Текст
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК И ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ
СЕВЕРНАЯ ОСЕТИЯ - АЛАНИЯ
ВЛАДИКАВКАЗСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
ЦЕНТР СКИФО-АЛАНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ им. В. И. АБАЕВА
INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES
CENTRE D’ÉTUDES RUSSES ET EURASIENNES
NARTAMONGÆ
Revue
d’Etudes Alano-Ossétiques:
Epopée, Mythologie, Langage, Histoire
The Journal
of Alano-Ossetic Studies:
Epic, Mythology, Language, Histofy
2007
Vol. IV
№ 1,2
Paris - Vladikavkaz/Dzæwdzyqæw
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК И ПРАВИТЕЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ
СЕВЕРНАЯ ОСЕТИЯ - АЛАНИЯ
ВЛАДИКАВКАЗСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР
ЦЕНТР СКИФО-АЛАНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ им. В. И. АБАЕВА
INSTITUT NATIONAL DES LANGUES ET CIVILISATIONS ORIENTALES
CENTRE D’ÉTUDES RUSSES ET EURASIENNES
NARTAMONGÆ
Журнал
Aлано-Осетинских Исследований:
Эпос, Мифология, Язык, История
Allon-Iron
Irtasænty Zurnal:
Epos, Mifologi, Æv^ag, Isiori
2007
Vol. IV
№ 1,2
Dzæwdzyqæw/Vladikavkaz - Paris
The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies
is a new academic institution devoted to the scholarly study of Culture, History and Languages of Ancient
Iranian Nomads of Eurasia. It was established in its present form by the Russian Academy of Sciences as a
part of its North Ossetian Branch in Vladikavkaz.
The Abaev Centre’s Periodical,
NARTAMONGÆ
The Journal of Alano-Ossetic Studies:
Epic, Mythology, Language, History
is published twice a year in collaboration with the Centre d’Etudes russes et eurasiennes of Institut
National des Langues et Civilisations Orientales, Paris.
Current rates for subscriptions for the volume (calendar year):
Institutions S 50 p.a.
Private individuals S 40 p.a.
(Please add 5 12.00 postage for non-Russian addresses)
Single issues of the NARTAMONGÆ may be purchased for 5 25.00. For further information on how to pay
or for any other questions, please contact:
RUSSIAN FEDERATION, 362040, Republic of North Ossetia-Alania, VLADIKAVKAZ, Prospect
Mira, 10. The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies
© Центр скифо-алы jckhx исследований ВНЦ РАН» 2007
© Издательство «Проект-Прссо>, 2007
На обложкерепродукции картины М. G Туганова (сБаяпджы ца/гх» («Кмю Балога»).
There is a reproduction of M.S. Tuganov's picture the "Babagd^by calb” ("Babag's w/seeF) on the cover.
NARTAMONGÆ
The Journal of Alano-Ossetic Studies:
Epic, Mythology, Language, Histoy
Rédacteurs en chef - General Editors
Главные редакторы
François CORNILLOT
( INALCO, Paris)
Bagrat TEKHOV
(The Abaev Centre for Scytho-Alanic Studies, Vladikavkaz)
Rédacteurs - Editors
Редакторы
Agusti ALEMANY
(Universitat Autônoma de Barcelona)
Yuri DZITTSOITY
(South Ossetian State University)
Conseil Scientifique International - International Scientific Board -
Mencàytшродный научный совет
Françoise BADER ÇE.P.H.E, Paris)
Georges CHARACHIDZÉ (Institut de France)
Gadzi GAMZATOV (Russian Academy of Sciences)
Askold IVANTCHIK (Russian Academy of Sciences)
Nikolas KAZANSKY (Russian Academy of Sciences)
Jean KELLENS (Collège de France)
Alexander LUBOTSKY (Leiden University)
Antonio PANAINO (Universita’ degli studi di Bologna)
Adriano ROSSI (Istituto Universitario Orientale, Napoli)
Felix SLANOV (The Лгуйпа- Company, Moscow)
Yuri VOROTNIKOV (Russian Academy of Sciences)
CONTENTS
СОДЕРЖАНИЕ
SOMMAIRE
Kirsten Schack ABRAHAMS EN. The Biographic Data, Information about the
Scientific Activity and the List of Publications of Fridric Thordarson 7
Eridrik THORDARSON, Ossetisch uœxsk / usqœ «Schulter» Lexikalische
N: rginalien 16
H. Я, ГАБАРАЕВ. Фридрик Тордарсон - осетиновед. (Герундии в осетин¬
ском) 25
Ilya GERSHEVITCH. Linguistic Geography and Historical Linguistics 32
И I, ABAEV, W, BELARDI, N. MINISSI, Profilo Grammaticale
DelTosseto Letterario Moderno 50
Gilbert LAZARD, L’ossète, Langue Iranienne du Caucase 66
В. И, АБАЕВ, О собственных именах нартовского эпоса 74
Е, Б. БЕСОЛОВА. Еще раз о слове «цирхъ / цирыхъ» из нартовских
сказаний осетин : 91
Ю, А, ДЗИЦЦОЙТБ1. К этимологии топонима K’wydar ‘Южная Осе¬
тия’ 97
Alain CHRISTOL. Scythica 6: Quand la Bière Fermente...: OssèteÆntauyn.... 141
Л. И. AABPOB. Памятник кабардинского и осетинского языков XVII в. 149
Istvân ERDÉLYI. Goten und Hunnen in SüdruBland 163
David TESTEN, Ibn Rusta and Bakr! on the Ossetians and the Apkhaz 172
Agusti AIJEMANY. Addac, Alanenkônig in Hispania 180
Я. ЛЕБЕДИНСКИЙ. Исследовательский кружок «Галлия-Сарматия» 187
А. А. ТУАЛААГОВ. К вопросу о сарматских «жезлах» и скипетрах 194
Ю, А. ПРОКОПЕНКО. К вопросу об этнополитической истории
населения Центрального Предкавказья II в. до н.э. — нач. I в. н.э 212
А. К НЕФЁДКИН, Боевые собаки сарматов и аланов 236
Ф. X. ГУТНОВ, Эксусиократор Алании и архонт Асии в X-XI вв 241
Selected Nartæ Tales. Translated by Walter MAY. Wyiy^mœg’s nameless son 263
Ю. С. ГАГАОЙТИ. Новый труд по истории алан. (А. Алемань. «Аланы
в древних и средневековых письменных источниках». М., 2005). Ре¬
цензия. 271
In memoriam
Dr. Fridrik THORDARSON
Памяти
проф. Фридрика ТНОРД АРСОНА
посвящается
(1928-2005)
VLADIKAVKAZ - OSLO
ВЛАДИКАВКАЗ - ОСЛО
4ARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Kirsten Schack ABRAHAMSEN
THE BIOGRAPHIC DATA, INFORMATION ABOUT
THE SCIENTIFIC ACTIVITY AND THE LIST
OF PUBLICATIONS OF FRIDRIC THORDARSON*
Fridrik Thordarson was bom on Iceland the Seventh of March 1928 and
died in Norway the Second of October 2005. After having studied several subjects
on Iceland he came to Norway in 1959 to study classic filology and comparative
Indoeuropean Sprachwissenschaft. In the period of 1958-59 he lived in Greece
and studied and learned modem Greek. He had his masters in 1963 in Latin,
Greek and Indian philology. Since then he worked almost 50 years in research and
teaching at the University of Oslo far beyond his time as a pensioner.
He already started to orient himself towards his main interest - if not
passion - while he was studying Latin and Greek, namely the Caucasus and the
Oldpersian culture and all the Iranian world.
Early Fridrik Thordarson had an aim in his Iranian studies. That was the
study of the Ossetes and their language. It was here his great bulk of research
was to be. The material we have on the past of the Ossetes, the history of their
language and about their relations to the Scythians of the past as well as of the
Alanians will be a kind of fundament for all future research.
Fridrik Thordarson had a strong position within the international Caucasian
scientific world. When he arranged the third Caucasian colloquium in Oslo in 1986
it became a milestone in the organisation within the field with the creation of Socie-
tas Caucasologica Europaea for which Fridrik Thordarson was responsible.
His stay in Georgia in 1968-69 fostered another love in him, namely the
love to Georgian language and culture.
Fridrik Thordarson was an extremely modest man. In no way did he ex¬
pose himself. Few people knew about his care for the world which had given
The International Scientific Council of this journal expresses the sincere gratitude to
Kristen Shack Abrahamson - a widow of Fridrik Thordarson, who kindly gave for publication:
the photo, biography data, information about the scientific activity and the list of publications
of F. Thordarson.
7
him so much, Caucasus, Irania and Turkey. He gave away a lot of money i.e to
the earthquakes in Iran and Turkey and he paid for the medical education for
two Georgian girls.
The death of Fridrik Thordarson has shown us that we have lost some¬
thing important, a quiet happiness and a man who always gave.
BIBLIOGRAPHY:
A. Scholarly works:
1. Some notes on Anatolian Ossetic. Acta Orientalia. Copenhagen,
33/1971. PP. 145-167.
Transi, into Russian: Neskol'ko slov о jazyke anatolijskix osetin. Izvestija
Jugo-osetinskogo naucno-issledovatei'skogo instituta Akademii nauk
Gruzinskoj SSR. Tskhinval, vyp. XVII/1971. PP. 95-114.
2. Die Ferse des Achilleus - ein skythisches Motiv? Symbolae Osloenses,
Oslo, 47/1972, PP. 109-124.
3. 'Op<5, рХеясо, Oeœpœ. Some semantic remarks. Symbolae Osloenses,
Oslo, 46/1972, PP. 108-130.
4. Ossetic and Caucasian. Stray notes. Norsk tidsskrift for sprogviden-
skap. Oslo. 27/1973. PP. 85-92.
5. Ossetic preverbs. Monumentum Georg Morgenstierne, vol. II. Leiden
1983. PP. 251-261.
6. An Ossetic miscellany. Lexical marginalia. Kalyânamitrârâganam Es¬
says in honour of Nils Simonsson. Oslo. 1986. PP. 277-286.
7. Analecta Osica. A lexical miscellany. Riepmocâla. Essays in honour of
Knut Bergsland. Oslo. 1984. PP. 182-194.
8. Ossetisch ucexsk/usqce "Schulter". Lexikalische Marginalien. Fest¬
schrift fur Helmut Humbach. Münchener Sprachwissenschaftliche Studien.
1986. Beiheft. München. PP. 499-511.
9. Die Rolle des Bilinguismus in der Entwicklung des Ossetischen.
Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft. Suppl. 6, Stuttgart.
1985. PP. 221-224.
An abbreviated version of a paper read at the German "Orientalistentag".
Tübingen. 1983.
10. Sibilanten und Affrikaten im Ossetischen. Georgica. Jena. XII/1990,
PP. 14-17.
A paper read at the Second Caucasian Colloquium. Vienna. 1984.
8
11. The Scythian funeral customs. Some notes on Herodotus. IV, 71-75.
A Green leaf. Papers in honour of Professor Jes P. Asmussen. Leiden. 1988.
PP. 539-547.
12. Old Ossetic accentuation. Papers in honour of Ehsan Yarshater. Lei¬
den. 1990. PP. 256-266.
13. Gallia Alanica. (The Alans in Gaul). Papers in honour of Prof. V. I.
Abaev. 1990.
Studia Iranica et Alanica. Festschrift for Prof. Vasilij Ivanovic Abaev on
the Occasion of his 95,h Birthday. Rome. 1998. 483-498. (Serie orientale
Roma. Vol. LXXXII.)
14. Zur ossetisch-tscherkessischen Worterliste bei Nicolaes Witsen:
Noord en Oost-Tartarye..., Amsterdam. 1705. PP. 526-528. In cooperation with
Prof. W. Boeder, Oldenburg. Written 1991. In the press.
15. The Ossetic Bœkh fœldisyn funeral rites. The Proceedings of the
XXXII International Congress for Asian and North African Studies, Hamburg
1986. Zeitschrift der Deutschen Morgenlhndischen Gesellschaft. Suppl. 9,
Stuttgart. 1992. PP. 669 -670.
A summary of a paper read at the Congress.
16. Kartwelische Studien in Skandinavien. The Proceedings of the Sec¬
ond International Symposium of Kartvelian Studies. Tbilisi. 1993. PP. 72-79.
17. Notes on the religious vocabulary of the ancient Ossetes. A paper
read at the First Congress of Ossetic Studies. Vladikavkaz. 1991. To appear in
the Proceedings of the Congress.
18. "Horse consecration": Ossetic funeral rites. A paper read at the 6th
Caucasian Colloquium. Maikop. 1992. In: The Nart Epic and Caucasology.
Societas Caucasologica Europaea, VI Colloquium. Maikop. 1994. PP. 345-349.
19. Ossetic. Compendium Linguarum Iranicarum, hg. von R. Schmitt,
Wiesbaden. 1989. PP. 456-479.
20. Articles in Encyclopaedia Iranica'.
a. Kocoyty Arsen , vol. II, PP. 547-548.
b. Asii, Asiani, vol. II, PP. 764-765.
c. Asb (Horse among the Scythians), vol. II, PP. 730-731.
d. Bœx fœldisyn (Ossetic funeral rites), vol. Ill, PP. 876-877.
e. Bedzyzaty Cermen , vol. IV, PP. 78.
f. Bryt'iaty Elbyzdyqo , vol. IV, PP. 455.
g. Bayaty Gappo , vol. Ill, PP. 886.
h. Carus (Roman emperor), vol. V, PP. 22.
i. Caucasus - Language contact, vol. V, PP. 92-95.
j. Colchis , vol. VI, PP. 41-42.
k. Daghestan - Linguistic influences, vol. VI, PP. 575-576.
9
l. Konow, Sten, (2003, 2 PP.), to appear.
m. Morgenstierne, Georg, (2003, 8 PP.), to appear.
n. Ossetic (2003, 29 PP).
o. Fidiuæg, vol. IX, P. 610.
p. Gædiaty Comaq, vol. X, PP. 245-246.
q. Mamsyraty Dœbe, 1 P. to appear.
r. Digor, vol. VII, PP. 402-404.
21. G risk ord og islensk. (Greek words in mediaeval and modem Ice¬
landic). Skfrnir, vol. 168, Reykjavik. 1994. PP. 161-180.
22. Ossetic grammatical studies. I. In preparation (manuscript 183 + 146
+ 9 PP.).
23. Herodotus and the Iranians.. I-III. Symbolae Osloenses. 71/1996. PP.
42-58.
24. Herodotus and the Iranians. IV- V. Symbolae Osloenses. 72/1997. PP.
91-101.
25. Remarks on the religious vocabulary of the Alans. Annual of Medie¬
val Studies at CEU (Central European University). Vol. 6. Budapest. 2000. PP.
213-224.
26. Linguistic contacts between the Ossetes and the Kartvelians. Studies
in Caucasian linguistics. Selected papers of the 8th Caucasian Colloquium.
Leiden. 1999, PP. 279-285.
27. Ossetic. Iranian Languages, ed. G. L. Windfuhr. In the press 2003.
39 PP.
28. Oath and Truth in Ossetic. Written for V. I. Abaev Memorial Vol¬
ume. 2000. Journal of Indo-European Studies. Not yet appeared. 11 PP.
29. Bilingual contacts between the Ossetes and their Nakh-speaking
neighbours. A paper read at the 10th Caucasian colloquium. München. August
2000.
30. Ossetic. Encyclopaedia Iranica. 30 PP. To appear. B. Reviews.
31. N. Andriotis: Lexikon der Archaismen in neugriechischen Dialekten.
Wien. 1974. Norsk tidsskrift for sprogvidenskap. Oslo, 29/1975, PP. 153-154.
32. Fr. Bader: Suffixes grecs en -m-. Recherches comparatives sur 'hét-
éroclisie nominale. Paris... 1974. Norsk tidsskrift for sprogvidenskap. Oslo.
29/1975. PP. 251-252.
33. Manfred Lorenz: Lehrbuch des Paschto (Afghanisch). Leipzig. 1979.
Acta Orientalia. Copenh., 43/1983. PP. 122-123.
34. Pashto Quarterly, vol. 1, no. I; vol. Il, no. 2, Kabul 1356/1977-8.
Acta Orientalia. Copenh., 42/1981. PP. 140-141.
10
35. R. E. Emmerick & P. O. Skjærv0: Studies in the vocabulary of Kho-
tanese. Il, Wien. 1987. Acta Orientalia. Copenh., 50/1 989, PP. 185-187.
36. Almuth Degener: Khotanische Suffixe. Hamburg. 1989. Acta Orien¬
talia. Copenh., 52/1991. PP. 197-199.
37. Ladislav Zgusta: The Old Ossetic inscription from the River Zelen-
cuk. Wien. 1987. Kratylos. Wiesbaden, 33/1988. PP. 91-95.
38. A. V. Williams (ed.): The Pahlavi Rivayat accompanying the Dâ-
destân ï Dënîg. Part I-1I. Copenhagen. 1990. Acta Orientalia. Copenh., 54/1
1993. PP. 187-188.
39. Vera Basch Moreen (ed.): Iranian Jewry during the Afghan invasion.
The Kitâb-i Sar Guzasht-i Kâshân of Bâbâï b. Farhad. Text edition and com¬
mentary by V. В. M., Stuttgart. 1990. Ibid., PP. 189-190.
40. Nosratollah Rastegar: Zur Problematik einiger handschriftlichen
Quellen des Neupersischen. Wien. 1989. Ibid., PP. 190-191.
41. F. Vahman, G. S. Asatrian: West Iranian dialect materials from the
collection of D. L. Lorimer. Vol. II. Short stories of the Baxtiârïs. Copenh.
1991. Ibid., PP. 191-192.
42. R. Schmitt (ed.): Corpus inscriptionum Iranicarum. P. I, vol. 1,1: The
Bisutun inscriptions of Darius the Great. Old Persian text. London. 1991. Acta
Orientalia. Copenh. 53, PP. 177-179.
43. (Werner Sundermann) Iran und Turf an. Beitrage Berliner Wissen-
schaftler. Werner Sundermann zum 60. Geburtstag gewidmet. Hg. von Chris¬
tiane Reck und Peter Zieme. Wiesbaden. 1995. (Iranica. Hg. von Maria
Macuch. B. 2.) Acta Orientalia, vol. 58, Copenh. 1997. PP. 231-232.
44. Agusti Aiemany: Sources on the Alans. (Handbook of Oriental Stud¬
ies. Section 8, vol. V.) Leiden etc. 2000. Journal of the American Oriental So¬
ciety. 122.1. 2002. PP. 180-181.
C. Biographies. Bibliographies:
45. Hans Vogt. Norsk biografisk leksikon. B. 18, Oslo. 1974. PP.
134-140.
46. Georg Morgenstierne. Monumentum Georg Morgenstieme, vol. I,
Leiden. 1981. PP. 1-7.
47. Georg Morgenstierne. Basar. 1980. PP. 61-64. (Swedish translation
in: Afghanistan-nytt. Sth. 1985. PP. 29-30).
48. Hans Vogt. Norsk lingvistisk tidsskrift 1, Tromsd. 1987. PP. 7-11.
49. Carl Hj. Borgstrom, Alf Sommerfelt, Alf Torp, Hans Vogt: Lexicon
grammaticorum. Tübingen. 1996. PP. 122-123, 873-874, 927-928, 979-980.
Norsk tidsskrift for sprogvidenskap, Oslo. 27/1973, PP. 93-97.
И
50. Hans Vogt 1903-1966. Norsk Biografisk Leksikon. Oslo. 2005 (to ap¬
pear).
51. Georg Morgenstierne. Encyclopaedia Iranica. 8 PP. To appear.
52. Sten Konow. Encyclopaedia Iranica. 2 PP. To appear.
D. Popular writings:
53. Hjalad vid Medeu (Icel. "Talks with Medea", Old Georgian litera¬
ture.) In: Timarit Mais og menningar. Reykjavik. 1971. PP. 6-22.
54. Sôfôkles: Antigona. Formâli. Reykjavik. 1975, PP. 5-17. (Preface of
an Icelandic translation of Sophocles' Antigone.).
55. Ossetar. (Icel. "The Ossetes".), In: Réttur. Reykjavik. 1982. PP. 204-
222.
56. Vceringjaspjall (Icel. "The Varangians".) In: Grikkland âr og sfô. Вок
helguô tveggja aida afmæli Sveinbjamar Egilssonar (Memorial volume, dedi¬
cated to Sveinbjbrn Egilsson, 1791-1991). Reykjavik. 1991. PP. 313-321.
57. Griskar pjoôvisur (Icel. "Greek folk poetry"), ibid., PP. 335-343.
58. Folkeeposet Digenis Akritas. (Norw: "The Greek epos Digenis Akri-
tas".) In: Gresk ândsliv. Fra Homer til Elytis. Oslo. 1983. PP. 148-158.
59. Kurdisk litteratur - noen glimt. (Norw. "Kurdish literature".) In:
Kurdistan-Nytt. Spesialnummer. Oslo. 1985. PP. 5-8.
60. Gresk sprog i Sovjetunionen. (Norw. "Greek in the Soviet Union".)
In: Klassisk forum, 1989. 1. Oslo. PP. 38-46.
61. Romania Alanica. Alanske stammer i Vest-Europa i folkevandringsti-
den. (Norw. "Alanic tribes in Western Europe during the era of the Great Mi¬
grations".) In: Klassisk forum. 1992,2, Oslo. PP. 32-39.
62. Etniske konflikter i Kaukasus. (Norw. "Ethnic conflicts in the Cauca¬
sus".) In: Etniske konflikter i Sentral-Asia og Kaukasus. Norsk utenrikspolitisk
institutt: Forskningsrapport nr. 172. Oslo. 1993. PP. 81-94.
63. Iranske studier [i Norge], (Norw. "Iranian studies in Norway".) In:
Midt0sten Forum, vol. I. Oslo. 1986. PP. 51-54.
64. Ossetic literature. In: Encyclopedia of the world literature in the 20th
century. Rev. ed. Vol. 3. New York, 1983. PP. 44-45.
65. Det byzantinske Akritas-epos. In: Romansk forum, b. 19/1999, 2.
Oslo. 1999. PP. 99-107. (Originally a paper read at the Norwegian Institute of
Athens. May, 1999.)
66. Religion and nationalism in the Northern Caucasus. In: The Middle
East viewed from the North. Publ. by Nordic Society for Middle Eastern Stud¬
ies. Bergen. 1992. PP. 49-52. Armenian translation: Kronakan ew et'nik irad-
rut’yunohyusisayin Kovkasun. Iran-name. 1, Erevan. 1994. PP. 6-7.
12
67. Studiet av de kaukasiske sprâk. ("Caucasian linguistic studies").
Klassisk forum. 1997,2. Oslo.
68. Den danske sprogforsker Rasmus Rasks rejser. Klassisk forum. Oslo.
2002, PP. 29-35.
69. ffotspor Grondais ("In the footsteps of Groendal", the Icelandic poet
Benedikt Groendal’s monastic life in the 1850’ies). Skjoldur-Reykjavik.
43/2004. PP. 20-23.
E2. Lectures:
a. A visiting lecture:
70. Beech fceldisyn - et ossetisk begravelsesritual. (Dan.: "Horse conse¬
cration. An Ossetic funeral rite"). A paper read at the University of Copenha¬
gen in 1984 and the University of Reykjavik in 1991.
b. Popular lectures:
71. Moderne gresk folkediktning. (Norw.: "Modern Greek folk poetry").
University of Oslo 1882.
72. Byzans og Norden i middelalderen. (Norw.: "Byzance and Scandina¬
via in the Middle Ages”). University of Oslo 1983.
73. Kurdeme. Minoriteter i Iran. (Norw. "The Kurds. Minorities in
Iran"). University of Oslo 1979.
74. Den danske sprogforsker Rasmus Rasks rejser. (Dan.: The travels of
the Danish linguist Rasmus Rask). Christopher Hansteen and his time. Scien¬
tific travels. Symposium, University of Oslo, okt. 2001.
F. Icelandic translations:
75. Griskar pjôôsôgur og eefintyri. ("Greek folk tales"). Reykjavik. 1962.
130 PP.
76. Longus: Sagan afDafnis og Klôi. ("Daphnis and Chloe"). Reykjavik.
1966.168 PP.
77. Pukydides (Thucydides): Meleyjarpâttur. ("The Melian dialogue".)
Timarit Mâls og menningar. 1965, Reykjavik. PP. 348-355.
78. Laskaris Kananos: Grisk ferdasaga fra 15. old. ("A Greeks' travels in
Scandinavia in the 15th century"). Timarit Mâls og menningar. Reykjavik.
1968. PP. 183-185.
13
79. Mihefl Dsjavahisjvili: Steinn Satans ("Eshmakls kma"). From Geor¬
gian. Jon â Bægisâ. Timarit jjÿôenda (Translators’ Journal, 6/2001, Reykjavik.
2002. PP. 15-26.
G. Editorial work:
80. Norsk tidsskrift for sprogvidenskap (NTS). 1963-67 (managing editor).
81. Sprâkvitenskap. En elementær innfpring. Red. av E. Hovdhaugen.
Oslo. 1976; rev. utg. 1978 (Norw. "An elementary introduction to general lin¬
guistics"). (Member of the editorial board; author of the chapter on Language
typology).
82. Studia Caucasologica. I.: Proceedings of the Third Caucasian Collo¬
quium. Oslo. 1986. Oslo 1988.
83. Studia Caucasologica. II: Hans Vogt: Linguistique caucasienne et
arménienne (together with E. Hovdhaugen). Oslo. 1988.
H. Varia:
84. Review of S. Sorensen: Rigveda (Icelandic translation of Rigveda
hymns.). Timarit Mais og menningar. Reykjavik. 1964. PP. 91-95.
85. Ûr Grikklandseyjum. (Icel. "Sketches from the Greek islands"). Ti¬
marit Mâls og menningar. Reykjavik. 1965. PP. 221-226.
86. A Halysbokkum. (Icel. "Sketches from Anatolia"). Timarit Mais og
menningar. Reykjavik. 1967. PP. 127-134.
87. Hans Vogt 70 âr. (Norw. "H.V. septuagenarius"). Dagbladet, Oslo,
1st June 1973.
88. Saga ur bcejarlifinu. (Icel. "An event in the town". A sketch). Timarit
Mâls og menningar. Reykjavik. 1979. PP. 315-317.
89. Frâ Albert. (Icel. "About Albert [Sigurôsson]". A sketch from Reyk¬
javik and Oslo. 1948-52). Skjoldur, Reykjavik, 11/1996. PP. 4-8.
90. Georg Morgenstierne. Obituary. Dagbladet, Oslo. 10th March 1978.
91. Hans Vogt. Obituary. Arbeiderbladet, Oslo. October 1986.
92. Magnus Kjartansson. (An Icelandic politician), Obituary. Pjôôviljinn,
Reykjavik. August 1981.
93. Sigurdur Hafstad sjôtugur. ("S.H. (an Icelandic diplomat) septuage¬
narius"). Pjoôviljinn, Reykjavik, 28th July 1986.
94. Bericht Uber das III kaukasologische Kollokvium. Oslo. 1986. Geor-
gica. Jena. 10/1987.
95. Ossetar og fyoâernismâl i Georgtu. (Icel. "The Ossetes and the
Georgian nationality question"). Pjoôviljinn-Reykjavik. 8th Jan. 1992.
14
96. Vitjadfornra stôdva. (Icel. "A Nostalgic visit in Reykjavik). Pjoôvil-
jinn 19th July 1991.
97. Den kurdiske tragédien. (Norw. "The Kurdish tragedy"). Dag og Tid.
Oslo, 25 th April 1991.
98. Ûr nafla heimsins. (Icel. "From the Navel of the World". A sketch
from Iceland and Delphi, Greece). Skjoldur. Reykjavik, nr. 13/1996. PP. 10-11.
99. Adalsmenn og bolsvikingar. (Icel. "Noblemen and Bolsheviks". A
sketch from Iceland). Skjüldur-Reykjavfk, nr. 23/1999. PP. 20-2 1.
100. Knut Kristiansen 1928-1999. (A Norwegian Indologist.) Obituary.
Dagsavisen. Oslo, 2nd August 1999.
101. Stjôrnviska og golfranska. (Icel. "Politics and gibberish"). Skjoldur-
Reykjavik, nr. 30/2000, PP. 16-17.
102. Odinn og Kaukasus. (A propos Th. Heyerdahl's Æsir hypothesis.)
Private publication. Oslo. 2001. 4 PP.
103. Afghanistan var en hvit flekk pâ kartet. Interview om Georg Mor-
genstieme i Afghanistan-nytt, nr. 3/2001-2, Oslo. 2002.
104. Christian Lassen, Georg Morgenslierne, Hans Vogt: Biographies.
In: Norsk biografisk leksikon. Oslo. In the press.
105.1 fôtspor Grondais (Icel. "In the footsteps of Groendal"). Skjoldur-
Reykjavik, nr. 42/2004.
106. Unpublished: Genitivus singularis av de indo-européiske io¬
stammer i latin. Thesis. Oslo. 1961. 93 PP.
Numerous articles about Iranian and Caucasian matters in Kunn-
skapsforlaget’s Konversasjonsleksikon, Oslo, 1970-80’ies.
15
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N1,2
Fridrik THORD ARSON
OSSETISCH uœxsk ! usqœ «SCHULTER»
LEXIKALISCHE MARGINALIEN
Studia Grammatica Iranica. Festshrift fur Helmut
Humbach. R. Kitzinger. München, 1986
1.1. In einem kurzen Aufsatz in Riepmocâla. Essays in honour of Knut
Bergsland (Oslo 1984; im folgenden als R verkürzt)1 wurde eine Liste von 100
ossetischen Bezeichnungen der Korperteile (einschlieBlich einiger Synonyma)
zusammengestellt. Von den 100 Bezeichnungen sind 55, also mehr als die
Halfte, zweifelsohne iranischen Ursprungs. Für 26 Bezeichnungen ist keine
oder wenigstens keine sichere iranische Etymologie festgestellt worden,
folglich haben wir es in diesen Fallen allem Anschein nach mit Lehnwortem zu
tun. In den übrigen 19 Fallen ist iranischer Ursprung wahrscheinlich oder als
solcher zwar sicher, wenngleich sich bei diesen Wortern gewisse lautliche und
wortgeschichtliche Fragen stellen, die naherer Erlüuterung bedürfen (R Nr. 81-
100: “Problemwôrter”).
Man kônnte gegen diese Liste einwenden, daB die Auswahl der Worter
etwas willkürlich ist. Sie dürfte jedoch m.E. ziemlich reprâsentativ sein für die
Gesamtheit der ossetischen Kôrperteilnamen. Nur in wenigen Fallen hat man
mit Sicherheit die Sprache feststellen kbnnen, aus der die Lehnwôrter entlehnt
worden sind. Auch sind vergleichsweise viele dieser Entlehnungen Worter, für
die eine (ehemalige) expressive Bedeutung zu vermuten ist.
1.2. Es wird kaum überraschen, daB ein so groBer Teil der
Kôrperteilbenennungen - nach der Liste fast drei Viertel - iranische Erbwôrter
sind. Das somatische Wortfeld der Sprache macht vermutlich einen
verhaltnismaBig fest geordneten Begriffskomplex, eine paradigmatische
Struktur aus und bleibt daher dem Eindringen fremder Elemente weniger
ausgesetzt aïs die schwücher strukturierten lexikalischen Felder. Es ist auch
anzunehmen, daB der semantische Inhalt der Feldglieder von elementaren
Grundbegriffen, die in jeder Sprachgesellschaft lexikalischen Ausdruck finden
werden, abgeleitet sind. Die begriffliche Substanz wird in jeder einzelnen
Sprache eine vergleichbare und von den Mitgliedem einer bilingualen
16
Gesellschaft leicht identifizierbare Form annehmen. Es ist in diesem
Zusammenhang erwahnenswert, daB die Mehrheit der ossetischen
Entlehnungen allem Anschein nach aus Wortern besteht, die zugleich mit der
Bedeutung iibernommen worden sind. Der Glaubwiirdigkeit dieser
Betrachtungen braucht es nicht zu widersprechen, daB die Grenzen zwischen
den einzelnen Feldgliedem in jeder Sprache nicht ganz gleichartig und in ihren
Beziehungen zueinander allerlei Verschiebungen ausgesetzt sind. Ich erinnere
an wohlbekannte Faile wie russ. ruka = dt. (1) “Hand”, (2) “Arm” oder oss.
k'ux = dt. (I) “Hand”, (2) “Finger” [k'ax-k’ux “Zehe”, wortlich “FuBfinger”).
In einer bilingualen Gesellschaft sind solche Verschiebungsprozesse natiirlich
vielmals semantischer Interferenz zuzuschreiben. Grundsatzlich aber ist
anzunehmen, daB die Prinzipien, die in der Gliederung des somatischen
Begriffsfeldes obwalten, einigermaBen vergleichbar sind.
2.1. Unter den “Problemwortem” findet sich das Substantiv I. uœsk, D.
usqœ (uæsk'?, in MF III 1295, 1297, 1331 mit Fragezcichen), die allgemein
gebrauchte Benennung fiir “Schulter”, Pl. I. uœxscitœ, D. usqitce (Nr. 97 in R).
Das Wort kommt in Komposita vor, z.B. in fœtœn-uœxsk “breitschultrig”, das
als episches Epitheton zu dem Namen des Nartenhelden Soslan verwendet wird
und mbglicherweise fiir das Alter der Bedeutung bürgt (Narti kadjitæ 1946,
86). Trotz der lautlichen Unterschiede sind beide Wortformen als
Dialektformen desselben Wortes anzusehen (s. unten). An iranischem
Ursprung des Wortes kann nicht gezweifelt werden, doch ist es mit einigen
Problemen behaftet, die ein paar Bemerkungen verdienen und auch AnlaB zu
sprachgeschichtlichen Betrachtungen geben.
Das Wort ist schon von Miller in Band III seiner grundlegenden
Ossetischen Studien (Miller 1887, 169) zu altind. vaksas (n. , Sg. , PL; RV
etc.) “Brust (eines Mannes, einer Frau, auch figiirlich gebraucht)” gestellt
worden. Dieselbe Etymologie gibt auch Hübschmann (1887, 63). Vaksas ist
aber nicht von vaksànâ (f., PL; RV etc.) zu trennen, das im Vedischen in
verschiedenen Bedeutungen vorkommt: “Bauch, Brust (eines Mannes, einer
Frau); weibliche Scham; Euter (der Kuh); Stengel, Rohr (der Pflanzen);
FluBbett; der SchoB des Himmels (der Ort, aus dem die Maruts geboren sind);
Opferplatz”; - vielmals als Synonym von yonih verwendet (s. PlSCHEL in
Pischel-Geldner 1889, 173-181, wo allerdings das altind. Wort von der Wurzel
*vaks/uks “feucht; netzen” [idg. *wegw-s- etc., POKORNY 1959, 1118]
abgeleitet wird). Von altind. vaksas “Brust” sind in mittel- und neuindischen
Sprachen verschiedene Korperteilbezeichnungen abgeleitet, mit Bedeutungen
wie “Brust, Bauch, Lunge, Rippe, Seite, Euter” (s. Turner 1966, 652). Zu
dieser Wortsippe gehoren wahrscheinlich auch altind. vankrih (f.; RV etc.)
2 Заказ № 2665
17
“Rippe” und das jiingere vanksanam “Leiste, Weiche” (s. Mayrhofer 1956-
76, III, s.vv.).
Die oben angefiihrten Korperteilnamen sind von den Gelehrten meistens
zu der Wurzel *wak/uk-s- (idg. *weq/uq-s-, *we-n-q-s- [*wes2-q-/ud2-eq-;
ud2-q- ?]) “krumm, gebogen, gewôlbt; biegen, krumm sein” gestellt worden (s.
Persson 1912, 206f.; Mayrhofer, o.c., Ill 121 f. zuriickhaltend; Pokorny,
o.c., 1134f.). Bei alien diesen Korperteilnamen scheint eine Ableitung von det
Grundbedeutung “krumm, gewôlbt, gebogen” angemessen zu sein. Auch in
anderen idg. Sprachen begegnen uns Kôrperteilbezeichnungen, die mit einer
solchen Bedeutung vereinbar sind.
Hierher gehdren nach Bailey (1979, 494; vgl. auch 1960, 31-32) auch
kh.-sak. hüsa- “Leiste, Weiche” und vielleicht vatsa- “Brust” (*vac-ya- ? Oder
aus dem Ind. entlehnt?; vgl. BAILEY 1979, 373). Zu dieser Wortsippe rechnet
Benveniste (19S9, 14f.), wie es scheint, sogd. yw>nk “articulation”, oss. ong,
uœng/iong2 “Glied, Gelenk, 'articulation'”: <*wi-wa-n-ka-. Eine andere
Erklarung wird von Gershevitch (1961, § 220 Anm.) gegeben; s. auch IES II
228f.
2.2. Lautlich steht der oben angefiihrten Etymologie von uœxsk/usqa
nichts im Wege. Ablautende Wortpaare vom Typus uœ-/u- begegnen uns auch
in uœxst/uxst “BratspieB”, das moglicherweise auch zur Wurzel *wak/uk-
gehort, und in uœrœx/urux “breit” (<*yvar-axa-/uru-xa-), das mit av. vouru-
(varu-) “breit”, altind. uruh “idem”, Komp. varïyas-, Superl. varisthah zu
vergleichen ist. Innerhalb des skythisch-sarmatischen Protodialektes des
Ossetischen muB es von dem letztgenannten Worte sowohl die Form *uru- als
auch *waru- gegeben haben. In den alten FluBnamen "Oapoç (Wolga, Herodot
IV 123-124), OûapSàvrjç (*Waru-dânu- “mit breitem Wasser”, Kuban;
Ptolemaios V 8,5) und BopvoQévqç (*Waru-stâna- “breite Stelle”, Dnjepr;
Herodot IV 53 etc.) scheint *waru- vorzuliegen; vgl. besonders Vasmer 1923,
passim.
Im dig. Dialekt ist x entweder durch Dissimilation (-x...q-) Oder durch
Vereinfachung der Konsonantengruppe weggefallen, da Sequenzcn von drei
Konsonanten grundsatzlich nur an einer Morphemgrenze vorkommen.
Schwieriger ist es, dig. q zu erklaren. In diesem Dialekt tritt q, das von
Isaev (1966, 11) zu den glottalisierten VerschluBIauten gerechnet wird,
hauptsachlich in Lehnwortern auf. Es gibt jedoch iran. Erbworter, in denen q
vorzukommen scheint. Zwei solche Worter sind in R erwahnt worden (186,
191). Ferner werden von Abaev (IES, s. vv.) einige Faile angeführt, wo q < к
nach s- zu stehen scheint: (æ)sqeuun (I. sqiuin) “abprallen, ab-, aufspringen,
abfallen” (< idg. *skei-p- ?), (ye)sqes (I. sqis) “Splitte, Scherbe” (< idg. *skei-
18
d-to- [POKORNY, o.c., 919] ?) , (æ)sqœl (I. ebenso) “steif, aufrecht” (< idg.
*skel- [Pokorny, o.c., 927] ?) u.a. Wegen der Bedeutung der Worter liegt es
nahe, q als expressiv (emphatisch) aufzufassen. Auch die glottalisierten
VerschluBlaute, die urspriinglich dem Ossetischen fremd sind, haben
gelegentlich, wie es scheint, expressiven Wert (s. R 189). Auch der Wechsel
von k' : q, к : к' in etymologisch verwandten Wôrtem ist beachtenswert: I.
sqauin: D. (æ)skœuun “zupfen, rupfen, kratzen”, I. skarin, D. skarun.
“untersuchen, tasten”: I. sk'arin, D. (æ)sk'œrun “treiben, jagen” u.a. (s. IES,
s.vv.). Die Etymologien der von Abaev besprochenen Worter, in denen
angeblich sq- < *sk- vorkommt, sind aber teilweise unsicher und mahnen zur
Vorsicht. Allé Anzeichen sprechen jedoch dafur, daB sowohl dig. q als auch die
gemeinossetischen glottalisierten VerschluBlaute expressiven Wert haben
kônnen (bzw. haben konnten). Es scheint also im Prinzip der Annahme nichts
im Wege zu sein, das q in D. usqœ als expressive Variante des к zu betrachten
(s. unten die Erôrterungen Uber die urspriingliche Bedeutung dieses Wortes).
D. usqœ wird als æ-Stamm (alter d-Stamm) dekliniert. In I. sind die
æ-Stamme mit den a-Stammen verschmolzen (Nullendung im Nom. Sg.: D.
fidœ = I. fid “Vater” gleich D.fid = I. fid “Fleisch” usw; s. Thordarson 1987,
§ 3.2.6). Nehmen wir an, daB I. uœxsk friiher der æ-Deklination zugehort hat,
ist *wœxskœ/uxskœ als eine altere Form des Wortes anzusetzen.
2.3. Das -k- hat seinen Ursprung entweder in dem alien Suffix *-ka-
(*-kd) oder in *-akâ- (*-aka), mit Oxytonese und Synkope in der Paenultima.
Die letztgenannte Erklarung setzt eine Sprachstufe voraus, in der die
Akzentstelle noch frei war. Es gibt auch andere Suffixe, die Synkope oder
Vokalverkürzung (Vokalschwàchung) in der vorangehenden Silbe hervorrufen.
Das Gerundiumsuffix -gœ (Abl. -gœiœ/gœi) laBt sich m.E. am besten
zuriickfilhren auf *- aka, den oxytonierten Instrumentalis eines Verbalnomens
auf *-aka-. Auch die Pluralendung -tœ (<*-ta) bewirkt Synkope oder
Vokalkürzung: zarœg “Gesang”: Pl. zarjitœ, ard “Eid”: Pl. œrdtœ usw.
Vokalkiirzung ist auch die Regel bei den Suffixen der Ordinalzahlen, I. -mœ
(< *-ama-), D. -œimag (< *-mayâka-, vgl. sogd. -myk): œvdœm/œvdœimag
“siebenter”: avd “sieben”. Anderswo habe ich cizg/kizgœ “Madchen, Tochter”
auf ein altères *kizakâ (< türk. kïz + *-akâ) zurückgeführt (THORDARSON 1985,
279). Trifft diese Erkliirung zu, kônnen wir daraus folgern, daB der ar. freie
Wortakzent im mittelalterlichen alanischen Protodialekt des Ossetischen noch
lebendig war, weil türkische Lehnwôrter erst in der Vôlkerwanderungszeit in
die Sprache eingedrungen sein kônnen. Die Vokalkürzungen bzw. Synkopen
lassen sich am leichtesten erklaren als Reflexe einer früheren Oxytonese.
19
Dagegen sieht Abaev (s. IES, bes. Ill 428f.: fædg, fœdk/fædgœ) in
uæxsk/usqœ das Suffix *-ka~, das sich femer wiederfindet in fcedg, fœdk/fædgœ
“Gesetz, Sitte” (vgl. sogd. pdgf pôk>, pôkh “Regel, Weise, Gesetz, buddh.
dharma" < *pada- “Spur” +*-ka- [?]); færsk/fœrsk’œ “Rippe” (< *pars(u)-ka-')\
fark/farkæ “Schaufelblatt, Ruderschaufel, Miihlenspatel, Brettchen usw.”
(< *parna-ka-, vgl. altind. parnâm “Fliigel, Feder, Blatt”, waxi pale “Blatt”
< *parnacï (Morgenstierne 1938, 472); pasto pana “Blatt usw.”
(s. MAYRHOFER II. s.v. parnamf, fink/finkæ “Schaum” (< *phaina-ka- \*phi-
na- ?], vgl. altind. phénah “Schaum” usw.); fing/fingœ “Tisch, dreibeiniges
Tischlcin” (< gr. Tuvcnuov, nivaÇ “hôlzernes Brett, Schreibtafel”,
wahrscheinlich durch kaukasische Vermittlung, vgl. georg. p>ina(k>i)
“Schüssel” usw., s. IES I 497f.); rang “Nartengetriink” (< *frân(a)-ka-, vgl.
altind. prânâh “Atem, Lebcn, Geist” usw., so IES II 42If.; ein *rongœ scheint
nicht vorzukommen); xusk’/xuskce (neben xus) “trocken”; u.a. Bei dem letzten
Wort ist *-ka- sicher (vgl. av. huska-, altind. sûskah “trocken” usw.). Wegen
der griech. Protoform ist fiir fing/fingœ “Tisch” eher *finakà als *fin-ka-
anzunehmen. Auch in den anderen Fallen ist die Moglichkeit eines *-aka-
Suffixes erwagenswert. Allerdings ist bei einigen der oben angefiihrten Wbrter
*-akâ- anzusetzen. Im Gegensatz zu *-aka- ist im Arischen *-ka- selten
(s. Debrunner 1954, 515ff., Brugmann 1906, 476). “Der Akzent der ka-
Bildungen ist nicht auf eine Formel zu bringen” (Debrunner, o.c., 533),
folglich sind Schwankungen auch fiir das Skythisch-Sarmatische zu vermuten.
Die prosodischen Verhaltnisse des modernen Ossetischen (beschrieben von
Abaev 1949, 529-560) sind eine - vielleicht spate - Neuerung und
wahrscheinlich dem EinfluB eines nordostkaukasischen (nachischen)
Sprachbundes zuzuschreiben. Die Wirkungen des vorgeschichtlichen Akzentes
in der gegenwürtigen Sprache hoffe ich iibrigens in Kiirze ausfiihrlicher
behandeln zu konnen.
Nach diesen Überlegungen ziehe ich es vor, uæxsk/usqœ auf
*waxsakâ/uxsakâ zurückzufuhren, ohne es aber zu wagen, *waxskâ/uxskâ (mit
unsicherem Akzent) auszuschlieBen.
3. Innerhalb des Iranischen scheint oss. uæxsk/usqœ in der Bedeutung
“Schulter” isoliert zu stehen und zu den Wortem zu gehoren, die dem
ossetischen Wortschatz seine “physionomie particulière” (Benveniste 1959,
118) verliehen haben.
Altir. *supti- (< idg. * (s)k’up-ti-, POKORNY, o.c., 627) kommt an zwei
Stellen des Avesta insgesamt achtmal vor (Vd. 8, 46-48; 9, 17, in der
Beschreibung eines Purifikationsritus, wo verschiedene Korperteile aufgezahlt
werden). Die Bedeutung des ved. hap. leg. supti- (RV 1, 51, 1) liiBt sich nur
20
durch das Heranziehen des Iranischen feststellen (nach Sâyana = mukham
“Mund”; s. Liebert 1949, 193). Das Wort lebt weiter im Pahlavi und im klass.
Neupers., ist hier aber verdrângt worden von dûs (av. daos-, m. “Oberarm,
Schulter”, phi. dos, altind. dôh, n. “Unterarm”, usw.) und sâne, urspr. “Kamm”
(idg. *(p)£’r-en-, mit Vereinfachung der anlautenden Konsonantengruppe,
s. POKORNY, o.c., 797; pasto zmanj “Kamm”; s. MORGENSTIERNE 1927, 106)3.
In den Pamirsprachen wird *supti- noch als die allgemeine Bezeichnung für
“Schulter” verwendet: sgn. sîvd, sarik. sevd (Morgenstierne 1974, 76;
Pachalina 1971, 154; Zarubin 1960, 231); waxi (y)isp (Pachalina 1975,
299); isk.-sgl. sbvd (Morgenstierne 1938, 412; Pachalina 1959, 235);
yidgha suvdo (Morgenstierne 1938, 249), mnj. sâvda, sàvda (Grjunberg
1972, 358; Morgenstierne, 1. c.). Nach Sokolova (1967, 20) ist das Wort
im Jazgulami verloren; Èdel'man (1971, 132) gibt k(à)tîf (< Pers.; = russ.
“pleco”; Entsprechendes bei Skôld 1936, 141). Im Jagnobi ist *5wpn-durch
fik, fik ersetzt worden, s. Andreev-PeSCereva 1957, 252 (urspr.
“Schulterblatt”, vgl. §gn. fi(y)ak usw.; Morgenstierne 1974, 34). Für das
Khotansakische gibt Bailey (1979, 427) süti- “shoulder” mit mehreren
Belegstellen. Im Ossetischen lebt das Wort weiter in der Form sifc/sufcœ,
sifca, ist hier aber auf einige stehende Redewendungen begrenzt: sifcæi (Abl.)
lasin, a-sifc kænin “schleppen” (Beispiele in IES III 184f.).
Av. aSa- “Achsel” (altind. âksah “Achse (am Wagen)”) findct sich im
Paschto in der Form oza (Wanetsi wuza) “Schulter”. Oss. sœmœn (I., D.)
“Achse”, das Bailey [1979, 346 s.v. ysamye, 472 s.v. has-) mit asa- verknüpft,
gehôrt nicht hierher (IES III 64f.).
Für “Schulterblatt” wird im gegenwartigen Ossetischen on/onœ, ionæ
(PI. ontæ, uæntæ) verwendet, das Abaev (IES II 227) überzeugend auf altir.
*anha- (altind. amsah “Schulter”, idg. *om(e)so--, s. POKORNY, o.c., 778)
zurückführt. (Das von Bailey, o.c., 491, angeführte kh.-sak. humari-
“shoulder” < *amha + ara- existiert nicht; s. Emmerick 1982, 130). On etc.
kommtauch vorim Kompositum fœs-on “Oberrücken” (foes- “hinter”, i.e. “was
hinter dem Schulterblatt ist” [IES I 461: za lopatkoj] oder hinter der
Schulter-” ?). Die altéré Bedeutung geht aus dem Kompositum onœxsar(œ)
(D.) “Held, heldenmütig” hervor, das als ein invertiertes Bahuvrïhi aufzufassen
ist: “dessen Schultern stark sind” (æxsar(t)/œxsaræ “Kraft, Mut; stark, mutig”
< altiran. *xsa0ra-). 4
4. So begegnen uns im Ossetischen drei Worter, die als Bezeichnungen
für “Schulter” entweder benutzt werden oder früher benutzt wurden. Aile drei
Würter sind idg. Ursprungs; on und sifc finden sich auch in anderen ar.
Sprachen als Bezeichnungen für denselben Korperteil. *Supti- hat das Oss. mit
21
den naheverwandten Pamirsprachen und auBerdem mit dem Pers, (und Pahlavi)
gemeinsam. Das semantische Verhiiltnis zwischen diesen Wortern und ihre
Verwendungsweise als genaue Synonyma oder als Dialektvarianten lassen sich
nicht mehr feststellen; seit dem Anfang der Oberlieferung ist uœxsk/usqæ, wie
es scheint, die allgemein verwendete Bezeichnung für den Begriff “Schulter”4.
Es liegt nahe zu glauben, lâBt sich aber kaum beweisen, daB *supti- friihzeitig
in einem groBen Teil des iran. Sprachgebietes ein altes *anha- in dieser
Bedeutung verdrangt hat. Trifft dies zu, ist oss. sifc/sufc durch uœxsk/usqœ
(oder dessen Vorlâufer) als KOrperteilname ersetzt und auf stehende
Redensarten begrenzt worden. Was war also die urspriingliche Bedeutung von
uœxsk/usqœl Diese Frage laBt sich nicht mit Sicherheit beantworten, doch
müssen wir die Bedeutung des Wortes innerhalb eines Teilgebiets des
somatischen Wortfeldes suchen, zu dem auch die Bezeichnungen für
“Schulter” gehoren; d.h. das Wort muB gewisse semantische Komponenten mit
diesen Bezeichnungen gemein gehabt haben. Für “Buckel, Hocker” ware eine
Ableitung von der Wurzel *waks-/uks- “krumm, gewolbt” eine angemessene
Benennung. An einem Wort mit dieser Bedeutung haften notwendigerweise
gewisse negative Geftihlswerte, was das q der dig. Wortform als expressiv
erklaren konnte. Wenn dies richtig ist, hat das Wort gleichzeitig mit einer
Erweiterung seines semantischen Inhalts seine wertende Konnotation
eingebüBt. In der gegenwürtigen Sprache gibt es, wie es scheint, keine Stütze
für die Annahme der Bedeutung “Buckel”. Hier wird k’utpp/k'upp in dieser
Bedeutung verwendet (auch “Hügel”; letzten Endes mit altpers. kaufa- “Berg”
usw. verbunden; IES I 651; expressives ft’?). Dies ist aber für die alteren
Sprachstufen nicht entscheidend. Auf jeden Fall sind die Verschiebungen, die
in diesem Teil des somatischen Wortschatzes stattgefunden haben, durch
sprachinterne Mechanismen hervorgerufen worden.
BIBLIOGRAPHIE
ABAEV, V.I., 1949. Osetinskij jazyk i fol’klor. I. Moskva-Leningrad.
Andreev, M.S., und E.M. PeS0ereva,1957. Jagnobskie teksty. Moskva-Leningrad.
Bailey, H.W., 1960. Aryall. In: BSOAS 23, 13-39.
- 1979. Dictionary of Khotan Saka. Cambridge.
Benveniste, E., 1959. Études sur la langue ossète. Paris.
Brugmann, К., 1906. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen
Sprachen. II, 1. Strassburg.
Debrunner, A., 1954. Altindische Grammatik. II, 2. Gottingen.
22
Èdel’MAN, D.I., 1971. Jazguljamsko-russkij slovar'. Moskva.
EMMERICK, R.E., und P.O. SKJAERV0, 1982. Studies in the vocabulary of Khotanese. I, Wien.
Gershevitch, I., 1961: A grammar of Manichean Sogdian. Oxford.
Grjunberg, A.L., 1972. Jazyki vostocnogo GindukuSa. Munjanskij jazyk. Leningrad.
HÜBSCHMANN. H., 1881. Etymologie und Lautlehre der ossetischen Sprache. Strassburg
(Nachdruck Amsterdam 1969).
IES = VI Abaev, Istoriko-ètimologiëeskij slovar' osetinskogo jazyka. MIL Moskva-
Leningrad 1958-79.
Isaev, M.I., 1966. Digorskij dialekt osetinskogo jazyka. Moskva.
LlEBERT, G., 1949. Das Nominalsuffix -ti- im Altindischen. Lund.
Mayrhofer, M., 1956-76. KurzgefaBtes etymologisches Worterbuch des Altindischen. l-III.
Heidelberg.
MF = V.F. MILLER - A.A. Frejman, Osetinsko-russko-nemeckij slovar’. I-IIL Leningrad
1927-34 (Nachdruck The Hague 1972).
Miller, V., 1887. Osetinskie etjudy. III. Moskva.
Morgenstierne, G., 1927. An etymological vocabulary of Pashto. Oslo.
- 1938. Indo-Iranian Frontier languages. II, Oslo (Nachdruck Oslo 1973).
- 1974. Etymological vocabulary of the Shughni group. Wiesbaden.
Narti kadjitæ. 1946. Orjonikidze.
Pachalina, T.N., 1959. Iskasimskij jazyk. Moskva.
-1971. Sarykol’sko-russkij slovar’. Moskva.
- 1975. Vachanskij jazyk. Moskva.
Persson, P., 1912. Beitrage zur indogermanischen Wortforschung. I-II. Uppsala-Leipzig.
PlSCHEL, R., und K.F. Geldner, 1897. Vedische Studien. II, Stuttgart.
POKORNY, J., 1959. Indogermanisches etymologisches Wôrterbuch. I, Bern-München.
Skôld, H., 1936. Materialien zu den iranischen Pamirsprachen. Lund.
Sokolova, V.S., 1967. Genetiëeskic otnosenija jazguljamskogo jazyka i Sugnanskoj
jazykovoj gruppy. Leningrad.
Thordarson, F., 1985. An Ossetic miscellany. Lexical marginalia. In: Kalyânamitrârâganam.
Essays in honour of Nils Simonsson. Oslo.
- 1987. Ossetic. In: Compendium linguarum Iranicarum, Wiesbaden (im Druck).
Turner, R.L., 1966. A comparative dictionary of the Indo-Aryan languages. London.
Vasmer, M., 1923. Untersuchungen Uber die Ultesten Wohnsitze der Slaven. I: Die Iranier in
SiidruBland. Leipzig.
Zarubin, LI., 1960. Sugnanskie teksty i slovar'. Moskva-Leningrad.
23
ANMERKUNGEN
1 Den Aufsatz von V.l. Abaev, Sloènye slova - xraniteli drevnej leksiki, VJ 1983/3,
75-85, der teilweise dieselben Fragen behandelt, habe ich erst in die Hande bekommen, als
mein Manuskript schon in Druck gegangen war. - Ich bin Sir Harold W. Bailey Dank
schuldig fiir freundliche Bemerkungen zu meiner Worterliste.
2 Bei zwei durch Schrdgstrich getrennten Formen steht das ironische Wort vor dem
digorischen.
3 dûs: ketf, §ânc, kül; sâne: ostoxân-i ketf, ketf, dûs; Worterklârungcn bci Muhammad
MU’lN, Farhang-i farsî-yi mutavassit. II, Tehran 1360 A.H. (1982).
4 In der oss. Worterliste in GOldenstedts “Beschreibung der kaukasischen Lander ...”
(233), die wührend seiner Reise in den Kaukasus 1770-1773 gesammelt wurde, wird I., D.
zong als Übersetzung von dt. “Schulter” gegeben. Von Pallas, Linguarum totius orbis
vocabularia comparativa. I, 103, der GOLDENSTEDT benutzt hat, wird russ. “pleëo” mit cong'\
eveak” wiedergegeben. KLAPROTH, Reise in den Kaukasus. Anhang, 206, der kaum von
GOLDENSTEDT unabhangig ist, iibersetzt dt. “Schulter” mit wochste, zong. Auch in den
Mémoires historiques ... (1797, 69), die unabhangig von GOLDENSTEDT zu sein scheinen,
begegnen uns Tsong, Evchak als Übersetzungen von fr. “épaule”. (Die vollstàndigen Titel
dieser Werke finden sich in R, Bibliography.) Nach den spiiteren Lexikographen ist œfcæg
(s.-oss. œvcœg) “Hals”, cong “Arm”. Die Auskilnfte der Wortsammler des 18. Jh.s sind
wahrscheinlich als (leicht verstandliche) Fehler zu bewerten.
24
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
H. Я. ГАБАРАЕВ
ФРИДРИК ТОРДАРСОН - ОСЕТИНОВЕД
(Герундий в осетинском)
Фридрик Тордарсон занимался исследованием всех основных
разделов осетинского языка. Наиболее значительными из них как по
объему, так и по значимости являются «Краткие заметки по языку
анатолийских осетин» и «Ossetica». Кроме этих двух фундаменталь¬
ных трудов, он написал большое количество работ по частным вопро¬
сам осетиноведения. Одна из них - The Ossetic Gerund «Герундий в
осетинском»1. Это первый случай, как мне известно, когда примени¬
тельно к осетинской грамматике герундий служит предметом иссле¬
дования.
В справочниках герундий определяется как особый вид отгла¬
гольного существительного в латинском и английском языках2. Из
этого определения можно сделать заключение, будто в других иссле¬
дованных языках (т.е. кроме латинского и английского) нет герун¬
дия3. Однако термин герундий Ф. Тордарсоном используется по от¬
ношению и к фактам некоторых других языков, главным образом в
тюркских языках.
В латинском герундий и инфинитив взаимно дополняют друг
друга: герундий употребляется только в косвенных падежах единст¬
венного числа. В функции именительного падежа и беспредложного
винительного употребляется инфинитив. Показателем герундия служат
суффиксы -nd-, -end- (общие с gerundivum): laudare «восхвалять» -
laudandi «восхваления»4.
В английском герундий является неличной формой глагола, об¬
разуемой от основы настоящего времени при помощи суффикса -ing и
близкой по значению к отглагольному имени существительному: to
read «читать» и reading «чтение»5.
Ф.Тордарсон, имея в виду осетинскую деепричастную форму на
-ле, (-гсе-üœ), пишет: «Gerund есть глагольное наречие, обозначающее
25
действие, сопровождающее выраженное личным глаголом действие»6.
Здесь на первое место выступает отглагольное наречие, в отличие от
английского герундия, где он - отглагольное существительное. Инте¬
ресно отметить, что из многочисленных деепричастных слов с суф¬
фиксом -гее существительными стали лишь единицы типа дымгее «ве¬
тер» от дымын «дуть», цымгее «похлёбка» от цымын «хлебать». Такой
прямой переход деепричастий в другой лексико-грамматический
класс в осетинском не стал живым словообразовательным способом в
отличие, например, от русского или английского языков, где образования
типа хождение от ходить, reading от to read «чтение» - «читать» пред¬
ставляют собой массовое явление.
Как известно, английские слова типа reading выступают в двух раз¬
ных значениях: как Present Continious (When I came to him he was reading a
book) и как герундий (He likes reading). Это - два омонима. Первый из
них переводится (например, на русский язык) личными формами глагола
любого из трех времен. Второй переводится преимущественно инфини¬
тивом, но и соответствующим существительным (Он любит читать и Он
любит чтение).
Ф. Тордарсон все слова на -гее в осетинских иллюстрациях перево¬
дит на английский язык т.н. «инговой» формой:
Лсеппу ксеугее бацыд йее хеедзармсе.
The boy entered his house crying.
В русском языке ей (этой форме) прямо соответствует дееприча¬
стие:
Мальчик пришел в свой дом плача
Это осетино-русское соответствие настолько последовательно, что
трудно столкнуться с примерами его нарушения: кафгее фсецсеуы - «тан¬
цуя уходит»; худгсе мын дзуры - «смеясь говорит мне».
В труде Тордарсона обе деепричастные формы (-гее, -гсе-йее) рас¬
сматриваются параллельно. Но автор справедливо считает, что форма
на -гее более существенна, более употребительна. Она служит моти¬
вирующим компонентом большого количества разнообразных произ¬
водных единиц. Форма же на -гее-йее представляет чаще всего конеч¬
ный результат деривационного процесса. Она к наречию стоит ближе,
чем форма на -гее: бадгеейее дзуры - «говорит сидя» (но сидя),
лееугеейее еехсы - «стреляет стоя» (но стоя), хуысгеейее хеерын - «есть
лёжа» (но лежа).
26
Несмотря на очень важное место деепричастия на -гее в современ¬
ном осетинском языке, оно до сих пор не имеет исчерпывающего ос¬
вещения. Одной из причин, видимо, является сложность его функ¬
ционального значения. Ф. Тордарсон выделил около двух десятков его
функций. Из них наиболее существенными являются: а) роль «обычного»
деепричастия (кусы заргсе - «работает напевая»); б) функция наречного
словообразовательного элемента (кафгее-кафын - «танцуя», «во время
танца»); в) функция глагольного словообразовательного компонента
(цсеугсе каны - «идет», «уходит»).
Образования этого третьего типа эквивалентны простым (одно¬
словным) глаголам, и трудность толкования их семантики, пожалуй, объ¬
ясняется этим: единицы кусы и кусгсе ксены на другой язык переводятся
одинаково: «работает». И в то же время в осетинском они не могут заме¬
нить друг друга, не перестроив всего предложения:
Тедо не 'рбацсеудзсен горсетсей, сом кусгсе ксены.
У глаголов типа кусгсе ксены в русском нет точного эквивалента, и
перевести его можно обычным русским речевым средством:
Тедо из города не приедет, он завтра работает.
В переводе чувствуется некая близость к оригиналу, главным обра¬
зом благодаря словам он завтра, подчеркивающим обстоятельства, в ко¬
торых находится Тедо.
Образования -гсе+ксенын можно было бы условно толковать: он
производит действие (только такое, не иное). Обычным их значением яв¬
ляется противопоставление чему-то. Не обязательно какому-то конкрет¬
ному действию. Это противопоставление не всегда удается четко сфор¬
мулировать. Но возможно воспринимать степень такой четкости. Можно
отметить следующую градацию:
1. Ясное противопоставление видно в:
Бадгсе нее ксены, лсеугсе ксены.
Не сидит, (а) стоит.
Тут налицо два действия в противоположных отношениях.
2. Противопоставление выражено менее отчетливо:
Ma йсеуром, цсеугсе ксены
Не удерживай его, (он) уходит.
27
3. Еще меньше противопоставление в:
Тедо хуысгх кхны.
Тедо лежит.
Он ничего другого не делает, он лежит. В этом случае (как и в пре¬
дыдущих) нельзя заменить сказуемое обычным однословным глаголом.
Об этих единицах (-гх + кхнын) В. И. Абаев пишет следующее: «По
своему значению эти составные образования не отличаются от простых
глаголов: цхугх кхнын означает «идти», как и простое цхуын. Насколько
можно судить, составным формам типа цхугх кхнын отдается предпоч¬
тение перед простыми в том случае, когда желательно подчеркнуть
« 7
данное действие, сделать на нем логическое ударение».
Действительно, эти два варианта похожи по значению, но только
имея в ввиду их перевод на русский язык: на русский язык мы передаем
их одинаково, но в осетинском они не могут заменять друг друга. И это
говорит об их различии.
Формы на -гх-йх по своему образованию представляют собой дее¬
причастия с суффиксом -гх + аблатив -йх. Формант -йх хотя и является
падежной флексией именных частей речи, но образования с этой морфе¬
мой нисколько не примыкают к именам. И тут же надо отмстить, что па¬
дежная (аблат.) флексия -йх (-хй) отличается исключительной словооб¬
разовательной продуктивностью: с ее помощью произведено большое
количество отыменных наречий типа хъхрхй «громко» (хъхр «крик»),
сусхгхй «тайно» (сусхг «тайный»), хртхйх «втроем» (хртх «три»).
Формант -их с этой словообразовательной функцией перешел в процесс
производства «отглагольных наречий» на -гх-йх. Здесь морфему -йх сле¬
дует признать уже деривационным суффиксом, хотя и бывшей флексией
отложительного падежа.
В труде Ф. Тордарсона деепричастия на -гх как таковые более опре¬
деленны, чем образования на -гх-йх. Последние ближе стоят к категории
наречий. Об этом свидетельствуют и переводы осетинских предложений
типа
Кафгхйх /Ехсарбег фхетхмх ракаст.
Æ. Looked back while dancing.
Здесь присутствует оттенок значения времени, которое автор отме¬
тил словом while.
Четкое различие между формами на -гх и -гх-йх видно, например, в
предложении, которое Тордарсон анализирует:
28
Цъиу, ам дселсемсе чызг сема: лсеппу лидзгсе нее федтай?
Bird, did not you see a girl and a boy running here downward?
Ф. Тордарсон хорошо чувствует тонкости анализируемого языка,
свободно снабжает оба существительных неопределенными (чызг æMæ
лгеппу) артиклями. В противном случае было бы чызг семсе лсеппуйы. Но
больший интерес вызывает слово лидзгсе: при лидзгоейсе предложение
имело бы иной оттенок, возник бы курьезный вопрос о том, к кому отне¬
сти его, к птице или девушке и юноше.
Любопытно, что в русском переводе все члены этого предложения
занимают более четкие позиции:
Птица, не видела ли (ты) здесь девушку и юношу, бегущих вниз?
Глагольное слово (причастие) расставило все элементы по своим
местам. А вот пример на суффикс -гсе-йсе:
Нарты зсеронд лсегтсен ныхасы бадгсейсе ссе зсердсе нысссеххсет лас¬
та.
The heart of the old men of the Harts, who were sitting in the assembly
place, flared up.
Здесь также чувствуется оттенок времени в слове бадгсейсе: «когда
они сидели». Слово sitting автором при дословном переводе предложения
снабжено пометкой (der. abl.), что еще раз подчеркивает точку зрения
Тордарсона на соотношение деепричастия и герундия. Вообще, видимо,
особо следует оговорить позицию Ф. Тордарсона в вопросе толкования
природы герундия. Английский герундий образуется посредством суф¬
фикса -ing, а этот суффикс, прежде всего, образует такую отглагольную
форму, которая обозначает дополнительное действие, сопровождающее
основное действие, выраженное сказуемым - личной формой глагола. Это
дополнительное действие в русском или осетинском, например, в отличие
от английского, имеет свой термин деепричастие, фсерссагми. Так как
герундий как грамматический феномен функционирует параллельно с
обозначением дополнительного действия, не имеющего такого четко спе¬
циального термина, как деепричастие или фзерссагми, термин герундий
применительно к осетинскому языку используется для объяснения всех
значений форм с суффиксом -гее, -гсе-йсе.
В этом отношении показательно, например, слово зсегъгсе, которое
мало используется в качестве деепричастия, но очень употребительно как
29
модальный элемент, вводное слово. Ф. Тордарсон правильно называет его
«цитатной частицей (citation particle)», но квалифицирует его как герун¬
дий в предложении из нартовских сказаний:
Уырызмседжы зсердсе фсефидар ис, уседсе та бынтон ссефт нее дсен,
ксед мын ацыран deep семцекктее семее мсе уындмее чи бселлы, ахсемтсе ра-
зындис, уеед, зеегъгее, еемсе сын радзырдта, куыд сегъдаусей серсефтыдис
Донбеттырты бсестсем, уый.
Или: Раджы заманы цард Ахсахътемыр, зеегъгее, иу фыдлсег.
Ф. Тордарсон в своем переводе здесь добавляет слово called, кото¬
рое в оригинале перекликается с собственным именем:
Once upon a time there lived a monstra called A.
Вообще формы на -гее, -гсе-йее, как было сказано, во всех случаях
увязываются с термином герундий, даже когда они выступают в качестве
части композита, но не только в качестве отглагольного наречия. В работе
эти случаи иллюстрируются примерами хеедтулгее «самокат», «самоход»,
амайгсе-амайын «воздвигая», «складывая», сенсехонгсейсе «без приглаше¬
ния».
Ф. Тордарсон, ссылаясь на В.И. Абаева8, приводит предложение, в
котором причастно-деепричастная форма также называется герундием:
Муртаз сенсехонгсе ныггуырсти.
Murtaz burst in without being invited.
В работе герундий выступает также в качестве причастия: цееуга.
дон «река», дуцгее хъуг «дойная корова» и т.д.
Не имеет принципиального значения терминологическое использо¬
вание слова герундий. Важным является тот непреложный факт, что
Ф. Тордарсон выявил и осветил почти все факты и возможности исполь¬
зования такого активного явления, каким представлены слова с суффик¬
сами -гее, -гсе-йее в современном осетинском языке.
Следует отметить и то, что Ф. Тордарсон в своей работе проводит
параллели с другими языками Кавказа, большей частью с тюркскими
языками, подчеркивая значение взаимных контактов между соответст¬
вующими народами.
Фридрик Тордарсон много делал для осетиноведения. Он любил
осетинский народ, любил его язык и занимался им вдумчиво, без устали,
30
заинтересованно. Осетинский народ в долгу перед его памятью и всегда
будет с благодарностью помнить о нем, с теплым, дружеским чувством
воздавать ему за его многолетние бескорыстные труды ради Осетии.
N. GABARAEV
FRIDRIK THORDARSON AS OSSETIAN
LANGUAGE RESEARCHER
SUMMARY
Fridrik Thordarson studied all the main sections of Ossetian language. “Short marks on
the language of Anatolian Ossetians” and “Ossetica” are the most significant of them both on
volume» and on value. Except these two fundamental works, he has written the big amount of
the work on special questions of Ossetian study. One of them is “The Ossetic Gerund”. This is
a first case, when the gerund in Ossetian language becomes the subject of special study.
Fridrik Thordarson in his work also conducts the parallels with the other languages,
most turkic, emphasizing the mutual contacts between various peoples.
Fridrik Thordarson loved Ossetian people, loved its language and studied them with
great interest. Ossetian people is in Thordarson’s debt and will always remember him with
warm, friendly feeling because of his great works for the sake of Ossetia.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Thordarson Fridrik. The Ossetic Gerund // NARTAMONGÆ. Vol. III., №1-2.,
Dzæudzyqæw | Vladikavkaz-Paris 2005. C. 49.
2 Словарь иностранных слов. Под ред. И. В. Лёхина и проф. Ф. Н. Петрова. Моск¬
ва, 1954.
3 В латинском, как известно, имеется еще и герундив (gerundivum), представляю¬
щий собой особое глагольное прилагательное. В русском соответствует причастию на¬
стоящего времени страдательного залога. Образуется при помощи тех же суффиксов,
что и герундий -nd-, -end-: libro legendo (gerundive) delector «Я увлекаюсь читаемой кни¬
гой» и legendo (gerundium) librum delector «Я увлекаюсь чтением книги».
4 Покровская 3. А., Кацман Н. Л., Lingua Latina. M., 1969. С. 186.
5 Shevaldishev A .N„ Suvorov S., Korndorf B. R. F., English. M., 1951. C. 346.
6 Thordarson Fridrik. The Ossetic Gerund.
7 Абаев В.И. Грамматический очерк осетинского языка. Орджоникидзе. 1959. С. 98.
8 Абаев В.И. Указ, соч., С. 64.
31
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Ilya GERSHEVITCH
LINGUISTIC GEOGRAPHY AND
HISTORICAL LINGUISTICS
La posizione aituale della linguistica storica nell’ambito
delle discipline linguistiche. Roma. 1992
The earliest instance of linguistic geography within Iranian Studies turns
on the river Don, the ancient Tanais. In Herodotus (iv 21) the river separates
the Scythians west of it, from the Sauromatians east of it. The language of the
Sauromatians, says Herodotus (iv 117), is the Scythian, but they speak it incor¬
rectly (ooXoikîÇovteç) and have done so àno toû àpxaîou, since long ago.
Herodotus is thus telling us that the Sauromatian language was a Scythian dia¬
lect whose area had as western boundary the river Don. We may call it a Scy¬
thian dialect, but we are equally entitled to call it a Saka dialect, because else¬
where Herodotus reports (vii 64) that the Persians call all Scythians Saka.
Just as the Don is an important low-lying geographical landmark, so the
Caucasian range is a landmark of towering elevation. By the first century B.C.
it is the natural barrier said by Strabo (XI, 2, 15) to separate the Sarmatians in
the plains north of it, from Iberia, present-day Georgia, south of it. Thus of
Sarmatian speech, never recorded, all we are told is, linguistically, that it was a
Saka dialect, and geographically, that its western limit was the river Don, its
southern limit the Caucasus. Unforeseeably however to Herodotus and Strabo,
their geographical information has turned out to be not simply linguistic, but
invaluable to historical linguistics. For on the one hand it is in the delta of the
Don that an inscription was found, dated in the year 220 A.D., which mentions
a man named ‘PaSapatpouproç1; and on the other, that part of Georgia which
to Strabo was Iberia, has still today the ridge of Caucasus for northern frontier,
separating the Georgians from the Ossetes in whose language the word for
«son» is furt, from Old Iranian puOra. Furt exhibits three phonological traits,
each of which is found by itself also in some Iranian languages other than Os¬
setic: the stop p turned into a fricative, the fricative theta turned into a stop, the
liquid r suffered metathesis. But to have all three of these traits in one and the
1 CIRB. P. 765, No. 1278, line 2. Cf. Zgusta, P. 137.
32
same Iranian language, is an exclusive characteristic of Ossetic. Thus the sin¬
gle shibboleth (povpTOÇ by the Don, at a distance of more than 600 km from
Mount Kazbek surrounded by Ossetes, constitutes irrefutable proof to the his¬
torical linguist, that the Ossetic language is today’s representative of ancient
Sarmatian.
If Saka languages could vary across the Don, they will have varied, and
differed from their Bosporan cognates, also 3000 km east of the Don, where in
Chinese Turkestan the best known of the Saka languages is Khotanese, abun¬
dantly attested in manuscripts written between the seventh and the tenth centu¬
ries A.D. In Khotanese, it is true, the word for «son» was рйга from puhra
from puQra, but the language nevertheless shares with Ossetic a noteworthy
trait. Indo-European *ki-(e)u-, seen in Greek osuErat and Sanskrit cyavate (cf.
Pokorny, 539), results in syu for «to go» in both Avestan and Old Persian. But
Khotanese has for it tsu2 and Ossetic has cu. In Avestan and Old Persian the
palatal affricate c seen in Sanskrit, lost its occlusion, in Khotanese and Ossetic
the occlusion was retained, but the affrication changed from palatal to dental.
The retention of the occlusion is thus a trait characteristic of Saka, but it is ob¬
vious that dentalization need not have followed throughout the Saka domain.
And true enough, in the Pamir region the dialect known as Waxi, which has
some Saka features, uses cu for «to go», with the affricate still palatal.
The verb has a palatal affricate also in Parachi chu3, which appears den-
talized in Ormuri caw. These are Hindukush dialects. Parachi is spoken in a
few villages at about 100 km north-east of Kabul, Ormuri in two localities, one
situated half way between Kabul and Ghazni, the other in Waziristan, at about
120 km north-west of Dera Ismail Khan in Pakistan. Parachi and Ormuri were
considered by Morgenstierne (P. 13) remains and descendants of the original
languages of Afghanistan. That among these the verb for «to go» should have
preserved its Indo-Iranian affrication as it did in Saka, comes as no surprise
geographically, and agrees with the fact that also in Pashto the present-stem of
the verb for «to go» begins with an affricate,/ voiced from c.
My reason for bringing to your attention Ossetic cu and the Iranian lan¬
guages which much further east share its affrication, is that more needs to be
said than is found in handbooks about this verb in Ossetic itself. In September
2 The digraph ts represents in Khotanese a voiceless aspirate dental affricate, the aspira¬
tion having presumably been caused by the no longer visible у of *cyu-, see Emmerick, PP.
209 bottom and 215 top, and cf. according to Emmerick (orally) Parachi chu-, below, n. 3.
Where Indo-Iranian initial c was antevocalic, its Khotanese outcome is the surd dental affricate
expressed by the digraph tc, as e.g. in tcarm (below, n. 13).
3 On the aspirate of Parachi chu- see note 2.
33amN>2665 33
1990 I was able for the first time in my life, thanks to the generous hospitality :
and ample facilities offered by the Georgian Academy of Sciences, to inspect!
and travel in South Ossetia, at that time still an Autonomous Region within the;
Republic of Georgia, with capital in Tskhinvali. The region, an Ossetic enclave;
protruding southward from the Caucasian ridge, is dialectologically far more!
diversified than is the better known North Ossetic Republic with capital in'
Vladikavkaz. I was delighted to find that in one of its gorges the verb for «to!
go» is not cu, but cu.
The survival within Ossetic of cu in no more than one restricted area, of
special interest because the area lies just south of the formidable Caucasian
ridge, deserves to be viewed in a perspective for which it is again Herodotus1
who provides the setting. It is a setting that will be appreciated best, if we first:
rehearse an important proposal made in the Thirties by Vladimir Minorsky4, a,
scholar of rare wisdom and expertise in matters of western Iranian historical)
geography. j
The proposal was that the present-day Kurds are the descendants of the >
ancient Medes. The Medes were in antiquity, the Kurds are today, the western- i
most Iranian population, conspicuous for their numbers and for their role in)
Near Eastern history. Kurds occupy today not only vast tracts of western Iran, |
but also the hilly parts of Iraq, a stretch of northern Syria nearly up to the;
Mediterranean, a large portion of Turkey from Lake Van northward to Mount;
Ararat and westward as far as the neighbourhood of Ankara, as well as a few i
pockets inside Soviet Transcaucasia. This huge ambit corresponds broadly
speaking to the range of expansion of the Medes after they destroyed in 610,
B.C. the Assyrian kingdom, with the result that Median power came to extend
to the borders of Lydia and Median tribes penetrated deep into Asia Minor5.
What is missing from the geographical overlap of Medes and Kurds is
the Median homeland itself, that is, the two regions known to classical authors
respectively as Media Magna, with capital in Ecbatana, today’s Hamadan, and
as Media Atropatene6 north of it, today’s Azerbaijan: throughout this homeland
of the ancient Medes the language spoken today is not Kurdish.
Its not being Kurdish, however, cannot by itself exclude Minorsky’s
identification. To exclude it, positive evidence would need to be found, to the
effect that one or more of the Iranian dialects spoken today in the former Me¬
dian homeland are autochtonous, and that their unattested ancestor to be rea¬
ched by reconstruction, had features incompatible with decisive characteristics
4 See Minorsky. PP. 78 sq. and 80.
5 Cf. Diakonoffs map at P. 120.
6 See MARTIN. Schwartz’s explanation of this name in CHI, vol. 2, P. 697.
34
of the Kurdish language7. The precondition is a daunting challenge. How is one
to establish autochtony? There could be no candidates for it, other than dialects
marked by features distinct from those of any of the non-Kurdish Western Ira¬
nian dialects spoken outside ancient Media. The challenge defeated even Hen¬
ning, one of the foremost Iranologists of the twentieth century. He took it up
for the relatively modest purpose of obtaining light on the unknown language
he cautiously called «the ancient language of Azerbaijan»8, a language unlikely
not to have been Median or of the Median type. By the end of his lynx-eyed
enquiry, he felt bound to admit that he had drawn but a blank: the Iranian dia¬
lects of Azerbaijan bearing marked singularities, had merely proved to be re¬
cent imports from another province.
7 Two features are mentioned by Mackenzie 1961, 74 sq. as perhaps marking off Kurd¬
ish from Median. One is the change, absent from Kurdish, of Old Iranian hw to/, to which Old
Persian farnah- «dignity», supposedly borrowed from Median, would be the one example to
bear witness as peculiar to Median if, and only if, Avestan xvarenah-(<*lnvarnah-) is the older
form. In fact, however, the explanation commanding approval is the first of the two considered
bySkjærvp 1983, 255, namely that the original form is represented not by the solitary Avestan
Jarenah-, but by the otherwise pan-Iranian farnah-. Skjærvp regards as more likely the re¬
verse, but from the common adjective *farnah\vant- (Sogdian frnxwnd-) one reaches
Vwamahwant- (Avestan x'aranahvant-) and hence by subtraction of the suffix -vaut- Avestan
x'aranah- as easily by assimilation, as by dissimilation one reaches Avestan xrafsira- from
frafsira- (see GMS, p. 246). The other detail adduced by Mackenzie is the past participle
gmata- of gani- «to come», characteristic of Old Persian. This might be thought to have been
characteristic also of Median, if one were to rely on the name of Media’s capital city Ecbatana.
not mentioned in Assyrian sources (DlAKONOFF, 109 n. 2), which is the name also of a place in
Achaemenian Syria, perhaps a recruiting station, mentioned only by Herodotus (iii 62, 64), In
Old Persian the Median capital is called Hangmatana, wherefore in the light of the Old Persian
past participle hangniata- «assembled», the toponym is thought to have meant, as a common
noun, «assembly place». In Kurdish the past participle of gam- derives from Old Iranian
(< *gur}iio-), not from gmata-. But should one therefore conclude from the toponym
that the Kurdish past participle conflicts with the unattested Median one, and not rather that
Kurdish points to the Median past participle having been *gata- and therefore the toponym
having entered foreign sources (none of which is earlier than the Persian seizure of Media) in a
form not Median, but Persian? If Median had a common noun *han-gatana «assembly place»,
Persians would not be slow to equate it with their own common noun *han-gmatâna «assem¬
blyplace», and Persianize accordingly any Median toponym reproducing it.
8 SeeW.B. Henning. TPS 1954, 157-177.
35
In the light of this honourable failure9 where Azerbaijan is concerned, it
would be unrealistic to expect more positive results from the study of the Ira¬
nian dialects spoken today anywhere else in ancient Media. For, ever since that
country fell under the sway of the Persians in 550 B.C., she remained exposed
to any number of dislocations of Iranoglot population, of which only a very
few can be traced in surviving chronicles, and none as far back as the Achae-
menian period.
So long therefore as the Median language remains beyond reconstruction
from modern dialects, or ancient records written in Median language do not
come to light, the only factual ground on which one may impugn Minorsky’s
identification will have to be the ethnical name «Kurd», which clearly is no
descendant of Old Persian Mâda «Médian». However, the very fact that Media
is not a habitat of Kurds, dilutes the erosive capacity of the onomastic objec¬
tion. In Media one might claim some entitlement to expect, that if its present
inhabitants had retained Median speech in modern guise, their language would
still be called «Median» and not «Kurdish». Outside Media such an expecta¬
tion would have to contend with plenty of examples to the contrary, in circum¬
stances where a given language continued to be spoken under a different name
outside its country of origin, centuries after the severance of its speakers’ poli¬
tical and cultural ties with the homeland. Severance was inevitably the lot of
descendants of Medes left stranded, after the surrender of Ecbatana to Cyrus, in
the alloglot or underpopulated territories of Asia Minor where as conquerors or
adventurers they had settled during the height of Median power. It is therefore
not difficult to accept that, as a result of vicissitudes unmentioned in our
sources, the displaced speakers of the Median language came to acquire, and
eventually to treat as their own, the collective name «Kurd», of wich the origin
eludes us.
If this is acceptable, let us ask to what extent one may also accept an in¬
teresting consequence that would follow from Minorsky’s identification, na¬
mely that the initial palatal affricate of the Kurdish verb for «to go», cu-, was a
feature of this verb already in the unknown ancient language of the Medes.
Among the languages dialectologically Western Iranian, Kurdish is unique in
having retained this verb’s ancient affricate10, as palatal as it was in Sanskrit.
Outside Western Iranian, as we saw, the affricate is found, though mostly in
secondarily dentalized form, only in Saka languages, Ossetic and Khotanese,
and sporadically in the Hindukush and Pamir area, where the affricate itself
9 Honourable, because Henning's article constitutes one of the most instructive studies
available of north-west Iranian dialects.
10 See Mackenzie. 1961. PP. 71 sq.
36
suggests that Saka influence, geographically and historically well within the
realm of possibility, had at one time been at work.
To suggest, or rather remind you, that Saka influence had been at work
also on ground once held by Medes, and thereby turn Kurdish cu- into a piece
of linguistic confirmation of Minorsky’s ethno-geographical identification, is
what I propose to do, but not before stressing that the proposal steers clear of
the statements we have sofar considered of Herodotus and Strabo. From these
you will remember that the Scythians and the Sarmatians emerge as having
nomadized in Herodotus’s days, that is, well after the sixth century Achaeme-
nian seizure of Media, north of both the Black Sea and the Caucasus, with Me¬
dia well out of their reach. My selection above from Herodotus, was confined
strictly to statements relevant to the subsequent, post-Achaemenian evolution
of the Sarmatian language into Ossetic.
If instead we turn our attention to the Sakish-looking verb cu- of Kur¬
dish, it is about events preceding the Achaemenian seizure of Media that we
must consult Herodotus. From him we learn that in the seventh century on the
one hand the Medes brought under their dominion «the whole of Asia» up to
beyond the river Halys (i 103), and on the other the Scyths, following the Cas¬
pian route (literally «keeping the Caucasus on their right») invaded Media,
defeated the Medes, deprived them of their empire and, having become masters
of «Asia», advanced as far as Syrian Palestine (i 104-5). We see here the
Scyths overlording the Medes across roughly the same territories as today are
occupied, with the exception of Media herself, by Kurds.
The duration of the Scythian hegemony in «Asia» is given by Herodotus
as 28 years (i 106). The span is dated from 652 to 625 B.C. by Diakonoff, with
the important rider that when after 625 the Scyths returned to their homeland,
«it seems that not all of them went: Jeremiah (51.27) mentions a Scythian
kingdom, evidently in Azerbaijan, as late as in 593»ll.
The above common knowledge about the Scythian interlude in Median
history, summarized here by me because in a gorge of South Ossetia I found
Ossetic eu- pronunced cu-, has never as yet been related to the dialectologi-
cally remarkable fact that Kurdish has for «to go» not su-, as has Persian, but
cu-.
If Kurdish cu- were a linguistic relic of the time when Scyths «insolently
and scornfully roaming about plundered» (wrô те vppioç koù ôXiyœpiriç ...
iÎpnaÇov nepiEÀ.a6vovxEç, Her. i 106) the territories nowadays definable as
11 Diakonoff. P. 119. On his «evidently in Azerbaijan» sec his P. 100. His reference
to Herodotus in the immediate sequel to the passage quoted above from him, envisages Book
i73.
37
«Kurdistan», one would have to ask why it is the only relic, no other Saka trait
having sofar been recognized in this otherwise dialectologically Western Ira¬
nian language.
The answer, applicable perhaps also, mutatis mutandis, to the affricate of
our verb in Waxi, Parachi, Ormuri and Pashto (see above, p. 166), may be
sought in the psychological impact which Scythic *eyu-ing is sure to have
made on an entire generation of Median *3’yw-ers afflicted by so protracted a
presence among them of an overwhelming number of roving (zepieXaûvov-
teç) marauders.
To ancient observes hallmark of the Scythians was their nomadic way of
life, comparable to that of the modern Gypsies.
If one tries to work out by which known Iranian verb Scythians might
have expressed their «being on the move», cyu- will receive high priority. Its
meaning, whether with initial etc- or 3?-, is «to go» in all Iranian languages re¬
corded from Avestan and Old Persian onward, including as we saw, the Middle
Iranian Saka language Khotanese and the present-day Saka language Ossetic.
Originally, however, *cyu- simply meant «to move, stir», intransitively, as
alone is its meaning in Sanskrit. This is why, at one whole century preceding
the verb’s written attestation among sedentary Iranians as syu- in the derivative
sense of «to go», the phonologically conditoned retention of its affrication by
the steppe-roaming Iranian nomads, may readily be thought to have been ac¬
companied by semasiological retention of at least a tinge of its original sense.
The tinge would scarcely be lost on the ууи-ing Medes (if sy«-ing they were),
during the 28 years of almost daily intercourse with uninvited *cyw-ers. Which
is what I mean by «psychological impact».
By making this detour, we reduce Median *cyu-, on the supposition that
Kurdish cu- derives from Median, to an isolated instance of phonetic Scythifi-
cation of an earlier Median *syu-.
Isolated, Median *cyu- will not commit us to assume that also in other
words Indo-Iranian initial antevocalic *cy- remained unchanged in Median, let
alone that Median was phonologically what Kurdish is not, a Saka language. In
its turn, the Sakish-looking cu- of Kurdish, a language otherwise dialec¬
tologically as Western Iranian as geographically are its speakers, appreciably
gains in explicability from our dating back the basics of the Kurdish dialects of
today’s «Kurdistan», to the remote time when Scyths demonstrably lorded it
over Medes in occupation of it. They certainly impressed the Medes enough to
induce Cyaxares to engage Scyths to teach Median boys the Scythian language
(Herodotus, i 73). In any case, even if it were only the ancient nomads’
*c(y)u- which from the Scythian episode in «Asia» all Kurds have retained, let
us not forget that the term «Kurd», demonstrably from the ninth century A.D.
38
onward, and undemonstrably perhaps much earlier, not only denoted in Persia
ethnic Kurds, but also served generally as a synonym of «nomad»12.
The above reflexions on Minorsky’s identification, form the background
to the perspective (see above, p. 167) in which we may view not only Kurdish
cu-, but also the contrast between the palatal affrication of Ossetic cu- in one
gorge of South Ossetia, and the dental affrication of North Ossetic cu-. We
should not, I think, give preference to the unlikely, even though there is no
denying that the unlikely is not impossible, namely that among some proto¬
Ossetes still cu-ing at the time when they crossed the high mountain passes
southward perhaps early in the Christian era, the dental affrication of word¬
initial c reverted secondarily over the centuries to its palatal point of departure.
