АКАДЕМИЯ НАУК СССР
НАУЧНО-ПОПУЛЯРНАЯ СЕРИЯ
Е . Г БОБРОВ
ЛИННЕЙ
ЕГО ЖИЗНЬ И ТРУДЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР 19 5 7
Линней в возрасте 32 лет. По репродукции с портрета работы Шеффеля. 1739.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
БОТАНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
НАУЧНО-ПОПУЛЯРНАЯ СЕРИЯ
Е. Г. Б о бр о в
ЛИННЕЙ,
ЕГО ЖИЗНЬ И ТРУДЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА • 1957 • ЛЕНИНГРАД
ПРЕДИСЛОВИЕ
Scan AAW
Ответственный редактор член-корреспондент АН СССР б. к. шишкин
ПРЕДИСЛОВИЕ
Из имен крупнейших ученых XVIII в. имя Карла Линнея едва ли не наиболее известно. В нашей же стране оно известно теперь всем, так как каждому учащемуся средней школы, обязательной для всех, говорят о том, кто был Линней и что он сделал для науки.
Совершенно естественно, что о той или иной стороне научной деятельности Линнея рассказывается почти в каждом руководстве по биологии для высшей школы и при этом не только в связи с тем, что имя Линнея занимает выдающееся место в истории естествознания, но и потому, что труды его имеют самое непосредственное отношение к некоторым разделам современной науки. Тем не менее отечественная литература, посвященная этому великому натуралисту, у нас чрезвычайно скромна.
Если не считать речи профессора Ивана Шиховского (1847 г.) «Воспоминание о Линнее», имеющей чисто исторический интерес, то литература эта представлена двумя отдельными книжечками:
В. А. Ф а у с е к. К. Линней, его жизнь и научная деятельность. Изд. Павленкова, 1891, стр. 79.
В. Л. Комаров. Жизнь и труды Карла Линнея. ГИЗ РСФСР, Берлин, 1923, стр. 88; перепечатано в т. I «Избранных сочинений» В. Л. Комарова (Изд. АН СССР, 1945, стр. 377—425).
Кроме того, специально Линнею посвящена глава (стр. 9—74) в книжке С. Станкова «Линней, Руссо, Ламарк» (Изд. «Советская наука», М., 1955).
Этим, собственно, и исчерпывается специальная литература о Линнее на русском языке, не считая того, что можно найти в руководствах по истории биологии и в разного рода справочниках.
3
Именно в связи с этим к исполняющемуся ныне двухсотпятидесятилетию со дня рождения Линнея и написан нами новый очерк его жизни и деятельности.
Работа наша по сравнению с названными отличается большей полнотой, так как нами привлечены новые данные, и, кроме того, мы уделяем значительное внимание всем важнейшим ботаническим сочинениям Линнея. При всем этом, однако, менее подробно сравнительно с ботаническими освещены работы Линнея по зоологии, минералогии и в области медицины.
В фактической основе жизнеописания Линнея мы стремились быть ближе к его так называемой «Автобиографии», сочинению замечательному и у нас мало известному. Эта книга — «Собственноручные заметки Карла Линнея о самом себе с примечаниями и дополнениями» (Egenhan-diga Antekningar af Carl Linnaeus om sig self med Anmark-ningar och Tillag. Adam Afzelius. Stockholm, 1823) — составлена профессором Упсальского университета Адамом Афцелиусом, последним по времени учеником Линнея. Афцелиус (1750—1836) собрал его «собственноручные заметки», дополнил и комментировал их, выполнив работу, за которую справедливо снискал благодарность последующих поколений натуралистов.
Эта книга в наших библиотеках довольно редка. Еще более редким является немецкий перевод этой книги: Linne’s eigenhandige Anzeichnungen uber sich selbst, mit Anmerkungen und Zusatzen von Afzelius. Berlin, 1826.
Наиболее известен у нас сборник из пяти работ, написанный к двухсотлетию со дня рождения Линнея, — «Значение Карла Линнея как естествоиспытателя и врача», особенно по его переводному, немецкому изданию: Carl von Linne’s Bedeutung als Naturforscher und Arzt. Schil-derungen, herausgegeben von der Konigl. Schwedischen Akademie der Wissenschaften anlasslich der 200-jahrigen Wiederkehr des Geburstages Linne’s. Jena, 1909.
Из новейших биографий Линнея, на наш взгляд, наиболее интересна работа Норы Гурли «Карл Линней — князь ботаников» (Norah G о u г 1 i е. The Prince of Botanists Carl Linnaeus. London, 1953). В этой книге находится немало новых данных, основанных на архиве Линнея в Лондонском Линнеевском обществе, и не вошедших в более ранние биографии.
4
Очень важным источником для нас были сочинения Линнея, во всех нужных случаях нами указанные и цитированные. В связи с этим уместно заметить, что наиболее полная библиография сочинений Линнея была издана к его двухсотлетнему юбилею: J. М. Н u 1 t h. Biblio-graphia Linnaeana. Materiaux pour servir a une bibliographic Linneenne, p. 1. Uppsala 1907.
Названными сочинениями и исчерпываются основные источники, принятые нами во внимание. Во всех нужных случаях в тексте или в специальных перечнях литературы сообщаются и все дополнительные источники.
Особый интерес для советских читателей имеет, конечно, вопрос о связях Линнея с учеными и научными учреждениями России, до сего времени освещенный в литературе крайне скупо. Вопрос этот тем более интересен, что в России во второй половине XVIII в. работали и непосредственные ученики Линнея и ученые, воспитанные на его описательном и номенклатурном методе. Те и другие были у нас проводниками реформ и влияния Линнея.
В связи со сказанным мы считаем уместным поместить в качестве приложения специальный очерк — «Российские ученики и корреспонденты Карла Линнея».
ДЕТСТВО И ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Предками Линнея были мелкие крестьяне-собственники и сельское духовенство, жившие в лене Круноберг в провинции Смоланд южной Швеции.
Здесь, в одном из сельских приходов, под сенью старой липы, считавшейся священной, в начале XVII в. жил крестьянин, у которого было два сына. Когда они выросли и выбрали духовную карьеру, они присвоили себе фамилию Тилиандер, по латинскому названию липы ТШа (липа по-шведски — Lind). Позднее их племянник, Нильс Ингемарсон, родившийся в 1674 г. и также намеревавшийся сделаться священником, выбрал себе имя Линнеус (LinnaeUs) по тому же родовому дереву. Члены другой линии этой семьи взяли фамилию Линделиус.
Нильс Линнеус, став в 1704 г. лютеранским священником, получил место помощника приходского священника в Стенброхульте. Вскоре он женился на семнадцатилетней дочери священника Христине Бродерсонии. Молодые супруги поселились в скромном маленьком домике в Росхульте, поблизости от Стенброхультской церкви. В этом домике 23 мая 1707 г. у них родился первый ребенок, которого назвали Карлом.
Через несколько месяцев после рождения внука старый пастор Бродерсониус скончался и Стенброхультский приход перешел к Нильсу Линнеусу, который и оставался здесь пастором в течение сорока лет, до своей смерти. Местечко это с детства очень полюбилось Линнею, и он на всю жизнь сохранил к нему привязанность. Будучи взрослым, Линней говорил, что сомневается в том, чтобы было на свете место более привлекательное, чем Стен-брохульт. Обширное озеро Моклен, у залива которого на холме стояла церковь, возделанные поля, прибрежные
луга и рощи, сосновый бор на другой стороне озера и лиственный лес на востоке делали ландшафт очень привлекательным. Это было одно из наиболее прекрасных мест, созданных природой Швеции, как об этом позднее писал Линней.
Немалым украшением скромного домика сельского пастора был сад, в котором отец Карла проводил все свободное время. Здесь было собрано много растений — деревьев и трав, экзотических и местных, декоративных и самых скромных, взятых на соседних лугах и в рощах. Садик Нильса Линнеуса был так хорош, что считался одним из лучших в этой провинции.
Маленький Калле, как его звали родители, с первых дней своей жизни рос в саду, среди растений. Именно здесь «вместе с молоком матери зажглась в моем сердце неугасимая любовь к растениям», писал потом Линней. Первыми игрушками ребенка были растения отцовского сада, они же утешали его в детских горестях. Достаточно было дать мальчику в руки яркий цветок, чтобы успокоить и занять его.
Отцу нравился интерес маленького Калле к растениям, и он поддерживал и развивал этот интерес. В семье рассказывали, что, когда мальчику было четыре года, отец взял его на прогулку со своими друзьями. Занимая друзей, пастор показывал им растения, называл их, рассказывал об их особенностях и их применении. Мальчик внимательно слушал отца и переспрашивал его, стараясь узнать названия отдельных растений. Отец отвечал ему, говоря, чтобы мальчик запоминал названия сразу, так как повторять их он не будет, и сын, конечно, старался их запомнить. Этот первый выход ребенка за пределы сада, когда перед ним открылся более широкий мир, не мог не усилить его интереса к растениям. Скоро отец отвел в своем саду несколько грядок для мальчика, где тот высаживал растения, привлекшие его внимание в лесу или в поле.
Так проходили детские годы Карла Линнея. Семья увеличилась с появлением у маленького Карла двух сестер и брата.
Нильс Линнеус обладал очень скромным достатком. Это был, как о нем писал потом его младший сын Самуэль, очень честный, заслуживающий доверия, всегда друже-
8
Дом в Росхульте, в котором родился Линней. По репродукции с рисунка Веттерлинга.
любный и веселый человек, добросердечный и сострадательный. Мать Карла, по записи в приходском архиве Стенброхульта, «прожила со своим мужем в любви и согласии двадцать семь лет и три месяца, заслужила полное уважение, родила пятерых детей. Ее поступки были направлены всегда к добру, и она снискала похвалу как в самом приходе, так и от других людей, как богатых, так и бедных. Она была всегда богобоязненна и домовита, деятельна и заботлива, щедра, благоразумна и одарена большим умом». Биографы Линнея пишут, что «он унаследовал от обоих своих родителей любовь к растениям, благочестие и великодушие; от отца получил рассудительность, любовь к шуткам, дружелюбие, стремление к знанию, его исключительную энергию и методичность, которые были умножены на большой ум его матери».
Когда маленькому Карлу исполнилось семь лет, родители начали его учить, для чего пригласили в качестве домашнего учителя Иогана Теландера, сына крестьянина из своего же прихода. Карл решительно предпочитал ученью занятия и развлечения в своем саду среди растений, чем постоянно вызывал упреки со стороны матери.
Отец же спокойно и даже доброжелательно относился к стремлению сына быть почаще среди растений.
Уроки приносили мало пользы; в надежде на то, что, если мальчика отправить из дому, подальше от его садика, он будет более прилежным, его отослали вместе с наставником в ближайший городок Векшьё.
Когда мальчику исполнилось девять лет (1716 г.), он был отдан в этом городке в низшую грамматическую школу, в которой и учился пять лет. Об этой школе у Линнея остались на всю жизнь тяжелые воспоминания: грубые учителя, чтобы дать детям начатки знаний, пользовались такими жестокими приемами, что, по словам Линнея, волосы становились дыбом. Все свободное время, да и не только свободное, мальчик проводил в окрестностях городка Векшьё, наблюдая растения и собирая их. Школьники называли его за это увлечение маленьким ботаником. Результаты его невнимания к школьным наукам обнаружились при переходе в среднюю школу, когда Линней оказался по успеваемости в конце списка учеников, — он занял в нем одиннадцатое место при пятнадцати учащихся. В то же время его наблюдательность в природе
ю
была так развита, что он знал, где именно в окрестностях Векшьё и на всем пути до дома, до которого было тридцать миль, можно увидеть то или иное растение. Начальник школы — ректор Ланнерус, будучи в дружеских отношениях с отцом Карла, решил помочь мальчику в его стремлении к изучению природы и познакомил его с доктором Ротманом, который был официальным врачом провинции и преподавателем логики и медицины. Сам Ланнерус очень интересовался растениями и имел свой сад, который предоставил маленькому Линнею. Эти два человека, Ланнерус и Ротман, поддержали мальчика и помогли ему потом выбрать путь, отвечавший его душевному складу и интересам.
С переходом в среднюю школу (1724 г.) Линней не стал учиться лучше. Основными предметами преподавания здесь были богословие и древние языки. Ни то ни другое не интересовало юношу, и он определенно не успевал по этим предметам, хорошо занимаясь только по математике и отчасти медицине. Биографы Линнея постоянно указывают на то, что еще в средней школе он пренебрегал изучением языков, не обнаруживая в этом отношении способностей, и потом всю жизнь обладал очень посредственным знанием даже ларинского языка. Известно, что много позднее, будучи прославленным ученым, Линней в особенно важных случаях отдавал переводить на латинский язык свои речи и письма.
Пренебрегая изучением богословия и языков, Линней с чрезвычайным интересом изучал ботанические сочинения Тилландсия, Бромелия, Рудбека и др. Надо сказать, что сочинения авторов того времени, даже очень специальные, содержавшие описания растений, были мало понятны из-за неразработанности научного языка, почти полного отсутствия терминологии и жалкого состояния номенклатуры. Только удивительным стремлением юного Линнея к изучению растений можно объяснить то, что он самоотверженно изучал эти трудные для понимания сочинения. Нужно отметить, что интересы юноши простирались и на другие отделы естественной истории, причем особое внимание он уделял насекомым.
Уже два года юноша учился в средней школе, когда отец его, Нильс Линнеус, обратился к его учителям, чтобы узнать об успехах сына. С большим огорчением он
11
услышал о том, что успехи Карла очень невелики. Они были настолько недостаточными по богословским наукам и древним языкам, что отец намеревался было взять его из школы, чтобы отдать учиться ремеслу плотника или сапожника. Огорченный отец обратился за советом по этому поводу к доктору Ротману, который согласился с мнением учителей о том, что из Карла не выйдет хорошего пастора, но сказал при этом, что из него выйдет знаменитый врач и что хороший врач не хуже проповедника сможет зарабатывать себе на существование.
Говоря о том, что из Линнея выйдет хороший врач, Ротман имел в виду, что Линней будет хорошим натуралистом. В то время естествознание и медицина были так тесно связаны, что быть врачом значило быть в то же время и натуралистом и наоборот. Не ограничившись советом, Ротман предложил пастору оставить юношу у него в семье, чтобы тот за год, оставшийся до поступления в университет, мог усиленно заниматься.
Дома Ротман давал Карлу уроки по основам медицины и физиологии и особенно по ботанике. Ротман и сам интересовался растениями, имел хороший сад и несколько трактатов о растениях и все это предоставил Карлу, с которым специально занимался по классификации растений согласно знаменитому сочинению французского ботаника Турнефора «Institutiones rei Herbariae» (1700). В библиотеке Ротмана был и трактат Валентини «Histo-ria plantarum», многие рисунки растений из которого срисовал молодой Линней, изучая устройство цветков. Взамен классиков латинской литературы, Цицерона и Корнелия Непота, над которыми скучал юный Линней в средней школе, доктор Ротман дал ему сочинения Плиния, славного натуралиста древности, литературный язык которого был Линнеем быстро усвоен. Доктор Ротман был очень доволен успехами Карла, чему немало удивлялись школьные учителя, относясь к этим успехам с недоверием. Чрезвычайно выразительно сомнения школьного начальства об успехах и способностях Карла Линнея были высказаны новым ректором школы, Нильсом Кроком, в аттестации, выданной молодому Линнею в связи с окончанием курса. Здесь наряду с прочим было написано, как вспоминает Линней, следующее: «Юношество в школах уподобляется молодым деревьям в питомнике.
12
Случается иногда — хотя редко — что дикая природа дерева, несмотря ни на какие заботы, не поддается культуре. Но пересаженное в другую почву, дерево облагораживается и приносит хорошие плоды. Только в этой надежде юноша отпускается в академию, где, может быть, он попадет в климат, благоприятный его развитию». В аттестации, кроме того, были отмечены и добронравие юноши и его неутомимая энергия в учении.
Средняя школа была окончена, и перед молодым Линнеем встала необходимость выбора карьеры. Когда он сказал дома, что решительно не хочет быть пастором, а намерен стать врачом и ботаником, он встретил резкие протесты со стороны матери, отчасти поддержанные отцом, так как родители давно предназначали своего первенца к духовной карьере. Мать причину стремлений Карла видела в увлечении садом и растениями и строго запретила младшему брату Линнея, Самуэлю, интересоваться таким пустым делом. Отец со своей стороны указывал на легкомыслие студентов-медиков, на то, что медицине нужно учиться долго и это стоит дорого, а само дело не обещает материального благополучия.
Все это, может быть, было и убедительно, но не поколебало намерения молодого‘Линнея. Оно, казалось бы, должно было встретить поддержку хотя бы потому, что в стране в то время было мало ученых-врачей и поэтому приходилось выписывать иностранцев для занятия казенных медицинских должностей.
Для дальнейшего учения Карла был избран ближайший университетский город Лунд, где Линней рассчитывал на поддержку своего дальнего родственника, профессора Гумеруса, бывшего там соборным деканом.
По прибытии в Лунд (14 августа 1727 г.) Линней услышал похоронный звон — это хоронили декана Гумеруса. Казалось, что надежды юноши учиться в университете рушились. Позднее Линней говорил, что он всю свою жизнь после этого не мог равнодушно слышать колокольный звон.
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ В ЛУНДЕ И УПСАЛЕ
В Лундском университете Линней встретил своего бывшего учителя Габриеля Гёка, ставшего здесь магистром философии. Гёк, зная университетские обычаи и порядки, помог юноше в исполнении всех формальностей при экзаменах и представлении его декану и ректору, после чего Линней был зачислен студентом. При этом, по университетскому обычаю, он получил латинизированное имя — Каролюс Линнеус (Carolus Linnaeus), которое и осталось за ним в науке. Магистр Гёк помог Линнею устроиться и с жилищем, рекомендовав его в дом профессора Стобеуса, известного своей ученостью медика и натуралиста, позднее получившего в Лунде титул архиатра, т. е. главного врача.
Обстоятельства складывались для Линнея в Лунде очень счастливо во всех отношениях, кроме одного: среди университетских профессоров не было достаточно ученого и деятельного ботаника, и Линней мог здесь учиться только медицине и отчасти химии. Вспоминая потом о своем пребывании в Лунде, Линней говорил, что студенты могли пользоваться там личным музеем профессора Стобеуса, где было собрано много предметов по естественной истории. Тут были собраны и минералы, и раковины, и рыбы, и чучела птиц, и засушенные растения, монтированные для гербария. Последнее было для юноши полным откровением, и он начал заниматься гербаризацией растений окрестностей Лунда. Сами лекции Стобеуса были для Линнея чрезвычайно полезны, так как вносили определенную систему в хаос фактов, отрывочно известных Линнею, как самостоятельно почерпнутых им из разных источников, так и известных из непосредственных наблюдений.
14
Стобеус, будучи популярным медиком и имея большую практику, пытался привлечь молодого Линнея к писанию ответных писем на запросы своих пациентов, с чем он сам затруднялся справиться. Из этой попытки ничего, однако, не вышло, так как Линней обладал плохдм почерком.
В архиве Линнея, хранящемся в Линнеевском обществе в Лондоне, сохранились некоторые заметки и рукописи, относящиеся к 1726—1727 гг. Очень интересна среди них рукопись под названием «De Ingressu botaniam» («О началах ботаники»), которую можно рассматривать как его первую по времени ботаническую работу. Здесь содержатся рисунки, иллюстрирующие систему растений Турнефора, и рисунки строения цветков, заимствованные из сочинения Вайана (Vaillant).
По содержанию этих извлечений из сочинений Турне-фора и Вайана можно видеть, что двадцатилетний первокурсник внимательно изучал цветочные структуры, которые он положил потом в основу своей половой системы растений.
Рукописи Линнея, относящиеся к этому времени, как об этом сообщают исследователи его архива, написаны языком, состоящим из смеси слов латинских и шведских и из чисто речевых оборотов, причем уже в этих рукописях видны краткость и простота фраз, лишенных всякого украшения, так характерных для сочинений Линнея.
Вспоминая о своем пребывании в Лундском университете, Линней писал, что у профессора Стобеуса был в доме в качестве секретаря студент-медик. Этот юноша имел доступ к библиотеке профессора и, по дружбе с Линнеем, жившим в том же доме, и в благодарность за сведения по физиологии, которые сообщал ему Линней, изучавший ее раньше у доктора Ротмана, скрытно приносил Линнею на ночь нужные ему книги из библиотеки. Линней засиживался за этими книгами за полночь. Мать профессора, видя по ночам свет в окне Линнея и опасаясь пожара, сказала своему сыну об этом. Рассерженный профессор пришел однажды на свет в комнату Линнея и увидел, что тот не спит и, более того, занимается чтением ботанических трактатов из его личной библиотеки. Профессор приказал ему спать по ночам, как это делают все люди, а на утро дал ему ключ от библиотеки, позволив брать книги, которые ему будут нужны.
15
Самоотверженная настойчивость студента понравилась профессору, и он не только не рассердился на юношу, но, напротив, стал к нему более внимателен и начал брать его с собой для лечебной практики, когда навещал своих больных. Линней платил Стобеусу благодарностью и уважением. В одном из писем он писал о своем профессоре: «Этому учителю я буду благодарен, пока я жив, за его любовь ко мне; он любил меня не как ученика, а скорее как своего сына».
Стобеус старался не только образовать Линнея как медика и натуралиста, но и направить его как исследователя. Именно в Лунде ему были преподаны начала картезианской философии, и они были хорошо усвоены Линнеем.
Позднее Линней писал: «Когда я впервые стал заниматься изучением природы и увидел ее противоречие с тем, что можно было бы считать замыслом Творца, я отбросил прочь предубеждения, стал скептиком и во всем сомневался, и тогда впервые открылись мои глаза, и тогда впервые я увидел истину».
Эта фраза кажется буквально взятой у Декарта (Кар-тезия), предлагавшего прибегать к сомнению как методу мышления, позволяющему избегать предвзятых суждений и дающему возможность прийти к установлению истины.
Линнея, по-видимому, нисколько не смущало противоречие этого тезиса и церковных догматов. Мало того, он не только сам руководствовался этим советом Декарта, но потом постоянно повторял его своим ученикам, предлагая «все подвергать сомнению».
Растения, собранные в окрестностях Лунда, Линней сверял со сводом Турнефора («Institutiones. . .»), делая при этом из него многочисленные зарисовки цветков, так как сам он не имел собственного экземпляра этого дорогого сочинения. На свои скромные средства Линней только мог купить небольшую книжку Иорения «Vade-mecum botanicum» («Ботанический путеводитель»), изданную в 1717 г. во Франкфурте. Следует сказать, что этот краткий определитель растений интересен в том отношении, что в нем впервые был применен принцип дихотомического ключа для определения их; Линнею этот принцип был понятен, и он им позднее пользовался, как это можно видеть из его собственных сочинений.
16
Книжку Ио рения Линней снабдил вкладными страничками, на которых помещал свои замечания и вставки.
Чрезвычайно важно заметить, что ботанические экскурсии и наблюдения юного студента в районе Лунда, казалось бы, чисто образовательные, носили исследовательский характер. В архиве его сохранилась рукопись «Catalogue Plantarum Rariorum Scaniae et Smolandiae» («Каталог редких растений Скании и Смоландии»), отмеченная декабрем 1728 г. В предисловии Линней говорит о возможных ошибках в каталоге, так как он «не имел счастья получить руководства в ботанической работе». В основу первой части, касающейся растений Скании, положен упомянутый трактат Турнефора. Вторая часть — растения Смоландии — была основана на «Йенской флоре» Руппия (R u р р i и s, Flora Jenensis). В высшей степени интересно то, что в каталоге делается попытка сопоставления флористических особенностей той и другой провинций.
Лето 1728 г. Линней провел в семье, в Стенброхульте. Там его навестил доктор Ротман, посоветовавший студенту перейти из Лундского университета в Упсалу, где, по его мнению, было больше возможностей для успешного обучения медицине. Родители Линнея, как и он сам, приняли этот совет, и вопрос о переходе в другой университет был решен.
23 августа 1728 г. Линней, простившись с родителями и друзьями, покинул Стенброхульт и отправился в Упсалу, куца прибыл 5 сентября. Родители дали ему сто серебряных талеров, и это было все, что они могли дать, предупредив сына о том, чтобы он в будущем не рассчитывал на их поддержку. Линней и в самом деле не мог ожидать помощи, так как средства отца были очень ограниченны, а в семье подрастали младшие сестры и брат, которых нужно было учить.
Линней был зачислен в университет, чему, возможно, способствовала рекомендация, присланная ректором Лундского университета Арвидом Молленом в Упсалу. Линней в ней был аттестован как хорошо образованный и особо одаренный студент, один год успешно учившийся медицине под руководством доктора Стобеуса, «ведший себя
2	Е. Г. Бобров
17
в университете так, что он и по прилежанию своему и по поведению сделался дорог всем, кто его знал».
В Упсале Линней познакомился и подружился со студентом Петром Артеди. Этот юноша, как и сам Линней, первоначально и мало успешно обучавшийся богословию, увлекся естественной историей и с особым энтузиазмом занимался изучением рыб. Молодые люди, интересуясь разными отделами естественной истории, постоянно общались между собой, делясь своими открытиями и поддерживая друг друга. Эта дружба была для обоих очень полезной. Линней называет студента Артеди своим наиболее близким другом. В «Автобиографии» он пишет: «Мы оба по внешности и своему складу были разными: Артеди был высокого роста, медлительный и серьезный; Линней невысокий, порывистый, вспыльчивый, быстрый. Артеди любил химию и, что довольно удивительно, алхимию, так же как Линней любил растения. Артеди раньше имел некоторое знание ботаники, как Линней химии». В другом месте, вспоминая юношеские увлечения и исследовательский энтузиазм студенческих лет, Линней говорит, что он и Артеди как бы разделили области исследований. Артеди занимался изучением амфибий и рыб, а Линней — изучением птиц и насекомых. Минералогией и изучением четвероногих они занимались наравне, постоянно делясь друг с другом результатами своих работ. В ботанике, которую Линней считал специально своей областью исследований, Артеди сохранил за собой право изучения зонтичных растений, намереваясь исследовать их своим особым методом. Оба вместе они изучали позднее работу Вайана о поле у растений, которая им очень нравилась, и они еще больше укрепились в том, что тычинки и пестики составляют наиболее существенные части цветка.
Надежды Линнея на то, что в Упсале он найдет большие возможности для своего образования, оказались напрасными. В Упсале читали профессора Рудбек младший и Роберг. Первый вел занятия по анатомии, ботанике, зоологии и фармакологии, а у Роберга студенты проходили медицинские демонстрации, хирургию, физиологию и химию.
Надо сказать, что Рудбек младший, некогда флорист и путешественник, в двадцатых годах вернулся к своей 18
основной специальности — филологии и лингвистике, пот чему и лекции по медицинским курсам свел до минимума*
Профессор Роберг, которому было 65 лет, был немногим моложе Рудбека и тоже тяготился лекциями, .много времени отдавая индивидуальным занятиям с отдельными студентами, которые особо оплачивались.
Госпиталь, в котором должны были практиковать студенты, находился в плохом состоянии. Он был незначительно восстановлен после пожара, случившегося в 1702 г,, и студенты должны были практиковать в госпиталях Стокгольма. Надо сказать, что этот пожар нанес непоправимый ущерб Упсальскому университету, да и самому городу, состоявшему, как правило, из деревянных построек. В огне погибли учебные помещения, коллекции, ботанический сад с его теплицами, типография и т. д. Огонь уничтожил тысячи рисунков растений, приготовленных для печати и отчасти напечатанных, а также рукопись и готовые листы многотомного сочинения Рудбека старшего «Елисейские Поля» («Campus Elysii») — ботанического трактата, над которым автор трудился долгие годы,
В Упсале привлекательными для любознательной мо: лодежи были коллекции Рудбека младшего, привезенные им из путешествия по европейским странам, и хорошая библиотека, которая содержала многие старинные и редкие издания и при которой был небольшой кабинет редкостных произведений природы.
Немного времени прошло у Линнея после прибытии его в Упсалу, как он начал чувствовать недостаток денег. Ему пришлось сильно экономить во всем, и прежде всего в расходах на еду и особенно на одежду. Вспоминая об этом периоде жизни, Линней говорил, что он должен был сам чинить себе башмаки, подаренные ему одним из товарищей, так как свою обувь он окончательно износил. Он все более и более вспоминал о пребывании своем в Лунде у профессора Стобеуса и даже думал о возвращении туда. Несколько поддержала его выданная ему королевская стипендия для младшего класса студентов-медиков; это была небольшая сумма — всего двадцать серебряных талеров на шесть месяцев.
Со своим лундским учителем, профессором Стобеусом, Линней переписывался, сообщая ему об университетских делах. Вскоре Линнея посетил здесь старый приятель,
2*
19
секретарь Стобеуса; он сообщил своему шефу о том, насколько Линней был разочарован в своих надеждах.
Имея небольшую сумму денег, Линней позволил себе в январе 1729 г. маленькое путешествие в Стокгольм, где намеревался представиться наиболее видным столичным медикам. С этим путешествием связана любопытная деталь, характеризующая состояние медицинского дела в то время.
В Упсале не было учебного анатомирования трупов, и Линней очень интересовался возможностью присутствовать на вскрытии. В это время должна была совершиться казнь через повешение, и Медицинская коллегия просила короля отсрочить ее, чтобы все подготовить к анатомированию тела, — настолько тогда была велика нужда в свежем материале для вскрытий. Коллегия специально обсуждала вопрос о том, как распределить участие во вскрытии между несколькими хирургами. Армейские хирурги в числе восемнадцати и доктора имели право свободного входа на анатомирование, а прочая публика должна была платить по 16 талеров. Демонстрации продолжались от 31 января по 18 февраля, и Линней, вероятно, их посетил, так как специально прибыл из Упсалы в Стокгольм 29 января, накануне их начала.
Линней писал, что в весеннем семестре этого года профессор Роберг сделал четыре публичных чтения по зоологии на основе данных из Аристотелевой истории животных, освещая эти данные, исходя из принципов картезианской философии. Он же прочитал студентам пять лекций по практической медицине, которые разочаровали его слушателей.
В том же семестре профессор Рудбек прочитал до пасхи три лекции по орнитологии, и дважды читал он после троицы в Ботаническом саду.
Весной того же года Линнею посчастливилось познакомиться с профессором Олафом Цельзием, читавшим в университете богословие и бывшим в то же время соборным деканом в Упсале. Знакомство это было очень удачным, так как Линней нуждался в помощи. Цельзий, будучи человеком образованным и специально поддерживая естественные науки в университете, имел свой сад, изучал растения северной Швеции и даже опубликовал в 1732 г.
20
небольшой перечень растений. Вспоминая о встрече с Цельзием, Линней писал, что однажды, находясь среди руин бывшего университетского ботанического сада, где тогда еще сохранилось до двухсот растений, он встретил священника, который разговорился с ним, расспрашивая, чем юноша занимается, откуда прибыл и где обучался ботанике. Спрашивая Линнея о названии отдельных растений, священник — это был Цельзий — убедился в обширных познаниях юноши, легко называвшего растения многословными названиями по методе Турнефора. В разговоре выяснилось, что Линней собрал для гербария более шестисот разных растений. Взаимный интерес профессора и студента к растениям сблизил их, и при первой же встрече Цельзий пригласил Линнея к себе домой, чтобы показать свой гербарий. Через несколько дней, когда Цельзий убедился в крайней нужде юноши, он пригласил его поселиться в его доме, где отвел ему комнату, и предложил пользоваться его столом. Теперь в окрестностях Упсалы вместе экскурсировали в поисках растений почтенный богослов-профессор и молодой студент, вместе же они монтировали гербарий в профессорской библиотеке, сличая найденные растения с описаниями их в сочинении Турнефора.
В самом конце 1729 г. в университете состоялся филологический диспут на тему «De Nuptiis Arborum» («О свадьбах деревьев»), в котором Линней почему-то не принимал участия, хотя тема эта его очень интересовала. Он писал позднее, что им было написано на эту тему много страниц о действительных связях между полами у растений, согласно данным ботаники, и что рукопись эта была представлена доктору Цельзию.
В Упсальском университете у студентов был обычай приветствовать своих профессоров стихами в связи с новым годом. Именно эту рукопись, написанную на шведском языке, и преподнес Линней Цельзию. В предисловии он пишет: «Я рожден не поэтом, а до некоторой степени ботаником и по этой причине дарю годичный плод небольшого урожая, который Бог ниспослал мне. . . На этих немногих страницах обсуждается великая аналогия, которая должна быть обнаружена между растениями и животными в размножении их семей сходным образом. . . каковые я и прошу Вас принять благосклонно».
21
В рукописи содержится обзор мнений по этому вопросу всех авторитетов: от выдающихся натуралистов прошлого — Феофраста и Плиния, до новейших авторов — Турнефора и Вайана, причем молодой Линней обнаруживает глубокую осведомленность.
Упоминая о Вайане, взгляды которого Линней знал, вероятно, по его посмертной работе «Botanicon Pari-siense» (Lugduni-Batavorum, 1723), он пишет: «Несравненный Вайан работал над этим вопросом и превзошел всех других. Он думал основать на этом целую систему, но жестокая судьба вырвала его в 1722 году из жизни. Однако он сообщил об этом некоторые сведения в речи „Sermo de structura florum, horum differentia usque par-tium. . («Речь об устройстве цветков, их различии и употреблении их частей», произнесенная при открытии королевского сада в Париже 10 июня 1717 г. . .), опубликованной в 1718 г., которую я еще не видел».
Чрезвычайно важен конец этой фразы, откуда ясно следующее: Линней независимо от Вайана пришел к выводу о том, что именно тычинки и пестики являются наиболее существенными частями цветка, играющими основную роль в размножении.
Надо сказать, что Линней действительно не мог видеть этой «Речи» Вайана в Упсале, так как она задолго до этого была отдана кому-то Цельзием и еще не была возвращена в его библиотеку.
Очень поэтически описывает Линней в своей рукописи весеннее пробуждение природы под влиянием животворных солнечных лучей, упоминает о начале деятельности птиц и насекомых, о появлении зеленых ростков первых растений, раскрывании почек и т. д. Говоря о цветках, он сообщает, что они бывают то мужскими, то женскими, то гермафродитными, различаясь соответственно полам своими органами.
Так же поэтически описывает он и отдельные органы цветка; о лепестках, например, он сообщает: «Лепесток цветка сам ничего не вносит в воспроизведение, но служит только брачным ложем, которое Великий Творец устроил так прекрасно и украсил таким драгоценным пологом, наполнив благоуханием для того, чтобы жених со своей невестой могли отпраздновать в нем свою свадьбу с величайшей торжественностью. Когда ложе готово, наступает
22
Заглавный лист рукописи Линнея: «Карла Линнея, занимающегося медициной и ботаникой королевского стипендиата, Введение к помолвкам растений, в котором объясняется их физиология, показывается пол, открывается способ оплодотворения, а также заключается о самой сущности аналогии растений с животными. Упсала. 1729».
время жениху обнять свою дорогую невесту и излиться в нее».
Цельзий был восхищен рукописью Линнея и показал ее профессору Рудбеку, которому она так понравилась, что он захотел познакомиться с ее автором.
Эта рукопись Линнея была издана только в 1908 г. (Skrifter, vol. IV) в Упсале. Название ее — «Введение к помолвкам растений» («Praeludio Sponsaliorum plantarum»). На приводимых здесь рисунках даются репродукции с титульного листа рукописи и с оригинальных рисунков Линнея.
В конце марта Линнею вновь была присуждена королевская стипендия (сорок серебряных талеров в год) в связи с участием его в диспуте по поводу одной диссертации. Но так как часть ее была фактически выдана ему только в июне, Линнею приходилось думать о мелких заработках, почему он и отправился в мае в небольшое путешествие с одним студентом-медиком в качестве его репетитора по практической ботанике.
Этим путешествием в Даннемора он был очень доволен, так как видел несколько редких растений и имел возможность посмотреть рудники и выплавку металла.
Вернувшись в июне в Упсалу, Линней экскурсировал вместе с Цельзием в поисках описанного Рудбеком растения под названием «Карлов скипетр» (в честь Карла XII). Растение было найдено, но не в цвету. Для того чтобы
К стр. 25.
«Фиг. 1. Цветок женомужний, или гермафродитный — а) стволик; Ь) лепесток, или брачное ложе; с) коронка столбика, или наружные женские половые части, воронка; d) столбик, женский ствол, или Влагалище. Труба — е) плод, коробочка, или Яичник; f) Тычинка, или семенные сосуды; g) верхушки, или Му ж с к и е семенные железы. Фиг. 2. Цветок мужской — а) верхушки, Мужские семенные железы; Ь) тычинки, семенные сосуды; с) чашечка и венчик, Брачное ложе. Фиг. 3. Цветок женский — а) Наружные женские половые части, корона столбика; Ь) Влагалище, Труба, столбик; с) Яичник, зачаток плода. Фиг. 4. Растение мужское, цветок представлен на другом от плода растении. Фиг. 5. Растение женское, все растение отличается от мужского. Фиг. 6. Растение с цветком, отделенным от плода на том же растении».
24
Рисунок Линнея к рукописи «Введение к помолвкам растений».
увидеть его в цвету, они сделали в сентябре специальную экскурсию за шесть миль от города. Это растение получило позже название — Pedicularis sceptrum-Carolinum.
В июне Цельзий получил для Линнея от Упсальского научного общества небольшую субсидию (тридцать медных талеров) на расходы по поездке на острова, находящиеся у юго-восточного берега страны. Поездка эта была совершена, причем было найдено несколько редкостных растений. Вспоминая об этом Линней замечает, что у него от этого путешествия осталось восемнадцать медных талеров.
Маленький репетиторский опыт Линнея был так успешен, что скоро принес свои плоды. У него появились ученики-студенты, с которыми он занимался. Не без гордости, а может быть и не без преувеличения Линней сообщает в письме Стобеусу, что среди них есть дворяне и бароны, с большинства которых он получает за репетиторство по дукату с каждого.
Некоторая материальная самостоятельность Линнея становилась необходимостью, так как профессор Цельзий переезжал в Стокгольм, предоставив возможность Линнею жить в его упсальском доме. Новейшие биографы Линнея сообщают, что дом Цельзия стоит и в настоящее время. Сообщая в письме к Стобеусу об этом периоде жизни и поддержке Цельзия, Линней писал: «Карл благодарит Бога, так милосердно давшего ему другого Стобеуса в Упсале; итак все мысли Карла и труды посвящены только растениям».
Работа Линнея «Введение к помолвкам растений» была представлена Рудбеком Упсальскому научному обществу, комитет которого высказал пожелание о том, чтобы она была напечатана. Рудбек, принявший с этого времени близкое участие в Линнее и получивший разрешение иметь ассистента, который был бы его помощником в публичных чтениях, т. е. практически заменял бы его, предложил это место Линнею.
Прежде, однако, как об этом писал Линней, Рудбек пригласил его в Ботанический сад и там долго и основательно экзаменовал. Профессор Роберг и некоторые другие протестовали против назначения Линнея, считая его еще не подготовленным, так как Линней был студентом только два с половиной года. Рудбек, однако, настаивал,
26
и 3 мая 1731 г. состоялась первая публичная лекция Линнея. Эта лекция Линнея, может быть в связи с интересом к молодому лектору, работа которого заинтересовала университетских ученых, привлекла в аудиторию более двухсот студентов.
Лекции Линнея, полные молодого энтузиазма и любви к природе, пользовались -действительным успехом и собирали много слушателей.
В июле 1731 г., в день именин профессора Рудбека, Линней обратился к нему с торжественной речью, стараясь выразить ему свою признательность. Речь эта частично опубликована в переводе И. Шаховского в «Ученых записках» Московского университета (ч. 10, 1835, стр. 327). В ней, между прочим, говорилось: «. . .я хочу принести в жертву на алтаре твоем нежную траву, преходящий злак. Великий Рудбек! Для увековечения славы имени твоего, я назвал ее Rudbeckia по власти всем бота-нистам, следовательно, и мне предоставленной. Она должна соделать имя твое бессмертным и гласить о нем пред царями и князьями, пред ботанистами и врачами, пред всеми людьми, так что, если мир весь умолкнет, то Рудбековы растения будут гласить о нем, доколе не прейдет природа, и Рудбековы птенцы будут воспевать твое имя.
«Никто из иллирийцев не вспоминает более о мудрости царя Генция, о храбрости Евпатория, о полке Лизимаха; о государстве Валерия давно уже люди забыли. Но растения Gentiana, Eupatorium, Lysimachia и Valeriana неукоснительно ежедневно гласят имена их. . .
«. . .Не для того именовал его, чтобы через то более обратить на себя твою благосклонность, но дабы принести тебе хотя малейшую дань высокопочитания за великие благодеяния, мне доселе тобою оказанные. . . Я, который прежде сего у всех был в презрении по причине крайней бедности моей, теперь, по твоей милости, у всех я в уважении. . .».
В следующем семестре, в сентябре 1731 г., Линней писал Стобеусу, что в его аудиторию приходят до четырехсот слушателей, тогда как к самому профессору редко собиралось более восьмидесяти студентов.
