КЕМБРИДЖСКАЯ ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМ VI Первый полутом


THE CAMBRIDGE ANCIENT HISTORY
SECOND EDITION VOLUME VI
THE FOURTH CENTURY B.C.
Edited by
D.M. LEWIS F.B.A.
Professor of Ancient History in the University of Oxford
JOHN BOARDMAN
Lincoln Professor of Classical Archaeology and Art in the University of Oxford
SIMON HORNBLOWER
Fellow and Tutor of Oriel College and Lecturer in Ancient History in the University of Oxford
M. OSTWALD
William R. Kenan, Jr, Professor Emeritus of Classics, Swarthmore College and Professor Emeritus of Classical Studies, University of Pennsylvania
КИ Cambridge
Ш UNIVERSITY PRESS


КЕМБРИДЖСКАЯ ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМ VI
Первый полутом
ЧЕТВЕРТЫЙ ВЕК ДО НАШЕЙ ЭРЫ
Под редакцией
Д.-М. ЛЬЮИСА, ДЖ. БОРДМЭНА, С. ХОРНБЛОУЭРА,
М. ОСТВАЛЬДА
ЛАДОМНр
Научноиздательский центр «Аадомир»
Москва


Перевод, научное редактирование, подбор дополнительных иллюстраций, заметка «От переводчика», примечания, подготовка переработанного и расширенного «Указателя»
А.В. Зайкова
Четвертый век до нашей эры: в 2 полутомах /Под ред. Д.-М. Льюиса, Дж. Бордмэна, С. Хорнблоуэра, М. Оствальда; перев. с англ., подготов, текста, предисловие, примечания А.В. Зайкова. — М.: Ладомир, 2017. — Первый полутом. — 624 с. (Кембриджская история древнего мира. T. VI, первый полутом [1—624 с.]).
ISBN 978-5-86218-544-7
ISBN 978-5-86218-545-4 (пД. 1)
На четвертое столетие до нашей эры пришлась грандиозная экспансия греческого мира. Данный том «Кембриджской истории древнего мира» начинается с рассказа о спартанских попытках укрепить свое лидерство в материковой Элладе, а заканчивается смертью Александра Великого, наступившей после того, как он завоевал Персидскую державу и дошел до Индии. При освещении политических и экономических вопросов данный том охватывает, соответственно, очень широкий географический диапазон, не ограничиваясь одной только Древней Грецией, но исследуя также страны Ближнего Востока и Западного Средиземноморья. Персия, вернувшаяся на греческую сцену в 413 г. до н. э., неизменно остается существенной частью рассказа. Новая серия обзоров негреческих регионов, как внутри Персидской державы, так и за ее пределами, продолжает подобные обзоры т. IV КИДМ. Такие рассказы в главах о Сицилии, Карфагене и Италии служат напоминанием, что события первостепенной важности имели место не только в Восточном Средиземноморье.
Четвертое столетие до нашей эры увидело также продолжение развития классического эллинского искусства и превращение греческой прозы в невероятно эластичное средство выражения. Формирование великих философских школ надолго гарантировало Афинам — в пору их политического упадка — роль культурного центра, а способы мышления, выработанные здесь, доминировали в западной цивилизации на протяжении двух тысяч лет.
Данным изданием, выпускаемым в двух полутомах, завершается корпус «греческих» томов «Кембриджской истории древнего мира» (Ш.З, IV, V, VI).
ISBN 978-5-86218-544-7 ISBN 978-5-86218-545-4 (пД. 1)
© Cambridge University Press, 1994.
© Зайков А.В. Перевод, заметка, примечания, подбор дополнительных иллюстраций, 2017. © НИЦ «Ладомир», 2017.
Репродуцирование (<воспроизведение) данного издания любым способам без договора с издательством запрещается


Ксении и Ивану — дочери и сыну
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Двухтомник «Четвертый век до нашей эры» из серии «Кембриджская история древнего мира» (КИДМ) представляет собой перевод т. VI второго издания «The Cambridge Ancient History» (сокр.: САН VP).
Здесь я использовал те же принципы перевода, транслитерации иностранных названий и способы ссылок на древние источники, которые были применены мной при работе над другими «греческими» томами КИДМ (см. заметки «От переводчика» к т. Ш.З, IV и V). Построение библиографических ссылок на современную исследовательскую литературу сохранилось таким же, как и в т. V.
Дополнения и пояснения переводчика маркированы инициалами «А.З.». Более крупные вставки, носящие характер комментариев, а также содержащие дополнительную историографическую и библиографическую информацию (в частности, ссылки на новейшую исследовательскую литературу, последние издания источников, русскоязычные публикации, не упомянутые в английском издании), оформлены как самостоятельные постраничные сноски, патинированные номером предыдущей оригинальной сноски, к которому присоединена литера («а», «Ь»...). Благодаря этому удалось сохранить общий цифровой порядок сносок английского оригинала (впервые этот прием был апробирован в т. V). Кроме того, я посчитал полезным расширить иллюстративный ряд издания, снабдив отдельные главы новыми рисунками. Последние также пронумерованы с добавлением литер (см. «Список иллюстраций» наст. изд.).
Обнаруженные ошибки и опечатки оригинала (в том числе при ссылках на древние источники) исправлены в переводе без каких-либо специальных пояснений. В валовом выражении число таких ошибок хотя и значительное, но с учетом величины тома не является критическим, если не считать гл. 9f «Боспорское царство», оригинальная версия которой отличается приводящей в изумление небрежностью как раз по части ссылок на источники. Необъяснимые огрехи, до сих пор никем не замеченные и не исправленные при дальнейших перепечатках издания,


6
От переводчика
встречаются и в других разделах: в гл. 6, на с. 168 и 169 английского оригинала, предусмотрены сноски 15 и 16, однако сами они отсутствуют (их пришлось реконструировать в форме ссылок на новейшую литературу); на карте 11, на с. 382 оригинала, Мессанский пролив назван проливом Отранто; в гл. 12а, на с. 611 оригинала, схоларх Академии Ксенократ назван Ксенофаном; гл. 8Ь «Месопотамия» насыщена ссылками на клинописные тексты в форме полевых индексов глиняных табличек, музейных шифров и сокращенных указаний на издания текстов, при этом в «Списке сокращений» английского издания все эти аббревиатуры отсутствуют (в переводе данный недостаток устранен); и т. д. и т. п.
* *
*
Выражаю искреннюю признательность проф. А.И. Романчук (Уральский федеральный университет) за ее советы и рекомендации по части перевода некоторых археологических терминов и понятий; проф. П. Родсу (Дарем) за его уточнения и любезные ответы на ряд моих вопросов; Ю.А. Михайлову за тщательную редакторскую работу; а также всем сотрудникам издательства «Ладомир», и особенно — А.И. Бляхерову за его преданность делу, доброжелательность и готовность быстро и качественно решать возникающие проблемы.
Все недостатки, ошибки и неясности перевода лежат исключительно на совести переводчика.
А. В. Зайков Екатеринбург, февраль 2016 г.


ПРЕДИСЛОВИЕ
В первом английском издании «Кембриджской истории древнего мира» шестой том назывался «Македония, 401—301 гт. до н. э.» (увидел свет в 1933 г.). Это символизировало тот ясно выраженный взгляд, что важнейшей темой IV в. до н. э. была унификация греческого мира и его экспансия на Ближний Восток. Главный смысл глав, посвященных годам, предшествовавшим вступлению Филиппа П на македонский трон, виделся в панораме общего смятения, в котором пребывали греческие города-государства и от которого он их избавил. Это был такой взгляд, которого можно было придерживаться даже и без тех намеков на объединение Германии и Италии XIX в., которые часто сопутствовали ему в исследованиях того времени, когда появилось первое издание.
Данный том охватывает более короткий интервал. Главной практической причиной такого решения стало то обстоятельство, что великой экспансии в нашем осмыслении раннего эллинистического периода отведено особое место, чем и была вызвана необходимость более основательного рассмотрения в первой половине т. VII завершающей части 4-го столетия1. Поэтому формально мы заканчиваем повествование смертью Александра.
Это сокращение периода приводит к изменению пропорций тома и объясняет исчезновение Македонии из названия. Прежде первые более чем сорок лет нашего периода рассматривались как второстепенные в контексте основного хода событий. Повествовательные главы разбиты для того, чтобы оттенить отличие годов нескончаемой борьбы городов- государств друг с другом, закончившейся, как и в истории Ксенофонта, битвой при Мантинее в 362 г. до н. э., от периода, когда Филипп и Александр оказываются главными направляющими силами.
1 Том VTI.12 САН, всецело отданный эпохе эллинизма, увидел свет в 1984 г., т. е. за десять лет до появления т. VI (второго издания), впервые опубликованного только в
1994 г. —А.З.


8
Предисловие
Мы находим, что первый из этих периодов интересен сам по себе, а не только потому, что он иллюстрирует политическую и иные слабости греческих городов-государств, и надеемся, что теперь в большей степени воздаем ему должное. После победы в Пелопоннесской войне инициатива принадлежала Спарте, которая оставалась почти в центре политической сцены даже и после того, как битва при Левктрах продемонстрировала явные успехи Фив, по крайней мере, в военном деле. Хотя Афины продолжают доминировать в наших первоисточниках и хотя они отнюдь не утратили своего значения, мы сознательно сместили повествовательный фокус на Спарту и Фивы, а также несколько уменьшили пропорцию того внимания, какое обычно уделяется Афинам. Хотя политические достижения указанного периода в конечном итоге оказались невыразительными, он, тем не менее, был наполнен новыми идеями и новшествами; гл. 11 сводит вместе некоторые из этих линий развития.
Персия, вернувшаяся на греческую сцену в 413 г. до н. э., неизменно остается существенной частью нашего рассказа. Благодаря недавним глубоким исследованиям она стала гораздо понятней. Преднамеренно узкие географические рамки т. V2 мы компенсируем новой серией обзоров негреческих регионов как внутри Персидской державы, так и за ее пределами, в параллель к серии подобных обзоров т. IV2. Такие обзоры в главах о Сицилии, Карфагене и Италии служат напоминанием, что события первостепенной важности имели место не только в Восточном Средиземноморье. Происходивший в то же самое время подъем Рима рассмотрен в т. VTL1.
Что касается течения жизни в самом эллинском мире, то в сравнении с V в. до н. э. источники здесь значительно богаче. Так что мы имеем больше возможностей для описания экономики и ее сельскохозяйственной основы. Имеется редкая возможность определить, что нового в данных вопросах появилось в 4-м столетии до н. э., и это даже в большей степени справедливо применительно к религии, в отношении которой авторы т. V2 вынуждены признать свою зависимость от позднейших источников. То, что в нашем томе традиционная религия не рассмотрена отдельно, отнюдь не означает отрицания за ней непреходящего значения.
Искусство IV в. до н. э. в очень большой степени питалось собственным прошлым — достижениями высокой классики, однако теперь были внедрены такие элементы, которые затем быстро разовьются в эллинистическое барокко, к тому же по своим функциям искусство будет приобретать большее разнообразие. Поэзия, как оказалось, временно утратила свою возможность к обновлению. Риторика, несколько потеряв, видимо, в свежести, если не считать, конечно, выдающихся ораторов, превратилась в доминирующий литературный жанр, что определенно нанесло ущерб качеству историописания. Впрочем, нельзя сказать, что риторика возобладала в прозе повсеместно, и в руках Платона греческий язык превратился в уникальный по своей гибкости инструмент выражения мысли. Другие прозаики — хотя и с меньшим блеском — трудились над созданием сокровищницы технической литературы, отражая


Предисловие
9
тем самым важнейшие линии технологического развития, и не в последнюю очередь — в военном деле.
Даже и без обращения к специальным риторическим приемам мастера прозы были одновременно и мастерами звучащего слова, поскольку преподавали ученикам собственные доктрины. Формирование великих школ в Афинах на стадии их политического заката гарантировало этому городу в будущем роль культурного центра, которая физически сохранялась за ним на протяжении 900 лет, а интеллектуально, в особенности благодаря наследию Аристотеля, и гораздо дольше.
После воцарения Филиппа контуры политического и военного повествования становятся значительно более четкими. После 1927 г., даты первого издания, истории как Филиппа, так и Александра разрабатывались очень интенсивно, хотя изначально источники по обеим этим фигурам оставались немногочисленными. Во всяком случае, мы можем претендовать на более глубокое понимание процессов, происходивших в самой Македонии, не в последнюю очередь благодаря профессору Н. Хэммонду, душе второго издания данного тома, а более богатая и более сложная картина македонского вторжения в Азию компенсирует потерю имевшегося в 1-м издании хотя и очень яркого, но, по сути, вводившего в заблуждение портрета Александра. В «Эпилоге» мы предлагаем вниманию читателя некоторые соображения по поводу места Александра в более общем контексте 4-го столетия до н. э.
К нашему тому и к т. V2 издан единый Том иллюстраций. В нем предлагается более полная сводка по классическому искусству и архитектуре, нежели та, что предпринята в текстовых томах; здесь же читателю будет предложено рассмотрение вещественных источников по иным аспектам жизни всего классического периода — торговле, религии, военному делу и театру.
Профессор Дж.-К. Дэвис оказал неоценимую помощь при разработке плана настоящего издания, однако затем в силу других обязательств вынужден был отказаться от участия в его редактировании. Мы благодарны нашим авторам за их терпимость к тому, что работа продвигалась медленно. Мы скорбим в связи со смертью одного из коллег — профессора Г.-Д. Уэстлейка.
С выходом данной книги второе издание греческих томов «Кембриджской истории древнего мира» получает свое завершение. Научные редакторы, как прежние, так и нынешние, хотели бы выразить особую признательность Паулине Хайер, издательскому редактору «Cambridge University Press», за ее терпение и четкость в работе, неизменно проявляемые на протяжении многих лет в процессе подготовки нашего издания, а более всего — за ее твердую приверженность нашему делу и энтузиазм. Рисунки были подготовлены Мэрион Кокс, карты — Дэвидом Коксом, а указатель — Барбарой Херд.
Д-М. Льюис, Дж. Бордмэн, С. Хорнблауэр,
М. Оствальд


Глава 1
С. Хорнблоуэр
ИСТОЧНИКИ
И ИХ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
Для IV в. до н. э. нет руководства, подобного тому, каким для V в. до н. э. является «История» Фукидида. Это означает, что мы не имеем надежного каркаса для реконструкции политических и военных событий, и этот недостаток представляет собой серьезную помеху для формирования единого понимания эпохи. Впрочем, фукидидовский способ мышления, помимо несомненных достоинств, имел и свои недостатки, или, говоря иначе, его недостатки являлись платой за его достоинства; некоторые типы исторических фактов, которые Фукидид рассматривал лишь выборочно — в частности, такие, как социальные, экономические и религиозные темы, — могут быть изучены лучше для нашего периода, чем для фукидидовского. Ксенофонт, например, совершает вопиющие ошибки, когда выступает в роли политического обозревателя, но является первостепенным источником для современных историков религии. Говоря в целом, в сравнении с Фукидидом литературные источники IV в. до н. э. (Ксенофонт, Эней Тактик и другие) в меньшей степени поглощены противостоянием двух полных противоположностей — Афин и Спарты. Это, возможно, отражает новую многополярную реальность. Впрочем, следует напомнить, что Фукидид, особенно в кн. IV и V, позволяет нам разглядеть, какой была политическая жизнь Аргоса, Македонии, Фессалии и Беотии. Из истории Пелопоннесской войны, написанной Ксенофонтом, можно узнать больше о второсортных и мелких городах-государствах, чем из труда Фукидида (см., напр., у Ксенофонта в «Греческой истории» (Vn.l—3) замечательные подробности о таких небольших полисах, как Сикион и Флиунт). Но, как бы то ни было, радикально Ксенофонт отличается только от Геродота, не от Фукидида, своего предшественника и образца.
Еще одна важная причина того, почему нетрадиционная история, а именно история чего-то иного, помимо войны и политики, может быть написана с большей достоверностью для IV в. до н. э., состоит в изобилии надписей, сохранившихся на камне. И это утверждение (об эпиграфиче¬


Глава 1. Источники и их общая характеристика
11
ском преимуществе IV в. до н. э. над V в. до н. э. — А.3.) особенно верно в отношении мест за пределами Афин.
Для 403—362 гг. до н. э. сохранился единственный первичный источник, а именно рассказ Ксенофонта в его «Греческой истории» (П.З—УП). О первых двух книгах этого труда уже было сказано в предыдущем томе (см.: КИДМ V: 20—21). С начала кн. Ш Ксенофонт оставляет в стороне афинские дела и переходит к Малой Азии. Впрочем, анализ внутренних особенностей самого сочинения ясно показывает, что слом в композиции произошел раньше — в П.3.10. Это открытие стало результатом стиломе- трических исследований (имеется в виду использование статистического метода при изучении особенностей стиля того или иного автора. — А.З.), проведенных еще до того, как применение компьютеров сделало такую работу обычной рутиной; однако вьюод этот оказался настолько убедительным, что он вряд ли может быть опровергнут в будущем1.
Наиболее бросающейся в глаза особенностью того раздела «Греческой истории», который начинается с П.3.11 и который мы могли бы назвать «Частью второй», является узкая концентрация последней на пелопоннесских делах2. Кн. Ш и IV освещают, конечно, и азиатские события, но это — исключение, лишь подтверждающее правило, поскольку Ксенофонт обращает внимание на Азию только в связи со спартанскими действиями там. Так, мы не находим в «Греческой истории» по сути никаких намеков на крупные восстания сатрапов в 360-х годах до н. э. (исключением, возможно, является VU. 1.27). Эта спартаноцентристская точка зрения имеет свои преимущества; например, Ксенофонт лучше понимает спартанскую военную и политическую систему, чем Фукидид, жалующийся на скрытность спартанской политии (V.68.2). Ксенофонт имел хорошие пелопоннесские связи и в итоге обосновался в имении в Скиллунте, небольшом городке на Пелопоннесе (Анабасис. У.3.7) (был поселен там лакедемонянами. — А.З.). Поэтому этот историк оказался осведомлен о таком опасном и — для спартанских властей — неудобном эпизоде, как дело Кинадона (Греческая история. Ш.З; см. с. 64 наст. изд.). Это был крупный заговор, направленный на то, чтобы поднять мятеж среди спартанских илотов (государственных рабов), раскрытый примерно в 399 г. до н. э. Ксенофонт хорошо разбирается также в специальных терминах, относящихся к спартанским институтам: во всей греческой литературе «так называемая малая экклесия» упоминается только у него (Ш.3.8)3. Он знает об освобожденных илотах, или неодамодах (Ш.1.4, ср. уже с: Фукидид. VIL 19.3 и т. д.), как и об иных социальных группах, занимавших промежуточный статус между полноправными спартиатами и илотами, например, о трофимах — мальчиках, растущих вместе с законнорожденными детьми спартиатов, и о внебрачных спартанских детях, «людях, отнюдь не чуждых тех благ, которые являются частью спартанского об-
1 Maclaren 1934 (В 69); Caitledge 1987 (С 284): 65.
2 Cawkwell 1979 (В 26): 23.
3 Andrewes 1966 (С 274): 18, примеч. 7.


Выше 1000 м над уровнем моря
0 50 100 150
0 50 100 миль
^200 км
Карта 7. Греция и западная Малая Азия


14
Глава 1. Источники и их общая характеристика
раза жизни» (V.3.9). Более того, Ксенофонт признаёт и симпатизирует системе правления Лакедемона, «по духу близкую олигархиям» (говоря словами Фукидида. —1.19), поддержка которых позволяла Спарте сохранять контроль над Пелопоннесским союзом. (Впрочем, когда в V.2.7 Ксенофонт в связи с Мантинеей говорит о «назойливых демагогах», он концентрируется не только на аспекте сохранения спартанского контроля.) Типичным представителем этой системы являлся Агесилай4, который с 400 по 362 г. до н. э. был одним из двух спартанских царей, то есть примерно в течение того периода, который охватывает «Часть вторая» Ксено- фонтовой «Греческой истории». Агесилай, влиятельная фигура греческого мира, покровительствовал Ксенофонту на протяжении всего долгого времени, когда тот был афинским изгнанником. Помимо того, что Агеси- лаю в «Греческой истории» уделено очень много места, Ксенофонт по смерти этого царя написал еще и энкомий (т. е. похвальное слово) в его честь; эта хвалебная речь является первым сохранившимся на древнегреческом языке биографическим эссе. Другой его малый трактат, а именно «Лакедемонская полития», по сути, представляет собой своего рода энкомий спартанским учреждениям и спартанскому образу жизни5.
Часто озвучивается мнение, что Ксенофонт в «Греческой истории» выказывает предвзятость в пользу Спарты и, соответственно, антипатию в отношении Фив, заменивших первую в очень многих отношениях. Впрочем, «предвзятость» — не очень удачный термин, ведь он может означать как грубую фальсификацию — в чем Ксенофонта невозможно обвинять всерьез, — так и демонстрацию тех симпатий и тех увлечений своего времени, от которых ни один историк не бывает свободным (или, говоря иначе, тех симпатий, от которых любому историку в идеале нужно было бы быть свободным). Чрезвычайный интерес Ксенофонта к Спарте конечно же очевиден, но это не следует путать с откровенным пристрастием в отношении Спарты6. Как бы то ни было, Ксенофонт способен порицать спартанцев, когда те совершали поступки, противные религии. Например, спартанское поражение при Левктрах в 371 г. до н. э. он трактует как божественное наказание за несправедливый и ничем не оправданный захват спартанцами фиванского акрополя в 383 г. до н. э.: «<...> уже сам божественный рок вел их на погибель» (VI.4.3), — говорит он. Моральное осуждение этого захвата недвусмысленно показано в V.4.1: «Много, несомненно, есть примеров как в эллинской, так и в варварской истории того,
4 	Cawkwell 1976 (С 285); Cardedge 1987 (С 284).
0 О трактате «Агесилай» см.: Momigliano 1971 (В 82): 50—51; Momigliano 1975 (В 84). О «Лакедемонской политии» см.: Cardedge 1987 (С 284): 56; иная (по сравнению с предыдущим автором) точка зрения об этом трактате представлена в изд.: Chrimes 1948 (В 30).
6 	На это обращается внимание в лучшем недавнем исследовании «Греческой истории» (прекрасном по стилю, исчерпывающем и глубоком по своим мыслям): Tuplin CJ. The Failings of Empire. A Reading of Xenophon Hellenica 2.3 Л1— 7.5.27 (Stuttgart, 1993) (на c. 163 и μη. др.). E. Шварц находит у Ксенофонта определенное пристрастие к Афинам (Schwartz 1956 (В 103): 167), однако К. Таллин показывает, что даже и это не соответствует действительности, — правильнее сказать, что никто не пользовался благосклонностью Ксенофонта в течение особо долгого времени (Tuplin. Failings of Empire: 47).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
15
что боги отнюдь не оставляют без внимания нечестивые и богопротивные дела».
Нелюбовь Ксенофонта к фиванцам проявляется, например, в его насмешках над их жадностью, которую те явно выказали в конце Пелопоннесской войны, заявив претензию на десятую часть добычи, предназначавшуюся Аполлону (Ш.5.5). Фивы осуждаются также за свой «медизм» (угодничество по отношению к персам) в 367 г. до н. э., причем в этой связи особенно выделяется Пелопид (VIL 1.33 слл.), хотя в действительности спартанский медизм в данном конкретном случае был проявлен не менее энергично.
Однако умолчания у Ксенофонта — одним из примеров чего и является спартанский медизм — это не такой простой вопрос. Самые заметные случаи подобного умолчания могут быть объяснены в терминах политических симпатий этого автора. Так, например, он не сообщает о степени фиванского проникновения в Фессалию после битвы при Галиар- те в 395 г. до н. э. Истина об этом проникновении нечаянно обнаруживается в перечне фиванских союзников, включающем фессалийские города Краннон и Фарсал (IV.3.3), и еще раз — при описании событий 367 г. до н. э. (Vn.1.28), когда Ксенофонт говорит об афинском предложении направить прибывший из Сицилии отряд в Фессалию «против фиванцев». Для полного же понимания фиванских амбиций в Фессалии необходимо обратиться к надписям, а также к иной литературной традиции (см. с. 21—22 наст. изд.). Далее, у Ксенофонта ничего не сказано о битве при Тегирах в 375 г. до н. э., которая сама по себе, по общему признанию, была событием второстепенным, однако этот фиванский успех предвосхищал решительную победу Фив над Спартой, одержанную при Левктрах через четыре года. Продолжая беотийскую тему, отметим, что V.4.46 содержит чрезвычайно смутный намек на переорганизацию Беотийского союза. И всё же не все умолчания могут быть объяснены вот так прямо. Удивляет, что в VI.3.1 он не называет Орхомен среди мест, подвергшихся фиванскому нападению в 370-х годах до н. э., а ведь такое упоминание могло бы усилить общее мнение Ксенофонта о фиванском хулиганском поведении (Диодор. XV.37; ср.: Ксенофонт. Греческая история. VL4.10.).
Ксенофонт также крайне немногословен относительно Второго Афинского морского союза, об основании которого он вообще не упоминает (Tod No 123 = Harding Nq 35: строки 9—11; ср.: Диодор. XV.29). Можно выявить лишь случайные намеки: в V.4.34 факт появления у Пирея новых ворот выглядит как практическое следствие образования новой конфедерации, а в VI.5.2 (ср.: 3.19) историк говорит о «постановлениях, изданных афинянами и их союзниками [по поводу Второго морского союза?]».
Еще одна серьезная лакуна у Ксенофонта связана с тем, что он молчит о Персии, как это делает и Фукидид до своей кн. VTH. Одной из характерных черт «ксенофонтовского» периода является ряд так называемых общих мирных договоров (κοινα'ι είρήνοα), которые эллины «получи¬


16
Глава 1. Источники и их общая характеристика
ли» от Персии7. Упомянув о первом из них — Царском мире 386 г. до н. э. (V.1.31), значительно упрочившем позиции Лакедемона в материковой Греции ценой его отказа от требований в Азии, — Ксенофонт систематически умалчивает о персидском участии в деле заключения последующих договоров, обновлявших это изначальное соглашение. Тем самым Ксенофонт, по всей видимости, хотел приуменьшить спартанский ме- дизм. Это ясно видно из VL2.1, где речь идет о мире 375 г. до н. э.: о том, что условия этого мира были присланы из Персии, мы узнаём лишь от Филохора (FGrH 328 F 151). (Ср. также выше о молчании Ксенофонта по поводу восстаний 360-х годов до н. э.)
Собственное отношение Ксенофонта к Персии и персам было неоднозначным, хотя для человека его времени не таким уж и нелогичным и не таким уж необычным (см. с. 96 сл. наст. изд.). Он восхищается многими качествами персов и многими персами, которые этими качествами наделены. Однако некоторые из его сочинений, и особенно «Агесилай», характеризуются явным политическим панэллинизмом, который означает как пропаганду тезиса о необходимости объединения греков против Персии, так и, в случае необходимости, привлечение на свою сторону сатрапов-рас- кольников. Что можно в этой связи сказать о «Греческой истории»? Панэллинизм здесь присутствует, но он не доведен до крайности8. Умеренный панэллинизм обнаруживается в «Греческой истории» изначально. Еще в «Первой части» своего труда (см. выше) Ксенофонт одобрительно отзывается о позиции спартанского наварха (командующего флотом. — А.З.) Калликратида, которого однажды заставили ждать, когда он пытался получить деньги от персидского царевича Кира. Калликратид сказал тогда, что эллины — несчастнейшие люди, поскольку им приходится льстить варварам ради денег, и что, если ему суждено вернуться домой целым и невредимым, он приложит все усилия к тому, чтобы примирить спартанцев и афинян (1.6.7). Это мнение отзывается эхом совсем в другом месте «Первой части», где содержится скрытая критика Анталкида со стороны Телевтия (два влиятельных спартанца) за готовность льстить любому, хоть эллину, хоть варвару, ради мзды (V.1.17). Речи у Ксенофонта9, впрочем, не являются простым изложением его собственных взглядов, и в этом смысле они — нечто большее, чем речи у Фукидида. Например, было бы наивностью приписывать самому Ксенофонту, автору «Киропедии»9а,
7 По поводу Персии у Фукидида см.: Andrewes 1961 (В 5); об общих мирных договорах см.: Ryder 1965 (С 67); Bauslaugh 1991 (С 7): 182—255.
8 О Ксенофонтовом восхищении Персией см.: Hirsch 1985 (В 59); Tatum 1989 (В 114). О том, что панэллинизм в «Греческой истории» не доведен до крайности, см.: Tuplin. Failings of Empire: 60, 67, 121 (о ферском тиране Ясоне, пытавшемся объединить Фессалию); ср.: Там же: 104—108 (важная новая интерпретация речи Каллия (VL3.4—6), которая якобы отмечена панэллинизмом), 112 (о Прокле из Флиунта).
9 Gray 1989 (В 49).
9а Слова Ясона Ксенофонт приводит в «Греческой истории» (ссылку см. далее); С. Хорнблоуэр, автор данной главы наст, изд., упомянул здесь «Киропедию» лишь потому, что это — трактат о воспитании персидского царевича Кира. — A3.


Глава 1. Источники и их общая характеристика
17
мнение Ясона о том, что весь народ, за исключением одного человека, упражняется скорее в раболепии, нежели в отваге; если сюда еще добавить приведенные тем же автором слова Антиоха из Аркадии о том, что «пресловутый золотой платан персидского Царя не способен отбросить тень, в которой мог бы укрыться хотя бы кузнечик», то оба эти высказывания доказывают лишь то, что Ксенофонт обладал чувством юмора [Греческая история. VI. 1.12, УП.1.38). Мы уже определенно не можем принимать простую точку зрения, распространенную в прошлом (XIX. — А.3.) веке10  11, что панэллинизм — это ключ ко всей «Греческой истории»; другими словами, что пожилой Ксенофонт 350-х годов до н. э. якобы пытался уменьшить враждебность между своей новой родиной, Спартой, и Афинами, где он родился и вырос.
В наше время «Греческая история» утонула в критических оценках: говорят, что ее автор как историк выглядит жалко не только в сравнении с Фукидидом, но и с относительно недавно открытым Оксиринхским историком (автором «Оксиринхской греческой истории», о которой см. далее, а также: в КИДМ V: 19—20, 179, 599). Одна — не очень, впрочем, успешная — попытка защитить Ксенофонта вообще бросает вызов мнению, согласно которому этот автор намеревался писать «историю» как таковую: он был, якобы, исключительно моралистомп. В приведенном мнении что-то есть: оно объясняет некоторые необычные отклонения от общих черт, присущих данному сочинению и отмеченных выше. Так, восторг Ксенофонта перед Спартой не был слепым, на что мы уже указали в связи с битвой при Левктрах (см. также проблематичную гл. XIV «Лакедемонской политии»). Но нет никакого смысла в отрицании за Ксенофонтом права называться «историком», то есть тем специальным термином, который даже не был еще изобретен, когда писал этот автор. Другой, более субъективный, подход состоит в подчеркивании крупных литературных достоинств Ксенофонта, которые можно упустить из виду, если озаботиться в позитивистском духе его лакунами, «умолчаниями» и т. д. Удачную и при этом умеренную общую оценку Ксенофонту как автору «Греческой истории» дал Э. Эндрюс: «<...> не отличаясь педантичной точностью, этот писатель был, скорее, импрессионистом, обладавшим замечательным даром живого описания»12. Ксенофонт определенно имеет серьезные достоинства как социальный историк, которые наиболее явно проявились в его мимолетных зарисовках из жизни персидской Малой Азии (см. с. 262, 264 наст. изд.). Добавим к этому уже отмеченный нами рассказ о заговоре Кинадона.
Что касается других трудов Ксенофонта, то уже упомянутые «Аге- силай» и «Лакедемонская политая», а также «Анабасис» (или «Поход
10 Schwartz 1956 (В 103; 1-е изд. — 1887 г.): (прежде всего) 156, 160; однако, см.: Tuplin. Failings of Empire.
11 Grayson 1975 (В 50), см. критику этого взгляда у К. Таллина: Tuplin. Failings of Empire: 15—16.
12 Andrewes 1966 (С 274): 10-11.


18
Глава 1. Источники и их общая характеристика
вглубь страны») подробно будут рассмотрены в гл. 3 наст. изд. «Киропе- дия» (или «Воспитание Кира») является сочинением неоднозначным, вызывающим дискуссии. Его часто отвергают как трактат «целиком фиктивный» с точки зрения реальных фактов13, причем это лучше другой (упорно педалируемой) крайности, когда с помощью данного сочинения пытаются реконструировать не сохранившееся в других источниках предание персов о собственном прошлом14. Исследователи, изучающие историю Персидской державы, продолжают использовать материал из «Ки- ропедии», не проясняя свою позицию по вопросу о статусе этого труда15. Более интересный подход состоит в том, чтобы рассматривать его как предтечу трактатов, имеющих одинаковое название — «О царской власти», которые, как мы знаем, были столь характерны для эпохи эллинизма16. Но, поскольку от этой «царственной» литературы сохранилось слишком мало, еще более полезные результаты можно получить, соотнося поведение, описанное или рекомендованное в «Киропедии» или в «Гиппархе» (иначе «Начальник конницы», еще один трактат Ксенофонта), с реальными тактическими приемами, военными хитростями и способами военного руководства, засвидетельствованными для существовавших в действительности полководцев конца 4-го столетия до н. э. Данная задача была успешно выполнена в отношении литературной традиции о людях типа Евмена из Кардии17. Этот последний жил в то время, которое находится за рамками нашего тома, однако и до него, определенно, были люди, чья карьера демонстрирует военную значимость Ксенофонтовых сочинений.
Четвертый век изобилует техническими трактатами (наподобие труда Энея Тактика18, о котором см. с. 803—804 наст, изд.); что касается сочинения Ксенофонта «О доходах» (иначе известное как «О поступлениях»; греческое название — «Πόροι», латинское — «Vectigalia»), то оно представляет собой монографию по экономике, то есть по такой теме, в которой у греков особых теоретических достижений не было. Против распространенного мнения, согласно которому трактат «О доходах» являет собой пример этой несостоятельности, было выдвинуто следующее возражение: Ксенофонт здесь опять (ср. выше о его намерениях в «Греческой истории») неверно понят — его цель в данном трактате носит политический (а не экономический. — А.3) характер, и состоит она в достижении мира19. Тем не менее, «О доходах» представляет особый интерес в связи с тем, что здесь говорится о Лаврионских серебряных рудниках, которые после Второй мировой войны подверглись очень тщательному архео¬
13 Murray 1986 (В 88): 198.
14 Hirsch 1985 (В 59): гл. 4.
15 Brian! 1982 (F 10): 175 слл.
16 САН VIP.I: 75-81.
17 J. Homblower 1981 (В 60): 196-211; ср.: САН УП2.1: 45-46.
18 Whitehead 1990 (В 131) — в этой работе хорошо показано общее значение трактата Энея для исследования греческого города-государства; ср. с. 633 наст. изд.
19 Gauthier 1976 (В 42); Cawkwell 1979 (В 27).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
19
логическому и эпиграфическому изучению. Советы Ксенофонта по поводу их освоения, возможно, нереалистичны; однако в одной полезной и обстоятельной книге о Лаврионских рудниках, написанной практикующим инженером, занимавшим в 1970-х пост министра промышленности в правительстве Константиноса Караманлиса, Ксенофонт получил высокую оценку как «предтеча экономической кооперации между отдельными индивидами», а также за то, что он «подчеркивает взаимозависимость секторов экономики»20. Наконец, Ксенофонту принадлежит трактат «Домострой» (иначе «Экономика»), посвященный искусству управления имением (см. гл. 12d, с. 782 наст. изд.). Можно было бы предположить, что этот трактат заслужит одобрение исследователей, когда они сместят фокус интересов с города на сельскую местность, но нет — «он (Ксенофонт. — Ред.) терпит полный провал в деле описания реальных проблем всех фермеров Аттики <...> практическая ценность его обсуждения стремится к нулю»21. Для человека, занимающегося изучением античной экономики, «Домострой» служит иллюстрацией свойственных землевладельцам социальных установок (набожность, иерархичность, самодостаточность), и, таким образом, при отношении к нему как к этическому сочинению22 он вновь обретает некоторую теоретическую ценность. Поэтому его судьба непохожа на судьбу ряда других рассмотренных выше ксенофонтовских трактатов. Те его разделы, что посвящены обязанностям жен (включая отучение супруги от косметических средств), весьма показательны, во всяком случае, в отношении ожиданий афинских мужчин определенного социального уровня23.
Перейдем теперь к литературным источникам, помимо Ксенофонта.
Еще одним сохранившимся повествованием о периоде до 362 г. до н. э. являются кн. XIV и XV «Исторической библиотеки» (универсальной истории) Диодора Сицилийского. Диодор писал в римскую эпоху (кон. I в. до н. э.); о его литературных методах в целом см.: КИДМ V: 19—20. Для интересующего нас конкретного периода времени он использует только один основной источник;24 здесь нет нужды специально говорить о недавней попытке реанимировать старую идею о том, что в кн. XVH, посвященной Александру, Диодор сплетает воедино два разных источника25. Кн. XVI, как мы увидим далее, весьма проблематична; но нет никаких сомнений, что, по крайней мере, для первых четырех десятилетий IV в. до н. э. (кн. XIV—XV и частично кн. XVI) источником для Диодора осга-
20 Conophagos 1980 (I 26): 114.
21 Osborne 1987 (I 115): 18. См. также: Pomeroy S.B. Xenophon, Oeconomicus: A Social and Histoncal Commentary (Oxford, 1994).
22 Finley 1973 (I 36): 18.
23 См., напр.: Lefkowitz, Fant 1982 (I 96): No 106.
24 Schwartz 1903 (B 101) = 1957 (B 104): 35-97; J. Homblower 1981 (B 60); Sadks 1990 (B 98).
25 Данный взгляд представлен в изд.: Hammond 1983 (В 57); см. также нашу критику этой идеи: Homblower 1984 (В 61).


20
Глава 1. Источники и их общая характеристика
ется Эфор, как это было и для предыдущего столетия в кн. XI—ХШ26. Диодор находит морализаторские склонности Эфора близкими своим собственным задачам (cp.: XI.46), но при реорганизации материала, взятого у этого автора, он сталкивается с трудностями; один из самых известных просчетов Диодора, а именно явная путаница с мирными договорами 375 и 371 гг. до н. э., может быть объяснена тем, что он ошибочно относит к 375 г. до н. э. предварительное рассуждение Эфора, в котором тот предвосхитил свой последующий рассказ о событиях 371 г. до н. э.27. То, что сказано выше об «одном основном источнике», требует некоторого — но только некоторого — уточнения в связи с Сицилией. Уточнение двойное: мало того, что рядом с главной греческой линией повествования протягивается отдельная нить, связанная с сицилийским материалом, но еще и создается ощущение, что для Сицилии IV в. до н. э. Диодор был склонен обращаться не к одному, а к двум писателям. Важнейшим источником здесь также оставался для него Эфор. Вторым был Тимей из Тав- ромения, сицилиец по происхождению, как и сам Диодор; но жил и работал Тимей в Афинах^ примерно в 315—265 гг. до н. э. [FGrH 566). Тимей — фигура исключительной важности, первый крупный историк западного эллинизма; здесь можно отметить, что его широко использует Плутарх в двух своих биографиях, посвященных сицилийцам IV в. до н. э., а именно в жизнеописаниях Диона и Тимолеонта28. Отличить у Диодора «эфоровский» материал от «тимеевского» — задача непростая29. Лучшая из предложенных точек зрения30  31 состоит в том, что Д иодор следовал в основном за Эфором, дополняя его данными Тимея; таким образом, подход Диодора в сицилийских частях его труда отличается, но лишь до известной степени, от подхода в основном греческом повествовании (см. гл. 5, с. 154 сл. наст. изд.). За сицилийским материалом как Эфора, так и Тимея стоит, возможно, более призрачная фигура Филиста [FGrH 556)31. Еще одно уточнение доктрины «основного источника» необходимо сделать в связи с регулярными вставками у Диодора из его хронографического источника. Этот источник обеспечивает Диодора династическими и иными датами. Такие датировки работают достаточно хорошо в отношении, например, персидских правителей и Гекатомни- дов (династия сатрапов Карии. — А.З.), но вот в связи с македонскими и спартанскими датировками уже возникают серьезные проблемы; подобная же загвоздка возникает и с одним боспорским правителем, который,
26 	Что касается V в. до н. э., соответствие пассажа Диодора в XL45 фрагменту Эфора FGrH 70 F 191 почти не вызывает сомнений, несмотря на аргументы, высказанные Т. Африкой: Africa 1962 (В 2). Что касается IV в. до н. э., см.: Диодор. XV.5.4 и 32.1 ~ Эфор, FF 79, 210, а также прямую цитату: Диодор. XV.60.5 = F 214.
2/ Andrewes 1985 (В 7).
28 Westlake 1952 (G 321); Talbert 1974 (G 304). О Тимее см.: Brown 1958 (В 19) — труд, написанный без знакомства с комментарием Ф. Якоби от 1955 г.; Fraser 1972 (А 21): 763— 774; Momigliano 1977 (В 85): 37—66; Pearson 1987 (В 92).
29 Meister 1967 (В 74).
30 См. комментарий Ф. Якоби в изд.: FGrH, часть ШС (Text): 529.
31 Zoepffel 1965 (В 133).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
21
если верить Диодору, умер в 349 г. до н. э., но которого одна надпись показывает вполне здравствующим еще в 346-м (Диодор. XVI.52.10; Tod № 167 = Harding No 82). Некоторые высказывавшиеся прежде взгляды о степени надежности данного источника были чересчур великодушны к нему32.
Что касается самого Эфора, то краткую характеристику этого историка см. в: КИДМ V: 19—20. Важно понимать, что за спиной Эфора, непосредственного источника для Диодора, находятся другие, первичные, источники, из которых можно выделить двух авторов, занимавшихся — частично или целиком — периодом 404—362 гг. до н. э. Первый из них — это Оксиринхский историк (см. с. 17 наст. изд.). Для современного исследователя политической истории IV в. до н. э. самым ценным у этого автора является его рассказ (гл. XVI по изд. В. Бартолетти) об устройстве Беотийского союза, проясняющий некоторые случайные намеки у Фукидида33. Однако в историографическом плане наиболее важное обстоятельство, связанное с Оксиринхским историком, состоит в том, что сочинение этого автора, который явно представляет независимую от Ксенофонта и предпочтительную перед этим последним традицию, использовалось, судя по всему, Диодором/Эфором. (Напр., рассказы Ксенофонта и Д иодора о кампании Агесилая в Азии 395 г. до н. э. несовместимы друг с другом. Ксенофонт рассказывает об открытой схватке, Д иодор — о засаде, причем его сообщение менее эффектное, а потому, возможно, более достоверное34. А вот соответствия между «Оксиринхской греческой историей» и Диодором порой доходят до словесных совпадений, например: «εις πλινθιον συντάξας ~ ~ έξ]ωθεν του πλιν[θίου». — Диодор. XTV.80.1; Оксиринхская греческая история. XI.3.) Это означает, что Д иодор дает нам возможность исправить Ксенофонта в некоторых сообщаемых им деталях и в отдельных моментах толкования; впрочем, нельзя сказать, что «Оксиринхская греческая история» (в отличие от Каллисфена — следующего автора, которого мы обсудим) способна предложить картину эпохи, в корне отличающуюся от той, что нарисована Ксенофонтом.
Другим очевидным источником Эфора, к которому этот последний, судя по всему, обращался за информацией о событиях после 386 г. до н. э., не освещаемых Оксиринхским историком, является писатель, чью значимость невозможно оценить по достоинству на основании лишь небольшого числа (девятнадцать) фрагментов, сохранившихся от его «Греческой истории» — Каллисфен из Олинфа [FGrH 124), племянник Аристотеля35. Крупный христианский автор Евсевий прямо сообщает, что
32 Schwartz 1957 (В 104): 44 («по большому счету, очень надежный»); см., впрочем: Homblower 1990 (С Збб): 74. Ср. с. 566, 585 наст. изд.
33 Вшсе 1967 (В 20): 157—162. Конечная дата, до которой доводит рассказ «Оксиринхская греческая история», — вопрос менее ясный, нежели это иногда утверждается; см. по этому поводу: Homblower 1990 (С 366): 73, примеч. 6.
34 Cawkwell 1979 (В 26): Приложение.
35 Jacoby 1919 (D 200), а также комментарий Якоби к: FGrH 124; Schwartz 1900 (В 100) перепечатано в Schwartz 1956 (В 103).


22
Глава 1. Источники и их общая характеристика
Эфор обращался к Каллисфену [FGrH 70 Т 17); и весьма вероятно36, что этот последний стоит за некоторыми данными Плутархова «Пелопида», например, за рассказом о фиванском проникновении в Фессалию. Благодаря Диодору и Плутарху мы можем отчасти разглядеть историческое предание, весьма отличное от традиции, представленной Ксенофонтом, отличное прежде всего тем, что Фивам оно уделяет заслуженное внимание и приписывает им должное значение. Так, два фрагмента (или две прямые цитаты) из Каллисфена, приведенные более ранними (чем Диодор и Плутарх. —А.З.) писателями (FF 11 и 18), упоминают битву при Тегирах, о которой Ксенофонт, как уже говорилось, совершенно умалчивает. С точки зрения характеристики той общей линии, которой придерживался Каллисфен, — линии, гораздо менее проспартанской, нежели у Ксенофонта, — наиболее важным свидетельством является F 8. Этот фрагмент, сохранившийся в комментарии к «Никомаховой этике» Аристотеля, касается событий 370/369 г. до н. э. и сообщает о спартанцах, отправляющих посольство в Афины специально с призывом о помощи против фиванского вторжения (см. гл. 7, с. 239 наст. изд.). Всё это очень близко той линии, какой Диодор придерживается в XV.63, и эта близость подтверждает то общее представление, согласно которому за информацией Диодора в конечном счете стоит Каллисфен. Но эта согласованная версия Каллисфена и Диодора серьезно отличается от Ксенофонтов а рассказа в VI.5.33 слл.: у Ксенофонта несколько спартанцев случайно «оказались в Афинах» (когда там на Народном собрании обсуждалась ситуация в Лакедемоне. — А.З.), и как бы между прочим обратились к афинянам за помощью. В этом случае мы, конечно, не можем требовать от Ксенофонта прямых подтверждений данного этапа, но всё это оставляет ощущение «откровенной фальсификации» (ср. выше о предвзятости). Ксенофонт, похоже, не пожелал изображать спартанцев в роли униженных просителей. Эфор мог многое сказать о величии и достоинстве, арете, Эпаминонда, если судить по кн. XV Диодора; у Страбона сохранился любопытный анализ причин неудачи фиванцев в деле сохранения собственной гегемонии (УШ.2.1—2 = Эфор, F 119): несмотря на личные качества Эпаминонда, Фивы в силу отсутствия у них пайдейи и агоге, системы воспитания и системы подготовки дисциплинированных граждан с юных лет, не смогли добиться длительного превосходства. Это были те положительные качества, которые связывались с Афинами и Спартой соответственно. Обычно думают, что данное суждение отражает взгляды Исократа, учителя Эфора (см.: Исократ. V, Филипп), но следует отметить очень близкую точку зрения дяди Каллисфена — Аристотеля, согласно которому Фивы имели успех, когда [и только когда?] их вожди были еще и философами [Риторика. 1398). В любом случае, были и другие историки Беотии, на которых Эфор мог опираться. (Тема скоротечности фиванской гегемонии, очевидно, вызывала жаркие дебаты. Обра¬
36 	Westlake 1939 (В 127).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
23
тите внимание на интересные рассуждения о Фивах и Афинах IV в. до н. э. у Полибия — VI.43—44.) Недавно был даже поставлен вопрос, не приведший, впрочем, к окончательным выводам, не является ли весь этот пассаж у Страбона в конечном счете цельным фрагментом из сочинения Эфора37. Что касается самой гегемонии, особенно ее морских аспектов, то Диодор обеспечивает нас в большом количестве базовыми данными, некоторые из которых могут восходить к Каллисфену. Особая проблема — вопрос о том, каковы были источники Эфора по персидскому материалу. В некоторых вопросах он, несомненно, основывался на своей личной осведомленности: как-никак, он происходил из малоазий- ской Кимы. Но в его время уже существовала и писаная «Персидская история». По походу Десяти тысяч, состоявшемуся в начале столетия (см. гл. 3 наст, изд.), Эфор обращается к Ксенофонтову «Анабасису», а это означает, что и Диодор в конечном счете сохраняет, через несколько передаточных звеньев, Ксенофонтово литературное предание (см. выше об избегании Диадором «Греческой истории»). По Персии и, в частности, по сатрапам, был доступен материал и других писателей, о некоторых из них речь пойдет далее (см. с. 68 сл. наст. изд.). Благосклонная переоценка Динона Колофонского [FGrH 690) и других авторов, оставивших сочинения под названием «Персидская история»38, опровергает тот поверхностный взгляд, согласно которому все греческие писания IV в. до н. э. о Персии были основаны на банальных сплетнях39, очень многие из которых восходят, по общему признанию, к Ктесию Книдскому [FGrH 688). Однако теперешний уровень наших знаний не позволяет ответить на вопрос, какие именно из этих авторов стоят за важным рассказом Диодора о Сатрапском восстании (XV.90 слл.; см. с. 113 наст. изд.). Согласно взгляду на Диодора, принятому нами выше, прямым его источником был, скорее всего, Эфор; другими словами, не следует думать, будто бы сочинение Диодора непосредственно пересекается с «Персидской историей» лишь на каком-то коротком отрывке текста.
Наконец, последний ручеек в рамках исторического предания по IV в. до н. э. вытекает из V в. до н. э.: речь идет о местных историках Аттики, известных под собирательным именем «Аттида» (см. о них в: КИДМ V: 10—11. Что касается рассматриваемого нами периода, значение многочисленных относящихся к делу фрагментов Филохора [FGrH 328) далеко не сводится к простым хронологическим указаниям. Конечно, употребив слово «простым», мы поскупились, учитывая, что Ксенофонт и Диодор обеспечивают нас столь немногими надежными датировками;39* в частности, одна современная остроумная гипотеза, согласно которой выражение «επί τούτου» [греч. «при этом», имеется в виду «при этом архонте»),
37 Milns 1980 (В 78).
38 Stevenson в изд.: Sancisi-Weerdenburg, Kuhrt 1987 (F 51): 27—35.
39 Momigliano 1975 (A 41).
39a С. Хорнблоуэр имеет в виду, что любое хронологическое указание Филохора, как и всякого подобного автора, уже само по себе обладает большой ценностью. — A3.


24
Глава 1. Источники и их общая характеристика
употребляемое Филохором вслед за именем какого-либо архонта, всегда указывает на первое событие архонтского года40, была столь же остроумно использована в надежде добиться более высокой степени хронологической определенности по некоторым ключевым проблемам41. В важных темах, как мы уже видели, свидетельства Филохора могут иметь решающее значение, как, например, в случае с вопросом о причастности персов к заключению мира 375 г. до н. э. (см. с. 16 наст. изд.). Об Андротионе (FGrH 324) см.: КИДМУ: 24, 590, 596.
Плутарх (ок. 50—120 гг. н. э.; см.: КИДМУ: 9—10) в своих жизнеописаниях, относящихся к IV в. до н. э., использовал некоторых упомянутых ранее авторов. То, что Плутарх утратил интерес к афинским деятелям этого столетия, закономерно отражает изменение исторической и историографической реальности, но всё же эта потеря носит чрезмерный характер: у него нет ни одной афинской биографии между «Алки- виадом», с одной стороны, и «Демосфеном» и «Фокионом» — с другой; для сравнения: к 5-му столетию относится шесть жизнеописаний. (Эта асимметрия в данном случае, применительно к 4-му столетию, придает окказиональную важность биографиям Корнелия Непота (второстепенного писателя I в. до н. э.), основанным на труде Эфора, важность, которую в противном случае эти жизнеописания не могли бы приобрести; Непот дает нам биографии Фрасибула, Конона, Ификрата, Хабрия и Тимофея, и это помимо тех фигур, жизнеописания которых есть также и у Плутарха. Окказиональная ценность Непота хорошо видна в «Тимофее»: 11.2 — это место показывает, что условия мира 375 г. до н. э. недвусмысленно признавали гегемонию афинян на море. Данный пассаж у Непота позволяет лучше понять свидетельство Диодора в XV.38.4. См., впрочем, с. 222 наст, изд.)
Плутарх, напротив, следовал изменившейся историографической моде того века, о котором писал, обращаясь к иным центрам силы, нежели Афины и Спарта (его «Агесилай», если не считать «Лисандра», чей главный герой умер в 395 г. до н. э., является у Плутарха единственным спартанским жизнеописанием IV в. до н. э., хотя в эллинистических биографиях Агиса и Клеомена имеются некоторые ключи к пониманию социальной истории и классической Спарты)42. Так, мы располагаем «Артаксерксом» — единственным жизнеописанием, главным героем в котором является перс; здесь Плутарх обязан Динону, который, возможно, стоит также за уникальным материалом непотовского «Датама», еще одной биографии, не имеющей эквивалента у Плутарха43 (о восстании Датама см. с. 113 сл. наст. изд.). О важных сицилийских жизнеописаниях Плутарха, «Дионе» и «Тимолеонте», коротко сказано выше (см. также гл. 13 насг. изд.). «Пелопид» был не единственной фиванской биографией
40 Комментарий Якоби: FGrH 111В: 532.
41 Напр., Cawkwell в изд.: Perlman 1973 (D 111): 147.
42 Africa 1961 (В 1).
43 Thiel 1923 (В 115); Sekunda 1988 (F 59).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
25
у Плутарха, однако другая, посвященная Эпаминонду, утеряна. Возможно, она сохранилась в форме конспекта (Павсаний. IX. 13 слл.), хотя с этим согласны не все44.
К корпусу дошедших до нас сочинений Плутарха приписываются «Жизнеописания десяти ораторов» [Моралии. 832В — 852С). Нет сомнений, что на самом деле Плутарху этот труд не принадлежит. Кроме того, данное произведение следует оценивать с учетом новой здравой тенденции рассматривать входящие сюда «биографии» в качестве литературных подделок, составленных на основе настоящих сочинений данного автора45. Упомянутые жизнеописания историк может использовать, лишь принимая во внимание эту оговорку: самостоятельного материала в них очень немного. Они свидетельствуют об эллинистическом желании — разделявшемся комментаторами (такими, как Дидим), благодаря которым до нас дошло некоторое количество цитат из «Атгиды», а также, возможно, хронологическим источником Диодора46 — применить исторические методы к осмыслению сочинений ораторов. Речи — это такая категория исторических источников, которая приобретает важное значение только в конце 5-го столетия. В рамках данной главы невозможно обсудить все те аспекты истории IV в. до н. э., которые проясняются благодаря свидетельствам, содержащимся у ораторов. В канон «десяти ораторов» (подобный цифровой схематизм — черта, присущая эллинизму; ср. «семь чудес света», «семь мудрецов») входили следующие авторы: Антифонт (V в. до н. э.), Андокид, Лисий, Исократ, Исей, Эсхин, Ликург, Демосфен, Гипе- рид, Динарх.
Речь Андокида «О мире», посвященная неудачным мирным переговорам 392 г. до н. э. (см. с. 139 слл. наст, изд.), имеет первостепенное значение для понимания событий 390-х годов до н. э. И причина этого не столько в том, что она выявляет персидскую позицию в тех переговорах, о которых Ксенофонт характерным для него образом умалчивает, сколько в том, что она показьюает (см. прежде всего п. 12—15), как начинали возрождаться афинские имперские амбиции, и публичные, и частные. Эта речь примечательна также содержащимися в ней опрометчивыми ошибками о совсем недавней истории47, и в этом она совсем не отличается от многих других продуктов аттического ораторского искусства: мы можем проследить вплоть до речей Фукидида, как «изобретались» те Афины, которые никогда не существовали, кроме как в голове оратора48. То была не столько история, сколько идеология.
Лисий в своих политических речах также не способен возместить нам явные недосказанности у Ксенофонта. Попытка распознать собственные политические взгляды Лисия (если они вообще у него были)
44 Tuplin 1984 (В 118).
45 Lefkowitz 1981 (В 68А).
46 Homblower 1984 (В 61).
47 Meiggs 1972 (С 201): 134; Thompson 1967 (В 117); Missiou 1992 (В 79).
48 Loraux 1986 (С 190); Nouhaud 1981 (В 89).


26
Глава 1. Источники и их общая характеристика
приводит к весьма ненадежным результатам49. Он был логографом, то есть составлял речи под заказ для других людей (об этом понятии см. далее, там, где речь пойдет о Демосфене). Правда, у Лисия имеется достаточное количество суровых обвинений разным лицам в причастности к олигархическим режимам конца V в. до н. э.; впрочем, всё это в очень малой степени отражает личные мнения оратора, чтобы можно было опровергнуть убежденность Ксенофонта [Греческая история. П.4.43) в том, что амнистию после событий 403 г. до н. э. афиняне соблюдали не только по форме, но и по существу, искренне простив своих бывших противников50. Такая обвинительная тенденция явно представлена уже в длинной и очень тщательно обработанной речи ХП «Против Эратосфена» — единственной речи в Лисиевом корпусе, которая определенно была написана самим Лисием и только Лисием50а. В 62 слл. он впутывает обвиняемого в политическую деятельность Ферамена, с которым ответчик был связан, но который к тому моменту уже умер. Значимость данной речи — и это подтверждается одним папирусным обрывком, который вторит эхом, но при этом не является цитатой соответствующего раздела речи Лисия51 — состоит в том, что она является одним из ранних (403 г. до н. э.) примеров частого и энергичного использования в судебных речах фактов недавнего прошлого — того прошлого, которое, как Ксенофонт хочет нас уверить, афиняне уже предали забвению. Лисий апеллировал к антиолигархическим чувствам еще и в 382 г. до н. э. (XXVL9 сл.), и, кроме того, у него при обращении к судьям мы часто находим упоминания о восстановлении демократии, как, например, в ХХУШ.12 (начало 380-х годов до н. э.): «Я думаю, ответчик даже и не будет пытаться оправдаться в предъявляемых ему обвинениях, а начнет говорить о том, что он вернулся из Филы (об этом см. с. 55 наст. изд. — А.З.), что он демократ и что в свое время он делил с вами опасности». (Ср.: Эсхин. 1.173 (345 г. до н. э.): «Вы (присяжные судьи. —A3.) приговорили софиста Сократа к смерти, потому что он, как оказалось, был учителем Крития, одного из тех Тридцати, которые свергли демократию». Как видим, ни слова о странных богах или о порче молодежи. О суде над Сократом см. с. 59 сл. наст, изд.)
Сегодня политические инсинуации Лисия вряд ли могут нас удовлетворить. И всё же его речи остаются драгоценным свидетельством о событиях, социальных установках и экономическом климате Афин начала 4-го столетия: речь XXVIII («Против Эргокла») иллюстрирует (подобно речи Ш Андокида) упорное сохранение имперских стремлений у афин¬
49 Dover 1968 (В 35). Комментарий С. Тодда к Лисию: Todd S.C. A Commentary on Lysias, Speeches 7—77 (Oxford, 2007); см. также его же книгу: Todd S.C. The Shape of Athenian Law (Oxford, 1993).
50 Об амнистии: Loening 1987 (C. 188).
50a Речь «Против Эратосфена» была произнесена Лисием в 403 г. до н. э. на судебном процессе, в котором Эратосфен обвинялся в убийстве Полемарха, брата Лисия. — При- меч. A3.
51 Merkelbach, Youtic 1968 (В 76); Henrichs 1968 (В 58); Andrewes 1970 (В 6); Sealey 1975 (В 106); КИДМУ: гл. 11, примеч. 68.


Глава 1. Источники и их общая характеристика
27
ского полиса в конце 90-х — начале 80-х годов IV в. до н. э., однако предметом разговора являются здесь уже дела, а не намерения, а именно грабежи местного населения, осуществлявшиеся Фрасибулом в Галикарнассе. Речь ХХП «Против хлебных торговцев» свидетельствует о финансовых неприятностях в период Коринфской войны и иллюстрирует поразительную зависимость — и, соответственно, уязвимость — Афин от частных поставщиков даже основного продукта питания52. Фрагмент речи «Против Феодзотида», попавший под пристальные взгляды исследователей только в 1971 г., после того, как была обнаружена одна надпись на камне, содержащая важное постановление (SEG XXVTH 46 = Harding No 8), отлично показывает и сильное политическое желание Афин проявить щедрость к людям, освободившим их от Тридцати тиранов, и очевидные экономические трудности, мешавшие воплотить это желание в жизнь. Данное постановление, против которого выступал Лисий, по-видимому, имело целью ограничить суммы пособий, выплачивавшихся сиротам «освободителей». Другие речи Лисия иллюстрируют целый ряд тем, интересных современным исследователям, в том числе: социальное положение женщин (речь I), система литургий (речь XXI; об этой системе см. с. 653 слл. наст, изд.), гражданство (речь ХХШ), а также социальные установки в отношении к займам и ссудам53.
Еще в 1904 г. появился труд, в целом подрывающий доверие к Исею (составителю судебных речей, специализировавшемуся на частных тяжбах в делах о наследствах) в тех случаях, когда он сообщает конкретные факты; эта книга до сего дня остается одним из лучших (и самых занятных) комментариев, когда-либо появлявшихся к какому-либо античному автору54. Однако в своих двенадцати сохранившихся речах Исей мимоходом дает много свидетельств по социальной жизни, просопографии54а и
52 Seager 1966 (С 249); Todd 1993 (см. выше, сноска 49): 316—322.
53 О фрагменте речи «Против Феодзотида» см.: Stroud 1971 (В 176). О речи I Лисия см.: Todd 1993 (см. выше, сноска 49). По поводу гражданства см. речь ХХШ Лисия (нач. IV в. до н. э.), особенно ее п. 6 — здесь говорится, что в последний день каждого месяца платейцы собираются там, где торгуют молодым сыром, — прекрасное подтверждение того места у Фукидида (V.32), в котором предполагается, что платейцы, несмотря на предоставление им афинского гражданства, оставались в Афинах особой группой, по меньшей мере в социальном смысле, о чем свидетельствует Фукидид (Ш.55); ср.: Демосфен LIX. 104. О пенсиях сиротам см.: Osborne 1981—1983 (В 165) П: 11—16; ЩДУ: 36—37; а также: Homblower 1991 (В 6) в комментарии к Фукидиду (Ш.55), а в целом о речи ХХШ Лисия см.: Todd 1993 (см. выше, сноска 49). Что касается займов и ссуд, обратите внимание на использование речей Лисия в изд.: Millett 1990 (I 107): 1—4.
54 Wyse 1904 (В 132А), а также Todd в изд.: Cartledge et al. 1990 (А 15): 31.
54аПросопография (от греч. prosopov — «лицо», «личность» + grapho — «пишу») —
специальная историческая дисциплина, основанная на исследовании типичных черт некой исторической группы, индивидуальные биографии членов которой зачастую не могут быть прослежены в деталях; другими словами, просопография — это обобщенное изучение жизней лиц, входящих в выделенную группу и анализ их карьер; она представляет собой метод составления коллективной биографии некой группы лиц, принадлежащих к конкретной эпохе или местности, входивших в определенный политический или социальный класс, относившихся к определенному этносу, занимавших определенную должность и т. п. — A3.


28
Глава 1. Источники и их общая характеристика
экономике Афин, отвергать которые нет никаких причин. Речи Исея можно использовать также, соблюдая при этом чрезвычайную осторожность, в качестве источника по его собственной судебной специализации — по афинскому праву наследования и усыновления, в особенности по непростому вопросу о фратриях (о них см.: КИДМ Ш.З: 438-441)55.
Исократ56, хотя и был включен в «канон» Десяти ораторов, в действительности стоит особняком. В самом деле, некоторые из его ранних речей носили судебный характер, они были произнесены или могли быть произнесены на суде обычным порядком, однако большинство его сочинений являют собой отшлифованные политические трактаты, более похожие на трактаты 17-го столетия, нежели на такие труды нашего времени (не случайно «Ареопагитика: Речь о свободе печати от цензуры, обращенная к парламенту Англии» Дж. Мильтона уже своим названием напоминает соответствующее эссе Исократа, на которого Мильтон ссылается в самом начале, хотя и не называет его по имени. Однако выводы Мильтона о цензуре со стороны государства, о вмешательстве последнего в духовную сферу прямо противоположны выводам Исократа). По некоторым проблемам, таким как карьера Тимофея, Исократ сообщает нам некоторые факты, которых нет ни в каких других источниках (XV, «Об обмене имуществом»), а в речах XIV (исторически ненадежная «Платейская речь» 373 г. до н. э.)57 и V (см. далее) он свидетельствует о недоверии и неприязни, которые в отдельные моменты возбуждали фиванские претензии на гегемонию. Кроме того, речь VIE «О мире», написанная в 355 г. до н. э., сразу после афинского поражения в Союзнической войне, представляет собой очень интересный и критический анализ движущих сил империализма58. Не менее важны свидетельства, которыми Исократ обеспечивает нас в вопросе об общем настрое образованного имущего класса Греции IV в. до н. э. (класса, настроенного «панэллински», совсем не испытывавшего энтузиазма по поводу радикальной демократии)59. Скорее именно в таком ключе — а не как актуальный и эффектный памфлет — нам следует читать написанный в 380 г. до н. э. «Панегирик»; это сочинение безошибочно «предсказывает» образование Второго Афинского морского союза, случившееся через год или чуть более того после появления «Панегирика»; в том же ключе нужно воспринимать и попытки Исократа (из которых наиболее интересной является его речь V «Филипп», написанная в 346 г. до н. э., — еще одно сверхъестественное «предсказание») возбудить панэллинскую войну под руководством какого-нибудь человека, который в глазах публики будет безусловным лидером. Таким путем — с помощью организованной колонизации —
55 Wevers 1969 (В 130); о фратриях у Исея см.: Andrewes 1961 (С 90).
56 В новейшей работе по Исократу (Cawkwell в изд.: Luce 1982 (В 29)) читатель найдет подробную библиографию.
57 Buckler 1980 (С 330).
58 Davidson 1990 (В 33): 20-36.
59 Finley 1986 (А 18А): 50.


Глава 1. Источники и их общая характеристика
29
«болезни» Эллады, как полагал Исократ, могли быть излечены (см., напр.: V.120). По поводу этих «болезней» сам Исократ обеспечивает нас несколькими прекрасными свидетельствами, которые мы используем в соответствующих местах; впрочем, следует принимать во внимание, что порой в словах Исократа обнаруживается свойственная состоятельному человеку враждебность по отношению к новым гражданам, а также к «мужам без своего города» (имеются в виду наемники и подобные им люди)60. Но всё же наибольшее влияние Исократ всегда оказывал в той сфере, которая выходит за рамки этой главы, — речь идет о его вкладе в теорию воспитания политика: оно должно носить характер профессионального обучения, осуществляемого посредством риторики. В этом Исократ целенаправленно отходит от способа, предлагавшегося Платоном, который настаивал на примате того, что мы могли бы назвать философией (Исократ заявляет также претензию на это слово)61. Так же, как и Платон в Сицилии (см. с. 821 наст, изд.), Исократ пытался воспитывать монархов государств, возникавших в IV в. до н. э. Подобно «Ки- ропедии» (см. выше), его кипрские «речи» — это ценный вклад в литературу о царских обязанностях, которая в дальнейшем приобретет большую важность; см. прежде всего речи П и IX («К Никоклу» и «Евагор»). Впрочем, в одной из следующих глав мы увидим, что, с исторической точки зрения, «Евагор» полон риторических преувеличений (см. гл. 8d, с. 380 наст. изд.).
Большинство из сохранившихся сочинений оставшихся пяти из числа так называемых Десяти ораторов были созданы в период Филиппа и Александра; к этим авторам мы сейчас и обратимся. Но прежде укажем на особую значимость для историка социальных и экономических отношений «частных» речей Демосфена. (Авторство Демосфена некоторых из них ставится под сомнение, а другие определенно были написаны не им, а Аполлодором, однако в данной исследовательской области это не имеет значения, при условии, конечно, если речи принадлежат IV в. до н. э. — а это именно так.) Они показывают (например), как велись дела в деме (речь LVH)62, как финансировались рискованные морские сделки, а также другие коммерческие предприятия, включая горное дело63 (обо всем этом см. гл. 10 наст, изд.), какова была роль женщин в Афинах (речь ЫХ, составлена Аполлодором)64, как был организован военно-морской флот (речи XLVn, XLIX, L, II), а также система литургий в целом, включая организацию праздников (речь XXI)65. Речь L («Против Полик- ла»), в реальности принадлежащая Аполлодору, демонстрирует, что и
60 Fuks 1984 (С 23): (особенно) 52-79; McKechnie 1989 (I 100); Davidson 1990 (В 33): 34—35 — о новых гражданах.
61 Jaeger 1944 (Н 66) Ш: 49.
62 Whitehead 1986 (С 268): повсюду.
63 Isager, Hansen 1975 (С 176). О горном деле см. прежде всего: Демосфен. XXXVII.
64 Fisher 1976 (С 136): 128—144. По поводу Аполлодора см.: TrevettJ. Apollodoros the Son of Pasion (Oxford, 1992).
65 MacDowell 1990 (В 68B).


30
Глава 1. Источники и их общая характеристика
«частные» речи могут быть весьма полезны при исследовании политической истории: это сочинение является ценным источником информации о событиях в северной Эгеиде конца 360-х годов до н. э. При этом высказывается мнение66, что этой речи не стоит придавать особого значения как свидетельству о недостатках и слабых сторонах обычных афинских военно-морских приготовлений: в речи L имеет место исключительная путаница со временем (см. гл. 7, с. 252 наст. изд.).
Что до политических речей Демосфена, самого значимого (наряду с Эсхином) оратора из тех, что нами пока не рассмотрены, здесь нет необходимости разбирать их по отдельности. С широким использованием этих речей неизбежно будет связано изложение материала гл. 14 и 15 наст, изд.; обсуждаемые в этих главах политические шаги и решения описываются, советуются либо критикуются Демосфеном:67 он лично, весьма в этом смысле отличаясь от Лисия и других ораторов, играл важную роль в той политической истории, для которой его сочинения служат нам источником (однако см. далее о риске преувеличения этой роли). Вместо того, чтобы рассматривать речи Демосфена по отдельности, здесь следует подчеркнуть некоторые общие моменты.
Во-первых, имеются трудности, о которых уже упоминалось в связи с Лисием: несколько более ранних «политических» речей Демосфен написал для других, в качестве логографа, то есть составителя речей под заказ (напр., речь ХХП «Против Андротиона»). Из этого следует, что в таких случаях вопрос об искренности автора стоит особенно остро (данная проблема до некоторой степени сохраняется даже и тогда, когда Демосфен говорит от своего собственного имени).
Во-вторых, такая, например, речь, как ХХШ «Против Аристократа», показывает, что любые рассуждения о «датировке» и «публикации» того или иного демосфеновского сочинения могут оказаться необдуманными и анахроничными. Эта речь подтверждает мнение о наличии у Афин серьезных интересов на севере Эгеиды, каковое мнение было бы очень странным, если не сказать «несостоятельным», в том случае, если бы оно было выражено во время либо позднее самого последнего упомянутого в этом произведении события. Скорее всего, разные его части автор «обдумывал» в разное время68. Что касается «публикации» литературных трудов в древности, то процесс этот был настолько случайным и так мало контролировался автором, что было высказано мнение, согласно которому нам почти всегда следует избегать данного термина69.
Демосфену иногда отказывают не только в политической действенности его речей, но даже в элементарной достоверности, особенно в связи с его литературным шедевром «О венке» (ХУШ): «<...> выводы исторического характера не нужно делать исходя из того, что он говорит от своего
66 Cawkwell 1984 (С 114).
67 Schaefer 1885-1887 (С 71); Pickard-Cambridge 1914 (С 222); Jaeger 1938 (С 177); Perlman 1973 (D 111); Wankel 1976 (В 122А) — о речи ХУШ Демосфена.
68 Homblower 1983 (А 31): 249, примеч. 16.
69 Dover 1968 (В 35).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
31
собственного имени или от имени своих оппонентов»70. С другой стороны, какого-то объяснения требует возрастание политической влиятельности Демосфена после 346 г. до н. э.; такое объяснение было найдено в его ярких, но по существу эмоциональных призывах к сохранению чести и к приверженности обычаям предков71 — фактически, речь идет о том, что он апеллировал скорее к некоему «вымышленному» городу, существовавшему в идеологии, нежели к городу, существовавшему в реальной истории. Что касается тезиса о недостоверности, то ему был противопоставлен — не во всем убедительный — иной тезис: «Советник народа, который часто говорил неправду о современных или случившихся недавно событиях, неправду, которая могла быть немедленно опровергнута другими ораторами и которая могла быть выявлена как ложь сразу в ходе событий, такой человек не мог завоевать явного доверия у народа и сохранять это доверие в течение долгого времени»72. Демосфен же в конечном итоге такое доверие завоевал.
Наконец, существует еще одна, родственная указанным выше, проблема — проблема пропорции и баланса. Существует риск — и распознать его легче, нежели избежать, — состоящий в описании истории данного периода в терминах Демосфена и с афинской точки зрения. Это вполне сравнимо с риском выравнивания истории поздней Римской республики по карьере Цицерона. Существующие свидетельства о царствовании Филиппа явным образом искажены, и они сохранят этот явный перекос до тех пор, пока состояние других наших источников, к которым мы сейчас перейдем, вдруг не изменится каким-либо чудесным образом.
Вряд ли можно ожидать такого чуда, как открытие папируса с полным текстом «Истории Филиппа» Феопомпа Хиосского [FGrH 115)72а. Отличающийся чересчур своенравным характером и злоязычием, чтобы понравиться Диодору, этот источник (подобно «Греческой истории» того же автора, охватывающей период 411—394 гг. до н. э.) известен нам только по фрагментам (то есть по цитатам у более поздних авторов) и по конспективным извлечениям, а не по каким-то сохранившимся общим историческим сочинениям (за исключением того, что труд Феопомпа лежит в основе иногда весьма полезной эпитомы, сделанной Юстином из «Истории Филиппа» Помпея Трога, писателя I в. до н. э.;73 сам Юстин жил, вероятно, в IV в. н. э. — см. сноску 2 к гл. 5 наст, изд.) Язвительный и умный Феопомп (о котором см. также: КИДМ V: гл. 1, с. 21) часто и, возможно, несправедливо, встречает неодобрительное к себе отношение,
70 Cawkwell 1978 (D 73): 19; данное высказывание с одобрением цитируется в: Finley 1985 (А 18): 19; cp.: CawkweU 1979 (В 28): 216 (по поводу: Wankel 1976 (В 122А)).
71 Montgomery 1983 (В 87).
72 Griffith в изд.: Hammond, Griffith 1979 (D 50): 476.
72а О Феопомпе, помимо работ, указанных в нижеследующих подстрочных примечаниях, см. также новейшую монографию: Flower М.А. Theopompus of Chios. History and Rhetonc in the Furth Century B.C. (Oxford, 1997). Предпочтительней использовать это издание, поскольку в сравнении с первым изданием 1994 г. оно дополнено довольно большим и важным послесловием. — A3.
73 Momigliano 1969 (В 81).


32
Глава 1. Источники и их общая характеристика
причем как у античных, так и у современных авторов74. В широкий круг вопросов, которые его интересовали, входили и сатрапы, и зороастрий- цы, и этруски; но уже само название «История Филиппа» отражает твердое и с историографической точки зрения важное решение Феопомпа недвусмысленно поместить в центр своего сочинения личность этого царя. Как он трактовал эту личность, остается спорным. Заявление Феопомпа о том, что «Европа еще никогда не порождала такого человека, каким был Филипп, сын Аминты», может быть интерпретировано как ироническое вступление к рассказу, темой которого вполне могли быть бросающиеся в глаза пороки, а вовсе не достоинства Филиппа. Однако контекст, в котором у Полибия сохранилась эта цитата (VIIL11 = Фео- помп F 27), заставляет думать, и не в последнюю очередь из-за того, что здесь прямо говорится об арете, то есть о доблести, что рассказ Феопомпа был в высшей степени противоречивым75.
Если Диодор при изложении истории Филиппа не обращался к Фео- помпу, чей же тогда труд он использовал? Этот вопрос — одна из самых трудных историографических проблем, возникающих в связи с Диодором76. Последний мог пользоваться Эфором вплоть до описания событий 341/340 г. до н. э., то есть до осады Перинфа (Эфор. Т 10 = Диодор. XVL76), и не вызывает сомнений, что Д иодор обращался к этому источнику всегда, когда только была такая возможность. Но Эфор не рассмотрел один важнейший эпизод, а именно Третью Священную войну 355— 346 гг. до н. э.; ее описание было сделано его сыном Демофилом (Эфор. Т 9). Идея о том, что в сочинении Диодора имелся крупный «парный рассказ», ныне решительно отвергается;77 мы должны лишь признать, что два пассажа у Диодора (XVI.23—40, 56—64) происходят из Демофила. Труд этого последнего в древности, несомненно, в буквальном, физическом смысле прибавлялся к копиям сочинения Эфора. Вместо того чтобы теоретически допускать здесь в качестве источника Д иодора писателя раннеэллинистического времени Диила [FGrH 73), о котором мы так мало знаем и которого поэтому иногда обозначают как источник х, лучше просто говорить об источнике х78 (т. е. без всякого упоминания о Дии- ле. — А.З.). Мы можем даже предположить, что увлеченность риторикой, явно обнаруживаемая в этих главах труда Д иодора, характеризует его самого, а не Диила — точно так же, как и частые исторические ошибки79.
Тот факт, что Плутарх не составил жизнеописание Филиппа, в исследовательской литературе объясняется, кроме прочего, тем, что биограф проявил осторожность, понимая отсутствие сбалансированной точки зре-
7i Lane Fox 1986 (В 65); Connor 1967 (В 31); Shrimpton 1991 (В 109).
75 Walbank 1957—1979 (В 122) П: комментарий к указанному месту у Полибия.
76 Momigliano 1975 (В 85): 707 слл.; Kebric 1977 (В 63).
77 Hammond 1937 (В 55); ср.: Hammond 1937-1938 (В 56); Ehrhardt 1961 (С 20).
78 О Дииле (FGrH 73) см.: Hammond 1983 (В 57); Homblower 1984 (В 61); Beloch 1912— 1927 (А 5): 27; Schwartz 1957 (В 104): 64-65.
79 Homblower 1984 (В 61).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
33
ния в труде Феопомпа80. «Филипп» в паре с «Цезарем», за которыми следовала бы пара «Александр» и «Август», — такая группировка биографий должна была бы привлекать Йлутарха. (Отец, павший от руки убийцы и потому не осуществивший свой проект восточных завоеваний, задачу создания империи оставил сыну.) Но, по всей видимости, идея провести параллель между Цезарем и Августом оказалась более заманчивой81. Как бы то ни было, Августу была посвящена утерянная ныне биография в другой плутарховской серии — в «Жизнеописаниях Цезарей». Кроме того, как сообщается у самого же Плутарха в другом месте, Август несколько ворчливо высказывался в том духе, что Александру следовало бы меньше тратить время на завоевания разных стран ради того, чтобы лучше организовать управление завоеванными землями [Мо- ралии. 207C-D).
Важные сохранившиеся источники по царствованию самого Александра характеризуются любопытной особенностью, по поводу которой нет одного убедительного объяснения: все они были написаны в промежуток времени приблизительно в 300 лет, причем этот период отстоит от эпохи самого Александра на полтысячелетие. (Впрочем, Демосфен и Эсхин82, будучи современниками Александра, предоставляют важные свидетельства об афинских аспектах его политики, и то же можно сказать о речах Ликурга, Гиперида и Динарха83.)
Эта особенная черта порождает особенные проблемы: столь длинный промежуток времени, отделяющий фиксируемые события и их фиксаторов, с неизбежностью служил препятствием, даже в античности, не только для интерпретации, но и для простейшего понимания этих событий. Изучение Александра в значительной степени является изучением литературных источников, и отсутствие единства среди нынешних исследователей касается главным образом вопроса о том, насколько компетентны были эти источники, а также о том, насколько добросовестно они подходили к задаче заполнения указанной временной лакуны. Справедливости ради нужно прямо сказать, что важных надписей, имеющих отношение к делу, совсем немного84, да и монеты с археологией помогают не сильно85.
Важнейшим повествовательным источником является «Анабасис» (поход Александра вглубь страны), написанный во П в. н. э. романизированным греком Аррианом из Никомедии86. Этот автор принадлежит периоду интенсивной литературной активности («ренессанс» для этого явле¬
80 Lane Fox 1986 (В 65).
81 Green 1978 (D 181).
82 Об Эсхине см. работы, указанные в сноске 67 к наст, гл., а в связи с его речью I (против Тимарха) следует обратить внимание также на изд.: Dover 1978 (I 31) и готовящийся к публикации новый комментарий к этой речи Н. Фишера (этот комментарий увидел свет в 2001 г. в Издательстве Оксфордского университета, см.: Aeschines. Against Timarchos / Introduction, translation and commentary by N. Fisher (Oxford, 2001). — A.3.)
83 О Ликурге см.: Humphreys 1985 (С 175).
84 Tod 1948 (В 179); Heisserer 1980 (В 143).
85 Bellinger 1963 (В 187).
86 Städter 1980 (В 110); Bosworth 1980 (В 14).


34
Глава 1. Источники и их общая характеристика
ния — слово чересчур сильное), известной как Вторая софистика. Благодаря новейшему возрождению интереса к этому периоду, Арриана теперь правильней воспринимать как римского провинциального правителя и писателя, жившего в ту эпоху, когда представители образованных высших классов были в очень большой степени поглощены культурой и историей прошлого87.
Целью самого Арриана была литературная слава: в «Анабасисе» (1.12) он высказывает надежду стать для Александра тем же, кем Гомер является для Ахилла; при этом Арриан осознанно ориентируется на Ксенофонта как на еще один образец для подражания88. Во всем этом он отражает ценности и увлечения своего времени, так что вполне заслуживает доверия то мнение, что Арриан выказывал не одни только стилистические претензии, но тщательно разыскивал сочинения тех прежних авторитетов, которых считал правдивыми (Арриан. Анабасис. Вступление). Вместе с тем Арриан часто либо не понимал материал технического или просопографического88а свойства, который заимствовал у своих источников, либо не утруждал себя точной и полной передачей этого материала89.
Главными из этих авторитетов были Птолемей, первый в длинной череде эллинистических царей Египта, и Аристобул из Кассандрии (FGrH 138, 139). Прежде, в первой половине XX в., историческому сочинению Птолемея приписывали преувеличенное значение, чуть ли не ставя его в один ряд с Фукидидом. Реакция на такой подход была неизбежна, и позднее Птолемею стали приписывать такие качества, как искусно замаскированные предвзятость (в отношении своих политических противников) и педалирование собственных заслуг — настолько «искусно замаскированные», что у критиков это вызывает лишь слабые протесты. Образ Александра, нарисованный Аристобулом, граничит, без сомнения, с откровенной лестью90. Но и труд Птолемея, и сочинение Аристобула покоятся на написанном по заданию царя отчете Каллисфена, автора, которого мы уже обсуждали. Критиковавшийся в античности за потворство чересчур восторженному мнению Александра о самом себе (напр., в одном из сочинений Каллисфен представлял его защитником интересов
87 Bowie 1974 (В 17); Vidal-Naquet 1984 (В 120).
88 Bosworth 1980 (В 14): 36 — эту мысль автор высказывает с осторожностью.
æa Просопографический — связанный с информацией о конкретных лицах, принадлежащих к определенной эпохе и к определенной социальной или иной группе; см. сноску 54а к наст. гл. — A3.
89 Brunt 1976—1983 (В 21): 483-490, 509-517.
90 Первая фаза современных исследований о Птолемее: Strasburger 1982 (А 57): 83— 147 (1-е изд. — 1934 г.); Komemann 1935 (В 64); вторая фаза (ответная реакция): Welles 1963 (В 124), однако отметим возражения относительно этой работы, высказанные в изд.: Fraser 1967 (D 175); Seibert 1969 (В 108); Errington 1969 (В 38); третья фаза (контрреакция): Roisman 1984 (В 97); Brunt 1976—1983 (В 21) П: 510 («Чтобы упреки были эффективными, нужно получше их обосновывать»). Об Аристобуле см.: Brunt 1974 (В 20А) — выводы Бранта не смог опровергнуть Педеш: Pédech 1984 (В 93). В целом о несохранившихся сочинениях историков см.: Schwartz 1957 (В 104); Jacoby 1956 (В 62А); Wirth 1985 (D 249); Pearson 1960 (В 90); Pédech 1984 (В 93).


Глава 1. Источники и их общая характеристика
35
эллинов и сыном Зевса. —A3.), в конечном итоге Каллисфен рассорился с царем именно по этому самому поводу90а и позднее был казнен, о чем речь пойдет в одной из следующих глав (с. 965 наст. изд.). По всей видимости, рассказ в его «Деяниях Александра» был доведен только до 331 г. до н. э., но там могли содержаться отдельные намеки на события 330 и 329 гг. до н. э.91.
Птолемея и Аристобула часто называют «основными источниками» для Арриана — в отличие от «вульгаты» (вторичного для него источника. —А.З.). Это современный термин, придуманный для обозначения другого важнейшего предания об Александре («вульгата» — это, так сказать, «народная версия». Арриан знал «вульгату» и порой черпал отту¬
да информацию — о таких заимствованиях в его тексте сигнализируют разные вариации выражения «legetai» («говорят»). Поскольку Арриан, к сожалению, непостоянен, такие формулировки могут иногда указывать на сообщения его «основных источников»92. Есть общее согласие в том, что «вульгата» восходит к писателю раннеэллинистического времени — Клитарху из Александрии93, хотя Арриан при обращении к «вульгате» почему-то прямо никогда не ссылается на этого человека. Предпринимались чересчур самоуверенные попытки дать характеристику истории Клитарха, которая была главным и, может быть, единственным источником (см. с. 19 наст, изд.) для кн. ХУЛ Диодора (см., напр., FGrH 137 F 11 ~ Диодор. XVn.72), а также для рассказа Курция Руфа94. Сочинение Клитарха определенно было более сенсационным, романтическим и фантастическим (или, скорее, фантастическим относительно самых тривиальных вещей), нежели «основные источники»; но недавно нам еще раз показали, что Диодор сократил клитарховский оригинал до одной книги, хотя тот состоял по меньшей мере из дюжины; так что наши знания об этом оригинале неизбежно носят в высшей степени неполный характер95. Также следует помнить, что все источники, как «основные», так и «вульгата», должны были использовать рассказ Каллисфена или по меньшей мере знать о нем, когда бы этот рассказ ни был создан.
В своем «Описании Индии» (см. с. 979 наст, изд.) Арриан обращался к Неарху Критскому [FGrH 133), который, как часто и не вполне справедливо говорят в наше время, подтверждает древнегреческую поговорку «Все критяне — лжецы»96.
90а Дело в том, что Каллисфен отказался исполнять восточный обряд проскинесиса (коленопреклонение, падание ниц перед Великим Царем и целование пол его одежды), который Александр ввел при своем дворе по примеру персидского царского двора. — A3.
91 Parke 1985 (D 218): 63 — о проблеме определения времени написания труда Каллисфена.
92 Brunt 1976-1983 (В 21) П: 553.
93 Schwartz 1957 (В 194); Jacoby 1956 (В 62А); Pearson 1960 (В 90).
94 Goukowsky 1978—1981 (В 45); рецензия на это изд.: Fraser 1980—1984 (В 41). О Кур- цие Руфе см.: Atkinson 1980 (В 8).
95 Brunt 1980 (В 22).
96 Badian 1975 (В 9); Brunt 1976-1983 (В 21) П; Bosworth 1988 (В 16).


36
Глава 1. Источники и их общая характеристика
Большинство «первичных» источников, а также сочинения некоторых других авторов, таких, например, как Харет Митиленский [FGrH 125), были использованы Плутархом при написании его длинного и чрезвычайно ценного жизнеописания Александра97.
Последним из дошедших до нас источников является «География» Страбона — очаровательный и легко читаемый труд в семнадцати книгах (конец Августова периода, то есть самые первые годы христианской эры). Мы уже сталкивались со Страбоном (с. 23 наст, изд.) как с источником по фиванской гегемонии: в этом последнем случае Страбон определенно основывается на Эфоре, а потому, в конечном итоге, вероятно, на Каллисфене. Информация Страбона также полезна при изучении различных тем, связанных с Пелопоннесом IV в. до н. э.; так, например, в пассаже УШ.384—385 описываются события, имевшие место до и после сильного землетрясения, разрушившего ахейскую Гелику в 373 г. до н. э.; здесь источником Страбона было сочинение писателя IV в. до н. э. Гераклида Понтийского98. В указанном эпизоде присутствовал также один анатолийский аспект: в события был вовлечен Союз ионийцев. Всё это лишний раз напоминает, что Страбон порой оказывается для нас очень ценным информатором по темам, связанным с Малой Азией (ср. далее, гл. 8а, с. 273 наст, изд., о Каппадокии). Однако ценность страбоновских свидетельств по истории IV в. до н. э. становится наиболее очевидна, когда они касаются Александра. Для рассказа о завоеванных царем восточных территориях Страбон черпает информацию у тех историков Александра, которые отличаются более этнографическим подходом, прежде всего у Арисгобу- ла. Для описания Индии Страбон пользуется также сочинением Мегасфе- на, писателя раннеэллинистического времени. В тех случаях, когда Арриана и Страбона можно сравнить друг с другом, превосходную возможность чего предоставляет воспроизведение тем и другим Мегасфенова описания того, как происходит ловля и приручение слонов, выясняется, что каждый из этих двух более поздних авторов обладает своими особыми достоинствами и недостатками99. Так, Страбон, как кажется, более рационально конспектирует свои источники, нежели это делает Арриан, и он менее склонен к сугубо литературной обработке текста. С другой стороны, Страбон подвергает свои источники более радикальному сокращению, и это приводит не просто к утрате некоторых деталей, но и к потере ясности. Страбон опирается на крупное утраченное сочинение Эратосфена Киренского (Ш в. до н. э.), который обратил свой консервативный, но при этом оригинальный ум к новым горизонтам, открывшимся благодаря восточным приобретениям Александра;100 делает Эратосфен это в своей третьей, заключительной книге100а.
97 Hamilton 1969 (В 54).
98 Baladié 1980 (В 10): 145-163.
" Bosworth 1988 (В 15): 40-60.
100 	Fraser 1972 (А 21): 525-539.
100а Имеется в виду кн. 3 «Географии» Эратосфена; этот автор был чрезвычайно раз- носторонен и, помимо данного сочинения, создал значительные труды по астрономии, математике, хронологии, филологии. — А.З.


Глава 1. Источники и их общая характеристика
37
Эратосфен, впрочем, совершенно не интересовался Италией и Сицилией, что объясняется, без всякого сомнения, тем, что Александр двигался в противоположном направлении (просто для того, чтобы «захватить гарем», тогда как его родственник и современник, Александр, царь Эпира, который таки вторгся в Италию, подверг эту страну опустошению). Несколько — но всего лишь «несколько» — больший интерес к Западу выказывал ученик Аристотеля Феофраст Эресский, который был, по утверждению Плиния, первым человеком, писавшим о Риме (Естественная история. Ш.57 = FGrH 840 F 24а)101. Систематическое рассмотрение истории Западного Средиземноморья начинается только с Тимея (см. с. 20 наст, изд.), Феофраст же, вероятно, всего лишь черпал информацию по этнографии западных стран из несистематизированных знаний, накопленных школой Аристотеля. Напротив, ботанический материал Фео- фрасга по восточным странам обладает огромным значением. Но и здесь он, подобно Эратосфену, просто использовал данные более ранних писателей, таких как Андросфен Фасосский, которого Александр отправил в плавание вокруг Аравийского полуострова и который позднее описал свои впечатления от увиденного [FGrH 711). Более амбициозная точка зрения, господствовавшая в начале 20-го столетия и состоявшая в том, что Александра сопровождал в походе целый корпус ученых, регулярно переправлявших собранную ими информацию назад в Грецию, и таким образом, в конечном итоге, она попадала в руки исследователей наподобие Феофраста, эта точка зрения сейчас представляется совершенно невероятной: главным специфическим доказательством для нее было то место у Страбона, которое находится в П.1.6 (= FGrH 712 F 1), а это место чересчур смутное. Однако материал, который Андросфен завещал Феофрасту и Страбону, необычайно интересен для нас, поскольку содержит описание (FF 2—5) островов Бахрейна (Тилос) и Файлаки (Ика- рос), о которых теперь из надписей известно, что впервые они были заселены, возможно, Селевкидами (см. с. 985 сл. наст, изд., а так же: SEG XXXV 1476; ХХХУШ 1547-1548).
Перейдем, наконец, к некоторым важным для всего периода категориям источников. Во-первых, это комедия. Период от начала 4-го столетия и до 321 г. до н. э. считается веком средней комедии; последние пьесы Аристофана относятся именно к ней («средняя комедия» — понятие искусственное и до некоторой степени условное). Таковыми пьесами являются «Женщины в народном собрании», поставленные в 392 г. до н. э. и представляющие собой ценнейший источник для исследователей афин¬
101 	Fraser 1971 (А 21): 763—765, вместе с его статьей в готовящемся к публикации изд.: Homblower (ed.) Greek Historiography. (Данная книга вышла в Издательстве Оксфордского университета в 1994 г.; статья Фрейзера (Fraser Р.М. The World of Theophrastus) помещена здесь на с. 167—191. —А.З.) Обратите также внимание на то, что в гл. 12d насг. изд., посвященной греческому сельскому хозяйству, ее автор очень широко использует данные Феофраста.


38
Глава 1. Источники и их общая характеристика
ской демократии, и «Плутос» («Богатство») 388 г. до н. э.102. Эти последние комедии по-прежнему содержат прямые политические намеки, так что имеется преемство с древней комедией (как, например, аллюзия на союз с Египтом, о чем см. с. 93 наст, изд.); впрочем, в этих пьесах меньше откровенных непристойностей. Средняя комедия похожа и на древнюю, и на новую комедию в том, что она предлагает историку социальных отношений — в качестве примера можно привести замечательную сцену [Плутос. 659 слл.), которая дает представление о том, как проходила ночь во время инкубации в греческом святилшце102а. От сочинений других представителей средней комедии (например, Евбула) сохранились только фрагменты. Во всем остальном, помимо комедии, IV в. до н. э. был веком прозы.
Для понимания Греции 4-го столетия «Политика» Аристотеля обладает фундаментальным значением даже в большей степени, чем для понимания Греции 5-го столетия (см. гл. 11 наст. изд.). Ощущается острая потребность в хорошем современном комментарии к этому трактату103. Об аристотелевской «Афинской политии» (иначе «Государственное устройство афинян») см.: КИДМУ: 24.
В целом для IV в. до н. э. надписи выступают для историка ценным источником информации104 (мы уже видели, что царствование Александра в этом отношении составляет исключение). Они не столь многочисленны, как в эпоху эллинизма, но именно в этом, 4-м, столетии эпиграфически важными становятся такие регионы, как, например, Малая Азия. Поскольку всё больше и больше мест усваивают «эпиграфический обычай»105, который Аттика никогда не утрачивала, становится всё легче иллюстрировать, посредством надписей, такие темы, как эллинизация, а также социальная и религиозная жизнь106. Кроме того, надписи позволяют скорректировать свойственный нашим литературным источникам пе¬
102 Dover 1971 (В 36).
102а Инкубация — сон в святилище, священный обряд, с помощью которого болящие исцелялись от самых невероятных болезней; практиковался в храмах Асклепия; в указанном месте Аристофан проявляет весь свой комедийный талант, описывая происходящее во время такой ночи в святилище — A3.
103 Huxley 1979 (Н 62). Четырехтомное комментированное издание У. Ньюмана, увидевшее свет в 1887—1902 гг. (Newman of 1887 (H 88)), несмотря на свой преклонный возраст, весьма полезно. (Для понимания «Политики» огромное значение имеет книга, которая осталась неизвестна С. Хорнблоуэру, см.: Доватур А.И. Политика и Политии Аристотеля (Μ.; Л., 1965). Странным образом С. Хорнблоуэр не упоминает и превосходное французское пятитомное издание «Политики», осуществленное Ж. Обоннэ, см.: Aristote. Politique: En 5 v. / Texte établi et traduit par Jean Aubonnet (P.: Belles Lettres, I960— 1989). Помимо большого общего введения (на двухсот шести страницах), каждый том предварен здесь ясным и очень полезным изложением ее содержания, составляющим до трети объема книги; издание снабжено также довольно подробными примечаниями. — A3)
104 Tod 1948 (В 179); Harding 1985 (А 29) — надписи даны здесь в английском переводе, снабжены библиографией и примечаниями.
105 Macmullen 1982 (В 70).
106 См., напр.: Fisher 1976 (С 136) — о социальной жизни; Rice, Stambaugh 1979 (H 97) — о религии, включая календари демов.


Глава 1. Источники и их общая характеристика
39
рекос в сторону основных центров, таких, например, как Афины; в наше время историки-антиковеды совершенно справедливо озабочены устранением этого перекоса107. Однако, принимая во внимание лакуны у таких авторов, как Ксенофонт (см. выше), надписи подобные так называемому Уставу Второго Афинского морского союза (Tod No 123 = Harding No 35) могут также информировать нас о центральных для нашего периода политических темах, которыми литературные источники пренебрегают или значение которых занижают. Нижеследующие главы слишком часто будут обращаться к эпиграфическим свидетельствам, чтобы давать сейчас что-то большее, нежели эти краткие замечания; то же верно и относительно нумизматических источников108. Документальные папирусы вряд ли имеют большое значение для данного периода: самый ранний известный экземпляр был открыт всего лишь несколько лет назад108а. Этот папирус датируется временем Александра и представляет собой приказ- объявление, изданный от имени Певкеста, сына Макартата (известен по: Арриан. Анабасис. Ш.5.5), и запрещающий рядовым воинам заходить на территорию святилища, см.: Turner 1974 (F 542). Обрывок папируса Певкеста переводит нас из эпохи, охватываемой данным томом, в мир эллинизма, столь богатый такими свидетельствами.
107 Gehrke 1986 (С 28); Finley 1985 (А 18).
108 Кгаау 1976 (В 200).
108а Этот папирус был найден в сезон 1972—1973 гг. в ходе археологических работ, проводившихся в Северной Саккаре, в районе Некрополя священных животных, Обществом исследования Египта (Egypt Exploration Society; базируется в Лондоне) под руководством Г.-Т. Мартина. — А.З.


Глава 2
Д.-М. Льюис
СПАРТА В РОЛИ ПОБЕДИТЕЛЯ
I. 	Глава Греции
Греческий мир уже давно привык к тому, что в нем было два источника силы — Афины и Спарта. С утратой афинского могущества задача определения будущего перешла полностью к Спарте. Теоретически будущее было ясным. Спартанцы и их союзники вступили в Пелопоннесскую войну ради свободы Эллады1, и день, когда Лисандр прибыл на корабле в Пирей и когда начался снос афинских Длинных стен, был воспринят как начало этой свободы (Ксенофонт. Греческая история. П.2.23). Впрочем, сам ход войны неизбежно привел к изменениям в позициях и намерениях сторон. Простые надежды 431 г. до н. э. на то, что было бы хорошо, если бы Афины предоставили своим союзникам автономию, приобрели бесконечно запутанный характер. И дело не только в том, что Спарта связала себя обязательствами перед Персией, которые, по сути, сократили степень свободы греков Малой Азии2. Сам ход войны вызвал необратимые политические перемены во многих городах, да и у самой Спарты в результате ее военных успехов и возросшего могущества появилось желание это могущество увековечить3.
Спарта обладала рядом серьезных недостатков, делавших ее непригодной для исполнения роли ведущей державы, в особенности же для роли державы имперского толка. Общая численность ее полноправных граждан теперь не превышала нескольких тысяч человек и, по всей видимости, имела тенденцию к дальнейшему сокращению4. Ко времени
1 Lewis 1977 (А 33): 65-67.
2 Lewis 1977 (А 33): 122—125 — здесь доказывается, что по «Договору Беотия» 408 г. до н. э. автономия греков Малой Азии гарантировалась при условии уплаты ими дани Персии. Таллин (Tuplin 1987 (А 60)) предпочитает традиционную точку зрения, согласно которой Царю была просто передана власть над ними.
3 По вопросу о том, в каких именно отношениях война изменила Спарту, см.: Cart- ledge 1987 (С 284): 34-54.
4 Иные точки зрения высказаны в следующих двух работах: Cawkwell 1983 (С 286); Cartledge 1987 (С 284): 37-43.


I. Глава Греции
41
Пелопоннесской войны в спартанской фаланге гоплиты из числа периэ- ков и гоплиты из числа спартиатов (полноправных граждан) стояли уже в одном строю, бок о бок, а с 424 г. до н. э. отмечается всё более частое использование в качестве гоплитов освобожденных илотов — недавно созданной социальной группы, известной как неодамоды (т. е. «новые члены демоса»).
Традиционное воспитание спартанских граждан предполагало сугубо военную подготовку, направленную скорее на привитие навыков повиновения и послушания, нежели независимого мышления и инициативности5. Существовал даже обычай, согласно которому государство не могло посылать с какими-то заданиями за границу людей призывного возраста (Фукидид. IV. 132.3 (в действительности у Фукидида речь идет не вообще о людях призывного возраста, а о «молодых людях». — A3)). По сути, в условиях войны многие спартанцы увидели более широкий мир и сталкивались с нетрадиционными ситуациями, и некоторые из них, без всякого сомнения, научились вести дела с неспартанцами; другие упорно держались возникшего в 470-х годах до н. э. благодаря регенту Павсанию стереотипного мнения, согласно которому любой спартанец при отсутствии ограничений, налагаемых на него традиционной спартанской системой, оказывается неспособным соблюдать правила поведения, принятые у других людей, или создает новые, свои собственные, правила. У Фукидида (1.77.6; ср.: 76.1) афинские послы, прибывшие в 432 г. до н. э. в Спарту, предрекают ей весьма вероятную неудачу как имперской державе именно по этой причине.
Во время войны некоторые спартанцы избавлялись от этих недостатков. Брасид, помимо того, что он был прекрасным воином, завоевал еще и доверие союзников и внушил им, что и другие спартанские военачальники будут подобны ему (Фукидид. IV.81). Лисандр приобрел доверие не только у греков, но и у Кира, персидского царевича. Триумф Лисандра в этом отношении превратил его в главного архитектора такой победы, которая была одержана без всякого решительного сражения. Однако успех отдельных личностей создавал новые напряжения внутри спартанской системы, которая предоставляла не особенно много возможностей успешным людям, если только они не были царями. У Брасида были проблемы с правительством на родине в тех случаях, когда оно преследовало иные по сравнению с ним цели (Фукидид. IV.108.7). Чтобы Лисандр вернулся к командованию спартанским флотом после того, как в течение года он уже исполнял должность наварха, потребовалось применить юридическую фикцию, дабы не допустить нарушения конституционного обычая (Ксенофонт. Греческая история. П.1.7). Непрерывное использование на командной должности Лисандра (что формально, согласно спартанской конституции, было запрещено. — А.3.), который уже приобрел большую известность в эллинском мире, нежели любой другой спартанец после Павсания, являвшегося, по крайней мере, регентом при малолет¬
5 Finley 1973 (С 290).


42
Глава 2. Спарта в роли победителя
нем царе, неизбежно создавало такие трудности, для которых просто не было прецедентов. С другой стороны, постоянное переизбрание в Афинах на должность стратегов одних и тех же лиц никогда не создавало никакой проблемы; опыт нужно было нарабатывать, чтобы потом можно было его использовать.
В Спарте, при обычных обстоятельствах, только наследственные цари исполняли свою должность на протяжении длительных периодов времени. К 404 г. до н. э. Агис был царем уже 23 года. Он испытывал трудности с общественным мнением, особенно в 418 г. до н. э. (см.: КИДМУ: 438), но он их преодолел. Возглавляя базу в Декелее с 413 г. до н. э., он в течение более долгого времени, нежели любой другой спартанец до него, действовал без ведома спартанских властей (Фукидид. УШ.5.3). Он, по всей видимости, многому научился, не допускал явных промахов и внес весомый вклад в дело сокрушения Афин. Но ему было уже под шестьдесят (Ксенофонт. Греческая история. Ш.3.1), и, заболев, он не мог воевать дальше. Его коллеге Павсанию было чуть более сорока6. К тому времени последний был полноправным царем лишь на протяжении четырех лет, хотя в детстве и юности он уже занимал престол — во время долгого изгнания своего отца Плистоанакта. Когда в 405 г. до н. э. Павсаний повел основное спартанское и пелопоннесское войско на Афины (Ксенофонт. Греческая история. П.2.7), это, возможно, был его первый боевой опыт. Плистоанакт не был особенно задействован даже и после своего возвращения из изгнания, и мы можем предположить, что, поскольку спартанцы имели возможность выбора, к какому из двух царских родов присоединиться (Ксенофонт. Греческая история. V.4.32), они предпочли Агиса.
Значение царей, когда они не командовали действующим войском, обусловливалось не столько их властными полномочиями, сколько престижем и влиянием7. Обычным центром принятия политических решений была узкая группа лиц. Хотя к этой группе могли принадлежать и другие люди, ее институциональную сердцевину представляли собой ге- русия — совет из двадцати восьми человек старше шестидесяти лет, назначавшихся сюда пожизненно, и пять эфоров, избираемых ежегодно. Проявление инициативы и принятие административных распоряжений оставались в руках эфоров, но герусия имела огромное значение, что в большой степени объясняется ее ролью в политических судебных процессах8. У нас мало данных о составе этих органов, если не считать предположения, что в герусию чаще избирались представители каких-то определенных спартиатских семей, а также утверждения Аристотеля (Политика. 1270Ь8—10) о том, что среди эфоров могли быть очень бедные люди. К 404 г. до н. э. отношение ко всем таким вещам в той или иной степени должно было формироваться под влиянием войны; насколько практиче-
6 Beloch 1912-1927 (А 5) L2: 178.
7 В целом об институциональных основах спартанской политики см.: Cartiedge 1987 (С 284): 116-138.
8 Andrewes 1966 (С 274); de Ste Croix 1972 (С 68): 132-136; Lewis 1977 (А 33): 36.


I. Глава Греции
43
Выше 1000 м над уровнем моря
0 25 50 75 100 125 км
0 25 50 75 миль
Карта 2. Аттика и Пелопоннес
ский опыт был необходимым условием для занятия должности и насколько политический авторитет человека зависел от такого опыта, мы не знаем. Точно известно, что руководящая группа могла посылать советников к действовавшим за морем командирам и — на более короткий срок — инспекционные делегации. Обе эти практики часто обнаруживаются в источниках, и подобный опыт непременно должен был использоваться в деле подготовки тех, кто реально принимал решения.


44
Глава 2. Спарта в роли победителя
Внутри руководящей группы иногда обнаруживаются разногласия. В конечном итоге они могли разрешаться в Народном собрании — на апелле, полномочия которой в других отношениях ограничивались выборами, однако при этом апелла могла лишь или принять, или отвергнуть внесенные предложения9. Орган более широкого состава, видимо, легче мог бы оказаться под воздействием более общих, более идеалистических соображений, нежели такая узкая руководящая группа10. Предпринимались попытки проанализировать спартанскую политику в терминах партий;11 в любом случае, определенно можно говорить о существовании политических группировок, наиболее уверенно — о группировках «друзей» того или иного царя. Не следует думать, что такие сообщества всегда были значимы; есть масса примеров, когда то или иное политическое решение или действие просто приписывалось «лакедемонянам», и нет никаких оснований полагать, будто бы они не могли в каких-то случаях и в самом деле приходить к единодушному решению12. Возникавшие разногласия могли обуславливаться не только расхождением предлагавшихся политических курсов, но и противоборством отдельных личностей.
К 404 г. до н. э. вовлеченность Спарты в международные дела зашла уже так далеко, что представление о том, что ее активность должна быть ограничена рамками Пелопоннеса, могло сохраняться только в головах теоретиков, которые выражали сожаление по поводу воображаемого прошлого, когда спартанцы еще не были испорчены внешними влияниями и жили по законам Ликурга13. Союз с Персией в конечном счете подтвердил ценность этого представления, а идея антиперсидского панэллинизма, сформулированная уже в 406 г. до н. э. навархом (спартанским флотоводцем. — А.З.) Калликратидом (Ксенофонт. Греческая история.
1.6.7), временно пребывала в латентном состоянии. То, что этот панэллинизм был способен к возрождению, становится ясно из того, по какой причине спартанцы отказались разрушать Афины в 404 г. до н. э. (Там же. П.2.20): они не желали порабощать эллинский город, сделавший так много для всей Эллады в те годы, когда над ней нависли страшные угрозы. Но на данный момент действовали соглашения с Персией. Если в других местах Спарта могла поддерживать и даже расширять свое влияние, то вот от греков Малой Азии она в каком-то смысле отказалась14.
9 Эндрюс (1966 (С 274)) полемизирует с Аристотелем по поводу важности спартанского народного собрания. Де Сен-Круа (1972 (С 68): 126—131) высказывает сомнения относительно его значения. Льюис (1977 (А 33): 36—39) занимает среднюю позицию (но сейчас я уже не стал бы выводить из Фукидида (VI.88—93), что народное собрание обладало правом внесения поправок).
10 Lewis 1977 (А 33): 111-112.
11 По данному периоду см.: Hamilton 1970; Hamilton 1979 (С 293—294); David 1981 (С 289): 5-^2.
12 Thompson 1973 (С 319).
13 О притягательной силе этой идеи за пределами Спарты см.: Ollier 1933—1945 (С 304); Tigerstedt 1965-1974 (С 320); Rawson 1969 (С 310).
14 См. сноску 2 к насг. гл.


I. Глава Греции
45
Лозунг автономии всех греческих государств15, выдвинутый в начале войны и затем многократно подтверждавшийся (напр.: Фукидид. IV.88.1), носил более ограниченный характер (по сравнению с лозунгом элевферии, свободы. — А.З). Перикл высказал мнение (Фукидид. 1.144.2, ср.: 19), что та разновидность автономии, которую Спарта предоставляла своим пелопоннесским союзникам, устраивала только ее саму, и этот пример показывает, что данное слово допускало весьма вольное с собой обращение.
Несмотря на ограниченное число своих граждан, Спарта, как кажется, не испытывала особых проблем с набором такого количества сухопутных союзных и наемных войск, которое было необходимо для проведения ее политики. Флот, победивший при Эгоспотамах, никуда не делся, причем это был относительно новый флот. Однако наемные отряды и гребцы требовали серьезного финансирования. Резервы пока еще оставались. Лисандр передал государству остатки тех сумм, которые он получил от Кира: согласно Ксенофонту [Греческая история. П.3.8) — 470 талантов, согласно Диодору (ХШ.106.8) — 1500 талантов16. Будущие доходы — это уже совсем другое дело. Неясно, насколько военные условия улучшили традиционную природу спартанских финансов, отличавшуюся бессистемным характером;17 свои вложения сделали отнятые у Афин союзники либо ожидалось, что они их сделают (напр.: Фукидид. УШ.ЗбЛ, 44.4, 45.5), но и для этого времени отсутствуют указания на регулярные платежи, а самые богатые города отныне были персидскими данниками.
У Спарты сохранялось одно слабое место: хотя после 421 г. до н. э. ничего не сообщается о тревогах по поводу многочисленного плотского и иного подвластного населения (см.: КИДМ V: 536), а угроза, исходившая от мессенской базы в Пилосе, в 410 г. до н. э. перестала существовать (Там же: 604), всегда оставалась вероятность того, что волнения возобновятся18.
Один пункт по поводу будущего был уже урегулирован благодаря решению о том, что Афины как город должны сохраниться в той или иной форме. Не вполне ясной выглядела дальнейшая судьба их прежних под¬
15 Вопреки мнению М. Оствальда (Ostwald 1982 (С 55)), нет ничего невозможного в том, что концепция автономии возникла на Пелопоннесе.
16 David 1979/1980 (С 288).
17 Хотя наша попытка понизить до 396 г. до н. э. датировку единовременных поступлений, зафиксированных в надписи М—L N° 67 (см. комментарий к этой надписи), была поддержана Л.-Г. Джеффери (Jeffery 1988 (В 145)), один новый фрагмент той же стелы (Matthaiou, Pikoulas 1989 (В 154)) делает весьма вероятной датировку между 430 и 416 гг. до н. э. (Речь идет о самой знаменитой спартанской надписи, фиксирующей взносы, сделанные различными полисами и частными лицами «лакедемонянам на войну»; по поводу этой надписи см. также изд.: Соколов Ф.Ф. Дань лакедемонских союзников Ц Журнал Министерства народного просвещения (1897, март — апрель): 92—99. В 1976 г. был обнаружен новый фрагмент той же стелы; см. новейшее издание, перевод и подробный комментарий надписи: Loomis W.T. The Spartan War Fund. IG V 7.7 and a New Fragment (Stuttgart, 1992). — A3)
18 В целом о внутренней социальной структуре Спарты см.: Cartledge 1987 (С 284): 160—179 (см. также: Зайков А.В. Общество древней Спарты: основные категории социальной структуры. (Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2013). —A3).


46
Глава 2. Спарта в роли победителя
властных союзников. Договоры с персами подразумевали, что Спарта не будет претендовать на афинское наследие на Азиатском материке, но к моменту падения Афин Дарий П либо уже умер, либо умирал как раз в это время19, а будущая позиция спартанского друга Кира оставалась неопределенной. В качестве возможной компенсации Спарта, будучи сухопутной державой, могла рассматривать расширение своего влияния на севере материковой Греции.
Существует очень мало указаний на то, каковы были намерения спартанцев относительно своих традиционных союзников, вместе с которыми они победили в войне. Те из них, кто предлагал уничтожить Афины, своего не добились. Ничего не было сделано для того, чтобы из оставшихся осколков восстановить былое коринфское влияние в северо-западном регионе — а проблема эта стояла ребром как до, так и во время Ар- хидамовой войны; также и спартанские планы относительно северной Греции, насколько мы можем о них судить, совсем не учитывали потенциальных беотийских интересов. Более явным было ощущение того, что появился шанс свести кое с кем старые счеты: в частности, спартанцам по-прежнему не давала покоя обида на Элиду (см.: КИДМ V: 543—544).
Какие бы ни были у кого-то намерения, флотом на данный момент командовал Лисандр, и он же своими действиями определял спартанскую политику20. Самос продолжал оказывать сопротивление Спарте, сохраняя лояльность Афинам (ср.: М—L № 94) даже после их падения, вплоть до лета 404 г. до н. э. Наконец и он капитулировал (Ксенофонт. Греческая история. П.3.6—7). Его свободным жителям было позволено уйти, взяв с собой только то, что на них было надето (ср.: Фукидид. П.70. З)21, а сам город и всё имущество, находившееся в нем, Лисандр передал «прежним гражданам», то есть тем, кто в ходе предыдущих междоусобиц был изгнан (демосом. —А. 3.); отныне город должен был управляться десятью архонтами (по всей видимости, это была одна из тех декархий, которые часто упоминаются в наших источниках) и спартанским гармо- стом, а именно Фораксом, который к тому времени уже по меньшей мере два года служил во флоте (Диодор. XIV.3.5; Poralla 1913 (С 307) под именем «Θώραξ»)22.
Самос интересен не только тем, что это единственное место, где мы видим, как была учреждена декархия23, — он дает нам самый яркий пример проявления благодарности к Лисандру. Другие города также могли
19 См. с. 293 наст. изд.
20 О Лисандре см.: Lotze 1964 (С 301); Andrewes 1971 (С 275); Bommelaer 1981 (С 279); Cartledge 1987 (С 284): повсюду.
21 В какой-то момент следующего года эти люди оказались в Эфесе и в Нотие (Tod № 97 = Harding No 5: строки 8-9).
22 О заселении Самоса см.: Shipley 1987 (С 382): 131—134 — автор сомневается в том, что изгнанию подверглось всё гражданское население Самоса.
23 Можно еще добавить Фасос, об учреждении декархии в котором говорилось, вероятно, у Корнелия Непота [Лисандр. 2) (в этом месте у Непота — лакуна. — А.З).


I. Глава Греции
47
устанавливать в честь последнего статуи (напр., Эфес, см.: Павсаний. VL3.15). На Самосе же те, кого он вернул на родину после массовых избиений предшествующего периода, не только поставили ему статую в Олимпии (Там же), но и оказали ему божеские почести — установили алтарь для приношения ему жертвоприношений, пели пеаны в его честь и даже праздник, посвященный Гере, переименовали в Лисандрии24. Прежде ничего подобного в греческом мире не случалось, хотя Брасид посмертно стал героем-основателем Амфиполя (Фукидид. V. 11.1, см.: КИДММ: 430).
С Самоса Лисандр был вызван назад в Афины, поскольку там начались волнения25. Мирное урегулирование никак не затрагивало политическое будущее полиса. Хотя «Афинская политая» (34.3) сообщает, что мир был заключен на том условии, что афиняне будут управляться «по заветам отцов» (πάτριος πολιτεία»), ясно, что договор содержал лишь фразу, обычную для соглашений между пелопоннесскими полисами, согласно которой афиняне могли сохранить у себя традиционную конституцию («πολιτεύεσθαι κατά τα πάτρια»)26. Этого, впрочем, оказалось достаточно, чтобы вызвать полемику между сторонниками традиционной демократии, уцелевшими после 411 г. до н. э. (см.: КИДМ V: 590—595), которые выступали лишь за некоторое ограничение избирательного права, и их политическими противниками, включая изгнанников, вернувшихся по условиям мира и приверженных крайней олигархии. Демократы были обречены на провал. Согласно рассказу, написанному с их точки зрения (Лисий. ХШ), Клеофонт, самый известный демагог последних лет войны, был приговорен судом к смерти еще до заключения мира, а лояльная демократии группа стратегов и таксиархов2ба уже находилась под арестом по подозрению в государственном заговоре.
Лисандр прибыл с сотней кораблей и принудил противоборствующие стороны прекратить конфликт, заявив, что афиняне уже нарушили договор тем, что не торопятся срывать свои стены. По предложению Фера-
24 Дурис. FGrH 76 F 26, 71; последняя подробность этого свидетельства подтверждается базой статуи (Homarm-Wedeking 1965 (J 19): 440). См.: Habicht 1970 (А 26): 3-6; de Ste Croix 1981 (С 70): 74; Badian 1981 (D 141): 55—58 (автор доказывает, что почести, оказанные Лисандру самосцами, были посмертными); Cartledge 1987 (С 284): 82—86. (По теме обожествления Лисандра важна также работа, в которой проводится аналогия с оказанием божественных почестей Агесилаю, см.: Flower М.А. Agesilaus of Sparta and the Origins of the Ruler Cult// CQ 38 (1988): 128-134. - A.3.)
25 Полезным руководством по Афинам 404/403 г. до н. э. остается изд.: Hignett 1952 (С 174), хотя автор склонен замечать пристрастное отношение в большей степени у Диодора и в «Афинской полнггии», нежели у Лисия. См. также: Rhodes 1981 (В 94): 415—481; Krentz 1982 (С 182); Ostwald 1986 (С 214): 460-496.
26 Такая трактовка этого условия представлена в работах: Fuks 1953 (С 138): 60—61; Rhodes 1981 (В 94): 427; иное мнение см. в изд.: McCoy 1975 (С 191).
2ба Таксиархи —в Афинах командиры отрядов гоплитов, подчинявшиеся стратегам; вторая по значимости (после стратегов) военная должность; избирались по филам сроком на один год. — A3.


48
Глава 2. Спарта в роли победителя
мена27 была назначена коллегия из тридцати человек для составления проекта новых законов для управления Афинами (Ксенофонт. Греческая история. П.3.11; Диодор. XTV.4.1)28. В любом случае это гарантировало, что демократия не останется неизменной. Хотя подробности неизвестны, Тридцать должны были поучить в свои руки еще и исполнительную власть, и, кроме того, они приступили к назначению должностных лиц и членов Совета на 404/403 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. П.3.11; Аристотель. Афинская политая. 35.1). То, каким образом они осуществляли исполнительную власть, оказало гораздо большее впечатление на наши источники, нежели то, как они справлялись со своей основной функцией. Уладив вопрос на ближайшее будущее, Лисандр отплыл наконец с триумфом на родину.
Таким образом, и в Афинах, и на Самосе он установил режим, который казался ему надежным; ничто не мешает думать о Тридцати как о расширенной декархии, которая соответствовала более крупному государству. Эти два города, в конечном счете, составляли ядро Афинской империи, и естественно предположить, что в отношении них требовались специальные решения, меж тем этим двум городам вполне могла отводиться особая роль в том заранее подготовленном личном плане, который изложен у Плутарха в жизнеописании Лисандра. В свою первую навархию, в 407 г. до н. э., последний мобилизовал собственных сторонников, что и послужило началом позднейших декархий (4.5). Реализация этой индивидуальной политики пришлась на период между Эгоспотамами и падением Афин (13.5—9), и сопровождалась она систематической ликвидацией демократий и прочих конституций и устройством вместо них декархий. Производилось это как в тех городах, которые проявляли прежде враждебность, так и в тех, которые ее не проявляли. При каждой декархии назначался спартанский гармост. Эта новые режимы покоились не на происхождении или имущественном цензе, но на личной преданности Лисандру и должны были способствовать становлению персонального лидерства в Греции.
Позднее и сама карьера Лисандра, и смысл его честолюбивых намерений определенно были искажены, а предположение о наличии у него плана по установлению личной власти, осуществляемой за пределами государства, неправдоподобно. Конец афинского господства означал конец
27 Ясно, что в этом пункте Лисий (XII.74—76) имеет приоритет перед Диодором (XIV.3.5—7). О компромиссной позиции, с которой Ферамен выступал дважды, один раз против олигархии, другой раз — за нее, см.: Salmon 1969 (С 247) (его выводы принимает МакКой (1975 (С 191): 142—144)); Krentz 1982 (С 182): 49, примеч. 21; Ostwald 1986 (С 214): 476-477. Предпочтительней делать акцент на врёменном характере коллегии Тридцати, то есть на том обстоятельстве, что назначены они были для составления проекта законов (см. след, сноску).
28 Krentz 1982 (С 182): 50; Ostwald 1986 (С 214): 477, примеч. 70 — данные авторы доказывают, что законы этого проекта — это те самые законы, согласно которым Тридцать должны управлять государством, однако более предпочтительной представляется традиционная точка зрения о том, что это были те законы, по которым афиняне должны были вести свои дела.


I. Глава Греции
49
многих режимов, как демократических, так и тех, что имели лишь демократический оттенок (ср.: КИДМУ: 479-480). Среди тех, кто пришел на смену этим режимам, единодушия не было и быть не могло, а те группировки, которые добивались благосклонности спартанского командующего, вероятно, и выходили на первые роли, и оказывались под его защитой, которую они могли рассматривать как необходимое условие для самоутверждения. Не все наши источники считают, что эта система (декар- хий и гармостов. — А.З.) была сугубо лисандровской, Диодор (XIV. 10.1) же фактически говорит о том, что после войны лакедемоняне (то есть спартанский полис в целом) приказали Лисандру поставить гармостов и учредить олигархии в каждом побежденном городе, и вслед за этим утверждает, что на эти города они наложили теперь дань, которая позволяла им собирать более 1 тыс. талантов ежегодно29. Хотя хронология событий в этом диодоровском пассаже и вопрос о доверии к сообщаемой в нем информации вызывают некоторые трудности30, нет никакой серьезной причины думать, что кто-то из лакедемонян в 404 г. до н. э. всерьез допускал возможность принятия каких-либо мер по самоограничению Спарты и отказа от открывавшихся перед ней возможностей.
Уже раньше, возможно, спартанцы думали о расширении своего влияния на те регионы, которые оставались не затронутыми афинским империализмом. К 395 г. до н. э. обнаруживается высокая степень спартанского контроля в центральной Греции, каковой в первую фазу Коринфской войны беотийцы всеми силами пытались ликвидировать (см. с. 132 наст, изд.). Высказывались серьезные аргументы31 в пользу того, что со времен основания Гераклеи Трахинской в 426 г. до н. э. (.КИДМУ: 487) спартанцы обращали свои взоры на север. К сожалению, главный довод в пользу того, что в 404 г. до н. э. начал реализовываться далекоидущий план по экспансии на север, находится в речи, составленной в фессалийской Лариссе и приписываемой в рукописи Героду Аттику, оратору П в. н. э. Широко распространено мнение, что на самом деле эта речь — продукт конца V в. до н. э., и многие сторонники данной точки зрения относят ее
29 Что касается подробностей истории так называемой «второй спартанской империи», то до сих пор нельзя назвать ничего, что могло бы заменить основательное и всестороннее рассмотрение вопроса в изд.: Parke 1930 (С 305), и уж определенно такой заменой не является статья: Bockisch 1965 (С 278). О спартанском империализме в целом см.: Andrewes 1978 (С 276); Carüedge 1987 (С 284): 86-98.
30 См.: Andrewes 1971 (С 275): 209—210 — автор полагает, что Диодор спекулятивным образом пришел к выводу об этом официальном решении (о введении союзной дани), оперевшись на содержащееся у Эфора описание постепенного развертывания событий. То, что правильная податная структура существовала к 403 г. до н. э., вытекает из «Афинской политии» (39.2), где сообщается, что по условиям окончательного примирения в Афинах (конец лета 403 г. до н. э. — А.З.) обе партии (элевсинская и городская. — А.З.) должны были выплачивать из своих доходов «εις τό συμμαχικόν» [греч. «в союзную казну». — А.З). Никакой другой информации об этой подати у нас нет; «более тысячи талантов» представляются весьма значительной суммой.
31 Andrewes 1971 (С 275): 217—226 — это основная работа по последовавшим затем событиям. См. также: Funke 1980 (С 24): 39—40.


50
Глава 2. Спарта в роли победителя
к лету 404 г. до н. э.;32 в таком случае Спарта должна была бы предлагать Лариссе союз против македонского царя Архелая. На самом деле эта речь несомненно — позднейшее риторическое произведение33, и сколь бы ни было трудно установить подробности и поводы для ее составления, весьма рискованно утверждать, что событие, которому она посвящена, когда-либо имело место в действительности34.
Но даже и без этого довода существует доказательство спартанской активности на севере, хотя ее начало невозможно датировать. Какую бы мы ни приняли точку зрения в отношении речи Герода, Фессалия в конце войны действительно была охвачена значительными волнениями. Афинянин Критий в пору своего изгнания ввязался здесь в междоусобную борьбу (Ксенофонт. Греческая история. П.3.36). Ликофрон из Феры, «желавший управлять всей Фессалией», захватил Лариссу и другие полисы в сентябре 404 г. до н. э. (Там же. П.3.4). Известно, что он был другом Спарты (Там же. VI.4.24), а веским доказательством лакедемонского вторжения в Фессалию является тот факт, что к 395 г. до н. э. Спарта уже разместила свой гарнизон в Фарсале (Диодор. XIV.82.5—6), что толкало ее на сторону Фер против Лариссы. С самого своего основания Гераклея испытывала более или менее постоянные трудности со своими соседями и с фессалийцами (Фукидид. Ш.93.2; V.51; \ТП.3.1; Ксенофонт. Греческая история. 1.2.18). В Гераклее был заинтересован Агис, но первый известный нам случай проявления заботы о ней в послевоенный период — это спартанская миссия 400 или 399 г. до н. э., которая должна была усмирить здесь стасис и наказать ее соседей (Диодор. XIV.38.4—5; Полиен. П.21; ср.: Диодор. XIV.82.7). Некоторые из этих соседей оказались в составе смешанных сил, которые в 395 г. до н. э. Лисандру было поручено привести к Галиарту (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.6; см. с. 131 наст. изд.). Тот факт, что это войско можно было набрать в данном регионе, показывает, что активность основных сил по его поводу была, скорее всего, более значительной, нежели то зафиксировано в источниках, и миссия Лисандра предполагает, что он мог быть вовлечен в здешние дела уже и раньше. Активность к западу и к северу от Беотии не могла не привлечь внимания Фив; еще в 419 г. до н. э. Гераклея стала причиной трений между Беотией и Спартой (Фукидид. V.52.1).
32 Morrison 1942(С 373); Wade-Geiy 1945 (С 388) — оба автора следуют за Э. Эндрюсом. Более старому взгляду на 400/399 г. до н. э. как на дату этой речи (Meyer 1921 (А 38): 56—58; Beloch 1912—1927 (А 5) Ш: 2, 16—18) отдает предпочтение П. Функ.
33 Albini 1968 (В 3); Russell 1983 (Н 102): 111.
34 П. Функ (см. сноску 31 наст, гл.) ссылается на единодушное мнение исследователей о том, что эта речь, кто бы ни был ее автор, содержит надежный материал, однако нет никаких подтверждений предполагаемого спартанского нападения на Македонию. То, что незадолго перед тем Архелай осуществил успешную атаку на Лариссу, правдоподобно обосновано в изд.: Hammond, Griffith 1979 (D 50): 140—141.


П. Афины
51
II. Афины
Самые полные из имеющихся у нас рассказов о послевоенных событиях, как обычно, касаются Афин, так что Афины оказываются неким оселком для оценки спартанской политики. Рассказы эти богаты информацией и порой противоречивы. Самое глубокое противоречие, следы которого мы уже видели, касается роли Ферамена. Наиболее важное фактическое несоответствие связано с датой размещения спартанского гарнизона. Несходство в сообщениях об этом событии должно было проявиться очень рано, когда уцелевшие из числа Тридцати старались подчеркнуть свое отличие от сторонников крайних мер. Как они это делали, проясняет речь ХП Лисия: обвиняемый здесь настаивает на том, что он был человеком Ферамена, а не человеком Крития.
В данном случае рассказ Диодора (ср. с. 21 наст, изд.), похоже, не содержит никаких данных из «Оксиринхской греческой истории»; Эфор, судя по всему, совмещает сводку, взятую у Ксенофонта, с каким-то крайне неумелым профераменовским источником. Аристотелевская «Афинская политая» на сей раз содержит очень полный отчет о событиях (34.3—40), заимствованный, вероятно, у аттидографа Андротаона (см.: КИДМУ: 24). Начав с весьма сомнительного профераменовского рассказа, этот отчет заканчивается бесценной документированной подробностью о заключительном соглашении противоборствующих сторон и об амнистии. Если не считать этих событий, приоритет во всех сугубо фактических вопросах необходимо отдавать Ксенофонту. Хотя его рассказ был написан гораздо позднее (см. с. 10 наст, изд.), он определенно создан очевидцем, находившимся среди афинских всадников. Обнаруживаемые в этой сводке последовательные этапы утраты автором иллюзий сами по себе являются важным документом эпохи35.
Поражение неизбежно привело к переоценке тех учреждений, при наличии которых афиняне вели войну. Хотя убежденные демократы могли удовлетворяться мыслью о предательстве как причине того, что случилось при Эгоспотамах (Лисий. XIV.38; ср.: Ксенофонт. Греческая история. П.1.32; Демосфен. XIX. 191), противники демократии, молчавшие с 410 г. до н. э., теперь получили шанс. И дело не только в том, что последнее слово о будущем Афин принадлежало спартанцам. Афины лишились своей империи, и их внутренний характер мог в связи с этим совершенно поменяться. Хотя в отношении абсолютных чисел по-прежнему нет согласия, ясно, что эпидемия и война привели к чудовищному сокращению населения, особенно среди низшего класса — фетов, и лишь
35 	Работа П. Кренца — за исключением желания признать, что у Диодора обнаруживается ксенофонтовский материал (Krentz 1982 (С 182): 135—139), — представляет вполне ортодоксальный взгляд на источники. Далее Кренц (139—147) приходит к мнению, что рассказ «Афинской политии» в конечном счете восходит, скорее, к «Оксиринхской греческой истории», нежели к какому-то из аттидографов, и отдает приоритет этому рассказу перед Ксенофонтом. Данная позиция не выглядит особенно убедительной.


52
Глава 2. Спарта в роли победителя
в малой степени эти потери были восполнены за счет принудительного возвращения граждан из колоний и клерухий36.
Имеющиеся у нас сообщения по поводу существовавших тогда в Афинах политических взглядов разнятся, и не в малой степени — по поводу позиции Ферамена37. Мы уже отвергли версию, согласно которой он выступал против учреждения Тридцати. Несомненно, именно он внес предложение о создании этой коллегии, но сохраняется, возможно, неясность, готов ли он был на этот раз преобразовать государственное устройство в узкую олигархию (такова точка зрения, выраженная в речи ХП Лисия) или же он изучал возможность вновь наделить гоплитов политическими правами, что на короткое время он устроил в 411—410 гг. до н. э. (см.: КИДМ V: 596—598, 602—603). Согласно Ксенофонту, Фера- мен в своей предсмертной речи [Греческая история. П.3.48)38 утверждал, что он всегда был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, кто может защищать государство, сражаясь на коне или в тяжелом вооружении39.
Даже Лисий в речи ХП признаёт, что учреждение Тридцати состоялось в результате достижения некоторого компромисса40 и разлад возник не сразу. Источники выдвигают на первое место Ферамена и вернувшегося из изгнания Крития41. Если родословную Ферамена невозможно проследить далее его отца Гагнона, стратега перикловской эпохи и основателя Амфиполя, то род Крития был гораздо более древним и многочисленным; в том же самом поколении из этого рода вышел Платон. Одаренный
36 Из самых новых работ см.: Strauss 1986 (С 259): 70-81; Hansen 1988 (С 167): 14—^28.
37 Fuks 1953 (С 139); Harding 1974 (С 169); Rhodes 1981 (В 94): 359-360.
38 По поводу оценки степени аутентичности этой речи см.: Usher 1968 (С 264).
39 Однако в «Афинской политии» (28.5) содержится совсем другое заявление о характере постоянства Ферамена.
40 Лисий сообщает (XII.76), что десятерых человек — очевидно, это были крайние олигархи — назначили «тогдашние эфоры», еще десятерых назвал Ферамен и еще десятерых выбрали те, кто присутствовал тогда на Народном собрании. Лисий не использует здесь официальную терминологию, но дело в том, что всё это было основано на неофициальном соглашении. Свидетельство иного рода о несходстве политических группировок появляется в «Афинской политии» (34.3). Здесь говорится, что мир был заключен на том условии, что афиняне будут управляться «по заветам отцов», при этом демократы считали, что под этим следует понимать демократию, олигархи — олигархию, а «лучшие люди», возглавлявшиеся Фераменом, — «отеческую политик»; поскольку из четырех поименованных тут (Архин, Анит, Клитофонт, Формисий. — А.3.) сторонников Ферамена двое отправились в изгнание, и только этот последний присоединился к Тридцати, проще всего данное сообщение Аристотеля было бы понимать в том духе, что предполагаемая близость взглядов этих пятерых отнюдь не преобразовалась в сходные действия. О попытке Р.-Х. Лепера (Loeper 1896 (С 189) = Лепер Р. Тридцать тиранов //Журнал Министерства народного просвещения (1896, май — июнь): 90—101) доказать, что коллегия Тридцати представляла тридцать клисфеновских триттий [КИДМ IV: 378—381), см.: Whitehead 1980 (С 266); Krentz 1982 (С 182): 51-54.
41 То, что среди Тридцати могли существовать иные точки зрения, становится понятным из того акцента, который делает Аристотель [Политика. 1305626) на фигуре Харик- ла, о котором из других источников известного совсем немного (см.: Ostwald 1986 (С 214): 461). (О Харикле см. также: Фукидид. VT1.20, 26; Андокид. 1.36; Ксенофонт. Греческая история. П.3.2; Ксенофонт. Воспоминания. 1.2.31; Лисий. ХП.55; Исократ. XVI.42; Плутарх. Никий. 4. —А.З.)


П. Афины
53
и весьма сведущий в софистике42, Критий, подобно Ферамену, прежде был связан с Алкивиадом. Вернувшись из изгнания в 404 г. до н. э., Критий проявил явную склонность к личной власти. Не стоит думать, будто бы все, кто принял участие в создании режима Тридцати, являлись людьми знатными и богатыми; самый большой и единственно идентифицируемый слой здесь — это люди, находившиеся не в ладах с демократией43.
Было несколько моментов в афинском праве и конституции, с которыми новый режим на стадии его проектирования мог уживаться, но некоторые результаты кодификации законов, проводившейся с 410 г. до н. э. [КИДМ V: 602—603), были уничтожены44. Ключевой фигурой в деле строительства радикальной демократии являлся Эфиальт [КИДМ V: гл. 4); как проведенные им, так и более поздние законы об Ареопаге были отменены [Афинская полития. 35.2), хотя, похоже, никаких дальнейших шагов по реабилитации этого органа власти сделано не было45. Утверждалось, что Солон при составлении своих законов также сознательно сделал их не вполне ясными, благодаря чему наделил народные суды чересчур большим влиянием, а потому его законы подверглись упрощению [Там же\ ср.: 9.2 и, возможно: Политика. 1274а4-11)46. Неприязнь к самой деятельности этих судов еще более энергично проявилась в преследовании и наказании так называемых сикофантов;4** ни один из наших источников не выказывает никакой симпатии к последним. Данные меры — это афинские ответы на афинские проблемы. Даже если мы согласимся с тем, что Тридцать могли иметь согласованную точку зрения о будущем Афин, которое было неопределенным, источники всё же не подтверждают высказанное недавно мнение, что они пытались преобразовать Аттику по образу Спарты47.
42 D—К 88; см.: Ostwald 1986 (С 214): 462—465. Замечательный рассказ о происхождении религии, приведенный в «Сизифе» (TGF 43 F 19), определенно принадлежит не Критик), а Еврипиду; см.: Dihle 1977 (Н 28).
43 Такова точка зрения обвиняемого, для которого была написана речь XXV Лисия: этот оратор не признаёт, что бывают люди, по природе склонные к демократии или олигархии; анализ событий как будто бы это подтверждает, однако он, конечно, не может опровергнуть существования политических убеждений. Cp.: Ostwald 1986 (С 214): 460-Т68. П. Кренц (Krentz 1982 (С 182): 55—56) приходит к несколько иным выводам.
44 Fingarette 1971 (С 135).
45 Л. Холл (Hall 1990 (С 148)) доказывает, что Тридцать вообще не имели никакого желания вновь наделять Ареопаг важными полномочиями, и иначе оценивает мотивы отмены этих законов.
46 Lewis 1993 (С 187).
4ба Сикофанты («συκοφάνται» от «συκον» — плод смоковницы, фига, и «φαίνω» — доношу) — профессиональные доносчики в Афинах, клеветники; название произошло, вероятно, от того, что первоначально это были осведомители, доносившие на тех, кто нарушал закон, запрещавший вывоз смокв из Аттики. — A3.
47 Krentz 1982 (С 182): 63-68; Whitehead 1982-1983 (С 321); Ostwald 1986 (С 214): 485- 487 — эти авторы подчеркивают интерес Крития к спартанским идеям, обращают внимание на прозвище «эфоры», применявшееся к сторонникам крайних мер, а также на цифровое совпадение с тридцатью спартанскими геронтами, однако затушевывают важную роль совершенно неспартанского по своей природе Совета.


54
Глава 2. Спарта в роли победителя
Здесь нам не нужно выходить за рамки конца лета 404 г. до н. э., однако абсолютная и даже относительная хронология событий остается недоступной48. Следует согласиться с Ксенофонтом в том, что обращение к Спарте с просьбой о размещении гарнизона имело место еще до смерти Ферамена49, но у нас нет никаких верных способов установить, когда были изгнаны некоторые видные деятели50, а также — что еще важней — когда к персидскому сатрапу Фарнабазу поступила просьба казнить Алкивиада51. Спартанский гарнизон был прислан, но необходимы были средства для его содержания, и именно на этой стадии начинаются вызванные отчасти финансовыми причинами казни богатых метеков52 и даже видных афинян53.
Такая жестокость, по всей видимости, отвращала Ферамена, а когда большинство из состава Тридцати подготовили меры по сокращению гражданского корпуса до трех тысяч человек, возникли разногласия по конституционным вопросам. Ферамен доказывал, что это число носит произвольный характер и его необходимо увеличить. Как далеко затем зашли теоретические споры, мы не знаем. Если Ферамен надеялся повторить свой успех 411 г. до н. э. в деле обуздания экстремистов (см.: КИДМ V: 596—598), он ошибался. В распоряжении Крития было достаточно вооруженной поддержки, чтобы убедить Совет и вынудить его казнить Ферамена. Все, кто не попал в число Трех тысяч, теперь были вынуждены покинуть город.
Насколько нужно было убеждать во всем этом Совет или даже остальной гражданский корпус, мы не знаем. Движение, которое в конечном итоге привело к свержению режима, началось вне Аттики, а поддержка этого движения внутри Аттики из-за воцарившегося страха, апатии или обычной удовлетворенности существующим положением вещей формировалась чрезвычайно медленно54.
48 Сообщения источников наиболее ясным образом рассмотрены в работах: Hignett 1952 (С 174): 384—389; Rhodes 1981 (В 94): 416-419. О самой недавней попытке реконструировать события см.: Krentz 1982 (С 182): 131—152.
49 Krentz 1982 (С 182): 131—152; Ostwald 1986 (С 214): 481^84 — оба автора придерживаются противоположного мнения. Непонятно, объясняется ли перестановка этих событий (просьба о спартанском гарнизоне и смерть Ферамена) в «Афинской политии» сознательной попыткой оправдать Ферамена.
50 Изгнание Фрасибула, Алкивиада и Анита упоминается у Ксенофонта [Греческая история. П.3.42) в предсмертной речи Ферамена, однако см. сноску 38 к наст. гл.
51 Сообщения Диодора (XIV. 11) и Плутарха [Алкивиад. 38—39) не согласуются друг с другом. См.: Hatzfeld 1940 (С 173): 319-349; Robert 1980 (F 711): 257-307.
52 Знаменитый факт такого рода связан с очень богатым изготовителем щитов Полемархом, который лучше всего нам известен благодаря тому, что он — одно из главных действующих лиц в кн. I платоновского «Государства». Упомянутый эпизод описан братом Полемарха Лисием (ХП.б—24), которому удалось спастись бегством.
53 Еще одной целью, согласно Платону [Письма. УП.325а), было заставить других сделаться соучастниками арестов и впутать их в преступления режима. Леонт, за которым был послан Сократ [Апология. 32с—d), был отнюдь не метеком, а прежним демократическим стратегом (Andrewes, Lewis 1957 (С 2): 179, примеч. 10). Никерат, сын Никия, оказался одной из самых богатых и значимых жертв.
54 Эта правильная трактовка содержится в работе: Krentz 1982 (С 182): 83—84.


П. Афины
55
То, что не все богатые граждане видели будущее Афин одинаково с Критием, ясно из того факта, что не кто иной, как два богатых человека, ранее исполнявших должность стратега, Фрасибул из Стирии55 и Анит, которые, располагая отрядом всего лишь в семьдесят человек, пересекли зимой 404 г. до н. э. беотийскую Гранину и захватили расположенную на холме Филу56. Некоторые фиванцы оказывали им поддержку частным образом (Оксиринхская греческая история. 17.1), а одним из самых достопримечательных фактов, свидетельствующих о демократическом возрождении, является конечно же та широкая поддержка, какую имело это возрождение в других государствах, отдельные представители которых еще менее года назад призывали к разрушению Афин57. Это — яркое доказательство того, что Спарта, теперь господствовавшая в Греции, стала испытывать большие сомнения в приемлемости сохранения в Афинах марионеточного режима. Чтобы подавить возникшую угрозу в зародыше, Тридцать выдвинулись с Тремя тысячами и спартанским гарнизоном к Филе, но не добились значительного успеха. Их положение всё более усугублялось, и некоторые из их мероприятий, имевших характер массового терроризма, особенно элевсинская бойня58, относятся именно к этому периоду. В конечном счете изгнанники, отряд которых возрос примерно до тысячи человек, смогли силой проложить себе дорогу в Пирей. Гражданская война была теперь в полном разгаре.
В битве при реке Кефисе Критий был убит. Во время перемирия, заключенного ради подбора павших, Клеокрит, вестник Элевсинских мистерий, призвал к объединению против антиафинской деятельности Тридцати. В городе возник раскол, прямым результатом чего стало свержение этого режима; вместо Тридцати была избрана новая коллегия Десяти59. Они попытались спасти ситуацию, обратившись за помощью к Спарте на том основании, что демос отложился от нее. Они договорились о займе в 100 талантов и о присылке Лисандра с союзным войском, чтобы ликвидировать пирейскую группировку, а также о прибытии спартанского флота во главе с навархом, которым был тогда брат Лисандра Ливий.
55 Его не следует путать с другим известным Фрасибулом (из Коллита), который выступил с обвинениями против Алкивиада, заявив, что именно негодное командование того флотом в 407 г. до н. э. привело к поражению при Нагие (КИДМ V: 609); успешная, хотя и скачкообразная карьера этого Фрасибула может быть прослежена вплоть до 373 г. до н. э.
56 В IV в. до н. э. здесь была крепость, однако нет никаких свидетельств тому, что она существовала уже в 404 г. до н. э. См.: Ober 1985 (К 49): 145—147.
57 Разбор свидетельств об этом см. в изд.: Hignett 1952 (С 174): 290—291; Funke 1980 (С 24): 47, примеч. 3.
58 Ксенофонт (Греческая история. П.4.8—10) с большим отвращением описывает эту резню, в которой он, очевидно, принимал участие.
59 Утверждение (Афинская полития. 38.1, ср.: Лисий. ХП.55) о том, что от коллегии Десяти ожидали прекращения гражданской войны, не подтверждается ее действиями; ср.: Fuks 1953 (С 138). То, что позднее вместо первой коллегии Десяти была избрана вторая коллегия Десяти (Афинская полития. 38.3), противоречит всем свидетельствам, современным самим событиям, вопреки позиции Уолбэнка и Кренца (Walbank 1982 (В 180): 93, примеч. 47; Krentz 1982 (С 182): 97); см.: Rhodes 1981 (В 94): 459-460.


56
Глава 2. Спарта в роли победителя
Лисандр, похоже, по-прежнему имел возможность контролировать спартанскую политику.
Однако в этот момент в Спарте обнаружился разлад60. Царь Павса- ний, боявшийся, что Лисандр не только завоюет себе славу, справившись с этой задачей, но еще и станет хозяином Афин, убедил трех (то есть большинство) эфоров позволить ему возглавить войско Пелопоннесского союза, чтобы уладить ситуацию. Не все союзники ясно понимали его мотивы, так что беотийцы и коринфяне, впервые проявив открыто свою нелояльность, отказались выступить против афинян на том основании, что те никоим образом не нарушили мирный договор; союзники, очевидно, полагали, что царь будет поддерживать марионеточный режим. В самом деле, Павсаний начал свои действия с демонстрации силы той из враждующих партий, которая занимала Пирей; они, в любом случае, должны были видеть, кому принадлежит право принятия решений. Но очень скоро стало очевидным, что в удручающем положении оказались именно Афины, а не Пирей. Семья Никия решила обратиться за помощью к Пав- санию, и ее представители позднее заявляли (Лисий. ХУШ.Ю—12), что это именно они раскрыли Павсанию глаза на истинную сущность режима Тридцати. «Тогда всем пришедшим с ним пелопоннесцам стало ясно, что они (Тридцать. — Ред.) казнили не самых дурных граждан, а таких, которые имели полное право на уважение как по своему происхождению и богатству, так и вообще по своим высоким нравственным качествам» [пер. С.И. Соболевского). Всё это весьма похоже на правду. Ни к какому другому афинянину в Спарте не относились лучше, чем к Никию, к тому же Спарта просто не могла допустить, чтобы ее новый мир с самого начала ассоциировался с подобного рода беззаконными вещами.
Противоборствующим партиям было рекомендовано отправить своих представителей в Спарту. Эфоры и апелла послали пятнадцать человек, чтобы уладить вопрос на месте вместе с Павсанием; они председательствовали на переговорах о соглашении61, которое должно было удовлетворить людей из Пирея, делавших тогда всё возможное, чтобы успокоить политические и экономические опасения «мужей из города», которые прежде поддерживали режим Тридцати. Речь шла об амнистии для всех, кроме Тридцати, Десяти и полицейской коллегии Одиннадцати, а также членов того совета, который управлял Пиреем до того, как его отвоевали вернувшиеся изгнанники, но и эти также могли получить прощение после предоставления полного отчета в своих действиях62. Все другие маги¬
60 Казнь Форакса, ставленника Лисандра на Самосе, уличенного во владении поддельными деньгами (Диодор. XTV.3.5, Плутарх. Лисандр. 19.7), датировать трудно.
61 Об этом соглашении см.: Cloché 1915 (С 116); Funke 1980 (С 24): 1—26; Loening 1987 (С 188).
62 По крайней мере, один член коллегии Тридцати, а именно Эратосфен, остался в Афинах, чтобы доказать, что он был человеком Ферамена, и опровергнуть обвинение в убийстве Полемарха (Лисий. ХП); нет единого мнения относительно того, смог ли Эратосфен выиграть это дело и выжить, чтобы позднее быть убитым за прелюбодеяние, оказавшись застигнутым неким Евфилетом с женой последнего (Лисий. I). Ринон, один из Десяти, при новом режиме был сразу избран стратегом. Но в 402/401 г. до н. э. у членов этой


П. Афины
57
страты должны были отчитаться в присутствии членов своей коллегии63. Даже то имущество, которое было конфисковано при Тридцати, могло остаться в руках новых собственников. Тем, кто не мог примириться с таким режимом, было позволено уйти в отдельный город-государство в Элевсине. В сентябре 404 г. до н. э. изгнанники вернулись в составе процессии и принесли жертвоприношения Афине на Акрополе.
Теоретически Афинам — при условии, что они выполнят свои финансовые и военные обязательства перед Пелопоннесским союзом — могли позволить самостоятельно заниматься собственными делами. Соглашение не принуждало ни к какому особому политическому решению. То, что партия Пирея отнюдь не состояла из последовательных демократов, стало ясно, когда один из ее членов, Формисий64, предложил оставить гражданские права только за землевладельцами, что, как утверждается, привело бы к лишению гражданства 5 тыс. человек (Лисий. XXXIV, с гипотезой (т. е. изложением основных тезисов, пересказом) речи. — А.З.)). Хотя, как складывается впечатление, данное предложение пользовалось какой-то спартанской поддержкой, оно было отклонено. Деятельность коллегии Тридцати поставила под сомнение всякое значение более чем восьмидесятилетнего периода полной демократии в Афинах. Однако, несмотря на убыль населения, демократия всегда сохраняла ограничительную политику относительно гражданских прав. Действие законов Перикла о гражданстве, суровость которых к концу войны, судя по всему, несколько ослабла, было восстановлено в полном объеме65, а когда Фраси- бул попытался добиться гражданства для некоторых из своих приверженцев, эта попытка была блокирована66. Остаточный вывод, который может быть сделан, состоит, видимо, в том, что Афины IV в. до н. э. были гораздо более буржуазными и менее расколотыми в социальном отношении, нежели Афины V в. до н. э.67.
группы были конфискованы и проданы с торгов значительные объемы собственности (Walbank 1982 (В 180) = The Athenian Agora XIX: 2). Вырученные суммы были использованы, кроме всего прочего, для изготовления новых серебряных гидрий (сосудов особой формы. — А.З) для процессий в честь Афины (Филохор, FGrH 328 F 181; IG Π2 1372 4- 1402 + Woodward 1958 (В 183)).
63 Хранители казны Афины, занимавшие эту должность при олигархии, передали полномочия своим демократическим преемникам обычным порядком (IG П21370 + 1371 + 1384 + (?) 1503; West, Woodward 1938 (В 18): 78-83), а их отчеты были опубликованы (IG I3 380), из чего следует, что эту процедуру они прошли успешно; Lewis 1993 (В 151).
64 Он был одним из тех, о ком в «Афинской политии» (34.3) говорится как о поддерживавших отеческую политик) (см. сноску 40 наст. гл.).
65 См.: Funke 1980 (С 24): 19—20, примеч. 9.
66 Афинская полития. 40.2. Взаимосвязь этой попытки Фрасибула с тем, что выглядит как заключительное урегулирование данного вопроса (Tod Nq 100, с новыми фрагментами = Harding № 3), остается спорной (Krentz 1980 (С 181); Osborne 1981—1983 (В 165): D6; Whitehead 1984 (С 267)).
67 В этот период социальный класс по-прежнему иногда занимает важное место в политических взглядах (Оксиринхская греческая история. 6.3, Аристофан. Женщины в народном собрании. 192—193), однако, чтобы услышать по-настоящему решительное заявление о расколе между богатыми и бедными, мы должны подождать до конца 340-х годов до н. э. (Демосфен. Х.35—45). О богатых и бедных см.: Mossé 1962 (С 208): 147—166.


58
Глава 2. Спарта в роли победителя
Непременным условием взаимного согласия была ясно выраженная попытка вернувшейся партии примириться с теми из городской партии, кто решил остаться в Афинах (а не переселяться в Элевсин. — A3.). Даже те источники, которые не испытывают к демократии особой симпатии (например, Ксенофонт. Греческая история. П.4.33, Платон. Письма. УП.325Ь5), оценивают эту попытку очень высоко, особенно за решение о выплате [из общих средств] сумм, взятых олигархами в долг для борьбы против партии Пирея [Афинская полития. 40.3; Исократ. VTL67—69; Демосфен. XX. 11—12). Впрочем, репутацию вернувшейся [в город] партии всё же нельзя назвать совсем безупречной. Олигархическое государство в Элевсине было ликвидировано в 401 г. до н. э. (путем воссоединения с Афинами. — A3.) наполовину — благодаря вероломству, наполовину — благодаря силе убеждения (Ксенофонт. Греческая история. П.4.43, Афинская полития. 40.4). Те, кто при Тридцати служил в коннице, вызывали особенно сильное подозрение и неприязнь (Ксенофонт. Греческая история. III. 1.4, Лисий. XXVI. 10), и, несмотря на клятвенное обещание «не помнить зла» (μή μνησικακειν), все приписываемые Лисию речи показывают, что по меньшей мере до 382 г. до н. э. в судебных процессах в качестве доказательств использовались указания на поведение оппонента в 404 г. до н. э. (Лисий. XXVI). Но в целом победившая демократия имеет в источниках довольно хорошую репутацию.
Реформирование законов, начавшееся в 410 г. до н. э., было возобновлено68. Результатом стало составление исчерпывающего свода писаного права, принятие регулярной процедуры для внесения в него поправок, а также четкое разграничение между постоянными законами и декретами, имевшими временный характер. Другие реформы будут рассмотрены в гл. 9. Самой значительной из них, возможно, было введение платы за посещение Народного собрания с целью обеспечения кворума; тем, кто приходил после достижения кворума, деньги, вероятно, не полагались69. Введение этой меры невозможно датировать точно; к 392 г. до н. э. эта плата была поднята в два этапа до трех оболов.
В первые годы после освобождения наиболее видное положение заняли, естественно, главные освободители, хотя некоторые из тех, кто во время гражданской войны причислялся к «людям города», также оказались на выборных должностях. Современные исследователи при анализе афинской политики более не считают удачным термин «партии». Как бы то ни было, мы видим группировки, формировавшиеся вокруг какой-то личности, и можем иногда даже предположить, что они отличались принципиально, а не только своими лидерами, однако существующие на сей счет исследования70 имеют тенденцию излишне концентрироваться на одном отдельном споре, имевшем место зимой 396/395 г. до н. э. Даже в
68 Harrison 1955 (С 171); Dow 1953-1959, 1960, 1961 (С 129-131); Ostwald 1986 (С 214): 509-524; Robertson 1990 (С 232); Rhodes 1991 (С 230).
69 Rhodes 1981 (В 94): 490-492.
70 Напр.: Sealey 1956 (С 253); более доскональное исследование: Strauss 1986 (С 259): 89—120. Хороший общий взгляд на проблему: Funke 1980 (С 24): 1—26.


П. Афины
59
тех, весьма немногочисленных, случаях, когда у нас есть информация по поводу споров, связанных как с отдельными политическими курсами, так и с отдельными личностями, эти группировки не всегда отличались сплоченным характером71. По поводу краеугольного камня афинской политики, а именно необходимости оставаться верными спартанскому альянсу, похоже, не было никакого раскола вплоть до 397 г. до н. э., пока один афинский изгнанник, Конон, будучи назначенным командовать персидским флотом (см. далее, с. 93 наст, изд.), не предложил альтернативную возможность. До этого момента Афины как член Пелопоннесского союза соблюдали свои обязательства в полной мере.
Два крупных судебных процесса, о которых мы хорошо информированы, проливают свет на некоторые более общие проблемы. Оратор Ан- докид находился в изгнании, так как признал свое участие в осквернении герм в 415 г. до н. э. [КИДМ V: 449). В изгнании он контактировал лишь с афинянами (Андокид. П.11—12), находившимися во флоте, когда тот действовал независимо от города под командой Алкивиада и Фрасибула [КИДМУ: 560—561). Воспользовавшись амнистией, Андокид вернулся в Афины и занимал высокие должности, сообразные его происхождению и богатству, и продолжалось это, вероятно, до 400 г. до н. э., пока прошлое опять не настигло его и он не оказался под судом по обвинению в нечестии. Некоторые сугубо личные и политические проблемы можно, видимо, смутно разглядеть в его собственной защитной речи (Андокид. I), но в обвинительной речи, которой мы также располагаем (Лисий. VI), религия выступает не как простое политическое оружие — она наполняет собой всё обвинение. Произносящий эту речь убежден, по крайней мере, в том, что пороки, которые привели к разгрому Афин, указывают на необходимость принятия особых мер, дабы улучшить отношение богов к городу. Впрочем, Андокид, солидную поддержку которому обеспечивал пользовавшийся большим влиянием Анит, был оправдан.
Существуют веские доводы72 в пользу того, чтобы идентифицировать человека, произносившего на суде VI Лисиеву речь, с Мелетом, который на следующий год объединится с Анитом в преследовании Сократа, обвинив того в непочтении к богам, чтимым городом (Диоген Лаэртский. П.40). Распутать сюжетные линии, имеющие отношение к суду и смерти Сократа, основываясь на позднейшей литературной полемике, — задача почти невыполнимая73. Даже если у нас и есть уверенность относительно
71 Ключевое слово εστεργον в «Оксиринхской греческой истории» (6.3) означает не «здравомыслящих и имущих людей», фактически удовлетворенных сложившимся положением вещей (именно так понимается это слово в изд.: Funke 1980 (С 24): 13, примеч. 55), а то, что они вынуждены были смириться с этой ситуацией.
72 Dover 1968 (В 35): 78-80.
73 Полезное введение в проблематику, связанную с темой суда и казни Сократа, см. в изд.: Guthrie 1962—1981 (Н 56) Ш: 380—385. Книга И. Стоуна (Stone 1988 (С 258)) предлагает много интересных идей, в том числе профессиональному исследователю. (Исидор Файн- пггейн Стоун, более известный как Иззи Стоун (1907—1989), — легендарный американский независимый журналист, нонконформист, писатель, более всего знаменит как издатель собственного еженедельного информационного бюллетеня «I.F. Stone’s Weekly». С юноше¬


60
Глава 2. Спарта в роли победителя
обвинений и реального хода процесса, мы не можем знать, что именно повлияло на решение отдельных присяжных. То, что связи Алкивиада и Крития с Сократом в некотором роде сыграли здесь роковую роль, выглядит бесспорным, хотя «порча молодежи» вряд ли была частью официального обвинения. Нет сомнений, что сам этот суд свидетельствует об атмосфере глубокой гражданской тревоги, проявлялась ли она в беспокойстве о недовольстве богов или же в представлении о том, что Сократ был связан с каким-то опасным духом задавания вопросов и сомнения во всем, каковой дух, вселившись в некоторых людей, поспособствовал краху Афин. То, что Сократа планировали скорее изгнать, нежели казнить, представляется маловероятным, но он и сам блокировал все пути к отступлению и бегству как на самом суде, так и после него.
В экономическом отношении утрата империи и флота преобразила Афины. Они по-прежнему пользовались преимуществами своего центрального положения, а один случайный текст (Андокид. 1.133—134) показывает, что с 402 по 401 г. до н. э. доход откупщиков от сбора двухпроцентной пошлины на ввозимые товары вырос в пять раз. Но также можно с достаточной уверенностью утверждать, что ощущалась отчаянная нехватка государственных средств (Лисий. ХХХ.21). Частные лица оказались у разбитого корыта. Имеющиеся у нас немногочисленные данные о размерах частных состояний показывают гораздо меньшие цифры для IV в. до н. э., нежели для V в. до н. э.; сельскохозяйственная собственность была постепенно реабилитирована и земельные участки опять стали входить в цену после тех долгих лет, когда Спарта удерживала Деке- лею, а все те деньги, которые прежде вкладывались в заморские земельные владения (.КИДМУ: 375), теперь, видимо, были потеряны. На другом конце шкалы находились те люди, которые вернулись в Афины благодаря Лисандру, — им, совершенно очевидно, было трудно начинать всё заново, даже в период сокращения населения. Не вызывает удивления факт, что для 391 г. до н. э. фиксируется наличие настроений в пользу того, чтобы отвоевать назад «Херсонес, колонии, заморскую недвижимость и предоставленные ссуды» (Андокид. Ш.15). То, что спустя тринадцать лет после поражения Афин появилась сама возможность хотя бы думать о таких вещах, целиком объясняется внешними обстоятельствами.
III. Спарта.
403—395 гг. до н. э.
Ситуация в Афинах вышла из-под контроля Лисандра, а результаты допущения такого режима, который имел — или мог иметь — чересчур уз¬
ских лет увлекался философией и античной литературой; свою популярную книгу «Суд над Сократом» написал уже в зрелом возрасте — впервые она вышла в 1988 г. и стала в США национальным бестселлером. —А.З.)


Ш. Спарта. 403—395 гг. до н. э.
61
кую социальную базу, оказались для Спарты весьма сомнительными. Похоже, именно теперь, осенью 403 г. до н. э., эфоры, проведя, по-видимому, консультации, воспользовались моментом и объявили, что декархии Ли- сандра должны быть упразднены, а городам следует вернуться к правлению по отеческим законам (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.2)74. Самоограничение спартанского контроля могло идти даже дальше этого. В следующем году мы не обнаруживаем (Диодор. XIV. 12.2) никаких следов лакедемонского присутствия в таком ключевом пункте, как Византий; гармосг, который оставался там еще в 405 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. П.2.2), был, очевидно, отозван.
Эта перемена в спартанской политике не могла не вызвать некоторой напряженности. По возвращении в Спарту Павсаний попал под суд из-за своего поведения в Афинах, и это единственный раз во всей истории Лакедемона, когда мы можем видеть, как проходило голосование в такого рода суде (Павсаний. Ш.5.2). Голоса двадцати восьми членов ге- русии разделились поровну; второй царь, Агис, проголосовал за осуждение75, но все пять эфоров высказались за оправдание — хорошее свидетельство об отсутствии единодушия у элиты. Не следует думать, будто бы речь шла о каком-то полном падении или закате Лисандра, но его влияние определенно было уже не таким, как прежде, и он мог посчитать для себя благоразумным временно удалиться со сцены, отправившись в Сиракузы с дипломатическим заданием (Плутарх. Лисандр. 2.7, ср. с. 171 наст. изд.)76.
Если на этой стадии возникло желание как-то уменьшить внешнеполитические обязательства, то очень быстро стало понятно, что такое уменьшение несовместимо с положением крупной греческой державы. Вскоре после отзыва спартанского гармоста Византий столкнулся с большими проблемами из-за внутреннего стасиса (смуты) и войны с соседними фракийцами, поэтому попросил прислать спартанского полководца. Сюда был отправлен опытный Клеарх, но предоставившийся шанс он использовал для того, чтобы самому утвердиться здесь в качестве тирана. Это создало массу проблем, так что Спарта теперь была вынуждена направить войско против него (Диодор. XIV. 12.2—7 — излагает события существенно иначе, чем Ксенофонт в «Анабасисе» (П.6.2—6)). Вскоре был найден более приемлемый способ использования энергии этого человека.
74 Датировка этого события, которую обосновывает Э. Эндрюс (Andrewes 1971 (С 275): 206—216), в целом может быть принята; cp.: Funke 1980 (С 24): 31, примеч. 15. Альтернативным, и менее удовлетворительным, является отнесение этого события к 397 г. до н. э., что обосновывается в следующих изд.: Smith 1948 (С 316): 150—153; Hamilton 1979 (С 294): 128—129. О том смысле, в каком эта прокламация эфоров понималась применительно к Малой Азии, в 403 г. до н. э. не находившейся под их полным контролем, см.: Lewis 1977 (А 33): 137-138.
75 О причинах позиции Агиса см. размышления П. Картледжа ( Cartledge 1987 (С 284): 134—135), однако он не смог доказать, что Апис сперва поддержал миссию Павсания.
76 См.: Hamilton 1979 (С 294): 96—97, однако эта миссия очень плохо засвидетельствована и не все исследователи в нее верят; см. сноску 66 на с. 171 наст. изд.


62
Глава 2. Спарта в роли победителя
В 402 г. до н. э. было решено предпринять кое-что для осуществления давно вынашиваемого плана поближе к дому77. Отношения с Элидой были безнадежно испорчены (см.: КИДМУ: 543—544), и глубокая обида 420 г. до н. э., вызванная исключением Спарты из Олимпийских игр и публичными побоями (Фукидид. V.50.4) богатого спартанца Лиха, забыта не была;78 имелись и другие обиды. Более существенно, видимо, то, что Элида установила местную гегемонию такого типа, который на Пелопоннесе для Спарты был неприемлем (см.: КИДМ V: 139—142). В данном случае «автономия» оказалась полезным лозунгом, и элейцам было заявлено, что спартанские власти полагают, что им, элейцам, следует позволить своим периэкским городам быть автономными. Отказ подчиниться означал войну, которая и продолжалась до 400 г. до н. э. В конечном итоге Элида согласилась со значительной потерей своей территории, но демократический режим, который установился там во время войны, остался нетронутым (Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.21—31; Диодор. XTV.17.4—12; 34.1). После этой войны были сведены и более древние счеты. Мессенцы, одну группу которых Афины поселили в Навпакте в 456 г. до н. э., а другую — в Кефаллении, были изгнаны из своих домов (Диодор. XIV.34.2-6).
В других местах происходили и более крупные события. К концу Пелопоннесской войны спартанские отношения с Персией превратились на практике в отношения Лисандра с царевичем Киром. В Спарте могли уповать на то, что после смерти Дария в 404 г. до н. э. Кир станет его преемником, однако в результате восшествия на престол старшего брата последнего, Артаксеркса, положение Кира стало двусмысленным. По сути, при новом царствовании ему удалось сохранить свои позиции на западе державы79, но отношения с сатрапом Тиссаферном были непростыми, и далеко не в последнюю очередь — в связи с греческими городами80. К 402 г. до н. э. царевич решился на мятеж против своего брата и начал собирать войска; смещение Клеарха с должности гармоста Византия предоставило Киру возможность заполучить подходящего командира для греческих гоплитов, наличие которых в таком деле было необходимым. Поддержка на море могла облегчить проведение по меньшей мере на¬
77 Хронология Элейской войны остается спорной; ее краткую сводку см. в изд.: Funke 1980 (С 24): 32, примеч. 16. Ксенофонт синхронизирует начало этой войны с операциями Деркиллида в Азии, что дало бы в качестве ее датировки 399—397 гг. до н. э. и совсем недопустимые результаты для определения дат Агесилаева царствования. Если же этот синхронизм не принимать в расчет, то следует признать, что полное отсутствие в рассказах об этой войне сообщений об Олимпийских играх 400 г. до н. э. заставляет говорить о 402—400 гг. до н. э., что соответствует Диодоровой дате. В сохранившихся отчетах об Элейской войне имеются важные отличия, которые обсуждаются в изд.: Cartledge 1987 (С 284): 248-253.
78 Нет веских поводов думать, что к тому времени Лих был еще жив, как предполагается в изд.: Pouilloux, Salviat 1983 (С 308): 384.
79 Lewis 1977 (А 33): 120—121 — наша точка зрения противоположна той, что высказана в изд.: Andrewes 1971 (С 275): 208—209.
80 Tuplin 1987 (А 60): 141—145 — автор рассматривает позицию этих городов.


Ш. Спарта. 403—395 гг. до н. э.
63
чальной стадии этой кампании, поэтому Кир попросил спартанцев поучаствовать в его деле так же, как он в свое время поучаствовал в их войне с афинянами (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.1). Сочтя эту просьбу справедливой и обоснованной, эфоры оказали Киру помощь флотом и даже предоставили войска81. Его кампания в 401 г. до н. э. завершилась неудачей (см. далее, с. 71, 75,90 наст, изд.) и имела два главных результата. Более долговременный состоял в том, что успешное отступление Десяти тысяч (греческий отряд, нанятый Киром для захвата персидского трона. — А.З.) показало грекам: персидская мощь отнюдь не такая великая, какой она казалась. Более непосредственным результатом стало то, что Спарта очень сильно скомпрометировала себя в глазах Артаксеркса. Какими бы ни были окончательные соглашения с Дарием по поводу Малой Азии (см. выше, с. 40, примеч. 2 наст, изд.), теперь они фактически утратили свое значение, и Артаксеркс в последующие тринадцать лет вполне мог принимать решения, исходя из убеждения, что «спартанцы — самые бесстыдные из всех людей» (Динон, FGrH 690 F 19).
Для осознания новой ситуации потребовалось некоторое время, а между тем, сразу по окончании войны с Элидой, в начале лета 400 г. до н. э., умер Атас. Это привело к спору о порядке наследования, и можно не сомневаться, что он имел политические нотки, хотя мы практически ничего не знаем о подоплеке этого дела82. Сын Агиса Аеотихид был еще несовершеннолетним, к тому же Агисово отцовство вызывало сомнения; предполагали даже, что настоящим родителем Аеотихида был Алкивиад. Следующим в очереди являлся дядя Аеотихида Агесилай, которому на тот момент было около сорока пяти. Он имел безупречную репутацию и врожденную хромоту. В связи с последним обстоятельством вспомнили один древний оракул, который предостерегал Спарту от хромого царствования, однако Аисандр поддержал точку зрения, согласно которой под «хромым» следует понимать незаконное царствование, а вовсе не физический недостаток. В итоге Агесилай был избран царем. Неясно, каковы были мотивы Лисандра, но он многое поставил на это назначение. Лишь время могло показать реальный результат данного дела.
Еще до исхода лета 400 г. до н. э. статус великой державы был снова подтвержден, причем самым решительным образом. Тиссаферн унаследовал положение Кира в западных областях и начал подчинять греческие города. Делегация этих последних прибыла в Спарту и попросила лакедемонян как защитников всей Греции позаботиться также и о свободе эллинов в Азии. Спартанцы, в любом случае уже скомпрометировавшие себя перед Артаксерксом, согласились; альянс с персами, сложившийся в военное время, был теперь практически аннулирован, так что показалось правильным откликнуться на это обращение. Деятельность Фиброна и его преемника Деркиллида будет обсуждена в следующей
81 У Ксенофонта в «Анабасисе» спартанская помощь затушевана, однако в свидетельствах о ней нехватки нет (Lewis 1977 (А 33): 138, примеч. 14).
82 Подробное обсуждение этой проблемы см. в изд.: Cardedge 1987 (С 284): 110—115.


64
Глава 2. Спарта в роли победителя
главе, однако уже здесь необходимо сделать одно замечание общего плана. Считается, что положительно отреагировать на этот призыв Спарту побудила ее империалистическая политика, сильное желание расширить свое владычество, к чему лакедемонян, возможно, вдохновил Лисандр, который теперь опять был в силе, вероятно благодаря Агесилаю, жаждавшему славы83. Это, несомненно, слишком упрощенный взгляд. Не только не были восстановлены декархии, но и вообще во всей этой истории обращает на себя особое внимание характер поведения Спарты по отношению к союзникам. Фиброн был отозван, и ему пришлось ответить за плохое обращение с ними. Деркиллид, напротив, заслужил похвалы за должное поведение в отношении союзников, и трудно найти какие-то особо мрачные краски для его цивилизационной деятельности на Херсонесе (Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.8—10) или для осуществленного им изгнания хиосцев из Атарнея (Там же. Ш.2.11)84. Было бы опасно отрицать, что у спартанской апеллы — и как у некой единой общности, и как у совокупности отдельных индивидуумов — было что-то вроде совести, а в новых условиях уже ничего нельзя было добиться от Персии путем подавления своих лучших чувств.
В самом начале военных действий в Малой Азии85 спартанцы натерпелись страху прямо у себя дома из-за события, которое напоминает нам о социальных основах этого внутренне противоречивого общества (Ксенофонт. Греческая история. Ш.3.4—11). Неизвестно, являлся ли указанный эпизод единственным в своем роде или же в нем не было никакой уникальности, а просто так получилось, что лишь о нем одном до нас дошли какие-то сведения. Некий молодой человек по имени Кинадон, который хотя и не входил в число полноправных спартиатов, однако регулярно получал от властей разные ответственные задания, был обвинен в организации заговора против государства. Эфоры успешно раскрыли эти планы, добились признания и казнили зачинщиков. Независимо от степени реальной опасности заговора, для нас рассказ Ксенофонта об этой истории особенно интересен в той его части, где Кинадон встречается с одним из своих товарищей на агоре и предлагает ему сосчитать, сколько сейчас вокруг них спартиатов. Тот насчитал около сорока — этих, сказал Кинадон, и нужно считать своими врагами; остальные же четыре тысячи, присутствующие на агоре, — друзья. Сами заговорщики, как сообщается, были немногочисленны, но они пользовались сочувствием илотов, неода- модов, гипомейонов и периэков; когда среди всех этих людей заходит разговор о спартиатах, никто не может скрыть, что с удовольствием съел бы их живьем. Находясь под эффективным и жестким контролем, в каком спартанцы, безусловно, имели большой опыт, многочисленное
83 Judeich 1892 (F 663): 41-42; Carüedge 1987 (С 284): 191-192.
84 Можно привести аргументы (ср.: Диодор. ХШ.65.4) в пользу того, что эти хиосские «демократы», изгнанные Деркиллидом, были перед тем приглашены в Атарней, что не делает их меньшим препятствием для стабильности Ионии.
85 Агесилай тогда не царствовал еще и года. Отбыл ли Фиброн в Азию осенью 400 г. до н. э. или же весной 399 г. до н. э., не так легко установить.


Ш. Спарта. 403—395 гг. до н. э.
65
подвластное население постепенно должно было переводить свои чувства в реальные действия. В данный период спартанцы имели возможность использовать неодамодов в Азии86, то ли потому, что считали их надежными, то ли потому, что хотели удалить их на безопасное расстояние.
Осенью 397 г. до н. э. пришли известия о большой подготовке персов к войне. Считается, что именно Лисандр убедил в это время Агесилая внести предложение о том, чтобы ему, Лисандру, было поручено отправиться в Азию с тридцатью спартиатами, 2 тыс. неодамодов и 6 тыс. союзников. Лисандр рассчитывал, как говорит Ксенофонт (Ш.4.2), на то, что спартанцы всё еще превосходят персов на море, а также принимал во внимание, что поход Десяти тысяч показал слабость персов на суше, но, кроме всего прочего, Лисандр надеялся восстановить с помощью Агесилая свои декархии. Последний преподносил эту миссию как своего рода священную войну, а потому отправился в Авлиду ради совершения жертвоприношения — как Агамемнон перед отправкой под Трою, однако беотархи не позволили совершить данное символическое действо (см. с. 129 наст. изд.). Лисандр прибыл в Азию, потребовав автономии для греческих городов. Отнюдь не следует думать, что это были одни лишь пустые слова, и, едва выяснилось, что, по мнению союзников, истинная власть находится в руках Лисандра, Агесилай немедленно и демонстративно отдалил его от себя. Тот в конечном итоге отправился на родину, где и встретил свою смерть под Галиартом в 395 г. до н. э., в первом же сражении той войны, которая заставила и Агесилая в следующем году вернуться домой (см. далее, гл. 4). В Азии Агесилай вырос в зрелого лидера, что сделало его самым влиятельным царем в спартанской истории, хотя и с очевидными ограничениями властных полномочий, так что появление такого лидера не намного замедлило упадок Спарты.
По всей видимости, существовала вполне реальная вероятность развития событий по совершенно иному пути. После смерти Лисандра обнаружились его личные бумаги, из которых, как сообщается, выяснилось, что он уже давно вынашивал планы по конституционной реформе, которая должна была сделать его царем87. Принимая во внимание природу спартанского общества, вызывает большие сомнения, что это смогло бы гарантировать долговременную стабильность Спартанской державы. Ключи от будущего великих монархий лежали всё же в другом месте.
86 Тысяча неодамодов была отправлена с Фиброном (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.4), две тысячи — с Агесилаем (Ш.4.2).
87 Диодор. XIV. 13; Плутарх. Лисандр. 24—26, 30. См.: Hamilton 1979 (С 294): 92—96 и Cardedge (С 284): 94—96, который доверяет мнению Эфора о том, что эту реформу Лисандр задумал в 404 или 403 г. до н. э. То, что такие мысли могли прийти Лисандру в голову, вполне вероятно; но мы не знаем, насколько значительны были его шаги по претворению этих планов в жизнь и были ли им такие шаги вообще предприняты.


Глава 3
С. Хорнблауэр
ПЕРСИЯ
I. 	Введение
Методологические и источниковедческие проблемы делают особенно трудной задачу написания истории Персии IV в. до н. э., или, точнее говоря, задачу создания такого рассказа о Персии, который бы удовлетворительно вписался в общую историю этого столетия, изучение которого традиционно строится главным образом на греческих источниках либо на источниках, воспринимаемых как греческие1.
Есть два основных и при этом связанных друг с другом препятствия. Первым является риск впасть в «эллиноцентризм», то есть неоправданно встать на греческую точку зрения2. Эту опасность легче понять, нежели избежать. Также неверно было бы избегать греческой точки зрения абсолютно во всех сферах, например, в такой, как военное дело: всестороннее использование персами греческих воинов-пехотинцев означает, что по меньшей мере одно греческое измерение всегда сохранится в исследованиях Персии IV в. до н. э. На общее обвинение в эллиноцентризме традиционалист может ответить, что доминирование греческих источников в значимых современных исследованиях является результатом отнюдь не культурной предвзятости, а их количественного и качественного преобладания. Точно так же наличие фукидидовского текста позволяет говорить о Пелопоннесской войне более подробно и с гораздо большей глубиной, нежели о Лелантской войне 8-го или о Хремонидовой войне 3-го столетия, для которых не существует столь же богатого текста, каким явля¬
1 О греческих источниках в целом см.: Sancisi-Weerdenburg, Kuhrt 1987 (F 51).
2 Предостережения против этой опасности см., нанр., в изд.: F 51, но также и в изд.: F 47, F 40 и F 52 повсюду, в частности: F 40: xiv; F 52: 267; также см.: Kuhrt 1988 (F 130): 60. Но обратите внимание на допущение Хелен Сансизи-Веерденбург (Sancisi-Weerdenburg 1987 (F 51): 118): в отсутствие греческих источников история ахеменидского периода была бы «историей без позвоночника». Не упустите из виду и неожиданное заявление М. Остина (Austin 1990 (F 2): 291) о том, что тема персидских взаимоотношений с греческими тиранами трактуется в греческих текстах почти исключительно с персидской стороны.


I. Введение
67
ется «История» Фукидида. Это отнюдь не доказывает наличия «предубеждения» ученых против УШ или Ш в. до н. э. Исследователи стремятся «зацепиться» за греческие источники, так как персидский период в некоторых отношениях (например, в археологических материалах) кажется на удивление неразличимым. С другой стороны, можно привести доводы в пользу того, что в таких важных исследовательских областях, как искусство и иконография, само по себе разграничение «греческих» и «персидских» источников должно быть переоценено и что, очевидно, скудное влияние Персии на культуру западных сатрапий было результатом осторожной политики: персы осмотрительно пытались умалить величину собственной власти в этих сферах3. Кроме того, далее мы увидим, что тезис об отсутствии персидской историографии является, возможно, чересчур категоричным: греки, в течение долгого времени занятые на службе в персидской управленческой системе и потому, вероятно, усвоившие персидские социальные установки, могли внести свой вклад в «греческую» литературную традицию, которая дошла до нас.
Впрочем, в обзоре источников по Персидской империи в целом будет правильным подчеркнуть их относительную бедность в сравнении с источниками, сохранившимися от Афинской и Римской империй (в качестве более близкой аналогии можно привести эллинистическую державу Селевкидов). Таблички крепостной стены из Персеполя, хотя представляют собой долгожданные и ценные свидетельства, будучи опубликованными и разобранными пока еще не полностью4, несравнимы, насколько можно судить по имеющимся данным, с афинским податными списками V в. до н. э. Кроме того, сами эти таблички в любом случае относятся к 5-му, а не к 4-му столетию. Тем не менее, греческий и греко-македонский аспект невозможно исключить при исследовании данного материала уже потому, что сохранился он лишь по той причине, что Александр сжег дворец, в котором находились эти глиняные таблички, в результате чего они подверглись обжшу. (Если одной из его целей было стереть память о Персии, то история хорошенько над ним подшутила.)
Прежде всего следует сказать о том, что мы не располагаем ни одним полностью сохранившимся «инсайдерским (т.е. внутренним, «своим», не посторонним. — А.З.) источником» (после Геродота, который по рождению был подданным Персидской державы и много по ней путешествовал), чтобы показать позиции, социальные установки и отношение к происходившим событиям и окружающему миру самих персов. Нам, впрочем, следует учитывать большую вероятность того, что греки, использовавшиеся на персидской службе и получившие чиновный опыт, могли повлиять на документальную форму и даже на содержание какой- то части геродотовского персидского материала. И всё-таки понимание
3 О неразличимости персидской археологической культуры см. Root в изд.: F 53: 7; cp.: Homblower 1990 (F 36): 90. О персах, «приуменьшающих свое могущество», см. Root в изд.: F 53: 3.
4 Hallock в изд.: Gershevitch 1985 (F 25): гл. П; Lewis в изд.: F 52: 1 слл.


68
Глава 3. Персия
персов самим Геродотом, как и его любознательность в отношении этого народа, имеет свои пределы5. Среди греческих литературных источников «Анабасис» Ксенофонта более всего приближается к типу внутреннего источника (см. далее, с. 73 слл. наст. изд.). Возможно, лучше всего персидскую имперскую точку зрения передает тот способ, каким подвластные народы изображены на рельефах персидских дворцов6. В некоторых частях державы, особенно в греческой Малой Азии и, в меньшей степени, в Иудее, встреча персов с подвластными народами, умеющими ясно выражать свои мысли, привела к появлению информативных комментариев, которые отличались либо восторгом перед персами, как у Ксенофонта, Исайи и Неемии, либо подозрительностью, как у афинян V в. до н. э., в чьих трагедиях, как представляется, идея «варварства» была изобретена только после Персидских войн 490-479 гг. до н. э. или, лучше сказать, изобретена заново: само слово «варвары», в конце концов, встречается уже у Гомера7. А западная Анатолия благодаря эпиграфическим находкам является в особенности хорошо документированной областью даже по греческим или римским стандартам (гл. 8а). Кроме того, мы располагаем значительным объемом информации об ахеменид- ском Египте; но считается небезопасным делать широкие обобщения8, основываясь на египетском материале (в любом случае, Египет находился вне персидского контроля примерно с 404 по 343 г. до н. э.). Тем не менее, есть много областей, гораздо хуже обеспеченных источниками, особенно в восточных сатрапиях. Всё это означает, что легче принять в принципе, нежели применить на практике, то интересное предложение9, согласно которому нам следует изучать Персидскую империю скорее в терминах взаимодействия между центральной властью и местными структурами, нежели в терминах первенства одного над другими («централизм» в отличие от «автономизма»).
Вторая, и главная, проблема — устойчивая древняя и современная тенденция относиться к Персии IV в. до н. э. с некоторым пренебрежением из-за ее «упадка»10. Эта проблема прямо вытекает из первой. Если в V в. до н. э. понятие о персах-«варварах» являлось до некоторой степени греческой литературной конструкцией, то это же самое можно сказать о представлении, согласно которому персы IV в. до н. э. были испорченными и изнеженными: возможно, Ктесий Книдский (о нем см. выше, с. 23 наст, изд.) был первым писателем, смотревший на Персию как на что-то «женоподобное»11. Разделять подобные оценки — совсем не значит под¬
5 Momigliano 1975 (А 41); Lewis в изд.: F 51: 79; Murray в изд.: F 51: 108 слл.
6 Walser 1966 (F 67); Seager, Tuplin 1980 (С 74): 149 слл.; Root 1979 (F 46); Calmeyer в изд.: F 51: 11 слл.
7 Hall 1989 (В 53); Илиада. П.867.
8 Briant в изд.: F 47: 15.
9 Briant в изд.: F 47: 3 слл.
10 Sancisi-Weerdenburg в изд.: F 47: 33 слл., ср.: Там же: xi слл.; F 40: 117 слл.
11 Sancisi-Weerdenburg в изд.: F 47: 43 сл.


I. Введение
69
держивать современную точку зрения12 о том, что все греческие историки после 400 г. до н. э. проявляли к Персии весьма небольшой интерес: наоборот, персепольские таблички крепостной стены обнаруживают продуманную систему нормирования продуктов и оплаты натуральными продуктами, с которой, судя по всему, был хорошо знаком Гераклид Ким- ский [FGrH 689 F 2)13. В Элладе, сообщает он, воины получают деньги, но их персидские коллеги вместо денег получают провизию. У оксиринхского историка в гл. XIX (с. 21 наст, изд.) мы находим серьезное обсуждение сугубо прагматических причин того, почему дотации «наместникам» носили нерегулярный характер. А достоверная информация о персидских делах, переданная сохранившимися до нашего времени греческими источниками, может быть правдоподобным образом возведена к сочинению «Персика» (то есть «Персидская история») Динона Колофонского — отца прославленного Клитарха, историка Александра14.
Насколько упадочной была Персия IV в. до н. э. в действительности? Некоторые пункты традиционного заключения — и с этим мы можем с готовностью согласиться — неверно истолковываются15. Во-первых, невозможность справиться с таким незаурядным захватчиком, каким был Александр, еще не доказывает исключительной военной или структурной слабости.
Во-вторых, степень и значимость сатрапских волнений в 4-м столетии, возможно, преувеличены нашими источниками (см. далее, с. 113) и, в любом случае, некоторая гибкость и приспособляемость на перифериях может быть понята, скорее, как признак персидской силы, а не слабости (подробней об этом см. далее, с. 73 сл. наст. изд.). (Поль Вейн критиковал склонность историков объяснять сложные явления, такие как феодализм, через использование поверхностных абстрактных формулировок наподобие следующей: «Поскольку центральная власть слаба и находится далеко, каждый человек ищет защитника поближе». Вейн задавался вопросом: «...“слабая и далекая власть”. А бывает ли власть иной?»16)
В-третьих, зависимость от греческих сухопутных наемных войск может просто свидетельствовать о трезвом расчете на профессионализм (точно так же частные соглашения, заключавшиеся богатыми афинянами IV в. до н. э., с тем чтобы перенести на других свою обязанность лично выходить в море, могут свидетельствовать скорее о более конструктивном подходе, нежели о недостатке личной приверженности общему делу, в чем ораторы обвиняли афинян17 (см.: Демосфен. IV.35 слл.; WIK) сл. —А.З)).
12 Momigliano 1975 (А 41) — эта точка зрения отдается эхом в изд.: F 51: xiii; однако см.: Stevenson в изд.: F 51: 27; Lewis в изд.: F 51: 79; а также: Stevenson R. Persica: Greek writing about Persia in the fourth century BC (Edinburgh, 1997).
13 Lewis 1977 (A 33): гл. 1, cp. выше, сноска 4.
14 Stevenson R. Persica: Greek writing about Persia in the fourth century BC (Edinburgh, 1997).
15 Homblower 1990 (F 36): 93.
16 Veyne P. Writing History (Manchester, 1984): 111 сл.
17 Cawkwell 1984 (C 114).


70
Глава 3. Персия
Остается четвертый пункт обвинения: персидская неспособность вновь отвоевать Египет, несмотря на огромные усилия, прилагавшиеся с конца 5-го и до 40-х годов 4-го столетия. Египет имел для Персии большое экономическое значение (см. далее, с. 89, 410 наст, изд.), и удивительно, что персидские попытки не привели к более быстрому восстановлению контроля над этой страной.
Так что провалы имели место, и их было бы разумно объяснять слабостью лишь в некоторых сферах. Но персидский «упадок» в первой половине IV в. до н. э. — это своего рода миф. Он возник, надо думать, из чрезмерного древнего — и современного — интереса к личности одного человека — Артаксеркса П (о нем см. далее; Плутарх сочинил его биографию, впрочем, не вполне уничижительную; см. прежде всего: Плутарх. Артоксеркс. 24). Приписываемые ему личностные особенности, по крайней мере наименее привлекательные из них, слишком часто переносятся современными исследователями, дружно следующими за некоторыми репликами у Платона и Ксенофонта, на Персию в целом. Так, об Артаксерксе П говорится, что «его несостоятельность и покорность воле своих матери и жены, Статиры, привели к прогрессирующему упадку и распаду Империи»18. Тацит был не настолько глуп, чтобы думать, будто вся Римская империя I в. н. э. разделяла пороки Нерона или была их жертвой.
Данная глава не претендует на то, чтобы представить историю Персидской державы IV в. до н. э. — написание такой истории желательно, но при нынешнем состоянии наших знаний недостижимо. Глава эта — и тут мы даже не пытаемся оправдываться — составлена по большей части на основе имеющихся в нашем распоряжении греческих свидетельств. Сначала будут перечислены персидские Цари и даты их правления, затем будет дан краткий очерк сатрапских властных полномочий и, наконец, будет представлен рассказ об исторических событиях.
II. 	Ахеменидская династия.
479—330 гг. до и. э.19
Ксеркс I умер в 465 г. до н. э. Его преемник Артаксеркс I, вероятно, закончил старинную ссору с Афинами в 449 г., заключив окончательный Каллиев мир, который, впрочем, мог предчувствоваться еще в 460-х20. Впоследствии Афинам и Персии удавалось сохранять мир в зонах их со¬
18 D. Wormell // ОСП 1970: 126, под словом «Artaxerxes П». См. уже здесь: Платон. Законы. 694—698; а также: Ксенофонт. Киропедия. УШ.8 (с комментариями о проблемах этой заключительной главы: Hirsch 1985 (В 59): 91—100).
19 О датировках см. далее, с. 288 слл.; о фактах: Cook 1983 (F 14); Gershevitch 1985 (F 25).
20 Badian 1987 (F 3), но лучше этот материл изложен у того же автора в его исследовании: From Plataea to Potidaea (Baltimore, 1993).


П. Ахеменидская династия. 4 79-330 гг. до н. э.
71
вместного влияния, нарушаемый лишь короткими периодами усиления напряженности21. Правление Артаксеркса закончилось в конце 424 г. до н. э., и после короткого периода неразберихи ему наследовал Дарий П22.
Царствование Дария П (как и царствование Артаксеркса I) находится вне рамок данного тома, но для греческих историков он был прежде всего тем персидским Царем, который — какими бы серьезными ни представали его неудачи в иных отношениях, такие, например, как потеря Египта, — склонил в 407—404 гг. до н. э. ход Пелопоннесской войны в пользу Лакедемона, обеспечив тем самым гегемонию Спарты, с чего и начинается 4-е столетие. Решение Дария отказаться от Каллиева мира объясняется, возможно, раздражением на афинскую поддержку мятежного сатрапа Аморга (КИДМ V: 579). Попытки Царя в 411 г. до н. э. убедить спартанцев держаться подальше от Азии взамен на выделение им финансовой помощи могли быть ослаблены четырьмя годами спустя (см. далее, с. 90 сл. наст, изд., о так называемом договоре Беотия).
Примерно через четверть века после волнений 424 г. до н. э., по смерти Дария П, за трон опять началась борьба, когда в конце V в. до н. э. Кир Младший попытался низложить нового Царя — Артаксеркса П. Кир проиграл и был убит в битве при Кунаксе23.
В царствование Артаксеркса П (404—359 гг. до н. э.) произошло некоторое ослабление персидского контроля в западных сатрапиях. Отчасти оно носило осознанный характер (см. гл. 8а о появлении меньших, разукрупненных сатрапий и местных династов [наследственных правителей, князей,] с титулом сатрапа или без него), отчасти было вынужденным (см. с. 113 сл. наст. изд. о Восстании сатрапов). Всем этим тенденциям можно противопоставить Царский мир 386 г. до н. э. (с. 108 сл. наст, изд.) — несомненный успех персидской дипломатии, сравнимый с соглашением, достигнутым Дарием в 411 г. до н. э., но при этом оказавшийся более продолжительным. Этот мир обеспечил неоспоримый персидский контроль в Малой Азии на полвека. Для царствования Артаксеркса, возможно, были характерны религиозные нововведения: он, как предполагается, поклонялся богине Анаитиде (Беросс, FGrH 680 F 11) и богу Митре, как и традиционному Ахура-Мазде. Есть прямое литературное свидетельство о том, что он установил статую Анаитиде (тождественна греческой Артемиде) в храме в Сардах (Климент Александрийский. Увещевание. V.65.324, ср. гл. 8а, с. 284 наст, изд., о новом рельефе Артеми- ды/Кибелы). Но выражение «религиозные новшества», используемое современными учеными, возможно, означает лишь (как и в случае с классическими Афинами), что теперь у нас есть новые свидетельства о культах, каковыми свидетельствами мы не располагали прежде.
21 Там же.
22 Lewis 1977 (А 33): 69 слл., а также: Stolper 1983 (F 60); Stolper 1985 (F 177): 116-124.
23 Westlake 1989 (A 62): гл. 17.
24 Bidez, Cumont 1938 (F 8): 4; Cook 1983 (F 14): гл. 14; L. Robert 1969-1990 (B 172) VI: 137—168; Briant 1982 (F 10): 458 слл. Ср. далее, c. 317 насг. изд. (М.-У. Столпер).


72
Глава 3. Персия
Третий Артаксеркс (Ох) вступил на престол в 359 г. до н. э. и восстановил персидский авторитет на западе державы. Но то, что провал Восстания сатрапов случился благодаря измене, означает, что самая опасная точка была пройдена уже к 360 г. до н. э. и, как мы увидим, масштаб волнений, в любом случае, преувеличен нашими источниками. Артаксеркс Ш немедленно распорядился распустить сатрапские наемные войска (см. схолии к Демосфену, IV. 19); а в конце 340-х он вернул Египет, который не подчинялся персам примерно с 404 г. до н. э.25. Смерть этого способного правителя в 338 г. до н. э. позволила А. Тойнби умозрительно рассуждать26 о том, каковы были бы шансы Македонца на завоевание Персии в конце этого десятилетия, доживи Артаксеркс Ш до начала греко-македонского похода, — по мнению Тойнби, шансы эти оказались бы не очень высокими.
Правление Арсеса, о котором теперь известно, что он принял тронное имя Артаксеркс IV [SEG XXVII.942 = М9)27, продолжалось с 338 по 336 г. до н. э. Ему наследовал Дарий Ш Кодоман, малодушный противник Александра, который, несмотря на свою прежнюю репутацию отважного воина (Диодор. XVTL6: война против воинственного племени кадусиев, о которых см. с. 90 наст, изд.), был вынужден бежать с поля битвы при Иссе и Гавгамелах и на котором закончилась прямая линия Ахеменидов.
III. 	Природа персидского правления
И ВЛАСТНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ САТРАПОВ28
Персидские методы, хотя они чрезвычайно интересны с точки зрения изучения империализма в древности, в современных компаративистских работах привлекают к себе меньше внимания, чем этого можно было бы ожидать29. Вплоть до недавнего времени персидскими имперскими целями исследователи пренебрегали еще в большей степени: достаточно долго лишь очень немногие сложные вопросы, хорошо знакомые по исследованиям афинского и римского империализма, удостаивались хотя бы простого упоминания. Были ли персидские намерения в основе своей агрессивными, или же Персия оказалась втянутой в греческие дела непроизвольно?30 Насколько осознанной была поддержка «медийству-
25 Bresciani в изд.: Gershevitch 1985 (F 25): 512, 522.
26 Toynbee A. Some Problems of Greek History (Oxford, 1969): 421 слл.
27 Дата его восхождения на престол, выведенная в работах Бэдиана и Бёрна (Badian 1977 (В 135); Bum в изд.: Gershevitch 1985 (F 25): 380 сл., примем. 1), судя по всему, правила нал. Надписи, маркированные литерой «М», см. в изд.: Homblower 1982 (F 644): 364 слл.
28 В целом по этой теме см.: Petit 1990 (F 45); Tuplin 1987 (F 65) и далее, с. 308 слл. наст. изд. (М.-У. Столпер).
29 N. Sherwin-White 1980 (А 56) — автор рецензирует изд.: Gamsey, Whittaker 1978 (А 22), обращая внимание на отсутствие в этой книге главы по Персии.
30 Walser в изд.: F 51: 155 слл., но см.: Homblower 1990 (F 36): 92; Baicer 1984 (F 5): гл. 1 — автор обсуждает империализм Ахеменидов, но обсуждение это носит чересчур теоретизированный и схематизированный характер.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
73
ющим» (т. е. настроенным проперсидски) группировкам и отдельным лицам, или же Персия всего лишь отзывалась на попытки тех, кто жаждал власти, там и тогда, где и когда эти попытки совпадали с ее интересами?31 Верно ли суждение о том, что Персия всегда поддерживала олигархические режимы?32 Для такого предположения имеются определенные основания33, из которых не самым последним, если ограничиться IV в. до н. э., является последующее введение Александром демократий на греческих территориях, отобранных у Персии (Tod № 192 = Harding № 107 — наиболее очевидный пример). Но если в политических курсах и Афин, и Спарты, и Александра (не говоря уже о республиканском Риме) можно увидеть прагматизм и идеологическую гибкость, не было ли то же самое характерно и для Персии? Некоторые напрашивающиеся ответы на некоторые из этих вопросов станут, как мне представляется, очевидными из материала данной главы, но первым шагом должна быть попытка рассмотрения конкретных реалий персидского контроля.
Мы можем начать с сопоставления двух пассажей из «Анабасиса» Ксенофонта, первый из которых носит крайне обобщающий, а второй — в высшей степени частный характер.
Первый пассаж (1.5.9): Персидская держава сильна из-за размеров своей территории и многочисленности населения, но она слаба из-за растянутости путей сообщения и разбросанности своих сил, в особенности при столкновении с быстрым врагом. Второй пассаж (V.5.24 слл.): один ко- марх (староста деревни) в Армении соглашается сотрудничать с людьми Ксенофонта, которые расположились у него на ночлег, и показывает им, где зарыто вино. Во втором пассаже интересно то, что, хотя ранее, в той же самой главе, говорится о персидском сатрапе, который расположился всего лишь в 5 км от данного места33а, и хотя есть упоминание о семнадцати жеребятах, приготовленных комархом34 этой деревни (cp.: V.5.34) в качестве дани персидскому Царю (всё это подтверждает реальность персидского присутствия), тем не менее Ксенофонт и его коллега Хейрисоф договариваются непосредственно с этим комархом. Неплохо бы узнать, чем закончилась эта история: наказали ли персы деревню? Или же ко- марх (который затем, пока не сбежал, был по принуждению Ксенофонта
31 Austin 1990 (F 2).
32 Homblower 1982 (F 644): гл. 5 — здесь обсуждаются свидетельства IV в. до н. э. в пользу этого суждения, а также возражения против него.
33 Что касается V в. до н. э., то надпись М—L Nq 40 = Fomara No 71 (ионийские Эриф- ры) обычно используется для демонстрации того, что, если вы противостоите демократическим Афинам, вы обязательно ищете поддержки у Персии; однако см.: Lewis 1984 (С 41), который показывает, что ситуация в «демократических» Эрифрах отнюдь не была столь однозначной, а также делает общие предостерегающие замечания относительно афинской «поддержки демократий».
33а На самом деле у Ксенофонта сказано «в парасанге отсюда»; парасанг — персидская мера длины, которая, согласно Геродоту, равняется 30 стадиям, то есть около 5,5 км, а согласно Страбону — 40 или 60 стадиям. — A3.
34 Briant 1981 (F 10): 416 и примеч. 52; ср.: Страбон. XI. 14.9. Об ахеменидской Армении вообще см.: Cook 1983 (F 14) 197 сл.


74
Глава 3. Персия
провожатым у греков) нашел способ сохранить доверие сатрапа? Или же сатрап даже и не обратил внимания на этот инцидент? В любом случае указанный второй пассаж звучит абсолютно правдоподобно, и его легко поставить в параллель к запискам путешественников, посещавших отдаленные селения огромных империй, населенных крестьянами и управлявшихся в соответствии с принципом Эдмунда Бёрка о «мудром и благотворном небрежении»34а, включая такие империи, как Римская, Оттоманская или царская Россия. Можно, например, для сравнения привести римскую Фессалию П в. н. э., мир апулеевского «Золотого осла», где воплощением административного управления является самопомощь, организованная местными общинами, которые решают свои проблемы в значительной степени собственными силами, сами защищают себя от разбоя и т. д.35. «То, что где-то далеко существует Император, ощущали все. Но лишь какие-то чрезвычайные обстоятельства могли привести его могущество в действие». Так, осёл в ключевом моменте этой римской повести реквизируется для наместника, и такое принудительное изъятие транспорта — в Риме точно так же, как и в Персии, — было одним из способов (другим способом было строительство дорог36) уменьшения «растянутости путей сообщения», каковую «растянутость» Ксенофонт критикует в приведенном ранее первом пассаже; тут на ум приходят семнадцать жеребят из второго пассажа. (Обратите внимание также на сообщение Диодора (XVL41.5) о том, как в 340-х годах до н. э. сатрапы Царя собирали корм для лошадей в финикийском Сидоне.) Такие изъятия фуража, как и вина и зерна в «Анабасисе» (Ш.4.31), были, судя по всему, самыми тривиальными видами конфискаций, к которым обычно прибегало центральное правительство. Всем остальным ведал и распоряжался этот ко- марх, и такое положение вещей сохранилось, несомненно, и при его внуке во времена Александра. (О подобной самостоятельности, характерной в IV в. до н. э. для западной Анатолии в отличие от Анатолии восточной, см. гл. 8а, где приводятся более официальные эпиграфические свидетельства по полномочиям греческих или эллинизированных местных общин в таких вопросах, как прием в число граждан и даже взимание налогов.)
Что можно сказать по поводу первого, более общего, пассажа у Ксенофонта? Позитивную часть — а именно силу, заключающуюся в человеческих и территориальных ресурсах, — отрицать невозможно; хотя битва при Марафоне в 490 г. до н. э. и Гавгамелах в 331-м, как и затяжной про¬
34а Бёрк Эдмунд (1729—1797) — британский публицист, политический деятель, член парламента, один из лидеров партии вигов. Выступал за компромисс с восставшими английскими колониями в Северной Америке. Принцип о «мудром и благотворном небрежении» (т. е. о терпимости и невмешательстве в дела колоний со стороны английских властей) был сформулирован Бёрком в его «Речи за примирение с колониями», произнесенной в Палате общин в марте 1775 г. —А.З.
35 Millar 1981 (А 40); ср.: Robert 1937 (F 705): 94 слл.; Sancisi-Weerdenburg в изд.: F 51:
268.
36 Cawkwell 1973 (В 25): 62, примеч. 3; Cook 1983 (F 14): 107 слл.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
75
вал в Египте, показывают, что количественный фактор сам по себе еще не гарантировал побед37. Но вторая, негативная, часть ксенофонтовской оценки вызывает больше сомнений. Идея об уязвимости Персидской империи для быстрого ашбасиса (т. е. неожиданного броска вглубь страны) из ее западной части, была идеей опасной, поскольку являла собой иллюзию, обманчивый миф, утверждению которого много содействовал Исократ (IV, Панегирик, особенно 145 слл.; V, Филипп) и который был обязан возникновением именно событиям 401 г. до н. э. и едва не случившейся победе Кира и его греков при Кунаксе. Но, когда Александр переправился в Азию, персидские сатрапы выстроились вдоль берегов Граника, чтобы отразить врага. Это было, как его верно называет Арриан [Анабасис. VII.9.7), «сатрапское сражение», которое организовали экспромтом лояльные сатрапы во главе войска, набранного из местных жителей. Можно добавить, что к западу от Ирана самое ожесточенное сопротивление Александру оказали такие города, как Галикарнасе, Тир и Газа, имевшие давнишнюю традицию клиентских отношений с Персией, а правители их ничего не получили бы от краха Персии. Такая позиция характерна для всего 4-го столетия, и она препятствовала восстаниям этого периода.
Чем 400 г. до н. э. отличался от 334-го? Говоря иначе, почему Кир чуть было не добился успеха? Ключевым определенно было положение самого Кира, а также аномальные условия, сложившиеся в западной Малой Азии к концу Пелопоннесской войны. В это время Тиссаферн и Кир соперничали друг с другом и одновременно домогались власти на побережье, при том, что Тиссаферну были предоставлены «города» (т. е. доходы от них, как в случае с Фемистоклом, см. с. 262 наст. изд.)38. Это вылилось в противоборство сатрапов, результатом чего стала политическая неразбериха, в условиях которой Кир мог набирать наемников по всей Ионии39 (как и на Пелопоннесе, и в Фессалии), не привлекая особого внимания. При всем том поначалу он должен был притворяться, будто готовится к карательному походу против писидийцев; это была правдоподобная выдумка (ср. с. 271 наст. изд. о писидийцах). (Согласно Ксенофонту (Анабасис. 1.2), Тиссаферн подозревал об истинных намерениях Кира, когда тот еще находился в Сардах, но, похоже, не обладал достаточными силами на какие-то более решительные шаги, кроме как послать рапорт Царю о действиях Кира. На это ушло время, позволившее Киру во главе своего войска беспрепятственно покинуть Анатолию.) С этим совпало необычное положение Кира в 407—401 гг. до н. э. как «сатрапа Лидии, Великой Фригии и Каппадокии, а также начальника тех [наемников], которым надлежало собраться на равнине Кастола» (Ксенофонт. Анабасис.
1.9.7). Статус наместника нескольких сатрапий позволил ему обойти первую линию персидской обороны, а именно сильных и лояльных сатрапов
37 Cawkwell 1968 (F 13).
38 Lewis 1977 (А 33): 122.
39 Roy 1967 (К 53): 297, 300, 302, 307.


76
Глава 3. Персия
западной Анатолии, одним из которых он был и сам. Ничего такого не было в 334 г. до н. э. Этого не было даже тогда, когда в Малую Азию вторгся Агесилай, имевший, вероятно, более ограниченную цель — создание своего рода кордона из мятежных сатрапов (см. далее, с. 95—96 наст, изд.): он не мог надежно контролировать Ионию и Карию, так что, в отличие от Кира, беспрепятственно ушедшего из Анатолии, он не мог бы — даже если предположить, что он этого хотел, — отправиться на восток, имея незащищенный тыл. Агесилай рисковал бы оказаться запертым во внутренних районах страны. (На вопрос, почему Александр преуспел в том регионе, где Агесилай потерпел неудачу, следует ответить, указав на способность Александра брать укрепленные города, что стало во многом неожиданным результатом технического прогресса в таких местах, как Сицилия и Фессалия.)40
Лояльность сатрапов при Гранике предстает поразительным, и важным, фактором; если мы ее объясним, то сможем проникнуть в секрет успеха, сопутствовавшего персам в течение столь долгого времени. Вина за падение Ахеменидов во многом должна быть возложена лично на Дария Ш, и оно, несмотря на критику Ксенофонта, не может быть связано с природой Персидской державы в целом. Не было ничего фатально неправильного с войсками, как и с системой руководства ими или с сатрапами. Да, персидская пехота была слаба, но персидская конница сражалась отважно и достаточно успешно против Александра и при Иссе, и при Гавгамелах. Что до персидских военачальников, то лишь одержимость литературных источников Александром и его прославлением замаскировала эффективность персидского контрнаступления в Эгеиде в конце 330-х годов до н. э.41.
Для Ксенофонта в его более теоретических сочинениях о Персидской державе, а именно в «Домострое» (кн. IV) и в соответствующих частях «Киропедии», а также, косвенно, для Исократа хорошее поведение сатрапов гарантировалось целым набором средств институционального контроля: наличием постоянного царского войска (Исократ. IV. 145), разделением властных полномочий (между начальником гарнизона и гражданским правителем. — А.3) и поощрением взаимного шпионажа и доносов (Ксенофонт. Домострой. IV. 10), гарнизонами, назначавшимися Великим Царем для надзора и в качестве предохранительной меры против потенциально мятежных наместников42 (Ксенофонт. Киропедия. VIIL6.1), разъездными инспекторами с полицейскими функциями [Там же. 16), царскими писцами при сатрапских дворах (Геродот. Ш. 128.3) и т. д. Представление о Царевом Оке (Геродот. 1.114; Эсхил. Персы. 980; Плутарх. Артаксеркс. 12), а также о Царевом Ухе (Ксенофонт. Киропедия. VÛI.2.11) привлекало внимание греков, но из этих двух должностей восточные источники до сих пор подтверждают существование лишь «Уха», в арамей¬
40 Anderson 1970 (К 3): 140; Anderson 1974 (В 4): 28, cp.: Meyer 1909 (В 77): 7.
41 Bum 1952 (D 164).
42 Homblower 1982 (F 644): 145 слл.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
77
ской форме — «guskaye» («подслушиватели», «слухачи»). Однако полной уверенности в том, кто именно здесь имеется в виду, нет43. (Ср. с. 362 наст, изд.)
Действительно, немногое из этой греческой картины находит подтверждение с персидской стороны. Для греков, помнивших последних тиранов своей собственной архаической поры, опиравшихся на личных палиценосных телохранителей, а также смотревших со стороны на методы сиракузянина Дионисия I, было естественно связывать авторитарное правление со строгим и жестким контролем. Так, в «Греческой истории» Ксенофонта (VI. 1.12) одному фессалийскому оратору, Полидаманту из Фарсала, приписаны следующие слова: «В Персии любой человек, за исключением одного-единственного мужа, воспитан так, чтобы быть скорее рабом, нежели жить для себя». (Далее в своей речи он говорит, что Великий Царь был доведен до края гибели относительно небольшими отрядами, предводительствуемыми Киром и Агесилаем, — слабость этого утверждения применительно к Киру уже обсуждалась выше, применительно же к Агесилаю оно совершенно ложно или, в лучшем случае, не- проверяемо, хотя вера в это была распространена не в меньшей степени.) Далее, греки, в представлении которых общество было поляризовано между гражданами-гоплитами и рабами-собственностью, были склонны говорить о персидских подданных в метафорических терминах второсортной, или рабствующей, категории — поскольку к первым — гражда- нам-гоплитам — эти подданные, очевидно, не принадлежали. (Ср.: Диодор. IX.31.3; Геродот. 1.89.1; П.1.2.) Персидская имперская манера выражаться может до некоторой степени поддержать эту концепцию: персидский Царь обращается к Гадату как к своему дулосу, т. е. рабу (см. греческую надпись М—L № 12, письмо Дария I), и тот же самый Дарий в «Бе- хистунской надписи» называет Гобрия своим «bandaka», используя древнеперсидское слово, означающее «слугу». Но в первом из этих текстов греческое слово со значением «раб», возможно, представляет какую-то форму семитского слова «‘ebed», которое может «означать» всё что угодно — от домашнего слуги-мужчины до политического подданного или какого-нибудь служащего Царя44. Древнеперсидское слово «bandaka» столь же неопределенно (слуга или подданный? — Ср.: Kent 1953 (F 39)). Правда состоит в том, что восточные термины, обозначающие людей зависимого статуса, хорошо известны своим коварным характером, а греческая терминология — плохой источник по персидским социальным отношениям. Несколько более существенным является то, что в 380-х годах до н. э. Евагор, царь кипрского города Саламина (ок. 411—374 до н. э.), возражал против статуса персидского «раба» применительно к самому себе и желал «быть подданным царя в качестве царя» (Д иодор. XV.8): Евагор Кипр¬
43 EÜers 1940 (F 18): 22 сл.; Kraeling 1953 (F 465): 37; Cook 1983 (F 14): 143; но обратите внимание на изд.: Hirsch 1985 (В 19) и Sancisi-Weerdenburg в изд.: F 52: 269. О сомнениях по поводу «guiskaye» см.: Petit 1990 (F 45): 171 примеч., 282.
44 Brown F., Driver S.R., Briggs C.A. Hebrew and English Lexicon of the Old Testament (Oxford, 1907): 713-714.


78
Глава 3. Персия
ский, по-видимому, знал семитские нюансы арамейского слова со значением «раб», каким бы это слово ни было. Но в конечном итоге персы не стали проявлять чрезмерной щепетильности по поводу того эпитета, который будет применяться к Ев агору: они признали за ним право подчиняться Царю при сохранении и за ним самим титула царя [Там же. 9.2); это была уступка со стороны Оронта (сатрап Армении, пасынок Артаксеркса П, командовавший персидскими войсками в войне с Евагором. — А.З.), которую Артаксеркс не отменил. Но вся суть этого инцидента состоит в том, что Евагор желал, чтобы к нему относились особым образом или, быть может, так же, как к «царям» Сидона в Финикии.
Лучше всего начинать не с терминологии или греческих неправильных представлений, а с засвидетельствованных сатрапских акций и тех сфер, в которых они проявляли пассивность. Оказывается, отношения с царем носили феодальный характер, оставляя за сатрапами широкую свободу действий, в обмен на военную службу, и основаны эти отношения в конечном итоге были не на формальных средствах управления, но на лояльности к системе вассальной зависимости, покровительства, а также территориальных и иных видов даров, каковая система была чужда грекам классической эпохи. Их предки VII в. до н. э. и более раннего времени могли лучше понимать такие отношения, если только досоло- новский статус «гектеморов» верно интерпретируется в одном из предыдущих томов КИДМ как статус до некоторой степени добровольный и договорной44'1 [КИДМ Ш.З: 455). Хотя некоторые исследователи советуют избегать слова «феодал», мы не должны бояться его использования, как и слова «серв» (крепостной. — А.3) и иных подобных терминов для интерпретации отношений, существовавших при Солоне или в Персии:45 отличия от средневековой Европы вполне очевидны, и они менее значимы, чем сходства. Правда состоит в том, что сами классические греки, такие как Геродот, были весьма расположены к идее обоюдности, и Геро- дотова «История» может быть понята как некое переплетение актов воздаяния за добро и зло, совершенных другими людьми46. Но Геродот, Ксенофонт и даже Фукидид (П.97)47 определенно не стали бы комментировать важность персидской системы раздачи даров, если бы не смотрели на нее как на по-настоящему необычную практику даже по их собственным стандартам гостеприимства.
Фактическое поведение персидских сатрапов, на что было уже кратко указано, не обнаруживает признаков большого отличия от способов царского управления, перечисляемых греческими источниками, или признаков запрета на использование таких способов. (Куда смотрели царские писцы и Царевы Ока во время волнений 360-х?) Ксенофонт (см. выше) говорит, что ответственные только перед Царем гарнизоны следили за
44а Слово «гектеморы» дословно означает «шесгидольники»; эти люди, по всей видимости, были арендаторами земли, обрабатывавшими ее на условиях издольщины. — A3.
45 Rhodes 1981 (В 94): 94. Об ахеменидском феодализме см.: Petit 1990 (F 45): 243 слл.
46 Gould 1989 (В 46).
47 Briant в изд.: F 51: 6; Homblower 1991 (В 62): комментарий к Фукидиду, П.97.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
79
лояльностью сатрапов48. Этому в источниках имеется кое-какое подтверждение: так, есть ворота на Царской дороге (Геродот. V.52), а также упоминается царский гарнизон у Киликийских ворот (Ксенофонт. Анабасис. 1.4.4); далее, Оронт (там же. 1.6; не путать этого Оронта с сатрапом Армении. — А.З), находившийся в царской крепости лидийских Сард, остается верным Артаксерксу и не присоединяется к мятежу Кира. Однако в большой трехязычной надписи, обнаруженной в ликийском Ксанфе и опубликованной в 1974 г., сам сатрап Пиксодар назначает командира городского гарнизона (SEG XXVII.942 = М9: 337 г. до н. э.). Ксенофонт, возможно, соблазнился на сомнительное обобщение из единственного примера из Лидии, по поводу которой в классической литературе имеются сведения о целом ряде использовавшихся здесь механизмах контроля49.
Говоря в более общем смысле, на практике военная компетенция сатрапов ничем не стеснялась при проведении рутинных кампаний и при осуществлении полицейских функций, несмотря на явное преувеличение Эфора, заявляющего, что «персидские командиры, не имея прерогатив на самостоятельное ведение военных действий, обращались к царю по любому поводу» (Диодор. XV.41.5). Сатрапы IV в. до н. э., такие как Оронт, Аброком и Тирибаз, предпринимали второстепенные военные операции (насколько мы можем это видеть) без обращения к Царю;50 также и Фарнабаз вряд ли всякий раз заручался согласием Царя, когда совершал в Мисии облавы на разбойников (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.13). Использовавшиеся войска могли быть или наемниками, часть которых, несомненно, брались из гарнизонов (наемники, находившиеся под командой сатрапа, засвидетельствованы по меньшей мере со времен Писсуфна, т. е. примерно с 440 г. до н. э., см.: Фукидид. 1.115)51, или же они могли набираться для конкретного случая из местных или персидских рекрутов, наподобие тех людей, о которых Ксенофонт говорит, что они должны были собраться под началом своего караноса52 (т. е. командира) в долине Кастла (Анабасис. 1.1.2; 9.7, а также: OGIS 488) или «в Фимбрарах» [Киропедия. VI.2.11)53. Именно такое войско можно мельком заметать в 350-х годах до н. э. в действиях отряда, состоящего из рекрутов, набранных с «территории перса Тифравста»; эти действия засвидетельствованы в одном папирусе, опубликованном в 1903 г. и охватыва¬
48 Tuplin 1987 (F 66) и Tuplin в изд.: F 40: 67 слл.
49 Tuplin 1987 (F 66): 234.
50 Meyer 1901 (А 37): 72 сл.; Homblower 1982 (F 644): 146; Cook 1983 (F 14): 84 и в целом гл. 16.
51 Roy 1967 (К 53): 322 сл.; Seibt 1977 (К 54); Lavelle 1989 (К 32).
52 О караносе см.: Petit 1983 (F 44); Petit 1990 (F 45): 133 слл.
53 Фимбрары нужно локализовать, возможно, близ АдальуСаталы, и, при всем уважении к Дж. Коквеллу, они не тождественны Кастолу, находящемуся в 50 км к востоку- югу-востоку (Cawkwell 1979 (В 26): 405). Более приемлемую локализацию см. в изд.: Ви- resch 1898 (F 595): 184; Robert 1962 (F 706A): 100 слл. Фимбрары не идентичны и Фибарнам, опять при всем уважении к Коквеллу; см. по этому поводу указанное место в работе Буре- ша, который уже отверг это предположение. См. также: Meyer 1909 (В 77): 13, примеч. 1.


80
Глава 3. Персия
ющем события Союзнической войны между Афинами и их союзниками [FGrH 105, панирус Райнера, вместе со схолией к Демосфену, IV. 19). Вот и в великих «правильных» сражениях, таких как Саламин или Гавгамелы, сатрапы сплошь да рядом командовали войсками, набранными на их собственных территориях54.
Всё это можно использовать для опровержения еще одного греческого мифа, связанного с регулярной персидской армией. Знаменитое название «Бессмертные», наличие которого у персов не имеет надежных подтверждений, возможно, является неправильным переводом слова, означающего феодальных «последователей»; а «персидское и мидийское войско, которое было со мной» («Бехисгунская надпись»), то есть с Дарием I, относится к периоду экстраординарных потрясений, охвативших империю55. (Более полезным было бы свидетельство о «царской армии» из 120 тыс. воинов, отправленной против кар духов (см.: Ксенофонт. Анабасис. Ш.5.16), если бы этот инцидент заслуживал полного доверия; см. далее, с. 90 наст, изд.) И не следует отрицать того, что сатрапы могли просить войска «у Царя», как в 396 г. до н. э. это сделал Тиссаферн, получивший множество воинов, см.: Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.6; 11. Но почему всё это не могло быть сделано в духе Флавиев-Антонинов путем перетасовывания войск в районах вокруг различных проблемных мест, согласно тому принципу, который стратегические аналитики называют «политикой регионального развертывания»?56 Для Персии, как и для Рима, коммуникационные и транспортные трудности были хорошим аргументом против того, чтобы иметь «единый централизованный резерв по современному образцу»57. Морские операции определенно организовывались примерно таким образом (ср.: Диодор. XIV.98.3; XVI.42 — обе операции против Кипра). Флотилии строились по мере необходимости для конкретных целей, и это было растянутое во времени предприятие58 (ср. с. 93 наст. изд. для 397 г. до н. э.). Важнее вопроса о подтверждении существования регулярной армии, наличие какового подтверждения зависит, возможно, от случая, является вопрос о том, не была ли такая армия просто ненужной: персидская система являлась гибкой, неформальной и по своему характеру феодальной. Гераклид Кимский рассказывает [FGrH 689 F 2) о царских «сотрапезниках», связывая данный статус с военной службой, — как мы уже видели, эта догадка подтверждается табличками крепостной стены из Персеполя, поскольку они являются надежными свидетельствами по системе обеспечения «продовольствием». Но, как и в позднейших феодальных сообществах, эти отношения воспроизводились и на более низких уровнях, чем царский: так, Кир Млад¬
54 Homblower 1982 (F 644): 147.
55 О «Бессмертных»: Fiyein в изд.: Walser 1972 (F 68): 87. Несогласие: Cook 1983 (F 14): 101 и 246, примем. 1; Petit 1990 (F 45): 145, примем. 152. «Бехисгунская надпись»: Andrewes 1961 (В 5): 17 слл.
56 Luttwak 1976 (А 34): 80 слл.
57 Там же: 84.
58 Cawkwell 1970 (С 109): 47 сл.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
81
ший имеет своих «сотрапезников» (Ксенофонт. Анабасис. 1.8.25), да и при сатрапе Спифоробате при Гранине находятся его собственные «родственники», своего рода личная «сопровождающая кавалерия» (Диодор. XVn.20.2)59. Некоторые из них, хотя вряд ли все, могли и в самом деле быть настоящими родственниками, как, например, таковым являлся незаконнорожденный брат Фарнабаза Батей, командовавший, согласно Ксенофонту [Греческая история. Ш.4.14), отрядом конницы. Рассказывая о гибели Кира Младшего [Анабасис. 1.8), Ксенофонт более всего превозносит то, что тот внушал людям преданность и любовь к себе; жест изменника Оронта, который дотрагивается до пояса Кира, определенно носит феодальный характер59а, и ему можно найти более или менее очевидные средневековые параллели. (У арабского историка ат-Табари палач абба- сидского военачальника ал-Афшина хватается за его пояс60.)
Другим методом, о котором литературные источники говорят как о способе ослабления сатрапского влияния, было отделение гражданской ответственности от военной (Ксенофонт. Домострой. IV. 11) или разграничение властных полномочий каким-то подобным образом. Для одной из сатрапских столиц, лидийских Сард, это засвидетельствовано как для начала ахеменидского правления (Геродот. 1.15.3, хотя в данном случае это не увенчалось успехом), так и для его конца (Арриан. Анабасис. 1.17.7 — здесь сообщается о распоряжениях Александра, которые полностью соответствуют распоряжениям Кира Великого, данным двумя веками ранее). Именно меры, принимавшиеся в Лидии, могли, как мы видели, стать основой для Ксенофонтова обобщения.
Власть могла быть «разделена» и менее формальным способом: о двух самых известных сатрапах фукидидовского времени, Фарнабазе и Тиссаферне, прямо сказано, что они были соперниками (Фукидид. νΊΠ.109; ср.: 99). Далее, из слов Ксенофонта [Греческая история. Ш.4.26) можно сделать вывод о давнишней вражде между Фарнабазом и Тиф- равстом;61 то же самое подтверждает Диодор (XV.8 слл.) относительно Тирибаза и Оронта. Хотя подобного рода конкуренция обычно не была направлена на взаимное уничтожение, в случае с Киром и Тиссаферном она носила именно такой фатальный характер (Плутарх. Артаксеркс. 3.3); «персы» в Сардах (личности и статус этих персов не уточняются), выражавшие недовольство поведением Тиссаферна уже перед битвой при Сардах62 (обвиняя его в предательстве. —А.З.), разоблачили его (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.25), точно так же, как он сам разоблачил в
59 Sekunda в изд.: F 40: 185 — автор разделяет данную точку зрения.
о9а Речь идет о символическом жесте во время суда над Оронтом, происходившем в палатке Кира; в суде участвовали все военачальники Кира, которые за доказанную измену приговорили Оронта к смерти; см.: Ксенофонт. Анабасис. 1.6.10. Не путать этого Оронта с сатрапом Армении. — A3.
60 Bloch М. La société féodale (P., 1949): 224 слл. [Блок М. Феодальное общество (М., 2003)]: «Формирование уз зависимости». Об ат-Табари см.: Widengren 1969 (F 71): 27 сл.
01 Lewis 1977 (А 33): 143, примеч. 51.
62 	Anderson 1974 (В 4): 52; Lewis 1977 (А 33): 142, примеч. 47; Beloch 1912-1927 (А 5) Ш2.!: 46, примеч. 1; Meyer 1909 (В 77): 20.