If we discard this supposition, we become free to correlate not only geo¬
graphically but also linguistically, the separation by the river Don of fifth cen¬
tury Scythians west of it from the Sauromatians east of it, with the separation
by the ridge of Caucasus of today’s North Ossetic cu-ers from a few cu-ers in
South Ossetia. You will remember that the Sauromatians spoke the Scythian
language ooXoikiÇovteç. At one at least of their solecisms of nearly twcnty-/rvc
centuries ago, datable let us say for short in the year 500,1 should not think it
reckless to venture a guess: the atavistically nomadic wayfaring of the Scythi¬
ans was a cu-ing, that of the Sauromatians a cu-ing.
The guess would not be reckless, because in mid-seventh century B.C.
there is no need to think that the Scythians had already been driven across the
Don by the Sarmatians. The latter will therefore have been at that time geo¬
graphically closer than where Herodotus knew them to be, to the ancestors of
the Khotanese of the seventh century A.D., in whose language we have seen
the initial affricate of the «going» verb to have been as dental as it is in North
Ossetic. It would then indeed be Scythians, as Herodotus says, and not Sarma¬
tians, who in 652 B.C. invaded Media, not across the Caucasian mountain
passes, but «keeping the Caucasus on their right» (see above, p. 170) and
therefore proceeding from territories which before the fifth century B.C. we
have no reason to think were held by Sarmatians.
To those Scythians, if Minorsky’s Kurdo-Median identification is valid,
the Kurdish language will owe its cu-. But of those Scythians not all disappea¬
red after 625 from south of the Caucasus, where we have seen that a Scythian
presence is still attested as late as the early sixth century B.C.
That presence of twenty-six centuries ago I would suggest is still with us
in South Ossetia, both geographically and linguistically. It is a presence admit¬
tedly much diluted by the slow but steady growth over some two millennia, of
12 See on this MACKENZIE. 1961. P. 69.
39
direct contact across the high mountain passes between the former Sarmatians
north of the ridge, and the descendants of Scythians who had arrived south of
the ridge not by crossing it, but by skirting the Caspian.
The direct contact between north and south has led by Soviet times to a
«literary language» being used in books and newspapers printed in South Os¬
setia, which differs only in few respects, and orthographically and typogra¬
phically not at all, from literary North Ossetic. Below this bland blanket, ho¬
wever, the retention in living speech of cu- in one gorge, is but one of the dia¬
lectological peculiarities to be found in South Ossetia. The distribution of the
dialects of that region, which have sofar received little attention in western
Iranological literature and since my visit have unfortunately become endange¬
red by political and seismic upheavals, is the subject matter of a report I am
engaged in writing, with the help of a map kindly drawn for me by the Geor¬
gian Academy’s Institute of Geography and complementary material helpfully
given me by the South Ossetic Research Institute of Tskhinvali. In that report
cu- will figure in more detailed phonological context than can be offered on the
present occasion13.
* * *
I now turn, less expansively, to another aspect of the title of this paper.
There is no Herodotus or other ancient author to guide us linguistically in the
13 Here only the following specification needs to be given. The South Ossetic dialect
which corresponding to North Ossetic cu- has cu-, also has carm «skin» (just as has Kurdish)
corresponding to North Ossetic carm (carman- in Avestan, Old Persian and Sanskrit). Except
in such Saka speech as retained a trace of the у of cyu- in the form of the affricate’s turning
into an aspirate affricate (Parachi chu-, Khotanese, with dentalization, tsu-, see above, n. 2),
the loss of y brought the c in line with any c that already in Indo-Iranian had stood in initial
antevocalic position. The dentalization of cu- (< *cyu-) to cu- in North Ossetic, must have
happened as part of the dentalization of carm to carm (to which in Khotanese, because in Indo¬
Iranian the word began with ca- and not cya-, corresponds tcarm, with dental, un-aspirate
affricate, see n. 2 above), just as in both South Ossetic and Kurdish the affrication of cu- re¬
mained palatal as part of the c of carm undergoing no change. The latter word is carm also in
Persian, where its initial contrasts with su- < syu- < *cyu-. Persian, however, also has sad
«happy» < *cyâta- (Lat. quietus), to which in North Ossetic corresponds, as phonologically is
to be expected, the -câd of ancâd «quiet». Kurdish, by contrast, has no *cad «happy», as pho¬
nologically would have authenticated cu- for Kurdish, but only sâd (e.g. Mackenzie 1962,
§§ 55, 80), as lends credibility to our declaring cu- a Saka intruder from Median times, during
which in Median itself we suppose it to have been a Scythian intruder.
40
region where the Persian Gulf, beyond the Straits of Hormuz, merges in the
Gulf of Oman. There, on the Persian side, the long coastline of the Arabian Sea
is populated by Baluchis along a stretch running first south-eastward for some
200 km, and next turning resolutely east to continue for approximately one
thousand kilometres as far as just short of Karachi.
Inland behind this long coastal strip lies Makran, whose greater part is
likewise Baluchi-populated, to such an extent that its western half is known as
Persian Baluchistan, its eastern half as Pakistani Baluchistan.
The westernmost part, however, of Inland Makran, beginning just east of
the initial, south-eastward running length of Baluchi-populated littoral, and ex¬
tending eastward inland for no more than about 160 km, is not Baluchi territory.
Its Iranian inhabitants, widely dispersed across barren mountain country, call
themselves Baskard, wherefore in Persian administrative terminology and on
maps, the Arabic broken plural Basâkard is used for this region. From what I
have said, it will be appreciated that BaSkardia is surrounded by Baluchi territory
along three of its four sides, the west side, the south side, and the east side.
We have no specimen written down before the nineteenth century of ei¬
ther BaSkardi or Baluchi, two Iranian languages that differ from each other no
more, but also not much less, than Spanish for example differs from Italian. We
do not know where the speakers of the Middle, let alone Old Iranian forms of
BaSkardi and Baluchi lived, if indeed they already did not live in the Makran.
Neither do we know by which names their speakers in antiquity referred to
themselves, or were called by others14. As the BaSkardis and the Baluchis may
or may not have reached their present location from elsewhere, there is also no
telling whether their present-day names, Baskard and Baluchi, or unattested
earlier forms of these names, are or were not quite different from those by
which in the remote past they might elsewhere have called themselves. All one
can say is that the two languages belong classificationwise to the Western, and
not the Eastern group of Iranian languages, and that in Western Makran the
geographical disposition of the two peoples is likely to have been for many
centuries the same as today, seeing that any drastic population-changes even in
that out-of-the-way region, would scarcely have passed unnoticed by attentive
contemporary Islamic historians.
In such circumstances historical linguistics of necessity has to start from
present-day grass-roots. In the case of Baluchi this has been done with conside¬
14 See, however, the interesting attempt by Hansman (especially at PP. 564-570) to con-
nect with the term «Baluch» the country called «MeluJjlja» in early Mesopotamian texts and
the people called «Mleccha» in Sanskrit, though not without taking into account the non-
mrnmittal linguistic comments offered by H.W. Bailey in the ANNEXE at PP, 584-7.
41
rable success for just over one hundred years, but there still remains much to
be done. Let me quote an example where from the present-day grass-roots it is
not to be seen how a term of Avestan antiquity could have been reached, were
it not for the geographical fact that the Baskardis are living, and very likely
have lived for centuries, surrounded on three sides by Baluchis.
When in 1957 I travelled in Baskardia for a dialect reconnaissance15,1
found that in both subdivisions of the Baskardi language, the Northern and the
Southern, the word for «grass» corresponding to Persian giyâh of until then as
yet unknown etymology, is gïdâ. The internal d was an intriguing novelty, be¬
cause although Old Iranian intervocalic d survives unchanged in Northern Bas-
kardi and in Baluchi, it becomes y in Southern Baskardi, as it does in Persian.
A convincing test was available in respect of the Old Iranian word for «hair»,
*mauda-, for an appreciation of which one has to know that the diphthong au
becomes ü in Northern BaSkardi, as it does in Persian, but z in Southern Ba§-
kardi, as it does in Baluchi. Accordingly the word for «hair» is тйу in Persian,
mud in Northern BaSkardi, mid in Baluchi, and mi from *miy in Southern BaS-
kardi.
Hence I was troubled by the word for «grass» having a d not only in
Northern Baskardi, but also in Southern BaSkardi. Of course I asked such
Baluchis as came my way in Baskardia, whether in their language, too, gïdâ
was used. But they all firmly maintained that the word was a pan-Ba5kardian
peculiarity.
There was here an impasse, which could only be solved on the working
hypothesis that five, ten, or more centuries ago both Northern and Southern
Baskardi had borrowed gïdâ from Baluchi, whereafter in Baluchi itself the
word ceased to be used. Accordingly in 1962 I published the proposal that
Baluchi, I repeat, Baluchi gïdâ, attested exclusively as a loanword in Baskardi,
goes back to Old Iranian *gau-dâyu- «cattle-nourisher».
Here the asterisk applies only to the assumption that the compound was
used somewhere in ancient Iran to denote grass. For in Avestan, where the
compound is attested in the spelling gaodâyu-, it serves as an adjective quali¬
fying a cattle-breeder, a man, therefore who although he himself is not grass,
makes sure that his cattle get it. Phonologically I had to admit that in Persian
giyâh the disappearance of the diphthong au was irregular. But unexpected
confirmation of the proposed etymology turned up eleven years later, when in
1973 a Parthian text was published, displaying the previously unknown Par¬
thian word for «grass» in the spelling gwy’16.
15 See Gershevitch 1959.
16 This was first recognized apud GERSHEVITCH. Philologie Iranica. Wiesbaden. 1985.
42
You see here, with languages of whose ancestors we know nothing, an
example of linguistic geography at work hand in hand with historical linguis¬
tics literally at grass-roots. But at this symposium, eighteen years after the
confirmation of *gau-dâyu-, we may ask a more fundamental question. North¬
ern Baskardi does not have the *güdâ one expects from *gau-dayu-. Southern
BaSkardi does not have the *gïyâ one expects from *gau-dayu-. Baluchi alto¬
gether has no descendant of the *gau-dâyu- which without Baluchi could not
have been reached. And gau-dâyu- itself, in Avestan does not mean «grass».
Are these inconsistencies not due to the fact that we are in Makran, an Iranian
subtropical region where grass is in short supply, and the sight of a cow is un¬
usual?
Hair grows on everybody’s head, and therefore the behaviour of the word
for it in Northern Baskardi, in Southern BaSkardi, and in Baluchi, in no way
conflicts with the present-day geographical interrelation of the three languages.
Grass does not grow everywhere, and therefore the glottological inconsisten¬
cies besetting gîdâ, inconsistencies which only historical linguistics is capable
of discovering, constitute a forceful pointer to the remote ancestors of both the
BaSkardis and the Baluchis having lived not in Makran, but in regions where
the climate favours grassland.
* * *
In the third and last part of this paper, all I can hope to do is to show why
the Soma controversy is relevant to our symposium. It is relevant linguistically
because it involves the semantics and etymology of an exclusively Indo-Iranian
technical term, namely *Sauma-. It is relevant geographically because *sauma
denoted a member of the vegetable kingdom. The vegetable growth in question
was worshipped by the Indo-Iranians as a god called *Sauma already in pre¬
historic times. This follows from the fact that, at the beginning of historic times
it is Iranians worshipping Haoma, and not5oma, and Indo-Aryans worshipping
Soma, and not Haoma, whom we find respectively in the western and the east¬
ern half of the vast spread of land across the southern foothills of Hindukush,
Pamir, and the westernmost Himalaya, a vast spread of land which for short let
me call the borderland, namely of present-day Afghanistan and North Pakistan.
In this borderland we learn from Vedic hymns and Avestan liturgies that
the priests pressed soma/haoma in mortars, so as to extract its juice and drink
(where my 1962 treatment of gicla is reprinted). P. 280 by the editor, Nicholas Sims-Williams.
The second letter of the Pahlavi Psalter spelling gby’ of the word for «grass» (see F.C. Andreas
andKaj Barr in SPAW. 1933. 125 a) may also hark back to the original diphthong au.
43
it. The juice had an inebriating effect different from the alcoholic, not mind¬
perturbing, but clearing the mind and rendering it happy by perfecting wisdom
and intelligence.
Western scholars have been expending rivers of ink in search of the bota¬
nical identity of *sauma. The earliest pronouncements, up to the year 1884,
recommended the wild rue, Pegamim harmala, which today grows all over our
borderland, as well as far to the west and north of it. After 1884 wild rhubarb
was for seventy years considered the most suitable candidate among the plants
growing in our borderland.
Of course the proponents of wild rue or rhubarb were aware that nowa¬
days the Zoroastrian priests use Ephedra in their haoma-ceremonies, and that in
several present-day Indian and Iranian regions various species of Ephedra bear
local names deriving from soma, respectively haoma. Ephedra, too, grows in
our borderland, and if in some Indian dialects it is called sôm and in some Ira¬
nian dialects horn, the logic of historical linguistics should require already the
prehistoric Indo-Iranian *sauma to have been, a term denoting Ephedra. Nev¬
ertheless for ancient soma/haoma Ephedra was discarded as a candidate, be¬
cause of its bitter taste and the priests deriving no stimulation from it.
The Soma controversy took a new turn when in 1968 Gordon Wasson’s
magnificent book Soma appeared, in which he mustered impressive arguments
for soma/haoma having originally been a mushroom, the fly-agaric, Amanita
muscaria. Fly-agaric used to be ingested by tribesmen in Northern Siberia for
its powerful hallucinogenic effect, inducing a state of sublime rapture. Sha¬
mans used it for visions. Unlike, however, the wild rue, or rhubarb, or Ephedra,
Amanita muscaria is not found, as far as is known, in our borderland. There the
speakers of Vedic and Avestan would have had to import it, or else take re¬
course to substitutes growing in situ, quite possibly one of the plants I have
mentioned.
To Indo-Europeanists, therefore, the great interest of Wasson’s proposal,
lies in the possibility it holds out, that by taking account of the habitats of fly¬
agaric, the geographical route might be traced, along which in prehistoric times
the haoma-worshipping proto-Iranians and the soma-worshipping proto-Indo-
Aryans, might have reached our borderland from the Kirghiz Steppe17, and
beyond from the sauma-less homeland of the Indo-Europeans.
Clearly this interest will remain valid also if in future, with improved un¬
derstanding of the psychotropic properties of an ever-increasing number of
vegetable growths, hitherto unthought of candidates should on good grounds
be proposed, that happen not to grow within our borderland.
17 See on this Gershevitch 1974. PP. 54-6.
44
Meanwhile however an unexpected return to the earliest candidate, the
wild rue, has taken place, though in a depth never before achieved, with a vol¬
ume published two years ago by Flattery and Martin Schwartz. Like Wasson’s
book, this is a volume well worth studying, or if you have no time to do so,
taking the measure of it by reading Gherardo Gnoli’s authoritative review in
East and West, 39 (1989), pp. 320-324. Flattery has gone into every conceiv¬
able aspect, botanical, pharmacological, terminological, geographical, of the
wild rue, and the 47 pages of Schwartz’s historical linguistic commentary are a
masterpiece of philological acumen. Each of their arguments, backed by sound
erudition, deserves careful consideration.
So does, however, also the reason why they feel so confident of their
identification, a reason stated in the volume so often, that one wonders if with¬
out it they would have returned to the wild rue at all. The reason is that in Per¬
sian the wild rue is called sipand, of which word they take for granted the only
etymology ever offered, namely descent from Old Iranian *spanta-, which in
its Avestan form spanta- is a famous Zoroastrian adjective meaning «holy,
sanctus». Being called «sanctus», the two authors think, what else can the wild
rue be if not Haoma, who in fact is once in the surviving parts of the Avesta
called spanta, just as many other Avestan divinities are frequently (not only
once) called spanta™.
The justification for the adjective «sanctus» having all by itself been re¬
tained as name of the plant, at the remote time when the meaning «sanctus» of
spanta was still known, is seen by the two authors in the apotropaic function
which throughout the centuries Iranian popular superstition has been attribu¬
ting to the wild rue. In order to activate this apotropaic function it is common,
and always was common, to throw seeds of wild rue into the fire. In fire the
seeds of sipand dramatically snap in crepitation, emitting a fat black smoke *
18 Henning, MON, sez. ling., 6, 1965. P. 39, being unaware of the Northern BaSkardi
name of the wild rue presently to be quoted in the main text above, saw no need to reject tlae
common derivation of Persian sipand from spanta so long as it was understood, and not other¬
wise, that it was devil-worshipping practitioners of witchcraft, and not the Avestan followers
of the Good Religion, who applied the epithet «sacred» to the plant. For, «the proper place of
wild rue was in witchcraft... That a seal of approval was set on this sorcerer’s favourite in the
/\vesta itself by the attribution of semi-divine origin, should not be assumed too readily»,
flattery, at P. 46, § 62, duly quotes Henning in full, but his attempt to refute him in § 63 is not
free of special pleading (by taking for granted what needs to be proved, viz. the identity of
sipand and spanta, he moves in a vicious circle). We shall presently see that homonymy would
provide a simple solution to the difficulty.
45
with whose soot children are marked against the evil eye19 20. This apotropaic
superstition, one might agree, could just possibly explain why the plant was
called «sanctus», provided, of course, that sipand is the same word as Avestan
spdnta. But is it?
In Northern Baskardi, alone among Iranian languages, the wild rue is cal¬
led not sipand, but espaht, quoted by Schwartz, p. 144, as sepaxt2(). Schwartz
regards this as a contamination of Middle Iranian spand with Middle Persian
spixt «sprouting, blooming»21. But as the Northern Baskardi vocabulary in¬
cludes many archaisms, the first question that springs to mind is whether
espaht, which looks incompatible with Avestan spMa, may not give us an
etymology of sipand that would vindicate Henning’s distrust (see n. 18) of its
derivation from the Avestan word.
Middle Persian spixt, invoked by Schwartz, is known to go back via
*sprixt to Old Iranian *spixta-22, past participle of Pokorny’s Indo-European
19 See Flattery at PP. 43,47 and 63.
20 This is what Schwartz must have heard me say on the only occasion ever, when we
exchanged a few words on the problem of sipand in a cafe in Paris during the 1973 Interna¬
tional Congress of Orientalists. I was speaking from memory, and although the gist of what he
quotes from me is correct, the impression conveyed by his wording will be apt to mislead:
«sepaxî», he writes, occurs «in one of the dialects of Bashkardi», while sepand «is represented
elsewhere in Bashkardia». Here «one of the dialects» in reality means one of the two language
groups, Northern Baskardi (NBS), into which the dialects of BaSkardia fall (see SKJÆRV0
1990, P. 846), espaht being characteristic of the whole of the NBS group. If any SBs-speaker
used it, this could only be as a loanword from NBS, because the SBs phonological counterpart
to NBs -aht is -eid. Being unaware of any *speid, I assume(d) that in SBs, a group of dialects
spoken indeed «elsewhere in (i.e. in the southern half of) Bashkardia», the term used for the
wild rue is simply Persian sepand. In actual fact I can find no mention of the plant in any SB§
sentence recorded by me, nor would the use of sepand by any NB§-speaker have attracted my
attention, as throughout Baskardia Persian technical terms freely interchange with their native
equivalents.
At all events, espaht is not a freakish derailment dubiously attested in «one» tiny com¬
munity only, but needs to be taken seriously as a widespread native alternative to a Persian
word which, familiar to all NBS-speakers, was invariably declared by them to be a term exclu¬
sively Persian. I may here add that in RameSk, where I was told that the wild rue does not
grow, the term used for it is espahk, deriving presumably from *espaht-k.
21 Schwartz does not explain why anybody equipped with the unequivocal term sipand
for only one, very special plant, should be tempted to replace it with the everyday word spixt
denoting the «blooming» from which no plant is exempt.
22 See HENNING, BSOAS, 12 (1947), P. 47, who formulated the two rules involved as
46
base *spre(n)g- (pp. 996sq.), which denotes both the bursting of buds into
blooms, and the noise made by anything bursting.
Remember the dramatic snapping of sipand in fire. If Northern Baskardi
espaht went back via a Middle Iranian *spixt23 from an early Middle Iranian
*sprixt, to an Old Iranian «’-abstract *spvcti- meaning «the act of snapping»,
then the name of the plant could originally have meant, by concretization, «that
which snaps». The name would have conveyed the property of the wild rue that
most vividly catches everybody’s imagination.
Let us try out this prescription on Persian sipand. Sipand would be pho¬
nologically regular also if via *sprand it went back to an Old Iranian *spranti~.
*Spranti-, in its turn, would be phonologically regular not only if it derived
from Indo-European *sprenti-, but also if its Indo-European ancestor were
*sprenkti- (<*spreng-ti-), belonging to the very base to which Old Iranian
*spati-, from Indo-European *sptkti- (< *spig-ti-'), would have to belong. The
loss of the velar sandwiched between n and t, would be the same as is familiar
from Avestan paqta-hva- «one fifth»; think of Latin quintus from quinctus, or
indeed of Italian santo from sanctus.
We must not forget, though, that it was Schwartz himself who brought in
Middle Persian spixt as midway etymon of Northern Baskardi espaht24. He had
seen that of the two words for wild rue, sipand and espaht, only sipand can be
follows: (1) -r- becomes in early Middle Persian brief vowel plus r before a single consonant,
but r plus brief vowel (generally i) before two consonants: and (2), a word may not begin with
three consonants.
23 «Pers, -a- from MPers. is common», Henning wrote in n. 3 of the page quoted in
our preceding note. He was there concerned with the -a- of Persian sabz «green, fresh, in
bloom», from *spaz < *spiz < *spriz < *spijya-.
24 Note that spixt and its Middle and even Old Iranian cognates only refer to the
«sprouting» and «blooming» invoked by Schwartz, the audible «snapping» which the base
*spre(n)g- additionally expressed, not being found in the Iranian languages attested.
Schwartz’s contamination of spand with spixt cannot therefore be extended to a spixt still un¬
derstood as meaning «that which snaps», this being a sense borne, within our explanation, by
spixt’s ancestor *spixti-, but abandoned in common use after the latter became a technical term
for the wild rue. Hence if as Schwartz reasonably thinks, espaht is from Middle Iranian spixt,
the latter word would have had two meanings in Middle Iranian, (1) «sprouting, blooming»,
and (2) «wild rue». Of the reason of (2) the speakers of Middle Persian would have known
nothing, just as by Schwartz’s own theory they knew nothing of his derivation of spand from a
word meaning «sacred». Schwartz’s contamination (or «blend» as he calls it) would then boil
down to an admission that from times prehistoric, two distinct technical terms for the wild rue
have come down in Iranian speech, each requiring its own morphological explanation.
47
connected with the Avestan word sponta, which in the Avesta never means
«wild rue», but only «sanctus»25. All we have done additionally today, is to
look for an etymological connexion between the semantically identical espaht
and sipand, which if it carries conviction, will disconnect even sipand from the
semantically quite different Avestan word.
But if instead of being La Santa the wild rue is La Crépitante, then we
must ask Flattery and Schwartz if they nevertheless still wish soma/haoma to
have been the wild rue. What their answer will be remains to be seen. My im¬
mediate purpose was merely to illustrate by example, that even botanical lin¬
guistic geography depends for guidance on historical linguistics.
REFERENCES
CHI. The Cambridge History of Iran. Cambridge, in progress since 1968.
CIRB. Corpus Inscriptionum Regni Bosporani, (V.V. Struve, editor, Korpus Bosporskix nad-
pisei). Moscow-Leningrad. 1965.
Diakonoff LM. The chapter «Media» in CHI, volume 2, 1985. PP. 36-148.
EMMERICK R.E. «Khotanese and Tumshuqese» in Rüdiger Schmitt (editor). Compendium
Linguarum Iranicarum. Wiesbaden. 1989.
Flattery, David Stophlet, and Schwartz Martin: Haoma and Harmaline. University of Cali¬
fornia Press. 1989.
Gershevitch Ilya. «Travels in Bashkardia». Journal of the Royal Central Asian Society, 46
(1959). PP. 213-224, sketch-maps at PP. 216 sq.
Gershevitch Ilya, «An Iranianist’s view of the Soma controversy». Mémorial Jean de
Menasce, Louvain, 1974. PP. 45-75.
GMS: GERSHEVITCH ILYA, A Grammar of Manichean Sogdian. Oxford. 1961.
Hansman John. «A Periplus of Magan and Meluhha». BSOAS 36 (1973), PP. 554-587, in¬
cluding from P. 584 an Annexe by H.W. Bailey.
HENNING W.B. «The ancient language of Azerbaijan». Transactions of the Philological Soci¬
ety. 1954. PP. 157-177.
MACKENZIE D.N. «The Origins of Kurdish». Transactions of the Philological Society. 1961.
PP. 68-86.
25 Phonological support for «sanctus» having been the original meaning also of sipand,
is sought by Schwartz from supposed cognates of spand lacking its p, such as Lari sandolos
and a few more (PP. 142 and 150). But the probative value of the words in question is greatly
diluted by Schwartz’s own, just reference to the indubitable influence exerted on them by the
word for «sandalwood» (Perso-Arabic sandal, from Sanskrit candana).
48
Mackenzie D.N. Kurdish Dialect Studies, volume ii, London. 1962.
MINORSKY V. «The Tribes of Western Iran». Journal of the Anthropological Institute. 75
(1945). PP. 73-80.
MORGENSTIERNE Georg. Indo-lranian Frontier Languages, volume i. Oslo. 1929, revised
second edition. 1973.
POKORNY Julius, Indogermanisches etymologisches Wôrterbuch. Bern und München, 1949-69.
Schwartz Martin, see Flattery, above.
SKJÆRV0 Prods O. «Farnah-, mot mède en vieux-perse?». BSL, 78 (1983). PP. 241-259.
SK1ÆRV0 Prods O. The article BASKARDI in Encyclopaedia Iranica (ed. Ehsan Yarshater).
1990.
ZGUSTA Ladislav. Die Personennamen griechischer Stâdte der nordlichen Schwaruneerkiiste.
Prague. 1955.
4 Эмм №2665
49
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
V. I. ABAEV, W. BELARDI, N. MINISSI
PROFILO GRAMMATICALE DELL’OSSETO
LETTERARIO MODERNO
Estratto dagli Annali dell’ Istituto Orientale di Napoli
SezioneUnguistica - Vol. VI. Roma, 1964
NOTIZIA 1NTRODUTTIVA
Nostro primo intendimento era di volgere in italiano, avendo ottenuto il
consenso e la promessa di collaborazione da parte dell’autore, il «Profilo
grammaticale della lingua osseta» (Grammaticeskij ocerk osetinskogo jazyka)
di V. I. Abaev, nella sua, per cos! dire, terza edizione1.
Durante la prima stesura, ci è sembrato che gli scopi ai quali V. I. Abaev
ha destinato il suo Ocerk non coincidessero esattamente con quelli a cui noi
miravamo con il programma della traduzione. L.'Ocerk è stato scritto - ci co-
munica 1’autore - «in vista, fra 1’altro, dell’insegnamento scolastico
dell’osseto; di conseguenza alcune question! sono state trattate in forma ele-
mentare, troppo elementare per un lettore linguista». Moite osservazioni e nu¬
méros! richiami alia lingua russa, per rilevare differenze e somiglianze tra le
due lingue, mentre risultano opportune per il pubblico cui si rivolge V. I.
Abaev, non sembrano strettamente necessarie in un profilo che vorremmo
stendere secondo criteri descrittivi e non normativi.
I nostri tentativi di dare un aspetto più rigoroso ai primi capitoli, ricor-
rendo, oltre che alia collaborazione diretta di V. I. Abaev, anche ai sussidi bib-
liografici reperibili qui da noi (e in gran parte inviatici dallo stesso Aba-
1 L’Ocerk è stato pubblicato la prima volta come appendice al Russko-osetinskij slovar’
(1950) dello stesso autore. Rimaneggiato, fu stampato di nuovo in appendice a\V Osetinsko-
russkij slovar’ di A. M. Kasaev (e di N. X. Kulaev, O. N. Tüaeva, B. B. Bigulaev e К. E.
Gagkaev. Mosca, 1952). La terza stesura ampliata è stata pubblicata a Ordjonikidze nel 1959.
Vedine una recensione a opera di L. ZGUSTA, in «Archiv oriental™», 28 (1960). P. 688 e sg.
Nella Grammatika osetinskogo jazyka. I, 1963. V. I. Abaev ha ora scritto il capitolo introdut-
tivo.
50
ev)1, sono approdati a un risultato che ci sembra possa riuscire in qualche
modo utile.
Pubblichiamo dunque, per adesso, il primo capitolo, contando suite
osservazioni dei colleghi, per emendare e completare il teste, in vista di una
edizione del Profile come volume a sé.
IV. B. - N. M.
FONOLOGIA
B1BLIOGRAFIA
W. MILLER. Die Sprache der Osseten, supplcm, al 1 vol. del Grtindriss der
iranischen Philologie. Strassburg. 1903. PP. 11-39.
V. 1. Abaev. Ob udarenii v osetinskom jazyke, in «Doklady Rossijskoj
Akadcmii Nauk», B, Leningrado 1924. PP. 152-155.
V. I. Abaev. Cetyre rjada sinycnyx soglasnyx v osetinskom, in «Izvcstija
Osetinskogo Instituta Kraevedenija». 2 (1926). PP. 475-480, ristamp. in
V. I. Abaev. Osetinskijjazyk ifol’klor. I, Mosca 1949. PP. 512-517.
V. I. Abaev. Ritmika osetinskoj reci, in lz osetinskogo eposa. Mosca-
Leningrado. 1939. PP. 96-134, ristamp. in Oset.jaz. ifol'k., PP. 528-560.
V. 1. Abaev. Smycno-gortannye soglasnye v osetinskom, in Oset. jaz. i fol’k.
PP. 518-525.
В. B. BlGULAEV. Kratkaja istorija osetinskogo pis’nia. Dzaudzikau 1952, 77
PP.
V. S. Sokolova. Ocerki po fonetike iranskix jazykov. II, Mosca-Leningrado.
1953. PP. 7-58.
V. I. Abaev. Grammaticeskij ocerk osetinskogo jazyka. Ordjonikidze. 1959.
PP. 7-18.
M. I. Isaev. Ocerk fonetiki osetinskogo literaturnogo jazyka. Ordjonikidze.
1959.
I. M. Oransku. Vvedenie v iranskujufdologiju. Mosca. 1960. PP. 310-314.
M. 1. Isaev. Fonetika, in Grammatika osetinskogo jazyka. I. Fonetika i Mor-
fologija, pod red. G. S. Axvlediani. Ordjonikidze. 1963. PP. 37-66.
1 Per la parte fonologica abbiamo tratto moltc precise informazioni dai diagrainmi e dai
cimogrammi riportati dalla Sokolova nella sua op. vit. in bibliografia.
51
Fonemi egrafemi
1.1. La forma letteraria moderna dell’osseto, basata sul dialetto iron, pré¬
senta un sistema di trentacinque fonemi: sette vocaiici, due semivocalici e ven-
tisei consonantici. Secondo la traslitterazione applicata in questa grammatica,
la loro rappresentazione grafica è la seguente:
/ieaou ya/
/ j w /
/bdg q ptk p’t’k’ 3g сё c’d’ fsx vzg mn 1 r/.
Siffatta disposizione dei fonemi lungo una sola dimensione consente di
mettere in risalto soltanto alcune delle basi di comparazione fonematica. Per
ulteriori precisazioni si vedano i paragrafi 2, 3,4.
Se le articolazioni intense dell’osseto (non-sonore e non-aspirate se oc¬
clusive) si considerano come unità autonome e non come una successione di
due unità semplici, occorre aggiungere /jj ww pp tt kk qq cc de ff ss xx w zz
gg mm nn 11 rr/.
Per /pp tt kk cc de/ l’ortografia è oscillante (vedi 4.3.1). La stessa nostra
scelta dei simboli p t к c d, per rendere in questo paragrafo e nel successive le
«doppie», è arbitraria; più avanti, sarà data sempre la traslitterazione
dell’ortografia attuale.
1.2. La realizzazione di questi fonemi non si présenta rigidamente
normalizzata. Per una prima e sommaria informazione sui valori fonetici
ritenuti normali, diamo la seguente lista di corrispondenze tra la nostra tras¬
litterazione e una trascrizione fonetica approssimativa («broad
transcription»), secondo i principi dell’Associazione Fonetica Intemazion-
ale. Circa la rappresentazione grafica delle intense vale 1’avvertimento già
dato. Le articolazioni sorde non aspirate (come [p] scritto b) in certi casi
presentano tracce di sonorità (4.2.2).
a
[a]
n
[n]
b
[P]
nn
[nn]
c
[tsh]
0
[0]
cc
[tts]
p
[ph]
c’
[ts’]
pp
[PP]
52
c
[tjh]
p’
[p’]
ce
[ttf]
q
[q]
è’
[tf]
qq
[qq]
d
[t]
r
[r]
e
[e]
rr
[rr]
a
[Э]
s
[S]
f
[f]
SS
[ss]
ff
[ffj
t
[th]
g
(k]
tt
[tt]
g
[b]
t’
[f]
gg
[ВБ]
U
[U]
g
ад
V
[V]
i
[i]
vv
[vv]
j
ü]
w
[W]
jj
Üj]
WW
[ww]
к
[kh]
X
[%]
kk
[kk]
XX
ta]
k’
[k’]
y
[ï]
I
[1]
Z
[z]
11
[H]
zz
[zz]
m
[m]
3
[ts]
mm
[mm]
1.3. La grafia oggi corrente nell’Ossetia è di tipo cirillico. In precedenza
turono usati al tri tipi di scrittura.
Le prime iscrizioni del X-XII secolo sono in caratteri greci. Nel 1798, il
primo libro in osseto, un catechismo, è stampato in un alfabeto di tipo slavo-
;ecclesiastico, ideato dall’archimandrita georgiano Gaj Takaov. Nel 1819 Ioan
Jalguzidze élabora un alfabeto sulla base del «xucuri» georgiano. Nel 1844
53
l’accademico A. Sëgren fissa, su base cirillica, una scrittura specifica per,
1’osseto.
Dopo un intervalle che va dal 1923 al 1938, durante il quale la scrittura
cirillica è sostituita da una scrittura di tipo latino, si torna a una scrittura ciril¬
lica.
Nel quadro che segue sono rappresentate parallelamente alcune di queste
scritture e alcune trascrizioni usate in sede scientifica.
La prima colonna a sinistra contiene la traslitterazione adottata in queste
pagine, disposta seconde 1’ordine alfabetico di tipo latino, tradizionale in occi-
dente.
La seconda contiene la scrittura cirillica ufficiale adottata dal 1938.
L’ordine alfabetico tradizionale, alterato, nel quadro, per mantenere la corri-
spondenza dei valori, è il seguente a, æ, б, в, г, гь, д, дж, дз, е, (ж), з, и, й, к,
къ, л, м, н, о, п, пъ, р, с, т, ть, у, ф, х, хъ, ц, цъ, ч, чъ, (ш), (щ), ы, (ь), (э),'
(ю), (я). Tra parentesi sono posti quei grafemi che possono ricorrere in un testo
osseto solo per segnare parole russe о straniere in genere (per lo più di trafila
russa; vedi 5). Il «raddoppiamento» in gg e 33 viene indicate con ддж e ддз (о
тдз etc., vedi 4.3.1).
La terza colonna contiene la scrittura latina usata dal 1923 al 1938 (a
questo periodo appartengono i cinque volumi dei Pamjatniki narodnogo
tvorcestva osetin, dove si trovano raccolti numerosi testi popolari).
La quarta colonna présenta la traslitterazione usata da V. I. Abaev nel
suo Istoriko-etimologiceskij slovar’ osetinskogo jazyka. I, Mosca-Leningrado.
1958.
La quinta la traslitterazione introdotta da V. S. Sokolova, op. cit., p. 10
e 34.
La sesta e la settima le scritture di V. F. Miller, rispettivamente nel suo
Osetinsko-russko-nemeckij slovar', 1927-1934, e nel Supplem. cit. del Grun-
driss, 19031.
L’ottava colonna contiene la scrittura elaborata da A. Sëgren in Osetin-
skaja grammatika. Pietroburgo. 1844, il quale al posto del modello slavo-
ecclesiastico pose la «grazdanskaja azbukâ».
Nell’Ossetia del sud si sono avute anche scritture di tipo georgiano. La
forma fissata nel 1939 e tuttora vigente è presentata nel quadro che segue.
1 Le trascrizioni in uso nclla linguistica occidentale si basano soprattutto sulla scrittura
dei Pamjatniki e dei due testi del Miller. In particolare, aile nostre grafie aj w y 3 corrispon-
dono presso H. W. Bailey a j à y dz, e presse E. Benveniste œy и î dz.
54
I
II
III
IV
a
a
а
a
b
6
b
b
c
ц
с
c
c’
цъ
ch
c’
c
4
с
k
c’
чъ
ch
K’
d
д
d
d
e
e
e
e
a
æ
æ
æ
f
Ф
f
f
g
г
g
g
g
гъ
h
g
g
ДЖ
dz
g
i
и
i
U
j
й
j
j
k
к
k
k
K*
къ
kh
k’
1
л
1
1
m
м
m
m
n
н
n
n
0
0
0
O
P
п
P
P
P’
пъ
ph
P’
q
хъ
q
q
r
р
r
r
s
с
s
s
t
т
t
t
t’
тъ
th
t’
U
У
u
a.u
V
в
V
V
w
(У)
(U)
w
X
X
X
X
y
ы
y
y
Z
3
Z
Z
3
дз
dz
3
V
VI
VII
VIII
a
a
a
a
b
6
b
6
c
Ц
c
ц
cc
ц’
c’
■ц
c
4
c
4
Cc
ч’
c’
4
d
Д
d
Д
e
e
e
e
9
æ
a
æ
f
Ф
f
Ф
g
г
g
г
У
5
У
5
J
Дж
J
Д*
i
i
ï,i
i
У
j
У
j
k
K
k
K
kc
к’
k’
U
1
Л
1
Л
m
M
m
M
n
H
n
H
0
0
0
0
P
n
P
n
P‘
n’
P’
Ц
q
q
q
q
г
p
г
p
s
c
s
c
t
T
t
T
r
t’
t’
T
U
ÿ.y
ü,u
y
V
B
w
B
w
y
V
(y)
X
X
X
X
b
V
i
V
Z
3
z
3
3
ДЗ
j
ДЗ
55
Ô a
3 к
3 в
цъ
ô 6
л
3
& чъ
Ü Ц
0 м
3 хъ
3 къ
Д
5 н
Ь X
3 пъ
a e
О
ft ч
ф Ф
<3 п
'Зш
Ô т
& г
бо р
Я ж
J дз
x? гъ
СО т
à (гъ)
К дж
и
Ь с
Sæ
& й
üy
2 ь!
3 (уы)
VOCALI
2.1. Il sistema vocalico comprende cinque vocali periferiche e due cen¬
tral!. Le vocali periferiche sono più lunghe delle centrali (in rapporto con il
fatto che esse continuano antiche lunghe e dittonghi, mentre le centrali con-
tinuano antiche brevi о non sono etimologiche).
Le vocali periferiche sono:
i vocale anteriore chiusa: [i ]
e vocale anteriore semichiusa: [e ]
a vocale aperta posteriore leggermente avanzata: [a ]
о vocale posteriore semichiusa procheila: [o ]
и vocale posteriore chiusa procheila: [u ].
Le vocali centrali sono:
56
y vocale alquanto chiusa e alquanto avanzata: [ïT-| ].
э vocale semiaperta leggermente avanzata: [эт-] ].
Pertanto il sistema vocalico della lingua letteraria assume, secondo uno
schema semplificato del quadrilatère delle vocali, la seguente disposizione:
2.2.1. Le vocali periferiche e le vocali centrali non costituiscono solo due
serie fonetiche ma anche due classi fonematiche, corne risulta dai dati che se-
guono.
2.2.2. La distribuzione contestuale delle due classi détermina la posizione
dell’accento di parola e di gruppo, ed è anche utilizzata a fini ritmici nella ver-
sificazione.
2.2.3. Nei rapporti apofonici in funzione morfologica le vocali centrali si
sostituiscono aile periferiche come rappresentanti del grado ridotto.
L’alternanza a, о/ æ, nell’ultima sillaba del tema, coopéra: 1) alla distin¬
zione tra singolare e plurale: bœlas ‘albero’, plur. bœlæstœ', xox ‘montagna’,
plur. xœxtœ\ 2) alla distinzione tra caso nominative e casi obliqui: rast ‘verità’,
ablativo rœstœj, adessivo rœstyb, mast ‘sdegno, ira’, ablativo mœstœÿ, tas
’paura’, ablativo tœssœj-, 3) alla distinzione tra tema di présente e tema di pre-
ærito: œmbaryn ‘capire’, preterito æmbœrsta ‘capï’; xœryn ‘mangiare’, xordta
‘mangiô’; kœsyn ‘guardare’, kasti ‘guardô’; 4) alla distinzione tra semplice e
composto: arm ‘mano’, œrmxud ‘guanto’ (a sacco, propriamente xud ‘cappello’
perla mano); cyppar ‘quattro’, cyppœrdœs ‘quattordici’.
L’alternanza i, и / y coopéra alla distinzione tra tema di présente e tema
di preterito: rizyn ‘ tremare’, ryzti ‘tremô’; suzyn ‘bruciare’, sygta ‘bruciô’.
2.2.4. In sillaba iniziale, le vocali centrali sono instabili. Si hanno per¬
tanto allotropi con e senza vocale centrale, sia essa etimologica о non eti-
mologica (per es. protetica): œznag ~ znag ‘nemico’, œvœryn ~ vœryn ‘mettere,
porte’, by ru ~ bru ‘protezione’, œxsar ~ xsar ‘valore, coraggio’, ystyn ~ styn
‘alzarsi’. Le due vocali centrali possono anche sostituirsi tra di loro: œznag ~
yznag, œvœryn ~ yvœryn, ma nella più recente ortografia si preferisce la forma
conte.
57
2.2.5. Quando due vocaboli formano un’unità tonica (vedi 10.1. e 10.3.)e
nel punto di giuntura si abbia a + a ovvero а + a, la vocale centrale di solito
scompare; per esempio mœ adœm > tn’adeem ‘il mio popolo’, ma cerbacu >
ma’rbacu ‘non ti accostare’. Se nello stesso tipo di giuntura si hanno due vo-
cali centrali, la seconda scompare: œrtœ œmbaly > eertee'mbaly ‘tre compagni’,
œnœ + cencoj > œnœncoj ‘senza riposo’, ny + œvœryn > nyvœryn poire’. Se
perô il primo elemento del gruppo d’accentazione è costituito da una particella
pronominale possessiva come mœ ‘mio’, dœ ‘tuo’, jee ‘suo’, nœ ‘nostro’, wœ
‘vostro’, see ‘loro’, dal preverbio fœ- о dalla particella negativa nœ, le due vo-
cali si contraggono in e: per esempio nœ yzmœly > ne’zmœly ‘non si muove’,
mæ œrvad > me’rvad ‘il mio parente’. Lo stesso risultato si ha dall’incontro in
posizione analoga di œ con i: per esempio kœimœ ~ cemœ ‘con il quale’,
fœirvœzyn -fœrvœzyn ‘salvarsi’.
2.2.6. Le sequenze œwœ e œjœ si possono contraire rispettivamente in о
ed e: per esempio rœwœg - rog ‘leggiero’, nœwœg ~ nog ‘nuovo’, dœlœjœ ~
dœlœ ‘di sotto’,falœjæ ~fale ‘da quel lato’.
2.2.7. La sequenza yj spesso si contrae in i: per esempio bydyjrag ~ bydi-
rag ‘della steppa’ (bydyr ‘steppa’), xœtyjnag ~ xœrinag ‘alimente’ (xœryn
‘mangiare’)1.
2.2.8. Al contrario delle vocali centrali, le vocali periferiche si mostrano
stabili, salvo il caso di i- iniziale che puô divenire semivocale se è preceduto da
un preverbio terminante in -a: per esempio baisyn ~ bajsyn ‘portar via’, raiva-
zyn - rajvazyn ‘tirare’.
In base a questo diverso comportamento delle due classi, si suole opporre
le vocali periferiche aile centrali corne «forti» a «deboli».
Semivocali
3.1 fonemi semivocalici sono:
j palatale: [j]
w labiovelare: [w].
Essi sono semplici о intensi (resi graficamente con la ripetizione della
Jettera); possono tante precedere quanto seguire il fonema vocalico: jœxœdœg
‘lui stesso’, mœj ‘mese’, wad ‘tempesta’, saw ‘пего’, vœjjyn ‘io sono’, lœwwœn
‘solido’.
1 Circa l’insorgere del gruppo -yj- e la forma del suffisse cf. E. Benveniste. Études sur
la langue ossète. Paris. 1959, P. 105 e sgg. (* -lydlca), e V. I. Abaev, in «Vopr. jaz.» 1960, 4,
P. 143 e sg. (* -ag con epentesi fonetica di -i- nella sillaba precedente).
58
CONSONANTI
4.1. II sistema consonaniico comprende ventisei fonemi, i quali da un
punto di vista articolatorio si presentano come segue.
CONSONANTI
labiali
dentali
alveolari
alveolopalatali
velari
uvulari
occlusive
plosive
pneu¬
moniche
non-aspirate
b
d
g
q
aspirate
P
t
к
eiettive
P’
t’
к’
affricate
pneu¬
moniche
non-aspirate
3
g
aspirate
c
c
eiettive
c’
c’
fricative
sorde
f
s
X
sonore
V
z
g
nasali
m
n
latérale
1
vibrante
г
4.2.1. Le occlusive si distinguono per luogo di articolazior.e, grade di
intensité, modo di soluzione, meccanismo di produzione.
Riguardo al luogo si hanno tre labiali (p, b, p"), sei dentali (t, d, t', c, 3.
c'), tre alveolopalatali (c, g, c’), tre velari (k, g, k') e una uvulare (q).
Riguardo al grado di intensité le occlusive sono semplici о «doppie» (cioè
lunghe intense, non geminate), le quali si indicano graficamente con la ripetizi-
one del grafema (ma dd è scritto anche dt 0 tt; cos! gg, gk, kk\ bb, bp, pp).
Riguardo al modo di soluzione del diaframma orale, si puà avéré il tipo
plosivo (p, etc.) e il tipo affricate (c, etc.).
59
Riguardo al meccanismo, si hanno occlusive pneumoniche e occlusive
apneumoniche a meccanismo faringale (cinque eiettive: p', f k’ c c’).
4.2.2. Le occlusive pneumoniche non intense si distinguono in aspirate e
non-aspirate.
Le aspirate, tanto plosive quanto affricate (in tutto cinque: p, t, k, c, c),
nel momenta metastatico presentanoun’impostazione glottidale fricativa.
Le non-aspirate (in tutto sei: b, d, g, q, j, g) si caratterizzano per la man-
canza della frizione glottidale durante la soluzione. Nella tenuta di b, d, g, j, g
puô comparire - senza capacité distintiva - una sonorité parziale о totale (spe¬
cie in prossimité di fonemi sonori).
4.2.3. Le occlusive pneumoniche intense («doppie») sono sorde e non
aspirate; sicché le grafie tipo tt, dd (con il suo sostituto dt) si equivalgono (cf.
xæjjœ scritto anche xœccce ‘miscuglio’, fæggi scritto anche fœcci ‘falda,
lembo’).
4.3. L’opposizione tra aspirata e non-aspirata si neutralizza dopo fricativa
sorda (f, s, x) о assordita (vedi 4.7.1.). Infatti in tale posizione non si ha aspi-
razione (da qui oscillazioni grafiche come xœskard ~ xœsgard ‘forbici’), salvo
che si tratti di punti di giuntura morfologica, dove il tipo aspirato puo com¬
parire in funzione distintiva. Per esempio:
non-aspirata aspirata
steryn ‘leccare’ stœryn (s-tæryn) ‘perseguitare’
xœsty {xœst-y) ‘nella guerra’ xœsty {xœs-t-y) ‘nei debiti ’
qazty {qazt-y) ‘nella danza’ qazty {qaz-t-y) ‘nelle oche’
e cosi
fystœ {fys-tœ) ‘pecore’
yskœnyn. (ys-kœnyri) ‘fare’.
4.4. Dopo vocale {tas ‘pericolo’: cédas ‘senza pericolo’; kad ‘gloria’:
cegad ‘senza gloria’), dopo sonante {tyx ‘forza’: œmdyx ‘di uguale forza’) e
dopo occlusiva non-aspirata {carm ‘pelle’: sagjarm ‘pelle di cervo’; kceron
‘limite’: qœdgœron ‘limite del bosco’) l’aspirata è sostituita dalla non-aspirata,
salvo quando si voglia mettere in rilievo la giuntura morfologica, cosi che in
siffatti punti di giunturé si ha variabilité1 e non una neutralizzazione
dell’opposizione aspirata - non-aspirata.
1 Vedi «AION-L», 4 (1962), PP. 193-203.
60
4.5. La realizzazione delle eiettive (p' etc.) comporta un’occlusione glot-
tidale durante la tenuta e un’esplosione orale per la quale si utilizza solo l’aria
epiglottidale, trattandosi di articolazioni apneumoniche.
4.6. Le fricative si distinguono per luogo, grado di intensité e per pre-
senza о assenza di sonorité. Secondo il luogo esse sono labiodentali (f, v), al-
veolari (5, z) e uvulari (jc, g). Per l’intensité sono semplici о «doppie», e per il
comportamento della glottide sono sorde о sonore.
4.7.1. Davanti a occlusiva l’opposizione tra fricativa sorda e fricativa so¬
nore si neutralizza, poiché il gruppo è sordo (pertanto le grafie tipo sk, zk, sg,
zg non corrispondono a reali differenze fonematiche): œlqivyn ‘schiacciare’,
œlqyfta ‘egli schiacciô’; qazyn ‘giocare’, qazt ~ qast ‘danza, gioco’ (omofono
di qast ‘lamento’); zœgyn ‘dire’, zaxta ‘disse’.
4.7.2. Dopo vocale (fæltœrd ‘esperto’: œvœltœrd ‘inesperto’) e dopo so-
nante (fændag ‘strada’: dœlvœndag ‘sottostrada’) la fricativa sorda è sostituita
dalla sonora.
4.7.3. I gruppi di fricativa + fricativa si distinguono in sordi e sonori;
questi ultimi sono segnati con i grafemi delle fricative sonore, gli altri hanno
varie rappresentazioni granche (per esempio fx, vx, fg: ivxœrsyn ~ ifxœrsyn ~
irxœvsyn ~ irxæfsyn ‘divertire’).
4.7.4. Per s e z c’è da osservare che oltre alla pronunzia alveolate esis-
tono altre pronunzie più arretrate, varianti da regione a regione: nel Govema-
torato di Ordjonikidze (gié Dzaudzikau, e, prima ancora, Vladikavkaz) prevale
una pronunzia alveolopalatale [fl e [3]; nelle regioni montane la pronunzia piu
diffusa è di tipo prepalatale.
4.8. La grafia - corne si è potuto constatare - non lascia trasparire imme-
diatamente le caratteristiche distintive.
La distinzione grafica tradizionale latina e cirillica di sorda e sonora
rispecchia effettivamente la differenza tra sordité e sonorita solo nel caso delle
fricative; nel caso delle occlusive infatti essa è utilizzata a rilevare
l’opposizione tra non-aspirazione e aspirazione.
4.9. Le nasali sono una labiale (m) e una alveolate (n)1.
' Non disponiamo di ricerche sulla distribuzione di questi due fonemi davanti a conso-
nante; due esempi corne cendærg ‘profïlo, contorno’ e œmdœrg ‘di uguale lunghezza’ (anche in
andœrg si è supposta la presenza di iran. *hama- = gr.q цо-) testimoniano della distinguibilità
dei due fonemi davanti a dentale. Per la posizione davanti a velare vedi bank’aryn ‘sentire,
61
La latérale (Z) e la vibrante (r) sono alveolari.
Anche per queste si ha la distinzione di intensita tra semplici e
«doppie».
Fonemi di prestito
5. Nei prestiti dai russo, о tramite il russo, si tende a rispettare la pronun-
zia originale, e pertanto ai margini del sistema fonematico osseto si possono
avéré anche fonemi e sequenze fonematiche di origine russa: э [e], ш [J], щ
[JtJ], ë Ü°J> 10 Üul» я UaL ы DI, e le consonanti palatalizzate. È da rilevare,
pertanto, il duplice valore che possono avéré, in un conteste osseto, i grafemi
dell’alfabeto cirillico.
SOSTITUZIONE FONEMATICHE IN GIUNTURA
6.1. In posizione di giuntura (all’interno e in fine di parola) si hanno sos-
tiluzioni di fonemi, sistematiche 0 sporadiche, per assimilazione, dissimilazi-
one e «raddoppiamento».
6.2. Casi di assimilazione sono i già visti nei paragrafi 4.41, 4.7. 1 e 2.
Inoltre, davanti a y, i, e, al posto di k, g, k' compaiono c, g, c’: kark ‘gallina’,
karcy ‘della gallina’; qug ‘vacca’, qugimœ ‘con la vacca’; kæimœ ~ cemœ ‘con
chi’; tœsk’ ‘cesta’, tœsc'imœ ‘con lacesta’.
Sempre per assimilazione si hanno alternanze corne:
œtnnom ~ œnnom ‘omonimo’,
manmæ ~ mæmmœ ‘a me’,
œrlijyn ~ œllijyn ‘accorrere’,
bajzajyn ~ bazzajyn (ba + izajyn) ‘rimanere’,
(y)scœwyn ~ (y)ssœwyn (ys + ccewyn ‘andare’) ‘salire’.
Un’assimilazione reciproca si ha in ævvaxs ‘vicino’ (œm +faxs ‘lato’).
provare’ e damgæ ‘Jettera, carattere’. La coesistenza in diacronia di una tendenza assimilatrice
e di una conservatrice possono spiegare l’alternanza fonematica che risulta in un caso come
œngœs ~ cemgœsgæ ‘somigliante, corrispondente’ (< *hama-kasa-).
1 Le assimilazioni del tipo esemplificato in 4.4. presuppongono un’opposizione di
sorda-sonora che ha preceduto quella di aspirata-non-aspirata, e ha dato origine a uno schema
di sostituzione ancora opérante nella fonnazione dei composti.
62
6.3. Si ha dissimilazione quando r è sostituito da l se segue un secondo r:
fyldær ‘maggiormente’ cf. fyr ‘molto’ e dœr suffisso comparative; bulœmærg
‘usignolo’ cf. bur ‘giallo’ e marg ‘uccello’; wæljarm ‘pelle d’agnello’, cf. wœr
‘agnello’ e carm ‘pelle’.
6.4.1. Il «raddoppiamento» si ha talvolta nella consonante finale del tema
prima dei suffissi -ag e -on e davanti aile desinenze casuali: fars ‘lato’ : fœrssag
‘latérale’; qœd ‘bosco’: qœddag ‘boschivo, silvestre’; kusœg ‘lavorante’:
kusæggag ‘paga’;fyssœg ‘scrivente’: fyssœggag ‘la paga per la scrittura’; baie
‘viaggio’: bœlccon ‘viaggiatore’; qœw ‘villaggio’: qœwwon ‘paesano’; tyx:
‘forza’: tyxxœj ‘con forza, a fatica’; tas ‘paura’: tœsscej ‘per paura’. In questi
casi il «raddoppiamento» ha una funzione delimitativa di radice-tema (cf.
6.4.5.).
6.4.2. La consonante -r-, segno del plurale nei nomi, si «raddoppia» dopo
j, w, r, l, m, n, quando ha luogo un indebolimento della vocale predesinenziale:
œmbal ‘compagno’ : plur. œmbœlttœ,
kom ‘gola’: plur. kœmttœ,
xaj ‘parte’: plur. xœjttœ,
ægdaw ‘costume’: plur. œgdœwttæ,
don ‘flume’: plur. dættæ (< *dœnttœ), etc.
ma
bon ‘giorno’: plur. bontœ,
œvzar ‘germe, rampollo’: plur. œvzartœ,
faw ‘biasimo’: plur./awte, etc.
Il plurale di jawma ‘cosa, roba’, oltre alla forma normale , ha anche jaw-
matœ, ha anche zawmœttœ.
6.4.3. La consonante dentale occlusiva, caratteristica del tema del pas-
sato, sia nell’indicativo sia nel congiuntivo, appare «doppia» dopo j, w, r, l, m,
n: kalyn ‘colare’, tema del présente kal-, del passato kal-d-, quindi kalddon ~
kaldton (vedi 4.2.3.) ‘io scolai’, kalddain ~ kaldtain ‘che io scolassi’.
6.4.4. Si «raddoppia» anche la consonante iniziale del verbo se questo è
preceduto dal prefisso ny-: kalyn ‘colare’, nykkalyn ‘scolare’; cœvyn ‘battere’,
nyccævyn ‘colpire’, etc.
6.4.5. C’è tendenza a «raddoppiare» le occlusive in fine di parola (cioè
tendenza alia non-aspirazione e alla non-sonorità), senza che il fatto abbia
sempre rispondenza nella grafïa: araq ~ araqq ‘acquavite’, gæxxœt ~ gæxxætt
‘carta’, cyryq ~ cyryqq ‘stivale’, etc. Il raddoppiamento puô conservarsi al plu¬
rale: gæxxæt(f)ytæ, cyryq(q)ytœ.
63
ECTLIPSl IN GIUNTURA
7. Sporadicamente si hanno fenomeni di ectlipsi (specie in composizi-
one): nartxor ~ natxor ‘granturco’ (propr. ‘cereale dei Narti’), œrxud ‘guanto’
(propr. ‘copertura (xud) della mano (arm)’), cœrxafœn ‘raschiatoio’ (per pelli;
carm ‘pelle’), qœmœ ‘a casa’ (gœw ‘villaggio’, -mœ desinenza di allativo),
widon ~ idon ‘briglia’, Wacyruxs - Acyruxs nome di donna.
Epentesi in giuntura
8.1. Come fonemi epentetici incontriamo la semivocale j e la consonante c.
La prima si inserisce tra il tema nominale e la desinenza, e tra preverbio e
verbo, quando altrimenti si avrebbe una sequenza di due vocali: zœrdæjæn ‘al
cuore’ (zœrdœ + œn), nyjjaryn ‘generare’ (ny + aryn\ per il «raddoppiamento»
vedi 6.4.4.).
8.2.1. Si ha epentesi di c tra i preverbi a-, ba-, œr-, œrba-, ra-,fæ-, ny- e i
verbi inizianti con a-: acaguryn, bacaguryn, œrcaguryn, racaguryn, fœcaguryn
‘cercare’ (semplice: aguryri), etc.
8.2.2. La stessa epentesi si ha anche dopo i detti preverbi preposti ad al-
cune forme del verbo wyn ‘essere’: bacis, fœcis ‘fu’, bacadain, fœcadain ‘po-
trebbe essere’.
Metatesi
9. Casi di metatesi sono ivxœrsyn ~ irxœvsyn ‘divertire’, bœgatyr -
qœbatyr ‘valoroso’, ed altri.
Accento
10.1. Dal punto di vista ritmico, la frase si divide in segmenti (parole
singole о gruppi) caratterizzati da un accento intensivo e fortemente centraliz-
zatore, il cui campo è limitato allé prime due sillabe del segmente.
10.2.1. La posizione dell’accento è condizionata dalla qualita delle vocali
delle prime due sillabe del campo d’accentazione.
Se le vocali delle due sillabe sono una forte (periferica) e 1’altra debole
(centrale), 1’accento cade sulla sillaba con vocale forte: rûzmæ ‘avanti’, bœlâs
‘albero’.
64
Se le vocali sono entrambe deboli, l’accento cade sulla seconda sillaba:
tyrÿsa ‘bandiera’.
Se le vocali sono entrambe forti, l’accento cade sulla prima sillaba qua-
lora tra la prima e la seconda sillaba si abbia una giuntura morfologica: xoxag
‘montanaro’ (< xox ‘montagna’ + -ag), mâxon ‘nostro’ (< max ‘noi’ + -on),
xidimœ caso sociativo di xid ‘ponte’, ràliyyn ‘correre’ (preverbio ra- + lijyrif,
altrimenti l’accento cade sulla seconda sillaba: arâq ‘acquavite’ qaru ‘energia’,
temân ‘grosso ago',fadât ‘possibilité’ (< fad ‘piede’ + [w]ar ‘luogo’, ma la
struttura di antico composto oggi non è più avvertita).
10.2.2. Un’eccezione è costituita da parole corne mysyn ‘ricordare’,
systyn ‘alzarsi’, rœzyn ‘crescere’, etc. In questi casi si è avuta una perdita di
unay- о œ- protetiche (vedi 2.2.4.).
10.2.3. Nei prestiti recenti dal russo si conserva il posto dell’accento
originale: kommunist, traktorist, revoljûci, patriot, etc.
10.2.4. Nei nomi propri l’accento cade di solito sulla seconda sillaba, in-
dipendentemente dalla qualité delle vocali: Sozÿryqo, Satâna, Batÿray, Soslân,
Sœlûnœt, Mœxœmœt, Tamârœ.
10.3. I gruppi d’accentazione possono essere costituiti da due о più ele¬
ment! lessicali, quali déterminante e determinato, nome e postposizione, peri-
frasi verbale, e da pronomi, numerali, particelle in unione con altri elementi.
Esempi: syrx tyrysa ‘bandiera rossa (syrx)’, râgon xœxxon lœgaw ‘a
guisa d’uomo (lœgaw) dei monti (xœxxon ‘montanaro’) dei tempi antichi
(ragon ‘antico’)’, xûr bon ‘giornata (don) di sole (xur)', mâdy zœrdœ ‘cuore
(zœrdœ) di madré (mad ‘madré’)’, bœlâsy byn ‘sotto un albero’, ârfœ kœnyn
‘ringraziare’ (perifrasi con kœnyn ‘fare’), mœ cinyg ‘libro mio’, nœ zonyn ‘non
so’, mâ mœm-iw kœs ‘non (ma) guardarmi!’, zœg-mà myn ‘su (ma ‘su’)
dimmi!’.
10.4. L’accento che cada sulla seconda sillaba puô spostarsi sulla prima a
segnare un preciso riferimento. Questa distinzione non è effettuabile quando
l’accento già cade sulla prima sillaba.
Esempi: bœlâs ‘albero’ ma bœlas ‘(un determinato) albero’, bœlasy byn
‘sotto l’albero’, syrx tyrysa ‘(una determinate) bandiera rossa’, syrx fœtk’uy
‘(una) mêla rossa’ ma syrx fœtk’uy ‘(una particolare) mêla rossa’.
La ritrazione d’accento è il riflesso di una precedente diversa modalité di
determinazione che si attuava mediante la premessa di un articolo determina-
tivo i (documentato in digoron), il quale veniva a spostare in dietro di un’unité
il campo d’accentazione.
53«m№2665
65
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N1,2
Gilbert LAZARD
L’OSSÈTE, LANGUE IRANIENNE DU CAUCASE
D’Ossétie et d’alentour, N1, avril 1996
D’accord avec les organisateurs j’ai choisi de parler de leur langue, de la
langue ossète, langue iranienne du Caucase. Parler de langue est une entreprise
un peu délicate pour une conférence, car c’est un sujet facilement austère, qui
risque d’être ennuyeux.
J’espère, grâce à votre bienveillance, ne pas l’être trop.
L’ossète est une langue du Caucase, tout le monde le sait, puisqu’elle est
parlée en plein centre du Caucase par cinq cent mille personnes environ, une
population qui se répartit sur les deux versants de la montagne, dans la
république autonome d’Ossétie du Nord et dans la région autonome d’Ossétie
du Sud. Les Ossètes sont des Caucasiens non seulement par leur situation
géographique, mais par leur mode de vie, par leur folklore, et par bien d’autres
traits. Et cependant ils se distinguent de toutes les autres populations
caucasiennes par le fait qu’ils parlent une langue iranienne. Ici il faut prévenir
un malentendu.
Que signifie une langue iranienne? On vient de me dire que des Iraniens
s’apprêtaient à venir assister à cette conférence et s’attendaient à entendre
parler d’une langue qui est en quelque sorte la leur. Ce n’est pas exactement le
cas, car le mot iranien est un mot ambigu qui a plusieurs significations.
Il désigne, bien entendu, les habitants, les citoyens de l’entité politique,
qui s’est longtemps appelée la Perse et qui s’appelle aujourd’hui l’Iran. Ce
n’est évidemment pas dans ce sens qu’il faut entendre le mot “iranien” quand
on dit que l’ossète est une langue iranienne.
Le mot a aussi un sens géographique, puisqu’il désigne ce qu’on appelle
le plateau iranien, lequel s’étend depuis le Zagros jusqu’à l’Hindou Kouch et
déborde largement les frontières de l’état d’Iran. Ce n’est pas non plus dans ce
sens que l’on peut dire que l’ossète est une langue iranienne, puisque cette
langue est située non pas sur le plateau iranien, mais dans le Caucase.
66
Il faut donc ici entendre le mot “iranien” exclusivement dans le sens
linguistique, qui est tout différent du sens politique et du sens géographique. Il
s’agit exclusivement de langue, aucunement d’état, aucunement de race,
aucunement d’ethnie. Le mot signifie simplement que l’ossète appartient à ce
qu’on appelle “la famille des langues iraniennes”.
C’est une vaste famille, comparable, si vous voulez, à la famille des
langues romanes, laquelle comprend le français, l’italien, l’espagnol, le
roumain, et d’autres... Il y a de même une “famille des langues iraniennes” qui
comprend le persan, langue de l’Iran et d’une bonne partie de l’Afghanistan,
mais aussi le kurde, le pashto, c’est-à-dire la langue de l’ethnie dominante de
l’Afghanistan, qui est toute différente du persan, et encore le baloutchi parlé au
Baloutchistan - c’est-à-dire dans cette vaste région partagée entre l’état d’Iran
elle Pakistan - et qui comprend l’ossète, ainsi que de nombreux dialectes forts
différents les uns des autres. Cette famille s’étend, comme vous voyez, très
largement au-delà de ce qu’on appelle aujourd’hui l’Iran, elle s’étend même
au-delà de ce qu’on appelle le plateau iranien, puisque le kurde le déborde vers
l’ouest et le pashto et le baloutchi vers l’est, sans parler de l’ossète qui le
déborde vers le nord. C’est cette famille qu’on appelle, par convention, la
famille iranienne, de ce nom malheureusement ambigu. J’ai proposé moi-
même, il y a quelques années, pour éviter cette ambigüité gênante, de le
remplacer, dans son acception linguistique, par un autre nom, un nom
composé. J’ai proposé de parler de la famille des langues “irano-aryennes”,
désignation parallèle et semblable a elle des langues de l’Inde dites “langues
indo-aryennes”.
L’ossète est donc une langue de la famille irano-aryenne et cette parenté,
comme on dit, avec les autres langues iraniennes ou irano-aryennes est encore
reconnaissable dans certains mots: je me permettrai d’en citer quelques-uns, en
essayant de n’être pas trop technique.
Le nom de la tête, par exemple, est en ossète (je m’excuse auprès des
Ossètes pour ma prononciation) sœr, en persan c’est sar: c’est pratiquement le
même mot, et c’est un mot qui, dans l’une et l’autre langue, appartient au plus
vieux fond.
“J’ai”, la première personne du verbe “avoir”, est en ossète daryn et
en persan dâram. La ressemblance saute aux yeux, ou plutôt aux oreilles. Le
nom de nombre “dix”, - les noms de nombre sont souvent parmi les mots
qui se conservent le plus longtemps dans les langues apparentées et qui
permettent d’apercevoir cette parenté, - est en ossète dœs et en persan dah.
Déjà la différence est en peu plus grande. Le nom de nombre “cinq” est en
persan pandj et en ossète fondz. Ici la différence est encore en peu plus
grande. Et je citerai, pour finir, un exemple où l’on saisit à la fois une
67
ressemblance et une différence: c’est le nom du père, qui est en ossète fyd et
en persan pedar.
Voilà donc quelques mots qui illustrent cette parenté entre l’ossète et la
langue persane, que j’ai choisie à titre d’exemple parmi d’autres langues irano-
aryennes.
J’ai parlé de parenté, j’ai parlé aussi de familles: famille des langues
iraniennes, famille des langues romanes, parenté entre l’ossète et le persan ou
le kurde ou le pashto. Dans quel sens faut-il entendre ces mots? Naturellement
pas dans le sens propre: les langues ne se reproduisent pas de génération en
génération comme les humains ou comme les animaux, les langues ne font pas
d’enfants. Et pourtant on dit couramment que telle langue descend de telle
autre langue, que le français descend du latin. Que faut-il entendre par là?
Simplement, que le français c’est du latin, que l’ossète c’est du proto-iranien.
Je m’explique. Lorsque Jules César a eu conquis la Gaule, petit à petit le latin
s’est répandu dans le pays, la population a adopté le latin. Toute la Gaule a
donc parlé latin et, depuis deux mille ans, elle n’a jamais cessé. La population
de la Gaule d’abord, de la France ensuite, a continué a parler la même langue,
en ce sens que jamais cette population n’a eu la volonté ni le sentiment de
changer de langue. Simplement, il s’est produit que cette langue a évolué,
qu’elle s’est modifiée avec le temps, que le vocabulaire s’est renouvelé plus ou
moins, que la forme des mots a changé, que l’on a préféré certains tours
grammaticaux à d’autres, et, finalement, de proche en proche, petit à petit, la
langue, sans cesser d’être la même, est devenue méconnaissable, et c’est ainsi
que, sans cesser de parler latin, on en est venu à parler français.
Cette évolution est un phénomène universel. De la même façon qu’en
France, elle s’est produite en Italie, en Roumanie, etc., et, de même que les
Français n’ont jamais cessé de parler latin, de même les Italiens, de même les
Roumains. Seulement il s’est trouvé que les changements n’ont pas été les
mêmes partout, que les transformations progressives du latin en Gaule, en
Italie, en Roumanie ou ailleurs n’ont pas été identiques et que le résultat, c’est-
à-dire les langues que nous connaissons aujourd’hui, est différent. Toutes ces
langues sont la continuation directe d’une même langue commune, qui s’est
trouvée évoluer diversement dans les diverses régions. C’est ce qu’on entend
quand on dit que des langues sont apparentées et, par exemple, que le français,
l’italien, le roumain descendent du latin. Il s’agit là d’un phénomène universel,
comme je disais à l’instant, et ce qui s’est produit sur le domaine latin s’est
produit partout, en particulier sur le domaine des langues iraniennes ou irano-
aryennes, c’est-à-dire que ces différentes langues, l’ossète comme le persan,
comme le kurde, comme le pashto, comme le baloutchi, ne sont finalement que
l’aboutissement, provisoire naturellement, de l’évolution divergente qui s’est
68
produite dans les différentes régions qu’elles occupent, a partir d’une même
langue commune, qu’on peut appeler l’iranien commun ou proto-iranien.
La différence avec les langues romanes est que nous connaissons le latin,
il a été écrit, nous le lisons, nous pouvons l’écrire, nous le savons assez bien,
alors que personne ne peut lire une ligne d’iranien commun pour la bonne
raison que les gens qui le parlaient, - ils ont sûrement existé, - n’ont rien écrit,
car ils n’avaient pas d’écriture. Mais c’est la seule différence. Il y a eu quelque
part, a une certaine époque, - je suis bien vague, mais comment faire
autrement? - à quelle époque? peut-être il y a quatre mille ans, quand? où? on
ne sait pas; en tout cas quelque part au nord de l’habitat actuel de toutes les
langues iraniennes, quelque part au nord de la région du Caucase et la Mer
Noire, peut-être plus à l’est, peut-être plus a l’ouest, quelque part dans cette
vaste région, il a existé un peuple qui parlait une langue qu’on peut appeler
“iranien commun” et qui s’est diversifiée dans diverses régions pour aboutir
aux diverses langues iraniennes.
Cette langue iranienne commune n’était elle-même que le résultat de
l’évolution d’une autre langue plus ancienne que nous connaissons par la
reconstruction linguistique. Ces langues iraniennes ne sont en effet elles-
mêmes qu’un rameau de la vaste famille des langues indo-européennes, qui
comprend aussi, comme on sait, le grec, le latin avec les langues romanes qui
en dérivent, les langues celtiques, les langues germaniques, les langues slaves,
les langues indiennes, l’arménien et bien d’autres. Cette langue indo-
européenne commune qui a certainement existé à une époque plus reculée,
quand? peut-être il y a six mille ans, où? les spécialistes en discutent, cette
langue indoeuropéenne commune s’est elle-même diversifiée à mesure que les
groupes de populations qui la parlaient se sont répandus dans le continent
eurasiatique, et ainsi se sont formées les langues dites indo-européennes,
formes évoluées de l’indo-européen commun. Eh bien, l’iranien commun
n’était qu’une de ces formes issues par évolution de l’indo-européen commun.
Il se trouve que cette langue iranienne commune était elle-même proche
parente de ce qu’on peut appeler l’indien commun, si bien qu’on parle d’un
groupe indo-iranien. Il y a eu quelque part, à un certain moment, - je suis
toujours aussi vague, - une communauté indo-iranienne, bien avant que les
gens qui la constituaient n’occupent l’Inde et l’Iran, qu’ils étaient loin de
connaître. Cette communauté s’est scindée en deux groupes, dont l’un, passant
par l’Afghanistan, s’est répandu vers l’Inde du nord-ouest et a occupé toute
l’Inde du nord. Sa langue est devenue d’abord le sanscrit et puis les
nombreuses langues indo-aryennes modernes, qui sont parlées par une
population abondante. L’autre groupe, formé de ceux qu’on appelle les
Iraniens, ceux qui parlaient l’iranien commun, s’est installé sur le plateau
69
d’Iran. Ces proto-iraniens sont descendus de quelque part vers le nord en
direction du plateau iranien qu’ils ont occupé progressivement aux environs de
l’an mil av. J.-C. On connaît un certain nombre de ces peuples qui sont venus
ainsi occuper ce plateau, les uns sont descendus jusque dans le sud, dans la
province dont Chiraz est aujourd’hui le chef-lieu: ce sont les Perses. D’autres
se sont installés plus au nord dans la région des villes modernes de Téhéran,
Ispahan, Tabriz: ce sont les Mèdes. D’autres tribus, qui parlaient aussi des
dialectes iraniens, donc proches de ceux des Perses et des Mèdes, se sont
installés aux confins du Turkménistan et de l’Iran actuels. D’autres encore, les
Sogdiens, ont occupé la région de Samarkand.
C’est à la suite de l’arrivée de ces peuples que le pays qu’ils ont ainsi
occupé a pris le nom d’Iran. Pourquoi Iran? C’est que ces peuples se
dénommaient eux-mêmes “Aryens”. Les Indiens, ceux qu’on appelle les Indo-
Aryens justement, se dénommaient aussi Arya, ce qui se traduit en français par
“Aryen”. Tel était le nom ethnique des proto-Indo-Iraniens, nom que les tribus
qui se sont installées dans l’Inde ont gardé, de même que celles qui se sont
installées sur le plateau iranien. C’est de ce mot que dérive le nom d’Iran. La
forme originelle est un génitif pluriel, aryânâm, qui veut dire “des Aryens”,
entendez “le pays des Aryens”. C’est cette forme qui est devenue le nom
propre Eran, puis Iran. J’insiste sur ce nom, car nous le retrouverons tout à
l’heure à propos des Ossèles.
Nous allons maintenant quitter le plateau iranien. Je rappelle seulement
en deux mots que c’est là qu’a pris naissance l’empire mède, auquel a succédé
l’immense empire perse de Cyrus, Darius, Xerxès et de leur successeurs
jusqu’à Alexandre. Je rappelle aussi que c’est quelque part dans l’est du
plateau, peut-être dans l’actuel Afghanistan, qu’est née la religion
zoroastrienne ou mazdéenne et qu’ont été composées les parties les plus
importantes du recueil des écritures de cette religion, l’Avesta, qui est le plus
ancien monument d’une langue irano-aryenne.
Cependant tous les proto-iraniens ne sont pas venus s’installer sur le
plateau, d’autres ont continué à nomadiser plus au nord depuis l’Asie centrale
jusqu’à la Mer Noire, jusqu’au Danube. Ces peuples sont connus par diverses
sources. Ils le sont par les historiens grecs et latins et également par ce que
nous en a dit Darius, le roi de Perse. Dans ses inscriptions, il les appelle Sakas:
il mentionne séparément les Sakas d’Asie centrale et les Sakas “du bord de la
mer”, dans la région de la Mer Noire. Ces Sakas de l’ouest, ce sont ceux que
les Grecs appelaient les Scythes. Les Athéniens les connaissaient bien, c’est
parmi eux qu’ils recrutaient les archers qui étaient chargés de faire la police à
Athènes. Ces Scythes ou Sakas, on les connaît pendant plusieurs siècles, puis,
par des sources un peu plus tardives, datés des environs de l’ère chrétienne, on
70
voit apparaître un autre nom, celui de Sarmate, qui désigne un autre
groupement de tribus appartenant au même ensemble de peuples. Et parmi les
Sarmates il y a un peuple, connu par diverses sources également, qui est
désigné comme le peuple des Alains.
Le mot alain vient de aryana: nous retrouvons ici, dans un dérivé, le
vieil ethnonyme arya. Les Alains, nous les connaissons bien, ou, tout au
moins, leur nom est bien connu et leurs traces subsistent en diverses régions, y
compris en France dans la région de la Loire. Des groupes d’Alains sont en
effet venus jusque là accompagnant des migrations de Goths et ils ont laissé
leur nom à quelques localités en France. Si l’on prend l’autoroute de Paris à
Orléans, les deux premières sorties s’appellent respectivement Alainville et
Allaine. Il faut croire qu’à ces endroits se sont installées certaines tribus
d’Alains et qu’ils y sont restés assez longtemps et y ont assez longtemps gardé
leur identité nationale pour donner leur nom au pays. C’est également des
Alains que garde le souvenir le nom de Langeais, qui est étymologiquement un
mot composé signifiant “le pays des Alains”.
Mais tous les Alains ne sont pas venus en Gaule, naturellement. La
plupart sont restés dans l’est. Il est difficile de savoir avec précision ce qu’ils
sont devenus. Ces populations nomades sont sujettes à beaucoup de
modifications, de mélanges, de déplacements. Des tribus turques sont venues
s’installer dans les régions situées entre le Caucase et la Mer Noire, et
finalement les Alains, ou ce qui en restait, ont été refoulés dans le Caucase et
leur descendants sont les Ossètes d’aujourd’hui.
Voilà donc la préhistoire des Ossètes et de leur langue très brièvement
résumée. Mais, demandera-t-on, comment est-on assuré de cette filiation?
Qu’est-ce qui nous assure que les Ossètes sont les descendants des Alains,
c’est-à-dire finalement d’un groupe de populations scythiques ou sakas? Les
renseignement historiques? Il y a, bien sûr, des indices dans les traditions
folkloriques, ethnographiques, mais les renseignements les plus sûrs viennent
de la linguistique. C’est l’étude de la langue qui donne la certitude que les
Ossètes sont les descendants de ces peuples irano-aryens qui nomadisaient
dans les régions que j’ai dites. Par quelle voie? Il y a des méthodes de
démonstration que l’on peut qualifier de scientifiques. La linguistique est la
science du langage: elle fournit certaines certitudes démontrées par des
méthodes appropriées. Ce qu’on appelle la grammaire comparée, c’est-à-dire
l’étude de la parenté des langues, là où la matière s’y prête, appartient à cette
partie de la linguistique que l’on a le droit de considérer comme scientifique.
On peut donc démontrer que l’ossète descend d’une langue scythique, et non
pas simplement par la ressemblance des mots. La ressemblance des mots que
j’ai cites tout à l’heure est un indice amusant, instructif, qui incite le linguiste à
71
chercher plus loin, mais qui ne suffit pas en elle-même à assurer la
démonstration.
En effet, il y a des hasards. L’exemple classique, c’est le mot qui signifie
“mauvais” en anglais et en persan. Il a la même forme dans les deux langues:
bad en anglais, bad en persan signifient la même chose, et ce sont des mots qui
n’ont aucun rapport: leur identité est un pur hasard. Ce cas est relativement
rare. Il y a aussi des emprunts, ce qui est un cas plus fréquent. En français le
mot denier, en arabe le mot dinar se ressemblent trop, à moins d’un hasard,
pour ne pas avoir quelque chose à voir. Et, effectivement, s’ils se ressemblent,
c’est parce qu’ils viennent du même mot, non pas parce que l’arabe et le
français sont apparentés, mais parce que l’arabe l’a emprunté au latin denarius.
De même l’algèbre, - je cite des exemples classiques, - se dit en arabe al-
djabr. C’est le français qui a emprunté le mot à l’arabe. Et si nous avons
aujourd’hui en français familier le mot bled, qui veut dire “pays” comme en
arabe, c’est parce que les soldats françàis qui étaient en Afrique du Nord l’ont
adopté. Nous trouvons des exemples semblables en ossète, puisque “wagon” se
dit, si je ne me trompe, vagon, ce qui ne veut pas dire que l’ossète est
apparenté étroitement au français, mais simplement qu’il l’a emprunté, non pas
au français, mais au russe. De même, j’ai trouvé dans un dictionnaire ossète, -
je ne sais pas dans quelle mesure il est intégré véritablement a la langue, - le
mot bjurokrat, qui est donc un mot ossète, mais emprunté au russe, et en russe
c’est un emprunt au français, qui n’en est pas moins devenu un élément de la
culture russe.
Inversement, il est possible que des mots apparentés soient très différents
l’un de l’autre. Le chien se dit en italien cane: il n’y a pas grand chose de
commun entre chien et cane, et pourtant c’est le même mot, c’est-à-dire que
c’est le même mot latin qui est devenu cane en italien et chien en français. De
la même façon, le nom du coeur est en ossète zœrdæ et en persan del.
Apparemment, il n’y a pas grand chose de commun entre ces deux mots, et
cependant ils sont originellement identiques. Le d du persan correspond au z de
l’ossète, et le l du persan au groupe rd de l’ossète. C’est le même mot
étymologiquement mais il se trouve que ce mot proto-iranien a évolué
diversement dans les deux langues.
Ainsi, la ressemblance entre des mots ne suffit pas a prouver la parenté;
ce qui la prouve, ce sont des correspondances régulières, car, entre des mots
apparentés appartenant à des langues différentes, on trouve toujours les mêmes
correspondances, à moins d’accident. Je prends encore un exemple en italien et
en français: “cheveu” est en italien capello, “cheval” est cavallo, “chemin”
camino, “chemise” camicia: on voit tout de suite que, dans tous ces mots, la
première syllabe est en français che, en italien ca, et dans tous les mots de ce
72
genre on constate la même correspondance. La syllabe initiale, qui était ca en
latin, est restée ca en italien et est devenue che en français, et ceci s’est produit
dans tous les mots qui comportaient la même syllabe au même endroit.
Je vais prendre maintenant un exemple de correspondance du même
genre entre l’ossète et le persan. Le nom du père en ossète estfyd et en persan
pedar, la trace que l’on laisse en marchant est en ossète fœd, en persan pey, le
nom du pied est en ossète (dans des mots composés) fad, en persan pây; le nom
de chemin est en ossète fœndag, en persan pand (il désigne en réalité le
conseil, la voie suivie; j’y reviendrai tout à l’heure à propos d’autre chose); le
fils est en ossète fyrt et en persan pesar. Ces mots se ressemblent plus ou
moins, plutôt assez peu dans l’ensemble, mais vous voyez tout de suite la
correspondance: c’est que partout où le persan a un p à la première syllabe,
l’ossète a un f. En réalité, c’est ici l’ossète qui a innové: on connaît les mots
iraniens anciens qui correspondent à ces mots-là, et ils commencent par un p.
L’un d’eux est le vieux nom indo-européen du père, qui est lui-même à
l’origine du mot français père. Il se trouve que le p en ossète est devenu f et
ceci s’est produit dans tous les mots qui comportaient en p a l’initiale.
Voilà donc un exemple de correspondance régulière. Il y a beaucoup
d’autres mots de ce genre. Partout où il y avait à l’origine un p, l’ossète a/
régulièrement, à condition que ce mot soit un mot hérité, j’entends un mot qui
a toujours fait partie de la langue. En effet, il y a également en ossète les mots
qui commencent par p et qui ressemblent à des mots persans, mais ce sont des
emprunts.
73
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
В. И. АБАЕВ
О СОБСТВЕННЫХ ИМЕНАХ
НАРТОВСКОГО ЭПОСА
Институт языка и мышления Академии наук СССР
Язык и мышление, Г, 1935
Знаменитый северокавказский эпос о легендарных героях «Нартах»
ставит до сих пор перед исследователем ряд трудноразрешимых загадок.
С тех пор как Вс. Миллер провел свои известные параллели между нар-
товскими мотивами, с одной стороны, и алано-скифским бытом, иран¬
ским эпосом и русскими былинами, с другой,1 не появлялось до послед¬
него времени таких исследований, которые можно было бы расценивать,
как существенный шаг вперед в деле разрешения нартовской проблемы.
Такие работы, как: M. С. Туганов. Кто такие нарты? Изв. Осет. Инет,
краевед., I. Владикавказ, 1925, С. 371-378; А. КУБАЛОВ. К вопросу о про¬
исхождении нартовских песен, ibid., С. 379-382; М. В. Рклицкий.
К вопросу о нартах и нартовских сказаниях. Владикавказ, 1927; Б. А.
Алборов. Термин «нарт», изд. Научного общ. этногр., языка и литер, при
Горском Пед. инет. Владикавказ, 1930, С. 192-300 - не лишены в отдель¬
ных случаях весьма интересных и ценных мыслей и наблюдений. Однако
все они в той или иной мере грешат против требований строгого научного
метода и поэтому не убеждают во всем, что касается принципиальных
выводов и обобщений.
Работу иного масштаба и значения представляет появившаяся в
1930 г. книга D u m e z i Гя «Légendes sur les Nartes» (Paris). В этой
работе мы имеем, во-первых (во французском переводе), наиболее
полное собрание нартовских сказаний из всех, какие до сих
пор появлялись, с использованием почти всех изданных материалов * VIII.
1 См. Миллер Вс. Черты старины в сказаниях и быте осетин. ЖМНП. 1882, кн.
VIII. С. 191-207; его же: Отголоски иранских сказаний на Кавказе. Этногр. обозр., кн. 2,
1889 (= прил. 2 к работе «Экскурсы в область русского народного эпоса». I-VIII, 1892,
С. 37-69); его же: Кавказско-русские параллели. Эти. Об., 1891, кн. 10, 11 (= прил. 1 к
работе «Экскурсы» и т. д.).
74
(кроме вышедших в последние годы адыгейских и юго-осе¬
тинских изданий, не использованных, быть может, потому, что они
не снабжены русским переводом). Сказания сгруппированы по циклам
вокруг главных героев эпоса: цикл Wyryzmæg’a и Satana, Xæmyc’a и
Batradz’a и т. д. Приложенные к книге пять мифологических этюдов
представляют большой интерес. В них автор нс только подытоживает
все, что сделано до него в области исторической и мифологической
интерпретации нартовских сюжетов, но и проводит ряд новых остро¬
умных параллелей и, в частности, дает опыт мифологического истолко¬
вания двух центральных фигур нартовского эпоса, Батрадза и Со-
зруко: в первом он усматривает черты грозового божества, во вто¬
ром -солнечного.
И по объему и по значению книгу Dumézil’H следует признать круп¬
нейшей работой, посвященной нартовскому эпосу. Однако и в этой рабо¬
те остался незатронутым ряд кардинальных вопросов, в частности вопрос
об участии и взаимодействии отдельных этнических культур Кавказа в
процессе формирования нартовского эпоса и в связи с этим вопрос о про¬
исхождении нартовских собственных имен.
Таким образом, по вопросу о собственных именах нартовского эпо¬
са, кроме неопределенного указания Вс. Миллера, что эти имена «за не¬
многими исключениями носят не осетинский, а кабардинский или ино¬
странный характер», и кроме крайне рискованных этимологий, которые
мы находим в работах М. Туганова, А. Кубалова, М. Рклицкого и Б. Ал¬
борова, мы ничего в сущности не имеем.
Тот факт, что эпос бытует среди в корне различных по языку на¬
родов: кабардинцев, осетин, балкарцев и др., сам по себе представляет
огромный интерес с точки зрения культурной истории Северного Кав¬
каза. С естественной необходимостью возникает вопрос о едином куль¬
турном субстрате, на который наслоились впоследствии специфические
национальные элементы: осетинские, кабардино-черкесские, балкаро¬
карачаевские, ингушско-чеченские, дагестанские. Отсюда задача - вы¬
делить в эпосе, с одной стороны, то, что относится к общему субстрату,
с другой - то, что привнесено туда отдельными северокавказскими на¬
родностями из своего специфического «национального» фольклорного
фонда. Одним из существенных моментов на пути к решению этой за¬
дачи представляется нам анализ нартовских собственных имен.
Следует, однако, оговориться с самого начала, что вопрос о проис¬
хождении нартовских собственных имен ни в коем случае нельзя отожде¬
ствлять с вопросом о происхождении самого эпоса или хотя бы о проис¬
хождении отдельных сюжетов, в которых данные имена встречаются.
75
Здесь весьма поучительно сравнение со смежной областью религиозных
воззрений. Осетинский пантеон состоит, как известно, из божеств, нося¬
щих в большинстве имена христианских святых: Георгия, Ильи, Федора,
Николая и др. Однако плох был бы тот исследователь, который бы строил
на этом какие-либо заключения о происхождении религиозных верований
осетин. Не подлежит сомнению, что по своему существу, по своей типо¬
логии эти верования идут целиком из общего дохристианского «языче¬
ского» мира вместе с аналогичными верованиями других горских, в осо¬
бенности западногорских народов Северного Кавказа. Христианские
«святые» оказываются преемниками и двойниками первобытных языче¬
ских божеств и от своей христианской природы не удерживают ничего,
кроме имени.
Но в то же время наличие у осетин христианских «святых» в качест¬
ве божеств не безразлично для историка культуры, так как оно говорит о
тех, пусть чисто внешних, формальных, но все же бесспорных и значи¬
тельных христианско-церковных влияниях на осетин, которые имели ме¬
сто в определенную эпоху их исторической жизни.
Примерно так же обстоит дело с эпосом. Отнесение того или иного
нартовского имени к тому или иному языковому и культурному миру, не
решая отнюдь вопроса о происхождении данного сюжета или повество¬
вания, позволяет, однако, делать известные выводы относительно того,
какие языковые и культурные среды участвовали хотя бы во внешнем
оформлении этого сюжета или повествования.
С этой точки зрения анализ нартовских собственных имен, ни в коей
мере не покрывая собой проблемы нартовского эпоса в целом, является,
однако, одним из важных и необходимых этапов на пути к научной по¬
становке и разрешению этой проблемы.
Если иметь в виду все варианты нартовских сказаний, т. е. как осе¬
тинские, так и кабардинские, балкарские и пр., и если взять на учет всех
героев, которые в этих сказаниях относятся к легендарному племени нар-
тов или так или иначе с ним связаны, то нартовский ономастикой оказы¬
вается исключительно богат и разнообразен и содержит отложения самых
различных эпох, культур и языков.