Профессор Рудбек был настолько удовлетворен успехом Линнея, что пригласил его поселиться в своем доме
27
и стать наставником трех его сыновей. В этом же доме, примыкающем к ботаническому саду, жил Линней и позднее, когда сам стал профессором университета. Здание это, несколько перестроенное, стоит еще и теперь.
Кроме квартиры и питания, Линней получал от Руд-бека 90 серебряных талеров в год, к которым прибавлялось еще 60 талеров королевской стипендии первого класса.
Полтора года продолжалось тесное, дружеское общение Линнея с Рудбеком, причем Рудбек в беседах с Линнеем часто возвращался к впечатлениям своего путешествия в Лапландию, которое он совершил еще в молодости. Все это время Линней имел возможность пользоваться личной библиотекой Рудбека и коллекцией рисунков птиц Швеции, изучением которых ранее специально занимался сам Рудбек.
В связи со смертью старшего садовника университетского сада профессор Рудбек хотел назначить на эту должность Линнея, чему, однако, воспротивился Роберг, считавший Линнея недостойным занять это место.
Об этих месяцах жизни Линней потом писал, что дни его проходили в занятиях с учениками, а ночи — в разработке новой системы и в начатой им работе по реформе ботаники, так что ни одна минута времени не пропадала напрасно. Именно в это время он начал писать сочинения: «Bibliotheca Botanica», «Classes plantarum», «Cri-tica Botanica», «Genera plantarum».
Кроме этих сочинений, составивших позднее славу Линнея, он занимался и более частными темами, связанными с экскурсиями его в окрестностях Упсалы. Таковы «Adonis Uplandicus» и «Hortus Uplandicus» («Упсальский сад»), содержавшие описания ботанических экскурсий и перечни растений. Этими рукописями Линней пользовался при занятиях со слушателями.
Были у Линнея и частные уроки, причем своих учеников он занимал более всего экскурсиями, считая важнейшим для них непосредственное знание растений в природе и уменье находить их. Интересно отметить, что плата, которую он получал от учеников, соответствовала их возможностям; они платили ему деньгами, книгами и даже предметами одежды. От одного из учеников он получил в этот период замечательное ботаническое сочи-28
нение XVII в. — «Pinax Theatri botanici» Каспара Баугина, книгу, которая была для него драгоценной.
Эти любопытные детали, относящиеся к быту Линнея, опубликованы недавно на основе изучения его архива, хранящегося в Линнеевском обществе в Лондоне.
В осеннем семестре 1731 г. Линней начал более серьезно заниматься медициной, причем учился и частным образом у адъюнкта Розена. Однако условия этих занятий были не лучше, чем в Лунде, так как и здесь он должен был ограничиваться посещением больных и только с их слов узнавать об их состоянии и течении болезни.
В декабре он приехал в родительский дом, будучи очень обеспокоен серьезной болезнью матери и младшей сестры. Девочка болела оспой и была так слаба от болезни, что опасались за ее жизнь.
Через много лет Линней в лекции по медицине упомянул об этой болезни своей сестры, рассказав о том, что для спасения ослабевшего ребенка была зарезана овца и в ее теплую, только что снятую шкуру была завернута девочка, тело которой должно было впитать «жизненность», еще сохранившуюся в шкуре животного.
ЛАПЛАНДСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ И ПОСЛЕДНИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ
Перед отъездом на каникулы из Упсалы в Стенбро-хульт Линней, выполняя совет Рудбека, обратился к Упсальскому научному обществу с проектом путешествия в Лапландию. Записка Линнея произвела своей выразительностью очень хорошее впечатление и после дополнительных разъяснений общество приняло решение согласиться с проектом. Проект предусматривал маршрут протяженностью около 1500 миль и расходы по путешествию в очень скромной сумме — всего четыреста талеров. Предполагалось детальное изучение животного, растительного и минерального царств природы, равно как и самого населения — лопарей, их быта, лечебных средств и питания.
Одним из мотивов необходимости путешествия Линней считал то, что «хотя Лапландия и является частью Швеции, страны культурной, в отношении естественной истории она настолько неизвестна, что кажется наиболее варварской во всем свете, причем сомневаются в том, есть ли какое-нибудь место на земле, кроме Лапландии, где собиралось бы такое множество пород птиц в летние месяцы, для того чтобы снести яйца и вывести птенцов».
Научное общество было заинтересовано в осуществлении проекта, так как он отвечал давним его интересам. Путешествие в Лапландию осуществил в 1695 г. Рудбек старший, коллекции и отчетные материалы которого почти полностью погибли в городском пожаре 1702 г. С того времени среди упсальских ученых теплилась надежда на новое путешествие.
Лицо, которому можно было бы поручить такое путешествие по проекту Линнея, должно было обладать очень
80
большими данными. Это должен быть швед, молодой, здоровый, неутомимый («это не прогулка для кавалера»), свободный («от более удобного поста»), холостой («чтобы не бояться сделать своих детей сиротами»), натуралист или врач, он должен понимать все три царства природы («знать которые труднее, чем поймать райскую птицу, так как среди ботаников мало кто ориентируется в двух царствах и едва ли есть хоть один, кто разбирается во всех трех»), в действительности понимать природу («а не только в теории, так как я убеждался бесчисленное число раз в том, что это совсем разное») и, наконец, должен уметь рисовать.
Линней считал, что сам он обладает некоторыми из этих качеств: «Что касается меня — я швед, молодой, здоровый, незанятый, независимый, студент натуральной истории и медицины, с детства восхищающийся природой».
Сообщение о возможности путешествия Карла Линнея в Лапландию произвело в Стенброхульте большую тревогу, так как Лапландия в глазах каждого в те времена была совершенно неизвестной дикой страной, путешествие по которой полно трудностей и опасностей.
Будучи в Стенброхульте, Линней отправился в недалекий Лунд, где пробыл две недели у своего старого учителя, профессора Стобеуса, в занятиях по изучению царства минералов, готовясь к будущему путешествию. Подробности самого путешествия теперь довольно хорошо известны на основании опубликованного Фризом в 1913 г. дневника Линнея, снабженного комментариями с исправлениями, касающимися двух более ранних и неполных изданий. Название этой книги отвечает оригиналу — «Iter Lapponicum» («Лапландское путешествие»), хранящемуся в архиве Линнея в Лондоне. Титульный лист рукописи и некоторые собственноручные рисунки Линнея (в большинстве это отдельные растения или их части) опубликованы недавно в новейшей биографии Линнея, написанной Норой Гурли 1 (Norah Gourlie, 1953).
«Я покинул город Упсалу 12 мая 1732 г., это была пятница, в одиннадцать часов, когда мне было всего 25 лет и около двенадцати часов, — писал Линней. — Моей
1 Заимствованными они частично напечатаны С. С. Станковым Вдкниге «Линней, Руссо, Ламарк» (Изд. «Советская наука», М.,
одеждой был короткий кафтан из сукна, без складок, с небольшими обшлагами и воротником из тюленьей кожи, кожаные штаны, парик с косичкой, прочная зеленая шапка и высокие сапоги на ногах. Небольшой мешок, 22 дюйма длины и немного меньше в ширину, из дубленой кожи; на одной стороне в нем была плотная связка книг, на другой положены одна рубашка, две пары манжет, два ночных колпака, чернильница, ящичек для перьев, микроскоп, маленький телескоп и сетка для защиты от комаров, довольно много нарезанной бумаги для закладки растений в размер листа, гребенка, орнитология, «Flora Uplandica» и «Characteres Generici». Кинжал висел на моем боку и маленькое охотничье ружье у бедра на седле. У меня была еще восьмигранная трость, на которой были вырезаны меры длины. В моем кармане лежал бумажник с паспортом от губернатора Упсалы и открытое рекомендательное письмо от Королевского научного общества».
Путь Линнея, отправившегося из Упсалы верхом на север, проходил по восточным провинциям страны вдоль Ботнического залива и далее на север в горы пограничной норвежской Лапландии, где большая часть пути была им проделана пешком из-за полного бездорожья, как и позднее в более восточных районах собственно Финмаркена. Вернувшись к Ботническому заливу, Линней проехал по провинции Лулео, ведя обычные исследования. Отсюда он отправился снова на север через собственно Лапландию, достиг Северного моря, сделал по стране несколько небольших маршрутов и к началу сентября прибыл в Тор-нео, откуда быстро проехал на юг по Финляндии вдоль восточного берега Ботнического залива, посетив Улеаборг (Оулу), Вазу, Бьернборг и Або (ныне Турку). Отсюда морем он достиг шведского берега и 10 сентября 1732 г. «счастливо вернулся назад в Упсалу в час пополудни».
Это четырехмесячное путешествие потребовало у Линнея немало упорства и терпения в преодолении трудностей пути по бездорожью среди горных лесов и горных и равнинных тундр, по быстрым рекам и топким болотам, при почти полном безлюдье страны и затруднениях с продовольствием. В пути у него было немало мелких приключений, обычных в такого рода путешествиях. В путевом дневнике Линней равным образом уделял внимание как объектам натуральной истории, так и описанию посещен-
32
ных им мест, а также самого населения и его быта. Описание Лапландского путешествия Линнея очень напоминает по характеру изложения и пестроте материала описания путешествий по России, совершенных через тридцать-сорок лет академическими экспедициями.
Значение путешествия Линнея для Швеции не уступало, вероятно, тому, какое имели упомянутые экспедиции Академии наук в России. Издатель «Iter Lapponicum» Фриз говорит, что «с точки зрения результатов это путешествие было важнейшим из всех, которые только были предприняты в стране». Это, конечно, справедливо, так как впервые в истории науки в этой стране была сделана попытка научного освещения явлений как мертвой, так и живой природы, причем попытка эта была осуществлена выдающимся натуралистом, полным молодого энтузиазма и исследовательской страсти.
Еще ранее, характеризуя свои ботанические экскурсии в окрестностях Лунда и Упсалы, Линней говорил, что он ведет себя, как «рысь в поле и крот дома» («lynx fori, talpa domi»). Эта внимательность, широта полевых наблюдений и глубина осмысливания явлений ярко проявляются в дневнике путешествия.
Самому Линнею это путешествие, задуманное профессором Рудбеком младшим и осуществленное при его содействии, принесло очень много пользы как исследователю, и оно, будучи первым и наиболее крупным из всех его путешествий, осталось памятным в деталях на всю жизнь. Потом, на протяжении десятилетий, в лекциях и сочинениях он обращался к наблюдениям, почерпнутым в Лапландии.
По возвращении в Упсалу Линней был более всего озабочен устройством своих денежных дел и подготовкой отчета о виденном в пути. Отчет, начатый им еще в дороге, был очень краток и выразителен и состоял в изложении двухсот шести наблюдений и замечаний, касающихся животного, растительного и минерального царств, а также практических хозяйственных вопросов. Он очень надеялся на то, что материалы его если не целиком, то отчасти будут напечатаны в издании Упсальского научного общества («Acta Litteraria Sveciae»), чего, однако, не случилось. Линней с горечью говорил потом, что «ни одно учреждение не предприняло мер к опубликованию моего
3	Е. Г. Бобров	33
отчета. Я выбрал для него самое важное». В декабре он передал обществу письменный доклад с тремя сообщениями о своих наблюдениях в пути. Но и доклад, будучи прочитан в феврале, странным образом не привлек внимания членов общества, хотя одно из сообщений, казалось бы, должно было их заинтересовать: оно объясняло причины падежа скота в районе Торнео. В упомянутых трудах общества («Acta») в том же 1732 г. вышла из печати только одна его работа — «Florula Lapponica» («Краткая Лапландская флора»), представляющая часть рукописи, относящейся к этой теме. Обещанное продолжение было помещено только в книге за 1735 г., которая вышла еще на три года позднее. Это сочинение Линнея было его первой напечатанной работой, в которой (что особенно важно) впервые Линней расположил описываемые виды по разрабатываемой им половой системе. Таким образом, мы можем заключить, что уже в то время эта знаменитая система была продумана Линнеем.
Глубокой осенью того же года, находясь в очень стесненном материальном положении, Линней обратился к университетскому начальству с письмом, в котором сообщал: «В течение всего времени, первоначально в Лунде, а затем здесь, я с величайшим трудом содержал себя, и теперь у меня нет никакой возможности оставаться в университете, так как у меня нет никого, кто мог бы поддержать меня, а небольшая королевская стипендия окончилась. Я беднее, чем кто-нибудь другой из моих конкурентов».
Трудно было удовлетворить ходатайство Линнея, так как свободных стипендий в университете не было, и тем не менее начальство нашло возможность его поддержать, однако сделало ему внушение по поводу недостаточной почтительности письма.
В эти месяцы Линней усердно трудился над лапландскими коллекциями и писал «Flora Lapponica» («Лапландская флора»). Рождественские каникулы он провел в Стенброхульте в своей семье, причем последний раз видел свою мать, которая умерла через полгода.
С началом нового года (1733) и нового семестра Линней начал в университете частные лекции по пробирному делу. Он не был знатоком, однако имел некоторое понятие об этом предмете, познакомившись с ним в течение
34
восьми дней на рудниках по пути на север в Лапландию.
Надо сказать, что до этого времени в университете не было чтений по этому предмету и курс Линнея привлек внимание нескольких студентов, причем каждый из них платил за занятия около двух талеров.
Занятия по медицине самого Линнея были очень ограничены, так как Рудбек был полностью поглощен филологической работой, а профессор Роберг, будучи ректором, ограничил свои лекции несколькими чтениями по «Materia medica» («Фармакология») и демонстрациями по химии.
Для Линнея, однако, время не проходило даром, и он продолжал усердно трудиться над «Лапландской флорой», разрабатывая при этом и другие ботанические темы. В то же время он подбирал материал и для курса по диететике, который назывался «Diaeta naturalis» («Отвечающее законам природы питание»).
Успех чтений Линнея по пробирному делу досаждал адъюнкту Розену, очень ревниво относившемуся к деятельности Линнея, тем более что последний не посещал ни лекций Розена по анатомии, ни его демонстраций по анатомированию. Омрачению отношений обоих молодых ученых способствовало и то, что Розен в конце семестра прочел курс лекций в Ботаническом саду, тогда как ранее эти лекции были за Линнеем.
Линней не ограничился чтением лекций по пробирному делу и написал краткое руководство, которое было одобрено в университете.
В конце осеннего семестра Линней был приглашен одним из его товарищей-студентов на рождественские каникулы в Даларна, где он очень весело провел праздники в обществе молодых людей. Линней, может быть, преувеличивал в письмах свое увлечение вечеринками и танцами, так как в это самое время немало сделал для расширения своих познаний в минералогии. Он посещал в этом районе плавильные печи и даже спускался в рудники. Линней не преминул посетить и медный рудник в Фалуне, причем описал очень выразительно и даже драматически свое путешествие «в подземное царство Плутона». Некоторая, может быть излишняя, поэтичность этого описания в «Iter ad Fodinas» («Поездка на рудники»)
3*
35
была, вероятно, связана с праздничной веселостью его автора.
Надо сказать, что Линней занимался изучением минерального царства этой части страны с полным вниманием, так как в следующем же году посетил эти рудники со своими слушателями в учебных целях.
Вскоре, в марте 1734 г., он побывал еще и на серебряных рудниках в связи с началом работы над темой «Sys-tema Lapideum» («Минералогическая система»). Коллекция Линнея, ранее содержавшая объекты из животного и растительного мира, теперь пополнилась образцами многих минералов и была в этом отношении самой богатой в Упсале.
Один из фалунских друзей Линнея, Иоган Бровалиус, ставший потом епископом в Або, описывает следующим образом музей Линнея, как об этом сообщает на основа^-нии упсальского архива Нора Гурли: «Его музей был доступен для всех его слушателей, посещавших его с удивлением, удовольствием и даже с любовью к его жилищу. Потолок он украсил птичьими крыльями, на одной стене висела лапландская одежда и другие диковины; на другой стене были помещены крупные объекты растительного царства и раковины; две другие стены заставлены медицинскими книгами, приборами по физике и химии и камнями. Один угол высокой комнаты был занят ветвями дерева, на которых было расположено около тридцати различных пород домашних птиц, а в оконной нише стоял большой кувшин, наполненный землей для посадки редкостных растений. По соседству можно было посмотреть с громадным удовольствием его коллекцию спрессованных растений, наклеенных на листы бумаги. . . все собраны в Швеции, и содержащую более трех тысяч диких или культивированных видов, к которым должны быть добавлены редчайшие растения лапландской флоры, также спрессованные. Сверх того, здесь было более тысячи видов шведских насекомых, а также много образцов шведских камней, помещенных в просторные коробочки, расположенные самым изящным образом, по совершенно новой системе, основанной на его собственных наблюдениях».
Весной 1734 г. Линнею исполнилось 27 лет и в то же время прошло семь лет со времени его поступления в уни-86
верситет. Линней фактически уже вел преподавательскую работу, но положение его было неопределенно, так как по уставу преподавать в университете могло лишь лицо, имеющее докторскую степень.
В Швеции было традицией ездить для защиты диссертации и получения ученой степени доктора медицины в голландские университеты — в Гардервик или Лейден. У Линнея, однако, не было даже небольших денег, необходимых на это путешествие, что делало его положение в Упсальском университете еще более неопределенным и даже безнадежным, в связи с тем что его соперник адъюнкт доктор Розен официально поставил вопрос о невозможности присуждения докторской степени Линнею в Упсале. Трудности Линнея увеличивались еще и тем, что в Швеции он не мог найти возможности для опубликования ботанических трактатов, начатых еще до путешествия в Лапландию и в значительной мере уже подготовленных. Таким образом, ему казалось, что и упорные труды его были напрасны.
Горечь его настроения сквозила в письмах, относящихся к этому времени. «Я хотел бы лучше быть богатым крестьянином, если бы я готовил себя к этому с детства, или, даже более того, если бы не было так холодно, я хотел бы быть богатым горным лопарем. Теперь мне хотелось бы иметь маленькое землевладение на удобно расположенном острове, где без особенных забот я мог бы добывать пищу, беседовать с несколькими скромными и простыми друзьями, без слишком большого общества. . . как вы, счастливые сельские жители. . . не знающие ничего более того, что принесут вам Бог и погода».
В дни таких печальных размышлений Линней получил письмо и денежный перевод от губернатора Рейтер-гольма с предложением сделать исследовательскую поездку по провинции Даларна. Предложение это было принято Линнеем с энтузиазмом и благодарностью. Когда о предполагаемой поездке узнали упсальские студенты, некоторые из них просили Линнея дать им возможность присоединиться к нему на все время путешествия на их собственный счет. Вскоре группа молодых людей, возглавляемая Линнеем, выехала из Фалуна — это было 3 июля — и через полтора месяца, 18 августа, возврати
лась в Фалун, совершив поездку по западной и восточной частям провинции.
Отчет о поездке велся в привычной Линнею форме дневника и напечатан не был. Очень выразительно об этом путешествии и его целях писал Линней в письме губернатору Вестерботнии, с которым познакомился еще во время поездки в Лапландию: «Теперь я окончил мою семинедельную поездку по восточной и западной Да-ларне. . . в которой я сделал исключительные наблюдения по натуральной истории и хозяйству. Я сделал проект того, как было бы возможно окультурить холмы посредством выращивания корнеплодов, различные возможности чего показала Природа в результате моих непосредственных наблюдений. О, если можно было бы путешествовать таким образом по всем провинциям Швеции каждое лето, как много можно было бы открыть для государства. Как многому можно было бы научиться в одной провинции, как более легко можно было бы улучшить хозяйство другой. У меня в уме всегда мысль, что такая работа в Швеции принесла бы больше пользы, чем Поэтика, Греческий язык и Метафизика в наших академиях, хотя эта работа потребовала бы и меньше затрат».
Надо заметить, что корнеплоды, о которых идет речь, — это картофель (правильнее было бы сказать — клубнеплоды), который Линней со своими спутниками видел в культуре у пастора Нэзмана, первым в этой части страны начавшего выращивать «английский корнеплод».
Далее в том же письме он сообщает о себе, что намерен оставаться в Фалуне до тех пор, пока барон Рейтер-гольм будет довольствовать его пищей и жилищем, после чего вернется в «бедственную Упсалу». «Что будет со мной в будущем, знает только всемогущий Бог, направляющий сердца могущественных патронов, способных мне помочь. Я слышал, что доктор Розен настоял на том, что никто не может стать доктором иначе как за границей; это уже введено в практику Медицинской коллегией и специально направлено против меня, так что я должен искать убежища у друзей».
Оставаясь в Фалуне, Линней связался с пробирной палатой и, кроме того, читал частным образом лекции по пробирному делу. Вместе с тем он получил здесь и небольшую медицинскую практику. Несмотря на некоторую
устроенность, Линней тяготился своим положением, стремясь заниматься ботаникой. Его фалунские друзья поддерживали это недовольство, советуя ему отправиться за ученой степенью в Голландию. Были и советы найти невесту с приданым, на средства которой можно было бы осуществить заграничную поездку. Губернатор Рейтер-гольм предоставил возможность Линнею пользоваться своей библиотекой и поддерживал его в изучении минеральных ресурсов провинции. Линней продолжал здесь трудиться над «Systema Lapideum» и написал, кроме того, очерк «Najades Suecicae» («Шведские наяды»), содержавший описание минеральных источников страны.
Один из фалунских друзей Линнея, отец студента Соль-бера, в семье которого Линней провел годом раньше рождественские каникулы, предложил Линнею репетировать его сына в заграничной поездке, с уплатой ему за это трехсот медных талеров в год. Предложение это как нельзя более отвечало желанию самого Линнея, и он его принял. Он должен был отправиться в Упсалу для того, чтобы подготовиться к путешествию и, прежде всего, чтобы сдать экзамен по богословию, о чем должно быть свидетельство, которое требовалось от каждого студента при получении заграничного паспорта. Воспользовавшись поездкой в Упсалу, Линней побывал и в недалекой столице, где заказал себе платье на предстоящее путешествие и познакомился с коллекциями минералов. Полные надежд на путешествие и предстоящие перемены в его жизни письма Линнея, относящиеся к этому времени, показывают восторженное настроение его и многочисленные выражения благодарности «всемогущему богу», неизменно к лучшему устраивавшему его судьбу. На рождественские каникулы он вернулся в Фалун. К этому периоду относится очень важное событие в жизни Линнея: ему «встретилась девушка, с которой он хотел бы жить и умереть. Полученное от нее 16 января „да“ было подтверждено ее отцом 27 января, а 18 февраля божья воля совершилась». Последняя дата относится, очевидно, к помолвке. Официальная церемония обручения и свадьба молодых людей была отложена на три года.
Девушка, с которой встретился Линней, была восемнадцатилетняя Сара Лиза Мореа, дочь городского врача в Фалуне — Иогана Мореуса, человека образованного и
Ц
очень видного, который, конечно, не мог не содействовать Линнею в совершении заграничного путешествия для получения ученой степени.
Через два дня, ранним утром 20 февраля 1735 г., Линней со студентом Сольбергом выехали верхом из Фалуна. Они не торопились. По дороге они посетили Векшьё, где Линней встретился со своим первым наставником, доктором Ротманом, потом отправились в Стенброхульт, где Линней. пробыл в семье более месяца. Наконец, настал день попрощаться с «милым Стенброхультом, с шестидесятилетним отцом, с братом и тремя сестрами. . . когда мы покидали Стенброхульт, погода была прекрасна, рожь начала подрастать, березы распускали листья, а лес звучал, как птичий рай». Линней прибыл 18 апреля в Гель-сингборн, откуда на другой день отправился в Эльсинору на датском берегу.
Так началась поездка Линнея, счастливо открывшая ему возможность плодотворной работы, скоро принесшей ему европейскую известность, а позднее и мировую славу.
Покидая родину, Линней, еще не достигший полных двадцати восьми лет, был, в сущности, сложившимся ученым; он не только обладал определенной суммой знаний своего времени, касающихся натуральной истории и медицины, но в известной мере осмыслил эти знания и стремился их систематизировать, т. е. сделать более научными.
К этому времени им было выполнено по ботанике несколько частных исследовательских тем, которые можно назвать чисто флористическими. Это были списки растений окрестностей Стенброхульта, Лунда и Упсалы, ранее упомянутые. Линней написал рассуждение о поле у растений как первый набросок своей идеи о собственно генеративных органах. Он уже разработал к этому времени в общих чертах половую систему растений, которая и была им применена при расположении материала в «Краткой лапландской флоре» (первая часть которой была напечатана). Линней еще до путешествия в Лапландию начал подготовку сочинений «Bibliotheca Botanica», «Classes plantarum», «Critica Botanica» и «Genera plantarum» И уже был озабочен их опубликованием.
Его осведомленность в животном мире была значительно меньшей, однако он специально занимался изуче
40
нием насекомых и птиц. За последние два года Линней много трудился над изучением минералов и написал «Systema Lapideum», руководство по пробирному делу и описание минеральных источников Швеции («Najades Suecicae»).
Его кругозор натуралиста был сильно расширен путешествием в Лапландию и поездками по провинции Да-ларна. Как врач Линней уже обладал большой практикой и собрал некоторый материал для университетского курса по диететике («Diaeta naturalis»).
ГОЛЛАНДСКИЙ ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛИННЕЯ-ПЕРИОД РЕФОРМ
Первоначально путешествие Линнея с Сольбергом носило образовательный характер. Молодые люди не торопились, останавливаясь по нескольку дней в посещаемых городах и осматривая их достопримечательности. В Эль-синоре, например, они побывали в Королевском ботаническом саду, но не нашли там ничего интересного. Через несколько дней с попутным ветром они отправились в Травемюнде, откуда в карете прибыли в Любек, из Любека дилижанс доставил их в Гамбург.
Здесь имя Линнея было известно, и он сам увидел в нюрнбергском журнале похвальный отзыв о своей деятельности.
Информация об его Лапландском путешествии пришла сюда из Англии от Диллениуса. В местном же периодическом издании было помещено профессором гамбургской гимназии Колем сообщение с похвалой о работе Линнея над изучением растений Упсалы и о его половой системе растений. Эта информация была, как полагают, прислана сюда секретарем Упсальского научного общества Андерсом Цельзиусом. Коль пригласил к себе Линнея и познакомил его со своими учеными друзьями, радушно отнесшимися к молодому шведу. Они тоже приглашали Линнея к себе, причем наибольшее впечатление на него производили их богатые библиотеки. Среди редкостей, показанных Линнею в Гамбурге, была семиглавая «гидра», находившаяся в коллекции по натуральной истории, принадлежавшей бургомистру. Это чудо природы привлекало всеобщее внимание и даже попало в научную литературу; за «гидру» были заплачены большие деньги. Линней, посмотрев «гидру», заявил, что это чудо не природы,
42
а искусства, доказав, что головы ее и ноги принадлежат ласкам, а тело покрыто кожей змеи.
Из Гамбурга Линней прибыл в Амстердам и отправился дальше в Гардервик, небольшой университетский город, расположенный в юго-восточной части Зюйдерзее. Этот университет был излюбленным местом защиты докторских диссертаций шведскими студентами, так как здесь, в провинции, по сравнению со знаменитым Лейденским университетом было меньше формальностей. Представившись на другой день после приезда ректору, профессору Гортеру, Линней вручил ему диссертацию «Новая гипотеза о причине перемежающейся лихорадки». Тогда же (18 июня) ему был устроен экзамен; Линней должен был разъяснить на нем некоторые афоризмы Гиппократа и рассказать о причине желтухи и об ее лечении. После этого Линней был объявлен медицинским кандидатом и ему была возвращена диссертация, диспут по которой был назначен на 24 июня.
В дни ожидания диспута Линней посещал некоторые занятия у профессора Гортера, все свободное время экс-курсируя с его сыном — Давидом Гортером, молодым доктором медицины и ботаником. Молодой Гортер не мог не попасть под влияние Линнея, который, будучи всего на десять лет старше своего товарища, был уже сложившимся ученым. Давид Гортер 1 стал потом профессором в Гардервике и успешно занимался ботаникой.
В назначенный срок состоялась публичная защита Линнеем диссертации на степень доктора медицины, в результате чего он получил диплом и знаки ученого достоинства (шелковую шляпу и золотое кольцо). Формальности были окончены, и Линней стал, наконец, доктором. Теперь он оставил провинциальный Гардервик и поехал в Амстердам, чтобы познакомиться с учеными-ботаниками> и прежде всего с Поганом Бурманом и лейденским профессором Адрианом Ройеном. В Амстердаме же Линней
1 Интересно заметить, что с именем Давида Гортера связана очень интересная страница истории русской ботаники, а именно первый опыт последовательного применения в русской литературе биномиальной номенклатуры. В 1754 г. Гортер старшин был приглашен в Петербург вторым лейб-медиком, причем его сын, Давид Гортер, занял должность гоф-медика. Гортер младший был избран потом почетным членом Российской Академии наук.
43.
навестил ученого-аптекаря и мецената Альберта Себа и познакомился с его коллекциями.
На голландских ученых молодой доктор производил самое благоприятное впечатление своими знаниями, оригинальностью взглядов и широтой научных интересов. Он всюду находил самый радушный прием. Перед Линнеем открывались возможности широкого общения с выдающимися учеными того времени, возможности пользоваться их библиотеками и богатыми коллекциями. Этому мешала, однако, его постоянная нужда, и он должен был думать о возвращении на родину. Тем не менее Линней отправился в Лейден, университет которого был в то время крупнейшим научным центром, в надежде познакомиться там с выдающимся медиком и натуралистом Германом Бургавом.
В Лейдене Линней познакомился сначала с молодым доктором медицины и ботаником Гроновиусом, который ввел его в круг лейденских натуралистов. Гроновиус как-то увидел у Линнея рукопись его сочинения «Система Природы» («Systema Naturae»), произведшую на него такое большое впечатление, что он выразил намерение напечатать ее даже за свой счет. Предложение это как нельзя более отвечало желанию Линнея, надеявшегося на то, что ему удастся в Голландии напечатать некоторые свои сочинения, чего он не мог сделать у себя на родине. В Гроно-виусе Линней нашел самого деятельного друга, выступившего с пропагандой его системы и основ классификации; так же ревностно он помогал Линнею в хлопотах напечатать и другие его сочинения.
Первое издание «Системы Природы», вышедшее в 1735 г., было большого формата на 14 страницах, составлено преимущественно из таблиц, показывающих в виде конспекта расположение отделов трех царств природы — их классов, порядков и даже родов. Эта схема классификации, позволяющая ориентироваться во множестве предметов мертвой природы (царство минералов) и живых организмов (растения, животные), создавала основу научной классификации их и, собственно, положила основание современной систематике растений и животных.
Об этой работе Линней писал позднее, что он стремился в ней «представить большинство произведений.
44
Творца в виде четкой цепи». Что касается царства минералов, то, как он говорит, «до Линнея никто не разработал ясного метода, никто не различал родов от видов, никто не дал признаков рода и никто не знал, что большинство минералов, за исключением отчетливых видов, являются разновидностями».
По отношению к царству растений им сделана «еще большая работа, а именно предложено новое разделение по тычинкам и пестикам, то есть по таким малым частям цветка, на которые ботаники раньше и не утруждали себя смотреть, каковое (разделение, — Е. Б,) Линней должен был взять из собственных опытов, после того как убедился в том, что они (тычинки и пестики, — Е. Б.) обосновывают учение о поле у растений и являются важнейшими для самих растений. Здесь потребовалась большая работа для того, чтобы располагать знанием цветков всех родов и видов, чтобы представить себе всю эту армию. Одно только это способно было занять посредственного человека на протяжении всей его жизни». Сделанное по отношению к животному царству «было столь же новым. Линней был первым, кто стал характеризовать четвероногих по зубам и впервые их так описал, также разделив птиц по их клювам. И то и другое в равной мере существенно для этих типов животных. Никто до Линнея не установил отчетливых родов среди насекомых и едва ли кто-нибудь сделал больше в классах прочих животных, кроме Артеди».
Эти замечания Линнея тем более значительны, что они выражают оценку им его собственного сочинения, данную им более чем через двадцать пять лет после выхода работы в свет. Следует сказать, что Линней вообще очень высоко оценивал свои научные достижения. В связи с этим можно привести здесь его отзыв о собственной работе по зоологии в связи с выходом в свет десятого издания «Systema Naturae» (1758): «Первый том о животных должен показать, что Линней был более велик в зоологии, чем в любой другой отрасли, хотя ботаники и признают его своим учителем. Ибо если основательно рассмотреть этот том, то можно найти в нем все классы и естественные отряды, так же как и виды, собранные с чрезвычайной заботливостью с синонимами в результате бесконечной работы. Здесь описано большее коли
45
чество насекомых, чем видели где-либо прежде. Здесь впервые дан четкий метод и основы конхиологии, не говоря о прочем».
Десятое издание «Systema Naturae» вышло в 1758 г. и занимало 1384 страницы текста. Так от издания к изданию «Система Природы» увеличивалась в объеме, охватывая все более и более обширный описательный материал. Позднее вышло еще три издания, причем последнее, тринадцатое, было подготовлено И. Ф. Гмелином, вышло оно в 1788—1793 гг. и содержало в трех томах 6257 страниц. Из всех сочинений Линнея «Systema Naturae» было наиболее распространенным. Оно было напечатано тринадцать раз по-латыни, причем сам Линней переработал и редактировал издания 2, 6, 10 и 12; было опубликовано и несколько переводов его на западноевропейских языках.
Чтобы понять истинное значение этого сочинения Линнея для своего времени, достаточно вспомнить следующее. Еще в XVI в. Цезальпин писал, что распознавание известных в то время растений было крайне затруднено и что из-за противоречивых и сложных названий их «происходят бесконечные ошибки и ожесточенные споры». В начале XVII в. швейцарский ботаник Каспар Баугин сделал попытку упорядочить номенклатуру растений, положив около сорока лет труда на создание единого свода всех известных в то время растений (около шести тысяч), для которых он собрал синонимы. Баугин, в стремлении классифицировать растения, положил начало бинарной номенклатуре, сущность которой состоит в том, что всякое растение носит двойное название — первое, как правило, из одного слова и второе диагностическое, состоящее из нескольких слов. В конце XVII в. германский ботаник Ривинус продолжил работу Баугина, еще немного приблизившись к тому, что со всей определенностью было сделано только Линнеем, — к сочетанию бинарной номенклатуры с более определенным представлением о родовой и видовой категориях. На протяжении всего XVII и в начале XVIII в., в связи с накоплением фактического знания организмов, возможности обзора их все более и более затруднялись, и в конце концов дело дошло до того, что такой обзор стал практически невозможным.
Таким образом, разработка удобной классификации стала самой насущной необходимостью естествознания.
46
CAROLI LINNzEI
Naturae Curioforum Diofiendii sccundi
SYSTEMA NATURAL
NATURAL REGNA TRIA,
SECUNDUM.
GLASSES, OR DINES, GENERA, SPECIES, SYSTEMATIC^ e ROFONUN TUR.
Editio Seconds, Auilior.
s ir О С К H O L M I &
Apud G О TTFR. К IESE W ETTE R.
1740.
Титульный лист второго издания «Системы Природы»: «Карла Линнея Исследователей природы Диоскорида Второго Система Природы, в которой систематически представляются три царства природы по классам, отрядам, родам, видам. Издание второе, расширенное. В Стокгольме у Готфр. Кизеветтера. 1740».
Это отчетливо сознавали все ученые начала XVIII в. и, вероятно, более всех других Карл Линней.
Очень интересно заметить, что лейденский профессор Бургав, считавшийся наиболее авторитетным среди ученых своего времени, определял ботанику как «часть естествознания, посредством которой удачно и с наименьшим трудом познаются и удерживаются в памяти растения», т. е. как классификацию и номенклатуру растений.
Классифицирование в естествознании было действительно самой важной задачей того времени, и эту задачу во всей широте поставил и блестяще разрешил только Линней. Именно в этом заслуга Линнея перед наукой, в этом величие его научного подвига.
«Естествознание есть разделение и наименование естественных тел (Scientia naturalis est divisio ас denominatio corporum Naturalium). Основа ботаники состоит в разделении и наименовании растений классификационном, родовом и видовом (Fundamentum Botanices consistit in Plantarum Divisione et Denominatione, Systematica, Generica et Specifica)». Таковы положения, которыми руководствовался Линней. В высшей степени замечательны слова Линнея о том, что «нет естественной системы растений» и что «искусственные системы вообще необходимы по отсутствию естественной» (Nullum Systema Plantarum Natu-rale. . . Interim tamen Systemata artificialia, defectu Naturalis, omnino necessaria sunt). Мы видим, таким образом, что Линней прекрасно понимал необходимость руководствоваться в классификации «естественным методом».
Предложенная Линнеем классификация растений, в основу которой положены признаки, характеризующие цветок как орган размножения, чрезвычайно проста, очень выразительна и в то же время изящна и кратка. Вся она изложена на одной странице большого формата и называется «Ключ половой системы» («Clavis systematis sexua-lis»). Нет необходимости излагать систему сколько-нибудь подробно, так как об этом рассказывается в каждом учебнике общей ботаники для высшей школы. Сущность ее сводится к тому, что растительный мир разделен на 24 класса, из которых первые 13 выделены по числу тычинок. При выделении классов 14—20 приняты во внимание соотношения длины тычинок, расположение или срастание их; классы 21 и 22 характеризуются однополыми
48
цветками, причем в класс 21 помещены растения однодомные, а в класс 22 — двудомные; 23-й класс содержит растения, цветки которых частью обоеполые, а частью раздельнополые; в 24-м классе помещены растения тайнобрачные, органы размножения которых простым глазом невидимы.
Классы делятся на отряды, общее число которых составляет 116. Первые 13 классов разделены на отряды по числу пестиков. Для 14-го и 15-го классов отряды выделяются по устройству плодов. Разделение классов 16—22 на отряды основывается на количестве тычинок. Класс 23 разделен на отряды: однодомные, двудомные и трехдомные (каждый из трех типов цветка на отдельном растении). Последний класс (тайнобрачные) охватывает отряды: папоротники, мхи, водоросли, грибы, деревья и Lithophyta. К последним отнесены кораллы, а к деревьям этого отряда — инжир (Ficus).
Нет нужды говорить об искусственности этой системы; это более чем кому-либо другому и ранее всех других было известно самому Линнею. Необходимо, однако, сказать, что половая система, разработанная Линнеем, по ее простоте, изяществу и тому, что она охватывала все растительные организмы, как нельзя более удовлетворяла неотложную потребность классификации растений. Следствием этого был ее выдающийся успех.
Вышедшая из печати «Systema Naturae» открыла Линнею возможность встретиться с Бургавом, доступ к которому был очень труден. Бургав сам пригласил его к себе. Об этой встрече Линней рассказывал, что он увидел Бур-гава в саду, стоявшим перед небольшим деревом и внимательно рассматривавшим его. Бургав сказал Линнею, что рассматриваемое им растение еще никем не описано и он сам его не знает. Линней почтительно, но твердо заявил, что дерево это ему известно и что оно было описано Вайа-ном. Бургав возразил, говоря, что он в 1727 г. редактировал сочинение Вайана и что такого описания там нет. Когда принесли книгу, то Линней тотчас показал описание этого растения (это была боярышниковидная рябина), обнаружив свое знание и растений и литературы.
Через две-три недели Линней был в Лейдене у Бургава с прощальным визитом, намереваясь отправиться через Амстердам на родину. Бургав рекомендовал Линнею оста-
4	Е. Г. Бобров	49
ваться в Голландии и даже поселиться там, так как именно в Голландии были для него самые широкие возможности для изучения растений. Узнав из беседы с Линнеем об отсутствии у него денег, Бургав дал ему рекомендательное письмо к профессору Бурману, заведывав-шему в Амстердаме Ботаническим садом.
Бурман предложил Линнею поселиться у него в доме, предоставил ему комнату и место за столом. Линней это предложение принял и жил у гостеприимного Бурмана до конца года. Бурман в это время занимался изучением растений Цейлона и готовил о них сочинение, вышедшее из печати в следующем году. Линней же в эти месяцы занимался изучением растений в амстердамском саду и подготовкой к печати своих сочинений — «Fundamenta Botanica» и «Bibliotheca Botanica». «Fundamenta Bota-nica» («Основы ботаники») — произведение замечательное, хотя и занимает всего 36 страниц малого формата. В нем изложены принципы описательной ботаники, большей частью перенесенные потом в «Критику ботаники» и в знаменитую «Философию ботаники». Линней был совершенно прав, когда позднее, уже в шестидесятых годах, говорил с сожалением: «. . .мало кто понял перспективу, данную этими афоризмами, они и обсуждались очень несовершенно. . .».
Весь текст этой книги состоит из 365 (по числу дней в году, как он позднее заметил) афоризмов-положений, сгруппированных в двенадцать разделов, от классификации ботаников до характеристики действия растений в связи с их естественной классификацией. Весь текст кончается следующим заключением: «Начала истины в естествознании должны утверждаться наблюдениями».
Введение очень коротко: Линней говорит, что «эта маленькая, всего в несколько страниц, работа, составленная 365 афоризмами, потребовала семи лет (труда, — Е. Б.) и внимательного изучения 8000 цветков».