82
Глава 3. Персия
свое время Кира, и, поскольку мать последнего, Парисатида, горела жаждой мщения за смерть Кира, Тиссаферну отрубили голову63. Товарищеское соперничество — это одно, но вот реальное объединение нескольких сатрапий было, конечно, делом крайне редким. Неясно, являлись ли «сыновья Фарнака», упомянутые у Фукидида (\ТП.58.1), совместными сатрапами. Перс Оронтобат и Гекатомнид63а Пиксодар делили власть в Карии (Страбон. XIV.2.17), но назначение Оронтобата произошло отнюдь не в связи с нелояльностью Пиксодара, а в связи с прямо противоположным обстоятельством — его возвращением в вассальную зависимость; при этом братско-сестринские сатрапии ранних Гекатомнидов в Карии (Мав- сол + Артемисия: ILabraunda 40 = М7; Идрией + Ада: Robert L, Hellenica Vn.63 слл. = М5) основаны на аномальной кровосмесительной связи и представляют собой не какой-то важнейший ахеменидский метод ослабления могущества местных правителей, а метод Гекатомнидов по усилению власти местного правящего рода. Это могло быть также подражанием своим господам Ахеменидам, практиковавшим эндогамию, а также способом легитимации своей власти по величественному иранскому образцу64. Следует, впрочем, напомнить, что именно подобные вещи, в особенности же беспрецедентные случаи исполнения сатрапских полномочий женщинами (Артемисия и Ада), вызывают сомнения относительно того, были ли те вообще «реальными» сатрапами65, хотя обе правительницы определенно использовали этот титул в греческих надписях (см. с. 266 сл. и сноску 23 к гл. 8а наст. изд.).
Обобщающее заявление Эфора о том, что во всех вопросах сатрапы подчинялись Царю, не конкретизировано, и оно, по всей видимости, касается как дипломатии, так и военного дела. Здесь греческие теоретические представления и засвидетельствованная реальность опять расходятся. О кардухах из южной Армении говорится, что они заключали соглашения с «сатрапом на равнине» (Ксенофонт. Анабасис. Ш.5.16). Насколько типичной была сатрапская самостоятельность, подразумеваемая в этом случае? Современные историки пользуются выражением «периферийный империализм» при описании далекоидущих решений, принимаемых человеком, который находится непосредственно на месте и не имеет никакой возможности консультироваться с отдаленной центральной властью66. Возможно, Персидская империя расширилась до своих пределов именно таким образом, то есть через посредство сатрапских инициативных начинаний, на которые Царь никого не уполномочивал, но которые
63 Westlake 1989 (А 62): гл. 17.
63а Гекатомниды - династия карийского происхождения, правившая Карией в качестве сатрапов вплоть до Александра Македонского. — A3.
64 О Фукидиде (УШ.58.1) см. Andrewes в изд.: Gomme, Andrewes, Dover 1945—1981 (В 44): комментарий к указ, месту, а также: Lewis 1977 (А 33): 52, примеч. 17. О Карии см.: Homblower 1982 (F 644): 151, 167; 358 слл.
65 Petit 1988 (F 693).
66 Richardson 1986 (A 49): 177 — здесь содержится ссылка на изд.: Fieldhouse 1981 (А 17): 23.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
83
он и не запрещал. Такие самостоятельные действия совсем необязательно свидетельствуют о нелояльности. С другой стороны, Демосфен (XV. 11—12) и Агесилай у Ксенофонта [Греческая история. IV. 1.36 — здесь Аге- силай советует Фарнабазу «усиливать свою собственную власть [архе), а не могущество Царя») самоуверенно полагают, что сатрапы будут искать выгоду от неудач Царя; также и Исократ в 380 и 346 гг. до н. э. высказывал подобный оптимизм (TV. 162 и V.103 — в обоих случаях выражается надежда на то, что карийские Гекатомбиды изменят Йерсии в интересах греков). В действительности же Исократ в 346 г. очевидным образом просчитался: вскоре Идрией на основании полученных от персов полномочий напал на мятежный Кипр (с. 394 сл. наст. изд.). Другими словами, содержащиеся в греческой литературе обобщения, в особенности же обобщения ораторов и авторов памфлетов, помогают нам не очень сильно. Следует также помнить о возможности того, что заявление, сделанное Эфором, на самом деле зачастую было со стороны сатрапов блефом в отношении греков либо способом выиграть время67.
Замечательным примером сатрапских действий является помощь, которую Мавсол оказывал врагам Афин, в частности, островам, отпавшим от Второго Афинского морского союза, а также, во время Союзнической войны 350-х годов до н. э., — иным их недругам: поскольку война была окончена (Д иодор. XVI.22) лишь после того, как Великий Царь предупредил о своей готовности вступить в нее лично, получается, что исходное вмешательство Мавсола (Там же. 7) не было санкционировано Царем. Диодор (XV. 10.2), то есть Эфор, намекает, что Артаксеркс мог не одобрить (и аннулировать?) соглашение Оронта с Евагором, хотя в реальности Царь не сделал ни того, ни другого. Сохранились надписи, которые фиксируют деловые отношения между греческими государствами и персидскими сатрапами как несомненно независимыми агентами: трудность заключается в том, что есть основания усомниться — на тот момент — в лояльности некоторых из этих сатрапов. Так, и надпись, известная как ответ сатрапам (Tod No 145 = Harding No 57; cp. с. 118 наст, изд.), и дарование афинского гражданства Оронту [IG 1Р.207а; см. с. 117 наст, изд.) можно отнести к периоду нестабильности в западных провинциях. Эпиграфически лучше всего представлена Кария, и здесь два дипломатических документа, а именно декрет о даровании проксении критскому Кноссу, в каковом декрете значатся имена Мавсола и Артемисии, и договор с памфилийской Фаселидой [ILabraunda 40; Bengtson, ScLA 260 = М7 и М10) не выказывают никакого почтения к Персии. Также почти нет никаких оснований для голословного отнесения этих двух документов к тому короткому периоду в конце 360-х годов до н. э., когда Мавсол открыто бунтовал против Персии (к 361/360 г. до н. э. он стал вновь лояльным, см.: Tod No 138, строка 17). Как бы то ни было, текст из Фаселиды содержит, по всей видимости, «присягу царю»68 — формулу, которая хотя
67 Lewis 1977 (А 33): 58.
68 Homblower 1982 (F 644): 153.


84
Глава 3. Персия
и не исключает сатрапской дипломатической инициативы в данном вопросе, определенно исключает восстание. В декрете по поводу Кносса использована фраза «страна, которой правит Мавсол», άρχει, и это очень смелый глагол; впрочем, Геродот (VU. 19), Фукидид (УШ.бЛ; 99) и Ксенофонт [Анабасис. 1.1.8) — все используют соответствующее имя существительное архе, αρχή , когда говорят о власти сатрапов. (Особенно показательным в данном отношении является словоупотребление Ксенофонта в
IV. 	1.36 «Греческой истории», в упоминавшемся выше пассаже о Фарнаба- зе.) В связи с сатрапами из рода Гекатомнидов (см. выше) хорошо было бы понять, является ли высокая степень их самостоятельности чем-то из ряда вон выходящим или же она просто хорошо документирована. Возможно, и то, и другое одновременно.
Последней важнейшей сферой сатрапской компетенции, после военной и дипломатической деятельности, являются финансы и налогообложение. То, что сатрапы обязаны были посылать дань Царю, утверждает Фукидид (УШ.б — о Тиссаферне) и намекает Диодор, который говорит (XV.90), что во время Восстания сатрапов половина доходов Царя перестала доходить до государственной казны. Сатрапы определенно чеканили монету, однако точка зрения, принятая в первом издании этого труда [CAHY11: 21), согласно которой сатрапы, открывавшие месторождения золота, стремились захватить трон, теперь опровергнута:69 в IV в. до н. э. в разных местах разные лица, находившиеся под персидским сюзеренитетом и отнюдь не бунтовавшие в это время, открывали золотые месторождения. Обращение к золоту, этой «валюте по необходимости», по большей части является признаком чрезвычайной ситуации, которая может быть, но может и не быть следствием восстания.
Итак, деньги, как и другие виды дани (наподобие лошадей и пшеницы из Армении, см. выше), собирались сатрапами. (Даже сама Персида, согласно Геродоту (Ш.97.1), «свободная от дани», на деле, похоже, должна была платить подать, называвшуюся bazis70. Однако, скорей всего, она не была слишком большой, и в любом случае Персида, как кажется, не всегда имела своего собственного сатрапа.)71 В западных провинциях, по крайней мере, часть этой собранной дани перечеканивалась в монеты греческого стиля, без сомнения, ради оплаты наемникам. (В качестве примера можно привести монету Фарнабаза (рис. 1), с его портретом на аверсе и военным кораблем на реверсе, которой, вероятно72, расплатились с некото-
69 Homblower 1982 (F 644): 179.
70 Дандамаев М.А. Работники царского хозяйства в Иране в конце VI — первой половине V в. до н. э. // Вестник древней истории. 3 (1973): 3 слл.; Briant 1982 (F 10): 414, при- меч. 43; Там же: 501 слл. — здесь обсуждается пассаж: Геродот. Ш.97. См. также: Koch 1981 (F 39А); Koch 1990 (F 393): 8-40.
71 Dandamayev, Lukonin 1989 (F 16): 106 сл. (= Дандамаев M. А., Луконин В. Г. Культура и экономика древнего Ирана (М., 1980): 108 слл., 186 слл. — А.З.); Petit 1990 (F 45) — по правде говоря, создается ощущение, что автор этой работы даже не осознаёт, что в связи с сатрапией Персиды есть проблема.
72 Кгаау, Hirmer 1966 (В 201): 72 слл., ил. 718.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
85
Рис. 7. Тетрадрахма из Кизика; Фарнабаз (413—372 гг. до н. э.). (Публ. по: Kraay, Hirmer 1966 (В 201): рис. 718.)
рыми греческими моряками, участвовавшими в битве при Книде — о последней см. далее, с. 100 сл. наст, изд.) В связи с податями, перечисленными у Геродота в Ш.89 слл., следует думать73, что, по крайней мере, их часть удерживалась сатрапом на собственные нужды — оплату наемникам или, как в случае с Гекатомнидами, на содержание флота из ста кораблей, см.: Ксенофонт. Агесилай. П.26 слл. Оксиринхский историк (XIX) говорит, что Тифравст снабдил Конона 220 талантами из прежней ουσία (т. е. из имущества) Тиссаферна; но из той же главы можно сделать вывод, что сатрап обычно не мог финансировать продолжительное время из собственных ресурсов военные действия либо вообще не имел права их финансировать. Но конечно же не всё отправлялось к царскому двору (старая, широко распространенная, точка зрения, согласно которой Персия занималась экономически гибельным накоплением драгоценного металла, ныне поставлена под сомнение74, несмотря на такие греческие свидетельства, как: Поликлит, FGrH 128 F 3). В античных источниках нет ни одного явно выраженного, имеющего обобщающий характер утверждения относительно того, что сатрапы вычитали что-то ради текущих расходов, хотя в обсуждавшемся выше пассаже из «Анабасиса» (Ш.4.31) Ксенофонт говорит о пшеничной муке, вине и ячмене, которые «были собраны для сатрапа той области»75. Однако персепольские таблички крепостной стены показывают сложную, централизованную систему выдачи продовольствия.
Здравый вывод состоит в том, что текущие расходы сатрапии обеспечивались, конечно, самой областью: сатрап брал то, в чем нуждался, еще до отправки всего остального. Но мы, честно говоря, не знаем, какова
73 Petit 1990 (F 45): 160.
74 Briant 1982 (F 10): 489; Stolper 1985 (F 177): 143-146; Petit 1990 (F 45): 162 - автор опровергает точку зрения, высказанную в изд.: Olmstead 1948 (F 43). Но ср.: Cameron 1948 (F 12): 10 слл.; Cook 1983 (F 14): 137, 204.
75 Altheim, Stiehl 1963 (F 1): 137 слл., 150 слл.


86
Глава 3. Персия
была пропорция между центральным и местным потреблением. Наше неведение в таких вопросах не ограничивается лишь Персией: нам кажется, что мы многое знаем о классических Афинах, но и здесь также неясно, как аттический дем (деревня) наподобие Рамнунта мог построить дорогой храм Немесиды за счет собственных средств (являвшихся, как известно, небольшими) без «каких-то субсидий» от государства (М—L № 53 и комментарий). Фраза «налоги, контролируемые общиной», которая предполагает существование совместного обложения в пользу частично автономной, обладающей налоговыми льготами местной единицы, и в пользу высшей власти, обладающей фискальным суверенитетом, впервые фиксируется в IV в. до н. э., примерно в одно время и в персидской Малой Азии (гл. 8а, с. 280 наст, изд.), и в администрации аттических де- мов: SIG 1094 — этот относящийся к Элевсину текст намекает на наличие других сборов, уплачивавшихся в город Афины. Иными словами, общины западной Анатолии, входившие в состав сатрапий, могли заимствовать из Афин фискальные идеи и терминологию, необходимые для того, чтобы определить, где заканчиваются притязания местной общины и начинаются притязания Царя.
Но, как мы видели, не все сборы, требовавшиеся Персией, носили финансовый характер. Персидская щедрость в раздаче подарков, полидо- рия (Ксенофонт. Киропедия. У1П.2.7, cp. VH. 1.43), повышала престиж дарителя (см. выше, с. 78 наст. изд.). Это также было эвфемизмом (т. е. словом, заменяющим другое, грубое, неудобное в данной ситуации или вообще нежелательное с точки зрения культурно-речевых норм конкретного общества. — А.3.) для обозначения того, в чем можно усмотреть систему экспроприаций и конфискаций, если смотреть на это с точки зрения тех, кто вынужден был уступить свои земли или свое имущество персам либо персидским фаворитам, которые были таким образом облагодетельствованы короной (ср. далее, с. 262—263 наст, изд., о ситуации в Ионии IV в. до н. э.). Наконец, это была система взаимных обязательств: люди типа Тифравста, имевшие свою хору (χώρα, то есть земельные имения), должны были выводить из этих поместий ополчения, когда враг грозил державе в целом или этому конкретному краю. Связь дарений с военными налогами или военной службой проявляется76 в самом общем понятии, использовавшемся для обозначения «пошлин» в ахеменидской Вавилонии, nadanattu, которое родственно древнееврейскому корню со значением «давать». А неопределенность, существующую между понятиями «пошлины» и «военная служба», иллюстрирует еще одно слово со значением «пошлины», а именно ильку [ilku], которое связано с семитским корнем, означающим «идти».
В Вавилонии пошлины отправлялись Царю главами местных коллективов, hatru (их роль можно сравнить с ролью армянского комарха77, или
76 Homblower 1982 (F 644): 157 — автор ссылается на работы: Cardascia 1951 (F 83); Cardascia 1958 (F 84); a также на: Дандамаев 1967 (F 92); Дандамаев 1969 (F 95); Дандамаев 1984 (F 95).
77 Briant 1982 (F 10): 416, примеч. 52; см. далее, с. 301 сл. наст. изд.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
87
местных эклогисов, т. е. сборщиков (Антифонт, F 52 Blass), взимавших подати для Афинской державы); быть может, пошлины отправлялись через каких-то посредников — через вавилонского сатрапа? Легко вообразить, что подобная система действовала в деревнях и полисах Анатолии, где деревни выполняли главную роль по сбору податей. Так, Александр притязает на хору, то есть территорию, Приены (он освобождает город от «контрибуции»)78 и приказывает, чтобы деревни, населенные негреками и потому, в его глазах, имеющие меньше оснований для уважения, нежели греки, живущие в полисе, продолжали платить ему форос, т. е. дань. Часть этой дани, как предположено выше, использовалась, видимо, для покрытия местных издержек; в данной связи интересным оказывается один документ о передаче прав на землю из эллинистических Сард (Buckler, Robinson 1932 (F 594) No 1), который показывает, что некоторые деревни были ответственны за содержание воинских отрядов. Это, возможно, было наследием ахеменидской практики (или македонской? Cp.: SEG ХШ 403 о похожем порядке в эллинистической Македонии при Филиппе V).
Аристотелевская «Экономика», вероятно, самый ранний трактат, описывающий условия в державе Селевкидов, хотя эти условия и выглядят до некоторой степени как персидские, различает частные, гражданские, сатрапские и царские доходы (1345Ь7 слл.). Мы видим, что отличие между сатрапским и царским налогообложением туманно, отчасти потому, что хотя сатрапы были обязаны посылать царю собранные доходы, они несли собственные расходы; отчасти же потому, что виды податного бремени, налагавшегося Персией, включали обязательства не только финансового или личного характера: они также могли заключаться в обеспечении транспортом, реквизируемой провизией, а также в обязанности нести военную службу под командой сатрапа или персидского вассала. Трудно сказать, кому именно всем этим обязаны были люди — Царю или всё же сатрапу. Но различие между сатрапским/царским налогом, с одной стороны, и гражданским — с другой, очевидно и существенно. Две надписи, из Лабраунды и Латины79, фиксируют, соответственно, освобождение местных общин «почти от всех царских податей» (Латина) или даруют свободу Диону Косскому (текст из Лабраунды) «от царских или гражданских налогов» (έπιγραφαί (налоги, обычно чрезвычайные. —А.З.)), но без ущерба для царских τέλη, которые должны быть уплачены (τέλη = «пошлины», очевидно отличавшиеся от έπιγραφαι, хотя мы не знаем, в чем именно это отличие состояло). Община, оказавшая честь Диону, — это община платасов. К 319/318 г. до н. э. данный народ будет называть себя полисом (REA 92 (1990): 61 — этот декрет упоминается также далее, на с. 279, примеч. 93 наст. изд.). А один текст из ахеменидского Синури, святилища в Карии, впервые опубликованный в 1945 г. (Robert L, Helleni-
78 Bosworth 1980 (В 14): 280 сл. — автор высказывает точку зрения, отличную от: Homblower 1982 (F 644): 163; см. также: Sherwin-White S.M. 1985 (В 175).
79 Crampa 1972 (F 619): 42; SEG XXVI 1229 (Латина) = Homblower 1982 (F 644) М8 и Μ12. Подробнее см. далее, с. 280 наст. изд.


88
Глава 3. Персия
ca. Vn.63 слл. = М5), жалует «свободу от обложений за исключением апомойры (άπόμοιρα)». Апомойра давно известна как птолемеевская царская подать [OGIS 90; SEG ХП 550), теперь же в этом тексте она засвидетельствована и как ахеменидский персидский налог.
Указанные надписи интересны, помимо прочего, тем, что они помогают обнаружить зависимость селевкидских и птолемеевских институтов от институтов персидских (значение этого обстоятельства будет выявлено в другом месте, на с. 279 сл. наст. изд.). Но для лучшего понимания полномочий персидских сатрапов следует подчеркнуть другой аспект: эти документы утверждаются волей самого сатрапа, они не содержат даже намека на то, что он консультировался с Царем. Также невозможно предположить, будто бы величие персидских Царей в большей степени, чем это было в случае с римскими императорами80, не позволяло самим Ахеменидам заниматься такими тривиальными вопросами, как, например, дарование гражданства Диону Косскому и освобождение его от налогов в карийской общине платасов. В конце концов, ведь Дарий П в своем письме к евреям египетской Элефантины дает поразительно подробные предписания по поводу соблюдения Праздника опресноков: «<...> от Царя Арсаму было отправлено слово и сказано: да будет Пасха у еврейского гарнизона: пива не пить, и всё, что содержит дрожжи, не есть — с 15-го дня от заката и до 2-го нисана» (Cowley, АР № 21, с некоторой издательской реконструкцией текста). Возможно, подобно таким императорским рескриптам, как письмо Траяна христианам (Плиний. Письма. Х.97), это распоряжение относилось81 ко всем евреям державы. Персидские Цари, как и римские императоры (см. сноску 80), возможно, были более склонны к реагированию на уже случившееся, чем к активному действию, отвечая на жалобы путем издания рескриптов и т. п., нежели проявляя инициативу. Для сравнения можно привести надпись Tod № 138, строка 5 — здесь говорится о карийской делегации к Артаксерксу П, которая направилась к нему, очевидно, не согласовав это с сатрапом; возможно также (см. сноску 81), что появление элефантинского письма Дария П стало результатом подобной челобитной, как и письма Дария I Гадату (М—L No 12: см. выше, с. 54 наст, изд.): священные садовники Аполлона, видимо, пожаловались Царю, и тот распорядился провести расследование (строка 5: «я установил, что...»). Но если всё это так, то именно подобная пассивность Царей (в смысле «реактивность» — склонность не столько активно влиять на ситуацию, упреждать неблагоприятные последствия, сколько отвечать на вызовы и воздействия извне. —А.3) давала сатрапам столь большую самостоятельность. Местные жители должны были иметь дело с сатрапами, и в тех сатрапиях, по которым у нас есть надежные источники, они, сатрапы, в значительной степени предоставляли этих жителей самим себе. Лозунги об освобождении
80 Millar 1977 (А 39).
81 Meyer 1912 (F 489): 96.


Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов
89
Александром Ионии и восстановлении здесь автономии (Арриан. Анабасис. 1.17—18) оказываются пустым лицемерием.
К огромному сожалению, мы не знаем, насколько типичны были условия, сложившиеся в Ионии и Карии. Возьмем два полярных случая: несмотря на то, что в VI в. до н. э. Индия платила дань, создается ощущение82, что «ко времени Александра за Индом уже никто не помнил о персидском господстве» (но заметьте, что Ктесий, F 45, говорит о почтительном отношении в Индии к Персии, проявлявшемся в принесении даров; подобно римлянам, персидские Цари могли смотреть на таких приносящих дары соседей как на membra partesque imperii, «членов и части империи». — Светоний. Август. 48.); напротив, Курций (IV.7.1) говорит о заносчивости и алчности персидских правителей в Египте (ср. очень похожие слова у Диодора о персидских сатрапах в Финикии. — XVL41.2: Сид он). Это подтверждается историей египетского сопротивления, а также свидетельствами по персидской экономической эксплуатации этой огромной сатрапии, за счет доходов с которой, как сообщается, отстраивались Сузы и Персеполь. М. Ростовцев говорит, что Египет был, «помимо Греции, единственным мощным соперником Персии»83. В итоге Индия была потеряна из-за столь слабого контроля (попустительства, дошедшего до полного небрежения); Египет был утрачен, наоборот, из-за сверхжесткого обращения. С другой стороны, Бактрия в V в. до н. э. отличалась ненадежностью (Диодор. XL71: 460-е годы), и в связи с этим интересно, что Оронт, вождь Восстания сатрапов, вспыхнувшего веком позже, в одной позднейшей надписи называется «бактрийцем по происхождению» (OGIS 264) — фраза носит категорический характер и явно опровергает ту идею84, что представители семьи Оронта были просто поселенцами в Бактрии. Однако бактрийцы храбро сражались при Гавгаме- лах, и даже позднее именно при покорении Согдианы и Бактрии Александр встретил больше трудностей, нежели в других местах. (Нельзя утверждать с уверенностью, что к 330-м годам до н. э. Согдиана уже будто бы не принадлежала Ахеменидам85.)
Обратившись к владыкам Бактрии, мы вернулись к тому, с чего начали, — к сатрапам в битве при Гранике. Старую вражду они отложили ради защиты той системы, на какую опирались, владея плодородными, орошаемыми землями86. В любом случае, два века — большой период, и местная бактрийская аристократия, видимо, успешно сосуществовала с персидскими поселенцами в бактрийском Ай-Хануме в Афганистане (о таких поселенцах ср. надпись SEG XXVIII 1327 — эллинистическое
82 Brunt 1976—1983 (В 21) I: 547 — эта работа предпочтительней работы Vogelsang в изд.: F 47: 183 слл. Об ахеменидской Индии см.: Cook 1983 (F 14): 61 сл., 292; КИДМIV: гл. 3d.
83 Rostovtzeff 1953 (А 51): 82; см. далее, с. 409 наст. изд.
84 Cook 1983 (F 14): 193.
85 Altheim, Stiehl 1963 (F 1): 163. О Согдиане и Бактрии см.: Cook 1983 (F 14): 192 слл.
86 Gardin, Gentelle 1976 (F 23); Gardin, Lyonnet 1978-1979 (F 24); Gardin 1980 (F 22); cp.: КИДМ IV: 224 слл.


90
Глава 3. Персия
подтверждение наличия среди бактрийцев людей, носивших иранское имя Оксибаз). Дружеские отношения (представителей местной элиты и персов. — А.3.), смешанные браки и религиозный синкретизм, разумеется, не ограничивались одними только западными сатрапиями (о положении в этих сатрапиях см. далее, с. 283 наст. изд.). Такое сосуществование могло привести к появлению того, что называется «доминирующим этноклассом»87 — мощного фактора, обеспечивавшего стабильность.
Однако в целом недостаток наших знаний делает картину в различных пунктах к востоку от Сард весьма темной. Так, периодически мы слышим о серьезных восстаниях племени кадусиев, живших близ Каспия (напр., Диодор. XV.8: 380-е годы)88 — застарелой проблеме, характерной для области, расположенной необычайно близко к персидской метрополии. Еще поразительнее то, что уксии — горцы, жившие между Сузами и Персеполем, — никогда не считались подданными Персии и позволяли Царю проходить через свою территорию лишь по внесении им соответствующей платы (Арриан. Анабасис. Ш.17.1). Также и по поводу кардухов из северной Армении Ксенофонт говорит, что «из стадвадцатитысячного царского войска, однажды напавшего на их страну, назад никто не вернулся из-за непроходимости тех мест» (Ксенофонт. Анабасис. Ш.5.16. — А.З.). Детали этого рассказа не вполне убедительны, и не только потому, что здесь подразумевается наличие такой огромной регулярной армии (см. выше). Но беглое указание на это фиаско, что бы там ни произошло на самом деле, служит отличным напоминанием того, что наши знания о Персидской империи не только скудны, но они еще и слишком часто приходят с греческой стороны.
IV. 	Персидская политическая история:
ВОВЛЕЧЕННОСТЬ В ДЕЛА ГРЕКОВ.
400—336 гг. до н. э.
Поражение Кира Младшего в битве при Кунаксе в 401 г. до н. э. вновь поставило вопрос о персидской политике по отношению к грекам, так как спартанцы помогали мятежному царевичу. Ксенофонт приуменьшает эту роль в «Анабасисе», но в «Греческой истории» (Ш.1.1) он более откровенен. Афинянин Алкивиад (Фукидид. VTII.46) более чем за десять лет до этого предупреждал Тиссаферна о том, что Персии следует быть осторожней с теми, кого она поддерживала в ходе Пелопоннесской войны: афиняне — опытные империалисты, и Персии нетрудно будет договориться с ними после войны. Алкивиад, судя по всему, имел в виду компромисс в духе Каллиева мира [КИДМУ: 121), смысл которого был подорван из-за афинской поддержки мятежному Аморгу. Фукидид засгав-
87 Briant в изд.: F 40: 137 слл. Но см. оговорки Sancisi-Weerdenburg в изд.: F 52: 267 сл.
88 Syme 1988 (F 64).


IV. Персидская политическая история...
91
ляет Алкивиада говорить о «сотрудничестве в деле господства (архе)», и эта фраза имеет особый резонанс в нашей теме, поскольку находит отклик у Арриана при описании политики Александра по единению Македонского царства с — опять же — Персидским царством (Арриан. Анабасис. Vn.11.9). Спарта, с другой стороны, (продолжает Алкивиад) вступила в Пелопоннесскую войну как освободитель (ср.: Фукидид. П.8). С ее стороны было бы нелогично, если бы, освободив только что азиатских греков от власти Афин, она не освободила их и от персидского господства. Так было при Алкивиаде. На самом деле к концу Фукидидова повествования Спарта фактически отказалась от своих притязаний в Азии; но в исследовательской литературе были приведены веские доводы89 в пользу того, что вопрос [о независимости малоазийских эллинов от Персии] вновь стал актуален в 407 г. до н. э., а также аргументы в пользу реальности «договора Беотия» от того же года (Ксенофонт. Греческая история. 1.4.2 слл.), согласно которому персы признали автономию греков Азии. (Беотий — имя спартанского дипломата, который вел эти переговоры89'1.) Иными словами, пророчество Алкивиада стало сбываться еще до окончания 5-го столетия. Полностью оно подтвердилось после битвы при Кунаксе.
С гибелью Кира Тиссаферн, теперь прочно занявший место «сатрапа не только в своих прежних владениях, но и во владениях Кира» (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.3), проявлял явную враждебность к ионийским городам, поддержавшим Кира во время его выступления. Они немедленно пожаловались Спарте (Там же), которая потребовала от Тис- саферна не предпринимать против них никаких враждебных актов и в 400 г. до н. э. направила Фиброна для обеспечения этого требования. До какой степени страх перед анатолийской политикой Спарты стал причиной Коринфской войны, начатой против нее в Греции Афинами, Фивами и Коринфом, — вопрос, который лежит вне рамок данной главы (см. гл. 4, с. 128 слл. наст. изд.). Но «освободитель» Фиброн снискал очень плохую репутацию у азиатских греков, дружественных Спарте, поскольку позволял своему войску грабить их (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.8).
Его заменили на Деркиллида. Что бы ни думала остальная Греция о таком поведении, в Персии оно воспринималось крайне негативно. Реакция Артаксеркса была решительной: он повелел строить флот. (Угрызе- ния совести по поводу «договора Беотия», который в любом случае был заключен предшественником Артаксеркса и самого Артаксеркса не связывал, его явно не мучили; ср.: Геродот. VIL 151.) Для персидского Царя важнее мнения или ощущения, что «договор Беотия» потерял силу, была его личная неприязнь к спартанцам, к этим «самым бесстыдным из лк>
89 	Lewis 1977 (А 33): 124. Возражения: Seager, Tuplin 1980 (С 74): 144, примеч. 36; Cart- ledge 1979 (С 282): 266; Cartledge 1987 (С 284): 189 сл.; Wesüake //JHS 99 (1979): 195 - рецензия на: Lewis 1977 (А 33); Tuplin в изд.: F 51: 133 слл.
Ша Некоторые вопросы, связанные с проблематикой «договора Беотия», см. также в изд.: Рунг Э.В. Греция и Ахеменидская держава: История дипломатических отношений в VI-IVее. до н. э. (СПб, 2008): 260-265. -A3.


92
Глава 3. Персия
дей» (Динон F 19 = Плутарх. Артаксеркс. 22.1), которые помогали Киру (не случайно многие из бывших наемников Кира вновь окажутся под командой Фиброна).
Имелись и другие серьезные основания — как стратегические, так и политические — для персидских тревог по поводу энергичного спартанского присутствия в юго-восточном Средиземноморье и в западной/юго- западной Малой Азии.
Во-первых, стратегическая причина. Ясно, что Спарта еще во время экспедиции Деркиллида в 399—397 гг. до н. э., последовавшей за походом Фиброна, осознала важность морского превосходства в юго-восточной Эгеиде как необходимого предварительного условия для наступления на суше. Это вытекает из инструкций, данных Деркиллиду в 397 г. до н. э. спартанскими эфорами по поводу совместных действий с Фараксом, спартанским навархом (начальником флота) в Карии (Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.12). Теперь Кария перестала быть просто местоположением частного ойкоса, т. е. поместья, Тиссаферна [Там же), а потому она стала уязвимой и желанной целью; это был ключ к персидскому контролю над Ионией, поскольку долина Меандра являлась главной артерией, соединявшей южную Ионию с внутренними районами Анатолии, и обладала даже большей стратегической важностью в этом отношении, нежели Царская дорога, проходившая северней. Это также помогает объяснить значение острова Родоса в военно-морских столкновениях 390—380-х годах до н. э.: позднее, в том же столетии, Гекатомниды Карии нуждались в Родосе и в его флоте для обеспечения своей собственной безопасности, а потому захватили их. Демосфен называет Родос «оплотом, нужным для удержания Карии в повиновении» (XV. 12). И наоборот, когда ситуация изменилась, кто бы ни контролировал Родос, он не мог позволить себе враждебных отношений с Карией. Не случайно в великую эпоху своего могущества и процветания эллинистический Родос не жалел денег на великолепные укрепления из тесаного камня для защиты собственных владений на перее, т. е. на простиравшемся напротив карийском материке8913.
Во-вторых, причина политическая. Большинство наших источников смотрят на военные столкновения этого периода в чересчур греческом ракурсе; но Египет бунтовал примерно с 404 г. до н. э., и фараон, когда к нему обратилась Спарта с предложением союза, вместо этого отправил щедрую материальную помощь: оснастку для сотни триер и пять сотен мер зерна (Диодор. XIV.79), которые, впрочем, не дошли, поскольку корабли сбились с пути. Как отмечается в одном из предыдущих томов [КИДМ Ш.З: 55—56), со ссылкой именно на этот пассаж у Диодора, указанная «оснастка», по всей видимости, включала корабельные канаты из папируса, какие греки, вероятно, обычно использовали для такелажа. Потенциальный спартано-египетский альянс конечно же угрожал Персии.
89ь П е р е я [греч. περαία) — область, принадлежащая острову и находящаяся на противоположном, материковом, берегу. — A3.


IV. Персидская политическая история...
93
Афино-египетский альянс, наподобие того, который и в самом деле материализовался позднее (Аристофан. Плутос. 179), в ходе войны, когда политические блоки изменились, был не лучше. Поэтому, когда Диодор справедливо намекает, что одним из мотивов Царя при навязывании мира 386 г. до н. э. было желание развязать себе руки для действий против мятежного Кипра (XIV. 110), историк мог бы добавить: «и против Египта». И это было бы верно, особенно потому, что позднее сам Евагор Кипрский стал союзником Египта (Диодор. XV.2.3) и, подобно спартанцам за десять лет до того, получил партию египетского зерна, провианта и триеры [Талл же. З.З)90.
Далее, не вызывает удивления, что еще в 397 г. до н. э. Великий Царь через Фарнабаза, сатрапа Геллеспонтской Фригии, снарядил большой флот, поставив во главе его в качестве наварха афинянина Конона [КИДМ V: 495). См. на сей счет: Диодор. XTV.39.2 — здесь, впрочем, фигурирует неверная датировка: 399 г. до н. э. То, что правильной датой необходимо считать 397 г. до н. э., сомнений нет. Это следует из трех свидетельств. Во-первых, фрагмент Филохора [FGrH 328 F 144/145) упоминает назначение Конона и относит его к 397/396 архонтскому году. Во-вторых, Исократ (IV. 142) утверждает, что битва при Книде, датируемая по затмению августом 394 г. до н. э., случилась через три года после персидского перевооружения. И, в-третьих, в 396 г. до н. э. Герод Сиракузский сообщил спартанцам о крупных персидских приготовлениях, шедших на тот момент полным ходом (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.1 слл.; ср.: КИДМШ.З: 24).
Известия Герода стали причиной отправки в Азию спартанской экспедиции под командой царя Агесилая. Коринфская война, внезапное начало которой, в соответствии с трактовкой Ксенофонта, заставило Агесилая вернуться на родину, вспыхнет через год (в 395 г. до н. э.). Но есть еще одно событие, которое необходимо учитывать, если мы хотим понять, почему Афины и другие греческие государства были готовы энергично выступить против Спарты в материковой Греции. Ведь битва при Книде, остановившая спартанское морское наступление в Карии, состоялась в 394 г. до н. э., а война началась за год до того, в 395-м. Как в таком случае враги Спарты могли столь уверенно думать о своем успехе в 395 г. до н. э.? Ответ, как это часто случалось в конце V — начале IV в. до н. э., лежит в событии, известном по диодоровской, а не по ксенофонтовской традиции. Таким ключевым событием в данном случае явилось восстание Родоса против Спарты в 396 г. до н. э. (Диодор. XIV.79.6, чему имеется подтверждение в гл. XV «Оксиринхской греческой истории» — здесь говорится, что Конон командовал на Родосе в 395 г. до н. э.). Это был первый по-настоящему серьезный успех для врагов Спарты в данной части мира; до сих пор удача сопутствовала другой стороне — в 397 г. до н. э. Фаракс осаждал Конона в карийском Кавне. Объяснить изменение ситуации между 397 и 396 гг. до н. э. достаточно легко: для постройки кораб¬
90 Spyridakis 1935 (F 331): 62.


94
Глава 3. Персия
лей требовалось время, и до того, как она была полностью закончена (Диодор. XIV.79.5), новый флот просто не мог выручить Конона. Только после этого родосцы увидели, в чьи паруса дует ветер, и подняли восстание. Для афинского стратега, номинально являвшегося персидским флотоводцем, теперь, восемь лет спустя после разгрома Афин в битве при Эгоспотамах, это была важная моральная и стратегическая победа над Спартой, ставшая предвестником более реальной победы при Книде в 394 г. до н. э. Пикантности всей ситуации добавляло то обстоятельство, что Конон на самом деле бежал из-под Эгоспотамов, обретя убежище у Евагора Кипрского. Призыв фиванцев к афинянам в 395 г. до н. э. мог остаться без ответа, какими бы соблазнительными ни казались перспективы восстановления империи (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.10), если бы в Афинах еще не знали, что Родос уже восстал против Спарты и что Конон начал восприниматься там как победитель. В 396 г. до н. э., по-видимому, после и по причине Родосского восстания91, Фарнабаз отправил какого-то родосца по имени Тимократ с персидскими деньгами в Афины91 а, чтобы побудить их к войне против Спарты. (Если бы, согласно альтернативной хронологии92, миссия Тимократа относилась к 397 г. до н. э., то, с точки зрения событий на его собственной родине, она оказалась бы чересчур преждевременной, хотя и не с точки зрения главных стратегических перспектив родосцев. Но если, как иногда утверждается93, Тимократ вторично посетил Афины в 395 г. до н. э., его персидское золото на этот раз могло стать более убедительным аргументом — благодаря недавним событиям. Тимократ, возможно, был изгнанником, но удивительно, что его происхождение фактически не интересует ни древних, ни современных комментаторов94. (По поводу некоего родосца, удостоившегося почести в Афинах в 394—393 гг. до н. э., см.: IG EF.19.)
Тимократ со своим золотом вызвал громкий коррупционный скандал и способствовал началу Коринфской войны, к каковому поводу Оксиринхский историк (гл. VTI) относится скептически, противопоставляя его «самой истинной причине» (ср.: Фукидид. 1.23), а именно — страху перед Спартой. Но этот историк прав, сообщая, вопреки Ксенофонту [Греческая история. ЕП.5.2), что деньги приняли также и в Афинах (согласно Ксенофонту, подкуплены были политики в Фивах, Коринфе и Аргосе, а афиняне готовы были к войне и без денег. — А.З.). «Ясно, что флот, который победил в сражении при Книде, содержался, хотя и с
91 Seager 1967 (С 250): 95, примеч. 2.
91а Согласно Ксенофонту [Греческая история. Ш.5.1), Тимократ был послан Тифрав- стом, но это, скорее всего, ошибка, и деньги были отправлены Фарнабазом; см. по этому поводу также комментарий С .Я. Лурье к указанному месту Ксенофонта в изд.: Ксенофонт. Греческая история. [Пер. С .Я. Лурье] (М.: Алетейя, 1993): 360—361, комментарий к Ш.5.1. — A3.
92 Bruce 1967 (В 20).
93 Bruce 1967 (В 20): 60; Hamilton 1979 (С 294): 207, примеч. 76.
94 Beloch 1912—1927 (А 5) ΉΡ.2: 216, за которым, вероятно, следует, косвенно касаясь этого вопроса: Seager 1967 (С 250).


IV. Персидская политическая история...
95
перебоями, на персидские деньги и построен был в подконтрольных персам гаванях»95.
Но, чтобы перейти к результатам битвы при Книде, следует обратиться к более раннему времени. Мы оставили Агесилая, когда тот отправлялся в Азию. Его войско погрузилось на корабли в Авлиде, напротив Евбеи. Место было выбрано не из-за каких-то очевидных практических соображений, а по символическим причинам: именно из Авлиды Агамемнон отправился под Трою, принеся здесь в жертву свою дочь Ифигению. (Спартанская пропаганда всегда подчеркивала близкие связи Агамемнона и Ореста с Лакедемоном, см.: Геродот. 1.67.8; VII. 159.) Подобно Агамемнону, Агесилай (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.4) принес священную, хотя и не столь драматическую, жертву ради своего восточного похода или же пытался это сделать, пока ему не помешали ревнивые магистраты Беотийского союза. Ксенофонт [Агесилай. 1.8) прямо объясняет смысл всего этого: целью спартанского царя было завоевание Азии, т. е. Персидской державы. В другом месте [Греческая история. IV. 1.41, по поводу последнего броска в 394 г. до н. э.) Ксенофонт выражается еще более прямо и недвусмысленно: Агесилай «планировал зайти как можно дальше вглубь страны, имея в виду отрезать от Царя все те народы, которые [Агесилай] оставит у себя за спиной». Но сразу по прибытии в Эфес Агесилай попытался прийти к соглашению с Тиссаферном на условиях «автономии для эллинов Азии». Другими словами, он допускал возобновление договоренности, подобной Каллиеву миру, только между Персией и Спартой, а не Афинами, как главными игроками (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.5; Агесилай. 1.10 — здесь поясняется, что изначально перемирие должно было длиться три месяца).
Несоответствие помпезных претензий, подразумеваемых авлидским жертвоприношением, реальной дипломатии Агесилая, каковую несуразность пытались объяснять самыми разными способами, носит, вероятно, не такой уж необычный характер. Следует, с одной стороны, заметить, что тактика ведения переговоров вообще часто включает в себя отказ от заявленной первоначально и заведолю неосуществимой позиции. Или же, с другой стороны, можно предположить, что Агесилай и в самом деле предлагал вернуться к «договору Беотия» (ср. выше), а это делает спартанскую политику, за исключением авлидского инцидента, последовательной и вразумительной в течение более долгого периода (ср.: Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.20 — о Деркиллиде). Или же можно думать, что случай в Авлиде говорит нам о «панэллинистических», т. е. антипер- сидских, чувствах не столько Агесилая, сколько самого Ксенофонта. (Если даже это и так, то история с жертвоприношением конечно же не была выдумкой Ксенофонта.) Наконец, есть все основания говорить о том96, что целью Агесилая было вовсе не завоевание Азии. Задача тахг-
95 Lewis 1977 (А 33): 143.
96 Seager 1977 (С 315) (ср.: КеИу 1978 (С 299)); Lewis 1977 (А 13): 154 слл.; Cartledge 1987 (С 284): 193.


96
Глава 3. Персия
mum (но она же и задача minimum) состоялав том, чтобы создать «буферную зону из мятежных сатрапов и народов» (ср. в целом: Греческая история. IV. 1 — по поводу Пафлагонии и других областей) «между территорией, по-прежнему подконтрольной Царю, и приморской территорией греческих городов». Это могло бы объяснить предложение Агесилая Фарна- базу отпасть от Царя (ср. с. 99 наст. изд. насчет: Греческая история. IV. 1. 36), а также, вероятно, и связи гостеприимства: Ксению между Агесилаем и молодым сыном Гекатомна Мавсолом Карийским, который вскоре будет назначен сатраном97. (См. об этой ксении при описании событий 360-х годов до н. э.: Ксенофонт. Агесилай. 2.27 — но здесь говорится, что эта Ксения была «давнишней». В самом деле, она могла начаться много раньше, еще в середине 390-х.) Оказывая помощь Царю против Ев агора Кипрского, Гекатомн не проявлял особого энтузиазма и даже вел себя вероломно, тайно снабжая того деньгами (Диодор. XV.2). Визит Агесилая в Азию, возможно, посеял семена неприязни.
Свидетельства о таких узах гостеприимства, а также о являвшейся их непременным условием общности интересов между представителями греческого и персидского высшего класса, пронизывают труды Ксенофонта, несмотря на его «панэллинистическую» пропаганду против Персии. Поскольку взаимность подобного рода реально влияла на политику, она (взаимность) заслуживает того, чтобы видеть в ней не просто один из аспектов социального и культурного слияния (гл. 8а). Вместе с тем следует помнить не только о прямых оговорках, сделанных Ксенофонтом в «Греческой истории» (TV. 1.34 — гостеприимны порой убивали друг друга, когда того требовали интересы их городов), но также и о реальных перипетиях в истории одной из таких Ксений: разные поколения семьи Алки- виада то брали на себя функцию наследственной проксении (своего рода консульского представительства) для Спарты, то отказывались от этих обязанностей, то опять ее восстанавливали (Фукидид. V.43; VL89). Тем не менее, если личная ненависть Артаксеркса к Спарте помогает объяснить его враждебность к ней на политическом уровне в 390-е годы до н. э., «давнишние узы гостеприимства», связывавшие персидского сатрапа Ариобарзана и спартанца Анталкида (Ксенофонт. Греческая история.
V.1.28), помогают объяснить, почему Великий Царь согласился в 387/ 386 г. до н. э. на мир на условиях, почти идентичных тем, от которых он отказался в 392/391 г. до н. э. (с. 102 наст. изд.). Политическая гомония (ομόνοια — букв, «единомыслие», «единодушие». —А.З.), т. е. гармония или слияние, между греками и персами являлась изобретением Александра ничуть не в большей степени, чем социальное или культурное смешение; и это важно для вопроса (окончательный ответ на который должен быть дан в другой главе, на с. 981 сл. наст, изд.) о том, мог ли Александр надеяться на подобную политическую гомонию. Если вспомнить, что Артабаз (сын того Фарнабаза, который столь заметен в кн. УШ Фукидида), преж-
9/ Herman 1987 (С 34) — автор рассуждает в целом о связях гостеприимства, но не по поводу данного случая.


IV. Персидская политическая история...
97
де чем в итоге стать сатрапом Александра в Бактрии, провел годы при дворе Филиппа П (Диодор. XVL52), мы легко можем допустить, что Александр знал кое-что о гомонии еще до того, как выступил против Азии. Наконец, никакое чувство ненависти не было вечным: ни у Артаксеркса по отношению к Спарте, как мы видели, ни даже у Афин по отношению к Персии. Вопрос о том, насколько Демосфен и другие греки рассчитывали в 340—350-х годах до н. э. на Персию в борьбе с Македонией, выходит за рамки данной главы (хотя см. с. 124 наст, изд.), но на одно обстоятельство здесь можно указать. Ко времени назначения Артабаза в Бактрию афиняне приняли декрет (Tod Nq 199 = Harding Nq 119 от 327 г. до н. э.), который мог бы изумить Фукидида (в меньшей степени он удивил бы Ксенофонта или любого другого историка, писавшего о битве при Книде в 394 г. до н. э., выигранной афинянином Кононом во главе персидских сил). В этом постановлении Фарнабаз назывался «благодетелем Афин и помощником в войне». Как говорит один персонаж у Полибия (V.104), даже возможность вести свои собственные войны и воевать с тем, с кем желаешь, выглядит как непозволительная роскошь, когда ты теряешь эту возможность. Оказывается, были люди и похуже персов.
Каковы бы ни были причины готовности Агесилая заключить соглашение, никакой договоренности достигнуто не было: Тиссаферн запросил у персидского Царя войско (о том, что это может означать, см. выше, с. 80 наст, изд.), и в результате случилась битва при Сардах, проигранная персами. Ксенофонт, с одной стороны, и альтернативная литературная традиция, представленная Диодором и Оксиринхским историком — с другой, по-разному описывают эту схватку. И Ксенофонт, и альтернативная традиция98 имеют своих современных защитников; без колебаний нельзя отвергнуть ни один из этих рассказов, но всё же приходится выбирать какой-то один. У Ксенофонта Агесилай совершает марш непосредственно из Эфеса к Сардам, и в отсутствие Тиссаферна там разгорается кавалерийская схватка, честный бой без всякого упоминания о засаде. В альтернативной версии (Диодор. XIV.80; Оксиринхская греческая история. XI) Агесилай сначала направляется на север к горе Сипил и оттуда поворачивает на восток к Сардам, построив своих воинов в каре, поскольку на него наседал Тиссаферн; Агесилай грабит предместья Сард (Ксенофонт. Агесилай. 1.33). Затем он возвращается назад, пройдя половину пути от Сард до местечка, назьюаемого Фибарны. (О Фибарнах см. с. 79 наст, изд.; слова «возвращается назад» исключают локализацию Фибарн в прилегающей области Касгола, находящейся далее на восток.) В пользу версии Ксенофонта говорит то, что успех его героя в данном рассказе выглядит в действительности менее эффектным (всё решает лишь конница; Тиссаферн отсутствует), нежели в альтернативном сообщении; но засада является решающим обстоятельством в пользу этого альтернативного отчета (который поэтому мы должны предпочесть в
98 Anderson 1974 (В 4); Cawkwell 1979 (В 26): 405 слл.; Gray 1979 (В 47); Cardedge 1987 (С 284): 215; Hamilton 1991 (С 295): 99, примеч. 50.


98
Глава 3. Персия
целом, устранив явные дефекты, такие, например, как десятикратное возрастание — с 600 до 6 тыс. — персидских потерь у Диодора). Подобно Александру (Арриан. Анабасис. Ш.10.2), Агесилай недостоин был бы «воровской победы», и именно поэтому Ксенофонт замалчивает историю с засадой. (Ксенофонт в этом вопросе непоследователен, поскольку иногда он всё же сообщает о стратегемах Агесилая, включающих военную хитрость, см.: Греческая история. Ш.4.11; V.4.48.) Наконец, хронологический момент: Ксенофонт ошибочно выводит причинно-следственную связь между поражением при Сардах и падением Тиссаферна. Необходимо признать, что назначение преемника Тиссаферна в качестве сатрапа Лидии, а именно «хилиарха»99 Тифравста произошло спустя больший промежуток времени, нежели то получается у Ксенофонта. Так что формирование недовольства Тиссаферном у персов в Сардах, как и при царском дворе, очевидно, было ошибочно отнесено к более ранней дате — к его самой серьезной военной неудаче (ср. выше, с. 81 наст. изд.).
Это была кульминация азиатского успеха Агесилая. Первым делом Тифравст, после того, как он отрубил Тиссаферну голову (при посредстве Ариея, о котором см. далее, с. 106—107 наст, изд.), предложил Агеси- лаю соглашение, похожее на то, которое отверг Тиссаферн. Тифравст теперь предлагал, чтобы, во-первых, эллинские города в Азии были автономны, но, во-вторых, чтобы они платили древнюю дань (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.25). Прибавка на этот раз формулы о «древней дани» делает более ясным, зачем нужно было возвращаться к ситуации середины V в. до н. э. В то время Персия, несмотря на Каллиев мир, вероятно, не отказывалась от своих претензий на доходы от Азии100. Агесилай, впрочем, заявил, что у него нет полномочий принять это предложение без консультаций со спартанскими властями, и тогда Тифравст взамен побуждал его уйти на территорию Фарнабаза и подвергнуть ее грабежу, пока из Спарты не поступят соответствующие инструкции.
Почему Агесилай отверг предложение Тифравста об «автономии»? Его сомнения относительно того, с чем спартанские власти могли согласиться, должны были, честно говоря, касаться только пункта по поводу дани: ранее, во время переговоров с Тиссаферном (Ш.4.5), Агесилай явно чувствовал себя вполне полномочным, без дополнительных инструкций из Спарты, чтобы уменьшить свои грандиозные завоевательные планы до простой «автономии для городов». Если это так, тогда мы должны признать, что в действительности Агесилай не ставил перед собой масштабных задач. Было высказано альтернативное мнение101 о том, что неискренним был не Агесилай, а Тифравст, и что сатрап практиковал старый метод затягивания времени, хорошо знакомый по последнему десятилетию Пелопоннесской войны. Но эта гипотеза работает не вполне: Ксенофонт ясно говорит, что предложение пришло от Царя102, а Тиф-
99 Lewis 1977 (А 33): 17 слл., примеч. 96; Cook 1983 (F 14): 143 слл.
100 Murray 1966 (F 687).
101 Judeich 1892 (F 663): 68.
102 Judeich 1892 (F 663) — автор ведет речь исключительно о Тифравсге.


IV. Персидская политическая история...
99
равст был лишь его выразителем. Возможно, причину отказа Агесилая следует искать не в пунктах предложенного договора, а в очевидном, но иногда пренебрегаемом некоторыми исследователями103 требовании, предшествовавшем предложению Тифравста. «Царь требует, чтобы ты отплыл домой и чтобы города...» и т. д. На более ранней стадии дипломатических сношений Тиссаферн высказывался в том духе, как если бы отплытие домой было просто тем, чего Агесилай сам мог желать. Деркил- лиду — еще ранее — более или менее открыто предлагалось вернуться домой (Ш.2.20). Но именно в устах Тифравста персидское требование становится категоричным.
Однако Агесилай, воодушевленный победой при Сардах, не был склонен плыть на родину, а также, возможно, не мог сделать этого без приказа. А когда распоряжения из Спарты все-таки прибыли (Ш.2.27), в них ничего не говорилось ни об автономии, ни о древней дани, а только о том, что нужно делать со спартанским флотом и войском. Так что, возможно, лишь с этого момента спартанские власти стали заботиться о будущности спартанского влияния в Азии, а не о статусе греческих городов, и Агесилай угадал это, когда он заявлял об отсутствии у себя полномочий на решение всех вопросов с Тифравсгом.
Даже для того времени, когда он уже напал на область Фарнабаза, собственные намерения Агесилая установить нелегко. С одной стороны, он пытался склонить Фарнабаза к отпадению от Царя (Греческая история. IV. 1) — но эта глава заканчивается одним из самых решительных у Ксенофонта утверждений о замысле Агесилая продвинуться на восток столь далеко, насколько это возможно (TV. 1.41; весь Ксенофонтов пассаж процитирован ранее, на с. 95 наст. изд. — он касается событий весны 394 г. до н. э.). Так что применительно к самому последнему этапу его пребывания в Азии остается неясным, были ли его намерения искренне панэллинскими или же Ксенофонт преувеличил, а Агесилай всего лишь собирался отделить западные сатрапии104. Нежелание Агесилая покидать Азию (одобренное властями на родине) могло маскировать также и личные мотивы: в Азии он обзавелся несколькими друзьями, в числе которых были не только молодой Мавсол, но также и сыновья Фарнабаза и Спифридата (о последних см.: Оксиринхская история. XXI.4, однако сопоставьте: Ксенофонт. Агесилай. 5.4). К тому же в Азии он «мастерски контролировал людей и ход событий», говоря словами Рональда Сайма, сказанными о десятилетии Юлия Цезаря в Галлии, где тот чувствовал себя психологически раскрепощенным105. Если в 394 г. до н. э. выбор состоял в том, чтобы либо завоевывать Персию, либо сотрудничать с отдельными персами, то это могло причинять Агесилаю настоящие внутренние терзания.
Дилемму, если она в самом деле имела место, решили за Агесилая события в Греции, а именно начало Коринфской войны (изложение ее
103 Напр.: Judeich.
104 Cawkwell 1979 (В 26): 195, ср.: 1976 (С 285): 71.
105 Syme К The Roman Revolution (Oxford, 1939): 53.


100
Глава 3. Персия
хода см. в другом месте наст, тома), которое привело к его отзыву. Перед оставлением сатрапии Фарнабаза Агесилай назначил Писандра, брата своей жены, командовать флотом106. В отсутствие Агесилая восемьдесят пять спартанских триер вступили в бой с флотом Фарнабаза и Конона из ста семидесяти кораблей, к тому времени уже полностью готовым; и результат битвы при Сардах теперь был полностью аннулирован спартанской катастрофой у берегов Карии в битве при Книде. Ксенофонт не смог заставить себя подробно изложить ход сражения. [Греческая история. IV.8.1 — здесь содержится лишь сухое упоминание.) Диодор (XIV.83) говорит о захвате пятидесяти спартанских триер и пятисот человек, составлявших их команды.
Проблема битвы при Книде имеет два аспекта: исторический и историографический. (Феопомп осознавал это, когда именно этой битвой закончил свою «Греческую историю», см.: Диодор. XIV.84.7.)
Во-первых, историография. С возвращением Агесилая в Грецию и с поражением спартанского флота повествование Ксенофонта в «Греческой истории» уже более не содержит никаких подробностей о Малой Азии. Персидский и сатрапский материал Диодора, даже когда он почерпнут из тех частей сочинения Эфора, которые не обогащены заимствованиями самого Эфора у Оксиринхского историка, драгоценен, и материал этот много ценнее, чем его же освещение истории V в. до н.э.; к тому же Диодор заимствует некоторые данные о сатрапах еще и из какого-то независимого, довольно хорошо информированного «хронологического источника»107. Но Диодор был сицилийцем, и распределение его внимания в кн. XIV и XV таково, что хотя это и приветствуется современными исследователями истории Дионисия и Сицилии, оно ведет к серьезному сокращению заимствованного у Эфора анатолийского и персидского материала. (Данное замечание, надо сказать, верно по отношению ко всему периоду начиная с 404 г. до н. э.) В целом, после 394 г. до н. э. и, еще более, после 386-го нам всё чаще приходится обращаться к побочным литературным свидетельствам, дополняя их данными из надписей. Такая методика приводит к тому, что с этого времени персидская и сатрапская истории выглядят более прерывистыми и эпизодическими. Например, так называемое Восстание сатрапов определенно длилось несколько лет, но у Диодора оно описывается (причем под одним-един- ственным годом — 362-м, что невероятно, но очень характерно) всего в трех главах, занимая примерно столько же греческого текста, сколько и длинная глава, которую Ксенофонт посвящает нескольким месяцам кер- кирской кампании Мнасиппа и Ификрата, имевшей место в 373/372 г. до н. э. [Греческая история. VI.2). Вряд ли краткость Диодора при описании этого эпизода является надежным указателем степени его исторического значения (хотя см. далее).
106 Cawkwell 1976 (С 285): 67 примеч. 24 — автор защищает хронологию Ксенофонта.
107 См.: Homblower 1990 (С 366): 74 и примечания.


IV. Персидская политическая история...
101
Во-вторых, исторический аспект. Событиями 394 г. до н. э. заканчивается совершенно аномальный период афино-персидского альянса. Победа при Книде была отнюдь не первой демонстрацией возрождавшегося афинского империализма, но на тот момент она была самой впечатляющей. Впредь Спарта и Персия имели общий интерес, заключавшийся в сдерживании этого империализма; иными словами, состоялось возвращение к блокам времен Ионийской войны. Любой афинский успех ставил перед Персией и Спартой, всё более настоятельно, задачу «уре1улирова- ния их дипломатических разногласий»108.
Впрочем, перемены проявились не сразу и вошли в жизнь отнюдь не плавно: персидская политика в отношении Греции с 394 по 386 г. до н. э. оставляет ощущение движения рывками, как на старой кинопленке, и причина тут не только в недостатках наших источников.
Прежде всего, Персия и Афины, или, скорее, Фарнабаз и Конон, продолжают сотрудничать, воспользовавшись в своих интересах тем, что Диодор огульно называет потерей Спартой ее морского могущества (XIV.84.4 — здесь перечислены успехи Фарнабаза и Конона в приобретении союзников в Азии и на островах; в данном месте у Диодора вместо «Теос» следует читать «Телос»)109. Как будет объяснено далее (гл. 8а, с. 267 сл. наст, изд.), эпиграфическое свидетельство (SEG XXVI 1282 = Harding 28А) предполагает, что персидские и афинские обещания автономии Ионии (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.1) всё же не были совершенно пустыми, несмотря на наличие в это время «сатрапа Ионии», что засвидетельствовано в надписи Tod № 113 (= Harding № 24) примерно от 392 г. до н. э.110. (Независимая «союзная» монетная чеканка восточной Эгеиды и островов также может иметь к этому отношение111.) Прозорливое поведение Персии заранее ослабляло любое серьезное усилие Спарты по восстановлению своей репутации в качестве освободительницы Малой Азии. Но вот что реально мешало спартанским операциям в восточной Эгеиде, так это поход Фарнабаза и Конона в спартанские воды (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.8), когда они организовали гарнизон на острове Кифера и поставили там своего начальника112. Это событие, случившееся вскоре после неудавшегося плотского мятежа, известного как Заговор Кинадона, должно было нанести мощный удар по боевому духу спартанцев [Там же. Ш.З)113. На протяжении всего 5-го столетия спартанская внешняя политика колебалась между агрессией и нерешительностью — в зависимости от того, усиливалась или же, наоборот, отступала угроза илотских волнений; и возможность ограничивать империализм
108 Lewis 1977 (А 33): 147 — по поводу этой фразы.
109 Marshall 1905 (С 200): 2, примеч. 4; Robert 1969-1990 (В 172) I: 569 слл.
110 См., однако: Petit 1988 (F 693): 310 — автор полагает, что в надписи Tod № 113 = Harding № 24 Струф назван «сатрапом Ионии» просто потому, что в то время он заведовал ионийскими делами.
111 Cawkwell 1956 (В 189); Cawkwell 1963 (В 190); Cook 1961 (В 191= F 608).
112 Coldstream, Huxley 1972 (С 287): 39.
113 Carüedge 1987 (С 284): 362.


102
Глава 3. Персия
лакедемонян с помощью илотов прямо на спартанской территории не была секретом для Фарнабаза и Конона. В конце концов, они оба были ветеранами Пелопоннесской войны: каждый из них впервые появился на исторической сцене в тот самый год (413 г. до н. э.), когда Демосфен, исходивший из подобных же соображений, высадил десант напротив Ла- конского побережья, и сделал он это на той же самой Кифере (Фукидид. VTL26). Опубликованы несколько персидских метательных снарядов для пращников, найденные на Антикифере, небольшом островке к югу от Киферы, с «подписью» Царя. По всей видимости, это реликт именно указанного периода [Arch. Rep. за 1974—1975: 42).
В результате Спарта запросила о мире (392/391 г. до н. э.), отправив Анталкида к Тирибазу (о его статусе см. далее, с. 77 сл. наст. изд.). Источниками здесь выступают Андокид в речи «О мире» и Ксенофонт в «Греческой истории» (IV.8)114. Предложенные условия предполагали откровенное предательство эллинов, живших в Азии (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.14): острова и города Греции должны быть автономны, а Спарта не должна воевать с Персией за азиатских греков. Спартанец Ан- талкид предложил эти условия Тирибазу, верно назвав их «таким миром, каков желателен Царю» (Ксенофонт). Если в этом и было заблуждение, то лишь по части недоговоренности.
С дипломатической точки зрения, теперь было достигнуто — по крайней мере, между Спартой и Персией — такое положение, которое в точности совпадает с тем, что представлено в Царском мире 386 г. до н. э. Почему же эти переговоры на сей раз провалились?
Из всех главных участников этого дела позиция Персии была менее всего логична. Тирибаз советовал Артаксерксу принять условия 392 г. до н. э. Сначала они были предложены в Сардах — Андокид опускает эту стадию, — потом были рассмотрены другими греческими государствами в Спарте — стадия, которую опускает на этот раз Ксенофонт, панэллинистически настроенный поклонник Спарты. (Последовательность «Сарды — Спарта» более вероятна; последовательность «Спарта — Сарды» означала бы, что Персия исходила из результатов греческого решения, что маловероятно.)115 Тирибаз был прав, но Царь не смог этого увидеть. Так что спартанские предложения не были одобрены. Почему? Ответ необходимо искать в ненависти Артаксеркса к Спарте, которую особенно усилил мятеж Кира Младшего (с. 66 наст. изд.). Практическая политика вскоре заставит преодолеть эту ненависть. Но на данный момент Царь, чтобы продолжить войну против Спарты, вместо Тирибаза послал Стру- фа (или Струса) (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.17, cp.: Tod No 115). Лакедемоняне вновь отправили в Малую Азию Фиброна.  * 110114 	Badian 1991 (F 4) — автор выступает против обычного взгляда, согласно которому Филохор (F 149) относит эту попытку заключения мира скорее к 392 г. до н. э., нежели к собственно Царскому миру 386 г. до н. э.
110 См., однако: Badian 1991 (F 4): 33 — автор выступает здесь как агностик.


IV. Персидская политическая история...
103
Позиция Спарты выглядит наиболее простой: объединенная афиноперсидская враждебность означала, что лакедемонянам ничего не остается, как взяться за оружие.
Теперь перейдем к Афинам. Именно их отказ принять решение, выработанное в Спарте, привел к тому, что переговоры на греческой стороне провалились. Почему Афины отказались? Во-первых, имеются свидетельства о существовавших здесь антиперсидских настроениях116. Хотя из этого не стоит делать чересчур далекоидущих выводов117, однако альянс Афин и Персии, имевший место на протяжении нескольких лет перед 392 г. до н. э., определенно был союзом странным. Фрагмент афинского декрета в честь Евагора Кипрского (SEG XXIX 86 + Tod No 109) показывает, что, видимо, уже в 393 г. до н. э. афиняне, используя экстравагантную фразеологию по поводу Евагора — грека по национальности, облагодетельствовавшего Элладу, пытались замаскировать от самих себя персидский аспект победы при Книде: Евагор предоставил убежище Конону и ввел его к Фарнабазу, так что более подходящим казалось подчеркивать роль именно Евагора, а не роль Фарнабаза.
Во-вторых, Афины страстно желали (Андокид. Ш.12 слл.; 36) вернуть старые «заморские владения <...> и долги» (т. е. деньги, одолженные еще во времена империи V в. до н. э. отдельными афинянами отдельным людям в союзных государствах, несомненно, под высокие проценты: в надписи Tod № 152 = Harding No 68, которая, вероятно, относится к 360-м годам до н. э., некий Андротион восславляется за то, что предоставил беспроцентный заём, ведь это конечно же было чем-то необычным). Детали, связанные с попытками Афин добиться этой цели в последующие 40 лет, принадлежат не одной только афинской истории. Ведь Персия и ее сатрапы имели достаточно оснований для тревоги в связи с этой афинской программой восстановления как в ее частном, так и в публичном аспектах (в V в. до н. э. частные владения богатых афинян включали земли в персидской Троаде, в местечке Офриний); а позднее сатрапы должны были извлечь выгоды из общего недоверия к Афинам, недоверия, которое вызывали среди их союзных и прочих городов территориальные амбиции, проявлявшиеся афинянами во время — и даже задолго до — Союзнической войны 357—355 гг. до н. э. Для формирования новой афинской позиции также было значимо, что флот Конона прибыл в Афины (Clark 1990 (В 138): 58), способствовав росту афинской самоуверенности.
Одной из последних акций Тирибаза перед его смещением был арест Конона (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.16), который был связан с сардскими мирными предложениями. Отныне в Афинах возобладал более решительный и открыто антиперсидский курс. Он ассоциировался с именем Фрасибула; здесь этого курса следует коснуться лишь в той сте¬
116 Комментарий Ф. Якоби к фр. 149 Филохора (Kommentar zu No 297—607 // FGrH. Teil 3B (Leiden: Brill, 1955): 517. — A.3.)\ Lewis 1977 (A 33): 86, примеч. 19. Cp.: Исократ. IV. 157.
117 Finley 1985 (A 18): 80.


104
Глава 3. Персия
пени, в какой он напрямую влиял на Персию. И степень эта отнюдь не малая.
Одним из прямых следствий провала переговоров 392 г. до н. э. стала помощь (10 кораблей), отправленная Афинами, вероятно, не позднее 391 г. до н. э.118 Евагору Кипрскому, теперь отложившемуся от Персии: предвестником афинской политики в отношении Кипра были почести, пожалованные Евагору в 393 г. до н. э. (см. выше). В своем знаменитом пассаже Ксенофонт [Греческая история. IV.8.24) высказывается по поводу парадоксального характера афинских акций: союзники Царя помогали врагам Царя. Острота этой ремарки не особенно ослабляется возможностью119 того, что корабли были посланы еще до того, как Евагор открыто проявил враждебность к персам. Эти первые десять кораблей были захвачены, но сразу после этого был отправлен Фрасибул с сорока триерами, уже более грозной силой. Его миссия была организована в ответ на призыв демократов с Родоса (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.25) после случившегося здесь антидемократического переворота (Диодор. XIV.97), поддержанного Спартой. Учитывая важность Родоса, уже нами отмеченную, ремарка Диодора (см. выше) о крахе спартанской морской мощи при Книде была несколько преждевременной. Успешно заполучив новых или вернув некоторых из старых союзников Афин (Фасос, Само- фракию, Византии, Митилену, Хиос и др.), Фрасибул ничего не мог сделать с Родосом; к тому же в руках спартанцев находились два главных зерновых пути: из Египта через Родос (ср.: Демосфен. LVI; Фукидид. VIII.35.2) и из Геллеспонта (см. далее), что объясняет, почему Афинам пришлось согласиться на условия Царского мира.
Но для Персии самыми досадными были те успехи Фрасибула, которые затрагивали ее собственные города и хору (территорию) на Азиатском материке. Речь ХХЛ/ТП Лисия изображает Фрасибула вымогающим деньги у Галикарнасса, азиатского полиса. Это было не совсем то, что Персия имела в виду, когда Фарнабаз обещал «автономию» (см. выше); и Фрасибул, пройдя поразительно длинный путь вокруг южного побережья Малой Азии, был убит в памфилийском Аспенде (жителями этого города. — А.3). Здесь он, очевидно, занимался тем же самым вымогательством (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.30). На этом его поборы не ограничивались: из надписи (Tod No 114 = Harding No 26) в честь Кла- зомен, ионийского острова, который, впрочем, может рассматриваться как своего рода полуостровное поселение (см. далее), то есть одного из наследственных владений Царя в Азии, мы узнаём, что Афины взимали здесь «во времена Фрасибула пятипроцентный налог». Сопоставив всё это с той помощью, которая была оказана Евагору Кипрскому, мы не удивимся, обнаружив, что в Царском мире как раз эти два места120 выделены как исключения, лишенные автономии, предоставленной другим
118 Cawkwell 1976 (С 112): 274.
119 Там же.
120 Ryder 1965 (С 67).


IV. Персидская политическая история...
105
островам. (Положение Клазомен, соединенных с материком дамбой, по- видимому, в эллинистическую эпоху, а в наше время представляющих собой место, где расположена карантинная база121, возможно, делало их статус двусмысленным. Но эта двусмысленность не простиралась на политическую сферу, а следовательно, и не влияла на настойчивые персидские притязания на данное место.) Ни у кого не может быть никаких сомнений: указанные два места — персидские владения. Мы не должны забывать еще и того, что персов сильно раздражал альянс Афин с мятежным Египтом (см. выше).
В конечном итоге персы осознали, в чем состоял их настоящий интерес. Струе, или Струф, вместе со своей антиспартанской делегацией был заменен Тирибазом, который благодаря этому вновь появляется в начале кн. V «Греческой истории». (Ксенофонт, как это у него часто бывает, не говорит прямо о событии, а просто позволяет нам самим сделать вывод о том, что же произошло, в данном случае — об имевшем место переназначении Тирибаза.) Замена Струса стала, несомненно, прямым следствием грабительских действий Фрасибула в таких местах, как Галикарнасе в Карии. (Кария, подобно Ионии, и по тем же самым причинам, получает примерно в это время статус отдельной сатрапии.) Дело в том, что притеснения Фрасибула ясно показали персам, что от Афин необходимо открыто потребовать отказаться от любых притязаний на материковую Азию. (С этой точки зрения, хорошие отношения между Афинами и Персией, на которые намекает Ксенофонт в «Греческой истории» (IV.8.27) не могли длиться долго.)
Отдельно следует сказать о распределении сатрапских полномочий в этот период, поскольку не все, кто получил тогда назначение, являлись территориальными сатрапами обычного типа. Нами разделяется тот взгляд, что заменивший Тиссаферна в 395 г. до н. э. хилиарх Тифравст являлся временно исполняющим обязанности сатрапа для обычной территориальной сатрапии Лидия. Его сменил (мы не знаем точно, когда) Авто фрадат, который, как говорит Феопомп [FGrH 115 F 103), был сатрапом Лидии ок. 390 г. до н. э. и еще в 362 г. до н. э. оставался им, а это — долгий срок (Диодор. XV.90). Для конца 390-х — начала 380-х годов до н. э., впро чем, на западе державы зафиксирован ряд сатрапов без конкретной территории, которые обладали особыми полномочиями и функционировали параллельно с ординарным лидийским сатрапом; с ним они координировали свои действия или, лучше сказать, были ему соподчинены. Тирибаз был заменен на Струса, а тот опять на Тирибаза. Тирибаз был «стратегом Царя» для контроля над «Ионией» (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.12;
V.1.28, при той оговорке — согласно одной старой гипотезе122, — что в последнем из названных пассажей под Ионией мы должны понимать хору, т. е. читать «территория» вместо «Иония»). Струе в Tod № 113 (= Harding
121 Cook 1953/1954 (F 601).
122 Krumbholz 1883 (F 670): 67; cp.: Petit 1988 (F 693): 310, примеч. 22. Cp.: Homblower 1982 (F 644): 37, примеч. 11.


106
Глава 3. Персия
No 24) назван «сатрапом Ионии» — отнюдь не сатрапом Лидии, в которого он превращен в одной современной реконструкции123. То, что это — необычное назначение, а также то, что под «Ионией» подразумевается некая отдельная территория (административно не входившая в Лидийскую сатрапию. — A3.) (см. гл. 8а, с. 267 сл. наст, изд.), видно из сообщения Ксенофонта о поручении Струсу (здесь он именуется Струфом) «заведовать делами на побережье» [Греческая история. IV.8.17). По заключении Царского мира 386 г. до н. э. нужда в таких назначениях в западную Анатолию со специальными полномочиями отпала, и чрезвычайный мандат Ти- рибаза, его maius imperium [лат. «расширенный империй», «расширенная власть». —А.З.), если использовать анахроничное, но удачное римское выражение, вместо этого находит себе применение уже в южной Анатолии. Тирибаз получает «высшее командование» (Диодор. XV.8.2), очевидно, с базой в Киликии, для войны против Кипра. (О ситуации в Ионии, которая сложится здесь в дальнейшем, см. с. 267 сл. наст, изд.)
О сатрапах Великой Фригии во внутренней Анатолии у нас нет информации от начала IV в. до н. э. и вплоть до назначения Атизия в 334 г. до н. э. (Арриан. Анабасис. 1.25.3). Арсама, упомянутого у Полнена (VII.28), невозможно датировать даже по столетию; а еще один Тифравст, засвидетельствованный для 350-х годов до н. э., определенно пребывал не в Великой, а в Геллеспонтской Фригии, что на побережье, да и, в любом случае, он не был сатрапом124. Это явно не тот Тифравст, который был сатрапом Лидии в 390-х годах до н. э. Другие проблемы возникают в связи с Ариеем, который помог этому первому Тифравсту умертвить Тисса- ферна (см. выше). Вопрос состоит в том, был ли он территориальным сатрапом или же просто агентом других сатрапов? Обычно, но ошибочно, считается, что он являлся сатрапом Великой Фригии в 395 г. до н. э. (Его статус в 400 г. до н. э., по поводу которого указание у Ксенофонта в «Греческой истории» (IV. 1.27) является просто ретроспективной ссылкой, в данном случае к делу не относится.) Правда, Диодор (XTV.80.8) называет Ариея «неким сатрапом» (где имя Ариея является весьма убедительным исправлением рукописного «из Лариссы»)125. Но из этого нельзя делать далекоидущие выводы, особенно в свете неопределенного место¬
123 Cawkwell 1976 (С 112), примеч. 19.
124 Homblower 1982 (F 644): 144, примеч. 57 (но здесь позиция К. Белоха искажена: он говорит, что Тифравст — это сатрап Великой Фригии). Взгляд, высказанный в изд.: Cook 1983 (F 14): 172 слл., о том, что Великая Фригия вообще не была сатрапией, несостоятелен из-за назначения Атизия. О списке сатрапий у Ксенофонта в «Анабасисе» (VII.8.25 — здесь упоминается некий Артакам как сатрап Великой Фригии) см.: Cook 1983 (F 14): 82. Ксенофонт в «Киропедии» (П.2.5; УШ.6.7) также называет Артакама сатрапом Фригии (заимствовано из «Анабасиса»?), что свидетельствует по меньшей мере о существовании такой сатрапии, но необязательно о самом Артакаме как исторической личности; противоположный взгляд см. в изд.: Beloch 1912—1927 (А 5) Ш2.2: 152. Обратите внимание также на изд.: Andrewes 1971 (С 275): 209, примеч. 9; Sekunda в изд.: F 53: 110 слл.
125 Исправление предложено Полмьером и несомненно является верным; это лишает всякого основания позицию, высказанную в изд.: Briant в изд.: F 47: 16, примеч. 31; F 40: 161, примеч. 39. См.: Homblower 1990 (F 36): 93.


IV. Персидская политическая история...
107
имения «некий»; а Полнен (VII.16), возможно, имел в виду, что Арией обладал одинаковым с Тиссаферном и Тифравстом статусом. Но в «Ок- сиринхской истории» (XIX) Арией выглядит скорее как подчиненный, чем как коллега Тифравсга на уровне территориальной сатрапии: здесь он поставлен в один ряд с неизвестной по другим источникам фигурой по имени Пасиферн, при этом оба они назначены Тифравстом в качестве «полководцев, чтобы справиться с текущей ситуацией». Также и Диодор (см. выше) сообщает, что Тифравст, чтобы умертвить Тиссаферна, действовал «через» Ариея; это может служить дополнительным указанием на его более низкий статус. Еще одно свидетельство того же рода может находиться в очень фрагментарной гл. ХШ «Оксиринхской истории»: если имя одного из «лучших полководцев», упомянутых здесь в строке 35 параграфа 2, действительно Арией, то это свидетельствует в пользу принятой нами точки зрения, хотя первые издатели сомневались относительно правильного чтения этого имени. Наконец, если Арией в самом деле был сатрапом Великой Фригии, он не мог в полной мере исполнять свои домашние служебные обязанности в то время, о котором говорится в Ксе- нофонтовой «Греческой истории» (IV. 1.27), где мы находим его в Сардах действующим скорее в роли «приказчика» Тифравсга, нежели в роли самостоятельной фигуры, особенно если сравнивать его, Ариея, с вновь прибывшими Тирибазом, «полководцем Царя» (см. выше), и Автофрадатом, сатрапом Лидии обычного типа (см. выше: Феопомп).
О других сатрапиях и районах Малой Азии см. гл. 8а (с. 268 слл. наст, изд.). Здесь уместно сделать одно общее замечание. Не нужно думать, что сатрапии Малой Азии (как и сатрапии в других частях империи) покрывали собой карту Анатолии так, что принадлежавшие им территории можно было бы закрасить разными цветами подобно вилайетам современной Турции125а. Существовали области и народы, приписать которые к той или иной сатрапии на то время было бы очень трудно или просто невозможно: Писидия (с. 271 наст, изд.), Мисия (помимо самой сатрапии с тем же именем, с. 272 наст, изд.), части Каппадокии (с. 273 сл. наст, изд.), Ликия (в начале IV в. до н. э. управлялась собственными династа- ми, но к 337 г. до н. э. относилась к Карии Гекатомнидов, по-видимому, с царского позволения; см. с. 270 сл. наст, изд.); памфилийцы (мятежный этнос, т. е. народ, живший в 360-х годах до н. э. племенным строем — см.: Диодор. XV.90, — на территории которого имелся город, Фаселида, общавшийся на равных с Мавсолом; см.: Bengtson. SdA = MIO). Сатрап, приводивший в исполнение свой приказ на территории таких областей, мог надеяться, что это ему сойдет с рук в силу того, что это одобрял Царь. Наконец, случай с Траллами, помещаемыми Ксенофонтом в Карии (Греческая история. Ш.2.19; ср. для 340-х годов до н. э.: Robert 1936 (В 169): № 96), а Диодором — в Ионии (XTV.36.3), возможно, говорит о том, что границы были подвижными (скорее, нежели «неопределенными») — та¬
125а Вилайет — в данном случае основная административно-территориальная единица (провинция) в Турции; ее правителем является вали. — A3.


108
Глава 3. Персия
кие вещи были предметом согласования. Впрочем, существовали и совершенно четкие границы, как, например, река Оке, разделявшая Согдиану и Бактрию (Страбон. XI. 11.2). Между двумя римскими провинциями находились таможенные посты, так что человек всегда знал, где он находится. Мы ничего не слышим о подобной практике в ахеменидской Персии. Но это совсем не означает, что у нас нет шансов установить, какой сатрап чем и когда правил. Мавсол отлично понимает, что он имеет в виду, когда использует выражение «страна, какой управляет Мавсол» (Сгашра 1972 (F 619): Na 40).
К началу 380-х годов до н. э. Фарнабаза сменил в Геллеспонтской Фригии Ариобарзан (Ксенофонт. Греческая история. V.1.28), возможно, сатрап-узурпатор. Или, наверное, лучше сказать, временно исполняющий обязанности с официальной санкции. Как бы то ни было, он содействовал заключению Царского мира, поспособствовав своему гостеприимцу Анталкиду (ср. выше, с. 96 сл. наст, изд.) блокировать Геллеспонт и его торговый путь и тем поставить Афины под угрозу голода, «как некогда прежде» (Ксенофонт. Греческая история. V.1.29; это более или менее явная ретроспективная отсылка к Эгоспотамам). Отныне и Геллеспонт, и Родос находились в руках врагов, Афины были выведены из игры и приняли мир на условиях, изложенных у Ксенофонта [Греческая история. V.1.28): города Азии принадлежат Царю, включая «острова» Кипр и Кла- зомены (кавычки здесь — из-за Клазомен, ср. выше), тогда как иные греческие города, великие и малые, помимо трех афинских клерухий, сохраняют автономию. Если какая-либо из сторон откажется от этих условий, Царь начнет с ней войну на суше и на море, кораблями и деньгами.
Возможно, более детализированный документ126 содержал весьма специфические требования, наподобие обещания со стороны Афин снести ворота Пирея, а также более общие правила об обмене военнопленными. (Но мир, как кажется, не ограничивал военно-морскую активность Афин.) Более важным для истории Персии и Малой Азии является вероятность того (см. гл. 4, с. 151, наст, изд.), что по условиям Царского мира плодородные материковые владения (iиерея) таких островов, как Тенедос, Хиос, Самос и Родос, перешли в 386 г. до н. э. под персидский контроль как часть «царской Азии». Это должно было нанести удар по экономике данных островов, и данное обстоятельство имеет отношение к недостатку у них решимости перед лицом сатрапского проникновения на протяжении следующего десятилетия — у всех, кроме Самоса, где, наоборот, Афины установили свой контроль. Хиос и Митилена, возможно, в 340-х годах до н. э. пытались вернуть свою перею при посредстве Гермия Атар- нейского (см. далее, с. 124 сл. наст. изд.). Уже в 330-х Тенедос и Митилена таким же образом пытались вернуть свою. Но персы, которые теперь могли опять отдавать приказы в силу того, что начали антимакедонское
126 	Cawkwell 1973 (С 111); Cawkwell 1981 (С 113); критику этой трактовки см. в изд.: Sinclair (С 76) и Clark 1990 (В 138), особенно в связи с военно-морскими аспектами. См. также: Badian 1991 (F 4): 35 слл.


IV. Персидская политическая история...
109
контрнаступление, потребовали от них «вернуться к Царскому миру» (Арриан. Анабасис. П.1—2). Эта формулировка не совсем понятна, но, согласно лучшему толкованию, она означает, что эти острова должны были отказаться от своей переи на Персидском материке. При любом другом объяснении ссылка на Царский мир ставит в тупик, поскольку, как мы видели, мир не отдавал Персии такие острова, как Тенедос, — верно как раз обратное.
Насколько безусловным водоразделом стал Царский мир, если рассматривать его как событие в истории Западной Азии? Для Персии, как мы уже отмечали, он означал не уменьшение, а возрастание числа военных столкновений в западных сатрапиях. Новое состояло в том, что теперь борьба шла больше против объединенных сил киприотов и египтян, чем против греков (о кипро-египетских восстаниях как «общей», т. е. совместной, войне против Персии см.: Диодор. XV.4.3). От Гекатомна, нового сатрапа Карии, ожидали, что он заслужит право остаться на этом посту путем смирения Кипра [Там же. 2), и, хотя он в действительности помогал восстанию, Тирибаз и Оронт успокоили Кипр к концу 380-х (см. выше, с. 81 наст. изд.). В 385—383 гг. до н. э. Аброком, Тифравст (прежний сатрап Лидии) и Фарнабаз (прежний сатрап Геллеспонтской Фригии) возглавили неудачную атаку на Египет (Исократ. IV. 1.40 — по сути, единственный источник об этом событии). Отпор, данный персам Ахорисом Египетским с помощью афинянина Хабрия и его наемников, показывает реальное, а не «мифическое» (см. выше, с. 75 наст, изд.) значение Кира и его десяти тысяч, а именно — появления греческих наемников как решающего фактора в средиземноморских войнах. Было бы опрометчиво недооценивать этот фактор127. К главным проблемам Артаксеркса в 380-х годах до н. э. следует добавить затянувшееся восстание кадусиев (с. 90 наст. изд.). Переломный момент в этом восстании Диодор (XV.8) синхронизирует с заключительной фазой операций на Кипре.
Так что забот у Персии было с избытком. Но даже и спартанцев с афинянами она видела в материковой Азии отнюдь не в последний раз; и это подтверждает то обстоятельство, что ни те, ни другие не рассматривали Царский мир как окончательное соглашение. (В нижеследующем обсуждении не рассматриваются хорошо известные примеры помощи мятежным сатрапам, как, например, Ариобарзану в 366 г. до н. э. — о котором см. с. 114 наст изд., — но об этом также следует помнить.)
Начнем со Спарты. Глос, бывший одним из командиров персидского флота во время Кипрской войны, сам поднял смуту, видимо, в центральной Ионии (Диодор. XV.9.3 сл., cp.: XV.18). Он получил помощь от Спарты, вероятно, только в 380/379 г. до н. э.128. Этот мятеж погас, не успев разгореться после гибели Глоса и его сына (после чего, как говорит Диодор, «смуты в Азии прекратились сами собой» (XV. 18.4), что не вполне
127 См.: Cardedge 1979 (С 282): 272; Cartledge 1987 (С 284): 209.
128 Ryder 1963 (С 313). Cawkwell 1976 (С 285): 70 — автор считает невозможным, чтобы Спарта оказала реальную помощь. Работу Т. Райдера он не упоминает. Нет сомнений, что между спартанцами и Глосом существовали какие-то сношения.


по
Глава 3. Персия
верно). Но это восстание, и этим оно интересно, показывает, что спартанская гибкость в Азии отнюдь не осталась в прошлом.
Что до Афин, то, согласно одной надписи, их стратег Тимофей во время своей самосской авантюры ок. 365 г. до н. э. (с. 250 наст, изд.) каким-то образом оказался впутанным в события в Эрифрах в материковой Ионии (IG П2.108 = Engelmann, Merkelbach 1972 (F 627): № 7; ср.: Демосфен. XV.9). Заманчиво связать это с ремаркой Демосфена, сделанной в 341 г. до н. э. (УШ.24) об афинских стратегах, посещавших такие места, как Хиос и Эрифры в поисках денег. Здесь интересно упоминание Эрифр, поскольку отныне они являлись частью царской Азии, «переданной вар- вару» (это же выражение обнаруживается в одной недавно опубликованной надписи из Эрифр; ее обсуждение см. далее, на с. 216 наст, изд.) в 386 г. до н. э. Так что очевидно, что были моменты даже и после 386 г. до н. э., когда Афины, подобно Спарте, проявляли готовность напрямую вмешиваться в дела принадлежавшей персидскому Царю Азии. Еще одна надпись, упоминающая афинских воинов, которые «сражались вместе с Хабрием под Эантейоном» в регионе Геллеспонта (Burnett, Edmonson 1961 (С 100)), свидетельствует, вероятно, о том, что ок. 375 г. до н. э. Афины оказали какую-то помощь Филиску, «гипарху», т. е. заместителю, Ариобарзана, относительно территории, которая была для Персии ее материковой частью Геллеспонтской Фригии.
Но и Персия, в свою очередь, не соблюдала со скрупулезностью то условие, согласно которому она должна была держать свои руки подальше от островов. Из Демосфена (XV.9) мы узнаём, что к 366 г. до н. э. на Самосе находился персидский гарнизон (под командой Кипрофемида), размещенный там «гипархом Тиграном», не известным по другим источникам. Пресловутая афинская клерухия на Самосе в действительности была (при определенном взгляде на этот вопрос) не более, чем упреждающей реакцией на эту очевидную провокацию. Что касается карийского вторжения Гекатомнидов на острова на юге, теперь считается, что оно также началось в 360-х годах до н. э. (F 644: 134: Кос).
Царский мир, таким образом, не создал непроницаемого железного занавеса ни для одной из сторон. Мы можем добавить, что не было также никакого торгового или социального занавеса. Так, для жителей Фа- селиды торговля с Афинами была в середине века обычным делом (Демосфен. XXXV: Против Лакрита). Имеются свидетельства о финикийской торговле с Афинами и наоборот (ср. с. 401 наст. изд.). К тому же и аттическая эпиграфика богата данными об иммигрантах из Азии, а базы от статуй и другие источники из самых эллинизированных провинций, из Ликии и Карии, свидетельствуют о наличии на востоке, в Персидской державе, афинской ремесленной и интеллектуальной диаспоры при дворах сатрапов и динасгов. Пребывание Аристотеля в Атарнее — это лишь самый известный случай. Воздействие наемников на практику ведения войны будет обсуждено в другом месте настоящего тома (с. 802 наст, изд.), но социальные последствия для межнациональных и иных отношений заслуживают здесь нескольких слов. Служба наемником более уже


IV. Персидская политическая история...
111
не являлась чем-то постыдным, как во времена Алкея (в архаический период). Служить вместе с Ификратом, знаменитым командиром наемников, было предметом гордости для оратора в речи Исея (П.6); а в новой комедии наемник далеко не всегда выполняет роль такого условного персонажа, как «хвастун»129. Возвращавшиеся наемники, естественно, приводили с собой туземных женщин; а более запутанная семейная история — хотя, несомненно, также имевшая в качестве своей подоплеки наемную службу — предполагается в аристотелевском упоминании женщины из Элиды (О происхождении животных. 722а), чей ребенок имел огца- эфиопа130. Всё это создавало такой психологический климат, который позволил Менандру сказать так: «<...> человек, обладающий явной природной красотой, будь он хоть эфиоп, имеет благородное происхождение» (F 612 К; ср.: Агатархид, GGM 1.118; [Каллисфен]. Ш.8.16). Но такое отношение стало доминировать не сразу и не во всех социальных слоях (точно так же и гомония, ομόνοια, «единомыслие», иначе говоря, дружеские гостеприимные отношения между высшими классами у персов и греков — будь то греки, навещавшие персов, как Агесилай, или постоянно среди них жившие, как Демарат, с. 262 наст, изд., — ничего не говорит нам о предвзятости рядовых спартанцев или афинского демоса). Так, в частности, когда воины в «Анабасисе» Ксенофонта обнаруживают в 400 г. до н. э., что у Аполлонида, выдававшего себя за беотийца, на самом деле проколоты оба уха, «как у лидийца», они его тут же прогоняют (Ш. 1.26—32)131.
Согласно Диодору, на 380 г. до н. э., когда Спарта помогала Глосу, приходится пик ее могущества. После этого, в связи с основанием Второго Афинского морского союза, первые признаки активности которого нужно датировать началом 378 г. до н. э. (с. 210 наст, изд.), в качестве главного врага Персии среди греческих городов вновь следует считать Афины. Устав конфедерации, хотя он и был, вероятно, сформулирован с учетом Царского мира (Tod № 123 = Harding Nq 35, строки 13—14), угрожал не только Спарте, но и всякому (строка 42), кто нападет на любого из членов союза, и справедливо предположить, что это было адресовано также Персии и сатрапам. Конечно же, список членов в конце текста включает острова, такие как Хиос и Родос, для которых агрессия персидских сатрапов была более близкой и более вероятной угрозой, нежели угроза спартанская. Этим аспектом рождения нового союза нельзя пренебрегать, как это часто бывает (Исократ в IV. 163 — здесь обращается на это внимание). В Карии Мавсол, наследовавший в 377 г. до н. э. своему
129 Gomme A.W., Sandbach F. Menander Commentary (Oxford, 1973): 25.
130 Snowden, F.M.,Jr. Blacks in Antiquity: Ethiopians in the Greco-Roman Experience (Cambridge (MA); L., 1970): 104, а также в целом вся книга.
131 Интерес к этому пассажу проявлял такой литератор Нового времени, как Томас Браун (1605—1682; английский писатель эпохи барокко, автор сочинений, в которых обнаруживаются его обширные познания в самых разных областях, включая медицину, религию, историю, геометрию и проч.; особенно знаменит своими опусами на эзотерические и естественнонаучные темы. —А.З).


112
Глава 3. Персия
отцу Гекатомну, переместил свою столицу в приморский Галикарнасе из Милас, расположенных в глубине страны, и это могло быть частью решительных попыток сатрапа по сдерживанию афинского политического влияния. Другими словами, по недопущению, по крайней мере на своем заднем дворе, таких финансовых вымогательств, которыми прославились Фрасибул в Галикарнассе в период до Царского мира или Тимофей в Эрифрах в (?) 360-х годах до н. э.
Но главной персидской заботой оставался Египет, и 377—374 гг., а также 373 г. до н. э. (аномально длинный период даже по персидским стандартам, с. 56 наст, изд.) ушли на грандиозную подготовку к вторжению сюда под руководством Фарнабаза (Диодор. XV.29; 42): в это время, впрочем, именно Персия использовала самым очевидным образом афинские полководческие таланты — сначала в лице Ификрата, а затем Тимофея — и греческих наемников, в числе 20 тыс. Их нужно было набрать, что сильно мотивировало Персию к заключению второго «Царского мира» в 375 г. до н. э.132 (Диодор. XV.38; Филохор, FGrH 328 F 151). Но эти гигантские усилия против Египта также провалились, а Фарнабаза на посту командующего в Египте сменил в 372 г. до н. э. Датам (см. далее, с. 113 сл. наст. изд.). Слишком смело говорить133 об «афино-персидской антанте между 380 и 374 гг. до н. э.» (ант ант а (фр. Entente) — «согласие» в смысле сговора, договора. —А.З.). Тем не менее, присутствие афинянина Ификрата на персидской стороне, где он оказался после 379 г. до н. э., когда Хабрий, помогавший восставшим, был отозван по настоянию персов (Диодор. XV.29), нуждается в объяснении, и даже не в одном, если верен взгляд на новую афинскую конфедерацию как на созданную с прицелом, по крайней мере, на персидского Царя и его представителей в Анатолии. Можно ли просто считать Ификрата человеком, действовавшим независимо? Действительно, при слабости афинских публичных финансов в этот период афинские стратеги IV в. до н. э. не в столь явной степени были слугами государства, как их предшественники в прошлом столетии; но свободу действий этих стратегов легко преувеличить, особенно если верить всему, что говорят афинские ораторы134. Так, жесткие дипломатические ноты от Персии привели к расторопному отзыву не только Хабрия (см. выше), но и Харета в 350-х годах до н. э. (см. далее, с. 119 наст. изд.). Так что это объяснение не работает. Правда состоит в том, что Афины предпочитали гибкость, исключая те случаи, когда их побуждала к действию абсолютно вопиющая сатрапская агрессия в восточной Эгеиде (см. далее) или когда они были полностью уверены, что политический ветер поднимает мощную волну против Персии. Эта политика лавирования и нежелание связывать себя какими-то обязательствами прямо сформулирована в ответе сатрапам от (?) 362 г. до н. э. (см.: Tod № 145 = Harding No 57; с. 118 сл. наст. изд.). Впрочем, другой
132 Cawkwell 1963 (С 16): ИЗ.
133 Cloché 1934 (С 117): 77.
134 Pritchett 1971-1991 (К 51) П: 59 слл.


IV. Персидская политическая история...
113
мотивацией в пользу так называемой «антанты» с Персией было простое желание Афин дать своим военачальникам и обычным людям оплачиваемую работу. (Помощь Хабрия Филиску и Ариобарзану в (?) 375 г. до н. э., о чем см. выше, с. 110 наст, изд., — дело не очень важное, поскольку на тот момент Ариобарзан еще не восстал. Но, как мы уже отметили, она интересна тем, что здесь Афины действуют в материковой Азии.)
Повышение в должности Датама отмечает начало смуты, традиционно обозначаемой как Восстание сатрапов135. Основными литературными источниками являются: «Жизнь Датама» у Непота136 (одна из самых ценных биографий у этого автора, сопоставимая с жизнеописанием Аттика в том отношении, что она дает материал, не представленный в других источниках); гл. 90—93 в кн. XV Диодора137 (вместе с материалом по Арта- базу в кн. XVI); восходящий к Эфору добавочный (т. е. не обнаруживаемый у Диодора. — А.3) материал, который встречается у писателей типа Полнена; пролог 10 у Помпея Трога; а по делу Ариобарзана — также информация Ксенофонта в «Агесилае» (П.26 сл.). Помимо того, имеется еще несколько полезных надписей, а также определенный информативный монетный материал138. Наконец, папирус Райнера о Союзнической войне [FGrH 105) углубляет наши знания об Артабазе.
Масштаб, значение и даже историчность Восстания сатрапов разумно, но в конечном счете неубедительно, ставятся под сомнение139. Конечно, «региональная нестабильность» этого рода не доказывает, что Персия в своей основе была слабой, как недоказуемо и то, что разные мятежи заранее планировались и координировались. Но вряд ли всё это выдумал источник Диодора, Эфор, или что он просто выдавал желаемое за действительное, транслируя тем самым своего учителя Исократа, известного панэллинизмом. Тут всё не так просто: Эфор получил передаваемую им сводку от какого-то авторитетного источника, находившегося по времени еще ближе к самим событиям, чем он сам (Динон? Каллисфен?).
Четыре периода Восстания сатрапов или ряда восстаний (мятежи Датама, начавшиеся в 370-х, Ариобарзана — в середине 360-х, общая смута — во второй половине 360-х и бунт Артабаза — в следующем десятилетии) длились почти двадцать лет. (То, что Диодор относит к одному-единст- венному 362 г. до н. э., может быть лишь кульминацией третьей — основной — фазы.) Поэтому неудивительно, что вплоть до конца 350-х у Персии не было ни энергии, ни ресурсов для возобновления борьбы за Египет (к 362 г. до н. э. от Царя была отрезана половина его доходов, если верить Диодору).
Восстание Датама началось, вероятно, вскоре после 372 г. до н. э., когда Тимофей заменил в Египте Ификрата. Деятельность Датама мож¬
135 Homblower 1982 (F 644): 170-182; Weiskopf 1989 (F 69).
130 Sekunda 1988 (F 59).
137 Stylianou 1985 (B 112).
138 Moysey 1989 (B 210).
139 Против позиции, высказанной в изд.: Weiskopf 1989 (F 69), см.: Homblower 1990 (F 37): 363 слл.; Moysey R. // Ancient History Bulletin 5 (1991): 111—120.


114
Глава 3. Персия
но отследить по монетным дворам Тарса и Сиды (чьи монеты он перечеканивал)140 в южной Анатолии, а также Синопы и Амиса на севере. Он оставался в северной Каппадокии, хотя и был блокирован Автофрадатом Лидийским (присоединившимся к восстанию позднее, а в то время еще сохранявшим лояльность) и, возможно, как подсказывают монеты141, ли- кийским династом Артумпарой. Датам полностью вывел северную Каппадокию из-под персидского контроля. (О дальнейшей истории Каппадокии см. гл. 8а, с. 273 сл. наст, изд.) Его пример показал другим потенциально мятежным сатрапам, на что они могли бы надеяться — на независимый анклав.
Вторая фаза волнений берет начало вдали от Персии, в Дельфах в 368 г. до н. э., где абидосец Филиск по поручению и на деньги Арио- барзана, сатрапа Геллеспонтской Фригии, вербовал наемников в большом количестве (Ксенофонт. Греческая история. VE. 1.27). Это делалось якобы в помощь Спарте, но более вероятно, что это войско сатрап нанимал для себя, замышляя мятеж. По-видимому, «законным» сатрапом Геллеспонтской Фригии был сын Фарнабаза Артабаз, который через свою мать Апаму принадлежал к роду Ахеменидов142. Дядя Артабаза Ариобарзан получил указания передать сатрапию своему племяннику, к тому времени уже повзрослевшему (ср.: Ксенофонт. Греческая история.
IV. 	1.40, при условии, что упомянутый здесь «брат Фарнабаза» — это Ариобарзан143). Но Ариобарзан отказался, и сатрапы Карии (Мавсол) и Лидии (Автофрадат) были посланы против него к Адрамитшйскому заливу, где на тот момент находилась его база (либо в самом Адрамиттии, совр. Эдремит, либо в Ассе; см.: Ксенофонт. Агесилай. 2.26; Полнен. VII.29.6). На этой стадии Афины и Спарта выступили на стороне Арио- барзана, с вооруженными силами под командой, соответственно, Тимофея (в рамках кампании, более известной по операциям против другого персидского войска — того, что находилось на Самосе, см.: Демосфен.
XV.9) и Агесилая (Ксенофонт. Агесилай. 2.26). Теперь Агесилай и Мавсол описываются у Ксенофонта как люди, связанные узами гостеприимства, и историк недвусмысленно говорит о том, что эти отношения — более старые, нежели тот эпизод, который заставил Ксенофонта упомянуть о них. Возможно (см. выше, с. 96 наст, изд.), они восходят к 390-м годам до н. э. Данное обстоятельство может оказаться важным в свете странного поведения Мавсола при Ассе: он и Автофрадат дали Агесилаю деньги и сняли осаду. Такие действия, как можно предположить, были частью сделки с греческими наемниками, напоминающей то, чем занимался Филиск в Дельфах; если это так, тогда данный инцидент показывает, что
140 Sylloge Nummorum Graecorum Berry П No 1294—1295.
141 Atlan S. //Anadolu 3 (1958): 89 слл.
142 Однако в своей работе (Homblower 1982 (F 644): 173) я ошибочно отношу Фарнака к тем Семерым персам, которым Дарий I был обязан своим троном.
143 Сомнения высказываются в изд.: Weiskopf 1989 (F 69); Sekunda в изд.: F 40: 180; но см.: Homblower 1990 (F 37): 365.


IV. Персидская политическая история...
115
Мавсол и Автофрадат обдумывали отпадение от Царя, видимо, уже в середине 360-х годов до н. э.ш.
Поэтому есть основания связывать друг с другом вторую и третью фазы восстания или, лучше, рассматривать центральный период волнений как длительный процесс. Данную мысль подтверждает упоминание Диодором (XV.90 — здесь описывается третья, и основная, фаза восстания) мятежных этносов (мисийцев, памфилийцев, ликийцев и др.), что наводит на мысль о повсеместных и затянувшихся беспорядках.
(Это не простой вопрос. Из сводки Диодора неясно, имели ли указанные волнения тот же характер, что и восстание ионийцев в 500-499 гг. до н. э., то есть были ли они восстанием подвластных народов против их персидских господ; или же это был мятеж сатрапов, склонных к отпадению, против Царя; или и то, и другое одновременно. Вводная фраза у Диодора определенно заставляет нас ожидать какого-то рассказа о волнениях подвластных народов — «жители азиатского побережья отпали от персов», — однако Диодор продолжает: «<...> и некоторые из сатрапов и полководцев пошли войной на Артаксеркса». Это подразумевает, что восстали и подданные, и сатрапы. Но в дальнейшем изложении смута предстает как серия сатрапских инициатив, опиравшихся на поддержку греческих наемников. Ввиду общего спокойствия в Малой Азии в IV в. до н. э. после Царского мира трудно поверить в какой-то повсеместный бунт, хотя в гл. 90 Диодор всё же упоминает «эллинские города в Азии» среди врагов Царя и уверенно перечисляет мятежные этносы в конце данной главы.)
Никто из упомянутых сатрапов не возглавил восстание — ни Мавсол, ни Автофрадат, ни Тахос, непокорный сатрап Египта (эта заметная фигура всё же была среди повстанцев, см.: Диодор. XV.90.3); вождем стал Оронт, сатрап Армении. (Так о нем говорит Трог, Диодор называет его сатрапом Мисии; есть все основания думать144  145, что Диодор ошибается или, скорее, здесь произошла непроизвольная перестановка в тексте, и мисийцы, которые входят в его список восставших этносов, были ошибочно связаны с именем Оронта.) Оронт был наполовину бактрийцем, cp.: OGIS 264 (см. также выше, с. 89 наст. изд.). Он женился на царской дочери (Ксенофонт. Анабасис. П.4.8 и OGIS 391). Это предполагает, что его цели могли идти гораздо дальше простого расширения подвластных ему территорий, что, по сути, он надеялся на то, на что в свое время надеялся Кир Младший, а не Датам. (Но золотые монеты Оронта, от которых сохранились три экземпляра, не следует считать доказательством
144 Ксенофонт в «Агесилае» связывает Мавсола в этой истории (в деле обеспечения Агесилая деньгами. — А.3.) не с Автофрадатом, а с Тахосом (правитель Египта; см.: Агеси- лай. 2.27. —А.3)\ о трудностях, возникающих из-за этого заявления (и о попытке их решения) см.: Homblower 1982 (F 644): 174 слл., но см. далее, с. 406 сл. наст. изд. Обратите также внимание на изд.: Moysey R. Diodorus, the Satraps, and the Decline of the Persian Empire Ц Ancient History Bulletin 5 (1991): 111—120.
145 Homblower 1982 (F 644): 177; иная точка зрения: Osborne 1981—1983 (В 165) Π (1982): 65 слл.


116
Глава 3. Персия
его намерения захватить престол; ср. с. 83 наст, изд.) Артабаз, в данный момент несомненно проявлявший лояльность (особенностью этого восстания было то, что, когда сатрап X посылается на усмирение сатрапа У, мы затем обнаруживаем, что и сам сатрап X также отпадает от Царя), был схвачен Автофрадатом (Демосфен. ХХШ.154). Это сразу же изменило ситуацию в западных сатрапиях: Датам и Ариобарзан из Геллеспонтской Фригии явно оказались вовлечены в мятеж (Полиен. УШ.21.3 и Диодор. XV.90.3). Неясно, какой была ситуация в Великой Фригии, во внутренних районах (ср. с. 106 наст, изд.); но позднейшие успехи Антигона в качестве сатрапа Александра в Келенах, где ему, находившемуся в очень трудном положении, удавалось держать открытыми македонские коммуникации, показывают, что строптивого сатрапа, базировавшегося здесь, не так-то просто было окружить или заманить в ловушку. Для рывка в сердцевинные районы Ирана дорога теперь была открыта.
Датам пересек Евфрат (Полиен), Оронт двинулся в Сирию (Трог. Пролог. X), а Тахос и Агесилай — в Финикию (Диодор. XV.92.4). Можно ли это назвать стратегией больших клещей? Если «да», тогда Артаксеркс должен был приготовиться ко второй Кунаксе. Однако скоординированная стратегия повстанцев — это всего лишь умозрительное построение. Как бы то ни было, второй Кунаксы не случилось. Тахос был выведен из игры в результате мятежа более низкого уровня (дело в том, что, когда Тахос во главе собранного им большого войска отправился в Финикию, у него в тылу, в Египте, против него самого восстал оставленный им наместник. — A3.), и на более высоком уровне также всё закончилось предательством: Оронт и его сообщник, Реомитр, взяли у Великого Царя деньги и покорились ему (Диодор. XV.91—92). Датам {Там же. 91) был убит, хотя его Каппадокийское царство сохранилось (гл. 8а, с. 274 наст, изд.). Мавсол, откровенный приспособленец (упоминаний о каких-либо его особых действиях в тот период, когда восстание находилось на своем пике, нет), быстро отрекся от мятежа и стал снова демонстрировать свою верноподданность фактически уже к 361/360 г. до н. э. (как показывает надпись: Tod No 138; этот текст происходит из карийских Милас, а датируется он по сатрапу Мавсолу и 45-му году царствования Артаксеркса: строка 17). Часто допускают, хотя об этом нет никаких прямых свидетельств, что Мавсол получил Ликию как награду за выход из рядов мятежников.
Для нас остается загадкой, как ко всему этому относились эллины, да и степень греческого участия в данных событиях с трудом поддается определению. Афинское вторжение на Самос было направлено против персидского гарнизона (Демосфен. XV.9), наличие которого здесь послужило моральным оправданием для выведения сюда афинской клеру- хии — в любом случае, вопреки отречению от порочной практики клеру- хий, зафиксированному в уставе конфедерации (Tod Nq 123 = Harding No 35), основание здесь клерухии с формальной точки зрения не нарушало никаких договоренностей, поскольку Самос не был членом Второго Афинского союза. Можно думать, что с этой антиперсидской установкой


IV. Персидская политическая история...
117
согласуется помощь, которую Афины окажут Ариобарзану, впавшему тогда у персов в немилость; но насколько заботил Афины вопрос о том, кто удержит в своих руках Даскилий? Если эпизод с Ариобарзаном в действительности связан всего лишь с вербовкой наемников, то было бы правильней еще раз вспомнить о таком афинском мотиве, как желание обеспечить своих командиров и простых воинов оплачиваемой работой. Но дело не только в этом, поскольку имеется независимое свидетельство о сильной афинской обиде на Персию в период от начала до середины 360-х годов до н. э.: на четырехстороннем (Персия — Афины — Спарта — Фивы) мирном совещании в Сузах в 367 г. до н. э. было одобрено фиванское предложение (так никогда и не реализованное) о роспуске афинского флота. Один из афинских послов, там присутствовавших, пригрозил, что афинянам теперь пришла пора «искать вместо Великого Царя иного друга» (Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.37). Это были не совсем праздные слова: если оставить в стороне Ариобарзана, одна надпись из Музея Ашмола в Оксфорде, для которой обосновывается датировка ок. 364 г. до н. э.146, свидетельствует о каком-то союзе Афин со Стратоном, царем Сидона в Финикии (Tod No 139 = Harding No 40). Теперь Финикия оказалась на линии прямого удара со стороны повстанцев по Персии (см. выше), и сохранилась интересная улика о существовании сговора между Стратоном и царем Египта Тахосом (Иероним. Против Иовиниана. 1.45). В 360 г. до н. э. Тахос определенно бежал в Сидон (Ксенофонт. Агесилай.
2.3). Кроме того, афинский декрет (хронология неочевидна) в честь Оронта может относиться примерно к 361/360 г. до н. э. [IG П2.207а; см. далее). Наконец, афинянин Хабрий помог повстанцам наемниками и, возможно, кораблями (Диодор. XV.92.3; Непот. Хабрий. 2.3; Hicks, Hill No 122). Однако см. выше, с. 112 наст. изд. об Ификрате, в связи с тем, что дать оценку подобного рода предприятиям афинских стратегов довольно трудно.
Что до отношений греков с Мавсолом, Агесилай мог брать у него деньги (результаты переговоров в Сузах для Спарты оказались не более приятны, чем для Афин, поскольку там была признана независимость Мессении — этим объясняется готовность спартанцев навредить Персии, оказав помощь Ариобарзану; в 362 г. до н. э. Агесилай, возможно, просто нуждался в деньгах). Но что можно сказать по поводу Афин? Основание самосской клерухии Тимофеем было недружественным жестом по отношению к ближайшему сатрапу, который, видимо, уже плел интриги вокруг Самоса147. Иными словами, персидский гипарх Тигран, командовавший гарнизоном на Самосе, мог действовать в том же направлении и с тем же успехом, что и ближайший и самый могучий сатрап, а именно Мавсол Карийский. (Непохоже, что он действовал прямо и открыто в
146 Moysey 1976 (F 305).
147 Homblower 1982 (F 644): 109, примеч. 19; 135, примеч. 247; обратите внимание, впрочем, на: Shipley 1987 (С 382): 137, примеч. 55 (в данном случае монеты не являются существенным доводом; близость Самоса к Карии — достаточная причина для предположения о том, что Мавсол был встревожен активностью Тимофея).


118
Глава 3. Персия
интересах Мавсола, поскольку Демосфен вряд ли пропустил бы такой момент.) Афины уберегли Самос от интервенции персидских Гека- томнидов, если такая угроза действительно существовала; но Родос, Кос и Хиос должны были уступить (Демосфен. XV; V.25). Эти вторжения увенчались успехом в значительной степени из-за недоверия к Афинам, вызванного конечно же самосской клерухией, чем бы ее основание ни оправдывалось. Так что победа Мавсола оказалась долгосрочной, даже если в краткосрочной перспективе в самосском деле 366 г. до н. э. он проиграл. В данной связи интересно, что разные места в Персидской державе, и из них особенно те, что находились в сфере влияния Мавсола (включая острова, поглощенные Карией в тот или иной период времени), предоставили убежище самосцам, изгнанным в результате выведения клеру- хии148. При этом они осуществляли некоторые шаги против Афин. Так что у персидской поддержки повстанцам в Союзнической войне 350-х годов до н. э. была долгая предыстория (см. далее). Самос, события на котором в 366 г. до н. э. способствовали формированию в среде союзников антиафинских настроений, можно рассматривать как полигон для открытого столкновения афинских и персидских интересов и сил следующего десятилетия.
Официально, впрочем, греки в своем ответе сатрапам (Tod № 145 = Harding No 57; вероятно, 362/361 г. до н. э.) отклонили возможность своего участия на стороне повстанцев, в этом вопросе инициативу на себя взяли Афины (если судить по аттическому диалекту указанной надписи, хотя сам камень был найден в Аргосе). Собственные проблемы Афин в Эгеиде, которые рассматриваются в другом месте (с. 252 наст, изд.), подразумевают, что у афинян не было достаточно средств, которые можно было бы спокойно тратить. Спарта, лишившаяся Мессении благодаря Эпаминонду, также находилась на мели. Великий Царь одержал верх.
Чуть ли не самым первым актом нового Царя, Артаксеркса Ш, который взошел на трон в 359 г. до н. э., был приказ о роспуске наемных армий сатрапов на побережье (схолиаст к: Демосфен. IV. 19). Ему подчинились. Цель и основная идея этого приказа — предмет дискуссии. Несмотря на слово «побережье», он определенно не имел в виду сатрапские флоты в тех сатрапиях, где они базировались (ср. с. 79 сл. наст. изд. — об обычном персидском способе формирования военно-морских сил). Так, Мавсол, у которого, согласно Ксенофонту, было сто кораблей (Агесилай. 2.26 сл.: 366 г. до н. э.), в 357 г. до н. э. по-прежнему имел военный флот (Диодор. XVL7), с которым он помогал Хиосу, Родосу и Византию в их войне против Афин. Что до цели этого приказа, то, согласно схолиасту, это была экономическая мера. Заманчиво было бы отвергнуть данное объяснение, выглядящее на удивление по-современному (как «оптимиза¬
148 	SEG 1.352: Фаселида; Ath. Mitt. 87 (1972): 192, Nq 2: Эрифры; Там же: 199, No 4: Милет; Там же 72 (1957): 190, Nq 23: Гераклея Латмийская; Там же: 94, № 26 и: SIG 312: Иас; Ath. Mitt. 72 (1957): 196, Nq 29: Родос; SEG 1.350: Кос.


IV. Персидская политическая история,..
119
ция расходов»), в пользу политического мотива, т. е. потребности дисциплинировать сатрапов после недавних событий. Если именно это последнее было целью, то затея полностью провалилась, поскольку распущенные наемники в конечном итоге оказались на службе у Харета, афинского командира в Союзнической войне; а когда у Харета закончились средства, он вместе со своим войском нанялся к Артабазу, в тот момент восставшему против Царя (схолиаст к: Демосфен. IV. 19; Диодор. XVI.22).
Этот мятеж Артабаза — третья, и заключительная, фаза Восстания сатрапов. Харет сначала имел успех, грабя фригийскую область (на Геллеспонте) перса Тифравсга (схолиаст к: Демосфен. IV. 19; папирус Райнера, FGrH 105) и одержав славную победу во внутренних районах Анатолии, ставшую, так сказать, «вторым Марафоном». Но тут вмешался Великий Царь: он пригрозил помощью восставшим союзникам Афин, если те не отзовут Харета. (Это может свидетельствовать о том, что изначально помощь Мавсола Родосу и другим оказывалась без санкции Царя, ср. с. 82 сл. насг. изд.) Афины пошли на попятную, и Артабазу пришлось искать наемников в другом месте; этим местом оказались Фивы. Из-за Третьей Священной войны Фивы испытывали серьезнейшие финансовые трудности (с. 871 наст, изд.): они переоценили свои силы в борьбе с фоки- дянами, обладавшими тем преимуществом, что могли пользоваться дельфийскими сокровищницами. Поэтому Фивы послали 5 тыс. человек (возможно, это были скорее граждане, нежели наемники, или, что еще вероятней, граждане-наемники) (Диодор. XVL34.1: зима 354/353 г. до н. э.). Паммен, фиванский стратег, поначалу добился кратковременного успеха [Там же. 2), но затем поссорился с Артабазом, и тот его убил. Что было с наемным войском Паммена после этого, точно не известно, но, согласно одной проницательной современной догадке149, оно нанялось к самому явному работодателю, самому персидскому Царю, готовившемуся к новой атаке на Египет. Известно, что Царь послал Фивам три сотни аттических талантов (Диодор. XVI.40), что как раз составляет годовую плату за 5 тыс. воинов из расчета одна драхма в день на одного человека; и эти деньги фиванцы получили, разумеется, не «за красивые глаза»150. Такая смена воюющей стороны предвосхищает поведение некоторых армий эпохи раннего эллинизма, больше заботившихся о своем обозе, αποσκευή (т. е. добыче)151, нежели о судьбе и вообще личности того, кто им платил. Этих фиванцев, потерявших вождя и застрявших во внутренних районах, контролировавшихся персами, извиняет, по крайней мере, то, что у них не было особого выбора. Артабаз бежал ко двору Филиппа Македон¬
149 Ehrhardt 1961 (С 20): 50 слл. (отсюда же мы заимствовали выражение «граждане- наемники» и расчеты платежных сумм). Против этой гипотезы: Buckler 1989 (D 67): 100, примеч. 24.
150 Beloch 1912-1927 (А 5) ΠΕΙ: 483, примеч. 1.
151 Holleaux М. Ceux qui sont dans le bagage Ц Etudes d'épigrapkie et Vhistoire grecques Ш (P., 1968): 15-26; cp.: Cook 1983 (F 14): 263, примеч. 22.


120
Глава 3. Персия
ского (Диодор. XVL52). Это не первый (ср. с. 262 об Аминте, сыне Бубара) и не последний (с. 1007 сл. наст, изд.) пример македонской кооперации с отдельными персами. Молодой Александр определенно взял это на заметку. (Артабазу в конечном итоге позволили вернуться в Персию по просьбе его родственника Ментора.)
Перед тем как мы снова обратимся к Египту, нужно в последний раз упомянуть об Оронте. Кажется152, нет никаких эпиграфических свидетельств о второй фазе его повстанческой активности в 350-х годах до н. э. Но Демосфен в речи «О симмориях» в 354/353 г. до н. э. (XIV.31) упоминает о нем так, как если бы в данный момент он был, говоря коротко, опасным врагом Персии. В любом случае, главным мятежником 350-х был, очевидно, Артабаз — так сказать, героем «Бунта 45 года», как Оронт был героем «Бунта 15 года», к этому времени уже героем потускневшим (в жилах обоих текла царская кровь)152а. Подробности деятельности Оронта после 360 г. до н. э. ускользают от нас: его подкуп Артаксерксом П и его «предательство тех, кто ему доверял» (Диодор. XV.91.1), в любом случае должны были сделать его, говоря словами Браунинга о Вордсворте, «утраченным вождем»152Ь.
Персидская атака на Египет в 351/350 г. до н. э., которая определенно имела место (в этом году на нее намекает Демосфен в XV. 12), к сожалению, не нашла отражения в рассказе Диодора. Она упоминается у Эфора: текст Диодора в XVI.40.3 (ср.: 44) содержит ссылку на какую-то «более раннюю», но в сохранившемся повествовании не представленную военную кампанию. Этот пробел порождает путаницу: Диодор под 351 г. до н. э. фиксирует успешную кампанию, которая на самом деле относится к 344 или 343 г. до н. э. (Демосфен в XTV.31, возможно, намекает на какую- то более раннюю попытку, предпринятую в 354/353 г. до н. э.; ср. «в третий раз» у Трога, Пролог X.) Что касается деталей отпора, оказанного персам в Египте в 351 г. до н. э., то Диодор заявляет о невозможности сказать что-либо на сей счет. Но именно персидская неудача стимулировала восстание еще и в Финикии, и подстрекал к нему и помогал ему именно египетский царь (это можно сравнить с осью «Стратон — Тахос»
152 	Osborne 1971 (В 164); Osborne 1973 (F 688); Weiskopf 1989 (F 69): 79; но обратите внимание на: Moysey 1987 (В 161).
152а Бунт 15 года (англ. The ’75Rebellion или The ’Fifteen Revolt) — восстание 1715 г., первая открытая попытка базировавшихся в Шотландии якобитов (сторонников свергнутого в 1688 г. в ходе Славной революции английского короля Якова П) вернуть вооруженным путем английский престол Стюартам, а именно единственному сыну Якова П Якову Фрэнсису Эдуарду Стюарту, известному также как Яков Старый Претендент. Бунт 45 года (англ. The '45Rebellion или The 'The 'Forty-Five Revolt) — второе якобит- ское восстание, в ходе которого в 1745 г. Карл Эдуард Стюарт, известный также как Молодой Претендент или как Красавчик Принц Чарли, попытался в последний раз отвоевать шотландский и английский престолы для изгнанной династии Стюартов. — А.3.
152Ь Вордсворт Уильям (1870—1850) — крупнейший английский поэт, один из тех, с кого начинается романтический век в английской литературе; Браунинг Роберт (1812—1889) — английский поэт и драматург; входил одно время в литературный кружок Вордсворта и Диккенса. — A3.


IV. Персидская политическая история...
121
в 360-х). Финикийцев также должны были возмущать153 поборы с них, связанные с персидскими приготовлениями к вторжению в Египет: для этой кампании Финикия являлась главной персидской базой.
Рассказ Диодора об этом финикийском мятеже (XVL42 слл.) является, для разнообразия, довольно полным, и мы украдкой видим картинку того, что в реальности представляло собой персидское правление, картинку, которая после описания Ксенофонтом в кн. Ш его «Греческой истории», становится для нас недоступной на целые полстолетия. Мы уже говорили о фураже, которым запасались сатрапы для войны, что, несомненно, было типичной формой таких бесчисленных реквизиций. Есть также упоминание (XVL41.5) о «царском параднее» (= закрытый сад или парк, парадеш, ср. в Книге Неемии (2.8): «хранитель царских лесов (;парадеш)»), «<...> где персидские Цари обыкновенно останавливались на отдых». Посидоний добавляет еще одну подробность: под Дамаском, в 80 км от Сидона вглубь страны, но, вероятно, недалеко от Диодорова «парадиса», находился виноградник, который обеспечивал персидского Царя халибонийским вином. Якобы это был единственный сорт вина, который он мог пить, см.: FGrH 87 F 68 (данный фрагмент сохранился у Афинея в 1.51. — А.3.). Тот, кто читал «Семь столпов мудрости»153а, вспомнит несущегося галопом всадника, который приветствует Лоуренса Аравийского гроздьями желтого винограда: «Отличные новости: Дамаск приветствует тебя!» (на с. 644).
Персидские интервенционные силы, собравшиеся в Вавилонии, возглавили сатрапы Велесий из Сирии и Мазей из Киликии. Теннес, царь (т. е. зависимый царь) Сидона, стал вождем повстанческого войска («многих триер и огромного числа наемников»), усиленного 4 тыс. наемников, нанятых Египтом и возглавлявшихся Ментором Родосским.
Третье восстание, на Кипре, было поднято «по примеру финикийцев» (Диодор. XVL42.5), которые брали пример с египтян. Подавление этого мятежа может быть датировано весьма точно, поскольку данная задача была поручена Великим Царем Идриею (сатрап Карии в 351—344 гг., наследовавший Артемисии, правившей в 353—351 гг. после смерти Мавсола в 353 г. до н. э. до н. э.) и афинянину Фокиону. Теперь были задействованы все ресурсы Сирии, Киликии и Вавилонии, и Артаксеркс, должно быть, ощущал перенапряжение; отсюда эта необычная пара военачальников. Хронология данного события обосновывается так: Исократ в «Филиппе», написанном в 346 г. до н. э., уповает (V.103) на то, что Идрией настроен к Персии враждебно. Эти надежды 346 г. до н. э. были разрушены последующим поведением Идриея на Кипре. Но к 344 г. до н. э. Идрией умер. Поэтому мятеж на Кипре был подавлен в период с 346 по
153 	Cook 1983 (F 14): 220.
153а «Семь столпов мудрости» — один из самых известных образцов английской мемуаристки, беллетризованные воспоминания и одновременно философская автобиография британского офицера, разведчика и путешественника Томаса Эдварда Лоуренса (1888—1935), по прозвищу Лоуренс Аравийский, о времени Арабского восстания против Османской империи в 1916—1918 гг. — А.З.


122
Глава 3. Персия
344 г. до н. э. Действия Идриея в данном случае доказывают эффективность персидской политики на западе империи: местный карийский сатрап подавляет выступление местного киприотского царя от имени Персии, хотя помощь Гекатомна, отца Идриея, оказанная ранее в том же столетии Ев агору, предостерегает от слишком категоричных обобщений.
Между тем финикийская смута воспринималась в Персии настолько серьезно, что Царь лично — редкий случай — взялся за дело. (В 390-х он «прошел через верхние [восточные] сатрапии», чтобы справиться с Еваго- ром Кипрским, но, похоже, не добился своей цели (Диодор. XIV.98.4). Текст нельзя исправлять таким образом (как часто делают издатели. — A3.), чтобы через верхние сатрапии «проходил» не Царь, а Гекатомн Карийский, поскольку это невозможно по географическим соображениям154.) Теннес испугался и тайно, посредством переписки, завел переговоры с Артаксерксом, что позволило тому заняться Египтом, представлявшим собой в действительности более важную задачу. Для этого Артаксеркс нуждался в очень крупном наемном войске, а потому направил своих людей в Спарту и в Афины (Диодор. XVL44). (Визит в Афины этого посольства также отражен у Филохора, см.: FGrH 328 F 157; cp.: Андротион, FGrH 324 F 53.) Спартанцы и афиняне ответили, что дружба — одно дело, помощь — другое. (Заметьте, что в случае с Афинами это было обычной уловкой, учитывая, что они без особых колебаний послали Фокиона на помощь персам на Кипр; см. выше.) И вновь услугу оказали Фивы, послав тысячу гоплитов во главе с Лакратом; было еще 3 тыс. аргивян и 6 тыс. азиатских греков. Совокупная численность получилась большой (ср. гл. 8а, с. 278 наст, изд.), составив в сумме 10 тыс., «мириаду», и, возможно, хоть на этот раз диодоровская мириада вызывает доверие: у этого автора мириады встречаются подозрительно часто. Вскоре к ним присоединятся 4 тыс. Ментора (см. далее). С другой стороны, Нектанеб располагал 20 тыс. греков, помимо какого-то количества ливийцев и египтян. Даже если допустить преувеличение, это громадное общее число в 34 тыс. греческих наемников с обеих сторон, собравшихся вместе, отмечает собой кульминацию эллинской наемнической активности в IV в. до н. э.154а.
Тем временем благодаря измене пал Сидон, даже без прямого персидского нападения: Теннес, после сдачи Сидона, был казнен Царем «за ненадобностью его в будущем». Сидонцы сожгли свои корабли, а затем население совершило массовое самоубийство в вагнерианском духе — в огне устроенного ими грандиозного пожара;154Ь позднее среди каменей, на
154 	С. Reid // Phoenix 28 (1974): 123 слл.;136, примеч. 37; Homblower 1982 (F 644): 37, примеч. 10; Petit 1988 (F 693): 311 сл. — этот автор предпочитает мнение Коквелла (Cawkwell) (изложенное в изд.: Homblower 1982 (F 644): 37, примеч. 10) о том, что здесь подразумевается Автофрадат.
154а О греческих наемниках см. также основательную монографию: Маринович Л.П. Греческое наемничество IV в. до н. э. и кризис полиса (М.: Наука, 1975). — А.3.
154Ь Оперная тетралогия Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга» (1848—1874) заканчивается тем, что Брунгильда добровольно бросается в погребальный огонь, на котором ежи-


IV. Персидская политическая история...
123
развалинах уничтоженных огнем домов, нашли огромное количество переплавленного золота и серебра. (Этот драгоценный металл Артаксеркс потом продал, см.: Диодор. XVI.45.5—6, так что у него было чем расплачиваться с наемниками.) Ментор со своими наемниками, подобно армии Паммена в предшествующем десятилетии, присоединился к Артаксерксу; для Ментора это было началом выдающейся карьеры на персидской службе. Теперь он становится одним из полевых командиров в войне против Египта, вместе с Розаком, сатрапом Лидии и Ионии (гл. 8а, с. 268 наст, изд.), и Аристазаном (XVI.47.2—3). Два последних командовали своими отрядами, наряду с греческими наемными кондотьерами — Нико- стратом из Аргоса и Лакратом из Фив.
В Египте греческие контингенты Нектанеба истреблялись один за другим: первым был отряд в 5 тыс. человек под командой Клиния из Коса, которые были перебиты греческими же наемниками, набранными другой стороной, причем эти последние, надо думать, отнюдь не воспринимали слишком близко к сердцу задачу восстановления персидского контроля над Египтом. (Впрочем, Диодор (XVI.49.3) отмечает стремление к взаимопомощи, существовавшее между эллинами.) Если говорить о гре- к^с на египетской стороне, то необоснованно приписывать и Клинию Кос- скому какие-то антиперсидские чувства155 лишь в силу его нахождения рядом с Нектанебом; то же касается большинства конкретных эллинов, известных по этим событиям. Чуть большее значение, возможно, имеет то обстоятельство, что фиванцы и аргивяне оказались на одной стороне, тогда как афиняне — на противоположной, т. е. египетской, стороне. (О нахождении афинян на египетской стороне можно заключить из афинского декрета с признанием роли Ментора в деле спасения «греков, которые воевали в Егапте», см.: Tod Nq 199 = Harding Ne 119; в 351 г. до н. э. афинские и спартанские полководцы определенно использовались египтянами, см.: Диодор. XVI.4.2.)
Еще с 480 г. до н. э. за фиванцами прочно закрепилась репутация людей, приверженных медизму, то есть репутация закоренелых персидских сторонников; и, хотя на текущий момент они могли помогать Персии назло своему врагу Филиппу Македонскому156, медизм фиванцев отнюдь не восхищал ни других греков вообще, ни афинян в особенности. Причины непопулярности фиванцев восходят не только к событиям 480 г. до н. э., но объясняются еще и «левктрийской заносчивостью», которую Фивы демонстрировали на протяжении нескольких лет после 371 г. до н. э. (после своей знаменитой победы при Левктрах. —А.З.). Отвращение греков к Фивам засвидетельствовано событиями 335 г. до н. э. (см. далее, с. 991 наст, изд.), когда данный город был разрушен Александром, а другие эллины полностью это одобрили как акт «благочестия».
гают тело Зигфрида; пламя разгорается и превращается во вселенский пожар, который достигает небес и испепеляет чертог богов Валгаллу, в результате боги, допустившие столько преступлений, погибают в этом мировом пламени. — A3.
155 Sherwin-White 1978 (С 381): 73, 549 — по поводу правильной формы имени Клиния.
156 Cawkwell 1963 (С 106): 129.


124
Глава 3. Персия
Аргос в V в. до н. э. также «медийствовал», или, скорее, сохранял такой нейтралитет, который воспринимался как заслуживающий порицания, см.: Геродот. VTL[.73.3. (Но, в отличие от Фив, Аргос не вызывал к себе из-за этого ненависть.)
Поэтому возникает соблазн думать, что афиняне взялись за оружие против фиванцев и аргивян из желания показать себя настоящими панэллинистами. Исократ прямо называет фиванцев и аргивян предателями Эллады (ХП.159) за их помощь Персии в Египте. Но персидская служба Ификрата в 370-х, деятельность Фокиона в 340-х, как и быстрый отзыв Хабрия в 380-м и Харета — в 355 г. до н. э. по первому требованию персов, показывают, что позиция Афин была слишком неоднозначной и глубоко скомпрометированной, чтобы заслужить честь называться панэллинистической. В 341 г. до н. э., если, конечно, рукописи соответствующей речи Демосфена (IX.71) не испорчены, этот оратор настаивал на отправке афинской делегации к Великому Царю с просьбой о помощи против Македонии, а чуть позже так на самом деле и поступили, см.: Демосфен. ХП.6.
Обратимся вновь к Египту: Лакрат в Пелусии теперь сдался, а в конечном итоге так же поступила и третья группа греков — наемники в Бу- бастиде. Нектанеб, чью неудачу в 343 г. до н. э. (сопоставьте с 351-м) Диодор относит на счет отказа последнего принять на себя верховное командование, бежал из своего убежища в Мемфисе в Эфиопию. Это покорение Египта, последний крупный успех Ахеменидов (несмотря на кратковременный египетский мятеж в 330-х, о котором см. с. 410 наст, изд.), датируется 343/342 г. до н. э.: весной 342-го в «Письме Спевсиппа» говорится о «недостатке папируса» из-за того, что Артаксеркс снова захватил Египет [FGrH 69 T 1 §14)15ба. Ферендат, человек с настоящим иранским именем (должность, которую он имел на родине, здесь не указана), был назначен сатрапом (Диодор. XVL51.3). Сатрап Египта при Дарии I имел то же имя; возможно, это был его предок157.
Из Египта Ментор отправился на подавление Гермия, правителя Атарнея в Эолиде (северо-западной Малой Азии). «Карманное» княжество последнего станет предметом рассмотрения в другом месте (гл. 8а, с. 272 наст. изд.). Диодор говорит (XV1.52), что Гермию подчинялись многие города и крепости и что он отпал от Персии. Одна надпись (Tod № 165 = Harding No 79) фиксирует договор между ним и Эрифрами (находившимися к югу от Эолиды), которые в 350-х годах до н. э. издали декрет в честь Мавсола (Tod № 155) и в рассматриваемое нами теперь время сохраняли хорошие отношения с Гекатомнидами, установленными еще при Идриее, умершем в 344 г. до н. э. (см. эрифрский декрет в честь
156а По поводу аутентичности письма Спевсиппа (возглавившего Академию после смерти Платона) Филиппу Македонскому до сих пор ведутся споры; см. новейшее комментированное издание этого текста: Natoli A.F. The Letter of Speusippus to Philip IT. Introduction, Text, Translation and Commentary (Stuttgart, 2004). — A3.
157 	Cook 1983 (F 14): 64.


IV. Персидская политическая история...
125
Идриея: SEG XXXI969 = Harding 28В). Поэтому представляется ошибочным делать из соглашения Гермия с Эрифрами вывод, что «карийское могущество подошло здесь (т. е. в Эрифрах) к своему закату»158. Эрифр- ские декреты в честь обоих, Идриея и Гермия, могли быть изданы в течение короткого промежутка времени. (Вероятность этого не особенно понижается, если почести Идриею были в действительности оказаны в 350-х г. до н. э., т. е. в то время, когда его брат Мавсол пребывал в должности сатрапа; постановления в честь Мавсола и Идриея, похоже, были выгравированы на одном и том же камне.)
Из Феопомпа мы знаем [FGrH 115 F 291), что Гермий владел не только Атарнеем, но и Ассом, и что для возвращения (?) некой территории Хиос и Митилена дали ему какие-то прерогативы (название должности не указано)159. Но, когда наемники Гермия не получили оплаты, он вышел из дела. Обычно считается, что вся эта история связана с претензиями одних островов на другие острова, но возможно и другое объяснение: «территорией» могла быть земля на азиатском берегу (перея), утраченная после заключения Царского мира (с. 108 наст, изд.), но которую антипер- сидские слои на островах всегда мечтали вернуть. (Тенедос и Митилена, кажется, предприняли похожую попытку несколькими годами позднее, о чем см. с. 108, 940 наст, изд.) В пользу этого говорит то, что Хиос когда-то владел Атарнеем (Геродот. 1.160.4; Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.11), и, если он хотел вернуть его, то установление каких-то контактов с нынешним правителем было бы понятным первым шагом. Если это была игра самого Гермия, тогда персидские опасения по его поводу выглядят еще более обоснованными. Преемницу Идриея Аду, правительницу Хиоса в конце 340-х (поскольку она была сатрапом Карии в 344—340 гг. до н. э., в период, когда Кария контролировала Хиос), не могли радовать взаимные интриги Гермия и Хиоса. Но основная вина Гермия заключалась в переписке с Филиппом (см.: Демосфен. Х.32, с замечанием схолиаста к §10, с. 202 в изд. Диндорфа (Dindorf)). В 341 г. до н. э. Ментор под видом переговоров заманил Гермия в ловушку и переправил Артаксерксу, который пытал пленника, а затем казнил. Гермий не сделал «ничего, недостойного философии» (Каллисфен, FGrH 124 F 2), то есть ничего не сказал под пыткой.
Влияние этого волнующего происшествия на философию и литературу рассматривать здесь мы не будем. Однако, с политической точки зрения, оно необычайно интересно, поскольку представляет собой раннее и конкретное свидетельство того, что Филипп уже тогда имел какие-то планы по поводу Персидской державы. Арриан (Анабасис. П.14.2) упоминает «дружбу и союз» между Персией и Филиппом. Некоторые исследователи относят это к 351 г. до н. э., считая частью персидских попыток сохранять свои руки свободными для борьбы за Египет, другие — к 344/343 г. до н. э.,
WonneU 1935 (Н 124): 70.
159 	Lane Fox 1986 (В 65): 111, примеч. 51.


126
Глава 3. Персия
третьи, возможно более обоснованно, вообще отрицают историчность этого союза160. Свидетельства о враждебных по отношению к Персии македонских замыслах заслуживают большего доверия: даже не принимая во внимание исократовского «Филиппа», мы имеем, во-первых, укрывательство Артабаза в 350-х (с. 119 сл. наст, изд.); во-вторых, недвусмысленное заявление Диодора (XVI.60) о том, что уже после заключения Фило- кратова мира в 346 г. до н. э. (с. 881 наст, изд.) Филипп надеялся быть избранным в качестве «вождя в “Персидской войне”» — момент, который некоторые исследователи стараются усилить указанием на мягкое обращение Филиппа с Афинами в конце 340-х: он хотел бы вырваться на восток, а не бороться с докучливым Демосфеном и компанией; в-третьих, возможно, превращение Фракии в 342—334 гг. до н. э. в нечто вроде «сатрапии» намеренно по ахеменидской модели161 (ср.: Диодор. XVL71; XVTL62.5; Арриан. Анабасис. VII.9.3); в-четвертых, вероятность того, что уже в конце 340-х Филиппа воодушевляло наличие промакедонских группировок в контролировавшихся персами городах и на островах восточной Эгеиды, а также на Азиатском материке162. Так, в Эресе на Лесбосе имелись алтари Зевса Филиппия (Tod No 191 строка 5), а на материке, в Эфесе, была установлена статуя Филиппа (Арриан. Анабасис. 1.17). В-пятых, наконец, имеется эпизод с Гермием.
Между Персией и Македонией, впрочем, не было никакого открытого конфликта (как не было, можно добавить, и никакого явного сотрудничества между Персией и Афинами) вплоть до того, как Филипп осадил Перинф и Византии В 340/339 г. до н. э. (если следовать за Филохором (F 54), а не за Диодором (XVI.75), который дает датировку 341 г. до н. э.) «прибрежные сатрапии», как их называет Диодор, оказали помощь Перинфу против Филиппа. Упоминание Филохором царских сатрапов, как и словоупотребление Диодора, препятствует попыткам163 увидеть в этом реализацию независимой сатрапской инициативы. Назван по имени только Арсит, сатрап Геллеспонтской Фригии (Павсаний. 1.29.10); но из того, что случилось в Византие (см. далее), можно предполагать, что в это дело были вовлечены и сатрапы более южных областей, вплоть до Карии (которая определенно была «прибрежной»).
В следующем году Византий получил помощь от Хиоса, Коса и Родоса (Диодор. XVI.77; для Хиоса информация подтверждается надписью: IG П2.234; ср., возможно: Tod № 175 = Harding Nq 97, Тенедос). И опять же в этом можно видеть сатрапскую, персидскую, акцию, а не демонстрацию независимости этих островов. Все три из них по-прежнему находились
160 Cawkwell 1963 (С 106): 127 слл.; Bosworth 1980 (В 14): 229 слл.
161 Kienast 1973 (D 102); Griffith в изд.: Hammond, Griffith 1979 (D 50): 559. Титул «стратег над Фракией» в действительности не засвидетельствован вплоть до времени Александра.
162 Ehrenberg 1938 (D 170); Badian 1966 (D 137); Heisserer 1980 (В 143); рецензия Fraser’a на предыдущую книгу (В 143), в изд.: CR 1982: 241.
163 Beloch 1912—1927 (А 5) ΠΡ.Ι: 601; противоположная точка зрения: Homblower 1982 (F 644): 123.


IV. Персидская политическая история...
127
под контролем Гекатомнидов (см.: Демосфен. V.25 для 346 г. до н. э.). Было бы опрометчиво выводить независимый статус для этих трех островов из литературных указаний на наличие дипломатических отношений у Афин с «Хиосом и Родосом» (см., напр.: FGrH 115 F 164; Демосфен. ЕХ.71; или утраченные родосские и хиосские речи Гиперида). За «Хиосом и Родосом» стоял контролировавший их сатрап Карии. Правильнее думать, что на них, как и в других местах (напр., на Косе), персидские гарнизоны сохранялись вплоть до времени Александра. Эти острова, впрочем, в короткий начальный период македонского освобождения в 330-х годах до н. э., до персидского контрнаступления (с. 108 наст, изд.), могли предпринимать какие-то попытки вновь забрать у персов свои материковые владения.
После разгрома греков при Херонее Филипп планировал осуществить свое вторжение в Персидскую державу в два этапа; вторую стадию сам он провести так и не смог, поскольку был убит, но первую воплотил в жизнь: экспедиционный корпус из 10 тыс. человек под командой Парме- ниона и Аттала переправился в Азию (Полиен. V.44.4). Неверно думать164, будто бы это войско оставалось в Азии вплоть до прибытия Александра, а также полагать, что включение или невключение этих сил в общий контингент его сухопутных войск можно использовать для объяснения наличия в древности двух разных оценок численности этого рода войск у Александра (30 тыс. либо 40 тыс.). Даже если мы поверим, что за условной «мириадой» (см. с. 122 наст, изд.), о которой говорит Полиен, на самом деле стоит войско в 10 тыс. человек, этот автор хочет сказать только то, что данный экспедиционный македонский отряд (под командой Пар- мениона и Аттала. — А.З.) в итоге очень сильно уменьшился в своем числе. Согласно Полиену, персидский полководец Мемнон здорово потрепал его в бою близ Магнесии (по всей видимости, речь идет скорее о Магне- сии-на-Меандре, нежели о Магнесии у горы Сипил, которая находилась на месте современной Манисы):165 «Многие были убиты, многие захвачены в плен». Остатки, несомненно, вернулись домой.
Таким образом, вторжение Александра в Азию следует рассматривать — в узком военном смысле — как возобновление начального этапа. Но мы уже доказывали в некоторых пунктах этой главы, что в социальном смысле это было чем-то совершенно иным (с. 96 сл., 99, 120 наст. изд. о политической гомонии); и в одной из последующих глав (8гц с. 283 слл. наст, изд.) будет показано, как далеко продвинулся, по крайней мере в западной Анатолии, процесс культурного слияния и эллинизации уже в V в. до н. э. при ахеменидских царях и их сатрапах.
164 Brunt 1976—1983 (В 21) I: IXX. О Персидской войне Филиппа см.: Ruzicka 1985 (D 116А).
165 Judeich 1892 (F 663): 303, примеч. 1.


Глава 4
Р. Стер
КОРИНФСКАЯ ВОЙНА
I. 	Причины войны и ее начало
Результаты Пелопоннесской войны оставили многих из числа победителей неудовлетворенными1. Спарта полностью проигнорировала желания и интересы своих союзников и взяла курс на агрессивную экспансию в Пелопоннесе, центральной и северной Греции и в Эгеиде, который, как временами казалось, был направлен именно против этих самых союзников. Хотя Лисандр являлся главным исполнителем этой политики, он не был ее единственным вдохновителем, а временное падение его влияния в 403 г. до н. э. не привело к смягчению спартанской позиции2. Коринф желал разрушения Афин, но лакедемоняне категорически ему в этом отказали, и он не участвовал в дележе военной добычи (Ксенофонт. Греческая история. П.2.19). Более того, спартанское вмешательство в дела Сиракуз нанесло ущерб коринфским интересам (Диодор. XIV. 110.2—3). Фивы были разочарованы даже еще больше. Они, единственные из спартанских союзников, решились заявить свои претензии на участие в дележе добычи, но тщетно (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.5; Плутарх. Лисандр. 27.2); и они также безуспешно требовали уничтожения Афин. Вместо этого Спарта стала зловещим образом угрожать Фивам, усиливая собственные позиции в центральной Греции и в Фессалии, закрепив ок. 400 г. до н. э. контроль над Гераклеей (Диодор. XTV.38.3 сл.) и разместив гарнизон в Фарсале (Диодор. XTV.82)3. Фивы ответили тем, что внесли значительную лепту в свержение спартанского марионеточного режима в Афинах, правительства Тридцати, но в итоге были весьма разочарованы осмотрительным поведением восстановленной демократии, чье раболепие перед Спартой привело к напряженности между Афинами и Фивами (Лисий. ХХХ.22). И Фивы, и Коринф проводили политику отка-
1 Funke 1980 (С 24): 46 слл.
2 Funke 1980 (С 24): 27 слл.; Thompson 1973 (С 319) — автор выступает против позиции, изложенной в изд.: Hamilton 1979 (С 294): 25 слл.
3 Andrewes 1971 (С 275): 223 слл.


I. Причины войны и ее начало
129
за от военного сотрудничества со Спартой, причем инициатива исходила от фиванцев. Оба полиса отказались от участия в походе на Пирей, в войне против Элиды и в экспедиции Агесилая в Азию (Ксенофонт. Греческая история. П.4.29, Ш.2.25, 5.5; Диодор. XIV.7.7, Павсаний. Ш.9.2 слл.). В связи с последним предприятием Фивы проявили даже еще большее раздражение. Когда Агесилай перед своим отплытием попытался имитировать жертвоприношение в Авлиде, беотархи принудительно прервали эту процедуру (Ксенофонт. Греческая история. Ш.4.3 сл., 5.5; Плутарх. Агесилай. 6.4 слл.; Лисий. ХХУП.1).
Ход событий в Азии довольно ясно очертил степень сформировавшейся в Греции открытой оппозиции Спарте. Во-первых, она имела определенный успех на суше, и этот успех не особо воодушевлял недовольных на родине. Но подготовка персами крупного наступления на море, которое привело к отпадению Родоса от Спарты летом 396 г. до н. э. (Диодор. XIV.79.6), дало им надежду в то время, когда недавнее новое возвышение Лисандра обострило их неприязнь к Спарте. Вскоре появился и более практический стимул, поскольку деятельность Агесилая побудила персов поощрять и координировать недовольство в Греции в надежде, что начало какой-нибудь войны у нее под боком заставит Спарту отозвать свое войско из Азии. Из их родосских эмиссаров первый, Дорией, был схвачен и казнен спартанцами (Павсаний. VL7.6), но второй, Тимо- крат, весной 396 г. до н. э. хорошо сделал свое дело: его обещания персидских субсидий были выслушаны с сочувствием не только в Фивах, Коринфе и Аргосе, но, вероятно, также и в Афинах (Оксиринхская греческая история. νΠ.2 слл.; Плутарх. Артаксеркс. 20; Павсаний. Ш.9.8; иначе: Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.1 сл.)4.
Ибо даже проигравшие Афины, хотя они послушно предоставили войска для Элейской войны и экспедиции Фиброна (Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.4, 2.25, Диодор. XIV. 17.7), были побуждены к дерзким шагам благодаря возрождению персидской морской мощи. В 397 г. до н. э. к Конону были официально отправлены морские командиры и оснастка для кораблей, а к Царю — послы, которые на обратном пути попали в руки спартанцев и погибли (Оксиринхская греческая история. ΥΠ.1 ; Исей. ΧΙ.8). В 396 г. до н. э. Афины последовали примеру Фив и Коринфа и отказались, хотя и с обильными извинениями, давать своих людей в экспедиционное войско Агесилая (Павсаний. Ш.9.2). И всё же, когда зимой 396/395 г. до н. э. Демэнет отплыл, чтобы присоединиться к Конону с одним из двенадцати кораблей, которые разрешено было послать, об этом было донесено спартанскому гармосту на Эгине по совету Фрасибула, Эсима и Анита, которые считали, что Афины еще недостаточно сильны, чтобы в одиночку рисковать перед лицом спартанской ярости {Оксиринхская греческая история. VI сл.).
Нет причин предполагать из всего этого, что социальные, экономические или идеологические факторы в разных городах играли хоть сколь¬
4 	Seager 1967 (С 250): 95 сл.; Lehmann 1978 (С 39).


130
Глава 4. Коринфская война
ко-нибудь важную роль5. Возмущение высокомерным пренебрежением Спарты к их интересам и страх перед ее безжалостным экспансионизмом станет в Коринфе и в Фивах практически единодушным. Что касается Афин, то даже малодоказательный анализ, предложенный Оксиринх- ским историком, не может скрыть тот существенный факт, что отныне враждебность к Спарте была здесь всеобщей. Единственный спорный момент заключался в том, накопили ли Афины достаточно сил, чтобы ввязаться в войну. В предыдущие годы Город и Пирей значительно расходились во мнениях по этому вопросу. Никаких экономических соображений тут не было: богатые люди имелись на обеих сторонах. Также и конституция не являлась актуальной темой: к этому времени в Городе могло быть немного тех, кто всерьез сожалел о былой олигархии. Некоторые из них рассматривали, возможно, афинское подчинение Спарте как гарантию своей личной безопасности, но есть веское основание думать, что значительное большинство было бы радо однажды вновь увидеть Афины независимыми от Спарты и способными заявить о себе как о реальной силе в Греции.
Теми, кто торопил конфликт в Греции — к нему пыталась подстрекать Персия, — были вожди фиванцев (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.3 слл.; Оксиринхская греческая история. ХУЛ; Павсаний. Ш.9.9 слл.). Немений и Андроклид осознавали, что беотийцы не осмелились бы напасть на Спарту, пока казалось, что она находится на пике своего могущества, при том что сама Спарта вряд ли хотела подвергнуться обвинениям в нарушении мира, хотя и была бы рада смирить заносчивость Фив, если бы кто-нибудь другой инициировал враждебные действия. Поэтому задачей этих фиванских вождей было спровоцировать такую ситуацию, в которой Спарта могла бы получить морально убедительный предлог сделать то, что она желала, — атаковать Фивы, так чтобы Беотия втянулась бы затем в войну ради собственной защиты. Давнишняя междоусобица между Фокидой и Локридой Озольской давала им такую возможность. Обе стороны имели привычку совершать налеты на спорную территорию, но в прошлом эти раздоры улаживались мирными средствами. Теперь Исмений и Андроклид убедили фокидян организовать полномасштабное вторжение в Локриду. Поскольку локры были союзниками Беотии, фиванские лидеры смогли побудить беотийцев к ответному вторжению в Фокиду. Услышав о беотийском решении напасть на них, фокидяне обратились к Спарте с призывом обуздать фиванцев. Хотя спартанцы не поверили в историю фокидян о том, что тем якобы пришлось напасть на Локриду в порядке самозащиты, они были рады поводу вмешаться и приказали беотийцам оставить Фокиду в покое. Этот ультиматум был сформулирован в таких словах, которые предполагают надежду лакедемонян на отказ беотийцев. Спартанские требования были гневно отвергнуты, и
5 	Perlman 1964 (С 56); Perlman 1968 (С 220); Seager 1967 (С 250); Lehmann 1978 (С 39); Funke 1980 (С 24): 1 слл., 40 слл.; противоположная точка зрения: Kagan 1961 (С 35); Hamilton 1979 (С 294): 137 слл.


I. Причины войны и ее начало
131
беотийское вторжение в Фокиду продолжилось. Фокидяне снова обратились к Спарте, на этот раз за военной помощью, и Спарта охотно согласилась защитить своего союзника. Таким образом Исмений и Андроклид, проявив небывалую виртуозность, достигли своей цели.
План спартанского наступления предполагал две стадии (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.6 слл.; Диодор. XIV.81.1 слл.; Плутарх. Лисандр. 28 сл.; Павсаний. Ш.5.3 слл.). Сначала в Фокиду отправился Лисандр, чтобы возглавить войска фокидян. Затем ему предстояло направиться в Галиарт в Беотии. Царь Павсаний должен был выступить во главе войска спартанских союзников полного набора и соединиться с Лисандром у Га- лиарта в заранее установленный день. Итак, Лисандр вошел в Беотию из Фокиды и поначалу добился успеха, отторгнув Орхомен от Фив. После этого он взял курс на Галиарт. Только теперь, когда они могли прямо заявить, что действуют в порядке самообороны, фиванцы обратились к Афинам (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.7 слл.)6. Их послы играли на тоске по империи, которая по-прежнему теплилась в душах афинского народа (ср.: Андокид. Ш.20 слл.), и внушали, что господство Спарты в самом Пелопоннесе можно легко подорвать, если вместо нее у недовольных появится какой-нибудь другой лидер. Эти ожидания не были лишены смысла — что-то подобное уже имело место после Никиева мира, — хотя в данном случае они оказались ложными. Обращаясь со своим призывом, фиванцы верно оценили господствующее в Афинах настроение. За несколько месяцев до того Фрасибул не был готов бросить вызов Спарте в одиночку. Но теперь он играл ведущую роль в деле продвижения идеи альянса, и, согласно Ксенофонту, голосование за создание союза было единодушным (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.16, ср.: Аристофан. Женщины в народном собрании. 195 сл.), хотя это и означало голосование за войну, поскольку это был альянс, пусть и оборонительный, с беотийцами (Tod No 101 = Harding № 14; Лисий. XVI. 13), а Лисандр находился уже на беотийской земле.
Между тем Лисандр достиг Галиарта (Ксенофонт. Греческая история. Ш.5.17 слл.). Но, вместо того чтобы дождаться Павсания, он первым делом попытался убедить народ этого города последовать примеру Орхо- мена, а затем, когда фиванский гарнизон, размещенный здесь в спешке, не позволил этого сделать, он осадил город. Во время фиванской контратаки Лисандр погиб, и, хотя фиванцы понесли некоторые потери во время преследования его людей, фокидское войско Лисандр а ухватилось за возможность ускользнуть домой. Прибыв к Галиарту, Павсаний обнаружил, что ему противостоят не только победившие фиванцы, но еще и афинские силы во главе с Фрасибулом (Ксенофонт. Греческая история. Щ.5.22 слл.; Лисий. XIV.5, 14; XVI.13 сл.; Плутарх. Лисандр. 29.1; Павсаний. Ш.5.4). Не имевший конницы Павсаний оказался в сложной ситуации, а его пелопоннесские союзники не горели желанием воевать. Поэтому Царь решил битвы не давать, а вместо этого предложил перемирие
6 	Seager 1967 (С 250): 96 слл.


132
Глава 4. Коринфская война
для получения тел Лисандра и его людей, а затем отступил под градом оскорблений со стороны фиванцев. В Спарте он был предан суду по обвинениям, предполагавшим смертную казнь и инициированным, по всей видимости, друзьями Лисандра: ему вменялось слишком позднее прибытие к Галиарту, невступление в бой за отвоевание тел павших, а самым вопиющим проступком было то, что он отпустил афинский демос, когда тот был в его полной власти. Поскольку Царь благоразумно не явился на судебное разбирательство, его заочно приговорили к смерти, так что ему пришлось удалиться в изгнание в Тегею.
II. 	Война на суше.
395—394 гг. до н. э.
После Галиарта Афины и Фивы начали укреплять свои силы (Диодор. XIV.82.1 слл.; cp.: Tod No 102 = Harding No 16: афино-локрский союз). Вскоре им удалось уговорить Коринф и Аргос присоединиться к этому альянсу: убеждение, благодаря которому фиванские послы соблазнили Афины, а именно то, что всеобщая ненависть, которой была окружена Спарта, сделает ее низвержение делом легким, похоже, разделяли все тогдашние основные греческие державы. Союзники учредили военный совет в Коринфе, о деталях работы которого ничего не известно. Их первым шагом была рассылка послов с целью оторвать от Спарты столько городов, сколько это возможно. В тех областях, где Афины и Коринф имели давнее влияние, они достигли значительного успеха: согласно Диодору, Евбея, Акарнания, Левкада, Амбракия и города Халкидики — все связали свою судьбу с союзниками, хотя сохранившийся договор между Афинами и Эретрией относится к 394/393 г. до н. э. (Tod № 103 = Harding No 2). Однако ничего хорошего не предвещало то обстоятельство, что в самом Пелопоннесе, несмотря на все фиванские пророчества в Афинах, никаких новых отпадений от Спарты не случилось.
Первые операции альянса, вероятно осенью 395 г. до н. э., были проведены в центральной и северной Греции, с целью ослабить позиции Спарты в регионе и, возможно, затруднить возвращение Агесилая на случай, если тот будет отозван из Азии (Диодор. XIV.82.5 слл.). На север — в ответ на призыв Медия из Лариссы, изгнавшего спартанский гарнизон из Фарсала, — было отправлено войско, а тем временем беотийцы и аргивяне взяли Гераклею и вернули туда трахинцев, прежних ее жителей, разместив в ней аргосский гарнизон. Все захваченные здесь спартанцы были убиты, а остальным пелопоннесцам позволили уйти невредимыми — решение, в котором очевидно желание вбить клин между Спартой и ее союзниками. Затем Исмений убедил энианов (племя в Фессалии. — А.З.) и атаманов (племя в южном Эпире. — А.З.) отпасть от Спарты и привел войско, набранное среди этих народов, в Фокиду, где выиграл сражение. После этого все формирования были распущены по своим домам.


П. Война на суше. 395-394 гг. до н. э.
133
Также весьма вероятно, что в Афинах, сразу после Галиарта, начались работы по восстановлению Длинных стен и укреплений в Пирее7. В ответе фиванским послам Фрасибул подчеркивал уязвимость Афин, и, хотя самое раннее свидетельство о работах на стенах датируется последним месяцем 395/394 г. до н. э. (Tod No 107А = Harding No 17), есть все основания думать, что начались они сразу, как только вспыхнула война. Задача эта была неотложной, как с военной, так и с психологической точки зрения. Дело не только в том, что Афины должны были быть в состоянии защитить себя — они претендовали еще и на восстановление своей империи, чьим убедительным символом, равно как и практическим основанием, были именно эти стены8.
Зимой 395/394 г. до н. э. Спарта приняла решение, свидетельствующее о новом триумфе персидской политики. Убедившись, что она не сможет одновременно противостоять союзу, сформировавшемуся теперь против нее, и продолжать войну в Азии, и, лишившись двух опытных полководцев из-за гибели Лисандра и изгнания Павсания, Спарта отозвала Агеси- лая (Ксенофонт. Греческая история. IV.2.1 слл.; Диодор. XIV.83.1 слл.; Плутарх. Агесилай. 15). Царь был горько разочарован таким ударом по его честолюбивым замыслам, но подчинился беспрекословно, хотя обещал вернуться, если позволят обстоятельства, а потому оставил значительные силы в Азии. Весной 394 г. до н. э. он отправился домой теми путями, какими когда-то двигался Ксеркс. Его сопровождали отряды азиатских союзников, при этом его собственные люди, чтобы преодолеть нежелание сражаться против эллинов, нуждались в каких-то особых стимулах.
В Греции обе стороны были заняты приготовлениями к новому сезону боевых действий (Ксенофонт. Греческая история. IV.2.9 слл.). Тимолай Коринфский побуждал союзников перенести войну либо в саму Лаконию, либо как можно ближе к ней, причем еще до того, как Спарта сможет собрать союзные войска в полном составе. Его совет был признан хорошим, но неизменные споры о распределении командных полномочий и дислокации войск привели к задержке, в то время как спартанцы, ведомые Аристодемом, опекуном при юном царе Агесиполиде, уже выступили, призвав людей из Тегеи и Мантинеи. Так что лакедемоняне достигли Сикиона в то же самое время, когда союзная армия их противников прибыла в Немею. Помимо сил четырех основных государств, эта армия включала контингенты из Евбеи, Локриды, Малиды и Акарнании (Ксенофонт. Греческая история. IV.2.17). Битва при Немее (известная также как битва при Коринфе) состоялась, вероятно, в апреле или мае 394 г. до н. э., ибо надписи, упоминающие афинские потери на территории Коринфа в 394/393 г. (Tod No 104, 105; IG ГР.5221 = Harding No 19B, С и A)
7 Maier 1959 (В 153): 32; Perlman 1968 (C 220): 261; иная точка зрения представлена в работе: Pritchett 1971—1991 (К 51) П: 120 — автор находится в неведении относительно даты сражения при Книде, о каковой дате ср.: Лисий. XIX.28.
8 Seager 1967 (С 250): 112.


134
Глава 4. Коринфская война
вряд ли имеют отношение к этой битве9. Согласно пристрастному взгляду Ксенофонта, это был триумф организованных спартанцев над надменными и недисциплинированными фиванцами. Хотя все спартанские союзники были разбиты, сами лакедемоняне нанесли значительные потери всем четырем главным противникам, когда те опрометчиво бросились преследовать отступающих спартанских союзников. Итоговые потери антиспартанского альянса вдвое превышали потери на спартанской стороне; союзная армия бежала, чтобы укрыться в Коринфе, где поначалу нашла ворота захлопнувшимися перед ней, но благодаря усилиям меньшинства жителей города коринфяне в самый последний момент открыли ворота, предотвратив дальнейшие потери. Этот поступок вспоминали в Афинах с благодарностью (Демосфен. ХХ.52 слл.), но всё же эпизод с захлопнувшимися поначалу воротами оставил неприятный осадок в душах афинян, который развеялся далеко не сразу (Аристофан. Женщины в народном собрании. 199 сл.). В целом афинский энтузиазм по поводу войны, похоже, пошел на убыль. Даже перед битвой некоторые люди пытались уклониться от военной службы, и впоследствии Фрасибул, который опять оказался на командной должности, имел основания укорять всех в трусости, причем боевой дух афинян упал еще ниже, когда пришли известия о приближении Агесилая (Лисий. XVI. 15 сл.).
О битве при Немее Агесилай узнал, когда подошел к Амфиполю. Весьма ободренный, он поспешил через Македонию в Фессалию, где союзники беотийцев делали всё от них зависящее, чтобы задержать его, но без особого успеха (Ксенофонт. Греческая история. IV.3.1 слл.; Агесилай. 2.2; Плутарх. Агесилай. 16). К 14 августа 394 г. до н. э. (дата выводится по солнечному затмению) царь пересек границу Беотии и разбил лагерь под Херонеей (Ксенофонт. Греческая история. IV.3.10 слл.; Плутарх. Агесилай. 17). Здесь до него дошли разные новости: сообщение о том, что из-за победы Конона и Фарнабаза при Книде спартанское могущество в Эгеиде уничтожено. Ради сохранения боевого духа Агесилай объявил своим войскам, что Спарта одержала победу на море, после чего двинулся в Беотию, где к нему присоединились спартанские и союзные подкрепления из Пелопоннеса, а также отряды из Орхомена и Фокиды. Беотийцы и их союзники собрались в Коронее, и там ближе к концу августа произошла битва (Ксенофонт. Греческая история. IV.3.15 слл.; Агесилай. 2.6 слл.; Диодор. XIV.84.1 сл.; Плутарх. Агесилай. 18 сл.). Агесилай обратил агри- вян в беспорядочное бегство, но фиванцы на своем краю начали теснить его людей, что заставило царя действовать крайне рискованно, и, хотя победа осталась за ним, он был ранен. Фиванцы отказались возобновлять бой, поэтому спартанцы установили трофей. Затем они распустили свои войска, и Агесилай отплыл домой (Ксенофонт. Греческая история. IV.4.1).
В дальнейшем войска более или менее полного набора этих двух сторон уже не сходились в крупной сухопутной битве. Вплоть до первого спартанского вторжения в Арголиду в 391 г. до н. э. война на суше была
9 	Funke 1980 (С 24): 79 слл.; прсггивоположное мнение: Aucello 1964 (С 4): 33 слл.


Ш. Возвращение Конона
135
ограничена окрестностями Коринфа, служившего базой для союзников, при том что спартанцы действовали из Сикиона. В конце этой первой фазы войны ни одно из основных государств не имело особых оснований для чувства удовлетворения. Если Афины, Фивы, Коринф и Аргос надеялись увидеть спартанское могущество в Пелопоннесе сведенным на нет, то они были разочарованы. В этом смысле Спарта могла заявлять о своем успехе, однако она была вынуждена отказаться от смелого предприятия в Азии, при том что за Истмом, в центральной и северной Греции, она сдала свои позиции. Последнее обстоятельство создавало для Фив достаточно комфортную ситуацию. Единственной державой, которая извлекла явную выгоду из борьбы греков, была Персия.
III. 	Возвращение Конона
После персидской морской победы при Книде остаток лета 394 г. до н. э. Конон и Фарнабаз потратили на объезд островов и приморских городов, выгоняя спартанских гармостов и при этом обещая уважать автономию прежних подданных Спарты (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.1 слл.; Диодор. XIV.84.3 слл.). Подход этот посоветовал персу Конон исходя из того вполне циничного, но практического соображения, что любая открытая имперская претензия Персии может спровоцировать серьезное, возможно даже согласованное, сопротивление. Нельзя исключать, что у Конона на уме было и другое: если освобожденные города сохранят определенную независимость, то когда-нибудь в будущем их легче будет отторгнуть от Персии и опять включить в возрожденную Афинскую империю. Такая политика обеспечила Конону значительный успех, как на островах, так и на материке. Спарта лишилась Коса, Нисироса и Телоса, Хиос изгнал свой спартанский гарнизон; этому примеру последовали и Митиле- на, Эфес и Эрифры. В Эрифрах, Эфесе и Самосе в честь Конона были установлены статуи (Tod Nq 106 = Harding No 12D; Павсаний. VL3.16). Некоторые из этих городов образовали затем союз, о котором известно по сохранившимся монетам10. Фарнабаз, тщетно пытавшийся в течение всей зимы выгнать Деркиллида из Абидоса, отправил Конона с задачей склонить на свою сторону города Геллеспонта, нанять там наемников, а также собрать флот, по возможности крупный, к весне 393 г. до н. э.
В начале весны эти собранные афинянином силы вышли в море и проследовали через Киклады к Мелосу. На Паросе, захваченном с помощью сифнийских изгнанников, был оставлен гарнизон, при том что приближение персов спровоцировало массовый исход граждан с самого Сифноса (Исократ. ХГХ. 18 слл.). Спартанский гарнизон был изгнан из Киферы и заменен другим, во главе с афинянином Никофемом. Кифера могла служить не только базой для нападений на Лаконию; она занимала ключевую позицию на морских путях вокруг Пелопоннеса и из Египта.
10 	Cawkwell 1956 (В 189); CawkweU 1963 (В 190).


136
Глава 4. Коринфская война
Затем Фарнабаз направился к Истму, где побуждал коалицию к решительному продолжению войны и, согласно Диодору, заключил союз с членами этой коалиции. Затем он оставил им все деньги, которые имел при себе, и вернулся в Азию (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.7 слл.; Диодор. XIV.84.4 слл.).
Свой флот он вверил Конону, который обещал содержать его за счет сбора продовольствия с городов (Ксенофонт. Греческая история. IV.8. 9 слл.; Диодор. XIV.85). Конон выразил также намерение принять участие в восстановлении Длинных стен и укреплений в Пирее. Фарнабаз согласился с тем, что эта затея, усилив Афины, принесет выгоду Персии, и дал свое благословение этому проекту. Помимо начавшихся работ на стенах имелись уже и другие явные признаки воскрешения афинских амбиций: посольство Формисия и Эпикрата в Персию, вероятно, относится к лету 394 г. до н. э., и отправлено оно было сразу по получении афинянами известий о победе при Книде11, а в начале 393 г. до н. э. были оказаны почести Дионисию Сиракузскому (Tod No 108 = Harding Ne 20). Но когда в середине лета этого года Конон прибыл в Афины, его участие в восстановительных работах оказалось настолько энергичным, что вряд ли можно удивляться тому почти полному доверию, какое он теперь здесь снискал12. Значительную часть работ выполнили члены его корабельных команд, а персидское золото использовалось для оплаты других людей, как афинян, так и граждан иных городов, включая отряд из пятисот опытных каменщиков из Фив (cp.: Tod № 107 = Harding No 17; Диодор. XIV.85.3).
Неясно, проводил ли Конон также и морские операции в Эгеиде. Вряд ли у него на это оставалось время в 393 г. до н. э., но обвинения, высказанные против него Анталкидом во время поездки последнего кТи- рибазу летом следующего года, подразумевают, как минимум, какую-то активность такого рода. Психологическое значение битвы при Книде для афинских имперских чувств и ожиданий было огромным13. Тот факт, что это была персидская победа, с легкостью забыли, а Конона провозгласили в Афинах освободителем союзников (Демосфен. XX. 69). Подтекст этого ясен: по крайней мере, в теории, прискорбная лакуна, образовавшаяся в истории афинской империи, вызванная Эгоспотамами и условиями мира 404 г. до н. э., теперь подходила к своему завершению, и любой город, бывший до этого мира союзником Афин, по-прежнему являлся союзником, желал он того или нет. Вполне возможно, что Конон считал необходимым использовать свой флот, чтобы объяснить изменившееся положение дел озадаченным и, возможно, не проявлявшим никакого по этому поводу энтузиазма союзникам, а также чтобы убедить их принять новую ситуацию, хотя никаких особых примеров такого рода источники не фиксируют14. Быть может, морской интервенции и не требовалось для
11 Funke 1980 (С 24): 106.
12 Seager 1967 (С 250): 103.
13 Seager 1967 (С 250): 99 слл.
14 Funke 1980 (С 24): 127 слл.


Ш. Возвращение Конта
137
восстановления афинского контроля над Делосской амфиктионией, что произошло к 393/392 г. до н. э. [Inscr. Délos 97), но в любом случае это восстановление не приписывается Конону.
Конон определенно финансировал и, возможно, организовывал создание афинского наемного войска в Коринфе, первым командиром которого стал Ификрат (Демосфен. IV.24; Аристофан. Плутос. 173; Андротион, 324 F 48 = Филохор, 328 F 150). И хотя афиняне не нуждались в его подсказке по поводу оказания почестей сначала Дионисию, а затем и Евагору Саламинскому, за вклад последнего в победу при Книде (Tod Nq 109; SEG XXIX.86), это именно Конон придумал грандиозную интригу по склонению Дионисия к заключению морского альянса с Евагором и по оказанию активной поддержки Афинам против Спарты. Впрочем, всё, чего добилось афинское посольство в Сиракузах, сводилось к тому, чтобы отговорить Д ионисия от отправки эскадры, которую тот приготовил в помощь спартанцам (Лисий. XIX. 19 слл.).
На лето 393 г. до н. э. приходится также возобновление военно-морской активности в Коринфском заливе (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.10 сл.)15. Коринфяне потратили свою часть Фарнабазовых денег на снаряжение флота, навархом которого поставили Агафина. Благодаря этому они установили контроль над Заливом и поначалу имели даже успех в противодействии контрмерам лакедемонян. Спартанский наварх Поданем погиб, видимо, в конце 393 г. до н. э. и, в любом случае, вероятно, еще до наступления весны следующего года, а его эпистолей Поллид (у спартанцев так назывался заместитель или помощник командующего флотом, наварха. — A3.) был ранен и вернулся в Спарту.
Весной 392 г. до н. э., после сезона боевых действий предыдущего года, во время которого один лишь Коринф страдал от опустошительных налетов врага, тогда как земли его союзников возделывались без помех, люди, которых Ксенофонт несколько парадоксально называет «самыми многочисленными и самыми лучшими» из коринфян, решили во что бы то ни стало вывести свой город из вооруженного конфликта (Ксенофонт. Греческая история. IV.4.1 слл.; Диодор. XIV.86.1 слл.)16. Но их намерения стали известны, и другие союзники, вместе с теми коринфскими вождями, которые несли ответственность за первоначальное решение вступить в войну, опередили тех. Афины, Фивы и особенно Аргос боялись, что Коринф снова станет преданным Спарте, а что до коринфских вождей, так они просто боялись за свои жизни. Широко принимаемое мнение, что последние желали учредить демократическую конституцию в Коринфе, покоится, однако, лишь на довольно рискованном исправлении в тексте Диодора. Эти люди планировали истребить своих противников в последний день Евклейских празднеств, но заговор удался только отчасти. Многие из сторонников мира более старшего возраста были сражены, но более молодые собрались в гимнасии, поскольку один
15 Funke 1980 (С 24): 83 сл.
16 Funke 1980 (С 24): 84 сл.


138
Глава 4. Коринфская война
из их вожаков, Пасимел, своевременно прознал о готовящемся кровавом побоище. Уцелевшие стронники мира захватили Акрокоринф и отражали попытки аргосского отряда выгнать их оттуда. Впрочем, неблагоприятные знамения убедили их сдать свою позицию, так что им пришлось удалиться из города. Вернувшись позднее в Коринф под гарантии неприкосновенности, данные теми, кто теперь захватил власть, они, однако, не смогли вынести той ситуации, которую нашли здесь, ибо в политическом отношении Коринф теперь был поглощен Аргосом. Аргосское гражданство было навязано коринфянам, и даже сам город назывался уже не Коринфом, но Аргосом. Несмотря на сомнения современных исследователей, Ксенофонт, похоже, прав, когда последовательно выражает ту точку зрения, согласно которой это объединение Коринфа с Аргосом состоялось не постепенно, а произошло как одноактное действие и завершилось сразу после переворота в марте 392 г. до н. э.17.
Поэтому группировка Пасимела и Алкимена замыслила вернуть Коринфу независимость от Аргоса, изгнать виновных в кровавой резне и восстановить правильную форму правления. Пасимелу и Алкимену удалось установить контакт с Пракситом, спартанским полемархом в Си- кионе, — они пообещали впустить его внутрь Длинных стен, соединявших Коринф с Лехейской гаванью. Праксит сразу согласился с предложением и выступил со своими людьми, с сикионцами и коринфскими изгнанниками. Он, впрочем, не сразу решился войти в ворота, но затем (удостоверившись, что это не ловушка. — А. 3.) всё же вошел внутрь Длинных стен; здесь (оказавшись на открытом месте и обнаружив, что у него слишком мало сил. — А.З.) Праксит не стал предпринимать никаких активных действий, а лишь укрепил свою позицию (с помощью частокола и рва. — А.З.) и стал дожидаться подкреплений. Один день прошел без столкновений, но на следующий день подошел отряд, состоявший из аргивян, коринфян и наемников Ификрата. Сначала аргивяне загнали сикионцев в море, но затем сами были обращены в паническое бегство спартанцами и коринфскими изгнанниками, понеся при этом тяжелые потери. Еще важнее то, что беотийский гарнизон, который удерживал Лехей для союзников, был истреблен, и гавань перешла в руки спартанцев. Но, несмотря на этот успех, Праксит находился не в той ситуации, чтобы пробовать силой войти внутрь Коринфа. Вместо этого он прежде всего пробил брешь в стене между Коринфом и Лехеем, чтобы упрочить свой контроль над гаванью, затем захватил Сидунт и Кроммион и разместил там гарнизоны, а также укрепил Эпиэйкию17а, после чего распустил свои войска и вернулся в Спарту.
l/ Tuplin 1982 (С 387); противоположная точка зрения: Griffith 1950 (С 362); Whitby 1984 (С 390).
17а Сидунт — укрепленный пункт в Кенхрейской бухте в Мегариде; Кроммион — город на берегу Саронического залива в Мегариде; Эпиэйкия — город близ Сикиона. — А.З.


IV. Мирные переговоры. 392—391 гг. до н. э.
139
IV. 	Мирные переговоры.
392—391 гг. до н. э.
В начале лета 392 г. до н. э., еще до захвата Пракситом Лехея, Спарта решила сделать попытку оторвать Персию от своих врагов (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.12 слл.)18. Четырьмя годами прежде персидскому господству в Малой Азии угрожали действия Агесилая на суше, и Персия с небывалой быстротой ответила на эту опасность. Но теперь стало очевидным, что главная угроза персидским интересам заключается в возрождении афинской морской мощи, даже при том, что 4 тыс. воинов, которых Агесилай оставил под командой Евксена (Ксенофонт. Греческая история. IV.2.5), всё еще находились в Азии. Положение Конона с самого начала было в высшей степени двусмысленным, и, когда по мере роста самоуверенности афинян начали расти и их амбиции, возникло основание для подозрений, что Конон на самом деле обманывал Царя, используя персидские деньги в конечном итоге для восстановления Афинской империи. Поэтому Анталкид был отправлен в Сарды с заданием довести эту точку зрения до сатрапа Тирибаза и попытаться договориться о мире между Спартой и Царем. Спартанцы надеялись, что, если Анталкиду это удастся, Тирибаз окажет им активную поддержку или, по крайней мере, прекратит финансировать Конона.
Новости о миссии Анталкида взбудоражили врагов Спарты, и Афины взяли на себя инициативу по организации ответных мер. Они отправили послов в Сарды — их сопровождал Конон — и убедили Беотию, Коринф и Аргос сделать то же самое. В мирное соглашение между Спартой и Персией Анталкид предложил внести условия, которые в конечном итоге легли в основу Царского мира: то, что Спарта не будет оспаривать господство Царя над греческими городами Азии — у нее, разумеется, не было и возможностей это делать — и что повсеместно для островов и греческих городов будет провозглашена автономия. Как указывал Анталкид, этого было бы достаточно, чтобы уберечь Персию от честолюбивых замыслов как Спарты, так и Афин. Тирибаз нашел предложения привлекательными, но союзников они не впечатлили. Согласно Ксенофонту, Афины боялись лишиться Лемноса, Имброса и Скироса, которые были не только жизненно важными пунктами на зерновом пути из Черного моря, но и сами по себе являлись существенными источниками снабжения; Фивы боялись, что их заставят вернуть независимость беотийским городам, а Аргос — что он не сможет сохранить свой контроль над Коринфом. Возражение, приписываемое Афинам, не вполне соответствует масштабу их амбиций, но вот страхи Фив и Аргоса делают ясным: Анталкид, видимо, не считал нужным обращать внимание Тирибаза на то, что предложенные им условия — в случае их принятия — не только гарантируют неизменность позиций Персии в Малой Азии, но еще и восстановят
Aucello 1965 (С 5); Seager 1967 (С 250): 104 слл.; Funke 1980 (С 24) 136 слл.


140
Глава 4. Коринфская война
спартанское верховенство в Пелопоннесе и в центральной Греции. Отношение союзников должно было также показать Тирибазу, если, конечно, он этого не осознавал и сам, что при всей привлекательности данных условий на бумаге, сугубо двустороннее соглашение со Спартой не принесет желаемых результатов, пока другие греческие города не будут готовы принять его условий. На данный момент они отказывались пойти на них, и послы разъехались по домам. Тирибаз не отважился открыто — без инструкций от Царя — связать себя обязательствами перед Спартой, но при этом дал Анталкиду денег на поддержание спартанских военно-морских усилий и арестовал Конона за действия, несовместимые с персидскими интересами, хотя позднее афинян сбежал и перебрался на Кипр, где и умер (Непот. Конон. 5.4)19. Затем сатрап начал советоваться со своим господином.
Представители греческих государств вновь встретились в Спарте зимой 392/391 г. до н. э. Очевидно, именно Спарта проявила инициативу в деле организации этой встречи, но Тирибаз явно должен был быть заинтересован в ее итогах, хотя мог и не посылать сюда своего представителя. Одним из афинских послов был Андокид, и та речь, в которой он рекомендовал афинскому Народному собранию пойти на мирное соглашение, обнаруживает характер честолюбивых замыслов народа20. В своем причудливом обзоре истории V в. до н. э. он хочет показать, что мир со Спартой никогда не угрожал существованию демократии в Афинах. Но демократия и империя и процветали, и рухнули вместе, и из частностей его аргументации ясно, что в действительности он пытается доказать своим слушателям то, что мир со Спартой всегда был совместим с достижением и сохранением имперского господства, и даже стимулировал его. В то же время Андокид предостерегал. Было сказано об особой уступке: Афинам должно быть позволено сохранить за собой Лемнос, Имброс и Скирос, но любую попытку вернуть другие утраченные районы не потерпят ни Персия, ни греческие союзники Афин. Андокид не осмелился сделать более явные упоминания о судьбе греков Азии. В заключение он побуждал афинян быть терпимыми, довольствоваться на данный момент тем, что они обладают стенами и своим флотом, на каковых основаниях должна строиться любая империя, и дожидаться лучшего шанса для дальнейшей экспансии, поскольку война одновременно и со Спартой, и с Персией может привести лишь к катастрофе.
Из прочих членов альянса теперь на мир готова была пойти Беотия, ибо Спарта пошла на гораздо большую уступку Фивам, нежели Афинам. Автономия должна была быть гарантирована лишь Орхомену; в остальном Беотийская конфедерация сохранялась нетронутой и под фиванским контролем (Андокид. Ш.13, 20). Но вот вопрос о независимости Коринфа для Спарты вообще не подлежал обсуждению, и потому Аргос по-прежнему настаивал на войне, поскольку его собственная территория
19 Barbiéri 1955 (С 93): 185 слл.
20 Seager 1967 (С 250): 105 слл.


V. Война на суше. 391—388 гг. до н. э.
141
до сих пор не претерпела никакого ущерба, и аргивяне страстно желали сохранить свое владычество над соседями (Андокид. Ш.41). Андокид подчеркивал изменение в позиции Фив, ибо он знал, что противодействие миру в Афинах возглавлял Фрасибул, архитектор альянса с Беотией (Андокид. Ш.25, 28, 32; Аристофан. Женщины в народном собрании. 202 сл., 356)21. Неудача при Немее и Коронее сместила Фрасибула с центральной позиции на политической сцене, а эмоциональное возбуждение в связи с Книдом и возвращением Конона вообще направило свет рампы совсем в другую сторону. Но теперь арест Конона и условия предложенного мира сделали ясным, что реализация афинских имперских амбиций не может не раздражать Персию. Так что Фрасибул мог вновь заявить о себе как о поборнике неограниченной экспансии, пренебрегающем не только Спартой, но и Персией, и он решительно выступил за продолжение войны. Спартанским вестникам даже не было позволено изложить свои доводы, а Народное собрание проголосовало за то, как говорит Филохор (328 F 149; ср.: Платон. Менексен. 245Ь), чтобы не оставлять греков Азии в руках Царя. Андокида и его коллег обвинили в небрежении обязанностями (обвинителем выступил Каллистрат) и приговорили к изгнанию. И крушение иллюзий, порожденных успехом Конона, и настроение, связанное с возрождением влияния Фрасибула, отражены у Лисия в «Надгробном слове» (П.59.6 сл.), где битва при Книде оплакивается как несчастье всей Греции, а восстановление Длинных стен приписывается не Конону, как это делали другие, а людям из Филы.
V. 	Война на суше.
391—388 гг. до н. э.
Пока предпринимались дипломатические шаги в Сардах и в Спарте, в характере войны на суше никаких перемен не происходило (Ксенофонт. Греческая история. IV.4.14 слл.; Диодор. XIV.86.4). Союзники продолжали удерживать Коринф, спартанцы — Сикион. Для первого самой насущной задачей было вернуть Лехей и восстановить стены, связывавшие его с Коринфом. Это было осуществлено зимой 392/391 г. до н. э., видимо, после провала переговоров в Спарте (ср.: Андокид. Ш.18). Ксенофонт говорит лишь о восстановлении стен крупной афинской экспедицией, тогда как Диодор упоминает осаду Лехея, в которой наряду с афинянами участвовали также беотийцы, аргивяне и коринфяне, и наводит на мысль — хотя текст в этом месте неясен, — что осада оказалась удачной и что в Лехее опять был размещен беотийский отряд. Поскольку восстанавливать стены не имело смысла (даже если это и можно было выполнить) до тех пор, пока сам Аехей оставался в руках врага, разумно предположить, что Ксенофонт считал такую осаду само собой разумеющимся делом.
21 	Seager 1967 (С 250): 107 сл.


142
Глава 4. Коринфская война
Впрочем, успех альянса оказался мимолетным. Весной 391 г. до н. э. спартанцы собрали войско и во главе его поставили Агесилая (Ксенофонт. Греческая история. IV.4.19 слл.; Агесилай. 2.17; Диодор. XIV.86.4, Плутарх. Агесилай. 21.1). Его начальной и, согласно мнению Ксенофонта, главной целью был Аргос, поскольку именно позиция последнего сыграла решающую роль в провале встречи в Спарте. Но после опустошения всей Ар- голиды царь повернул к Коринфу по дороге на Тенею, и вполне возможно, что акция против Аргоса, хотя и ценная сама по себе, была спланирована отчасти как отвлекающий маневр, чтобы убедить захвативших Коринф в собственной безопасности и, возможно, выманить оттуда аргосские силы. Как бы там ни было, вторая фаза операции увенчалась блестящим успехом. Агесилай снова взял недавно отстроенные стены, тогда как его брат Телевтий, имея всего лишь дюжину кораблей, захватил порт и верфи Лехея, загнав выживших из состава гарнизона назад в Коринф. Этим завершилось восстановление спартанского морского доминирования в Заливе, ибо предшественник Телевтия, Гериппид, к тому времени уже вытеснил Проэна, преемника Агафина, из Риона (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.11).
В другом месте наемники Ификрата, уйдя далеко от дома, заманили в ловушку отряд жителей Флиунта, а также вторглись еще и в Аркадию, где грабили многие места (Ксенофонт. Греческая история. IV.4.15 слл.; Диодор. XIV.91.3). Первое из этих свершений оказалось контрпродуктивным, поскольку флиунтцы были этим так встревожены, что, несмотря на опасения по поводу возможного возвращения лакедемонянами изгнанников в город, обратились к Спарте за защитой, и она была им предоставлена.
В 390 г. до н. э. Агесилай вновь вторгся в Коринфскую область (Ксенофонт. Греческая история. IV.5.1 слк.\ Агесилай. 2.18 сл.; Диодор. XIV.91.2). Основная цель этого похода также неясна. Ксенофонт представляет его как всего лишь попытку поставить в трудное положение коринфян, находившихся в городе, путем захвата или истребления скота, который те держали на полуострове Пирей и который был для них одним из основных пищевых ресурсов. Это конечно же вполне могло быть совершенно адекватной целью для спартанцев. Но Диодор говорит о том, что изгнанники, удерживавшие теперь Лехей, благодаря неожиданному ночному нападению чуть не проникли в Коринф, но, понеся тяжелые потери, когда пытались захватить стены, были отброшены Ификратом. Если это так, тогда движение Агесилая из Пирея к Коринфу, которое, согласно Ксенофонту, было всего лишь уловкой, имевшей целью отвлечь коринфские силы от истинного намерения Агесилая, могло быть спланировано как поддержка той неожиданной атаке из Лехея, а сорвалась эта затея только благодаря расторопному ответу Ификрата. На Истме Агесилай застал аргивян празднующими Истмии. При его приближении они бежали назад в город, а Агесилай оставался по соседству до тех пор, пока бывшие при нем коринфские изгнанники распоряжались Истмийскими со¬


V. Война на суше. 39Ί—388 гг. до н. э.
143
стязаниями (Плутарх. Агесилай. 21.1 слл., ср.: Диодор. XTV.86.5). После его ухода аргивяне вернулись и продолжили свои собственные Истмии.
Когда Агесилай захватил укрепления в Эное, коринфяне, находившиеся на Пирее, нашли убежище в Герейоне. Затем занявшие Герейон сдались ему, и те, кто принимал хоть какое-то участие в бойне 392 г. до н. э., были выданы изгнанникам. Эта серия спартанских успехов побудила беотийцев отправить новое посольство к царю [Агесилаю], чтобы навести справки о возможных условиях соглашения (Ксенофонт. Греческая история. IV.5.6 слл.; Диодор. XIV.91.2; Плутарх. Агесилай. 22. 1 слл.). Агесилай притворился, будто бы он их не заметил и ничего не знает об их прибытии, но затем пришли известия, кардинально изменившие ситуацию. Ификрат не просто предотвратил попытку захватить Коринф, но и добился новой, еще более впечатляющей победы. Агесилай оставил в Лехее всех амиклейцев, находившихся в его войске, чтобы те, согласно обычаю, могли вернуться домой для празднования Гиакинфий. Полемарх, командовавший гарнизоном в Лехее, провожал их мимо Коринфа с ллорой (крупное подразделение тяжелой пехоты у спартанцев. —A3.), размещенной в порту, и со спартанскими всадниками. Затем он вместе с примерно шестьюстами гоплитами повернул назад в Лехей, будучи, вероятно, уверен, что никто не осмелится выйти против него из Коринфа. Но Ификрат и Каллий (начальник афинских гоплитов в городе) воспользовались таким шансом и вывели своих людей, хотя последовавшая за тем схватка, как кажется, была делом почти исключительно пельтастов Ификрата. Полемарх усугубил свою изначальную самоуверенность, проявив самоубийственную тактику, результатом чего стала потеря ок. 250 его людей. Выжившие бежали в Лехей. Агесилай без промедления двинулся в сторону порта, но, когда ему сообщили, что тела погибших уже выданы противником, вернулся на Пирей и приступил к распродаже добычи. Беотийские послы теперь уже не стали даже упоминать о мире, а лишь спросили, не могут ли они безопасно пройти в Коринф к своим войскам. Когда его попытка вызвать врага на бой была проигнорирована, он отправил послов домой по морю, поставил в Лехее новую мору и отправил выживших в этом бою домой через те аркадийские города, чей страх перед наемниками Ификрата спартанцы еще совсем недавно высмеивали и которые теперь, в свою очередь, язвительно глумились над самими спартанцами, разбитыми этими самыми наемниками.
Но, если не считать кратковременного психологического эффекта, а также того места, какое эта победа занимает в ораторском реестре афинских триумфов, разгром данной моры не имел особо большого значения. Спартанские потери не были огромными, и, хотя Ификрат смог ликвидировать большинство достижений Праксита, выгнав спартанский гарнизон из Кроммиона и Сидунта, а также взяв назад Эною, лакедемоняне Удержали контроль над Лехеем (Ксенофонт. Греческая история. IV.5.19). Возможно, в этот момент аргивяне отправили крупные силы, чтобы укрепить свое господство в Коринфе (Диодор. XIV.92.1 сл.; ср.: Ксенофонт.


144
Глава 4. Коринфская война
Греческая история. IV.8.34), хотя Диодор почти определенно ошибается, относя присоединение Коринфа к Аргосу к этому позднему времени22. Указанное увеличение аргосского присутствия привело к трениям с Ифи- кратом, который зимой 390/389 г. до н. э. зашел так далеко, что сам замыслил захватить город для Афин. Но его планы были расстроены, и аргивяне попросили его отозвать. Не желая раздражать союзника, находившегося близко от их собственного дома, когда все их мысли были о морских операциях в Эгеиде, афиняне удовлетворили эту просьбу. Весной или летом 389 г. до н. э. Ификрата заменил Хабрий, недавно вернувшийся из Фракии, где он служил вместе с Фрасибулом. В этом или следующем году он также добился успеха во Флиунте и в Мантинее, а также совершил набег в Лаконию (схолия к: Элий Аристид. Панафинейская речь. 274 сл. D; Полиен. Ш.11.6, 15).
В 389 г. до н. э. Агесилай был направлен на северо-запад Греции. Здесь ахейский гарнизон, находившийся в Калидоне, подвергался давлению со стороны акарнанцев, получивших определенную помощь от Беотии и Афин (Ксенофонт. Греческая история. IV.6.1 слл.; Агесилай. 2.20; Плутарх. Агесилай. 22.5). Поэтому ахейцы отправили послов в Спарту, которые осторожно пригрозили выйти из альянса с Лакедемоном, если он не окажет им поддержку. Агесилай предъявил акарнанцам ультиматум, сказав, что подвергнет их область опустошению, если они не откажутся от союза с Беотией и Афинами и не перейдут на другую сторону. Они отвергли это, и он приступил к исполнению угрозы, атакуя акарнанские города в ответ на испытываемое ахейцами давление, впрочем, без всякого успеха. Когда наступила осень, Агесилай вернулся в Пелопоннес, несмотря на ахейские протесты по поводу того, что он мог бы, по крайней мере, не дать врагу засеять поля для следующего урожая. Царь обратил внимание недовольных на то, что, если акарнанцы будут опасаться за выращенный хлеб, они легче склонятся к миру следующей весной, когда он обещал вернуться. Затем он прошел через Этолию (этолийцы уповали на его помощь в деле возвращения Навпакта) и переправился в порт Рион, находившийся в руках спартанцев, ибо присутствие афинских кораблей в Эниадах делало невозможной переправу прямо из Калидона. Неожиданное указание Ксенофонта на эту эскадру является напоминанием о том, насколько обрывочна наша информация даже по такому стратегически важному вопросу, как контроль над Коринфским заливом; однако оно, по крайней мере, подчеркивает перегрузку, которая легла к этому времени на афинские ресурсы.
В начале 388 г. до н. э. Агесилай сдержал обещание и объявил о новом походе в Акарнанию (Ксенофонт. Греческая история. IV.7.1). Его предсказание не замедлило исполниться. Не дожидаясь вторжения, акарнанцы заключили мир с ахейцами и союз со Спартой. Это позволило Спарте обратить свое внимание на Аргос, предположительно с целью подготовить почву для возможной кампании против Афин или Беотии
22 	Tuplin 1982 (С 387).


VI. Эгеида. 397-386 гг. до н. э.
145
(Ксенофонт. Греческая история. IV.7.2 слл.; Диодор. XIV.97.5). Пока спартанское войско собиралось под Флиунтом, молодой царь Агесиполид вопрошал Зевса и Аполлона о том, насколько правомерна старая уловка аргивян, посредством которой они пытались отсрочить вторжение, ссылаясь на священное перемирие. Получив от богов заверение, что такое злоупотребление религией не имеет силы, он вступил на аргосскую территорию, но землетрясение, случившееся в первую же ночь после этого, заставило его людей думать только о возвращении домой. Впрочем, Агесиполид настаивал на том, что сотрясение земли свидетельствует о благосклонности Посейдона, и начал кампанию, страстно желая превзойти Агесилая. Только после того, как Агесиполид нанес врагу значительный ущерб, неблагоприятные знамения все-таки заставили его в конце концов отступить.
VI. Эгеида.
391—386 гг. до н. э.
Миссия Анталкида не смогла принести плодов, на которые надеялась Спарта, не только в Греции. Когда Тирибаз прибыл в Сузы, он нашел Артаксеркса не склонным к идее сотрудничества со Спартой (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.16 слл.; Диодор. XIV.99.1 слл.). Тирибаз был задержан при дворе, а вместо него Царь отправил Струфа, который больше был озабочен тем ущербом, который Агесилай уже реально нанес Персии, нежели угрозой возрождения афинского империализма, а потому предпочитал помогать Афинам. Поэтому спартанцы были вынуждены возобновить войну в Азии, отправив туда Фиброна летом 391 г. до н. э. Он обосновался в Эфесе и вскоре установил контроль над долиной Меандра. Но пока Струф ждал удобного момента, рейды Фиброна на персидскую территорию становились всё более самонадеянными и беспечными, и в конечном итоге персидская конница застигла врасплох его караульных. Сам Фиброн был убит в начале атаки Струфа, и его войско понесло тяжелые потери.
Но Спарта теперь получила возможность восстановить, по крайней мере, некоторые из своих позиций в Эгеиде, утраченных ею в результате поражения при Книде. Прибыла делегация от родосских олигархов, изгнанных из своего города в 395 г. до н. э. Посланники внушали, что Родос подвергается опасности подпасть под полное афинское влияние, спартанцы же были одновременно и встревожены подобной перспективой, и страстно желали вернуть себе свое место на Родосе (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.20 слл.; Диодор. XIV.97.3)23. Осенью 391 г. до н. э. они отправили Экдика с восемью кораблями, чтобы помочь друзьям на Родосе, и Дифрида, чтобы забрать уцелевших из людей Фиброна, а также
23 	Seager 1967 (С 250): 108 слл.; Perlman 1968 (С 220); Cawkwell 1976 (С 112); Funke 1980 (С 24): 94 слл.


146
Глава 4. Коринфская война
набрать войско для борьбы со Струфом. Дифриду удалось пленить дочь и зятя Сгруфа, когда те направлялись в Сарды, и получить за них большой выкуп, благодаря чему он смог нанять еще больше людей. Но вот Экдик, замышлявший отторгнуть Самос от Афин, продвинулся не дальше Книда, где провел всю зиму, поскольку узнал, что на Родосе ситуация полностью под контролем демоса, располагающего вдвое большим количеством кораблей, чем есть у самого Экдика.
В начале весны 390 г. до н. э. Телевтий получил приказ принять дела у Экдика, забрав с собой те двенадцать кораблей, которые находились под его, Телевтия, командой в Лехее (Ксенофонт. Греческая история.
IV.8.23 слл.; Диодор. XIV.97.4). Он поплыл через Самос и Книд, нарастив во время похода свой флот более, чем вдвое, так что на Родос он прибыл с двадцатью семью кораблями. На последнем этапе своего путешествия, между Книдом и Родосом, он захватил десять афинских кораблей под командой Филократа, спешивших на Кипр на помощь Ев агору Саламин- скому, чья захватническая политика заставила персов принять ответные меры в 391 г. до н. э. Удивительно, что отвержение афинянами мирных предложений в предыдущем году не привело к немедленному возобновлению военно-морской активности в Эгеиде. На это промедление могло повлиять прекращение персидских субсидий после ареста Конона. Кроме того, вплоть до спартанской попытки вторжения на Родос осенью 391 г. до н. э. у афинского флота не было никакой безотлагательной причины появляться в этих водах. Однако миссия Филократа ясно показывает, что в Афинах по-прежнему преобладал тот настрой, который заставил их отвергнуть мир, ибо отправка помощи Ев агору была вопиющей провокацией в отношении Царя.
Плавание Телевтия убедило Афины в необходимости каких-то шагов, с тем чтобы воспрепятствовать возрождению спартанской мощи в Эгеиде24. Фрасибул, в 391 г. до н. э. главный защитник войны, предложил снарядить флот, и во главе сорока кораблей поставили его самого (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.25 слл.; Диодор. XIV.94.2 слл.; Лисий. ХХУШ.4). Его экспедиция специально задумывалась в пику экспедиции Телевтия, и Фрасибул имел твердые указания по оказанию содействия демократам на Родосе. Точный маршрут его перемещений неясен, но весьма вероятно, что по дороге к Родосу он наведался в Галикарнасе (Лисий. ХХУШ.17), после чего принял решение не ввязываться в данный момент в открытый бой, поскольку его собственных сил было недостаточно, чтобы выдавить изгнанников из их крепостей, а демосу пока не грозила потеря контроля над городами Родоса. Вместо этого Фрасибул поплыл вдоль побережья Ионии в сторону Геллеспонта, собирая деньги у попадавшихся по дороге афинских союзников. Таким образом, впервые после Книда Афины вмешались в дела материковой Азии. Это игнорирование персидских чувств типично для Фрасибула и представляет собой сдвиг в афинской политике.
24 	Seager 1967 (С 250): 108 слл., Perlman 1968 (С 220), Funke 1980 (С 24): 94 слл.


VI. Эгеида. 391-386 гг. до н. э.
147
На севере он добился значительного успеха: примирил фракийских царьков Амадока и Севфа и привлек их к союзу с Афинами [IG П2 21; ср.: 22), склонил на свою сторону не только Фасос, где приверженцы Афин, ведомые Экфантом, прогнали спартанский гарнизон; на сторону Фрасибула, вероятно, перешла и Самофракия (Демосфен. ХХ.59; Ксенофонт. Греческая история. V.1.7). От Фасоса потребовали платить пятипроцентный налог, который заменил собой старинную дань еще в 413 г. до н. э. и мог быть причиной для судебного вмешательства в местные дела и присутствия здесь афинского архонта (IG П2 24). Пятипроцентный налог зафиксирован также для Клазомен, которые Фрасибул посетил в 390 или 389 г. до н. э. (Tod No 114 = Harding No 26). В Византие он установил демократию и возродил десятипроцентную пошлину, впервые введенную в 410 г. до н. э., на все товары, идущие из Черного моря (Демосфен. ХХ.60). Также ради защиты Халкедона он снова вторгся в Азию, не дав, впрочем, никакого повода для обиды Фарнабазу, чьи симпатии лежали на стороне Афин. Но вот дома, возможно, Фрасибулом были недовольны, поскольку он пренебрегал изначально поставленной перед ним задачей, и в течение зимы было принято постановление, отзывавшее других стратегов из экспедиции, хотя сам Фрасибул сохранил свой пост (Лисий. ХХУШ.5). Понужденный этим предупреждением, он двинулся на юг весной 389 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.28 слл.; Диодор.
XIV.94.3 сл., 99.4 сл.). На Лесбосе он нашел Митилену благоволившей к Афинам, но вот другие города, подчинявшиеся принципам локального соперничества, были настроены проспартански; Мефимна вопреки повсеместным переменам после Книда сохранила даже спартанский гарнизон и гармоста. Фрасибул бросил якорь у Эреса, но испытал страшное несчастье, потеряв двадцать три корабля во время шторма. Тем не менее, он разбил гармоста, и Эрес с Антиссой сдались ему.
Теперь Фрасибул с оставшимися у него своими кораблями, а также другими, взятыми у Митилены и Хиоса, устремился к Родосу. Поводом для спешки могли быть известия о том, что ситуация на Родосе изменилась к худшему: главный город острова перешел в руки изгнанников (ср.: Диодор. XIV.97.1 сл. — информация здесь сбивчива и отнесена не к тому времени). Тем не менее, он, по-прежнему нуждаясь в деньгах, дошел до Аспенда, и здесь действия его людей спровоцировали ночное нападение со стороны местных жителей, одной из жертв которой оказался и сам Фрасибул. Флот повели к Родосу триерархи, которые соединили свои силы с родосскими демократами, теперь, в свою очередь, превратившимися в изгнанников.
Кампании Фрасибула демонстрируют не только решимость Афин восстановить насколько возможно империю в границах V в. до н. э., пусть даже это и могло повредить отношениям с Персией, но также отпаянную нехватку денег, ощущавшуюся как казной на родине, так и полководцами в действовавшем флоте (ср.: Аристофан. Женщины в народном собрании. 823 слл., 1006 сл.). Речи, составленные Лисием (ХХУШ, XXIX) для обвинения Эргокла, одного из коллег Фрасибула, и Филокра-


148
Глава 4. Коринфская война
та, являвшегося, очевидно, казначеем (ταμίας) Эргокла, свидетельствуют об этой озабоченности народа. Полководцам было поручено сделать Афины «великими и свободными» — хорошо известный эвфемизм, означающий стремление к завоеванию имперского могущества. Вместо этого они, как утверждается в речах, стали богачами на деньги, предназначенные для войны, привели в негодное состояние народный флот, а также предавали врагам города, которые принадлежали народу. Что касается того, каким способом были присвоены деньги, или того, как именно обращались с городами, обо всем этом никаких намеков в речах нет.
Ни смерть Фрасибула, ни опала его коллег никак не повлияли на афинскую политику. На Геллеспонт сразу же был направлен Агиррий, чтобы попытаться сохранить то, чего достиг Фрасибул (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.31 слл.; Диодор. XTV.99.5). Спартанцы, также прекрасно понимая жизненную важность региона, направили Анаксибия на замену Деркиллиду в качестве гармоста в Абидосе. Сначала Анаксибию сопутствовала удача, но афиняне, в свою очередь, чтобы защитить достижения Фрасибула, направили в Абидос Ификрата (доверие к которому не пострадало, несмотря на его вынужденный уход из Коринфа). В оставшуюся часть года (389-го) оба полководца ограничивались небольшими стычками, но в следующем году Ификрат устроил засаду для Анаксибия, возвращавшегося без охраны из Антандра, после того как успешно склонил этот город на свою сторону. Угодивший в засаду спартанский гар- мост погиб.
Тем временем у Афин возникли серьезные проблемы гораздо ближе к дому25. Спартанский гармост на Эгине, Этеоник, подстрекал всех желающих совершать грабительские налеты на Аттику, и эта угроза вынудила афинян отправить войско под командой Памфила, с военно-морской поддержкой, для организации базы, действуя из которой можно было бы блокировать Эгину. Телевтий, вернувшийся к тому времени с Родоса, отогнал афинский флот, но Памфил сумел удержать свое укрепление. Новый спартанский наварх, Гиеракс, отплыл на Родос летом 389 г. до н. э., но на Эгине оставил своего эпистолея (помощник и заместитель на- варха у лакедемонян. —A3.) Горгопа с двенадцатью триерами, так что афинянам пришлось снаряжать спасательную экспедицию для эвакуации тех, кто теперь оказался заперт в своем же укреплении на острове. Вследствие этого набеги на Аттику возобновились, хотя флот, вышедший под командой Евнома, пытался помешать этим рейдам.
К весне 388 г. до н. э. Афины связали себя союзом с другим мятежником, восставшим против Царя — с Ахорисом Египетским (Аристофан. Плутос. 178), и Артаксеркс наконец ясно осознал, что Тирибаз был прав, когда заявлял, что Афины представляют большую угрозу, чем Спарта. Поэтому Тирибаз был восстановлен на своем посту, а проафински настроенный Фарнабаз отозван ко двору, будучи заменен еще одним другом Анталкида — Ариобарзаном. Эти перемены давали Спарте новую
25 	Funke 1980 (С 24): 98 слл.


VI. Эгеида. 391-386 гг. до н. э.
149
надежду, и в конце лета Анталкид был назначен навархом (Ксенофонт. Греческая история. V.1.6 слл.). Его первой задачей было вновь начать переговоры с Тирибазом и по возможности получить доступ к самому Царю. Когда Анталкид прибыл в Эфес, то оставил своего эпистолея Николоха начальствовать над своими кораблями, а сам в компании с Тирибазом отправился в Сузы.
Летом 388 г. до н. э. на Эгине Горгоп нанес поражение Евному, но, в свою очередь, сам вскоре погиб, будучи разбит Хабрием, зашедшим на Эгину по пути на Кипр, где он должен был помогать Ев агору. На какое- то время афиняне стали беспрепятственно контролировать Саронический залив, поскольку Этеоник не мог или не желал платить жалованье своим экипажам, которые поэтому отказывались всходить на корабли. В этой критической ситуации спартанцы опять обратились к Телевтию, чья популярность в войске была очевидным образом продемонстрирована в самом конце его предыдущего командования трогательными знаками уважения, которые воины выказывали ему, когда он садился на корабль, чтобы отправиться домой. Он не только убедил людей вернуться к исполнению своих обязанностей, но и с двенадцатью триерами осуществил отважный ночной налет на Пирей, достигнув при этом главных целей этого нападения: подорвать уверенность афинян в своих силах и заполучить такую добычу, какой хватит на оплату всем воинам.
Однако весна 387 г. до н. э. оказалась поворотным пунктом не только на Эгине. Анталкид теперь вместе с Тирибазом вернулся на побережье, заручившись от Артаксеркса обещанием на случай, если афиняне и их союзники отвергнут мирные условия, принять которые спартанец уже убедил самого Царя, то Персия вступит в войну на стороне Спарты, дабы силой привести противников к согласию (Ксенофонт. Греческая история. V.1.25 слл.). На этот раз Анталкид проявил себя и как способный командир, и как искусный дипломат. Ложным маневром он отогнал афинский флот от Абидоса, благодаря чему смог захватить эскадру из восьми триер под командой Фрасибула Коллигийца, пытавшегося соединиться с остальными афинскими кораблями. Вскоре Анталкид усилился двадцатью триерами из Сиракуз, а также другими, прибывшими из областей Тирибаза и Ариобарзана. Это довело его морскую мощь до более чем восьмидесяти кораблей, так что на море он стал теперь полновластным хозяином. Хотя у него не было достаточно сил, чтобы повторить во всех деталях стратегию Лисандра, примененную тем на заключительной фазе Пелопоннесской войны, он всё же скопировал ее наиболее важный элемент, отрезав поступление зерна из Черного моря в Афины. Этот ход оказался действенным как в сугубо военном, так и в психологическом отношении. Озабоченность Афин по поводу поставок зерна обнаруживают их сношения с Сатиром Боспорским26 и судебный процесс ситополов, хлебных торговцев (Лисий. ХХП). Афины по-прежнему пользовались определенной поддержкой на азиатском побережье, в Клазоменах, в от¬
26 	Tuplin 1982 (Е 404).


150
Глава 4. Коринфская война
ношениях с которыми они шли на значительные уступки (Tod Ne 114 = Harding No 26), и в Эрифрах, вскоре вынужденных умолять афинян не отдавать город в руки варваров (SEG XXVI.1282 = Harding No 28А), хотя знаменательно уже то, что граждане обоих этих городов были разъединены внутренними распрями. Афины же опасались другого гибельного поражения, поскольку теперь, после внезапного спартанского нападения 388 г. до н. э., Аргос не желал испытать на себе новое такое вторжение. Когда осенью Тирибаз позвал в Сарды тех, кто желал услышать условия, присланные Царем, представители всех главных греческих государств слетелись сюда с угодливой быстротой.
VII. Царский мир
По этому случаю Тирибаз вооружился царским рескриптом, продемонстрировав собравшимся наличие на нем Царской печати (Ксенофонт. Греческая история. V.1.30 слл.; Диодор. XIV. 110.3; XV.5.1). В этой своей грамоте Артаксеркс объявлял условия, которые он считал справедливыми. Города Азии, как и острова Клазомены и Кипр, должны принадлежать Персии. Другие греческие города, и большие и малые, должны остаться автономными, исключая Лемнос, Имброс и Скирос, которые должны принадлежать Афинам. Если кто-либо из сторон не примет этого мира, Царь объявит им войну вместе с теми, кто пожелает ему помогать. Обращают на себя внимание две особенности этого рескрипта. Во-первых, уступка, сделанная в 392/391 г. до н. э. фиванцам, была теперь отозвана. Произошло это, несомненно, по предложению лакедемонян: вопрос этот мало интересовал Персию, но имел большое значение для Спарты, которая теперь была сильнее, нежели в 391 г. до н. э., и не желала прощать фиванцам их реакцию на поражение спартанской моры при Лехее. Во- вторых, Артаксеркс угрожал спартанцам точно так же, как Афинам с их союзниками. На первый взгляд это кажется излишним, поскольку вся схема была спартанской задумкой, но Царь, очевидно, желал продемонстрировать свою беспристрастность в отношении обеих сторон, причем, несмотря на впечатление, что Анталкид повлиял на него, он, по всей видимости, по-прежнему не доверял Спарте.
Послы, разъехавшись по своим городам, сообщили там об этих условиях, а затем, весной 386 г. до н. э., собрались в Спарте, чтобы дать клятвы в соблюдении мира на основе Артаксерксова рескрипта. Точный характер этого мирного соглашения в высшей степени спорен. Без всяких сомнений можно говорить лишь о том, что его положения потребовали доработки, а также должны были содержать добавочные пункты касательно таких вопросов, как принесение клятв и публикация копий мирного договора. Вряд ли можно также сомневаться, что в церемонии принесения клятв принял участие представитель Царя, чему есть документальное свидетельство (Tod No 118 = Harding Nq 31, строки 10 слл.), вопреки утверждениям, что природа восточной монархии делала такое участие


Vil. Царский мир
151
совершенно немыслимым. Дискуссионным остается вопрос о том, состояло ли мирное соглашение только из тех двух сущностных пунктов, которые предлагались в рескрипте, или же другие статьи, которые обнаруживаются в более поздних обновлениях этого мира, присутствовали уже в оригинальной версии. Например, там могло быть прописано, что каждый город должен владеть собственной территорией (хотя это могло породить проблему в отношении переи на Азиатском материке, на которую, что разумно предположить, Царь заявлял свои претензии), что гарнизоны и их начальники должны быть отозваны и что все вооруженные силы, сухопутные и морские, подлежат роспуску. Меж тем все такого рода пункты, которые имели целью внести большую ясность и определенность, могли быть прописаны позднее. В 386 г. до н. э. спартанцев могла устраивать максимально широкая трактовка пункта об автономии: в каждом отдельном случае автономия должна была пониматься так, как того хотела Спарта27.
Принесение взаимных клятв прошло не без происшествий. Фиванцы попытались обойти пункт об автономии, принеся присягу от лица всех беотийцев (Ксенофонт. Греческая история. V.1.32 слл.; Плутарх. Агесилай.
23.3). Агесилай решительно отверг эту уловку, а когда фиванские посланники начали тянуть время, он велел им отправляться домой и предупредили свой народ: если Фивы откажутся присягать, мирные условия не будут распространяться на них. Не дожидаясь ответа, он сразу начал готовиться к войне, надеясь на отказ фиванцев. Но когда он находился в Тегее, собирая войска, посланники вернулись, сообщив, что фиванцы теперь готовы предоставить автономию всем беотийским городам. Коринфяне также не торопились отпускать аргосский гарнизон. Даже если мирное соглашение действительно содержало пункт, гарантировавший свободу от иностранных гарнизонов, вряд ли было разумно применять его к тем случаям, когда присутствие гарнизона приветствовалось самими хозяевами. Но Агесилай великолепно знал, чего можно добиться с помощью пункта об автономии там, где дело касалось Аргоса и Коринфа. Он заявил, что пойдет войной против обоих городов, если Коринф не выгонит аргивян или если аргивяне откажутся уходить. Аргивяне освободили город от своего присутствия, и Коринф вновь обрел независимость. Организаторы переворота 392 г. до н. э. и их приверженцы предусмотрительно удалились, найдя гостеприимный прием в Афинах (Демосфен. ХХ.54), а изгнанники вернулись.
Наконец мир был скреплен клятвами, а сухопутные и морские силы обеих сторон распущены. Хотя за время войны Спарта всего лишь удержала за собой то, что и так ей принадлежало, она, как верно замечает Ксенофонт, получила значительное превосходство, поскольку становилась блюстителем мирных условий, особую же пользу она извлекла из пункта об автономии, который позволил ей положить конец фиванскому
27 Sinclair 1978 (С 76); противоположный взгляд: Cawkwell 1981 (С 18); см. также: Badian 1991 (F 4); Clark 1990 (В 138).


152
Глава 4. Коринфская война
доминированию в Беотии, аргосскому контролю над Коринфом, а также вновь сделать последний своим союзником. Впрочем, нет никаких оснований предполагать, что статус простата [грен, προστάτης, «хранитель», «покровитель», «блюститель». —А.З.) мира был придан Спарте официально путем включения в соглашение какого-то особого пункта либо каким-то иным способом. Просто благосклонность Персии и собственная военная сила Спарты давали ей возможность интерпретировать условия мира к ее собственной выгоде и навязывать собственную волю другим греческим государствам. Не пройдет и десяти лет, как оружие, так хорошо послужившее Спарте в 386 г. до н. э., обернется против нее самой. Но на данный момент, когда враги смирились, Спарта могла спокойно разбираться, как еще совсем недавно вели себя ее друзья.


Глава 5
Д.-М. Льюис
СИЦИЛИЯ.
413—368 гг. дон. э.
В период между Пелопоннесской войной и восхождением на престол Филиппа Македонского наибольший интерес представляют, возможно, события на Сицилии. Хотя в Восточном Средиземноморье продолжалась военная и политическая борьба за греков Малой Азии, эллинская цивилизация здесь всё же не подвергалась никакому культурному риску; фактически она продолжала расширяться, несмотря на свое подчиненное положение. В Сицилии же оставалось неясным, кто в конечном итоге окажется победителем: греки, семитская держава Карфагена или же какой-нибудь из италийских народов. В политическом плане Сицилия дает возможность увидеть в действии то, как могла быть решена греческая политическая дилемма. Афинской демократии не удалось распространить свое влияние за пределы города-государства, также и Спарта с неизбежностью демонстрирует, что олигархический строй успешен ничуть не более демократического. В Сицилии шанс получила монархия, и в своих действиях она не была ограничена рамками города-государства. Дионисий I, единолично управлявший огромной территорией, обладавший профессиональной армией и располагавший обильными технологическими ресурсами, определенно представляет собой некую предтечу эллинистического периода. Если обратиться к той же теме, но в ином измерении, есть основания думать, что политический опыт Платона в значительной мере — это опыт сицилийский и что понимание Сицилии — это необходимое предварительное условие для понимания самого Платона1.
Относительно невысокая степень изученности этих проблем в сопоставлении с объемом исследовательских усилий, прилагаемых к материковой Греции того же самого периода времени, может быть объяснена
1 	Изложение событий и другая полезная информация относительно вопросов, затрагиваемых в этой главе, содержится в изд.: Stroheker 1958 (G 302); Caven 1990 (G 134). Весьма полезный материал о взаимоотношениях Сицилии и Карфагена см. в изд.: Manni et al. 1982—1983 (G 225). О карфагенянах на Сицилии см.: Tusa 1988 (G 312).


154
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. дон. э.
характером имеющихся источников. Весьма немногочисленные ссылки у Ксенофонта и афинских ораторов, три афинские надписи, а также сомнительные письма, приписываемые Платону, практически исчерпывают собой свидетельства, сохранившиеся от IV в. до н. э., а далее мы имеем длинную лакуну вплоть до I в. до н. э. И даже после этого единственное полезное свидетельство, дошедшее до нас благодаря Помпею Трогу2, безнадежно затемнено его эпитоматором (составителем сокращения, конспекта. — А.З.) Юстином. По сути дела, сицилийская история дошла в од- ном-единственном источнике, у Диодора, который ставит перед нами две проблемы. Во-первых, охват материала у него отличается ужасной неравномерностью (в частности, вторая половина правления Дионисия освещается с помощью очень кратких упоминаний), во-вторых, создается общее впечатление, что Д иодор рисует картину, весьма неприязненную по отношению к Дионисию. Тем не менее для умелого использования диодоров- ских свидетельств определенные возможности всё же существуют, но прежде необходимо разобраться с тем, что именно находится в нашем распоряжении.
По поводу сицилийского рассказа Диодора высказываются разные мнения. К. Вольквардзен (Volquardsen)3  4, первым установивший то общее правило, что Диодор одновременно использует только один источник, доказывал, что при изложении западного материала этот историк пользовался Тимеем из Тавромения (совр. Таормина) (ок. 350—270 гг. до н. э.), знаменитым историком Запада (имеется в виду Западное Средиземноморье, прежде всего Сицилия и южная Италия. — А.З)\А у Диодора в кн. ХШ—XIV имеется немало цитат с указанием этого имени. Исходя из той несомненной очевидности, что именно сочинение Эфора являлось для Диодора главным источником по событиям в материковой Греции5, некоторые крупные исследователи6 считают немыслимым, чтобы, обратившись к Западу, он просто свернул папирус с трудом Эфора, хотя эти исследователи и признают явные свидетельства того, что в кн. ХШ и XIV Диодор использовал еще и Тимея. К сожалению, единственная детализированная разработка данной позиции была сделана таким экстравагантным способом7, который оставил данную позицию преемникам Воль- квардзена в чрезвычайно уязвимом виде8. Не испытывая ни малейших сомнений в том, что для каждой отдельной эпохи Диодор использовал
2 О Троге и Юстине см.: Seel 1972 (В 107); Fomi, Bertinelli 1982 (В 39); Syme 1988 (В 113). О сицилийских книгах Трога см.: Jacoby, FGrHUSb (Noten): 314—315, примем. 42; Fomi, Bertinelli 1982 (В 39): 1334—1340.
3 Volquardsen 1868 (В 121): 72—107.
4 О Тимее (FGrH 566), см. здесь комментарий Ф. Якоби к фрагментам; Manni 1957 (В 71); Brown 1958 (В 19); Sanders 1987 (С 283): 79-85; Pearson 1987 (В 92).
5 См.: К И ДМ V: 19, а также в этом томе с. 19—22.
6 Schwartz 1903 (В 101): 681-682 = 1957 (В 104): 62-63; Jacoby, FGrH Wo (Text): 528-
530.
7 Laqueur 1937 (В 66): 1082—1162; Laqueur 1958 (В 67).
8 Meister 1967 (В 74); Pearson 1984 (В 91).