В настоящей статье, оставляя в стороне третьестепенных героев, мы
остановимся, с одной стороны, на наиболее известных именах, общих
всем или почти всем национальным вариантам нартов¬
ского эпоса, с другой - на именах, характерных исключительно для осе¬
тинских вариантов. При этом отправной инстанцией будут для нас в
том и другом случае осетинские варианты.
К первой группе относятся:
76
1. Wyryzmœg, дигор. Uruzmœg, Oruzmœg, Orœzmœg, Wœrœzmœg; бал¬
кар. Uryzmek, Ôrüzmeg; кабард. Ozyrmeg, Ozermeg, Ozermes, Uzyrmes;
абадзех. Urzames; ингуш. Orzmi, Uryzman.
Один из популярнейших героев у осетин и балкарцев. Выступает
обычно в роли старшего из нартов. Муж и брат Satana. Из эпизодов,
связанных с его именем, наиболее популярны: женитьба на сестре, неча¬
янное убийство сына, встреча с вернувшимся из загробного мира сыном,
эпизод в пещере великана, почти в точности повторяющий известный
рассказ об Одиссее и циклопе Полифеме, приключение, связанное с пре¬
вращением героя в собаку (и других животных), «последний подвиг»
(взятие и ограбление хитростью одного города).
Исходя из дигорской формы Orœzmœg || Wœrœzjnœg (Памятники народ¬
ного творчества осетин, 2, стр. 42 сл„ 63 и др.), сближаю с иранским именем
Warazman, сохраненным в «Истории Албан» Моисея Каланкатуйского2.
Признание формы Wœrœzmœg в осетинском более старой по срав¬
нению с Wyryzmœg, диг. Uruzmœg основывается на данных исторической
фонетики осетинского языка, согласно которым старое а нередко ослаб¬
ляется в у диг. и, в то время как обратное движение не имеет места, ср.
сурраг, диг. сирраг ‘четыре’ при авест. caôwâr-; myd, диг. mud ‘мед’ при
авест. maôu-;fys, диг. fus ‘овца’ рядом с авест. pasu- и др.
Любопытно, что кабардинский дает также два варианта этого име¬
ни, соответствующие, по-видимому, двум осетинским: каб. Ozyrmeg =
диг. Oruzmœg и каб. Ozermeg = диг. Orœzmœg || Wœrœzmœg.
Вряд ли есть надобность для объяснения осетинского Wœrœzmœg
предполагать существование особой среднеиранской формы *Warâzmak
рядом с Warazman. Гораздо вероятнее, что замена конечного -œn совре¬
менным -œg произошла уже на осетинской почве, отчасти под ассимили¬
рующим влиянием других нартовских собственных имен, исходящих на
-œg; ср. Wœrxœg, 'Xsœrtœg, Gœtœg, Dedenœg, Bedzenœg, Balsœg, Sajnœg.
Известно, что -œg является вообще одним из излюбленных суффиксов
осетинского языка3.
2 Brosset M. Histoire ..., Additions ..., 475, 478; Hübschmann. Arm. Grammatik, 81,
F. JUSTI Iran. Namenbuch, 360. Имя Warazman носят несколько лиц, потомков некоего
Mihr'a или Mihran'z, сасанида по происхождению, бежавшего в Албанию, где он поло¬
жил начало династии Mihrakan'ов, правителей области Гардман в Албании (VII-VIII
век). Этимологически имя сближается с иранским названием ‘кабана’: авест. varâza-,
санскр. varâha-, пехл. varâz, курд, berâz, н. перс, gurâz.
3 Если с осет. Wœrœzmœg можно сблизить имя абаскского (абхазского) царя
'Pqapâyaç (II век н. э., Juste Iran. Namenbuch, s. v.), на которое любезно обратил мое
77
Несохранившуюся в осетинском форму *Wærœzmœn отражает, по-
видимому, ингушское Uryzman.
2. Satana; балк. Satanaj, Satanaj, кабард. Setanej, зап. черк. Setenej,
абадзех. Satanaj, чечен. Seli-Sata.
Популярнейшая героиня эпоса. Сестра и жена Wyryzmœg’a. Идеал
хозяйки дома («ne’fsin - Satana»-«наша хозяйка - Satana», поется в пес¬
не). Вещая и мудрая женщина, своим умом и хитростью не раз выручаю¬
щая нартов в тяжелые минуты.
В дигорских вариантах зовется часто Æxsijnœ (см. ниже).
Сближается с именем легендарной аланской царевны Сатиник\
Предание о последней и об ее браке с армянским царем Арташесом со¬
хранено Моисеем Хоренским (История Армении, в переводе Эмина,
С. 121, 274, 296). Dumézil идет дальше и проводит между осетинскими
легендами о Satana и армянским сказанием ряд сюжетных параллелей,
имеющих разную степень убедительности, но в целом дающих интерес¬
ную для фольклориста картину (Légendes sur les Nartes, 167-178).
Армянское предание о Сатиник, поскольку сближение последней с
осет. Satana в высокой степени заманчиво, подкрепляет как-будто пред¬
положение об аланском (resp. осетинском) характере этого имени. Однако
аланское в данном случае, как и во многих других, не совпадает с
иранским. Звуковой облик имени Satana абсолютно исключает воз¬
можность отнесения его к исконному иранскому фонду осетинского (на¬
личие трех долгих а, в особенности конечное а)5.
3. Xæmyc, диг. Xæmic, балк. Xamic, каб. Хуту s, абадз. Xëmys,
инг. Хате.
Отец знаменитого героя Batradz'a (см. ниже), брат Wyryzmœg'a. Гу¬
ляка и женоугодник. Обладатель чудесного зуба (Arqyzy dœndag), делав¬
шего его неотразимым для женщин. Известен рассказ об его женитьбе на
девушке из народа карликов (Вусеп) или водных существ (Donbettyr)
(Dumézil, 50-54).
внимание А. Н. Генко, то это свидетельствовало бы о весьма ранних алано-абхазских
связях.
4 Лавров Д. Заметки об Осетии и осетинах. СМОМПК, III. I. С. 189; Dumézil,
С. 171.
5 Имя Wyryzmœg мы поставили выше в связь с иранским именем Warazman, со¬
хранившимся только на армяно-албанской почве. В эту же сторону тяготеет, как ви¬
дим, и имя Satana. Не говорит ли это о каких-то особых связях нартовского эпоса в его
известной части с албано-армянским миром? Наличные данные не позволяют пока пой¬
ти дальше постановки вопроса.
78
Это имя, как и следующее (Batradz), можно, по-видимому, рассмат¬
ривать как один из интересных памятников старых осетино-монгольских
сношений. Как составную часть собственных имен монгольской знати мы
встречаем слово XabicP. Хотя на монгольской почве, как нам указывают
специалисты, это слово не поддается удовлетворительному разъяснению,
тем не менее сопоставление осетинского Хсетус с монгольским Xabici и
со стороны звуковой (для перебоя b —» т ср. хотя бы осет. tamako
'табак’), и под углом зрения исторических реалий (монгольско-асские
отношения) не вызывает особых возражений, если учесть в особенности,
что неразрывно связанное в эпосе с именем Хсетус другое нартовское имя
Batyr-adz представляет в своей первой части уже бесспорный монголо¬
грецкий вклад6 7.
4. Batradz, Batyraz, Batraz^ каб. Batyrez, абадз. Peterez, инг. Pataraz.
Сын Хсетус'ъ. Излюбленный герой в осетинских вариантах. Могу¬
чий и непобедимый витязь. Рождение его чудесно; его мать, жена
6 Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов, 1934, С. 51 [«Баринь-
шиира-тухабичи»; автор употребляет термин, как нарицательный (титул?): «За матерью
этого хабичи последовала одна женщина ...»]. Как любезно сообщил нам В. А. Казаке¬
вич, в XIII—XVI вв. термин xabici встречается в составе монгольских собственных имен
довольно часто. В китайской истории монголов (Юань-ши) засвидетельствовано для
этой же эпохи имя Xa-bi-Si ( Ж 3^ ), как имя монгольского военачальника, прини¬
мавшего участие в одном походе совместно с асским (аланским) вождем Ильей [А. И.
ИВАНОВ. История монголов (Юань-ши) об асах-аланах, Христ. Восток, т. II, вып. III,
1913, С. 288]. В тождестве xabici и Xabifi вряд ли можно сомневаться. В «History of the
Mongols» Howorth’a, I, 222 этот военачальник упоминается под именем Apici («the
Mongol general Apichi»). Еще интереснее для нас любезно сообщенное нам Ц. Ж. Жам-
царано имя Xabici-Batyr, которое объединяет имена обоих осетинских эпических героев:
Xœmycz и Batyr(adz)*a.
7 Ср. также команское собственное имя Xamaz (Chamaz), засвидетельствованное
для конца XIII столетия (1296 г., см. Wenzel. Cod. Dipl. Arpadianus, XII, 599). XIII и XIV
век - это эпоха интенсивного взаимодействия алан-асов-яссов с монгольскими и турец¬
кими племенами. Исторические свидетельства говорят между прочим об одновремен¬
ном (или почти одновременном) пребывании в эту эпоху яссов (язигов) и к оман¬
ских турок в Венгрии. Одним из подтверждений этих язигско-команских сношений
является наличие у язигов нескольких явно команских собственных имен. В числе этих
имен имеется и Xamaz [Gyârfâs. A jasz-kunok torténete («История язигов и коман») 1875-
1886, III, 463, см. Z. Gombocz. Ossètes et Jaziges (Revue des études hongroises et finno-
ougriennea, 1925, № 1-2, C. 8].
79
Xæmyc'а, оскорбленная нартом Зугг/оп’ом, убегает в дом родителей; но
перед уходом она вдувает «душу» уже зачатого Batradz'а в спину своему
мужу Xæmyc'у. На спине Xæmyc’а образуется опухоль, которая в урочный
час вскрывается вещей Satana, и оттуда раскаленный, как уголь, выскаки¬
вает Batradz. Весь из стали, он дает себя закалить небесному кузнецу
Kurdalœgon’y, и становится неуязвимым весь, кроме темени, на закалку
которого не хватило воды в море (ср. «Ахилесову пяту»). Подвиги его
многочисленны: он жестоко расправляется с великаном, покалечившим в
его отсутствие многих нартов во время бурной нартовской пляски; заря¬
женный в пушку вместо ядра, разбивает неприступную Хизову крепость;
узнав, что нарты устроили заговор против его дяди, старика Wyryzmœg'a,
он внезапно спускается с неба (где он обычно гостит), спасает
Wyryzmæg’a и беспощадно избивает заговорщиков; жестоко мстит за
смерть своего отца Xæmyc’а; под конец вступает в бой с самими небес¬
ными силами и погибает в этой борьбе (см. Dumézil, 50-74).
В образе Batradz'a Dumézil удачно вскрывает мифологические чер¬
ты грозового божества (op. cit., 179-189).
Имя Batradz’a, как и имя его отца Xœmyc'a (см. выше), монголо¬
турецкого происхождения. Оно заключает в себе широко распространенное
в турецких и монгольских языках слово batyr, batur 'храбрый’, 'смелый’,
'герой’ (РАДДОВ, IV, 1511, 1515). Возможно, что оба имени, Xæmyc и
Batradz, тесно между собою связанные в эпосе, усвоены в осетинский в одну
и ту же эпоху из монгольского, где термины xabici и baatyr употреблялись в
качестве титулов (?) и украшающих эпитетов вождей8.
Неясным остается конечное -adz, -az. Если в нем усматривать старое
название осетин as (Batyr-az = «богатырь асский», Рклицкий, 27), то имя
Batraz представляло бы pendant к имени осетинского царя Оси-Бакатара,
«богатыря осского» из Грузинской летописи (В. Миллер. Ос. Эт., III, 30,
37, 38).
8 Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. С. 74; Вост. зап. I, 280. Ср.
в особенности упомянутое выше монг. имя Xabici-Batyr. Другая турецкая форма того же
слова bagalur (монг. bagadur, перс, bahâdur), Рддлов IV, 1449, также налична в осетин¬
ском: bcehatyr, с перестановкой qœbatyr, в значении 'храбрый’, 'герой’. Сюда же русское
богатырь, венг. bâtor и др. Первоисточником, откуда идут все эти формы, одни считают
персидский (M1KLOSICH. Die Türkische Elemente in den südost- und osteuropaischen
Sprachen. I, 254; E. Berneker. Slavisches etymologisches WOrterbuch. I, 66) другие - ду¬
маю с ббльшим правом - монгольский (VULLERS. Lexicon persico-latinum. I, 283). В осе¬
тинском, насколько можно верить грузинской хронике, слово еще в V в. налично в име¬
ни осетинского царя Оси-Бакатара (BROSSET. Histoire .... С. 150 сл.).
80
5. Sozyryqo, диг. Sozruqo, Sozuruqo, балк. Sosruqo, Sosruqt^a, Sosruq,
каб. Sosruqo, Sosruqya, абадз. Sawsuruq, чеч. Soska-Solsa.
Одна из центральных фигур кабардинского эпоса. Весьма популя¬
рен также в осетинском, где в качестве его дублета выступает, однако,
часто Soslan (см. ниже), которому и приписываются все те подвиги, кото¬
рые в других вариантах связаны с именем Sazyryqo9. Чудесно рожден из
камня. В упорной борьбе побеждает Celæxscœrtœg'a и женится на его се¬
стре. Второй раз берет в жены дочь солнца (в некоторых вариантах).
Спускается в подземный мир. Хитростью умерщвляет великана, которого
он, якобы для испытания его силы, уговаривает спуститься на зиму под
воду, где тот обмерзает толстым слоем льда и, не будучи в силах проло¬
мить его, становится жертвой своего коварного врага. Также хитростью,
по наущению Satana, убивает юного, но могучего витязя Totradz'a, кото¬
рый пытался отомстить ему за кровь отца. Шьет себе шубу из бороды и
усов побежденных врагов. Погибает в борьбе с мифическим «колесом
Balsœg'a».
В цикле Sozyryqo-Soslan'а Dumézil усматривает элементы солнеч¬
ного мифа (op. cit., С. 190-199).
Имя Sozyryqo имеет явное кабардино-черкесское оформление, так
как в конечном -qo легко опознается кабардино-черкесское слово qo, qyq
'сын’. Sozyryqo, Sosruqo осмысляется, следовательно, на кабардино¬
черкесской почве как 'сын Sozyr'a’ или 'Sosr’а’10. Но самое это Sozyr,
Sozur или Sosr отнюдь не разъясняется из кабардинского, как и из осетин¬
ского. Возможна какая-то связь с именем Soslan, которое носит в осетин¬
ских вариантах богатырь-двойник Sozyryqo (см. ниже). В пользу «алано-
скифского» происхождения имени можно было бы указать на «скифское»
собственное имя LoÇipaanoç (Латышев, II, 276), что можно осмыслить
как «Sozir смуглый» (осет. saw 'черный’). Вспомним кстати, что в кабар¬
динских вариантах Sosruqo имеет эпитет «смуглый». С другой стороны,
на кабардино-черкесской почве обращает на себя внимание близость
имени нарта Sawsuruq с именем популярного черкесского божества
Sawzeres.
В общем ничего достоверного.
9 Лишь в немногих вариантах Sozyryqo и Soslan выступают как два разных
лица; см., напр.: Памятники народи, творчества осетин. I, 17 сл., 75.
10 Имена с оформлением на -qo, -qya очень в ходу в кабардинском, откуда они в
значительном числе усвоены и в осетинский; ср. осетинские собственные имена:
Elbyzdyqo, Afœqo, Sanaqo, Boryqo, Bætœqo, Alœdzyqo, Wyrydzyqo, Tepsaryqo, Temyryqo,
Aslxnyqo, Gwyrhoqo, Dudaryqo и др.
в Заказ №2665
81
6. Soslan, банк. Soslan,11 инг. Solsa (в сложном имени Soska-Solsa).
В ряде осетинских, в особенности дигорских, вариантов выступает
как дублет Sozyryqo, что позволяет отождествить этих двух героев (см.
выше). О популярности Soslan’a в Дигории свидетельствуют, помимо
множества связанных с его именем сказаний, такие выражения, как
Soslani œndurœ 'радуга’, букв, 'лук Сослана’, а также слывущее за «моги¬
лу Сослана» святилище близ сел. Нар, где совершались особые праздне¬
ства11 12. Дигорские записи М. Гарданова (Пам. нар. тв. ос. II) совершенно
не знают имени Sozyryqo.
Грузинская летопись сохранила нам имя Soslan для XIII века в составе
имени осетинского князя Давида Сослана, мужа царицы Тамары13. Этот
факт говорит, во всяком случае, о давнишнем бытовании имени на осетин¬
ской почве. Но осетинское и на этот раз не совпадает с иранским,
так как возможность отнесения имени Soslan к иранскому слою осетинского
языка совершенно исключается: а перед носовым в иранском слове было бы
невозможно (должно быть о), равно как невозможна одинаковая огласовка о
(Sos-) в дигорском и иронском (должно быть о в дигорском, но и в ирон-
ском). Ничего положительного не дают также поиски в других направлени¬
ях. Возможна какая-то связь между именами Soslan и Sozyryqo (см. выше). В
пользу этого говорит не только звуковое сходство между этими именами, но
и то, что в эпосе эти два имени скрывают в сущности один и тот же эпичес¬
кий образ, раскрывающийся в одном и том же эпическом цикле14.
7. Syrdon, диг. Sirdon, балк. Sirdan, каб. Syrian, инг. (Batogo-)
Sertuqo, Botoqo Sirtta.
Сын водяного божества Gœtœg'a или Bœtœg’a. Хитрая и коварная
шельма. Не раз устраивает злые шутки над нартами. Погибает (по одним
вариантам) от руки уже мертвого Sozyryqo. Есть попытки, имея в виду
«водяное» происхождение этого героя, усмотреть во второй части его
имени осетинское don 'вода’ (Рклицкий, 27). Крайне сомнительно. Я
предпочел бы рассматривать это имя как образованное с помощью суф¬
фикса -on от осет. syrd, sird 'зверь’ и таким образом объединить его с дру¬
гими «зоофорными» нартовскими именами: Wœrxœg (см. ниже),
Wyryzmœg (см. выше).
11 См. Абаев В. Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев. (Язык
и Мышление. I, С. 82).
12 Миллер Вс. Осетинские этюды. И, 285.
13 BROSSET M. Histoire.., 420.
14 В чечено-ингушском соответствующий герой носит имя Soska-Solsa, в котором
срослись воедино оба наших имени: Sozyryqo и Soslan.
82
8. Sœwaj, балк. Sauaj, Qara Savaj15, бжедух. Sevaj.
Сын Chandz’a или Khandz'a. (каб. Kanze, бжедух. Dzandé). Юный ге¬
рой, взращенный в трещине ледника и уже в ранние годы изумляющий
всех своей силой и доблестью. В осетинских вариантах - эпизодическая
фигура. Более популярен у балкарцев и черкесов.
Имя Sœwaj идет, по-видимому, из черкесского, где оно известно как
имя родоначальника бжедухского владетельного рода (Dumézil, 131).
9. Bedzenœg, Bœdzœnœg, балк. Bedene, каб. Psy-Badinoqo, абадз.
Sybainuq, зап. черк. ESe Batynyq.
Эпизодическая фигура, более популярная на кабардино-черкесской
почве (Dumézil, 84 сл.). В некоторых осетинских вариантах его имя пере¬
делано в Dedenœg, что значит 'цветок’.
В имени Bedzenœg можно, кажется, видеть известное племенное на¬
звание печенег и таким образом объединить его с другими нартовскими
именами монголо-турецкого происхождения.
10. Arœxcaw, Jerœxcaw, Sarœqcaw, балк. Racikau, каб. Araks au,
Areksu.
Сын Bedzenœg’a. Эпизодическая и неясно очерченная фигура.
Неясно и происхождение имени. Толкование его из осетинского:
«часто (arœx) идущий (caw)»16 относится к области народных этимо¬
логий.
11. Acœmœz, карач. Acimez, Ecemej, кабард. Asemez, абадз. Asmez.
Сын Acœ (балк. Aci, Ecej, каб. ASe). В осетинских вариантах - второ¬
степенный и эпизодический герой. Как и Sœwaj - сочетание юности с вы¬
дающейся доблестью. Мститель за кровь отца. У карачаевцев и кабарди-
но-черкесов относится к числу популярных героев (Dumézil,
124 сл.).
Имя Acœmœz с первого взгляда имеет явно турецкий облик. Оно
кажется построенным по типу турецких отглагольных имен с исходом
на отрицание maz: Qprq-maz 'не боящийся’, 'бесстрашный’, Qajt-maz
‘не возвращающийся’ или 'не отказывающийся’, Qagyr-maz
'беспечальный’ и т.п. Acœmœz могло бы в этом случае отражать ту¬
рецкое Acmaz, со значением 'не открывающий’ или 'не открываю¬
щийся’ —> 'неприступный’ (от acmaq 'открывать’). Наряду с этим на¬
до, однако, учесть, что в «скифских» надписях I-1I1 в. н. э. встречает¬
ся имя ’AxapâÇaç (ЛАТЫШЕВ, II, 213, 283, IV, 249), ’AxTapâÇaç (ibid.,
II, 213), которое, принимая во внимание, что греческий не имеет зна¬
15 В. Абаев. Общие элементы..., 81.
16 Памятники народного творчества осетин. 1,61, II, 188.
83
ка для с или с, представляет точную и безупречную передачу нашего
Acæmæz^ ■
12. Totradz, Totraz, Totyradz, каб. Totres.
Сын Albeg’a или Alymbeg’a (каб. Albek). Эпизодическая, но яркая
фигура. Так же, как Batradz и Acœmcez, выступает юным мстителем за
кровь отца. Однако врагом его оказывается на этот раз не иноземец, а
нарт Sozyryqo (Soslan), которого он значительно превосходит доблестью,
но которому с помощью вещей Satana удается хитростью умертвить сво¬
его малолетнего, но непобедимого врага (Dumézil, 92-95)17 18.
Происхождение имени неясно. Есть основания делить его на Totyr¬
adz. Имя Totyr встречается отдельно (Пам. нар. тв. ос., I, 7). Ср. также на¬
звание осетинского божества Tutyr, диг. Totur (В. Миллер. Ос. Эт., II, 243
сл.). Что касается -adz, то его можно сближать с конечным adz в имени
другого нартовского героя Batr-adz'a.
На этом мы заканчиваем обзор первой группы нартовских собст¬
венных имен, именно имен, которые пользуются известностью не только
у осетин, но и у других северокавказских народов: балкарцев, карачаев¬
цев, кабардинцев, черкесов, ингушей, чеченцев. Сюда можно было бы
отнести еще несколько менее популярных имен неясного происхождения:
ос. Sybalc, д. Subalc, балк. Sibilci, каб. SybylSy,
ос. Celœxsœrtæg, Cilaxsœrton, Elaxsœrton, балк. Giliaxsyrtan;
ос. фамильное имя Alœg-a-tœ, балк. Alig, каб. Allyge, Ellig, абадз.
Aladzuq и др.
Как и следовало ожидать, когда речь идет о таком «интернацио¬
нальном» эпосе, картина получается довольно пестрая. Имена различного
происхождения в результате сложных исторических перипетий вплелись
в один эпический клубок, «сбытовались» как элементы «единого» нар¬
товского эпоса. Мы находим здесь лишь одно иранское имя, Wyryzmœg,
17 F. Justi внес имя ’ArrapàÇaç (’AiapàÇaç) в свой Iranisches Namenbuch. С. 48, со
ссылкой на MüllenhofFa. Über die Herkunft und Sprache der pontischen Skythen und Sar-
maten. (Monatsbericht der K. Akad. der Wissensch., Berlin. Aug. 1866. C. 567). Если вместе
c Müllenhoff’oM видеть во второй части др.-иран. таг - 'великий’, то первую часть, аса,
можно было бы связать с осетинским wac, waca, с утратой начального w (ср. ниже, имя
Acyruxs). Но почему дигорский не сохранил начального w?
18 В одном варианте, явно путающем сюжеты Totradz’а и Batradz’a, первый оказы¬
вается уже сыном Sozyryqo, а убийцей его отца - «сын Диг’а» (= Bura-Farnyg'a), традицион¬
ного врага господствующей нартовской фамилии 'Xsœrtœkkata (Пам. ю. осет..., I, 76 сл.). В
другом варианте (Пам. нар. тв. ос. II, 16 сл.) герой зовется не Totradz сын Albeg’a, а наоборот,
Alibeg сын Totradz'а.
84
но и оно не может быть отнесено, по-видимому, к исконному иранскому
фонду осетинского языка, а усвоено скорее через армяно-албанское по¬
средство. Такие имена, как Xœmyc, Batradz, Bedzenœg, Acœmœz, следует
рассматривать под углом зрения монголо-турецких влияний, учитывая, в
то же время, что они несут следы весьма давнего бытования на осетин¬
ской почве. Таким же давнишним достоянием алано-осетинского мира
можно считать имена Satana и Soslan, хотя о происхождении их нельзя
сказать ничего определенного, кроме того, что они не могут быть отнесе¬
ны к иранскому слою осетинского языка.
Наконец, имена Sozyryqo и Sœwaj вызывают в первую голову кабар¬
дино-черкесские реминисценции.
Переходя теперь ко второй группе нартовских собственных имен, к
именам, известным только осетинам и неизвестным или почти не¬
известным другим северокавказским народам, мы вправе ожидать a priori,
что иранский элемент будет здесь более ясно выражен. Так оно в дейст¬
вительности и оказывается.
13. Wœrxœg.
Родоначальник нартов (точнее главной мартовской фамилии
'Xsœrtœkkatœ), отец близнецов Xsar'a. и Xsœrtœg'tx (Dumézili, 20 сл.). В
некоторых вариантах (Пам. ос. нар. тв., II, 75 сл.) он не является эпо¬
нимом, но всегда стариком, старшим в роде: zœrond Wœrxœg
'старый Wœrxœg'. Имя это известно также в форме (моя запись в
сел. Тли Южной Осетии).
Имя Wœrxœg я рассматриваю как закономерное развитие на осетин¬
ской почве древнесеверноиранского слова *varka- 'волк’, с наращением
излюбленного осетинского суффикса -œg', ср. авест. vohrka-, др. перс.
*varka- в названии страны Varkâna, санскр. v'rka-, русск. волк и др. Вытес¬
ненное из обихода это старое иранское слово удержалось, как часто бы¬
вает, в фольклоре. Для 'волка’ осетины употребляют сейчас слово birœh,
рассматриваемое, как турецкое: джагат., уйгур., туркм. bëri, казан., то-
боль. biiri (Раддов, IV, 1698, 1887).
Более подробное обоснование предложенной здесь этимологии
имени Wœrxœg будет дано в другой работе.
14. 'Xsar, Æxsar, Æxsart, Æxsnart, Æxsœl.
Один из сыновей-близнецов Wœrxœg'a (Dumézil 20 сл.).
Имя восходит к древнеиранскому xsaOra- (В. Миллер. Ос. эт.,
III, 142), с закономерной перестановкой вг —> rt (ср. авест. ривга -
ocex.furt 'сын’, авест. âOr— ос. art 'огонь’ и т. п., Grundriss I В., Anh.
36, Hübschmann, Oss. Etym., 108): авест. xsadra-, др. перс. xsaOra- (в
собств. им.) «скиф.» Çaçc (в собств. им.); переводится 'власть’,
85
'царство’, но имело специфическое космическое и культовое значе¬
ние, чем и объясняется его широкое использование для собственных
имен19. Ср. «скифские» собств. имена: Eàptapog, EàpOavoç, Kai-
vâÇapdoç, AavôàÇapdoç, Aiôvpô^apdoç, Доаоро^арвод, <Papvô£apOoç,
бактрийскос имя Oxyartes, название Сыр-Дарьи Jaxartes, др. перс.
Arta-xsadra и др. Слово 'xsar сохранилось в осетинском также в нари¬
цательном значении 'доблесть’.
15. ’Xsœrtæg, Æxsærtæg, Æxsnærtæg, Æxsœltær.
■ Сын Wœrxœg'a, брат-близнец Xsar’a, отец Wyryzmæg'â и Xœmyc'a,
эпоним главной нартовской фамилии 'Xsœrtœkkatœ («Хсартаговы»).
Имя это образовано от предыдущего, 'Xsar, с помощью весьма
употребительного «уменьшительного» суффикса -æg = др. иран. -ака,
ср. иран. -ак (ср. выше, стр. 77, другие нартовские собственные имена с
исходом на -Æg)20. В качестве имени родоначальника славной нартов¬
ской фамилии это имя, несмотря на свой сугубо «осетинский» характер,
проникло и к соседям; ср. балк. Sxurtuk, отец Urysmek'a. Сюда же отно¬
сится, быть может, ингушское Orxustoj, Àrxstuaj, название богатырского
племени, более популярное у ингушей, чем Njart (Dumézil, 4,5):
Æxsærtæg —>*Àxsârtâj —> *Àrxàstàj —* Orxustoj (в отношении перебоя:
осет. g —» ингуш, j ср. осет. lœg 'человек’ - инг. laj, осет. sag - инг. sàj
'олень’ и др., см. Яфетический сборник, VII, 73).
16. Æxsijnœ (Æfsijnœ).
Второе имя уже известной нам героини Satana в дигорских вариан¬
тах. В записях М. Гарданова (Пам. ос. нар. тв., II) мы встречаем преиму¬
щественно это имя (стр. 10, 12, 17 сл., 22 сл., 36 и др.); иногда оба имени
вместе - Æxsijnæ-Satana (стр. 45), причем Æxsijnœ воспринимается здесь,
как постоянный эпитет Satana.
Собственно 'госпожа’, ср. ирон, 'xsin, диг. æxsijna, æxsinæ в этом
значении. Старый осетинский термин, усвоенный также в венгерском:
венг. asszony 'женщина’ (Kcleti Szemle, V, 315). Как и предыдущие два
имени, этимологически возводится к древнеиранской основе xsâ(y)
'сиять’, 'блистать’, 'властвовать’21. Древнеиранская форма восстанав¬
ливается в виде *xsainâ-, *xsairiï- или *xsai6nï- (авест. xsôidnï-,
19 J. Hertel. Die arische Feucrlehre. S. 9; его же, Die awestischen Herrschafts- und
Siegesfeuer. Abh. der philol.-hist. Kl. der Sachs. Ak. d. Wiss., B. XLI, № VI, S. 54.
20 Ср. такие пары, как инд. Bharata и Bharataka, псрс.-арм. Valars и Valarsak
(Hübschmann. Arm. Gr., 79), Valin и Valinak (Juste Ir. Nam. 346) и т. п.
21 J. Hertel. Beitrâge zur Erklarung des Awestas und des Vedas. Abh. der philol.-hist.
Kl. der Sachs. Ak. d. Wiss. B. XL, № II, S. 181-182.
86
Bartholomac, Gr., I, 108); ср. перс.-арм. Asxen, имя жены царя Трдата
(III в. н. э.)22.
17. Burœ, Borœ, Burœ-Fœrnyg д. Borœ-Fœrnug.
Эпоним фамилии Borœtœ, Boriatœ, находящейся в традиционной
вражде с фамилией 'Xsœrtœkkatœ. Отец семи сыновей, побежденных в
состязании Batradz ом.
Основная часть имени - Burœ, Borœ. Fœrnyg, Fœrmig - украшающий
эпитет в значении 'богатый/агп’ом’, т. е. 'небесной благодатью’, от слова
fam = авсст. hvaronah-, др. перс. *farna- (в собств. им.), «скиф.» (paru (в
собств. им.), согд. *farn (р'гп), н.-псрс. farr, первоначально - 'нсбо-свст-
огонь’23.
Что касается Burœ, Borœ, то оно тождественно, возможно, осетин¬
скому же слову bur, bor 'желтый’, 'бурый’, ср. «скифские» собственные
имена BdùpaKog, Bôponoç и др. (Justi, 70 сл.)24.
18. Sajnœg, Sajnœg-Ældar.
Обычно фигурирует как враг нартов и объект их военных экспеди¬
ций и подвигов (Dumézil, 64 сл., 65 сл.). В записях В. Munkâcsi находим
форму Saw-ajnœg (Blüten der ossetischen Volksdichtung, Budapest, 1932,
стр. 126 сл.).
Наличная в текстах В. Munkâcsi форма Saw-ajnœg легко осмысляется в
осетинском как 'черная (saw) скала (ajnœg)\ Форму Sajnœg можно было бы
в этом случае рассматривать как результат стяжения Saw-ajnœg, и Sajnœg-
Ældar переводить как 'Владетель (Ældar) черной скалы’2’. Вполне возмож¬
но, однако, что мы имеем здесь народное осмысление непонятного имени
Sajnœg. В этом случае для последнего надо искать какое-то другое разъяс¬
нение. Я мог бы указать здесь на монгольское sayin 'славный’, употреби¬
тельное в составе монгольских собственных имен, напр. Bars-Bolad-Sayin-
Alag26. Ср. также «скифское» Zavayoç (Латышев, 1,109).
22 Hübschmann. Arm. Gr. 20, Justi. Ir. Nam., 43. Женское имя Ахгел. AxSen до сих
пор в ходу у армян.
23 Hertel J. Die awestischen Hcrrschafts- und Siegesfeuer. S. 75 ff. Слово обильно
представлено в иранских собственных именах, см. JUSTE 92 сл., 493; ср. в особенности
«скифское» «Mpvayoç (Латышев, 1.97, 104,105,107, 120).
24 Недопустимо фонетически отождествление Burœ, Bone с ос. bine, bewne
'много’ (А. Шифнер. Осетинские тексты. 51 ; Juste 73).
25 Так именно и толкуется имя собирателем Шанаевым [Сб. свед. о кавк. горцах,
IX, 9-20, Dumézil. 61 ('Prince des Roches’), 112 (Че sire des Rochers’)].
26 Вдадимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. 1934. С. 154, 174 и др.
87
19. Асу ruxs, диг. Waciroxs.
Эпизодическое женское имя (Пам. ос. нар. тв., II, 32 сл.).
Встречается и вне нартовского цикла (Пам. ю. ос..., II, 98).
Буквально: 'свет (ruxs, roxs) Wac’a’, где Wac - культовой термин,
наличный в именах осетинских божеств Wac-Illa, Was-Gergi и др. и идеи-
~ е > е > - 27
тичныи, по моему мнению, с осетинским wac слово , логос , авест. wac- .
Вторая часть ruxs, roxs 'свет’ - представляет также хорошо известное
иранское слово: авест. raoxsna-, санскр. ruksa-, лат. lux и т. д.
Элемент Wac мы находим еще в названии чудесной нартовской ча¬
ши Ac-amongœ, Waci-amongœ (Пам. нар. тв. ос, III, 10, 23, 24; МИЛЛЕР.
Дигорские сказ., 44, 142; Пам. ос. нар. тв., II, 122), а также еще в одном
женском имени - Wadz-œftawœ, букв, 'умножающая Wac’ (Пам. нар. тв.
ос., II, 52-56, 184).
Наш обзор охватил все наиболее значительные и интересные нар-
товские собственные имена. В сказаниях встречается еще множество дру¬
гих имен, но они принадлежат эпизодическим героям, появляющимся
лишь в отдельных вариантах, лишенным сколько-нибудь отчетливой со¬
циальной и психологической характеристики и не связанным в фольклор¬
ной традиции с каким-либо определенным и устойчивым эпическим цик¬
лом.
Какие выводы можно сделать из нашего обзора? Выше мы указыва¬
ли, что анализ собственных имен сам по себе не может вести непосредст¬
венно к каким-либо далеко идущим выводам в отношении происхожде¬
ния эпоса или хотя бы отдельных мотивов и сюжетов. Большая типологи¬
ческая пестрота и разнообразие нартовского ономастикона свидетельст¬
вует во всяком случае о большой сложности процесса формирования нар¬
товского эпоса и пестроте и разнообразии тех этнических групп, которые
оказали влияние на его хотя бы внешнее оформление.
Элементы, идущие из разных эпох и из разных этнических культур,
в процессе междуплеменных схождений оказались накрытыми одним
общим колпаком «нарты»27 28.
27 Обоснование такого толкования элемента Wac дается в моей работе (еще не
опубликованной) «Мировоззрение Авесты и Риг-Веды».
28 Эта тенденция вовлекать в один цикл имена самого различного происхождения
сказывается ярко и в другом эпическом цикле, популярном у осетин, так наз. «Даредза-
новских» сказаниях, где общий ярлык «Даредзанов» наклеивается и на героев Шах-
Наме, и на героев грузинского романа «Амиран-Дареджаниани», и на героев, типологи¬
чески тождественных нартовским героям (см. мое предисловие к переводу этого эпоса:
88
Естественно, что предполагать при этих условиях какой-то общий
генезис для всех или хотя бы главнейших имен совершенно не приходит¬
ся, как не приходится говорить и об общем генезисе всех нартовских по¬
вествований и мотивов.
Не имея в виду решение общих генетических вопросов, отметим
только, что мы имеем в эпосе, во-первых, небольшую, но компактную и
ярко выраженную группу, которую можно определить как иранскую:
Wyryzmæg, Wœrxœg, 'Xsar, 'Xsœrtæg, Æxsijnœ, Burœ-Færnyg, Acyruxs
(Waciroxs) и некоторые другие.
В этой группе следует однако выделить имя Wyryzmæg, которое
вместе с именем Satana ведет нас, по-видимому, на юг, в албано¬
армянский мир.
Далее мы находим в эпосе ряд имен, которые заставляют поставить
вопрос о турецко-монгольских влияниях: Xœmyc, Batradz, Bedzenœg,
Acœmœz (?) и другие.
Происхождение ряда имен остается неясным: Sozyryqo, Soslan и др.
Из предложенных мною отдельных разъяснений наиболее интерес¬
ным и, если угодно, наиболее смелым является, быть может, разъяснение:
Wœrxœg - «Волк». Оно имеет, по моему мнению, не только лингвистиче¬
ский, но и мифологический и культурно-исторический интерес. В другой
работе я возвращаюсь к этому вопросу и развиваю подробнее то, о чем
умолчал в настоящей, чтобы не создавать диспропорции в изложении.
V. I. ABAEV
ABOUT PROPER NAMES OF THE NART EPOS
The institute of the Language and Thinkings of the USSR Academy of Science.
Jazyk i myslenie. V. 1935
SUMMARY
The analysis of Nart’s proper names, not covering by itself the problems of the Nart
epos in a whole, is however one of the important and necessary stage on the way to scientific
research of this problem.
«Амран», изд. Academia, 1932). Нет надобности указывать, что мы имеем здесь дело с
чертой, характерной для всяких больших эпических полотен, создающихся в народе,
будь то Одиссея, Илиада, Калевала или мифологическая часть Шах-Наме.
89
If bear in mind all variants of the Nart’s legends i.e. both Ossetian, Kabardian and Bal¬
kar and others, and if take on account all the heroes, who in these legends refers to this tribe
the Nart’s onomasticon turns out to be exclusively rich and various and contains the imposition
of the very different epoches, cultures and languages.
The Elements, going from different epoches and ethnic cultures turned out to be cov¬
ered by one general hubcap "Narts”. Natiirally that to expect under all these condition some
general genesis for all or at least the most main names absolutely does not happen to, as does
not happen to to speak of the general genesis of all Nart’s narratives and motifes. Not bearing
in mind the solving here the general genetic questions we may note only that we have in the
epos, first of all, the small, but compact and brightly expressed group, which may be possibly
defined as iranian: Wyryzmæg, Wærxæg, ’Xsar, ’Scærtæg, Æxsijnæ, Buræ-Færnyg, Acyruxs
(Waciroxs) and some others.
In this group it’s necessary however to select the name Wyryzmæg, which together with
name Satana, leads us probably, to the south, to the alban-armenian world. Hereinafter we find
in epos the names, which force us to put the question about turkish-mongolian influences:
Xæmyc, Batradz, Bedzenæg, Acæmæz and others. The origin of the some of the names re¬
mains unclear: Sozyryqo, Soslan and othes.
90
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
E. Б. БЕСОЛОВА
ЕЩЕ РАЗ О СЛОВЕ «ЦИРХЪ / ЦИРЫХЪ»
ИЗ НАРТОВСКИХ СКАЗАНИЙ ОСЕТИН
В языке, как известно, непосредственно отражается модель видения
мира, которая характерна для данного человеческого коллектива на про¬
тяжении его истории, и этим обусловлены различные возможности фор¬
мирования и развития языковых значений и форм. «Созданный челове¬
ком, язык является частью его истории, он изменяется и эволюционирует
по мере развития материальной и духовной жизни человека, - замечает
M. М. Гухман. - Тем самым в его судьбе отражаются все достижения и
потери, весь положительный опыт и ошибки человеческого бытия»1. Од¬
ним словом, язык отражает все колебания и особенности нравов, обычаев,
верований и способов мышления.
В нашей статье речь пойдет о мифологическом мышлении как о
специфическом образном и чувственном представлении явлений природы
в нартовском эпосе осетин.
По О. М. Фрейденберг, первобытному мышлению не свойственны
отвлеченные понятия, потому что основано оно на мифологических об¬
разах2. Магическое мышление не отличает часть от целого, вещь от свой¬
ства, общее от частного; отождествление изоморфных единиц происходит
на уровне самих объектов, причем мифологическое отождествление
предполагает трансформацию объекта, происходящую в конкретном про¬
странстве и времени3. Мифологические представления могли быть только
образами и ничем иным, о чем порою забываем, анализируя миф или
сказку. Данное положение и определяет специфичность анализа мифа,
результат которого - выявление первичных структур сознания. «Миф -
демонстрация существа феномена по модели образной»,4 осмысление и
обобщение явления мира происходит в нем по семантическим эмоцио¬
нально-ассоциативным рядам. Во время отправления языческого культа -
наивысшего душевного напряжения и самоотречения - возможности соз¬
дания символов достигали предела: возникало слияние человека с приро-
91
дой, и это требовало символического выражения в звуках, в движениях, а
также в музыке, в ритмике и гармонии5.
Семиотическая формула того или иного мифопоэтического образа
предстает, как известно, только в слове, и, совершая любые операции над
словом или именем, мы, по мнению древних, воздействуем и на соответ¬
ствующий предмет, подчиняя его своей воле. Этот факт проясняет смысл
словесной магии, стремление древних табуировать имена предметов с
целью обезопасить их от враждебного воздействия6.
Мифопоэтическое мышление не определяло предмет со стороны его
признаков, потому что оно еще не умело замечать признаков, тем более
объединять их. Оно брало любой предмет с реальными признаками каче¬
ства, цвета, величины... и наделяло его образными, воображаемыми чер¬
тами, идущими мимо признаков предмета7. Это способствовало выходу
семантики предмета на первый план: значимость в этом случае заменяла
признаки, потому что всякая значимость и была признаком. В подтвер¬
ждение этому приводим выявленный с помощью методов семиотического
подхода внутренний текст отрывка из сказания «Месть Батраз-алдара»8.
Батраз требует от нартов в уплату за кровь своего отца наполнить
пеплом от сожженных шелковых платьев жен и дочерей (в другом вари¬
анте - от сожженных тюков шелковых тканей) какую-то неизвестную
современным осетинам, по замечанию проф. Алборова Б.А., емкость, но¬
сящую разные наименования, - цирхъ, цирыхъ /церхъ, целхъ, которая тол-
9
куется осетиноведами то как секира, то как меч, то как сапог и т.д.
Нарты сжигают на вершине горы шелковые платья жен и дочерей
(тюки шелка), собирают пепел в кучу. Но ураганный ветер по просьбе
Батраза развевает этот пепел.
В «Вестнике древней истории» на с. 248 (№ 2, 1990) читаем, что
«секира означает женщину и женские занятия (по-видимому, из-за игры
слов: yévvç - «острие», yvvÿ - «женщина»)» (выделено нами - Е. Б.). На
первобытных ступенях культуры земледелие, как известно, являлось жен¬
ским занятием, а топор-секира до изобретения плуга был единственным
земледельческим орудием, орудием земной богини.
По Евг. Кагарову, генезис и первоначальный культ секиры связан с
гипогастрическим (или подчревным) треугольником, где сосредоточены
самые важные органы женщины как носительницы производительного
начала природы: «Сходство этой треугольной гипогастрической фигуры с
топором или секирой рано, по-видимому, бросилось в глаза первобытно¬
му человеку, и последний стал рассматривать это орудие как символ
женщины и плодородия»^ (выделено нами -Е. Б.).
92
Но топор-секира пользовался особым поклонением и как орудие бо¬
га грозы, «мечущего их в извивах молнии на землю».11 Батраз в нартов-
ском эпосе осетин признан богом грозы, грозовая его природа не вызыва¬
ет сомнений у исследователей12.
Как известно, во всех древних традициях топор-секира ассоцииро¬
вался с молнией, водой и плодородием (ср.: топор - это «могуществен¬
ный талисман, ниспосылающий плодородие и потому часто употребляе¬
мый в брачном ритуале»13), символизировал Божество, Огонь, Огненную
вертикаль: ср.: и.-е.*аз «гореть» и осет. asin «лестница ( в небо) > огнен¬
ная вертикаль».
Согласно представлениям древних, небесный божественный топор
(символ фаллоса) рассекает (букв, «прожигает» ) Землю и оплодотворяет
ее; ср.: литовск. tarpti «хорошо расти, процветать». С другой стороны,
топор выступает как символ божественного дождя; ср.: нем. Tropfen «ка¬
пля», тох.А tarp «пруд». Олицетворяя Божество, топор является знаком
божественного Единства, т.е. андрогина ( ср.: др.-англ. adesa «топор» <
и.-е. *and- «мужчина» + др. сев. dis «женщина» (богиня), олицетворяет
также само Божество плодородия; ср. и.-е. *ades- «Spelt»14.
Как видим, топор-секира есть солярная эмблема богов неба, символ
грозового божества, символ грома, власти. Блеск и глухие удары топора,
сопровождающиеся искрами, в значительной мере и определяют его сим¬
волизм, который также ассоциируется с огнем и жизнетворной силой гро¬
зы. Одним словом, топор-секира есть союз бога неба и богини земли,
грома и молнии, т.е. эмблема Батраза.
Но, как мы уже заметили, секира есть также символ плодородия до¬
ждя, приносимого небесными богами из штормовых ветров. У индусов, к
примеру, секира - атрибут бога огня Агни. В мифологическом сознании
огонь - это метафора для описания самого Бога; знак жизненной энергии,
плодородия. Огонь понимался также как рождающее начало.
За грозовым божеством Батразом, который, по определению
Ж.Дюмезиля, есть и бог-л/еч,15 числится прозвище фоеныкгуыз «сидящий
в золе».16 В скандинавских сагах герой Тетлейфе тоже, прежде чем отпра¬
виться на очередной подвиг, лежал в золе. Зола (пепел) воспринимается в
мифотворческом мышлении как нейтрализация противопоставления
«огонь - вода - магическое превращение». Этот же мотив воплощения
присутствует в детской сказке «Золушка» (см.: Шарль Перро. М.: АСТ-
ПРЕСС, 205, С. 8: «...Вечером, окончив работу, она забиралась в уголок
возле камина и сидела там на ящике с золой...»).
Из текста эпоса явствует, что нарты сжигают шелк, шелковые пла¬
тья, т.е. приносят жертву очищающему Огню (ср.: « ...Огонь использо¬
93
вался в погребальном ритуале и культе мертвых или для сжигания
жертв, или для очищения»)11, а результат этого жертвоприношения -
опять-таки зола-пепел, знак созидательной силы. Что же касается шелко¬
вой ткани, то мы полагаем, она в эпосе символизирует покров, прикры¬
вающий природные силы (древний символ индоевропейцев). Огонь унич¬
тожает этот покров, давая тем самым божественное возрождение, божест¬
венное начало природным силам.
Безусловно, источник и ритуалы погребения через кремацию при¬
надлежат глубокой древности и, как очевидно, сохранились в мифе. Ср.:
«Массы золы, образовавшиеся из покрывавших их (трех тел в золотых
венках - Е. Б.) одежд и дров, из которых был сложен костер...», говорит о
том, что «...костер был не слишком велик, он предназначался для сжига¬
ния одежд и отчасти плоти умерших», - пишет Шлиман18. С кремацией
был связан, по мнению Массона, особый сакральный центр, включавший
камеры для кремации, кострища многократного использования и алтари,
которые функционально подразделялись на алтарь для возлияний, алтарь
19
для ритуальных трапез и алтарь-жертвенник .
Развеянный ураганным ветром пепел, собранный на вершине горы
(согласно языческим представлениям, в ряде случаев слово со значением
«гора» соотносилось со словами со значением «дождь», «облако»)20, есть
знак отрыва от прошлого и рождения в новом качестве (об особом отно¬
шении к продуктам горения в виде специальных хранилищ «священной
золы» см.: Массон В.М. Древние цивилизации Востока и степные племена
в свете данных археологии...)21. К примеру, по «Махабхарате» (IX, 38, 8 и
след.), три брата, третьим из которых был Трита, родились из золы (пеп¬
ла) от жертвоприношений, брошенных Агни в воду. Рождение из золы-
пепла входит в большой цикл мотивов, выявляющих семантическую роль
„22
золы и через нее статус героя, связанного с золой .
Семантически молния олицетворяет божественный гнев, который в
сочетании с громом есть эмблема плодородия, потому что способен вы¬
звать дождь. Отсюда секира - символ дождя, приносимого небесным бо¬
гом-громовержцем из ураганных ветров, что дает основание определить
знаковую роль секиры как олицетворения женского божества и плодоро¬
дия. Известно также, что для примитивного пластического искусства яв¬
ляется характерным не только резкое подчеркивание половых органов и
подчревного треугольника, а именно изображение топора на животе или
груди женских фигур или же рядом с ними; к примеру, свинцовый идол
из Гиссарлыка, где внутри треугольного топора под пупком помещена
23
еще и свастика .
94
Итак, в анализируемом отрывке из сказания о мести Батраза за
смерть отца зашифрован, на наш взгляд, магический обряд чудесного
превращения бога-меча, громовержца Батраза (гроза, молния) в богиню-
секиру (Цирхъ, Цирыхъ / Церхъ, Целхъ), в божество дождя (воды) и пло¬
дородия. Данный термин достаточно древний; он является, по нашему
мнению, утраченным дохристианским наименованием божества дождя и
плодородия, сохранившимся в древнейшем цикле осетинского эпоса.
Наше прочтение текста подчеркивает правоту Мишеля Фуко, счи¬
тавшего, что «мир покрыт знаками, нуждающимися в расшифровке, и эти
обнаруживающие сходства и сродства знаки являются ничем иным, как
формами подобия. Итак, знать - значит истолковывать, идти от видимой
приметы к тому, что высказывает себя в ней, и что без нее осталось бы
невысказанным словом, спящим в вещах»24.
БИБЛИОГРАФИЯ
1 Вопросы языкознания. 1991. № 6.
2 Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. - М., 1979. - С.19 и след.
3 Успенский В. А. Избр. труды.- М., 1994. - С. 313.
4 Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. - М., 1990. - С. 45-46.
5 Маковский M. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индо¬
европейских языках: Образ мира и миры образов. - М., 1996. - С. 28-29.
6 Там же.
7 Фрейденберг О. М. Указ. раб. - С. 24.
8 Нарты. Осетинский героический эпос. Кн.2.-М.: Наука, 1989.-С.287.
9 Алборов Б. А. «Цирыхъ» осетинских нартских сказаний // Некоторые вопросы
осетинской филологии: статьи и исследования об осетинском языке и фольклоре - Ор¬
джоникидзе: Ир, 1979. - С. 235 - 256.
10 Катаров Евг. Культ фетишей растений и животных в Древней Греции. - СПб.,
1913.-С. 45-46.
11 Там же.
12 Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. - М.: Наука, 1977 - С. 253. Его
же. Скифы и нарты - М.: Наука, 1990.- С. 14 и след.; Абаев В. И. Нартовский эпос осе¬
тин // Избр. труды: Религия, фольклор, литература- Владикавказ: Ир, 1990,- С. 142;
243; и др.
13 Катаров Евг. Указ. раб. - С. 45.
14 Маковский M. М. Указ. раб. - С. 46 и след.
95
15 См. указ. раб. Ж. Дюмезиля.
16 Ирон-уырыссаг дзырдуат: Осетинско-русский словарь ! Ред. А. М. Касаев-
Владикавказ: Ир, 1993. - С. 315.
17 Онианс Р. На коленях богов. - М., 1999. - С. 256.
18 Там же, С. 255.
19 МАССОН В. М. Древние цивилизации Востока и степные племена в свете дан¬
ных археологии // Stratum. № 2. 1999. От Балкан до Гималаев: Время цивилизаций. -
С. 265-286.
20 Маковский M. М. Указ. раб. - С. 127.
21 Массон В. M., С. 273.
22 ИВАНОВ В. В., ТОПОРОВ В. Н. Мифологические географические названия как
источник для реконструкции этногенеза и древнейшей истории славян И Вопросы этно¬
генеза и этнической истории славян и восточных романцев. - М., 1976. - С. 11-14 и др.
23 Катаров Евг. Указ. раб. - С. 46.
24 Фуко М. Слова и вещи / Археология гуманитарных наук - М.: Прогресс, 1977.
E. В. BESOLOVA
ANOTHER CONCEPT OF THE WORD ЦИРХЪ, ЦИРЫХЪ /
ЦЕРХЪ, ЦЕЛХЪ FROM THE OSSETIAN NARTS EPOS
SUMMARY
The article describes mythological thinking as a special imaginative and perceptive
understanding of natural phenomena in Nart Epos of the Ossetian people.
Using as an example the analysis of the word цирхъ [tsirh] / цирыхъ [tsirih], which
denotes a sort of container, unknown to a present-day Ossetian, and referred to by Ossetian
linguists to signify a pole-axe, or a sword, or a boot that Narts should fill up with ashes of
burnt silk dresses of their wives and daughters (in another version - of the bales of silk fabric)
by the order of Nart Batradz as a payment for his father’s blood.
The author of the article has come to the conclusion that in this excerpt the ceremony of
a magical transformation of Batradz, the Sword-God, the Thunderer (thunderstorm, lightning)
into Axe-Goddess (Цирхъ, Цирыхъ /Церхъ, Целхъ), the Goddess of Rain (Water) and
Fertility is enciphered. In her opinion, this relatively ancient term is a lost pre-Christian name
of the Goddess of Rain and Fertility which has been preserved in the ancient cycle of the
Ossetian epos.
96
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Ю. A. ДЗИЦЦОЙТЫ
К ЭТИМОЛОГИИ ТОПОНИМА K’WYDAR
‘ЮЖНАЯ ОСЕТИЯ’
1. Семантика и употребление топонима K’wydar
В числе других источников по этнической истории Южной Осетии
существенное значение имеет топонимия. Топонимия Южной Осетии уже
стала предметом специального исследования с позиций этнической исто¬
рии края. Однако исследователи обычно анализируют только ту часть
топонимов, которая зафиксирована в средневековых и позднесредневеко¬
вых письменных источниках. Что касается всей остальной топонимии
края, то она считалась менее надежным источником и потому нс при¬
влекла еще внимания исследователей. Между тем, хорошо известно, что
время фиксации топонима в письменном источнике никак не связано со
временем его возникновения. Очень поздно зафиксированный топоним
может оказаться намного древнее тех, которые встречаются в средневе¬
ковых памятниках. В настоящем исследовании мы попытаемся показать,
что сталкиваемся именно с таким случаем при анализе одного из наибо¬
лее важных топонимов Южной Осетии - топонима K’wydar.
Происхождение топонима K’wydar уже привлекло к себе внимание
исследователей, однако ни одна из предложенных для него этимологий,
на наш взгляд, не может быть признана удовлетворительной. Но прежде
чем перейти к разбору существующих этимологий, а затем и к собственно
этимологическому анализу, необходимо ответить на ряд лингвистических
И экстралингвистических вопросов, связанных с употреблением топонима
K’wydar в диалектах осетинского языка.
В Южной Осетии топоним K’wydar (или K’wydargom И K’wydary
кот ‘Кударское ущелье’) закреплен за сравнительно небольшим ущельем
на северо-западе Южной Осетии [ИАА, III, С. 240, 306; Цховребова,
1979, С. 82, 121]. В говорах же Северной Осетии известна только форма
K’wydar, имеющая значение ‘Южная Осетия’. Весьма показательно, что в
73tn>№2«65 97
работе одного из североосетинских историков начала прошлого века под
названием K’wydar скрывается территория осетинских поселений Горий-
ского и Душетского уездов бывшей Тифлисской губернии Российской
империи [Кокиев, 1926, С. 23]. Между тем, Кударское ущелье админист¬
ративно входило в состав Кутаисской губернии той же империи. Таким
образом, по представлениям северных и южных осетин, топоним K’wydar
охватывает разные территории Южной Осетии. Но дело этим не ограни¬
чивается.
Как показывают наши полевые наблюдения, под названием K’wydar
в Северной Осетии известна и Наро-Мамисонская котловина (Twalgom,
Mamysony kom), прилегающая к Южной Осетии на севере. В прошлом
данная котловина административно входила в состав того же Горийского
уезда, но ныне является частью Северной Осетии. Наши информанты в
качестве причины причисления Туалгома к Кудару указывают на то, что
у жителей этого региона «другой язык» (ændær ævzag), т.е. «другой диа¬
лект»1.
Эти сведения подтверждаются и сообщением В. Переваленко - ав¬
тора середины XIX в., который среди прочих сел Кударского ущелья на¬
звал селение Квемобожи [ППК, I, С. 87]. Селения Квемо-Боджа и Диди-
Боджа среди прочих сел Южной Осетии упоминает и путешественник
конца XVIII в. И. Гюльденштедт. Как полагал академик Г. С. Ахвледиани,
названные села локализуются в Кударском ущелье, а одно из них соот¬
ветствует топониму Божа, отмеченному на карте Южной Осетии, со¬
ставленной в 1900 г. [Ахвледиани, 1960, С. 67,75]. Между тем, по свиде¬
тельству топонимиста 3. Д. Цховребовой, в Кударском ущелье Южной
Осетии нет сел с такими названиями, а топоним Божа на упомянутой
карте четко локализуется в Северной Осетии [Цховребова, 1979, С. 117,
120]. Действительно, в Мамисонском ущелье Северной Осетии, приле¬
гающем к Кударскому ущелью на севере, известны топонимы Æddag
Bodzo, Bodzo и Fallag Bodzo [Цагаева, 1975, C. 222,226, 265], c которыми
и следует сопоставить топоним (Квемо) Боджа. Локализуя данные села в
области Кудар, В. Переваленко имел в виду не Кударское ущелье Южной
Осетии, а смежное с ним Мамисонское ущелье Северной Осетии.
Не исключено, что в прошлом название K’wydar прилагалось и к
Касарскому ущелью Северной Осетии. Так, в одной дигорской песне на¬
ходим следующие слова: Wællag Iri sœr K’udar œj «Над Алагирским
1 Для обозначения всех видов диалектно-говорных различий в осетинском языке
существовал всего один термин - ævzag ‘язык’. Термины dialekt, nyxasœzdæxt ‘говор,
наречие’, k’wymon nyxas ‘подречис, подговор’ появились недавно.
98
(ущельем) находится (область) Кудар» [ИАС, II, С. 609]. Если учесть, что
в прошлом «Алагирское ущелье» было названием части Северной Осе¬
тии, расположенной между селениями Тжмискъ и Бурон [МД, 1989, I,
С. 76; МД, 1993, V-VI, С. 110-111; Туаты, 1999, С. 66; ср.: Бзаров, 1987,
С. 11, 13-14; Бзаров, 1988, С. 19], то можно высказать догадку, что Ка-
сарское ущелье, начинающееся сразу за Буроном, входило в состав «(об¬
ласти) Кудар».
Возникает вопрос: какое из отмеченных значений топонима K’wydar
первично, а какое вторично? Другими словами, имеем ли мы дело с су¬
жением первоначальной семантики этого топонима в говорах Южной
Осетии или, напротив, ее расширением в говорах Северной Осетии?
Первое из этих предположений априори кажется более вероятным
по двум причинам. Во-первых, в Мамисонском ущелье Северной Осетии
действительно говорят на особом диалекте осетинского языка, тесно свя¬
занном с «кударским» (или «джавским») диалектом Южной Осетии
[Тибилов, 1988, С. 26, 68; Бекоев, 1985, С. 170-173; Дзаттиаты, 2002,
С. 160]. Данный диалект, как и название K’wydar, не мог быть перенесен
из Южной Осетии в Северную, так как основная волна переселений шла с
севера на юг, а не в обратном направлении. Следовательно, носители ку-
дарского диалекта в Мамисоне - это остаток прежнего кударского насе¬
ления; основная часть которого выселилась в Южную Осетию. Такой же
путь мог проделать и анализируемый топоним.
Во-вторых, для того, чтобы северные осетины могли перенести на¬
звание одного из ущелий Южной Осетии на Южную Осегию в целом,
необходимо, чтобы это ущелье было известно им лучше других югоосе¬
тинских ущелий. Между тем, большинство населения Северной Осетии
даже и не подозревает о существовании Кударского ущелья. Если бы в
поисках названия для Южной Осетии осетинам Северной Осетии при¬
шлось переносить на Южную Осетию название одного из ущелий, то для
этой цели лучше всего подошло бы название Twalgom, покрывающее со¬
бою всю Наро-Мамисонскую котловину. Любопытно отметить, что в
средневековых грузинских источниках Южная Осетия известна именно
как «Туалия» (груз. Dvaleti), а В. Ф. Миллер называл кударский диалект
осетинского языка «туальским» [МИЛЛЕР, 1882, С. 30-31]2.
Следовательно, появление названия K’wydar в Северной Осетии, а
также прикрепление этого названия к Южной Осетии в целом - это ре¬
зультат каких-то других процессов, притом весьма древних.
2 Под грузинизированным названием «двальский» этот диалект известен и в
работах Г. С. Ахвледиани и Д. Г. Бекоева.
99
Итак, на вопрос, поставленный выше, мы можем дать пока лишь
предварительный ответ: в Южной Осетии скорее всего произошло суже¬
ние исходной семантики топонима K’wydar, семантики, сохранившейся в
говорах Северной Осетии. Весьма симптоматично, что решение постав¬
ленной задачи выводит нас за пределы собственно лингвистических про¬
блем и тесно смыкается с проблемой этнической истории Южной и Цен¬
тральной Осетии. Нам придется, в частности, дать ответ не только на во¬
прос о появлении топонима K’wydar в Северной Осетии, но и на вопрос о
соотношении в исторической ретроспективе топонимов K’wydar и
Twal(gom). Очевидно также и то, что к вопросу о происхождении топони¬
ма K’wydar тесно примыкает весьма важный для осетинской диалектоло¬
гии вопрос о становлении центральных и южных говоров осетинского
языка.
Следующий вопрос, требующий ответа на предварительном этапе,
касается существующего параллельно с топонимом K’wydar этнонима
k’wydar ‘кударцы’ (откуда такие производные, как k’wydajrag ‘кударец’ и
вторичная форма множественного числа k'wydajrœgtœ ‘кударцы’). Как и в
случае с топонимом K’wydar, рассматриваемый этноним в Южной и Се¬
верной Осетии имеет разные значения. Это хорошо видно, в частности, из
этнографического материала, собранного Н. Г. Волковой: «Территорию,
населенную кударцами, осетины отдельных областей представляют весь¬
ма различно. Так, плоскостные осетины3 кударцами иногда называют
осетинское население, живущее в горах за Буроном, т.е. туальцев, и за
Рукским и Мамисонским перевалами. Туальцы считают кударцами осе¬
тин Южной Осетии и Трусовского ущелья. Население Урс-Туалта (Белая
Туалта)4 называет кударцами лишь жителей Кударского ущелья Южной
Осетии (...). Под именем кудайраг южные осетины известны и у дигорцев
и у трусовцев. Среди последних существует также другое название для
осетин, живущих за Крестовым перевалом (по-осетински Бидарта), -
дзимыр, - которое, с их точки зрения, является синонимом слова кудайраг
(...). Сами себя кударцы именуют ирон, а при общении с иронцами - ку¬
дайраг и туаллаг (...). Туальцы, живущие от трусовцев за перевалом Зак-
кафцаг, называют их терсиком и кудайраг, однако сами себя трусовцы к
кударцам не причисляют» [Волкова, 1973, С. 117-118]5.
3 Имеются в виду северные осетины. - Ю.Д.
4 Название провинции в Южной Осетии. - Ю.Д.
5 По любезному сообщению 3. П. Джабисва, южные осетины называют трусовцев
cexsœjnag twal ‘срединными туальцами’. Вахушти Багратиони (начало XVIII в.) сообща¬
ет: «Ущелье Трусо (...) принадлежит Двалети» [Вахушти, 1904, С. 138].
100
К этому следует добавить, что и жители Кударского ущелья Южной
Осетии, по нашим наблюдениям, не называют себя кударцами. Они счи¬
тают себя иронцами, однако иронцы Северной Осетии, единственным
самоназванием которых является этноним iron, не дают этого названия ни
дигорцам, ни туальцам, ни тем более южным осетинам [Миллер, 1887,
С. 109]. Дигорцы также нс распространяют этноним iron на южных осе¬
тин.
Создается впечатление, что в Центральную и Южную Осетию этно¬
ним iron попал сравнительно недавно, очевидно, в результате переселе¬
ния из Северной Осетии больших групп северных иронцев. Массовый
исход северных иронцев мог произойти только в результате серьезных
исторических катаклизмов, каковым, учитывая исторические данные,
могло быть либо татаро-монгольское нашествие на Северный Кавказ, ли¬
бо последовавшее за ним нашествие Тамерлана. Именно эти события на¬
шли отклик в сообщении грузинского историка и географа начала XVIII
в. Вахушти Багратиони: «После похода Чингис-хана Ботохакан (Батый -
Ю.Д.) разбил (осетин) и опустошил (страну их), осетины же ушли внутрь
Кавказа (...). После же опустошения Овсетии (Осетии. - Ю.Д.) и вступ¬
ления их (осетин) внутрь Кавказа, стали называться - Овсетия Черкесией,
или Кабардо6, а находящиеся в горах Кавказа по имени вступивших сюда
(осетин) - Овсстисй» [Вахушти, 1904, С. 138].
Как мы полагаем, переселившиеся во внутренние районы Кавказа осе¬
тины-овсы и являются теми иронцами, которые принесли в Южную Осетию
самоназвание iron. Следовательно, до их переселения в Центральную и
Южную Осетию у проживавших там осетин было другое самоназвание.
Какое именно? Как это видно из грузинских источников, южные осетины в
эпоху средневековья именовали себя туалами. Отсюда видно, что после от¬
меченного переселения этноним iron вытеснил самоназвание twal на всей
территории Южной Осетии за исключением глухой окраинной провинции
Urs-Twaltœ. Эта смена самоназвания осталась незамеченной для иронцев в
Северной Осегии, которые перенесли на новых насельников Южной Осетии
название предшествовавших им туальцев. Нечто подобное произошло и на
Северном Кавказе, в Балкарии, где приблизительно в эту же эпоху аланское
население, известное под самоназванием asy, сменилось тюркским, однако
соседние осетины перенесли на тюрков прежнее название asy, принявшее в
современном осетинском языке значение ‘балкарцы’.
6 Опустевшую па плоскости землю со временем заняли адыгские (кабардино-
черкесские) племена.
101
Но если этноним twal - это историческое самоназвание южных осе¬
тин, то как он соотносился с этнонимом k’wydar, который, судя по всему,
также был названием тех же средневековых южных осетин? Этот вопрос
неразрывно связан с другим вопросом, а именно: что первично при со¬
поставлении этнонима k’wydar с одноименным топонимом, а что вторич¬
но? Иными словами, восходит ли топоним к этнониму или наоборот? Де¬
ло в том, что осетинский язык знает оба варианта развития. Так, с одной
стороны, упомянутый этноним asy ‘асы’ стал названием ущелья - Asy
‘область проживания асов’, ‘Балкария’. С другой стороны, название реки
и ущелья Cysan в Южной Осетии превратилось в название этнографиче¬
ской группы осетин, чисанцев, проживающих в этом ущелье7.
Мы полагаем, что топоним K’wydar первичен, а этноним k’wydar
является его дериватом. Следовательно, можно высказать догадку, что в
аланское время южные осетины были известны северным осетинам и как
туальцы (по самоназванию twal), и как кударцы, т.е. «жители области Ку¬
дар». Второе из них было иноназванием, возникшим исключительно в
североосетинской среде.
Аргументов, свидетельствующих о первичности топонима K’wydar
и вторичности соответствующего этнонима, вполне достаточно. Наиболее
существенными среди них являются следующие.
Топоним K’wydar в форме K’udaro неоднократно упоминается у Ва-
хуштия Багратиони, причем является названием Кударского ущелья Юж¬
ной Осетии [Вахушти, 1904, С. 82, 146, 147, 216, 217, 218; Вахушти,
1976, С. 101, 276]. В то же время этноним «кударец» у Вахушти ни разу
не встречается. Более того, жителей Кударского ущелья Вахушти считает
туальцами: «жители Большой Лиахвы, Малой Лиахвы, Кснис-хеви (Чи-
санского ущелья. - Ю.Д.) и Кударо тоже суть двальцы» [Вахушти, 1904,
С. 147]. Далее, в топонимии Осетии имеется значительное количество
топонимов, исходящих на -аг (см. ниже), тогда как нет ни одного ориги¬
нального осетинского этнонима с таким же окончанием.
Таким образом, средневековая Южная Осетия (или какая-то ее
часть) носила название K’wydar, а населявшие ее осетины у соседних гру¬
зин и северных осетин были известны как туальцы (осет. twal, груз.
dvalni). Но северные осетины пользовались еще одним названием -
k’wydar, восходящим к соответствующему географическому названию.
Грузины, знавшие о существовании области K’wydar от южных осетин,
7 [Абаев, 1949, С. 495; см. также: Калоев, 1971, С. 63]. К дачанам «Армянской
географии» (согласно другому чтению это рачаны) чисанцы не имеют отношения, во¬
преки Б. А. Алборову [Алборов, 1930, С. 258].
102
употребляли этот термин в югоосетинском его значении - ‘область на
северо-западе Южной Осетии’. Таким образом, сужение первоначальной
семантики рассматриваемого топонима произошло задолго до XVIII в., а
точнее, как увидим ниже, задолго до эпохи средневековья.
2. Топоним K’wydar и «этноним» Kowdëtk
В «Армянской географии» VII в. н.э. («Ашхарацуйц») сохранилось
следующее описание этнического состава населения северных и южных
склонов Центрального Кавказа: «Народы в Сарматии распределены сле¬
дующим образом, начиная с запада и направляясь к востоку: во-первых,
племена Аланов, Аштигор, на юге вместе с ними живут хебуры, кудеты
(Kowdëtk), а также аргвелы, маргвелы и скюмии, т.е. такуйры. За дигора¬
ми в области Ард оз Кавказских гор живут аланы (...). В тех же горах, по¬
сле народа Ардоз, проживают племена Рачан (вариант чтения: Дачан),
(Пиндж), Двалов, (Хонов), Цхумов, Овсуров, Цанаров (...)» [АИА, I,
С. 17; Габриелян, 1984, С. 14-15].
Г. Кокиев был первым, кто сопоставил кудетов «Армянской геогра¬
фии» с осетинами-кударцами [Кокиев, 1926, С. 23, 24]. Если бы данное
сопоставление оказалось верным, то мы имели бы надежные основания
для локализации средневековых кударцев в Кударском ущелье Южной
Осетии. Следует поэтому хотя бы коротко остановиться на различных
опытах толкования интересующего нас пассажа.
В. Ф. Миллер был одним из первых, кто подробно остановился на
разборе существовавших в его время переводов «Армянской географии»
и предложил отождествление большей части встречающихся в ней этно¬
нимов с названиями современных кавказских народов [Миллер, 1887,
С. 104-116]. Многие из предложенных им сопоставлений сохраняют силу
и в наше время, однако вопроса о кудетах он не коснулся.
Реконструкции первоначального армянского текста посвящена ра¬
бота С. Т. Еремяна [Еремян, 1970, С. 400-409], на которой основан при¬
веденный выше перевод, выполненный Р. А. Габриелян. На этой же ре¬
конструкции в конечном итоге основан и новый комментированный пе¬
ревод А. Алеманя [Алемань, 2003, С. 367-371]8, а также ряд исследова¬
ний последних лет [Кузнецов, 1992, С. 182 и сл.; Блиев, Бзаров, 2000, С.
94]. Эти и некоторые другие авторы исходят из отождествления «этнони¬
8 «А в Сарматии находятся, начиная с востока на запад, прежде всего, народ ала¬
нов аш-дигор, а затем на юге их соседи хебуры, кудеты, аргвелы - которые маргвелы - и
сквины - (которые) такуйры» [Алемань, 2003, С. 369].
103
ма» kowdëtk с областью K’wydar, помещая ее между рачинцами-
«рачанами» и туальцами-«дуалами», т.е. там, где находится современное
Кударское ущелье [Еремян, 1970, С. 406; АИА, I, С. 47; Hewsen, 1992, Р.
115; КУЗНЕЦОВ, 1992, С. 182; Алемань, 2003, С. 370].
Этого отождествления придерживается и Ю. С. Гаглойти, посвя¬
тивший специальное исследование сведениям «Ашхарацуйца» об аланах
и осетинах [Гаглойти, 1966]. В его исследовании аргвелы, или маргвелы,
сопоставлены с западногрузинской областью Argveti, или Margveti, а та-
куйры - с грузинской областью «Такуери» [Гаглойти, 1966, С. 191-192;
АИА, I, С. 47]. Что касается хебуров, то они сопоставлены с грузинским
племенем рачинцев-гебцев, иначе называемых «глола-хебурами»
[Гаглойти, 1966, С. 192]9
«Локализация хебуров, аргвелов и такуйров к югу от дигоров свиде¬
тельствует о том, что кутетов (вар. кудеты), упоминаемых Географией
вместе с ними, также следует искать на южных склонах хребта. Доказа¬
тельством этого служит, в частности, и упоминание Географией в числе
24 областей Иберии и области Кудит, близость которой к упомянутым
ранее кутетам-кудетам не может не броситься в глаза» [Гаглойти, 1966,
С. 192].
К сожалению, состояние армянского памятника не дает оснований
для окончательных выводов. Приемлемые с палеографической точки зре¬
ния правки позволяют по-разному читать и интерпретировать имеющую¬
ся в этом памятнике ономастику (ср. такие варианты чтения, как дачаны -
рачаны). В связи с этим обращает на себя внимание недавнее исследова¬
ние К. Цукермана, содержащее новый комментированный перевод рас¬
сматриваемого отрывка из «Армянской географии». В нем радикально
пересмотрена локализация и отождествление упомянутых выше племен.
В частности, хебуры отождествлены с брухами и помещены на северо-
западном Кавказе, кутеты отождествлены с готами и помещены рядом с
хебурами-брухами и т.д. [Zuckerman, 2003, Р. 144-152]. Я не берусь су¬
дить о справедливости этих отождествлений, однако нельзя не обратить
внимание на тот факт, что французский исследователь старательно обо¬
шел вниманием сопоставление кудетов с кударцами10.
9 Крайне сомнительно отождествление хебуров с одним из дагестанских племен,
жившим в бассейне верхнего течения реки Койсу, принятое Р. А. Габриелян [АИА, I,
С. 47].
10 Настоящая статья была уже в производстве, когда появилась работа Ю. С.
Гаглойти, содержащая критику концепции К. Цукермана (Гаглойти Ю.С. Аланофобия -
мифы и реальность // газета «Пульс Осетии», № 23 за июнь 2006, С. 3).
104
Таким образом, об отождествлении «этнонима» kowdêtk с топони¬
мом K’wydar можно говорить с определенной долей сомнения. В случае
если оно окажется верным, то это будет означать, во-первых, что в VII в.
н.э., судя по топонимическому окружению, область Кудар находилась
там же, где она известна и в наше время, а именно - на северо-западе
Южной Осетии. Следовательно, в значении ‘Южная Осетия’ этот топо¬
ним употреблялся до эпохи средневековья. Во-вторых, мы можем сделать
первый шаг к его этимологии, ибо форма kowd-êt-k содержит показатель
множественного числа -к в армянском языке и топоформант -et(i) грузин¬
ского происхождения. Какой из всего этого следует вывод?
К. Цукерман прав, допуская, что одним из информаторов автора
«Армянской географии» по населению Кавказа мог быть грузин
[Zuckerman, 2003, Р. 147]. Об этом, помимо формы *K’udeti, свидетель¬
ствует и форма Dual-k, соответствующая грузинской dvali, а не осетин¬
ской twal. Об этом же говорит реконструированная С. Т. Еремяном форма
*Awsur-k, восходящая к древнегрузинскому названию осетин ovs-i, ос¬
ложненному грузинским же суффиксом -ur-i.
То, что топонимия Осетии, представленная в «Армянской геогра¬
фии», прошла через грузинское посредство, было ясно и проф. Б. А. Ал¬
борову [1930, С. 258]. Сказанное, в свою очередь, означает, что перед на¬
ми не этноним, а топоним *K’ud-et-i, который переводится с грузинского
языка как ‘Страна куд-ов’. Стало быть, и средневековый осетинский ис¬
точник грузинского ^ICud-et-i мог означать что-то в этом же роде. Следо¬
вательно, анализируемый осетинский топоним следует делить на K’wyd¬
ar, где первая часть является этнонимом, а вторая часть - каким-то фор¬
мантом.
Поддерживает ли этимологический анализ осетинского топонима
такую интерпретацию?
3. Обзор существующих этимологий топонима K’wydar
Первая этимология интересующего нас топонима принадлежит на¬
родным сказителям. И хотя она не представляет научной ценности, мы
приводим ее в связи с тем, что народная этимология, во-первых, пытается
объяснить происхождение топонима K’wydar, а не связанного с ним этно¬
нима, что лишний раз свидетельствует в пользу первичности топонима.
Во-вторых, эта же этимология говорит о том, что в сознании носителей
осетинского языка рассматриваемый топоним уже давно был морфологи¬
чески неразложимым, и его требовалось «объяснить». Следовательно,
перед нами один из древнейших топонимов на территории Южной Осе¬
105
тии, морфологическая структура которого становится ясной только после
применения этимологического анализа.
Один из вариантов народной этимологии топонима K’wydar был за¬
писан в 1883 г. В. Ф. Миллером в Южной Осетии. Он гласит: «Тамар дэ-
допали (царица Тамара - Ю.Д} была бездетной царицей. Она жила на
горе Бурсабдзели11. С этой горы она отправилась в Имеретию11 12 и сказала
своей служанке: «Никому не отдавай ключей». Когда Тамара уехала, ее
служанка не устояла, отворила двери ключами и оттуда (из комнаты) вы¬
летела утренняя звезда и села на небо. После этого небо заволокло и на¬
чал валить сильный снег. Увидев это, Тамара вернулась назад и когда
достигла Они13, то снег перевалил ее коню выше лопаток. Поэтому и на¬
зывается город Они (Ужни)14. Оттуда поехала она к Кудару (Къуыдар) и
там ее конь умер. Поэтому это место и зовется Кудар (...)» [Миллер,
1887, С. 174-175]15.
В. Ф. Миллер неверно понял суть заложенной в последнем пассаже
«этимологии», и дал к топониму K’wydar следующее примечание:
«K’wydar значит обрубок, колода и применяется иронически к покойни¬
ку» [Миллер, 1887, С. 178]. Действительно, слово k'wydyr, а не k’wydar, в
осетинском языке означает ‘обрубок, чурбан’ и употребляется иногда в
значении ‘покойник’. Но сказитель имел в виду не это, а другое, - гру¬
зинское слово mk’vdari ‘мертвый’. На это верно указал проф. И. В. Мег-
релидзе, который резонно отклонил данную «этимологию» как несостоя¬
тельную [Мегрелидзе, 1960, С. 111]. Действительно, если бы топоним
K’wydar восходил к грузинскому слову mk’vdari, то интересующее нас
ущелье в грузинском языке носило бы название *Mk’vdaro, а не ICudaro.
Совершенно очевидно, что последняя форма восходит к осетинской
K’wydar, а точнее - к староосетинской *Kudar (см. ниже).
В Кударском ущелье нам приходилось слышать другую легенду16,
согласно которой в стародавние времена грузинские князья учинили в
Кударском ущелье кровавую бойню, после чего осетины назвали эту ме¬
стность Kwyd ran, т.е. ‘Место плача’, а уже из этого сочетания со време¬
11 Гора в Южной Осетии, известная и под другими названиями: Burxox, Xurbadœny
хох.
12 Провинция в Западной Грузии.
13 Название города в Западной Грузии, на пути из Южной Осетии в Имеретию.
н Народно-этимологическое сближение грузинского ойконима с осетинским сло¬
вом ween ‘лопаточная кость’.
15 Варианты этой легенды были записаны в начале прошлого века [ИТ, С. 30-32,
32-34].
16 Информант ÆnôopTbi Виктор.
106
нем произошел топоним K’wydar. Несостоятельность и данной версии
народной этимологии не вызывает сомнений.
Если обратиться теперь к научным этимологиям, то выяснится, что
в своем большинстве они фактически являются сопоставлениями, а не
этимологиями в научном смысле этого слова. Первый опыт подобного
сопоставления, как было отмечено выше, принадлежит Г. Кокиеву. Дру¬
гое сопоставление было предложено проф. Б А. Алборовым.
Разрабатывая гипотезу о малоазиатском происхождении нартовско¬
го эпоса осетин, Б. А. Алборов пришел к выводу, что и в этногенезе осе¬
тин малоазиатские племена приняли активное участие. Этот вывод был
сделан на основе целого ряда весьма сомнительных, а порою явно оши¬
бочных этимологий, о которых в осетиноведении сейчас мало кто вспо¬
минает. В числе других этимологий находим и сопоставление топонима
K’wydar с ассирийско-ванским топонимом Kidari [Алборов, 1930, С. 281].
Данное сопоставление не может быть принято по соображениям как ис¬
торического, так и фонетического характера.
Следующая по времени этимология принадлежит А. Т. Агнаеву, ко¬
торый сопоставил топоним K’wydar с памирским (бартангским) топони¬
мом Kudar - название реки и ущелья [Агнаев, 1959, с. 88]. Данное сопос¬
тавление без ссылки на А. Т. Агнаева повторил В. Хугаев, который пред¬
ложил еще и членение на K’wy + dar, видя в первой части персидское kuh
‘гора’, а во второй - персидское dar ‘дверь’ [Хугаев, 1966, С. 72].
Связь топонима K’wydar с персидским kuh + dar следует отклонить
по целому ряду причин. Во-первых, как уже было отмечено, сопоставле¬
ние анализируемого топонима с древнегрузипским *K’ud-et-i ясно пока¬
зывает, что в топониме K’wydar следует выделить корень K’wyd- и суф¬
фикс -аг. Деление на K’wy-dar неприемлемо. Во-вторых, в языке южных
осетин не отмечено никакого персидского влияния. В-третьих, начальная
абруптивная фонема остается необъясненной. В-четвертых, исходное
значение топонима K’wydar, как мы видели выше, было шире и не сво¬
дится к одному ущелью, следовательно, значение типа «ворота гор» мало
подходит для его объяснения.
По тем же причинам следует отклонить связь с памирским топони¬
мом Kudar'1, который содержит персидское слово dar ‘ущелье’, a ne dar
‘дверь, ворота’. Показательно, что А. Т. Агнаев отказался от этого сопос¬
тавления, предложив взамен другое, на мой взгляд, еще более неудачное.
В своей новой этимологии А-. Т. Агнаев исходит из той посылки,
что существует этноним, но нет топонима K’wydar, поэтому его этимо- *
17 Ср. еще название орошорского кишлака Gudara [ДОДЫХУДОЕВ, 1975, С. 10].
107
логия должна быть ориентирована на поиск созвучного этнонима
[Агнаев, 1992, II, С. 4]. Эта посылка свидетельствует о незнании не
только грузинского (см. выше), но и осетинского материала, однознач¬
но указывающего на первичность топонима K’wydar и вторичность со¬
ответствующего этнонима. Но дело даже не в этом. За тридцать лет до
появления данной этимологии этот же автор, как мы видели выше, уже
обращался к этимологии интересующего нас названия. Но тогда он
этимологизировал именно топоним, а не этноним k’wydar. В чем же
заключается причина столь радикальных изменений в отношении уче¬
ного к изучаемому названию?
Оказывается, все очень просто. Согласно новой этимологии
А. Т. Агнаева, рассматриваемое название связано со скифским этнони¬
мом, который упоминается в этногонической легенде скифов, записанной
Геродотом. Это этноним катиар, который, по мнению А. Т. Агнаева, со¬
стоит из иранской основы kata- ‘землянка’, инфикса -i- и основы осетин¬
ского глагола ar-уп ‘находить’ [Агнаев, 1992,1, С. З]18.
Данная этимология вызывает слишком много вопросов. Начнем с
того, что скифское катиар, как установлено несколькими поколениями
иранистов (Кристенсен, Дюмезиль, Раевский и др.), не является этнони¬
мом - это скифское наименование социальной группы рядовых общинни¬
ков. Во-вторых, А. Т. Агнаев отталкивается от греческой передачи (в
транслитерации на кириллицу) скифского слова, исконное звучание кото¬
рого нам не известно. Однако, учитывая закономерности в передаче
скифских слов средствами греческого письма, Ж. Дюмезиль предложил
восстановить его скифскую форму либо в виде *hu-cahra- ‘имеющий хо¬
рошие пастбища’, либо в виде *gau-cahr-ya- ‘имеющий пастбища для
крупного рогатого скота’ [Дюмезиль, 1990, С. 148-149]. Последняя ре¬
конструкция принята А. Кристолем [Christol, 1989, Р. 8; ср.: Раевский,
1977, С. 69-70] и представляется нам вполне убедительной. Так вот, ни
один из этих этимонов не мог привести к осетинскому k’wydar.
Но если даже греческую транскрипцию скифского слова признать
абсолютно адекватной его скифскому произношению, то и в этом случае
из формы катиар трудно получить осетинскую форму k’wydar. Иранское
kata- в осетинском языке закономерно отложилось в виде kcet ‘конюшня’
[Абаев, 1958, С. 590], и нет никаких оснований полагать, что эта же осно¬
ва могла дать еще и незакономерную форму k’wyd.
18 Соединительная гласная -и- (при членении кат-и-ар) может быть интерфиксом,
но не инфиксом.
108
Существуют и другие опыты этимологического анализа рассматри¬
ваемого топонима. Так, Т. А. Гуриев высказал предположение о наличии
в нем показателя множественности -аг, наличного в северокавказских
языках, и оставившего след также и в этнониме dygur ‘дигорцы’ [Гуриев,
1963, С. 91]. В кавказских языках действительно представлен суффикс
множественного числа -аг, ср. абхаз., лезгин., табасар. -аг, чечен, -(h)ar,
бацбийс., арчин. -or, сван, -аг и т.д. [Чирикба, 1985, С. 95-96]. Более того,
в топонимии Грузии отмечен топоформант -аг (с вариантом -al)
[Бедошвили, 1972, С. 123], который, однако, по происхождению вряд ли
связан с этим суффиксом. Кавказский суффикс -аг вполне мог оставить
след и в топонимии Осетии и, в частности, весьма уместен в составе ана¬
лизируемого топонима. Но для того, чтобы во второй части топонима
K’wydar признать именно этот суффикс, необходимо, чтобы и для корня
K’wyd- было найдено удовлетворительное объяснение на кавказской поч¬
ве. К сожалению, Т. А. Гуриев оставил рассматриваемый корень без эти¬
мологии. Оставил он без внимания и многочисленные осетинские топо¬
нимы, содержащие суффикс -аг, корни которых имеют прозрачную осе¬
тинскую или иранскую этимологию (см. ниже). А это свидетельствует
против инонационального происхождения суффикса -аг.
Сравнительно недавно появилась статья Н. Г. Джусойты, в которой
в числе прочего затронут и вопрос о происхождении рассматриваемого
топонима. Н. Г. Джусойты, как и Т. А. Гуриев, выделяет в нем компонент
-аг, который, как и Т. А. Гуриев, но без ссылки на него, сопоставляет с
окончанием -иг в этнониме dygur. Однако выделенное -аг / -иг Н. Г. Джу¬
сойты, в отличие от Т. А. Гуриева, возводит к этнониму «арий», который,
в свою очередь, возводит к иранскому прототипу *vara- (вара)
[Джусойты, 1995].
Этимология Н. Г. Джусойты идет вразрез с данными исторической
фонетики осетинского языка и не учитывает принятой в науке этимоло¬
гии этнонима «арий». Во всех известных на сегодняшний день иранских и
индоарийских языках этноним «арий» встречается либо в форме arya-,
àrya-, либо отражает ее рефлексы [Bartholomae, 1961,198; Абаев, 19951,
С. 671-676; Бенвенист, 1995, С. 77 и сл., 236, 237, 240-243; ДЮМЕЗИЛЬ,
1986, С. 173-192; Расторгуева, Эдельман, 2000, С. 222-224]. Нет ни од¬
ного индоиранского языка, в котором бы интересующий нас этноним
встречался в форме *аг, т.е. без элемента y(i). Это очень важное обстоя¬
тельство, ибо древнеиранское сочетание *ry (ri) в осетинском языке регу¬
лярно отражается в виде 1(1). Таким образом, если оставаться в рамках
исторической фонетики осетинского языка, то осетинское сочетание -аг
никак не может восходить к иранскому *агуа- ‘ариец’.
109
Правда, в некоторых скифо-сарматских наречиях сочетание *гу
имело и другие варианты развития. Академик Я. Харматта установил, что
в различных наречиях скифского и сарматского языков иранская основа
*arya-, помимо рефлекса al-, дала еще и рефлексы ar-y-, ir-, il- [Harmatta,
1970, P. 77-82]. Но и эти формы не могли привести к осетинскому аг.
Что касается этимологии арийской основы *arya-, то ее уверенно
возводят к индоевропейской *аг(у)о- [Гамкрелидзе, Иванов, 1984, II,
с. 755; Расторгуева, Эдельман, 2000, С. 222], а к иранской *vâra- она,
разумеется, не имеет никакого отношения.
Наконец, в 2000 г. появилось исследование П. Козаева, в котором
этноним k’wydar выводится из названия гуннов-кидаритов [КОЗАЕВ, 2000,
С. 130-131]. При этом автора совершенно не интересуют ни историче¬
ский, ни лингвистический аспект данного сопоставления. Я уже не гово¬
рю о том, что этимология, ориентированная на этноним k’wydar, заведомо
ошибочна.
В 1990 г. в статье, опубликованной в осетинском журнале «Фи-
диуаег», мы предложили свою этимологию топонима K’wydar
[Дзиццойты, 1990]. С тех пор в различных публикациях на русском и
осетинском языках мы не раз возвращались к нашей этимологии, разви¬
вая отдельные ее положения (см. библиографию). Наша этимология на¬
шла отражение в ряде работ по осетиноведению [Блиев, Бзаров, 2000,
С. 67, 94, 166; Чочиев, 2000, С. 98]. Кроме того, в докладе, прочитанном
22 ноября 2002 г. на международной конференции по алановедению (Ар¬
рас, Франция), мы вынесли основные положения этой этимологии на суд
французских коллег и нашли сочувственный отзыв в выступлениях про¬
фессоров Ф. Корнильо и Ж.-Н. Корвизье. Настоящая публикация является
первым опытом развернутого и цельного изложения предложенной нами
этимологии.
