняне не желали повторения истории с Мегаридой, либо они по-прежнему не хотели вступать с Афинами в открытый и полномасштабный вооруженный конфликт77. Следующий пункт в изложении у Фукидида, датируемый летом 456 г. до н. э., — это морской поход Толмида вокруг Пелопоннеса [1.108.4]. Отчет предельно краток — историк лишь упоминает о трех остановках флота: афиняне сожгли спартанскую верфь, захватили Халкиду (коринфскую колонию к западу от Навпакта) и одержали победу над сики- онцами, высадившись в их области. Поскольку Фукидид использует слово перипл («плавание вокруг», «объезд по морю»), а две из трех остановок эскадра сделала в Коринфском заливе, мы можем думать, что одной из главных задач экспедиции — независимо от того, какой ущерб афиняне собирались по ходу дела причинить Спарте, — было перенесение боевых действий сюда [— в воды Коринфского залива]. Больше подробностей сообщает Диодор (XI.84). Желая оспорить славу Миронида, Толмид предлагал подвергнуть разорению Лаконию. Получив в свое распоряжение пятьдесят кораблей и тысячу гоплитов, он увеличил число воинов до 4 тыс.78, осуществив неофициальный набор, затем захватил Мефону в Лаконии79, но при подходе лакедемонян вынужден был отступить, далее взял Гифий, сжег здесь спартанскую корабельную верфь и подверг опустошению лаконскую территорию. Потом Толмид направился к устью Коринфского залива, прибрал к рукам Закинф и Кефаллению, а затем двинулся к Навпакту. Завладел он и этим местом, поселив здесь знатных 75а Вообще-то у Фукидида говорится о том, иго Мегабаз, дабы вынудить афинян уйти из Египта, должен был склонил» спартанцев к вторжению в Аттику. — А.З. 76 Об отказе спартанцев Диодор (XI.74.6) говорит в еще более прямых выражениях. Об Артмии из Зелен, который «доставил мидийское золото на Пелопоннес», см. сноску 55 к гл. 3 насг. тома. 77 Если спартанцы что-то в данном [457] году и предприняли, за исключением того, что продолжали сидеть у Ифомы, то это мог быть набег на Аргос, отбитый с афинской помощью у Энои. Таково понимание Л. Джеффери (Jeffery 1965 (I 81): 56—57), у которой экспедиция Толмида переносится на более раннее время. (Джеффери выдвинула гипотезу, что перипл Толмида состоялся не в 456-м, а в 457 г. до н. э., и стычку при Эное он относит к этому же времени, ставя афинскую победу здесь в заслугу Толмиду. — А.З.) Однако поверить в историчность сражения у Энои не так-то легко; см.: Andrewes 1975 (Е 1): 9—16 (топография исправлена в работе: Pritchett 1965—1985 (А 100) Ш: 2—12, 46—50); Francis and Vickers 1985 (E 27 и I 64). (См. также: TaylorJ.G. Oinoe and the Painted Stoa: Ancient and Modem Misunderstandings // The American Journal of Philology. 1998. Vol. 119. Nq 2:223—243. — A.3.) 78 Это беспрецедентная и неправдоподобная пропорция гоплитов по отношению к количеству кораблей. 79 Видимо, речь идет о мессенской Мефоне, как у Фукидида в П.25.1. Арголидские Мефаны также нельзя полностью исключать, причем данный вариант дает даже лучшую географическую последовательность, однако вместе с тем он порождает проблемы географического характера.