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до гг. э.
155
только один источник, и зная, что Тимей — более поздний автор, нежели Эфор, они не находят никаких проблем с распознанием таких черт в повествовании Диодора, которые сами же называют специфически ти- меевскими, и доказывают, что именно Тимей и был источником Диодора. Даже эти авторы испытывают определенные сложности в обнаружении достаточного количества примеров использования сочинения Тимея в кн. XV Диодора9.
В последние годы проявила себя реакция против исходной теории одного источника у Диодора, и теперь многие признают за ним больше самостоятельности10. Данная точка зрения имеет определенное значение для истории Сицилии. Так, например, складывается впечатление, что его собственные дополнения либо его отбор привели к чрезмерному акценту на родном для него Агирие (напр.: XTV.95; XVI.82.4--5; XVI.83.3), и есть изрядное количество мест в его сочинении, не всегда удовлетворительным образом обработанных, которые вполне могут быть отнесены на счет его собственных интересов и считаться его собственным вкладом (ХШ.34.6—35; ХШ.90.5; XTV.16.3-4; XVI.70.6). Что касается главных предшественников Диодора, наиболее убедительным представляется то мнение, что в кн. ХШ—XIV он пытался подкрепить данные Эфора материалом, заимствованным у Тимея, однако в дальнейшем отказался от этой попытки, результатом чего стал весьма редуцированный рассказ о последних годах Дионисия I и необыкновенно урезанный рассказ о Дионе11.
Единственный четко установленный факт, связанный с тем способом, каким Эфор и Тимей трактовали западную историю, состоит в том, что Тимей приводит гораздо меньшие цифры вооруженных сил, нежели Эфор; нет никаких серьезных причин думать, будто бы один из них был настроен к Д ионисию более враждебно, нежели другой. Важной является попытка обнаружить за ними12 то, что, возможно, было единственным повествовательным источником, современным событиям, — историю Фи-
9 Представители местной сицилийской школы (Lauritano 1956 (В 68); Manni 1957— 1958; Manni 1970 (В 72—73)) соглашаются с тем, что для одной эпохи Диодор использовал только один источник, но для истории Запада таковым будто бы являлся практически неизвестный Силен из Кале акты (FGrH 175); данная гипотеза не только непродуктивна, она еще и невероятна. Также немногое можно сказать в поддержку той точки зрения (Hammond 1938 (В 56)), что при изложении сицилийских дел Диодор использовал Фео помпа; см.: Westlake 1953—1954 (В 128).
10 Самую осторожную трактовку в рамках этого подхода демонстрирует Дж. Хорн- блоуэр: Homblower 1981 (В 60): 18—75. В целом по истории Запада см.: Sanders 1987 (G 283) — автор излишне категоричен в отрицании возможного использования Диодором труда Эфора.
11 Можно многое сказать в пользу точки зрения Шварца (В 101: 681—682 = В 104: 63), согласно которой рассказ о Дионе заканчивается у Диодора на XVI.20.6 по той причине, что Эфор вполне мог остановиться на 356 г. до н. э., но эта гипотеза отчасти может быть нейтрализована указанием на то, что FGrH 70 F 221 показывает: Эфор всё же располагал описанием экспедиции Тимолеонта.
12Sanders 1979-1980 (G 282); Sanders 1981 (В 99); Sanders 1987 (G 283); Caven 1990 (G 134): 4—5 — эти авторы убеждены, что Диодор использовал Филиста напрямую. Принятие данного подхода не приводит на деле к особенно полезным результатам.


g
Ci
s
U
î
g
2
CQ
-s
©■
O
μ над уровнем моря


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
157
листа13. Филист был современником Дионисия и одним из ранних его сторонников, пользовавшийся доверием в течение первых двадцати лет правления тирана, а в последующем находившийся в изгнании. Мы знаем, что свою историю он написал в основном там, в изгнании, но также и то, что в ней он не выказал никакой явной враждебности к Дионисию, поскольку надеялся добиться того, что его призовут назад. Впрочем, о нем не следует думать как о простом подхалиме, но, скорее, как о человеке, который на самом деле считал тиранию хорошей формой правления. Любой историк подобного склада должен был находить для себя много интересного в жестком мире Фукидида, и, в самом деле, не вызывает никаких сомнений, что Филист являлся самым решительным имитатором Фукидида в античности. Нет никаких явных следов других повествований, современных описываемым событиям, и очень похоже на то, что рассказ Диодора в конечном итоге — хотя и не напрямую — зависел от Филиста в отношении фактов, но враждебные элементы этого рассказа должны объясняться не использованием какого-то иного современного источника, а прямым искажением этих фактов посредниками. Вполне очевидно, что часть информации Филиста дошла, по сути, без изменений, и прежде всего его рассказ о чуме, поразившей карфагенское войско в 396 г. до н. э. (XIV.70.4—71), или описание строительства Дионисием защитных укреплений (XIV. 18) и масштабных работ по изготовлению оружия (XTV.41—42), в котором этот тиран предстает в очень выгодном свете. Есть и другие отрывки в повествовании (напр.: XIV.9), в которых достаточно опустить несколько грубых слов, чтобы получить рассказ, в основе своей благожелательный по отношению к Дионисию, и дело, возможно, даже не в том, что данные Филиста были специально обработаны в откровенно макиавеллиевском духе14. Поэтому есть большой смысл в том, чтобы использовать здесь лишь факты, сообщаемые Диодором, а вот те оттенки, в которые ныне эти факты окрашиваются, и те истолкования, которым ныне они подвергаются, — оставить без внимания.
Если принять эти принципы, то окажется весьма вероятным, что Диодор, например, по сути, ошибочно относит к более ранней дате желание Дионисия стать тираном. Хотя текст предполагает, что такое желание было у него изначально, для всего, что он фактически советует сиракузя- нам в течение первого года (406 г. до н. э.) возобновившегося карфагенского вторжения, можно привести параллели из других периодов сиракузской истории, когда требовалась военная готовность, и особенно очевидным образом — в том курсе, который проводился Гермократом во время афинского нашествия 415-413 гг. до н. э. Дионисий был адептом Гермократа. В высшей степени осторожного рассмотрения требуют несколько других вопросов, но мы должны хотя бы попытаться это сделать.
13 FGrH 556 с комментариями; Manni 1957 (В 71); Zoepffel 1965 (В 133); Pearson 1987 (В 92): 19-30; Sanders 1987 (G 283): 43-71.
14 XIV.8, в конце, — возможно, это как раз такой случай; еще более вероятна такого рода обработка в XIV. 107.4.


158
Глава 5. Сицилия. 4 Ί3—368 гг. до н. э.
По греческим стандартам, в 413 г. до н. э. Сиракузы были довольно большим городским поселением. Фукидид (особенно в VIL58.4) неоднократно выражается в том смысле, что города западной Греции и города Греции материковой отличались своими масштабами. У нас нет никаких количественных данных по населению Сиракуз. Акрагант, несомненно, являлся вторым наиболее крупным городом, и Диодор (ХШ.84.3) приводит для него цифру в 20 тыс. граждан для 406 г. до н. э., 200 тыс. — вместе с чужеземцами15. Фукидид (VL67.2) полагает, что численность гоплит- ского войска у сиракузян превышала 5 тыс., и утверждает, что они имели более 1,2 тыс. всадников; о сравнительном недостатке гоплитов относительно численности населения свидетельствует предложение Гермократа снабдить оружием тех, кто его не имел (Фукидид. VI.72.4; ср.: Полиен.
1.43.1). Вопрос о характере греческого населения Сиракуз далек от ясности. Утверждение Алкивиада (Фукидид. VI. 17.2—3) о том, что население сицилийских городов — это часто меняющаяся по составу сборная толпа, лишенная по этой причине чувства местного патриотизма, необъективно и, видимо, представляет собой явное преувеличение. Для времени Гелона фиксируются значительные перемещения населения, осуществленные в связи с серьезным укрупнением Сиракуз (КИДМIV: 909—910), и еще большие — после падения тирании (.КИДМЧ: 205—213), и этого было достаточно, чтобы в Афинах сложилось мнение, озвученное Алкивиадом. 7 тыс. иностранных наемников, наделенных при Гелоне гражданскими правами, уже давно покинули город (Диодор. XI.72.3—73, 76), а единственная недавняя департация жителей, о которой мы знаем, — это переселение в Сиракузы знатных граждан из Леонтин в 423/422 г. до н. э. (Фукидид. V.4.2-3)16.
Еще более загадочным представляется вопрос о негреческом населении. Хотя Никий уверенно заявляет, а Фукидид подтверждает то мнение, что попытки спровоцировать классовую борьбу в Сиракузах ни к чему не приведут (Фукидид. VI.20.2; VII.55.2), мы всё же слышим о каком-то не- удавшемся рабском бунте в период афинской блокады (Полиен. 1.43.1)17. Соблазнительно отождествить этих рабов с килликириями, которые появились на исторической сцене в 480-х годах до н. э. и которые явно представляли собой какое-то аборигенное население18, хотя в дальнейшем это название уже не встречается. Источники не позволяют отличить их от обычных рабов или от местных жителей сикельского происхождения, находившихся под прямым сиракузским контролем, часть которых переметнулась к афинянам (напр.: Фукидид. VI.88.4)19. Это туземное населе¬
15 Beloch 1886 (А 4): 281—285 — вторая цифра вызывает у автора сомнение; см.: De Waele 1979 (G 156). Данные по Гимере см.: Asheri 1973 (G 103).
16 Текст Диодора (ХШ.18.5) заставляет думать, что к 413 г. до н. э. эти люди еще не были полностью интегрированы в состав сиракузского гражданства.
17 Lewis 1977 (А 33): 28, примеч. 11.
18 Геродот. VÏI.155; Фотий. Словарь, под словом «Килликирии»; Dunbabin 1948 (G 160):
111.
19 См.: Vattuone 1979 (G 317).


Глава 5. Сицилия. 473—368 гг. до н. э.
159
ние не имело особого политического значения, но вполне могло быть опорным с точки зрения социальной структуры. У нас нет почти никаких доказательств, но весьма вероятно, что именно оно занималось сельскохозяйственным трудом и что гражданин Сиракуз (и, разумеется, других сицилийских городов) был меньше связан с землей, которой владел, нежели гражданин афинский. Если это было действительно так, тогда высокую мобильность греческого сицилийского населения понять легче20.
Для Фукидида Сиракузы, с точки зрения их характера и институтов, мало чем отличаются от Афин (VHL96.5; VII.55.2). Демагог Афенагор у Фукидида (VI.35.2) описывается в терминах очень близких к тем, которые применяются к Клеону (Ш.36.6; IV.21.3), и то, что в речи Афенагора сказано в защиту демократии (VI.38—39), звучало бы вполне естественно и в афинских устах. Сиракузский демос выказывал непостоянство ничуть не в меньшей степени, чем демос афинский (VI.63.2). О демократии применительно к этому периоду говорят и Диодор (XI.68.6) с Аристотелем [Политика. 1316а33). Прямых указаний на конституционное устройство немного. Когда прибыли афиняне, здесь имелось пятнадцать стратегов (Фукидид. VL72.4)21. В VI.72.5—73 данная коллегия сокращается до трех человек (включая Гермократа); они должны были получить всю полноту власти (стать автократорами), а народ — принести клятву, которая позволила бы стратегам вести дела так, как они сочтут нужным ради достижения успеха. Это никоим образом не было переворотом. Новые стратеги вступают в должность только в VL96.3; факт принесения клятвы Фукидид не отмечает, а в VI. 103.4 они заменяются тремя новыми стратегами. Очевидно, что последнее слово оставалось за демосом22.
Несмотря на акцент, делаемый Фукидидом на демократии в период афинской блокады, существует солидная литературная традиция о том, что после 413 г. до н. э. имели место более радикальные политические перемены. Аристотель (.Политика. 1304а27) говорит, что успех демоса в войне с Афинами привел к замене умеренной конституции [политии) на демократию. Диодор идет гораздо дальше. В отрывке, определенно заимствованном у Эфора23, он знакомит нас с демагогом Диоклом (ХШ.19.4; Еврикл у Плутарха: Никий. 28.1) и переходит от споров о судьбе афинских пленников к короткому сообщению (ХШ.33.2—3) о том, как позднее этот демагог составил законы для Сиракуз. Дальнейший рассказ, отнесен¬
20 Попытка исследовать экономические отношения Сиракуз с сикелами предпринята в изд.: Ampolo 1984 (G 99). Археологические свидетельства по классическому периоду для сельской местности греческих городов немногочисленны; о земледельческих усадьбах в Камарине см.: Arch. Rep. за 1981—1982: 90.
21 Из VI.41.1 у Фукидида не следует с неизбежностью, что эти стратеги председательствовали в Народном собрании. У Диодора (XI.92.2; ХШ.91.3) председательствуют архонты.
22 Ситуация с командованием изменилась с прибытием спартанца Гилиппа и коринфянина Пифена, но были и новые перемены касательно сиракузских стратегов (VTL46; 50.1; 70.1), каковые реформы специально не поименованы.
23 Barber 1935 (В И): 16^-165.


160
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. дон. э.
ный к следующему году (XIII.34.6—35), описывает, как Диокл убедил граждан изменить конституцию так, чтобы должностных лиц избирать жребием и чтобы принять новые законы. Данный рассказ, почти определенно принадлежащий самому Диодору24, непригоден в своих деталях, поскольку здесь происходит явное смешение Диокла V в. до н. э. с законодателем архаической эпохи25. Можно говорить лишь о том, что число стратегов опять было увеличено26 и что имеются доводы, доказывающие расширение государственных выплат в то время27.
На Западе после разгрома афинской экспедиции проводились операции по зачистке от афинских союзников. Кампания против Катаны, где имелись уцелевшие афиняне, и Мессаны еще продолжалась во время карфагенского вторжения (Фукидид. УП.85.4; Лисий. XX.24—25; Павса- ний. VTL16; Диодор. ХШ.56.2)28. Меньший интерес Сиракузы выказывали к западной Сицилии, где Селинунт возобновил прерванную войну (Фукидид. VI.6.2) с элимской Сегестой (Диодор. ХШ.43.2—3). Последняя склонялась к примирению, однако Селинунт был жаден до ее земель; всё это обернется серьезными последствиями.
Отмщение Афинам представлялось сиракузянам более важной темой. В конце лета 412 г. до н. э. Гермократ повел двадцать сиракузских и два селинунтских корабля, чтобы помочь добить Афины (Фукидид. Vm.26.1)29. Позднее среди подкреплений с Запада были десять триер из Фурий под командой родосского изгнанника Дориея (Фукидид. VTH.35)30. Сиракузские и фурийские экипажи состояли — что, очевидно, было нетипичным — в основном из свободных людей (Фукидид. УШ.84.2). Сиракузские корабли пригодились не только в военном отношении (Фукидид. УШ.28.2; Ксенофонт. Греческая история. 1.2.10); Гермократ оказался убедительным оратором на переговорах с Тиссаферном (Фукидид. УШ.29, 45, 85). И всё же эта эскадра разделила общее поражение при Кизике весной 410 г. до н. э. [КИДМ V: 601) и должна была восстанавливать
24 Рассказ этот упоминает царя Гиерона, вероятно, фигуру слишком позднюю даже для Тимея, а также события 44/43 г. до н. э.
25 О Диокле архаического времени см.: Beloch 1912—1927 (А 5) 1.1: 350, примеч. 1. В данном рассказе Диодора имеется целый ряд явных анахронизмов, да и описанные законы составлены архаическим языком, вряд ли соответствующим времени Тимолеонта.
26 Даже если бы мы не располагали прямым утверждением (Платон. Письма. Vm.354d) о том, что в Сиракузах перед приходом к власти Дионисия было десять стратегов, можно было бы сделать вывод, что группа из трех стратегов, действовавших в Эгеи- де (напр.: Фукидид. УШ.85.3), являлась частью более широкой коллегии.
27 Меуег 1921 (А 38): 59—60. Выплаты гражданскому войску (Диодор. ХШ.93.2; 95.1), очевидным образом, не сводились к выдаче нормы продовольствия.
28 Giufîrida 1979 (G 184). В дальнейшем, в 413-412 гг. до н. э., Фурии, где в 413 г. до н. э. проафинская партия добилась успеха (Фукидид. УП.ЗЗ.б; 57.11), изгнали под сиракузским давлением триста ораторов, писавших на аттическом диалекте, включая Лисия ([Плутарх]. Моралии. 835D).
29 Тридцать пять триер у Диодора (ХШ.34.4), очевидно, включают вернувшиеся шестнадцать пелопоннесских кораблей, о которых говорится у Фукидида (УШЛЗ).
30 В 411 г. до н. э. прибыло какое-то неуказанное количество триер из Фурий и Локр (Фукидид. \ТП.91.2; М—L Nq 82).


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
161
свои корабли в Антандре (Ксенофонт. Греческая история. 1.1.26). Именно туда, очевидно, прибыли из дома новости, что Гермократ и его коллеги подвергнуты изгнанию (Ксенофонт. Греческая история. 1.1.27; Диодор. ХШ.63.1). Нет оснований относить «Диоклов переворот» к столь позднему времени. Если сиракузяне ждали быстрого успеха, а вместо этого спустя два года услышали о потере флота, их недовольство вполне объяснимо. Гермократ противился предложениям, исходившим от командиров кораблей и сводившимся к тому, чтобы проигнорировать свое смещение, но продолжал возглавлять флот до приезда преемников, вставших в конце 410 г. до н. э. в Милете во главе восстановленного флота. Весной следующего года с родины прибыли еще пять триер (Ксенофонт. Греческая история. I.2.8)31. Все они отлично сражались в битве при Эфесе летом 409 г. до н. э. (КИДМУ: 603); сиракузяне получили дома налоговые привилегии, а селинунтцы, «после того, как их город был разрушен», — еще и сиракузское гражданство (Ксенофонт. Греческая история. 1.2.10). Вскоре после этого сицилийцы ушли из Эгеиды — другие дела призвали их вернуться домой.
Всё это, основанное на хронологии, обсуждаемой в КИДМУ: 626— 628, позволяет заключить, что карфагенская угроза не казалась в Сиракузах сколь-нибудь важной, когда в начале 409 г. до н. э. были отправлены еще пять дополнительных триер, но еще и о том, что известие о падении Селинунта достигло Эгеиды, скорее всего, к июню. Из этого следует, что подготовка карфагенян к вторжению, описанная у Диодора в ХШ.43—44, относится к 410 г. до н. э. и что годом вторжения, когда подверглись разрушению Селинунт и Гимера, был 409-й32.
Вообще считается (КИДМТУ: 916, а также гл. 16 там же), что в годы, наступившие после битвы при Гимере в 480 г. до н. э., Карфаген временно отступил в тень на средиземноморской арене. В Сицилии карфагеняне были заперты в трех своих поселениях в северо-западном углу — в Мотии, Солунте и Панорме33, сохраняя узы дружбы, видимо, с элимской Сегестой, а также, возможно, с Селинунгом34. С греческой Сицилией велась торговля, лучше всего зафиксированная для Акраганта, который
31 Командиры этих кораблей были среди тех, кто заменил Гермократа в 414 г. до н. э. (Фукидид. VI. 103.4); в политическом отношении они могли считаться более надежными.
32 Гипотеза о том, что некий интерполятор Ксенофонта в 1.1.37 «Греческой истории» датирует падение Селинунта аттическим 409/408 г. до н. э., не доказана и не имеет особого значения. См. также: Меуег 1921 (А 38): 64—65 (автор останавливается на 409 г. до н. э., используя ошибочную эгейскую хронологию), а также: Beloch 1912—1927 (А 5) П.2: 255— 256 (автор использует правильную эгейскую хронологию, но событие это датирует 408 г. до н. э.).
33 Нет доказательств того, что до этого времени Карфаген имел лишь самый общий контроль над данными поселениями: Меуег 1921 (А 38): 69; Finley 1979 (G 164): 64; Whittaker 1978 (G 91); самое полное исследование: Hans 1983 (G 30).
34 В 480 г. до н. э. Селинунт занимал карфагенскую сторону (Диодор. XI.21.4—5; ХШ.55.1), но Гескон, изгнанный из Карфагена после разгрома его отца Гамилькара при Гимере, нашел здесь радушный прием (Диодор. ХШ.43.5). Неясно, насколько глубоким было пунийское влияние в Селинунте до 409 г. до н. э.; см.: Arch. Rep. за 1976—1977: 74.


162
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
обменивал свои урожаи оливок и, возможно, винограда на богатства Ливии. Непросто установить, что это были за богатства; вероятно, в состав главной монеты Акраганта входило испанское серебро35. Многолюдные поселения карфагенских купцов в Сиракузах и в других местах греческой Сицилии, засвидетельствованные для 397 г. до н. э. (Диодор.
XIV.46), могли появиться только после карфагенского успеха 409—405 гг. до н. э., но греческие колонисты в Карфагене, о которых говорит Диодор в XIV.77.5, могли существовать там уже в течение некоторого времени. В политическом отношении Карфаген остается спокойным; о какой-то стычке свидетельствует единственный трудный для понимания намек (Диодор. XI.86.2)36. Похоже, некоторые афиняне уже давно имели Карфаген в виду в качестве объекта своей интервенции (Аристофан. Всадники. 1302—1304; Плутарх. Перикл. 20.4);37 Гермократ в 415 г. до н. э. предлагал сыграть на страхе Карфагена перед Афинами, чтобы получить от него помощь, не считая, очевидно, карфагенскую угрозу столь же серьезной, как и афинскую (Фукидид. VI.34.2). И всё же именно Афины, а не Сиракузы, пытались заручиться карфагенской поддержкой в 415-413 гг. до н. э. (Фукидид. VI.88.6).
Нет сведений о каких-либо событиях, которые позволяли бы думать о том, что сиракузским операциям в северо-восточной Сицилии и в Эгеиде мешала какая-то карфагенская угроза. Селинунт, по-прежнему полагавшийся на свои услуги Карфагену в 480 г. до н. э., не заботился о городских стенах (Д иодор. ХШ.55.7)38, воплощая в жизнь тщательно продуманную программу храмового строительства39. Если Сегеста и пыталась заполучить помощь Карфагена против Селинунта в 416 г. до н. э. (Диодор. ХП.82.7; у Фукидида нет такой информации), то в этом она не преуспела. Поэтому удивительно, что новая просьба, последовавшая в 410 г. до н. э., была встречена более дружелюбно (Диодор. ХШ.43.4—5). Карфагенская герусия, как нам рассказывают, страстно желала заполучить некий прекрасно расположенный город (не очевидно, что имеется в виду Сегеста), но боялась реакции Сиракуз. Главный акцент у Диодора сделан на отношении к этому вопросу Ганнибала, тогдашнего главы дома Магонидов, внука Гамилькара, погибшего при Гимере в 480 г. до н. э. [КИДМIV:
35 Кгаау 1976 (В 200): 226. Обратите также внимание на акрагантскую перечеканку карфагенских монет: Jenkins 1974 (G 201): 24—25.
36 См.: КИДМ V: 212, примеч. 10. Не исключено, что упоминание Лилибея здесь у Диодора является анахронизмом и на самом деле относится к Мотии (ср.: Диодор. V.9.2j, но остается непонятым, в чем тут дело.
37 Treu 1954/1955 (G 86): 45-49 — автор считает — возможно, правильно, — что заявление о Карфагене как об одной из целей афинской экспедиции в 415 г. до н. э. на самом деле являлось просто жупелом, которым Алкивиад пугал спартанцев (Фукидид. VI.90.2), но дело в том, что данное заявление Фукидид принимает всерьез (VI. 15.2).
38 О стенах Селинунта см.: Di Vita 1984 (G 158); Arch. Rep. за 1987—1988: 145—146. О плане города см.: Rallo 1984 (G 273); Di Vita 1984 (G 159).
39 О храмовом строительстве в Селинунте см.: Berve, Gruben 1962 (J 5): 421—432; Lawrence 1983 (J 22): 151—155. Нет никакого согласия насчет того, что конкретно имеется в виду в важном тексте М—L Nq 38 относительно активности Селинунта в V в. до н. э.


Глава 5. Сицилия. 473—368 гг. до н. э.
163
913—916), каковое отношение, естественно, характеризовалось враждебностью к грекам и сильным желанием смыть семейное унижение. Положение, занимаемое им в государстве, до конца не ясно. Он был «баси- левсом согласно законам». Непонятно, что здесь имеется в виду40, но данный статус следует отличать от обязанностей полководца, которые он теперь исполнял. С большей определенностью можно говорить о том, что Магониды были наследственными полководцами начиная с VI в. до н. э.41. Один нюанс в формулировке этого назначения, а именно «если возникнет необходимость вести войну», заставляет думать, что герусия, видимо, надеялась, что начинать боевые действия не потребуется. Дипломатические переговоры 410 г. до н. э. (Диодор. ХШ.43.6—7) привели не только к появлению в Селинунте партии мира (Там же. 59.3). Вполне вероятно, что изначально они представляли собой попытку изолировать Селинунт и удержать в стороне Сиракузы; даже в 409 г. до н. э. Ганнибал вытащил свои корабли на берег, чтобы не создать у сиракузян впечатления, будто бы он имеет какие-то планы на их счет [Там же. 59.5)42. Хотя Сиракузы предложили Селинунту какую-то помощь [Там же. 44.4—5), они, отравив в начале 409 г. до н. э. на Этну дополнительно пять триер, проявляли, похоже, ту же самонадеянность, какая была у них в отношении Афин в 415 г. до н. э.
Кажется, универсальным правилом было то, что любая крупная карфагенская экспедиция готовилась по меньшей мере один год, и всё, чем Ганнибал располагал в 410 г. до н. э., это 5 тыс. ливийцев и восемьсот кампанцев [Там же. 44.2)43. Об этих кампанцах, приход которых предвещал будущую историю Сицилии, сказано, что они были наняты сицилий¬
40 Обычно считается, что слово «басилевс» здесь означает, что он был одним из суф· фетов (родственное древнееврейскому слову «судья») (из недавних изд.: Huss 1985 (G 39): 458—466), и имеются весомые свидетельства в пользу того, что в рассматриваемое время эта последняя должность уже существовала. Ж. Пикард (с. 436 наст, изд.) справедливо сомневается в отождествлении басилевсов и суффетов; первый, кто выступил с утверждением, что в Карфагене существовала двойная царская власть, это Аристотель (Политика. 1272637 слл.), указавший, что карфагенский вариант предпочтительней спартанского, поскольку здесь цари не принадлежат к каким-то конкретным семьям; если «царская власть» также была годичной, Аристотель, скорей всего, сказал бы об этом. Поскольку греки смотрели на карфагенские институты греческими глазами, это лишь весьма вероятное предположение и не более того; см.: Weil 1960 (В 123): 246—254; Seston 1967 (G 79). Без новых источников разобраться в этом вопросе не представляется возможным.
41 Обычно считается (напр.: Warmington 1964 (G 90): 60-61), что этот пост они потеряли вскоре после поражения при Гимере, в то время, когда была учреждена особая комиссия для контроля над военачальниками и для ограничения их произвола (Юстин. XIX.2.5—6). Л. Морэн (Maurin 1962 (G 48)) — с ним соглашается В. Хусс (Huss 1985 (G 39): 464) — доказывает, что потеря поста случилась лишь вскоре после поражения и самоубийства Гимилькона в 396 г. до н. э. (см. далее, с. 183 насг. изд.), но неоправданно игнорирует свидетельство существования полководцев из дома Магонидов даже и после Гимилькона; см.: Picard G.Ch., С. 1970 (G 75): 125—129; впрочем, см. с. 442 сл. наст. изд.
42 См.: Hans 1983 (G 30): 53-55.
43 Наиболее полное изложение всех войн с Карфагеном, о которых говорится в насг. гл., см. в изд.: Huss 1985 (G 39); в хронологических деталях мы здесь не всегда следуем за этим автором.


164
Глава 5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. до н. э.
скими халкидянами в подмогу афинянам44. Этих кампанцев оказалось достаточно, чтобы сохранять Селинунт в игре, пока Ганнибал готовил флот и собирал более крупные силы иберийцев, граждан и ливийцев, которые появились в 409 г. до н. э. [Там же. 44.6; 54)43  46. И в данном случае, и позднее карфагенские войска были разделены на две части в совершенно негреческом стиле, на силы передовой линии и те, которые можно было бы использовать при подходящем случае. Осадные машины сделали пролом в находившихся в пренебрежении стенах, и штурмовые отряды вошли в город всего лишь спустя девять дней [Там же. 56.5)40. Диодор рисует очень жестокую картину, однако недостроенные храмы разрушены не были, только ограблены, а выжившим селинунтцам позволили остаться в городе и возделывать землю, уплачивая Карфагену дань [Там же. 59.3).
Неизвестно, предлагала ли Гимера помощь Селинунту, но, в любом случае, ничего не могло удержать Ганнибала от отмщения за поражение своего деда. Когда он двинулся к северному побережью, опять двумя колоннами, к нему присоединились местные сикелы и сиканы, общим числом 20 тыс. (согласно Диодору), мечтавшие, очевидно, избавиться от греческого контроля. Греческая Сицилия, которая недооценила карфагенское осадное искусство, теперь испытывала большую тревогу. Гела и Акрагант надеялись на Сиракузы. Три тысячи сиракузян прибыли в Акрагант к моменту падения Селинунта, а в Гимере Диокл теперь сконцентрировал 4 тыс. воинов. Состоялся какой-то безрезультатный бой, а из Эгеиды пришел флот, но Диокл пал духом. Страшась, что карфагеняне могут отплыть против незащищенных Сиракуз, он решил эвакуироваться из Гимеры. Диокл уходил так быстро, что даже не похоронил павших сиракузян, совершив тем самым серьезный политический промах, но он всё же не успел вернуться к кораблям, чтобы вывезти население Гимеры до ее падения47. Ганнибал казнил 3 тыс. пленников, искупая позор 480 г. до н. э., распустил войско (кампанцы были недовольны, потеряв своего казначея) и вернулся домой. Он, очевидно, исполнил всё запланированное на данную кампанию, продолжавшуюся всего три месяца48. Греческие города оказались совершенно неспособны его остановить.
44 Фукидид о кампанцах ничего не знает; этруски и япиги, упомянутые Фукидидом в Vn.57.ll (ср.: 33.4), к ним не относятся. О кампанцах этого периода см.: Frederiksen 1968 (G 171), прежде всего с. 12-13; 1984 (G 173): 106.
45 Согласно Эфору, у него было шестьдесят длинных кораблей и 1,5 тыс. транспортных судов, осадные машины, 200 тыс. пехоты и 4 тыс. всадников, согласно Тимею — «не более 100 тыс. человек». По Диодору (ХШ.58.1), на карфагенской стороне были какие-то загадочные греки.
46 См.: Di Vita 1984 (G 158): 76-79.
47 Asheri 1973 (G 103). О данных археологии, которые, как утверждается, свидетельствуют о разрушении Гимеры, см.: Arch. Rep. за 1987—1988: 139 (Tusa 1984—1985 (G 311): 629).
48 Срок указан интерполятором (переписчиком, делающим вставки в текст. — А.З.) Ксенофонта (Греческая история. 1.1.37); может быть, эта вставка взята из Тимея, чьим данным о численности войска следует интерполятор?


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
165
С этого времени монеты Селинунта и Гимеры исчезают, хотя монеты Эгесгы и Эрикса, возможно, еще выпускаются какое-то короткое время. Монеты Панорма, имеющие сугубо греческий вид, продолжают имитировать сиракузские образцы, но получают пунийскую надпись «ZIZ»49.
Оставив флот в конце 410 г. до н. э., Гермократ присоединился к Фар- набазу (см. также: КИДМ V: 594). Источники (Ксенофонт. Греческая история. 1.1.31, Диодор. ХШ.63) наводят на мысль, что он сразу же начал готовиться к возвращению в Сицилию, но, согласно поздней эгейской хронологии, Гермократ и его брат Проксен оставались в Эгеиде еще в конце 408 г. до н. э., готовясь отправиться с посольством к персидскому Царю (Ксенофонт. Греческая история. 1.4.1—З)50. Это предполагает, что в 408 г. до н. э. на Сицилии ничего не произошло и что кажущаяся непрерывность между рассказами у Диодора в ХШ.62 и ХШ.63 обманчива. В этом году до Гермократа доходило достаточно известий, показывавших, что у него есть шанс найти себе место на Сицилии, может быть, даже в Сиракузах, где режим Диокла теперь частично дискредитировал себя.
С помощью, полученной от Фарнабаза, он вернулся на Сицилию, набрал тысячу наемников, добавил к ним тысячу гимерцев и, после попытки вернуться в Сиракузы, закрепился в Селинунте. Здесь он нарастил свои силы до 6 тыс., грабил земли, находившиеся в руках карфагенян, и создал угрозу для Мотии и Панорма. Когда эти новости дошли до Сиракуз, отношение к нему здесь переменилось (Диодор. ХШ.63, продолжение в: 75). Первым делом он собрал непогребенные кости сиракузян, павших при Гимере, и отослал их в Сиракузы, чтобы обесчестить Диокла; сам же Гермократ, с безупречностью соблюдая правила приличия, ждал на границе дальнейшего развития событий. Кости были приняты, Диокл изгнан, однако Гермократа не позвали: некоторые сиракузяне опасались установления тирании. Чуть позже друзья пригласили его, и он, пытаясь силой проложить себе путь в город, был убит. Те из его сторонников, кто не погиб, либо подверглись изгнанию, либо сами распустили слух о собственной гибели. У нас нет никаких причин отрицать патриотизм Гермократа, но он, похоже, всегда пользовался поддержкой лишь меньшинства; даже представителей аристократии беспокоила возможность установления тирании51.
49 Так доказывается в работе: Jenkins 1971 (G 201); см.: Кгаау 1976 (В 200): 227—228, но автор выказывает большой скептицизм по поводу принадлежности Z/Z-монет Панорму; см.: Lo Cascio 1975 (G 45) (приписывает их всей эпикратии в целом (т. е. карфагенским владениям на Сицилии. — А.З.)); Tusa Cutroni 1983 (G 314—315), а также тот же автор в изд.: Manni et al. 1982—1983 (G 225): 213—236; Gandolfo 1984 (G 178). Обратите внимание на: Jenkins 1974 (G 201): No 36 QR THDSTMHNT— очевидно, карфагенская монета, чеканившаяся для кампаний 410—390 гг. до н. э.
50 Эгоспотамы, при которых Гермократ будто бы сражался (Полибий. ХП.25 к 11), указаны ошибочно вместо Киноссемы. Обсуждение хронологии его возвращения с несколько иными выводами см. в изд.: Seibert 1979 (С 75): 238—241 и примеч. 124 на с. 558.
51 В целом см.: WesÜake 1958-1959 (G 322); Sordi 1981 (G 297).


166
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
Греческие источники полностью затемняют вопрос о карфагенской политике, полагая, что она всегда была направлена на покорение всего острова, и игнорируя разрыв в два с половиной года между событиями при Гимере и следующими карфагенскими действиями52. Успехи 409 г. до н. э., несомненно, разожгли аппетиты, а операции Гермократа показали, что безопасность карфагенской эпикратии далеко не обеспечена. Ганнибал был переизбран, хотя из-за его преклонного возраста ему в помощь дали Гимилькона, принадлежавшего к той же семье; была проведена большая вербовочная кампания, включая набор новой группы кампанцев (Диодор. ХШ.80). Военно-морской компонент был усилен — с явным учетом сиракузских возможностей53. В самом деле, в 406 г. до н. э. Сиракузы действовали более энергично; флот из сорока триер был послан даже к Эриксу и прибыл туда фактически без всяких помех со стороны Ганнибала. Сиракузы разослали послов по всей Сицилии, а также в Италию, откуда пришла определенная помощь, а также в Спарту, откуда, что неудивительно для 406 г. до н. э., подмоги не последовало. Из одного безнадежно фрагментированного текста (IG F.123 = М—L № 92) выясняется, что Карфаген обратился к Афинам и был там выслушан по меньшей мере с сочувствием; Афины не имели возможности оказать помощь, но должны были радоваться тому, что Сиракузы опять увязают в новых проблемах.
Ни у кого не вызывает сомнения, что первой целью теперь должен был стать Акрагант — самая великолепная награда, — находившийся на пике процветания (см.: КИДМIV: 917—919; V: 222—224). Хотя во время афинского вторжения этот город сохранял нейтралитет, в 409 г. до н. э. он явно выполнял роль базы для оказания помощи Селинунту; судьба последнего потрясла акрагантцев, которые проявили большое великодушие к его спасшимся жителям (Диодор. ХШ.58.3). Акрагант отверг предложенные условия и нанял Дексиппа, спартанского командира наемников, 1,5 тыс. греков, а также восемьсот кампанцев, распущенных Ганнибалом. Карфагенское войско, разделенное, как обычно, на две части, почти сразу было поражено «чумой» (так условно называется неизвестная эпидемия. — А.З.), которая унесла жизнь престарелого Ганнибала; даже сами карфагеняне думали, что это была кара за то, что он покусился на могильный памятник Ферона. Сиракузское войско под командой Дафнэя, получив подкрепления из Италии и Мессаны, пополнилось по пути отрядами из Камарины и Гелы, доведя свою численность до 30 тыс. пехоты и 5 тыс. конницы, имея поддержку флота из тридцати кораблей. Победа над карфагенским резервом, однако, не привела к решительным действиям, а желание войска сделать вылазку из Акраганта было проигнорировано; четырех акрагантских стратегов забили камнями, а Дексипп
52 Греческие историки допускают, что для подготовки новой экспедиции карфагенянам потребовалось некоторое время, но не вызывает никакого сомнения, что промежуток этот был значительным.
53 Указанное усиление следует констатировать в том случае, если сорок и пятьдесят кораблей у Диодора в ХШ.80.6—7 — это разные эскадры.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. дон. э.
167
начал терять популярность. Данная стратегия необязательно была ошибочной;54 среди карфагенян начался голод, и они не проявляли особого желания давать генеральное сражение. Ключевым фактором было господство на море, но оно было утрачено из-за случайного инцидента, случившегося с сиракузским конвоем, перевозившим зерно в Акрагант. Ги- милькон вызвал свой флот из Панорма и Мотии и одержал победу в морском бою. Теперь голод угрожал уже Акраганту, и кампанцы в очередной раз переметнулись на другую сторону. Италийские союзники отправились на родину; общее мнение сошлось на том, что Акрагант удержать невозможно и что всему населению лучше уйти в Гелу. Эвакуация была проведена лучше, чем в Гимере; позднее акрагантцы осядут в Леон- тинах, покинутых жителями после 423 г. до н. э. Осада Акраганта продолжалась восемь месяцев (Диодор. ХШ.91.1 (Эфор?); семь — по Ксенофонту [Греческая история. 1.5.21 (Тимей?)) и закончилась незадолго до зимнего солнцестояния 406 г. до н. э. Гимилькон перезимовал в Акраган- те, пока составлялась опись громадной добычи.
Повсюду в Сицилии началась паника: некоторые бежали в Сиракузы, другие — даже в Италию. Представители акрагантцев прибыли в Сиракузы и были там очень красноречивы относительно вины своих собственных стратегов, а также, как нам сообщают, подвергли критике выбор сиракузянами вождей. Рассказывают, что на народном собрании в Сиракузах никто не был готов взять слово, за исключением Дионисия, молодого человека двадцати пяти лет или около того (Цицерон. Тускуланские беседы. V.20.57; ср.: Эфор, FGrH 70 F 218), который принимал участие в последней попытке Гермократа совершить переворот. Происхождение Дионисия неясно;55 согласно наиболее достоверному рассказу, он отправлял какую-то незначительную канцелярскую должность56.
Атака Дионисия на стратегов отнюдь не говорит о том, что его позиция была противоположна гермократовской. Просто, ощутив необходимость широкой поддержки, он стал проводить демагогическую линию: стратеги — подкуплены; другие сильнейшие граждане — пособники олигархии, поэтому следует избрать новых стратегов, не из числа знатных, а из тех, которые являются настоящими демократами (Диодор. ХШ.91; ср.: Аристотель. Политика. 1305а26 — Дионисий нападает на Дафнэя и на богатых). Должностные лица попытались наложить на него штраф (поскольку формально он нарушил закон, предложив подвергнуть стратегов наказанию немедленно, не дожидаясь судебного решения. — А.5.), но
54 Текст Полнена (V.7a) показывает, что некоторые были высокого мнения о Дафнэе.
55 Все источники говорят, что его отец носил имя Гермократ, хотя внимание на этом особо не заостряют, но вполне вероятно, что звался он Гермокритом, как и один из сыновей Дионисия (Tod No 133, строка 20); приемный отец, Гелорид, появляется позднее.
56 Цицерон (Указ, соч.) приводит смутный, но благосклонный рассказ о его семье и положении, но все источники, даже относящиеся к IV в. до н. э. (Исократ. V.65), помещают его на весьма низкую социальную ступень. Демосфен (XX. 161) — первый, кто свидетельствует о мелкой должности писаря; ср.: Диодор. ХШ.96.4; XIV.66.5; Полиен. V.2.2 («секретарь при стратегах»).


168
Глава 5. Сицилия, 413—368 гг. до н. э.
тут богач Филист, будущий историк, заявил, что готов выплатить все штрафы, которые в течение дня наложат на Дионисия. Демос, итак уже раздосадованный тем, как велась война, все-таки избрал новых стратегов, включая Дионисия, который, однако, пытался вызвать недоверие к своим коллегам и отказывался принимать участие в совместных с ними совещаниях. На следующих народных собраниях он внес и добился принятия предложения о возвращении изгнанников. Это предложение оказалось как нельзя кстати, поскольку государство в данное время находилось в чрезвычайно критической ситуации, хотя основную выгоду от этого предложения должны были получить те, кто по-прежнему принадлежал к партии Гермократа57.
Отказ Дионисия заседать вместе с остальными стратегами, если эта информация аутентична, привел к тому, что ему поручили индивидуальное командование в Геле, охраной которой в тот момент занимался спартанец Дексипп, находившийся на сиракузской службе. Прибыв туда, Дионисий обнаружил город в состоянии внутренней смуты — стасиса; он поддержал демос, а богатых граждан осудил на смерть, чтобы конфисковать их имущество: за счет вырученных средств он рассчитался с наемниками гарнизона, а пришедшим с ним сиракузянам пообещал заплатить в двойном размере. Революционная Гела отправила в Сиракузы послов ради восхваления Дионисия, но вот с Дексиппом, в отличие от победившего гелосского демоса, отношения у него не заладились; вернувшись домой, Дионисий с удвоенной энергией стал нападать на самых главных предателей (мишенью Дионисия были прежде всего стратеги, а также другие высшие должностные лица. —А.З.). Он заявил: вестник Гимиль- кона сообщил ему, что другие стратеги подкуплены; поэтому Дионисий не желает оставаться единственным верным своему государству стратегом и лучше откажется от должности; к тому же весьма вероятно, что в городе шныряют какие-то пунийские шпионы, которые выясняют, на каких условиях Карфаген может купить нужных людей.
Следующий отрезок диодоровского текста (ХШ.94.5—96), лишенный характерных для этого источника настойчивых утверждений, что Дионисий уже нацелился на тиранию, можно обоснованно понимать как гер- мократовскую программу военных реформ. Предложение об отставке коллегии десяти стратегов и о замене ее Д ионисием в качестве стратега с неограниченными полномочиями (стратега-автократора) было обосновано ссылкой на историю с Гелоном как на некую удачную модель. Мы не знаем, занимал ли Гелон когда-нибудь в реальности такой пост, но в 405 г. до н. э. в это легко могли поверить58. Гораздо более недавним прецедентом было предложение Гермократа (Фукидид. VL72.5) заменить колле¬
57 Сам тон источника заставляет думать, что всё это было частью уже разработанного плана по установлению тирании; изгнанники были бы рады получить назад свое имущество, вернуть свои земли, погубить своих врагов, а из благодарности они готовы были поддержать Дионисия в роли тирана.
58 Caven 1990 (G 134): 56 — автор полагает, что всё это было придумано друзьями Дионисия.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
169
гию, состоявшую из пятнадцати человек, тремя сгратегами-автократора- ми, и тот подтекст, согласно которому предполагалось наделить Дионисия единоличной властью, следует смягчить, если принять утверждение, содержащееся в кн. УШ платоновских «Писем» (353а) (откуда, возможно, происходит информация Плутарха: Дион. 3), что вместе с Дионисием стратегом был назначен Гиппарин — в качестве советника и более старшего по возрасту59. Видное положение Гиппарина на тот момент подтверждается Аристотелем (Политика. 1306а1), называющим его среди распутных аристократов, которые либо сами захватили тираническую власть, либо поддерживали в этом деле других. Принимая во внимание назначение Диона и Мегакла совместными стратегами-автократорами после падения тирании в 357 г. до н. э. (Плутарх. Дион. 29.4), вполне может статься, что источник Диодора тенденциозным образом нарочито упростил ситуацию.
Первым делом Дионисий повысил жалованье воинам вдвое. Вторым был приказ всем гражданам до 40 лет прибыть с оружием в Леонтины. Помимо того, что там удобно было собрать войска (где уже находились беженцы, и не только акрагантские), по-видимому, имело смыл осуществить переподготовку воинов вне комфортных домашних условий. В Леонтинах, как нам сообщается, Дионисий заявил о раскрытии заговора против себя и сделал классический ход — потребовал личную охрану60. Поскольку ему дали шестьсот телохранителей, ни больше и ни меньше, то есть стандартное число для сиракузского элитного отряда в V в. до н. э. (Диодор. XL76.2, Фукидид. VI.96.3), нет нужды видеть в этом что-то зловещее, а последовавший затем набор более тысячи граждан, лишенных денег, но отважных душой, и наделение их дорогостоящим оружием следует логике предложений Гермократа (Фукидид. VI.72.4), имевших целью увеличить количество гоплитов. То, что Дионисий по-дружески разговаривал с наемниками, поменял людей на командных должностях и отослал назад в Грецию Дексиппа, вряд ли объясняется страхами, что этот последний вернет сиракузянам свободу; нет серьезных оснований думать, будто бы при Дексиппе командиры отличались какими-то военными талантами. Дальнейшую концентрацию сил, призванных из Гелы и других мест, также нельзя назвать неразумным шагом. Самая трудная для интерпретации фраза является при этом ключевой: после возвращения в Сиракузы Дионисий разбил лагерь в гавани, открыто провозгласив себя (или показывая себя) тираном (ХШ.96.3); возможно, от нас ускользает какой-то нюанс, связанный с Гелой. Ко всему этому сиракузяне могли относиться одобрительно, поскольку город кишмя кишел наемниками, а карфагенян граждане боялись. Еще два характерных факта становятся более понятными, если объяснять их как проявление триумфа гер- мократовской партии. Дионисий женился на дочери Гермократа и выдал
59 Это утверждение считают фальсификацией следующие авторы: Niese 1905 (G 244): 883; Sanders 1979-1980 (G 282): 79-80. Мнение о том, что было более двух стратегов, см. в изд.: Caven 1990 (G 134): 56.
60 Ср. несколько отличный рассказ у Аристотеля [Политика. 1286635—40).


170
Глава 5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. дон. э.
свою сестру за брата Гермократовой жены. Было созвано народное собрание, на котором поставлен вопрос о смертной казни Дафнэя, а также Демарха, бывшего одним из стратегов, сменивших Гермократа в 410 г. до н. э. (Фукидид. УШ.85; Ксенофонт. Греческая история. 1.1.29). Враждебный по отношению к Дионисию источник61 не скрывает, что в данном случае использовались конституционные формы.
Дионисий, по всей видимости, был прекрасным организатором; менее успешно он действовал как военачальник. В начале лета 405 г. до н. э. Ги- милькон разрушил Акрагант (Диодор. ХШ. 108.2) и обратился против Гелы, которая храбро оборонялась. Дионисий, получив подмогу из Италии, пришел с 30 тыс. пехотинцев и тысячей всадников (если основываться на более низких цифрах, приводимых Тимеем), а также с пятьюдесятью триерами, которые он использовал как охранение сухопутного войска и с помощью которых пытался перекрыть карфагенянам снабжение. Через двадцать дней он отважился на более решительные действия, но чересчур сложно организованная атака тремя колоннами не удалась из-за медлительности отряда, которым командовал сам Дионисий, при прохождении через город. Хотя понесенные потери вряд ли были чересчур большими, на совещании с друзьями возобладало мнение, что для генерального сражения место неудобно, по причине чего решили оставить и Гелу, и Камарину, хотя очевидных резонов для такого ухода не было62.
Войска были взбешены и, очевидно, подозревали измену. Такие настроения сильнее всего проявились среди сиракузских всадников, принадлежавших к высшему классу. Некоторые из них помчались во весь опор на родину, ограбили дом Дионисия и так надругались над его женой, что она покончила самоубийством (Плутарх. Дион. 3.2). С сотней верных всадников и шестьюстами отборными воинами Дионисий спешно прибыл в город и подавил бунт; те из мятежной конницы, кто уцелел после учиненного Дионисием избиения, удалились в Этну (Диодор. ХШ. 113.3, cp.: XTV.7.7). Основная часть войска прибыла на следующее утро, но граждане Гелы и камаринцы сильно гневались на Сиракузы, что вполне естественно, и присоединились к разросшемуся поселению в Леон- тинах.
Рассказ прерывается из-за лакуны в имеющихся у нас рукописях Диодора. Очевидно, в карфагенском лагере снова вспыхнула «чума» (Диодор. ХШ. 114.2), вынудившая Гимилькона отправить в Сиракузы веспш-
61 В рассказе Диодора не обнаруживается явной связи с соответствующими фрагментами Филиста (FGrH 556 F 57—58) и Тимея (FGrH 566 F 29, 105), и у Эфора отсутствует материал, имеющий отношение к делу.
62 Если синхронизм между событиями в Геле и в Тире, на чем настаивает Тимей (будто бы захват статуи Аполлона карфагенянами в Геле и торжественная процессия в честь этой статуи, которую грею! провели в Тире после взятия этого города Александром, произошли в один день и в один час. — А.З.), действительно имел место, тогда Гела пала в августе месяце; см.: Арриан. Анабасис. П.24.6 (Beloch 1912—1927 (А 5) П.2: 257 сл.). Топография осады Гелы исследована в изд.: Adamesteanu 1956 (G 92). Caven 1990 (G 134): 59— 72 — автор предпринимает попытку полной реконструкции планов Дионисия.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
171
ка. Каким бы тяжелым ни было его положение, он выдвинул весьма жесткие условия мира (Диодор. ХШ.114.1; SdA 210): Карфаген сохраняет за собой все свои сицилийские владения, а также получает земли элимов и сиканов63; в Селинунте, Акраганте, Гимере64, Геле и Камарине могло быть сохранено полисное устройство, но их жители не имеют права возводить стены и должны платить Карфагену дань; Леонтины, Мессана и сикелы сохраняют автономию; сиракузяне остаются под властью Дионисия65. Последний вряд ли мог принять это как окончательное решение, но должен был радоваться возможности реорганизовать и перегруппировать свои силы. То, что из-за страшных потерь от эпидемии Гимилькон вынужден был довольствоваться лишь самыми важными достижениями и отказаться от проведения дальнейших рискованных операций против Сиракуз силами истощенного войска, в специальных пояснениях не нуждается. Благодаря Гимилькону карфагенское могущество в Сицилии, вне всякого сомнения, достигло своей кульминации.
Мы выявили определенные позитивные аспекты первого прихода к власти Дионисия, но бессмысленно сомневаться, что в дальнейшем он был самым настоящим монархом. Некоторые поистине радикальные меры, которые будут рассмотрены в следующем параграфе, датируются Диодором временем сразу после заключения мира. Если это так, то к данному моменту Дионисий уже прочно обосновался в Сиракузах. Мятеж всадников, конечно, сильно его напугал, а вскоре после заключения мира вспыхнул еще более опасный бунт, во время которого, как сообщается, Дионисий чуть было совсем не пал духом; в дальнейшем друзья наперебой убеждали его в том, что «тирания — это отличная защита». Весьма вероятно, что отпор, с которым он сталкивался, должен был только усиливать его волю к владычеству, к тому же, как говорил Перикл в другом контексте (Фукидид. П.63), отказ от тирании чреват большими опасностями. В известном смысле формальное признание Дионисия приходит тогда, когда после окончания войны в Греции один спартанец и один коринфянин прибыли в Сиракузы для выяснения обстановки в надежде на помощь, которую не смогли получить в 406 г. до н. э. (Диодор. XIV. 10; ср.: 70.3), и решили поддержать Дионисия66. Около 400 г. до н. э.
63 См. по поводу этого пункта договора: Anello 1986 (G 101): 115—121.
64 Гимера уже была заменена Фермами (это была карфагенская колония. — A3.), расположившимися недалеко от старого города, в 10 км к западу от него (Диодор. ХШ.79.8).
65 То, что он был лично поименован в тексте договора, выглядит неправдоподобным. См.: Freeman 1891—1894 (G 174) Ш: 579—586, с Приложением XXXI; Caven 1990 (G 134): 76.
66 Эта история связана с часто постулируемым, но вызывающим сомнения разоружением сиракузских граждан и решением полагаться в дальнейшем лишь на отряды наемников; переход на такой принцип комплектования войска вряд ли носил столь абсолютный характер, как это иногда утверждается (см., напр.: Диодор. XIV.44.2). У Дионисия имелись также контакты с Лисандром, который, возможно, даже нанес ему визит (Плутарх. Лисандр. 2.7—8; высокая вероятность такого визита принимается в изд.: Caven 1990 (G 134); 84; однако см.: Sansone 1981 (С 314) — автор, сопоставив указанное место с текстом у того же Плутарха в «Моралиях» (229А), показывает, что рассказ в биографии Ли- сандра (2.8) на самом деле имеет отношение к тому послу, которого называет Диодор). См. также: Bommelaer 1981 (С 279): 177-179.


172
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
один оратор на афинском суде (Лисий. VI.6) мог мимоходом назвать Дионисия басилевсом.
Текст, изображающий Дионисия начинающим перестраивать Сиракузы в государство с личной структурой власти, это гл. 7 кн. XIV Диодора. Так называемый Остров (Ортигия) был отделен от остального города прочной стеной и обладал укрепленным акрополем и верфями. Дома здесь выделялись только друзьям Дионисия и его наемникам. Перед тем уже произошла конфискация земель в Геле, и такая же практика подразумевается в Сиракузах в связи с нападками на богачей и расправами с политическими противниками. Лучшие сиракузские земли были переданы друзьям тирана и командирам наемников. Для более позднего времени мы обнаруживаем, что Дион имел поместье, оцениваемое Платоном в 100 талантов [Письма. VTL347b); между тем в 405 г. до н. э. отец Диона, Гиппарин, был близок к полному разорению. Ясно, что немало земель Дионисий приобрел в собственное владение; когда в 356 г. до н. э. его сын вел переговоры по поводу своего отстранения от власти (см. далее, с. 825 наст, изд.), он попытался сохранить за собой право на доходы с Гиата, обширной и плодородной области, протянувшейся от моря вглубь Сицилии (Плутарх. Дион. 37.2). Остальная земля на равных условиях была распределена среди иностранцев и граждан, но при этом (опять модель Гелы) представление о гражданстве было расширено. Диодор здесь говорит об отпущенных на свободу рабах, которых он называет неополитами. Непонятно, подразумеваются ли тут килликирии или нет (см. выше, с. 158 наст. изд.). Само собой разумеется, что граждане шли в наемники и становились привилегированными жителями покоренных городов67. Дома за пределами Острова также раздавались, и, по всей видимости, весьма старательно. В конце тиранического правления вопрос о распределении земли был неотделим от вопроса об освобождении Сиракуз68.
Относительно государственного устройства мы в значительной степени пребываем в потемках. По-прежнему упоминаются народные собрания. Как минимум весьма вероятно, что титул «сгратег-автократор» продолжал использоваться, и имеются явные доказательства наличия должности наварха, которая была сохранена и после падения тирании. Наиболее существенные свидетельства по системе должностей утрачены, поскольку они приходятся на лакуну в тексте договора о союзе между Афинами и Дионисием 368—367 гг. до н. э. (Tod No 136 = Harding No 52, строки 34—37). Восстановление этого места почти совершенно гипотети¬
б/ Ср., напр., случай с Диконом, великолепным бегуном на короткие дистанции из Кавлонии (МогеШ 1957 (А 43): Nq 379, 388, 389), переселившимся в Сиракузы как раз во время Олимпийских игр 384 г. до н. э.
68 	См. далее, с. 700 наст, изд.; Asheri 1966 (С 3): 85—93; Fuks 1968 (G 176). О земельной политике Дионисия I см.: Mossfi 1962 (С 208): 221—222, 340—347 — автор прав в том, что дарование гражданства предполагало получение земли, но ошибается, когда думает, что все имения представителей высшего класса остались нетронутыми и не перешли в руки друзей и наемников тирана.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
173
ческое69, а с уверенностью можно говорить лишь о том, что, хотя договор был заключен лично с Дионисием и с его отпрысками, некоторые аспекты сиракузской полисной организации здесь всё же распознаются.
О чем афинские тексты (Tod № 108, строки 6—7 (Harding № 20); № 133, строки 19—20; № 136, строка 8 (Harding № 52)) действительно нам сообщают, так это о том, какой титул выбрал Дионисий для внешних сношений. Гелон и Гиерон вообще не использовали никакого собственно греческого титула. Гелон на своем треножнике-посвящении в Дельфы называет себя просто сиракузянином (М—L № 28); Гиерон ставит себя в один ряд со всеми сиракузянами на посвященных в Олимпию трофеях из Ким (М—L № 29, вместе с ВСН 84 (1960): 721; SEG ХХХШ.328). Конечно, в этом до некоторой степени проявилось высокомерие указанных правителей. Ситуация с Гелоновым даром, установленным как дополнение к золотому треножнику, посвященному спартанцами и их союзниками в благодарность за победу над персами, была такова, что вряд ли кто-то стал бы выяснять, кем же был этот самый Гелонб9а. Для придворной поэзии характерна несколько иная картина; Пиндар трижды [Олимпийские оды. П.23, Пифийские оды. П.60, Ш.70) называет Гиерона басилев- сом, а один раз даже тираном [Пифийские оды. Ш.85). В это время в стихах по меньшей мере слова «басилевс» и «тиран» были взаимозаменяемы70. Вряд ли Гелонова модель не подходила позднейшему властелину Сиракуз, и, между прочим, Гелон дважды неожиданно возникает в повествовании Диодора о Дионисии. Как он (Гелон) был использован в качестве модели для поста стратега-автократора, мы уже видели, а еще есть длинная речь, произносимая на народном собрании одним недовольным сиракузянином, в которой целая глава (XIV.66) посвящена весьма нелицеприятному для Дионисия сравнению его с Гелоном71. Нам остается
69 Cp.: Stroheker 1958 (С 302): 239, примеч. 17; даже если говорить о последнем слове в этом тексте, то его можно понимать как φρου]ραρχούς (начальники стражи или гарнизона. — А.3.) с той же степенью вероятности, что и τριη]ραρχούς (триерархи, командиры триер. — А.З.), принимаемое в нынешних изданиях этого текста.
69а В оригинальном английском тексте Д. Льюис, поначалу сказав о знаменитом треножнике Гелона, в конце предложения говорит почему-то о том, что вряд ли кто-то стал бы выяснять, кем был Гиерон; по всей видимости, это недоразумение. — А.З.
70 Andrewes 1956 (А 1): 20—26. Позднее, в том же столетии, Гелон был тиранам для Геродота (VÜ.156.3), хотя в речи в УП.161.1 содержится слово «басилевс» (ср.: Fenili 1978 (С 21): 388), Фукидид же называет последних сицилийских тиранов именно тиранами (1.14.2, 18.1). Источник Диодора на удивление последователен относительно Дейномени- дов. После победы при Гимере Гелон объявил общий сбор всех своих воинов, на который сам он явился невооруженным и где дал отчет о своей жизни (XI.26.5—б). Сиракузяне были так далеки от желания привлекать его к ответственности за установление тирании, что провозгласили «благодетелем, спасителем и царем». Затем, в кн. XI, и он, и его братья- преемники, Гиерон и Фрасибул, описываются как басилевсы, а их правление — как баси- лейя (т. е. царская власть).
71 Sanders 1981 (В 99) — автор без малейшего шанса на успех пытается доказать, что Филисг сочинил плохую речь специально для того, чтобы продемонстрировать интеллектуальную несостоятельность оппозиции. Кто бы ни писал эту речь, мы определенно не можем быть уверены в том, что ее детали синхронны описываемому времени.


174
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
лишь заметить, что эта модель, несомненно, там использовалась, и что ее значение, по всей видимости, не сводилось к одним только титулам72.
Хотя в афинском суде ок. 400 г. до н. э. о Дионисии могли говорить как о единственном из многих басилевсов, которого не смог обмануть Ан- докид (Лисий. VL6—7), и даже если — что на самом деле вызывает большие сомнения — в официальном словоупотреблении Гелон и Гиерон были басилевсами, в рассматриваемое нами время вполне могла существовать определенная неясность с использованием этого слова. В некоторых других регионах данный титул отличался большей преемственностью73, но для обозначения македонских царей и сам этот термин, и родственные ему слова не использовались в международных отношениях вплоть до 338 г. до н. э.74 В общем, остается ощущение, что в источниках до времени Александра слово «басилевс» лучше всего подходит для обозначения тех правителей, в подчинении которых находилось негреческое население75.
Посвящения Дейноменидов и македонские прецеденты показывают, что можно было обходиться вообще без всякого специфического титула, но к 393 г. до н. э. в этом вопросе появилось больше определенности. Когда зимой 394/393 г. до н. э. (Tod No 108 = Harding No 20) афинская буле (Совет пятисот. — А.З.) составляла план декрета в честь Дионисия, она назвала его «архонтолл Сицилии» ([τον Σικ]ελίας αρχ[ο]ντ[α]). Данный тшул упоминается в двух афинских декретах от последнего года правления Дионисия (Tod No 133, 136 (= Harding № 52)) — афиняне, несомненно, понимали, что такое наименование ему весьма приятно. Странным — и, возможно, случайным — образом это вторит менее формальной фразе из речи спартанского посла к Гелону у Геродота (УП. 157.2). Вероятно, следует посмотреть на какие-то иные истоки такой титулатуры, но отыскать их нелегко. Эпиграфические тексты возвращают нас к середине 6-го столетия: в надписи DGE 723 (3) речь идет об архонте Тихиуссы (укрепленного пункта в милетской области. — А.3.); неясно, был ли он независимым правителем или же неким должностным лицом, подчиненным Милету. У Геродота тоже есть пример использования слова «архонт» в единственном числе с топонимом в родительном падеже — архонт Вавилона (I.192.4)76.
72 Тимолеонт также прибегал к Гелонову прецеденту (Диодор. XVL79.2). Свидетельства по тирану Агафоклу отсутствуют, но в Ш в. до н. э. сиракузский царский дом воскресил имена Дейноменидов.
73 Несколько удивляет, что новые фрагменты (Lewis, Stroud 1979 (В 152) = SEG ХХГХ.86) афинского постановления в честь Евагора в 393 г. до н. э. называют его (чего не делает декрет V в. до н. э. IG Р.113) самшинским басгиевсом.
74 Enington 1974 (D 30); Hammond, Griffith 1979 (D 50): 387—389.
75 Данный нюанс очевиден в случае с Боспорским царством (см. с. 586 наст, изд.), где Левкои и Перисад обозначаются двойным титулом, как архонты греческих городов и как басилевсы варварских этносов (Tod No 115В (Harding No 27С), 171).
76 У Фукидида архонты встречаются постоянно, но лишь изредка мы с уверенностью можем сказать, употребляет ли он этот термин в техническом, специальном, смысле или же нет. Ближе всего к официальному значению он приближается, когда говорит об архонте , которого Алкивиад поставил правителем на Косе (УШ. 108.2). Как на пример наполо¬


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
175
Было бы глупо утверждать, что нам известен весь набор обозначений, подходящих к Дионисию, и вполне может отыскаться что-то поудачней того слова, какое Геродот употребляет по отношению к сатрапу Вавилона. Обе части выбранного им самим титула [«архонт Сицилии»; см. выше. — А .3.) по-своему интересны. Слово «архонт», вероятно, полностью нейтрально, без всякого невыгодного оттенка, каковой мог заключаться в таких терминах, как «тиран», «басилевс», «монарх» или «династ». Если оно и имело какой-то колорит, то это могло быть связано с военным управлением. «Сицилия» — дефиниция географическая. Она не заключает в себе смысла непосредственной власти над людьми. В ней обозначена претензия на более обширную сферу контроля, чем одни только Сиракузы77. Мы можем видеть здесь претензию на монархию территориального государства, но в данный период это государство было, очевидно, всего лишь обширным образованием с нечеткими границами.
Вряд ли можно удивляться тому, что сохранившиеся анекдоты заостряют внимание на тиранической природе Дионисиев а правления78, однако существует совсем немного прямых — современных самому Дионисию — свидетельств, которые могли бы оправдать утверждения о том, что Сиракузы были полицейским государством. Когда Аристотель (Политика. 1312Б34 слл.) обсуждает репрессивные методы тирании, то для Сицилии он приводит пример с сетью доносчиков Гиеронгц в связи с Дионисием он говорит лишь о тяжести налогообложения. Впрочем, совершенно естественно, что сторонники Дионисия всегда поддерживали то, что он намеревался сделать, поскольку находили неразумным идти против его воли, и в этом смысле это была самая настоящая тирания.
Выстраивание такой личной власти не могло произойти лишь на почве силы и продуманных благодеяний. Два вооруженных восстания местного населения Сиракуз в начале правления Дионисия вряд ли способствовали очень благоприятному мнению о его способности к лидерству, но он, похоже, быстро учился. Внятные пассажи из сочинения Филиста (Диодор. XIV. 18, 41), описывающие его работы по возведению стены и его приготовления к возобновлению войны с Карфагеном в 397 г. до н. э., дают совсем иную картину, которая не может быть полностью искаженной. Помимо тщательной организации рабочей силы и введения великолепных наград за успехи, здесь делается огромный упор на личном участии Дионисия. Вместе со своими φίλοι (друзьями) он лично надзирал за работами на стенах все дни напролет, посещая каждый участок и собственноручно помогая рабочим. Отставив в сторону величие (βάρος) своей Должности (αρχή), он вел себя как обычный гражданин (ίδιότης). Берясь за самую трудную работу, он выполнял ее наравне с другими, так что воздух наполнился соперничеством и некоторые трудились не только днем,
вину технического использования данного термина в официальном аттическом диалекте обратите внимание на архонта для Пилоса (ές Πύλον) в М—L № 84.10 и, с родительным падежом, на архонтов флота в 409 г. до н. э. (Agora ХУП 23.104—109).
77 На монетах, однако (см. сноску 93 наст гл.), продолжают указывать имя Сиракуз.
78 См.: Sanders 1987 (G 283): 21-24.


176
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
но и захватывали часть ночи; таким рвением заразилась масса народу. И, когда Филист переходит к рассказу об усилиях по изготовлению всякого рода вооружений, он употребляет те же самые выражения, что и в рассказе о строительстве стены. Дионисий целыми днями вращался среди работников, общаясь с ними по-дружески, отличая наиболее усердных подарками и приглашая их к своему столу.
За границей не один только Лисий (см. его речь VI) ставит Дионисия на монархический уровень. То, что в каком-то смысле он перешел на этот уровень, равным образом подразумевает дипломатический замысел, принадлежащий ко времени составления надписи Tod Nо 108. Один из элементов разработанного Кононом в 393 г. до н. э. плана по убавлению спартанских симпатий Дионисия (см. выше, с. 174 наст, изд.) состоял в том, чтобы устроить брачный союз между ним и Евагором (Лисий. XIX. 19—20); в этом отрывке автор не чувствует необходимости указывать ни титул, ни какую-либо иную идентификацию. Миссия Конона не смогла уговорить Дионисия перейти на другую сторону и разорвать союз со Спартой, а установления прочных отношений между ним и Афинами пришлось ждать более двадцати лет — пока сами Афины не сблизились со Спартой.
Дионисий определенно имел собственные представления о том, как должен вести себя эллин, обладающий квазимонархическим статусом79. В этом отношении он был создателем нескольких прецедентов, как мы уже видели. К сожалению, значительных и прославленных побед над варварами он достичь не смог, поэтому нет никаких следов крупных и достопримечательных посвящений в Дельфы или в Олимпию от его имени или хотя бы каких-то шагов в этом направлении80, и лишь к концу его жизни (Tod No 133) мы обнаруживаем, что, по крайней мере, в письмах к афинянам и к их союзникам он пишет «о строительстве храма». Здесь несомненно имеется в виду храм Аполлона в Дельфах, сгоревший четырьмя годами ранее, и для Д ионисия конечно же было бы очень заманчиво принять участие в данном строительстве. Если он и попытался возглавить это восстановление, то безрезультатно81.
Другие способы самовыражения не требовали от Дейноменидов какой-то особой дипломатической подготовки. Любой грек мог участвовать в Олимпийских состязаниях. Хорошо известен случай, когда Дионисий послал на игры большое посольство и попытался так обставить это
79 	Sanders 1979—1980 (G 282): 65—70; Sanders 1987 (G 283): 2—3 — автор пытается вывести из имен дочерей Дионисия и фрагментов его трагедий некую формальную теорию, которой будто бы тот руководствовался.
Дорогие посвящения 372 г. до н. э., предназначавшиеся для Дельф и Олимпии, о которых говорится у Ксенофонта [Греческая история. VL2.33—36 (см. далее, с. 190 наст, изд.), очевидно, не были посвящениями архитектурными.
81 	Нет никаких следов участия его самого или его преемников в больших строительных расходах, и для данного периода известен лишь один сиракузский финансовый взнос в Дельфы, а именно тридцать драхм от какого-то неизвестного Евдама в 360 г. до н. э. (Tod N© 140, строка 40 = Harding N° 60 (в данном издании надписи — опечатка) = Corpus des Inscriptions de Delphes П.4; 1.40).


Глава 5. Сицилия, 413—368 гг. дон. э.
177
дело, чтобы прославиться в Элладе82 (лично в Олимпии он не присутствовал. — А.З.). Причем он имел по меньшей мере один более близкий образец поведения, нежели Гиерон. Подобно Алкивиаду в 416 г. до н. э. (Фукидид. VI. 16.2, Плутарх. Алкивиад. 11—12), Дионисий послал в Олимпию несколько квадриг; как и тот, он установил здесь великолепные шатры, украшенные золотой вышивкой. Но была одна деталь, которая отличала его и от Гиерона, и от Алкивиад а. Дионисий еще до победы сам сочинил стихи в свою честь. Заниматься литературным творчеством он начал, видимо, раньше83. Делегация, возглавляемая его братом Феари- дом, включала также рапсодов и актеров для декламации стихов. Поначалу толпу привлекли красивые голоса актеров, но потом, поняв, как отвратительно сложены эти стихи и осмеивая их, она начала громить шатры. К этому их подстрекал оратор Лисий, который, вероятно, помня о своих сиракузских предках, прибыл на игры со специально заготовленной речью (ХХХШ), где осуждал греков за подобострастие по отношению к Дионисию, «тирану Сицилии», и к Артаксерксу. Все колесницы Дионисия во время скачек натолкнулись друг на друга и разбились, к тому же корабль с делегацией потерпел на обратном пути крушение. Согласно Диодору, спасшиеся моряки распространяли слухи, что причиной всех этих неудач были дурные стихи. К каким-то деталям этого рассказа необходимо отнестись вполне серьезно; конечно же Дионисием предпринимались осознанные усилия по пропаганде. Трудно определить, до какой степени неудача этих усилий была связана с неэффективностью самой пропаганды, невезением, саботажем, или же она объясняется просто тем, что Дионисий не учел возможной непопулярности самой монархии в Элладе. Вторично такую попытку он не предпринимал84.
82 У Диодора (XIV. 109) событие относится к 388 г. до н. э., т. е. ко времени, когда Дионисий осаждал Регий (хотя в XV.7.2 информация частично дублируется под 386 г. до н. э.), и для осады Регия эта дата была установлена еще до Полибия (1.6.1—2). Но, как отмечает Дж. Грот (Grote 1846—1856 (А 25) X: 103—104, примеч. 2; XI: 48—49, примеч. 1), гораздо легче датировать речь ХХХШ Лисия 384-м, а не 388-м г. до н. э.; в 388 г. до н. э. Лисий, постоянно проживавший в Афинах, вряд ли мог говорить о спартанцах как о «гегемонах над эллинами, причем получивших свое положение заслуженно» — см. ХХХШ.7, где не обнаруживается никакого явного намека на то, что в это время велась какая-то война (в 388 г. до н. э. Коринфская война еще продолжалась. — А.З.). Определенное подтверждение для датировки 384-м г. до н. э. имеется у Павсания в VI.3.11 (cp.: VL2.6) (в VI.3.11 речь идет совсем о других вещах; здесь, видимо, у Д.-М. Льюиса какое-то недоразумение; два других места у Павсания, 1.2.3 и 13.9, где он говорит о Дионисии, также как будто бы отношения к эпизоду в Олимпии не имеют; поскольку нам не удалось установить, какой здесь должна быть правильная ссылка, оставляем ее на совести автора. — А-3.); кроме того, всё же легче воссоздать поведение Дионисия по отношению к своим родственникам (см. далее), используя данную дату (384 г. до н. э.). Впрочем, здесь сохраняется большая неопределенность.
83 К такому выводу можно прийти, если отнестись с доверием к истории о том, что после смерти Еврипида Дионисий ради собственного вдохновения заплатил наследникам поэта талант за его лиру, рабочий стол и ящик для письменных принадлежностей (TGF 76 Т 10 Snell). (Еврипид умер в 406 г. до н. э. —А.З.).
84 Так сказать, запоздалое признание его поэзии пришло к нему с победой на афинских Ленеях 368 г. до н. э. (см. далее, с. 191 наст. изд.).


178
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
Подходило время заняться Карфагеном, но первым делом нужно было расширить влияние на восточную Сицилию (Диодор. XIV. 14—17) — при явном игнорировании условий договора 405 г. до н. э. Отъем Этны у отколовшихся сиракузян не представлял особой проблемы, но осадные приемы Дионисия еще не были достаточно совершенны, чтобы подчинить поселение в Леонтинах. В отношениях с сикелами он сочетал силу с дипломатией: вновь установил контроль над Энной и заключил мир с Хербитой. Используя предателей, Дионисий добился успеха там, где демократия оступилась. Он захватил Катану и Наксос и продал их жителей; наксосская земля была отдана сикелам, Катана — кампанцам. Теперь Леонтины оказались в изоляции и покорились. Их население было переведено в Сиракузы. Поскольку самой большой его частью должны были быть беженцы из Гелы и Камарины, следует предположить, что их дорийское население он считал более подходящим для ассимиляции, нежели ионийцев Катаны и Наксоса85.
В восточной Сицилии Гелонова модель начала приобретать более конкретные очертания, чему способствовали произведенные карфагенянами разрушения. Должны были сохраниться Большие Сиракузы, а кроме них — никаких иных городов греческого типа. Сикелам могли дозволить значительную степень местной независимости, при том условии, что они, как можно предполагать, поддерживали Сиракузы экономически86. Либо сразу, либо в конечном итоге должна была появиться сеть разбросанных повсюду поселений наемников, выведенных не только ради обороны, но не в меньшей степени и для некоторых иных целей;87 случайно сохранилась дата основания города Адрана — 400/399 г. до н. э. (Диодор. XIV.37.5 — дата заимствована историком из его хронологического источника). Увеличившиеся в размерах Сиракузы обзавелись новым и величественным контуром городских стен88, строительство которого преподносилось (см. выше) как безотлагательная необходимость национального значения.
85 Здесь могла быть использована Гелонова модель; ср. парадоксальное поведение Гелона, отмеченное у Геродота в VH. 156 (Д.-М. Льюис, по всей видимости, имеет в виду то, что Гелон после захвата Мегар переселил богатых жителей этого города в Сиракузы и даровал им гражданство, хотя именно они начали с ним войну и думали, что будут казнены, а простой народ Мегар, вовсе не причастный к войне, он продал в рабство. — А.З) (иной взгляд: КИДМIV: 906). Еще одна дорийская группа, а именно мессенцы, изгнанные из Навпакта (см. с. 62 наст, изд.), также могла быть принята тираном, по крайней мере, в качестве наемников (Диодор. XTV.34.3).
86 По поводу нумизматических свидетельств (часть которых определенно относится к нашему периоду) о сикельских общинах см.: Jenkins 1975 (G 203).
87 Многое о местах, где были расположены колонии наемников, я узнал из неопубликованной работы П.-Дж. Тиклера (PJ. Tickler). О разнообразных монетах, частично датируемых временем после 396 г. до н. э., которые могут быть связаны с основанием этих наемнических поселений, см.: Consolo Langher 1961 (G 143); Kraay 1976 (В 200): 229—230; Macaluso 1979 (G 220).
88 Практически невозможно различить Дионисиеву фортификацию и значительно более поздние сооружения, которые мы видим сейчас. См.: Lawrence 1946 (G 210) и его замечания общего характера (1979 (К 33): 117).


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
179
И всё же само существование нового поселения могло оказаться под угрозой. Сиракузские изгнанники собирались на Мессанском проливе, базируясь в Регие и Мессане. Власти Мессаны были готовы поддержать попытку нападения на Сиракузы, но ее войско считало эту войну делом, в котором была заинтересована исключительно аристократия, и отказалось выступать89. Дионисий, судя по всему, считал, что готовность Мессаны принять изгнанников могла свидетельствовать о ее готовности объединить усилия с Карфагеном для установления контроля над обеими сторонами Мессанского пролива, как в случае с Анаксилаем, который сделал это в 480 г. до н. э. (.КИДМIV: 903, 907, 911, 912, 916). От Мессаны откупились территориальной уступкой, по-видимому, за счет части земель Катаны; к 396 г. до н. э. Мессана оказалась в союзе с Дионисием. Регий, отвергший дружеские заигрывания, был нейтрализован с помощью брачного альянса с его соседом — Локрами. С устранением этой проблемы и с постройкой нового контура городских стен можно было подумать о возобновлении войны с Карфагеном. Доходившие известия о том, что Карфаген парализован моровым поветрием, побудили некоторых греков вернуться в карфагенскую зону, Дионисий же приступил к наращиванию вооружений. Благодаря корабельному лесу, доставлявшемуся с Этны и из Италии, флот, насчитывавший сто десять кораблей, должен был утроить свою мощь; половина экипажей состояла из граждан, другая половина была нанята. Технические изобретения поощрялись;90 неудача при Леонтинах выявила недостатки в сиракузском осадном искусстве, и в связи с этим именно тогда могли начаться первые эксперименты с катапультами91. Несмотря на всю эту активность, ставка делался на экономику. Оружие должно было быть готово еще до того, как на службу будут приняты наемники, поскольку было бы чересчур дорого платить им в течение долгого времени. Вряд ли стоит удивляться тому, что в финансах Дионисий должен был проявлять большую осмотрительность. Помимо конфискаций, нам не сообщается о том, какими способами собирались деньги92, и совершенно неясно, откуда получали ресурсы для выпуска тех золотых монет и серебряных декадрахм
89 О событиях в Мессане и Регие в этот период см.: Raccuia 1981 (G 271).
90 В дублирующих друг друга пассажах у Диодора (XIV.41.3; 42.2; ср.: 44.7) утверждается, что теперь строились тетреры и пентеры (согласно одной из наиболее распространенных реконструкций, тетреры — это военные корабли с четырьмя рядами весел, а пентеры — с пятью. —А.З.), причем последние вообще были тогда и изобретены. (Изобретение тетрер античная литературная традиция (Аристотель. F 600 = Плиний. Естественная история. VII.207; Климент Александрийский. Строматы. I, р. 132) связывает с Карфагеном.) В Афинах эти типы военных кораблей не фиксируются вплоть до 320-х годов до н. э. См.: Morrison, Williams 1968 (К 48): 249.
91 Катапульты появляются в других местах в этом столетии, но также гораздо позже; см.: Marsden 1969—1971 (К 45), а также с. 808 наст. изд.
92 Целый набор финансовых приемов, не всегда легких для понимания, перечислен в: [Аристотель.] Экономика. П.1349а14—1350а5, 1353620—26.


180
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
(явно предназначавшихся для оплаты наемникам), которые следует связывать с этим периодом93.
В 397 г. до н. э.94, когда вся материальная часть была готова, началась мобилизация. Объявлен призыв гражданского войска и при активном содействии Спарты набрано большое количество наемников. Воцарившейся атмосфере веселья еще более способствовали общественные пиры, с размахом устроенные по случаю двойной (т. е. сразу на двух женщинах. — A3.) женитьбы Дионисия, о чем подробнее будет сказано позднее. Через несколько дней надлежащим конституционным порядком было созвано народное собрание, принявшее решение о необходимости объявления войны Карфагену в том случае, если он не освободит порабощенные им греческие города. Имущество проживавших тогда в Сиракузах карфагенян и их корабли были конфискованы, а ненависть к варварам была так же продемонстрирована целой серией «сицилийских вечерен»9^, имевших место даже в городах, располагавшихся вне подконтрольной Дионисию зоны.
Карфаген оказался не готов к такому развитию событий, к тому же он не располагал значительными силами на Сицилии. Д ионисий прошел прямиком через зону греческих городов, плативших дань Карфагену. Камарина, Гела, Акрагант восстали, чтобы помочь ему, а из Гимеры и Селинунта вышли войска, чтобы присоединиться к нему у карфагенской крепости Мотии95, расположенной на прибрежном острове, который со¬
93 Более старые мероприятия по сиракузской монетной чеканке мало что оставили (имеется в виду нехватка монетного металла. — А.3.) Дионисию. О ревизии датировок см.: Kraay, Hirmer 1966 (В 201): 280-281, 287-289; Jenkins 1966 (G 200): 30; Kraay 1976 (В 200): 231—233. Мы располагаем двумя деноминациями золотой монеты, которые, при соотношении золота к серебру 15 к 1, могут быть эквивалентами, соответственно, двух или одной современной им серебряной декадрахмы, многие с именем Евенета, которые копировались в большом числе. Другие монеты из драгоценных металлов не выпускались при Дионисии; у тех соседей, которые в V в. до н. э. пользовались тетрадрахмой и имитировали ее, теперь она исчезает. Но это ничего не означает. Очень грубый подсчет количества известных матриц декадрахмы позволяет предполагать, что с их помощью было отчеканено монет на сумму приблизительно в 250 талантов. Бронзовая чеканка пока еще не получила нового полноценного исследования; Consolo Langher 1964 (G 144): 161—166, 293— 300 — данное издание содержит некоторый базовый материал.
94 Датировка Диодора подтверждается, если мы принимаем тождество спартанца Фаракида, прибывшего во второе лето войны (см. далее, с. 182 наст, изд.), с Фараксом, спартанским навархом (Оксиринхская греческая история. УП (П).1; весной 396 г. до н. э. он, вероятно, еще находился в Эгеиде (Диодор. XIV.79.4). Читатель может видеть, как мало нам известно о деятельности Дионисия в период между двумя Карфагенскими войнами.
94а Сицилийская вечерня — освободительное восстание сицилийцев, начавшееся в Палермо в 1282 г. против Карла Анжуйского, который в 1266—1268 гг. при помощи Папы Римского и на деньги некоторых итальянских городов силой овладел Сицилией и южной Италией и создал здесь Сицилийское королевство, в котором начали доминировать французские феодалы; по легенде, призывом к восстанию послужил колокольный звон к вечерне. — A3.
95 См.: Whitaker 1921 (G 324); Isserlin, du Plat Taylor 1974 (G 40); более новая работа: Arch. Rep. за 1987—1988: 149—150. По поводу осады Мотии информация Диодора в кои-то веки дополняется другим источником, см.: Полиен. V.2.6; см.: Whitaker 1921 (G 324): 75— 91; Caven 1990 (G 134): 100-106.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
181
единялся с материком дамбой. Необходимо было уничтожить этот выдвинутый вперед карфагенский опорный пункт96. Здесь, как сообщается, Дионисий собрал 80 тыс. пехоты, 3 тыс. всадников, двести боевых кораблей и пятьсот транспортных судов, на которых прибыли осадные машины. Оставив брата Лептина, чтобы тот начинал блокаду, сам Дионисий отправился подчинять другие карфагенские колонии. Гимилькон поначалу имел только десять кораблей, которых хватило для необычайно удачного отвлекающего налета на сиракузскую гавань, однако вскоре он собрал сотню кораблей, чтобы освободить Мотию путем захвата сиракузского флота прямо на суше. Дионисий переволок свои корабли через полуостров (и спустил их в открытое море, чтобы не оказаться запертым в узкой бухте. — А.3.), и нападение карфагенской эскадры было отбито с помощью многочисленных лучников и пращников, стрелявших с кораблей, а также с помощью размещенных на суше катапульт. Гимилькон вынужден был оставить Мотию на произвол судьбы. Через несколько дней ожесточенных боев крепость пала под ударами осадных машин. В городе случилась кровавая резня, были добыты огромные трофеи. Новые осадные машины доказали свою эффективность, однако лето клонилось к концу, а Сицилия еще не была полностью завоевана; элимские Сегеста и Энтелла по-прежнему держались. В Мотии разместили сикель- ский гарнизон; Лептин отправлен с эскадрой наблюдать за Мессанским проливом, а Дионисий вернулся домой.
Несмотря на богатую добычу из Мотии, создается ощущение, что Дионисий испытывал большую нехватку денег, поскольку в 396 г. до н. э. он располагал значительно меньшим количеством войск97. Когда он вернулся на театр боевых действий, Сегеста всё еще держалась. В этом году Гимилькон собрал значительные силы и, несмотря на потерю многих кораблей при столкновении с Лептином, высадился у Панорма и забрал назад Эрике и Мотию. Дионисий оставил западную Сицилию, позволив Гимилькону беспрепятственно пройти вдоль северного побережья.
Целью карфагенянина было взятие Мессаны (в то время находившейся, очевидно, под контролем Дионисия) как ради ее бухты, так и ради того, чтобы не допустить прибытия потенциальных подкреплений из Италии, и с этой целью он достаточно легко справился. Большинство си- келов восточной Сицилии перешли на его сторону98. Дионисий послал за наемниками, усилил крепости Леонтин и Этны и отправился из Сиракуз маршем на север, чтобы встретить Гимилькона. Лептин также вывел ко¬
96 О том, как важно в условиях галерной войны не позволять врагу использовать передовые базы, см.: Guilmartin 1974 (К 21): 97—107, 217, 264.
97 Сколько из 80 тыс. воинов в 397 г. до н. э. (Диодор. XIV.47.7) были наемниками, неясно (количество изготовленных щитов, шлемов и другого оружия, указанное в 43.2, мало помогают делу), но общее впечатление, которое оставляет характер ведения двух кампаний, подтверждается, видимо, цифрой в 10 тыс. наемников, остававшихся на службе в конце 396 г. до н. э. (XIV.78.2).
98 Но Дионисий вполне доверял городским рабам, чтобы зачислить их на службу во флот.


182
Глава 5. Сицилия, 413—368 гг. до н. э.
рабли в море. Хотя карфагенский флот превосходил числом, план Ги- милькона состоял в том, чтобы двигаться по восточному побережью при тесном взаимодействии сухопутного войска и флота". Хотя извержение вулкана не позволило использовать береговую дорогу и пришлось обходить Этну с запада, его командующий флотом Магон разбил Лептина и поплыл к Катане.
Угроза, нависшая над Сиракузами, стала совершенно очевидной. Дионисий отступил туда — к неудовольствию покинутых греков — и отправил своего шурина Поликсена в Италию и в Грецию, чтобы запросить помощь для спасения греческой Сицилии. Вскоре карфагенский флот заполнил собой всю Большую гавань, а армия Гимилькона подошла к воротам Сиракуз, собираясь преуспеть там, где семнадцатью годами раньше афиняне потерпели полный крах. То, что благодаря миссии Поликсена прибыли тридцать кораблей и спартанец Фаракид99  100, не производит впечатления большого успеха.
Дионисий и Лептин находились в отлучке, пытаясь собрать продовольствие для города, когда случайная схватка принесла сиракузянам что-то вроде морской победы101. Как нам рассказывают, из-за этого распространилось мнение, что дела и без Дионисия идут неплохо, и Диодор сообщает о народном собрании и передает произнесенную на нем длинную речь102, в которой содержалось требование низложить Дионисия и заменить его другим командующим, может быть, из сиракузской метрополии Коринфа или кем-то из числа спартанцев, гегемонов Греции. Фаракид, однако, остался безучастен к этому предложению; он сказал, что его послали помогать сиракузянам и Дионисию против Карфагена, а не свергать Дионисия. Присутствовавшие там наемники также сплотились вокруг Дионисия, так что он удержал ситуацию под контролем.
Опасность рассеялась как дым, и это было настолько поразительным, что, казалось, дело тут не могло обойтись без вмешательства сверхъестественных сил. Сообщается, что карфагеняне, когда они готовились блокировать Сиракузы, ограбили храмы Деметры и Коры и разрушили гробницу Гелона и Демареты. Не было ничего удивительного в том, что сначала их охватил беспричинный страх, а затем поразила исключительно смертоносная эпидемия103. Дионисий не упустил шанс и одержал победы как на суше, так и на море.
99 	Обсуждение необходимости кооперации между галерными флотами и сухопутными силами в контексте XVI в., особенно в условиях надвигающейся осады, см.: Guilmartin 1974 (К 21), напр., на с. 186.
109 	См. сноску 94 насг. гл.
101 Caven 1990 (G 134): 115—116 — автор не верит в реальность этой битвы.
102 Об этой речи см. сноску 71 насг. гл.
103 Этот мор (см.: Littman 1984 (G 217)) описывается во всех деталях; очевидно, Фили ст пытался повторить Фукидидово достижение в данной линии повествования. Как обычно в подобных случаях, бесполезно рассуждать о том, что это была за болезнь, хотя, возможно, имеет смысл обратить внимание на то, что ментальные симптомы, отсутствие которых является существенным препятствием для идентификации афинской «чумы» с тифом, в данном случае присутствуют в изобилии. Полезное обсуждение морового поветрия в этих кампаниях см. в работе: Seibert 1982—1983 (G 289).


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. дон. э.
183
Гимилькон был вынужден пойти на переговоры и в конечном итоге добился обещания, что, по крайней мере, карфагенским гражданам будет позволено уйти. Остальное войско, за исключением сицилийцев, разбежавшихся по своим домам, и иберийцев, которых Дионисий зачислил на службу, было продано в рабство. Постыдный факт состоял в том, что Дионисий был подкуплен; кроме того — а это еще хуже — он хотел сохранить до некоторой степени карфагенскую угрозу, дабы гарантировать себе возможность остаться тираном. Также можно сказать, что он усугубил бедствие карфагенян тем, что дискредитировал их (позволив им одним из всего войска бежать тайно от других. —А.3.)т. Гимилькон добрался на родину, но встретил там ужасный прием, так что в конце концов уморил себя голодом. Эта катастрофа и позор спровоцировали крупное антикарфагенское восстание в Ливии (см. далее, с. 443 наст. изд.).
Хотя наемники — несмотря на недовольство граждан — остались с Дионисием, они требовали оплаты, так что пришлось отдать им на откуп Леонтины104  105. Дальнейшая перегруппировка стала возможной благодаря разрушению Мессаны, учиненному Гимильконом. Здесь Дионисий поселил греков-италиотов из Локр и из их колонии Медмы106. Как и в 397 г. до н. э. (см. с. 179 насг. изд.), это было обусловлено пониманием необходимости установить контроль над Мессанским проливом. Дионисий, вероятно, предпочел бы взять невесту из Регия, однако там ему отказали, поэтому он договорился по этому поводу с Локрами, с которыми благодаря такому брачному альянсу возник политический блок, просуществовавший полвека107. Когда Мессана получила локрийских переселенцев, Регий, естественно, почувствовал себя окруженным со всех сторон. Пока Дионисий мстил сикелам и весьма в этом преуспел, Регий расширил поддержку его врагам, поселив наксосцев и катанцев в Милах, что западней Мессаны, а также начал блокаду самой Мессаны под руководством сиракузского изгнанника Гелорида. Эта попытка, однако, провалилась, а вместе с тем были потеряны и Милы.
Теперь война с Регием стала неизбежной, но она откладывалась из-за продолжавшейся сикельской кампании против Тавромения (современная Таоромина), где в 396 г. до н. э. Гимилькон поселил сикелов (Диодор. XIV.59.2). Рассказ Диодора о зимней атаке на эту колонию дает нам самое четкое из всех имеющихся описании личного поведения Дионисия во
104 О похожих мерах по дискредитации спартанцев, предпринятых афинянами, см.: КИДМУ: 512-513.
105 С этого момента и приблизительно до 388 г. до н. э. хронология очень ненадежна с точки зрения тех, кто не особенно доверяет датировкам Диодора.
106 Он хотел, пользуясь моментом, включить в число поселенцев также шестьсот беженцев из материковой Мессении, присоединившихся к нему после разрушения Навпакга в 400 г. до н. э. (см.: сноску 85; Asheri 1984 (G 104): 35—36), но его спартанские союзники возражали против этой идеи, так что мессенцев пришлось отправить на запад острова, где они основали колонию Тиндариду, о которой см.: Ваггеса 1957 (G 115).
107 О брачном альянсе Дионисия с Локрами см.: Musti 1977 (G 236): 92—99 — автор доказывает, что этот брак обеспечил Дионисию и в еще большей степени его сыну Дионисию П постоянные гражданские права в Локрах.


184
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
время битвы: он бесстрашно карабкался на скалы в лесу и едва не распростился с собственной жизнью. Неудача здесь не способствовала формированию внешнего высокого мнения о силе его позиции108.
В этот момент Карфаген вернулся в игру109. Магон, ставший теперь командующим, опять нацелился на Мессану, но его нападение было отбито. Логично предположить, что литературное предание, которое, возможно, стремится преувеличить героизм Регия, замалчивает тот факт, что этот город фактически содействовал Магону, и Дионисий незамедлительно попытался взять Регий, совершив на этот город внезапное нападение. Всё, что ему удалось сделать, так это недвусмысленно заявить о своих претензиях на ту сторону Пролива, а это способствовало формированию мнения о необходимости создания Италиотского союза (см. далее, с. 457 сл. наст. изд.). Магон, получивший теперь подкрепление, решил, что самый лучший шанс для него — продолжить взаимодействие с сике- лами и попробовать пройти через центральную Сицилию110, но оказалось, что в дикой местности у него быстро иссяк провиант. Дионисий довольствовался тем, что, несмотря на желание сиракузского войска вступить в бой, позволил Магону осознать свою ошибку; сообщается даже, что сиракузяне ушли домой. Теперь наконец был заключен мир — на тех же условиях, что и в 405 г. до н. э. (с. 171 наст, изд.), но с тем исключением, что сикелы должны подчиняться исключительно Дионисию111. Современные исследователи сомневаются в том, что Д иодор передает здесь всё верно112. Могли ли успехи Дионисия в 397 г. до н. э. и провал Карфагена за пределами Сиракуз в 396 г. до н. э. пропасть впустую? Широко распространено мнение113, что позиция греческих государств, неподвластных Дионисию, должна была измениться в его пользу. Было бы глупо безоговорочно доверять Диодору, как здесь, так и в любом другом месте, но совсем не очевидно, что он ошибается. При любой разумной оценке позиция греческих городов более уже не имела реального значения. Что действительно имело значение, так это то, что Карфаген теперь, после нескольких попыток овладеть восточной Сицилией, фактически осознал, что ему это не по силам114.
108 Диодор (XIV.88.5) говорит, что Акрагант и Мессана теперь отказались от союза с Дионисием. Это достаточно правдоподобно для Акраганта, но не для Мессаны (ср.: XIV.90.3), вопреки попыткам Б. Кейвена (1990 (G 134): 127—128, 131) связать это со свидетельством Полнена (V.2.18).
109 Вряд ли можно найти явные признаки дублирования этого события у Диодора в XIV.90 и 95.
110 Подозрительно много внимания Диодор уделяет своему родному городу Агирию.
111 Тавромений, который Гимилькон надеялся сделать постоянной сикельской угрозой для Сиракуз, был оставлен и превращен Дионисием в еще одну колонию наемников. Ясно, что к тому времени это место уже подверглось значительной эллинизации (Arch. Rep. за 1987-1988: 121).
112 Сравнение с текстом Диодора в XV. 17.5 (см. далее, с. 188 сл. наст, изд.) определенно вызывает проблемы с тем или другим пассажем.
113 См., напр.: Stroheker 1958 (G 302): 82-85.
114 Так у Б. Кейвена: Caven 1990 (G 134): 130-131.


Глава5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. до н. э.
185
Дионисий мог теперь обратить внимание на Регий. Очевидно, что в самом конце года Дионисий отплыл с 20 тыс. пехоты, тысячей всадников и ста двадцатью кораблями к границе между Регием и Локрами (которые, несомненно, послали какую-то помощь; ср.: Дионисий Галикарнасский. Римские древности. ХХ.7.2). По пути к Проливу он разорил область регийцев. Италиоты попытались выручить Регий с помощью флота из шестидесяти кротонских кораблей, но планы Дионисия были сорваны не столько их усилиями, сколько ужасным штормом, стоившим ему семи кораблей и принудившим его уйти в Мессану. Он прекратил кампанию этого года, но, заключив союз с луканами, которые могли отвлечь внимание италиотов, заложил более прочное основание для будущих успехов.
В следующем году луканы, будучи поддержаны сиракузским флотом под командой Дионисиева брата Лептина, напали в условленное время на Фурии115. Но Лептин, побужденный, вероятно, тяжелым поражением, которое нанесли луканы фурийцам, вместо того чтобы способствовать продолжению войны между италиотами и луканами, способствовал заключению мира между ними. Это полностью противоречило планам Дионисия; естественно, он сместил Лептина и назначил вместо него своего более младшего брата Феарида.
Лишившись, таким образом, помощи луканов, Дионисий изменил стратегию в отношении италиотов. С гораздо меньшим флотом116, но с большим количеством всадников и обладая достаточным продовольствием, он блокировал Кавлонию117, отвлекая тем самым на себя все силы, которые италиоты могли ввести в бой. Изгнанник Гелорид, базировавшийся в Кротоне, имея 25 тыс. пехотинцев, превосходя в этом отношении Дионисия, и 2 тыс. конницы, выступил маршем, чтобы снять осаду. Но Дионисий провел разведку и со своим передовым отрядом неожиданно напал на заре на Гелорида на реке Эллепор118. Гелорид погиб, а остальные италиоты, подоспевшие на помощь и вступившие в бой, не успев построиться, узнав о смерти командира, пустились в беспорядочное бегство. Основная часть войска, 10 тыс. человек, провели два дня на высоком и безводном холме, после чего сдались на милость победителя. К их удивлению, Дионисий позволил им уйти без выкупа и предоставил участвовавшим в этом деле городам великодушные условия мира, совершив «самый лучший поступок в его жизни». Регий отделался передачей победителю своего флота в семьдесят кораблей, выплатой трехсот талантов и выдачей сотни заложников. Кавлония была разрушена и прекратила существование в качестве города, а ее территория передана Локрам, но
115 Диодор ухитряется здесь не дать четкого разделения сезонов боевых действий.
116 Кораблей, впрочем, оказалось достаточно, чтобы Феарид одержал у Липарских островов весьма похвальную победу над эскадрой из Регия.
117 По всей видимости, с не упомянутой Диодором помощью из Локр.
118 Эта река отождествляется либо с совр. Галлипаро (Caven 1990 (G 134): 137), либо со Огиларо (Walbank 1957—1979 (В 122), комм, к Полибию, 1.6.2; Ф.-У. Уолбэнк следует здесь за: Nissen 1883—1902 (G 245) Π: 949). Об указанной битве см. также: Gianelli 1928 (G 180): 73-76, 108-110; De Sensi Sestito 1988 (G 155): 282-283.


186
Глава5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. до н. э.
ее жители переселены в Сиракузы, получив права гражданства и освобождение от налогов на пять лет.
На следующий год119 Дионисий сделал примерно то же самое с Гип- понием. Его друзья в Локрах теперь контролировали большую территорию, которая охватывала весь «носок» итальянского «сапога» на его ширину; Регий попал в полную изоляцию и потерял свой флот. Сделав вид, будто бы он готовится к возвращению в Сицилию, Дионисий искал какой-нибудь casus belli (лат. «повод к войне». — А.З), в частности, он попросил регийцев организовать рынок для обеспечения его войска провиантом120. Когда спустя несколько дней они, заподозрив что-то неладное, закрыли рынок, он вернул им заложников и начал блокаду города.
Осада Регия продолжалась одиннадцать месяцев121, и Дионисий, несмотря на серьезную рану от копья, полученную им в пах, вел ее с ожесточенной решительностью. Регийцы достаточно успешно противодействовали его тактике использования осадных машин (сжигая их во время вылазок. — А.З), но, будучи доведены до крайности из-за голода, в конечном счете сдались. Войдя в город, Дионисий увидел там груды мертвых тел и нашел б тыс. выживших. Он отпустил тех, кто мог заплатить выкуп в одну мину, а остальных велел продать в рабство. Стратега Фитона он оставил — чтобы подвергнуть его беспрецедентной порке, водя по всему городу, а затем утопить. Наши источники объясняют эту яростную жестокость Дионисия по отношению к регийцам их отказом дать ему невесту в 397 г. до н. э.; мы же можем думать, что причина такой крайней враждебности крылась, скорее, в постоянной готовности Регия служить местом спасения для сиракузских беженцев, а также — как минимум в одном реальном случае — готовности блокирования с Карфагеном. К восточной Сицилии, в увязке с Локрами, теперь принадлежал и «носок» итальянского «сапога»; Дионисий даже попытался построить стену поперек перешейка (Страбон. VI. 1.10)122.
119 Это так, если мы согласимся с тем, что фраза «в предыдущий год» в XIV. 107.4 взята из первоисточника, а не является редакторской правкой самого Диодора, который будто бы разбивает пополам год, в который происходили события в Кавлонии и в Гиппо- нии; такая редакторская правка Диодора вызывает определенные сомнения, поскольку здесь ничего не говорится о зимовке Дионисия в Италии. Ср. сноску 115 насг. гл.
120 Неполную коллекцию ссылок на этот обычай см. в изд.: de Ste Croix 1972 (С 68): 399-400.
121 Обычно считается, что осада не ограничилась 388 г. до н. э. и продолжилась в 387-м, но утверждать это можно не на основе хронологии Диодора (см. сноску 82 о сомнениях по поводу Олимпийских игр, которые, согласно ему, совпали по времени с осадой Регия), а, скорее, на основе сообщения Полибия в 1.6.1, который уже прибегнул к установленному, возможно, Тиме ем синхронизму, в котором осада продолжилась в том году, который должен быть идентифицирован с 387/386 г. до н. э.; см.: Walbank 1957—1979 (В 122) I: 46-48.
122 Что в действительности происходило с местом, на котором когда-то находился Регий, до того момента, как Дионисий П вновь заселил его, основав здесь город Фебию (Страбон. VI. 1.6), неясно, за исключением того, что Дионисий имел здесь парадис (т. е. сад, заповедник, парк. — А.З.), в котором пытался разводить платаны, не очень хорошо здесь приживавшиеся (Феофрасг. История растений. IV.5.6; Плиний. Естественная история. ХП .7 — говорит еще о доме).


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
187
Сложившиеся после этого отношения Дионисия с южной Италией очень плохо известны, и всё же они должны быть как-то связаны со следующим пунктом внешней политики, который Диодор выбирает для рассказа, а именно с его авантюрой в Адриатике и на той ее стороне (XV. 13— 14)123. Под 385/384 г. до н. э. мы слышим о том, что Дионисий решил основать города на побережье Адриатического моря с целью установления контроля над так называемым Ионическим поросом, что должно означать здесь переправу124 (греческое слово «порос» означает «пролив», но и «мор скую дорогу»; дело в том, что по этой части Адриатического моря пролегал прямой путь из Италии в Грецию. —А.З). Дионисий якобы вознамерился вторгнуться в Эпир, а также ограбить Дельфийский храм; к реальности второй части этого плана, в любом случае, нужно относиться очень скептически. При содействии Алкета, молосца, жившего в изгнании в Сиракузах125, он заключил союз с иллирийцами и отправил им отряд воинов и доспехи; усилившись таким образом, иллирийцы вторглись в Эпир (см. далее, с. 509 наст. изд.). Он также содействовал паросцам в основании колонии на о. Фаросе (совр. остров Хвар (у южного побережья Хорватии. — А.З.)). Оба эти события относятся, по-видимому, к 385/384 г. до н. э., а за несколько лет до того Дионисий уже заложил колонию на восточном берегу Адриатики — в Лиссосе126 (совр. Леш (город на севере Албании; сербское название — Леш, албанское — Лежа. — А.З.)), недалеко от устья реки Дрин. После этого в тексте следует лакуна неустановленной длины, поскольку далее, в конце той же гл. 13, Диодор без всякого перехода опять говорит о том, что происходило в Сиракузах. Под следующим, 384/383-м, годом сообщается, что паросцы подверглись нападению со стороны варварского населения Фароса, которое призвало на подмогу иллирийцев, но грекам пришел на помощь человек, которого Дионисий поставил эпархом (наместником, управляющим. — А.З). Но куда? Рукописи дают два чтения, Λιστ) или Ataofj (оба — в дативе; оба — в женском роде (!), тогда как упомянутый выше Лиссос имеет мужской род. — А.З), и спор ведется о том, подразумевается ли здесь упомянутый выше Лиссос или же Исса (совр. Вис, город в Хорватии, находится на одноименном острове. — А.З), в 320 км к северо-западу [от Лиссоса]. Сейчас исследова¬
123 Для кн. XV лучше использовать издание Клода Виала, опубликованное в коллекции Бюдэ (древнегреческий текст с французским переводом; полное библиографическое описание: Diodorus Siculus — Diodore de Sicile. Bibliothuque historique (P.: Belles Lettres, 1977) Vol. X: Livre XV. Texte établi et traduit par Claude Vial. (Collection Guillaume Budé); также в связи с кн. XV Диодора необходимо указать на новейший исторический комментарий: Stylianou PJ. A Historical Commentary on Diodorus Siculus, Book 15 (Oxford: Oxford University Press, 1998). -A3).
124 Anello 1980 (G 100): 83 слл. — автор подчеркивает значимость этого пролива.
125 Вопрос о том, был ли этот человек, хорошо известный по его союзу с Афинами в 375 г. до н. э. (Tod Nq 123, строка 109 = Harding No 35; ср.: Ксенофонт. Греческая история. VI.2.10; [Демосфен.] XLIX.22), идентичен Алкету, сыну Лептина из Сиракуз, получившему в 373 г. до н. э. почести в Афинах (IG EP.lOl), представляет собой трудноразрешимую проблему; см.: Tod, р. 217—218.
126 Рукописи дают два варианта названия (оба — в аккузативе. — A3.): Λισσόν и Λίσον; нет никаких сомнений, какими намерениями руководствовался здесь Дионисий.


188
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
тели уже не думают, что в обоих этих пассажах речь идет об Иссе, но всё же есть большая вероятность того, что во втором случае говорится именно о ней127, а это означает, что прямые интересы Дионисия отнюдь не ограничивались лишь районом Мессанского пролива128. На основании существующих свидетельств мы вряд ли можем рассуждать о его мотивах, и какой-то важный исторический фактор, возможно, для нас утерян129.
То, что новые свидетельства могут пролить неожиданный свет на какие-то аспекты этой истории, показывает следующий эпизод, о котором также сообщается под 384/383 г. до н. э.: под предлогом борьбы с пиратами Дионисий неожиданно напал на этрусские Пирги, порт города Цере, и захватил там огромную добычу, улучшив тем самым свое финансовое положение. Можно было бы рассматривать это как обычную пиратскую акцию130, однако благодаря открытию золотых табличек из Пирги, свидетельствующих о значительном карфагенском влиянии, имевшем здесь место, по крайней мере, в предыдущее столетие, данное событие начинает смотреться еще и в другом свете [КИДМ VTL2: 314).
Затем следует Карфагенская война. У Диодора вся она умещается под 383/382 г. до н. э., и, по общему признанию, он до известной степени просто отказался от ее подробного изложения, так что от него мы узнаём о ней не очень много. Затянулась она на восемь лет131. Очевидно, Д ионисий начал эту войну путем отторжения городов, находившихся под властью Карфагена. Последний домогался сотрудничества с Италиотским союзом и фактически высадил десант в Италии. Дионисий вынужден был вести войну на два фронта. В связи с итальянским фронтом всё, что мы слышим о карфагенской активности, это восстановление Гиппония (XV.24.1,
127 Stroheker 1958 (G 302): 123—124 — автор предполагает, что об основании Иссы речь шла в гл. 13, в том месте текста, где сейчас пропуск. Приемлемое свидетельство о том, что Исса была когда-то основана сиракузцами, содержится у Псевдо-Скимна ([Скимн.] Землеописание. 414-415). Впрочем, надпись Ditt SIC 141, часто приводимая в этом контексте, относится отнюдь не к 380-м годам до н. э., а к началу 3-го столетия; см.: Woodhead 1970 (G 325): 509—511. Обратите также внимание на то, что Анкона была основана сиракузцами, бежавшими от Дионисия (Страбон. V.4.2, р. 241). А также см. далее сноску 143.
128 Несостоятельность теории о том, что Дионисий первым «распечатал» Адриатику для греков, показал Р. Бомонт (Beaumont 1936 (G 116)), но его попытка (на р. 202—203) разрушить более старое представление об «Адриатической империи» Дионисия и свести его интересы к одному только Лиссосу (так же у Вудхеда: Woodhead 1970 (G 325)), была модифицирована А. Джитти (Gitti 1952 (G 183)), который показал, что факты всё же не ограничиваются одной этой колонией, хотя и он не считает, что рискованное предприятие Дионисия в Адриатике продолжалось очень долго. См. также: Anello 1980 (G 100).
129 Stroheker 1958 (G 302): 119—128 — автор придает большое значение желанию укрепить коммуникации со старой Грецией; Caven 1990 (G 134): 149—153 — автор считает, что Дионисий пытался создать державу, которая по своим ресурсам могла бы соответствовать Карфагену. То, что борьба с иллирийским пиратством была одним из мотивов Дионисия, отвергается в изд.: Dell 1967 (Е 64): 344—346.
130 По поводу теории Марты Сорди (Sordi 1960 (G 291): 62—72), согласно которой Дионисий действовал заодно с галлами, напавшими на Рим, см.: КИДМ VU.2: 368—369.
131 Война датируется 382—374 гг. до н. э., Beloch 1912—1927 (А 5) Ш.2: 376—377.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
189
причем данное сообщение не связано с изложением хода этой войны), а также располагаем одним только голым фактом о том, что Дионисий захватил Кротон, хитростью проникнув на акрополь, и долгое время удерживал город (Ливий. XXIV. 3—8; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. ХХ.7.3)132. Что касается Сицилии, то мы не можем даже локализовать решающие битвы, а именно сражение при Кабале, в котором карфагеняне потеряли 10 тыс. убитыми, включая Магона, и 5 тыс. пленными, и сражение у Крония (находился, видимо, где-то на северном побережье), во время которого погиб Лептин, а карфагеняне без всякой пощады перебили 14 тыс. сицилийцев. Мирное соглашение опять описывается так, как если бы оно было достигнуто на прежних условиях (см. с. 171, 184 наст, изд.), но, поскольку Карфаген явно получил Селинунт и часть территории Акраганта, которые формально были карфагенскими данниками с 405 г. до н. э., здесь имеется какое-то серьезное заблуждение. Новый элемент состоит в том, что Дионисий согласился заплатить компенсацию в тысячу талантов, которые он вряд ли мог собрать133.
Мы располагаем определенной информацией о случаях вмешательства Дионисия в дела старой Греции. Как мы уже видели (с. 176 наст, изд.), есть основания думать, что начало Коринфской войны поставило его перед дилеммой — встать либо на сторону Спарты, либо на сторону Коринфа, метрополии Сиракуз. Несмотря на предоставленные Дионисию почести в Афинах и несмотря на посольство 393 г. до н. э. (Tod No 108 = Harding No 20; Лисий. XIX. 19—20), которое потребовало от него не отправлять помощь спартанцам, он, похоже, никогда всерьез не сомневался насчет оказания поддержки Спарте; если он хоть в какой-то степени учитывал сиракузское общественное мнение, то вряд ли мог встать на сторону Афин. Первое деятельное вмешательство состоялось в 387 г. до н. э., когда его шурин Поликсен привел двадцать кораблей из Сицилии и Италии на помощь Анталкиду во время заключительной кампании, во время которой был блокирован Геллеспонт и закончена Коринфская война (с. 149 наст, изд.) (Ксенофонт. Греческая история. V.1.26)134. То, что Дионисий поддерживал систему, созданную Царским миром, в источниках считается само собой разумеющимся (Лисий. ХХХШ.6; Исократ. IV. 126; Диодор. XV.23.5). Единственное, что не вписывается в эту картину, так это его поддержка иллирийцев (с. 187 наст, изд.), которые использовали ее таким образом, что вынудили Спарту оказать помощь молосцам (Диодор. XV.13.3).
То обстоятельство, что, когда в 378 г. до н. э. на материке снова начались боевые столкновения, о Сиракузах ничего не было слышно, может
132 Дионисий Галикарнасский в указанном месте объединяет падение Регия и Кротона, но мы не можем использовать это свидетельство для уверенного отнесения взятия Кротона к 378 г. до н. э.
133 Обратите внимание на свидетельства в платоновских «Письмах» (УП.332с, 333а); Дионисий с трудом удерживал власть и дошел даже до того, что платил дань варварам.
134 Итальянские корабли прибыли, по всей видимости, из Локр. Есть большие сомнения в том, что этот флот мог быть отправлен до завершения осады Регия.


190
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
быть обусловлено Карфагенской войной. В самом деле, первый признак возобновленных контактов состоит в том, что осенью 373 г. до н. э. спартанский флот пытался заручиться поддержкой Дионисия при нападении на Керкиру под предлогом того, что для него самого было важно, чтобы Керкира не оказалась под афинским контролем (Ксенофонт. Греческая история. VL2.4; ср.: Диодор. XV.46.2). В 372 г. до н. э. у ее берегов и в самом деле появился сиракузский флот из десяти триер. Ификрат напал на них из засады, и тут обнаружилось, что они везут богатые посвящения в Дельфы и в Олимпию, по-видимому, для Олимпийских игр 372 г. до н. э. Ификрат, получив разрешение из дома, распродал дары, предназначенные богам, а Дионисий написал в Афины очень гневное послание с обвинением их в святотатстве (Ксенофонт. Греческая история. VI.2.33—36; Полнен. Ш.9.55; Диодор. XV.47.7; XVI.57.2—4).
Вплоть до сражения при Левктрах с запада так и не прибыло никакого другого войска, но затем Дионисий всё же кое-что сделал, чтобы оплатить свои старые долги перед Спартой. В 369 г. до н. э. подоспело более двадцати кораблей с 2 тыс. кельтов и иберийцев — первое появление такого рода войска в материковой Греции, — с пятьюдесятью всадниками, причем эти наемники получили жалованье на пять месяцев вперед. Они сразу доказали свою эффективность в рукопашных схватках (Ксенофонт. Греческая история. УП.1.20—22; Диодор. XV.70.1), и в результате такое же войско появилось здесь и на следующий год. Кельты и иберийцы сыграли важную роль в «Бесслёзной битве» (с. 240—241 наст, изд.; Ксенофонт. Греческая история. УП. 1.28—32), хотя к тому времени уже истек срок, на который Дионисий посылал этот вспомогательный отряд. Ограничение по сроку, скорей всего, было как-то связано с возобновлением в том же году войны в западной Сицилии (Диодор. XV.73). Это многое говорит о верности Дионисия Спарте или о его желании продемонстрировать материковым эллинам, что он вообще обладает реальной военной силой и может посылать войска на помощь своим союзникам.
Такое стремление сицилийского тирана дать в это время всем почувствовать собственную роль в греческих делах выясняется благодаря двум постановлениям афинян, чье восстановление дружественных отношений со Спартой (с. 235 наст, изд.) привело к возобновлению их контактов и с Дионисием. Летом 368 г. до н. э. (в последнюю пританию 369/368-го ар- хонтского года) от Дионисия в Афины прибыли послы с письмами по поводу «строительства храма», т. е. храма Аполлона в Дельфах, разрушенного в 372 г. до н. э., и по поводу мирного договора (Tod № 133). Буле передала рассмотрение внешнеполитических аспектов этих писем синедриону своей конфедерации, однако рекомендовала Народному собранию от имени одних только Афин предоставить почести Дионисию и его сыновьям, наградив их венками и афинским гражданством за их содействие «Царскому миру, который заключили афиняне, спартанцы и другие греки». Существует и другое доказательство того, что конфедерация не испытывала большой радости по поводу некоторых последствий сближения со Спартой, Дионисий же был особенно нежелательным компань¬


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
191
оном. Принятый затем декрет (Tod Nq 136 = Harding Nq 52) представлял собой сугубо афинский альянс с Дионисием и его отпрысками, причем афинские союзники в нем даже не упоминались133  * 135.
Сближение с Афинами было увенчано следующей зимой на состязаниях трагических поэтов на Ленеях, когда Дионисий победил со своей трагедией «Выкуп Геракла». Согласно преданию, он отметил известие о своем успехе таким пьяным ликованием, что в результате умер от этой невоздержанности, и, во всяком случае, приблизительное время этой смерти должно быть верным. Таким образом, мы можем ее датировать весной 367 г. до н. э.
От случая к случаю мы упоминали о сторонниках Дионисия, и неотъемлемая часть предания о нем посвящена им и внутренней организации правления136. Это вопрос не только о характере той поддержки, какой он пользовался, но и о наследовании власти. Даже в наше время исследователям Римской империи позволительно обращать свои мысли от развития институтов к увлекательной теме поисков Августом своего преемника; наследование в монархиях — вопрос важный. Проблемы у Дионисия были теми же, с какими столкнется и Август: блокировка с друзьями путем брачных союзов, скрытое соперничество разных семейных групп, противоречие между наследственным принципом и компетенцией человека. Два династических рода Августа (Юлии—Клавдии. — А.3.) ведут свое начало от его собственной дочери от его первого брака и от его пасынков — от второго. В этом отношении Д ионисий оказался более основательным. Потеряв первую жену, дочь Гермократа, он взял сразу двух, Дориду, иностранку из Аокр, и сиракузянку Аристомаху, дочь своего прежнего поборника Гиппарина и сестру Диона137. Сообщается, что тиран принял все меры предосторожности, чтобы утаить, какой из двух браков был совершен первым; так случилось, что Дорида родила сыновей задолго до Аристомахи138. Однако Д ионисий конечно же нуждался в соратниках задолго до того, как его дети стали взрослеть; у него были друзья, братья и шурин139. Некоторых из своих прежних друзей он по¬
133 То, что этот декрет относится к весне 367 г. до н. э., как обычно считается, маловероятно; его следует датировать временем, как можно более близким к предыдущему декрету, возможно, второй пританией 368/367 г. до н. э. (Lewis в изд.: Develin 1989 (С 127):
255). По поводу афинского посольства в Сицилию, состоявшегося примерно в то же вре¬
мя, ср.: [Демосфен.] LIIT.5.
136 Помимо книг общего характера, см.: Beloch 1912—1927 (А 5) Ш.2: 102—107; Gemet 1953 (С 29); Sartori 1966 (G 288).
137 По всей видимости, она была старше Диона, который, как кажется, родился ок. 409 г. до н. э. (Непот. Дион. 10.3 — это место неверно понято К. Белохом).
138 В надписи Tod № 133 (368 г. до н. э.) названы только Дионисий и Гермокрит, сыновья Дориды. То, что Аристомаха долгое время оставалась бездетной (Плутарх. Дион. 3.6), в буквальном смысле неверно, поскольку ее дочери достигли брачного возраста уже Довольно рано (Beloch. Указ, соч.: 102—103, 105, однако автор приходит к заключению, что история с двойной женитьбой является выдумкой).
139 Tod Nq 108 = Harding Nq 20 (393 г. до н. э.) — декрет, которым наряду с Дионисием почести оказываются Лептину, Феариду и Поликсену; текст сохранился не полностью, и непросто определить, кто еще содержался в этом списке.


192
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
терял довольно рано. Вскоре умер Гиппарин. Гелорид, его «приемный отец», как мы уже видели, вскоре после 402 г. до н. э. вынужден был бежать из Сиракуз и возглавил партию изгнанников в южной Италии (Диодор. XIV.8.5, 87.1, 103.4—104.1). Из первых сторонников, известных нам, остался только Филист, пока еще не ставший историком, который в течение долгого времени командовал крепостью на Ортигии и будто бы являлся любовником матери Дионисия (Плутарх. Дион. 11.5). Но в ранний период правления Дионисий полагался в основном на своего брата Лептина, который имел официальное звание наварха и действовал в качестве такового (Диодор. XIV.48.4; 53.5; 59.7—60.4; 72.1; 102.2—3) с 397 г. до н. э. и вплоть до своей отставки в 390 г. до н. э. (с. 185 наст, изд.), а также на своего шурина Поликсена, брата Гермократовой жены (за которого Дионисий выдал замуж свою сестру Тесту. — А.5.), человека, несомненно, влиятельного и полезного (Диодор. XTV.62.1; 63.4; Tod No 108 = Harding № 20; Ксенофонт. Греческая история. V.1.26).
Филист, Лептин и Поликсен — все они, каждый в свое время, отправились в изгнание. У нас нет подробностей того, как в страхе перед своим шурином бежал Поликсен (Плутарх. Дион. 21.7—8), но у нас есть достаточно четкое представление о том, что Лептин обладал большей популярностью, нежели Дионисий, и был настолько бестактным, что самостоятельно урегулировал итальянские дела, без всякой ссылки на Дионисия (т. е. Лептин, будучи всего лишь навархом, проигнорировал главу государства. — А.З.). Кульминация, согласно Диодору (XV.6—7), наступила в 386 г. до н. э. По преданию, фиаско в Олимпии довело Дионисия до такой бешеной ярости, что он казнил многих из своих друзей по совершенно ложным обвинениям140 и многих изгнал, включая Филиста и Лептина, бежавших в Фурии, где они были хорошо приняты италиотами, но позднее вернувшихся в Сиракузы, когда Лептин получил дочь Дионисия в жены. Это предание мотивированно и неправдоподобно, в нем как будто бы ничего не происходит с Феаридом, который возглавлял миссию в Олимпию. У Плутарха мы обнаруживаем более интересную историю141 [Дион. 11.6), в которой Лептин, не посоветовавшись с Дионисием, предлагает одну из своих дочерей Филисту. Это выглядит так, как если бы отставной наварх и командир гарнизона объединились с целью принудить Дионисия к триумвирату, если только не хуже;142 неудивительно, что реакция Дионисия была стремительной. В данной версии Филист не вернулся в Сиракузы при жизни Дионисия, и это, очевидно, так и было143.
140 Их имена не сохранились.
141 Самое раннее из сохранившихся преданий (Эней Тактик. Х.21—22; ок. 350 г. до н. э.) предполагает популярность Лептина у большинства жителей Сиракуз и возникшую по этой причине подозрительность Дионисия; оно сообщает также о хитрости, благодаря которой последнему удалось не допустить в городе восстания.
142 Определенное подтверждение такого сговора можно найти у Филиста в: FGrH 556 F 60, где он пишет о страданиях дочерей Лептина.
143 В указанной версии Филист был изгнан в Адриатику, где написал основную часть своей истории. О таинственной fossa Philistina (Филистинский канал. — А.З.) и попыт-


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
193
То, что Лептин вернулся, сомнений не вызывает144, но на посту наварха он был заменен самым младшим братом — Феаридом. Оба брата получили в жены дочерей Дионисия, и здесь должна была иметь место линия на их противопоставление друг другу и поддержание напряженности между ними вплоть до момента, когда Лептин погиб в битве, а немного спустя умер и Феарид. Между тем понемногу взрослели собственные сыновья Дионисия, однако в свои последние годы он вновь выбрал политику напряженности и балансирования между несколькими претендентами на власть. В то время у него был выбор между двумя семьями. Похоже, он делал ставку на самого старшего сына, от жены-иностранки (позднее известен как Дионисий II), но главным советником145 являлся теперь сын Гиппарина Дион, его собственный шурин и зять, сам являвшийся дядькой двух других сыновей Дионисия. Естественно, считалось, что Дион оказывал предпочтение собственным племянникам, и в конечном итоге Дионисий умер, как и большинство тиранов, под аккомпанемент слухов о наследственном кризисе и заговоре врачей (Тимей, FGrH 566 F 109; Непот. Дион. 2.4—5; Плутарх. Дион. 6.2). В гл. 13 настоящего тома будет показано, сколь недостаточны были меры, принятые Дионисием для обеспечения преемства власти; этот экзамен на успешную наследственную монархию он не сдал.
Выше мы уже очертили главные направления в деле преобразования Дионисием Сицилии и в расширении его влияния на итальянский «мысок» (с. 178, 179 наст. изд.). Как доказывают последующие события, в этих отношениях в Больших Сиракузах сохранилось чувство гражданской солидарности, несмотря на изменения в структуре населения этого города. Если отвлечься от Сиракуз, более старые города потеряли былое значение, однако теперь были основаны новые, например, Тавромений и Тиндарида, возникшие благодаря перезаселению этих мест наемниками. Не все из данных городов были чисто греческими, и вне зоны прямого контроля Дионисия мы располагаем свидетельством по меньшей мере об одном примере того способа, благодаря которому Дионисиево правление в конечном счете изменило этническую карту. В 404 г. до н. э. группа кампанцев, использовать которую он больше не собирался, не стала возвращаться в Италию, а отправилась на запад острова и закрепилась в элимской Энтелле, перебив ее мужчин и женившись на ее женщинах (Диодор. XIV.9.9). Они сохранились под карфагенским контролем, противостоя попыткам Дионисия вытеснить их оттуда (Диодор. XIV.48.5; 53.5; 61.5). Одно замечательное эпиграфическое открытие146 показывает,
ках связать ее с рискованными предприятиями Дионисия на Адриатике (с. 187 наст, изд.) см. у Гитти (Gitti): G 182; G 183: 172-176.
144 Сообщается, что он продолжал конфликтовать с Дионисием (Полиен. VI. 16.1); Плутарх. Мор алии. 338В; Элиан. Пестрые рассказы. ХШ.45 — эти авторы представляют предание, в котором Дионисий умышленно не смог уберечь Лептина от смерти.
145 Весьма вероятно, что Дион при Дионисии I был навархом, но этого нельзя вывести из Плутархов а «Диона» в 7.2, каковое место является обратной ссылкой к 6.5.
146 Nenci 1980 (В 162, в резюмированном виде: SEG XXX: 1117—1123); Nenci et al. 1982 (В 163, в резюмированном виде: SEG ХХХП: 914); Knoepfler 1987 (G 206); см. так¬


194
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
что вопреки всем превратностям они оставались там, по всей видимости, еще в 280-х годах до н. э., сохраняя отчасти свою оскскую терминологию, но выражая себя — по крайней мере в публичной сфере — в греческих конституционных формах и в форме дорийского диалектного койне.
В других местах, как, например, в Селинунте147 и в поселениях на вершинах гор148, прежде всего в Монте-Адраноне149, с их пунийскими храмами, от 4-го столетия происходят убедительные свидетельства возросшего пунийского влияния. Впрочем, регионы влияния частично перекрывали друг друга. На Монте-Калтафарачи, что в 6 км к востоку-северо-востоку от Акраганта, во времена Дионисия, похоже, существовала греческая крепость150.
Поскольку сообщения Диодора о Карфагенской войне становятся всё менее и менее адекватными, мы не можем оценить в полной мере неудачу Дионисия в деле полного изгнания Карфагена из Сицилии. Весьма вероятно, он никогда не располагал ресурсами, достаточными для выполнения такой задачи. Известный нам монетный материал (см. с. 180, при- меч. 93 наст, изд.) заставляет думать, что основной метод вознаграждения наемников, принятый Дионисием, должен был состоять в наделении их землей. Это не всегда можно было осуществить без отъема земли у других151, и, вероятно, наемники, однажды осевшие на выделенных им местах, неохотно участвовали в новых смелых предприятиях.
Судя по всему, не в наших силах оценить по справедливости характер Дионисия, располагая лишь враждебным к нему преданием. В общем, создается ощущение, что повествование о его жизнь постепенно ухудшается в своем качестве. Рассказ Диодора, совершенно определенно, становится всё бессодержательней и бессодержательней, но при этом мы имеем картину возросшей изоляции, в которой оказался тиран, и ухудшения его нрава, даже и без массы позднейших152 колоритных анекдотов о его подозрительности и принимавшихся им мерах предосторожности. Есть богатая коллекция таких рассказов: он устроил что-то вроде рва вокруг своей опочивальни и соорудил подъемный мост перед проходом к ложу, брить себя доверял только своим дочерям, а когда они повзрослели, забрал бритвы даже у них и брился сам с помощью скорлупы грецкого ореха153. Все эти анекдоты превратятся в образчики того, как должен вести себя тиран.
же: SEG XXXV: 999 (новый текст). К этому досье нужно также присовокупить один текст из подобного поселения в Наконе, еще даже более итальянского по своему характеру; ср.: SEG XXXIV: 934.
147 Rallo 1982-1983 (G 272).
148 Arch. Rep. за 1987-1988: 131; Anello 1986 (G 101).
149 Fiorentini 1979 (G 165).
150 Castellana 1984 (G 132) — автор пытается реконструировать ход проникновения Дионисия в эту зону.
151 Сравните дилемму, вставшую в конечном итоге перед Дионом (с. 829 наст, изд.), как она кратко описана у Непота (Дион. 7.1—2).
152 Не все анекдоты имеют позднее происхождение; см. сноску 141 наст. гл.
153 Когда я перерабатывал эту главу, враждебная президенту Ирака пресса сообщила о том, что он часто меняет своих брадобреев.


Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
195
Многому ли из всего этого можно верить? Исследователи, в основном, видимо, англосаксонские, склонны к скептицизму относительно историй о моральном разложении монархов — связано ли это предполагаемое разложение с роскошью или подозрительностью; скепсис этот особенно заметен, когда публичная жизнь и государственная деятельность этих монархов обнаруживают какие-то признаки внутренней цельности и успеха. Александр Македонский и Калигула не были развратными — просто они последовательно пытались выработать новые формы монархии. Истории о бесчеловечных акциях и злодеяниях не принимаются на веру. Периандр Коринфский превращается в Лоренцо Медичи153а, несмотря на тот факт, что фактически для всех примеров плохого поведения Периандра можно найти параллели в карьере Али-паши Янинского153Ь в начале XIX в., о поступках которого сообщалось в регулярных рапортах британского консула. Поколению, которое имело возможность следить, скажем, за карьерой фельдмаршала Амина153с, нет нужды приводить доводы в пользу того, что бывают такие люди, которых абсолютная власть развращает абсолютно, а то, что подобные вещи вполне могут сочетаться с крупными военными и политическими успехами, в достаточной мере может продемонстрировать тщательное рассмотрение того, кем представлялся Сталин близким к нему людям.
В новейших работах о Дионисии их авторы большей частью пытаются свести враждебный характер Диодорова повествования к предубеждению 154 и, соответственно, относятся к этому преданию с большим скептицизмом. Действительно, наши источники по Дионисию оставляют желать много лучшего, и этот скепсис вполне оправдан. Но один важный источник всё же невозможно проигнорировать.
Не вызывает сомнений, что в начале 380-х годов до н. э. Платон посетил Сицилию, хотя рассказы о том, как с ним обращался Дионисий, полны мифов155. Содержащееся в платоновском «Государстве» (562—571, 577—580) описание того, как демократия превращается в тиранию и как
153а Лоренцо Медичи «Великолепный» (1449—1492) — правитель Флоренции (1469—1492 гг.), при нем республиканское правление фактически было сведено на нет, а сам он превратился в полновластного тирана Флоренции, при этом покровительствовал искусствам, поэзии и философии, был замечательным поэтом. — А.З.
iö3b Али_паша Янинский (Тепеленский; 1741—1822) — албанский феодал, правитель (1787—1822 гг.) части албанских и греческих территорий, принадлежавших Османской империи; добился почти полной независимости от султана, обладал собственными вооруженными силами, поддерживал отношения с иностранными государствами. — А.3.
ЬЗс Амин Дада Уме Инди (1928—2003) — президент Уганды (1971—1979 гг.), при котором в стране сформировался один из самых жестоких репрессивных режимов в истории современной Африки. — А.З.
154 Stroheker 1958 (G 302); Sanders 1979/1980 (G 282); Sanders 1987 (G 283): 1-40; Caven 1990 (G 134) — среди этих авторов нет единого мнения относительно источников такой предвзятости. (К списку исследований о Дионисии Старшем необходимо добавить изд.: Фролов Э.Д. Сицилийская держава Дионисия (Л.: Изд-во ЛГУ, 1979) = Фролов Э.Д. Греция 6 эпоху поздней классики. Общество. Личность. Власть (СПб.: Издательский центр «Гуманитарная академия», 2001): Часть Ш. — А.З.)
155 См.: Sordi 1979 (G 294).


196
Глава 5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. до н. э.
меняется сам тиран, легкоузнаваемо. Кое-что из этого описания, в особенности акцент на сексуальных привычках тирана, как кажется, не особенно соответствует характеру Дионисия, но многое всё же соответствует: недоверие к богачам как олигархам, личная стража, конфискации и перераспределение собственности, подозрительность по отношению к друзьям, набор наемников, провоцирование войн с целью маскировки своей слабой позиции на родине. Авторитетные исследователи156 высказывались против того мнения, что здесь подразумевается именно Дионисий, полагая, что данный портрет тирана носит обобщающий характер и что если Платон и имел в виду кого-то конкретного, то это был Писистрат Афинский. Однако что-либо еще в этом рассказе применить к Писист- рату нельзя. Можно согласиться с тем, что платоновский тиран — это не один только Дионисий, но конечно же именно последний во многом занимал мысли Платона. Еще меньше вызывает сомнений то, что у любого читателя 370—360-х годов до н. э. при знакомстве с платоновским описанием в голове неизбежно возникал образ Дионисия157. Кто же после всего сказанного был главным тираном эпохи? А если иметь в виду эпизод в Олимпии (с. 177 наст, изд.), то трудно удержаться от упоминания трагических поэтов, которые отправятся по разным государствам и наймут там актеров с зычными голосами, чтобы склонять собравшуюся толпу в пользу тираний.
Самый важный пассаж у Платона — тот, что посвящен личности тирана. Этот отрывок, в котором описывается беспрецедентная деградация тирана, не способного никому доверять и являющегося жертвой постоянного страха, вводится весьма своеобразным способом. Чтобы увидеть, каков был тиран в действительности, требуется суждение не того человека, который ослеплен внешней помпой и демонстрацией абсолютной власти, но того, чье понимание способно проникнуть внутрь человеческого сердца и увидеть, что там происходит. Следовало бы прислушиваться к такому сведущему судье, который жил под одной крышей с тираном и лично наблюдал его поведение, причем не только в чрезвычайных обстоятельствах государственной жизни, но по отношению к членам его, тирана, собственной семьи. «Хочешь, мы предположим, что принадлежим к числу тех, кто может так судить, или что мы уже встретились с подобного рода людьми? Тогда у нас было бы кому отвечать на наши вопросы» (Платон. Государство. 577Ъ. Пер. А.Н. Егунова). Трудно поверить, что Платон не хочет этим сказать следующее: «Я видел Дионисия и я знаю его»158. В следующем затем поразительном пассаже Пла¬
156 Wilamowitz 1920 (Н 120): 432; Stroheker 1958 (G 302): 106.
157 Так в изд.: Caven 1990 (G 134): 167—168, 226.
158 Wilamowitz 1920 (H 120): 437, примем. 1 — автор отрицает это, однако см., напр.: Heintzeler 1927 (С 33): 77. Caven 1990 (G 134): 168—169, 226—227 — автор доказывает, что во время своего первого визита на Сицилию Платон не встречался с Дионисием, а лишь передает взгляды юного Диона, которые совпадали с предубеждениями самого Платона. Эту гипотезу трудно примирить с успешной карьерой Диона в Сиракузах в последующие двадцать лет.


Глава5. Сицилия. 4Ί3—368 гг. до н. э.
197
тон приходит к заключению, что, говоря современным языком, тирания разрушила Дионисия как личность. Один более откровенный пассаж (332с) в письме VII (см. далее, с. 818 сл. наст, изд.) объясняет то, что Платон считал провалом Дионисия, — тот факт, что при всей своей мудрости (iсофия; данное слово может иметь весьма ироническое значение) тиран вообще никому не верил.


Глава б
Р. Стер
ЦАРСКИЙ МИР
И ВТОРОЙ АФИНСКИЙ МОРСКОЙ
союз
I. 	Превосходство Спарты
Анталкидов мир заставил склонить голову врагов Спарты и ослабил их, по крайней мере, на какое-то время. За сломом фиванского влияния в Беотии последовало новое основание Платей (Павсаний. IX. 1.4), которое, вероятно, произошло, скорее всего, в это время, а не после захвата Кадмеи, фиванской цитадели, и очень похоже на то, что Фивы вынуждены были заключить союз со Спартой (Исократ. XIV.27; Плутарх. Пелопид. 4.5). Данный факт ставится под сомнение1, однако отсутствие упоминаний о таком союзе для времени фиванских переговоров с Олинфом и суда над Исмением само по себе не является достаточным доказательством того, что такого альянса не было.
Коринфская война закончилась. Теперь, как и в 421 и 404 гг. до н. э., Спарта обратила внимание на поведение своих друзей во время войны. Она желала (Ксенофонт. Греческая история. V.2.1) наказать тех союзников, которые содействовали противнику, и исключить возможность таких измен в будущем. Первыми жертвами ее недовольства стали вечно упрямые мантинейцы, то и дело показывавшие свою ненадежность: уклонялись от военной службы под предлогом священного перемирия, выказывали мало энтузиазма, а когда всё же посылали войско, радовались спартанским военным неудачам и даже снабжали аргивян зерном. Поэтому в 385 г. до н. э. Спарта предъявила ультиматум: Мантинея должна снести свои укрепления — готовность исполнить это требование могла быть воспринята как ретроспективное доказательство лояльности. Мантинейцы отказались, так что против них был организован поход. Агеси- лай не хотел его возглавить будто бы из-за того, что Мантинея оказывала услуги его отцу, поэтому спартанское войско повел Агесиполид, несмотря на то, что его отец Павсаний находился в хороших отношениях с вождями мантинейского народа (Ксенофонт. Греческая история. V.2.3).
Buckler 1980 (С 330).


I. Превосходство Спарты
199
Диодор (XV.5) порицает спартанскую акцию как вопиющее нарушение мира, и весьма вероятно, что мантинейцы обращали внимание именно на этот момент, когда воззвали за помощью к Афинам. Но афиняне проголосовали за то, чтобы не разрывать мирных отношений, и Мантинея была оставлена один на один со Спартой. Афиняне конечно же вовсе не считали спартанскую атаку законной или морально оправданной; данное решение свидетельствует лишь об их изоляции и слабости. Спарта, с другой стороны, обратилась к своим новым союзникам, главным образом, возможно, по психологическим причинам, ибо она вряд ли могла чувствовать острую необходимость в их содействии. На спартанской стороне должным образом воевал фиванский контингент, причем в его составе были и Пелопид, и Эпаминонд (Плутарх. Пелопид. 4.4 сл.; Павсаний. IX.13.1).
Опустошив окрестности Мантинеи, Агесиполид приступил к осаде. Всё лето мантинейцы держались, получая помощь, как утверждается, от сочувствовавших из числа спартанских союзников, которые по ночам тайно переправляли в город продовольствие (Полиен. П.25). Но с наступлением сезона дождей спартанцы запрудили реку, протекавшую через город, из-за чего городские укрепления начали разрушаться (Ксенофонт. Греческая история. V.2.4 сл.; несколько иначе: Диодор. XV. 12.1; Павсаний. УШ.8.7). Мантинейцы теперь согласились срыть свои стены, но спартанцам этого было уже мало; вместо этого они настаивали на прекращении существования Мантинеи как города: он должен быть разрушен, а жители — расселиться по четырем или пяти деревенским общинам, на которые они были разделены в прежние времена (Ксенофонт. Греческая история. V.2.5 сл.; Эфор. 70 F 79, Диодор. XV.12.1 сл.; Страбон. УП1.3.2; Павсаний. УШ.8.9). Конечно, возможно, но маловероятно, что для оправдания этого требования спартанцы ссылались на тот пункт мирного договора, в котором говорилось об автономии, исказив это условие. Обороняющиеся, не имея никаких шансов, сдались. Сторонники аргивян и народные вожди общим числом примерно в шестьдесят человек боялись, что будут преданы смерти, однако в дело вмешался бывший царь Павсаний, живший в изгнании в Тегее: он уговорил (своего сына Агесиполида. — А.3.) дать им гарантии неприкосновенности. Затем был осуществлен диой- кизм (расселение; акт, обратный синойкизму. —А.З.). Поначалу тяжесть расходов, связанных с переселением, вызывала общее недовольство, но те, кто после чистки остался у власти, в конце концов решили, что эти перемены — к лучшему. Спарта также имела повод для удовлетворенности, ибо когда из этих поселений набирались воины, то в поход они отправлялись с гораздо большим энтузиазмом, чем тогда, когда жили вместе при демократическом правлении (Ксенофонт. Греческая история.
V.2.7).
Озабоченность Спарты поведением своих союзников во время войны, и в особенности их иллюзорной готовностью посылать войска, была затем использована флиунтскими изгнанниками (Ксенофонт. Греческая ис¬


200
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
тория.У.2.8 слл.)2. Эти последние указывали, что, пока они обладали властью, Флиунт давал людей и пускал спартанские войска в город, тогда как после их изгнания флиунтцы отказались следовать за спартанцами и закрыли ворота перед ними. В этом было преувеличение, но эфоры, подвигнутые, скорее всего, не доводами изгнанников, а открывшимся для них самих шансом установить контроль над Флиунтом, выступили с плохо завуалированной угрозой. Изгнанники, заявили они, были друзьями Спарты, и их удаление из города — незаконно. Тем не менее, Спарта предпочла бы, чтобы они вернулись в город на основе взаимного соглашения, без использования силы. Флиунтцы опасались измены, если лакедемоняне отправят против них войско, поскольку у изгнанников оставалось в городе много друзей и родственников, часть которых грезила о смене правления. Поэтому флиунтцы проголосовали за разрешение изгнанникам вернуться и возврат им собственности, а также за то, чтобы улаживать все споры, какие могут в связи с этим возникнуть, путем открытого судебного разбирательства.
События за пределами Пелопоннеса не привлекали спартанского внимания вплоть до 382 г. до н. э. Примерно за десять лет до того Аминта Македонский был изгнан из своей страны в результате вторжения иллирийцев и в обмен на помощь уступил Олинфу некоторые пограничные территории (неясно, какие именно и в каком объеме). Восстановив свои позиции, царь несколько самонадеянно попросил вернуть свои земли, но Олинф ответил отказом. Аминта начал войну, однако олинфяне, представляя себя в качестве освободителей, доказали свое превосходство и к лету 382 г. до н. э. даже установили контроль над Пеллой. Поэтому Аминта обратился к Спарте (Ксенофонт. Греческая история. V.2.11 слл.; Диодор. XIV.92.3; XV. 19.2 сл.; Дион Хрисостом. XXV.6). Сюда также прибыли послы из Аканфа и Аполлонии, которых эфоры представили народному собранию и союзникам. Тема, о которой говорил представитель Аканфа, явным образом касалась условий Царского мира: экспансия Олинфа не только за счет Аминты, но и за счет более мелких и более слабых городов Халкидики. Олинф угрожал силой включить Аканф в состав Халкидского государства, если тот откажется помогать олинфя- нам в их войнах, и, хотя Аканф страстно желает сохранить свою независимость и политическую индивидуальность, ему могла понадобиться помощь, если он хочет противостоять давлению, которое может оказать на него Олинф.
Как утверждает Диодор (XV. 19.3), такой аргумент всё еще мог повлиять на Спарту, раз она желала утвердить свое влияние во фракийском регионе под благовидным предлогом защиты пункта мирного договора об автономии от олинфской агрессии. Но, если доверять Ксенофонту, основная часть речи Клигена (представитель Аканфа. — А.3.) была по¬
2 См.: Legon 1967 (С 369), причем выводы этого автора не ставятся под сомнение в изд.: Piccirilli 1974 (С 375); Thompson 1970 (С 385).


I. Превосходство Спарты
201
священа вопросам гарантированности интересов Спарты не только в Халкидике, но и ближе к границам самого Лакедемона (Ксенофонт. Греческая история. V.2.15 слл.). Он предупреждал: в Олинф уже прибыли послы из Афин и Фив, и олинфяне высказались за отправку делегаций в оба эти города для переговоров о заключении союзов. Комбинация Афин, Фив и Олинфа могла представлять серьезную угрозу для Спарты. Поэтому было бы неразумно, если бы последняя, предприняв шаги к развалу единства Беотии, оставалась пассивной и просто наблюдала, как возникает гораздо более значительная сила, причем неуклонно возрастающая, ибо Олинф, уже владеющий Потидеей, вскоре сможет установить контроль над всей Палленой, при том что его дружба с лишенными царя фракийцами может открыть для него доступ к Пангейским месторождениям золота. Поразительно, что параллель со спартанским обращением с Фивами представлена в этой речи исключительно в терминах политики силы, а отнюдь — что очень легко было сделать — не в терминах отношения к Лакедемону как к гаранту Царского мира.
Клиген настаивал на необходимости быстрого вмешательства в ситуацию, ведь города, вынужденные присоединиться к Халкидскому государству, на тот момент были бы рады переметнуться в противоположный лагерь, появись среди них лидер, но, если дать время их новому статусу закрепиться, они, скорей всего, уже с гораздо меньшей охотой пойдут на это. Очевидная уверенность Клигена в том, что Спарту гораздо больше заботят вопросы безопасности и военной силы, нежели ее роль защитницы пункта об автономии, была подтверждена спартанским ответом (Ксенофонт. Греческая история.У.2.20 слл.). Лакедемоняне попросили союзников высказать свое мнение, но не по вопросу о том, нарушен ли уже Царский мир, а о том, какое решение будет лучшим для Пелопоннеса и для них самих. Примечательно, что, на взгляд Ксенофонта, те, кто искал спартанского расположения, являлись сторонниками войны. И всё же их энтузиазм был не безграничным, поскольку в ходе подготовки этой экспедиции Спарта впервые была вынуждена согласиться на то, чтобы ее союзники (те, кто пожелают. — А.3.) вместо присылки людей ограничились денежными взносами.
Осознавая необходимость действовать быстро, аканфяне попросили не дожидаться, пока соберется всё союзное войско, а уже сейчас отправить на север какого-нибудь спартанского командира с насколько только возможно большим отрядом. Это предложение было принято, и лакедемоняне послали Евдамида с 2 тыс. воинов из числа тех, к которым, возможно, относились как к расходному материалу. По прибытии на север Евдамид занял Потидею, подтвердившую добровольным переходом на сторону спартанцев опасения Клигена, и разместил гарнизоны в разных городах, еще не попавших под контроль Олинфа. Основным пелопоннесским войском командовал брат Евдамида — Фебид; он шел через Фивы.
Царский мир не только положил конец фиванскому господству над Беотией, но еще и, несомненно, поубавил, пусть и временно, влияние в


202
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
городе таких людей, как Исмений и Андроклид, которые исповедовали ту политику, которая привела к Коринфской войне3. К власти вернулись Леонтиад и его сторонники, отблагодарившие Спарту, как только это было возможно: был распущен Беотийский союз, восстановлены Платеи, а сами Фивы принуждены к вхождению в новый альянс. Но создается ощущение, что к 382 г. до н. э. противники Спарты снова до какой-то степени вошли в силу. В этом году полемархами были и Исмений, и Леонтиад, а город страдал от ожесточенной борьбы за первенство между ними (Ксенофонт. Греческая история. V.2.25 слл.). Начало переговоров с Олинфом при игнорировании предсказуемых желаний Спарты предполагает, что Исмений начинал в это время получать перевес, и он уже добился важного успеха в вопросе, очень чувствительном для Спарты: было принято постановление, по которому ни один фиванец не мог присоединиться к походу на Олинф. Леонтиад получил шанс восстановить свои позиции, хотя и в обмен на такую жертву, как полное лишение Фив независимости. Он предложил Фебиду захватить Кадмею (фиванская цитадель. — А.З.). Это могло поставить город под безусловный спартанский контроль, и если он и его друзья получат власть, то обеспечат, чтобы Фивы предоставили Спарте большое войско. Фебид согласился, и Леонтиад впустил спартанцев в город. Он арестовал Исмения прямо в зале заседания совета, но Андроклид и по меньшей мере триста его приверженцев бежали в Афины (ср.: Андротион, 324 F 50).
В версии Ксенофонта инициативу проявил один Леонтиад, причем исключительно из эгоистических побуждений, тогда как Фебид лишь принял его предложение. Но в Греции некоторые думали, что эту идею в голову Фебида внедрил Агесилай еще до того, как тот покинул Спарту (Плутарх. Агесилай. 23.4; 24.1), при этом Диодор (XV.20.2) даже утверждает, что все спартанские военачальники имели секретный приказ захватить Фивы при первой возможности. Это, вероятно, преувеличение. Возвращение Исмения к активной политической деятельности и последующий рост фиванского упрямства имели место еще совсем недавно, и обстоятельный рассказ Ксенофонта о спартанской реакции на известие о неожиданной удаче ясно показывает, что, по крайней мере, для основной массы спартанцев захват Кадмеи стал полным сюрпризом. Тот факт, что Фебид оказался в Фивах, совсем необязательно имел какие-то зловещие для фиванцев смыслы: для объяснения выбора Фебидом своего маршрута вполне достаточно указать на желание надавить на Фивы и заставить их присоединиться к экспедиции. И всё же нельзя отрицать возможности того, что Агесилай, который определенно поддерживал жесткий курс в отношении Олинф а4 и чья ненависть к Фивам могла заставлять его особенно остро реагировать на любую демонстрацию фиванской самостоятельности, предложил Фебиду воспользоваться возможностью установить здесь преданный марионеточный режим.
3 Hack 1978 (С 338).
4 Cawkwell 1976 (С 285): 77.


I. Превосходство Спарты
203
Когда Леонтиад прибыл в Спарту для объяснений, он обнаружил, что эфоры и большинство народа настроены враждебно, и не потому — с этим утверждением трудно не согласиться, — что Фивы оказались в спартанских руках, а потому, что Фебид действовал без соответствующих инструкций от города (Ксенофонт. Греческая история. V.2.32 слл.). Агесилай, однако, выразил осторожное одобрение, заявив, что инициативу следует одобрять в том случае, когда ее осуществление приносит городу благо. Позиция Леонтиада также была прагматичной. В прошлом, сказал он, Спарта часто жаловалась на фиванскую враждебность, но отныне Фивы, чуть было не заключившие союз с Олинфом, никогда более не смогут угрожать Спарте — при условии, что ему и его приверженцам будет гарантирована власть. В итоге спартанский образ действий оказался даже более циничным. Фебида оштрафовали, но, пока принимались меры для предания Исмения суду перед судьями, сформированными из числа спартанцев и их союзников, гарнизон остался в Кадмее. Спарта могла апеллировать к условиям мира и обвинила Исмения в подрывной деятельности против ее «крестового похода», направленного на защиту фракийских городов от олинфской агрессии. Однако на деле обвинения были обращены назад, к Коринфской войне: Исмений, говорили на суде, содействовал Персии в ущерб Греции и взял персидские деньги, и ему вместе с Андрок- лидом вменяли в вину все волнения в Элладе. Другого исхода суда и не могло быть — Исмений был осужден и казнен.
Захват Фив порицали повсюду в Греции как самый вопиющий и возмутительный пример из всех нарушений автономии, которые Спарта успела совершить после 386 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история.
V.4.1; Диодор. XV.19.4, 20.2; Полибий. IV.27.4 слл.; Плутарх. Агесилай. 23.3; Юстин. VIH. 1.5). Она, пожалуй, могла попробовать оправдаться, указав на приглашение Леонтиада, но это выглядело бы недостойно, так что лучше было вообще ничего не говорить. Конечно, поведение Спарты после 386 г. до н. э. постоянно обнаруживало целенаправленное стремление к господству и военному преобладанию, сопровождаемое полным безразличием к предписаниям Царского мира5.
На севере спартанцы и их союзник Аминта летом 382 г. до н. э. добились немногого. Поэтому осенью этого года туда в качестве гармоста был отправлен Телевтий вместе с войском из спартанцев и союзников (Ксенофонт. Греческая история. V.2.37 сл., Диодор. XV.21). Фиванцы оказали ему энергичную поддержку, отчасти по той причине, что он, как им было известно, являлся братом Агесилая. Его главной задачей было собрать насколько возможно крупные силы, и с этой целью он побуждал Аминту, который, возможно, ослабил свои усилия в борьбе с олинфянами, когда спартанская угроза отвлекла внимание последних от Македонии, набрать наемников и купить поддержку соседних царей. Сам Телевтий обосновался в Потидее и до окончания сезона боевых действий дал сражение перед Олинфом, в котором спартанцы спаслись от разгрома только бла-
0 Seager 1974 (С 73): 39 слл.


204
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
годаря Дерду, который — единственный из упомянутых царей — явился на зов Телевтия. Весной 381 г. до н. э. успехи носили переменный характер (Ксенофонт. Греческая история. V.3.1 слл.). В начале боевого сезона Дерд разбил олинфян у Аполлонии, но чуть позже, во время боя у Олин- фа, погиб сам Телевтий, при этом спартанское войско понесло тяжелые потери и было рассеяно по дружественным городам: Спартолу, Аканфу, Аполлонии и Потидее. Реакция Спарты была мгновенной и энергичной (Ксенофонт. Греческая история. V.3.8 сл., 18 слл.; Диодор. XV.21.3, 22.2, 23.2): во Фракию был направлен царь Агесиполид с тридцатью советниками. Он заручился также поддержкой Аминты и Дерда. Поначалу Агесиполид добился определенного успеха, разорив территорию Олинфа и взяв приступом Торону, но вскоре заболел лихорадкой и к середине лета умер (Tod N© 120). Ксенофонт считает нужным отметить, что эта смерть не обрадовала Агесилая [Греческая история. V.3.20), и, действительно, схематичное противопоставление Агесиполид а, защитника автономии греческих городов, и Агесилая, не останавливавшегося ни перед чем сторонника расширения спартанского могущества (Диодор. XV. 19.4), является явным преувеличением. На замену Агесиполиду был отправлен в качестве гармоста другой спартанский военачальник — Полибиад; произошло это либо осенью 381 г. до н. э., либо весной 380-го.
Летом 381 г. до н. э. обнаружилась еще одна проблема, на этот раз во Флиунте (Ксенофонт. Греческая история. V.3.10 слл.). Флиунтцы заслужили похвалу Агесиполида за быстроту, с которой они снабдили его деньгами для похода на Олинф; они рассчитывали, что, поскольку один из царей находится так далеко от дома, Агесилай не будет иметь возможности выступить против них. Поэтому, набравшись храбрости, они сначала приняли будто бы несправедливые решения в спорных случаях, связанных с изгнанниками, на возвращении которых в 384 г. до н. э. настояла Спарта; затем, когда изгнанники и их сторонники пожаловались в Спарту, они были оштрафованы флиунтцами за то, что отправились в посольство, не санкционированное городом. Жертвы пожаловались снова, играя на старой спартанской обиде: те люди, говорили изгнанники, которые теперь отрицают за ними, изгнанниками, их права — это не кто иные, как те же, кто во время Коринфской войны не пустил спартанцев во Флиунт. Эфоры приняли решение о походе, чем был очень доволен Агесилай, поскольку среди изгнанников были его друзья, как унаследованные им от отца, так и заведенные уже им самим. Еще на пути к Флиунту он потребовал передать акрополь спартанцам, а получив отказ, организовал осаду, продлившуюся вплоть до лета 379 г. до н. э. Свои собрания флиунтцы проводили на виду у осаждающих, и в спартанских рядах возникло даже какое-то роптание по поводу того, что такое трудное дело было затеяно против столь сильных противников ради какой-то кучки изгнанников. Но число изгнанников в спартанском лагере понемногу увеличивалось, поскольку их друзья и родственники ускользали из города, чтобы воссоединиться с ними; дошло до того, что Агесилай смог в конечном итоге сформировать из них отряд в тысячу человек.


I. Превосходство Спарты
205
Не все противники изгнанников во Флиунте испытывали неистовую враждебность к Спарте, даже если они и не желали быть ее марионетками. К 379 г. до н. э., когда оборонявшиеся ради экономии продовольствия приняли решение выдавать половинные пайки хлеба, у Дельфиона, который наиболее энергично выступал за продолжение сопротивления, насчитывалось, как полагает Ксенофонт, всего триста сторонников (Ксенофонт. Греческая история. V.3.21 слл.). Когда Флиунт в конечном итоге согласился сдаться, Агесилаи устроил так, чтобы выработка деталей соглашения была поручена ему. Дельфион благоразумно бежал. Условия Агесилая довольно предсказуемо выказывали полное пренебрежение к флиунтской автономии. Комиссия, составленная из пятидесяти изгнанников и пятидесяти человек из города, сначала казнила тех, кого наметила, затем приступила к составлению законов, которыми город должен был следовать в государственных делах. Для обеспечения правильного исполнения комиссией своих функций Агесилаи оставил гарнизон и жалованье для него на шесть месяцев. Нет никаких признаков того, что Спарта пыталась как-то оправдать свое поведение путем акцентирования внимания на том, что законы и в самом деле требовали чистки и что новая конституция была выработана самими флиунтцами, а не спартанцами.
Тем же летом 379 г. до н. э. успешно закончилась и Олинфская война (Ксенофонт. Греческая история. V.3.26 сл.; Диодор. XV.23.3). После своего прибытия Полибиад одержал ряд побед, подробности которых неизвестны, и, наконец, подверг Олинф настолько эффективной блокаде, что его население, измученное ужасным голодом, запросило у Спарты мира. Условия, по которым Олинф должен был иметь тех же друзей и врагов, что и Спарта, и следовать за ней туда, куда она поведет, были, с одной стороны, типичными, но, с другой — верно отражали текущие спартанские озабоченности: военная экспансия и необходимые для ее осуществления людские ресурсы. Впрочем, также вероятно, что Спарта распустила Халкидское союзное государство, возможно, во имя автономии городов, хотя олинфяне и позже продолжали называть себя халкидянами6.
И Ксенофонт, и Диодор относят именно к этому моменту пик спартанского могущества (Ксенофонт. Греческая история. V.3.27; Диодор.
XV.23.3). С 386 г. до н. э. все военные предприятия лакедемонян, в Манти- нее, Фивах, Флиунте и Олинфе, увенчались успехом. Спарта даже рискнула вызвать гнев Персии, впервые, возможно, в 381 г. до н. э., задумавшись о помощи Евагору (Исократ. IV. 135; Феопомп, 115 F 103.10; ср.: Диодор. XV.8.4), а затем, ок. 380 г. до н. э., пойдя на союз с мятежным военачальником Глосом, хотя убийство последнего привело к тому, что эта странная авантюра (речь о союзе. — A3.) закончилась еще до того, как это соглашение могло принести хоть какие-то плоды той или другой стороне (Диодор. XV.9.3 слл., 18.1, 19.1)7. В то же время безжалостная преданность Спарты империализму и ее презрение к миру, который, по ус-
6 Zähmt 1971 (С 392): 95 слл.
7 Ryder 1963 (С 245): 105 слл.; см. выше, с. 109 сл. наст. изд.


206
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
ловиям Царского мира, она сама должна была защищать, возбуждали жгучее негодование не только в тех городах, которые испытали на себе тяжесть ее руки, но и во всей остальной Элладе. Пока еще ни один город не был достаточно силен, чтобы бросить ей вызов, но события в Фивах и Афинах очень скоро покажут, насколько шатким было в реальности видимое спартанское превосходство.
II. 	Возрождение Афин
Осторожный ответ Афин на мантинейский призыв в 385 г. до н. э. был типичным для их поведения после 386 г. до н. э. Царский мир положил внезапный и унизительный конец той короткой попытке восстановить империю 5-го столетия, которая достигла своей кульминации в экспедиции Фрасибула. Чувство обиды было глубоким, и, как это обычно бывало в Афинах, имелись те, кто желал возложить всю ответственность за начало войны на стратегов (ср.: Лисий. XXVTH, XXIX; Tod № 116). И Агиррий, и Фрасибул из Коллита подверглись осуждению (Демосфен. XXIV. 134 сл.). Но на данный момент всё, что Афины могли сделать, это попробовать очень осмотрительно поддерживать какие-то связи, которые были установлены в предыдущее десятилетие. В 386/385 г. до н. э. Афины оказали почести Хебризельму из Фракии (Tod № 117 = Harding № 29), наследнику Амадока, с которым Фрасибул заключил в свое время союз. Чуть позже афиняне предоставили освобождение от налогов тем фасосцам и византийцам, которые после Царского мира подверглись изгнанию за свои афинские симпатии и нашли убежище в Афинах; подобная же привилегия досталась и тем, кто бежал из Мантинеи после проведенного там диойкизма (IG П2 33; Демосфен. ХХ.59 сл.). События в Византие могут поставить под сомнение исократовское заявление (XIV.28) о том, что этот полис, равно как Хиос и Митилена, оставался после 386 г. до н. э. лояльным Афинам, хотя как Лесбос, так и Хиос могли опасаться потенциального персидского вторжения, от которого Спарта вряд ли могла их защитить. В случае с Хиосом некоторые дополнительные подробности обнаруживаются в сохранившемся договоре 384 г. до н. э. между ним и Афинами (Tod No 118 = Harding № 31). Условия этого соглашения опять показывают, какие осторожные настроения царили в Афинах, которые всячески старались не наступить на персидскую мозоль. Альянс носит строго оборонительный характер, и обе стороны настаивают на том, что их действия не только согласуются с условиями Царского мира, но и способствуют их исполнению. Здесь, в резком контрасте с той ситуацией, какая имела место в Афинах в 70-х, отсутствуют какие-либо обвинения против Спарты за ее нападки на пункт об автономии, нет здесь и намека на то, что Афины ввязываются в соперничество в качестве нового простата (защитника, гаранта) мира8.
Seager 1974 (С 73): 44 слл.


П. Возрождение Афин
207
Нет никаких сомнений, что Исократ в своем «Панегирике», который нужно относить, вероятно, к 381 г. до н. э. или, может быть, к 380-му9, мог проповедовать панэллинский «крестовый поход» против Персии и заявлял о лидерстве Афин в этом деле (Исократ. IV.3, 18 слл.). Его диатрибы (беседы, рассуждения, обычно с учениками; в данном случае — части его «Панегирика». —А.З') против спартанского империализма (78 слл., 110 слл.), Царского мира вообще (115 слл.) и, в частности, нарушений Спартой статьи об автономии (126) могли сорвать аплодисменты не только у афинян, но и у греков в целом. Однако его беззастенчивая защита империи V в. до н. э. (100 слл.), вместе с оправданием афинского судебного и конституционного грубого вмешательства в чужие дела и даже ненавистных клерухий, вряд ли могла добавить сторонников идее афинской гегемонии (ср.: Диодор. XV.23—24), а его финальный призыв к отказу от мира (175) не нашел никакого отклика. В самом деле, примерно в конце 380-х в ответ на недовольство Фарнабаза афиняне отозвали Хабрия, по собственной инициативе служившего у мятежного Ахориса Египетского (которого афиняне поддерживали до Царского мира), и вместо этого отправили на подмогу персам Ификрата (Диодор. XV.29.2 слл.).
Флирт Афин с Олинфом в 382 г. до н. э. не имел никаких последствий в материковой Греции. Но в том же году Афины предоставили убежище Андроклиду и тем из его приверженцев, кто спасся после переворота Леонтиада. Сам Андроклид был убит в Афинах, но спартанские требования о выдаче остальных беглецов были отвергнуты [IG Ü2 37; Динарх. 1.39; Плутарх. Пелопид. 6.2 сл.). Глубокой зимой 379/378 г. до н. э. как минимум некоторые из них подготовили заговор с целью освобождения Фив и своего собственного возвращения. Руководителями заговорщиков были укрывшиеся в Афинах Пелопид, Филлид и Мелон, а также остававшийся в самих Фивах Харон (Плутарх. Пелопид. 7 слл.; Моралии. 576 слл.; Ксенофонт. Греческая история. V.4.2 слл.). В отличие от предыдущего поколения фиванских националистов эти молодые люди поддерживали демократию и планировали, если удастся, ввести в Фивах демократическую конституцию. Наши источники расходятся в деталях этой истории, но ясно, что вожди изгнанников, проникнув в Беотию под видом охотников, смогли войти в город и ликвидировать своих основных противников — Леонтиада и Архия, хотя те и знали о заговоре. Сообщается даже, что Архий получил письмо, в котором полностью раскрывались замыслы заговорщиков, но до утра отложил его в сторону (Плутарх. Пелопид. 10.3). К убийцам теперь присоединились два других человека, которые в будущем станут видными фигурами, Эпаминонд и Горгид. Они освободили тех из своих сторонников, кто угодил в тюрьму, остальных вызвали из изгнания и обратились к фиванцам с воззванием. Народ, однако, вплоть до рассвета никак на это не отреагировал. Затем было созвано собрание, на котором впервые после 386 г. до н. э. были избраны беотархи. Их число неизвестно — возможно даже, что коллегия с самого
По поводу датировки cp.: Tuplin 1983 (С 263): 179 слл.


208
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
начала состояла из семи человек, как в последующие годы, — но в любом случае сюда вошли Мелон, Харон, Пелопид и, возможно, Горгид (Плутарх. Пелопид. 12 сл.; Ксенофонт. Греческая история. V.4.8 сл.)10. Значение этого шага понятно. Как раз перед тем, как спартанцы были вытеснены из Кадмеи, новые фиванские лидеры заявили свои претензии на управление всей Беотией.
Ксенофонтова версия возвращения Кадмеи сильно отличается от Диодоровой [Греческая историяМЛ.9 слл.). Прознав о заговоре, спартанский гарнизон послал за подмогой в Платеи и в Феспии, тогда как фиванцы вызвали на помощь афинский отряд под командой двух стратегов, размещавшийся на границе. Несмотря на то, что позднее афиняне сместили этих стратегов, данный контингент наверняка предназначался для того, чтобы содействовать изгнанникам в их замыслах, и фиванцы знали, где его искать. Спасательный отряд из Платей был отогнан фиванцами, затем, как только афиняне прибыли, начались приготовления к штурму Кадмеи. Гарнизон сдался, очевидно, при первом натиске, в ответ на гарантии неприкосновенности, вопреки которым была учинена расправа над находившимися среди них фиванцами, едва они попытались уйти, но она миновала тех, кого афиняне взяли под защиту. Когда спартанцы услышали о случившемся, они осудили гармоста на смерть, поскольку он не смог удержать крепость до подхода обещанных подкреплений, и снарядили экспедицию против Фив. Агесилай отказался от командования, поэтому эфорам — под впечатлением рассказов беженцев из Фив, прибывших в Спарту, — пришлось назначить Клеомброта.
Диодор (XV.25.3—27.4) предлагает версию с более затяжной осадой, в начале которой оборонявшие Кадмею послали за помощью в саму Спарту, а фиванцы направили посольство в Афины. В ответ афиняне постановили отправить настолько большое войско, какое только смогут собрать. На следующий день Демофон выступил с отрядом в 5 тыс. человек, и одновременно начались приготовления к экспедиции полного набора, однако в конечном итоге этого не потребовалось. Лишь после затянувшегося — в надежде на помощь из Спарты — сопротивления командиры гарнизона решили сдаться: их союзные отряды не желали сражаться, хотя сами спартанцы были готовы биться не на жизнь, а на смерть. К этому времени экспедиция Клеомброта была уже в пути, и в результате три старших спартанских военачальника по возвращении домой были приговорены: двое к смертной казни, третий — к огромному штрафу.
Этот рассказ подтверждает целый ряд других источников. Исократ также (XIV.24) говорит о фиванском посольстве в Афины, и он, возможно, прав, намекая, что послы уделили большое внимание пункту об автономии, хотя у Диодора они обосновывают свой призыв теми услугами, которые фиванцы оказали Афинам в 404 г. до н. э. Динарх (1.38 сл.) добавляет ту подробность, что предложение отправить войско было внесено Кефалом. Плутарх [Пелопид. 13.2) сообщает, что спартанцы из состава
10 Buckler 1979 (С 328).


П. Возрождение Афин
209
гарнизона, покинув Беотию, уже в Мегарах встретились с Клеомбротом, двигавшимся во главе большого войска к Фивам, и подтверждает информацию о том, что три спартанских начальника подверглись наказанию. Хотя некоторые сомнения остаются, представляется вероятным, что рассказ Ксенофонта в том виде, в каком мы его имеем, сильно усечен, а его хронология событий, имевших место в Спарте, обманчива, и что версия Диодора о продолжительной осаде и характере афинского участия в этом деле вполне исторична11. Если Исократ (XIV.29) говорит правду, освободители сразу после своего успеха также отправили посольство в Спарту, предложив дружбу на прежних условиях, то есть выразили готовность вернуться в спартанский альянс. Однако условия, выдвинутые Спартой, были чересчур жесткими: она потребовала возвратить изгнанников и удалить вожаков заговора; в результате фиванским послам пришлось уйти ни с чем. Эту историю часто отвергают как недостоверную, но — хотя Исократ, возможно, и преувеличивает стремление фиванцев — вполне вероятно, что новые правители Фив должны были предпринять какую-то попытку смягчить гнев Спарты и нейтрализовать пропаганду беженцев.
После взятия Кадмеи афинское войско вернулось из Фив на родину, но отряд легковооруженных под начальством Хабрия был отправлен с задачей взять под контроль дорогу, шедшую через Элевферы (город на границе Аттики и Беотии. —А.З.), и не пустить по ней Клеомброта12. Царь меж тем пошел по дороге на Платеи, истребив фиванский сторожевой пост на вершине Киферона, а затем отправился в Феспии. Впрочем, всего лишь через шестнадцать дней, находясь на фиванской территории, он распустил войско по домам, оставив своих людей в недоумении — воюют они с Фивами или всё же не воюют. В Феспиях в качестве гармосга он поставил Сфодрия с третьей частью своих союзных сил и с деньгами для набора наемников (Ксенофонт. Греческая история. V.4.15 сл.). Возможно, фиванское посольство, несмотря на неудачу, породило в Спарте надежды, что можно обойтись без полномасштабной войны, и такие надежды могли повлиять на сдержанное поведение Клеомброта, тогда как сам царь, в отличие от Агесилая, мог придерживаться того мнения, что Афины представляют собой более серьезную потенциальную угрозу для Спарты, нежели Фивы. Очевидное смягчение фиванской решимости, равно как и страх перед силой Клеомбротова войска (Ксенофонт. Греческая история. V.4.19), могло также послужить причиной того малодушия, которое неожиданно воцарилось в Афинах, где два стратега, оказавшие помощь в организации фиванского заговора, были теперь избраны козлами отпущения, подвергнуты судебному преследованию и осуждены (Ксенофонт. Греческая история. V.4.19; Плутарх. Пелопид. 14.1). К сожалению, пункты обвинения нам неизвестны.
11 Judeich 1927 (С 340): 173 слл.
12 Cawkwell 1973 (С 111): 58.


210
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
Но если Афины пока еще не горели желанием ввязываться в борьбу на суше между Спартой и потенциально колеблющимися Фивами, их решимость вновь заявить о себе на море к этому моменту сильно окрепла. Похоже, что учреждение ядра Второго Афинского морского союза приходится, как намекает Диодор (XV.28.2 слл.), на начало 378 г. до н. э., до неудачной попытки Сфодрия захватить Пирей13. Первыми зарегистрированными членами стали Хиос, Византий, Родос, Митилена и, возможно, Мефимна (Диодор. XV.28.4; Tod No 121, 122 = Harding NeNo 34, 37; SEG ХХХП 50). Общий совет, или синедрион, был учрежден в Афинах, каждое государство-член получило в нем один голос, при этом гарантировалась автономия членов, хотя они признавали Афины в качестве гегемона. В отличие от альянса с Хиосом 384 г. до н. э., переговоры, увенчавшиеся появлением данной конфедерации, с самого начала ясно показали, что целью всей этой затеи была защита свободы и автономии от спартанской агрессии, даже если некоторые из числа самых первых членов союза, возможно, больше боялись Персии, чем Спарты. Другими словами, теперь Афины впервые стали прокламировать себя в качестве поборников тех принципов, которые были сформулированы в Царском мире.
Весьма вероятно, что именно возмущение и тревога в связи с таким открытым вызовом своему доминированию побудили Спарту отправить посольство в Афины (Ксенофонт. Греческая история. V.4.22), хотя изначальная цель этой миссии в источниках не зафиксирована. Впрочем, пока уполномоченные находились в Афинах, спартанский гармост в Фес- пиях, Сфодрий, предпринял безрассудную попытку захватить Пирей, который по-прежнему не имел ворот (постройка городской стены, защищавшей Пирей со стороны суши, еще не была завершена, и до ворот дело еще не дошло. — А.З.) (Ксенофонт. Греческая история. V.4.20 слл.; Диодор. XV.29.5 слл.; Плутарх. Пелопид. 14.1 ;Агесилай. 24.4). Он рассчитывал достичь своей цели еще до зари, но к началу дня дошел не дальше, чем до Фрии (аттический дем. — А.З.). Тем не менее, вместо того чтобы ускользнуть как можно более незаметно, он перед отступлением сделал всё, что мог, чтобы привлечь внимание к своему присутствию. Афиняне арестовали спартанских посланников, которые настойчиво утверждали — вероятно, искренне, — что ни они сами, ни спартанские власти ничего не знали об этих кознях, и пообещали, что Сфодрий предстанет перед судом и будет приговорен к смерти. Насчет намерений Сфодрия не может быть никаких сомнений: его дерзкое поведение выдает явное стремление вбить клин между Спартой и Афинами. Также с уверенностью можно говорить о том, что действовал он отнюдь не по собственной инициативе, однако наши источники расходятся в вопросе о том, кто стоял за его спиной. Ксенофонт упрекает фиванцев, опасавшихся, что им придется воевать со Спартой в одиночку, и потому подкупивших Сфодрия, дабы спровоцировать войну между Афинами и Спартой. Плутарх принимает эту версию и приписывает Пелопиду и Горгиду то, что он считает велико-
13 Cawkwell 1973 (С 111): 47 слл.


П. Возрождение Афин
211
лепной военной уловкой. Диодор, в свою очередь, возлагает ответственность на Клеомброта. Эти предположения, конечно, не исключают друг друга. Первое в высшей степени вероятно: мотив, приписываемый фиванцам, рационален и убедителен. Но также может быть правдой и то, что Клеомброт был достаточно встревожен возрождением Афин, чтобы разработать сумасбродный план, который был подавлен в зародыше.
Несмотря на свое негодование, Афины готовы были сохранять мир при том условии, что Спарта выполнит обещание своих послов и Сфод- рий будет осужден (Ксенофонт. Греческая история. V.4.24 слл.). Сам Сфодрий ожидал худшего и на суд не явился. Друзья Клеомброта побуждали оправдать его, что может говорить в пользу Диодорова обвинения, однако они опасались враждебности как со стороны массы спартанцев, так и Агесилая, верившего или делавшего вид, будто верит, что фиванцы подкупили Сфодрия. Но какими бы ни были его мотивы, Агесилай в конечном итоге изменил свою позицию, заявив, что, хотя Сфодрий поступил неправильно, Спарта нуждается в таких воинах. В практическом смысле это должно означать следующее: Агесилай решил, что Спарта уже способна вести войну против Фив и Афин одновременно, предвидя, видимо, то, что их альянс окажется нежизнеспособным. Так что Сфодрий был оправдан.
Афинская реакция явилась быстрой и решительной (Ксенофонт. Греческая история. V.4.34; Диодор. XV.29.7). Афиняне приняли постановление, которым объявлялось, что Спарта уже разорвала мир и энергично готовится к войне. В Пирее соорудили ворота, было принято решение набирать войско, строить и снаряжать корабли, а Тимофей, Хабрий и Каллистрат назначены командующими. С фиванцами заключили союз (IG П2 40 = Harding No 33; Диодор. XV.28.5 — здесь, скорее всего, следует говорить не об ошибочной датировке события у Диодора, сколько о том, что он технически неточен и несколько забегает вперед), и Фивы были приняты в члены конфедерации14. Пока Спарта концентрировала усилия именно на Фивах (Ксенофонт. Греческая история. V.4.35 слл.; Диодор.
XV.32 сл.). Летом 378 г. до н. э. Агесилай возглавил вторжение и закрепился в Феспиях, которые фиванцы раньше уже пытались захватить, правда, неудачно (Диодор. XV.27.4). Это была первая кампания, предпринятая Спартой после того, как она ради набора войска по-новому организовала своих союзников, поделив города, дающие воинов, на десять частей: Аркадия включала две части, Элида и Ахея — каждая по одной, Коринф и Мегары — вместе еще одну, Сикион, Флиунт и города мыса Акта — шестую часть, тогда как оставшиеся три единицы были образованы из областей центральной и северной Греции: Акарнании, Фокиды с Локридой, а также Олинфа и других союзников во фракийском регионе (Диодор. XV.31.2). Агесилай прорвался через оборонительные заграждения фиванцев и опустошил область вплоть до самого города, но фиван-
14 	Burnett 1962 (С 99); Buckler 1971 (С 324). Кларк (Clark 1990 (В 138)) показывает, впрочем, что в 380-х годах до н. э. строительство кораблей в Афинах не прекращалось.


212
Глава 6. Царский жир и Второй Афинский морской союз
Рис. 1а. Одна из возможных реконструкций монумента Хабрия на афинской Агоре. (Публ. по: Buckler 1972 (С 98): ил. 116.)


П. Возрождение Афин
213
цы не рискнули выйти на решающую схватку, при этом царь во время одного из инцидентов не принял вызов Хабрия и его наемников — эпизод, который позднее стал известен благодаря статуе Хабрия15 (см. рис. 1а). Укрепив Феспии, Агесилай ушел домой, оставив здесь гармостом Феби- да. Но война в Беотии продолжилась: сначала Фебид осуществил несколько рейдов на фиванскую территорию, а затем фиванцы предприняли полномасштабное нападение на Феспии. Оно провалилось, но Фебид погиб. С этого момента фиванцы неоднократно отправляли экспедиции против Феспий и других соседних городов, тогда как сочувствовавшие фиванской демократии перебирались из них в Фивы. Спартанцы, со своей стороны, довольствовались отправкой одной моры под командой полемарха для усиления гарнизона в Феспиях.
Поведение фиванцев не оставляет сомнений: они стремились к достижению той самой цели, какую имели в виду, избрав беотархов сразу после демократического переворота, — восстановление фиванского владычества в Беотии. Это ставило Афины в стеснительное положение. Они основали конфедерацию и бросили вызов Спарте под лозунгом свободы и автономии, а фиванцы, как только ситуация резко ухудшилась для них, проявили готовность присоединиться в качестве фиванцев, но не беотийцев. И сами Афины, и их союзники могли сохранять сомнения насчет войны, успешное окончание которой могло развязать руки Фивам, освободившимся от угрозы спартанского вторжения, и позволить им ликвидировать свободу и автономию в Беотии. Поэтому необходимость успокоить как уже имеющихся союзников, так и новичков могла способствовать принятию в феврале или марте 377 г. до н. э. декрета Аристотеля (Tod № 123 = Harding № 35 (= IG Π2 43. -A.3.); Диодор. XV.29.8), в кагором афиняне старались привлечь к конфедерации новые города путем назойливого повторения и подробного описания того, как велика преданность Афин принципам свободы и автономии. Мера была уместна, поскольку многие греки, что бы они ни думали о Спарте, по-прежнему должны были относиться с подозрением к афинским мотивам, независимо от того, читали ли эти греки «Панегирик»15а или не читали (ср.:. Диодор. XV.23.4).
15 	Поскольку сноски 15 и 16 наст. гл. — по-видимому, в силу какой-то технической причины — отсутствуют в английском оригинале, в наст. изд. мы даем нашу версию этих сносок. — A3.
О статуе Хабрия сообщают Диодор (XV.32—33) и Корнелий Непот (ХП.1—2). В 1940 г. были опубликованы несколько фрагментов базы статуи, найденные на афинской Агоре и позднее дополненные новыми находками; благодаря частично сохранившейся надписи на этом постаменте известно, что база принадлежит статуе Хабрия. Анализ постамента и надписи, а также дискуссию о том, что могла представлять из себя сама несохранившаяся статуя, см. в изд.: Burnett, Edmonson 1961 (С 100): 74—91; Anderson 1963 (С 89): 411-413; Buckler 1972 (С 98): 466-474. Публикация первых фрагментов постамента: Schweigert Е. Greek Inscriptions //Hesperia 9 (1940): 314—320. —A3.
15а «Панегирик» — знаменитая речь Исократа, составлявшаяся как шедевр ораторского искусства в течение десяти лет и опубликованная в 380 г. до н. э.; здесь содержится призыв к эллинам объединиться под совместной гегемонией Афин и Спарты. — A3.


214
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
Декрет вновь подтвердил фундаментальную цель конфедерации: заставить Спарту предоставить грекам спокойно обладать своей территорией, сохраняя свободу и автономию (см.: IG Π2 43.А.1.7—11. — А.З.). Вслед за этой недвусмысленной ссылкой на условия Царского мира могло следовать особое обязательство по исполнению этого условия, хотя позднее соответствующие строки надписи были стерты, и их содержание остается для нас неясным16. Заявления о членстве в конфедерации приветствовались от кого угодно: эллинов и варваров, материковых жителей и островитян, если только они не были подданными Царя Персии. Понятно, что Афины по-прежнему желали подавать себя как поборника Царского мира, не намеревались от него отказываться, дабы не навлечь на себя персидский гнев. Условия членства, которые затем были перечислены в декрете, лучше всего рассматривать как глоссы (т. е. толкования, интерпретации. — A3.) к базовой гарантии свободы и автономии, которые, вероятно, в самом Царском мире не получили более подробной трактовки. Каждое государство-член должно было иметь ту конституцию, которую желало, не должно было получать никакого гарнизона или наместника, а также освобождалось от уплаты какой-либо дани. Более того, Афины отказались от всех претензий на собственность — публичных или частных — на территории государств-членов, а сохранившиеся официальные записи таких претензий должны были быть уничтожены. Впредь ни сам афинский полис и никакой афинский гражданин не мог приобрести дом или землю на союзной территории каким бы то ни было способом. Любые обвинения, которые могли возникнуть в связи с этим положением, должны были заслушиваться не на афинском суде, а на союзном синедрионе.
Эти клаузулы, несомненно, служили двойной цели: во-первых, напомнить тем, кто всё еще был склонен проявлять лояльность Спарте, о тех актах произвола, которые она совершала прежде всего во времена Ли- сандра, а во-вторых — и в данном контексте это вопрос более важный, — отречься от злоупотреблений, практиковавшихся самими Афинами в 5-м столетии, злоупотреблений, которые разожгли против господства Афин столь сильное негодование и инспирировали упрямое нежелание пове¬
16 	Стела с декретом Аристотеля 378/377 г. до н. э. [IG П2 43), обнаруженная в 50-х годах XIX в., является главным эпиграфическим свидетельством о Втором Афинском морском союзе. Декрет представляет собой своего рода учредительную «хартию» нового альянса. Первую публикацию надписи осуществил Панагиотес Евстратиадес в 1852 г. Новейшие публикации памятника см. в изд.: Cargill 1981 (С 101): гл. 2 (текст, подробный эпиграфический комментарий и перевод); Horsley G.H.R. The Second Athenian Confederacy // Hellenika: Essays on Greek Politics and History (North Ryde, 1982): 131—150; Mitchel F. The Rasura of IG П2 43: Jason, the Pheraian Demos, and the Athenian League Ц AncW. 9 (1984): 39—58; Rhodes PJ., Osborne R. (eds.). Greek Historical Inscriptions: 404—323 B.C. (Oxford, 2003): Nq 22. См. также следующие новые работы, посвященные различным аспектам декрета Аристотеля: Cargill J. ТЪе Decree of Aristoteles: Some Epigraphical Details Ц AncW. 27.1 (1996): 39—51; Baron Ch.A. The Aristoteles Decree and the Expansion of the Second Athenian League // Hesp. 75.3 (2006): 379—395; Lambert S.D. Inscribing the Past in Fourth-Century Athens // Greek Notions of the Past in the Archaic and Classical Eras. History without Historians (Edinburgh, 2012): 255, 259, 260, 268. -A3.


П. Возрождение Афин
215
рить в то, что они и в самом деле изменили свой образ мыслей. Затем следовала гарантия, что, если какой-нибудь из членов подвергнется нападению, войска Афин и остального союза придут к нему на помощь. Это было адресовано прежде всего Спарте, но могло рассматриваться также как тактичное предостережение Персии. Названия всех членов альянса, нынешних и будущих, должны были быть записаны на том же камне, на котором высечен текст самого декрета.
Грозным предзнаменованием стало принятие в то же самое время еще одного декрета, который поручал отправить посольство в Фивы, «чтобы убедить фиванцев в самом наилучшем» (Tod No 123 = Harding № 35, строки 72 слл.). Вполне возможно, что поведение фиванцев в Беотии уже вызывало обеспокоенность Афин, хотя они могли также испытывать сильное желание обеспечить участие Фив в военно-морских операциях, которые конфедерации предстояло организовывать в ближайшем будущем. Между тем у Афин вскоре появились основания для удовлетворения достигнутым, поскольку декрет Аристотеля хорошо справился с задачей, смягчив подозрительность и создав доброжелательный настрой по отношению к Афинам (Диодор. XV.29.8). Первыми откликнулись города Ев- беи, за исключением Гестиеи (Диодор. XV.30.1); союз между Афинами и Халкидой сохранился (Tod No 124 = Harding No 38). Характерно, что Ев- бея сильно пострадала в V в. до н. э. как от клерухий, так и от обычных афинян, заполучивших здесь частные владения.
Рост и функционирование конфедерации в годы перед битвой при Левктрах поднимают несколько вопросов, точные ответы на которые дать нельзя. В конечном итоге общее число членов, согласно Диодору (XV.30.2), дошло до семидесяти, а по Эсхину (П.70) — до семидесяти пяти. Однако добавленный к декрету Аристотеля список насчитывает не более пятидесяти восьми названий. Поэтому либо в литературных источниках цифры раздуты, быть может, из-за включения тех союзников Афин, которые никогда не были членами конфедерации, либо в какой-то неустановленный момент и по неизвестной причине афиняне перестали добавлять имена новых членов в список, начатый в 377 г. до н. э. и дополнявшийся как минимум до 375-го, а может быть, и до 373 г. до н. э. Исследователями не было предложено никакой бесспорной даты или убедительной причины, и нет ни одного государства, чье членство было бы надежно засвидетельствовано в каком-нибудь другом источнике (хотя такие свидетельства, по общему признанию, вообще чрезвычайно редки). Так что вероятно, хотя и не вполне бесспорно, что в какой-то момент к конфедерации присоединилась Керкира, однако ее имя в списке не появилось;17 впрочем, оно могло прийтись на лакуну. По этой причине лучше отвергнуть свидетельства Диодора и Эсхина и выбрать меньшую Цифру18. Если она корректна, пополнение конфедерации завершилось в крайнем случае к 373 г. до н. э., после чего ни одного нового члена не по¬
17 Coleman, Bradeen 1967 (С 121); Tuplin 1984 (С 81): 544 слл; SEG ХХХП.53.
18 Cargill 1981 (С 101): 38 сл.; Cawkwell 1981 (С 113): 41 слл.


216
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
явилось. Вместо этого заключались договоры, которые привязывали к Афинам и к их морской лиге новых союзников, без фактического превращения их в членов конфедерации. Предпринимались попытки датировать вступление разных известных членов и связать их присоединение с военно-морскими экспедициями, предпринимавшимися Хабрием с 377 по 375 г. до н. э. и Тимофеем в 375 и 373 гг. до н. э.19. Однако у нас слишком мало подробностей о том, какой была процедура принятия и фиксации членства, чтобы говорить что-то с уверенностью по этому предмету20.
Заверения, сделанные в декрете Аристотеля, часто отбрасываются как пустые обещания, которые афиняне и не собирались претворять в жизнь и которые скоро были ими забыты. Но как минимум в годы до битвы при Левктрах, перед тем как Афины пали жертвой собственной мании по поводу Амфиполя и Херсонеса, их изначальные заверения, зафиксированные в декрете, были обоснованны21. На территорию членов конфедерации не было выведено ни одной клерухии22, не зафиксировано никаких вмешательств в государственный строй, при том, что, если в союзных городах временно размещались гарнизоны, это делалось в ответ на потребности текущей военной ситуации и с согласия принимающей стороны. Конечно, легко можно было сказать (Феопомп. 115 F 98), что синтаксис (налог, плата. — А.5.), уплачивавшийся членами конфедерации, был тем же самым форосом (т. е. данью. — А.З.), только под другим именем, однако вплоть до Левктр не зафиксировано никаких случаев вымогательств и злоупотреблений денежными средствами конфедерации, хотя также понятно, что Афины начали плавно скатываться к своим прежним методам задолго до критического этапа Союзнической войны23.
Декрет Аристотеля почти ничего не говорит о структуре, властных полномочиях и общих функциях синедриона и его взаимоотношениях с афинскими буле и экклесией, как и о финансах, помимо заявления об отказе от фороса, хотя наличие общей сокровищницы подразумевается (Tod № 123 = Harding No 35, строка 46). Нет сомнений, что все эти вопросы рассматривались в не дошедших до нас декретах, которые фактически ввели в действие и саму конфедерацию, и синедрион. Мы знаем, что синедрион собирался в Афинах и что каждый член имел один голос (Диодор. XV. 28.4). Было бы естественно предположить, что каждый член, следовательно, посылал одного синедра, и, вполне возможно, именно так оно и было (ср.: Tod No 153, 175 = Harding Nq 65, 97; IG Π2 232); сохранившееся
19 Accame 1941 (С 87): 72 слл.; Woodhead 1961 (С 273).
20 Cargill 1981 (С 101): 38 слл.; Cawkwell 1981 (С 113): 45 слл.
21 Cargill 1981 (С 101): 134 слл.; Cawkwell 1981 (С ИЗ) 50 сл.
22 Cawkwell 1973 (С 110) — этот автор приводит аргументы против: Davies 1969 (С 123).
23 Cargill 1981 (С 101): 125; Cawkwell 1963 (С 16): 91 слл.; Cawkwell 1981 (С ИЗ): 48. (Союзническая война — серия кампаний 357—355 гг. до н. э., которые Афины вели против своих мятежных союзников: Родоса, Коса и Хиоса, а также примкнувшего к ним Византия; война для Афин оказалась неудачной и привела к фактическому распаду Второго Афинского морского союза. О причинах, ходе и результатах войны см. далее, гл. 14, π. V. -A3.)


П. Возрождение Афин
217
в одной надписи прямое указание о том, что Митилена имела более одного синедра (Tod № 131 = Harding No 53; cp.: 126), может объясняться небрежностью при составлении документа. Как избирался председательствующий и в течение какого времени он оставался в должности, неизвестно; фиванский председатель засвидетельствован в 372 г. до н. э. (Ассате 1941 (С 87): 229 слл.). Как выясняется, в одном случае буле поручает синедриону внести на рассмотрение народного собрания догму (постановление, решение. — A3.), одновременно публикуя по тому же поводу свою собственную пробулевму (предварительное решение буле, т. е. Совета пятисот, до его утверждения в экклесии, т. е. народном собрании. — А.3.) (Tod Nq 133). Согласно же другой надписи, принятию декрета народного собрания предшествовала догма союзников, которая сначала представлялась в буле (Tod No 144 = Harding Nq 56). Возможно, оба эти случая представляют собой частичные описания обычной процедуры, при которой буле сначала предлагала на обсуждение какой-то вопрос синедриону, а затем, перед тем как передать союзническую догму на народное собрание, проверяло ее. Можно было бы думать, что обычно не было никаких споров, что буле улучшала догму и просто усиливала ее с помощью своей пробулевмы. Однако позднее, во время переговоров, которые привели к заключению Филократова мира, хотя синедрион заранее обещал одобрить любое решение народного собрания, оказалось, что буле, находившаяся под влиянием Демосфена, направила такую пробулевму, которая, вместо того чтобы подтвердить догму союзников, противоречила ей. Непонятно, попадала ли в подобных ситуациях союзническая догма на обсуждение в народное собрание, но, вероятнее всего, в случае такого конфликта вниманию народа предлагали и догму, и пробулевму.
Также неясно, предполагало ли первоначальное устройство лиги хоть какие-то положения о финансировании совместных операций. Самое первое упоминание о синтаксисе относится к 373 г. до н. э. ([Демосфен.] XLIX.49), но даже и тогда он еще необязательно представлял собой фиксированные и регулярные суммы, при этом афинская досада в 375 г. до н. э. на то, что фиванцы не делают никаких вкладов на усиление флота (Ксенофонт. Греческая история. VI.2.1), должна иметь в виду всего лишь моральное обязательство. Маловероятно, что вплоть до 373 г. до н. э. одни только Афины несли всё бремя военных расходов и что даже после этой даты синтаксис взимался на нерегулярной основе и спонтанно.
Весной 377 г. до н. э. Агесилай вновь отправился с войском в Беотию и прошел через фиванский частокол, разграбив земли между Фивами и Танагрой, остававшейся верной Спарте (Ксенофонт. Греческая история. V.4.47 слл.; Диодор. XV.34.1 сл.). Фиванцы приготовились дать ему сражение, но Агесилай уклонился и вместо этого повернул к оставшемуся незащищенным городу (имеются в виду Фивы. — А.З.). Фиванцы, впрочем, поспешили за ним, и Агесилай, положив конец гражданским беспорядкам в Феспиях, отправился на родину через Мегары. Здесь он стал жертвой болезни — у него лопнула какая-то кровеносная жила, а экстренная операция, во время которой он потерял много крови, очень сильно


218
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
его ослабила. Он оставался серьезно болен вплоть до следующего года и даже спустя шесть лет еще не был готов участвовать в походах. И в самом деле, с исторической сцены он сошел еще до 371 г. до н. э., и возможно, что в течение этого периода его влияние на спартанскую политику уменьшилось.
Хабрий со своими пельтастами вновь двинулся на помощь фиванцам (Ксенофонт. Греческая история. V.4.54). Но после ухода Агесилая из Беотии Хабрий возглавил морскую экспедицию, которая сначала отправилась на Евбею для защиты недавно приобретенных там новых афинских союзников и для нападения на Гестиею, сохранявшую лояльность Спарте, поскольку за три года до того последняя освободила ее от тирана Неогена, захватившего там власть при поддержке Ясона Ферского (Диодор. XV.30.2 слл.). Хабрий опустошил территорию Гестиеи, укрепил холм, назвал его Метрополисом и, оставив там гарнизон, отправился на Киклады, где склонил на свою сторону несколько островов, подчинявшихся Спарте, включая Пепарефос и Скиафос. Гестиею, впрочем, у Спарты отобрали фиванцы, сильно страдавшие от недостатка зерна, поскольку к тому времени они уже два года как не могли обрабатывать свои поля. Экспедиция в Пагасы ради покупки фессалийского зерна попала в руки Алкета, спартанского командира в Гестиее. Но из-за халатности Алкета фиванцы сбежали из-под стражи и, захватив цитадель, смогли убедить город перейти на свою сторону. С этого времени Фивы могли беспрепятственно ввозить зерно (Ксенофонт. Греческая история. V.4.56 ел.).
В 376 г. до н. э. из-за болезни Агесилая ежегодное спартанское вторжение в Беотию было доверено Клеомброту (Ксенофонт. Греческая история. V.4.59). Но, когда оказалось, что фиванцы и афиняне в ожидании его заняли Киферон, он повернул назад и без боя ушел домой. Раздражение на Клеомброта из-за этой неудачи в сочетании с расходами привело к тому, что союзники стали жаловаться в Спарту. Они побуждали спартанцев выйти в море и посредством блокады взять Афины измором, а также указывали на то, что войско в Беотию можно было бы переправить и на кораблях. Спартанцы в должное время снарядили флот из шестидесяти кораблей под командой Поллида, который контролировал воды вокруг Эгины, Кеоса и Андроса и имел возможность в течение лета 376 г. до н. э. чинить помехи хлебным поставкам из Черного моря в Афины (Ксенофонт. Греческая история. V.4.60 сл.; Диодор. XV.34.3—35.2). Афины не могли игнорировать такую угрозу. Сначала была прорвана блокада: флот с крупной партией зерна под конвоем был успешно сопровожден в Пирей; затем в сентябре Хабрий отправился в плавание с восьмьюдесятью тремя триерами для осады Наксоса и для того, чтобы вызвать спартанский флот на решающую битву (Плутарх. Фокион. 6.3; Полнен. Ш.11.2, 11). Поллид, уступавший противнику в численности, принял этот вызов и поначалу даже достиг определенного успеха. Однако в итоге Хабрий получил перевес и обратил спартанцев в бегство, хотя, памятуя об Аргинусах, он не стал их преследовать и остановился, чтобы убе¬


П. Возрождение Афин
219
речь от гибели команды своих собственных поврежденных кораблей. К концу дня афиняне потеряли восемнадцать триер, спартанцы — двадцать четыре, еще восемь попали в руки противника (cp.: IG П2 1606.78, 82). Победа при Наксосе имела важные последствия. Афины не только устранили угрозу для зернового снабжения, но еще и восстановили контроль над Делосской амфиктионией (Tod № 125), который в первый раз они вернули себе после Книда, но которого затем — вероятно, по условиям Царского мира — снова лишились.
Неудача Клеомброта с вторжением развязала фиванцам руки в осуществлении их цели — восстановлении своего владычества в Беотии (Ксенофонт. Греческая история. V.4.63). Возможно, именно в этом году спартанский гармост в Танагре был убит в битве, хотя из этого факта необязательно делать вывод, что город попал в руки фиванцев (Плутарх. Пелопид. 15.4). Однако самый поразительный успех Фив, достигнутый ими на тот момент, пришелся на 375 г. до н. э. (Плутарх. Пелопид. 16 сл.; Диодор. XV.37.1), когда вторжения со стороны лакедемонян вновь не случилось. Спартанский гарнизон Орхомена предпринял вылазку в Лок- риду, и тогда Пелопид во главе Священного отряда233 напал на город, надеясь застать его незащищенным. В этом его постигла неудача, но на обратном пути у Тегир он наткнулся на возвращавшихся из Локриды спартанцев и нанес им тяжелое поражение, чему сильно поспособствовала чрезмерная спартанская самоуверенность.
Что касается войны на море, то в 375 г. до н. э. у побережья Фракии действовал Хабрий, где он спас Абдеру от нападения трибаллов (побуждаемо голодом, это племя пришло из-за горного хребта Гемос) и оставил в городе гарнизон (Диодор. XV.36.4; ср.: Демосфен. ХХ.77). Двинувшись к Геллеспонту, он, возможно, даже отважился вторгнуться в Азию в нарушение Царского мира, хотя подробности этого дела темны, и не исключено, что Хабрий сделал это не на свой страх и риск, а был туда приглашен [Hesp. 30 (1961): 79 слл.). Впрочем, главный морской поход в этом году Афины предприняли по просьбе Фив. Фиванцы попросили их послать флот вокруг Пелопоннеса, дабы Спарта, будучи вынуждена защищать самоё себя и своих друзей, лишилась бы возможности беспокоить Беотию (Ксенофонт. Греческая история. V.4.62 слл.). Стойкое чувство обиды на лакедемонян из-за рейда Сфодрия заставило афинян побороть свои страхи перед возросшей фиванской мощью и свои тревоги по поводу пренебрежения фиванцами Царским миром. Были отправлены шестьдесят триер под командой Тимофея; впрочем, к тому времени Афины уже испытывали серьезные финансовые проблемы, так что он получил только тринадцать талантов (Исократ. XV. 109; ср.: [Аристотель.] Экономика. 1350а31).
Миссия Тимофея увенчалась блестящим успехом. Он установил контроль над Керкирой, а благодаря его гуманному отношению — никто не
23а Священный отряд — отборное войсковое подразделение у фиванцев, образованное Горгидом в 378 г. до н. э.; насчитывало триста человек. — А.З.


220
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
был продан в рабство, никто не изгнан, местные законы продолжали действовать беспрепятственно, — он побудил другие народы региона, включая города Кефаллении, акарнанцев и Алкета, царя молоссов, и его сына Неоптолема, встать на позиции твердой приверженности Афинам (Диодор. XV.36.5). Впрочем, помимо Алкета и его сына, в качестве членов конфедерации засвидетельствованы только акарнанцы и один из ке- фалленских городов — Пронны, а это подразумевает, что планы по компоновке союза, предусмотренные в декрете, принятом в этом году (Tod No 126 = Harding Nq 41), по каким-то причинам «провалились»24. Присоединился ли к конфедерации уже в это время Ясон Ферский, друг Тимофея и союзник Афин в 373 г. до н. э., или же это случилось позднее, также остается неясным25.
Спартанцы очень серьезно восприняли эту угрозу и в ответ снарядили экспедицию под командованием Николоха, который вступил в бой с Тимофеем у Ализии (город в Акарнании. — А.3.). В распоряжении Николоха было только пятьдесят пять триер, поскольку шесть судов так и не прибыли из Амбракии. Афиняне победили и установили трофей (cp.: IG П2 1606.11, 24, 29, 69, 74, 86). Как только Тимофей занялся починкой своих триер, Николох вызвал его на повторную битву и, когда это предложение было отклонено, в свою очередь, воздвиг собственный трофей. Впрочем, к этому времени Тимофей — благодаря керкирским кораблям — гарантировал себе явный численный перевес, хотя и испытывал отчаянную нехватку денег, требования о присылке которых он неоднократно направлял в Афины (ср.: [Аристотель.] Экономика. 1351 а31).
Успехи фиванцев в Беотии побудили их избрать себе более дальнюю цель, за пределами своей области, и организовать вторжение в Фокиду (Ксенофонт. Греческая история. VI. 1.1). Фокидяне обратились к Спарте, предупредив ее, что вынуждены будут сдаться, если помощь не придет. Лакедемоняне отнеслись к этому очень серьезно и отправили Клеомб- рота с четырьмя морами и отрядами союзников. Этот энергичный ответ спугнул фиванцев: они отступили из Фокиды и приготовились отражать вторжение. Однако на еще одну такую же просьбу о помощи, с которой к Спарте обратились (см. дальше. — А.3.) приблизительно в то же самое время, она вынуждена была ответить отказом (Ксенофонт. Греческая история. VI. 1.2 слл.). Полидамант из Фарсала, спартанский проксен25а, прибыл в Спарту для того, чтобы заручиться ее содействием против возросшего могущества Ясона Ферского, в чьи намерения будто бы входило строительство флота, более крупного, чем у Афин, и организация панэллинского похода на Персию. Спартанцы были бы рады пресечь экспансию Ясона, однако, оценив собственные силы, решили, что в данной
24 Tuplin 1984 (С 81): 545 слл.
25 Woodhead 1957 (С 272); но cp.: Cawkwell 1981 (С 113): 44.
25а Проксен — лицо, оказывающее у себя на родине гостеприимство гражданам другого государства, в благодарность за что это последнее предоставляло ему ряд привилегий. — А.З.


П. Возрождение Афин
221
ситуации не могут осуществить успешное вмешательство, и рекомендовали Полидаманту искать спасение самостоятельно.
Спартанское вторжение в Беотию также не состоялось (Ксенофонт. Греческая история. VL2.1); вместо этого летом 375 г. до н. э. был возобновлен Царский мир26. В своем энкомии (похвальном слове. — А.3.) к Тимофею Исократ приписывает именно ему заслугу принуждения Спарты к заключению мира (XV. 109), и битва при Ализии, вне всякого сомнения, сыграла в этом деле важную роль, как и бой у Тегир (Плутарх. Агесилай.
27.3). Затянувшейся войной с Фивами даже спартанские союзники выказывали недовольство, поскольку они вынуждены были ежегодно повсюду следовать за лакедемонянами, хотя тех самих в походах бывало не так много (Плутарх. Агесилай. 26.3). Впрочем, Спарта, возможно, начала думать о мире уже после своего поражения у Наксоса в конце предыдущего лета, а зимой она вполне могла вести переговоры с Персией. Артаксеркс нуждался в наемниках для своей войны в Египте, и в связи с этим у него было веское основание содействовать прекращению войн между греками (Диодор. XV.38.1). В Спарте была собрана мирная конференция, и Афины, несмотря на свои недавние успехи на море, с готовностью пошли на этот мир (Ксенофонт. Греческая история. VL2.1 сл.). Перечни с составом военно-морских сил этого десятилетия показывают, что Афины почти не строили новых кораблей. Две трети их флота состояли из старых посудин, многие из которых были неисправны и плохо оснащены27. Помимо денежных проблем, которые испытывал Тимофей, имеются и другие свидетельства афинской озабоченности своими финансами. Недавно открытый закон 375 г. до н. э., который, к сожалению, невозможно датировать по отношению ко времени заключения мира, касается вопроса о чистоте афинской серебряной монеты. Потребность в вызывающей доверие валюте будет лишь возрастать по мере расширения конфедерации, при том что затруднительное положение с финансами в эти годы могло способствовать чеканке подделок28. К данному времени афиняне были истощены как физически, так и экономически и всё более и более убеждались в том, что единственными выгодоприобретателями от войны оказывались фиванцы, преследовавшие собственные цели, пока Афины отвлекали Спарту, и даже не принимавшие участие в расходах на флот.
Трудно сказать что-то определенное о способе заключения мира и его условиях, поскольку Диодор путает это соглашение и тот мир, что был заключен в Спарте в 371 г. до н. э.29. Участие персов, впрочем, сомнений не вызывает (Филохор. 328 F 151). Возможно, тогда впервые было специально утверждено, что ни в одном городе не может размещаться иностранный гарнизон, а также были назначены должностные лица для контроля за выводом уже существовавших гарнизонов (Диодор.
2Ü Cawkwell 1963 (С 16); Buckler 1971 (С 12).
27 Wilson 1970 (С 271); Davies 1969 (С 123): 311 слл.
28 Stroud 1974 (В 177).
29 Lauffer 1959 (С 38); Andrewes 1985 (В 7).


222
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
XV.38.2). Хотя у фиванцев не было особых причин стремиться к миру, их участие в конференции подтверждается Исократом (XIV. 10). Спор между Каллистр атом и Эпаминондом, который будто бы привел к исключению фиванцев из условий мира (Диодор. XV.38.3), относится к 371 г. до н. э., но, возможно, именно на этой конференции (летом 375 г. до н. э. — А.3.) угроза такого исключения вынудила Фивы отказаться от своих претензий на Ороп (Исократ. XTV.37). Принесли ли фиванцы клятвы только от своего собственного имени или же от всех беотийцев, не сообщается. Отсутствие упоминаний о каких-либо препирательствах по этому пункту может предполагать первый вариант, но, если даже Фивы пошли здесь на уступку, они не допустили, чтобы данное обстоятельство повлияло на их поведение в будущем. Как Диодор (XV.38.4), так и Непот [Тимофей. 2.2) говорят о договоренности между Афинами и Спартой, согласно которому лакедемоняне признали афинскую гегемонию на море, а афиняне — спартанское верховенство на суше. Впрочем, маловероятно, что официальное мирное соглашение содержало какую-то клаузулу с таким условием. Мнение о том, что такая договоренность имела место, базировалось, вероятно, всего лишь на молчаливом признании Спартой того, что сохранение новой афинской конфедерации не посягает на пункт мирного соглашения об автономии городов30. Никакой иной конкретной выгоды Афины не извлекли из этого мира, поскольку признание их притязаний на Амфиполь и Херсонес со стороны Персии и греков в целом относится к более поздней дате31. Тем не менее, мир в Афинах встретили с восторгом, и здесь даже был установлен алтарь Ирены31а с ежегодными жертвоприношениями (Филохор. 328 F 151; Исократ. XV. 110; Непот. Тимофей. 2.2).
III. 	Возвышение Фив
Если верить Диодору, заключение мира привело к многочисленным гражданским смутам на Пелопоннесе, в частности, в Аркадии, Мегарах, Флиунте, Сикионе и в Коринфе, в котором изгнанники, ушедшие после Царского мира в Аргос, предприняли неудачную попытку вернуться (Диодор. XV.40). Но еще более серьезные события произошли на северо- западе Греции. Как только мир был заключен, афинские послы прямо из Спарты направились к Тимофею, официально призвав его на родину (поскольку война уже закончилась. — А.З.). По пути домой он высадил некоторых закинфских изгнанников, которые воевали вместе с ним при Ализии, на их острове и помог им захватить одно приморское укрепление (Ксенофонт. Греческая история. VI.2.2 слл.; Диодор. XV.45.2 слл.). Если к тому моменту они еще не состояли членами афинской конфеде¬
30 Roos 1949 (С 60): 279; Ryder 1965 (С 67): 58 слл.
31 Ryder 1965 (С 67): 128.
31а Ирена или Ирина, греч. Ειρήνη — богиня мира. —А.З.


Ш. Возвышение Фив
223
рации, то теперь были в нее приняты32. Отчеты о последующих событиях в этом регионе, предлагаемые нашими источниками, настолько сбивчивы и противоречивы, что любая их хронология и реконструкция могут быть лишь гипотетическими33. Народ Закинфа немедленно обратился за поддержкой к Спарте, а та, в свою очередь, направила послов в Афины, чтобы заявить там свой протест. Не получив здесь никакого удовлетворительного ответа, спартанцы либо осенью 375, либо весной 374 г. до н. э. — с целью оказания помощи Закинфу — снарядили флот из двадцати трех кораблей под начальством Аристократа. Вероятно, летом 374 г. до н. э. к Спарте обратились с еще одним призывом — на этот раз ее сторонники на Керкире, которые страстно желали свергнуть демократию и обещали сдать город спартанцам, если те пришлют флот. Лакедемоняне отлично понимали стратегическое значение Керкиры и сразу отправили сюда двадцать две триеры под командой Алкида. Керкиряне, естественно, обратились к Афинам, и афиняне проголосовали за оказание помощи как керкирянам, так и закинфским изгнанникам. Возможно, именно тогда Керкира присоединилась к конфедерации, в качестве платы за афинскую поддержку (Tod № 127 = Harding No 42)34. Видимо, зимой 374/373 г. до н. э. к изгнанникам в качестве военачальника был отправлен Ктесикл, тогда как приготовления к крупной экспедиции на Керкиру начались весной. Здесь командующим был назначен Тимофей, что в свете его предыдущих успехов в данном регионе было вполне предсказуемо. Но, хотя решением народа ему было предоставлено шестьдесят кораблей, укомплектовать их все людьми оказалось невозможно. Поэтому, выйдя в море ранней весной 373 г. до н. э. ([Демосфен.] XIJX.6), он был вынужден отправиться в плавание между Кикладами с целью набора экипажей и, возможно, по этой причине добрался даже до Фракии. Если это так, то он мог сыграть определенную роль в заключении союза между Афинами и Аминтой Македонским, о чем свидетельствует надпись, относящаяся, по всей видимости, к середине 70-х годов (Tod No 129 = Harding Nq 43). Афиняне считали либо были убеждены врагами Тимофея, что он растратил понапрасну сезон навигации (так и не прибыв к месту назначения. — A3.), а потому отстранили его от должности и отозвали (Диодор. XV.47.3; [Демосфен.] ХЫХ.9). Тимофей, который и на этот раз испытывал серьезные материальные затруднения, вернулся из-под Калаврии осенью 373 г. до н. э. Он был обвинен в измене Каллистратом (оратором. — A3.) и Ификратом (стратегом. — A3.), который, рассорившись с Фарнабазом, вернулся недавно в Афины из Египта, однако Алкет и Ясон — этот последний теперь был союзником Афин, хотя и необязательно членом конфедерации — выступили на суде в защиту Тимофея, и он был оправдан. Впрочем, в должности командующего его не восстановили, и он отпра¬
32 Cawkwell 1963 (С 16): 88; Mitchel 1981 (С 205).
33 Cawkwell 1963 (С 16); Gray 1980 (В 48); Tuplin 1984 (С 81).
34 Аргументы против этой версии см. в изд.: Cargill 1981 (С 101): 69 слл.


224
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
вился на службу к персидскому Царю, который тогда покорял Египет ([Демосфен.] XLJX.9 слл., 22 слл.; [Плутарх.] Моралии. 836D).
Между тем в Беотии летом 373 г. до н. э. произошли драматические события. К тому времени Фивы уже добились успеха в деле возвращения под свой контроль Танагры и Феспий: они срыли стены этих городов и заставили их подчиниться (Исократ. XIV.9; ср.: 19, 35)35. К сожалению, не вполне ясно, как фиванцы организовывали в эти годы Беотию. Есть две возможности: либо была возрождена Беотийская конфедерация — в основном в том виде, в каком она существовала до своего роспуска в соответствии с условиями Анталкидова мира, либо города, попавшие под фиванский контроль, были поглощены неким синойкизмом, в результате чего возникло единое Беотийское государство, в котором доминировали фиванцы в силу своего численного перевеса, а также потому, что общие собрания проходили в Фивах. Однозначно на этот вопрос ответить нельзя, но последний вариант, возможно, в большей степени согласуется с формулировками источников36. После Феспий фиванцы обратили взоры на Платею. Чтобы спастись, платейцы решили передать свой город во власть Афин (Диодор. XV.46.4 слл.). Было бы интересно узнать, как афиняне ответили бы на это — в каком-то смысле неудобное для них — предложение, но фиванцы не стали дожидаться и сразу же напали. По условиям капитуляции жители Платеи должны были уйти из города, взяв с собой лишь то, что могли унести, и никогда более не возвращаться в Беотию. Они бежали в Афины, где им была дарована исополития (равенство гражданских прав. — А.3). Платея была разрушена до основания, а ее земли поделены между фиванскими собственниками (Исократ. XIV.7; Павсаний. IX. 1.7 сл.).
Неудивительно, что участь Платеи вызвала среди афинян бурную реакцию, и реакция эта нашла свое выражение в «Платейской речи» Исократа. Фиванцы могли утверждать, что они действовали в интересах конфедерации, поскольку Платея выполняла роль спартанского оплота даже после заключения Царского мира (Исократ. XIV.11 сл., 21). Но у нее не было выбора, да и фиванцы не ставили вопрос о Платее на обсуждение на синедрионе;зба ее разрушение стало просто кульминацией целого ряда нарушений фиванцами пункта об автономии (см. декрет Аристотеля, лицевая сторона, строки 1—10). Обращает на себя внимание то, что в своей речи Исократ не делает платейцев апеллирующими к Афинам как к общепризнанному защитнику мира 375 г. до н. э., на что Афины, очевидно, даже и не пытались претендовать. Он, скорее, доказывает, что оставление Фив без заслуженного наказания противоречило бы тем мотивам, из-за которых Афины вступили в войну со Спартой в 378 г. до н. э., а также принципам, провозглашенным в декрете Аристотеля (17, 44). Если бы Афины взяли теперь на себя простасию (заботу, патронат. —
35 Tuplin 1986 (С 350).
36 Thiel 1926 (С 349); Sordi 1975 (С 548).
36а Синедрион — высший орган Беотийского союза, совещание всех его городов-членов. — A3.


Ш. Возвышение Фив
22 5
А.З.) в отношении мира, то это могло бы значительно укрепить их позиции и улучшить репутацию, а если они останутся безучастными и будут позволять фиванцам разрушать любой город, какой те пожелают, то это может привести к роковым последствиям (42 сл.).
Аргумент был веским, но его принятие означало бы резкое изменение афинской политики. В этом году беотийские корабли по-прежнему входили в состав Тимофеевой эскадры ([Демосфен.] XLIX.14, 48 сл.), и при всем своем разочаровании Фивами Афины не стали бы бороться с ними ради беотийской автономии или хотя бы думать об их исключении из состава конфедерации. Призыв Исократа афиняне пропустили мимо ушей, и к лету 371 г. до н. э. фиванцы расправились с Феспиями точно так же, как с Платеей, хотя из Беотии феспийцы изгнаны не были (Ксенофонт. Греческая история. VI.3.1; Диодор. XV.46.6; 51—53)37. И всё же не исключено, что судьба Платеи способствовала падению Тимофея, который мог восприниматься как стратег, пользовавшийся в Афинах поддержкой у сторонников Фив. Не исключено, что раздражение Фивами способствовало тому, что афинский демос оказался настроен против него.
На северо-западе спартанский флот в состав шестидесяти кораблей под командой Мнасиппа, вышедший в море вскоре после того, как это сделал Тимофей, прибыл на Керкиру, установил контроль над сельской местностью и блокировал город (Ксенофонт. Греческая история. VI. 2.4 слл.; Диодор. XV.47.2 сл.). Спартанцы также обратились за помощью в Сиракузы, указав Дионисию, что переход Керкиры в руки афинян не принесет ему ничего хорошего. Афиняне сразу же отправили Кте- сикла с 600 пельтастами и одновременно приступили к подготовке более крупной экспедиции под командованием Ификрата, которая намечалась на весну 372 г. до н. э. (Диодор. XV.47.4 слл., Ксенофонт. Греческая история. VL2.10 слл.). Ктесикл добился блестящего успеха. Он пробился в город и повысил боевой дух оборонявшихся. Тем временем люди Мнасиппа стали проявлять недовольство, поскольку он дурно обращался с ними и мало платил. К весне Ктесикл был уже достаточно силен, сначала чтобы осуществить вылазку, а затем и дать осаждающей стороне решающее сражение, в котором Мнасипп погиб, а спартанский лагерь едва не оказался в руках противника. Это поражение и слухи о скором прибытии Ификрата вынудили эпистолея37а Гипермена сначала отослать добычу и рабов, а затем и переправить спартанское войско на Левкаду.
Ификрат, чей флот доходил до семидесяти триер, ожидаемо отправился в путь вокруг Пелопоннеса, двигаясь как можно быстрей и подвергая своих людей в пути тренировкам (Ксенофонт. Греческая история. VL2.27 слл.). Ко времени гибели Мнасиппа он был недалеко от Пилоса, хотя узнал об этом только, когда достиг Кефаллении. Там до отправки на Керкиру он взял под контроль города — используя силу, что подразумевается словоупотреблением Ксенофонта. Значительное ухудшение
37 	Tuplin 1986 (С 350).
37аЭпистолей — помощник командующего флотом у лакедемонян. — А.3.


226
Глава 6. Царский жир и Второй Афинский морской союз
союзных отношений между Афинами и Кефалленией, которое могло относиться к этому времени, зловещим образом напоминало о гарнизонах и присылке афинских надзирателей (Bengtson. SdA: 267). Вскоре после своего прибытия Ификрат сумел преградить путь эскадре из десяти кораблей, отправленной из Сиракуз в ответ на спартанскую просьбу, и девять из них захватил (Ксенофонт. Греческая история. VI.2.35; Диодор. XVÂ7—47). Но, хотя нажива, которую принес с собой этот неожиданный успех, была использована для выплат его людям, Ификрат по-прежнему испытывал очень большие финансовые затруднения и вынужден был сдавать внаем керкирянам своих матросов в качестве батраков. После операции в Акарнании, предпринятой им ради оказания помощи дружественным городам, он вернулся на Кефаллению с флотом, который теперь насчитывал девяносто триер, и требовал деньги с городов этого острова, вновь прибегая к языку силы, где это было необходимо. Затем он приступил к подготовке кампании не только против оставшихся в северо-западном регионе союзников Спарты, но и против самой Лаконии. Для этого смелого предприятия он попросил афинян прислать ему в качестве коллег не только Хабрия, но и Каллистрата, несмотря на то, что этот оратор считался его врагом (Ксенофонт. Греческая истерия. VL2.39).
Весной 371 г. до н. э. были предприняты новые шаги к миру, хотя Ификрат уже начал свою кампанию и даже, после того как мир был заключен, кое-что захватил (Ксенофонт. Греческая история. VL3.1 слл., 4.1; Диодор. XV.50.4). Фиванцы также не собирались успокаиваться, предприняв еще одну попытку добиться господства в Фокиде, на что Спарта, как и в 375 г. до н. э., ответила отправкой туда Клеомброта. И вновь мирная инициатива пришла из Персии (Диодор. XV.50.4; Дионисий Галикарнасский. Лисий. 12 — это сообщение подтверждается в: Ксенофонт. Греческая история. VI.3.18); мы не знаем, повлиял ли на решение Артаксеркса еще один спартанский призыв, вызванный успехами Ификрата предыдущего года, но исключать этого нельзя38. Согласно Ксенофонту, афиняне проявили уступчивость из-за своей усилившейся досады на агрессивное поведение Фив, подогревавшейся присутствием в Афинах платейских беженцев, мольбами отомстить за разрушение Феспий, а также зрелищем нового фиванского вторжения в Фокиду. Однако афиняне по-прежнему чувствовали, что они не могут зайти так далеко, чтобы объявить Фивам войну, даже если бы такие действия кому-то и представлялись оправданными; в действительности же, однако, такими они никому не казались. Итак, в своей оптимистичной надежде, что возобновление Царского мира сможет положить конец фиванской экспансии, несмотря на примеры фиванского поведения после заключения мира 375 г. до н. э., афиняне убедили фиванцев отправиться вместе с ними в Лакедемон для ведения переговоров о мире. Одним из афинских послов был Каллистрат, поскольку Ификрат, парализованный отсутствием средств, отправил его назад в Афины, чтобы тот добился либо присыл¬
38 	Cawkwell 1972 (С 334): 258.