В этой работе перечислены все основные принципы и руководящие идеи Линнея. Едва ли не важнейшим из них для великого классификатора был следующий: «Ариаднина нить ботаники — классификация, без которой — хаос» («156. Filum ariadneum Botanices est Systema sine quo chaos est»). Здесь же знаменитый афоризм: «Мы насчитываем столько видов, сколько различных форм 50
было вначале создано» («157. Species tot numeramus quot diversae formae in principio sunt creatae»). Линней не замечает здесь некоторого противоречия с канонами: «162. Род и вид всегда есть творение природы, а разновидность чаще есть произведение культуры, классы и отряды есть творение и искусства и природы»; «159. Родов называем столько, сколько различного строения плодоношений обнаруживают естественные виды растений»; «88: Сущность цветка состоит в пыльнике и рыльце, плода — в семени, а размножения — в цветке и в плоде»; «135. Всякое растение развивается из яйца, как утверждает разум и опыт, что подтверждают семядоли».
Наряду с глубокими и в большинстве прогрессивными положениями, здесь нередки сравнения очень красочные, но решительно отсталые даже и для того времени. Таковы, например, афоризмы 146 и 147, где почва называется желудком растения, листья — легкими, корни — млечными сосудами, тычиночные нити называются семепрово-дами, а семя — яйцом, как это сказано и в § 135.
Очень интересен в «Основах ботаники» первый раздел, где из 52 афоризмов 47 относятся к классификации ботаников. Об этой классификации нередко отзываются с иронией, видя в ней стремление Линнея к безудержной систематизации. Однако ирония здесь вовсе неуместна. Дело в том, что разработанная здесь классификация авторов представляет собой своеобразную схему предметной каталогизации ботанической литературы.
Ботаники, которые здесь называются фитологами, делятся на истинных ботаников и ботанофилов. Последние разделяются на четыре группы: анатомы, садовники, медики, аномальные ботаники. Из них медики подразделяются на семь подгрупп (астрологи, химики и пр.); аномальные же ботаники делятся на поэтов, теологов, биологов и разных. Интересно заметить, что биологами Линней называет авторов, описывавших «жизнь и смерть ботаников», т. е. биографов и авторов некрологов.
Собственно ботаники (botanici veri) делятся на собирателей (collectores) и методистов (methodici). К первым относятся: отцы (авторы классической древности), комментаторы (толкователи сочинений отцов), рисовальщики растений (ichniographi), монографы, любознательные (си-riosi — собиратели редкостных растений), адонисты (ка
4*
51
талогизаторы выращиваемых растений), флористы (составители каталогов дикорастущих растений) и, наконец, путешественники. Методисты делятся на три большие группы: философы, систематики и номенклаторы. К философам относятся: ораторы (рассуждающие о растениях), спорящие о растениях (eristici),физиологи (обсуждающие тайну пола у растений), учредители (institutores— предлагающие правила, каноны и аксиомы). Наиболее велика группа систематиков, из которых гетеро-доксы разделяются на восемь подгрупп, а ортодоксы на одиннадцать перенумерованных подразделений. Основные подразделения здесь: ортодоксы частные и универсальные. Частные занимаются систематикой Сложноцветных, Зонтичных, Злаков, Мхов, Грибов. Универсальные же ортодоксы разделены на фруктицистов, короллистов, ка-лицистов и сексу а листов, в соответствии с тем, что они строят классификации соответственно на плодах, венчиках, чашечках и на поле растений («31. Sexualistae a sexu distribuunt ut Ego» — «Сексуалисты по полу разделяют, как я»; «68. Ego, etiam sexualista sum, secundum nume-rum, proportionem et situm staminum cum pistillis» — «Я также сенсуалист (так как строю классификацию, — Е. Б.) на основании числа, соотношения и положения тычинок с пестиками»). Нельзя не обратить внимания на то, что Линней с самого начала прекрасно понимает искусственность своей классификации, видит в этом слабость и стремится к «естественному методу». Очень интересен в связи с этим канон 77: «Мы попытаемся представить фрагменты натурального метода» («Nos naturalis mathodi fragmenta exhibere conabimur»).
Последнюю группу методистов составляют номенклаторы, которые разделяются на синонимистов, критиков, этимологов и лексикографов.
Как сказано ранее, классификация ботаников есть лишь своеобразная предметизация ботанической литературы. Именно по этой, разработанной в «Fundamenta Botanica» схеме Линней и построил свое сочинение «Bibliotheca Botanica». Эта книжечка, изданная в Амстердаме в 1736 г. и посвященная Иогану Бурману, содержит 164 страницы такого же формата, что и «Основы ботаники». Ей предпослана схема классификации ботаников, а одновременно и разделов библиографии (их всего шест
52
надцать), в свою очередь довольно дробно разделенных. Каждая классификационная группа очень выразительно характеризована, равно как и ее разделы. Многим выдающимся писателям даны здесь краткие характеристики. Нельзя не обратить внимания на то, что Линней серьезно продумал построение библиографии, ее указатели, взаимосвязь отделов ссылками и пр., т. е. то, что в наше время называют рабочим аппаратом книги. Примером построения библиографии у Линнея может быть работа Каспара Баугина «Pinax theatri botanici» (1623). В связи с тем что в первой части сочинения специально описаны злаки, Баугин попадает в группу описателей частных (descriptores particulares). Так как в этом его сочинении описано около 600 новых растений, мы видим имя Баугина также среди любознательных (curiosi — собиратели редкостных растений). Совершенно естественно, конечно, помещение Баугина и в группу номенклаторов-синоними-стов. В то же время Каспар Баугин упомянут среди флористов, как написавший каталог дикорастущих растений окрестностей Базеля.
Нельзя не высказать сожаления о том, что эта работа Линнея почти забыта. Сам автор оценивал ее очень высоко, говоря в автобиографических материалах о «Bibliotheca Botanica», что книга эта «показывает, какими знаниями обладал Линней в истории литературы».
Ко времени пребывания Линнея в доме Бурмана относится его знакомство с Георгом Клиффортом, директором Ост-Индской компании и бургомистром Амстердама. Клиф-форт, очень богатый человек и любитель растений, создал в Гартекампе, близ Гаарлема, сад, в котором было собрано множество растений и в открытом грунте и в нескольких оранжереях. В этом саду содержалось довольно много и экзотических животных. Для Клиффорта, как директора Ост-Индской компании, с ее торговыми связями с заморскими странами, были открыты самые широкие возможности для доставки в Голландию множества интересных растений, чем он и пользовался. Линней писал об этом саде, что он был изумлен множеством растений, наполнявших оранжереи. В первой были размещены растения из стран южной Европы — Испании, Италии, Греции и с островов Средиземного моря. Другая оранжерея была занята растениями Азии; в третьей были
53
размещены растения, привезенные из Африки; в четвертой содержались орхидеи и американские растения, и т. д. В саду Клиффорта был и музей с коллекцией засушенных растений и научная библиотека. Эти сокровища не могли не производить громадного впечатления, и Линней писал о том, что он никогда не видел прежде ничего подобного.
Знакомством с Клиффортом Линней был обязан профессору Бургаву, который был домашним врачом Клиффорта. Бургав, рекомендуя Линнея Клиффорту, особо отметил его достоинства как выдающегося ботаника, способного систематизировать коллекции Клиффорта и описать его (сад.
Об этом знакомстве биографы Линнея рассказывают следующее. Когда Бурман и Линней навестили Клиффорта в Гартекампе по его специальному приглашению, Линней поразил хозяина удивительной осведомленностью, показав среди южноафриканских растений то, что было уже описано, и то, что было еще совсем неизвестным. При этом посещении сада Бурман заинтересовался в библиотеке вторым томом путешествия английского ученого Слоана (Путешествие на острова Мадейру, Барбадос. . .»). Клиффорт сказал ему, что у него два экземпляра этой книги и что он готов один из них отдать Бурману в обмен на помощь Линнея, для чего тот должен провести зиму в Гартекампе. Клиффорт предложил Линнею жилище, стол и жалованье тысячу флоринов в год. Предложение это было принято, и Линней отложил возвращение на родину, оставшись на службе у Клиффорта. О своей жизни в это время Линней писал, что теперь «он живет, как князь, имеет попечение над крупнейшим садом, для которого может выписывать любое недостающее растение, так же как и книги для библиотеки, имеет возможность работать по ботанике и для этого у него есть все, чего бы он ни пожелал. Поэтому он работает день и ночь и в то же время пытается напечатать свою «Лапландскую флору» («Flora Lapponica»).
Линней был очень обрадован приездом в Голландию своего старого университетского товарища Артеди, занимавшегося перед этим изучением ихтиологических коллекций Слоана в Лондоне. Артеди по-прежнему бедствовал и все еще не имел средств для того, чтобы добиться
54
получения докторской степени. Линней пришел на помощь своему другу, рекомендовав его амстердамскому коллекционеру Себа для работы по систематизации рыб и их описанию. Артеди принялся за работу в Амстердаме у Себа, тогда как Линней трудился в Гартекампе у Клиф-форта. Друзья изредка встречались, обсуждая ход своих работ. Работа Артеди уже была окончена, и он намеревался ее еще раз просмотреть для того, чтобы передать в печать, когда он совершенно неожиданно погиб, утонув в канале при возвращении вечером домой. Потрясенный неожиданной смертью друга, Линней, едва узнав об этом, выехал в Амстердам отдать ему последний долг и позаботиться о его рукописях. Клиффорт дал Линнею денег для того, чтобы выкупить рукопись Артеди у его квартирохозяина, который задерживал ее за долги и намеревался продать с аукциона скромное имущество молодого ученого. Лучшей памятью об Артеди было бы издание его работы. Линней взялся за подготовку к печати рукописи, * предварительно известной ему, как известны ему были и все основные идеи ее автора. В 1738 г. «Ихтиология» Артеди была издана. Таким образом, его труд был спасен для науки, а память об авторе увековечена. Сочинение это было так значительно, что автора «Ихтиологии» считали основоположником этого раздела зоологии. Сам Линней очень высоко ценил сочинение своего друга. В письме геттингенскому профессору Галлеру он писал: «Я теперь занят печатаньем посмертного сочинения моего старого друга, Петра Артеди, в котором, если я не ошибаюсь, Вы увидите больше усовершенствований, чем их было сделано в ботанике за сто лет. Он установил естественные классы (отряды), естественные роды, полные диагнозы, общий указатель синонимов, несравненные описания и безукоризненные определения видов».
Нельзя не обратить внимания на высокую оценку Линнеем и собственно описательной работы Артеди и установления им естественных родов и естественных классов. Только Линней, сам работавший в этом плане, мог оценить по достоинству сочинение Артеди. Весьма вероятно также, что Линней и Артеди влияли один на другого, одновременно разрабатывая описательные методы и классификацию. Классификация рыб Артеди была принята Линнеем для ближайших изданий «Systema Naturae».
55
Дружеское отношение Линнея к Артеди и постоянное желание помочь товарищу были вообще характерны для Линнея. В дальнейшем он много делал для каждого из своих учеников, содействуя их успеху и их материальному благополучию.
К этому времени (1736 г.) относится установление Линнеем переписки с виднейшими учеными Европы. Среди них были ботаник Бернар Жюсье в Париже и академик Амман в Петербурге.
Выполняя поручение Клиффорта, Линней в июле 1736 г. отправился в Лондон для того, чтобы привезти из Англии для сада в Гартекампе отсутствовавшие в коллекции растения. Первый его визит в Лондон был к Гансу Слоану, знаменитому натуралисту и коллекционеру, бывшему после Ньютона президентом Королевского общества. Слоан знал уже о Линнее из писем голландских ботаников Гроновиуса и Лоусона, приславших ему вышедшую из печати «Systema Naturae» и лестно отозвавшихся об ее авторе. Линней привез с собой Слоану рекомендательное письмо от Бургава, в котором, между прочим, было сказано следующее: «Линней в особенности достоин того, чтобы Вы его видели. Тот, кто увидит вас вместе, будет видеть двух людей, равных которым невозможно найти на свете». Слоан, известный коллекционер, с именем которого была связана и деятельность Медицинского сада в Челси (Chelsea), был уже стар — ему исполнилось 76 лет — и едва ли он был польщен тем, что Бургав сравнил его с молодым Линнеем. Он обошелся с последним сухо, предоставив, однако, Линнею возможность ознакомиться со своими коллекциями, о которых Линней писал потом Цельзиусу, что они были в полном беспорядке.
Аптекарским садом в Челси управлял Филипп Миллер, незадолго перед тем напечатавший «Словарь садовников» («The Gardeners Dictionery») — знаменитое сочинение, выдержавшее девятнадцать изданий. Миллер тоже обошелся с Линнеем сухо, может быть потому, что Линней не знал языков и с ним можно было изъясняться только по-латыни. Тем не менее нужные для Гартекампа растения были получены.
После Челси Линней посетил Диллениуса в Оксфорде. Здесь в ботаническом саду было довольно много европейских растений и, чта было особенно интересно для Лин
56
нея, растений американских. Теплицы и оранжереи в Оксфорде были совершенно пусты.
В письме к Олафу Цельзиусу Линней писал о своей встрече с Диллениусом, сообщая, что Гроновиус прислал в Оксфорд часть корректурных листов «Genera plantarum» и что листы эти были очень внимательно изучены Диллениусом, сделавшим много пометок на разных страницах и первоначально решительно не согласившимся с разъяснением Линнеем родов, описанных Диллениусом. И только в самом саду, при сравнении растений с характеристиками родов, данных Линнеем в «Genera plantarum», Диллениус убедился в правоте автора. Он изменил свое отношение к Линнею, дружески уговаривая его остаться хотя бы на месяц в Оксфорде, и дал ему все живые растения, которые Линней просил у него для Клиффорта.
Пробыв в Англии всего восемь дней, Линней познакомился там не только с названными выдающимися английскими ботаниками, но и с другими лицами, с которыми и потом поддерживал переписку.
Вскоре после возвращения в Голландию Линней узнал об избрании его в члены саксонского научного общества — Academia Caesaraea Leopoldina. Это было первое выражение того, что деятельность его стала известна ученым кругам, официально признается и одобряется.
В связи с этим на титульном листе сочинений Линнея стало указываться, кроме его степени доктора медицины, еще и членство в Саксонской Академии исследователей природы. Любопытно заметить, что обычно в названной академии члены ее получали имя одного из древних ученых. Линней получил имя Диоскорида Второго (Diosco-rides Secundus); имя это иногда прибавлялось к титулам Линнея.
Во время пребывания в Гартекампе Линней более всего трудился над систематизацией и описанием растений как сада, так и гербария Клиффорта. В 1737 г. в Амстердаме это описание было напечатано под названием «Клиффор-товский сад» («Hortus Cliffortianus»). Это — превосходно изданный фолиант, содержащий 502 страницы текста, кроме указателей и вводных отделов, украшенный 37 гравюрами растений в размер листа и великолепной гравюрой — фронтисписом. Об этом сочинении Линней писал спустя много лет, что оно было написано им всего за три
67
четверти года, тогда как для другого автора эта работа потребовала бы десяти лет труда.
«Ни один сад не был описан полнее и ни один сад не был богаче видами; здесь Линней показал и их разновидности. Каждое растение, включенное сюда, было исследовано в отношении его генеративных частей и было отмечено правильными признаками и установлением видового различия (differentia specifica, которое и являлось видовым названием, — Е. Б.), за что названия в „Hort. Cliff.“ были одобрены Ройеном, Гроновиусом, Галлером и др.». В обращении к читателю Линней отмечает как важнейшие черты этого сочинения его следующие пять особенностей, являющихся нововведением: 1) отнесение видов растений к соответственным родам, согласно с сочинением «Genera plantarum»; 2) причисление к видам их синонимов; 3) различение разновидностей и отнесение их именно к их видам; 4) предложение всюду новых видовых названий; 5) добавление всюду указаний на место происхождения растений.
К этому следует добавить, что в данной работе Линней впервые сопровождает родовые названия ссылками на место их установления («Genera plantarum»), так же как сообщает соответственный источник и для каждого видового синонима. Необходимо заметить, что предложенные в этом сочинении видовые названия были диагностическими фразами — полиномиалами (differentia specifica). Нам кажется, что именно в этом сочинении было достигнуто высшее выражение бинарной номенклатуры, слагавшейся и постепенно уточнявшейся на протяжении полутора столетий.
Действительно, описательный метод Линнея, разработанный им с совершенством, нашел превосходное выражение в этом сочинении. Именно отсюда, из «Hortus Cliffor-tianus», он был почерпнут последующими авторами в их работах по описательной ботанике. Сама же идея описания ботанических садов, правильнее сказать, идея составления перечней содержащихся в них растений, нашла многих последователей и практически осуществлялась потом почти на протяжении столетия. В России она выразилась в публикации описаний Медицинского сада в Петербурге и ботанических садов Демидова и Разумовского в Москве и некоторых других.
58
Линней в возрасте 30 лет в лапландском платье. По репродукции с портрета работы Гофмана. 1737.
Одновременно с работой над «Hortus Cliffortianus» Линней работал еще над двумя очень важными трудами — «Genera plantarum» и «Critica Botanica». Надо сказать, что эти сочинения, как и названные уже «Systema», «Fundamenta» и «Bibliotheca Botanica», были взаимно связаны идейно и целенаправлены. Связана с ними была и «Лапландская флора» («Flora Lapponica»), которая печаталась одновременно.
Обратимся прежде всего к «Genera plantarum». В автобиографических материалах Линней говорит об этой книге, что это была работа, которую никто до него не сделал, и что в ней были тщательно описаны все генеративные части растений, в соответствии с чем были описаны признаки родов. Скоро стало ясно, как он говорит, что род растений, который не описывается по методу Линнея, неоснователен. Линней справедливо писал, что «одно это произведение, казалось бы, могло потребовать целую человеческую жизнь». «Ботаники считали, что одних генеративных частей растений недостаточно для того, чтобы распознавать роды, и что нужно принимать во внимание листья и облик растений, до тех пор, пока Линней не показал им другое. Роды были приняты позднее теми ботаниками, которые занимались делом основательно».
Сочинение это действительно замечательное и значение его для ботаники легко может быть понято из того, что здесь впервые и с удивительной отчетливостью характеризованы роды растений, число которых составляло в первом издании 994. Руководящим принципом при этом был цитированный нами из «Fundamenta Botanica» канон 159: «Родов называем столько, сколько различного строения плодоношений обнаруживают естественные виды растений».
Полное название сочинения «Genera plantarum» в переводе: «Роды растений и их естественные признаки сообразно с числом, обликом, положением и соразмерностью всех частей плодоношения». Название это совершенно точно передает содержание книги. В основу расположения материала положена разработанная Линнеем половая система, опубликованная в «Systema Naturae». Число установленных и описанных здесь родов составляет, как сказано, 994. Все описания легко сравнимы, так как чрезвычайно коротки и составлены по одной простенькой схеме,
60
почему очень выразительны. Схема описания состоит из шести пунктов, напоминающих анкету и расположенных в строгом порядке; она обязывает всюду характеризовать чашечку, венчик, тычинки, пестик, плод, семя. Характеристика каждого органа дана Линнеем чрезвычайно ясно, хотя и занимает одну или две строки. Таким образом, описание каждого рода занимает 8—12 строк, дополненных в некоторых случаях примечанием в 1—3 строчки. Продуманность органографической терминологии делает все характеристики-диагнозы очень короткими и выразительными. Надо сказать, что Линнеем принято обязательное цитирование литературных источников при каждом родовом названии и при каждом из синонимов рода. В дальнейшей описательной практике этот прием Линнея сохранился.
Первое издание «Genera plantarum» было посвящено лейденскому профессору Герману Бургаву, покровителю Линнея, много содействовавшему его работе в Голландии. Это сочинение выдержало девять изданий (кроме переводов), важнейшим из которых считается пятое, вышедшее в 1754 г.
О «Critica Botanica» в автобиографических материалах Линней писал, что это «менее значительное произведение», но что именно Линней «расчистил геркулесовским трудом Авгиевы конюшни номенклатуры. И хотя ботаники его времени считали святотатством изменение родовых названий, Линней все же изменил более половины их и так это обосновал, что ни один солидный ботаник не решился его порицать». В отношении видовых названий «Линней пошел еще дальше, так как ни одно различие (differentia specifica — видовое различие, выраженное диагностической фразой, и было видовым названием у Линнея, — Е. Б.) не было ранее установлено правильно». В этой книге, как он говорит, он дал указания на то, как следует правильно выбирать и составлять названия растений, а также указал на необходимость отличия разновидностей от видов, так как ботаники «превращали их в виды и этим приводили в замешательство всю науку». В предисловии к самому сочинению Линней сообщает: «Я написал эту «Critica», которую предлагаю любезному читателю как дополнение к главам VII—X моей «Fundamenta Botanica» посредством разъяснения §§ 210—324».
61
В соответствии с этим новая книга была разделена на четыре главы, отвечающие VII—X главам «Fundamenta Botanica»: Родовые названия, Видовые названия, Названия разновидностей, Названия-синонимы.
Здесь с чрезвычайной тщательностью и в сопровождении множества примеров обсуждаются номенклатурные рекомендации от самых общих и руководящих до этимологических тонкостей, которые следует принимать во внимание при образовании названий.
Номенклатурная реформа, изложенная в «Critica Botanica», была так глубока и значительна, что многие правила и рекомендации, установленные там, действуют и поныне. Некоторые из них почти без изменения вошли в современные нам «Международные правила ботанической номенклатуры».
Следует еще раз заметить, что и в «Critica Botanica», и в «Hortus Cliffortianus» видовое название у Линнея всегда является диагностической фразой. Именно так правила Линнея предписывают строить видовые названия, именно по этому принципу он сам дал сотни новых видовых названий при описании растений сада и гербария Георга Клиффорта и в «Лапландской флоре». Линней при этом прекрасно понимал удобство коротких названий. В § 291 «Критики ботаники» он указывает: «Короткое видовое название является наилучшим, если только такое название может быть найдено». В комментарии к этому тезису Линней, как бы показывая возможность создавать не очень громоздкие видовые названия, подсчитывает для примера, что из шести прилагательных и трех существительных, т. е. из девяти слов могут быть легко созданы названия для ста видов; Линней высказывает при этом уверенность, что в роде не может быть больше сотни настоящих видов.
«Критика ботаники» изобилует примерами видовых названий, данных в одновременно печатавшейся «Flora Lapponica», где установлены видовые названия для сотен видов. Если в роде есть только один вид (т. е. если род монотипен), то видовое название не устанавливается и следует ограничиваться только одним родовым. Согласно § 293 «Критики ботаники», в таком случае в этом и нет надобности, так как, добавляет Линней, это делали и
62
предшествовавшие ему авторы. Всего во «Flora Lapponica» создано около пятисот новых видовых названий в полном согласии с правилами, разработанными в «Fundamenta» и в «Critica».
Что касается самой «Лапландской флоры», то сочинение это поистине замечательное. Мы уже говорили о том, что в 1732 г. в Упсале в трудах научного общества была опубликована первая часть краткой «Лапландской флоры» в виде каталога растений из Лапландского путешествия. Полную флору Линней смог издать с помощью своих голландских друзей в Амстердаме в 1737 г. Указанный каталог растений в полном издании флоры был дополнен «синонимами, местонахождениями всех (растений) и описаниями, изображением редких и лечебным и хозяйственным значением многих», как сказано на титульном листе «Лапландской флоры». Эта книга в восьмую долю листа, посвященная Шведскому научному обществу, которое обеспечило поездку Линнея в Лапландию, содержит 372 страницы основного текста, кроме указателей и вводных глав. Она охватывает, как сказано, около 530 видов, очень обстоятельно характеризованных, с многочисленными примечаниями, касающимися биологических, экологических и фенологических особенностей растений с замечаниями об их хозяйственном или лечебном применении. В обращении к читателю сообщается об истории исследования Лапландии и о собственном путешествии Линнея. В предисловии кратко охарактеризовано административное деление Лапландии, дана характеристика природных особенностей страны и местообитаний растений и, что особенно интересно, прослеживается распространение альпийских растений Лапландии в других горных странах. Литературные источники, вернее, названия книг, на которые сделаны ссылки в «Лапландской флоре», разделены на три группы: сочинения чужестранных авторов, сочинения шведских авторов и сочинения самого Линнея. Следует заметить, что, в сущности, этими же словами, только что сказанными здесь по отношению к «Лапландской флоре» Линнея, можно характеризовать очень многие современные нам флоры. И это, конечно, не случайно. Дело в том, что «Flora Lapponica» так совершенна композиционно и так во всех отношениях продумана, что она стала образцом для аналогичных сочинений. Более
63
того, этой книгой Линнея был установлен на века тип сочинений, которые называются «флорами».
В «Лапландской флоре» есть, конечно, и свои особенности по сравнению с современными «флорами». Это прежде всего архаичность номенклатуры и расположение растений по половой системе. Что касается последнего, то это имело в свое время особенно важное значение, чрезвычайно облегчая пользование книгой. Читателю бросается в глаза на каждой странице «Flora Lapponica» в колонтитуле обозначение названия класса и отряда, к которым относятся помещенные здесь растения. Таким образом, классификационные подразделения, обозначенные в колон-.титулах, являются до известной степени определителем. В самом деле, такие, например, выразительные обозначения, как «Triandria. Digynia» (Трехтычинковые. Двухпестичные») или «Decandria. Pentagynia» («Десятитычинковые. Пятипестичные»), сразу охватывают определенную группу растений и ограничивают поиски нужного растения на определенных страницах книги.
На двенадцати таблицах рисунков изображено около восьмидесяти видов. Интересно заметить, что каждая из таблиц посвящена какому-нибудь из амстердамских друзей Линнея. На таблице XII среди других растений нарисована линнея — Ыппаеа, род, установленный Гроно-виусом. В тексте книги это растение под № 250, со ссыл-кой^на таблицу XII, называется «Planta nostra» («наше растение»). Это прелестное растение, распространенное в мшистых темнохвойных лесах севера, с 1737 г. всегда было связано с именем Линнея. Оно изображалось почти на всех его портретах, а также на печатях и даже в его гербе. В научной литературе название Ыппаеа осталось за этим изящнейшим растением нашей флоры навсегда.
К важнейшим сочинениям Линнея, опубликованным в голландский период его деятельности, относится и сочинение «Классы растений» («Classes plantarum»), представляющее вторую часть «Основ ботаники» («Fundamenta Botanica»).
Лучше всего характеризовать эту работу словами самого автора. Это «короткое резюме всех систем, так что тот, кто пользуется им, может обойтись без работ предыдущих авторов». Это совершенно справедливо. В книге ‘ изложены все долиннеевские классификации растений
64
в сопоставлении с его половой системой, причем указываются достоинства и недостатки каждой из них. Следует обратить внимание на то, что в этой книге, вышедшей в 1738 г., перечислено 65 отрядов растений, выделенных как «фрагменты естественного метода». Отряды эти отмечены порядковыми номерами (I—LXV) и представлены перечнями отнесенных к ним родов. Позднее, в «Философии ботаники», эти естественные отряды получили более выразительное оформление.
Эта книга посвящена двум губернаторам северных провинций Швеции, содействовавшим путешествиям Линнея. Торжественное посвящение сочинений было обычаем того времени, причем книги, как правило, посвящались лицам знатным, покровителям автора или меценатам. Нередки были посвящения и ученым; именно так, например, было с «Critica Botanica», посвященной оксфордскому профессору Диллениусу, или с «Genera plantarum», посвященной профессору Бургаву.
Из сочинений Линнея, относящихся к периоду его жизни в Голландии, менее значительны «Сад Клиффорта» («Viridarium Cliffortianum», 1737) с описанием живой коллекции и «Банан Клиффорта» («Musa Cliffortiana», 1736) с описанием цветения диковинного для европейских ботаников того времени растения. Последняя книжка украшена двумя превосходными гравюрами, изображающими облик растения и часть соцветия. Цветение банана было в то время событием сенсационным.
Осенью 1737 г. Линней стал тяготиться жизнью в Голландии, хотя и находился здесь в таких условиях, лучше которых не мог бы желать ни один смертный. В Гарте-кампе он жил в богатейшем саду, и его быт был обставлен так хорошо, что у него были свои повар и слуга. Ему была предоставлена возможность бывать, когда ему угодно, в Лейдене, чтобы слушать лекции Бургава. Когда Клиф-форт узнал о том, что Линней намерен его оставить, он предложил Линнею жить в Лейдене, где он мог бы слушать Бургава, когда бы того ни пожелал. В это время освободилось место профессора ботаники в Утрехте; оно было предложено Линнею, но Линией отказался от него, намереваясь в скором времени отправиться на родину. Ему хотелось поближе познакомиться с ботанической работой в Лейдене, где университетским ботаническим
5	Е. Г. Бобров	65
садом ведал профессор Адриан ван Ройен, заместивший на этом посту стареющего Бургава. Ройен просил Линнея помочь ему в работе по саду, намереваясь расположить растения по его половой системе. Из материалов, приложенных к автобиографии, известно, что Линней принимал участие в работе Ройена — «Опыт Лейденской флоры» («Prodromus Flora Leydensis»). В тех же материалах сообщается о помощи Линнея в подготовке «Виргинской флоры» («Flora Virginica») Гроновиуса.
В течение нескольких месяцев, которые Линней прожил в Лейдене, он опубликовал свои работы: «Классы растений» и дополнение к «Genera (Corollarium)», а также «Ихтиологию» Артеди.
В Лейдене, живя в качестве гостя ван Ройена, Линней был обставлен значительно более скромно, однако он ни в чем не нуждался, да и имел небольшие средства, скопленные в Гартекампе.
Поздней осенью 1737 г. Линней получил из Петербурга письмо от академика Аммана, сообщавшего, что петербургский ботаник профессор Сигезбек написал критическую диссертацию, направленную против Линнеевой половой системы растений, и что эта работа печатается Академией наук. В этой диссертации система Линнея осуждалась как безнравственная и преподавание ее молодым людям считалось поэтому недопустимым. Сигезбек писал, что никогда бог не допустил бы такой отвратительный порок в растительном царстве, чтобы несколько мужчин имели одну общую жену или чтобы муж, кроме жены, имел еще и любовниц.
Голландские друзья Линнея посоветовали Линнею не отвечать Сигезбеку.
Ответ ему был дан только через несколько лет в специальных работах Гледича и Бровалиуса. Интересно заметить, что в автобиографических материалах Линней указывает, что он непосредственно участвовал в этих статьях, а для работы Бровалиуса даже многое сообщил («multa communicavit»).
Инцидент с диссертацией Сигезбека отразился в дальнейшем на деловых отношениях Линнея с петербургскими ботаниками, несколько усложнив их.
Зимой 1738 г. Бургав предложил Линнею место врача в Суринаме, соблазняя его богатством (Линней был бы
66
в колонии единственным врачом) и великолепием растительности этой страны. Линней отказался и от этого предложения, так как все более стремился домой.
В одном из писем Гроновиус писал об успехах Линнея и о пребывании его в Лейдене: «Этой зимой у нас был блестящий клуб, который собирался каждую субботу. . . под председательством Линнея. Иногда мы изучали минералы; в другие дни — цветки или растения или же насекомых, или рыб. Мы достигли большого прогресса, так как с помощью его таблиц (речь идет о «Systema Naturae», — Е. Б,) мы могли отнести всякую рыбу, растение или минерал к их родам и, следовательно, к их видам, хотя никто из нас их прежде и не видел. Я думаю, что эти таблицы так исключительно полезны, что каждому следовало бы повесить их в своей рабочей комнате наподобие карт. Бургав чрезвычайно одобряет все эти занятия, и они являются его еженедельным отдыхом».
Таким образом, мы видим, что виднейшие лейденские натуралисты с чрезвычайным интересом отнеслись к «Systema Naturae» и сами, даже ради развлечения, занимались определением по таблицам Линнея представителей всех трех царств природы. Линней не упускал возможности для пропаганды своих идей и воспользовался предложением Гроновиуса познакомить лейденских студентов со своим руководством по ботанике — «Fundamenta Botanica».
Весной 1738 г. из Швеции пришло сообщение о том, что университетский товарищ Линнея, Бровалиус, получил место профессора в Або и намеревается взять туда с собой Сару Лизу Морею, полагая, что Линней останется в Голландии. Напомним, что доктор Мореус отложил свадьбу Сары Лизы и Линнея на три года, и с того времени шел уже третий год. По получении этого сообщения Линней еще более укрепился в намерении скорее возвратиться на родину, но заболел. Голландские друзья, как и прежде, пришли ему на помощь, а Клиффорт предложил Линнею, в связи с его болезнью, поселиться в Гартекампе и жить там столько, сколько он захочет, получая ежедневно по дукату. Линней с благодарностью принял это предложение и провел в Гартекампе около двух месяцев.
5*
67
Перед отъездом из Голландии Линней пришел с прощальным визитом к больному Бургаву, с тем чтобы поцеловать на прощанье руку своему учителю. Слабый старец нашел в себе достаточно силы для foro, чтобы своей рукой взять руку Линнея, поднести ее к своим устам и поцеловать, сказав: «Я прожил свое время и сделал все, что мог и на что был способен. Бог сохранит тебя для того, чтобы ты сделал все, что еще остается. Что было спрошено с меня, я сделал, но с тебя спрашивается много больше. Прощай, мой дорогой Линней. Слезы не дали ему продолжать далее». Так трогательно писал Линней о своем прощальном свидании с Бургавом, отеческому и дружескому участию которого он был обязан возможностью успешно работать в Голландии. В сентябре 1738 г. Бургав умер.
Из Лейдена Линней отправился через Бельгию в Париж, где был радушно встречен братьями Антуаном и Бернаром Жюсье, французскими ботаниками, работавшими в Королевском ботаническом саду. С братьями Жюсье и другими французскими учеными Линней сделал несколько экскурсий в окрестностях Парижа, а в самом городе он занимался в гербарии знаменитого Турнефора. Линней был обрадован избранием его в иностранные корреспонденты Французской Академии; при этом ему было заявлено, что если бы он принял французское подданство, он был бы избран членом Академии, с чем была связана выдача определенного годового содержания. Этот акт Французской Академии был выражением признания ученой деятельности Линнея со стороны ученых Франции и не мог его не радовать.
Пробыв в Париже месяц, Линней решил отказаться от предполагавшейся поездки в Германию и отправился через Руан на родину.
Говоря о трех годах жизни (1735—1738), проведенных в Голландии, Линней справедливо заметил, что за это время он «написал больше, открыл больше и сделал крупных реформ в ботанике больше, чем кто-нибудь другой до него за всю свою жизнь».
С полным основанием он писал о себе также, что «Линней знал, как хорошо использовать свое время, и работал день и ночь».
Напечатанное им за эти годы составляет около 150 листов, т. е. около 2400 страниц в восьмую долю листа, или
68
десять среднего размера томов. Дело, однако, не только в объеме его сочинений. Они имели важнейшее значение для последовавшего прогресса научных знаний в царствах минеральном, растительном и животном. Некоторым внешним выражением значительности его сочинений является многократное переиздание важнейших из них.
Ранее мы кратко характеризовали все основные сочинения этого периода.
В сочинении «Система Природы» («Systema Naturae») было положено основание современной классификации минералов, растений и животных. Для начала XVIII в. разработка удобной классификации была насущной задачей естествознания. Разработанная в этом сочинении половая система растений, в основу которой положены признаки, характеризующие цветок как орган размножения, по простоте, изяществу и тому, что она охватывала все растительные организмы, как нельзя лучше удовлетворяла неотложную потребность классификации растений.
В сочинении «Основы ботаники» («Fundamenta Botanica») были изложены основы описательной ботаники как итог критического пересмотра знания растений, достигнутого к тридцатым годам XVIII в. Впервые даны определения понятий «род» и «вид», подробно разработаны органография растений, описательные приемы и номенклатура. Эту работу Линнея можно рассматривать как первое в научной описательной ботанике учебное и методическое руководство.
В книге «Bibliotheca Botanica» содержится библиография сочинений о растениях начиная от античных авторов и кончая 1735 г. с очень подробной предметизацией книг внутри шестнадцати основных разделов.
В сочинении «Клиффортовский сад» («Hortus Cliffor-tianus») подробно описаны сотни видов, которым даны новые видовые названия. Последние были диагностическими фразами — полиномиалами. В этом сочинении достигнуто высшее выражение бинарной номенклатуры по-линомиалов, слагавшейся и постепенно уточнявшейся на протяжении полутора столетий.
В «Родах растений» («Genera plantarum») впервые в истории описательной ботаники с удивительной отчетливостью характеризованы 994 рода «сообразно с числом,
69
обликом, положением и соразмерностью всех частей плодоношения».
В сочинении «Критика ботаники» («Critica Botanica») обсуждены номенклатурные рекомендации и разработаны правила номенклатуры, причем это сделано настолько глубоко, что некоторые из них почти без изменений вошли в современные нам правила ботанической номенклатуры.
«Лапландская флора» («Flora Lapponica») содержит систематическое описание 530 видов растений Лапландии. Этой книгой Линнея был установлен на века тип сочинений, которые называются флорами.
В «Классах растений» («Classes plantarum») изложены долиннеевские классификации растений в сопоставлении с его половой системой.
Из краткого обзора важнейших сочинений Линнея, опубликованных в голландский период его деятельности, мы видим, что они положили основание современной описательной ботанике и разделили ботанику на долиннеев-скую и современную. Этот период деятельности Линнея является в ботанике периодом реформ.
Удивительное знание Линнеем растений и животных, исключительный талант классификатора и необычайное знание научной литературы очень скоро сделали его выдающимся авторитетом в глазах голландских ученых. Успеху Линнея немало способствовали и такие его качества, как приветливость, общительность и доброжелательность. К концу пребывания Линнея в Голландии его полушутя, полусерьезно называли князем ботаников — Princeps Botanicorum. И этот титул был им фактически вполне заслужен.
В Голландии авторитет Линнея не могли не признать не только ботаники его возраста, например ван Ройен и Бурман, но и ученые более старшие, как например Гро-новиус и даже старейший и авторитетнейший из лейденских профессоров Бургав.
Среди ученых других стран, особенно же среди лиц, более старших и уже известных в науке, реформы Линнея, а они были: очень радикальны, встречали сдержанное отношение или даже вызывали протесты. Мы уже упомянули о критической диссертации петербургского профессора Сигезбека. Ранее было сказано также и о сдержанном отношении к работам Линнея и в Англии. Диллениус
70
в Лондоне говорил, например, что он уже стар для того, чтобы переучиваться по Линнеевой методе. Во Франции о Линнее говорили, что «это молодой энтузиаст, который только все запутывает; вся его слава и заслуга в том, что он вызвал анархию в ботанике».
Все это — некоторая сдержанность по отношению к новшествам и даже протесты — было совершенно нормальным и не умаляло, конечно, действительного значения работ Линнея. Ученая деятельность его получила, как мы видели, очень высокую оценку. Его многократно просили остаться работать в Голландии и ее колониях, ему предложили кафедру в Утрехтском университете, в Саксонии его избрали в члены Королевской Академии, в Париже ему предложили кресло академика, от которого он отказался из-за нежелания принять французское подданство, и избрали его в иностранные корреспонденты Королевской Академии.
Молодой шведский натуралист, уехавший со своей родины в 1735 г. со скромной целью получить степень доктора медицины в провинциальном голландском университете, через три года возвращался на родину европейски известным ученым, снискавшим своими работами всеобщее признание как фактический глава ботаников — Princeps Botanicorum.
ТРИ ГОДА РАБОТЫ В СТОКГОЛЬМЕ
Вернувшись на родину, Линней пробыл несколько дней у отца в Стенброхульте, а потом отправился в Фалун, где его ждала невеста. Исполнив все формальности, связанные с обручением, он уехал в Стокгольм, где намеревался заняться врачебной практикой. Как врач он был здесь никому не известен, а его высокое положение в ученом мире никого не интересовало. Для Линнея начались вновь материальные трудности, которые были тем более чувствительны, что в Голландии он был несколько избалован успехом и материальным благополучием. У него даже возникала мысль о возвращении к Клиффорту в Гартекамп.
Скоро, однако, положение изменилось, и он нашел признание как врач.
Еще в Голландии Линней познакомился с трактатом французского медика Соважа (Sauvages de la Croix), профессора Медицинской школы в Монпелье, на тему, которая его самого занимала как классификатора — «Классы болезней». Из-за этого сочинения, очень высоко оцененного Линнеем, он вступил в переписку с автором, знаменитым врачом, занимавшимся к тому же ботаникой.
Из Стокгольма Линней писал Соважу: «Злокачественная гоноррея заразила многих молодых людей в нашей стране. . . Я слышал, что Вы в Монпелье приобрели очень большой опыт в лечении этой болезни. По дружбе, которую Вы имеете ко мне, я прошу Вас научить меня, как это лечится. Мне не нужна общая теория, но рецепты и метод лечения. Если вы сделаете это, вы мне сделаете подарок в тысячу дукатов в год».
Несколько случаев удачного лечения открыли Линнею широкую врачебную практику. Его практика, однако, 73
Портрет Линнея в возрасте 33 лет. По репродукции с гравюры Эренсверда. 1740.