4. Суффикс -аг в осетинском языке
Как видно из сопоставления топонима K’wydar с «этнонимом»
kowdëtk, первый из них допускает членение на K’wyd-ar, где компонент
-аг - это суффикс. В современном осетинском языке нет такого суффикса,
однако, как показывает анализ, он широко представлен как в ономастиче¬
ской, так и апеллятивной лексике осетинского языка. Рассмотрим сначала
данные топонимии.
Суффикс -аг, помимо топонима K’wydar, встречается в составе
целого ряда других топонимов. Сюда относятся (в Северной Осетии):
110
Æmg-ar, K’as-ar-a'9 - название ущелья, Dzim-ar-a - название селе¬
ния , Xupp-ar-a - название пастбища, Dzam-ar-as [Цагаева, 1975,
С. 61], Madz-ar, Malx-arœ-jy qœd, Mœc’-ar-aw-dzyn, Kol-ar, Gœt-ar,
Mœlg-ar, Sul-ar-tœ, Tatx-ar-a, Qap-ar-a2ï. Сюда относятся и следую¬
щие названия населенных пунктов в Южной Осетии: Biq-ar* 20 21 22, С’et¬
ar23 и, возможно, С’ип-аг. Ср. также название теснины Хъас-ар-а у
истоков реки Терек и ороним Qud-ar-ty хох ‘гора Кудар’ в Ку деком
ущелье Южной Осетии (ныне административно входит в состав Ду-
шетского района Грузии).
Правомерность вычленения компонента -аг в перечисленных топо¬
нимах подтверждается наличием в топонимии и антропонимии Осетии
параллелей к их корням. Так, топоним K’as-ar-a по происхождению неот¬
делим от топонима K’as-a-gom в Северной Осетии [Цагаева, 1975,
С. 116], буквально означающего ‘ущелье Къас(а)’.
Топоним Dzatn-ar-as связан, с одной стороны, с топонимами Dzam-a,
Dzam-a-gom ‘ущелье Дзам(а)’, Dzam-ur-a, а с другой - с топонимом
Dzam-as в Южной Осетии [Беджызаты, 1958, С. 347]. Особенно показа¬
телен последний из них, содержащий тот же непродуктивный суффикс
-as, который мы находим не только в топониме Dzamaras, но еще и в то¬
пониме C'imas. Вся разница между топонимами Dzam-ar-as и Dzam-as
заключается в наличии в первом из них интересующего нас форманта -аг.
Топоним Æmg-ar неотделим от топонима Æmg-on, встречающегося
в эпической географии осетинского нартовского эпоса [НГЭ, С. 258].
” К топоформанту -аг нередко присоединяется еще и суффикс -а, который выде¬
лял В. Ф. Миллер, между прочим, в слове k'asara ‘таможня’ [Миллер, 1882, С. 114],
восходящем к топониму K'asara.
20 Связь топонима Dzimara с арабским словом dzumar ‘верхушка, корона, сердце-
вина’ [Лавров, 1980, С. 212] более чем сомнительна. В форме Gimara этот ойконим
зафиксирован в Казбекском районе Грузии и помещен среди грузинских топонимов,
исходящих на -ага [Топонимика, 1980, С. 51]. Однако исторически данная часть нынеш¬
него Казбекского района является восточной оконечностью Центральной Осетии, где
проживают исключительно осетины, и ойконим Gimara является названием осетинско¬
го, а не мохевского (вопреки авторам «Топонимики») населенного пункта. Форма Gi¬
mara к тому же отражает староосетинское произношение, бывшее в употреблении
вплоть до конца XIX в.
21 Имеет ли к этому отношение топоним Qap-ar-i, отмеченный в Эрцо-Тианетском
регионе Грузии (Кахетия) [БЕДОШВИЛИ, 1972, С. 123]?
22 В [Топонимика, 1980, С. 167] этот топоним приведен в числе грузинских (!)
ойконимов, исходящих на -qar.
23 В искаженной форме Cetari данный топоним зафиксирован в числе грузинских
(!) ойконимов, исходящих на -tar [Топонимика, 1980, С. 161].
111
Компонент -on в последнем из них - это хорошо известный осетинский
суффикс.
По отделении форманта -аг в ойкониме С'ипаг получаем корень
С’un-, который трудно отделить от следующих осетинских топонимов:
С’on, C’on-yx-sa, C’on-guz, Us-c'on-tœ, C’un-yx-a.
Название покосного участка Madz-ar в Северной Осетии трудно от¬
делить с одной стороны от фамильного имени Madzatœ «Мадзаевы», а с
другой - от топонимов Madzaty zœxxytœ ‘земли Мадзаевых’ и Madz-a-skœ.
Последний из этих топонимов содержит распространенный в топонимии
Северной Осетии непродуктивный топоформант -sk- [Цагаева, 1975,
С. 157, 158, 347].
В первой части топонима Mœc’-ar-aw-dzyn А. Д. Цагаева справедли¬
во видит осетинское слово пиес’ ‘лыко’ [Цагаева, 1975, С. 91, 158]. Этот
пример особенно показателен, так как формант -аг оказался в окружении,
с одной стороны, осетинской основы (mæc’), а с другой - двух продук¬
тивных осетинских формантов (-aw-dzyn).
В первой части топонима Tatx-ar-a А. Д. Цагаева справедливо видит
осетинское (дигорское) tatxa ‘грядка’ [Цагаева, 1975, С. 96]. Это же сло¬
во в топонимии Дигории встречается и с другими формантами: Tatxa-tœ,
Tatxa-wat [Цагаева, 1975, С. 358].
Наконец, компонент Qud-ar-tœ в орониме Qudarty хох, несомненно,
является производным от топонима Qud - название ущелья, в котором и
находится названный ороним24.
Как видим, непродуктивный суффикс -аг сочетается и с живыми
осетинскими словами (mæc’, tatxa) и с корнями, происхождение которых
неясно (Æmg-, К’as-, Madz-, Dzam-, Qud, C’un-). Первая группа примеров
может свидетельствовать об осетинском происхождении суффикса -аг.
Этому выводу не противоречит и вторая группа примеров, в которой не¬
ясные по происхождению корни находят точные параллели среди созвуч¬
ных топонимов Осетии. При этом важно подчеркнуть, что в ряде случаев
24 Такой же характер отношений существует между оронимом Lesari - названием
горы в Мтиулетии [Хорнаули, 1983, С. 116], соседящей с Южной Осетией на востоке, и
оронимом Res - названием горы на границе между Северной и Южной Осетией.
Учитывая солидный осетинский пласт в топонимии Мтиулетии [Дзиццойты, 1998|, С.
119-128], можно высказать догадку об осетинском происхождении оронима Lesari.
Осетинский язык не терпит встречи двух «г» в одном слове и обычно подвергает первую
из них диссимилятивному изменению в «1» (см. ниже). Таким образом, старая форма
грузинского оронима могла быть * Resari, которую следует делить на Res-ar-i, где
компонент Res-, как было отмечено, связан с осетинским оронимом Res, а -аг - это
занимающий нас суффикс.
112
неясный по происхождению корень сочетается либо с живым осетинским
словом (K’as-a-gom), либо с осетинским суффиксом (Æmg-on, Madza-tœ).
С другой стороны, суффикс -аг иногда сочетается с другими про¬
дуктивными (-ar-tœ, -ar-aw-dzyn, -arœ-jÿ) или непродуктивными (-аг-а,
-ar-as) аффиксами осетинского языка, что также не противоречит догадке
об исконно осетинском характере суффикса -аг.
Особый интерес представляют для нас топонимы с компонентом
-аг, корни которых созвучны с осетинскими антропонимами. Выше мы
уже привели одно из таких соответствий: топоним Madzar созвучен не
только с топонимом Madzaskœ, но и с фамильным именем Madzatœ, а
также с отфамильным топонимом Madzaty zœxxytœ ‘земли Мадзаевых’.
Этот факт однозначно свидетельствует в пользу того, что и в топониме
Madzar скрывается основа фамильного имени Madzatœ.
С другой стороны, топоним Dzim-ar-a можно сопоставить и с ойко-
нимом Dzim-i и оронимом Dzim-i-gom ‘ущелье Джим(и)’ в Северной Осе¬
тии, а также с фамильным именем Dzim-i-tœ «Джимиевы».
Точно так же топонимы Kol-ar и Mælg-ar (из *Mcerg-ar)2S можно со¬
поставить с фамильными именами Kol-o-tœ26 и Mœrg-i-tœ, а топоним
Gœt-ar - с антропонимом Gœt-œg.
Не означает ли сказанное, что топонимы Madzar, Dzimara, Kolar и
т.п. были родовыми поселениями соответственно Мадзаевых, Джимие-
вых, Колоевых, Маргиевых и Гатаевых, и буквально означали что-то вро¬
де «Мадзаево», «Джимисво», «Колоево», «Маргиево», «Гатасво»? Иными
словами, не придавал ли суффикс -аг топонимам, в которых он встречал¬
ся, значение принадлежности того или иного географического объекта
(луга, покосного или земельного участка, населенного пункта и пр.) субъ¬
екту (фамилии или отдельному человеку), имя которого выступает в ка¬
честве производящей основы данного топонима?
После того, как настоящий вывод был сформулирован в одной из
наших публикаций [Дзиццойты, 1997, С. 125-126], известный осетинский
филолог-топонимист 3. Д. Цховребова любезно поделилась с нами ре¬
зультатами своих исследований в области топонимии Южной Осетии.
Речь идет о названии селения Sælbiar в Ленингорском районе Южной
Осетии27, в котором, как она полагает, в прошлом проживали представи-
25 О закономерной для осетинского языка диссимиляции «г - г» > «1 - г» см.
[Абаев, 1965, С. 36].
26 Ср. также ойконим Kolot в Южной Осетии.
27 В официальных источниках данный ойконим встречается в грузинизированной
форме Salbieri [Топонимика, 1980, С. 169; см. об этом: Цховребова, 2003, С. 43].
8 Заказ № 2665
ИЗ
тели фамилии Sœlbitœ «Салбиевы». В настоящее время Салбиевы уже не
проживают в Южной Осетии: очень давно они выселились в Северную
Осетию. Но в селении Дзалиси, что в Душетском районе Грузии, соседст¬
вующем с Ленингорским районом Южной Осетии, встречается осетин¬
ская фамилия Salbisvili (т.е. те же Sœlbitœ «Салбиевы»), которые, как пра¬
вильно отмечает 3. Д. ЦховребОва, являются частью Салбиевых, высе¬
лившихся из Салбиара. Следовательно, Sœlbiar - это «Салбиево», «(место
жительства / поселение) Салбиевых»28.
Обратимся теперь к следам суффикса -аг в других разрядах осетин¬
ской ономастики.
Как отметила 3. Г. Исаева, суффикс -аг налицо и в осетинской ан¬
тропонимии [Исаева, 1986, С. 52]. Правда, часть антропонимов, в кото¬
рых 3. Г. Исаева усматривает данный суффикс, на самом деле являются
заимствованиями из других языков. Наиболее интересным в ее материале,
на наш взгляд, является дигорское имя Dzular. По отделении суффикса
-аг, мы приходим к корню Dztd-, который, на наш взгляд, следует усмат¬
ривать и в дигорском женском имени Dzul-e, восходящем к дигорскому
слову i-dzul-un ‘радоваться, быть веселым’.
К приведенному у 3. Г. Исаевой материалу следует добавить еще
один весьма показательный пример. Согласно одному преданию, предок
рода Muz-a-tœ в Южной Осетии носил имя Muz-ar [ИАА, III, С. 237-239].
Кроме того, известное в Осетии фамильное имя Ægwyz-a-tœ в Се¬
верной Осетии встречается и в форме Ægwyz-ar-tœ. Далее, наряду с очень
редким женским именем Gwyb-ar и фамильным именем Gub-ar-tœ в осе¬
тинской антропонимии известно и фамильное имя Gwyb-e-tœ и мужское
имя Gwyb-e.
Дополнительный материал можно извлечь из сопоставления осетинских
фамильных имен, собранных в работе 3. Д. Гаглоевой. Ср.: Bit-e-tœ H Bit-ar-tœ,
Dud-aj-tœ H Dud-i-a-tœ H Dud-ar-a-tœ, Sug-a-tœ // Sug-ar-tœ, Tum-an-tœ H Tum-
ar-a-tœ, Fatdz-a-tœll Fatdz-ar-tœ [Гаглоева, 1990, C. 11,16,29,31,32].
Весьма интересна также осетинская (дигорская) поговорка: Sagœs
Sagœsarœmœ kindzi œrcudœj ‘Грусть за Печальника замуж вышла’. Здесь
имя персонифицированной «Печали», Sagœs-ar-œ, образовано от имени
его «супруги», персонифицированной «Грусти» - Sagces, нарицательно
означающего ‘дума, беспокойство’, с помощью интересующего нас суф¬
фикса -аг (дигорский вариант которого - -arœ).
28 Свидетельством того, что Sœlbitœ действительно выселились из сел. Салбиар
(Чисанское ущелье), является и то, что их ближайшие родичи (жрвадаелтаг), Cetojtœ и
Rubajtœ, и ныне проживают в Чисанском и Кудском ущельях Южной Осетии.
114
Нельзя обойти молчанием и теоним Budzumar - имя сына покрови¬
теля домашнего скота Фалвары [ХИФ, 1940, С. 170; НАС, II, С. 449; Ф,
1994, № 1, С. 95], вариант: Dzudzumar [Къубалты, 1978, С. 174; НАС, II,
С. 56]. Это же имя имеет и другие варианты, позволяющие вычленить в
первых двух вариантах суффикс -ar. Gudzuna [МАЛИТЫ, 1973, С. 82;
ПНТО, 1992, С. 104, 105], Buzuna [ПНТО, 1992, С. 61]29.
Приведенный антропонимический материал ценен в том отноше¬
нии, что он свидетельствует против значения множественности у суф¬
фикса -аг. В самом деле, сопоставление имени Muzar с фамильным име¬
нем Muzatœ, где первое является названием одного человека, а второе,
напротив, - коллектива, ясно показывает, что интересующий нас суффикс
не имеет ничего общего с множественным числом. Об этом же говорят
имена Gwybar, Dzular и др.
Обратимся теперь к апеллятивной лексике осетинского языка. В
свое время В. Ф. Миллер усматривал суффикс -аг в таких осетинских
словах, как xœdzar, cagar, xussar, xœlar, xalsar, fidar, xabar [МИЛЛЕР,
1882, C. 111-112]. Впоследствии выяснилось, что слова xœlar и xabar
являются заимствованиями, а слова cagar, xussar, xalsar и fidar имеют
совершенно иную морфологическую структуру. И только в слове
xœdzar ‘дом’, на наш взгляд, можно, вслед за В. Ф. Миллером, усмат¬
ривать суффикс -аг.
В. И. Абаев приводит несколько этимологий слова xœdzar, ни одну
из которых не считает надежной [Абаев, 1989, С. 160-161]. В то же время
осетинский ученый пишет: «Соблазнительно видеть в первой части от¬
звук хорошо известного иранского kata- ‘дом’» [Абаев, 1989, С. 160]. Но
иранское *kata- в осетинском могло отразиться только как *kœd.
Для того чтобы иранская *t в осетинском отразилась в виде звонкой
свистящей аффрикаты, необходимо, чтобы за нею следовала фонема *y(i),
ср. осет. yssœdz ‘двадцать’ из иранского *vinsati- [Абаев, 1989, С. 277].
Наличие этой же фонемы объяснило бы и переход *к- в х-, ср. осет. xœfs
‘лягушка’ из Иран. *kasyapa- [Абаев, 1989, С. 162-163].
Таким образом, если для осетинского xœdz(ar) исходить из произ¬
водной древнеиранской основы *kat-ya-, то легко объяснить и форму и
значение осетинского слова. Суффикс *-уа- придавал значение притяжа¬
тельное™. Следовательно, первоначальное значение корня xœdz- могло
быть «имеющий отношение к дому», т.е. «пристройка»? К этому корню
со временем и был присоединен интересующий нас суффикс.
29 Содержится ли этот же суффикс в имени великана в нартовском эпосе осетин -
Muk-ar-a H Nok-ar - не беремся судить.
115
Другой пример использования суффикса -аг в апеллятивной лексике
осетинского языка Э. А. Грантовский видит в слове ældar ‘господин;
князь’. Отклонив все существующие этимологии данного слова, россий¬
ский иранист предложил видеть в корне æld- (из более ранней формы
*cerd-) древнеиранское *arz- (> *ard-), ср. авест. arazah- ‘бой, сражение;
боевой ряд’ [Грантовский, 1970, С. 215].
Суффикс -аг налицо и в слове sœnar ‘кизяк, заготовленный в виде
спрессованных плиток’. Для первой части этого слова В. И. Абаевым
предложена вполне убедительная этимология: ср. сакское sani ‘экскре¬
менты’. Говоря об оставшейся части, В. И. Абаев пишет: «Образование
(-аг) не вполне ясно», и далее с сомнением возводит се к осет. art ‘огонь’
[Абаев, 1979, С. 68]. Однако ничто не мешает видеть в этой части интере¬
сующий нас суффикс.
Осет. (диг.) к’охаг ‘весло’ В. И.. Абаев разлагает на к'ох ‘рука’ и arm
‘рука’ [Абаев, 1958, С. 637-638]. Вполне возможно, что и в этом слове
следует видеть суффикс -аг.
В первой части слова k’wybar ‘ком, комок’ Д. И. Эдельман видит
др.-иран. *каир- [Эдельман, 1986, С. 137]. В оставшейся без объяснения
части (-аг) следует видеть интересующий нас суффикс.
Слово tæssar ‘поворот, склон, косой, идущий наискось’ В. И. Абаев
разлагает на tæs-sar, где первая часть связана с глаголом tasyn ‘гнуться’, а
вторая - это формант, встречающийся еще в слове xussar ‘южный склон’
[Абаев, 1979, С. 281]. Данная этимология не представляется нам убеди¬
тельной. Если в этом слове усматривать суффикс -аг, то в компоненте
lœss- можно видеть др.-иран. *tars-, отложившееся, например, в афган¬
ском tars ‘наклонный’. Для ассимиляции *-rs- > -ss- ср. xæssyn ‘нести’ из
Иран. *kars-, а также топоним Qossa рядом с топонимом Qorsa [Цагаева,
1975, С. 175,203].
Как видно из этих примеров, суффикс -аг отложился и в апеллятив¬
ной лексике осетинского языка, причем в большинстве случаев он при¬
соединялся к основам исконно иранского происхождения (xædzar, ældar,
sænar, k’wybar, tæssar) и лишь в одном случае, возможно, к основе кавказ¬
ского происхождения (к’охаг). Это может означать, во-первых, что суф¬
фикс -аг - исконно иранского происхождения, во-вторых, что он был
продуктивен и в кавказский период истории осетинского языка. Следова¬
тельно, мы вправе искать для суффикса -аг иранскую этимологию. Такая
этимология существует и принадлежит она Э. А. Грантовскому.
Говоря об этимологии осетинского слова ældar, Э. А. Грантовский
возвел суффикс -аг к древнеиранскому суффиксу *-âra [Грантовский,
1970, С. 215]. В другом месте этот же ученый отметил, что древнеиран¬
116
ский суффикс *-âra, представленный в иранских именах из древней Пе¬
редней Азии, является вариантом общеиранского (и общеиндоевропей¬
ского) суффикса прилагательных *-га, известного в иранских языках еще
и в форме -ага [Грантовский, 1970, С. 122-123,215,247]. Уже на индоев¬
ропейской почве суффикс *-го- (> иран. *-га-) встречается и в форме
*-его- [Мейе, 1938, С. 278], которая в общеиранском могла дать только
рефлекс *-ага. В древнеиндийском (ведийском) языке интересующий нас
суффикс также представлен несколькими вариантами, о которых
Т. Я. Елизаренкова пишет: «Вся эта малая серия суффиксов с -г- в качест¬
ве опорного элемента имеет соответствующие варианты с -/-, малоупот¬
ребительные в Р[иг]В[еде] и постепенно распространяющиеся, в даль¬
нейшем образуя самостоятельную серию: -la-, -là-, -ala-, -âla-, -ila,
-ula-, -vala-» [Елизаренкова, 1982, C. 152]. Следовательно, интересую¬
щие нас варианты и.-е. суффикса *-го могли возникнуть как минимум в
общеарийскую эпоху.
Как видно из данных ономастики иранских народов Передней Азии,
суффикс *-âra нередко присоединялся к тем же основам, что и суффикс
*-ка [Грантовский, 1970, С. 122-123, 257]. В этой связи отметим, что со¬
вершенно аналогичное явление имеем в осетинском, где рядом с топони¬
мом Gæt-ar находим антропоним Gæt-æg (см. выше), в котором суффикс
-œg восходит к иранскому суффиксу -ка.
Для вариантов иранского суффикса -ra//-ara //-ага ср. совершенно
аналогичные варианты двух других иранских суффиксов: -kall-akall-âka и
-nall-anall-âna. Уже на индоевропейской почве суффикс *-по- (> иран.
*-па-) встречается и в форме *-епо-1 *опо- [МЕЙЕ, 1938, С. 275-276]. Лю¬
бопытно отметить, что в осетинском языке нашли отражение все три ва¬
рианта двух последних триад, это, соответственно, -g(-k)ll-œgll-ag и -nil
-œnll-on(-an). Любопытно также, что первые члены этих триад (-g[-£], -ri)
в современном осетинском языке являются непродуктивными суффикса¬
ми [Абаев, 1949, С. 573-574; Абаев, 1958, С. 498; Абаев, 1973, С. 125-
126], тогда как два последних члена (-œgH-ag, -œnll-ori) - продуктивными.
Это дает основание предполагать наличие в осетинском языке также и
рефлексов всех трех вариантов иранского суффикса -ra//-ara //-ага.
Действительно, в осетинском языке находим не только непродук¬
тивный суффикс -аг, но и непродуктивный суффикс -г, отложившийся,
например, в словах bazyr ‘крыло’ из Иран. *bâzu-ra, syrx ‘красный’ из
иран. *sux-ra, swar ‘минеральный источник’ из иран.(?) *srâwa-ra и т.д.
[Миллер, 1882, С. 111; Миллер, 1962, С. 147; Абаев, 1979, С. 179]. Особо
следует отметить, что рядом с осет. bazyr ‘крыло’ находим bazyg ‘рука’,
заключающее ту же иранскую основу, но оформленную суффиксом -ка:
117
*bâzu-ka [Абаев, 1958, C. 242]. Таким образом, перед нами еще один слу¬
чай наращения суффиксов -га и -ка на одну и ту же иранскую основу.
Для полноты соответствий необходимо, чтобы в осетинском языке
были обнаружены также и следы варианта *-ага, рефлекс которого в осе¬
тинском языке мог иметь только форму -ær. Наши ожидания оправдыва¬
ются и на этот раз: непродуктивный суффикс -ær впервые выделен
В. Ф. Миллером [Миллер, 1882, С. 112]. Правда В. И. Абаев не решился
последовать за В. Ф. Миллером, а в тех случаях, когда этот суффикс явно
напрашивался на роль самостоятельного аффикса, ограничивался сле¬
дующими замечаниями: «формант -ær не известен» [Абаев, 1958, С. 630],
«суффикс -ær в осетинском не распознается» [Абаев, 1989, С. 231]. Одна¬
ко, как мы пытались показать в одной из наших работ, этот суффикс чет¬
ко распознается и в апеллятивной (æxsævær, k’æbær, k’æsær) и в онома¬
стической лексике (Gul-ær, K’ox-ær-y byn, Lwar [<*Raw-ær], Mul-ær, Twar
[<*Taw-ær], Sos-ær-an) осетинского языка [Дзиццойты, 1997, C. 123-124].
Таким образом, в осетинском языке нашли отражение все три триады
указанных выше иранских суффиксов, причем, рефлексы первой триады -
-ra//-ara//-âra являются непродуктивными. Исходя из сказанного, можно
прийти к закономерному выводу о том, что и основа топонима K’wydar явля¬
ется иранской. Но прежде чем перейти к обоснованию этой догадки необхо¬
димо ответить еще на один вопрос. Выше отмечалось, что иранская триада
суффиксов -ra//-araJ/-âra нашла отражение в антропонимии иранских наро¬
дов. Но, поскольку в данной работе нас интересует совершенно другой разряд
ономастики, следует выяснить, не использовалась ли данная триада суффик¬
сов для образования топонимов? К счастью, и на этот вопрос мы можем дать
положительный ответ. Рассмотрим несколько примеров.
Область Skudra на западе Скифии, известная нам из древнеперсид¬
ских надписей, по мнению О. Семереньи (см. ниже), содержит интере¬
сующий нас суффикс -га.
С другой стороны, древнерусское областное и племенное название
Сёверъ этимологизируют на базе скифо-сарматских наречий как образо¬
вание от апеллятива *s(y)âva- ‘черный’ [ТОПОРОВ, Трубачев, 1962, С. 226]
с помощью суффикса -ерь, отражающего интересующий нас иранский
суффикс -га [Орел, Осипова, 1989, С. 146].
Гидроним Тускоръ // Тускарь // Тускар в Верхнем Поднепровье
предположительно выводят «из иран. *tusk- ‘пустой’, распространенного
суффиксом -ага» [Топоров, Трубачев, 1962, С. 227]30.
30 В компоненте *tusk- можно видеть и другое слово - этимон современного
осетинского tysk'a | tusk’a ‘кабан’.
118
Этот же суффикс можно видеть в ряде других гидронимов из Верх¬
него Поднепровья, этимология которых считается невыясненной. Так,
гидронимы Харабра // Харабрь (приток Сейма) и Хорабра // Хоробра //
Храбра (приток Роси, приток Днепра), в целом считаются неясными, од¬
нако компонент хар //хор предположительно связывается с иранским har-
‘течь’ [Топоров, Трубачев, 1962, С. 227, 228]. Если так, то перед нами
иранский композит *har-âpa- ‘текущая вода’, осложненный интересую¬
щим нас суффиксом -га. Рассматриваемый гидроним известен и без этого
суффикса - это гидроним Херобий (*har-âpa-) в Древнем Закавказье, в
пределах страны колхов (по Псевдо-Скилаку Кариандскому) [Дзиц-
ЦОЙты, 2003, С. 194-195].
Один из притоков Дуная, по Геродоту (IV, 48), носил название
Napar-is, которое, по мнению В. И. Георгиева, было скифским. Этимоло¬
гически оно связанно с авестийским словом napta- ‘влажный’ (из индоев¬
ропейского *snep-) [Георгиев, 1958, С. 255]. Если отбросить еще и грече¬
ский суффикс -is, то оставшийся элемент -аг можно связать с интересую¬
щим нас топоформантом: иран. *hnap-ara > скиф. *пар-аг.
В европейской части России известны гидронимы Уда, Уды, Удыч,
Удра, связанные по происхождению с иранской (скифской) основой
*auda- : uda- ‘родник, источник; вода’ [ГЕОРГИЕВ, 1958, С. 260;
ДЗИЦЦОЙТЫ, 2003, С. 199-200]. Компонент -ра в последнем из них являет¬
ся интересующим нас суффиксом.
Топоформант -аг можно обнаружить и в топонимии Алании. Так, в
названии округа Cadaar(i) в Западной Алании, откуда выводят свой род
предки грузинской фамилии Церетели, скрывается осетинский апеллятив
cad ‘озеро’ [Кузнецов, 1992, С. 191], осложненный суффиксом -ааг
(= -5г?).
Подведем итоги. Как показал анализ осетинской апеллятивной и
ономастической лексики, в осетинском языке четко прослеживаются сле¬
ды суффикса -r//-œr//-ar, восходящего к иранскому суффиксу прилага¬
тельных -ra//-ara//-âra. Для нашей темы особенно важно, что следы этого
суффикса обнаружены в топонимии и гидронимиии Скифии и Алании.
Во всех случаях употребления данного суффикса в топонимии произво¬
дящая основа имеет четкую иранскую этимологию. Отсюда следует, что
и основа топонима K’wyd-ar может иметь иранское происхождение. О ес
значении можно составить предварительное представление. Для этого
следует учесть тот факт, что в тех случаях, когда осетинский топоним,
содержащий суффикс -аг, является этимологически прозрачным, его про¬
изводящая основа чаще всего оказывается либо именем собственным
(Gætar), либо основой фамильного имени (Kolar, Mælgar и пр.), и означает
119
«место проживания (данной фамильной группы)». Следовательно, близ¬
кое значение может иметь и основа топонима K’wydar, и означать нечто
вроде «Кудово», т.е. «место проживания Кудов». Но кто такие «Куды»?
Рядом с перечисленной группой отфамильных топонимов находим
форму множественного числа: Kolar - Kolotœ, Mœlgar - Mærgitæ и пр.
Последние члены перечисленных пар и являлись названиями насельников
тех территорий, которые обозначены первыми членами этих же пар. От¬
сюда видно, что в прошлом могла существовать еще одна аналогичная
пара: K’wydar - * K’wydatœ, где второй член пары и был названием той
группы, которая проживала в области K’wydar. В связи с этим наше вни¬
мание обращает на себя фамильное WAn(T)K’wydatæ «Кудаевы», встре¬
тившееся только в одной из осетинских песен [НАС, II, С. 612]. Однако
отсутствие в словаре осетинских фамильных имен фамилии K’wydatœ
[Гаглоева, 1990] свидетельствует в пользу того, что перед нами скорее
всего патронимия, образованная сравнительно недавно от имени собст¬
венного *K'wyda. Следовательно, даже если этот антропоним и связан с
рассматриваемым топонимом, то только по происхождению корня, но не
непосредственно. Иными словами, топоним K’wydar не может быть про¬
изводным от антропонима * K’wyda и не может означать «место житель¬
ства Куда (и его семьи)». Отфамильные топонимы с суффиксом -аг, как
правило, являются ойконимами. Топоним K’wydar же является названием
и ущелья, и всей Южной Осетии. Следовательно, в его основе должно
лежать название коллектива, являющегося более значительной частью
общества, нежели патронимия или даже фамилия (род). Таким коллекти¬
вом мог быть этнос или какая-то его часть и, следовательно, в рассматри¬
ваемом топониме скрывается ныне утраченный этноним. Эта догадка на¬
ходит подтверждение в рассматривавшемся выше «этнониме» кудет.
Нет сомнения, что топоним ★K’udeti, ошибочно воспринятый авто¬
ром «Армянской географии» в качестве этнонима, прошел через грузин¬
ское посредство. Компонент -et-i является широко распространенным по
всей Грузии топоформантом, образующим и микро- и макротопонимию.
В микротопонимах, образованных с помощью этого форманта, произво¬
дящая основа может быть и основой фамильного имени, и именем собст¬
венным. Но в названиях сравнительно крупных географических регионов,
каковым, согласно «Армянской географии», была и область *K'udeti, а
особенно регионов, населенных отличным от грузин этносом, произво¬
дящая основа в подавляющем большинстве случаев бывает этнонимом.
Ср. груз. Somxeti ‘Армения’ от somexi ‘армянин’, Oseti ‘Осетия’ от osi
‘осетин’ и т.д. Следовательно, и топоним *K’udeti мог быть образован от
этнонима *k’ud- и означать «(страна или область,) населенная кудами».
120
Таким образом, осетинский суффикс -аг и грузинский суффикс -et-i
оказываются синонимами и допускают совершенно одинаковое толкова¬
ние топонима K’wydar. Отсюда следует, что грузины, будучи соседями
древних южных осетин, восприняв осетинское название территории, за¬
нимаемой южными осетинами {K’wydar), и зная о значении тогда еще
продуктивного суффикса -аг, заменили его на свой, функционально тож¬
дественный топоформант {K’wydar > *K’udetï), как это произошло позд¬
нее, например, с топонимом Афганистан, принявшим в грузинском языке
форму Avgan-et-i. Следовательно, в основе топонима K’wydar действи¬
тельно следует искать этноним. Какой именно?
Для того чтобы избежать случайных и натянутых сопоставлений,
необходимо восстановить этимон, не противоречащий нормам историче-
:кой фонетики осетинского языка.
5. Инициальная к’- в осетинском языке
Если топоним K’wydar действительно исконно осетинского проис¬
хождения, то в его фонетическом облике наиболее трудным для объясне¬
ния оказывается инициальная фонема к’-. Что касается остальных фонем
основы K’wyd- (этимологии суффикса мы уже не касаемся), то в их исто¬
рической интерпретации нет никаких проблем, и мы начнем именно с
них.
Гласная у, перед которой смычная лабиализуется, по общему мне¬
нию специалистов, восходит к староосетинской фонеме у и совпадает с
дигорской и, которая в свою очередь восходит к иранской *и. Дигорский
диалект в данном случае сохранил архаичную черту аланского языка.
Следовательно, дигорская форма анализируемого топонима - K’udar -
совпадает с аланской формой.
Осетинская фонема d восходит и к иранской *d, и к иранской */,
стоящей в сонорном окружении.
Остается выяснить происхождение инициальной фонемы.
В иранских языках нет абруптивных фонем к’,p’, t’, с’, с'. Их нали¬
чие в современном осетинском языке объясняют влиянием со стороны
соседних кавказских языков [Миллер, 1882, С. 68-71; Thordarson, 1989, Р.
462]. Первоначально абруптивы встречались исключительно в составе
заимствованных слов, однако со временем проникли и в исконно иран¬
скую часть осетинского словаря, особенно в слова, имеющие экспрессив¬
ное значение [Абаев, 1949, С. 522-524]. В каждом исконно осетинском
слове, содержащем абруптивную фонему, последняя требует специально¬
го объяснения, как требует объяснения и фонема к’ в основе K’wyd-.
121
Установлено, что в исконно иранской части осетинского словаря
фонема к’ появилась на месте иранской *к в следующих случаях:
а) если слово имеет экспрессивный [Абаев, 1949, С. 522-524], в том
числе уменьшительно-ласкательный характер;
б) если иранской *к предшествует иранская *5 (т.е. иран. *sk > осет.
sk’) [Миллер, 1882, С. 71; Миллер, 1962, С. 52; Абаев, 1949, С. 524;
Bielmeier, 1977, S. 35-36; Эдельман, 1986, С. 137; Thordarson, 1989,
Р. 462];
в) наконец, отмечены случаи, когда иранская *к, стоящая в сонор¬
ном окружении, в аланском языке закономерно перешла в *g, а эта по¬
следняя, в свою очередь, по неясным пока причинам эволюционировала в
абруптив к’.
Какой из этих вариантов развития следует предположить в рассмат¬
риваемом топониме? Первый вариант развития следует исключить сразу,
так как топоним K’wydar не имеет экспрессивного значения.
Что касается последней возможности (через этап аланской *g), то и
ее придется исключить по следующей причине. Во-первых, этот вариант
эволюции иранской *к носил спорадический характер. Во-вторых, там,
где он имел место, мы часто находим параллельное употребление двух
форм, одна из которых имеет согласную g, а другая - к'. Это свидетельст¬
вует об относительно молодом возрасте рассматриваемого перехода: ср.,
например, осет. sydzyt //sigit, sik’it ‘земля’ из иран. *sikita- [Абаев, 1979,
С. 187].
Но и в тех случаях, когда возобладал переход *g > к', мы можем утвер¬
ждать, что фонема к’ появилась в соответствующих словах сравнительно не¬
давно. Так, осетинское dœrk’ ‘телка; годовалый козленок’ (из иран. *dâra-
ка-) отложилось в сванском языке в виде darg [Абаев, 1958,
С. 358,655], что указывает на аланскую форму *darg или *dârg. С осетинским
dzœk’œn ‘кизяк’ (из иран. *sakana-) связано балкарское segsn ‘кизяк’ [Абаев,
1958, С. 392], что указывает на аланскую форму *sagdn. Осетинское sundak’œ
‘шерстяная нить’ образовано от sun-tagœ [Абаев, 1979, С. 169], второй компо¬
нент которого находится в свободном употреблении в форме tagæ. Кроме то¬
го, последнее слово в аланское время заимствовано в абазинский язык, где
находим слово sandag ‘толстая нитка (льняная, пеньковая, шерстяная)’.
Таким образом, переход алане. *g > осет. к’ произошел слишком
поздно, и топоним K’wydar, зафиксированный в «Армянской географии»
VII в. н.э. в форме Kowdêtk, не может восходить к праформе *Gudar.
Остается возможность возведения инициальной к’- к иранской
группе *sk-. Такая возможность вполне реальна, особенно если учесть,
что в инициальной группе sk’- сибилянт иногда утрачивается.
122
Развитие Иран. *sk- > осет. к'- впервые описано В. И. Абаевым на
двух примерах. Осетинские слова c’il // k’elœ ‘обод; край’, ‘задняя часть
ноги’ и sc’il //sk’elæ ‘складка; пятка’ по мнению В. И. Абаева, этимоло¬
гически связаны между собой, отражая иранский архетип *skairya-
[Абаев, 1958, С. 632-633; Абаев, 1979, С. 124-125].
Второй пример, по мнению В. И. Абаева, менее очевиден. Осетин¬
ское (иронское) c’ityn, c’icyn ‘очнуться, приходить в сознание’ неотдели¬
мо от осетинского (дигорского) æsk’etun с тем же значением, но при этом
иронская форма возводится к иранскому прототипу *kaiO-, а дигорская к
*us-kaid- [Абаев, 1958, С. 634]. Но в этом случае абруптивная фонема
иронской формы остается необьясненной. Правильнее было бы исходить
из единого для обоих диалектов иранского прототипа *us-kaiO-, допустив
для иронской формы утрату сибилянта.
Еще два примера, иллюстрирующих развитие *sk- > осет. к'-, отно¬
сятся к числу заимствованной лексики. Слово k’abaz ‘конечность; ветвь,
ответвление’, по мнению Г. Бейли, связано с греческим skapos, латинским
scopa ‘небольшая ветка’ [Bailey, 1980, Р. 242]. Слово k’ardiw ‘обрыв’, по
мнению В. И. Абаева, связано с литовским skardis ‘обрыв, обрывистый
берег’ [Абаев, 19952, С. 17].
Как мы пытались показать в одной из наших работ, примеры на ин¬
тересующую нас фонетическую эволюцию этим не ограничиваются.
Слово k’wymbil ‘шерсть очищенная’ (противопоставляется неочищен¬
ной, которая называется qwyri) не получило удовлетворительной этимологии
[Абаев, 1958, С. 649]. Мы предлагаем видеть в компоненте -И суффикс, о
котором см. [Абаев, 1965, С. 80-81; Bielmeier, 1977, S. 47]. Оставшуюся
часть k’wymb- следует связать с иранской глагольной основой *skumb-, реф¬
лексы которой представлены в восточноиранских языках, с наращением
приставки *ava- или *vi-, в значении ‘разбирать шерсть руками, теребить’,
‘взбивать шерсть лучком’: шугнанское wixkamb-, рушанское xikamb-, хуф-
ское xikam-, язгулямское х°ат(Ь)~, ишкашимское изкыпЬ- [Эдельман, 1987,
С. 265,278; Эдельман, 1990, С. 96,100].
Глагол c’epp (kænyn) ‘отрезать, отсекать, отрубать; резать’ (старая
форма - *к’ерр) также не получил удовлетворительной этимологии.
В. И. Абаев считает его образованием на звукоподражательной основе
[Абаев, 1949, С. 523], а О. Г. Тедеева пытается связать с грузинским
k'ep’-va ‘отрезать, вырубать’ [Тедеева, 1983, С. 189]. Поскольку, однако,
грузинское слово само могло быть усвоено из осетинского, нам представ¬
ляется возможным связать староосетинское *к'ерр с древнеиранским
★skaip-, рефлексы которого в различных иранских языках означают
‘рвать’, ‘трескаться’ и пр.
123
Таким образом, историческая фонетика осетинского языка позволя¬
ет реконструировать этимон основы K’wyd- в двух формах: либо *skuda-,
либо *skuta-. Поскольку из предыдущего анализа нам также известно, что
данная основа могла быть этнонимом, наше внимание сразу же обращает¬
ся к самоназванию скифов, реконструированному в виде ★skuda-(ta-), с
вариантами *Skuda-(ta-'), *skuôa-(ta-'), *skuôa-(ta-}. Обратимся к работам,
содержащим этимологию этнонима «скиф».
6. Топоним K’wydar и этноним «скиф»
Реконструкция самоназвания скифов осуществлена на основе изу¬
чения форм этнонима «скиф» в различных языках древности, к числу ко¬
торых относятся:
1. Ассирийский, в котором название скифов и их страны встречается
в следующих формах: aSkuzai, askuzâi, asguzi, asguzi или iskuzâi. Эти фор¬
мы могут отражать только скифское *skuâa- / *Skuôa- ‘скиф’, на которое
уже на ассирийской почве наращено протетическое a-/i-. Озвончение к >
g также произошло на ассирийской почве [Дьяконов, 1956, С. 242-243;
ГРАНТОВСКИЙ, 1970, С. 73, 87; Фрай, 1972, С. 106; Szemerényi, 1980, Р. 7;
Витчак, 1992, С. 53].
2. Древнееврейский, в котором название скифов askenaz, встречаю¬
щееся в Ветхом Завете, представляет собой результат неточного прочте¬
ния этнонима ’Skwz (*aSkuz) при переписке, так как знаки для w и n в ев¬
рейском письме похожи. Еврейское ’Skwz (*aSkuz) также восходит к само¬
названию скифов *skuôa- [Дьяконов, 1956, С. 242, 243, 246; Szemerényi,
1980, Р. 7; Витчак, 1992, С. 53].
3. Древнегреческий, в котором этноним Хкйдш ‘скифы’ также отражает
скифскую форму skuôa-, В период заимствования этого этнонима в греческом
языке не было звонкого межзубного спиранта <5, наличие которого в самона¬
звании скифов несомненно, поэтому он был заменен на имевшийся в грече¬
ском языке соответствующий глухой межзубный спирант 0. По этой же при¬
чине скифское название реки Дон (*4ап) в греческий язык вошло в форме
Tavaiç. Из греческого языка название скифов литературным путем заимство¬
вано во все европейские языки, включая русское скиф [ДЬЯКОНОВ, 1956,
С. 243; Szemerényi, 1980, Р. 16-17; Витчак, 1992, С. 53]31.
31 Этимологию др. грсч. ZkuOou О. Семереиьи предложил в 1947 г. в работе»
написанной на венгерском языке, и повторил в 1951 г. на английском языке
[SZEMERENYI, 1980, Р. 17, прим. 35]. Позже независимо от него к реконструкции *skuôa-
/ * skuôa- пришел И. М. Дьяконов.
124
4. Сколотский диалект скифского языка, в котором, согласно свиде¬
тельству Геродота (IV, 6), самоназвание скифов звучало ZkôXotoi, и было
производным якобы от имени царя. И хотя Геродот не привел имени это¬
го царя, в другом месте его сочинения (IV, 76 и 78-80) упоминается царь
скифов по имени ZkôXijç, что позволило предположить, что у Геродота
или его информанта речь шла именно о нем. Однако ныне установлено,
что не этноним сколоты является производным от имени Скулес, а на¬
оборот - имя царя восходит к той же основе, что и соответствующий эт¬
ноним, а именно: скифская диалектная форма самоназвания скифов -
*skula-ta- (или *skula-ta-), отражающая переход -d- (-<5-) > /, характер¬
ный для диалекта господствовавшего в Скифии племени, а также для
ряда восточноиранских языков. В конечном toi скрывается показатель
множественного числа в скифском и некоторых других восточноиран¬
ских языках. Следовательно, зафиксированная Геродотом форма
*skula-ta- предполагает более старую общескифскую форму *skuda-ta-
[Дьяконов, 1956, С. 243; Дьяконов, 1981, С. 99; Грантовский, 1960,
С. 20; Грантовский, 1970, С. 89-90, 175; Szemerényi, 1980, Р. 21-22;
Cornillot, 1981; Раевский, 1985, С. 216; Дудко, 1988, С. 169; Витчак,
1992, С. 52-53].
Учитывая, что этноним «сколоты» получил в научной литературе
различные этимологические интерпретации, позволим себе несколько
подробнее задержаться на переходе d > I в части скифских диалектов.
Ярким свидетельством данного перехода является слово ПарсМлси,
которое, согласно Геродоту (IV, 6), было названием царствующей скиф¬
ской династии. Это слово уже давно сопоставлено с авестийским
paraôâla— названием древнейших царей, буквально означающим ‘пре¬
дустановленные’ [Миллер, 1887, С. 127; Абаев, 1949, С. 175-176]. Однако
имеющаяся в слове ПараХахал греческая буква Л не является искажением
буквы Л, как полагал В. Ф. Миллер [там же], а свидетельствует об ука¬
занном фонетическом явлении [Грантовский, 1970, С. 90; Szemerényi,
1980, Р. 22; Раевский, 1977, С. 67; Раевский, 1985, С. 216; Витчак, 1992,
С. 52].
Интересующий нас переход иллюстрируется и другими примерами.
Так, имя скифского царя Skolopitus (скифе. *Skula-pita} в первой части
содержит этноним «скиф» и означает либо ‘отец скифов’ [Грантовский,
1970, С. 90; Szemerényi, 1980, Р. 22; Раевский, 1985, С. 216], либо - ‘чей
отец скиф’ [Боголюбов, 1987, С. 36]. Имя скифского царя Пакакод
(скифе. *Pâlak(a)) возводится к *Pâôaka, а эта форма находит параллель в
скифском имени из Ольвии - Паёауод, а также в среднеперсидском имени
Pâôay (от pâô ‘нога’) [Грантовский, 1970, С. 175]. Имя скифского царя
125
EavXioç восходит к общеиранскому *saudya- ‘(Ритуально) Чистый’
[Кулланда, Раевский, 2004, С. 93]32.
С учетом рассматриваемого перехода удовлетворительную иран¬
скую этимологию находят и две скифские глоссы у Гесихия. Скифское
maluwyam ‘напиток, приготовленный на меду’ возводится к иранскому
*madu- ‘мёд’ + суффикс -wya- [ВИТЧАК, 1992, С. 53, 58], а скифское maglû
‘лебедь’ - к иранскому *madgu- (ср, новоперсидское may ‘водоплавающая
птица’, санскритское madgû то же) [Витчак, 1992, С. 53; ср. Christol,
1989, P. 16]33.
Сравните еще название кельтского племени галатов (Galatai), упо¬
минаемого по соседству с сарматами, которое, по мнению А. Кристоля,
восходит к скифскому *gada-ta, где ta - показатель множественного чис¬
ла в скифском, а основа *gada- этимологически родственна либо авестий¬
скому gaÔâ ‘дубина, палица’ (следовательно, галаты - «носители ду¬
бин»?), либо - авестийскому gaôa ‘разбойник, грабитель’ [Christol,
1989, Р. 19].
Таким образом, зафиксированная Геродотом форма *skula-ta- дей¬
ствительно является скифским диалектным вариантом общего для скифов
самоназвания *skuda-ta-. К диалектной форме *skula-la-, возможно, вос¬
ходит и название народа Kulütâh в древнеиндийском языке [Mayrhofer,
1953, S. 241].
5. Древнеперсидский, в котором Западная Скифия и ее жители из¬
вестны под названием Skudra. Этот топоним В. Томашек еще в 1883 г.
сопоставил с этнонимом XkôAowi, не задержавшись подробно на фонети¬
ческой стороне вопроса [TOMASCHEK, 1883, S. 227]. Несмотря на данное
сопоставление, топоним Skudra долгое время считался названием персид¬
32 Правильно отметив наличие в именах скифских царей фонемы /, восходящей к
общеиранской *4, С. В. Кулланда и Д. С. Раевский необоснованно распространили это
явление на скифский язык в целом. При этом они исключают возможность наличия в
скифском языке фонемы d, восходящей к иранской *4 [Кулланда, Раевский, 2004,
С. 91, 94]. Однако если выйти за рамки антропонимического материала, то можно найти
достаточное количество фактов, опровергающих данный тезис. Я имею в виду скифские
гидронимы Днепр и Днестр, а также определенно скифский топоним Скудра (см. ниже)
и многое другое. Следовательно, прав был Э. А. Грантовский, приписывавший I < *d
только сколотскому диалекту скифского языка.
33 Предок осетинского не входил в число тех диалектов, в которых имелось I,
развившееся из *d. Ср., однако, осет. mcelq | malq *павлин(?)’, считающееся вариацией к
слову marg ‘птица’ [Абаев, 1973, С. 89]. Не проще ли видеть здесь заимствование из
незасвидетельствованного сколотско-скифского *malgu- ‘лебедь’, являющегося
переходной ступенью между засвидетельствованной формой maglû и древнеиранской
*madgu-?
126
ской провинции Фракии и Македонии [Kent, 1950, Р. 210]. И лишь в
1980 г. О. Семереньи удалось доказать, что топоним Skudra состоит из
самоназвания скифов skuda- и суффикса -га, о котором подробно говори¬
лось выше [Szemerényi, 1980, РР. 21,23-26].
Топоним Skudra особенно важен для нашего анализа, так как он со¬
держит оба компонента, отложившихся в топониме K’wydar. Единствен¬
ное их отличие состоит в том, что в осетинском топониме суффикс -га
представлен в виде варианта -ага, и, стало быть, отражает этимон
*Skudâra.
Таким образом, анализ, основанный на строгом учете данных исто¬
рической фонетики и исторической морфологии осетинского языка, при¬
вел нас к выводу, что осетинский топоним K’wydar (староосетинский
*Skudâra), как и скифский топоним Skudra, в буквальном переводе со
скифского означает «Скифская (область/земля)».
По аналогии со скифским языком, где рядом с топонимом Skud-ra,
обозначющим территорию, населенную скифами, существовало название
самих скифов - *skuda-ta-, можно предположить, что рядом с осетинским
K’wydar в прошлом существовало племенное название *k’wydatœ ‘ски¬
фы’. Об этом же свидетельствует сопоставление перечисленных выше
отфамильных топонимов Осетии, содержащих суффикс -аг, с соответст¬
вующими фамильными именами, исходящими на -tæ. Традиция называть
занимаемую территорию словом, являющимся производным от самона¬
звания патронимии, рода или племени, заложенная скифами еще на их
прародине, активно развивалась скифо-сарматскими племенами и на Кав¬
казе вплоть до недавнего времени.
7. Топоним K’wydar и вопросы этнической
истории Южной Осетии
Как видно из проведенного нами анализа, отдаленными предками
южных осетин были скифы, а не сарматы или другие восточноиранские
племена. Можно ли подтвердить этот вывод какими-либо другими дан¬
ными? И если да, то почему этноним «скиф» не удержался в осетинском
языке рядом с его дериватом K’wydar *‘Скифия’?
В 1990 г., когда мы впервые изложили наши тезисы по этимологии
топонима Kwydar, нам была ясна связь между нашей этимологией и од¬
ной весьма любопытной фонетической особенностью кударского диалек¬
та. В противоположность всем остальным говорам и диалектам осетин¬
ского языка, являющимся цокающими, кударский, судя по письменным
127
памятникам, был до конца XIX в. чокающим и лишь в начале прошлого
столетия в результате спирантизации шипящих аффрикат стал шокаю-
щим.
Старокударские с, dz, противостоящие общеосетинским с, dz, неко¬
торые ученые пытались представить в качестве рефлексов этих последних
фонем. Однако, учитывая, что в общеиранском языке-основе даже в эпо¬
ху, непосредственно предшествовавшую его распаду на восточную и за¬
падную ветви, имелись только шипящие аффрикаты, но не было соответ¬
ствующих свистящих аффрикат, уже давно высказывалось мнение о воз¬
можной связи старокударских с, dz непосредственно с древнеиранскими
*с, *dz [Harmatta, 1970, P. 75-76]. Учитывая, что только в восточноиран¬
ском языковом ареале непосредственно перед его распадом на северную
и южную подгруппы (или даже после его распада) появилась изоглосса
с | dz, охватившая далеко не вес языки восточноиранской подгруппы,
учитывая также, что все осетинские диалекты, кроме кударского, участ¬
вуют в изоглоссе с | dz, необходимо сделать вывод, что разрыв между
протокударским, с одной стороны, и протоиронским и протодигорским -
с другой, мог произойти еще на исторической родине восточноиранских
племен.
Исходя из данных лингвистической географии, следует предполо¬
жить, что изоглосса с | dz, будучи инновацией, затронула лишь центр
ареала, тогда как периферия сохранила архаизм (с, dz). Учитывая, что из
всех мыслимых предков осетин в эпоху после распада восточноиранской
ветви на северную и южную подгруппы только сармато-массагетские
племена продолжали контактировать с остальными иранскими языками
восточной группы, а скифские наречия оказались далеко на окраине этого
ареала, следует заключить, что именно сарматские и массагетские племе¬
на, наряду с предками хорезмийцев, саков, афганцев, шугнанцев, рушан-
цев, бартангцев, орошорцев, сарыкольцев, ваханцев, сангличей и ишка-
шимцев, выработали изоглоссу с | dz. Следовательно, предков осетин-
иронцев и осетин-дигорцев следует искать среди сармато-массагетских
племен. Скифские наречия, с одной стороны, и предки согдийского (и
связанного с ним ягнобского), мунджанского (и связанного с ним йидга)
и язгулямского языков - с другой, оказавшись на двух противоположных
окраинах восточноиранского ареала, не приняли участия в этой изоглос¬
се. Следовательно, предок кударского диалекта может быть связан толь¬
ко с киммеро-скифскими, но не сармато-массагетскими племенами.
В упомянутой статье мы лишь оговорили возможность такой интер¬
претации рассматриваемой фонетической особенности кударского диа¬
лекта, но не дали развернутого изложения нашей концепции, обещая вер-
128
нугься к этому вопросу в другой публикации [Дзиццойты, 1990, С. 87].
К сожалению, военная агрессия Грузии против Южной Осетии (1991-
1992 гг.) не позволила нам выполнить свое обещание в кратчайшие сроки.
Лишь в 1994 г. нам удалось опубликовать тезисы [Дзиццойты, 1994,
С. 58-59], а в 1998 г. развернутую версию нашей концепции [Дзиццойты,
1998г, С. 181-197]. В период между выходом этих публикаций появилась
статья выдающегося ираниста И. Гершевича, выводы которой полностью
совпали с нашими.
Признавая кударские с, dz прямыми рефлексами соответствующих
иранских фонем и учитывая, что между кударским, с одной стороны, и
иронским и дигорским диалектами осетинского языка - с другой, нет бо¬
лее существенных расхождений в области фонетики, английский иранист
обратил внимание на сообщение Геродота (IV, 117) о том, что сарматы
говорят на том же скифском языке, но издавна с ошибками. Поскольку
данная оценка восходит к самим скифам, а народная оценка диалектно¬
говорных различий базируется, как правило, на расхождениях в области
фонетики (а не грамматики и лексики), то следует предположить, что в
языке сарматов появилась какая-то фонетическая инновация, восприни¬
мавшаяся их скифскими сородичами в качестве ошибочного произноше¬
ния. Такой инновацией и могло быть сарматское цоканье.
Кроме того, английский иранист обратил внимание на следующее.
Глагол си- ‘идти’ в курдском языке по форме ближе к современному ку-
дарскому си ‘иди’, нежели к своему предполагаемому мидийскому про¬
тотипу *syu-. Форма курдского глагола всегда вызывала вопросы у иссле¬
дователей, удовлетворительного ответа на которые до сих пор не сущест¬
вует. Высказав догадку о том, что появление курдской формы может быть
результатом скифского влияния на протокурдский в эпоху скифских по¬
ходов в Переднюю Азию (VII в. до н.э.), И. Гершевич приходит к заклю¬
чению, что скифы, как и осетины-кударцы, говорили на чокающем наре¬
чии. Исходя из этого, кударский диалект признан потомком скифского,
а иронский - сарматского [Gershevitch, 1992, РР. 165-173; см. статью
И. Гершевича в данном томе, С. 32-49].
Об оседании скифов в горах Центрального Кавказа и в частности на
территории Южной Осетии свидетельствуют археологические данные
[ТЕХОВ, 1980]. На карте скифских археологических памятников Закавказья
(VII-VI вв. до н.э.), составленной M. Н. Погребовой, территория Южной Осе¬
тии вплоть до реки Куры на юге и до реки Арагвы на востоке, а также терри¬
тория современной грузинской провинции Рача, примыкающая к Южной
Осетии на западе, обозначены как «зона наиболее интенсивного распростра¬
нения элементов скифской материальной культуры» [Погребова, 1984, С. 43].
Э Заказ №2665
129
Об этом же говорят сведения античного географа Страбона (I в. до
н.э.), неоднократно комментировавшиеся в научной литературе. Описы¬
вая современную ему Иберию, Страбон (XI, 3, 3) сообщает: «Горную
страну (т.е. горную часть Иберии. - Ю.Д), напротив, занимают просто¬
людины и воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и
родственниками которых они яйляются». Южная Осетия, как и горная
часть современной Восточной Грузии входила в состав горной Иберии.
Таким образом, основу этногенеза южных осетин-кударцсв заложили
скифские племена skuda- //skuda- в VII в. до н.э. Именно они и назвали свою
страну «Скифской (землей/областью)» - *Skudâra (^JCwydar). Это название
первоначально прилагалось ко всей территории поселения скифов на Цен¬
тральном Кавказе, и в этом значении бытует и в наше время у северных осе¬
тин. Но впоследствии исконно скифское население Южной Осетии смеша¬
лось с переселившимися с Северного Кавказа племенами сармато-аланского
(и массагетского?) круга. Такого рода переселения происходили перманент¬
но, но основных волн, как нам представляется, было две.
В результате смешения скифов с каким-то сарматским племенем
скифский язык Южной Осетии сблизился и с иронским, и с дигорским
диалектом, удержав некоторые важные черты своей фонетики, морфоло¬
гии и лексики.
Одним из важных результатов этого смешения была и смена само¬
названия древних скифов - вместо автоэтнонима *skuda-td ‘скиф(ы)’ стал
употребляться этноним twal(tœ) ‘туал(ы), туальцы’. Следовательно, ту¬
альцы и были одним из сармато-аланских или массагетских племен, пере¬
селившихся в древности на территорию Южной Осетии. Наиболее значи¬
тельная волна переселенцев, принесших с собой новое самоназвание,
могла появиться в Южной Осетии в IV-III вв. до н.э. в связи с вторжением
сарматов как в европейскую Скифию, так и на Северный Кавказ34.
В результате этого же переселения и последовавших процессов
смешения племен топоним «Скифия» (K'wydar) в самой Южной Осе¬
34 Следы вышедшего из употребления самоназвания скифов можно усмотреть в
названии населенного пункта K’udoti в Цкалтубском районе Имеретии (Западная
Грузия), (об этом ойкониме см. [Топонимика, 1980, С. 107]). Если наша догадка верна,
то обращает на себя внимание передача кударского a-долгого в виде о в грузинском.
Осетинское а очень глубокое, но в квайсинском говоре кударского диалекта, основной
ареал распространения которого - Кударское ущелье, оно особенно глубокое,
приближенное к о. В связи с этим следует отметить, что и этноним as, проникший в
древпегрузинский язык, очевидно через посредство дрсвпскударского, принял в
грузинском форму ovsi//osi. Следовательно, древние жители селения K'udoti (<*k'udatœ)
могли быть скифами-кударцами, выселившимися из Южной Осетии.
130
тии удержался лишь в одном ущелье, очевидно, по той причине, что
именно здесь скифы сумели сохранить свои позиции, сопротивляясь
ассимиляции с сарматами. Именно эту картину застает в Южной Осе¬
тии автор «Армянской географии» или его грузинский информант, а
также - Вахушти Багратиони. Разница в том, что за прошедшие тысячу
лет жители Кударского ущелья в языковом и этническом плане полно¬
стью сблизились с туальцами, поэтому Вахушти знает в Кударском
ущелье только туальцев.
Из сказанного вытекает также, что этноним twal не был исконным
самоназванием средневековых жителей Южной Осетии, как это пред¬
ставляется современным исследователям, опирающимся исключитель¬
но на данные письменных источников. Не был он и кавказским по про¬
исхождению, иначе отличительная черта кударского диалекта заключа¬
лась бы в наличии в нем «кавказского суперстрата». Туальцы до их пе¬
реселения в Южную Осетию были иранским племенем (сарматского
или массагетского круга), как об этом свидетельствует и индоевропей¬
ская (иранская) этимология этнонима twal [Пахалина, 2002, С. ЮЗ-
105]. После переселения они стали господствующим племенем в Юж¬
ной Осетии, перенявшим у предшествующего скифского населения
некоторые черты их речи, не утраченные и современными носителями
кударского диалекта.
В XIII-XIV вв. под давлением татаро-монгольских, а затем и тиму¬
ровских орд в Южную Осетию устремилась еще одна мощная волна пе¬
реселенцев с Северного Кавказа, принесшая с собой самоназвание ir(on),
а также иронский диалект, ставший господствующим в восточной части
Южной Осетии (туальский и чисанский говоры). При этом этноним twal
постигла та же участь, что и этноним *k’wydatœ: он сузил свою семантику
и стал употребляться в значении «житель северо-востока Южной Осе¬
тии».
Таковы краткие выводы, вытекающие из этимологии топонима
K'wydar. Учитывая недостаточную освещенность письменными источни¬
ками скифо-сарматского периода в истории Южной Осетии, наши выво¬
ды в дальнейшем могут быть скорректированы, но основной вывод, как
нам представляется, не претерпит изменений: топоним K'wydar в архаи¬
зирующем переводе означает «Скифская (земля/область)».
131
Источники
АИА, I - Армянские источники об аланах. (Документальные материалы и комментарии).
Составитель сборника и автор комментариев Р. А. Габриелян. Вып. 1. Ереван, 1985.
Беджызаты, 1958 - Беджызаты Ч. Æeaæpcr уацмыстае. Сталинир, 1958.
ИАА, III - Ирон адаемон аргысутта. T. III. Цхинвал, 1962.
ИАС, II - Ирон аджмы сфаелдыстад. T. II. Дзаеуджыхъжу, 1961.
ИТ - Ирон таургегьта. Дззеуджыхъзеу, 1989.
Къубалты, 1978 - Къубалты А. Уацмыстаг. Дзаеуджыхъжу.
МАЛИТИ, 1973 - Малити Г. Ираеф. Орджоникидзе, 1973.
МД - жури. «Мах дуг». Дзаеуджыхъжу.
НГЭ - Нарты. Осетинский героический эпос Кн. 1. М., 1990.
ПНТО, 1992 - Памятники народного творчества осетин. Владикавказ, 1992.
ППК, I - Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. T. I. Цхинвал, 1981.
Ту АТЫ, 1999 - Туаты И. Мае уарзон Туалгом. Дзаеуджыхъжу, 1999.
Ф - журн. «Фидиуаег». Цхинвал.
ХИФ, 1940 - Хуссар Ирыстоны фолклор. Сталинир, 1940.
Литература
Абаев, 1949 - Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.
Абаев, 1958 - Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. T. I.
М.; Л., 1958.
Абаев, 1965 - Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965.
Абаев, 1973 - Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. T. II.
Л., 1973.
Абаев, 1979 - Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. T. III.
Л., 1979.
Абаев, 1989-Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. T. IV.
Л., 1989.
Абаев, 19951-Абаев В. И. Избранные труды. T. II. Владикавказ, 1995.
Абаев, 1995г - Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Ука¬
затель. М., 1995.
Агнаев, 1959 - Агнаев А. Т. К истории осетинского народа И «Фидиуаег», № 1 (на осет.
яз.).
Агнаев, 1992 (I, II) - Агнаев А. Т. Къуыдар // «Раестдзинад», ч. I, И. № 81, 82 (на осет.
яз.).
Алборов, 1930 - Алборов Б. А. Термин «Нарт» (к вопросу о происхождении нартского
эпоса) // Научное общество этнографии, языка и литературы при Горском педаго¬
гическом институте. Владикавказ, 1930.
132
Алемань, 2003 - Алемань А. Аланы в древних и средневековых письменных источни¬
ках / Пер. с англ. М., 2003.
Ахвледиани, 1960 - Ахвледиани Г. С. Сборник избранных работ по осетинскому языку.
Тбилиси, 1960.
Бедошвили, 1972 - Бедошвили Г. Вопросы Эрцо-Тианстской макротопонимики (на
груз, яз.) // Мацне. Серия языка и литературы. Тбилиси, 1972, № 2. С. 119-126.
Бекоев, 1985 - Бекоев Д. Г. Иронский диалект осетинского языка. Цхинвал, 1985.
Бенвенист, 1995 - Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / Пер.
с франц. М., 1995.
Бзаров, 1987 - Бзаров P. С. Древняя традиция в общественном строе осетин-алагирцев
первой половины XIX века И Проблемы исторической этнографии осетин. Орд¬
жоникидзе, 1987. С. 11-49.
Бзаров, 1988 - Бзаров P. С. Три осетинских общества в середине XIX века. Орджони¬
кидзе, 1988.
Блиев, Бзаров, 2000 - Блиев M. М., Бзаров P. С. История Осетии. Владикавказ, 2000.
Боголюбов, 1987 - Боголюбов M. Н. Армазская эпитафия // Ирано-афразийские языко¬
вые контакты. М., 1987.
Вахушти, 1904 - Вахушти Багратиони. География Грузии // Записки кавказского отдела
Императорского географического общества. Книга XXIV, вып. 5. Тифлис, 1904 /
Пер. с груз.
ВАХУШТИ, 1976 - Вахушти Багратиони. История царства грузинского / Пер. с груз. Н.Т.
Накашидзе. Тбилиси, 1976.
Витчак, 1992 - Витчак К. Т. Скифский язык: опыт описания И Вопросы языкознания, № 5.
Волкова, 1973 - Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа.
М., 1973.
Габриелян, 1984 - Габриелян Р. А. Армяно-аланские отношения в древности и средние
века. Ереван, 1984.
ГАГЛОЕВА, 1990 - Гаглоева 3. Д. Осетинские фамилии. Цхинвал, 1990 (на осст. яз.).
Гаглойти, 1966 - Гаглойти Ю. С. Сведения «Армянской географии» VII в. об аланах //
Известия Северо-Осетинского НИИ. T. XXV (история). Орджоникидзе, 1966.
ГАМКРЕЛИДЗЕ, ИВАНОВ, 1984 - Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский
язык и индоевропейцы. T. II. Тбилиси, 1984.
Георгиев, 1958 - Георгиев В. И. Исследования по сравнительно-историческому языко¬
знанию. М., 1958.
ГРАНТОВСКИЙ, 1960 - Грантовский Э. А. Индоиранские касты у скифов. М., 1960 (отд.
отт.).
Грантовский, 1970 - Грантовский Э. А. Ранняя-история иранских племен Передней
Азии. М., 1970.
Гуриев, 1963 - Гуриев Т. А. Еще раз о названиях осетин // журн. «Мах дуг», № 8 (на
осет. яз.).
133
Джусойты, 1995 - Джусойты Н. Г. В смене названия нет благодати // газ. «Хурзаерин»,
№ 44, от 24. 06. 1995 г. (на осет. яз.).
Дзаттиаты, 2002 - Дзаттиаты Р. Культура позднесредневековой Осетии. Владикавказ
2002.
Дзиццойты, 1990 - Дзиццойты Ю. А. Происхождение топонима Къуыдар // журн. «Фи-
диуаег», № 8 (на осет. яз.).
Дзиццойты, 1994 - Дзиццойты Ю. А. Диалектология и древняя история южных осетин
// Тезисы докладов на Международной научной конференции по осетиноведению,
посвященной 200-летию со дня рождения А. М. Шегрена. Владикавказ, 1994. С.
58-59.
Дзиццойты, 1997 - Дзиццойты Ю. А. Суффиксы -ар и -æp в осетинском языке // журн.
«Фидиуаег», № 6 (на осет. яз.).
ДЗИЦЦОЙТЫ, 19981 - Дзиццойты Ю. А. Осетинские топонимы в Гудамакарии и Мтиуле¬
тии И журн. «Фидиузег», № 6 (на осет.- яз.).
Дзиццойты, 19981 - Дзиццойты Ю. А. Этногенез южных осетин по данным диалектоло¬
гии // Известия Юго-Осетинскиго НИИ им. 3. Н. Ванеева. Вып. XXXV. Цхинвал,
1998.
ДЗИЦЦОЙТЫ, 2003 - Дзиццойты 10. А. Нартовский эпос и Амираниани. Цхинвал, 2003.
ДОДЫХУДОЕВ, 1975 - Додыхудоев P. X. Памирская микротопонимия. Душанбе, 1975.
Дудко, 1988 - Дудко Д. М. Отражение общественного строя скифов в их мифологии:
итоги изучения // «Народы Азии и Африки», № 4.
ДЬЯКОНОВ, 1956 - Дьяконов И. М. История Мидии. М.; Л., 1956.
Дьяконов, 1981 - Дьяконов И. М. К методике исследований по этнической истории
(«киммерийцы») // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древно¬
сти. М., 1981.
Дюмезиль, 1986 - Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев / Пер. с франц. М., 1986.
ДЮМЕЗИЛЬ, 1990 - Дюмезиль Ж. Скифы и нарты / Пер. с франц. М., 1990.
Елизаренкова, 1982 - Елизаренкова Т. Я. Грамматика ведийского языка. М., 1982.
Еремян, 1970 - Еремян С. Т. Расселение горских народов Кавказа по Птоломею и «Ар¬
мянской географии» VII в. // Труды VII Международного конгресса антропологи¬
ческих и этнографических наук. Т, 8. М., 1970. С. 400-409.
Исаева, 1986 - Исаева 3. Г. Осетинская антропонимия. Личные имена. Орджоникидзе,
1986.
Калоев, 1971 - Калоев Б. А. Осетины (историко-этнографическое исследование). М.,
1971.
Козаев, 2000 - Козаев П. К. Аланы-арии: происхождение и древнейший период исто¬
рии. Владикавказ, 2000.
КОКИЕВ, 1926 - Кокиев Г. А. Очерки по истории Осетии. Владикавказ, 1926.
Кузнецов, 1992 - Кузнецов В. А. Очерки истории алан. 2-е издание, дополненное. Вла¬
дикавказ, 1992.
134
Кулланда, Раевский, 2004 - Кулланда С. В., Раевский Д. С. Эминак в ряду владык
Скифии // Вестник древней истории. № 1, 2004. С. 79-95.
Лавров, 1980 - Лавров Л. И. Топонимические заметки // Кавказский этнографический
сборник. М., 1980.
Мегрелидзе, 1960 - Мегрелидзе И. В. Неизвестный вариант легенды о великом потопе и
некоторые сказания о вершине Брутсабдзели // Исследования по истории культу¬
ры Востока. М.; Л., 1960.
Мейе, 1938 - Мейс А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков /
Пер. с франц. М.; Л., 1938.
МИЛЛЕР, 1882 - Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Часть 2. М., 1882.
Миллер, 1887 - Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Часть 3. М., 1887.
Миллер, 1962 - Миллер В. Ф. Язык осетин / Пер. с нем. М.; Л., 1962.
ОРЕЛ, Осипова, 1989 - Орел В. Э., Осипова М. А. (Рец. на кн.:) Етимологичний словник
литописних географичних назв Пивденной Руси. Киев, 1985 // «Вопросы языко¬
знания», № 1.
Пахалина, 2002 - Пахалина T. Н. Скифо-осетинские этимологии // «Nartamongæ».Vol.
I, № 1. Dzæwdzyqæw/Vladikavkaz; Paris, 2003. С. 101-106.
Погребова, 1984 - Погребова M. II. Закавказье и его связи с Передней Азией в скифское
время. М., 1984.
Раевский, 1977 - Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М., 1977.
РАЕВСКИЙ, 1985 - Раевский Д. С. Модель мира скифской культуры. М., 1985.
РАСТОРГУЕВА, Эдельман, 2000 - Расторгуева В. С., Эдельман Д. И. Этимологический
словарь иранских языков. T. I. М., 2000.
Тедеева, 1983 - Тедссва О. Г. Очерки по грузино-осетинским языковым взаимоотноше¬
ниям. Тбилиси, 1983 (на груз. яз.).
Техов, 1980 - Техов Б. В. Скифы и Центральный Кавказ в VII-VI вв. до н.э. М., 1980.
Тибилов, 1988 - Тибилов А. А. Собрание сочинений. Цхинвал, 1988 (на осет. и русск. яз.).
Топонимика, 1980 - Топонимика. T. II. Тбилиси, 1980 (на груз. яз.).
Топоров, Трубачев, 1962 - Топоров В. Н., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ
гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962.
Фрай, 1972 - Фрай Р. Наследие Ирана / Пер. с англ. M., 1972.
Хорнаули, 1983 - Хорнаули Г. И. Горы и названия. Тбилиси, 1983 (на груз. яз.).
Хугаев, 1966 - Хугаев В. К этимологии слова «Къуыдар» // журн. «Фидиушг», № 2 (на
осет. яз.).
Цагаева, 1975 - Цагаева А. Д. Топонимия Северной Осетии. Ч. II. Орджоникидзе, 1975.
ЦХОВРЕБОВА, 1979 - Цховрсбова 3. Д. Топонимия Южной Осетии в письменных источ¬
никах. Тбилиси, 1979.
Цховребова, 2003 - Цховребова 3. Д. Ойконимия Осетии. Цхинвал, 2003.
Чирикба, 1985 - Чирикба В. А. Баскский и северокавказские языки //Древняя Анатолия.
М„ 1985. С. 95-105.
135
Чочиев, 2000 - Чочиев А. Р. Нарты-арии и арийская идеология. T. II. М., 2000.
Эдельман, 1986 - Эдельман Д. И. Сравнительная грамматика восточноиранских языков.
Фонология. М., 1986.
Эдельман, 1987 - Эдельман Д. И. Шугнано-рушанская языковая группа // Основы иран¬
ского языкознания. Новоиранские языки. М., 1987.
Эдельман, 1990 - Эдельман Д. И. Сравнительная грамматика восточноиранских языков.
Морфология, элементы синтаксиса. М., 1990.
Bailey, 1980 - Bailey H. W. Ossetic (Nartà) // Traditions of Heroic and Epic Poetry. London,
1980.
BARTHOLOMAE, 1961 - Bartholomae Chr. Altiranisches Wdrterbuch. Berlin, 1961.
Bielmeier, 1977 - Bielmeier R. Historische Untersuchung zum Erb- und
Lehnwortschatzantail im ossetischen Grundwortschatz. Frankfurt am Main/Bem/Las
Vegas, 1977.
Christol, 1989 - Christol A. Des Scythes aux Ossetes. Rouenlac, 1989.
Cornillot, 1981 - Cornillot F. L’ origine du nom des Scythes H Indo-Iranian Journal, № 23,
1981.
Gershevitch, 1992 - Gershevitch I. Linguistic geography and historical linguistics // La
posizione attuale della linguistica storica nell’ambito delle discipline linguistiche.
Roma, 1992.
Harmatta, 1970 - Harmatta J. Studies in the History and Languages of the Sarmatians.
Széged, 1970.
Hewsen, 1992 - Hewsen R. N. The Geography of Ananias of Sirak (ASxarhac'oyc*).
Wiesbaden, 1992 (цитирую по: Алемань, 2003).
Kent, 1950 - Kent R. G. Old Persian. New Haven; Connecticut, 1950.
Mayrhofer, 1953 - Mayrhofcr M. Kurzgefa0tcs etymologisches Worterbuch des
Altindischen. Bd. 1. Heidelberg, 1953.
Szemerényi, 1980 - Szemerényi О. Four old Iranian ethnic names: Scythian-Skudra-Sogdian-
Saka. Wien, 1980.
Thordarson, 1989 - Thordarson F. Ossetic I I Compendium Linguarum Iranicarum.
Wiesbaden, 1989.
Tomaschek, 1883 - Tomaschek W. Zur historischen Topographie von Persien //
Sitzungsberichte der philosophisch-historischen Classe der Kaiserlichen Akademie der
Wissenschaften zu Wien. Band 102, 1883. S. 145-231.
Zuckerman, 2003 - Zuckerman C. Les Alains et les As dans le Haut Moyen Âge //
«Nartamongæ».Vol. II, № 1-2. Dzæwdzyqæw/Vladikavkaz; Paris, 2003. P. 127-158.
136
Yu. A. DZITSOITY
THE ETYMOLOGY OF THE PLACE NAME
K’WYDAR ‘SOUTH OSSETIA’
SUMMARY:
A satisfactory etymology of the place name K’wydar ‘South Ossetia’ does not exist so
far. Before proposing a new etymology I find it important to answer some extralinguistic
questions.
First of all it should be mentioned that there is also an ethnicon K’wydar ‘south
Ossetians’ and hence it seems necessary to decide if the ethnicon is derived from the place
name or vice versa? Both ways of derivation are acknowledged in modern Ossetic. Some
scholars interpreted K’wydar as a place name, while the others - as an ethnic name. That is one
of the reasons why we have such a variety of different etymologies.
The primarily of the place name K’wydar is out of doubt for three reasons. Firstly, the
subethnic groups of modern Ossets never have the autoethnicons ending in -ar, but at the same
time there are many place names in Ossetia that end in -ar. Secondly, the well-known
Georgian geographer Vahushti Bagrationi (XVIII century) in his description of South Ossetia
often names one of its regions K’udaro, but the corresponding ethnicon is not mentioned.
Moreover, Vahushti writes about the inhabitants of K’udaro and calles them Twalians (Dvalni)
in one case and Ossets (Ovsni) in the other. The Twalians are a subethnic group of Ossets.
Thus we can make a conclusion that there was not an ethnicon K’wydar at that time. Thirdly,
there is a so called ’’popular etymology" of the place name K’wydar in Ossetic folk tales, but
there is not such for the corresponding ethnicon. So in the mind of common people of South
Ossetia K’wydar is nothing but a place name.
The second extralinguistic question concerns the usage of the place name K’wydar.
There are three dialects in modern Ossetic: .Iron, Digoron and K’wydajrag. In Iron and
Digoron dialects the place name K’wydar (Digoron K’udar) is not only the name of South
Ossetia, but also of part of North Ossetia, namely the Mamyson, Twal and Tyrsy regions. In
K’wydajrag dialect the place name K’wydar does not mean South Ossetia in the whole, but
only a comparativly little gorge in it, bordering with Mamyson region of North Ossetia. In
addition to this it must be pointed out that there are three dialects in South Ossetia:
K’wydajrag. Cysajnag and Twallag. The two last ones are the variants of Iron dialect of North
Ossetia, but the K’wydajrag is an independent one and has very archaic features in phonetics,
morphology and vocabulary. This latter dialect is spread not only over K’wydar gorge but also
over the main part of South Ossetia, as well as the part of North Ossetia (Mamyson region).
The Æ'wytfûjrag-speaking Mamisonians never call themselves K’wydar, but only Iron. The
most interesting thing is that K’wydajrag-speaking south Ossetians also call themselves Iron,
but with Iron-speaking Ossetians (Irons, Chisanians, Twalians etc.), as well as with the
137
Digoron-speaking Ossetians, they call themselves only K’wydajrag (an adjective from
K’wydar).
In order to clear up this strange situation we can suppose that in old times the
K’wydajrag dialect was spread all over the territory of South Ossetia as well as the part of
North Ossetia. But later Iron-speaking Ossetians occupied the territory of K’wydar region on
the both slopes of Caucasus and, as the result, part of the K’wydajrag-speakers changed both
their dialect and their autoethnicon (Twalians, Chisanians and Tirsians), while the other part
changed only their autoethnicon (modern K’wydajrag-speakers).
To consider and try to answer the third extralinguistic question we can apply to a well-
known Armenian geographer A. Shirakatsi of VII century AD who having enumerated the
Caucasian peoples of Sarmatia mentioned among them an uncertain tribe Kudet-k, that lived
south to the Alans and Ashtigors, near the Argvels, Kheburs and Takujrs. The exact
localisation and identification of these peoples is not clear, but one thing is sure: the Alans and
the Ashtigors are the direct ancestors of modem (north) Ossetians - Irons and Digors
respectively. It was a historian G. Kokiev who for the first time supposed that Kudets were the
ancestors of modem south Ossetians (Kudarians). This supposition was accepted by historians,
but was ignored by those linguists, who tried to etymologise the place name K’wydar,
The medieval neighbours of Kudets - Argvels and Takujrs were compared with the
present-day neighbours of Kudarians, e.g. with Georgian tribes that live in the Argveti, or
Margveti and Takueri provinces of West Georgia. As to the Kheburs, they are modern Gebians
- a Georgian tribe in the Radja region of West Georgia. Thus, we have strong reasons for
identification of medieval Kudets with modern Kudarians.
This comparison provides us with an opportunity of considering a correct etymology.
Note that only the component Kud- is common both to the Ossetian place name and the
ethnicon, mentioned by Shirakatsi. Hence, the Ossetian place name must be divided into
K’wyd- + -ar, not K'wy- + -dar as it was suggested by some scholars. Note also that Kudet is
not an ethnicon by origin, it is a place name because it has a Georgian suffix -et(i), which is
widely spread in Georgian place names (including borrowings), but never occurs in ethnicons.
Therefore, even if the root Kud- is of Ossetian origin it seems to be borrowed into Shirakatsi's
manuscript via Georgian. Georgian data are very important in two respects. Firstly, we have
got an evidence that the component -ar of K’wydar may be a suffix dealing with toponymy.
Secondly, we can suppose that the component K’wyd- is historically an ethnicon, because
Georgian words with suffix -et-i, when they are names of countries or provinces, have as a rule
ethnic names in their first components. Hence, the place name *K'udet(i) could have meant
something like "Land of the Kud- people". Just the same meaning the related Ossetian place
name K’wydar is expected to have.
The non-productive Ossetic suffix -ar can be found in several Ossetic place names. In
North Ossetia: Æmg-ar, Dzam-ar-as, Dzim-ar-a, Gœt-ar, Kol-ar, K’as-ar-a, Madz-ar, Malx-
ar-œ, Mœc’-ar-aw-dzyn, Mœlg-ar, Qas-ar-a, Sul-ar-tœ Tatx-ar-a, Xupp-ar-a; in South
Ossetia: Biq-ar, C'un-ar, C’et-ar, Qud-ar-tœ etc. Moreover, this suffix was found in Ossetic
138
personal names (Isaeva). In Digoron Ossetic we have a proverb Sagœs Sagœsarœmœ kindzi
œrcudœj "The Grief married of the Sadness". Here the name of the personified sadness
(Sagæs-ar-æ) is formed on the base of his "wife’s” name - personified grief (Sagæs) - both
from sagœs ‘sadness, grief - with the help of suffix -ar(œ).
The origin of Ossetian suffix -ar is clear. E. A. Grantovskij found it in Ossetian celdar
‘master, lord’ and recognized in it a reflex of Old Iranian adjectival suffix -ara, that is a variant
of more common adjectival suffix -ra (IE -rd). It is necessary to add that the very Ossetic
suffix was found out by V. F. Miller in Ossetian word xœdzar ‘home’. It is very interesting that
Iranian suffix -(a)ra was recognized also in Scythian toponymy. A reflex of this suffix I can
see in Alanian place name Cadaar.
The neighbourhood of the originally Iranian non-productive suffix -ar side by side with
the stem K'wyd- in one and the same place name permits me to propose a hypothesis of the
Iranian origin of the first component of the place name K’wydar. There is not a word k'wyd in
the modern Ossetian vocabulary but it does not exclude its Iranian origine. What Iranian word
could have given a reflex k'wyd- in Ossetic? In order to answer this question we must
remember the above proposed suggestion that it could be an ethnicon. But as far as I know
there is not an ethnicon *kud in Iranian languages. In order to avoid a mistake we must
reconstruct an etymon of the K'wyd-.
The glottalized k’ occurs in originally Iranian Ossetic words only in some cases: 1.
After (-)s-, e.g. the Iranian cluster *(-)sk- gives in Ossetic (-)sk’-‘, 2. In the words of an
expressive meaning Old Ossetian *g and *k (both from OIran. *k) sometimes turn into k\
The place name under discussion has not an expressive meaning, so we must exclude
the second way of phonetic evolution. Then the OIran. cluster *sk is the only possibility for
reconstruction. When this cluster is in the initial position, it becames sk'- in Ossetic. But
sometimes the sibilant can drop out, hence in that cases we have Ossetic k'- from OIran. *sk-.
Thus the etymon of K'wyd- must be *skuda- or *skuta-.
One who is familiar with the material of Scytho-Sarmatian languages can immediately
recognize in it the name of Scythians. There is an opinion that the Old Greek Ековал
"Scythians" and Assirian isguzai / asguzai (iskuzâi / askuzâi) "Scythians" are derived from the
Scythian autoethnicon *skuda- (later *skuôa-)> with the sound change -3- > -0- in Old Greek,
and -Ô- > -z- in Assirian. The name of Scythians in Old Testament - askenaz - is a misreading
of '$kwz (*a£kuz) and this form also goes back to the same autoethnicon. Scythian had *skuda-
/ *Sku3a- for singular and *Skudata / *sku3ata ■ for the plural. There was a Skolot dialect in
Scythian in which the common Scythian d (> Ô) was changed into I, so there was an ethnic
name *skulata (<*Skudata) in this dialect, attested in Herod. IV, 6 as Ekôàotoi.
The subject of our particular interest is Skudra - an Old Persian name of one country (or
people) in Danube region. Before the appearance of Szemerényi’s etymology it was considered
to be a name of "a province of the Persian Empire, probably Trace and Macedonia" (Kent
1953: 210). But recently O.Szemerényi proposed to see in Skudra a derivation from *skud(a)-
plus a suffix -ra. This suffix is identical with the above discussed adjectival suffix, and
139
*skud(a)- is the above mentioned Scythian autoethnicon. Thus Skudra must be a part of
western Scythia.
If this is right we have a strong parallelizm between the Skudra and K’wydar: both are
derived from ethnic name *Skuda- ‘Scythian’ with the help of one and the same adjectival
suffix -(a)ra, and both have the meaning ‘Scythian (land or country)’. The single difference
between them is that in the Ossetian place name we have a variant of a common Iranian suffix.
Thus we can conclude that the oldest ancestors of the K’wydajrag speaking southern
Ossetians were Scythians.
My etymology of the place name K’wydar can be confirmed by other facts. Thus,
accoding to LGershevitch the analysis of dialectal peculiarites of K’wydajrag Ossetic shows
that this dialect originates in Scythian language while Iron Ossetic originates in Sarmatian, and
thus Scythians were the direct ancestors of modern Kudarians, as for Sarmatians - they prove
to be the ancestors of modem Irons. There are also archeological evidences of the presence of
Scythians on the territory of the ancient South Ossetia.
140
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Alain CHRISTOL
SCYTHICA 6: QUAND LA BIÈRE FERMENTE...:
OSSÈTE ÆNTAUYN
Revue des Etudes Géorgiennes et Caucasiennes № 6-7, 1990-1991
Le verbe ossète œntauyn, qui sert de causatif à œnqizyn “fermenter”, n’a
pas reçu d’explication satisfaisante (on hésite entre *tu “être sûr”, *tav “être
fort” et *tav “semer, répandre”).
Il est proposé dans cet article de l’analyser comme causatif de *tu
“cracher”, avec préverbe *ham “ensemble”; on retrouve ainsi une technique
archaïque pour la fermentation d’une bouillie de féculents, à partir de la salive
humaine; cette technique se conserve chez les Indiens d’Amazonie et la
mythologie germanique en garde le souvenir (Kvasir).
1. Ossète œntauyn “faire fermenter”
Dans l’épopée des Nartes, toute maîtresse de maison doit savoir faire
fermenter le rang, boisson mythique des banquets: échouer dans une telle
entreprise est un déshonneur qui peut conduire la femme défaillante au suicide
ou à toutes les concessions1.
La préparation d’un liquide alcoolisé par fermentation est exprimée par
le verbe œntauyn (œntyd-, dg. œntauun, œntud-) “faire fermenter”. La struc¬
ture de ce verbe est celle d’un causatif, à degré a radical, et le sens est celui
qu’on attend pour un causatif. La même racine donne œntuan “ferment,
levure”.
Il ne semble pas que la langue connaisse le verbe intransitif *œntauyn
“fermenter”. Elle emploie, sur une racine différente, œnqizyn (œnqyzt- ; dg.
ænqezun, œnqizt-) “fermenter”. On a ainsi:
1 La femme de Soslan accepte de céder à Satana sa place dans le lit conjugal pour
qu’elle l’aide à faire fermenter le rong (LH., P. 40; M.E. I. P. 556) ou la bière (Narty. I.
P. 104), dans la crainte que son époux ne la punisse de mort pour son échec déshonorant.
141
(1) bœgœny fycgœ xorz skodta, fœlœ iyl œntuan kuy nykkodta, uœd nœ
s.œnqyzti (Narty I, p. 103).
“la bière réussit bien à bouillir, mais, quand elle y versa la levure, elle ne
fermenta pas”* 2.
Les deux verbes, s’ils appartiennent à deux racines distinctes, ont en
commun le préverbe œm-, de *ham- “ensemble”, qui convient à l’opération
complexe et globale qu’est la fermentation; malheureusement, ni la racine
*qaiz/qiz “fermenter”, ni la racine *taw/tu “faire fermenter” n’ont
d’étymologie claire. Il est donc difficile d’expliquer la scission lexicale entre
deux notions qui paraissent étroitement solidaires.
Le but de cet article est de montrer que le lexique ossète conserve le
souvenir d’une technique rituelle très ancienne de fabrication de la bière ou de
toute autre boisson fermentée.
2. Problèmes étymologiques
Le verbe œntauyn a un homophone digor œntauun “râteler le foin” qui
pourrait en être rapproché si le sens originel de *taw était “mélanger”; en
faveur d’une telle hypothèse, on peut évoquer (ÿ)s.tauyn “mélanger (dans un
chaudron par exemple)”.
Il existe aussi un verbe tauyn, tyd- (itaun, itud-) “semer, répandre”; les
formes digor prouvent l’existence à date ancienne d’un préverbe *vi-. Si on
veut rapprocher ce verbe de œntauyn, en partant de l’idée qu’on “ensemence”
de levure le chaudron de bière, le rapprochement avec les verbes signifiant
“mélanger” devient difficile, même si l’ensemencement et le mélange sont
deux phases d’une même opération, la préparation d’une boisson fermentée.
Il faut enfin signaler tuag (dg. tauœg) “sûr, acide”, utilisé en particulier
pour le lait, mais aussi pour des fruits:
(3) æxsyr ys-tuag i / æxsyr qarm ran tagd tuag kæny.
“Le lait a sûri / À la chaleur, le lait surit vite”.
2 II s’agit ici de bière (la forme moderne bœgœny s’est substituée à æluton, mot
archaïque); la terminologie est la même pour le rong:
(2) uycy (rondzy gœrztœ) æntuanæi kuyddœr fœqœstœ sty, aftœ œnqizyn baidydtoi (Nartœ.
I. P. 109).
“Dès qu’elles (= les cuves de rong) entrèrent en contact avec la levure, alors elles se
mirent à fermenter”.
142
Dans cet ensemble peu homogène sémantiquement, trois racines I.-E.
peuvent intervenir, qui ont été proposées pour expliquer le verbe æntauyn:
- *tu “être sûr, amer” (Bailey 1960, P. 24)
- *tav “être fort” (Bielmeier 1977, P. 222)
- *tav “semer, répandre” (Abaev III, P. 240).