Ш. Возвышение Фив
227
ки денег, либо заключения мира39. Тот факт, что Каллистрат решил добиваться реализации второго варианта, отражает, возможно, как его собственные политические предпочтения, так и суровую реальность в финансовом положении Афин.
Ксенофонт передает речи главных афинских послов в Спарте [Греческая история. VI.3.3 слл.)40. Каллий, спартанский проксен, предпочел акцентировать внимание на том, что объединяет Афины и Спарту, — на том гневе, который в равной степени вызывало разрушение Платеи и Феспий, тогда как Автокл сурово осуждал спартанское лицемерие, указывая на несовместимость декларативных претензий Спарты на роль защитника пункта об автономии и постоянных нарушениях ею же этого пункта на практике. Говоривший затем Каллистрат занял среднюю позицию между этими противоположными точками зрения, напомнив Спарте, что беотийские города, которые Спарта так страстно желала освободить в 386 г. до н. э., именно благодаря захвату Кадмеи опять оказались под фиванским владычеством. Он настаивал на том, что Афины ищут мира отнюдь не из-за страха перед Спартой и Персией, которые будто бы могут объединиться против них, ибо Афинам, отстаивающим автономию и на словах, и на деле, нет никаких оснований бояться Царя. Объяснение афинскому присутствию на мирном совещании следует искать в том недовольстве, какое у афинян вызывало поведение Фив. Но, если Афины и Спарта уладят свои разногласия, им ни Фив не придется бояться, ни какой-либо другой эллинской державы и они смогут господствовать в Греции, как они делали это в прошлом.
Это кимоновское вйдение ситуации импонировало Спарте, и она приняла решение согласиться на мир. Его условия включали не только отзыв гармосгов из городов как с той, так и с другой стороны, но также роспуск и сухопутных, и морских сил, а также неизменное подтверждение пункта об автономии. Если же какой-нибудь город нарушит эти условия, на помощь жертвам могут идти все, кто пожелает, но сам по себе договор к этому никого не обязывает (Ксенофонт. Греческая история. VL3.18). Таким изменением в обычном пункте об обязательствах сторон Каллистрат мог быть вполне доволен. Если Фивы проявят упрямство и не подчинятся этим условиям, Афины смогут сохранить нейтралитет, тогда как Агесилай, если здоровье ему позволит, вновь сыграет ту роль, какую он исполнил с таким вкусом в 386 г. до н. э. Спартанцы, как обычно, принесли клятвы за себя и за своих союзников, а афиняне и их союзники — каждый сам за себя. Теперь всё зависело от позиции фиванцев. Сначала они согласились быть включенными в список государств, принесших клятвы, как «фиванцы», но на следующий день они вернулись и потребовали, чтобы это слово было заменено на «беотийцы» (Ксенофонт. Греческая история. VI.3.19). Их вождем был Эпаминонд, и его разворот на 180 градусов вызвал ярость у Каллистрата (ссора между этими двумя людь¬
39 Tuplin 1977 (С 262).
40 Mosley 1962 (С 206); Ryder 1963 (С 245): 237 слл.


228
Глава б. Царский мир и Второй Афинский морской союз
ми, которую Диодор (XV.38.3) относит к конференции 375 г. до н. э., в действительности произошла именно сейчас41). Но еще более резкая стычка имела место между Эпаминондом и Агесилаем. Последний отказался менять что-либо в уже принятом документе и предложил Эпаминонду, если фиванцы не желают участвовать в соглашении, вычеркнуть их из списка присягнувших, на что Эпаминонд заявил, что Фивы лишь тогда предоставят беотийским городам автономию, когда Спарта сделает то же самое в отношении лаконских городов (Ксенофонт. Греческая история. VI.3.19; Плутарх. Агесилай. 27.4-28.1; Павсаний. IX.13.2). Таким образом, Фивы оказались исключенными из мирного соглашения, которое было достигнуто примерно в июле 371 г. до н. э. (Плутарх. Агесилай. 28.5: 14-й день месяца скирофориона 372/371 г. до н. э.).
Поведение фиванцев можно объяснять двояко:42 либо их послов, не все из которых поначалу признавали за Фивами способность противостоять Спарте один на один, Эпаминонд смог в течение следующей ночи убедить в том, что риск оправдан, либо вся эта история была тщательно подготовлена с целью вызвать гнев лакедемонян и Агесилая в особенности и таким образом спровоцировать противостояние с ними, в котором победа должна была остаться за Фивами — по крайней мере, по убеждению Эпаминонда. Если Ксенофонт прав, говоря, что фиванцы отбыли в весьма мрачном расположении духа, то первая точка зрения кажется более правдоподобной. Но если всё же здесь была ловушка, расставленная Эпаминондом, то Агесилай сразу же попался в нее, радуясь предоставленной возможности еще раз унизить Фивы (Плутарх. Агесилай. 28.2), при том, что и афиняне, как сообщается, также с нетерпением ожидали неизбежного, как казалось, посрамления фиванцев (Ксенофонт. Греческая история. VI.3.20), пусть даже ожидания в Афинах, несомненно, были более замысловаты, нежели эта надежда.
С этого момента события стали развиваться стремительно, хотя утверждение о том, что между заключением мира и битвой при Левктрах прошло всего двадцать дней (Плутарх. Агесилай. 28.5), не вызывает полного доверия, поскольку оно основывается на произвольном приравнивании Плутархом 5-го гипподромиона в беотийском календаре к S-му гека- томбиону — в афинском43. Как бы то ни было, этот временной интервал вряд ли составил более месяца или, максимум, шести недель, а вполне вероятно, и менее того, так что промежуток в двадцать дней на самом деле также возможен44. Афиняне вывели свои гарнизоны согласно мирному договору и велели Ификрату вернуть всё, что он захватил после того, как были принесены клятвы. Спартанцы поступили так же, но с одним важным исключением: войско Клеомброта не было отозвано из Фо- киды (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.1 слл.; Диодор. XV.51.1 слл.). Когда царь [Клеомброт] отправил на родину вестника с запросом о даль¬
41 Lauffer 1959 (С 38); Cawkweü 1972 (С 334): 257.
42 Cawkweü 1972 (С 334): 264 сл.; Mosley 1972 (С 342); Buckler 1980 (С 329): 52 сл.
43 Pédech 1972 (С 343).
44 Beister 1970 (С 322).


Ш. Возвышение Фив
229
нейших распоряжениях — тот факт, что он ощущал необходимость поступить так, примечателен сам по себе, — лакедемонянин Профой предложил распустить войско и дать фиванцам шанс самим отказаться от своих претензий. Эту приостановку войны, рассуждал Профой, нужно использовать для побуждения городов к внесению средств в общий фонд, а если кто-то посмеет упорствовать и попытается нарушить договоренности, Спарте следует пойти против них во главе тех, кто пожелает защищать автономию. Такая линия поведения могла принести пользу, поскольку подтвердилась бы претензия Спарты на роль главного поборника Царского мира, но спартанская апелла столь же горячо, как и Аге- силай, хотела ускорить окончательное решение вопроса с Фивами с помощью силы, и предложение Профоя было отклонено как нелепое. Клеомброту было приказано войско не распускать, а вести его прямо на Фивы, если те не пожелают признавать автономию беотийских городов. Царь надлежащим образом направил ультиматум фиванцам, требуя не только оставить независимыми беотийские города, но и вновь основать Феспии и Платею, вернув земли прежним владельцам. Фиванский ответ был непреклонным и соответствовал позиции, занятой Эпаминондом в Спарте: Фивы никогда не вмешивались в дела Лаконии и у Спарты никогда не было в Беотии никаких дел.
Клеомброт немедленно двинулся в Беотию. Поначалу он лишь пересек границу и остановился привалом у Херонеи (Диодор. XV.52.1)45, еще надеясь, возможно, на то, что фиванцы передумают. Но те проголосовали за отсылку жен и детей в Афины, продемонстрировав твердое намерение обороняться и выдержать любую осаду, если до этого дойдет дело (Диодор. XV. 52.1). Их явная уверенность в том, что там их примут, аналогична последующим надеждам на то, что афиняне будут очень довольны результатом битвы при Левктрах. Неясно, был ли в действительности реализован тот план, о котором Павсаний (IX. 13.6) упоминает лишь в связи с совещанием беотархов еще до Левктр. Нет никаких признаков пребывания в Афинах фиванских беженцев, и вполне может быть, что, если эвакуация всё же началась, мирное население так и не пересекло границу с Аттикой. Затем Эпаминонд вывел фиванское войско и занял позицию у Коронеи (Диодор. XV.52.7). Однако Клеомброт отошел к Амбросу в Фо- киде, после чего вновь вошел в Беотию через проход в горах Геликона. На этом пути не было главных фиванских сил, которые находились у Коронеи, и он защищался лишь небольшим отрядом во главе с Хереей, который Клеомброт уничтожил (Павсаний. IX. 13.3). Он прошел по дороге на Фисбу до Кревсиды, где завладел крепостью и двенадцатью фиванскими кораблями (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.3 слл.)46. Затем, продвинувшись вглубь страны по дороге на Фивы47, царь оказался на рав¬
45 Tuplin 1979 (С 80).
46 Bum 1949 (С 332); Beister 1970 (С 322): 37 слл.; Buckler 1980 (С 329): 54 слл.; см. также: Tuplin Ch. The Leuktra campaign: some outstanding problems // Klio. 69 (1987): 72—107, особенно: 72-77.
47 Tuplin 1981 (B 119): 190 слл.


230
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
нине Левктр и разбил лагерь на холме в ее южной части, тогда как фиванцы и другие беотийцы расположились на склоне на противоположном краю равнины. Спартанские союзники надеялись, что битвы не будет, но Клеомброт испытывал теперь сильное давление как со стороны своих друзей, так и со стороны врагов, будучи обязан доказывать, что он и может, и желает действительно сразиться с фиванцами.
Шесть беотархов, находившихся в фиванском войске, не имели единого мнения относительно того, какой линии нужно следовать. Эпами- нонд и два других беотарха полагали, что если отказаться от боя, то не только рухнет фиванское господство в Беотии, но и сам город может обратиться против своих нынешних вождей (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.6), а трое других считали, что нужно либо отступить и выбрать другое, более подходящее место для битвы (Диодор. XV.53.2 слл.), либо довести до конца планы по эвакуации Фив и приготовиться к осаде (Пав- саний. IX. 13.6 сл.). Выход из тупика был найден по прибытии седьмого беотарха, Брахиллида, охранявшего проход через Киферон. Он проголосовал за битву. Как только решение было принято, из Фив начали приходить известия о победных предзнаменованиях, возможно подстроенных Эпаминондом, чтобы противостоять тем, кто ратовал за отступление.
В тот день, когда сражение должно было наконец случиться, Эпами- нонд, не доверявший другим беотийцам, в особенности же феспийцам, что вполне объяснимо, позволил им уйти, но спартанские наемники и некоторые из союзников ошибочно загнали их назад в лагерь (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.9; Павсаний. IX. 13.8). Ксенофонт объясняет это везением фиванцев, как и то, что спартанские военачальники за обедом выпили вина больше, чем обычно, однако он не отрицает того, что очевидно из других источников: главной причиной победы фиванцев стал их великолепный тактический план. Важнейшей особенностью придуманной Эпаминондом схемы было его решение направить всю силу своего удара — доведя глубину фаланги до пятидесяти рядов — исключительно на правое крыло спартанского войска, и прежде всего на Клеомброта с его спартиатами, то есть выиграть битву, «раздробив змеиную голову» (Полнен. П.3.15). Как древние, так и современные историки расходятся во взглядах на то, как именно была победоносно достигнута данная цель (Ксенофонт. Греческая история. VL4.12 слл.; Диодор. XV.55 сл.; Плутарх. Пелопид. 23). Выделяются четыре факта, которые должна учитывать любая реконструкция. Во-первых, то, что Клеомброт принял необычное решение разместить свою конницу перед своей пехотой, и то, что фиванцы поступили аналогично. Во-вторых, то, что фиванская пехота выдвинулась вперед по диагонали к спартанской линии, а Клеомброт в ответ попытался выдвинуть вперед свое правое крыло, с тем чтобы охватить фиванцев. В-третьих, то, что непосредственно перед началом боя между пехотинцами имела место кавалерийская стычка, в которой спартанцы были быстро разбиты и отступили, натолкнувшись на стоявших сзади гоплитов и вызвав среди тех определенное замешательство. В-четвертых, то, что фиванская пехота столкнулась с Клеомбротом неожиданно ско¬


Ш. Возвышение Фив
231
ро, отчасти потому, что Пелопид со Священным отрядом очень быстро выдвинулся вперед со своего места, которое он занимал впереди левого угла фиванской фаланги, и напал на правое крыло спартанцев еще до того, как оно завершило задуманный охватывающий маневр48. Тем не менее, пока Клеомброт оставался в строю, спартанцы держались, и даже после того, как царь был сражен, они смогли его, еще живого, вынести с поля боя, но в итоге они вынуждены были отступить почти до своего лагеря. Остальное пелопоннесское войско, которое вообще вряд ли вступило в битву, с готовностью последовало за ними. Некоторые спартанцы полагали, что необходимо продолжать сражение, дабы вернуть тела павших и не позволить фиванцам воздвигнуть трофей, однако полемархи решили просить о перемирии. Спартанские потери составили около тысячи человек, включая четырехсот из семисот участвовавших в схватке спартиатов. Их союзники же в бой не рвались. Не вызывает сомнений, что кое-кто из них даже злорадствовал. Итак, фиванцы воздвигли трофей и согласились на перемирие для уборки тел павших воинов49.
Весть о поражении достигла Спарты в последний день Гимнопедий, и эфоры повелели, чтобы торжества были исполнены до конца и запретили родственникам павших поднимать погребальный плач (Ксенофонт. Греческая история. VL4.16). Затем были отправлены в поход две оставшиеся моры вместе с теми, кто мог воевать и был приписан к морам, участвовавшим в бою при Левктрах, — из них были призваны все возрастные категории, вплоть до тех, кто достиг военнообязанного возраста за сорок лет до того. Агесилай по-прежнему боролся со своей болезнью, так что командующим был назначен его сын Архидам (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.17 слл.; два свидетельства Диодора об Архидаме — в XV.54.6 и 55.1 — ошибочно отнесены к Левктрам). Спарта по-прежнему смогла собрать войска своих союзников из Тегеи, Мантинеи, Коринфа, Сикиона, Флиунта и Ахеи; также была подготовлена переправа всего войска по морю через пролив, хотя в итоге оно пошло сушей.
Между тем сразу после битвы фиванцы отправили в Афины послание, в котором сообщали о своей победе и побуждали афинян присоединиться к ним, чтобы отомстить за все страдания, когда-либо причиненные им Спартой. Они, видимо, надеялись, что афиняне загорятся этой идеей на волне эмоций, или, возможно, они сами были охвачены излишним восторгом, чтобы размышлять здраво. На деле афинской реакцией был сначала шок, а затем испуг. Совет пятисот заседал, когда прибыл фиванский посол, но на его просьбу о помощи никакого ответа не последовало, а сам он не получил даже обычных для посланников знаков внимания (его, в частности, не пригласили на обед за государственный счет в пританее. —А.З). Поэтому фиванцы обратились к Ясону Ферскому (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.20; сообщение Диодора в XV.54.5 здесь
48 Tuplin 1981 (В 119): 233 слл.
49 Tod No 130 = Harding Nq 46 — эта надпись, впрочем, относится к надгробному камню, а не к трофею.


232
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
неуместно). Тиран совершил молниеносный марш через Фокиду к Левкт- рам, но, когда фиванцы стали понуждать его присоединиться к ним, чтобы окончательно добить спартанцев, он отговорил их от решающей схватки, которая, завершись она неудачей, могла свести на нет результаты их прежней победы. Затем он дал похожий совет и спартанцам, порекомендовав не начинать новой кампании до тех пор, пока они не восстановят свою ударную мощь. Спартанцы приняли его предложение, чтобы договориться о перемирии, после чего уцелевшие в битве отступили из Беотии, встретив Архидама с его войском у Мегар.
Мотив Ясона, отговорившего обе стороны от дальнейшей конфронтации, вполне ясен. Если бы верх взяли фиванцы, что теперь казалось вполне вероятным, то они могли быстро завладеть Пелопоннесом, после чего целиком сосредоточиться на северном направлении, поведя всех прежних союзников Спарты против Фессалии. Для Ясона было бы гораздо лучше, если бы Спарта сохранила способность оказывать какое-то сопротивление Фивам, чтобы тем самым хотя бы частично усилия фиванцев были отвлечены от соблазнов направить экспансию на север. По пути домой Ясон укрепил свои собственные позиции, захватив и разрушив Гераклею (Ксенофонт. Греческая история. VI.4.27 сл.), чтобы в будущем он не мог быть блокирован в этом месте, появись у него надобность совершить марш на юг.
Афины, оправившись от первого шока от Левктр, всё же еще раз попытались остановить фиванскую экспансию дипломатическими средствами, пригласив на совещание к себе всех тех, кто хотел присоединиться к условиям Царского мира (Ксенофонт. Греческая история. VI.5.1 слл.). Ксенофонт объясняет это сильным желанием афинян унизить Спарту и на будущее, низведя ее до положения, в котором оказались Афины в 404 г. до н. э. Некоторые афиняне конечно же могли испытывать такие чувства (ср.: Ксенофонт. Греческая история. VIL 1.12 слл.). Однако афинская политика контролировалась не теми, кто был ослеплен ненавистью к Спарте. Афины определенно провозглашали себя как единственного защитника мира — позиция, которую им не удалось занять в 375 г. до н. э. и которую Спарта так катастрофически потеряла за несколько недель до того. Но главной задачей теперь было сомкнуть ряды перед лицом фиванской угрозы; эта задача стояла и до Левктр, но теперь она носила гораздо более насущный характер, как можно увидеть в одной из двух поразительных особенностей мирных условий. Если кто-нибудь из участников этого мирного соглашения станет жертвой агрессии со стороны кого бы то ни было, другие города, подписавшие договор, обязывались прийти на помощь. Это было не совсем то же самое, что и оборонительный альянс против Фив. Еще одним замечательным новшеством было то, что те, кто поклялся, обещали соблюдать не только мирные условия, присланные Царем, но и постановления афинян и их союзников. Наиболее явное указание на данный пункт — это те расширения и разъяснения изначальной статьи об автономии, которые содержатся, например, в декрете Аристотеля. Это не означает, что все принесшие мирные клятвы стали членами


Ш. Возвышение Фив
233
Афинского союза50. Из всех присутствовавших возражали одни лишь элейцы, из-за своего нежелания признавать автономию Марган, Скиллун- та и Трифилии. Так что, когда другие города принесли присяги, Элида отказалась это делать, из-за чего Спарта поначалу не осмелилась приносить клятвы за своих союзников. То, что сама Спарта принимала участие в заключении мира, не должно вызывать сомнений (Ксенофонт. Греческая история. VL5.5, 10, 36 сл.)51.
Номинально это соглашение было дипломатическим триумфом Афин, и следует также отметить, что оно стало первым возобновлением Анталкидова мира, в подготовке которого Персия не играла никакой роли. Царский мир остался «царским» только по названию (cp.: Tod No 133.23 слл.). Фиванцы, разумеется, не присутствовали на конференции, хотя инициатива в греческих делах отныне принадлежала не Афинам и не Спарте с ее союзниками, а Фивам.
50 Hampl 1938 (С 31): 24 сл.; Sordi 1951 (С 77); Ryder 1965 (С 67): 133.
51 Sordi 1951 (С 77).


Глава 7
Дж. Рой
ФИВЫ
в 360-х годах до н. э.
Победа при Левктрах позволила фиванцам обрести союзников и расширить свое влияние во многих областях греческого мира. Из относительно слабого полиса Фивы быстро превратились в ведущую державу в эллинской межгосударственной политике и стали играть главную роль в центральной Греции, Фессалии и Македонии, Пелопоннесе, а также — коротко говоря — в Эгеиде. Доступные нам источники о фиванской активности в этих регионах распределены весьма неравномерно. Наиболее богата информация о событиях на Пелопоннесе, поскольку Ксенофонт, которому принадлежит самый полный из всех дошедших от античности отчетов о 60-х годах IV в. до н. э., концентрируется на пелопоннесских делах, часто оставляя без внимания другие области Эллады. Даже и в отношении Пелопоннеса этот историк, отличающийся пристрастностью в суждениях, как политических, так и социальных, пропускает некоторые события первостепенной важности, такие, например, как освобождение Мес- сении. Тем не менее его рассказ, в сочетании с иными доступными источниками, предлагает такой объем информации о пелопоннесских делах, каким мы не располагаем по другим регионам. Многое, конечно, остается темным даже и в пелопоннесской истории, но еще меньше ясности — в истории прочих областей Греции этих лет1.
Возможности, открывавшиеся для Фив после Левктр, были удивительны и заманчивы, и не все их можно было предсказать. В Пелопоннесе Спарта постоянно делала то, что могло помешать нежелательным переменам. И всё же по очень многим поводам среди пелопоннесских городов росло чувство обиды; некоторые из этих поводов носили частный характер, как, например, претензии Элиды на Трифилию и страстное желание Мантинеи заново основать свой городской центр, тогда как другие имели
1 	Природа наших источников делает хронологическую реконструкцию данного периода ненадежной во многих отношениях. В целом см. полное и аргументированное рассмотрение вопроса в изд.: Buckler 1980 (С 329): 233—262, с обзором доступных литературных источников на с. 263—277. Полезны также изд.: Gehrke 1986 (С 28); Cardedge 1987 (С 284).


Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
23 5
более широкий характер, например, стремление создать аркадское союзное государство. Многие из таких обид и желаний были связаны с широко распространенными в пелопоннесских городах конфликтами между олигархическими и демократическими группировками. Те пелопоннесцы, которые проявляли к Спарте враждебность, пытались, естественно, извлечь собственные выгоды из ее неудачи при Левктрах; однако эти попытки на удивление скоро привели к дальнейшему ослаблению Спарты и предоставили Фивам поразительные возможности в Пелопоннесе.
Что касается центральной и северной Греции, то любые перспективы расширения в данном регионе фиванского контроля в 371 г. до н. э. сдерживались, по всей видимости, мощью фессалийского тирана Ясона Фер- ского. Впрочем, вслед за его убийством в 370 г. до н. э. в Фессалии наступила нестабильность, и точно так же в Македонии смерть царя Аминты (случившаяся, вероятно, на исходе 370 г. до н. э.) привела здесь к периоду волнений. В обоих регионах Фивы смогли добиться такого влияния, какое в 371 г. до н. э. еще невозможно было предвидеть.
В северной Греции, впрочем, Фивы вынуждены были считаться с афинскими амбициями. Афинам нужно было еще привыкнуть к постепенному изменению сил в Элладе, последовавшему за Левктрами.
Второй Афинский морской союз был основан, с тем чтобы заставить Спарту предоставить другим грекам мир и свободу; но после Левктр стало ясно: Афинам следует понимать, что возросшее могущество Фив более опасно, чем уже исчерпавшая себя сила Спарты. К 369 г. до н. э. Спарта и Афины были союзниками, а противостояние Афин и Фив возросло. Это противостояние, ставшее естественным результатом изменения баланса сил в годы, последовавшие за Левктрами, усугублялось фиванскими претензиями в северной Греции, поскольку данный регион был очень важен также и для Афин, в особенности Амфиполь и Херсонес2.
В отдельных зонах своей активности фиванцы имели склонность скорее к раздроблению своих усилий, нежели к их объединению. Понятно, что разброс сил, одновременно посланных и в Фессалию, и в Македонию, и в Пелопоннес — как в 369 г. до н. э., или в Эгеиду и в Фессалию — как в 364 г. до н. э., должен был повлиять на принятие решений в Фивах; но фиванские экспедиции в эти области, даже когда они осуществлялись одновременно, представлены в наших источниках как отдельные предприятия. По этой причине, а также в силу состояния имеющихся в нашем распоряжении свидетельств удобней обозревать события регион за регионом.
2 	Официальный характер афинских амбиций по поводу Амфиполя и Херсонеса неясен, поскольку сложно идентифицировать те дипломатические усилия, в ходе которых афинские притязания могли быть признаны другими государствами, как утверждается позднее у афинских ораторов (Эсхин. П.31—33; Демосфен. УП.29; IX. 16; XIX. 137, 253; о трудностях, порождаемых этими пассажами, см.: Buckler 1980 (С 329): 251—254). Пассаж Эсхина, если считать его заслуживающим доверия, демонстрирует наличие афинских претензий на Амфиполь еще до смерти царя Аминты Македонского (случившейся, вероятно, в конце 370 до н. э.).


236
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
I. 	Центральная Греция
В период после сражения при Левктрах Фивы усилили свою позицию как в самой Беотии, так и повсюду в центральной Греции. Орхомен, потенциальный соперник в Беотии, был вынужден присоединиться к беотийской федерации, и целый ряд государств — этолийцы, акарнанцы, энианы, западные и восточные локры, фокидяне, гераклеоты, малии и евбейцы — оформили союзные отношения с Фивами (Диодор. XV.57/1; ср.: Ксенофонт. Греческая история. VL5.23; Ксенофонт. Агесилай. 2.24). Интересно то, что евбейцы вышли из афинской конфедерации, чтобы присоединиться к Фивам; на характер фиванских связей с островом проливает свет одна надпись, фиксирующая займы, предоставленные ок. 370 г. до н. э. городу Каристу некоторыми богатыми фиванцами3. К концу 370 г. до н. э. сеть альянсов, заключенных Фивами в центральной Греции, сделала их положение в данном регионе очень прочным — чего не было до Левктр — и создала условия для дальнейшего расширения фиванского влияния.
Фиванские взаимоотношения с этими союзниками в центральной Греции неясны в силу отсутствия надежных свидетельств. Союзники предоставляли войска для тех кампаний, которые предпринимали фиванцы, хотя в 362 г. до н. э. фокидяне с успехом заявили, что их соглашение с Фивами предусматривает лишь взаимную оборону (Ксенофонт. Греческая история. Vn.5.4). Как бы то ни было, обнаруживается, что союз с Фивами в течение десятилетия, последовавшего за Левктрами, уберегал регион от превращения в театр военных действий. Вооруженные конфликты происходили в северной и южной, но не в центральной Греции. Одно важное и печально известное исключение имело место в 364 г. до н. э., когда фиванцы разрушили Орхомен; из-за подозрений орхоменских всадников и фиванских изгнанников в заговоре, который те будто бы организовали против Фив, всадники были казнены, другие жители Орхо- мена проданы в рабство, а сам город разрушен до основания (Диодор. XV.79.3—6). Помимо этого отмечается лишь кратковременная сумятица, случившаяся из-за Оропа (Ксенофонт. Греческая история. УП.4.1). Поэтому, несмотря на то, что нам не известно, почему государства центральной Греции с готовностью вступали в союз с Фивами в 371 или в 370 г. до н. э., ясно, что в конечном итоге такой альянс принес этим государствам пользу.
Ясон Ферский, сам превращавшийся во всё более могущественную фигуру, был потенциальной помехой для фиванских честолюбивых замыслов в данном регионе. Впрочем, он был убит поздним летом 370 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. VT.4.28—32). Ему наследовали его братья Полидор и Полифрон. Но первый вскоре умер, возможно, от руки второго, а тот, в свою очередь, в 369 г. до н. э. был умерщвлен Александром Ферским, превратившимся в главную фигуру в Фессалии, но
3 	Wallace 1962 (В 181).


П. События на Пелопоннесе. 370—367 гг. до н. э.
237
при этом столкнувшимся с ожесточенным противодействием со стороны фессалийцев (Ксенофонт. Греческая история. VL4.33—37). Эта ситуация давала Фивам больше возможностей для усиления своего влияния на севере, к тому же была устранена всякая фессалийская угроза для центральной Греции.
II. 	События на Пелопоннесе.
370—367 гг. до н. э.
Как бы то ни было, у Фив появились и другие возможности — благодаря событиям на Пелопоннесе в конце 371 и в 370 г. до н. э. В Аргосе вспыхнуло радикальное демократическое движение [скитализм — доел.: «битье палками». — А.З.) (Диодор. XV.57.3—58.4), попытки переворотов были предприняты также в Фигалии, Коринфе, Мегарах, Сикионе и Флиунте4. Самые значительные события произошли в Аркадии.
Мантинейцы, полагаясь на автономию, гарантированную миром, который был заключен в Афинах, восстановили демократию и заново отстроили свой город, разрушенный и расселенный спартанцами в 384 г. до н. э. (так называемый диойкизм; см. выше, с. 199 наст. изд. — А.З). Спарта послала царя Агесилая к мантинейцам, чтобы он уговорил их отложить свои планы хотя бы на время, но Агесилай не смог найти убедительных аргументов (Ксенофонт. Греческая история. VI.5.3—5). В то же время в соседней Тегее вспыхнула ожесточенная распря между олигархами — сторонниками Спарты и демократами — сторонниками Афин. Когда последние с мантинейской помощью взяли верх, лидеры олигархов подверглись изгнанию, и 800 их сторонников бежали в Спарту (Там же. VL5.6—10). Главным вопросом, из-за которого разгорелся тегейский стасис, было, по Ксенофонту, предложение демократов учредить союзный совет аркадян. Именно от демократов, контролировавших теперь Мантинею и Тегею, исходил импульс к созданию аркадской федерации.
Вопрос о том, нарушили ли мантинейцы мир, недавно заключенный в Афинах, напав на Тегею (ср.: Там же. VI.5.36), был спорным, однако лакедемоняне снарядили экспедицию против Мантинеи. Для оказания ей поддержки сплотились многие аркадские города; лишь о Герее и Орхо- мене (том, что находился в Аркадии) известно как о городах, поддержавших Спарту [Там же. VL5.10—11). Ксенофонт говорит, что Орхомен отказался присоединяться кАркадикону (Αρκαδικόν, Аркадский союз. —А.З), из чего становится ясно, что к тому моменту, когда Спарта в конце 370 г. До н. э. напала на Мантинею, Аркадский союз уже был создан5. (Следо¬
4 Диодор (XV.40) относит эти волнения к 375/374 г. до н. э. Хотя в пользу его датировки могут быть приведены сильные аргументы (Roy 1973 (С 378)), восстания эти часто датируются периодом после Левктр.
5 Dusanic 1970 (С 357): 281—290 — автор относит образование Аркадского союза к августу или сентябрю 370 г. до н. э., но это слишком рано; cp.: Roy 1974 (С 379).


238
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
вательно, образование этого Союза было вдохновлено отнюдь не беотийцами, которые пока не вмешивались в дела Пелопоннеса, к тому же устройство этой лиги конечно же обнаруживает явные отличия от беотийской федеральной структуры.)6 Аргос, энергично проявлявший свой демократический характер, оказал Мантинее помощь. Точно так же поступила Элида, не отличавшаяся, видимо, твердой демократией, но испытывавшая внутреннее напряжение из-за конфликта между демократами и олигархами, усиление которого определенно имело место в 365 г. до н. э.: основной целью Элиды было вернуть назад Трифилию и Марганы, выведенные Спартой из-под элидского контроля в 400 г. до н. э. [Там же. Ш.2.30; VI.5.2; см. с. 62 сл. наст. изд.). Аркадия, Аргос и Элида заключили, по-видимому, двусторонние союзы друг с другом, ибо они совместно искали альянса с Афинами против Спарты, а когда Афины отвергли эту идею, обратились с подобным предложением к Беотии, которая его приняла (Диодор. XV.62.3; Демосфен. XVI. 12, 19—20). Когда шли переговоры, спартанское войско под командой царя Агесилая находилось в Аркадии, и происходило это в зимние месяцы на исходе 370 г. до н. э. Поскольку элейцы уверили мантинейцев в том, что фиванцы наверняка придут на помощь (а потому вступать в битву с лакедемонянами пока не стоит. — А.З.), мантинейцы вместе с союзниками стали спокойно выжидать, избегая открытого столкновения с Агесилаем (Ксенофонт. Греческая история. VL5.19). Тогда Агесилай отступил в Спарту. По его уходу аркадяне атаковали проспартанскую Герею в западной Аркадии, после чего вернулись в Мантинею, чтобы соединиться с фиванцами и их союзниками [Там же. VL5.22). К этому времени многие аркадские государства состояли членами Аркадского союза, а к 369 до н. э. их было уже большинство, если только не все целиком.
Фиванцы со своими союзниками прибыли для защиты Аркадии от Спарты, что жизненно необходимым уже не было. Их пелопоннесские друзья, впрочем, настаивали на том, что им следует теперь всем сообща вторгнуться в Лаконию, и беотийские военачальники согласились7. За этим последовало полномасштабное вторжение, во время которого Лакония подверглась значительному разорению. Спартанцы успешно обороняли сам город, но, несмотря на помощь со стороны своих союзников с северо-востока Пелопоннеса, не смогли предотвратить атак на многие другие поселения в Лаконии, а также на верфи в Гифие (Ксенофонт. Греческая история. VL5.23—32, 50—52; Диодор. XV.62.5—65.6). Затем захватчики из Лаконии направились в Мессению; они освободили ее от спартанского контроля и основали город Мессену (Диодор. XV.66.1—67.1: в античной литературе имеются и другие многочисленные указания на
6 Dusanic 1970 (С 357): 285-286.
7 В предпринятых позднее операциях беотархи некоторым образом превысили свои полномочия, так что в результате Эпаминонд и Пелопид предстали перед судом, однако свидетельства о данном эпизоде крайне скудны; см.: Buckler 1980 (С 329): 138—145; Beister 1970 (С 322): 75—111.


П. События на Пелопоннесе. 370—367 гг. до н. э.
239
эти события, однако в «Греческой истории» Ксенофонт о них вообще не упоминает). Своим возникновением новое мессенское государство было очевидным образом обязано Эпаминонду и первой, по сути, беотийской инициативе, осуществленной относительно пелопоннесских дел. Во время вторжения в Лаконию Спарта обратилась к Афинам с призывом о помощи, и те в ней не отказали (Ксенофонт. Греческая история. VI.5.33—49). Афиняне послали войско в Пелопоннес под начальством Ификрата, но добился он немногого, и в результате беотийцы смогли без серьезных помех покинуть Пелопоннес (Там же. VL5.51—52).
Эта кампания решительно и надолго ослабила Спарту. Случившись вскоре после Левктр, нашествие в Лаконию нанесло жестокий удар по спартанскому военному престижу; к тому же потери, которые понесла Лакония из-за грабежей и разорений оказались очень тяжелыми. В Пелопоннесском союзе почти никого не осталось — за исключением союзников из северо-восточного Пелопоннеса (Там же. VI.5.29; VTL2.2), которые теперь сами находились под угрозой. Однако хуже всего для Спарты была утрата Мессении, а вместе с ней — мессенских земель и мессенских илотов. Лишенная этих ресурсов для материального обеспечения спартиатов, Спарта уже не могла надеяться на восстановление своего прежнего могущества. Более того, ее соседи на севере и на западе теперь проявляли явную враждебность. Правда, Спарта еще оставалась заметной военной силой, и в дальнейшем Агесилай смог провести кампании в Геллеспонте и в Египте; но уже в следующем десятилетии спартанская активность в делах материковой Греции ограничивалась одним лишь Пелопоннесом.
В 369 г. до н. э. аркадяне, аргивяне и элейцы убедили беотийцев предпринять еще один поход на Пелопоннес (Диодор. XV.68.1). Тем временем Спарта и Афины заключили альянс (Ксенофонт. Греческая история. VTL1.1—14; Диодор. XV.67.1), но их войска не смогли помешать беотийцам войти в Пелопоннес (Ксенофонт. Греческая история. УП. 1.15—1.17; Диодор. XV.68.1—5). Эпаминонд, после того как к нему присоединились его пелопоннесские друзья, напал на Сикион и Пеллену. Сикион, понеся первые потери, пошел на уступки Эпаминонду с союзниками; тот разместил в цитадели гарнизон, но у власти оставил олигархов (Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.18; 2.2—3; 2.11; 3.2—4). Капитуляция Пеллены прямо не засвидетельствована, но и этот город определенно перешел на сторону антиспартанского альянса [Там же. VIL 1.18; ср.: 2.2—3; 2.1—15). Теперь Эпаминонд атаковал Трезен и Эпидавр, а затем и Коринф, чья оборона была усилена афинским отрядом и наемниками, направленными Дионисием Сиракузским на помощь Спарте (см. выше, с. 190 наст, изд.). Эти атаки ничего не принесли, кроме некоторых потерь, так что Эпаминонд и союзники разошлись по домам (Ксенофонт. Греческая история. Vn.l. 18-22; Диодор. XV.69.1-70.1).
В том же, 369 г. до н. э., до и после основной кампании, аргосцы и ар кадяне проводили и другие операции. Аргос напал на Флиунт и Эпидавр (Ксенофонт. Греческая история. VTL2.2—4; VII. 1.25) и явно надеялся рас¬


240
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
ширить свою власть в северо-восточном Пелопоннесе. Аркадяне атаковали Пеллену (Там же. VII.2.2—4; Диодор. XV.67.2) и Асину (Ксенофонт. Греческая история. VII.1.25). Аргос, Аркадия и Элида совместно пытались помочь изгнанным из Флиунта демократам захватить этот город — правда, без особого успеха (Там же. VH.2.5—9).
Зимой 369/368 г. до н. э. в Грецию прибыл Филиск (грек из Абидоса. — А.З) в качестве эмиссара персидского сатрапа Ариобарзана для того, видимо, чтобы усилить здесь влияние последнего и нанять наемников. Он организовал мирную конференцию в Дельфах, в которой приняли участие главные греческие государства. Спарта и Фивы не смогли, однако, договориться о статусе Мессены, так что переговоры провалились. Перед тем, как покинуть Грецию, Филиск передал Спарте 2 тыс. наемников, которым он заплатил вперед (Ксенофонт. Греческая история. VIL 1.27; Диодор. XV.70.2). Спарта, как кажется, впоследствии заключила с Ариобар- заном союз (Ксенофонт. Агесилай. П.26).
В 368 г. до н. э. беотийцы не проводили на Пелопоннесе никаких кампаний; никак не фиксируется в источниках и участие элейцев в военных действиях этого года. Весной аркадяне и аргивяне помогли Евфрону из Сикиона в деле установления в этом полисе того, что он представлял себе как демократическое правление; Евфрон доказывал, что олигархи, находившиеся в то время у власти, были склонны вернуться к союзу со Спартой. Первые шаги по смене формы правления в Сикионе, несмотря на присутствие в городе аркадских и аргосских войск, могли выглядеть вполне законными; но очень скоро сам Евфрон превратился в тирана. Опираясь на отряд наемников и поддержку демоса, он выдворил из города своих явных противников, а остальных демократических вождей либо убил, либо изгнал (Ксенофонт. Греческая история. УП.1.44^б)8.
Усилившись наемниками Филиска и еще одним отрядом, присланным Дионисием Сиракузским, Спарта вернула себе Карии, что близ аркадской границы, и вторглась в юго-западную Аркадию. Аркадяне получили помощь из Аргоса и Мессении. (Очевидно, что Мессения была еще слишком слаба, чтобы играть серьезную роль в военных столкновениях этих лет, но она участвовала в действиях союзников, когда — как это было теперь, или как это было в 364 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. Vn.4.27) — Спарта угрожала юго-западной Аркадии, через которую пролегал основной военный путь из Лаконии в Мессению.) Аркадяне с союзниками отрезали спартанскому войску пути отхода и навязали ему ожесточенный бой, который проиграли. Спартанская победа в этой так называемой Бесслёзной битве8а не имела долгосрочного эффекта, но на
8 	О хронологии восхождения Евфрона к власти см.: Meloni 1951 (С 370). О трактовке событий, которой мы здесь следуем, см.: Roy 1971 (С 61): 579—581, но ср. также критику Томпсона (Thompson 1983 (С 386)) по поводу этой интерпретации, а также по поводу других аспектов политики аркадской федерации.
8а Своим названием Бесслёзная битва обязана тому, что лакедемоняне не потеряли в ней ни одного человека; произошла при Мидее в 368 г. до н. э. — А.З.


П. События на Пелопоннесе. 370—367 гг. до н. э.
241
данный момент она помогла восстановить престиж и боевой дух лакедемонян и, кроме того, порадовала Элиду и Фивы, которые теперь не особенно доверяли аркадянам, своим союзникам (Ксенофонт. Греческая история. УД. 1.28-32; Диодор. XV.72.3).
Несмотря на поражение, аркадяне и аргивяне предприняли новое нападение на Флиунт (Ксенофонт. Греческая история. УП.2.10). Впрочем, самым важным деянием на Пелопоннесе в 368 г. до н. э. после Бесслёзной битвы было основание Мегалополиса. Общины — в основном из юго-западной Аркадии, в частности из основного Мегалопольского бассейна (как это может быть названо теперь) — были объединены и образовали единый полис с обнесенным крепостной стеной городским центром9. Хотя в античности заслугу основания Мегалополиса обычно приписывали Эпаминонду (Павсаний. УШ.27.2; IX. 14.4; EX. 15.6), на самом деле это, как представляется, по сути было аркадской идеей, реализованной в то самое время, когда отношения между Аркадией и Беотией начали остывать, хотя Фивы и отправили Паммена с тысячей воинов, чтобы защитить аркадян, если спартанцы будут мешать постройке города (Павсаний. УШ.27.2). Помимо социальных и экономических последствий появления в юго-западной Аркадии крупного городского центра, новый укрепленный город создавал серьезное препятствие для Спарты, как и защищенные стенами Мантинея (к тому времени вновь отстроенная) и Тегея на юго-востоке Аркадии, а также Мессена.
В 367 г. до н. э. борьба на Пелопоннесе до некоторой степени продолжилась. Так, Флиунт был вновь атакован Аргосом, Пелленой, Сикионом и размещенным в этом последнем беотийским гарнизоном (Ксенофонт. Греческая история. УП.2.11—15; Диодор. XV.75.3). Другие кампании не зафиксированы.
Фивы должны были чувствовать настоящее удовлетворение от того, как развивались события на Пелопоннесе после Левктр. Спарта была радикально ослаблена, при этом Фивы образовали альянс с Аркадией, Аргосом, Элидой, Сикионом и Пелленой. (Интересно, что если для своих пелопоннесских походов Фивы призывали союзников из центральной Греции, то попыток использовать своих пелопоннесских союзников в кампаниях за пределами южной Греции они даже не предпринимали.) Хотя часть фиванцев могла быть недовольна такой политикой, Фивы при Эпа-
9 	Главные античные рассказы об основании Мегалополиса: Диодор. XV.72.4 и Павсаний. УШ.27.1—8; Ксенофонт не упоминает об этом событии. Остается много спорного как в связи с датировкой, так и с самой природой этого синойкизма. См.: Moggi 1976 (С 48): 293-325, № 45, где приводятся и обсуждаются античные свидетельства; также см.: Dusa- nic 1970 (С 357): 317-331; LanzÜlotta 1975 (С 368); Buckler 1980 (С 329): 107-109; а также (с обзором более ранних дискуссий): Homblower 1990 (С 366). Хотя для основания Мегалополиса предлагаются разные даты, от 371 до 367 г. до н. э., здесь мы принимаем датировку Диодора (368). Павсаний дает гораздо более широкий список общин, участвовавших в синойкизме, нежели Диодор; в любом случае, ясно, что некоторые общины, которые Должны были переселиться в новый город, упорно этому сопротивлялись (Диодор. XV.94.1; Павсаний. УШ.27.5-6).


242
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
минонде не поддерживали никакой конкретной формы правления у своих союзников, вступая в связи как с демократами Аргоса и Аркадии, так и с олигархами Сикиона. Элида также не пыталась где-либо помогать установлению какой бы то ни было из распространенных правительственных форм; ее главная задача в эти годы состояла в возвращении потерянных территорий, но эта цель привела к конфликту с Аркадией: Элида хотела заполучить Трифилию и Ласион, однако жители обоих заявляли, что они — аркадяне (Ксенофонт. Греческая история. VU. 1.26), и были приняты в Аркадский союз; Трифилия присоединилась к этой лиге самое позднее к 367 г. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. VIL 1.33; ср.: Павсаний. VL3.9), а Ласион — как минимум к 365-му (Ксенофонт. Греческая история. VII.4.12), но нельзя исключить, что в союз они входили уже в 369-м. Соответственно было не так много, ради чего Элида готова была бы по-прежнему воевать, если не считать того, что она требовала от своего союзника — Аркадии. Аргос и Аркадия, сами имевшие демократическое правление, выказывали сильное желание поддерживать повсюду демократии, и прежде всего — в Сикионе. Аргос, помимо того, вынашивал очевидные планы относительно северо-восточного Пелопоннеса, хотя здесь особых успехов у него не было; в 366 г. до н. э. Аргос продолжал безуспешно осаждать Флиунт (защитники которого затем получили помощь от афинянина Харета; см.: Ксенофонт. Греческая история. VEL2.18— 23; Диодор. XV.75.3). Аркадия по-прежнему испытывала угрозу со стороны Спарты, поскольку лакедемоняне, чтобы хоть что-то предпринять на Пелопоннесе, должны были сначала пройти через аркадские земли. Более того, Аркадия удерживала некоторые территории, отобранные у Спарты; помимо Эгитиды и Скиритиды9а, включенных в состав Мегалополиса (Павсаний. VIIL27.4), аркадяне не позднее 365 г. до н. э. захватили Селласию в Лаконии (Ксенофонт. Греческая история. VÜ.4.12). Сверх того, аркадяне имели возможность наносить ущерб спартанским интересам повсюду на Пелопоннесе. Так что не до конца понятно, кто был более влиятелен в южной Греции — фиванцы или всё же аркадяне, и у Фив имелись все основания подозревать наличие у Аркадии больших амбиций.
III. 	Фессалия и Македония.
369—367 гг. до н. э.
В 369 г. до н. э. к северу от Беотии Александр Ферский пытался осуществлять свой контроль над Фессалией, будучи номинально главным союзным магистратом [тагом), фактически же действуя как тиран. Его фессалийские противники обратились за помощью к молодому македон¬
9а О Скиритиде и спиритах см.: Зайков А.В. Спириты и вопрос о лапедемонспом гражданстве // Исседон: альманах по древней истории и культуре. IV (Енатеринбург: УрГУ, 2007): 26-58. -A3.


Ш. Фессалия и Македония. 369—367 гг. до н. э.
243
скому царю Александру, который наследовал трон своему отцу Аминте, по всей видимости, в конце 370 г. до н. э. (Диодор. XV.61.2—3). Царь Александр быстро вошел в Фессалию — так что тиран не имел никакой возможности воспрепятствовать ему, — взял Лариссу и Краннон, разместил там гарнизоны, после чего вернулся в Македонию (XV. 61.4—5). Когда противники тирана обратились еще и к Фивам, оттуда в Фессалию было отправлено войско во главе с Пелопидом. На данном этапе не зафиксировано никаких признаков согласованных действий между Пелопидом, то есть Фивами, с одной стороны, и царем Александром — с другой, но Пелопид вошел в Лариссу и Краннон с такой легкостью, которая предполагает какую-то предварительную договоренность (между македонянином и фиванцами. — А.З.)10. Тем временем в Македонии царю Александру бросил вызов Птолемей, претендовавший на престол; и царь, и претендент обратились за помощью к Пелопиду, который двинулся в Македонию. Здесь, согласно Плутарху, Пелопид выполнил роль третейского судьи между царем и претендентом, уладив их разногласия, тогда как, согласно Диодору, он заключил союз с царем. Последнее, в любом случае, должно быть правдой, поскольку царь передал Пелопиду заложников, включая своего собственного младшего брата Филиппа, будущего царя. Затем Пелопид вернулся через Фессалию в Беотию (Диодор. XV.67.3—4; Плутарх. Пелопид. 26).
В 368 г. до н. э. фессалийские противники тирана Александра Фер- ского вновь обратились к Фивам, жалуясь на характер его правления. Фиванцы решили послать Пелопида и Исмения в качестве послов с заданием прозондировать почву и собрать информацию. Оказавшись в Фессалии, впрочем, Пелопид, который на этот раз не располагал беотийским отрядом, посчитал необходимым набрать войско именно в этой области. Между тем в Македонии претендовавший на трон Птолемей к тому времени уже умертвил царя Александра и теперь правил как регент при юном Пердикке. Самому Птолемею бросил вызов еще один претендент — Павсаний, захвативший несколько городков на северной оконечности Халкидского полуострова. Проявляя большой интерес к Амфиполю, Афины попытались извлечь выгоду из этой неопределенной ситуации и отправили в данный регион войско под началом Ификрата. (Он продолжал командовать до 365 г. до н. э., когда был заменен на Тимофея (Демосфен. ХХШ.149).) Ификрат прогнал Павсания из Македонии, надеясь, вне всякого сомнения, что это приведет к усилению афинских позиций на
10 	См.: Buckler 1980 (С 329): 113—114. О хронологии этих событий, принятой в нашем тексте, см.: Buckler 1980 (С 329): 245—249; иной взгляд см. в изд.: Hammond, Griffith 1979 (D 50): 180—185. Баклер (Buckler 1980 (С 329): 247) доказывает также, что некоторые разрозненные свидетельства о фессалийской кампании Пелопида могут относиться к 369 г. До н. э. Не исключено (Buckler 1980 (С 329): 247—248), что Пелопид в том же году инициировал здесь конституционные преобразования, хотя с определенностью можно говорить лишь о том, что эти реформы были проведены в жизнь к 361/360 г. до н. э.; cp.: Tod No 147 = Harding No 59 — в этой надписи в качестве главного фессалийского должностного лица предстает архонт.


244
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
Халкидском полуострове. Пелопид, однако, также вошел в Македонию. В своем распоряжении он имел лишь ненадежных наемников и мог оказаться в очень опасной ситуации, если бы не договорился с Птолемеем. И в самом деле, Птолемей пошел на альянс с Фивами, почти такой же, какой прежде заключил его предшественник Александр. После этого Пелопид вернулся в Фессалию, по-прежнему не обладая реальной военной силой. Когда, находясь в Фарсале, он и Исмений решили встретиться с тираном Александром Ферским, тот неожиданно захватил их обоих и поместил в темницу в Ферах (Диодор. XV.71.1—2; Плутарх. Пелопид. 27; Эсхин. П.26—29). Фивы отправили в Фессалию войско с задачей освободить своих людей. Тем временем Александр Ферский заключил союз с Афинами, которые послали в Фессалию тридцать кораблей и тысячу воинов. Фиванское войско не только не добилось победы над тираном и его союзниками, но и испытало серьезные трудности при попытке отступления; Эпаминонд, участвовавший в походе в качестве рядового, был назначен воинами стратегом и сумел спасти войско, выведя его из-под удара (Диодор. XV.71.3—7; Плутарх. Пелопид. 28.1—29.1).
Весной 367 г. до н. э. Эпаминонд возглавил вторую фиванскую экспедицию для освобождения Пелопида и Исмения. Он действовал предельно осторожно, чтобы не провоцировать Александра Ферского. В самом деле, незадолго перед тем тиран продемонстрировал свой характер, учинив настоящую резню в двух фессалийских городах — Мелибее и Ско- туссе. В итоге наступление Эпаминонда заставило тирана искать мира. Он предложил освободить узников в обмен на подписание договора о мире и дружбе, однако Эпаминонд согласился лишь на перемирие не более, чем на 30 дней. Этот вариант был принят, и пленники вернулись в Беотию вместе с Эпаминондом и его войском (Плутарх. Пелопид. 29). В сущности, перемирие пока никак не ограничивало власть Александра в Фессалии, поскольку в 367 г. до н. э. никакого другого войска Фивы туда не направили.
Скудность свидетельств о фиванских действиях в Фессалии и Македонии с 369 по 367 г. до н. э. не позволяет прийти к однозначному выводу о том, что именно там происходило, тем более что наши источники имеют склонность концентрироваться на персоне Пелопида, а о том, как принимались решения в Фивах, говорят мало. Фивы явно стремились ограничить власть Александра Ферского; при сохранении его позиций в Фессалии он мог создать серьезную угрозу центральной Греции, как это было с Ясоном Ферским на закате его жизни. Впрочем, пока ситуация в Фессалии оставалась нестабильной, сохранялись виды на расширение здесь фиванского влияния; то же самое было верно и относительно Македонии, пока положение там оставалось неустойчивым. Афины проявляли открытое желание извлечь собственную выгоду из такой ситуации, как показывают походы Ификрата в Македонию и Автокла в Фессалию в 368 г. до н. э. (Афины пытались также, хотя им это и не удалось, убедить Спарту отправить наемников Дионисия в Фессалию для действий против Фив; см.: Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.28); Фивы, очевидно, также хоте¬


IV. Мирные переговоры. 367—366 гг. до н. э.
245
ли повернуть ситуацию в свою пользу. Однако ненадежность правителей Македонии и безуспешность действий фессалийских противников Александра Ферского не могли позволить Фивам гарантировать свое влияние в этих областях, так что к 367 г. до н. э. фиванцы не достигли здесь сколы либо значимых результатов на перспективу.
IV. 	Мирные переговоры.
367—366 гг. до н. э.
В 367 г. до н. э. Спарта отправила в Сузы посольство к персидскому Царю. Когда фиванцы и афиняне узнали об этом, они последовали ее примеру. Фиванцы посоветовались с союзниками, в результате чего послы от Элиды и Аркадии присоединились к фиванскому представителю Пелопиду. Теперь Фивы явно чувствовали: они достаточно сильны, чтобы расчитывать на персидскую помощь, а также стремились не допустить того, чтобы Спарта или Афины добились успеха в попытках заручиться такой поддержкой Царя, которая создала бы угрозу для Фив. Пелопид мог использовать у Царя к своей выгоде как то, что во время нашествия Ксеркса на Элладу фиванцы проявляли медизм, так и совсем недавние успехи Фив. Он предложил Царю согласиться на такие мирные условия, которые позволили бы грекам быть автономными, Мессении — сохранить независимость, афинскому флоту — оставаться на берегу, а тем государствам, которые согласятся подписать мир, — обременить себя обязательствами совместно выступить войной против любого, кто этот мир нарушит. Во время переговоров Пелопид получил неожиданную поддержку от Тимагора, одного из афинских послов. Должны были обсуждаться и прочие проблемы, но единственное, о чем прямо сообщают источники, это вопрос о том, кто должен обладать территориями, за которые спорили Элида и Аркадия. Хотя данными территориями фактически владела Аркадия и даже в качестве аркадского посла был отправлен человек из Лепрея, расположенного на спорных землях, Царь поддержал Элиду. К этому его, несомненно, подстрекали Фивы. Большая часть таких второстепенных вопросов не зафиксирована в источниках. Мы можем догадываться, что Царю казалось более привлекательным поддержать Фивы, нежели Спарту и Афины, поскольку Афины — благодаря своей конфедерации — вновь приобрели силу в Эгеиде, а лакедемоняне в 368 г. до н. э. получили помощь от сатрапа Ариобарзана, чья лояльность Царю вызывала сомнения. Персидская поддержка Фивам могла ослабить Афины и Спарту, не создавая при этом никакой угрозы для Персии. Артаксеркс фактически одобрил фиванские предложения, и послы отправились на родину. Когда они вернулись домой, афиняне осудили Тимагора на смерть за ту роль, какую тот сыграл в переговорах (Ксенофонт. Греческая история. VU. 1.33—38; Плутарх. Пелопид. 30).
Посольство длилось несколько месяцев, и, по всей видимости, в начале 366 г. до н. э. Фивы организовали конгресс для принятия эллинскими


246
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
государствами мирных условий. Конгресс шел очень трудно. Фиванцы желали, чтобы собравшиеся присягнули тем условиям, которые были объявлены представителем персидского Царя. Некоторые из послов выразили протест, поскольку они, дескать, присланы лишь для выслушивания условий, а не для принесения клятв. Вождь аркадян Ликомед пошел еще дальше и оспорил право фиванцев созывать у себя конгресс; затем, столкнувшись с проявлением фиванского гнева, он отказался продолжать участие в работе съезда. В конечном итоге никаких решений принято вообще не было (Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.39). Тогда фиванцы попытались еще раз убедить эллинов принять условия мира, разослав для этого глашатаев по отдельным городам. Коринф, первое государство, куда прибыли глашатаи, отказался принимать условия, его примеру последовали и все остальные (Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.40). Фиванская дипломатическая инициатива полностью провалилась.
V. 	Центральная Греция и Пелопоннес.
366—365 гг. до н. э.
В 366 г. до н. э., после неудачной фиванской инициативы, Эпаминонд вновь повел войско в Пелопоннес, чтобы склонить на свою сторону Ахею, а также усилить влияние на Аркадию и других пелопоннесских союзников. Ахейские города управлялись олигархически, но в последних конфликтах на Пелопоннесе они до сих пор оставались нейтральными. Объединившись со своими пелопоннесскими союзниками, Эпаминонд вошел в Ахею, где правящие олигархи быстро приняли его условия. Они согласились войти в альянс с Фивами при условии, что сохранят свою власть в Ахее; соглашение было похоже на то, какое в 369 г. до н. э. Эпаминонд заключил с Сикионом. Тем не менее, фиванец «освободил» три важных в стратегическом отношении места: Диму в западной Ахее, а также Навпакт и Калидон (оба эти города расположены на северном побережье Коринфского залива, но на тот момент они являлись ахейскими). Затем он вернулся домой (Ксенофонт. Греческая история. VII. 1.41—42; Диодор. XV.75.2). Признание Эпаминондом ахейских олигархических режимов вызвало протесты со стороны аркадян и каких-то «враждебных партий» (видимо, имеются в виду ахейские демократы, но, возможно, речь идет о фиванских оппонентах Эпаминонд а), пожаловавшихся в Фивы. Фиванцы приняли решение, благодаря которому заключенное Эпаминондом соглашение было кардинально изменено. В ахейские города были направлены фиванские гармосты, откуда они изгнали олигархов и установили демократические режимы. Изгнанники, впрочем, объединили свои силы и выступили — по очереди — против каждого города, быстро восстановив в них свою власть. Если до 366 г. до н. э. они придерживались нейтралитета, то теперь, вернув себе господство, ахейские олигархи стали ревностными сторонниками Спарты (Ксенофонт. Греческая история. VU. 1.43).


V. Центральная Греция и Пелопоннес. 366—365 гг. до н. э.
247
Примечательно, что в 366 г. до н. э. аркадяне свергли Евфрона. В 368-м аркадяне и аргивяне помогли ему установить в Сикионе демократический строй. Затем этот человек сделался здесь тираном. В 366-м стратег Аркадского союза Эней из Стимфала, считавший ситуацию, сложившуюся в Сикионе, несносной, занял с войском сикионский акрополь, очевидно, с молчаливого согласия фиванских властей; здесь он призвал к себе всех видных граждан, как остававшихся тогда в Сикионе, так и изгнанников. Евфрон бежал, успев перед тем сдать сикионскую гавань спартанцам. По поводу сложившегося тогда в Сикионе режима ясно лишь то, что олигархи и демократы были в ссоре. С аркадской помощью сикионцы восстановили контроль над гаванью. Евфрон вернулся из Афин с навербованными там наемниками и при поддержке демоса опять овладел городом. Не имея возможности гарантировать свою власть, пока фиванский гарнизон удерживал акрополь, он отправился в Фивы в надежде на то, что ему удастся убедить фиванцев помочь ему изгнать олигархов и вернуть себе полный контроль над городом. Некоторые прежние изгнанники, однако, узнали об этих планах, и один из них убил Евфрона прямо в Фивах. Сикионцы забрали труп Евфрона и с почестями похоронили на агоре (Ксенофонт. Греческая история. УП.1.44—46; 2.11—15; 3.1—12; 4.1; Диодор. XV.70.3). Сикион сохранил связи, установленные им с Беотией и с ее пелопоннесскими союзниками (Bengtson. SdA П2 285а; Диодор. XV.85.2). Этот эпизод сам по себе не имел особой политической значимости, но он очень показателен. Помимо того, что он дает нам еще один яркий пример внутренних конфликтов, так широко в это время распространившихся на Пелопоннесе, данный случай демонстрирует, что аркадяне, хотя и поддерживали демократию, не были готовы терпеть тирана, даже если тот и действовал в интересах демоса (тирания часто носила демократическую окраску, подавляла аристократию и осуществляла реформы в пользу демоса. —А.3)п.
Приблизительно в середине лета 366 г. до н. э. Фемисон, тиран евбей- ской Эретрии, отобрал Ороп у Афин, которые лишь недавно вернули его под свой контроль — после периода независимости, а потом и фиванского господства. Когда афиняне послали войско, чтобы снова забрать Ороп, фиванцы, союзники Фемисона, дабы не допустить этого, заняли его и впоследствии прочно удерживали за собой, а попытка афинян возвратить Ороп с помощью третейского суда провалилась11  12. Инцидент еще больше отравил и без того непростые отношения между Афинами и Фи¬
11 См. выше, сноска 8 наст. гл. У. Томпсон (Thompson 1983 (С 386)) рассматривает свержение Евфрона как доказательство того, что в Аркадском союзе имелись две основные группировки, одна из которых поддерживала в Сикионе демос и его лидера Евфрона, а другая — противников последнего. Томпсон полагает также, что эти группировки играли гораздо большее значение в аркадских делах, нежели это обычно считается.
12 Ксенофонт. Греческая история. VII.4.1; Эсхин. Ш.85, со схолиями; Диодор. XV.76.1. О дате этого инцидента см.: Buckler 1980 (С 329): 250—251; о третейском суде: Buckler 1977 (С 325). Об изменениях статуса Оропа с 411 г. до н. э. см.: Фукидид. УШ.60 (получил афинский гарнизон и захвачен беотийцами, 411 г. до н. э.); УШ.95.1^1 (пелопоннесская база, тот Же год); Лисий. XXXI.9 (независим, 403 г. до н. э.); Диодор. XIV.17.1—3 (после стасиса и


248
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
вами, и два государства оставались враждебными друг другу до тех пор, пока в 339 г. до н. э. не заключили союз против Филиппа Македонского. Афины также были разочарованы неспособностью своих союзников прийти им на помощь во время этого инцидента, и Ликомед, аркадский лидер, воспользовался ситуацией, чтобы выступить с инициативой создания аркадо-афинского альянса. Хотя некоторые афиняне сомневались в разумности вхождения в такой блок с врагом лакедемонян при наличии афино-спартанского альянса, заключенного в 369 г. до н. э. и бывшего еще в силе, всё же выгоды от сокращения зависимости Аркадии от Беотии были для Афин очевидны, так что последние пошли на заключение с аркадянами договора о взаимной обороне. Ликомед, вернувшись на родину с переговоров, был убит аркадскими изгнанниками (Ксенофонт. Греческая история. νΠ.4.2—3). Позднее фивано-аркадский альянс испытывал значительное напряжение. Переговоры с Персией в вопросе о Трифилии принесли пользу Элиде, а не Аркадии, а Ликомед сыграл важную роль в срыве последующего конгресса в Фивах; и соглашение, заключенное позднее Эпаминондом с Ахеей, явно не пользовалось популярностью у аркадян, поскольку, стань оно долгосрочным, могло значительно увеличить фиванское влияние на Пелопоннесе. И всё же беотийско-аркадский союз сохранился; как говорит Ксенофонт, уменьшение аркадской зависимости от Беотии явилось одним из мотивов вхождения Афин в альянс с Аркадией, а Фивы продолжали и далее оказывать военную поддержку аркадянам (напр., в 364 г. до н. э.; см.: Ксенофонт. Греческая история. VII.4.27; Юстин. VI.6.6—10). Ликомед, таким образом, преуспел в сохранении союза аркадян с Беотией при одновременном уменьшении аркадской зависимости от Фив.
Во время переговоров с Аркадией в Афинах в Народном собрании было внесено предложение не допустить превращения Коринфа в угрозу для Афин (предписав стратегам принять все необходимые для этого меры. — A3.). Узнав об этом предложении, коринфяне постарались предупредить любые шаги против себя, заставив афинские войска покинуть Коринф. Затем коринфяне набрали наемников, чтобы защитить свою независимость, и начали военные действия против враждебных соседей (Ксенофонт. Греческая история. VTL4.4—б; ср.: Плутарх. Тимолеонт. 4.1). Краткосрочная тирания Тимофанта, установленная в это время* может указывать на какие-то внутренние волнения в Коринфе13. Данные события, по-видимому, происходили в течение зимы 366/365 г. до н. э.
фиванского вторжения в 402 г. до н. э. сначала независим, а затем включен в состав Беотии); Исократ. XTV.20 (оропская территория уступлена Афинам) и 37 (неудачная фиванская попытка опровергнуть афинские претензии на Ороп). Сили (Sealey 1956 (С 253): 190—192) относит события, на которые ссылается Исократ в XTV.37, к 375/374 г. до н. э.; очевидно, что к этому времени Ороп стал независимым от Беотии, и произошло это, несомненно, благодаря Анталкидову миру.
13 	Плутарх. Тимолеонт. 4; Аристотель. Политика. 1306а19—24; Непот. Тимолеонт. 1.1.3; Диодор. XVI.65.3—5 (явно ошибочная датировка); ср. с более ранним неудачным восстанием в Коринфе (Диодор. XV.40.3). О вероятности того, что тирания Тимофанта свидетельствует о волнениях в Коринфе, см. взвешенное суждение Салмона: Salmon 1984 (С 380): 384-386. Ср. далее, с. 835 наст. изд.


VI. Северная Греция и Эгеида. 366—364 гг. до н. э.
249
Коринф также инициировал важные переговоры о мире. Предварительно выяснив в Фивах, может ли обсуждение этого вопроса привести к желаемому результату, коринфяне запросили у Спарты позволения заключить мир с фиванцами, и Спарта разрешила сделать это не только Коринфу, но и любому другому своему союзнику. Из источников неясно, сколько именно государств подписали соглашение весной 365 г. до н. э.; что же касается спартанских союзников, с уверенностью можно говорить о том, что мир с Фивами и Аргосом заключили Коринф, Флиунт и Эпи- давр (хотя Аргос все-таки удержал за собой крепость на флиунтской территории), но вполне возможно, что с обеих сторон в соглашениях приняли участие и другие государства. Фивы хотели, чтобы к их альянсу присоединились коринфяне, но те дали понять, что они желают лишь мира14. Эти соглашения положили конец существованию Пелопоннесского союза — главной опоре лакедемонского могущества начиная с 6-го столетия до н. э.; теперь Фивы отобрали у спартанцев не только Мессению, но и ее пелопоннесский блок. Для фиванцев и их союзников в южной Греции мир означал, что отныне ведение любых военных действий на Пелопоннесе будет, по сути, делом аркадян. Северо-восток Пелопоннеса оказался теперь замирён, а Аргосу пришлось отказаться от своих далекоидущих замыслов в регионе. Впрочем, на этом конфликт между Спартой и Аркадией не прекратился, и вскоре войне предстояло расшириться — когда Элида перешла на другую сторону и, поддержанная Спартой и Ахеей, выступила против Аркадии. Союзники последней опять были призваны для оказания ей помощи, однако подобные кампании уже не затрагивали их собственных интересов.
VI. 	Северная Греция и Эгеида.
366—364 гг. до н. э.
Подоплекой для нового интереса Фив к северной Греции и их необычного рискованного военно-морского начинания явилась возросшая афинская активность как в самой Эгеиде, так и в смежных с ней регионах. В 366 г. до н. э. персидский сатрап Ариобарзан, на тот момент восставший против
14 	Характер этого мирного договора спорен. Основными источниками являются: Ксенофонт. Греческая история. УП.4.6—11 и Диодор. XV.76.3; дополнительную информацию сообщает Исократ в речи VI, составленной как раз во время этих переговоров. Версия Ксенофонта (которой мы следуем в нашем тексте), очевидно, не является полным отчетом о событии. Диодор ограничивается лишь кратким утверждением насчет того, что прибыли персидские посланники, которые и убедили эллинов заключить Общий мир. Дж. Коквелл (Cawkwell 1961 (С 14)) приводит аргументы в пользу версии Диодора (возражения: Buckler 1980 (С 329): 251—255); Т. Райдер (Ryder 1957 (С 66) — подытожены в изд.: Ryder 1965 (С 67): 83), поддерживающего версию Ксенофонта, но полагающего, что условия мира были теми же самыми, которые фиванцы безуспешно предлагали принять на съезде в Фивах в 366 г. до н. э.; хотя Салмон (Salmon 1984 (С 380): 379—381) и отвергает версию Диодора, акцент он всё же делает (вопреки Райдеру) на том, что инициатива переговоров принадлежала не Фивам, а Коринфу, стремившемуся лишь к миру.


250
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
Царя, обратился за подмогой одновременно и к Афинам, и к Спарте. Оба государства откликнулись — несмотря на те трудности, с которыми они сталкивались в материковой Греции. Лакедемоняне послали царя Агеси- лая, который в эти годы пытался добывать деньги посредством военной службы за границей, сначала у Ариобарзана, а позднее в Египте (Ксенофонт. Агесилай. 25—31). Афины отправили Тимофея, наказав помогать Ариобарзану, но при этом избегать нарушения условий афинского договора с персидским Царем (Демосфен. XV.9). В своих действиях Тимофей проявлял полную беспринципность, всегда направляясь туда, где мог рассчитывать на барыши15. Сначала он взял Самос после десятимесячной осады; остров имел персидский гарнизон, но не защищался условиями Царского мира (Демосфен. XV.9; Исократ. XV.111). Он не входил в состав афинской конфедерации, так что афиняне не церемонились с его населением — они полагали, что ничто не запрещает им изгнать самосцев и отдать их землю своим клерухам (Аристотель. Риторика. 1384632—36; Диодор. ХУШ.8.7; 18.9); но, хотя это вроде бы и не нарушало правил конфедерации, такие действия Афин могли насторожить членов этой конфедерации, как их должна была обеспокоить и другая клерухия, выведенная к 361/360 г. до н. э. в Потидею (Tod № 146 = Harding Nç 58). После Самоса, хотя подробности и хронометраж действий Тимофея неясны, очевидно, что он приложил очень много усилий, с одной стороны, к Македонии и Халкидскому полуострову, а с другой — к Геллеспонту, где он захватил Сеет и Крифоту (Ксенофонт. Агесилай. 2.26; Исократ. XV. 112; Непот. Тимофей. 1.3). В македоно-халкидском регионе в ходе нескольких кампаний Тимофей взял Мефону, Пидну, Торону и Потидею (Демосфен. IV.4; Исократ. XV.113; Динарх. 1.14; Диодор. XV.81.6). Здесь юный царь Македонии, Пердикка, убил своего регента Птолемея, вероятно, в 365 г. до н. э. (Диодор. XV.77.5; XVL2.4). Пердикка воевал из-за Амфиполя против афинян (Эсхин. П.29), но потом объединился с ними (Демосфен. П.14; Полнен. Ш.10.14). Когда Афины старались таким образом укрепить свое положение в регионе, Фивы предприняли две попытки усиления собственного влияния: одну — на море, другую — на суше.
Беотия никогда не обладала серьезными военно-морскими силами, хотя какие-то корабли у нее были (см., напр.: [Демосфен]. XIJX. 14—15, 21; Ксенофонт. Греческая история. VL4.3). В этом ей препятствовали отсутствие удобных бухт и тот факт, что с восточного побережья Беотии выйти в Эгейское море можно было лишь через узкий пролив, отделяющий ее от Евбеи. И всё же фиванцы решили, по-видимому, в 366 г. до н. э. построить и ввести в игру значительный военный флот. Расходы на строительство, оснащение и укомплектование командами такого флота должны были быть огромными, и более чем вероятно (хотя это и не за-
ь Отсутствие у нас логически последовательного повествования о кампаниях Тимофея после осады Самоса осложняет любую их реконструкцию. Баклер (Buckler 1980 (С 329): 255—257) обсуждает источники и предлагает свой вариант восстановления событий; ср. по этому поводу замечания Каллет в изд.: Kallet 1983 (С 180): 246, примеч. 14.


VI. Северная Греция и Эгеида. 366—364 гг. до н. э.
251
свидетельсгвовано в источниках), что Фивы, пользовавшиеся благосклонностью Персии на переговорах 367—366 гг. до н. э., получили от Царя финансовую помощь для реализации этой задачи. Эпаминонд убедил фиванцев построить сто триер вместе с необходимыми для этого верфями (Диодор. XV.78.4—79.1). Ясно, что для строительства кораблей и обучения экипажей потребовалось время, и флот вышел наконец в море в 364 г. до н. э.16. План Эпаминонда предполагал овладение Родосом, Хиосом и Византием; в случае своего осуществления он должен был дать Фивам союзников в важнейших стратегических пунктах. Этот Эпаминон- дов флот ускользнул от афинской эскадры, которой командовал Лахет, и посетил три упомянутых города, но, похоже, ни одна из долгосрочных задач, ставившихся фиванцами, достигнута не была, за исключением, возможно, того, что Византий вышел из союза с Афинами17. Эпаминонд вмешался также во внутренний конфликт Гераклеи Понтийской (на Черном море), точно так, как до него сделал Тимофей (Юстин. ХЛТ.4.1—3). Вполне возможно, хотя окончательной ясности в этом вопросе нет, что мятеж против Афин на Кеосе, второй в череде быстро следовавших друг за другом восстаний, был инспирирован именно походом Эпаминонда; но, как бы то ни было, афиняне вскоре восстановили контроль над этим островом (Tod № 142 = Harding Nq 55). Довольно показательно, что, если Эпаминонд и смог в 364 г. до н. э. пересечь с военным флотом Эгеиду, не встретив при этом серьезных помех, он всё же не участвовал ни в какой крупной схватке и не преуспел в использовании своей эскадры в качестве эффективного дипломатического инструмента. После этого единственного и в целом безрезультатного плавания фиванский флот вернулся домой и более уже ни разу не пускался в подобную авантюру. Если всю эту затею действительно субсидировал персидский Царь, то он вполне мог перестать давать деньги на флот, добившийся столь немногого; впрочем, это всего лишь наши догадки.
16 О датировке см.: Buckler 1980 (С 329): 257-259.
17 Об этих событиях см.: Диодор. XV.79.1; Исократ. V.53; Плутарх. Филипп. 14.1—2. Не вызывает особых сомнений, что Родос и Хиос оставались членами Второго Афинского морского союза вплоть до своего восстания против Афин в 357 г. до н. э. (Диодор. XVL7.3). Военно-морские усилия Эпаминонда в 364 г. до н. э. смогли вырвать из альянса с Афинами, по-видимому, Византий (см. такую трактовку, напр., в изд.: Cargill 1981 (С 101): 169). Хотя у Диодора (XVI.7.3) в 357 г. до н. э. Визанггий также участвует в восстании против Афин, он мог проявлять враждебность к последним уже в 362 г. до н. э. ([Демосфен]. L.6). Однако, вопреки мнению Хорнблоуэра (1982 (F 644): 200), нет никаких доказательств того, что Византий образовал альянс с Фивами в 364 г. до н. э. Надпись Tod No 160 = Harding Nq 74 показывает, что Византий был настроен к Фивам достаточно дружественно, чтобы в период 355—351 гг. до н. э. дважды оказать им финансовую помощь в коде Священной войны. В данной надписи официальные византийские представители названы синедрамщ но опасно из этого выводить, что Византий являлся частью Беотийского союза, в котором государства-члены посылали своих представителей — синедров — в синедрион (так теперь этот вопрос трактуется в изд.: Lewis 1990 (С 341)); даже если эту надпись рассматривать в качестве свидетельства союза между Византием и Фивами, альянс этот не мог возникнуть ранее 364 г. до н. э. Пассаж у Демосфена в ЕХ.34 имеет двусмысленный характер и, в любом случае, относится к 341 г. до н. э.


252
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
На суше в 364 г. до н. э. фиванцы вновь отправились походом на север. В борьбе со своими фессалийскими противниками Александр Фер- ский достиг определенных успехов, взяв Ахею Фгийскую и Магнесию и разместив там гарнизоны. Его враги обратились к Фивам с призывом прислать подмогу во главе с Пелопидом и спасти их. Фиванцы согласились, но затем из-за солнечного затмения (13 июля 364 г. до н. э.) воинов распустили. Тогда Пелопид отправился с отрядами добровольцев и наемников, к которым присоединились его фессалийские друзья. Когда это войско сошлось с силами Александра в сражении при Киноскефалах, люди Пелопида завоевали тяжелую победу, но сам он был сражен. Его геройская смерть произвела на фессалийских союзников сильнейшее впечатление, и они упросили фиванцев предоставить им честь самим похоронить Пелопида; разрешение было дано, и погребение было устроено в самой роскошной и блистательной манере (Диодор. XV.80.1—5; Плутарх. Пелопид. 31—34). Вероятно, именно по этому поводу фессалийцы посвятили в Дельфы статую Пелопида (SEG ХХП 460 = Harding Nq 49 (здесь надпись приведена не полностью)). Фиванцы, узнав о его гибели, немедленно отравили на север крупное экспедиционное войско, которое и во второй битве разбило Александра. Они заставили его покинуть захваченные им фессалийские города и заключить союз с Фивами (Диодор. XV.80.6; Плутарх. Пелопид. 35.1—2). На какое-то время фиванцы стали доминирующей силой в Фессалии, чего и добивались с 369 г. до н. э. Александр, в сущности, стал их подчиненным союзником и наряду со своими фессалийскими противниками обязан был поставлять войска для фиванских кампаний (см., напр.: Ксенофонт. Греческая история. VII.5.4). Он настолько отдалился от своего прежнего союзника, Афин, что в конце 360-х в ходе своих пиратских рейдов нападал на Киклады, в частности, на Пепарефос и Тенос (оба острова были членами афинской конфедерации) и даже совершил внезапный налет на Пирей ([Демосфен.] L.4; Диодор. XV.95.1—2; Полиен. VI.2.2; ср.: Ксенофонт. Греческая история. VL4.35). В конце концов, в 361/360 г. до н. э., когда после битвы при Мантинее Фивы оказались ослабленными, фессалийские противники Александра заключили против него союз с Афинами (Tod No 147 = Harding No 59). И всё же, разбив Александра в 364 г. до н. э. и навязав ему альянс, Фивы нанесли сильный удар по возможности усиления афинского влияния в северной Греции.
VII. 	Пелопоннесские события.
365—362 гг. до н. э.
Война между Спартой и Аркадией продолжалась. В 365 г. до н. э. с помощью наемников, посланных Дионисием П Сиракузским, Спарта вернула себе Селласию (Ксенофонт. Греческая история. УП.4.12). Вскоре, впрочем, военные действия распространились более широко, поскольку Эли¬


УД. Пелопоннесские события. 365—362 гг. до н. э.
253
да захватила Ласион, на который она давно претендовала, но который был включен в состав Аркадии; это спровоцировало Элейско-Аркадскую войну (Ксенофонт. Греческая история. УП.4.12; Диодор. XV.77.1—2 — дает путаную информацию). Афины, очевидно, посчитали Элиду агрессором, поскольку, в соответствии с договором от 366 г. до н. э. о взаимной обороне, отправили Аркадии подмогу (Диодор. XV.77.3; Ксенофонт. Греческая история. VII.4.29). Беотия, Аргос и — когда Спарта вошла в юго-западную Аркадию в 364 г. до н. э. — Мессения также отправили войска на помощь Аркадии (Ксенофонт. Греческая история. VÜ.4.27, 29, 36; Юстин.
VI.6.6—10). Элида, понятно, вышла из беотийско-пелопоннесского альянса, заключив вместо этого союз со Спартой и Ахеей (Ксенофонт. Греческая история. VII.4.17—19). В самой Элиде существовал внутренний конфликт между олигархами и демократами; в этой борьбе преуспели олигархи, изгнавшие демократов, настроенных в пользу Аркадии (Ксенофонт. Греческая история. ΥΠ.4.15—16). Во время войны аркадяне попытались отдать власть элидским демократам в Пилосе — в том, что к востоку от города Элиды17а, а также содействовали демократическим переворотам в Пеллене и Ахее, каковые попытки, впрочем, вскоре провалились (Ксенофонт. Греческая история. ΥΠ.4.16—18, 26). Во время своей первой контратаки, предпринятой в ответ на захват элейцами Ласиона, аркадяне добрались до агоры самой Элиды, после чего элейцы вынуждены были сражаться на собственной территории, значительная часть которой оказалась под контролем аркадян. Двумя примечательными инцидентами той войны стали пленение спартанского войска в Кромне в юго-западной Аркадии (Ксенофонт. Греческая история. УП.4.19—27; Юстин. VI.6.6—10) и битва в святилище в Олимпии во время проведения 104-х Олимпийских игр (Ксенофонт. Греческая история. VTL4.28—32; Павсаний. VI.4.2,8.3,22.3; Диодор. XV.78.1—3 — здесь путаница, вызванная повтором той же информации в XV.82.1). Отторгнув территорию от Элиды, Аркадия создала независимые государства в Акрорее и в Писатиде; одна надпись говорит о них как об участниках альянса с Аркадией, Мессенией и Сикионом*  18.
После битвы при Олимпии в 364 г. до н. э. в этой войне не зафиксировано никаких других сражений. Причина этого, очевидно, заключается в том, что инициатива принадлежала Аркадскому союзу и что успешным действиям последнего мешал внутренний разлад, достигший наибольшей остроты как раз тогда, когда влияние аркадян в Пелопоннесе достигло наибольшего размаха. Хотя новый полис Писатиды контролировал Олимпию, аркадские должностные лица, несомненно, имели доступ к
17а Элидой называлась и большая область на востоке Пелопоннеса, и одна из долин, являвшаяся частью этой области, и главный город этой части; что же касается Пилоса, то на Пелопоннесе было несколько мест с этим именем: (1) на западе Мессении, рядом с На- варинской бухтой и островом Сфактерия; (2) на юге Элиды, в Трифилии; (3) в северной Элиде, на реке Пеней, к востоку от города Элиды. Здесь речь идет именно о последнем Пилосе. — A3.
18 	SEG XXII 339 = Bengtson. SdA 285а; см. также: SEG XXIX 405, ХХХП 411 (здесь сообщается о новом фрагменте, упоминающем Акрорею). См. также проксенический Декрет из Писатиды: SIG 171.


254
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
сокровищнице в Олимпии, используя ее для оплаты постоянного войска Аркадского союза (эпаритов). На союзном собрании протесты мантиней- цев против такой практики в конечном счете получили большинство голосов, так что данная практика прекратилась; это означало, что эпариты более не получали платы и были распущены, а заменить их должны были более состоятельные аркадяне. Собрание проголосовало также за мир с Элидой. Впрочем, союзные должностные лица не одобряли эти тенденции, а потому искали поддержки в Фивах. Неудавшаяся попытка должностных лиц арестовать своих оппонентов с помощью присутствовавшего тогда в Аркадии фиванского полководца спровоцировала кризис. Этот полководец был отослан назад в Фивы, а аркадское посольство пожаловалось там на его поведение. В ответ Эпаминонд выразил резкое недовольство тем, что аркадяне пошли на мир с Элидой без согласования с Беотией; более того, он прямо угрожал беотийским вторжением в Аркадию (Ксенофонт. Греческая история. УП.4.33—40; Диодор. XV.82.1—2 — здесь опять путаница). Раскол в Аркадском союзе привел к новой крупной войне на Пелопоннесе.
Недовольные Фивами аркадяне, среди которых наиболее сильными были мантинейцы, заключили союз с Элидой, Ахеей и Спартой, а также, согласно пакту о взаимной обороне, обратились в Афины с призывом о военной подмоге, которая и была им направлена. Аркадяне, настроенные профивански, включая тегейцев и мегалополитов, продолжали видеть преимущества в альянсе Аркадии с Аргосом, Сикионом, Мессенией и Беотией. После неудавшихся попыток захватить сначала Спарту, а потом Мантинею, Эпаминонд со своими союзниками встретился недалеко от Мантинеи лицом к лицу с лакедемонянами, афинянами и их союзниками. Армия Эпаминонда прорвала вражескую линию, но сам он погиб, а главная схватка его жизни не принесла никакого решающего результата (Ксенофонт. Греческая история. VII.5 повсюду; Диодор. XV.82.3—87.6).
VIII. 	Внутриполитический конфликт
В ГРЕЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВАХ В РАССМАТРИВАЕМЫЙ ПЕРИОД
Непросто представить, что происходило во внутренней политике Фив в данный период. Доступные нам источники сосредоточены на двух друзьях, являвшихся еще и политическими вождями — Эпаминонде и Пелопиде, которых, как показывают факты, постоянно выбирали на главные роли, когда их государство вело крупные военные кампании, а также когда нужно было отправлять посольство за рубеж; из этого, очевидно, следует, что они пользовались значительной поддержкой у себя на родине. Плутарх уделяет специальное внимание проискам против Эпаминонда и Пелопида со стороны Менеклида, объясняя такие нападки всего лишь злобным характером последнего (Плутарх. Пелопид. 25.2—7; ср.: Непот.


УШ. Внутриполитический конфликт в греческих государствах...
2 55
Эпаминонд. 5.2—6); противостояние это, однако, вполне могло иметь глубокие политические корни и, в частности, желание уменьшить количество военных действий, в которые были втянуты Фивы. Некоторые эпизоды показывают, что у Эпаминонда и Пелопида имелись политические соперники. К таким эпизодам относятся имевшие место в 369 г. до н. э. судебные процессы против Эпаминонда и Пелопида, в которых какую-то роль сыграл Менеклид19, а также готовность Фив в 366 г. до н. э. отвергнуть соглашение Эпаминонда с правящими ахейскими олигархами и установить демократические режимы в городах Ахеи. Всё это — лишь проблески информации, как и свидетельство о совершенном неприятии оппозицией тогдашней конституции Фив. Потерпев неудачу на поприще судебных атак, Менеклид, очевидно, попытался осуществить силовой переворот (Плутарх. Пелопид. 25.7); кроме того, в 364 г. до н. э. из-за предполагаемого заговора орхоменских всадников и фиванских изгнанников, задумавших свергнуть тогдашнюю фиванскую конституцию, был полностью разрушен Орхомен (Диодор. XV.79.3—6). Вполне вероятно, что оба указанные свидетельства относятся к одному и тому же событию20. Из этих попыток ничего не вышло, так что нет серьезных оснований думать, что Фивы того времени отличала серьезная политическая нестабильность.
Такую нестабильность можно обнаружить как раз в пелопоннесских государствах. Благодаря интересу Ксенофонта к Пелопоннесу информация по данному периоду истории этого региона Греции наиболее полна. Впрочем, значительное количество засвидетельствованных случаев внутреннего политического конфликта в Пелопоннесе, вероятно, объясняется не только особенностями сохранившихся источников, но также и ликвидацией спартанского контроля. Исократ (VI.64—68) вкладывает в уста Архидама, будущего спартанского царя20а, горестное описание неустойчивой ситуации, сложившейся в Пелопоннесе в это время; его слова носят явно риторический и тенденциозный характер, однако и другие свидетельства не оставляют сомнений — беспорядки были широко распространенным явлением. После неудавшихся переворотов в Фигалии (город в юго-западной Аркадии. — А.З.), Коринфе, Мегарах, Сикионе и Флиунте, помещаемых Диодором под 375/374 г. до н. э. (Диодор. XV.40), известны примеры жестокой внутренней смуты между 370 и 365 гг. до н. э. в Аргосе (Диодор. XV.57.3—58.4), Тегее (Ксенофонт. Греческая история. VI.5.6—10), Флиунте (Ксенофонт. Греческая история. VTL2.5—9), Сикионе (Ксенофонт. Греческая история. УП. 1.44—46, 3.1—12), Ахее, особенно в Пеллене (Ксе¬
19 См. выше, сноска 7. Баклер (Buckler 1980 (С 529): 142—145) доказывает историчность второго процесса против Эпаминонда (Диодор. XV.72.3), ставя под сомнение другие суды.
20 Buckler 1980 (С 329): 147—148; см. там же: 130—150 — о фиванской политике данного периода в целом.
20а Имеется в виду Архидам Ш, сын Агесилая П, из рода Еврипонтидов, царствовавший с 361 г. до н. э.; одноименная речь Исократа — это предполагаемый призыв Архида- ма к участникам конгресса в Спарте (365—364 гг. до н. э.) отвергнуть требование Эпаминонда о предоставлении независимости Мессении. — А.З.


256
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
нофонт. Греческая история. VIL 1.41—43, 4.17—18), а также в Элиде (Ксенофонт. Греческая история. VTL4.15—16, 26). Некоторые из этих случаев закончились массовой резней и широкомасштабными изгнаниями.
Страх перед внутриполитическими потрясениями обнаруживается и в заключавшихся в этот период межгосударственных союзах. Один сохранившийся частично текст (Bengtson. SdA П2.285а) демонстрирует, что в альянсе, объединявшем Аркадию, Сикион, Мессению, Писатиду и Акро- рею, предполагались меры против внутренних переворотов и неконституционных движений. Альянсы, связывавшие Беотию с пелопоннесскими государствами, предусматривали выдачу изгнанников из любого союзного государства, а также, вероятно, то, что изгнанные из одного союзного государства должны были изгоняться и из всех остальных;21 подобные меры ограничивали возможность нанесения ответного удара со стороны изгнанных политических раскольников.
Внутренний конфликт обычно принимал форму борьбы, более или менее острой, между двумя политическими группами, которые грубо можно обозначить как «олигархи» и «демократы». Эти термины, впрочем, до некоторой степени вводят в заблуждение, поскольку иногда обе группировки преследовали собственные цели без претензий на изменение действовавшей конституции. Такая ситуация, по всей видимости, существовала в Элиде до тех пор, пока в 365 г. до н. э. олигархи не пришли к власти. Смена власти могла происходить без формального изменения конституции, как в Мантинее в 370 г. до н. э., где подобная смена зафиксирована, когда ситуацию взяла под свой контроль формально демократическая, антиспартанская, партия (Ксенофонт. Греческая история. VL5.3— 5, 8—9). Сообщение Ксенофонта о несогласиях в Аркадском союзе в 364—362 гг. до н. э. (Ксенофонт. Греческая история. VÜ.4.33-40) показывает, как подобного рода перемены могли происходить без изменения политического режима. Из этого следует, что группировки, вовлеченные в такой конфликт, в основном не были нацелены на установление каких-то определенных форм правления по каким-то отвлеченным — доктринерским или идеологическим — причинам; но имеющиеся у нас свидетельства настолько скудны, что они не позволяют определить, по поводу каких именно вопросов развертывалась эта борьба, хотя очень многие пелопоннесские общины были резко разделены.
Для любой подобной группы сторонников внутри каждого сообщества внешний альянс представлял собой очень важный ресурс. В общем, политическая физиономия группировки определялась тем, где она, эта группировка, могла найти полезных союзников, так что, например, когда олигархи Ахеи и Элиды вынуждены были искать помощи против фиванцев и их союзников, они, естественно, обращались за поддержкой к Спарте. Было редкостью, чтобы та или иная форма конституции учреждалась в угоду альянса с иностранной державой, хотя фиванцы и их союзники, в
21 	Ксенофонт. Греческая история. VTL3.11 — это свидетельство обсуждается в: Roy 1971 (С 61): 598. Ср.: Lewis 1990 (С 341).


IX. Последствия битвы при Мантинее
2 57
особенности аркадяне, действительно установили демократические режимы в Ахее в 366 г. до н. э. Несмотря на очевидность стремления политических группировок искать комфортные им зарубежные альянсы, Эпа- минонд эту тенденцию не поддерживал и не эксплуатировал, а союзы заключал как с олигархами, так и с демократами. В Сикионе в 369 г. до н. э. и в Ахее в 366-м он использовал вооруженную силу, чтобы заставить другую сторону пойти на союз, но в обоих случаях он оставил правящих олигархов у власти. С другой стороны, Аркадский союз старался содействовать установлению демократий за границей — во Флиунте, Сикионе, Ахее и Элиде, но ни одна из этих попыток в конечном счете успехом не увенчалась. Политика Эпаминонда была более терпимой, но она давала фиванцам таких союзников, которые не могли ужиться друг с другом, как показывают протесты аркадян против Эпаминондова урегулирования в Ахее. Это базовое несходство между политикой Эпаминонда и политикой его главного пелопоннесского союзника наносило серьезный ущерб обоим.
IX. Последствия битвы при Мантинее
После сражения при Мантинее государства материковой Греции сумели уладить свои разногласия и прийти к соглашению об общем мире. Единственным исключением оказалась Спарта. Когда другие государства, в особенности же мегалополиты и иные аркадяне, действовавшие заодно с ними, захотели включить мессенцев в мирный договор, Спарта выступила против; в итоге это привело к ее исключению из соглашения и введению туда мессенцев (Полибий. IV.33.8—9; Диодор. XV.89.1—2; 94.1; Плутарх. Агесилай. 35.2—4). Текст одной фрагментированной надписи, найденной в Аргосе и ныне опять утерянной (Tod No 145 = Harding No 57) обычно считается происходящим от некоторых или даже всех сторон, подписавших в 362/361 г. до н. э. этот общий мир; в ней «эллины» информируют «сатрапов» (скорее всего, здесь имеются в виду мятежные сатрапы персидского Царя, а не те, которые сохранили ему лояльность) о том, что с помощью дипломатии греки уладили свои противоречия и заключили общий мир — чтобы, прекратив войну всех против всех, привести свои города к процветанию; и далее «эллины» сообщают, что не настроены враждебно к персидскому Царю и будут жить в мире с ним, если он не будет проявлять агрессии и провоцировать новые смуты. Из этого становится ясным, что греки достигли общего мира благодаря собственным Дипломатическим усилиям, без персидского вмешательства.
Согласно Диодору, мирное соглашение включало положение о том, что «после битвы каждому следует вернуться к своей территории». (Такой пункт мог быть принят, чтобы гарантировать отступление противоборствующих армий на свои домашние территории.) Примерно через год после заключения этого мира, впрочем, некоторые из тех аркадян, кото¬


258
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
рым недавно пришлось переехать во вновь основанный Мегалополис, толковали эту статью в том смысле, что им позволяется покинуть Мегалополис и вернуться в свои прежние дома. Когда разгорелся конфликт между ними и Мегалополисом, они обратились за помощью к Мантинее и связанным с ней аркадянам. Фиванское войско под командой Паммена, отправленное на подмогу Мегалополису, силой заставило недовольных поселенцев вернуться назад в синойкизированный полис, предотвратив тем самым угрозу новых неприятностей на Пелопоннесе (Диодор. XV.94. 1—3). Данный инцидент показывает, что тегейско-мегалопольская часть Аркадского союза поддерживала альянс с Фивами (см. также: Демосфен.
XVI. 	19, 27-29).
Несмотря на спартанское упрямство и волнения в Мегалополисе, государства материковой Греции достигли мира после целого десятилетия военных действий, причем сделали это достаточно быстро. Тем не менее, настороженность некоторых из них никуда не делась, и в 362/361 г. до н. э. часть Аркадии, настроенная к Фивам враждебно (Мантинея со своими союзниками), Ахея, Элида и Флиунт вошли в альянс с Афинами, дав заверения оказывать взаимную поддержку в случае внешнего вторжения и в случае попыток низвержения их конституций22.
Период наибольшего фиванского влияния подходил к своему завершению. В 361 г. до н. э. Фивы были гораздо сильней и чувствовали себя в большей безопасности, чем до Левктр, и при необходимости могли продемонстрировать свою силу (как в случае с походом Паммена в Мегалополис). И всё же Фивы частично утратили способность инициировать перемены в греческой межгосударственной политике, каковую имели до битвы при Мантинее. Примечательно, что отныне Фивы были сосредоточены лишь на центральной и южной Греции и более уже не предпринимали попыток вмешиваться в дела Фессалии и Македонии. В самом деле, фессалийские противники Александра Ферского, в 361/360 г. до н. э. по- прежнему с ним враждовавшие, обратились за помощью не в Фивы, а в Афины (Tod № 147 = Harding Nq 59). Самый могущественный союзник фиванцев на Пелопоннесе, Аркадский союз, страдал от раскола, продолжавшегося по меньшей мере двадцать лет (схолий к Эсхину, Ш.83), а та его часть, которая по-прежнему находилась в союзе с Фивами, была слишком слаба, чтобы оказать последним серьезную поддержку (точно так же и другая группа аркадских государств не обладала достаточной силой, чтобы играть значительную роль в межгосударственной политике). Спарта, хотя и не сокрушенная, была решительно и навсегда ослаблена фиванцами. Афинам, остававшимся крупной международной силой, 360-е годы до н. э. принесли как выигрыши, так и потери, причем и те, и другие оказались недостаточно впечатляющими, чтобы заметно изменить международную репутацию Афин.
22 	Tod No 144 = Harding Nq 56 — об этой надписи см. также: Dusanic 1979 (С 358): 128-135.


РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОБЗОРЫ
I. ПЕРСИДСКИЕ ЗЕМЛИ И СОСЕДНИЕ СТРАНЫ
Глава 8а
С. Хорнблоуэр
МАЛАЯ АЗИЯ
Один оратор в Ксенофонтовой «Греческой истории» описывает Темное, небольшой город к северу от Смирны (совр. Измир) в Эолиде, как такое место в принадлежащей персам Азии, «где люди могут жить, не будучи при этом подданными Царя» (IV.8.5: 390-е годы до н. э.). Тут есть определенный парадокс: как город мог избежать «подданства» Царю, на территории которого он располагался ? Ответ — в природе персидского контроля над Малой Азией в 4-м столетии. А именно в том, что контроль этот был непрямым, почтительным (или безразличным) к традициям местного самоуправления, а также, по меркам античного империализма, несуровым. Благодаря большому количеству документальных свидетельств, происходящих из Малой Азии IV в. до н. э. и написанных главным образом на камне, о персидском владычестве в этой части державы мы информированы лучше, чем в любой другой группе сатрапий (что вовсе не означает, что условия Малой Азии воспроизводились в других местах). Наибольшее число свидетельств происходит из юго-западного угла Анатолии, из сатрапии Кария1. В течение двух поколений, с 400 г. до н. э. и до
1 	Об археологических свидетельствах по Карии и другим районам Малой Азии см.: Mitchell, McNicoll. 1978/1979 (F 684); Mitchell. Arch. Rep. за 1984-1985 (F 681) и за 1989- 1990 (F 682). (Вместо турецких периодических изданий и отчетов я иногда цитирую Митчелла, у которого можно найти полные ссылки.) Митчелл (Mitchell. 1980) с пользой для дела переработал также классические работы Вина по Ионии (F 571), Памфилии и т. д. (F 573), как и по Карии (F 572); по Ликии см. его: Bean 1978 (F 570). В отличие от Вина, Акургал (Akurgal 1985 (F 558)) охватывает Анатолию целиком, однако данная его работа не столь хороша, как труды Вина, а качество ревизии источников не везде ровное. По Карии см. также: Homblower 1982 (F 644); по северной Карии: Marchese 1989 (F 677). Эпиграфика западной Малой Азии теперь охватывается продолжающейся серией «Inschriften griechischer Städte aus Kleinasien» = IGSK (Bonn, 1972—), но см. также разделы «Bibliography» в изд.: Herrmann 1981—1989 (F 643: северная Авдия), Crampa 1969—1972 (F 619: Аабранды) и Robert (F 702—713). В целом по западной Малой Азии в греческий период великолепно написанным, но устаревшим является изд.: Cook 1962 (F 611); более современные взгляды того же автора отражены в соответствующих разделах изд.: Cook 1983 (F 14). Там, где на статьи Луиса Роберта можно ссылаться по ссылкам в двух его основных сборниках — Robert 1969—1990 (В 172); Robert 1987 (F 712), — я не привожу их изначальную публикацию.


охо
Карта 4. Малая Азия


Глава 8а. Малая Азия
261
Александра, этот регион управлялся сильной местной династией — Гека- томнидами. Ее самым известным представителем был Мавсол. Но и Ли- кия, и область вокруг Даскилия на Мраморном море (Пропонтида) также богаты источниками от 200-летнего периода культурной конфронтации с Грецией (546—334 гг. до н. э.), когда эти территории являлись глубинными частями Лидии.
Персидские войны начала V в. до н. э. добавили новое слово в политический словарь эллинов — «медизж» (приверженность персам. До
того времени действия и чувства, этим словом обозначаемые, позорными не считались. Но даже и позднее в некоторых частях греческого мира, особенно в Малой Азии, продолжали существовать горячие поклонники персидской культуры и персидской политической системы2. Здесь можно было жить, не испытывая влияния ни со стороны Спарты, ни со стороны Афин.
В контексте дипломатии появление у «азиатских греков» политического статуса особой группы эллинского народа, нуждающейся в «освобождении» их сородичами из материковой Греции, можно датировать не ранее времени ок. 400 г. до н. э.3. Сохраняется этот статус до принятия Царского мира 386 г. до н. э. (см. выше, с. 108 сл. наст, изд.), в соответствии с которым греки уступили Персии свои притязания на западную Анатолию. Как бы то ни было, история греческой Азии отличается от истории материковой Греции из-за высокой удельной массы персов и пер сидских фаворитов (в эллинских городах западной Анатолии. — А.З.), и такая дата, как 400 (или 386) г. до н. э., никак не повлияла на непрерывный процесс подобного персидского социального проникновения в среду азиатских эллинов.
В качестве начального пункта нашего изложения может быть взята гл. 20 кн. VI Геродота. После неудачи Ионийского восстания (.КИДМТУ: гл. 8) территория, принадлежавшая прежде Милету, была роздана персам, забравшим землю вокруг самого города и равнину, и карийцам из Педаса, которые получили холмистые (не самые лучшие) части этой тер ритории4. Последнее обстоятельство важно, поскольку оно напоминает читателю, что архаический Милет был не просто торговым городом, но, как и все греческие полисы, зависел от продукции с его собственной сельскохозяйственной хоры, расположенной вдали от прибрежной полосы, которая в случае с Милетом была необычайно обширна и плодородна5. Таким образом, одно из отличий классического Милета от архаического состояло в том, что возможность пользоваться собственной территорией была для него теперь резко сужена, так как персы получили феодальные
2 Momigliano 1979; переизд.: 1984 (А 42). О владельцах персидских феодальных поместий в Малой Азии (персах и греках) в целом см.: Cook 1983 (F 14): гл. 17; Sekunda 1985 (F 719), а также в изд.: F 40: 175—196; F 53: 83—143.
3 Seager, Tuplin 1980 (С 74).
4 Cook 1961 (F 609); КИДМ Ш.З: 252.
5 Robert 1969-1990 (В 172) I: 393; Müller-Wiener 1986 (F 686); Mitchell 1989/1990 (F 682): 107.


262
Глава 8а. Малая Азия
поместья на милетской земле. Другие города пострадали в этом отношении, возможно, еще раньше, и эти лишения могли стать одной из причин Ионийского восстания.
Политическое урегулирование в Ионии после восстания (Геродот.
VI.42—43) носило великодушный характер: оно включало ограничение власти проперсидских тиранов, а в некоторых случаях и полное лишение их этой власти. Однако продолжение и даже, так сказать, эшелонирование экономической колонизации Анатолии как отдельными иранцами, так и их группами означало, что города западной Малой Азии в одном важном отношении перестают быть настоящими греческими полисами: после 546 г. до н. э. и, еще более, после 494-го они уже не контролировали полностью хору, т. е. свою территорию6. Такие пожалования «феодов» начались еще при Кире Великом в VI в. до н. э., который «отдал» семь городов, точнее, по-видимому, доходы с них, Пифарху из Кизика. Подпись Пифарха или, возможно, какого-то его преемника (если судить по формам букв одной надписи), теперь обнаружена в Персеполе7. Столь отдаленное место находки этой подписи может означать, что более древний Пифарх выступал в отношении этих городов в качестве рантье, живущем вдали от них, наподобие иранских владельцев египетских поместий (А 31: 64).
Процесс пожалований продолжился в 5-м столетии передачей таких городов, как Магнесия-на-Меандре и Лампсак, Фемистоклу8 и доходов с Блаундуса в Великой Фригии — если только это верное название города — сыну одной македонской княгини и иранца по имени Бубар9. Последствия данного процесса были очевидны даже во времена Ксенофонта, когда потомки обвинявшихся в медизме Демарата, бывшего царя Спарты, и Гонгила Эретрийского всё еще управляли значительными владениями в Эолиде, переданными им Ксерксом в награду за переход на сторону персов в 480—479 гг. до н. э. (Геродот. VI.70.2; Ксенофонт. Греческая история. III. 1.6; Ксенофонт. Анабасис. VII.8.8—19). Последствия эти можно было видеть вплоть до Ш в. до н. э. К тому времени представители данных двух династий, будто настоящие британские колонисты, строящие отношения исключительно внутри своего круга, очевидно, заключали браки преимущественно между собой: одна надпись с Делоса (SIG 381) говорит о почестях Демарату, сыну Горгиона (Горгион — это имя одного из потомков Гонгила, с которым лично встречался Ксенофонт). Факт на-
6 	Hampl 1939 (С 32): 26 сл.
‘ Fomara N° 46; Pugliese Carratelli 1966 (F 694); Jeffery and Johnston 1990 (В 146): 474 — автор датирует этот текст второй половиной V в. до н. э.
® Фукидид. 1.138.5; а также: Meiggs К, Andrewes A. Sources for Greek History between the Persian and Peloponnesian Wars / Collected and arranged by G.F. Hill. Second edition (Oxford, 1951) — см. здесь эпиграфическое свидетельство В 122 и нумизматический материал С 10; Cahn, Gerin 1988 (F 596).
9 	Геродот. Vni.136; а также: Homblower 1982 (F 644): 218, примеч. 2; Badian Е., в печати. (То, какая именно это работа, не уточняется; судя по всему, речь идет об изд.: Badian Е. From Plataea to Potidaeœ. Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia (Baltimore, 1993). -A3)


Выше 1000 м над уровнем моря
0 50 100 150 200 250 300 км
0 50 100 150 миль
Карта 5. Западная Малая Азия


264
Глава 8а. Малая Азия
зывания этого Демарата спартанцем указывает, возможно, на то, что некоторые члены данного рода — подобно римской колониальной элите10 — вернулись к своим корням, после того как хорошо обжились на новом месте или, скорее, загладили древний позор. Возможно даже, что и третья семья, а именно род Фемистокла, была связана с двумя первыми: жена Гонгила звалась Элладой, т. е. «Грецией», а это именно тот тип имен, который Фемистокл мог выбрать для одной из своих дочерей. В самом деле, известно, что две его дочери звались Азией и Италией11. Наконец, был заключен какой-то брачный союз между потомками Демарата и Гермия, правителя расположенного поблизости «карманного» царства в Атарнее12. Любопытно, что в эти семейные связи был вовлечен и философ Аристотель (см. далее, с. 740 наст, изд., ср. здесь же со с. 272).
Эти находившиеся в вассальной зависимости резиденты пользовались выгодами от персидского управления, извлекая доходы за счет эксплуатации греческих городов. Многие из этих последних страдали в V в. до н. э. также от того, что оказались зажатыми между двумя взимающими дань империями — Афинами и Персией: представляется весьма вероятным, что обе они взимали с городов дань одновременно13, и, судя по всему, те действительно платили дважды. Это одно из возможных объяснений материального обеднения Ионии в 5-м столетии и отсутствия у ионийцев в этом веке заслуживающих внимания монументальных построек14. Похоже, поселенческая модель в Ионии была, в любом случае, более рассредоточенной и в меньшей степени базировалась на полисе, нежели это обычно признается (см. далее, с. 275 сл. наст. изд.).
Но социальные и религиозные институты классической Ионии совсем необязательно пострадали от повторного персидского завоевания. Установленный в 494 г. до н. э. порядок предполагал, что города могли передавать свои споры на рассмотрение третейского суда, а столетием позже одна надпись (Tod No 113 = Harding No 24) показывает наличие у ионийских городов продуманной системы урегулирования конфликтов, когда у каждого представленного в данном тексте города было по пять голосов в особой комиссии. Согласно этой надписи, такая комиссия заслушала дело, вызванное спором Милета с Миунтом, дала отчет по этому делу и почти что разрешила спор, когда миунтийцы вдруг вышли из игры, и персидский сатрап Струе должен был взять урегулирование конфликта в свои руки (но, возможно, он просто утвердил вердикт ионийцев, который был уже вынесен). О том, что эта система арбитража была как-то связана с древним Панионийским союзом15, заставляет думать одна над¬
10 Syme 1958 (А 58).
11 По поводу Эллады см.: Ксенофонт. Анабасис. VII.8; об Азии и Италии: Плутарх. Фемистокл. 32.
12 Six 1890 (F 721): 192 примеч. 27; Pareti 1961 (F 689А), особенно генеалогическое древо на с. 191; de Ste Croix 1972 (68): 38-40.
13 Murray 1966 (F 687).
14 Cook 1961 (F 610); см., однако, Boardman 1964 (F 583): 83.
15 Об этом союзе см.: САН ПР.1: 749 сл.; КИДМ Ш.З: 259; КИДМТУ: 577.


Глава 8а. Малая Азия
2 65
пись IV в. до н. э., найденная в 1960-х годах в Панионии на месте союзных встреч16. Этот текст упоминает о δικαι, тяжбах. А долгое существование Ионийского союза, по крайней мере в качестве религиозного института, пусть даже более не являвшегося центром антиперсидского сопротивления, засвидетельствовано Фукидидом в Ш.104. В этой длинной и интересной главе он говорит об ионийцах, которые в 420-х годах до н. э. собирались на Эфесии, что, согласно наиболее правдоподобному толкованию17, было просто другим названием для панионийского праздника. Точно так же древний Карийский союз, фигурирующий у Геродота в конце кн. V и вновь обнаруживаемый в 4-м столетии, когда этот союз отправляет делегацию к Артаксерксу П (Tod No 138), вероятно, благополучно пережил всё 5-е столетие.
Карийский союз был автохтонным — в большей степени, чем эллинским — местным институтом, и этот аборигенный элемент заслуживает особого внимания. Наряду с персами и их фаворитами, с одной стороны, и издревле укоренившимися обитателями греческих полисов — с другой, существовала третья группа — туземные анатолийские народы. Их правящий класс во второй половине V в. до н. э. начал усваивать формы как эллинской, так и иранской культуры. В начале 4-го столетия Перикл из Лимиры, что в юго-восточной Ликии, сделал стихотворное, сочиненное на греческом, посвящение «Зевсу, сыну Крона и Реи, властелину богов». В нем Перикл самоуверенно величает себя «царем [всей] Ликии», что, возможно, выражает претензии династов из Ксанфа18. Правителем Ксан- фа в юго-западной Ликии (возможно, чуть раньше Перикла) был человек с именем, похожим на персидское, — Арбина, сын Гергиса, первоначально динасг в Тлосе и ликиец по рождению. В семнадцати сырых, неотделанных гекзаметрах, написанных по-гречески эллином Симмахом, предсказателем из ахейской Пеллены, Арбина восславляет свои завоевания городов Ксанфа, Пинара и Тельмесса с прекрасными бухтами у последнего19. В настоящее время предполагается, что Монумент Нереид с многочисленными гоплитами и лучниками на его скульптурных фризах был сооружен по заказу Арбины-завоевателя;20 возможно, своего рода
16 Kleiner et al 1967 (F 667).
17 Homblower 1982 (F 645); иная точка зрения: Stylianou 1983 (F 722), однако см. наши контраргументы: Homblower 1991 (В 62): 528.
lfe Wörde 1991 (F 732): 203-217, на с. 213.
19 SEG ХХУШ 1245 (= CEG 2.888-889), вместе с: Robert 1969-1990 (В 172) VU: 381— 426, ср. с надписью Гергиса в: М—L No 93 (с учетом дополнения на с. 314 в репринте изд. 1988 г.); см.: Childs 1979 (F 598). Обратите внимание, что М—L № 93 сопровождается длинными надписями на ликийском. По поводу этой надписи Арбины см.: Fouilles de Xanthos IX (1992) (имеется в виду изд.: Bousquet J. avec la collaboration de Ch. Le Roy. Les inscriptions greéco-lyciennes //Fouilles de Xanthos. IX: La reégion nord du Léto on (Paris, 1992). —A.3.).
20 Coupel, Demargne 1969 (F 616) и, особенно, Childs, Demargne 1989 (F 600), a также ссылки в изд.: Mitchell 1989/1990 (F 682): 116. (Считается, что Монумент Нереид представлял собой гробницу, или героон, Арбины; Монумент был воздвигнут в Ксанфе, где и стоял до византийской эпохи, после чего был разрушен; в 1840-х годах англичане переправили сохранившиеся камни в Британский музей, где этот памятник в реконструированном виде стоит и сейчас. — A3.)


266
Глава 8а. Малая Азия
пропагандистским ответом на этот Монумент являлся Мавзолей в Ли- мире21. Одна из строк поэмы Арбины особенно любопытна: автор ссылается на разумных мужей, которые, как и он сам, занимаются стрельбой из лука, отважны и любят охотиться. Здесь очевидна аллюзия на описание персидского воспитания у Геродота (1.136), в рамках которого детей обучают трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. Арбина, таким образом, заявляет о своей причастности не только к эллинской пайдейе (παιδεία, «образование», «воспитание». — А.5.), или культуре, демонстрацией чего являются его гекзаметрические стихи, но и к системе ценностей своих персидских политических хозяев. Использование им греческого языка для декларации преданности негреческим ценностям предвещает появление таких документов Ш в. до н. э., как эдикт Ашоки из Кандагара в Афганистане, по-гречески передающий буддистские чувства; см.: SEG XX 3.26. Но в стихах Арбины присутствует также и особо подчеркнутый местный ликийский колорит: Арбина может вселять страх в ликийцев (строка 10), но при этом он остается их славным царем (строка 4; ср. сноску 19 к наст. гл. по поводу Гергиса).
В Анатолии IV в. до н. э. это смешение местной, греческой и персидской культур пошло дальше, что символизировалось использованием трех языков (ликийского, греческого и официального персидского канцелярского языка, т. е. арамейского), на которых была вырезана важная трехъязычная надпись, найденная в Ксанфе и опубликованная в 1974 г. (SEG XXVn 942, см. далее, с. 283 наст. изд.)21а. В лучше всего документированной сатрапии, а именно в Карии, этот процесс контролировали сатрапы, чье собственное местное происхождение до некоторой степени гарантировало сохранение аборигенного элемента в культуре (подробней об этом важном аспекте см. далее).
Присвоение персами местному правящему дому, Гекатомнидам, полноценного сатрапского статуса на территории, которая теперь превратилась в Карийскую сатрапию, случилось в течение десятилетия после окончания большой Пелопоннесской войны и в причинно-следственном отношении было связано с ней. Разделяемый здесь взгляд на Карию как на обладающую статусом настоящей сатрапии является традиционным, и автор данной главы всегда отстаивает его против недавно выдвинутого предположения, согласно которому Гекатомниды просто узурпировали титул, отняв его у беспомощного персидского наместника22. Нет споров
21 Wörrle 1991 (F 732): 215. (Мавзолей в Лимире — это, по всей видимости, гробница Перикла Лимирского; о данном памятнике см. на русском языке: Налимова Н.А. Особенности архитектуры героона Перикла в Лимире: локальные традиции и «классические» влияния // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. № 2.1 (2013): 182-188. — A3)
21а Из новейших русскоязычных исследований по истории Ликии рассматриваемой эпохи см.: Баранов Д.А. Политическая и социальная история Ликии в V—IV вв. до н.э. Диссертация на соискание ученой степени к.и.н. (Воронеж, 2012). — А.3.
22 Petit 1988 (F 693); однако обратите внимание на то, что у Ксенофонта в «Киропе- дии» (VTH.6.7) для Карии назначается сатрап, и этот момент оттеняется тем, что, согласно VII.4.2, ни в Киликию, ни на Кипр сатрап не посылаегся, так что данные области о стают-


Глава 8а. Малая Азия
267
относительно того, что эта семья использовала титул в своих надписях*  23, — см. выше прежде всего арамейский текст в составе новой трехъязычной надписи: здесь Пиксодар именуется «сатрапом Карии и Ликии». Проблема состоит в том, что сохранившиеся литературные источники той эпохи, как оказывается, избегают слова «сатрап» применительно к Гекатомнидам, чей статус определенно был до некоторой степени необычным (объединенные «сатрапии»; «сатрапы», по происхождению не являвшиеся иранцами; жешцины-«сатрапы») и чье поведение было необычно свободным. Однако «необычный» не значит «невозможный».
Удобный момент и подходящий мотив для создания новой Карийской сатрапии обнаружить нетрудно. На начало IV в. до н. э. приходятся первые годы правления Артаксеркса П. Мятежи Писсуфна, Аморга и Кира Младшего ясно показали Персии, как опасно позволять амбициозным иранским проконсулам извлекать выгоду из гибкости греческих городов- государств и возможности вербовать там воинов. Поддержка Афинами Писсуфна и Аморга (КИДМ V: 579), и — что, с точки зрения Великого Царя, было еще более тревожным — Спартой Кира Младшего показала, что западная Анатолия нуждалась в защите от сатрапской подрывной деятельности и от потенциальных греческих освободителей Малой Азии. Отсюда и повышение Гекатомнидов до сатрапского статуса. Такие представители местной элиты могли лишь расширить сферу своего влияния, но у них и в мыслях не было покуситься на персидский трон.
Также и в Ионии, по крайней мере в первые годы 4-го столетия, угроза персидским интересам, исходившая от Афин и Спарты, заставляла искать какие-то свежие идеи, но здесь результат этого поиска воплотился в иной форме: греческие города на побережье временно получили определенную степень свободы. После совместной персидской и афинской победы в битве при Книде в 394 г. до н. э. сатрап Фарнабаз и афинянин Конон обещали греческим городам автономию (см. выше, с. 101 наст, изд.). Вплоть до недавнего времени это воспринималось как откровенное лицемерие, поскольку Струе, уже упоминавшийся в связи с одной надписью (Tod № 113 = Harding No 24), вскоре после этой битвы стал называться «сатрапом Ионии», что, как кажется, предполагает полную зависимость городов. Вместе с тем опубликованный в 1976 г. текст из ионийских Эрифр, самым вероятным контекстом для которого является ситуация, сложившаяся незадолго до Царского мира 386 г. до н. э., изображает Эрифры умоляющими Афины «не передавать их варвару», т. е. персам. Иными словами, конец ионийской свободы наступил не в 394 г. до
ся под властью местных царей. Как прямое историческое свидетельство вообще для любого периода данное наблюдение не годится, но до некоторой степени оно опирается на восприятие Ксенофонтом того положения, какое сложилось в IV в. до н. э.
23 	SIG? 573 = Homblower 1982 (F 644): 365 М4; ср.: с. 364 М3; SIG 167 (= Tod Na 138) и 170 = Blümel 1987-1988 (F 582): 1-3, 5; Crampa 1972 (F 619): 42 = Homblower 1982 (F 644): 366 M8. Полную публикацию арамейского текста на трехъязычной надписи см. в изд.: Metzger et al 1979 (В 158).


268
Глава 8а. Малая Азия
н. э., а в 386-м24. Полномочия Струса, видимо, распространялись только на ионийскую хору, т. е. сельскую округу, а не на сами города25. Или — при ином толковании — обозначение «сатрап Ионии» относится к военной власти нетерриториального типа, иногда обнаруживаемой и в другие времена.
Однажды после 386 г. до н. э. Иония — как сельскохозяйственная территория, так и города — опять была отнесена к сатрапии, центром которой являлись Сарды: в рассказе о 340-х годах до н. э. Диодор упоминает Розака — «сатрапа Ионии и Лидии». В 334 г. до н. э. некий Спифробат фигурирует как сатрап Ионии, и это первое ясное свидетельство об Ионии как об отдельной сатрапии обычного территориального типа26.
В других аспектах политическая модель малоазиатских сатрапий не отличалась от модели сатрапий в прочих регионах державы, если не считать некоторых деталей, относящихся к 5-му и 6-му столетиям, хотя здесь, в Анатолии, всё же отмечается стремление создать «более компактные и более послушные сатрапии»27 (см. выше о Карии и далее — о Каппадокии).
Главными дворцовыми центрами — после аномального объединения сатрапий в руках Кира (с. 75 наст, изд.) — продолжали оставаться Даски- лий, Келены и Сарды. Имелся второстепенный центр в Магнесии-на-Ме- андре, по крайней мере, в V в. до н. э. (М—L № 12 = Fomara No 35; Геродот. Ш. 122.1); и даже утверждается, что Тиссаферн имел резиденцию в Милете (на холме Калабактепе в южных пригородах города)28. Он определенно имел какой-то ойкос, т. е. поместье, где-то в Карии (с. 92 наст, изд.), но Милет, несмотря на присутствие в нем карийского населения29, находится, вероятно, несколько севернее от этого места. Даже в период Гекатомнидов доказательства прямого сатрапского контроля над Милетом являются слабыми, представляя собой неубедительные нумизматические свидетельства30. Карийской столицей был приморский Галикарнасе, но сатрапским центром являлись удаленные от моря Миласы, совр. Милас (см. далее), как до, так и после эпохи расцвета Галикарнасса, пришедшейся на период правления Гекатомнидов.
24 SEG XXVI 1282 = Homblower 1982 (F 644): 369 М14 = Harding Nq 28A. См.: Lewis 1977 (A 33): 144, примеч. 55.
25 Об этом различении хоры и городов как о персидском подходе см.: Фукидид. VIII.37.2, вместе с замечаниями в изд.: de Ste Croix 1972 (С 68): 313—314; Lewis 1977 (А 33): 105. К этому разделению может иметь отношение и одна надпись из Лабраунды (Crampa 1969 (F 619): 42 = Homblower 1982 (F 644): 366 M8; см. по этому поводу: Homblower 1982 (F 644): 163—164, а также примеч. 212.
26 Диодор. XVI.47 (Розак); XVH19 (Спифробат).
27 Cook 1983 (F 14): 172.
28 Mitchell 1989/1990 (F 682): 104.
29 По этому поводу см.: Геродот. 1.146, вместе с замечаниями в изд.: Homblower 1982 (F 644): 17, cp.: 112, примеч. 42.
30 Возражения на доводы, высказанные мной в: Homblower 1982 (F 644): 111, см. в изд.: Kinns 1986 (F 665): 249; Kinns 1989 (F 666); a также: Moysey 1989 (В 210): 129—130, с примеч. 65.


Глава 8а. Малая Азия
269
Даскилий был столицей Геллеспонтской Фригии (иначе Фригия Геллес- понтина). Историками он был уверенно локализован на озере Маньяс, в области с великолепными охотничьими угодьями и рыбными ловами, если исходить из Ксенофонтова описания этой местности. От недавно начатых правильных раскопок здешнего сатрапского дворца можно ожидать богатых результатов, если судить по многочисленным греко-персидским стелам (надгробным плитам), обнаруженным в ближайших окрестностях31. Наиболее впечатляющей новой находкой является вавилонская цилиндрическая печать от П тыс. до н. э., но есть и аттическая черно- и краснофигурная керамика, а также ахеменидский материал32.
Келены, современный Динар, были столицей Великой Фригии, и Ксенофонт описывает их в столь же восторженном духе, как и Даскилий. Келены всегда обладали большой военной значимостью и на протяжении многих лет оставались штабом Антигона Одноглазого, бывшего одним из самых могущественных преемников Александра; примерно в том же месте находилась знаменитая селевкидская Апомея, заложенная Антиохом I33  34.
Сарды являлись столицей Лидии^. Когда-то прежде они уже были великолепной столицей великой державы — лидийского царства Мермна- дов и могут рассматриваться в качестве «второго города» после Суз — как в Западной империи (имеется в виду Западная Римская империя. — А.3) Александрия будет вторым городом после Рима.
Свидетельства о персидском присутствии здесь обильны, и происходят они не только из литературных упоминаний (Геродот. V.101; VL4), но и из посвящений «Артемиде Анаитиде» и «Артемиде Персидской» в Майбо- зани/Мермере, каковое место в римских указах императорского времени предстает как район Сард; название Майбозани само по себе является иранским атавизмом35. В Сардах, как и в Даскилее, сохранились грекоперсидские стелы, одна из которых имеет лидийскую надпись; здесь найдены также очаровательные миниатюрные образцы персидских печатей ахеменидского времени36. (Подробней см. далее, с. 286 сл. наст, изд.) Меж-
31 Ксенофонт. Греческая история. IV.1.15 сл.; Mitchell 1989/1990 (F 682): 89—90. Более ранние труды: Cook, 1959/1960 (F 607): 34. Cp.: Balkan 1959 (F 564); см. также далее сноску 145.
32 Mitchell 1989/1990 (F 682): 89, Lewis 1977 (А 33): 51—52, а также ссылки в предыдущей сноске.
33 Ксенофонт. Анабасис. Ш.2.7—8; Ramsay 1895—1897 (F 701): 396—450; ср. далее сноску 72; Billows 1990 (F 579): 241, 246; Briant в изд.: Bilde et al. 1990 (F 578): 62, примеч. 15. Об иранцах в Келенах/Апамее см.: Robert 1963 (F 707): 348—349.
34 Lewis 1977 (А 33): 52-55; Cook 1983 (F 14): 165-166; Hanfinann 1983 (F 636).
35 Robert 1964 (F 708): 27; Robert 1987 (F 712): 334; Habicht 1975 (F 655): 65 (строка 10), 73. Присутствие иранцев, обнаруживаемое позднее в карийской Афродисиаде (Robert 1987 (F 712): 349—353), представляет собой, несомненно, такой же отголосок Ахеменидского периода.
3(t Ramage 1979 (F 700); Radt 1983 (F 699); Cook 1983 (F 14): 165; Starr 1977 (C 79): 69- 75 — автор подчеркивает, что характер отделки этих печатей совершенно негреческий. См. далее сноску 149, особенно указанную там работу Root 1991 (F 53), содержащую интересное обсуждение вопросов «этнической принадлежности» в связи с «греко-персидским» искусством.


270
Глава 8а. Малая Азия
Северный профиль Восточный профиль
Рис. 2. Пирамидальная гробница в Сардах. (Реконструкция Кристофера Ратта; см.: 1st. Mitt. 42 (1992): 135—161.)
ду прочим, так называемая «пирамидальная гробница» в Сардах (рис. 2) является мавзолеем, построенным для того, чтобы дать последний приют какому-то персидскому сановнику (для сравнения можно привести пример родосского «Птолемейона», каковой к Птолемеям никакого отношения не имел, а представлял собой скальную гробницу персидской эпохи, сооруженную во время карийской оккупации острова Гекатомнидами)37. Это не единственный монументальный мавзолей в окрестностях Сард38. Территория вокруг Сард определенно была покрыта селениями, обязанными в рамках феодальной повинности поставлять — когда это требовалось — отряды ополчения либо оплачивать их содержание, подобно эллинистической практике, известной благодаря одной надписи из Сард, так называемому документу о передаче имения Мнесимаха39.
Ликия, расположенная к востоку от Карии, представляла собой обособленный анклав, изолированный горными барьерами как от Карии, так и от Памфилии, что с противоположной стороны. Классическая Ликия, находившаяся под властью многочисленных местных династов, о чем неизменно свидетельствуют нумизматические источники, была в высокой степени «балканизирована» (т. е. представляла собой регион, разделенный на несколько маленьких и враждовавших друг с другом княжеств. — А.З.); имеющиеся теперь в нашем распоряжении надписи помогают нам лучше разобраться в соперничестве между ними40. О некоторых примерах этого
37 Fraser 1977 (F 630): 5. («Птолемейон», иначе «Гробница Птолемеев», представляет собой монументальный склеп в скале, украшенный полуколоннами дорического ордера; находится в пригороде города Родос, в верхней части ландшафтного парка Родини. — А.3.)
38 Hanftnann, Ehrhardt 1981 (F 637).
39 Buckler, Robinson 1932 (F 594): No 1, вместе с гл. 4 изд.: Billows 1992 (F 580), целиком посвященной этому тексту. (См. также: Atkinson К.Т.М., Atkinson К.М.Т. A Hellenistic Land-Conveyance: The Estate of Mnesimachus in the Plain of Sardis // Historia: Zeitschrift für Alte Geschichte. Bd. 21, H. 1 (1972): 45-74. -A3)
40 Изолированность Линии: Treuber 1887 (F 723): 10—11; Robert 1969—1990 (В 172) УП: 389. Монеты V и IV вв. до н. э.: Кгаау 1976 (В 200): 271; Morkholm 1964 (F 685); Mildenberg 1965 (F 680); Horoblower 1982 (F 644): 182, 170; Biyce 1982 (F 591); Zahle 1989 (F 734) и в F 53 (1991): 145—160 (включает не только эпиграфические, но и археологические свидетель¬


Глава 8а. Малая Азия
271
противостояния рассказывал, очевидно, Феопомп [FGrH 115 F 103), но, к сожалению, мы имеем лишь скудную выжимку из этого повествования, сделанную Фотием. В замечательном эллинизированном убранстве гробниц IV в. до н. э. в приморской Лимире и в Гойране (древнее название неизвестно), расположенном юго-западней Лимиры, подчеркнуты воинские мотивы, что напоминает нам о завоеваниях, которыми гордился Арбина (с. 214 наст, изд.); эти искусно сооруженные могилы отсылают нас назад, к важным росписям VI и V вв. до н. э. в Элмали (Карабурун) в северной Ликии, но также и вперед, к «Саркофагу Александра» из Сидо- на41. В начале IV в. до н. э. Ликия в формальном смысле не была покорена персами, что отмечает Исократ в 380 г. до н. э.; но в конечном итоге ее поглотили карийские Гекатомниды, о чем косвенно свидетельствует трехъязычная надпись из Ксанфа42  43 44.
Гекатомнид Мавсол проник на восток вплоть до Псимфилии** и даже до ПисидшР* — региона, проявлявшего и в IV в. до н. э. непокорность, своего рода анатолийского Афганистана: сначала Фарнабаз, затем Датам, как свидетельствуют источники, проводили рейды на Писидию, не устанавливая там персидскую власть на постоянной основе. Ликаония также оставалась недружественной и непокорной страной45.
Киликия конца V в. до н. э., подобно Карии, подчинялась местной династии, дому Сиеннесия (ср.: Геродот. VH.98), но, если судить по сохранившимся источникам, эти правители, в отличие от карийских Гекатом- нидов, не обладали сатрапским титулом46. О Сиеннесии ничего не слышно вплоть до начала 4-го столетия, в первые десятилетия которого сатрапы Тирибаз, Фарнабаз и Датам чеканили монеты в киликийском Тарсе. Из этого, однако, не следует, что Киликия теперь управлялась иранцами, за исключением некоторых назначенцев на местах; во всяком случае, мы слышим о «провинции», данной в управление в северной Киликии урож¬
ства). Надписи: Robert 1969—1990 (В 172) УП: 381—426; Badian 1977 (В 135); а также прежде всего: Wörrle 1991 (F 732).
41 Лимира и Гойран: Mitchell 1989/1990 (F 682): 119; Borchhardt et al. 1984 (F 587); Элма- ли/Карабурун'. Mitchell 1984/1985 (F 681): 102; Mitchell 1989/1990 (F 682): 119; cp.: Cook 1982 (F 14): илл. 30. О ликийских саркофагах («Саркофаги сатрапов», «Саркофаг Александра») см.: Robertson 1975 (J 35): 404, со ссылками; Schmidt-Doumas 1985 (F 718).
42 Исократ. IV. 161; SEG XXVII 942 = Homblower 1982 (F 644): 367 М9, надпись от времени Пиксодара. Уже при Мавсоле Кавн, что в той части Карии, которая непосредственно примыкает к Ликии, находился в сфере влияния Гекатомнидов. См.: SEG ХП 470—471, с замечаниями: Bean 1953 и 1954 (F 567); по поводу Кавна в целом см.: Robert 1987 (F 712): 487-520; Mitchell 1989/1990 (F 682): 109.
43 Bengtson. SdA 367 = Homblower 1982 (F 644) M10 (Фаселида).
44 Стефан Византийский, под словом «Σόλυμοι»; Cook 1959 (F 605): 120. По Писидии см. прежде всего: Mitchell 1991 (F 683).
45 Полиен. VII.27.1.
46 Ксенофонт. Киропедия. VH.4.2 — здесь об этом говорится прямо; см. выше сноску 22 наст. гл. К И ДМ ГУ: 264 — здесь Киликия называется сатрапией на основе информации у Геродота в Ш.90.3, хотя «отец истории», несмотря на использование им слова «сатрапия», На Деле описывает здесь финансовые номы, то есть «податные регионы»; см.: Lewis 1977 (А 33): 52, примеч. 19; 118, примеч. 69.


272
Глава 8а. Малая Азия
денному карийцу Камисару, отцу Датама47. Крупные монеты Тарса48 были выпущены, возможно, лить для удобства оплаты воинам — в том месте, которое явно представляло собой базу во время операций, проводившихся в свое время против Кипра и Египта49. Киликия, видимо, вплоть до Мазея, то есть до 340-х годов до н. э., оставалась территорией не вполне «сатрапской»50. Около этого времени, как показывают монеты, Киликия могла быть объединена с Сирией (о которой см. другие подглавы наст, изд. — 8Ь и 8d); но к 334 г. до н. э. Киликия, управляемая Арсамом, уже к ней не принадлежала, и Мазей контролировал одну лишь Сирию51. (См. также: КИДМIV: 194.) Несмотря на позднюю дату превращения Киликии в полноценную сатрапию (с формальной точки зрения), имеются культурные свидетельства о персидском присутствии здесь, например, всё та же греко-персидская рельефная скульптура52  * (ср. выше о Даскилее и Сардах).
К северу от Ионии располагались Мисия и Троада5Ъ. Система правления в них продолжала сохранять феодальный характер: мы слышим о какой- то «стране [хоре] Мемнона» в этом регионе54. Этот анклав находился на территории прежних материковых владений острова Тенедос. Такие пе- реи*^, расположенные на материковом побережье прямо напротив островов Хиоса, Самоса, Родоса и Тенедоса, отошли, вероятно, к Персии по условиям Царского мира (с. 108 сл. наст. изд.). Также мы слышим о территории Тивфраста55, какого-то перса, если судить по его имени. Имеются еще Гонгилиды и Демаратиды, которых мы уже упоминали, и чистокровные персы вроде Асидата (Ксенофонт. VII.8 — роскошная глава); а также существовавшее в середине столетия миниатюрное княжество в Атар- нее56, чей правитель Гермий был покровителем, тестем и другом Аристотеля, благодаря которому он заключил брачный союз с Демаратидами (с. 262, 264 наст. изд.). Гермий был вовлечен в антиперсидские интриги Филиппа П Македонского, а также заключил договор с Эрифрами57. Но никакой отдельной сатрапии Мисия не существовало, несмотря на име¬
47 Непот. Датам. 1. О Сиеннесии см.: Ксенофонт. Анабасис. 1.2.
48 Кгаау 1976 (Ь 200): 281.
49 Диодор. XIV.39.4; XV.4.2; ср. выше, гл. 3, с. 109 насг. изд.
50 Диодор. XVI.42.
51 Bosworth 1980 (В 14) Ш: 286.
52 Mitchell 1984/1985 (F 681): находка из киликийского Корикоса; Hermaty 1984 (F 642); Fleischer 1984 (F 628): 92—98; cp.: Borchhardt 1968 (F 586). Обратите внимание также на один арамейский закон из Киликии, о находке которого сообщается в изд.: Mitchell 1989/1990 (F 682): 130; закон был опубликован от имени Артаксеркса; впрочем, это, по всей видимости, царь V в. до н. э. — Артаксеркс I, а не П, Ш или IV (три последние — из IV в. до н. э.; об Артаксерксе IV см. выше, с. 72 насг. изд.).
5* О Мисии: Rostovtzeff 1923 (F 715); о Троаде: Cook 1973 (F 163).
54 Арриан. Анабасис. 1.17.8
54а П е р е я (греч. περαία) — противолежащий берег, край, расположенный «по ту сторону», напр., по ту сторону пролива; см. КИДМ Ш.З: 141—142. —А.З.
55 FGrH 105 № 4 = Harding No 72C.
56 Wormell 1935 (H 124).
57 Tod № 165 = Harding Nq 79.


Глава 8а. Малая Азия
273
ющееся у Диодора сомнительное упоминание Оронта как сатрапа Мисии; здесь определенно вместо Мисии должна стоять Армения, та, что находилась в восточной части Анатолии58. (О свидетельствах по Армении в Ксе- нофонтовом «Анабасисе» см. гл. 3, с. 73 сл. наст, изд.)
Другой большой сатрапией на востоке субконтинента была Каппадокия.у ценное описание которой дал Страбон (XI. 1.1—2). Видимо, в IV в. до н. э. Каппадокия делилась на две части; в 360-х годах до н. э. Датам правил в северном царстве59. Датам скорее был удачливым мятежником (о Сатрапском восстании см. гл. 3 наст, изд.), нежели сатрапом, признанным центральной властью, а разделение Каппадокии могло случиться лишь de facto, с чем Персия формально так никогда и не согласилась: в северной, Понтийской, части ок. 350 г. до н. э. утвердился другой узурпатор — Ариараф. Южная определенно оставалась в руках персов: в 334 г. до н. э. Митробузан называется «сатрапом», и этот наместник может быть идентичен тому непоименованному персу, которому царь Артаксеркс дал «Каппадокию» в награду за спасение его на охоте ото льва60.
Пафлагония, расположенная к западу от северной Каппадокии, к 320-м годам до н. э. была включена в состав последней, но в начале 4-го столетия, как, несомненно, и в 5-м столетии, этот племенной анклав был сперва независимым и находился под властью царя, носившего имя Гиес (или какое-то похожее имя);61 затем, в 370-х, эту область покорил Датам, но нынешнее состояние источников не позволяет нам говорить о существовании в это время сатрапии Пафлагония. К 334 г. до н. э. Пафлагония стала относиться к Геллеспонтской Фригии62.
Синопа, принадлежавшая к тому же региону, находилась на особом положении:63 она оставалась независимой в период между 430-ми годами
58 Диодор. XV.90; об этом пассаже см.: Homblower 1982 (F 644): 176—179. Иной взгляд: Osborne 1982 (В 165) П: 65-72; ср.: Osborne 1975 (F 689); Moysey 1989 (В 210): 123-125.
59 О разделении: Страбон XII. 1.4; и, возможно: Полибий. F 54; О Датаме: Диодор. XV.91. О заселении Каппадокии см.: Gwatkin 1930 (F 633): 18, примеч. 14: цитадели фригийского типа здесь известны как тетрапургии. См. далее сноску 72.
60 О Митробузане: Арриан. Анабасис. 1.16; история со львом: Полибий. F 54. О другом царе (Александре), спасенном ото льва, см.: Плутарх. Александр. 40; а также: МогеШ ISE 74 (посвящение Кратера в Дельфы), ср. далее, с. 780 сл. наст. изд. О царской львиной охоте в Македонии и Персии см.: Briant 1991 (F 11А).
61 Оксиринхская греческая история. ХХП Bart Ср.: Ксенофонт. Анабасис. VI. 1.2; V.5.23 — о Кориле, предводителе пафлагонцев, ок. 400 г. до н. э.
“ О Датаме см.: Непот. Датам. 2, но заметьте, что «префект [Пафлагонии]» у Трога в «Прологе» X — это редакторская вставка; здесь могла иметься в виду более широкая территория, нежели то предполагает вставка. О том, что это соображение не позволяет говорить нам о «сатрапии» Пафлагония, см.: Bosworth 1980 (В 14): 188. По поводу 334 г. до н. э. см.: Диодор. ХЛП. 19.4.
63 	История и процветание Синопы: Robinson 1906 (F 714); Leaf 1916 (F 673); Burstein 1976 (E 222): 59 и 129, примеч. 57, 70, и 135, примеч. 15; Hind 1983/1984 (E 258): 95—96; Moysey 1989 (В 210): 121—122. О том, что Синопа славилась прекрасной древесиной, использовавшейся для изготовления столов (клён и горный орех; область была богата также корабельным лесом. —А.З.), см.: Meiggs 1983 (I 101): 296, где цитируется Страбон (ХП.3.12 и Другие пассажи). О железе из Синопы см.: КИДМIV: 543. Ср. далее, гл. 9f.


274
Глава 8а. Малая Азия
до н. э., когда афинянин Ламах сверг здесь тирана Тимесилея64, и Царским миром 386 г. до н. э. У Ксенофонта в «Анабасисе» (400 г. до н. э.) она даже расценивается как самостоятельная малая держава, еще и взимающая дань с таких мест как Трапезунт (в будущем, в византийские времена, он сам станет имперским городом) и как ее собственные колонии Котиора и Керасунт — «место, богатое вишнями»65. После 372 г. до н. э. Синопой владел Датам (с. 114 наст, изд.), а позднее Александр относился к ее жителям как к персидским подданным; возможно, к середине IV в. до н. э. она была включена, после какого-то периода автономии, последовавшего за гибелью Датама, в состав сатрапии Каппадокия66. Результаты раскопок в Синопе не вполне соответствуют великолепию того, что литературные источники называют «золотыми днями независимого процветания» в период 440—386 гг. до н. э., и тем не менее здесь обнаружены сносные образцы изделий обычного греческого типа — антефиксы, симы с иониками и т. п.67.
Дальше на запад, ближе к Византию, находилась Гераклея Понтий- ская. Как и Византии, Гераклея была мегарской колонией (но с беотийским элементом, о наличии которого Ксенофонт [Анабасис. VL2.1) несправедливо умалчивает). Она управлялась демократически до 364 г. до н. э., когда Клеарх, ученик Платона, захватил ее. В 352 г. до н. э. Клеарх был убит. Ему на смену пришел его брат Сатир в качестве регента при Тимофее и Дионисии — сыновьях бывшего тирана; их самостоятельное правление, даже более деспотичное, чем правление отца, пришлось на период между 346 и 305 гг. до н. э. В определенные фазы классической эпохи история города была тесно связана с историей Боспорского царства, находившегося в Северном Причерноморье, и этот аспект, как и важность Гераклеи в поставках зерна, будет обсужден в гл. 9f наст. изд. Но уже здесь Гераклея заслуживает упоминания из-за ее «неоспоримого превосходства среди греческих городов северной Анатолии»68 в течение
64 Плутарх. Перикл. 20.1; КИДМУ: 194—195, примеч. 113, 114; а также: Städter Р.А. Commentary on Plutarch's Life of Pemles (Chapel Hill, 1989): 216—219.
65 Ксенофонт. Анабасис. V.3, 5; Gschnitzer 1958 (С 29А): 18—19. О византийском Треби- зонде см.: Gibbon (ed. Bury) VI: 421, примеч. 25. (Что касается объяснения названия Кера- сунта как «вишневого места», то это одна из возможных этимологий; как бы то ни было, Керасунт считается родиной вишни, да и по-латыни вишня — это «cerasus». См. также: Максимова М.И. Античные города юго-восточного Причерноллорья (Μ.; Л., 1956): 18. — А.3)
66 Burstein 1976 (Е 222); Арриан. Анабасис. Ш.24.4 — неясный пассаж; см.: Bosworth 1980 (В 14): 353. Скифский царь Скидротемид правил в Синопе во времена Птолемея I Сотера; см.: Fraser 1972 (А 21): 247.
67 Akurgal—Budde 1956 (F 559). (Антефиксы — архитектурные украшения из мрамора, терракоты или дерева, обычно имеющие вид пальметты или щита с рельефным орнаментом либо иным изображением; крепились по краям кровли вдоль продольной стороны здания. Сима — часть карниза, выемка, по которой стекает вода; лицевая сторона часто украшалась декором; ионики, или овы (στлат. ovum — «яйцо»), — это орнаментальный мотив, состоящий из ряда яйцеобразных выпуклостей, чередующихся с шипами акан- фа. -А.З.)
68 О Гераклее Понтийской см.: Burstein 1976 (Е 222) (цитата со с. 65). О ее зерне см.: Gamsey 1988 (155): 151, 155. Этот зерновой аспект определенно связан с большим числом


Глава 8а. Малая Азия
275
века с четвертью после захвата власти Клеархом. (Тирания сохранялась в Гераклее до 281 г. до н. э., но эта фаза — за рамками данного тома.) Наш главный источник по истории династии — местный историк Мемнон, сохранивший следующую интересную деталь (если только это правда): Дионисий из Гераклеи выкупил всё имущество Дионисия Сиракузского [FGrH 434 F 4.5, не сказано, какого из Дионисиев, I или П; возможно, обоих). Это заставляет вспомнить заявление Диодора (XV.81, из его хронологического источника, см. выше, с. 19 сл. наст, изд.), что Клеарх подражал сицилийскому Д ионисию I; в любом случае, подобную аналогию мы могли бы вывести уже из связи Клеарха с Платоном. Клеарх в своих заявлениях, что он — сын Зевса, пошел дальше своего сицилийского образца ÇFGrH 434 Memnon F 1.1; Юстин. XVI. 5.8), но трудно понять, что за всем этим стоит.
Анатолия, от полисных эллинов до разбойников Писидии, с племенами пафлагонцев, с ликийцами, управлявшимися династами, и с другими, жившими между всеми этими сообществами, представляла собой пеструю смесь народов с очень разными поселенческими обычаями. Цифры определить невозможно в силу отсутствия данных о переписях населения. Впрочем, интересная попытка построить такую статистику была предпринята на базе древних афинских податных списков (о них см.: КИДМ V: 78-85) для Троады, зоны мелких и средних городов без селений, усеивавших пространство между ними. С учетом современных и средневековых данных о количестве продукции, которое может производить то или иное население, такой подход дает не более 3—4 тыс. человек на один талант дани и ок. 5 тыс. на город. Но более поздний общий анализ подтекстов податных списков относительно размера и ресурсов греческих городов приводит к выводу, что «допущение о прямой связи между величиной дани и количеством населения не работает»69.
Что касается Ионии, то поселенческая модель здесь традиционно рассматривается в терминах полиса; однако теперь приводятся доводы в пользу более рассеянной модели, для которой характерны изолированные усадьбы, или пиргосы (πύργος — «башня», перен.: «оплот, твердыня». — А.З). Может, это и так, но по-прежнему трудно отрицать, что большинство свидетельств об этих усадьбах с башнями происходят с территории, ближайшей к Теосу, — из региона, который мог быть, а мог и не быть регионом вполне типичным для тех мест70.
Для некоторых других областей Анатолии с большей уверенностью можно говорить о модели, основанной на небольших селениях. На это
похороненных в Афинах гераклеотов. Они имели даже свой участок на некрополе Керамика. Об Эпаминонде в связи с Гераклеей см. с. 251 наст. изд.
69 Об использовании податных списков в качестве индикатора количества населения см. в изд.: Cook 1973 (F 613): 382; cp.: 267 сл. Однако обратите внимание на скепсис Никсона и Прайса в изд.: Murray—Price 1990 (С 52): 146; ср.: 160, примеч. 38 и 40. Об иных ИнДикаторах, напр., числе триер, см.: Cook 1958/1959 (F 604): 22, примеч. 55; КИДМ Ш.З: 259 сл.
70 Baker 1987 (F 563); ср.: Hunt 1947 (F 648).


276
Глава 8а. Малая Азия
прямо указывают античные авторы при характеристике Карии71 и Великой Фригии;72 здесь население определенно было рассредоточенным. По меньшей мере, в западной Карии персидские власти и их представители начали пытаться поменять эту модель, предвосхищая более жесткие эллинистические методы: можно говорить об ограниченной политике урбанизации. Самый заметный пример — осуществленное Мавсолом переселение (синойкизм) жителей местных «лелегских» местечек на полуостров Минд с целью нарастить население Галикарнасса73. Правитель Галикарнасса командует в Персидских войнах всего лишь пятью кораблями (хорошим показателем для такого рода вещей74 могли бы стать цифры для битвы при Ладе в середине 490-х, но эти цифры выглядят до известной степени странными)75. Дань, которую город платил Афинам, составляла лишь 1% таланта. Каким бы грубым ни был этот ориентир в вопросе о численности населения (см. сноску 69), он всё же показывает явный количественный разрыв с Эфесом, который платил шесть талантов. Но в результате принудительного добавления в (?) 370-х годах до н. э. сотен лелегских семей, чьи поселения теперь тщательно исследуются76, Галикарнасе превратился в город с гражданским населением, максимальная зафиксированная численность которого доходила — в период эллинизма — до 10 тыс. человек. Об этом свидетельствует количество присутствовавших на народном собрании граждан при его полном сборе, каковая цифра сохранилась благодаря одной надписи77. (Впрочем, следует сказать, что другая надпись сообщает всего лишь о 1,2 тыс. голосов.)78 Мавсол (см. выше) перенес столицу из Милас (Миласы, совр. Миляс. — А.З) в Галикарнасе;79 но в самом начале эллинистической эпохи сатрап- ская столица опять оказывается в Миласах; см.: SEG XXXIII 872 = I. Mylasa (F 5 82) Nq 21 — время сатрапа Асандра. Это, возможно, следствие некоторого упадка Галикарнасса после тяжелой осады со стороны Александра Македонского (см. далее, с. 938 наст, изд.); если это так, то весьма вероятно, что в середине IV в. до н. э. Галикарнасе был даже более многолюдным и богатым, нежели в эпоху эллинизма.
71 В целом о модели, основанной на деревнях, см.: Briant 1982 (F 10): 137—160. Кария: FGrH 26 Conon Fl; cp.: Homblower 1982 (F 644): 10, примеч. 46, 163.
72 Курций. Ш.1.11; cp.: Anderson 1897 (F 561): 412; Ramsay 1895—1897 (F 701): 123—130. О схожести этих деревень и тетрапургий, или, иначе, опорных пунктов, в районе Келен см.: Ramsay 1895—16Ö7 (F 701): 419—290, по поводу сообщения Плутарха (Евмен. 8).
73 FGrH 124 F 25; Плиний. Естественная история. V.107; а также Homblower 1982 (F 644): гл. 4.
74 Геродот. VII.99 и сноска 69 наст. гл. Но уместно отметить, что Артемисия предводительствовала также кораблями с Коса и из других мест.
75 Геродот. VI.8 вместе с замечаниями в: КИДМ Ш.З: 259—260.
76 Radt 1970 (F 698) — базируется на новаторском изд.: Bean, Cook 1955 (F 575).
77 Michel: 455; a также: Homblower 1982 (F 644): 8, примеч. 38; 102, примеч. 186 — там, где цитируется К.-Ю. Белох.
78 Cousin, Diehl 1890 (F 617): 95, No 3.
79 Об этом прямо говорит Витрувий (II.8.10 сл.); в любом случае, вывод о переносе столицы можно сделать, сопоставив сообщения Страбона (XIV.2.23) и Диодора (XV.90.3). См.: Homblower 1982 (F 644): 297-298; cp.: 78, 188.


Глава 8а. Малая Азия
277
Похоже, другие города также меняли свое физическое расположение, видимо, в видах обороны (ср.: Диодор. XIV.36.3 о предполагаемой причине переноса Фиброном Магнесии-на-Меандре в 400 г. до н. э.); или в связи с осуществлением некоторых грандиозных строительных и иных проектов (Малая Азия в IV в. производит впечатление более процветающего региона, чем в V в. до н. э.; ср. выше, с. 264 наст, изд.); но еще и, быть может, с намерением уловить как можно больше людей в сети городской жизни, устроенной по греческой модели. Конкретные случаи порой вызывают споры; читатель должен хорошо понимать, что любое категорическое утверждение по данной теме в будущем легко может быть опровергнуто новыми археологическими находками и подходами.
Предполагается, что ионийские Эрифры80, как и карийские Книд, Гераклея-на-Латме, Баргилии и Миласы81, в IV в. до н. э. сменили свои местоположения, и историки видят в этом руку Гекатомнидов — без ясных доказательств, но и не без оснований. Археологическая локализация Эрифр спорна82, да и их политическое положение определить нелегко. В 350-х годах до н. э. город был тесно связан с Мавсолом и Артемисией;
80 О Магнесии (географически — ионийском, а этнически — эолийском городе): Bean 1980 (F 571): 248; Demand 1990 (F 623): 165 — здесь говорится, что мотивом для переноса, помимо сообщаемого Диодором, могло быть еще и заиливание земель. Эрифры\ Homblo- wer 1982 (F 644): 100, со ссылками; ср.: 102 — автор следует за Куком (Cook 1958/1959 (F 604)). Но см.: Mitchell 1984/1985 (F 681): 83 (где «decisive» [«решающий»] — слишком сильное выражение; см. далее сноску 82); Graf 1985 (F 631): 156, примеч. 11. Эта работа интересна в связи с Эрифрами, Фокеей и Клазоменами в целом.
81 Knud·. Homblower 1982 (F 644): 101, примеч. 180; ср.: 318 — здесь я следую за Дж. Бином и Дж. Куком (F 574 и F 576), доказывающими, что город на мысе Текир был перемещен из Датчи (Датча — турецкий городок на одноименном полуострове, в древности называвшемся Херсонесом Книдским; Текир-Бурну, в древности — Триопийский мыс, — крайний мыс на том же полуострове, место расположения античного Книда. — А.З.), но см.: Mitchell 1984/1985 (F 681): 89 — здесь приводятся аргументы как «за», так и «против» такого переноса; Mitchell 1989/1990 (F 682): 109 — здесь см. дополнительные возражения против переселения; специально проблема обсуждается в изд.: Demand 1989 (F 622). Гераклея-на-Латме: Homblower 1982 (F 644): 100—101, 321—323; Peschlow-Bindokat в изд.: Linders, Hellstrom 1989 (F 674): 69—76; Wörrle 1990 (F 731): 41. Баргилии: Bean, Cook 1957 (F 576): 141; Homblower 1982 (F 644) 100, 319. Миляс/Миласы: о переносе столицы в Галикарнасе см. сноску 79, а о более раннем физическом переселении из Миляса в Печин-Ка- ле см.: Homblower 1982 (F 644): 99, 101; о Печин (или Бечин) см. также: Koenigs 1980 (F 669); Mitchell 1984/1985 (F 681): 88.
82 См. сноску 80. Следует подчеркнуть, что архаический материал, найденный в местах, в которые постулируются переселения, такие как мыс Текир, отнюдь не опровергает автоматически саму гипотезу перемещения города; также и наличие постклассических черепков и иных материальных свидетельств в местах, откуда происходили постулируемые переселения, сами по себе не доказывают невозможность этих последних. (Кук и Бин отлично знали некоторые архаические свидетельства, которые ныне используют против них.) Смена места поселения отнюдь не всегда была внезапной и тотальной; ср.: Homblower 1982 (F 644): 92—93 — свидетельства того, что некоторые лелегские местечки, синой- кизированные Мавсолом (см. сноски 73, 76), имели что-то вроде «жизни после смерти». Что касается выбора нового места заложения города, то Александрии, например, по вполне понятным геополитическим соображениям, часто «основывались» в местах, перед тем Уже являвшихся поселенческими центрами. См. также том Блюмеля по Книду в серии IGSK (см. сноску 1).


278
Глава 8а. Малая Азия
см.: Tod № 155. Но при этом в 350 г. до н. э. он являлся вполне независимым, чтобы заключить соглашение с Гермием (см. с. 272 наст. изд. о надписи: Tod № 165 = Harding No 79). Было бы, однако, упрощением делать из этого вывод о непременной утрате Гекатомнидами своего влияния, так как в 1981 г. была опубликована одна надпись из Эрифр в честь младшего брата Мавсола — Идриея (сатрап в 351—344 гг. до н. э.), содержащая частично те же почести, какие были оказаны Мавсолу, см.: SEG xxxi 969 = Harding No 28883. Нельзя исключать, что почетные привилегии Идриею были предоставлены еще при жизни его брата (титул «сатрап» не используется ни в одном из двух текстов). Но весьма вероятно, что Идрией был почтен во время своего собственного пребывания в должности. Если так, то он получил привилегии от города, который примерно в тот же период мог вести дела с Гермием на условиях, предполагавших гарантии взаимной военной помощи, что было очень важно для города, который в 386 г. до н. э. оказался «передан в руки варвара» (см. выше, с. 267 наст. изд.). Возвращаясь к гипотетической смене физической локализации городов, скорее можно было бы говорить — в свете данного свидетельства об имевшейся у Эрифр относительной свободе действий — о поощрении Гекатомнидами такой смены, нежели о каких-то настойчивых требованиях с их стороны. И это, наряду с археологической неопределенностью, может быть верным и в отношении других мест в тех пределах, до которых дотягивались длинные, но отнюдь не всегда необоримые руки Мавсола.
Такая политика, если можно так выразиться, предвосхищала переза- ложения Александром древних мест, таких как Смирна, Алинда и Прие- на. (Хотя случай с Приеной мог быть делом Гекатомнидов;84  85 с другой стороны, здесь мог иметь место не отдельный акт пересоздания города, а постепенное физическое и социальное возрождение города в IV в. до н. э. ^,) Есть ряд оснований думать, что эти новые города были заполнены благодаря росту населения (хотя Мавсол был слишком оптимистичен в случае с Феангелой, в прошлом — Сиангелой, и здесь городскую территорию пришлось уполовинить)86. Как бы то ни было, в 340-х годах до н. э. «приморская», т. е. в основном западная, Анатолия выставила 6 тыс. воинов — отнюдь не ничтожное число — для великого персидского удара по Египту87. Изобилие монетного материала из городов Памфилии и Кили¬
83 См.: Varinluoglu 1981 (F 725): 45. Д.-М. Льюис говорил мне, что, по его мнению, декреты в честь Мавсола и Идриея могли быть вырезаны на одной стеле.
84 Bean, Cook 1957 (F 576): 141 и сл. О Приене см.: Homblower 1982 (F 644): 323—330 — здесь высказывается большее сомнение, нежели в статье Шервин-Уайта (S.M. Sherwin- White 1985 (В 175): 88—89), содержащей полезное обсуждение этого вопроса.
85 Demand 1986 (F 621); Demand 1990 (F 623): 140—146 — автор отрицает физическое перемещение Приены.
86 Bean, Cook 1957 (F 576): 94. Возможны и иные объяснения появления здесь поперечной стены.
87 Диодор. XVI.44.4. См. выше, с. 122 насг. изд., и ср.: Курций. VU. 10.12: сообщается, что при Александре были приведены из Ликии 4 тыс. малоазиатских пехотинцев и пятьсот всадников.


Глава 8а. Малая Азия
279
кии в IV в. до н. э.88 также предполагает здесь прогресс в процессе урбанизации. Но более непокорный север и северная часть центральной Анатолии должны были подождать эллинистических царей Ш и П вв. до н. э. или даже (в Понте) Помпея89 и римских императоров. Однако Писидия, чьи цитадели сопротивлялись Александру (см. далее, с. 939 сл. наст, изд.), в начале эллинистической эпохи превратилась в область с рядом городов-государств. Меньше удивляет, что более податливая и покорная Троада добилась успехов в деле урбанизации раньше Понта, фактически уже при Антигоне и Лисимахе90.
Возвращаясь к Карии, нужно сказать, что с галикарнасским синойкиз- мом жизнь в лелегских поселениях не прекратилась — остатки фортификации наряду с археологическими следами обитания доказывают, что здесь какая-то жизнь всё же теплилась между развалинами91  92. Эта политика постепенности по отношению к местному, туземному, элементу подтверждается надписями, устанавливавшимися разными койнонами, или общностями, Карии (κοινόν — «союз», мн. ч. κοινά — стандартное обозначение «союза». — А.З). Как мы видели, важнейший и, видимо, самый крупный из них, Карийский союз, сохранялся на протяжении V и IV вв. до н. э., но и более мелкие лиги также преуспевали. Так, Тельмесс, одно из мест, включенных Мавсолом в состав Галикарнасса, после Мавсола сохранился как койнонæ, и местные общины Коаренды и Платасы93 даровали освобождение от налогов и прочие привилегии совместно с Гекатом- нидами, предвосхищая тем самым селевкидскую и вообще эллинистическую практику94. С этими карийскими фактами можно, видимо, сравнивать связь — относящуюся к несколько более раннему времени — Перикла, династа из Лимиры, с койноном ликийских пернитов, которая засвидетельствована одним плохо сохранившимся [царским] письмом, высеченным на камне95. Всё здесь напоминает дух просвещенного правления: никаких высокомерных поползновений на внутреннюю суверенность и автономию. Это к вопросу о заявлениях Александра, будто бы он освобождает Малую Азию и восстанавливает ее в ее собственных правах (ср. далее, с. 1014 слл. наст. изд.). Царские подати нужно платить, но существу¬
88 Кгаау 1976 (В 200): 275-286.
89 A.N. Sherwin-White 1984 (F 720): 229-230; S. Mitchell. Anatolia I (1993): гл. 7.
90 Писидия: Mitchell 1991 (F 683). Троада: Cook 1973 (F 613); Cook 1988 (F 614).
91 См. сноску 82.
92 Michel: 459; а также: Homblower 1982 (F 644): 65. О сохранении других, религиозных (?), лиг в Малой Азии и после IV в. до н. э. см.: Boffo 1985 (F 585); а также Isager в изд.: Bilde et al. 1990 (F 578): 79—90.
93 SIG 311 (Коаренды); с учетом: Homblower 1982 (F 644): 64; об одной надписи из Платасиев, содержащей официальный акт дарения, см.: Сгатра 1972 (F 619): Nq 42 = Homblower 1982 (F 644): 366 М8, а также см.: Varinluoglu et al. 1990 (F 726) — о раннеэллинистическом декрете полиса Платасы/Пладасы.
94 Homblower 1982 (F 644): 161; Wörrle 1988 (F 730): 458; о сходстве Селевкидов и Ахе- менидов в целом см. Briant в изд.: Bilde et al. 1990 (F 578): 40—65; Sherwin-White, Kuhrt 1993 (F 672).
95 Wörrle 1991 (F 732): 224-234.


280
Глава 8а. Малая Азия
ют и налоги, которые контролирует сама община. Так, местная «корпорация Пелекос»95а даровала иммунитет от всех податей «кроме апамойры»96. Данный термин (άπόμοιρα) интересен тем, что он засвидетельствован как обозначение одного птолемеевского царского налога (см. выше, с. 88 наст, изд.). Из гекатомнидской Латины происходит и упоминание об освобождении от всех сборов «за исключением царской подати»97. Ксанф предоставлял налоговый иммунитет вообще без всяких условий, требовалось лишь одобрение со стороны сатрапа98  99. Наконец, одна надпись из карийского святилища в Лабраунде" показывает, что Платасы во времена сатрапа Пиксодара (341—336 до н. э.) самостоятельно предоставляли права своего гражданства. Такая возможность была важным компонентом в любом античном понимании автономии. Даже Афины утратили ее ко времени ближайших преемников Александра (см.: SIG 315).
Сохранившиеся источники о такой в целом терпимой политике происходят лишь с территории карийской мини-державы, хотя сфера влияния ее правителей была обширной. На севере эта сфера простиралась от Эрифр до Асса и даже до Сеста, причем засвидетельствована еще большая (по сравнению с Эрифрами. — A3) вовлеченность карийских правителей в военные дела этих двух городов100. На юге эта сфера доходила до памфилийской Фаселиды и до Писидии, а также захватывала прибрежные острова Родос, Хиос и Кос. Даже Крит, как мы теперь знаем, оказался в радиусе действий дипломатии Гекатомнидов101.
Вмешательство в дела греческих государств со стороны Гекатомнидов или, возможно, даже простая их близость имели своим результатом, по- видимому, установление здесь олигархий. Демосфен засвидетельствовал это для Родоса, Хиоса и Коса (см. сноску 101); и похожая тенденция, благодаря которой постепенно расшатывалось афинское демократическое влияние, весьма вероятна для Эрифр. Здесь у нас есть возможность соотнести постановление демократического народного собрания 390-х годов до н. э. (Tod No 106 = Harding No 12D) с формулой декрета в честь Мавсола, принятого позднее в том же веке: «Совет считает правильным, в соответствии с ходатайством стратегов» — никакого упоминания о суверенном демосе, который также отсутствует и в постановлении в честь Идриея (Tod No 155; SEG XXXI 969 = Harding No 286; преамбула к договору с Гермием не сохранилась). В этом смысле Персия, и особенно ее
95а Так называемая «корпорация Пелекос» — это сингения (συγγένεια, т. е. родовая общность, что-то вроде фратрии), главным местоположением которой было крупное карийское святилище Синури; эта сингения пользовалась определенной степенью внутренней автономии и не ограничивала власть сатрапа. — A3.
96 Robert 1940-1965 (В 171) УП: 63.
97 SEG XXVI 1229 = Homblower 1982 (F 644): 368-369 М13.
98 SEG XXVn 942 = Homblower 1982 (F 644): 366 M9.
99 Crampa 1972 (F 619): № 42 = Homblower 1982 (F 644): 366 M8.
100 Ксенофонт. Агесилай. П.26 сл.; см. с. 114 наст, изд., а также: F 644: 201.
101 О Фаселиде и Писидии см. сноски 43 и 44; о Родосе, Хиосе, Косе: Демосфен. XV; У.25; о Крите: Crampa 1972 (F 619) Nq 40 = Homblower 1982 (F 644): 366 M7. В целом см.: Homblower 1982 (F 644): гл. 5.


Глава 8а. Малая Азия
281
доверенные лица и назначенцы — Гекатомниды, заслуживают упрека за ликвидацию демократии афинского типа в западной Анатолии, как и в восточной Эгеиде, и за содействие тому, чтобы классовая борьба (выражаясь современным языком) была утихомирена к выгоде людей состоятельных102. И всё же необходимо сделать пять оговорок.
Во-первых, представить Мавсола в самом черном цвете было в интересах самого Демосфена в речи «О свободе родосцев» (XV), прямо связанной с обсуждаемой нами проблемой. (См.: F 644: 210 сл.; в целом по поводу правдивости Демосфена см. с. 30 наст, изд.)
Во-вторых, различие между демократией и олигархией не является абсолютным, к тому же следует проявлять большую осторожность при использовании вводных формул в надписях как таковых; даже знаменитая афинская «поддержка демократий» в V в. до н. э. при более внимательном рассмотрении оказывается не таким аспектом, которому можно дать однозначную интерпретацию103.
В-третьих, справедливости ради нужно сказать, что терпимость сатрапов или, быть может, их безразличие не ограничивалось одними лишь туземными койнонами: в Иасе, в значительной степени городе греческом, промавсоловский декрет104 имел демократическую преамбулу с упоминанием не только Совета, но и Народного собрания (хотя это можно рассматривать скорее как уступку, нежели как указание на то, в чьих руках реально находилась власть. Давно замечено, что «собрания продолжали созываться даже и при тираниях, и не только на Сицилии, но и в других местах»)105. В том же самом городе еще и в Ш в. до н. э. существовала плата за участие в работе Народного собрания — весьма демократическое установление, явно сохранившееся от периода афинского влияния в V в. до н. э., так что оно, по всей видимости, имело место и в сатрапском IV в. до н. э.106. И выше мы уже видели, что даже в Эрифрах, где политические перемены могли напрямую соотноситься с ростом влияния Гека- томнидов, сохранялась относительная свобода дипломатических акций — по крайней мере, до середины столетия. Но, возвращаясь к Иасу, вот что характерно: в период эллинизма этот город побеспокоился о том, чтобы переиздать декрет, предоставивший в свое время почести некоторым лицам, по другим источникам известным в качестве противников Гекатом- нидов; это, как было сказано, «свидетельствует о всегдашней симпатии Иаса к карийцам, которые были враждебно настроены к династии Гека- томна и Мавсола»107. Имеется еще одно, правда достаточно хрупкое, свидетельство о сильной — и предсказуемой — реакции (на прошлое правление Гекатомнидов. а именно фрагментированная надпись из Ла-
102 de Ste Croix 1981 (С 70).
103 См. с. 73 наст, изд., сноску 33.
104 SIG 169 = Blümel 1985 (F 581): № 1.
105 Finley 1979 (G 164): 98.
106 Michel 466 = Blümel 1985 (F 581): № 20; a также: de Ste Croix 1975 (C 69).
107 S EG ХХХУШ 1059 по отчету Пульезе Каррателли.


282
Глава 8а. Малая Азия
браунды, в которой какая-то семья могла называться «тиранической»108. Дата надписи неясна, но никто, очевидно, не осмелился бы назвать семью Мавсола «тиранами», пока она оставалась у власти, даже и во времена Ады, получившей назначение от Александра, которая, несмотря на отчасти новое и будто бы либеральное правление, всё же оставалась младшей сестрой Мавсола.
В-четвертых, правление женщин — таких, как Ада, ее старшая сестра Артемисия, а также Мания в Эолиде, — показывает, что культура малоазиатской элиты избегала одного из самых фундаментальных и типичных исключений, характерных для греческой политической жизни. Однако теперь, благодаря новому пониманию Геродота в 1.173109 (здесь речь идет об обычае ликийцев именовать себя не по отцу, а по матери. — A3.), кажется очевидным, что в XIX в. степень ликийского «матриархата» была преувеличена.
Наконец, в-пятых, если на борьбу классов смотреть не как на противостояние греческих олигархов и греческих демократов, то, возможно, окажется, что туземные карийцы, лидийцы, ликийцы и т. д., до сего времени зачисляемые в некий эксплуатируемый класс, на деле при сатрапах IV в. до н. э. были в лучшем положении, нежели при Афинской империи или при Селевкидах Ш—П вв. до н. э. Последние, согласно одному крайнему и, по общему признанию, спорному мнению, использовали лишь 2,5% туземных жителей на высших управленческих постах110. Когда в течение «темных веков» и в эпоху архаики в Анатолию прибыли греки, они поработили такие народы, как педиеи в Приене, мариандины в Вифинии и лелеги в Карии111. Хотя есть свидетельства о том, например, что в эллинистические времена некоторые лелеги продолжали использоваться как илоты112, однако эпиграфические находки второй половины XX в. показывают, что при Ахеменидах, по крайней мере, некоторые из туземцев получали в Малой Азии высокие должности и статус. Так, Артемелис (карийское имя) стал начальником гарнизона в Ксанфе;113 Хиссолл и Оброкас (еще два карийских имени) фигурируют как архонты в Лаги-
108 	Сгашра 1972 (F 619) № 41, вместе с: Homblower 1982 (F 644): 70—71; Petit 1988 (F 693): 316.
108 Pembroke 1965 (F 692); Pembroke 1967 (I 118). Также в связи с «имущественными правами» женщин в Персидской державе обратите внимание на следующее небольшое, но интересное исследование: Sancisi-Weerdenburg 1988 (F 48). О Мании: Ксенофонт. Греческая история. Ш.1.12.
110 Habicht 1958 (F 634); см., однако, S. Sherwin-White в изд.: Kuhrt, Sherwin-White 1987 (F 671): 6. Обратите внимание, впрочем, на замечания по указанному вопросу в важной рецензии на это изд. Ф. Уолбэнка (Walbank 1988 (F 727)). См также: Sherwin-White, Kuhrt 1993 (F 672).
111 О свидетельствах по такому «серважу» в Малой Азии ср. в целом: Jones 1971 (F 662): 384, примеч. 20;J.K. Davies в изд. САН VU2.1: 300, сноска 264; см. также: Petit 1990 (F 45): 244—253 — об использовании терминов в данном контексте (см., кроме того: САН УТРЛ: 300, сноска 263).
112 FGrHist 741 (Филипп из Феангелы) F 2.
113 См. сноску 98 наст. гл.


Глава 8а. Малая Азия
283
не;114 та же должность, согласно одной надписи из Амизона (карийского святилища), исполнялась здесь местным жителем. Тот же текст дарует почести Багадату и Ариарамну; это иранские имена;115 возможно, был какой-то иранец, сделавший в конце IV (?) в. до н. э. посвящение в Ла- браунде116. Ясно, впрочем, что урожденные карийцы, или люди с карийскими именами, были заметны на фоне носителей персидских имен, чье присутствие в Малой Азии вплоть до эллинизма и даже римской эпохи было постоянным; в связи с римской эпохой на этом правильно настаивал Луис Робер (см. сноски 35, 115).
Поддержка Гекатомнидами туземного карийского элемента — важная черта политики этой семьи. Как я подчеркиваю в другом месте117, есть все основания говорить об активной «карианизации» наряду с более заметными процессами эллинизации. Было бы явной ошибкой усматривать какое-то «привилегированное» значение греческого элемента в действиях династии и вообще в Карии, которой она руководила.
Так, Зевс Кавний, названный так по карийскому городу Кавну, имел в Ксанфе алтарь с трехъязычной надписью, а Зевс Идрией, чей эпитет определенно был карийским, упоминается в Иасе118. Ничто из этого, конечно, не является исходным свидетельством о религиозной, и тем более политической, программе Гекатомнидов (см. сноску 117), но смешение греческого элемента с карийским впечатляет. Важны и свидетельства противоположного рода: Гекатомниды занимались активной строительной деятельностью в карийских святилищах и одаривали их (Амизон, Лабраунда, Синури, Латина и, несомненно, Касосс119); но, судя по сохранившимся источникам, они не предпринимали никаких усилий, чтобы обеспечить себе выдающееся положение в старых панэллинских святилищах Греции. Даже в ионийском Кларосе, имевшем свой оракул с историей, уходящей вглубь архаики, и фигурировавшем у Фукидида (хотя и не в качестве святилища)120, имеется очень мало доказательств какой-либо активности династов вплоть до конца IV в. до н. э. Блещут своим отсутствием Гекатомниды также и в Дидимах, что на милетской территории,
114 SEC XXVI 1228 = Homblower 1982 (F 644): М368, М12.
115 Robert 1983 (F 703): 97, № 2; S EG ХХХШ 851 (здесь — лишь краткое изложение, сам текст не представлен).
116 Crampa 1972 (F 619): Nq 28. Но персидские имена читаются с большим трудом.
117 См.: Homblower 1982 (F 644): 276, 352, 342 и повсюду. По поводу изд.: Gunter 1985 (F 632 А) см. мой ответ в: Homblower 1990 (F 647).
118 Зевс Кавний: SEG ХХУП 942 = Homblower 1982 (F 644): 366 М9, с примеч. 71 на с. 115; Зевс Идрией: Pugliese Carratelli 1969/1970 (F 695): 372, No 1 = Blümel 1985 (F 581): No 52; a также: Homblower 1982 (F 644): 113.
119 Амизон: Robert 1983 (F 703); Лабраунда: Jeppeson 1955 (F 651); Westholm 1963 (F 729); Hellstrom, Thieme 1982 (F 641); Hellstrom 1965 (F 639); Säflund 1980 (F 716); Jully 1981 (F 664); Crampa 1969 (F 618) и Crampa 1972 (619); Синури: Robert 1945 (F 706); Лагина: SIG 311; Kacocc: Robert 1945 (F 706): 17 и Wörrle 1991 (F 732): 205, примеч. 10.
120 Фукидид. Ш.33.1, с моими комментариями: Homblower 1991 (В 62): к указ, месту. О Кларосе см.: Robert 1989 (F 713) и Parke 1985 (F 690); Mitchell 1989/1990 (F 682): 98-99.


284
Глава 8а. Малая Азия
несмотря на то, что это крупное святилище носило (?) карийское имя121. Это отсутствие было бы менее удивительным, если бы Дарий или Ксеркс действительно захватили здешний храм Аполлона, как об этом говорят источники, но этот факт сейчас ставится под сомнение122. Такой ревизионизм носит, конечно, крайний характер; но, в любом случае, нужно прислушаться к осторожному мнению, что «теперь мы располагаем достаточными свидетельствами о культовой активности в Дидимах в период с 494 до 334 г. до н. э.»123. Однако, когда милетяне пожелали почтить Ид- риея и Аду, сатрапов из рода Гекатомнидов, парой бронзовых статуй, местом для их установки они выбрали всё же Дельфы, а не Дидимы, и это означает, что в середине IV в. до н. э. город считал великим аполло- новским центром именно Дельфы124. После 300 г. до н. э., как было замечено125, эта статуарная группа почти определенно находилась уже в Дидимах.
Если отвлечься от Карии, то следует обратить внимание на одну очень элегантную двуязычную греко-лидийскую надпись, которая увековечивает посвящение Артемиде, сделанное Наиной, сыном Бакивы (Дионисок- ла)126. (Имя Бакива появляется также на пирамидальной печати персидского типа, происходящей из тех же краев127.) Засвидетельствованные эпиграфически культовые обозначения, такие как «Мать лидийских богов»128, указывают, видимо, на сохранение в эллинистическую эпоху людей, отождествлявших себя с лидийским этносом. Указанное сохранение таких людей можно сопоставить со свидетельством Арриана (Анабасис. 1.17.4), согласно которому Александр возродил «древние обычаи лидийцев». Если данное заявление имеет хоть какой-то исторический смысл, то оно должно предполагать то, что память о таких «обычаях» еще сохранялась.
«Иранизацию» Анатолии иллюстрируют «эллинские и персидские боги» из долины реки Табаи в восточной Карии129, как и эдикт IV в. до н. э. из Сард, изданный от имени сатрапского заместителя Дроаферна и свидетельствующий о влиянии зороастризма130. Также из Сард происхо-
121 Fontenrose 1988 (F 629): 3—5; Zgusta 1984 (F 736): 162, примем. 170. Название «Дидимы » заставляет думать также о греческом значении «двойное», да и древними именно так понимался смысл данного именования.
122 Tuchelt 1988 (F 724): cp.: Parke 1985 (D 218); Parke 1986 (F 691); Mitchell 1989/1990 (F 682): 105-106.
Ы Fontenrose 1988 (F 629): 15.
124 Tod Nq 161B, а также: Parke 1985 (F 690): 35.
125 Parke 1985 (F 690): повсюду. О большой группе эллинистических посвящений в Дидимах см.: Günther 1971 (Н 55).
126 littmaim 1916 (F 675) I: 38.
127 Boardman 1970 (F 584).
128 Robert 1987 (F 712): 323.
129 Robert 1969-1990 (В 172) V: 736.
130 Robert 1969-1990 (В 172) V: 485-309; Robert 1983 (F 703): 116. (Речь идет о так называемом эдикте Дроаферна, обнаруженном в 1974 г. и датированном 39-м годом Арта¬


Глава 8а. Малая Азия
285
дат билингва на лидийском и арамейском языках об уничтожении храмового имущества, датированная «30-м годом Артаксеркса»; но эта надпись, как бы то ни было, ссылается на Артемиду Эфесскую — греческую богиню с выраженными восточными чертами131. Помимо эпиграфических есть и археологические свидетельства такого смешения: раскопками в Сардах обнаружен рельеф, изображающий Кибелу со львом и тимпаном, рядом с которой находится Артемида в одеждах, несущая на своей груди лань132.
Эллинизация в западной Анатолии не ограничивалась религиозной сферой. Из списка жрецов карийского святилища Синури133 видно: на исходе IV в. до н. э. карийские личные имена уступают греческим; этот процесс обнаруживается и в иных местах гекатомнидской деспотии (хотя нужно помнить, что аборигены могли нарекать детей именами, похожими на эллинские).
Отчасти в результате финансового коллапса Афинской империи в IV в. до н. э. в западную Анатолию хлынула диаспора греческих художников, скульпторов, поэтов и вообще интеллектуалов. Мартин Уэст пишет о «гекзаметрах, подбитых гвоздями» Гесиода; можно сказать, что гекзаметры Симмаха, ахейского наемного поэта на службе у Арбины Ликийского, были одеты в персидские шаровары (с. 265 наст. изд.). Один лишь двор Гекатомнидов (но, очевидно, единственный только с точки зрения интенсивности своего покровительства) принимал у себя математика Евдокса134, врача Дексиппа с Коса135, афинского оратора Эсхина136, трагика Феодекта, а также и многих других участников представлений на состязании искусств, устроенном Артемисией после смерти ее брата Мав- сола137.
Нельзя не упомянуть и архитекторов Пифея, Сатира, Тимофея, Ле- охара, Скопаса и Бриаксида (большинство — мастера высшего класса), построивших Мавзолей — сооружение, в котором смешались греческие,
ксеркса (I или П?), т. е. 427 либо 365 г. до н. э. Дроаферн назван «гипархом Лидии»; надпись вызвала большой исследовательский интерес; из последних работ см.: Briant P. Dro- aphemes et la statue de Sardes //Studies in Persian History. Essays in memory of DM. Lewis (Leiden, 1998): 205—225 — с фотографией надписи; Dusinberre E. Aspects of Empire in Achaemenid Sardis (Cambridge: 2003): 118 и др.; Pieket H.W., Stroud R.S. Sardis. Edict of Droaphemes concerning the cult of Zeus, 367/366 B.C.? — ca. 150 A.D. (Roman copy) // SEG XL (2014) Nq 1071. —A.3.). См. также мнение M. Кука (Cook 1983 (F 14: 149)): Оромедон, имя отца Синесия из Киликии (Геродот. VII.98), может предполагать «некоторое почитание Ахура- Мазды к западу от Евфрата до времени Дария I». Ср.: West 1971 (Н 116).
131 Littmann 1916 (F 675) I: 23.
132 Hanfmann, Ramage 1978 (F 638): Nq 20, рис. 78—83. Об Артемиде/Анахите: Robert 1969-1990 (В 172) VI: 137-168, прежде всего: 140-160.
133 Robert 1945 (F 706): No 5.
134 В целом см.: Homblower 1982 (F 644) гл. 12. Евдокс: Диоген Лаэртский. УШ.88.
130 Суда, под словом «Αεξιππος».
136 Филострат. Жизнеописания софистов. § 481: Kayser.
137 FGrH 115 (Феопомп) Т 6 a-b и F 345; Lane Fox 1986 (В 65): 108-109.


286
Глава 8а. Малая Азия
персидские, местные карийские и даже египетские черты138. Пифей мог приложить руку и к прекрасному храму Зевса в Лабраунде139 — святилищу, которому Гекатомниды посвящали потрясающие дары. Все эти визитеры имели своих предшественников в эллинском окружении Перикла Лимирского и его старшего современника Мавсола. Теперь кажется ясным, что было ошибкой недооценивать эллинизаторские усилия Перикла как простую показуху140 — свое знаменитое имя он оправдывал141. Монумент Нереид из Ксанфа, находящийся ныне в Британском музее, был создан мастерами, определенно испытавшими греческое влияние142, как и Кариатиды из Лимиры, выставляемые в музее в Анталии143. Мы уже видели (с. 266 наст, изд.), что между этими городами и их династами имело место не только военное и политическое, но и артистическое соперничество. Ликийские резчики монетных матриц имитировали лучшие типы сиракузских монет144. Но достижения этих людей с менее великими именами, меньшего или безымянного таланта, дополняли свершения таких знаменитостей, как Пифей и других подобных ему. Греко-иранские стелы, ныне хранящиеся в Стамбульском музее, вырезаны искусными мастерами;145 сюжеты этих стел — пиры или пышные похороны — выполнены отчасти в греческой манере, но присутствующие иногда надписи на арамейском языке подчеркивают их персидские культурные корни. Также имеются свидетельства об афинских мастерах, не обладавших особой славой и влиянием, которые работали в западной Малой Азии, например, о Филистиде, трудившемся в карийской Феангеле, и Феодоре, кото
138 Jeppesen 1958 (F 652): 1-67; 1961 (F 653); 1967 (F 654); 1974 (F 655); 1976 (F 656 и 657); 1977/1978 (F 658); Jeppesen et al (F 660); 1984 (F 659); Waywell 1978 (F 728); Homblower 1982 (F 644) гл. 9. Доказательства ошибочности новых «чтений» древних источников К. Джеп- песеном, предложенных в изд.: Jeppesen, Luttrell 1986 (F 661), см. в моей рецензии: Homblower 1988 (F 646): 175—177. Мавзолей является предметом нескольких статей, собранных в изд.: Linders, Hellstrom 1989 (F 674), на которое см. мою рецензию, ожидаемую в журнале «Gnomon». (Найти эту рецензию в данном журнале не удалось. Похоже, она так и не вышла. — А.З.) О смешении греческих и негреческих, а именно персидских и местных карийских, элементов в Мавзолее, в частности, и в гекатомнидской культуре вообще см.: Homblower 1982 (F 644): повсюду, прежде всего: 246, 251 —0 Персии; а также: Homblower 1990 (F 647) — по поводу: Gunter 1985 (F 632А). См. также далее, с. 777 сл. насг. изд.
139 Hellstrom, Thieme 1982 (F 641): 56; Carter 1983 (F 597).
140 Wörrle 1991 (F 732): 216, примеч. 69 — автор возражает Д. Ашери (Asheri 1983 (F 562): 85—105) и мне: Homblower 1982 (F 644): 120—121. Не только о греческом, но и о персидском влиянии на искусство Ликии в ахеменидский период см.: Jacobs 1987 (F 649).
141 Bryce 1980 (F 590). См. также: Bryce 1982 (F 591), 1983 (F 592), 1986 (F 593).
142 Сноска 20 насг. гл. Греческое влияние необязательно указывает на греческих мастеров, не обязательно оно указывает и на простое присутствие эллинов; см.: Homblower 1990 (F 647): 138-139.
Borchhardt 1976 (F 586A).
144 Kraay 1976 (B 200) 271.
145 Bernard 1969 (F 577); Dentzer 1969 (F 625); Dentzer 1982 (J 12); Starr 1976 и 1977 (С 79); Cook, Blackman 1970/1971 (F 615): 60; Metzger 1971 (F 678); Metzger 1975 (F 679); Altheim-Stiehl et al. 1983 (F 560); Bammer 1983 (F 565); Cremer 1984 (F 620); cp.: Radt 1983 (F 699).


Глава 8а. Малая Азия
287
рый оставил изящную резную подпись на постаменте, найденном в ликий- ском Тлосе146.
На протяжении всей этой главы мы обсуждали свидетельства культурного слияния и использовали выражения наподобие «греко-персидский». Такие обороты, впрочем, отнюдь не означают, что нами уже решен вопрос об этнической принадлежности тех, кто дал начало таким смешанным культурам. Необходимо подчеркнуть, что для ахеменидско- го периода трудно сказать с уверенностью, из какой мастерской — греческой, персидской или местной национальной — вышел тот или иной художественный продукт или для какой именно клиентуры создавался данный объект. Ситуацию конца обсуждаемого здесь периода ясно иллюстрирует текст из памфилийской Сиды — места, которое «раскрывало» свои греческие корни при каждом удобном случае147. Данный текст представляет собой двуязычную надпись148, сделанную греческим и местным сидетанским письмом, которая происходит самое раннее от конца IV в. до н. э. Подпись, в данном случае нанесенная на базу статуи, читается так: «Мнасей, сын Артемона, сидетянин, сделал это». Для пары столетий, предшествовавших Мнасеевой надписи, зачастую невозможно сказать с уверенностью, к какой этнической группе принадлежал художник. Пытаясь определить национальные корни, мы определенно должны остерегаться таких, например, установок: «Греческое — значит, прекрасное, а персидское — значит, окостеневшее»149. Даже сам концепт эллинизации — при всей своей видимой обоснованности, — который, как казалось некогда, вообще не вызывает никаких проблем, ныне ставится под сомнение («современная идея, отражающая современные формы культурного доминирования»150). Необходимо более фундированное осмысление данных представлений, и нет никаких сомнений в том, что в будущем будут появляться новые потрясающие свидетельства — и эти новые открытия продолжат опровергать устаревшие теории.
146 Robert 1936 (В 169): 93-94; TAMI: 25.
147 Арриан. Анабасис. 1.26.4. О претензиях на греческое (а именно аргосское) происхождение памфилийского Аспенда в ранний эллинистический период см.: SEG XXXIV 282; ср.: Страбон. XIV.4.2 — и о Сиде, и об Аспенде. «Вымышленное предание» здесь неплохо работало: многие города считают выгодным заявлять о своих аргосских корнях в период после Александра, чья семья также желала представлять себя аргивянами, см.: Геродот. V.22.2. О том, как обстояло дело в действительности (в нач. IV в. до н. э. Аспенд вообще не был греческим), см.: Lewis 1977 (А 33): 144, примеч. 55. Впрочем, существен- ным в данном вопросе может быть один фрагмент из сочинения Гелланика: FGrHist 4 F 15 (свидетельство V в. до н. э. об интересе к происхождению Аспенда).
148 Bean 1965 (F 569): 81; cp.: Woudhuizen 1988-1989 (F 733).
149 См. Root в изд.: F 53 (1991): 1—29. В нашей главе не следует искать никаких намеков, что будто бы единственным народом в Персидской державе, способным продуцировать искусство, явно выглядящее по-эллински, были этнические греки; ср. сноски 36, 117, 142 и приведенные там ссылки, прежде всего: Root в изд.: F 53 (1991) — напр., с. 18: «Пресловутая зацикленность на обсуждении так называемого “греко-персидского” искусства вызвана до известной степени нежеланием отказаться от представления, что одни лишь среки могли создавать художественные формы в греческом стиле».
150 Bowersock 1990 (А 11): xi.


Глава 8b
М.-У. Столпер
МЕСОПОТАМИЯ.
482—330 гг. до н. э.
Ксеркс и его преемники преуспели в деле укрепления имперского контроля над Месопотамией. Во всяком случае, нет никаких явных свидетельств вавилонского сопротивления ахеменидскому правлению после восстаний первых лет царствования Ксеркса (КИДМIV: 96—98,169—171). Позднейшие политические неурядицы представляли собой не полномасштабные протесты на местах, а являлись следствием борьбы между членами ахеменидской династии и представителями имперской аристократии. Даже и эти неурядицы оставили не так много отчетливых следов в вавилонских текстах.
Доступные нам вавилонские тексты интересующего нас периода по сути своей подобны тем, которые происходят от времени ранних Ахеме- нидов, но уступают им количественно. Они включают несколько фрагментов от историографических текстов и царских надписей. Основная часть представляет собой правовые и административные документы. Среди примерно 1,1 тыс. опубликованных текстов этого типа, датируемых последними полутора веками ахеменидского правления, лишь немногие относятся к храмовым записям, большинство же принадлежит частным архивам вавилонян — по сути, почти две трети из них происходят из одного источника, а именно из архива делового дома Мурашу (454^04 гг. до н. э.), — и хотя в них фиксируются контакты с органами провинциального управления, данные документы появились отнюдь не в результате деятельности государства как такового. Они показывают лишь то, что связано с коммерсантами, ведущими свои дела в городе. Эти тексты имеют традиционную форму, почти не отражают политических событий и часто загадочны в своих упоминаниях современных им институтов. Они богаты подробностями местных условий, но касательно истории своего времени являются источником эпизодическим1.
1 	Из правовых и административных текстов, которые не принадлежат архиву Мурашу, около трети можно приписать дюжине архивных собраний из Вавилона, Борсиппы, Киша/Хурсанг-Каламы, Ниппура, Ура и У рук а. Большинство опубликованных правовых, административных и эпистолярных документов от нашего периода перечислены в изд.:


I. Контуры политической истории
289
I. 	Контуры политической истории
Как показано в КИДМIV: 169—171, рассказы греческих авторов о репрессиях, осуществленных Ксерксом после вавилонских восстаний, не находят подтверждения в вавилонских текстах. Если Ксеркс разорил Эсагилу — вавилонский храм Мардука, то это событие имело столь же мимолетный эффект, как и разрушение им афинского Акрополя, так как и достояние, и персонал Эсагилы снова упоминаются в текстах от времени последующих правлений2. Восстания и их последствия могли затронуть лишь северную Вавилонию, где все известные тексты, датированные по мятежным царям, были затем выбракованы. Ряд правовых архивов из северных городов прекращают функционировать около этого времени (самый поздний известный текст из обширного архива семьи Эгиби из Вавилона, например, датирован по мятежнику Шамаш-эрибу)3, но семейные архивы из Ура (южная Месопотамия) покрывают период восстаний и последующее время без всяких перерывов4.
Oelsner 1976 (F 149): 312 слл., примеч. 10; Дандамаев М.А. Рабство в Вавилонии VII—IV вв. до н. э. (626—331 гг. до н. э) (М.: Наука, 1974): 11—12 (в САН дана ссылка на английский перевод этой книги: Dandamayev 1984 (F 95): 16—18. —А.З.). Клинописные тексты цитируются далее в манере чикагского «Ассирийского словаря» (F 157), с незначительными приспособлениями к стилю КИДМ и с дополнительными аббревиатурами, отмеченными в списке сокращений. (При переводе на русский язык все встречающиеся в этой главе аббревиатуры — прежде всего связанные с клинописными источниками — были внесены в общий список сокращений к тому. — А.З.) Вавилонские даты даются в следующей форме: день (арабские цифры)/месяц (римские цифры)/год царствования (арабские цифры). (После даты добавлено имя царя. — А .3) В вавилонской хронологической традиции царский год имел ту же точку отсчета, что и год календарный, а именно — первый день месяца нисану (март/апрель). Согласно вавилонской традиции, год восшествия царя на престол и последний год его предшественника принимаются за один и тот же полный календарный год, т. е. период между смертью предшественника и следующим праздником Нового года считается за полный царский год нового правления. В переводах на даты юлианского календаря мы ориентируемся на изд.: Parker, Dubberstein 1956 (F 159).
2 См.: Stolper 1989 (F 181): 295 сл. Записи о десятинах, уплаченных на очистку от мусора Эсагилы, датированные временем вскоре после взятия Вавилона Александром (СГ 49.5 и 6; см.: Oelsner 1964 (F 146): 265; McEwan 1981 (F 137): 59), вместе со ссылками в одном журнале астрономических наблюдений и в двух селевкидских хрониках (Sachs- Hunger 1988 (F 172) Nq -321, на обороте стрк 14; Grayson 1975 (F 105): Nq 10, стрк б на лиц. стороне, стрк 13 и 33 — на обороте; № 11, стрк 2 на лиц. стороне) на подобные же действия по уборке мусора во времена Филиппа Арридея и Антигона, могут свидетельствовать не о каких-то продолжавшихся последствиях Ксерксова разграбления, но лишь о строительных предприятиях, проводившихся традиционными месопотамскими способами и описывавшихся в обычных месопотамских выражениях.
3 ZA 3.157 No 16. См.: Böhl 1962 (F 79): ПО — о группе неопубликованных текстов из Вавилона, покрывающих период от нововавилонского царя Набопаласара до мятежника Шамаш-эриба. Самые поздние тексты из архива семьи Эа-илута-бани/Или-бани из Бор- сиппы датируются последними годами Дария I; возможно, разгром Ксерксом восстаний положил конец функционированию сохранившейся части этого архива; см.: Joannès 1984 (F 117): 145 сл.; Joannès 1989 (F 119): 24, 126.
4 Тексты из группы с раскопочным номером U. 17243 (архив семьи Барбер в т. IV «Ur Excavations Texts», далее сокращ.: UETIV) охватывают весь ахеменидский период вплоть до первых лет македонского правления; тексты из группы с раскопочным номером


290
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
Также и меняющиеся царские титулы, используемые в датировочных формулах, никакой ясности нам не дают. Элемент «Царь Вавилона» отнюдь не исчезает из титулатуры сразу и повсеместно после того, как были применены репрессалии против мятежников. «Царь Вавилона» и «Царь Персии и Мидии» периодически появляются в датировочных формулах начиная с последних лет правления Ксеркса, а в нескольких текстах — с царствования Артаксеркса I и — самое позднее — до 441 г. до н. э. (Bagh. Mitt. 15.268 No 4)*  5. В титулах Ксеркса поражает их вариативность, что резко отличается от — в основном стандартного — словоупотребления официальных текстов более ранних и более поздних царствований, а также введением в титул формулы «Персии и Мидии» вместо формулы «Вавилона и Стран». Кроме того, весьма вероятно, что эти особенности, а также общее сокращение титула до «Царь Стран» при более поздних правлениях всё же отражает перемены в структуре державы и в статусе провинций или по меньшей мере перемены во взглядах на эти вопросы, каковые взгляды правители желали распространить. Впрочем, указанная эволюция в царской политике не носила резкого характера и не являлась ответом, спровоцированным только лишь вавилонскими восстаниями, но была частью долгого политического процесса6.
Вавилонские астрономические тексты датируют кончину Ксеркса началом августа 465 г. до н. э.7. Те немногие тексты, которые могут быть отнесены к началу царствования Артаксеркса, не содержат никаких намеков о волнениях во время восшествия последнего на престол.
Тексты архива Мурашу из Ниппура начинаются с 1(Гго года правления Артаксеркса и отчасти отражают последствия имперской политики на местах, поскольку называют ряд влиятельных придворных, включая кое-кого из тех, кто принимал участие в событиях, приведших Дария П
U.20089 включают документы самое раннее от новоассирийских времен и до 14-го года правления Ксеркса (UETIV 115); см.: Figulla 1949 (F 101) I; Van Driel 1986 (F 198): 10; Van Driel 1987 (F 197): 164-168.
5 Cm.: Kessler 1984 (F 125): 262,Joannès 1989 (F 119A); а также: Stolper 1985 (F 177): 9, примеч. 24, со ссылками. См. также: КИДМIV: 170 сл.; Kuhrt, Sherwin-White 1987 (F 132): 72 сл.
6 Однако см.: Joannès 1990 (F 121): 180 — автор интерпретирует источники таким образом, чтобы указать на резкий разрыв с прошлым в царской политике и на общую политическую реорганизацию во времена Ксеркса.
7 Stolper 1988 (F 61): 196—197 — здесь я отвергаю противоположные свидетельства. Текст Cowley, АР 6 показывает, что terminus ante quem (т. е. дата, до которой только и могло произойти событие. — А.3.) для перехода власти к новому царю в Верхнем Египте — это 3 января 464 г. до н. э.; данный текст хотя и именует Артаксеркса Царем, но при этом указывает, что на трон он вступил в период, оставшийся от 21-го царского года (имеется в виду царствование Ксеркса). Личное имя нового царя (т. е. не тронное. —А.З.) в астрономическом дневнике: Sachs—Hunger 1988 (F 172): No —440: 1 испорчено. Вавилонское <Ар>шу <Af>hsu, т. е. Apc — возможный вариант, но уверенности в таком чтении нет, поскольку дата, на которую указывает этот текст, не подтверждается его астрономическим содержанием, а все греческие рукописи «Иудейских древностей» Иосифа Флавия в XI.6.1 (184) называют царя Киром, каковое имя обычно исправляется на «Асуерос» («Asuëros») (конъектура Генриха Гутшмида). См.: Sachs 1977 (F 171): 130 сл.; Schmitt 1982 (F 57): 83, 87; Sachs-Hunger 1988 (F 172): 61.


Эрбил — современные названия подчеркнуты Заболоченная местность
О 50 100 150 200 250 км
0 50 100 миль
Карта 6. Месопотамия.
Подробнее о речных потоках в древности см. в изд.: F 73 рис. 28.


292
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
Оха на трон. Среди них: Меностан (вавилонское Манупггану); племянник Артаксеркса и сын сатрапа Вавилонии Артария (вавилонское Артаремэ); сатрап Египта Арсам (вавилонское Аршаму); супруга Оха царица Пари- сатида (вавилонское Парушату); придворный Артоксар (вавилонское Ар- тахшару); и другие фигуры примерно того же статуса. Они были обладателями крупных богатств и контролировали многочисленный персонал в районе Ниппура, и, хотя маловероятно, что люди такого ранга часто бывали в принадлежавших им вавилонских имениях, они могли влиять на местные дела через своих вавилонских представителей8.
В датировках смерти Артаксеркса и восшествия на трон Дария имеются расхождения, причем как между самими классическими авторами (Фукидид. IV.50 сл.; Диодор. XI.69.6; ХП.64.1, ХП.71.1; Ктесий. FGrH 688 F 14.15), так и между классическими авторами и вавилонскими текстами. Напротив, вавилонские источники друг с другом согласуются. Согласно и писцам, составлявшим правовые тексты во время самих событий, и ученым мужам, делавшим астрономические записи позднее, Артаксеркс I умер в сорок первый год своего царствования, и Дарий П сразу же стал его преемником, а восшествие на трон состоялось между 24 декабря 424 г. до н. э. и 13 февраля 423-го9.
Ни один из известных вавилонских текстов — ни правовые документы, современные событиям, ни позднейшие астрономические компиляции — не признают даже мимолетного нахождения на троне ни Ксеркса П, ни Согдиана (иначе Секудиан. — А.З.), известных из невавилонских источников; напротив, ряд текстов из Ниппура и Вавилона недвусмысленно трактуют год восшествия Дария как продолжение последнего царского года Артаксеркса10. Сам Дарий П Ох вскоре после смерти Артаксеркса находился в Вавилоне, как о том свидетельствует текст из архива Мурашу (BE 10.1). Сторонники Оха контролировали Вавилонию, используя ее как базу в период кризиса престолонаследия, и архив Мурашу вполне может отражать их приготовления. Резкий рост числа тех текстов из архива Мурашу, которые фиксируют заклады земель мелкими держателями, совпадает с периодом, во время которого решался вопрос о престолонаследии, и этот феномен, возможно, стал результатом острой потребности в деньгах и услугах, каковые участники противоборства требовали от своих зависимых людей. Если это так, то местные преходящие
8 Подобные обстоятельства, возможно, являются подоплекой для более ранних упоминаний о некоем мажордоме (вавилонское «раб бит», «rab biti») Мардонии (вавилонское Мардинийя, Мардунийя) в двух текстах, происходящих из Вавилона: Evetts 1892 (F 100), приложение 4 (Ксеркс, седьмой год (датировка располагается в правильном месте, несмотря на сомнения С. Грациани, см.: Graziani 1986 (F 107): 38, Nq 31)), и ВМ 64535 (Ксеркс, восьмой год); см.: Stolper 1992 (F 188). Если этот Мар доний — кузен Ксеркса, его зять и полководец, то последнее из указанных двух упоминаний — посмертное. Упоминание няньки царской дочери, датированное годом восшествия Ксеркса на престол (Evetts, приложение 2; см.: Graziani 1986 (F 107): 10, Nq 8), подтверждает, по крайней мере, то, что в спокойные времена члены царской семьи иногда лично посещали Вавилонию.
9 Stolper 1983 (F 60).
10 BE 8/1.127; BE 10.4, 5, 6, 7; PBS 2/1.3; AMI NF 16.233 сл.


I. Контуры политической истории
293
обстоятельства оказались на удивление чувствительны к имперской политике именно потому, что Великие Цари жаловали вавилонские должности, поместья и права на доходы родственникам и друзьям, то есть своим потенциальным соперникам11.
Астрономические тексты согласны с греческими источниками в том, что до вступления Дария на престол его именем было Ох12, но прямые свидетельства о событиях его правления немногочисленны. Несколько текстов Мурашу упоминают мелких держателей земли в Ниппуре, призванных в войско для похода на У рук в порядке службы Царю во второй год царствования (BE 10.61, 62; PBS 2/1.54, 162, 194; UCP 9/3.275), но по какому поводу случился этот сбор — не указывается. Если верить Ктесию, именно в Вавилоне Дарий подхватил свою смертельную болезнь [FGrH 688 F 16.57). Впрочем, в том же пассаже Ктесий ошибочно приписывает Дарию 35 лет правления, тогда как вавилонские правовые тексты относят смерть Дария ко второй половине девятнадцатого царского года, между 17 сентября 405 г. до н. э. и 10 апреля 404-го13.
Случившееся вскоре после восшествия Артаксеркса П на престол14 вторжение Кира Младшего, проникшего со своим войском вплоть до окрестностей Вавилона (с. 71 наст, изд.), сбор царских сил для отражения этого нашествия и снабжение их продовольствием, а также отступление с боями греческих наемников должны были вызвать серьезную дезорганизацию на местах. Ни один из имеющихся сейчас в нашем распоряжении вавилонских текстов не фиксирует этих событий, но есть тексты, которые намекают на их подоплеку. Два документа [ZKM 2, ил. после с. 324 = TSBA 4, ил. после с. 256, No 2 [12/Ш/17 (так в ориг. изд. обозначаются даты. — A3.) Дарий Щ; ZKM 1, ил. после с. 254 = Strassmaler 1892—1893 (F 189) (= Actes du 8e Congrès International): ил. 25 [7/X/3 Артаксеркс Щ) регистрируют сделки, совершенные в Вавилонии представителями некоего человека по имени Белшуну (Bëlshunu), который величается здесь «правителем Заречья». Это — не кто иной, как Велесий, правитель Сирии, чьи дворец и парк были разорены войском Кира на пути к Евфрату (Ксенофонт. Анабасис. 1.4.10; cp.: VIL8.25) всего через несколько месяцев после того, как была составлена последняя из указанных выше табличек. Тот же Белшуну был областным правителем в Вавилоне в начале царствования Дария П и, возможно, еще и в конце правления Артаксеркса I.
11 Так в следующих работах: Stolper 1985 (F 177): 104—124; Van Driel 1987 (F 197): 174—176; Van Driel 1989 (F 200): 223—224 — этот автор высказывает сомнения.
12 LBAT 163 и 1426 (см.: Sachs 1977 (F 171): 130—133); а также: Sachs—Hunger 1988 (F 172): No -418В.
13 Последним из опубликованных текстов от этого царствования является документ: Durand 1981 (F 98): ил. 36 17603 =Joannès 1982 (F 116): 103, Nq 34 (2/V1/19). Табличка CBS 1714, датированная первым годом царствования Артаксеркса П, фиксирует получение платы за период, охватывающий девятнадцатый год Дария и первый год Артаксеркса, подразумевая, что эти два года были смежными.
14 С личным именем Арс (вавилонское Аршу, Arshu), см.: Sachs 1977 (F 171): 132—139; Schmitt 1982 (F 57): 84, 88 сл.


294
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
Он и его агенты вели дела в Вавилонии в течение всего этого периода и, как минимум, еще какое-то время после Кирова вторжения15.
Тексты, упоминающие этого Белшуну, проливают некоторый свет на политическую карьеру вавилонянина эпохи ахеменидского господства. Белшуну являлся членом преуспевающей фирмы, которая вела дела в Вавилоне. В царствование Артаксеркса I или в ранние годы Дария П он был привлечен к управлению в качестве регионального должностного лица. В середине царствования последнего он продвинулся по службе до поста провинциального наместника Сирии и сохранял этот пост до начала правления Артаксеркса П. Белшуну достиг такого политического влияния, каким обычно обладали члены иранской имперской аристократии, и смог при этом пережить два проблемных престолонаследия. Его карьера, возможно, отражает непростые политические условия, в которых существовала ахеменидская монархия; его продвижение Да- рием П до ранга наместника Сирии объясняется, видимо, не только тем, что мать Дария, вавилонянка по происхождению, привила сыну особый взгляд на вавилонян, и не только тем, что это могло быть наградой за оказанные Белшуну в Вавилоне услуги Дарию при восхождении того на трон, но, вероятно, это был еще и способ сохранить власть Дария путем изъятия Сирии из рук аристократической семьи, которая представляла большую опасность для узурпатора (каковым являлся Дарий П. — A3.), и передачи наместничества в этой важнейшей области человеку, не имевшему ни кровных, ни брачных уз с царским домом, а потому представлявшему меньшую угрозу. Перевод Белшуну из Вавилона в Сирию в любом случае подразумевает определенное укрепление связей между этими двумя регионами, несмотря на их административное разделение при прежних царях.
Астрономические дневники упоминают о боевых столкновениях в начале 360-х годов до н. э.: в апреле 369-го были отправлены войска на какую-то кампанию к Разаунде (Sachs—Hunger 1988 (F 172): № —369 г. 8), находившейся, несомненно, в Мидии (Клавдий Птолемей. География. VL2.12), а в мае или июне 367 г. до н. э. царские силы ввязались в бой в какой-то неназванной местности (Sachs—Hunger 1988 (F 172): No —366 A ii 3). Впрочем, если даже в попытках снова завоевать Египет Артаксеркс П, а также мятежники, восстававшие в западных сатрапиях (с. 72— 90 наст, изд.), и предъявляли какие-то претензии на вавилонские ресурсы, последствия этих претензий в известных нам вавилонских текстах никак не отражены.
Артаксеркс П умер в период между ноябрем 359 г. до н. э. и апрелем 358-го16. Вавилонские астрономические тексты, фрагмент одной хроники, а также фрагмент неясного литературного характера подтверждают сообщения классических авторов о том, что его преемник, Артаксеркс Ш,
15 	Stolper 1987 (F 178).
1(i VAS 6.186 (Вавилон); см.: Parker and Dubberstein 1956 (F 159): 19.


I. Контуры политической истории
29 5
до восшествия на престол носил имя Ох (по-аккадски Умакуш. — A3.)17. фрагмент хроники намекает на подавление Артаксерксом бунта в Финикии, фиксируя прибытие осенью 345 г. до н. э. в царский дворец в Вавилоне пленных из Сидона. Впрочем, мы не располагаем какими-либо вавилонскими подтверждениями гипотезы о том, что Велесий, наместник Сирии, участвовавший в попытке захватить Сидон в 344 г. до н. э. (Диодор. XVI.42.1), был как-то связан с вавилонянином, который носил то же имя и правил Сирией за полвека до того. Несколько текстов, которые теперь датируют временем Артаксеркса Ш18, никак прямо не соотносятся с политическими события этого царствования19. Колофон19а литературной таблички из Урука датирован по двадцать первому, и последнему, году данного царствования20, а астрономический фрагмент констатирует, что смерть этого Оха и восхождение на трон его сына Арса случились в шестой месяц данного года, то есть в августе — сентябре 338 г. до н. э.21.
Вавилонские документы от беспокойных времен македонского наступления носят волнующий характер. Эллинистическая астрономическая компиляция, известная как «Канон сароса» (LBAT 1428 (= ВМ 34597. — А.3.))21а, относит одно из лунных затмений к первому царскому году Арса. Арс, вновь названный сыном Артаксеркса Оха, фигурирует в нар ративном фрагменте, который упоминает также Александра в связи с какими-то мероприятиями в Эсагиле (AJAH 2: 146), но от этой таблички сохранилось слишком мало для надежной интерпретации. Так называемый «Урукский царский список» (UVB 18: 58 W. 20030, 105) фиксирует непосредственно перед Дарием Ш некоего царя с каким-то вавилонским именем (Нидин-Бел или Нидин-Инггар или Нидинти). Его личность оста¬
17 Sachs-Hunger 1988 (F 172): Na -346, -343, -342; AJAH2: 147 (см.: Sachs 1977 (F 171): 138 слл.); Schmitt 1982 (F 57): 85, 89 сл.; Grayson 1975 (F 105): No 9:1 (текст, на который указывает последняя ссылка, представляет собой краткий рассказ, сделанный в стилистике поздних вавилонских хроник; речь здесь идет о том, что «в четырнадцатом году правления Умакуша, которого называют Артаксерксом», в Вавилон и Сузы были доставлены пленники, захваченные в Сидоне. Некоторые исследователи, наир. Соллбергер (Sollberger), высказывают предположение, что год следует скорее читать как «четвертый», а не «четырнадцатый». — А. 3.).
18 СТ 49.1—4 (Вавилон, годы 4 и 5); UETYV 1, 2 (Ур, год 9); возможно: VAS 6.293; ОЕСТ 12, на илл. 41 сл. В2 и В7 (см.: Joannès 1982 (F 116): 344 сл.); а также: Durand 1981 (F 98): вкл. 10 АО 6027 и вкл. 4 АО 2137 и СТ 44.80 (вероятно, все таблички — из Вавилона или Борсиппы, годы от 2-го до 18-го; см.: Joannès 1982 (F 116): 331 слл.); вероятно: VAT 16476 = W. 16584 (Урук, 10-й + Х/УШД (неопубликованная табличка); см.: Sarkisian 1974 (F 173): 16); см.: Kuhrt 1987 (F 128): 152; Oelsner 1971 (F 147): 161; Oelsner 1976 (F 149): 314.
19 Толкование Е. Унгером астрономического фрагмента VAT 4924 (Unger 1931 (F 192): 318, примеч. 3) ошибочно; см.: Kuhrt 1990 (F 129): 179; Stolper 1988 (F 61): 197 сл.; a также публикацию данного фрагмента в: Sachs—Hunger 1988 (F 172): No —418.
19a Колофон (греч. — «венец», «завершение») — в клинописных табличках — место в последней колонке текста, где подводились итоги или, если текст был литературным, помещались его название, имена владельца таблички и писца, иногда указывалась дата и давались пояснения по поводу оригинала, с которого была снята копия. — A3.
20 TCL 6.56; см.: Hunger 1968 (F 113): 47, Na 112; Oelsner 1986 (F 153): 409, примеч. 571.
21 ВМ 71537, с любезного разрешения К.-Б.-Ф. Уолкера (C.B.F. Walker).
21а О понятии «сарос» см. наши пояснения в: КИДМ1V: 145, сноска И. — A3.


296
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
ется невыясненной: маловероятно, что это был Арс; возможно, здесь по ошибке назван один из мятежников от времени утверждения на престоле Дария I, оказавшийся не на том месте из-за того, что оригинальный текст был испорчен; но это мог быть и какой-то незафиксированный местный узурпатор, претендовавший на власть в Вавилоне в нестабильный период политических убийств, которые привели Дария Ш на трон.
Астрономические тексты упоминают первые три царских года Дария Ш, сообщая его личное имя — Арташата22. Единственный правовой текст из Ура (UETIV 25) датируется концом четвертого года его царствования — мартом 331 г. до н. э. Это шаблонный документ о продаже, и в нем нет никаких намеков на обстоятельства и правительственные приготовления, имевшие место в те несколько месяцев, которые предшествовали битве при Гавгамелах23.
Астрономические тексты фиксируют приближение и прибытие Александра. На лицевой части фрагмента одного дневника описывается какой-то ожесточенный бой, после которого войско покинуло своего проигравшего полководца и бежало в горную область (по-вавилонски — «в страну гутиев»), а поскольку событие это датируется 1 октября 331 г. до н. э., речь может идти лишь о разгроме Дария Ш при Гавгамелах и о его бегстве в Арбелы и Мидию. На оборотной стороне описывается македонское продвижение, происходившее в течение следующего месяца, в южном направлении до Сиппара (до 18 октября) и до Вавилона (до 20 октября)24. Мазей, который после Гавгамел отступил со своим контингентом к Вавилону, возглавил делегацию из представителей вавилонской знати, отправившуюся к македонянам, с тем чтобы сдать город до начала штурма (Арриан. Анабасис. Ш.16.3; Курций. V.1.17 слл.). Вавилон был гостеприимным городом, и записи в астрономических дневниках о прибытии Александра сделаны в одобрительной манере. Радостный праздник, устроенный вавилонянами по этому случаю, был формальным актом согласия с условиями сдачи, сформулированными по образцу месопотамских прецедентов25, но чувство облегчения, которое испытывали жители города (избежавшие ужаса осады и штурма. —A3.), всё же должно было быть искренним.
22 Sachs 1977 (F 171): 142 сл.; Schmitt 1982 (F 5 7): 90 сл.; Sachs-Hunger 1988 (F 172): № -333, -332.
23 См.: Oelsner 1976 (F 149): 314 сл. Фрагментированный список нормативных продовольственных пайков (Durand 1981 (F 98): ил. 77 АО 26771), возможно, также принадлежит времени царствования Дария Ш; см.: Joannès 1982 (F 116): 333.
24 Sachs—Hunger 1988 (F 172): Nq —330 (частично в изд.: Wiseman 1985 (F 207): 119—121, датировка скорректирована у Дж. Бринкмана: Brinkman 1987 (F 82)); см.: Bernard 1990 (F 78): 515—528). Пассаж в литературном фрагменте, известном как «Династическое пророчество» (Grayson 1975 (F 106): 34.Ш.1—13) и часто рассматриваемом как рассказ о противоборстве между Дарием Ш и Александром, в действительности почти определенно указывает на войны после 310 г. до н. э. между Антигоном и Селевком за контроль над Месопотамией; см.: Geller 1990 (F 103): 5 сл.
25 Sachs 1974 (F 170): 47; Wiseman 1977 (F 206): 374, с цитатой из: ВМ 36923 (неопубликованная табличка); Kuhrt 1988 (F 130): 68—71; Kuhrt 1990 (F 131).


П. Документы, поселенья и ландшафт
297
II. 	Документы, поселения и ландшафт
Осуществив свое завоевание, Александр получил приз, обладавший и большой ценностью, и еще большим потенциалом. Археологические изыскания в Вавилонии показывают количественный рост и увеличение среднего размера поселений на этапе между периодами, обозначаемыми как средневавилонский и нововавилонский/ахеменидский, при особенно резко выраженных признаках возрождения в восточной и юго-восточной Вавилонии. Эти изменения были частью долговременной тенденции к росту, продолжавшейся до эпохи Сасанидов, однако археологические критерии для различения нововавилонских, раннеахеменидских и позд- неахеменидских остатков, а также для соотношения этих материальных категорий с политическими эпохами остаются весьма ненадежными, так что использование этих средств не позволяет надежно выделить кратковременный этап позднеахеменидской Вавилонии. По-видимому, в вавилонской демографии случались временные колебания, не выявляемые методами археологического обследования, к тому же определенно имелись местные вариации.
Ур, самый южный город, извлек выгоду лишь в начале длинного цикла роста, когда нововавилонские цари и Кир Великий обеспечили реконструкцию здешних храмов. Смещение главного русла Евфрата постепенно лишило город выхода к воде, и плотность городского населения стала невысокой. Локализация ахеменидских могил и гончарных печей указывает на начало расширения священных участков реконструированных храмов26. Тем не менее, в ахеменидские времена город оставался населенным, и при первых македонских правителях здесь продолжали составляться правовые тексты27. Более пятидесяти таких табличек документально подтверждают позднеахеменидскую оккупацию, при этом большинство принадлежит архивам двух семей28. Около трети этих текстов связано с владением и использованием сельскохозяйственной земли в Уре и на его сельской территории и упоминает имения тех же самых правовых типов, какие обнаруживаются и в других позднеахеменидских текстах, причем ссылки в табличках на поместья данных типов локализуют их не более, чем на шести руслах Евфрата: три — в отдаленных поселениях, и в пяти случаях говорится о пойменных землях и болотистой местности. Ни один из документов не имеет отношения к крупномасштабным сельскохозяйственным операциям. Позднеахеменидский Ур оставался скромным поселением вплоть до своего окончательного упадка.
26 Wright в изд.: Adams 1981 (F 73): 334; Woolley and Mallowan 1962 (F 208): 49 слл. Сравните с табличкой UET IV 11, фиксирующей сделку отчуждения недвижимости, называемой собственностью храма (Дарий П).
27 IM 17801 = U.17243, 16, Александр Великий, 12-й год (табличка не опубликована); UET IV 43, Филипп Арридей, 7-й год; см.: Oelsner 1976 (F 149): 314, примеч. 15; Oelsner 1986 (F 153): 235.
28 UET IV повсеместно; Brinkman 1976 (F 81): 44 сл.; см.: Oelsner 1974 (F 148): 1056, примеч. 74; Van Driel 1987 (F 197): 164-168.


298
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
Позднеахеменидская документация из У рук а (центральная Вавилония) необычна. Имеются тысячи опубликованных правовых и административных текстов, составленных здесь и датированных по нововавилонским и раннеахеменидским царствованиям, еще сотни — по Селевки- дам и Аршакидам, но крайне незначительное количество текстов относится к промежутку между Ксерксом и Александром29. Такая ситуация вряд ли стала результатом какого-то упадка в исторической судьбе города, если судить по наличию крупного позднеахеменидского литературного архива30, неопубликованным позднеахеменидским правовым и административным текстам31, а также по упоминаниям Урука в качестве военной цели в текстах из архива Мурашу (см. выше, с. 292 наст. изд.). Сеть каналов, появившихся вокруг города в нововавилонские и раннеахеме- нидские царствования, несомненно, оставалась нетронутой при поздних Ахеменидах и служила, как и прежде, значительному сельскому и городскому населению. Ларса, находившаяся примерно в 20 км восточнее Урука, была, вероятно, частью его территории, поскольку позднеахеменид- ские тексты из Ларсы иногда упоминают людей, которые фигурируют и в современных им документах из Урука32.
Ниппур, находившийся в северной части центральной Вавилонии, был окружен похожей сетью каналов, связанной, по всей видимости, с сетью вокруг Урука. Обширное жилищное строительство в городе продолжалось и при поздних Ахеменидах33. Около 650 опубликованных текстов из архива Мурашу, найденных в Ниппуре, и примерно 80 других позднеахе- менидских правовых и административных текстов, составленных там же и в близлежащих городках34, рисуют картину вполне заселенной области, принадлежавшей Ниппуру. Эти тексты называют шесть крупных фарватеров, которые пересекают регион, формируя границы административных единиц и служа артериями местной коммуникационной сети, а также шестьдесят отводных каналов, обладавших жизненно важным значением для сельского хозяйства. Два из этих крупных каналов вообще не засвидетельствованы до ахеменидских времен (один из них засвидетельствован только с V в. до н. э.), а это означает, что при Ахеменидах ирри¬
29 Stolper 1990 (F 182): 563 слл., N° 1—9, 11, 13—19, 22 и др. тексты, указанные в этом же изд. на с. 560 (примеч. 4).
30 Oelsner 1983 (F 152): 248 сл.; вместе с: von Weiher 1983 (F 203): Nо 8; a также: Bagh. Mitt., приложение 2.84; Oelsner 1986 (F 153): 94, примеч. 299.
31 См.: Stolper 1990 (F 182): 560, примеч. 5.
32 Stolper 1990 (F 182): 576, Ns 12; 585, № 20. Подобным образом и текст, обнаруженный при раскопках в Аарсе и датированный 3-м годом царствования Филиппа Арридея, содержит запись о долге некоего человека из Урука (Arnaud 1985 (F 76)), а некоторые другие эллинистические тексты, составленные в Ларсе, найдены были, судя по всему, в Уруке (Oelsner 1986 (F 153): 154, 235 и примеч. 872.
33 McCown et al. 1967-1978 (F 136) Π: 39-41; I: 71-73.
34 Включая небольшую группу табличек из Шатира, городка, предположительно находившегося между Ниппуром и Уруком; cM.:Joannès 1982 (F 116): 86 слл. Архив ученых манускриптов из Ниппура также датируется позднеахеменидским временем, см.: Oelsner 1982 (F 151): 94 сл.; Oelsner 1986 (F 153): 467, примеч. 870;Joannès 1982 (F 116): 6 сл., 73; Van Driel 1986 (F 198): 10 сл.