отнюдь не была очень специальной. Линней успешно лечил и как терапевт. Скоро он стал известным в Стокгольме врачом и писал о себе университетскому товарищу, что он занят со своими пациентами с семи часов утра до восьми часов вечера, причем едва находит время наскоро пообедать. Вскоре Линнею начал покровительствовать граф Тессин, влиятельный вельможа. Сейм, по протекции покровителя, отпустил Линнею сто дукатов годового содержания за чтение лекций по пробирному делу и минералогии, причем Линней вызвался читать дополнительно летом и ботанику. Тессин предложил Линнею поселиться в его доме и скоро оказал содействие ему в получении должности адмиралтейского врача с большим содержанием. Материальное положение Линнея упрочилось, а покровительство Тессина доставило ему знакомства среди людей, занимавших в столице высокое положение и в то же время интересовавшихся науками. Небольшая группа этих лиц, их было всего шестеро,основала в 1738 г.в Стокгольме научное общество, через два года превращенное в Королевскую Академию наук. Первым президентом общества был избран Карл Линней.
Работа в адмиралтейском госпитале, в котором содержалось до двухсот больных, открывала перед Линнеем большие возможности для клинической работы. Специальное внимание он уделял изучению действия лекарственных препаратов. Большое значение для прогресса лечебного дела имела организация Линнеем в госпитале систематического анатомирования трупов, что было в то время чрезвычайным достижением, так как для каждого отдельного вскрытия ранее требовалось правительственное разрешение.
Вскоре Линней стал в Стокгольме самым модным врачом, причем практиковал он и в придворных кругах, а зарабатывал, как он говорил, не менее, чем все столичные врачи, вместе взятые.
Летом 1739 г. Линней наконец женился,' а в январе 1740 г. у него родился сын.
Об этом периоде жизни Линней подробно писал бывшему геттингенскому профессору Галлеру. Галлер, швейцарец по происхождению, оставил университет в Геттингене и, возвращаясь на родину, обратился в конце лета 1738 г. к Линнею с предложением занять его кафедру.
78
Письмо это, по случайным обстоятельствам, было получено Линнеем только через восемь месяцев, когда его материальное положение улучшилось, а получи он его раньше, возможно, что предложение геттингенской кафедры им было бы принято. В ответном письме Галлеру Линней писал: «Я основался в Стокгольме. Все потешались над моей ботаникой. Сколько бессонных ночей и трудовых часов я употребил на нее — об этом никто не говорил; но как надо мной посмеялся Сигезбек — это всех занимало. Я начал практиковать, но с очень медленным успехом; никто не хотел лечить у меня даже своих лакеев. Но вскоре мои неудачи прекратились; долго прятавшееся за тучи солнце выглянуло. Я пошел в гору, меня стали звать к сильным мира сего; все шло хорошо; уж ни один больной не мог обойтись без меня; с четырех часов утра до позднего вечера я посещал больных, проводил у них ночи и зарабатывал деньги. Ну! сказал я, эскулап приносит все хорошее, а флора — только Си-гезбеков. Я оставил ботанику, тысячу раз принимал решение уничтожить все мои собрания раз навсегда. Вскоре затем я получил место старшего врача на флоте, а государственные сословия (т. е. сейм, — Е. Б.) назначили мне содержание по сто дукатов в год, с тем чтобы я преподавал ботанику в Стокгольме. Тогда я снова полюбил растения и женился на моей пять лет ожидавшей невесте».
Президентство Линнея в новом ученом обществе продолжалось, согласно уставу, три месяца; оставляя его, он произнес речь на тему «Чудеса в мире насекомых», встреченную с большим интересом. Эта речь через друзей Линнея достигла Парижа и там, по просьбе братьев Жюсье, была переведена на латинский язык.
Следует сказать, что и чтения его по минералогии и пробирному делу, а особенно по ботанике, пользовались очень большим успехом. В письме к Тессину Линней сообщал, что число слушателей превышает триста человек и что он удивляется тому, что так много его сограждан интересуется минералогией.
Весной 1740 г. в возрасте восьмидесяти лет умер в Упсале профессор Рудбек. Линней просил графа Тессина помочь ему своим влиянием в предоставлении освободившейся кафедры. Из этих хлопот ничего не вышло,
4
так как у старого соперника Линнея, доктора Розена, было право старшинства. Розен, читавший курсы по практической медицине, был назначен на место ботаника Руд-бека. Только в следующем, 1741 г., в связи с уходом по возрасту профессора Роберга, его кафедра была предоставлена Линнею. Таким образом, на ботанической кафедре оказался медик, а на медицинской — ботаник.
Вернуться в родной университет было давней мечтой Линнея, и она теперь осуществлялась. В письме к Соважу Линней писал: «По милости Бога я теперь свободен от неприятной и тяжелой работы практикующего врача в Стокгольме. Я занял теперь положение, которого давно желал. Король избрал меня в качестве профессора Медицины и Ботаники в Упсальском университете, и тем самым мне можно вернуться к ботанике, от которой я был удален на три года, проведенные мною среди больных в Стокгольме. Если я буду жив и мне позволит здоровье, я надеюсь, что вы увидите, что я кое-что сделаю в ботанике».
Общественные и правительственные круги Швеции в это время были озабочены благосостоянием страны, разоренной недавними войнами. В связи с этим в сейме было принято решение о желательности изучения природных ресурсов страны по примеру того, как это было сделано во время Лапландского путешествия Линнея и его работ в провинции Даларна.
Линнею была поручена организация исследовательской поездки в юго-восточную часть страны, в частности на Готланд и Оланд, причем исследования должны были касаться всех трех царств природы. На первом месте по значению, по-видимому, были поиски глин, пригодных для производства фарфора и для других технических надобностей, а также поиски красок. Линней, со своей стороны, писал сейму, что в крупных европейских столицах существуют медицинские сады, в которых ведутся публичные лекции и демонстрации лечебных и других растений, что в этом есть нужда для лечебного дела и для учебной практики врачей и аптекарей, что нужны также и университетские сады по примеру заграничных университетов.
В мае 1741 г. Линней в сопровождении шести молодых людей, тщательно отобранных им из многих желающих
75
принять участие в поездке, отправился в путь. Каждому из этих молодых людей была поручена своя область исследования, а поездку они осуществляли за свой счет.
Подробный отчет о поездке был напечатан на шведском языке под названием «Готландское путешествие (с наблюдениями по хозяйству, естественной истории, древностям и пр.)». Следует сказать, что текст книги полон художественных отступлений и разного рода поэтических украшений, так как предназначался для сравнительно широкого круга людей. И он вполне достиг цели, так как книга была очень популярной и даже, более того, отдельные части ее рассматривались потом в Швеции в качестве классического образца литературы XVIII в. Говоря о результатах путешествия, Линней указывает, что было сделано очень много наблюдений относительно известняков, песчаников и пород, годных на жернова, относительно сыпучих песков, сталактитов и т. д. «По ботанике были сделаны во многих местах наблюдения, которые останутся небесполезными для нашего отечества». В зоологии было описано, как ловят тюленей, как сражаются олени, как ныряют гаги и как их ловят силками, как ловят треску, как много есть различных насекомых, польза которых еще не известна. Были описаны реки и озера, минеральные и пресные источники, горные пещеры и пр. В пути собирались сведения о способах домашнего лечения и обо всем том, что было бы интересно или полезно знать читателям. Тацим образом, мы видим, что, кроме специальных целей, путешествие имело и общекраеведческие, как мы теперь говорим, задачи.
Ботанические интересы Линнея были и здесь главнейшими. Он отмечает, что собрал в поездке сто видов растений, ранее не известных в Швеции. Его чрезвычайно удивило то, что на о. Оланд он наблюдал дикорастущие орхидеи, которые ранее видел в Фонтенбло в окрестностях Парижа: «Если бы кто-нибудь сказал мне, что они растут на Оланде, я не поверил бы этому; теперь я верю».
Возвращаясь из путешествия в столицу, Линней посетил Стенброхульт и Векшьё, где он провел большую часть юности.
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ПРОФЕССОРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И СОЧИНЕНИЯ ЭТОГО ПЕРИОДА
Профессорская деятельность Линнея в Упсале началась 25 октября 1741 г. его речью «О необходимости путешествий по отечеству» («De necessitate Peregrina-tionibus intra Patriam»), в которой доказывалась польза изучения родной страны в отношении всех трех царств природы, ее «физики» (т. е. того, что теперь называется физической географией), хозяйства, медицины, быта населения и древностей. При этом доказывалась польза этого изучения для улучшения хозяйства страны. Речь была основана на материалах только что совершенного путешествия на юго-восток Швеции и на более ранних исследованиях в Лапландии и в провинции Даларна.
Речь Линнея, полная исследовательского энтузиазма и любви к родной стране и ее природе, была встречена с тем большим интересом, что она была полной противоположностью обычным вступительным речам, посвященным философии или чисто схоластическим вопросам.
Профессорская деятельность Линнея, начатая этой программной речью, продолжалась в Упсальском университете тридцать пять лет.
Через две недели Линней и Розен обменялись курсами: Линней стал профессором медицины и ботаники, причем за ним были записаны занятия по ботанике, минералогии, зоологии, фармации, химии и диететике; за Розеном, как профессором медицины и анатомии, были курсы анатомии, физиологии, патологии, диагностики и практической медицины.
Недавно были опубликованы выдержки из документа, хранящегося в архиве Линнея, из которого ясно, насколько сурова была в Упсале университетская дисци-
77
Длина. Так, без разрешения ректора профессорам нельзя было удаляться далее чем за шесть миль от города; запоздавший в университет на один день штрафовался; если кто-нибудь начинал занятия на один день позже начала семестра, он облагался штрафом в четвертую часть оклада; лекции продолжались с 28 января по 23 июня и с 1 сентября по 20 декабря. Ни одно сочинение не могло быть напечатано ни одним профессором вне Швеции под угрозой очень крупного штрафа. Дисциплина была очень сурова и в отношении студентов; так, например, отмечались все студенты, не посетившие хотя бы одно занятие. Университетский устав был настолько суров, что Линнею пришлось просить специальное разрешение ректора для того, чтобы отлучиться для приведения в порядок и описания коллекции короля и королевы по натуральной истории. Линней был настолько стеснен строгостью устава, что в этом документе, относящемся к 1749 г., писал: «Не имей я семьи, я решился бы принять английское предложение, как ни мало я люблю эту нацию. Теперь Оксфорд еще открыт для меня». Линней имеет здесь в виду предложение занять кафедру в Оксфорде после смерти Диллениуса. Надо заметить, что Линней в университете имел немного больше свободы из-за покровительства графа Тессина, чем другие.
Лекции начинались в десять часов утра; в зимнее время они протекали в лекционном зале, а весной и ранней осенью — в ботаническом саду и зоологическом музее. Интересно отметить, что профессора имели при этом частные занятия со студентами, приносившие им особую плату. Такие занятия были постоянны и у Линнея, из-за его популярности их было особенно много. Общее число студентов у Линнея в конце сороковых и начале пятидесятых годов составляло от ста до ста пятидесяти человек. Это было, конечно, много, если принять во внимание, что число всех студентов в университете составляло 600—700 человек.
Привлекательность лекций Линнея была прежде всего в том, что ботаника и зоология были в его изложении совершенно новыми, дотоле неизвестными предметами и излагались они при этом в сопровождении богатого иллюстративного материала, происходящего часто из далеких заморских стран. Большое значение имел, ко-78
нечно, и лекторский талант Линнея, о чем можно судить на основании писем и воспоминаний его бывших слушателей. Хотя Линней не обладал сильным и мелодичным голосом, он умел удерживать внимание слушателей и всегда внал, как следует придать значительность своим словам, пользуясь выразительными короткими фразами. Один из студентов Линнея писал, что он в своих лекциях умел так хорошо сочетать остроумие с основательностью суждений, что достигались и -занимательность лекции и глубина ее содержания. Тот же слушатель сообщает, что «если он говорил о великих трудах Создателя или его Величестве, почтительность и восхищение были написаны на его лице; если он рассказывал о предписаниях диететики, он часто заставлял своих студентов громко смеяться. . . сообщая при этом полезные сведения для сохранения их здоровья».
Весной и осенью часто под предводительством профессора устраивались загородные учебные экскурсии, в которых участвовало иногда более двухсот студентов одновременно. Участники при этом должны были соблюдать строжайший порядок и в передвижении и в занятиях определенными темами. Все нужные объяснения давал по поводу каждого предмета сам профессор. Такие экскурсии продолжались обычно с восьми часов утра до девяти часов вечера, а в последние годы профессорство-вания Линнея, когда он начал стареть, они занимали по семь часов. По возвращении экскурсантов в город, причем впереди шел сам профессор, все расходились по домам, прощаясь со своим наставником возгласами: «Vivat Linnaeus!».
Лекции студентам Линней читал по-латыни, как и все профессора, причем его латынь, как, впрочем, и у некоторых других, грешила против грамматики и была, по мнению приезжих студентов, несколько своеобразной. Она называлась, по названию студенческих кварталов Упсалы, латынью из Свэртсбака; здесь она никого не удивляла и считалась нормальной. Как уже говорилось, Линней никогда хорошо не знал латинского языка, и еще в школе он принес ему много огорчений. Из иностранных языков Линней знал впоследствии только немецкий, голландского же языка он не знал, хотя и прожил в Голландии три года. Вращаясь там среди ученых, он удо
79
влетворялся латинским языком. Линней говорил, что целью его поездки в Голландию и другие страны было не изучение языков, а исследования, причем и «времени у него не было для изучения языков, да и способностей не было, а потому он не научился английскому, французскому, германскому, лапландскому и даже голландскому, и что он мог прекрасно обходиться без любого из них».
С ростом известности Линнея росла слава Упсальского университета, увеличивалось и число его студентов, достигшее к концу деятельности Линнея полутора тысяч, т. е. число их почти утроилось. Упсальский университет привлекал к себе молодых людей и из зарубежных стран и даже из далекой Америки; были в нем и российские студенты, москвичи и петербуржцы.
Студенты, интересовавшиеся наукой, пользовались особым вниманием Линнея, и он специально направлял их исследовательскую деятельность, считая их своими «апостолами», как он называл их в шутку. Многие из них потом оправдали ожидания своего учителя и прославились как путешественники и ученые. Из «апостолов» можно назвать, например, Соландера, работавшего в Англии и потом участвовавшего в путешествии Кука. Интересно заметить, что Линней настоятельно рекомендовал Соландеру переехать в Петербург для работы в Академии наук. Следует вспомнить также Форскаля — исследователя Аравии, Ивана Фалька, работавшего в Петербурге и путешествовавшего по России, Тернстрема, уехавшего в Кохинхину, Гассельквиста — исследователя Палестины, Лёфлинга, путешествовавшего в Испании и Южной Америке, Кальма — исследователя Северной Америки, Тунберга — исследователя флоры Капской области и Японии, и т. д.
Ученики Линнея в должностях корабельных врачей или священников отправлялись часто в далекие страны по его рекомендации и по его старым связям с голландскими учеными и Ост-Индской компанией. Некоторые ш из них не выдержали трудностей путешествия и умерли от болезней вдали от родины. Оплакивая их смерть, Линней писал: «Какой утомительной и тягостной наукой была бы ботаника, если бы нас не влекло к ней сильное чувство, которое я затрудняюсь определить ближе и ко-
80
торое сильнее чувства самосохранения. Боже мой! Когда думаешь об участи ботаников, то не знаешь, считать ли безумием или разумным делом то беспокойство, которое влечет их к растениям».
Говоря о профессорской деятельности Линнея, нельзя умолчать о той ее стороне, которая в наше время называется подготовкой кадров. В связи с тем что Медицинский факультет Упсальского университета стал давать ученую степень доктора медицины, за 1743—1776 гг., т. е. за 33 года, на факультете под председательством самого Линнея было защищено только ботанических диссертаций 89. В высшей степени важно отметить, что диссертации эти, принадлежащие ученикам Линнея, были по тематике очень разнообразны, на основании чего мы можем достаточно хорошо представить себе широту научных интересов Линнея в эти годы. Следует сказать, что многие диссертации были подсказаны Линнеем его ученикам, а некоторые, вероятно, частично и рассказаны. Относительно двух диссертаций Линней с определенностью писал, что они принадлежат ему самому («Totae sunt Linnaei»). В автобиографических материалах Линней указал на то, что диссертации его учеников он собрал вместе и поместил в особой серии — «Amoenitates аса-demicae» («Академические досуги)», для того чтобы они не растерялись. Серия эта так интересна, что далее о ней мы скажем немного подробнее. Здесь же заметим, что среди этих диссертаций пять принадлежали российским студентам — две москвичам и три петербуржцам.
С 1742 г. Линней начал заниматься восстановлением университетского сада, который, как мы ранее говорили, был в совершенно жалком состоянии в его студенческие годы и, в сущности, не был восстановлен после упсальского пожара 1702 г. Важнейшей задачей при этом было расширение коллекции экзотических растений. Шесть лет упорного труда привели к тому, что, кроме пятисот растений отечественной флоры, в саду было собрано 1100 экзотических. Коллекция эта была по тому времени богатой, если принять во внимание то обстоятельство, что сад находился в довольно суровой природной обстановке — Упсала находится почти на широте Ленинграда. Интересно заметить, что в каталоге растений Петербургского медицинского сада, составленном профессором
6	Е. Г. Бобров
81
Сигезбеком (Siegesbeck. Primitiae Florae Petropo-litanae. . .Rigae, 1736), перечислено 1275 растений. Обогащение Упсальского сада много облегчалось дружескими связями Линнея с голландскими и французскими ботаниками, присылавшими в Упсалу семена из своих садов. Посылки, однако, были не только с запада. В записях, относящихся к 1744 г., Линней писал, что он «получил из Петербурга через барона Стена Бьельке все растения, открытые в Сибири, которых никто до того времени не видел». Нужно заметить, что петербургским ботаникам сибирские растения были хорошо известны. Ими специально занимались Амман, Гмелин старший, Крашенинников и Сигезбек. В том же году в Упсале был получен из Голландии живой банан, отчего Линней был, как он пишет, «вне себя от радости».
В 1748 г. Линней напечатал сочинение «Упсальский сад» («Hortus Upsaliensis. . .»), в 306 страниц текста, с тремя таблицами рисунков, полное название которого: «Упсальский сад, представляющий экзотические растения, в сад Упсальской Академии им самим введенные с 1742 по 1748 год, дополненные различиями, синонимами, местообитаниями и описаниями иноземных и редких, на пользу учащейся молодежи». Заметим, что «различиями» («differentia») Линней называл диагностические видовые названия.
Интересно отметить, что сочинение это было написано «на пользу учащейся молодежи» («in gratiam studiosae juventutis») и, таким образом, отчасти служило учебным руководством. Это, впрочем, можно сказать и об упомянутом каталоге Петербургского сада, который отчасти также имел учебное значение. Основное же руководство по ботанике, на котором основывался Линней в своей профессорской деятельности, была его книга «Fundamenta Botanica», напечатанная в Голландии в 1736 г.
В 1743 г. у Линнея родилась старшая дочь Елизавета Христина. В том же году его научные заслуги были отмечены Научной Академией в Монпелье (южная Франция) избранием Линнея ее членом. В 1744 г. кронпринц Адольф Фредрик посетил Упсальский университет, и ректор представил ему профессоров Линнея и Андерса Цельзиуса как светил академии. Позднее Линней был 82
представлен кронпринцессе Ловизе Ульрике. Оба высокопоставленных лица занимались коллекционированием предметов естественной истории, и через десять лет Линней много сделал для описания коллекций их натурального кабинета. Представление Линнея этим лицам свидетельствовало о том, что у него есть еще более высокие покровители, чем граф Тессин.
В том же году Королевское Упсальское научное общество поручило Линнею секретарство. Кроме высокой чести, Линнею это принесло и некоторое уменьшение почтовых расходов. Дело в том, что почтовые отправления, содержащие предметы и материалы, касающиеся научных вопросов и направленные в научные учреждения, освобождались от платы. Последняя же была очень высока. Теперь Линней отправлял свою корреспонденцию через Научное общество и в письмах просил своих корреспондентов адресовать их отправления на общество, указывая на то, что он сам вскрывает всю поступающую в общество почту.
Положение Линнея в Упсальском университете, в родной стране и среди ученых Европы теперь вполне определилось и упрочилось, семья его приносила ему удовлетворение; он с воодушевлением и самоотвержением работал, занимаясь теперь без помех любимым делом; казалось, он достиг всего того, чего желал, и он не мог не чувствовать себя удовлетворенным.
Об этом времени он писал: «Линней теперь имеет почет, у него есть дело, для которого он рожден, он имеет деньги, часть которых принесла ему женитьба, у него есть любимая жена, прекрасные дети и славное имя; он живет в превосходном и очень удобном доме, перестроенном для него академией, он видит сад, который становится с каждым днем совершеннее. Что еще хотел бы иметь для себя человек, у которого есть все, даже бесконечное удовлетворение от того, что он может найти в своих коллекциях так много минералов, в своем гербарии и в саду множество растений, в своем кабинете такое множество насекомых, а в ящиках так много рыб, наклеенных на листы? Все это у него есть сверх его собственной библиотеки, всем этим он может заниматься и даже наслаждаться. На стенах его комнаты он видит портреты обоих Рудбеков, написанные так живо, что кажется,
6*
83
будто они заговорят. Кроме того, тут же висят и портреты крупнейших ботаников».
В самом деле, у Линнея теперь было все, к чему мог бы стремиться ученый. Ему оставалось только работать, и он это делал самоотверженно.
Очень интересна произнесенная Линнеем речь (1743 г.) «Об увеличении обитаемого пространства суши» («De telluris habitabilis incremento»). Это рассуждение, связанное с прямыми наблюдениями, проведенными им на берегах моря и на островах во время Оландского путешествия, имело основанием высказанную Ньютоном идею о постепенном уменьшении количества воды на земле. Наблюдения Линнея над явно морскими отложениями, поднятыми высоко над уровнем моря, не могли не заставить его задуматься над этим явлением. Исходя из того, что суша могла быть когда-то небольшим островом, ему приходилось предполагать, что библейский рай должен был располагаться в экваториальной области, причем «елисейские поля» увенчивались высокой горой. Иначег невозможно было объяснить существование в непосредственной близости растений тропических, умеренных и бореальных стран. Тогда была хорошо известна схема поясов растительности в горах, установленная французским ботаником Турнефором при восхождении на Арарат. Известно было, что, подымаясь от подножья горы, где произрастают растения Армении, путешественник попадал в полосу, растения которой походили на итальянские, выше флора имела черты той, какую можно было наблюдать в окрестностях Парижа, а у самой вершины жили растения, обычные для альп Швейцарии и Лапландии.
По «священному писанию», первоначально было создано по паре каждого животного и растения; для обоеполых же растений, как рассуждает Линней, достаточно было создать даже по одной особи. В связи с этим возникает вопрос о том, как эти животные и растения могли заселить все увеличивающееся пространство суши из-за уменьшения на Земле количества воды. Линней подсчитывает воспроизводительную способность растений и приводит в качестве примера табак, одна особь которого приносит до 40 320 семян, и мак, производящий до 32 000 семян. Линней говорит при этом, что многие растения раз
84
множаются без семян непосредственно черенками. Он подсчитывает, что если взять одно растение, приносящее только два семени, то через двадцать лет оно способно размножиться в количестве более двух миллионов особей. Спрашивается при этом, сколько же отдельных особей это одно растение может произвести за шесть тысяч лет, прошедших с сотворения мира.
Эта речь интересна как попытка согласовать библейское представление о сотворении мира с непосредственными наблюдениями в природе. Она выражает отчасти и космогонические представления того времени, и интерес Линнея к подобным вопросам.
Научная продуктивность Линнея в эти годы была совершенно удивительной. Что ни год, то книга, и книга притом очень значительная, написание которой, казалось бы, должно было потребовать многих лет труда. В 1745 г. вышла «Шведская флора» («Flora Svecica»), в 1746 г. — «Шведская фауна» («Fauna Svecica»), в 1747 г. — «Цейлонская флора» («Flora Zeylanica»), в 1748 г. — упомянутый уже «Упсальский сад» («Hortus Upsaliensis»), в 1749 г. — «Руководство по фармакогнозии» («Materia medica»), в 1751 г. — «Философия ботаники» («Philo-sophia Botanica»), в 1753 г. вышло в свет величайшее сочинение Линнея и важнейшее из всех сочинений в ботанике — «Виды растений» («Species plantarum»).
Все это было им написано сверх переизданий «Системы Природы», сверх произведений, менее значительных, и сверх профессорской деятельности (а он читал в университете несколько курсов), наконец, сверх занятий с приватными учениками, сверх экскурсий и даже путешествий (1749 г.).
О «Шведской флоре» Линней писал: «„Flora Svecica“ точно учит нас тому, что именно растет в нашей стране и чего мы не знали прежде. Но чтобы показать это, Линней должен был пройти по большинству провинций в королевстве и пробираться через бездорожную Лапландию и с невероятным трудом карабкаться в охоте за растениями».
Полное название этого сочинения: «Шведская флора, содержащая растения в королевстве Швеции, произрастающие систематически [перечисленные) с видовыми различиями, синонимами авторов, местными названиями,
85
местообитаниями и фармацевтическим использованием». Флора охватывает 1140 видов, из которых около 860 относится к цветковым и высшим споровым растениям. Каждый вид характеризован по определенной строгой схеме. Характеристика начинается с видового названия; оно, как и обычно, диагностическое, но измененное, что оговорено в предисловии: «дал новые более ясные и более легкие» видовые названия. Далее идут названия-синонимы со ссылками на литературные источники. Ниже указаны во всех возможных случаях местные названия растений. В графе «произрастание» указаны и местообитание и распространение вида по стране или по отдельным провинциям. В графе «примечание» иногда сообщаются сведения о морфологических или биологических особенностях вида, а в графе «использование» указано соответственно лечебное или хозяйственное применение растения.
Таким образом, мы видим, что в «Шведской флоре» уже сообщаются все те сведения, которые мы находим и теперь, через двести лет, почти в каждой региональной флоре. В предисловии мы находим перечисление и краткие характеристики основных местообитаний: альпы, луга, леса, морские побережья, озера и реки, болота, сорные места и культурные земли. Для каждого из местообитаний даны отсылки на наиболее характерные для него растения. Особо оговариваются виды, мигрировавшие в Швецию, причем они делятся на три группы: русские, английские и германские. Итак, мы видим в «Шведской флоре» элементы того, что в наше время называется генетическим анализом флоры. Небольшую группу составляют растения собственно шведские, которые в стране особенно широко распространены, а в зарубежных землях встречаются редко. В этой группе должны бы быть перечислены, таким образом, эндемичные для страны растения. Понятие об эндемах принадлежит более позднему времени, однако Линнею уже была понятна идея эндемизма. Совершенно естественно, что виды, отнесенные сюда, далеко не эндемы; винить же Линнея в ошибках нет, конечно, основания. Дело в том, что флора стран, примыкающих к Швеции, в то время была еще совсем не исследована.
Об уровне изученности Швеции в отношении состава ее флоры можно судить по тому, что Линней считал нуж--86
Курящий Линней, или «Линней в повседневной жизни». По репродукции с рисунка Рэна. 1747.
ным «опустить в этом каталоге некоторые травы, которые до сего времени только в одном месте были наблюдаемы», т. е. исключить виды, нахождение которых представляется автору сомнительным.
Перечень работ по флоре Швеции (как литературные источники флоры) начинается с 1621 г., когда в Упсале вышла первая работа, и доводится до 1744 г.
Книга оканчивается алфавитными указателями названий растений: названий ботанических, т. е. на латинском языке, названий шведских, и указателем лекарственных растений, правильнее их фармацевтических названий.
«Flora Svecica» представляла собой второй этап изучения Линнеем отечественной флоры, начатого с изучения лапландской флоры, причем и здесь была продолжена реформа диагностических видовых названий, которые он стремился делать «более ясными и более легкими». Расположение материала по половой системе и вынесение ее подразделений на верх страниц, в колонтитул, облегчает пользование книгой и сообщает ей черты определителя.
О «Шведской фауне», вышедшей в 1746 г., Линней писал: «Это — „Фауна*, наиболее значительная из всех, что видел мир раньше. Это есть результат бесконечного труда и исключительной энергии по сбору множества животных и особенно насекомых». Сочинение это было для своего времени действительно очень полным. В нем были перечислены и характеризованы по классификационной схеме, разработанной в «Системе Природы», классы, отряды, роды и виды животных: млекопитающих, птиц, земноводных, насекомых и червей, причем особо тщательно и совершенно по-новому был разработан отдел насекомых.
Здесь уместно сказать, что, характеризуя свою работу в области зоологии, Линней писал позднее, что до его работы эта область была подобна «Авгиевым конюшням, полным баснями и нелепостями, далека от того, чтобы быть наукой или систематизированным делом. Подобно тому как это им было сделано в ботанике, он перестроил здесь все по-новому и сделал ту и другую области легкими и вполне понятными, так что многие годы большое число авторов могло разрабатывать это; разнообразие насекомых казалось бесконечным и выходило за рамки че-68
ловеческих возможностей охватить их; он описал всех шведских насекомых и собрал большое число их из обеих Индий и южного полушария, откуда они прежде не были описаны. Все это он описал, установил новые роды, придал им родовые названия, отличил виды и дал им простые названия-клички. Где это было возможно, он исследовал, на каких именно растениях они живут. Благодаря всему этому он сделал удобопонятным все то, что прежде невозможно было ни понять, ни описать».
Читая курс фармации и еще издавна интересуясь лекарственными растениями и как врач и как ботаник, Линней написал в качестве учебного руководства сочинение, которое стало классическим в литературе по фармакологии. Это сочинение под названием «Вещества медицинские» («Materia medica») вышло в 1749 г. Об этой книге сам автор говорил, что в этой области «было все перепутано и содержалось много темного до того, как он это реформировал». Важнейшим принципом, положенным им в основу этого сочинения, было то, что растения, относящиеся к одному роду, обладают сходным действием и что роды, относящиеся к одному естественному отряду, могут употребляться в лечебном деле со сходным результатом. Лекарственные растения расположены здесь в соответствии с указанным принципом, по его системе. Каждое растение характеризовано диагностическим видовым названием, его свойствами, продолжительностью жизни и т. д. Описывается при этом получение простых медикаментов, указывается их дозировка и способы употребления. Описаны также и приемы культивирования растений. Далее характеризованы сложные медикаменты, их приготовление, дозирование, действие и пр. Книга заканчивается указателем болезней, причем для каждой из них указывается средство лечения.
Линней очень гордился тем, что это сочинение было высоко оценено его голландскими друзьями — Гроно-виусом и ван Ройеном.
Таким образом, «Materia medica», будучи учебным руководством, впервые содержала систематизированные данные о лекарственных средствах растительного происхождения, причем наиболее авторитетные. Нельзя не обратить внимания на то, что и здесь Линней говорит
89
об естественных отрядах или группах растений, и именно из их «естественности» он делает вывод о наличии в них сходных действующих начал. Напомним, что эта идея была изложена им еще в 1736 г. в XII главе «Fundamenta Botanica».
Уместно здесь же заметить, что идея систематизации или классификации была применена Линнеем и в отношении самих болезней. В одной из первых университетских лекций он говорил о возможности узнавать болезни по их проявлениям, по тому, что теперь называется симптомами. Он считал своей задачей дать вполне ясное представление о проявлениях болезней, говоря при этом, что «знание действительных причин болезней очень трудно. Болезни должны быть узнаваемы по их проявлениям и соответственно расположены в классы, отряды, роды и виды, так же как растения, животные и минералы». Разработанная им в таком плане система болезней (Sy-stema morborum) была опубликована в 1759 г. в сочинении «Роды болезней» («Genera morborum»).
Благодаря влиянию покровительствовавшего Линнею графа Тессина Ост-Индская компания предоставила право бесплатного проезда на ее кораблях в Китай или в другие страны одному натуралисту раз в год, причем право выбора отправляемого в путешествие было предоставлено Линнею. Христофор Тернстром был первым из «апостолов» Линнея. Он отправился в Кохинхину. Считается, что именно он впервые отправил в Европу, в частности в Упсалу, живые растения чая, потом размноженные по оранжереям Европы. Другой бывший студент Линнея, Петр Кальм, провел 1748—1751 гг. в Северной Америке. Следует заметить, что Кальм потом был профессором в университете Або, а в начале шестидесятых годов ему было сделано предложение Петербургской Академии наук переехать для работы в Россию, от которого он в конце концов отказался. Когда Кальм вернулся из путешествия в Стокгольм, Линней, долго болевший зимой 1750/51 г., вдруг поправился, получив возможность познакомиться с американскими растениями. Линней тогда писал о себе, что «Бог дал мне здоровье, лишь только профессор Кальм приехал сюда, так что я мог насладиться его великолепными и изящными растениями».
90
Покровительство Тессина доставило Линнею королевские медали,а в 1747 г.—титул архиатра, т. е. главного врача. Последнее, однако, принесло Линнею и огорчение. Дело в том, что он теперь должен был платить пошлину и как профессор и как архиатр, причем за звание архиатра приходилось платить такую большую сумму, что Линней обратился с ходатайством о снятии с него платежей. Это ходатайство было удовлетворено только через пять лет.
В том же году Берлинская Академия избрала Линнея своим членом.
В Копенгагене был неожиданно обнаружен, казалось, совсем утерянный старый гербарий бывшего лейденского профессора Германа, собранный им в конце XVII в. на Цейлоне. Когда новый владелец гербария, аптекарь Гюнтер, обратился к голландским ботаникам с предложением определить растения, ему было отвечено, что это может сделать только Линней. Получив в 1747 г. коллекцию, состоящую из пяти больших томов, Линней, как он об этом писал, «проводил дни и ночи за геркулесовской работой по изучению цветков, которые были высушены так давно, и написал свою „Flora Zeylanica“, которая и была напечатана в том же году». «Цейлонская флора» содержала четыреста растений, которым Линней дал названия, изучив около двух третей всех растений из этой коллекции; остальные растения были в очень плохом состоянии и не могли быть исследованы.
Следующий, 1748 г. принес Линнею много огорчений. В Стенброхульте умер его отец. Старый дом, однако, сохранился в семье, так как церковный приход остался за Самуэлем, младшим братом Карла. В университете Линней подвергся нападкам со стороны богословов в диспуте об отношениях между исследованиями в области естественной истории и религией. Кроме того, жалобой одного из студентов были вызваны неприятности и переписка с ректором.
И едва ли не самое большое огорчение доставили Линнею статьи Ламетри — «Человек — растение» и «Работа Пенелопы». Ламетри — бывший богослов, учившийся медицине в Лейдене у Бургава, философ-материалист, один из виднейших представителей механистического материализма. В первой статье проводится параллель
91
между людьми и растениями, причем люди описываются по методу, установленному Линнеем для описания растений; люди отнесены к классу Двудомных (Dioecia) отряду Однотычинковых и Однопестичных (Monandria, Monogynia) и т. д. Вторая статья была сатирой на Бургава и его учеников — Линнея и Артеди.
Линней, очень чувствительный к критике его работы, особенно был удручен осмеянием самого предмета его исследований. В письме Соважу он писал о том, что он первоначально даже намеревался больше ничего не писать для печати.
В том же письме он сообщает, между прочим, что, работая в это время над «Species plantarum», он дошел до пятнадцатого класса (Tetradynamia). Напомним, что это письмо относится к 1748 г.
Еще в 1747 г. было принято решение поручить Линнею совершить путешествие по Швеции с исследовательской целью. Это путешествие состоялось только в 1749 г., причем в задачу его входило изучение природы Скании, этой родной Линнею южношведской провинции. Путешествие, начатое в апреле, заняло летние месяцы; отчет о нем был опубликован на шведском языке через два года. В 1755 г. «Путешествие в Сканию» было переведено и издано на немецком языке.
В этом же, 1749 г. один из учеников Линнея, Хассель-квист, отправился в путешествие на Ближайший Восток для исследования природы Сирии, Палестины, Аравии и Египта. В 1752 г. Хассельквист умер на Востоке, собрав там обширные коллекции, позднее доставленные в Швецию. В следующем, 1750 г. Линней занял пост ректора (Rector magnificus), на который назначались профессора на шестимесячный срок. В этот период он много болел и даже, как он писал, у него было мало надежды выжить. Лечился он тем, что ежедневно съедал тарелку земляники. Такой курс лечения Линней проводил потом каждый год, считая его очень полезным.
В записях, относящихся к 1750 г., Линней сообщает, что многие писали ему о том, что он должен опубликовать свою «Философию ботаники», чтобы собрать в одной книге и терминологию и все начала ботаники. «Линней видел, что это очень нужно не только для ученых, но и для его учеников, и работа была им окончена».
93
Еще два его ученика отправились в путешествие: Осбек поехал в Китай, а Лефлинг — в Испанию; последний был отправлен Линнеем по просьбе испанских властей, желавших провести ботанические исследования страны.
В том же году Академия в Тулузе избрала Линнея св им членом.
Сочинение, о котором он упоминал, — «Philosophia botanica», вышло в 1751 г.; это — одно из наиболее выдающихся его сочинений, пользовавшееся наибольшей известностью во второй половине XVIII в. и позднее, так как служило учебным руководством. Полное название его в переводе: «Философия 6ofаники, в которой объясняются основы ботаники, с определением ее частей, примерами терминов, разъяснением наиболее редких [из них]. С приложением гравированных рисунков».
«Философию ботаники» Линней сам рассматривал как учебное руководство, в котором должны быть изложены и начала науки и терминология. В автобиографических записях он писал, что «в этой книге Линней не только различил части растений, но и определил их так тщательно, что есть основание думать, что трудно будет продвинуться дальше в этой науке. Кроме того, он показал, как должны пониматься в ботанике описания, признаки и разные законы. Здесь мы хотели бы перечислить те части, которые Линней впервые ввел, такие, как: венчик, крыло, нектарник, пыльник, тычиночная нить, завязь, рыльце, костянка, цветоложе, прилистник, прицветник, железка, стрелка, цветоножка. . . боб, чешуя, околоцветник, колючка.
«Термины ботанической науки были в этой книге очищены от их ржавчины, а законы разъяснены с помощью примеров, для чего потребовалась специальная работа, чтобы все это пересмотреть».
В самом заглавии «Философии ботаники» сказано, что в ней разъяснены «основы ботаники», и тем самым прямо указано на то, что это новое сочинение есть дальнейшее развитие его знаменитых «Основ» — «Fundamenta Botanica». Последние, как об этом ранее говорилось, были очень скромно изданы в Голландии за пятнадцать лет до того, всего на 36 страницах в шестнадцатую долю листа.
93
Мы видим в новом сочинении те же двенадцать глав — от «Библиотеки» до «Сил», и те же 365 канонов, формулировки которых изменены здесь в некоторых случаях так немного, что кажутся лишь редакционно подправленными. Каждый из канонов разъяснен на основе данных, опубликованных в «Bibliotheca Botanica» и «Classes plantarum» (главы I и II), а также в «Critica Botanica» (главы VII—X), иногда несколько измененных и обычно сокращенных. Главы III—VI, а также две последние комментированы в «Философии ботаники» заново. Комментарий канонов состоит в разборе многочисленных примеров со ссылками на авторов или литературные источники и разъяснения канонов в дополнительных формулировках, уточняющих основную идею. В немногих случаях в «Философии ботаники», по сравнению с «Основами ботаники», мы видим изменение формулировок как выражение развития научных представлений.
Здесь уместно для примера указать на изменение канона 77. В «Основах ботаники» он сформулирован так: «Мы попытаемся представить фрагменты естественного метода». В «Философии ботаники» мы видим для § 77 следующую формулировку канона: «Фрагменты естественного метода должны изыскиваться с наибольшим старанием». Канон дополняется здесь следующими замечаниями: «Это есть первое и последнее пожелание в ботанике.
«Природа не делает скачков.
«Все растения показывают между собой такую тесную близость, как территории на географической карте.
«Фрагменты, которые я предлагаю, следующие...» Далее перечислено 67 естественных групп.
К стр. 95.
«Карла Линнея, королевского Архиатра, медицины и Ботаники профессора в Упсале, Императорских академий в Монпелье, в Берлине, в Тулузе, в Упсале и Стокгольме члена, а Парижской корреспондента, Философия Ботаники, в которой объясняются основы ботаники, с определением ее частей, примерами терминов, разъяснением наиболее редких [из них]. С приложением гравированных рисунков. На печати девиз: „Так велика любовь к цветам". По привилегии. В Стокгольме у Годфр. Кизе-веттера. 1751».
94
CAROLI LINN Al
Archiatr. Reg. Medic, et Botan. Profess. UpsaL.
Acad.Imperial. Monspel. Birol.TolOs. Upsal. Stockh.Soc. et Paris. Cokresp.
PHILOSOPHIA BOTANICA
IN QVA explicantur
FUNDAMENTA BOTANICA
CUM
DEFINITIONIBUS PARTIUM, EXEMPLIS	TER.MINORUM,
OBSERVATION! BUS RARIORUM,
ADJECTIS
FIGURIS &NEIS.
Cum Privilegio.
5T0CK WOLM/zE', Apud GODOFR. KIESEWETTER i.
Титульный лист первого издания «Философии ботаники».