Chacune d’entre elles peut convenir pour la préparation d’une boisson
“forte”, mais ne peut à elle seule rendre compte de toutes les formes
homonymes de l’ossète.
3. Morphologie
Le degré long radical de æntauyn est normal dans un verbe dont le sens
est évidemment causatif: “faire fermenter”. Il n’existe pas, apparemment, de
formes au degré “plein” *tœu-, et la racine est polarisée entre degré long *tau-
et degré zéro *tu-.
Le substantif æntuan lui-même est formé sur le degré long, soit
*œntauæn3, avec réduction, régulière en iron, de -auæ- à -ua-.
(4a) - Dg. cauæn, ir. cuan “chasse”, de *cyâv.ana (BIELMEIER 1977, P. 274).
(4b) - Dg. nauœr, ir. nuar “tendon”, de *snâvar (Abaev II, P. 194).
Le degré zéro n’est donc attesté que dans le thème de prétérit. On sait
qu’en ossète l’opposition entre transitif (causatif) et intransitif est exprimée par
l’alternance radicale au présent, mais pas les désinences au prétérit. On ne peut
donc attacher une trop grande importance morphologique à ce degré zéro.
L’analogie interviendra d’autant plus facilement que le degré radical n’est pas
pertinent au prétérit.
Il existe plusieurs verbes qui opposent prêt, -y- (dg. -и-) à prés, -au- (cf.
G.S.O., P. 39):
(5a) stauyn, styd- “faire l’éloge”, I.-E. *steu- (Abaev III, P. 146)4.
J Le suffixe déverbatif -œn (*-ana) est frequent et sert à former des noms d’instruments, ou des
adjectifs de possibilité (G.S.O: PP. 87-88). Æntuan sera donc “ce qui sert à faire fermenter”.
4 Le verbe grec gteùtoi “se faire fort de”, moyen sur degré plein, conserve
probablement la structure ancienne; le sanskrit (stauti / stuté) a dédoublé un moyen de
structure anomale (degré plein) en un actif (+ a, donc degré long) et un moyen (- a, donc degré
zéro). L'opposition actif - moyen ayant disparu en ossète, les degrés radicaux ont été
redistribués entre présent (long) et prétérit (zéro = skt stuta).
143
(5b) ar dairyn, ardyd- “exciter contre”, I.-E. *a-drav- (Abaev I, P. 62).
(5c) rœvdauyn, rœvdyd- “caresser”, I.-E. *fra-dwa- (Abaev II, P. 385).
Pour ces verbes, il n’existe pas de présents formés sur le degré plein
(*stauyn, etc.); la polarisation a joué en faveur de l’écart maximal dès lors qu’il
n'existait qu’un seul présent.
4. Kvasir et la bière mythique
Si l’épopée des Nartes évoque l’invention de la bière, c’est dans un cadre
humain. Observant le comportement étrange d’animaux qui avaient consommé
des graines de houblon, un des Nartes, ou Satana, utilise ces graines pour faire
fermenter des cuves de malt5.
D’autres domaines indo-européens se sont montrés plus conservateurs, et
les Germains connaissaient un être mythique, Kvasir, dont le nom évoque la
boisson russe bien connue, le kvas, fait de pain de seigle, de sucre et de levure
(Dumézil 1986, P. 75).
La naissance de Kvasir est instructive: cet être d’une sagesse et d’une
science sans égales au monde est né d’un vase où Ases et Vanes avaient craché
pour sceller leur réconciliation au terme d’une guerre difficile (Dumézil 1936,
P. 7; 1986, P. 74).
Dès 1936, G. Dumézil avait étudié une légende finnoise qui mentionne
l’emploi de bave de sanglier par le premier brasseur (P. 5); à cette occasion, il
mentionnait la technique, largement représentée à travers le monde, qui
consiste à utiliser la salive, animale ou humaine, pour obtenir la fermentation
d’une bouillie de céréales, ou de plantes féculentes, et la transformer en
boisson alcoolisée6.
L’équivalent moderne du rong mythique, le rang des Svanes (Abaev
1949, PP. 349-353) est une sorte d’hydromel. Les conteurs ont assimilé,
inconsciemment sans doute, les boissons mythiques aux techniques modernes:
s Uryzmæg et un moineau ivre de houblon (Narty I, P. 110). C’est Satana qui tire parti
de cette observation et fabrique la nouvelle boisson.
6 II n’est pas impossible, comme le suggère G. Dumézil 1936 (P. 14), que la légende du
sanglier d’Erymanthe, qu’Héraklès devait apporter vivant à Eurysthée, conserve le souvenir
d’un mythe de création d’une boisson à base de céréales, puisque Eurysthée est à Г intérieur
d’un pithos pour accueillir le sanglier qu’Héraklès tient au-dessus de la cuve. Dans une
civilisation comme celle de la Grèce égéenne, le vin avait éliminé les autres formes de
boissons fermentées et fait oublier les antiques procédés de fabrication.
144
les Tcherkesses remplacent le rong par le vin blanc (M.E. I, P. 473); les
Ossètes par la bière ou le kvas.
C’est ainsi que les Alains du Caucase ont oublié les méthodes archaïques
de préparation de la bière. Il semble toutefois que cette technique oubliée ait
laissé une trace dans le vocabulaire, comme elle survit dans le mythe chez les
Germains.
5. De cracher à fermenter
En ossète, “cracher” se dit tu(tœ) kœnyn (dg. tutœ kœnun), avec
l’auxiliaire dénominatif kœnyn “faire” et le substantif tu (pl. tutœ) “crachat”.
Cette structure syntaxique, dénominatif “faire X”, est bien représentée dans les
langues du Caucase (lezgi: X avun, etc.) comme en turc (X etmek) ou en persan
(X kardari).
La forme digor peut être un emprunt à l’iron car ir. и correspond
normalement à dg. o. 11 existe un terme spécifique digor listuq1, en relation de
paronomase avec la forme iron. Iron и suppose une ancienne diphtongue *au,
mais il s’agit peut-être d’une création autonome, sur des bases
onomatopéiques; d’autres langues, iraniennes aussi bien qu’indo-européennes,
ont des formes proches, sans qu’il soit possible de reconstituer un étymon
commun7 8.
Si la fermentation a d’abord été obtenue par la salive humaine, on attend,
comme en Amazonie, une cérémonie rituelle9 10 où plusieurs personnes se
7 Ce mot est considéré comme un composé *lixs-tug; de lixsun, lixst- “cracher” (*raik
“lancer”, Abaev II, P. 46), le second terme étant apparenté à ir. tu.
8 ABAEV III, P. 308; substantif en persajt, avec un dénominatif analytique: tuf zadan
(= “frapper un crachat”).
Grec ptu-, skt fthïv-, lat. spu-, etc. ont une parenté phonétique évidente mais en dehors
des correspondances régulières.
’ Rituelle, car la bière, comme le soma védique, est boisson d’hommes, de guerriers, et
son pouvoir doit être discipliné.
Pour l’Amazonie, cf. Lévi-Strauss 1955 (P. 417) (kahui à base de maïs); Man 1982
(P. 68) (tepae de manioc):
“Les femmes préparent le tepae de manioc en écrasant entre leurs doigts les tubercules
cuits, dont elles mâchent à intervalles réguliers une bouchée qu'elles recrachent dans le
récipient. Cette technique... est utilisée par un grand nombre de tribus d’Amazonie; elle a pour
effet l’addition d’enzymes au mélange. Les enzymes entraînent la fermentation et, au bout de
quelques jours, le liquide s’alcoolise”.
10 3am N>2665
145
rassemblent pour apporter le ferment de leur salive à une bouillie de céréales;
une telle opération pouvait être exprimée par *ham tu “cracher ensemble”.
Sur ce syntagme, il était possible de fabriquer un causatif *ham tâw
“faire cracher ensemble”, pour désigner l’acte de l’initiateur de l’opération.
Un tel verbe aboutira, régulièrement, à oss. æntauyn, avec la longue
radicale des causatifs. Quand la technique de fermentation change,
probablement par passage de la salive humaine à la salive animale puis à des
ferments plus élaborés10 11, le verbe descriptif *hatn tu, n’a plus raison d’être
dans la langue; au contraire, le causatif, spécialisé techniquement dans
l’expression de la mise en fermentation, continue à exprimer une opération
dont le résultat espéré est toujours le même, si la méthode a changé.
On a donc là une hypothèse étymologique qui peut s'appuyer à la fois sur
des éléments mythiques indo-européens et sur des données ethnologiques
contemporaines. Cette même étymologie rend compte d’un autre fait:
l’indépendance lexicale de “fermenter” par rapport à “faire fermenter” (cf. 1).
6. De la bouillie à la bière
La base de la fabrication de la bière est une bouillie de céréales, qu’on
fait cuire pour amorcer la transformation de l’amidon en glucides. La bouillie
liquide peut être consommée, avant une véritable fermentation et sans filtrage:
c’est la buza des pays turcs, d’où le mot est passé en russe (buza, Vasmer I,
P. 232) et dans les langues balkaniques.
Le même mot peut désigner une boisson enivrante, ainsi en russe, mais
dans la description d’un banquet caucasien, chez Lermontov:
“Tiens, prenez les Tcherkesses... dès qu’ils se saoulent à la buza, dans un
mariage ou un enterrement, c’est la bagarre à coups de sabre”11.
10 Certains champignons assurent, naturellement, le rôle de la salive; ainsi pour la bière
tibétaine (Jest 1975, P. 183).
“Le ferment phabs est fabriqué de la manière suivante: des boulettes de farine de
sarrazin... sont mélangées avec des plantes de haute altitude Artemisia et séchées au soleil;
après quelques jours, les boulettes se couvrent d’une efflorescence blanchâtre, filaments d’un
champignon du genre Actinomyces produisant une diastase permettant la transformation des
glucides en alcool”.
11 Un héros de notre temps, Bêla (1840); cité in O.R.L. (P. 95).
146
En digor uæras désigne la “petite bière”, bière faiblement alcoolisée,
faite à la maison (rus. bragal2\, le correspondant abkhaz, waras, désigne
aujourd’hui la bière et traduit rus. pivo, géorg. ludi.
Dans les gloses jasses notées par un greffier hongrois au XVe siècle, on
lit (Nemeth 1959, P. 14,1.8):
oras: boza, soit jasse oras = “bouillie de céréales fermentée”.
Le mot est distinct de casa “kacha, grains cuits” (1. 8) = ir. kas, dg. kasœ.
Le champ sémantique de *waras montre que la notion de bière est restée
longtemps associée à celle de bouillie, que les progrès techniques, en
particulier le filtrage, n’ont pas eu d’incidences immédiates sur le lexique. On
retrouve là un conservatisme comparable à celui que suggère l’étymologie
proposée pour œntauyn. On notera enfin que les termes techniques voyagent,
associés, selon toute vraisemblance, à leurs référents. On a ainsi un accès à
l’histoire de techniques qui n’ont guère laissé de traces archéologiques, comme
la fermentation de la bière13.
BIBLIOGRAPHIE
Abaev I, II, III, IV: Abaev V.I. Istoriko-ètimologiceskÿ slovar' osetinskogo jazyka
[Dictionnaire historique et étymologique de la langue ossète]. Moskva/Leningrad, I,
1958; II, 1973; III, 1979; IV, 1989.
1949: -, Osetinskij jazyk ifol'klor [Langue et Folklore des Ossètes], Moskva/Leningrad,
1949.
Bailey 1960: Bailey, H.W., Arya II, B.S.O.A.S. 23,1960, PP. 13-39.
B1ELMEIER 1977: BlELMElER R., Historische Untersuchungen zum Erb- und
Lehnwortschatzanteil im Ossetischen Grundwortschatz, Frankfurt/Bern/Las Vegas,
Peter Lang, 1977.
Dumézil 1936: Dumézil, G. Un mythe relatif à la fermentation de la bière, E.P.H.E., Section
des Sciences Religieuses, Annuaire 1936-1937. Paris. PP. 5-15.
1986: -, Loki. Paris. Flammarion. 1986.
12 Ce mot est considéré comme un emprunt au turc bulgare, d’après tchouvachepàraka
“drêche, résidu d’orge après soutirage de la future bière” (VASMER I. P. 205).
13 Dumézil 1936 (P. 14) a rapproché un nom antique de la bière en Espagne caelia
(Pline) du finnois kalja “bière faite à la maison”.
147
G.S.O.: Abaev V.L A grammatical sketch of Ossetic. Indiana University, Bloomington/La
Haye. Mouton. 1964.
Jest 1975: JEST, C., Dolpo, communautés de langue tibétaine du Népal. Paris. C.N.R.S., 1975.
Lévi-Strauss 1955: Lévi-Strauss, C., Tristes tropiques. Paris. Plon, 1955.
LH:. Dumézil G. Le livre des Héros, légendes sur les Nartes, Paris, Gallimard, 1966.
Man 1982: Man, J., Les nomades de la jungle équatorienne, les Waorani, Amsterdam/ Éd
Time-Life/1982.
M.E. I, II, III: DUMÉZIL G. Mythe et épopée. Paris, Gallimard, I, 1968: II, 1971; III, 1973.
Narty I, II, III: Narty. osetinskij geroiceskij èpos [Les Nartes, épopée héroïque des Ossètes]
Moskva. I (textes ossétes), 1990; II (traduction russe), 1989; III (Commentaire), 1991.
NEMETH 1959: Nemeth J.N. Eine 'Worterliste der Jassen, der Ungarldndischen Alanen,
Abhandl. Ak. Wiss. Berlin 1958/4. Berlin. 1959.
O.R.L.: Osetija v russkoj literature, edd. D.A. Gireeva/M.T. LukaSenko, Ordjonikidze,
1963.
Vasmer I, II, III, IV: Vasmer. Ètimologiceskij slovar' russkogo jazyka [Dictionnaire
étymologique de la langue russe]. Moskva. I-IV. 1964-1973.
148
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Л. И. ЛАВРОВ
ПАМЯТНИК КАБАРДИНСКОГО
И ОСЕТИНСКОГО ЯЗЫКОВ XVII в.
В 1688 г. имеретинский царь Арчил, уезжая из Москвы на родину,
взял с собой в качестве придворного врача находившегося в Москве нем¬
ца Дрешера. Проезжая с Арчилом через Кавказские горы, Дрешер интере¬
совался местными языками и составил небольшой словник этих языков.
Позже он передал свои записи известному голландскому географу Нико¬
лаю Витсену, который включил их во второе издание своего капитально¬
го труда «Северная и западная Татария», вышедшего в Амстердаме на
голландском языке в 1705 г.1
В книге Витсена словник представлен как образец одного опреде¬
ленного языка, на котором говорят «чиркасские горные люди». Послед¬
ние, по словам Витсена, живут в горах между Черным и Каспийским мо¬
рями, подчинены будто бы имеретинскому царю, являются «грубыми
христианами» и по языку отличаются от грузин1 2. Более ясное представ¬
ление о местах, где Дрешер мог составить свои лингвистические заметки,
дает маршрутная запись или, как ее называет Витсен, «Описание путеше¬
ствия, совершенного врачом Дрешером с королем Артшином (т.е. царем
Арчилом. - Л. Л.) 27-го июля 1688 года из города Москвы в Мелетину»
(т.е. Имеретию). Вот что в ней говорится о кавказской части этого путе¬
шествия:
«От Астракана (Астрахань. - Л. Л.) по реке Волге ехать до Каспий¬
ского моря - 19 миль или 95 верст. Путь Каспийским морем до города
Турхи - 100 миль или 500 верст. От Турхи или Терки (Терки - русское
укрепление в низовьях Терека. -Л. Л.) до казацких городов - 20 миль или
100 верст. От казацких городов через Крымскую степь или пустыню (се-
1 N. W1TSEN. Noord en rost Tartarye. II. Amsterdam. 1705. C. 526-528. В первом из¬
дании (1692 г.) указанный словник отсутствует.
2 Там же, С. 526.
149
всрокавказская степь. - Л. Л.) до Кабардина (Кабарды - Л. Л.) - 120 миль
или 600 верст. От Кабардина через горы в Шахматг (Schachmatt) - 14
миль или 70 верст. От Шахмата до Дегона (Degon) в горах - 14 миль или
70 верст. От Дегона до Сарамаго (Зарамаг - селение в верховьях р. Риони.
- Л. Л.) - 14 миль или 70 верст. Оттуда до границ Мелетина (Meletyn), а
также Грузии. От Сарамаго, затем до Мелетина, а именно до первого го¬
рода, называемого Ратзива (Рача. - Л. Л.) (3 дня езды в горах) - 19 миль
или 95 верст»3.
Таким образом, Дрешер проехал через Малую Кабарду, Северную
Осетию и Рачу. Это - та дорога, которая много позже получила название
Военно-Осетинской. Так как жители Рачи говорят по-грузински, а язык
«чиркасских горных людей» отличался от грузинского, таковым мог быть
либо кабардинский, либо осетинский.
Помещенный ниже разбор словника Дрешера показывает, что в нем
соединены вместе кабардинские и осетинские термины. Интерес к нему
определяется тем, что он является наиболее ранней из известных нам по¬
пыток составления кабардинского и осетинского словарей. В отношении
кабардинского языка словник занимает особое место, как старейший па¬
мятник языка.
Словник опубликован Витсеном в латинской транскрипции с парал¬
лельным голландским переводом. Для выражения звуков, отсутствующих
в голландском языке, широко использованы различные сочетания букв
без всякой видимой системы. Сплошь и рядом один и тот же звук воспро¬
изведен по-разному, а разные звуки нередко переданы графически одина¬
ково.
Приведем главное в транскрипции Витсена и современные звуки
кабардинского языка:
а - а, ы, э, 1э
с - з, дз, Ц1, Kl
ch - кхъ, къ, к1, гь, хъ, хь, х
ск - к1, къ
cz - ш, ж, щ1, щ
CZSZ - ш, ж, щ!
dz-дз
dzs - дз
g - г, кхъ
h -х, гь
hch-x
к - к!, г, к, гь, къ
kch - кхъ
1 - л, лъ
р - ni, б, п
S - С, 3, ц, жь
sch - щ!
si - лъ
SZ - ш, ж, щ, жь, 3, X
szl - лъ, л
3 N. W1TSEN. Ор. cil. Р. 531-532.
150
szsz - щ1, щ
t - т1, д, t, б
tcz-ш
th-ф!, ф
kl-kI
ts -ц!
Z - 3, дз, жь, ж, ш
zd-дз
Ниже приведен словник Дрешера по второму изданию книги Витсе-
на, параллельно комментированный нами соответствующими примерами
из кабардинского, осетинского и тюркских языков4.
«Мужчину называют - Leek
осет. - лаег5
Женщина - Os
»-ус
Девушка - Kiska
» кизга - чызг
Лошадь - Bach
» 6æx
Корова - Kouck
» хъуг
Бык - Gal
» гал
или - Uuy
кабард. - вы
Овца - Fis
осет. - фыс
Mal или - Malo
кабард. - мэл
Мальчик - Lapou
осет. - лзеппу
Снег - Mitt
» - мит
или - Vos
кабард. - уэс
Дождь - War
осет. - уарын
или - Voszchi
кабард. - уэшх
Гром - Arfmare
осет. - арвнжрын
Ложка - Widig
» - уидыг
или-Tzamysz
кабард. - бжэмышх
Шапка или шляпа - Gout
осет. - худ
Мул? (Muil)6 -Sabei
?
Ружье, охотничье;
кабард. - топ (пушка)
ружье, мушкет - Toub
осет. - топп, тюркск. - топ
Петух - Karck
осет. - карк (курица)
Свинья - Goût;
кабард. - кхъуэ
или - Kotz
осет. - хуы
Собака - Koutz
» - куыдз
или - Cha
кабард. - хьэ
4 Выражаю благодарность И. М. Багову за его полезные советы, которыми я вос¬
пользовался.
5 Сочетанием æ в осетинских словах мы передаем краткое «э».
6 Может означать также: пасть, морда, рыло и пропасть.
151
Пиво или квас (питье,
сделанное подобно пиву) -
Bogani
Bousa
Дерево - Zouck
или - Pcha
Огонь - Tzinga
или - Matha
Ящик - Krin
Котел - Ack
Волк - Birack
осет. - бгегжны
тюркск. - буза
кабард. - жыг
» - пхъэ
осет. - зынг
кабард. - маф!э
осет. - кири (чырын)
» - аг
» - биргегь
тюркск. - боьри
Mazucha
или - Cefica
Заяц - Tirrikos
Соль - Tzach
или - Czincho
Лиса - Roufas
или - Paczsza
Хлеб - Tzull
или - Czacho
Нож - Kapt
Камень - Dur
или - Moua
Кольцо - Kochtaàr
Камин - Bardouli
Кафтан или платье - Schouka
Вода - Don
или - Ту
Солнце - Gour
или - Dyha
Свет или день - АЬоп
Ночь-D’zôi
или - Dizesz
Завтра - Sum
Сегодня - Nur
или - Nuba
Дать поесть - Bachâr
Спать - Bachuz
Месяц - Меу
кабард. - мэзыхьэ (лесная собака)
?
осет. - таерхъус
» - цжхх
кабард. - шыгъу
осет. - рувас
кабард. - бажэ
осет. - дзул
кабард. - щ!акхъуэ
осет. - кард
» - дур
кабард. - мывэ нывэ
осет. - къухдараен, къохдарген
» - бындур
» - цухъхъа (черкеска)
» - дон
?
осет. - хур
кабард. - дыгъэ
осет. - абон (сегодня)
?
кабард. - жэщ
осет. - сом
» - ныр (теперь)
кабард. - нобэ
осет. - бахзер
» - бахуыс (усни!)
» - мзей
152
Глаз - Dzest
Hoc - Findz
Pa
или Sa
Зубы - Dentag
Подбородок - Rous
Плакать - Sen
Император - Melick,
Milick
Золото - Pouri
или - Dyszyk
Серебро - Absist
или - Tyszyk
Часы - Murmourack
Холст - Koumack
Топор - Farraf
или - Vosz
Наперсток - Angyrst
Булавка - Zousin
Книга - Kinick
Рука - Kouck
Ножницы - Kaskarck
Чулок - Sangou
Тело - Goubiu
Бог - Tcha
Небо - Vautha
Облака - Czaho
Звезда - Vaho
Месяц - Maza
День - Mahcho
Вечер - Czachaszcha
Темно - Tketh
Человек - Ciuh
Голова - Szcha
Мозги - Szchakue
Волосы - Detzyke
или - Sickou
Лоб - Nata
Брови - Nadtze
Глаза - Nnia
» - цавст
» - фундз
кабард. - па
?
осет. - дзендаг (зуб)
» - роцъо, рус (щека)
?
арабские - melik (царь)
?
кабард. - дыщэ
осет. - аевзист
кабард. - дыжьын
осет. - мырмыраг
тюркск. - къумач
осет. - фаерает
кабард. - уэщ
осет. - аенгуырстуан
» - судзин (иголка)
» - чиныг
» - къух
» - хжсгард
» - заенгой (ноговица)
» - гуыбын (живот)
кабард. - тхьэ
» - уафэ
» - ишагьуэ
» - вагьуэ
» - мазэ
» - махуэ
» - ищыхьэщхьэ
» - к1ыф1
» - ц1ыху
» - щхьэ
» - щхьэкуц! (головной мозг)
осет. - дзыггу
кабард. - цык1ыр (волосатый)
» - нат1э
» - набдзэ
» -нэ
153
Ресницы - Husz
Ноздри - Pancuu
тюркск. - къаш (брови?)
кабард. - пэц (волосы, растущие
в ноздрях?)
Усы - Pacze
Борода - Szake
Губы - Uszpakia
Зубы - Dze
Язык - Bzegu
Лицо - Napa
Уши - Напила
Горло - Kark
Рот-U
Шея - Pszedyk
Место между плечами - Cyczyt
Рука - А
Ладонь - Agu
Большой палец - Abchont
Ребро - Dzanze
Живот - Inyta7
Грудь-Tydz
Кишки - Kety
Поясница - Dyszy
Пуп - Bynsza
Прыщ - Tzeryp
Колено - Szliagosza
Ступня - Szsa
Пятка - Sliagu
Мясо - Szle
Мешок - Dszem
Год-Itlias
Зима - Czamachu
Весна - Hamacho
Осень - Hatsza
Холодно - Czaa
Тепло - Chuaba
Лед - Sztaha
Река - Psyna
Сено - Мок
» - нащ1э
» - жьакЬ, осет. - зачъе
» - 1унэ
» - дзэ
» - бзегу
» - напэ
» - тхьэк1умэ
» - кьурмэкъэй?
» - 1уы
» - пщэдыкъ (затылок)
?
кабард. - 1э
» - 1эгу
» - Ьнхъуамбэ (палец руки)
» - дзажэ
» - и ныбэ (его живот)
» - быдз (женская 1рудь)
» - к!эт1ий
?
кабард. - бынжэ
» - исыбыб (волдырь)
» - лъэгуаджэ
» - лъэ?
» - лъэгу (подошва ноги)
» - лы
ср. » - чыматэ (плетеная сумка)
» - илъэс
» - щ1ымахуэ
» - гъэмахуэ (лето)
» - гъатхэ (весна)
» - щ1ы1э
» - хуаба
» - щтыгъэ (мерзлота)
» - псынэ (родник)
» - мэкъу
7 Может быть опечатка вместо Inyba?
154
Трава - Uzde
Лес - Maz
Озеро - Uszaha
Море - Dingis
Рыба - Udze
Лошадь - Tczy
Кобыла - Czybz
Дом - Huna
Известь - Mauahusz
Доска - Pchamho
Окно - Scanhuy
Скамья - Chassy
Пол - Cabi
Глина-Jata
Фруктовый сад - Sziada
Стол - Ana
Череп - Koczy
Трут - Sztamylia
Очаг - Szta
Железо - Huez
Олово - Bzapce
Медь - Dzsees
Двор - Czeb
Ярмарка - Sztempsz
Платье - Kaptal
Обувь - Czriuk
Дворец - Huna
Поле - Kubho
Дверь - Tsze
Курица - Ged
Гусь - Kas
Старуха - Patys
Куница - Cyza
» - уда
» - маз
?
кабард. - тенджыз;
тюркск. тенгиз;
осет. денджыз
кабард. - бдзэжьей?
» - шы
» - шыба
» - унэ
» - мывэхужь (негашеная
известь)
» - нхъамгьу
?
ср. кабард. - хэс (сиди!)
?
кабард. - ят1э
» - жыг хадэ
» - 1энэ
» - къунщхъэ (кость)
» - щтаьылэ
?
кабард. - гьуш!
» - бдзанц!э (свинец)
» жээ (латунь)
» - щ!ыб
?
кабард. - къэнтал (бешмет)
тюркск. - къантал
кабард. - шрыкъ, кЬрэхъ
(обувь из сыромятной кожи)
» - унэ (дом)
» - губгъуэ
» - бжэ
» - гэд, джэд
»-къаз
тюркск. - къаз
кабард. - Иэдыс (собственное
имя?)
кабард. - дзыдзэ
155
Соболь - Kisz
Белка - Tihin
Диск8 или дверцы9 - As
Бобр - Kunduz
?
тюркск. - тыйын
?
кабард. - къуындуыз
тюркск. - къундыз
Олень - Talpar
Медведь - Myszsza
Лось - Sza
Верблюд - Macheza
Лебедь - Tchachusz
Гриф - Kyrhy
» - тулпар (дикая лошадь)
кабард. - мыщэ
» - щыхъ (олень)
» - махъшэ
» - тхьэкъаз (божий гусь)
» - къашыргъэ (коршун)
может быть тюркск.
къаргьа(ворона?)
Журавль - Kru
Мох - Tzu
Ворона - Kaancza
Голубь - Gugurczi
Блюдо - Tatac
Тарелка - Tabakszy
» - къру
?
кабард. - къанжэ (сорока)
тюркск. - кёгюрчюн
кабард. - тас (таз)
» - тэбэк! (большая деревянная
чашка);
осет. - табгегъ;
тюркск. - табак
Бант - Dzaka
Пуговица - Szszae
Баран - Ту
Теленок - Szka
Телушка - Szketz10
Кабан, или свинья-
самец - Kcho
Сосед - Hunoh
Зять - Sypsz
Тесть11 - Malcha
Деверь12 - Cypszoka
Невестка - Dynissa
?
кабард. - щ1ы1у
» - т1ы
» - шк1э
» - шк1эбз
» - кхъуэ
» - гьунэгъу
» - си пщ (мой старший)
» - малхъхъэ (зять)
» - си ищыкъуэ (мой деверь)
» - ди нысэ (наша невестка)
8 Вар. - круг, ломоть, мишень, цель, блок.
9 Вар. - задвижка, запор, засов, ход, заслонка, клюшка, выемка, паз.
10 Может быть опечатка вместо Szkebz?
11 Вар. - свекор.
12 Вар. - шурин, свояк, зять.
156
Решетка - Huda
ср. » - хуы (плети!), хъы
(рыболовная сеть?)
Пила - Kunuzak
?
Ножны - Samp а
кабард. - самиЬ
Точильный камень
» - щтауч (кремень)
Пыль - Saba
Горящий или гашеный
» - сабэ
уголь - Thamycz
» - ф1емыщ1 (уголь)
Пшеница (Terwe) -
» - хьэщЬш (гостиная?)
Chaczszosza
- хьэ щ1акхъуэ
(ячменный хлеб?)
Перец - Burcz
» - бурш
тюркск. - бурыш
Мед - Thol
кабард. - фолъ (сосуд для меда)
Ястреб13 - Bdcze
» - бжьэ (пчела)
Водка - Araky или Rack14
» - аркъэ; осет. - арахъ
тюркск. - аракъ, аракъы
(из арабского)
Кнут - Czepsz
кабард. - щ1опщ
Нижний кафтан - Czeszean
?
Keep - Alenceh
?
Пальто - Czaco
кабард. - щ1ак1уэ (бурка)
Колчан - Sahangdak
» - скгьындакъ (тюркск. слово)
Лук - Tza
» - бзэ (тетива)
Шпага - Giata
» - гятэ, джатэ (шашка)
Мушкет - Ithoki
» - и фоч (его ружье)
Стрела - Czsza
» - шэ
Конец - Chusz
» - к1эух
Числа:
Один - Jouff
осет. - иу
Два - Dwa
» - дууж
Три - Artâ
» - æpTæ
Четыре - D’zupâr
» - цыппар
Пять - Fonz
» - фондз
Шесть - Accaz
» - аехсзез
13 Очевидно, ошибка, нужно: пчела.
14 Это слово, очевидно, происходит от индийского арак, так как его совсем не
знают в северных странах (примечание Витссна. -Л. Л,)
157
Семь - Aft
» - авд
Восемь - Ast
» - аст
Девять - Farrast
» - фараст
Десять - Dest
» - ДЭЁС
11 - Jouffdest
» - иуаендаес
12 -Duodest
» - дууадэес
13 - Artadest
» - аертындаес
14- D’zupardest
» - цыппаердаес
15 - Fonsdest
» - фынддавс
16 - Accesdest
» - аехсаердаес
17 - Affdest
» - аевдджс
18 - Astdest
» - аестдаес
19 - Farrasdest
» - (фарасдаес?)
20- D’zare
? »
Таким образом, из 239 слов, записанных Дрешером, 128 оказались
кабардинскими, 71 - осетинскими, 17 - тюркскими и арабскими; при¬
надлежность 23 слов нам определить не удалось13 * 15. За исключением 5
или 6 собственно тюркских слов, остальные 10-11 тюркских слов в на¬
стоящее время употребляются кабардинцами и осетинами в качестве
заимствований, прочно вошедших в языки этих двух народов. Исходя
из сказанного, можно считать, что Дрешер записал в общей сложности
около 137 слов живой кабардинской речи XVII в.
Среди собственно тюркских терминов, представленных в словни¬
ке, заметны не столько ногайские, сколько балкарские формы. Во вся¬
ком случае слова husz (ресницы), bouza (напиток), araky (водка) ближе
к балкарским къаш (бровь), буза и аракъы, нежели к соответствующим
по значению ногайским кас, боза и арак.
Почти все осетинские термины взяты Дрешером из иронского
диалекта. Исключение составляют три слова (кизга - девушка, кири -
ящик и киныг - книга), имеющие в начале «к» вместо иронского «ч»
(чызг, чири и чинг), что указывает на дигорский диалект. Характерно,
что осетинское числительное даес (десять) у Дрешера имеет конечное
«т», которое теперь отсутствует, но которое присуще термину с этим
значением в некоторых других индоевропейских языках. Дрешер при¬
водит отличную от нынешней форму осетинских числительных девят-
13 Эти 23 слова нс принадлежат к грузинскому, сванскому, ингушскому, чечен¬
скому и абхазскому языкам. Часть из них может оказаться кабардинскими и осетински¬
ми.
158
наддать и двадцать, из которых девятнадцать представляет у него зако¬
номерное соединение двух слов, означающих девять и десять. Обраща¬
ет на себя внимание осетинское «киныг», производное от русского
«книга», свидетельствующее о влиянии русской культуры на кавказ¬
ских горцев задолго до XIX в.
Не ставя своей задачей детальный разбор словника Дрешера, ог¬
раничусь только некоторыми замечаниями о представленных в нем ка¬
бардинских терминах.
В области лексики обращает на себя внимание то, что такие поня¬
тия, как волк (дыгьужь) и рот (жьэ) в XVII в. обозначались словами:
мэзыхъэ (буквально «лесная собака») и 1уы. Последнее в настоящее
время отдельно не употребляется, но присутствует во многих состав¬
ных словах. «Губы» (1упэ) Дрешер обозначает термином uszpakia, что
сходно с uptschate, как значатся «губы» в кабардинском словнике
Гюльденштедта (XVIII в.)16. Очевидно, в XVII-XVIII вв. для понятия
«губы» употреблялся более сложный термин, восстановить который не
берусь. Наоборот, для «рыбы» Дрешер приводит краткую форму слова
- udze. Правдивость его записи и в данном случае подтверждается
Гюльденштедтом, у которого с этим же значением приведено слово
bshe17, т.е. очевидно бдзэ.
В области фонетики прежде всего отмечу частные случаи, когда
«т» у Дрешера стоит на месте, где следовало бы ожидать «б»: tzamysz
вместо бжэмышх, tyds вместо быдз, inyta вместо и ныбэ, tsze вместо
бжэ, tza вместо бзэ, szketz вместо шк1эбз. В одном случае имеет место
замена «п» через «т»: tzeryp вместо псыбыб. Дальнейшие исследования
лингвистов должны будут ответить на вопрос: является ли указанная
особенность словника только следствием ошибки Дрешера или же от¬
ражает собою какие-то реальные закономерности?
Несмотря на несовершенство записей Дрешера, они все же позво¬
ляют утверждать, что кабардинские слова, в силу чередования звуков
ч1-к1, дж-г', ч-к', сейчас имеющие двойное произношение (например,
гэтэ и джэтэ; жьакЬ и жьачЬ), записаны у него в неаффрикатной фор¬
ме. Это, конечно, не может доказывать отсутствия в то время аффри¬
катной формы, которая, как и в современном кабардинском языке, мог¬
ла существовать и в XVII в. параллельно с неаффрикатной формой. Но
все же словник Дрешера, будучи сопоставлен со словником Гюльден-
16 J. A. GÜLDENSTÂDT. Reisen durch RuBland und im Caucasischen Gebürge. II. St.-
Pb„ 1791. S. 530.
17 Там же. С. 532.
159
штедта и языковыми материалами первой половины XIX в., говорит в
пользу того мнения, что в кабардинском языке замена «к1», «г», «к»
соответствующими аффрикатами произошла сравнительно в недавнее
время18.
Весьма показательно, что неаффрикатную форму указанных слов
в адыгских языках можно документально засвидетельствовать с V в.
н.э., а аффрикатную - только с XVIII в. Это заставляет предполагать,
что аффрикатная форма есть позднейшее явление не одного только ка¬
бардинского языка, но и адыгейского.
Реку Ныджэпсыхъуэ, или Ныджыпс (между Геленджиком и Туап¬
се), и одноименный с нею раннесредневековый город авторы V-X вв.
(Псевдо-Арриан, Епифаний, Константин Багрянородный и составители
списков епархий) единогласно именуют Никонсией, т.е. (без греческо¬
го окончания) Никоне. Не приходится сомневаться, что в основе этого
адыгского имени лежит местное адыгское произношение и что буквой
«к» греческие авторы выражали не «дж», а «г». Отсутствие в греческом
алфавите буквы для обозначения звука «г» объясняет причину переда¬
чи последнего через «к». Таким образом, устанавливается, что в
V-X вв. адыгское население между нынешними Геленджиком и Туапсе
называло протекающую там речку не Ныджэпс, а Ныгэпс19.
Из незначительного количества более поздних примеров того же
явления приведу только два. Д’Асколи (1634 г.) писал, что христиан¬
ские священники, в его время обслуживавшие адыгское население, еще
не принявшее ислам, называются «шиугуен» (sciuguen)20, т.е. шогэн, а
не шоджэн. Главани (1724 г.) упоминает адыгейское племя «гемир-
гой»21, т.е. к1эмыргуый, а не ч1эм1ыр1гуый, каким оно выступает в со¬
временном самоназвании.
Некоторые примеры транскрипции слов у Дрешера наводят на
предположение, что современным «ж» и «жь» в XVII в. в ряде случаев
соответствовал «дж». Так, он пишет bdeze (бджэ? вместо бжьэ), dizesz
18 Г. Ф. Турчанинов. О некоторых фонетических явлениях в кабардинском языке
первой половины XIX столетия. Сб. «Языки Северного Кавказа и Дагестана». Вып. II.
М.-Л., 1949. С. 51.
19 Л. Н. Лавров. Адыги в раннем средневековье. «Сборник статей по истории Ка-
барды», вып. IV. Нальчик, 1955, С. 55.
20 Э. Д. Д’АСКОЛИ. Описание Черного моря и Татарии. «Записки Одесского обще¬
ства истории и древностей», т. XXIV. Одесса. 1962. С. 129.
21 К. Главани. Описание Черкессии. «Сборник материалов для описания местно¬
стей и племен Кавказа, вып. XVIII. Тифлис. 1893. С. 151.
160
(джэщ? вместо жэщ), dzsces (джиэз? вместо жэз), paczsza (начша, т.е.
баджа? вместо бажэ).
Не исключено, что сочетанием «cz» Дрешер в ряде случаев пере¬
дает не современные «ш», «ж», «щ1», «щ», а аффрикат «ч». Такое ис¬
пользование этого сочетания вполне закономерно и засвидетельствова¬
но у того же Дрешера, когда он транскрибирует тюркское кёгюрчюн
(голубь) в виде gugurezi. Учтя это, можно предполагать, что современ¬
ные кабардинские звуки «щ», «щ1», «ш» иногда звучали, как «ч1», «ч».
Во всяком случае нет уверенности, что czybz (кобыла) и tezy (лошадь)
должны были произноситься как «шыбз» и «шы». Если бы здесь обяза¬
тельно содержался звук «ш», то зачем в слове «лошадь» понадобилось
Дрешеру снабдить его добавочным «т»? Последний только подчерки¬
вает аффрикатный характер указанного звука. Мне кажется, что сохра¬
нившееся сейчас в хакучинском диалекте адыгейского языка слово
«чы» (лошадь) вместе с абхазским «а-чы» (с тем же значением) дает
возможность предполагать, что в старокабардинском языке также мог¬
ло быть подобное явление.
В двух случаях у Дрешера современному «х» соответствует то ли
«ш», то ли «щ», который он выражает посредством «sz»: «hatsza» вме¬
сто «гьатхэ» и «chusz» вместо «к1эух».
В заключение отмечу одну особенность гласных: Дрешер иногда
дает двойные гласные там, где в настоящее время имеется один звук.
Так, например, «unia» вместо «иэ», «sztamylia» вместо «щтамыла».
Сюда же нужно прибавить «uszpakia» (губы).
Публикуя словник Дрешера, автор настоящей статьи надеется, что
материалы этого словника вместе с языковыми материалами Эвлии
Челеби (XVII в.) будут полезными при создании истории кабардинско¬
го и адыгейского языков, необходимость в которой давно назрела.
L. I. LAVROV
THE MONUMENTS OF KABARDIAN
AND OSSETIAN LANGUAGES OF THE XVII c.
SUMMARY
In 1688 Imeretian tsar Archil, moved from Moscow to his native land and took with
him the physician german Dresher as a courtier, which was in Moscow at that time.
Dresher was interested in local languages and has formed small vocabulary list of these
languages during his journey through Caucasian mountains. Later Dresher had sent his
n Заде №2665
161
own record to well known Dutch geographer Nicolas Vitsen, which has included it to the
second edition of his capital work “Northern and Western Tatariya”, published in Amster¬
dam in 1705.
The analysis of the vocabulary list of Dresher shows that Kabardian and Ossetian
terms are united together there. The vocabulary list is published by Vitsen in Latin tran¬
scription with Dutch translation. Different combinations of the letters here are broadly
used without any seen system for expression of the sounds, being absent in Dutch lan¬
guage.
From 239 words, recorded by Dresher, 128 turned out to be Kabardian, 71 - Os¬
setian, 17 - turkic and arabic; 23 words appeared to be no definable. With the exclusion of
5 or 6 strictly turkic words, rest 10-11 turkic words at present are used in Kabardian and
Ossetian as borrowings, which firmly came into these languages.
Nearly all Ossetian terms are taken by Dresher from Iron dialect. Three words
(“kizga” - a girl, “kiri” - a box and “kinig” - a book), having at the beginning initially “k"
instead of Iron “ch” (chizg, chiri and chinig), are the only ixceptions that points to Digo-
rian dialect.
162
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N1,2
Istvân ERDÉLYI
GOTEN UND HUNNEN IN SÜDRUBLAND
ZfA Z. Archàol, 26, Berlin, 1992
Die Bewegung der Volker ist stetig. Und doch sprechen wir - der
wissenschaftlichen Tradition folgend - zum Ende des Altertums bzw. im
frühen Mittelalter von der GroBen Vôlkerwanderung, die sich natürlich in
wissenschaftiich noch nicht entsprechend spezifizierte, in Wirklichkeit aber
kleinere Etappen einleiten laBt. Man kann nicht sagen, daB es für die
Anwendung des Terminus GroBe Vôlkerwanderung keinen ausreichenden
Grund gibt, war doch die im Jahre 370 von Osten (aus Asien) her
eingewanderte hunnische Volksgruppe wirklich riesig, und sie hat eine Reihe
bedeutender Veranderungen im Leben der einzelnen Volker und politischen
Verbande bewirkt. Neue Volker erschienen auf der Bühne der Geschichte,
andere verschwanden entweder ganz oder tauchten an anderer Stelle wieder
auf. Die politischen Grenzen veranderten sich bedeutend. Das
Bevblkerungsbild Osteuropas wandelte sich zu jener Zeit emeut wesentlich.
Das Auftauchen der Hunnen kann letztendlich auf die innerasiatischen
Ereignisse der groBen Nomadenwanderung um 350 zuriickgefiihrt werden
(K. Czeglédy 1983, S. 98).
Ich môchte an dieser Stelle über die Zustânde sprechen, die zur Zeit des
Hunneneinfalls in Osteuropa in der Steppe und in ihrer unmittelbaren
Umgebung bestanden und darüber, wie sich diese durch den Zug der Hunnen
von den Karpaten nach Osten wandelten. Zuerst wollen wir einen Blick auf die
sich unmittelbar auf die genannten Gebiete beziehenden historischen Momente
werfen, die von unseren Quellen gut wiedergegeben werden. Wesentlich vom
Don lebten zu dieser Zeit die Goten. Der Staat der Ostgoten erstreckte sich
vom Dnestr bis zum Don. Sie waren die Bewohner der bewaldeten Steppen,
siedelten aber zur gleichen Zeit auch in den groBen FluBtalem. Ihr Name war
«gruntungi austrogoti“. Gerade im 4. Jh. erreichte ihr vereinigtes Konigreich
mit Hermanarik an der Spitze seine groBte Ausdehnung. Ihre Verwandten, die
Herulaner, besiedelten die Gegend am Asovschen Meer. Ôstlich und südôstlich
163
davon befand sich das Fürstentum der Alanen. Und gerade mit diesen muBten
sich die Hunnen zuerst auseinandersetzen. Die Alanen sprachen eine iranische
Sprache. Aber nicht nur in ihrem Staat, sondem auch auf dem Gebiet der Goten
war die Zahl der Urbevolkerung sarmatischer Abstammung bedeutend. Die
archaologische Untersuchung dieser Problematik begann emsthaft erst am
Ende der vierziger Jahre und wurde im Zusammenhang mit der Frage nach der
slawischen Ethnogenese zum Ende der fiinfziger Jahre in die richtige
wissenschaftliche Bahn gelenkt, damais, als sich die Komponenten der
Cemjachov-Kultur (obéré Zeitgrenze ca. die Wende des 4.-5. Jh.) dank dem
auBerordentlichen scharfen und offenen wissenschaftlichen Streit in der
Forschung endlich deutlich abzuzeichnen begann.
Zwischen Ostgoten und Alanen entwickelte sich schon vom 3. Jh. an eine
enge Verbindung, und nach einer gewissen Zeit gliederte sich ein Teil der
Alanen dem Stammesverband der Ostgoten an (Procopios, De bello gothico cc.
4. 12.). Von den Hunnen wurden zunachst die Alanen zwischen Wolga und
Don niedergekàmpft, jene, die schon seit dem 2. Jh. in dieser Gegend
beheimatet waren. Die Hunnen verpflichteten sie zur Heeresfolge und
überfielen danach die Ostgoten. Hier soli bemerkt werden, daB eine groBe Zahl
alanischer Einwohner sich am siidwestlichen Rand der Halbinsel Krim
angesiedelt hatte, aber Alanen bewohnten auch schon im 3. Jh. die Halbinsel
Taman. Zur gleichen Zeit, in der Mitte des 3. Jh., lieBen sich auch Goten auf
der Halbinsel Krim nieder, vielleicht zusammen mit den von der Steppe
mitgefiihrten Alanen (W. A. KuSNEZOV 1984, S. 75).
Natiirlich gab es für die Hunnen nun kein zuriick mehr, und ihre Führer
müssen sich dessen bewuBt gewesen sein, daB sie an Ort und Stelle in ihrer
Situation Verbündete, d. h. eine neue Bevolkerungsbasis finden muBten, da
ohne diese ein weiteres Vordringen nach Westen, in Richtung der dstlichen
Provinzen des Romischen Reiches, unmoglich sein würde. Der
osteuropaische, d. h. ,,südrussische“ Aufenthalt der Hunnen war von
verhaltnismaBig kurzer Dauer, und schon diese nicht zu bezweifelnde
Tatsache an sich erschwert das Aufgreifen dieses Fragenkomplexes aus
archaologischer Sicht. Die Forschung befaBt sich heute noch fast
ausschlieBlich damit, daB sie einzelne bedeutende Funde, reiche Graber,
untersucht, urn deren zeitliche und typologische Einordnung herauszufinden.
Die Lebensweise der hunnischen Ankommlinge war für das
Zustandekommen archaologischer Quellen in groBer Zahl nicht günstig.
Diese Frage soli allerdings jetzt nicht ventiliert werden.
Wir wollen statt dessen zu den Goten bzw. zum Problem des
Fundmaterials ihrer autochthonen Untertanen zuriickkehren. Dieses wird von
der nicht unbegründeten Auffassung erschwert, daB die Vermischung der
164
asiatischen Hunnen und der Alanen schon friiher, noch in den Steppen in der
Nàhe des Aral-Sees begonnen hat (A. N. BernStam 1951, S. 148).
In diesem Zusammenhang mochte ich den in einer seltenen
sowjetischen Ausgabe in Novosibirsk veroffentlichten Tugosvonover
Grabfund vorstellen, der weniger bekannt ist, da er wissenschaftlich noch
nicht entsprechend detailliert wurde (A. P. Umanskij 1978, S. 129-163).
Dieses einzigartige, wahrhafte universelle, reiche Grab kam siidwestlich von
Barnaul, am Ufer des Carys, nahe am nordwestlichen Rand des Altai-
Gebirges, bei Erdarbeiten 1959 ans Tageslicht. Im Grab wurde das Skelett
eines Mannes mit künstlerisch deformierten Schadel gefunden, daneben im
Polichrom-Stil mit Edelsteinen reich verzierte Waffen. Der Fund kann an
das Ende des 4. Jh. datiert werden.
Wiihrend für die in Innerasien lebenden Hunnen die
Schadeldeformierung nicht bezeichnend war, kamen die Hunnen in
Mittelasien, genauer gesagt auf dem Gebiet des heutigen Kasachstan, mit
iranischen Volkern in Beriihrung, bei denen dieser Brauch bekannt war und
auch ausgeübt wurde. Auch bei den Alanen, mit denen zusammen die Goten
spater in Mittelosteuropa eintrafen, war die Schadeldeformierung eine
weitverbreitete Sitte, und so sind derartige Schadel in ihren Grabern in Ungam
z. B. sehr oft auffindbar.
Es ist intéressant, daB die Schriftquellen nicht vom ZusammenstoB der
Hunnen und Goten am Don, sondem am Dnepr berichten. Das ist aber nicht
verwunderlich, verlief doch gerade hier, am linken Ufer des Dnepr, im
Altertum und im friihen Mittelalter eine der wichtigsten Handelsstrafien
Osteuropas in Nord-Süd-Richtung, und hier war auch eine der bedeutendsten
Fâhrstellen auBerhalb des viel weiter nôrdlich gelegenen Kiev, in der Nahe und
etwas nôrdlich der heutigen Stadt Kremencug (L. M. Rutkovskaja 1979, S.
358). Die Nomaden (und nicht nur sie) haben immer wieder versucht, diese
HandelsstraBe zu erobem, war doch deren Kontrolle auf Grund der Zôlle mit
erheblichem okonomischem Nutzen für sie verbunden. Aber auch noch andere
ôkonomische Ursachen gab es für Gebietseroberungen und deren
geographische Ausrichtung. Das von den Hunnen eroberte Gebiet muB zur
damaligen Zeit ziemlich dicht besiedelt gewesen sein, es gab Stadte sowohl am
Ufer des Schwarzen Meeres als auch auf der Halbinsel Krim und im Gebiet des
Kaukasus. Notwendig war das von ihnen besetzte Gebiet auch für ihre eigene,
spezielle Lebensweise, d. h., das Gewicht lag auf der Besetzung solcher
Gebiete, in denen die nomadische Lebensweise, der Wechsel des Weidelandes,
môglich war. Deshalb berührten die Hunnen auch bei ihren Kriegszügen kaum
die bewaldeten Gebiete. Der Staat der den Ackerbau in hochentwickelter Form
betreibenden Ostgoten war eine ausgezeichnete Beute. Die Kampfart der
165
Hunnen, die sich stark von der der Goten unterschied, stellte deren Kraft auf
eine harte Probe, und schlieBlich waren die geteilten Kriegerscharen der Goten
nicht mehr in der Lage, der speziellen nomadischen Kampfart standzuhalten.
Der Gotenkonig Hermanarik beging um 373 Selbstmord, nachdem - wie
Jordanes berichtet - seine eidbrüchigen Untertanen, die Rossomanen (eventuell
sind hier die Roxolanen gemeint?), eine Gelegenheit gefunden hatten, ihn
schwer zu verletzen (Jordanes, Getica, c. 24). Trotz ihres Sieges unternahmen
die Hunnen nichts, um die Ostgoten vôllig zu vemichten oder auszurotten. Im
Gegenteil, die Goten durften sich in der Person Vithimirs einen neuen Konig
wâhlen, obwohl dieser, infolge der ausbrechenden Parteienkampfe, gerade ein
bis zwei Jahre regieren konnte. Wie wir wissen, floh daraufhin eine groBe
Gruppe der Ostgoten unter der Führung von Alatheus und Saphrax auf das
Gebiet der Westgoten; die übrigen, der weitaus grôBere Teil, unterwarfen sich
mit ihrem neuen Konig Hunimund epdgültig den Hunnen. Die Westgoten
haben dann vergeblich versucht, unter Führung von Athanarich am Ufer des
Dnestr den Hunnen Widerstand entgegenzusetzen. Aber das vereinte Heer der
Hunnen und Alanen konnte die flüchtenden Westgoten am Ufer des Flusses
Seret emeut besiegen (P. VAczy 1940, S. 68). Von diesen Ereignissen, die
allgemein bekannt sind, wollen wir uns nun abwenden und nach SüdruBland
zurückkehren. Über die dortigen hunnischen Niederlassungen, z. B. über ihre
Winterquartiere, gibt es keine archâologischen Zeugnisse. Im Gegensatz dazu
sind die Niederlassungen der Hiung-nu (asiatische Hunnen) in Innerasien
schon wesentlich bekannter. Die Wertung der bereits erwâhnten Grabfunde
oder der daraus stammenden Einzelfunde (z. B. Bronzekessel) ist eine stark
diskutierte Angelegenheit, besonders in bezug auf ihre zeitliche Einordnung
untereinander, ihre obéré Zeitgrenze usw. Ein groBer Teil der Hunnen kehrte
namlich kurz nach dem Tode Attilas (453) zweifellos in die südrussische
Steppe zurück. Dies hângt aber grôBtenteils schon mit der Ethnogenese der Ur-
Bulgaren zusammen, worauf ich im Moment nicht eingehen mochte.
Schon im südrussischen Raum kam es zwischen Hunnen und Goten zu
einer engen Verbindung, und das nicht nur im Zusammenhang mit den
Kriegsereignissen. Diese Verbindung wird von der historischen Forschung
immer mehr beleuchtet. Wiederum von Jordanes wissen wir, daB um das Jahr
370 der hunnische Konig Balamber eine gotische Konigstochter zur Frau
nahm. Attilas Vater und auch drei seiner Geschwister trugen gotische Namen
(J. Harmatta 1986, S. XXVIII). Vom Beginn des 4. Jh. an germanisierte sich
die hunnische Führungsschicht immer mehr. Einen ahnlichen Vorgang spiegeln
auch die weiter westlich gefundenen Fundstücke wider. Eine Art ,,Auswahl“
unter ethnologischen Gesichtspunkten unter ihnen zu treffen ist demzufolge
schwierig. Die Mehrzahl der Funde sind Metallgegenstânde, die in solchen
166
Werkstatten gefertigt wurden (z. B. auf dem Gebiet des Konigreiches
Bosporus), für die es im Kreise beider Volker (ja sogar bei anderen Vblkem)
Absatzmarkte gab. In den vergangenen Jahren wandte die archaologische
Forschung in der Sowjetunion ihre besondere Aufmerksamkeit auf die
Typologisierung und Auswahl der speziell hunnischen Altertümer der Steppe
(A. K. Ambros 1971), andererseits wurde der Aussonderung gotischen
Fundmaterials nur verhaltnismaBig geringe Aufmerksamkeit geschenkt. Die
systematische Analyse der in den Friedhofen der Cemjachov-Kultur
gefundenen Bestattungsriten (V. V. Sedov 1974), vom Prut bis zum Dnepr, ja
sogar darüber hinaus bis zum Oberlauf des Severskij Donez, umfaBt 207
Friedhofe mit nicht weniger als 3550 Grabem. Die Friedhofe dieser Kultur sind
im allgemeinen biritual, d. h. es sind dort sowohl Brand- als auch Skelettgrâber
und deren verschiedenste Formen und Typen zu finden. Diese Erscheinung
beweist an sich schon die gleichzeitige Anwesenheit von wenigstens zwei
ethnischen Komponenten. Dieser Arbeit war eine groBangelegte, Mittel- und
Nordeuropa umfassende Analyse hinsichtlich der Bestattungsbrauche
vorausgegangen, wovon besonders Mogilnikovs Aufsatz (1979)
erwahnenswert und wichtig für uns ist, obwohl der von ihm sehr griindlich
erforschte Raum in Hinblick auf unsere Betrachtung nur deren nordlichen Teil
berührt. Aber z. B. in bezug auf die Oksyv-Kultur (an der polnischen Küste)
konnte bewiesen werden, daB ihre Bevôlkerung in der Hauptsache gotisch war
und in zahlreichen Grundzügen mit den Bestattungsbrâuchen der Cemjachov-
Kultur übereinstimmte. Und gerade aus dem vorgenannten Raum zogen die
Goten weiter nach Süden.
Die Cemjachov-Kultur kann als eine groBe Einheit behandelt werden,
deren Trager die Bevôlkerung zur Zeit der Sarmaten und ihre Nachkommen
sowie Germanen und in geringer Zahl Slawen waren. Die Kultur selbst
umfaBte vom Beginn des 2. Jh. an allé auBerhalb der wirklichen Waldgebiete
und Steppen lebenden Volker. Wahrend der Zeit ihres Bestehens war die
gesamte Kultur ein Spiegel des Abglanzes und der Auswirkungen
spStromischer Kultur. Ihr Zentrum war die bewaldete Steppe und die sich
durch diese hinziehenden Tâler der Flüsse gleichen Charakters (die Taler des
Dnestr, des südlichen Bug und des Dnepr). DaB die Hunnen diese Kultur zum
Ende des 4. Jh. vôllig vernichtet hatten, wird von vielen bestritten.
Die Vorstellungen der archâologischen Hinterlassenschaft der von Osten
gekommenen hunnischen Volksgruppen ware Gegenstand eines gesonderten,
speziellen Beitrages.
167
Abb. 1. Verbreitung der Ôemjachov-Kultur.
——► olte Fdhrstelle. • erwdhnte Fundorte, —Waldsteppengrenze, Steppengrenze
Verbreitung der Cernjachov - Kultur
Im Zusammenhang mit den durch die Hunnen als erste niedergeworfene
Alanen mochte ich bemerken, daB ihr Erscheinen im Raum des nordlichen
Kaukasus den Gegenstand eines wissenschaftlichen Streits bildet. Es wird
angenommen, daB schon im 3. Jh. v. Chr. im Rahmen des Stammesverbandes
der Aorser im Gebiet des nôrdlichen Kaukasus Alanen auftauchten, wo spater
in einem aus der zweiten Hàlfte des 1. Jh. n. Chr. stammenden Katakomben-
Friedhof (ein sog. Solotoje Kladbisce gleich Goldfriedhof) bereits künstlich
verunstaltete Schadel gefunden wurden. Von hier wanderten die Alanen im 3.
Jh. ins Dontal, zur Zeit des Einbruchs der Hunnen muB also auch dort schon
mit ihnen gerechnet werden.
In Verbindung mit den gotischen, vor aliem aber den hunnischen
archaologischen Funden beziehen wir uns auf die griindliche, wenn auch vor
mehr als 30 Jahren (1956) entstandene Materialsammlung von J. Werner
(J. WERNER 1956). Damais stellte sich durch die neuesten sowjetischen
Reflexionen heraus, daB die im siidrussischen Gebiet gemachten Funde
meistens als hunnische zu definieren sind (I. P. Sasezkaja 1975, S. 15). Bei
dem verbleibenden Rest handelt es sich hauptsâchlich um Einzelgegenstànde,
die nicht zur Fundsammlung gehoren bzw. um Einzelfunde. AusschlieBlich als
von Hunnen getragene Gegenstande (davon gibt es bis heute vier Stuck)
werden z. B. die Diademe (I. P. Sasezkaja 1975, S. 29) oder die groBen reich
geschmückten Ohrringe (,,Kolte“) beschrieben. Polichrom geschmückte
Goldfibeln wurden in SüdruBland selbst nur sehr wenige gefunden. Die
Silberfibeln sind I. P. Sasezkaja zufolge westlicher Pragung. Auf die im
Zusammenhang mit dem Fundmaterial der Steppen im Jahre 1971 von A. K.
Ambros veroffentlichten Feststellungen wurde neuerdings von I. P. Sasezkaja
eingegangen, zum Teil leider erst nach A. K. Ambros’ Tode. Sie unterstreicht
die Vielzahl der Volker, die jene Gegenstande fertigten und trugen und
verweist auch hin und wieder auf ihren hunnischen Ursprung (I. P. Sasezkaja
1982, S. 81).
Es gibt eine intéressante Fundsammlung, die zwar bereits im Jahre 1961
im Dorf Kacin in dcr Wolhynia als Schatzfimd ans Tageslicht gelangte, aber
erst spater verôffentlicht und noch spater interpretiert wurde (J. V.
Kucharenko 1982). Sie ist von gleicher Art wie der bekannte Fund aus
Untersiebenbrunn (Ôsterreich), in zahlreichen Zügen sogar Ubereinstimmend
mil diesem. Aller Wahrscheinlichkeit nach muB dieser Fund eher den
Germanen als den Hunnen zugeordnet werden.
Auf das Problem der Krim-Goten sowie auf die Frage des vermeintlichen
Fundmaterials der tetraxitischen Goten lohnt es sich, etwas naher einzugehen.
Auf der Krim gab es zweifelsohne Goten, aber die groBe Ausdehnung der
Halbinsel bedeutet ein Problem für deren archaologische Lokalisierung (V. P.
169
Petrov 1970, S. 70). Zur Zeit des hunnischen Einfalls (im Jahre 375) zogen
sich die Goten vor dem von der Enge von Keré nahenden Gegner in die Berge
zurück (Procopios, De bello gothico, Cc. 4, 12) und besiedelten in der
Hauptsache das als Dori bezeichnete Gebiet (Procopios, De aedificiis, Cc. 13,
15). Früher nahmen die Forscher vom Suuk-su-Friedhof (Südkrim) an, es sei
ein gotischer, diese Auffassung wird aber gegenwartig verworfen. In dem noch
nicht publizierten, obwohl schon seit einigen Jahrzehnten erschlossenen
Friedhof von Bakla (Skalistoe) im Tai des Flusses Alma, der von riesigem
AusmaB ist (ca. 800 Graber)1 gibt es nur in einigen der Graber Schildpatt-
Silberfibeln mit gotischem Charakter. Zum Teil gotisches, aber auch alanisches
Ethnikum birgt der Katakomben-Friedhof von Cufut-Kale, der noch vor
Gründung (im 10. Jh) der einst dort befindlichen frühmittelalterlichen Stadt
unbekannten Namens genutzt wurde (V. V. KROPOTKIN 1965).
Mein Beitrag soil ein kurzer Überblick Uber die neueste, sich auf dieses
Thema beziehende sowjetische Fachliteratur sein. AuBerdem gelang es mir,
mich zu der einen oder anderen aufgeworfenen Frage mit zahlreichen
Forschem personlich zu konsultieren und mir in einigen Museen eine Vielzahl
von Materialien anzusehen. Anspruch auf Vollsfândigkeit mochte ich nicht
erheben, dazu war auch der mir zur VerfUgung stehende Platz nicht
ausreichend.
LITERATURVERZEICHNIS
Ambros A. K. 1971: Problemy rannesrednevekovoj chronologii VostoCnoj Evropy. In:
Sovjetskaja Archeologija 1971, H. 2, S. 96-123.
BernStam A. N. 1951: Istorija gunnov. Leningrad.
Czeglédy К. 1983: From East to West: The Age of nomadic migrations in Eurasia.
(Archivum Eurasiae medii aevi, Bd. Ill) Wiesbaden, S. 25-125.
Harmatta J. 1986: Vorwort der Reprintausgabe „Attila és hunjai". (Red. Gy.
Németh), Budapest.
Kropotkin V. V. 1965: Mogilnik Cufut-kale w Krimu. In: Kratkie Soobsèenija 100,
S. 108-115.
Kusnezov V. A. 1984: OCerki istorii alan. OrdJonikidse.
Mogilnikov V. A. 1979: Sravnitelnij analis pogrebalnogo obrjada plemjon
ëemjachovskoj kultury i naselenija Gotlanda. In: Mogilniki cemjachovskoj kultury, Moskva,
S. 142-162.
1 Unverbffentlichte Ausgrabung J. V. Vejmam’s.
170
Petrov V. P. 1970: Pismennye istoôniki о gunnach, antach i gotach v Priôemomore.
In: Kratkie SoobSàenija 121, S. 67-70.
Rutkovskaja L. M. 1979: Archeologtëeskije pamjatniki IV-VI vv. v rajone
Kremenàug-skogo morja (Ukraina). In: Slovenskà Archeolôgia XXVII-2, Nitra, S. 317-361.
SASEZKAJA I. P. 1975: Solotye ukraSenija gunnskoj epochi. Leningrad.
- 1982: Pogrebenie u s. Kysil Adyr Orenburgskoj obi. (Drevnie pamjatniki kultury na
territorii SSSR) Leningrad.
Sedov V. V. (Red.) 1974: Pogrebalnij obrjad piemen Sevemoj i Srednej Evropy.
Moskva.
Umanski A. P. 1978: Pogrebenie epochi „Velikogo pereselenija“ na Caryse. (Drevnie
kultury Altaja i Sapadnoj Sibiri) Novosibirsk.
VÂCZY P. 1940: A kozépkor torténete. Budapest.
Werner J. 1956: Beitrïige zur Archaologie des Attila-Reiches. München.
171
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
David TESTEN
IBN RUST A AND BAKRÏ ON THE OSSETIANS
AND THE APKHAZ
University of Chicago
Ibn Rusta in Kitâb al-'a'lâq al-nafisa mentions two peoples, the Twlâs
and the Lwgr, inhabiting the mountain region bordering on the land of the
Khazars. In discussing the location of these peoples he observes, “The Khazar
country is a vast land, one of whose sides adjoins a huge mountain, and this is
the mountain at the farthest end of which live the Twlâs and the Lwgr, and this
mountain stretches to the land of Tiflis.”1 Similar statements, with varying
forms of the second name, may be found in the works of other, later writers:
‘Awfi (“The land of the Khazar is a long and broad realm, and on one side is a
great mountain, and from the limit of the mountain two types of Turk come
down, one people of which are called Twlâs and the other one Kwgr, and this
mountain adjoins the land of Tiflis”), Sukrullâh b. Sihab (“And in the middle
of the Pecheneg and the Khazar is a long and broad realm, and on one side is a
great mountain, and at the [limit] of that realm two types of Turk come down,
one is called Twlâs and one Krgrh”)? and the anonymous Hudüd al-‘âlam
(“TÜLÂS, LÜGH.R (?), two regions of (az) the Khazar (country). The people
are warlike and have great numbers of arms”) (Minorsky 162).
In the first of these two names Marquart has identified the element -âs as
As(i), which appears to have been the self-designation of the Alans, or perhaps
of a prominent subgroup of the Alans. This name is attested in the Jas-i of the
Old Russian chronicles, and it replaces al-Lân (and its various alternative
spellings) in later (Mongol-period) Muslim sources to designate the Alans. In
Ossetian, the modem descendent of the language of the Alans, the term As(s)y
refers to the region of the Balkar in the north Caucasus, inhabited by the Os¬
setians before the advent of the present Turkic-speaking population. Other
toponyms based upon this name, coming from areas formerly occupied by the
Alans, include Jâszberény in central Hungary, Ia$i in eastern Romania, and,
perhaps, Astraxan at the mouth of the Volga. By Marquart’s reading, therefore,
the Twl-âs were a specific group among the Alans; the structure of their name
172
calls to mind the tribe of the Dxsâs, said by Ibn Rusta to be the noblest tribe of
the Alans. This name has been emended by Minorsky to *Rxsâs and read
★Ruxs-âs (“Light-Às” - cf. Ossetian ruxs ‘light’ < Iran. *rauxsna-\ a form
conspicuously reminiscent of the name of the Roxolanoi of the Greek and Latin
authors (Minorsky 445 fn. 5).
In the first element of the name Twlâs Marquart attempted to find Dula,
the name given to an Alan prince in an early Magyar chronicle (Marquart
172). A more plausible interpretation, however, is that of Minorsky, who sees
in Twl- the name of the Tual-ta, the Ossetian tribe inhabiting the Ardon River
valley, whose name has often been misused as a general cover term for the
Ossetians living south of the Caucasus range (Minorsky 457).
It is Minorsky’s view that this interpretation of the Twlâs may be recon¬
ciled with Ibn Rusta’s geography by bearing in mind that the term “mountain”
in Arabic (jabal) or Persian (küh) may refer to either a single peak or to a
mountain range. He therefore suggests that the jabal in question, which marks
the edge of the Khazar domain, must be the Caucasus range. Once the Arabs
took control of Albania and occupied Derbent (Bâb al-’Abwâb), the mountains
came to form the southern limit of Khazar power. Since the Khazars were
based at the eastern end of Caucasia, the mountain’s “farthest end” ('aqsâ-hu)
to which Ibn Rusta refers should be the western end of the range, on the Black
Sea.
The name of the people paired with the Twlâs, as has been seen above,
shows a good deal of variation among the sources: _>x>1 Lwgr (Ibn Rusta,
Hudüd al- ‘âlam), ji Kwgr (‘Awfï), Krgr (Sukrullah). Marquart reads
these as distortions of *>i.ji *'wgz, *Awgaz, which he takes to be a variant of
’bxâz, Apkhaz, the well-known people settled on the Black Sea coast, whose
name was frequently extended in medieval Muslim sources to refer to Western
Georgia in general. In this case, however, Minorsky believes that the reference
is to the Apkhaz sensu stricto, basing this belief on the account of Bakri which
we will address shortly. This interpretation of Ibn Rusta’s account, therefore,
appears to locate the Twlâs and the Lwgr at the western end of the Caucasus, to
the west of the Georgians of the Tbilisi region.
There are problems with this reading, however. Most important is that,
although it is clear that the ancestors of the Ossetians formerly lived much
further to the west than their descendants do, the modem Tual group is not
found in the west at all, but in the central highlands of the Caucasus, to the
north of the central pass. Abaev, challenging the use of the name Tual by early
Ossetianists to refer to the southern Ossetians, describes their territory in the
following terms:
173
...Vs. Miller writes in the “Osetinskie ètjudy”: “Tuai is spoken by the
southern communities, the Tuais, i.e. the Ossetians on the far side of the
Caucasus, adjoining the Georgians.” If one is to call “Tuais” those for
whom the Ossetians themselves use the name, then Vs. Miller’s claim is
fundamentally mistaken: the Tuais live not on the far side, but on this
side, of the “Caucasus”, i.e. the mountain range, and, of course, nowhere
do they border upon the Georgians. The name “Tuais” is used primarily
of the inhabitants of the upper mountain regions of Northern Ossetia in
the highlands of the River Ardon, beginning from the Kassar ravine up to
the mountain range... (Abaev 495)
Whether or not the Tual live south of the Caucasus, it is out of the ques¬
tion that they should be found in the far west, and thus there is no obvious rea¬
son that they should have been associated so closely with the Apkhaz by Ibn
Rusta and the other writers.
No less problematical is Ibn Rustà’s insistence on connecting these two
peoples with the edge of the Khazar domain. Although the western extent of
Khazar power in northern Caucasia is not documented, it clearly never reached
as far west as the regions associated with the Abkhaz. While it may be argued
that it is possible to read Ibn Rusta in such a way that it is the “mountain”
which is contiguous to the Khazars and not the peoples themselves, there is no
question that the Hudüd al- ‘alam lists the Twlâs and the Lwgr as provinces
subject to the Khazars. Minorsky admits to some puzzlement at this problem in
his commentary to the Hudüd.
... [Ibn Rusta] only says that at the farthest end of the mountain near
which lay the Khazar land, lived the Tulâs and Lugh.r, whereas our
author [i.e., the author of the Hudüd - DT] makes of the latter “two dis¬
tricts of the Khazar”. It is true that in the seventh century the Khazars
penetrated down to Tiflis through the central Caucasian pass but the
western Caucasus was hardly ever under Khazar sway. Our author’s
mistake may be somehow connected with the frequent confusion of _>>ь.
Khazar with Jurz “Georgians”. I.R.’s detail on the mountain
“stretching to the land (bilâd) of Tiflis” is perhaps a hint of some men¬
tion of the Jurz in the original source. (Minorsky 457)
The clearest evidence which has been adduced in support of the equation
of the Lwgr and the Apkhaz is to be found in Bakfï’s Kitâb al-masâlïk wa-l-
mamâlïk. His account contains a passage which is a close analogue to Ibn
Rusta’s description of the Khazar frontier: at the end of the Khazar realm is a
great mountain, at the far end of which lies the land of Tiflis, beyond which is
Armenia. Ibn Rusta’s Twlâs and Lwgr are absent at this point in Bakri’s text. In
his chapter on the Magyar, however, Bakri adds a note on two mountain peo-
174
pies who have been taken to be the same as the Twlâs and the Lwgr of the other
writers.
... One border of the Magyar land reaches the land of the Romans, and at
the end of their region in the vicinity of the steppe is a mountain inhab¬
ited by a people called <^1, who possess horses and cattle and fields...
Beneath this mountain on the shore of the sea is a people called
who are Christians and border upon the lands of Islam belonging to the
lands of Tiflis. It is the beginning of the region of Armenia. This moun¬
tain stretches to the land of Bâb al-’Abwâb and reaches the land of the
Khazars.... (Marquart31, 173).
Marquart claims that the and the of Bakri are to be equated
with the Twlâs and the Lwgr, respectively. He therefore maintains that the for¬
mer name is to be read as a corruption of the name œl As, which we have seen
above in the compound Tual-âs. This emendation entails taking the yâ’ to be
originally the tooth of a sin, and the final nün to be its tail; the pointing, one
must assume, is all secondary. He therefore believes that the ’yn are not the
Ossetians but the Alans, well known as a major power in the central Caucasus.
He deals with >cjl 'wgwnh similarly, emending this form to jl
i.e., *Awgaz-iyya (Apkhaz-iyya), with the suffix -iyya, a familiar gen-
tilic formant. BakrT thus provides the important statement that the *Awgaz-iyya
(=*Awgâz) lived on the coast. The Alans (i.e., the ’yn), if they are to be closely
connected with the *Awgaz(iyya), as Marquart’s reading of BakrT would have
it, must once again be located far to the west of the present territory of the Tu¬
ais (Marquart 172-6).
Minorsky does not disagree with Marquart’s interpretation of the ’wgwnh
as the Apkhaz, but he does challenge the reading of ’yn as *Âs.
Although the forms *D.khs-As and Twl.-Às occur already in Ibn Rusta as
the names of special tribes, the pure form As as referring to the Alans in
general appears only in Mongol times. Moreover BakrT’s description of
the lacks the characteristic features of the Alan. Even the combination
of with the *Aughaziya suggests that BakrT has in view the particular
clan corresponding to Twlâs... (Minorsky 458)
We can find difficulties with both this interpretation and Marquart’s,
since, as we have noted above, they both compel us to locate the Twlasfyn and
the LwgrTwgwnh in the far west, rather than in central Caucasia as our know¬
ledge of the present position of the Tual Ossetians would dictate. Under the
circumstances, I would like to suggest going.back to re-read Ibn Rusta, keeping
in mind both Minorsky’s very attractive equation of the Twlâs with the Tual
Ossetians and their present location on the Ardon River north of the center of
the Caucasian range.
175
We may note first of all that this location places them quite close to
where we must assume lay the western limit of Khazar domination. We know
that the sphere of the Khazars’ influence ended somewhere in the central Cau¬
casus, even if the precise location is not defined in the material available. The
Hudüd al-‘âlam, we have seen, states that the Tual were a province of the
Khazar, and, since we have no reason to doubt it in this point, we can assume
that the Tual were, at least at some point in their history, subordinated or allied
to Khazar power, perhaps as vassals in charge of the Khazar frontier.
The crux of the geography of Ibn Rusta’s account lies in correctly iden¬
tifying the “great mountain” at the end of the Khazar realm. Both Marquait and
Minorsky assumed that this must be a reference to the Caucasus range, which
formed the southern limit of the Khazars. This reading, we have seen, forces us
to place the Tual, incorrectly, far to the west of where they should be located,
since the “furthest end” of the range could only be the end furthest from the
Khazars.
Must we assume that the “great mountain” to which Ibn Rusta refers
must be the Caucasus, however? If we begin by trusting the equation of the
Twlâs and the Tual, and assuming that the Tual lived at the time at roughly the
same place that we find them today, we find that we have another option in
reading this passage: jabal here does not mean “mountain range” but
“mountain”, and the “great mountain” in question is not the Caucasus as a
whole but the highest peak in the central Caucasus, Mount Qazbeg. With a
height of 5,047 meters, Qazbeg is clearly a jabal ‘aôïm, and its location rela¬
tive to the Tual Ossetians accords well with Ibn Rusta’s description, since the
Ardon River valley, where the Tuais are centered, lies directly to the west of
the mountain, at its “furthest end” from the point of view of one travelling from
the Khazar lands in the east.
Interpreting Ibn Rusta’s mountain as Qazbeg enables us to revise our un¬
derstanding of the nature of this passage. Rather than finding in the text a
hodge-podge of Ossetians, Apkhaz, and Georgians, thrown together with no
apparent comprehension of the proper geography involved, I think that we
have in Ibn Rusta’s account a quite faithful description of what a traveller
would have encountered if he were to journey through the eastern Caucasus at
that time. Setting off from the Khazar heartland on the Caspian coast, the trav¬
eller seeking the lands of Islam would have two possible routes across the
Caucasus. Either he could head south along the coast to Bâb al-’Abwâb and,
beyond it, Albania and Azerbayjan, or he could head west through northern
Caucasia. If he followed the latter route, he would reach the limit of Khazar
power, we would suggest, in the vicinity of Qazbeg and the pass leading
southward. Beyond Qazbeg - i.e., to the west - lay the lands of the Tual Os¬
176
setians. Turning south, however, brings him to the Darial Pass (Bâb al-lân, the
modem Krestovyj pereval), beyond which he found Transcaucasia and the road
heading southward to Tbilisi, probably tracing a route similar to that of the
modem Georgian Military Highway.
I suggest, therefore, that in light of the fact that Ibn Rusta pinpoints the
Tuais quite clearly in the central Caucasus we should not interpret the
Lwgr/Kwgr/Krgr as the Apkhaz of the far west, since the geography of this
reading of the text brings us nowhere near that area. The equation of this peo¬
ple with the Apkhaz, as we have seen, poses major problems if we assume that
the Twlâs occupied the same territory that they do today: why do Ibn Rusta and
the other writers so consistently make a link between the central Caucasian
Tual and a people separated from them by half the length of the Caucasus'?
Why, moreover, would the Hudüd al- ’âlam claim that the Apkhaz are a prov¬
ince of the Khazars? If we allow ourselves some slight freedom to interpret the
various forms of the name provided by the sources, we can easily arrive at a
name which we could expect to find associated with the Tual, namely that of
the Digor or Western Ossetians.
The paleographical interpretation of Lwgr (etc.) as*Dg(w)r poses no ma¬
jorproblems. In the initial Ла/о/‘Awfi’s _>i Kwgr and Sukrullah’s Krgr
we may have a remnant of an earlier dal, and the initial lâm of Ibn Rusta’s ^1
Lwgr may represent a trace of an earlier Arabic definite article. Perhaps the
name in the original source had the form *Dgwr, or perhaps * jjxxli *al-
Dgwr; the emendations which we would have to make in either case are cer¬
tainly no more major than those which Marquart and Minorsky assume in order
to find the hypothetical *’wgz. We are also, incidentally, no longer obliged to
posit an alternative form for a name well attested under the familiar
shape 'bxâz.
We find the major objection to this reading of Lwgr (etc.) in Bakri’s de¬
scription of the ’wgwnh, where it is made clear that the latter people live on the
coast. We should point out, however, that we have no real reason whatsoever
to assume a priori that the two names Lwgr and 'wgwnh actually refer to the
same people. Even if we accept the assumption of Marquart and Minorsky that
the Twlâs and the 'yn are identical, we are hardly compelled to make a similar
assumption about the names accompanying each of these. When all is said and
done, we know only that the people called ’wgwnh by Bakri were Christians,
lived on the coast, and were near the Georgians. Perhaps the name is indeed to
be equated with that of the Apkhaz, whether the Abkhaz proper or the western
Georgians who were given that name by the medieval geographers.
On the other hand, the possibility that the term 'wgwnh referred to the
Digor Ossetians cannot be ruled out. The present geographical location of the
12 Заказ Ne 2665
177
Digor does not render this possibility impossible, since it is clear that the Os¬
setians formerly extended much further west than the limits of their present
distribution. The oldest known inscription in Ossetian, dating from the eleventh
or twelfth century, was found on the Zelencuk River, in the Karacai-
Ôerkesskaya Autonomous Oblast’ of the RFSFR, and Abaev has produced a
good number of toponyms showing that there was a significant Ossetian pres¬
ence throughout much of the Kuban valley (Abaev 271-90), and the Hudüd al-
‘âlam describes the territory of the Circassians as “a land of the Alan on the
coast of the Gurz [i.e., Black] Sea” (Minorsky 161). These facts imply that the
ancestors of the Ossetians held sway over territory a great deal to the west of
the land which they presently occupy.
Whatever the proper reading of 'wgwnh may be, I would like to suggest
that the identity of the people accompanying them in the account of Bakrï is
much less problematical. We have seen that Marquait wished to see in the 3J
'yn an alternate name for the Alans, and recommended emending the form in
the text to *’j. Minorsky objected to this interpretation by indicating that this
people must be the same as the one to which Ibn Rusta gave the name Twlâs,
the Tual tribe of the Ossetians, but he did not address the question of the name
'yn which Bakrï provides. A simple way of reconciling Ibn Rusta’s Twlâs with
Bakrï’s 'yn is to make the minor emendation of replacing nün with rd’. The
resulting _>J *’yr would be an obvious way of rendering the Ossetian self¬
designation Ir, used today by the Tual as well as by the other East Ossetians.
The appearance of *’yr in the place of Twlâs would thus be a case of identify¬
ing the same group at different levels of reference: Twlâs represents the more
immediate, tribal designation of the people in question, while *’yr represents
their broader, ethnic affiliations. This differentiation of levels may have been
conditioned by oppositions existing within each text, if our conjectures about
the different natures of the Lwgr vs. the ’wgwnh are justified. It would make
sense to find a tribal designation used to distinguish this people from the Digor
but an ethnic term used when they are juxtaposed to the non-Ossetian Apkhaz.
The accounts by Ibn Rusta and Bakrï which we have been examining
each provide us with an intriguing connection between the Ossetians of their
day and the Ossetians of ours. If our interpretation of Bakrï is correct, we find
that a certain group of Ossetians in the middle ages, just like their descendents
in the twentieth century, are identified simultaneously as Tual and as Ir. In the
case of Ibn Rusta’s text, our revised interpretation of the geography involved
has made it clear that the Tual Ossetians of the tenth century lived in virtually
the exact spot that today’s Tual inhabit, the Ardon River valley just to the west
of Mount Qazbeg. The continuity across time which these texts indicate in the
case of a small people like the Ossetians, confined, so to speak, to the margi¬
178
nalia of history, thus stands in striking contrast to the ephemerality of the major
powers like the Arabs, the Khazars, and the Alans, on whose account the maps
are drawn.
REFERENCES
Abaev V. I. 1949. Osetinskij jazyk i fol'klor. Moscow-Leningrad: Akademija nauk
SSSR.
Ibn ROSTEH (ed. M. J. de Goeje). 1967. Kitâb al-AUâk an-Nafisa VII (Bibliotheca
Geographorum Arabicorum VII). London: E. J. Brill.
Marquart J. 1903. Osteuropdische und ostasiatische Streifzüge. Leipzig:
Dieterich’sche Verlagsbuchhandlung.
Minorsky V. (trans, and comment.). 1937. Hudûd al-'Âlam The Regions of the
World': A Persian Geography 372 A.H. - 982 A.D. (E. J. W. Gibb Memorial Series (New
Series) XI). Oxford: Oxford University Press.
NOTES
1 “... wa-bilâdu 1-xazari bilâdun ‘an da tun yatta§ilu bi’ihdâ janabâtihâ jabalun ‘aôlmun
wa-huwwa llaôî yanzilu fi ’aqçâhu twlâs wa-lwg wa-yamuddu hâôâ 1-jabalu ‘ilâ bilâdi ti-
fllsa...” (Ibn Rusta 139).
2 Sukrullâh: “...wa-miyâna-yi bajanak wa-xazar wilâyatîst tawïl wa-‘arîd wa-bar yak
tarfi kühT ast buzurg wa-dar bayânân-i ân wilâyat dû naw‘ turk firod âyand yakî râ twlâs wa-
yakT râ krg-h xvânand...”; ‘Awfï: bilâd-i xazar wilâyati-yi tawïl wa-‘arîçi ast wa-bar yak |arf о
kühîst buzurg wa-az pâyân-i kûh dû naw‘ turk faro âyand ki yak qawm râ twlâs xvânand
wa-dïgarï râ kwg wa-în kûh ba-zamïn-i tiflïs paywasta ast...” Unfortunately, neither of these
texts is available to me. I have presented here the passages as they are found in Marquart
(173, fn. 3).
179
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Agustf ALEMANY
ADDAC, ALANENKÔNIG IN HISPANIA*
Al meu mestre i amie Pere Villalba
Belege: erstmals bei Hydatius1 Addace Abl. sg. (u. 1. Atace H Addacher
F) erwahnt; ferner in den Chronica Gallica* 1 2 Addace Abl. sg. und bei Isidor3
Atace Abl. sg. (u. 1. Athace A Utaco P), die den Text des Hydatius überliefem.
Prosopographie: Kônig (rex) der in den hispanischen Provinzen
Lusitania und Carthaginiensis angesiedelten Alanen (Anfang des fünften
Jahrhunderts); 418 (Olympiade 299, Aéra Hispaniae 456, Honorius 24) vom
Westgotenkonig Vallia geschlagen und getôtet4. Nach B. S. Bachrach5 war
Diesen Beitrag hat ein FPLStipendium der Universitat Autônoma de Barcelona
ermoglicht. ïch bedanke mich bei Prof. Dr. Jürgen Untermann für die Gelegenhcit, ihn zu
verôffentlichen, bei Prof. Dr. Rüdiger Schmitt für sein sorgfâltiges Lesen des Manuskripts und
seine zahlreichen Bemerkungen sowie bei Frau Julia Simon und Herm Carl-Martin Bunz für
ihre wertvolle Hilfe bei der deutschen Abfassung dessclben.
1 Hydatii Lemici conlinuatio chronicorum Hieronymianorum 68, MGH. Auctores
Antiquissimi XI 2 = Chronica Minora II, ed. Th. Mommsen, S. 19.
2 Chronica Gallica ad annum DXI, 564, MGH. Auctores Antiquissimi IX 1 = Chronica
Minora I, ed. Th. Mommsen, S. 655. Zusammenfassung des Hydatius.
3 Isidori Hispalensis episcopi historia Gothorum 22, MGH. Auctores Antiquissimi XI 2
= Chronica Minora II, ed. Th. Mommsen, S. 276, 14. Dieselbe Stelle des Hydatius mit leichten
Varianten.
4 Zur Quellenanlage vergleiche man Anmerkungen 1-3. Der Name fehlt in F. Justis.
Namenbuch und in der Realencyclopadie der classischen Altertumswissenschaft; man
vergleiche jedoch W. Tomaschek RE. I 1, 1893, Sp. 1283, s. v. Alani; R. WENSKUS.
Reallexikon der germanischen Altertumskunde I 2, 1970, S. 123, s. v. Alanen; J. R.
Martindale. The Prosopography of the Later Roman Empire (A. D. 395-527). Cambridge.
1980, S. 8, s. v. Addac.
5 A History of the Alans in the West. Minneapolis. 1973. S. 56. Am 31. Dezember 406
schlug ein Heer, über das ein Respendial rex Alanorum den Befehl führte, die Franken am
180
,,Addoc“ (sic) Kônig der Alanen nur in Lusitania, wahrend die Carthaginiensis
zu “Respendial’s followers” gehorte. Dagegen meinen wir, daB diese Thcorie
von einer unrichtigen Auslegung der Quellen abhangt: da Hydatius1 erzahll,
daB Vallia ... Alanis et Vandalis Silingis in Lusitania et Baetica sedentibus
aduersatur. sucht Bachrach einen zwciten alanischen Konig für die nicht
erwahnte Carthaginiensis] zwei alanische Kônigreiche sind aber in Hispania
wahrend dieser Zeit unwahrscheinlich.
Deutung: W. Radloff schlug eine Herleitung aus turkotatar. Atak ‘RuhirT
vor, die schon M. Vasmer für unmôglich hielt* 1 2. V. I. Abaev brachte Addac in
Verbindung mit dem im mongolischen China belegten alanischen
Personennamen A-ta-tsch‘i / A-t‘a-tsch‘i3. G. Vernadsky leitete ihn von dem
ossetischen Adverb iron œddœ, digor œndœ ‘drauBen, auBerhalb’ ab: nach ihm
wurden die Stamme, die ausgcwandert waren, so (“outer”) benannt, im
Gegensatz zu jenen, die zu Haus (“inner”) geblieben waren4. SchlieBlich
vermutete H. Humbach, daB Addac einen hunnischen Namen tragt, der
„sichtlich gleicher Art wie die Namen Ellac und Hemac des altesten bzw. des
jüngsten Sohnes des Attila" ist5.
linken Ufer des Rheins: Gregorius Turonensis historiarum libri decern II, 9 = MGH. Scriptores
rerum merovingicarum I 1, ed. B. Krusch und W. Levison, S. 55, 16. Wir wissen jedoch sonst
nichts über Respendial, deshalb hat diese Hypothèse keine Grundlage.
1 Hydatii continuatio 60, MGH. AA XI 2 = Chron. Min. II, S. 19.
2 W. Radloff. Versuch eines Wôrterbuches der Türkdialekte, 4 Bde., St. Petersburg
1893-191 1, I, S. 452 und 478; M. Vasmer. Untersuchungen über die altesten Wohnsitze der
Slaven I. Die Iranier in SüdruGland. Leipzig. 1923, S. 30 (= Schriften zur slavischen
Altertumskunde und Namenkunde, 2 Bde., Berlin 1971,1, S. 129).
3 V. I. Abaev. Alanica. Izvestija Akademii Nauk SSSR. 9 (1935) S. 881-894, hier: S.
888 (= Osetinskij Jazyk i Fofklor (OJaF.), Moskau-Leningrad. 1949. S. 254); inan vergleiche
D. Gerhardt. Alanen und Osseten. ZDMG. 93 (1939) S. 33-51, hier: S. 37. Die zwei
Varianten kommen in der chinesischen Mongolengeschichte Yüan-schi vor; nach A. Ivanov.
Istorija Mongolov (Juan-§i) ob asach-alanach. Christianskij Vostok 2/3 (1914). S. 281-300 (für
A-ta-tsch’i S. 291; für A-t’a-tsch'i S. 283-285) bezeichnen sie aber beide dieselbe Person.
4 G. Vernadsky. The Eurasian nomads and their impact on medieval Europe (A Recon¬
sideration of the Problem), Studi Medievali 3a Serie 4/2 (1963). S. 401-434, hier: 406-407.
5 H. Humbach. Die historische Bedeutsamkeit der alanischen Namen, in: Studia
Classica et Orientalia Antonino Pagliaro Oblata. Roma. 1969, 3 Bde., Ill, S. 33-52, hier: S. 47.