П. Документы, поселения и ландшафт
299
гационная сеть продолжала расширяться. Некоторые из документов, найденные в Ниппуре, были составлены в пятнадцати небольших городках, второстепенных центрах этого региона; другие упоминают более ста восьмидесяти периферийных поселений, включая деревушки, фермы и центральные усадьбы крупных поместий. Многие из селений, названия которых образованы по формуле «Дом такого-то» или «Деревня такого-то», имели на момент их упоминания совсем недолгую историю — одно-два поколения, и это вновь предполагает изменения в практике сельской колонизации и, возможно, ее расширение. Документы содержат очевидные свидетельства о крупно- и мелкомасштабном производстве фиников и злаков, как и о крупно- и мелкомасштабном разведении скота. Несколько текстов, найденных в Ниппуре, но составленных в других городах (Вавилон, Сузы)35 или упоминающих о собственности разных людей в городах, из которых у нас нет документов этого времени (Марад, Исин, Ларак), наряду с записями о деловых операциях из Ниппура и Вавилона, в которых упоминаются одни и те же лица из обоих городов36, указывают на активные межрегиональные контакты. Сельское население вокруг Ниппура при поздних Ахеменидах преуспевало, во всяком случае, в своей совокупности. Оно приносило значительный доход правителям, обеспечивало многих живших в других местах земельных собственников и некоторых коммерсантов, занимавшихся поставками сельскохозяйственной продукции, и, кроме того, было способно прокормить многочисленное городское население.
Если не считать текстов Мурашу, наибольшее количество позднеахе- менидских правовых и административных документов происходит из старых городов, находившихся в аллювиальных районах северо-западной Вавилонии — сам Вавилон, Борсиппа, Кута и Хурсанг-Калама — либо из небольших городов того же региона. Как и в более ранние времена, эти города образовывали своего рода агломерацию, взаимные контакты и сделки между их имущими жителями часто приводили к появлению текстов, которые составлялись в одном городе, а хранились в другом37. В этом регионе нововавилонские цари подновляли большинство главных храмов. Направленность ирригационной сети подверглась изменению, и ее восточные секторы в нововавилонские и ахеменидские времена были удлинены, что, соответственно, привело к увеличению количества поселений38. В нашем распоряжении имеется более трехсот позднеахеменид-
30 См.: Donbaz 1989 (F 97); Stolper 1992 (F 186) — опровержение: Dandamayev 1986 (F 96) .
36 Эти документы см.: Stolper 1988 (F 179): 141, примеч. 32.
37 С точки зрения этого критерия (документ составлялся в одном городе, а хранился в другом, относившемся к той же агломерации), Дильбат может рассматриваться как южное расширение того же региона; см.: Stolper 1992 (F 187). Согласно Ж.-М. Дюрану (Durand 1981 (F 98): вкл. 6, документ АО 2569 (датируется либо 8-м, либо следующим годом Дария П)), дело, касающееся пропажи собственности из храма в Дильбате, было возбуждено перед жреческим собранием храма Эсагилы и областным наместником в Вавилоне.
38 Gibson 1972 (F 104): 50 сл., 55 слл., 253 сл.; Adams 1981 (F 73): 191, рис. 40; McEwan 1983 (F 139): 121 сл.


300
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
ских правовых и административных текстов. Многие из них фиксируют продажи или сделки найма домов в городах, указывая на более энергичную городскую жизнь, нежели то могло бы показаться на основе скромных руин жилых районов ахеменидской эпохи, которые раскопаны в Кише и Вавилоне39. Многие другие тексты имеют отношение к управлению сельскохозяйственными имениями и их эксплуатации; в них называются пятнадцать каналов и тридцать пять деревень и мелких городков. Документы из двух архивов фиксируют коммерческие сельскохозяйственные операции, которые по своему типу и, возможно, масштабу вполне сопоставимы с предприятием торгового дома Мурашу в Ниппу- ре40. Виды собственности, с которыми имеют дело эти документы, аналогичны тем, которые упоминаются в рассказе Квинта Курция Руфа о событиях, случившихся в Вавилоне после смерти Александра (Х.8.11—13): пригороды Вавилона были организованы в деревни и поместья, достаточно многочисленные и продуктивные, чтобы прокормить город. Уход населения из старых городов вдоль Евфрата мог уже начаться, но запросы провинциальных и имперских центров в Вавилоне должны были замедлять этот процесс, а доступные тексты в целом заставляют думать, что при поздних Ахеменидах регион оставался в основном довольно плотно заселенным и земля здесь продолжала культивироваться.
Статус Сиппара, самого северо-западного из городов аллювиального региона, неясен. Археология свидетельствует о существовании в самом Сиппаре и его окрестностях ахеменидских поселений и ирригации. В Абу- Кубур, примерно в 10 км к северо-западу от Сиппара, следы человеческой активности в ахеменидский период обнаруживаются на всех участках холма, площадь которого составляет 55 га; ближе к концу периода здесь возвели какое-то крупное общественное сооружение41. Последние известные тексты из обширных архивов храма Эбаббар относятся к началу царствования Ксеркса, а самый поздний опубликованный текст из частных архивов (Durand 1981 (F 98) ил. 1 АО 1729) датируется 6-м годом правления Ксеркса. Тем не менее, Сиппар, если судить по его упоминанию в астрономическом дневнике, который фиксирует прибытие Александра в Вавилон (см. выше, с. 296 наст, изд.), оставался важным центром и в конце ахеменидского периода. Тексты из Сиппара датируются вплоть до времени Артаксеркса I42, но, поскольку никакими более поздними документами мы не располагаем, сделать выводы о сельскохозяйственном ландшафте вокруг Сиппара при последних Ахеменидах невозможно. Точно так же, несмотря на указание Страбона (XVI. 1.4) на существование дворца Дария I где-то между Малым Забом и Диялой, нет никаких свидетельств, эквивалентных археологическим остаткам, о расширении
39 Моогеу 1978 (F 142): 179; Reuther 1926 (F 164): 34 сл., 147 сл.
40 Об архиве Туттанну см.: Van Driel 1987 (F 197): 176—179; Van Driel 1986 (F 198): 10, с дополнительным материалом в моей статье: Stolper 1990 (F 185). Об архиве Касра см.: Stolper 1987 (F 178); Stolper 1990 (F 183).
41 Adams 1981 (F 73): 191, рис. 40; Gasche et al. 1989 (F 102): 5, 6 сл., 24.
42 Walker, Collon 1980 (F 204): 96.


Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление
301
нововавилонской и ахеменидской поселенческой практики в бассейне Диялы43.
Если говорить в целом, большинство старых городов Вавилонии оставались центрами с энергичной правовой и торговой жизнью. Торговому обороту между ними никто не препятствовал. Некоторые были окружены развитыми сельскими районами, усыпанными многочисленными деревушками и менее частыми мелкими городками, и обеспечивались пропитанием благодаря своим разветвленным и регулярным ирригационным сетям. Упадок региона на крайнем юге страны был компенсирован за счет возросшей эксплуатации земель на востоке, вдоль Тигра. Независимо от того, благоденствовала ли Вавилония в целом, отдельные элементы вавилонского общества определенно процветали, и регион имел всё необходимое, чтобы прокормить значительное оседлое население, дать доход возраставшему числу лендлордов, получавших имения и соответствующие права от имперского правительства, и обеспечить выплату податей и поставку людей самому имперскому правительству.
III. 	Землевладение,
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ДОХОДОВ И УПРАВЛЕНИЕ
Одним из ключевых моментов в вопросе управления провинцией и ее эксплуатации была модель раздач земли, распространившаяся при ранних Ахеменидах и особенно хорошо засвидетельствованная в текстах эпохи поздних Ахеменидов. Взаимоотношения между элементами этой модели лучше всего прослеживаются по текстам из Ниппура, но в позд- неахеменидских документах элементы эти появляются во всех частях Вавилонии.
Отдельными единицами этой модели были небольшие держания, называвшиеся «землями лука», «землями лошади» и «землями колесницы», то есть эти участки предназначались для содержания лучников (пеших), всадников и колесничных экипажей. Такие земли давались группам родственников по мужской линии с условием военной службы и выплаты ежегодного налога. Обязательство по ре1улярной службе часто заменялось эквивалентной выплатой, несмотря на то, что реальную службу всё равно кто-то должен был нести, и поэтому некоторые тексты говорят об обеспечении продовольствием воинов, призванных из таких владений44. Держание могло сдаваться внаем и закладываться, а его доли наследовались, но при этом они обычно не подлежали отчуждению. Некоторые
43 Adams 1981 (F73): 192.
44 Cardascia 1951 (F 83): 99; Joannès 1982 (F 116): 19 ел. Табличка UET IV 109 (25/ÏV/8 Артаксеркс П) фиксирует соглашение о снабжении некоего солдата-заместигеля вместо личного выполнения обязанностей, связанных с участием в царском войсковом смотре (т. е. того, кто был нанят для выполнения обязанностей, связанных с участием нанимателя в царском войсковом смотре), но без прямого упоминания земельного держания, обремененного этими обязательствами.


302
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
правовые записи, по которым права на такие держания передавались в иных случаях, предполагали какие-то экстраординарные обстоятельства45. Судя по регулярным выплатам с них, участки, сдаваемые на таких условиях, были небольшими46. Характерная терминология, с помощью которой такие участки обозначаются, спорадически появляется при самых ранних ахеменидских царствованиях [КИДМIV: 163—164), однако держания фигурируют здесь как объекты легальных сделок, с повышением частотности в текстах начиная с царствования Дария I и, главным образом, — в текстах Мурашу.
Тексты Мурашу (и несколько документов из иных источников) показывают, что эти небольшие земельные держания и их насельники были организованы в группы, называвшиеся хатру [hatni). Этимология термина неясна; возможно, это арамейское или иранское заимствование. До времени Артаксеркса I слово надежно не засвидетельствовано, так что институт, который им обозначался, мог быть введен (или реорганизован и переименован) лишь при поздних Ахеменидах47. За каждой хатру надзирал некий управляющий, ответственный за распределение собственности, входившей в ее состав, за сбор возложенных на нее податей и исполнение повинностей. Тексты из района Ниппура упоминают более шестидесяти таких групп. Некоторые именуются по их военным, административным, ремесленным и сельскохозяйственным занятиям, другие — по поместьям и административным учреждениям, к которым их члены были приписаны, третьи — по географическому или этническому происхождению их членов, включая группы из Ирана, Индии, Анатолии и других частей державы, но также и коренных вавилонян. Эта система была распространена на некоторые базовые институты вавилонского общества, существовавшие еще до Ахеменидов, включая храмовый персонал и собственность (см. далее, с. 307 сл. наст, изд.) и элементы городского населения48.
Многие мелкие землевладельцы также были объектами контроля более высокого уровня. Тексты Мурашу упоминают поместья, тоже являв¬
45 UCP 9/3: 271 слл. (уникальный детализированный рассказ о снаряжении для конного воина, призванного на царскую службу) предполагает предварительное усыновление с передачей семье Мурашу доли «земли лошади»; VAS 6.188 фиксирует подобную процедуру усыновления, причем усыновленные получают долю в «земле лука» на неограниченный срок при условии исполнения ими служебных обязанностей, возложенных на эту долю; документ Durand 1981 (98): ил. 43 сл. АО 17611, как выясняется, фиксирует продажу ограниченной доли в «земле лука» (cM.:Joannès 1982 (F 116): 94 слл.).
46 Документ Durand 1981 (F 98) ил. 52 АО 17645 фиксирует размеры нескольких частей одной «земли лука», в целом составляющих ок. 15 га; CM.:Joannès 1982 (F 116): 84.
47 Это слово могло встречаться как имя нарицательное, без всяких позднеахеменид- ских административных коннотаций, уже в 544 г. до н. э. (YOS 19.125 в изд.: Beaulieu 1988 (F 77): 38 (4/ХП/11 Набонид)), и как топоним в правление Ксеркса (ОЕСТ 10.184 (Хурсанг- Калама, 4/VI/19 Ксеркс); cp.: Dar. 477 (19/—/18 Дарий П (?)). Что касается самого института, то он также мог быть более древним, нежели засвидетельствованные появления этого слова; см.: КИДМ ТУ: 163, сноска 123 и Van Driel 1989 (F 200): 207.
48 Stolper 1988 (F 179): 131, со ссылками; см. также: СГ 44.82 (Вавилон, 27/V/36 Артаксеркс), см.: Van Driel 1989 (F 200): 210. В Ниппуре люди, которые следили за «землями лука» горожан и собирали с них арендные выплаты, имели те же титулы, что и надзи-


Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление
303
шиеся царскими пожалованиями, включая маноры48'1, называемые по имени их обладателей (некоторые из последних определяются как должностные лица или как принцы), маноры, названные по социальному рангу («поместье царицы», «поместье наследника престола», без упоминания личных имен), а также «административные поместья», то есть группы земельных участков, предназначенные для материального обеспечения функционирования постоянных государственных должностей или институтов (например, «поместье конюшего», «казначейство»). Некоторые хатру были явно приписаны к этим поместьям.
Среди обладателей таких поместий встречаются влиятельные фигуры, известные из политической истории того времени: Парисатида, Ар- сам, Меностан и Артоксар, все — участники событий кризиса престолонаследия 425/424 г. до н. э. В вавилонских правовых документах по сделкам они представлены управляющими их имениями или доверенными лицами, как правило, вавилонянами. Когда беспорядки 425/424 г. до н. э. привели к устранению ряда придворных и выдвижению других, контроль над организациями мелких землевладельцев и административными поместьями перешел от знаменитых сторонников проигравших группировок к знаменитым союзникам успешного претендента на трон. Обладание крупными поместьями и контроль над управленческими учреждениями были если и не вопросом первостепенной значимости для царского двора, то, по крайней мере, относились к исключительной прерогативе тех, кто добивался политического успеха.
В то время как Великие Цари дробили какую-то часть земельных богатств Вавилонии и доходов с нее, они одновременно резервировали за собой и другие ресурсы. Некоторые тексты прямо упоминают царские земли. Важнее то, что корона контролировала главные элементы ирригационной сети, то есть воду — дефицитный ресурс для всего вавилонского земледелия. Эти имущества обеспечивали царский доход путем прямого использования или за счет сдачи земли в аренду, а также, возможно, путем продажи или сдачи внаём водных прав. Надзирали за этими имуще- ствами царские агенты или подрядчики49.
ратели за группами хатру (вавилонское шакну, sknu)\ Stolper 1988 (F 179): 131—138; противоположная точка зрения: Zadok 1978 (F 214): 275; Oppenheim 1985 (F 156): 569, примеч. 2, a также другие исследователи, трактующие обладателей этого и сходных с ним титулов в качестве комендантов городов.
ш Манор (англ, manor, оплат, maneo — «остаюсь, проживаю») — феодальное владение в средневековой Англии и Шотландии, приблизительно соответствующее русской вотчине; в данном переводе этот термин сохранен, хотя мы и понимаем, что употребление в русском тексте слова «манор» всегда вызывает очевидные культурно-исторические коннотации и применение его в древнемесопотамском контексте не вполне удачно; однако еще менее удачно, с нашей точки зрения, использовать в этом контексте понятие «вот- нина». — А.3.
49 	Типичный титул агентов более низкого ранга, которые контролировали каналы и Царские земли, — вавилонское sa muhhi süti sa riär NN (букв.: «[человек,] ответственный за Доходы (или: ренты) с такого-то канала»), формально подобен титулам тех лиц, которые контролировали храмовые латифундии в Уруке и Сиппаре в VI в. до н. э., и одновремен¬


304
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
Роль других форм владения в позднеахеменидской системе менее понятна. Некоторые тексты упоминают храмовые земли, которыми иногда, как кажется, заведуют скорее царские агенты, нежели храмовый персонал. Встречаются упоминания держаний, называемых, буквально, «имущество руки», мелкие землевладения, полученные от короны или от храмовых органов, но без ясно документированных фискальных или военных обременений50. Некоторые тексты упоминают «царские пожалования» земельных имений или городских недвижимостей, опять без указаний на обременения;51 некоторые упоминают земли, за которыми следят управляющие, действующие от лица хозяев неустановленного социального или политического статуса; по крайней мере, некоторые из этих хозяев явно принадлежали к провинциальному мелкопоместному дворянству, включавшему как вавилонян, так и иранцев. Записи о продажах поместий и просто упоминания поместий редки и очень немногие из них связаны с сельскохозяйственными имениями, но имеющиеся исключения демонстрируют сохранение института полной частной собственности, без всякого ограничения права на отчуждение земли, хотя они не проливают свет на значение такого землевладения в местных провинциальных хозяйственных структурах52.
Непосредственная эксплуатация земли редко требовала формальных документов. Элементы позднеахеменидской системы землевладения оказываются зафиксированными в текстах, главным образом в силу того, что хозяева иногда сдавали внаем или закладывали свои участки коммерческим подрядчикам. Некоторые из этих последних действовали на широкую ногу, при этом лучше всего документирована фирма Мурашу, функционировавшая в Ниппуре во второй половине V в. до н. э. Члены этой фирмы были непосредственными хозяевами обширных имуществ, но большинство их записей касались найма или кредита. Они брали в аренду землю у мелких владельцев и хозяев поместий. Также они брали внаем землю, водные права, а иногда и рабочие руки у царских агентов. Всё это они сдавали в субаренду собственным арендаторам, попутно снабжая их тягловым скотом и семенами. Своим арендодателям они платили ренту и выплачивали налоги, приходившиеся на тех мелких земле¬
но (по статусу) были коммерческими подрядчиками, выплачивавшими ежегодные ренты храмовой администрации и/или короне. Надзиратели за каналами и царскими имущества- ми могли находиться в аналогичных отношениях с короной (ср.: Van Driel 1987 (F 197): 173; Van Driel 1989 (F 200): 215), однако ни одного документа о передаче им в аренду какого-то имущества не сохранилось.
50 Ries 1976 (F 165): 38 G\.;Joannès 1982 (F 116): 11 слл.
51 Eilers 1940 (F 18): 107, FuB 14.29 № 21, ОЕСГ 10.192, Kelsey 89490, YBC 11586; cm.: Stolper 1992 (F 187).
52 Hanp.: Durand 1981 (F 98): ил. 41 AO 17612; UET IV 18; ZKM 4: ил. после с. 258, F. Cp.: Oelsner 1974 (F 148): 1055 сл.; Oelsner 1987 (F 155): 122 сл.; Stolper 1992 (F 187): 126. Текст из Ура подтверждает, что одни и те же лица могли владеть как царскими пожалованиями, так и частными землями, поскольку он включает пункт, согласно которому одна сторона отказывается от любых претензий на землю, которую другая сторона держит от царя и которой она владеет независимо от царя (UET IV 194, 1/Х/39 Артаксеркс I или П).


Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление
305
владельцев, которые выступали в роли субарендаторов. Кроме того, мелким землевладельцам они предоставляли краткосрочные кредиты, обычно требуя обеспечения гарантий погашения последних путем заложения им земельных участков. Если должник не выполнял своих обязательств, его земля переходила под контроль фирмы, и, естественно, фирма уже не платила такому землевладельцу никакой ренты за использование его имения. Основная часть дохода фирмы поступала в виде зерновых; большинство своих выплат (рента арендодателям, государству, налоги) фирма осуществляла серебром. Поэтому она была озабочена тем, чтобы каким- то способом перевести зерно в наличные, возможно, путем продажи его городскому населению, но этот процесс не документирован.
Операции дома Мурашу балансировали между юридической моделью землевладения и моделью реального землепользования. Эти операции позволяли некоторым обладателям царских пожалований превращать свои владельческие права в источник получения наличной ренты. Операции гарантировали регулярную выплату налогов, опять наличными, даже когда мелкие землевладельцы, от которых должны были поступать эти налоги, впадали в нищету или оказывались обременены непосильными долгами. А поскольку Мурашу могли соединять мелкие участки с более крупными имениями, не учитывая юридический статус тех и других, и могли обеспечивать их водными правами и оборудованием, получить которые другим способом для мелких фермеров было очень трудно, деятельность этой фирмы рационализировала и, видимо, интенсифицировала производство местной продукции.
Стимулируя производство и облегчая изъятие доходов, Мурашу обогащали правительство Ахеменидов. Тем не менее, такие общие выгоды достигались специфической ценой. Ряд текстов имеют отношение к неоплатным должникам, которые содержались в работных домах Мурашу53. В одном документе речь идет о судебном процессе по поводу хищнического, даже противозаконного поведения представителей фирмы54. Более того, многие тексты, которые фиксируют выдачу займов мелким землевладельцам, фактически отражают невыполнение долговых обязательств; мелкие владельцы попадали в долговременную долговую зависимость55. Эти неплатежи указывают на то, что при экономических условиях, обеспечивших фирме процветание, многие мелкие землевладельцы попадали в рискованное положение. Если Месопотамия при Ахеменидах в целом испытывала экономический подъем, то архив Мурашу заставляет думать, что результатами этого роста пользовались отнюдь не в равной степени даже и прямые выгодоприобретатели от ахеменидского правле¬
53 См.: Cardascia 1951 (F 83): 161—163.
54 BE 10.9; см.: Cardascia 1951 (F 83): 183.
55 Иной взгляд: Van Driel 1987 (F 197): 175 — автор предполагает, что многие из записей о неуплатах являются результатом гипотетической отмены долгов в начале правления Дария П; Van Driel 1989 (F 200): 223 сл. — здесь высказывается предположение о том, что эти записи являются просто утратившими свою силу документами, в которых зафиксированы безнадежные долги.


306
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
ния. При том, что фирма получала эффективный контроль над заложенными мелкими землевладениями, ее операции, какими бы успешными они ни были в плане сбора зерна и податей, стали по-настоящему угнетающими для самого низшего слоя правительственных бенефициариев (т. е. тех людей, которые получали мелкие участки на царской земле. — А.З.). Несмотря на это противоречие, Ахеменидское государство не только терпело более тридцати лет операции Мурашу, но фактически и поощряло их, когда принцы и государственные агенты оказывали этой фирме свою протекцию.
Архив Мурашу, возможно, отражает такие условия, которые для Вавилонии в целом были нетипичны, но ясно, что здесь действовали и другие коммерческие подрядные фирмы. Текст Мурашу BE 9.28 ссылается на другого такого подрядчика из района Ниппура; архив Татганну документально подтверждает широкомасштабную контрактную деятельность, связанную с производством фиников в окрестностях Борсиппы в правление Ксеркса и Артаксеркса I и, возможно, позднее. Остатки одного частного архива из Хурсанг-Каламы, также от времени Ксеркса и Ар таксеркса I, включают тексты, фиксирующие аренду и субаренду поместий, хозяевами которой были иранцы, а также храмовой собственности, управляло которой лицо, носившее иранское имя56. Архив из Касра включает сделки из региона вокруг Вавилона, Борсиппы и Куты, подобные по своему типу операциям Мурашу и приблизительно современные им.
Члены ведущих деловых домов иногда посещали имперские резиденции (один из Мурашу ездил в Сузы, а один из Татганну — в Экбатаны; поездки того и другого состоялись в царствование Дария П57, тогда как члены фирмы Эгиби посетили в 520-х годах до н. э. окрестности Персе- поля (КИДМIV: 149)), но если за этими визитами и лежали какие-то политические отношения или поводы, то отражения в текстах они не нашли. Архив из Касра, впрочем, наводит на мысль о существовании взаимосвязи между такими деловыми предприятиями и провинциальным управлением. В нововавилонский и персидский периоды холм Каср в Вавилоне становится своего рода акрополем, где размещались жилые дворцы и правительственные центры, и архив Касра называется так потому, что его документы хранились именно здесь. Связующим звеном между архивом и провинциальным правительством являлся один из главных участников того бизнеса, который привел к появлению этого собрания документов, а именно наместник Белшуну (Велесий, см. выше, с. 293 сл. наст. изд.). Белшуну мог использовать свой политический статус, чтобы способствовать делу, связанному с наймами и кредитами, зафиксированными в текстах Касра, но также возможно, что занятие этим бизнесом предшествовало его политической карьере, то есть то, что ахеменидские правители пополняли высшие ряды своей политической администрации
56 ОЕСТ 10.191 и 192; о других текстах из того же архива см.: Joannès 1988 (F 118): 560.
57 Stolper 1990 (F 185); Stolper 1992 (F 186).


Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление
307
местными предпринимателями, а также то, что коммерческий дом, которому покровительствовал Белшуну, стал, таким образом, функциональным партнером вавилонских царских доменов, которые материально обеспечивали влиятельных аристократов.
Статус вавилонских храмов в позднеахеменидской провинциальной системе не ясен. Опубликованные правовые и административные тексты из крупных храмовых архивов Урука и Сиппара перестают появляться в конце царствований Дария I и Ксеркса I соответственно, и не сохранилось ни одного документа, который отражал бы храмовое строительство или пожертвования в храмы при поздних Ахеменидах. Тем не менее, позднеахеменидские текстуальные свидетельства о собственности и персонале вавилонских храмов повсеместны и разнообразны, при этом они встречаются не только в записях самих храмов, но и в частных правовых документах58. Разрозненная информация не создает упорядоченного образа позднеахеменидского вавилонского храма. Она, впрочем, показывает правильность того вывода, к которому нас ведет более обильная информация о храмах селевкидских и аршакидских Урука и Вавилона: что в Вавилонии при позднейших Ахеменидах авторитетные храмы продолжали существовать повсюду не только в качестве культовых центров, но и как социальные единицы с зависимым населением и многочисленным административным штатом, а также как экономические единицы с обширной собственностью, разнообразными источниками дохода и возможностями аккумулировать и перераспределять свои богатства.
Храмы давно были заманчивыми объектами для царского вмешательства, и у поздних Ахеменидов не было никаких причин отказываться от того контроля, к появлению которого их предшественники приложили столько усилий. Отдельные документы указывают на некоторые средства такого контроля. Согласно текстам из архива Мурашу, за сдачей внаем собственности, называемой «земля бога Бела», надзирала группа тех же чиновников, которые управляли коронными землями и находившимися под коронным контролем водные пути, что свидетельствует о прямых правительственных претензиях на храмовые владения59. Другие тексты Мурашу фиксируют выплаты за аренду земель облатов59а бога Бела надзирателю за облатами, который по своему титулу и функциям сопоставим с надзирателем за группами хатру (PBS 2/1.94, 211; ТиМ 2— 3.182). Тексты из Ура (UETIV 41, 42,53) ссылаются на землю, характеризуемую одновременно как собственность бога Сина и как «земля лука», а другие (UET IV 48, 49) упоминают подати, возложенные на облагав, используя заимствованное иранское слово (вавилонское бару из иранского
58 Stolper 1989 (F 181): 295—296, со ссылками.
59 См.: Stolper 1985 (F 177): 42 сл.
59а О6латы (от лат. offere — «приносить, жертвовать») — в средневековой христианской традиции различные категории лиц, живших при монастырях и жертвовавших Богу свой труд, собственность и т. п., не становясь при этом монахами; в данном случае автор имеет в виду мирян, не являвшихся жрецами, но трудившихся на храмовых землях. —


308
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
бара-), которое в других случаях обозначает подати, возложенные на держателей «земель лука». Один текст неясного происхождения (ВМ 13249) недвусмысленно ссылается на «земли лука», держателями которых являются облаты бога Бела. Эта скупая информация наводит на мысль, что ахеменидское правительство объединило некоторые храмы в общую систему регулируемого государством землевладения, рассматривая их в качестве функциональных аналогов административным имениям, за счет которых содержались постоянные государственные ведомства, наделяя зависимых от храма лиц участками земли того же самого вида, то есть с теми же самыми обременениями, что и участки, которые обеспечивали зависимых лиц в земельных владениях иного типа60. Впрочем, нет данных о передаче сколь-нибудь значимого средства контроля над храмами лицам высокого политического ранга — тем, кому цари жаловали другие домены.
Отдельные элементы этой системы не были новостью для Месопотамии. Переуступка приносящих доход земельных наделов, распределение административных прерогатив между членами правящей элиты, государственное вмешательство в дела храмового управления, а также коммерческие манипуляции с контролируемой государством собственностью — всё это было освящено веками и в целом в государствах Месопотамии, и являлось определяющими чертами нововавилонского общества и экономики61. Впрочем, характер данной системы, выявляемый из позд- неахеменидских текстов, отражает интересы уже отнюдь не независимого месопотамского государства, но интересы континентальной империи, для которой Месопотамия была теперь лишь одной из подвластных территорий.
Мелкие земельные держания должны обеспечивать военные потребности государства. Более того, если судить по условиям получения земельных наделов, именно это обстоятельство когда-то и было главным разумным обоснованием для таких пожалований. Кроме того, распределение этих наделов было способом размещения новых поселенцев в Вавилонии и средством поддержания, мониторинга и расширения системы культивации земель. Но прежде всего эти наделы были способом извлечения материальных выгод: они обеспечивали рабочей силой государственные ведомства и пожалованные государством маноры, а также возвращали значительную часть произведенной в них продукции государству в виде налогов. Текст из Ниппура (Durand 1981 (F 98): ил. 50 АО 17637), как кажется, перечисляет ежегодные подати, уплачивавшиеся некоторыми составными частями одной хатру\ общая сумма — тридцать три мины серебра. Если эта цифра типична, тогда более шестидесяти известных нам хатру одной только ниппурской области платили каждый год более тридцати вавилонских талантов серебра.
60 	Joannès 1982 (F 116): 25 и 45 — автор рассматривает свидетельства об этом процессе, датируемые уже от времени царствования Дария I. См.: Stolper 1988 (F 179): 139 сл.
ά Van Driel 1989 (F 200).


Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление
309
Манориальная организация, накладывавшаяся на систему мелких землевладений, представляла собой некий распределительный механизм. Через него натуральные богатства жаловались царским друзьям, это было средством назначить лиц, ответственных за контроль над некоторыми важными в местном масштабе элементами управления (как, например, над царской «сокровищницей» и «поместьем конюшего», упоминаемыми в текстах Мурашу), а также это было способом передачи отдельных доходных статей короны — а именно налогов и рабочей силы мелких землевладельцев — напрямую членам правящих классов минуя централизованные органы распределения. Этот механизм не просто создал слой поместного «дворянства», но, как показывают тексты Мурашу, благодаря ему кормились представители имперской аристократии, участвовавшие в интригах ахеменидского двора. Данная система давала им богатство и административные обязанности и, соответственно, определенную реальную политическую власть в провинции.
Такое распределение власти должно было ограничивать возможности провинциальных наместников. Распространенным является взгляд на ахеменидских сатрапов как на настоящих суверенов на своих территориях, получавших высокую степень политической автономии в целях обеспечения внутреннего единства провинций. Однако, когда значительные местные ресурсы контролировались такими лицами, как Парисатида, Артоксар, Арсам и принцы царского дома, от наместника Вавилонии — для сохранения власти — требовалось умение идти на сделки и вести конкурентную борьбу как в провинции, так и при имперском дворе. Поэтому распределение маноров было не только способом вознаграждения царских друзей, но и средством проверки их потенциальных соперников. (Ксенофонт. Киропедия. VTDL6.5—20 — автор приписывает такую политику Киру Великому.)
Впрочем, вавилонские правовые тексты не дают подробной информации не только о системе сатрапского управления, но даже и об именах и титулах наместников. Тексты Мурашу от царствования Артаксеркса I упоминают Артарема, не приводя его титула, но указывая, что он был отцом Мануиггану, позднее названного «принцем» (мар бити, вавилонское заимствование иранского слова). Это может быть только Артарий, который, согласно Ктесию (FGrH 688 F 14.41), являлся братом Артаксеркса, отцом Меносгана и наместником Вавилонии62. Что касается царствования Дария П, то тексты Мурашу упоминают Губару, величаемого «наместником Вавилона» или «наместником страны Аккада»63; вероятно, это был тот Гобрий, который, согласно Ксенофошу (Анабасис. 1.7.12), был
62 Самое раннее упоминание Артарема содержится в тексте BE 9.39, датированном 26/VH/34 правления Артаксеркса I; последняя табличка, в которой называется вавилонский второстепенный «служащий судебного ведомства» (датабара), PBS 2/1.185, датированная 2/VD/1 правления Дария П, могла быть составлена уже после смерти Артарема.
63 Эти два титула были синонимами, и варьированию между ними невозможно приписать никакого политического смысла (см.: Stolper 1987 (F 178): 397, примеч. 38; с чем не согласны, напр.: Schwenzner 1923 (F 58): 247; Oppenheim 1985 (F 156): 564).


310
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
одним из полководцев Артаксеркса П в битве при Кунаксе. Ни один из сохранившихся вавилонских текстов не упоминает других позднеахеме- нидских наместников, поименованных у Геродота (Зопир — Ш.159; Мега- пан — VTL62; Тритантехм —1.192), как и позднеахеменидских преемников иранских «казначеев» более ранних царствований, засвидетельствованных для Вавилона64.
Кроме того, обычные вавилонские термины для «наместника», подобно их иранскому аналогу — слову «сатрап», могли обозначать не только провинциального правителя, но и подчиненного ему районного начальника65. Именно так обстоит дело с Белшуну (Велесием), который носил титул «наместник Вавилона» до и в течение того времени, когда правителем всей Вавилонии был Губару (Гобрий)66, причем Белшуну мог величаться «сатрапом» еще раньше67. Имеются и другие ссылки на таких субнаместников, также имевших вавилонские имена68. Поэтому создается ощущение, что сатрапское управление повторяло эхом организацию аристократических поместий: как и в других сатрапиях, провинциальными наместниками были обычно иранцы высокого социального ранга; они делегировали рутинное заведование местными делами районным чиновникам, набиравшимся из самой провинции. Если судить по Белшуну, некоторые районные должностные лица, такие как смотрители за поместьями и группами хатру, могли переносить политические неурядицы с меньшими для себя потерями, нежели их аристократические начальники.
И всё же реальное поведение сатрапского правительства не вполне документировано. Белшуну был привлечен к вынесению судебного решения по спору о пропавшей храмовой собственности (см. сноску 37). Его начальник Гобрий, видимо, осуществлял надзор за царскими агентами, которые заведовали вопросами использования каналов и коронных зе¬
64 Dandamayev 1968 (F 15).
65 О вавилонских пихату, пахату и родственных титулах см.: Stolper 1989 (F 181): 290 сл. В правовых текстах синоним мумсИиру не появляется, но его использование при Ахе- менидах подразумевается в упоминании мумсёируту («наместничество», «сатрапия») рядом с вавилонскими административными титулами (машенну, рабумму) в одном астрономическом дневнике от времени Артаксеркса П (Sachs—Hunger 1988 (F 172) No —366 A ii 8).
66 Самое раннее упоминание: YBC 1.1550, —/—/2 или 3 правления Дария П; самое позднее упоминание: Fuß 14.11 No 1, 12/1/9 правления Дария П; оба текста — из архива Касра.
67 McEwan LB Tablets 48, из Ниппура, 18/Х/35 правления Артаксеркса I (?); о датировке указанной таблички см.: Stolper 1987 (F 178): 399, примеч. 47; Stolper 1988 (F 179): 150- 151; Stolper 1989 (F 181): 291, примеч. г; иная точка зрения: Zadok 1984 (F 217): 73 сл.; Zadok 1986 (F 217А): 285 сл.; КИДМIV: 194.
68 Текст из архива Касра (YBC 1.1554, —/ХЦ/2 правления Артаксеркса П (?)) упоминает Эрибу, названного «наместником Вавилона». Текст Мурашу (PBS 2/1.2, 11/—/год восшествия на престол Дария П) упоминает человека по имени Cuxa’ (§xhä’) с титулом «сатрап». Текст из Шатира (Durand 1981 (F 98): ил. 43 АО 17611, 1/ЕХ/42 правления Артаксеркса П) упоминает земельное поле, принадлежащее не названному по имени «наместнику» (шакин теми), а текст из архива Мурашу (PBS 2/1.198) упоминает «поместье наместника» (шакин маши). Два этих титула могли быть анахронизмами, вставленными вместо имен.


IV. Вавилонское общество и культура под ахеменидским влиянием
311
мель69. Текст Мурашу (PBS 2/1.21) содержит смутную ссылку на возможность рассмотрения судебного иска перед «царем, сатрапом или судьей». Другие правовые тексты упоминают судей, высокопоставленных представителей судебного ведомства, следователей, посыльных и иных судейских и административных должностных лиц. В них встречаются как иранские, так и вавилонские имена, как иранские, так и вавилонские титулы. Некоторые из этих лиц владели земельными пожалованиями. О некоторых прямо говорится как о чиновниках, непосредственно подчинявшихся наместникам, другие определенно принадлежали каким-то ведомствам сатрапской системы управления. Но они выступают главным образом в пассивной роли, как свидетели в правовых сделках, и данные тексты никак не проясняют вопроса об организации правительственных учреждений.
Эта информация о землевладении и системе управления хотя и не подтверждает во всех деталях Ксенофонтово схематическое описание сатрапского режима [Домострой. IV.4—11), она все-таки предполагает, как и Ксенофонт, что этот режим был децентрализованным. В то время, когда провинциальное управление и манориальное землевладение достигли кульминации в своем развитии, имперские аристократы тесно привязывали провинцию к ахеменидскому двору. На более низком уровне местные чиновники помогали изолировать провинциальную систему и, прежде всего, — способность провинции производить доход от периодически случавшихся политических потрясений, порождавшихся имперской политикой.
IV. 	Вавилонское общество
И КУЛЬТУРА ПОД АХЕМЕНИДСКИМ ВЛИЯНИЕМ
В эпоху ассирийской и вавилонской империй в Месопотамии появилось иноземное население — за счет иммиграции и депортаций, а также за счет вербовки воинов разбитых врагов в имперские вооруженные силы. Ахеменидская держава добавила новые сферы, на которые оказывали влияние эти процессы, — позднеахеменидские вавилонские тексты богаты свидетельствами о присутствии иностранцев. Иногда документы обозначают людей по их национальной принадлежности (перс, мидянин, маг, египтянин), а иногда называют поселения с этническим определением (напр., Деревня Карийцев)70 или именуют их по далеким городам (напр., Газа, Ашкелон)71. Отдельные организации хатру имели иноземные этнические или местные имена (напр., лидийцы, урарты, милетяне, карийцы, киммерийцы, тиряне, индийцы); большинство таких групп воз¬
69 Stolper 1985 (F 177): 48 сл.
70 См.: КИДМIV: 169; а также: ОЕСТ 10.404 (Камбис); ОЕСТ 10.406 (Навуходоносор IV).
71 Zadok 1978 (F 213): 61.


312
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
никло, вероятно, как иностранные воинские единицы, размещенные в Вавилонии. Более того, тексты изобилуют личными именами иранского, западносемитского, анатолийского, египетского и иного, не-вавилонского, происхождения. Такие имена появляются в течение всего ахеменидского периода, но источники редко фиксируют сколько-нибудь точную дату прибытия отдельных групп. Рост частотности иноземных имен — несмотря на признаки аккультурации71 а — наводит на мысль о продолжавшихся переселениях в Вавилонию.
Имена иноземного происхождения, хотя они и могли указывать на то, что их носители в настоящем или в прошлом имели какую-то связь с иммигрантскими группами, являются сомнительными индикаторами национальной принадлежности. Признаком этнического единства может быть то, что некоторые правовые тексты регистрируют сделки, заключенные между людьми с невавилонскими именами и засвидетельствованные другими лицами с именами родственного языкового происхождения, но, если не считать названий групп хатру, указания на то, что иностранцы могли формировать опознаваемые, саморегулируемые этнические анклавы, очень редки72. Вавилонские правовые тексты регистрируют специфически вавилонское поведение, и лица с иноземными именами, как оказывается, исполняют те же роли, что и лица с вавилонскими именами.
Наиболее характерным иностранным слоем являются иранцы — небольшое, но растущее меньшинство вавилонского населения при поздних Ахеменидах73. Некоторые названы держателями «земель лука» (особенно в текстах Мурашу). Многие поименованы как землевладельцы, представленные своими управляющими или экономами, причем последние носят обычно вавилонские имена. Некоторые из этих землевладельцев и многие другие лица с иранскими именами были административными или судебными чиновниками, имевшими титулы как иранского, так и вавилонского происхождения. Иногда люди с иранскими именами оказываются представителями коммерческих фирм74, а иногда — рабами, которых покупают и продают вавилоняне (Патиридата. — McEwan LB Tablets 35). Другими словами, ко времени поздних Ахеменидов иранцы (или, по крайней мере, лица с иранскими именами) должны были обнаруживаться едва ли не на всех уровнях вавилонского общества. Единственным исклю¬
71а Аккультурация — процесс восприятия пришлыми группами, иммигрантами, представителями этнических или религиозных меньшинств окружающей их культуры и языка. — A3.
72 Eph‘al 1978 (F 99): 76—83; ср. возможную ссылку на «свободных граждан Карии(?)» в: VAT 1.6043 (процитировано в изд.: Eilers 1940 (F 373): 189, примеч. 1), а также ремарку в изд.: Zadok 1984 (F 217): 67. Тесные связи, существовавшие между людьми с египетскими именами и патронимами, чьи взаимные сделки зарегистрированы в группе вавилонских текстов из позднеахеменидских Суз, следует объяснять, вероятно, не наличием какого-то этнического анклава, а общей зависимостью этих людей от учреждения или домашнего хозяйства какого-то одного чиновника; см.: Joannès 1990 (F 122): 178.
73 См.: Zadok 1977 (F 211), с дополнениями в: Zadok 1981—1982 (F 216): 139.
74 В фирме Мурашу это Тиракам, сын Багапану; см.: Cardascia 1951 (F 83): 12.


IV. Вавилонское общество и культура под ахеженидскиж влиянием
313
чением является персонал и зависимые люди вавилонских храмов, среди которых иранские имена пока не засвидетельствованы75.
Как бы то ни было, иранцы не монополизировали никаких ролей внутри тех сфер вавилонского общества и государства, которые различимы в правовых текстах. Лица с вавилонскими именами появляются также в качестве держателей мелких участков и обладателей поместий. Среди носителей иранских административных титулов или почетного наименования устабару (значение слова неясно) люди с иранскими и неиранскими именами встречаются в приблизительно равной пропорции76. Среди носителей вавилонского звания «судьи» есть люди с иранскими именами, но всё же больше их с именами вавилонскими77. Лица с иранским титулом датабара, что в грубом переводе означает «высокопоставленный представитель судебного ведомства», имеют как иранские, так и вавилонские имена78. Иранцы определенно составляли имперскую правящую аристократию, и в Месопотамии, как и повсюду, они занимали самые высшие политические посты, но, будучи небольшим меньшинством в регионе с давно устоявшимися судебными и управленческими порядками, низшие судейские и административные посты они делили с вавилонянами, а некоторые из иранцев представляли собой всего литтть часть подвластного населения провинции. Подобно другим иноземным жителям в Вавилонии, иранцы — как минимум, иранцы скромного экономического статуса — были предрасположены к аккультурации; поэтому многие лица с иранскими патронимами или этническими обозначениями имели неиранские личные имена. В Анатолии, в среде иранцев высокого статуса, аккультурация была выражена в гораздо меньшей степени, и то же самое, по всей видимости, можно сказать об иранских представителях политической элиты в Вавилонии.
Другим заметным «чужим» населением в позднеахеменидской Вавилонии были западные семиты, включая какое-то количество арабов (идентифицируются не только по личным именам, но также по названиям мест их проживания и по названиям групп хатру), финикийцы, евреи (идентифицируются только по их личным именам), а также многочисленные арамеи79.
Арамеизация Месопотамии шла уже несколько веков; ахеменидские завоевания ускорили этот процесс, распространив использование арамейского в качестве языка учета и администрации. Признаками этого непре¬
70 Однако, согласно тексту ОЕСТ 10.191 (Хурсанг-Калама, 14/1/4 правления Артаксеркса I), земля, находившаяся в руках некоего человека с иранским именем Бахамери, названа собственностью вавилонского бога Забабы — одного из главных божеств Киша.
76 Eilers 1940 (F 18): 83-89.
77 Cardascia 1951 (F 83): 20 сл.; EÜers 1940 (F 18): 108; McEwan LB Tablets 35; BM 54091 (cm.: Stolper 1991 (F 184)).
78 BM 30136, цитируется в изд.: Zadok 1977 (F 212): 107; ZA 5.279: 19 (сопоставлено М.А. Дандамаевым); BE 9.82—84, PBS 2/1.1, 34, 185 (все тексты говорят об одной и той же особе); Stolper 1985 (F 177): Ns 55, ПО.
79 Coogan 1976 (F 91); Zadok 1976 (F 210); Zadok 1977 (F 212); Zadok 1981 (F 215): 69-79; Bickerman 1978 (F 362); и др.


314
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
рывного процесса переполнены позднеахеменидские вавилонские тексты. Обычны ссылки на чиновников, обозначаемых словом сепиру, что само по себе является заимствованием из арамейского и, собственно, обозначает писца, владеющего и арамейским, и клинописным письмом, и обычно используется при упоминании грамотных административных или коммерческих агентов, но не применяется к писцам, которые составляют клинописные таблички. Арамейские «описи» — короткие тексты, написанные чернилами или выгравированные на клинописных табличках, с тем чтобы идентифицировать или резюмировать их содержание — становятся всё более частыми на табличках V в. до н. э.80. Клинописные тексты порой ссылаются на документы, написанные на коже или пергаменте; эти последние определенно были составлены на арамейском, и некоторые лакуны в доступной нам документации могли оказаться результатом частичной замены клинописной регистрации на глиняных табличках на регистрацию с помощью арамейского письма на менее долговечных материалах. И все-таки большинство упоминаний документов, написанных на коже, ссылаются не на юридические записи тех типов, которые представлены в сохранившихся клинописных текстах, а на административные распоряжения, уполномочивающие агентов на осуществление каких- то сборов или правовых действий. Большее количество административных протоколов, исходящих от правительства, могло содержаться в арамейских записях на тленных материалах, но такие документы, вероятно, составляли лишь малую часть частных вавилонских архивов.
Ни позднеахеменидские вавилонские тексты, ни более ранние административные протоколы из Персеполя не используют слово «арамейский» в качестве этнической пометы. Упоминания «ассирийских букв» у классических авторов почти определенно относятся к арамейскому языку, а эламигские тексты из Персеполя недвусмысленно называют писцов, писавших на коже — по-видимому, на арамейском языке, — вавилонянами81. Следовательно, хотя сохранение вавилонского в качестве широко распространенного разговорного языка маловероятно, использование арамейского письма и языка являлось не этническим признаком, но особенностью месопотамского образа жизни. Судя по неоднозначному критерию идентификации национальности по личным именам, люди западносемиг- ского происхождения в позднеахеменидской Вавилонии неизменно составляли меньшинство. Если исходить из того же критерия, большинство населения были вавилонянами, при этом не имеет значения то, на каком языке они разговаривали.
Данное население сохраняло клинопись месопотамских языков как для практических нужд, так и для ученых занятий. Владение клинописью не ограничивалось профессиональными писцами, ибо позднеахеменидские тексты порой составлялись сторонами, участвовавшими в сдел¬
80 Clay 1908 (F 88); Vattioni 1970 (F 202); Jakob-Rost, Freydank 1972 (F 115); Oelsner 1987 (F 154): 40 сл.
81 Hailock 1973 (F 28): 322; Stolper 1984 (F 176): 305.


IV. Вавилонское общество и культура под ахеменидским влиянием
315
ках, которые эти тексты фиксировали82. Сохранение традиций клинописной учености документировано архивами Борсиппы, Ниппура и Урука, включающими манускрипты, датированные позднеахеменидскими царствованиями. Здесь мы имеем экземпляры текстов, представляющих основное направление месопотамской ученой традиции: лексикографические тексты, списки диагностических симптомов, комментарии, гимны и ритуальные служебники83. Они являются прототипом для более обширных ученых коллекций из селевкидской Вавилонии.
Точно так же расцвет вавилонской астрономии, очевидный в астрономических текстах времени селевкидских и аршакидских царей, опирался на развитие этой науки при поздних Ахеменидах. В более крупном и более раннем из двух главных архивов поздних вавилонских астрономических текстов, который происходит из самого Вавилона, количество этих текстов неуклонно растет с середины V в. до н. э., достигая пика во П в. до н. э.84. В частности, хотя наиболее ранний датируемый астрономический дневник происходит от 652 г. до н. э., такие календари становятся по- настоящему многочисленными лишь с начала 4-го столетия, фиксируя наблюдения за небесными и метеорологическими явлениями и давая ежемесячную сводку о ценах на потребительские товары в серебре (включая записи о значительных ценовых колебаниях в пределах месяца), об уровнях реки, а иногда и о политических и религиозных событиях85. Девятнадцатилетний период времени — так называемый Метонов цикл85*1, сохранившийся в мусульманской и средневековой западной астрономии, — зафиксирован в вавилонских календарных записях в течение первой трети 4-го столетия, будучи, вне всякого сомнения, известным и отслеживавшимся с редкими отклонениями с 498 г. до н. э.86. В утверждении, что зодиак был изобретен в Вавилонии в V в. до н. э., содержится неточность, поскольку названия зодиакальных созвездий становятся традиционными по меньшей мере уже в 7-м столетии, но разделение эклиптики на двенадцать домов по тридцать градусов каждый впервые засвидетельствовано в вавилонских текстах от второй четверти V в. до н. э.87. Это нововведе¬
82 ТиМ 2—3.63 (Ниппур, Ксеркс; обязывающая запись с должником в качестве писца); VAS 3.189 (Борсиппа, Артаксеркс); Moore Michigan Coll. 50 (Борсиппа, Дарий П; расписка в получении с получателем в качестве писца); см.: Joannès 1982 (F 116): 80.
83 Hunger 1968 (F 113): N° 112,119, 120 сл., 123—133; Joannès 1982 (F 116): 6 сл.; Oelsner 1982 (F 151); Oelsner 1983 (F 152): 249.
84 Sachs 1948 (F 168): 271 сл.; Neugebauer 1967 (F 145): 965, с рис. 1.
85 Sachs 1974 (F 170): 44-48; Sachs-Hunger 1988 (F 172).
853 Метонов цикл — промежуток времени в 19 лет в лунно-солнечных календарях, использовавшийся для согласования продолжительности лунного месяца и солнечного года. Цикл состоит из 235 месяцев, включая 7 дополнительных месяцев, или из 6940 дней: Цикл состоял из 12 лет по 12 месяцев и 7 лет по 13 месяцев. Подобный цикл применялся У разных народов, а свое условное название он получил по имени греческого астронома Метона, который предложил его в 432 г. до н. э.; в 330 г. до н. э. схема была улучшена Каллиппом, а в 125 г. до н. э. — Гиппархом. —А.З.
86 Neugebauer 1975 (Н 87): 355.
87 Aaboe, Sachs 1969 (F 72): 12, текст В (475—457 гг. до н. э.); см.: Neugebauer 1975 (Н 87): 593.


316
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
ние было одним из предварительных условий для появления гороскопической астрологии, а самые ранние вавилонские гороскопы появляются в конце 5 в. до н. э.88. Астрономические достижения являются, возможно, самым важным культурным вкладом позднеахеменидской Вавилонии и не только потому, что в течение столь долгого времени они сохранялись в качестве базовых принципов науки, но также и потому, что они широко распространились среди разных обществ своего времени. Элементы вавилонской математической астрономии (как и традиционной вавилонской дивинации, т.е. гадательной традиции) появляются в Греции, Египте и Индии в V и IV вв. до н. э., будучи переданными благодаря процессу широчайшего культурного обмена, который реализовывала держава Ахемени- дов89.
Процесс вызревания ахеменидского имперского правления оставил буквальный отпечаток в вавилонских документах в виде изменений стиля глиптики89а. Если оттиски печатей в традиционном нововавилонском стиле и с соответствующими мотивами сохраняются на табличках от времени поздних Ахеменидов, то оттиски с иранскими мотивами и в самом иранском стиле становятся общими только начиная с царствования Дария I90, а оттиски с греческими мотивами и в греческом стиле спорадически появляются на табличках начиная с поздних ахеменидских царствований91. Эти постепенные изменения отражают, в частотности, возраставшее количество обращений к иноземным ремесленникам или чужим художественным моделям, но они также должны отражать проникновение в повседневное поведение вкусов, поощрявшихся имперской властью.
Использование печатей само по себе отражает постепенные перемены в сфере правового поведения. При позднеахеменидских царствованиях всё больше юридических текстов скрепляются печатями с более разнообразными формальными типами, нежели при более ранних царствованиях, к тому же скрепление частных правовых табличек печатями многих свидетелей становится распространенным обычаем92. Все эти особенности могли развиться в самой Вавилонии, но имеются и указания на то, что новые юридические условия были введены Ахеменидами. Случайные упоминания царских реестров, регистрирующих права собственности (включая как движимое, так и недвижимое имущество), оговорки в некоторых договорах о продаже рабов, требовавшие регистрации документа о продаже, а также клаузулы в других типах договоров, упоминающие передачу рабов «в царское ведомство доходов», всё это — следы ахеме-
88 JCS 6.54; Durand 1981 (F 89): ил. 52 АО 17649 (см.: Rochberg-Halton 1989 (F 167): 111—114), оба текста датируются 410 г. до н. э.
89 Pingree 1982 (F 163): 617-619.
®* Глиптика — искусство резьбы по камню. — A3.
90 Zettler 1979 (F 218).
91 Напр.: TuM 2-3 ил. 98 № XXVII и ил. 99 Ns LV; Legrain 1925 (F 133): № 971, 972 (все — из архива Мурашу); Moore Michigan Coll. 43; FuB 14.14 Ns 4, 17 N» 7; OECT 10.140 (все — из архива Kacpa); McEwan 1982 LB Tablets 35; CBS 1594; FLP 1716; HSM 8414.
92 Oelsner 1978 (F 150).


IV. Вавилонское общество и культура под ахеменидским влиянием
317
нидской налоговой и институциональной практики, которая предвосхищала практику взимания налогов с продаж рабов, собиравшиеся Селев- кидами, а также появление хреофилакиона92а, в котором продажи регистрировались93. Текст Мурашу предусматривает порку и выбривание головы и бороды в качестве меры за невыполнение обязательства94. Такое телесное наказание не типично для Вавилонии, оно является отходом от штрафов и наложений ареста на имущество в обеспечение долга, обычных в такого рода текстах. Этот пассаж одновременно и намекает на новые порядки, и воскрешает в памяти (если и не подтверждает фактами) утверждение Плутарха о том, что Артаксеркс I освободил представителей правящих слоев именно от такого вида наказаний [Моралии. 173D; ср.: Моралии. 565А; Аммиан Марцеллин. ХХХ.8-4).
Самыми заметными признаками ахеменидского влияния на поведение вавилонских ведомств служат иранские заимствованные слова, появляющиеся в вавилонских текстах с начала ахеменидского правления и увеличивающиеся в числе начиная с конца царствования Дария I. Почти все они имеют отношение к языку правовой и административной практики: титулы должностных лиц, почтительные обращения, названия институтов управления или документов. Они отражают реальные нововведения, поскольку, как следует думать, богатый язык вавилонских юридических текстов мог заимствовать эти термины лишь в случае отсутствия точных вавилонских эквивалентов. Этимология обеспечивает нас примерным рядом значений для большинства этих слов (давая в переводе такие родовые понятия, как «счетовод», «следователь», «кладовая», « канцелярия» и т. д.). Но основная их масса никогда не относилась к общеупотребительным понятиям; большинство обозначает такие должности и такие практики, которые приходили в столкновение с обычаями вавилонской деловой жизни, не будучи ее частью; по этой причине реальные функциональные взаимоотношения, стоящие за большинством этих терминов, не ясны. В вавилонских текстах селевкидской эпохи сохранилось очень небольшое количество этих терминов95.
Немногое можно сказать о переменах в вавилонской религии под ахе- менидским влиянием. В клинописных текстах нет подтверждений заявлению Беросса [FGrH 680 F 11) о введении Артаксерксом П в Вавилоне и в иных имперских центрах культа Анахиты, но такие подтверждения вряд ли можно ожидать, если данный культ был предназначен исключительно для укоренившихся здесь иранских общин. Выдающееся значение культа Ану в селевкидском Уруке уходит корнями в позднеахеменид- ский период, каковой вывод можно сделать на основании личных имен,
92а Хреофилакион (χρεωφυλάκιον, а также: χρεοφυλάκιον) — ведомство, в котором хранился реестр всех должников государства; данный институт известен по надписям П в. До н. э. из Суз, Делоса и других мест. — А.З.
93 Stolper 1977 (F 175): 259 слл.; см.: КИДМIV: 168; Stolper 1989 (F 180).
94 Stolper 1985 (F 177) Na 91 (28/—/5 Дарий Π).
95 EÜers 1940 (В 18); Hinz 1975 (F 35); Zadok 1976 (F 209): 213-218; McEwan 1981 (F 137):


318
Глава 8b. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
встречающихся в позднеахеменидских документах из Урука и содержащих в себе в качестве составной части божественное имя Ану96.
Свидетельств для расчета общих экономических стандартов поздне- ахеменидского вавилонского общества недостаточно. Условия арендных договоров из Ниппура исходят из обычных видов на урожаи зерновых, которые выглядят как хорошие или очень хорошие в сравнении с урожаями крупных земледельческих хозяйств в VI в. до н. э.97. В течение всего ахеменидского периода сельскохозяйственная рабочая сила была, вероятно, в дефиците, и договоры найма из архива Мурашу указывают на такую местную ситуацию, при которой расчетная арендная плата за землю была относительно низкой, а стоимость тяглового скота, воды и иных затрат относительно высокой, то есть ситуацию, в целом неблагоприятную для мелких собственников с ограниченным доступом к капиталу. Редкие указания на цены, разбросанные в текстах из других источников, в общем подтверждают это наблюдение. Цены на рабов находятся в более высоком диапазоне, чем в нововавилонский период, но не сильно отличаются от цен при Дарии I98. Потребительские цены в астрономических календарях характеризовались сильной волатильностью, но размах, в пределах которого они колебались, как кажется, несколько не дотягивает до пиковых значений начала V в. до н. э.99. Нет никаких серьезных доказательств резкого роста процентных ставок, падения рынков или нехватки наличности, и нет ничего, что могло бы поддержать распространенное суждение о том, что данный период был временем экономической стагнации и упадка. В целом источники подтверждают наличие ситуации общего роста, что сопровождалось поистине высокими уровнями налогообложения и что неблагоприятно влияло на мелких собственников, испытывавших на себе правовые меры принуждения. Надежной оценке этой информации, впрочем, мешает почти полное отсутствие данных об инвестициях, заработной плате и уровнях продовольственного рациона, о том, как вели себя торговля и производство, а также об основных средствах к существованию, характерных для разных сегментов населения, если не считать тех, кто был прямо заинтересован в эксплуатации недвижимости.
Вавилон сам был имперской метрополией, значение которой при поздних Ахеменидах только возрастало. Рассказы Геродота и Ктесия о городе содержат нелепые характеристики восточного общества, но при этом они дают его точное физическое описание, представляют его богатым и многолюдным. Одна вавилонская хроника упоминает царский дворец в Вавилоне при Артаксерксе (см. выше, с. 295 наст, изд.), причем дворцы, построенные нововавилонскими правителями, и при Ахеменидах поддерживались в надлежащем состоянии, и при Александре оставались
96 See Stolper 1990 (F 182): 561 и повсюду.
97 Van Diiel 1989 (F 200): 216, 222; Van Diiel 1990 (F 201): 241—249 — автор показывает значительную неопределенность этих свидетельств и предлагает этому свое объяснение.
98 Stolper 1991 (F 184): 57.
99 Oelsner 1974 (F 148): 1052 сл.


IV. Вавилонское общество и культура под ахеменидским влиянием
319
обитаемыми. В какой-то момент ахеменидского периода вокруг холма Каср (один из холмов Вавилона. — A3.) была возведена легкая ограждающая стена, которая изолировала от остального города дворцовый комплекс (построен в VI в. до н. э. при Навуходоносоре П, царе Халдейской династии. — A3.), находившийся на этом холме, знаменитые ворота Иш- тар и Дорогу процессий. На холме Каср появился также небольшой элегантный дворец с колонным портиком и колонным залом, с цветными напольными покрытиями и стенами, украшенными глазурованными кирпичами. Это была заслуга Артаксеркса П, чья фрагментированная надпись на эламском языке обнаружена на кусках черного камня, являвшегося частью цоколя одной из колонн этого строения; на данном археологическом памятнике были найдены и другие фрагменты от надписей Артаксеркса П100.
Кризисы, потрясавшие державу, только повышали значимость города. По всей видимости, именно из Вавилона Дарий П Ох предпринял свою успешную попытку взойти на имперский трон в 425/424 г. до н. э.; Вавилон был целью неудавшейся экспедиции Кира Младшего в 401 г. до н. э.; в повествованиях Арриана и Квинта Курция Руфа Вавилон оставляет в тени Сузы в качестве главной царской резиденции, командного центра и военной базы для организации ахеменидского сопротивления македонскому вторжению. Когда Вавилон был потерян персами, иранское сопротивление сделалось более жестким, но ближневосточная держава Ахеменидов уже полностью себя исчерпала.
100 	См.: КИДМIV: 147, сноска 16, со ссылками; cp.: MDP 24.127 No 28 (= A2Sb на эламском языке). Также см. Weissbach в изд.: Wetzel et at. 1957 (F 205): 49, № 6 (фрагмент эккадской версии того же текста) и 48, № 1 (фрагмент с Дороги процессий на холме Каср с именем Артаксеркса на древнеперсидском); см. также: Vallat 1989 (F 194) — автор опровергает: Haerinck 1973 (Fill).


Глава 8с
X. Тадмор
ИУДЕЯ
Эта глава не задумывалась как продолжение гл. 31 САН Ш.22, к которой читатель также может обращаться в связи с периодом Восстановления Храма. Нашу главу, впрочем, можно считать дополнением к гл. ЗЬ КИДМIV, в которой Иудея рассматривается как часть державы Ахеме- нидов; здесь же мы поговорим о внутреннем развитии Иудеи в данный период.
Книги Ветхого Завета, которые относятся к нашей теме, неизбежно вызывают полемику1. В этом плане мы исходим из того (см. далее, с. 352 сл. наст, изд.), что Книга Ездры—Неемии1а была составлена, причем значительно позже самих событий, из «компоновочных блоков», включавших большое количество современного тому времени документального материала, в том числе повествование от первого лица самого Неемии; меньше определенности с вопросом о том, до какой степени здесь использован собственный рассказ Ездры. Компилятор не имел цели создать хронологически правильное изложение, к тому же он стремился построить повествование вокруг главных персон; в результате появились лакуны и большое количество недоразумений. Вопреки господствующему мнению, мы не думаем, что этим компилятором был автор «Летописца» (иначе — двух книг «Паралипоменона», в западной традиции — «Книги Хроник». — A3.) (см. далее, с. 354 наст. изд.).
1 	При обращении к Библии мы ссылаемся в основном на древнееврейский текст; там, где это необходимо, в скобках добавляются ссылки на Авторизованную версию. (Авторизованная версия — перевод Библии на английский язык 1611 г., одобренный королем Яковом I; официально признаётся большинством англиканских церквей в Великобритании и протестантских церквей в США. В нашем переводе при цитировании использован Синодальный перевод Библии в издании Российского Библейского общества 2002 г., который отличается тем, что он сверен с еврейским текстом Ветхого Завета и греческим текстом Нового Завета для устранения неточностей, допущенных при подготовке предыдущих изданий канонической русской Библии. — A3.)
1а В древности каноническая Книга Ездры была соединена с Книгой Неемии (поскольку существует еще одна Книга Ездры — неканоническая, то в случае публикации обеих книг этого пророка, каноническую называют Первой книгой Ездры, а неканоническую — Второй книгой Ездры). —A3.


I. Возвращение
321
Другого литературного материала, который мог бы помочь нам, не так много. Обозрение этого периода у Иосифа Флавия в его «Иудейских древностях» во многом зависит от какой-то опубликованной версии Книги Ездры—Неемии, и большинство его отклонений от этой книги в целом, весьма вероятно, объясняются не столько наличием у него независимой информации, сколько его желанием устранить противоречия. Гораздо больше пользы приносят современные событиям материалы: элефантин- ские папирусы2, папирусы Самарии, найденные в местности Вади-Далия3, осграконы, монеты, печати и иные остатки материальной культуры4.
I. Возвращение
1. 	Указ Кира
Вскоре после завоевания Киром Вавилона в 539 г. до н. э. он издал указ, адресованный находившимся в вавилонском плену еврейским изгнанникам, позволявший им восстановить Храм в Иерусалиме. Всё это — в контексте религиозной политики Кира — обсуждается в других местах КИДМ5. Оригинальная версия указа, вероятно на арамейском, до нас не дошла. Впрочем, его краткая версия — на древнееврейском, представляющая собой переработанную редакцию позднейшего издателя, сохранилась в Книге Ездры (1: 2—3):
(2) Так говорит Кир, царь Персидский: все царства земли дал мне Господь, Бог небесный, и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее. (3) Кто есть из вас, из всего народа Его, — да будет Бог его с ним, — и пусть он идет в Иерусалим5'1, что в Иудее, и строит дом Господа Бога Израилева, Того Бога, Который в Иерусалиме.
Структурой, стилем и терминологией указ, представленный у Ездры, напоминает другие документы данного периода. Согласно заглавному стиху, он был издан в первый год царствования Кира, то есть, очевидно, в первый год его правления в качестве царя Вавилона (538 г. до н. э.), вероятно, весной, в ходе празднования Нового года. В то же время арамейская версия, обнаруживаемая в гл. 6 Книги Ездры, была подготовлена для использования царской канцелярией. Здесь указаны размеры Храма и прямо заявлено, что средства на его восстановление должны быть взяты из царской казны [Езд. 6: 3—5).
2 Cowley 1923 (F 427); Porten 1968 (F 504); Grelot 1972 (F 443). Тексты переизданы в: Porten and Yardeni, 1986 — (F 505).
3 Cross 1969 (F 370); 1985 (F 371 A); 1988 (F 371B).
4 Основной материал собран в издании: Stem 1982 (F 397), резюмирован в работе: Stem 1984 (F 398).
5 См.: КИДМ IV: 58, 158.
5а Иными словами: «Те, кто принадлежит к Его народу — да пребудет с ними их Бог! — пусть идут в Иерусалим...» — A3.


322
Глава 8с. Иудея
Указ пробудил большие надежды. Разрешение на восстановление Храма за счет средств царского дома само по себе стимулировало возвращение в Иерусалим. Уже в 538 г. до н. э., в год обнародования указа, было организовано возвращение первой группы евреев. Говорится о 42,36 тыс. человек (Езд. 2: 64), вместе с 7,337 тыс. рабов обоих полов и более чем двумя сотнями музыкантов, также мужчин и женщин. Эти цифры, по-видимому, отражают совокупную численность нескольких волн переселенцев за время правления Кира и его преемников, а некоторые исследователи допускают, что в действительности указанные сведения охватывают всех тех, кто вернулся вплоть до времени Ездры. Можно предполагать, что процесс возвращения прервался в какой-то момент во время войн, которые вел в Египте Камбис. Ясно, что значительное число изгнанников решили остаться в Вавилонии, несмотря на восторженный призыв Второисайи:5Ь «Выходите из Вавилона, бегите от Халдеев, со гласом радости возвещайте и проповедуйте это...5с» [Ис. 48: 20). За пятьдесят лет изгнания выселенные иудеи укоренились в своей новой стране, а их экономическое положение здесь, несомненно, было вполне приемлемым.
2. 	Шешбацар, «князь Иудеи»
Возвращавшихся из изгнания возглавил Шешбацар — «князь (nâsî) иудеев» [Езд. 1:8), который в арамейском документе того времени (Там же: 5: 14) называется также «областеначальником» (реha). Именно Шешбаца- ру персы отдали золотые и серебряные сосуды, похищенные из Храма Навуходоносором. Передача этих сосудов в изначальное святилище согласуется с политикой Кира — как она сформулирована в его прокламации к вавилонянам (КИДМIV: 157—158), за исключением того, что в этом последнем случае речь идет о богах, которые были возвращены в свои храмы, восстановленные теперь по царскому распоряжению.
Шешбацар, возможно, был князем из колена Давыдова, и наиболее вероятным6 является его отождествление с Шенацаром, сыном Иехонии ( 1 Пар. 3: 18). Впрочем, гипотеза о том, что Шешбацар и Зоровавель (см. далее) — одно и то же лицо7, должна быть отвергнута. Шешбацар — это вавилонское имя (.Шамаш-аба-уцур, Samas-aba-usur означает «(бог) Шамаш [произносимое как “Шашу”] охраняет отца!»). Зоровавель — также вавилонское имя (Zêr-Bâbili означает «семя Вавилона»), при этом не известно ни одного человека, который бы носил два вавилонских имени одновре¬
5ЬВтороисайя — так именуют неизвестного пророка, автора гл. 40—55 Книги Исайи, жившего во времена вавилонского плена и лично пережившего возвращение из изгнания. — А.З.
5с Другими словами: «Уходите из Вавилона, бегите из Халдеи! Радостным криком возвещайте, провозглашайте, несите эту весть до края земли...»
6 См., напр.: Cross 1975 (F 371): 12, примеч. 43;Japhet 1982 (F 377): 96; такая идентификация отвергается в: Berger 1971 (F 359); Williamson 1985 (F 400): 5.
7 Видимо, такова точка зрения Иосифа Флавия (Иудейские древности. XI. 13—14), и время от времени она возрождается; см.: Williamson 1985 (F 400): 17.


П. Строительство Храма
323
менно. Эти вавилонские имена не должны удивлять нас. Иноземные князья, захваченные и депортированные вавилонянами (или до них ассирийцами) либо взятые как заложники, возвысившиеся при царском дворе и воспитанные в духе придворной лести и лояльности царю, обычно получали вавилонские имена в качестве свидетельства их новой престижной идентичности. Данный обычай очевидным образом проявляется в прозаическом повествовании в Книге пророка Даниила (1: 7), где сообщается, что главный царский вельможа дает Даниилу и его трем товарищам вавилонские имена. Таким образом, у нас есть все основания думать, что Шешбацар возвысился при царском дворе Вавилона, подобно другим представителям семьи изгнанного Иехонии, которые жили при дворе, будучи частью окружения царя [САН ПР.2: 418—419)8.
Титул Шешбацара «князь (nâsî) иудеев» вполне соответствует тому словоупотреблению, которое использует пророк Иезекииль (34: 24; 37: 25; 45: 17; 46: 16, и т. д.) по отношению к отпрыскам восстановленной линии Давида. Формулу «князь иудеев» можно поэтому рассматривать как древнееврейскую адаптацию официального титула Шешбацара «об- ластеначальник» (река — аккадское заимствование в арамейском и древнееврейском языках). Хотя звание «князь» может намекать на еврейские надежды на то, что наместник из Давидова колена в конечном итоге сможет восстановить монархию, это не дает никаких явных доказательств относительно намерений Кира. Евреям было позволено лишь восстановить Храм в Иерусалиме. За исключением нескольких изолированных особых случаев, таких как Тир, Сидон и Ликия, иерархические структуры Персидской державы не предусматривали никаких вассальных царей, но только обласгеначальников и сатрапов (некоторые из них, конечно, могли быть представителями местных царских династий). Поскольку Кир являлся признанным царем Мидии, Элама и Вавилонии, постольку он был также и царем иудеев.
II. 	Строительство Храма
1. 	Зоровавель, сын Салафиила
Шешбацар, очевидно, служил областеначальником недолго, а преемником его стал Зоровавель, сын Салафиила821, внук — или правнук — Иехонии (ср.: 1 Пар. 3: 17—19)9. Пророк Аггей в пророчестве (1: 1), данном во второй год царствования Дария, упоминает Зоровавеля как «областена- чальника (река) Иудеи». Впрочем, из этого не следует с неизбежностью
8 Судьбу Иехонии Иудейского разделил царь Ашкелона; см.: САН IIP.2: 420.
8а Салафиил — греческий вариант имени; древнееврейский вариант — Шеалтиэл, Что значит «Я просил Бога». — A3.
9 Japhet 1982-1983 (F 377).


324
Глава 8с. Иудея
(как заключают многие исследователи)10, что Зоровавель занял свой пост в Иерусалиме лишь незадолго до этой даты. Судя по размаху его деятельности, как она отражена в Книге Ездры, он находился в Иудее в течение долгого времени. Так что есть все основания думать, что Зоровавель прибыл в Иудею с одной из первых волн возвращавшихся, возможно, даже с той волной, которую привел Шешбадар. Когда Шешбадар умер, заранее назначенным преемником оказался Зоровавель.
Это предположение дает последнему достаточно времени, чтобы укрепить свое положение в Иудее, что подразумевается в пророчествах А1тея и Захарии. Более того, ввиду волнений и глубоких политических кризисов, потрясавших державу после смерти Камбиса, в особенности от момента вступления Дария на престол до конца его первого года, какая- то иммиграция из Вавилона в Иудею в этот период кажется весьма сомнительной. Вавилония страдала тогда от смуты [КИДМIV: 164—166), и длинный путь через империю был, по всей видимости, крайне опасным и совсем не годился для свободного перемещения гражданских лиц. Кроме того, период мятежей, которые поднимались от имени отпрысков местных династий [КИДМ IV: 78—84), вряд ли являлся подходящим временем для назначения давидитов в качестве наместников Иудеи.
Зоровавель являлся не единственным предводителем общины возвращавшихся репатриантов; он делил бремя лидерства с Иисусом, сыном Иоседековым, первосвященником {Агг. 2: 1—5; Зах. 3: 1^1). Хотя позднейший летописец возвращения в Книге Ездры (1—5) всячески старался подтвердить наличие баланса между этими двумя предводителями (подобного балансу между Ездрой и Неемией, обнаруживаемому в следующих главах этого труда), внимательный читатель пророчеств Захарии заметит явное напряжение, если только не прямое соперничество, между ними, возникшее в какой-то момент. Захария описывает Иисуса как одетого «в запятнанные одежды» и говорит о «сатане, стоящем по правую руку от него, чтобы противодействовать ему» [Зах. 3: 1—3). Намекая на превосходство Зоровавеля, пророк выражает надежду на то, что Иисус будет очищен от какого-то неназванного обвинения, предъявляемого ему, и что в конечном итоге «совет мира» будет между ним и Зоровавелем, которому, согласно Захарии (б: 13), предназначено занять трон, и не просто из-за силы его позиции как персидского областеначальника, но из-за того, что он — отпрыск Давидова рода.
Ряд заявлений в пророчествах Аггея и Захарии, бывших непосредственными свидетелями событий, предполагают, как кажется, что фундамент Храма заложил не Шешбацар, как заявляли старейшины из Иудеи в своем письме к Таттенаю, наместнику Заречья [Езд. 5: 16), но Зоровавель. Захария говорит ясно (4: 9): «Руки Зоровавеля положили основание дому сему; его руки и окончат его», при этом Аггей даже указывает дату закладки Храма — «двадцать четвертого дня девятого месяца» [Агг. 2: 18), то есть 30 декабря 521 г. до н. э.
10 	Напр., Wanke в изд.: CHJud (F 372): 164.


П. Строительство Храма
32 5
Рассматриваемые события невозможно понять до конца без тщательного изучения датировок, вставленных в тексты Аггея и Захарии. Высказывается догадка11, что годы царствования Дария в Книге Ездры— Неемии не согласуются с системой, действовавшей в то время в Вавилонии и Заречье, сообразно которой каждый год начинался 1 нисана и сообразно которой год, считающийся первым годом правления Дария, не мог начаться ранее 14 апреля 511 г. до н. э. Эти даты надежны лишь при допущении, что Дарий (и только он) отсчитывал свое царствование от смерти Камбиса в июле 522 г. до н. э. или, возможно, даже от восшествия Гауматы (Смердиса) в марте того же года. Иными словами, Дарий доначислял себе дополнительные полгода, поскольку в это время трон был занят Гауматой, коего он считал узурпатором. Тогда — по такому счету — первый год правления Дария должен был начаться весной или летом 522 г. до н. э., а не весной 521-го, как было принято в вавилонской системе подсчета царских лет.
Эта более ранняя датировка первого года правления Дария особенно хорошо согласуется с полными надежд ссылками Аггея на Зоровавеля, который должен был прийти тогда, когда Дарий еще изо всех сил старался подавить восстание в Вавилонии и Эламе (последнее из тех, с которыми ему пришлось бороться), то есть зимой 521 г. до н. э. (на второй год его царствования, согласно такому подсчету). То же верно и в отношении пророчества Захарии о 24-м дне месяца шевата второго года правления Дария, где говорится о воцарении в земле мира (1: 11) — явный намек на ситуацию, сложившуюся вскоре после того, как Дарий подавил все беспорядки и упрочил собственную власть. Напротив, если верна хронология, широко принимаемая до сих пор12, согласно которой первый царский год Дария начался не ранее апреля 521 г. до н. э., тогда из этого следует, что в пророчествах Аггея падение Персидской державы и восстановление Зоровавелем монархии в Иудее приурочивались ко времени много позже подавления восстаний; такие упования вряд ли соответствовали реальным обстоятельствам (т. е. тому времени, когда ожесточенная борьба с повстанцами еще далеко не закончилась. —A3.).
Данное пророчество Аггея, хотя в реальности оно и не подстрекало к мятежу, связывало Зоровавеля с ожиданиями, которые не могли не возбудить персидских подозрений. Именно это могло быть причиной устранения главы племени Иуды вскоре после его официального утверждения в Иудее. Когда Таттенай, персидский наместник Заречья, прибыл в Иерусалим (см. далее), договаривался с ним не Зоровавель, а старейшины евреев, что необычно для любого правления. Возможно, последнего не было тогда в Иерусалиме, и он вполне мог быть свергнут, так и не завершив постройку Храма.
11 Bickerman 1981 (F 363): 23-28.
12 См.: Ackroyd P.R. // JNES 7 (1958): 15-22; САН ПР.2: 456; Peterson D.L. Haggai and Zachariab 7. 7 (Philadelphia, 1984): 43—44.


326
Глава 8с. Иудея
2. 	Отсрочки и завершение
Почему Храм не был отстроен немедленно, в самом начале периода Восстановления, что было санкционировано указом Кира, адресованным евреям? В гл. 4 Книги Ездры древний летописец объясняет эту неудачу помехами, чинившимися «врагами Иуды и Вениамина», то есть «народом той земли», которому было отказано в возможности участвовать в строительстве Храма (Езд. 4: 1—3). Враги стали препятствовать иудеям и «подкупали против них советников, чтобы разрушить предприятие их» и воспрепятствовать окончанию работ (Езд. 4: 4—5). Хотя этот рассказ и может содержать зерна исторической правды, он, скорее всего, отражает историю борьбы Неемии с вождями Самарии, а возможно, относится и к еще более позднему периоду — ко времени разрыва с самаритянами в IV в. до н. э. (см. далее, с. 348—351 наст. изд.).
Еще одно предположение состоит в том, что не один только народ Самарии пытался помешать постройке Храма; персидские чиновники в провинциальной администрации будут постоянно чинить препятствия работам на Храме и восстановлению Иудеи в целом. Источники прямо ничего об этом не рассказывают, но нет ничего невероятного в том, что должностные лица и чиновники провинции Заречья не торопились выполнять указ Кира или оказывать поддержку строительству Храма.
Впрочем, кажется более вероятным, что главной причиной отсрочки была тяжелая экономическая ситуация в Иудее этого времени, сложившаяся, возможно, в результате продолжительной засухи (Агг. 1: 6). Дополнительные подробности содержатся в рассказе Захарии (8: 10), которые могут указывать также на общественные беспорядки. Сочетание таких проблем с неизбежностью должно было вызвать массовое отчаяние и ощущение того, что для восстановления Храма время еще не пришло.
Общий настрой в народе, пытавшемся как-то оправдать свою неудачу в этом деле, сжато описан в книге пророка Аггея: «Народ сей говорит: “не пришло еще время”, не время строить дом Господень» (1:2). Термин «время» (cet) здесь следует понимать как предопределенный и предустановленный период времени. Идею, подразумеваемую в народном девизе «не пришло еще время», нужно объяснять в контексте других пророчеств13. Здесь определенно содержится отсылка к предсказанию Иеремии о том, что страна будет пустынею в течение семидесяти лет, когда она будет управляться царем Вавилона (Иер. 25: 11—12). Иеремия объяснял эти семьдесят лет как три поколения — Навуходоносора, его сына и его внука, — в течение которых народ Иудеи должен будет служить царю Вавилона, «доколе не придет время (cet) и его земле, и ему самому» (Иер. 27: 7), и даже думать не стоит об освобождении, пока не истечет время кары.
«Семьдесят лет» фигурируют также как стандартный срок наказания у Исаии в припеве о Тире: «<...> забудут Тир на семьдесят лет» (Ис. 23: 15); лишь по истечении семидесяти лет о Тире смогут вспомнить и во¬
13 	Ackroyd // JNES 7 (1958): 23-27; Meyers, Meyers 1987 (F 384A): 117-118.


П. Строительство Храма
327
зобновится его общение со всеми народами. Тот же промежуток времени упоминается в контексте возмездия в надписи Асархаддона14, царя Ассирии (681—669 гг. до н. э.), в связи с разрушением Вавилона его отцом Си- наххерибом в 689 г. до н. э. Согласно этому тексту, вавилонский бог Мар- дук определил, чтобы Вавилон «лежал заброшенным в течение семидесяти лет», но Мардук всё же смягчился: помиловал город и превратил «семьдесят» в «одиннадцать»;15 восстановление Вавилона и в самом деле началось в первый год Ассархаддонова правления. Периоды катастроф предустановлены и в других ассирийских и вавилонских литературных произведениях; это была эпоха, когда и пророчества, и знамения воспринимались исключительно серьезно — не важно, имели они в виду предопределенное время (в аккадском — adannu) или нет.
Значение, придававшееся народами древнего Ближнего Востока предсказаниям о разрушении и восстановлении храмов, не должно нас удивлять. Принцип теодицеи (т. е. богооправдания. — А.З.) предполагает, что разрушение любого храма — включая Дом YHWH (Яхве) в Иерусалиме — непременно было проявлением божественного гнева. В ярости бог предопределял разрушение своего храма и так наказывал своих поклонников, лишая их законного места осуществления обрядов. Храм, однажды разрушенный, мог быть восстановлен лишь по выявлении наказа бога, чей гнев усмирялся. В Месопотамии такие наказы выявлялись через знамения, толковавшиеся астрологами и гаруспиками (предсказателями, гадавшими по внутренностям животных. — А.З.). В Израиле это был пророк, который объявлял о таких наказах. Иеремия, например, неоднократно подчеркивает, что за божественной карой последует искупление: Иерусалим восстанет из руин; его изгнанники — как те, которые были переселены ассирийцами, так и те, которые теперь выселяются халдеями, — вернутся в свои дома; Храм восстанет вновь, и слава Давидовой монархии будет возрождена (напр.: Иер. 33: 14—18).
Народу Иудеи теперь было ясно, что в части разрушения Иерусалима пророчество Иеремии уже исполнено, как и приличествует истинному пророчеству (согласно представлениям той эпохи; ср.: Втор. 18: 21—22). Поэтому изгнанники были уверены, что опустошение продолжится ровно семьдесят лет; любое неурочное действие будет достойно порицания. Семьдесят лет должны были истечь в 527 г. до н. э., если считать, по более милостивому взгляду, от депортации Иехонии в 597-м, либо в 516-м, если считать, при более строгом подходе, от действительного разрушения Храма в 586 г. до н. э. При любом подсчете период наказания уже почти закончился, и можно легко понять значение содержащегося во «Второзаконии» и у Исаии страстного призыва к изгнанникам в Вавилоне (накануне его захвата Киром) в том смысле, что, несомненно, «исполнилось время борьбы его [Иерусалима], что за неправды его сделано удов¬
14 Luckenbill (первый интерпретатор этого пассажа) 1927 (F I34A): 243, §643; Borger 1956 (F 80): 15; JNES 18 (1959): 74.
ь Перестановка соответствующих клинописных знаков легко превращает 70 в 11.


328
Глава 8с. Иудея
летворение, ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои»15а [Ис. 40: 2), и что освобождение теперь близко.
В начале царствования Дария опять обратились к пророчеству о «семидесяти годах», более строго отсчитывая время от момента разрушения Храма. Отсюда и возник распространившийся в народе лозунг, цитируемый у Аггея (1: 2), что не пришло еще время строить Храм. Тем не менее Аггей и его сторонники, похоже, к тому времени уже доминировали в общественном сознании, и именно в этот год, второй год правления Дария (согласно вавилонской системе счета), восстановительные работы начались.
Пока продолжалось строительство Храма, очевидно, в третий (или четвертый) год Дариева царствования, персидский областеначальник Заречья, Таттенай, прибыл в Иерусалим и пожелал узнать, кто позволил евреям восстанавливать их Храм. Таттенай известен нам по вавилонским документам того времени [КИДМIV: 194). Его имя пишется здесь как Таттану (Tattanu), а его непосредственным начальником является Унггану (Ustanu), чьим титулом в этих документах было «наместник Вавилона и Заречья». Данный визит, судя по всему, стал частью некой реорганизации провинции16 после подавления Дарием восстания по всей державе. Принимавшие Таттеная представители евреев не смогли предъявить требуемый документ и, соответственно, доказать, что они действовали по прямой санкции Кира. Всё же они рассказали Татгенаю историю этого указа, упомянули Шешбацара и усилили свою аргументацию указанием на то, что работы в действительности были начаты при Кире и никогда не прерывались, хотя и не были закончены. Соответственно, они ходатайствовали о проведении разыскания в «царском казначействе» в Вавилоне, где копию Кирова указа можно было, вероятно, найти. Областеначальник обратился с запросом по этому делу к Дарию [Езд. 5: 3—17), и Царь повелел произвести розыск в царских архивах в Вавилоне. Официальные подтверждения наличия указа были, конечно, обнаружены, но не в Вавилоне, а в крепости в Экбатанах — столице Мидийского царства до их занятия Киром. Нашли не сам указ, а докладную записку Çdikhrôna) по поводу средств, выделяемых из царской сокровищницы на сооружение Храма. Дарий, чье управление державой характеризовалось строгим соблюдением законов и его претензиями на то, что он — законный преемник Кира, позволил завершить работы. Более того, он распорядился, чтобы строительство было профинансировано из царских средств провинции Заречье, согласно изначальному указу Кира, как он был резюмирован в записке. Так что народ иудейский не должен был нести затраты на восстановление, и мы можем допустить, что провинциальная бюрократия с готовностью исполнила это повеление.
15а Другими словами: «...отбыл он свою повинность, что искуплена его вина. Получил он от Господа двойное воздаяние за все свои грехи». — A3.
16 	Более уже нельзя думать, что Заречье было в это время официально отделено от Вавилонии; см.: КИДМ TV: 196—197, 193—194.


П. Строительство Храма
329
Работы теперь не прерывались и были окончены вскоре, в третий день месяца ад ара, в шестой года царствования Дария [Езд. 6: 15), то есть 12 марта 515 г. до н. э. (по вавилонскому царскому летоисчислению). Далеко не случайно, что работы по восстановлению были в самом деле завершены по истечении полных семидесяти лет после разрушения Храма в 586 г. до н. э. Создается впечатление, что вернувшиеся из изгнания, свидетельствуя об исполнении судьбоносных пророчеств Иеремии, старались окончить работы в правильное время, как бы объявляя, что «чаша ярости Его» [Ис. 51: 17) теперь испита и что пришла новая эра, которая настала по божественной милости17.
3. 	Иерусалим как храмовый город
С постройкой Храма все положения оригинального указа Кира были исполнены, включая главное — превращение Иерусалима в полноценный храмовый город. Эта особая привилегия затем была подкреплена в декрете Дария, принятом по поводу жертвенного культа, в особенности по поводу жертвоприношений во имя благоденствия Царя и его сыновей [Езд. 6: 10). Кир в том же духе предписывал в своей цилиндрической надписи из Вавилона, чтобы все боги, вернувшиеся по его милости в свои храмы, ежедневно просили Мардука о благоденствии самого Кира и его сына Камбиса [ANET р. 316). Такие жертвы за преуспеяние правителей продолжали приноситься в Иерусалиме и при Птолемеях, Селевкидах и римлянах; отмена данной практики в 68 г. н. э. сигнализировала о начале великого восстания против Рима. Можно предположить, что Храм и его персонал были освобождены от налогов и от участия в проектах, предполагавших принудительные работы, обычные для Персидской державы. В других частях империи важные храмы также наделялись особыми льготами и освобождались от указанного бремени. Благодаря такому подходу правительство обеспечивало лояльность крупных храмов; их жрецы, вероятно, получали также и экономические привилегии (ср.: КИДМIV: 158—159). Таким образом, новый статус Иерусалима и его Храма как крупного центра — культового, духовного и даже политического — не отличался от статуса иных храмовых городов этого периода, в особенности находившихся в Вавилонии. Жречество увеличивало свою экономическую мощь, делая это тем способом, который продолжал использоваться вплоть до экономических реформ Неемии. Вполне естественно, что с того времени жрецы благодаря их исключительной роли в Храме приобрели гораздо более прочное положение и престиж в иудейском народе. Иерархию возглавлял первосвященник, которого, видимо, постепенно начали рассматривать как признанного предводителя народа. Но, по контрасту со временем Зоровавеля и Иисуса, которые делили обязанности, связанные с лидерством, вакуум, возникший после исчезновения Зоровавеля, был поначалу заполнен не первосвященниками и пред¬
17 	О материальных свидетельствах по Второму Храму см.: САН ПР.2: 437—439.


330
Глава 8с. Иудея
ставителями их семей, а скорее, «старцами евреев» — советом, которому предстояло превратиться в постоянный правительственный институт на поздней стадии периода Второго Храма.
Ближе к концу персидского периода в организационной структуре храмового персонала произошли новые изменения. Главным источником по этим переменам является Первая книга Паралипоменон (Первая книга Летописей), в которой мы читаем о двадцати четырех жреческих разделениях, или чередах (24: 7—18). Это разделение хорошо документировано древнееврейскими источниками, распределенными по времени от конца эпохи Второго Храма до византийской эпохи18. В Первой книге Паралипоменон (23) перечислены также группы левитов18а, которые теперь были учреждены официально, как и группы музыкантов и привратников. Большинство этих изменений перечислено там как реформы, проведенные Царем Давидом, но исследователи в целом соглашаются, что их осуществление следует приписывать заключительной фазе периода после вавилонского пленения19.
4. 	От Зоровавеля до Ездры
Шестьдесят лет или около того, отделившие завершение Храма от прибытия Ездры, являются одним из самых темных периодов истории Восстановления. Автору Книги Ездры, который был верен своему методу выстраивания исторического повествования вокруг крупных деятелей, сказать об этом периоде, по сути, нечего. Несколько намеков, которые можно найти у Ездры, являются определенным доказательством напряженности, возникшей между вернувшимися и некоторыми общинами в Самарии. Это напряжение, о котором нам не сообщается никаких подробностей, стало мотивом для написания обвинительного письма, посланного Ксерксу (486—465 гг. до н. э.). Его содержание не приводится среди документов в гл. 4 у Ездры, меж тем как другое подобное письмо, посланное Артаксерксу (465—424 гг. до н. э.), процитировано в ней целиком. Это письмо с просьбой остановить строительство евреями стен вокруг Иерусалима написали Рехум, bëcel tëcem (в аккадском: bël-tëmi) — некое должностное лицо, ответственное за составление официальных документов20, и писец Шимшай; написали они его от имени общины Самарии — потомков народа, переселенного туда ассирийцами за несколько веков до этого (написания письма. — А.З.) (САН ИР.2: 342—344). Авторы письма ссылались на то, что Иерусалим всегда считался мятеж¬
18 Schürer, Vermes, Millar 1973-1987 (F 394) Π: 245-250; Williamson H.G.M. // VTSupp. 30 (1979): 251-268.
18a Левиты — потомки Левия, сына Иакова, которые у израильтян образовывали касту низших священнослужителей. — А.З.
19 Schürer, Vermes, Millar 1973-1987 (F 394) Π: 251-256.
20 Недавнее обсуждение этого выражения см. в изд.: Lewis 1977 (А 33): 10, примеч. 38; Stolper 1984 (F 176): 305, примеч. 17.


Ш. Ездра и его миссия
331
ным городом, и предостерегали Ксеркса: если стены будут достроены, уплата податей Царю прекратится и царская казна понесет убытки {Езд. 4: 7-16).
Хотя события, подробно изложенные в начале письма, не содержат ничего из известного исторического фона, здесь подразумевается дерзкая попытка восстановить стены Иерусалима и таким образом укрепить его репутацию в качестве привилегированного храмового города. По окончании работ Иерусалим должен был получить преимущество над Самарией, которая также была местонахождением областеначальника, но не имела никакого храма. Из-за этого вожди Самарии энергично сопротивлялись восстановлению иерусалимских стен, и их петиции, конечно, возымели свое действие. Они смогли убедить Артаксеркса, что эта акция евреев создает угрозу, и тот повелел остановить строительство; одновременно он издал предостережение, запрещавшее наносить евреям какой- либо вред. Его приказы были исполнены, и стены Иерусалима пролежали в руинах вплоть до прихода Неемии.
В данном контексте нелишне отметить, что Артаксеркс был особенно чувствителен к любому намеку на мятеж. Его отец Ксеркс был убит, да и сам он взошел на трон только после уничтожения его старших братьев21. Восстания вспыхнули по всей державе. Против персидского сюзерена поднялся Египет, поддержанный Афинами; афинские корабли встали якорем у Кипра и даже приблизились к берегам Палестины [КИДМIV: 182—183; V: 74). Вполне вероятно, что эта ситуация позволяет объяснить два главных события еврейской истории в первые годы царствования Артаксеркса: приостановку несанкционированного строительства стен Иерусалима и миссию Ездры в Палестине по специальному позволению и с поддержкой от центрального правительства.
III. 	Ездра и его миссия
1. 	Полномочия Ездры
Современные исследователи расходятся в вопросе о хронологической по- следовательности деятельности Ездры и Неемии. Ряд крупных специалистов22 настаивают на том, что библейская датировка, «в седьмой год царя Артаксеркса» [Езд. 7:7), имеет в виду правление не Артаксеркса I (465— 424), а Артаксеркса П (404—359 гг. до н. э.), предполагая, что Ездра вышел на сцену примерно через пятьдесят лет после Неемии. С другой сго-
21 Stolper 1988 (F 61): 196 — здесь приводится первичное свидетельство (ВМ 32234) об умышленном убийстве. Греческие источники пока еще не пересмотрены в свете данного текста.
22 Лучше всего данная точка зрения рассмотрена в изд.: Rowley 1952 (F 390): 131—159; Rowley 1963 (F 591): 211-245.


332
Глава 8с. Иудея
роны, было выдвинуто предположение23, что текст испорчен и здесь следует читать «в тридцать седьмом году Артаксеркса [I]», то есть в 428 г. до н. э., и эта датировка также помещает Неемию до Ездры. Однако, видимо, нет никаких определенных свидетельств, которые бы оправдывали исправление датировок, содержащихся в источниках, и инверсию в последовательности событий, как она описана издателем книг Ездры— Неемии; поэтому кажется предпочтительным принять данный аспект библейского рассказа и предположить, что миссия Ездры всё же предшествовала миссии Неемии24.
Ездра, сын Сераии, происходил из рода первосвященников [Езд. 7: 5); генеалогия в гл. 7 Книги Ездры относит его к садокитской линии. Другим его титулом, указанным в выданной Царем верительной грамоте [нигите- ван, nistëwân. — Езд. 7: 12—26), является «учитель Закона Бога Небесного» («sëphar data di cëïâh sëmayâ». — Там же. 7: 12; «data» — это древнеперсидское слово, означающее «закон»). Данный титул очень похож на обозначение «книжник, учащий словам заповедей Господа» (Там же. 7: 11). Еще одним похожим обозначением для Ездры является «книжник, сведущий в Законе [тора, tômh, учение, наставление] Моисеевом» [Езд. 7:6); «сведущий книжник» («sôpkër mâhïr») — это древний титул, появляющийся уже в угаритских документах ХШ в. до н. э.
Общепринято, что термин «книжник» в нашем случае не подразумевает человека, который переписывает книги Закона или иные священные тексты. Его, скорее, следует понимать как официальное обозначение некой должности в имперской администрации25. Часто думают, что Ездра был духовным лидером общины и обладал как возможностью, так и правом собрать большое количество евреев для сопровождения его в Иудею. Влекущая за собой серьезные последствия верительная грамота, полученная им от Царя, полностью приведенная в Книге Ездры, давала ему полномочия по назначению должностных лиц и судей в общине и по исполнению приговоров в соответствии с законом его Бога и законом Царя. Он получал власть накладывать суровые наказания вплоть до смертной казни [Езд. 7: 25—26). Грамота усилила его влияние, причем не только среди евреев в провинции Иудея, но также среди евреев, постоянно проживавших в сатрапии Заречье, которые соблюдали «Закон Бога Небесного»26.
23 Bright 1960 (F 366); Bright 1981 (F 367): 391—402; см., впрочем: Emerton 1966 (F 374).
24 Краеугольным камнем всей хронологии является убежденность в том, под Артаксерксом, в двадцатые годы правления которого Неемия прибыл в Иерусалим, следует понимать Артаксеркса I. Время от времени появляются аргументы в пользу того, что нельзя исключать вероятность отнесения миссии Ездры ко времени Артаксеркса П и датировать ее 385/384 г. до н. э.; из недавних работ см.: Saley 1978 (F 392) — в своих рассуждениях автор отталкивается от папирусов Самарии. См., однако: Blenkinsopp // JBL 106 (1987): 420; 1989 (F 365): 205.
25 Schaeder 1930 (F 393); Stolper 1989 (F 181): 298-299.
26 Такое расширение власти Ездры вызывает определенный скепсис; но см.: Mantel Н. Ц Hebrew Union College Annual 44 (1973): 63—71; Williamson H.G.M. в изд.: Clements KE. The World of Ancient Israel (Cambridge, 1989): 154.


Ш. Ездра и его миссия
333
Царь разрешил Ездре передать Храму золотые и серебряные сосуды, дары от Царя и его советников. Он также дал ему особое разрешение получать всё необходимое из царской сокровищницы и предписал царским казначеям Заречья «немедленно выдавать» всё, что потребует Ездра {Езд. 7: 19—21). Более того, Царь повелел (Там же. 7: 24), чтобы впредь жрецы, левиты, певцы, привратники и прочие служители Храма были освобождены от уплаты государственных сборов, «податей, налогов и пошлин» (imindd, bëlô, bälakh, τ. е. сборов, хорошо известных по вавилонским документам этого периода, таких как mandattu, biltu и ilku). Коротко говоря, верительная грамота [nistëwân) даровала Ездре далеко идущие привилегии именно как лидеру, тем самым значительно повышая престиж общины тех, кто вернулся из вавилонского плена и группы сопровождавших его людей. Весьма вероятно, что документ, который демонстрирует хорошую осведомленность о внутренних делах еврейской общины, изначально был разработан самим Ездрой27. Полномочия были широки, однако поражает контраст между ними и, скорее, скромным масштабом деятельности Ездры, как она описана в его биографии.
2. 	Духовное пробуждение в Вавилоне
Бурные события, происходившие на международной арене, и последовавшее укрепление власти Артаксеркса были не единственными факторами, которые способствовали отбытию Ездры во главе группы из 1754 возвратившихся. Организации этого переселения в данном конкретном случае не в меньшей степени способствовала сама еврейская община. Изучение еврейских имен в документах дома Мурашу (семьи вавилонского бизнесмена, чье дело было основано как раз в то время в городе Ниппур) обнаруживает одну важную особенность, до сих пор не отмеченную в данном контексте. Оказывается, что около середины V в. до н. э. еврейский склад ума, как кажется, претерпел явную перемену: изгнанники в третьем поколении начали вновь использовать еврейские имена с тео- форным элементом «yahu» и, одновременно, многие составные имена, включающие элемент «hanan» («был милостив»)28. Это наблюдение, если оно верно, вполне может свидетельствовать о том, что община изгнанников, осевшая в области Ниппура, начала выказывать восстановление интереса к своему еврейскому наследию в первой половине V в. до н. э. Если бы это локальное пробуждение таких чувств можно было применить ко всему вавилонскому еврейскому сообществу, то здесь мы имели бы уникальное свидетельство духовного процесса, который достиг апогея в иммиграции во главе с Ездрой.
Мемуары Ездры содержат список глав семейств иммигрантов, которые его сопровождали, прежде всего — жреческих родов. Ездра предпри¬
27 Schaeder 1930 (F 393): 53 слл. Ср., однако, 11: 24 у Неемии, где говорится о «доверенном от царя по всяким делам, касающимся до народа».
28 Bickerman 1978 (F 362): 7, с табл. 1, основанной на: Zadok 1976 (F 210).


334
Глава 8с. Иудея
нял специальные усилия, чтобы включить в свою группу левитов; они были необходимы из-за их компетенции в деле служения в Храме. В общем, возвратившиеся с этой волной были членами семей и кругов, имевших особо сильные связи с Иерусалимом и его Храмом.
Само время и организация этого переселения обнаруживают символическое сходство с событиями Исхода из Египта. Группа выступила в первый месяц, в тот же самый месяц, в который сыны Израиля покинули Египет [Исх. 13: 4) (в месяце колосьев, авиве. —А.З.). Кроме того, по своему прибытию в Иудею иммигранты принесли в жертву тельцов, баранов и козлов в количестве двенадцать (тельцов и козлов. —А.В.). Возможно, акцент на этом числе был сделан для того, чтобы изобразить соучастие всего народа в деле возвращения к Сиону.
3. 	«Общество пришедших из плена» и «народы стран»
Несмотря на большой авторитет Ездры, его реальные действия были ограничены лишь рамками «пришедших из плена» [голах, göläh, община изгнанников). Как видно по фрагментам мемуаров Ездры и по рассказу составителя Библии, главной заботой Ездры было не политическое или социальное благополучие народа в Иерусалиме и Иудее, а связи между вернувшимися и местными жителями, которые не испытали духовного возрождения изгнанников. Ездра адресует свои увещевания к «пленникам», «детям плена», «переселенцам» и к «пришедшим из плена» [Езд. 8: 35; 9: 4; 10: 6, 8), тогда как его оппоненты называются «народами земель» (в синодальном переводе: «народами иноплеменными». — А.З.) [«саттё hä-°äräsöt», мн. ч. от «сат ha-°ares», «народ земли». — Там же. 9: 1—2), а это выражение подразумевает «язычников». Во времена Первого Храма изначальная коннотация фразы «сат hâ-°ares» была «народ Иудеи» [4 Цар. 24: 14), при том что иногда, возможно, это выражение означало влиятельные и привилегированные слои населения (Там же. 21: 24). Позднее, во времена Аггея и Захарии, этот термин продолжал употребляться в позитивном смысле, обозначая народ в целом или ту его часть, которая действовала от его имени. Так, когда Аггей побуждает народ строить Храм, он обращается, среди прочего, к «народу [этой] земли» [Агг. 2: 4). Подобным образом Захария применяет фразу «весь народ земли» (7: 5) в целом к сообществу вернувшихся из плена. Повествование Ездры использует данный термин в кардинально ином смысле. Ездра применяет его к жителям Иудеи, резко отличая их от своих «пришедших из плена», о которых он также говорит как о «святом семени» (9: 2). Этот концепт явно охватывает не только народ Иудеи, который не был депортирован в Вавилонию, но и новообращенных, и соседей иудеев, которые поклонялись Богу Израиля.
В рассказе Ездры (6: 19—21) о праздновании еврейской Пасхи мы имеем недвусмысленные указания на широко распространенную практику


Ш. Ездра и его миссия
335
религиозного обращения. Пасхального агнца ели не только вернувшиеся, «дети плена», но и «все отделившиеся к ним от нечистоты народов земли, чтобы прибегать к Господу Богу Израилев», иначе говоря, все те, кто принял культ Бога Израилева, как того требует Закон. Подобный термин появляется у Неемии: «все, отделившиеся от народов иноземных к Закону Божию» (10: 28), тогда как в Книге Есфири говорится о том, что «многие из народов страны сделались Иудеями» (8: 17) (в исправленном стандартном издании Библии, сокр. RSV: «declared themselves Jews» — «объявили себя евреями»).
Здесь мы имеем ссылку на язычников (неевреев), которые присоединились к «народу Израилеву» и принялись соблюдать Закон, ибо данная категория упомянута после перечисления разных групп самих евреев: священников, левитов, привратников, певцов и нефинеев28* [Езд. 2—3). Эти «обращенные» называются архаическим термином «gër» с первичным значением «иностранец», «чужак», а в период Второго Храма за ним окончательно закрепилось новое значение — «обращенный», или «прозелит». Обращение в конечном итоге было институализировано в качестве ритуальной процедуры четко прописанными законами и церемониями, некоторые из которых сохранились и поныне.
Впрочем, главной целью Ездры, неотъемлемым компонентом его духовного мировоззрения было формирование общины вернувшихся из плена как единственной в своем роде корпорации, остающейся верной — насколько это возможно — тем нормам, которые обуславливали их жизнь в Вавилонии; отсюда непреклонное требование Ездры этнического и религиозного сепаратизма. Эта сепаратистская философия отвергает универсалистские ожидания, выраженные у пророка Захарии (8: 23) в первые дни Восстановления: «Господь Саваоф: будет в те дни, .возьмутся десять человек из всех разноязычных народов, возьмутся за полу Иудея и будут говорить: мы пойдем с тобою, ибо мы слышали, что с вами — Бог». Этот взгляд, однако, был отвергнут в пользу изоляционизма Ездры и Неемии, каковой изоляционизм, как кажется, был доминирующей точкой зрения евреев в Вавилонии и в персидской диаспоре. Важнейшим достижением Ездры, детально описанным в его мемуарах (9—10), была бескомпромиссная реализация этой сепаратистской позиции. Ситуация, с которой он столкнулся по своему прибытию в Иудею, описывается в его мемуарах следующим образом:
По окончании сего подошли ко мне начальствующие и сказали: народ Израилев и священники и левиты не отделились от народов иноплеменных с мерзостями их, от Хананеев, Хеттеев, Ферезеев, Иевусеев, Аммонитян, Моавитян, Египтян и Аморреев, потому что взяли дочерей их за себя и за сыновей своих, и смешалось семя святое с
28а Нефинеи (евр. нетиним — «данные», «подаренные») — служители и работники низ- щего ранга при Иерусалимском Храме; выполняли черновую работу: носили воду, рубили Дрова, прислуживали левитам и т. п. По своему положению были близки храмовым рабам. — А.З.


336
Глава 8с. Иудея
народами иноплеменными, и притом рука знатнейших и главнейших была в сем беззаконии первою [Езд. 9: 1—2).
Реакция Ездры, как она описана в дальнейшем, носила драматичный характер: он разорвал свои одежды, вырвал волосы на голове и на бороде и воспел в печали и трауре. Встав наконец с места своего сетования, он обратился к Господу с исповедальной молитвой, суть которой состояла в том, что неблагоприятные условия, в которых оказались иудеи, были вызваны исключительно брачными узами «народа Израиля» с «народами земли» (т. е. иноплеменниками). Самым любопытным является то, что данный мотив, как он здесь сформулирован, никак не проявляется в исторической литературе периода Первого Храма и даже в Книге Второзакония, которая образует основу для увещеваний Ездры в 9: 6—12. Ездра, расширяя библейский запрет на браки с аммонитянами и моавитянами (ср.: Втор. 23: 4—7 (23: 3—6)), тем самым провозгласил новый важный принцип проповеднической интерпретации Моисеева Закона (см. далее, с. 345 наст. изд.)29.
Теперь Ездра обратился со страстным призывом к «собранию бывших в плену» (которые далее названы архаическим термином «жители Иудеи и земли Вениаминовой» (10: 9)) и побуждал их отпустить своих языческих жен. Воспоминания заканчиваются (10: 18—44) списком лиц, преимущественно священников, которые взяли жен иноплеменных, но заканчиваются столь внезапно, что совершенно неясно, развелись ли в итоге перечисленные со своими женами. Усилие такого масштаба, предполагающее глубокие социальные и гуманитарные последствия, требовало лидера иного типа. Необходимые качества должны были найти свое выражение в личности Неемии.
IV. 	Достижения Неемии
1. 	Личность Неемии
Обратимся теперь к Неемии, сыну Ахалиина, виночерпию Царя Артаксеркса I (465—424 гг. до н. э.), назначившего Неемию областена- чальником Иудеи. Успехи Неемии, оставившие явный след в истории страны, базировались как на его сильной личности, так и на широких полномочиях, связанных с его официальным статусом. Всё это находилось в резком контрасте с характером Ездры. Естественным окружением Неемии был царский двор в Сузах, где высокие посты занимались лицами знатного происхождения из разных народов, входивших в державу Ахеменидов30.
29 Позиция, проявляющаяся при изложении событий в Книге Руфи и демонстрирующая явно позитивный взгляд на одну жену-мовитку, далека от ясности.
30 Обладатели таких постов зачастую являлись евнухами (ср.: Lewis 1977 (А 33): 20— 21), и предание подтверждает это относительно Неемии (см. вариант во Второй книге


IV. Достижения Неемии
337
Ссылка Неемии на Иерусалим как на «город, дом гробов отцов моих» (2: 3), и обвинение, предъявленное ему политическими противниками: «И пророков поставил ты, чтоб они разглашали о тебе в Иерусалиме и говорили: “царь иудейский!”» [Неем. б: 7), воспринимаются31 как указание на то, что он был потомком Давида, хотя генеалогические данные, содержащиеся в гл. 3 Первой книги Паралипоменон, не дают никаких тому доказательств. Его должность, царский виночерпий, считалась в высшей степени почетной (Геродот. Ш.34.1), поскольку лишь самые надежные лица имели право приближаться к Царю, не говоря уже о праве разливать ему вино.
Неемия занял свой пост в Иерусалиме в качестве обласгеначальника Иудеи в 445/444 г. до н. э., в двадцатый год Артаксеркса I32. Весьма вероятно, что он оставался там лишь короткое время, один или максимум два года. Согласно 13: б Книги Неемии, он прибыл в Персию, а в Иерусалим вернулся после тридцать второго года правления Артаксеркса. Нашим главным источником по его деятельности остается книга его воспоминаний [Неем. 1—7: 5; 12: 27—13: 30), написанная, возможно, после его второго должностного срока. Этот личный документальный источник, отчасти апологетический, адресованный Богу и будущему читателю, является единственным документом такого рода в библейской литературе. Благодаря достижениям Неемии в деле обеспечения политических успехов Иудеи и, что не менее важно, в укреплении веры, которой сам областена- чальник был пропитан, его мемуарам было суждено войти в библейский канон, наряду с сочинениями, приписываемыми Давиду, Соломону и другим знаменитым мужам древности. Конечно, в одном более позднем предании, которое сжимает прошлое, Неемия связывается с восстановлением Второго Храма. Еще в одном предании лишь он один, без Ездры, упоминается как лидер общины в Иудее (см. далее, с. 345 наст. изд.)33.
Очень мало известно о предшественниках Неемии на посту правителя провинции Иудея (по-арамейски: «yëhüd mëdintâ»). Неемия ссылается на них как на «прежних областеначальников, которые были до меня» (5: 15), и прямо заявляет, что эти должностью лица обложили народ тяжелыми податями и отяготили его необходимостью содержать двор наместника (брали с народа «хлеб обласгеначальника»). Некоторые авторитетные специалисты настаивают на том, что оттеки печатей на ручках сосудов от персидского периода, содержащие такие надписи, как «yhw czr phw°» и «chzy phw°», означают имена некоторых прежних областеначальников34. В любом случае, теперь уже невозможно соглашаться с некогда
Ездры (Έσδρας B' = Книга Неемии) (11.11) Сешуагинты и у Оригена по поводу 19: 12 Евангелия от Матфея). См., однако: Yamauchi 1980 (F 401).
31 Kellermaim 1967 (F 380): 156—159, см., однако: Williamson 1985 (F 400): 179.
32 См., впрочем, сноску 24.
33 Об этих и иных позднейших преданиях см.: Blenkinsopp 1989 (F 365): 54—59.
34 См.: КИДМIV: 201, рис. 5, а также: Avigad 1976 (F 355): 33-35; Stem 1982 (F 397): 202—206, 237 — автор соглашается с тем, что это имена областеначальников (что не является очевидным по отношению к каждому из них), но датирует их более поздним временем.


338
Глава 8с. Иудея
общепринятой точкой зрения35, согласно которой Иудея вплоть до времени Неемии не составляла отдельной административной единицы, а была подчинена наместнику Самарии. Это обстоятельство, как предполагалось, и было реальной подоплекой борьбы между Неемией и Санавалла- том, наместником Самарии, которая началась, как только Неемия стал исполнять свои должностные обязанности. Впрочем, причины этой борьбы, как выясняется, были гораздо более сложными и лишь отчасти касались сферы полномочий Неемии.
В Персидской державе наместник области благодаря своему статусу представителя Царя часто обращался напрямую к царскому двору, минуя своего непосредственного начальника — сатрапа. Это особенно ясно в случае с Неемией, который, как виночерпий Царя, причислялся к узкому кругу монарха. Непохоже на то, что Санаваллат занимал подобное положение, хотя, с точки зрения административного статуса, и мог быть начальником для Неемии, поскольку Самария была важней Иерусалима в качестве правительственного и административного центра (ср. «самарийские военные люди». — Неем. 3: 34 (4: 2)).
2. 	Противники Неемии и восстановление стен Иерусалима
Наместник Самарии выступил в качестве главного противника Неемии уже в начале осуществления самого первого проекта Неемии — строительства новых стен Иерусалима. Вавилонское имя наместника, Син- убаллит, и его эпитет «Хоронит», то есть хоронитянин [Неем. 2: 10), могут указывать на то, что он происходил из города Харран в северной Месопотамии, центра почитания Сина, лунного бога. И всё же яхвистические имена его сыновей, Делаия и Шелемия36, оставляют мало сомнений в том, что, несмотря на свое вавилонское имя, Санаваллат почитал бога Израиля. Неемия нигде не обвиняет его ни в идолопоклонстве, ни в синкретизме.
Вторым упомянутым в воспоминаниях Неемии (3: 35 (4: 3)) противником является Товйя-аммонитянин. Хотя Неемия называет его «аммонит- ским рабом» [«fiä-ebed hâ-ammënï», 2: 19, — слово, возможно, перекликается с его официальным титулом «cebed ha-melekh» («раб царя»)), весьма вероятно, что Товия был членом богатой семьи, которая, хотя и происходила из Иудеи, обладала собственностью и поместьями за Иорданом, где она располагала значительным влиянием37. Этот род, известный по Иосифу Флавию как Товиады, должен был приобрести в Палестине довольно большую известность примерно через 200 лет после Неемии, когда один
35 Alt 1934 (F 354); см., напр.: Smith 1987 (F 396): 149-150; КИДМIV: 200-201.
36 Они упоминаются в письме от 408 г. до н. э. (Cowley, АР 30.29), направленном Вагою, наместнику Иудеи, евреями Элефантины.
37 Mazar 1957 (F 383).


IV. Достижения Неемии
339
из членов этого клана, Иосиф Товия, сыграл значительную роль в истории страны при Птолемеях. Товия имел какое-то служебное помещение («комнату». — Неем. 13: 7) при Иерусалимском Храме; благодаря своему браку он был связан с первосвященником Елиашивом (Там же) и другими знатнейшими семьями Иерусалима [Неем. 6:17—19).
Неемия (2: 19) упоминает и третьего оппонента — Гешема-араба, видимо, царя кедаритов, племенной группировки в Северной Аравии, монополизировавшей высокодоходную торговлю фимиамом38. Его отношение к Неемии могло иметь главным образом политическую мотивацию, отражавшую ту угрозу, которую могло создавать для его положения укрепление Иудеи вообще и боязнь честолюбивых замыслов Неемии.
Вполне естественно, что полномочия, переданные новому областена- чальнику, и его многогранная деятельность в качестве реформатора воспринимались как угроза социальному порядку по всей Палестине, не только в Иерусалиме и Иудее. С самого начала своего срока он угрожал этим трем региональным противникам: «Вам нет части и права и памяти в Иерусалиме»38* (Неем. 2: 20). Таким образом, он отрицал за ними привилегии, которые они благодаря своему административному, социальному и экономическому статусу прежде имели в Иерусалиме и в Иерусалимском Храме.
Неемия должен был также справиться с неприязнью внутри самой общины Иерусалима, исходившей прежде всего от первосвященника Елиашива, связанного браком с родом Санаваллата. Но это противостояние, как оказывается, было не столь жестким, как в случае с Санавалла- том или Товией — Елиашив в воспоминаниях Неемии прямо не критикуется.
Первым намерением Неемии было восстановление фортификации Иерусалима, ключевой шаг в деле закрепления его статуса храмового города39. Постройка стен такого масштаба требовала огромных трудовых ресурсов, которые частично обеспечивались теми семьями, которые предлагали свои услуги по собственной инициативе. Но этого добровольного участия было недостаточно, и, поскольку крупные группы населения «не наклонили шеи своей поработать для Господа своего», Неемии пришлось применить власть обласгеначальника и ввести наряды на работу (в гл. 3 Книги Неемии для обозначения такой принудительной работы используется слово «пелех» («pelekh»), заимствованное из вавилонского). Пелахим (pëlâkhïm) — команды принудительных работников — призывались, по всей видимости, на территориальной и административной осно¬
38 О серебряном сосуде, найденном в Телль эль-Маскхуте, на восточных подступах к Египту, содержащем надпись с именем Каина, сына Гешема, царя Кедара, см.: КИДМIV: 187, 205; Том иллюстраций к САН IV: ил. 93.
38а Другими словами: «А у вас нет доли в Иерусалиме, нет прав на него, нет здесь и памяти о вас». — А.З.
39 Неемия (2: 1—8) делает очевидным, что о восстановлении стен царю уже было напомнено и разрешение получено. Нельзя исключать того, что за возведением укреплений лежали имперские расчеты; см.: Lewis 1977 (А 33): 51 примеч. 5, 153 примеч. 118.


340
Глава 8с. Иудея
ве [КИДМIV: 199, сноска 50). Работа была выполнена за пятьдесят два дня [Неем. 6: 15)40.
3. 	Социальные реформы Неемии
Хотя непосредственная цель миссии Неемии состояла в том, чтобы восстановить стены Иерусалима, он скоро осознал, что население Иудеи находится в жалком состоянии, и приступил к реформам в социальной и экономической сферах. За два поколения до прихода к власти Неемии социальная поляризация усилилась. С одной стороны, знатные и высшие чиновники [sëgânïm) и семьи священников, освобожденные от податей, жили с комфортом, с другой — земледельцы и мелкие землевладельцы терпели голод и непомерные налоги, а многие становились нищими. Рабское и крепостное состояние было обычным делом, как свидетельствует призыв народа к Неемии:
Были и такие, которые говорили: мы желали бы доставать хлеб и кормиться и жить. Были и такие, которые говорили: поля свои, и виноградники свои, и домы свои мы закладываем, чтобы достать хлеба от голода. Были и такие, которые говорили: мы занимаем серебро на подать царю под залог полей наших и виноградников наших; у нас такие же тела, какие тела у братьев наших, и сыновья наши такие же, как их сыновья; а вот, мы должны отдавать сыновей наших и дочерей наших в рабы, и некоторые из дочерей наших уже находятся в порабощении. Нет никаких средств для выкупа в руках наших; и поля наши и виноградники наши у других [Неем. 5: 2—5).
Новый областеначальник придумал радикальное решение: отменить долги и вернуть земли прежним хозяевам. Он созвал большинство народа в Иерусалим на «большое собрание» [Неем. 5: 7), в котором богачи были в явном меньшинстве. В своей страстной и убедительной речи, апеллируя одновременно и к народной воле, и к своим полномочиям об- ластеначальника, он провозгласил далекоидущую социальную реформу. Богачи тут же были обязаны публично поклясться в том, что они немедленно вернут поля, виноградники, оливковые плантации, дома, деньги, зерно, вино и оливки их прежним собственникам. Такие радикальные социальные реформы хорошо засвидетельствованы в истории древней Месопотамии, где их нередко проводили, особенно в законах об andu- rärum, принимавшихся вавилонскими царями40*1. Выдвигается предполо¬
40 	Иосиф Флавий [Иудейские древности. XI. 179) говорит, что работа заняла два года и четыре месяца. Часто высказывается догадка, что две цифры можно примирить благодаря допущению, что библейский отчет касается лишь заключительной стадии строительства, но см.: Bewer 1924 (F 360).
40а Аккадский правовой термин «anduranim», с шумерским эквивалентом «a-ma-ar-gi» (дословно: «возвращение к началу», а также «освобождение»), означает возвращение лиц или имуществ к их первоначальному статусу, восстановление в прежнем состоянии (аналог в римском праве: «restitutio in integrum»). Часто на русский язык переводится как «восстановление справедливости». В данном случае имеются в виду законы вавилонских царей о кассации долгов. О термине «andurarum» см.: Никитина А.Д. Юридические термины mis arum и andurarum: сходства, различия и их роль в развитии права на Древнем


IV. Достижения Неемии
341
жение41, что реформы Неемии следует соотносить с преобразованиями Солона в Афинах в VI в. до н. э. или, что еще вернее, с современниками Неемии — с действиями тиранов в Ионии и в Сицилии в V в. до н. э.
Другая далекоидущая реформа, предпринятая Неемией, — новое заселение Иерусалима. Этого он добился, издав постановление, в котором повелевал поселить десятую часть жителей Иудеи в городе [Нееж. 11: 1—21). Параллели к этому законодательству вновь можно обнаружить в Греции, в эпоху эллинизма, в практике синойкизма, то есть принудительного перезаселения города путем принятия декрета42. Чтобы постановление сработало, необходимо было провести перепись. Генеалогические списки, связываемые с этой переписью, появляются в гл. 7 и 11 Книги Неемии.
Рассказ об этой деятельности в воспоминаниях Неемии содержит новые термины для разных социальных групп и правительственных должностей: «хорим» {könnt) и «сеганим» [sëgânïm). Первое слово засвидетельствовано уже в гл. 21 Третьей книги Царств и означает свободных людей, главным образом знатного происхождения (в синодальном переводе: «знатные». —А.З.). Его семантическая параллель в храмовых записях того же времени из Вавилонии — это «мар банути» [mär banüti) со значением «родовитые лица». Второй термин — это заимствование из вавилонского слова «шакну» [sакт), которое в то время означало любого назначенного чиновника высокого ранга (по контрасту с особым значением — «наместник» — в ассирийский период). Неемия всё же не пользуется термином (göläh), «сообщество плена», как это делает Ездра. Широкая публика, вне категорий «хорим» и «сеганим», определяется как «иудеи» (yêhüdïm), «священники» и «левиты». Первый из этих терминов, впрочем, несет в себе несколько различных коннотаций. Иногда он относится к населению Иудеи в целом [Нееж. 3: 34 (4: 2); 6: 6), иногда — к тем, кто не является ни священниками, ни левитами (Там же. 2: 16), а порой используется в этнорелигиозном плане и противопоставляется язычникам (Там же. 4: б (4: 12)).
4. 	Вмешательство в дела Храма
Не будучи священником, Неемия широко вмешивался в дела Храма и в управление им. Он приступил к усовершенствованию правил, касавшихся материальной поддержки и содержания Храма и священников, а так¬
Восгоке кон. Ш — сер. П тыс. до н. э. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики (Тамбов, 2011. Nq 5 (И): В 4 ч. Ч. Ш): 126-131. -A3.
41 Напр.: Smith 1987 (F 396): 103—109. Попытка дать очерк социального и экономического развития в данный период: Kreisig 1973 (F 381); Japhet 1983 (F 378); Weinberg J.P. // Klio 34 (1972): 45—59; VT23 (1973): 400-414; a также в изд.: HaimattaJ., Komoröczy G. (eds.). Wirtschaft und Gesellschaft im alten Vorderasien (Budapest, 1976): 473-486. См., однако, недавнюю работу J. Blenkinsopp в изд.: Davies P.R. (ed.). Second Temple Studies, I Persian Period (Sheffield, 1991): 22-53.
42 Smith 1987 (F 396): 109.


342
Глава 8с. Иудея
же организации повседневного храмового управления. Одним из особенно насущных нововведений было его постановление о регулярном приношении в Храм официальной организацией иудеев различных пожертвований и десятин [Невм. 10: 33—40 (10: 32—9); 13: 10—12); такая мера во многом способствовала экономической независимости Храма и его персонала. С другой стороны, Неемия без колебаний шел на открытую конфронтацию с руководством Храма, когда, например, выбросил из Храма домашние вещи Товии и заставил оставить занятое им в Храме помещение (Там же. 13: 4—9, 28—31). Заслуживает внимания то, что Неемия, который в общем отчитывается о своих акциях, скорее, в апологетическом духе (5: 19; 13: 14), заканчивает перечень собственных достижений мерами, которые он предпринял для очищения от всего чужеземного и восстановления службы священников и левитов, а ведь эти последние принадлежали к самому низшему жреческому классу (13: 29—30).
Неемия, несомненно, верил, что, повышая статус Храма и священнического штата, он увеличивал престиж Иерусалима в целом и упрочивал экономическую базу города. Установив регулярную уплату десятин (самая распространенная форма налога в месопотамских храмовых городах в VI и V вв. до н. э.), Неемия тем самым провел важную реформу. Прежде храмовыми средствами управляли и распределение даров, приносившихся в Иерусалим народом Иудеи, контролировали священнические семьи, левиты же оставались без постоянного источника дохода. Желая обеспечить эту самую бедную часть персонала Храма, Неемия определил им новые функции в храмовой службе и обеспечил их постоянным доходом за счет пребенды42* священников [Нееж. 13: 10—13).
Такие действия едва ли могли не сформировать признательный Нее- мии и симпатизирующий ему слой, посредством которого он мог укрепить свое влияние в Храме и вести борьбу с авторитетной жреческой аристократией. С этого времени левиты набрали силу и в течение персидского периода добились уважаемого статуса в качестве привратников и стражей храмовой территории, что нашло отражение в Книге Хроник (т. е. в Первой и Второй книгах Паралипоменон) (издана через несколько поколений после Книги Неемии).
Еще одной особо интересовавшей Неемию темой было строгое соблюдение субботы [ивр. шабат). Это неудивительно, поскольку данный аспект религиозной обрядовости стал одним из важнейших проявлений веры в еврейской общине в Вавилонии43, тогда как в Иудее суббота соблюдалась менее строго. Поэтому Неемия повелел запирать ворота Иерусалима перед тирянами, которые привозили свои товары и продавали их в субботу; именно левитам было поручено понуждать к соблюдению правила о дне отдохновения [Неем. 13: 16—22). Неясно, впрочем, смог ли Неемия гаран¬
42а Пребенда — вознаграждение духовенству не в форме жалованья, а в виде передаваемых в его владение земель, домов и т. д. — A3.
43 	См. далее, с. 344 сл. наст. изд. Обратите внимание на важность субботы у Исайи (56: 6); см. также: Smith 1984 (F 395): 247, 258, 263, 271.


IV. Достижения Неемии
343
тировать прекращение сельскохозяйственных и иных работ повсюду в Иерусалиме в субботний день (Там же. 15).
Подобно Ездре, Неемия столкнулся с проблемой смешанных браков, особенно среди высших классов. Помимо правовых доводов, приведенных Ездрой [Езд. 9: 11—12), Неемия порицал смешанные браки еще и в свете культурных и исторических соображений [Леем. 13: 25—27). Впрочем, его борьба с кровосмесительной практикой мотивировалась также личным конфликтом с родом первосвященника Елиашива, который был связан брачными узами с родом Санаваллата и находился в близких отношениях с Товией. Неемия добился успеха, изгнав внука Елиашива, зятя Санаваллата, из Храма (.Неем. 13:28), но победа оказалась временной, поскольку на исходе должностного срока Неемии первосвященник вернул прежнее свое положение. Тем не менее реформы Неемии имели по большей части продолжительный эффект, хотя и в несколько модифицированной форме.
Несмотря на близость Ездры и Неемии в их отношении к смешанным бракам, между ними есть и различие: если Ездра ограничивал свою миссию общиной вернувшихся из плена, Неемия обращался ко всему населению Иудеи, правда, не имея в виду жителей Самарии и других соседних с Иудеей территорий. Неемия считал всех евреев — как вернувшихся, так и местных, которые никогда не были депортированы, — отдельным элементом, проводя четкую линию между ними и постоянными жителями провинции Самария. Сепаратизм Ездры был теперь усилен благодаря появлению политико-административного аспекта — разграничению евреев и самаритян.
5. 	Принудительное проведение в жизнь Закона и Завета
В воспоминания Неемии вплетен полный рассказ о двух основных начинаниях, приписываемых и Ездре, и Неемии. Хотя нет никаких иных упоминаний о такого рода начинаниях, помимо воспоминаний Неемии, они помещаются вместе в контекст мер, предпринятых для того, чтобы заставить иудеев соблюдать Закон. Сначала было созвано общее собрание всего народа для чтения книги Закона [Неем. 8—9: 1—3). Здесь главной фигурой выступает Ездра; упоминание Неемии в этой церемонии (Там же. 8: 9) вызывает сомнение, и была высказана догадка, что это — редакторское добавление44.
В начале «седьмого месяца» (тишри) [Неем. 8: 1) народ собрался в Иерусалиме45 для церемонии, которая была проведена в первый и второй Дни этого месяца и продолжалась в течение Праздника кущей, достигнув
44 Williamson 1985 (F 400): 279.
45 Рассмотрение вопроса о связи этого собрания с обрядом встречи Нового года в Данном случае не входит в наши намерения, но один пассаж в Пятикнижии (Лев. 23: 23— 26) имеет большое значение для подтверждения такой датировки.


344
Глава 8с. Иудея
апогея на двадцать четвертый день тишри [Леем. 9: 1). Стоя на специально приготовленном деревянном помосте, Ездра зачитывал Закон перед собранием народа. Попутно читался арамейский перевод и левиты давали его толкование, чтобы, как указано в тексте, «народ понимал прочитанное» (Там же. 8: 7—8). Надо полагать, что обличающие разделы Пятикнижия, содержащие благословения и проклятия [Втор. 28; Лев. 26), зачитывались между отдельными пассажами. Всё содержание «книги Закона Моисеева» [Нееж. 8:1), зачитывавшееся Ездрой, несомненно, было понятным; оглашавшиеся разделы с предписанием почитать Праздник кущей, по всей видимости, были специально отобраны из священнических отделов Пятикнижия (напр.: Числ. 29: 12—39).
В высшей степени поучительный характер церемонии объясняется тем, что чтение Закона рассматривалось как совместный ритуал. Когда Ездра разворачивает свиток, народ встает, и Ездра благословляет его, прося у Бога милости. Народ ответил «Аминь, аминь!», вознося руки кверху, склоняя головы и падая ниц. Это первое в еврейской истории свидетельство о ритуале, вращающемся скорее вокруг Закона, нежели вокруг жертвоприношений, и данный ритуал должен был обеспечивать модель для еврейской богослужебной практики в течение всего периода Второго Храма. Конечно, позднейшие предания в иудаизме подчеркивали ключевую роль Ездры в создании такого нового статуса для Книги Закона. В этих преданиях обращает на себя внимание параллель, проводимая между Моисеем и Ездрой как законодателями: «Можно было бы сказать, что Закон дан через Ездру, если бы ему не предшествовал Моисей» (Вавилонский талмуд. Санхедрин. 2lb).
Другим важным событием, в котором Ездра и Неемия появляются вместе, стало заключение соглашения с Богом — Завета [Нееж. 9: 38 (10:1); использованное здесь еврейское слово «cämänäh» имеет смежное значение со словом «berü» в языке того времени). В отличие от чтения Закона, данная инициатива (взятие обязательства перед Господом. — A3.) приписывается Неемии. Библейский редактор поместил рассказ о ней после рассказа о чтении Закона, но большинство исследователей46 рассматривают Завет как нечто отдельное, напоминающее обязательства по соблюдению Закона, наложенные царем Иосией на народ после обнаружения «книги завета», обычно отождествляемой с Второзаконием [4 Цар. 23). Завет в гл. 10 Книги Неемии распространяет запрет смешанных браков на «народы земли»; он не разрешает не только работать в субботу, но и заниматься как мелкой, так и крупной торговлей, что явным образом в Законе не запрещалось. Соблюдение субботы стало одной из самых характерных черт евреев в Вавилонии, отличавшей их от всех остальных. Поэтому предписание против даже самого незначительного осквернения субботы становится одной из мер, принятых для введения религиозных норм, являвшихся обычными для вавилонской и персидской диаспор, а также у евреев провинции Иудея.
46 	См.: Williamson 1985 (F 400): 325-331; Blenkinsopp 1989 (F 365): 311-314.


IV. Достижения Неемии
345
Согласно этому Завету, народ взял на себя обязательство приостанавливать все сельскохозяйственные работы и воздерживаться от взыскания долгов в течение субботнего (т. е. каждого седьмого. — A3.) года [Неем. 10: 31), а кроме того — совершать регулярную уплату десятин Храму и приносить дары жрецам и левитам. Помимо прочего, они обязывались платить ежегодный налог в размере трети сикля на потребности «для дома Бога» (Там же. 32) и доставлять в Храм дрова (Там же. 34). Уплата трети сикля являлась нововведением; этот налог в конечном счете возрос до половины сикля (как в: Исх. 30: 11—16) и на этом уровне оставался в течение всей эпохи Второго Храма; приношение дров требовалось для обеспечения жертвенной службы постоянным запасом топлива — жизненно важным продуктом потребления в стране, отнюдь не богатой лесами.
Две последние меры не оговариваются в Пятикнижии прямо, но они выводятся из текста путем процедуры, позднее известной как «midrash halakhah» («интерпретация Закона»)47. На поверку другие меры, перечисленные в Завете, также выдают применение этой процедуры: они сформулированы отнюдь не языком библейского текста, а также значительно расширены и распространены на случаи, прямо не упоминаемые в Пятикнижии. Поэтому принятие Завета (т. е. обязательств перед Господом. — А. 3.) указывает на начало важного процесса, проявившегося в течение следующих столетий; оно сигнализирует об особой стадии в формулировании Неписаного Закона (т. е. Торы. —А.З.). Весьма примечательно, что с данным процессом ассоциируется не Ездра, священник и книжник, а Неемия, областеначальник. Согласно воспоминаниям этого последнего, он не только толковал, но и принуждал осуществлять некоторые меры, перечисленные в завете [Неем. 13).
Таким образом, не стоит удивляться, что историческое предание приписывает Неемии создание институтов, очень долго не сходивших со сцены. Особенно поразительным является позиция Бен Сираха в его каталоге похвал знаменитостям прошлого, который вообще не упоминает Ездру (что само по себе является показательной лакуной), но преклоняется перед Неемией как человеком, «который воздвиг нам павшие стены, поставил ворота и запоры и возобновил разрушенные домы наши» [Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова. 49: 15). При этом еще одно предание приписывает Неемии даже само строительство Храма и алтаря, превознося память о нем как о человеке, который вновь возжег вечный огонь в Храме [2 Макк. 1: 18—36)48.
47 Clines 1981 (F 369); Fishbane М. Biblical Interpretation in Ancient Israel (Oxford, 1985): 114-127. См. также: Liver J. Studies in Bible and Judean Desert Scrolls (Jerusalem, 1971): 116— 120 (на иврите).
48 Вторая книга Макковеев (2: 13) приписывает Неемии еще и собрание «сказаний о царях и пророках и о Давиде и писем царей о священных приношениях» ради составления своей библиотеки. О Неемии у Иосифа Флавия и в талмудических источниках см.: Blenkinsopp 1989 (F 365): 54—59.


346
Глава 8с. Иудея
б. 	Преемники Неемии
С уходом Неемии из жизни значение должности областеначальника в жизни общины в Иудее пошло на убыль. Эпиграфические источники снабжают нас двумя именами последующих наместников: Багохи, к которому в 408 г. до н. э. обратились евреи Элефантины с просьбой вмешаться в их дела от их имени (Cowley, АР 30), и Иехизкия, чье имя появляется на монетах, датируемых концом персидского периода49. Несмотря на персидское имя Багохи (ср. с Бигваем в списке репатриантов: Езд. 2: 2), тот факт, что он был призван содействовать в деле восстановления «Дома YHW (Яхве. — А.5.), что в Элефантине», свидетельствует, похоже, о том, что он был евреем; возможно, он, подобно Неемии, прибыл в Иудею от персидского двора. Некоторые исследователи50 предполагают, что Хана- нию, упомянутого в ряде элефантинских писем (Cowley, АР 21, 38), следует идентифицировать с Хананией, «начальником Иерусалимской крепости» [Неем. 7:2); впрочем, в V в. до н. э. как это, так и другие имена, происходящие от корня «hnn», были достаточно распространены среди евреев, так что данная идентификация совсем необязательно является надежной.
Когда должность областеначальника утратила былой престиж, священники смогли восстановить свои прежние позиции. Ценное доказательство высокого политического положения священников дает монета, датируемая концом нашего периода (современна монетам Иехизкии) и содержащая надпись «ywhnn hkwhn» («Иоханан-священник»)51. Этого Иоханана нельзя отождествлять с Иохананом, сыном Елиашива [Неем. 12: 23), который мог быть первосвященником Иохананом, упомянутым в петиции элефантинских евреев к Багохи (Cowley, АР 30: 18). (Перво-)священника, названного на монете, нужно, судя по всему, датировать более поздним периодом; он мог быть предшественником Иаддуя (см. далее). С данного времени первосвященник — это лидер общины и признаваемый правительством ее представитель, что нашло отражение в легенде о первосвященнике, который якобы радушно встретил Александра Великого на окраине Иерусалима в 332 г. до н. э. во главе делегации знатных лиц52. Иосиф Флавий [Иудейские древности. XI.302) отождествляет его как первосвященника Иаддуя, однако талмудическая традиция (Вавилонский Талмуд. Иома. 69а) повествует, что это был Симеон Благочестивый. Что до нееврейских источников, то Гекатей Абдерский [FGrH 264 F 6(5)) недвусмысленно заявляет, что евреями в их стране правил первосвященник. Весьма вероятно, что выполнять эту задачу первосвященнику помогал
49 Rahmani 1971 (F 389); Naveh 1971 (F 385): 30; Williamson H. G. M. Tindale Bulletin 39 (1988): 73.
50 Cm.: Porten 1968 (F 504): 130, который на с. 179—180 предлагает альтернативную точку зрения.
51 Barag 1985 (F 356); 1986-1987 (F 356А); КИДМIV: 192, а также рис. 2.
52 Ни один нееврейский источник не знает ничего об этом визите, и немногие признают его историчность. См.: Bickerman 1988 (F 364): 4—5, 314.


V. Самаритяне и обстоятельства их обособления
347
совет старцев — орган, в эллинистические времена известный как герусия, но прямые свидетельства о ней отсутствуют.
Такое священноначалие не оставляло места для потомков Давидовой династии (хотя в Вавилонии они сохраняли свой привилегированный статус, свидетельством чему — позднейшее предание об эксилархах52а). Это явилось результатом имперской политики персидских Царей. После Зо- ровавеля ни один отпрыск дома Давида больше уже не возглавлял общину в Иудее. Тем не менее интерес к древнему царскому дому сохранялся, а его генеалогия сберегалась. Детальные подробности об этой династии приведены в Первой книге Паралипоменон (3:19—24), в реестре, который охватывает и несколько поколений после Зоровавеля. Возрождение Давидовой монархии теперь связывалось с эсхатологическими надеждами, и это становится интегральной частью мессианских представлений во времена Второго Храма.
V. 	Самаритяне
И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ИХ ОБОСОБЛЕНИЯ
Из предложенного здесь обозрения истории Иудеи в персидский период становится ясно, что этнический компонент населения, описываемый в источниках прилагательным «еврейский» {yehudi, «иудейский»), не видоизменился после разрушения Первого Храма и сохранял свою особую идентичность в течение всего пленения и восстановления. В отличие от ассирийцев, вавилонские монархи обычно не перезаселяли завоеванные территории другими народами, но лишь выселяли местных жителей и депортировали их в Вавилонию. Ассирийцы же, напротив, применяли метод «двусторонней депортации», и это, само собой разумеется, порождало в итоге новую этническую данность, заменявшую депортированную народность. Новые жители, незнакомые с новой средой обитания, естественным образом зависели от имперских властей во всех сферах экономической и гражданской жизни.
Всё это очевидно в случае с обитателями Самарии, поселенными там ассирийцами, после того как в 720 г. до н. э. Саргон разрушил царство Израиля. Надписи Саргона говорят нам, что арабы были депортированы в область Самарию (<САН ПР.2: 436 и сноска 176), как и народы других земель его царства, которые были поселены в самом городе (САН ПР.2: 342 и сноски 149, 150). Наш главный библейский источник по этому вопросу, гл. 17 Четвертой книги Царств, не называет по имени ассирийского царя, зато приводит подробный перечень тех городов, чьи жители были высланы: «И перевел царь ассирийский людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Емафа, и из Сепарваима, и поселил их в городах
52а Эксилархи — светские руководители еврейской общины в Вавилонии. Предание о существовании этой должности не имеет надежных документальных подтверждений вплоть до середины П в. н. э. — А.З.


348
Глава 8с. Иудея
самарийских вместо сынов Израилевых. И они овладели Самариею, и стали жить в городах ее» [4 Цар. 17: 24).
Таким образом, сосланные были по преимуществу уроженцами Вавилонии и областей к востоку от нее — тех, что на границе с Эламом. Со временем еврейские источники начинают называть их «кутиями», исключая при этом все остальные названия. Обычное для них имя в постбиблейских источниках эллинистической эпохи — «самаритяне»53. Удивляет, что это название не обнаруживается в Книге Ездры—Неемии, в рассказах которых о разногласиях между иерусалимскими лидерами и вождями Самарии фигурируют иные имена: у Ездры (4: 1) это «враги Иуды и Вениамина», тогда как северные враги Неемии называются братией Сана- валлата и воинством Самарии (Неем. 3: 34 (4: 2)).
Вполне ясно, что историки и редакторы, ответственные за Книгу Ездры—Неемии, предприняли особые усилия, подчеркивая враждебность, тлевшую между теми, кто вернулся из плена, и лидерами иудеев, с одной стороны, и правящими кругами Самарии — с другой. Обстоятельства, породившие такие отношения, комплексны и распадаются на два вида: этно-религиозные и политико-административные. Мы не знаем ни то, когда вновь прибывшие по-настоящему ассимилировались с остатками местного населения Самарии (вряд ли население северного царства поголовно отправилось в изгнание), ни то, как далеко зашел данный процесс. Можно думать, что смешение достигло значительной степени. Нет сомнений, что «самаритяне» или, по крайней мере, их политические вожди признавали культовое превосходство Иерусалимского Храма. Более того, как мы уже видели, Санаваллат был связан через брак с первосвященником Иерусалима; сыновья Санаваллата получили яхвистические имена, Делаия и Шелемия, и к этим отпрыскам наместника Самарии обратился гарнизон Элефантины с просьбой вмешаться, чтобы обеспечить реализацию разрешения на восстановление «Дома YHW (Яхве)» в Элефантине (Cowley, АР 30). Таким образом, политическое и административное соперничество Неемии и Санаваллата нужно рассматривать в свете такого взаимодействия между вождями Самарии и первосвященниками в Иерусалиме. Впрочем, это соперничество имеет глубокие корни; они уже очевидны в обвинительном письме, которое Рехум и Шимшай отправили Артаксерксу [Езд. 4: 8 слл., см. выше, с. 330 наст. изд.). Авторы этого послания представляются Царю как потомки изгнанников, в частности, из Эреха (вавилонский Урук), Вавилона и Суз (в версии синодального перевода: «арехьяне, вавилоняне, сузанцы». — А.З.). Ссылка на Сузы особенно значима, поскольку это столица Элама, а теперь — одна из столиц Персидской империи. Поэтому, подчеркивая свое месопотамское и
53 	В Библии это слово встречается лишь однажды — в Четвертой книге Царств, 17: 29 (в Синодальном переводе — «самаряне». — А.3.), и здесь оно относится к прежним обитателям царства Самарии; см.: Cogan М., Tadrnor H. II Kings (Anchor Bible) (New York, 1988): 211; Talmon S. Gesammelte Aufsätze I (Neukirchen-Vluyn, 1988): 131—134; а также: Tal- mon S. (ed.) Jewish Civilisation in the Hellenistic-Roman Period (Sheffield, 1991): 30—31.


V. Самаритяне и обстоятельства их обособления
349
восточное происхождение, авторы, похоже, замалчивают какие бы то ни было связи с Иудеей, одновременно акцентируя внимание на склонностях Иерусалима к мятежу и на рисках, какие создают для центрального правительства фортификационные укрепления этого города (.Езд. 4: 12—14). Но вряд ли, однако, Санаваллат и его род, с их тесными узами с Иерусалимом, могли принадлежать к этой антииудейской группировке в Самарии. Из письма понятно лишь то, что население Самарии состояло из нескольких этнических и религиозных групп; другие детали остаются неясными.
Характерно, что войско было размещено в Самарии (Неем. 3: 34 (4: 2)), тогда как Иерусалим не пользовался такой военно-административной привилегией54. С другой стороны, Самария не считалась храмовым городом (подобно Иерусалиму), поэтому вполне естественно, что «самаритяне» старались прочно обосноваться в Иерусалимском Храме, и эти попытки продолжались на протяжении всего периода Восстановления.
Ездра и Неемия, в силу своих сепаратистских установок, были полны решимости порвать всякие узы между евреями и «самаритянами», но этот курс имел противников среди влиятельных кругов Иерусалима. Неемия использовал свою власть наместника, чтобы лишить род Санаваллата его положения в Храме, изгнав оттуда зятя Санаваллата, сына первосвященника [Неем. 13: 28). Но на этом борьба не закончилась. Когда истек срок полномочий Неемии, связи между вождями Самарии и семьей первосвященника возобновились, и, в сущности, отношение хроникера к северянам подразумевает благорасположенность к ним со стороны народа Иудеи — северяне описываются как достойные того, чтобы участвовать в службах в Иерусалимском Храме (см. далее, с. 354 наст. изд.).
Об исторических событиях IV в. до н. э. в Самарии и Иерусалиме мы до сих пор располагаем крайне скудными свидетельствами;55 ясно лишь то, что разлад привел в итоге к полному разрыву. Согласно Иосифу Флавию [Иудейские древности. XI.309—312), обращавшемуся, по всей видимости, к надежному преданию, Санаваллат (теперь нам известно, что это —
04 Данное суждение принимается отнюдь не всеми. Tuplin 1987 (F 66): 182, 238, указывая на наличие в Иерусалиме командира цитадели (Неем. 7: 2), рассматривает и Иерусалим, и Самарию в качестве провинциальных столиц с приданными им вооруженными силами, а также полагает, что Дор, Лахиш и Атпдод следует относить к городам того же уровня. Какой бы характер ни приобрела ситуация в конечном итоге, совсем не очевидно, что в Иерусалиме до завершения постройки стен был расположен гарнизон. С другой стороны, высказывается также сомнение (Williamson 1985 (F 400): к указ, месту) в том, что «hyl» («воинство», отряд военных людей. — A3.) у Неемии (3: 34 (4: 2)) — это обязательно официальный персидский отряд, а не местное ополчение.
00 Кое-какие надежды возникают в связи с заключительной публикацией папирусов из Вади-Далия (см.: Cross 1969 (F 370): 198; Cross 1985 (F 371 A); Cross 1988 (F 371B)); новое нумизматическое свидетельство (Meshorer, Qedar 1991 (F 384)) также вносит ценный вклад в эту тему. Сейчас ясно, например, что монетная чеканка от имени smryn (город, провинция, то и другое одновременно?) началась через несколько лет после 375 г. до н. э. и шла параллельно чеканке с надписью «yhd», которая датируется более точно; Там же: 66.


350
Глава 8с. Иудея
третий наместник с таким именем)56 помог своему зятю Манассии, сыну первосвященника, утвердиться в Самарии. Будто бы с позволения Александра, вскоре после завоевания им Палестины, Санаваллат построил новый храм на горе Гаризйм (гора благословения [израильскому народу]. — Втор. 27: 12), и Манассия стал здесь первосвященником.
Самаритяне заявляли, что они-то и есть настоящие израильтяне, поклоняющиеся Богу Израиля в его новом храме (на горе Гаризим). Отделившаяся от них в эпоху эллинизма и поселившаяся на Делосе община называла себя «израильтянами на Делосе, которые посылали свои пожертвования в святилище Аргаризин»57. Этот радикальный и беспрецедентный шаг, заключавшийся в возведении конкурента Иерусалимскому Храму, был бы непонятен, если бы между Иерусалимом и Самарией не существовало глубокого размежевания. Возник ли этот разрыв по инициативе иудеев, как во времена Неемии? Родился ли он из паутины семейных интриг, как это описывает Иосиф? Напротив, процесс, судя по всему, был постепенным: отношения между общинами ухудшались до того момента, когда отчуждение преодолеть стало уже невозможно, при этом северная община пошла собственной дорогой в качестве особой национальной и религиозной общности, как во времена древнего Израильского царства. Если это так, то становится понятней значение недавних открытий монет, чеканившихся в это время в Самарии от имени Иеровоама58. Нет никакой возможности установить, кем был этот персонаж — наместником или первосвященником, однако уже само использование такого архаического, переполненного историческими смыслами имени вполне могло быть демонстративным заявлением со стороны народа Самарии о своей независимости: это могло означать открытие новой эры, наподобие той, что была введена Иеровоамом, сыном Невата, когда он отложился от Иерусалима и дома Давидова [3 Цар. 12; 2 Пар. 10).
Следующим, бесповоротным, шагом к расколу стала сакрализация горы Гаризим в писании — в самаритянском Пятикнижии59. Фрагмент исторического труда самаритянского автора эллинистического времени, известного как Псевдо-Евполем [FGrH 724 F 1.5 в: Евсевий. Приготовление к Евангелию. 9.17), сообщает, что Авраам посетил «храм в Аргаризине (что в переводе означает «гора Всевышнего») и получил там дары от Мельхиседека, который был жрецом бога, а также царем». Таким образом, совершился полный цикл: миф, связанный с новым храмом и его локализацией на горе Гаризим, присвоил весь корпус преданий, которые сложились вокруг Иерусалима и его Храма. Впрочем, вскоре после
56 Cross 1975 (F 371). Meshorer, Qedar 1991 (F 384): 52—53, No 41—45 — эти монеты, вероятно, чеканились от его имени.
57 SEG XXX 810 (256-175 гг. до н. э.) и 809 (150—90 гг. до н. э.), опубликовано: Bruneau 1982 (F 368).
58 Meshorer, Qedar 1991 (F 384): 14, 49, Nq 23—27 (пять разных типов). Это не первые монеты, отчеканенные в Самарии, как думали прежде; таких монетных типов нет в кладе, зарытом в Самарии примерно в 345 г. до н. э.
59 О самаритянском Пятикнижии см.: Purvis 1968 (F 388).


VI. Язык и литература
351
устройства храма Самария подняла неудачное восстание против Александра, и сюда была выведена македонская колония (Курций Руф. IV.8.9— 10, Евсевий. Хроника в переводе Иеронима. Р. 123 (cp.: Р. 365) Helm)60. Изгнанные самаритяне поселились вокруг своего храма, навсегда сохранив свою особую идентичность и соперничество с Иерусалимом61.
VI. Язык И ЛИТЕРАТУРА
1. Разговорный язык в качестве литературного
Разрушение Первого Храма и вавилонское пленение представляют собой водораздел в культурной истории Израиля. Этот факт засвидетельствован прежде всего в лингвистическом отношении: еврейский перестал функционировать как единственный разговорный язык в Иудее, и постепенно всё в большее употребление начал входить второй язык — арамейский, являвшийся лингва-франка (т. е. языком международного общения. — A3.) для большей части Персидской державы. В то время арамейский по своей важности вообще не имел соперников. Не будучи уже лишь политическим, дипломатическим языком, как это было в Ассирийской империи, он стал и разговорным языком, и средством литературного и административного общения. Сохранившиеся арамейские документы необычайно разнообразны: царские надписи, как, например, арамейская версия Бехисгунской надписи Дария, литературные сочинения, как «Повесть об Ахикаре», а также правовые и хозяйственные документы. Хотя изначально арамейское письмо предназначалось для пера, то есть для папируса и пергамента, существует множество свидетельств его использования для надписей на камне и на керамике.
Ясно, что документы на папирусе и пергаменте могли выдержать разрушительное действие времени лишь в регионах с сухим климатом, в основном в Египте, а их сохранение в Палестине ограничивается — более или менее — сухими районами долины Иордана и прилегающими зонами, такими как Вади-Далия. Впрочем, другие места в Палестине, вроде Арада и Беершебы, дают многочисленные осграконы (черепки глиняной посуды с надписями. —А.З.). Очевидно, что потребности повседневной жизни заставляли жителей Палестины всё больше и больше обращаться к арамейскому, который превратился в главный унифицирующий фактор, общий для всех несходных административных единиц и этнических групп в стране.
60 Совершенно неясно, в самом ли деле храм был построен именно в это время (Meshorer, Qedar 1991 (F 384): 26—27). Но см. более новую работу: Magen I. в изд.: Manns F., Aliata E. (eds.) Early Christianity in Context·. Monuments and Documents (Jerusalem, 1993): 91—148.
61 По позднейшей истории самаритян см.: Schürer, Vennes, Millar 1973—1987 (F 394) Π: 16—20, с библиографией в примеч. 50; Purves J.D. в изд.: Cambridge History of Judaism. Π: 596-613.


352
Глава 8с. Иудея
Как мы уже видели из библейского рассказа о публичном чтении Закона [Неем. 8: 8), многие евреи могли не понимать изначального древнееврейского текста и нуждались в его переводе на арамейский. Уже тот факт, что историк, составивший гл. 1—7 в Книге Ездры, то и дело перепрыгивает с еврейского на арамейский и обратно, свидетельствует о сосуществовании двух языков в Иудее в течение персидского периода. Пункты из официальной корреспонденции, вставленные в указанный текст, были написаны, естественно, на арамейском, и компилятор не выказывает никакого желания переводить их на еврейский. Еще одно указание на всё возраставшее значение арамейского — это большое количество заимствованных арамейских слов и арамейских языковых традиций в еврейском языке этого периода, вплоть до использования предлогов, глагольных форм и структуры предложений62. Впрочем, хотя среди еврейской диаспоры и среди вернувшихся в Иудею широкое распространение получил арамейский, еврейский язык сохранял свою жизнеспособность. Воспоминания Неемии свидетельствуют о том, что автор, несмотря на свою карьеру при персидском дворе, превосходно владел письменным еврейским. В Иудее, где часть населения не подверглась депортации в Вавилонию и поэтому, естественно, была меньше подвержена арамейскому влиянию, степень распространения еврейского языка была значительно выше. Это видно по книгам пророков эпохи Восстановления — Аггея и Захарии, чей язык относительно свободен от арамейского влияния. То, что к еврейскому обращались подчас ради официальных целей, можно вывести из эпиграфических свидетельств, таких как печать с надписью «lyrmy hspr» (= «ha-sôphër», писец, а не арамейская форма «spf» = «saphrâ’») (Avigad 1976 (F 355): 7—8, No 6), или оттиск печати <..>yhw bn <sn’>bltpht smrn (Cross 1969 (F 370): No X), где древнееврейские формы «bn» и «smrn» предпочитаются арамейским «br» и «smryn», в значениях «сын» и «Самария». Древнееврейские разговорные фигуры речи в литературных сочинениях этого периода являются убедительным доказательством того, что и этот язык, а не только арамейский, являлся языком живым63. Лингвистическое наследие древнееврейского сохранялось и в позднейших книгах, хотя это порой оказывается свидетельством сознательной архаизации.
2. 	Литература и ее социальный контекст
Самым типичным литературным жанром персидского периода была историография, представленная двумя главными трудами: Книгой Ездры—Неемии и Книгой Хроник (иначе Паралипоменон). Книга Ездры—
62 См.: Hurvitz A. Biblical Hebrew in Transition — A Study in Post-Exilic Hebrew and its Implications for Dating of Psalms (Jerusalem, 1972) (на иврите); A Linguistic Study of the Relationship between the Priestly Source and the Book of Ezekiel (Cahiers de la Revue Biblique. 20) (P., 1982); Polzin R. Late Biblical Hebrew — Toward Historical Typology of Biblical Hebrew Prose (Harvard Semitic Monographs. 12) (Missoula (MT), 1976).
63 Naveh, Greenfield 1984 (F 386): 120-122.


VI. Язык и литература
353
Неемии являет собой новую историографическую форму, в которой личные мемуары и оригинальные документы сочетаются в рамках одного исторического повествования с четко обозначенной идеологией64. Автор этого всеобъемлющего рассказа, написанного много позже событий, начинает свой труд с указа Кира, а завершает окончанием миссии Неемии. Рассказ имеет две основные фокусные точки: начало Восстановления и успехи Ездры и Неемии. Автор даже не пытается изложить события в их непрерывной последовательности и не выказывает никакой ясной идеи о причинах и следствиях, как это было, например, в Книге Царств; понятно, что неспособность сделать это выводит Книгу Ездры—Неемии далеко за рамки основного потока библейской историографии.
Книга Хроник заметно отличается от Книги Ездры—Неемии. (Распространенный некогда взгляд, что эти сочинения были написаны одним автором, несостоятелен.)65 Книга Хроник повествует об истории Иудеи и о доме Давида, представляя события в таком контексте исторического процесса, который отражает всесторонне продуманную философию идей. Автор, известный в исследовательской литературе как Летописец, основную часть своего исторического материала заимствует из Книг Самуила и Царств (в традиции Синодального перевода — четыре Книги Царств. — А.З.), но при этом оставляет собственную идеологическую и лингвистическую печать даже на этих заимствованных пассажах. Его мировоззрение сконцентрировано на двух моментах: прославление дома Давида, а также Храма вкупе с его культовым персоналом. Эта двойная перспектива не применяется к истории северного царства Израиля как дополнения к истории Иудеи; более того, исторический обзор не говорит подробно даже о разрушении северного царства и об изгнании десяти колен. Кроме того, с точки зрения Летописца, присутствие израильтян на их родине не имеет никакого отношения к завоеванию Ханаана и поселению народа Земли Обетованной при Иисусе Навине. Летописец излагает ход событий от праотцев всего мира, через патриархов народа к Иакову-Израилю, и, наконец, по прямой линии к Давиду и его потомкам. Таким образом, история Израиля предстает единым континуумом. Даже вавилонское пленение рассматривается как просто эпизод в этой неразрывной цепи: непрерывность была восстановлена после того, как страна «субботствовала во исполнение семидесяти лет»65а, иудеи не вернулись из плена, «доколе <...> не отпраздновала суббот своих» (2 Пар. 36: 21). Внутри этой идеологической конструкции Иудея является единственным возможным главным героем в пьесе об Израиле на его земле, а северное царство вообще никак не участвует в этой истории. Как уже было сказано, Летописец прямо не упоминает разрушение Самарии и депортацию
64 См.: Japhet в изд.: Tadmor 1983 (F 398А): 176—202; а также недавние комментарии: Williamson 1985 (F 400); в том числе: Blenkinsopp 1989 (F 365).
65 Japhet 1968 (F 376); Japhet 1989 (F 379); Williamson 1977 (F 399); защита этого взгляда: Blenkinsopp 1989 (F 365): 47-54.
65‘ Другими словами: земля насладилась субботним покоем, отдыхая в запустении, пока не минуло семьдесят лет. — А. 3.


354
Глава 8с. Иудея
десяти колен, лишь намекая, что к северу от Иудеи не осталось ничего, кроме тех, кто уцелел «от руки царей ассирийских» [2 Пар. 30: 6). Этот «остаток» не характеризуется как состоящий из иноземных народов или их потомков, но как состоящий из собратьев народа Иудеи; и Езекия, и Иосия — цари Иудеи — призывают этих оставшихся принять участие в ритуальном очищении культа [2 Пар. 30; 34: 9; ср.: 34: 6). Из этого, таким образом, следует, что те, кто вернулся согласно указу Кира, не являются единственными носителями наследия и традиции Израиля, но составляют лишь часть таких носителей. Подобное отношение к израильтянам диаметрально противоположно отношению автора Книг Царств и Езд- ры—Неемии; это определенно противоречит тому, что Ездра, Неемия и их поборники рассматривают в качестве особой идентичности народа. Книга Хроник (Паралипоменон) поэтому вполне могла зародиться в тех кругах, которые противостояли сепаратистской идеологии вернувшихся в Иудею из Вавилонии и Персии. Подобные оппозиционные взгляды были, очевидно, распространены во влиятельных кругах, включая окружение первосвященников. Так что эта книга проливает некоторый свет на социальные и религиозные воззрения, преобладавшие в Иудее в дни после Неемии, особенно на отношение к тому, что могло рассматриваться как остатки северного царства Израиля.
Другим жанром, развившимся в персидский период, является историческая новелла, восходящая к литературе древнего Ближнего Востока66. Мы знаем несколько новелл, написанных в этот период, таких как более ранняя часть Книги Даниила (гл. 1—6) и Книга Есфири (обе они были включены в библейский канон), а также Книги Товита и Иудифи, сохраняющиеся сегодня только в переводе как апокрифические книги. Впрочем, единственной из этих книг, определенно связываемой с Палестиной, является Книга Иудифи, которая даже написана могла быть именно там. Ее географическая подоплека, персидские имена ее персонажей и некоторые другие особенности связывают ее непосредственно с персидским периодом и с его административным и военным контекстом.
К тому же жанру принадлежит Книга Ионы67, по сути являющаяся псевдоэпиграфом (то есть сочинением, известным под именем боговдохновенного человека, но в действительности ему не принадлежащим. — А.3.), вращающимся, по моде того времени, вокруг персоны некоего древнего героя — Ионы, сына Амафиина (ср. с пророком с тем же именем из Гафхефера. — 4 Цар. 14: 25). Иона отправлен «в Ниневию, город великий», но это вовсе не столица Ассирийской империи, разрушенная в 612 г. до н. э., а символ некой ужасной метрополии68.
66 Элементы этого жанра получили распространение в греческой литературе благодаря тем авторам, которые обращались к персидской истории, таким как Динон Коло- фонский.
67 Bickerman 1967 (F 361): 1—49; Sasson J. Jonah (Anchor Bible) (New York 1990): 26—28 (Книга Ионы)
68 Литература данного периода часто использовала образ Ассирии, порой как заместитель Персии, а иногда — как абстрактное обозначение языческой мировой державы


VI. Язык и литература
355
Тот же принцип приписывания сочинения какому-либо древнему герою применяется в Песни Песней, чьим героем является царь Соломон. Многие авторитетные исследователи также датируют эту книгу69 персидским периодом, как минимум, из лингвистических оснований (ср. такие заимствования из персидского, как «jbardes» (4:13) и «appiryôn» (3: 9)). Данный псевдоэпиграфический принцип был обычным делом, и не только в литературе персидского времени, но и в эпоху эллинизма, когда он получил еще и дальнейшее развитие70.
Еще одним распространенным жанром в регионе была литература мудрецов. Создателями таких сочинений были книжники и ученые мужи — узкая группа тех, кого в наше время назвали бы «интеллектуалами»; очевидно, они обладали немалым влиянием в высших слоях общества. Для этого периода такие эрудиты известны — они из Египта и Месопотамии. Характерной чертой ученой литературы древнего Ближнего Востока, как мы теперь знаем, является сохранение в ней старых традиций, которые перерабатывались и приспосабливались к духу времени. По этой причине чрезвычайно трудно определить, какие элементы в Книге Притчей Соломоновых, например, относятся к периоду Второго Храма. Подобная же ситуация отмечается и для Книги Иова, если не считать того, что ее прозаический каркас (гл. 1—2; 42: 7—17) обнаруживает черты, специфичные для позднего древнееврейского языка, а также религиозные идеи, характерные для времени после возвращения из плена. Наиболее заметной из них является мотив искушения Иова сатаной, не имеющий параллелей в библейской литературе периода до изгнания, как и вообще в литературе древнего Ближнего Востока. Общепризнано71, что концепт сатаны как некоего независимого существа сформировался в персидский период, и, по существу, данный концепт раннее всего проявляется в Библии в роли Обвинителя71а в Книге Захарии: «Господь да запретит тебе, сатана...» (Зах. 3: 2).
Книга Екклесиаста72, как ни удивительно, не содержит ничего, что было бы явно связано с реальной Палестиной. И всё же это сочинение почти определенно относится ко времени Второго Храма, и часто утверждается, что оно было написано в эллинистический период. Некоторые пессимистические положения, выраженные здесь, в ученой литературе древнего Ближнего Востока присутствуют на разных фазах ее развития, но их формулировка в Екклесиасте обнаруживает явные признаки их
(ср., наир.: Езд. 6: 22). Сюжет в Книге Иудифи вращается вокруг убийства вторгшегося в Палестину Олоферна, начальника войска «Навуходоносора, царя Ассирии», а Товия, герой Книги Товита, ассоциируется с ассирийской Ниневией.
69 Pope 1977 (F 387).
70 О псевдоэпиграфике см.: Bickerman 1988 (F 364): 201—204, 322.
71 Lods 1939 (F 382); Meyers, Meyers 1987 (F384A): 183-186; Day P.L. An Adversary in Heaven (Harvard Semitic Monographs. 43) (Atlanta, 1988).
71a В одном из пророческих видений Захарии сатана, клеветник и провокатор, пытается обвинить первосвященника (великого иерея) Иисуса перед небесным трибуналом (см. Гл· 3 Книги пророка Захарии). — A3.
72 Bickerman 1967 (F 361): 139-167.


356
Глава 8с. Иудея
нового редактирования во времена Второго Храма. Предполагавшаяся читательская аудитория этой книги, совершенно очевидно, состояла из строго определенного круга интеллектуалов и мудрецов; автор одновременно и ссылается на их идеи, и спорит с ними. Нет никаких оснований думать, что концепции жизни и ее тщеты, выраженные в Екклесиасте, заимствованы у греческих философских школ — подобные пессимистические взгляды на мир достаточно распространены в литературе древнего Ближнего Востока, как в Месопотамии, так и в Египте.
Последний жанр периода Второго Храма, который нужно рассмотреть, — это псалмы, особенно те, которые связаны с богослужением в Храме. Поздний характер языка некоторых псалмов, в частности, 103, 117, 119, 125 и 143, неоспорим, и ряд авторитетных исследователей приписывают часть дополнительных псалмов именно этому периоду. Многие из них принадлежат храмовому культу и практике паломничества в Иерусалим. В это время литургическая песнь, очевидно, была важным компонентом службы в Храме, и ее исполнение поручалось особой группе певцов, некоторые из которых назывались в честь древних мастеров певческого и музыкального искусства, эпонимных предков, — сынами Асафа, Корея, Емана, Ефана и Идифуна.
Помимо псалмов, славящих Бога и Храм, существуют и псалмы дидактического, учительного, свойства, в которых обозреваются основные события истории Израиля в соответствии с современными историческими и философскими идеями. Псалом 105 является типичным образцом данного типа, повествующим о старинных грехах Израиля от Исхода до разрушения Храма и заканчивающимся мольбой: «Спаси нас, Господи, Боже наш, и собери нас от [чужих] народов, дабы славить святое имя Твое, хвалиться Твоею славою» (.Пс. 105: 47).
3. 	Прекращение пророчеств
Столь обильная в периоды до изгнания и вавилонского пленения пророческая литература к началу Восстановления уже начала клониться к упадку и окончательно исчезла в персидскую эпоху73. Пророческие тексты этого периода можно разделить на две группы: те, которые обращаются к общинным или национальным темам, и те, которые сосредоточены главным образом на Храме. К первой категории принадлежат пророчества Иоиля и Авдия, содержание которых, хотя они и не датированы, отражает обстановку первых лет Восстановления. В обеих книгах соседи Иудеи осуждаются за ликование по поводу ее бедствий: Авдий предвещает полное разорение Едома, который «радовался о сынах Иуды в день гибели их» (Авд. 12), а Иоиль проповедует о великом Судном дне в долине Иосафата, где приговор будет дан всем народам (Йоги. 4: 2 (3: 12)).
Пророчества Иоиля обращаются к мотиву «Дня YHWH (Яхве)» в его национальном смысле, известному от времен Первого Храма, и одновре¬
73 	Недавнее рассмотрение вопроса: Barton 1986 (F 357).


VI. Язык и литература
357
менно славят гору Сион и Иерусалим: «<...> и будет Иерусалим святынею, и не будут уже иноплеменники проходить через него» (Йоги. 4: 17 (3: 17)).
Во втором типе пророчеств и пророков проявляется забота о Храме, либо о его физическом строительстве (Аггей и Захария), либо о чистоте жертвоприношений в нем (Малахия). Если пророчества эпохи Первого Храма были озабочены критикой общества и его нравов, в особенности повадок его вожаков, пророки Восстановления на такие темы внимания не обращали. Их главная цель — утешение народа и побуждение его к продолжению строительства Храма. Порой они дают советы по вопросам культа, как, например, Захария (гл. 8), когда его спрашивают о продолжении соблюдения национальных постов, с тех пор как Второй Храм был построен (Иезекииль выполняет похожую роль для своих современников в Вавилонии); Малахия высказывает прямые предписания относительно даров священникам — десятинах и подношениях [Мал. 3: 10), и проявляет еще большую настойчивость в требовании безукоризненности и чистоты жертв, осуждая священников за неспособность соблюдать эти правила (Там же. 1: 6—7). Здесь мы имеем дело с необычайно значимой стадией в развитии пророчеств: если пророки Первого Храма порицали храмовый культ и принижали его важность, Малахия, последний из классических пророков, боролся за продолжение жертвоприношений, приношение десятин и других подношений священникам в том виде, как это всё предписано в Пятикнижии. Воззвание «Помните закон Моисея, раба Моего, который Я заповедал ему на [горе] Хориве для всего Израиля, равно как и правила и уставы» (Там же. 3: 22 (4: 4)) явно отражает эту трансформацию в пророчествах. Для пророка более не было места в деле исполнения таких требований; «слово Господа» теперь навсегда и официально было вверено тем, кто сохранял и толковал Закон Моисея. К сожалению, мы не располагаем источниками по этому переломному моменту в идеологической и духовной истории Иудеи и еврейского народа вообще, так что детали этого процесса остаются для нас темными. Не менее темными являются и подробности собирания, стандартизации и канонизации большей части Писаний — процесса, который должен был быть в самом разгаре в течение персидского периода и был, судя по всему, завершен к началу эллинистической эпохи. Эта канонизация, которая вызвала также публикацию текстов, стала, по существу, финальной стадией в деле создания библейской литературы74.
74 	Недавние труды по проблеме формирования канона: Beckwith 1985 (F 358); Barton 1986 (F 357); Goodman 1990 (F 375).


Глава 8d
Ф.-Г. Майер
КИПР И ФИНИКИЯ
Когда в VI в. до н. э. Кипр и Финикия оказались в составе державы Ахеменидов, они уже имели в своей истории несколько столетий взаимных торговых контактов и культурных связей. В течение V—IV вв. до н. э. оба региона, образуя часть Пятой сатрапии (Геродот. Ш.91.1), сталкивались с несколькими общими фундаментальными проблемами. Оба были разделены на какое-то количество относительно небольших, полунезависимых политических единиц. Эти политии представляли собой освященные временем монархии: Саламин, Кериния, Лапеф, Солы, Марион, Тамасс, Китий, Идалион, Амафунт, Курион и Пафос — на Кипре; Сид он, Тир, Библ и Арвад — в Финикии.
Одной из тенденций, которые в рассматриваемый период наблюдаются в истории и Кипра, и Финикии, является непрекращающийся конфликт интересов между этими царствами. Из-за их попыток расширить собственную территорию за счет соседних государств либо получить господство в целом регионе то и дело вспыхивали междоусобицы. На короткое время такие конфликты могли сменяться совместными политическими действиями, когда царства объединялись ради достижения если и не полной, то хотя бы более значительной независимости от персидского сюзерена. Данная тенденция — а ее можно наблюдать во всех областях ахеменидской империи, обладавших собственными сильными политическими и культурными традициями, — более заметна на Кипре, нежели в Финикии. Поскольку во время войн между греческими полисами и Персией остров оказывался, так сказать, на линии фронта, ему легче было предпринимать попытки поколебать ахеменидское господство.
Кипрские царства и финикийские города-государства также сталкивались с целым спектром схожих социальных проблем, и не в последнюю очередь — со всё усиливавшейся эллинизацией и с вызываемыми ею последствиями. И тем не менее, несмотря на наличие общих проблем и общих тенденций, традиции и характер развития Финикии и Кипра различны настолько, что оба этих региона для большей части рассматриваемого периода необходимо обсуждать по отдельности.


s
5
Г
s
о·
о
Карта 7. Кипр


360
Глава 8d. Кипр и Финикия
I. Царства Кипра
Начиная с бронзового века локальное царство являлось преобладающей формой политической организации на Кипре, однако трудно установить, до какой степени традиции микенской монархии и ханаанской царской власти были определяющими в процессе формирования особой системы кипрской монархии. Здесь, как и в Финикии, монархические институты сохранялись на протяжении архаического и классического периодов, ставя остров вне греческого мира, где — за исключением его северной периферии и Кирены — царская власть исчезла уже давно. Диодор очерчивает ситуацию, сложившуюся в IV в. до н. э., в следующих словах: «На этом острове было девять важных городов (πόλεις αξιόλογοι); помимо них существовали небольшие общины (μικρά πολίσματα), которые зависели от девяти городов. Каждый из этих городов имел царя, который в нем правил, но при этом был подданным Царя персов» (XVI.42.4).
История Кипра и его городов в V—IV вв. до н. э. трудна для реконструкции, так как источники крайне скудны и часто сбивчивы. Тем не менее история острова классического периода на удивление ясно вырисовывается как конфликт между греческими династиями и Персией, порожденный «национальными» стремлениями и культурным антагонизмом — при допущении, что именно Персия стояла за спиной финикийских династий, используя их как инструмент для достижения своих целей, и что это привело к временному доминированию финикийцев на острове и к подавлению греков и их культуры1. Такой взгляд на кипрскую историю часто накладывается на современный концепт национальной идентичности, каковое представление некритично переносится в прошлое. Анализ свидетельств, подтверждающих, как считается, идею о греко-финикийском антагонизме, показывает, однако, что многое в этом подходе должно быть забраковано. В своем дальнейшем рассказе мы представим только те факты, которые надежно зафиксированы или которые могут быть выведены с высокой степенью вероятности2.
Ахемениды удержались от изменения сложившейся политической системы и признали статус кипрских царей. Условия их зависимости и обстоятельства последовавшего ограничения суверенитета в подробностях нам не известны. В случае войны царства должны были платить регулярную дань и выставлять свои контингенты в персидский флот. С другой стороны, кипрские монархи сохранили право чеканить собственную монету; царские монетные дворы продолжали действовать на протяжении V—IV вв. до н. э.
1 Особый акцент на этом аспекте делает в своих трудах Е. Ерсгад: Gjerstad 1933, 1946, 1948, 1979 (F 254-257).
2 Подробный разбор источников: Maier 1985 (F 285); Seibert 1976 (F 329). И всё же домыслы отмирают медленно. Новое утверждение в Stylianou 1989 (F 339) романтическо-на- ционального взгляда на исторические события еще раз демонстрирует, как предвзятые идеи могут вредить критической оценке источников и в целом исследованию.


I. Царства Кипра
361
Информация о политической организации этих царств крайне скудна. Для 5-го столетия она, по сути, ограничивается Геродотом, который фиксирует лишь голый факт существования монархического правления в городах Кипра. Похоже, не следует придавать особого значения тому, что историк иногда называет кипрских правителей «басилевсами», а иногда (но зачастую в той же самой главе) — «тиранами»: оба слова указывают лишь на то, что здесь имели место автократические режимы.
В IV в. до н. э. Аристотель написал «Кипрскую политик)», а Фео- фраст — специальный трактат «О кипрской царской власти». Но от этих двух трудов сохранился единственный аристотелевский фрагмент, который дополняют речи Исократа и несколько фрагментов из сочинений Клеарха из Сол и комического поэта Антифана (сохранены у Афинея). Поэтому внутреннюю структуру этих малых царств восстановить в деталях нельзя, хотя некоторое количество характерных штрихов всё же можно извлечь из наших источников.
Автократический в своей основе характер кипрских монархий подтверждается теми элементами их политической организации, которые зафиксированы надежно. Мужчины, являвшиеся родственниками правителя, традиционно обозначались словом «анакты», женщины — термином «анассы» («άνακτες» и «άνασσαι», букв.: «правители» и «правительницы», или «владыки» и «владычицы». — А.3.) (Аристотель. Фр. 203). Анакты, которых Евстафий [Комментарий к Илиаде. ХШ.582. Vol. Ш. Р. 515) описывает как «знатный класс» («τάγμα ένδοξον»), обладали, по всей видимости, некоторой степенью политического влияния, поскольку так называемые колаксы («κόλακες», букв.: «льстецы», «подхалимы»; единственное число: «κόλαξ»; имеется в виду окружение, двор царя. — А.3) были напрямую ответственны перед ними. Эти знатные колаксы, некоторые подробности о которых сообщает Клеарх из Сол3, составляли секретную полицейскую организацию, недвусмысленно характеризуемую как «вещь, совершенно необходимую для тиранов» («κτήμα τυραννικόν»). Колаксы происходили из хороших семей, но никто не знал ни каково их число, ни кто они, если не считать нескольких самых известных членов этого корпуса. Колаксы из Саламина, которые, возможно, стали моделью для других царских дворов, делились на две потомственные ветви: гергины и про- маланги. Гергины действовали в качестве шпионов и осведомителей, подслушивая разговоры и ежедневно докладывая об этом анактам. Про- маланги расследовали те случаи, которые казались им заслуживающими более тщательного изучения, используя для достижения своей цели необычайно ловкие профессиональные приемы притворства и маскировки.
Некоторые авторы IV в. до н. э. описывают правление этих царей как смесь праздной жизни, показной демонстрации богатства и тиранической жестокости. Владыки Пафоса изображаются так: они возлежат на ло¬
3 	У Афинея: VI.255F-256B (Фр. 19 Wehrli).


362
Глава 8d. Кипр и Финикия
жах с серебряными ножками, застеленных дорогими сардскими коврами, одеты в белые тонкие сорочки и пурпурные мантии, а прислуживают им рабы и льстивые придворные4. Сообщается, что царя Пафоса во время пиршества овевают ради прохлады своими крыльями голуби, привлеченные запахом сирийского масла и отгоняемые от головы царя его рабами5. О Никокле Саламинском, с другой стороны, сообщается, что он казнил арфиста Стратоника и софиста Анаксарха за их остроты и слишком откровенные высказывания6. Поскольку некоторые из этих анекдотов появляются в комедиях и поскольку все они вполне укладываются в расхожие представления о восточном деспотизме и моральном разложении, постольку подобные анекдоты могут носить в значительной степени схематический, условный характер. Поэтому вопрос о том, насколько они отражают реалии жизни кипрских царских дворов, остается открытым.
Дворцы, возводившиеся кипрскими правителями в течение этого периода, определенно были символами монархической власти, и символы эти должны были поражать своим величием и богатством. Обширный дворец в Вуни (рис. 3) на северном побережье Кипра был построен в начале V в. до н. э. Руины подобных царских резиденций открыты археологами в Пафосе и, возможно, в Солах7. В Вуни комнаты расположены вокруг центрального колонного двора; на его юго-западной стороне, над лестничным маршем, возвышались парадные трехчастные помещения типа ливагИа. И Вуни, и Пафос обнаруживают явное влияние со стороны современной им восточной, особенно персидской, дворцовой архитектуры, но было бы чересчур опрометчиво вычитывать какие-то подробности политического устройства или политических событий в имеющихся у нас планах первых этажей, в горизонтальных проекциях таких царских резиденций8.
Для греков IV в. до н. э., живших в полисах, такие обычаи могли казаться странными и определенно восточными по своему характеру. Не вызывает сомнений, что организация колаксов была смоделирована по точному образцу имперской полиции ахеменидской Персии, которую называли «очами и ушами Царя». В самом деле, персидские отакусты (ώτακουσταί, «подслушиватели». —А.З.) сопоставляются Евстафием \Ком-
4 Клеарх: Афиней. VL255E; 256F-257C (Фр. 19 Wehrli).
5 Антифан: Афиней. VI.257D—F (Фр. 200 К—А).
6 Афиней. УШ.349С—F; 352D; Диоген Лаэртский. IX. 10.58—59.
7 Maier 1989 (F 286), с важной библиографией.
7а Айван или айван (от арабского «алъ-иван»; возможно, и от персидского «iwän» («открытый порог» или «портик») — в мусульманской архитектуре обширное сводчатое помещение, открытое с одной стороны во внутренний двор; в своей простейшей форме конструкция типа ливан представляет собой перекрытую террасу, поддерживаемую подпорными стенками. Ливан выполнял роль приемного зала во дворце. — А.3.
8 Гипотеза Е. Ерсгада (Gjerstad) о том, что дворец в Вуни был построен персофильски настроенным правителем Мариона для того, чтобы возвыситься над эллинофильствующи- ми Солами (а впоследствии был перестроен царем-эллинофилом Мариона, которого привел к власти Кимон), является чересчур умозрительной; Maier 1985 (F 285): 36—37; Maier 1989 (F 286): 18.


I. Царства Кипра
363
о
10 20 30 40 м
Рис. 3. План дворца в Вуни. (Публ. по: Karageorghis 1982 (F 276): 160,
рис. 118.)
ментарии к Илиаде. XIII.582) с кипрскими колаксами. Но в греческом мире можно было отыскать модель для автократических форм правления — например, тиранические режимы на Сицилии.
Базовая структура наследственной самодержавной монархии, поддерживаемая близкими родственниками царя, была, как представляется, общей всем кипрским царствам — и не важно, управлялись они греческими или же финикийскими династиями. Такая структура сохранилась вплоть до тех времен, когда в конце IV в. до н. э. эти государства были упразднены Птолемеем. Исократово описание методов правления, применявшихся Евагором, несмотря на откровенно панегирический характер соответствующей (IX) речи, в принципе подтверждает это (Исократ. Евагор. 20—23).
Демократические или представительские институты, похоже, не полупили на острове развития. Бронзовая табличка V в. до н. э. из Идалиона (ICS 217) упоминает наряду с царем Стасикипром город (πτόλις, т. е. полис в смысле городской гражданской общины. — А.З.) Идалион. Птолис не участвовал в выплатах вознаграждения врачу Онасилу и его братьям, из пего можно предполагать, что, по-видимому, он имел свою отдельную


364
Глава 8d. Кипр и Финикия
казну. Но из сохранившегося текста отнюдь не следует, что царь и пто- лис, городская гражданская община, управляли Идалионом совместно9.
В Пафосе политические функции царя традиционно сочетались с его культовыми обязанностями как верховного жреца Афродиты, о чем свидетельствуют некоторые надписи. В этих текстах пафосский царь — он носил двойную корону, искусно сделанную под явным египетским влиянием, — неизменно величает себя басилевсом и иереем Ванассы (в критском слоговом письме: pa-si-le-u-se и i-ye-re-u-se ta-se wa-na-sa-se-\ Ванасса, «Владычица» — это обычное культовое имя Афродиты Пафосской). Данная комбинация светских и религиозных функций происходила из особой роли святилища Афродиты на Пафосе. До сих пор нет никаких доказательств того, что идея сакральной царской власти играла какую-то роль в правлении других династий на острове10.
Нет почти никакой надежной информации о социальной и экономической структуре кипрских царств в период классики. По сравнению с архаической эпохой погребальные обычаи значительно не изменились. Вырубленные в скале камерные могилы продолжали служить местом захоронения для большинства населения; лишь небольшое число богатых родов использовали более сложно устроенные гробницы. Пафосские цари IV в. до н. э., Эхетим и Тимохарид, нашли упокоение в большой, хорошо продуманной камерной гробнице, находившейся прямо за городом11. Большое распространение получают известняковые и мраморные саркофаги. Некоторое их количество, с крышкой, вырезанной в форме человека, было импортировано из Финикии; позднее такие саркофаги стали имитировать уже на самом острове, например, в Китии. Также входит в обычай отмечать места захоронения могильными плитами, которые отчасти исполнены в местном кипрском стиле, отчасти повторяют современные им греческие модели. Однако если говорить о структуре общества этого времени, то некрополи вряд ли могут сообщить что- нибудь большее, помимо того простого факта, что здесь имелись как состоятельные, так и малоимущие граждане.
Города Кипра оставались, как и в архаический период, местопребыванием правительства и центрами социальной и экономической жизни. Но, за исключением упомянутых выше царских резиденций, от интересующего нас периода найдено до сих пор очень мало архитектурных остатков как публичного, так и частного характера. Города продолжали заботиться о своих укреплениях, и причины этого вполне очевидны, если взглянуть на политическую ситуацию на острове в эти два столетия. В V в. до н. э. Идалион создал тщательную систему фортификации, которая использовалась еще и в эллинистическую эпоху; Голги возвели городскую
9 ICS 217: Т.-Б. Митфорд и О. Массон в изд.: КИДМ Ш.2: 91.
10 Maier 1989 (F 312). Надписи: ICS Na 7, 16, 17, 90, 91; Masson 1980 (F 291). Yon 1989 (F 352): 373; Yon 1993 (F 353): 14 — здесь автор допускает существование «теократии» в Китии.
11 Maier, von Wartburg Ц Arch. Anz. 1992: 585—586.


I. Царства Кипра
365
Рис. 4. План северо-восточных ворот в Новом Пафосе классического периода. (Публ. по: Maier and Karageorghis 1984 (F 288): 209, рис. 195.)
стену, по всей видимости, в IV в. до н. э.12. Укрепления обоих городов состояли из стен, сложенных либо из известняка с бутовой сердцевиной, либо из сырцового кирпича на каменном фундаменте; и лишь те части стены, которые обладали особым значением, имели кладку из тесаного камня. Так, когда во второй половине IV в. до н. э. Пафос перестраивал свои укрепления, лишь северо-восточные ворота (рис. 4) и участок городской стены, непосредственно примыкающий к ним, были сделаны из крупных выпуклых блоков тесаного камня. Планировка ворот включала в себя как ближневосточные, так и греческие элементы13.
Жилые кварталы в больших и маленьких городах — частично эти кварталы располагались за пределами крепостных стен, как, например, в Идалионе, Айя-Ирини, Китии или Пафосе — состояли из весьма скромных домов традиционного типа, сложенных из кирпича-сырца. Впрочем, стиль и приемы, использованные при возведении каменных домов в портовом городе Айос-Филон (на полуострове Карпасс), обнаруживают явное влияние со стороны финикийских строительных обычаев того времени. В Китии, при храме Астарты, продолжали открываться медеплавильные мастерские — тесная связь между металлургией и религией выявляется здесь уже с эпохи поздней бронзы.
12 Идалион: ВСН98 (1974): 882; 102 (1978): 925; 103 (1979): 708-710. Голги: ВСН95 (1971): 404-406; 96 (1972): 1073; 97 (1973): 673. Возможно, также Тамасс: RDAC 1977: 303-305.
13 Maier // RDAC 1967: 43-44; 1973: 196-192; Masson, Sznycer 1972 (F 294): 209-212.


366
Глава 8d. Кипр и Финикия
Публичная архитектура до сих пор представлена нам главным образом святилищами, хотя имеются руины добротных зданий, которые могли служить административными центрами или официальными резиденциями, как, например, крупный позднеклассический особняк с пери- стильным (т. е. окруженным колоннами. — А.3) двором в Пафосе14. Святилища, как правило, строились (или перестраивались) по давно устоявшемуся плану, в котором обширный внутренний двор комбинировался с алтарями и местами для приношения обетных даров, небольшой крытой целой, а также другими строениями, окаймлявшими центральный двор. Такие традиционные культовые места представлены святилищами Афины в Вуни, Афродиты-Астарты — в Тамассе, Геракла-Мелькарта — в Ки- тии-Бамбуле. Доминирующим традиционным культом на острове по- прежнему оставалось почитание Афродиты-Астарты, имевшей предшественницу в виде богини плодородия доисторического Кипра. В Китии финикийский храм богини плодородия Апггарт (тождественна Астарте), перестроенный в последний раз, по-прежнему процветал: одна интересная, сделанная краской надпись IV в. до н. э. иллюстрирует культовую жизнь этого храма15. Но главным центром поклонения Афродите оставался Пафос, где эта богиня почиталась как «Ванасса»15а (до эллинистической эпохи культовое имя Пафия не появляется). Строения архаического и классического святилища в Палепафосе (Старый Пафос. — А.3) были разрушены ок. 100 г. н. э. при сооружении римских зданий. Но богатый урожай разбитых в отавных терракот от классического периода, обнаруженных в фависсах (подземных хранилищах. — А.В.) близ храма, свидетельствуют о цветущей жизни этого крупного святилища16.
До сих пор не открыто ни одного храма греческого типа, хотя ионические капители, найденные в Китии и Пафосе, возможно, указывают на существование таких строений17. Греческие культы — Зевса, Геры, Аполлона, Артемиды, Афины и Геракла — были популярны на острове, о чем говорят монеты и надписи. Такое распространение греческих культов является не единственным аспектом возраставшего греческого влияния на Кипре. Предметы эллинского искусства ввозились и имитировались во всё больших объемах, при этом основная масса греческих вещей представлена аттической керамикой. Приток таких объектов начался уже в VI в. до н. э.: после Ионийского восстания он не прекратился, продолжившись и в 5-м, и в 4-м столетиях. Явное падение аттического керамического импорта в первой половине V в. до н. э — по контрасту с Финикией или Палестиной — пытались объяснять влиянием политической и военной ситуации на торговый обмен. Но даже если бы аттическую керамику можно было датировать настолько точно, что это позволило бы уверенно
14 Maier, von Wartburg //RD АС 1985: 113-117.
15 CIS I 86 A-В (KAI37); Chaumont 1972 (F 228); Masson, Sznycer 1972 (F 294): 21-68. 15a Имя Ванасса, очевидно, означает «Владычица»; ср. выше, в наст, гл., на с. 361, мой
комментарий к словам «анакты» и «анассы». — A3.
16 Maier and Karageorghis 1984 (F 288): 182—183, 208.
17 Nicolaou 1976 (F 308): ил. XXI.I; Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 222—223.


I. Царства Кипра
367
сравнить количество импортированных вещей в первой и во второй половинах столетия, такое временное сокращение импортируемой керамики до некоторой степени уравновешивается количеством ввозившейся греческой скульптуры, хорошими примерами чего являются знаменитая бронзовая голова так называемого Чатсвортского Аполлона17а (ок. 470— 460 гг. до н. э.) и голова юноши из пафосского святилища (ок. 480-470)18. Кипрские ваятели второй четверти V в. до н. э. явно вдохновлялись современными им тенденциями в развитии греческого искусства19.
Во второй половине V в. до н. э. объемы греческой торговли в Восточном Средиземноморье ощутимо возросли. Это замечено и для Кипра. В Китии почти 50% всей до сих пор найденной аттической керамики V— IV вв. до н. э. датируются примерно 450—400 гг. до н. э.; в Саламине самая большая группа краснофигурных сосудов относится примерно к 420—370 гг. до н. э.20.
Освященные веками искусство и ремесла Кипра, олицетворяющие весьма своеобразную смесь автохтонных, греческих и восточных элементов, продолжали жить. Традиционная расписная на белом фоне (так называемая White Painted. —А.5.), двухцветная (так называемая Bichrome. — A3.) и черная-на-красном (иначе красно-черная, так называемая Black-on- red. —A3.) керамика по-прежнему производилась в большом количестве. Появилось несколько новых типов, как, например, кувшины с терракотовой корой (фигуркой девушки. — A3) на горлышке, которая выполняла роль носика. Однако живость и своеобразие кипрских изделий отчасти были утрачены. Греческие мотивы и орнаменты всё больше прокладывали себе дорогу в убранстве сосудов. Подобный процесс еще сильнее заметен в терракотах и в ювелирных украшениях.
Традиция по-прежнему имела огромное влияние на цивилизацию Кипра. Оплотом автохтонного населения, как кажется, был Амафунт; этеокипрский язык, записывавшийся слоговыми знаками, оставался официальным в IV в. до н. э. (ICS 190—197). Долговечность слоговой письменности — еще одно доказательство кипрского консерватизма. Саламин начал использовать греческий алфавит на монетах и в надписях к концу
17а Чатсвортский Аполлон — голова от бронзовой статуи, найденной в 1836 г. на Кипре, близ Тамасса. Поначалу статуя была целой извлечена из земли местными жителями, которые повезли ее от места находки на обычной телеге, так что по дороге находка развалилась на части. В 1838 г. голова была приобретена в Смирне В. Кавендишем, герцогом Девонширским, который поместил ее в свою резиденцию Чатсворт-хаус, откуда и происходит название данной вещи. Ныне голова хранится в Британском музее. Как полагают, находящаяся в Лувре бронзовая нога — от этой же статуи. — A3.
18 	Vermeide 1976 (F 348): 15-17; Yon 1986 (F 350): 100; Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 181, рис. 170.
^ Salamine de Chypre X 1978 (F 323): 78; см. также: Pouilloux 1975 (F 314): 116; Yon 1974 (F 349).
20 	По Кипру см., напр.: Salamine de Chypre IV (F 321): 71—73, 77—78; VIE (F 322): 4—9; X (F 323): 215-218; Salles 1983 (F 325): 54-58; Hermaiy 1989 (F 266): 189; Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 217—218. По Финикии см.: Elayi 1983 (F 246). Краткий обзор с библиографией (вплоть до 1985 г.): Collombier 1987 (F 229).


368
Глава 8d. Кипр и Финикия
V в. до н. э.21. Но в Пафосе алфавитные тексты не появляются примерно до 320 г. до н. э. (посвящение последнего царя Никокла, другие надписи которого по-прежнему оставались слоговыми), тогда как в святилище Ка- фицина (на территории Идалиона) слоговое письмо использовалось для культовых целей вплоть до конца Ш в. до н. э.
Финикийский элемент в киприотском обществе, религии и искусстве оставался по-прежнему сильным, распространяясь из Кития — тирской колонии на юго-восточном побережье острова. Китий увеличил свою территорию, овладев Идалионом еще до середины V в. до н. э., а позднее (ок. 350 г. до н. э.) на короткое время также и Тамассом. За установлением политического господства следовало и расширение финикийского влияния: финикийцы проживали в Идалионе (о чем свидетельствуют их надгробные надписи), и здесь почитались Мелькарт, Решеф-Микал, Анат и Астарта. Но финикийское присутствие и культы распространились за пределы зоны непосредственного финикийского политического влияния, показателем чего служат надписи и другие находки. Культ Мелькарта, Анат и Астарты засвидетельствован в Ларнаке-тис-Лапифу (деревушка в районе Кирения, в турецкой части Кипра; турецкое название: Козан. — А.З.); какое-то финикийское святилище в начале классического периода существовало на территории Амафунта, в Лимассоле22. Финикийцы жили на постоянной основе в Айя-Ирини и в Тамассе (приблизительно до 350 г. до н. э.). Текущее состояние источников не подтверждает гипотезу о некой «экономической экспансии», нацеленной на эксплуатацию залежей меди в районе Тамасса и Амафунта. Не подтверждается и представление об антагонизме и вражде греков и финикийцев. Ряд свидетельств указывает на весьма мирное сосуществование, на высокую степень взаимных культурных влияний и даже на распространенность смешанных браков между этими двумя этническими группами23. Царство Лапефа, вероятно, представляло собой своего рода греко-финикийское сообщество; присутствие финикийцев в Саламине в V в. до н. э. засвидетельствовано надгробной надписью, в которой финикийские имена переданы по-гречески и слоговым письмом24.
Впрочем, несмотря на этеокиприотские традиции и присутствие финикийцев, невозможно не заметить растущего влияния на цивилизацию Кипра V—IV вв. до н. э. со стороны эллинского искусства, греческих нравов и религии. Процесс эллинизации, зародившийся от тесных уз, которые образовались между Кипром и греческим миром в VI в. до н. э., набирал силу, даже если политические события на какое-то время приобретали антагонистический характер.
21 См. диграфическую надпись Евагора I: Salamine de Chypre IV (F 321): 81—84.
22 CIS I 88 слл. KAI No 38, 39, с комментариями в т. Ш, на с. 64; Yon 1986 (F 350).
23 Seibert 1976 (F 329); см. также: Chaumont 1972 (F 228): 179; Hadjisawas 1986 (F 262); Michaelidou-Nicolaou 1987 (F 297); Hermaiy 1987 (F 265); van Berchem 1975 (F 347): 53—54.
24 Karageorghis 1970 (F 274) 269-273.


П. Кипр между Персией и греками. Ок. 495—4 7 7 гг. до н. э.
369
II. Кипр
между Персией и греками.
Ок. 495—411 гг. дон. э.
В истории Кипра в период между Ионийским восстанием и серединой V в. до н. э. определяющую роль играл конфликт между державой Ахеменидов и греками. Наступательная стратегия Делосского союза превратила Восточное Средиземноморье, где персидский открытый фланг мог быть атакован с моря, в главный театр военных действий. Кипр, способный снарядить и поддерживать в надлежащем состоянии большой флот, неминуемо превратился в военно-морскую базу, за которую боролись обе стороны. Афинам было необходимо заполучить такой передовой форпост; в то же время и для Персии было крайне важно удержать Кипр в качестве базы своего флота. И в этом она по большей части преуспевала, несмотря на то, что Афины предприняли за тридцать лет три попытки закрепиться на острове.
«После года свободы киприоты опять попали в рабство» — так Геродот (V.116) подытоживает последствия безуспешного восстания кипрских царств в 499/498 г. до н. э. В некоторых из покоренных городов были, как представляется, размещены персидские гарнизоны (Диодор. ΧΙ.44.2)25. У нас нет детальной информации о последствиях восстания, но вряд ли можно усомниться в том, что неудавшийся мятеж — это поворотный пункт в истории Кипра в V в. до н. э.
Последующие события Персидских войн показывают, что ахеменид- ский контроль над островом был восстановлен в полной мере. Кипрские цари, какими бы ни были их истинные чувства и желания, исправно исполняли свои вассальные обязательства перед Великим Царем. Уже на заключительной стадии Ионийского восстания кипрские корабли входили в состав персидского флота, который в 494 г. до н. э. разбил ионийцев при Ладе, хотя киприоты (что можно вывести из слов Геродота в VI.6), похоже, особого пыла в этой битве не проявляли. В 480 г. до н. э. кипрские цари, подобно другим вассалам, вновь должны были выделить команды во флот. Кипрских кораблей насчитывалось полторы сотни, таким образом, это был четвертый по численности отряд после примерно трехсот восточногреческих, трехсот финикийских и двухсот египетских кораблей (Геродот. VII.89—90; Диодор. ΧΙ.3.7).
Кипрскими экипажами командовали их собственные цари, такие как Торг из Саламина или Тимонакт, сын Тимагора (город не указан); эскадра пафосского полководца Пенфила насчитывала двенадцать кораблей (Геродот. VTL98, 195). Геродот сообщает, что киприоты были одеты по- эллински, за исключением головных уборов: их цари носили митру (вос-  22о Доказательства присутствия персидского военачальника в Пафосе отсутствуют (такое присутствие предполагается в изд.: Schäfer 1960 (F 326)): Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 208.


370
Глава 8d. Кипр и Финикия
точный головной убор, вид тюрбана. —А.3.), другие (по-видимому, командиры) — кйтару (высокий остроконечный головной убор. — А.3.) (Геродот. Vn.90). Митра как элемент одеяния суверена, возможно, была подобна той изготовленной в египетском стиле короне, которую носили жрецы- цари Пафоса, тогда как китара могла напоминать головной убор персидских сатрапов или тот, который мы видим на многочисленных позднеархаических статуях из Пафоса26. Различение Геродотом греков и киприотов в любом случае представляет собой интересную параллель к знаменитым стихам Эсхила [Просительницы. 288—289), где упоминается «кипрский характер» («Κύπριος χαρακτήρ», т. е. кипрская отличительная черта, особенность, клеймо. — А.3.) как нечто легкоузнаваемое.
Кипрский контингент не особенно отличился в морской войне 480 г. до н. э. Участь пафосской эскадры описана с некоторыми подробностями у Геродота. Пенфил потерял одиннадцать своих кораблей еще до битвы, во время шторма у мыса Сепиады. С единственным уцелевшим кораблем он попал в плен у Артемисия; то же случилось и с Филаоном, самым младшим братом Торга. Это подсказывает нам, что какие-то кипрские суда были в числе той трети персидского флота, которую захватили противники во время битвы. Закованных в цепи пленников переправили в Коринф, где греки надеялись разузнать у них о персидских планах (Геродот. VIL195; УШ.11).
Те кипрские корабли, которые приняли участие в сражении при Са- ламине, постигла неудача. Согласно Диодору (XI. 18.6—19.1), они были выведены из строя первыми, вместе с финикийскими кораблями. Кажется маловероятным, что киприоты бежали нарочно, для того, дескать, чтобы помочь своим греческим соотечественникам. И всё же их не вызывавшее особого доверия поведение (Геродот. УШ. 100.4), возможно, указывает на то, что киприоты действительно были нелояльны. Уже на персидском военном совете, состоявшемся перед битвой при Саламине, карийская царица Артемисия (она лично и с великим бесстрашием командовала своей эскадрой, так что могла выносить суждение) оценила боеготовность киприотов как весьма низкую: «<...> от этих так называемых союзников, египтян, киприотов, киликийцев и памфилийцев, пользы совсем нет никакой» (Геродот. VIII. 68γ). Но киприоты, по крайней мере, избежали сурового наказания, которому подверг Ксеркс некоторых финикийских командиров.
Поражения 480 и 479 гг. до н. э. отозвались, похоже, немедленным ослаблением персидского контроля над царствами Кипра. В Эсхиловых «Персах» (472 г. до н. э.) содержится намек, что среди городов, освободившихся от персидского господства, были Солы, Саламин и Пафос на Кипре (891—892). Такой подтекст, кажущийся на первый взгляд удивительным, подтверждается, похоже, событиями 478 г. до н. э. Весной этого года греческий флот из восьмидесяти кораблей отплыл под командой Пав-
26 	Maier 1989 (F 287): 383; Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 185, рис. 172; иная интерпретация: Hermaiy 1989 (F 266): 180; см. также: Gjerstad 1979 (F 257): 119, примеч. 4.


П. Кипр между Персией и греками. Ок. 495—4 7 7 гг. до н. э.
371
сания на Кипр и «покорил большую его часть» (Фукидид. 1.94); согласно Эфору (в эпитоме у Диодора), Павсаний «освободил те города, в которых еще оставались персидские гарнизоны» (ΧΙ.44.1—2). О размахе и успехах этих операций не сообщается. Но ясно, что греческий флот вскоре ушел, и ахеменидское правление немного спустя было восстановлено27.
Персидский резерв из восьмидесяти финикийских кораблей, которые в 466 г. до н. э. опоздали с присоединением к основному флоту при Еври- медонте, базировался, несомненно, на Кипре. Затем Кимон захватил эту эскадру у берегов Кипра, вместе с другими кораблями, которые бежали после битвы при Евримедонте, но на остров не напали (Эфор, FGrH 70 F 192; Диодор. XI.60.5—6). Сохранялись важные стратегические причины для оккупации Кипра, но вплоть до 460/459 (или 459/458) г. до н. э. Афины так и не предприняли новой попытки установить контроль над островом. В водах Кипра действовал флот из двухсот кораблей под командой Ха- ритимида, но вскоре он был направлен в Египет на помощь восставшему Инару (Фукидид. 1.104.2). Нет никаких сообщений об афинских операциях на Кипре в это время, если не считать списка павших из филы Эрехтеиды, которые в 459/458 г. до н. э. погибли в боях «на Кипре, в Египте, в Финикии» (М—L 33). Поскольку киприоты, наряду с финикийцами и киликийцами, поставили корабли в персидский флот, направившийся в Египет весной 456 г. до н. э. (Диодор. XI.75.2), можно сделать вывод о том, что никаких долгосрочных успехов афиняне на Кипре не достигли.
Последняя попытка афинян превратить Кипр в свою базу была предпринята в 450/449 г. до н. э., когда Кимон возобновил операции против Персии в Восточном Средиземноморье. Флот в двести кораблей — шестьдесят из которых вскоре были отправлены в Египет по призыву Амиртея, царя в Болотах, — прибыл на остров весной 449 г. до н. э. Афинские силы осадили Марион на западе и Китий — на востоке, но ни хронология, ни результаты этих действий полностью не ясны (Фукидид. 1.112.2—4; Диодор. ХП.З—4; Плутарх. Кимон. 18—19)28. По очевидным географическим причинам Марион, видимо, стал первой мишенью. Но непонятно, взяли ли афинские силы город или же они сняли осаду, чтобы отправиться на восточное побережье острова. Покорение Мариона иногда выводят из слов Диодора «Κίτιον μεν και Μάριον έξεπολιόρκησαε» («<...> он принудил осадой к сдаче Китий и Марион»). Но, поскольку представляется очевидным, что Китий взят не был (Фукидид. 1.112.4; Плутарх. Кимон. 19), эта фраза не содержит никакого неоспоримого доказательства также и о захвате Мариона.
27 См. также: Meiggs 1972 (С 201): 56—58; заявление Сшлиану (Stylianou 1989 (F 339): 441—444) о кипрских членах Делосского союза опирается на слишком большое количество допущений.
28 Изобретательным попыткам Дж. Барнса и М. Сорди (Bams 1953/1954 (F 222); Sordi 1971 (F 330)) разделить рассказ Диодора на «проигранную кампанию» 460 г. до н. э. и события 450/449 г. до н. э. не хватает убедительности; см.: Parker 1976 (F 309). См. также: КИДМУ: 76-77, 624.


372
Глава 8d. Кипр и Финикия
Осада Кития успехом не увенчалась, а Кимон умер во время этих боевых операций. Его смерть утаивали в течение тридцати дней, но осаду пришлось снять. По пути домой афинский флот наткнулся на персидские военно-морские силы, состоявшие из финикийцев, киприотов и киликий- цев (Фукидид. 1.112.4); двойной бой, на суше и на море, произошел у Са- ламина. Победившие греки понесли при этом такие жестокие потери, что Исократ позднее сравнил данную битву с афинскими поражениями в Египте, на Сицилии и при Эгоспотамах (УШ.86). Послужила ли причиной этого сражения случайная стычка (как можно предположить из текста Фукидида) или же оно явилось результатом организованной атаки греков на Саламин, остается неясным.
Неудача этой последней, афинской, попытки захватить Кипр на деле подтвердила status quo, сложившийся после битвы при Евримедонте, и навсегда положила конец амбициозной афинской стратегии в Восточном Средиземноморье. Отныне Кипр оставался под прочным персидским господством. Ахеменидский контроль над островом, исключая годы так называемой Кипрской войны Ев агора, никем не оспаривался вплоть до завоевания Кипра Александром.
Саламин управлялся греческой династией, которая возводила свой род к легендарному герою греческих мифов, участнику Троянской войны Тевкру. Царь Торг был свергнут, когда в 499 г. до н. э. отказался присоединиться к Ионийскому восстанию. Он, вероятно, вернул власть спустя относительно короткое время, поскольку мы видим его во главе сала- минского контингента во флоте 480 г. до н. э. В 30-х годах V в. до н. э. греческая династия была изгнана неким финикийским искателем приключений из Тира (его имя не сообщается). Он прибыл в Саламин как беженец и снискал у царя доверие, но в конце концов «изгнал своего благодетеля и сам завладел его царством» (Исократ. Евагор. 19—20). Исократ изображает мрачную картину правления узурпатора: «<...> он вверг город в варварство («έξεβαρβάρβοφωσε» — сделал варварским, диким. — А.З) и привел весь остров в полное подчинение Великому Царю» [Евагор. 20). Но, не считая того, что Кипр находился под персидским правлением уже сотню лет, археология опровергает суждение Исократа об «одичавшем» городе [Евагор. 47).
Значение Кития должно было заметно возрасти, когда его финикийская династия преуспела в деле присоединения царства Идалиона, примыкавшего к китийской территории с севера. Состояние конфликта между двумя царствами доказывается бронзовой табличкой из Идалиона [ICS 217; КИДМ Ш.З: 91, 98; Том иллюстраций к САН Ш: ил. 224), в которой говорится об осаде Идалиона «мидийцами и китайцами». Дата надписи спорна (примерно между 478 и 445 гг. до н. э., если не позднее); обстоятельства этого нападения неизвестны. Она, впрочем, могла и не иметь отношения к завоеванию Идалиона: текст показывает, что осада на этот раз была неудачной и царь Идалиона Стасикипр еще правил, когда стела с надписью была установлена. Определенно Идалион был инкорпорирован в период правления царя Озбаала, который величает себя «ца¬


П. Кипр между Персией и греками. Ок. 495—4 7 7 гг. до н. э.
373
рем Кития и Идалиона», тогда как его отец и предшественник, Баалме- лек I, был лишь «царем Кития». Озбаал, судя по всему, правил вскоре после середины V в. до н. э., но точная хронология царей Кития (за исключением Пумиафонта, последнего в этой линии) до сих пор остается дискуссионной29.
После Саламина и Кития третьим важнейшим царством представляется Пафос; ему принадлежала особая роль в знаменитом святилище Афродиты. И, тем не менее, из истории Пафоса и других царств не известно ничего, кроме имен некоторых правителей. Пафосская династия была эллинской и в своих надписях и монетных легендах использовала силлабарий (слоговую письменность. — А.З).
Ситуация в Марионе и Лапефе представляется несколько более сложной. Царь Сасмас из Мариона (ок. 470/460—450 гг. до н. э.?) имеет финикийское имя, и на некоторых его монетах финикийское mlk со значением «царь» появляется рядом с обычными знаками слогового письма. Но, так как и его отец Доксандр, и позднейшие цари Стасиэк и Тимохарид (вторая половина V в. до н. э.?) имеют вполне традиционные греческие имена, трудно решить, был ли Сасмас настоящим финикийцем или всё же эллином, взявшим финикийское имя по неизвестным для нас причинам. В Лапефе, в списке царей, греческие и финикийские имена встречаются бок о бок, но по контрасту с Марионом их монетные легенды (исключая последнего царя, Праксиппа) постоянно используют финикийские знаки. Население Лапефа было в основном греческим; но есть свидетельства весьма значительного финикийского присутствия. Эти факты, впрочем, не делают интерпретацию списка царей менее трудной.
При беспристрастном подходе к заслуживающим доверия источникам вряд ли можно поддержать гипотезу о персидско-финикийском альянсе, направленном против греческих династий и их населения. Из довольно разрозненных фактов можно сделать уверенный вывод лишь о существовании несовместимых целей и противоречивых интересов у кипрских царств, что ощутимо проявилось уже в ходе Ионийского восстания. Сооружение и реконструкцию укреплений можно рассматривать как дополнительное доказательство такого положения дел, хотя эти строительные предприятия до сих пор невозможно наверняка связать с какими-то конкретными событиями или хотя бы с отдельными правителями.
Политическая разобщенность облегчала персам задачу контроля, и финикийские цари (в отличие от греческих. — А.5.), конечно, временами могли быть более сговорчивы, поскольку они не имели возможности рассчитывать на поддержку извне. Но единственный пример сотрудничества персов и финикийцев против греческого города не доказывает ни общей финикийской поддержки персам, ни систематической антигреческой по¬
29 	В ходе недавних археологических исследований в Идалионе найдены важные °страконы IV в. до н. э. как со слоговыми, так и с финикийскими граффити, а также доказано, что акрополь не был разрушен внезапно, но покидался постепенно (доктор М. Хадьикости (Hadjicosti), личное сообщение).


374
Глава 8d. Кипр и Финикия
литики Ахеменидов. Персия не действовала в идеологическом ключе: например, не было принято никаких мер, когда грек Евагор низложил финикийца Абдемона в Саламине в 411 г. до н. э. Кроме того, нет никаких доказательств, что Персия сменила в Марионе или Лапефе греческих правителей на финикийских. Ахеменидское правление полагалось на дипломатию и убеждение; оно прагматически прибегало к испытанным политическим инструментам, используя конфликтующие интересы разных царств ради укрепления собственной власти на острове.
Вывод о некоем фундаментальном конфликте между греками и финикийцами, проистекавшем будто бы из национальных и культурных мотивов, вряд ли можно сделать на основе одного-единственного примера аннексии финикийской династией греческого царства Идалиона (см. выше; Китий всё равно наткнулся бы на греков, в какую бы сторону он ни начал расширять свою территорию) и одного-единственного примера того, как финикийский претендент насильственно лишил власти греческого царя. О яростной антигреческой политике тирского узурпатора в Саламине говорится только у Исократа; никого из царей Мариона или Лапефа невозможно связать с подобными политическими установками. В целом наши источники сообщают в большей степени о сотрудничестве, нежели о конфликтах между греками и финикийцами (см. выше, с. 368 наст, изд.); для характеристики политического климата на острове гораздо более важным, как представляется, является тот факт, что некий финикиец смог стать важным лицом при греческом царском дворе в Саламине.
Разногласия между греками и финикийцами могли, конечно, до некоторой степени оказывать влияние на политические отношения. Но сами греки, по всей видимости, редко объединялись ради общенациональных устремлений. В 499 г. до н. э. финикийский Китий присоединился к Ионийскому восстанию, тогда как греческие цари Саламина и Ама- фунта отказались сделать это, а Сгасанор из Куриона покинул греческий строй во время битвы. В последующие годы наши источники никогда не упоминают о поддержке афинских операций со стороны греков-киприо- тов; в битве при Саламине в 449 г. до н. э. кипрские контингенты сражались в составе персидского, а не афинского флота. Конфликт лояльности29*1, очевидно, оказывается даже более заметным в эллинских царствах на Кипре, чем в ионийских городах в Малой Азии.
То, что нам доподлинно известно из истории кипрских царств, свидетельствует лишь об элементах междинастических противоречий. Политические установки этих царств имели целью расширение своего господства, безотносительно к этнической принадлежности объекта экспансии:  293293 Конфликт лояльности — термин, означающий ситуацию, когда кто-то вынужден проявлять лояльность одновременно двум разным интересам, которые могут быть противоположными. В нашем случае речь идет о том, что греки, проживавшие в зонах персидского влияния — на Кипре и в Малой Азии, были вынуждены выбирать между солидарностью с материковыми греками и желанием не испортить отношения с персами. — A3.


Ш. Правление Евагора Саламинского
37 5
так, Евагор будет нападать без разбора на Китий, Солы и Амафунт — города с финикийским, греческим и «этеокиприотским» населением.
III. Правление Евагора Саламинского
Новая фаза в истории Кипра началась тогда, когда в 411 г. до н. э. Евагор захватил власть в Саламине. Карьера этого знаменитого монарха, которому предстояло доминировать в кипрской политической жизни в течение целого поколения, достигла апогея в ряде его достижений, которые на несколько лет превратили Саламин в одну из держав Восточного Средиземноморья. И всё же очень скоро стало очевидным, что своим взлетом Евагор был обязан главным образом ряду счастливых, но мимолетных обстоятельств, сложившихся в международных отношениях его времени. Как только обстоятельства переменились, начался закат Саламина, а Евагор драматически утратил свои позиции на несколько лет.
В Саламине примерно в 415 г. до н. э. отпрыск тирского узурпатора был умерщвлен другим финикийцем — Абдемоном (Исократ. Евагор. 26). Этот последний происходил то ли из Тира (Диодор. XIV.98), то ли из Кития (Феопомп, FGrH 115 F 103.2); поскольку он был одним из могущественных людей («δυναστεύοντες») в Саламине (Исократ. Евагор. 26), его карьера могла походить на карьеру первого узурпатора. Евагор, родившийся ок. 435 г. до н. э., претендовал на происхождение от царского рода Тевкра (Диодор. XEV.98.1; Исократ. Евагор. 18) и, похоже, жил в покое в Саламине, пока власть не захватил Абдемон. Ев агору, которого новый правитель воспринимал в качестве политического соперника, грозил арест, поэтому он бежал в Солы в Киликию. В 411 г. до н. э. он вернулся оттуда в Саламин с небольшой группой преданных сторонников, прорвался ночью в город через боковые ворота, напал на царский дворец и отправил Абдемона в изгнание (Исократ. Евагор. 26—32; Диодор. XIV.98). Этот переворот, столь напоминающий поход Ибн Сауда29Ь на Эр-Рияд в 1902 г., превратил Евагора в царя Саламина; греческие жители города остались к этому на удивление безразличны («των δ’αλλων πολιτών θεατών», букв.: «прочие же граждане остались зрителями». — Исократ. Евагор. 31).
Евагор укрепил только что завоеванную власть в Саламине с помощью масштабной перестройки: он усилил городские укрепления, расширил гавань и построил флот из триер (Исократ. Евагор. 47). К таким мерам подталкивала отнюдь не «варваризация» Саламина при финикийском правлении, как внушает нам Исократ; в течение этого периода не обнаруживается никакого упадка искусств и материальной культуры в Саламине и вообще на Кипре (см. выше, с. 368 наст. изд.). Главной целью
2915 Ибн Сауд (Абд аль-Азиз ибн Абд ар-Рахман аль-Фейсал аль-Сауд) — основатель королевства Саудовская Аравия, начало которому было положено дерзким захватом города Эр-Рияд в 1902 г. — A3.


376
Глава 8d. Кипр и Финикия
Ев агора было усиление своего царства: «<...> он сделал его настолько могучим, что те, кто прежде презирали его, теперь боялись его» (Исократ. Евагор. 47). Нет свидетельств о какой-либо антиперсидской политике в это время, не говоря уже о планах по освобождению Кипра от ахеменид- ской власти30. Двунаправленная политика Ев агора первой половины его правления ясно это показывает. Одним из его намерений было расширить владычество Саламина, по возможности на весь остров («απασαν την νήσον σφετερίσασθαι». — Диодор. XIV.98.1), и в этом он, в конечном итоге, преуспел, отчасти благодаря ловким политическим маневрам, отчасти благодаря военной силе. В то же время он проводил осмотрительную внешнюю политику, делая ставку на продвижение своих планов на Кипре и извлекая выгоды из замысловатых конфликтов между Персией, Спартой и Афинами. Но в долгосрочной перспективе такая внешняя политика работала в интересах Персии, помогая ей уничтожить спартанское морское могущество.
Персия никак не отреагировала на свержение Абдемона и восстановление греческого правления в Саламине. Из условий договора, заключенного с мятежным Евагором в 380/379 г. до н. э. (Диодор. XV.9.2: он подчинился Великому Царю «как царь царю» — «ώς βασιλεύς βασιλεΤ»), можно сделать вывод, что Великий Царь изначально признавал в нем вассального царя. Если бы Евагор имел натянутые отношения со своими персидскими господами, он вряд ли мог действовать в роли посредника между Тиссаферном и Афинами ок. 410 г. до н. э. К концу столетия некоторые трения всё же, как кажется, проявились, о причинах чего достоверных выводов мы сделать не можем (может быть, попытка извлечь выгоды из восстания Кира?). Но отношения нормализовались, когда в 398/397 г. до н. э. Евагор согласился погасить недоимки по обычной дани, которую он, очевидно, в течение нескольких лет не выплачивал (Ктесий, FGrH 688 F 30); вплоть до 391 г. до н. э. он сохранял в целом верность Великому Царю.
Отношения, которые Евагор установил с Афинами в первые годы своего правления, охарактеризовать нелегко. В 410 или 409 г. до н. э. афиняне почтили царя специальным декретом, который дошел до нас в весьма попорченном виде31. Кажется правдоподобным, что поводом для оказания таких почестей послужили переговоры, которые Евагор вел в афинских интересах, и что почести эти включали дарование гражданства (Демосфен. ХП.10) «за многочисленные благодеяния», как выражается Исократ (Евагор. 54). На заключительном этапе Пелопоннесской войны беженцы из Греции, не всегда с безупречной репутацией, стали стекаться к саламинскому царскому двору (Исократ. Евагор. 51). Среди них выделялся оратор Андокид. Его отношения с царем не были свободны от ослож¬
30 Costa 1974 (F 231), где обсуждается карьера Евагора примерно до 391 г. до н. э.
31 IG I3 ИЗ, = Salatnine de Chypre X (F 323): 113-115, Ne 247 = Osborne 1981-1983 (В 165) D3; см.: Spyridakis 1935 (F 331): 46—50. Существующие датировки этого декрета: январь 411 г. до н. э. (Grégoire, Goossens 1940 (С 145)); «самое позднее — в 408/407 г. до н. э.» (Lewis 1977 (А 33): 130, Na 133).


Ш. Правление Евагора Саламинского
377
нений (Евагор заключил его на время в заточение, см.: Лисий. VI.28), но с его помощью в 407 г. до н. э. Евагор снабдил Афины, находившиеся в затруднительном положении, зерном (Андокид. П.20). Прибытие афинянина Конона на Кипр повлияло в очень большой степени на дальнейшую политику Евагора. После афинского поражения при Эгоспотамах в 405 г. до н. э. Конон бежал с небольшим отрядом в восемь триер к Кипру и оставался здесь несколько лет (Исократ. Евагор. 52; Ксенофонт. Греческая история. П.1 29). В свое время афинские связи с царем Саламина приобрели еще большую политическую значимость.
Курс, защищавшийся Кононом, был нацелен на ликвидацию спартанской гегемонии в Греции, и, соответственно, эта установка предполагала попытки заручиться поддержкой Персии. Великий Царь, несомненно, желал до известной степени вернуться к такой политике, что стало отчетливо ясным, когда Евагор — склоненный к поддержке притязаний Конона на то, чтобы быть назначенным на пост командующего персидского флота, — в 398 г. до н. э. начал переговоры с Артаксерксом при посредстве историка и врача Ктесия [FGrH 688 F 30; Исократ. Евагор. 54-56; Диодор. XIV.39). После долгих торгов соглашение было наконец достигнуто. В 397 г. до н. э. Фарнабаз повелел кипрским царям построить сотню триер (Диодор. XIV.38.2), чтобы передать их под команду Конону. В итоге флот вышел в море в 396 г. до н. э. и после первых неудач, когда он был заблокирован в Кавне, где взбунтовались кипрские наемники (Окси- ринхская греческая история. XX (XV)), добился в 394 г. до н. э. решительной победы при Книде, которая положила конец краткосрочным спартанским грёзам о морском господстве. В 393/392 г. до н. э. афиняне издали еще один декрет, в котором опять предоставили ряд особых почестей союзному кипрскому царю, включая проксению и установку бронзовой статуи рядом со статуей Конона перед Царской стоей (Исократ. Евагор. 57; Павсаний. I.3.2)32.
Взаимодействие Евагора и Конона носило главным образом политический характер, хотя Диодор говорит о дружбе этих двух людей (ΧΠΙ. 106.6; см. также: Исократ. Евагор. 53). Евагор, по-видимому, был искренне заинтересован в оказании помощи Афинам против Спарты, но Конон вполне мог рассматривать саламинского царя (которому он предложил заключить брачный альянс с Дионисием Сиракузским для того, вероятно, чтобы оторвать последнего от Спарты (см. выше, с. 137 наст, изд.): Лисий. XIX. 19—20) просто как пешку в собственной игре. Не вызывает, однако, сомнений, что ход событий прекрасно совпадал также и с планами Евагора. Под покровом своих хороших отношений с Великим Царем (которому он помогал во время морской войны против Спарты) он вполне мог надеяться иметь руки развязанными при осуществлении своих намерений по распространению собственной гегемонии на все цар¬
32 	IG П2 20 = Salamine de Chypre X (F 323): 117, No 250. Два новых фрагмента этой надписи: Lewis, Stroud 1979 (В 152) = SEG XXLX 86; см. также: Funke 1983 (С 140). О возможном скульптурном портрете Евагора см.: Hermary 1989 (F 266): 181.