Нужно сказать, что группы эти не имеют характеристик, а представлены перечнями отнесенных сюда родов. Ранг групп Линнеем здесь не определен, но они отвечают более всего отряду (Ordo), который в свою очередь отвечает современному семейству. Нужно сказать, что большинство групп очерчено довольно правильно, и они являются, даже с современной точки зрения, естественными. Таковы, например: Palmae, Orchideae, Gramina (Злаки), Coniferae (Хвойные), Amenta-сеае (Сережкоцветные; сюда конечно, напрасно отнесены фисташки и платаны), Scabridae (Крапивные), Compositi (Сложноцветные; они имеют четыре подразделения), Umbellatae (Зонтичные), Multisiliquae (роды Лютиковых), Bicornes (большинство родов из Вересковых), Campanacei (роды Колокольчиковых, Вьюнковых и даже Синюха), Asperijoliae (Бурачниковые), Cucurbitaceae (большинство родов из Тыквенных), Papilionaceae (представители этого семейства, другая их часть объединена группой Lomentaceae), Siliquosae (Крестоцветные), Ver-ticillatae (Губоцветные), Personatae (большинство Норичниковых) и т. д. Последнюю, 68-ю, группу, составляют роды, место которых не определено, но и здесь намечаются естественные группочки.
Мы видим в «Философии», в дополнение к тому, что было сделано в «Classes plantarum», десятки вполне естественно очерченных групп, многим из которых даны очень выразительные названия, сохранившиеся и в настоящее время как названия семейств. Линней придавал «фрагментам естественного метода» такое большое значение, что в алфавитном указателе родов к книге поместил особые ссылки на эти «фрагменты». Нельзя не видеть в этой попытке первый опыт установления естественных семейств, нельзя не видеть также и дальнейшего стремления Линнея к разработке естественной классификации.
Главы III—V посвящены морфологии растений, которая удивительно четко разработана и терминологически определенна. Этот раздел книги иллюстрирован десятью таблицами рисунков по органографии растений; общее же число рисунков — 167 ( + 14). Нужно сказать, что строгость органографии и ее выразительность у Лин-
96
нея удивительны по сравнению с тем, что было в сочинениях предшествовавших авторов.
В VI главе отчасти содержатся учение о виде, а также принципы классификации и изложение описательного метода.
«151. Основание ботаники двойное: Разделение и наименование».
«155. Система разделяет на пять подчиненных один другому членов: классы, отряды, роды, виды, разновидности».
«156. Ариаднина нить ботаники — система, без которой в ботанике хаос».
«157. Видов насчитываем столько, сколько различных форм создано в самом начале».
В развитие этого канона сообщается цитата из «Классов растений»: «Видов столько, сколько разных форм вначале произвело Бесконечное Существо (Infinitum Ens); формы эти, следуя законам размножения, произвели множество (других), всегда подобных себе. Следовательно, видов столько, сколько разных форм или структур ныне встречается».
«158. Разновидностей столько, сколько различных растений может вырасти из семян одного вида». Тут же в качестве комментария добавлено: «Разновидность есть растение, измененное случайной причиной: климатом, почвой, жарой, ветром и т. д.; она естественно восстанавливается до первоначального состояния с устранением причины».
«159. Мы говорим, что родов столько, сколько плодоношений сходного строения образуют разные естественные виды».
«160. Класс есть соединение многих родов по сходству в частях плодоношения, в соответствии с принципами Природы и Искусства». Под «принципами Природы» здесь подразумевается естественная классификация. Здесь же, в комментариях, говорится со ссылкой на § 77 о том, что есть много естественных отрядов.
«161. Отряд есть подразделение Классов, чтобы, где есть много родов, разум мог бы их уловить».
В комментарии сказано: «Отряд есть подразделение классов; ведь легче могут быть различены 10 родов, чем 100».
7	Е. Г. Бобров
97
«162. Вид и Род суть всегда создания Природы; разновидность чаще всего (создание) культуры; Класс и Отряд суть создания и Природы и Искусства».
В комментарии здесь, между прочим, сказано: «Виды в высшей степени постоянны, так как их нарождение есть истинное продолжение» (здесь, по-видимому, следует иметь в виду то, что виды являются потомками одной особи или одной пары их). «Разновидности есть дело культуры, как учит садоводство, которое их и создает и обращает вспять».
В этой же главе обстоятельно изложены основы описательного метода с разделением отличительных признаков растений на существенные, искусственные и естественные. Некоторые тонкости, сюда относящиеся, могут быть легче поняты при изложении их практического применения самим Линнеем в «Species plantarum», а потому мы их коротко рассмотрим далее.
Главы VII—X «Основ» были обстоятельно комментированы в «Critica Botanica»; ввиду этого в «Философии» они лишь уточнены и немного сокращены. Канонам, относящимся к вопросам номенклатуры в связи с описательным методом, мы уделим внимание далее.
В конце книги, перед указателями, помещено несколько коротких инструкций, на одну страницу каждая, что еще более подчеркивает значение книги как учебного руководства. В них говорится о том, что должен знать обучающийся ботанике и как должен быть устроен шкаф для гербария, причем дается чертеж и указываются размеры шкафа. Особая инструкция касается гербаризации, причем сообщаются практические советы экскурсантам. Отдельная страница посвящена устройству и задачам ботанического сада; на особой изложена инструкция путешественнику-натуралисту. Инструкция для ботаника очень поучительна; в ней говорится о том, что должен делать настоящий ботаник и чего делать он не должен. Текст начинается с указания на необходимость различения истинных авторов от компиляторов и заканчивается предложением наблюдать все собственными глазами, а не заниматься компиляциями.
«Философия ботаники» как» учебное руководство пользовалось широкой известностью, о чем свидетельствуют переиздания книги. На латинском языке вышло
98
четыре ее издания и пять раз «Философия» была напечатана в переводах на западноевропейские языки.
На русском языке в 1800 г. Академией наук была издана «Философия ботаники, изъясняющая первыя оной основания сочинения Карла Линнея». Надо сказать, что этот учебник ботаники, составленный профессором Петербургской медико-хирургической академии Тимофеем Смеловским, не является переводом книги Линнея. Это есть довольно свободное изложение «Философии» с пропуском некоторых глав и включением вновь написанных, с исключением большей части комментариев, с приведением многочисленных примеров растений, доступных показу в Петербурге в Медицинском саду и Медико-хирургической академии и с русскими названиями их. Большое значение книга Смеловского имела у нас потому, что ее автором было много сделано для разработки ботанической терминологии на русском языке. Появление у нас подражательно написанного учебника ботаники, в основу которого положена книга Линнея, указывает со своей стороны на то, какое высокое место занимала в учебной литературе «Философия ботаники» Линнея. Совершенно верно профессор Смеловский писал в предисловии: «Одно только напоминовение имени Линнея довольно уже может возбудить в умах всех во врачебной науке, в Естественной Истории, а особливо в Ботанике упражняющихся то беспристрастное к сему знаменитому мужу уважение, которое заслужил он бессмертными сочинениями своими, ученому свету от него оставленными. . . Ботаническая Философия, служащая основанием всему травоведению, есть наилучший плод проницательнейшего ума его».
Здесь уместно сообщить мнение об этой книге французского просветителя Жана Жака Руссо, так много сделавшего для распространения интереса к растениям своими популярными «Ботаническими письмами» и более специальным терминологическим «Ботаническим словарем».
В письме к одному из своих шведских друзей Руссо писал следующее: «Вы знаете моего руководителя и учителя великого Линнея, когда Вы будете писать ему. . . то передайте ему мой привет, я преклоняюсь перед ним, и скажите, что я не знаю другого более великого чело-
7*
99
века на земле. В этой книге («Философия ботаники»,— Е. Б.) больше мудрости, чем в самых больших фолиантах, и, хотя большинство ваших книг с Севера страдает излишней ученостью, в этой книге нет ни единого слова, которое не было бы нужно».
Через год в письме, отправленном непосредственно Линнею, Руссо между прочим писал: «Один с природой и Вами я провожу восхитительные часы в сельских пеших прогулках, и я извлекаю больше действительной пользы от вашей „ Философии ботаники “, чем от всех книг по этике».
Закончив печатание «Философии ботаники», Линней все силы отдал работе над важнейшим из своих сочинений — «Species plantarum», над которым трудился уже многие годы. Его сильно отвлекали от этого дела и университетские обязанности и многое другое, в том числе приведение в порядок королевских коллекций. В связи с последним Линней, как почтительно писал он сам, «имел удовольствие ежедневно беседовать с великой и блестящей королевой и таким приятным королем, но делаться придворным он никогда не намеревался».
В университете Линнею приходилось работать в это время больше обычного, так как профессор Розен проводил много времени в Стокгольме по своим обязанностям члена Медицинской коллегии и королевского врача. В конце 1752 г. Линней писал: «Я теперь сижу, подобно наседке на яйцах, и высиживаю виды, но время высиживания продолжается так долго, что хотя я и работаю день и ночь, но дошел только до Diadelphia».
К новому году Линней получил праздничные подарки от королевы и графа Тессина, причем, как он писал, он был особенно тронут вниманием королевы к его сыну; королева обещала, на тот случай, если юноша станет натуралистом, устроить для него путешествие по Европе за ее счет.
В апреле 1753 г. король возвел Линнея в дворянское достоинство и почти в то же время Линней получил приглашение из Испании возглавить королевскую медицинскую коллегию, а также музей и ботанический сад в Мадриде. От этого предложения Линней отказался, считая своим долгом оставаться в Швеции.
Лёфлинг, работавший по рекомендации Линнея в Испании, настолько успел в своем деле, что испанский король 100
отправил его в путешествие в Южную Америку, для того чтобы, как писал своему учителю Лёфлинг, «собирать коллекции для испанского двора, для короля Франции, для королевы Швеции и для Линнея».
Отмечая, что «для него большая честь быть названным рядом с великими королями», Линней писал, что «теперь его гербарий становится наиболее крупным в мире и он может пополнить „Species plantarum"».
Май 1753 г. стал выдающейся датой в истории ботаники: в этом месяце вышло из печати важнейшее из ботанических сочинений — „Species plantarum"».
Сочинение это имеет такое большое значение в науке, что о нём следует сказать далее возможно более подробно.
Сам же Линней в автобиографических записях говорит об этой работе очень мало: «В этом произведении, которое Линней всегда считал самым лучшим из всех других, он показал, какими знаниями он обладал в ботанике; трудно стать в этой области знания более богатым, чем он, по числу исследованных растений. Есть немало людей, которые говорят о том, чего они не видели, но Линней ни о чем другом не говорит, чего бы он не имел перед своими глазами и не изучил».
Некоторым внешним выражением значительности этого произведения являются его переиздания, которых было пять; кроме того, первое издание фототипически воспроизводилось дважды в XX в. — в Германии и в Японии. В качестве дополнения и отчасти продолжения «Species plantarum» следует рассматривать сочинение, называемое «Systema vegetabilium». Последнее есть двенадцатое издание (в извлечении из «Системы Природы») описания растительного мира. Впервые «Systema vegetabilium» (как двенадцатое издание!) была подготовлена и напечатана учеником Линнея, Мурреем, в 1774 г.; позднее вышли еще три издания, все более увеличивавшиеся в объеме по мере накопления описательного материала.
«SPECIES PLANTARUM». ОПИСАТЕЛЬНЫЙ МЕТОД ЛИННЕЯ, «SPECIES PLANTARUM» И СОВРЕМЕННАЯ НОМЕНКЛАТУРА РАСТЕНИЙ. ОТРАЖЕНИЕ В ЭТОМ СОЧИНЕНИИ ФЛОРЫ
РОССИИ
Важнейшим из сочинений Карла Линнея является книга, носящая название «Species plantarum» 1 («Виды растений»), вышедшая в свет в 1753 г.
Книга Линнея заняла выдающееся место в описательной ботанике и стала основой современной номенклатуры растений. Именно в связи с ней Линней и известен как человек, давший научные названия многим растениям. Действительное значение этого сочинения в истории ботаники исключительно велико, и то обстоятельство, что «Species plantarum» является основой современной номенклатуры растений, представляется лишь частностью.
Надо сказать, что в этой книге впервые в истории науки (если не считать некоторого опыта в более ранних сочинениях: «Flora Lapponica», «Hortus Cliffortianus», «Flora Svecica») были чисто практически дифференцированы Линнеем виды растений, для чего они были отделены от разновидностей и форм, не имеющих систематического значения. В этом плане и была проведена здесь критическая ревизия всех фактических данных о растительном населении земли, накопленных до половины XVIII в. При этом было очерчено около семи тысяч видов растений, которые и представлены в книге с выразительностью, до того времени совершенно неведомой. Последовательное применение разработанного Линнеем описательного метода и расположение растений по
1 Linnaeus Carl. Species plantarum. Holmiae, 1753.
102
искусственной половой системе, им же созданной, сообщили сочинению указанную выразительность. Книга Линнея, содержащая краткий и доступный каждому натуралисту обзор всех известных к тому времени растений, чрезвычайно способствовала дальнейшему изучению флоры.
«Species plantarum» является вершиной научного подвига Линнея, достигнутой им в результате более чем двадцатилетней работы.
Следует заметить, что это сочинение, подводя итог знанию растений, накопленному к концу существования феодального общества, открыло широкие перспективы действительно научному изучению их.
Со времени выхода в свет «Species plantarum» прошло два века,1 и естественно, конечно, что это сочинение понимается в наши дни многими не совсем правильно, иногда же ему приписывается и то, чего в нем нет.
Примером этого может служить довольно обычное в наше время, даже у флористов, утверждение, что то или иное растение описано Линнеем в «Species plantarum». В действительности же в этой книге, за редчайшими исключениями, нет описаний видов, а само сочинение представляет собой систематический перечень реформированных Линнеем видовых названий. Так же довольно обычно у флористов наших дней и мнение о том, что аутентичный образец того или иного установленного Линнеем в «Species plantarum» вида хранится в гербарии Линнея, в то время как очень часто типами его видов являются не гербарные образцы.
Таким образом, с течением времени в представлениях о содержании «Species plantarum» накопилось немало ошибок. Причиной накопления ошибок и искажений является более всего постепенное, с течением времени, забвение особенностей описательного метода1 2 Линнея, примененного им в работе над «Species plantarum».
1 Е. Г. Бобров. Двухсотлетие «Species plantarum» Карла Линнея. 1753—1953. Комаровские чтения, VIII, Изд. АН СССР, 1954. См. также: Е. Г. Бобров. О статье С. В. Юзепчука «Был ли Линней творцом „бинарной номенклатуры"?». Ботан. журнал, XLII, 4, 1957; С. В. Ю з е п ч у к. Был ли Линней творцом «бинарной номенклатуры»? Ботан. журнал, XLI, 7, 1956.
2 Н. К. Swenson. On the descriptive method of Linnaeus. Rhodora, v. 47, 1945.
103
В связи с этим обстоятельством совершенно уместно уделить внимание прежде всего именно этой стороне дела.
Для уяснения существа описательного метода Линнея, предложенного им к общему пользованию и последовательно проводимого им самим, следует вновь обратиться к его «Философии ботаники».1
При характеристике видов в «Species plantarum» Линней применяет, в сущности, те же приемы, что рекомендованы им в «Философии ботаники» для характеристики родов. Здесь (§ 186) указывается, что родовые отличия могут быть трех ступеней:
1)	отличия существенные (§ 187. Essentialis character) — описание наиболее существенных признаков рода, отличающих его от других родов;
2)	отличия искусственные (§ 188. Facticius character) — описание признаков рода, специально избранных для отличения этого рода от других в искусственной системе;
3)	отличия естественные (§ 189. Naturalis character) — полное описание всех возможных признаков рода с включением отличий и существенных и искусственных.
Естественные отличия положены в основу сочинения «Genera plantarum» (§ 190).
На первый взгляд эти ступени различия представляются непонятными, да и ненужными. Вместе с тем, если внимательно к ним присмотреться и обратиться к современным приемам в описательной ботанике, можно убедиться в том, что ступени эти существуют и в настоящее время.
Известно, например, что современные систематики различают описание растения и диагноз его. Вот то, что называют теперь описанием, и подходит более всего к тому, что Линней называл «естественными отличиями» («naturalis character»). То, что в наше время называют диагнозом растения, особенно ту его дополнительную часть, которую обычно называют «дифференциальной» («differentia», «affinitas»), Линней называл «отличиями существенными» («essentialis character»). Линнеевы «искус
1 Carl Linnaeus. Philosophia Botanica. Stockholmiae, 1751.
104
ственные отличия» («facticius character»), в сущности, есть признаки растения, помещаемые ныне в ключе, т. е. в таблицах для определения. Признаки эти и в настоящее время выбираются со специальной целью характеризовать растение в искусственной системе, каковой собственно и является почти всякий ключ. Идея ключа была Линнею чрезвычайно близка, хотя она и разработана им с необычайной тщательностью и глубиной только в виде простого линейного ключа. «Species plantarum» и есть, в сущности, линейный ключ для определения видов. Это — высшее выражение идеи линейного ключа, которое мы знаем.
Надо сказать, что Линней понимал принцип и дихотомического ключа, как то можно видеть и из «Философии ботаники», и из «Критики ботаники». Принятое в литературе мнение, что это изобретение Иорения 1 принадлежит более позднему времени, справедливо только в том отношении, что оно было введено в широкую практику, кажется, только Ламарком.
Кратко характеризуя здесь сущность описательного метода Линнея, нужно заметить, что он появился в «Философии ботаники» в 1751 г. не вдруг, непосредственно предшествуя изданному в 1753 г. «Species plantarum». Напротив, он был итогом многолетних трудов Линнея, начатых еще в юношеские годы. Так же не вдруг было написано и вышло в свет и важнейшее из всех сочинений Линнея — «Species plantarum». Непосредственную работу над этой книгой Линней вел не менее двадцати лет.
Очень интересно в этом отношении его письмо к ректору университета в Лунде, написанное в 1733 г. Из письма ясно, что уже тогда у Линнея был предварительный план работы над «Species plantarum». Он прямо называет именно это сочинение и указывает, что «хотя ботаники и гордятся тем, что имеют 20 000 видов, в действительности их не более 8000, если разновидности будут помещены при соответственных видах. Каждый вид может быть узнан здесь при первом же взгляде даже при отсутствии описания и изображения».
Через двадцать лет, в предисловии к «Species plan* tarum», им сказано, что число видов растений едва до-
1 М. D. J о h г е n. Vademecum botanicum. Francofurti, 1717.
105
стигает десяти тысяч. Здесь, в предисловии, объясняя поставленную им себе задачу, Линней говорит: «Ариаднина нить систематиков определена мною в „Genera", но я пробую протянуть ее до видов, для которых я установил особые различия (Differentiae)».
О том, насколько действительно велик был взятый Линнеем на себя труд, можно понять из того, что ему необходимо было ревизовать опубликованный в 1623 г. щвейцарским ботаником Каспаром Баугином «Pinax theatri botanici» и все накопленные за последовавшие 130 лет описания растений.
«Pinax theatri botanici» Баугина в свою очередь был плрдом сорокалетнего труда. В этом сочинении впервые были приняты роды как некоторая категория и им подчинены многочисленные разного объема и значения единицы, как единицы одного, более низкого, чем род, ранга; таких единиц было им принято до шести тысяч. Баугином было положено основание бинарной номенклатуре. Одно название им дается роду, причем оно состоит из одного или нескольких слов. Другое название дается подчиненным роду единицам, причем эти вторые названия состоят из нескольких слов, иногда даже из двадцати и более.
Сложность задачи, стоявшей перед Линнеем при ревизии свода Баугина и работ последующих авторов, была не только в громоздкости дела из-за изобилия накопленных фактов, но более всего в том, что эти факты были трудно сопоставимы вследствие разноречия авторов, неразработанности номенклатуры, изобилия повторных описаний растений, смешения единиц разного ранга под одной категорией и т. п. Большая подготовительная работа, связанная со всем этим, была проделана Линнеем и изложена, как сказано, в его более ранних публикациях.
' Наибольшее значение сочинения «Species plantarum» состоит в том, что здесь впервые в истории науки были дифференцированы виды растений как совершенно определенная категория. При этом были также впервые отличены и разновидности и проведена граница между ними, как это предусмотрено «Философией ботаники».
В относящихся сюда канонах (158, 162) говорится, что разновидности есть продукт условий культуры, как 106
этому учит «садоводство, которое их и создает и обращает вспять».
В результате отделения разновидностей общее число видов сократилось более чем вдвое, как это и было ранее предположено Линнеем: во втором издании «Species plantarum» заключается 7540 видов в 1260 родах.
В «Философии ботаники» вопросу о разновидностях был отведен особый раздел (IX, Varietates), содержащий §§ 306—317, из которых можно уяснить отношение Линнея не только к описательной стороне дела, но и к его существу. В дополнение к сказанному о разновидностях в §§ 158 и 162 отмечается, что разновидности — это растения того же вида, измененные какой-либо случайной причиной, что возделывание растений и есть мать разновидностей, что самые мелкие разновидности не должны доставлять заботу ботанику и т. д. Особо оговаривается и то, что отнесение разновидностей к соответственным видам имеет не меньшее значение, чем отнесение видов к соответственным родам.
Основная цель «Species plantarum» и состояла в том, чтобы избавиться от беспорядочного нагромождения разновидностей, т. е. в практическом разграничении категорий — вид и разновидность. В этом сочинении разновидности подчинены своим видам и отмечены греческими литерами. Следует заметить, однако, что в некоторых случаях в категорию разновидностей Линнеем отнесены географически определенные формы, заслуживающие более высокого систематического положения.
При сравнении «Species plantarum» с сочинениями других, как предшествовавших Линнею, так и всех современных ему авторов нельзя не заметить, что в его сочинении виды представлены с совершенно практической точки зрения. Они расположены при этом на основе специально разработанной им и чрезвычайно удобной для пользования искусственной системы. «Species plantarum», по существу, является, таким образом, определителем, построенным, как ранее сказано, на основе линейного ключа.
Очень важно уяснить себе, на чем основаны и как представлены Линнеем виды в этом сочинении.
При внимательном рассмотрении текста «Species plantarum» можно видеть, что обоснованием видов являются:
107
1)	описания и изображения растений в сочинениях долиннеевских авторов;
2)	собственные публикации Линнея в отдельных частных флорах (флоры Швеции, Лапландии, Цейлона) и в описаниях садов (сад Клиффорта в Голландии, сад Упсалы);
3)	образцы собственного гербария Линнея и других ботаников, ему присланные;
4)	публикации и гербарные образцы других современных ему авторов (например, «Флора Сибири» Гмелина, «Флора Виргинии» Гроновия).
Названные источники, как и некоторые другие, самым тщательным образом цитируются, причем сообщаются в виде синонимов и полиномиальные названия, под которыми эти растения в них указывались.
Основной элемент «Species plantarum» — виды с их полиномиальными видовыми названиями, над созданием которых Линней трудился чрезвычайно много в стремлении сообщить им наибольшую выразительность.
В предисловии к книге он особо указывает на то, что «установление существенных признаков для видового названия является задачей нелегкой; для этого нужно хорошее знание многих видов, внимательное исследование их частей, установление их различий и, наконец, приложение искусства терминологии с целью дать кратчайшее и наиболее выразительное название».
Видовое название, о котором здесь идет речь, это по-линомиал — ряд описательных слов, как то было в постоянной практике и у долиннеевских авторов, начиная с Баугина, и у самого Линнея и его современников.
Реформированное Линнеем полиномиальное название представляло, таким образом, вид, который был, в сущности, синтезом синонимических названий, описаний, изображений и гербарных образцов, принятых во внимание Линнеем и критически им переработанных.
Эти видовые названия, подчиненные соответственным родам, расположены в книге в порядке номеров, ясно различаясь при этом сочетанием слов в их полиноми-алах. Таким образом, нетрудно заметить, что эти поли-номиалы в их совокупности более всего напоминают, как ранее сказано, линейный ключ. Нельзя не указать на то, что все это сделано Линнеем так совершенно, что
108
невозможно и представить себе более краткий, выразительный и стройный обзор видов.
Интересно привести здесь образец характеристики того или иного вида.
Очень удобно выбрать для примера такое обычное и широко известное растение, как ландыш.
На страницах 314—315 помещена следующая характеристика вида:
majalis 1. Gonvallaria scapo nudo. Fl. lapp. 113. Fl. suec. 237. Mat. med. 167. Hort. cliff. 124. Roy. lugdb. 26. Gmel. sib. I. p. 34. Lilium convallium album Bauh. pin. 304.
Lilium Convallium alpinum Bauh. pin. 304.
Lilium Convallium latifolium Bauh. pin. 304.
Habitat in Europa septentrionali.
Ранее было сказано, что описательные принципы, разработанные Линнеем в отношений родов, были применены отчасти и к описанию видов, для которых, как он говорит в предисловии к «Species plantarum», он установил «особые различия» («differentiae») в стремлении протянуть ариаднину нить систематиков до видов.
Принципы для характеристики видов с чрезвычайной выразительностью изложены в восьмом разделе «Философии ботаники» («Differentiae), в канонах 256—305 и в комментариях к ним. Необходимо указать на главнейшие из них.
«§ 256. Растение названо совершенно, когда имеет родовое и видовое название. Представление о виде лежит в его существенных отличиях, посредством которых каждый вид может быть отличен от его сородников (т. е. от других видов того же рода). Видовое различие (dif-
1 Слово majalis — «майский», набранное курсивом на полях, есть простое название. Слова «Convallaria seapo nudo» («Ландыш с обнаженной стрелкой») есть диагностическое видовое название. Далее указаны литературные источники — сочинения, в которых это растение характеризовано. Четыре первых сочинения принадлежат Линнею: «Flora Lapponica» (1737), «Flora Suecica» (1745), «Materia medica» (1749), «Hortus Cliffortianus» (1737). Далее цитированы: R о у e n, Florae leidensis prodromus (1740); Gmelin, Flora sibirica (1749). Три следующие строки представляют три названия этого растения у Баугина (Bauhin, Pinax theatri botanici). Эти три названия — синонимы. В последней строке указано обитание растения в северной Европе. Заключительным значком отмечена многодетность вида.
109
ferentia specifica) содержит признаки, отличающие вид от сородников. Следовательно, видовое название содержит существенные отличия».
«§ 257. Видовое название должно отличать растение от всех его сородников. Это важнейшее правило для видовых названий; если этим пренебречь, все будет смешано. Все видовые названия, которые не отличают вида от сородников, не верны. Все видовые названия, которые отличают растение от других, но не в том же роде, тоже неверны. Видовое название, следовательно, есть существенное отличие вида».
Последняя формула этого параграфа в высшей степени важна. В подлиннике она выглядит так: «Nomen specificum est itaque differentia essentialis». Вот это правило («Видовое название есть . . . существенное отличие вида», т. е. краткое описание его существенных особенностей, отличающих его от других видов), установленное Линнеем в 1751 г., было руководящим и в «Species plantarum», и во всех других сочинениях Линнея до конца его жизни. Таким образом, именно «differentia essentialis» есть линнеевское видовое название.
«§ 258. Видовое название при первом на него взгляде делает очевидным растение, так как отличия самого растения начертаны в этом названии. Естественные признаки заключены в его описании (descriptio), но существенные признаки — в его различии (differentia)».
Далее, в примечании к этому параграфу, Линней пишет: «Я первый положил основание видовым названиям на существенных отличиях. Мои видовые названия основаны на различиях (differentia), взятых из описания; из различий извлечены существенные отличия, на которых и установлены видовые названия».
Это сказано так ясно, что не остается никакого сомнения в методе, которым руководствовался Линней при конструировании своих видовых названий.
Очень важно для правильного понимания описательного метода Линнея и принципов конструирования им видовых названий, а также для понимания сочетания видов в таком обзоре, как «Species plantarum», обратить самое серьезное внимание на § 294 «Философии ботаники». Здесь, в примечании, сказано: «Кто открывает новый вид, тот добавляет не только отличие этого вида, но и
по
исправляет отличия и других видов рода так, чтобы виды могли быть различены и впоследствии».
Отсюда очевиден такой вывод: видовые названия, установленные Линнеем (полиномиалы, диагностические названия-фразы), подвижны. С каждым вновь открытым видом, т. е. с обнаружением новых морфологических структур, должны быть изменены видовые названия (т. е. существенные морфологические отличия видов) у всех или по крайней мере у всех близких по системе видов рода, для того чтобы все виды рода различались.
Для иллюстрации этого можно привести диагностические названия репейникового клевера (Trifolium lap-paceum) в первом и втором изданиях «Species plantarum». В первом издании название следующее: «Trifolium spicis globosis, calycibus setis rigidis obvallatis, caule erecto». Во втором издании в связи с помещением вновь установленных видов название этого вида изменяется так: «Trifolium spicis globosis subsessilibus terminalibus, calycibus setis rigidis terminatis caule erecto». Таким образом, мы видим, что во втором издании в диагностическом названии вида сообщается дополнительно, что шаровидные соцветия его «почти сидячие и верхушечные», а из признаков чашечки исключается указание на то, что она «прикрыта жесткими щетинками», но отмечается, что она «оканчивающаяся жесткими щетинками».
Подобных примеров можно привести сотни.
Нельзя не указать на то, что и этот принцип описательного метода Линнея удерживается в известной мере современной практикой. И в наши дни каждый систематик при включении в обзор, т. е. в таблицу для определения видов, какого-нибудь нового вида должен соответственно изменить ступени ключа, т. е. изменить принятые для ключа морфологические характеристики смежных видов, чтобы и новый вид мог быть отличен и старые виды можно было различать.
Из этого сопоставления еще раз можно видеть, насколько сходно линнеевское видовое название (представляющее собой, как сказано, differentia essentialis) с морфологической характеристикой вида в ключе для определения видов у авторов нашего времени и насколько походят обзоры видов в «Species plantarum» на современные таблицы для определения видов (ключи).
111
При ознакомлении с описательным методом Линнея, в частности с тем, как он выражен в «Философии ботаники», нельзя не вспомнить руководств по аристотелевой логике, и особенно главы о понятиях, определении их, разделении понятий, классификации их и пр. Нельзя не узнать в описательном методе Линнея знакомых по названным главам категорий и терминов, каковы, например, род, вид, видовое различие, видовое название, существенные признаки и т. д. Несомненно, что эти категории и термины приняты и Линнеем. В их латинском оформлении, как и в старых руководствах по логике, они у Линнея называются: genus, species, differentia specifica, nomen specificum, character essentialis etc.
Напомним, что в логике наиболее краткое определение понятия достигается указанием ближайшего к определяемому понятию рода и видового отличия. По-латыни этот прием называется «definitio per genus proximum et differentiam specificam». Несомненно, что именно эта логическая формула положена Линнеем в основу различения растений в «Species plantarum». Уяснить это в высшей степени важно.
Таким образом, мы видим, что Линнеем из логики заимствованы для описательной ботаники и термины и описательные приемы, и сама фразеология, и логические категории.
В связи со сказанным открывается широкое поле для размышления о том, в какой мере принятые Линнеем категории отвечают действительным отношениям в природе, даже если и принять во внимание то, что логические категории (в части, касающейся вкладываемого в них содержания) относительны.
К стр, 113.
«Карла Линнея, Его Королевского Величества Швеции архиатра; медицины и ботаники профессора в Упсале; кавалера ордена Полярная Звезда, а также члена императорской Академии в Монпелье, в Берлине, в Тулузе, в Упсале, в Стокгольме, а в Париже корреспондента. Виды растений, представляющие растения, надлежащим образом исследованные, к родам отнесенные, с видовыми различиями, простыми названиями, избранными синонимами, местонахождениями, следуя половой системе распределенные. Том I. По привилегии Его Королевского Величества Швеции и Его Королевского Величества Польши, а также Курфюрста Саксонии.
Стокгольм в типографии Лаврентия Сальвия. 1753».
112
CAROLI I.INN/EI
S:£ R’.cja M’.tis Svecia: Archiatrj; Medic. & Botan. Profess. Upsal; Equitis aur. de Stella Polari;
nec non Acad. Imper. Monspel Berol. Tolos. Upsal. Siockh. Soc. & Paris. Coresp.
SPECIES PLANTARUM,
EXHIBENTES
PLANTAS RITE COGNITAS,
GENERA RELATAS,
CUM
Differenths Spfcificis, Nominibus Trivialibus, Synonymis Selectis, Locis Natalibus, Secundum
SYSTEMA SEXUALE
DIG ESTAS.
Tomus I.
Cum	5. Я. Мп» Suttt* iff S. R- polonictf ле Eftthtrit
HOLMI/E'
Impends LAURENTH SaEvIL
1 7 5 3-
Титульный лист «Species plantarum».
8 E. Г. Бобров
Исходя из только что сказанного, можно заключить, что вид есть категория прежде всего формально-логическая. В живой природе вид, как выражение определенной линии развития, есть явление биогеографическое. Не этим ли кажущимся противоречием отчасти и вызываются вековые споры о том, что такое вид?
Мы позволили себе изложить здесь с возможной краткостью основные черты описательного метода Линнея и практическое применение им этого метода в «Species plantarum», потому что для ботаников нашего времени, особенно начинающих и еще не вооруженных достаточным опытом в систематике, все это мало понятно, вследствие чего и самому тексту «Species plantarum» нередко придается неверное значение.
Ограничиться сказанным, однако, нельзя, так как в глазах ботаников, обращающихся к этому сочинению, наиболее существенным в нем является совсем не это, а так называемые «nomina trivialia», т. е. простые названия, напечатанные курсивом на полях книги. Вот эти простые названия, или, каких иногда называют, «клички», с течением времени сделались настолько привычными, что уже лет через пятьдесят после выхода в свет «Species plantarum» именно они стали восприниматься как важнейший элемент этого сочинения.
О том, что представляют собой в действительности простые названия, следует сказать подробнее, так как именно они-то и являются основой современной номенклатуры растений. Простое название (nomen triviale) — чаще всего прилагательное, обычно латинское, которое дополняет родовое название (существительное). Внешне это наиболее простой случай бинарной (двойной) номенклатуры: одно слово для родового названия и одно слово для видового названия. Довольно часто такие биномиалы, особенно в небольших родах, употреблялись у Баугина в упомянутом «Pinax theatri botanici» (1623), у более поздних авторов и у самого Линнея.
Работы эти были хорошо известны Линнею, и, может быть, именно отсюда он почерпнул идею простых названий. Некоторые биографы Линнея указывают, что еще в 1730 г. молодой Линней, помогая профессору Руд беку 114
в учебной работе со студентами, в стремлении облегчить их занятия применял простые названия растений взамен громоздких полиномиалов. Возможно, так это и было, так как через десятки лет его бывшие ученики сделали кое-что и в практическом применении простых названий, и в пропаганде их полезности.
Обратимся, однако, к самому Линнею, в частности к его своду номенклатурных канонов, касающихся видов.
В § 257 «Философии ботаники» сказано: «...простое название еще не имеет правил... Простые названия, пожалуй, могут быть допущены по примеру того, как я пользовался в „Pan suecicus"; они состоят из одного слова, слова, откуда бы ни было свободно выбранного» («Tri-viale nomen legibus etiamnum caret. Nomina trivialia forte admitti possunt modo, quo in Pane suecico usus sum; constarent haec
«Vocabulo unico;
«Vocabulo libere undequaque desunto»).
Далее он замечает, что «убедился в их ценности, потому что видовые различия очень длинны, ими неудобно пользоваться и они должны меняться при открытии новых видов и т. д.».
В указанном Линнеем литературном источнике, носящем такое поэтическое название — «Pan suecicus»,1 помещена работа Николая Хессельгрена 2 (Hesselgren, 1749), содержащая перечень растений шведской флоры с указанием поедаемости их разными видами скота.
В основу перечня положена работа Линнея «Flora Suecica», где не было простых названий. Автор работы о кормовых растениях Швеции указывает в конце текста, перед самым перечнем, что он «расположил растения „Flora Suecica" в соответствии с их порядковыми номерами; с целью более краткого их обозрения я нашел удобным прибавить к родовому названию короткий подходящий эпитет, который делается понятным самой флорой». Вот этот короткий эпитет и получил у Линнея в «Философии ботаники» через два года титул «nomen
1 Pan — «бог лесов», «покровитель пастухов и скота»; suecicus — «шведский».
а N. L. Hesselgren. Pan suecicus, quern praeside D. D. Carolo Linnaeo, publico examini submisit Nicolaus L. Hesselgren, vermelandus. Upsaliae, 9 Decembr., 1749.
8*
115
triviale» («простое название»). В перечне растений в «Pan suecicus» содержится 856 последовательно пронумерованных растений, из которых 754 имеют такой короткий эпитет.
Чрезвычайно интересно то, что из этих эпитетов Линней удержал 1 в «Species plantarum» только 322, т. е. около 43%. Остальные эпитеты были заменены новыми, видимо, только потому, что они Линнею просто не понравились.
Весьма вероятно, что последующие авторы, учитывая свободу обращения Линнея с простыми названиями, нередко позволяли и себе их произвольно менять, о чем мы далее еще скажем.
Несомненно, что «Pan suecicus» был наиболее близким к «Species plantarum» и наиболее значительным источником, откуда были почерпнуты простые названия. Мало того, может быть, именно отсюда, из скромной ученической работы Хессельгрена, где в совершенной простоте была осуществлена старая рекомендация учителя, сам учитель и сделал вывод о чрезвычайном практическом удобстве этого номенклатурного приема.
И в самом деле, удивительная простота и привлекательность списка (а в нем сотни названий) не могли не обратить внимания Линнея. Косвенное доказательство тому, что это было, по-видимому, так, можно найти на страницах «Философии ботаники». Весь текст, касающийся простых названий, производит впечатление приписанного позднее к уже законченным обработкой канонам раздела «Differentiae», а может быть, даже и помещен он здесь был только при корректуре. Несколько строк, приписанных в конце § 257, исчерпывают, в сущности, весь материал, относящийся к простым названиям. Да и приписка эта сделана не очень уместно, как это можно видеть из самого текста. Вот перевод его основной части, набранной корпусом: «Правомерное видовое название отличает растение от всех сородников; но простое название еще не имеет правил». Далее добавлено еще несколько строк: «Простые названия, пожалуй, могут быть допущены по примеру того, как я пользо-
1 Helen A. Choate. The origin and development of the binomial system of nomenclature. The plant World, 15, USA, 1912.
116
вался в „Pan suecicus", они состоят из одного слова, слова, откуда бы ни было свободно выбранного».
Напомним, что в разделе «Differentiae» содержится 50 параграфов (256—305), касающихся правил образования видовых названий. Правила эти содержат, кажется, все — от общих руководящих указаний до морфологических и этимологических тонкостей. И тем не менее в них не нашлось ни одного отдельного пункта для канона о простых названиях.
Не приходится, нам кажется, сомневаться в том, что упомянутый отрывок текста о простых названиях есть действительно позднейшая приписка и что вопрос о простых названиях как номенклатурном приеме Линнеем не был в свое время продуман. Идея эта, весьма вероятно, была ему подсказана работой Николая Хессельгрена, публично доложенной 9 декабря 1749 г. в Упсальском университете.
Указанная работа, однако, была не единственной в этом отношении. В том же году, в серии диссертаций, была опубликована работа Ионы Кирнандера 1 (Kier-nander, 1749) «Radix Senega», касающаяся растений, находящих применение против укуса змей. Из десяти бинарных названий — биномиалов, помещенных здесь, девять были перенесены позднее без изменений в «Species plantarum» как простые названия (nomina trivialia).
Выразительность и практическое удобство простых названий растений Линней оценил в полной мере, почему и применил их с удивительной последовательностью в «Species plantarum». В связи с тем что это было новинкой в описательных приемах и не было ранее достаточно разъяснено в «Философии ботаники», здесь, в предисловии, Линней считает нужным и объяснить это нововведение, и указать на опасность злоупотребления им.
В предисловии Линней пишет: «Я поместил простые названия на полях насупротив для того, чтобы можно было охватить каждое растение одним этим названием, я поместил их без выбора, который требуется сделать в другое время». Здесь же он пишет и следующее: «Все ботаники должны остерегаться предложения какого-нибудь нового простого названия без достаточного видового
1 Jonas Kiernander. Radix Senega. Holmiae, 1749.
П7
различия (differentia specifica), чтобы наука не рухнула в состояние первоначального варварства».
Мы считаем уместным напомнить, что differentia specifica содержит существенные отличительные признаки вида, т. е. differentiae essentialis, а последние (согласно § 257 «Философии ботаники») и составляют видовое название. Другими словами, без настоящего видового названия нельзя предлагать и простое название.
Таким образом, видовое название Линнея (nomen specificum) и его простое название (nomen triviale) — совсем разные вещи. Последнее не заменяет видовое название, а является лишь его дополнением. У Линнея термин «видовое название» («nomen specificum») применяется только к полиномиалу, т. е. к названию-фразе. Линней никогда этот термин не употреблял в отношении простых названий.
Если внимательно присматриваться к страницам «Species plantarum», то, отдавая должное удивительной стройности и выразительности самого текста книги, нельзя не заметить того, что nomina trivialia производят впечатление приписанных позднее и помещенных именно на полях страниц только из-за отсутствия для них другого места. Конструкция текста книги такова, что для простых названий действительно в нем нет места. Нет его, вероятно, потому, что эти названия и не были ранее предусмотрены.