158 Глава 5 мессенцев (дословно: «Μεσσηνιων τούς επισήμους». —А.З.), — тех, кого лакедемоняне тогда же по завершении осады Ифомы отпустили80. Поскольку в 480 г. до н. э. спартанцы располагали флотом, как минимум, в шестнадцать боевых кораблей (Геродот. УШ.43), они не могли не обзавестись какой-то правильно устроенной военно-морской базой, которая располагалась, по всей видимости, именно в Гифии (ср.: Цицерон. 06 обязанностях. Ш. 11.49), по крайней мере, в рассматриваемое время81. Нет никаких особых оснований полагать, что во время этой войны Спарта предпринимала какие-то действия на море (для переправы через Коринфский залив в 458 г. до н. э. вряд ли были привлечены боевые корабли), однако не вызывает сомнений, что для афинян Гифий представлялся значимой мишенью. Нельзя исключать вероятность того, что часть персидского золота предназначалась для целей компенсации лакедемонянам потери их союзников в Сароническом заливе (обладавших морскими гаванями. — A3.). Никакое плавание вокруг Пелопоннеса не могло обойтись без высадки где-нибудь в Лаконии, и афиняне, которых в походе было не очень много, скорее всего, очень опасались нападения спартанских кораблей. Принимая во внимание, что время от времени флот Толмида вынужден был приставать к берегу, нет ничего невероятного в его остановках на Закинфе и на Кефаллении, которые, по Диодору, попали в его руки. Сомнительно, конечно, что афиняне овладели этими островами на какой-то долговременной основе; о чем-либо подобном для данного периода мы почти ничего не знаем. Оставшиеся две высадки носят у Фукидида определенно воинственный характер: отнятие у Коринфа Халкиды, имевшей очень удобную стратегическую позицию, прикрывавшую подходы к узкому проливу в Коринфском заливе82, а также нападение на Сикион, о котором мы теперь знаем, что этот город участвовал в войне с самого начала (см. выше, с. 150 и сноску 56). Из одного лишь молчания Фукидида возникает недоверие к сообщению Диодора о том, что именно Толмид поселил мессенцев в Навпакте; точка зрения Диодора, согласно которой сей стратег как раз тогда и захватил это место, также, очевидно, противоречит Фукидиду. Не следует чересчур преувеличивать количество афинских агрессивных акций в заливе, и лишь предварительно мы должны принять такую возможность для этого случая — поселения Толмид ом мессенцев в Навпакте83. 80 Большая часть рассказа Диодора не имеет параллелей в других источниках. Схолии к Эсхину (П.75) и Павсаний (1.27.5) добавляют к достижениям Толмида также Бойи и Киферу. Никто, кроме Фукидида, не упоминает Халкиду, и только Павсаний знает о битве при Сикионе. Лишь сожжение спартанской верфи присутствует практически во всех отчетах о походе Толмида. 81 О Гифии см.: Страбон УШ.5.2. Р. 363; Edgerton and Scoufopoulos 1972 (F 21). 82 Ср.: Фукидид. П.82.3. В то же время афиняне овладели другой коринфской колонией — Моликреем, расположенным еще ближе к этому сужению в заливе (Фукидид. Ш. 102.1). 83 Можно даже задаться вопросом, не предпринял ли Толмид что-нибудь для того, чтобы Ахея, не упомянутая ни в одном из свидетельств, оказалась на афинской стороне; см. ниже, с. 160.