378
Глава 8d. Кипр и Финикия
ства Кипра. Первые открытые конфликты с другими кипрскими монархами зафиксированы для 398 г. до н. э. (Ктесий, FGrH 688 F 30). Дальнейшие операции, осуществлявшиеся «либо силой, либо убеждением», начинаются в 393 г. до н. э. или даже ранее. К 391 г. до н. э. только три города продолжали сопротивляться: Китий, Солы и Амафунт (Эфор, FGrH 70 F 76; Диодор. XIV.98.2-3).
Эти три города обратились за помощью к Артаксерксу. Реакция Великого Царя, которая, похоже, стала для Ев агора неожиданным и тяжким ударом (Исократ. Евагор. 58), обозначает настоящий поворотный пункт в карьере саламинского царя: это было началом Кипрской войны. Артаксеркс немедленно приказал Гекатомну, династу Карии, вторгнуться на Кипр; в конце 391 г. до н. э. Гекатомн, по всей видимости, высадился с войсками на острове, не встретив никакого сопротивления со стороны, очевидно, неподготовленного Евагора (Диодор. XTV.98.3—5). Причина полного разворота персидской политики в отношении греков в 392/391 г. до н. э. остается предметом дискуссий — была ли это неудача в деле завоевания всего Кипра царем Саламина33 или еще что-то. Но из наших источников как будто бы следует, что мятеж Евагора не был заранее подготовлен, он не являлся частью антиперсидского «большого замысла» — мятеж возник из-за ошибочной оценки Евагором персидской политики на Кипре. Первый шаг был сделан Великим Царем. В течение нескольких лет он не возражал против постепенного расширения саламинского господства. Но, как только ему показалось, что спартанские наступательные замыслы необходимо решительно обуздать, он решил предвосхитить потенциальную угрозу, которую мог представлять собой объединенный Кипр: «Царь, не только из своего нежелания усиления Евагора, но также из понимания стратегического положения Кипра и его военно-морской мощи, при помощи которой можно было бы защитить всю Азию, решил пойти на альянс» с Амафунтом, Солами и Китием (Диодор. XIV.98.3).
Евагор благодаря своему дипломатическому мастерству смог воспрепятствовать первым мероприятиям Великого Царя и тем выиграл время для вербовки вспомогательных сил извне. Небольшая эскадра из десяти триер, которые Афины отправили для поддержки Евагора, была перехвачена спартанским флотом близ Родоса. Пикантность ситуации не ускользнула от Ксенофонта: Афины, находившиеся в это время всё еще на стороне Персии, пытались помочь Ев агору, врагу персов, тогда как спартанцы, воевавшие с Персией, уничтожали силы, посланные сражаться с персами (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.24). Но Евагор сумел заключить соглашение с Гекатомном, который увел свое войско и позднее тайно помогал царю деньгами. Одновременно Евагор укрепил собственное положение, войдя в альянс не только с Афинами, но и с египетским царем Ахорисом (заключившим договор с Афинами в 388 г. до
33 	Costa 1974 (F 231): 52—56. М. Йон и М. Шницер (М. Yon, М. Sznycer) сообщили в декабре 1991 г. о новой финикийской надписи из Кития, прославляющей победу царя Милкиатона над другими киприотами, и это может указывать на столкновения данного периода.


Ш. Правление Евагора Салажинского
379
н. э.) и с некоторыми другими проявлявшими недовольство ахеменидски- ми вассалами34.
Весной 387 г. до н. э. новый афинский флот из десяти кораблей с восемью сотнями пельтастов на борту под командой Хабрия подошел к Кипру. С помощью этих сил Евагор преуспел в подчинении себе «σχεδόν ολην τήν Κύπρον» («почти всего острова». — Ксенофонт. Греческая история.
V.1.10; Диодор. XIV. 110.5). Насколько далеко распространялся его реальный контроль над островом, установить невозможно; у нас нет никаких подтверждений тому, что он завоевал города Китий, Солы и Амафунт35.
Анталкидов мир (заключенный в первой половине 386 г. до н. э.) заставил афинян отозвать Хабрия с его эскадрой; договор прямо называет Кипр островом, подвластным Великому Царю (Ксенофонт. Греческая история. V.1.31). Однако этот Царский мир (другое название Анталкидова мира. — А.З.) не только изолировал Евагора от его афинских союзников, он еще и позволил персидским войскам справиться с мятежным вассальным правителем; да и Диодор (XIV. 110.5) рассматривает заключенное соглашение именно в таком ключе.
На тот момент, впрочем, положение Евагора не было ослаблено, и зенит его карьеры пришелся на годы после 386 г. до н. э. Поглощенность Персии борьбой с греками до сих пор позволяла ему добиваться успехов; решение Артаксеркса сконцентрировать силы на единственной сфере своих интересов — на Египте, давало Ев агору новую передышку. Заключив секретную договоренность с рядом других неверных династов, он нарастил до весьма больших объемов свои ресурсы и собрал значительное войско, состоявшее, как сообщается, из девяноста триер и 6 тыс. пельтастов. Это позволило ему распространить свою гегемонию даже за пределы Кипра: в Финикии он захватил «Тир и несколько других городов» (Диодор. XV.2.3; Исократ. Евагор. 62; Панегирик. 161). Евагор теперь выглядел как неоспоримый хозяин Восточного Средиземноморья и даже угрожал персидской военно-морской мощи.
Однако на западе Малой Азии шло формирование персидского экспедиционного корпуса под командой Оронта и Тирибаза; флотская его часть обеспечивалась греческими городами, находившимися под персидским владычеством. Как и в 498 г. до н. э., базой для операций была выбрана Киликия, и сухопутное войско переправилось отсюда на Кипр. Евагор, которого кораблями, зерном и деньгами снабжал Ахорис из Египта, организовал доблестное сопротивление на воде и на земле, но был разбит в морской битве при Китии (Д иодор. XV.3—4). Последовала надолго затянувшаяся осада Саламина, примечательная как отвагой и находчивостью защитников, так и разладом между персидскими командирами. Несмотря на свои удачные козни (которые привели к аресту Тирибаза и
34 Феопомп, FGrH 115 F 103; Диодор. XV.2.3-^; Bengtson // SdA Na 234, 237.
35 Было показано, что монеты «афинского царя Демоника», который, как предполагали, был водворен Евагором в Китий в 388 г. до н. э., на самом деле происходят из Лапе- фа: Schwabacher 1947 (F 328); см. также: Robinson 1948 (F 320): 45—47, 63—65; Masson, Sznycer 1972 (F 294): 100; Kraay 1976 (B 200): 302-303, 309.


380
Глава 8d. Кипр и Финикия
бегству персидского флотского начальника Глоса в Египет), Ев агору пришлось пойти на уступки в 380 или 379 г. до н. э.36. Он вынужден был отказаться от всех своих завоеваний, удержав только царство Саламина, согласился выплачивать обычную дань и признал, что он подчиняется Артаксерксу, но не «как раб господину» («ώς δούλος δεσπότη»), а «как царь царю» («ώς βασιλεύς βασιλεΤ») (Диодор. XV.8—9.3).
Заключительные семь лет правления Ев агора, последовавшие за поражением и ослаблением Саламина (Исократ. Никокл. 31, 33), в подробностях нам неизвестны. Он был убит вместе со своим старшим сыном Пнитагором в 374/373 г. до н. э., пав жертвой, согласно Феопомпу, придворного скандала [FGrH 115 F 103.12). Евагору повезло в том, что сразу после гибели у него нашелся первоклассный специалист по пиару: речь Исократа «Евагор» наводит глянец на несколько сомнительных обстоятельств его конца, изображая при этом образ некоего идеального царя, достойного править не только Саламином, но и всей Азией. Нет сомнений, что Исократ писал не историю, а энкомий, полный риторических преувеличений. Но даже при более взвешенной оценке жизни Ев агора необходимо признать его замечательные качества как правителя: искусный политик, опытный дипломат с богатым опытом общения с матттине- рией персидского государственного управления, и, помимо всего прочего, дерзкий стратег.
Его карьера, сделавшая Кипр на несколько лет почти независимым, подтверждает следующие два момента. (1) Внутренние политические установки на Кипре диктовались не «национальными» мотивами, а интересами отдельных царств. Евагор в одинаковой степени покорял и греческих, и финикийских династов: приспосабливаясь к меняющейся обстановке, он воевал как на стороне своего персидского сюзерена, так и против него. Его конечной целью могла быть независимость; его монархия с трудом соответствовала греческой политической системе. Не случайно Исократ, знаменитый приверженец монархии и жесткий критик Афин, не мог не стать панегиристом для Ев агора. (2) Независимость от Персии можно было реализовывать лишь на короткое время, воспользовавшись переменчивыми политическими условиями и временными слабостями внутри Ахеменидской империи. Но теперь, как и прежде, в V в. до н. э., персидское владычество на острове в итоге вновь смогло утвердиться.
Политические замыслы Ев агора провалились; Кипр так и не добился долговременной независимости. Но влияние этого человека на историю острова нельзя недооценивать. Более длительный эффект имело то, что определяется — несколько неточно — как его «культурная политика» (и то, что сводилось главным образом к притягательности его двора), нежели его государственная политика. Утверждать, что Евагор — во многих отношениях остававшийся настоящим деспотом — создал некую «аттиче- скосаламинскую культуру», было бы, видимо, преувеличением. Но фил- эллином он определенно был. Можно верить Исократу, сообщающему,
36 	О хронологии событий см.: НШ 1949 (F 267): 140; Swoboda 1907 (F 341): 825—826.


IV. Города-государства Финикии
381
что Евагор превратил Саламин в место, которое «не уступало никакому эллинскому городу» [Евагор. 47); он был первым царем на Кипре, исполь- зовавшим греческий алфавит, пусть и одновременно с традиционным слоговым письмом на монетах и надписях. На Саламине жили греческие писатели, музыканты и художники; найденная там мраморная голова Гигии, исполненная в манере раннего Праксителя, вполне могла быть работой какого-то такого, постоянно проживавшего здесь художника. В это время сформировалась аттическая колония на Саламине, вместе с ее аналогом в лице саламинских торговцев, проживавших в Афинах37. Эта филэллинская установка в искусстве, литературе и образе жизни продолжилась при Никокле, преемнике Ев агора. Можно задаться вопросом, свидетельствует ли это о «греческом национальном самосознании» или же это просто олицетворяет филэллинские претензии, подобные тем, что характерны для Великого Царя и многих его сатрапов и вассальных правителей, таких как финикийские цари. И всё же эта установка подчеркивала и ускоряла интеграцию Кипра в эллинскую культуру IV в. до н. э.
IV. 	Города-государства Финикии
Геродот, посетивший эту страну в середине V в. до н. э., пишет о финикийцах своего времени как о тех, кто населяет побережье Сирии («τής Συριης οίκέουσι τα παρά θάλασσαν». — VTL89.2). Теперь, как и в прежние века, Финикия не представляла собой ни географического, ни политического единства: это была вереница городов на узкой полосе сиро-палестинского побережья, окаймленных территориями сирийцев, арамеев, евреев и филистимлян и смыкающихся с этими территориями38. Связи финикийского побережья с островом Кипром были установлены давно — торговые, культурные, но также и политические. Китий являлся колонией Тира, и формальные отношения между этими двумя городами, похоже, существовали еще и в IV в. до н. э. — саркофаг, найденный в Китии, содержит надпись «Эшмунадона, сына Эшмунадона, советника [skri) Тира», то есть советника какого-то должностного лица, по всей видимости, аккредитованного при царе Кития39.
37 Pouilloux 1975 (F 314): 118-119.
38 О приблизительных размерах Финикии в этот период см.: Elayi 1982 (F 245).
39 Masson, Sznycer 1972 (F 294): 69—75. (О финикийском титуле «skn» см.: Винников И.Н. Эпитафия Ахирама Библского в новом освещении // ВДИ. 1952. No 4: 143—144 — на основе изучения древнейшего финикийского эпиграфического материала (надпись Ахирама обычно датируется XI—X вв. до н. э.) автор устанавливает, что данный термин обозначал некое высшее должностное лицо, принимавшее участие в управлении государством наряду с царем и обладавшее, по преимуществу, судебной властью. О правителе кипрского Карфагена (сидонской колонии), носившем здесь в УШ в. до н. э. высокий титул «skn» и одновременно являвшемся «рабом» («bd») царя Сид она, см.: ТТТифман И.Ш. Карфаген (СПб., 2006): 77, 121. В английском варианте САНФ.-Т. Майер передает термин «skn» как «minister»; для русского перевода мы предпочли слово «советник». — А.З.)


Карта 8. Иудея и Финикия


IV. Города-государства Финиши
383
Политически Финикия была разделена на городские царства Сидона, Тира, Библа и Арвада. История Финикии есть история этих квазинезави- симых городов-государств; но, несмотря на ряд очевидных отличий, они разделяли базовые особенности политической организации, экономики и цивилизации. Эти свойства могут быть реконструированы лишь в самых грубых чертах, поскольку источники по истории финикийских городов V и IV вв. до н. э. крайне скудны и зачастую противоречивы. Фрагментарная литературная традиция, полученная часто из вторых или третьих рук, лишь в очень незначительной степени дополняется надписями и монетами. Археологические свидетельства для нашего периода, к сожалении, гораздо менее обильны, нежели для бронзового века или эллинистическо-римской эпохи. Таким образом, наши знания по внутренней истории городов, особенно по их политической и социальной системам, весьма ограничены; многие проблемы остаются неразгаданными.
Финикия обладала особой важностью для ахеменидской Персии по двум причинам: (1) страна являлась частью сухопутного моста, соединявшего имперские владения в Западной Азии с жизненно важной египетской провинцией; (2) флоты финикийских городов с их огромным военно- морским опытом, удобными гаванями и обильными запасами корабельного леса были незаменимы при создании персидского флота (о чем правильно намекает Геродот. — 1.143). Военно-морская сила ахеменидской Персии в значительной степени зависела от финикийских контингентов, которые — как правило, под командой собственных царей — составляли хребет имперского флота. Фраза о том, что «вся морская мощь зависела от финикийцев», в реальности, возможно, и не принадлежит Камбису (Геродот. Ш.19.3), но она определенно формулирует одну из базовых истин ахеменидского военного дела и стратегии. Финикийские боевые корабли играли решающую роль в Персидских войнах (Геродот. V.108, 109, 112;
VI.6.41; Павсаний. 1.15.3); финикийские инженеры оказались более опытными и искусными, нежели другие подразделения при строительстве понтонного моста через Геллеспонт и при прорытии Афонского канала (Геродот. Vn.23).
Финикийские контингенты для персидского флота обычно поставлялись Сидоном, Тиром, Арвадом и Библом. В 480 г. до н. э. сидонская эскадра считалась самой умелой во всем флоте (Геродот. VIL96.1; 99.3) и пользовалась особым расположением Ксеркса. Он проводил смотр своего флота при Абидосе именно с сидонского корабля (Геродот. УП. 100.2; также: 128.2); на военном совете накануне битвы при Саламине командиры «сидели на местах, указанных Царем по чину; первым сидел царь Сидона, затем — царь Тира, затем — все остальные», и именно царь Сидона первым высказал ему свое мнение (Геродот. УШ.67.2—68.1). Геродотов список самых прославленных флотских командиров возглавил сидонянин Тетрамнест (VT1.98)40. Проявленная трусость и последующая казнь, по приказу Ксеркса, нескольких финикийских экипажей при Са-
40 	Царь Сидона, впрочем, никогда не был «адмиралом» персидского флота; Hauben 1970 (F 264).


384
Глава 8d. Кипр и Финикия
ламине (Геродот. \/Ш.90; Диодор. XI. 18, 19.4) не стали концом верной службы финикийских контингентов в ахеменидском флоте. Они участвовали в большинстве морских схваток V в. до н. э. и обычно проявляли себя как смелые воины — среди прочего, они помогли отстоять Кипр от посягательств со стороны Делосского союза и уничтожить афинские силы при Просопитиде (Фукидид. I.110.4)41. В 396 г. до н. э. флот Конона был усилен восемьюдесятью финикийскими триерами во главе с сидон- ским царем (Оксиринхская греческая история. IX (IV).2; Диодор. XIV.79.8). Впрочем, в Евагоровой Кипрской войне персидскому флоту поначалу пришлось воевать без опытных финикийских отрядов.
Непреложным правилом ахеменидской политики было уважение к существующим политическим структурам и их сохранение до тех пор, пока они оставались совместимы с персидским владычеством. Но стратегическая роль Финикии может объяснить, почему ее города — очень похожие на царства Кипра — явно пользовались весьма значительной степенью местной автономии. Ахеменидское покорение Сирии и Финикии после падения Вавилона в 539 г. до н. э. не привело к фундаментальным переменам в традиционной политической системе региона, состоявшей из некоторого числа наследственных монархий. Дарий I, изменяя ок. 515/ 514 г. до н. э. административную организацию Персидской державы, включил Финикию, наряду с «Сирией, Палестиной и Кипром», в Пятую сатрапию (Геродот. Ш.91.1)42. В отличие от Иерусалима или Самарии, в финикийских городах, похоже, не было постановлено никаких наместников. Финикийские цари, которым позволялось чеканить собственные монеты, во многих отношениях воспринимались скорее как союзники, нежели как подданные. Их положение, по всей видимости, соответствовало формуле Евагора: они были вассалами Великого Царя, но не «как рабы господина», а «как цари перед царем» (Диодор. XV.8.2—3).
Великий Царь признавал финикийских правителей в их статусе только при определенных условиях, которые ограничивали их автономию: оставаться лояльными персидским интересам в целом и поставлять свои военно-морские силы в ахеменидский флот. Контроль осуществлялся сатрапом и с помощью периодических инспекций, проводившихся отаку- стами («ώτακουσται», букв.: «подслушиватели», «уши [Царя]». — А.З). Перманентно отсутствуют свидетельства о недовольстве или мятежах. На протяжении всего V и в течение большей части IV в. до н. э. финикийские цари вновь и вновь демонстрировали лояльность к своему сюзерену. Лишь во времена Восстания сатрапов почувствовалось возросшее неприятие персидского господства, кульминацией чего стал Финикийский бунт, последовавший за египетской кампанией 351/350 г. до н. э.
Внутренняя ситуация в Финикии при персидском господстве напоминает положение, сложившееся в кипрских царствах того же времени:
41 М—L № 34: пятнадцать финикийских кораблей захвачены самосцами в Египте, 460-454 гг. до н. э.
42 Организация Пятой сатрапии обсуждается в изд.: Elayi 1978 (F 242); см. также: КИДМIV: 193-194.


IV. Города-государства Финикии
385
всюду вспыхивали местные конфликты, причиной которых было стремление отдельных царств к расширению своей политической власти и экономического влияния; во время конфликтов те города, которые были способны реализовывать такие претензии, заручались, по всей видимости, персидской поддержкой. Согласно литературным источникам, Си- дон, Тир и Арвад являлись важнейшими финикийскими городами в эти два столетия. Это подтверждается распределением монет данных городов43 и археологическими свидетельствами с тех мест, которые раскопаны к настоящему времени. Библ также был процветавшим городом с впечатляющей общественной архитектурой, но для его монет нехарактерна такая широкая циркуляция, как для монет трех вышепоименованных городов.
Политические возможности городов соотносятся с их богатством и процветанием: Сидон, Тир и Арвад, очевидно, представляли собой царства, способные укрепить и расширить собственное владычество в этот период. Финикийские государства не были «городами-царствами» в строгом смысле этого слова. Они состояли из самого города и территории разных размеров на прибрежной равнине, которая включала какое-то количество поселков и деревень и обеспечивала потребности в сельскохозяйственных продуктах. Лишь в немногих случаях финикийское господство выходило за пределы побережья, как было (вероятно) с арвадскими местечками Мариамме, Марсией и Рафанеей44. Эти территории часто были разорванными — и это отличительная особенность финикийской политической организации, ставшая возможной благодаря хорошим морским сообщениям: Сидон управлял Дором, что южнее Тира, но Крокодилий и Ашкелон, что южнее Дора, опять находились под контролем Тира.
Территория Арвада включала, помимо уже упомянутых городков, Антарад, Амрит/Мараф, Симиру (в ассирийские времена остававшуюся независимой), Карне и Энхидру. В течение V в. до н. э. Тир установил контроль над побережьем от Сарепты на севере до южных склонов горы Кармель; его территория также включала — как уже упомянуто — части филистинского побережья45. Сидон получил в награду от Великого Царя новые земли, и случилось это либо в конце VI, либо в первой половине V в. до н. э., если судить по надписи на саркофаге царя Эшмуназара П: «<...> и Владыка Царей дал нам Дор и Иоппу, земли превосходного зерна на равнине Шарона, за те великие дела, что я свершил» (KAI 14.18—20)46.
43 Elayi 1982 (F 245): рис. 3.
44 Elayi 1982 (F 245); Teixidor 1980 (F 345).
45 Псевдо-Скилак (GGM 1.78).
46 Датировка этой надписи — a потому и ее мотив — спорны, см.: Dunand 1975—1976 (F 240): 494 — Эшмуназара П автор относит примерно к 535—520 гг. до н. э., и эта датировка подтверждается недавними археологическими исследованиями (P.-А. Стаки, личное сообщение); Huss 1977 (F 268): 139 — автор следует за изд.: Assmann 1963 (F 220); Galling 1963 (F 251) и датирует надпись началом V в. до н. э.; Mullen 1974 (F 306): 28 — в качестве датировки автор предлагает 465-^151 гг. до н. э. Если Дор действительно уплачивал дань Афи¬


386
Глава 8d. Кипр и Финикия
Царства ревностно защищали свою автономию; примечательно, что их военно-морскими контингентами обычно командовали их собственные вожди (Тетрамнест из Сидона, Маттам из Тира и Марбал из Арвада в 481/480 г. до н. э. — Геродот. VH98). Очевидно, образовывались временные альянсы, но ни один из них так и не развился в постоянную конфедерацию финикийских городов — как иногда необоснованно делают вывод из одной засвидетельствованной общей акции трех ведущих городов: в начале IV в. до н. э. Сидон, Тир и Арвад основали Триполис. Новый город разделили на три района — «арвадян, сидонян и тирян», но также он должен был служить тем местом, где «финикийцы собирались на свой общий совет и обдумывали вопросы величайшей важности» (Диодор. XVL41.1). Таким образом, по крайней мере в IV в. до н. э., города встречались для обсуждения проблем или для согласования политических курсов; однако такие встречи необязательно должны были перерасти в постоянную конфедерацию.
С другой стороны, ни один из городов никогда не был готов к тому, чтобы установить свою гегемонию над другими царствами. Тир утратил лидирующую роль в Финикии в VI в. до н. э.47, тогда как Сидон в V в. до н. э. добился видного положения, которое сохранял вплоть до антипер- сидского восстания. Отчасти это объяснялось экономическими преимуществами Сидона, коренившимися в плодородных аллювиальных почвах его территории, и еще в большей степени — его исключительно удобными гаванями. Сидонская торговля, как показывают нумизматические находки, процветала в большей степени, чем торговля Тира и Арвада; в IV в. до н. э. «по богатству и по иным ресурсам город далеко превосходил другие города Финикии», будучи способен выставить более сотни триер и пентер (Диодор. XVL44.6; см. также: 41.4). Ценные ювелирные украшения и другие драгоценные дары, найденные в могиле одной сидонской дамы, иллюстрируют огромное богатство высших классов этого города данного времени48. В некотором смысле превосходство Сидона должно было еще увеличиться за счет того, что город служил — по крайней мере, во время войны — местом встреч персидских должностных лиц и принимал у себя основной гарнизон (Диодор. XVI.41.2,5). В то же время особая важность этого города и его бухты для Персии делала, видимо, ахеме- нидский контроль над Сидоном в сравнении с другими городами более строгим. Однако наши источники недостаточны, чтобы вполне прояснить сложные отношения между Великим Царем и его сидонским вассалом, а также между сидонским монархом и его собственными подданными49. Ведущая роль Сидона не вызывает сомнений, хотя нет никаких
нам в 459—454 гг. до н. э. [ATL Ш: 174—175, 260—261, 269), то последняя из указанных дат представляется вполне убедительной. См. также: КИДМIV: 182—183.
47 	Katzenstein 1979 (F 279).
46 Parrot, Chebab, Moscati 1977 (F 310): 107-110.
49 	В этом контексте может иметь большое значение то, что лишь Сидон выпускал монеты с изображением Великого Царя (в IV в. до н. э.). Попытка Бонди (Bondi 1974 (F 224)) доказать, что сидонские цари проводили подчеркнуто «персофильскую» политику, отталкивается от чересчур слабых источников.


IV. Города-государства Финикии
387
указаний на то, что когда-либо он добивался гегемонии над другими городами.
Политическая система финикийских городов для V—IV вв. до н. э. может быть реконструирована только в ее самых базовых чертах. Городами правили потомственные цари, одевавшиеся — как показывает рельеф Иехавмилка — по персидской моде. Сохранившиеся династические списки, впрочем, фрагментарны, а их хронология до сих пор спорна50. Представляется очевидным, что правитель обладал значительными полномочиями; женщины династии могли действовать в качестве регентш при своих младших сыновьях, как, например, царица-мать Амапггарт при Эшмуназаре II в Сидоне [KAI 14). Данные о персидских морских операциях в V—IV вв. до н. э. показывают, что одной из главных функций царя было командование флотом (и, весьма вероятно, также и другими вооруженными силами) своего царства. Применение наемников зафиксировано, по крайней мере, для IV в. до н. э. (Диодор. XVL41.4, 42.2); финикийское умение оборонять города и осадное искусство находились на очень высоком техническом уровне (Диодор. XVII.41.4, 43.1; Арриан. Анабасис. П.21.1—7).
Справедливость превозносится как одна из царских добродетелей [KAI 10.9). Однако остается неясным, действовал ли царь, как в Карфагене, в роли верховного судьи [sofet, суфет). Политические полномочия царя традиционно сочетались с религиозными функциями. Эшмуназар I (ок. 479-470 гг. до н. э.?) и Табнит (ок. 475-460?) из Сидона были «жрецами Апггарт» [KAI 13.1—2), царь Озбаал из Библа (ок. 350?) — «жрецом богини Баалат» [KAI 11). Надписи демонстрируют определенную религиозную активность царей. Эшмуназар П из Сидона (ок. 465—451?) строил или реконструировал святилища для Апггарт, Эшмуна и Баала [KAI 14, 15—18); Бодаштарт из Сидона (ок. 451—?) — для Решефа и Эшмуна [KAI 15, 16); Иехавмилк из Библа (ок. 450?) — для богини Баалат, «госпожи Библа» [KAI 10.3-6).
Власть царя ограничивалась прерогативами персидского сюзерена и его сатрапов, но власть эту царь, судя по всему, не делил — как часто предполагается — с «советом старцев». Существование подобных советов в доперсидские времена вряд ли можно вывести из соглашения между Асархаддоном и Баалом Тира51 или из относящегося к VI в. до н. э. упоминания Тира в Книге пророка Иезекииля (27: 9). Для V—IV вв. до н. э. нет никаких доказательств наличия такого института. Царь Сидона Тен- нес взял с собой в качестве советчиков сто выдающихся граждан (Диодор. XVL45.1), и пресбисы (πρέσβεις, старейшины. —А.З.) Тира, которые обратились с мольбой к Александру (Арриан. Анабасис. П. 15.6—7), являлись отнюдь не конституционными коллегиями с независимыми от царя полномочиями, а депутациями, сформированными спонтанно и в экс¬
50 По поводу реконструкции сидонского царского списка см. теперь: Mullen 1974 (F 306); Peckham 1968 (F 311): 72—76; об обрывочных датах библской династии: Dunand 1965 (F 235): 35; ΚΑΙ Π: 10—15; Jidejiaxi 1968 (F 269): 211-212; Moscati 1979 (F 303): 63.
51 Borger 1956 (F 80): 69, iii.7.


388
Глава 8d. Кипр и Финикия
тренном порядке52. Но эти два эпизода показывают, что мнение подданных временами могло расходиться с политическим курсом царя и должно было приниматься в расчет. Вряд ли можно сомневаться в том, что богатые купеческие семьи, формировавшие высшие классы в финикийских городах (Диодор. XVL41.4; 45.6), играли значимую роль в деле выработки и выражения такого публичного несогласия53.
Города Финикии получали свои выгоды от персидского владычества. Находясь под покровительством Великого Царя и извлекая прибыль из спокойных условий и хороших коммуникаций в империи, эти города приумножали свое благосостояние, несмотря на потерю Карфагена и других колоний в Западном Средиземноморье. Как и в предыдущие столетия, Финикия экспортировала кедр и иные древесные породы из Ливана; тирский пурпур; изящные одежды Библа, Тира и Берита; стекло, фаянс, металлические изделия и соль. Финикийские верфи пользовались славой благодаря строившимся на них морским судам. В то же время города извлекали огромный барыш от своего нахождения в конечном пункте караванных путей, шедших от западной границы через всю ахеменидскую империю: из их портов товары расходились по всему Средиземноморью. Финикийские торговцы проявляли активность в Эзион-Гебере, пункте на Красном море на пути доставки ладана и специй;54 тирская торговая колония с храмом «Афродиты Чужеземной» была основана в Мемфисе (Геродот. П. 112.2).
Географическое положение Финикии было наилучшим не только с точки зрения торговли; наряду с этим фактором страна образовывала — подобно Кипру — пересечение народов и цивилизаций. Поэтому в финикийской культуре теперь, как и в более ранние периоды, чужеземные влияния смешивались с сильными местными традициями в образе жизни и в искусстве. Блестящие царские дворы, притягивавшие и иностранных художников, и продукты иноземного производства, должны были в значительной степени способствовать такому обмену. Египетское влияние было очень заметным с IX по VU в. до н. э. В течение VI в. до н. э. дали о себе знать импульсы, исходившие от нововавилонского и ахеменидского искусства и архитектуры, хотя египетские традиции продолжали сказываться, пусть и неявно, вплоть до римского периода. Начиная с V в. до н. э. постепенно усиливалось воздействие греческого искусства — как через Кипр, выполнявший роль посредника (что видно по импорту архаической кипрской скульптуры в конце VI в. до н. э.), так и через прямые контакты с греческим миром.
В монументальной финикийской архитектуре нашего периода доминирует персидское влияние. То, что осталось от дворца V в. до н. э. в Сидоне, его мраморные капители с бычьими протомами и базы колонн —
52 Bondi 1974 (F 224): 158-160.
53 Нет никакого решающего свидетельства (вопреки мнению, высказываемому в изд.: Elayi 1981 (F 244)) в пользу помещения часто обсуждаемого рабского восстания в такой контекст IV в. до н. э.
54 Glueck 1971 (F 258).


IV. Города-государства Финикии
389
всё это явно было создано под впечатлением ахеменидского стиля Персе- поля и Суз, но в своем исполнении отличается большей живостью и натурализмом. Несмотря на имеющееся у Диодора упоминание царского парка (βασιλικός παράδεισος) в Сидоне (XVL41.5), остается неясным, принадлежали ли эти руины дворцу финикийского царя или же ападане (строение с большим залом для торжеств и официальных церемоний. — А.3.) персидского сатрапа. Ахеменидскими по стилю являются также и городские укрепления V в. до н. э. в Библе. Ахемениды неизменно заботились об оборонительных сооружениях в приморских городах, и это было в общих интересах как финикийцев, так и персов55. Остатки крепких стен Арвада сохранились до сих пор; огромные стены Тира IV в. до н. э. описаны Аррианом [Анабасис. П.21.4).
Святилища продолжали сооружаться в традиционной форме: весьма небольшая святая святых находилась внутри открытого и окруженного стенами темена, на территории которого иногда создавалось искусственное озеро, как в Амрите/Марафе56. В главных городах, впрочем, монументальные храмы строились и перестраивались в ином стиле. В Библе прямоугольное в плане святилище с двумя рядами опорных колонн встало на пространном подиуме, напоминавшем подиум восстановленного Иерусалимского Храма:57 вероятнее всего^ это храм Баалат-Гебел, «госпожи Библа», известный по надписи царя Иехавмилка [KAI 10). В Сидоне царь Эшмуназар II восстановил «близ родника Идлал, в горах» [KAI 14.17), храм бога Эшмуна. Подиум этого храма, сопоставимый с подиумом в Пасаргадах, а также кладка из тесаного камня и четыре мраморные бычьи протоми явно вдохновлены персидскими образцами. Несколько фрагментов мраморных колонн, ионийские капители и карнизы с пальметтами, похоже, были изготовлены греческими каменотесами, но в этом нет ничего необычного для эклектизма ахеменидской архитектуры. Эллинское влияние становится определяющим только с момента добавления хореографической трибуны (при царе Бодаиггарте, см.: KAI 16?); ее богатое скульптурное убранство явно усваивает аттические модели IV в. до н. э. И всё же найденные в этом храме мраморные вотивные статуэтки «храмовых мальчиков» начала IV в. до н. э., по-прежнему демонстрируют элементы кипроф>иникийской традиции.
Необходимо обратить внимание и на соответствующие тенденции в развитии финикийской религии этого времени. Большое влияние традиционных божеств на финикийское общество очевидно. Сидон почитает Апггарт — финикийскую богиню плодородия, любви, но также и войны — как «нашу хозяйку»; богом-покровителем города является «священный князь» Эшмун — единственный бог, которого чтили на Ближнем Востоке еще и как бога-целителя (и как таковой он уподобляется Асклепию). Ве¬
55 Dunand 1968 (F 236); Dunand 1969 (F 237).
56 Здесь очевидно египетское влияние в плане и в конструкции сооружения; А. Лезин датирует это святилище эллинистическим периодом (Lézine 1961 (F 283)), в отличие от: Dunand 1946/1948 (F 233): 106-107.
57 Dunand 1954 (F 234): 26—41; Dunand 1969 (F 237).


390
Глава 8d. Кипр и Финикия
ликим богом Тира был древний Мелькарт, «правитель города»; Валаат, «госпожа», оставалась богиней Библа. Характерно, что на стеле, посвященной царем Иехавмилком, она предстает в форме египетской Хатхор- Исиды58. Но если религия финикийцев обнаруживает сильную приверженность потомственным богам, она одновременно выказывает поразительную способность к усвоению элементов чужеземных культов. Египетское влияние здесь постепенно уступает место эллинским культовым именам, культовым объектам и обетным дарам.
Похоронные обычаи следуют той же тенденции. По контрасту с персидскими образцами, воспринятыми в архитектуре VT—V вв. до н. э., мумификация умершего и формы погребального искусства говорят о доминировании египетского влияния. Антропоморфные саркофаги, в которых в V—IV вв. до н. э. хоронили членов царских родов и богачей, в данном отношении особенно интересны. Самые ранние саркофаги этой группы были либо импортированы из Египта — как черный базальтовый гроб Эшмуназара II с портретом царя и надписью на крышке, — либо тщательно смоделированы по египетским прототипам. Начиная с первой половины V в. до н. э. сидонские мастерские становятся известны своими антропоморфными мраморными саркофагами, в которых египетские и греческие элементы смешиваются весьма характерным для финикийского искусства способом. Египетские традиции по-прежнему сохраняются в этом местном производстве — иной раз в удивительном варианте, когда голова, исполненная в чисто греческом стиле, снабжается египетской заплетенной бородкой. Однако влияние классических эллинских моделей, невероятно искусно имитировавшихся финикийскими мастерами, становится всё более и более очевидным, особенно в трактовке скульптурной головы на крышке. С начала IV в. до н. э. греческое вдохновляющее воздействие начинает преобладать в финикийском погребальном искусстве, что видно по знаменитым рельефным саркофагам из царского некрополя в Сидоне. Саркофаги «Ликийца» (ок. 400), «Сатрапа» (ок. 380/370), «Плакальщиц» (ок. 365/55), и «саркофаг Александра» (ок. 333 г. до н. э.) являются в полном смысле этого слова характерными примерами греческого погребального искусства в его лучшем виде59. Импульс эллинской цивилизации, который отражается в погребальном искусстве, проявляется также в неуклонном росте аттической керамики, проникавшей из городов на побережье в Галилею, Самарию и даже Иудею60.
Евагор Саламинский ок. 385 г. до н. э. захватил Тир и, возможно, ряд других финикийских городов (см. выше, с. 316 наст. изд.). Никакой до¬
58 Нет никаких доказательств, которые подтверждали бы наличие в Библе «божественной триады», см.: Sznycer 1981 (F 342): 252.
59 О датировках см.: Gabelmaim 1979 (F 249); в целом: Kukahn 1955 (F 280); Fleischer 1983 (F 248). До сих пор остается под вопросом, какие именно сидонские цари были захоронены в этих саркофагах (см.: Gabelmann 1982 (F 250)), поскольку хронология царей установлена лишь предварительно: Mullen 1974 (F 306): 28. В целом о греческом влиянии в Финикии см.: Stucky 1983 (F 335); Stucky 1984 (F 336).
60 См.: Stem 1982 (F 397): 136-141, 283-286.


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира 3Ί1 г. дон. э.
391
полнительной информации о его операциях нет, но ясно, что господству Ев агора над частями Финикии положила конец Кипрская война. После 379 г. до н. э. все традиционные местные династии вновь утвердились как в Финикии, так и на Кипре; тем самым было восстановлено состояние политической раздробленности, которое, как представлялось, могло эффективнее всего обеспечить персидское владычество. Условия в обоих регионах были схожими, как и последствия возникшей ситуации: мятеж против Персии — на этот раз взбунтовались равным образом киприоты и финикийцы.
V. 	Кипр и Финикия:
от Кипрской войны до мира 311 г. до н. э.
С окончанием Кипрской войны Финикия и Кипр смогли заняться собственными делами. Обычное расхождение в интересах между местными царствами конечно же сохранялось в обоих регионах, сказываясь на их политике. Но мы почти не располагаем информацией о конкретных конфликтах. Напряженность между Саламином и другими кипрскими городами (Исократ. Никокл. 33) явилась лишь естественным следствием Ева- горой политики. Разрушение дворца в Вуни в начале IV в. до н. э. вполне могло быть в равной степени и результатом акций Ев агора в 90-е годы, и сведения с использованием силы старых счетов между Марионом и Солами61.
Единственная известная нам крупная перемена в политической системе Кипра — это дальнейшая экспансия царства Кития—Идалиона, на этот раз осуществлявшаяся мирными методами. Правитель Тамасса, Паси- кипр, оказавшийся несостоятельным должником, ок. 350 г. до н. э. продал свое царство за 50 талантов Пумиафону из Кития; после этого Паси- кипр удалился в Амафунт, чтобы жить там как частное лицо. С этого времени Пумиафон предпочитал величать себя «царем Кития, Ид алиона и Тамасса»62. Таким образом, к середине IV в. до н. э. число кипрских царств сократилось с одиннадцати до девяти (Диодор. XVL42.4): Сала- мин, Китий, Пафос, Курион, Амафунт, Марион, Солы, Лапеф и Кериния.
Приобретя Тамасс с его медными копями, Китий, несомненно, усилился политически и экономически. Однако Саламин, похоже, удержал
61 Maier 1985 (F 285): 36-37.
62 Дурид, FGrH 76 F 4 — автор не упоминает, где было царство Пасикипра, но надписи Пумиафона из Кития показывают, что это был Тамасс; на восьмом году своего правления Пумиафон контролировал только Китий и Идалион (CIS I 92), а на своем двадцать первом году — Китий, Идалион и Тамасс [KAI No 32). На тридцать седьмом году своего правления — после передачи Александром Тамасса Пнитагору Саламинскому (см. далее, с. 555 наст, изд.) — он сохранил за собой опять лишь Китий и Идалион [KAI N° 33). Точные даты остаются неясными; также и общепринятая дата восхождения Пумиафона на престол, 361 г. до н. э., не более чем предположение. Диодор (XVL42.4), похоже, намекает, что Тамасс был продан до восстания против Персии.


392
Глава 8d. Кипр и Финикия
положение важнейшего города на острове. Начиная с 374/373 г. до н. э. этим царством правил Никокл, второй сын Ев агора63. Претензия Никокла на славу основывается главным образом на его близких отношениях с Исократом, чьим учеником в течение какого-то времени он мог быть. За какой из трех кипрских памфлетов, посвященных царю, Исократ получил двадцать талантов ([Плутарх.] Моралии. 838А), остается неясным. Не вызывает, однако, сомнений, что эти три речи служили инструментом в пропаганде монархической идеи. «Никокл» соединяет жесткую критику демократии с весьма открытой защитой монархии как политической системы. Идеи речи «К Никоклу» понимались как руководящие принципы поведения «хорошего правителя», и они оказали сильное влияние на позднейшие сочинения на эту тему, такие, например, как трактат византийского автора Агапета64.
Степень воздействия писаний Исократа на царей его времени измерить сложно. Можно усомниться, нуждался ли сам Никокл в идеях этого автора о единоличной власти как о серьезной ответственности, предполагавшей обязанность «избавлять государство от несчастий, сохранять его благополучие и добиваться того, чтобы из малого оно стало великим» (Исократ. К Никоклу. 9), или же в здравом совете Исократа «не быть рабом удовольствий, но управлять своими страстями даже более жестко, чем своими людьми» [К Никоклу. 29). Равным образом кажется вероятным, что царь лишь использовал высокопарные принципы, чтобы представить деспотическое правление как законную, просвещенную монархию.
До какой степени описание Исократом ситуации в Саламине и Никок- ловых методов правления в целом отражает реальность, а до какой степени это — лишь упражнение в иронии, решить невозможно. Портрет царя определенно столь же пристрастный, как и портрет его отца Ева- гора. Будь Никокл таким образцом добродетели и праведности, каким его изобразил Исократ, современные Никоклу историки вряд ли стали бы описывать его как тирана, жившего в непомерной роскоши и вседозволенности, соревновавшегося в своей неумеренности с сидонским царем Стратоном (Феопомп, FGrH 115 F 114; Анаксимен, FGrH 72 F 18). Но и образ восточного деспота может оказаться в нашем случае до некоторой степени шаблонным: характер Никокла остается трудным для правильной оценки.
Со Стратоном I из Сидона (ок. 375/374—361 гг. до н. э.) у саламинского монарха было, несомненно, гораздо больше общего, чем одна лишь склонность к распутству и пристрастие к греческим музыкантам, плясунам и куртизанкам (Феопомп, FGrH 115 F 114). Подобно своему отцу, Никокл покровительствовал греческой литературе. Стратон I (это его эллинизированное имя: на своих монетах он оказывается Абдаштартом)
63 Сообщение Диодора (XV.47.8) о том, что Никокл — это будто бы евнух, убивший Ев агора, является очевидной ошибкой.
64 Dvomik F. Early Christian and Byzantine Political Philosophy (Washington (DC), 1966) I: 200-203; П: 712-714. См. также: САН ΥΠ2.1: 75-77.


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира 371 г. дон. э.
393
снискал прозвание Филэллин — с достаточным на то основанием, как демонстрируют искусства и ремесла Сидона во время его правления. Афинский декрет ок. 364 г. до н. э. освобождает от налогов сидонских купцов и чтит Стратона I как проксена [IG Π2 141)65. Свидетельствует ли это лишь о тесных торговых связях между финикийской метрополией и Афинами или же этот декрет подразумевает политическое взаимопонимание, остается неясным.
Но вполне вероятно, что сопротивление Персии способствовало формированию еще одних взаимных обязательств — между Никоклом Сала- минским и Стратоном I Сидонским. К сожалению, мы не располагаем точной информацией об отношениях в это время кипрских и финикийских вассальных царств с их сюзереном. Но растущая враждебность к ахеменидскому господству, особенно в Финикии, может быть выведена из последующих событий. Такая перемена политических симпатий явно стала результатом взаимного влияния возросшего благосостояния финикийских городов и более жестких методов правления, усваивавшихся империей Ахеменидов по мере того, как она становилась всё менее стабильной.
Огратон I был вовлечен, с помощью египетских войск и, вероятно, при подстрекательстве фараона Тахоса, в основную фазу Восстания Сатрапов (ок. 362—360 гг. до н. э.)66. Во время восстания царь умер, по общему мнению, заколотый своей собственной женой (Иероним. Против Иовиниана. 1.45). Не избежал «жестокой смерти» (в тюрьме) примерно в то же время и Никокл (Феопомп, FGrH 115 F 114; Максим Тирский. Рассуждения. 14.2), так что представляется вполне вероятным, что и он был каким-то образом вовлечен в восстание.
Восстания Сатрапов оказалось предвестником тех событий, которым предстояло случиться на Кипре и в Финикии. Когда в 359/358 г. до н. э. Артаксеркс Ш Ох взошел на престол, он был полон решимости восстановить власть Великого Царя над бунтующими территориями. Но недовольство широко распространилось по Персидской империи, и в течение нескольких лет меры Артаксеркса имели лишь ограниченный успех. В 351/350 г. до н. э. персидские войска начали вторжение в Египет, главный восставший регион. Финикийцы, с некоторым запозданием, последовали примеру египтян: по наущению сидонян они образовали альянс против Персии, заключили договор с фараоном Нектанебом и начали готовиться к войне (Диодор. XVL40.3—41.4). Диодор пытается объяснить причины возмущения: «Царские сатрапы и полководцы жили в городе сидонян и вели себя возмутительно и надменно по отношению к сидонянам, приказывая тем, что нужно делать; жертвы такого обращения, оскорбленные таким высокомерием, решили отложиться от персов» (XVL41.2). Это, похоже, верная оценка сложившейся ситуации. В очень большой степени росту мятежного духа способствовало размещение войск в Фини¬
65 Moysey 1976 (F 305).
66 Диодор. XV.90.3, 92.3-4. См. с. 113 наст. изд.


394
Глава 8d. Кипр и Финикия
кии и заготовка здесь провизии, предназначенной для отправки персидскому войску в Египте.
Сигналом для восстания в Финикии стало разорение царского Парадиса (βασιλικός παράδεισος, царский охотничий заповедник. —А.З.) в Сидоне, случившееся одновременно с поджогом складов с фуражом для персидской конницы и арестом влиятельных персов (Диодор. XVI.41.5). Киприоты поступили так же: цари на острове «с общего согласия и в подражание финикийцам восстали и, приготовившись к войне, объявили свои царства свободными» (Диодор. XVI.42.5)67. В Саламине ок. 360 г. до н. э. Никокла сменил его сын (или брат) Евагор П, проводивший проперсид- скую линию; теперь он был лишен трона, а сменил его на этот раз Пнита- гор. Как Кипр, так и Финикия никогда не были так близки к достижению единства политической воли, как в этот короткий период.
События развивались по модели, похожей на стратегию, принятую Персией во время Кипрской войны. Когда войска Артаксеркса были полностью задействованы в Египте и Финикии, Кипр на ближайшее будущее оказался предоставлен самому себе. В Финикии восстание возглавил царь Теннес из Сид она, который в конечном итоге предал свой город, но лишь для того, чтобы быть казненным по приказу Артаксеркса68. Великий Царь безжалостно подавил сопротивление. Сидон был уничтожен огнем, и (по Диодору) 40 тыс. его жителей погибли; «остальные города, охваченные паникой, перешли на сторону персов» (Диодор. XVL45.4—б). В качестве царя Сидона Теннеса сменил Стратон П; разрушение его города не могло быть таким тотальным, как получается по Диодору, поскольку всего лишь двенадцать лет спустя Сидон описывается как важный город со значительным флотом69.
Задача возвращения Кипра была поручена, как и в Евагоровой войне, сатрапу Карии — Идриею, сыну Гекатомна (351/350—344/343 гг. до н. э.). Действовать он начал не ранее 346 г. до н. э. и закончил, видимо, в 344/ 343-м70. По иронии судьбы, сила в сорок триер и 8 тыс. греческих наемников теперь находилась под командой афинянина Фокиона, и при ней был Евагор П, нацеленный на возвращение своего трона в Саламине. Кипрские города покорились с относительной легкостью. Лишь Саламин со своим царем Пнитагором был блокирован с суши и моря, при этом наемники грабили остальной остров (Диодор. XVI.42.6—9; 46.1). После продолжительной, умело организованной обороны Пнитагор добровольно сдался, и ему было позволено остаться царем Саламина. Евагор II, во¬
67 Точная хронология финикийского и кипрского восстаний несколько туманна, но относительная последовательность событий представляется ясной. О хронологии Диодора в XVI.40 слл. в целом см.: Sordi 1959 (F 59А); Cawkwell 1962 (С 105).
68 Для более полного представления о финикийской кампании см.: КИДМIV: 185— 186; а также: Barag 1966 (F 221).
69 Арриан. Анабасис. П.20; Kahrstedt 1926 (F 272): 39 — автор полагает, что после 351 г. до н. э. Тир принял во владение некоторые сидонские территории к югу от себя.
70 О проблемах хронологии см.: Homblower 1982 (F 644): 41—45. Впрочем, из рассказа Диодора в XVI.42.6 слл. не следует, что Кипр был возвращен персами до Финикии; по чисто военным причинам это кажется маловероятным.


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира ЗП г. дон. э.
395
преки своим планам, не был восстановлен на троне, но получил «другое, и более значительное, владение в Азии» — нумизматические свидетельства, кажется, наводят на мысль, что это было царство Сидона. Его неудачное правление здесь продолжалось лишь пару лет (ок. 344/343—342/ 341 гг. до н. э.?); ему пришлось бежать на Кипр, где он и был казнен (Диодор. XVL46.2—3). Сидон опять оказался в руках — «Darei opibus adiutum» («благодаря помощи Дария») — у местного царя Стратона П (Курций. IV. 1.16).
Персия в последний раз вновь утвердила свое господство в Финикии и на Кипре. И опять очевидно, что ни «национальные» мотивы, ни солидарность между ахеменидскими вассалами не были доминирующими факторами в политике этого времени: карийский династ объединился с афинским стратегом, чтобы привести к подчинению царства Кипра — безразлично, греческие ли, финикийские ли. Отныне Артаксеркс мог свободно сконцентрировать свои силы против Египта, что он успешно и сделал, окончательно подавив тамошний мятеж в 343/342 г. до н. э. Казалось, Персия вновь обрела свое могущество. Однако спустя всего лишь десятилетие походы Александра положат конец не только Ахеменидской державе, но и древним царствам Кипра и Финикии.
Опытные и умелые кипрские и финикийские контингенты до самого последнего момента действовали в составе ахеменидских военно-морских сил в 333 г. до н. э. Их присутствие, возможно, заставило Александра уклониться от боя с персидским флотом при Милете (Арриан. Анабасис.
1.18.7), тем более что киприоты и финикийцы теперь располагали настоящими пентерами, представлявшими собой самое убедительное нововведение в практике морской войны вплоть до принятия на вооружение корабельных орудий71. Когда армия Александра после битвы при Иссе направилась маршем в Финикию, эскадры Тира, Сидона, Библа и Арвада по-прежнему были в море вместе с персами под командой Автофрадата (Арриан. Анабасис. П.20.1—2). Кипрские и финикийские корабли входили в состав флота Аминты, направлявшегося в Египет (Арриан. Анабасис. П. 13.2—3; Диодор. XVTL48.1—2).
Со вступлением Александра в Финикию положение дел начало меняться. Арвад, затем Библ и Сидон сдались без боя: «Сидоняне, ненавидевшие Персию и Дария, сами пригласили его» (Арриан. Анабасис. П.13.7— 8; 15.6; Курций. IV. 1.15—16). Чувство, приведшее к неудавшемуся восстанию 346 г. до н. э.; шок от персидского разгрома; отсутствие царей, за исключением Стратона П Сидонского, располагавших флотом (Арриан. Анабасис. П.15.7; 20.1), — всё это могло способствовать такой легкой сдаче. Стратегия Александра по нейтрализации персидского флота путем лишения его основных баз, похоже, превзошла все ожидания. Впрочем, Тир, укрепившийся, вероятно, в своей позиции благодаря посольству из Карфагена и, очевидно, не уверенный в окончательном персидском поражении, не был готов сдать свою автономию. Город согласился признать
71 Tarn 1930 (К 57): 129-132; Morrison, Williams 1968 (К 48): 183, 235, 249.


396
Глава 8d Кипр и Финикия
формальное подчинение, но отказался принять македонский гарнизон (Арриан. Анабасис. П. 15.6—16.8).
Александр, считавший чрезвычайно важным поддержание морского сообщения с Грецией, полагал, что дальнейшее преследование Дария с враждебным Тиром за спиной создало бы серьезные риски. Так начались длительные и сложные осадные операции, очень подробно описанные у Арриана [Анабасис. П.18—24) и Диодора (ХУП.40.2-^6). Сила тирской позиции умело выражена Аррианом: «Осада Тира была очевидно трудным делом. Город представлял собой остров, укрепленный со всех сторон стенами; любые действия с моря заканчивались в пользу Тира, поскольку персы по-прежнему контролировали море, а у тирян по-прежнему оставалось много кораблей» (П. 18.1—2). Так что для Александра (уже обеспечившего содействие своим планам со стороны финикийских военно-морских сил, за исключением Тира) самым желанным сюрпризом должен был стать вход в гавань Сидона кипрских царей со ста двадцатью боевыми кораблями, добровольно изменившими свою лояльность в пользу Македонии (Арриан. Анабасис. П.20.3; Плутарх. Александр. 24.2).
Семимесячная осада — одна из самых крупных осадных операций в истории — своим конечным успехом была обязана в немалой степени финикийской и киприотской помощи. Тирийцы, подобно всем финикийцам, были великолепными мастерами выдерживать осаду. Со своей стороны, Александр использовал инженеров «с Кипра и всей Финикии» (Арриан. Анабасис. П.21.1), чтобы соорудить мол, по которому можно было атаковать островной город и успешно завершить штурм, используя самые эффективные на тот момент осадные приемы. В то же время он приступил к блокаде Тира с моря, объединив кипрские и финикийские эскадры. Кипрские пентеры, шедшие по северному ветру, понесли жестокие потери, когда тирийцы предприняли неожиданную и хорошо замаскированную вылазку — уничтожив, среди прочего, корабли Пнитагора из Саламина, Андрокла из Амафунта, а также Пасикрата из Куриона.
С падением Тира в июле или августе 332 г. до н. э. заканчивается история полунезависимых царств Финикии — даже если цари до поры до времени сохранили свои троны, за исключением персофила Страто- на П Сидонского, которого Гефестион заменил на Абдалонима (Диодор.
XVII.46.б—47; Курций. IV. 1.15—26). Административные распоряжения Александра в Сирии и Финикии, зоне огромного стратегического значения, представлявшей собой центр его коммуникаций, с трудом поддаются реконструкции72. В декабре 331 г. до н. э. контроль над всей этой зоной был, похоже, сконцентрирован в руках Менета из Пеллы, назначенного «гипархолл [сатрапом] Сирии, Финикии и Киликии» (Арриан. Анабасис. Ш.16.9; Диодор. Х\Т1.64.5). Нет никаких других свидетельств о Сирии и Финикии до смерти Александра в июне 323 г. до н. э. Для Вавилона, Киликии и Сирии (включая Финикию) было введено отдельное управление, очевидно, из военных соображений: Сирия была передана Лаоме-
72 Bosworth 1974 (F 225).


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира ЗП г. дон. э.
397
донгу (Арриан. История диадохов. 1.5). Из группы вассальных государств, находившихся под руководством местных правителей, Финикия теперь определенно была низведена до статуса простой провинции.
Зато вполне обдуманный и своевременный шаг кипрских царей после Исса дал их монархиям еще один шанс полуавтономного существования. Спустя два столетия после своего установления персидское владычество закончилось, но статус царств, предполагающий местную автономию, остался — за исключением отмены дани — в значительной степени тем же самым, что и при Ахеменидах, либо из-за того, что Александр хотел по достоинству оценить услуги царей, либо потому, что остров не обладал таким стратегическим значением, как Финикия. Впрочем, представляется важным, что традиционное право царей чеканить собственную монету было ограничено; монетные дворы Саламина, Кития и (в меньшей степени) Пафоса теперь выпускали имперские монеты Александра73.
Кипрские и финикийские города были обязаны, как и прежде, поставлять свои контингенты во флот. Их богатые опытом верфи получили большое количество подрядов на строительство новых пентер (Арриан. Анабасис. УП.19.3—4). Когда летом 331 г. до н. э. военно-морские силы под командой Амфотера вышли против Спарты, была затребована сотня кипрских и финикийских кораблей (Арриан. Анабасис. Ш.б.З). Неарх в своей экспедиции по Инду использовал финикийские и кипрские экипажи и специалистов; двое из его триерархов были кипрскими принцами — Никокл, сын Пасикрата из Сол, и Нигафон, сын Пнигагора из Саламина (Арриан. Анабасис. VI. 1.6; Индика. 18.8). Гиерону из Сол (происходить он мог и из Сол Киликийских) было велено совершить плавание вокруг Аравии и добраться до устья Персидского залива (Арриан. Анабасис.
VII.20.7—8).
Кипрские правители присутствовали на великолепных победных торжествах, устроенных Александром по его возвращении из Египта весной 331 г. до н. э., а Никокреонт из Саламина, преемник Пнитагора, и Пасик- рат из Сол соревновались как хореги (Плутарх. Александр. 29.1). Окружение Александра включало известное число знатных киприотов, таких как триерарх Никокл. Один из них, Стасанор из Сол, был назначен в 329 г. до н. э. наместником Арии и Дрангианы, в 321-м — еще и Бактрии и Согдианы (Диодор. ХУШ.З.З). Вполне вероятно, что эти кипрские гетай- ры («товарищи», «друзья». — А.З.) были одновременно и заложниками, и представителями своих царств при центральной власти.
Борьба за лидерство на острове между Саламином и Китием продолжилась, — как и прежде, соперники пытались добиться поддержки со стороны сюзерена. Это стало ясно сразу, как только Александр наградил царей, которые помогли ему при Тире (Курций. IV.8.14). Пнитагор Сала-
73 	Выпуск роскошных золотых монет Милкиатоном и Пумиафоном из Кития (Кгаау 1976 (F 200): 307) не подтверждает предположение Тарна [САН VI1: 432) о том, что кипрские цари воспринимались как «свободные союзники», а финикийцы — как «подвластные союзники».


398
Глава 8d. Кипр и Финикия
минский, который, видимо, первым перешел на сторону Александра, попросил и получил Тамасс (Дурид, FGrH 76 F 4). Этот город с его районом медных рудников был настолько же ценным приобретением для Сала- мина, насколько болезненной стала его утрата для Кития, который в свое время — за двадцать лет до того — сам приобрел Тамасс. Нет никакого надежного ключа к объяснению причин, почему Китий утратил расположение сюзерена74, но и никаких других умозаключений из подобного рода свидетельств, дошедших от времени Александра, сделать нельзя. Как бы то ни было, история Кипра в эти годы не менее темна, чем в предыдущие десятилетия.
Смерть Александра и последовавшая борьба диадохов за верховную власть непременно должны были сказаться и на Кипре. Если монеты Александра, чеканившиеся Никоклом Пафосским и имевшие собственное имя последнего, сделанное почти нечитаемыми миниатюрными знаками, действительно были выпущены сразу после 323 г. до н. э., то они могут указывать на мимолетную надежду на большую независимость75. Однако стратегически остров был ключом к Восточному Средиземноморью. Его корабли, верфи и корабельный лес имели исключительно важное значение для всех претендентов на обладание островом, как и в случае с городами на финикийском побережье.
Птолемей, в конечном итоге нацелившийся на аннексию Кипра, сделал ход первым — не в последнюю очередь для того, чтобы обеспечить себя корабельным лесом, который в Египте не произрастал. В 321 г. до н. э. он приобрел в лице четырех кипрских царей союзников против Пер- дикки: Никокреонта из Саламина, Никокла из Пафоса, Пасикрата из Сол и Андрокла из Амафунта. Другие города, очевидно, отвергли предложение об альянсе, поскольку Птолемей отправил флот примерно в двести кораблей для осады одного города на Кипре, тогда как Пердикка в ответ прислал восемьсот пехотинцев и пятьсот всадников для ее снятия. Наша информация настолько скудна (Арриан. История диадохов. 24.15— 28), что невозможно ни идентифицировать этот город, ни реконструировать последовательность военных операций на острове. Мы знаем только то, что в конце 321 г. до н. э. Антигон Одноглазый прибыл на встречу диадохов в Трипарадисе75а именно с Кипра (Арриан. История диадохов. 1.30) и что позднее Евмен набрал войска в южной Малой Азии, Сирии, Финикии и «в городах Кипра» (Диодор. ХУШ.61.4).
Антигон, ставший самым сильным из претендентов после казни Евме- на в 316 г. до н. э., столкнулся с военной коалицией Птолемея, Лисимаха
74 Пумиафон из Кития не выпускал никаких монет между 332/331 и 323/322 гг. до н. э., но при этом, очевидно, оставался «царем Китая и Идалиона», как показывает надпись от его 37-го года (326/325?) {KAI No 33).
75 May 1952 (F 295). Gesçhe 1974(F 253): 113—119 — попытка автора датировать эта монеты 310/309 г. до н. э. изящна, но не убедительна. Также Никокл в последний раз восстановил стены Пафоса, см.: Maier, Karageorghis 1984 (F 288): 222.
75а В Трипарадисе, в северной Сирии, между диадохами были заново распределены сатрапии. — А.З.


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до жира 371 г. до н. э.
399
и Кассандра в 315 г. до н. э. (Диодор. XIX.57.2). Ясно понимая, что недостаток флота — одно из его главных слабых мест, Антигон созвал царей Финикии в Старый Тир (пригород на материке) и торжественно объявил о начале широкой программы по строительству кораблей на арсеналах Триполиса, Библа и Сид она. Его власть над Финикией была, впрочем, неполной: ему пришлось брать штурмом Иоппу и Газу (отказывавшиеся повиноваться. — А.3.) и осаждать Тир, который капитулировал только после доведения горожан до крайней нужды в 314 г. до н. э. (Диодор. XIX.58—59.3; 61.5).
В 315 г. до н. э. Антигон — параллельно с закреплением за собой Финикии и ее военно-морских ресурсов — попытался заполучить контроль над Кипром посредством дипломатических усилий. Его представитель Агесилай смог заключить союзы с Пумиафоном из Кития76, Праксиппом из Лапефа, Стасиэком П из Мариона и царем Керинии (с тем Фемисоном, которому Аристотель посвятил свой «Протрептикон»?); но Агесилай был вынужден сообщить, что союзники Птолемея упорствуют (Диодор. XIX.57.4; 59.1). Птолемей, ранее отправивший 3 тыс. воинов на Кипр, отреагировал немедленно и послал большое войско в сотню кораблей и 10 тыс. человек на остров под командой своего брата Менелая. Это войско натолкнулось на силы Селевка, прибывшего из Эгеиды с флотом, но предводители смогли договориться. Значительная часть их войск была выделена для переправки на Пелопоннес и в Карию; Менелай и Селевк при поддержке Никокреонта и других союзных царей приступили к подчинению тех городов, которые приняли сторону Антигона. Кериния и Лапеф были взяты после, по всей видимости, непродолжительной осады; Марион и Амафунт переметнулись без боя; Китий, впрочем, пал лишь в результате упорной осады, в которой Селевк задействовал все свои наличные силы (Диодор. XIX.62.1—б).
И всё же эти успешные военные операции, очевидно, не гарантировали лояльности прежних союзников Антигона. В 312 г. до н. э. Птолемей, подавлявший в то время мятеж в Кирене, лично переправился на Кипр, чтобы уладить дела на острове. Были приняты жесткие меры. Праксиппа из Лапефа и правителя Керинии, заподозренных в заговоре, арестовали; Пумиафонта из Кития, уличенного в контактах с Антигоном, казнили; храм городского бога Мелькарта-Геракла разрушили, как, по-видимому, и храм богини Апггарт77. Стасиэк из Мариона был либо низложен, либо казнен, его город разрушен, а население переселено в Пафос — вероятно, в портовый городок Новый Пафос, основанный в эти годы царем Ни- коклом из Пафоса. К сожалению, невозможно доказать, связан ли как-то с данными событиями фрагмент клятвы, недавно найденный в Пафосе и несколько раз упоминающий этого царя78. Никокреонт из Саламина был
76 В одной надписи от 320/319 г. до н. э. он по-прежнему называется «царем Кития и Идалиона» (Karageorghis, Guzzo Amadasi 1973 (F 277): A 30).
77 Karageorghis 1976 (F 275): 116, 171-172.
78 Masson, Mitford 1986 (F 293): Na 237.


400
Глава 8d. Кипр и Финикия
назначен стратегом на Кипре, получив города и доходы низложенных царей (Диодор. XIX.79.4-5).
Мы не знаем, считал ли Птолемей все эти меры выполнимыми и долгосрочными. Поскольку его брат Менелай также сохранил за собой титул стратега и командовал войсками на острове (Диодор. ХХ.21.1), трения никуда не исчезли. Да и Антигон не мог примириться с потерей Кипра. Как оказалось, Птолемеевы порядки сохранялись здесь крайне недолго — точно так же, как и соглашения 311 г. до н. э. между Антигоном, Кассандром, Лисимахом и Птолемеем (Диодор. XIX. 105.1—4), оказавшиеся всего лишь ненадежным перемирием.
В IV в. до н. э. царства Кипра и Финикии на какой-то момент получили надежду обрести большую, если не полную, политическую независимость. Но отложение от Персии и переход на сторону Александра привел — вопреки тому, чего греческие города могли ожидать, — лишь к уменьшению автономии. В итоге правление диадохов привело к ликвидации традиционной политической системы в обоих регионах, хотя конец старых династий не везде был столь драматичным, как в Саламине (Диодор. ХХ.21.1—З)79. Кипр и Финикия превратились в простые провинции эллинистической монархии.
Но киприоты и финикийцы были интегрированы в эллинистический мир не только политически. Влияние греческого искусства и цивилизации приобретает отныне определяющий характер. На заключительной стадии IV в. до н. э. энергичный экономический и культурный обмен между Грецией и Левантом продолжился, и вряд ли ему препятствовали военные операции. Равномерный поток аттической керамики, терракотовых статуэток и других греческих товаров не уменьшился80. Продукция саркофагных ателье из Сидона показывает, что финикийцы превзошли даже киприотов в деле мастерского усвоения позднеклассического греческого искусства.
Имеются дополнительные доказательства тесных связей с Грецией. В Афинах саламинская торговая колония по-прежнему процветала; в конце IV в. до н. э. она образовывала культовую общину, почитавшую Афродшу и Адониса81. Царь Пнитагор, чьи монеты изображали Афину и Артемиду, был почтен на Делосе как проксен и посвятил сюда золотой венок; так же поступил и царь Андрокл из Амафунта между 315 и 310 гг. до н. э.82. В 333/332 г. до н. э. китийская купеческая община Афин доби¬
79 Конец Никокреонта и его семьи по-прежнему загадочен; см.: Karageorghis 1969 (F 273): 151-164; Kynis 1985 (F 281).
80 См. выше, сноска 20 наст. гл.
81 IG П2 1290; Pouilloux 1975 (F 314): 119-120.
82 Пнитагор: Inscr. de Délos 1409 Ba Π 113-114, 1429 А I 78, 1441 A I 98-99, 1450 A 63; IG XI 2.161 В 88-89. Андрокл: IG XI 2.135, 39-41; cp.: SEG XXX 1571 = CEG 872. Список феародоков (θεαροδόκοι — должностные лица, в обязанности которых входил прием феоров — посланников, направлявшихся для вопрошания оракула. — A3.) из Немей (Miller 1988 (В 159) = SEG XXXVI 31), датируемый его издателем 323/322 г. до н. э., включает Никокреонта и Тевкра из Саламина, Пасикрата и Фемистагора из Куриона, а также Стасикра-


V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира 317 г. дон. э.
401
лась права построить храм Афродиты83. Сидонцы образовывали еще одну финикийскую торговую колонию в Афинах, которой в середине IV в. до н. э. были предоставлены налоговые привилегии (см. выше, с. 393 наст. изд.). Примерно в то же самое время на Делосе гиеронавты (ίεροναϋται — букв.: «священные моряки», какие-то официальные должностные лица. — А.3.) из Тира посвятили две статуи, изображающие Тир и Сид он84. Процесс эллинизации финикийцев на острове шел медленней, нежели то иногда допускают; еще и в Ш в. до н. э. в Китии и Лапефе на Кипре обнаруживаются цепкие и осознаваемые именно как таковые финикийские элементы85.
Процесс эллинизации даже для греков-киприотов означал частичную утрату их индивидуальности; для финикийцев он означал, по сути, прекращение существования их собственной культуры. Развиваться — в последний раз — эта культура имела возможность при ахеменидском правлении; теперь бескомпромиссные и всепронизывающие стандарты греческого искусства и литературы постепенно искореняли местную традицию.
та из Сол (который может быть идентичен Пасикрату, упомянутому у Плутарха; см.: Hill 1949 (F 267): 150, примеч. 5; Stylianou 1989 (F 339): 513).
83 IG Π2 337 = Tod No 189 = Harding Nq 111; см., кроме того, посвящение Аристоклеи из Кития Афродите Урании (IG П2 4636), а также другие надписи, свидетельствующие о саламинцах и китайцах, постоянно проживавших в Афинах в IV в. до н. э. (IG III2 9032— 9036, 10176, 10178-10179, 10202-10203, 10205, 10208-10209, 10217/18).
84 CIS I 114; Parrot, Chebab, Moscati 1977 (F 310): 461.
85 Studia Phoenicia V 1987 (F 338): 15-17, 21-23; Mitford 1953 (F 301): 86.


Глава 8е
А.-Б. Ллойд
ЕГИПЕТ.
404—332 гг. до н. э.
I. Внутренняя история
В отечественной истории Египта в последний век его независимости преобладала борьба за власть как внутри самих династий, так и между могущественными родами Дельты, каждый из которых завистливо наблюдал за другими и страстно желал заполучить корону. Эти распри чрезвычайно обострялись наличием групповых интересов у местного, египетского по происхождению, военного сословия μάχιμοι (дословно «бойцы», «воины». — А.З.), у жречества, а также у жадных и завистливых иноземных наемников1.
Поначалу, впрочем, главными проблемами, с которыми столкнулся Амиртей, единственный царь ХХУШ династии2, были вытеснение персидских сил из царства и утверждение себя как независимого правителя. Надо полагать, что его мандат на исполнение данной роли не был безупречным. Он определенно происходил из Саиса и, вероятно, был отпрыском блестящей и успешной XXVI династии;3 также высказывалась правдоподобная догадка о том, что он был внуком Амиртея, сменившего Инара в качестве лидера крупного, но безуспешного египетского восстания против Артаксеркса П4. При всем том задача Амиртея была отнюдь не легкой. Его восшествие на престол датируется примерно 404 г. до н. э., но с уверенностью можно сказать, что и после этого он не получил полного контроля над страной в течение еще какого-то времени; дело в том, что в еврейской колонии в Элефантине Артаксеркс П официально признавал¬
1 Kienitz 1953 (F 463): 76-121; Gyles 1959 (F 447): 45, 67, 71-74; Drioton, Vandier 1962 (F 434): 605-614; Lloyd 1983 (F 476): 287.
2 В целом см.: Pietschmann Ц RE I: 2012—2013; De Meulenaere в «Египтологическом лексиконе»: Helck et al. 1975—[1992] (F 453) I: 252—253.
3 См. далее, c. 422 слл. насг. изд.
4 Hanp.: Kraeling 1953 (F 465): 112, примеч. 3; Porten 1968 (F 504): 236, примеч. 3. О восстании см.: Uoyd 1975—1988 (F 473) I: 38—49.


I. Внутренняя история
403
ся в качестве царя по меньшей мере еще в 401 г. до н. э., тогда как первый документ от имени Амиртея появляется лишь на его пятый царственный год (ок. 400 г. до н. э.)5. О подробностях его правления, по сути, ничего не известно. Впрочем, «Демотическая хроника» в Ш. 18—19 говорит об осквернении божественного закона, имевшем место в его царствование, и чуть далее (IV. 1—2) утверждает, что по этой причине он был низложен, а его сыну не позволили наследовать престол6. Незамедлительный переход к XXIX династии после Амиртея придает достоверности этим таинственным комментариям и наводит на мысль, что здесь, по всей вероятности, мы сталкиваемся с первым доступным нам примером династических распрей, которые в этот период приобретут характер эндемической болезни.
ХХУШ династия сменилась XXIX, происходившей из Мендеса, крупного города в Дельте. Известно, что ее основатель получил определенную помощь из Летополиса, другого важного города в Дельте7, и, подобно большинству его преемников, прикладывал все возможные усилия, стараясь выстроить добрые отношения со жречеством. Он также взращивал идею о том, что его правление есть не что иное, как реставрация величия XXVI династии — установка, которую он вполне мог перенять у Амиртея и которой с усердием придерживались все последующие египетские правители вплоть до повторного персидского завоевания страны8. Сильно испорченный так называемый Бруклинский арамейский папирус говорит о восшествии на престол Неферита, но конкретные обстоятельства данного события остаются туманными9. На судьбу этой семьи, очевидно, беспорядки повлияли самым пагубным образом. Противоречия наших источников в отношении последовательности царей легче всего толковать как отражение периодически вспыхивавших внутрисемейных споров о преемстве, когда за смертью Неферита последовала борьба за власть между тремя претендентами — Псаммутом, Ахорисом и третьим лицом, чье имя неизвестно. В конечном итоге победил Ахорис, который, несомненно, является выдающимся правителем этой династии. Но даже и после своей победы он предпринимал исключительные усилия, чтобы доказать и упрочить свою легитимность, особенно в подборе титулов. Это ощущение неуверенности подтверждается тем фактом, что один лишь Ахорис царствовал относительно долго (тринадцать лет): Неферит I умер на своем седьмом году; царь X был свергнут, если мы верно понимаем туманную формулировку «Демотической хроники» в IV.6; Псаммут правил один год; а Неферит П — всего четыре месяца10. Понятно, почему «Хроника» специально отмечает, что Ахорис «исполнил до конца» свое
5 См. сноску 99.
6 Johnson 1983 (F 459): 66.
7 Vercoutter 1962 (F 543): 102; Traunecker 1979 (F 538): 422.
8 Traunecker 1979 (F 538): 420—423. В целом см. далее, с. 416 слл. наст. изд.
9 Kraeling 1953 (F 465): 283—290, примем. 13. В целом см. Bianchi в «Египтологическом лексиконе»: Helck et al. 1975—[1992] (F 453) IV: 454—456.
10 См. с. 423 сл. наст. изд.


-8
о
о
Выше 500 м над уровнем моря


406
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
царствование (IV.9)! (Вероятно, имеется в виду, что его никто не свергал. — А.3.) В свете этой прискорбной истории неудивительно, что XXIX династия вскоре была заменена, почти наверняка насильственно, мятежным родом, на этот раз из Себеннита11 (город в центре нильской Дельты, центр Себеннитского нома. —А.З.).
Вопрос о том, в каких именно отношениях цари XXX династии состояли с царями XXIX династии, часто и много дискутируется. На базе IV. 3—5 «Демотической хроники» в переводе Шпигельберга (Spiegelberg) утверждается, что Некганеб I был сыном или внуком Неферита I12, однако новая интерпретация Джонсона показывает, что этот взгляд несостоятелен13. Можно говорить лишь о том, что до своего восшествия на престол он был командующим армии и что его отец Тахос также являлся высокопоставленным военным и, возможно, принцем14. Учитывая такое происхождение и исключительную непродолжительность Неферитова царствования, приход новой династии подозрительно напоминает военный переворот, и весьма вероятно, что стела Нектанеба из Большого Гермополя и в самом деле указывает на беспорядки, сопровождавшие это событие (строки 8— 9). Как бы то ни было, не стоит удивляться, что XXX династия, как и ее предшественница, страдала от рецидивного недуга династической нестабильности15. Это, возможно, объясняет удивительный факт совместного правления в конце царствования Нектанеба I, который с шестнадцатого царского года и вплоть до своей смерти на девятнадцатом году управлял страной вместе с сыном Тахосом16. Царствование Тахоса обеспечивает нас лучше всего документированным примером феномена, характерного для всего периода, и пример этот — гражданская война между Тахосом и Нектанебом П. Когда Тахос отправился в большой азиатский поход против Персии, он оставил для контроля над Египтом полководца по имени Тжа-хап-иму (Tja-hap-imu), который определенно был ему братом17. Последний незамедлительно уговорил своего собственного сына Нектанеба, принимавшего участие в походе Тахоса, поднять бунт. Некганеб, в свою очередь, убедил спартанского царя Агесилая, командовавшего греческими наемниками Тахоса и испытывавшего к нему личную обиду, присоединиться к мятежникам. Данное многоходовое вероломство увенчалось
11 Traunecker 1979 (F 538): 436; Traunecker et al. 1981 (F 539): 14.
12 De Meulenaere 1963 (F 487): 90—91; Johnson 1974 (F 457): 7—9.
13 Johnson 1974 (F 457): 7-9.
14 De Meulenaere 1963 (F 487): 90-91.
15 По истории этой династии см.: Kienitz 1953 (F 463): 88—112; Drioton, Vandier 1962 (F 434): 609-612; Johnson 1974 (F 457): 10-17.
16 Johnson 1974 (F 457): 13—17; Mumane 1977 (F 492). Поскольку Тахос, видимо, стал соправителем в 364/363 г. до н. э., трудности, с которыми столкнулся Хорнблоуэр (Нот- blowcr 1982 (F 644): 174 сл.) в связи с пониманием текста Ксенофонта [Агесилай. 11.27), как кажется, исчезают. Если Тахос официально стал соправителем в этом году, то вполне вероятно, что господствующего положения он достиг еще раньше и, может быть, именно поэтому сторонние наблюдатели уже в 366 г. до н. э. воспринимали его как фактического правителя.
17 De Meulenaere 1963 (F 487): 91; von Kaenel 1980 (F 460): 40.


I. Внутренняя история
407
полным триумфом, и Тахосу пришлось искать убежище у Великого Царя. Этим, однако, история не окончилась. Какого-то, не названного по имени, жителя Мендеса часть египетского населения провозгласила фараоном, и он восстал против Нектанеба. Вряд ли можно сомневаться, что этот человек принадлежал к царскому дому Мендеса, сделавшего ставку на восстановление своего былого величия; он явно представлял собой огромную угрозу, поскольку смог выставить значительное войско, предположительно из μάχιμοι, и принудил Нектанеба и Агесилая укрыться в каком-то неназванном укрепленном городе. Нектанебу — благодаря превосходству своих греческих отрядов и полководческому искусству Агесилая — удалось выйти из этого кризиса победителем, но ничто не может замаскировать довлевшую над ним смертельную опасность, как и зыбкую природу царской власти в Позднем Египте18.
Один из наиболее интригующих аспектов только что описанного эпизода — это ключевая роль, сыгранная в нем иноземными отрядами, однако в попытках удержать контроль над страной цари этого периода должны были каким-то образом справиться с двумя важными группами, существовавшими внутри местного населения: с μάχιμοι и со жрецами. То, что μάχιμοι были силой, с которой приходилось считаться, не вызывает сомнений, как и то, что они были отлично подготовлены для роли «создателей королей»19. Легкость, с какой Нектанеб получил ок. 360 г. до н. э. их поддержку, показывает, что они были ненадежны, и наводит на мысль, что на их услуги всегда мог рассчитывать тот, кто предлагал более высокую цену; было бы очень странно, если бы сторонники безымянного мен- десианца, выступившего против Нектанеба, оказались людьми какого-то другого сорта, но недостаток источников не позволяет прояснить этот вопрос. Впрочем, стоит отметить, что μάχιμοι играли исключительно видную роль в военных операциях IV в. до н. э.: по Диодору (XV.92), Тахос в своем экспедиционном войске имел около 80 тыс. чел.; не названный мендесианский узурпатор для борьбы с Нектанебом располагал в 359 г. до н. э. 100 тыс. воинов, главным образом, видимо, μάχιμοι (Плутарх. Аге- силай. 38) ;20 и Нектанеб, защищая Египет от Оха, развернул 60-тысячную армию (Диодор. XVI.47). Не вызывает сомнений, что все эти цифры преувеличены, однако с уверенностью можно утверждать, что они символически отображают очень крупные силы и порождают настырное подозрение, что, в отличие от Анрия из XXVI династии, цари этого периода
18 Об этом эпизоде см.: IG П2119; Ксенофонт. Агесилай. 11.28 слл.; Феопомп, FGrH 115 F 106,108; Непот. Агесилай. 8; Плутарх. Агесилай. 36—39; Диодор. XV.92—93; Полиен. П.1.22; Ликей из Навкратиса, FGrH 613 F 2; Павсаний. Ш.10; Евстафий. Комментарий к Одиссее, Х.515 (1642); Плутарх. Моралии. 214D—Е. Приводимая Плутархом цифра в 100 тыс. воинов в армии мендесианца, очевидно, завышена (ср.: Диодор. XV.93 — здесь мятежник по ошибке назван Тахосом). Теперь, в дополнение к этим классическим источникам, мы имеем фрагментированную иероглифическую надпись, которая ссылается на эти события, см.: von Kaenel 1980 (F 460).
19 Lloyd 1983 (F 476): 309 сл.
20 Диодор в XV.93 ошибочно именует Нектанебом командующего этим войском.


408
Глава 8е. Египет. 404^332 гг. до н. э.
всячески старались не испытывать чувства и не раздражать μάχιμοι. Для царского дома было чрезвычайно важно сохранять контроль над этим военизированным элементом, и мы видим, что служба наследника престола в качестве командующего войском была стандартной практикой21. Степень эффективности такой политики проще всего оценить, обратив внимание на то, что из трех царей XXX династии Нектанеб I вероятно, а Нектанеб П несомненно заняли трон в результате военных переворотов. Богатое и влиятельное жречество также было мощной силой, недооценка которой царями была чревата для них большими рисками22. Забота о храмах составляла часть традиционных жреческих функций фараона и являлась освященным веками олицетворением царского могущества и богатства23, но было бы ошибкой игнорировать ее сугубо политические последствия24. К сожалению, отношения с жречеством в этот период очень плохо документированы, но общие черты понятны, а картина, которую эти черты рисуют, неоднозначна. С одной стороны, мы имеем примеры великодушной щедрости. Достижения в храмовом строительстве были тусклой тенью былого великолепия, но постепенно они становятся всё более заметными, чтобы достичь кульминации в крупном храме в Бехбет эль-Хагар, заложенном Нектанебом П25. Кроме того, корона часто оказывала благодеяния крупным святилищам: например, одна надпись из Эдфу перечисляет дары, пожалованные храму в период от начала царствования Нектанеба I и восемнадцатым годом Нектанеба П;26 гермопольская стела Нектанеба I подробно описывает дары царя божествам города;27 стела из Навкратиса от первого царского года Нектанеба I увековечивает пожертвование в храм богини Нейт в Саисе десятины царского дохода от ввозимых товаров из Средиземноморья, полученных в Хе- нете (Henet) и Навкратисе28. С другой стороны, богатства храмов образовывали капитальный актив, пробуждавший стяжательские инстинкты многих правителей этого периода; например, Тахос — под влиянием Хаб- рия, — чтобы покрыть расходы на свою азиатскую кампанию, обложил жречество жесткими денежными обязательствами ([Аристотель.] Экономика. П.2 (1350—1351а))29. У многих жертв таких акций эти последние должны были вызывать злобное негодование30, и вряд ли можно сомне¬
21 Clère 1951 (F 425): 135; De Meulenaere 1963 (F 487): 90, 93.
22 Kienitz 1953 (F 463): 122-126; Lloyd 1983 (F 476): 301-309.
23 Lloyd 1983 (F 476): 293-295; Johnson 1983 (F 459): 67 слл.
24 Kienitz 1953 (F 463): 122-126; Johnson 1974 (F 457): 11.
25 См. далее, c. 420 насг. изд. и в целом: Kienitz 1953 (F 463).
26 См. сноску 104 наст. гл.
27 Roeder 1952 (F 518): 375 слл.; Roeder 1959 (F 519): 91.
28 Lichtheim 1980 (F 472): 86 слл. В целом см.: Meeks 1979 (F 481): 653 слл.
29 Will 1960 (F 550). Теперь благодаря новому переводу Джонсона признано, что «Демотическая хроника» в IV.4—5 ссылается на поборы Тахоса с храмов (Johnson 1974 (F 457): 7-9; Johnson 1983 (F 459): 64).
30 Помимо жрецов, совершавших богослужение в храме, многие египтяне были обладателями жреческих должностей с окладами, которые не облагались никакими налогами. Акции царей должны были вызывать негодование у всех.


I. Внутренняя история
409
ваться, что возникшее жреческое сопротивление Тахосу стало важным фактором в обеспечении триумфа Нектанеба П.
Возвращаясь к структуре общего управления в этот период, мы сталкиваемся с поразительным недостатком источников. Резиденцией царя и центром администрации был, видимо, город Мемфис, и есть приметы того, что правительство действовало традиционными централизованными способами31 и в нем преобладали крупные государственные сановники, такие как Сомтутефнахт32, которые в одно и то же время могли обладать целым набором должностей, гражданских, религиозных и военных. Мы знаем об одном вельможе этого периода: некто Харсиесе (Наг- siese) при XXX династии носил титул визиря, но вопрос о том, функционировал ли он в качестве главного государственного министра, остается открытым33. Провинциальное управление действовало на базе номов, которые представляли собой административные округа, приблизительно сопоставимые с английскими графствами. Очевидно, что главной заботой номархов (провинциальных наместников) был сбор налогов, но можно предположить, что, как и в прежние времена, их управленческие функции отличались широким диапазоном (ср.: [Аристотель.] Экономика. П.2 (1350—1351а)). О характере номовой администрации информации немного. Нет сомнений, что обычная египетская установка на великодушный деспотизм продолжала действовать на всех уровнях, но есть свидетельства о строгом, а временами гнетущем налогообложении ([Аристотель.] Экономика. П.2 (1350—1351а); Демотическая хроника. IV.4—5; Полнен. Ш.11.5).
Весьма интересной чертой Позднего периода является тот факт, что наши классические источники позволяют нам лучше увидеть индивидуальные черты египетских царей, нежели это возможно сделать для предыдущей эпохи. Большинство этих царей очень остро понимали, в чем заключались подлинные египетские интересы, и зачастую мастерски проводили политику для их отстаивания, но впечатление, возникающее от некоторых из царей, отнюдь не всегда лестное: Амиртей предстает безжалостным и вероломным человеком34, Тахос — тупым и упрямым (Диодор. XV.92), а Нектанеб П — правителем, в котором заносчивость сочеталась с навязчивой склонностью к паническим или опрометчивым действиям в сложных ситуациях, что сыграло большую роль в том, как он потерял свое царство (Диодор. XV.93 — здесь Нектанеб ошибочно назван Тахосом, а безымянный мендесианец — Нектанебом; Диодор. XVL46—51; Плутарх. Агесгиай. 36 слл.; Полиен. П.1.22).
31 Lloyd 1983 (F 476): 331—337. Надписи царских должностных лиц редки, но иногда они встречаются, напр.: Bothmer 1969 (F 414): 92 слл.; Traunecker 1979 (F 538): 422.
32 Его автобиография сохранилась на стеле, которая теперь хранится в Национальном археологическом музее Неаполя, инв. Nq 1035. Текст обсуждается в изд.: Schäfer 1897 (F 520); Tresson 1930 (F 540); Gardiner 1961 (F 440): 379 слл.; Lichtheim 1980 (F 472): 41 слл.; Lloyd 1982 (F 475): 178 слл.
33 De Meulenaere 1958 (F 485); Lloyd 1983 (F 476): 332.
34 См. далее, c. 413 наст. изд.


410
Глава 8е. Египет. 404^332 гг. до н. э.
Последствия персидского завоевания были жесткими. Как только Ох восстановил власть над страной, он срыл стены в главных городах, разграбил храмы и собрал огромное количество золота и серебра. Он также похитил египетские священные писания (впрочем, позднее его фаворит Багой продал их назад жрецам). Затем он превратил Египет в сатрапию и назначил сюда сатрапом Ферендата (Диодор. XVL51)35. Мы почти не знаем подробностей того, как жила эта сатрапия до 332 г. до н. э. Ясно, что часть египетских чиновников поддерживала персов, как, например, Сомтутефнахт, который проявил большое умение в использовании ситуации наилучшим для себя образом и в получении должностей в правительстве36, но и египетские, и классические источники не оставляют никаких сомнений в характере правления, которое описывается как жестокое, алчное, высокомерное, нечестивое и нарушающее нормы упорядоченной жизни37. В результате, когда в 333 г. до н. э. македонский мятежник Аминта прибыл в Египет, он встретил у египтян радушный прием — они стекались к нему, чтобы помочь уничтожить персидские гарнизоны; приход Александра Великого в 332 г. до н. э. также был встречен с ликованием (РОху. I.xii.iv; Диодор. XVII.49; Курций. IV. 1 (5); 7 (29))38. Не исключено, впрочем, что даже и до этого времени недовольство египтян уже привело к открытому бунту и что недолговечная независимость была вырвана у персов неким загадочным фараоном по имени Хабабаш39.
Вопросы происхождения и датировка правления Хабабаша вызвали большие споры. Судя по его имени, по рождению он был не египтянином, а, вероятно, ливийцем или эфиопом. Что касается хронологии, свидетельства следующие: (1) «Стела сатрапа» от седьмого царского года Александра IV (312—311 г. до н. э.)40 в 7-й и следующих строках информирует нас, что, когда закончилось царствование Ксеркса, фараон Хабабаш даровал участок земли богам города Буто, когда он, Хабабаш, производил разведку в северной Дельте, чтобы «не пустить флот царя Азии»; эти события явно имели место до македонского завоевания Египта в 332 г. до н. э.; (2) брачный контракт (так называемый «Папирус Либби»46'1. — А.3.) одного младшего фиванского жреца датирован третьим месяцем перво¬
35 Впоследствии предание о беззакониях Оха было очень сильно переработано: Schwartz 1949 (F 521).
36 О Сомтутефнахге см. выше, с. 409 наст. изд. Также см.: Lepsius 1849—1859 (F 470) VI: 69, No 162; Meyer 1915 (F 490): 291, примеч. 4.
37 См. надпись Петосириса, 81; о ней: Lefebvre 1923—1934 (F 469) I: 136—145; Π: 53—59; Otto 1954 (F 497) I: 80 слл. вместе со ссылками на дискуссию на с. 28 и 46; Lichtheim 1980 (F 472): 45 слл.; Lloyd 1982 (F 475): 178; РОху I.xii, колонка IV; Диодор. XVII.49; Курций. IV.7 (29).
38 Эпизод с Аминтой упоминается также у Арриана (Анабасис. П.13.2—3).
39 Kienitz 1953 (F 463): 185—189; Gardiner 1961 (F 440): 380 слл.; Drioton, Vandier 1962 (F 434): 612-614, 621; Lloyd 1988 (F 477).
40 Текст: Urk. 2.11 слл.; переводы: Bevan 1927 (F 408A): 28—32; Spiegelberg 1907 (F 533): 2 слл.; Spalinger 1978 (F 528): 147 слл.; Spalinger 1980 (F 529); Rimer 1980 (F 514); Lloyd 1982 (F 475): 175 слл.
40a «Папирус Либби» («P. Libbey») был приобретен Э.-Д. Либби в Луксоре в 1906 г. и передан в дар Толедскому художественному музею (Toledo Museum of Art (штат Огайо,


П. Внешние сношения
411
го царского года Хабабаша и подписан тем же протоколистом, что и другой текст от 324 г. до н. э.;41 (3) на одном из саркофагов Аписа упоминается третий месяц второго царского года Хабабаша42. «Стела сатрапа» определенно указывает на промежуток времени между 464 и 332 гг. до н. э., но протоколист, работавший в 324 г. до н. э., вряд ли родился раньше начала IV в. до н. э. и уж точно свою карьеру должен был начать гораздо позднее, то есть Хабабаш, чье имя появляется в датировочной формуле «Папируса Либби», может быть соотнесен не ранее чем с XXIX династией43. Таким образом, искать его следует во временном диапазоне от XXIX до XXXI династии. Хотя на «Стеле сатрапа» Хабабаш фигурирует в качестве законного царя, а в египетских документах указаны два его царских года, от этого царствования не сохранилось никаких следов в списках XXIX—XXX династий, передаваемых Манефоном и в «Демонической хронике». Поэтому вероятно, что он был современником XXXI династии. Если это так, есть несколько очевидных вариантов датировки: Хабабаш мог быть непосредственным преемником Нектанеба П, а последняя сообщаемая Псевдо-Манефоном дата, касающаяся завоевания Египта (339/338 г. до н. э.), может отражать поражение именно Хабабаша, а не Нектанеба П; согласно альтернативному варианту, Хабабаш мог поднять мятеж, когда умер Артаксеркс (338/337) или Арс (336/335 г. до н. э.)44. Нет ни одного решающего аргумента в пользу той или иной возможности, но очевидно, что все указанные варианты работают на гипотезу, согласно которой Хабабаш был мятежным фараоном, который на короткий срок добился независимости в период Второй персидской оккупации.
II. Внешние сношения
Наши источники по египетским международным отношениям между 404 и 332 гг. до н. э. — это исключительно труды классических авторов, в силу чего они отражают интересы, существовавшие в греко-македонском мире45. Поэтому имеющиеся свидетельства в большинстве своем касают¬
CIIIA). Текст написан демотическим письмом на обеих сторонах папируса. Научное издание «Папируса Либби»: Spiegelberg 1907 (F 533). — A3.
41 Spiegelberg 1907 (F 533): 3; Erichsen 1950 (F 437) I: 71; Π: 28—30; Lüddeckens I960 (F 467): 22-23.
42 Gunn 1926 (F 446): 86 слл., Nq Ш.
43 Поскольку средняя продолжительность жизни в древнем Египте была менее сорока лет, протоколист, возможно, родился в период XXX династии.
44 Kienitz 1953 (F 463): 187 сл. — автор приходит к выводу, что восстание продолжалось с зимы 338/337 г. до н. э. до зимы 336/335-го, но его доводы нельзя признать сильными.
45 Общие обзоры см. в изд.: Kienitz 1953 (F 463): 76—112; Olmstead 1948 (F 43): 396-416; Bresciani 1969 (F 416), a также написанную Брешиани главу для «Кембриджской истории иудаизма»; Davies, Finkeistein 1984 (F 372): 358-372; Traunecker 1979 (F 538): 396 слл.; Cook 1983 (F 14): 208-225; Lloyd 1983 (F 476): 337-346; Homblower 1983 (A 31): гл. 14 слл. Весьма полезный материал см. в изд.: Homblower 1982 (F 644), в том числе, здесь же, «Указатель» под соответствующими царями.


412
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
ся тех событий в Восточном Средиземноморье, в которые греки были глубоко вовлечены и которые сильно цепляли эллинское национальное самосознание. Бесспорно, для Египта ливийская граница всегда оставалась предметом первостепенной политической, экономической и стратегической заботы, и точно так же ясно, что глубокие отношения существовали с расположенным южнее Нубийским царством46, но, поскольку ни в одном из этих регионов греки ни в каких важных исторических событиях участия не принимали, наша информация об отношениях Египта с народами на его западе и юге в высшей степени ограничена.
Очевидно, что для Египта важнейшей проблемой являлись отношения с Персией, независимости от которой ему удалось добиться в конце V в. до н. э., но чьи претензии на страну никуда после этого не исчезли. Египетским ответом на этот вызов стало, в сущности, возобновление сансской азиатской политики, и заключалось это в следующем: была предпринята попытка поставить персов в крайне затруднительное положение и тем отвлечь их от себя двумя способами: раскольники в западных провинциях Персидской империи получали моральную и материальную поддержку, чтобы Великий Царь, вовлеченный в эти конфликты, держался подальше от египетской границы; египетские войска принимали участие в активных боевых операциях против персов. Проводя такую стратегию, египтяне во многих случаях опирались на помощь Спарты, чьи честолюбивые замыслы в Греции и в Эгеиде часто сталкивали ее с Персией и, тем самым, удачно совпадали с интересами Египта.
История персидской политики Египта распадается на четыре фазы: (1) осторожность, проявлявшаяся поначалу (Амиртей); (2) материальная поддержка тем, кто бунтовал против Великого Царя, однако не доходившая до открытого вооруженного конфликта (Неферит I; ранний этап царствования Ахориса); (3) полномасштабная военная конфронтация (вторая половина царствования Ахориса; Тахос); (4) возвращение к политике, во многом напоминающей вторую фазу (Нектанеб П). Что касается персов, то их способность решить египетскую проблему в значительной степени ослаблялась из-за отдаленности Египта и еще более — из-за неотложных забот в областях ближе к сердцевинной части империи. Тем не менее, было предпринято не менее четырех крупных попыток заставить Египет подчиниться: одна — в период правления Артаксеркса П (374) и три — при Артаксерксе Ш (ок. 354, ок. 351 и в 343—342 гг. до н. э.).
Ясно, что по меньшей мере уже в 401 г. до н. э. персы намеревались вернуть Египет (Ксенофонт. Анабасис. П.1.14; 5.13; возможно, также: Анабасис. 1.4.3 и 5), однако для этого времени нет ни одного неопровержимого подтверждения участия египтян в каких-либо операциях против Пер¬
46 	Lloyd 1983 (F 476): 343—346. Обращает на себя внимание следующий момент: утверждение, что картуш Ахориса появляется в храме Агхурми в оазисе Сива (Steindorff et al. 1933 (F 537): 19—21; Kienitz 1953 (F 463): 83), базируется на неверной интерпретации одной испорченной надписи (Traunecker 1979 (F 538): 418 Dl). Имеется, впрочем, свидетельство о договоре с Баркой (город в Ливии, в Северо-Восточной Африке. — А.З.) (Фео- помп, FGrH 115 F 103; Kienitz 1953 (F 463): 83).


П. Внешние сношения
413
сии. Египет, впрочем, фигурирует в событиях 400 г. до н. э., последовавших сразу после поражения Кирова мятежа, когда мы слышим, что важнейший поборник Кира, Тамос, наместник Ионии, бежал в Египет взяв с собой почти всех своих сыновей и погрузив на корабли всё свое имущество47. Египетский царь, которым почти наверняка был Амиртей48, немедленно умертвил своего незваного гостя, реквизировав его флот вместе с грузом. Тот факт, что Тамос бежал в Египет в сочетании с таинственным замечанием Диодора о том, что фараон был чем-то обязан Тамосу, подразумевает, в свою очередь, что египетский царь предоставлял ему скрытую поддержку в его мятежных действиях. Впрочем, догадки — это еще не факты, и на данный момент можно говорить лишь о том, что подобная поддержка, если она действительно оказывалась, не была ни в достаточной мере энергичной, ни явной, чтобы произвести внятное впечатление на наши источники. Лишь с интенсификацией спартанских военных операций против персов в 396 г. до н. э. мы получаем первые ясные свидетельства о роли Египта как казначея персидских противников. В указанном году спартанцы предложили заключить союз Нефериту I; от альянса он отказался, но зато отправил оснащение (по-видимому, паруса и такелаж) для 100 триер и 500 тыс. мер зерна (Диодор. XIV.79; Юстин. VL6.1— 5; Орозий. III. 1.8)49. Политике Неферита поначалу следовал и Ахорис. Союз с Афинами упоминается у Аристофана в «Плутосе» (178), поставленном в 388 г. до н. э. Этот альянс необходимо рассматривать в более широком контексте афинской поддержки Ев агору Кипрскому, восставшему против персидского Царя. Союз Ахориса с писидийцами (Фео- помп, FGrH 115 F 103) имел похожий стратегический мотив. Впрочем, у нас нет никаких свидетельств о сколь-нибудь широком применении египетских войск в данной войне. К этому привел лишь Анталкидов мир 386 г. до н. э. Следуя данному соглашению, Великий Царь устранил возможность оказания поддержки мятежникам из материковой Греции и мог теперь полностью сосредоточиться на Ев агоре и на Египте (Феопомп, FGrH 115 F 103; Орозий. Ш.1.25). Наступление на последний, оказывается, было организовано уже в 385 г. до н. э. Мы не располагаем твердой информацией о последовавших военных действиях, но если — что вполне
47 Указанную датировку дает Диодор (XTV.35), и в целом она соответствует историческому контексту. О карьере Тамоса, который происходил из Мемфиса, см.: Lewis 1977 (А 33): 92 сл., 107 (примеч. 96), 118 (примеч. 72, 74).
48 Диодор (XTV.35) называет его «Псамметихом, потомком Псамметиха». Принимая в расчет датировку, следовало бы ожидать, что царем был Амиртей, а то, что он назван отпрыском Псамметиха, только усиливает данную догадку, поскольку это означает, что царь был из Саиса, а именно оттуда Амиртей, несомненно, и происходил (cp.: Drioton, Vandier 1962 (F 434): 606; Kraeling 1953 (F 465): 112, примеч. 3; Hall 1927 (F 448): 144; De Meulenaere в изд.: Helck et al. 1975—[1992] (F 453) I: 252). Учитывая пресловутую небрежность Диодора, такая ошибка вполне вероятна. И всё же нельзя полностью отвергать возможность того, что Псамметих — это какой-то соперник Амиртея (cp.: Kienitz 1953 (F 463): 76 сл.; Traunecker 1979 (F 538): 399).
49 Cp.: Lewis 1977 (A 33): 141, примеч. 43. Диодор датирует данный эпизод 396-м г. до н. э. (XIV.54), и это совместимо с другими свидетельствами.


414
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
вероятно — один загадочный пассаж в Исократовом «Панегирике» указывает именно на данный конфликт, то он затянулся на три года и закончился поражением персов50. За этим вскоре последовала жестокая неудача — главный египетский союзник, Евагор, так и не дождался всесторонней поддержки от своих египетских пособников. В 381 г. до н. э. мы находим Ахориса снабжающим Ев агора провиантом, деньгами и иными ресурсами. В дополнение к этому были посланы полсотни триер, но при этом не говорится об экипажах, и вполне вероятно, что речь идет только о самих судах. В следующем году Евагор лично отправился в Египет, дабы убедить Ахориса вести войну более решительно, но добиться смог лишь новой финансовой помощи (Диодор. XV.3—4, 8—9; Юстин. VI.6.1— 5)51. Поражение Евагора и его капитуляция в 380 г. до н. э. (или чуть позже) были до некоторой степени смягчены случившимся в том же году мятежом Глоса, сына злополучного Тамоса, который организовал анти- персидский альянс с Ахорисом и Спартой. Ахорис набрал крупное войско из греческих наемников, а также нанял на службу афинского полководца Хабрия, но тот вскоре был отозван в Афины по требованию персидского военачальника Фарнабаза и не смог помочь египтянам (Диодор. XV.9.3—5, 29)52. Мы ничего не слышим о дальнейших египетских боевых операциях, хотя известно, что Глос и сменивший его Тахос продолжали свой мятеж на протяжении еще двух лет.
Вряд ли стоит удивляться тому, что за этими событиями вскоре последовало первое известное крупное персидское нападение на сам Египет, которое приходится на 374/373 г. до н. э., время правления Нектанеба I. Оно было предпринято массированными силами, будто бы состоявшими из 20 тыс. греческих наемников, 200 тыс. негреческих воинов, трех сотен триер, двухсот триаконтер (тридцативесельных кораблей. — А.З.) и огромного обоза. Командовали этим войском Фарнабаз и прославленный греческий стратег Ификрат, которые попробовали осуществить полномасштабное вторжение в традиционном персидском духе, как по морю, так и по суше. Операция полностью провалилась. Не только растянувшаяся во времени неспешная концентрация персидских сил дала египтянам достаточно времени на подготовку, но еще и Ификрат с Фарнабазом непрестанно пререкались друг с другом по поводу того, как нужно прово¬
50 В «Панегирике» (гл. 140) говорится о кампании, которую в царствование Артаксеркса П вели против египтян Аброком, Тифравст и Фарнабаз. Учитывая датировку этой Исократовой речи (ок. 380 г. до н. э.) и исторический контекст данного замечания, трудно представить, что это может быть ссылка на что-то иное, кроме войны с Ахорисом (ср.: Kienitz 1953 (F 463): 85). Вероятно, египетские операции в Финикии отражают наличие там трех баз от алтарей Ахориса (Traunecker 1979 (F 538): 435; Stem 1982 (F 397): 205), но это не единственное возможное объяснение присутствия таких небольших и легкотранспорти- руемых находок.
51 Датировки Диодора для мятежа Евагора несостоятельны; мы следуем реконструкции К.-Ю. Белоха: Beloch 1912-1927 (А 5) Ш.2: 226-230.
52 Военные приготовления, описанные у Диодора в XV.29, датированы 377 г. до н. э., что неприемлемо поздно (см. далее, с. 425 сл. наст. изд.).


П. Внешние сношения
415
дить экспедицию. Уже одних только этих обстоятельств было достаточно, чтобы привести к беде, но персам еще и пришлось бороться с неблагоприятными географическими обстоятельствами, да и египетское сопротивление было организовано с превосходным мастерством (Диодор. XV.38, 41—43)53.
Впечатляющий успех Нектанеба в ликвидации этой угрозы, несомненно, вдохновил его преемника Тахоса на возобновление ок. 360 г. до н. э. агрессивной политики Ахориса в Азии54. Ободренный крупномасштабным бунтом против персидской власти, центром которого была Малая Азия, он заключил союз со Спартой и собрал большое войско из наемников и египтян, а также двести триер. Спартанскому царю Агесилаю было отдано командование наемниками, а Хабрию — флотом, при этом Тахос взял на себя общее руководство. Это войско двинулось затем на север, но, когда оно достигло Финикии, вся операция провалилась из-за случившейся на родине измены (взбунтовался оставленный в Египте наместник. —4.5.), усугубленной враждой между Агесилаем и Тахосом, которая привела к низложению Тахоса и к восшествию на престол Нектанеба П (Ксенофонт. Агесилай. 11.28—31; Диодор. XV.92—93, с путаницей Тахоса и Нектанеба П в гл. 93; Непот. Агесилай. 8; Плутарх. Агесилай. 36; Полиен. Ш.11.7)55. С этим новым царем произошел поворот к более осмотрительной политике начала династии; он определенно оказывал какую-то поддержку большому кипро-финикийскому мятежу середины 340-х годов до н. э., но то, что известно о его причастности, даже близко не приближается к полномасштабному введению в дело всех военных ресурсов Египта; вероятно, проводившаяся Нектанебом П на протяжении всего его царствования установка заключалась в том, чтобы по ситуации оказывать минимальное содействие. Как бы то ни было, его подрывное влияние в Леванте оказалось довольно успешным, чтобы гарантировать деятельную враждебность по отношению к себе со стороны Артаксеркса Ш, который отплатил ему сомнительной любезностью, предприняв три решительные попытки восстановить персидский контроль над Египтом (Трог. Пролог к X книге (F 73 Seal)). Первая, детали которой неизвестны, могла иметь место ок. 354 г. до н. э.; вторая, случившаяся, видимо, в 351 г. до н. э., будто бы провалилась из-за малодушия и неопытности вождя, и, похоже, из-за этой неудачи он был всеми осмеян (Диодор. XVL40, 44, 48;
53 Как обычно, к приводимым цифрам следует относиться с осторожностью. Если бы мы приняли допущение Кухлманна (Kuhlmann 1981 (F 466)), согласно которому Нектанеб женился на гречанке по имени Птолемаида, то мы вполне могли бы получить здесь свидетельство попытки укрепить свою позицию перед лицом персидской угрозы путем установления самых тесных уз с эллинским миром. Не исключено, конечно, что это было именно такое ухищрение, однако обсуждаемый текст чересчур испорчен, чтобы подтвердить абсолютную надежность такой интерпретации.
54 Датировка обсуждается в изд.: Kienitz 1953 (F 463): 180 сл. — автор предпочитает весну 360 г. до н. э.
55 Все эти события Диодор относит к 362 г. до н. э., что близко к нашей датировке начала царствования Тахоса — 361/360 г. до н. э. (см. с. 425 слл. наст. изд.).


416
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
Исократ. V.101)56; третья попытка — совершенно другое дело: проведя самые тщательные приготовления, Артаксеркс вновь двинулся на юг в 343/342 г. до н. э., и в 341-м благодаря военной некомпетентности Некта- неба и предательству в египетском войске страна опять оказалась в персидских руках, а последний местный фараон Египта бежал на юг, в Нубию, с тем чтобы уже никогда оттуда не вернуться (Диодор. XVI.40—52)57.
III. Культура
Финальный период египетской независимости, так грубо и внезапно прерванный вторжением Оха, был временем ренессанса и национального возрождения. Цель состояла в пробуждении великих традиций прошлого, в особенности традиций XXVI династии, путем реанимации древних образцов, возможно, в несбыточных мечтах о восстановлении хотя бы в небольшой степени того величия, которое было знакомо Египту до персидского завоевания 525 г. до н. э. Эта установка, впрочем, отнюдь не имела своим результатом засушенный и агонизирующий классицизм, но, скорее, породила весьма жизнестойкую, способную (на тот момент) к удивительным инновациям культуру, которой предстояло сформировать фундамент цивилизации птолемеевской эпохи.
Идея царской власти, обеспечивавшая идеологический базис египетской цивилизации во все ее исторические эпохи, представляет собой — в интересующий нас период — характерную смесь традиции и эволюции. Последние египетские фараоны — как восстановители древнего порядка — осуществляли свои функции по большей части с тщательным соблюдением концептуальной основы и ортодоксальной программы богослужения, которое отводило фигуре фараона роль, возложенную на божественного царя с самого начала египетской истории58. Не вызывает удивления поэтому, что одним из самых предпочитаемых элементов в царской иконографии этого времени была голубая корона, ношение которой — начиная со Второго Переходного периода — представляло собой подчеркнутую претензию на легитимность59. Также и при выборе царских эпитетов часто предпринимались попытки провести связи с XXVI династией, воспринимавшейся в это время как эталон для всего того, что было по- настоящему египетским60. Культ царских статуй, берущий начало с XXVI
56 	Диодор не датирует этого похода, но он должен был случиться между 358-м, годом вступления Артаксеркса на престол, и 346 г. до н. э. — временем составления речи «Филипп» (Mathieu, Brémond. Isocrate. Discours IV (1962): 7 сл.). Если допустить, что ложная Диодорова датировка третьей кампании Артаксеркса 351-м годом до н. э. объясняется смешением двух походов, то мы имеем точную временную координату, однако это — не более чем правдоподобная гипотеза; cp.: Kienitz 1953 (F 463): 99—107.
07 По поводу даты см. с. 428 сл. наст. изд.
58 Otto 1954 (F 497): 102 слл.; Lloyd 1983 (F 476): 288-299.
59 Davies 1982 (F 433).
60 Traunecker 1979 (F 538): 395 слл.


Ш. Культура
417
династии, также поддерживался и даже получил развитие61. С другой стороны, тогдашние условия конечно же вели к кардинальным переменам в египетском восприятии феномена царственности. Как и прежде, хотя и с некоторыми оговорками, всемогущество и недосягаемая праведность фараона не подвергались сомнению, однако для нашего периода имеются неопровержимые доказательства того, что теперь обнаруживалась большая готовность признавать зависимость царя от богов, и даже укоренилась идея о том, что поступки царя могли не соответствовать божественной воле. Действительно, в «Демотической хронике» это представление методично развивается в теорию исторической причинности, по которой в истории Египта между Амиртеем и Нектанебом П доминировал ряд проявлений божественной ярости на царские беззакония62.
Общество, управлявшееся такими царями, документировано не очень обильно, но в целом его характер не вызывает сомнений. Нет поводов подозревать, что в базовой структуре и в условиях жизни произошло значительное отклонение от традиционной практики. Общая численность народонаселения, вероятно, не доходила до 3 млн, и у нас есть основания считать, что достигнута она была в Сансский период; все жители делились на две основные категории: свободных и несвободных. Первые включали в свой состав чиновников, жрецов, воинов и пролетариат, состоявший из ремесленников, земледельцев и иных подобных элементов, тогда как несвободные состояли из крепостных и рабов. Кроме того, в стране имелось большое число чужеземцев, прежде всего греков63. Люди жили в поселениях самого разного размера — от отдельных ферм до больших городов. Городские центры обычно находились на холмах, большинство из которых, как правило, состояли из мусора, накопленного за столетия использования этого места, и эти поселения могли иметь по меньшей мере один узловой пункт, как, например, храм, дворец или крупный административный комплекс. Города были защищены круговыми стенами, а также, в некоторых случаях, гордыми цитаделями, которые часто являлись примерами непревзойденного мастерства в деле военной инженерии. Такие места, как Небеше64 и Элефантина65, показывают, что планирование улиц могло находиться в зачаточном состоянии, а дома строились главным образом из кирпича-сырца. В Элефантине это часто были двухэтажные здания, но есть достаточные основания предполагать, что в других местах были известны и более высокие строения66. В Дельте кладбища располагались на хороших землях, примыкавших
61 Otto 1957 (F 498); De Meulenaere 1958 (F 485): 233 слл.; Yoyotte 1959 (F 553); De Meulenaere 1960 (F 486); Traunecker 1979 (F 538): 425; von Kaenel 1980 (F 460): 40.
62 Meyer 1915 (F 490); Johnson 1974 (F 457); Uoyd 1982 (F 474): 41-45.
63 Lloyd 1983 (F 476): 299-301, 316-318.
64 Porter, Moss (F 506) IV: 7 слл.; Uoyd 1983 (F 476): 318-325.
65 Porter, Moss (F 506) V: 221 слл.; Porten 1968 (F 504): 94—102.
66 Porten 1968 (F 504): 97. У. Петри нашел в Мемфисе модель дома, относящуюся к Позднему периоду, но не имеющую более точной датировки; эта модель представляет собой трехэтажный городской дом, сложенный из сырцового кирпича (Petrie 1910 (F 502): илл. ХХХУШ.6).


418
Глава 8е. Египет. 404^332 гг. до н. э.
к поселению, тогда как в долине Нила умерших хоронили в сопредельных пустынях, чаще всего, хотя и не всегда, на западе.
В образе жизни не обнаруживается никаких особенных нововведений. Впечатляющие открытия, сделанные Обществом исследования Египта на некрополях животных в Северной Саккаре, значительно увеличили объем документальных свидетельств для нашего периода, хотя их большая часть до сих пор ожидает публикации67. Впрочем, уже сейчас понятно, что этот материал богат подробностями по социально-экономической жизни Египта этого времени. До сих пор не появилось ничего такого, чего не мог бы ожидать исследователь ранней египетской истории или Птолемеевского периода, но количество особенностей достойно внимания: администрация по-прежнему отличалась запутанной и «бумажной» бюрократией; важным средством избавления людей от проблем являлись оракулы; нередки были мольбы к фараону в Мемфисе; а грамотность была распространена настолько, что читать и писать умели даже каменщики68. Другие свидетельства всё же обнаруживают определенные новшества: примерно с 365 г. до н. э. появляется новый тип брачного контракта, именовавшийся sh-n-scnh, «документ о содержании», который впоследствии получит широкое распространение. Контракт данного типа был особенно выгоден жене, поскольку в случае развода налагал тяжелые финансовые взыскания на супруга. Такая ситуация вполне соответствовала духу ранней египетской практики, но, насколько известно, прежде не предпринималось никаких попыток закрепить эту практику в столь строгих формулировках69. Нововведения выявляются и в экономической жизни. Основополагающим способом, стимулировавшим циркуляцию товаров, был натуральный обмен, хотя в качестве платежных средств использовались весовая пшеница и весовое серебро. Начиная с Персидского периода мы слышим о «kite сокровищницы Птаха», каковым термином, судя по всему, обозначались куски серебра, имевшие весовой стандарт храма Птаха в Мемфисе и штамп, удостоверявший этот вес70. Впрочем, именно в наш период мы впервые сталкиваемся с местными египетскими монетами. Сохранившиеся экземпляры, с демотическими или иероглифическими надписями, отчеканены в золоте или серебре и относятся, вероятно, к XXX династии (Рис. 5). Они смоделированы по греческим и македонским прототипам, а низкое качество работы явно выдает неискушенность монетчиков. Редкость этих монет заставляет ду-
67 Полезный предварительный обзор материала: Smith 1974 (F 526); ср. также: Ray 1976 (F 511); Ray 1978 (F 512).
68 О грамотности в древнем Египте теперь см.: Baines and Eyre 1983 (F 407); Baines 1983 (F 406).
69 Nims 1958 (F 496); Lüddeckens 1960 (F 467) указатель, на слово Urk. ID.; Pestman 1961 (F 500) указатель, на слово P. Orient. Inst. 17481; Seidl 1968 (F 522): 72 слл.; Aliam 1981 (F 403), особенно с. 119; Lloyd 1983 (F 476): 311—314. Вопрос о том, является ли контракт sh-n-fnh, упоминаемый в VI в. до н. э., контрактом того же самого рода, до сих пор остается открытым; см.: Seidl 1968 (F 522): 74.
70 Préaux 1939 (F 509): 273 слл.; Lüddeckens 1960 (F 467): 316 слл.; Pestman 1961 (F 500): 105; Porten 1968 (F 504): 62-70; Lloyd 1983 (F 476): 328 сл.


Ш. Культура
419
b
Рис. 5. (а) Золотая монета — лошадь; комбинация знаков «nb» и «п/г»; (Ь) серебряная монета — голова Афины; пара «сокол — сова» с ветвями оливы, знаки: «nb» и «nfr». (Публ. по: Daumas 1977 (F 432): 433, 442, рис. 1-2; Curtis 1957 (F 429): илл. 10.2.)
мать, что в общее употребление они не вошли71. Вероятно, они предназначались для оплаты наемникам, однако разброс в их весе и недостоверное качество металла не вызывали доверия у тех иноземных получателей, которые привыкли к монетам высокого качества, и, возможно, эти монеты просто оказались невостребованными. В целом кажется наиболее вероятным, что они были введены в обращение в небольшом масштабе в порядке эксперимента для местного использования и так никогда и не нашли широкого применения. Как бы то ни было, они являют собой недвусмысленный пример иностранного влияния, отмечаемого для этого времени.
Храмы остаются доминантной особенностью городов и даже некрополей. Их строительство и поддержка во все периоды оставались неотъемлемой частью функций фараона, и склонные к архаике правители этого периода неизбежно были весьма инициативны в этой сфере72. Храмы, на которых фокусировался интерес, были значительны и представляли собой целостную картину. Отмечается возрождение строительных работ в
71 Jenkins 1955 (В 197): 144 слл.; Curtis 1957 (F 429); Morkholm 1974 (В 208); Shore 1974 (F 524); Daumas 1977 (F 432). Клады греческих монет продолжают появляться и в наш период. Ясно, что обычно эти монеты рассматривались скорее в качестве слитков, нежели средства обмена. Афинские монеты особенно многочисленны, например, клад из Телль эль-Маскхута, зарьггый примерно в 380 г. до н. э., содержал около 10 тыс. афинских тетрадрахм (IGCH 1649) (cp.: Naster 1970 (F 494); Kraay 1976 (В 200): 294—295).
72 О подношениях см.: Meeks 1972 (F 480); Meeks 1979 (F 481): 652 слл. По идентификации памятников см. царские индексы в изд.: Porter, Moss (F 506). Для тех же целей по XXDC династии см.: Traunecker 1979 (F 538): 407 слл. Более старые списки: Petrie 1905 (F 501): 373 слл.; Kienitz 1953 (F 463): 190-232.


420
Глава 8е. Египет. 404^-332 гг. до н. э.
храмах, связанных с культом Амона-Ра в Фивах, который персы почти совершенно игнорировали. Возрождение начинается с XXIX династии, а самым значительным памятником стало святилище для божественной ладьи Амона-Ра к западу от Первого Пилона (у входа в храм Амона-Ра в Карнаке. —А.3). Эту впечатляющую постройку инициировал, по-видимо- му, Неферит I, который определенно проявлял активность в Карнаке, но ее убранство — работа исключительно Псаммута и Ахориса. Вместе с современными ей работами в Мединет-Абу она — составная часть реанимации древнего культа фиванских животворящих богов, культа, нацеленного не только на поддержание потенции самих божеств, но также и на стимулирование демиургической, созидательной, силы царей73. Такую же инициативность XXX династия проявляла в Фивах. Храм Хонсу интересовал этих царей, но основные их усилия были направлены на охрану древней священной зоны, что проявилось в заботливом внимании к кольцевым стенам и воротам74. Первый археологически засвидетельствованный пример храма маммиси, или Дома рождения, был построен Некта- небом I в Дендере75, хотя святилища определенно включали какие-то подобные сооружения по меньшей мере уже в период Рамессидов76. Этим строениям предстояло стать типичными признаками святилищ грекоримской эпохи. Культу Исиды также уделялось особое внимание. Некта- неб I пристроил изысканные сени к ее храму в Филах77, а Нектанеб П — как минимум — заложил в ее честь большой и роскошный храм в Бехбет эль-Хагар78. В своем рвении по отношению к этому культу цари XXX династии зачастую следовали примеру XXVI династии79, но, по-видимому, здесь наличествовали и другие аспекты: эти цари происходили из Дельты, а Исида являлась, вероятно, богиней Нижнего Египта; ее культ был популярен, и приверженные этому культу цари автоматически повышали свою репутацию в целом народе; наконец, это был культ, тесно связанный с идеей царственности. Строительство в рамках культов священных животных также было приметой этого времени:80 есть основания считать, что цари ХХГХ династии содействовали развитию храмовой зоны в северном конце некрополя священных животных в северной Саккаре;81 Нектанеб I действовал ради таких культов в Гермополе, Сафг эль-Хине, Менде¬
73 Traimecker et al. 1981 (F 539): 89 слл.
74 Porter, Moss (F 506): 11 — Индекс царей, под словами «Nektanebos I и П», «Teos»; Spencer 1979 (F 530).
75 Daumas 1952 (F 431). Храмы рождения появляются в тех святилищах, где почитались триады из бога, богини и ребенка. В культе эти храмы функционировали как место рождества младенца (Bonnet 1952 (F 410): 209 сл. и Bonnet в «Египтологическом лексиконе»: Helck et al. 1975-[1992] (F 453) Π: 462 слл.).
76 De Meulenaere 1982 (F 488).
77 Porter, Moss (F 506) VI: 206 сл., Nq 94.
78 Porter, Moss (F 506) IV: 40 слл.; cp.: Clére 1951 (F 425): 136, 144 слл.
79 Lloyd 1983 (F 476): 294.
80 Smith 1974 (F 526): 6, 85.
81 Smith 1974 (F 526): 36 сл.


Ш. Культура
421
се и Малом Гермополе82, а Нектанеб П — в Серапеуме, некрополе животных северной Саккары, Бубастисе, Гелиополе, Гермополе, Эдфу и Эле- фантине83. Мотивация вполне могла состоять отчасти в том, что эти культы были популярны, однако, поскольку они являлись подчеркнуто египетскими, содействие им могло рассматриваться как элемент активизации египетского национального самосознания84. Следует, впрочем, помнить также, что, поскольку широкое развитие животных культов набирает силу в Сансский период85, поэтому последние туземные цари Египта могли даже и в это время ассоциировать себя со своими предшественниками из великой XXVI династии.
С точки зрения своей физической конструкции, храмовые сооружения последних династий следовали, очевидно, стандартной практике Позднего периода, типическими чертами которой было использование искусственных платформ и тщательно продуманных подземных фундаментов86. Храмовые платформы для нашего периода идентифицированы в северной Саккаре;87 создание такой платформы в крупном храмовом комплексе в этом месте было, возможно, начато во времена Псаммута и Ахориса, но особое внимание этим работам определенно было оказано Нектанебом П88. Более ранние храмы Позднего периода располагались на фундаментах, представлявших собой огромные, вырытые в грунте ямы, облицованные кирпичом и заполненные песком, как, например, сансский храм в Мендесе89. Пример, относящийся конкретно к нашему периоду, еще только предстоит идентифицировать, но не может быть сомнений в том, что этой же практике следовали и правители того времени. И храмовые платформы, и фундаменты в виде коробки с песком, отражают один и тот же мифологический прототип — первозданный холм или остров, из которого во время творения возникла вся жизнь, то есть все эти храмы, независимо от размера, считались воздвигнутыми на этом острове и тем самым ставшими центрами, с которых демиургиче- ская сила могла распространиться по всей египетской земле90. Эта концепция храма, возможно, обнаруживается также в Гермополе, где при XXX династии огораживающая стена была построена из кирпичей, уложенных волнообразными рядами, которые, вероятно, имитировали воды
82 Roeder 1940 (F 517): 78; Сафт эль-Хина: Roeder 1914 (F 515): 58—99; Мендес: Roeder 1914 (F 515): 99—100; Гермополь Парва: Porter, Moss (F 506) IV: 40.
83 Серапеум: Porter, Moss (F 506) Ш: 2, 778; северная Саккара: Porter, Moss (F 506) Ш: 2, 820 сл.; Бубастис: Naville 1891 (F 495): 56—59; Гермополь Парва: Brugsch 1867 (F 418): 91; Гелиополь: Bosse 1936 (F 412): 70, Nq 187; Гермополь: Chabân 1907 (F 421): 222; Эдфу: Porter, Moss (F 506) VI: 146; Элефантина: Honroth et al. 1909 (F 454): 52—59.
84 Wiedemann 1912 (F 549): 20 сл.; Hop&ier 1913 (F 455): 25; Lloyd 1975-1988 (F 473): 293.
85 Hopfner 1913 (F 455): 23 слл.
86 Spencer 1979 (F 530): 70 слл.; Spencer 1979 (F 531).
87 Spencer 1979 (F 530): 72 сл.; Spencer 1979 (F 531): 132 сл.
88 См. выше, сноска. 83 наст. гл.
89 Spencer 1979 (F 530): 71.
90 Spencer 1979 (F 531): 132 сл.


422
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
первичного океана91. Во многих аспектах этой архитектурной работы и особенно в убранстве — например, в использовании сложных пальмовых капителей и в стиле скульптурных украшений92 — строители этого времени учреждали или подтверждали традиции, которым позднее будут следовать их преемники птолемеевского периода.
Тенденции, имевшие место в пластических искусствах, предсказуемо укладываются в очерченную выше картину93. Работы от XXIX династии, хотя от них дошло не очень много, показывают, что на это время пришлась важная переходная фаза между Персидским периодом и XXX династией. Работы от этой последней часто имеют превосходное качество. Порой они имитируют шедевры XXVI династии, но также обнаруживают вкус к адаптации и к новаторству, так что остается общее впечатление несходства этих двух этапов. Иногда утверждается, что указанные тенденции стали результатом греческого влияния, но сейчас данный взгляд в общем вызывает скепсис94. Сохраняются старые особенности, а именно: в круглой скульптуре продолжилось сказываться стремление к большей свободе и к переходу от двухчастного к трехчастному членению человеческой формы;95 широко применялись старые формы и старые приемы, такие как группа однородных статуй и декоративный парик, неизменными остались также и технические приемы. С другой стороны, впервые появляются настоящие портреты; в моделировании тела мастера добиваются беспрецедентного совершенства; обнаруживается интерес к использованию необычных каменных пород, таких как красная брекчия; кроме того, имеют место потрясающие новшества в изображении одежд. Что касается рельефной скульптуры, работы XXX династии превзошли даже саисские модели. Они характеризуются великолепным чертежным искусством, выдающимся техническим мастерством, а также отмечены вкусом к мягкому, чувственному, пластичному моделированию, которое в трактовке лица иногда создает ощущение одутловатости. Иногда присутствует и эротический элемент, который проявляется в пристрастии к акценту на женских половых органах. Во всех этих проявлениях Себенни- ты (т. е. XXX династия, выходцы из города Себеннита. — A3.), как это часто бывает, не только сохранили и развили прежние традиции, но и установили образец, которому следовали художники раннего птолемеевского периода.
91 Spencer 1979 (F 530): 73.
92 Stevenson Smith 1981 (F 527): 411.
93 Bothmer 1969 (F 414); Aldred 1980 (F 402): 233 слл.; Stevenson Smith 1981 (F 527): 416
слл.
94 Stevenson Smith 1981 (F 527) — автор отстаивает взгляд о греческом влиянии; оспаривают его: Steindorff 1944^1945 (F 536): 58; Bothmer 1953 (F 413): 6; Aldred 1980 (F 402): 236. По поводу вызвавшего серьезные споры вопроса о том, обнаруживается ли греческое влияние на поздней гробнице Петосириса, см.: Picard 1931 (F 503).
95 Двухчастный подход предполагает деление фигуры пополам вдоль отчетливой вертикальной оси, имеющей целью создать две отдельные половинки; трехчастный подход предполагает конструирование торса из трех частей: груди, реберной (грудной) клетки и брюшины.


Приложение. Хронология
423
ПРИЛОЖЕНИЕ
Хронология
При изучении этого периода его хронология всегда вызывала проблемы, и мы до сих пор далеки от разрешения всех трудностей. Тем не менее в последнее время в этой сфере достигнут значительный прогресс, в особенности на самом базовом уровне — в датировании отдельных царей и в установлении их последовательности. Хронологический каркас для ХХЛТП—XXX династий обеспечивает царский список египетского жреца Манефона, дополняемый данными иероглифических, демотических, арамейских и классических источников. Этот список был составлен в Шв. до н. э. и в своей сохранившейся форме состоит из простого каталога имен царей с указаниями продолжительности их правления96. Очевидно, что эти суммарные подсчеты лет были вычислены в терминах египетского гражданского года, а последним годом правления считают только последний полный царский год, то есть все остаточные дни или месяцы в том году, когда царь умер, просто приписывались к первому царскому году его преемника97. К сожалению, список сохранился лишь в значительно более поздних и поврежденных эксцерптах (извлечениях) у таких авторов, как Африкан, Евсевий и Георгий Синкелл. Эти выдержки часто противоречивы и искажены, но при их комбинации с другими хронологическими данными можно установить годный для использования царский список для XXVTQ—XXX династий:
XXVIII 	династия. Все эксцерпторы (то есть те, кто делал извлечения из Манефонова труда. — А.3) приписывают к этой династии одного царя по имени Амиртей и отводят ему шесть лет правления. То, что он был единственным царем в династии, подтверждает «Демотическая хроника» (Ш.18 F.; IV.I)98, а продолжительность царствования не только подкрепляется «Древней хроникой» («Παλαιόν Χρονικόν» являлась одним из источников для Манефона; см. у Ф. Якоби: FGrH 610 F 2. —А.З.), но согласуется
96 Текст см. у Ф. Якоби: FGrH 609; перевод: Waddell 1940 (F 545).
97 Ср.: Псамметих П, которому Манефон отводит шесть лет, умер на седьмом царском году (De Meulenaere 1951 (F 484): 65), и Амасису отведено Манефоном сорок четыре года, тогда как он определенно правил и на своем сорок пятом царском году (Lloyd 1975— 1988 (F 473) I: 192). Эта система идентична той, что обнаруживается в «Каноне» Клавдия Птолемея (Skeat 1954 (F 525): 1 слл.). Она, впрочем, не использована в отчете о XXXI династии, который появляется *в имеющихся у нас фрагментах сочинения Манефона, но, поскольку данный раздел не был написан этим автором (Waddell 1940 (F 545): 184, при- меч. 1; Lloyd 1988 (F 477)), указанная аномалия не должна нас волновать. В целом см.: Kienitz 1953 (F 463): 153 сл., 168; Gardiner 1961 (F 440): 69 слл.
98 Spiegelberg 1914 (F 534); Roeder 1927 (F 516): 238 слл.; Bresciani, Donadoni 1969 (F 417): 551 слл. Обсуждения его правления: Pieper Ц RE XVI: 2236сл.; Kaplony 1971 (F 461); Johnson 1974 (F 457); Kaplony в «Египтологическом лексиконе»: Helck et al. 1975— [1992] (F 453) I: 1056 слл.ДоЬшоп 1983 (F 459); Johnson 1984 (F 458).


424
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
также и с одним арамейским папирусом, который упоминает пятый год правления Амиртея".
XXIX 	династия. Эксцергггоры противоречат друг другу:
Африкан Четыре царя
Евсевий [армянская версия) Четыре царя
Неферит
6 лет
Неферит
6 лет
Ахорис
13 лет
Ахорис
13 лет
Псаммутис
1 год
Псаммут
1 год
Нефорит
4 месяца
Мут
1 год
Неферит
4 месяца
В совокупности: 20 лет 4 месяца
В совокупности: 21 год 4 месяца
Евсевий (Синкелл)
Евсевий [Иероним)
Четыре царя
Неферит
6 лет
Неферит
6 лет
Ахорис
13 лет
Ахорис
12 лет
Псаммутис
1 год
Псаммут
1 год
Неферит
4 месяца
Неферит
4 месяца
Мутис
1 год
Нектанебис
18 лет
Тео
2 года
В совокупности: 21 год 4 месяца
Африкан указывает на четырех царей, ту же традицию определенно отражает и Иеронимова версия Евсевия, хотя мы должны исправить явную ошибку, из-за которой первые два царя XXX династии были приписаны к XXIX. Впрочем, при передаче текста Евсевия и Синкелл, и армянская версия добавляют некоего Мута/Мутиса, что дает пять царей, хотя в обоих случаях в рубриках заявляются только четыре правителя. С другой стороны, эти два источника различаются в месте, на которое они помещают «лишнего» царя: армянская версия ставит его после Псаммута, тогда как Синкелл — после Неферита.
Самый очевидный и привлекательный способ снять эти противоречия — рассматривать Мута/Мутиса как постманефоновскую вставку; конечно, сходство его имени с именем Псаммутис и тот факт, что и Псам- мутис, и Мут/Мутис получают одну и ту же длительность правления, заставляют думать, что последний — это не более, чем призрак, продукт «замыленного взгляда» переписчика, и Мута/Мутиса можно спокойно  9999 	Cowley // АР Ne 35; Porten 1968 (F 504): 295—296; cp.: 160—164; передатировано этим годом у Коули: Cowley //AP № 22.


Приложение. Хронология
42 5
удалить из обоих перечней100. В этом случае у нас остается список из четырех царей, продолжительность царствований которых идентична во всех версиях, исключая Ахориса, получающего в Иеронимовой версии Евсевия двенадцать лет вместо тринадцати, однако прискорбное состояние имеющегося текста Иеронима лишает эту аномалию какого-либо значения; по всей видимости, цифра ХШ просто по ошибке превратилась при передаче в ХП. Манефонова XXIX династия могла, таким образом, иметь следующую последовательность: Неферит (I), 6 лет; Ахо- рис, 13 лет; Псаммут, 1 год; Неферит (П), 4 месяца. Вместе с тем, когда мы обращаемся к другим источникам, эта схема наталкивается на противоречия. «Демотическая хроника» (Ш.18 слл.; IV. 1 слл.) дает такой список: Неферит (I), царь х, Псаммутис, Ахорис, Неферит (П)101. Также сообщается, что царствование Псаммута было коротким, а Ахориса — долгим. Лучшее решение состоит в предположении, что Ахорис наследовал Нефериту и в какой-то момент своего правления ему пришлось вести борьбу за власть с мятежным претендентом по имени Псаммутис, которому примерно на год удалось добиться определенной автономии и который затем был низложен, чтобы оставить Ахориса в качестве неоспоримого фараона. Демотические источники и в самом деле предполагают, что правление Псаммутиса совпало со вторым царским годом Ахориса102.
XXX 	династия. Как только мы исправляем ошибку в Иеронимовом тексте (см. выше), тут же возникает согласованность между эксцерптора- ми относительно последовательности царей, но вот в вопросе о длительности их правления сохраняется серьезная неразбериха: Африкан и Иероним приписывают Нектанебу/Нектанебису восемнадцать лет, тогда как армянская версия Евсевия и версия Синкелла дают ему только десять лет. Большая достоверность первой из указанных традиций подтверждается «Демотической хроникой», которая отводит ему девятнадцать лет (TV. 13 слл.), если допустить, что Манефонова цифра подразумевает восемнадцать полных лет правления этого царя и его смерть на девятнадцатом году (см. выше)103. Эксцерпты согласно выделяют два года Теосу, и это сопоставимо с «Хроникой» (TV. 16—17), наделяющей его одним полным годом самостоятельного правления, то есть Манефон считает год восшествия Теоса на престол, имевшего место в девятнадцатый царский год его отца, за первый год Теоса, так что его последний полный год становится его вторым годом. Эксцерпторы противоречат друг другу отно-
100 Cp.: Meyer 1915 (F 490): 290; Helck 1956 (F 451): 49.
101 В П.2—4 «Хроника» содержит укороченный список, в котором отсутствуют царь х и Псаммут. Эти пропуски предположительно отражают альтернативную традицию, отрицавшую их легитимность.
102 Ray 1986 (F 513).
103 Соответствующий пассаж обсуждается в изд.: Johnson 1974 (F 457): 13—17 — в свете этой публикации все прежние обсуждения вопроса можно считать устаревшими. «Хроника» обнаруживает также, что Нектанеб начиная с шестнадцатого царского года ассоциировал Тахоса с собой в качестве соправителя; см. с. 406 наст. изд.


426
Глава 8е. Египет. 404^-332 гг. до н. э.
снггельно Нектанеба, который получает восемнадцать лет у Африкана и Иеронима, но только восемь — в армянской версии и у Синкелла. И опять «Хроника» стоит на стороне Африкана, отводя Нектанебу восемнадцать лет (IV. 18—19), и эта цифра подтверждается одним текстом из Эдфу, датируемым по восемнадцатому царскому году Нектанеба, причем нет ни одного памятника, который содержал бы более позднюю датировку по этому царю104. Итак, наш перечень должен иметь такой вид: Некта- неб (I), 18 лет, умер на девятнадцатом году своего царствования; Теос полностью завершил свой второй царский год, низложен на своем третьем году; Нектанеб (П), 18 лет.
На данной стадии единственное, чего нам не хватает, дабы перейти в нашу собственную хронологическую систему, это синхронизм. До появления в 1953 г. книги Ф. Киница «Политическая история Египта» (F 463) обычно считалось, что синхронизация обеспечивалась птолемеевской «Повестью о сне Нектанеба»104а, события в которой относятся к ночи между 21 и 22 фармути104Ь шестнадцатого царского года Нектанеба П; в «Повести...» прямо сказано, что в эту ночь была полная луна. Данная информация позволяет нам установить абсолютную дату с помощью астрономических средств — 5 июля 343 г. до н. э., из чего следует, что в данный период египетский гражданский год начинался в середине ноября, а шестнадцатый царский год Нектанеба П должен был начаться в ноябре 344-го105. Отсчитывая назад от этой точки на шкале времени, мы теперь можем перевести имеющиеся у нас хронологические данные в годы христианской эры:
Амиртей Неферит I Ахорис Псаммут
ок. 404/403-398/397 ок. 398/397-392/391 ок. 392/391-379/378 первый царский год, вероятно, совпадает со вторым царским годом Ахориса
104 Chassinat 1932 (F 422): 239; Meeks 1972 (F 480): 133 сл.
104а «Повесть о сне Нектанеба» — рассказ о том, как царь Нектанеб под влиянием вещего сна повелел завершить наконец оформление храма Онуриса, где на тот момент еще не были вырезаны на камне священные надписи; фрагмент этой повести дошел до нас в греческом переводе на папирусе П в. до н. э., который был обнаружен в Мемфисе и впервые опубликован в 1830 г. (один из папирусов Лейденского собрания). См. также сноску 105. — A3.
юл φαρμ0υθί — название одного из месяцев египетского календаря в греческой передаче. — A3.
105 Текст: Lavagnini 1922 (F 468): 38; обсуждение текста: Bickermann 1934 (F 409): 78 сл.; Kienitz 1953 (F 463): 171 сл. (На русском языке об этой повести см.: Струве В.В. У истоков романа об Александре //Восточные записки I (Л., 1927): 139—141; Кинжалов Р.В. Легенда о Нектанебе в повести «Жизнь и деяния Александра Македонского» // Древний мир: сборник статей в честь академика В.В. Струве (М., 1962): 537—544. Новый перевод и новые комментарии: Koen L. The Dream of Nektanebos // The Bulletin of the Amencan Society of Pa- pyrologists 22 (1985): 171—194; Spalinger A. The Date of the Dream of Nektanebo // Studien zur Altägyptischen Kultur 19 (1992): 295—304. — A3.)


Приложение. Хронология
427
Неферит П
ок. 379/378. Его четырехмесячное царствование должно приходиться на период 379—378 гг., но точней время определить невозможно.
Нектанеб I Теос/Тахос Нектанеб П
379/378-361/360
361/360-359/358
359/358-342/341
Ф. Киниц, однако, скептически отнесся к свидетельству «Сна Некта- неба» и предпочел отнести начало XXX династии к 381/380 г. до н. э. Не все аргументы Киница требуют опровержения, но лишь тот его тезис, который базируется на двух, на первый взгляд убедительных, доводах: во-первых, эпитома Феопомпа [FGrH 115 F 103(10)) говорит о Нектанебе, который царствовал в Египте до окончания мятежа Ев агора, случившегося, по общему согласию, в 380 г. до н. э. Однако точное время Евагоровой капитуляции установлено далеко не окончательно — нельзя отбрасывать 379 г. до н. э. как его возможную дату, — но даже если мы примем год 380-й, Феопомп вполне мог иметь в виду фактическую власть Нектанеба, которую он приобрел еще до своего формального восхождения на престол;106 по этой причине у нас есть достаточное основание думать, что Нектанеб бунтовал против последнего правителя предыдущей династии, перед тем как занял трон (см. с. 406 наст. изд.).
Второй довод, который можно было бы использовать в поддержку хронологии Киница, состоит в том факте, что вторжение Артаксеркса Ш в Египет произошло между ноябрем 343 г. до н. э. и февралем 342-го, то есть, по старой хронологии, на семнадцатый царский год Нектанеба, при том что египетские источники отводят ему не семнадцать, а восемнадцать царских лет, и один текст из Эдфу ссылается на пожертвование, сделанное им в этом, восемнадцатом, году. Однако и этот аргумент не такой уж «убийственный» для старой датировки, как это может показаться на первый взгляд. Согласно докиницевской хронологии, восемнадцатым царским годом является 342/341 г. до н. э., который должен был начаться примерно через десять месяцев после самой поздней даты, принимаемой Киницем для вторжения. Учитывая неполный характер наших источников, появление такой надписи в городе Эдфу вполне можно объяснить тем, что в этом году Нектанеб П полностью сохранил или даже восстановил свои позиции на юге страны (см. с. 408 наст. изд.).
Поэтому в общем и целом основания для отказа от старой хронологии не столь бесспорны, как часто считается. Поскольку ее датировки совместимы с имеющимися в наличии египетскими памятниками и с информацией, доступной из классических источников (см. далее), именно этой, старой, хронологии мы отдаем предпочтение в повествовательной части нашей главы, но нужно иметь в виду, что проблема далека от свое¬
106 	Комментарии Дж. Коквелла по этому вопросу (Cawkwell 1976 (С 112): 274) заслуживают тщательного рассмотрения.


428
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
го решения и она останется таковой, пока у нас не появится новая информация.
XXXI 	династия. Надежные даты мы получаем в основном из вавилонской хронологии: Ох, 358—337 гг. до н. э.; Арс, 337—335 гг. до н. э.; Дарий Ш, 335—332 гг. до н. э.107. Единственная проблема — год, когда Ох взошел на престол в Египте. Больше уже не может быть сомнений в том, что контроль над страной он установил примерно между летом 343 г. до н. э. и весной 342-го108, но, согласно Псевдо-Манефону, Ох покорил Египет в свой двенадцатый царский год, если датировать это событие в терминах вавилонской хронологии, то есть в 339/338 г. до н. э.109. Если текст не испорчен, это утверждение означает, что, согласно каким-то египетским летописцам, между последним годом Нектанеба П и первым египетским царским годом Оха имелась лакуна в один или два года, то есть Ох вторгся примерно в 343/342 г. до н. э., но несколько лет были потрачены на то, чтобы подчинить страну, и он был признан легитимным царем только с 339/338 г. до н. э.110.
О царях достаточно. Когда мы пытаемся указать точную дату каких- то событий в рамках одного царствования, то, в общем, вынуждены возвращаться к классическим источникам. Датировки, если они имеются, даются по эпонимным магистратам и по Олимпиадам, и они легко могут быть переведены в нашу хронологическую систему, используемую в таблицах Бикермана111. Следует заметить, впрочем, что с нашим главным источником по истории данного периода, Диодором Сицилийским, возникают серьезные проблемы. При работе с его хронологией необходимо проявлять предельную осторожность и принимать только те его датировки, которые согласуются с другими свидетельствами.
107 Parker, Dubberstein 1956 (F 159): 19, 35 сл. Царствование Дария Ш в Египте заканчивается с завоеванием этой страны Александром в 332 г. до н. э. (вообще же Дарий оставался Великим Царем до своей смерти в 330 г. до н. э. — А.З.)
108 Bickermann 1934 (F 409): 80 слл.; Kienitz 1953 (F 463): 170—173; Johnson 1974 (F 457):
10.
109 Parker, Dubberstein 1956 (F 159): 35. При всем уважении к Ф. Киницу (Kienitz 1953 (F 463): 170) кажется весьма вероятным, что утверждение Псевдо-Манефона базировалось на вавилонской хронологии и что египетская система применялась им только в тех случаях, когда иностранец признавался в качестве царя Египта. Waddell 1940 (F 545): 185, при- меч. 2 — автор также допускает ошибку при отнесении этого события к 343 г. до н. э.
110 Подозрение, что существовали несходные точки зрения на то, когда Ох стал фараоном, подтверждается разными вариантами рукописи Псевдо-Манефона. Версия Африка- на, самого авторитетного источника, приписывает Оху двухгодичное царствование, и это согласуется с утверждением, что этот правитель Персии стал царем Египта на своем двадцатом году; с другой стороны, Евсевий, как в армянской, так и в Синкелловой версиях, отводит на него шесть лет, несмотря на тот факт, что завоевание он также датирует двадцатым годом Оха. Если Ох и в самом деле царствовал шесть лет, тогда завоевание необходимо относить к 343 г. до н. э. Очевидно, Евсевиева традиция отражает некую неполную ревизию текста Псевдо-Манефона, имевшую целью привести хронологию последнего в согласие с различными точками зрения на египетскую историю; cp.: Lloyd 1988 (F 477).
111 Bickerman 1968 (А 9): 146 слл., 168 слл. (См. эту книгу на русском языке: Бикер- ман Э. Хронология древнего мира (М, 1975): 176 слл., 242 слл. — А.З.)


РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОБЗОРЫ II. ЗАПАД И СЕВЕР
Глава 9а Ж.-Ш. Пикар
КАРФАГЕН ОТ БИТВЫ ПРИ ГИМЕРЕ ДО ВТОРЖЕНИЯ АГАФОКЛА. 480—308 гг. до н. э.
I. Источники и подходы*
Два века, о которых пойдет речь, были ключевыми в истории Карфагена: в этот период тирская колония становится важным городом-государством как в силу расширения своей африканской территории до приблизительно 30 тыс. кв. км (что равнялось римской территории примерно в 300 г. до н. э.), так и благодаря своей морской империи, которая была практически тождественна побережью Западного Средиземноморья, за исключением гораздо меньшей сферы влияния греческой Массалии (совр. Марсель). Борьба за овладение и сохранение такого господства стала причиной ужасных войн, главным образом с сицилийскими греками. Если говорить о внутренней жизни города-государства, этот период соответствует переходу от монархии к сложному аристократическому режиму. Такая эволюция интерпретируется современными историками по- разному:*  1 многие думают, что монархия стала результатом концентрации власти в руках нескольких знатных родов, другие — и я с ними согласен — считают, что монархия была унаследована от финикийских колонистов. С религиозной точки зрения, важнейший культ, прямо связанный с городом-государством, ставил богиню Танит по меньшей мере в один ряд с ее супругом — Баал-Хаммоном, тогда как прежде на посвящениях встречается только его имя. Между тем, у греков было заимствовано поклонение Деметре и Коре, причем случилось это в момент наиболее напряженной борьбы между двумя культурами.
Все эти обстоятельства приходится разглядывать сквозь своего рода туман, возникающий в силу крайней скудости наших источников, состоящих из весьма разнотипных элементов неодинаковой ценности и зачас¬
* О более ранней истории Карфагена и Пунийского мира см.: САН Ш?.2: гл. 52, раздел Ш (У. Куликан), а также: Том иллюстраций к САН Ш: ил. 103—111 (Д. Коллон).
1 	Huss 1985 (G 39): 467-474.


430
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
тую противоречивых. Ни одна интерпретация не является абсолютно надежной; чтобы добиться какой-то исторической логичности, приходится прибегать к гипотезам. Сначала кратко охарактеризуем литературные и эпиграфические свидетельства.
Все пунийские литературные тексты исчезли за исключением единственного документа, который порождает большие проблемы и толкуется совершенно противоположными способами; фактически речь идет о греческом тексте, озаглавленном «Перипл Ганнона» и будто бы являющемся переводом с пунического языка. Некоторые считают это сочинение подделкой, другие — отчетом об экспедиции к берегам Марокко. Я рассматриваю его как соединение двух реальных пунических текстов, из которых второй описывает путешествие вдоль тропического побережья Западной Африки в начале V в. до н. э.2.
Пунические надписи, которые с начала IV в. до н. э. становятся особенно многочисленными, можно разделить на две категории: эпитафии и вотивные посвящения. Последние почти все происходят из тофета в поселении Саламмбо, о котором кратко пойдет речь на следующих страницах. Нужно добавить три или четыре эпиграфических памятника, содержащих тарифы жертвоприношений, которые могут быть отнесены к IV в. до н. э. Для нашего периода не известно ни одного настоящего правового текста, ни списка магистратов, ни посвящения хотя бы на каком- нибудь монументе. Историческое значение надписей практически ограничивается титулами должностных лиц [софет, раб («rab» — пунический термин со значением «господин», «вождь». — А.3.)), каковыми титулами обладали сами дарители посвящений либо некоторые из их предков3.
В ряде греческих надписей упоминаются карфагеняне, некоторые из них — исторические фигуры. Наиболее важным является декрет афинской буле, принятый в последние годы V в. до н. э. и касающийся Маго- нидов (династия полководцев, правивших Карфагеном в VI—TV вв. до н. э. — A3.) Ганнибала и Гимилькона (М—L 92; IG I3123)4.
Греческие и римские авторы создали многочисленные сочинения о Карфагене. Из тех немногих, что сохранились, нам следует упомянуть главным образом несколько пассажей у Геродота, самый важный из которых (Vil. 166—167) будет рассмотрен позднее, а также кн. XI—XX Диодора Сицилийского, написанные в третьей четверти I в. до н. э. Их свидетельства остаются нашими основополагающими источниками сведений, и не только по войнам между греками и карфагенянами, но и по внутренней политике Карфагена в IV в. до н. э. Аристотель посвятил несколько пассажей своей «Политики» (1272b) политии карфагенян; по мере изуче-
2 Sznycer 1978 (G 83): 478, библиография, NqNs 1429-1460; Picard 1982 (G 65): 175-180.
3 Sznycer 1978 (G 83) библиография, NqNq 1429—1313, 1442—1444.
4 Meritt 1940 (G 49): 247—253. Человек по имени Иомилкос называется басилевсом в делосских надписях: IG xi.2 161 (опись, датирована 279 г. до н. э.) и 223 В 11 (датирована 262 г. до н. э.), в этой последней и приводится титул. Он не был софетом, как полагает О. Массон (Masson 1979 (G 47): 53—57), поскольку эти магистраты не обладали никакой юрисдикцией за пределами карфагенской территории.


8-
о-^о
Карта ΊΟ. Пунический мир


432
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
ния предмета он менял свою точку зрения, так что его замечания иногда противоречивы и в целом трудны для понимания5. Полибий, который касался Карфагена времен его войн с Римом, кратко излагает предыдущую историю города (VI.51) как переход от слаженного и гармоничного режима с царями, сенатом и народом к неумеренной демократии. «Филиппова история» Помпея Трога, написанная в правление Августа, известна по прологам к отдельным книгам и по эпитоме (конспекту) из нее, составленной Юстином. У Юстина окончание кн. ХУШ и кн. XIX— XXI по большей части посвящены Карфагену и являются важнейшим источником, в особенности в том, что касается рассказа о Магонидах. К сожалению, Юстин был скверным историком, смешивавшим миф (например, миф о Дидоне и Малхе) с фактами и искажавшим пунические институты, присваивая им названия (диктатура, триумф), которые имеют смысл только в латинском языке и не имеют никаких эквивалентов в пуническом. Ни один факт не заслуживает доверия, если он приведен только у Юстина.
Ценную помощь иногда предлагает археология. В Карфагене место, где почитались Баал-Хаммон и Танит, тофет (древнееврейское слово, заимствованное из библейской Книги Царей), в котором приносили в жертву младенцев, было локализовано в 1921 г. близ гавани, в районе, которое теперь называется Саламмбо. Многие памятники, когда-то посвященные туда и перемещенные в римский период, ранее уже были описаны. Нам известно несколько сотен посвящений, которые могут быть датированы V и IV вв. до н. э. Их типологическую эволюцию мы рассмотрим позднее.
Могилы VI в. до н. э. многочисленны и богаты; сравнительная редкость могил V в. до н. э. порождает вопросы. Для 4-го столетия зафиксировано много кладбищ; одно из них, известное как рббы (пуническое слово «раб», «гab», означает «господин», «вождь». — А.З), определенно использовалось аристократией в конце этого столетия и заключало в себе самые великолепные монументы из когда-либо воздвигнутых в Карфагене6  7.
В Африке, за пределами Карфагена, Гадрумет был, очевидно, заселен ок. 600 г. до н. э., Керкуан — ок. 550-го, Триполитанская эмпория — ок. 500-го. Нет доказательств тому, что Утика древней Карфагена, а легенда о возрасте деревянных балок Аполлонова храма, рассказанная Плинию [Естественная история. XVL216) хранителем этого храма, не заслуживает особого доверия. Но известно, что Утика оставалась до некоторой степени независимой от Карфагена как в политическом, так и в религиозном отношении, будучи одним из тех немногих африканских городов, которые не имели тофетсб.
Если говорить об острове Сицилия, то пуническое присутствие наиболее заметно в Мотии: здесь имеется тофет, который, очевидно, одновре¬
5 Weil 1960 (В 123): 228-252.
6 Bénichou^Safar 1981 (G 9): 131—135.
7 P—W Suppl. IX, под словом «Utica» (G. Ville)


I. Источники и подходы
433
менен аналогичному объекту Карфагена, но обнаруживает явное своеобразие в убранстве своих стел. Дионисий Сиракузский разрушил Мо- тию в 396 г. до н. э. Беженцы переселились в Лилибей (совр. Марсала). Палермо и Солунт — это финикийские, но не пунические города, основанные, вероятно, колонистами из Ливана. Они лишены тофета, а также и таких типично пунических объектов, какими являются бритвы. В Сели- нунте мозаика со знаком богини Танит свидетельствует о пуническом присутствии после разграбления этого города в 409 г. до н. э. Нетипичные раскопанные археологами на острове места часто называют пуническими без достаточных на то оснований8.
На Сардинии тофеты имеются в местечках Сулки, Монте-Сир ай и в Норе, где была найдена одна финикийская надпись, возможно, IX в. до н. э.9. Пуническая культура существовала бок о бок с нурагической9а и сохранялась после римского завоевания еще в течение нескольких столетий.
В Испании особая финикийская культура появляется на нескольких местах раскопок в Андалусии, вероятно, не ранее 1000 г. до н. э. Она отличается от пунической в особенности отсутствием тофетов (поскольку до Баркидов здесь не было культа Баала-Хаммона и Танит) и наличием красной лакированной керамики, берущей начало в Ливане (в Карфагене данный тип керамики исчезает к 700 г. до н. э.). Имеется только одна истинно карфагенская колония — близ Ибицы. Карфагеняне, впрочем, сохраняли тесные политические и экономические узы с финикийцами, поселившимися в Испании и Марокко, которых они считали своими земляками. (См. также: САН ПР.2: 512—535, 540—546.) В Италии — благодаря значительному торговому потоку — в центральную часть полуострова попадали утонченные украшения и такие шедевры, как чаша из Пренес- те, а в Пирги появилась колония, игравшая в правление Тефария Велиа- ны (ок. 500 г. до н. э.) решающую роль в религии и политике. Указанный товарооборот контролировали, похоже, финикийские города в Ливане. Однако карфагеняне и этруски заключили союз ради того, чтобы помешать фокейцам закрепиться на Корсике, и одержали победу в битве при Алалии в 535 г. до н. э. Впоследствии, на протяжении V в. до н. э., этот альянс не сыграл никакой роли в войне в Сицилии, но был настолько успешно реанимирован в IV в. до н. э., что это позволило Аристотелю [Политика. 1280а 36—38) отметить чрезвычайную близость их торговых связей. Археологические данные свидетельствуют о прочности культурных уз между Карфагеном и Этрурией на исходе IV в. до н. э., подтверждая наблюдение Аристотеля10.
8 Moscati 1980 (G 55): 111-149.
9 KAI 63: 339, No 46.
9a Нурагическая культура — островная культура древних сардов; название производится от слова «нураги», которым обозначались мегалитические постройки (в форме башен), обнаруженные во множестве на о. Сардиния; см.: Кац Т.П. К вопросу о периодизации древнейшей истории Сардинии // Античный мир и археология. 4 (Саратов, 1979): 191—204; Кац Т.П. Нурагическая Сардиния и «морские народы» //Античный мир и археология. 6 (Саратов, 1986): 31—42. —А.З.
10 Picard 1970 (G 75): 132-134.


434
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
II. Правление Магонидов
Общая картина, которую нам приходится основывать на этих источниках, неизбежно носит весьма гипотетический характер. Прежде всего, мы имеем дело с политическим режимом и, в частности, с правящей аристократией. Ни один пунический текст прямо не обозначает титул главы государства в этот период, а латинские слова, используемые римскими писателями, такие как «dictator» или «imperator», на любом ином языке имеют мало смысла, и это хорошо видно из того факта, что переводчики делавшихся пунийцами посвящений римским императорам не могли найти никаких пунических слов для их обозначения. Мы называем царей Карфагена басилевсами, то есть титулом, регулярно применяемым греками и к ним, и к самодержавному Царю Персии. Весьма вероятно, что пуническим термином было слово «milk» — титул, каким в табличках из Пирги обозначается правитель города Цере Тефарий Велиала.
Основным является свидетельство Геродота — оно относится к той же эпохе и заслуживает доверия. Историк сообщает (VU. 166), что в 480 г. до н. э. Гамилькар, сын Ганнона из рода Магона, был избран басилевсом за свою доблесть (ανδραγαθία), а это доказывает, что басилевс был прежде всего военным вождем. Из Диодора (ХШ.43.5) и Юстина (ХУШ.7.19) мы знаем, что Магон, предок Гамилькара, сам стал (очевидно, первым в роду) басилевсом около середины VI в. до н. э.11. Следует также принять во внимание темный и испорченный пассаж у Аристотеля [Политика. 1272b 38—40): «Лучшим в Карфагене [в сравнении со Спартой] является то, что цари здесь и не из одного-единственного рода, и не из какого-то случайного, но если кто-либо отличится <лакуна>» («καί βέλτιον δετούς βασιλείς μήτε καθ’ αυτό είναι γένος μήτε τούτο τό τυχόν, εί δε τι διαφέρει...» Пер. с греч. наш. — Α.3.). Аристотель говорит о своем собственном времени, когда цари могли избираться из нескольких семей; но, подобно Геродоту, он, похоже, думает, что при избрании басилевса учитывалось то, какими личными качествами претендент выделялся среди своих родственников или других представителей знати. Именно это сделал Самуил, когда, по указанию Господа, проигнорировал из сыновей Иессея старших и миропомазал самого младшего — Давида11  12. Такой процесс определенно не предполагал народных выборов, даже если в отношении уже избранного басилевса совершался обряд его признания народом или войском. Само избрание могло быть осуществлено только какой-то особой коллегией, возможно, пекггархией, которая, согласно Аристотелю [Политика. 1273а 13—15), имела право назначать Сто Судей (см. далее) и самых важных сановников.
Даже если басилевс был по существу военным вождем, он не мог командовать войсками, не будучи перед тем наделен религиозным автори¬
11 Генеалогия Магонидов: Maurin 1962 (G 48): 13, примеч. 2.
12 Этот способ выбора царя, как кажется, очень похож на спартанскую практику: Carlier 1984 (А 13): 248-249.


П. Правление Магонидов
435
тетом. Это видно из Геродота: в течение всей битвы при Гимере Гамиль- кар оставался в лагере, забивая жертвы и выясняя предзнаменования по их внутренностям (VIL 167). В античности было обычным делом, когда военачальник перед битвой должен был гадать по жертвам, но в данном случае поразительно, что человек, избранный специально по причине его отваги, вообще не принимает участия в схватке — ни как командир, ни как боец. Это показывает, что даже военные функции карфагенского басилевса состояли главным образом в обеспечении благорасположения богов, и это вполне согласуется с практикой всех семитских народов.
Религиозная роль басилевса была сопряжена со значительной ответственностью. И тут Геродот опять информативен: увидев бегство своих воинов, Гамилькар ринулся в огонь и был поглощен пламенем. Эту вер сию о смерти царя историк должен был получить от карфагенян12а, поскольку сиракузяне ничего об этом не знали. Геродот говорит также, что Гамилькар почитался соотечественниками как бог или герой, будучи удостоен ими большого памятника в Карфагене, а также многих других — в каждой пунической колонии13. Это подтверждается Диодором (ХШ.62.4; cp.: ΧΙ.22.1): после реванша за Гимеру, которого в 409 г. до н. э. добился внук Гамилькара Ганнибал, он в честь своего предка принес в жертву 3 тыс. пленников. Такое поведение больше соответствует теории царственности, основанной на культе, нежели другим объяснениям, которые недавно были предложены в литературе (самоубийство из-за угрызений совести или своего рода «потлач»)14.
Самопожертвование Гамилькара определенно послужило прототипом для Вергилиева рассказа о добровольной смерти Дидоны, а несколько позднее (т. е. после Гамилькара. — А.3) искупительная смерть Гимиль- кона будет своего рода ослабленным вариантом того же самого ритуала (см. далее). Это значит, что существовала связь между мифом о происхождении города, не имеющим аналогии в других местах и увековеченным в культе Дидоны, и царственной идеологией магонидского периода; эта связь, по сути, заключалась в религиозной ответственности царя15.
В V—IV вв. до н. э. басилевс Карфагена не имел соправителя. Это видно из того, что в 407 г. до н. э., когда Ганнибал был уже стариком, его племянник Гимилькон должен был помогать ему, не обладая царским
12а Вообще-то Геродот приписывает эту версию финикийцам, см.: УП. 167.2. — A3.
13 Статуя от середины V в. до н. э., найденная недавно в Мотии, могла принадлежать такому Гамилькарову монументу, см.: Falsone 1986 (G 20); Falsone 1988 (G 21).
14 Grotanelli 1983 (G 27): 437—441; понятие «потлач» автор заимствует у Р. Мосса (R. Mauss), почерпнувшего его из этнологии американских индейцев. Данное понятие описывает состязание за власть, в ходе которого соперники пытаются превзойти других богатством своих даров, а тот, чьи дары оказываются самыми маленькими, в итоге лишает себя жизни. Основные возражения состоят в том, что потлач не засвидетельствован ни в семитском, ни в греческом мире, а также в том, что он практиковался лишь внутри сообщества и не мог быть элементом отношений двух враждовавших народов, тем более народов, принадлежавших разным культурам.
15 Picard 1954 (G 67): 27-45.


436
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
титулом, каковой он получил только после смерти Ганнибала16. Если бы имелось два царя, то либо второй мог заменить Ганнибала, либо Гимиль- кон, будь он уже царем, мог принять командование сразу после смерти своего коллеги.
Далее мы увидим, что на практике судебные полномочия царя были ничтожными; титул софет, дословное значение которого — «судья», не мог относиться к царю, но, как мы уже заметили, термин «милк» («milk»), засвидетельствованный в надписи из Пирги, вполне был для этого пригоден17.
Применительно к двум случаям Диодор (ХШ.43.5; XIV.54—55) описывает царя Карфагена как «βασιλεύς κατά νόμους» («басилевс по законам». — А.З.); ту же формулу применяет Фукидид (V.66.2) в отношении царя Спарты18. Это означает, что царь Карфагена вовсе не избирался — в Лакедемоне цари были наследственными, — но при этом был обязан повиноваться законам города. Басилевс Карфагена фактически не мог предпринять ни одного похода без согласия народа и не имел какого-то особого права начать войну. Иногда (напр., в 410 г. до н. э.) оппозиция была настолько сильна, что могла задержать объявление войны или убавить количество войск, предоставляемых царю19. Первая фраза «Перипла Ганнона» является, вероятно, вариантом решения народного собрания, определившего царскую миссию (основание колоний на Атлантическом побережье Марокко). Хотя у нас нет ни одного примера судебного разбирательства против царя, один из сыновей Гамилькара, погибшего при Гимере, Гискон, был изгнан навсегда (Диодор. ХШ.43.5). Вполне вероятно, что необходимость получения народного согласия для своих предприятий, что, возможно, предполагало принятие басилевсам особого титула, вызвало использование римскими писателями слова «диктатор» для передачи формулы, которая более или менее аналогична греческому понятию «басилевс автократор».
Главным достижением Магонидов было создание державы. История Малха, обнаруживаемая у Юстина в ХУШ.7, целиком мифологична: для середины VI в. до н. э. нет никаких следов сколько-нибудь существенных войн на Сардинии и Сицилии, и совершенно невероятно, что Карфаген в это время мог сформировать из своих граждан какое-то значительное войско, поскольку он не был способен сделать это даже и на пике своего могущества. Легенда о смерти Карфалона, распятого собственным отцом в его, Карфалона, жреческой одежде, была придумана, чтобы оправдать одну из форм принесения в жертву царского сына. В битве при Алалии пуническое войско включало лишь флот, при этом военная мощь города была достаточна как раз для того, чтобы содержать в надлежащем со¬
16 	Диодор в ХШ.43.5 говорит, что карфагеняне назначили военачальником Ганнибала, который, по закону, уже был царем, а в XIV.54.5 — что они, в соответствии с законом, избрали царем Гимилькона, чтобы он мог вести войну.
1/ Там иллюстраций к САН IV: ил. 297 — надпись из Пирги.
18 Carlier 1984 (А 13): 248.
19 Диодор. ХШ.43.3; Huss 1985 (G 39): 108.


П. Правление Магонидов
437
стоянии свои военно-морские силы и оберегать Карфаген от ливийцев, которым по-прежнему выплачивалась дань20.
Первостепенными для Магона и его преемников являлись дипломатические задачи. Благодаря активности Магона и его сына Гасдрубала, в последней трети VI в. до н. э. были заключены многие важные соглашения. Альянс с Этрусским союзом, и особенно с Цере, увенчался победой при Алалии и позволил вытеснить фокейцев с Корсики (535 г. до н. э.). Вскоре после этого Цере управлялся Тефарием Велианой, а в гавани этого города, в Пирги, существовала значительная финикийская колония, почитавшая Астарту, уподоблявшуюся богине Уни. Позднее Рим оказался очень тесно связанным с Цере, и нет никаких помех для принятия датировки первого договора между Римом и Карфагеном, зафиксированной Полибием, который приводит (Ш.22.7—9; см. комментарий Уолбэнка к этому месту) подробный перевод этого соглашения (509 г. до н. э.). Римлянам возбранялось совершать плавания в Бизацену и Триполитанию, колонизацией которых карфагеняне занимались как раз в это время, но позволялось плавать в западную Сицилию и Сардинию, которые карфагеняне считали своей собственностью. Кроме того, были заключены договоры с персами, чей Царь, похоже, рассматривал Карфаген в качестве зависимой от себя территории, а также с финикийцами Испании, которых пунические войска, как кажется, защищали от местных племен. В начале V в. до н. э., очевидно в результате этих соглашений, были предприняты экспедиции двух карфагенских мореплавателей, Ганнона и Гимиль- кона, но попытка Ганнона колонизовать атлантическое побережье Марокко оказалась неудачной. Что касается греков, то фокейцы (включая мас- салиотов), с одной стороны, и Гелон — с другой, считались врагами, однако Анаксилай из Регия и Терилл из Агригента были друзьями, и Карфаген защищал их от Гелона и Ферона из Агригента.
Эта политическая активность могла привести к появлению армии весьма своеобразного типа, созданной Магонидами и явившейся логическим следствием недостатка людских ресурсов в городе и отношений, установившихся с многочисленными «слаборазвитыми» варварами. Войско состояло из наемников, родившихся среди тех свирепых дикарей, которые любили войну и готовы были служить за относительно скромную плату. Лишь небольшая гвардия, так называемый Священный отряд, набиралась из молодых карфагенских аристократов. Геродот сообщает (VIL 165), что Гамилькар высадился на Сицилии с финикийцами (гвардия), ливийцами, иберами, литиями и элисиками (чьей родиной были Каталония и Лангедок), сардами и корсами — в общем, это была своего рода колониальная армия, вроде тех, с необходимыми поправками, которые были у Франции и Великобритании в начале XX века. Преимуществом такого рода вооруженной силы являлась ее относительная дешевизна как с точки зрения оплаты, так и с точки зрения оружия; но она нуждалась в храбрых и хитрых вербовщиках, которые после проведенного набора
20 	Gauthier 1960 (G 26): 268-270; Maurin 1962 (G 48): 20-21, примем. 3.


438
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
оставались ее штатными офицерами. Это ограничивало возможность использования тактики гоплитской фаланги и не позволяло проводить сложные маневры. Ее численность относительно греческих армий была сопоставима с численностью персов относительно греков, и в обоих случаях победили греки. Тактика и оснащение войска, по всей видимости, заметно усовершенствовались в V в. до н. э., о чем свидетельствуют блестящие победы Ганнибала под Селинунтом, Гимерой и Агригентом.
Война и экономика очевидным образом связаны друг с другом. В античности война стоила дорого, но для хорошо организованных государств армия и флот были выгодными вложениями, ибо самым большим источником обогащения являлась добыча. Впрочем, для Карфагенского государства единственным важным источником дохода с неизбежностью служила торговля. Как показали К. Пикар и Ж. Александропулос21, поначалу город, по сути, представлял собой сборный пункт для кораблей, возвращавшихся из Испании, которые плавали от Ливана до Мальты, Сицилии и Сардинии. Морское путешествие Колея [КИДМ Ш.З: 168, 250) демонстрирует, какую огромную выгоду можно было извлечь из таких путешествий, но на протяжении долгого времени Карфагену приходилось довольствоваться лишь малой частью этих богатств, а развиваться и расширяться он смог лишь тогда, когда большая их часть оказалась в его руках. Произошло это тогда, когда Тир был блокирован Навуходоносором (587—574 гг. до н. э.), а Карфаген, попав в ситуацию жесткой конкуренции с греками, выказал более высокую степень сопротивляемости, нежели любой из финикийских городов.
Но всякая древняя коммерческая экономика была способна развиваться гармонично лишь тогда, когда у нее под контролем оказывались земельные владения, благодаря чему доходы от торговли могли быть инвестированы в сельское хозяйство. Прошли века, прежде чем Карфаген сумел обеспечить себе такую собственность на своем весьма небольшом по территории полуострове. Согласно Юстину (XIX. 1.3—4), который в данном случае вызывает доверие, первым Магонидам не удалось справиться с сильными вождями соседних племен, и лишь в период кажущегося затишья после битвы при Гимере их преемники (среди которых был загадочный Ганнон Великий) преуспели в подчинении соседей. После этого Карфаген уже не должен был страшиться капризов фортуны. Основание Керкуана ок. 500 г. до н. э. и необычайное расширение некрополей повсюду на мысе Бон в течение V в. до н. э., а также интенсивные работы в карьерах у Эль-Хауарии, чей песчаник использовался при возведении всех видов зданий в Карфагене, подтверждают, что над полуостровом был установлен прочный контроль. Вполне возможно, что определенное оскудение могил в самом Карфагене, обнаруживаемое в течение V в. до н. э., было вызвано переселением некоторых богатейших семей на недавно завоеванные земли. Знаменитый пунический агроном Магон, относящийся, вероятно, к гораздо более поздней эпохе, советует землевладель¬
21 	Picard 1982 (G 74): 161-173.


П. Правление Магонидов
439
цам жить не в городе, а в своих поместьях (Колумелла. 1.1.18), и это, судя по всему, было обычным делом. Как только мыс Бон и гористый район между ним и столицей были взяты под контроль, пунические фермеры получили возможность культивировать виноградную лозу и оливковые деревья, которые можно было продавать по хорошей цене, тогда как зерновыми Карфаген в изобилии снабжала нижняя долина реки Медже- ра и область Бизацена. Земля возделывалась ливийскими землепашцами, которые были поставлены в очень тяжелую крепостную зависимость, а это, хотя и приводило в будущем к ожесточенным восстаниям, имело то очевидное преимущество, что делало рабочую силу почти дармовой.
Если мы проанализируем характер деятельности басилевса, то увидим, что на управление Карфагеном времени у него почти не оставалось: дипломатия, вербовка наемников, войны и дальние плавания годами удерживали его вдали от родины. Судопроизводство, созью разных собраний и советов, проведение в жизнь законов требовало наличия какого-то магистрата, занимавшегося этим с утра до вечера. Те, кто признают существование в то время софетов, несомненно, правы; но невероятно, чтобы один человек мог осуществлять все вышеперечисленные виды деятельности. Меж тем мы видим, что имелся только один басилевс. Данная должность определенно отличалась от должности софета, и эти две магистратуры дополняли друг друга. Мы не знаем ни сколько софетов входило в состав коллегии в то время, ни как долго они отправляли должность, ни как их избирали. Так называемый Марсельский тариф21 а датирован по именам двух эпонимных софетов?1 по меньшей мере эти двое определенно пребывали в должности в течение одного года, но тот же текст говорит, что они имели коллег. Поэтому возможно, что из нескольких членов коллегии каждый год выбирались двое в качестве председателей, и их именами называли год. Такое решение, на мой взгляд, более вероятно, нежели допущение о том, что коллеги, упомянутые в тексте, были какими-то другими магистратами, избираемыми ради исполнения обязанностей, отличавшихся от должности эпонимных суфетов. Как бы то ни было, несомненно, существовали фискальные магистраты, муниципальные должностные лица, следившие за улицами, рынками и общественными постройками, инспекторы храмов, магистраты с полицейскими функциями и, быть может, многие другие гражданские служащие. Все они определенно отчитывались перед сенатом, перед которым стояла задача координировать публичные действия в целом, включая и деятельность басилевса. Скудость пунического языка привела к использованию очень небольшого количества слов для именования разных должностей  2221а Марсельский тариф — стела с расценками платежей, которые положены жрецам за совершаемые ими жертвоприношения, а также с предписаниями насчет того, каковы должны быть жертвы; стела найдена в Марселе, но происходит она из одного из храмов в Карфагене. — A3.
22 	iL4/No 69; Huss 1985 (G 39): 540, примеч. 296. (Эпонимными принято называть таких должностных лиц, имена которых присваиваются году в системах летосчисления, не опирающихся ни на какую эру. — A3)


440
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
вместо выработки особых терминов для каждой из них, как было принято в Греции и Риме. Некоторые исследователи на основании этого приходят к выводу, что отдельных магистратов имелось в реальности лишь столько, сколько существовало слов для их обозначения, но совершенно невероятно, что такая значительная политическая система могла управляться подобно какому-нибудь мелкому административному району.
Поразительная мощь пунического города-государства явно была основана на религиозной вере, которая мотивировала большинство ее граждан и которую почти все другие народы считали безжалостным фанатизмом. По сути, карфагеняне разделяли с большинством семитических народов ощущение божественной трансцендентальное™ (превосходства божественного над всем материальным, мирским, смертным. — А.3), что было нехарактерно для индоевропейцев. Это привело не к вере в единого Бога, как в случае с евреями, а к весьма иерархичной концепции пантеона: лишь один бог, либо некий бог со своим партнером, был/были реально трансцендентными, остальные же действовали просто как помощники или как посредники в отношениях с миром смертных. Как и в Египте, у пунийцев существовало несколько теологических систем, и в них во всех главная роль отдавалась разным богам или богиням. Особенностью Карфагена является то, что здесь на первое место выдвигался Баал-Хаммон — бог, которого финикийцы не особенно почитали у себя на родине.
Наши познания в пунической религии этого периода основаны, по существу, на результатах раскопок тофетов, мест поклонения, характерных для культа Баал-Хаммона, хотя само слово «тофет» не обнаружено в пунических надписях, а заимствовано из Библии. Его истинным значением, по всей видимости, является «место сжигания», где младенцы, предварительно, возможно, умерщвленные посредством ножа, сжигались дотла, а пепел помещался в горшок, который герметично закупоривался и закапывался в сакральной зоне, при этом над урной очень часто устанавливался каменный памятник. Нигде, кроме, возможно, Гадрумента, место сжигания не было обнаружено. Тофет Карфагена состоит из большой зоны к западу от торговой гавани. Самый древний монумент, названный после своего открытия «капеллой Синтас»22а, нужно изучать по заслуживающим доверия первичным отчетам этого исследователя23 и можно увидеть прямо in situ (то есть там, где он был изначально воздвигнут. —A3). Данный монумент был сооружен на самой начальной стадии культа Баал- Хаммона, как минимум, ок. 750 г. до н. э. Во времена Магонидов вотив- ный памятник, устанавливавшийся над урной с пеплом жертвенного ребенка, который (пепел) иногда смешивался с пеплом жертвенного животного, а также с некоторыми подношениями, представлял собой блок из песчаника, вырезанный в форме престола с установленным на нем столбом, либо молельню, напоминавшую египетский храм. Некоторые из
22а Это сооружение названо «капеллой Синтас» в честь французского археолога Пьера Синтаса, открывшего его в 1947 г. при раскопках в карфагенском тофете. — А.З.
23 	CRAI1946: 373—374; P. Cintas. La céramique punique (P., 1950): 490; Picard 1954 (G 67): 30-31.


П. Правление Магонидов
441
Рис. 6. Стела с «бутылочным» символом из Мотии. Музей Мотии. (Публ. по: Moscati, Uberti 1981 (G 57): рис. 34.746.)
Рис. 7. Стелы со знаками Танит из Карфагена. Музей Карфагена.
этих монументов имеют надпись, читаемую так: «киппус (т. е. могильный памятник. — А.З.), который посвятил [путем пожертвования] molk Баалу». При этом никакая богиня не называется. В тех случаях, когда киппус имеет форму часовни, внутри часто представлены фшуры; некоторые из них являются символами, чаще всего — в форме бутыли (рис. 6), а неко¬


442
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
торые — в форме человека. Последние гораздо многочисленнее в Мо- тии24, нежели в Карфагене. Ближе к концу V в. до н. э. символ приобрел вид треугольника с перекладиной и окружностью, который обычно называют знаком Танит и который, вероятно, олицетворяет божественную мощь (рис. У)25.
III. 	Ликвидация
ИНСТИТУТА ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ
IV в. до н. э. — чрезвычайно беспокойный период пунической истории. Ужасная схватка, в которой никому из соперников не суждено было преуспеть, завязалась с Сиракузами, ставшими при тирании Дионисия главным поборником западного эллинизма. Одним из последствий этой войны явилось падение рода Магонидов. Другие государственные мужи, самый знаменитый из которых — Ганнон, тщетно пытались восстановить сильную личную власть. Аристократия в конечном итоге установила свое влияние посредством безжалостной судебной системы. В то же самое время фундаментальные реформы преобразовали религию. В культе то- фета богиня Танит получила преимущество над своим партнером Баал- Хаммоном. Был введен культ Деметры и Коры, заимствованный из Сиракуз, но очень скоро пунизировавшийся, тогда как пунические боги, Эшмун и Шадрапа, были более или менее ассимилированы: первый — с Асклепием, второй — с Дионисом. Но сам дух пунической религии, впрочем, не изменился, поскольку эти боги были всего лишь ассистентами верховного божества — они не делили с ним его трансцендентности, и любопытно наблюдать, что суровость политического конфликта не пресекла культурного развития.
События, приведшие к установлению аристократической республики в Карфагене, относятся к первой половине IV в. до н. э. В 409 г. до н. э. царская власть находилась в руках Ганнибала, внука Гамилькара, погибшего при Гимере в 480 г. до н. э. Афинская экспедиция против Сиракуз была воспринята Ганнибалом как шанс отомстить за то поражение, которое по-прежнему причиняло боль. Хотя царь столкнулся с огромным непониманием и противодействием, он сумел не только разрушить Гимеру, но и завоевать всё южное побережье Сицилии, захватив Селинунт и Агригент. Однако по смерти Ганнибала, вызванной естественными причинами, его кузену и наследнику Гимилькону не удалось захватить Сиракузы. Соотечественники последнего, не имевшие единого мнения уже относительно того, начинать войну или нет, не оценили его личного искупления, совершенного в форме самоубийства, и не посчитали эту жертву достаточной для восстановления счастливой судьбы династии26, в осо-
24 Moscati, Uberti 1981 (G 57).
25 Picard 1978 (G 63): 91-112.
26 Maurin 1962 (G 48).


Ш. Ликвидация института царской власти
443
бенности по той причине, что опасность, исходившая от Карфагена, помогла Дионисию снова установить тиранию в Сиракузах и перейти к амбициозной внешней политике, чему способствовал спартанский триумф над Афинами. Разрушение Дионисием Мотии в 397 г. до н. э. компенсировало потерю Селинунта и Агригента, которые впредь оставались в зависимости от карфагенской эпархии в Сицилии. Карфаген мог быть уязвим даже в Африке, что продемонстрировал страшный бунт ливийских зависимых земледельцев (Диодор. XV.24), с которым пришлось столкнуться преемнику Гимилькона, Магону, чей род нам не известен. Выдержав это испытание, Магон сразу же предотвратил попытку Дионисия объединить Великую Грецию. Он сумел возродить старый альянс с этрусками, и, вероятно, тогда же был обновлен пакт с Римом, который всё еще был тесно связан с Цере. Однако Магон пал в бою с Дионисием. Два соперника истощили друг друга, не добившись победы, а мир, в равной степени выгодный и Карфагену, был заключен в 373 г. до н. э.
Внешние и внутренние проблемы (сразу после смерти Магона вспыхнуло новое ливийское восстание) усилили раздоры внутри правящего класса. Вторая треть IV в. до н. э. оказалась особенно тревожной. Выдающаяся личность, Ганнон, прозванный Великим, как и его тезка из рода Магонидов в предыдущем столетии, со слов Юстина (ХХ.5.11; XXI.4), был очень богатым человеком, о котором говорили, что у него столько же денег, сколько у государства. Он смог снискать популярность у широких народных масс и даже у рабов и крепостных ливийцев; многие из этих характеристик, как кажется, заимствованы из традиционного образа греческого тирана, но в этом, возможно, есть какая-то правда. Например, пиры, на которых, как говорили, Ганнон пытался отравить сенаторов, были теми общественными трапезами, которые Аристотель называет сиссишиями [Политика. 1272b). Ж.-М. Дентцер показал, что это была восточная практика, заимствованная греческими аристократами и тиранами, и поэтому весьма вероятно, что она существовала также и в Карфагене27. Ее следы можно найти в городах римской Северной Африки.
Поначалу Ганнон добился успеха в том, что вождю его противников, Эшмуниатону (усеченный вариант этого имени — Суниатон), вынесли смертный приговор. Жертва выступала за примирение с Сиракузами, возможно, с помощью филэллинских кругов. Ганнон решительно поддерживал национальные традиции и дошел до законодательного запрета изучать греческий язык, но, когда он попытался восстановить абсолютную власть и подчинить себе законные власти, народ поднялся против него. Захваченный живым, Ганнон умер после страшных пыток.
Падение Магонидов и бесславный конец Ганнона привели в итоге к установлению олигархии, которую Аристотель отмечает среди своих по- литий, сравнивая ее с конституциями Спарты и Крита. Информация, которая приходила к философу, касалась разных периодов на шкале исторического времени, и она фиксировала ситуации, которые быстро меня¬
27 Dentzer 1982 (J 12): 433-434.


444 Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
лись. Целью и методом Аристотеля было обобщение, не анализ. Это заставляло его сравнивать институты, которые, по всей видимости, имели мало общего: например, он сопоставляет спартанских эфоров и Совет Ста в Карфагене лишь потому, что оба эти органа пользовались чрезвычайно обширным правом контроля в обществе. Не следует думать, что Аристотель не понимал законов Карфагена, но он смотрел на них с точки зрения, которая существенно отличается от нашей.
Эта трудность усугубляется удивительной скудостью пунического политического языка. Трех-четырех слов было достаточно для обозначения большинства должностей. Так, часто встречаются в надписях слова «раб» [«гab») и «софет» («sophet»); первое могло применяться к главе или председателю любой группы, клуба, сената или религиозной коллегии, а также к предводителю войска. Иногда значение уточняется посредством детерминатива: «раб кохангш» {«гab kohanim») означает «глава жрецов». Между тем сановники, захороненные в прекрасных резных саркофагах на холме Святой Моники в Карфагене, обозначаются термином «раб» без всяких других детерминативов28. Титул «рабмаханат» («rab maha- nat»), буквально значащий «начальник войска», до сих пор найден только в пунических надписях римского имперского периода, где данное словосочетание переводится как консул; но было бы абсурдно делать отсюда вывод, что в IV или Ш в. до н. э. не существовало должности полководца для руководства пуническим войском.
Верховная власть, несомненно, находилась у сената или совета, который Аристотель и Полибий сравнивают со спартанской герусией и римским Сенатом, хотя эти два собрания имеют между собой мало общего29. Общепризнанно, что членов этого сената было много. Ничего не известно о том, как их выбирали. Эта коллегия, возможно, состояла из тридцати человек и была разделена на комиссии по пять членов — пентархии по Аристотелю, весьма неопределенные ремарки которого намекают на то, что выборы членов совета основывались как на личных качествах, так и на материальной состоятельности кандидатов. Аристотель говорит также, что пентархиями избирались Сто судей [Политика. 1273а13—15), при этом первейшей задачей последних был контроль над магистратами, обладавшими политической и военной властью. Выше мы уже отмечали, что Аристотель говорит о басилевсах, которыми становились представители нескольких родов; это согласуется с утверждениями Диодора и Юстина (XXI.4.1) о Ганноне Великом и Бомилькаре: скорее всего, речь идет о лишении царского сана, чем о его отмене, и о том, что басилевсы сохранили право командовать войсками — под строгом контролем Ста. Софеты, из которых двое были эпонимами, строго говоря, не обладали военными
28 Huss 1979 (G 38): 217—232, а также: Huss 1985 (G 39): 465 — автор доказывает, что rab возглавляли финансовую администрацию. На мой взгляд, источниками это не подтверждается.
29 О звании «сенаторы» (DRM или RSM) см.: Huss 1985 (G 39): 462, примеч. 37. Стоит отметить, что, как представляется, не существовало слова для обозначения «сената» как единого целого.


Ш. Ликвидация института царской власти
445
полномочиями, чему свидетельством — тот факт, что ни один из них не смог противостоять нападению Агафокла30. Вероятно, они занимались правосудием неполитического свойства. Народное собрание вмешивалось в процесс принятия решений лишь в случае возникновения разногласий между сенатом и магистратами, что, по всей видимости, случалось редко, поскольку аристократия легко могла избавиться от своих противников посредством обвинительного заключения, которое мог вынести Совет Ста. Меж тем влияние таких сообществ, как аристотелевские сисситии, могло в конечном итоге уравновешивать авторитет официальных органов власти, о чем говорит жизненный опыт Ганнона. В одном можно не сомневаться: до конца IV в. до н. э. пуническое военное командование сохраняло эффективность, утраченную в следующем столетии, а затем установившейся тиранией Ста полководцы-неудачники были лишены какого бы то ни было веса.
Вероятно, существует какая-то зависимость между политическими переменами и новшествами в религии (ср.: Диодор. XX. 14.4—7). Пример дает культ тофета, который, как мы уже видели, был прямо связан с участью города; это становится очевидным из следующего: когда Ага- фокл осадил Карфаген в первый раз, общественное мнение вынудило представителей карфагенской знати, которые поначалу сумели с помощью хитрости уберечь своих сыновей от сакрального огня, всё же принести их в жертву — именно этот обман, согласно тогдашнему общему мнению, и явился причиной беды. Примерно веком раньше памятники в тофете приобрели новую форму: ок. 400 г. до н. э. массивные киппусы [cippi) были заменены стелами в виде небольших обелисков (с пирамидальным навершием), имеющих спереди резное украшение, почти всегда сопровождаемое надписью. Это — посвящение, упоминающее сначала «Владычицу Танит, лицо Баала», и только во вторую очередь — бога Баал- Хаммона31. Открытие Дж. Причардом пластины, посвященной в Сарепте богиням Танит и Анггарт, окончательно решило проблему финикийского происхождения Танит32. Знаменательно, что эта богиня, очевидно мало почитавшаяся в Финикии, смогла занять первое место в пуническом пантеоне, оставив в тени даже своего супруга. К этому могла привести только решительная реформа, причины которой остаются для нас неизвестными, но которая синхронна, с одной стороны, с усвоением культа Деметры, а с другой — с демонтажом царской власти. Маловероятно, что не существовало никакой связи между этими тремя феноменами, которые переопределили характер Карфагена. Символы и фигуры, вырезанные на стелах, столь же многочисленны и разнообразны, сколь монотонны тексты на их посвятительных надписях; производят сильное
30 Из Диодора в ХХ.6.3 становится ясно, что до выборов Ганнона и Бомилькара в качестве стратегов не было никакой возможности противостоять захватчикам, которые не встретили на мысе Бон никакого сопротивления.
31 Huss 1985 (G 39): 513-514.
32 Pritchard 1982 (G 76): 83-92.


446
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
Sa
—J
Рис. 8. Стела со жрецом, держащим ребенка. Из Карфагена. (Высота 1,15 м; Тунис, Музей Бардо СЬ 229). (Публ. по: Harden 1980 (F 263): вклейка 35; Picard 1976 (G 65): вклейка 8.10.)
впечатление богослужебные сцены, особенно изображение жреца в египетском льняном платье и круглом головном уборе (финикийская национальная одежда), держащего в руках младенца, готового к принесению в жертву (рис. 8).
Введение культа Деметры отражено у Диодора (XIV.77.5). Оно имело целью искупить святотатство Гимилькона, и, согласно историку, жрецы и жрицы были отобраны из греков, проживавших в Карфагене. Впрочем, культ очень быстро пунизировался, а в надписях периода Римской империи Церера пуническая, Ceres punica32а, отличается от греческой. Фависса
32а Церера — богиня полей, земледелия и злаков; тождественна греческой Деметре. — A3.


Ш. Ликвидация института царской власти
447
Рис. 9. Бронзовая бритва. Из Карфагена. Музей Карфагена. (Cp.: Picard 1967 (G 66): вклейка 30, Nq 37.)
(подземное хранилище, куда складывались вышедшие из употребления предметы. — А.3.), раскопанная отцом Делатром на холме Бордж-Дже- дид, похоже, отмечает собой место, где стоял храм33. Компанию Деметре составляли ее дочь Кора, а также Плутон; терракотовые изваяния, найденные на мысе Бон, вероятно, представляют культовые образы. Наис- тсос33а, найденный в городе Тубурбо Больший, где греческие архитектурные лепные украшения использованы в типично неэллинском соединении с тяжелым плоским антаблементом (балочным перекрытием. —А.3.), является, вероятно, моделью храма, находившегося в Карфагене.
Всё это показывает, что пуническое общество IV в. до н. э. относительно хорошо известно. Даже внешний вид карфагенян схематически изображен на стелах из тофета, давая нам скорее силуэты, нежели порт-
33 	CRAI1923: 354-366; Picard 1982/1983 (G 64): 187-194.
33а Наискос (др.-греч. ναΐσκος) — маленькое святилище, храмик; уменьшительное от «ναός» («храм»). — A3.


448
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
реты, и эти образы можно соотнести с изваяниями, украшающими саркофаги с холма Святой Моники. Данные статуи стали результатом культурного синкретизма (нерасчлененность, смешение несовместимых элементов. — A3.), в сложении которого поучаствовали Финикия, Египет, Греция и Этрурия. Ни одна из этих статуй не является, конечно, портретом, даже идеализированным; они изображают мужчин в одежде пунических сановников — длинной тунике с эпитогойззь на плечах, тогда как платьем для женщин служат два крыла гигантского голубя, которые их плотно обнимают — странное одеяние, характерное для Исиды. Предназначенные для ношения на пальце, кольца с гравировкой и с изображением человеческих голов достойны лучших греческих украшений34. Гравировка использовалась также для украшения плоской стороны бритв, имеющих формы, обнаруженные только в пунических могилах; некоторые рисунки вдохновлены египетскими идеями, другие иллюстрируют эллинские мифы или греческие мифологические образы (рис. 9)35.
Долго считалось, что до 400 г. до н. э. Карфаген не знал монеты, а после ее появления первоначально использовал ее только для того, чтобы расплачиваться с наемниками, особенно в Сицилии. Теперь один из монетных выпусков, видимо, может быть датирован концом V в. до н. э.36, при том, что Палермо и Мотия уже имели монетные дворы, находившиеся под сильным влиянием греческих мастерских. Эта сикуло-пуническая монетная чеканка сохранялась на протяжении всего IV в. до н. э., имея своей основной целью выплату жалованья воинам. Но не позднее первой половины этого столетия Карфаген приступил к выпуску золотых монет, чей вес равнялся финикийскому шекелю, тогда как сицилийские монеты в качестве стандарта имели драхму. Мы можем заметить, что существовало два торговых потока: один был направлен на Сицилию, другой — на старое восточное отечество, которое, после завоеваний Александра, зависело от процветавшего царства Лагидов. Не следует забывать, что амбициозные экономические планы карфагенян включали в себя весь дальний запад, вместе с Испанией, таинственными культурами атлантической Галлии (позднее зачахшими под кельтским давлением), Марокко и даже тропическую Африку, а также изумительные острова западного (т. е. Атлантического. — A3.) океана37.
Преуспеяние Карфагена, поражавшее уже Фукидида (в речи Гермо- крата, см.: VI.34.2), нашло отражение в блестящей архитектуре. Строительство двойной гавани в водоемах в Саламмбо стартовало с прорытия большого канала, шедшего с юга на север, который, вероятно, начинался
ззь Туника и эпитога— элементы одежды у древних; туникой римляне называли рубашку длиной до колен (соответствует греческому хитону), носившуюся обычно под тогой, а эпигогой — облачение, покров, накидывавшийся поверх тоги. — А .3.
34 QiiiUard 1979, 1987 (G 77).
35 Picard 1967 (G 66).
36 Cutroni-Tusa 1983 (G 16): 40 — здесь представлен один из новейших отчетов о состоянии проблемы.
37 Huss 1985 (G 39): 84-85.


Ш. Ликвидация института царской власти
449
от бухты Крам и шел до позднейшей военной гавани, сооруженной только в эпоху войн с Римом38. В Керкуане, разрушенном Регулом, сохранился двойной вал, а также вполне комфортабельные дома с гигиеническими удобствами и ванными комнатами с сидячими ваннами в форме лоханей39. Быстро усваивались эллинские новшества: например, внутренний двор становится перистилем (двором, окруженным колоннами. — А.З.), приспособленным к местным традициям.
Универсальный кризис полиса, начавшийся в Греции, не обошел стороной и пунический город-государство — несмотря на всё его процветание. Полибий (VL51) — вслед за Аристотелем (Политика. 1316Б5) — описью ает это как разложение, приведшее от вполне сбалансированных и гармонично сочетавшихся учреждений к радикальной демократии, которую он рассматривает в качестве заключительной фазы политического цикла. На взгляды ахейского историка повлиял его консерватизм, но он прав, полагая, что такая эволюция в Карфагене была более быстрой, нежели в Риме. Пуническая система являлась более замысловатой в сравнении с римской, а причины волнений были более многочисленными.
Большая и хорошо управляемая африканская территория Карфагена, несомненно, обеспечивала его значительным доходом, и, когда гуляешь по улицам Керкуана, можешь видеть, что обитатели этого довольно скромного городка были столь же обеспечены, как и их современники в Греции или Кампании. Но это преуспеяние не отражалось на ливийских земледельцах — основе людских ресурсов. Осознавая эту проблему, карфагенские лидеры пытались решить ее путем вывода колонистов в район современной Бу-Арады (небольшой город в 37 км от Сильяны, административного центра одного из вилайетов Туниса. — А.5.), а также путем культурной ассимиляции, приведшей к появлению метисов, которых греки называли ливифиникийцами (λιβυφοινικες). Меж тем частые бунты показывали, что этническое противостояние никуда не исчезло. Племена, остававшиеся независимыми, начали политически организовываться, что заставляло Карфаген держать на границе войско и расширять подконтрольную территорию на запад и на юг. На Сицилии Карфаген мог бы воспользоваться падением тирании Дионисия, но Тимолеонт, пытавшийся восстановить аристократию в Сиракузах, решил укрепить свой режим, продемонстрировав военную доблесть, и его победа при Кримисе, в которой была истреблена элита пунической армии, ясно показала, что Карфаген не решил своих военных проблем. Именно в связи с данным случаем наши источники впервые упоминают о казни некомпетентных или неудачливых полководцев (Плутарх. Тимолеонт. 22). Впрочем, военные вожди еще не утратили полностью своего авторитета, и определенный баланс между ветвями власти, который так хвалит Аристотель (Политика. 1272Б24 слл.), как кажется, сохранялся.
38 Hurst 1983 (G 36): 603-610.
39 Fantar 1984/1985 (G 23).


450
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла...
Хотя мы можем более или менее проследить изменения в карфагенской внешней политике, ее истинная суть остается темной. Даже лишенные текстов изображения на стелах из тофета порождают многочисленные проблемы, которые не имеют логического решения. Вспышка фанатизма, приведшая к массовому убийству уже совершеннолетних детей из знатных семейств, случившемуся во время нападения Агафокла на город, свидетельствует о наличии скрытых тенденций, которые можно назвать реакционными. Это означает, что мы не можем проводить никаких очевидных параллелей с ситуациями, имевшими место в других местах и в иные периоды времени. Несомненный факт состоит лишь в том, что аристократия, которая, вероятно, не была однородной, стала давать более жесткий отпор как претендентам на личную власть, которая теперь не имела поддержки со стороны прочных институтов и превратилась просто в игрушку для честолюбивых людей, так и народным устремлениям. Вторжение Агафокла, столь глупо спровоцированное, выявило в самом ярком свете все слабости города-государства: неспособность законных носителей гражданской власти, в особенности софетов, противостоять даже самому незначительному вражескому войску, поскольку эти гражданские власти не обладали ничем таким, что можно было бы сопоставить с римским империем39*; всплеск религиозного фанатизма; преступления и превышение полномочий со стороны военных вождей, отозванных из Сицилии, самый известный из которых, Бомилькар, был, возможно, отпрыском Ганнона Великого; безжалостность и низость аристократии. Эта мрачная картина нарисована для нас Тимеем, которого скрупулезно пересказывает Диодор, Тимей же был ритором (а потому к нагнетанию им атмосферы следует относиться как к риторическому приему. —A3.). Речь Бомилькара на агоре Карфагена (Юстин. ХХП.7.9—11), произнесенная им с креста, на котором он умер, является, несомненно, схоластическим упражнением. Но даже приукрашенные или искаженные факты остаются фактами; сама по себе экспансия города разрушила основу законного порядка, как произошло еще раньше в Греции и как случится позднее в Риме.
39а Imperium —у римлян так обозначалась высшая административная и военная власть с правом набирать легионы и командовать ими, отдавать прямые приказы и требовать их исполнения, а также наказывать тех, кто отказывался выполнять эти приказы. — А.З.


Глава 9b*
Н. Пёрселл
ЮЖНАЯ ИТАЛИЯ В IV В. ДО Н. Э.
Пятнадцать десятилетий, разделяющих афинскую Сицилийскую экспедицию времен Пелопоннесской войны и войну Пирра Эпирского против Рима, являются своего рода героическим веком в истории древней Италии. Это было время испытания и поиска, когда на карте неизменно стоял успех или полный провал целых государств и когда модели предшествующих веков аннулировались и одновременно формировались модели, которым предстояло сохраняться вплоть до периода Поздней империи. Испытание это приобрело форму почти не прекращающихся военных действий, запутанных постоянным переходом участников данного процесса то на одну, то на другую сторону, который зависел от переменчивой дипломатии и от интересов личного состава, имевшего до некоторой степени наемнический характер. В целом проигравшими оказались уже древние апойкии (т. е. города-государства греческой диаспоры), защитники которых — будь то вожди из среды самого политического образования или кондотьеры, призванные из восточной части эллинского мира, — потерпели фиаско в деле установления такой личной власти, которая была бы достаточна для того, чтобы их отпрыски или преемники могли к ней приобщиться. Победа досталась италийским общинам, тогдашняя верхушка которых — уже самим фактом своего существования — обеспечила на будущее родоначальников длинных генеалогических ли-
Этим рассказом я намерен продолжить рассмотрение тем КИДМ IV, а именно гл. 14 (Э.-Т. Салмон) и гл. 15 (Дж. Пенни), а также заменить слишком краткие обзоры, содержащиеся в первом издании т. VT «Cambridge Ancient History» на с. 127—131 (о Дионисии I в Италии) и с. 299—301 (о кондотьерах в Таренте). Данное мое изложение — слабая попытка интегрировать разные темы политической истории Великой Греции, как они были представлены у Кьячери (1917—1952 (G 138)) и Джаннелли (1918 (G 180)), используя новейшую интерпретацию социальных и культурных обстоятельств эпохи. Выражаю признательность за их помощь, а также благодарю Британскую школу в Риме, где этот текст был написан, за предоставленные возможности. Читателям следует иметь в виду, что термин «италиоты» означает граждан любого греческого города на Итальянском материке; с другой стороны, термин «италики» имеет отношение ко всем другим насельникам полуострова.


о
о
Карта 7 7. Италия


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
453
ний городской знати, не прерывавшихся вплоть до эпохи Римской империи. То обстоятельство, что корнями подобная преемственность уходит в данный период, напоминает нам, что этот последний отнюдь не был каким-то «темным веком». Победители обычно не могли полностью разорить или стереть с лица земли поверженные общины; борьба не носила характер геноцида. Объясняется это отчасти тем, что в те времена войны возбуждались и питались социальными и экономическими условиями, которые, несмотря на все риски эпохи, имели тенденцию развиваться в позитивных направлениях: демографически Италия рассматривалась тогда как место с относительно изобильными людскими ресурсами, а выгоды от интеграции местных систем товарного производства в общие для всего Средиземноморья сети распределения и потребления становятся в целом более очевидными. В такой ситуации уверенность италийских народов в собственных силах сопровождалась и закалялась продолжавшимся быстрым усвоением культурных и социальных институтов эллинистического средиземноморского койне (как это иногда называется), то есть той амальгамы местных социальных форм, слившихся в более или менее однородную цивилизацию, которая в конечном итоге послужила основой для Римской империи. Имитация, ассимиляция и аккультурация фактически делали этническую закрытость менее разрушительной, а согласованная, устойчивая, продуктивная социальная система в своей совокупности более расширялась, нежели сокращалась из-за репрессалий или набегов.
В начале этого обзора, впрочем, будет полезно привести три ярких конкретных примера, иллюстрирующих эти более широкие тенденции. Во-первых, речь идет о стелах с надписями, установленных в I в. н. э. представителями одного благородного этрусско-римского рода из Тарк- виний в честь своих старинных предков, включая одного вождя, чье участие в войне на Сицилии во главе своего отряда может быть убедительно связано с афинской экспедицией и ее поддержкой со стороны западных государств1. Этот замечательный документ иллюстрирует судьбу тех, что в будущем — на столетия вперед — оказались самыми удачливыми в те беспокойные годы, которые мы сейчас рассматриваем. Второй столь же замечательный, столь же красноречивый пример — великолепный доспех (рис. 10) от третьей четверти IV в. до н. э., захваченный самнитским вождем Новием Фаннием в качестве добычи в войне против тех, кто жил на побережье, как сообщает надпись, которую он выгравировал на своем трофее греческими буквами2. Такие гордые подношения, как можно догадаться, не были редкостью в святилищах горной зоны, которые все более напоминали священные места эллинских народов, чьими изделиями эти святилища италийцев теперь украшались. Наконец, с документом из
1 ТогеШ 1975 (G 307); ср.: Фукидид. VII.53, 54, 57.11. О восьмистах кампанцах на Сицилии: Frederiksen 1984 (G 173): 143; Диодор. ХШ.44.2.
2 Новий Фанний: SEC XXIX. 1026; Colonna 1984 (G 142) (этот текст впервые опубликован в 1979 г.).


454
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
Рис. 70. Бронзовый доспех с посвящением Новия Фанния. Швейцария, частная коллекция. (Публ. по: Colonna 1984 (G 142): вклейка 1.)
Тарквиниев мы можем сопоставить знаменитую настенную роспись из гробницы Фабиева рода (gens Fabia), что на Эсквилине, одном из холмов Рима, в которой героические подвиги некоторых из Фабиев, свершенные ими в войнах на юге2а в начале Шв. до н. э., изображаются теми способами, которые, опять же, являются совершенно типичными для региона, в котором — и в некотором роде против которого — Фабии сражались (т. е. для Самния. — А.3)\ это видно по стилю росписи, а также по деталям военного снаряжения3.
На западе Средиземноморья, как и в Эгейском мире, в третьей четверти V в. до н. э. проявился новый интерес к фиксации прошлого и к его истолкованию. Пример этого нового интереса — Антиох Сиракузский, чей трактат о событиях в Италии, отбирающий лишь «самый надежный
2а Имеется в виду юг Италии, а именно — войны с самнитами. Речь идет о так называемом «Эсквилинском историческом фрагменте» — плохо сохранившемся куске настенной росписи, ныне хранящемся в Немецком археологическом институте в Риме. От композиции остались четыре сцены: на первой и четвертой изображен бой римлян с самнитами, которые идентифицируются по оружию; на второй и третьей — два вождя, чьи имена подписаны: Фабий и Фанний. Хотя о хронологии росписи можно спорить, но, вероятней всего, это Ш в. до н. э., a «Fabius» может представлять как Квинта Фабия Руллиана, триумфатора Второй Самнитской войны, так и Квинта Фабия Гургита, участника Третьей Самнитской войны и триумфатора 292 г. до н. э. Репродукцию указанного фрагмента и прорисовку сцен см. в изд.: Rosenstein N., Morstein-Marx R. (ed.). A Companion to the Roman Republic (Oxford: Blackwell, 2006): рис. 24.19a—b, а также: c. 522—523 (описание росписи); см. также сноску 3 к наст. гл. — A3.
3 	Эсквилинская роспись: Felletti Maj 1977 (G 163); Dondero I., Pensabene P. (ed.). Roma repubblicana fra il 509 a. C e il 270 a. C. (Rome, 1982): 200 сл.; КИДМ VT1.2: 26, рис. 2.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
455
и самый недвусмысленный материал», доводит изложение до 424 г. до н. эЛ Конечно, в историческом опыте было немало таких уроков, которые нужно было выучить; существовала и масса сбивающих с толку обстоятельств, свойственных жизни в Западном Средиземноморье с его удивительным смешением народов и традиций, которые заслуживали большого внимания для их осмысления и анализа. Ребром стоял вопрос о природе человеческого сообщества, а также о том, как она связана с фактическими и желаемыми формами власти. Во многих городах южной Италии идеология правящей верхушки давно формировалась под влиянием системы философских идей, связанных с именем Пифагора, в которой строгое соблюдение набора определенных интеллектуальных, моральных и духовных принципов служило, как представлялось, тому, чтобы выделять индивидуумов, заслуживающих выдающегося политического положения, и чтобы содействовать их сплоченности друг с другом, дабы сформировать элиту, выходящую за пределы одного сообщества. Но акты насилия показывают, что эта система отнюдь не считалась неоспоримой. Мы слышим об одном эпизоде, когда дома, в которых собирались пифагорейцы, были сожжены, при этом уничтожали влиятельнейших людей в каждом городе, что привело к убийствам, бунтам и общему смятению, и невозможно не заметить схожесть всего этого со случаями стасиса (т. е. гражданского раздора, междоусобицы. которые яв¬
ляются столь выпуклой частью Фукидидова профиля современного ему эллинского мира4  5. Вопрос устойчивости власти элит оставался животрепещущим для итальянских городов на протяжении всего этого периода, приобретя важность благодаря тому воздействию, какое оказывали внутренние разногласия на принятие решений во внешней политике, а также благодаря прямому влиянию фактора взаимной симпатии аристократов на процесс выстраивания отношений между отдельными государствами.
В конце V в. до н. э. самым актуальным стал вопрос о природе таких отношений. Успех Дейноменидов, тиранов Сиракуз, хотя он и оказался не особенно продолжительным, являет собой интересный прецедент, который был повторен в 405 г. до н. э. Дионисием I. Точнее говоря, конституционные и дипломатические инициативы, предпринимавшиеся Дейно- менидами, соблазнительно подходили другим частям эллинского запада; привязывание дочерних поселений к полису, перемещение больших масс населения в сочетании с практикой «текучего», подвижного, гражданства, контроль над разнообразными и маневренными воинскими ресурсами, создание и постепенное расширение сети клиентских (т. е. за¬
4 FGrH 555; ер.: Pearson 1987 (G 92): 11-18.
5 Полибий П.39.2, с комментариями к указанному месту в изд.: Walbank 1975 (В 122); von Fritz 1942 (G 175); Minar 1942 (G 234); Guthrie 1962-1981 (H 56) I: 178-191. Этот случаи трудно датировать, но наиболее правдоподобно связывать его с 50-ми или 40-ми годами V в. до н. э. О (в каком-то смысле) географическом единении городов-государств южной Италии под гегемонией Кротона в V в. до н. э., отражавшемся в пифагорейской мысли и, возможно, в самом названии Великая Греция, см.: Maddoli 1982 (G 221); Mele 1982 (G 231).


456
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
висимых. — А.3.) государств посредством дипломатии, что давало небольшим общинам возможность принимать участие в жизни сильного государства, а также общая возможность справляться с социальными проблемами, возникавшими из совместного существования туземца и эллина: во всем этом Дейномениды добились известного успеха, и эти вопросы имели огромное значение для других греков от равнин Кампании до пролива Отранто6. Важнейшие ресурсы всего региона — излишки зерна, корабельный лес и, прежде всего, обильные людские силы — были следующей заботой. Обладание такими ресурсами уже превратило некоторые из этих городов в признанные морские державы, каковую роль они могли удерживать за собой на протяжении долгого времени7. Другие средиземноморские государства начали решать проблемы, связанные с организацией контроля более чем над одним или двумя городами и их территориями, быстрее, нежели некоторые из западных эллинов, и то, что эти государства были явно заинтересованы в расширении своей гегемонии на весь регион, делало проблему всё более серьезной. Дни самодовольной независимости и сугубо локальных военных столкновений прошли, когда в 415 г. до н. э. афинский флот взял курс на Сицилию; афиняне — которые также вмешались в политику на материке — потерпели фиаско, но этого не случилось с карфагенянами, которые вели войну в западной Сицилии с 409 по 405 г. до н. э.8.
Карфаген, по всей видимости, развил свою гегемонию из сети взаимоотношений, которая связывала метрополию с дочерними поселениями, и нельзя сказать, что подобная структура была неизвестна в южной части Итальянского полуострова9. Например, Кротон использовал похожую систему в пору своего пифагорейского расцвета в первой половине V в. до н. э., да и Локры в течение долгого времени осуществляли подобный контроль над своими подчиненными общинами10. Во многом именно такой системой отношений объясняется могущество Тарента в IV в. до н. э., т. е. в пору, когда руководство правителя-пифагорейца, Архита, позволило здесь в каком-то смысле воскресить былую славу Кротона.
Институциональное объединение стояло на повестке дня не только у греков. На исходе V в. до н. э. местные народы полуострова, как оказывается, уже начали формировать федеральные структуры. В Кампании
6 О Дейноменидах: КИДМIV: 907-908, 920, 933; КИДМУ: 196-199, 205-210.
7 Ресурсы Великой Греции, зерновые: [Ксенофонт.] Афинская полития. 2.7; Плиний. Естественная история. XVII.65 (цитирует из Софоклова «Триптолема» (Фр. 600 Radt)); строевой лес: Meiggs 1983 (I 101): 124—125; людские ресурсы: ср. далее, с. 473 сл. наст. изд.
8 Об афинских взаимоотношениях с Артой (царем мессапиев. — A3) и Иапигией см.: Фукидид. VII.33; см.: Nenci 1979 (G 242): 43—44. О войне карфагенян на Сицилии см. выше, гл. 5, 9а.
9 Структуры карфагенского империализма: Whittaker 1978 (G 91) — автор описывает экономическое развитие в каком-то смысле в параллели с опытом полуостровной Италии, как этот опыт очерчен в данной главе. См.: КИДМ IV: 886—888; а также выше, с. 435—440 наст. изд.
10 Кротонская гегемония: Giangiulio 1989 (G 179): 213—259.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
457
оскские племена, сконцентрированные вокруг Капуи, вошли, похоже, в 438-437 гг. до н. э. в какое-то новое объединение, и все греческие города этой области, помимо Неаполя, не устояли перед возникшим в результате этого «народом кампанцев» (έθνος των Καμπανών)11. Подобную систему можно мельком увидеть и на юге (Кампании. — А.3.) у Нуцерии12. Самнитский союз, хотя и не засвидетельствованный прямо вплоть до середины IV в. до н. э., также мог существовать и в это, более раннее, время. Подобным образом и луканцы, которые, как оказывается, создавали проблемы Фуриям уже в 433 г. до н. э., могли к этому времени входить в какое-то объединение13. Боеспособность италиков не подлежит сомнению; примерно к 390 г. до н. э. всё побережье Тирренского моря, вплоть до Регия, находилось под их контролем, за исключением Неаполя и Гип- пония, а влияние италиков в городах было значительным даже и без прямого завоевания, как мы увидим. Более проблематичным остается вопрос о том, можно ли рассматривать эти в своей основе федеративные формы как результат целиком, или почти целиком, независимой политической эволюции италийского общества или же и сам этот дух, и сами эти формы были до известной степени обязаны тогдашнему греческому федерализму14. Данный вопрос не может считаться закрытым.
Для решения своих проблем греки, несомненно, также двигались в сторону федерализма. Следует подчеркнуть, что это движение не было ни простым, ни естественным. Города были колониями самых разных и зачастую взаимно враждебных общин, находившихся в Греции; их географические условия сильно отличались друг от друга; в политическом плане основные заботы многих городов находились далеко от их греческих соседей на полуострове. Подходящий пример этого — Регий, расположенный на берегу Пролива и поступавший часто так, как если бы он был частью Сицилии. Тем не менее, незадолго до 417 г. до н. э. вокруг Кротона, Сибариса и Кавлонии образовалась лига, которая намеревалась использовать институты Ахейского союза в качестве образца для формирования духа общности интересов среди италиотов15. Данный шаг объясняется прежде всего той тревогой, какая возникла вследствие пифагорейского кризиса, но весьма вероятно, что здесь свою роль сыграли также и внешнеполитические задачи. В какой-то мере шаг этот был вызван дипломатическими инициативами, с помощью которых афиняне пытались облегчить свои отношения с западными греками (Италиотский союз
11 Диодор. ХП.76.4 — о падении Кум (421/420 г. до н. э.); ср.: Ливий. IV.44; Frederiksen 1984 (G 173): 139.
12 Frederiksen 1984 (G 173): 141-142.
13 Самнитский союз впервые засвидетельствован в 351 г. до н. э.; ср.: Salmon 1967 (G 279): 95—99. «Луканцы» как некая общность, впрочем, были целью кампаний спартанца Клеандрида уже вскоре после основания Фурий; Полиен. П.10.2, ср.: П.10.4.
14 Об италийском федерализме: Salmon 1967 (G 279): 42. Обратите внимание на основание в 356 г. до н. э. Бруттийского государства (сноска 33 наст. гл.).
15 Формирование Италиотского союза: Полибий (сноска 5 наст, гл.); Giannelli 1928 (G 180): 63 сл.; Larsen 1968 (С 37): 95—97; ср.: Lombardo 1987 (G 219): 55—56; о проблемах, связанных с организацией совместных акций, см.: Sabbatini 1989 (G 278).


458
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
определенно поддержал афинян в 415—413 гг. до н. э.), но важнее всего то, что он предусматривал появление своего рода бастиона для защиты от туземных народов и иных агрессоров. Конечно, эффективная история лиги италиотов начинается с 393 г. до н. э., когда она была усилена благодаря присоединению Фурий, Гиппония, Регия и Элеи, а возможно, даже и Неаполя16. Этот шаг был мотивирован, конечно, угрозой со стороны италиков, но затем его использовал в своих целях тиран Сиракуз.
Дионисий I вынашивал широкие честолюбивые замыслы по поводу южной части побережья Тирренского моря, где греческие города были ослаблены, поскольку и подвергались угрозам с моря, и одновременно привлекали к себе внимание луканов и бруттиев со стороны материка17. Несмотря на усиление Италиотского союза, Дионисий в результате серии походов и войн создал сиракузскую провинцию на Бруттийском полуострове. Его старый союзник, Локры, стал ее сердцевиной, а относительно других городов были сделаны более или менее великодушные распоряжения: после своей победы при реке Эллепоре в 389 г. до н. э. Дионисий проявил снисходительность к противникам, но затем участь Кавлонии оказалась более плачевной — ее территория была передана Локрам, а жители, что символично, в полном составе переселены в Сиракузы18. Фурии были принесены в жертву луканам; Гиппоний разделил судьбу Кавлонии; Регий был покорен в результате осады в 387 г. до н. э. Наконец, по итогам войны 379—378 гг. до н. э., склонил голову и Кротон19. Главную роль во всем этом играли племена италиков, в особенности луканы. Людские ресурсы, будь то греки, как в случае с депортацией, или италики, как в случае с воинами, которые вместе с сир акузянами помогали Спарте в 387 г. до н. э., составляли главную заботу и интерес20. Тем временем расположенный восточнее Тарент, который также помогал Сиракузам во время афинского нападения, укрепил собственную власть, распространив
16 Диодор. XIV.91.1; ср.: 101 — о положениях по поводу взаимной помощи против луканов. О Дионисии: Caven 1990 (G 134); гл. 5 наст, изд.; см. также Sanders 1987 (G 283); Sabbatini 1988 (G 277) — обе работы полезны для знакомства с историографической традицией и с более ранней библиографией.
17 Экспедиция против Липарских островов (389 г. до н. э.): Диодор. XIV. 103; против этрусского города Пирги (384 г. до н. э.): Диодор. XV. 14.3. Вовлеченность в события карфагенян: Диодор. XV. 15.2; 24.1 (отвоевание Гиппония и возвращение туда изгнанных жителей).
18 Сражение при Лаосе: Диодор. XIV. 101—102.3; об Эллепоре: Диодор. XIV. 104. Кав- лония: Диодор. XIV. 106.3; ср.: Павсаний. VI.3.11. Также см. выше, с. 185 сл. наст. изд.
19 Фурии: Диодор. XTV.101—102; Гиппоний: Диодор. XTV107; роль луканов в битве у храма лайского Драконта: Страбон. VI. 1.1, ср.: Диодор. XIV. 102. Падение Регия и унижение его полководца Фитона: Диодор. XIV. 112. Кротон: Афиней. ХП.541Ь; [Аристотель.] О чудесных слухах. 838а § 96 — о плаще Алкимена (у Афинея фигурирует Алкисфен; чудесный плащ был посвящен в храм Геры Лакинии, находившийся на территории Кротона, который в 379—378 гг. до н. э. попал в руки Дионисия Старшего, а храм был разграблен. — А.З.). О проблеме, связанной с сопоставлением этой информации с текстом Дионисия Галикарнасского в ХХ.7, см.: Lombardo 1987 (G 219): 61. См. теперь: Sabbatini 1988 (G 277) — о почти непрерывных враждебных действиях этого периода; см. выше, с. 189 сл. наст. изд.
20 Помощь Спарте: Ксенофонт. Греческая история. V.1.26 (корабли).


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
459
ее на юге на мессапиев, а на западе, с помощью своего города-спутника Гераклеи (основана в 437 г. до н. э.), более или менее нейтрализовал Ме- тапонт21. Залив был Тарентинским отнюдь не только по названию. Взаимовыгодные отношения с Сиракузами делали могущество Тарента поистине неоспоримым, и не стоит удивляться, что в свое время такое положение вещей воплотится в установление его гегемонии над старой лигой игалиотов. Союзная монетная чеканка начнется в 380 г. до н. э., и соблазнительно рассматривать подчинение лиги Таренту в качестве завершающего хода в политике Дионисия, ставшего кульминацией в длинном ряду его побед. Впрочем, символический переезд союзного святилища из Кротона в подконтрольную Таренту Гераклею, как кажется, состоялся только в 374 г. до н. э.22. Тот факт, что Тарент остался спокойным и невозмутимым, когда в 366 г. до н. э. к власти здесь пришел Архит, невозможно объяснить исключительно пифагорейской доброжелательностью. Могущество Тарента оставалось прочным даже и после смерти Дионисия.
Затем, если говорить в терминах политической истории, с конца первой четверти IV в. до н. э. города-стойкии Великой Греции теряют значение и либо отодвигаются в тень, либо разрушаются тем или иным способом с целью превратить их во второразрядную силу. Это не означает, что все они оказались в руинах и заросли травой — Локры и Метапонт процветали как и прежде, и на протяжении всего периода сохраняли не только свой гражданский состав, но и до известной степени преуспевали экономически23. А два города — Неаполь и Тарент — добились такого положе¬
21 Тарент, Гераклея и Метапонт: Brauer 1986 (G 125). Договор между Фуриями и Та- рентом: Страбон. VI. 1.14, р. 264; VI 3.4, р. 280—281 — упоминаются события, случившиеся во время экспедиции Александра Молосского: Lamboley 1983 (G 208). Афиняне пытаются возбудить иапигов и мессапиев против Тарента: Фукидид. VIL33.4, с комментариями: Frederiksen 1977 (G 109): 204; см. также: Santoro 1972 (G 286).
22 Тарентинское доминирование в Лиге: Brauer 1986 (G 125): 55, 58—59, примеч. 29—30; Wuilleumier 1939 (G 326): 64—66. О ненадежности предания об амбициях Дионисия в Адриатике: Woodhead 1970 (G 325); ср., впрочем: Mambella 1986 (G 222) — об отражениях в культуре этого региона сицилийского влияния. Страбон (VI.4.2, р. 241), если только верно его заявление о том, что Анкона была основана теми, кто бежал от Дионисия, возможно, проливает свет на реальную запутанность местной ситуации. См. также: с. 186— 190 наст. изд.
23 Непрерывность исторического развития в Локрах: Musti 1977 (G 236); ср.: Costabile 1980 (G 146), а также: de Franciscis 1972 (G 150) о неопровержимых свидетельствах, содержащихся в локрских табличках. (Речь идет о тридцати семи бронзовых табличках с выгравированными на них надписями из архива храма Зевса Олимпийского в Локрах Эпизефирских. Эта уникальные документы, найденные случайно в 1957 г., обладают исключительной ценностью, поскольку позволяют понять, как полис функционировал экономически и административно: тексты, написанные на дорическом диалекте, фиксируют финансовые операции должностных лиц, заведовавших сокровищницей храма в период примерно с 350 по 250 г. до н. э., когда Локры управлялись демократически. Об этих табличках — в дополнение к указанной работе G 150 — см. также: Musti D. (ed.). Le Tavole di Lorn: Atti del Colloquio sui testi deWarchivio locrese a Napoli aprile 1977 (Roma, 1979). Также см. далее, сноска 40. —А.З.) О процветании Метапонта: Carter 1988 (G 129) — автор оценивает ежегодное прибавочное производство пшеницы с полисной хоры конца IV в. до н. э. как 235 тыс. медимнов стоимостью 98 талантов, и эта объемы можно было отправлять на экспорт. Упадок Кротона: Mele 1984 (G 232): 79—87.