В том, что это было именно так, как мы предполагаем, сомневаться трудно. Известно, что Линней работал над «Species plantarum» не менее двадцати лет (т. е. с 1733 г.), а идея о возможности практического применения простых названий возникла у него, по-видимому, только в 1749— 1750 гг., т. е. за три года до выхода его книги в свет, когда книга была уже написана и дорабатывалась в деталях.
Подтверждение основательности нашей догадки мы находим в статье библиографа Уггла 1 (Uggla, 1953), сообщившего, что в архиве Линнея, хранящемся в Лондоне, содержится около половины всего оригинального текста «Species plantarum» и что в этой рукописи nomina trivialia отсутствуют.
1 Arvid Hj. U g g 1 a. The preparation of the Species plantarum. Taxon, v. 2, № 3, 1953.
118
Удобство простых названий было вскоре оценено Линнеем настолько, что, как это известно из его письма от 28 февраля 1753 г., он написал их на полях многих ботанических сочинений, хранившихся в его библиотеке, отчего «виды стали краткими и ясными». Простые названия были надписаны Линнеем также и на обложках растений его гербария.
После выхода в свет «Species plantarum» прошло около полувека, пока простые названия вошли в обиход и заменили диагностические видовые названия — полиноми-алы. Практическое удобство простых названий преодолело существовавшую инерцию, и, может быть, тот факт, что они не были предписаны как обязательные, уменьшило сопротивление, которое они могли бы встретить.
Во всяком случае они не вызвали таких шумных протестов, как это было ранее по поводу реформы родовых названий, когда многие авторы тридцатых и сороковых годов протестовали против предложений Линнея, считая их произволом.
Одни из современных Линнею авторов спокойно приняли его рекомендацию простых названий, другие делали попытки внести свои более или менее оригинальные предложения (Адансон, Эрхарт), третьи просто игнорировали рекомендуемые правила и советы.
Как ранее было сказано, Линней иногда менял свои же простые названия на другие. Это случалось при перемещении вида в другой род, при разделении вида и т. д. В предисловии ко второму изданию «Species plantarum» (1762) Линней заметил, что перемена простых названий принесет делу больше вреда, чем пользы. Тем не менее другие авторы, и не только его современники, обращались с его названиями очень вольно. Такие авторитетные исследователи, как Ламарк, Солсбери и Жилибер, работавшие в конце века, меняли множество линнеевских простых названий, возможно, только потому, что они этим авторам просто не нравились, или потому, что и в их представлении простые названия (как это и соответствовало указаниям Линнея) еще не были видовыми названиями, что «для них нет правил», что они могут быть выбраны «из Любого источника», что они «делаются понятными самой региональной флорой».
П9
Для советских исследователей существует и поныне немало номенклатурных трудностей из-за Жилибера, опубликовавшего в «Литовской флоре» в 1781 г. множество новых простых названий взамен видовых и в изменение уже рекомендованных Линнеем.
Для того чтобы проследить за постепенным признанием необходимости простых названий, следует обратиться к некоторым, близким по времени к Линнею авторам.
В работе И. Рефтелия 1 (Reftelius, 1762) деятельность Линнея в ботанике характеризуется как эпоха реформ. По поводу простых названий Рефтелий замечает, что они «удивительным образом облегчили науку и добавление их было подобно помещению языка в колокол», в то время как пользование обычными видовыми названиями связано было «с величайшими затруднениями для памяти, языка или пера». «Простые названия приданы каждому виду, откуда и виды получили свои имена». Из сказанного ясно, что здесь нет и речи о замене простыми названиями полиномиальных видовых названий.
Немало содействовало широкому признанию полезности простых названий опубликование учеником и сотрудником Линнея, геттингенским профессором Муррэем1 2 (Murray, 1782) специальной работы, посвященной практическому применению простых названий. Автор указывает, что Линней в 1751 г. не установил для них правил, почему он считает нужным дать такие правила, сходные с канонами, установленными в «Философии ботаники». Муррэй разработал эти правила и опубликовал их в виде 28 параграфов.
Нельзя не указать здесь на параграф первый: «Простое название не делает излишним ни определение вида, ни видовое различие (т. е. видовое название — полино-миал, — Е, Б,): оно должно быть добавляемо во всякой работе для более точного определения растений. Нужда в этом встречается в систематических перечнях растений
1 J. М. Reftelius. Reformatio botanices quam praeside D. D. Carolo Linnaeo proposuit Joannes Reftelius uplandus. Upsa-liae, 18 Decembr. 1762.
2 J. A. Murray. Vindiciae nominum trivialium stirpibus a Linnaeo impertitorum. 1782. Перепечатано в: J. E. G i 1 i b e r t. Caroli Linnaei Fundamentorum Botanicorum. Coloniae Allobro-gum, I, 1788.
120
или в работах с более широкими обозначениями растений экзотических и местных, в которых невозможно указать их сравнительные признаки; так же и в книгах, говорящих о Медицинском и хозяйственном использовании растений, чтобы избежать смешения видов из-за возможных ошибок и описок».
Мы видим, таким образом, что через тридцать лет после выхода в свет «Species plantarum» сотрудник Линнея, пропагандист его метода и в известной мере продолжатель его дела, признавая практическое удобство простых названий, особенно в прикладных целях, и рекомендуя ими пользоваться, указывает прежде всего на то, что простые названия не делают лишним видовое различие. Напомним, что последнее (differentia speciiica) и является линнеевским видовым названием — полино-миалом.
Еще через некоторое время, уже в самом конце века, вышла работа Линка 1 (Link, 1798) — сочинение, претендующее быть руководящим в описательной ботанике. Относительно простых названий Линк делает следующее указание: «Простые названия приданы теперь всем видам; это хорошее изобретение Линнея, помощью какового ботаника сделана краткой, легкой и устойчивой». «Откуда бы ни было выбрано простое название, оно никоим образом не может быть изменено, даже если оно и не очень подходит, чтобы не впасть в большую путаницу».
Из этих замечаний мы видим, что приблизительно через полвека после выхода в свет «Species plantarum» простые названия стали уже вполне признанными и казались необходимыми.
Вместе с тем самый факт сохранения категории по-mina trivialia свидетельствует о том, что простые названия не рассматривались еще как полная замена видовых названий — полиномиалов.
Тем не менее эта замена быстро завершилась: простые названия («клички») постепенно становились действительными видовыми названиями, а старое диагностическое видовое название Линнея (полиномиал) превращалось в диагноз вида.
1 Н. Н. Link. Philosophiae botanicae novae sen Institutio-num phytographicarum prodromus. Gottingae, 1798.
121
Всего через пятнадцать лет после работы Линка была опубликована книга Августина Декандоля 1 (De Candolle, 1813), организующее влияние которой было чрезвычайно велико. Сочинение Декандоля, как руководство по описательной ботанике в XIX в., было совершенным аналогом линнеевской «Философии» предыдущего столетия. Значение этой книги было особенно велико потому, что здесь был отражен громадный опыт напряженной описательной работы, накопленной за шестьдесят лет, протекших со времени выхода в свет «Species plantarum».
Вопрос о номенклатуре видов решается здесь Декандолем чрезвычайно просто:
«§ 178. Линней предложил, а большинство натуралистов признало, чтобы название естественного организма составлялось из двух слов: первого, которое он назвал родовым и которое является общим для всех видов рода, например Rosa, Triiolium, и второго, которое назвал видовым и которое должно быть собственным для каждого вида в роде.
«§ 179. Этот метод номенклатуры, получивший название линнеевской номенклатуры, был принят натуралистами с восторгом и является единственно признанным со времени опубликования работы Линнея в 1753 г.».
Таким образом, мы видим, что Декандоль даже не упоминает термин «nomina trivialia», принимая простые названия единственными законными для наименования видов. При этом он приписывает Линнею предложение биномиальной номенклатуры, совершенно умалчивая о том, что видовое название Линнея (nomen speciiicum) и его простое название (nomen triviale) — совершенно разные вещи и что термин «видовое название» Линнеем применяется только к полиномиалам.
Практически очень удобная биномиальная номенклатура была к этому времени уже принята в описательной ботанике, а то обстоятельство, что введение ее было приписано Декандолем лично Линнею, не встретило возражений, так как не имело существенного значения. Мнение Декандоля было тем более охотно принято, что оно было подкреплено его авторитетом как известного бота*
1 Aug. Р. De-Candoll е. Theorie elementaire de la bo-tanique. . . Paris, 1813.
122
ника, вскоре начавшего величайшее ботаническое сочинение XIX в. — «Prodromus regm vegetabilis».
Каждая генеральная ревизия фактов, накопленных описательной ботаникой, естественно, касалась и методической и номенклатурной стороны дела. Так, вопросами номенклатуры, на уровне своего времени, занимался в XVII в. Каспар Баугин, а в XVIII в. на значительно более широкой основе эти вопросы были разработаны Карлом Линнеем. В начале XIX в. Августин Декандоль, предпринимая упомянутый «Prodromus. . .», исходил из общих положений Линнея, рекомендуя при этом многие номенклатурные советы и описательные приемы. В процессе самой работы по написанию «Prodromus. . .» возникало множество номенклатурных вопросов, которые так или иначе приходилось решать; поэтому все более и более накапливался опыт, сведение которого осуществил позднее Альфонс Декандоль,1 предложивший в 1867 г. первому конгрессу ботаников «Правила ботанической номенклатуры», которые и были приняты.
Правила эти, как показал дальнейший опыт, не исчерпывали всех возможных номенклатурных вопросов, оставляя возможность противоречивых решений их. И только в 1905 г. Венский ботанический конгресс, в стремлении внести в правила большую строгость и избежать номенклатурных противоречий, принял решение, по которому «первое издание „Species plantarum" Линнея 1753 г. есть исходный пункт номенклатуры всех групп сосудистых растений».
Таким образом, прошло полтора века, прежде чем был окончательно утвержден приоритет Линнея в отношении номенклатуры видов, установленных в «Species plantarum», а его простые названия (nomina trivialia), фактически принимавшиеся на протяжении века за видовые, были закреплены так, что не могли уже исчезнуть ни при каких номенклатурных превращениях.
Мы проследили, таким образом, в самых общих чертах за постепенным превращением простых названий растений в единственно закономерные видовые назва-
1 Alph. De-Candolle. Lois de la Nomenclature botani-que. Geneve, 1867.
123
ния. Надо сказать, что процесс этот протекал чрезвычайно быстро, так как был подготовлен всем ходом накопления фактического знания растений. Однако и он потребовал, как мы видели, некоторого времени.
Еще и в настоящее время нередко говорят, что Линней установил биномиальную номенклатуру растений, как будто эта номенклатура появилась как «deus ex machina» в античном театре.
Следует понять, что развитие номенклатуры растений есть процесс, процесс глубокого значения и необходимо протекающий. Этот процесс так очевидно связан с развитием фактического знания растений, что удивительно, как его все еще не замечают.
В XVI, XVII и до тридцатых годов XVIII в. громоздкая номенклатура с чрезвычайным трудом отражала неотчетливое знание растений, когда не было еще сколько-нибудь ясного представления о роде й тем более о видах и разновидностях. Трудами Линнея в тридцатых годах XVIII в. были очерчены роды растений и в номенклатуру была внесена большая ясность именно в связи с тем, что определилась категория «род». Эта бинарная номенклатура полиномиалов нашла свое высшее выражение в таком, например, сочинении Линнея, как «Hortus Cliffortianus».
В стремлении «протянуть Ариаднину нить систематиков» до видов Линней в «Species plantarum» очертил категорию «вид», отделив виды от разновидностей. Для определения этой новой, отчетливо очерченной, категории был использован новый номенклатурный прием — предложение простого названия (nomen triviale). Необходимость применения этого приема подсказывалась всем опытом описательной работы. Находка этого приема была так удачна, что потребовалось всего полвека для того, чтобы простое название («кличка») стало видовым названием.
Значение реформаторской работы Линнея может быть понято из того, что Линней своими трудами довел до высшего совершенства бинарную номенклатуру полиномиалов, завершил ее и, после дальнейшей работы, предложил новый номенклатурный прием, отразивший уровень фактического знания растений, который был достигнут в результате критического пересмотра Лин-124
неем всего того, что было до него сделано. Этим самым он открыл путь к удивительному прогрессу описательной ботаники. По этому пути наука успешно развивалась более столетия, все более и более расширяя и углубляя добытые знания, которые достаточно удовлетворительно отражались биномиальной номенклатурой.
Приблизительно за последние полвека, в связи с дальнейшим углублением исследований организмов и доведением их до изучения так называемых «конкретных видов» или «рас», а у зоологов до «подвидов», биномиальная номенклатура становится все более стеснительной и обнаруживает тенденцию смениться триномиальной. В ботанике и зоологии развитие этой тенденции идет в настоящее время по-разному. Флористам и фаунистам нашего времени придется выбрать в номенклатуре тот путь, который будет лучше отражать истинные отношения организмов в живой природе.
Для советских ботаников особый интерес имеет, конечно, то, как представлена в «Species plantarum» наша отечественная флора. Интересно нам и то, сколько видов растений России было известно Линнею и какими источниками в этом отношении он непосредственно пользовался. Очень важно также знать, сколько видов и какие именно были установлены им из наших пределов.
Для суждения по этим вопросам мы имеем, кроме сочинений Линнея, превосходный дополнительный источник в работе московского студента Александра Карамышева,1 защищавшего 16 мая 1766 г. у Линнея в Упсале диссертацию, названную им «Академическая диссертация, показывающая необходимость развития естественной истории России». '
Из этой чрезвычайно интересной работы мы узнаем, что у Линнея были самые тесные корреспондентские связи с российскими ботаниками, постоянно поддерживавшиеся на протяжении многих лет.
В бытность Карамышева в Упсале он насчитал в лин-неевском ботаническом саду 119 видов сибирских расте-
1 A. Karamyschew. Necessitatem promovendae Histo-riae Naturalis in Rossia. Upsaliae, 16 V 1766.
125
ний. Многие из них он называет, отмечая, что сибирские растения в Швеции особенно пышно развиваются. Карамышев сообщает, что Линнею было известно много сибирских растений. В особой главе диссертации, названной «Flora Sibirica», Карамышев дает систематический перечень этих видов — их пронумеровано 351.
Занимаясь изучением «Species plantarum», было интересно, конечно, выписать все виды, указанные для нашего отечества, что мы и сделали. Составленный нами каталог, в сущности, совпал с перечнем Карамышева; таким образом, его «Flora Sibirica» и есть перечень растений, указанных Линнеем для России в «Species plantarum».
При составлении списка мы не включали в него виды с общим указанием их распространения в Европе, в северной и южной Европе. Учтены были только виды с определенным указанием на распространение их в России, причем эти указания у Линнея обычно таковы: Russia, Ruthenia, Sibiria, Tataria, Asia septentrionalis, Dauria, Camschatka. В редчайших случаях указания более точны.
Надо сказать, что при этом обнаружено было немало, например, таких ошибок: в распространении вида нет указания на Россию, тогда как в синонимах цитируется «Флора Сибири» Гмелина как источник. Примером этому могут служить Salix pentandra, S. arbuscula, 5. arena-ria, S. caprea, S. viminalis.
Заметим, что из упомянутых трехсот пятидесяти видов менее двух третей ограничены в распространении Россией, прочие (около 140) указаны и за ее пределами. Собственно сибирских растений и того меньше.
При характеристике описательного метода Линнея мы указывали, что вид в «Species plantarum» есть совокупность синонимов (цитирование литературных источников), отсылок на иллюстрации или гербарные образцы и т. д. как его обоснование. В этой связи интересны литературные источники, касающиеся растений России. Их, собственно, только три — Амман, Буксбаум и Гмелин.
Напомним, что в сочинении Аммана 1 (1739) описывается 285 видов растений, преимущественно из Сибири и
1 J. Amman. Stirpium rariorum in Imperio Rutheno sponte provenientium. Petrop., 1739.
126
Приуралья, на основании отчетов Мессершмидта, Гмелина и Крашенинникова, и дается описание растений, выращенных в Ботаническом саду Академии наук из семян, присланных названными авторами.
В сочинении Буксбаума 1 (1728—1740), кроме растений окрестностей Константинополя и Анатолии, описано и изображено немало растений Кавказа и южной России, которые автор наблюдал во время путешествия в Турцию.
Из «Флоры Сибири» Гмелина 2 старшего Линней в первом издании «Species plantarum» принял во внимание два первых тома, содержащих 441 вид. В этом сочинении описания растений основываются на материалах самого Гмелина, а также на данных Мессершмидта, Стеллера, Мартина и Крашенинникова. Кроме растений собственно сибирских, во «Флору Сибири» были включены описания растений донских, астраханских и приуральских, отчасти известных Линнею по упомянутым рукописным флорам Гейнцельмана, Гербера и Лерхе.
Ссылки на сочинения Аммана, Буксбаума и Гмелина имеются у большей части растений, указанных для России. Нередко, однако, нет и никакой справки, подтверждающей такие указания. В других случаях в синонимах мы видим только отсылку на Ботанический сад в Упсале («Hortus Upsaliensis»), из чего можно сделать вывод, что данное растение было выращено Линнеем из семян, полученных из России. В редких случаях мы видим прямые указания на то, что растение получено от Гмелина, Крашенинникова или Демидова.
Единственным является вид Gypsophila paniculata, обоснованием которому служит рукописная «Донская флора» Гербера («Flora tanaicensis»).
Таковы обоснования видов, установленных в «Species plantarum» для России. Совершенно естественно, конечно, что наличие у Линнея ссылок на Аммана, Буксбаума и Гмелина позволяет исследователям, обратившись к названным авторам, уточнить действительное происхождение того или другого растения, т. е. определить классические местонахождения его.
1 J. Ch. Buxbaum. Plantarum minus cognitarum. Centuria I—V. Petrop., 1728—1740.
1 J. G. G m e 1 i n. Flora sibirica sive historia plantarum Si-biriae. Petropoli, I, 1747; II, 1749.
127
Таким образом, Линней указывает для России всего немногим более 350 видов растений. Нельзя не заметить, конечно, что эта цифра очень невелика. Если бы мы попытались суммировать число растений, описанных в трех упомянутых источниках российской флоры, то, даже исключая повторные описания, мы насчитали бы их от 700 до 800.
Как уже было сказано, более ста растений нашей флоры Линней знал живыми, выращивая их в своем саду; кроме того, небольшое число засушенных растений было получено им от Гмелина, Крашенинникова и Демидова. Если исключить эти две группы, то получается, что из 700— 800 растений, известных для России, Линней принял в «Species plantarum» не более 200.
На первый взгляд цифры эти кажутся непонятными. В действительности же они правильны и полны глубокого значения, а рассмотрение их делает понятным метод работы Линнея над «Species plantarum».
Если бы мы взяли любой из трех первых литературных источников отечественной флоры и попытались бы понять по его тексту, касающемуся какого-либо растения, о каком именно виде идет речь, то для большинства из описанных там растений у нас не было бы уверенности в их действительной видовой принадлежности. И это мы заметили бы теперь, через два века, протекших с того времени, теперь, когда мы уже неплохо знаем растения отечественной флоры. Можно вообразить поэтому, как трудно было пользоваться этими сочинениями их современникам. Трудности эти определялись и разноречием авторов, и неразработанностью ботанической номенклатуры, и совершенным отсутствием практического представления о виде как об основной флористико-систематической единице.
Мы уже говорили ранее, что в сочинениях того времени в подчинении родам, которые более или менее различались, авторы произвольно перечисляли диагностические названия — полиномиалы — совершенно случайных и различного таксономического ранга единиц, которые предположительно считались видами.
Конечно, сравнительно легко Линнеем решался вопрос о значении того или иного полиномиального названия, если оно относилось к растению, изображенному в сочинении. Понятно поэтому, что очень часто типом 128
линнеевского вида и является изображение его, которое в таких случаях Линнеем и цитируется.
При отсутствии же рисунка сколько-нибудь основательное суждение о растении было затруднительно.
В связи с тем, что изображались только немногие растения, перед Линнеем стояла задача отобрать из хаотического нагромождения разноречивых описательных данных все, отвечающее его представлению о виде, как оно было сформулировано в «Философии ботаники».
Сложность такой задачи по отношению к растениям, известным из России, нетрудно себе представить. Но если принять во внимание, что западноевропейская литература, которую Линнею нужно было подобным образом ревизовать, во много раз превышала российскую и что растения России составляют только пять процентов всех установленных в первом издании «Species plantarum» видов, можно вообразить грандиозность критической работы, которую Линней должен был выполнить.
Как уже сказано, в «Species plantarum» было установлено немногим более 350 видов растений из России. Если даже принять во внимание, что в российских литературных источниках того времени была попытка различить 700—800 растений, то нельзя не заметить, что за двадцать лет (1730—1750) изучения отечественной флоры было сделано в этом отношении очень немного, если смотреть на дело с современной нам точки зрения.
Объяснить это можно следующим образом. Первые исследователи флоры России — Мессершмидт, Гмелиь, Стеллер, Крашенинников и др. — собирали сравнительно немного растений для гербария, что было, конечно, не по недостатку прилежания и внимания к делу. В первой половине XVIII в. это просто не было принято и полевая работа ботаниками велась в ином плане.
Важность сбора растений для гербария как оправдательных документов к рукописным отчетам и публикациям в то время не была еще понята. Основное внимание исследователи-путешественники уделяли сбору семян и изображению растений. Совершенно естественно, что для большинства замеченных ими в пути растений они не могли сделать ни того, ни другого. В отношении этого большинства путешественникам приходилось умалчивать или ограничиваться попыткой отождествить наблюдаемые расте
9 Е. Г. Бобров
129
ния с растениями, описанными в сочинении Турнефора «Institutiones Rei herbariae», к которому они относились с чрезвычайным пиететом и обширные выписки из которого брали с собой в путешествия.
Собирание растений для гербария требовало к тому же большого количества бумаги, которой было очень мало. Известно, например, что Стеллер ездил в 1740 г. из Иркутска в Кяхту специально для приобретения там китайской бумаги для засушивания растений, так как в Иркутске бумаги не было, а Крашенинников при работах на Камчатке имел всего 20 дестей бумаги. Громоздкие гербарии, кроме того, были чрезвычайной обузой в транспортных условиях того времени.
Путешественники посылали в Петербург собранные ими семена, которые со времен Аммана высевались здесь в Аптекарском огороде (ныне Ботанический институт Академии наук СССР), в собственном саду Гмелина или в Ботаническом саду Академии. Растения выращивались также и в саду Демидовых в Соликамске. Растения, выращенные в садах Петербурга, описывались; много таких описаний было помещено Гмелиным во «Флоре Сибири». Некоторые из описанных тогда растений и до сего времени сохраняются в коллекциях. Петербургские ботаники пересылали в свою очередь семена за границу. Очень важно было то, что многие семена посылались Линнею, которым, по свидетельству Карамышева, растения и выращивались. В. И. Липский в «Истории императорского Петербургского ботанического сада» опубликовал часть переписки петербургского ботаника Фалька с Линнеем, из которой мы узнаем об этих систематических посылках, осуществлявшихся нередко скрытно.
Линней получал из России не только семена, но и засушенные растения. Из этого факта можно заключить, что в то время и у нас уже начало осознаваться значение гербария и гербарных образцов как оправдательных документов. Для самого Линнея и тогда уже было ясно, что гербарный образец растения лучше всякого рисунка (Herbarium praestat omni iconi). К этому заключению Линней не мог не прийти, работая над «Species plantarum», — сам масштаб работы требовал развития гербарного дела, так как без него работа становилась немыслимой.
ВТОРОЙ ПЕРИОД ПРОФЕССОРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
Весной 1753 г. Линней был избран в члены Королевского общества в Лондоне, что свидетельствовало о высокой оценке его деятельности со стороны английских ученых. В 1737 г., когда он посетил Англию, ботаники отнеслись к его реформам без всякого энтузиазма, как об этом было уже сказано.
В 1753 г. немало времени Линней провел над изучением королевских коллекций по натуральной истории и над приведением в порядок собрания минералов и раковин в коллекции графа Тессина.
Линней продолжал свою работу и по накоплению гербариев из отдаленных стран. Так, из России он получил сибирские коллекции Стеллера, пересланные ему Демидовым, а из Северной Америки ему были доставлены растения, собранные его учеником Кальмом и старым товарищем по работе в Голландии Гроновиусом. Свой гербарий подарил Линнею и Соваж, с которым Линней поддерживал долгие годы дружескую переписку. Все эти сокровища требовали внимательного изучения и новых дополнений к только что напечатанному сочинению «Species plantarum».
Король наградил Линнея орденом Полярной звезды, которым, как об этом писал Линней в автобиографии, «до того времени в Швеции не был награжден ни один врач, архиатр или профессор».
Работа с коллекциями высокопоставленных лиц дала в итоге публикации: «Museum Tessinianum» и «Museum Regis». Очень интересно последнее сочинение, так как в нем содержится описание многих животных, особенно же пресмыкающихся и птиц, которым даны биномиаль
9*
131
ные названия, т. е. к их родовым названиям добавлены nomina trivialia (простые названия, «клички»), по примеру того, как это было сделано с растениями в «Species plantarum». Описание королевского музея вышло из печати в 1754 г.
Преподавательская деятельность Линнея в это время была особенно популярна и его лекции пользовались в университете наибольшим успехом. В мае на общие лекции в Ботанический сад к нему приходило каждый раз до 250 студентов, что не без гордости отмечает он в автобиографии.
В следующем году ему была присуждена медаль за работу «Рассуждение о возделывании полезных растений в горах Лапландии». Осенью же до него дошло наконец извещение из Петербурга об избрании его в почетные члены Академии наук, которое состоялось 23 сентября 1754 г. Тогда же он был избран в члены Академии во Флоренции. В 1755 г. вышло из печати второе издание «Flora Suecica», в котором была применена новая номенклатура видов.
Весь следующий, 1756 г. и часть 1757 г. Линней усиленно работал над дополнениями к «Systema Naturae» и подготовкой к печати десятого издания этого сочинения.
Из-за недорода хлебов сельскому населению во многих районах страны угрожал голод, в связи с чем Линней написал инструкцию об использовании некоторых дикорастущих растений в качестве пищевых. Среди заменителей хлеба указывалось на возможность приготовления муки из нераспустившихся цветочных головок красного клевера и корней иван-чая.
В 1757 г. пришло известие из Венецуэлы о смерти ученика Линнея, Лёфлинга. Это был третий и едва ли не самый любимый из «апостолов» Линнея, умерший в научном путешествии. Дневники Лёфлинга были опубликованы Линнеем в 1758 г. под названием «Iter Hispani-cum».
Выход в свет десятого издания «Systema Naturae», в котором Линнеем было последовательно проведено применение простых названий для именования видов, сделал 1758 г. исходным для современной номенклатуры в зоологии, а названное сочинение стало основным для решения номенклатурных вопросов.
132
В этом же году Линней купил хутор Сэфья и небольшое имение Хаммарбю в окрестностях Упсалы за 80 тысяч талеров. В этом имении Линней жил потом с семьей в летние месяцы все следующие годы своей жизни.
Многочисленные наблюдения Линнея над движением растений — изменение положения листьев, раскрывание и закрывание цветков и т. д. — были обобщены в работе «Сон растений» («Somnus plantarum»); эти явления рассматривались им как защитные против неблагоприятных погодных условий.
Осенью 1759 г. Линней обратился к университетской администрации с предложением учредить в Ботаническом саду должность демонстратора, для исполнения обязанностей которого рекомендовал своего сына. Юноше исполнилось в это время восемнадцать лет, Демонстратор должен был вести переписку с заграничными учеными, соблюдать порядок в Естественно-историческом музее и заниматься со студентами. Рекомендуя сына, Линней не выговаривал ему жалованья, предлагая отложить оплату его работы до того времени, когда казначей университета найдет нужные средства. Оплата началась только в 1763 г., т. е. через четыре года после назначения молодого Линнея на должность. Интересно заметить, что скромное университетское жалованье выплачивалось в то время и деньгами и хлебным зерном.
Назначения сына Линней добивался для того, чтобы поставить его в необходимость повседневно заниматься ботаникой. В письме к своему ближайшему другу Бэку, относящемся к этому времени, он писал: «Если я проживу еще пару лет, я приложу все усилия для того, чтобы сделать из него ботаника, а после меня он получит мои коллекции, что принесет ему немало пользы».
В следующем году Линней получил премию Петербургской Академии наук за конкурсную работу по вопросу о поле у растений. Эта работа была прислана в Петербург под девизом «Famam extendere factis» («Делами увеличивать славу») на конкурс, объявленный Академией наук в 1759 г. Девиз Линнея был настолько общеизвестен, что его авторство ни в ком не вызывало сомнения. На публичном собрании 9 сентября 1760 г. премия в сто червонцев была присуждена Линнею за работу, названную «Sexum plantarum. . .» («Пол растений. . .»). Здесь излагалась
133
старая идея Линнея об аналогии половых органов животных и растений и чисто умозрительное представление о том, что растения слагаются веществами сердцевинным, или медуллярным (substantia medullaris), и коровым, или кортикальным (substantia corticalis). Сущность оплодотворения, по Линнею, и состоит в соединении вещества сердцевинного с веществом коровым. Совершенно умозрительно Линней решает, что в пыльце, которая является мужским началом, заложены зачатки внешних органов растения, а в пестике, как начале женском, заложены зачатки внутренних органов. В соответствии с этим в наружных органах, например в листьях, проявляются признаки отца, а во внутренних (цветках, плодах) проявляются признаки материнского растения. Несколько его примеров гибридов, которые должны бы подтвердить эту концепцию, конечно, совсем не убедительны. Им описаны в качестве гибридных растений: вероника, живокость, ястребинка и козлобородник. Самым удивительным является первый пример. Здесь Veronica spuria рассматривается как гибрид вероники (одной из форм V. longifo-На) и вербены (Verbena officinalis). Невозможно и предположить гибридизацию вероники и вербены (они относятся к разным семействам); следует заметить также, что Veronica spuria является видом, не обнаруживающим гибридную природу.
Очевидно, только высокий научный авторитет знаменитого Линнея и внешняя стройность его теории послужили ученой коллегии основанием для присуждения за это сочинение академической премии.
Нужно заметить, что в это время в Петербурге, в скромном Ботаническом саду Академии наук, находившемся в то время на Васильевском Острове, на 1-й линии, неподалеку от берега Малой Невы, работал над изучением растительных гибридов Иосиф Кельрейтер, адъюнкт Российской Академии наук. Целью его работы было экспериментальное доказательство существования пола у растений. Именно в этом году (1760) им были получены истинные гибриды между двумя видами табака, чем было положено начало ряду его работ, ставших классическими. Работы Кельрейтера были поставлены как серьезный научный эксперимент и, конечно, были несравненно выше умозрительных построений Линнея, хотя Кельрейтер,
134
как и Линней, исходил из высказанного еще Аристотелем предположения о смешении при оплодотворении двух семенных жидкостей (мужской и женской). Это смешение по Кельрейтеру, происходит на рыльце, после чего однородная масса направляется по столбику к семяпочкам.
Работа Линнея о поле у растений, превосходно изданная по-латыни Академией наук в 1760 г., была переведена на русский язык академиком Лепехиным и напечатана в 1795 г. под названием «Разыскание о различном поле произрастений. . .».
В 1761 г., как это записано в автобиографии, у Линнея занимались частным образом Демидовы (за что профессору было уплачено три с половиной тысячи талеров) и американец Кун. Последний пробыл в Упсале до 1765 г., а потом стал первым профессором медицины в Филадельфии.
В том же году Линней подал докладную записку с предложением способа получения жемчуга. Это предложение принесло ему в следующем году премию в 18 тысяч талеров медной монетой, а сам способ получения жемчуга был за эту сумму передан готенбургскому купцу, который и старался наладить производство. О результатах этого предприятия в автобиографических материалах сведений нет.
В 1762 г. сейм утвердил Линнея в дворянстве, что немало льстило самолюбию Линнея, но и принесло ему некоторые огорчения. Став «благородным» человеком, с офранцуженным именем von Linne, Линней должен был позаботиться о том, чтобы иметь свой герб. У него было совершенно определенное мнение относительно того, что должно быть изображено на щите. По его мысли, нужно было представить на щите три поля — три царства природы: черное, зеленое и вверху красное; на этом должно быть помещено вскрытое яйцо, которое символизирует природу, постоянно посредством яйца возобновляющуюся. Шлем при этом должен быть увенчан линнеей, растением, носящим его имя. В инстанции, ведавшей геральдическими вопросами, желание Линнея встретило возражения. Особенные протесты вызывало требование поместить на щите вскрытое яйцо, чего на гербах не бывало. Из-за этого началась переписка и пререкания, в связи с которыми Линней с раздражением писал в одном из писем о том, что они
185
«разобьют яйцо и желток и сделают из всего этого яичницу-болтунью». Наконец компромисс был найден — яйцо было очень сильно уменьшено и не вскрыто, а на каждом из полей было помещено по короне для каждого из царств природы. Таким образом получился превосходный герб с девизом Линнея — «Делами увеличивать славу» («Fa-mam extendere factis»).
В том же году вышло второе издание «Species plantarum», дополненное новыми, открытыми после выхода первого издания видами. 8 декабря того же года Французская Академия избрала Линнея своим членом. Это событие отмечается Линнеем в автобиографии указанием на то, что во Французской Академии всех иностранных членов было восемь, что «эта честь*для ученых считается наибольшей и что ранее ее не был удостоен ни один швед».
Сын Линнея в следующем году (1763), когда ему исполнился 21 год, получил звание профессора. Это была, конечно, уступка требованиям знаменитого отца. Следует, однако, сказать, что жалованье профессора молодой Линней стал получать только через пятнадцать лет, т. е. после смерти своего отца, а в этом году ему было впервые назначено жалованье демонстратора в Ботаническом саду. Новое, более высокое положение сына отчасти освобождало старшего Линнея от университетских обязанностей и давало ему больше возможностей для литературной работы. Едва закончив печатание второго издания «Species plantarum», он стал работать над подготовкой шестого издания «Genera plantarum», над подготовкой к печати описания Музея королевы (Museum Reginae) и намеревался готовить к печати «Виды болезней» («Species mor-borum»).
Очень характерно для душевного состояния Линнея в это время его письмо, отправленное брату и сестрам в родной Стенброхульт, письмо, в котором он как бы со стороны рассматривал свою жизнь: «Я стал профессором, королевским врачом, кавалером и дворянином. Я был удостоен увидеть больше из чудесных созданий Творца, в чем я видел величайшую радость, чем кто-нибудь из смертных, живших до меня. Я послал моих учеников во все четыре части Света. Я написал больше, чем кто-нибудь другой из ныне живущих; 72 моих собственных книги находятся на моем столе. Имя мое стало известным и достигло даже
18Q
F2 .
Ф. 1 — герб Линнея; Ф, 2 — проект герба, предложенный Линнеем, по собственноручному рисунку Линнея.
до самых Индий, и я получил признание как крупнейший в моей науке. Я стал членом почти всех научных обществ в Упсале, Стокгольме, Петербурге, Берлине, Вене, Лондоне, Монпелье, Тулузе, Флоренции и недавно в Париже, где был назван в ряду восьми наиболее знаменитых людей мира. Но когда дерево достигнет своей наибольшей высоты, оно должно упасть, потому что каждый, кто достиг вершины достиг и конца (quidquid ad apicem pervenit, ad exitum properat). В прошлом году я заметил, какого возраста я достиг. . . Мне нужно начать приводить мой дом в порядок».
Заботы о завершении начатых ранее работ и о привлечении сына к ботанической работе и его устройстве в университете свидетельствовали о намерении Линнея «привести в порядок свой дом».
Летом следующего года Линней праздновал свою серебряную свадьбу и почти одновременно свадьбу своей старшей дочери, вышедшей за внука его старого учителя Олафа Рудбека.
С 1764 г. записи Линнея в автобиографии становятся все более и более краткими. О дальнейших событиях в его жизни более всего можно судить по его литературной деятельности и по переписке.
В заметке, относящейся в 1765 г., говорится только о том, что в этом году он работал над двенадцатым изданием «Systema naturae» и всю осень над «Ключом медицины» («Clavis Medicinae»).
В том же году из Петербурга он получил посылку со множеством растений от профессора Ивана Фалка, заве-дывавшего в Петербурге Медицинским садом, а ранее — бывшего его ученика в Упсале. Это было немалое приращение для гербария, тем более желанное, что в его коллекции растений из России почти не было. Посылка была доставлена в Упсалу Иоганом Бекманом, бывшим в Петербурге учителем протестантской гимназии и приехавшим в Упсалу учиться. Пробыв там около полугода, Бекман уехал в Геттинген, где потом долгие годы профессорствовал в университете, занимаясь более всего вопросами промышленности и хозяйства. В записках Бекмана, позднее напечатанных, содержатся некоторые сведения об его встречах с Линнеем и его семьей.
По приезде в Упсалу Бекман встретил Линнея в книжной лавке: «Линней только что пришел из Хаммарбю,
138
он был разгоряченным и потным, с запыленными башмаками и чулками. Он был небритым и одет в старый зеленый камзол, на котором висел орден. Я был немного удивлен, когда мне сказали, что это и есть знаменитый Линней».
В записи Линнея, относящейся к 1766 г., значится: «Летом 1766 года Линней был в последний раз приглашен для приведения в порядок коллекции Ее королевского Величества в Дротнингольме; он окончил первый том „Systema", замечательной работы, первая часть которой была напечатана в этом же году. Король Дании подарил ему два дорогих сочинения, а именно „Flora Danica" и „Museum Conchyliorum". Он стал также первым заграничным членом Академии наук в Тронхейме».
В следующие два года Линней занимался печатанием очередных томов «Systema Naturae». Тогда же им было принято решение построить специальное здание для хранения коллекций. Дело в том, что с течением времени его библиотека, гербарии и разного рода зоологические и минералогические коллекции разрослись до того, что жилые помещения его дома в Упсале все более ограничивались. В связи с тем, что в городе, большинство построек которого было деревянными, угроза пожара была постоянной и это грозило гибелью его коллекциям, Линней построил у себя в усадьбе в Хаммарбю специальное здание в виде музея, в котором и разместил свои сокровища. Дом этот был окончен постройкой в 1769 г. Здесь Линней работал в летние месяцы, здесь же он вел и приватные занятия с учениками. Музей Линнея нередко посещали приезжие ученые и знатные лица, интересовавшиеся натуральной историей и желавшие познакомиться со знаменитым ученым.
В записи, относящейся к 1771 г., Линней сообщает: «Король Франции сам спрашивал о Линнее. Государственный советник Карл Шефер пишет из Парижа 25 февраля об этом нижеследующее: „Во время моего визита в Версаль Король Франции неоднократно спрашивал о господине Архиатре и с чрезвычайной заботливостью говорил об условиях, в которых находится сад господина Архиатра. Его Величество собственноручно собрал семена, которые он желает послать господину Архиатру, что он выразил так: «Я думаю, что господину Архиатру будет доставлено удовольствие, если Вы передадите ему
139
это»". Было 130 видов. Король послал также и живые растения».
В этом же году было закончено и напечатано второе дополнение к шестому изданию «Genera» и второму «Species plantarum», называемое «Mantissa plantarum altera».
В автобиографии к этому же году относится запись о том, что «лучший ученик Линнея, Соландер, вернулся назад в Англию после трехлетнего путешествия вокруг Света вместе с господином Бэнксом».
Очень интересна в связи с этим запись под 1772 г. Здесь говорится о том, что доктора Тунберг и Спарман, ученики Линнея, прибыли на мыс Доброй Надежды и послали ему оттуда коллекции, а рядом сказано: «Неблагодарный Соландер, напротив, не прислал ни одного растения или насекомого из всего того, что он собрал нового на Австралийских островах».
Надо сказать, что коллекции эти принадлежали Британскому музею и Бэнксу, несшим расходы по путешествию, и тем не менее кое-что из них было в это время послано в Упсалу, тогда как Линней был приглашен в Лондон, чтобы «смотреть, крестить и называть». Состояние здоровья, однако, не позволяло ему отправиться в такое путешествие.
В том же году Линней записал, «что король Англии расположил в своем саду в Кью растения „по методе Линнея", так же как это сделал ранее король Франции у себя в Трианоне».
В 1772 г. навестил своего старого учителя геттингенский профессор Муррэй, писавший потом об этой встрече так: «В этом великом человеке я нашел ту же самую сердечность, ту же живость духа, такое же стремление собирать редкости по натуральной истории, которым я удивлялся в нем, когда он был значительно моложе и когда я слушал его лекции».
Во время бесед с Линнеем Муррэй узнал о том, что тот собирает дополнения к «Systema Naturae», и увидел экземпляр этого сочинения с многочисленными вставками. На предложение Муррэя опубликовать новое издание Линней ответил, что у него для этого нет времени, но позволил Муррэю взять с собой том и подготовить его к новому изданию. Можно себе представить радость Линнея, когда через два года, т. е. в 1774 г., вышло но
140
вое издание ботанической части его сочинения под названием «Systema vegetabilium». Это было тринадцатое издание его знаменитой «Системы», которое потом еще три раза переиздавалось уже после смерти Линнея.