Материковая Греция, 479—457 годы до н. э. 159 Слово «предварительно» я употребляю здесь в совершенно конкретном смысле. Одна надпись, связанная с Навпактом, остается неопубликованной уже более двадцати лет. Об этом тексте нам известно лишь то84, что в нем были зафиксированы договоренности, по которым мессенцы и коренные жители Навпакта могли жить вместе под защитой Афины По- лиады, которая, несомненно, представляет здесь свой город [— Афины]; вывод о длительном существовании общины Навпакта, не фиксируемом по Фукидиду, был сделан уже из надписи: М—L 74 (cp.: SEG XIX.392). Мессенцы конечно же почитали не только Афину Полиаду, но и Зевса Ифомского, у которого они в свое время искали защиты (Павсаний. IV.33.2). Городская стена была в Навпакте очень длинной и охватывала большую территорию, но пригороды выходили даже и за ее пределы (Фукидид. Ш. 102.2—4); по крайней мере, однажды [Там же) она оказалась чересчур длинной, чтобы защищать ее силами одних только местных жителей. До того момента, когда захват Пилоса (с. 516) обеспечил прибытие подкреплений, самое крупное войско мессенцев (из Навпакта. —А3.), о котором мы слышим, — это отряд в 500 гоплитов (Фукидид. Ш.75.1); можно говорить о том, что население этого города составляло 4—5 тыс. чел.; жители преданно сохраняли самоназвание «мессенцы» и были всегда под рукой у афинян для воплощения в жизнь целого ряда их проектов. Возможно, эти люди не были готовы поселиться навсегда на удобной равнине своей новой родины. По меньшей мере однажды мы слышим о них как об участниках пиратского похода (Фукидид. IV.9.1)85. Ворота, которыми Коринф пользовался для выхода на запад, афиняне при желании могли теперь плотно закрыть. Мы не знаем, в этом ли заключалось их намерение, когда они разместили блокирующую эскадру в Навпакте, как это было во время Архидамовой войны (с. 497). Вся следующая серия военных акций в материковой Греции, описанная Фукидидом (1.111), относится, по всей видимости, к одному сезону боевых действий; неясно, был ли это 455 или 454 г. до н. э.86. Сначала Афины организовали поход в Фессалию, во главе которого, согласно Диодору (XI.83.3—4), стоял Миронид. Диодор заявляет, и это выглядит правдоподобным, что афиняне хотели наказать фессалийцев за их поведение при Танагре (с. 153), но при этом намекает и на мотив, который у Фукидида оказывается главным. Здесь причиной экспедиции стал некий Орест, сын фессалийского царя Эхекратида; этот Орест, изгнанный из Фессалии, убедил афинян вернуть его на родину. Те вместе с беотийцами и фокидянами выступили на Фарсал, но ничего не смогли сделать против 84 Mastrokostas 1964 (F 50): 295. (Ср. также: Badian Е. From Plataea to Potidaea: Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baitimor; L, 1993: 238, примем. 14. — A3.) 85 Павсаний (TV.25) рассказывает длинную и запутанную историю о том, как они внезапно захватили акарнанский город Эниады и удерживали его в своей власти более года. Рассказ содержит много неправдоподобных деталей, так что в нем трудно отделить зерна от плевел. В своей основе этот рассказ принадлежит патриотической литературе восстановленной Мессении; ср.: КИДМ. Ш.З: 420, сноска 50. 86 См. в конце насг. тома хронологическое дополнение Nq 7.
160 Глава 5 фессалийской конницы. Орест, по-видимому, происходил как раз из Фар- сала, а его высылка из страны, весьма вероятно, была как-то связана с переходом фессалийцев на сторону лакедемонян в битве при Танагре; вряд ли по этому поводу можно сказать что-то еще87. Вскоре после этого Перикл набрал тысячу афинских гоплитов и отправился с ними в поход в Коринфский залив. Для этого он не стал огибать Пелопоннес, но вышел в море из портового города Пеги в Мегариде88. Первой целью стал Сикион; опять афиняне одержали победу, которая не привела ни к каким долгосрочным результатам89. Затем Перикл двинулся на запад. Первая остановка была в Ахее. Словоупотребление Фукидида не предполагает, что то были первые контакты афинян с данной областью, которая в 446 г. до н. э. определенно находилась под их контролем (Фукидид. 