460
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
ния, какое сравнимо с положением самых крупных независимых политических организмов, существовавших в Средиземноморье в IV в. до н. э., и именно эти два города стали определять историю южной Италии. Значение Неаполя только сейчас начинает проясняться, хотя долгое время оно затенялось великолепием окружавших город оскских аристократий Кампании, с которыми Неаполь находился в тесных отношениях, а также многочисленными энергичными действиями римлян, которые те предпринимали в Кампании после поражения Ганнибала и основания Путеол. Пересмотр текстов и лучшее осмысление археологических данных приводит к новому акценту на культурных, экономических и политических последствиях выдающегося положения города в IV, Ш и П вв. до н. э.24. Кто-то может даже предположить, что именно по причине столь незначительного антагонизма между неаполитанцами и италиками (не вызывает, конечно, сомнений, что Неаполь определенно подвергся сильному оскскому воздействию) значение Неаполя воспринималось не в той же степени, что и значение Тарента: но если мы можем увидеть так ясно влияние последнего в материальных свидетельствах по культуре его врагов, тогда мы можем искренне принять и ту точку зрения, что, похоже, «Неаполь был не менее эффективным центром распространения всего греческого, чем Тарекгг». Впрочем, в свое время мы рассмотрим этот вопрос более подробно вместе с вопросом о неаполитанско-италийских контактах, теперь же обратимся к более южной метрополии25.
В случае с Тарентом нет никаких альтернативных центров, которые бы отвлекали внимание историка; после того, как в 281—280 гг. до н. э. римляне разместили свои гарнизоны на крайнем юге Италии, история городов этого региона представляет собой почти что вакуум, и нет никакой нужды отказываться от заполнения этой пустоты Тарентом и той ролью, которую играл здесь этот город. Археологические материалы теперь всё более демонстрируют, вопреки прежнему консенсусу, что политическое затмение никоим образом не положило конец влиянию Тарента, но что свидетельства материальной культуры, будучи переосмыслены на всем своем спектре — от самых роскошных предметов из золота и серебра до гончарных изделий26, — говорят о непрерывном процветании города, которое продолжилось до поздней Республики и ранней Империи. Чтобы понять, почему это вызывает такое удивление, необходимо рассмотреть политическую историю Тарента в IV в. до н. э.
24 Lepore 1952 (G 212) — эта книга по-прежнему остается фундаментальным трудом по экономике эллинистического Неаполя. По археологии города: Greco 1988 (G 188); о его влиянии на Рим: Baldassare 1988 (G 114); об истории римской интервенции: Càsola 1988 (G 130); Colonna 1984 (G 142); Frederiksen 1984 (G 173): 208-212.
25 Об оскаизации Неаполя: Frederiksen 1984 (G 173): 209, 217; цитата взята из: Prosdo- cimi 1976 (G 261): 234. О Неаполе как ядре культурного койне в IV в. до н. э. см.: Pontran- dolfo (G 112): 269-271, cp.: Baldassare (G 112): 222; Morel (G 112): 309-310, 359.
26 Преемственность в материальном развитии описана в общих чертах уже в изд.: Moretti 1971 (G 235); теперь см.: GH ori di Taranto 1984 (G 185). Старая точка зрения: Atti ΊΟ Convegno (G 106): 280.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
461
Данный сюжет в античной литературной традиции трактуется определенным образом, и этот подход без особой проверки сохранялся в современных исследованиях. По существу, проблема сводится, как это часто бывает в политическом историописании, к шаблонному образу героя, на смену которому пришли недостойные преемники. Ясней всего полная картина представлена у Страбона, свидетельства которого по данному вопросу очень важны27. От предания об Архите, сыне Мнесагора, сохранилось достаточно, чтобы понять, что античный взгляд был агиографическим (т. е. идеалистически-биографическим. — А.3): этот человек изображен философом, царствующим в городе спартанского типа, и он предстает перед нами либо на фоне лаконской традиции, либо на фоне аристократической интеллектуальной идеологии пифагорейцев28. Его история — это контрастный фон к тем злоключениям, которые сопровождали поиски политической мудрости в дорийских Сиракузах, завершившиеся избавлением Платона в 362—360 гг. до н. э.29. Положение Архита всегда было очень непростым из-за неизбывной склонности к τρυφή (расточительная невоздержанность с откровенным пренебрежением к нравственности) жителей богатых областей южной Италии, каковая тема латентно присутствует в историографии региона и которая легко обнаруживается в эпизодах о Сибарисе или Сиракузах, Таренте («molle Tarentum»29*) или Капуе30. Всё это легко можно было противопоставить извечной теме окончательной победы Рима, когда возникал вопрос: что же делало эллинов слабыми? А этот вопрос, в свою очередь, приобретал остроту благодаря реанимации другой темы — сопоставления судеб Востока и Запада, восходящего к Геродоту, обратившего внимание на синхронность и совпадение исторических результатов битв при Саламине и Гимере; в рамках данной темы в данном конкретном случае становилась особенно контрастной роль неспособных правителей, которые в конце концов отдали Риму славу Александра Великого и его последователей. Учитывая эти интерпретации, мы должны проявлять большую осторожность и не можем слепо принимать шаблонный взгляд о величии Тарента в век Архита, сменившийся эпохой упадничества и угасания, когда город был вынужден просить о губительной для себя помощи у чужаков — у пяти
27 Страбон. VI.3.4, р. 280.
28 Об Архите: Ciaceri 1927-1932 (G 138) II: 438-449; Lombardo 1987 (G 219): 68-75 (примеч. 70: «Архит, достоверная фигура правителя-философа, последовательного и даровитого»). Биографическая традиция восходит к Аристоксену; об Архите писал и Аристотель, но скорее о его философских взглядах, нежели о его жизни (Диоген Лаэртский. V.25). Краткая сводка достижений Архита: Диоген Лаэртский. УШ.79—82.
29 Архит и Платон: Плутарх. Дион. 20; ср.: Диоген Лаэртский. Ш.22; [Платон.] Письма. VII.338—350; ср. с. 195—196 наст. изд.
29а «Molle Tarentum» (лат. — букв.: «избалованный Тарент») — выражение, которое использует Гораций (Сатиры. П.4.34). — A3.
30 Τρυφή в Таренте времен Архита: Полиарх «Гедипат» («Сластолюбец») у Арисгоксе- на: Жизнеописания. Фр. 50 Wehrli; Gigante 1971 (G 181) — об Аристоксене, Архите, vetus oratio («старое красноречие») и τρυφή. По этим темам в кротоновской истории в целом см.: Mele 1984 (G 232); а также специально об Архите: Mele 1981 (G 229). Литературное предание восходит к Антиоху: Nenci 1979 (G 242): 33—41.


462
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
кондотьеров, чьи имена доминируют в повествовании: Архидам из Спарты, Александр из Эпира, Клеоним из Спарты, Агафокл из Сиракуз и Пирр из Эпира31.
Фактически, это античное клише мало что дает для характеристики этого тарентинского величия, даже если мы будем подчеркивать, как это обычно делается, то, что авторы, излагавшие данный шаблонный взгляд, имели в своем распоряжении гораздо больше свидетельств, чем они могли передать нам. Сообщается, что Архит семь раз успешно исполнял должность стратега, побеждая в войнах против мессапиев, но эти случаи трудно датировать (за неимением другого синхронизма, обычная точка зрения состоит в том, что они совпадают по времени с визитами Платона на Запад в 366/365 и 361/360 гг. до н. э.) и невозможно приспособить к какой-нибудь схеме политической и социальной истории. Оказывал ли он благоприятное воздействие на Тарент уже до своей верховной должности? Сохранилось ли его влияние после его смерти? Было ли время его правления действительно блаженным для Тарента? Вытекало ли это счастье из успешной Realpolitik [нем. — «прагматичная политика»), которую мы пытаемся исследовать, связывавшей Тарент с сиракузской тиранией, из тех отношений, воспользоваться которыми, как показывает история Платона, Архит по-прежнему имел возможность, хотя и не мог быть их создателем? В каких аспектах тарентинского общества обнаруживается практическая эффективность архитовского пифагореизма? В отсутствие ответов на эти вопросы вклад Архита в полувековое процветание Тарента не следует некритично преувеличивать.
Также мы не понимаем хронологию событий второй половины столетия. Система римских анналов этого периода горячо дискутируется, а ее запутанность усугублена Диодором Сицилийским — нашим единственным источником, который последовательно и на длительном промежутке времени излагает дела на Сицилии и в Великой Греции32. Кризис середины столетия, похоже, был спровоцирован событиями в Сиракузах в не меньшей степени, чем обстоятельствами, сложившимися в Италии, хотя степень организации и уровень амбиций италийских племен непрерывно возрастали — образование Бруттийского союза является лишь самым очевидным шагом33. В 352 г. до н. э. восстание вывело Регий из-под сиракуз¬
31 Самое недвусмысленное представление названных кондотьеров как некой последовательности: Страбон. VL3.4, р. 280. Пороки Тарента, в особенности торговое преуспевание и показной образ жизни, сыгравшие свою роль в мизансцене в начале войны с Римом: Флор. 1.18. О монетной чеканке этого периода: Brauer 1986 (G 125): гл. 5; ср.: De Sensi Sestito 1987 (G 154).
32 См.: Sordi 1969 (G 293); Fredeiiksen 1984 (G 173): гл. 8, 9; Pearson 1984 (В 91); Pearson 1987 (В 92).
33 О формировании Бруттийского союза Диодор сообщает в тенденциозном и хронологически неточном рассказе о событиях 356/355 г. до н. э. (XVI. 15.1—2); ср.: Юстин. ХХШ. 1.3—14; Страбон. VI. 1.4, р. 255. См.: Lombardo 1987 (G 219): 73—74; в качестве заднего плана, каковым являются археологические материалы из Бреци, а также в плане библиографии см.: Guzzo, Luppino 1980 (G 193): 865—866.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. а
463
ского контроля; в 345-м таким же способом Локры отложились от Дионисия П, при этом еще и предав смерти членов его семьи34. За падением тирании последовал призыв Сиракуз о помощи к Тимолеонту, который прибыл как раз вовремя, чтобы спасти Локры от бруттиев, уже завладевших Гиппонием. К тому времени Тарент находился в состоянии войны с луканами35. В этих условиях тарентинцы обратились к своей метрополии и убедили спартанского царя Архидама прийти к ним на подмогу; впрочем, нельзя сказать точно, когда этот призыв был сделан36. Отмечается, что гибель Архидама в бою при попытке взять Мандурию по времени совпала с великой битвой при Херонее — а это указывает на то, с какой настойчивостью в античности проводились параллели между историческими судьбами греческого Востока и Запада37. Мы не знаем, добился ли Архидам еще до своей неудачной осады Мандурии каких-то успехов, помогая тарентинцам в дипломатических и военных вопросах. Нет причин давать отрицательный ответ; тот факт, что уже на четвертый год после этого к тарентинцам прибыл следующий вождь, подразумевает, что услуги таких лидеров считались весьма полезными, а назначение нового вождя взамен прежнего — делом неотложным, но это означает также и то, что к своей работе эти командиры не могли приступать без приглашения.
В связи с экспедицией Александра Молосского также нет ясности ни о его действиях, ни о времени похода; предпочтительная датировка — 334— 331 гг. до н. э. Он также погиб в бою у Пандосии (идентифицируется с Санта-Мария-дАнглона37а), но к тому времени он уже обладал серьезным дипломатическим влиянием. Его достижения умаляют разве что стандарты его великого тезки. Мельком можно заметить, насколько щекотливы были его отношения с Римом и италийскими племенами Кампании, а также то, что он действовал — по крайней мере, в течение какого-то короткого времени — в окрестностях Песгума38. Успехи Александра были непри¬
34 Регий: Диодор. XVL45.9; Локры: Диодор. XVI.66.6. О тесных узах между Локрами и Сиракузами см. выше, с. 183—186 наст. изд.
35 Плутарх. Тимолеонт. 16.2; 19.2; о Таренте и луканах: Диодор. XVL61.4.
36 Об Архидаме: Ciaceri 1927—1932 (G 138) Ш: 6—7; Диодор. XVT.61.3—63.5. Диодор описывает участь святотатца Фалека (ср. с. 889 наст, изд.), а свои ремарки об Архидаме не считает нужным помещать в правильный хронологический контекст. С призывом о помощи Тарент не мог обратиться ранее 346/345 г. до н. э., а прибытие царя можно относить ближе ко времени его смерти при Мандурии в 338 г. до н. э. Следует напомнить, что начало войны между Римом и самнитами в 343 г. до н. э. привело к формированию на юге Италии более напряженной обстановки (об этой войне см.: КИДМ VTI.2: 419—434). Более поздняя датировка обращения к Архидаму означает необходимость отделять Лу- канскую войну от Бруттийской, в которой участвовали подкрепления Тимолеонта.
37 Диодор. XVL88.3.
37а Санта-Мария-д’Англона — местечко в итальянском регионе Базиликата в древней Аукании, примерно в 11 км от моря и в 6,5 км от развалин Гераклеи; луканскую Пандосию не следует путать с бруттийской Пандосией. — A3.
38 Об Александре: Ливий. Л/Ш.З.б—7; Юстин. ХП.2.12; Страбон. VI. 1.5, р. 256; см.: Manni 1962 (G 223) — по датировке экспедиции Александра; Ciaceri 1927—1932 (G 138) Ш: 7—16 — автор находит, что Александр упустил возможность накрепко объединить южную Италию. D’Agostino 1974 (G 147) — автор усматривает основной итог Александрова визита


464
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
емлемы для тарентинцев, и они предали его. Предательство, конечно, одобрения вызывать не может, но кажется неразумным порицать Тарент одновременно — как некоторые склонны делать — и за то, что он был малодушным настолько, что нуждался во внешней помощи, и за, что проявил вопиющую дерзость, отвергнув эту самую помощь!
В ряду предполагаемых поддержек, оказывавшихся угасающему Та- ренту, теперь возникает пробел примерно в 27 лет. Можно думать, что двойная сага об Архидаме и Александре отбивала охоту к сотрудничеству и у города, и у потенциальных помощников. Впрочем, кандидатов у Спарты было в избытке, один из которых, Акротат, случайно оказался в 314 г. до н. э. в Таренте39. К 303 г. до н. э. Тарент выказывал готовность радушно принять нового царственного военачальника из Спарты, действовавшего от своего собственного имени — Клеонима и собравшего войско примерно в 30 тыс. наемников как из разных других мест, так и из самого Тарента40. Но последующие события показали, насколько изменился мир по сравнению с предыдущим поколением. На эту паузу пришлась долгая борьба между Римом и самнитами, которая, возможно, способствовала возникновению самой паузы, а также втягивание в эту борьбу Тирренского и Адриатического регионов. Рим теперь находился в черном списке, представленном Клеониму41. К тому времени другие эллинские города уже начали заметно ослабевать, при том что аборигенные города, о чем подробней мы поговорим позднее, становились всё более гомогенными и эллинизированными. Международная политика в первое столетие диадохов также изменилась, и, как показывают, например, действия Клеонима на Керкире, южная Италия теперь рассматривалась только как часть более крупной игры. Горизонты вдруг необычайно расширились.
Клеоним не добился ничего особенного, несмотря на свои драконовские методы, вполне соответствовавшие наглым манерам новой эпохи: он
в том, что народы Апулии осознали: их настоящий враг — это италийские племена, а не италиоты. См. также выше, сноска 21. В целом о контактах между Тарентом и Эпиром в IV в. до н. э. см.: КИДМ VII.2: 535.
39 Диодор. XIX.70.2, вкупе с: 70.7—8. Обратите внимание на то, что свои первые военные подвиги Агафокл совершал в помощь Кротону, а позднее он воевал против этого города: САН VU2Л : 385-387.
40 Диодор. XX. 104; ср.: Ливий. Х.2. О Клеониме: Ciaceri 1927—1932 (G 138) Ш: 25—30; cp.: Vattuone 1989 (G 318): 61—65; см. также: Braccesi 1991 (G 124) — о событиях в Адриатике. Влияние кондотьеров на своих соратников, возможно, обнаруживается в финансовых документах из Локр, если только прав Альфонсо де Франчишиз (de Franciscis 1972 (G 150): 75—79), для которого басилевс, которому локрийцы передают более чем треть своего годового дохода, это царь Пирр в 280—274 гг. до н. э. (По поводу финансовых документов см. выше, в сноске 23 наш комментарий о бронзовых табличках с надписями из архива храма Зевса Олимпийского в Локрах Эпизефирских. —А.З.)
41 При оценке данного утверждения нужно иметь в виду преувеличение со стороны римлян, а также стремление в античной исторической традиции найти предтечу Пирру. Но историк Дурид осведомлен о битве при Сентине 295 г. до н. э., и это верный признак того, как высоки теперь были ставки: данная схватка недавно была названа «крупнейшим военным столкновением на землях Италии на тот момент» (КИДМ VTL2: 450 наст. изд.).


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
465
взял, например, в заложницы женщин, что было беспрецедентным и сомнительным шагом42. Тарент отвернулся и от него, но это, по крайней мере, не стоило Клеониму жизни. И опять очень скоро появляется следующий тарентинский поборник, который ведет себя похожим образом, скорее в духе эпохи, наступившей после Александра Великого, чем в духе Архидама и Александра Эпирского. Контакты, возникшие благодаря эпизоду с Клеонимом, ввели в дело Агафокла — нового и грозного тирана Сиракуз, следовавшего по стопам обоих Дионисиев в своей поддержке Тарента, как и в продолжении энергичного использования итальянских наемников43. Мы видим лишь фрагменты этой картины: альянс с иапига- ми и певкетами, атаки на бруттиев Гиппония — Агафокл вынашивал самые широкие планы44. Маловероятно, что Тарент был инициатором такой близости, однако критики тарентинцев поступают неразумно, считая признаком слабости их союз с могучими Сиракузами, союз, который характеризует также и ту эпоху, которая, с точки зрения тех же критиков, предшествовала упадку. Во многих отношениях сцена была теперь готова к первому акту в новой драме Пирра: яркие популистские манеры Агафокла, так гармонировавшие с поведением греческих городов, которые позднее ради забавы шокировали и оскорбляли римских послов; кроме того, расширение системы связей, в которую совершенно точно была включена и эпиротская монархия — путем выдачи за Пирра Агафокловой дочери Ланассы45. Рассказ о Клеониме, Агафокле, Пирре — это отнюдь не история трех отдельных кондотьеров, но часть единого сложного феномена, который чуть было не привел к появлению на греческом Западе государства диадоховского типа. Однако ни в Таренте, ни в Гиероновых Сиракузах этого так и не случилось.
Далее, слава века Архита и сменившая ее изнеженность, заставлявшая тарентинцев нанимать военную силу, дабы самим предаваться развлечениям, могут рассматриваться как историографическая конструкция, до некоторой степени интересная само по себе, но обладающая невеликой интерпретационной ценностью. Это — этиологический миф, некая объяснительная тема, сформированная под влиянием другой яркой антитезы — противопоставления сугубо эллинского лаконского Тарента и
42 Афиней. XIII.605е, из кн. 3 «Жизнеописания Агафокла» Дурида (FGrH 76 F 18). Город, где произошли указанные события, — Метапонт.
43 Агафокл и Италия: Ciaceri 1927—1932 (G 138) Ш: 28—33; Lombardo 1987 (G 219): 84; Vattuone 1989 (G 318). Об Агафокле как о продолжателе Дионисиев ср.: Юстин. ХХШ.1. Даже в 330 г. до н. э. Сиракузы всё еще сохраняли курс на противостояние с италийскими племенами, помогая Кротону против бруттиев: Диодор. XIX.3.3.
44 Диодор. XXI.3.4; XXI.3.8 (возможно, речь идет о 295 и 294 гг. до н. э.). См.: САН VTF.l: 406-407; Vattuone 1989 (G 318): 71.
4ö Информация о фиглярстве и театральном поведении Агафокла (Диодор. XIX.9) должна восходить к сочинению историка Дурида. Сравните знаменитую сцену с римскими послами в Таренте: Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XIX.5.1—5; ср.: Валерий Максим. 2.2.5. Ланасса: Диодор. XXI.3.4. О Пирре теперь см. рассказ в: КИДМ VTL2: 533—562 (см. также: Казаров С.С. История царя Пирра Эпирского (СПб., 2008). —А.З.).


466
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
туземных орд, рычащих на его границах46. Данная традиция по многим причинам долгое время была в моде, а ее корректировка, обеспечиваемая сейчас археологией, осуществляется медленно по причине подавляющего преобладания в наших познаниях о древностях южной Италии материалов из некрополей и, что еще хуже, содержимого разграбленных могил, которые потом были проданы коллекционерам. Эллинский материал доминировал и в этом типе свидетельств (а не только в письменных источниках. —А.З.). Но за последние три десятилетия (т. е. со второй половины 60-х годов XX века. — А.3.) стало понятно, что у нас есть несомненная возможность проследить реалии культурного обмена на юге Итальянского полуострова с помощью археологических остатков и что приверженность старым схемам не только искажает истину, но еще и приводит к упущению возможности исследовать одну из самых удивительно замысловатых моделей культурного взаимообмена, которые мы можем наблюдать в античности47.
Нужно признать, что античные источники способствуют сохранению упрощенного подхода, когда они изображают отважные форпосты эллинизма отбивающимися от чужаков. Хорошо известна цитата из сочинения современника событий тарентинца Аристоксена, где он высказывается по поводу участи Посидонии:
Мы — как жители Посидонии, обитающие на берегах Тирренского залива. В старину они были эллинами, но потом смешались с варварами и превратились в тирренов или римлян, переменили язык и прочие обычаи; однако они еще и по сей день сходятся на один из эллинских праздников, вспоминают старинные слова и порядки, горюют по ним, плачут и расходятся по домам. Вот так и мы, — продолжает Арисгоксен, — когда зрелища наши стали варварскими, а музыка испорчена общедоступным вкусом, мы, немногие оставшиеся, наедине с собой вспоминаем, какой эта музыка была прежде48.
На этот феномен мы имеем возможность взглянуть с трех сторон. Во- первых, это тексты наподобие только что процитированного, которые
46 Об этих взглядах: Brauer 1986 (G 125): 53; ср. здесь же: с. 61 (откуда и взята эта фраза); отметим, что некоторые направления в области изучения греческого искусства способствуют склонности к излишне упрощенному пониманию ситуации, напр.: Carter 1975 (G 128): 7. Против слишком простых противопоставлений: Pugliese Carratelli 1972 (G 263): 38 — автор подчеркивает как многообразие италийских народов, так и этническую неоднородность греческих городов. Обратите внимание на слова Флора (1.18) о Та- ренте как «полугреческом городе» («Civitas Semigraeca»), а также ср. сноску 53 наст. изд.
47 Возможно, следует избегать термина «туземные народы», как и усвоить более сложные представления об этнической принадлежности, которые теперь обычно применяются к социальной истории Западного Средиземноморья I тысячелетия до н. э. Ср.: Adamesteanu 1974 (G 93): 187—215. Общий обзор этнической ситуации: Salmon 1982 (G 280): 10-21.
48 Арисгоксен. Фр. 124 Wehrli (= FHG П.291 = Афиней. 632А. Фрагмент приведен в переводе Н.Т. Голинкевича. — А.З.); Fraschetti 1981 (G 170) — автор связывает этот фрагмент с настроениями, воцарившимися в Таренте и на юге Италии в 320-х годах до н. э. О характере процесса эллинизации в случае с аристократией оскского Пестума: Greco Pontrandolfo 1979 (G 257): 47; ср. здесь же: с. 50.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
467
образуют особую линию в комплексной историографии социальных и политических смыслов, каковую линию мы вкратце обрисовали выше (с. 461 сл. наст. изд.). Во-вторых, археология, к которой мы еще вернемся; впрочем, всегда нужно понимать, что есть серьезные ограничения при использовании материальной культуры для каких-то выводов об этнической принадлежности. В-третьих, изучение языка, что оказывается полезным для наших целей благодаря эпиграфическому обычаю и наличию удобного инструментария для работы с эпиграфическими памятниками, хотя применение этого источника также требует методологической осторожности.
Благодаря тщательным эпиграфическим исследованиям специалистам удается идентифицировать лингвистические традиции, которые можно связать с разными типами оскского, а также с мессапским, певке- тийским и давнийским языками, и, кроме того, частично проследить историю взаимодействия их друг с другом и с греческим49. Всё это позволяет уловить едва ощутимый внутренний конфликт между сохранявшейся региональной культурной идентичностью и включенностью в мир более широкой принадлежности. Впрочем, следует сделать два предварительных предупреждения. Первое состоит в том, что сама среда дошедших до нас лингвистических элементов — это всегда больше, чем одна ступенька в процессе аккультурации (т. е. в процессе усвоения элементов чужой культуры. — А.З.); даже если язык текста не греческий, тем не менее и формы букв, и сама идея изготавливать надписи потенциально являются эллинскими50. Второе предупреждение состоит в том, что среди других индикаторов этнической принадлежности мы не должны легкомысленно присваивать тот же статус языковому тождеству, каковой такое тождество имеет в хорошо известных нам современных обществах. Отношение последних носителей мессапского к своему языку вряд ли было похоже на то, как шотландцы защищают гаэльский язык51. Один пример ошибочного использования лингвистического аргумента был проанализирован совсем недавно: речь идет о ложном противопоставлении мессапской культуры, сохранявшейся и доблестно отстаивавшей свою языковую независимость, такой культуре, которая пропиталась эллинскими элементами и подверглась настолько сильному эллинскому влиянию, что сохранила греческий язык не только в течение всего римского периода, но даже вплоть до самых последних времен. Суть этой
49 Из недавних работ об италийских языках см.: КИДМ IV: гл. 15; Santoro 1978 (G 287) (певкетийский и мессапский); Pisani 1972 (G 253) (оскский и мессапский); Prosdo- cimi 1976 (G 260) — о сосуществовании языков с точки зрения римского контекста; Laudi 1979 (G 209): 115 сл. — о «mondo indigeno» [um. — «туземный мир»).
50 Adamesteanu 1974 (G 93): 209 — автор пишет о венке из Арменто (см. далее, сноска 54) так: «<...> в нескольких словах — большое количество ошибок в греческом языке»; однако надпись все же сделана по-гречески, и сам этот факт гораздо важнее, чем наличие описок.
51 Об «оскском» и «мессапском» как обозначениях, отличающихся по своему типу от обозначений «латанский» или «итальянский» см.: Pisani 1972 (G 253).


468
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
антитезы — объяснить салентинское «грико» — эллинский диалект, который имеет совершенно особую социальную историю52.
Как бы то ни было, язык помогает почувствовать внутренний конфликт между тенденцией к формированию общих культурных свойств и базовым различием италийских народов; а также то, что это — конфликт, переросший в устойчивую систему, и что он — продукт скорее таких явлений, как широкое использование наемников (яркий пример — оскскогово- рящие наемники на Сицилии), нежели эмиграция или вторжения. Теперь считается, что не было вообще никакого «оскского нашествия» и что IV в. до н. э. — это всего лишь последняя фаза в долгом, хотя и не всегда мирном, взаимодействии греков с местными народами (ср.: КИДМIV). На этом пункте необходимо сделать особый акцент, поскольку различия между негреческими популяциями, от самнитов северной Кампании до мессапиев Калабрии с их географическими и культурными связями с Иллирией, имеют огромное историческое значение53. Парадоксальным образом италики избегали единения, пока не приняли легкоадаптируемую эллинизацию, сформировав при этом такие социальные и политические институты, которые смогли преодолеть границы местных различий. Началась гонка, чтобы выяснить, какой из италийских народов сможет первым и наиболее эффективным образом усвоить эллинизирующие mores [лат. — «обычаи», «нравы», «традиции». —А.З.). Как мы знаем, этот забег выиграл Рим. Впрочем, победа досталась непросто, к тому же было много других претендентов. Это означает, что выявление следов заполнения эллинскими элементами всей южной части полуострова — задача почти безнадежная, как мы уже видели на примере языка. То же самое можно сказать об артефактах искусной выделки54 — являются ли они по стилю греческими или всё же местными? — и об археологии целых сообществ. Так что формирование зародышевых поселений типа Роккагло- риозы в западной Аукании отвечало на своей ранней стадии, как кажется, сугубо местным и краткосрочным потребностям; такое положение вещей сохранялось вплоть до появления более крупной и мощной крепостной ограды, и данное обстоятельство наводит на мысль, что весь этот процесс нуклеаризации (т. е. появления небольших поселений вокруг одного ядра. —А.З.) правильнее было бы рассматривать в аспекте осведомленности местного населения о некоем городском идеале и политических институ¬
52 Parlangeli 1970 (G 250); cp.: Nenci 1979 (G 242).
53 Иллирийские связи мессапиев: Parlangeli, Santoro 1978 (G 250А). О различиях между народами: Pontrandolfo Greco 1982 (G 258): 160. Обратите внимание: ситуацию усложняет еще и сохранение вплоть до III в. до н. э. этрусков в Кампании (D’Agostino 1974 (G 147): 212); теперь понятно, что то же верно и для Понтеканьяно, расположенного еще южнее.
54 Укажем, напр., на дискуссии о венке из Арменто: изготовлен ли он в македонской эллинской традиции, проникшей в Италию при посредстве Тарента (Pontrandolfo Greco 1982 (G 258): 145), или же в какой-то итальянской художественной манере, которая всего лишь интерпретировала некую греческую идею (Lipinsky 1975 (G 216))?


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
469
тах, с данным идеалом связанных55. Фактически исторический процесс можно увидеть в действии, что позволяет составить цельное представление о южной Италии конца IV — начала Ш в. до н. э. и выйти за рамки простейшей эволюционистской перспективы изучения сотен местных случаев в географическом порядке.
Основной феномен социальной истории южной Италии в этот период — культурный обмен, аккультурация, говоря в общих чертах и чересчур упрощая, местных народов греками; этот процесс, как представляется, отражает топографию в своем проникновении во внутренние горные районы из городов на побережье через более крупные речные долины. Стоит еще раз заявить, что данный процесс мы неизбежно рассматриваем как главный феномен, поскольку для нас он является видимым, а также отметить, что он видим для нас (а это нельзя сказать о всех формах культурного обмена этого рода) в силу того, что свои цели, к счастью для нас, греки выражали в терминах материальной культуры, элементы которой до известной степени оказываются долговечными: здания, особенно крепостные сооружения и гробницы, керамические изделия, прежде всего те, которые помещались в могилы, а также надписи, передающие лингвистическую информацию, о которой мы уже упоминали. Легко представить себе глубокие культурные влияния, которые совершенно не поддаются археологическому исследованию. Также следует остерегаться (что вообще верно по отношению к изучению аккультурации) подхода, при котором все процессы такого типа сводятся к передаче, и ни один из них не рассматривается как изобретательский или творческий.
Естественно начать с вопроса о том, кто именно подвергался аккультурации (т. е. заимствовал элементы чужой культуры. — А.З.). Следы данного процесса крепко связаны с активностью социальных элит, причем деятельностью определенного типа. Всегда имеется вероятность того, что и за пределами элиты имел место аналогичный процесс, посредством которого, скажем, простые земледельцы с греческих территорий начинали влиять на религиозные или экономические обычаи своих негреческих соседей через прямой обмен; но о подобных тенденциях мы можем лишь
55 	Fracchia 1983 (G 168) — автор представляет Роккаглориозу в качестве оппидума (лат. oppidum, «укрепленное место». —А.З.), характерного для Северо-Западной Европы. Само расположение Роккаглориозы имеет первостепенное значение, поскольку это центральное место, откуда осуществлялась эксплуатация долины Мингардо; раскопки проливают свет на процесс, в ходе которого это место переняло функции и своеобразие Пиксунта, греческой апойкии, а затем передало их римской колонии в Буксенте (ср.: Ridgway 1989 (G 275): 139): что-то подобное могло произойти и в случае с Гиппонием—Ве- ипо-Вибо, расположенным южней (ср. сноску 69 наст. гл.). Интересный контраст между Роккаглориозой и Мойо-делла-Чивителла на территории Велии, считающейся более эллинской и рассматриваемой как дочернее поселение по отношению к самой Велии из-за своего регулярного плана и степени урбанизации: Greco, Schnapp 1983 (G 189); ср.: Tréziny 1983 (G 310) — о проблемах, связанных с различением этого случая и других типов поселенческой практики. Фортификационные сооружения конца IV в. до н. э. имеются также в Лауде (Санта-Мария-дель-Кедро, что на холме Сан-Бартоло-ди-Марчеллина).


470
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
догадываться, поскольку доходящие до нас свидетельства более всего характерны для элиты, к тому же элиты, подверженной духу соперничества, иерархичной, с развитым образным мышлением, агрессивной и военизированной56. Более того, поскольку признаки аккультурации соотносятся с той или иной социальной средой, не следует торопиться с их интерпретацией в этническом ключе. Когда возникает ощущение, что мы видим, как сугубо «самнитские» культурные элементы вроде бы просачиваются в давнийский контекст, нам следует понимать, что в данном случае, возможно, имеет место всего лишь сдвиг социального характера, затрагивающий местную элиту и подталкивающий ее к усвоению форм поведения военных аристократий, каковые формы были в высшей степени модными57  58.
Начнем с военного аспекта. К концу IV в. до н. э. во внутренних районах страны происходило быстрое укрепление поселений. В одном случае на каменной кладке из хорошо подогнанных блоков сохранилась надпись, приписывающая эту работу «правителю [архэ] Нуммелосу»: здесь, в Серра-ди-Вальо, вождь, как оказывается, носил италийское имя, но построенное им сооружение и обозначение его власти — греческие, как и язык надписи, и сама манера оставлять памятную надпись такого рода00. Оскская надпись из Муро-Лукано, приписывающая фортификационные работы некоему италийскому институту — meddikia (магистрат, должностное лицо, или магистратура. — А.3.), уникальна в том смысле, что указывает на какую-то практику, более далекую от эллинских обычаев59. В некоторых местах засвидетельствовано синхронное появление фортификации сразу в группе опорных пунктов одной местности, и это может быть связано с особыми формами регионального единения и организации60.
56 Guzzo 1984 (G 191) — относительно территории Сибариса автор говорит так: «<...> имеется две сибаритские территории <...> одна из них италиотская — рациональным образом организованный город Фурии на побережье, и другая — италийская, которая занимала внутренние районы с укрепленными пунктами и рассеянными поселенческими центрами данной территории. Между ними постоянно и непрерывно осуществлялось взаимодействие и шел обмен». Применительно к погребальным свидетельствам: Pontran- dolfo Greco, Rouveret 1982 (G 259).
57 Так M. Торелли [Sannio 1984 (G 285): 31) говорит по поводу Мелфезе (обширная область на севере региона Базиликата. — А.3.); сопоставьте с этим точку зрения, согласно которой Период Ш давнийской культуры (в Канузии явно начинается примерно с 400 г. до н. э.) был эпохой полного искоренения давнийской культуры под самнитским натиском.
58 Нуммелос в Серра-ди-Вальо: Adamesteanu 1990 (G 97); Adamesteanu 1987 (G 96): «epi tes Nummelou arches».
59 Обратите внимание, что, хотя название института оскское, идея магистратуры, с точки зрения конституциональной теории, греческая, как и сам эпиграфический обычай. Неожиданный бум, наблюдаемый в оскской эпиграфике (другие ранние надписи происходят, напр., из Сан-Джованни-ин-Фонте и из Атена-Лукана), сам по себе является феноменом большой исторической важности.
60 Фортификации в Серра, Чивита-ди-Трикарико, Торретта-ди-Пьетрагалла, Серра- дель-Карпине-ди-Канчеллара, Крочча-Каньято (все, вероятно, связаны с Нумеллосом): Adamesteanu 1974 (G 93): 196—197. Заметим, что в более ранних исследованиях все они назывались «греческими»; полный обзор см. в изд.: Tréziny 1983 (G 310) — автор соглаша¬


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
471
Выбор указанных мест отражает систему дорожных трасс высокого и низкого уровня (см. карту 11), которая упорядочивала гористую глубинную часть юга Итальянского полуострова, систему, которая во все периоды исторического развития имела важнейшее значение61.
Таким образом, в наше время делается явный акцент на структуре и фортификации поселений, группирующихся вокруг общего ядра, которые в отдельных случаях могут приобретать такой размах, что мы, возможно, не ошибемся, назвав это урбанизмом или, по крайней мере, его началом62. Даже тогда, когда архитектура не служит откровенно милитаристским целям, она всё равно связана с поддержанием идеологии военной аристократии, и самым недвусмысленным образом это проявляется в крупных внегородских святилищах. Из них на юге лучше всего известен теменос Мефиты (Mefitis, богиня вредных испарений. — А.З.) в Рос- сано-ди-Вальо, но можно назвать также святилище Геркулеса в Арменто в долине реки Агри; хорошо известны и другие самнитские святилища, расположенные севернее — в Кампокьяро или в Пьетрабонданте63. Сюда посвящались трофеи того же типа, что и нагрудник Новия Фанния (Novius Fannius, см. выше, рис. 10) — убедительное свидетельство о происхождении богатства, власти и тщеславия, всего того, благодаря чему и возводились эти комплексы. В святилище в Пьетрабонданте (как теперь ясно, это был особенно важный союзный центр) находились трофеи из Тарента, добытые в войнах V в. до н. э., а также в оборонительной борьбе против целого ряда чужеземных воителей, последним из которых был Пирр64. Подобным образом и погребальная идеология, которую можно обнаружить во внешнем облике гробниц и в их убранстве и оснащении,
ется с Д. Адаместеану. Социальной группой, причастной к появлению этих крепостных сооружений, здесь, в Мелфезе, могли быть утианы (древний этнос, как и бруттии, был частью луканского племени. — А.З.) (Adamesteanu 1974 (G 93): 204), чей федеральный центр находился в святилище в Россано-дель-В альо. Подобные фортификации у брутти- ев: Guzzo, Luppino 1980 (G 193): 865—866; урбанизация в давнийской области: Mazzei 1984; Mazzei 1987 (G 226-227).
61 Adamesteanu 1983 (G 95); cp.: Adamesteanu 1974 (G 93). Особо отметим маршруты, по которым следовали позднейшие римские Аппиева и Анниева дороги (Via Appia и Via Annia), Истм Катандзаро (самое узкое место на всем Итальянском полуострове, узкая долина в регионе Калабрия, соединяющая берега Ионического и Тирренского морей. — А.З.) и длинный маршрут, идентифицированный в изд.: Quilici et al. 1969 (G 270): 64—67.
62 Перемены в Руво и Оппидо-Лукано: Ridgway 1982 (G 274): 73. Лауд конца IV в. до н. э., имевший регулярный и монументальный планы, совершенно затмевает своего греческого предшественника (ср. выше, сноска 55). Подобные перемены происходили в эллинском контексте в Велии; ср. τειχοποιία («возведение стен», «постройка укреплений». — А.З.) в локрских табличках (см. по этому поводу: Musti 1977 (G 236)).
63 О надписях из Россано: Lejeune //Rend. Line. 26 (1971): 664; 27 (1972): 399; 30 (1975): 319. Он же в: Atti 7 7 Convegno (G 107): 83 — автор заявляет, слишком категорично, что это святилище было «невосприимчиво к греческим религиозным влияниям». О месте поклонения в Серра-Люстранте, невдалеке от Арменто (конец IV в. до н. э.), см.: Pontrandolfo Greco 1982 (G 258): 158. О самнитских святилищах см. теперь: Sannio 1980 (G 284), прежде всего статью В. D’Agostino, с. 140 сл. — о тарентинских трофеях. Об этрусском происхождении (? через Кампанию) Гераклова культа: Atti 7 7 Convegno (G 107): 68—69.
64 Об особой важности Пьетрабонданте: Lejeune в: Sannio 1984 (G 285).


472
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
усиливала милитаристский дух, как и установленный порядок при отправлении культов в новых святилищах. И опять же сцены прославления отдельных воинов, в особенности всадников, а также стремление продемонстрировать богатство и власть еще и посредством тщательно продуманных нарочитых форм гробниц обнаруживаются как в эллинском мире италиотов, подражавших правителям Македонии и имитировавших их успех, так и на территориях аборигенных народов. Близкие параллели можно провести между знаменитыми оскскими кладбищами Пестума и соответствующим опытом Неаполя и Тарента65. Конечно, когда фактор археологической случайности лишает нас такого источника, качество нашей информации страдает: консервация работ на некрополе Форначи в Капуе во многом оставляет нас без ключевых сведений о ранних самнитских аристократиях Кампании66.
Это — археологический аналог постоянного присутствия темы наемников в литературных источниках, которое мы уже отмечали в начале главы: контингенты, принимавшие участие в Афинской и Карфагенской войнах на Сицилии в конце V в. до н. э., организация вооруженных сил Дионисиями, кампанская конница и ее связь с Римом, войска, использовавшиеся кондотьерами, мамертинцы и кампанский гарнизон в Регии67. Одна надпись сообщает нам о «vereia Campsanas Metapontinas» — наемническом войске именно такого типа, в чахнущей общине Метапонта в конце IV в. до н. э., и, возможно, от этих наемников не сильно отличались оски в Неаполе 327/326 г. до н. э., когда, как мы слышим, здесь находился неаполитанский вождь с, вероятно, оскским именем Нимфий (ср. с Нип- сием, неаполитанским полководцем Дионисия П: Диодор. XVI. 18.1)68. Эти отряды не были целиком сухопутными. Военно-морские силы, судя по всему, накапливались похожим способом, а применение мессапийских «пиратов» Агафоклом было почти таким же, как и более приемлемое использование полисных морских контингентов (наподобие тех, что были посланы тарентинцами с Акротатом в 314 г. до н. э.)69. В позднейшем ис¬
65 Об этом процессе в Песгуме: Pontrandolfo Greco 1979 (G 257); Pontrandolfo Greco, Rouveret 1982 (G 259), прежде всего с. 127—129; в Капуе: Johannowsky 1972 (G 204) — автор обращает внимание на параллели с Тарентом и Неаполем. Также: Pontrandolfo в: Atti 25 Convegno (G 112): 268—269. О бытовой архитектуре в эллинистических Локрах Эпизефир- ских см.: Barra Bagnasco М. Documenti di architettura minore in età ellenistica a Locri Epizefiri в изд.: Alessandria e il mondo ellenistico-romano: Studi in onore di Achille Adriani (Roma, 1984) Ш: 498—519. О военных сюжетах настенной и вазовой живописи: Trendall 1989 (J 51).
66 Johannowsky в: Sannio 1984 (G 285): 52 сл.
67 Диодор. XXI.3.3 (Агафокл); cp.: XXI. 18 — об их роспуске ок. 288 г. до н. э. Деций в Регии: Диодор. ХХП.1; кампанский легион на Сицилии: Frederiksen 1984 (G 173): 222—223, с примеч. 27. Обратите также внимание на сообщение Диодора (ХШ.88.7) о наемниках в
Контингент в Метапонте: La Regina 1981 (G 207): 135 — «vereias kampsanas metapon- tinas». Новейшее исследование о термине «vereia»: Tagliamonte 1989 (G 303).
69 	Мессапии: Диодор. XXI.4; Акротат: Диодор. XIX.70.7—8. Обратите внимание на строительство Агафоклом якорной стоянки в Гиппонии, которая предвосхищала функции римской Вибо-Валенции: Страбон. VI. 1.5, р. 256; ср. восстановление Дионисием II части разрушенного Регия, каковая получила название Фебия (в честь Феба-Аполлона. — A3): Страбон. VL1.6, р. 259.
>агенской войне 409—405 гг. до н. э.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
473
пользовании римлянами этих городов как «морских союзников» («socii navales») не было ничего нового. Данный феномен наемничества одновременно и поддерживал аристократический идеал, о котором мы уже говорили, и облегчал более широкое культурное влияние и обмен70. В частности, было высказано интересное предположение о том, что простые идеалы личного военного превосходства обогатились наследием пифагорейской мысли, а культурное влияние можно проследить в широком временном контексте — от лаконских связей Тарента и Аокр через политические интерпретации пифагорейцев к эпохе Архита. Италики-пифагорейцы, наподобие загадочной фигуры Оцелла или Гая Понтия Геренна, который вел беседы с Архитом и Платоном в Таренте, — часть этой интригующей картины. И опять, наличие подобных линий влияния в Риме можно рассматривать как дополнительное подтверждение общей картины71. Нам определенно не следует преувеличивать грубость и воинственный характер жизни в глубинных районах страны: дело в том, что рядом с этими милитаристскими явлениями целый ряд взаимодействовавших друг с другом культурных энергий вели к появлению своего рода койне на территории всего полуострова. В качестве примеров можно назвать бытование народного театра и распространение таких религиозных форм, как мистерии Орфея Диониса, известные из различных источников, но прежде всего — из расписной керамики72. Локальные стили расписной керамики, энергичные, разнообразные и самостоятельные, являют собой наиболее впечатляющее и определенно лучше всего известное олицетворение коллективного опыта южной части полуострова в этот период. Уже само их огромное количество недвусмысленно указывает на степень культурной искушенности населения и его относительное благосостояние, и это очень полезно для более правильного понимания ситуации, учитывая сосредоточенность античной литературы на войне и ту аксиому, что всякая война связана с применением насилия.
Здесь мы не можем не вернуться к фактору людских ресурсов, который был стержневым в феномене наемничества и значение которого подчеркивается в литературных источниках: так, говоря о преимуществах местоположения Тарента, Полибий специально отмечает тесную связь города с многочисленными варварскими племенами, обитавшими в той же полосе73. Организация этих людских масс для целей, которые мы уже рассмотрели выше, имела ряд и других последствий, экономических и социальных. Что касается греческих городов, то здесь концентрация населения, по всей видимости, дала каждой политии (то есть каждому
70 Это подчеркивает Е. Лепоре в изд.: Воггаго 1975 (G 119): 63.
71 Pontrandolfo Greco 1982 (G 258): 161; ср.: Mele 1982 (G 231). О Риме: Fraschetti 1981 (G 170). Оцелл (νΟκελλος): D-K № 48 (τ. I: 440-441).
72 Объем этой главы не позволяет рассмотреть затронутые темы надлежащим образом, однако обратите внимание на высказывания А. Понтрадольфо Греко (1982 (G 258): 135—136) о краснофигурных вазах и о театре; полезный короткий обзор: Trendall 1989 (J 51). Орфические таблички (новый экземпляр из Гиппония): Pugliese 1974 (G 264); Carra- telli 1976 (G 265). Ср. об Агнонской табличке: Vetter 1953 (G 319): 147.
73 Полибий. Х.1.


474
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
государству) потенциальный человеческий ресурс, развертывание которого для боевого применения в более спокойном 6-м столетии было делом не таким уж и легким и который сицилийские тираны собирали принудительно посредством массовых депортаций. Названия фратрий Неаполя, например, указывают на включение в гражданский состав беженцев из Кум. Но демографический прирост в Неаполе, несомненно, обеспечивался также и за счет носителей оскского языка, чье присутствие отмечается в источниках. Кроме того, и в городах типа Посидонш^/Пестума, которые формально «пали», но, несмотря на стенания Аристоксена, по своему составу и социальной организации не сильно отличались от «уцелевших» эллинских городов, демографический ресурс, похоже, также выказывал исключительную жизнеспособность74. Материальное благосостояние городов региона в сочетании с их многолюдством приводило, в свою очередь, к выработке таких форм гражданской жизни, которые являлись необычными по тогдашним средиземноморским стандартам; в изобильной жизни Тарента и в тех формах, которые эта жизнь принимала, со зрелищами и постройками для них, с частыми праздниками, с зачатками широкого распространения общественных бань и т. п., мы обнаруживаем не только исходный материал для формирования литературной традиции об аморальном наслаждении и роскоши, о чем уже было сказано, но также и для развития римской/италийской идеологии городского образа жизни75.
Это явление имело и свои экономические последствия. Типичный ландшафт организованного сообщества этого типа, будь то его более древние ячейки или «народы» в глубине материка, всё более осознававшие себя именно так (как народы) с их союзными институтами и со всё более продуманной оскской конституционной идеологией, центральное место в которой занимало понятие «touta» [лат. «populus», «народ»), был разделен на производственные единицы, основанные на ойкосе, домашнем хозяйстве;76 но вся эта система могла контролироваться из общего центра, а производство всё в возраставшей степени ориентировалось на потребительскую сеть, которая распространялась на структуру более крупных полисов (городов-государств) и на рост их потребностей. Тем
74 Беженцы из Кум в Неаполе: Frederiksen 1984 (G 173): 93; вхождение оскскоговоря- щих: Там же: 139; ср.: с. 101. О росте населения в Кампании: Johaimowsky // Sannio 1984 (G 285): 52 сл. О Пестуме: Pontrandolfo Greco, Rouveret 1982 (G 259); Greco Pontrandolfo 1979 (G 257): 36, 48.
75 О долгом благоденствии Тарента и его пресыщенности благополучием: Полибий. Vni.24; ср.: Х.1; Плавт. Два Менехма. Пролог. 27 сл. — здесь акцент делается на купцах и играх; ср.: Страбон. VL3.1, р. 277; Флор. 1.18 — «quippe in ipsis Hadriani maris faucibus posita in omnis terras Histriam Illyricum, Epiron Achaiam, Africam, Siciliam vela dimittit» [лат. — «<...> ведь, будучи расположен у самого входа в Адриатическое море, он отправлял суда во все земли: в Истрию и Иллирик, в Эпир и Ахею, в Африку, Сицилию». Речь идет о Таренте. —А.З.). Оскское «lavacrum» («купальня») в Кумах: Arch. Rep. за 1976—Ί977: 45.
76 О новых формах магистратуры, об эволюции touto, басилевса, меддикса, ойкоса, этноса, а также союза см. превосходную сводку Е. Лепоре в изд.: Воггаго 1975 (G 119): особенно с. 54.


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
475
временем обмен расширялся не просто за счет более сложных систем перераспределения, но и за счет монетизации экономики, что стало результатом распространения монет, которые сами по себе чеканились для того, чтобы расплачиваться с наемниками; наряду с тем война позволяла заполучить людской ресурс в виде рабов, которых можно было использовать либо для обеспечения коммунальных удобств в городе, либо для интенсификации сельскохозяйственного производства. Так, в сельской местности археологическими раскопками обнаруживается формальное или неформальное разделение земли, агрокультурные перемены, которым подвергались целые ландшафты и которые должны были ориентироваться не просто на местный спрос, но на те возможности, которые возникали из-за кардинальных изменений в системе перераспределения: новые формы рассеянной сельской колонизации и характерные формы земледельческих хозяйств, а также распространение чеканной монеты во внутренних областях страны77. Короче говоря, к началу Ш в. до н. э. во всей южной части Итальянского полуострова произошли перемены, которые затронули греческие полисы и их негреческих соседей и которые, если бы не то обстоятельство, что слава в это время приобреталась через насилие, оставляли бы радужную картину всеобщего процветания: большие общины, обнесенные крепкими стенами, впечатляющие святилища, наполненные роскошью трофеев, добытых на войне, новые земледельческие хозяйства в недавно упорядоченной сельской местности, производящие всё необходимое для комфортной жизни городов. Но это благополучие было иллюзорным настолько, что оно зависело от примерно равного распределения добытых благ; однако и в таком случае ему могла мешать уже сама практика применения силы. Когда чаша весов в военных вопросах стала склоняться в пользу Рима, другие индикаторы преуспеяния, включая материальные богатства и численность населения, для южной Италии также начинают понижаться, и ожесточенность Пирровой и Ганнибаловой войн лишь усугубляла этот процесс, но отнюдь не служила его причиной. Не то чтобы упадок был необратимым или повсеместным. Как мы уже видели, Тарент и Кампания чувствовали себя совсем неплохо, последняя — очевидно, по причине близости к новому центру власти. Но лихорадочное и сомнительное преуспевание 4-го столетия, этот причудливый продукт неистового, но безрезультатного военного со¬
77 	Метапонт (Carter 1986 (G 129)) дает нам лучше всего изученный пример широкой системы распределения земельных участков; обратите внимание на римское использование данной практики начиная с 518 г. до н. э. (Фалернское поле, Ager Falernus). Метапон- тов проект свидетельствует о переходе в этот период к широкомасштабному производству зерна. Adamesteanu 1974 (G 93): 207 — о новых моделях поселенческой практики в Вал-д’Агри; новые исследования крестьянских хозяйств в Канцелляре и Толве, см.: Ridg- way 1989 (G 275): 142. Анекдоты, сохранившиеся в предании о Пифагоре/Архите, обеспечивают нас некоторыми, не очень многочисленными, свидетельствами о сельском рабстве, cp.: Bilmski в изд.: Atti W Convegno (G 106): 207—210. Монетизация Аукании: Adamesteanu 1974 (G 93): 187; cp.: Stazio Cantilena в изд.: Sannio 1984 (G 285): 85 сл., с библиографией.


476
Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
перничества, в век социальной и экономической смуты подходил к своему концу78.
Эпилог у нас получится римским. Всё сказанное здесь показывает, как мало из того, что Рим делал в южной Италии между 350 и 250 гг. до н. э., было «сугубо» римским. Римская аристократия этой эпохи являет собой идеальный пример новых военных элит, и неудивительно, что ею были порождены такие свидетельства времени, как расписанная гробница, которая была одной из исходных точек нашего очерка. Можно даже утверждать, что в этих росписях обнаруживаются следы субпифагорейского влияния, обусловившего характер социальной и политической идеологии того времени. Рядом с Оцеллом и Понтием Гереннием, Нуммело- сом и Нипсием необходимо видеть Аппия Клавдия и Мания Курия79. Отношения Рима с другими общинами, проявившиеся в таких вещах, как капитуляция («deditio») Капуи, соглашение с Неаполем, создание сети покровительства, которая на монетах из Аокр прославлялась с помощью слова «PISTIS» («верность»), — согласуются с феноменом добровольного стремления к взаимному общению, действие какового феномена мы наблюдаем на протяжении всего периода, согласуются с тем миром, в котором поведение, характерное для наемников, было базовым и в котором всегда можно было отыскать новые возможности для патроната и господства80. Мы уже видели, что именно стремления элит к взаимодействию определяли подоплеку различных и эластичных форм федерализма рассматриваемой эпохи; в 326 г. до н. э. поощрение Римом элиты Арпи, богатого центра в Давнии (северная часть Апулии. — A3.), чья открытая приверженность римлянам представлена у Ливия как «deditio» («сдача, капитуляция»), свидетельствует о том же самом. Отношения подобного рода обуславливали положение Рима в Великой Греции за многие годы до прибытия Пирра81. В том, что Рим делал, когда он набрал силу, также не было ничего уникального — разделение земли, военностроительные работы, перемещение населения, как своего собственного,
78 Toynbee 1965 (G 309) П: гл. 1 — автор объясняет упадок южной части Италии Пуническими войнами. Археология обращает внимание теперь на дискретность в развитии некоторых мест в регионе, характерную уже для более раннего времени: Pontrandolfo Greco 1979 (G 257): 48 (прекращение практики вотивных подношений на территории Пе- сгума); Settis в изд.: Athenaeum 43 (1965): 127 (заброшенная Медма); Atti 21 Convegno, 798 7: 571 (заброшенный Лаос, конец Ш в. до н. э.); Adamesteanu 1983 (G 95): 157 (кратковременное существование укрепленных центров IV в. до н. э.; заметим, что святилище в Россано сохраняется); Atti MS MG 23—24 (1976—1977): 163 (общий упадок в Потентино). Типична история поселений в Ле-Мурдже-ди-Стронголи на внутренних территориях Кротона (возможно, античная Макалла) — начальная урбанизация в IV в. до н. э., упадок в следующем столетии, после чего — замещение соседним римским центром (Петелией); см.: Stud. Etr. 52 (1984): 491—492. Теперь следует добавить новую информацию о слое разрушений в Понтеканьяно, датируемом примерно 300 г. до н. э.: Ridgway 1989 (G 275): 139.
79 Южноиталийские влияния на римскую аристократию: Fraschetti 1981 (G 170).
80 Frederiksen 1984 (G 173): гл. 9.
81 О Риме и Арпи: Ливий. VIII.25; Mazzei 1984 (G 226); Mazzei 1987 (G 227). Moretti 1971 (G 235): 52 — автор подчеркивает преемственность в отношениях «Рим — Тарент», несмотря на Пирра. См. также: Gemente 1988 (G 140).


Глава 9b. Южная Италия в IV в. до н. э.
477
так и чужого, основание новых городов, которые должны были выполнять роль опорных пунктов. Мы, конечно, можем рассматривать образование Фалернской трибы (318 г. до н. э.) и строительство Аппиевой дороги (312 г. до н. э.), колонизацию Луцерии (314 г. до н. э.) и Венузии (291 г. до н. э.) как подлинно римские предприятия, но всё это — не более чем масштабное применение испытанных стратегий, давно известных народам юга Италии82. Рим на самом деле, добился своего и преуспел, применял всё это точно так же, как и эллинистические монархи Восточного Средиземноморья: он обрел подлинно современный характер, позднее всего — в деле государственного управления, пойдя даже дальше Сиракуз и Карфагена в деле привнесения на средиземноморский запад новых методов эллинистической эпохи83.
Итоги для южной Италии были отнюдь не утешительны; но — не то чтобы в этом состояла цель римской знати — расширение культурного койне, которое мы уже изучали на стадии сложения в IV в. до н. э., в конечном итоге привело к формированию по-настоящему эллинистически переплавленного общества. Известняковый «остров», Мессапийский полуостров, который так долго сопротивлялся влиянию соседнего Тарента — именно здесь погиб Архидам при осаде Мандурии, всего в 25 км от своей базы, — играл роль района свободных «mores» («обычаев». — А.3.) и заметного агрикультурного процветания. Но он становится частью римского койне, так никогда и не став эллинским. Дюжина или около того его урбанизированных общин, прямых наследников успешного и независимого мессапийского прошлого, в конечном итоге превратилась в римские муниципии. Впрочем, еще раньше в одной из этих общин появилась классическая для Италии Ш—II вв. до н. э. фигура — эпический поэт Энний, который одинаково свободно говорил и писал на греческом, оскском и латинском языках84.
82 О римском империализме этого периода см.: Salmon 1982 (G 280): гл. 3; КИДМ Vn.2: гл. 8. Особенно интересна Луцерия (стены ок. 314 г. до н. э.: Ridgway 1982 (G 274): 70), колонизованная, согласно Веллею Патеркулу (1.14.4), в 325 г. до н. э.: разделение населения на центурии: ТогеШ 1984 (G 308): 328. Там же: 329—330 — о хранилище вотивных подношений из Сан-Сальваторе, которое свидетельствует о быстрой латинизации региона. Ср. также случай с луканцем Сфением Сфаллием, 285 г. до н. э.: Плиний. Естественная история. XXXTV.32.
83 Adamesteanu 1974 (G 93): 215 — автор противопоставляет партикуляристский характер греческого и туземного опыта V—IV вв. до н. э. более новому и более широкому вйдению, характерному для Римского государства эпохи после Александра Македонского.
84 Об Эннии: Страбон. VL3.5, р. 281. О Мессапии: КИДМ IV: 817 слл. — большее влияние на регион оказывает скорее Коринф, нежели Тарент. Ср.: [Скилак.] 14 (ср.: Афи- ней. ХП.523) о греческом характере Гидрунта, располагавшегося на пути вдоль побережья.


Глава 9с
Д.-У. Хардинг
КЕЛЬТСКАЯ ЕВРОПА
Любая попытка свести в единое целое наши знания о Европе к северу от Альп в первой половине I тыс. до н. э. обуславливается диспропорциями в имеющемся археологическом материале. Большое количество свидетельств извлечено из некрополей с их специализированным погребальным инвентарем либо из укрепленных мест высокого статуса, обладавших особым характером и функциями, но отнюдь не из всего спектра поселений и материальных остатков. Даже и эти данные распределяются по регионам неравномерно, или по меньшей мере неравномерно исследуются, к тому же в сменявших друг друга хронологических фазах они представлены неодинаково. Такой дисбаланс и прерывность свидетельств чреваты созданием искусственных, неестественных горизонтов, которые могут использоваться для объяснения некоторых исторических эпизодов или социально-экономических кульминационных моментов и которые усугубляют опасности, характерные для селективного взгляда на доисторическую Европу через «отобранные яркие факты».
Классификация и хронология поздней стадии доисторической Европы до сих пор базируется преимущественно на системе, разработанной Паулем Райнеке еще в начале XX в. и названной по археологическим памятникам альпийского типа, раскопанным у города Галыитат (иначе Халь- пггатт, Hallstatt, юго-западная Австрия. — A3.) и у селения Ла-Тен (La Tène, Швейцария). Галынат-А и Галыптат-В приравнены в схеме Райнеке, соответственно, к Древней и Новой фазам культуры полей погребальных урн, которые — в терминах абсолютной хронологии — приходятся на период с ХП по VU! в. до н. э., тогда как Галынтат-С и Гальштат-D, датируемые от конца Vin до начала VI в. до н. э., широко признаются в качестве раннего железного века в Центральной и Западной Европе. Это, по существу, центральноевропейская система с важными трансальпийскими корреляциями, и она в значительной степени развилась из концентрации систематических исследований на материалах богатых некрополей в этих регионах. К западу от Рейна, как в полях погребальных урн, так и на фазах железного Галыптата, погребальный инвентарь показывает более


Глава 9с. Кельтская Европа
479
ограниченный диапазон типов и дает меньшее количество примеров, которые могут рассматриваться в качестве отличительных признаков центральноевропейской культуры, местные же региональные варианты постепенно придают материалу отчетливо атлантический вид.
При всех оговорках система Райнеке имеет как минимум ту заслугу, что она заостряет внимание на факторе культурной преемственности от поздней бронзы до раннего железа, становящейся очевидной при изучении самих материальных собраний. Сторонники более старого традиционного взгляда особо подчеркивали новизну так называемого фрако-киммерийского конного снаряжения, появляющегося в захоронениях вождей на фазе Галыптат-С, особенно в восточной гальштатской зоне, при этом предполагалось, что данное новшество прочно связано с введением и усвоением железной технологии, заимствованной из более восточных регионов примерно в УП в. до н. э. На самом деле если не регулярное использование, то, по крайней мере, знакомство с железом засвидетельствовано в Центральной Европе уже для начала П тыс. до н. э., а к 1000 г. до н. э. среди могильного инвентаря полей погребальных урн железо встречается уже постоянно. Причем эти находки невозможно отнести на счет чужеземного импорта, поскольку в некоторых случаях они определенно ассоциируются с обломками местного производства. Общепринятый взгляд, согласно которому железо изначально использовалось скорее для декоративных, чем для функциональных задач, не подтверждается из-за присутствия утилитарных артефактов, таких как ножи и топоры, уже в материале райнековских фаз А2/В1, даже если они и встречаются на этой стадии в крайне ограниченном количестве1. По сути, в количественном отношении железо не является доминантным металлом на большинстве могильников времени Галынтата-С и Гальштата-D, хотя этот период и рассматривается всеми как ранний железный век в Европе. Наш анализ касается стадий процесса усвоения железа — от момента появления технологии до его регулярной коммерческой эксплуатации — лишь постольку, поскольку такое изучение может подчеркнуть важность социальных и экономических факторов в его частном применении к Европе, в противоположность более старым диффузионистским исследовательским моделям.
При изучении кельтского железного века в Европе и его связей с классическим миром первым делом должен быть рассмотрен вопрос: «Когда кельтская Европа стала кельтской и в каком смысле она стала таковой?» Распространенное недоразумение, взлелеянное лингвистами, состоит в том, что термин «кельтский» может применяться корректно только к тем, кто говорит по-кельтски, хотя самые ранние комментаторы, Гекатей и Геродот, писавшие в VI и V вв. до н. э., явно имеют в виду этническую идентификацию одного из главных варварских соседей классического мира. На то, что в языковом смысле эти люди относились к кельтам, указывают ссылки на личные и родовые имена в классических источни-
Waldbaum 1978 (Е 54): 22-23.


480
Глава 9с. Кельтская Европа
ках, а также топонимы и надписи, широко засвидетельствованные по всей Европе к северу и западу от Альп. Более того, поскольку до распространения грамотности или средств телекоммуникации язык может передаваться только через непосредственные контакты населения, появление индоевропейского языка в кельтской Европе, как считается, подразумевает приход сюда каких-то — хотя бы в незначительном количестве — переселенцев из более отдаленных восточных регионов. Учитывая упомянутые выше исторические ссылки, этот эпизод или серия эпизодов должны были случиться еще до середины I тыс. до н. э., и они не могут быть отождествлены, например, с культурой Ла-Тен, которая обычно рассматривается как синонимичная кельтской культуре. По сути, самые первые кельтские поселения в Европе необязательно связывать исключительно с какой-либо известной археологической культурой, но если всё же такое отождествление делать, то с какой-то существовавшей до культуры Ла- Тен паневропейской культурой, вероятным кандидатом на которую может считаться урнопольская культура1а. Этот процесс необязательно стал продуктом какого-то единичного, простого события, но, скорее, постепенным результатом «накопительной кельтивации» [англ, «cumulative Celti- city»)*  2. В любом случае, сюда были вовлечены люди, которые не могли стать кельтоговорящими в результате процесса лингвистического осмоса (осмос — явление (в химии) медленного просачивания растворов сквозь проницаемые органические перегородки. —А.З.) или «окельтиться путем разрастания», поскольку начало такого процесса должно было бы уходить в глубокую древность.
В свете лингвистических проблем, свидетельства о преемственности материальной культуры от полей погребальных урн к железному Галь- пггату особенно важны. Фактически, многие отличительные признаки, по их деталям верно относимые к Галынтату-С, всё же имеют предшественников в ряду археологических типов полей погребальных урн, включая мечи, конную упряжь и предметы роскоши, например, кованые бронзовые сосуды, тогда как сравнение керамических типов Галыптата-С южной Баварии3 с их аналогами культуры полей погребальных урн4 еще более подтверждает сущностную непрерывность керамической традиции. Часто подмечается разрыв в поселенческой преемственности, хотя это замечание, видимо, применимо в меньшей степени к открытым, расположенным в низинах поселениям, нежели к крепостям на возвышенностях. Главное нововведение фазы Галынтат-С — это изменение в погребальном обряде, когда ингумация (трупоположение) в качестве доминирующей практики пришла на смену кремации (трупосожжение), с помещением праха в урну, и когда вновь появились курганы, причем некоторые из
1аУрнопольская культура — более краткое обозначение культуры полей погребальных урн. В дальнейшем изложении будут использоваться оба выражения. —А.З.
2 Hawkes 1973 (Е 17).
3 Kossac 1959 (Е 28).
4 Müller-Karpe 1959 (Е 39).


©■
о
Карта 72. Кельтский мир


482
Глава 9с. Кельтская Европа
Рис. 7 7. Реконструкция захоронения в Хохдорфе. Кон. VI в. до н. э. (Публ. по: Moscati (ed.) 1991 (E 5): 86; см.: Biel 1982 (El); Trésors 1987 (E 52): 95-188.)
них отмечены исключительным богатством заупокойного инвентаря и оснащения.
На самом верху социальной лестницы, воскрешая при этом гораздо более древние евразийские традиции, находились захоронения с повозками5, обычно с четырехколесными фургонами или телегами, погребенными целиком внутри деревянного сруба, примеры чего можно видеть на фазе Галыптат-С в Граденине в Чехии и в Гроссайбнггадте в Баварии, или даже с еще большим размахом и с включением в состав погребальных даров импортных вещей южного происхождения в памятниках фазы Гальштат-D, как, например, в Хохдорфе6 в Баден-Вюртемберге (рис. 11) или в Виксе7 в верховьях Сены (у подножия холма Мон-Лассуа, неподалеку от города Шатийон-сюр-Сен в Бургундии, департамент Кот-д’Ор. — A3.), где повозка была разобрана, чтобы дать место богатым заупокойным дарам. Хотя может предусматриваться главное центральное захоронение, как в Хомихеле8 или в Графенбуле, в большинстве случаев внутри кургана присутствуют дополнительные могилы; в случае с крупной гробницей в Магдалененберге9 сто двадцать шесть более мелких захоронений
5 Piggott 1983 (Е 44).
6 Biel 1982 (E 1).
7 Jofîroy 1954 (Е 22); ср.: Том иллюстраций к САН III: ил. 373.
8 Riek, Hundt 1962 (E 46).
9 Spindler 1971-1973, 1976-1977, 1980 (E 51).


Глава 9с. Кельтская Европа
483
о
50 см
Рис. 11а. Так называемый Хиршланденский воин (Кельтский курос). Вюртембергский национальный музей (г. Штутгарт). Прорисовка X. Цюрна (публ. по: Duceppe-Lamarre A. Unité ou pluralité de la sculpture celtique hallstattienne et laténienne en pierre en Europe continentale du VIIe au Ier s. av. J.-C. // Documents (Гarchéologie méridionale. Vol. 25 (2002): 286, рис. 2B.) — A.3.
расположены концентрически вокруг периметра насыпи. Некоторые курганы были явным образом обозначены каменной стелой, и именно такова, по всей видимости, была функция хиршланденской статуи9а — фигуры с эрегированным фаллосом, в шлеме, с гривной на шее и кинжалом на ремешке (рис. 11а), найденной на могильном холме, датируемом временем Гальштат-D и содержащем более дюжины скромно оснащенных ингумационных захоронений. Важно, конечно, понимать, что княжеские погребения составляют незначительное меньшинство от общего числа известных гальшгатских захоронений, причем даже и в южной Германии, где нередки некрополи в несколько сотен могил. Менее впечатляющие с точки зрения своего заупокойного материала, эти кладбища ни¬
9а Имеется в виду так называемый Хиршланденский воин, или, иначе, Кельтский курос, — статуя из песчаника в человеческий рост, найденная в 1962 г. при раскопках на Хиршланденском могильнике, недалеко от Людвигсбурга, Германия. —А.З.


484
Глава 9с. Кельтская Европа
чуть не менее важны в своем отражении перехода к ингумации как к доминирующему погребальному ритуалу, и, более того, они имеют ключевое значение для установления стандартных и рекуррентных (т. е. постоянно повторяющихся. —A3.) археологических типов, которые отличают Галыптат-С и -D, а также для определения подразделений внутри каждой из этих двух фаз. Независимо от того, станем ли мы — хотя бы отчасти — объяснять перемену в погребальном ритуале появлением новых элементов среди населения, ясно, что и другие факторы, такие как эксплуатация минеральных ресурсов и установление торговых отношений с миром Средиземноморья, могли иметь столь же глубокое воздействие на социальные и экономические модели галынгатской Европы.
Одним из регионов в восточной галынгатской провинции, где подобные факторы, по всей видимости, действовали уже в начале I тыс. до н. э., была Словения. Здесь главные укрепленные поселения с расположенными поблизости от них большими курганными могильниками, такие как Стична и Магдаленска Гора, зависели, несомненно, не просто от богатого сельскохозяйственного потенциала региона, но и от его железорудных ресурсов, широко эксплуатировавшихся уже к VIII в. до н. э. Начиная с этого времени в течение нескольких столетий в Северной Адриатике укоренилась такая структура торговли, при конторой крупные центры северо- восточной Италии, такие как Эсге, получали отсюда изделия из железа в обмен на вино и иные дорогие италийские и средиземноморские товары, примером чего является этрусский бронзовый треножник из Ново-Места. В VI в. до н. э. эта взаимоотношения между венецианским регионом и Словенией привели к появлению особого изобразительного стиля, представленного на отгулах (ковшах. — A3.) из листовой бронзы, в которых замечательным образом слились центральноевропейские и южные художественные традиции10.
Место расположения археологического памятника Галыитат11 само по себе не обладало преимуществами плодородной сельскохозяйственной территории; его благосостояние основывалось исключительно на минеральных богатствах Австрийских Альп, а в особенности — на соляных запасах области Зальцкаммергут. Хотя могильник в Галынтате датируется в основном от VIE в. до н. э. и далее, соляные копи определенно функционировали уже с конца бронзового века, первоначально, возможно, на сезонной основе. Из общего числа в 2 тыс. или даже более раскопанных могил относительно высокая доля захоронений имела весьма основательную обстановку, включая некоторое количество воинских погребений, хотя лишь немногие достигали уровня исключительного богатства княжеских гробниц времени Гальштат- D в западной галынгатской провинции. Будучи сообществом, включенным в специализированную индустриальную экономику, Гальштат, возможно, и не был уникален, однако другие
10 Frey 1969 (Е 10); Boardman 1971 (Е 2).
11 Kromer 1959 (Е 29); Peroni 1973 (Е 45).


Глава 9с. Кельтская Европа
485
места, как оказывается, не смогли достичь таких же размеров и приобрести такое же значение.
Напротив, позднегальштатские цитадели юго-западной Германии рассматриваются одновременно и как оплоты знати, главенствовавшие в территориальной поселенческой иерархии, и как предпринимательские центры, контролировавшие процесс обмена и распределения товаров12. Для их функций и статуса решающим стал средиземноморский импорт, появившийся вслед за основанием греческой колонии в Массалии в 600 г. до н. э. или в пределах следующей половины столетия13. Распространение амфор греческого типа, так называемой серой фокейской керамической посуды, а также их имитации заставляют думать о наличии областей в глубине материка, которые были восприимчивы к средиземноморской моде, а также, помимо этого, о существовании естественного коридора, ведущего по Роне и Соне в глубинные районы кельтской Европы, к верховьям Дуная и Рейна, где Хойнебургская крепость14 с расположенным поблизости некрополем княжеских гробниц служила главным региональным центром на фазе Галыитат-D, а также к истокам Сены, где цитадель на возвышенности Мон-Лассуа15 и соседние захоронения в Виксе свидетельствуют о тех ввозимых из дальних стран богатствах, которыми эти кельтские вожди могли владеть. Впрочем, средиземноморское влияние не сводилось к импорту предметов роскоши, что можно видеть благодаря сложенным из кирпича-сырца стенам и бастионам оборонительного круга Хойнебургской крепости. Из археологических материалов не столь очевидно, какие именно товары шли в порядке обмена из кельтской Европы; этот обратный поток, по всей видимости, должен был включать сельскохозяйственную продукцию, сырье и даже наемников и рабов.
О функциях и статусе этих Fürstensitze [нем. «княжеские резиденции». — A3.) велись серьезные споры. У. Ден, У. Киммиг и другие усматривают в поселенческой практике некую иерархию, хотя критерии для определения княжеских резиденций высшего уровня не всегда совпадают у разных исследователей и, более того, не всегда могут быть подтверждены результатами раскопок16. В последнее время акцент стали делать на функциях княжеских резиденций как региональных территориальных foci [лат. «очаги», «семьи», «домохозяйства». — A3.), то есть как коммерческих и экономических центрах без какой-либо обязательной политической роли. Их относительно кратковременное доминирующее положение — у некоторых оно, как кажется, продолжалось и после фазы Галь- пггат-D — наводит на мысль о зависимости от средиземноморской торговли, хотя до сих пор неясно, это ли определяло их статус, или же возможность участвовать в таком обмене была просто проявлением их статуса.
12 Wells 1980 (Е 55); Wells 1984 (Е 56).
13 Kimmig 1983 (Е 26).
14 Kimmig 1983 (Е 27).
13 Joftoy 1960 (Е 24).
16 Härke 1979 (Е 14).


486
Глава 9с. Кельтская Европа
Поучительное сравнение можно провести между воздействием Массалии на западную часть центральноевропейского галынтатского общества и влиянием на аборигенные общины в глубинных областях материка со стороны торгового поселения Эмпория. Определенное отличие в этом контексте обнаруживается между сравнительно утилитарным греческим импортом, таким как чернофигурная керамика не самого высокого качества, найденная в большом числе на позднегалыптатских памятниках, и по-настоящему престижных вещах, таких как знаменитый бронзовый кратер из Викса или этрусские предметы обстановки захоронения в Хох- дорфе. Присутствие вещей первого типа (чернофигурной керамики) вряд ли может отражать что-то большее, чем коммерческую или распределительную роль укрепленных пунктов на возвышенностях, но вот вещи последнего типа, несомненно, указывают на аристократический статус их обладателей.
К западу от Рейна французская археология со времен Жозефа Де- шлета1ба также распознает две фазы в раннем железном веке, которые традиционно обозначаются здесь как Галынтат I и Галыптат П, — рассматривая при этом время полей погребальных урн просто как финальную бронзу (I, П, Ш), — хотя в последнее время большую благосклонность завоевала трехчленная классификация (древний, средний, финальный Галынтат). В восточной Франции и в департаменте Юра корреляция с юго-западной Германией оказывается, понятное дело, довольно близкой, однако, чем дальше на север и на запад, тем всё в большей степени узнаваемо галынгатские элементы в собраниях археологического материала этого периода приобретают характер скорее экзотических импортов, нежели определяющих типов. Галынгатские материалы из Бельгии и Нидерландов, такие как конская сбруя и тележная утварь из Кур-Сэнт-Эть- ен17 или воинское захоронение из Оса (Oss, Нидерланды. —A3.), производят впечатление экзотических вещей, попавших в эти комплексы случайно — они рассматриваются как доказательства присутствия здесь незваных кельтских военачальников, господствовавших над местным населением. Другие примечательные археологические комплексы к западу от Рейна включают виксианское собрание (от топонима Викс. —A3.) времени финального галынтатского периода, характеризуемое в укрепленном пункте на холме Мон-Лассуа наличием расписной керамики и брошей в италийском стиле, а также жогассьенский комплекс из Марны18, названный так по могильнику Жогасс, материал которого, подобно Виксу, включал позднегалынтатское захоронение с повозкой, но который в это время определенно находился вне той зоны, куда доходил статусный средиземноморский импорт. В южном направлении обнаруживается еще одна осо-
1ба DécheletteJoseph (1862—1914). — A3.
17 Marien 1958 (E 33).
18 Favret 1936 (E 8); Hatt, Roualet 1976 (E 15). (Марна — департамент на северо-востоке Франции, относится к региону Шампань-Ардены; некрополь Жогасс (Jogasses) находится недалеко от города Эперне, на западе департамента Марна. — A3)


Глава 9с. Кельтская Европа
487
Рис. ПЬ. Эфес и ножны бронзового антенного кинжала (прорисовка). Датируется позднегалынтатским периодом (VI в. до н. э.). Происхождение неизвестно. (Публ. по: Wilcox Р. Rome's Enemies (2): Gallic and Bntish Celts (L., 1985): 3.) — A3.
бенная региональная культура — майакская, развившаяся во внутренних областях недалеко от Средиземноморского побережья и получившая свое название от группы археологических памятников в окрестностях коммуны Майак (Mailhac) в Лангедоке19. Здесь локальная преемственность не прерывается от могильника в Ле-Мулен, датируемого поздним периодом полей погребальных урн, и до некрополя середины VI в. до н. э. в Лё-Гран-Бассэн П, где импортированные греческие и этрусские амфоры использовались как оссуарии, которые обнаруживаются среди заупокойных даров, включая чернофигурную керамику, этрусские сосуды типа буккеро неро [um. bucdiero nero, черная керамика буккеро. —A3.), «фокейскую» и местную псевдоионийскую гончарную продукцию, а также находятся в одних комплексах с железными кинжалами с антенными навершиями (т. е. в виде усиков; ср. рис. ПЬ. — A3.), арбалетными брошами и ременными крючками позднегалынтатского происхождения. Данная комбинация местной вариации культуры полей погребальных урн, галыитатских и средиземноморских элементов может сочетаться в
19 	Louis, Taffanel 1955-1960 (E 31).


488
Глава 9с. Кельтская Европа
разной степени на пространстве от Прованса до Эбро, и она отражает одновременно и консервативные, и новаторские тенденции в этой важной зоне стыка культур.
На территориях по ту сторону Пиренеев аналогичная преемственность может быть проиллюстрирована на примере поселения в Кортес-де-На- варра20 в среднем течении реки Эбро. Хотя детали стратиграфии этого типичного археологического памятника далеки от ясности, нужно сказать, что телль как вид поселения20* с характерными для него постройками из кирпича-сырца очевидным образом охватывает финал полей погребальных урн и галынтатскую фазу и переходит в тот период, который в масштабах данного региона обозначается термином «пост-Гальпггат», а исчезает этот вид поселений примерно в IV в. до н. э. Обычно указанные урнопольские и галынтатские элементы к югу от Пиренеев объясняют миграционными волнами, следовавшими одна за другой из точно не установленных мест западной части Центральной Европы, в которых участвовали народности, и этнически, и лингвистически относившиеся к кельтам. И всё же культуры полуострова всегда рассматривались как смешение туземных и внедрявшихся извне элементов, при том что в некоторых регионах доминирующими оставались местные традиции, как, например, в культуре Кастро1^, что на северо-западе полуострова. По сути, даже в долине Эбро и на плато Месета количество галынтатских и производных от галынтатских типов строго ограничено: можно упомянуть антенные мечи, кинжалы, ременные пряжки и определенные формы брошей, тогда как влияния в керамике, хотя само их наличие в целом признается, носит весьма смутный характер21. Эта картина сохраняется и в железном веке Ла-Тена, при относительно разряженной дистрибуции археологических типов в среднем и верхнем течение Дуэро. Укрепленные поселения, Кастро, пиренейского северо-запада в своей развившейся и продолжавшей сохраняться форме явно относятся к позднему железному веку, хотя их возведенные из камня оборонительные укрепления и округлые дома могут затенять собой более ранние фазы в истории поселения, полноценное изучение которых пока еще не было проведено. Эти места рассматриваются как укрепленные поселения кельтских общин, прочное обоснование которых в регионе, предположительно состоявшееся к поздне-
20 Maluquer de Motes 1954 (E 32).
20a Телль (термин арабского происхождения; персидский синоним — «тепе», турецкий — «хююк») — холм, образующийся в результате накопления строительных отходов в процессе длительного (много поколений) функционирования поселения, в котором дома обычно строились из сырцового кирпича; когда такой дом разрушался, никому не приходило в голову спасать столь распространенный и дешевый строительный материал — новое здание просто возводили поверх разрушенного. Высота телля может превышать 30 м. Данный вид археологических памятников лучше всего представлен на Ближнем Востоке, откуда и происходит сам термин. — A3.
2015 Кастро (castro) — португальский термин, означающий укрепленное поселение. — A3.
21 Schüle I960 (Е 47); Schüle 1969 (Е 48).


Глава 9с. Кельтская Европа
489
галыытатским временам, еще только предстоит продемонстрировать с помощью археологических источников.
Кроме того, доводы в пользу кельтской колонизации к югу от Пиренеев базируются не на присутствии отличительных типов артефактов или поселений и некрополей характерного центральноевропейского вида, а на указаниях исторических источников, содержащихся, в частности, в ссылках на войны П в. до н. э., которые вели римляне против местных «кель- тиберов», а также на свидетельствах топонимического свойства. Кельтские элементы в названиях мест встречаются в достаточно большом числе во всей северной части Испании и Португалии, в резком отличии от юга и востока, где средиземноморские контакты во второй половине I тыс. до н. э. привели к появлению особенной иберийской культуры. Однако свидетельства ономастики с точки зрения отсутствия каких-то элементов представляют не меньший интерес, чем с точки зрения присутствия некоторых элементов, в особенности суффикса «-briga» — пример, воспринимаемый как указание на проникновение носителей кельтского языка на полуостров. Впрочем, более узкое археологическое определение кельтиберской культуры здесь, как и повсюду на атлантическом западе, затрудняется из-за проблем идентификации материальных типов, которые можно было бы рассматривать как отличительно кельтские за пределами первичной зоны галынтатской и ла-тенской культур.
Переход от позднего Галыптата к раннему Ла-Тену в Европе, к северу от Альп, хорошо документирован с точки зрения типологии артефактов, но вот в терминах культуры и социальных отношений этот переход выражен не столь очевидно. Для V в. до н. э. отмечают некоторое число важных перемен в поселенческой практике, похоронном ритуале и экономике, а также появление определенно кельтского художественного стиля, у которого практически нет местных предшественников. В то же самое время некоторые традиции сохраняются: например, помещение повозки в богатые могилы с импортными вещами южного происхождения, находящимися среди других погребальных даров, хотя четырехколесные фургоны предыдущего периода теперь заменяются на двухколесные колесницы или повозки, а экзотический заупокойный инвентарь свидетельствует о доминировании скорее трансальпийских торговых путей, ведущих из Этрурии, нежели связей с греческими колониями Средиземно- морского побережья. Поразительней всего изменение в поселенческой структуре, а именно уход населения из позднегалынтатских княжеских цитаделей юго-западной Германии в регион Хунсрюк-Эйфель22 и на средний Рейн, где доминирование новой региональной элиты обнаруживается не столько благодаря престижным фортификационным сооружениям, сколько по богатствам, помещавшимся в могилы тамошних вождей, включая разнообразные греческие и этрусские импорты (рис. 12). Если говорить о южной окраине этой группы археологических памятников, то курганная гробница в Клайн-Аспергле, с ее впечатляющей коллекцией
22 	Joachim 1968 (Е 21); Halbier 1976 (Е 12).


490
Глава 9с. Кельтская Европа
Рис. 12. Костяной сфинкс с лицом из янтаря. Из Клайн-Аспергле (большой могильный курган в исторической области Вюртемберг на юго-западе Германии. — A3.). Кон. VI в. до н. э. Вюртембергский национальный музей (г. Штутгарт). (Публ. по: Moscati (ed.) 1991 (E 5): 74.)
приборов для питья — в том числе этрусский сгамнос, бронзовый кувшин с носиком в виде длинного клюва, бронзовое ведро с кордонами22а, украшенные золотом питьевые кубки из рога и пара греческих киликов — является самой поздней из княжеских захоронений, расположенных рядом с ключевой крепостью на холме в Гогенасперге, заставляя думать, что здесь позднегалыптатская система властных отношений продолжила свое существование на ла-тенской фазе А. Одним из факторов, приведших к этим переменам, могла быть усилившаяся эксплуатация железных месторождений в горном массиве Хунсрюк — Эйфель, на чем должно было базироваться доминирование этого региона в ранний и средний периоды Ла-Тена. Центральным моментом при интерпретации этой очевидной перемены в локализации ключевых мест является хронология переходного периода от позднего Галыптата к раннему Ла-Тену, независимо от того, считать ли эти фазы совершенно самостоятельными и сменившими одна другую, или же рассматривать фазу финального Галыптата (D3), характеризуемую некоторыми развитыми вариантами брошей и родственными типами артефактов, как особый период, частично совпадающий и одновременный с ла-тенской фазой А в смежных регионах23. Данная проблема не ограничивается одним лишь этим горизонтом, ибо подобные вопросы могут быть подняты при рассмотрении перехода от ла-тенской фазы А к ла-тенской фазе В, в частности, в контексте развития раннего кельтского искусства. По сути, дистрибуция южных импор- тов показывает явное локальное группирование материала и наличие
22а Кордон [англ, cordon) — в археологии этим термином часто обозначают горизонтальные ребра на тулове кованых металлических сосудов; в гончарной продукции кордон — это полоска из глины, укрепленная на поверхности сосуда до его обжига. — А.З.
23 	Dehn, Frey 1979 (E 7); Frey, Kossack 1978 (E 11).


Глава 9с. Кельтская Европа
491
О 10 см
Рис. Ί2α. Один из двух кувшинов с клювовидными носиками, найденных в 1927 г. в коммуне Бас-Юц, департамент Мозель (северо-восточная Франция), и ныне хранящихся в Британском музее. Эти сосуды, изготовленные из медного сплава, являются местной имитацией современных им этрусских кувшинов, использовавшихся в ритуальных целях. Кувшины датируются примерно 450-400 гг. до н. э. и представляют собой одну из высших точек в развитии кельтского искусства эпохи Ла-Тен. (Публикуется с разрешения Британского музея.) — A3.


492
Глава 9с. Кельтская Европа
определенных устойчивых связей. Бронзовые сшулы23а концентрируются в долине Рейна и Мозеля, тогда как находки этрусских бронзовых блюд с ручками ограничены регионами Хохвальд — Наэ и Рейнгессен — Пфальц. Лишь бронзовые кувшины с клювовидными носиками встречаются в обоих ареалах (см. рис. 12а). Такая выборочная дистрибуция может быть доводом против идеи о наличии системы регионального перераспределения, а также способствовать укреплению взгляда о существовании независимых связей с отдельными вождествами (англ, chiefdoms), существование которых было вполне совместимо с упадком позднегаль- пггатских княжеских центров, а возможно, и явилось результатом этого упадка. Любой вариант объяснения южных импортов в Центральной Европе на фазе ранней ла-тенской культуры, впрочем, должен учитывать тот факт, что в отсутствие дополнительных свидетельств из поселений или кладов подобные находки происходят исключительно из погребальных контекстов высокого статуса, а их распространенность или долговечность, следовательно, могут определяться скорее потребностями культа, нежели отражать реальную структуру торговли или обмена.
Подобная смена фокуса коммерческой активности в конце V в. до н. э. в Восточных Альпах связана с упадком соляных копей в Галынтате и развитием новых отраслей производства в районе современной деревни Дюррнберг-бай-Халлайн*  24, расположенной в местности хотя и не намного западнее Галынтата24а, зато в долине, которая более доступна и обладает лучшим сельскохозяйственным потенциалом. Могильник в Дюррнберге меньше некрополя в Галынтате, однако его погребальный инвентарь показывает, что тамошняя община ориентировалась на высокие стандарты материального благосостояния, в том числе она пользовалась вещами, ввозимыми из средиземноморского мира. Одно ингумированное воинское погребение с двухколесной повозкой сопровождалось богатым ансамблем заупокойных даров, включая оружие, шлем, огромную бронзовую ситулу (см. сноску 23а наст, гл.) высотой в 88 см, а также аттический кубок конца V в. до н. э. Вторичное захоронение в той же гробнице, сопровождаемое брошью (фибулой) типа Чертоза и линзообразным керамическим сосудом, характерным для IV в. до н. э., указывает на продолжавшееся функционирование дюррнбергских поселений, которые, вероятно, сохранялись и в период среднего Ла-Тена.
Также длительным периодом использования на фазах Ла-Тен А—С объясняются размеры некрополя в Мюнзингене25 (Швейцария, невдалеке от Берна), где на рубеже XIX—XX вв. было раскопано более двух сотен могил. Изучение симптоматических артефактов показывает, что в течение определенного времени имел место линейный рост численности за¬
23а С и ту л а (лат. situla) — ведро или ковш для воды. В археологии этим термином чаще всего обозначают сосуд в форме ведра из листовой бронзы или керамики. — A3.
24 Penninger 1972 (Е 42); Moosleitner et al. 1974 (E 38); Pauli 1978 (E 41).
24a Обе коммуны находятся в Австрии: Дюррнберг-бай-Халлайн — в федеральной земле Зальцбург, Гальштат — чуть восточней, в федеральной земле Верхняя Австрия. — A3.
25 Hodson 1968 (Е 19).


Глава 9с. Кельтская Европа
493
хоронений с севера на юг, и эта горизонтальная стратиграфия, вместе с наличием убедительной близости между отдельными могилами, позволила выработать подробную типологическую последовательность основных групп артефактов. В частности, мюнзингенский типологический ряд брошей служил моделью для периода Ла-Тен в Европе на пространстве от Богемии до Британии. Впрочем, самый загадочный из всех швейцарских ла-тенских памятников, расположенный на северо-восточном берегу Невшательского озера, там, где это последнее вытекает в Бильское озеро, сам по себе является отдельным типом археологического места26. Его нельзя классифицировать ни как поселение, ни как могильник, отсюда происходит обширная коллекция артефактов — ее суммарная оценка превышает 3 тыс. отдельных предметов, хотя достоверность происхождения некоторых не всегда бесспорна, — обнаруженных в разное время начиная с середины XIX в. Помимо нескольких сотен мечей, наконечников копий и брошей, этот материал включает домашнюю и сельскохозяйственную утварь, а также свидетельства о ряде сопутствующих видов хозяйственной деятельности, таких как плотницкие и столярные работы, обработка кожи и плетение корзин. Данные о строительных конструкциях из ближайших окрестностей включают деревянные балки мостов — каркасы некоторых из них также обнаружены. Основным периодом использования этого места была, очевидно, фаза среднего Ла-Тена, но вот вопрос о его назначении весьма проблематичен. Были предложены самые разные трактовки: данный памятник понимают или как некий ритуальный и церемониальный центр, или как своего рода доисторический супермаркет, или же, в свете расположения этого места между территориями позднейших гельветов и секванов, как пограничный пункт, выполнявший роль кордона (со своим гарнизоном) и/или таможенного поста. Но тут, впрочем, показателен пример самого археологического памятника Ла- Тен: исключительно большое количество престижных вещей отсюда доказывает, что именно данное место было главным центром обмена и перераспределения, однако эти его функции отнюдь не исключали другие виды деятельности — экономические, социальные или ритуальные.
Южные иноземные товары — на ранней ла-тенской фазе — доходили не только до восточных альпийских общин, но проникали дальше — в восточную часть Центральной Европы, до поселений долины Влтавы и попадали в курганные захоронения южной Богемии. Первичное занятие укрепленных пунктов на холмах, таких как Завист, на позднегалыптат- ской и раннела-тенской фазах могло совпадать здесь, как и на Среднем Рейне, с началом коммерческой эксплуатации железных месторождений южных областей в глубине материка, обеспечившей взаимовыгодную основу для торговли и обмена с отдаленными странами. К северу от этих областей сельскохозяйственной основой для процветавшей биланской культуры были тучные лёссовые почвы26а холмистых долин северной Бо¬
26 	Vouga 1923 (Е 53); de Navarro 1972 (E 40).
2ба Лёсс — рыхлая осадочная горная порода светло-желтого или палевого цвета, на которой образуются плодородные почвы. — A3.


494
Глава 9с. Кельтская Европа
гемии; здесь, на небольших позднегалынтатских некрополях, традиционный для них обряд кремации уступил — к ла-тенской фазе В — место ин- гумации в грунтовых могильниках2бЬ так называемого Духцова горизонта, и эта фаза характеризуется брошами того типа, который представлен в в отавном кладе из Духцова27. Указанный контраст в погребальном ритуале Богемии был воспринят как археологическое отражение появления особой культурной группы и даже как результат кельтской миграции в IV в. до н. э., зафиксированной в классических источниках28. Отнюдь не игнорируя указанные факторы, мы должны предостеречь от таких простых и прямых корреляций между конкретными группами населения и распределением археологического материала, сделанных с пренебрежением к другим факторам, связанным с окружающей средой и экономикой, которые также могут определять структуру археологических свидетельств.
К западу от Рейна, в Шампани, развилась особая культура раннего Ла-Тена29, ставшая преемницей местной жогассьенской позднегалынтат- ской культуры и аналогом современной ей группе памятников в регионе Хунсрюк-Эйфель. Могильники этой культуры в огромном количестве рассредоточены в долинах Эны и Марны и включают более сотни колесничных погребений раннела-тенской воинской аристократии. Планировка этих могил иногда предполагает наличие на стенках вертикальных выемок для колесничных колес и специальное расширение для хомута и дышла, так что повозка с покойником могла опускаться в могильную яму целиком, не будучи разобранной. Погребальный инвентарь обычно включает набор сбруи вместо самой лошади, а также керамику, оружие, украшения и иногда, как в регионах Сомм-Биона и Ля-Горж-Мейе, импортированные италийские винные кувшины и/или аттические краснофигурные вазы. Меньшие захоронения также подтверждают обряд ингу- мации в вытянутом положении, хотя они и совершались в простых прямоугольных могилах, будучи иногда сгруппированы и накрыты курганной насыпью, окруженной прямоугольной канавой. Погребальные дары, тем не менее, относительно изобильны, как, например, в северной альпийской группе некрополей ранней ла-тенской фазы. Броши, браслеты, гривны, мечи и наконечники копий разных форм обеспечили базу для детализированной системной классификации, в особенности для фаз финального Галынтата и раннего Ла-Тена. В Парижском бассейне и северной Франции ранние ла-тенские ансамбли подталкивают к их сопоставлению с более характерным материалом из долин Марны и Эны или же с
2бЬ В английском оригинале использован термин «flat cemeteries» [англ. — дословно: «плоские могильники»), которым принято именовать некрополи из грунтовых могил («flat graves»), представляющих собой простые овальные или прямоугольные ямы для индивидуальных захоронений. При захоронении яма заполняется землей, но не обозначается ни могильным холмом, ни иными земляными сооружениями. — A3.
27 Kruta 1971 (Е 30).
28 Filip 1956 (Е 9).
29 Bretz-Mahler 1971 (Е 3); Hatt, Roualet 1977 (E 16); Joffroy 1958 (E 23).


Глава 9с. Кельтская Европа
495
современной им бельгийской группой археологических памятников («groupe de La Haine»)30.
На западе, в регионе Атлантического побережья, ла-тенские типы рассредоточены менее плотно, а в некоторых зонах полностью отсутствуют вплоть до фазы Ла-Тен 3. В Аквитании31 некоторые раннела-тенские типы, включая броши и оружие, представлены среди заупокойных даров в могильных кремационных курганах, однако в центральных районах западной Франции материал, датируемый ранней и средней ла-тенскими фазами, по сути дела, вообще отсутствует. Примечательное исключение — недавно открытый шлем из департамента Шаранта (рис. 13): форма и убранство этой замечательной вещи, изготовленной из железа и бронзы, инкрустированной кораллами и украшенной орнаментом из золотых листьев, заставляют вспомнить шлем из долины Сены, из Амфре- виль-су-ле-Мон. Очевидно, что данный шлем являет собой пример статусного импорта в регион, который в других отношениях почти совершенно избежал ла-тенского влияния. Британия, хотя и была периферийной зоной с точки зрения археологии кельтской Европы, несомненно, познакомилась с греками благодаря зафиксированным в источниках экспедициям тартессцев, случившихся еще до того, как в конце IV в. до н. э. Пифей совершил свое плавание32. Регион имел своеобразную культуру железного века, представленную прежде всего характерными полевыми памятниками. Погребальные практики обнаруживают определенную преемственность от позднего Галыптата к раннему Ла-Тену, проявляющуюся в продолжавшемся использовании кремации наряду с ингумацией, хотя точной датировке материала препятствует бедность заупокойного инвентаря. В увязке с этими могильниками часто находят гранитные стелы, пусть даже зачастую и перемещенные со своих первоначальных мест или использованные вторично в эпоху позднейшей христианизации, хотя и не всегда с погребальными целями. Данные стелы принимают разные формы: могут быть высокими, низкими, полусферическими, а также могут украшаться криволинейными узорами в ла-тенском стиле. Также и керамика обнаруживает такой декоративный стиль, который аналогичен господствовавшим в кельтском искусстве тенденциям. Техника штампованного орнамента32"1 (начиная с фазы раннего Ла-Тена) демонстрирует поразительное сходство со штампованными стилями (использующими изгибы и окружности) из Центральной Европы33, откуда, как выясняется, исходили некоторые непосредственные импульсы. Другие изящные изделия, датируемые приблизительно IV в. до н. э., украшены растительными и производными от пальметт мотивами, которые чаще связываются с ла- тенской металлообработкой в Центральной Европе. Поселения изучают-
30 Marien 1961 (Е 34).
31 Mohen 1980 (Е 37).
32 Hawkes 1977 (Е 18).
32а Штампованный орнамент — узор на керамике, полученный путем вдавливания мягкой поверхности глины каким-либо предметом. — A3.
33 Schwappach 1969 (Е 49).


496
Глава 9с. Кельтская Европа
Рис. 13. Золоченый шлем из железа и бронзы, инкрустированный кораллами. Из Агри (департамент Шаранта, Франция). Музей археологического и исторического общества департамента Шаранты (г. Ангулем, Франция). (Публ. по: Moscati (ed.) 1991 (E 5): 293.)
ся до сих пор не столь широко (как погребальные памятники. — А.З.), но в некоторых из них — по крайней мере, в необычных укрепленных пунктах, расположенных на утесах на побережье Атлантики и Ла-Манша, — обнаруживаются следы постоянного населения с ранних ла-тенских вре¬


Глава 9с. Кельтская Европа
497
мен. К наиболее характерным полевым памятникам западной Арморики (кельтское название Бретани, исторической области Франции. — A3.) относятся подземные сооружения, так называемые сутеррены [фр. souterrains), датируемые ранней и средней фазами Ла-Тена. Их функция спорна, но близость к селениям и нахождение в их отсеках следов хозяйственной деятельности заставляют думать, что они должны были служить в качестве какого-то придатка к поселению, возможно, для хранения сельскохозяйственных продуктов. Хотя такие сутеррены из Арморики имеют оригинальную конструкцию и планировку, они, тем не менее, заставляют вспомнить аналогичные подземные сооружения в юго-западной Британии, Ирландии и Шотландии.
В отличие от континентальной Европы, наши знания о раннем железном веке в Британии обеспечиваются почти исключительно исследованиями поселений и фортификационных сооружений и в гораздо меньшей степени — некрополей34. В итоге, хотя свидетельства по поселенческим структурам и экономике, особенно в южной Англии, солидны, материальные комплексы из этих мест дают нам ограниченный ряд типов и в сравнении с обширным погребальным инвентарем Центральной Европы обнаруживают отчетливо островной, замкнутый характер. Тем не менее, связи, осуществлявшиеся через пролив, засвидетельствованы от эпохи поздней бронзы и до конца железного века, а сам Ла-Манш был, скорее, естественным путем для торговли и обмена, чем барьером для культурных контактов. Перемещения населения весьма трудно установить археологически, но даже и лингвистические свидетельства сами по себе уверенно говорят о том, что кельтоговорящий народ появился в Британии и Ирландии вряд ли позднее середины I тыс. до н. э. Простое приравнивание здесь ареала кельтской колонизации к зоне распространения типов ла-тенских артефактов совершенно не подходит, поскольку оно практически исключало бы из рассмотрения значительную часть Шотландии и Ирландии, на территории которых, как бы то ни было, имеются обильные свидетельства об их заселенности в железном веке. Что же касается Ирландии, то контраст между распространенностью ла-тенских металлических изделий в северной половине страны (их ареал приблизительно совпадает с ареалом распространения ульевидных ручных мельниц) и их относительным отсутствием на юго-западе, где заселение в поздний доисторический период фиксируется главным образом в небольших, сложенных из камня укреплениях (в кашелах34а), дало повод к применению термина «нела-тенский железный век» к данному варианту островной кельтской культуры35. Момент начала заселения кельтами Ирландии — вопрос дискуссионный, поскольку сохранившиеся лингвистические свидетельства носят здесь в основном, если не исключительно, Q-кельтский
34 Harding 1974 (Е 13); Cunliffe 1978 (Е 6).
34а Каш ел (cashel) — англизированная форма ирландского слова «caiseal», означающего «оплот», «убежище», «замок». — А.З.
35 Caulfield 1977 (Е 4).


498
Глава 9с. Кельтская Европа
характер, в отличие от Р-кельтских свидетельств из Галлии и южной Британии3^. Обычно считается, что шотландский гэльский язык был перенесен через Северный пролив (из Ирландии. — А.3.) только в период вторжений скоттов, каковые нашествия имели место ок. IV в. н. э. и позднее, но нельзя исключать того, что какой-то (^кельтский язык еще раны ше попал в атлантическую Шотландию из Иберии и юго-западной Ирландии по западному маршруту, шедшему вдоль морского побережья. С археологической точки зрения, такая атлантическая культурная ось могла быть, по сути, нела-тенской, так что ла-тенские металлические изделия в Ирландии следует, видимо, объяснять как некое особое новшество, которое, возможно, предполагало взаимодействие с северной Англией и южной Шотландией, но которое необязательно означало перемещение сколь-либо массовых групп населения36.
Именно художественные изделия из металла, помещавшиеся в могилы раннела-тенской фазы, предоставляли ремесленникам главную возможность развивать — с начала V в. до н. э. — особенный стиль раннего кельтского искусства37. Вообще, вопрос о генезисе раннего кельтского искусства вызывает многочисленные споры — не в последнюю очередь из-за отсутствия в нем каких бы то ни было очевидных предшественников в местной североальпийской позднегалынтатской культуре, хотя геометрические и прямолинейные узоры, характерные для галынтатской керамики и художественных работ по металлу, в модифицированной форме сохраняются на некоторых керамических изделиях ранней ла-тенской культуры. Впрочем, в металлообработке наиболее заметны южные веяния, что в подробностях показал П. Джейкобстхол. Отличным примером выявленного им так называемого Раннего стиля служит Шварцен- бахская чаша из региона Среднего Рейна. Нижняя из ее двух главных панелей составлена из чередующихся лотосов, которые завершаются чашелистиками, и свисающих пальметт, в данном случае сведенных к простому трехлепестковому мотиву; верхняя панель содержит те же элементы, но они характерным образом адаптированы и дезинтегрированы, дабы избежать полной симметрии между двумя панелями. Данные растительные мотивы, однако, представляют репертуар Раннего стиля лишь частично. От этих, имеющих классические истоки, элементов резко отличаются те геометрические, иногда нарисованные с помощью циркуля, мотивы, которые принято обозначать как «арочный», или «круговой», стиль и для которых постулируется галыитатское происхождение. Если растительный стиль представлен преимущественно на западе Централь¬
35а 0;кельтские и Р-кельтские языки отличаются тем, что в первых протокельтский звук *kw превратился в звук А:, а в языках второй группы он был заменен на звук р. (^кельтский называется еще гойдельским диалектом, а Р-кельтский — бретонским диалектом. К (^кельтским относятся, например, древнеирландский, ирландский, гэльский и мэнский языки. Подавляющая масса остальных кельтских языков, от Малой Азии до Уэльса, живых и вымерших, относится к Р-ветви. — A3.
36 Rafteiy 1984 (Е 45).
37 Jacobsthal 1944 (Е 20); Megaw 1970 (Е 35).


Глава 9с. Кельтская Европа
499
ной Европы, то арочный стиль явно сконцентрирован в более восточных регионах (исключая аномальную производную группу в Бретани), образуя здесь две отдельные зоны внутри Раннего стиля, хотя и с некоторым взаимовлиянием между ними. Контраст, впрочем, смягчается тем, что арочный орнамент представлен в основном на керамике, тогда как растительный стиль в Центральной Европе почти целиком ограничен художественной металлообработкой. Тот факт, что так называемый арочный стиль также появляется на чашах браубахского типа, орнаментированных изнутри и датируемых ла-тенской фазой В, вновь поднимает вопрос о том, связано ли отличие Ла-Тена А и Ла-Тена В с действительно хронологической последовательностью или же оно объясняется региональной вариативностью.
Вторым широко дискутируемым влиянием, которое испытал на себе Ранний стиль, является ориентализирующий импульс, который, вероятно, был воспринят непосредственно через греческих и этрусских посредников, хотя персидские походы конца VI и V в. до н. э. могли создать в Юго-Восточной Европе условия для более выраженного стимула к заимствованию восточных мотивов. Некоторым исследователям эти ориента- лизирующие веяния кажутся чересчур туманными, чтобы рассматривать их всерьез. И в самом деле, убедительные примеры представляют собой незначительное меньшинство внутри общего корпуса вещей, относимых к раннему кельтскому искусству. Оборачивающиеся назад звери, изображенные, например, на парсбергской броши, на роденбахском нарукавном браслете, а также на эрстфельдских ожерельях38, или странные существа, так сказать, «сиамские близнецы», из Эрсгфельда, представленные также на ременной пряжке из Вайскирхена, невольно заставляют сравнивать их с разнообразными образцами из Западной Азии. Ближе всего к скифским моделям по своему исполнению стоят звери (напоминающие волков) на кувшинах из Бас-Юца (см. рис. 12а — А.З.), с их закрученными плечевыми суставами и с характерной передачей их шкуры методом сколов, который используется также при изображении животных на парсбергской броши. Настоящие импорты в кельтских контекстах чрезвычайно редки: подставка рога для питья из Вайскирхена с ее панелью сфинксов говорит, возможно, об ахеменидском мастере. В целом, однако, признаком кельтского искусства является то, что оно впитывает восточные или южные темы и свободно их видоизменяет — с тем чтобы создать собственное качество и стиль.
Эту важнейшую особенность кельтского искусства лучше всего иллюстрируют изделия так называемого Вальдальгесхаймского стиля, который П. Джейкобстхол хронологически помещает за тем, что он называет Ранним стилем, при этом ареал распространения первого начинает отчасти дополнять ареал последнего (рис. 14). Можно заметить возобновление классических импульсов, как, например, в мотиве звездных розеток на вальдальгесхаймском ожерелье, но отличительной особенностью дан-
38 	Wyss 1975 (Е 57).


500
Глава 9с. Кельтская Европа
Рис. Ί4. Орнамент на золотом ожерелье. Из Вальдальгесхайма. IV в. до н. э. Рейнский муниципальный музей (г. Бонн). (Публ. по: Moscati (ed.) 1991 (E 5): 202; см.: Jope 1971 (E 25): 169, рис. 36а.)
ного стиля является использование скорее непрерывных, свободно струящихся мотивов, нежели простой серии независимых элементов, а также применение рельефа для выделения узора таким образом, что передний план больше никак не взаимодействует с задним планом. Среди элементов, инкорпорированных в Вальдальгесхаймский стиль, периодически появляются мотивы «раскрытого веера», «завитка» и «распускающегося листа», а также то, что Е. Джоуп39 обозначает как «узор в виде вертикальной восьмерки», — и всё это представленное не по отдельности, а сведенное в одну непрерывную композицию. Независимо от того, отнесем ли мы кампанскую бронзовую бадью из этого типичного археологического места к началу или же к концу V в. до н. э., Вальдальгесхаймский стиль, очевидно, принадлежит IV в. до н. э. и более позднему времени, оказав, в свою очередь, воздействие на более поздние швейцарские и венгерские «мечевые стили» среднего Аа-Тена.
Вслед за упадком трансальпийской торговли в IV в. до н. э. в Центральной и Восточной Европе наступил период перемен, примерно совпавший с появлением кельтских налетчиков в Италии и Малой Азии. Если говорить в целом, налицо явное отсутствие статусных поселений и укреп¬
39 	Jope 1971 (Е 25).


Глава 9с. Кельтская Европа
501
ленных пунктов, как и щедро оснащенных захоронений. Некрополи становятся менее крупными в сравнении с могильниками предыдущих фаз, а камерные ингумационные погребения обзаводятся менее богатыми дарами. Заупокойные дары обычно включают оружие — меч, копье и иногда щит, а также личные украшения. В исследовательской литературе на основании данных находок предпринимались попытки выделить социальные группы. Тем не менее, от всего этого материала возникает скорее ощущение либо некоего военного общества с более мелкими — или менее оседлыми — общинами, нежели иерархического общества, характерного для позднегальштатского мира, либо развитой племенной или государственной системы, появившейся в позднела-тенский период, когда вновь расширились коммерческие связи со средиземноморским миром. Условия, вызывавшие кельтские миграции в IV в. до н. э. и позднее, прямо не вытекают из традиционной информации, содержащейся в исторических источниках, на основании же археологического материала отделить причину от последствий весьма непросто. Слом позднегалынтатской и раннела-тенской социальной и экономической системы, произошел ли он из-за внутренних обстоятельств или же закат случился под воздействием внешнего фактора, приведшего к упадку трансальпийской торговли, должен был обернуться политической нестабильностью на обширных территориях, которая растянулась почти на два столетия, ставя под удар окраины классического мира.


Глава 9d
Н.-Дж.-Л. Хаммонд
ИЛЛИРИЙЦЫ
И СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЕ ГРЕКИ
Речь в данной главе пойдет в основном о том регионе, который в наше время охватывает Эпир и северо-западную Македонию в Греции, Албанию и две области бывшей Югославии — Метохию и Косово. Его географические особенности были описаны в САН Ш2.1 (на с. 619—624). В античные времена регион был населен южноиллирийскими племенами и племенами северо-западных греков. Информацию о них в период примерно с 540 по 360 г. до н. э. мы черпаем из отдельных фрагментов Гека- тея и некоторых пассажей Страбона, а также из археологических источников, главным образом из Албании. Для следующего периода, от 360 до 323 г. до н. э., литературных свидетельств становится больше, и тут открывается возможность даже рассказать что-то похожее на последовательную историю. Поэтому данная глава хронологически разделена на две части.
I. Иллирийцы.
Ок. 540—360 гг. до н. э.
На северо-западе Балкан в экономическом и стратегическом смысле самое важное место принадлежит краю озер. Три параллельных горных кряжа, простирающихся на север и юг, охватывают озера: Охридское, Большая Преспа, Малая Преспа и, до недавнего времени, озеро Малик (ныне искусственным образом осушено); находящиеся на высоте более 800 м над уровнем моря, эти водоемы исключительно богаты рыбой, в том числе угрем. Долины располагают отменной пахотной землей и пастбищами, а горы богаты лесом и обильны дичью. В древности к востоку и северо-востоку от Охридского озера жители города Дамастия добывали серебро. Вопрос об экономических богатствах региона сегодня до некоторой степени запутан благодаря тому факту, что он разделен между не¬


I. Иллирийцы. Ок. 540—360 гг. до н. э.
503
сколькими странами — бьюшей Югославией, Албанией и Грецией. Его стратегическое положение определяется тем, что здесь пересекаются все главные пути Южных Балкан. Сообщение между севером и югом по этому высокому коридору осуществлялось без труда, поскольку его не пересекают ни крупные реки, ни горы. Угроза на этом пути возникала лишь в нескольких местах вблизи Охридского озера — там, где проход был узким и могли возникать заторы. Коммуникации между востоком и западом в этих местах были проще, чем где-либо к северу от Коринфского залива. В древности существовало два маршрута: один огибал Охридское озеро по его северному берегу — он станет известен как Эгнагиева дорога [лат. Via Egnatia), а другой шел рядом с озером Малая Преспа и затем вдоль озера Малик. Сам озерный край естественным образом разделялся по линии у южной оконечности Охридского озера, где проход из одной части в другую был узок и где невысокая гряда холмов создавала водораздел между бассейнами Охридского озера и озера Малик1.
Северной частью озерного края владел говоривший на иллирийском языке народ, который греки называли энхелеями, что означает «угре-люди» («ΈγχελεΤς, Έγχελέες, Έγχέλειοι,» от «εγχελυς» («угорь»). —А.З.). Их упоминает Гекатей, писавший на рубеже VI—V вв. до н. э., и, скорее всего, именно к нему восходит утверждение Страбона, что царский дом энхеле- ев возводил свой род к Кадму и Гармонии (VH.7.8). «За энхелеями, — пишет Гекатей [FGrH 1 F 103), — следуют дексары, племя хаонов», и к этому фрагменту добавлено пояснение, что жили они у подножия горы Амирон, которая надежнее всего идентифицируется с горой Томор. Таким образом, дексары владели областью, называвшейся позднее Дассаре- тидой, а именно южной частью озерного края и холмистой местностью к юго-западу от него. Хаоны, как мы увидим (с. 515, 519 наст, изд.), были группой грекоязычных племен, а дексары, или, как они назывались позднее, дассареты, являлись самым северным членом данной группы. Имена и места обитания южных иллирийских племен мы узнаём из фрагментов Гекатея и от Страбона (VII.7.4, 8, 9). Биллионы жили в холмистой местности в нижнем течении Аоя, с его (Аоя) северной стороны, и были соседями Аполлонии, греческой колонии. Парфины занимали долину в среднем течении Шкумби, а тавлантии — внутренние земли вокруг греческой колонии Эпидамна, известного также как Диррахий. Абры жили северней долины Мати, а их северными соседями были «собственно иллирии», то есть племя, от имени которого произошло родовое понятие «иллирийцы». Недалеко от абров, но дальше от побережья, обитали хелидонии, или «ласточкино племя». Тавлантиями определенно называлась целая гроздь небольших племен (два из них поименованы в FGrH 1 F 99 и F 101); так же, вероятно, обстояло дело и с энхелеями, биллионами, пар- финами и хелидониями. Благодаря контактам со своими греческими соседями отдельные иллирийские племена стали двуязычными (Страбон.
Hammond 1974 (Е 73): 66, 77; Hammond 1981 (D 93): 201 слл.


Выше 1000 м над уровнем моря
0 25 50 75 100 км
0 25 50 миль
Карта 13. Иллирия, Эпир и Македония


I. Иллирийцы. Ок. 540—360 гг. до н. э.
505
Рис. 15. Погребение I в Требениште. (Публ. по: Filow 1929 (Е 65): 4,
рис. 3.)


506
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
Рис. 76. Золотая маска из Погребения I в Требениигге. (Публ. по: Filow 1929 (Е 65): ил. 1.1.)
V1I.7.8: «διγλοττοί είσι»), в частости, биллионы и жившие рядом с Эпидам- ном тавлантии. Некоторые иллирийские племена упоминаются в генеалогии, которая, вероятно, была скомпилирована греческими основателями Эпидамна (сохранена в: Аппиан. Иллирика. 1.3—5): Иллирий имел сыновей и дочерей, которые дали свои имена энхелеям, тавлантиям, парфи- нам, дарданам (на территориях нынешних Метохии и Косово), а также четырем племенам, жившим далее на северо-запад: автариатам (или ав- тариеям), перребам, дассаретиям и даорсам2. Эти дассаретии, коих не следует путать с грекоязычными дексарами, или дассаретами, обитали между дарданами и населявшей побережье народностью ардиеев (Страбон. VIL5.12).
Природные богатства северной част озерного края в период примерно с 540 по 475 г. до н. э. эксплуатировались двумя сильными династиями, чьи царские погребения были найдены и исследованы. Манера захоронения во всех случаях одинакова. Труп лежал в простом шурфе, заполнявшемся грунтом и затем сверху покрывавшемся однородным плоским слоем речной гальки. Мужчин хоронили с мечом, шлемом и копьями; и в мужские, и в женские могилы помещали утонченные заупокойные дары. Богаче других захоронения в Требенишге, в самом северо-восточном углу бассейна озер (рис. 15). Здесь на некоторых из умерших надеты золотые маски (рис. 16), золотые рукавицы и золотые сандалии; и женщины, и мужчины имеют золотые булавки и иные золотые и серебряные украшения. Другой могильник, в Радолипгге, что близ истечения Охридского озера, не содержит никаких золотых вещей, но в других отношениях по-
2 Hammond 1972 (D 46): 381.


I. Иллирийцы. Ок. 540—360 гг. до н. э.
507
Рис. 17. Серебряный тройной статер тинтенов. Ок. 540—511 гг. до н. э. (Публ. по: Hammond N.G.L. в изд.: Moon W.G. (ed.). Ancient Greek Art and Iconography (1983): 247, рис. 16.3.)
гребальные дары примерно те же3. Из этих подношений ясно, что обе династии имели весьма широкие контакты: с греческим миром — через эллинские колонии на Адриатическом побережье (через Эпидамн и Аполлонию) и на берегу Фермейского залива (прежде всего через Поти- дею), с греческим Эпиром — через Додону, а также с регионами к северу и востоку от их собственных территорий.
Выбор Требениште для царского некрополя становится понятным лишь в том случае, если здешняя династия правила обширной областью к северу и северо-востоку от данного места — только с этих направлений могло поступать золото, поскольку самые ближние залежи находились в Метохии—Косово и Кратово. Выбор Радолишты был естественным для династии, которая владела знаменитыми рыбными ловами у истечения Охридского озера и контролировала прилегающую область. Серебро, которое имели в своем распоряжении обе династии, добывалось, вероятно, на копях города Дамастия. Дело в том, что именно в этот период были выпущены серебряные монеты больших номиналов с надписью «TYNTENON», а этих «тинтенов» следует отождествлять с атинтанами, которые позднее упоминаются как обитатели земель к северу от Охридского озера (рис. 17). Их монеты доходили до Италии, Египта, многих мест в Азии. Эти деньги принадлежат к группе «фрако-македонских» монетных систем данного периода и имеют те же символы, что и монеты, выпускавшиеся в городе Ихны, расположенном у изголовья Фермейского залива (к востоку от Пеллы. —А.З.)4.
Династия, чьих царей и цариц хоронили в Радолипгге, была, несомненно, династией энхелеев, которых в это время упоминает Гекатей. Они должны были находиться в хороших отношениях со своей богатой соседкой (другой династией. — А.З.), поскольку Радолишта и Требенипгга от¬
3 Lahtov 1965 (Е 78): 181 слл.; Hammond 1967 (Е 72): 437 слл.; Archaeologia Yugoslavia 5 (1964): 75. В обоих некрополях мужчины повернуты лицом к востоку, женщины — к западу.
4 Hammond 1972 (D 46): 93 — автор ссылается на изд.: Ziva Antika 3 (1953): 261; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 74 сл., 92 сл.; Hammond 1989 (E 76): 40. Ср.: КИДМIV: 308.


508
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
стоят друг от друга всего на 10 км. Здесь помочь нам может испорченный пассаж у Страбона (VIL7.8), восходящий, вероятно, к Гекатею, ибо этот отрывок, как кажется, фиксирует объединение неких «пересадиестов» и энхелеев с целью создания сильного государства5. Если данное предположение верно, тогда название Пересадиесты — это династия из Требе- нипггы. Само имя наводит на мысль, что они были фракийцами, и вот что интересно: помещение золотой фольги на лицо покойника либо в качестве маски, либо простого нагубника, как хорошо известно, практиковалось во Фракии. Высказанная гипотеза недавно была подтверждена открытием таких золотых посмертных масок, нагубников и заколок в воинских погребениях синдосской династии в Нижней Македонии; вполне вероятно, что это была династия фракийских эдонов (см.: КИДМ TV: 594).
Первыми пришли в упадок энхелеи, судя по тому, что их некрополь перестает использоваться с начала V в. до н. э. Богатые могилы в Требе- нипгге с 475 г. до н. э. до конца столетия сменяются «бедными захоронениями, после чего кладбище вообще вышло из употребления. Чеканка серебряных монет тинтенов прекращается в начале V в. до н. э. Период после 475 г. до н. э. — это время относительной бедности, когда контакты с материковой Грецией были утеряны, а отношения с Ионией через долину Дуная ослабли. Эту участь разделила и южная Югославия6.
В областях к северу и западу от озерного края мы наблюдаем в одном важном аспекте иную картину, а именно — в практике курганных захоронений. Ее истоки уходят в бронзовый век; сохранялась она и в раннем железном веке (см.: САН ИРЛ: 235, 624 слл.; а также: КИДМ Ш.З: 312). Наибольшая концентрация курганов, часто исчисляющихся несколькими сотнями, наблюдается в зонах, которые могут быть соотнесены с отдельными иллирийскими племенами: в долине Мати, родине некоторых тав- лантийских родов; на равнине Задрима, принадлежавшей, вероятно, гра- беям; в регионе Скодры, где обитали лабеаты; в долине Черного Дрина, где жили хелидонии (с тремя крупными некрополями: Чинамак, Крумё и Кёнета). Могилы принадлежали воинам-правителям и их женщинам, а виды оружия и украшений, обнаруживаемые в них, были родственны не только друг другу, но и вещам из курганных захоронений из Метохии и Косово, родине дарданов, а также из центральной Югославии, чья особенная иллирийская культура получила название гласинакской7. В большинстве этих зон практика курганных захоронений не прекращалась и в IV в. до н. э.; в эллинистический же период она встречается реже. С другой стороны, вплоть до второй половины IV в. до н. э. нет никаких свидетельств ни об одном заслуживающем упоминания поселении. Остатки нескольких лачуг без всяких следов от черепичной кровли, найденные на
5 Hammond 1967 (Е 72): 466; Hammond 1972 (D 46): 93; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 63, 92.
6 Archaeologia Yugoslavica 5 (1964): 78.
7 Ilina I (1971): 348 слл.


I. Иллирийцы. Ок. 540—360 гг. до н. э.
509
холме Поградец, датируются по немногим черепкам временем до 360 г. до н. э.8. Погребения обычных людей найдены не были.
Образ жизни, ассоциируемый с практикой курганных захоронений, представляет собой ту форму кочевого скотоводства, которая прочно связана с перегонами скота с летних пастбищ на зимние, в особенности овец и коз9. Там, где такое скотоводство играло главную роль в экономике страны, военные вожди небольших племен, образовывавших отдельные пастушеские группы, были правителями; и когда небольшие племена складывались в некую племенную гроздь, у власти оказывалась родовая аристократия. Возникает впечатление, что в Иллирии военные вожди господствовали над оседлым земледельческим населением, поскольку они были хорошо вооружены для защиты своих стад от львов, медведей и волков, а также для успешного противостояния соперникам. Многие из тех, кого хоронили в курганах, имели подле себя по три копья и кинжал; а у самых богатых был также бронзовый шлем (изготовленный в греческой мастерской и экспортированный в Иллирию), бронзовые поножи и бронзовый панцирь10. Фукидид позволяет нам бросить беглый взгляд на этот слой иллирийского родового общества. В речи, вложенной им в уста Брасида в 423 г. до н. э., этот последний говорит об иллирийских племенах, что у них «немногие правят многими и эти немногие обязаны деспотической властью исключительно своему превосходству на поле брани» (IV. 126.2: «τω μαχόμενοι κρατεΤν»). В Македонии они наводили ужас на своих соседей, когда приходили к ним в качестве налетчиков или наемников, ведь были они «воинственными людьми» (TV. 125.1: «άνθρωποι μάχιμοι»).
Создать мощное войско путем сведения в единую организацию многих племен в начале IV в. до н. э. удалось Бардилею, захватившему власть и утвердившемуся у дарданов в качестве царя, а затем добавившему к своим владениям и озерный край. Его войско то и дело било македонян и молоссов и, несомненно, подчинило ему хаонов. В 393—391 гг. до н. э. он правил Македонией с помощью марионеточного царя; в 383—382 гг. до н. э. он опустошил Македонию; кроме того, в 372 г. до н. э. он заставил македонского царя платить ему дань (Диодор. XVI.2.2). Пойдя на альянс с Дионисием, тираном Сиракуз, Бардилей истребил в битве 15 тыс. молоссов и в 385—384 гг. до н. э. хозяйничал в Молоссии, пока спартанцы не отправили туда войско и не прогнали его (Диодор. XV. 13.2—3). В 360-м он вернулся, грабя повсюду всё, до чего только мог дотянуться. Молосский царь, Арибба, отправил своих не пригодных к боевым действиям людей в Этолию, а сам организовал засаду с молосскими отрядами, которые смогли добиться определенных успехов (Фронтин. Стратегемы. П.5.19). Наконец, в 359 г. до н. э. Бардилей уничтожил в сражении македонского царя и 4 тыс. его воинов (Диодор. XVL2.4—5), а затем захватил города Верхней Македонии (XVI.4.4). Хотя Феопомп считает его обычным разбойником
8 Hina 9/10 (1979/1980): 237; ср.: Ilvria 1 (1971): 63, 67 (Росуйе); Iliria 2 (1972): 227 (Згер- деш); Ilina 3 (1975): 481 сл. (Поградец).
9 Ср.: САН ПР.1: 235.
10 Ilina 11 (1981): 46 слл.; Ilina 2 (1972): 460.


510
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
Рис. 18. Драхма Дамастия, около 395—380 гг. до н. э. (По: N. G. L Hammond в книге W. G. Moon (ed.) Ancient Greek Art and Iconography (1983): 254, рис. 16.21.)
[FGrH 115 F 286), Бардилей предстает как последователь Ситалка и предшественник Филиппа П в деле создания мощного монархического государства11.
Подобно Филиппу, Бардилей успешно сочетал войну с экономикой. Около 395 г. до н. э. его подданные, жители Дамастия, начали чеканить высокопробную серебряную монету, которая усвоила стандарт и некоторые символы могущественного в то время Халкидского союза (рис. 18). Серебро они экспортировали также и в слитках. Примерно с 365 г. до н. э. появляются также монеты «Дапаррии» — какого-то горняцкого поселка, находившегося, вероятно, в Метохии—Косово, — для которых применялся тот же стандарт и те же монетные типы, что и в случае с Дамас- тием12. Характер распространения всех этих монет показывает, что Бардилей создал обширную зону торговли, включавшую Центральные Балканы и регион к северу от Дуная, которая была вполне обособлена от зон греческой торговли. Дионисий Сиракузский пытался использовать возможности созданной Бардилеем торговой зоны, заложив колонии на Адриатике. Вероятно, именно Бардилей, в отличие от предыдущих иллирийских династов, построил несколько укрепленных городов, к чему мы склоняемся, исходя из того, что города Лихнид и Пелий, находившиеся в озерном крае, были обнесены стенами, видимо, еще до того, как Филипп взошел на престол.
Другой очень важной в экономическом отношении зоной в Иллирии была приморская равнина, располагавшая обширными великолепными пастбищами для отгонного скотоводства. Ее южная часть контролировалась Аполлонией — греческой колонией, которая сама славилась своими овцами. Население этого города частично состояло из зажиточных иллирийцев (см.: КИДМ Ш.З: 318 сл.). Аполлония поддерживала дружеские отношения с иллирийцами из внутренних районов, которые арендовали
11 Hammond 1966 (Е 71): 243, 248. Дар даны были самыми сильными соседями Македонии, как получается у Юстина в УШ.б.З. Иная точка зрения: Papazoglou 1961 (Е 81); Garasinin 1988 (Е 69): 178 слл.; Hatzopoulos М.В. в изд.: Там же. 85 слл.
12 May 1939 (В 204); Hammond, Griffith 1979 (D 50): 189-191.


П. Северо-западные греки в период примерно с 540 по 360 г. до н. э.
511
ее выпасы. Северную часть приморской зоны оспаривали тавлантии и Эпидамн, который, хотя и вел широкую торговлю с иллирийцами, сохранял, как кажется, свою этническую исключительность. В одной из войн раннего времени тавлантии чуть было не разрушили Эпидамн, а в 430-е годы нападения иллирийцев усугубляли ужасы здешней гражданской войны (Фукидид. 1.24.4 и 6). То, что Аполлония была гораздо влиятельней Эпидамна, видно из результатов раскопок в Белше — какого-то неукрепленного поселения, находившегося на половине пути между Апол- лонией и Эпидамном. Пятое столетие было переходным периодом, в течение которого постепенно отмирал местный «Деволианский», или «северо-западный геометрический», стиль, и начиналась имитация греческих образцов гончарной продукции, но вот четвертое столетие было отмечено преобладанием импортов из Аполлонии13. Сильной стороной Эпидамна была его продуктивная чеканка монет, которые изготавливались из серебра, добывавшегося на приисках Дамастия. Распространение этих монет показывает, что в IV в. до н. э. город вел широкую торговлю в Центральных и Северных Балканах14.
II. 	Северо-западные греки в период примерно с 540 по 360 г. до н. э.
Северо-западные греки занимали обширный регион, западная граница которого проходила по побережью от Амбракийского залива до Орик- ского залива, а восточная — по воображаемой линии от долины Ахелоя до долины в верховьях Эригона. Их страна была хорошо обводнена (обеспечена водой), гориста, богата пастбищами и лесами (см.: САН III2.1: 623 сл.), кроме того, они в широких масштабах занимались пастушеством, перегоняя стада с летних пастбищ на зимние. Их жизнь мало отличалась от жизни южных иллирийских племен, и они так же были организованы в племенные группы (έθνη), состоявшие из отдельных небольших родовых общин, или фил (φυλαί). Основными группами, с юга на север, были феспроты, атаманы, молоссы, атинтаны, хаоны, паравеи, оресты, элимеоты, линкесты и пелагоны (см.: КИДМ Ш.2: 322). В рассматриваемый период доминировали хаоны и молоссы. В конечном итоге хаоны были ослаблены иллирийцами, особенно в царствование Бардилея, а молоссы утратили господство над последними подчиненными им племенными группами ко времени прихода к власти в начале V в. до н. э. Александра I, царя Македонии15. Правда, эту потерю молоссы возместили, отобрав у феспротов контроль над святилищем в Додоне и добившись благосклонности Зевса (Страбон. VII.7.8, 11).
13 Шла 3 (1975): 444 слл.; Шла 19 (1989): 205 слл.
14 Noe, BGCH: 325.
15 Hammond, Griffith 1979 (D 50): 63 сл.; Страбон. IX.5.11.


512
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
Важность этих племенных групп ясна из Фукидидова описания операций 430-^29 гт. до н. э. Впоследствии хаоны взяли вооруженные силы феспротов под свое начальство; молоссы сделали то же с атинтанами; а царь паравеев возглавил войско орестов (Фукидид. П.80.5—6). Командование на поле боя у хаонов было возложено на двух членов царского дома, ежегодно назначавшихся в качестве «предводителей» (;простатов), у молоссов — на опекуна [эпитропа) малолетнего царя Фарипа, а у паравеев — на их царя. Из подчиненных племен данной коалиции феспроты более не имели царей, царь орестов добровольно передал своих людей под начало царя паравеев, а об атинтеях вообще ничего не сказано. Лидерство в коалиции в боевых действиях принадлежало в целом хаонам, поскольку и они считали себя «самыми воинственными» («μαχιμώτατοι»), и остальные с этим соглашались (П.81.4).
Внутренняя организация племенных групп становится понятной на примере молоссов (и эту информацию мы экстраполируем на других) благодаря публикации двух надписей, датируемых 370—368 гг. до н. э., в которых молоссы жалуют гражданство иноземцам16. Должностными лицами Молосского государства были царь, «предводители» [простаты), писец (грамматей) и десять дамиургов, по одному от каждой филы, которые и формировали эту племенную группу (например, арктаны, геноэи). Взрослые мужчины этих фил считались молоссами. Раз в год царь молоссов, принеся жертвы Зевсу Арееву (т. е. Воинственному) как богу войны, совершал официальный обмен клятвами с молоссами: он обещал править в соответствии с законами, а они — беречь в согласии с законами царскую власть (Плутарх. Пирр. 5.2). При том, что филы сохраняли общее название племенной группы, каждая имела собственное имя, например, Μολοσσοί Όμφαλες, молоссы-омфалы [SGDI1347), а позднее — Όρέσταt Μολοσσοί, оресты-молоссы [Ep. Chron. 1935.248). Прямую аналогию находим в Македонии, где оресты и линкесты стали «македонянами» и под этим именем были известны Фукидиду (напр.: IV.83.1: «Λυγκησταί Μα- κεδόνες», македонские линкесты). Никаких «молоссов» как отдельной филы не существовало.
Более поздняя надпись, датируемая, вероятно, временем правления Неоптолема I, умершего ок. 360 г. до н. э., именует Молосское государство «союзом молоссов», «τό κοινόν τ[ών Μο]λοσσών», и упоминает не только пять прежних фил, но еще и пять новых — все с северного Пинда, — которые, очевидно, влились в молосский круг после 370—368 гг. до н. э. Государственными должностями теперь были царь, простаты, писец [грамматеи) и совет из пятнадцати синархонтов, заменивший прежних десятерых дамиургов11. Цари как Эакиды, потомки Ахилла, являлись военными предводителями и включали в свою генеалогию Пиела, внука Ахилла и брата Молосса (Павсаний. 1.11.1—2). Этот Пиел был эпонимным предком для Пейалов — царственной филы, к которой принадлежали представите-  * 171(3 ArchEph. 1956: 1 слл.; Hammond 1967 (Е 72): 525 слл.; SEG xv 384.
17 	Hellenika 15: 247 слл.; Hammond 1967 (E 72): 727 слл.; SEG ХХШ 161; XXIV 160 сл.


П. Северо-западные греки в период примерно с 540 по 360 г. до н. э.
513
Рис. 19. Святилище Зевса в Додоне. Ок. 400 г. до н. э. (Публ. по:
Dakaris 1971 (Е 61 А): 42, рис. 9.)
ли правящего дома. Также и в Македонии царский род Теменидов принадлежал царственной филе — Apre ад ам. Доверие к расширявшемуся Молосскому государству перешло, согласно мнению Аристотеля, и на царей, который объяснял долгий век молосской монархии их благотворной политикой [Политика. 1310Ь35—40).
Упомянутые в этих трех надписях молоссы определяются только по их принадлежности к филе, исключая одного человека, о котором говорится как об «Άρκταν Εύρυμεναίων», «Арктане [из числа] Еврименеев». Это может означать, что он был гражданином города Евримены, который, согласно Диодору (ΧΙΧ.88.4—5), был обнесен стеной уже в 312 г. до н. э., и можно заключить, что примерно в 370—368 гг. на территории Молосского государства не существовало никакого иного города. Это можно было предположить и на других основаниях. Писавший о периоде 380—360 гг. до н. э. (приблизительно), Псевдо-Скилак в главах 28 и 30—32 утверждает, что хаоны, феспроты, кассопы и молоссы жили по деревням [комам), а в 360 г. до н. э., когда Арибба отправил своих людей в Этолию, он сделал это, по-видимому, из-за неимения вообще никаких укрепленных населенных пунктов. Археологические свидетельства также красноречивы. Самые ранние фортификационные сооружения на территориях этих племен появляются в период 350—300 гг. до н. э. Были раскопаны незащищенные поселения с ямами для столбов от округлых хижин, а маленькая


514
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
деревушка из дюжины небольших домов и двумя могильниками в Вице (см.: САН ПР.1: 636 сл.) в основном сохраняет свой изначальный тип с 900 до примерно 300 г. до н. э. Погребальные обряды Вица даже еще и в IV в. до н. э.18 оставались такими же, какими они были, например, в Требе- нингге: мужчин хоронили с парой или более копий в неглубокой могиле, покрывавшейся сверху слоем камней. Святилища также находились под открытым небом. Единственное каменное здание в Додоне было построено ок. 400 г. до н. э., причем это был не храм, а специальное помещение для хранения в отавных приношений (рис. 19), в Некиомантейоне же (святилище, где вопрошались души умерших. — А.З.) вообще не было никаких сооружений (см.: КИДМ Ш.З: 320, 336).
Когда мы обращаемся к северным областям, то замечаем такое же отсутствие свидетельств о развитии. Наблюдается, впрочем, закат эры курганных могил. Эта форма захоронений практиковалась в течение бронзового Иу/йли раннего железного века теми народами, которые позднее разделились на греков, иллирийцев и фракийцев. Так же обстояло дело в северном Эпире. Самые поздние захоронения в раскопанных курганах (они обычно немногочисленны среди массы других могил) показывают, что эта практика прекратилась в Б айкай и Водине ок. 900 г. до н. э., в Дукате — ок. 700-го, в Вайзе — ок. 650-го, в Куч-и-Зи — ок. 500-го, в Пис- кове (близ Пермета), — вероятно, ок. 300-го, а в Цепуне — ок. 250-го19. В настоящее время ведутся раскопки очень крупного могильника (включающего предположительно около сотни курганов) в Куцокрано в области Погон, родине молосской группы племен. Данный могильник использовался, судя по всему, царским племенем этой группы — Пейалами, а также царским родом, который, можно не сомневаться, соблюдал тот же самый обряд курганных захоронений, какой в эпических поэмах практикует их предок Ахилл. Это кладбище регулярно использовалось с X по IV в. до н. э. включительно20. Если говорить о других местах, создается ощущение, что мода менялась раньше там, где проходила главная линия коммуникации, и позже в отдаленных зонах, в таких, например, как Пис- кове и Цепуне. Курганные захоронения продолжали практиковаться гораздо дольше на территориях, подконтрольных южным иллирийским племенам и расположенных к северу от линии Эгнатаевой дороги.
Родовой образ жизни, который мы описывали, совершенно отличался от образа жизни греческого полиса. В первом случае отсутствуют всякие удобства городской жизни, крепостные стены, республиканизм, демократия, осведомленность людей в политических вопросах и даже гоплитские приемы ведения войны. Греческие писатели всегда противопоставляли «эллинский полис» на побережье Эпира и удаленные от моря племена
18 ArchDelt 28 (1973): Chr. 402; Vokotopoulou 1986 (E 88): 328.
19 Cp.: САН ΠΙ2.1: 636; дополнительная информация: Iliria 7/8 (1977—1979): 143; 11 (19811: 255 (Пискове).
29 Предварительные отчеты: Andreou Е. в изд.: Archaiologia 3 (1982): 54—60; cp.: Arch. Rep. Ί985/Ί986 52 (местечко Меропи). О том, что территория Погона — это молосская родина, см.: Hammond 1967 (Е 72): 703.


П. Северо-западные греки в период примерно с 540 по 360 г. до н. э.
515
(греческими городами были Амбракия, Бухетий, Элатрия, Пандосия, Орик и Фроний); к тому же Фукидид, Псевдо-Скилак и Псевдо-Скимн без всяких колебаний называют эти племена «варварами» (Фукидид. П.80.5—6; 81.3 и 6; Псевдо-Скилак. 32; Псевдо-Скимн. 444 слл.). С другой стороны, они никогда не относят их к иллирийцам. Это именование применяется Фукидидом к тавлантиям, Геродотом — к энхелеям, источником Страбона (видимо, Гекатеем) — к горцам, жившим к северу от реки Шкумби (рядом с которой проходила Эгнатиева дорога; Страбон. Vn.7.4), и Страбоном — к некоторым племенам к югу от этой реки. Нужно сказать, несомненное отличие сохранялось между тремя группами народов: иллирийскими племенами, эпиротскими племенами и собственно греками, или «Элладой», которая начиналась с амбракиотов и акарнанцев (Страбон. Vn.5.1; УП.7.1, 6; Псевдо-Скилак. 33). Ареал распространения этих эпиротских племен описывается как «варварская страна, простирающаяся между Иллирийскими горами и Элладой на юге». «Македонские племена» классифицировались как эпиротские племена, а не как часть Эллады (Страбон. УП.5.1.).
Аргументация в пользу того, что в V в. до н. э. и, несомненно, много раньше эпиротские и македонские племена говорили по-гречески, приведена в: КИДМ Ш.З: 336—33821. Решающее доказательство в данном вопросе — это принятые ок. 369 г. до н. э. постановления Молосского государства, целиком греческие по языку, ономастике и формам племенных названий. В V в. до н. э. личные имена здесь давались, вероятно, по греческим именам родителей, дедов и бабок, а названия племен и фил, вне всякого сомнения, имели очень долгую историю. Более того, поскольку Молосское государство могло сформироваться лишь из племен общего языка, можно сделать вывод, что «феспротские» племена говорили по- гречески, раз три таких племени являлись членами Молосского государства. В конце VI в. до н. э., когда оресты и их соседи еще были «молос- скими» племенами, они, чтобы присоединиться к этому государству, также должны были говорить по-гречески. Наконец, если амимны, упомянутые в одном из постановлений, идентичны хаонскому племени амимонов (FGrH 703 (Проксен) F 6), то из этого следует, что племенная группа хао- нов говорила по-гречески, какой вывод мы могли бы сделать уже из того факта, что в 429 г. до н. э. грекоговорящие феспроты легко согласились с хаонским командованием, а грекоговорящий Эпиротский союз принял хаонов в свой состав. Нужно сказать, что местный греческий выговор берет начало не от коринфян и не от коринфских колонистов, ибо диалект надписей был не дорийским коринфским наречием (на деле даже алфавит не был коринфским)22. Очевидно, это было их собственное традиционное греческое, вероятно, западногреческое, наречие, о чем, похоже, свидетельствуют и некоторые зафиксированные вопросы к оракулу в Додоне.
21 Hammond 1967 (Е 72): 422 слл.
22 Dakaris 1972 (Е 63): 79.


516
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
а
b
с
Рис. 20. Бронзовые фигурки из Додоны: (а) всадник. Сер. VI в. до н. э. Национальный археологический музей (г. Афины); (Ь) Зевс. Сер. V в. до н. э. Национальный археологический музей (г. Афины); (с) орел, элемент скипетра. V в. до н. э. Музей Янины. (Публ. по: Dakaris 1971 (Е 61 А): ил. 25, 28, 32.)(Е 61А) илл. 25, 28, 32.)


П. Северо-западные греки в период примерно с 540 по 360 г. до н. э.
517
Рис.П. Бронзовая ойнохоя из Вицы, 2258/Г66. Сер. VI в. до н. э.
(Публ. по: Vokotopoulou 1986 (Е 88) П: рис. 29.)
Тогда как эллинские города на побережье шли нога в ногу с греческой культурой, северо-западные племена сильно запаздывали. Местная лепная керамика, украшенная иногда «северо-западным геометрическим» орнаментом, в течение всего IV в. до н. э. продолжала существовать наряду с одноцветной черной глазурованной керамикой, поначалу, как правило, импортированной. Додона была своего рода оазисом — в том смысле, что южные греки посвящали сюда бронзовые статуэтки (рис. 20) и другие подношения; но даже там в ходе широких раскопочных работ найдено крайне мало импортированной керамики. Впрочем, период популярности святилища у южных греков оказался кратким: ориентировочно с 600 по 470 г. до н. э. В течение следующих десятилетий V в. до н. э. Додона вышла из моды, а в 4-м столетии вновь стала медленно приобретать популярность. У нее всегда были сильные местные и север ные связи. Стабильный запрос сохранялся лишь на одну форму греческого и, в частности, коринфского искусства, а именно на бронзовые сосуды всех типов. Многочисленные образчики были посвящены в Додону, и многие были положены в могилы в Вице (рис. 21); склад таких сосудов обнаружен в Вотоноси23. Полукочевые пастушеские группы, занимавшие-
23 	Vokotopoulou 1975 (Е 86): 104; Verdelis N.M. в изд.: ВСН 73 (1949): 19 сл.; Petsas Ph.M. в изд.: ArcpEph 1952: 7 сл.


518
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
ся отгонным животноводством, всегда предпочитали металлические емкости, и это не простое совпадение, что именно Вица и Вотоноси — высоко расположенные места с летними выпасами. В древности вожди этих групп имели возможность покупать изящные металлические изделия.
К 360 г. до н. э. внутренний Эпир был готов к развитию. Его образ жизни и его родовое общество напоминали то, что в течение темных веков существовало у дорийцев на Пелопоннесе (см.: CAHJLF Л: 703 сл.), но угроза иллирийского завоевания при Бардилее подтолкнула самые энергичные племена к формированию вооруженной коалиции, подобной в военном смысле Пелопоннесскому союзу. Но еще важнее то, что они создали основанное на племенном равноправии сплоченное государство, обладавшее тем значительным преимуществом над Пелопоннесским союзом, что оно имело общее гражданство.
III. 	Иллирийцы и северо-западные греки.
Ок. 360—323 гг. до н. э.
Сокрушительное поражение, нанесенное Филиппом в 358 г. до н. э. Бар- дилею, кардинально изменило ситуацию в северо-западном регионе. Неизбывный для последних сорока лет страх перед иллирийцами теперь исчез; дело в том, что Б ар дилей принял унизительный мир, и Филипп лишил его базы в виде озерного края, опираясь на которую тот грабил Эпир и Македонию. Аннексировав восточную часть озерного края и заперев северо-восточный угол озера Аихнитида, Филипп мог держать под прицелом все иллирийские силы данного региона. Особенно важно это было для грекоговорящих племен. Сообщение Диодора (использующего Эфора) в XVL8.1 о том, что «Филипп всех тех, кто обитает вокруг озера, называемого Аихнитида, превратил в своих подданных», более знаменательно, чем это кажется. В последние годы Пердикки Ш пелагоны были независимы и проявляли враждебность (IG П2 190, 110), оресты являлись частью Молосского государства [SEG ХХШ.471.13; Hammond 1967 (Е 72): 527 сл.), а Линк находился в 359 г. до н. э. в руках иллирийцев. Филиппу после его победы было недостаточно просто вернуть Линк и, продвинувшись к озеру Аихнитида, создать для себя узкий клин. Он должен был защитить фланги. Теперь или чуть позже он включил в свое царство Пе- лагонию и Орестиду, образовав новый округ Македонии на юго-востоке озерного края24.
О политической ситуации у северо-западных племен в 360—355 гг. до н. э. известно из одной надписи из Эпидавра, фиксирующей тех хозяев, которые будут в своих государствах принимать священные посольства из Эпидавра (IG IV2 95.1.23 слл.). Название Эпир, которое в надписи сначала используется как обозначение всего региона, на самом деле применялось
24 Hammond 1981 (D 93): 212 сл.


Ш. Иллирийцы и северо-западные греки. Ок. 360—323 гг. до н. э.
519
только к прибрежной зоне между Буфротским проливом и западной частью Амбракийского залива. Другими региональными названиями (используемыми в той же надписи. — А.3.) были Керкира, Хаония и Арти- хия; и, поскольку, в отличие от «Эпира», все они предоставляли лиц, принимавших посольства, за каждым из этих названий стояла определенная политическая организация — греческий полис на острове, племенное государство хаонов и, по-видимому, племенное государство атинта- нов. Затем следуют племенные государства: «фестпроты», предоставлявшие, вероятно, трех принимавших лиц, а также «молоссы» с одним принимавшим, «Фарипсом» (Θαρυψ), то есть царем, который более широко известен как Арибба. Имеются также и греческие города: Пандосия (одна из трех элейских колоний) и Амбракия. Упомянутая дважды Кас- сопа — это либо область кассопеев (или кассопов, как у Псевдо-Скилака в 31), либо их центр, являвший собой скорее святилище, нежели поселение25.
Природа Феспротского племенного государства известна из надписи, найденной в Гумани и отнесенной ко второй половине IV в. до н. э.26. Надпись датирована по имени «предводителя феспротов» [простата), назначавшегося, очевидно, сроком на год, и по имени жреца богини Фемиды, которому был посвящен освобожденный раб. Племенная принадлежность освободителя обозначена как «Ίκαδωτός», то есть икадот — из племени икадотов, а это было одно из четырнадцати (или около того) племен, которые, насколько известно, входили в разное время в состав Феспротского государства. Для племенного государства хаонов мы располагаем многочисленными надписями из Буфрота, датируемыми начиная с Ш в. до н. э., которые показывают, что хаоны также имели годичных «предводителей» [простатов). Это государство тоже состояло из многих племен, и, по крайней мере, одно из них само представляло собой гроздь более мелких родовых общин27. Нам неизвестно, в каких границах государство хаонов существовало в 360—355 гг. до н. э.
Таким образом, северо-западная зона была разделена между находившимися на побережье независимыми греческими городами-государствами: двумя небольшими племенными государствами (кассопеев и, вероятно, атинтанов), а также тремя крупными племенными государствами, которые уже давно были друг для друга — и оставались таковыми в рассматриваемый период — серьезными соперниками. Молосское государство недавно увеличилось за счет македонян, притянув к себе орестов. Все эти государства были грекоязычными. Будь это иначе, священные посольства их бы не посещали.
За два года, 359/358 и 358/357 гт. до н. э., Филипп совершил несколько бракосочетаний в интересах государства: с Филой, принцессой из Эли- мии; с Аудатой — иллирийской принцессой, с Филинной — аристократкой
25 Hammond 1980 (Е 75): 9 сл.
26 Dakaris 1972 (Е 63): 86 сл.; Cabanes 1987 (Е 59): 75.
27 Hammond 1967 (Е 72): 655; Cabanes 1987 (Е 59): 186 слл.; Iliria 11 (1981): 231.


520
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
из Лариссы, что в Фессалии, и с Олимпиадой — молосской принцессой. Эта последняя женитьба сопровождалась заключением альянса между Филиппом и Ариббой, дядей Олимпиады; при этом два царя стали свояками, поскольку Арибба был женат на старшей сестре Олимпиады. Таким образом, Филипп предпочел связать себя союзом не с Хаонией или Феспротией, а с Молоссией — самой сильной из этих трех, которая вскоре станет его непосредственным соседом на севере Пинда. Конечно, исключительная экономическая сила Молоссии очевидна уже из того факта, что она единственная выпускала в это время монеты. Ее бронзовая чеканка началась, вероятно, тогда, когда ок. 375 г. до н. э. Молоссия вступила в Афинский морской союз и смогла установить заморские торговые связи; дело в том, что между 380 и 360 гг. до н. э. она овладела полосой на берегу Амбракийского залива. Вопрос о начале весьма кратковременной серебряной чеканки вызывает споры. Кто поставлял серебряную руду? Ближайший источник, рудники Дамастия, с 358 г. до н. э. контролировались Филиппом, а следующее по близости месторождение, копи пелагонов, которые свои монеты впервые отчеканили ок. 358 г. до н. э., находилось, вероятно, близ Тетово. Молосские и пелагонские серебряные монеты обнаруживают сходство, и связывающим звеном здесь мог быть Филипп. Он, видимо, обеспечивал серебряной рудой еще и Арибба, правда, делал это на протяжении всего лишь нескольких лет после 357 г. до н. э.28.
Еще одной заботой Филиппа в начале его правления была Иллирия. По смерти Бардилея сильнейшим здесь стало государство грабеев, правил которым одноименный царь — Граб, являвшийся, несомненно, потомком того царя Граба, с которым Афины заключили союз, когда в 430-х годах до н. э. они проявляли активность в области Эпидамна. Родина грабеев, область Мирдига, и прежде и теперь богата медью и железом, а ее восточные территории граничили с Филипповой сферой влияния на западе озерного края29. Будучи разбит в 358/357 г. до н. э. Филиппом, Граб незамедлительно заключил альянс с Халкидским союзом и затем, в 356 г. до н. э., с Афинами, Липпеем (царем пеонов. — A3) и Кетрипором (фракийским династом. — A3);30 но тем же летом он проиграл и был вынужден «присоединиться к македонянам» (Диодор. XVI.22.3). Эта победа изолировала парфинов и тавлантиев, которым в силу сложившихся обстоятельств пришлось (можно сделать такой вывод) стать союзниками Филиппа. Тот закрепил свой успех, построив в Иллирии опорные пункты. В 346 г. до н. э. Исократ верно отмечает, что «Филипп сделался властелином и господином всех иллирийцев, за исключением тех, которые обитают на Адриатике (Филипп. 21), ибо тогда считалось, что Адриатическое
28 Hammond 1967 (Е 72): 543 слл.; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 668, примеч. 4; иная точка зрения: Franke 1961 (Е 67): 89 слл.
29 Hammond 1956 (Е 70): 244; 1976 (Е 74): 74 сл.; обратите внимание на слово «δμοροι» («смежные», «соседние») у Диодора в XVL22.3.
30 Bengtson, (.SdA) 2, Na 307; Tod Na 157.


Ш. Иллирийцы и северо-западные греки. Ок. 360—323 гг. до н. э.
521
море начинается к северу от реки Дрин (см.: Страбон. УП.7.8 — здесь говорится, какие реки впадают в Ионийский залив).
Вскоре после 346 г. до н. э. Филипп разбил «дарданов и остальных своих соседей» в крупной битве, причем добился он этого благодаря коварству или вероломству (Юстин. УШ.6.3, у Полнена в IV.2.5 говорится о предательстве); это поставило Клита, сына Бардилея, в зависимое положение. Затем, в 344/343 г. до н. э., «вторгшись в Иллирию с огромным войском», Филипп разгромил ардиеев, чья территория простиралась на север от Скодры до реки Наро (Неретва)31. В 339 г. до н. э. он сократил территорию трибаллов до области Ниша, а в 337-м сражался с Плеврием, видимо, царем какого-то сильного племени, жившего между ардиеями и трибаллами32. Таким образом, Филипп подчинил своей воле все иллирийские племена с помощью единственного средства, которое они признавали — «превосходства в битвах» («τω μαχόμενοι κρατεΐν»). В Иллирийских войнах он достигал решающих побед через упорное преследование своей конницей разбитого врага (напр.: Дидим. Комментарии к Демосфену. Колонка 12.64); дело в том, что так он добивался своей цели — заставить всадническую племенную аристократию признать свою гегемонию. Затем он позволял им самим решать внутриплеменные дела, даже сохранив у власти, например, такого царя, как Клит; Филиппу нужен был межплеменной мир, принятие его собственной внешней политики, регулярные платежи, особенно драгоценными металлами, а также поставка отборных войск по его требованию. Нет никаких указаний на то, что образ жизни завоеванных народов кардинально менялся в связи с основанием им городов или его поддержкой туземных городков, что он делал во Фракии, однако результаты сочетания мира и экономических успехов можно видеть на примере монетного клада из Ризона, что на берегу Которского залива. В то время как греческие города северо-западного региона приняли ок. 350 г. до н. э. коринфский стандарт и образовали своего рода торговое койне с южной Италией и Сицилией, в западных Балканах под влиянием Филиппа стала доминировать монетная система Дамастия и других приисков, так что в кладе из Ризона эта последняя двукратно превышает в количественном отношении монеты греческих городов. Одним из выгодополучателей был Эпид амин, являвшийся связующим звеном между двумя экономическими средами33.
В Эпире Филипп действовал иначе. Арибба также был богатым и честолюбивым монархом, трижды побеждавший в Олимпии и в Дельфах и являвшийся давнишним другом Афин, врага Македонии. Филипп предвосхитил любые телодвижения против себя, вторгшись в Молоссию, переместив Александра, брата Олимпиады, к своему двору в качестве политического заложника и аннексировав Паравею, Тимфею и, если толь¬
31 Преследуя царя ардиеев, Плеврата, Филипп был ранен; о датировке см.: Hammond 1966 (Е 71): 245.
32 Возможно, это племя авториатов; см.: Hammond 1966 (Е 71): 245.
33 May 1939 (В 204): 199 сл.; Noe. BGCH 325.


522
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
ко он не сделал это еще раньше, Орестиду (D. 1.13; Tod No 173, в конце; Юстин. VTTT- 6.4—5). Вполне вероятно, что с этого времени, то есть примерно с 350 г. до н. э., бронзовые монеты Филиппа стали использоваться в Эпире вместо молосских. Сюда он вернулся зимой 343/342 г. до н. э., изгнал Арибба, а на молосский трон посадил Александра. Уверенный в лояльности последнего, Филипп захватил три греческих города: Бухетий, Элатрию и Пандосию, присоединил их вместе с хорой к Молосскому государству, а также помог кассопеям образовать собственный политический центр в святилище Кассопа. Молоссы, кассопеи и элеэи (или эле- аты), владевшие плодородной равниной Ахеронта, теперь чеканили монету как независимые государства, поначалу используя для этого бронзовые монеты Филиппа — они перебивали их, нанося свои названия34. Неясно, напал ли Филипп на Амбракию. В любом случае, усиление Молоссии и ее союзников, которые контролировали теперь вход в Амбракийский залив, угрожало Амбракии. Однако на помощь ей пришли Коринф и Афины.
Молосско-македонский альянс был укреплен в 336 г. до н. э. женитьбой Александра на Клеопатре, дочери Филиппа от Олимпиады и, следовательно, сестре принца Александра. Убийство Филиппа не ослабило этот союз; дело в том, что оба Александра оставались близкими друзьями. Однако ситуация на Балканах в целом стала крайне нестабильной. Александр (сын Филиппа) должен был заново утверждать македонское господство с помощью «превосходства в битвах». В 335 г. до н. э. он сделал это со всей решительностью (см. далее). После убедительной победы в Иллирии македонская конница долго и упорно преследовала врага35, результатом чего стало подчинение восставших царей: Главкия у тавлан- тиев и Клита у дарданов. Тем временем союзник Александра, царь агриа- нов, разорил земли автариатов, которые в свое время намеревались поддержать мятежников. В следующем году Александр повел иллирийские войска в Азию, что, несомненно, сделал бы и Филипп, а также собрал и многих других, которых осенью 331 г. до н. э., например, насчитывалось 3 тыс. человек. Возвращавшиеся из походов воины приносили в свои родовые сообщества новые формы материальных ценностей и новые идеи, и к концу века в южной Иллирии начали появляться небольшие урбанизированные центры, в которых в тесном соседстве жили иллирийцы и греки, например, в Кротине (Димала или Дималлон), Ирмайте, Берате и Поградеце. Самое замечательное свидетельство македонского влияния можно увидеть в Нижнем Сельце у верховий Шкумби в фасадах пещерных гробниц, которые выказывают поразительное сходство с самым крупным погребением в Вергине (Филиппова Гробница) и с «Гробницей Аминты» в Фетхии (Тельмесс). Можно думать, что здесь были похороне-  * 3034 	Hammond 1967 (Е 72): 541 сл.; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 307 сл.; иной взгляд: Franke 1961 (Е 67): 44 сл.
30 Hammond 1978 (К 22): 139 сл. О сражении в Иллирии см.: Hammond, Walbank 1988 (D 51): 41, примеч. 1. Локализацию внутри Македонии см. далее, с. <931 сл. наст. изд>, у Бозуорта.


Ш. Иллирийцы и северо-западные греки. Ок. 360—323 гг. до н. э.
523
ны какой-то иллирийский командир из Александрова войска и его потомки, обладавшие властью у парфинов36.
Успехи Молосского государства бросали вызов его соперникам. Около 335 г. до н. э. Феспротское государство приступило к чеканке собственных бронзовых монет, и примерно к тому же времени относится надпись из Додоны, содержащая первое упоминание государства хаонов: «ά πόλις ά των Χαόνων », «полис хаонов». В 334 г. до н. э. по приглашению тарен- тинцев Александр Молосский с пятнадцатью военными кораблями, несколькими транспортами для конницы и многочисленными торговыми судами переправился в Италию, где вплоть до своей гибели в 331 г. до н. э. (см. далее) участвовал в военных кампаниях. Как молосский царь, он командовал отрядами «молоссов и их союзников» и в Италии чеканил монету от своего имени. «Молоссы с союзниками» представляли собой новое политическое объединение, аналогичное Пелопоннесскому союзу и Второму Афинскому союзу (иначе: Афинской конфедерации). Его организация, по-видимому, была двухпалатной, как во Втором Афинском союзе: молоссы, будучи гегемонами, совещались друг с другом, а союзники обсуждали дела в собственном совете. Последний заключал союзы с другими государствами, как, например, с Тарентом, которые не становились членами этой политической организации, и имел своих иноземных представителей: такой вывод можно сделать на основании одного декрета из Додоны, в котором упоминаются некие закинфяне в качестве, так сказать, дипломатических представителей [проксенов) «молоссов и их союзников»37. В то время Молосское государство именовалось Μολοσσών τό κοινόν (союз молоссов), а один из его декретов датирован по царю, «предводителю» [простату) и «писцу» [грамматею\ SGDI1334).
Хотя в целом успехи «молоссов с их союзниками» в Италии были весьма значительны, война закончилась разгромом эпиротского войска и гибелью царя (Ливий. УШ.24.7—14). Такое крупное бедствие пошатнуло престиж и подорвало могущество Молоссии как обладателя гегемонии. Молосский союз распался, а его место заняла новая политическая организация — Союз эпиротов [SGDI1336: «οί σύμμαχοι των Άπειρωταν»). Предложенная нами в 1967 г. датировка его появления временем между 331 и 325 гг. до н. э. теперь сужается примерно до 330 г. благодаря публикации одной новой надписи (фиксирующей назначение иноземцев, которые будут уполномочены принимать священных послов из Аргоса), в которой "Απειρος (т. е. Эпир. — А.З.) предстает как некая политическая единица, чьим представителем является Клеопатра, вдова Александра. То есть царская семья молоссов сохранила привилегированное положение и прес¬
36 Iliria 2 (1972): 48 (Ирмайг); 3 (1975): 500 (Берат); 4 (1976): 367-379 (Сельце), 389 сл. (Кротине); 9/10 (1979/1980): 237 (Поградец). Об «иллирийце Пифоне» см.: Юстин. ХШ.4.13; XIII.8.10, а о доминировании македонских монет и в особенности монет европейских эмиссий Александра в Дассаретиде см.: Iliria 15 (1985): 192.
37 Цитируется вместе с изображением самой надписи в изд.: Dakaris 1964 (Е 61): ил. 4.


524
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
тиж и в новом государстве. Чеканка монет племенными группами — мо- лоссами, кассопеями, элеэями и феспротами — отньше была прекращена, а новые монеты стали выпускаться с легендой «ΑΠΕΙΡΟΤΑΝ», которая гласит, что это монеты «эпиротов» (последнее — в родительном падеже множественного числа. — A3.). Конституция «эпиротов» удостоилась даже отдельного описания Аристотеля, но соответствующая «Политая» до нас не дошла (Фр. 494, Rose).
Эпиротский союз, очевидно, был альянсом равноправных государств- членов. Эта форма симмахии предполагала сохранение status quo для каждого государства-члена в отношении других государств-членов. Так, например, Молосское государство не могло расширяться, перетягивая к себе племена из других государств-членов; скорее всего, на момент вхождения в Союз его размеры были заморожены. Территория, которую занимал новый альянс, может быть определена благодаря датируемому примерно 330 г. до н. э. списку официальных уполномоченных, принимавших священные посольства из Аргоса; в этой надписи названия государств, независимых от ’ Απειρος (Эпира), могут быть восстановлены как [Φοιν]ικα, [Κορκυ]ρα и [Ώρικος.Κ^ημος38. Принимающими лицами в Фенике38а были представители государства хаонов. Поскольку Буфрот в списке не фигурирует, его контролировали либо хаоны, либо Керкира. Орик и его гавань «Панорм <...>, лежащая в середине Керавнийских гор» («Πάνορμος ... έν μέσοις τοίς Κεραυνίοις δρεσι». — Страбон. VII.7.5, ρ. 324), были независимы. Из этого следует, что название Άπειρος объединяло только молоссов, фес- протов, кассопеев и атинтанов.
То, что в границах региона, который мы в географическом смысле называем Эпиром, существовали разные политические организмы, выясняется также из тех распоряжений, которые были приняты после смерти Александра Великого в 323 г. до н. э. Соединив фрагменты из Арриана и Дексиппа (FGrH 156 F 1.7 и 100 F 8.3), которые происходят из одного источника, а именно из сочинения Иеронима Кардийского, мы обнаруживаем, что Антипатр должен был получить в управление «Эпир, простирающийся до Керавнийских гор» (Арриан), и «ту часть Эпира, какой он правил, когда Александр еще был жив» (Дексипп). Иными словами, часть  * 38338 	ВСН 90 (1966): 156, 710; SEG ХХШ, 189; Hammond 1980 (Е 75): 14 слл.; Cabanes 1987 (Е 59): 173 слл. Профессор С. Миллер любезно информировал меня, что восстановление чтения [Κορκυ]ρα (‘Коркира’) в строке 13 текста Шарно (Chameux) подтверждается его, Миллера, неопубликованным текстом из Немей (в изд.: Hesperia 47 (1979): 79, примеч. 19 допущена ошибка: строка, обозначенная как 16-я, на деле является 13-й). Это отменяет как предложенное мной восстановление ‘Кемара’, так и восстановление ‘Кассопа’, предложенное Шарно.
383 Фени к a (Φοίνικα) — город хаонов в Эпире, написание и греческое произношение которого аналогично греческому названию Финикии; чтобы избежать путаницы, я, вслед за Г.А. Стратановским, обозначаю здесь этот эпирский город как Феника. О хаонской Фенике см.: Страбон. VII.7.5; Птолемей. География. Ш.13.5; Полибий. П.5.3—5, 6.3, 8.2 и 4; XVL27.4; ХХХП.6.2, 14.1; Прокопий Кесарийский. О постройках. IV.1.37; Тит Ливий. XXIX.12.il. — A3.


Ш. Иллирийцы и северо-западные греки. Ок. 360—323 гг. до н. э.
525
Эпира (в географическом смысле), а именно территория Эпиротского союза, была самостоятельной. Тот Эпир, над которым Антипатр имел власть, был — как это видится из Македонии — областью, простиравшейся между Македонией и Керавнийскими горами, то есть территорией хаонов и Орика. К югу от Эпиротского союза Антипатр властвовал над «всеми эллинами» (выражение «над всеми» употребляют и Арриан, и Дексипп). Начинаются эти греки с народа Амбракии39.
Неизвестно, что привело к образованию Эпиротского союза. Можно только догадываться, что этому в какой-то степени способствовал Антипатр, поддержанный Александром, хотевшим обуздать активность Мо- лосского государства, где Клеопатра и Олимпиада обладали столь высоким влиянием. К функциям Эпиротского союза относились вопросы внешней политики, контроль над собственной финансовой системой, назначение и смещение командующего союзным войском, а также выработка собственно дипломатии; кроме того, Союз имел общее гражданство. Однако он не был сплоченной симполитией. Отдельные государства оставались слишком сильными. Члены альянса продолжали быть совокупностью племен, в которой каждое имело собственное κοινόν (т. е. совокупность общинного и государственного управления. и про¬
должали независимо вести внутренние дела. Пастушеский образ жизни, имевший у племен столь глубокие корни, по-прежнему преобладал, однако примерно в этот же период здесь существовало несколько защищенных мест, которые выполняли роль оборонительных укреплений для оседлого населения, а также центров политической организации. Хотя критерии для датировки этих фортификационных сооружений неопределенны, представляется, что к 323 г. до н. э. на территории Эпиротского союза в перечисленных далее местах были возведены скорее цитадели, нежели кольцевые стены вокруг поселений: в Кассопе — для кассопеев, в Аргосе Гиппатоне (Кастрион) и в Гитане (Гумани) — для феспротов, а также в Додоне и Еврименах (Кастрица) — для молоссов40. К северу от этой территории хаоны изгнали керкирцев с их материковых владений и построили укрепления в Буфроте, Каливо и Кара-Али-Бей; кроме того, они имели цитадель в своем политическом центре, Фенике41. Государство, представленное как Кемара в списке принимающих лиц, имело два центра — Химарра и Борщ, оба, вероятно, укрепленные, а еще севернее аман- ты имели опорные пункты в Канине и в своем политическом центре — в Плоче42. Впрочем, в глубине материка, в центральном Эпире, единственное укрепленное место находилось в Янине — центре Молосского государства.
Таким образом, северо-западные грекоязычные племена в своем экономическом и политическом развитии находились на промежуточной
39 Hammond 1980 (Е 75): 472 слл.
40 Dakaris 1971 (Е 62): 107 сл., 130; Hammond 1967 (Е 72): 659; Dakaris 1972 (Е 63): 91.
41 Hammond 1967 (Е 72): 572 сл.
42 Hina 7/8 (1977-1979): 271; 9/10 (1979/1980): 268; 2 (1972): 81.


526
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
стадии, сохранив энергию племенного общества и приблизившись в типично эллинской манере к более широкой политической организации. В 322 г. до н. э., когда Антипатр изгнал из греческих государств антима- кедонских вождей, с тем чтобы те проживали «за Керавнскими горами» (Плутарх. Фокион. 29.3), он рассматривал Эпир в качестве неотъемлемой части грекоязычного материка. В эллинистическом же мире это нужно было доказывать.


Глава 9е
З.-Г. Арчибальд
ФРАКИЙЦЫ И СКИФЫ
I. Основатели Одрисского царства —
Тер и Ситалк*
История Фракии в V в. до н. э., после длившейся три с половиной десятилетия персидской оккупации ее южных окраин, отмечена быстрым развитием политической организации у местных племен, сопровождавшимся появлением элитной военной иерархии, особых региональных центров власти и установлением регулярных политических и торговых отношений с греческими городами*  1. Можно спорить о том, какую именно роль в этих превращениях сыграли персидские кампании. Недостаток современных событиям литературных упоминаний затрудняет определение точного хронологического отношения между установленными племенными организмами и конкретными географическими регионами. Также непросто сопрягать исторические факты с археологическим материалом, который со второй четверти V в. до н. э. становится всё более богатым.
Самой значительной племенной группой, появившейся на международной арене, была одрисская группа. Многое из того, что известно об основателе их правящей династии, Тере (Фукидид. П.29.2—3), носит анекдотический характер, будь то его долголетие (Лукиан. Долгожители. 10) или неприхотливый характер выбранного им образа жизни (Плутарх. Моралии. 174D2). Единственная сохранившаяся подробность от времени его правления — неожиданное ночное нападение фракийского племени финов, во время которого Тер потерял обоз, а его войско понесло тяжелые потери, — сообщается в связи с упоминаниями о более позднем правителе — Севфе П (Ксенофонт. Анабасис. УП.2.22). Время и продолжительность царствования Тера неизвестны, и Фукидид не поясняет нам, сам ли Тер или же его сын Ситалк раздвинул пределы одрисского гос-
Автор выражает признательность проф. Александру Фолу за предоставление черновой версии данного раздела гл. 9.
1 Danov 1976 (Е 105): 282-293; Fol 1972 (Е 118): 73-93, 115-127; КИДМIV 287-308 - о Персидских войнах, хотя точка зрения Н.-Дж.-Л. Хэммонда о длительности персидской оккупации не разделяется автором данной главы.
2 У того же Плутарха в 792С приписывается также скифскому правителю Атею.


s
Карта 74. Фракия: фракийские места и племенные территории классического периода (см. также карты 16 и 17 на с. 851 и 869 наст. изд.).


I. Основатели Одрисского царства — Тер и Ситалк
529
1. Александрово
2. Арзос
3. Асеновград
4. Бедняково
5. Брезово
6. Буковец
7. Браничево
8. Чирпан
9. Даскал-Атанасово Ί0. Дервени
7 7. Дидимотихон 72. Дольно-Сахране
13. Дылбоки
14. Дуванлии
15. Эдирне
16. Езерово 7 7. Гложене
18. Годе-Делчев
19. Градница
20. Изгрев
2 7. Калояново
22. Казанлук
23. Кыркларели
24. Кёлмен
25. Копринка
26. Козарево
27. Криводол
28. Летница
29. Лукувит
30. Ловеч
31. Мадара
32. Мезек
33. Мумджилар
34. Неврокоп
35. Нова-Махала
36. Новоселец
37. Опылченец
38. Оряхово
39. Панапориште
40. Пастуша
41. Пазарджик
42. Филиппы
43. Поморие
44. Пудрия
45. Первомай
46. Пустрово
47. Разлог
48. Розовец
49. Севтополь
50. Скалица
51. Славяново
52. Смолян
53. Стара-Загора
54. Старо-Село
55. Стояново
56. Стрелча
57. Светлен
58. Свиленград
59. Сарневец
60. Татарево
61. Чернозем
62. Тетевен
63. Торос
64. Тополовград
65. Тополово
66. Троян
67. Турново
68. Велинград
69. Бероя (Верия)
70. Ветрен
77. Войницине
72. Вылчитрьш
73. Вырбица
74. Янково
75. Юрыклер
76. Злокучене
77. Кабиле
подства до Эгейского моря на юге и до Дуная на севере (П.29.2; Диодор. ХП.50.1).
В беглом упоминании одрисов в рассказе Геродота о переходе Дария через Фракию в Скифию (IV.92) ничего не сказано о том, каким было соотношение сил одрисов и скифов в начале V в. до н. э., хотя историк, очевидно, был немало наслышан о взаимоотношениях этих двух народов. Тер, несомненно, желал установить конструктивные дипломатические отношения с самым могущественным скифским вождем, Ариапи- фом, предложив тому в жены собственную дочь. Сын и преемник Тера, Ситалк, пошел дальше простого сохранения этих семейных связей. То, что могло представлять серьезную политическую угрозу, он превратил в реальный дипломатический успех (Геродот. IV.80). Сын Ариапифа от Те- ровой дочери, Октамасад, не наследовал своему отцу — царем стал Скил, сын того же Ариапифа и гречанки из Истрии, — однако когда против нового царя в Скифии поднялось недовольство, в его эпицентре оказался именно Октамасад. Не названный по имени брат Ситалка, воспринимавшийся, очевидно, как его соперник, присоединился к сторонникам Окта- масада. Когда Скил бежал к Ситалку, ища поддержки против мятежника Октамасада, Ситалк предпочел последнего. В итоге он не только убедил своего племянника выдать мешавшего ему брата, но еще и сделал


530
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Рис. 22. Толосная гробница в Мал-Тепе (близ Мезека). (Публ. по: Vene- dikov, Gerassimov 1975 (E 171): 60, рис. 36.)
Октамасада обязанным себе, поскольку помог тому закрепиться в ранге царя. Данный случай, похоже, имел место, когда Октамасад был еще молод и когда наследственные права Ситалка еще не были окончательно гарантированы. Применительно к этому времени этот последний еще не называется царем («Θρηΐκων βασιλεύς», «царь фракийцев»), каковым он был, например, при описании событий 430/429 г. до н. э. (Геродот. VU. 137; Фукидид. П.67.1). Ко времени союза с Афинами Ситалк был уже утвердившимся монархом, так что данный инцидент можно относить самое позднее к 440-м годам до н. э. Брачный альянс между Ариапифом и дочерью Тера, следовательно, может быть отнесен к 460-м годам до н. э., если только не к более раннему времени3.
Невозможно отделить коренную территорию одрисов от их приобретений в конце V в. до н. э., однако она могла включать, как, несомненно, было в царствование Ситалка, земли по среднему течению реки Марицы (Гебр), что давало им как экономические, так и стратегические преимущества4. По долине Марицы пролегал главный путь в восточные Балканы, а контроль над ее средним и нижним участками обеспечивал доступ во внутреннюю Фракию и в расположенные за ней глубинные области. В Мезеке, близ Свиленграда, выше слияния Марицы и Арды, находится курганный могильник (рис. 22), который использовался с ранних веков I тыс. до н. э. и который включает искусно устроенные гробницы с богатым погребальным инвентарем, датируемым начиная с IV в. до н. э. Впечатляющие позднейшие захоронения почти определенно принадлежали одрисским князьям, а поскольку это явно династическое кладбище исключительного характера, здесь мы, судя по всему, имеем дело с главным одрисским центром5. Следы более раннего укрепленного поселения на холме были обнаружены в 1930-е годы при раскопках могильника.
3 Danov 1976 (Е 105): 288.
4 Fol, Spiridonov 1983 (E 120) Π: 47-48, со ссылками.
5 Filow 1937 (E 116); Velkov 1937 (E 164).


I. Основатели Одрисского царства — Тер и Ситалк
531
Рис. 23. Золотое украшение из Дуванлий. Пловдивский археологический музей. (Публ. по: Venedikov 1976 (Е 17О А): Nо 157; Filow 1934 (Е 117): ил. 2.3.
Насколько далеко вглубь Фракийской равнины простиралось одрисское господство до правления Ситалка, до сих пор служит предметом споров. Характер распространения и монетных кладов, и статусных погребений в V в. до н. э. (рис. 23, 24) наводит на мысль, что именно здесь были сконцентрированы наиболее важные центры южнофракийской племенной власти6.
Самый подробный рассказ о территориальных владениях одрисов содержится в Фукидидовом описании племен, среди которых Ситалк набрал воинов для своего вторжения в Македонию в 429 г. до н. э. (П.96 слл.). Историк начинает с родовых земель этого племени (не указывая их точное местоположение), а далее перечисляет племена, подвластные Ситал- ку: геты, жившие к северу от горного хребта Гема; некоторые «независимые» горцы, в том числе дии, что обитали в Родопских горах; пеонийские агрианы и леэи, чьи земли, очевидно, представляли собой самые западные пределы, до которых доходила власть Ситалка, а также треры и ти- латеи на северо-западе, где гора Скомбр (Витоша) представляла собой естественную границу между этими платившими дань группами и свободными трибаллами, обитавшими еще дальше к северо-западу, вплоть до Дуная. Многие важные племена не упомянуты в данном обзоре, хотя Фукидид решительно заявляет, что одрисы контролировали в это время всю береговую линию между Абдерой и устьем Дуная (П.97.1).
6 	Domaradzki 1987 (Е 109).


532
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Рис. 24. Места находок изделий из металла во Фракии, датируемых V и IV вв. до н. э.
Разнообразная география Балканского полуострова могла препятствовать эффективному контролю над столь обширной зоной влияния, и рамки реального господства одрисов, несомненно, зависели от их возможности силой принуждать к повиновению другие племена. С этой точки зрения, треугольник земель, ограниченный линией между Гемским кряжем и горой Витоша на северо-западе и огибающий Родопу по направлению к устью Гебра на юге, образовывал понятную и легкоуправляемую территориальную единицу. Геты к югу от Дуная были, очевидно, более подвержены давлению с юга (независимо от того, осуществлялось ли оно через восточные проходы в горах Гема или же через морское побережье), нежели племена к северу от западной и центральной гряды Гема, преимущественно трибаллы, и чем те, кто обитал на более высоких уровнях Родопских гор. Продвижение Ситалка в западном направлении в 429 г. до н. э. предполагает, что по меньшей мере на какое-то время он смог установить свою власть над фракийцами, жившими в долине среднего течения Стримона — медами, и к югу от Рупелского прохода — синтиями и другими. То, что относительно этих регионов Ситалк вынашивал более долгосрочные честолюбивые замыслы, можно видеть из одной более ранней кампании против пеонов, во время которой он проложил просеку в лесу (Фукидид. П.98.1—2), а также из похода на трибаллов в 424 г. до н. э., во время которого он погиб (Фукидид. IV. 101.5).


I. Основатели Одрисского царства — Тер и Ситалк
533
К сожалению, историк ничего не говорит о взаимоотношениях одри- сов и бессов, обитавших в верховьях Гебра и в предгорьях Родопы (Геродот. УИЛК); Страбон. УП.331, фр. 48 (47)). Термин «бессы» мог быть алы тернативным обозначением какой-то функциональной социальной группы, возможно, жрецов или предсказателей, у горцев, таких, например, как сатры и дии, имевших один образ жизни и одни верования. Позднее термин мог применяться даже ко всем фракийцам вообще7. Сатры, дии и прочие связываются в источниках с культом Диониса; они пользовались общими культовыми центрами в Родопских горах и являлись по преимуществу горным народом, хотя археологические свидетельства показывают, что, с точки зрения материальной культуры, родопские общины расселились и в западных частях Фракийской равнины либо имели с этими частями тесные связи8. При Ситалке политический контроль над данными областями, похоже, перешел к одрисам, на что намекает Фукидид. Однако исключительно богатые захоронения, характерные для курганных могильников от второй до финальной четверти V в. до н. э. в Дуванлиях, к северу от Пловдива, указывают на неизменное процветание местной элиты, которая явно опиралась на одрисов, даже если ее члены сами и не были одрисами. Воинов хоронили с утонченными импортными изделиями из серебра и бронзы, с престижными доспехами и оружием как местного, так и чужеземного производства; в могилы их женщин клали изысканные золотые украшения, опять же как импортные, так и местные (рис. 23), бронзовые, стеклянные и алебастровые сосуды9. Заупокойные дары в Дуванлиях свидетельствуют и о беспримерном богатстве, и о специализированных контактах с греческим миром. Выявляемые ритуалы и в целом характер погребального инвентаря демонстрируют наличие многих черт, общих с другими элитными курганными захоронениями к югу от Гемского кряжа. К северу от Гема в этот период также встречаются элитные погребения с импортными греческими изделиями из металла и ювелирными украшениями, но отличия как в ассортименте вещей, так и в похоронном обряде гораздо более заметны. Сочетание элементов оружия и тяжелых доспехов во многих мужских могилах заставляет думать, что это были всадники, а их благосостояние может свидетельствовать о военных успехах. Появление всадников на многих монетах одрисских царей вряд ли случайно. Фукидид не скрывает презрения к большей части войска Ситалка, состоявшей из пеших добровольцев; но конница последнего могла конкурировать с македонской и почти целиком состояла из одрисов и гетов (Фукидид. П.98.4).
Фукидид поясняет, что одрисы стали богаты благодаря широкой системе обмена дарами (П.97.4). Такие обязательства действовали не только в пользу самого династа, но и его вассалов. Именно их усердие и расторопность при сборе даров позволили одрисам возвыситься над остальны¬
7 Saratov 1974 (Е 156); Saratov 1974 (Е 157); Fol, Spiridonov 1983 (E 120) I: 116, со ссылками; Fol, Spiridonov 1983 (E 120) Π: 24—25, 52—53.
8 Gizdova 1990 (в: E 162).
9 Filow et al. 1934 (E 117).


534
Глава 9е. Фракийцы и скифы
ми фракийскими племенами. Историк упоминает о драгоценных металлах, а также о различных тканях и утвари. Если последние не сохранились, то первые хорошо представлены в богатых могилах (рис. 24). Фукидид, писавший с точки зрения греческих эгейских колоний, акцентирует внимание на количестве денег и подношений в натуре, которые эти города обязаны были платить одрисским царям, называя это «данью», хотя при этом добавляет, что обычные фракийцы также были вовлечены в обмен дарами. Эта продуманная система обмена подношениями ясно выражала социальные отношения внутри Одрисского царства, которые предполагали, что рядовые соплеменники (и заезжие греки) осуществляют подношения — рабов, коней, одежды, ювелирные украшения и столовые сосуды из драгоценных металлов — тем, чей ранг в иерархии выше (Ксенофонт. Анабасис. УП.3.18 слл.). В ответ они, по всей видимости, надеялись на безопасность и общие преимущества от покровительства, включая выгодные браки и права на земли (Ксенофонт. Анабасис.
VII.2.38).
Хотя нам не особенно много известно о том, каким образом Ситалк приобрел и затем удерживал власть, он, несомненно, обладал значительной дипломатической проницательностью и военным искусством (Диодор. ХП.50.1). Его интерес к территориям, занятым фракийскими племенами к югу от Родопских гор, мог быть одним из главных мотивов, заставивших его в 431 г. до н. э. примириться с Афинами при посредничестве богатого абдерита, Нимфодора, который при этом был еще и его, Ситалка, зятем (Фукидид. П.29.1). Был заключен союз между Афинами и Ситалком, чей сын, Садок, стал афинским гражданином. Ситалк поспособствовал восстановлению дружеских отношений между Пердиккой Македонским и Афинами, когда в качестве козыря было использовано возвращение Македонии крепости Ферма. При всем при том афиняне надеялись, что смогут воспользоваться военной помощью Ситалка для ослабления македонского влияния во Фракии и усиления собственного (Фукидид. П.29.4—7). Летом 430/429 г. до н. э. Ситалк и Садок демонстрировали свою лояльность Афинам, передав им коринфянина Аристея вместе с тегейским, аргосским и тремя спартанскими послами, направлявшимися к персидскому двору, но по дороге попытавшимися переманить одрисов на спартанскую сторону (Геродот. VH.137; Фукидид. П.67).
Ситалк, несомненно, стремился подчеркнуть этот альянс ради государственных интересов, так что любая генеалогическая пропаганда, которая служила той же цели, лила воду на ту же мельницу (Фукидид. П.29.1— 3), хотя непохоже, чтобы софокловский «Терей», поставленный во Фракии, содержал какие-то прямые политические аллюзии10. Легендарные генеалогические связи были полезной официальной уловкой, которой продолжали пользоваться и позднейшие правители, такие как Севф П  * 28910 	Höck 1891 (Е 127): 78, примеч. 2; P—W VA I, под словам «Tereus»; Danov 1976 (E 105):
289, примеч. 19, 311; Hall 1989 (В 53): 105, 111—112, 134 слл. Противоположная точка зрения: Mihailov 1977 (Е 142): 237-250.


П. Общая ситуация в северной Эгеиде
535
(Ксенофонт. Анабасис. VD.2.31; 3.39). Об успехе проводимого Ситалком курса можно судить по тому факту, что даже в 425 г. до н. э., когда его неудачный македонский поход вряд ли забыли в Афинах, Аристофан мог сделать проафинские склонности одрисов мишенью для насмешек в своей комической интерлюдии с отрядом наемников из племени одоман- тов (Ахарняне. 135 слл.). Судя по уничижительным ремаркам, которые в «Носильщиках» произносит Гермипп, рядовые афиняне довольно скептически относились к тому, что могли бы дать более близкие отношения с Ситалком (Edmonds (ed.). The Fragments of Attic Comedy (Leiden, 1957) I: 30L-305, фр. 63; Афиней. I.27d—e).
II. 	Общая ситуация в северной Эгеиде
События, происходившие на северном побережье Эгеиды в годы, последовавшие за отступлением персов, вряд ли вызывали у Ситалка веру в истинность афинских и македонских намерений. Взятие обратно Византия и пролива Геллеспонт, возвращение Херсонеса под афинский контроль и образование крупного союза с базой в Эионе — всё свидетельствовало о твердом намерении Афин снова закрепиться на фракийском побережье (Фукидид. 1.94; 98.1; Геродот. ΥΠ.106—107; Плутарх. Кижон. 7—8; Схолии к Эсхину. П.31; Полиен. УП.24). В западной части северной Эгеиды самые важные племена из долины нижнего течения Стримона — пиеры, бисалты и эдоны, — вытесненные в УП и VI вв. до н. э. со своей первоначальной родины в нижней Македонии, попали под усилившееся давление со стороны Македонии в период правления там Александра I, который смог даже недолго удерживать эдонскую твердыню — Эннеаходой (Девять Путей), хотя следует учитывать, что наш единственный источник носит промакедонский характер ([Демосфен.] ΧΠ.2Ι)11.
Эдоны, устроив засаду, сумели вернуть свою крепость (Схолии к Эсхину. П.34), а недалеко от Драбеска при помощи соседних фракийцев они уничтожили афинское десятитысячное войско под командой Леагра и Софана, которые в 465 г. до н. э. пытались повторно колонизовать Эннеаходой (Геродот. ЕХ.75; Фукидид. 1.100.3; IV.102.2; Диодор. XI.50.7, ХП.68.2; Павсаний. 1.29.4—5). Афиняне старались не подпустить Александра I, который к тому времени уже имел в своем распоряжении серебряные копи Дисорона в Пеонии (Геродот. V.17.2), к золотым и серебряным рудникам, которыми до тех пор монопольно владели фасосцы (Геродот. VI.46), находившимся в области города Датой, в материковой Фракии. Сами афиняне были готовы ради этих ресурсов воевать даже со своим союзником Фасосом (Фукидид. 1.100.2; 101.1—3; Диодор. XI.70; Плутарх. Кижон. 14.2; Фемистокл. 25.2; Непот. Кижон. 2.5)12.
11 Hammond, Griffith 1979 (D 50): 102.
12 PouillouxJ. в изд.: Etudes Thasiennes Ш: 106—116; Pouilloux 1990 (E 152).


536
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Характер фасосских прав на горные разработки на фракийском материке, как и точное местоположение фасосского рудника Скаптесилы, давно вызывает споры13. Как бы то ни было, эти копи могли разрабатываться лишь совместно с тамошними фракийскими племенами, в частности, с эдонами, пиерами, одомантами и сатрами (Геродот. VII. 112). Такая кооперация подтверждается наличием объединенного фрако-македонского монетного стандарта, использовавшегося многими местными монетными дворами Халкидики и северного побережья Эгеиды, Фасосом и его колонией Неаполем, Эгами — для своих собственных и для македонских царских выпусков, а также множеством более крупных и более мелких местных племен, как пеонийскими (летеи, леэи), так и фракийскими (бисалты, эдоны, орескии, дерроны, зеелии) племенами, причем о существовании некоторых из них мы знаем исключительно по их названиям, сохранившимся на монетах. Фасос и его колонии на материке, в особенности Неаполь, чья близость к главному фасосскому району горных разработок на материке вскоре превратила его из партнера в соперника своей метрополии, могли оказывать более серьезное влияние на традиции монетной чеканки соседних фракийских сообществ, нежели обычно считается14. Лицевая сторона этого монетного типа — с кентавром, увозящим нимфу, — одинакова для Фасоса, одного или двух безымянных монетных дворов на материке (вероятно, на фасосской перее), для орескиев и зеелиев. Другие племена предпочитали изображать на своих монетах скорее пастушеские, нежели дионисийские темы, с юношей, ведущим коня, или упряжкой волов15. Нет никаких надежных индикаторов для датировки начала этих серий; некоторые могли выпускаться лишь непродолжительное время в период Персидских войн, при этом многие из наиболее известных серий с крупными номиналами не обнаруживаются в поддающихся датировке контекстах до 470-х годов до н. э. и прекращаются ок. 450-го — по причинам, которые до сих пор неясны16.
13 Koukouli-Chrysanthaki 1990 (Е 136), со ссылками; этот автор локализует Скаитесилу в районе Дата, к северо-востоку от Каваллы.
14 SvoronosJ. U Hellénisme pnmitif de la Macédoine (Paris, 1919): табл. 5, 17—24 (орескии), 6, 11 (зеелии), 7.3, 5 (летеи), 95 слл. ил. 10 (Фасос); Guide de Thasos (1968): 185—186, ил. 1.1-5; Price, Waggoner 1975 (В 213): 32-36, № 100-128; Picard 1982 (E 148): 424; Picard 1990 (E 144): 541—548; Oikonomidou M. Там, же: 533—540.
15 Gaebler 1935 (В 194): ил. 12.1—11 (бисалты); Price, Waggoner 1975 (В 213): 38, Nq 52; Raymond D. Macedonian Royal Coinage to 4Ί3 B.C. (N.Y., 1953): 100—101, № 54—57; Fried (B 193) и Kagan (B 198): 1-2, 24-25.
16 Kraay 1976 (B 200): 131, 134, 136—141; а также: Num. Chron. 1977: 89—98; Price, Waggoner 1975 (B 213): 39; Price MJ. в изд.: Carradice 1987 (В 188): 43—47.


Ш. Афины, Амфиполъ и Фракия в период Пелопоннесской войны
537
III. 	Афины, Амфиполъ и Фракия в период Пелопоннесской войны
В 440—430-х годах до н. э. афиняне возобновили продвижение своих стратегических интересов в северном регионе и удвоили усилия, дабы утвердить за собой свою долю фракийского материка как в прибыльных рудничных районах нижнего Стримона и долин Ангита, так и в зоне Проливов. Брея, известная по надписям, но с трудом поддающаяся локализации, была основана с большим настроем на сотрудничество с туземными обитателями тех мест, нежели любая прежняя афинская колония. Это могла быть клерухия, выведенная, согласно заявлению Плутарха в жизнеописании Перикла (11.5), в землю бисалтов (Феопомп, FGrH 115 F 145; Гесихий и Стефан Византийский, под словом «Βρέα»)17. Реальный успех был достигнут лить в связи с Амфиполем (437 г. до н. э.) — первостепенным стратегическим узлом, расположенным на холме у изгиба реки Стримон, как раз к югу от Девяти Путей (идентифицируются с Холмом 133 к северо-востоку от города: Фукидид. IV.lOO; 108.1; V. 11.1; Диодор. ХП.32.5; 68.2; Схолии к Эсхину. П.31—34; Полиен. VL53; Гарпократион, под словом «Άμφίπολις»; Стефан Византийский, под словом « Αγνώνεια»)18. Раскопками, проводимыми здесь с 1956 г., выявлено от 5-го столетия до сих пор немного, хотя само возникновение этой колонии было связано с большими амбициями метрополии, и город изначально ощетинился крепостной стеной19. Следующая клерухия, выведенная на Херсонес в 448/447 г. до н. э. и усиленная в 443/442-м20, стала последним звеном в цепи афинских и союзных баз, которыми охватывалась северная Эгеида; Абдера предположительно стала таким звеном после 470-х годов до н. э., Эн и Маронея — перед 454 г. до н. э.21.
И всё же Пердикка Македонский посягнул на эту афинскую монополию, поддержав в 432 г. до н. э. синойкизм Олинфа и его соседей (Фукидид. 1.58.2). Именно в этом контексте афиняне предложили Ситалку заключить альянс. Главное предприятие данного союза — запланированное на 429 г. до н. э. совместное вторжение в Македонию с целью замены
17 М—L № 49; Fomara 1983 (А 19): ПО, Nq 100, со ссылками; Vartsos J. // Archaia Make- donia 2 (1977): 13—16; Д. Ашери (Asheri в изд.: AJP 90 (1969): 337—340) доказывает, что колонию Брея необходимо локализовывать на полуострове Халкидика (ср.: Фукидид. IV.1Q9.4).
18 Pritchett 1965 (А 48): 130—145, 146—147 (E. Vanderpool); Lazaridis D. //РАЕ 1960: 68— 72; 1964: 39; 1965: 50-52; 1971: 58, 62, рис. 33; 1972: 70-72; 1973: 50-54; 1974: 63-64; 1975: 69-71; 1976: 94-98; 1977: 43; 1978: 18; 1979: 79; 1981: 25; 1982: 50-51.
19 Lazaridis 1972 (E 137); Lazaridis 1986 (в изд.: К 39): 31—38.
20 Плутарх. Перикл.\\.Ъ\ 19.1; IG F 205.29 (= I3 272D: левая колонка I, стк. 29): «Νεαπο- λις απ’ Αθενον»; ATL I: 376—380; ΙΠ: 285—290; Kahrstedt 1954 (E 133): 6 слл., 15 слл.; Graham AJ. Colony and Mother City in Ancient Greece (Manchester, 1964): 178—179, 193—195. Об усилении клерухии в 443/442 г. до н. э.: ATL Ш: 205, 289; Kahrstedt 1954 (Е 133): 22, при- меч. 56.
21 ATL I: 517-519; Ш: 214-223.


538
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Пердикки одним узурпатором — на деле афинянами поддержано не было и к длительному успеху не привело (Фукидид. П.95—101)22. Впечатляющие земельные, людские и денежные ресурсы, которые смог собрать Ситалк, очевидно, наделали в греческом мире много шума (Фукидид. П.101.4; Диодор. ХП.51.1) и, судя по всему, убедили афинян в том, что их одрисские союзники стали чересчур сильными. В действительности, несмотря на огромную численность войска — Фукидид сообщает о 150 тыс. чел. (П.98.3), — всадники в нем составляли не более трети, к тому же по своим боевым качествам они значительно уступали македонской коннице, хотя и менее многочисленной (П. 100.5). Более того, из-за тайных переговоров между Севфом, племянником Ситалка, и Пердиккой, посулившим Севфу в жены свою дочь Стратонику, если тот сможет увести захватчиков, экспедиция была обречена на провал (Фукидид. П. 101.5).
Севф стал царем после смерти Ситалка в 424 г. до н. э. Ходили упор ные слухи, что Севф был замешан как в этой смерти, так и в исчезновении своего кузена Садока (сына Ситалка), возможно, с афинского молчаливого согласия; во всяком случае, о Садоке больше ничего не слышно [Схолии к Ахарнянам. 145; [Демосфен.] ХП.9)23. Отец Севфа, Спарадок, был, возможно, одним из самых могущественных князей царского дома, «παραδυναστεύοντες» (дословно: «участвующие в совместном управлении». —A3.), упомянутых Фукидидом (П.97.3). Серия серебряных монет с его именем представляет самую раннюю местную фракийскую чеканку. Ее типы на реверсах, похоже, были смоделированы по образцу монет Олинфа24, тогда как аверсы — с изображением передней част лошади — аналогичны монетам Маронеи25. Похоже, что Спарадок имел на одрис- ской территории какой-то фьеф (т. е. наследственное земельное владение, предоставляемое сюзереном на определенных условиях; в данном случае правильнее было бы, вероятно, употреблять термин «земли кормления». — A3.), вероятно, где-то в юго-западной Фракии. Серебряные драхмы и дидрахмы, содержащие на реверсах надписи «ΣΕΥΘΑ ΑΡΓΥΡΙΟΝ» и «ΣΕΥΘΑ КОММА» («Севфово серебро» и «Севфова чеканка». —А.З.), а на аверсах — изображение скачущего всадника, следует, возможно, приписать Севфу I, более всего известному тем, что при нем подати с греческих городов были наибольшими (Фукидид. П.97.3)26. Когда в связи с переходом в период между 424 и 423 гг. до н. э. некоторых халкидских и фракийских городов, и прежде всего Амфиполя, на сторону Брасида
22 Danov 1976 (Е 105): 311-316; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 117-132.
23 Жертвой афинской двуличности, как утверждается в письме Филиппа (Демосфен. ХП.9), был некий Ситалк, являвшийся к тому же афинским гражданином; здесь, возможно, Ситалк ошибочно назван вместо Котиса I, да и контекст заставляет думать о правителе IV, а не V в. до н. э. (Hammond, Griffith 1979 (D 50): 314, примеч. 2).
24 Casson 1926 (E 97): 196-197, 207, ил. 71; Youmkova 1976 (E 173): 9-11, ил. 4.17-22; Gaebler 1935 (В 194): 84, ил. 17.1—5 (Олинф); Robinson D.M., Clement P.A. Excavations at Olynthus IX (Baltimore, 1938): 294т-297, ил. 34а—b.
25 West 1929 (E 172); Schönert-Geiss 1987 (E 159).
26 West 1929 (E 172): 97-98; Yourukova 1976 (E 173): 13, 19, ил. 5.27, 27.1a; Rogalski 1977 (E 155).


Ш. Афины, Амфиполь и Фракия в период Пелопоннесской войны
539
афиняне интенсифицировали свои военные операции на севере (Фукидид. IV.84—123) и когда возродилась вражда между Афинами и Пер- диккой — человеком, ответственным прежде всего за обращение к спартанцам за помощью (IV.82), Севф сумел воспользоваться этими отвлекающими обстоятельствами, чтобы усилить нажим на греческие города на побережье Эгейского моря. Между тем, его независимые соплеменники в последующих столкновениях при Амфиполе присоединились либо к спартанцам, то есть поступили так же, как жители Мир кина и эдоны (Фукидид. IV. 107.3; V.6—4), либо к афинянам, вслед за одомантскими и другими фракийскими наемниками (Фукидид. IV. 129.3; V.6.2).
Снижение размеров дани для членов Делосского союза из фракийского региона, а также продолжавшаяся чеканка монет некоторыми северными городами, в частности Аканфом, Абдерой и Маронеей, зачастую связываются с мерами по облегчению податных обязательств, наложенных фракийскими царями, хотя на колебаниях сумм собиравшейся дани сказывались, вероятно, и многие иные факторы27. Амфиполь, Абдера, Маронея, а также материковые колонии Фасоса и Самофракии — все были защищены крепостными стенами, окружавшими значительные земельные площади, благодаря чему уменьшалась их уязвимость перед неожиданными налетами. Раскопки подтверждают неизменное экономическое процветание этих городов во второй половине V в. до н. э.; какими бы ни были требования Делосского союза, с одной стороны, и Севфа I — с другой, ресурсы этих греческих общин отнюдь не были исчерпаны. Напротив, клады с территорий к северу от Родопы дают всё больше свидетельств того, что торговые отношения между греческими городами на побережье и вождями из внутренних районов процветали. Появившиеся примерно во второй четверти V в. до н. э. и чрезвычайно развившиеся к концу данного столетия и в первой половине столетия следующего, фа- сосские статеры и их дробные номиналы имели — наряду с туземными имитациями — широкое хождение между долинами Стримона и Неста, на севере добираясь до Ветрена, что к северо-западу от Пазарджика. Подобная картина, хотя и с более восточной дистрибуцией, находит отражение в кладах монет Пария и фракийского Херсонеса, обнаруживаемых повсеместно на Фракийской равнине вплоть до предгорий Гема28.
Практически ничего не известно о последних годах Севфа и обстоятельствах его смерти в период между 420 и 410 гг. до н. э. Есть признаки того, что в то время в сфере управления Одрисским царством возникла напряженность. Князья-конкуренты из царского дома соперничали за власть. Одним из пострадавших в этой борьбе оказался Майсад, отец Севфа П, в кормление которому были даны земли меландитов, транип- сов и финов в юго-восточной Фракии (Ксенофонт. Анабасис. VII.2.32).
27 P—W XX, под словом «Phoroi»: 583, 585; ATLI: 154, 203; Ш: 307-308; Robinson E.S.G. Hesperia Suppl. 8 (1949): 324 слл.; М—L No 111—117; May 1950 (В 205): 12 слл., 71—87; Danov 1976 (E 105): 293 слл.; иные факторы обсуждаются в: ATL I: 517—519; Ш: 310; May 1950 (В 205): 17, 76, 81-82; Meiggs 1972 (С 201): 249-253; Lewis 1987 (С 186).
28 Domaradzki 1987 (Е 109); Dimitrov 1989 (Е 107).


540
Глава 9е. Фракийцы и скифы
«Дельта» в глубинных районах Пропонтиды находилась в руках некоего Тера, видимо, тезки отца Ситалка (Ксенофонт. Анабасис. УП.5.1; Схолии к Ахарнянам Аристофана. 145). По мере того как в ходе Пелопоннесской войны росло понимание важности смешанных войск, в которых удавалось реализовывать лучшие качества как легковооруженных воинов, так и гоплитов, всё больше фракийских наемников начинает появляться за пределами своей родины. Аристофановы одоманты в 425 г. до н. э. (,Ахарняне. 147—153), а также 1,3 тыс. пельтастов из племени диев, присоединившихся к Сицилийской экспедиции (Фукидид. VTI.27.1; 29), как и пельтасты с Лемноса, Имброса и Эна, посланные на Сфактерию (Фукидид. IV.28.4), отражают начальную стадию тех крупных перемен в тактике и новых тенденций в военном искусстве, каковые получили полное развитие уже в IV в. до н. э.29.
Недавние археологические открытия обеспечивают нас новой информацией о подоплеке этих социальных и политических отношений между греческими городами и Одрисским царством. Общий рост материального благосостояния одрисской знати отражается в обилии погребальных даров из драгоценных металлов. Новое богатство было направлено на приобретение широкого круга импортных вещей, и это — явный признак возросшего интереса к греческим обычаям и культуре, как и к объектам, которые сами по себе являлись показателями положения в обществе. Некоторые из наиболее впечатляющих образцов греческих (ионийских?) ювелирных украшений, датируемых V в. до н. э., были найдены в трех последовательных женских захоронениях в Дуванлиях (курганы Кукува, Мышовица и Арабаджийска). То же можно сказать и о позолоченном серебряном блюде из курганов Голяма и Башова (Дуванлии), а также из Дылбоки близ Стара-Загора. Это блюдо, вместе с некоторыми аттическими черно- и краснофигурными чашами и кувшинами, а также амфорами для вина, отражает новый интерес к эгейским винным традициям и атрибутам симпосия (пирушка, устраиваемая обычно после совместной трапезы. —А.З.). Дама, захороненная в кургане Лозарската-Могила (Дуванлии), лежала на греческого типа деревянной кровати из ясеня, с ножками, изготовленными на токарном станке30. Еще больший потенциальный интерес представляют собой свидетельства из двух недавно открытых поселений. В Саадерси, близ Васил-Левски, округ Карлово, в предгорьях Гема, были найдены следы поселения со зданиями из тесаного камня; керамика, как импортная, так и местные имитации аттической чернолаковой посуды, расписная лаконская кровельная черепица и другие объекты — все они, похоже, должны быть датированы временем до IV в. до н. э.31.
29 Parke 1955 (К 50): 17-18; Best 1969 (К 8); Griffith 1981 (D 44).
30 Filow 1930—1931 (E 115); Filow 1934 (E 117); Archibald 1985 (E 90); Domaradzki 1988 (E HO); Reho М. La ceramica attica a figure nere e rosse netto Tracia Bulgara (Rome, 1990). (Изобретение токарного станка, принципиально близкого современному, приписывается Феодору Самосскому, жившему в VI в. до н. э.; см.: Плиний. Естественная история. VU. 198, XXXVL90. —А.З.)
31 Kisyov К // A OR 1989 (1990): 41—42 (на болгарском языке).


Ш. Афины, Амфиполь и Фракия в период Пелопоннесской войны
541
У местечка Аджийска-Воденица, близ села Ветрен, рядом с притоком Марицы к северо-западу от Пазарджика, находится крупный археологический памятник, функционировавший в период с V по Ш в. до н. э. В первые три пробные сезона 1988—1990 гг. здесь были найдены во множестве гончарная продукция и черепица, как местная, так и импортная, несколько сотен монет, бронзовая и железная утварь, а также сложенные из камня монументальные конструкции. Установлены три периода. Крепкая стена, сложенная в стиле эмплектон31а (лицевая сторона сложена из обработанных молотком каменных блоков, внутренняя сторона — из крупных необработанных булыжников, а полость заполнена забутовкой — заполнителем в виде речной гальки; вся конструкция возведена на цоколе из необработанного камня, имеющего в поперечнике 2,6—2,8 м), относится к периоду I. По стратиграфическому материалу стена была датирована третьей четвертью V в. до н. э. Это место могло быть княжеской резиденцией, заложенной около середины 5-го столетия, региональной столицей, подчиненной одрисам, на что, вероятно, указывает ряд монетных типов32. На Фракийской равнине, в ее более восточных районах, существовали, несомненно, и другие центры власти, но пока они не были исследованы. Имеются новые свидетельства о расположенном в долине у Пловдива поселении, начало которого датируется V в. до н. э. и которое, возможно, связано со святилищем на холме Небет-тепе. Концентрация кладов и элитных погребений в районе Стара-Загора, возможно, говорит еще об одном средоточии власти. В юго-восточных частях Фракийской равнины картина более сложная, и, вполне вероятно, здесь существовало несколько центров, включая такие места, как Мезек и Асара (средневековый болгарский Симеоновград, близ современного Димитровграда), Од- рин, что при слиянии рек Тунджа и Марица, а также Кипселы (современная Ипсала), где позднее Эгнатиева дорога пересекала Марицу выше поймы ее дельты33. Недавние находки подтверждают то, что можно было предполагать из политических событий, а именно: отношения между греческими городами и одрисами (что на практике должно означать одрис- скую знать и отряды наемников) были достаточно крепкими; что регулярные и длительные контакты с Эгеидой ставили таких фракийцев в положение власти, близко знакомой с эллинским и персидским стилями жизни. Именно такие личности были, видимо, ответственны за внедрение греческих обычаев каменной кладки, керамики и предметов домашнего обихода, новых приемов металлообработки и чеканной монеты. Как бы то ни было, новые технологии начинали отражаться в местном наречии и приспосабливались к весьма своеобразным местным задачам.
31а Термин «эмплектон» [лат. emplekton от грен, εμπλεκτος) означает стену, внутренняя полость которой заполнена забутовкой (щебнем, речной галькой и т. п.). Встречается у Витрувия и у Плиния Старшего. В частности, Плиний пишет, что эмплектон — это такой тип каменной кладки, когда стена обработана только с фасада [Естественная история. XXXVI. 171). —А.З.
32 Domaradzki, Youmkova 1990 (E 112).
33 Domaradzki 1987 (E 109): 10-11.


542
Глава 9е. Фракийцы и скифы
IV. 	Амадок Старший и Амадок Младший, Хебризельм и Котис I
В течение первой половины IV в. до н. э. Херсонес превратился в арену противоборства между греками, одрисами и местными фракийцами. Доминирующее стратегическое значение Геллеспонтийского региона в заключительные годы Пелопоннесской войны и на протяжении всего IV в. до н. э. имело своим результатом регулярные экспедиции, направлявшиеся сюда как Афинами, так и Спартой с целью обеспечения соответствующих интересов34. Это совпало с усилением одрисского интереса к тем же самым областям, хотя неясно, было ли это связано вообще и если да, то как, с разделением властных полномочий, которое возникло между соперничавшими ветвями правящей династии.
Медоку, известному также как Амадок, который унаследовал за Сев- фом I царский титул в период между 410 и 407 гг. до н. э. (Ксенофонт. Анабасис. VTI.2.32; 7.3; Гарпократион, под словом «Άμάδοκος»; Исократ. V.6)35, бросил вызов его родственник — Севф П, сын Майсада, который с помощью наемников Ксенофонта попытался выделить для себя независимое царство на вотчинных землях своего отца (Ксенофонт. Анабасис. Vn.2.18 слл.). Афинский стратег Фрасибул вмешался в спор двух князей, вероятно, в 390/389 г. до н. э. и создал, с ними один из тех нескольких союзов на Гесллеспонте и в северной Эгеиде, которые должны были проложить путь ко Второй Афинской конфедерации (Ксенофонт. Греческая история. IV.8.26; Диодор. XIV.94.2; Аристотель. Политика. V. 10.24 1312а)36.
Возобновление дружбы между Афинами и, очевидно, преемником Амадока, Хебризельмом (чье происхождение неясно), по договору от 386/ 385 г. до н. э., как кажется, совпало с возросшей враждебностью к Афинам со стороны Севфа П и стало, может быть, отчасти причиной этого (Полиен. Vn.38; Аристид. Панафинейская речь. 172)37. Ификрат, отправленный в 388 г. до н. э. к Сесту против спартанца Анаксибия, впоследствии сумел попасть на службу к Севфу П и, по всей видимости, напал от его имени на Хебризельма (Непот. Ификрат. 2.1)38. Он не переставал сражаться и за Севфова сына и наследника, Котиса I, и даже женился на
34 Ксенофонт. Греческая история. 1.1.12, 32; 3.10; 4.9; II. 1.25—26; Плутарх. Алкивиад. 36—37; Лисий. XIV.20, 38; Диодор. ΧΙΠ.74; 105.13 (Фрасибул и Алкивиад); Ксенофонт. Греческая история. 1.1.5; Фукидид. VIIL80.2 (Клеарх, 411 г. до н. э.); Ксенофонт. Греческая история. П.2.5 (Этеоник, 405 г. до н. э.); Плутарх. Лисандр. 20.7; Павсаний. Ш.18.3 (Ли- сандр, 404 г. до н. э.); Диодор. XIV.12.1; Ксенофонт. Анабасис. П.6.2—5; Полиен. П.2.6 (403 г. до н. э.); Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.2—5, 9 (Севф П и Деркиллид); Ксенофонт. Греческая история. Ш.2.9—10; Диодор. XIV.38.3—7 (Деркиллид в Херсонесе).
35 Danov 1976 (Е 105): 325 слл.; Fol 1975 (Е 119): 103-104; Harding 1985 (А 29): № 76.
36 Bengtson 1975 (А 6) П: 185 слл., № 238; Seager 1967 (С 250); Cawkwell 1976 (С 112) - автор предпочитает зиму 391 г. до н. э.; Tacheva-Hitova 1972 (Е 161) — 394 г. до н. э.; Harding 1985 (А 29): No 25; Parke 1933 (К 50): 56—59 — о начальной стадии карьеры Хабрия.
37 Tod № 117; Harding № 29.
38 Parke 1988 (К 50): 55-56.


IV. Амадок Старший и Амадок Младший, Хебризелъм и Котис I
543
дочери последнего, что случилось до 386 г. до н. э. (Демосфен. ХХШ.129; Анаксандрид F 41 в: Афиней. IV. 131; Феопомп. FGrH 115 F 31; Непот. Ификрат. 2.1). Хебризелъм — персонаж загадочный, хотя союз с Афинами, заключенный им как раз в то время, когда внешние сношения этого города были ограничены широкими полномочиями, предоставленными Спарте по условиям Царского мира, показывает, что он был отнюдь не ничтожной фигурой. Серия бронзовых монет, найденных в долине Нижнего Гебра и содержащих надпись «EBPY-», подтверждает значение Хе- бризельма в данном регионе. На реверсах — котила (вид сосуда, чашка. — A3.) и буквы «ΚΥΠΣΕ-», указывающие на монетный двор города Кипсе- лы, который, видимо, служил также резиденцией Хебризельма39.
Отдельная, но родственная вышеупомянутой, серия бронзовых монет, чьи типы связаны с монетным двором Маронеи40, делится на две подсерии, выпускавшиеся от имени Медока-Амадока I и Амадока П (Феопомп. FGrH 115 F 101; Гарпократион, под словом «Αμάδοκος»), которые оба, как обычно считается, владели территориями в центре южной Фракии, между Нижним Гебром и Маронеей (Демосфен. ХХШ.183). Среди одиннадцати царских монет, обнаруженных во время подготовительных раскопок в Ветрене, встречаются два бронзовых выпуска Котиса I; одна гекта (έκτη, шестая доля) фасосского типа имеет редкий реверс с легендой «ВЕРГ-» (в других случаях имеющей вид «ΒΕΡΓΑΙΟΥ»); еще семь монет принадлежат Амадокам, I и П, и одна бронзовая — Теру П. Среди тех, что приписываются Амадоку I, имеется один редкий серебряный выпуск с характерным реверсом, общим для всех этих трех правителей, — двойной секирой с именем лица, выпустившего монету, в данном случае это «МЕ(Т)ОКО», и аверсом — головой красивого мужчины с короткой стрижкой в необычной манере, длинными усами и подрезанной бородкой. Рисунок достаточно характерный, чтобы предполагать здесь осознанную передачу портретных черт, и тогда это один из самых ранних примеров такого рода, известных в Эгеиде41. Эта и другие оставшиеся бронзовые монеты могут придать веса идее о том, что западные части Фракийской равнины, как и ее южные края, попадали в сферу политической юрисдикции Амадока Старшего и его сына, носившего то же имя, а также недолго правившего после них Тера П.
Второстепенные правители раннего эллинистического периода чеканили монеты от собственного имени, но в этом не было ничего особенного. Имеются новые серебряные монеты из Родопы, все — малых номиналов, выпускавшиеся Саратоком, который под влиянием маронейского или фасосского образца использовал на реверсах изображение виноградной грозди. Находки из Ветрена усиливают взгляд, согласно которому монеты с буквами «ΒΕΡΓ-»/«ΒΕΡΓΑΙΟΥ» свидетельствуют отнюдь не о каком-то фасосском должностном лице, ответственном за выпуск, и не о
39 May 1950 (В 205): 186; Yourukova 1976 (Е 173): 16, ил. 6.32-36.
40 Yourukova 1970 (Е 173): 18-19, ил. 9.51; ср.: Кгаау 1976 (В 200): № 429-130; Schönert- Geiss 1987 (E 159).
41 Domaradzki, Yourukova 1990 (E 112): 11, рис. 4.


544
Глава 9е. Фракийцы и скифы
какой-то общине, называвшейся Берга, но о каком-то местном правителе с таким именем42. Письменные источники не предоставляют адекватной информации ни о династических отношениях между одрисскими правителями IV в. до н. э., ни о племенах и территориях, находившихся в их власти. И всё же ясно, что основное деление на регионы, или княжества, с разной степенью автономии, очевидное уже на исходе 5-го столетия, сохранялось и в 4-м и что особенное положение Котиса I было скорее исключением, нежели правилом.
Котис наследовал от своего отца Севфа власть над юго-восточными племенами, обитавшими между Аполлонией Понтийской и Проливами, и, каким бы ни был статус этих регионов во времена проблемного правления Севфа, Котис добился расширения своего влияния вплоть до восточного берега Гебра — на все глубинные районы западного понтийского побережья до Одесса (Демосфен. ХХШ.104, 114, 158; Схолии к Эсхину. П.81; Страбон. УП, фр. 47). Расширившееся царство Севфа было унаследовано сыном Котиса — Керсоблептом. Отношение этого блока владений к вотчине Амадока I неясно. Амадок П упоминается как независимый правитель только после смерти Котиса в 359 г. до н. э. (Демосфен. ХХШ.8, 183), когда и сам Амадок, и его западный коллега Берисад решили больше не воспринимать Керсоблепта в качестве своего сюзерена. Но на сцене они (оба) появились впервые задолго до 359 г. до н. э. и, весьма вероятно, задолго до этого времени обладали реальной властью. Демосфен хочет убедить нас, что тройственное деление власти во Фракии возникло лишь в результате безвременной кончины Котиса и что случилось это к выгоде тех афинян, которые поддерживали такое разделение. Напрашивается вывод, что при Котисе все три княжества проявляли лояльность, хотя и номинальную, к Котису. То немногое, что мы знаем о завоевании Филиппом П царства Керсоблепта, ясно показывает, что контроль над Фракийской равниной обладал важнейшим стратегическим значением. Именно здесь отношения между двумя ветвями одрисской династии, ветвью Амадока и ветвью Котиса, должны были быть наиболее острыми.
Одна из двух найденных в Ветрене бронзовых монет Котиса являет собой редкий бронзовый тип, близкий первым монетам Амадока П и Маронеи43. Возможно, эти ранние связи с Маронеей и домом Амадока — ключ к решению вопроса об изменившихся отношениях между двумя домами. Несмотря на старания Севфа П, Амадок I остался старшим князем. Котис, вероятно, подобно своему отцу, оставался младшим князьком вплоть до того момента, когда перевернул отношения, устранив (стал узурпатором?) Хебризельма и подчинив себе других конкурентов, включая, вероятно, и будущего Амадока П.
Котис I, самый энергичный, умелый и хитрый из всех одрисских правителей IV в. до н. э., унаследовал от отца недоверие к Афинам и не усту-
42 Сараток: Younikova 1976 (Е 173): 15, ил. 5.28-30; ср.: Кгаау 1976 (В 200): № 438 (ок. 375—350 гг. до н. э.); Юрукова И. Ц Археология 4 (София, 1979): 59. Бергей: Younikova 1990 (Е 112): 10. Не согласны с этой точкой зрения: Picard 1982 (Е 148); Picard 1987 (Е 149).
43 Younikova 1990 (Е 112): 14—15, рис. 7.