В 1773 г., как и в следующем, Линней был приглашен Королевской Библейской комиссией в Стокгольм для участия в переводе того, что касалось растений, упомянутых в «Писании». Об этой поездке в столицу в 1774 г. он писал, что постарался поскорее вернуться назад в Упсалу в свой сад и к науке, а сама поездка «принесла ему больше усталости, чем путешествие по Лапландии».
В 1773 г. ему доставили много радости коллекции, присланные из южной Африки Тунбергом и Спарманом, и полученные из России посылки с семенами, собранными путешествовавшими по Сибири ботаниками академических экспедиций.
Записи, относящиеся к 1774 г., начинаются с очень интересного замечания о том, что «Папа, запретивший прежде сочинения Линнея в своих странах, назначил нового профессора, чтобы публично излагать в Риме его Систему». Тут же указывается на то, что Бюффон, жестокий критик Линнея, в ведении которого в Париже находился Ботанический сад, должен был расположить растения по его, Линнея, системе, после того как это было сделано в садах королей Франции и Англии, так же как и в большинстве садов в Европе.
Во время занятий с учениками в Упсальском саду в мае 1774 г. Линней почувствовал себя так плохо, что «не мог подняться со стула и даже повернуть головы». Он скоро оправился, но понял, что конец его приближается. В письме к своему ближайшему другу, архиатру Беку, он писал в связи с этим: «Яйцо треснуло, оно еще не совсем раздавлено, но что скрыто, то не забыто. Я отжил свое время и выполнил задачу, которую возложила на меня судьба».
Шведская Академия хотела иметь хороший портрет Линнея среди портретов своих учредителей и поручила художнику Крафту написать его. Крафт исполнил это поручение, написав в 1774 г. превосходный портрет, наиболее известный во всем мире по его репродукциям.
«Его Величество прислал к Рождеству четыре фуры с натуралиями, а именно растения из Суринама во мно
141
гих сосудах с винным спиртом, собранные с цветками и плодами и положенные живыми в спирт. Линней как будто получил новую жизнь, чтобы все это на праздниках разобрать и описать», — так записано им в автобиографии. В письме к Беку он сообщает: «Во всю мою жизнь у меня не было такого приятного Рождества, как нынче».
В следующем году ему была доставлена радость присылкой коллекции растений из Капской области, собранных Тунбергом и Спарманом, и посылкой из Ост-Индии от Кенига.
«Линней хромает, едва может ходить, говорит неотчетливо, едва может писать. Просилу Короля увольнения, но Король желает, чтобы он оставался для чести Академии, так как в ней нет лиц более уважаемых; было получено удвоение жалованья и еще два двора в Хюбби для себя и детей (речь идет о праве взимания аренды с одной из ферм, принадлежавших Академии, —Е. Б.).
«Русская императрица подарила ему, как действительному члену Российской Академии наук, золотую медаль, стоящую двадцать дукатов, по случаю мира с турками.
«Хорребов и Бергер из Дании и Грюно из Гамбурга пришли как ученики. Но Линней был так болен, что едва мог с ними говорить, так как, кроме его парализованности и слабости, у него была еще перемежающаяся лихорадка».
Этим заканчиваются «Линнеевы собственноручные заметки о самом себе».
Лето 1777 г. Линней провел в Хаммарбю. Он был слаб, передвигался с чужой помощью, часто сидел в тени сада или в музее, где любовался своими сокровищами. Осенью, казалось, ему стало лучше — он мог самостоятельно сделать несколько шагов и иногда с удовольствием курил трубку. В теплые дни его возили на прогулку в экипаже. Глубокой осенью семья переехала в город. Как-то в декабре совершенно неожиданно для домашних Линней тайно от всех заставил кучера отвезти его на пригородный хутор в Сэфья. Он так долго не возвращался, что обеспокоенные его отсутствием домашние отправились на поиски и нашли его на ферме в кухне закутавшимся в овчину и сидящим перед огнем с трубкой в руках; он был очень доволен своей прогулкой. С трудом его убедили отправиться домой в город.
142
Усадьба Линнея в Хаммарбю близ Упсалы. По репродукции с рисунка Графстрёма.
10 января 1778 г. в 8 часов утра Линней умер. При его кончине присутствовали жених его младшей дочери и один из английских учеников.
В запечатанном конверте им было оставлено распоряжение о похоронах: «Положить меня в гроб небритого, немытого, неодетого, завернутого в простыню. Гроб закрыть совсем, так, чтобы никто не мог видеть меня в таком плохом виде. Пусть звонит большой соборный колокол. . . Пусть вознесут благодарение богу, давшему мне долгие годы. . . Пусть мои земляки снесут менян могиле; дать каждому из них по малой медали с моим изображением. Не устраивать поминок на моих похоронах и не принимать соболезнований».
Еще летом 1775 г. Линней указал в Хаммарбю на вяз, из которого поручил сделать ему гроб. О похоронах сохранилась запись одного из присутствовавших: «Похороны состоялись 22 января в шесть часов вечера в упсальском соборе. Были сумерки и безмолвие, мрак немного рассеивался только в той части города, где проходила медленно двигавшаяся процессия, участники которой несли факелы и фонари. Тишина нарушалась лишь приглушенным ропотом толпы и протяжным величественным гулом большого колокола. Все члены университета, его ученики, друзья и арендаторы следовали за их великим учителем. Никогда прежде не бывало такой толпы перед собором».
Место погребения у северной стены собора было отмечено в 1798 г. монументом из местного порфира с бронзовым медальоном с надписью: «Carolo a Linne Botani-corum Principi. Amici et discipuli. MDCGXCVIII» («Карлу Линнею князю ботаников.1 Друзья и ученики. 1798»).
Сыну Линнея в 1778 г. было 37 лет, и он уже пятнадцать лет состоял в звании профессора, помогая своему отцу в работе. Совершенно естественно поэтому он полностью наследовал в университете дело отца. К этому времени он опубликовал две небольшие работы, отчасти продолжавшие исследования отца. Теперь он написал
1 Слова «Botanicorum Principi» можно перевести и как «главе ботаников»; в XVIII в. латинское слово «Princeps» обычно имело значение «князь».
144
более обстоятельное сочинение — «Дополнение о растениях» («Suppiementum plantarum») и начал готовить «Третье дополнение» («Mantissa tertia»). В 1781 г. Линней младший отправился в двухлетнее путешествие по странам Западной Европы. Вернувшись из путешествия, он передал кафедру ботаники Тунбергу, возвратившемуся из восточной Азии, а за собой оставил кафедру теоретической медицины. Вскоре он, однако, заболел и умер на сорок втором году жизни. Он не был женат и не оставил детей.
По завещанию Линнея старшего, его библиотека, коллекции минералов, раковин и насекомых вместе с долей имущества были завещаны сыну; средства, которые могли быть получены от продажи гербария, должны быть переданы дочерям, причем университет имел преимущественное право на его приобретение.
Со смертью Линнея младшего все коллекционные сокровища отца и его библиотека остались на руках вдовы. Надо сказать, что вдове Линнея и незамужним дочерям была установлена пенсия.
Вдова Линнея, опасаясь того, что университет будет стремиться приобрести библиотеку и коллекции по возможности дешевле, вступила в переписку с английским ученым Бэнксом, спутником которого в путешествии вокруг Света был ученик Линнея, Соландер. Бэнкс, известный уже ученый и состоятельный человек, передал это предложение молодому ботанику Смиту, для которого его отец, богатый промышленник, и приобрел все научное имущество Линнея за тысячу гиней. Деньги были уплачены, и молодой Смит, впоследствии очень крупный ботаник, стал собственником коллекции Линнея — крупнейшего в мире гербария (19 000 листов), библиотеки в 2500 томов, коллекции насекомых, минералов и т. д., а также и архива великого ученого.
Есть указание на то, что была сделана попытка приобретения этих сокровищ для Петербургской Академии наук; попытка эта, однако, запоздала.
В октябре 1784 г. коллекции были доставлены в Лондон и помещены в Ботаническом саду в Челси (Chelsea). В биографиях Линнея очень часто сообщают, что шведское правительство, обеспокоенное утратой собраний Линнея и вывозом их в Англию, послало вдогонку военный
Ю Е. Г. Бобров
145
фрегат, который якобы догнал корабль, увозивший эти сокровища, в самом устье Темзы, когда возвратить груз было уже невозможно. Как ни эффектен этот рассказ, он не имеет, по-видимому, серьезных оснований и остается вымыслом.
Через четыре года, в десятую годовщину смерти Линнея было учреждено Лондонское Линнеевское общество, задачу которого составляло: «развитие науки естественной истории во всех ее разделах и особенно естественной истории Великобритании и Ирландии». Сорок лет президентом общества был ботаник Джемс Эдвард Смит, владелец коллекций. С 1828 г. они перешли в собственность общества. Деятельность Лондонского Линнеевского общества, ставшего крупнейшим из научных обществ Англии, имеет выдающееся научное значение. Результатом этой деятельности являются сотни томов сериальных изданий общества (Proceedings, Transactions, Journal) и множество отдельных книг. Надо сказать, что немало публикаций появляется в изданиях общества и в настоящее время на основе изучения коллекций Линнея и его архива.
Кроме Лондонского общества, имя великого Линнея носят еще десять научных обществ Европы, Америки и Австралии.
НЕКОТОРЫЕ ЛИЧНЫЕ ЧЕРТЫ ЛИННЕЯ ПО ЗАПИСКАМ СОВРЕМЕННИКОВ И ЕГО ЗАМЕТКАМ
В дополнение к тому, что в общем жизнеописании было сказано об отношении Линнея к товарищам по работе, к ученикам и членам его семьи и вообще к окружающим, из чего можно было бы составить представление о нем как о человеке, уместно сообщить и еще некоторые характеризующие его черты.
Один из учеников Линнея, датчанин Фабрициус, впоследствии профессор в Киле, очень подробно описал быт Линнея в начале шестидесятых годов, его отношения со студентами и т. д.
Фабрициус и его два товарища, также иностранцы, «зимой жили в Упсале почти против его дома, и он заходил к нам почти ежедневно в коротком красном халате и зеленой меховой шапке с трубкой в руке. Он заходил „на полчасика", но обыкновенно оставался час или два. Его беседа в это время была очень приятна и весела. Обычно это были анекдоты, случившиеся с учеными, которых он знал за границей или на его родине, или же он рассказывал о том, о чем мы его просили. Он часто смеялся, по его веселому открытому лицу было видно, что по душе он расположен к общению с людьми и к дружбе. Наша жизнь в деревне была еще более счастливой. Мы жили близ Хаммарбю в крестьянском доме. Линней приходил к нам к шести часам утра, завтракал с нами и потом рассказывал об естественных отрядах растений обычно до девяти часов. Потом мы отправлялись в окрестные поля, на которых находилось множество предметов, дававших повод для беседы. После завтрака мы посещали его в его собственном саду; по вечерам он обычно играл с женой в карты. В воскресенье его семья
ю*
147
почти вся приходила к нам, и тогда мы приглашали соседа-крестьянина со скрипкой, под музыку которого танцевали на улице и очень веселились. Во время танцев наш наставник покуривал трубку, беседуя с одним из нас, а иногда и сам танцевал польку, в которой превосходил нас, молодых людей. Он был рад видеть, что все мы действительно веселы и оживленными как бы опасался, что мы недостаточно развлекаемся».
Фабрициус пишет дальше, что особое внимание Линнея к ним имело своим основанием то, что все они были иностранцами и что, по мнению профессора, «они были прикомандированы к нему, чтобы слышать и видеть только его и только ради этого прибыли в Упсалу. Он считал, что мы любим его науку. . . ему было приятно* показать нам свою страну и то, как высоко ценится его ученость за границей».
Фабрициус указывает и на следующее:1
«Линней был безгранично самолюбив, и его девизом 1 2 было изречение: „Делами увеличивать свою славу"; тем не менее единственным объектом его честолюбия было литературное первенство; в нем совершенно не было обидной для других противообщественной гордости. Дворянское достоинство, которое шведский король ему пожаловал, было ему приятно только как свидетельство его научных заслуг. В вопросах ботаники он нелегко сносил даже незначительные противоречия, но с благодарностью принимал дружеские замечания и пользовался ими для улучшения своих трудов. Нападки врагов, наоборот, он оставлял без внимания и никогда не отвечал на них, благодаря чему нападки эти предавались забвению. Он охотно говорил о своих заслугах и любил, чтобы им восхищались, что, по-видимому, и было его главной слабостью. Любовь к похвалам имела у него основанием уверенность в своем превосходстве, признанные всеми научные успехи и репутация первого систематика своего времени. Он сам говорил, что в моло
1 Сообщаем эту часть текста Фабрициуса (три абзаца) в переводе В. Л. Комарова.
2 Более ранние девизы Линнея, вырезанные на его печатях, следующие: «Tantus amor florum» («Столь большая любовь к цветам») и «Nunquam otiosus» («Никогда [не быть] праздным»).
148
дости он поставил себе за идеал французского ботаника Турнефора, но потом намного превзошел его.
«Сердце его было открыто ко всякому выражению радости; он любил общество, любил позабавиться, был весел и любезен в разговорах, обладал живым воображением и имел счастливый талант рассказчика, кстати вставляя анекдоты; был очень вспыльчив, но легко успокаивался. В дружбе он был пламенным и неизменным, особенно по отношению к любимым ученикам своим, причем основанием его привязанности всегда служила любовь к науке. При этом он был настолько счастлив, что ученики платили ему, со своей стороны, горячей преданностью и охотно выступали в его защиту.
«В образе жизни он был умеренным и экономным человеком, его даже обвиняли иногда в скупости. По-моему, следует простить ему любовь к деньгам, в которых так долго и так жестоко он нуждался; привычка к крайней бережливости, выработанная им в период гнетущей нужды, сохранилась у него и позднее, когда надобности в ней уже не было Я не замечал, однако, чтобы бережливость вырождалась у него в настоящую скупость, на собственном примере убедился я в противоположном. Он так решительно отказался взять ту сумму, которую мы должны были ему за занятия с нами в течение всего лета, что мы, потратив напрасно все усилия, чтобы убедить его принять ее, вынуждены были тайком оставить деньги в его кабинете».
К этому следует добавить также, что Линней, переехав из Стокгольма в Упсалу, почти прекратил врачебную практику, однако в определенном, узком кругу он и практиковал, не извлекая из этого дохода. Более того, он постоянно держал у себя для сына, в качестве домашнего учителя, кого-нибудь из нуждавшихся в материальной помощи студентов. Кроме того, у него постоянно бывали студенты, которых он старался хотя бы покормить. Нужно сказать, что при этом им запрещалось приносить в дом книжки, особенно переводные и французские, чтобы они не попали в руки его дочерям.
У Линнея было шесть человек детей, из которых двое умерли в младенческом возрасте. Девочки, по обычному в то время укладу жизни, воспитывались дома, где учились преимущественно домоводству, а школу не
149
посещали; они пользовались горячей любовью матери.
Жена Линнея была мало образованная и плохо воспитанная женщина, едва ли понимавшая истинное положение своего великого мужа, расчетливая и даже скупая, с деспотическим характером и эгоистичная. Фабрициус пишет о ней, что она не только не любила своего единственного сына, но даже притесняла его, поставив в семье в очень стесненные условия, заставляя нуждаться в самом необходимом. «Во всем свете не имел он большего недруга, чем в своей матери», — пишет о сыне Линнея Фабрициус. Характеризуя молодого Линнея, он говорит, что «его, конечно, нельзя было сравнить с его великим отцом, но его образованность и полная осведомленность во всем, что было написано старшим Линнеем, делали его очень сведущим профессором».
Сам Линней любил сына, видел в нем будущего ботаника и своего преемника, заботился об его образовании, постоянно приглашал к нему в наставники лучших из своих нуждающихся учеников и, занимаясь с ним сам, постоянно говорил с сыном по-латыни.
Очень интересен отзыв о Линнее старшем, содержащийся в письме королевы Ловизы Ульрики, адресованном ее матери. Отмечая его высокую ученость, королева писала, что «это очень приятный человек, вполне придворный, хотя и без придворных манер, чем он мне особенно нравится. . . не проходит дня, чтобы он кого-нибудь не привел в хорошее настроение».
Королева как-то предложила Линнею взять ко двору одну из его дочерей. От этой чести Линней простосердечно отказался, чем немало раздосадовал королеву, заметившую ему, что ей можно было бы доверить воспитание девушки.
Дом Линнея, при его большой любви к животным, был наполнен ими. В комнатах жили сверчки, обезьяны, попугай, стояли аквариумы с рыбками. Во дворе содержались разные собаки, енот и т. д. Некоторых животных Линней держал в университетском Ботаническом саду.
В домашней обстановке Линней одевался очень скромно, предпочитая носить халат; он не надевал при этом парика, а голову покрывал небольшой меховой шапочкой. Линней говорил о себе: «У него не было жела
150
ния выглядеть важным, но только чистым и опрятным».
О своем учителе Фабрициус пишет следующее: «Карл фон Линне был небольшого роста, и, так как он слегка сутулился, он казался еще меньше, чем был в действительности. Он был хорошо сложен, но несколько согнулся, и, когда я знал его, годы избороздили его лоб морщинами. У него было открытое лицо, почти всегда веселое, очень сходное с портретом в „Species plantarum". Его глаза были самыми прекрасными, какие я только видел. Они, правда, не были большими, но были блестящими, проницательными и чрезвычайно живыми. Уверенно я не могу назвать их цвет, но я видел их взгляд, который, казалось, проникал прямо в глубину моей души».
Из других заметок о Линнее можно узнать, что он был близорук и не имел музыкального слуха.
Выдающийся интерес имеет, конечно, характеристика Линнея, написанная им самим. Она называется «Черты Линнея и характер» («Linnaei persona (och character»)) и помещена Адамом Афцелиусом в автобиографических материалах Линнея. Текст ее написан частью по-шведски,1 частью по-латыни. Она так интересна, что мы приводим ее далее полностью.
Портрет, который напечатан в «Философии ботаники», 1751, относится к лучшим. Но тот, который был заказан Академией наук в 1774 г.,1 2 едва ли мог быть сделан еще лучше.
Фигура средней величины, скорее низкая, чем высокая, ни тощая и не жирная, средней мускулистости, уже с детства с выдающимися венами.
Голова большая, с затылком выпуклым и по шву поперек сжатым. Волосы в детстве белокурые, потом более темные, в старости серые. Глаза карие, живые, очень острые и веселые. Лоб в старости морщинистый. Маленькая бородавка на правой щеке и немного более крупная на правой ноздре. ’Зубы плохие, испорченные зубными болями с детства.
1 Помощью в переводе нескольких страниц шведского текста я обязан Г. В. Макухиной, за что и выражаю ей самую глубокую благодарность.
2 Этот портрет, писанный Крафтом, воспроизведен здесь с репродукции между стр. 152 и 153.
151
С открытой душой, легко сердившийся, радовавшийся и печалившийся, он быстро успокаивался; веселый в молодости, в старости был спокойным; в работе чрезвычайно быстрый, в движении легкий и скорый. Он не был сварливым и потому не отвечал тем, которые выступали против него в печати. Он говорил: если я не прав, я ничего не выиграю; если же я прав, то я прав навсегда.
Домашние заботы предоставлял супруге, сам интересовался только произведениями природы; начатые дела доводил до конца и в пути не оглядывался назад.
Он не был ни богатым, ни бедным, но боялся долгов. Он писал свои труды не из корысти, но из чести. Он никогда не пропускал лекций, но администрация относилась к нему, как к чужому. Он побуждал всегда свою аудиторию слушать его лекции с удовольствием и вниманием. Он обладал великолепной памятью до 60 лет; тогда он начал забывать собственные имена, каковых он держал в голове больше, чем многие другие. От изучения чужих языков, легкого многим, он был всю свою жизнь далек.
Он неохотно притворялся и лицемерил;
в высокой степени ненавидел все, что называется высокомерием;
спал зимой от 9 до 7, но летом с 10 до 3;
не откладывал того, что должен был сделать; записывал все, что наблюдал, сразу на месте и не полагался на свою память;
записывал коротко и выразительно все, что разработал;
везде себя показывал прирожденным методи-ком;
говорил, что хотел бы лучше получить три удара от Присциана \ чем один от природы;
читал на Земле в камнях, растениях и животных, как в книге;
был один из сильнейших наблюдателей, которых мы знаем;
был поэтому творцом, а не компилятором; всегда питал благоговение и восхищение
1 Римский грамматик VI в.
152
Линней в возрасте 64 лет. По репродукции с оригинала работы Крафта. 1771.
к своему Создателю и стремился свою науку приблизить к ее Виновнику;
написал на двери своей спальной комнаты: «Живите непорочными, Бог среди вас».
«После того как в 1750 г. он был в когтях смерти от подагры, он излечился земляникой, он ел ее каждое лето так долго, как она длилась, и так много, сколько мог достать и съесть, посредством чего он не только полностью излечился от подагры, но получил от этого и пользу, ббльшую, чем другие от водолечений, а также победил и цингу, от которой страдал каждую весну с молодых лет».
Очень интересна также помещенная Афцелиусом в автобиографии отдельная небольшая глава — «Счастье, заслуги и слава Линнея». Здесь содержится перечень того, чем Линней обязан богу (19 пунктов), того, чего до него никто не сделал (17 пунктов), и список ученых обществ, членом которых Линней был избран.
Первые 19 пунктов являются, в сущности, восхвалением бога, и каждый из них, как выражение благодарности, начинается словом «Бог». «Бог сам вел его всемогущей рукой», — так начинается перечень. Далее мы читаем, что бог «дал ему отрасти от скромного корня, пересадил на другое место и дал развиться в значительное дерево», бог «зажег в нем стремление заниматься наукой, что стало наибольшей для него радостью», в то же время он «дал ему все нужные средства, которые только существовали в его время, чтобы он мог достигнуть прогресса», он «сделал его приемлемым для меценатов науки, виднейших в стране, включая королевскую фамилию», он «дал ему выгодную и почетную должность, лучшую, какую только можно желать во всем свете», бог «дал ему жену, которую он более всех других желал себе и которая вела дом, в то время как он исследовал», он «дал ему детей благовоспитанных и добродетельных, а также и сына как продолжателя его дела». Далее бог «дал ему крупнейший гербарий в мире, его величайшую радость», он «дал ему титул архиатра, орден кавалера, герб благородного человека, имя в ученом мире», «защитил его от пожара», «продлил его жизнь более 60 лет», «позволил ему заглянуть в Его тайный кабинет», «дал
158
ему возможность большего проникновения в изучение природы, чем кому-нибудь другому», и, наконец, «сделал его имя великим, подобно именам великих людей на земле».
Раздел этой главы, относящийся к тому, чего никто до него не сделал, написан по совершенно такому же плану. Каждое положение начинается здесь словами «Никто до него», далее следует:
не трудился с большим усердием в своей области и не имел большей аудитории;
не сделал больше наблюдений в естествознании;
не имел такого глубокого понимания во всех трех царствах природы одновременно;
не был более крупным ботаником или зоологом;
не работал так хорошо по отечественной естественной истории: по флоре, фауне, путешествиям ;
не написал больше сочинений, более правильно и более методично на основе собственных исследований;
не реформировал так всеобще науку и не создал новую эпоху;
не расположил с такой отчетливостью продукты природы;
не имел таких деятельных корреспондентских связей по всему миру;
не посылал своих учеников в такое большое число стран света.
Этот перечень кончается словами: «Никто до него не был членом большего числа научных обществ». Вслед за этим перечислено 21 общество, причем при каждом указывается дата избрания в него Линнея. Так, в члены Петербургской Академии наук он был избран 23 сентября 1754 г.
Глава кончается следующими словами: «Никому до него не отдавали чести как князю ботаников, как это можно усмотреть из писем к нему от ботаников и из напечатанных ими сочинений. Каспар Баугин, Турнефор, Шерард и Диллениус также должны быть названы „князьями своего века" («Principes sui aevi»)».
154
В высшей степени интересна оценка, сделанная Линнеем его современникам-ботаникам, выраженная указанием места, которое каждый из них занимает в науке. Линней расположил их полусерьезно, полушутя по чинам, как членов офицерского корпуса Флоры (Florae offi-ciarii):
Генерал: Линней Карл, упсальский проф.
Генерал-майор: Жюсье Б., парижский проф.
Полковники: Галлер, проф. геттингенский; Гроно-виус, лейденский сенатор; Ройен, лейденский проф.; Геснер.
Подполковники: Бурман, амстердамский проф.; Гле-дич, берлинский проф.; Меринг, еверский медик; Людвиг, лейпцигский проф.; Гёттар, парижский академик.
Майоры: Гмелин И. Г., петербургский проф.; Соваж, проф. в Монпелье; Сибторп, оксфордский проф.; Кальм, проф. в Або.
Капитаны: Цельзиус О., упсальский проф.; Понте-дера, падуанский проф.; Сегье И. Ф., веронец. Брейниус, гданьский медик; Гортер Д., гардер-викский проф.; Вашендорф, утрехтский проф.; Берген, проф. во Франкфурте на Одере; Лехе, проф. в Або.
Лейтенанты: Мартин, кембриджский проф.; Баррен, перпиньянский проф.; Вагнер, медик в Нюрнберге.
Прапорщики: Миллер, садовник в Челси; Майнар, перпиньянский проф. (тулузец); Коллинсон, лондонский купец; Энс, петербургский медик.
Румормейстер (военно-полицейский): Гейстер, гельм-штадтский проф.
Фельдфебель: Сигезбек, петербургский проф.
Для нас интересна оценка Линнеем прежде всего работавших в России ботаников. Мы видим, что знаменитый исследователь Сибири, Гмелин старший, автор четырехтомной «Flora Sibirica», отнесен в ранг майоров; Давид Гортер, переписавший «Flora Yngrica» С. П. Крашенинникова по номенклатурной методе и системе Линнея, помещен среди капитанов; медик Абрам Энс, не оставивший ботанических сочинений и известный как собиратель растений, находится среди прапорщиков.
155
Довольно известный профессор Сигезбек, почти за тридцать лет до этого времени (список составлен не раньше 1763 г.) жестоко критиковавший половую систему Линнея, помещен в списке ниже всех, в ранге фельдфебеля.
О деятельности большинства из названных здесь ботаников, работавших в России, и их связях с Линнеем мы далее скажем подробнее.
ЗНАЧЕНИЕ РАБОТ ЛИННЕЯ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ
В характеристике научной деятельности Линнея, при самом жизнеописании, было довольно подробно рассказано о всех основных его трудах по ботанике, причем каждый из них был характеризован в отдельности. Очень немного при этом говорилось о работе Линнея в области зоологии, минералогии и медицины.
Значение работ Линнея может быть более ясно понято при рассмотрении их в связи с общим состоянием естествознания к началу его научной деятельности.
Прежде чем перейти к этому вопросу, уместно было бы ознакомиться с оценкой самим Линнеем его собственной деятельности, по примеру того, как это было сделано при рассмотрении его отдельных сочинений. Исключительный интерес в связи с этим представляет опубликованная Афцелиусом в автобиографии глава «Linnaei merita et inventa». Перевод этой главы мы здесь и приводим.
Заслуги и открытия Линнея
Он построил ботанику от основания на месте, ранее бывшем в развалинах, так что можно считать, что с его времени эта наука получила совсем другой облик и начала новую эпоху.
1.	Он обозначил точными терминами в первую очередь Листья растений, благодаря чему все описания растений получили новый вид и освещение.
2.	Он первый обладал Предугадыванием Растений (Prolepsin Plantarum), редчайшим
157
открытием в природе, в котором проявляются следы самого Создателя.
3.	Он рассмотрел по-новому Превращения (изменения) растений и этим доказал основу воспроизведения.
4.	Он представил в ясном свете Пол растений, каковой подвергался сомнениям, и показал действие пыльцы на влажность рыльца.
5.	Он построил Половую систему в результате бесчисленных наблюдений тычинок и пестиков у всех растений, чем до того времени пренебрегали.
6.	Он впервые ввел в ботанику многие Части воспроизведения под их собственными названиями, такие, как Чашечка, Околоцветник, Обвертка, Чешуя, Крыло и т. д. Венчик и Нектарники, Пыльники, Завязь, Столбик, Рыльце, Стручок и Боб, Костянка и Цветоложе, кроме многих слов, также Прилистник и Прицветник, Стрелка, Цветоножка и Черешок.
7.	Он описал заново, в соответствии с числом, обликом, положением и соразмерностью всех частей плодоношения, Роды, о которых думали, что их нельзя достаточно точно определить, — и они стали признанными; он открыл вдвое больше родов, чем их было найдено всеми авторами до него.
8.	Он впервые отграничил Виды растений основательными отличиями и определил также большинство индийских.
9.	Он ввел впервые во все естествознание Простые названия, к его ясности и краткости.
10.	Разновидности, затоплявшие ботанику, он низвел к их видам.
11.	Местопроизрастания растений (Loca plantarum) он добавил к видам как обоснование для культуры растений.
12.	Он исследовал местообитания растений (Stationes plantarum) как основу для сельского хозяйства.
13.	Он впервые разработал Календарь Флоры как путеводную нить для всех действий в сельском хозяйстве и из Распускания деревьев он показал время посева.
158
14.	Он впервые увидел и описал Часы флоры.
15.	Он впервые открыл Сон растений.
16.	Он отважился говорить о гибридах растений и дал потомству указания на Причину [возникновения] видов (Specierum causam).
17.	Он поставил Pan suecicus и Pandora suecica 1 как работы, которые должны продолжаться всеми слоями народа, так как прежде не умели правильно вести хозяйство.
18.	Он понимал лучше, чем кто-нибудь другой до него, Порождение минералов и показал, что кристаллы возникают из солей и что твердые камни происходят из мягких (пород), подтвердил убывание воды и доказал 4 Поднятия суши, уже не говоря о том, что он сначала обосновал истинный метод в царстве минералов.
19.	Он один открыл животных больше, чем все до него, и самый первый дал их Родовые и видовые признаки по естественному методу. Ему следует приписать знание насекомых и их признаков, не говоря о том, что он первым нашел искусственный метод для распознавания рыб по плавникам, моллюсков по раковинам, а змей по щиткам. Он отнес китов к млекопитающим, голых гадов к амфибиям и отделил червей от насекомых.
20.	Он показал в физиологии живую природу медуллярной (сердцевинной) субстанции, бесконечную в воспроизведении и умножении; что она никогда не может быть воспроизведена в потомстве, кроме как принадлежащей	материнскому
организму; что вопроизведенное по внешности тела относится к отцу, а по медуллярной системе принадлежит ма-матери; как и следует понимать сложные животные (Animalia composita); а мозг получается из электрических воздействий, воспринимаемых посредством легких.
1 Этими названиями обозначается широко поставленная Линнеем работа по изучению кормовых растений Швеции.
159
21.	В патологии он дал наиболее отчетливые Признаки болезней на основе принципов Соважа, но значительно улучшил; он пробудил идею об инфаркте желез как причине мучительных смертей; он был первым, кто ясно видел, что Лихорадка происходит от внутреннего заболевания, распространяющегося от простуды и сокращающегося при тепле, и он доказал заразностьживых кожных шелушений. Первым правильно распознал ленточных глистов.
22.	Он впервые ввел в практику у шведских врачей Dulcamara, Herb. Brittanica, Senega, Spigelia, Cynomorium, Conyza, Linnaea.
23.	Он впервые показал свойства растений, обосновал этим действующие начала лечебных средств, которые до того были загадочными, показал способ действия их и опроверг представления об ядовитости у практиков.
24.	Диету он представил по собственному методу, основываясь на наблюдениях и опыте, и дал ей форму опытной физики.
25.	Он никогда не пренебрегал хозяйственным использованием растений, но собирал [сведения об этом] с величайшим вниманием при
внимание.
видах, что ранее натуралистами только редко принималось во
26.	Он обнаружил О рганизованность Природы (Politia Naturae,1) или Божественное хозяйство, и открыл этим путь потомкам в неизмеримейшую новую область.
27.	Он ставил на первое место для науки Фауну и первым исследовал натуралии северных областей Скандинавии вплоть до самых мельчайших; не говоря уже о том, что он здесь в стране учредил первый и крупнейший Ботанический сад, который до него не
1 Речь Линнея «Politia Naturae» опубликована в Упсале в 1906 г. (Scrifter, vol. II, стр. 159). Ее подзаголовок — «Поддержание порядка и равновесия внутри природы». Название речи иногда переводят на русский язык словами «Экономия природы». 160
был достоин даже упоминания, и что он здесь основал первый музей животных в винном спирте.
На протяжении XVI и XVII вв. научная ботаника и зоология состояли более всего в простом ознакомлении с живыми организмами и описании их, с перечислением в том или ином порядке. К фактическому знанию растений и животных, населявших европейские страны, с течением времени добавлялось все большее и большее число заморских. Это увеличивающееся разнообразие живых организмов, охватываемых наукой того времени, в высокой степени содействовало накоплению фактического знания их и делало обзор их с течением времени все более трудным.
В начале XVII в. швейцарский ботаник Каспар Баугин опубликовал свод (Pinax theatri botanici, 1623) всех известных тогда растений, общее число которых составляло около шести тысяч. Это сочинение имело в свое время очень большое научное значение, так как подводило итог всему тому, что ранее было сделано в ознакомлении с растениями. Нужно, однако, заметить, что в наше время эта книга для нас мало понятна, несмотря на то что фактические знания растений за эти века неизмеримо увеличились. Малая доступность ее для читателей нашего времени объясняется тем, что описания растений здесь очень часто так не точны и сбивчивы, что часто по ним невозможно представить себе растение, о котором идет речь. При этом многословие описаний отнюдь не облегчает читателю составление более ясного представления об описываемом растении. Многословные же названия растений, которые невозможно запомнить, также только в редких случаях могут быть поняты.
Этой книгой и аналогичными сочинениями того времени очень трудно было пользоваться и их современникам, именно из-за неточности описания органов растений, неопределенности описательных терминов, отсутствия общепонятных названий растений и пр. Можно представить себе трудности ботаников XVII в., которые хотели бы сопоставить растения, взятые в природе, с описаниями их в этих сочинениях.
Растение, не узнанное по такому своду, опять описывалось уже другими авторами и, конечно, также невы
11 Е. Г. Бобров	161
разительно и получало при этом новое громоздкое название. Таким образом, последующие читатели ставились в еще более затруднительное положение из-за терминологической нечеткости и разноречия авторов. Число таких описаний с течением времени увеличивалось и нагромождение описательных материалов становилось все более хаотическим.
Трудности, встававшие в связи с этим перед натуралистами, увеличивались еще из-за того, что это множество неотчетливо характеризованных форм было очень плохо классифицировано. Надобность в классификации была в то время действительно крайней необходимостью, так как без нее не было возможности обозрения описательного материала. Надо сказать, что потребность классификации организмов на уровне науки того времени была чисто логической необходимостью формального упорядочения изучаемых форм. Последние только таким образом могли быть поставлены в определенные рамки, позволяющие их обозрение.
Нет необходимости напоминать здесь классификации растений, с течением времени сменявшие одна другую. Они, конечно, постепенно улучшались, но были очень далеки от совершенства прежде всего по недостаточной ясности самой их основы и тому, что они могли быть приложены лишь к высоким категориям. Фруктицисты, калицисты или короллисты в равной степени ошибались и попадали в равные трудности прежде всего потому, что не было достаточно отчетливого представления об особенностях органов растений, на которых основывались их классификации, т. е. соответственно на плодах, чашечках или венчиках цветков.
В самом конце XVII в. и в первые годы XVIII в. были достигнуты некоторые успехи в практическом очерчивании родов растений (Турнефор) и в попытке выявления видов (Джон Рэй). И то и другое определялось той же логической необходимостью.
Общее положение в науке в связи с этим улучшилось, однако немного, так как накопление описательного материала совершенно подавляло науку и сам материал часто не вмещался в классификационные рамки. Положение в естествознании стало совершенно критическим, и уже казалось, что выхода решительно нет.
162
Некоторым отражением этого положения может быть упомянутое нами определение ботаники, данное знаменитым лейденским профессором Бургавом. Он говорил: «Ботаника есть часть естествознания, посредством которой удачно и с наименьшим трудом познаются и удерживаются в памяти растения».
Из этого определения совершенно ясны и задачи, стоявшие перед ботаникой того времени, и катастрофическое состояние в ней терминологии и номенклатуры. В сущности, в таком же положении была и зоология.
Линней, может, более глубоко, чем Бургав, еще в студенческие годы в Упсале все это осознал и задался целью реформировать естествознание.
Мы уже говорили, что Линней исходил из того, что «основа ботаники состоит в разделении и наименовании растений», что «Ариаднина нить ботаники — классификация, без которой хаос», а само «естествознание есть разделение и наименование естественных тел».
Но прежде чем приступить к самой классификации, нужно было выполнить очень большую подготовительную работу, с которой он, как было сказано, блестяще справился. Работа эта — терминологическая реформа и создание универсальной классификационной схемы.
В «Основах ботаники» была разработана точная, очень выразительная и простая терминология, а в «Системе Природы» и в «Классах растений» удивительная по изяществу и простоте всеобъемлющая классификационная половая система. Окончание этих работ принесло чрезвычайно быстрый успех. Строго продуманная терминология и простая схема классификации позволили с неведомой ранее выразительностью очертить около тысячи родов («Genera plantarum») и дать невиданные по ясности характеристики многих сотен видов («Hortus Cliffortianus», «Flora Lapponica»). В названных сочинениях, как было ранее сказано, была доведена до совершенства биномиальная номенклатура полиномиалов, именно в связи с тем, что была определена категория «род».
Трудами этого периода (1735—1738) была завершена большая часть реформаторских работ Линнея, однако в отношении номенклатуры был достигнут только первый этап.
11*
163
В результате дальнейшей работы, к 1753 г., Лин-. ней сумел «протянуть Ариаднину нить систематиков» до видов, очертил с определенностью эту классификационную категорию и в «Species plantarum» предложил в связи с этим новый номенклатурный прием — простые названия, ставшие основой современной биномиальной номенклатуры. Обо всем этом нами уже было сказано с достаточной подробностью. Здесь же уместно напомнить лишь о том, что методической основой этого сочинения были принципы Аристотелевой логики, касающиеся понятий, классификации их, разделения и т. д.
Линней совершенно основательно приписывает себе создание ботаники на месте бывшего до него хаоса.
Мы видели, что он разработал терминологию и точный диагностический язык, он предложил строгую номенклатуру, он разработал всеобъемлющую и практически очень удобную классификацию. На основании всего этого он пересмотрел огромное количество фактического материала, ранее накопленного наукой. Отобрав все достоверное и отбросив ошибочное и сомнительное, он систематизировал добытые ранею сведения, т. е. сделал их научными.
Здесь уместно сказать, что некоторые исследователи при оценке деятельности Линнея нередко говорят о том, что он лишь «подытожил прошлое, а не наметил будущее», или, что то же, «написал эпилог, а не пролог».
Прежде чем возражать на это, следует указать на необходимость принять во внимание то, что реформаторская деятельность Линнея в исключительной степени способствовала прогрессу исследовательской работы и накоплению фактического знания организмов. Достаточно сказать, что за полвека, протекшие от выхода в свет важнейших сочинений Линнея по ботанике (1753) и зоологии (1758), число достоверно известных организмов более чем удесятирилось.
Когда говорят о том, что Линней не наметил будущее, а лишь подытожил прошлое, имеют обычно в виду то, что он разработал лишь искусственную систему растений и очень мало сделал для системы естественной. Линней понимал, как об этом было сказано ранее, необходимость естественного метода и для своего времени немало в этом отношении сделал. Надо, однако, сказать, что под есте
164
ственным методом в наше время подразумевают естественную, или филогенетическую, систему, совсем забывая в то же время, что естественный метод в XVIII в. есть не более, чем установление черт сходства организмов и классификационное группирование их именно по этому принципу. Тогда имелось в виду именно сходство, а отнюдь не родство в смысле общности происхождения. Дело в том, что идея развития в то время еще не была известна. Блеснув в «Теории неба» у Канта (1755), она только через полвека была положена в основу космогонии (гипотеза Канта—Лапласа). Потребовалось еще полвека, чтобы она во всем величии могла проявиться в применении к живой природе в эволюционном учении Дарвина.
Естественный метод Линнея и естественные классификации более поздних авторов конца XVIII и начала XIX в. по существу не различались. Задача их — установление черт сходства организмов, чтобы постигнуть творческий план «создателя», выраженный в естественном порядке природы.
Стремление найти в сочинениях Линнея начало эволюционной идеи также не имеет под собой основания, как и упреки по его адресу за то, что он не эволюционист.