Ellac und Hernac werden in lordanis Getica 50, 262 und 266 erwahnt, sieh MGH. Auclorcs
Antiquissimi V 1, ed. Th. Mommsen. S. 125, 26 und 127,1. Fur ebenfalls hunnischer Hcrkunft
halt Humbach den Namen des Alanenfürsten Candac (lordanis Getica 50, 265-266 = MGH.
AAV 1, S. 126, 20.21.22).
181
Sehr oft hat man die alanischen Personennamen aus der VOlker-
wanderungszeit als Entlehnungen aus den Sprachen anderer Wandervolker
gedeutet. Obwohl man diese Môglichkeit berücksichtigen muB, sind solche
Deutungen meistens eine interpretatio facilior, die sich allein auf das
Kriterium der phonetischen Ahnlichkeit stiitzt (Radloff, Humbach).
Andererseits ist eine Verbindung mit den hunnischen Personennamen auf -ac
(Ellac, Hemac) überflüssig, denn es gibt mehrere alanische Personennamen
gleicher Endung (Addac, Candac1, vielleicht auch Safrac1 2', femer jassisch
Zudak3), deren Zusammenhang mit dem uriranischen Suffix *-aka- > ossetisch
-œg oder *-âka-> -ag uns eher moglich erscheint4.
1 Zum Beleg vergleiche man Anmerkung 10. Candac Nom. sg. (u. 1. Candach,
Candax) und Abl. sg. (u. 1. Candaci), Candacis Gen. sg. wurde von V. I. Abaev. OJaF., S.
170, als kcendak „(nosjascij) cholst = Sackleinen tragend" < *kana + *taka (?), von F.
Altheim. Geschichte der Hunnen. 5 Bde., Berlin. 1959/1962, V, S. 27, als hunnischer Name
(„nach Ausweis seines Namens war Candac Hunne“!) erklart: bei beiden Deutungsvorschlàgen
ist aber Vorsicht geboten. Der von F. Braun. Razyskanija v oblasti goio-slavjanskich
otnoSenij. St. Petersburg. 1899, S. 97 vorgeschlagene Vergleich mit dem Stadtnamen
Kândakon bei den lazyges Metanastae (Claudi Ptolemaei Geographia. Ill, 7,2; man vergleiche
M. Vasmer. Schriften zur slavischen Altertumskunde. I, S. 140) ist wohl unsicher, weil
Kândakon nur eine Überlieferungsvariante neben einer besseren Lesung Kdndanon ist.
2 Safrac (in lordanis Getica 26, 134 und 27, 140 = MGH. AA V 1, S. 93, 3 und 95,7)
oder Safrax (in Ammiani Marcellini rerum gestarum libri qui supersunt XXXI 3, 3; 4, 12; 12,
12; 12, 17 und Zosimi Comitis et Exaduocati Fisci historia noua IV, 34, 2 Sâphraka Akk.sg.)
heiBt ein dux der Greuthungen am Ende des vierten Jahrhunderts. Die Meinung, daB Safrac
einen alanischen Namen tragt, stammt vielleicht aus Ammiani res gestae XXXI 12, 17
equitatus Gothorum cum Alatheo reuersus et Safrace Halanorum manu pennixta. Die von
G. Vernadsky. Eurasian nomads, S. 405 vertretene Deutung, daB “this is the Latin trans¬
literation of the Alanic (sicl) word saurag, the name of a breed of horses” halte ich für
unglaubwiirdig. Nach H. Reichert. Lexikon der altgermanischen Namen. 1. Teil: Text, 2.
Teil: Register, Wien 1987/1990,1, s. v., ist der Name „nicht germanisch".
3 Der Beleg fmdet sich in einer ungarischen Urkunde von 1325; man vergleiche I.
GYÀRFÂS. A jâsz-kunok tôrténete, 4 Bde., Kecskemét-Szolnok-Budapest. 1870/1885, III, S.
467; von Z. GOMBOCZ. Osseten-Spuren in Ungarn, Streitberg Festgabe. Leipzig. 1924, S. 105-
110, hier S. 109, wird Zudak mit ,,oss. suydük ‘heilig’“ zusammengeslellt; Gy. Németh. Eine
Worterliste der Jassen, der ungarlândischen Alanen. Berlin. 1959. S. 25, rechnet mit
kumanischer Vermittlung, um so den Wandel uy > ü zu erkUren; man vergleiche auch V. I.
Abaev. lÈSOJa. (= Istoriko-Ètimologiôeskij Slovar’ Osetinskogo Jazyka, 4Bde., Moskva-
Leningrad. 1958/1989), III, S. 188-189, s. u. sygdag/sugdœg.
4 Vs. Miller. Die Sprache der Osseten. Grundriss der iranischen Philologie,
182
Das von G. Vernadsky angefiihrte ossetische Wort œddag, digor. œndag
‘âuBerer’ (nach V. I. Abaev „vnesnyj, naruznyj“ < *antaka-) ist ein vom
Adverb œddœ, digor. œndœ “outside ! snaruzi, vne” abgeleitetes, die
Zugehorigkeit bezeichnendes Adjektiv1; man vergleiche die Paare wœllag
“upper / verchnij” von wœlœ “above / nad” und dællag “lower / niznij” von
dœlœ “below / vnizu”* 1 2. Der Unterschied liegt darin, daB wœllag, dællag eine
Sekundarsuffix *-yâka- (mit einem Wandel *-aryâka- > -œllag) enthalten,
wahrend œddag die Weiterentwicklung eines auf *-aka- abgeleiteten Adjektivs
ist, dessen Gemination auf eine Lautgruppe *-nt- zuriickgeht, wie digor. œndag
zeigt. Vom Ossetischen her ist Vemadskys Etymologie deswegen
lautgeschichtlich zwar nicht unmoglich; trotzdem bereitet die Heranziehung
von œddag zur Deutung eines alanischen Personennamens UbermaBige
Schwierigkeiten:
- die wichtigsten alanischen Sprachdenkmaler zeigen besondere
Àhnlichkeiten mit dem Digor-Dialekt, wahrend œddag eine Form des Iron-
Dialekts darstellt3 4;
- wir kennen keinen anderen Fall des Wandels *-nt- > -dd- im
„Alanischen**: im Gegenteil vergleiche man (trotz der Palatalisierung) das
alanische Wort kintzi (Tzetzes; nach V. I. Abaev iron, k’ynz, digor. kinzœ
„nevestka, nevesta** < *kantï-Ÿ sowie die zahlreichen von der nordlichen
Schwârzmeerküste stammenden iranischen Personennamen, die die
Lautgruppen -n- oder -nt- enthalten5.
- Vernadsky vergleicht Addac mit dem Ethnikon Antes (“the ‘outer’
tribes of the Alans were called Antes”) und mit Andag, “the name of a Gothic
chieftain of Alanic extraction”. Die Anten waren aber nach der maBgeblichen
herausgegeben von W. Geiger und E. Kuhn. Anhang zum ersten Band. Strassburg. 1903,
S. 88-89; V. I. Abaev. A Grammatical Sketch of Ossetic. Bloomington/The Hague 1964,
S. 85-87.
1 V. I. Abaev. lÉSOJa. I, S. 103-104, s. v. æddag/ændag, æddœ/ændæ.
г V. I. Abaev. A Grammatical Sketch of Ossetic. S. 85-86; lÈSOJa. I, S. 352, s. v.
(tel-, dælæ; S. 354, s. v. dællag; IV, S. 71-72, s. v. wæl-, wælæ; S. 81, s. v. wællag.
’ Man vergleiche R. Bielmeier. Sarmatisch, Alanisch, Jassisch und Altossetisch.
Compendium Linguarum Iranicarum, herausgegeben von R. Schmitt. Wiesbaden 1989, S. 236-
245 (besonders S. 238 mit Literatur über diese Denkmaler: die zwei Zeilen des Tzetzes, die
Grabinschrift von Zelenôuk und die sogenannte „Jassische Worterliste**).
4 V. I. Abaev. Alanica. S. 888-894 (= OJaR, S. 254-259); lÉSOJa. I, S. 607-608, s. v.
fynz/kinzæ.
5 Man vergleiche zum Beispiel das Namenregister bei L. Zgusta. Die Personennamen
griechischer Stadte der nôrdlichen Schwârzmeerküste. Praha 1955, S. 439-456.
183
Meinung Ostslaven, und Andag hatte mit den Alanen nichts zu tun.
Andererseits ist die gleichzeitige Existenz der beiden Formen œddag und
œndag bei den Alanen ganzlich unwahrscheinlich1;
- diese kleine ,,Namengeschichte“ hat noch einen Nachteil: wenn œddag
die ,,auBeren“ Alanen (und ihre Fiirsten) bezeichnet haben soil, stellt sich drin-
gend die Frage, wie die ,,inneren“ Alanen hieBen.
Letztlich erscheint uns der von V. I. Abaev vorgeschlagene
Zusammenhang mit A-ta-tsch’i I A-t’a-tsch’i richtig. Da dem Chinesischen die
stimmhaften VerschluBlaute abhanden gekommen sind, werden zur
Umschreibung mongolischer Worter die stimmhaften durch chinesische
stiinmlose, die stimmlosen durch stimmlose aspirierte ersetzt: man vergleiche
die schon von A. Ivanov benutzte Umschreibung A-da-ci (= A-ta-tsch 7) / A-ta-
ci (= A-t’a-tsch’i). Wahrscheinlich steht die letzte Silbe tsch'i fiir einen
auslautenden einfachen Guttural, so daB wir eine Form *adak oder *atak
rckonstruieren diirfen1 2.
Nach unserer Meinung gehbrt Addac zu der von L. Zgusta so genannten
Sippe at(t)a, die unter den aus Kinderwôrtem entstandenen Namen eingeordnet
ist: man vergleiche die zu dieser Sippe gehbrigen Personennamen (in
griechischer Schrift) Attas, Attês, Atias, Attias, Atteios, Atos, Atous, Atouos,
Atadôn, Atakës, Attakoas, Atakouas, Atamazas, Attamazas und so weiter3. Das
Glied at(t)a laBt sich leicht als ein Lallwort für ‘Vater’ (= ‘Vaterchen, Papa’)
crklaren und ist in indogermanischen und nicht-indogermanischen Sprachen
weithin zahlreich belegt4.
1 Nach G. Vernadsky basiert die Gleichung Anten = Alanen auf der Struktur des
griechischen Nominalparadigmas der -nt- Stamme (man vergleiche Sur l’origine des Alains,
Byzantion 16 (1942-1943) S. 81-86; S. 83 „ma formule est: Antes dériverait de At comme
gfgantes de gigas"); deswegen ist sie eindeutig und zwingend widerlegbar. Andag (lordanis
Getica 40, 209 und 50, 266 = MGH. AA V 1, S. Ill und 126 als Andagis/Andages Gen. sg.)
gehôrt zum gotischen Kônighaus der Amaler und tragt (obwohl er mit der Schwester des
Alanen Candac verheiratet ist) einen germanischen Namen mit dem Erstglied and- wie sein
Vater Andel; man vergleiche H. Reichert. Lexikon der altgermanischen Namen. I, s. v.
Andag, Andel; II, S. 461-462.
2 Zur chinesischen Schrift als Umschreibungsmittel mongolischer (bzw. in
mongolischer Umgebung belegter) Worter vergleiche man G. von der Gabelentz.
Chinesische Grammatik. Berlin 1953, S. 89. Die Schriftzeichen dieser Personennamen
kommen bei W. ROdenberg - H. О. H. STANGE. Chinesisch-Deutsches Worterbuch.
Hamburg. 1963, s. vv. a (1), ta (5831), t’a (5847) und tsch’i (7119) vor.
5 L. Zgusta. Die Personennamen griechischer Stiidte, S. 297-300 (§ 596).
4 Mehrere Beispiele aus Kleinasien und Griechenland bei L. ZGUSTA. Die
184
Für einen mit Addac eng verwandten Personennamen halten wir A takes1:
abgesehen von der griechischen s-Stamm-Bildung dürfen wir einen Namen
*ataka- rekonstruieren, der eine Nebenform *attaka- gehabt hatte, weil die
fakultative Gemination für Lallwôrter dieser Art bezeichnend ist: man
vergleiche die schon erwühnten Paare Atias / Attias, Atakouas / Attakoas,
Atamazas ! Attamazas.
Als zweites Element des Namens *at(t)aka- kOnnen wir das
uriranische Diminutivsuffix *-aka- erkennen* 1 2: folglich wird *at(t)aka-
einfach als Hypokoristikon zu at(t)a zu verstehen sein, ebenso gebildet wie
das mittelpersische b’pk'/Bâbag/ zu h’p'/Bâb/ oder b’p’ /Bâbâ/, ein anderer
haufiger, aus einem Kinderwort entstandener Name, der auch an der
nôrdlichen Schwarzmeerküste in griechischer Schrift als Baba, Babas,
Babôn belegt ist3.
Schliefilich erklârt L. Zgusta noch einen spateren Namen Ada als ein
Lallwort, das in Zusammenhang mit dem ossetischen æda „tjatja / Papa,
Vaterchen“ steht4. Wenn wir at(t)a / ad(d)a nebeneinander stellen, kônnen wir
folgende Parallelbildungen beobachten:
Personennamen griechischer Stàdte. S. 299; man vergleiche noch L. Zgusta.
Kleinasiatische Personennamen. Prag. 1964. S. 105-110 (§ 119). J. Pokorny.
Indogermanisches Etymologisches Wôrterbuch. 2 Bde., Bern und München. 1959,1, S. 71,
s. vv. atos, atta, sammelt indoiranische, griechische, lateinische, germanische, altslavische,
albanische und hethitische Parallelen und bezeichnet den Stamm als „ein auf den
verschiedensten Sprachgebieten sich stets neu bildendes Lallwort (z. B. elam. atta, magy.
atya ‘Vater’, türk. ata, bask, aita ds.)“.
1 Belegt ist der Gen. sg. Atakeos in Pantikapaion nach L. Zgusta. Die Personennamen
griechischer Stàdte, S. 297 (mit Literatur).
2 F. Juste Iranisches Namenbuch. Marburg. 1895, S. 521-522; obwohl *-aka- als
Diminutivsuffix im Ossetischen nicht vorkommt, kann man es vielleicht im iron. mœgoyrœg,
digor. mœgurœg "poor fellow / bednjaga" (zu mœgoyr ! mœgur "poor / bednyj") erkennen: man
vergleiche V. I. Abaev. A Grammatical Sketch of Ossetic. S. 86; lÉSOJa. II, S. 81-82, s.v.
3 Ph. Gignoux. Iranisches Personennamenbuch. IL Mitteliranische Personennamen,
Faszikel 2. Noms propres sassanides en moyen-perse épigraphique. Wien. 1986, S. 52-53 (§§
169-171); L. Zgusta. Die Personennamen griechischer Stàdte, S. 300-301 (§ 597). Man
vergleiche noch die ossetischen Personennamen Baba, Babo.
4 L. Zgusta. Die Personennamen griechischer Stàdte, S. 294 (§ 592); V. L Abaev.
lÉSOJa. I, S. 103, s. v. æda. Der Name ist als Ada Nom. sg., Ad(a)tos (aet. Rom.) / [AJdaios
(aet. rec.) Gen. sg. in Pantikapaion belegt.
185
ad(d)a
at(t)a
ohne
- Gemination
Atos, Ataus
Ada
Suffix
+ Gemination
Attas, At tes
—
mit
- Gemination
A-t’a-tsch’i (*Atak)
A-ta-tsch'i (*Adak)
Suffix
+ Gemination
—
Addac
Eine Verbindung zwischen at(t)a und ad(d)a lieBe sich also auf zweierlei
Weise herstellen: zum einen kônnte at(t)a mit Sonorisierung der
intervokalischen stimmlosen VerschluBlaute (skythisch -VrV- > sarmatisch-
alanisch -VdV-?) zu ad(d)a geworden sein, zum anderen konnten beide als
zwei ahnliche und gleichbedeutende, aus Lallformen entstandene Perso-
nennamen interpretiert werden, zu .denen parallele Weiterentwicklungen
stattgefunden haben.
186
4ARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Я. ЛЕБЕДИНСКИЙ
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ КРУЖОК
«ГАЛЛИЯ-САРМАТИЯ»
Кружок «Галлия-Сарматия» был основан во Франции 28 ноября
1993 года. Первоначально его целью предполагалось изучение археоло¬
гических, топонимических, антропологических, культурных и других
следов, оставленных на территории древней Галлии группами сарматов и
алан, начиная с эпохи античности и до раннего средневековья. Однако
вскоре стало очевидно, что эти вопросы следует рассматривать в более
широком историческом контексте, принимая во внимание, с одной сторо¬
ны, историю и культуру различных «скифских» народов степи (скифов,
сарматов, алан, саков и т.д.), с другой стороны, учитывая этнические и
культурные аспекты расселения в Галлии многочисленных «варварских»
народов в IV-V веках.
С самого начала выбор был сделан в пользу «неформального» дру¬
жеского кружка, который бы состоял из своего рода небольшого ядра по¬
стоянных членов и членов-корреспондентов. Тем самым удавалось избе¬
жать управленческую громоздкость официального объединения и не по¬
рождать еще одну структуру, наряду с уже существующими в универси¬
тетских или каких-либо других рамках.
Первой задачей, выполненной кружком, стало обнародование ин¬
формационного досье, посвященного сарматам и аланам и их присутст¬
вию на Западе в IV-V веках (Les Sarmates - histoire, culture et héritage
(Сарматы - история, культура и наследие. 1994).
В 1994-95 гг. кружком «Галлия-Сарматия» был проведен общий оп¬
рос среди мэров тех французских населенных пунктов, названия которых
могли быть производными от этнонимов «сарматы» или «аланы». Осно¬
вываясь на самых надежных из трудов специалистов по топонимии, был
составлен список наиболее вероятных поселений такого рода, и их мэрам
был разослан вопросник. Эта акция преследовала несколько целей, среди
которых было и выяснение возможного интереса местных общин к этому
187
аспекту своего прошлого, и наблюдение за тем, как вообще воспринима¬
ется эта проблема. Одновременно предполагалось создать сеть коррес¬
пондентов из официальных лиц, членов научных обществ, краеведов и
т.д. Кроме того, конечно, была надежда обнаружить возможные следы
или местные традиции, уходящие своими корнями к сармато-аланам.
С 1995 по 1999 г. кружок «Галлия-Сарматия» распространял среди
своих корреспондентов годовые отчеты и информационные бюллетени. С
2000 года благодаря соглашению, достигнутому с Ассоциацией осетин
Франции, эта информация публиковалась в бюллетене «D’Ossétie et
d’alentour» («Об Осетии и вокруг нее»). Кроме того, кружком были опуб¬
ликованы и другие научно-популярные сообщения: «Аланы в западных
исторических повестях» (1994 и 1997 гг.), «По следам сарматов и алан в
Галлии» (1996 г.), а также, в соавторстве с С.М. Переваловым, «Сармат¬
ские и аланские воины в римской армии» (1998 г.).
Важнейшими результатами девятилетней работы кружка можно
считать следующие:
Был пересмотрен (и эта работа ведется на постоянной основе) спи¬
сок «сарматских» и «аланских» топонимов древней Галлии. Были нала¬
жены контакты с корреспондентами на местах, а также совместное обсу¬
ждение и обмен мнениями со специалистами в области топонимики, ко¬
торые уже позволили обнаружить топонимы, неизвестные прежним ис¬
следователям, и вполне возможно, что из архивных документов могут
быть извлечены все новые и новые. Вместе с тем из существующего пе¬
речня были исключены вымышленные имена, то есть те, которые никак
не документированы, или содержащие явные ошибки, число которых
весьма велико в списках, опубликованных зарубежными учеными, равно
как и те топонимы, для разъяснения которых может быть предложено бо¬
лее простое и убедительное объяснение, нежели в случае признания его
сарматского или аланского происхождения.
Был осуществлен ряд исследований некоторого числа конкретных
мест, как, например, укрепленной деревни Аллан (Allan) рядом с Балан¬
сом (поселения, сопоставимого с аланами Самбиды?) и в особенности
Сальмэз (Salmaise) в Бургундии. Последнее замечательно тем, что позво¬
ляет связать воедино данные топонимии (в средние века деревня называ¬
лась Сармация (Sarmacia), Сармации Каструм (Sarmatii Castrum)), истори¬
ческие свидетельства (существование в районе в IV-V веках сарматских
«префектур»), топографический фактор (стратегическое положение) и
археологические находки (следы античной оккупации и обнаруженного в
XIX веке «варварского» могильника). Подобное совпадение позволяет
подвести конкретную базу под гипотезу о существовании в позднерим¬
188
скую эпоху военных сарматских застав. Обнаруженные в могильнике
скелеты воинов крупного телосложения и погребальный инвентарь «ме-
ровингского» типа могут принадлежать потомкам сарматов времен Вели¬
кого переселения народов, отчасти смешавшихся с германцами.
Еще одной темой, ставшей предметом подробного рассмотрения,
был случай с Шальмазелем (Chalmazel), находящимся в районе Форэ
(Forez) в центрально-восточной Франции, который позволил разоблачить
старинную мистификацию: выяснилось, что местная легенда о «скифо¬
аланском» происхождении деревни, упоминаемая в книге романиста Жа¬
на Распая (Jean Raspail), была в действительности вымышлена местным
оригиналом, хорошо известным в округе. Он приводил в ее обоснование
археологические «находки», которые приобретал у парижских антиква¬
ров, с тем чтобы затем собственноручно уже на месте зарыть их в землю.
К тому же этот «энтузиаст», по всей видимости, относил «Скифо-алан»,
насколько можно судить по рисункам, представленным в кружок, ... к
эпохе бронзы, поскольку его археологические «находки» представляют
'’обой предметы прото-иранской эпохи и античности!
Были установлены контакты между представителями совершенно
разных слоев общества: учеными, местными знатоками и просто любите¬
лями, специалистами в различных областях науки, учащимися и т.д. С
этой точки зрения итог достаточно скромен, принимая во внимание огра¬
ниченные средства кружка и весьма своеобразный характер изучаемого
сюжета, который мало известен во Франции не только широкой публике,
но и историкам. Тем не менее нередко общение с различными корреспон¬
дентами оказывалось весьма интересным.
В общем, кружок рассчитывает внести свою полезную лепту в
улучшение изучения сармато-алан и следов их пребывания во Франции.
Этот вклад - одна из многих инициатив (таких, как выставки, публика¬
ции, семинары), которые стали осуществляться в течение последних лет
различными институтами как следствие вновь возникшего интереса к
древним степным народам и лучшего понимания их исторической и куль¬
турной роли в судьбе Европы эпохи античности. В русле этого магист¬
рального течения особой миссией кружка было и остается налаживание
посильного взаимодействия между существующей в узких рамках акаде¬
мической наукой и любителями и широкой общественностью.
(Пер. с французского Т. Салбиева)
189
Répartition en Gaule des toponymes pouvant contenir le nom des Alains;
les cercles indiquent Orléans (siège en 451 du roi des Alains établis au
nord de la Loire en 442) et Valence (établissement d’Alains en 440)
190
Répartition en Gaule des toponymes pouvant contenir le nom des Sarmates;
les cercles représentent les sièges des «préfectures» de Sarmates gentiles d’après
la Notice des Dignités, les croix les trouvailles de miroirs de style sarmato-alain,
la double ligne l’hypothétique Strata Sarmatorum.
191
Le territoire du royaume Alain en Gaule du nord-ouest (Ca. 442-452).
1 à 7: Toponymes pouvant provenir du nom ethmnique «Alain»: 1 - Alaincourt; 2 -
Allainville-en-Drouais; 3 - Allainville-aux-Bois; 4 - Courtalain; 5 - Allaines-Mervilliers; 6 -
Allainville-en-Beauce; 7 - Langeais (Alagaviense au VI e s.).
8 à 11: Autres toponymes «alains» douteux: 8 - La Lainville; 9 - Alençon; 10 - Au-
laines; 11 - Allonville.
12-13: Toponymes pouvant être hypothétiquement liés au nom alain «Goar»: 12 - Go-
hory (Gohere 1133, Gohoriacum 1210); 13 - Gohier (de monte Goherii 1090-1125).
A-В: Trouvailles archéologiques comportant des éléments pontico-danubiens: A -
Saint-Martin-de-Fontenay; B - Airan (Moult).
192
I. LEBEDINSKIY
EXPLORATORY CIRCLE “GALLIUM - SARMATIYA”
SUMMARY
The Circle was founded in France on November 28, 1993. Originally its purpose was to
study archeological, toponymycal, anthropological, cultural and the other trace, left on territory
of ancient Gallium by the groups of Sarmats and Alans, as from epochs of antiquity till early
muddle ages. However, soon it became obvious that these questions should be examined in
more broad historical context, taking into consideration, on the one hand, the history and the
culture of different “Scythian” folks (the Scythians, Sarmats, Alans, Saks and etc), on the other
hand, take into account the ethnic and cultural aspects of the population in Gallium - multiple
“barbarous** folks of the IV-V c.
The Circle “Gallium-Sarmatiya” is considered to improve the study of Sarmats-Alans
and the trace of their stay in France. This contribution is: an exhibitions, bublications, semi¬
nars, which are organizing last years by different institutions, as the result of newly apppeared
interest to ancient steppe folks and the best understanding of their history and cultural role in
fate of Europe of the epoch of antiquity.
13 Заказ Ne 2665
193
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N1,2
A. A. ТУАЛЛАГОВ
К ВОПРОСУ О САРМАТСКИХ «ЖЕЗЛАХ»
И СКИПЕТРАХ
Летом 2006 г. на покатой древней террасе р. Терек в начале Дарь¬
яльского ущелья у с. Балта (Северная Осетия) было выявлено древнее
захоронение, устроенное в прямоугольной грунтовой яме, заваленное
булыжниками в два ряда и засыпанное землей до уровня древней дневной
поверхности*. Погребенный лежал вытянуто на спине, головой на север.
Кисти рук были уложены вместе в области живота, а скрещенные в голе¬
нях ноги первоначально были несколько согнуты коленями вверх.
К сожалению, основная часть представленного в погребении инвен¬
таря (серповидный нож, пряжка-сюльгама, височные подвески, железная
скоба) практически не дает возможности для узкой датировки. Само по¬
гребение представляло собой вполне типичное для горных районов еще
со скифского времени захоронение в грунтовой яме. Нередко такие по¬
гребения, как и в нашем случае, заваливались булыжниками. Вместе с
тем, обычно они имели полную или частичную обкладку стен у дна ка¬
менными плитами или булыжниками, что в данном случае не наблюдает¬
ся. В сарматский период происходит переход от скорченного положения
погребенных к вытянутому на спине. В течение Ш-I вв. до н. э. все еще
преобладает древний обряд. В I в. н. э. наибольшее распространение по¬
лучает новый. С этого периода господствуют и индивидуальные захоро¬
нения. Тогда же происходит смена преимущественно западной ориента¬
ции погребенных на меридиональную. Распространение вытянутого тру-
поположения с меридиональной ориентировкой обычно объясняют влия¬
нием или непосредственным проникновением сарматов, хотя иногда за
этими изменениями усматривают отражение общих тенденций развития
погребального обряда. Верхней ограничительной датой для позднесар¬
матской культуры считается III в. н. э.
* Погребение исследовано в ходе разведочных работ X. Т. Чшиевым.
194
Видимо, в данном случае следует обратить внимание на изначаль¬
ное положение ног погребенного согнутыми коленями вверх. На Кубани
данный признак связывается непосредственно с сарматами, а в меотских
погребениях - с сарматским влиянием. Перекрещивание ног в голенях в
том же регионе рассматривается как меотский обряд, который был заим¬
ствован сарматами. Поэтому весьма вероятно, что отмеченное положение
ног погребенного в балтийском захоронении следует рассматривать как
проявление влияния сарматов. С тем же влиянием логично связать и по¬
ложение кистей рук погребенного в области живота.
Наибольший интерес вызывает найденный в погребении железный
предмет с зооморфным украшением на одном из концов - голова козла.
Он изготовлен из квадратного в сечении прута, которое сменяется на
прямоугольное на концах. Средней части прута путем расковки придана
уплощенно-округлая форма, в центре которой находится сквозное отвер¬
стие. По своей конструкции он сопоставим с парными пластинами, кото¬
рые, соединяясь крестовидно стержнем через центральные отверстия,
составляли навершия так называемых «жезлов» (курганы у хут. Песча¬
ный, ст. Новоджерелиевская, г. Курганинск) и «канделябра» (погребение
у пос. Мезмай). Всего в настоящее время известны находки около 25 же¬
лезных «жезлов» и неразрывно связанных с ними 21 железного «канде¬
лябра», происходящие из курганных и грунтовых комплексов I в. до н. э.
- III в. н. э. Их основная масса сосредоточена на территории Кубани. От¬
дельные образцы фиксируются в Крыму, на Нижнем Дону, Нижней Вол¬
ге, в Центральных Предкавказье и Закавказье. Как правило, навершия
этих предметов были украшены головками и протомами копытных жи¬
вотных. На раннем этапе центром таких композиций служили изображе¬
ния «мирового древа», которые впоследствии исчезают [Шевченко 2006:
141-154].
Наиболее поздними по времени и близкими территориально к на¬
шей находке являются два железных «канделябра» из погребения в кург.
№ 13 у с. Кишпек (Кабардино-Балкария), квадратные в сечении стержни
которых увенчаны головками [Бетрозов 1987: 16, 38, рис. VII, 1-2]. Ис¬
следователи различно датировали данное погребение. Но наиболее обос¬
нованной представляется датировка 2-й пол. III или нач. IV в. н. э.
[Амброз 1985: 302; 1989: 27; Абрамова 1989: И; Мамаев 1986: 47;
Шевченко 2006:146; Казанский 1994:240-244; Soupault 1996: 60-61].
Высказанное по поводу кишпекских «канделябров» мнение, что они
являются предметами импорта [Прокопенко 1999: 58], а сарматские об¬
разцы восходят к греко-римским прототипам из Причерноморья
[Кузнецов 1987: 5; 1993: 53], представляется не совсем точным. Отме¬
195
чаемый в данной связи бронзовый канделябр V в. до н. э., обнаруженный
в Семибратних курганах, хронологически слишком оторван от общей
массы перечисленных образцов. Более обоснованно указание на импорт¬
ные образцы из Недвиговки, Керчи, Усть-Лабинска и Мысхако. В «Золо¬
том кладбище» к ним, вероятно, относят казанские и тифлисский «канде¬
лябры».
Другие исследователи [Гущина, Засецкая 1994: 35] считают, что
лишь отдаленные аналоги в лице римских канделябров на подставках из
трех звериных ножек не исключают вероятности использования их в ка¬
честве прототипов для создания местных образцов северокавказского
типа. Такого рода находки известны только на Северном Кавказе, что
дает основание полагать их местное происхождение. Не исключено, что
появление на сарматских «канделябрах» чашечки действительно могло
быть связано с заимствованием главной детали реального светильника, но
через адаптацию к собственным религиозным традициям. Полагают
[Шевченко 2006: 147], что и появление ножной основы «канделябров»
определялось изменением жизненного уклада, а ее техническое оформле¬
ние было античным заимствованием.
По зооморфному украшению «жезлы» и «канделябры» практически
аналогичны между собой и не имеют ничего общего с греко-римскими
образцами. Показательно, что центром композиции «жезлов» из кургана у
хут. Песчаный, г. Курганинск, ст. Новоджерелиевская служат изображе¬
ния деревьев. Подобные композиции, в которых центральный элемент -
«мировое древо» - окружен зооморфными изображениями, представлены
на золотых сарматских диадемах I-II вв. н. э. (курган Хохлач, кург. № 10
Кобяково, кург. № 46 Усть-Лабинская, погр. № 20 Сентеш-Надьхедь), что
подтверждает оригинальный характер композиций «жезлов», связанный с
идеей мировой вертикали и общения человека с иными мирами
[Иштванович, Кульчар 1998: 3-27; Шевченко 2006: 149, 152]. Дополня¬
ет уверенность в доминировании оригинальных традиций и другое на¬
блюдение. Часто ножки-основания собственно импортных светильников
были выполнены в форме лап хищника, а сами светильники никогда до¬
полнительно нс украшались изображениями копытных. Подобные укра¬
шения ножек ни разу не воспроизводятся на местных «канделябрах». Бес¬
тиарий «жезлов» и «канделябров» ограничен изображениями копытных
животных. Лишь на мезмайском образце он дополнен фигурками птиц,
что еще больше сближает его с сарматскими диадемами. Видимо, образ
хищника противоречил связанной с такими предметами идее и сразу был
исключен из применения. Это противоречие, скорее всего, объясняется
тем, что в индоевропейской и индоиранской традициях хищники почти не
196
связывались с образом «мирового древа». А именно оно являлось цен¬
тральным композиционным и идейным элементом сарматских образцов.
Сопоставление изображений головок животных на кишпекских
«канделябрах» с подобными изображениями на балкарских светильниках
позволило полагать, что кишпекские образцы были изготовлены кавказ¬
скими мастерами, а к кочевникам попали в качестве добычи или путем
обмена [Батчаев 1986: 32, таб. IV, 16, 18]. Отмечается [Кузнецов 1993:
169-171], что головки животных с длинными рогами являются элементом,
восходящим к металлопластике кобанской культуры, чем определяется
положение кишпекских «канделябров» как промежуточного звена в эво¬
люции античного бронзового канделябра к осетинскому подсвечнику
(цырагьдарагн).
Однако, как свидетельствует общая масса находок, «канделябры» из
сарматских погребений не связаны своим происхождением с греко¬
римской традицией. Особенности манеры изображений головок живот¬
ных с длинными рогами представлены, например, на «канделябрах» II в.
н. э. из погр. № 31 у аула Ленинохабль и погр. № 489 у ст. Старокорсун-
ская. По поводу изображений головок оленей на «жезле» из курганного
погребения у хут. Песчаный было замечено [Ждановский 1990: 112], что
в них прослеживается кавказское, предположительно кобанское, влияние.
Сопоставимы и изображения на фрагментах «канделябра» из Терезинско-
го могильника (Карачаево-Черкессия) [Прокопенко 1999: 58]. Практиче¬
ски идентичны между собой изображения голов, на мой взгляд, козлов на
кишпекских и терезинском «канделябрах» и балтийской пластине.
Кишпекские, терезинская и балтийская находки позволяют рассмат¬
ривать их как начало в эволюции сарматских «жезлов» и «канделябров» к
осетинским цырагьдараентаг. Это начало характеризуется выражением
религиозно-идеологических представлений сарматского населения с при¬
влечением традиционных для кобанского мира образов и приемов метал¬
лопластики. Возможно, последние в данном случае выступают уже как
внутренняя традиция нового этнообразования, что позволяет предпола¬
гать и влияние в восприятии образов «жезлов» и «канделябров» опреде¬
ленных позднекобанских представлений. Именно такое положение и мог¬
ло позволить появиться «канделябрам» в кишпекском погребении, куда
они не могли попасть как добыча или предмет обмена, поскольку явля¬
лись значимой частью в идеологических представлениях кочевников.
«Жезлы» и «канделябры» из сарматских погребений, несомненно,
были связаны с религиозно-мифологическими представлениями их хозя¬
ев. Обращалось внимание на то, что для «жезлов» ранней группы харак¬
терно сходство со скифскими навершиями, среди которых встречается
197
очень похожая форма передачи образа «мирового древа». Поэтому пред¬
полагается их связь с архаической традицией [Шевченко 2006: 148-149].
В круг подобных представлений включаются и композиции на сармат¬
ских диадемах [Кузьмина 2002: 243-249]. Вполне вероятно, что «жезлы»
действительно связаны с космогоническими представлениями о «миро¬
вом древе», отражая в самой своей конструкции вертикальную и горизон¬
тальную структуру мироздания [Ждановский 1990: 111-112].
С другой стороны, сарматские «жезлы» справедливо сопоставляют¬
ся с татарскими «алтарями» с изображениями копытных и конструктивно
сближаются с железными посохами из пещеры Кухи-Сурх в Горном Тад¬
жикистане и из мавзолея Бурх [Раев, Яценко 1993: 113; Raev 1998: 75].
«Штандарты-факельницы» татарской культуры очень напоминают на¬
вершия наших «жезлов». Их бестиарий также ограничен образами копыт¬
ных животных. В связи с данными образцами, видимо, следует поставить
часть курильниц и жертвенников центральноазиатских кочевников
[Семашкевич 2003: 136, рис. 2-7; Кисель 2003: 58, 59]. Приведенные
наблюдения позволяют полагать, что и сарматские «жезлы» изначально
могли быть связаны и с идеей огненной стихии. О проявлении такой свя¬
зи косвенно свидетельствует и тот факт, что в варварских погребениях
обнаружены и собственно римские светильники.
«Штандарты-факельницы» тагарской культуры имели направлен¬
ные острием к навершию шипы, видимо, служившие для каких-то ритуа¬
лов. На сарматских «жезлах» таких шипов нет, что может указывать на
отсутствие у их хозяев подобной практики. Но на втоке «жезла» из кург.
№ 1 у хут. Зубовский имелся боковый выступ-упор. Такой выступ-упор у
заостренного конца втока, изготовленный методом двойного изгиба само¬
го втока, присутствует на «жезле» из святилища у г. Курганинск. Таким
образом, по сравнению с тагарскими образцами, нефункциональный для
верхней части предмета шип оказывается перенесен на «жезлах» к ниж¬
ней заостренной части, превращаясь в стопор-упор при втыкании «жезла»
в землю. Интересно, что идея использования стопора-упора реализована
на железной треноге для подвешивания котла из подкурганного аланско¬
го погребения 2-й пол. V - нач. VI в. н. э. у с. Брут (Северная Осетия).
Сама тренога многими своими деталями, на мой взгляд, напоминает кон¬
струкцию сарматских «канделябров».
Предлагалось рассматривать «жезлы» как символы власти [Гущина,
Засецкая 1989: 82; ЯЦЕНКО 1991: 109]. Но более обоснованным пред¬
ставляется мнение тех исследователей, которые считают эти предметы
культовыми, принадлежащими в том числе знатным воинам, не чуждым
какой-то магической практике, лицам, совмещавшим духовную и свет¬
198
скую власть [Щукин 1992: 112; Миськов, Сергацков 1994: 187;
Берлизов 1999: 15; Шевченко 2006: 151-152].
Однако, как представляется, сарматские материалы дают нам при¬
меры и иного вида «жезлов», которые в дальнейшем будут называться
скипетрами. Они представляли собой вырезанные на дереве композиции,
покрытые золотой фольгой прямоугольной вытянутой формы (комплексы
из Писаревки-П, Жутово-64, могильники Барановка-1, Октябрьский-V,
курганы у с. Питерка, х. Короли и ст. Раздольная). На них изображались
фантастические существа и животные, в основном хищники. Все пласти¬
ны найдены в погребениях воинов высокого социального ранга на особо
важных, сакральных местах - меч, колчан, левая кисть руки. Полагают
[Мордвинцева 2006: 138-139], что они были изготовлены с особой риту¬
альной целью («ритуальные жезлы») и, возможно, являлись инсигниями
власти, демонстрирующими высокий социальный статус владельца.
В погр. № 1, кург. № 1 могильника Октябрьский-V золотая обкладка
скипетра была обнаружена на предплечье левой руки, в кисти которой
был зажат пучок стрел. Стрелы в архаичной культуре многих народов,
как и «жезл», служили инсигниями власти, а золотые жезлы, очень похо¬
жие по форме и размерам, держат в руках знатные участники свадебной
процессии на одной среднеазиатской фреске эпохи раннего средневековья
[Миськов, Кияшко, Скрипкин 1999: 152, 157, 163, рис. 3, 7; Кияшко,
Миськов 2000: 48,49, 57, рис. 7, 3, с. 60, рис. 11].
Необходимо обратить внимание на те моменты, которые явно проти¬
вопоставляют группу сарматских скипетров группе «жезлов» и «канделяб¬
ров». Их расположение в погребениях у левой руки покойного или на мечах
и колчанах явно противостоит привязке «жезлов» и «канделябров» к друго¬
му набору предметов. Кроме того, последние фиксируются и вообще вне
пределов погребений. Если «жезлы» и «канделябры» присущи как мужским,
так и женским погребениям, то скипетры представлены только в мужских
погребениях, отмеченных воинскими признаками достаточно высокого ран¬
га. Создается впечатление, что «жезлы» и «канделябры» использовались
лишь в сакральных ритуалах от семейно-родовых до родоплеменных групп,
что позволило со временем привести к внедрению мужчин в сферу культов,
ранее относившихся к прерогативе женщин. Причем, это могло происходить
под влиянием возрастающей роли в обществе воинской социальной группы,
чьи знатные представители теперь дополнительно принимали на себя и са¬
кральные функции. Скипетры же изначально ограничены своей принадлеж¬
ностью только знатным воинам, увязываются в погребениях только с пред¬
метами вооружения и не имеют видимого выхода на семейно-родовые или
родоплеменные связи.
199
Если в оформлении «жезлов» и «канделябров» явно проступают
черты влияния кавказского и, возможно, греко-римского миров, то для
скипетров такое положение не прослеживается, хотя не исключается не¬
которое кельтское влияние на изображение из погр. № 19, кург. № 1 ОПХ
«Рассвет» [Raev 1998: 73]. Как отмечалось при анализе вещественного
материала из погр. № 1, кург. № 1 могильника Октябрьский-V, вооруже¬
ние, конская узда, детали оформления пояса, золотые нашивные бляшки
наиболее показательны в этнографическом плане, уводят нас далеко на
восток, в азиатский регион [Мыськов, Кияшко, Скрипкин 1999: 157].
Манера изображения на золотых обкладках животных и фантастических
существ, композиции с их участием также указывают на восточное про¬
исхождение.
Показателен сам бестиарий, представленный на этих изображениях.
Здесь в основном фигурируют образы хищников и фантастических су¬
ществ, ни разу не встречающиеся на «жезлах» и «канделябрах». На об¬
кладке из погр. № 19, кург. № 1 ОПХ «Рассвет» изображено змеевидное
существо с птичьей головой и рогами и два козла, погр. № 4, кург. № 27
могильника Жутово-64 - орлиноголовый грифон и крылатая лошадь,
погр. № 3, скл. № 612 Усть-Альминского некрополя - голова хищника,
кург. № 4 могильника Барановка-1 - козел, какой-то хищник и крылатое
существо, видимо, терзающее круп другого животного, на октябрьской -
орлиноголовый грифон, терзающий круп волкообразного существа и т. д.
Учитывая отмечаемый зооморфный ряд, поливариантность самого
зооморфного кода, использование золотого покрытия скипетров и ориен¬
тируясь на воинский характер указанных захоронений, следует отметить
следующие наблюдения. Образ волка в индоевропейской традиции имеет
очень давнюю историю. Издревле он прямо ассоциировался с войной. В
хеттском близнечном мифе волк представляется в качестве предводителя
боевой дружины. В обращении хеттского царя Хатту сима I к войску вои¬
ны призываются быть едиными, как «род» волка. У древних индийцев
бога-кшатрия Индру сопровождала собака Сарама, чье имя созвучно
имени собаки Силам осетинского Нартовского эпоса. У римлян с волком
связан бог войны Марс. У германцев бога войны Одина сопровождали
два волка Гери и Фреки в качестве «псов». Грузины считали, что волку
покровительствует Св. Георгий, и называли хищников «собаками Геор¬
гия». На Украине и в Литве волков считали собаками святого Юрия. В
данный ряд закономерно укладывается и образ осетинского небожителя
Уастырджи. В осетинском Нартовском эпосе в имени родоначальника
фамилии Ахсартаггата, олицетворяющем сословие воинов, Уархага ис¬
следователи фиксируют отражение табуированного названия волка. Со¬
200
гласно легенде, приемной матерью персидского царя Кира II была жен¬
щина по имени Шпако - «Собака».
Волк-пес выступал покровителем мужских союзов у индоиранцев. В
авестийских текстах упоминаются «двуногие волки», а молодые члены
мужских союзов mayryo называются волками или псами. Скифы во время
их вторжения в Переднюю Азию ассоциировались с собаками. Волчья
этимология представлена в названии скифов-хаумаваргов и сарматов-
oopyoi (сравни названия древнеиталийских племен lukani, hirpini, племе¬
ни orka/orkoi во Фригии, страбоновское название даков ôaoi, древнеиран¬
ское Vrkana, т. е. «волки»), Невры, придерживавшиеся скифских обычаев,
раз в год на несколько дней превращались в волков. Допускается замена
на скифских изобразительных памятниках в сюжете об охоте на зайца
воина на пса, аналогией чему служит изображение на стене синагоги из
Дура-Европос. Полагают [ГУЦАЛОВ 2005: 437-446], что в VI-V вв. до н.э. в
степях Южного Урала, на родине сарматов, существовали особые воин¬
ские культы, наличие которых проявляется как среди предметов матери¬
альной культуры геральдического характера, так и среди остатков погре¬
бально-поминальных ритуалов. Существенная роль в данных воззрениях
принадлежала волку (псу) - покровителю воинских сообществ, символу
воинской доблести.
У осетин участники походов-балцев отождествлялись с волками, а
слово «бал» из всех животных прилагается только к волку. Часто балцы
совпадали с праздником Стыр-Тутыр в честь покровителя волков, на ко¬
тором происходили военные игры и инициация юношей, подразумевав¬
шая унос волком-удхассаг старой души. Этот же волк уносил и душу
умершего человека. В Нартовском эпосе осетин о такой традиции свиде¬
тельствуют сюжеты о закалке Сослана в волчьем молоке, собранном Си¬
лам, о выкармливании Сауая, о переодевании Сослана в волчью шкуру
перед поединком с Тотразом, о благословении им перед смертью волка, о
превращении в собаку Урызмага, которого Сатана называла «старым вол¬
ком».
Образ крылатого коня соотносится с древними представлениями о
медиаторской роли животного, способного проникать во все три сферы
мироздания. Именно с данными воззрениями связывают находки конских
погребений в скифских, сарматских и аланских комплексах. Их наследи¬
ем считается обряд посвящения коня покойнику, а также проводившиеся
еще в недавнем прошлом погребальные и поминальные скачки у осетин.
Подобные «способности» животного должны были быть неоценимы в
глазах воинственных кочевников, балансирующих на грани жизни и
смерти. Вместе с тем образ коня в мифах и религиях различных народов
201
связан и с образом волка. Видимо, не составляли здесь исключения и
древние ираноязычные кочевники. Так, например, в занском, чанском и
имеретинским говоре нехолощенный жеребец называется varka/vaka, чтс
связано со скиф, varka - «волк» и было заимствовано в соответствующий
период [Цулая 1977: 328]. Следует помнить, что образ волка (пса) извес¬
тен и в качестве охранителя мира мертвых и проводника в него, что отве¬
чает идее сопричастности хищника со смертью и нижним миром (по осе¬
тинским преданиям, волки выходят из какого-то моря). Археологически
фиксируются ритуальные захоронения собак в погребениях ираноязыч¬
ных кочевников древности и средневековья.
Образ волка в качестве божества-покровителя связан и с образом
змеи [Гуцалов 2005: 439], что имеет аналогии и для образа коня. Так,
Низами Гянджеви [1983: 495], в произведениях которого содержится
большое количество интересных этнографических наблюдений, писал:
«И алан в поле выехал, биться умея, не коня оседлал он для боя, а змея».
Полагают, что обозначение змея под метафорическим образом коня в
позднейших мифологических пластах могло появиться в среде воинст¬
венных кочевников [ШИШЛИНА 1996: 22]. В. Ф. Миллер [1876: 161-162]
обратил внимание на данные Ригведы об изобретении плуга и проведении
первой борозды Ашвинами. Причем плуг называется vrka - «волк». Ис¬
следователь, справедливо отмечая семантическую близость образов волка
и змея в мифологии, указывает на параллель в лице русских святых Бори¬
са и Глеба, проведших первую борозду плугом, в который впрягли змея.
По осетинским представлениям, первый плуг был выкован божественным
кузнецом Курдалагоном - «Кузнец арийский Волк» или в его изготовле¬
нии самое активное участие принимал покровитель волков Тотур. Сам
образ змеи имеет неотъемлемую связь с идеей круговорота жизни и смер¬
ти, вечной регенерации, плодородия. Здесь же следует отметить, что с
культом плодородия связан и образ козла.
Образ змеи лежит и в основе образов драконов и драконообразных
существ. В качестве знаменитого военного атрибута-символа дракон вы¬
ступает на аланских штандартах, истоки появления которых обнаружи¬
ваются в Центральной Азии. Хотя осетинской этнографии и нс известны
знамена-драконы, но представлен «небесный шест» (авгъил), сшитый из
разноцветных лоскутьев и лент, т. е. тем же способом, что и аланские
штандарты (на орлатских пластинах такие штандарты изображены без
драконьих голов). Примечательно, что авгъил использовался в праздни¬
ках, посвященных родившимся мальчикам, а перед отправлением в поход
(балц) осетины приносили клятву, касаясь правой рукой этого знамени,
под которым было сложено оружие.
202
л
и
Отмеченные сцены терзания также выражали идею вечного круго¬
ворота жизни и смерти, нового возрождения через смерть. Она могла
быть особенно актуальна в воинской среде, где жизнь и смерть могли по¬
меняться местами в любую минуту. Именно эта идея должна была выра¬
жаться, например, через украшение вооружения еще скифов сценами тер¬
зания. Одним из наиболее популярных в сценах терзания являлся образ
грифона. Широко известные в древности сцены грифономахии трактуют¬
ся исследователями как сцены борьбы за огненно-световую основу кос¬
мической жизни. Возможно, у скифов грифон символизировал солнечно¬
го бога Гойтосира-Аполлона. Несмотря на проявляющиеся хтонические
черты образов волка (пса), коня и змеи (дракона), они вместе с тем оказы¬
ваются связанными и с солярным началом.
203
Неотъемлемой частью культурной традиции осетин является поня¬
тие о фарне, с давних времен присущее ираноязычным народам. Фарн
прежде всего включает в себя идею солнечности, светоносности и огнен¬
ное™. В «Авесте» фарн выступает в образе летящего огня, хищной пти¬
цы, коня и т. д. В персидских преданиях об Ардашире фарн является в
облике фантастического чудовища. В то же время и бог войны и победы
Веретрагна мог выступать в образах коня, хищной птицы, козла и т. д. В
идеологии индоиранских народов золото было показателем знатности и
благородного происхождения, ассоциируясь со светом, огнем и солнцем.
Подобные представления существовали и у скифов, рассматривавших
металл как воплощение идеи бессмертия и вечности. Приобщение к сол¬
нечно-огненной основе жизни (фарну) служило основой власти.
Таким образом, зооморфные изображения и золотые обкладки ски¬
петров могут свидетельствовать о выражении через них важных для во¬
инских сообществ кочевников понятий и определения ими военного
предводителя. Навершия от подобных скипетров, увенчанные головками
«драконов», известны по готским материалам [Шаги 1982: 53, 54, 55, рис.
3]. Они напоминают пластины наверший сарматских «жезлов» и «канде¬
лябров». Готские навершия, имея иную стилистику, одевались на дерево.
Сарматские же скипетры имели деревянную внутреннюю основу. Нельзя
исключать, что сама она также имела особое символическое значение.
Навершия с изображениями сцен терзания, в которых принимают
участие волкообразные и фантастические существа, копытные животные,
уже сопоставлялись с идеей фарна. Правда, подобные навершия были
найдены вне погребений, в комплексах, имеющих признаки предметов,
входивших в число так называемых «странных комплексов», или «кла¬
дов». Но достаточно интересным является предположение о связи таких
наверший с идеей фарна у сайев и об их служении в качестве знаков вла¬
сти скептухов (скипетродержцев), которые упоминаются в декрете в
честь Протогена [Островерхов 2005: 244-249].
В данном случае речь идет о катакомбных погребениях Тирасполыци-
ны. Исследование в данном районе курганов у с. Глиное позволило надежно
датаровать их последней четвертью III - первой четвертью II в. до н. э. По¬
гребения принадлежали скифам, попавшим под власть передвинувшихся в
данный регион с территории Северо-Западного Предкавказья (?) кочевни¬
ков. Так образовался новый родоплеменной союз, который и мог быть за¬
фиксирован ольвийским декретом в честь Протогена под именем сайев.
Именно благодаря пришельцам с востока культура Тираспольских курганов
приобрела «северокавказско-савроматскую» окраску. В состав культурного
пласта пришельцев входит и «ритуальный жезл» [Симоненко 2005: 255-
204
259]. К сожалению, мне остается неизвестной его конструкция. Но вполне
можно предположить, что именно он, а не навершия из внепогребального
пространства, представлял собой скипетр.
Непосредственно у сарматов скептухи (sceptuchi) отмечаются Таци¬
том (Тас. Ann. VI, 33, 2). В 35 г. н. э. они, заключив соглашения с иберий¬
ским царем Фарасманом и парфянским царем Артабаном III, лично пове¬
ли своих соплеменников в военный поход. Сопоставление сообщения
Тацита с находками скипетров в воинских сарматских погребениях, мате¬
риалы которых свидетельствуют об относительно высоком социальном
статусе их хозяев, бесспорно, указывают на тот факт, что скептухами
(«скипетроносцами») у сарматов были военные предводители, непосред¬
ственно возглавлявшие военные отряды и обладавшие правом заключе¬
ния военных договоров. Однако они, судя по тем же материалам захоро¬
нений, вряд ли были только племенными или родоплеменными вождями,
т. е. не обладали верховной властью в обществе в целом. В том же декре¬
те в честь Протогена кроме царя (BaaiAci) Сайтафарна упоминаются мно¬
гие скептухи (ПоХХо1...окг|ятог)хо1)- Само их множество препятствует
распространению на них прав верховной власти.
Страбон (Str. XI, 2, 13) в описании ахейцев, гениохов и зигов, обитав¬
ших по восточному побережью Черного моря, указывал, что этими народами
управляли скептухи (oi сгкг|7пойхо1), которые сами подчинялись царям и тира¬
нам. Таким образом, и в описании других народов термин «скептухи» прила¬
гается не к носителям верховной власти. В то же время с указанием Страбона
сопоставляется находка в погребении возле Эшерского городища (Абхазия)
представителя местной знати с «жезлом» в виде групповой бронзовой скульп¬
туры. Полагают, что погребенный при жизни сосредотачивал в своих руках
функции воина и жреца [Шамба 2005:128-129]. Данное решение соотносится
в нашем случае с примерами находок .«жезлов» и «канделябров» в мужских
сарматских погребениях. Но примеры находок скипетров ограничивают сфе¬
ру деятельности их обладателей военным руководством.
Наиболее раннее упоминание скептухов встречается в произведениях
Гомера. В них наблюдается смешение понятий о скипетрах как символах
царского достоинства и как личных инсигниях. «Скипетроносцами» кроме
царей выступают жрецы, военачальники, владыки-судьи, правящие над от¬
дельными областями, члены совета старейшин. В контексте событий Троян¬
ской войны в качестве владельцев скипетров указываются «главнокоман¬
дующие» объединенных сил, обладающие царской властью, а под их нача¬
лом выступают приближенные к ним другие цари и вожди, являющиеся
членами военного совета. Но скипетрами также обладают вестники троян¬
цев и ахейцев, а также Гектор, который, не будучи царем, являлся главно¬
205
командующим троянской коалиции. Кроме того, отмечаются эпизоды из¬
брания военачальников для похода народом или молодежью, что подтвер¬
ждается сведениями Эсхила о даровании двум братьям, один из которых не
имеет царственного достоинства, отдельных скипетров для участия в воен¬
ном походе. Наличие скипетра дает право его обладателю творить закон,
суд, выполнять жреческие функции, но и требует от него особой личной
ответственности за происходящее. Причем, такой обладатель не только лич¬
но руководит воинами, приносит клятвы, но и ведет переговоры с против¬
ной стороной. Обладание этими скипетрами, указывающими и на ранг их
владетелей, ограничено только периодом военной кампании. Вполне веро¬
ятно, что скипетры, олицетворявшие царскую власть, не брались в поход,
что находит соответствия в персидской истории. Они оставались в государ¬
стве, чтобы продолжить в случае необходимости служить инсигнией цар¬
ской власти для очередного правителя. А скипетры как символы власти на
период похода могли погребаться вместе с погибшим, т. к. были на тот мо¬
мент его личным символом. Скипетры могли сохраняться владельцем и по
окончании похода как знак его заслуг, отправляясь в иной мир с хозяином
после смерти. Скипетр сопровождал в загробный мир и своего владельца -
жреца [Дергачев 2001-2002: 335-369].
Вполне вероятно, что обнаруженные в сарматских воинских погребени¬
ях явно не рядового ранга скипетры были знаками военного предводительства
их обладателей в определенный период их жизни. После смерти они отправ¬
лялись в иной мир со своими владельцами. Различия же в зооморфном
оформлении скипетров могли, например, диктоваться особенностями тради¬
ций того или иного сарматского объединения и/или отражать какие-то личные
характеристики его обладателя. Они не являлись инсигниями верховной вла¬
сти, поскольку таковыми у сарматов служили головные украшения (Senec.
Epis. Мог. ad Luc. 80,10,1-2). В конечном итоге сам Тацит подтверждает ото¬
ждествление скипетроносцев с военными предводителями. Во втором эпизоде
описания упомянутых событий 35 г. н. э. он прямо называет скептуха (воен¬
ным) предводителем (dux) (Ann. VI, 35,1). Конечно, таким предводителем мог
быть и избранный для ведения военной кампании представитель высшей зна¬
ти. Но интересно, что тот же Тацит (Tac. 1,79,1-4) в описании вторжения рок¬
солан в Мезию упоминает их вождей и знатнейших (principes, nobilissimi), но
не указывает на скипетроносцев.
Не исключено, что скептухи наделялись соответствующими полно¬
мочиями в результате выборов на общенародном или общевойсковом
собрании, что имеет известные параллели в свидетельствах Гомера. По
крайней мере следует отметить, что, исходя из сведений самого Тацита,
рядовые участники военных кампаний обладали достаточно заметной
206
свободой в действиях и выражении своих представлений о тактике боя.
Так, роксаланские воины свободно рассыпаются по местности для грабе¬
жа, видимо, не сдерживаясь под началом своей знати, а сарматы следуют
не только определениям своего военного предводителя, но и решают ме¬
жду собой, как лучше действовать в конкретной ситуации.
В погр. № 56, кург. № 2 Заманкульского могильника (Северная Осе¬
тия) был обнаружен уникальный скипетр в форме железного прута с шаро¬
видным бронзовым навершием, покрытым золотой фольгой (раскопки
В. Л. Ростунова в 1995 г.). На стержне скипетра сохранились следы дерева,
что может свидетельствовать о первоначальном наличии деревянной оправы
(сравни с наличием деревянной основы других скипетров). Скипетр лежал
возле левой руки погребенного, что соответствует положению других ски¬
петров в сарматских погребениях. Материалы захоронения свидетельствуют
о том, что владелец скипетра был воином достаточно высокого ранга, но не
являлся верховным правителем в своем обществе. После смерти он был
подзахоронен в Г-образную катакомбу, вероятно, служившую семейной
усыпальницей. Останки по крайне мере четырех предшествующих погре¬
бенных были смещены к противоположной от входа стенке камеры. Зафик¬
сированные среди них предметы также свидетельствуют о воинской спе¬
циализации их хозяев. Условие находки скипетра, на мой взгляд, подтвер¬
ждает положение, что эта инсигния, а, следовательно, и звание скептуха не
являлись наследственной семейной прерогативой.
Конечно, можно вспомнить, что скипетр (ваджра), увенчанный зо¬
лотым диском, был одним из атрибутов бога-кшатрия Индры. К катего¬
рии «жезлов» относят, например, раскрашенную деревянную палицу из
Усть-Альминского могильника [Шевченко 2006: 150]. Но находка в погр.
№ 56 шлема типа Монтефортино A/В и стеклянного малоазийского кан-
фара может указывать на участие их хозяина в войнах боспорских прави¬
телей Митридата или Фарнака против Рима, видимо, в ранге скептуха. Не
исключено, что именно тогда он познакомился с инсигниями римской
армии и в память о тех событиях воспроизвел одну из них в своем жезле.
Но тогда он должен был соотнести свой воинский ранг с рангом римской
армии, что было бы интересно для выяснения количественного состава
сарматского подразделения, которым мог командовать данный скептух.
Таким образом, скипетры из сарматских воинских погребений вы¬
сокого ранга свидетельствуют о руководстве их хозяев подразделениями
соплеменников в каких-то военных кампаниях. Чем же тогда объяснить
наличие в других подобных погребениях «жезлов» и «канделябров»? Ве¬
роятно, ответ кроется в проявляющихся в таких комплексах чертах, сви¬
детельствующих о совмещении их хозяевами светской и духовной власти,
207
причастности их к культовой практике. С данной точки зрения ответ мо¬
жет содержаться в сообщении Аммиана Марцеллина о том, что аланы t
судьи (judicis) выбирают тех, кто в военном деле долгое время был испы¬
тан (Amm. Marc. Res Ges. XXXI, 2, 25).
Как известно, в древних обществах суд осуществлялся на основание
норм и правил, освященных божественными предписаниями. Соответст¬
венно на судей ложилось не только бремя неукоснительного следование
таким предписаниям, но непосредственное личное обращение к божест¬
венным силам. Заметим, что в осетинской традиции образ волка, о кото¬
ром говорилось выше, имеет непосредственное отношение и к судейском
практике. Волчья жила использовалась в судебных разбирательствах,
очень напоминающих подобные у хакасов-кызылцев. Таким образом, со¬
храняется определенная связь между воинской традицией и судом.
Как уже отмечалось, именно военные предводители могли осуществ¬
лять жреческие функции в период военных кампаний, атмосфера которых
должна была особенно влиять на их восприятие воинами, т. е. наиболее
активными и сплоченными членами общества в целом. Заключение дого¬
воров, стремление обеспечить себе победу, добычу, уберечь от гибели и
т. д. должны были сопровождаться теми же апелляциями к божественным
силам, в том числе посредством культовых действий, жертвоприношений и
т. д. Предводители, которые неоднократно добивались успехов в военных
кампаниях, тем самым демонстрировали своим соплеменникам и соратни¬
кам не только личное мужество и воинское мастерство. Они подтверждали
и благосклонность к ним потусторонних сил, а также личное умение обра¬
тить их всем на благо, что устанавливалось и их долгими реальными зем¬
ными успехами на войне. Именно такие люди и могли в первую очередь
претендовать быть судьями для всего общества. Их избирали для судебной
деятельности в мирное время так же, как скептухов для воинской - в воен¬
ное. Интересно, что в погр. № 19, кург. № 1 ОПХ «Рассвет» одновременно
присутствовали как «канделябр», так и скипетр.
Видимо, отдаленную по времени и характеру аналогию можно най¬
ти в истории скифского общества. У скифов особой известностью пользо¬
вались жрецы-энареи, служители культа Великой Богини, что объясняет
их уподобление женщинам в ходе проникновения мужского начала в
сферу женских культов. У сарматов же «жезлы» и «канделябры» обнару¬
жены как в женских, так и в мужских погребениях. Следует вспомнить,
что образ «мирового древа» прямо связан и с образом Великой Богини.
Согласно Геродоту (Her. I, 105, IV, 67-69), впервые в энареев по воле бо¬
гини были превращены скифские воины, т. е. кадры жрецов поставлялись
из воинской среды, как и кадры судей у алан. Наличие у скифских энаре-
208
ев жен и потомства говорит о том, что до обращения в жречество они
прожили достаточно долгую жизнь полноценных мужчин и воинов, что
напоминает сведения Аммиана Марцеллина об избрании в судьи тех, кто
«долгое время» был испытан в военном деле.
Само же «долгое испытание» указывает и на достаточно возрастную
группу претендентов в судьи. А большой возраст, как знал и Аммиан
Марцеллин (Amm. Marc. Res Ges. XXXI, 2, 22), был не в почете у алан.
Счастливыми аланы считали тех, кто погиб в бою, а доживших до старос¬
ти и умирающих естественной смертью рассматривали как выродков и
трусов, преследуя их жестокими шутками (бранью). Видимо, подобные
традиции бытовали и у языгов (Val. Flac. Argon. VI, 122-128). Тогда
именно избрание в судьи и позволяло некогда славным военным предво¬
дителям избежать судьбы иных стариков.
БИБЛИОГРАФИЯ
АБРАМОВА 1989 - Абрамова М. П. Погребальный обряд племен Центрального
Предкавказья в III-IV вв. н. э. // Археологические исследования на юге Восточной Евро¬
пы (ТГИМ. Вып. №70). М.
Амброз 1985 - Амброз А. К. К итогам дискуссии по археологии гуннской эпохи в
степях Восточной Европы (1971-1984 гг.) // Советская археология. № 3. М.
Амброз 1989 - Амброз А. К. Хронология древностей Северного Кавказа V-VII вв. М.
Батчаев 1986 - Батчаев В. М. Из истории традиционной культуры балкарцев и
карачаевцев. Нальчик.
БЕРЛИЗОВ 1999 - Берлизов H. Е. Степное Прикубанье и Закубанье в раннем же¬
лезном веке // Древности Кубани. Краснодар. Вып. 14.
Бетрозов 1987 - Бетрозов Р. Ж. Курганы гуннского времени у селения Кишпск //
Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Т. 3. Нальчик.
Гуцалов 2005 - Гуцалов С. Ю. Волчье племя (к семантике образа волка в искус¬
стве древних кочевников Южного Урала) // Древности Евразии: от ранней бронзы до
раннего средневековья. М.
Гущина, Засецкая 1989 - Гущина И. И., Засецкая И. П. Погребения зубовско-
воздвиженского типа из раскопок Н. И. Веселовского в Прикубанье (I в. до н. э.-П вв.
н. э.) // Археологические исследования на юге Восточной Европы (ТГИМ. Вып. № 70). М.
Гущина, Засецкая 1994 - Гущина И. И., Засецкая И. П. «Золотое кладбище»
Римской эпохи в Прикубанье. СПб.
Дергачев 2001-2002 - Дергачев В. А. Культурная функция скипетров и модель их
возможной археологизации (по данным гомеровского эпоса) // STRATUM plus. № 2.
Спб., Кишинев, Одесса, Бухарест.
*4 Заказ №2665
209
Ждановский 1990 - Ждановский А. М. Новые погребения кочевников сармат¬
ского круга из Закубанья И Древние памятники Кубани. Краснодар.
Иштванович, Кульчар 1998 - Иштванович Э., Кульчар В. О верованиях, племенной
принадлежности и хронологии сарматов Венгерской низменности // Античная цивилизация
и варварский мир (материалы 6-го археологического семинара). Ч. 2. Краснодар.
Казанский 1994 - Казанский M. М. Могилы сармато-аланских вождей IV в. в
Понтийских степях // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. T. IV.
Симферополь.
Кисель 2003 - Кисель В. А. Ритуальные сосуды и напитки скифов // Степи Евразии в
древности и средневековье. Материалы международной научной конференции, посвящен¬
ной 100-летию со дня рождения Михаила Петровича Грязнова. Кн. II. СПб.
Кияшко, МЫСЬКОВ 2000 - Кияшко А. В., Мыськов Е. П. Ритуал элитного сарматско¬
го погребения на реке Есауловский Аксай (предварительное исследование) // Сарматы и их
соседи на Дону: Материалы и исследования по археологии Дона. Вып. I. Ростов-на-Дону.
Кузнецов 1987 - Кузнецов В. А. Предисловие И Археологические исследования
на новостройках Кабардино-Балкарии. Т. 3. Нальчик.
Кузнецов 1993 - Кузнецов В. А. Алано-осетинские этюды. Владикавказ.
Кузьмина 2002 - Кузьмина E. Е. Мифология и искусство скифов и бактрийцев
(культурологические очерки). М.
Мамаев 1986 - Мамаев X. М. Хронология катакомбных могильников Чечено-
Ингушетии конца IV - первой половины VIII в. И Проблемы хронологии погребальных
памятников Чечено-Ингушетии. Грозный.
МИЛЛЕР 1876 - Миллер В. Ф. Ашвины-Диоскуры // Очерки арийской мифологии
в связи с древнейшей культурой. T. I. М.
Мордвинцева 2006 - Мордвинцева В. Ритуальные пластины в сарматском звери¬
ном стиле // XXIV Крупновские чтения. ТД. Нальчик.
Мыськов, Кияшко, Скрипкин 1999 - Мыськов Е. П., Кияшко А. В., Скрипкин А. С.
Погребение сарматской знати с Есауловского Аксая // Нижневолжский археологический
вестник. Вып. 2. Волгоцэад.
МЫСЬКОВ, СЕРГАЦКОВ 1994 - Мыськов Е. П., Сергацков И. В. Позднесарматские
комплексы на Нижнем Дону И Российская археология. № 2. М.
Низами Гянджеви 1983 - Низами Гянджсви. Искандер-намс. Баку.
Островерхов 2005 - Островерхое А. С. Памятники звериного стиля из Ольвий¬
ской и Ионийской округ (кон. VI - нач. III в. до н. э.) И Структурно-семиотические ис¬
следования в археологии. Т. 2. Донецк.
Прокопенко 1999 - Прокопенко Ю. А. История северокавказских торговых пу¬
тей IV в. до н. э. - XI в. н. э. Ставрополь.
РАЕВ, ЯЦЕНКО 1993 - Раев Б. А., Яценко С. А. О времени первого появления ала¬
нов в Юго-Восточной Европе (Тезисы) И Скифия и Боспор (материалы конференции
памяти академика М. И. Ростовцева). Новочеркасск.
210
Семашкевич 2003 - Семашкевич В. Э. Опыт атрибуции так называемых «штан-
дартов-факельниц» татарской культуры // Степи Евразии в древности и средневековье.
Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рож¬
дения Михаила Петровича Грязнова. Кн. II. СПб.
Симоненко 2005 - Симоненко А. В. Тираспольские курганы, «странные ком¬
плексы» и сираки на Днестре И Четвертая Кубанская археологическая конференция. ТД.
Краснодар.
Цулая 1977 - Цулая Г. В. Из скифо-занских параллелей // Вопросы иранской и
общей филологии. Тбилиси.
Шаги 1982 - Шаги К. Остроготы (остготы) в окрестностях оз. Балатон // Древности
эпохи Великого переселения народов V-VIII веков. Советско-венгерский сборник. М.
Шамба 2005 - Шамба Г. К. Древний Сухум (Поиски, находки, размышления).
Сухум, 2005.
Шевченко Н. Ф. «Сарматские жрицы», или еще раз к вопросу о материнском ро¬
де у сарматов // Вестник древней истории. № 1. М.
Шишлина 1996 - Шишлина Н. И. Катакомбные погребения прикаспийских сте¬
пей со змеями И Историко-археологический альманах. Вып. 2. Армавир-М.
Щукин 1992 - Щукин М. Б. Некоторые замечания к вопросу о хронологии зу-
бовско-воздвиженской группы и проблеме ранних алан // Античная цивилизация и
варварский мир (Материалы Ш-го археологического семинара). Ч. I. Новочеркасск.
ЯЦЕНКО 1991 - Яценко С. А. Сиракский союз племен в Прикубанье (проблемы
увязки археологических и письменных источников) // Древности Кубани (материалы
научно-практической конференции). Краснодар.
Raev 1997 - Raev В. A. New Finds of the Alanian Graves with Import Goods in the
Krasnodar Region // Adalya. № II.
Soupault 1996 - Soupault V. A propos de l’origine et de la diffusion des poignards et
epees a encoches (IVe-VIIe s.) // Материалы по археологии, истории и этнографии Тав¬
рии. T. V. Симферополь.
A. A. TUALLAGOV
SARMATIAN RODS AND SCEPTRES
SUMMARY
The research is based upon the study of rods and scepters found in Sarmatian graves.
Author supposes that men’s graves with the rods belong to ones, who administered justice in
the Sarmatian societies. The presence of the scepters in similar graves indicates that their
owners were military commanders.
211
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Ю. A. ПРОКОПЕНКО
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
НАСЕЛЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ПРЕДКАВКАЗЬЯ
II в. до н.э. - нач. I в. н.э.
О названиях некоторых племен Предкавказья И в. до н.э. - нач. I в.
н.э. нам известно из сообщений авторов I в. н.э. Страбона, Плиния Стар¬
шего и Тацита.
Знаменитый труд «География» был написан Страбоном в начале I в.
н.э., однако основными источниками для ее написания являлись более
ранние географические и исторические труды (преимущественно II - I
вв. до н.э.) (1, С. 366). У Страбона сведения о реально существовавших
племенах чередуются с вымышленными. Так, ссылаясь на рассказ Фео¬
фана (который сопровождал Помпея в кавказском походе), он отмечает,
«... что скифские племена гелов и легов живут между амазонками и ал¬
банцами и что в этой стране протекает река Мермадалида посредине ме¬
жду этими племенами и амазонками...». В другом пассаже Страбон при¬
водит утверждения авторов Метродора Скепсийского и Гипсикрата из
Амиса: «...амазонки живут в соседстве с гаргарейцами в северных пред¬
горьях тех частей Кавказских гор, которые называются Керавнийскими»
(Страбон, XI, V, 1). В следующем отрывке он уточняет: «река Мермода, с
шумом низвергающаяся с гор, протекает через страну амазонок, Сираке-
ну и через всю лежащую между ними пустыню и впадает в Меотиду...»
(XI, V, 2).
Анализируя письменные источники, Е. И. Крупнов предположил
локализацию древнего племени гаргареев, упоминаемых Страбоном, в
предгорьях Чечни и Ингушетии и связывал с ними археологические па¬
мятники Ассинского ущелья (Алхасте, Луговой и Нестеровский могиль¬
ники) (2, С. 23, 43-51, 56). С этой точкой зрения солидаризируются
В. И. Козенкова и В. Б. Виноградов (3, С. 92; 4, С. 118-120).
Несколько раз Страбон в связи с Северным Кавказом называет пле¬
мена сарматов. Отмечая торговый характер Диоскуриады, автор пишет,
что «...Гора (Кавказ - Ю.П.) отделяет с юга Албанию и Иберию, а с севе-
212
pa - сарматские равнины...» (XI, II, 15). В некоторых отрывках Страбон
более подробно описывает известные ему северокавказские народы:
«...Спускаясь к предгорьям, попадаем в область, расположенную север¬
нее, но с более мягким климатом. Дело в том, что эта область прилегает к
равнинам сираков. Здесь живут также некоторые троглодиты, из-за холо¬
дов обитающие в звериных берлогах, но даже у них много ячменного
хлеба. За троглодитами следуют хамекиты и так называемые полифаги и
селения исадиков, которые еще в состоянии заниматься земледелием, так
как живут не на самом севере. Далее следуют уже кочевники, живущие
между Меотидой и Каспийским морем, именно набианы и панксаны, а
также племена аорсов. Эти аорсы и сираки являются, видимо, изгнанни¬
ками племен, живущих выше, а аорсы обитают севернее сираков...»
(Страбон, XI, V, 7,8); «...Еще далее от них (скифов-кочевников. - Ю.П.)
в глубь страны - сарматы (также скифы), аорсы и сираки, простирающие¬
ся на юг до Кавказских гор; они частью кочевники, частью живут в шат¬
рах и занимаются земледелием...» (XI, II, 1).
«Естественная история» Гая Плиния Секунда (Старшего) является
сводом знаний античной науки о природе, составленным по множеству
произведений греков и римлян во второй пол. I в. н.э. Сведения Плиния
дополняют материалы Страбона о племенах Северного Кавказа. Перечис¬
ляя народы, живущие поблизости от Диоскуриады, он называет разграб¬
ленный город Питиунт: «...Сзади него в Кавказских горах живет сармат¬
ский народ эпагерриты, а за ними - савроматы» (Плиний, VI, 15).
Автор отмечает, что у Кавказского хребта располагались
«...икаталы, имадохи, рамы, андаки, тидии, каратасеи, автианды. С Ка-
тейских гор течет река Лагой, в которую впадает Офар; здесь живут пле¬
мена кавтады и офариты; река Менотар и Имитий текут с Кассийских гор,
по землям агдеев, карнов, оскардеев, аккисов, гибров, гегаров, а у истоков
Имития живут имитии и апартеи...» (VI, 20).
Как и Страбон, Плиний указывает на племя амазонок: «...последнее
(племя амазонок - Ю.П.) живет до Каспийского и Гирканского моря...»
(VI, 35). Здесь же Плиний размещает еще ряд народов: «...Выше примор¬
ских его (племени албанов. - Ю.П} владений и племени удинов прости¬
раются земли сарматов, утидорсов и пахарей, - а в тылу их живут уже
упомянутые амазонки и савроматиды...» (VI, 36).
И. С. Каменецкий локализует племена икаталов, имадохов, рамов,
андаков, тидиев, каратасеев и автондиандов в Закубанье до устья р. Лабы.
При этом кавтады и офараты размещаются между Урупом и устьями
Большого и Малого Зеленчуков, а имитии, апартеи, агдии, карны, оскар-
цеи, аккисы, гибры, гегары - в Притерсчье (5, С. 236, рис. 3). Действи¬
213
тельно, река Менотар созвучна Мермоду (Терек) Страбона, а племя гега-
ры созвучно названию гаргареев того же автора (Страбон, XI, V, 1-2).
Другой вариант расположения племен в этнокарте Плиния Старше¬
го предложила В.Н. Галаева. Автор отмечает близкое звучание гидрони¬
мов р. Латой и современной Лабы, а также р. Офар и р. Фарс (6, С. 19).
Таким образом, кавтады и офариты располагались западнее, чем по вер¬
сии И. С. Каменецкого. В связи с этим следует отметить, что с р. Офар
созвучен еще приток р. Большой Зеленчук - Кяфар, который свидетель¬
ствует скорее о правоте И. С. Каменецкого.
Возможно, восточнее указанных племен в верховьях Кубани и Под-
кумка размещались сарматские племена - эпагерриты. Далее к северу, по
Плинию, находились савроматы, видимо, сираки.
Не ясен до конца вопрос о времени появления сираков в Предкавка¬
зье. Письменные свидетельства не дают бесспорных фактов. Существует
мнение, что появление этнонима «сираки» относится к концу IV в. до н.э.
(сообщение Диодора Сицилийского) (7, S. 673; 8, С. 388; 9, S. 102; 10,
С. 45-48; 11, С. 35, 36; 12, С. 117-118 и др.). Однако эта версия не имеет
под собой серьезного обоснования (этноним «сираки» отсутствует в ан¬
тичной литературе, посвященной событиям IV в. до н.э.). Скорее всего в
данном случае речь идет о потомках язамато-иксоматских племен (сав-
роматов) (13, С. 313-327).
Считается, что появление сираков на Северо-Западном Кавказе свя¬
зано с начавшимся в IV в. до н.э. продвижением сарматских племен на
запад. В качестве первопричин движения К. Ф. Смирнов называет соци¬
ально-экономические процессы (14, С. 118). Наиболее активными были
носители прохоровской культуры, именно они потеснили савроматов.
Часть последних, в лице сираков, вынуждена была уйти на юго-запад, в
то время как другие племена устремились на запад - в Северное Причер¬
номорье.
Существует другая гипотеза о путях появления сираков на север¬
ном Кавказе. Ю. М. Десятчиков считает, что они могли прийти южным
путем: из Средней Азии через Иран и Кавказ (15, С. 69). Автор основы¬
вается только на письменных источниках, и, как справедливо отметил
А.М. Ждановский, этой гипотезе нет археологических доказательсп
(16, С. 39). Предполагается, что этноним «сираки» возник в дахо-
массагетской среде Закаспия (17, С. 15; 18, С. 118, сн. 101). Его носите¬
лей считали ветвью саков (19, С. 92). Одним из аргументов в пользу
закаспийского происхождения сираков для исследователей служит со¬
общение Полиэна (VII, 12) о сакском герое Сираке, который заманил
войска Дария (20, С. 13).
214
Однако для отождествления имени незнатного воина в качестве эт¬
нонима племенной группы нет достаточных оснований. Возможно, имя
Сирак было широко распространено в среде близкородственных ираноя¬
зычных племен.
Первые достоверные сведения о появлении в обширном массиве
сарматских племен наименований отдельных племенных союзов содер¬
жатся в отмеченной «Географии» Страбона. Считается, что в данном тру¬
де нашло отражение активно осуществлявшееся уже в то время продви¬
жение на запад сарматских племен, которые Страбон размещает между
Днепром и Доном. В главе «Описание побережья Меотиды и Понта до
Колхиды» Страбон упоминает аорсов и сираков, «спускающихся к югу до
Кавказских гор; одни из них кочуют, другие живут в шатрах и занимают¬
ся земледелием. У самого озера живут меоты...» (XI, II, 1).
Как отмечает М. П. Абрамова, аорсы и сираки локализуются к вос¬
току от Азовского моря, причем выражение «спускающиеся к югу» отно¬
сится, по-видимому, только к сиракам (как представляется автору, вооб¬
ще нет данных для локализации аорсов в южных районах Предкавказья)
(21, С. 104).
В. Б. Виноградов, опираясь на сообщение Страбона о том, что сира¬
ки и аорсы, «кажется, беглецы из среды живущих выше народов» (XI,
II, 1), и связав его со свидетельством Плиния о бегстве Митридата к сав-
роматам, пришел к выводу, что савроматы и сираки отождествлялись ан¬
тичными авторами, поскольку в версии Тацита, также описавшего эти
события, Митридат Боспорский бежал к царю сираков Зорсину (Анналы,
XII, 15-17) (22, С. 147; 4, С. 48).
Назвав сираков беглецами, Страбон указывает и направление поис¬
ков мест, откуда они бежали, - это районы севернее Прикаспия, районы
распространения раннесарматской (прохоровской) и предшествовавшей
ей савроматской культур. Такая ситуация привела к появлению двух вер¬
сий. Согласно первой, сираки считаются потомками савроматов (23,
С. 120-121). По второй версии, они являются носителями прохоровской
культуры (15, С. 7).
Страбон в другом высказывании уточняет место расположения си¬
раков и аорсов: «Аорсы живут по Танаису, а сираки по Ахардею, который
вытекает с Кавказа и впадает в Меотиду» (XI, V, 8). Ряд исследователей
связывает Ахардей либо с Западным Манычем, либо с его притоком
Егорлыком (Маннерт К., Рейхард Р. Г., Латышев В. В., Мацулевич
Л. А., Смирнов К. Ф., Виноградов В. Б., Шилов В. П.). Другие отожде¬
ствляют Ахардей с Кубанью (РОСТОВЦЕВ М. И., Краснодубравский
С. С., Гаглойти Ю. С., Каменецкий И. С., Кузнецов В. А.) (11, С. 41).
215
Не касаясь существа спорного вопроса о том, что подразумевать под
Ахардеем - Кубань или Маныч, - следует присоединиться к точке зрения
М. П. Абрамовой, что выражение «спускающиеся к югу до Кавказских
гор» подкрепляет некоторым образом предположение о локализации си¬
раков на Кубани. Все высказывания Страбона говорят о том, что сарматы
жили в Восточном Приазовье (21, С. 104). Действительно, значительное
количество сиракских комплексов выявлено в Прикубанье, но могильни¬
ки с аналогичными материалами открыты и в районах, прилегающих к
Западному Манычу: Новопалестинский - I и И, Степнянский, Спичаков-
ка, Койсуг и др. (24, С. 166-167; 25, рис. 3).
Считается, что западной границей области сираков является побе¬
режье Азовского моря (Меотиды) от устья Дона до Бейсугского лимана, а
также левый приток реки Лабы - Фарс (4, С. 45; 26, С. 70).
По вопросу о восточных границах «Сиракены» у исследователей не
сложилось единого мнения. По В. Б. Виноградову, данные Страбона по¬
зволяют локализовать сираков на территории Северо-Восточного Кавка¬
за. В качестве обоснования данного предположения автор указывает на р.
Мермод, отождествляемую с Тереком (4, С. 38). По Страбону, «Мермод,
низвергаясь с гор, течет через страну амазонок, через Сиракену и через
всю лежащую между ними пустыню и впадает в Меотиду» (XI, V, 2). На
основании этого высказывания была предложена версия о распростране¬
нии сираков вплоть до течения реки Кумы и среднего течения Сунжи
(4, С. 45; 16 С. 40; 27, С. 7 и др.).
М. П. Абрамова также согласилась с локализацией р. Мермод на
Северо-Восточном Кавказе. Однако, поскольку, по представлению Стра¬
бона, река Мермод впадает в Меотиду, следовательно, как считает иссле¬
дователь, она протекала на запад, при этом пересекала «пустыню», то
есть неизвестные для Страбона земли, затем протекала по территории
Сиракены и впадала в Меотиду. Следовательно, заключает автор, Сира-
кена располагалась в Восточном Приазовье, а не на Тереке (21, С. 105).
В связи с этим принципиальное значение имеет локализация столи¬
цы сираков Успы, расположенной, по Тациту (Анналы, XII, 6), на возвы¬
шенной местности на берегу реки среднего размера и окруженной земля¬
ными валами и рвами. По Е. Г. Пчелиной, Успа находилась где-то у селе¬
ния Нижний Архыз на р. Большой Зеленчук (11, С. 43).
На основании анализа описания в грузинской хронике «Картлис
цховреба» и армянской «Ашхарапуйц» маршрута легендарного миссио¬
нерского путешествия в Сиракену («в земли Овсетские») около сер. I в.
н.э. св. апостолов Андрея и Симона (они из Сванетии попали в Успу -
Фоспарон, а прямо оттуда - в Себастополис / Сухум) С. А. Яценко пред-
216
пожил локализовать Успу при впадении Урупа или Зеленчука в Кубань
(28, С. 108-109).
Действительно, при слиянии Урупа и Кубани у г. Армавира извест¬
ны две изолированные группы практически не изученных городищ ан¬
тичного времени - у с. Успенское и Маламино. Там же, в районе Армави¬
ра, по координатам Птолемея, находился город с характерным племен¬
ным названием Серака, который С.А. Яценко отождествляет с Успой (28,
С. 109).
Близкую локализацию сираков дает другой отрывок из Страбона:
«Спускаясь в предгорья, мы вступаем в области, лежащие севернее, но с
более умеренным климатом, так как они соприкасаются уже с равнинами
сираков» (XI, V, 7). Среди племен предгорий Страбон называет троглоди¬
тов (пещерников), хамекитов и исадиков.
Е. И. Крупнов размещал хамекитов и исадиков в юго-восточных
районах в нагорной полосе срединной части Северного Кавказа, преиму¬
щественно в разветвленном бассейне реки Терек (29). В. Б. Виноградов
вслед за Е. И. Крупновым локализует эти племена в горных районах Че¬
чено-Ингушетии (22, С. 155-160). Однако, как справедливо отметила
М. П. Абрамова, Страбон говорит о предгорьях, а не о горной зоне. Кроме
того, по мысли автора, судя по контексту, речь идет не о восточных рай¬
онах Северного Кавказа, а скорее о западных, где также засвидетельство¬
вано наличие пещерных жилищ (21, С. 105). Это мнение перекликается с
этнокартой В.В. Латышева, согласно которой хамекиты располагались
между верховьями Кубани и верховьями р. Кумы (30, карта 17).
Скорее всего мы сталкиваемся с двумя понятиями Сиракены. Пер¬
вое - узколокальная территория (Восточное Приазовье и Прикубанье).
Возможно, это район, прилегающий к греческим городам Северного При¬
черноморья (зона контактов с кочевниками), или место первоначального
расселения сираков после миграции их из района междуречья Дона и
Волги. Второе понятие более позднее, включает кроме Прикубанья и
степные районы Ставрополья. Если локализация Успы на границе Став¬
ропольского плато (в районе г. Армавира) верна, то значит территория
восточнее также принадлежала сиракам, поскольку столицу племенного
союза не основали бы на опасных из-за возможных набегов и вторжений
границах.
Это предположение подтверждается археологическими материала¬
ми. В степных районах Ставрополья открыто значительное количество
впускных комплексов с широтной ориентировкой И -1 вв. до н.э.
Как считает И.И. Марченко, исследование погребального обряда
показывает, что уже в ранний период расселения сираков в степях При¬
217
кубанья их этнический состав не был однородным. Поэтому, по мнению
автора, этноним «сираки» необходимо рассматривать как собирательный,
причем с самого начала их истории в Прикубанье (12, С. 115).
Действительно, в равнинных районах Предкавказья Страбон фикси¬
рует кочевые племена набианов и панксанов, «а затем уже племена сира¬
ков и аорсов» (XI, V, 8).
Существуют разные точки зрения о локализации набианов и панк¬
санов. Р. Г. Рейхард набианов локализовал в районе бывшей ст. Невинно¬
мысской, а панксанов - у современной Песчаной Копани (11, С. 38). Е. И.
Крупнов размещал их от верховьев Кубани до низовьев Терека, отводя
набианам земли по левому берегу Терека и помещая панксанов к западу
от них (29, С. 71, рис. 5 - карта). В. Б. Виноградов уточнил их террито¬
рию. По мнению автора, набианы должны, по Страбону, жить к западу от
панксанов и, кроме того, эти племена должны размещаться несколько
южнее - в районах Затеречья до предгорий (22, С. 159, 220, рис. 47). Дан¬
ная точка зрения была поддержана М.П. Абрамовой (21, С. 105).
По В. П. Шилову, набианы и панксаны должны быть локализованы
в более северных районах, поскольку Страбон размещает их между Мео-
тидой и Каспийским морем. Исходя из этого, В. П. Шилов считает, что
набианы жили к северу от Средней Кубани до Егорлыка на востоке, а
панксаны - к юго-востоку от них, на территории Ставропольского края
(11, С. 37-39). Фактически эта версия повторяет этнокарту В. В. Латыше¬
ва (30, С. 227, карта 17). Однако автор не указывает, какие конкретно
комплексы, выявленные на отмеченной территории, относятся именно к
набианам и панксанам.
Как считала М. П. Абрамова, новые материалы, большая часть ко¬
торых происходит с территории, расположенной к западу от Терека, по¬
зволяют не ограничивать земли, занятые набианами и панксанами, Зате-
речьем, а распространить их далее к западу. Исследователь связывает
памятники сарматского времени западной группы с набианами, а восточ¬
ной - с панксанами. По мнению автора, различия в этническом составе
населения восточной и западной групп объясняются в первую очередь
тем, что население западной группы было иранизировано в значительно
большей степени, чем население восточной группы (21, С. 105).
При локализации указанных народов следует учитывать и сведения
других античных авторов, упоминающих два народа, созвучных по про¬
изношению. В частности, Диодор Сицилийский отмечает, что в числе
потомков царя Скифа были братья Пал и Нап, которые «...совершили
славные подвиги и разделили между собой царство, по имени каждого из
них названы народы, один - палами, другой - налами» (31, С. 82). Пли¬
218
ний Старший подчеркивает древность этнонимов, указывая, что когда-то
«палеи» и «напей» размещались «...к востоку от р. Танаиса», у Каспия,
причем «напей были уничтожены палеями» (31,1990, С. 110).