IV. Амадок Старший и Амадок Младший, Хебризельм и Котис I
545
пал ему в вероломности и двуличности (Демосфен. ХХШ.104, 114, 118, 129—132, 150, 153, 156—159). Следует принимать в расчет тот факт, что греческие писатели обычно проявляют враждебность и к нему, и к его сыну Керсоблепту, в особенности же Демосфен, чья речь против Аристократа — наиболее важный цельный документальный источник по истории Фракии рассматриваемого периода. Это была волевая личность, очевидно, одинаково склонная как к мстительной жестокости, так и к поэтическому вдохновению (Плутарх. Моралии. 174D.1—2; Афиней. ХП.531е (Феопомп. FGrH 115 F 31), IV. 131; Гарпократион, под словом «Κότυς»).
Подобно Хебризельму, Котис чеканил серебряные и бронзовые монеты на монетном дворе Кипсел — с котилой на реверсах, как и на гражданских выпусках, изготавливавшихся самими Кипселами, — и вводил новые иконографические типы. Бронзовые выпуски включали аверсы со скачущим всадником с вытянутой правой рукой, с развевающейся на ветру накидкой, что могло быть смоделировано по монетам, чеканившимся Архелаем и Аминтой Ш в Македонии44. Данное изображение — модификация мотива скачущего всадника, хорошо известного по монетам Сев- фа I (?) от V в. до н. э., при этом и более ранний тип, и версия Котиса отражены на местных золотых кольцах и позднее были распространены на монетах Керсоблепта, Сройоса (?) и Севфа Ш. В правление Котиса продолжали появляться высококачественные предметы роскоши как иноземного, так и местного производства, если судить по количеству позолоченного столового серебра и ювелирным украшениям, найденным в не тронутых грабителями могилах. Данные находки отражают как современные им эгейские тенденции (и персидские, и материковые греческие), так и характерные черты местного вдохновения. Растущая популярность построенных камерных гробниц, которые можно было периодически вновь открывать, предполагает, что позднее многие из этих сокровищ исчезли.
Несколько серебряных фиал из богатых погребений в Александрово и Враце в северо-западной Болгарии, а также в Аджигьоле в Добрудже, как и три сосуда из клада, найденного близ Борово (область Русе), неподалеку от Дуная (рис. 25), имеют надписи «ΚΟΤΥΟΣ ЕГВЕО00» и — в случае с находкой из Александрово — «ΚΟΤΥΟΣ ΕΓΓΕΙΣΤΟΝ». Первое слово обычно идентифицируют с царем Котисом I, по аналогии с фиалой из Браничево, подписанной именами Амадока и Падрутера (Амадок П и какой-то неизвестный местный правитель (?))45. Важность таких надпи-
44 Yourukova 1976 (173): 17, ил. 7.37-43; ср.: 9-11 и ил. 8.67, 10.101-102, 27.15-16; Head 1879 (В 195): 163, № 1—2 (Архелай); 173, № 14—16 (Аминта Ш); Hammond N.G.L. в изд.: Moon W. (ed.) Ancient Greek Art and Iconography (1983): 253, рис. 16.201.
45 Filow 1934 (E 117): 180, рис. 202; Filow 1917 (E 114): 52; Strong D.E. Greek and Roman Cold and Silver Plate (L., 1966): 77, ил. 16a (Александрово); Venedikov 1966 (E 169): 12; Niko- lov 1967 (E 146); Nikolov 1968 (E 147): рис. 50 (Врада); Berciu 1969 (E 93): 222—223, рис. 5, ил. 117.1, 118.3 (Аджигьол); Ivanov 1980 (E 130): рис. 1, 5, 8—11 (Борово); Dremsizova 1962 (E 113): 175 (Браничево); Venedikov 1972 (E 170); ср. также сокровища гробницы близ Кирк-Килисе: Hasluck 1910—1911 (Е 126); Pfrommer М. Studien zu alexandrischen undgrossgrie-


546
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Рис. 25. Позолоченный серебряный ритон из Борово, содержащий надпись. Музей истории (г. Русе) П—358. (Публ. по: Venedikov 1976 (Е 170А): No 544; Das Altertum 26 (1980): 7, рис. 2.)
санных сосудов была подтверждена открытием в северо-западной Болгарии Рогозенского клада (1985—1986 гг.)46. Тринадцать фиал и один кувшин из примерно 165 сосудов из этого клада несут на себе подобные надписи. Одна фиала и кувшин подписаны просто «ΣΑΤΟΚΟ(Ι)»; одна фиала несет имя Керсоблепта, еще десять — имя Котиса, с теми же сопровождающими легендами, что и уже названные сосуды.
Рогозенские сосуды проясняют смысл легенд, сопровождающих царские или княжеские имена: «ΕΞ АПРО», ΕΞ ΑΡΓΙΣΚΕΣ/ΕΡΓΙΣΚΕΣ», ЕГ (ΕΞ) ВЕО», ЕГ ΓΕΙΣΤΟΝ», ΕΞ ΣΑΥΘΑΒΑΣ»; в составе этих фраз присутствует определенно греческий предлог «έξ» («из») и какая-то географическая локализация47, указывающая на место производства или место податного сбора таких объектов. Это может означать, что дань, собиравшаяся по весу с разных греческих общин, на что намекает Фукидид, переплавлялась и затем хранилась в виде столовой посуды. Сосуды с надпи¬
chischen Toreutik frühhellenistischer Zeit (Archäologische Forschungen. 1987. 16), а также в: Journal of the J. Paul Getty Museum 13 (1985): 9—18. Cp.: Том иллюстраций к САН IV\ ил. 109.
46 Fol A. et al The New Thracian Treasure from Rogozen (British Museum, 1986); Cook 1989 (E 104).
47 HindJ. в изд.: Cook 1989 (E 104): 38-43.


IV. Амадок Старший и Амадок Младший, Хебризелъм и Котис I
547
сями, исключая клад из Борово, либо не украшены вообще, либо имеют простой язычковый орнамент, что делает их похожими на продукцию серийного производства. Мест их происхождения надежно определить нельзя, но большинство можно локализовать — исходя из этимологических соображений — в регионе Пропонтиды48. Близость этих мест к греческим городам, видимо, показательна. Хорошо известно о податных платежах одрисам во времена Севфа I, а определенную форму дани северные греческие города продолжали платить и в IV в. до н. э.49. Фракийцы также участвовали в подношении даров, но в этом случае то были почти всегда натуральные выплаты; экономика Одрисского царства еще не стала «монетарной» в том смысле, в каком мы используем данное понятие применительно к греческим городам, несмотря на хождение бронзовых монет и малых номиналов монет серебряных. Более того, социальное значение обычая обмена дарами во Фракии, возможно, предполагает, что в отношении греков, не принадлежавших к местной социальной структуре, могла действовать некая особая система экономических связей. С административной точки зрения эти отличия менее очевидны; ро- гозенские кувшин и чаша, принадлежавшие князю Сатоку, маркированы в той же манере, что и заказанные Котисом чаши, содержащие указания на их происхождение.
Тот факт, что крайнее местонахождение многих из этих серебряных сосудов — область к северу от Гемских гор, может быть связан с тремя факторами: внешние сношения одрисских царей; развал царства Керсоб- лепта в период македонского завоевания и повышение значения трибал- лов на территориях современной северо-западной Болгарии. Как клады, так и захоронения IV в. до н. э. внутри и за пределами Одрисского царства содержат разнородные коллекции серебра, состоящие из импортных и местных сосудов и иных предметов. Серебряные слитки, которые часто имели форму монет или ремесленной продукции, вероятно, переплавлялись и использовались повторно совершенно свободно, пока на первый план не выходили какие-то иные соображения. Серебряная посуда с надписями из Александрово и из погребений на памятниках Моги- ланска-Могила, Враца (погребение I) и Аджигьол либо произведена в период царствования Котиса, либо была получена в то время в качестве дипломатических даров. Рогозенская коллекция, упакованная в два мешка вместе с серебряным ломом и, вне всякого сомнения, предназначавшаяся для плавильного котла, была закопана значительно позднее и, вероятнее всего, была связана с двумя факторами, указанными последними.
В течение IV в. до н. э. трибаллы превратились в самое могущественное фракийское племя среди одрисов. Ситалк потерпел неудачу в противостоянии с ними в 424 г. до н. э. Впоследствии они оставались серьезной проблемой для одрисов. Курганные захоронения 5-го столетия показывают, что бронзолитейные традиции раннего железного века, включая
48 Там же: 41, рис. 4.
49 См. сноску 57 наст. гл.


548
Глава 9е. Фракийцы и скифы
u и Cjf)
производство характерной конской упряжи, продолжали процветать . В 375 г. до н. э. примерно 30 тыс. трибаллов, как сообщается, напали на Абдеру, очевидно, по причине голода, охватившего их собственные земли. Захватчики ушли с огромной добычей, но Абдера была спасена благодаря неожиданному появлению афинского стратега Хабрия, который, имея в виду интересы своего города, оставил здесь гарнизон (Эней Тактик. XV.8—10; Диодор. XV.36.1—4; Аристид. Панафинейская речь. 172 и схолии к указанному месту). Трибаллы преуспевали и впоследствии, на что указывают погребения и клады середины и второй половины IV в. до н. э. с таких памятников, как Александрово, Аетница, Лукувит, Стояново (прежнее название: Радювене), Тетевен, а также могильники около Вра- цы50  51. Упоминание Аристидом «двух царей», помиренных Хабрием, один из которых был «царем Маронеи», получает определенный смысл в свете традиционной уже к тому времени близости дома Амадока с Маронеей. Согласно Аристиду, марониты находились в союзе с трибаллами. Если в этой истории есть хоть какое-то историческое зерно, то она могла быть глухим эхом напряженности между Амадоком П и Котисом, которое вырвалось наружу при Керсоблепте. Абдера давно была тесно связана с Ситалком, и Котис мог повторно установить над ней опеку — и это именно тот шаг, который мог быть предпринят в ответ на провокацию со стороны Амадока. Эгейские амбиции Котиса нельзя недооценивать. Монеты Спарадока и четырех монархов IV в. до н. э., Хебризельма, Котиса I, Керсоблепта и Кетрипора, появлялись в Олинфе. Новая надпись из Ветрена, устанавливающая правила для колонистов из Маронеи и купцов из Фасоса и Аполлонии в окрестностях Пистира (Ветрен?; ср.: Стефан Византийский, под словом «Πίστφος») и в некоторых эмпорпях (торговых центрах, портах. — A3.), ссылается на более ранние нормы, принятые во времена Котиса52. Это эгейское (скорее, чем геллеспонтийское) измерение в политике Котиса становится очевидным только теперь.
Котис имел способного помощника в лице своего зятя, Ификрата, на протяжении двадцати лет помогавшего ему упрочивать власть над юго- восточной Фракией, если только и не за ее пределами (Полиен. Ш.9.4; 32; 41; 46; 50; 62), и искоренять узурпаторов: некоего Адаманта (Аристотель. Политика. V.10.18 131 lb) и, в 362 г. до н. э., Мильтокита (Демосфен. ХХШ. 104; 114; 169 сл.). Сближение Ификрата с Котисом ок. 383 г. до н. э., когда афинский стратег помог Аминте Ш вновь овладеть Македонией (и в награду за это был официально усыновлен Аминтой, см.: Эсхин. П.28)53, могло проложить путь к возобновлению дружбы между Македонским и Одрисским царствами. Есть ряд свидетельств в пользу того,
50 Kitov 1980 (Е 135); Gergova 1986 (Е 122).
51 Venedikov, Gerasimov 1975 (E 171): рис. 231—234, 257—292.
52 Robinson D., Clement A. Excavations at Olynthus. IX: 340—341. Эта надпись, предположительно датируемая третьей четвертью IV в. до н. э., должна быть опубликована В. Белковым и Л. Домарадзкой.
53 Hammond, Griffith 1979 (D 50): 176-177.


IV. Амадок Старший и Ажадок Младший, Хебризелъм и Котис I
549
что установление тесных отношений между двумя царскими домами может быть датировано 370-ми годами до н. э.54.
К 375 г. до н. э. Эн, Абдера, Дикея и другие греческие города фракийского побережья присоединились к Перинфу и Маронее в рамках Второй Афинской конфедерации55. Хотя некоторые из этих городов могли платить Котису дань, его возмутили эти признаки возрождающегося федерализма, который бросал вызов его умению вести дела с греческими городами по отдельности. В 367 г. до н. э. он атаковал Сеет — союзника Афин и важнейшую морскую базу на Херсонесе, а затем — Перинф (Демосфен. ХХШ.141—142). Тимофей преуспел в деле сохранения Сеста и Крифоты для Афин в 364 г. до н. э., вернувшись оттуда с впечатляющей добычей (Демосфен. XV.9; Непот. Тимофей. 1; Исократ. XV.108; 112). Однако Котис, которому теперь помогал предводитель наемников Харидем из Орея, поскольку лояльность Ификрата носила двойственный характер, в 362 г. до н. э. снова овладел Херсонесом, и, не считая временную потерю Сеста в 361 г. до н. э., и сам Котис, и его сын Керсоблепт в последующие десять лет успешно отразили целый ряд нападений афинских командиров56. Несмотря на договор, заключенный в 357 г. до н. э. (согласно ему, Херсо- нес, за исключением Кардии, был уступлен Афинам, и это было самое выгодное условие, на которое Афины могли надеяться; см.: Демосфен. ХХШ.104 сл.; 173—174; [Демосфен.] L.4—20), Керсоблепт в следующие годы игнорировал это соглашение, заявив права на афинский порт вместе со взимаемыми там пошлинами (Демосфен. ХХШ.110; 176; Исократ. УШ.24). Отношения между ним и Афинами не были окончательно урегулированы вплоть до 352 г. до н. э., когда политическая ситуация во Фракии претерпела радикальные перемены (Диодор. XVI.34.3-4).
В начале 359 г. до н. э. Котис был убит двумя жителями Эна, Пифоном и Гераклидом, которые, очевидно, отплатили ему за личные обиды. Благодарный афинский демос наградил убийц золотыми венками (Демосфен. ΧΧΙΠ.119; 163; Эсхин. ΙΠ.51; Аристотель. Политика. V.10.18 131 lb; Схолии к Диогену Лаэртскому. Ш.46). Из этого необязательно делать вывод о тайном сговоре — Котис был помехой для Афин в их политике в северной Эгеиде, так что афиняне были рады избавиться от него, полагаясь на краткосрочные, постепенные меры по защите своих северных интересов. Этот подход был довольно успешным, пока не сформировалось объединенное региональное противодействие их намерениям. Надежды Афин на избавление от Котиса с треском провалились, поскольку они были либо неспособны, либо не готовы снарядить экспедицию, которая была бы профинансирована должным образом. Заключив в 357 г. до н. э. союз с тремя преемниками Котиса — Берисадом, Амадо-
54 SIG 195; Fouilles de Delphes Ш.1: 391 (проксенический декрет в честь сыновей Керсо- блеггга — Иолая, Посидония, Медисгаса и Тера); Buckler J. // Klio 68 (1986): 2, 348—350 (датируется по архонтату Аристоксена, 356 г. до н. э.); Herman G. Ritualized Friendship and the Greek City (Cambridge, 1987): 20, примеч. 34 и 127, примеч. 37.
55 Cawkwell 1981 (С 113): 42-45.
56 Höck 1891 (E 127); Hock 1904 (E 128); Cloché 1932 (E 102).


550
Глава 9е. Фракийцы и скифы
ком П и Керсоблептом, — Афины собирались укрепить свою традиционную политику дипломатическими средствами. Афиняне поддержали конкурирующие притязания на автономию со стороны Берисада и Ама- дока, с тем чтобы не позволить Керсоблепту добиться хоть какого-то преимущества над этими двумя (Демосфен. ХХШ.8; 170; 173)57.
V. Филипп II Македонский и одрисская Фракия
В 350-х годах до н. э. Афины проявляли к Фракии лишь поверхностный интерес, причиной чему была как Союзническая война, так и их внутренние дела. Те же факторы позволили Филиппу II Македонскому перестроить и реорганизовать войско, утвердить свою поначалу сомнительную власть над царством и вывести из игры тех соседей, чьи тайные сговоры и агрессия долгое время — всю первую половину IV в. до н. э. — делали страну слабой и разобщенной. Но Филипп не собирался ограничиваться одним лишь сдерживанием захватчиков. Он твердо решил ликвидировать условия, которые позволяли совершать нападения афинянам и халкидянам или афинянам и иллирийцам, а также всевозможным претендентам на царскую власть, желавшим оседлать коронные земли. После уничтожения иллирийца Бардилея, подчинения Пеонии (Диодор. XVL4.2—7) и захвата Амфиполя, когда Филипп обыграл афинян более искусной тактикой, его следующим шагом стало присвоение рудной колонии Крениды, переименованной после этого в Филиппы, которые перед тем были захвачены фракийцами, возможно, по наущению Керсоблепта (Стефан Византийский, под словом «Φίλιπποι»; Демосфен. ХХШ.9; 179; Диодор. XVI.3.7; Ö.6)58. На сегодняшний день мы мало что знаем о фракийских общинах на равнине Филипп до македонского завоевания. Однако в первые годы своего правления Александр Великий подтвердил некоторые права на землепользование ряда местных фракийцев (чья племенная принадлежность неизвестна), права, предоставленные, вероятно, Филиппом П, возможно, при основании Филипп. Это ясно указывает на то, что аборигенные фракийцы продолжали жить в непосредственной близости с районом рудников59.
Идентификация этих фракийцев тесно связана с проблемой фракийской атаки на Крениды. Хотя фасосцы и их материковые колонисты на протяжении двух столетий эксплуатировали копи в области Датона, основание Кренид сигнализировало всем фракийским племенам региона,
57 Tod No 151 (= BengtsonЦ SdA Na 303); ATL Π: 104, 78d; ATL Ш: 310 - об изменениях текста; Harding 1985 (А 29): Na 64.
58 Collait 1932 (E 103): 39 слл., 133 слл., 152 слл.; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 235 слл., 248—249.
59 Vatin 1984 (E 163); Missitzis L. //AncW 12 (1985): 3—14; Hatzopoulos//Bull. Epigr. 1987: 436-T37, № 714; 1989: Na 471.


V. Филипп II Македонский и одрисская Фракия
551
что положение дел изменилось. По сути, после 359 г. до н. э. юго-западные части Одрисского царства управлялись как автономная единица, поначалу Берисадом, а с 356 г. до н. э., если не раньше, его сыном Кетрипо- ром, хотя два его (Берисада) младших сына, вероятно, Монуний и Скос- ток60, оспаривали права Кетрипора и обратились к Филиппу с просьбой о третейском суде (Юстин. VTH.3.14 слл.). К сожалению, есть лишь несколько указаний для локализации этого юго-западного царства; оно могло включать некоторые территории Родопы и, вероятно северную часть равнины Драма. В 358 г. до н. э. Керсоблеггг будто бы напал на правителей двух других царств (Демосфен. ХХШ. 171) — отсюда строгие оговорки относительно взаимных прав и обязательств в договоре от 357 г. до н. э. и последующие попытки изолировать Керсоблепта (Демосфен. ХХШ.175; 189).
Керсоблеггг, вероятно, желал обладать тем же объемом власти, что и его отец. Мы почти ничего не знаем о размахе одрисских интересов в прибрежных областях и в горнодобывающих районах — в частности. В архаический период такие рудничные центры, как Дисорон, Пангей и Датой, привлекали к себе очень многие общины — прибрежные, из глубинных районов и чужеземные. Более сильные государства, Македония и Афины, вскоре были втянуты в ту же орбиту. Ситалк также жаждал заиметь здесь свою долю, но потерпел фиаско. В течение IV в. до н. э. соперничество за доступ к этим ресурсам обострилось — даже между давно представленными здесь сторонами. Фасос основал Крениды примерно в то время, когда был убит Котис, или вскоре после этого. Котис и Кер- соблепт, которые не утрачивали надежд перенаправить доходы в собственную казну, вряд ли оставались простыми наблюдателями в ситуации усиливавшейся анархии.
Оккупация Кренид Филиппом немедленно поляризовала существовавшие отношения: те, кто чувствовал прямую угрозу, объединились, чтобы сформировать четырехсторонний альянс, и поклялись аннулировать это поглощение61. В альянс вошли иллирийский и пеонийский цари — Граб и Липпей, сыновья Берисада (Диодор. XVI.22.3) и Афины, явно исключив и Амадока, и Керсоблепта, как и фасосцев из прежних Кренид. Появление такого блока, возможно, подтверждает гипотезу о том, что напал на Крениды именно Керсоблеггг; если бы инициатива нападения принадлежала преемникам Берисада, то сразу после этого их вряд ли бы приняли в большой альянс. Кроме того, Филипп относился к сыну Берисада Кетрипору более терпимо, нежели к другим местным царям, сплотившимся против него; колонистам требовалось время, чтобы закрепиться в Филиппах, и Кетрипор сохранял номинальный контроль над своей
60 Монуний: см. сноску 61 наст. гл. Скосток: Höck 1891 (Е 127): 106, примеч. 5; Ellis 1976 (D 80): 110, примеч. 88; Badian 1984 (Е 92): 55-57; Younikova 1976 (Е 173): 26; Youru- kova 1978 (E 174).
61 Tod № 157 (= Bengtson //SdA П Nq 309; Harding Nq 70).


552
Глава 9е. Фракийцы и скифы
территорией, вероятно, вплоть до 352 г. до н. э. (Демосфен. ХХШ.179; 189)62.
Македонец ждал своего часа; Керсоблепт по-прежнему отказывался уступить Херсонес Афинам. В 353 г. до н. э. Филипп организовал разведывательную миссию: прикрывшись необходимостью сопровождения фиванца Паммена на его пути в Азию, он намеревался выяснить фракийскую реакцию. Когда Филипп, отправившись из западной Фракии, подошел к Маронее, путь ему перекрыл Амадок, не дав вторгнуться на эти земли (Демосфен. ХХШ.183; Диодор. XVL34). В отместку Филипп напал на обратном пути на Маронею и Абдеру (Полиен. IV.2.22). Эти два города не принадлежали ни к какому антимакедонскому блоку. Данный инцидент можно понять лишь в том случае, если указанные города хоть в каком-то смысле присоединились к двум независимым фракийским царям.
Реакция Керсоблепта на эту экспедицию, скорее всего, подтверждает такую интерпретацию: он немедленно отправил одного грека, Аполлони- да, посланником к Филиппу, но, очевидно, никакого удовлетворительного для себя ответа не дождался. На следующий год, испытывая затруднение из-за того, что Харет снова захватил Сеет, одрисский царь был вынужден заключить соглашение с Афинами (Диодор. XVL34.3). Это дало Филиппу формальный повод считать, что Керсоблепт сам объявил себя врагом. Оказавшись между молотом и наковальней, Амадок сделал ставку на Филиппа, тем самым радикально развернув свой политический курс, проводимый им в предыдущем году (Феопомп. FGrH 115 F 101). Вместе они атаковали Керсоблепта, который, очевидно, поссорился с Ви- зантием и Перинфом из-за «спорной территории» (Схолии к Эсхину. П.81; ср.: [Аристотель.] Экономика. П.27; Демосфен. ХХШ.142, 165, 167). Нет сомнения, такие истории можно было достаточно легко сфабриковать. Что здесь интересного, так это то, что Филипп чувствовал необходимость иметь какой-то предлог для интервенции. Он никогда не проявлял такой щепетильности к формальностям и в своих отношениях с греческими городами, и с негреческими сообществами, но в данном случае Филипп беспокоился о том, чтобы всё выглядело так, будто он действует в соответствии с межгосударственным протоколом. Он не нуждался в поддержке греческих городов для успешного проведения в жизнь своей программы в регионе, но их враждебность могла сорвать его планы. Филипп сделал ставку на успех своей атаки на неподготовленных противников. Непредвиденные задержки могли ослабить его контроль над событиями. Керсоблепт был разбит, статус его понизился до вассального, а один из его сыновей оказался в Пелле в качестве заложника. Об этой конфронтации и в целом о ходе кампании ничего не известно. Амадок и Кетрипор были смещены (Демосфен. 1.13). Амадок, похоже, был заменен Тером, возможно, собственным сыном или младшим родственником, чья монет¬
62 Cawkwell 1978 (D 73): 44-^5; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 252.


V. Филипп II Македонский и одрисская Фракия
553
ная чеканка была непосредственным продолжением чеканки предыдущего царя ([Демосфен.] ХП.8; 10)63.
Греческие письменные источники особенно изобилуют лакунами в связи с Филипповым поэтапным завоеванием Фракии в 352 и 346 гг. до н. э. и в ходе войны на изнурение, которая велась между 342 и 340 гг. до н. э. Фрагменты Феопомповой «Истории Филиппа» и предельно краткие упоминания у Диодора не складываются в логически последовательную схему. Политические речи Демосфена, созданные в описываемое время, освещают события с агрессивно проафинской точки зрения, которая характеризуется эмоциональностью, воинственностью и беспринципностью. В результате почти невозможна реалистичная оценка самых обширных территориальных завоеваний Филиппа за пределами Греции. Имеются намеки на то, что греческие города Понтийского побережья надеялись натравить на него местных племенных вождей, а этого Филипп твердо решил не допускать. Считалось, что Керсоблепт пошел войной на Визан- тий, Перинф и Амадока из-за «спорной территории» (Схолии к Эсхину. П.81 (Dindoif, 57.12)). Поверить в столь деликатной ситуации в неожиданный акт агрессии сложно. Скорее всего, Филипп использовал в данный момент давнишний спор, поскольку ему удалось убедить Амадока, что они смогут победить Керсоблепта, совместно напав на него (Феопомп. FGrH 115 F 101). Болезнь, постигшая Филиппа во время осады Гериной Крепости (Герейон тейхос, или Герей. — А.3) (Демосфен. Ш.4—5) — предпринятой, по всей видимости, дабы поддержать Перинф, хотя истинные причины темны, — помешала добиться удовлетворительной развязки в данном пункте.
В 346 г. до н. э., пока в Греции проходили мирные переговоры, Филипп возобновил умиротворение Фракии, захватив ключевые укрепленные пункты вдоль Эгейского побережья и на Херсонесе, включая Серрий, Дориск, Эргиску, Миртен, Ган и Гиерон-Орос (Святую Гору), большинство из которых, если только не все, были укреплены или усилены Ха- ретом и Диопифом в годы после 351 г. до н. э. — дабы придать реальный смысл новым договоренностям между Афинами и Керсоблегггом (Демосфен. Ш.15; УШ.64; IX.15; ХГС.150, 156, 164, 334; ХУШ.25, 27; [Демосфен.] VII.36—37; Эсхин. П.90; Ш.83). Между тем, в Афинах посланнику Керсоблепта, Критобулу из Лампсака, намеренно не позволили участвовать в мирных переговорах с Филиппом (Эсхин. П.81 слл.; Ш.83). Но это всего лишь сыграло на руку Филиппу и позволило ему без труда поодиночке прибрать к рукам укрепления Керсоблепта. Частые жалобы Демосфена на предполагаемую Филиппову двуличность были притворством: именно Демосфен устроил так, чтобы Критобул не был выслушан на народном собрании. Сам Демосфен должен был еще ранее понять, что Македонянин не примет мирных предложений, если у него не будут развязаны руки во Фракии.
63 Yourukova 1976 (Е 173): 21, ил. 9.58—63; Domaradzki, Yourukova 1990 (E 112): 16, рис. 10.


554
Глава 9е. Фракийцы и скифы
События 346 г. до н. э. дают некоторое представление о Филипповых методах. Он действовал не спеша, завладев стратегически важными пунктами и укрепив их перед тем, как приступить к решающему нападению на Фракийскую равнину. Сеть крепостей на побережье была как в зеркале отражена в глубине страны64. Кампания 346 г. до н. э. обеспечила сооружение широкого веера оборонительных пунктов, цепь которых тянулась в глубинные материковые районы северной Эгеиды, обеспечивая каркас, с помощью которого можно было взять в тиски находившиеся за Родопой самые богатые и важные центры одрисов. В долине Стримона эти опорные пункты доходили почти до Рупельского прохода; Амфиполь и Филиппы господствовали на равнине Драма. Вероятно, именно в это время Филипп официально передвинул восточную границу Македонии на берега реки Нест65. Восточнее Неста македонское господство носило, вероятно, более локальный характер и ограничивалось самим побережьем, хотя Антипатр определенно дошел до Апра (фракийского города. — A3.) (Феопомп. FGrH 115 F 160). Это может указывать на то, что македоняне сумели отрезать Керсоблепта от побережья задолго до финальной кампании, начавшейся в 342 г. до н. э. Впоследствии Филиппу пришлось соперничать с Диопифом, кусавшим его за пятки (Филохор. FGrH 328 F 158; Демосфен. УШ. Гипотеза, 2 сл.; 6; 21; 26 слл.; 58 (= IX.60); IX.35; [Демосфен.] ХП.З и 11). Но, по крайней мере, он смог заполучить санитарный кордон, отделявший все более враждебные прибрежные города от его фракийских оппонентов.
Практически ничего не известно о заключительном наступлении, когда свыше двух лет Филипп был целиком поглощен непрерывной борьбой. Греческие писатели с удовольствием акцентировали внимание на ужасающих схватках, холодных зимах и бескомпромиссной географии (Демосфен. УШ.2,14, 35, 44; Эней Тактик. XVI.6; Полнен. IV.2.4; 13). Общее военное руководство находилось в руках Филиппа, а в отдельные регионы он направлял своих полководцев. Антипатр и Парменион провели много времени в борьбе с горными племенами Родопы; мы знаем об одном инциденте, в котором принимали участие тетрахориты (Феопомп. FGrH 115 F 217; Полнен. IV.4.1; Стефан Византийский, под словом «Βεσσοι»). Именно в это время получил свое первое самостоятельное командование Александр Великий, когда отправился с отдельным отрядом вверх по долине Стримона, уйдя за недавно заложенный Филиппом опорный пункт в Гераклее Синтийской; он прошел Рупельский проход и проник в земли медов. Гарнизонный пункт, размещенный на территории прежней туземной деревни, а теперь заселенный смесью из македонян, фракийцев и, вероятно, греков, был высокопарно титулован Александрией (Плутарх. Александр. 9.1).
64 Калива: ArchDelt 29 (1973/1974): 804; 30 (1976): 300, ил. 204а; 31 (1977): 312-313. Arch- Delt 29 (1973/1974): 805 (Эрикон), 808; ArchEph 1971: 40 (Коптеро).
65 Страбон. Vil (р. 331) фр. 33; УП.7.4 (р. 323); May 1966 (В 206): 286 слл.; Hammond, Griffith 1979 (D 50): 364—365; Badian 1984 (E 92): 66, примеч. 54.


V. Филипп II Македонский и одрисская Фракия
555
Планы Филиппа были грандиозны. Он понимал, что этот обширный регион, гораздо более крупный, чем сама Македония, может потребовать развертывания огромных по численности людских ресурсов, чтобы управлять им эффективно (Юстин. УШ.З—6; 3.7—6.2). К югу от Родопы возникла плотная сеть новых поселений. В одной лишь Парорбелии Каллиполь, Орфополь, Филиппополь и Гареск (Страбон. VII (р. 331) фр. 36) были, вероятно, спутниками Гераклеи Синтийской, к которым можно добавить крепости, башни и другие опорные пункты. Филипп, несомненно, применял ту же методику и к северу от Родопы. Необычные имена местечек, которые упоминает Демосфен (и которые он называет трущобами. — А. 5.), выбирались им сознательно, чтобы принизить цель проводимой Филиппом кампании (Демосфен. УШ.44; Х.15). Насколько нам известно, Дронгил и Мастира, например, могли быть крупными деревнями. Евмол- пиада, переименованная в Филиппополь (Плиний. Естественная история.
IV.41; Клавдий Птолемей. География. III. 11.7; Аммиан Марцеллин. ХХП.2.12), очевидно, не была княжеской резиденцией. На Небет-тепе, одном из трех холмов, составлявших акрополь, в эпоху раннего железного века находилось какое-то святилище. Слои IV в. до н. э. перекрываются более поздними античными и современными постройками. Никаких фортификационных сооружений, которые можно было бы связать с Филипповой реорганизацией этого места, идентифицировать невозможно; весьма вероятно, что более ранние фазы сохранившихся оборонительных построек были полностью уничтожены в эллинистические и римские времена. Однако недавно были открыты новые следы зданий у подножия акрополя, с его северо-восточной стороны, тогда как южней, в зоне римского Форума, несколько метров эллинистических слоев, включая агору, показывают, что планировка римского города восходит, возможно, к временам Филиппа66.
Из других основанных Филиппом городов ни Бины, ни Бероя пока еще не идентифицированы. В Кабиле (Феопомп. FGrH 115 F 110; 220; Демосфен. Vin.44; Х.15; Полибий. ХШ.10.10; Анаксимен. FGrH 72 F 12; Плиний. Естественная история. IV.40; Страбон. VTL6.2, р. 320 (у Страбона город назван Калибой; см. также: Птолемей. Ш.11. — А.З.)), в нижнем городе, археологи пока еще не добрались до эллинистических слоев. Однако башню, возвышающуюся над скальным святилищем Артемиды Фосфоры (Светоносной) на крутом акрополе, вместе с участками западной стены, включая квадратный бастион и прямоугольные ворота, сложенные из грубо подогнанных камней одинаковых размеров, на основе стратиграфии можно уверенно отнести к первоначальной крепости67. Также и величественные оборонительные сооружения крепости «Кракра», находящейся на возвышенности у Перника, что к юго-западу от Софии, принадлежат предположительно времени Филиппа или Александра, хотя в данном слу¬
66 Botusharova 1963 (Е 94); Botusharova 1966 (Е 95); Botusharova, Tankova 1982 (E 96); Peykov А. в изд.: Velkov 1986 (E 167): 30—40; AOR 1989 (1990): 64—65; Domaradzki 1990 (E 111): 30.
67 Velkov V. //Klio 61 (1980): 5-11; Velkov 1983 (E 166), Kabyle I (1982); Domaradzki 1982 (E 108), а также в изд.: Velkov 1991 (E 168): 54—81 — о стратиграфических свидетельствах.


556
Глава 9е. Фракийцы и скифы
чае стратиграфические подтверждения отсутствуют68. Жизнедеятельность на этом месте расцветает внезапно в последней трети IV в. до н. э. и приходит к своему концу ориентировочно в начале следующего столетия. Полигональная круговая стена, участки которой сочленены с помощью прямоугольных башен (из них сохранилась только одна), венчает крутой откос в великолепном месте, возвышающемся над верховьями Стримона. Как и в Кабиле, круговая стена имеет два слоя, сложенных здесь (из превосходно обработанных блоков одинакового размера) на рустовом цоколе. Дренажные стоки, водопроводы и внутренние лестничные марши были сделаны по тем же дотошным стандартам. Впрочем, сравнение этих двух мест показывает, насколько разнообразным мог быть наружный вид таких пограничных застав. И та, и другая, по всей видимости, оставались в македонских руках не более полувека.
Греческие источники сосредоточены на Филипповой административной и фискальной реорганизации прежнего Одрисского царства (Демосфен. VIII.44 сл.; Диодор. XVL71.1; Арриан. Анабасис. VH9.2). Создание должности «στρατηγός έπ'ι Θράκης» («стратег по Фракии») вполне соответствует планам Филиппа, хотя насчет этого поста нет никаких убедительных свидетельств до того времени, когда Александр взял на себя управление (Арриан. Анабасис. 1.1.6; 1.25.2; Диодор. ХУП.62.5; Курций. ΧΙ.44; Юстин. ХП.2. 16)69. В Ветрене за фазой I последовал период македонской оккупации. Крепостная стена была модифицирована в связи с появлением новых сооружений, также сложенных из тесаного камня, но выполнявших иные задачи. Новый жилой квартал с домами из нескольких комнат, явно следовавшими эгейским образцам, включавший превосходно устроенный дренаж, вырос прямо внутри пространства, окруженного старой стеной. Но камерная гробница тёсовой кладки, построенная на пороге IV в. до н. э. под холмом в непосредственной близости от поселения, следует местной архитектурной моде. Возможно, здешняя династия была восстановлена в своих правах.
VI. 	Скифы, трибаллы и геты
Вторжение Филиппа П в Одрисское царство породило нестабильность на сопредельных землях. Главную выгоду поначалу извлекли трибаллы, которые, вероятно, примерно в то же время атаковали скифский анклав недалеко от Дуная (Полиен. VIL44.1; Фронтин. П.4.20)70. Данный эпизод не может служить доказательством перемещения трибалльских общин в восточном направлении, а обосновать демографические сдвиги археологически очень трудно. Имеется некоторое сходство в находках к западу и
68 Changova 1982 (Е 98): 52 слл.
69 Ellis 1976 (D 80): 170, примеч. 60, 174, примеч. 64; Cawkwell 1978 (D 73): 44; Badian 1984 (E 92): 70 (Филипп); Hammond, Griffith 1979 (D 50): 558—559 (Александр).
70 Papazoglou 1978 (E 82): 45-63; Fol 1975 (E 119): 9-24; Fol, Spiridonov 1983 (E 120): 59-61.


VI. Скифы, трибаллы и геты
557
востоку от реки Искур, служившей, согласно Фукидиду, границей для трибаллов70а, но в большей степени это может объясняться близостью господствующих социальных групп двух регионов. Богатый погребальный инвентарь такого памятника, как Могиланска могила (на территории болгарского города Враца), к западу от реки Искур, сравним с изобильными аналогичными находками в регионе Ловеча71. Вопрос о значении таких находок, в особенности позолоченных парадных доспехов и украшений для упряжи, связан с общей проблемой изделий из металла, декорированных в «зверином стиле», образцы которых обнаруживаются вплоть до южной Украины и Железных ворот. Воинские захоронения между Гемом и Дунаем указывают на чрезвычайно гибкую, эклектичную культуру в IV в. до н. э., но характер этого общества еще предстоит определить. Поселения трибаллов и их модели землепользования в настоящее время нам совершенно непонятны, и то же самое можно сказать о регионе между реками Осым и Янтра.
В скифском инциденте (со стороны скифов. — A3.) принимал участие Атей — царь, чьи монеты с изображением бородатого верхового лучника с длинными волосами были найдены между Дунаем и болгаро-румынской границей. Они были отчеканены в Каллатии, причем некоторые монеты этого города были перебиты под именем Атея72. Каких-то иных свидетельств, связанных со скифским анклавом, очень мало. Честно говоря, скифская керамика того типа, который известен по находкам конца VI в. до н. э. из Истрии и ее окрестностей и который порой связывают со скифскими набегами, последовавшими за отступлением Дария, опять начинает появляться, причем в большом количестве, в IV в. до н. э. в центральной Добрудже. Но ее нет в раскопанных могильниках южной Добруджи, то есть во внутренних районах Истрии и Каллатия73. Эти области традиционно принадлежали гетам, которые оседлали дельту Дуная. Геты и скифы сосуществовали где-то в верховьях Днестра, и имеются явные признаки — в виде подземных камерных гробниц — проникновения скифов в Добруджу. Впрочем, два сообщества не смешивались, по крайней мере, с точки зрения материальной культуры. Советские археологи отмечали значительную неоднородность оккупации степной зоны в скифский период и сделали вывод о том, что скифские племена были по преимуществу небольшими независимыми группами, которые лишь начинали переходить к оседлости в V в. до н. э.74. Какой бы ни была сила Атея, на Дунае нет ничего такого, что можно было бы сравнить с богатством «царских скифов» Нижнего Дона и долины Днепра, и объясняется это не
70а Фукидид. П.96.4. Греческое название реки: νΟσκιος, Оский (совр. Искыр). Это приток Истра. — A3.
71 Dimitrov 1957 (Е 106); Venedikov 1966 (Е 169); Nikolov 1968 (Е 147); дополнительные ссылки см. в сноске 51 наст, гл.; Alexandrescu Р. Ц Dacia 27 (1983): 1—2, 45—66.
72 Анохин В.А. Ц Нумизматика и сфрагистика П (Киев, 1965): 3—15; Скифские древности (Киев, 1973): 10-41; Rogalski 1961 (Е 153); Rogalski 1970 (Е 154).
73 Pippidi 1971 (Е 150): 91—92; а также: Pippidi 1977 (Е 151): 386—387, примеч. 26; Melyu- kova 1979 (E 139): 137-141, 239-244.
74 Marchenko, Vinogradov 1989 (E 138).


558
Глава 9е. Фракийцы и скифы
в последнюю очередь тем, что люди Атея по-прежнему оставались мигрирующим, а не оседлым сообществом.
Как бы то ни было, весьма вероятно, что между такими прибывавшими группами кочевых скифов и укоренившимися гетскими общинами возник антагонизм. В V в. до н. э. геты находились в союзе с одрисами; мы не знаем, как развивались их отношения в следующем столетии. С падением одрисских царей геты оказались в двусмысленном положении. Когда в 341 г. до н. э. власть Филиппа над Фракийской равниной стала более явной, племенные сообщества вне пределов Одрисского царства не могли уже сохранять нейтралитет по отношению к новому соседу. Многие греческие города вовремя выказали поддержку Македонцу (Диодор. XVL71), но не стоит делать скороспелый вывод, что поступить так желало или имело возможность большинство.
Город Одесс (совр. Варна) в это время, похоже, был подчинен власти соседних гетов и их царя Кофелы (Гудилы)74а. Следующая история передана Иорданом, цитирующим Диона Хрисостома, но первичным источником вполне мог быть Феопомп (Иордан. О происхождении и деянии гетов. Х.65; ср.: Феопомп. FGrH 115 F 216 (= Афиней. XIV.24, р. 627d—е)). Филипп, стесненный в средствах, приказал своим войскам совершить налет на земли Одесса. К удивлению македонян, ворота города неожиданно распахнулись, и захватчики столкнулись с процессией жрецов в белых одеждах, под бряцанье кифар произносивших нараспев просительные заклинания. Вместо атаки на город Филипп заключил союз и взял Медопу, дочь царя Котеласа, в жены. Данный рассказ согласуется с перечнем Филипповых жен, который приводит Сатир, раннеэллинистический биограф-перипатетик, в каковом списке сообщается о гетской принцессе по имени Меда (принесла с собой впечатляющее приданое) как о законной супруге наравне с Олимпиадой (Сатир. Фр. 5 = Афиней. ХШ.557Ь—е). Этот брак был призван сцементировать отношения между македонской короной и важным пограничным регионом, наподобие союза Александра с бактрийкой Роксаной. И Иордан, и Сатир солидарны в том, что этот альянс был очень важен*  75. Он становится более понятным в свете свидетельств, во всё возрастающем числе поступающих с мест, которые можно связать с гетскими общинами в удаленных от моря землях Одесса. Контакты между этими гетами и греческими колонистами начались очень рано и, как кажется, были нестабильными. Греческая керамика VI в. до н. э. обнаруживается в кремационных могильниках Добрины и Равны, в то время как целый ряд воинских захоронений находится между городом Русе на Дунае, Гемом и Одессом; эти погребения снабжены местными и импортированными изделиями из металла, керамикой и доспехами, отражающими устремления формировавшейся элиты конца V — начала IV в. до н. э.76. В ранний эллинистический период этот регион
74а По-гречески его имя передается как Κοθήλας, а у Иордана, писавшего по-латыни, в искаженном варианте это Gudila. —A3.
75 Tronson А. // JHS 104 (1984): 120-123; Gardiner-Garden 1989 (E 121): 29-40.
76 Chichikova 1969 (E 99).


VII. Филипп II, Атей и трибаллы
559
процветал как никогда прежде. Культовый комплекс, использовавшийся еще с начала первого тысячелетия до н. э. и находившийся на хребте Ка- мен-Рид близ Сборяново (недалеко от болгарского города Разград), в это время был перепланирован. Более того, некоторые искусно сделанные могилы в связанных друг с другом курганных некрополях, включая щедро украшенную рельефами камеру с цилиндрическим сводом внутри Тининой могилы, проливают свет на всесторонние культурные влияния, не только греческие и македонские, но и азиатские, которые были привиты к весьма своеобразной местной погребальной традиции77.
VII. Филипп II, Атей и трибаллы
Финальная стадия фракийской кампании Филиппа в 339 г. до н. э. завершилась разгромом скифского вождя Атея. Вкус от победы был несколько подпорчен, когда трибаллы преградили путь возвращавшимся македонским войскам и смогли отбить всю добычу, включая 20 тыс. племенных кобылиц, а также большое количество пленных (женщин и детей. — А.З.) и множество скота (Юстин. IX.3.1—3.3). Источникам, касающимся этих событий, не хватает ясности и согласованности. Юстин говорит о ряде переговоров, которые полны двусмысленностей. Сначала народ Аполлонии представлен посредником, через которого Атей просит у Филиппа помощи против «истриян» — скиф тогда воевал с ними. За это он будто бы предложил сделать Филиппа своим наследником. Филипп послал войско. Когда же rex Histnanorum, «царь истрийский», умер, настрой Атея переменился: он отсылает назад македонян и отрицает, что просил у Филиппа подмоги. Филиппов обет воздвигнуть статую Гераклу в устье Дуная является, таким образом, попыткой спасти хоть какое-то чувство собственного достоинства78.
Брак Филиппа с Медой и его вторжение в земли гетов обычно рассматриваются как отдельный эпизод, имевший место до конфронтации с Ате- ем, по меньшей мере за год или два до того79. Хронологическое отношение между двумя событиями установить невозможно; но, судя по всему, они были связаны. И Иордан, и Юстин изображают вторжения Филиппа в этот регион как попытки пополнения истощенных финансов. Иордан о скифах нигде не упоминает, но такая избирательность вообще характер на для его труда, который задумывался как энкомий (восхваление) народу готов. Избирателен и Юстин, сосредоточенный исключительно на скифах; его повествование касается региона устья Дуная, хотя мы знаем, что
77 Chichikova 1988 (Е 101); Gergova 1988 (Е 123); статьи из изд.: Тепа Antiqua Balcanica 3 (1988); 4 (1990).
78 Gardiner-Garden 1989 (E 121): 33-34.
79 Momigliano 1933 (E 145); Alexandrescu 1967 (E 89); Shelov 1971 (E 160) (тот же текст по-русски: Шелов Д.Б. Скифо-македонский конфликт в истории античного мира // Проблемы скифской археологии (М., 1971): 54—63. — А.З.); Iliescu V. //Historia 20 (1971): 172—185; Pippidi 1971 (E 150): 90-95; Pippidi 1977 (E 151); Hammond, Griffith 1979 (D 50): 561-563.


560
Глава 9е. Фракийцы и скифы
Атей был связан также с Каллатием (современная Мангалия), лежавшим южнее Том (Констанца), по соседству с которыми находились земли Одесса, подвергшиеся, согласно Иордану, налету со стороны Филиппа. Трудно поверить, что Филипп, заключив сначала, в 341 г. до н. э., важный союз с Кофелой — если исходить из очевидной социальной выразительности брака (с Медой. — A3.), — задумался затем о сотрудничестве с явно ослабленным и, скорее всего, малозначащим скифским вождем, сам при этом испытывая проблемы с соседями, если бы такое товарищество не сулило какие-то особые выгоды.
Согласно Клименту Александрийскому, цитирующему Аристокрита (Строматы. V.31.3), скифский царь Атей так грозил народу Византия: «Не вредите моим доходам793, не то мои кони изопьют вашей воды». Возможно, это — аутентичное скифское высказывание80, и оно, вполне вероятно, могло быть связано с осадой Филиппом Византия, если учесть указание Юстина на претензии к Атею, которые Филипп предъявлял в связи с понесенными им на эту осаду большими тратами. Совершенно невероятно, чтобы Атей был когда-либо в состоянии реализовать свои угрозы на византийской территории. Пропонтида, зона, находившаяся с начала IV в. до н. э. под надзором фракийских и, изредка, греческих войск, после 351 г. до н. э. систематически укреплялась Керсоблептом. Афинские командиры, в особенности Диопиф, оставались на побережье, готовые к действию. Так что Атеевы угрозы вряд ли были прямыми, и подразумевали они, скорее всего, заморские интересы Византия (в Истрии?)81 или были как-то иначе связаны с организованной Филиппом осадой.
Быть может, это был план, который просто разладился. Филипп, видимо, предложил Атею альянс, понимая, что скиф испытывает трудности, и был сильно озадачен отказом, получившим широкую огласку. Филипп отнюдь не являлся другом кочевому скифскому сообществу, недавно прибывшему на данные территории и гордившемуся своей независимостью, но уязвимому перед атакой, будь то со стороны трибаллов или альянса греков и гетов. Выражение «исгрийский царь» (rex Histrianorum) вполне могло касаться гетского вождя, сумевшего навязать свою власть городу в том же самом ключе, как, похоже, сделал Кофела в отношении Одесса. Гетские связи Филиппа должны были только усилить подозрения к нему Атея. Несмотря на потерю добычи, в целом кампания 339 г. до н. э. против Атея отнюдь не была провальной. Филипп отличается тем, что он был одним из немногих полководцев, которым удалось разбить скифское войско на поле битвы — подвиг, который и Дарий не смог совершить, и ни один эллинский стратег (Фронтин. Стратегемы. П.8.14). В передней гробницы П в Вергине был обнаружен покрытый тонким слоем золота колчан знаменитого скифского типа, и похожий колчан изоб¬
79а В греческом тексте сказано: «μή βλάπτετε προσόδους έμάς, t'voc μή έμαί 'ίπποι υμέτερον ύδωρ πίωσι». — Α.3.
80 Cp.: Rolle 1989 (E 341): 109.
81 Momigliano 1933 (E 145): 344.


VII. Филипп II, Атей и трибаллы
561
ражен на монетах Атея82. Такие вещи могли быть всё же сохранены в том столкновении с трибаллами, в котором македоняне потеряли пленников и скот. Золотая на железной основе пектораль из той же могилы, впрочем, имеет близкие параллели как во Фракии, так и в Македонии и является, вероятно, локальной формой парадных доспехов, адаптированных македонянами83.
Впечатляющие воинские курганные захоронения, которые из ящичных могил, сложенных из тесаного камня, превратились в IV в. до н. э. в тщательно продуманные сводчатые камерные гробницы, свидетельствуют о поступательном накоплении богатства и экономической силы узкой социальной группой, сформировавшейся внутри фракийских племен, в особенности же тех племен, которые обитали в богатых сельскохозяйственных землях Фракийской равнины и речных долин к северу от Гема. Многие вещи из домакедонских могил, таких как не разграбленная полу- подземная камерная гробница в селе Калояново (община Сливен, Болгария)84, показывают многообразие стилей и контактов, эгейских, степных и региональных фракийских, которые вытеснялись более эклектичными и более единообразными экспонатами, такими как ювелирные изделия и конская сбруя в женских кремированных захоронениях Ш в. до н. э. в Кралево (община Тырговингге, Болгария)85. Циркуляция греческих монет и товаров, таких как амфоры для вина (преимущественно с Фасоса и, в гораздо меньшем объеме, с Хиоса, за которыми к концу этого периода шли Родос, Кос, Гераклея Понтийская и Синопа), имела массовый характер только во второй половине IV в. до н. э., хотя оценка объема и интенсивности приобретения таких импортируемых товаров, а также их распространенности скорректирована благодаря свидетельствам из раскопанных поселений, таких как Севтополь, Кабиле, Асара и Ветрен86.
Завоевание Филиппом одрисской Фракии прочно ввело территории южнее Гема в греко-македонскую политическую сферу. Многие элементы материальной культуры, изначально появившиеся в Эгеиде, такие как кладка из тесаного камня, керамика, изготовленная на гончарном круге и украшенная люстровой глазурью, некоторые формы серебряных и бронзовых сосудов, монеты, а также использование греческого в качестве языка дипломатии и коммерции — всё это вполне укоренилось среди местных сообществ, по крайней мере, к середине столетия, до основания Филипп. Парадоксально, но памятники, свидетельствующие о верховенстве в этих областях Аргеадов, в частности, крепости Кабиле, Перник и Фи- липпополь, имевшие по преимуществу военное предназначение, оказались в высшей степени недолговечными либо их сменили туземные поселения, разраставшиеся за счет невоенного населения.
82 Andronikos 1984 (D 6): 180—186, рис. 146—149; Schütz 1979 (Е 158).
83 Archibald 1985 (Е 91).
84 Chichikova 1969 (Е 100).
85 Ginev 1985 (Е 125).
86 Lazarov М. Ц Actes du Н-а Congres Internat, de Thracologie II (1980): 171—187; Laza- rov M. //JNMV 18 (1982): 5-14; Bozhkova A. // Vekove 3 (1988): 25-33.


Глава 9f
Дж. Хинд
БОСПОРСКОЕ ЦАРСТВО
I. Введение:
топография и источники
Крайний северо-восток классического греческого, а позднее — эллинистического, мира обрамляло Боспорское государство, которым с 438 по 330 г. до н. э. правила династия, носившая эллинские и фракийские имена — Спарток, Аевкон, Сатир, Перисад. Правитель величал себя «архонтом Боспора и Феодосии», а также «царем синдов, торетов, дандариев и псессов» или, иногда, «царем всех меотов»1. С начала IV в. до н. э. это государство включало в себя восточную часть Крыма (Керченский полуостров) и противолежащую часть Северного Кавказа (Таманский полуостров), разделенные морским течением тогдашнего Боспора Киммерийского (ныне: Керченский пролив). На азиатской стороне, в Тамани, в дельте Антикита/Гипаниса (ныне: река Кубань), некогда имелось пять островов; здесь синды, в сельскохозяйственном отношении весьма продуктивные, располагались в непосредственном соседстве с греческими городами, на удаленных от моря территориях в нижней долине Гипаниса. На Керченском полуострове аборигенное население, представленное оседлыми скифами и, возможно, какими-то киммерийцами, осевшими здесь после странствий этого народа в конце УШ в. до н. э., пользовалось плодородными землями этой местности.
Основными были три города на Керченском полуострове: Панти- капей, Нимфей, Феодосия, присоединенная к Боспору последней (случилось это после 390 г. до н. э.), и три города на островах и в дельте Кубани, восточнее пролива: Фанагория, Гермонасса и Горгиппия, в глубинных землях которых проживали синды, включенные в состав Боспора между 400 и 375 гг. до н. э. Еще несколько небольших городков, процветавших бла¬
1 	Minns 1913 (Е 321): 573—580; Gaidukyevich 1971 (Е 241): 70—74 (см. также: Гайдукевич 1949 (Е 237): 62-БЗ. -АЛ); Ш№ 6-10, 971-972, 1037-1040; Tod Na 115, 171; Harding № 27.


I. Введение: топография и источники
563
годаря Боспору, находились рядом с солеными озерами, или заливами в низовьях реки (лиманами), либо на скалистых мысах: Портмий, Мирме- кий, Тиритака, Киммерик, Акра, Китей и — на крымской стороне — несо- хранившийся Гермисий2. На Тамани располагались Ахиллий, Патрей, Ке- пы, Тир амба, Корокондама и еще один исчезнувший городок — Стратоклея. В IV в. до н. э. Боспорское государство насчитывало примерно 5 тыс. кв. км территории, тридцать городов, крупных и небольших, а его население состояло приблизительно из 100 тыс. —120 тыс. граждан и подданных. Оно извлекало выгоду из оживленной торговли с отдаленными районами современной Украины и Северного Кавказа, по которым в те времена кочевали и на которых господствовали кочевые и «царские» скифы.
Страбон (ок. 64 г. до н. э. — 21 г. н. э.) дает лучшую античную сводку представлений о природных ресурсах Боспора и обусловленном ими материальном процветании:
Весь полуостров [Крым], за исключением гор, которые тянутся вдоль моря до Феодосии, представляет собой плодоносную равнину, особенно же он богат хлебом; любой земледелец, вспахав поле, получает здесь урожай сам-тридцать. Дань, уплачивавшаяся Митридату [жителями этих земель], составляла 180 000 медимнов, а вместе с азиатскими областями, что около Синдики, они платили 200 талантов серебра. В прежние времена греки вывозили отсюда хлеб точно так же, как и соленую рыбу из [Меотийского] озера. Левкои же, как говорят, послал однажды из Феодосии в Афины 2 100 000 медимнов зерна (Страбон. VII.4.6).
Примерно за четыре столетия до Страбона и за три четверти века до того, как Левкои правил на Боспоре, Геродот зафиксировал ряд основных товаров, которыми торговала Ольвия/Борисфен — город, находившийся у слияния устьев Буга и Днепра, в отдаленном северо-западном углу Черного моря (IV.53). Он описывает тучные пастбища по берегам великого Борисфена (Днепр) — реки, щедростью уступающей только Нилу, обладающей превосходными и обильными рыбными запасами (осетровых), причем в устье оседает огромное количество соли, необходимой для засолки рыбы, а в окружающей степи глубокая почва идеальна для производства зерновых. Некоторые племена выращивали хлеб специально на продажу (IV. 17—18). Хлеб этот, по всей видимости, поступал на рынок Ольвии/Борисфена — «торгового порта» (.эмпорий), о котором Геродот не только знал, но и лично его посещал.
Такие международные рынки, эмпории, заслуживают того, чтобы остановиться на них несколько подробней. То были не мелкие торговые пункты, предшествовавшие основанию собственно колонии, как не являлись они и простыми купеческими общинами, зависевшими от соседнего крупного полиса. Сам город, имевший особые торговые интересы, мог именоваться — без специальной терминологической определенности — не только полисом, но и эмпорием3. Помимо Ольвии/Борисфена Геродот упомина-
2 Minns 1913 (Е 321): 20—24; Шелов-Коведяев 1985 (Е 378): 24—44.
3 Hind 1985 (Е 259): 105—109; Карышковский 1962 (Е 277).


Карта 15. Северное Причерноморье
° о. Левка (Белый остров)
Выше 500 м над уровнем моря
0 50 100 150 200 км
1  1 . 1 h 1
0 50 100 миль


I. Введение: топография и источники
565
ет и другой такой крупный торговый центр: Кремны — эмпорий царских скифов, лежавший на европейской стороне Меотийского озера (IV.20; 110). Поскольку «Боспор Киммерийский» — это другое название для устья Меотийского озера, нельзя исключать того, что Геродот под «Меотийским озером» имеет здесь в виду вовсе не Азовское море, а Керченский пролив, и тогда можно предположить, что Кремны («Утесы») — это раннее греческое обозначение самого Пантикапея (гора Митридат имеет высоту почти 190 м) или расположенного поблизости Нимфея, который лежал на линии утесов, вздымающихся примерно на 24 м над уровнем моря и имеющих пещеры; тут имелась хорошая гавань, и в V в. до н. э. местные жители поддерживали исключительно тесные контакты с соседними скифами4. Третий вариант локализации топонима Кремны — это точно не определенное место близ Таганрога на северном берегу Меотийского озера (Азовского моря), на дне которого найдена пока лишь керамика в большом количестве5, при этом некоторые ее образцы определенно датируются концом VI — первой половиной V в. до н. э.6. Отсутствие упоминаний о Геродотовых Кремнях после V в. до н. э. может объяснить, скорее, смена имени эмпория, нежели его полное запустение.
Позднее на доходы от упомянутых выше продуктов и Пантикапей, и Фанагория превращаются в большие эжпорищ к названным товарам следует также добавить меха, кожи и рабов (Страбон. УП.4.5). В позднеэллинистические времена, а возможно, и много раньше, Пантикапей являлся крупным перевалочным пунктом для грузов, шедших с Черного моря, а Фанагория — для товаров из долины реки Кубань и восточного побережья Азовского моря (Страбон. XI.2.10; Аппиан. Митридатовы войны. 107—108). С конца IV в. до н. э. существовала также торговая колония боспорских греков в дельте Дона (река Танаис) на территории городища, известного археологам как Елизаветовское, но уже примерно к 250 г. до н. э. оно было разрушено. Возможно, это было то самое «место жительства смешанных поселенцев», которое позднее Страбон упомянет как Алопекию. Как бы то ни было, оно оказалось в тени более регулярного эмпория, основанного западнее, у хутора Недвиговка, боспорскими правителями в начале Ш в. до н. э.; это поселение имело два устоявшихся названия: Танаис и Эмпорий (Страбон VII.4.5; ХП.2.3)7. Еще одно место — расположенная на черноморском побережье Крыма Феодосия — в период между 390 и 350 гг. до н. э. была превращена Левконом в эмпорий (Демосфен. ХХ.ЗЗ), а позднее обладала гаванью, способной вместить сто кораблей (Страбон. VII.4.4).
Если учитывать Геродота и Страбона (который передает сведения от Эфора, Посидония, Аполлонида и других эллинистических писателей)8,
4 Hind 1985 (Е 259): 109—116 (о Пантикапее); Худяк 1945 (Е 280): 149; Грач 1981 (Е 249); Грач 1985 (Е 251) (о характере Нимфея).
5 Болтрик, Фиалка 1987 (Е 208).
6 Блаватский 1963 (Е 202): 93—98; Копылов 1990 (Е 289).
7 Марченко 1986 (Е 313); Марченко 1990 (Е 314); Арсеньева, Шелов 1988 (Е 183).
8 Грацианская 1988 (Е 254): 34—146.


566
Глава 9f. Боспорское царство
то в нашем распоряжении имеется порядка сорока античных литературных источников по боспорской истории этого периода. Их временной диапазон — от VI в. до н. э. (фрагменты Алкея, Гиппонакта, Аристея и Ге- катея) до материала, собранного в конце IV в. н. э. в «Res Gestae»8* Аммиа- на Марцеллина (ХХП.8.26—32) и в «Перипле» («Объезд по морю», руководство по кораблевождению) некоего Анонима V в. н. э.9, каковой материал уже к моменту своего составления в значительной степени устарел. Некоторые частные речи аттических ораторов (Лисий. XVI.4; Исократ. Банкирская речь. 3, 57; Эсхин. Ш. 191—192; Демосфен. XX [Против Лепти- на). 20, 29—40; XXXIV [Против Формиона). 8, 36—37; Динарх. Против Демосфена. 43) позволяют сделать ценные наблюдения над условиями торговли и над «миром эмпория» IV в. до н. э. Во многих из этих ссылок сквозит враждебный настрой: боспорские правители, мол, — это варварские тираны и потенциально — враги афинских интересов. Но при всем том они — торговые партнеры и, случается, осыпаются почестями как поставщики зерна. Сохранился целый ряд исторических анекдотов от начала IV в. до н. э., связанных с войнами Сатира и Левкона против Гераклеи Понггийской за контроль над Феодосией, и против меотов — за контроль над спадами; анекдоты были отобраны из сочинений таких крупных историков, как Филарх и Иероним из Кардии, и сохранены в собраниях военных хитростей ([Аристотель.] Экономика. П.2.8; Эней Тактик. V.2; Полнен. V.23, 44; VI.9.2-4; VTL57; Элиан. Пестрые рассказы. VI. 13; Афиней. 257а, 349d).
Ценные детализированные подробности обнаруживаются в двух весьма отличных друг от друга трудах I в. до н. э.: первый — это стихотворный «Перипл», который, похоже, обязан своими понтийскими познаниями Эфору, но также и местным эллинистическим писателям: Деметрию Каллатийскому, как и, видимо, двум авторам, писавшим о происхождении городов, — Дионисию Халкидийскому и Полемону Илионскому ([Скимн.] К царю Никомеду. 795—898)10; второй труд — это «Историческая библиотека» Диодора Сицилийского, и именно ему мы обязаны знаниями о хронологических рамках боспорской истории между 480 и 264 гг. до н. э. (Диодор. ХП.31.1; 36.1; XIV.9.3; XVI.36.52; ХХ.101.7). По сути — это перечень правителей с числом лет их правления. В некоторых случаях обнаруживается путаница в количестве лет отдельных фигур; встречаются испорченные имена и числительные, как и ошибочное толкование периодов объединенного правления и последовательности правлений. О всех династах анахронистично говорится как о «царствующих» или как о «царях». И всё же Диодорово построение — единственный доступный нам хронологический каркас, однажды (под 311/310 г. до н. э.) раз¬
8а «Деяния»; в русских переводах это сочинение часто издается под названиями «История» или «Римская история». — A3.
9 Diller 1952 (В 34): 130-133.
10 Diller 1952 (В 34): 168—172. (Сочинение Псевдо-Скимна (с посвящением вифинскому царю Никомеду) — это описание берегов Европы от Геркулесовых столпов до Аполлонии Понтийской. — A3)


I. Введение: топография и источники
567
вертывающийся в полномасштабное повествование о гражданской войне между братьями Сатиром, Пританом и Евмелом (Диодор. ХХ.22—26). Некий местный историк, Сириек Херсонесит11 (сделаем при этом поправку на более широкую циркуляцию трудов Хрисиппа, стоического философа), мог быть источником и этих записей (Страбон. VH4.3), и соответствующего ныне утраченного раздела «Истории» Помпея Трога (Юстин в своей эпитоме данного труда говорит, что в этом разделе излагалась древнейшая история и деяния боспорских и колхеких царей; см.: Юстин. Пролог к кн. XXXVII). История независимой боспорской династии Спарто- кидов завершалась эпизодом с отказом от власти последнего Периса- да (V) в пользу Митридата VI Понтийского в тот момент, когда он, Пери- сад, испытывал сильное давление со стороны крымских скифов, а также со стороны внутренней группировки, вождем которой был его прежний воспитанник Савмак (Страбон. VII.3.17; 4.4; 4.7; Херсонесский декрет в честь Диофанта: IOSPEI2 352)12.
Хронологический перечень Диодора можно исправить, используя афинские декреты IV — начала Ш в. до н. э. [IG П2 212, 653). Посвящения, найденные в международных религиозных центрах в Дельфах, на Делосе и в Бранхидах, дают дополнительную информацию о поздних боспорских правителях. Их титулы и списки подвластных им народов появляются в надписях, открытых на самом Боспоре. Проксенические декреты в честь представителей иностранных городов иллюстрируют торговые связи. Кроме того, вопросы, связанные с характером правления, составом населения и почитавшимися божествами, получают освещение из почетных декретов, надгробных памятников и религиозных посвящений, в целом составляющих примерно сто девяносто надписей этого периода13.
Были опубликованы важные подробные нумизматические исследования ранней серебряной монетной чеканки Пантикапея, которая, как думают, началась на исходе VI или на заре V в. до н. э., и более мелких боспорских городов — от второй половины V и начала IV в. до н. э. (Нимфей, Фанагория, Феодосия и синды)14. Эти монеты сообщают неожиданные подробности (и создают определенную почву для споров среди исследователей) о политической ситуации, существовавшей на Боспоре до унификации, осуществленной Сатиром и Левконом. Известные из других источников лишь по своим именам, некие Спарток и Перисад становятся для нас реальными людьми благодаря золотым и серебряным «царским» монетам конца Ш—П в. до н. э. Кроме прочего, типы, символы, пробные клейма, номиналы и снижение веса боспорских монет, наблюдаемые на протяжении долгого периода с начала V по конец П в. до н. э., позволяют делать предположения об источниках политического
11 Ростовцев 1915 (Е 344) (о Сириске); Ростовцев 1931 (Е 350): 112—114 (о местном 6о- спорском историке); Струве 1968 (Е 396); Martin 1981 (D 104).
12 Minns 1913 (E 321): 647-648, Na 18.
13 КБH (надписи даны в хронологическом порядке и по месту находки).
14 Шелов 1978 (Е 372); Анохин 1986 (Е 182): 7-51.


56 8
Глава 9f. Боспорское царство
влияния, намекают на основные продукты питания и сохраняют следы изменений экономической конъюнктуры.
Наконец, полтора столетия раскопок на местах примерно пятнадцати античных боспорских городов, сотен сельских поселений, некрополей и курганов на Керченском и Таманском полуостровах обеспечили нас огромным материалом и обширной информацией. Схемы торговых связей вычерчиваются в значительной степени благодаря находкам завозных амфор для вина, высококачественной расписной керамики и изделий из металла. А изучение погребальных обычаев, линий обороны (рвов и стен), городских укреплений, городской планировки, а также фаз строительства и разрушения — всё это наши познания о материальной стороне жизни Боспорского государства до начала понтийской и римской интервенций15. Недавние подводные раскопки выявили затопленные части городов (Фанагория, Кепы) и даже целые небольшие города (Акра), не говоря о местах кораблекрушений, найденных на дне Боспорского пролива или невдалеке от берегов Крыма16.
II. 	Колонизация на Черном море и на Боспоре
Греки, жившие на своей исконной территории, имели отдаленные, но при этом в высшей степени шаблонные понятия об обширном регионе к северу от Черного моря, в числе которых распространенным было представление о самом этом море как об огромной, почти полностью лишенной островов пучине — Понте, с опасными берегами и населяющими эти берега народами, для которых морской разбой и отправка чужих кораблей на дно — в высшей степени достойное занятие (Ксенофонт. Анабасис. УП.3.16; Афиней. 353с) — в отличие от родного для греков Эгейского моря. Считалось, что предполагаемое изначальное название Черного моря — Аксин- ское, то есть «негостеприимное», позднее было эвфимистически заменено на Евксинское, то есть «гостеприимное», когда оно стало морем знакомым ([Скимн.] 734—737; Страбон. УП.З.б). Впрочем, в действительности первоначальное имя могло означать «тёмное» [иран. akshaeina), что видно из его турецкого названия Кара-Дениз и русского Черное море17.
Хотя Северное Причерноморье было плодородно и богато природными ресурсами, из-за своей отдаленности и больших рисков оно остава¬
15 Кошеленко и др. 1984 (Е 290): 58—98, 154—240.
16 Петерс 1982 (Е 336); Шилик К.К. в изд.: Проблемы истории и археологии Восточного Крыма (Керчь, 1984).
17 Moorhouse 1940, 1947 (Е 322); Allen 1947 (Е 178). (См. также версию о том, что греческое название Понт Евксинский, «Море гостеприимное», возникло в связи с представлениями об Аиде как о царстве, «гостеприимно встречающем мертвых». Дело в том, что Остров Блаженных греки локализовывали, в частности, там, где было Черное море, а вход в царство мертвых — где-то еще севернее, у киммерийской земли; см.: Gruppe О. Griechische Mythologi (München, 1906) I: 389, 400; Толстой И.И. Остров Белый и Таврика на Евксинском


П. Колонизация на Черном море и на Боспоре
569
лось регионом, познакомиться с которым было непросто. Об этих областях ходили всякого рода слухи, например, о густом снегопаде говорили как о наполняющих воздух перьях, летающих настолько плотно, что это мешает движению (Геродот. TV.7—9). Мифические межконтинентальные странствия Ио на Кавказ, а затем в Скифию были увековечены Эсхилом (Прометей прикованный. 707—735), а этиология выводила имена двух Бос- порских проливов из переходов Ио через них17а. Геракл был принят и удерживался какое-то время скифской змееногой богиней (Геродот.
IV.8—9), и от него здесь остался не только отпечаток ступни в скале у реки Тирас, но и его потомство (IV.82). История с Ифигенией, которая была чудесным образом спасена от заклания и тайно перенесена в храм Артемиды, что в «пределах таврийских», была разработана Еврипидом (Ифигения в Тавриде. 85—89). Ахилл после смерти оказался на острове Левка (Белый остров), северо-восточней дельты Дуная, и, как считалось, властвовал над просторами к востоку от Ольвии (Алкей. 354; Пиндар. Немейские оды. IV.49—50)17Ь. Гиперборейский Аполлон перелетел на крылатом грифоне из земель, расположенных к северу от Скифии (Диодор. П.47), и дары от самих гипербореев регулярно доставлялись в храм Аполлона на Делосе (Геродот. IV.33). Рассказывали, что амазонки, блуждавшие у берегов Меотиды, сошлись с частью молодых скифов, и так возник народ савроматов (Геродот. IV. 110—116). За историей скифа Абариса, перемещавшегося по миру на стреле, как кажется, лежит евразийский шаманизм (Геродот. IV.36), а из Проконнеса, что в Пропонтиде, происходил грек Аристей, который однажды в Кизике упал навзничь и, как думали, умер, а затем пропал; через семь лет он вернулся и сочинил поэму «Аримаспея» о своих путешествиях в земли, лежащие гораздо дальше скифских. Повествуя о других сказочных народах, он пел об «одноглазых аримаспах» и «грифонах, стерегущих золото»18. Змееногая богиня, амазонки, грифоны и аримаспы — все стали излюбленными мотивами на изделиях из металла местных боспорских и скифских мастеров, а также на так называемых «керченских» краснофигурных вазах (пеликах) конца V—IV в. до н. э.19. Все эти мифы и все эти монстры были в ходу уже ко второй половине V в. до н. э. Они начали проникать в сознание греков по мере того, как те — в процессе своих географических открытий, торгово¬
Понте (Пг., 1918): 158; Хоммель X. Ахилл-бог Ц ВДИ 1 (1981): 68—69; Зайков А.В. Скифский конь в спартанской ритуальной поэзии //АДСВ. 1998: 39-40; Бухарин М.Д. ΠΟΝΤΟΣ ΕΥΞΕΙΝΟΣ, ΠΟΝΤΟΣ ΑΞΕΙΝΟΣ и «чернота» Черного моря /'/Историческая топонимика (М., 2014): 330-388. -A3)
17а «Боспор», Βόσπορος, дословно означает «коровий брод». — A3.
1/Ь У Алкея: «...Ахилл, властвующий над Скифией...» (Άχίλλευς о τας Σκυθίκας μέδεις; фр. 354 = Z 31 Lobel/Page); y Пиндара: «Как Ахилл — на Евксинском блистательном острове». — A3.
18 Dodds 1951 (Н 30): 140—141 (рус. перев.: Доддс Э. Греки и иррациональное (М.; СПб.: Университетская книга, 2000): 146—147); Bolton 1962 (Е 207); Hommel 1980 (Е 264) (рус. перев.: Хоммель X. Ахилл-богЦВДИ 1 (1981): 53—76). (О «шаманизме» в греческой религиозной культуре см. также: Зайков А.В. Эпименид в Спарте (критская экстатическая мантика и становление спартанского космоса// ВДИ 4 (2002): 119—122. — A3)
19 Minns 1913 (Е 321): 343; Кобылина 1951 (Е 284).


570
Глава 9f. Боспорское царство
го обмена и колонизации — узнавали соответствующие страны и народы, знакомились с их местными божествами.
В Черное море греки впервые заплыли, вероятно, во второй половине VTTT в. до н. э. — подвиг, который позднее мог воплотиться в легенде о путешествии пятидесятивесельного корабля [пентеконтеры) «Арго». Много позже местные патриотически настроенные историки отнесли «основание» Синопы аргонавтами к поколению до осады Трои ([Скимн.] 989— 991). Первая исторически достоверная колония была выведена в Синопу Хаброном или Хаброндом, уроженцем Милета; сам ее основатель был убит, а поселение — уничтожено киммерийцами (993—994), использовавшими Синопский полуостров в качестве базы для опустошительного похода в Малую Азию (Геродот. IV. 12). Это событие исключит присутствие греков на Понтийском побережье Азии для большей части УП в. до н. э. Когда милетцы вновь задумались над отправкой колоний в черноморский регион (после того как закрепились на Геллеспонте Абидос, а на Пропонтиде — Кизик20), поначалу они обратили внимание на западное и северо-западное побережье, потому, вероятно, что хотели избежать встречи с киммерийцами в Азии, пусть даже первый выбранный ими участок побережья на севере (Салмидесс) был лишен бухт и недружелюбен21. Традиционные даты для основания Истрии (657/656 г. до н. э.) и Борис- фена/Ольвии (647/646 г. до н. э.), первая из которых находилась к югу от дельты Дуная, а вторая — там, где сливаются устья Буга и Днепра, даны в поздних хронологических таблицах Евсевия (по Олимпиадам)22. Эти кажущиеся точными датировки восходят, вероятно, к некоторым схемам относительной хронологии, воплощающимся, в частности, в следующих формулировках: «когда скифы последовали за киммерийцами в Азию» ([Скимн.] 768—772) и «в эпоху Мидийской державы» ([Скимн.] 804—812). Несколько позднее милетцы возродили свое поселение в Синопе, после того, вероятно, как киммерийцы ушли оттуда, найдя более выгодные объекты для своих набегов. Ойкистами (основателями колонии) были изгнанные из Милета кретинцы (жители Кретинея, что близ Эфеса. — А. 3.) и косцы, и произошло это в те времена, «когда киммерийцы опустошали Азию» ([Скимн.] 994—997). Поздняя хронографическая традиция в качестве твердой даты для этого события дает 632/631 г. до н. э. (Евсевий)23. Впоследствии несколько малых городов на побережье к западу от Синопы, Сесам, Тией, Кромна и Китор, были заселены милетскими колонистами ([Скимн.] 1002—101123^.
20 КИДМ. Ш.З: 144-146.
21 Stronk 1985 (Е 395).
22 Isaac 1986 (Е 129): 268—278; Alexandrescu Р., Schuller W. в изд.: Histria: Konstanzer Althistorische Vorträge und Forschungen 25 (1990): 50—55; Виноградов 1989 (E 417): 33—35. 06 отношении того места, которое сейчас является островом Березань, к Ольвии см.: КИДМ Ш.З: 151-153; Hind 1983/1984 (Е 258): 79-80.
23 Drews 1976 (Е 228); КИДМ Ш.З: 148-149; Hind 1988 (Е 260).
23а В данном месте Псевдо-Скимн говорит о милетской колонизации, но указанные города не упоминает. Сесам, Тией и Китор фигурируют в «Перилле» Скилака (90), а Кромна — в анонимном «Перилле Понта Евксинского» (17). — A3.


П. Колонизация на Черном море и на Боспоре
571
Милетцы продолжали заполнять еще не колонизованные места. На западном побережье Крыма, близ современной Евпатории, лежала Кер- кинитида. Недавно археологами здесь были открыты следы поселения V в. до н. э.24. Во времена Геродота Керкинитида являлась независимым полисом (IV.55), но позднее попала под власть Херсонеса. На восточной стороне Крыма, у широкой изогнутой бухты, лежала Феодосия — определенно милетская колония, сохранявшая независимость до того, пока ее не захватили правители Боспора (Аноним. Перипл Понта Евксинского. 50). На восточной (колхской) стороне Черного моря милетские греки селились, видимо, скорее как группы торговцев и ремесленников (так, например, в Пичвнари близ Кобулети), нежели αποικοι (колонисты). Если судить по литературным источникам, «эллинские города» существовали на этом берегу, похоже, начиная с IV—Ш вв. до н. э., но к данному времени выражение «πόλις Έλληνίς» означало любое городское поселение в греческом стиле и совсем необязательно — автономный город, основанный именно как колония25.
Зоне Боспора Киммерийского с ее аграрными и рыбными ресурсами также не удалось избежать внимания со стороны Милета. Впрочем, мы не располагаем никакими датами по основанию здесь колонии. Пангика- пей, позднейшая столица, изначально был поселением милетян (Плиний. Естественная история. IV.86), которые заложили его, оттеснив скифов (Страбон. Vn.4.4, 5; Афиней. ХП.26). Афиней объясняет в морализаторском духе (следуя за Эфором), что милетяне усыпали Черное море знаменитыми городами и одерживали победы над скифами до тех пор, пока не поддались роскоши. Что касается конкретно Боспора, то истина, судя по всему, состоит в том, что те территории, которые были заселены в начале железного века — Пантикапей, Тиритака, Мирмекий, Нимфей, Ким- мерик и Фанагория, — к середине УП в. до н. э. уже были заброшены и что греческие колонисты селились на пустых к тому времени местах или же там, где остатки прежнего населения оказывали им слабое сопротивление26  27. Любопытным является утверждение источников, что Пантикапей был основан сыном колха Ээта на земле, которую уступил колонистам некий скифский царь Агает (Стефан Византийский, под словом «Пантикапей»; Евстафий. Коллментарий к Дионисиеву описанию зеллли. 311). Город был назван по названию протекавшей рядом реки — Пантикап. По- видимому, это было иранское название для самого Боспора, означающее «рыбный путь» (панти-капа)21. Невозможно установить, пришли ли какие- то колхи на северный Боспор после того, как его оставили киммерийцы, но ранние кавказские изделия из бронзы в порядке обмена сюда поступали, что же касается более позднего времени, то колхо-боспорские торговые связи V—IV вв. до н. э. подтверждаются находками монет и керами¬
24 Кутайсов 1990 (Е 301); Кутайсов В.А. К нумизматике Керкинитиды V в. до н. э. // ВДИ 2 (1986): 88—97.
25 Lordkipanidze 1988 (Е 308); Kacharava (Е 267); Кошеленко, Кузнецов (Е 292).
26 Шелов-Коведяев 1981 (Е 375): 52.
27 Абаев 1949 (Е 175): 170, 175.


572
Глава 9f. Боспорское царство
ки, которыми обменивались оба региона28. Вероятно, существование к югу от Нимфея городка по имени Китея28* (Плиний. Естественная история. IV.86) заставляло некоторых исследователей предполагать, что эта самая Китея и есть легендарная столица Ээта — Китейская Эя.
На восточной стороне Боспора находились Кепы («Сады»), также считавшиеся милетским поселением ([Скимн.] 899). Но другие восточногреческие города, выводившие сюда колонии, основывали их на островах в дельте реки Кубань. Гермонасса была заселена либо митиленцами с Лесбоса, получив свое название от имени жены ойкиста, либо какими-то неустановленными ионийцами, предводителем которых был некий Гермон (Евстафий. Комментарий к Дионисию. 549). Судя по ранним находкам из Пантикапея, Кеп и Гермонассы, колонии были основаны здесь в первой половине VI в. до н. э.29. Несколько позднее, ок. 545 г. до н. э., появилась Фанагория — ее основали теосцы, бежавшие из своего города после нападения персов (Геродот. 1.162—164; [Скимн.] 886-887)30. Другие города в зоне Боспора и дельты Дона были либо, подобно Киммерию, Горгиппии и Танаису, продуктами более поздней международной колонизации, организовывавшейся «спартокидскими» правителями в IV—Ш вв. до н. э., либо поселениями, о возникновении которых предание не сохранило никаких иных сведений (Мирмекий, Тиритака, Киммерик), помимо тех, которые можно вывести из их названий.
Причину такого роста числа колоний следует искать в нехватке земли — проблеме, которая усугублялась давлением на города-метрополии со стороны более мощных соседей. В Азии лидийские цари, Гиг и Ардий, нападали на многие ионийские города, включая Милет, и их преемники, Садиатт и Алиатт, в последней четверти VU в. до н. э. вели с этим городом войну одиннадцать лет подряд (Геродот. 1.14, 15, 17—22). Всё это время Милет, без сомнения, выступал в роли сборного пункта для других ионийских беженцев, откуда те отправлялись в его колонии. Кроме того, имевшие место чуть раньше в том же столетии киммерийские вторжения привели к разрушениям (Геродот. 1.6, 15—18), которые заставляли бежать людей из Ионии — страны, в спокойные времена считавшейся идеальной для проживания (Геродот. 1.142). И Милет, и другой прародитель понтийских колоний, Мегары в материковой Греции, страдали от
28 Чечкладзе 1990 (Е 403).
28а В латинском тексте Плиния название выглядит как Cytae (Киты). По-гречески город назывался Κύτα (русский вариант: Киты) либо, иначе, Κυταία или Κύταια (по-русски: Китея). Согласно Стефану Византийскому, это был колхидский город (у Плиния — оппи- дум), родина Медеи (Стефан Византийский. Этникон, под словом «Κύτα»; см. также: Ли- кофрон. Александра. 1309; Схолии к Ликофрону, под словом «Κύταια»). Не путать с крымским Китеем. Некоторые исследователи отождествляют кавказскую Китею с позднейшим Кутаиси. — А.З.
29 Блаватский 1964 (Е 203): 15-44; Gaidukyevich 1971 (Е 241): 15—49 (см. также: Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство (Μ.; Л., 1949): 26-42. — А.3.)\ Кошеленко, Кузнецов 1987 (Е 291); Кузнецов в: Цхалтубо-Вани. VI; Зеесг 1968 (Е 440); Советская археология 4 (1977): 86; Сидорова 1987 (Е 385).
30 Кобылина 1983 (Е 286); Кобылина 1989 (Е 287).


П. Колонизация на Черном море и на Боспоре
573
междоусобной гражданской смуты; в конце VII в. до н. э. в обоих городах у власти находились тираны: Феаген — в Мегарах и Фрасибул — в Милете. В следующем веке непримиримая распря между политическими группировками продолжилась (<аейнавты, хейромаха), что привело к свержению тиранов в Милете, а именно группировки Фоанта и Дамасенора (Плутарх. Греческие вопросы. 32; Афиней. 524а)31. Имея такие общие проблемы, эти две метрополии, похоже, решили поделить между собою доступ в Черное море, чтобы тем самым вытеснить других претендентов; лишь во второй четверти VI в. до н. э. такая установка была смягчена в интересах менее крупных ионийских городов.
Данные проблемы Милет переживал на протяжении двух поколений, пока не пригласил в качестве посредников паросцев, которые примирили милетян (Геродот. V.29); к этому времени внешнеполитическое положение Милета упрочилось благодаря долгосрочному договору с царем Крезом, а затем было подтверждено персами, предоставившими Милету особый статус среди ионийских городов (Геродот. 1.141, 143, 169). Во второй половине VI в. до н. э. он представлял собой «образцовый экспонат» ионийского великолепия (Геродот. V.28—30). В своем регионе город имел хорошего друга в лице такого островного государства, как Хиос, а также был связан крепкими узами гостеприимства с более отдаленными Афинами и Сибарисом в южной Италии (Геродот. VI.21). Хотя к этому времени программа колонизации была почти завершена — некоторые говорят о семидесяти пяти апойкиях (Сенека. Утешение к Гельвии. 7.2), другие — о девяноста (Плиний. Естественная история. V.112), — Милет извлекал большую выгоду уже из самого размаха той сети, которую составляли его дочерние города, пусть и остававшиеся независимыми32.
В Северное Причерноморье первых колонистов влек, кроме всего прочего, и фактор вакуума власти и относительно пустой земли там, что когда-то было Киммерией, а с начала VII в. до н. э. стало Скифией. Сами скифы в течение почти целого поколения находились в Верхней Азии (Геродот. 1.104—106), а именно двадцать восемь лет после того, как оказали помощь ассирийцам против мидян (примерно с 613 по 585 г. до н. э.)33,
31 КИДМ. Ш.З: 238, 309. {Аейнавты, άειναΰται, «вечноплавающие», — это прозвище Плутарх объясняет в тридцать втором «Греческом вопросе» (299С—D) следующим образом: это, дескать, члены особого суда в Милете, которые проводили совещания только на борту корабля, выйдя в открытое море. Данное объяснение неубедительно, поскольку построено по модели этиологической легенды. Согласно же Гесихию (см. под указанным словом), это были должностные лица. В таком случае, возможно, они подобны афинским навкрарам. Имеется и третий вариант толкования: это — эолийская форма, тождественная аттическому «άειναιέται» («коренные жители»). Хейромаха, «χειρομάχα», от «χειρ» («рука») и «μάχομαι» («сражаюсь»), — название одной из политических группировок в Милете: это либо те, кто сражаются легковооруженными, не имея средств на приобретение полноценного вооружения, либо те, кто зарабатывает на жизнь собственными руками, то есть ремесленники. См.: Брагинская Н.В. Примечания к «Греческим вопросам» // Плутарх. Застольные беседы (Л., 1990) 510. —А.З.)
32 КИДМ. Ш.З: 229, 258-259, 520-521.
33 Граков 1971 (Е 252): 19—20; Артамонов 1974 (Е 186): 56—57; Мелюкова 1989 (Е 320):
33.


574
Глава 9f. Боспорское царство
Рис. 26. План Киммерийского пролива и рвов
а вернувшись в степи Северного Кавказа и Южной России, они встретили здесь отпор и вступили в войну с сыновьями, родившимися, как думает Геродот, от их прежних («ослепленных») рабов (Геродот. IVЛ—2). Даже одержав победу, царские скифы не старались уничтожать греческие колонии, которые в любом случае посягали скорее на земли их менее оседлых подданных, нежели на собственно скифский кочевой ареал. Их вожди неизменно склонялись к получению подарков и «платы за защиту» от их собственных подданных и рассматривали эллинские города как источник вина и предметов роскоши (Страбон. VII.4.6). Киммерийцы и рабы- полускифы оставят после себя на Боспоре некоторые сооружения, которые потом будут использованы прибывшими сюда греками. «Киммерийскими» будут названы переправы, стены, Боспор и два городка: Ким- мерик — на Керченском полуострове и Киммерий — на Тамани (Геродот.
IV.3, 12, 20)34. Сыновья «ослепленных» рабов, как считалось, выкопали ров от Таврийских гор до самой широкой части Меотийского озера, которым можно считать оборонительный вал со рвом длиной 33 км, соединяющим Азовское море с Киммериком на южной стороне Керченского полуострова, поскольку, судя по всему, никакого рва западнее, близ Феодосии, никогда не существовало35. Другим внутренним рвом через Керченский полуостров, протянувшимся восточнее, длиной всего в 10 или 11 км,
34 Куклина 1981 (Е 299); Тохтасьев 1984 (Е 397): 142—148.
35 Масленников 1983 (Е 316): 14—22.


П. Колонизация на Черном море и на Боспоре
575
Рис. 26а. Серебряный пантикапейский триобол (известны два учтенных экземпляра). Аверс: голова льва в фас; реверс, вдавленный квадрат. Вес 2,44 г. Приблизительно 480-^37 гг. до^н. э. Место хранения: Музей Боде (Bode-Museum) (Берлин). Фото Л.-И. Любке (Публ. по: он-лайн каталог Музея Боде; см. также: Анохин В.А. Монетное дело Боспора (Киев, 1986): 136, табл. Щ.-А.З.
могла быть одна из вышеупомянутых Киммерийских стен, защищавших сократившееся киммерийское население от скифов (рис. 26)36.
Наличие этих земляных сооружений на Керченском полуострове, к тому времени уже существовавших, возможно, заставило небольшие независимые милетские и другие ионийские города задуматься о слиянии своих суверенитетов под защитой этих укреплений. Пантикапей/Апол- лония, Мирмекий, Тиритака, Кепы и, вероятно, Гермонасса могли образовать единое Боспорское государство под гегемонией Пантикапея, что нашло символическое выражение в первых серебряных монетах, выпущенных в конце VI в. до н. э. и имевших изображение львиной морды в фас — естественный выбор для монетного типа милетской колонии (рис. 26а). Сама метрополия имела на своих монетах оглядывающегося назад льва и завещала этот тип еще одному своему дочернему городу — Херсонесу во Фракии37. Возможно, около этого времени был обновлен внутренний Киммерийский ров, призванный сдерживать скифские вторжения при помощи синдов, чьи земли подвергались регулярным зимним набегам скифов, переправлявшихся сюда по льду (Геродот. IV.28).
В какой-то момент между 517 и 512 гг. до н. э. персидский Царь Дарий вторгся в Скифию через Дунай, якобы для того, чтобы наказать скифов за захват ими Верхней Азии, но еще и с целью наказать за тогдашние их грабительские налеты и ради поддержания динамики развития собственной империи. Сообщается, что Ариарамн, сатрап Каппадокии, был послан Дарием в отдельную экспедицию с тридцатью пентеконтер ами через Черное море и захватил в плен какое-то количество скифов (Ктесий. Персика. 16). Насколько далеко в Скифию углубилась экспедиция самого Дария (согласно Геродоту (IV.87), 700 тыс. человек и шесть сотен кораб¬
36 Гриневич 1946 (Е 255); Сокольский 1957 (Е 390); Масленников 1983 (Е 316): 19—22; Толстяков 1984 (Е 399): 32—37.
37 Шелов 1978 (Е 372): табл. 1.1; Анохин 1986 (Е 182): 6, табл. 1.1—8; Кгаау 1976 (В 200): 158, № 566; Шелов 1951 (Е 364): 47-48.


576
Глава 9f. Боспорское царство
лей), вопрос спорный38. Греческие города за Дунаем никак не фигурируют в этой истории. Высказывается предположение, что две экспедиции соединились, причем та, что действовала в Европе, зашла чуть дальше за земли народа, обитавшего в лесостепной зоне в среднем течении Днестра, а та, что вышла из более восточного пункта и двигалась, возможно, через Кавказский проход, достигла рек, впадающих в Азовское море и в Тана- ис (Дон). Геродот, не принимая во внимание расстояния и наличие крупных рек на этом пути, заставляет персидское войско прибыть на Дон сразу после переправы через Дунай (IV.122)39. Считалось, что последовавшее затем отступление из Скифии закончилось поражением Дария, несмотря на появление сатрапии в южной Фракии и в Пеонии и на превращение Македонии в зависимое государство. Слава скифов среди греков возросла. В южном направлении скифы владычествовали над всеми народами вплоть до Дуная, а ок. 510 до н. э., пройдя Фракию, они дошли даже до Херсонеса (Геродот. VI.40). К началу V в. до н. э. материковые греки считали, что только скифы и они сами могли сдержать, а затем и отбросить персидскую угрозу, и даже были способны организовать совместное нападение на империю (Геродот. IV.46; VI.84). Греки северопричерноморских городов должны были подчиняться требованиям признаваемой теперь всеми превосходящей силы. Они, возможно, были вынуждены принимать у себя представителей или наместников скифского царя, каковыми были Тимн (Геродот. IV. 76) или Эминак, от чьего имени чеканились монеты в Ольвии40, или же ради совместной безопасности объединяться со скифами, как, похоже, поступили по отдельности небольшие поселения Боспора на восточной стороне Керченского полуострова.
III. 	Пятое столетие до н. э.
После выдворения персов из Европы ситуацию в черноморском регионе определяли четыре силы. Скифская «степная империя» порой сталкивалась, порой вступала в союз со всё более грозной силой Одрисской династии во Фракии (Ситалк, ок. 440-424; Севф, 425-405 гг. до н. э.), выстраивавшей свою «империю» в юго-восточном углу Европы, от Стримона до Истра (Геродот. IV.77—80; Фукидид. П.100—109). При Ксерксе (486—465), Артаксерксе (464—424) и Дарии П (424-405 гг. до н. э.) Персидская держава сохраняла репутацию ближневосточного колосса, контролируя более или менее прямо земли южного побережья Черного моря и оказывая огромное культурное влияние на земли его северного побережья. С другой стороны, политическое влияние греческих метрополий было теперь еле заметным. В 494 до н. э., на исходе Ионийского восстания, Милет был
38 См. также: КИДМIV: 293-296.
39 Olmstead 1948 (F 43): 147; Черненко 1982 (Е 224): 3-4; Черненко 1984 (Е 225); Gardi- ner-Garden 1987 (E 244).
40 Виноградов 1980 (E 412): 76—78; Виноградов 1989 (E 417): 103—104.


Ш. Пятое столетие до н. э.
577
разрушен, а возродился он — лишь отчасти — только к 450-м годам до н. э.41. Мегары являлись младшим членом Пелопоннесского союза, порой от него отпадавшим, оказываясь в зависимости от Афин (459—448 гг. до н. э.) или же в их экономических тисках (432 г. до н. э.)42. Сами Афины превратились в греческую державу, обладавшую — благодаря военно- морскому флоту — длинными руками. В Понте они начали играть свою роль примерно с 471/470 г. до н. э., когда по требованию союзников Ви- зантий был отобран у Павсания, спартанского «ренегата», командовавшего греческим флотом (Фукидид. 1.128—135; Юстин. IX. 1—3). Хотя они давно были заинтересованы в северо-восточном регионе, интерес этот вылился лишь в вывод колоний по обе стороны от Геллеспонта — в Элеунт и Сигей, и в поддержку зависимого от Афин тирана у недавно синойкизи- рованных долонков на полуострове Галлиполи (ок. 545-^193 гг. до н. э.) — в государстве Херсонеса Фракийского, которое от набегов соседей защищала стена, построенная Мильтиадом поперек перешейка (Геродот.
VI.36-^1)43. Можно удивляться, почему боспорские греки не воодушевились этим недавним примером, не подновили насыпи на Керченском полуострове и не образовали объединенную политию (см. далее).
Неясно, как много зерна поступало до Персидских войн из черноморского региона в греческие города, но какое-то представление об этом можно извлечь из двух эпизодов, о которых сообщает Геродот. Близко ко времени Ионийского восстания и после его разгрома (ок. 494—493 гг. до н. э.) Гистией Милетский посчитал для себя выгодным убедить лесбосцев дать ему людей и триеры и с этой силой подстерегать и захватывать торговые корабли, идущие из Черного моря (Геродот. VI.5,26). Примерно через сорок лет Ксеркс, проводя в Абидосе смотр своих предназначенных для вторжения войск, увидел, как проходили через Геллеспонт зерновые суда, направлявшиеся из Черного моря на Эгину и в Пелопоннес, достаточно многочисленные, как он решил, чтобы участвовать в снабжении его собственной армии, когда она прибудет в Элладу; поэтому он пропустил эти корабли (Геродот. VIL 147). Потребности самих Афин в хлебе могли быть удовлетворены за счет ресурсов Сицилии и — на начальной стадии — Египта, но с середины V в. до н. э. закончившийся катастрофой поход в Египет и обострение отношений с Коринфом, как кажется, оживили афинский интерес к землям на Черном море44. По одной из версий, в этом регионе умер Аристид (Плутарх. Аристид. 26.1).
Что подвигло Афины к физическому вмешательству в дела на Понте, так это преобладавший настрой и ход событий в двух важных тамошних городах-государствах — в Синопе и в Гераклее. К тому времени Синопа имела собственную мини-сферу влияния, в которую попадали платившие
41 BartonJ.P. Milesian Politics and Athenian Propaganda c. 460-440 В. C. // JHS 82 (1962): 1-6; Meiggs 1972 (C 201): 36, 115-117, 562-565.
42 Meiggs 1972 (C 201): 160-161, 190, 202-203, 430-431.
43 КИДМШ.З: 146-147, 489-490.
44 Брашинский 1963 (E 215): 85-89; Meiggs 1972 (C 201): 264; Noonan 1973 (E 325): 241-242; Gamsey 1988 (I 55): 108-109, 117-151.


578
Глава 9f. Боспорское царство
ей подати колонисты в Котиоре, Керасунте и Трапезуйте, к тому же ее торговое и культурное присутствие в Колхиде, как о том свидетельствуют материалы «греческого» кладбища в Пичвнари, было весьма заметным45. Кроме того, на противоположной стороне Понта (Геродот. П.34) она имела связи с родственными ей городами, милетскими колониями, такими, например, как Ольвия или Истрия46, и, похоже, инициировала ту монетную чеканку, которая в качестве основного типа имела морского орла (άλιάετος): поначалу — в виде орлиной головы на аверсах самой Синопы, а затем — с «орлом на дельфине» на реверсах монет Истрии и Ольвии, как и позднейших синопских выпусков47. Эти последние монеты, похоже, следует датировать от второй половины V в. до н. э. и до заключительной части IV в. до н. э. Они, вне всякого сомнения, указывают на общее почитание Аполлона Дельфиния, но в них также выражена определенная претензия на то, что сестринские города держат под контролем находящееся между ними морское пространство и чувствуют себя в нем такими же хозяевами, как морской орел и дельфин. Еще один город, мегарская Гераклея, был потенциальным противником Афин48 — располагаясь на западном боку «талии» Черного моря, он создавал непосредственную угрозу интересам Боспора в его торговле с Эгеидой, где доминировали Афины. Однако к последней четверти V в. до н. э., если только не раньше, Гераклея обзавелась собственной колонией на юго-западной оконечности Крыма — Херсонесом, а это привело к ее вмешательству в дела на севере Понта Евксинского в начале IV в. до н. э.
Около 480 г. до н. э. города Боспора попали под власть династии Ар- хеанактидов, которая правила после этого на протяжении сорока двух лет, до того момента, когда, согласно записи Диодора под 438/437 г. до н. э., они не были смещены, правда, при неясных обстоятельствах (Диодор. ХП.31.1). Предполагается, что этот род происходил из Милета или из Митилены, поскольку известно о некоем Археанакте, который в VI в. до н. э. оставил по себе память в каждом из этих восточногреческих городов (Страбон ХШ.1, Зв48*). Ввиду более значительного присутствия Милета на Боспоре Киммерийском предпочтение следует отдать, по- видимому, милетской семье49. Археанактиды были, вероятно, неким тираническим кланом, вроде династии Мильтиада и Стесагора на Фракий-
45 Братттинский И.Б. в изд.: Сообщения Академии наук Грузинской ССР 47 (1967): 3, 759— 760; Kvirkvelia (Е 302).
46 Книпович и др. 1968 (Е 283): 13—14; Соломоник Е.И. Новые данные о связях Ольвии с Истрией // Klio 52 (1970): 427—436.
47 Hind 1976 (Е 257); Карышковский П.О. Об изображении орла и дельфина на монетах Синопы, Истрии и Ольвии Ц Нумизматика античного Причерноморья (Киев, 1982): 80—98; Кгаау, Hirmer 1966 (В 201): рис. 688—689.
48 Burstein 1976 (Е 222); Сапрыкин 1986 (Е 352).
483 В указанном месте у Страбона говорится только о том, что некий митиленец Архе- анакт возвел из камней Трои стену вокруг Сигея. — А.З.
49 Жебелёв 1953 (Е 442); Gaidukyevich 1971 (Е 241): 51; Виноградов 1980 (Е 412): 65—67; Шелов-Коведяев 1985 (Е 377): 70. Об аргументах в пользу эолийского происхождения: Блаватский 1970 (Е 205).


Ш. Пятое столетие до н. э.
579
а
b
с d
Рис. 2 7. Серебряные монеты Пантикапея/Аполлонии: [а) ок. 500—475 гт. до н. э.; (Ь) «Мирмекий», ок. 475—450 гг. до н. э.; (с) ок. 450 г. до н. э.; (d) ок. 440—425 гг. до н. э. (Публ. по: Дюков 1975 (Е 131); Анохин 1986 (Е 182); см. сноску 51 наст, гл.)
ском Херсонесе. При них крупный храм в честь Аполлона был возведен в столице — в Пантикапее, и, весьма вероятно, что тогда он назывался Аполлонией, каковое имя появляется на некоторых монетах в виде легенды «АПОЛ»50. Монетные типы Пантикапея начала V в. до н. э. имели на аверсе львиную голову и выбитое несимметричное углубление на реверсе, которое постепенно приобрело форму четырех крыльев ветряной мельницы. Легенда «АПОЛ» интерпретируется исследователями по- разному: как имя совсем другого, хотя и связанного с Пантикапеем, города Аполлонии, как имя магистрата Апол<лония>, как название монетного двора храма Аполлона или же как указание на «союзную» чеканку 6о- спорских городов51. Монетный тип с львиной головой намекает на охраняющего бога Аполлона; династия Археанакта («древнего владыки») вполне могла считать этот тип подходящим и для себя. Возможно, в течение какого-то краткого периода изгнанные аполлониаты продолжали претендовать на власть в полисе, осев при этом в другом центре. Однако акцент на названии Пантикапей вскоре сделали Спарток и Сатир, выпуская монеты с легендами «ПА», ΠΑΝ» и «ΠΑΝΤΙ», датируемыми примерно 440-400 гг. до н. э. (см. рис. 27). Сам Милет как раз в это время (450-е годы до н. э.) был разделен на общины в Леросе и Тихиуссе52, по-види- мому, сохранявшие верность связям с Афинами, и на те, которые затем расположились в главном городе, который такой лояльности не проявлял. Диодор сообщает, что некий Спарток52а «был преемником Археанак-
Шелов 1978 (Е 372): 13-14; Анохин 1986 (Е 182): 7-10; Карышковский 1962 (Е 276).
51 Карышковский 1962 (Е 276); Шелов 1978 (Е 372): 15—18; Дюков 1975 (Е 231); Gaid- ukyevich 1971 (E 241): 52—53; Пичикян 1974 (E 337): 105—110; Толсшков 1984 (E 399): 46-47, примеч. 95; Анохин 1986 (Е 182): 10—14, 25—26, ил. 1.26—27, 48.
52 Meiggs 1972 (С 201): 112.
52а У Диодора (ХП.31.1) имя этого правителя — Спартак (Σπάρτακ). —A3.


580
Глава 9f. Боспорское царство
тидов», оставляя широкую возможность для спекуляций относительно того, насколько мирным было это преемство. Впрочем, упоминаемые в другом источнике изгнанники, осевшие в Феодосии (Аноним. Перипл. 51), допускают возможность каких-то волнений, приведших к смене династии. Эту смену Диодор относит к 438/437 г. до н. э., однако произойти она могла годом или двумя ранее, поскольку несколько иных событий, указанных Диодором под этим годом, также размещены здесь ошибочно. Сообщается, что Спарток правил семь лет, из чего следует, что умер он в 430-х годах до н. э. Далее, смена династии пришлась примерно на время восстания недовольных афинских союзников — Самоса и Византия, случившегося в 440 г. до н. э. и подавленного в следующем году самим Периклом (см. также: КИДМ V: 191—193).
Вопрос о происхождении Спартока часто дебатируется. Не следует принимать всерьез возможность того, что он был эллином, синдом или сарматом либо что он происходил из остававшихся еще на Боспоре киммерийцев53. Скорее всего, он имел фракийское происхождение, при этом был не простым наемником, но членом фракийского царского рода од- рисского племени, имена представителей которого в ряде случаев идентичны именам Спартокидов — Спардок, Берисад, Комосария54. Брата царя Ситалка звали Спарадок (Фукидид. П.101.5; IV. 101.5). Возможно, в это время фракийцы, находившиеся на вершине могущества, попытались воспользоваться сложной ситуацией, в ответ на призыв с Боспора Киммерийского содействовав утверждению там представителя одного из своих родов.
Перикл решил лично обеспечить успех акциям, направленным против Самоса и Византия. Наша информация о Понтийской экспедиции Перикла не датирована, но, помещаемая после восстания на Самосе и в Византии, она лучше всего соотносится примерно с 438-436 гг. до н. э.55.
Он вошел в Понт с крупным, хорошо оснащенным флотом, выполнил всё, о чем греческие города просили его, и установил с ними дружественные отношения. Но соседним варварским племенам, их царям и династам он продемонстрировал размах могущества Афин, свободу их действий и дерзость: афиняне плавали где хотели и на море вели себя как его полные хозяева. Жителям Синопы он оставил тринадцать кораблей и какое-то количество воинов под командой Ламаха — для противодействия тирану Тимесилею (Плутарх. Перикл. 20).
Прямо упомянута лишь одна акция Перикла — изгнание Тимесилея, чье имя теперь распознано на одной надписи из Ольвии56. В дополнение к этому афиняне постановили отправить в Синопу шестьсот своих граждан
53 Блаватская 1959 (Е 190): 26—38; Блаватский 1976 (Е 206).
54 Гайдукевич 1966 (Е 240); Гайдукевич 1971 (Е 241): 66-68. Недавняя работа В.П. Яй- ленко обнаруживает значительную неразбериху в вопросе о корнях династии: последняя была то ли «местной скифской», точнее «фрако-иранской», то ли «грекоскифской» (Яй- ленко 1990 (Е 432): 286, 308).
55 Meiggs 1972 (С 201): 199.
56 Виноградов 1981 (Е 415); Виноградов 1989 (Е 417).


Ш. Пятое столетие до н. э.
581
в качестве колонистов. В дальнейшем эти люди могли помочь новой афинской колонии, выведенной Афеноклом в город Амис, который был переименован в Пирей (Страбон. ХП.3.14) и начал выпускать монеты с совами афинского типа на реверсе57. Примерно тогда же была основана еще одна афинская колония — в Астаке в Пропонтиде (Страбон. ХП.4.2)58.
Среди местных народов, которым Периклова экспедиция внушила благоговейный страх, были, несомненно, пафлагонцы, населявшие внутренние области Синопы, и капподокийцы, жившие вокруг Амиса /Пирея, однако фраза «плавали где хотели» и «на море вели себя как его полные хозяева» намекает на гораздо более масштабное вмешательство в местные дела. По крайней мере, кажется вполне возможным, что Перикл проплыл от Синопы до Боспора с намерением усмирить там волнения и помочь утвердиться недавно получившему власть Спартоку либо «продемонстрировать флаг» в здешних водах. В любом случае, афиняне обладали достаточной силой, чтобы оставить форпост в Нимфее, который, находясь прямо за валом и рвом Тиритаки, оказывался вне зоны, защищенной от налетов скифской конницы, и имел прямые контакты со скифами, о чем свидетельствуют курганные захоронения вокруг Нимфея59. Нимфей оставался независимым от Боспора примерно до 405 г. до н. э. и в последней четверти столетия даже выпускал собственные монеты. Потом он был передан афинянином Гилоном (дед Демосфена по матери) боспорскому тирану на условиях, которые Эсхин изображает как постыдные, хотя Гилон, по-видимому, не имел особого выбора, учитывая то положение, в каком оказались Афины в конце Пелопоннесской войны (Эсхин. Ш.171—172). От Сатира, следующего [боспорского] правителя, Гилон получил в дар область города Кепы — взамен Нимфея. Пока Нимфей оставался под афинским господством, он, как сообщается, платил один талант в качестве фороса (годового союзного взноса) (Кратер. FGrH 342 F 8), и существует вероятность того, что несколько фрагментированных названий в Афинских податных списках за 425 г. до н. э. относятся именно к городам Северного Причерноморья60. Засвидетельствовано, что афинский флот действовал в понтийском регионе, по крайней мере, еще однажды: стратег Ламах находился здесь в 424 до н. э., пытаясь собрать с Гераклеи недоимки по дани, что ему сделать, впрочем, не удалось, поскольку из-за внезапного ливня и сильнейшего наводнения он потерял все свои корабли и вынужден был возвращаться назад по суше и с большими затруднениями (Фукидид. IV.75.1—2). И всё же Афины — благодаря силе, продемонстрированной Периклом, — на протяжении примерно трех десятилетий обладали влиянием и форпостами на Черном море; зона их интересов охватывала Синопу, Амис и путь в Колхиду, как и Боспор, а также
57 Head 1911 (В 196): 496; Malloy 1970 (Е 309).
58 Meiggs 1972 (С 201): 198.
59 Силантьева 1959 (Е 386): 93-97; Vickers 1979 (Е 410): 9-50; Яковенко 1981 (Е 433); Толстяков 1984 (Е 399): 41—44.
60 ATL i: 527-529, 557; Meiggs 1972 (С 201): 328-329.


582
Глава 9f. Боспорское царство
более близкие города — Аполлонию Понтийскую и Гераклею61. Влияние это заметно ослабло в 411 г. до н. э. в связи с Ионийским восстанием; Ал- кивиад, устроив в 410 г. до н. э. таможенный пост в Хрисополе, расположенном выше по течению от Византия на Боспоре Фракийском, начал взыскивать десятипроцентный сбор со всех торговых судов, плывущих из Черного моря, что, вероятно, говорит, с одной стороны, о нежелании заходить в Черное море с большими силами, а с другой — о понимании Афинами необходимости гарантировать собственный грузооборот и обеспечивать значительные доходы (Ксенофонт. Греческая история. 1.22). К 405 г. до н. э. все афиняне вынуждены были вернуться в родной город в результате проведенных Лисандром — после битвы при Эгоспотамах — мер по их, афинян, «выметанию» отовсюду. К этому времени или вскоре афинские гарнизоны и колонисты должны были уйти из упомянутых форпостов. Утрата этой жизненно важной линии снабжения привела к капитуляции уже самих Афин (Ксенофонт. Греческая история. П.2.9).
Спартоку, правившему Боспором семь лет, наследовал его сын Сатир (Диодор. ХП.36.161а). Вероятно, он был архонтом (с особыми полномочиями) Боспорского государства, однако о его титуле ничего не известно. В античности династия не называлась по его имени (не называлась она и по имени Спартока. —A3.) — родословная линия была известна как Лев- кониды (Элиан. Пестрые рассказы. VI. 13) или как «дом Перисада и Лев- кона» (Страбон. Vn.4.4). Сатир, вероятно, правил один, хотя и с некоторым участием в тирании (τυραννις) его сыновей — Левкона, Метродора и Горгиппа.
У Диодора (ХП.36.1) появляется фигура некоего Селевка, который будто бы «царствовал» сорок лет после смерти Спартока; получается, что годы правления этого (неизвестного по другим источникам) Селевка накладываются на сорок четыре года правления Сатира (433/432—389/ 388 гг. до н. э.); вне всякого сомнения, это стало следствием описки в рукописи Диодора — вместо Сатира здесь значится Селевк (ответственным за эту ошибку мог быть как сам Диодор, так и позднейший переписчик. — А.З.); предпринимающиеся периодически попытки выдумать соправителя Боспорского государства по имени Селевк, неизвестного по другим источникам и имеющего необычное для Боспора имя, вряд ли можно признать убедительными. В боспорской династической истории нет никаких свидетельств о практике полностью совместного правления на столь ранней стадии62. Правление Сатира было долгим и успешным, и
61 ATLI: 528, 539, Nо 38; П: 46, 126, фр. 38; MerittB.D., West А.В. The Athenian Assessment of 425 B.C. (Ann Arbor, 1934): 26, 29, 68 и ил.
61 a В этом месте у Диодора сказано, что, «после того как умер царь Боспора Спартак, Селевк принял власть и царствовал сорок лет». По этому поводу см. замечания Дж. Хин- да в следующем абзаце основного текста. — А.3.
62 Werner 1955 (Е 425): 418-419; Брашинский 1965 (Е 216); Грач 1968 (Е 247); Tuplin 1982 (Е 404): 126—127. О недавней попытке воскресить не только Селевка, но также и Спартока П, отца Сатира, см.: Яйленко 1990 (Е 432): 286, примеч. 102, 307. (Красивая, но неубедительная гипотеза периодически появляется — несмотря на всю критику — и в более поздних работах. Так, без всякой тени сомнения, не как гипотеза, а как твердо уста-


Ш. Пятое столетие до н. э.
583
а
b
с
d
Рис. 28. Монеты четырех государств Боспора: [а) Нимфей, серебро, ок. 425—400 гг. до н. э.; (Ь) синды, серебро, ок. 425—400 гг. до н. э.;
(с) Феодосия, серебро, ок. 400—375 гг. до н. э.; [d] Пантикапей, золото, ок. 350—325 гг. до н. э. (Публ. по: Шелов 1978 (Е 372); Анохин 1986 (Е 182); cp.: Kraay, Hirmer 1966 (В 201): рис. 440—441.)
оно совпало с возросшей потребностью Афин в контрактах для обеспечения хлебных поставок, но он, вероятно, извлекал выгоду также и из потребностей других городов, например, Митилены в 428 г. до н. э. (Фукидид. Ш.2.2). Незадолго до 405 г.до н. э. сыновья состоятельных афинян находили полезным и приятным заниматься делами на Боспоре (Лисий.
XVI.4). К 394 г. до н. э. один «боспорец» считался человеком, расположенным к Афинам и заслуживающим благодарности за предоставление особых привилегий афинским хлебным кораблям (Исократ. XVII.3—5). С приобретением Нимфея государство Сатира, несомненно, нарастило политические мускулы и теперь включало не только милетские Кепы, но и колонии на Таманском полуострове — Гермонассу и Фанагорию.
В последней четверти V в. до н. э. Нимфей отчеканил несколько единичных серий малых серебряных монет (драхм, диоболов и полуоболов) с головой нимфы на аверсе и виноградной гроздью — на реверсе, каковая чеканка прекратилась, вероятно, когда Гилон передал город Сатиру (рис. 28я)63. Примерно между 425 и 400 гг. до н. э. Синды выпустили в трех сериях монеты с номиналами от триобола до четверти обола. Их типы показывают: на аверсах — Геракла, испытывающего струну своего
новленный факт, она излагается, напр., в изд.: Анохин В.А. История Боспора Киммерийского (Киев, 1999): 38—39. Существуют и другие теории. Так, напр., Е.А. Молев считает, что Селевк — это реальный правитель, не принадлежавший к роду Спартокидов и захватавший власть в результате переворота; правил он, будто бы, между Спартаком I и Сатиром и не сорок лет, а четыре года; см.: Молев Е.А. Спартак и первые Спартокиды на Боспоре // Античный мир и археология 10 (1999): 34 — с полезными ссылками на более раннюю
ЛИТ( л


584
Глава 9f. Боспорское царство
лука; голову Геракла; бычью морду; грифона с пшеничным зерном (рис. 28й); а на реверсах — сову с размахнутыми крыльями (однажды), а также лошадиную голову (пять раз), сопровождаемую этниконом «ΣΙΝΔΩΝ» («[монета] синдов»)64. Типы с Гераклом указывают скорее на знаменитые странствия героя по северному Причерноморью, нежели на какую-то связь с Гераклеей Понтийской, расположенной на противоположной стороне моря. Грифон являлся городской эмблемой Теоса — метрополии Фанагории и мог быть заимствован оттуда, но вместе с тем грифоны были монстрами, прекрасно ассоциировавшимися с регионом к востоку от Скифии и Синдики. Пшеничное зерно — символ, типичный для синдов, а в будущем он обнаруживается на боспорских монетах, рекламирующих местную продукцию. Афинская колония в Амисе, или же афинское влияние вообще, могло способствовать созданию синдского типа с совой, тогда как постоянное появление лошадиной головы на реверсах, возможно, превращает ее в особую эмблему этого племени, у которого могилы вождей изобилуют конскими захоронениями. Эти выглядящие очень по-эллински монеты выпускались, похоже, греческими изготовителями штампов, работавшими скорее для какого-то сильно эллинизированного племени, нежели для того местечка на побережье, которое называлось Синдской гаванью65. Эти выпуски прекратились, возможно, в период с 400 по 375 г. до н. э.
Фанагория была третьим боспорским государством, чеканившим серебряные монеты в последние два десятилетия V в. до н. э. В 420-х годах до н. э. этот город непродолжительное время также мог выпускать монеты с львиной головой, поскольку одна такая монета имела на реверсе легенду «ФА». Теперь Фанагория чеканила две серии монет, от драхмы до полуобола: на аверсах — голова юноши или бородатого Кабира (хтони- ческий бог) в конусообразном головном уборе, на реверсах — бычья морда и пшеничное зерно66. Возможно, аверсы заключают в себе какое-то непонятное для нас указание на имя основателя — Фанагора. Эта серия также завершается примерно на рубеже 5—4-го столетий.
IV. Ранние Спартокиды:
АРХОНТЫ ИЛИ ТИРАНЫ-ВАРВАРЫ?
Сатир правил Боспорским государством до 389/388 г. до н. э., когда его сменил сын Левкои, остававшийся у власти сорок лет — вплоть до 349/ 348 г. до н. э. (Диодор. XTV.93; XVL31.6). В последующие пять лет два сына последнего, Спарток II и Перисад I, властвовали совместно. По
64 Шелов 1978 (Е 372): 27-31; Анохин 1986 (Е 182): 14, 19-20.
65 Шелов 1949 (Е 361); Шилов В.П. Синдские монеты // Советская археология. XV (1951): 205—215; Шелов Д.Б. в сб.: Цхалтубо II (1979): 232—247; Шелов-Коведяев 1985 (Е 378): 126-128.
66 Шелов 1978 (Е 372): 31-32; Анохин 1986 (Е 182): 29-30.


IV. Ранние Спартокидьи архонты или тираны-варвары?
585
смерти Спартока П дальнейшие тридцать три года Перисад I правил один. Диодор представляет всё так, как если бы Перисад был преемником Спартока, и отводит ему тридцать восемь лет единоличного правления, что увеличивает на пять лет общее время этой династии (Диодор.
XVI.52.10), но эту ошибку легко исправить с помощью одного афинского постановления от 347/346 г. до н. э. [IG П2 212; Tod No 167; Harding No 82)67. По смерти Перисада его три сына, Сатир П, Притан и Евмел, развязали братоубийственную войну, вовлекая в качестве союзников скифских и сарматских вождей. Сатир П и Притан девять месяцев правили совместно, затем — очень недолго — один Притан. Евмел, вышедший победителем из этой междоусобицы, царствовал единолично пять лет и пять месяцев, с 310/309 по 304/303 г. до н. э., проводя амбициозную политику, ареной для которой был весь черноморский регион (Диодор. XX. 100.7).
Период стабильности наступил с восшествием на престол сына Евме- ла, Спартока Ш, который первым стал именоваться царем в отношении всех частей своих владений;67а властвовал он до 284/283 г. до н. э.68. К концу этой череды правлений власть оставалась у рода Левконидов, или у «тех, которые начинаются с Перисада и Левкона», уже более полутора сотен лет, то есть на протяжении Пелопоннесской войны, спартанской и фиванской гегемоний, в период Второго Афинского морского союза, а также в эпоху правлений Филиппа П, Александра Великого и его первых преемников, таких как Лисимах. С тех пор как Сатир I пришел к власти, вряд ли правление хотя бы одного из архонтов длилось менее двадцати лет, если не считать периода самой братоубийственной войны 310/309 г. до н. э. и времени сразу после нее.
В глазах сторонних наблюдателей эти правители были либо «тиранами», либо «династами», к тому же еще и варварами, хотя от них могли ожидать дружелюбного отношения и предоставления афинским купцам и торговым судам особых уступок, а афиняне могли обмениваться с ними официальными почестями. Обычно эти владыки упоминаются так, как если бы они были частными лицами и не обладали никаким официальным титулом. О Сатире говорится как о «Сатире в Понте» (Лисий. XVI.4), а он сам и его семья названы «тиранами» в рассказе о том, как они получили Нимфей от афинского представителя Гилона (Эсхин. Ш.171). Лев-
67 Яйленко 1990 (Е 432): 286 — автор следует Диодору буквально, считая, что пять лет Спартока — это скорее время его единоличного правления, нежели период совместного правления с Перисадом.
б7а То есть он стал именоваться царем не только по отношению к подвластным племенам, но и по отношению к греческим городам. — А.З.
68 Используя addendum № 4 к «Корпусу боспорских надписей» (с. 937—938), В.П. Яйленко выводит некоего Селевка, сына Евмел а; однако фрагмент, оставшийся здесь от какого- то имени, вряд ли может доказать существование до сих пор не известного правителя, см.: Яйленко 1990 (Е 432): 299—301. (В данной надписи из Горгиппии, КБН add. 4, от искомого имени хорошо сохранилось лишь окончание «-ΚΟΣ», хотя А.И. Болтунова (ВДИ 3 (1963): 136 сл.) считает возможным прочитать еще одну букву — «-ΤΚΟΣ», что позволяет ей различить здесь имя ΣΕΛΕΥΚΟΣ (Селевк). О серьезных сомнениях по поводу такой реконструкции см. соответствующий комментарий к этой надписи: КБН: 938. — А.З.)


586
Глава 9f. Боспорское царство
кона и Перисада афинские писатели этого времени обычно обозначают как «тиранов» и «динасгов», хотя у писателей римского времени, зависевших от эллинистических представлений о царской власти, они часто называются «царями». Лишь Демосфен (ХХ.29, 31) приближается к официальной тигулатуре, используя термин «архонт», и одновременно отражает афинский интерес, описывая Левкона как «κύριος του σίτου» («хозяин хлебных поставок»).
На официальных надписях боспорского региона Спарток I и Сатир I не фигурируют, но Левкои на них появляется, поначалу именуясь просто «сыном Сатира, пантикапейцем» [КБН 37), а позднее — «архонтом Бос- пора». Возможно, чуть позднее он стал называться также «архонтом Бос- пора и Феодосии» [КБН 1111), а вскоре еще и — дополнительно к данному титулу — «царем синдов, торетов, дандариев и псессов» [КБН б, 1037— 1038) либо «синдов и всех маитов» (т. е. меотов. —A3.) {КБН Щ. Перисад I также претендует на эти последние титулы [КБН 10, 11, 1039—1040), но еще добавляет царствование над другими племенами — фатеями и до- схами [КБН 9, 972, 1015). Синды, тореты и дандарии вновь перечисляются как находящиеся под его властью [КБН 1014). Стихотворная надпись, найденная в Пантикапее, идет еще дальше и называет Перисада «правителем всей земли, которая лежит между крайними пределами тавров и границами Кавказской земли» [КБН 113)69. В связи с этим, впрочем, интересно отметить: нам неизвестны случаи, чтобы кто-либо претендовал на власть над скифами, занимавшими северную часть Крыма и степи к северу от Меотийского озера, так что последняя надпись, должно быть, имеет в виду контроль над Феодосией.
Спартокидов окружали парадинасты («причастники власти». —A3.) — члены «тиранического» рода, как и в случае с Одрисской династией во Фракии70. Сатир имел сына Метродора, который был передан меотам в качестве заложника (Полиен. УШ.55). Горгипп, похоже, получил при Сатире некие ответственные поручения, а при Левконе он, возможно, в течение долгого времени управлял Синдской гаванью, переименованной в Горгиппию;71 его дочь, Комосария, вышла замуж за Перисада I [КБН 1015). Вместе со Спартаком П и Перисад ом I в почетном декрете, принятом в Афинах в 347/346 г. до н. э., упоминается их брат Аполлоний, хотя высшей властью он и не обладал [IG П2 212; Tod № 167; Harding № 82). Положение последнего чем-то напоминает положение Гиппарха при Гип- пии в Афинах между 528 и 514 гг. до н. э. Мы уже видели, что Спарток П и Перисад I правили совместно вплоть до смерти первого и что Сатир П и Притан также правили вместе в течение девяти месяцев, однако, по существу, совместная высшая власть, как представляется, нормой не была, и последний случай, которым закончилась гражданская война, отнюдь не является удачным примером такой коллегиальной власти. Позднейшие
69 Wormell 1946 (Е 428): 49-71; Белова 1967 (Е 187); Bosi 1967 (Е 211); Tod № 115 А-С, 163, 171А-Е, р. 209; Hansen 1983/1989 (В 142): 885.
70 Шелов-Коведяев 1985 (Е 378): 180.
71 Кругликова 1971 (Е 293).


IV. Ранние Спартокидьи архонты или тираны-варвары?
587
Спартокиды правили поодиночке, потому, вероятно, лишь один человек мог обладать в одно время титулом басилевса,, то есть царя (βασιλεύς). Дата принятия титула «царь» в Боспоре, как и в отношении меотийских племен, неизвестна, но этот титул явно использовался ко времени Спартака Ш, сына Евмела, чьи надписи содержат новую формулу «архонт и царь» [КБН 974, 1043) и выражение «в царствование» («βασιλεύοντος». — КБН 19.) Этот Спартак назван «царем» также в афинском декрете от 285/284 г. до н. э. [IG П2 653). В то время принятие царского титула было модным, ибо двенадцатью годами ранее то же самое сделал Зипоит Ви- финский (297/296 г. до н. э.), и это обстоятельство привело к появлению календарной эры, которая будет реально использоваться в Понте и на Боспоре с конца I в. до н. э.72.
Что касается более ранней практики, то она, по всей видимости, носила типично тиранический характер — пожизненное единоличное правление архонта с участием во власти одного или нескольких сыновей, что и объясняет частые ссылки на боспорских «правителей» (во множественном числе). Братья, шурины и зятья [парадинасты] могли действовать также в качестве наместников городов или областей — при отсутствии всякого реального политического разделения государства. Сопей, отец одного из клиентов Исократа, был как раз таким наместником большой территории и крупным военачальником. Он впал в немилость у Сатира, боявшегося заговоров, потом вернул благосклонность последнего и даже женился на его дочери (Исократ. ХУП Трапедзитик. 3,5, 11, 57). Гилон стал наместником Кеп, а Стратокл [КБН 6) мог дать свое имя не найденному пока археологами городу — Стратоклее, как Горгипп — Горгиппии.
К концу правления Сатира его государство обладало большим весом в греческом мире и продолжало расширяться как в восточном, так и в западном направлениях73. Впрочем, отношения с синдами и Феодосией были непростыми. В Синдике он попытался вернуть на трон свергнутого Гекатея, тамошнего царя. При этом он выдал за него свою дочь, спровоцировав тем войну с меотами, которые подняли против него оружие от имени Тигратао, прежней жены Гекатея, меотки по происхождению. Один из сыновей Сатира, Метродор, был взят меотами в заложники. Сатир, когда из-за войны его страна наполнилась ужасами грабежай и убийств и все его дела пошли под откос, умер, «впав в отчаяние», как говорит Полиен (УШ.55). В течение следующего десятилетия или около того, примерно в 390—380 гг. до н. э., войну успешно завершит Левкои, присоединив синдов к своему государству74. Говорили, что в действительности Сатир умер в ходе осады Феодосии; его, вне всяких сомнений, привлекал тот факт, что этот город имел гавань, реже покрывавшуюся
72 Perl G. в изд.: Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums (ed.J. Harmatta. Amsterdam, 1968): 299—330.
73 Анфимов 1967 (E 179): 128 слл.; Шелов-Коведяев 1985 (E 378): 89—144; Gardiner- Garden 1986 (E 243).
74 Берзин 1958 (E 189); Устинова 1966 (E 405); Kniskol 1974 (E 296); Шелов-Коведяев 1989 (E 381).


588
Глава 9f. Боспорское царство
льдом и способную вместить до сотни кораблей (Страбон. VIL4.4), к тому же дело усугублялось готовностью Феодосии давать убежище врагам Сатира, если только соответствующие указания источника относятся к этому времени (Аноним. Перипл. 51).
Гераклея, находившаяся по ту сторону Черного моря, оказала Феодосии поддержку, и война из начальной фазы, закончившейся со смертью Сатира, который еще застал освобождение города от осады (Полнен.
V.23), перешла в действительно затяжную борьбу, в ходе которой гера- клейский флот опустошал земли Аевкона в восточном Крыму ([Аристотель.] Экономика. П.2.8, 1347b). Его войско испытывало проблемы и с командным составом (Полнен. VL9.3), и на поле брани (VL9.4), были трудности и с финансами; сообщается, что он прибег к следующей мере: приказав, чтобы граждане принесли имеющиеся у них монеты, он перечеканил их, поставив на каждой двойную от прежней цену (VI.9.1). С данным эпизодом связана еще одна история — о том, какую хитрость применил Мемнон Родосский, чтобы выяснить истинный людской потенциал боспорского войска (V.44.1). Война, вероятно, завершилась примерно к 370 г. до н. э., и Феодосия была аннексирована75, получив имя жены или сестры Левкона [Схолии к Демосфену. ХХ.ЗЗ). К 355 г. до н. э. Левкои восстановил портовые сооружения, и результат был впечатляющим (Демосфен. ХХ.ЗЗ). Намерения Гераклеи, судя по всему, состояли в том, чтобы защитить свою расположенную в юго-западном Крыму колонию, Херсо- нес, но также и в том, чтобы сохранить для самой себя свободный доступ к продукции богатых земель вокруг Феодосии и чтобы сдержать растущую силу боспорских правителей. В этом последнем пункте Гераклея определенно потерпела неудачу и уже через несколько лет сама оказалась под властью династии тиранов (с 364 г. до н. э.).
Все эти события и честолюбивые намерения отразились на развитии монетного дела Боспора. Автономная чеканка Феодосией собственных монет сошла на нет, вероятно, в промежуток между 380 и 375 гг. до н. э. Этот город выпустил две серии серебряных драхм, диоболов и полуобо- лов (гемиоболов), а также какие-то бронзовые монеты (денежный кризис?)76. На их аверсах — голова с кучерявой бородой (рис. 28с), голова Афины в округлом шлеме и голова Геракла, а на реверсах — голова быка, а также 6украний1Ьа, украшенный гирляндой, и палица; при этом все типы имеют легенду «ΦΕΟΔΟ». Букраний, символизирующий жертвенное животное, в данном случае, возможно, является своеобразным каламбуром и обыгрывает название города — «Фео + досия», «дар богу». Боспорские монеты продолжали выпускаться от имени граждан Пантикапея. Серебряные сохранили на аверсах львиную морду в фас и на реверсах — голо¬
/5 Шелов 1950 (Е 363) и 1957 (Е 370); Блаватский В.Д. Феодосия VI—IV вв. до н. э. и ее название Ц Советская археология IV (1981): 21—29; Burstein 1974 (Е 221); Шелов-Коведяев 1986 (Е 380).
76 	Шелов 1978 (Е 372): 25-26; Анохин 1986 (Е 182): 15, 29-30; Золотарев 1984 (Е 450). 76а Букраний (βουκράνιον) — изображение бычьей морды в фас. — A3.


IV. Ранние Спартокидъи архонты или тираны-варвары?
589
ву барана77. Позднее, видимо по смерти Сатира, на аверсах серебряных монет появляется голова сатира; на самых ранних она украшена венком из плюща; на обороте — либо передняя часть осётр а, либо лев, шагающий влево, либо голова льва в профиль. Здесь, судя по всему, заключен парный намек на милетского Аполлона, попечителя при выведении колонии, и на Сатира, недавно заложившего основы для процветания государства78. Чеканившиеся примерно с 375 г. до н. э. на протяжении около шестидесяти лет впечатляющие золотые монеты (выпускались по системе электро- вых статеров; изготавливались также и золотые гекты78а) демонстрируют богатство Пантикапея при Левконе и Перисаде. Они исполнены в великолепном стиле и имеют весьма характерные типы. На лицевой стороне — голова сатира либо в профиль, либо в три четверти, а на реверсе — уникальный образ рогатого грифона с головой льва в позе «passant et regardant»7815, стоящего при этом поверх пшеничного колоса и сжимающего дротик в своей пасти (рис. 2Sd)79. Львиноголовый грифон указывает на мифического врага персов, но это конечно же еще и «грифон, стерегущий золото». Зажав в клыках дротик, это существо сшит на страже золота Пантикапейского государства — золота, на изделии из которого он и изображен. Источник богатства указан далее: пшеничный колос, который в этом смысле аналогичен осётру, использовавшемуся в качестве символа на серебряных пантикапейских монетах того же времени и указывавшему на второй источник богатства80. В самом деле, зерно из собственных боспорских владений на востоке Керченского полуострова и в Синдике вполне может объяснить обилие золота в боспорских сундуках в IV в. до н. э. Нет нужды объяснять это богатство, предполагая какую-то масштабную зерновую торговлю с обширными скифскими областями81. Также совсем необязательно, чтобы боспорское золото, использовавшееся в украшении изделий из металла, поступало из каких-то очень отдаленных земель, от обитавших на западе агафирсов или от аримаспов из Центральной Азии, хотя скифские золотые сокровища, возможно, были смоделированы по образцам того золота, которое было получено в качестве «даров» из этих источников. Боспорское золото, скорее, могло стать одним из результатов экспорта зерна и соленой рыбы в Грецию; металл, в конечном итоге, поступал из фрако-македонских и колхидских золотых месторождений, а серебро — из фракийских и афинских серебряных рудников82.
77 Шелов 1978 (Е 372): 14-15; Анохин 1986 (Е 182): 8-9.
78 Шелов 1978 (Е 372): 83; Анохин 1986 (Е 182): 9.
78а Гекта — монета, равная одной шестой статера. — A3.
78b Passant et regardant [фр. — «шагающий и смотрящий») — имеется в виду поза геральдического животного: идущий с поднятой правой передней лапой и развернувший голову прямо на зрителя. — A3.
79 Шелов 1978 (Е 372): 79-82; Анохин 1986 (Е 182): 32-34; Kraay, Hiimer 1966 (В 201): рис. 440—441 и вклейка 15.
80 Hill 1923 (D 197); Шелов 1950 (Е 362); Brabich 1959 (Е 214).
81 Брашинский 1963 (Е 215); Щеглов 1987 (Е 356).
82 Манцевич 1950 (Е 310) и 1962 (Е 311); Зограф 1972 (Е 448).


590
Глава 9f. Боспорское царство
На заре IV в. до н. э. Афины поначалу были очень слабыми, затем, после битвы при Книде в 394 г. до н. э., они частично восстановились, а с образованием Второго Афинского союза в 378/377 г. до н. э. ситуация поменялась кардинально. Впрочем, они не могли диктовать свои условия и распоряжаться зерновым импортом в города Эгеиды, как они это делали в V в. до н. э. в случаях с Мефоной (7G I3 61; М—L Nq 65) и Афитием (7G I3 62), считая такой контроль почти что своим правом и обычной практикой ([Ксенофонт.] Афинская политая. П.12). Теперь афиняне были признательны Сатиру и его полководцу Сопею уже за то, что они предоставили их торговым судам право экзагоге (έξαγωγή, право вывоза) в условиях неурожая хлеба, когда прочие возвращались восвояси пустыми (Исократ.
XVII.57). В зерне, несомненно, нуждались и другие города, например Митилена, импортировавшая хлеб из Боспора (7G ХП 2.3; Tod Nо 163)83. Но именно Афины, как оказывается, до 350-х годов до н. э. и в дальнейшем надеялись на понтийское зерно как в обычные времена, так и в периоды кризисов, например, в условиях голода или при отпадении значительной части их новых союзников83'1 (357 г. до н. э.). Речи Демосфена, «Против Лептина» (XX; ок. 355 г. до н. э.) и «Против Формиона» (XXXIV; ок. 328/326 г. до н. э.), а также постановления афинского народа (347/346 г. до н. э.) в честь трех сыновей Левкона (7G П2 212) и еще одна, более поздняя (7G П2 653) — в честь Спартока Ш (285/284 г. до н. э.), взятые вместе, дают обильные современные свидетельства по такой торговле84. Это отразилось в присвоении каждому из них статуса, аналогичного современному «режиму наибольшего благоприятствования». Боспорские династы дали афинянам право преимущественной покупки зерна и освободили их от таможенных пошлин (сбор в размере Узо-й), принимая во внимание долгосрочную гарантированность потребностей такого важного контрагента. Афиняне, в свою очередь, даровали главам этого рода афинское гражданство, свободу от налогов (<ателию), золотые венки и установили статуи, сначала разместив их на Агоре, а затем — на Акрополе. Они были почтены как «гостеприимны» и «благодетели» афинян. Эти отношения, берущие начало во времена Сатира, возможно, вскоре после Коринфской войны ок. 394 г. до н. э.85, постепенно модифицировались в такие, в которых Афины оказывались более слабой стороной, а их зависимость от доброй воли боспорских правителей обозначалась всё отчетливее.
Хлебные поставки не всегда были надежны, даже если корабли уже находились на пути в Афины, поскольку во времена войны и голода отдельные города могли задерживать суда с зерном86. Речь идет о Византие, Халкедоне и Кизике — на подступах к Черному морю, и о Хиосе, Косе,
83 Heisserer 1984 (В 144): 121.
æa Имеется в виду Союзническая война, когда против Афин восстали Родос, Кос, Хиос и Византии. — A3.
84 Брашинский 1965 (Е 215): 125-126.
85 Tuplin 1982 (Е 404).
86 de Ste Croix G. Origins of the Peloponnesian War (London, 1972): 47, Приложение УШ:
514.


IV. Ранние Спартокиды: архонты или тираны-варвары?
591
Родосе, а также силах Филиппа Македонского — в Эгеиде. Все они перехватывали зерновые транспорты в период между 362 и 338 гг. до н. э. На Черном море Гераклея при династе Дионисии захватила в 330/329 г. до н. э. грузовой корабль какого-то купца, направлявшегося с партией зерна в Афины [IG П2 360.35-40). Известен и случай, когда Афины предоставили почести двум торговцам из Гераклеи за оказанные теми услуги [IG П2 408). Размах торговых интересов на Боспоре можно видеть по надписям — от IV в. до н. э. и от эллинистического периода — из трех главных городов: Пантикапея, Фанагории и Горгиппии. В этих текстах фигурируют мужчины и женщины из Херсонеса [КБН 173), Гераклеи [КБН 923, 925), Синопы [КБН 218), Пирея/Амиса [КБН 1 и 249—250), Халкедона (2), Колофона (248), Хиоса (1233) и Сиракуз (203). Также известно о золотом венке [IG П2 1485.22), посланном в Афины Спартоком Ш в конце 4-го столетия (возможно, в 306 г. до н. э.), что предвещает целый ряд подобных подарков, отправленных позднеэллинистическими правителями Бос- пора в крупные центры греческого мира, с которыми они поддерживали тесные отношения87.
На протяжении IV в. до н. э. относительная влиятельность Ольвии — в сравнении с Боспором — начинает уменьшаться, главным образом по той причине, что она оставалась небольшим, в каком-то смысле изолированным полисом, подверженным давлению скифов, а когда позднее этот фактор исчез, возникло давление со стороны скиров, галатов, фисаматов и савдаратов, из коих два последних племени относились, вероятно, к сарматам87  88. В этих условиях интерес греков метрополии неизбежно переориентировался на более крупный и более гарантированный источник снабжения, расположенный восточнее. В приписываемой Демосфену речи «Против Лакрита» (XXXV; ок. 341/340 г. до н. э.) плавание в северо- западную часть Понта (через Ольвию) представлено как альтернативный выбор, перед которым стоит некий торговец. Главным средством обмена у таких купцов были электровые статеры, известные как кизикиныf8* если в V в. до н. э. они представлены еще очень скромно, то вот от IV в. до н. э. сохранились крупные клады таких монет89.
Почти всю первую половину IV в. до н. э. скифы были объединены и представляли собой главную силу на необъятных просторах от Дуная до Дона. Ими правил царь Атей, чей возраст перевалил за девяносто; он пал в битве против Филиппа Македонского, после чего огромная конгломера¬
87 Burstein 1978 (Е 223): 181—185; Lewis D.M. в изд.: Knoepfler (ed.) Comptes et inventaires dans la cité grecque (Neuchâtel, 1988): 303.
88 Levi 1985 (E 306); Каллистов Д.П. в изд.: Welskopf (ed.) 1974 (C 83): 551—586.
8821 Кизикин — электровая монета, чеканившаяся в VI—IV вв. до н. э. греческим полисом Кизиком, расположенном на южном берегу Пропонтиды; была широко распространена в черноморском регионе. — A3.
89 Шелов 1949 (Е 359); Булатович С.А. Клад кизикинов из Орловки // ВДИ 2 (1970): 73—86; Он же. Клад кизикинов из Ольвии // Советская археология П (1970): 222—224; Булатович С.А. О классификации и хронологии электровых монет Кизика Ц Нумизматика античного Причерноморья (Киев, 1982): 98—105.


592
Глава 9f. Боспорское царство
ция скифских племен, в которой господствовали Σκύθαι βασιλείς893, начала распадаться90. Перисад вел со скифами войну, которая отвлекала его от организации зерновых поставок в Афины (Демосфен. XXXIV. Против Формиона. 8). Впрочем, военные действия велись, судя по всему, преимущественно против меотов. В это время, вероятно, в результате внутренней колонизации был основан Киммерий ([Скимн.] 896), а небольшой боспорский пункт (Танаис), находившийся сначала на территории Елиза- ветовского городища, позднее переместился на место современного хутора Недвиговка в устье Дона91, и случилось это, вероятно, при Спартоке Ш (304/303—284/283 гг. до н. э.). Перисад, возможно, и был опытным воином, но анекдот, сохраненный у Полнена (VII.37), подразумевает, что вся его воинская доблесть явно уступала его роскоши, ибо сообщается, что в одной одежде он выстраивал войско в боевую линию, в другой — сражался, а третье платье у него было припасено для того, чтобы убегать с поля боя незамеченным! Как бы то ни было, Страбон (VTL4.4) говорит о высоком престиже Перисада, которого «даже почтили богом» (т. е. оказали почести, которые обычно оказываются только богам. — А.3).
На следующее поколение пришлось начало гражданской войны между Евмелом, младшим сыном Перисада, и Сатиром П и Пританом (311/ 310 г. до н. э.). Основные столкновения происходили на азиатской стороне Боспора, в долине Кубани, где у Евмела была наибольшая поддержка в лице Арифарна, царя фатеев или, вероятнее всего, сарматских сираков (Диодор. ХХ.22—26), который имел 22 тыс. пехоты и 20 тыс. всадников92. Сатир располагал 2 тыс. греческих и 2 тыс. фракийских наемников, а всё остальное его войско состояло из скифов численностью 20 тыс. пехоты и не менее 10 тыс. конницы. Когда Сатир пал в бою при местечке Гаргаза, а Притан был убит в Кепах (после того как, будучи однажды захвачен в плен и отпущен при условии, что уйдет в изгнание, он, тем не менее, вновь попытался захватить власть в Пантикапее), гражданская война завершилась. К сторонникам Сатира Евмел был беспощаден. Лишь юный сын Сатира, Перисад, сумел спастись бегством и нашел убежище у скифского царя Агара. Вскоре, в течение нескольких десятилетий, остатки царских скифов под давлением сарматов переместились в Крым, где закрепились в ряде фортов в предгорьях Тавра и в своей новой столице Неаполе Скифском (у современного Симферополя)93. Даже в виде ослабевшего государства скифы вплоть до конца П в. до н. э. создавали повсеместную угрозу и для Херсонеса, и для Боспора.
89а Царские скифы; см.: Геродот. IV.6.2. — A3.
90 Анохин В.А. Монеты скифского царя Атея//Нумизматика и сфрагистика 2 (1965): 3—15; Шелов Д.В. Царь Атей // Там же\ 16—40; Каллистов 1969 (Е 272); Мелюкова 1989 (Е 320): 35; Виноградов; Марченко 1989 (Е 418); Hammond, Griffith 1979 (D 50): 560—562; Ellis 1976 (D 80): 185-186.
91 Марченко 1986 (E 313); Марченко 1990 (E 314).
92 Блаватский 1946 (E 191); Gaidukevich 1971 (E 241): 83—84; Струве 1968 (E 396).
93 Шульц П.Н. в изд.: Проблемы скифской археологии (1979); Высотская Т.Н. Неаполь — столица государства поздних скифов (Киев, 1979); Мелюкова 1989 (Е 320): 127 слл.


V. Цари Боспора в эпоху упадка
593
Непродолжительное время Евмел доминировал на Боспоре и исповедовал более широкую политику, охватывавшую всё Черное море, освобождая его от пиратов, помогая Синопе, Византию и Каллатию, а также поселив тысячу беженцев из этого последнего города в одном месте на азиатской стороне под названием Псоя, возможно, из-за обезлюдения этой местности, вызванного войной94. Он провозгласил возврат к «отеческой политии», созвав народное собрание в Пантикапее — для того, несомненно, чтобы оно санкционировало его приход к власти, а также пытаясь снизить градус собственной непопулярности, вызванной кровавыми бойнями, которые сопровождали его приход к власти. Что из себя представляла эта «отеческая полития», не вполне ясно, но он, возможно, старался делать акцент на роли граждан, в то же время охраняя собственное значение как «архонта» Боспора95. Сатир же, возможно, пытался титуловаться царем в духе новых эллинистических монархов, и это вызывало неодобрение. Ни этот Сатир, ни Евмел не оставили ни монет, ни надписей от своего имени, но вот один более поздний деятель, некий Ги- гиэнонт, в последнем десятилетии Ш в. до н. э. по-прежнему предпочитал пользоваться титулом «архонт», а не титулом «царь»96.
V. 	Цари Боспора в эпоху упадка
В течение Ш—П вв. до н. э. династия Спартокидов сохранялась, возможно, с одним коротким перерывом, пришедшимся на период вышеупомянутого архонта Гигиэнонта (ок. 220—200 или, согласно другому мнению, ок. 150 г. до н. э. либо даже более поздний период)97. Царский список у Диодора заканчивается на Спартоке, сыне Евмела. Официальные надписи, впрочем, многочисленны, царские штампы на черепице обнаруживаются довольно часто;98 кроме того, от имени нескольких поздних царей чеканились золотые и серебряные монеты. Перисад П правил с 284/283 до 245 г. до н. э. [КБН 20—25, 822). После него на несколько лет пришел Спарток IV (ок. 245—240 гг. до н. э.), который, как сообщается, пал жертвой собственного брата Аевкона из-за прелюбодеяния с женой последнего — Алкафоей. Та, в свою очередь, ок. 220 г. до н. э. убила Левкона (Овидий. Ибис. 309; схолия к указанному месту). Спарток упомянут в одной боспорской надписи, Левкон — в другой [КБН 24, 25); Левкои к тому же выпустил бронзовые монеты в трех номиналах, которые содержат его имя с царским титулом. Качество боспорской монетной чеканки в пер¬
94 Нейхардт А.А. в изд.: Древний мир. Сборник статей. Академику В.В. Струве (М., 1962): 597.
95 Gaidukevich 1971 (Е 241): 85-86; Шелов-Коведяев 1985 (Е 378): 151.
96 Gaidukevich 1971 (Е 241): 93; Шелов 1978 (Е 372): 157-159; Анохин 1986 (Е 182): 67-69.
97 Werner 1955 (Е 425): 426—427; Голенко 1982 (Е 246): 55, примеч. 45; Яйленко 1990 (Е 432): 307, примеч. 169 — автор относит архонта Гигиэнонта к концу этого ряда, примерно к 108 г. до н. э., как своего рода наместника Митридата.
98 Гайдукевич 1958 (Е 239); Шелов 1978 (Е 372): 167.


594
Глава 9f. Боспорское царство
вой половине Ш в. до н. э. снизилось, и эти уникальные выпуски, похоже, свидетельствовали об осознании денежного кризиса и представляли собой попытку найти хоть какое-то решение". Если помещать Гигиэнонта как архонта после Левкона П, тогда следующим «спартокидским» царем должен быть Спарток V [КБН 26, 75), возможно, сын Перисада, правившего примерно в 200—180 гг. до н. э. Его дочь Камасария проявила себя как выдающаяся личность в царствование своего мужа, Перисада Ш (примерно 180—150 гг. до н. э.), а в дальнейшем — и при своем сыне Перисаде IV (ок. 150—125 гг. до н. э.), когда она была вторично замужем за Арготом. Соответственно, этот Перисад взял прозвище Филометор (Матерелюбивый) — в ответ на прозвище своей матери — Филотекна (Чадолюбивая) [КБН 75, 1044). Последний правитель, Перисад V, пришел к власти примерно в 125 г. до н. э. и оставался у власти до 109-го, когда он передал царство Митридату Понтийскому.
Из этих боспорских правителей Гигиэнонт, Спарток (IV либо V) и, возможно, два Перисада (Ш и IV либо IV и V) выпускали золотые монеты с типом, имитировавшим «лисимахи», чеканившиеся в Византии примерно в 210—200 гг. до н. э., и, в дополнение, некоторые серебряные деньги. Данные монеты имеют на аверсе портрет Спартока, на реверсе — колчан для лука и стрел, а также аверсный портрет Гигиэнонта и на реверсе — скачущего всадника99  100. Царские годы на монетах Перисада доходят до цифры «20». Один монетный тип может быть исключен из боспорских серий, а именно превосходная золотая имитация «лисимаха», изготовленная в правление какого-то царя Акеса; судя по всему, она представляет собой раннюю имитацию, выпущенную в Колхиде101. В это время продолжались боспорские городские выпуски, в особенности серии с головой Аполлона на аверсе и колчаном с луком и стрелами на реверсе102.
С уменьшением значения Афин как надежного и объемного рынка, боспорские правители всё же продолжали сохранять широкие контакты с Эгеидой. Морское могущество на этой более обширной арене перешло от Афин к Филиппу и Александру, а затем, из числа царей-диадохов, — к Антигону и Деметрию, к Птолемею Египетскому и — в более ограниченном торговом и политическом смысле — к Родосу103. Государствами вне черноморского бассейна, которые выказывали к Боспору интерес, были Фракия при Лисимахе ок. 282 г. до н. э., а также птолемеевский Египет и Родос (Дион Хрисосгом. XXXI. 103). Египет полностью обеспечивал себя зерном, производил его в большом количестве на экспорт, а потому мог выступать в роли конкурента Боспору.
99 Шелов 1953 (Е 366); Шелов 1978 (Е 372): 133-137; Анохин 1986 (Е 182): 55-56; Ка- рышковский 1960 (Е 275).
100 Зограф 1972 (Е 448): 185; Шелов 1978 (Е 372): 159-160; Голенко 1982 (Е 246): 50, 53; Анохин 1986 (Е 182): 62—64.
101 Харько Л.П. Существовал ли царь νΑχης // ВДИ 2 (1948): 147; Дундуя 1987 (Е 230): 88-89.
102 Шелов 1978 (Е 372): 141-145; Анохин 1986 (Е 182): 66-67.
103 Шелов 1958 (Е 371).


V. Цари Боспора в эпоху упадка
595
Северное Причерноморье получало из Александрии некоторые товары, в том числе керамику104, но однажды флот Птолемея Филадельфа решился войти в Черное море, чтобы выступить на стороне Синопы против царя Каппадокии/Понта (ок. 275—270 гг. до н. э.; Стефан Византийский, под словом «Άγκυρα» = Аполлоний из Афродисиады). Для данной эпохи это вторжение извне было событием даже более исключительным, нежели экспедиция Перикла для V в. до н. э. В свою очередь, правители Боспора были заинтересованы в этих великих державах. Перисад П в 254 или 253 г. до н. э. отправил посольство к Птолемею Филадельфу105. Около 250 г. до н. э. он также посвятил серебряную чашу на Делос, а от имени царицы Камасарии (супруги Перисада Ш и матери Перисада IV. — A3.) в 178 и 177 гг. до н. э. были сделаны посвящения в храм Аполлона в Бранхидах близ Милета (см.: КБН 75). Около 160 г. до н. э. в Дельфах был принят декрет в ее честь и в честь Перисада. В 154 г. до н. э. в храм в Бранхидах опять была поднесена золотая фиала106. Проявлять демонстративное благочестие по отношению к двум Аполлоновым святилищам было для правителей милетской колонии делом вполне естественным, да к тому же и хорошей саморекламой среди эгейских греков.
Полибий резюмирует для нас состояние понтийской экономики, перечисляя статьи импорта сюда и экспорта отсюда, из Евксинского Понта в целом (IV.38.5). Главными товарами были рабы, мёд, воск и соленая рыба, доставлявшиеся в Грецию, вино и оливковое масло — шедшие в обратном направлении; по мере необходимости зерно могло транспортироваться в оба конца. Расширение возможностей получать хлеб из Египта и сокращение его производства здесь, в Северном Причерноморье, вызванное нестабильностью среди населявших данную территорию народов, видимо, привело к изменению сложившегося порядка вещей. Ввоз вина и масла в боспорский регион в изобилии иллюстрируют находки тысяч фрагментов товарных амфор из Хиоса, Фасоса, Самоса, Менды, Герак- леи, Синопы, Византия, Родоса, Книда, Коса и других городов-посгавщи- ков, чьи амфорные клейма и особенные формы обнаруживаются в меньшем числе107. Относительно недавно благодаря находке в святилище в Нимфее фрески, отнесенной к Ш в. до н. э., на которой представлен ко
104 Шургая И.Г. Импорт Александрии в Северном Причерноморье // ВДИ 4 (1965); Surgaja I.G. Der griechisch-ägyptische Kult im nördlichen Schwarzmeergebiet // Klio 61 (1979): 453-458; Яйленко 1990 (E 432): 302—303 (говоря о боспоро-египетских контактах в Ш в. до н. э., автор добавляет к списку соответствующих свидетельств найденную в 1982 г. в Нимфее фреску с изображением египетского корабля «Исида» и с граффити самого разного содержания, среди которых есть упоминание Перисада — очевидно, имеется в виду Перисад II. Об этой замечательной находке см.: Грач 1984 (Е 250): 81—88. — A3.)
105 Bell H.I. Greek Sightseers in the Fayum in the Third Century B.C. // Symbolae Osloenses 5 (1927): 36—37; Максимова 1956 (E 318): 175—176, 233—234; Шургая И.Г. Вопросы боспоро- египетской конкуренции в хлебной торговле Восточного Средиземноморья ранне эллинистической эпохи Ц КСИАК 138 (1975): 51.
106 Rostovtzeff 1930 (Е 346): 580-581; IG XI.2 287В (Делос); СЮ П 2855 (Дидимы); Rev. Phil. 22 (1898): 114 (Дидимы) = Didyma I: 463-464; SIG 439 (Дельфы).
107 Зеест 1960 (E 438); Брашинский 1980 (Е 218): 209—216, ил. 1—9; Брашинский 1984 (Е 219): ил. 1-32.


596
Глава 9f. Боспорское царство
рабль, носящий имя «Исида», было обращено внимание на наличие египетских связей Боспора108.
Проблемы боспорцев со скифами часто усугублялись из-за того, что с другой стороны на боспорцев давили сарматы. Но иногда с более отдаленным народом мог заключаться союз против более близкого. Яркий пример приводит Полиен, рассказывая о трудностях, которые испытывали осажденные скифами херсонеситы (УШ.56). Им на помощь пришла cap матская царица Амага, которая сначала потребовала от скифского царя воздержаться от нападения на Херсонес, а затем предприняла молниеносный бросок с небольшой группой всадников, проскакав 200 км до столицы этого царя. Сообщается, что она убила его, вернула земли гражданам Херсонеса, а царскую власть передала сыну убитого. Боспора данный эпизод никак не касается, но подобные происшествия, связываемые с Боспо- ром приблизительно этого времени (ок. 150 г. до н. э.), обрабатывались в античных исторических романах, которые иллюстрируют темы дружбы или мести у отрядов конных лучников в степной стране (Лукиан. Токсарид', Papyri della Società Italiana. УШ.981). Несколько позднее, к 120 г. до н. э., скифский царь Скилур, как оказывается, чеканил монеты в Ольвии, имея при этом свою постоянную столицу в Крымском предгорье, возможно, на месте современного села Высокое в Бахчисарайском районе (до 1945 г. село называлось Керменчик. — А.«?.), которая тождественна одному из трех опорных пунктов — Неаполь, Палакий и Хаб109. Он имел до пятидесяти сыновей, один из которых, Палак, сумел объединить под своей властью тавров, а из сарматских племен привлечь к союзу роксоланов. Он напал на Херсонес, а в Пантикапее имел что-то вроде «пятой колонны».
В связи с обнаружением в 1978/1979 г. в Пантикапее одной надписи выяснилось, что дочь Скилур а по имени Дедмотида постоянно жила в этом городе, будучи замужем за неким Гераклитом, боспорским греком. Она посвятила алтарный стол скифской богине Дифагоэе110. Другим элементом, осложнявшим ситуацию на Боспоре, было скифское население Керченского полуострова. Некий скиф по имени Савмак выдвинулся при дворе Перисада V и, очевидно, имел виды на то, чтобы сменить того во власти. Скорее всего, речь должна идти о дворцовых интригах этого Сав- мака, имевшего поддержку какой-то этнической группировки, а отнюдь не о восстании рабов, из чего исходили некоторые советские исследователи111. В такой ситуации, когда перспектива прихода к власти этого челове¬
108 Грач 1984 (Е 250): 401. (См. также выше, сноска 104. —А.З.)
109 Фролова 1964 (Е 232); Высотская Т.Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму (Киев, 1972).
110 Виноградов Ю.Г. и др. в изд.: Цхалтубо III Ί982 (1985): 589-610.
111 Гайдукевич В.Ф. в изд.: Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья (Л., 1968): 81—95; Gaidukevich 1971 (Е 241): 317, примеч. 19; Голенко К.В. Еще о монетах, приписываемых Савмаку // ВДИ 3 (1963): 69 слл.; Дундуя 1987 (Е 230): 102—105; Rubinsohn 1980 (Е 351). (Разбор толкований данного события и Херсонесского декрета в честь Диофанта в отечественной историографии см. в статье: Гаврилов А.К. Скифы Сав- мака — восстание или вторжение? (IPE I2 352—Syll.3 709) // Этюды по античной истории и культуре Северного Причерноморья (СПб., 1992): 53—73. — А.З.)


VI. Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском
597
ка создала для боспорских греков серьезнейшую угрозу, они обратились за помощью на ту сторону Черного моря — к Митридату VI Понтий- скому. В ответ на призыв был направлен Диофант, его полководец и уроженец Синопы. Отбросив скифов от Херсонеса, а затем и от западного берега Крыма, он пошел на спасение Феодосии и Пантикапея от интриг Савмака (примерно 111—109 гг. до н. э.). Последний был заключен в кандалы и отправлен в Синопу, ко двору Митридата. Этим Диофант положил конец надеждам на сохранение — хотя бы через приемного сына и претендента — независимого Боспорского государства, в котором последовательный ряд из семнадцати архонтов и царей сохраняли с 438 г. до н. э. линию Левкона и Перисада. Начиналась новая фаза в истории черноморского региона, когда Митридат превратил евксинский бассейн в озеро, в котором доминировала держава Понта (ок. 110—65 гг. до н. э.).
VI. 	Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском
В IV в. до н. э. династы Боспора считались, как мы уже видели, варварами, но с начала Шв. до н. э., в новых условиях эллинизма, когда классические греческие титулы, такие как архонт, утратили свою прежнюю привлекательность, признавались в качестве царей. Однако весьма необычным было то, что тот же самый род прежних властителей вступил в этот новый мир практически неповрежденным. Одна из линий их генеалогии определенно была фракийской и восходила, вероятно, к одрисской царской семье. Но они породнились также с боспорскими греками, а иногда вступали в браки и с синдами, но никогда, насколько нам известно, со скифами, меотами и сарматами. Основным элементом государства, когда оно полностью сформировалось, были греки ионийцы и эолийцы, при том что некоторые граждане гордились местными корнями (панти- капаиты, кепиты, нимфаиты)112. Во многих из двухсот сельских поселений на Керченском полуострове, аграрных и рыболовецких, проживали скифы, особенно в части, защищенной Киммерийским (Узунларским) валом и рвом; кроме того, имелось какое-то количество киммерийцев, оставшихся на Боспоре, после того как основная их часть оттуда ушла. Синды Таманского полуострова были инкорпорированы целиком; бос- порское господство признала и какая-то часть меотов и северокавказских народов. Такие личности, как Тихон, родом тавр [КБН 114), и пафлаго- нец Дросанис/Дрисанис [КБН 180), который был наемником, усиливали этническое смешение. В настоящее время известно около ста пятидесяти поселений на Таманском полуострове, занимавшихся выращиванием зерна, засолкой рыбы и разведением скота113. Местная погребальная скуль-
112 Блаватский 1958 (Е 197); Колобова 1953 (Е 288): 60.
113 Кругликова 1975 (Е 294); Анфимов 1977 (Е 180): 6—12; Яковенко 1981 (Е 433); Паромов 1986 (Е 333); Масленников 1989 (Е 317).


598
Глава 9f. Боспорское царство
тура обнаруживает характерные этнические особенности: вместо бо- спорских рельефных стел, которые находят в других местах, здесь в качестве памятников на могилах использовали задрапированные, поясные, круглые фигуры114. Некоторые крупные скульптуры выполнены в хорошем греческом стиле в слегка провинциальной манере либо они выказывают интерес к местной тематике. Имеется голова куроса, вероятно, от начала V в. до н. э. из Кеп, эллинистическая Афродита, найденная там же в 1963 г., а также недавно открытые в северной части Таманского полуострова (в 1983 и в 1985 гг.) рельеф с амазономахией и надгробные стелы IV в. до н. э. (рис. 29), возможно, оставшиеся от какого-то героона (святилища в честь некоего героя. — A3.). По-видимому, это был «памятник Сатира», упомянутый Страбоном как расположенный на мысе у пролива (см.: Страбон. XI.2.7. —АЗ.)115. Раскопки были проведены примерно в пятнадцати из тридцати населенных пунктов Боспора. Монументальный храм ионического ордера, открытый в Пантикапее, принадлежит середине V в. до н. э. Ионическая капитель из Гермонассы, относимая даже к более ранней дате, доказывает существование и там таких же общественных сооружений; позднее Фанагория и Горгиппия также были хорошо обустроены в этом отношении116. Поначалу имели место общие с Милетом культы — Аполлона Петроса (Целителя) и Аполлона Дельфиния, но вскоре начинают энергично появляться божества с выраженным местным характером: Артемида Агротера, а также несколько центров почитания Афродиты Урании в самих Фанагории и Кепах и в их окрестностях (Tod № 115 В-С; 171 В-Е)117. В 1960-х годах раскопками в Пантикапее открыто монументальное строение в дорическом стиле от П в. до н. э., которое было отождествлено с пританеем, а в конце 70-х на северной стороне акрополя были обнаружены крепкие фортификационные сооружения (башня, бастионы и куртины между ними), датируемые периодом Митридата и его ближайших преемников118.
Наряду с уже упомянутым массовым импортом сосудов для хранения и транспортировки вина и масла имеется большое количество аттической краснофигурной и черной керамики от IV в. до н. э., включая класс «керченских» ваз, выбор которых для боспорского рынка вызван обычными для них сюжетами, в особенности аримаспами, грифонами и амазонками. Захоронения обычных состоятельных боспорцев выглядят в целом вполне по-гречески, хотя наличие во многих могилах мечей и наконечников стрел «скифского типа» несколько подправляет эту картину119. Впечатля-
114 Иванова 1961 (Е 266); Сокольский 1966 (Е 393); Sokolsky в изд.: Le Rayonnement des Civilisations', VIII Congrès int. (Larch, classique (Paris, 1965): 473—479; Соколов 1974 (E 389): ил. 89, 90.
115 Кобылина М.М. Античная скульптура Северного Причерноморья (М., 1972): 20—26; Сокольский Н.И. Курос из Кеп // Советская археология 2 (1962): 132—141; Savostina 1987 (Е 353); Соколов 1974 (Е 389): ил. 9, 15—18, 95—96.
иб^ Пичикян 1974 (Е 337); Пичикян 1975 (Е 338); Кошеленко и др. 1984 (Е 290) илл. 90.
117 Minns 1913 (Е 321): 615—620; Ehrhardt N. Milet und seine Kolonien (Diss. Frankfurt 1983).
118 Толстиков 1984 (E 398); Марченко 1968 (E 312).
119 Rostowzew 1931 (E 350): 164 слл.; Кошеленко и др. 1984 (E 290): ил. 95.


VI. Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском
599
Рис. 29. Надгробная стела из Тамани. (Публ. по: Savostina 1987 (Е 353): 19, рис. 11.)
ющие ступенчатые своды и проходы-драмосы к гробницам аристократов и правителей, впрочем, имеют самые близкие параллели в таких же сооружениях фракийских династов и македонских царей и даже напоминают древние микенские «ульевые» гробницы. По большей части они врезались в гребни горы при подходе к Пашикапею с запада, а те, что находятся на Юз-оба, возможно, представляют собой места упокоения боспор- ских архонтов. Курганы Куль-оба и Патиниоти принадлежали скифским царям IV в. до н. э., которые тяготели к Пантикапею, как царь Скил тяготел к Ольвии (Геродот. IV.78)120.
Боспорское железоделательное ремесло и — более декоративное — бронзолитейное искусство отличались высокими стандартами121. Однако наиболее выдающимися в художественном смысле были золотые и се-
120 Minns 1913 (Е 321): 200 слл., 323 слл.; Rostowzew 1931 (Е 350): 164—194; Gaidukevich 1971 (Е 241): 256—302; Кошеленко и др. 1984 (Е 290): ил. 112.
121 Блаватский 1959 (Е 198); Treister 1988 (Е 402); Трейсгер 1987 (Е 401); Трейсгер 1984 (Е 400).


600
Глава 9f. Боспорское царство
Рис. 30. Золотая обивка горита из Чертомлыка. Одна из четырех, изготовленных по одной модели и найденных в скифских погребениях. (Публ. по: Minns 1913 (Е 321): 285, рис. 206.)


VI. Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском
601
ь
с
а
Рис. 3Ί. Пластинки «звериного стиля», V в. до н. э.: (а) из Ильичёво (восточный Крым); (Ь) из Заводское I (излучина Днепра); (с) Ковалевка (район нижнего Буга). (См. примеч. 122.)
ребряные чаттти и амфоры, военное снаряжение и конская сбруя. С одной стороны, эти вещи изготавливались в эллинском стиле, приспособленном к варварским вкусам, с другой — более творчески, в варварском «скифском зверином стиле», несколько «оцивилизованном», но всё равно в высшей степени оригинальном. Это были орнаментальные щитовые выпуклости, конские налобники, ножны, обивки горитов (колчанов; рис. 30), тысячи золотых бляшек для одежды, из которых более поздние могут имитировать греческие монеты или изображают сражающихся миниатюрных зверей. Среди животных могут фигурировать монстры в виде уже знакомых нам львиноголовых или орлиноголовых грифонов или змеехвостой богини, но для собственно «звериного стиля» более типичны всё же изображения рыб, козлов, медведей, лис, иногда поставленных поверх тела более крупного зверя. Самыми частыми и наиболее развитыми из этих мотивов являются стилизованная голова хищной птицы, олень-самец с поджатыми к брюху копытами и рогами, в разветвлениях которых часто угадываются мелкие звери, а также закрученный хищник (в некоторых случаях — волк или росомаха, но эллинизированные экземпляры обычно представляют пантеру), чьи лапы также сворачиваются в законченные миниатюры (рис. 31)122. Изначально это могли быть тотеми- ческие мотивы северных народов, символизировавшие их силу и богатства. Из этого стиля вполне могло развиться искусство украшения конских уздечек и другой упряжи, а самые ранние образцы, судя по всему, вырезались из дерева или кости. Благодаря навыкам боспорские мастера воплотили эти темы своих соседей-скотоводов в необычайно красивых и элегантных предметах декоративного искусства. В то же самое время они создавали реалистические сцены скифской жизни в более эллинизированном повествовательном духе, при этом богатство творческих нахо¬
122 	Членова 1962 (Е 226); Онайко 1966 (Е 329); Шкурко 1969 (Е 384); Артамонов 1968 (Е 185): ил. 37—140; Галанина, Грач 1986 (Е 242); Кошеленко и др. 1984 (Е 290): ил. 114—116.


602
Глава 9f. Боспорское царство
док приходится в основном на эпоху боспорского и скифского расцвета — на период приблизительно с 400 по 250 г. до н. э.123.
Боспорские греки, их варварские правители и присоединенные народы создали стабильное и своеобычное общество и культуру, находясь в довольно уязвимом положении по обеим сторонам Боспора Киммерийского. Для этого государства характерно уникальное смешение народов и естественных ресурсов; его географическая позиция на европейской стороне (Керченский полуостров) была защищена от основных угроз со стороны конных набегов и миграционных потоков двумя системами валов и рвов. В V—IV вв. до н. э. во главе государства находились талантливые династы, обладавшие большой личной властью, правившие в течение долгих сроков и обеспечившие Боспору престиж, который помогал ему в более трудные времена первой половины Ш в. — начала П в. до н. э. Иногда эту династию и это государство сравнивают с современными им Сиракузами, находившимися под властью последовательно сменявших друг друга Дейноменидов, Дионисия и семьи царя Гиерона П, которая сдалась Риму в 212 г. до н. э. (Элиан. Пестрые рассказы. VI. 13). В их развитии, конечно, имеется некоторая параллель и сходство, но огромное различие состояло в близости Сиракуз к двум великим державам — Карфагену и Риму, Боспор же находился вне досягаемости для длинных рук Персии, за пределами господства главных классических и эллинистических сил, которые при этом имели интересы в бассейне Черного моря, а что касается скифов, то они не желали селиться в городках в такой территориально ограниченной области, как Боспор.
В конце VI — начале V в. до н. э. идея синойкизма и совместной защиты небольших городов за оборонительными валами носилась в воздухе. Писистрат попытался объединить богатые минеральными ресурсами области Фракии в Рекеле и близ золотых рудников горы Пангей, но затем бросил эту идею ради возвращения в Афины. Возможно, более значительной в этом смысле — и к тому же имевшей место на подходах к Черному морю — была история, связанная с Мильтиадом Старшим, который отозвался на призыв некоторых фракийских долонков, живших на фракийском Херсонесе (современное название полуострова: Галлиполи) и нуждавшихся в защите от более сильных апсинтиев, которые обитали по ту сторону перешейка (Геродот. VI.35-^0, 103, 139—140). Мильтиад перегородил стеной самое узкое место этого полуострова и под ее защитой объединил некоторое количество небольших поселений: Кардию, Кри- фоту, Мадит, Пактию, Сесг, Элеунт124. Эта династия сохранялась около пятидесяти лет, пока за три или четыре года до нападения на эти поселения персов в 490 г. до н. э. Мильтиад Младший не уехал в Афины; однако в 5—4гМ столетиях афиняне возродили идею контроля над Херсонесом с помощью поселевцев-клерухов. Херсонес, подобно Боспору, имел тирани¬
123 Артамонов 1968 (Е 185): ил. 142—273; Соколов 1974 (Е 389): ил. 50—65.
124 Graham AJ. Colony and Mother City (Manchester, 1964): 32—34, 194—197; Ehrenberg 1946 (C 133): 117-128.


VI. Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском
603
ческую династию, синойкизм, защиту в виде длинных стен, а также был значительным поставщиком зерна (Агора херсонеситов). Он даже подвергся скифскому набегу в начале V в. до н. э., хотя для херсонеситов на Геллеспонте этот фактор был преходящим. Боспорское государство вполне могло быть задумано по модели государства Херсонеса Фракийского, но значительная удаленность от таких эгейских государств, как Афины, и от позднейших балканских держав, например, от Лисимаха или Антигонидов, правивших в Македонии, гарантировала ему большую независимость. Боспор мог быть поглощен только таким государством, которое имело политическую опору на самом Черном море, как, например, государство Мигридата Понтийского.
Какими бы ни были истоки идеи Боспорского государства, оно имело долгую историю, обладало многими оригинальными чертами, приспособило греческий образ жизни к местным условиям, а также оказывало долгосрочное экономическое воздействие и даже определенное культурное влияние на греческие государства-метрополии. На эту существовавшую в течение очень длительного времени династию приходится еще и второй период независимости, правда, относительной — государство считалось клиентом Рима (представители династии опять носили как одрис- ские фракийские, так и сарматские имена); время их правления: с 10 по 336/337 г. н. э. В этой последней продолжительности (более трех столетий) обнаруживается поразительная симметрия с тем, что мы уже отмечали выше, — с долговечностью «Спартокидской» династии (438/437— 109 гг. до н. э.)125.
125 	Gaidukevich 1971 (Е 241): 333—370, 459—496; Фролова 1979/1983 (Е 233); Анохин 1986 (Е 182): 132—133. О черноморской державе Митридата см.: САН IX2: гл. 5, с. 137—140. (См. также: Молев Е.А. Установление власти Митридата Евпатора на Боспоре // Античный мир и археология. 2 (1974): 60—72; Он же. Создание черноморской державы Митридата Евпатора (историография вопроса) // Там же. 3 (1977): 20—29. —А.З.)


Глава 9g
А Кассон
СИСТЕМА КОММУНИКАЦИЙ В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ
Греческие города-государства теснились вокруг Средиземного моря словно «лягушки вокруг болота», по выражению Платона (Федон. 109Ь). А центры с наибольшим экономическим значением — не только греческие, но и финикийские — в основном были морскими портами: Тир, Милет, Ви- зантий, Афины с Пиреем, Сиракузы, Карфаген, Массалия (Марсель). К тому имелись серьезные основания. Самый короткий и наименее трудный путь из одного отдаленного пункта в другой чаще всего пролегал по тому водному пространству, которое столь удобно лежало в середине греко-римского мира. Люди умели ходить под парусом по этому пространству уже в одиннадцатом тысячелетии до н. э.1, а к седьмому тысячелетию стали это делать регулярно (САН I3.1: 570—571).
I. Сухопутные пути сообщения
Морские путешествия, конечно, имели свои неудобства, о чем мы скажем в свое время, но они были не столь тяжелы, как опасности, подстерегавшие путешественников на суше. Здесь сама возможность передвижения напрямую зависела от наличия дорог, а его скорость — от топографического характера местности. На плоских равнинах южной Месопотамии ко второму тысячелетию до Рождества Христова главные города- государства связывались дорогами, такими, например, как «Ниппур — Ур» или «Вавилон — Ларса», а международный магистральный путь, шедший из Египта на север вдоль побережья Леванта в Верит, датируется как минимум концом второго тысячелетия. Дороги связывали наиболее важные пункты Минойского Крита и Микенской Греции. Ассирийская империя в пору своего могущества, примерно в 900—600 гг. до н. э., содержала умело организованную государственную курьерскую службу и
Renfrew, Wagstaff 1982 (I 126): 24.


I. Сухопутные пути сообщения
605
сеть необходимых для этого дорог; и то, и другое было усовершенствовано персами2.
Впрочем, полностью развитой дорожной системе, то есть такой, которая предлагала всепогодное вымощенное покрытие и «сошнуровала» всё Средиземноморье, предстояло появиться только в эпоху Римской империи. До этого в горных районах, из каких в значительной своей части состояла Греция, дорог для колесного транспорта просто не было, а существовали обычные тропы для пешеходов и вьючных животных; например, полноценная дорога между Афинами и Мегарами была проложена лишь при Адриане. А некоторые из этих горных путей, включая даже несколько таких, которые связывали немалые города — например, Спарту с Аргосом или Тегеей, — следовали по речным ущельям, а потому в период зимних дождей становились непроходимыми 3.
Использование сухопутного транспорта, даже там, где имелись подходящие дороги, сводилось к минимуму, в основном его применяли в случаях, когда груз был очень тяжелый или громоздкий; средства транспортировки были столь примитивными, а скорость столь низкой, что цена становилась запредельной. Сохранилась надпись, которая детализирует стоимость постройки здания в Элевсине в конце IV в. до н. э. Камень для колонн, доставляемый из карьеров в Пентеле, пришлось везти сухим путем; соответствующий пункт [IG П2 1673, строки 64—65) показывает, что понадобилась тридцать одна упряжка волов и трое суток для перевозки одной колонны на расстояние чуть более 30 км. С другой стороны, путники, шедшие налегке, или курьеры могли находить сухопутный маршрут столь же подходящим, что и морской, а когда море оказывалось закрытым (см. далее), у них не оставалось выбора. Между пунктами, расположенными недалеко друг от друга, даже при сложной топографии скорая связь могла осуществляться через профессиональных скороходов, гемеродромов («бегущие весь день»), как их называли греки — из-за большой дистанции, которую они могли покрыть за одни сутки (ср.: Ливий. XXXI.24). На пределе своих возможностей они могли преодолеть за день 175 км, что удалось одному гонцу после битвы при Платеях в 479 г. до н. э., который пробежал от Платей до Дельф и обратно; но средняя дистанция, скорее всего, была значительно меньшей4. Между отдаленными пунктами могла использоваться эстафета скороходов, а где ландшафт позволял, определенно применялись конные смены. Благодаря знаменитому описанию у Геродота (УШ.Эв; cp.: V.52—53), нам лучше всего известна конная почтовая служба со станциями для смены лошадей, которая содержалась персидскими Царями для курьерской связи между Сардами и столичными Сузами; гонцы преодолевали это расстояние примерно за двадцать дней, каждый день покрывая в среднем 150 км или чуть меньше5.
2 Casson 1974 (I 23): 25-27, 49-54.
3 Pritchett 1980 (А 48): 151-158, 164-165.
4 Riepl 1913 (I 131): 137; Frost 1979 (К 13): 160.
5 Pflaum 1940 (I 120): 192-205.


606
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
II. Мореплавание
Когда у путешественников был выбор, они обычно предпочитали морской путь. Делегация, отправлявшаяся из Афин на Олимпийские игры, к примеру, совершала основной путь на корабле, сводя к минимуму тот участок, который приходилось преодолевать по земле (ср.: Фотий, под словом «Паралос»). Для купцов, особенно имевших дело с любым из тех трех товаров, вес груза которых в античной торговле был самым большим — зерно, вино и оливковое масло, — о транспортировке по суше не могло быть и речи — исключая случаи, когда выбора просто не было; такие перевозки осуществлялись морем. Один из судебных процессов Демосфена касался пары партнеров, финансировавших отправку партии из 3 тыс. амфор вина из Менды в Борисфен (XXXV. 10). Всё это было погружено на борт стандартного грузового судна средних размеров, приводившегося в движение силой ветра и управлявшегося, вероятно, менее чем дюжиной моряков, которые — при хорошей погоде — могли совершить это плавание за несколько недель. Чтобы переправить такой груз по земле, требовались сотни вьючных животных, множество погонщиков и продовольствие, чтобы кормить тех и других несколько месяцев.
Но морское путешествие, при всех его удобствах, имело свои недостатки. Самый серьезный — время навигации, как правило, ограничивалось периодом от поздней весны до ранней осени. Остальное время года суда находились в бездействии, более мелкие просто вытаскивались на берег, более крупные ставились на прикол во внутренних бухточках гаваней. Античные моряки не склонны были подвергать себя опасностям зимних штормов, менее предсказуемым и свирепым ветрам, и прежде всего — ограниченной видимости. Не имея такого полезного инструмента, как морской компас, они должны были направлять свой путь ночью по звездам, а днем — с помощью разных освященных веками методов, включая положение солнца и ориентировку по вершинам или мысам — мысу Афон, горе Ида, величественному пику Самофракии, Сунию, Малее, Те- нару и др., — которые в прозрачном воздухе средиземноморского летнего дня можно распознать за несколько морских миль; недаром греки закладывали на многих таких местах храмы Посейдону или Кастору и Полидевку либо другим божествам, благоволившим мореходам6. Гесиод, обычный селянин, опасливо советовал отваживаться на морское путешествие только в течение пятидесяти дней после летнего солнцестояния [Труды и дни. 663—665); для профессиональных моряков сезон длился с конца апреля до середины сентября, а в самых крайних случаях — от марта до начала ноября. Лишь очень немногие маршруты не знали временных ограничений; так, между Родосом и Египтом корабли ходили круглый год. Во всех иных случаях плавание в период от октября до апреля было в высшей степени ограничено: на него решались при необхо-
6 	Semple 1931 (I 140): 587-591, 613-637.


П. Мореплавание
607
С?
■fr
V
b
Рис. 32. Способы кораблевождения под парусом: [а) — прямой парус; (Ь) — плавание при попутном ветре; (с) — движение против ветра; [d] — лавирование.
димости доставки жизненно важных донесении, для перевозки срочно затребованного продовольствия, для обеспечения военных маневров, которые невозможно было отложить7.
Другим недостатком путешествия по морю была его зависимость от ветра, прежде всего, от того, дул ли он вообще, и, во-вторых, от его направления. Повсюду в Средиземноморье летом штиль случается обескураживающе часто. В Тирренском море, бассейне первостепенной коммерческой важности в античные времена, до 33% дней от мая до сентября — безветренные. В проливе между Сицилией и Африкой, важнейшем фарватере для кораблей, идущих из Западного Средиземноморья в Восточное, количество таких дней доходит до 28%. У побережья Малой Азии, еще одной зоны с интенсивным морским трафиком, июль и август штилевые на 15%, а май, июнь и сентябрь — на 21—2б%8. Когда случалась ветреная погода, первостепенное значение имело то, откуда ветер дул. Античные парусные суда, египетские, финикийские, этрусские, греческие или римские, почти все были снабжены прямыми парусами (рис. 32а). Такая парусная оснастка очень эффективна при ветре, дующем с кормы либо на четверть кормы (рис. 32Î), то есть в случаях, когда судно держит курс прямо на норд с любым ветром в диапазоне от ост-зюйд-ост через зюйд до вест-зюйд-весг (рис. 33). Оно может справляться с ветром на траверзе (опять же при курсе корабля на норд при ветре с направлений ост или вест) и даже может побороться с некоторыми ветрами, дующими в переднюю часть корабля (с направлений ост-норд-ост или весг-норд-вест; рис. 32с, 33). Однако, если ветер дует в нос корабля — то есть если и в этот раз за пример взять курс прямо на норд, а ветры — с направлений в диапазоне от ост-норд-осг через норд до весг-норд-весг (рис. 33) — любой шкипер, если у него есть такая возможность, просто остановится в том месте, где находится, в ожидании благоприятного ветра, как сделал капитан корабля Святого Павла в Регие, решив дождаться южного ветра, чтобы
7 Casson 1986 (I 24): 270-272.
8 Приведенные данные основаны на: Sailing Directions 1975 (I 134): 37—39, 43—45. В античности ветры были теми же самыми, что и сегодня; см.: Murray 1987 (I 111).


608
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
НЕБЛАГОПРИЯТНЫЙ ВЕТЕР
Рис. 33. Влияние ветра на корабль, двигающийся под парусом по курсу на норд.
доставить Апостола в Путеолы [Деяния Святых Апостолов. 28: 13). Если у шкипера нет такой возможности, если волей-неволей он вынужден плыть против встречного ветра, он должен прибегнуть к лавированию, продвигаясь к месту своего назначения галсами, по ломаной линии, поворачиваясь к ветру то правым, то левым боком, каждый раз под — насколько возможно — острым углом к ветру. Так, если ему нужно двигаться прямо на норд и если ветер дует строго с этой самой стороны, шкипер может сначала плыть какое-то время на ост-норд-ост, затем какое-то время на вест-норд-вест, и так далее (рис. 32d). Движение галсами — тяжелейший труд, обеспечивающий медленное, а порой и мучительно медленное, продвижение вперед.
Течения и приливы с отливами необходимо принимать в расчет на многих водных пространствах, но только не в Средиземноморье. Здесь оба эти фактора имеют в целом слишком малое значение, если не считать нескольких узких проливов. Так, на Гибралтаре, поскольку уровень Атлантики тут выше, вода вливается через пролив, порождая сильное течение в восточном направлении. Подобное явление можно наблюдать и на другом конце Средиземноморья: здесь уровень Черного моря выше


Ш. Корабли
609
и, как следствие, — наличие мощного водного потока в западном направлении через Босфор, Мраморное море и Дарданеллы. В других местах течение в большинстве случаев совпадает с направлением ветра. Одним из исключений является побережье Северной Африки, где течение от Гибралтара сохраняет силу, вплоть до Туниса помогая судам, направляющимся на восток.
Единственные значительные приливные течения имеются в районе Мессинского пролива и в Эврипе, где они достаточно мощные, чтобы заставить суда дожидаться, когда поток потечет в правильном направлении — прилива, чтобы отважиться плыть по нему9.
III. Корабли
Стандартное грузовое судно в античном мире было парусником. Когда ветер стихал или же дул не с той стороны, такое судно неизбежно вставало, его паруса беспомощно свисали или убирались далеко от места назначения в ожидании перемены к лучшему. Боевые корабли, однако, не могли позволить себе такого простоя; они должны были двигаться — чтобы атаковать врага или же бежать от него, чтобы гнаться за пиратским судном, чтобы перевозить крайне необходимое подкрепление и так далее — тогда, когда это необходимо, независимо от того, есть ли попутный ветер. В античности выходом было использование галер в качестве военно-морских судов — узких кораблей с небольшой осадкой, приводимых в движение рядами гребцов вместе с парусом. Эти военные галеры играли свою роль не только в сражениях, но и в деле коммуникаций, поскольку их независимость от капризов ветра приводила к тому, что они регулярно использовались для перевозки пассажиров или посланий. Например, должностные лица Афин, отправлявшиеся для сбора податей с зависимых городов империи, использовали для перемещения туда и обратно триеры10, то есть такой тип галеры, который приводился в движение гребцами, сидевшими на трех расположенных друг над другом, в шахматном порядке, скамьях, и который являлся линейным кораблем афинского флота. Кроме того, этот флот имел пару великолепных и знаменитых триер: «Парал» и «Саламинию», специально для перевозки важных персон или доставки важных депеш. Именно «Саламиния» прибыла к афинским экспедиционным силам в Катану в 415 г. до н. э. с приказом доставить Алкивиада на родину для судебного процесса (Фукидид. VL53.1); именно «Парал» был направлен Кононом в Афины в 405 г. до н. э., чтобы доставить известие о катастрофе при Эгоспотам ах (Ксенофонт. Греческая история. П.1.29). Оба корабля, а также, вероятно, и другие триеры этого флота, доставляли афинские делегации целиком или по частям на великие общегреческие праздники в Дельфы, на Делос, в
9 Semple 1931 (I 140): 582-583; Le Gras 1870 (I 97): 42-43; Hodge 1983 (I 74): 74.
10 Meiggs 1972 (C 201): 254.


610
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
Олимпию11. Скорость, с какой шли триеры с такими поручениями, зависела от срочности задания. Те, что направлялись на праздники, шли, вероятнее всего, под парусом и без всякой спешки, используя весла лишь по необходимости. Те, что выполняли какие-то критически важные миссии, вероятнее всего, использовали гребцов во время штиля и даже когда ветер просто утрачивал желаемую силу, и в этом случае триера могла преодолеть сто миль или даже более, если двигалась целый день. В случае чрезвычайной ситуации, такой, например, какая сложилась летом 428 г. до н. э., когда афиняне отправили триеру с жестким постановлением против митиленцев, а на следующий день помчали ей вослед другую с приказом, отменявшим первое смертоносное постановление (Фукидид. Ш.49), весла могли быть задействованы на протяжении всего пути, при том что каждый ряд гребцов брался за весла лишь с наступлением его очереди, чтобы на протяжении всего пути поддерживать постоянный темп. Впрочем, при использовании одних лишь весел скорость триеры в среднем должна была быть половинной к скорости, какой можно было добиться при попутном крепком ветре12.
Галерная война не была рассчитана на длинные морские походы, в особенности по открытому морю. Поскольку почти всё пространство на триере было занято гребцами, отсутствовала возможность погрузить на борт такое количество провизии и пресной воды, какого хватило бы для всех ртов, находящихся на корабле, в течение сколь-нибудь продолжительного времени. Курс прокладывался так, чтобы флот мог причаливать к берегу — желательно каждый вечер.
Не только морские командиры, но и торговцы находили временами пользу в том, чтобы иметь в своем распоряжении такие транспортные средства, которые не зависели бы от одного только ветра. Поэтому наряду с боевыми галерами существовали купеческие, предназначенные для перевозки пассажиров и грузов вместо бойцов и военных машин. Поскольку в данном случае скорость и проворство отступали на второй план, такие суда были шире и тяжелей своих военных аналогов и приводились в движение гораздо меньшим количеством гребцов. Более того, будучи предназначенными для широкого круга функций, они гораздо сильнее варьировались по размеру — от очень малых судов, приводимых в движение горсткой гребцов, до кораблей, способных перевозить сотни пассажиров. Они шли под парусом, насколько это было возможно, а весла выдвигали лишь в случае острой необходимости (это обстоятельство отражено в греческом названии такого судна — гисгиокопос, ίστιόκωπος, «идущий под парусом и на веслах»): в условиях штиля, при входе в порт или когда приходилось идти против ветра. Естественно, они двигались
11 Jordan 1975 (К 27): 160—164. См.: Том иллюстраций к САН V, VI: ил. 184.
12 Ксенофонт. Анабасис. VI.4.2: «для триеры, идущей на веслах», дорога от Византия до Гераклеи Понтийской (ок. 120 морских миль) «занимает один долгий день»; Ксенофонт должен был подразумевать, что всё это — не более, чем «с помощью весел», поскольку на одних только веслах галера могла покрыть за день лишь половину этой дистанции (ср.: Rodgers 1937 (К 52): 9).


Ш. Корабли
611
Рис. 34. Соединение обшивных досок корабля. (По: Giamfrotta, Pomey 1981 (I 65): 238.)
медленнее парусных судов, когда те шли по ветру. С другой стороны, они могли продолжать движение при любых условиях; справляться со своей задачей они могли медленнее, но зато надежнее. Они курсировали вдоль побережья или между соседними островами, беря на борт пассажиров и средних размеров грузы13.
Большинство типично корабельных грузов, а также практически всё, что можно было транспортировать по открытой воде, грузилось на борт парусных судов. Последние включали весь спектр размеров — от мелких судов (для переправки вещей и людей в пределах гаваней) до грузовых кораблей, способных вмещать несколько сот тонн объемных грузов и перевозить их между крупными портами. Средиземноморские кораблестроители конструировали эти суда, и малые, и крупные, по меньшей мере с конца XIV в. до н. э., уделяя особое внимание их прочности и силе. Постройка судна начиналась не с каркаса, скелета корабля, состоящего из киля и стропил (ребер, шпангоутов), чтобы затем прикрепить к нему обшивочные доски, что на протяжении столетий было обычной практикой в западном мире. Вместо этого сначала мастерилась оболочка каркаса, а затем в нее вставлялись необходимые стропила. Это — хорошо известная процедура, применяемая многими народами по всему миру вплоть до настоящего столетия. Если же говорить о том, что составляло отличительную особенность средиземноморского кораблестроения, так это весьма своеобразный метод, использовавшийся для крепления друг к другу обшивочных досок в процессе возведения обшивки каркаса: они выкладывались рядом вдоль всей кромки, и каждая доска прикреплялась к соседним сверху и снизу посредством тесно расположенных стыков, представлявших собой соединение «шип — гнездо» (рис. 34). В тщательно сработанных суднах ширина досок была не более ширины стыка, так что каждый шов был скреплен плотным рядом таких стыковочных соединений. В дополнение каждый стык был пригвожден шпонкой сверху и снизу шва, чтобы гарантировать, что шип никогда не выйдет из гнезда. По завершении всех этих забот по созданию единой судовой оболочки внутрь корпуса вставлялся полный набор шпангоутов, чтобы при¬
13 	Casson 1986 (I 24): 157-168.


612
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
дать ему жесткость. В результате получался корабль удивительной крепости и прочности, в котором требовалось лишь минимальное — законопатить швы; такое судно легко выдерживало вес амфор, строительного камня и других массивных грузов, которые так часто требовалось перевозить14.
Античные парусные суда использовались главным образом для перевозки грузов, а не пассажиров, хотя этих последних также часто брали на борт. Ни у греков, ни у римлян не было пакетботов (почтово-пассажирских судов. — A3.), которые курсировали бы между фиксированными пунктами по регулярному расписанию. Человек, которому нужно было добраться куда-то за море, просто наводил справки в порту, пока не находил какого-нибудь фрахтовщика, собиравшегося отправлять корабль в то же место. Единственное, на что путник мог рассчитывать, это размещение на палубе; имелось небольшое количество кают, но они были зарезервированы за капитаном, владельцами груза или их агентами, а иногда, возможно, за важными персонами. Пассажиры поднимались на борт со своими собственными укрытиями наподобие тентов, подстилками для сна и т. п., а также с провиантом, достаточным для того, чтобы протянуть до захода в первый порт, где они могли сделать запасы на следующий переход15.
Официальные депеши, как и официальные пассажиры, как уже было отмечено, перевозились особыми галерами. Для доставки частных писем, как и для перевозки частных пассажиров, не существовало никакой организованной системы: точно так же, как путешественники наводили справки, нет ли какого судна, отправлявшегося в нужное им место, так и те, кто хотел переслать письмо, искали человека, стремившегося попасть туда, куда им было надо, который бы согласился выполнить роль почтальона16.
И грузы, и пассажиры, и письма доставлялись без всякой спешки, поскольку корабли, на которых они перевозились, были спроектированы и оснащены исходя из соображений надежности и мореходных качеств, а отнюдь не скорости. На большинстве парусников — и самых крупных, и самых малых — главным источником энергии был одинарный широкий прямой парус на относительно короткой мачте, закрепленной посередине судна; фок (нижний прямой парус на передней мачте. —A3.) хотя и был известен, не являлся особо распространенным, бизань (косой парус. — A3.), похоже, не был введен в употребление вплоть до эпохи эллинизма, а выдающееся достижение в деле корабельной оснастки, ярусы парусов, закрепленные одни над другими, появились только в XV в. нашей эры. У древних вся оснастка проектировалась скорее для плавания с попутными ветрами и для снижения рисков в пути, нежели для увеличения скорости. При благоприятных условиях корабли могли делать от четырех
14 Casson 1986 (I 24): 201-208, 448.
15 Casson 1974 (I 23): 152-154.
16 Casson 1974 (I 23): 220-221.


IV. Восточный бассейн
613
до шести узлов; приводимые примеры рекордных скоростей в среднем дают не более шести узлов. При неблагоприятных ветрах скорость падала вполовину или даже более того17. Так что время, необходимое для сообщения между средиземноморскими портами, прямо зависело от господствовавших ветров.
IV. ВОСТОЧНЫЙ БАССЕЙН
Когда Агамемнон уже готов был вывести греческий флот из Авлиды, его там надолго задержали противные ветры. Легенда находит основательное объяснение в метеорологии: из Авлиды в Трою нужно плыть курсом на норд-ост, что означает постоянную борьбу с ветрами, которые греки называли Этесиями17а (сегодня: Мелтем), дующими с северного направления и доминирующие в Эгеиде летом; в июле и августе, то есть в самый разгар навигационного сезона, они проявляются в 80% случаев и более. На юге Эгеиды, от Леванта в западном направлении до линии сразу за западным побережьем Греции, доминирующим летним ветром является северо-западный, и он дует настолько часто, что почти оправдывает то, что его иногда называют пассатом;17Ь меж тем для навигации значение имеют еще лишь западные ветры. Это отнюдь не легкие ветерки. В южной зоне они достигают средней скорости почти в одиннадцать узлов, а в северной даже выше того — двенадцать узлов и более18.
Это означает, что суда, идущие в любом южном направлении, бегут споро и легко. Одно из самых быстрых путешествий, зафиксированных для античных времен, о котором сообщает Плиний Старший (XIX. 3-4), было совершено на корабле, который проделал путь от Мессинского пролива до Александрии за шесть суток; поскольку это ок. 830 морских миль, средняя скорость в данном случае составляла чуть менее шести узлов19. Плавание от Боспора Киммерийского до Родоса, ок. 880 морских миль, обычно занимало от девяти до десяти дней. От Родоса или от восточной оконечности Крита до Александрии (примерно 325 и 310 морских миль соответственно) дорога занимала в среднем три с половиной дня. Это дает среднюю скорость в четыре узла. По-видимому, корабли, шедшие от Мессинского пролива в Александрию, имели обычно именно эту скорость, а не шесть узлов Плиниева эталонного морского перехода. Не вызывает сомнений, что греческие и римские торговые суда со своей кон¬
17 Casson 1986 (I 24): 239-243, 282-291.
17а Έτησίαι — этесищ «годичные» ветры, дующие летом. В разных регионах так называли разные ветры: в Египте, напр., это ветры, дующие с Геллеспонта, в Эгеиде — северные и северо-западные ветры, дующие с Адриатики. — А.З.
17Ь Вообще-то пассат — это непрекращающийся тропический сухой ветер, который дует от субтропических широт в сторону экватора. — А.З.
18 Sailing Directions 1975 (I 134): 43—45; Semple 1931 (I 140): 580—581.
19 Цитаты из источников для этих и других упоминающихся здесь путешествий см. в изд.: Casson 1986 (I 24): 282—291.


614
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
сервативной оснасткой были тихоходными; парусникам XIX в., например, на переход от Крита до Египта требовалось вдвое меньше времени, чем древним — от полутора до двух дней против трех-четырех20.
Дорога в противоположном направлении, с юга на север, занимала в два раза больше времени, а иногда и более того, поскольку приходилось постоянно бороться с встречными ветрами. Мореплаватель, проходивший путь от Византия до Родоса за пять дней, а из Византия до Газы — за десять, на обратный путь тратил, соответственно, десять и двадцать дней; возвращаясь на родину, он шел со скоростью два узла. Ему требовалось десять дней, чтобы из Цезареи добраться до Родоса, — поскольку это дистанция примерно в 400 морских миль, на этом пути он также делал менее двух узлов. Большее время объясняется отчасти тем, что корабли вообще шли медленнее, но еще важнее то, что они должны были двигаться окольным курсом, чтобы иметь возможность продвигаться вперед, идя против преобладающих северных ветров. Показательным для рассматриваемого вопроса примером является хорошо освоенный маршрут из Афин до Родоса и, после Александрова завоевания Египта, до Александрии. Отправляясь в дальний путь, шкиперы могли взять прямой курс и добраться до Родоса за три дня (при условии, что они преодолевали ок. 275 морских миль со средней скоростью в четыре узла) и до Александрии — еще за три или четыре дня. Впрочем, возвращаясь домой, на первом отрезке (от Александрии до Родоса) им приходилось вести корабль по ветру, дувшему либо по левому борту, либо прямо в переднюю часть левого борта, грубо говоря — двигаться на норд-осг, пока не минуют восточной оконечности Кипра; во время одного плавания, о котором сохранилась информация, только этот отрезок занял семь дней — почти столько же, сколько весь путь из дома до Александрии (дистанция — ок. 250 морских миль, так что скорость была значительно ниже двух узлов). Затем мореходы могли повернуть налево и взять курс почти прямо на вест вдоль южного побережья Малой Азии до Родоса. Наконец, чтобы добраться от Родоса до Афин, им предстоял утомительный ход галсами через Киклады.
Еще один важный маршрут связывал Боспор Киммерийский с Афинами и другими многочисленными центрами по берегам Эгейского моря и на островах; эти центры жили за счет привозного зерна, а поля нынешних южной России и Украины в то время, как и теперь, были богатыми источниками продовольствия. Маршрут шел через Эгеиду к Дарданеллам, затем, через Дарданеллы, Мраморное море и Босфор, после чего делал такой галс, чтобы двигаться в сторону восточного сегмента Черного моря. Такой заграничный рейс требовал немало времени. Его первый отрезок, через Эгеиду, подобно Агамемнову плаванию к Трое, нужно было совершать против ветров Этесиев, в основном северных. Затем следовал проход через два пролива, где корабли шли не только против ветра, но еще и против течения: в Дарданеллах течение направлено на запад и имеет скорость от двух с половиной до трех узлов, а при аномальных
20 	Le Gras 1870 (I 97): 109.


IV. Восточный бассейн
615
условиях усиливается до 5 узлов, при том что в Босфоре оно еще интенсивней: в среднем четыре-пять узлов, а при аномальных условиях — до семи. К счастью, поток не следовал линии каналов, но рикошетил от одного берега к другому, создавая завихрения с противотоками. Используя такую возможность, а также терпеливо дожидаясь ветров с зюйда или с веста, которые хотя и гораздо реже ветров с норда или оста, но всё же случаются, шкиперы могли пройти эти сложные места21. Борьба, впрочем, не всегда заканчивалась здесь, особенно если после проливов курс лежал примерно на норд-ост: ветер Мелтем в той части Черного моря, которую им нужно было переплыть, дует в основном с этого направления22. Всё обратное плавание было как «дорога под уклон», суда просто летели по ветру и по течению, следуя друг за другом по пятам. Если не было надобности в остановке, то в место назначения на Эгеиде они могли прибыть менее чем за восемь дней.
По сути, греческие купцы, торговавшие с черноморскими портами, могли рассчитывать только на один рейс туда и обратно в течение одного сезона навигации, ибо каким бы скорым ни было возвращение, оно не компенсировало времени, потраченного на дорогу туда. Корабли не только вынуждены были ожидать попутных ветров, особенно в проливах, но еще и должны были заходить в разные гавани по всему маршруту, чтобы взять на борт груз, который можно было продать дальше по пути или в конечном порту захода. Задержки были такими, что шкиперы часто не могли отправиться в обратный путь до закрытия судоходного сезона, и случалось это настолько часто, что контракты по морским займам могли включать пункт о повышении процентной ставки, если обратный рейс начинался позднее середины сентября (Демосфен. XXXV. 10). Одного фактора ветров было достаточно, чтобы спутать все расчеты относительно длительности путешествия. Когда Филипп Македонский выступил против Фракии, расположенной к северо-востоку от Афин, он отлично осознавал это; как с горечью замечает Демосфен (TV.31): «Филипп часто опережает нас и добивается успеха благодаря ветрам и особенностям времен года, что он может дождаться летних ветров или зимы и начинает свои действия как раз в такую пору, когда мы не можем туда прибыть» [пер. С.И. Радцига). Из двух проливов Боспор Фракийский был более трудным для прохода. Даже капитаны парусных судов XIX в. находили невозможным пройти через него, когда течение было особенно сильным, — успешно осуществить это мог только проворный корабль с помощью благоприятного ветра23.
Нужно понимать, что Боспор Киммерийский был отнюдь не единственным источником зерна. Важным поставщиком являлся Египет, но для греческих государств путешествие в те края было сопряжено с аналогичной же сложностью, разве что симметрично перевернутой: как было
21 Black Sea Pilot 1969 (I 6): 41-42; Labaree 1957 (I 92); Graham 1958 (I 66): 28-31.
22 Black Sea Pilot 1969 (I 6): 57.
23 Le Gras 1870 (I 97): 193.


616
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
отмечено выше, на этом маршруте ветры предписывали быстрое плавание туда и медленное — обратно. Третьим производителем зерна была Сицилия. Здесь купцы, если им удавалось совершить быстрый оборот судна, могли рассчитывать на то, чтобы втиснуть в один навигационный сезон два рейса туда и обратно. В источниках не сохранилось никаких специальных отчетов о таких плаваниях, но можно приблизительно рассчитать время, которое должно было уходить у них на это. Расстояние от Пирея до Сицилии — в самых круглых числах — составляет ок. 500 морских миль: 100 — до мыса Малея и затем еще 400 — на запад до Сицилии. Первые 100 миль суда могли преодолеть с ветром Мелтем, который гнал их вперед. Проблемы начинались сразу, едва они огибали мыс Малею, ибо ветер здесь переставал быть попутным. От этого пункта и далее они, весьма вероятно, должны были в течение долгого времени справляться с противными ветрами, с норда или с веста, преобладающими в Ионийском море, особенно в середине лета24. Если скорость на быстром отрезке была четыре узла, а на медленном — два, рейс в одну сторону должен был занять девять-десять дней. Расчет для обратного плавания, видимо, должен быть прямо обратным: четыре узла на первых 400 милях и два узла — на финальных 100, что дает около шести дней.
Купеческие корабли из Эгеиды, чьи порты захода находились не в Сицилии, а вдоль западного побережья Греции или выше на Адриатике, также замедляли бег, как только огибали Малею, ввиду того, что летние ветры в нижней и средней Адриатике, также как и те, что в Ионийском море, обычно дуют с норда и норд-веста25. И на этот раз источники не обеспечивают нас даже малейшими сведениями о каких-то конкретных плаваниях, однако можно уверенно предполагать, что путь от пролива Отранто до верхней части Адриатического моря — а это ок. 500 морских миль, вполне мог потребовать более восьми суток, хотя не вызывает никаких сомнений, что большинство кораблей тратили на эту дорогу еще больше времени, поскольку должны были делать остановки, причаливая к берегу.
V. 	Мальтийский и Сицилийский проливы, Мессинское сужение
Существовало два пути из восточного бассейна Средиземного моря в западный и обратно: либо через Мальтийский и Сицилийский проливы, либо через Мессинское сужение.
Проливы эти довольно широки: расстояние от восточной оконечности Сицилии до острова Мальта — ок. 45 миль, а между западной оконечностью Сицилии и мысом Бон — ок. 75-ти. В обоих преобладающие летние
24 Sailing Directions 1975 (1 134): 43—45.
25 Sailing Directions 1975 (I 134): 37—39.


VI. Западный бассейн
617
ветры дуют с веста и норд-веста26. Таким образом, суда, шедшие из западного в восточный бассейн, выгодным считали проход именно через данные проливы27. Отсюда следует, что суда, следовавшие из восточного бассейна в западный, могли сталкиваться в проливах со встречными ветрами. Вместо того чтобы бороться здесь, они, скорее, предпочитали идти через Мессинское сужение, а от него плыть вдоль западного берега Италии, а затем — через Генуэзский залив28.
Корабли, направлявшиеся через проливы, из Италии или Сицилии в Северную Африку и обратно, быстро преодолевали это расстояние в обоих направлениях, хотя плавание в южном направлении по времени было несколько короче. Имеющаяся информация о конкретных морских переходах, например, указывает, что быстрые суда могли добраться от Остии до Африки за два дня, тогда как на обратный путь требовалось два с половиной или три дня.
VI. 	Западный бассейн
Переход от Александрии до Марселя занимал при самых благоприятных условиях тридцать дней. При этом средняя скорость в лучшем случае не превышала двух узлов. Очевидно, стандартный рейс занимал больше времени — и по понятным причинам: плавание с восточного конца Средиземноморья в западный бассейн совершалось преимущественно против ветра.
Между прочим, вестовые и норд-вестовые ветры, которые так затрудняли плавание с курсом на вест в разных частях восточного бассейна, преобладали в основном и в западном бассейне29. Впрочем, как только судно оказывалось в западном бассейне, эти ветры обеспечивали довольно результативное движение к главным западным портам. Среди приводимых Плинием Старшим особенно быстрых плаваний указываются три, совершенные через эту зону, все — в западном направлении (XIX.3—4): от Остии до Нарбона — за три дня, до Ближней Испании — за четыре, до Гибралтарского пролива — за семь; получается скорость от пяти до шести узлов. Обратный путь во всех трех случаях должен был быть столь же быстрым.
Скорость плавания вдоль побережья Северной Африки в обоих направлениях была, более или менее, столь же эффективной. Перевозки в западном направлении пользовались тем преимуществом, что здесь преобладали остовые ветры; так, вояж из Карфагена к Гибралтарскому проливу, как и из Остии, занимал лишь семь дней. Движению с курсом на
26 Sailing Directions 1975 (I 134): 43—45.
27 Ср.: Hodge 1983 (I 74): 75-76.
28 Cp.: Hodge 1983 (I 74): 76-77.
29 Sailing Directions 1975 (I 134): 37—39.


618
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
ост, с другой стороны, помогало течение в восточном направлении, которое начиналось от пролива и ощущалось вплоть до границ Туниса30.
VII. Порты
В Восточном Средиземноморье, вдоль побережья Леванта, где морская торговля уходит корнями в Ш тысячелетие до н. э., люди рано научились улучшать места, предуготованные самой природой для безопасной высадки на берег, создавая волнорезы и выравнивая берег с помощью причалов31. Царство Угарита в XIV и ХШ вв. до н. э. имело четыре гавани, из которых та, что находилась в самом Угарите, была предназначена для кораблей водоизмещением не менее 500 тонн [САНП3.2: 131). Минойский и Микенский Крит мог похвастать, по всей видимости, такими же удобствами32  33. Одна египетская погребальная роспись, датируемая примерно 1400 г. до н. э., показывает, как выглядели гавани той эпохи: здесь можно видеть линию грузовых судов, пришвартованных носом к причалу; портовые грузчики, занятые выгрузкой кораблей, бегают по сходням, перекинутым на причал, на котором видны фигурки людей, энергично за-
чч
ключающих сделки с хозяевами доставленных товаров .
Передовые восточные порты, вполне возможно, и в дальнейшем продолжали функционировать без каких-либо перерывов. Однако далее на запад, когда спустилась мгла темных веков, никаких таких удобств не обнаруживается. В качестве портов использовались — и такое положение сохранялось очень долго — в подавляющем большинстве случаев лишь места, предназначенные для этого самой природой: глубокие бухты, устья рек, берега какого-нибудь полуострова, лиманы вблизи моря, имеющие в него выход34. Суда бросали якорь настолько близко от суши, насколько это было возможно, и либо брали на борт, либо разгружали грузы с помощью баркасов и других малых судов. Гомер (Одиссея. VI.263— 269; ΧΠΙ.77) описывает такую гавань у феакийцев, которые жили в некоем райском уголке мореходов: он рассказывает о закрытой бухте, где людьми были построены лишь навесы для хранения судовладельцами своего такелажа, установлены каменные швартовые тумбы, по-видимому, вкопанные в песок, к которым корабли могли пришвартоваться; здесь же была зона, где работали изготовители парусов и корабельные плотники, а также находилось святилище Посейдона.
Со временем греки, как задолго до того их ближневосточные предшественники, научились помогать природе, возводя молы для защиты от волн. Самым ранним из до сих пор найденных примеров является датируемый VTH в. до н. э. мол на Делосе — громоздкое сооружение из массив¬
30 Le Gras 1870 (I 97): 41-43.
31 Ср.: Blackman 1982 (I 7): 92.
32 Cp.: Blackman 1982 (I 7): 93.
33 Pritchard 1954 (F 317): рис. 111.
34 Cp.: Schmiedt 1975 (I 139): 152.


УД. Порты
619
ных грубоколотых блоков из местного гранита, вытянувшееся в длину на сотню метров. К следующему столетию похожими молами обзавелись и другие гавани, а к концу VI в. до н. э. появились такие тщательно защищенные порты, какой был построен Поликратом на Самосе: здешняя гавань имела два мощных мола, 370 и 180 м соответственно, для защиты от моря, и весь портовый комплекс был включен в зону, окруженную городской крепостной стеной для обороны от потенциальных неприятелей35.
Афины, превратившиеся в V в. до н. э. в крупный морской порт, до этого, в течение долгого времени, отставали в развитии. Вплоть до первых десятилетий указанного столетия суда загружались и разгружались стародавним способом, вставая на якорь у берега Фалеронской бухты. Затем, по настоянию Фемистокла, видимо уже в 493 г. до н. э., в Пирее начались работы по возведению портовых структур, соответствовавших современным требованиям. Для парусных грузовых судов и купеческих галер были построены швартовочные причалы, за которыми находился эмпорий — большая закрытая зона для хранения товаров и ведения дел. Для боевых кораблей военно-морского флота имелась длинная линия корабельных навесов, параллельная стапелям (устройствам для спуска кораблей на воду), защищенным сплошной крышей, по которым галеры вытаскивались на просушку; в пору, когда галеры не использовались, они, подобно современным гоночным восьмеркам, должны были оставаться сухими и, чтобы не пропитаться влагой, быть защищенными от дождя. К IV в. до н. э., когда незадолго до того афинский флот достиг наивысшей мощи, имелось триста семьдесят два таких эллинга (сооружений со стапелем для ремонта и хранения гребных судов. — А.3): девяносто четыре делили с причалами торговой гавани один берег вокруг просторной бухты к западу от полуострова, в то время как две более мелкие бухты к востоку, со ста девяноста шестью и восемьюдесятью двумя эллингами соответственно, служили интересам исключительно военного флота36.
Подобные гавани, несомненно, существовали в Коринфе, Милете, Родосе и в других морских центрах, вовлеченных в активную морскую торговлю и обладавших военно-морскими силами. Там, где позволяла топография, заводили две гавани, смотревшие в разные стороны, с тем чтобы порт был доступен вне зависимости от направления ветра37. Более того, если в окрестностях центра находилось святилище, привлекавшее толпы паломников, но находившееся далеко от гавани, что порождало для них неудобства, центр мог озаботиться открытием еще и «священной гавани»38.
Множественные гавани и продуманные удобства заслужили, впрочем, только те портовые города, через которые осуществлялся трафик, достаточный для оправдания таких затрат. Что же касается бессчетных малых
35 Casson 1986 (I 24): 362.
36 Judeich 1931 (С 179): 425-456; Garland 1987 (I 53): 11-13, 83-100,152-155, 160. Об эллингах (ангарах для кораблей) см. также: Blackman 1982 (I 7): 204—206.
37 Robert 1960 (I 132); Blackman 1982 (I 7): 193.
38 Robert 1960 (1 132): 265.


620
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
пунктов на морском побережье, то в них погрузка и выгрузка продолжала осуществляться, как и в стародавние времена: корабли вставали на якорь вблизи берега и рассчитывали на помощь местных лодок для переправки грузов на берег. Конечно, и много позже того, как Афины построили Пирей, некоторые грузовые суда по-прежнему предпочитали разгружаться этим способом в Фалеронской бухте, поскольку расстояние до города было отсюда значительно короче. И тот же метод разгрузки, несомненно, продолжал практиковаться там, где это предпочитали контрабандисты — непосредственно севернее Пирея, что послужило причиной прозвания указанного места «гаванью воров» (Демосфен. XXXV.28).
Подведем итоги. Сообщение по суше, особенно в горных регионах, было медленным и нерегулярным, и такое положение не улучшилось вплоть до конца IV в. до н. э., когда римляне приступили к строительству магистральных дорог. В распоряжении властей были специальные скороходы или сменявшие друг друга всадники; гонцы знаменитой персидской почтовой службы между Сузами и Сардами могли одолеть за день 150 км. Сухопутная транспортировка, особенно громоздких и тяжелых грузов, оставалась мучительно медленной и неэффективной; ее по возможности избегали.
Предпочтительным средством коммуникации, и единственно возможным для транспортировки потребительских товаров, было море. Самым главным препятствием здесь была непродолжительность сезона навигации, ибо древние мореходы ограничивали свои путешествия — самое большее — временем от марта до ноября; плавание в зимние месяцы, хотя такое и случалось, было делом исключительным. Для доставки депеш и перевозки пассажиров по служебным делам власти использовали гребные суда, которые двигались вдоль берега или «перепрыгивали» от острова к острову; за один долгий летний день они могли покрыть 100 морских миль или более. Заботу о доставке определенного количества груза и перевозке пассажиров по похожим маршрутам брали на себя купеческие галеры; они были медленнее военных кораблей, но надежней парусных судов, ибо, попав в штиль или под встречные ветры, могли продолжать движение на веслах. Все перевозки по открытой воде были заботой парусников. Построенные с расчетом скорее на безопасность и прочность, нежели на скорость, они были тихоходными: средняя скорость в шесть узлов была рекордной, в пять узлов — весьма хорошим темпом, а два узла и даже менее того — это верхний предел, которого можно было достичь, борясь с ветром. В Восточном Средиземноморье из-за преобладавших здесь нордовых ветров плавание с севера на юг было быстрым, тогда как движение в обратном направлении могло занять по меньшей мере вдвое больше времени. В Западном Средиземноморье нордовые ветры не являются такой проблемой — здесь античные парусные суда преодолевали большинство испытанных маршрутов за относительно короткое время.


СОДЕРЖАНИЕ
От переводчика 5
Предисловие 7
Глава 1. Источники и их общая характеристика
С. Хорнблоуэр 10
Глава 2. Спарта в роли победителя
Д-М. Льюис 40
I. Глава Греции 40
П. Афины 51
Ш. Спарта. 403—395 гг. до н. э 60
Глава 3. Персия
С. Хорнблоуэр 66
I. Введение 66
П. Ахеменидская династия. 479—330 гг. до н. э 70
Ш. Природа персидского правления и властные полномочия сатрапов 72
IV. 	Персидская политическая история: вовлеченность
в дела греков. 400—336 гг. до н. э 90
Глава 4. Коринфская война
Р. Стер 128
I. Причины войны и ее начало 128
П. Война на суше. 395—394 гг. до н. э 132
Ш. Возвращение Конона 135
IV. Мирные переговоры. 392—391 гг. до н. э 139
V. Война на суше. 391—388 гг. до н. э 141
VI. Эгеида. 391—386 гг. до н. э 145
VU. Царский мир 150
Глава 5. Сицилия. 413—368 гг. до н. э.
Д-М. Льюис 153
Глава 6. Царский мир и Второй Афинский морской союз
Р. Стер 198
I. Превосходство Спарты 198
П. Возрождение Афин 206
Ш. Возвышение Фив 222


622
Содержание
Глава 7. Фивы в 360-х годах до н. э.
Дж. Рой 234
I. 	Центральная Греция 236
П. События на Пелопоннесе. 370—367 гг. до н. э 237
Ш. Фессалия и Македония. 369—367 гг. до н. э 242
IV. Мирные переговоры. 367—366 гг. до н. э 245
V. Центральная Греция и Пелопоннес. 366—365 гг. до н. э. ... 246
VI. Северная Греция и Эгеида. 366—364 гг. до н. э 249
VU. Пелопоннесские события. 365—362 гг. до н. э 252
Vm. Внутриполитический конфликт в греческих государствах в рассматриваемый период 254
IX. Последствия битвы при Мантинее 257
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОБЗОРЫ
I. 	Персидские земли и соседние страны Глава 8а. Малая Азия
С. Хорнблоуэр 259
Глава 8Ь. Месопотамия. 482—330 гг. до н. э.
M.-У Столпер 288
I. Контуры политической истории 289
П. Документы, поселения и ландшафт 297
Ш. Землевладение, извлечение доходов и управление 301
IV. Вавилонское общество и культура под ахеменидским
влиянием 311
Глава 8с. Иудея
X. Тадмор 320
I. Возвращение 321
1. Указ Кира 321
2. Шешбацар, «князь Иудеи» 322
П. Строительство Храма 323
1. Зоровавель, сын Салафиила 323
2. Отсрочки и завершение 326
3. Иерусалим как храмовый город 329
4. От Зоровавеля до Ездры 330
Ш. Ездра и его миссия 331
1. Полномочия Ездры 331
2. Духовное пробуждение в Вавилоне 333
3. «Общество пришедших из плена» и «народы
стран» 334


Содержание
623
IV. Достижения Неемии 336
1. Личность Неемии 336
2. Противники Неемии и восстановление стен Иерусалима 338
3. Социальные реформы Неемии 340
4. Вмешательство в дела Храма 341
5. Принудительное проведение в жизнь Закона
и Завета 343
6. Преемники Неемии 346
V. Самаритяне и обстоятельства их обособления 347
VI. Язык и литература 351
1. Разговорный язык в качестве литературного 351
2. Литература и ее социальный контекст 352
3. Прекращение пророчеств 356
Глава 8d. Кипр и Финикия
Ф.-Г. Майер 358
I. Царства Кипра 360
П. Кипр между Персией и греками. Ок. 495—411 гг.
до н. э 369
Ш. Правление Евагора Саламинского 375
IV. Города-государства Финикии 381
V. Кипр и Финикия: от Кипрской войны до мира 311г.
до н. э 391
Глава 8е. Египет. 404—332 гг. до н. э.
А-Б. Ллойд 402
I. Внутренняя история 402
П. Внешние сношения 411
Ш. Культура 416
Приложение. Хронология 423
II. Запад и север
Глава 9а. Карфаген от битвы при Гимере до вторжения Агафокла. 480—308 гг. до н. э.
Ж.-Ш. Пикар 429
I. Источники и подходы 429
П. Правление Магонидов 434
Ш. Ликвидация института царской власти 442
Глава 9Ь. Южная Италия в IV в. до н. э.
Н. Пёрселл 451


624
Содержание
Глава 9с. Кельтская Европа
Д.-У. Хардинг 478
Глава 9d. Иллирийцы и северо-западные греки
Н-Дж-А. Хэммонд 502
I. Иллирийцы. Ок. 540—360 гг. до н. э 502
П. Северо-западные греки в период примерно с 540
по 360г. дон. э 511
Ш. Иллирийцы и северо-западные греки. Ок. 360—323 гг.
до н. э 518
Глава 9е. Фракийцы и скифы
3-Г.Арчибальд 527
I. Основатели Одрисского царства — Тер и Ситалк 527
П. Общая ситуация в северной Эгеиде 535
Ш. Афины, Амфиполь и Фракия в период Пелопоннесской
войны 537
IV. Амадок Старший и Амадок Младший, Хебризельм
и Котис I 542
V. Филипп П Македонский и одрисская Фракия 550
VI. Скифы, трибаллы и геты 556
VU. Филипп П, Атей и трибаллы 559
Глава 9f. Боспорское царство
Дж. Хинд 562
I. Введение: топография и источники 562
П. Колонизация на Черном море и на Боспоре 568
Ш. Пятое столетие до н. э 576
IV. Ранние Спартокиды: архонты или тираны-варвары? 584
V. Цари Боспора в эпоху упадка 593
VI. Успех синойкизма на Боспоре Киммерийском 597
Глава 9g. Система коммуникаций в Средиземноморье
Л. Кассон 604
I. Сухопутные пути сообщения 604
П. Мореплавание 606
Ш. Корабли 609
IV. Восточный бассейн 613
V. Мальтийский и Сицилийский проливы, Мессинское
сужение 616
VI. Западный бассейн 617
VU. Порты 618


Научное издание
ЧЕТВЕРТЫЙ ВЕК ДО НАШЕЙ ЭРЫ В 2-х полутомах Первый полутом
Редактор ЮЛ. Михайлов Корректор О.Г. Наренкова Компьютерная верстка и препресс О. Л. Кудрявцевой
Подготовка оригиналов русифицированных карт и схем В.Г. Курочкин
ИД No 02944 от 03.10.2000 г. Подписано в печать 20.10.2016 г. Формат 60 X 90у1б. Гарнитура «Баскервиль» Печать офсетная. Печ. л. 39 Зак. № 8290
Научно-издательский центр «Ладомир» 124681, Москва, ул. Заводская, д. 4 Тел. склада: 8-499-729-96-70 E-mail: ladomirbook@gmail.com
Отпечатано с оригинал-макета в АО «Первая Образцовая типография» филиал «Ульяновский Дом печати» 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14