1.115.1; IV.21.3). Плутарх же прочитал Фукидида иначе, и никто не верит, что именно Перикл приобрел Ахею для Афин; возможно, этот успех следует приписать Толмиду (см. выше, сноска 83). Получив подкрепление от ахейцев, Перикл переправился через залив в Акарна- нию и осадил Эниады (у устья реки Ахелой), взять которые ему, впрочем, так и не удалось;90 можно думать, что у этого города были какие-то близкие отношения с Коринфом91 92. Страшные новости, поступавшие из Египта, заставили свернуть дальнейшие операции в материковой Греции (с. 74). Пауза в рассказе Фукидида обозначена короткой фразой (1.112.1): «Позднее, спустя три года, с пелопоннесцами было заключено перемирие на пять лет», и пришлось это, по всей видимости, на зиму 451/450 г. до 87 Мнение Дж. Моррисона (Morrison 1942 (F 54): 60-63) о том, что Орест и Эхекратид принадлежали к роду Алевадов из Лариссы и что Фарсал подвергся нападению не ради него самого, но по той причине, что он был ключом ко всей Фессалии, основывается на толковании стихов Феокрита (XVI.34), каковую интерпретацию я не нахожу неоспоримой. 88 Корабли, возможно, остались от Толмида (Anderson 1954 (F 1А): 81). Фукидид не указывает, сколько их было. По Плутарху, эскадра состояла из ста триер (Перикл. 19.2—3), по Диодору — из пятидесяти (XI.85) (одну и ту же экспедицию Диодор описывает дважды; лучше та его версия, что содержится в XI.88.1—2). 89 У Диодора (XI.88.2) спартанцы направляют подмогу Сикиону. О сикионском эпизоде Плутарх рассказывает подробней и, между прочим, говорит, что Перикл проник вглубь страны далеко от моря, а также то, что сражение с сикионцами состоялось у Немей. Здесь Плутарх либо его источник путает святилище у Немей с рекой того же названия; см.: Lewis 1981 (Е 41): 78. 90 Худшая версия Диодора делает Перикла победителем всех акарнанцев за исключением жителей города Эниады, что прямо противоречит словам Фукидида в П.68.8. Отношение Эниад к Афинам отличается от отношения других акарнанцев у Фукидида в П. 102.2, но враждебность этого города, возможно, началась как раз в рассматриваемое нами время. По поводу слов Павсания в IV.25 см. сноску 85. 91 Grundy 1911 (С 39): 347-354; Lewis 1981 (Е 41): 77. 92 Спор о датировке этого события сводится к тому, нарушили ли спартанцы в 446 г. до н. э. Пятлетнее перемирие (или же оно закончилось просто в силу истечения его срока. — A3.), и разрешить его определенно невозможно; см., напр.: Gonune. НСТ1: 413. Крупные знатоки допускают возможность того, что в тексте Фукидида имеется какая-то путаница и что перемирие было заключено не после, а до трех пустых (т. е. не наполнен-
Материковая Греция, 479—45Ί годы до н. э. 161 То, чем были заняты Афины на протяжении этих трех лет, обсуждено в гл. 3 (пункт IV). Здесь же будет уместно отметить лишь то, что, если пелопоннесцы и предпринимали хоть какие-то попытки воспользоваться ослаблением Афин или отыграть назад афинские приобретения, в источниках это никак не отражено; у нас нет никаких оснований предполагать, что, по условиям Пятилетнего перемирия, Афины пошли на какие-то территориальные уступки. В целом ситуация, похоже, характеризовалась истощением сил Коринфа и отрешенной бездеятельностью Спарты. Те, кто считает, что последняя всегда была привержена войне и силовым способам решения всех проблем, могут объяснить ее инертность невозможностью пройти через Мегариду93. Тем же, кто уверен, что Спарта никогда не выказывала энтузиазма по поводу войны и не стремилась начинать ее первой94, очень легко допустить вероятность того, что Спарта и не желала воспользоваться афинской неудачей в борьбе с Персией; для лакедемонян дух 480-Т79 гг. до н. э. мог по-прежнему многое еще значить95. Тот довод в пользу заключения мира, что у Афин должны быть развязаны руки для Персидской войны, вполне мог прозвучать из уст старого друга спартанцев, Кимона, который к 451 г. до н. э., если не раньше, вернулся из изгнания (см. выше, с. 102). То, что именно он заключил перемирие, говорится прямо у Диодора (XL86.1) и читается между строк в одном сбивчивом отрывке у Андокида (Ш.