Возможно, данная легенда о разделении кочевников на две группы
отражает этнические реалии степного Предкавказья после Переднеазиат¬
ских походов. Действительно, результаты исследований кочевнических
могильников VI в. до н.э. свидетельствуют о том, что Прикубанье и Цен¬
тральное Предкавказье, видимо, занимали скифские племена (напей ?), а
Восточное Предкавказье - савроматы (палеи ?) (мог. Чограй, Бажиган и
др.). После ухода основной части скифского населения из Предкавказья
оставшиеся орды в течение длительного периода были подвержены про¬
цессу миксации с племенами позднекобанских племен. Таким образом,
легенда, отмеченная Гаем Плинием Секундой, уничтожения напеев, со¬
гласуется с фактом вторжения сираков (если следовать версии, что они
являются потомками савроматов) (карта №1), отодвинувших набианов в
предгорные районы. Возможно, в версии Страбона отмечены два хроно¬
логически и территориально отличных расположения панксанов. Кроме
отмеченного выше раннего (полулегендарного) варианта, явно прослежи¬
ваются реалии последних веков до н.э., когда под панксанами, видимо,
следует понимать миксированное со скифами и автохтонами савромат-
ское (досиракское) население Затеречья.
Возможно, именно набианы являлись тем перемешанным населени¬
ем Ставропольской возвышенности, которое участвовало в боспоро-
меотских войнах в первой пол. IV в. до н.э. и в походах в Закавказье в
составе язамато-меотской конфедерации в кон. IV - III вв. до н.э. Памят¬
ники этой группы: склеповые и грунтовые могильники, а также подкур¬
ганные захоронения с меридиальной ориентировкой и с элементами
скифской и кобанской культуры (карта № 1).
Какие-то события происходят в Предкавказье на рубеже Ш - II вв. до
н.э. В этот период завершается функционирование могильника № 2 Татарско¬
го городища. В третью хронологическую группу (подгруппу I, датирующую¬
ся кон. III - первой пол. II в. до н.э.) И.И. Марченко включил 64 комплекса
(12, С .87), т.е. наблюдается увеличение числа кочевников на Правобережье
Кубани. Возможно, это обстоятельство является причиной произошедших
изменений в политической расстановке сил в Предкавказье.
И. Н. Анфимов вслед за Н. Ф. Анфимовым, основываясь на поздней
дате проникновения сарматов в этот регион (II в. до н.э.) и на хронологи¬
ческом разрыве между сооружением оборонительных систем и временем
появления здесь сираков, считает, что проникновение это происходило
постепенно и в основном мирным путем (32, С. 68).
219
По И. И. Марченко, новый приток населения в Прикубанские степи
связан с активизацией племен прохоровской культуры. На третью хроно¬
логическую группу памятников приходится основное количество ката¬
комбных и подбойных погребений, широко распространяются прохоров-
ские зеркала (тип VII) и становятся специфическими для Прикубанских
памятников наборы стрел с так называемыми утяжелителями древков (12,
С. 122). Эта новая волна - сираки Страбона (выходцы из междуречья До¬
на и Волги) - потомки савроматских племен, воспринявшие элементы
прохоровской культуры, но сохранившие традицию широтной ориенти¬
ровки. Эти племена интегрируются в союз язамато-меотских племен, а во
II в. до н.э. становятся доминирующей силой в регионе.
Следует также отметить, что состав пришельцев был неоднороден, о
чем говорят впускные погребения с южной и юго-западной ориентировкой
кон. Ill - И вв. до н.э. (33, С. 35-36), а также предметы (изделия выполненные
в зверином стиле, енисейские пряжки) явно восточного происхождения.
И. И. Марченко, отмечая полиэтничность кочевнической среды сиракского
союза, считает, что под этнонимом «сираки» следует понимать кочевые пле¬
мена савроматского и сарматского происхождения (12, С. 130).
Следует обратить внимание на события, происходившие в Малой
Азии в нач. II в. до н.э. В 184 г. до н.э. царь Понта Фарнак I захватил Си¬
нопу, один из важнейших портов на Черноморском побережье (Страбон,
XII, III, 1; Полибий, XXIII, 9). В 183 г. до н.э. из-за этого началась война
Понта с Пергамом, Каппадокией и Вифинией. На стороне Понта высту¬
пали на первом этапе войны малоазийские галаты во главе с вождями
Гайзотариксом и Карсюгнатом, к ним присоединился затем царь Малой
Армении, обещал поддержку Селевк IV, но, опасаясь недовольства Рима,
не рискнул выступить. Римляне в войну непосредственно не включились,
но вели активную дипломатическую работу, пытаясь примирить враж¬
дующие стороны и постараться не дать ни одной из малоазийских стран
чрезмерно усилиться и избежать возможного союза кого-нибудь из них с
Филиппом V Македонским (34, С. 138).
В 179 г. до н.э., очевидно, не без дипломатической поддержки Рима,
был заключен многосторонний мирный договор. В него кроме уже упо¬
мянутых стран были включены Мессембрия, Кизик, Херсонес и царь ев¬
ропейских сарматов Гатал (35; 34, С. 138).
Анализ сообщения Полибия о войне Фарнака I (183-179 гг. до н.э.) и
археологических источников делает возможным отождествление сарма¬
тов царя Гатала с сираками Прикубанья (36, С. 123; 37, С. 124).
Полибий пишет о Гатале как об одном из владык Европы (Полибий,
XXV, 2). По мнению С. В. Полина, автор пользовался уже устаревшими к
220
его времени представлениями ионийских географов, по которым северная
граница Азии проходила по Фасису - Каспию - Аралу - Сырдарье (по¬
следнюю они путали с Танаисом - Доном). Тогда Северный Кавказ ока¬
зывался в Европе (36).
Как считает И. И. Марченко, Полибий придерживался широтного
разделения материков, которое было принято в ионийской географии.
Правда, отодвигая границу на север, он отождествлял Танаис с Кубанью,
что нередко случалось в древности (12, С. 125). По справедливому заме¬
чанию автора, в сообщении Полибия не говорится о непосредственном
участии воинов царя Гатала в военных действиях, как и нет сведений о
том, на чьей стороне был царь сарматов, поэтому сам факт прямого уча¬
стия сарматов в войне требует доказательств. В связи с этим следует от¬
метить, что в комплексе Бойко-Понура открыты две золотые бляхи, изго¬
товленные из стенки сосуда Пергамского производства. И. И. Марченко
обращает внимание на особый контраст между зооморфными сарматски¬
ми бляшками и указанными бляхами, изготовленными из золотого сосу¬
да, разрубленного на куски. По мнению автора, это свидетельствует о
том, что бляхи были сделаны из награбленной сарматами в Малой Азии
добычи при ее делении (12, С. 123).
Если это так, то захват добычи является завершающей фазой успеш¬
ных военных действий. Значит сарматские контингенты, хотя бы эпизоди¬
чески, но все же принимали участие в войне. Как отмечалось, сосуд, из ко¬
торого сделаны бляхи (Бойко-Понура), и серебрянный канфар из Артюхов-
ского кургана - пергамского производства. Возможно, это свидетельствует о
том, что сарматы Гатала были союзниками царя Понта Фарнака I в войне с
соседними государствами Вифинией, Каппадокией и Пергамом. Удачный
набег в Пергам мог завершиться захватом добычи. Видимо, поэтому в тек¬
сте Полибия Гатал поставлен в один ряд с «владыками азиатскими» Артак-
сием (правитель большей части Армении) и Акусилохом (царь Колхиды ?),
которые принимали участие в военных действиях.
Хотя в конечном итоге Понт войну проиграл, из-за этого был выну¬
жден вернуть часть захваченных территорий и уплатить контрибуцию,
однако Синопа осталась за ним, стала столицей. Укрепившись на южном
берегу Черного моря, понтийские цари получили возможность расширить
сферу своих действий и на его северное побережье. Активная торговля
связывала Синопу с Херсонесом в Крыму. В свою очередь Херсонес был
заинтересован в союзе с Понтом из-за сложившейся в Крыму критиче¬
ской ситуации (усиление скифов) (34, С. 138-139).
В таких условиях Фарнак, надеясь на прибыль от выгодной торгов¬
ли с Херсонесом, был заинтересован в его укреплении. Удаленность Хер¬
221
сонеса от Понта в условиях конфронтации с соседями не позволяла Фар-
наку перебросить в Крым воинский контингент. Однако, заручившись
поддержкой союзных сарматов Гатала, занимавших территорию Таман¬
ского полуострова и Приазовья и находившихся в непосредственной бли¬
зости от Крымского полуострова, можно было воздействовать на расста¬
новку политических сил в Крыму.
Участие сираков в этих событиях укрепило их могущество. Находки
кельтских шлемов и малоазийских стеклянных канфаров в сарматских
комплексах Прикубанья второй четверти - середины II в. до н.э. и их от¬
сутствие на Боспоре позволяют говорить о прямых контактах сарматских
племен Прикубанья с кельтами в Малой Азии (37, С. 100). Об этом же
свидетельствует появление в памятниках Прикубанья золотых и серебря¬
ных сосудов (или их деталей) производства Пергама конца III - первой
половины II в. до н.э. (Бойко-Понура, Артюховский курган) (12, С. 123).
Возможно, с указанными событиями связано прекращение традиции
сооружения подбойных могил (земляных склепов ?) у х. Херсонка. Одно¬
временно начинают функционировать грунтовые могильники на террито¬
рии Кабардино-Балкарии: Чегемский и Нижне-Джулатский. Видимо, в свя¬
зи с движением сарматских группировок к перевалам местное оседлое на¬
селение вынуждено было мигрировать из степного Предкавказья на юг - в
более безопасные предгорные районы.
Находки стеклянных канфаров в грунтовых погребениях с оружием
и боевыми конями являются фактом, подтверждающим участие меотов в
сиракских военных походах (38, рис. 14, 1; 12, С. 126).
Во II в. до н.э. наблюдается усиление военной политики сиракского
союза на Азиатском Боспоре. По предположению А.М. Ждановского, это
связано с проникновением в Предкавказье группы аорсов (16, С. 42). Вто¬
рой половиной II в. до н.э. И.И. Марченко датирует подгруппу II третьей
хронологической группы комплексов Прикубанья, всего 47 погребений (12,
С. 87). Именно в середине II в. до н.э. был уничтожен прекрасный храмо¬
вый комплекс - Таманский Толос. Н.И. Сокольский отмечает напряжен¬
ность обстановки на Боспоре во второй половине II в. до н.э., причина
тому - усиление натиска с востока (39, С. 46, 89). В.Б. Виноградов, ссы¬
лаясь на источники, упоминает стычки сарматов (вместе с горцами) с
иберами (23, С. 118).
В данный период фиксируется инфильтрация в среду донских сар¬
матов групп кочевников из Кубано-Ставропольского региона (40, С. 27-
45; 41, С. 61-64).
Следует отметить, что одновременно в Крыму появляется кочевое
воинственное племя азиатского происхождения - сатархи (тохары ?). Су¬
222
дя по некоторым категориям инвентаря (бронзовый пластинчатый налоб¬
ник, крестовидные псалии и др.), их отряды проникали в Северное При¬
черноморье через Прикубанье и Северный Кавказ (42, С. 144).
На рубеже II -1 вв. до н.э. и первой пол. I в. до н.э. северокавказские
племена попадают в орбиту событий мировой истории. Опасный против¬
ник Рима понтийский царь Митридат VI Евпатор, исчерпав все свои ма-
лоазийские ресурсы, обратил взгляд на северные окраины античного ми¬
ра. Он задумал поход через Европу на север Италии, базой подготовки
был выбран Боспор. Лишившись поддержки разоренных малоазийских и
южнопонтийских городов, в которых усиливается пергамская партия,
Митридат был вынужден искать поддержки у городов Северного При¬
черноморья, сравнительно мало пострадавших от его реквизиций и нало¬
гов. Аппиан в числе союзников, примкнувших к армии Митридата, назы¬
вает халибов, скифов, тавров, ахейцев, гениохов, левкосиров и тех, кото¬
рые живут на землях так называемых амазонок (43, С. 317).
В начале первой войны с Римом (88 - 85 гг. до н.э.), после победы над
Никомедом, на границе Понтийского царства с Вифинией передовой отряд
Митридата, состоявший из 100 савроматских всадников, разгромил отряд
Никомеда численностью в 800 всадников (Аппиан. Митридатовы войны,
19). Как свидетельствует Аппиан, Митридат «вступив в область Меотиды,
над которой много династов... обменялись многими подарками; Митридат
заключил с ними (местными вождями. - Ю.П) союз, задумав другие, еще
более удивительные планы идти через Фракию в Македонию, через Маке¬
донию в Пэонию, и затем вторгнуться в Италию, перейдя Альпийские горы.
Для укрепления этого союза он отдал замуж за наиболее могущественных
из них своих дочерей» (Аппиан. Митридатовы войны, 102).
А. М. Ждановский указывает на союз Митридата именно с племе¬
нами Северо-Западного Кавказа. По мнению автора, путь его на Боспор
пролегал по суше из Колхиды через перевалы в Прикубанье (16, С. 43). В
связи с этим большое количество дорогих привозных вещей, найденных в
курганах Среднего Прикубанья, совершенно справедливо связывается
исследователями с южным закавказско-малоазиатским направлением
торговых связей во время войн Митридата (16, С. 43; 12, С. 128).
Кельтские племена галатов тоже оказывались вовлеченными в орби¬
ту понтийской политики, что и объясняет ряд находок латенских вещей в
Причерноморье (34, С. 138). В I в. до н.э. малоазиатская Галатия сохраня¬
ла связи с кельтским миром Западной и Центральной Европы. Это под¬
тверждается анализом найденной в Северном Причерноморье латенской
посуды и находками шлемов тессинского и восточно-кельтского типов в
Прикубанье (44, С. 124).
223
Непосредственно с деятельностью Митридата VI также связан второй
этап поступления канфаров в Западное Предкавказье (кон. II - первая пол.
I в. до н.э.). Спектральный анализ стекла позволяет считать центром произ¬
водства канфаров прибрежные районы Сирии. По мнению И.П. Засецкой и
И.И. Марченко, стеклянные канфары являлись дарами (37, С. 101).
В числе находок в Прикубанье, связанных с деятельностью Митри¬
дата, И. И. Марченко кроме стеклянных канфаров отмечает ряд драго¬
ценных украшений (фибула-брошь с инталией с изображением Ники и
роскошное ожерелье из погребения 10 Песчаного кургана, золотая фибу¬
ла-брошь с инталией с изображением Артемиды Люцеферы из комплекса
у ст. Брюховецкой, италийские кружки, сковородки типа Айлесфорд,
шлемы типа Монтефартино «С», ситулы бардфельдского типа, кельтская
золотая пластина из комплекса ОПХ «Рассвет» и др.) (12, С. 128).
Понтийское государство, видимо, было связано с Иберией и Алба¬
нией союзническими отношениями. Этот факт подтверждается рассказом
Плутарха о войне Помпея с Митридатом: «... Эти последние (албаны. -
Ю.П} сначала согласились на просьбу Помпея пропустить его через свои
владения, но когда зима застигла войско в их стране, и у римлян наступил
Кроновский праздник (Сатурналий. - Ю.П.), то албаны в числе не менее
сорока тысяч человек напали на них...». После разгрома ал бан Помпей
движется в Иберию, где также встречается с вооруженным сопротивлени¬
ем: «... которые (иберы. - Ю.П.)... сильно желали угодить Митридату и
отразить Помпея...» (45, С. 342).
Согласно Плутарху, иберы выступили против Помпея, так как они
чувствовали себя обязанными Митридату и хотели стать ему благодар¬
ными. Империя уже раньше, продолжает далее Плутарх, была независи¬
мой от мидийцев, персов и македонян. Как утверждает М. Дреер, данный
пассаж Плутарха свидетельствует о том, что Митридат сохранил этой
стране ее самостоятельность и никогда не пытался подчинить ее себе. Об
этом также, по мнению исследователя, свидетельствует и факт заключе¬
ния Митридатом в ранние годы своего правления договора о дружбе с
иберийским царем (46, С. 26, прим. 53).
По Плутарху, разгромив иберийского царя, войска Помпея прибыли
в Колхиду. Путь на Боспор был открыт, но Помпей не решился идти на
Северный Кавказ. Одной причиной данного явления и Плутарх и Дион
Кассий называют трудность путей через перевалы (45, С. 342; 47, С. 614).
Для нас гораздо важнее вторая причина: «... было донесено Помпею, что
албаны снова восстали...» (45, С. 342).
Можно предположить, что между Митридатом и Албанией сущест¬
вовала постоянная связь, видимо, через Дарьяльское ущелье (или Дер¬
224
бентский проход) и степи Северного Кавказа. Видимо, с помощью союз¬
ных кочевников Митридат мог воздействовать через Центральное Пред¬
кавказье на активизацию военных действий Албании против римлян. В
связи с этим следует отметить факт находок в курганных погребениях
Северного Кавказа этрусско-италийских и кельтских шлемов. Исследова¬
тели предполагают, что шлемы типа Монтефортино могли попасть к сар¬
матам в качестве добычи во время кампании Митридата Евпатора против
галатов, когда на его стороне сражались и сарматские контингенты (44,
С. 118), или во время войн Диофанта в Крыму. Однако, поскольку счита¬
ется, что шлемы этого типа производились в Этрурии, то более вероятно
третье - они были захвачены сарматами армии Митридата у солдат-
римлян, стоявших в провинции Малая Азия со 133 г. до н.э. и воевавших
с Митридатом в 80-70 гг. I в. до н.э. (34, С. 143).
В Краснодарском крае обнаружено четыре этрусско-италийских
шлема «Монтефортино», а также один восточно-кельтский и один тес¬
синского типа (44, С. 118, 127-132). Одновременно этрусско-италийские
шлемы типов «Монтефортино» и «Манхейм» попадали в район Цен¬
трального Предкавказья (Чегемский мог., погр.10; окрестности Кисловод¬
ска; Заманкул; территория Ингушетии) (13, рис. 112а, 113). Можно пред¬
положить, что находки данных предметов вооружения в Центральном
Предкавказье связаны с пребыванием здесь союзной Митридату группы
сарматов, контролировавшей Дарьяльское ущелье (48, С. 35). В пользу
этого утверждения можно привести факт находки в Чегемском могильни¬
ке понтийской медной монеты I в. до н.э. (49, С. 203). Об этом же, види¬
мо, свидетельствует расположение Заманкульских курганов: в 30 км на
восток от Эльхотовских ворот - прохода через Терский хребет. Кроме
западных импортов (амфора, фибула, чернолаковый сосуд), в Заманкуль-
ских курганах фиксируется и юго-восточное направление связей. В част¬
ности, здесь был найден керамический сосуд в виде птицы из Кавказской
Албании (50, С. 48).
В связи с этим следует отметить, что почти все выявленные в па¬
мятниках Центрального Предкавказья проволочные среднелатенские фи¬
булы: неапольского варианта; с расплющенной ножкой и обмоткой сво¬
бодной части спинки проволокой; с расплющенной ножкой и восьмеркой
на спинке и др., - датируются концом II - первой половиной I в. до н.э. и
имеют малоазийское происхождение, что в свою очередь свидетельствует
об участии местных сарматов в походах в Малую Азию (51, С. 106-109).
После трагической гибели Митридата Евпатора его сын Фарнак (в
прошлом союзник Рима, предавший отца) в 48 г. до н.э. предпринял по¬
пытку восстановить царство отца. Собрав армию и укрепив тыл (подчи¬
153шш№2вв5
225
нил мятежную Фанагорию и меотское племя дандариев), Фарнак захватил
Колхиду, разорив храм Апполона в Фасисе, а затем вторгся в Малую Ар¬
мению, Синопу и Амис. После поражения в битве у г. Зелы (2 августа
47 г. до н.э.) Фарнак бежал в Синопу, а оттуда - на Боспор. Аппиан отме¬
чает, что в Синопу Фарнак прибыл с армией в 1000 всадников. Чтобы
плыть дальше на Боспор он приказал убить коней (Аппиан. Митридатовы
войны, 120).
Вернувшись, он предпринимает попытку вернуть себе Боспорский
престол, но терпит поражение от узурпировавшего власть Асандра (52,
С. 313). По версии Аппиана, «...собрав каких-то скифов и савроматов, он
захватил Феодосию и Пантикапей. Когда же Асандр, по вражде к нему,
вновь напал на него, то всадники Фарнака, не имея лошадей и не умея
сражаться пешим строем, были побеждены, а сам Фарнак, геройски сра¬
жаясь один, был убит...» (Аппиан. Митридатовы войны, 120).
Скорее всего в двух описанных Аппианом сюжетах речь идет об од¬
них и тех же всадниках, перебивших своих лошадей в Синопе, т.е. о ски¬
фах и савроматах, с которыми Фарнак пытался победить Асандра.
И. И. Марченко в качестве материального свидетельства участия
сираков в походе Фарнака отмечает серебрянную фиалу с посвятительной
надписью «Я принадлежу Апполону - Предводителю, что в Фасиде», фи¬
булу типа Алезия, италийскую кружку и римские фалары из мужского
погребения Зубовского кургана №1, а также римский пилум и стеклян¬
ный скифос из Воздвиженского кургана. Автор предполагает, что пора¬
жение Фарнака и его союзников сираков и является причиной исчезнове¬
ния во второй пол. I в. до н.э. богатых сарматских комплексов на право¬
бережье Нижней Кубани и перемещения их в междуречье Лабы и Кубани,
подальше от Боспора (12, С. 129). По времени это совпадает с активной
деятельностью Асандра по укреплению Таманского полуострова (52,
С. 314; 39, С. 112).
В связи с этим следует отметить две основные точки зрения на эт¬
ническую принадлежность комплексов «зубовско-воздвиженской» груп¬
пы. Согласно первой версии, такие погребения по элементам погребаль¬
ного обряда связаны с сиракскими захоронениями (12, С. 130).
Иначе объясняют появление кочевников «зубовско-воздвиженской»
группы Б. А. Раев и С. А. Яценко. По мнению исследователей, данные
погребения оставлены кочевниками первой аланской волны в северные
предгорья Кавказа (53; 54).
Действительно, в зубовско-воздвиженской группе имеются некото¬
рые восточные элементы: изделия в бирюзово-золотом стиле, детали со¬
гдийского или кушанского костюма и др. (53). Видимо, прав М. Б. Щу¬
226
кин, осторожно допускающий, что выходцы с востока вполне могли при¬
нимать участие наряду с другими сарматами в мероприятиях Фарнака и
Асандра (34, С. 178). Скорее всего скифами и савроматами (по Аппиану)
армии Фарнака являлись северокавказские племена - сираки и др. Также
возможно участие группы каких-то восточных кочевников (тохары, ала¬
ны ?). Предположительно с этими племенами можно связать погребение 3
кургана 1 у п. Марьино Успенского района Краснодарского края (окрест¬
ности птицефабрики «Армавирская»). Здесь в Т-образной катакомбе была
погребена женщина, ориентированная головой на юг (с отклонениями к
западу), с инвентарем (в том числе железные втульчатые наконечники
стрел) II - I вв. до н.э. (55, С. 8-10, рис. 2, 11). В данном случае фиксиру¬
ется Т-образный тип катакомбы, не характерный для последних веков до
н.э. Массово такие погребальные сооружения распространяются в первые
века н.э. (в связи с распространением аланских племен). Одновременно
подобные захоронения появляются в предгорных районах Центрального
Предкавказья. В частности у ст. Павлодольской (1988 г.) открыто захоро¬
нение в Г-образной катакомбе (56, С. 54-55, рис. 4).
С миграциями с северо-востока в Предкавказье новых групп коче¬
вого населения (аорсы, тохары, аланы) связано появление в памятниках
региона енисейских пряжек, парчи, а также изделий звериного стиля.
Факт их нахождения в одних могильниках, особенно это касается тер¬
ритории, прилегающей к Дарьяльскому ущелью, подчеркивает сме¬
шанный характер населения предгорий. Существует мнение, что в
«Армянской географии» (VII в. н.э.) Анания Ширакаци под упоми¬
нающимися племенами аш-тикоры (ас-дигоры) следует считать часть
асиев и тохаров, пришедших во II в. до н.э. из Центральной Азии на
Северный Кавказ (57, С. 137).
До последнего времени считалось, что ареал памятников «зубовско-
воздвиженской» группы ограничен средним течением р. Кубани / Нижней
Лабой. В результате исследований последних десятилетий выявилась
концентрация подобных погребений в районе гг. Краснодара - Славян-
ска-на-Кубани. Б. А. Раев отметил подобные комплексы и на территории
Центрального Предкавказья: разрушенный курган у ст. Старогладковской
(бронзовый таз типа Eggers 96, бронзовая кружка типа Орнавассо-
Кьерумгард и др.); «Чернышовый курган» у ст. Щедринской (две фигурки
оленей на плоских прямоугольных подставках, золотые фибулы-броши со
вставками из камней и раковины и др.) (54, С. 198).
Здесь же следует назвать серебряные позолоченные чашки из с. Ха-
чинско-Немецкого и с. Дивного, бронзовый кувшин италийского произ¬
водства II—I вв. до н.э. из Кобанского могильника, бронзовые ручки от
227
сосудов из долины Чегема и Баксана (коллекция Е. Зичи) и аула Даргавс
(48, С. 39, рис. 15; 16).
По мнению Б. А. Раева, сравнительная бедность погребений в Цен¬
тральном и Восточном Предкавказье дает основания полагать, что их ос¬
тавили кочевники, которые имели непродолжительные контакты с насе¬
лением Восточных провинций. Как считает автор, картирование находок
позволяет говорить о проникновении алан в Предкавказье не одной груп¬
пой по побережью Черного моря, а о нескольких отдельных хронологиче¬
ски мало разнящихся волнах миграций (в том числе из Средней Азии че¬
рез Дарьял и Каспийские ворота) (54, С. 199).
На основании анализа образцов звериного стиля из памятников
Прикубанья II в. до н.э. (бляшки с изображением хищника и головой гри¬
фона - х. Бойко-Понура, кург. 3) Е. Ф. Королькова отмечает близкие ико¬
нографические, композиционные и стилистические параллели в зооморф¬
ных изображениях Южной Сибири (коллекция Витзена). По мнению ав¬
тора, это свидетельствует о существовании на протяжении длительного
времени (в том числе и во II в. до н.э.) периодически повторяющихся
культурных импульсов через зону нижневолжского региона в Северное
Причерноморье и на территорию Предкавказья. Носителями этих им¬
пульсов, по мысли исследователя, были кочевники Южного Приуралья и
Южной Сибири (58, С. 107, 110).
Подобные бляшки с изображением хищника с головой грифона,
также зафиксированы в Центральном Предкавказье - в богатом Комаров¬
ском комплексе (59, рис. 2, 10). Здесь же (мог. Заманкул) выявлены две
рамчатые поясные пряжки с крюком, аналогии которым известны среди
енисейских древностей II в. до н.э. -1 в. н.э. (50, С. 48).
Аппиан в числе союзников Митридата называет тех, «которые живут
на землях так называемых амазонок». Плутарх в своих жизнеописаниях,
описывая битву армии Помпея с албаиами, отметил, что в этом сражении
помогали варварам амазонки, «... которые, по мнению автора, занимают
полосу Кавказа, прилегающую к Гирканскому морю, но не рядом с албана-
ми, ибо между ними живут еще гелы и лсги...» (45, С. 342,343).
В настоящее время доминирует мнение о полиэтничности обитате¬
лей Среднего Притеречья (60, С. 102; 61, С. 138-139).
Скорее всего, комплексы из ст. Старогладковской и ст. Щедрин¬
ской, включающие броши и латенскую посуду, связаны с участием в
Митридатовых войнах смешанного населения Северо-Восточного Пред¬
кавказья - территории так называемых амазонок, под которыми, видимо,
следует понимать сарматов и панксанов (смешанное савромато-
аборигенное население).
228
Кроме этих племен в походах в Закавказье через западные перевалы
и Дарьяльское ущелье участвовало и население более западных и север¬
ных районов (сираки, набианы, аорсы ?). В частности, о проникновении
отрядов из местного (в том числе кочевого) населения в Закавказье через
Дарьяльское ущелье свидетельствует ранее отмеченный комплекс у
с. Заманкул (сосуд в виде птицы албанского производства).
По свидетельству Страбона, набианы и панксаны - кочевые племе¬
на, как сираки и аорсы. Однако, говоря о сираках, он отмечает, что «одни
из них кочуют, другие живут в шатрах и занимаются земледелием» (XI,
II, 1). Комментируя данный пассаж, М. П. Абрамова справедливо указала
на отсутствие противопоставления кочевого населения оседлому земле¬
дельческому ни в этническом, ни в политическом плане. По мнению ав¬
тора, в последние века до н.э. на территории Предкавказья формирова¬
лись племенные союзы, включавшие как кочевое, так и оседлое населе¬
ние (21, С. 105).
Ряд исследователей указывают на постепенный процесс ссдентари-
зации сарматских племен в Прикубанье почти на всем протяжении гос¬
подства сиракского союза. Определяя характер этнических процессов в
Прикубанье, И. И. Марченко выделяет две основные составляющие: меж¬
этническую интеграцию внутри сиракского союза (в результате взаимо¬
действия у контактирующих этнических групп происходят незначитель¬
ные изменения этнических черт, но при сохранении их основных этниче¬
ских признаков появляются новые общие элементы) и процессы этноге¬
нетической миксации, стимулированные оседанием кочевников
(12, С.131).
В. А. Кузнецов в Предкавказье отмечает две зоны: предгорья Цен¬
трального Предкавказья и территорию, включающую Кабардино-
Пятигорье и районы более западные, в том числе Прикубанье. По мнению
автора, в первой зоне связи горных племен с савроматами и сарматами
остаются в рамках маргинального контактирования. Для другой зоны ха¬
рактерны внутрирегиональное контактирование и этническое смешение -
миксация. Как считает исследователь, этот процесс в районах, прилегаю¬
щих к Центральному Предкавказью с запада, положил начало формиро¬
ванию интегрированной из субстрата новой этнической общности - син¬
кретического этнического новообразования (62, С. 155-158).
Резкое сокращение кочевого населения приходится на конец I в. до
н.э. - рубеж н.э. Уже к середине I в. н.э. основная часть сираков являлась
оседлой, поскольку в войне 49 г. римляне и аорсы сражались с сираками
не в степи, а брали осадой их город Успу. Следует согласиться с мнением
И. И. Марченко, что причины оседания огромной массы кочевников на
229
втором этапе следует искать в изменении политической обстановки в сте¬
пях Прикубанья (12, С. 131). Во второй пол. I в. до н.э. наблюдается ак¬
тивная деятельность Асандра по укреплению Таманского полуострова. В
это же время исчезают богатые позднесарматские комплексы на правобе¬
режье Нижней Кубани и одновременно возникают в междуречье Лабы и
Кубани.
В числе причин данного явления также следует назвать длительную
изнурительную борьбу сираков и аорсов. Отдельные этапы известны нам
по письменным источникам (война 35 г. между Парфией и Иберией, вой¬
на между Митридатом (VIII) и Римом в 49 г.). В.Б. Виноградов, отмечая
сообщение Тацита, что сираки и аорсы «по обычаю своего народа» помо¬
гали «враждующим сторонам», считает, что это свидетельствует об их
постоянной конфронтации и что в таких условиях северокавказские степи
становились ареной постоянных стычек между соперниками
(22, С. 161).
В 40-х гг. I в. н.э. сираки во главе с царем Зорсином поддержали
претендента на Боспорский престол Митридата III (VIII) - противника
римлян (Тацит, XII, 15). Выдавая себя сначала за друга римского народа,
Митридат в 44/45 гг. перешел к активной с ним кофронтации. Для борьбы
с бежавшим на Азиатский Боспор к своим союзникам - сиракам Митри¬
датом его противник Котис и римляне привлекают Евнона - царя аорсов.
Объединенная армия Котиса и римлян осаждает города. Первой пала рас¬
положенная в земле дандариев Соза, затем наступила очередь лежащего
за рекой Пандом на расстоянии трех дней пути от Танаиса сиракского
города Успы (63, С. 164).
В результате военных действий в 49 г. сираки терпят поражение от
союзников римлян - аорсов. А. М. Ждановский это событие связывает со
стремлением аорсов к непосредственным контактам с Боспором и уста¬
новлению собственного контроля над перевалами Кавказа (16, С. 46). Си¬
раки после разгрома утрачивают свою роль в союзе племен, перестают
быть его решающей силой. В связи с этими событиями в степях правобе¬
режья Кубани прекращают функционировать сарматские курганные мо¬
гильники (12, С. 133). В Закубанье и Терско-Сунженском междуречье со
второй пол. I в. н.э. отсутствуют впускные погребения, связываемые с
сираками (22, С. 161; 16, С. 46).
Одновременно в Восточном Приазовье появляются курганы с цен¬
тральными сарматскими захоронениями (мог. Кавказский 91-13 ком¬
плексов). Подкурганный ров с перемычкой, диагональные могилы, южная
ориентировка погребенных - все это принципиально отличает захороне¬
ния данной группы от так называемых сиракских комплексов. Культур¬
230
ный облик этих комплексов близок к памятникам среднесарматского
времени на территории Нижнего Дона и Поволжья. Условно группа мо¬
жет быть названа аорсской (64, С. 58).
Но и аорсы, видимо, недолго господствуют на Северном Кавказе. В
I в. н.э. на Нижнем Дону появляется новая волна кочевников, которую
связывают с аланами (65, С. 125). С. А. Яценко, ссылаясь на этнокарты
Страбона и Плиния, предположил, что около 50 г. н.э. (возможно сразу
после римско-сиракской войны 49 г. н.э.) аланы громят верхних аорсов и
оттесняют далеко на запад и аорсов (гамаксобиев), и сираков (66, С. 83).
Наблюдается значительное сокращение населения, как кочевого, так
и оседлого, в зоне передвижения аланских племен. Местные племена из
степных районов уходят в предгорья. В более южных и изолированных
районах Пятигорья в этот период появляются могильники с катакомбным
обрядом погребения (Подкумский, Железноводский 1-й, Клин-Ярский)
(21, С. 181).
Видимо, это явление связано с установлением аланами в степных
районах безраздельного диктата. Вновь нарушается старая, давно усто¬
явшаяся система отношений между основными группировками населения
Северного Кавказа. Прерываются транзитные связи. Возможно, с этими
трагическими событиями связано содержание греческой стихотворной
эпитафии I в. н.э. на каменном надгробии, обнаруженном в Керчи. В ней
говорится, что в могиле похоронен купец, умерший в земле сираков, оче¬
видно, во время одной из своих торговых экспедиций: «...Христион, сын
Асиатика, прощай. Умер я в земле сираков, и меня, купца, Гермес, сын
Маи, не проводил домой. А ныне мое имя Христиона, сына Асиатика,
скончавшегося до брака несчастной смертью на чужбине, каменная хра¬
нит стелла, на которой оно написано. Но прощай, путник!» (67, С. 140,
141, №142).
ЛИТЕРАТУРА
1. РОСТОВЦЕВ М. И. Античная декоративная живопись на юге России. - СПб, 1914.
2. Крупнов Е. И. Среднековая Ингушетия. - М, 1971.
3. Козенкова В. И. Поселок - убежище кобанской культуры у аула Сержень-Юрт
в Чечне как исторический источник (Северный Кавказ). - М.: Наука, 2001.
4. Виноградов В. Б. Локализация Ахардея-и сиракского союза племен // Совет¬
ская археология (СА). - 1966. № 4.
5. Каменецкий И. С. Археологические памятники мсотов Кубани. - Краснодар,
2000.
231
6. Галаева В. Н. К вопросу о расселении племен в Центральном Предкавказье по
записям античных писателей // Проблемы археологии и истории Северного Кавказа.
Мат. науч, археологической, историко-краеведческой конференции «II Минаевские чте¬
ния» (13 марта 1998 г.). - Ставрополь, 1999.
7. Bonnell Е. Beitrage zur Altertumskunde Russland (von den altesten Zeiten bis wn
das Jahr 400 n. Chr.) hauptsachlich aus Berichten der griechischen und laetinischen
Schriftsteller. - St. Petersburg, 1897.
8. Латышев B. B. PONTIKA. - СПб., 1909.
9. Rostovtzew M. Scuthian und Bosporus. - Berlin, 1932.
10. Десятчиков Ю. M. Арифарн, царь сираков // История и культура античного
мира. - М., 1977.
11. Шилов В. П. Аорсы (историко-археологический очерк) // История и культура
сарматов. Сб. ст. - Саратов, 1983.
12. Марченко И. И. Сираки Кубани. (По материалам курганных погребении
Нижней Кубани). - Краснодар, 1996.
13. Прокопенко Ю. А. Историко-культурное развитие населения Центрального
Предкавказья во второй половине I тыс. до н.э. - Ставрополь, 2005.
14. Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Ски¬
фии. М., 1984.
15. Десятчиков Ю. М. Процесс сарматизации Боспора. Автореф. дис. ...канд.
ист. наук. - М., 1973.
16. Ждановский А. М. К истории сиракского союза племен (по материалам кур¬
ганных погребений Среднего Прикубанья) // Дон и Северный Кавказ в древности и
средние века. - Ростов-на-Дону, 1990.
17. Мачинский Д. А. Боспор Киммерийский и Танаис в истории Скифии и Сре¬
диземноморья VIII-V вв. до н.э. // Кочевники евразийских степей и античный мир (про¬
блемы контактов). - Новочеркасск, 1989.
18. ЕЛЬНИЦКИЙ Л. А. Скифия евразийских степей. - Новосибирск, 1977.
19. Ростовцев M. И. Сарматы // Петербургский археологический вестник (ПАВ). -
СПб., 1993.-Вып. 5.
20. Туаллагов А. А. Сарматы и сираки // Древности Кубани. - Краснодар, 1999. -
Вып. 15.
21. Абрамова М. П. Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н.э. -
IV в. н. э.).-М, 1993.
22. Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. - Грозный, 1963.
23. Виноградов В.Б. Сиракский союз племен на Северном Кавказе И СА - 1965.- № 3.
24. Глебов В. П. Ранние сарматы южных районов Ростовской области: культурно¬
этническая принадлежность и контакты // Взаимодействие и развитие древних культур
южного пограничья Европы и Азии. Мат. межд. науч, конф., поев. 100-летию со дня
рождения И.В. Синицына 14-18 мая 2000 года. - Саратов-Энгельс, 2000.
232
25. Труды Новочеркасской археологической экспедиции. - Азов, 2000. - Вып.5.
26. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа // Материалы и иссле¬
дования по археологии СССР (МИА). М., 1962. - Вып. 106.
27. Петренко В. А. Культура населения Среднего Притеречья в сарматскую эпоху
(III в. до н. э. - IV в. н. э.). Авт. дис. ... канд. ист. наук. - М., 1980.
28. Яценко С. А. Сиракский союз в Прикубанье (проблемы увязки археологиче¬
ских и письменных источников) И Древности Кубани (материалы научно-практической
конференции). - Краснодар, 1991.
29. КРУПНОВ Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М, 1960.
30. Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология
СССР.-М.: Наука, 1989.
31. Античные источники о Северном Кавказе. - Нальчик, 1990.
32. Анфимов И. Н. Об этнических процессах на Средней Кубани в I в. до н.э. - III
в. н.э. // Проблемы археологии и этнографии. - Л., 1985. - Вып. 3.
33. Волков И. Г. Об этнической принадлежности впускных погребений в курга¬
нах бронзового века правобережья р. Кубань И Восьмые Крупновские чтения по архео¬
логии Северного Кавказа: Тез. докл. - Нальчик, 1978.
34. ЩУКИН М. Б. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции
политических событий IV в. до н.э. - 1 в. н.э. в Восточной и Центральной Европе. -
СПб, 1994.
35. Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический. - М, 1986.
36. Полин С. В. Гатал - царь сарматский // Тезисы докладов областной конфе¬
ренции «Проблемы скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья», посвя¬
щенной 90-летию со дня рождения профессора Б.Н. Гракова. - Запорожье, 1989. - Ч. I.
37. Засецкая И. П, Марченко И. И. Классификация стеклянных канфаров позд¬
неэллинистического и раннеримского времени // АСГЭ. Л, 1992. - Вып. 32.
38. Лимберис Н. Ю. Конские погребения из могильника городища №3 у хутора
имени Ленина // Проблемы археологии этнографии народов Северного Кавказа. - Крас¬
нодар, 1988.
39. Сокольский H. Н. Таманский Толос и резиденция Хрисалиска. - М, 1976.
40. Глебов В. П. Сарматы юга Ростовской области (о различных вариантах ранне¬
сарматской культуры) И Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: V «Минаев¬
ские чтения» по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа. - Ставро¬
поль, 2001.
41. Захаров А. В. Сарматское погребение в кургане «Крестовый» // Сарматы и их
соседи на Дону. - Ростов-на-Дону, 2000.
42. Зайцев Ю. П, 1999. Скилур и его царство (новые открытия и новые пробле¬
мы) И Вестник древней истории (ВДИ). - 1999. - № 2.
43. Аппиан. Митридатовы войны / Пер. В.В. Латышева // Кавказ и Дон в произ¬
ведениях античных авторов. - Ростов-на-Дону, 1990.
233
44. Раев Б.А., Симоненко А.В., Трейстер М.Ю. Этрусско-италийские и кельт¬
ские шлемы в Восточной Европе //Древние памятники Кубани. - Краснодар, 1990.
45. Плутарх. Сравнительные жизнеописания // Латышев В.В. Известия древних
писателей о Скифии и Кавказе. - СПб: Фарн, 1992. - Вып. 1,2.
46. Дреер М. Помпей на Кавказе. Колхида, Иберия, Албания // ВДИ- 1994 - № 1.
47. Дион Кассий. Римская история / Пер. В. В. Латышева // ВДИ. - 1948. - № 2.
48. Прокопенко Ю. А. История севсрокавказских торговых путей IV в. до н. э. -
XI в. н. э. - Ставрополь, 1999.
49. КЕРЕФОВ Б. М. Чегемский курган - кладбище сарматского времени // Архео¬
логические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии в 1972-1979 гг. - Наль¬
чик, 1985.-Т. 2.
50. Березин Я.Б., РОСТУНОВ В.Л. Сарматские подкурганные могильники у
сел. Заманкул (Северная Осетия) И Международное сотрудничество археологов на
великих торговых и культурных путях древности и средневековья. - Кисловодск,
1994.
51. Прокопенко Ю. А. Фибулы срсднелатенской схемы из памятников Централь¬
ного Предкавказья // Прозрителевские чтения. Вып.1. Сб. мат. научн.-практ. конф. -
Ставрополь, 2005.
52. Гайдукевич В. Ф. Боспорское царство. - М.-Л., 1949.
53. Раев Б. А., Яценко С. А. О времени первого появления аланов в юго-
восточной Европе И Скифия и Боспор. Новочеркасск, 1993.
54. Раев Б. А. Северокавказские древности римского времени в коллекции музея
Грузии (Тбилиси) (о времени и путях проникновения ранних алан на Северный Кавказ)
// История Северного Кавказа с древнейших времен по настоящее время (тезисы конфе¬
ренции 30-31 мая 2000 года). Пятигорск, 2000.
55. Березин Я. Б., Нарожный Е. И. Курган № 1 у п. Марьино Успенского района
Краснодарского края // Пятые чтения по археологии Средней Кубани (краткое содержа¬
ние докладов). Армавир, 1998.
56 Черджиев Э. Л. Курганы эпохи средней бронзы у ст. Павлодольской Моздок¬
ского района Северной Осетии // Ритмы истории. Сб. науч. тр. Вып. 2, 1. Археология,
этнография, фольклор. Владикавказ, 2005.
57. Керефов Б. М. Памятники сарматского времени Кабардино-Балкарии. Наль¬
чик, 1988.
58. Королькова Е. Ф. Кубанский звериный стиль и его восточные аналоги // АС-
ГЭ. Вып. 35. СПб., 2001.
59. Гиджрати Н. И., Наглер А. О. Сарматское погребение у сел. Комарово Моз¬
докского района СО АССР // Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1980.
60. Виноградов В. Б., Петренко В. А. Материалы погребальных памятников Се¬
верного Притеречья о роли сарматов в этнокультурной истории Северного Кавказа //
Кочевники Азово-Каспийского междуморья: Мсжд. сб. ст. - Орджоникидзе, 1983.
234
61. Гутнов Ф. X. Сарматы Центрального Кавказа // Между Азией и Европой Кав¬
каз в IV-I тыс. до н. э. Мат. конф. поев. 100-летию со дня рождения А.Л. Иессена. -
СПб., 1996.
62. Кузнецов В. А. Иранизация и тюркизация центральнокавказского субрегиона
// МИАР. Вып. 1. Памятники предскифского и скифского времени на юге Восточной
Европы.-М., 1997.
63. Виноградов Ю. Г, Очерк военно-политической истории сарматов в I в. н. э . //
ВДИ. - 1994.-№ 2.
64. Шевченко Н. Ф. Сираки и аорсы в степном Прикубанье // РА. - 2003. - №1.
65. Скрипкин А. С. Проблемы этнической истории Азиатской Сарматии И Про¬
блемы археологии степей Евразии (тез. докл.). Ч. 2. - Кемерово, 1987. - Ч. 2.
66. Яценко С. А., 1993. Аланы в Восточной Европе в середине I - середине IV в.
н,э. (локализация и политическая история) // ПАВ. - СПб. - Вып. 6.
67. Корпус Боспорских надписей / Под ред. В.В. Струве. - М.-JL: Наука, 1965.
Yu. A. PROKOPENKO
ТО QUESTION OF ETHNOPOLITICAL HISTORY
OF THE POPULATION OF THE CENTRAL PRE-CAUCASUS
IN THE II с. BC - BEGINNING OF THE I c. AD
SUMMARY
There is information in the works of the authors of the I c. AD Strabonas, Plinius the
Senior, Tacitus and the others about the names of the tribes of the Pre-Caucasus of the II с, BC
- beginning the I c. AD. I their own compositions they devoted many interesting and colorful
pages to the questions of history and culture of these nationalities and tribes. They were ana¬
lyzing the interrelations between those tribes and nearby folks, and also their participation in
political situation of that or other regions. Significant attention is pointed to the site of resi¬
dence of the nomadic tribes on territory of the Central Pre-Caucasus, which ethnic map was
always very mixed and enigmatic for ancient researchers. Analyzing existing information
about the population of the Central Pre-Caucasus the author pays special attention to Savro-
mats-Sarmats and also to separate tribe groups connected with them, in which names there
often may be the mess and wrong determinations, both in Greek, and the other authors’ works.
The archeological material left by those large and small nomads in the manner of sepa¬
rate burials which define the culture which had contacts with simultaneous archeological cul¬
tures of the whole Caucasus and Small Asia is examined in this work also. Some questions of
ethnopolitical history of the population of the Central Pre-Caucasus in the II c. BC - beginning
the I c. AD are determined and elaborated too.
235
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
A. К. НЕФЁДКИН
БОЕВЫЕ СОБАКИ САРМАТОВ И АЛАНОВ
Французский исследователь Э. Куни выдвинул предположение, что
сарматы использовали боевых собак1. Рассмотрим эту гипотезу несколько
подробнее. В средневековой Западной Европе славились охотничьи
«аланские собаки», лучшие породы которых происходили из Испании и
Милана в Италии, причем последний исторически связан с аланскими
поселениями (V в.). Данная порода больших собак использовалась феода¬
лами для конной охоты на оленей и волков2. Эти собаки употреблялись и
на войне. Так, Дюканж выписал из одного средневекового латинского
манускрипта под названием «О военном деле и военных машинах» (глава
113) следующий пассаж: «Для обращения в бегство коней и всадников
нужно, чтобы были выращены своими хозяевами собаки-аланы; они -
необузданные и кусачие, когда воодушевлены своими хозяевами против
своих неприятелей или врагов»3. Таким образом, в работе рекомендуется
обращать в бегство всадников, натравливая на них самих и их коней со¬
бак. Развивая свою идею, Э. Куни предположил, что сарматские собаки,
упомянутые греческим поэтом Оппианом (Cyneg., 1, 373; 396), являются
теми же боевыми животными, что и аланские в вышеприведенном сред¬
невековом трактате, предназначенными для преследований всадников и
коней4. Действительно, Оппиан дважды упоминает собак сарматов, кото¬
рых он по греческой традиции именует по названию этноса «савромата-
ми» (Opp. Cyneg., I, 373: Есгороцйтш). В первом случае он перечисляет
собак, наиболее пригодных для охоты (I, 368-375): пеонийские, авзо-
нийские, карийские, фракийские, иберийские, аркадские, аргосские,
лакедемонские, тегейские, савроматские, кельтские, критские, магнет-
ские, аморгские, локридские, молосские и египетские волопасы. Как ви¬
дим, сарматские собаки тут являются единственными принадлежащими
кочевникам, остальные породы выведены для охоты варварскими наро¬
дами или греческими этносами, среди которых псовая охота была весьма
236
популярна. Во втором пассаже Оппиана речь идет о породах, подходящих
для скрещивания друг с другом (Opp. Cyneg., I, 393-401): пеонийские,
критские, карийские, фракийские, этрусские, лаконские, савроматские.
Таким образом, какими-то особыми признаками в поэме собаки сарматов
не наделяются. Отметим, что автор конца II в. н. э. Юлий Поллукс, пере¬
числяя наиболее благородные породы, не называет сарматских (V, 37:
лаконские, аркадские, арголидские, локридские, кельтские, иберские, ка¬
рийские, критские, молосские, эретрийские, гирканские, индийские).
Впрочем, этот список составлен по греческим источникам классического
и в меньшей степени эллинистического периода.
Н. А. Гаврилюк (1999: 147) полагает, что еще скифы для охоты на
крупную дичь, в частности на льва, использовали догообразных собак5.
Видимо, и у аланов были рослые собаки, которые предназначались для
охраны скота и охоты6. Ведь от этнонима Alani произошли и современные
западноевропейские названия догов: французский alan для охоты на ка¬
бана и волка7, английский alaunt, итальянский alano, тогда как испанская
порода alano считается бульдогом8. Англичане же, вероятно, получили
данную породу (мастифов) из Испании, с ней они охотились на волков9.
Итак, пассаж, приводимый Дюканжем, относится к эпохе Средних
веков и рассказывает о боевом применении большой догообразной соба¬
ки10. Естественно, тут речь шла о продолжении древней традиции выра¬
щивания собак аланами. Эти животные в средневековой Европе исполь¬
зовались для преследования врага, для нападения на всадников и коней.
Очевидно, первоначально обычных охотничьих собак могли ис¬
пользовать в качестве боевых. Позднее стали разводить собак, главной
функцией которых была военная, а в мирное время их для тренировки
использовали на охоте на крупную дичь. Античные авторы указывают
две основные области разведения боевых собак: Анатолия и южное побе¬
режье Каспийского моря (Flacc. Argon., VI, 106-108; Plin. N.h., VIII, 142;
Polyaen., VII, 2, 1; Ael. Var. hist., XIII, 46; Nat. an., VII, 38; Poll., V, 46;
Anthol. Pal., VTI, 304)11. Употребление боевых собак характерно для
оседлых, а не для кочевых этносов. О боевых собаках древних номадов
евразийских степей античные авторы, насколько мне известно, ничего не
говорят. Однако на некоторых античных вазах представлены конные луч¬
ники, каждого из которых в бою сопровождает собака, бегущая внизу под
конем, как, к примеру, мы это видим на одной этрусской вазе VI в. до
н. э.12 Эти всадники обычно ассоциируются с киммерийцами. С другой
стороны, мы можем вспомнить, что и на клазоменских саркофагах, дати¬
руемых около 500 г. до н. э., собака постоянно сопровождает коня, без¬
различно, верхового или упряжного, тогда как непосредственно вцепив-
237
Охота сармата на кабана в сопровождении собаки.
Изображение на сосуде из Косики. 1 в. н.э.
шимися во врага собаки не показаны. Следовательно, можно согласиться
с мнением о том, что образ собаки на подобных изображениях носил оп¬
ределенный сакральный, вероятно, хтонический смысл13. Обычно кочев¬
ники широко использовали собак как помощников на охоте и на пастби¬
ще. Так, небольших охотничьих собак сарматов мы видим, например, на
сценах кабаньей охоты на сосуде из Косики14. В. И. Цалкин считает по¬
добных степных собак близкими к лайкам, последних же кинолог
В. А. Калинин рассматривает как гончеобразных собак для травли дичи15.
К. Келлер полагал, что это были борзые16. По мнению К. Ф. Смирнова,
сарматские собаки, упомянутые Оппианом, служили для охраны сармат¬
ских стад17. Впрочем поэт рекомендует савроматских собак для охоты,
т.е. это были охотничьи, а не пастушьи животные. Охотничьи и пастушьи
собаки в определенных ситуациях могли участвовать в боевых действиях,
но это не было общим правилом. Естественно, такие собаки могли бегать
в гуще боя, когда табор находился относительно недалеко от места сра¬
жения (ср.: Plin. N.h., VIII, 143), в дальние же набеги их не брали. Иногда
сарматы даже хоронили собак в погребении18.
Итак, скорее всего, сарматы и аланы, как и другие кочевники, не при¬
меняли собак в бою. Однако нельзя исключить и того, что охотничьи или
пастушьи собаки могли спорадически принимать участие в бою, когда коче¬
вой табор находился неподалеку. Фрагмент, приводимый Дюканжем, оче¬
видно, рассказывает нам о собаках западноевропейского средневековья.
238
ПРИМЕЧАНИЯ
1 COUGNY E. Canis // Daremberg Ch., Saglio E. Dictionnaire des antiquités grecques et
romaines d'après les texte et les monuments. T. I. 1877. Pt. 1. P. 886.
2 BACHRACH B. S. A History of the Alans in the West. Minneapolis, 1973. P. 118;
Ковалевская В. В. Аланы в Западной Европе (сопоставление данных истории,
археологии, лингвистики и антропологии, IV-V вв.) // Аланы: Западная Европа и
Византия. (Аланика-I). Владикавказ, 1992. С. 72.
3 du Cange, С. du Fresne. Glossarium mediae et infimae Latinitatis. T. II. Niort, 1885.
P. 88, s. v. canis Alanus.
4 COUGNY E. Canis. P. 886.
5 Гаврилюк H. A. История экономики Степной Скифии VI-III вв. до и. э. Киев,
1999. С. 147.
6 Калинин В. А. Происхождение собак, породообразование и классификация
пород // Вопросы кинологии. 1993 № 1 -2: 25, 27.
7 Alan И Nouveau Larousse illustré / Poublié sous la direction de C. Augé. Paris, s. a.
P. 155.
8 Уваров В. В. Немецкий дог. M., 19942. C. 9-10.
9 JESSE G. R. Researches into the History of the British Dog, from Ancient Lows,
Charters, and Historical Records. Vol. I. London, 1886. P. 82-84.
10 Cp.: JESSE G. R. Research... P. 82-84; Калинин В. А. Происхождение собак...
С. 27.
11 COOK R. M. Dogs in Battle // Festschrift Andreas Rumpf. Krefeld, 1952. P. 38-42;
Нефедкин А. К. Боевые собаки в древности // Stratum plus. 2000. № 3. С. 72-79.
12 См.: ДЬЯКОНОВ И. М. Киммерийцы и скифы // Всемирная история / Отв. ред.
Ю. П. Францева. T. I. М., 1955. С. 529.
13 Молева Н. В. Собака в религиозных представлениях боспорян // Боспорское
царство как историко-культурный феномен. Материалы научной конференции. Декабрь
1998. СПб., 1998. С. 60-62; ср.: Cook R. М. Dogs in Battle. P. 39-40.
14 Треистер M. Ю. Сарматская школа художественной торевтики (К открытию
сервиза из Косики) // Вестник древней истории. 1994. № 1. С. 180-181, рис. 7.
Похожую небольшую собаку наряду со всадником, вооруженным луком гуннского
типа и копьем, представляет стела, поставленная царицей Динамией в честь
Матиана, сына Заидара, 13-9 гг. до н. э. (см.: Яйленко В. П. Женщины, Афродита и
жрица Спартокидов в новых боспорских надписях // Женщины в античном мире.
Сборник статей. М., 1995. Рис. 11).
15 Цалкин В. И. Древнее животноводство племен Восточной Европы и Средней
Азии. (Материалы и исследования по археологии СССР. № 135). М., 1966. С. 89;
Калинин В. А. Происхождение собак... С. 25.
239
16 KELLER C. Die Stammengeschichte unserer Haustiere. (Aus Natur und Geisteswelt.
Bd. 252). Leipzig, 1909. S. 46; ср.: Боголюбский С. H. Происхождение и преобразование
домашних животных. М., 1959. С. 521-524.
17 Смирнов К. Ф. Производство и характер хозяйства у ранних сарматов //
Советская археология. 1964. № 3. С. 51.
18 ВЯЗЬМИТИНА М. И. Сарматские погребения у с. Ново-Филипповка // Вопросы
скифо-сарматской археологии. М., 1954. С. 222 (в насыпи); Шилов В. П. Очерки по
истории древних племен Нижнего Поволжья. Л., 1975. С. 115 (в деревянном гробу
раннесарматского погребения (Новоникопольский могильник I, курган 7, погребение
12)). Ср. с сообщением Г. Валерия Флакка (VI, 106-113) о погребении собак в курганах
воинов у каспиев (Нефедкин А. К. Боевые собаки в древности. С. 78-79).
А. К. NEFYODKIN
COMBAT DOGS OF SARMATS AND ALANS
SUMMARY
In medieval West Europe the alans’ dogs were glorified. The best sorts of them came
from Spain and Milano in Italy. Moreover the last is historically connected with alans’ settings
of the V c. A.D. These dogs were used by the feudal lords for mounted hunt on deers and wolf.
The Greek poet Oppian mentions twice the sarmatians; dogs, which were the same combat
animals, as alans’ ones. He refers to them on greek tradition as “savromats”, which were the
single ones, belonging to nomads amongst the sorts, found out for hunt among barbarous folks
or greek peoples, among which the dog hunt was very popular. This dog served for guarding
the herds mainly. Sarmatians and alans, either as the other nomads of Europe, did not use the
dogs in fighting. But it’s possible that those dogs could sporakically take part in fughting,
when nomadic gypsy band was found not far away, but this was not a general rule.
240
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
Ф.Х. ГУТНОВ
ЭКСУСИОКРАТОР АЛАНИИ И АРХОНТ
АСИИ В X-XI вв.
По историографической традиции аланское общество X в. считается
раннефеодальным, хотя до сих пор никто не доказал существование
именно в то время феодальных методов эксплуатации. Источники начала
X в. алан разделяют на «людей знатных и властных» и «простых людей».
В письмах патриарха Мистика упоминаются аланы «высшего сословия»,
которые никому «не подвластны, но сами властвуют». Наряду с ними
отмечены люди «низшего сословия» (Алемань 2003, С. 257-258). Но ведь
таких свидетельств мало для утверждения о феодальном характере отно¬
шений между «знатными» и «простыми». Эксплуатация населения на
рубеже IX-X вв. вряд ли осуществлялась рентным способом (во всяком
случае источники не говорят об этом), использовались другие методы
изъятия прибавочного продукта. Причем не все из них в предклассовом и
раннеклассовом обществах можно рассматривать как эксплуатацию. В
частности т.н. «добровольные дары», на наш взгляд, являлись ранней
формой налога, а не эксплуатацией. Если отбросить некоторые расхожде¬
ния в деталях, то в современной отечественной историографии преобла¬
дают две трактовки понятия «эксплуатация»: 1) как любое безвозмездное
изъятие продукта одними людьми у других (Илюшечкин 1990, С. 24-30,
95, 303, 306, 331; Семенов 1993, С. 55), и с этой точки зрения налог рас¬
сматривается как эксплуатация; 2) присвоение чужого труда собственни¬
ком средств производства; при таком подходе налог не всегда является
эксплуатацией (Ильин 1985, С. 69-72; Коротаев 1992, С. 189-198). Вто¬
рая точка зрения представляется более логичной. Любой вид налога на¬
правлен на поддержание управленческих структур и отнюдь не являлся
«безвозмездным изъятием продукта», ибо расходовался элитой прежде
всего на производство необходимых обществу услуг и информации
(управление, обеспечение безопасности и т.д.) (КОРОТАЕВ 1992, С. 193,
198 примеч. 24).
Своеобразной компенсацией неразвитости государственного аппа¬
рата в Алании X в. являлось полюдье. Специалисты установили практи-
16 Заказ №2665
241
чески всемирное распространение этого феномена и некоторые его раз¬
новидности (Кобищанов 1987, С. 135-158; 1995). Внешне полюдье
представляло собой обход носителя государственной власти по тради¬
ционному маршруту подвластных ему поселений и пограничных рай¬
онов, где он осуществлял свои привилегии и выполнял главные функ¬
ции. В связи с этой проблемой привлекает внимание фрагмент из рабо¬
ты Масу ди: кроме аланской столицы «в этой стране находятся еще
крепости и угодья, располагавшиеся вне этого города, куда царь время
от времени переезжает» (Караулов 1908, С. 53), Аналогичный перевод
дал А. Алемань (2003, С. 347). В.Ф. Минорский данный сюжет перевел
чуть иначе. Но это «чуть» весьма важно: «Царь (алан. - Ф.Г.) помимо
этого города владеет (курсив мой. - Ф.Г.) замками и уютными местами
(? в тексте - pleasances, у Масуди - muntazahat, в издании на русском
языке переведенный как «места отдохновения» (Минорский 1963, С.
204)), и он (время от времени) меняет свои резиденции» (MINORSKY
1958, Р. 156). В данной версии царь алан владеет замками и какими-то
другими пунктами, возможно, по аналогии с Древней Русью, погостами
- центрами сбора налогов с населения округи1. Отголоски полюдья на
Кавказе сохранились вплоть до XIX в. (Инал-Ипа 1965, С. 428-429,
499; Кобищанов 1995, С. 193-227).
Образование на рубеже IX-X вв. аланского раннеклассового обще¬
ства - факт примечательный. Но степень развития государственного ап¬
парата и единоличной власти не следует преувеличивать. Хорошо осве¬
домленный о социальной структуре Алании начала X в. Константин Баг¬
рянородный особо говорит об «эксусиократоре» Алании и «архонте Ас¬
сии», контролировавшем Дарьяльский проход (Константин Багря¬
нородный 1989, С. 51-53).
Первый социальный термин М. В. Бибиков выводит из древнегрече¬
ского эксусия «власть» + кратер «владеть», «иметь». Это один из визан¬
тийских титулов, применявшихся к правителям «иноземного народа».
Сходный термин эксусиаст «употреблялся применительно как к могуще¬
ственным Фатимидам, так и к аланам и авасгам - вассалам Византии»
(ТАМ ЖЕ, С. 332 прим. 2). X. Лиддел и Р. Скотт в своем словаре эксусия
переводят как power, authority «власть, авторитет» (Liddell, Scott 1996,
P. 599). А. Алемань отмечает, что «титул эксусиократора, специально
для правителя Алании, должен был существовать, по крайней мере, меж¬
ду Х-ХП вв., поскольку в 1107/8 г. его все еще носил алан Росмик». Эксу-
сиократор Алании являлся «единственным правителем на Кавказе, кото¬
рый не получает от императора повелений1, к нему обращаются как к неза¬
висимому государю» (Алемань 2003, С. 242-243).
242
В 1884 г. Г. Шлюмберже опубликовал печать (X в.?) «эксусиократо-
ра Алании Гавриила». Анализ австрийского византиниста В. Зайбта при¬
вел его к предположению о более позднем создании печати - во второй
половине XI в. С.Н. Малахов, принимая последнюю датировку, поиск
владельца печати связал с тремя «властодержцами» Алании: царем Урду-
ре, «великим царем овсов» Дургулелем и эксусиократором Росмиком
(Малахов 1995, С. 376-377).
По грузинским источникам, в первой трети XI в. против мтавара
Кахетии Квирике III (1010-1029 гг.) выступил «царь овсов» Урдуре, кото¬
рый «через Дзурдзукию и страну глигвов перевалил в Тианетию и опус¬
тошил Кахетию». Позднее царь алан был убит кахетинским правителем.
«Но однажды, когда Квирике охотился на горе Пидарт-гора, на него на¬
пал овс - раб и убил его, отомстив таким образом за кровь своего царя
Урдуре» (ДЖАНАШВИЛИ 1897, С. 31). Ранняя смерть Урдуре не позволяет
идентифицировать его с «эксусиократором Гавриилом» (МАЛАХОВ 1995,
С. 377).
С 30-х гг. XI в. в Алании правил Дургулель Великий. Его сестра
вышла замуж за царя Грузии Баграта IV. Дургулель помог Баграту в
борьбе с его противниками, «разбил эмира Падлона и полонил Ганджу и
ее окрестности». Вскоре после этого события царь Алании «через Абха¬
зию» отправился в Грузию, «чтобы погостить у царя Баграта и царицы,
сестры своей Борены. С ним вместе прибыли все князья (курсив мой. -
Ф.Г.). Овсетии» (ДЖАНАШВИЛИ 1897, С. 33).
Наконец, третий глава Алании XI в. - «эксусиократор Алании Рос-
мик». Он известен из текста «Алексиады» Анны Комниной (1081-1118 гг.).
С.Н. Малахов предположил, что антропоним аланского царя был труден
«для восприятия Анны Комниной и последующих переписчиков ее тру¬
да». Только этим можно объяснить то обстоятельство, что Анна сначала
пишет Рослгик, а затем - Рол/сик. Эксусиократор Алании во главе своих
соотечественников, «отважных алан», участвовал в сражении византий¬
цев с Боэмундом Тарентским в Эпире (Восточная Албания) в 1108 г.
Ф. Юсти и В. Себит имя Росмик объясняли из иранского raztnan «стоя¬
щий в одном боевом порядке», «военный отряд». В.И. Абаев отметил, что
авестийское rasman неизвестно в осетинском, но близко по звучанию и
значению имя Омрасмакос - «состоящий в том же отряде», «боевой то¬
варищ». С. Н. Малахов полагает, что аланское имя Росмик - в значении
«стоящий в одном ряду», «соратник» - «как нельзя лучше отражало во¬
енные функции властодержца» (Малахов 1995, С. 378).
Уточнить имя эксусиократора помогла печать начала XII в. Надпись
на реверсе печати гласит: «Господи, помоги рабу твоему севасту Росми-
243
ку» (там же, С. 377). Как видно из печати, правитель Алании в своей ти-
тулатуре предпочел использовать византийское придворное звание «се-
васт» и языческое, а не христианское имя. «Исходя из этого, надо думать,
что только Дургулель был носителем имени Гавриил» (там же, С. 378).
Здесь же отметим, что социальный термин севаст в ходе реформы
титулов высшей знати Византии, проведенной Алексеем I (1081-1118 гг.),
приобрел более широкое, чем прежде, значение. Однако до этого времени
он применялся к высшим слоям византийской аристократии. Наделение
аланского царя двумя высокими титулами империи скорее всего связано с
союзом Константинополя и алан, закрепленным династическими брака¬
ми. Племянница Дургулеля Великого состояла в браке с императором
Михаилом VII Дукой (1071-1078 гг.). После смещения Михаила Дуки в
1078 г. Мария стала женой императора Никифора Вотаниата (1078-1081 г.).
Дочь Дургулеля Ирину Михаил Дука выдал замуж за знатного патриция
Исаака Комнина. Ирину источники называют «василиссой», т.е. императ¬
рицей. М. В. Бибиков отметил по этому поводу: «Речь идет о самостоя¬
тельном государстве, равноправном с империей ромеев: византийскому
василевсу соответствует аланская василисса» (Бибиков 1982, С. 142-143).
Показательно и то, что вдова Никифора Вотаниата Мария Аланская усы¬
новила основателя династии Комнинов Алексия I при условии, что тот
сохранит права на престол ее малолетнему сыну Константину (ЧЕС¬
НОКОВА 2004, С. 192-193).
Имя еще одного эксусиократора Алании обнаружено Д.В. Белецким
в ходе изучения фресок Сентинского храма. Исследователю удалось вы¬
явить «четыре этапа декорации, перекрывающих друг друга». Первый
этап приходится на вторую половину X в., а последний ограничивается
временем не позднее начала XII в. Интересны изображения святых всад¬
ников (т.н. «геральдическая композиция») (Белецкий 2004, С. 19-21). На¬
стоящей сенсацией стало устное сообщение Д.В. Белецкого о найденной
в том же храме надписи на греческом языке. Ее предварительный пере¬
вод: «Обновлен храм пресвятой Богородицы в царствование Никифора
императора и августа и Давида, эксусиократора, и Марии, эксусиократо-
риссы в лето 6473 (965 г.). Написано рукою ... (имя?) апокрисария и пат-
рикия».
Таким образом, к настоящему времени как минимум в трех случаях
известны эксусиократоры Алании.
Упоминание Константином Багрянородным «эксусиократора Ала¬
нии» и «архонта Ассии» некоторые исследователи трактуют как наличие
«наряду с чисто официально-государственным титулом эксусиократора
Алании» понятия архонт, «целиком связанного с родовым строем», -
244
«старейшина асов» (Кузнецов 1971, С. 233). Возражая против данной
трактовки титула, М.В. Бибиков отметил и другие его значения: архонта¬
ми в источниках назывались феодалы и чиновники Византии, чужезем¬
ные правители. Кекавмен включил «архонтов в трехчленную стратифи¬
кацию общества, в которой после царей фигурируют архонты». Термин
употреблялся и как синоним понятия «богатый» (Бибиков 1999, С. 290-
291).
Еще в античный период титул архонт имел несколько значений;
уже тогда он использовался и для обозначения верховных правителей. В
частности, известный Левкои в источниках представлен как «архонт Бос-
пора и Феодосии» (тогда как глава синдов Гекатей назван «царем»). Про¬
блема перевода разбираемого греческого термина сложна. С. Р. Тохтась-
ев, анализируя его содержание «в применении к представителю государ¬
ственной власти», подчеркнул: «на самом деле мы имеем дело с вопросом
перевода, а не интерпретации». В ряде случаев буквальный перевод как
«правящий» или «правитель» не совсем адекватен содержанию термина.
«Древняя славянская калька - начальник, помимо прочего ассоциируется
с совсем другими реалиями. Обычное в научной литературе архонт не¬
хорошо лишь тем, что вызывает нежелательные ассоциации с полисной
магистратурой: боспорский и, скажем, афинский архонты, имеют друг с
другом мало общего». С другой стороны, в ряде случаев этим же терми¬
ном назван «предводитель (прежде всего военный)» того или иного со¬
циума (ТОХТАСЬЕВ, 2004, С. 149-151, 174-176).
Багрянородный неоднократно использует термин «архонт» для обо¬
значения людей либо разного социального статуса, либо выделявшихся
своим богатством. Так, он упоминает «архонтов турок (мадьяр)», «архон¬
та Росии», «архонта Булгарии». В рассказе о Далмации подчеркнуто, что
«Архонтов... эти народы не имели, кроме старцев-жупанов (старейшины
рода или племени)». Император Василий «поставил для них архонтов,
которых они сами выбирали из рода, почитаемого и любимого ими».
Собственного архонта имели т.н. «белые хорваты»; «самовластного ар¬
хонта» имела часть хорватов, пришедших в Долмацию. Хорваты, с раз¬
решения императора Ираклия осевшие в «стране аваров», «имели в то
время в качестве архонта отца некоего Порга». Позднее архонтами хорва¬
тов были Терпимер, Красимер и т.д. В Сербии власть принадлежала чле¬
нам одного рода и передавалась от отца к сыну. После «смерти архонта
Властимира власть над Сербией унаследовали три его сына - Мунисмир,
Строимир и Гоиник, поделившие страну». У печенегов, делившихся на 8
фем, каждой из них управляли «великие архонты», передававшие власть
не своим прямым потомкам, а двоюродным братьям, либо детям послед¬
245
них. Такой порядок наследования власти выработался для того, «чтобы
достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь
наследовали и получали также и родичи по боковой линии. Из посторон¬
него же рода никто не вторгается и не становится архонтом». Восемь фем
подразделялись в свою очередь на 40 частей, «и они имеют архонтов бо¬
лее низкого порядка». О разном значении разбираемого термина даже в
пределах одного социума свидетельствует и сюжет из описания Древней
Руси. В частности, в рассказе о полюдье сказано: «Когда наступит ноябрь
месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправля¬
ются в полюдье». Комментаторы данного сюжета предположили «суще¬
ствование нескольких дружин с предводителями-архонтами, ... или не¬
скольких архонтов в одной дружине». Интересна социальная история
венгерских племен в передаче Багрянородного. К архаичному периоду
отнесено повествование о первом. воеводе мадьяр Леведии. Мадьяр (у
Константина «турок») «было семь племен, но архонта над собой, своего
или чужого, они никогда не имели: были же у них некие воеводы». В те¬
чение ряда лет «турки» Леведии воевали на стороне хазар. Архонт по¬
следних (чуть ниже названный также хаганом) после полосы событий, в
основном неблагоприятных для мадьяр, предложил Леведии титул «ар¬
хонта». Тот отказался и в конечном итоге архонтом был избран Арпад,
сын воеводы Алпуца, «как более достойный, более желанный из-за его ра¬
зума, рассудительности и мужества и способный к этой власти». Однако из
дальнейшего текста становится ясным, что племена венгров не подчинялись
«собственным [особым] архонтам... каждый род (курсив мой. - Ф.Гд имеет
архонта». Архонтом назван и владетель Тарона - одной из областей Арме¬
нии. Применительно к верховному правителю Армении Константин исполь¬
зовал титул «архонт архонтов», сопоставимый с древнеармянским титулом
ишханац ишхан «князь князей». В. А. Арутюнова-Фиданян обратила внима¬
ние на следующее обстоятельство: «в нашем памятнике (Багрянородного. -
Ф. Г.) титул архонта архонтов прилагается исключительно к Багратидам -
Ашоту I (885-890 гг.), его сыну Смбату I (890-913 гг.) и сыну Смбата Ашоту
II Железному (914-929 гг.), т.е. употребляется как титул Багратидов вообще.
Впрочем, Аббаса I (929-953 гг.), второго сына Смбата I, Константин имену¬
ет только магистром» (Константин Багрянородный 1989, с. 45, 51, 113-
115, 131-133, 137, 143, 155, 161, 167, 177, 179, 187, 329 примем. 64, 364 при-
меч. 17-18,407 примеч. 12).
В «Обозрении историй» Иоанна Скилицы, византийского автора,
жившего во второй половине XI в., архонтом назван глава росов. Заклю¬
чительная часть «Сказания о крещении Руси», изданного А. Бандури,
почти дословно заимствована из хроники Скилицы. Интересно, что упо¬
246
мянутый Иоанном «архонт росов» в «Сказаниях» отождествлен с Влади¬
миром. Рассказывая о крещении «бесчисленного народа росов», состави¬
тель текста рассматриваемый титул использовал в разных значениях.
«Правили упомянутым народом несчетные века архонты многие и вели¬
кие (курсив мой. - Ф. Г.), коих прозвания не стоит нам перечислять из-за
бесчисленности имен их; по прошествии же многих лет стал править ими
один архонт (курсив мой. - Ф.Г.) по имени Владимир, более всего вы¬
дающийся среди прежних умом и рассудительностью». В том же тексте
чуть далее Владимир назван «великим архонтом». Правда, следом он
вновь обозначен как архонт. Другой вариант «Сказания о крещении Ру¬
си», изданный К. Папулидисом, Владимира назвал топархом, титулом,
обозначавшим правителя, в чьей власти находилась определенная терри¬
тория. Константин Багрянородный в «Жизнеописании Василия I» прави¬
теля росов назвал архонтом. В «Сказаниях» же архонтами названы при¬
нимавшие участие в совете лица, которые у Константина известны как
старцы, а у Иоанна Скилицы - вельможи (КУЗЕНКОВ 2003, С. 132, 141,
143-144, 148-149).
В словаре H. J. Mason «архонт» обозначен как эквивалент лат.
«princeps», «first magistrate» первый (в Сенате). Этим же термином обо¬
значалась воинская должность и выборная должность в провинциях. Бо¬
лее широкое значение имел термин «архо»: наиболее часто он приравни¬
вался к латин, magistratus «должностное лицо»; мог получить значение
consul; использовался в значении provincial governors of all ranks или
rulers, independent authority «независимая власть» и «equestrian
commanders» «командир всадников» (MASON 1974, P. 110-113).
X. Лиддел и А. Скотт в своем словаре архо переводят как «быть
первым»; архонт - как «правитель, предводитель, вождь, царь» (ruler,
commander, chief, king), «правитель провинции» (governor of dependency
or province) (Liddell, Scott 1996, P. 254).
Как видно, в X-XI вв. византийский термин «архонт» применялся к
знатным персонам, занимавшим высокую должность (глава провинции,
воинского подразделения, административного учреждения), не имевшим
должностей богачам, а также чужеземным правителям (болгарским ца¬
рям, русским князьям, вождям кочевников и т.п.) (Константин Баг¬
рянородный 1989, С. 291, примеч. 10).
На территории «архонта Ассии» в VI-IX вв. существовал аланский
ЭСО, в дагестанской хронике «Дербент-наме» именуемый «страной Ир-
хан» (Гадло 1984, С. 118-138).
Специалисты в эксусиократоре единодушно видят царя Алании; в
«архонте» же М. В. Бибиков видит аланского владельца (Бибиков 1982,
247
С. 143). Причем, у Константина архонт «обозначает местного аланского
владельца, противопоставление которого феодальным правителям не
подкреплено источниками». В то же время Алания, по данным Багряно¬
родного, предстает «политическим объединением различных социальных
единиц: в наших источниках говорится о правителе всей Алании, в чем
можно усмотреть ... ‘собирательное’ значение» (БИБИКОВ 1999, С. 292).
Недавно эту точку зрения оспорил К. Цукерман. Его трактовка со¬
ответствующего сюжета Константина Багрянородного отличается от оце¬
нок М. В. Бибикова и А. П. Новосельцева. Как подчеркивает К. Цукер¬
ман, в «Книге церемоний византийского двора» фигурируют, «естествен¬
но, Алания и остальные христианские страны Закавказья, а также такие
государственные образования, как (по всей вероятности) владения Равви-
дов, Цанария, Дидо, Ширван, Хурсан, Барзанд и Мукан. Но наиболее
подробно локализована страна Азия (курсив мой. - Ф.Г.)». Самые прин¬
ципиальные поправки заключены в трактовке взаимоотношений эксусио-
кратора Алании и архонта Асии, а также географических координат земли
асов: «страна Азия помещается в Дарьяле и к северу от Дарьяла, ибо к
югу граница Цанарии2 подходила к самому проходу» (Zuckerman 2003,
Р. 159).
Опираясь на новый перевод (Н. Глоба и О. Прицака) «Анонимного
хазарского письма из Ганзы», К. Цукерман к числу «наиболее упорных
недругов» Хазарин относит страну Асию. Она же, продолжает ученый,
«фигурирует... среди стран, нападавших по наущению Византии на Ха-
зарию после ее обращения в иудаизм (ок. 861 г.), т.е. в последней трети
IX - начале X в.» (ТАМ ЖЕ).
Автор не сомневается, что в обоих текстах имеется в виду одна и та
же страна. В итоге исследователь приходит к заключению «о существо¬
вании в первой половине X в. двух независимых государственных образо¬
ваний, Алании и Асии, расположенных непосредственно к северу от Кав¬
казского хребта» (там же).
Следует отметить, что К. Цукерман довольно избирательно подхо¬
дит к свидетельствам авторов той поры и их интерпретации. Существуют
иные версии прочтения интересующего нас сюжета. Например,
IO. С. Гаглойти разбираемый фрагмент изложил так: «архонтам Тцана-
рии, архонту Сарбана (это племя находится в середине между Тцанарией
и Аланией), архонтам Асии, там находятся ворота Каспийские... Распо¬
ряжение от христолюбивых государей всем им, архонтам их провинций»
(Аланика 2000. № 1, с. 248). Ю. С. Гаглойти также отметил: если «Армян¬
ская География» VII в. «локализует Аланские ворота в земле Тцанаров, то
Константин Порфирородный называет их в Асии, а между Тцанарией и
248
Аланией он помещает племя сарбан... Следовательно, тцанары... к этому
времени должны были находиться южнее Сарбана» (ТАМ ЖЕ, С. 255 при-
меч. 41).
Перевод А. Алеманя: эксусиократору (в другом месте - эксусиасту)
Алании император посылал «золотую печать в два солида», называя при
этом «духовным сыном», а «к правителям Цанарии, к правителю Сарбана,
который находится между Аланией и Цанарией; к правителям (курсив
мой - Ф.Г.) Азии, где находятся Каспийские ворота», отправлял «повеле¬
ния». Испанский ученый присоединился к мнению В. Минорского, рас¬
сматривавшего название Асия, как производную форму от этнонима as -
(араб. al-As), обозначавшего одну из групп алан (Алемань 2003, С. 243-
245).
Н. Глоб и О. Прицак непосредственно в тексте перевода «еврейско-
хазарской переписки» предпочли не давать на русском названия пяти со¬
циумов, вошедших в коалицию против Хазарии. В комментариях, рас¬
крывая этническое содержание этнонима ST, ученые предположили его
связь с одним из протоаланских племен под названием Асия. «SY надо
читать как Asya (Асия), одно из государств, созданных древними (аорса-
ми. - Ф.Г.) в Поволжье». В исламских источниках они обозначаются «как
буртасы» (Глоб, Прицак 1997, С. 140,160).
К источникам на иврите обратился и А. Алемань. Интересующий
нас фрагмент он привел в следующей редакции: «великий князь Хаза¬
рии», прежнее имя которого неизвестно, принял имя Савриил и стал пер¬
вым царем хазар. Он заключил мир с соседом - «царем алан, так как цар¬
ство алан сильнее и крепче всех народов, которые вокруг нас». В правле¬
ние Вениамина «поднялись все народы против Хазарии и стеснили их...
И пришли воевать царь Асии и Туркии (курсив мой. - Ф.Г.)... и Пайнила и
Македона. Только царь алан был подмогою для хазар... Все эти цари вое¬
вали против Хазарии, но аланский царь пошел на их земли и нанес им
поражение, от которого нет поправления». Однако «в дни Аарона царя
воевал аланский царь против хазар, потому что греческий царь подстрек¬
нул его». Использовав помощь «царя Туркии», хазары разбили алан и
пленили их царя. Аарон, тем не менее, оказал царю алан «большие почес¬
ти и взял дочь его в жены своему сыну Иосифу» (Алемань 2003, С. 434).
В тексте часто упоминается «царь алан» (melek Alan), а в одном слу¬
чае - «царство алан» (malkut Alan), описываемое как «самое сильное и
крепкое из всех народов, что окружают нас». Весь документ свидетельст¬
вует о могуществе царя алан (ТАМ ЖЕ, С. 435-436).
Как отмечает А. Алемань, опираясь исключительно на Багрянород¬
ного, невозможно точно установить период времени, который отделял
249
Сабриила от Вениамина. Проблема заключается в том, что в «хазарской
переписке» Сабриил не упоминается, а обращение части элиты хазар в
иудаизм отнесено ко времени Обадии; «при этом перечисляется еще во¬
семь царей, правивших в промежутке между Обадией и Вениамином».
Владетель Константинополя, «(злодей) Роман», названный современни¬
ком хазарского царя Иосифа, мог быть только Романом I Лекапином (920-
944 гг.). «Греки» изображены «подстрекателями не только первой войны,
но и нападений на Хазарию со стороны царя алан и со стороны Хельгу,
царя Русии, т.е. Олега (880-912 гг.)» (там же, С. 435-437).
Слова «царь Асии и Туркии», справедливо, на наш взгляд, рассмат¬
риваются как ошибка, поскольку в контексте прослеживаются «два раз¬
ных царя и два разных царства» (там же, С. 437-438).
Важной для понимания географических данных представляется по¬
правка О. Прицака для объяснения названия страны RQNWS еврейско-
хазарской переписки. Автор письма для большей достоверности исполь¬
зовал «не современное разговорное наименование страны, а ту его фор¬
му... которую мы нашли в книгах». До сего времени, продолжает
О. Прицак, ученые безуспешно пытались идентифицировать название
страны, «поскольку они не обратили внимание на указание, что оно было
заимствовано из “книг”». Так как анализируемый документ не является
подделкой, то под «книгами», очевидно, следует понимать географиче¬
ские труды, в первую очередь - арабские. В частности, сохранившийся
вариант книги Kitab sural alard Хорезми (ок. 835-855 г. н.э.) по своей
концепции явно близок к Птолемею (Глоб, Прицак 1997, С. 170).
В соответствии с Птолемеем, «территория от Крыма до Волги (ос¬
новная часть Хазарии) включалась в провинцию Сарматию». Последнее
наименование «объясняется посредством более позднего (средневеково¬
го) имени Алания: bilad srm tyh wahya ard allan. В другом месте это объ¬
ясняется таким образом, что форма «RQNWS должна быть расшифрована
как Ulug (Al)an-As», «Великая страна Алан-Ас», а это - «явная замена
термина “Великая Скифия”» (ТАМ ЖЕ).
T. М. Калинина пришла к выводу о переосмыслении у Хорезми из¬
вестного и Птолемею этнонима «аланы»; в арабском памятнике он встре¬
чается в границах Сарматии. «Страна Сарматийа, а она - земля ал-лан»;
здесь же указаны географические координаты центра Алании (Калинина
1988, С. 17,48).
К. Цукерман в поисках аргументов для своей гипотезы о соотноше¬
нии Алании и Асии конца IX - середины X в. обращается и к материалам
предшествующей поры, в частности - к армянским источникам. При этом
исследователь явно увлекается. «Контроль над перевалами традиционно
250
принадлежал державам и племенам Закавказья (курсив мой. - Ф.Г.).
Дарьял был укреплен еще Сасанидами, а после их падения хорошо осве¬
домленная «Армянская география» (ок. 665 г.) приписывает цанарам вла¬
дение “Воротами алан” и “Воротами чеченцев”». Чувствуя себя первоот¬
крывателем, К. Цукерман утверждает: «Незамеченные (? - Ф.Г.) данные
«Армянской географии» свидетельствуют о том, что одноименный народ
(чеченцы. - Ф. Г"} проживал в том же (Аргунском - Ф. Г.) ущелье» еще в
VII в. «На протяжении VIII в., в ходе долгой борьбы с хазарами, арабы
неоднократно пытаются установить там гарнизон, но этим попыткам явно
кладет конец цанарское восстание 809 г., а главное - унизительное пора¬
жение, нанесенное цанарами ок. 853 г. войску Буги «Старшего». В 90-х
годах IX в. армянский царь Смбат захватывает (согласно свидетельству
современника Иоанна Драшанакертского) земли цанар до самых Алан¬
ских ворот, включая и крепость, которая их защищала. Очевидно, к тому
времени она вновь принадлежала цанарам (курсив мой. - Ф.Г.у»
(Zuckerman 2003, Р. 159-160). На этом новаторские идеи К. Цукермана
не заканчиваются3.
«В последующие десятилетия территория к югу от Дарьяла стано¬
вится яблоком раздора между Арменией, Цанарией-Кахетией и Абхазией,
которая в ходе своей восточной экспансии ею в конце концов и овладева¬
ет» (там ЖЕ, Р. 160).
Однако армянские источники, которыми оперирует К. Цукерман, не
дают ни малейшего повода для подобных выводов. В существующих пе¬
реводах «Армянской географии» VII в. («Ашхарацуйц»), цанары/саны
локализуются в горной зоне Центрального Кавказа. Ю. С. Гаглойти соот¬
ветствующие места древнеармянского памятника перевел следующим
образом: «народ аланов, аштигор... За дигорами в области Ардоз Кавказ¬
ских гор (Владикавказская равнина. - Ф. Г.) живут аланы, откуда течет
река Армна... В тех же горах за ардозцами живут дачаны, двалы, цехой-
ки, овсуры, тцанары, в земле которых находятся ворота аланские и еще
другие - кцекен, названные по имени народа» (Аланика 2000, № 2, С.
244).
Комментируя приведенный фрагмент, Ю. С. Гаглойти подчеркнул:
«Армянская география» VII в., как правило, не касается этнической при¬
надлежности перечисляемых племен. Единственным исключением явля¬
ется указание на связь народа Аштигор, т.е. Ас-Дигор, с аланами. «Сле¬
довательно, уже в раннем средневековье дигоров четко относили к алано-
осетинскому этносу». Из перечисленных в «Географии» названий двалы -
«одна из этнографических групп алано-осетинского этноса, населяли
Центральную Осетию... Овсуры, надо полагать, идентичны «овсам» гру¬
251
зинских источников... Тцанары... идентичны санарам или санареям Пто¬
лемея, населяли верховья р. Терека... Аланские ворота находились в
Алании, а тцанары помещаются им (Константином Багрянородным. -
Ф. Г.) южнее Асии... этническая принадлежность тцанаров остается дис¬
куссионной, однако... не исключено, что они были частью аланского эт¬
носа. Не исключено также, что именно с санарами (тцанарами) связано
осетинское название г. Казбек и поселение Казбеги (осетин. Сана) в од¬
ноименном районе Грузии» (там же, С. 253).
С. Т. Еремян на основе исследований И. Маркварта, А. Н. Генко,
В. Ф. Минорского, М. И. Артамонова, Л. И. Лаврова локализовал «на со¬
временной карте почти все этнические образования Кавказа», указанные
«Армянской географией». При этом армянский ученый выделил совпаде¬
ния и различия в топонимике «Второй карты Азии» Птолемея и «Ашха-
рацуйц». Племя Vali Птолемея соответствует «двалам» армянского ис¬
точника; санареи - цанарам армянских и грузинских памятников; «к се¬
веру от санареев-цанар находится Sannaciae Portae, который должен со¬
ответствовать Дарьяльскому ущелью - Аланским воротам античных и
раннесредневековых источников - Дурн Аланац “Армянской Геогра¬
фии”». Другой горный проход, «Albaniae Portae», обозначен южнее сана-
ров. На карте Птолемея так обозначен «нынешний горный проход у селе¬
ния Жинвали», в «Армянской географии» зафиксированный в форме
«Целкан дурн» (Еремян 1970, С. 405-406; Армянские... 1985, вып. II, С.
17). Вероятно, этот проход имеет в виду К. Цукерман, говоря о «Воротах
чеченцев». Однако данный проход находился не в Дарьяльском ущелье, а
восточнее.
«Армянская география» приводит названия этносоциальных орга¬
низмов, относившихся к аланам: «аш-дигор», «дигор», «кудеты (позднее
кударо)», «двалы» и «овсуры». Помимо этого, «Ашхарацуйц» упоминает
жителей племени «ку(р)тук», «которые должны быть идентичны поздним
куртатинцам, жившим в ущельях рек Cay-дон и Фиаг-дон». Собственно
аланы, согласно версии С. Т. Еремяна, жили «за Дигором, в стране Ардоз
в горах Кавказа, откуда течет река Армн, которая протекает на север по
беспредельным равнинам и вливается в Атл» (Еремян 1970, С. 406-407).