З); как мы уже видели (с. 154), это перемирие очень трудно отделить от того, что было заключено после сражения у Танагры. Более долговременным соглашением был Тридцатилетий мир между Спартой и Аргосом (Фукидид. V.14.4,22.2,28.2), заключенный, вероятно, в 451 г. до н. э.96. После битвы при Танагре мы почти ничего не слышим ни об Аргосе, ни, тем более, о каком-либо городе, расположенном вдали от пелопоннесского побережья;97 крайне мало свидетельств о том, что происходило в самом Аргосе. И всё же есть один по-настоящему замечательный текст середины столетия (М—L 42; см. также: SEG ХХХ.354), в котором обнаруживается некая союзная структура, связывающая Аргос по меньшей мере с двумя государствами на Крите, причем на основании этой надписи можно думать даже о прямом вторжении Аргоса на Крит. Уместно будет закончить главу таким вот напоминанием о том, в какой информационной пустоте мы оказываемся, как только отходим от основной линии Фукидидова повествования. ных событиями. — А.З) лет (Gomme. НСТ\\ 325; Bengtson 1977 (А 4): 212), однако такой метод обращения с текстом далеко не безопасен. 93 De Ste Croix 1972 (G 36): 187-195. 94 См. сноску 60. 95 Lewis 1977 (А 76): 62-63. 96 Летом 421 г. до н. э. срок означенного соглашения о мире еще не истек полностью (Фукидид. V.28.2). Ни одно другое государство не упоминается в качестве участника этого мира, и довольно трудно сказать, включало ли данное соглашение хоть кого-нибудь из спартанских союзников. 97 См., впрочем, сноску 89.
Глава б Д.-М. Льюис ТРИДЦАТИЛЕТНИЙ МИР I. Каллиев мир Рассказ Фукидида о Пентеконаэтии (Пятидесятилетии) не содержит никаких утверждений об окончании военных действий между Афинами и Персией. По любым меркам, это серьезное упущение для повествования, имеющего прямое отношение к теме развития Афинской державы (ср.: Фукидид. Ш.10.4), поэтому применительно к соответствующему фукиди- довскому экскурсу следует задаться скорее вопросом о его характере и полноте, нежели искать там подтверждение того факта, что Персидская война подошла к своему концу. [Из текста Фукидида] понятно, что по завершении последней экспедиции Кимона [и его смерти на Кипре] афиняне воздерживались от новых наступательных действий против персов. Ничто в первой книге Фукидидовой «Истории» не указывает на то, что в 430-е годы до н. э. Афины воспринимались как государство, находящееся в состоянии войны с Персией, а в первые годы Пелопоннесской войны они, кажется, готовы были получать персидскую помощь, причем у автора по-прежнему нет никаких намеков на то, что мир с персами был всё же заключен1. Практически все свидетельства, которые с большей или меньшей ясностью заполняют этот пробел, происходят из сочинения Эфора. Из них свидетельством Аристодема (13) можно смело пренебречь121. Согласно Диодору (ХП.4), неудачи на Кипре подвигли Великого Царя к тому, чтобы искать мира. За миссией, прибывшей в Афины от персидских военачальников, следует афинское посольство во главе с Каллием, сыном Гип- поника, и заключение соглашения. Диодор сообщает о следующих усло 1 Фукидид. П.7.1; Аристофан. Ахарняне. 61—125; Meyer 1899 (А 87): 71—72, 77. 1а Аристодем — поздний писатель, автор путаного исторического компендиума неустановленного времени (от IV в. до н. э. до IV в. н. э.); данный опус носил, скорее, риторический характер и охватывал, как минимум, события 480—431 гг. до н. э. Аристодем использовал разные источники, в том числе труд Эфора. Особой ценности этот опус не имеет и мало что добавляет к другим свидетельствам. В данном случае речь идет о гл. 13 данного пособия: FGrH 104 F 1.13. — A3.
Тридцатилетний мир 163 виях: все греческие города Азии должны получить автономию; персидские сатрапы могут приближаться к морскому побережью не ближе, чем на расстояние трехдневного перехода; ни один длинный (т. е. боевой. — А.З.) корабль не должен заплывать за Фаселиду [портовый город в Ликии] и Тёмные Скалы;2 а афиняне, со своей стороны, обязуются не нападать на землю (хору), находящуюся во власти Царя3. Из Диодора неясно, куда именно отправился Каллий: казалось бы, текст следует понимать так, что посольство не двинулось дальше Кипра. Однако Геродот (VII.151) сообщает о каких-то аргосских послах, прибывших в Сузы к Артаксерксу одновременно с афинским посольством Кал- лия, которое находилось там «ради какого-то другого дела» («ετέρου πρήγ- ματος εΐνεκα»); Геродот говорит об этом так, как если бы его читатели были хорошо осведомлены о миссии Каллия4. Так что следует признать, что переговоры велись именно в Сузах. Геродот высказывается не прямо. Фукидид вообще не говорит о переговорах там, где об этом следовало бы сказать; точно так же он молчит и о возобновлении мира с Дарием П — факте, на этот раз совершенно очевидном (см. с. 526 наст, тома), причем было бы в высшей степени логично сослаться на конкретное соглашение в том месте у Фукидида (УШ.56.4), где содержится прямой намек на прежние ограничения для перемещений персидского царского флота5. Таким образом, у нас нет прямых современных событиям свидетельств, и это молчание не прерывается полностью вплоть до 380 г. до н. э. В этом году Исократ (IV. 120) проводит нелицеприятное сравнение между Царским миром, заключенным Спартой в 387/386 г. до н. э., и мирным соглашением, которое заключили с персами афиняне: Как резко изменилось соотношение сил, будет ясно, если прочитать и сравнить \у Исократа использовано не два, а одно слово — παραναγνοίη, ‘сравнить при чтении’. — Ред.] условия договора, заключенного с персами во времена афинского могущества, и договора, который заново заключен теперь. Тогда мы определили границы царских вла¬ 2 Это место находится в Черном море. (Кианеи, Κυανέαι, т. е. Темные, или Мрачные, скалы — это, согласно преданию, две подвижные скалы на Понте Евксинском, перед входом в Боспорский пролив, которые сталкивались и разбивали корабли, оказавшиеся между ними. — А.З.) См.: Oliver 1957 (Е 58); совершенно иначе локализуются Кианеи в работе: Wade-Gery 1958 (А 121): 213—214 (Г. Уэйд-Гири исходит из того, что Кианеи, о которых идет речь в соглашении, находились в Ликии; см. также: RE, под словом «Куа- neai». — А.З.) 3 Попытка К Майстера (Meister 1982 (Е 54): 29—31) показать, что историк Эфор, бравший информацию из предания, которое относило все эти события к 460-м годам до н. э., ошибочно передвинул их на более позднее время, не выглядит убедительной. 4 Периодически возобновляются попытки доказать, что эти посольства должны быть датированы временем вскоре после восшествия Артаксеркса на престол в 465/464 г. до н· э. (Walsh 1981 (Е 88); Meister 1982 (Е 54): 22—24; еще более решительно: Badian 1987 (Е 3): 2); данная датировка не объясняет, почему аргосцы так волновались, считает ли Артаксеркс их своими врагами, но этот момент проясняется, если принять другую дату — 450/ 449 г. до н. э., поскольку к тому времени Аргос уже десять лет являлся союзником Афин (Meyer 1899 (А 87): 75). 5 Andrewes. HCT V: 134-135.