Топонимом «Ардоз» начиная с Мовсеса Хоренаци в армянской ис¬
ториографии обозначалась Владикавказская равнина. И она, согласно не
только «Ашхарацуйц», но и другим древнеармянским источникам, с дав¬
них времен принадлежала аланам. Например, в «Истории» Шапуха Баг-
ратуни, написанной в IX в. (в то время, когда, согласно К. Цукерману,
Аланский проход контролировался цанарами), повествуется о попытке
персов захватить «крепость, что у ворот Аланских». Поход тщательно
252
планировался; войска возглавил Ахмад. «Стал совещаться Ахмад с
Мелимом, братом царя Багдадского Амира». Собирая сведения о против¬
нике, «обратились они к уроженцам (мест), что у ворот». Один из них
ответил: «Много раз я ходил в страну аланов... Эта страна полна всяче¬
ских благ,... есть в ней много золота и великолепных одеяний, благород¬
ных коней и стального оружия, закаленного кровью пресмыкающихся,
кольчуг и благородных камений». В итоге Ахмад с 70-тысячным войском
направился к проходу. «Услышали об этом аланы, собрали войско... от¬
резали дорогу в ущелье, и, задержав их в узком месте, принялись беспо¬
щадно избивать. Сраженные ужасными ударами, свалились со своих ко¬
ней воеводы персидские - Ахмад и Мелим. Перебравшись через Кавказ с
двумястами людей, едва спасшись, бежали они в Дарбанд. Так войска
тачикские были истреблены войсками аланскими и с позором вернулись
тачики обратно» (Армянские... 1985, вып. II, С. 43; см. также: Габриелян,
1989).
А. Алемань вслед за Р.Х. Хьюсеном считает, что локализацию этно¬
сов Северного Кавказа «Ашхарацуйц» рассматривает с востока на запад,
тогда как другие ученые, в том числе и армянские, наоборот, полагают,
что перечень этносов «География» даст с запада на восток. Но для нас
более важен список аланских племен. Открывает его «народ аланов аш-
дигор». Согласно А. Алеманю, As-Digor обозначает западных алан; «за¬
падные осетины и сегодня называются дигорцами (Digor), а элемент As
является вторым названием алан». С другой стороны, «аланы в стране
Ардоз Кавказских гор, откуда вытекает река Армн» /Терек/, являются
«предками современных восточных осетин или иронцев... в тех же горах,
за народом Ардоза, живут... и цанары, в земле которых находятся Алан¬
ские Ворота». (Алемань 2003, С. 369-370).
Наконец, арабские источники. К. Цукерман (2003, Р. 160) ставит под
сомнение свидетельство Масуди (и его информаторов) о захвате Дарьяль¬
ской крепости арабами.
Диаметрально противоположную оценку Масуди как ценному ис¬
точнику по истории алан дали В. Минорский, А. П. Новосельцев и др.
А. Алемань, в частности, назвал Масуди «наиболее важным арабским
автором для исследования... об аланах». Что касается контроля над Дарь¬
яльским проходом, то и здесь Масуди конкретен: «Между царством Ала¬
нов и Кавказом (в Дарьяльском ущелье) есть так называемый Замок
Аланских ворот и мост на большой реке (Терек)... стоящий на твердой
скале замок невозможно захватить, и нет способа войти в него иначе как с
согласия ее гарнизона; ... известный во всем мире своей недоступностью,
он часто упоминается в персидских поэмах» (Алемань 2003, С. 347-351).
253
А. П. Новосельцев определил хронологические рамки правления ха¬
зарского царя Иосифа, отмеченного в Кембриджском документе. Это ста¬
ло возможным благодаря упоминанию в названном источнике императо¬
ра Византии Романа Лакапина (919-944 гг.) как современника Иосифа.
Поэтому указанная в Кембриджском документе война «всех народов», в
том числе асов, против хазар «могла иметь место и значительно раньше,
т.е. во второй половине IX в., как полагали ранее и считают до сих пор
некоторые ученые» (Новосельцев 1990, С. 194).
Еще одним основанием для данной датировки войны служит связь
ее начала с «подстрекательством... царя македонского», под коим «надо
понимать византийского императора Македонской династии (867-1055
гг.)». Помимо него в антихазарскую коалицию, согласно А. П. Новосель¬
цеву, входили печенеги, кубанские булгары, и асы. Под последними уче¬
ный видел «ту часть алан, которая, .собственно, и являлась асами (ясами,
овсами) по преимуществу и могла быть в оппозиции к аланскому царю».
Под турками исследователи видят узов (О. Прицак) или часть печенегов
(А.П. Новосельцев). В любом случае войну названной коалиции с хазара¬
ми «можно приурочить к концу 80-х - началу 90-х годов IX в.» (там ЖЕ,
С. 194-195).
Среди социальных групп Асии отметим алдаров', данный термин -
один из ранних «полувоенных, полусословных» (В. И. Абаев) титулов
раннесредневековой Алании. Примечательно, что термин утвердился в ее
восточной части, включая Дарьяльский проход и Владикавказскую рав¬
нину - «страна Ардоз» армянских источников, у Багрянородного назван¬
ная Асией. Изначально носителями титула «алдар» являлись командиры
среднего звена воинских подразделений алан. Позднее данный термин
получил новое содержание и стал применяться в отношении феодалов
т.н. Тагаурского общества. По меньшей мере часть территории средневе¬
ковой Тагаурии ранее входила в состав Асии.
Здесь же отметим, что алдары имели и второй титул - тагиата. От
него произошло и название всего общества - Тагаурское. Генеалогии 9 из
11 фамилий алдаров восходят к «армянскому царевичу Тага». Как из¬
вестно, это обстоятельство связано с армяно-аланскими отношениями. В
работах древнеармянских авторов встречается немало свидетельств об
аланском происхождении ряда армянских нахараров, а также об ин¬
фильтрации армянской знати в социальную структуру алан4.
Существует несколько версий объяснения слова «Тага» - имени
фольклорного первопредка алдаров - и производного от него сословного
термина тагиатсе. Е. Максимов (1892, С. 12) под тагиатами понимал
группу «населения, которая заняла наиболее лесистые места». Такое объ¬
254
яснение базировалось на ошибочном основании: «Тага по-осетински обо¬
значает лес, а частица тсе служит для обозначения множественного чис¬
ла». М. Газданов происхождение титула тагиата пытался связать со
словом таг «лощина», «русло». Но еще в дореволюционной историогра¬
фии эта версия оценивалась как «очень курьезная, неудачная и грубая»
(Алдар 1893, № 2320). Спорной представляется попытка вывести термин
тагиата из тэги, производного от древнетюркского тэгитлар «прин¬
цы». К тому же автор этой гипотезы тагиата рассматривает как этно¬
ним, тогда как термин обозначал высшее сословие восточных осетин, а не
этническую группу (Абаев 1978, С. 252-253). Что касается племенного
названия, то еще Ю. Кулаковский (1899, С. 53 примеч. 3) в одном сюжете
письма X в. хазарского кагана Иосифа еврейскому сановнику Хасдаю
ибн-Шуфруту усмотрел название народа Тагат. Ссылаясь на Ю. Клапро¬
та, он в этнониме признал позднейших тагаурцев. Письмо Иосифа взято
Ю. Кулаковским из издания Касселя, где действительно в качестве юж¬
ных границ каганата встречается этноним Тагат: «sie wohnen auf Bergen
und im Lande Basa und Tagat bis zum Meere von Constantinopel» (Kassel,
1877. S. 78). Как видно, здесь называются люди, «живущие в горах и на
земле База и Тагат», т.е. жители гор и «страны Тагат» не относились к
одному социуму. В издании П. К. Коковцова (1932, С. 101-102) рассмат¬
риваемый фрагмент переведен иначе: «все аланы до границы Афкана, все
живущие в стране Каса и все (племена) Киял и Т-к-т, Г-бул до границы
моря Кустандины». Здесь «племя Т-к-т» совсем не обязательно понимать
как Тагат; во-вторых, судя по тексту, Т-к-т расположено за пределами
территории алан.
На сегодняшний день наиболее предпочтительными представляются
две версии происхождения титула «тагиатаг» и антропонима «Тага». Учи¬
тывая тесные связи восточных алан и Армении, не исключена возмож¬
ность заимствования христианской знатью алан армянского (из перс.)
титула таговер «венценосец», «царь» - «довольно обычное наименова¬
ние у мусульманских авторов восточных христианских государей вплоть
до византийских императоров включительно» (Миклухо-Маклай, 1954,
С. 204 примеч. 10).
Альтернативным решением является выведение антропонима Тага
от восточного таг «гора». В рукописной работе Б. А. Алборов высказал
мнение, согласно которому «тагата - первоначальная форма в значении
племенного названия, и только»; сам этноним ученый выводил из иран¬
ского таг «гора» (Алборов, С. 1-2). Обратим внимание на давно установ¬
ленный факт: еще в начале XIX в. кабардинцы называли осетин-тагаурцев
термином тегей «горцы» (Волкова, 1973, С. 108-109).
255
Таким образом, наличие в X в. царя (эксусиократора) для всей (воз¬
можно, формально) контролируемой им территории алан и находившего¬
ся в оппозиции к центральной власти князя (архонта) - вполне вероятно.
Отношения эксусиократора Алании и архонта Ирхана напоминают отно¬
шения великого князя и местных князей Киевской Руси X в. Причем, эк-
сусиократор Алании и великий князь киевский (Новосельцев 1986,
С. 40) - это еще не самодержавные монархи, а государи, правившие в
согласии с элитой своих обществ5.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Роль полюдья в системе общественных институтов Древней Руси неоднократно
отмечалась в историографии. Один из последних примеров на эту тему - характеристика
рассматриваемого института П. В. Кузенковым: «Долгое время важнейшим элементом
власти русских князей было полюдье, которое могло восприниматься как постоянное
перемещение с места на место, своего рода кочевание... Для управления обширными
пространствами вожди руси не могли себе позволить пребывание в каком-то одном
месте (недаром Фотий именует русь «кочевым народом») и должны были постоянно
перемещаться со своей дружиной, опираясь на систему малых городов-крепостей и сою¬
зы с племенными князьями». С этим явлением П. В. Кузенков связывает «отсутствие на
данном этапе ярко выраженных центров, какими в X в. становятся Киев и Новгород»
(Кузенков 2003, С. 67,83).
Из последних примеров обращения к данной теме зарубежных историков отме¬
тим Дж. Ховард-Джонстона, кратко описавшего полюдье, «т.е. взимание дани росами с
подвластных им славянских племен». При этом автор внес поправки в трактовку соот¬
ветствующего раздела труда Константина Багрянородного - одного из основных источ¬
ников по данной теме. Дж. Ховард-Джонстон допускает «возможность искажения Кон¬
стантином информации (он мог неправильно понять или неточно запомнить то, о чем он
читал или о чем ему рассказывалось)». В частности, одним из пробелов источника явля¬
ется отсутствие в списке данников полян, а также «малая вероятность того, что росы
отправлялись за данью одной дружиной, а не несколькими небольшими отрядами».
T. Н. Джексон поправки Дж. Ховард-Джонстона считает настолько серьезными, что
предлагает обязательно учесть их при подготовке нового русского издания труда Кон¬
стантина Багрянородного, а в случае несогласия с ними - привести аргументы, опровер¬
гающие позицию зарубежного исследователя (Джаксон 2003, С. 392).
2 Согласно «Географии» Страбона, горы Кавказа «занимают простолюдины и
воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственниками которых
они являются; однако они занимаются также и земледелием. В случае каких-нибудь
256
тревожных обстоятельств они выставляют много десятков тысяч воинов как из своей
среды, так и из числа скифов и сарматов» (Страбон 1964, С. 475).
В другом месте античный географ уточнил: «Все жители гор ведут простой образ
жизни... Они едят главным образом козлиное мясо и приносят в жертву Аресу козла, а
также пленников и коней... У них устраиваются состязания для легковооруженных и
тяжеловооруженных (курсив мой. - Ф. Г.) воинов и всадников в кулачном бою, беге,
перестрелке и в сражении отрядами» (ТАМ ЖЕ, С. 151). Среди горцев Страбон счел необ¬
ходимым особо выделить цанов (соанов): «они почти что самые воинственные и силь¬
ные из всех. Во всяком случае они господствуют над всеми народностями вокруг них,
занимая вершины Кавказа, возвышающиеся над Диоскуриадой. У них есть царь и совет
из 300 человек, как говорят, они могут выставить войско до 200 000 человек. Действи¬
тельно, вся народная масса представляет боеспособную, хотя и неорганизованную силу»
(ТАМ ЖЕ, С. 473). Обратим внимание на то, что у цанов все (мужское) население состав¬
ляло воинство, в то время как на равнине - в Иберии - Страбон счел необходимым раз¬
делить воинов и земледельцев, хотя и причислил их к одному геносу (разряду).
Арриан, оспаривая свидетельство Ксенофонта, отмечал: «Тот народ, который, по
его словам, отличается наибольшей воинственностью..., он называет дрилами, а по мо¬
ему мнению, это - санны; они до сих пор очень воинственны,... живут в укрепленных
местечках; народ этот не имеет царей и с давнего времени обязан платить дань римля¬
нам, но, благодаря разбойничеству, они платят взносы неаккуратно» (КДПАА, С. 311).
3 Как представляется, анализ источников и выводы К. Цукермана страдают серь¬
езными погрешностями; и не только в цитируемой работе. Другая его недавняя публи¬
кация - «Два этапа формирования Древнерусского государства» - также страдает на¬
званными недостатками. T. Н. Джаксон аккуратно отметила «новое прочтение» лето¬
писного материала, «равно как и новую трактовку известным археологическим дан¬
ным». Рецензия В. Я. Петрухина на статью К. Цукермана, по словам T. Н. Джаксон,
«подтвердила сложившееся... после прочтения статьи мнение о слабости предложенно¬
го здесь источниковедческого анализа и о подмене его некими спекулятивными умозак¬
лючениями» (Джаксон, 2003, С. 383-384).
4 Родословные многих аристократических родов практически во всех уголках ми¬
ра восходили к каким-либо широко известным, знатным лицам, как правило, изначально
жившим за границей и позднее по каким-то причинам покинувшим родные места и пе¬
реселившимся в пределы того или иного социума. В частности, в той же Армении знат¬
ный нахарарский род Мамиконянов свою генеалогию выводил от некоего Мамгона, в
давние времена жившего в пределах «земли ченов» и бывшего великим сатрапом царя
Арбока. Спасаясь от преследований, Мамгон бежал в Персию. Шапур I (240 - ок. 272 г.)
отправил Мамгона «со всеми его людьми и скарбом» в Армению (Арутюнова-
ФИДАНЯН 2003, С. 10-11). Существуют и другие версии генеалогии Мамиконянов. Но в
любом случае они, откуда бы они ни происходили, - «это знатные чужестранцы, посе¬
лившиеся в Армении». При Трдате III (298-330 гг.) они стали нахарарами, а при Хосрове
17 Заказ № 2665
257
Ill Котаке (330-338 гг.) или при Аршаке II (350-368 гг.) - спарапетами (главнокоман¬
дующими армянских войск) (там ЖЕ, С. 12).
Е. А. Мельникова, рассматривая соотношение исторической памяти в устной и
письменной традициях, отметила ряд характерных признаков фольклорных памятников,
включая генеалогические предания: Мотивы «обретения новой родины», «вокняжсния»,
«смерти», «похода», «покорения», «установления порядка». Здесь же приведен генеало¬
гический принцип реконструкции исторического ряда (Мельникова 2003, С. 48-92).
5 Еще в дореволюционной историографии высказана мысль об особом статусе
«призванных» князей. Так, С.М. Соловьев следующим образом определял «круг вла¬
сти», т.е. функций князя, призванного «для установления наряда в земле». Вождь на
войне, судья в мирное время - князь должен был править согласно земскому строю и
уставу, он же ведал сбором и распределением дани, и т.д. Вместе с тем, власть князя
серьезно ограничивалась рядом институтов переходного периода. Во всех важных слу¬
чаях «мы видим городских старцев на первом плане... они решают дела на вече, с ними
советуется князь... когда князю нужно объявить, предложить что-нибудь городу, то
собираются не одни старцы, собирается целый город, является общенародное вече».
Позднее во время отсутствия князя или в городах, где князь не жил, на его место «засту¬
пал посадник, муж из дружины княжеской. Этот наместник княжеский, в мнении наро¬
да, не заменял вполне князя, уважения и послушания к нему было меньше и на войне, и
в мире» (Соловьев 1988, С. 213-215).
На «образование нового общества», помимо самого князя, сильное влияние «об¬
наружилось еще посредством дружины... С самого начала мы видим около князя людей,
которые сопровождают его на войну, во время мира составляют его совет... дружина
княжеская могущественно действует на образование нового общества тем, что вносит в
среду его новое начало, сословное, в противоположность прежнему, родовому» (там
ЖЕ, С. 216-217).
Из отечественных историков наиболее последовательным сторонником идеи
«дофеодального» общества и соответствующей структуры управления Киевской Руси
является И. Я. Фроянов (1974; 1980). Князья указанного периода выполняли «задачи
военного руководства и дипломатических сношений». На них возлагалась организация
походов в чужие страны и соседние славянские земли. «В их облике еще много черт,
присущих вождям прошлого, главная из которых - непосредственное участие в сраже¬
нии, причем в качестве передового воина, увлекающего своей удалью и отвагой осталь¬
ную рать». На рубеже двух тысячелетий власть князя ограничивали совет родо¬
племенной знати («старцы градские»), народное вече; «ни одно сколько-нибудь значи¬
тельное общественное дело не решалось без участия народа». Говоря о природе васса¬
литета в Киевской Руси, И. Я. Фроянов особо подчеркнул: «По нашему глубокому убе¬
ждению, князья наделяли своих вассалов не территориальными владениями, а правом
сбора даней, никак не связанных с поземельной собственностью. В этом вассалитете нет
и грана феодализма». Эту же мысль он повторил еще раз: «передача в кормление горо¬
258
дов и сел носила неземсльный характер. Ведь передавалась не территория, а право сбора
доходов с жившего на ней населения. Стало быть, вассалитет, строящийся на пожалова¬
нии кормлений, не имел феодального содержания, поскольку был лишен земельной
основы». Но здесь же ученый подчеркнул важную деталь, непосредственно влиявшую
на формирование феодальных привилегий вассалов киевских князей. Вассалитет, осно¬
ванный на передаче права сбора налогов с той или иной территории, «знаменовал собой
важный шаг на пути к феодальному вассалитету, так как центр тяжести с внешней экс¬
плуатации покоренных племен и народов переносился теперь в сферу извлечения дохо¬
дов из древнерусского непосредственно населения, чем создавались предпосылки пре¬
вращения кормления в феодальную ренту». На начальных этапах (IX-X вв.) «связи ве¬
ликого князя с князьями-наместниками были внутрикорпоративными, тогда как его
связи с князьями подчиненных Полянской общине племен носили внешнеполитический
характер». Следует отмстить малую меру устойчивости вассальных княжеских отноше¬
ний. Даже позднее, в X1-XII вв., она была незначительной. Например, князь Святослав
Всеволодович за сравнительно короткий срок 11 раз (!) сменил сюзерена, совершив при
этом 10 клятвопреступлений (Фроянов, 1980, с. 26, 32, 53, 57, 87, 88).
Из последних работ, посвященных реконструкции структуры управления этно-
потестраных (ЭПО) и потестарно-политических организмов (ППО) Руси на рубеже двух
тысячелетий, обратим внимание на статью Е. А. Шинакова о племенах Восточной Европы
накануне и в период образования древнерусского государства. Основным источником по
данной теме остается «Повесть временных лет». Ее существенными недостатками являют¬
ся скудность социальной терминологии и поведенческих стереотипов, а самое главное -
большой хронологический разрыв (100-250 лет) между событием (середина IX - конец
X в.) и временем его записи (середина XI - начало ХИ вв.). Поэтому неизбежна «модерни¬
зация социально-политической терминологии и даже прямой перенос некоторых явлений
и ситуаций раннего государства рубежа XI-XII вв. не только на хронологические, но и на
стадиально более ранние этапы политогенеза» (Шинаков 2000, С. 303-304).
Структура управления ППО на территории восточных славян в эпоху «призвания
варягов», согласно Е.А. Шинакову, в вертикальном плане представляла собой двухуров¬
невое государство; верхний («федеральный», «имперский») уровень образовала правя¬
щая военно-торговая корпорация «Русь», нижний - князья, вожди, старейшины отдель¬
ных подчиненных ей территориальных вождеств-княжеств и протогородов-государств
(ТАМ ЖЕ, С. 305-306).
Заключительный этап «потестарного развития Юго-Восточной зоны связан с по¬
пытками русов (Аскольда, Дира, а затем Олега) завладеть южными оконечностями тех
путей, северными участками которых они уже владели сто лет». В отличие от хазар,
русы нс располагали опытом управления и чиновничьим аппаратом, а также готовым
контингентом «воинских поселенцев» в славянской среде, «они при сборе дани по ха¬
зарской системе (от «дыма» и «рала») вынуждены были, вероятно, опираться на мест¬
ные органы власти, что не могло не усилить последние» (ТАМ ЖЕ, С. 325).
259
ЛИТЕРАТУРА
Абаев В. И. 1979. ИЭСОЯ. T. III. Л.
Аланика 2000. - Аланика. Сведения греко-латинских, византийских, древнерус¬
ских и восточных источников об аланах-ясах (Сост. и комм. Ю.С. Гаглойти) // Дарьял.
№ 1,2.
Алборов Б.А. Осетинские сословные названия // Архив СОИГСИ, ф. 19 (литер.),
оп. 1, д. 61.
Алдар 1893. О сословных правах горцев // Новое обозрение. № 3230.
Алемань А. 2003. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М.
Армянские... 1985. - Армянские источники об аланах / Сост. и комм. Р.А. Габрие¬
лян. Вып. I, II. Ереван.
Арутюнова-Фиданян В. А. Родовое предание и ранняя историография: «вторич¬
ный» эпос // ДГВЕ. 2001 год. М.
Белецкий Д. В. 2004. Фрески Сентинского храма. Система и этапы // XXIV
Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа. М.
БИБИКОВ М. В. 1982. Византийские источники по истории Руси, народов Север¬
ного Причерноморья и Северного Кавказа (ХП-ХШ вв.) И ДГТ СССР. 1980.
Бибиков М. В. 1999. Византийские источники по истории древней Руси и Кавка¬
за. СПб.
Волкова Н. Г. 1973. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М.
Габриелян Р.А. 1989. Алано-армянские отношения (I-Х вв.). Ереван.
Гадло А.В. 1984. Страна Ихран (Ирхан) дагестанской хроники «Дербент-наме» //
Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе.
Глоб Н. и Прицак О. 1997. Хазарско-еврейская переписка X века. М. - Иерусалим.
Джаксон T. Н. 2003. Рец.: Les Centres proto-erbains russes... // ДГВЕ. 2000 г. M.
ДЖАНАШВИЛИ M. 1897. Известия грузинских летописей и историков о Северном
Кавказе и России // СМОМПК. Вып. XXII.
Еремян С. T. 1970. Расселение горских народов Кавказа по Птолемею и «Армян¬
ской географии» VII в. // Труды VII международного конгресса антропологических и
этнографических наук. Т. 8. М.
Илюшечкин В. П. 1990. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых
обществах. М.
ИЛЬИН Г. Ф. 1985. О так называемой налоговой эксплуатации // Классы и сосло¬
вия в докапиталистических обществах Азии. М.
Инал-Ипа Ш. Д. 1965. Абхазы. Сухум.
КДПАА - Кавказ и Дон в произведениях античных авторов / Сост.: В. Ф. Патра-
кова, В. В. Черноус. Ростов н/Д, 1991.
Калинина T. М. 1988. Сведения ранних ученых арабского халифата. М.
Караулов Н. А. 1908. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Азер¬
байджане // СМОМПК. Вып. XXXVIII.
260
КОБИЩАНОВ Ю. М. 1987. Полюдье и его трансформация при переходе от раннего к
развитому феодальному государству И От доклассовых обществ к раннеклассовым. М.
Кобищанов Ю. М. 1995. Полюдье: явление отечественной и всемирной истории
цивилизаций. М.
КОКОВЦОВ П. К. 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л.
Константин Багрянородный. 1989. Об управлении империей / Под ред. Г. Г. Ли¬
таврина и А. П. Новосельцева. М.
Коротаев А. В. 1992. Рец.: Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность... //
Восток. № 2.
Кузенков П. В. 2003. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в
средневековых письменных источниках // ДГВЕ. 2000 г. М.
Кузнецов В. А. 1971. Алания в Х-ХШ вв. Орджоникидзе.
Максимов Е. 1892. Осетины // ТС. Кн. 2.
Малахов С. Н. 1995. Алано-византийские заметки // Аланы: история и культура.
Владикавказ.
МЕЛЬНИКОВА Е. А. Историческая память в устной и письменной традициях //
ДГВЕ. 2001 год. М.
Миклухо-Маклай Н. Д. 1954. Географическое сочинение XIII в. на персидском
языке // Уч. зап. Ин-та востоковедения. T. IX. М.-Л.
Новосельцев А. П. 1986. Некоторые черты древнерусской государственности в
сравнительно-историческом аспекте // ДГТ СССР. 1985.
НОВОСЕЛЬЦЕВ А. П. 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной
Европы и Кавказа. М.
Семенов Ю. И. 1993. Переход от первобытного общества к классовому: пути и
варианты развития И ЭО. № 1,2.
СТРАБОН 1964. География / Пер., статья и комм. Г.А. Стратановского. Л.
Тохтасьев 2004. Боспор и Синдика в эпоху Левкона I // ВДИ. № 2.
Фроянов И. Я. 1974. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. Л.
ФРОЯНОВ И. Я. 1980. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л.
Чеснокова Н. П. 2Q04, Византийская династическая идея эпохи Комнинов и Ан-
гелов //ДГВЕ. 2002 год. М.
Шинаков Е. А. 2000. Племена Восточной Европы накануне и в процессе образо¬
вания древнерусского государства // Ранние формы социальной организации. СПб.
Kassel 1877. Der Chasarische Konigsbrief aus den 10 lahrhundert. Berlin.
Liddell H. G., Scott R. 1996. A Greek-English Lexicon. Oxford.
MASON H. J. 1974. Greek terms for Roman Institutions. A Lexicon and Analysis. Toronto.
Minorsky V. 1958. A History of Sharvan and Darband in the 10,h-l 1th centuries.
Cambridge.
Zuckerman C. 2003. Les Alains et les As dans le Haut Moyen Age // Nartamongæ,
2003. Vol. IL № 1-2.
261
GUTNOV R Kh.
EXOUSIOCRATOR OF ALANIA AND ARHON OF ASSIA
. SUMMARY
Well informed about social structure of Alania of the beginning of X cent. Konstantin
Bagrjanorodnyj especially speaks about exousiocrator of Alania and arhont of Assia, who
supervised Darial pass. The first social term, as a rule, deduces from ancient greek exoussia
«authority» + crater «to own», «to have». It is one of the Byzantian titles applied to governors
of «overseas people». In the dictionary by H.Liddell and R.Scott the similar term exoussia is
translated as «power, autority». Exousiocrator of Alania was «the unique governor on
Caucasus which does not receive commands from emperor; they treat him as an independent
sovereign».
As to a title arhont it had some values during the antique period. Already then it was
used for a designation of the Supreme governors. Bagijanorodnyj by the given term designates
people of the different social status, or people rised above by their richness.
As a whole, the relations between exousiocrator of Alania and arhont of Assia remind
relations between grand duke and local princes of the Kiev Russia of X cent. At that,
exousiocrator of Alania and grand duke of Kiev (Novoseltsev A.P.) are not yet autocratic
monarches, but the sovereigns who rule in the consent with elite of the societies.
262
SELECTED NARTÆ TALES
Translated by Walter MAY
юсе
WYRYZMÆG’S NAMELESS SON
(A Song in Praise ofWyry^mœg the Nart)
Disasters and famine came upon the Narts, and they were not able to leave
their homes. Once, those, who still had strength went to the meeting-place, they
fell down with weakness there. Wyryynag the Nart was sitting on a stone bench.
He was wearing his large fur coat. Suddenly a bitch emerged from somewhere and
started jumping over everybody who was lying recumbent there, and even licked
the beards of some of them. A liar, Syrdon, also happened to appear from some¬
where, and, on seeing a dog jumping over people back and forth, he burst out
sobbing and said:
‘Ah, the Narts! It would have been better if you had perished. Whatever you
could have eaten and drunk, you don’t possess any more. Only lousy ones remain
of the Narts, and they have their beards licked by a bitch. May a man who could
feed you appear among you.’
On hearing this, old Wyryagnœg became angry, rose to his feet and wTent
home. There he flung himself in his golden armchair with elbow-rests and it
crushed under him. His wife Satana addressed him and said:
What are you doing, old devil? What are you frantic about?’
263
Then old Wyryqnœg told her:
'How can I not be frantic? I swear by your dead folks, that son of a bitch
Syrdon enraged me to death. At the meeting place he said: ‘Narts, you are dead.
Only scum remain, and now a bitch is licking your beards. I wish there turned up
among you a man, who could feed you!’
Satana told Wyry^nœg
‘Don’t be angry. Of the sacrificial offerings, I was left seven times seven
legs of mutton, seven times seven cheese-pies and seven times seven full jugs of
rong.’
Wyiy^niag went out and ordered a herald to announce to the Narts: ‘Hey,
Narts! Wyryzmæg calls you. Whoever can walk, come; whoever can crawl on his
limbs, crawl up.’
Having heard this announcement, the next day the Narts gathered at Wy-
iy%p/ags. He made them sit at the table with food and drink. Having treated them
for five days, Wyy^mag told the squad:
‘The brave, I would like to have a look at the vicinity. Maybe somebody has
settled near the Nart’s village, but we are not aware of it. I’ll go and take a look
around!’
Satana replied to this:
‘Old man, why do you break up your get-together? Why are you leaving?’
But he did not obey her and said:
‘I’d like to have my bow and arrows’, he rose and put on his long fur coat.
About to leave, with a bow and arrows in his hands, he turned to the squad and
said:
‘Don’t break up your get-together until I return, and I shall take a look at
the outside world!’
Wyry^mag went out and sat on a pile of wood. He took out his magic mirror
and started looking in all directions. At this moment, an eagle came down on him,
plunged its claws into his body, took him up, and carried him away. The eagle put
him down on a black rock in the Black Sea, Wyiyqnag looked around and started
screaming:
What shall I do, and how? What a misfortune has happened to me!’
Then a dim light appeared from under the rock. Wyryzmæg saw it and
wanted to go there. He started praying to God:
‘God of the Gods! My Great Lord! If you have created me for some pur¬
pose, don’t let me drown in this water!’
Then Wyryzmæg went under the rock and approached a house. Coming to
the threshold, he started speaking:
‘Will you let a guest in, hosts?’
264
There was a woman with a boy in the house. The woman said: ‘Any guest is
God’s man. Is it possible not to welcome him?’ and she showed him in.
A little later the woman said:
‘We have a guest, boys’, and at once the house was full of youths. Then the
woman told them:
‘Boys, it is necessary to kill a lamb for the guest. Go and get the yellow ram!’
The boys went and brought the yellow ram, killed and skinned it, and put
the whole carcass in a cauldron. When it was cooked up, they took it out and put
the whole carcass on the table in front of Wyiyymœg without cutting it. They put it
so that the ribs were underneath. The Narts had a custom of praying with a dag¬
ger in their hands. So, Wyiyynag began searching for the ribs with the spike of his
dagger. Having found it, he prayed, and having prayed, he handed the ribs to a
boy. The boy ran up to him gladly, but he ran carelessly, impaled his heart on the
dagger spike and died. When he died, Wyryzmœg began mourning him, so that he
could neither eat, nor drink.
But the woman said to him:
‘Good man, why don’t you eat anything? The boy is dead - it was the will of
God. He can’t be revived. Eat something.’
Then he ate a little against his will. After that he rose up and said:
‘Good night!’
The woman rose and told him:
‘Stay here tonight, good guest! Tomorrow you will go’, and she didn’t let
him leave. She made a bed for him, put him in it, and took the dead boy in the
living room for the night.
In the morning, when the dawn broke, Wyryzmœg went up the rock and sat
there. And again the same eagle came down from somewhere plunged its claws
into him, brought him up, and at the very moment when it was taking Wyiyqnag
from the pile of wood, it put him down there again.
The people who lived below the water were water-sprites, his wife Salariai
relatives. And the boy whom he killed was his own son. When Sat an a visited her
relatives, she gave birth to a boy and left the child there, so that Wyny^mœg didn’t
know about it.
After the eagle had brought him back home and put him down on the pile
of wood, Wyryzmœg entered his house, sat down at the head of the table and told
the Narts:
‘The brave! Shall I tell you old or new tales?’
They said:
We have already heard old tales. So, tell us new ones.’
Then he told them how he sat on a pile of wood, how he was taken off by
an eagle and put down on a black rock in the Black Sea, how he went under the
265
rock to the bottom of the water, how he entered a house there, how the hosts
cooked a ram for him, how the whole ram was put in front of him on the table,
how he picked the ribs with the spike of his dagger, how, during his prayer, a boy
ran up to him joyfully, how the boy ran against his dagger spike and died, how he
spent a night there and in the morning went up on the rock again, how the eagle
picked him up from there and brought him to the pile of wood again - all this he
told them in detail.
Then Satana started scratching her face with her nails and tearing her hair,
saying:
‘Ah, old devil! You’ve reached even my secret depository!’ (What else could
she do?)
Then Wyry^mœg told the squad:
‘The brave! Whatever is everyone’s lot may bring him joy, like his mother’s
milk. Now go home!’
And the people went to their homes.
The boy who was killed by Wyrpqnag spent several days in grave and then
started grieving and said to himself:
‘Disasters and famine came upon the Narts, and my death did not bring my
father Wyryqnag any good.’ And he went to Barastyr, the Sovereign of the Dead
and begged him: ‘Let me out to see my father Wyiy^mag. I’ll help him to get some
property.’
But the latter didn’t let him go, saying:
‘If I let you go, all the dead will follow you.’
The boy replied to this:
‘I shall find a means to keep them from following me, myself.’
Then Barastyr allowed him to leave for a nine-day term. The boy shod his
horse with the shoes backwards and set out. The gate-guard knew that he was on
leave by Barastyr and let him out. Then the dead rose and told the guard: ‘Let us
follow him.’
But the guard told them that the boy hadn’t left: ‘Look at his trails - are
they trails of an out-rider?’
They looked, saw that the trails were directed in, and went back.
The boy came over to Wyty<qnœg the N art’s house and shouted:
the Nart, come out to me!’
heard him and said:
"What is this noise all about? Who comes ‘round in such a weather?’
He came out and saw a little boy sitting on a little horse, who then to him: ‘I
want to travel with you. I won’t go further without you.’
told him:
266
‘Hey, you, son of a dog! Your horse is no bigger than a hare, and you are
the size of a pommel. Where do you want to go with me? You are kidding and
mocking at me. Think of my age. Aren’t you ashamed?’ And he got angry, but the
boy told him meekly:
‘I won’t let you alone, Wyryzmægy unless you take me somewhere.’
They agreed to meet the following day in a meadow called Æmxicxaran
Barœg-barry and the little rider returned to where he belonged. And Utyryzmag went
to his wife Satana and told her what the boy wanted from him, and said that he
didn’t like it. Satana said:
‘Don’t be afraid, old man, I’ll find a means to keep you both from going
there.’ She went to the top of the tower with three honey pies and a jug of rong,
and prayed from there: ‘God of the Gods, my Great Lord! If you have created me
for some purpose, send us tonight snow from the eternal glacier.’
And it started snowing, and it snowed from dusk till dawn, and only the top
of the tower was not covered with snow. In the morning, when Wyryzmæg looked
out, his anxiety calmed, and he said:
‘I am not going any more.’ And he didn’t.
When Wyryzmæg didn’t come to the appointed place at the appointed hour,
the boy came to his door and shouted. Wyryzmæg came out and the boy asked:
‘How has it happened that you haven’t kept your word?’
Wyryzmæg replied:
Where am I going in such weather? Am I supposed to sweep snow with my
beard?’
The boy said to this:
‘Leave that to me, I’ll find a way. You just follow in my trail.’ What was left
for Wyryzmæg to do? He went home and said:
‘The ill-fated rider wouldn’t leave me alone. I’ll go.’ He got ready in no time,
despite his age, climbed upon his skewbald mare and followed the boy.
The boy rides in front; the steam coming out of his horse’s nostrils makes
the snow in the field melt around him. And Wyryzmæg follows him on dry ground.
Having ridden rather far, the boy asks:
‘Good Wyryzmæg. Which country is left undefeated by you?’
The latter replied:
‘I haven’t found a way to cross the Black Sea. This is why the lands of Terk
and Turk are left undefeated by me.’
Saying, ‘then, let’s go there,’ the boy led Wyryzmæg. Having ridden rather a
long way again, the boy said: ‘I’ll go forward to prepare a place for you.’ And he
went to sleep in the meadow called JEmxicxæræn Baræg-bærc.
When Wyiyr^nag approached, the boy got up, helped Wyryzmæg to climb
down, hobbled his horse and said:
267
‘Now you sleep a little, and I will keep an eye on your horse!’
When Wyiy^mag woke up, he said:
‘I think it’s time to have a bite.’ He took out the food he had with him and
called the boy: ‘Come and have something.’ But the boy didn’t take a single help¬
ing, saying: ‘I don’t have time to eat.’
They set out and when they arrived at the seashore, the boy made a tent of
deer skins and a bed of doe skins, and told Wyiyymag.
‘Wait for me here. Today is Friday. Next Friday Г11 come here.’
He climbed upon his horse and went to the land beyond the sea - the
land of Terk and Turk, which was guarded by a wolf with an iron muzzle, a
crow with an iron beak and a stallion with an iron snout. The boy killed the
iron-muzzled wolf, the iron-beaked crow, climbed upon the iron-snouted
stallion, let his horse go in a herd and took the herd of Terk and Turk to
another side of their village. Then he returned to Terk and Turk and told
them:
‘Hey, Terk and Turk! Your herd has gone. Come, try to catch it!’
At that time Terk and Turk were sitting at table. They did not believe his
words.
What dog, what ass would dare to take our herd away?’ They said. ‘It is
guarded by an iron-muzzled wolf, an iron-beaked crow and an iron-snouted stal¬
lion.’
Since they did not believe him, the boy rode closer to them and repeated:
‘The herd has been taken away.’
But they said: ‘The newcomer must be looking for food and drink. Servants,
help him down and give him something to eat and drink!’
The servants obeyed the order and invited the boy. Then he hastily jumped
down the horse, ate and drank a little. After this, he took an ear of the iron¬
muzzled wolf and the head of the iron-beaked crow from his pocket and threw
them on the table of Terk and Turk.
‘If you still don’t believe me even now,’ he said, ‘I shall ride your iron¬
snouted stallion.’
He ran out, climbed upon the steed, stroke it and rode off.
The boy was only half-way to the herd, when he met an old woman, carryng
water. She told him:
‘May I eat your disease, and may I die instead of your soul! Listen to me. I
had six sons, all of them like wild deer. Five are dead now. They were killed in a
batde, being in the vanguard. I know what will happen now. My last son will be
the first to catch up with you. I know your father and mother, I was their guest.
So, for my sake, don’t touch my son. Just scratch his skin and push him aside the
road, but don’t kill him.*
268
To be sure of the boy, the woman gave him her breast to suck.
The squad chased the boy. And the son of the woman was the first to catch
up with him. The little boy told him:
‘Do me a favour, leave me alone. I am bound in an oath to your mother.’
But the latter said:
‘I swear by my mother and my father, that I shall not let you go.’
Then the boy turned his steed towards him, scratched him, and pushed him
off the road. But the old woman’s son rushed up and continued chasing the boy.
Then the little boy asked him again:
‘Look at your God and let me go. Don’t make me break my oath.’
The old woman’s son told the boy:
‘Whoever gives an oath to a woman, is a woman himself. You want to take
the herd away, but I shall not permit you.’
There was no way out, and the boy turned his steed around again. With the
words Your sin be with you,’ he wounded the old woman’s son, threw him half¬
dead on the road, shouted at the herd and drove it to the other shore of the sea.
There he met Wyryzmœg and said:
‘Divide up the herd, Wyiyymag!
But the latter said:
‘You divide them up yourself.’
The boy started dividing the herd into three parts. Wyiy^mœg thought to
nimself: ‘Apparently, one of the three parts belongs to him, another one he may
take as a chief, and one part he will give to me. Then what will the Narts think of
me?’ Thinking thus, he grieved.
Meanwhile, the boy finished dividing the herd and said:
Take your share, Wyryynœg?
But he replied:
‘With the Narts, the older don’t take their share. According to our custom,
you take your share.’
The boy took one share and said to Wyryymag.
‘This is your share as the share of the senior.’ He took another share. ‘This
is your own share.’ He took the third one.
‘And this is my share for you.’
Of the whole herd, he only took one white ox and told Wyryzmœg
‘Eat this ox at my funeral feast.’ And he revealed himself to Wyryzmœg. ‘I am
the boy who ran against the dagger and died, when you spent a night at the
Donbettyrs.’ I requested Barasiyr to allow me to see you. Now my time has come, I
must go away. But don’t leave me without a funeral feast. Until now people have
not found my name. Good luck to you,’ he told Wyry^rnœg and walked away.
Wyryzmœg shouted at the herd, and on coming to Sat ana, he said:
269
‘I have travelled for a week with the boy, whose joy was your joy, whom
you could never get tired of looking at.’
Satana left Wyry^mag and ran after the boy. When she started to catch up
with him, she wailed:
‘Ah, you, the one whom I can never get tired of looking at! He whose joy is
my joy! Don’t be so greedy, look at me, turn your face to me!’
But the boy’s term on the earth was coming to its end, the sun was setting
and he was hurrying to his nether world. So, he only exclaimed:
‘I don’t have any more time.’
Seeing this, Satana said:
‘He won’t look at me.’ And the poor woman prayed: ‘God of the Gods! My
Great Lord! If you can read a mother’s heart, make the small Sun of the dead appear in
the mountains.’ - And the small Sun of the dead appeared in the mountains.
Meanwhile the boy leaned over the gate to the land of the dead and cast a
glance at Satana. She saw the flaps of his dress and then his face. She threw her
ring to him, the boy caught it on his finger and took the ring to the dead with
him. Satana returned home and prepared a funeral feast with the white ox. They
say that, since that time, people began to make funeral feasts. This is what
Wyiy^mœg travel was said to have been like. But I do not know anything about its
trustworthiness. I shall tell you only one thing: like we never saw anything of this,
may you never see either illness or madness. Whatever is due to me for the tale,
give to the brave.
270
NARTAMONGÆ
2007
Vol. IV, N 1,2
РЕЦЕНЗИЯ
НОВЫЙ ТРУД ПО ИСТОРИИ АЛАН
(Агусти АЛЕМАНЬ. «Аланы в древних и средневековых
письменных источниках». М., 2005)
В Москве в издательстве «Менеджер» вышла в свет работа каталон¬
ского ученого Агусти Алеманя «Аланы в древних и средневековых пись¬
менных источниках». Объем работы составляет 38 печатных листов, или
свыше 600 страниц книжного текста. В 2000 г. под названием «Источни¬
ки по аланам. Критическая компиляция» она вышла на английском
языке в Голландии, Германии и США. В 1997 г. эта работа была пред¬
ставлена к защите в качестве докторской диссертации в Автономном
Университете г. Барселоны, столицы испанской провинции Каталония.
Работа А. Алеманя представляет собой сборник сведений древних и
средневековых авторов - античных (греко-латинских), византийских,
арабских, армянских, иранских, древнерусских, сирийских, монгольских,
китайских - об аланах и состоит из шестнадцати глав и хронологической
таблицы. Каждая глава завершается «ономастиконом», в котором рас¬
сматривается происхождение встречающихся в главе имен, и сопровож¬
дается соответствующими комментариями автора. Можно без преувели¬
чения сказать, что А. Алеманем проделана очень большая работа, на за¬
вершение которой, по словам автора, ушло 12 лет его жизни. Публикация
данной работы, безусловно, представляет собой заметное явление в ала-
новедснии, и вполне естественно, что она получила высшую оценку спе¬
циалистов. Успешно прошла и презентация книги во Владикавказе.
Говоря о поистине грандиозной работе, проделанной нашим авто¬
ром, невольно задаешься вопросом - насколько же один человек в со¬
стоянии адекватно осмыслить и прокомментировать такой громадный ма¬
териал на различных языках Евразии, который имеется по аланам? При¬
нимая во внимание именно масштаб этой работы, хотелось бы особо под¬
черкнуть нижеследующие слова автора: «Методология, используемая для
каждой главы, - некоторые из них очень кратки и предназначены лишь
271
для того, чтобы показать диапазон имеющихся возможностей, - опреде¬
лялись моими возможностями доступа к тому или иному языку...»
(С. 23-24).
Основываясь на этом принципиальном положении автора, необхо¬
димо отметить, что публикация А. Алеманя с неизбежностью вызывает
ряд вопросов, касающихся как содержания включенных в нее текстов, так
и комментариев к ним, а также оценок аланско-осетинской проблематики
в целом. Свои замечания и, в основном, пожелания мне бы хотелось на¬
чать с предпосланной сборнику аннотации, где говорится, что «вплоть до
настоящего времени лишь некоторые аспекты и периоды аланской ис¬
тории были рассмотрены в ряде научных изданий (подчеркнуто мной. -
Ю.Г.). Эта цитата, повторяющая аналогичное утверждение автора преди¬
словия Р. Шмитта (С. 18), ничего, кроме недоумения, вызвать не может.
Любой исследователь, хоть мало-мальски знакомый с историографией
алан и аланско-осетинской проблематикой, легко докажет ошибочность
такой оценки.
Достаточно сказать, что даже тот небольшой перечень литературы,
причем далеко не полный, который дан в качестве приложения к библио¬
графии работы А. Алеманя как недоступная автору до завершения его ра¬
боты «дополнительная литература на русском языке» (С. 594-595), ясно
показывает, что указанное утверждение далеко от действительности. По¬
нятно и естественно, конечно, стремление популяризировать разбираемое
издание, полностью, кстати, этого заслуживающее. Но для этого вовсе не
обязательно вольно или невольно сводить на нет ту большую работу, ко¬
торая была проведена по истории алан предшествующими авторами, в
том числе и осетинскими историками.
Можно без преувеличения сказать, что после появления в начале XIX в.
работ Ю. Клапрота и Я. Потоцкого, выдвинувших теорию скифо-аланского
происхождения осетин, аланская проблематика практически не сходила со
страниц научных изданий как в России, так и в Западной Европе. В этой свя¬
зи необходимо отметить, что явно недостаточное использование русской и
русскоязычной литературы по аланам, в т.ч. и современной, является одной
из наиболее слабых сторон рецензируемой работы, что не могло не сказать¬
ся на полноте комментариев автора. Впрочем, в работе не упоминается и
первое монографическое исследование по аланам французского исследова¬
теля В. де Сэн-Мартена, опубликовавшего свою работу в 1850 г. в Париже
под названием «Аланы». Работа охватывает период с 1 в. до н.э. вплоть до
эпохи татаро-монгольских нашествий XIII-XIV вв.
Определенного разъяснения требует, на наш взгляд, и утверждение
издателя русского перевода о том, что автором впервые собраны многие
272
сотни письменных свидетельств об аланах (подчеркнуто мной. - Ю.Г.),
дошедших до нас из минувших веков и охватывающих период в полторы
тысячи лет (С. 14) Это положение, продублированное и в рецензию на
данную работу, опубликованную газетой «Северная Осетия» от 5.11.04 г.,
представляет собой, конечно, явное преувеличение. Не говоря уже о том,
что не известные специалистам до публикации А. Алеманя какие-то сви¬
детельства об аланах можно буквально перечислить по пальцам, не при¬
ходится говорить и о впервые собранных многих сотнях свидетельств ис¬
точников об аланах. В этой связи следовало бы, конечно, упомянуть вид¬
ного осетинского историка 3. Н. Ванеева, чьи «Исторические известия об
аланах-асах» (Известия ЮОНИИ, IV, Сталинир, 1944 г.) явились первой,
но отнюдь не последней публикацией исторических свидетельств об ала¬
нах. На это, кстати, уже обращал внимание проф. Ф. X. Гутнов в своей
рецензии во владикавказской «Столичной газете» от 12.11.04 г.
Другое дело, что публикации источников по аланам не всегда дос¬
тупны по тем или иным причинам порой даже для исследователей, не го¬
воря уже о массовом читателе. По справедливому замечанию издателя
сборника Аузби Гутиева, труд А. Алеманя «позволяет если не снять эту
проблему вовсе, то во многом снизить ее остроту, открывая новые воз¬
можности для развития алановедческих исследований» (С. 14). С этим
замечанием нельзя не согласиться.
Какова же полнота содержания сборника в целом и его отдельных
глав, а также комментариев автора к включенным в сборник текстам?
Вот, пожалуй, основные вопросы, на которые необходимо ответить и на
основании которых следует судить о работе А. Алеманя в целом.
Основную часть рецензируемого сборника составляют греко¬
латинские источники I-V вв., средневековые источники XI-XIV вв. и ви¬
зантийские источники VI-XV вв., сведения которых занимают более по¬
ловины данных всех источников (главы 2-5). Перечень авторов, включен¬
ных в указанные разделы, дается не в хронологической последовательно¬
сти, чего следовало бы ожидать, а в алфавитном порядке, что затрудняет
в определенной степени нормальное восприятие материала именно в его
хронологической последовательности. Поэтому свой обзор источников
мы начнем с наиболее ранних.
В «Географии» известного древнегреческого географа и историка
Страбона (64 г. до н.э. - 23 г. до н.э.) содержатся интересные сведения о
сарматских племенах Северного Кавказа и Северного Причерноморья,
этнических предшественниках алан. Страбон, в частности, впервые упо¬
минает названия таких сармато-аланских племен, как роксоланы («свет¬
лые аланы»), иазиги (позднейшие асы-ясы), аорсы и сираки, которые,
18 Заказ №2665
273
собственно, и составляли этническую основу сарматов. Эти сведения
включены в рассматриваемый сборник.
Однако в сборник почему-то не вошли другие сведения Страбона,
имеющие столь же важное значение для этнической истории осетин. Это
в первую очередь касается описания Иберии - античного государства,
существовавшего на территорий Восточной Грузии (Картли) и Южной
Осетии. Говоря о жителях Иберии, Страбон пишет, что ее горную часть
«занимает воинственное большинство населения страны, в образе жизни
и по обычаям сходное со скифами и сарматами, соседями и родствен¬
никами (единоплеменниками) которых они являются» (подчеркнуто
мной. -Ю.Г.).
Это сообщение Страбона является одним из первых достоверных
упоминаний осетин к югу от Главного Кавказского хребта, зафиксиро¬
ванных античными авторами. В древнегрузинских источниках население
южных склонов Центрального Кавказа, т.е. территории современной
Южной Осетии, именуется овсами/осетинами или двалами, т.е. туалами
(осет. «туал», «туаллаг»), что полностью подтверждает указание Страбо¬
на о родстве горцев южных склонов с их северными соплеменниками.
Другой отрывок Страбона, также не включенный в сборник, касается
конкретного содержания термина «кавказцы». Говоря об этническом со¬
ставе горцев Центрального и Западного Кавказа, Страбон пишет, что
«большая часть их принадлежит к сарматам, но все они «кавказцы», т.е.
термин «кавказцы» носит у Страбона четко выраженный этногеографиче-
ский, а не этнический характер. В грузинских источниках термином «кав-
касни» или «кавкасиани», восходящем к «кавказцам» античных авторов,
обозначалось население Центрального Кавказа, также независимо от его
этнической принадлежности. Основную часть «кавкасионов» грузинских
источников составляли осетины-туалы; этим же термином обозначались
также горные рачинцы и часть вайнахских (ингушских) племен. Совпаде¬
ние данных Страбона и древнегрузинских источников о значении данного
термина опровергает бытующее в современной грузинской историогра¬
фии мнение об отнесении «кавкасианов» исключительно к вайнахским
племенам.
У автора «Естественной истории» Плиния Старшего (I в. н.э.) со¬
держатся интересные сведения о племенах Центрального Кавказа, имею¬
щие непосредственное отношение к предыстории алан и политическим
событиям середины I в. н.э. Рассказывая о разграблении Питиунта (совр.
Пицунда) племенем гениохов, Плиний пишет, что сзади него «в Кавказ¬
ских горах живет сарматский народ эпагсрриты, а за ними - савроматы. К
последним бежал Митридат при императоре Клавдии, он рассказывал,
274
что в соседстве с ними живут талы...» (VI, 16). Это сообщение Плиния
важно во многих отношениях.
Митридат, о котором говорит Плиний, был царем Боспорского цар¬
ства и был низложен около 45 г. н.э. римским императором Клавдием.
Через несколько лет он попытался с помощью ряда соседних племен,
прежде всего сираков и дандареев, вернуть себе престол. Однако в 49 г.
он был разгромлен объединенными силами аорсов и римлян и, не желая
сдаваться римлянам, сдался вождю племени аорсов Евнону. Последний
смог убедить императора принять Митридата в качестве почетного плен¬
ника. Об этих же событиях подробно рассказывает Корнелий Тацит (55-
120 гг.), сведения которого, в отличие от вышеприведенных данных Пли¬
ния, включены А. Алеманем в свой сборник.
Сведения Плиния, который называет аорсов Тацита савроматами,
говорят о том, что южная граница аорсов проходила по Главному Кавказ¬
скому хребту, где они граничили с племенем талов, в имени которых не¬
трудно разглядеть осетинских туалов. Эти сведения Плиния, как он сам
говорит, были получены им в Риме от Митридата, находившегося неко¬
торое время в плену у аорсов. В другом месте той же шестой своей книги
«Естественной истории» Плиний называет вблизи Кавказских ворот
(Дарьяльского ущелья) талов-туалов уже именем валлов, т.е. Плиний
фактически приводит осетинскую (талы) и грузинскую (двали) формы
названия этого осетинского племени. Данные Плиния, как и вышеприве¬
денные сведения Страбона, ясно свидетельствуют о глубокой древности
пребывания сарматов на Центральном.Кавказе и его южных склонах и их
органической связи с этнической историей осетинского народа.
Не нашло отражения в сборнике и упоминание Плинием сарматско¬
го племени ареатае (IV, 47), название которого сопоставляется с корнем
ариа, к которому восходит само название осетин ирон.
У греческого автора Дионисия Периегета (I-П вв.) встречается упо¬
минание сарматского племени асиаков. Это же племя под названием
асиатов упоминает Гай Юлий Солин (III в.). Сравнение этих племенных
названий, являющихся вариантами племени иазигов, показывает, что в
основе всех этих названий лежит имя асов-ясов, одно из названий алан;
друг от друга они отличаются лишь своими окончаниями. В первом - это
суффикс -ак (осет. -аг), во втором - показатель множественности -тае.
Об идентичности этих племен ясно свидетельствуют характеристики, ко¬
торые дают им указанные авторы: «Асиаки не знают, что значит воро¬
вать, и поэтому не стерегут своего имущества и не трогают чужого (Дио¬
нисий); «Асиаты, живущие в Европе, не завидуют чужому и не ценят сво¬
его» (Юлий Солин). Следовательно, оба племенных названия являются
275
лишь разновидностями или вариантами имени асов, что имеет важное
значение для выяснения этнических взаимосвязей сарматских племен и
их отношения к аланам. Остается лишь сожалеть, что указанные сведения
не вошли в рецензируемый сборник.
К этой же проблематике примыкают и сведения известного грече¬
ского грамматика II в. Элия Геродиана. В своей «Общей просодии» автор
приводит десятки существовавших в первых веках н.э. племенных назва¬
ний и их вариантов, из числа которых А. Алемань упоминает лишь аорсов
и два топонимических названия, связанных с аланами-осами (С. 137). В
то же время в сборнике отсутствует упоминание Элием Геродианом име¬
ни иазигов, одного из крупнейших сармато-аланских племен.
Это племенное название приводится греческим автором в двух ва¬
риантах - иасы (йазес) и иазиги (иазигес). Из этого следует, что в основе
племенного названия иазигов, вариантами которого являются упоминав¬
шиеся выше асиаки и асиаты, лежит этнический определитель яс- (с за¬
кономерным переходом с в з между гласными), как называли алан, в ча¬
стности, древнерусские летописи. Отмеченный Элием Геродианом факт
идентичности имен иазигов и ясов является одним из наглядных доказа¬
тельств как принадлежности иазигов к сарматам, так и, что самое глав¬
ное, их идентичности с аланами. Это обстоятельство, т.е. идентичность
иазигов и алан, четко подтверждается и данными других античных авто¬
ров, в частности Дионом Кассием.
Римский историк Дион Кассий (150-235 гг.) является единственным
из античных историков, который сообщает о крупном вторжении алан
против Парфии в 135 г. Это вторжение, по словам римского историка, по¬
трясло входившие в состав парфянской державы Албанию (на территории
современного Азербайджана), Мидию и Армению и было осуществлено
по подстрекательству иберийского царя Фарсмана в правление императо¬
ра Адриана (117-138 гг.). Эти сведения Диона Кассия включены в рецен¬
зируемый сборник.
Однако в сборник не вошли другие важные сведения римского ис¬
торика, касающиеся переговоров о заключении мира между аланами и
иберами, с одной стороны, и парфянами - с другой. Описывая эти пере¬
говоры, проходившие в Риме при посредничестве императора Адриана,
Дион Кассий называет алан иазигами. Иазигами же он называет и приду-
найских алан, с которыми империя вела серию затяжных войн в первых
веках н.э., особенно в правление императора Марка Аврелия (161-180 гг.)
в период т.н. маркоманских войн. О том, что иазиги - это не отличное от
алан племя, а те же аланы, выступающие, однако, под параллельным
именем иазигов, хорошо видно и на примере венгерских алан. Эти аланы,
276
мигрировавшие в Венгрию в XIII в. в результате нашествия татаро-
монголов, были известны нам именно под именем иазигов, но сами себя
называли ясами, как называли алан и в древнерусских летописях. Сведе¬
ния Диона Кассия об иазигах являются еще одним подтверждением иден¬
тичности иазигов и алан и обозначения именем иазигов преимущественно
западных алан.
Этим, в частности, объясняется то, что Дион Кассий, ни разу не
упоминающий алан в числе противников Рима на его дунайской границе,
о чем неоднократно упоминают другие античные писатели, в то же время
часто называет вместо них иазигов. Из этих сведений, не вошедших в
сборник, мы узнаем имена иазигских вождей (Бантик, Банадасп) и рядо¬
вых воинов, один из которых - Мастор, часто привлекался императором
Адрианом (ЗО-е годы II в. н.э.), у которого он находился на службе, при
охоте «из-за его силы и охотничьего искусства».Узнаем мы и о наличии у
иазигов практики избрания двух племенных вождей («королей»), кое-что
о военной тактике иазигов, их отдельных сражениях с римлянами и т.д.
Особенно подробно Дион Кассий рассказывает о непростых взаи¬
моотношениях иазигов с Римом в период правления императора Марка
Аврелия (161-180) и его преемника Коммода (180-192). По словам исто¬
рика, Марк Аврелий «почти всю свою жизнь сражался на берегах Истра с
иазигами и маркоманами, используя Паннонию в качестве своей базы». О
том, какую грозную силу представляли тогда иазиги, можно судить по
тому, что в результате одного из соглашений с Марком Аврелием в 175 г.
иазиги «возвратили римлянам сто тысяч пленников, остававшихся в их
руках, нс считая тех, кто был продан, скончался в плену или смог бе¬
жать».
Кроме того, по условиям того же соглашения, иазиги передали Риму
9 тыс. всадников из своей среды, 5 тыс. 500 из числа которых император
«направил в Британию» для защиты там интересов Рима. Эти иазиги и бы¬
ли той частью сарматов, которые положили начало истории алан в Англии
и оставили столь глубокий след в истории средневековой Британии, в ча¬
стности в числе сказаний о короле Артуре (осет. Артхурон согласно
В. И. Абаеву) и в английских генеалогических преданиях. Так, например,
автор «Истории бриттов» Ненний (конец VIII в.) и другие авторы называют
Алана предком (дедом) Бригга, от которого получила свое название Брита¬
ния. Тот же Ненний называет пса «Артура воина» именем Кабал, которое
вряд ли можно отделить от осетинского къжбыла, «щенок».
В литературе уже отмечалось существование ярких параллелей ме¬
жду отдельными сюжетами цикла сказаний о короле Артуре и нартского
эпоса осетин. Эта литература, к сожалению, отсутствует у А. Алеманя.
277
Он лишь отмечает, что Б. Бахрах «заходит слишком далеко», когда свя¬
зывает меч нарта Батрадза с мечом Эскалибур короля Артура (С. 75). Эта
параллель принадлежит, однако, не Бахраху, а Ж. Грисварду, посвятив¬
шему ей специальную статью (1969 г.). Эта параллель, которую
В. И. Абаев назвал «особенно яркой», состоит в том, что и Батрадз, и Ар¬
тур велят закинуть свои мечи в море, от чего море приходит в сильное
волнение. Сомнения А. Алеманя в адекватности этой параллели, которую
разделяют многие исследователи, вряд ли обоснованны.
Возвращаясь к данным Диона Кассия об иазигах, отметим, что осо¬
бого внимания заслуживает его рассказ о начале правления императора
Коммода (180-192), которому, как и его отцу, все еще приходилось иметь
дело с теми же племенами, которые были покорены Марком Аврелием,
т.е. с иазигами, бурами и вандилами. А. Алемань приводит этот отрывок
(С. 132). Когда Коммод примирился.с бурами, союзниками иазигов, то он
получил много заложников «как из числа самих буров, так и пятнадцать
тысяч из числа других и принудил других поклясться, что они никогда
не будут обитать или пасти свои стада близ границ Дакии... Когда двена¬
дцать тысяч соседних даков были изгнаны из своей страны и были готовы
помочь другим, он склонил их на свою сторону...»
Некоторые исследователи и издатели текста Диона Кассия полага¬
ют, что под указанными другими племенами следует подразумевать
алан, исходя из содержаний контекста и фонетической близости этого
имени к греческому аллос «другой». По мнению А. Алеманя, более ло¬
гичным представляется видеть в других иазигов и вандилов, поскольку в
начале разбираемого текста Дион Кассий упоминает в одном ряду иази¬
гов, буров и вандилов.
Обращает, однако, на себя внимание, что в первом случае в грече¬
ском оригинале значится слово аллон, в котором видят искаженное имя
алан. Но если это так, то с неизбежностью возникает закономерный во¬
прос - не является ли слово аллон в данном тексте хорошо известным в
осетинском фольклоре сказочным термином аллон (в сочетании аллон-
биллон), являющимся, как полагают, фольклорным именем алан? Если
данное предположение соответствует действительности, то оно устраняет
ложную альтернативу - аланы или иазиги, во-первых, и свидетельствует,
что именем аллон Дион Кассий называет иазигов-алан, во-вторых.
Принимая во внимание, что римский историк, как отмечалось выше,
называет северокавказских алан, участников похода 135 г. против Пар-
фии, именно иазигами (во время переговоров в Риме), обозначение при-
дунайских иазигов именем аллон или аланов является еще одним под¬
тверждением равнозначности для Диона Кассия понятий алан и иазиг. Об
278
этом же свидетельствует и то, что при описании т.н. Маркоманских войн
(166-172, 177-180 гг.), равно как и предшествующих войн, которые вел
Рим с придунайскими племенами, римский историк ни разу не называет
их участников аланами, упоминая только иазигов там, где другие источ¬
ники называют алан. В любом случае, сведения Диона Кассия об иазигах-
ясах, как показывает вышеприведенный материал, заслуживали куда
больше внимания, чем им было уделено. Это не в последнюю очередь ка¬
сается термина аллон, раскрытие значения которого в тексте Диона Кас¬
сия должно стать одной из первоочередных задач источниковедов исто¬
рии алан.
Косвенным подтверждением правомерности обозначения Дионом
Кассием какой-то части алан-иазигов именем аллон может служить на¬
звание Алонта, как называет реку Терек Клавдий Птолемей по имени на¬
рода, населявшего его берега.
Достаточно полно представлены в сборнике сведения латинского
историка IV в. Аммиана Марцеллина об аланах, которые автор совершен¬
но справедливо рассматривает «в качестве наиболее полного источника
всей классической древности» (С. 67). К сожалению, в сборник не вошли
сведения Аммиана о сарматских племенах Паннонии (на территории со¬
временной Венгрии), имеющие очень важное значение для изучения эт¬
нических связей сарматских племен и их социальной структуры. Именно
из этого описания Аммиана Марцеллина мы узнаем о существовании у
сарматов социального термина ардараганты, обозначавшего господ¬
ствующее племя паннонских сарматов. Это же название встречается у Ев¬
севия Кесарийского, современника Аммиана Марцеллина. Термин арда¬
раганты сопоставляется с осетинским армдараег «рукодержец», откуда
происходит и современное гелдар (дигор. ардар «князь»), и как нельзя
лучше подходит для обозначения правящего племени или клана. Отметим
также, что именно у паннонских сарматов Аммиаком Марцеллином за¬
фиксирован воинственный клич «марха», который давно был отождеств¬
лен с осетинским марга «убивай»!
Особый интерес для исследователей представляет и то место из
описания Аммиана Марцеллина, где рассказывается о восточных аланах,
обращенных к азиатским областям. Он пишет, что они «простираются до
самой реки Ганга, пересекающей земли индов...» (31, 2, 16). Этот отрывок
в переводе Ю. Кулаковского трактуется как «владения алан, простираю¬
щиеся до р. Ганга, пересекающей земли индов...» В рассматриваемой ра¬
боте этот отрывок изложен несколько иначе, причем А. Алемань не упо¬
минает о переводе Ю. Кулаковского и, естественно, не комментирует
данный отрывок.
279
Между тем он явно этого заслуживает.
Дело в том, что около 120 г. до н.э. сако-массагетские племена
Средней Азии асии (асианы), тохары и сакараваки разгромили Греко-
Бактрийское царство, возникшее на развалинах империи Александра
Македонского. Эти же племена на рубеже новой эры основали т.н. Ку-
шанское царство, включавшее в свой состав большую часть террито¬
рии Средней Азии, современного Афганистана и Северной Индии. Это
царство было известно также под названием Индо-Скифского. В ар¬
мянских источниках оно известно как одно из царств, правящей дина¬
стией которых были Аршакиды, основатель которой Аршак был вы¬
ходцем из скифо-аланской среды. Аршакиды правили в Парфии, а так¬
же в Армении, Грузии и Алании.
Родоначальника грузинской ветви Аршакидов грузинские источни¬
ки называют аланом по происхождению, а саму династию аланской. В
свете этих данных становятся понятными и сообщения Аммиана Марцел-
лина о владениях алан, простирающихся до р. Ганга.
Разбираемое сообщение Аммиана Марцеллина поднимает целый
ряд серьезных историко-филологических проблем и заслуживает, естест¬
венно, более пристального внимания алановедов и особенно источнико-
ведов истории алан.
Одним из известных географов, писавших в конце классической
древности (IV-V вв.) о расселении европейских алан, был грек Маркиан.
У него содержится информация о том, что «река Рудон, впадающая в
Балтийское море, течет с горы Алан; по соседству с этой горой и обла¬
стью живет широко расселившийся народ аланов-сарматов...» В своих
комментариях к этому месту А. Алемань пишет, что «река Рудон, которая
впадала в Балтийское море к востоку от Вистулы (совр. Висла. - Ю.Г.\
неизвестна» (С. 145).
Но это далеко не так. Рекою Рудон Маркиан называет современную
реку Неман. Эту же реку под названием Рубон, представляющим собой
явное искажение написания р. Рудон, знал и Птолемей. Но что особенно
показательно, так это известность этой реки под несколько измененным
названием Эридан уже в VI-V вв. до н.э.
Реку Эридан знает уже известный древнегреческий поэт Гесиод. В
своей знаменитой «Теогонии» (Происхождение богов) Гесиод не дает ло¬
кализацию Эридана, называя его лишь «глубокопучинным». Знает эту ре¬
ку и Геродот, хотя и не веривший в реальность ее существования: «Я-то
ведь не верю в существование реки, называемой у варваров Эриданом
(подчеркнуто мной. - Ю.Г.), которая впадает в Северное (Балтийское)
море, откуда по рассказам привозят янтарь» (111,115).
280
Следовательно, независимо от сомнений Геродота, его указание на
впадение Эридана в Балтийское (Северное) море, с побережья которого
янтарь вывозили уже в древности, не оставляет никаких сомнений в
идентичности Эридана и Рудона с Неманом. Добавим к этому, что назва¬
ние Эридан и Рудон в древности носили такие европейские реки, как Ро¬
на, Рейн и По.
Данное обстоятельство вызывает целый ряд сложных историко-
филологических проблем, рассмотрение которых выходит за рамки на¬
стоящей статьи. Отметим лишь, что существование в Западной Европе
гидронимов с окончанием дан (дон) «река» до появления здесь алан в ре¬
зультате «великого переселения народов» в конце IV - начале V вв. сви¬
детельствует о пребывании здесь древнеосетинских (скифских или сар¬
матских) племен уже во второй половине тысячелетия до н.э.
После греческих и латинских источников, охватывающих суммарно
период с IV по XIV вв., автор рассматривает сведения византийских (VI-
XV вв.) и арабских авторов средневековья. Не останавливаясь на всех
этих данных, отметим лишь то, что из числа арабских авторов наиболее
важную информацию содержат, пожалуй, авторы X в., в первую очередь
Ибн-Рустэ и Масуди.
Масуди, в частности, сообщает, что абхазы, живущие по соседству с
аланами и исповедующие христианскую религию, в переводе А. Алеманя,
«недостаточно сильны, чтобы бороться с аланами» (С. 351). Приблизи¬
тельно так же переводит отмеченный отрывок на русский язык и Н. Ка¬
раулов, не упоминаемый А. Алемансм. Между тем В. Минорский, из¬
вестный востоковед, комментирующий данный отрывок, переводит его
иначе: «Абхазы... сейчас имеют своего царя, но аланский царь главенст¬
вует над ними». При этом В. Минорский специально выделяет арабское
музтазхир «главенствовать» (-ует), подчеркивая тем самым ошибочность
перевода Н. А. Караулова, с которым совпадает и вышеприведенный пе¬
ревод А. Алеманя. А. Алеманю хорошо известен перевод разбираемого
отрывка В. Минорским, что он и отмечает соответствующей сноской на
работу последнего. К сожалению, он не останавливается на расхождении
между переводом В. Минорского и использованным им самим отрывком.
А сделать это было необходимо, поскольку разбираемое сообщение Ма¬
суди имеет принципиальное значение, т.к. касается политических взаи¬
моотношений кавказских государств X в. и роли Алании в этих процес¬
сах. Сделать это надо было и по той причине, что сообщение арабского
историка, скончавшегося в середине X в., об определенной зависимости
Абхазии от Алании в IX-X вв. подтверждается данными армянских и гру¬
зинских источников.
281
Об этом нам уже приходилось писать - в комментариях к сборнику
«Алано-Георгика. Сведения грузинских источников об осетинах» (жур¬
нал «Дарьял», 1993, № 1, С. 195), который публиковался в семи номерах
указанного журнала за 1992-1995 гг., и в комментариях к сборнику сведе¬
ний древних и средневековых источников об аланах-ясах «Аланика»,
публиковавшемуся в восьми номерах того же журнала в 1999-2000 гг.
(«Дарьял» № 3, Владикавказ, 2000 г., С. 227-228). К сожалению, обе ука¬
занные публикации оказались вне поля зрения А. Алеманя, хотя у него
имеется ссылка на первый номер «Дарьяла» за 1995 г. (С. 362), где, в ча¬
стности, публиковался один из разделов «Алано-Георгики».
Одним из наиболее информативных источников по истории средневе¬
ковой Осетии-Алании являются исторические сочинения армянских и гру¬
зинских авторов, особенно последних, начиная с эпохи раннего и вплоть до
позднего средневековья. К сожалению, именно эти разделы и в первую оче¬
редь грузинские источники оказались наиболее слабыми как в источнико¬
ведческом, так и содержательном отношении. При этом в перечне исполь¬
зуемой литературы практически отсутствуют, в частности, русские перево¬
ды грузинских источников последних десятилетий, а также комментарии и
литература, посвященная грузино-осетинским взаимоотношениям с древ¬
нейших времен до позднего средневековья. Далеко не полным оказался и
перечень грузинских исторических сочинений средневековья.
Не останавливаясь на всех этих вопросах, отметим лишь основные
недостатки и упущения этого раздела.
В первую очередь - это отсутствие в перечне источников, состав¬
ляющих свод «Картлис цховреба», ряда летописей, содержащих важные
сведения по истории осетинского народа. Это, к примеру, «Обращение
Картли в христианство» (Мокцевай Картлисай), «Памятник эриставов»
(Дзегли эриставта), т.н. «Список царицы Марии», единственный из спи¬
сков «Картлис цховреба», который не подвергался редакции «ученых
мужей» в начале XVIII в., и ряд других. Кроме того, даже содержащийся
в использованных источниках материал не использован в надлежащем
объеме, что зачастую приводит А. Алеманя к фактическим ошибкам и яв¬
но неадекватным выводам.
Так, например, хорошо известная под названием «Хронографа»
(груз. «Жамтаагмцерели») летопись XIV в. называется им «Историей
монгольских вторжений». При этом утверждается, что это название ука¬
занной летописи дано «современными исследователями». Между тем,
достаточно было заглянуть во 2-й том «Картлис цховреба» (Тб., 1959 г.),
в котором содержится эта летопись, чтобы легко убедиться в ошибочно¬
сти этих утверждений.
282
Существует и критическое издание этого труда на грузинском языке
под названием «Столетней летописи», осуществленное известным гру¬
зинским медиевистом Р. Кикнадзе в 1987 г., посвятившим его интерпре¬
тации ряд отдельных статей. Имеется и русский перевод отдельных све¬
дений «Столетней летописи» об осетинах и других народах Кавказа, ко¬
торый принадлежит Г. В. Цулая. Сведения летописи, касающиеся исклю¬
чительно осетин, были переведены автором этих строк и вошли в сборник
«Алано-Георгика», о котором говорилось выше. К большому сожалению,
все это прошло мимо нашего автора, что и послужило одной из основных
причин грубейших ошибок в приводимых им цитатах и выводах.
Одним из важнейших сведений «Хронографа», или «Столетней ле¬
тописи», об осетинах является сообщение летописи о переселении боль¬
шой группы осетинских феодалов вместе со своими военными дружина¬
ми в Карталинию в начале 60-х годов XIII в. Это переселение, которое
возглавлялось царицей вместе с двумя малолетними сыновьями Паред-
жаном и Багатаром, из правящей династии Ахсартаггата (груз. Ахсарта-
гиани), явилось следствием ожесточенных войн между Золотой Ордой,
владевшей Северным Кавказом, и Синей Ордой, или ильханами, в состав
которой входил и Южный Кавказ. В этих войнах Осетия выступала на
стороне ильханов, рассчитывая с их помощью освободиться от Золотой
Орды. И когда в начале 1262 г. ильхан Хул агу потерпел решающее пора¬
жение на Тереке от войск золотоордынцев во главе с ханом Берке, он был
вынужден через Дербентскую дорогу вернуться в свои владения. Вместе
с ним ушли на юг и военные дружины осетин.
Переселенцы были более чем благожелательно встречены как цар¬
ским двором в Картли, войска которой также принимали участие в вой¬
нах ильханов, так и самим ильханом, в состав государства которого вхо¬
дила и Грузия. По распоряжению ильхана Хулагу, осетинские военные
дружины были официально включены в состав регулярных войск ильха¬
нов со всеми вытекающими отсюда последствиями, а их предводители
были наделены землями в Картли с правом взимания поземельного и по¬
душного налогов с местного населения.
В Картли была поселена основная часть пришельцев, две другие
были поселены - одна в Жинвали в Арагвском ущелье, а другая - в Дма-
ниси, на южной границе Картлийского царства. Таким образом, военные
дружины перебравшейся на юг осетинской феодальной знати были раз¬
мещены в наиболее важных стратегических пунктах Восточной Грузии с
целью охраны ее границ с севера, юга и северо-запада. При этом картлий-
ским осетинам была передана и Горийская крепость для отражения воз¬
можных нападений со стороны Западной Грузии, где также находились
283
монголы. Сделано это было по совету и настоянию картлийского эриста-
ва Сурамели.
Как явствует из приведенных фактов, переселение осетинской фео¬
дальной знати со своими военными дружинами в Восточную Грузию в
60-х годах XIII в. было своего рода военно-политической эмиграцией.
Это переселение явилось одним из важнейших событий в истории осе¬
тинского народа в XIII в., вызванных вторжением татаро-монголов и ус¬
тановлением их господства на Северном Кавказе. Однако оно никоим об¬
разом не было непосредственно связано с предполагаемым «переселени¬
ем» в Южную Осетию и тем более - с началом формирования южной
ветви осетин, как ошибочно полагали некоторые исследователи. Начало
этого процесса относится как минимум к периоду скифских вторжений на
юг в VII-VI вв. до н.э. и четко фиксируется данными письменных источ¬
ников, в т.ч. и древнегрузинских. Отсутствие сведений «Столетней лето¬
писи» об этом переселении в рецензируемом труде не может не вызвать
удивления. Если А. Алемань действительно читал это сочинение, не важ¬
но - в оригинале или в переводе, то он, естественно, не мог пройти мимо
столь важного для истории осетин события. А если это так, то, очевидно,
следовало хотя бы упомянуть об этом событии, коль скоро он не счел
возможным привести сообщения летописи об этом полностью. Исходя из
этого, отсутствие какого-либо упоминания о переселении 60-х годов
XIII в. в разбираемом труде ставит под большое сомнение непосредст¬
венное знакомство А. Алеманя с содержанием «Столетней летописи», хо¬
тя ссыпки на нее в работе и имеются.
Сомнения эти еще больше усиливают приводимые А. Алеманем
сведения об участии поселившихся в Картли осетин во внутриполитиче¬
ской борьбе в Восточной Грузии в конце XIII - начале XIV в. Эти сведе¬
ния даются со ссылкой на указанный источник, однако в нем они не со¬
держатся. Так, например, А. Алемань пишет, что мтавар (князь) Бакатар,
захвативший у Гамрекели Дзамскую крепость около рубежа XIII-XIV вв.
и действительно осажденный в ней правителем Самцхе Бека Джакели,
якобы «после длительной борьбы сдался и был казнен» (С. 420).
Это утверждение А. Алемань вроде бы подкрепляет ссылками на
«Картлис цховреба» под редакцией С. Г. Каухчишвили и французский
перевод Мари Броссэ. Однако ни в одном из этих изданий о сдаче Багата-
ра и его казни ничего не говорится. В источнике лишь сказано, что после
первого же столкновения с дружинами самцхетского правителя Багатар
«непосрамленным» укрылся в Дзамской крепости, в которой и скончался
через некоторое время. Остается только гадать, откуда А. Алемань мог
почерпнуть «сведения» о сдаче и казни Багатара.
284
Столь же необоснованным является и содержащееся в «Хронологи¬
ческой таблице» работы положение о походах «в Грузию под предводи¬
тельством аланского царевича Параджана» (С. 573) в 1290-1300 гг. Ника¬
ких данных о самостоятельных походах Параджана «в Грузию» «Столет¬
няя летопись» не содержит, а других источников, упоминающих Пара¬
джана, вообще не существует. Единственное военное мероприятие, уча¬
стником которого летопись называет Параджана, - это поход войск хула-
гидов против г. Тонгузала, в котором принимали участие и картлийские
войска, в составе которых находилась и возглавляемая Параджаном ка¬
кая-то часть картлийских осетин. В целом же Параджан как царевич и на¬
следник осетинского престола всегда находился в лояльных отношениях
с центральной властью, доверием которой он, безусловно, пользовался.
Одно время, когда Параджан был владетелем Атенского ущелья, ему да¬
же была доверена охрана царской казны, которую Параджан укрыл в
Атенской крепости.
Что касается военных действий Багатара, младшего брата Параджа¬
на, в Картли в конце XIII - начале XIV в., то их также нельзя квалифици¬
ровать в качестве походов в Грузию, как об этом говорится в той же Таб¬
лице. Дело в том, что Багатар, как картлийский феодал, принимал самое
деятельное участие во внутрифеодальной борьбе в Картли на рубеже
XIII-XIV вв. Однако при этом «Столетняя летопись» ни словом не упо¬
минает о каких-либо столкновениях с центральной властью. Военные
действия в Восточной Грузии, которые вел Багатар, одним из союзников
которого был ксанский эристав, были направлены против крупных карт¬
лийских феодалов Сурамели и Гамрекели. Именно в отнятой у последне¬
го крепости Дзама (в нын. Хашурском районе) он и скончался. Это об¬
стоятельство, несомненно, вызывает определенную настороженность в
отношении адекватности и других, переводов А. Алеманя, причем не
только грузинских. Необходимо отметить также ошибочность отнесения
Сослана-Давида (а не Давида-Сослана) к Багратидам. Приводимое
А. Алеманем генеалогическое древо Сослана-Давида, восходящее к Ва¬
хушти Багратиони (XVIII в.), является элементарной фальшивкой, что
уже неоднократно было отмечено в литературе (Ю. С. Гаглойти, Г. Д. То-
гошвили). В то же время о принадлежности Сослана Давида к Царазонам,
даже как возможной версии, не говорится ни слова. Остается лишь с со¬
жалением констатировать, что и в данном вопросе, как и в ряде других,
автор обнаруживает полное незнание существующей на русском языке
литературы.
В то же время из сведений «Столетней летописи» А. Алемань не
приводит и важное сообщение летописи о захвате осетинами г. Гори и
285
существующей вокруг этого вопроса литературы, с которой он, очевидно,
не знаком. В целом ни объем, ни содержание главы девятой «Грузинские
источники» рецензируемого труда не дают адекватного представления о
характере и объеме грузинских источников об осетинах. Достаточно ска¬
зать, что журнальный вариант этих сведений, публиковавшийся в семи
номерах журнала «Дарьял» за 1992-1995 гг. с комментариями автора этих
строк, составил более 10 печатных листов или почти треть труда А. Але¬
маня.
Не намного лучше обстоит дело и с армянскими источниками. В
этом разделе обращает на себя внимание отсутствие какого-либо упо¬
минания о двухтомном переводе свода армянских источников на фран¬
цузском языке, осуществленном В. Ланглуа в 60-х годах XIX в. Это из¬
дание явилось первым переводом древнеармянских источников на за¬
падноевропейские языки и по своей полноте превосходит все после¬
дующие. Сравнение переводов В. Ланглуа с используемыми А. Алема-
нем переводами, думается, во многом помогло бы правильной интер¬
претации армянских источников. Это, в частности, касается данных
«Армянской географии» VII в.
«Армянская география» VII в. представляет собой своеобразное
продолжение географии Клавдия Птолемея (II в. до н.э.) и является од¬
ним из важнейших источников по истории и демографии народов Кав¬
каза в раннем средневековье. Она отразила те изменения, которые про¬
изошли на этнической карте Кавказа в результате гуннского нашествия
70-х годов IV в.
«Армянская география» содержит, в частности, уникальное описа¬
ние расселения аланских племен Центрального Кавказа. К сожалению,
именно в этом разделе А. Алемань допускает грубейшую ошибку (если
только это не ошибка переводчика), ведя описание аланских племен «с
востока на запад» (С. 369), а не наоборот, как этот отрывок фигурирует во
всех существующих переводах: «Народы в Азиатской Сарматии распре¬
делены следующим образом с запада на восток. Во-первых, народ аланов
аштигор (ос-дигоры, осетины-дигорцы. - Ю.Г.)...» Это в точности соот¬
ветствует расселению дигорцев на западе и расселению вайнахов и наро¬
дов Дагестана к востоку от территории алан (осетин).
Не приводит А. Алемань и весьма показательные сведения армян¬
ских историков XII-XIII вв. Мхитара Гоша, Вардана Великого, Степаноса
Орбеляна и Киракоса Гандзакеци о бракосочетании царицы Тамары и
«осетина Сослана». Эти данные наглядно показывают отсутствие какой-
либо родственной связи между Сосланом Царазоном и грузинскими Баг-
ратидами, которую не преминули бы упомянуть названные авторы, пре¬
286
красно осведомленные об истории армянских и грузинских Багратидов.
Нет в этом разделе и сведений о существовании четырех основных ветвей
династии Аршакидов, аланско-массагетской по своему происхождению,
одна из которых правила в Алании.
Одним из актуальнейших вопросов армянских источников, касаю¬
щихся алан, является проблема обозначения в них племенного названия
«аланы». Дело в том, что название северокавказских алан и кавказских
албанов, живших на территории современного Азербайджана, обознача¬
ется одним и тем же словом агьуан-к (к - армянский показатель множе¬
ственности). Данное обстоятельство, как уже неоднократно отмечалось в
литературе, связано с тем, что армянский звук г (идентичный осетинско¬
му гь), обозначаемый в латинской транскрипции сочетанием gh, переда¬
ется на другие языки буквой л. Точно также звук л из других языков пе¬
редается по-армянски той же буквой г (гъ).
Эта особенность армянского языка объясняется историческим раз¬
витием фонемной системы армянского, которая определяется и наличием
в армянском языке двух видов звука л, обозначаемых буквами гь и л, и
их последующим развитием в один звук гъ. Именно поэтому новоармян¬
ское агьуанк (агваны) идентично древним алуанк (алуаны - алваны),
т.е. историческим аланам.
Наглядным подтверждением этого факта может служить хотя бы
обозначение северокавказских алан в «Армянской географии» VII в. тер¬
мином агьуанк (азг агъуанац), четко прослеживаемое как по француз¬
скому изданию А. Сукри, так и русскому К. Патканова. Основываясь
именно на этих бесспорных фактах, еще в начале XIX в. было высказано
мнение, что армянские этнические названия алуанк «аланы» и агьуанк
«агваны» являются двумя разновременными наименованиями одного и
того же народа. Этому вопросу посвящена довольно обширная литерату¬
ра (Ю. Клапрот, Н. Я. Марр, Р. Блайхштейнер, К. Патканов, Н. Трубец¬
кой, А. Намиток, Ю. С. Гаглойти), полностью обойденная А. Алеманем.
Обозначение алан термином агьуанк находит свое объяснение не
только в фонетических особенностях армянского языка, но и конкрет¬
ными историческими фактами. По сообщению автора «Истории агъ-
ван» Моисея Каланкатуйского, армянский царь Вагаршак (Валаршак)
«призвал к себе племена северных равнин и предгорий Кавказа вплоть
до начала равнины» (подч. мной - Ю.Г.). Эти переселенцы были по¬
селены в стране, «которую назвали Агьуанк, а правителем им назначи¬
ли некоего Арана». В свете указанного факта становится понятным,
почему средневековые армянские авторы называли одним и тем же эт¬
нонимом алуанк-агьуанк как северокавказских алан, так и кавказских
287
албанов античных писателей и прикаспийских маскутов (массагетов),
соплеменников алан.
Обозначение северокавказских алан и кавказских албан в армянских
источниках одним и тем же этнонимом ставит перед исследователями це¬
лый ряд интересных историко-филологических проблем, подробное рас¬
смотрение которых не входит в задачи настоящей рецензии. Отметим
лишь, что подобное смешение этнонимов алан и албан наблюдается так¬
же в античных и византийских источниках. Корнелий Тацит (нач. 2 в.
н.э.), к примеру, в двух местах определенно называет алан албанами.
Что касается византийских источников, то одним из наиболее ярких
и показательных примеров такого «смешения» могут служить сведения
византийского автора XII в. Никифора Василаки, приводимые А. Алема-
нем. В своем панегирике Адриану Комнину, одному из видных предста¬
вителей византийской императорской фамилии, матерью которого была
аланская царевна Ирина, Никифор Василаки пишет о ней: «Что может
заслуживать большего восхищения, величие ее народа или знатность ее
происхождения? Ее народ - аланы; мать Адриана их царица, как подобает
аланам древнего богатства. Там, у подножья высокого Кавказа, пасутся
стада многих племен этого великого народа, который я бы назвал паствой
Христовой, цветом скифов и первым плодом Кавказа. Они самый воинст¬
венный народ среди кавказцев; если ты посмотришь на их множество, то
найдешь отвагу, которой нет нигде более; если ты заметишь их доблесть
в бою, то ни во что поставишь мириады врагов...»
Этот пассаж, изобилующий столь лестными характеристиками воен¬
ных качеств «великого народа», как называет кавказских алан византийский
автор, показателен еще и тем, что рукописи панегирика дают чтение алба¬
ны, а не аланы, хотя совершенно очевидно, что речь здесь идет именно об
аланах, а не кавказских албанах. Именно поэтому исправление издателем
панегирика имени албан на алан вполне обоснованно. Вместе с тем указан¬
ный факт ясно свидетельствует не просто о случайном смешении этнонимов
алан и албан, как полагают некоторые исследователи, в т.ч. и А. Алемань, а
об их органической связи друг с другом. Это обстоятельство, прослеживае¬
мое по данным греко-латинских и византийских источников, получило, как
отмечалось выше, наиболее завершенное оформление в армянских источни¬
ках, в которых этнонимы аланы и албаны обозначаются одним и тем же
именем агьуанк. Игнорирование этого очевидного факта ведет, как правило,
к неверному переводу соответствующих армянских источников и их оши¬
бочной интерпретации.
Таковы наши замечания по поводу труда каталонского ученого. Эти
замечания ни в коей мере не умаляют ни научного значения рецензируе¬
288
мого труда, ни огромной работы, проведенной его автором; они лишь ак¬
центируют внимание на ряде спорных и проблемных вопросов многове¬
ковой истории осетин.
Поэтому основной вывод, который следует из этих замечаний, за¬
ключается, на наш взгляд, в том, что практически невозможно издать в
одном сборнике все относящиеся к аланам сведения древних и средневе¬
ковых авторов вместе с оригинальными текстами и соответствующими
комментариями. Намного целесообразнее, видимо, издавать подобные
сборники отдельно по соответствующим разделам: греко-латинским и
византийским, армянским, грузинским, арабо-персидским, древнерус¬
ским и т.д.
Вместе с тем в своем труде А. Алемань, думается, выявил и другую
насущную задачу. Это, в первую очередь, необходимость публикации ис¬
точников и по истории скифов и сарматских племен в целом, поскольку
этногенез и этническая история осетин не в меньшей мере, чем с аланами,
связаны со скифами Кавказа и Северного Причерноморья. В идеале это
должен быть состоящий из отдельных томов «Корпус сведений о скифах,
сарматах и аланах», на что, естественно, потребуется определенное вре¬
мя.
Рецензируемая публикация А. Алеманя наглядно продемонстриро¬
вала, как нам представляется, и необходимость более тщательной и про¬
думанной координации работ осетинских историков по скифо-аланской
проблематике и большего внимания к ним со стороны власть предержа¬
щих. Интеграция между Севером и Югом, о которой столько говорится в
последние годы, принесла бы в этом вопросе весьма положительные ре¬
зультаты.
Ю. С. ГАГЛОЙТИ
19 Заказ № 2665
289
Издательство “Проект-Пресс”, 362003, г. Владикавказ, пл. Свободы, 5.
Отпечатано в полном соответствии с предоставленными диапозитивами в ОАО
«Издательско-полиграфическое предприятие им. В. Гассиева». 362011, г. Владикавказ,
ул. Тельмана, 16. Тел.: 76-99-11,76-81-97, 74-24-23.