164 Глава 6 дений, установили предел податей [форосов\, которые выплачивали Царю некоторые эллинские города, и запретили варварам плавать по морю; а теперь Царь заправляет делами Эллады, раздает нам приказы и разве что не посылает в наши города наместников [пер. Э. Юнца, с моим уточнением. —А.З.). В более поздних сочинениях в изобилии обнаруживаются пассажи6, в которых либо прямо проводится сравнение [Каллиева мира] с Царским, либо подразумевается и которые по-разному передают условия соглашения. Все эти места происходят из сочинений афинских ораторов; мы уже видели, что по поводу Каллиева мира говорил афиноцентристски настроенный Эфор. К третьей четверти IV в. до н. э. эта афинская пропаганда стала вызывать ответную реакцию. Какой-то неназванный путаный источник Плутарха, видимо, утверждал [Кимон. 13.4), что пойти на заключение мира заставила Великого Царя битва при Евримедонте; Каллисфен (Там же) говорил, что Царь формального договора не заключал, но из страха он, тем не менее, выполнял эти условия de facto. Как мы уже видели, в 380 г. до н. э. Исократ намекал на существование некоего записанного текста этого мира. Феопомп [FGrH 115 F 154) знал о стеле с таким текстом, но утверждал, что это подделка, поскольку надпись сделана ионийскими буквами, официально введенными лишь в 403/402 г. до н. э.; к сожалению, неясно, какое именно соглашение он опровергал: с Артаксерксом или всё же с Дарием П7. Но такие взгляды разделяло меньшинство авторов, и Плутарх [Кимон. 14.5) принимал в качестве решающего тот факт, что Кратер, историк IV в. до н. э., включил текст Каллиева мира в свой сборник постановлений афинского Народного собрания. Однако ни один вопрос, связанный с историей V в. до н. э., не вызывал таких бесконечных споров. Молчание Геродота и Фукидида, разночтения в передаваемых условиях соглашения8, предполагаемая убежденность анонимного источника Плутарха [Перикл. 12.3) в том, что на момент дебатов по поводу постройки величественных зданий на Акрополе война с персами еще продолжалась — всё это снова и снова приводит к попыткам опровергнуть историчность Каллиева мира. В некоторых недавних работах неверная-де датировка у Геродота (VH.151) (историк совмещает здесь аргосское и афинское посольства в Сузы. —А.З.) и подразумеваемые у Плутарха смыслы [Кимон. 13.4) используются для того, чтобы все эти споры отнести к 460-м годам до н. э.: либо Каллиев мир, дескать, после битвы у Евримедонта в самом деле был заключен, но оказался недолговечным9, либо древнее предание оши¬ 6 Bengtson 1962 (А 3): 64—69 — здесь представлена наиболее удобная для работы коллекция; к ней следует добавить фрагмент Феопомпа: FGrH 115 F 153 [Там же: 29—30). 7 Wade-Gery 1958 (А 121): 205—207; Connor 1968 (С 21): 77—87; между прочим, надпись: М—L 62 = IG Р 402 — обеспечивает нас одним связанным с афинскими державными интересами официальным текстом, который сделан буквами ионийского алфавита уже в 432 г. до н. э. 8 Об этом см.: Thompson 1981 (Е 85). 9 Walsh 1981 (Е 88).
Тридцатилетний мир 165 бочно связывало данное соглашение со временем после Евримедонта10. Эти взгляды не являются совсем уж новыми, и по всем обсуждаемым до сих пор пунктам сам я целиком соглашаюсь с Эдуардом Мейером, который еще в работе 1899 г. привел аргументы в пользу историчности этого мира11. Чрезмерное внимание к второстепенным подробностям таит угрозу того, что мы упустим из виду основной факт. Ведь война-то, как бы то ни было, действительно завершилась. Однако сейчас нам доступны многие не известные Мейеру фактические детали, которые необходимо здесь рассмотреть. Во-первых, теперь в нашем распоряжении имеется такой важнейший источник, как податные списки афинских союзников (рис. З)12. Пятый список (нумерация сохраняется по основному изданию: ATLI и П, список 5 = IG I3 263), составленный в первый раз после реформы налогообложения, отражает суммы, собранные весной 449 г. до н. э. Самое большее количество записей, которое мог содержать этот перечень, — 188 названий плательщиков в 199 строках, но, поскольку имеется несколько дублирующих записей, а названий, которые разместились на дву