Очень внимательно следует, конечно, отнестись к § 16 перечня его открытий, из которого мы узнаем о глубоком интересе Линнея к вопросу о возникновении видов и о понимании им чрезвычайной важности этого вопроса. Немногим позднее, в тринадцатом издании «Systema Naturae» (1774 г.), Линней писал следующее: «. . . всемогущий Бог в начале, в продвижении от простого к сложному и от малого ко многому, при начале растительной жизни, создал столько различных растений, сколько есть естественных отрядов. Что он сам же затем эти растения отрядов так перемешал между собой скрещиванием, что появилось столько растений, сколько существует разнообразных отчетливых родов. Что затем Природа эти родовые растения, посредством изменчивых поколений, но без изменения цветочных структур, перемешала между собой и умножила в существующие виды, все, какие возможно, из этого числа поколений должны быть исключены гибриды — ведь они бесплодны».
165
Мы видим, что творческая роль «создателя» теперь ограничивается. Им созданы, оказывается, только представители отрядов (каковых было 116), которые гибридным смешением образовали роды, а последние путем гибридизации, без участия «творца», самой природой были размножены в существующие виды. Уместно напомнить, что за сорок лет до того Линней писал: «Мы насчитываем столько видов, сколько различных форм было вначале создано».
Известно также на основании сочинения ученика Линнея, Гизеке, изложившего взгляды своего учителя по вопросу о признаках естественных порядков, что Линней занимался этими вопросами до старости. Он говорил Гизеке: «Я долго трудился над естественным методом, сделал то, что мог достигнуть, еще больше остается сделать, буду продолжать это, пока живу».
Учение о поле у растений, строгая органография, ясная терминология, разработка половой системы, реформа номенклатуры, описание около тысячи двухсот родов растений и установление более восьми тысяч видов составляют важнейшую часть ботанической работы Линнея, но не единственную, как то можно видеть из его перечня.
Он широко занимался биологией растений («Календарь Флоры», «Часы Флоры», «Сон растений») и многими практическими вопросами, из которых он особо выделял изучение кормовых растений Швеции. Насколько широки были его научные интересы, можно видеть из десятитомного собрания диссертаций его учеников («Amoenitates Academicae»). Из девяноста ботанических диссертаций почти половина представлена темами флористико-систематическими; около четверти посвящено растениям лекарственным, пищевым и хозяйственно-полезным; около десятка относится к темам по морфологии растений; в нескольких диссертациях разрабатываются разные вопросы биологии растений; отдельные темы посвящены местообитаниям растений, ботанической библиографии, терминологии, научному садоводству и одна диссертация теме, которая и у нас недавно была чрезвычайно злободневной, — перерождению хлебных злаков.
Значение работ Линнея как зоолога почти так же велико, как и ботанических, хотя он был более всего
166
ботаником. Основополагающие зоологические работы его относятся к тому же голландскому периоду деятельности и в особенности связаны с сочинением «Systema Naturae». Хотя классификация животных, разработанная им, и была в значительных ее частях более естественной, чем ботаническая, она имела меньший успех и существовала более кратковременно. Мы уже говорили ранее, что особый успех ботанической классификации принесло то, что она была в то же время чрезвычайно простым определителем. Царство животных Линней разделил на шесть классов: млекопитающие, птицы, гады (ныне пресмыкающиеся и земноводные), рыбы, насекомые (ныне членистоногие) и черви (многие беспозвоночные, в том числе и черви).
Большим классификационным достижением было для того времени точное определение класса млекопитающих и отнесение к нему в связи с этим китов, которые даже у отца ихтиологии, Артеди, относились к рыбам.
Удивительным кажется в наше время то, что уже в первом издании «Systema Naturae» (1735 г.) человек помещен Линнеем среди человекообразных.
Первое же издание «Системы Природы» дало толчок развитию систематической зоологии, так как изложенная здесь классификационная схема и разработанные терминология и номенклатура облегчили описательную работу.
Увеличиваясь от издания к изданию, этот раздел «Системы Природы» достиг 823 страниц в десятом издании, вышедшем в 1758 г. и замечательном тем, что в нем была последовательно проведена биномиальная номенклатура организмов, в связи с чем именно это издание и является отправным в современной зоологической номенклатуре.
Особенно много Линней работал по классификации насекомых, причем он описал большинство родов и около двух тысяч видов (двенадцатое издание 1766—1768 гг.). Им были разработаны и основы органографии, причем в особом сочинении «Основание энтомологии» (1767) было изложено строение тела этого класса животных. В параллель с «Флорой Швеции» Линней написал «Фауну Швеции», значение которой для фаунистики было таким же, какое имело для флористических работ изда-
167
Памятник на могиле Линнея в Упсале.
ние его «Флоры». Последующие сочинения по фауне писались по образцу того, как это было сделано Линнеем в «Фауне Швеции».
Занимаясь пробирным искусством, как прикладной минералогией, поисками полезных ископаемых, изучением минеральных источников, пещер, рудников, изучением кристаллов и классификацией камней — литологией, Линней не только был вполне на уровне своего времени в относящихся сюда вопросах, но немало продвинул развитие некоторых из них вперед. Геологи считают, что если бы он ничего не написал, кроме относящегося к палеонтологии и геологии, имя его было бы и без того прославлено.
В «Museum Tessinianum» среди прочего были описаны трилобиты, чем было положено начало изучению этой группы ископаемых ракообразных, а в специальной работе «О балтийских кораллах» он описал и изобразил кораллы Балтийского моря.
В связи с изучением тех и других он правильно понял значение ископаемых для установления далекого прошлого суши, как правильно оценил и значение последних морских террас для более близкого времени. Из его описаний обнажений, с их чередующимися пластами можно видеть, что он глубоко интересовался возникновением осадочных пород («Система Природы», 1768). Кроме классификации минералов, он дал также классификацию кристаллов; коллекция последних в его музее составляла полтораста натуральных образцов.
Врач по образованию и по началу своей практической деятельности, Линней пользовался чрезвычайной популярностью в Стокгольме как практикующий врач в годы 1739—1741, будучи в то же время главой адмиралтейского госпиталя. С переездом в Упсалу он почти оставил медицинскую практику. Как профессор, читавший три медицинских курса, он пользовался чрезвычайной популярностью. Курсы эти — «Materia medica» («Учение о лекарственных веществах»), «Semiotica» («Semiolo-gia» — «Учение о признаках болезней») и «Diaeta naturalis» («Учение о питании»).
В связи с чтением названных курсов Линней написал обстоятельные учебные руководства. О «Materia medica» было сказано ранее подробно и здесь достаточно лишь
169
напомнить, что эта работа Линнея (1749) стала классическим руководством по фармакологии.
Сочинение «Genera Morborum» («Роды болезней», 1759) представляет собой классификацию болезней по их симптомам. Основа классификации была заимствована Линнеем из работы французского медика и натуралиста Соважа, несколько переработана и расширена. Всего здесь установлено одиннадцать классов болезней. Задача этой книги — дать руководство к распознаванию болезней по их внешнему проявлению.
В книге «Clavis Medicinae duplex» («Двойной ключ к медицине», 1766), которую Линней чрезвычайно высоко ценил, излагается конспект его лекций и данные по общей патологии и терапии.
Лекции Линнея по диететике пользовались особенным успехом, да и сам курс этот был для него едва ли не наиболее любимым. Начатый им еще в 1734 г., в виде черновых заметок, он десятки лет дополнялся и все более расширялся. Лекции эти при жизни Линнея напечатаны не были. Успех курса среди учащихся увеличивался может быть и тем, что, кроме изложения правил лечебного питания и всего, к этому относящегося, профессор сообщал множество санитарно-гигиенических сведений, советов и чисто практических указаний, касавшихся повседневной жизни, и т. д.
Личными заслугами Линнея в практической медицине было введение в лечебную практику некоторых средств растительного происхождения, отчасти сохранившихся и в современной фармакопее, а также разработка метода борьбы с ленточными глистами.
Говоря о значении деятельности Линнея как медика, нельзя не указать на то, что принято связывать с его именем, — начало изучения болезней животных. Некоторое внимание этому Линней уделил еще во время Лапландского путешествия, интересуясь повреждениями кожи оленей. Один из его учеников стал позднее первым ветеринарным врачом в Швеции.
В заключение следует сказать, что Линней своими реформами и организующим влиянием определил на десятилетия развитие основных направлений в ботанике и зоологии.
ПРИЛОЖЕНИЕ
РОССИЙСКИЕ УЧЕНИКИ И КОРРЕСПОНДЕНТЫ КАРЛА ЛИННЕЯ
Начало ботанических исследований в России, относящееся к 1725—1775 гг., совпадало по времени с научной деятельностью Карла Линнея. При этом постепенное развитие и становление описательного метода Линнея, достигшее вершины в его сочинении «Species plantarum», не могло не оказать влияния на становление в России описательной ботаники. Влияние это, первоначально небольшое, стало определяющим после выхода в свет названного сочинения и прихода в науку людей, воспитанных на взглядах Линнея и на его описательном методе, так или иначе бывших его учениками. В России это становление происходило в шестидесятых и начале семидесятых годов.
Наряду с установлением Линнеем знакомства и деловых связей с западноевропейскими учеными он вступил в переписку и с петербургскими ботаниками — Амманом и Сигезбеком, имена которых были известны на Западе.
Переписка Линнея с Петербургом, начатая в 1736 г. и продолжавшаяся почти сорок лет, вызывалась более всего прямым интересом его к растительному миру России. Ближайшей задачей Линнея было получение из России интересовавших его предметов натуральной истории, в особенности растений и прежде всего семян. Старания его в этом отношении были успешны: в Упсалу из ботанических учреждений Петербурга (Академии наук и Медицинского сада) многократно отправлялись посылки с семенами и гербариями, а иногда и с живыми растениями. Связь эта была, следует сказать, неодносторонней, так как время от времени растения в Петербург прибывали
171
и из Упсалы. Обмен растениями, научными изданиями и переписка с Линнеем были настолько желательны в Петербурге, что Академия наук избрала Карла Линнея в 1754 г. своим почетным членом. С этого времени связь Линнея с петербургскими учреждениями усилилась и стала более систематической.
Нужно сказать, что составить сколько-нибудь полное представление о корреспондентских связях Линнея с учеными, работавшими в России, трудно, так как до настоящего времени опубликована лишь небольшая часть переписки Линнея, относящаяся к этим связям.
Одну из задач этого очерка составляет самое краткое рассмотрение переписки Линнея с российскими ботаниками.1 Нас интересовало при этом выяснение вопроса о становлении в России описательного метода Линнея. Из опубликованной до сего времени переписки, в сущности, ничего по этому вопросу извлечь нельзя, и о становлении его метода мы можем судить лйшь по фактическим публикациям отечественных ученых. При просмотре опубликованных писем было обнаружено, между прочим, обсуждение в письмах некоторых теоретических вопросов, по которым Линнеем и его корреспондентами были высказаны мнения, мало у нас известные или даже неизвестные.
Становлением в России описательного метода Линнея и биномиальной номенклатуры мы обязаны, как сказано, лицам, которые так или иначе были учениками Линнея. Таковые могут быть разделены на две группы, численно почти равные. Одну группу составляют непосредственные ученики Линнея, учившиеся у него в Упсальском университете и даже защитившие там докторские диссертации. Большинство из них позднее почти не занималось описательной ботаникой и на развитие ее влияния не оказало.
В другую группу входят лица, в большинстве непосредственно у Линнея не учившиеся, но воспитанные на
1 В автобиографических записях Линней указывает, что среди петербургских корреспондентов его были Mounsey и Ене Абраам (Ens Abraham). Оба названных лица были видными врачами. Mounsey (в России его звали Манзе или Мунзей) был гоф-хирургом, а Ене Абраам был в чине штаб-лекаря и, кроме медицинской практики, занимался коллекционированием растений. (См.: В. Рихтер. История медицины в России, т. III. М., 1820).
172
его работах и в своей научной деятельности руководствовавшиеся его методом. Они-то и направили должным образом развитие русской ботаники.
Вот это разделение учеников Линнея на две группы, а также естественная периодизация развития описательной ботаники — до и после выхода в свет «Species plantarum» — и необходимость вспомнить лиц, которые были известны Линнею только по их работам, определяют разделение нашего очерка на четыре части. В первую, очень маленькую часть входят четыре исследователя России, не бывшие ни корреспондентами, ни учениками Линнея, основные работы которых были ему известны в рукописях. Вторую часть составляют справки о российских учениках Линнея, учившихся в Упсале. Третья часть содержит сведения о российских корреспондентах Линнея до выхода в свет «Species plantarum». Четвертую, и последнюю, часть составляют сведения об учениках и корреспондентах Линнея, работавших в России в шестидесятых и семидесятых годах.
I
Первые исследователи флоры России не были ни учениками, ни корреспондентами Линнея, и тем не менее Линнею было известно об их работах. Через петербургские ботанические учреждения — Медицинский сад и Ботанический сад Академии наук — в Упсалу посылались растения и семена, собранные ими в путешествиях, а в 1744 г. Линней получил из Петербурга копии их рукописных «флор», хранившихся в Архиве Академии наук. Исследователи эти были врачами (и в то же время натуралистами),1 работавшими в России.
Первый по времени из исследователей России, интересовавшийся растениями, был Шобер Готли б— лейб-медик Петра I. Им было написано сочинение, содержащее описание растений окрестностей Москвы, оставшееся в рукописи, — «Vegetabilia circa Metropolin Mos-cuam». Шобер совершил в 1717—1720 гг. путешествие на юго-восток европейской России, обследовав каспий-
1 В. Ф. Гнучева. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. Труды Архива АН СССР, в. 4, 1940.
173
ское побережье в северной и северо-западной его частях. Много семян растений было собрано им в прикаспийской полупустыне. Семена эти распространялись позднее по аптекарским огородам России, попадали также и за границу, в частности в Упсалу. Об одном из интереснейших растений, впервые собранном Шобером и носящем его имя, Линней опубликовал в «Новых комментариях» Петербургской Академии наук («Novi Commentarii») в 1761 г. специальное исследование — «Nitraria planta obscura explicata». Материалы, доставленные Шобером, были частично включены в первую сводную работу по флоре России, опубликованную академиком Амманом в 1739 г.
Лерхе Иоган Яков — военный врач, главный врач Астраханского корпуса, в 1733—1735 гг. многократно проезжал по территориям, примыкающим к западному побережью Каспийского моря, от Астрахани до Баку и Шемахи, занимаясь, наряду с прочим, и ботаническими наблюдениями. К этому времени относится его рукописное сочинение «Персидская флора в областях, прилегающих к Каспийскому морю» («Flora persica in confinibus maris Caspii»). Эта рукопись в копии была отправлена Линнею. Следует заметить, что восточный берег Каспия в большей его части принадлежал тогда Персии. Позднее, в 1745—1747 гг., Лерхе совершил второе путешествие, уже, собственно, в Персию, в качестве врача посольства князя Голицына, проникнув до Ленкорани и Решта.
Гейнцельман Иоган Готфрид, служивший ранее в походной канцелярии фельдмаршала Миниха, участвовал в 1734—1737 гг. в так называемой Оренбургской экспедиции И. И. Кирилова. Материалы Гейнцельмана как отчетные, так и коллекции (преимущественно семена) отправлялись в Академию наук академику Амману, которым и были отчасти опубликованы. В библиотеку Линнея были присланы из Петербурга копии двух рукописных флор Гейнцельмана — «Flora samarensis tatarica» и «Flora tatarica orenburgensis».
Гербер Трауготт — основатель и директор Аптекарского сада в Москве, в 1739—1741 гг. сделал два путешествия — одно по левобережному Поволжью, другое по верхнему Дону. Его рукописные «Волжская флора» 174
и «Донская флора» («Flora volgensis» и «Flora tanaicen-sis») были в копиях посланы в Упсалу Линнею. Со ссылкой на рукописную «Донскую флору» («Flora tanaicensis») Линней установил вид Gypsophila paniculata (качим метельчатый) — широко распространенное в южнорусских степях растение из семейства Гвоздичных.
П
Непосредственными учениками Линнея было несколько россиян — петербуржцев и москвичей. Одни из них были коренные русские: Карамышев, Афонин, братья Демидовы, другие были по происхождению иностранцы: немец Иоган Бекман и шведы Богислав и Иоган Горнборги. Четверо из названных лиц были не только слушателями Линнея или студентами в Упсале, но и получили доктор* ские степени 1 в результате защиты в медицинском факультете Упсальского университета под председательством Линнея диссертаций, которые были напечатаны. Диссертации были напечатаны отдельными изданиями, а также помещены в серии «Amoenitates Academicae», а одна из них была перепечатана Жилибером (Fundamenta botanica ed. Gilibert, v. II, стр. 487—499). Следует заметить, что работы петербуржцев Богислава и Иогана Горн-боргов в России совершенно забыты и не упоминаются в библиографиях.
Карамышев Александр Матвеевич (Karamyschew A., de, 1744—1791), «русско-сибирский дворянин и императорского Московского университета студент», защищал в Упсале у Линнея 16 мая 1766 г. Диссертацию показывавшую необходимость развития естественной истории в России («Dissertatio academica
1 Учился в Упсале и получил докторскую степень также петербуржец X. Э. Гоппиус, защитивший 6 сентября 1760 г. диссертацию о человекообразных (Christian Emmanuel Н о р р i u s. Anthro-pomorpha. Upsaliae, 1760, Septemb. Перепечатано в «Amoenitates Academicae», VI, 1763, стр. 63). Известен перевод этой диссертации на русский язык: «Карла Линнеа разсуждения первое о употреблении коффеа второе о человекообразных переведены С. корректором Иваном Тредьяковским. В Санкт-Петербурге печатана при Артиллерийском и Инженерном шляхетном кадетском корпусе иждивением типографии содержателя X. Ф. Клеена 1777 г.». Переводы посвящены кн. А. А. Вяземскому.
176
demonstrans Necessitatem promovendae Historiae Naturalis in Rossia»).1
Карамышев ранее учился в гимназии при Московском университете, в котором потом был и студентом. Вместе с М. И. Афониным он поехал за границу, причем в Упсале учился у Линнея натуральной истории, а у профессора Валериуса химии и металлургии. Вернувшись на родину, Карамышев преподавал в Петербурге в Горном училище в 1774—1779 гг. химию и металлургию, работая одновременно в Берг-коллегии (так называлось Горное ведомство). В 1779—1789 гг. Карамышев был в Иркутске директором банковской конторы, в 1780—1781 гг. одновременно работал и директором Нерчинских заводов;в 1790—1791гг. он был связан с Колывано-Воскресенскими заводами. Карамышев был членом-корреспондентом Российской Академии наук и Стокгольмской Академии, а также деятельным членом Вольного экономического общества.
К ботанике и собственно натуральной истории относится только названная диссертация Карамышева. В тексте, занимающем 34 страницы, вслед за общими рассуждениями характеризуется обширность Российской империи. В § VI говорится о создании Петром Великим Академии наук и Петербургского музея (Кунсткамеры), основу которого составили коллекции Рюйша и Себа. Далее Карамышев кратко характеризует деятельность следующих натуралистов-путешественников, в их последовательности: Мессершмидта, Буксбаума, Гмелина, Крашенинникова, Мартина, Стеллера, Аммана, Гейнцель-мана, Гербера, Лерхе, Шобера и Гортера. При этом Карамышев сообщает, что в библиотеке Линнея находятся рукописи работ Гейнцельмана, Гербера, Лерхе и Шобера (Heinzelmann — Flora tatarica-orenburgensi, Flora sama-rensis tatarica; Gerber — Flora volgensis, Flora tanaicen-sis; Lerche — Flora persica in confinibus maris Caspii; Schober — Vegetabilia circa Metropolin Moscuam). Следующий параграф содержит информацию о публикации ботанических сочинений в «Комментариях» Петербургской Академии. В § VIII содержится небольшой перечень животных (млекопитающих и птиц), описанных по ма
1 Е. Г. Бобров. Двухсотлетие «Species plant arum» Карла Линнея (1753—1953). Комаровские чтения, VIII, Изд. АН СССР, 1954.
176
териалам Петербургского музея. В § IX называются некоторые амфибии, пресмыкающиеся и некоторые рыбы. Рыбам, насекомым и червям посвящен следующий параграф — X. В § XI упоминаются некоторые русские растения, занесенные в Западную Европу. § XII коротко говорит о заселении страны после потопа. §§ XIII, XIV и XV содержат перечисление сибирских растений, растущих в Упсале, причем специально отмечается, что они в Швеции достигают более пышного развития, чем у себя на родине. В § XVI говорится о климатических особенностях страны. В §§ XVII и XVIII идет речь о необходимости дальнейших исследований страны в целях хозяйственных и лечебных. Особый интерес представляет последний, XIX, параграф, названный автором «Flora Sibirica». Здесь содержится систематический перечень 351 вида растений. Список этот, как нам удалось выяснить, не есть перечень только собственно сибирских растений. Все названные здесь Карамышевым растения указываются в первом издании сочинения Линнея «Species plantarum» для России вообще. Таким образом, «Flora Sibirica» Карамышева есть, в сущности, первая «Flora Rossica».
Афонин Матвей Иванович (Aphonin Matheus, 1739—1810), московский дворянин, защитил у Линнея в Упсале 17 мая 1766 г. диссертацию, названную «Академическая диссертация, показывающая пользу естественной истории в обыденной жизни» («Dissertatio academica demonstrans Usum Historiae Naturalis in Vita Communi»).
Работа Афонина есть рассуждение, напечатанное на 30 страницах и состоящее из двух частей, каждая из которых разбита на несколько глав и параграфов. В первой главе содержатся общие рассуждения; во второй изложены общие замечания о природе и разделении ее на три царства, а также дан перечень некоторых сочинений Линнея и диссертаций его учеников, касающихся хозяйственных вопросов, путешествий и полезных растений. В главе третьей прежде всего кратко охарактеризованы хлебные злаки; далее, в особом параграфе, дан довольно большой перечень сорных растений и преимущественно полевых, причем растения эти называются бесполезными травами (steriles herbae). В особом параграфе
12 е. г. Бобров	177
ставится вопрос о возможности возделывания на севере водного американского растения Zizania aquatica, что очень интересно, так как теперь, т. е. почти через два века, делаются у нас практические шаги для поселения этого растения в водоемы. В пятом параграфе идет речь о насекомых-вредителях ячменя. В четвертой главе говорится о садовых растениях как декоративных, так и плодовых, а также о хмеле и льне; в последнем разделе главы говорится о чае, причем высказывается предположение о тоэд, что этот кустарник распространится в Европе так же, как распространена сирень. Пятая глава очень пестра; здесь идет речь и о тропических культурах, и о лесокультурах на севере, и об орнаментальных растениях южных стран, и о живых изгородях. Несколько слов сказано о травосеянии и о том, что эспарцету и люцерне не уступит в достоинстве розовый клевер. Далее упоминаются некоторые лекарственные и ядовитые растения и кратко характеризуются луга, являющиеся пастбищами для скота.
Вторая часть диссертации содержит И страниц и разделена на четыре главы; в первой описываются домашние и дикие животные; говорится о том, что является их пищей; во второй главе речь идет о птицах, в третьей — о пресмыкающихся и рыбах, а в четвертой — о насекомых (пчелы, шмели, блохи) и червях.
М. И. Афонин, учившийся с 1758 г. первоначально в Кенигсберге (ныне Калининград), закончил свое образование в Швеции у Линнея. Вернувшись в Москву, он после специального экзамена был назначен в 1770 г. профессором натуральной истории в Московском университете. В университете Афонин профессорствовал только четыре года, причем читал и курс земледелия. Уйдя из университета по болезни, Афонин поселился в Крыму, где занимался сельским хозяйством и поддерживал связь с Вольным экономическим обществом.
Горнборг Б. (Hornborg Bogislaus, petropolita-nus), сын петербургского пастора, швед по происхождению, защищал 28 сентября 1757 г. под председательством Линнея диссертацию на тему «О перерождении хлебных злаков» («De Transmutatione Frumentorum»).
Нельзя не обратить внимания на интерес Линнея к такому вопросу и на самый факт постановки его на
178
обсуждение. Горнборг был, по-видимому, студентом в Упсале, а тема о перерождении хлебных злаков была ему предложена самим Линнеем как диссертационная.
Работа Горнборга представляет собой небольшое по объему рассуждение, написанное на латинском языке и дополненное, по обычаю того времени, торжественными посвящениями и приветствиями. Большая часть текста диссертации (двенадцать параграфов) занята общими рассуждениями, перечислением Линнеевых сочинений и реформ и общим описанием органов растений. Центральную часть рассуждения занимает § XIII. Вот точный перевод большей части этого параграфа.
Древние верили, что хлебные злаки по ступеням вырождаются на тощих землях и при том [так]: Пшеница в Рожь, Рожь в Ячмень, Ячмень в Плевел, Плевел в Костер, Костер в Овес, так по ступеням спускаются; верили также и противному, что семена Костра или Ячменя на плодоносных почвах могут производить Рожь. Это мнение утверждали до тех пор, пока растения и их цветки рассматривали издали и беглым взглядом; после же того, как Мальпиги и Турнефор, пользуясь вооруженным глазом, изучили, описали и изобразили части цветков, даже самые малейшие с их различиями, а по их родовой принадлежности и даже различнейшие. . . это мнение изменилось. Ибо сказанные Злаки различаются между собой, как Овца, Олень и Верблюд, у которых ни одна часть по внешности и размерам так же не сходна, как различны родовые структуры этих злаков; при этом в своих видах они постоянно однообразны. Кто может представить себе, что Козел произошел от Зайца, а Олень от Верблюда, только тот один может согласиться, что Рожь из Овса или Ячменя появляется (Qui potest concipere Haedum progenerari a Lepore, Cervum a Camelo, ille etiam solus capiat Secale ex Avena aut Hordeo prodire).
В следующих четырех параграфах (XIV—XVII) содержатся описания морфологических особенностей соцветий, цветков и их частей у ржи и овса, а в § XVIII
12*
179
говорится об ошибках в наблюдениях перерождений и о возможности случайной примеси овса к «семенам» ржи.
Заключительный, XIX, параграф, очень краток; в нем содержится только следующее утверждение: «Итак, с полной серьезностью утверждаю, [что] Овес никогда не превращается в Рожь и не обнаруживалось когда-нибудь перерождения хлебных злаков (Quidquid itaque sit, serio agseveramus Avenam nunquam mutari in Secale; nec dari unquam transmutationem frumentorum)».
Горнборг И. младший, тоже петербуржец (Ногп-borg Johannes, petropolitanus), защитил в сентябре 1774 г. у Линнея в Упсале диссертацию «Растение Клопогон» («Planta Cimicifuga»).
Тема эта была дана Горнборгу Линнеем, видимо, потому, что Линней интересовался этим сибирским растением, описанным им в 1767 г. в ранге отдельного рода и все еще недостаточно известным, но представляющим интерес из-за его ядовитости.
Автор диссертации на десяти страничках излагает литературную историю растения, указывает на его отличия от рода Actaea, отмечает место рода в различных системах от Цезальпипа до Линнея и дает ему родовой диагноз. Сообщая синонимы рода, Горнборг ссылается не только на сочинения Аммана и Гмелина старшего, но даже на диссертации Афонина и Карамышева, в которых это растение едва упоминается. После подробного описания рода автор, «чтобы ничего не пропустить», сообщает все сведения о растении, изложенные у Аммана и Гмелина, и говорит о его распространении в Даурии и Карпатах (теперь мы знаем, что европейские и сибирские растения относятся к разным видам). Описав приемы его возделывания, вернее размножения в культуре, и внешние свойства травы, автор в последнем разделе сообщает об его ядовитости и применении в лечебных целях. Диссертация снабжена рисунком, изображающим растение.
Демидовы — некоторые члены этой семьи богатейших промышленников XVIII в. интересовались естественной историей и даже оставили след в науке, в частности в ботанике. Григорий Демидов имел под Соликамском сад, который можно было назвать ботаническим. Первые краткие сведения об этом саде поступили в Ака-
180
демито наук через путешественника Г. Стеллера, посетившего сад Демидовых в 1746 г. Позднее, в 1771 г., сад посетил академик И. И. Лепехин, опубликовавший в 1780 г. в своем отчете «Продолжение дневных записок путешествия. . .» список культивировавшихся там растений. В саду были не только растения открытого грунта, но и тепличные. Лепехин называет пальмы, кактусы, лавры, кофейное дерево и т. д. Григорий Демидов широко интересовался растениями, не ограничиваясь коллекционированием случайных редкостей. В саду его выращивались и растения далекой Сибири, полученные от путешественников: Гмелина, Крашенинникова и Стеллера.
Когда Стеллер, возвращаясь в Петербург из путешествия, скончался (12 ноября 1746 г.) в пути близ Тюмени, Григорий Демидов позаботился об его коллекциях. Растения, собранные Стеллером, по крайней мере в некоторой части, были сохранены. Демидов, понимая ценность их, отправил дубликаты в Упсалу Линнею с просьбой определить растения и прислать ему названия. Линней чрезвычайно интересовался растениями Стеллера и еще раньше стремился их получить. Как далее будет подробнее сказано, барон Бьелке, бывший в Петербурге в 1744 г., предпринимал некоторые шаги для того, чтобы получить для Линнея растения Стеллера.
Немногим позднее, в 1750 г., один из учеников Линнея, Иона Галениус, защитил диссертацию «Редкие растения Камчатки» (Jonas Р. Halenius. Plantae rariores Camschatenses. Upsaliae, 1750). В диссертации описывается 26 растений, из которых почти половина сибирских. Они были присланы в Упсалу засушенными или в виде семян из Соликамска Григорием Демидовым, получившим их от Стеллера, Гмелина и Крашенинникова. В этой же работе Галениус описал несколько растений, присланных с низовьев Волги из сборов Лерхе. Прочие растения у Галениуса были, по-видимому, американского происхождения.
В 1939 г. Е. В. Вульф опубликовал в «Бюллетене Московского общества испытателей природы» (XLVIII, 5—6, стр. 27) заметку «К истории линнеевских видов растений», где фотографически воспроизведен список растений, писанный рукой Линнея и названный «Plantae
181
Sibiricae in Horto Upsaliense». В этом списке сто названий. Сопоставляя их с перечнем видов, замеченных в Соликамске у Демидовых II. И. Лепехиным, Е. В. Вульф отмечает двадцать видов, общих для того и другого списков. Нужно заметить, что в этом нет ничего удивительного, так как у Линнея в Упсале сибирских растений было больше. Мы уже говорили о том, что Карамышев подсчитал сибирские растения Упсальского сада — их было 118 видов. Несомненно и то, что многие сибирские растения отправлялись в Упсалу и из Петербурга.
Григорий Демидов в 1760 г. послал учиться за границу трех сыновей — Григория, Павла и Петра в сопровождении гувернера. Все они были учениками Линнея в Упсале, где специально занимались у него по трем царствам природы; интересно заметить, что Линней высоко оценивал одаренность этих юношей. Из них позднее приобрел большую известность Павел Григорьевич Демидов (1738—1821); он окончил Геттингенский университет и Фреибергскую горную академию. Вернувшись в Россию, он как знаток горного дела стал советником Берг-коллегии. Важнейшим для него, однако, был интерес к естественной истории и коллекционирование ее предметов. Коллекции и библиотека Павла Демидова, для своего времени очень богатые, были позднее пожертвованы им Московскому университету. Они были описаны в трехтомном сочинении профессором Г. И. Фишером фон Вальдгеймом (G. Fischer. Museum Demidoff. Moscou, 1807).
Будучи за границей, Павел Демидов, интересуясь естественной историей, познакомился и с другим выдающимся натуралистом XVIII в. — Бюффоном. С Линнеем Павел Демидов, по-видимому, поддерживал связь и позднее, выполняя его просьбы о присылке из России тех или других справок или предметов естественной истории. Следует заметить, что упомянутый список «Сибирских растений Упсальского сада» был передан Линнеем Павлу Демидову и сохранился в архиве. Большую известность Павлу Демидову принесли, однако, не его любительские занятия естественной историей, а пожертвования крупных денежных сумм на цели просвещения. На средства Павла Демидова был учрежден лицей, позднее получивший название Демидовского. Большие суммы 182
пожертвовал он и на учреждение университетов в Киеве и Тобольске. Средства, предназначенные последнему, были израсходованы при создании Томского университета; они возросли к этому времени до 150 тысяч рублей.
Больший след в ботанике оставил Прокопий Демидов (дядя Павла), устроивший около 1756 г. в Москве Ботанический сад, стоивший ему громадных средств. Обширный парк, цветники и оранжереи, протяженностью 320 сажен, содержали множество растений. О богатстве сада можно судить по его описанию, сделанному академиком П. С. Палласом (Р. S. Pallas. Enumeratio plantarum quae in horto. . . Procopii a Demidof. . . Petro-poli, 1781). В каталоге Палласа перечислено 2224 вида. Сад, однако, был богаче, так как в каталоге, составленном и изданном самим Демидовым, насчитывается 4363 вида (П. Демидов. Каталог растениям по алфавиту, собранным из четырех частей света с показанием ботанических характеров, находящимся в Москве в саду действительного статского советника Прокопия Демидова. . . В Москве 1786 года, стр. 469). Сад Демидова — это в недавнем прошлом «Нескучный сад», находящийся в Москве на Калужском шоссе. Часть бывшего Демидовского сада занята в настоящее время Президиумом и некоторыми другими учреждениями Академии наук СССР.
Бекман Иоган (Beckmann Johann, 1739— 1811) был преподавателем математики и естественной истории в протестантской школе в Петербурге, в 1763— 1765 гг. Летом 1765 г. Бекман выехал в Швецию, где провел десять месяцев, из которых восемь находился в Упсале как ученик Линнея. Интересно заметить, что Бекман привез Линнею большую коллекцию засушенных растений от Фалька из Медицинского сада в Петербурге. Дневник путешествия Бекмана по Швеции был опубликован в 1911 г. в Упсале, в связи со столетней годовщиной его смерти (Th. М. Fries. Johann Beckmanns Schwedische Reise in den Jahren 1765—1766. Upsala, 1911). После окончания образования Бекман в 1766 г. стал профессором в Геттингенском университете, где с 1770 г. читал курс экономии (сельское хозяйство, горнорудное дело, промышленность, городское хозяйство). Из многочисленных сочинений его только одно было ботаническим —«Ботанический лексикон. . .» (Lexicon botanicum exhibens
<135
etymologiam, orthographiam et prosodiam nominum bota-nicorum. Gottingae, 1801).
Для истории отечественной науки очень интересны опубликованные Бекманом письма Эрика Лаксмана. Лакс-ман, тогда член-корреспондент Академии наук, писал из Барнаула о своих исследованиях и открытиях дружеские письма немецким профессорам Шлецеру и Бекману; с последним Лаксман учительствовал в Петербурге. Нужно заметить, что сибирские письма Лаксмана были опубликованы Бекманом без ведома автора (Е. Laxmann. Sibirische Briefe. Gottingen und Gotha, 1769. Перевод: Сибирский вестник, 1820).
Ill
Начало непосредственной переписки Линнея с петербургскими ботаниками относится к 1736 г., когда Линней, будучи в Голландии, снискав себе признание среди ученых и опубликовав свои первые сочинения, начал завязывать научные связи. В установлении связей с российскими исследователями Линней был особенно заинтересован, так как в их руках были неисчерпаемые возможности к изучению всех трех царств природы в обширнейшей стране, дотоле в сущности совсем не известной.
Получение в 1735 г. письма от профессора Сигезбека, управлявшего в Петербурге Медицинским садом, и посылка академику Амману в Петербург вышедшей из печати книги «Systema Naturae» положили начало сорокалетним связям Линнея с натуралистами, работавшими в России. Письма, которыми Линней обменивался с петербургскими учеными, были вызваны необходимостью выяснить тот или иной вопрос, касающийся особенностей того или другого организма. Вопросы эти во многом похожи на те, которые стараются разрешать в своих письмах ботаники и нашего времени. Совершенно естественно, конечно, что двести лет назад недоуменных вопросов возникало много больше из-за недостатка фактических знаний и неразработанности в то время терминологии и номенклатуры. Связи Линнея с Петербургом не ограничивались перепиской. Еще более важными были обмен литературой (о чем постоянно упоминается в письмах) и коллекциями, в особенности же обмен семенами.
184
Почти в каждом письме упоминается об отправке и получении семян.
Интерес Линнея к работам Второй Камчатской экспедиции, участники которой Гмелин, Крашенинников и Стеллер собрали богатые коллекции, был настолько велик, что Линней старался получить как можно больше научных материалов из Петербурга. Не мало трудов для этого положил в 1744 г. Стен Бьелке, 1 один из деятелей Шведской Академии наук.
Старания Бьелке, надо сказать, увенчались немалым успехом. Через него Линней получил копии рукописных флор Гербера, Гейнцельмана и Лерхе; через него неоднократно отправлялись из Петербурга семена в Упсалу. Настойчивость Бьелке была так велика, что он выпрашивал у профессора Сигезбека «весь его сад». Бьелке же связал перепиской Линнея с Гмелином старшим.
Российская Академия наук озаботилась (1861 г.) опубликованием этой переписки из архива Гмелина, хранившегося в Тюбингене. Переписка эта действительно очень интересна, так как показывает с совершенной ясностью научные интересы обоих корреспондентов и высказывания их по таким теоретически важным вопросам, как положение человека в системе природы среди живых существ и происхождение видов растений.
В этом разделе нашего очерка уместно сказать о корреспондентских связях Линнея с российскими ботаниками — Амманом, Сигезбеком, Гмелином старшим и Крашенинниковым.
Амман Иоган (Amman Johannes, 1707—1741), ботаник и медик, немец по происхождению, член Российской Академии наук с 1733 г. В Петербурге Амман много сделал для организации ботанической работы. Им было положено начало Ботаническому саду Академии наук и приведены в порядок коллекции Кабинета натуральной истории. Амман напечатал в Петербурге две центурии восточных растений Буксбаума. В. комментариях Академии Амман опубликовал несколько небольших работ с описанием преимущественно споровых растений. Важнейшее его сочинение — «Изображение и опи
1 В. И. Липский. Императорский С.-Петербургский ботанический сад за 200 лет его существования (1713—1913), ч. I. СПб., 1913.
186
сание редких растений Российской империи дико родящихся» («Stirpium rariorum in imperio Rutheno sponte provenientium icones et descriptiones»). Книга была напечатана в Петербурге в 1739 г. и представляет собой первое по времени обстоятельное описание растений России. Всего в этом сочинении описано 285 разных, преимущественно сибирских, растений на основании сборов Мес-сершмидта, Гмелина и Гейнцельмана. Очень многие растения были выращены Амманом из семян, собранных названными путешественниками.
Переписка Аммана с Линнеем относится к 1736— 1740 гг. Линней, будучи в Голландии, узнал об Аммане, как о бывшем студенте Лейденского университета и ученике знаменитого Бургава. После окончания университета Амман ведал коллекциями Слоана в Лондоне, чем приобрел еще большую известность среди ученых натуралистов. Как можно видеть из письма, отправленного Амманом из Петербурга в сентябре 1736 г., Линней прислал из Амстердама в Петербург Амману вышедшую из печати работу «Systema Naturae», спрашивая одновременно о петербургских ботанических учреждениях и об особенностях строения растения, названного Линнеем Ammania. В мае 1737 г. Линней писал об окончании «Critica botanica» и об отправке Амману «Flora Lappo-nica»,1 сообщая перечень своих работ, ранее посланных в Петербург Сигезбеку. В этом же письме Линней пишет ему о том, что он никогда не называл свою систему растений естественной, что только в частях она естественна и что судить ее будет время. Очень интересно ответное письмо Аммана (ноябрь 1737 г.), в котором он, критикуя систему Линнея, пишет ему: «по Твоей системе к одному и тому же классу относятся растения, которые ничего, кроме числа тычинок и пестиков, не имеют общего и во всех прочих частях различнейшие. Какова, спрашиваю, близость, если исключить число тычинок, между Валерьяной и Ситником, между Горцем и Колокольчиком, между Генцианой, Смородиной и Борщевиком? В том же письме Амман, между прочим, сообщает, что Сигезбек написал
1 Книга эта с автографом Аммана и частью дарственной надписи Линнея сохранилась (Библиотека Ботанического института АН СССР в Ленинграде).
186
критическую диссертацию, в которой порицает взгляды Линнея, и что она будет Академией напечатана. В январе 1738 г. Амман отправил Линнею диссертацию Сигезбека, приветствуя в письме голландских ученых Бургава, Гроновия и Ройена. Следующее письмо относится к декабрю 1739 г., когда Линней был уже в Стокгольме. С этим письмом Амман отправил Линнею свое сочинение — «Stirpium rariorum. . .» и работу Сигезбека «Каталог растений Петербургского медицинского сада. . .» («Primitiae florae Petropolitanae. . .»). В том же письме Амман сообщает, что не видел некоторых сочинений, и просит прислать ему издания Стокгольмской академии бесплатно. В октябре 1740 г. Линней в письме благодарит Аммана за присылку книги, поздравляет его с окончанием большой работы и указывает на тщательность описаний, хорошие рисунки и на подбор редких растений, оценивая работу Аммана, как «труд полезный, превосходный, [который] навеки сохранит Твое имя». В этом же письме Линней задает Амману несколько вопросов об особенностях отдельных растений ц сообщает свое мнение о десяти из них. В связи с этой книгой Линней и Амман обменялись еще двумя письмами, выясняя особенности некоторых растений, причем в одном из них Линней изложил свои замечания в 34 пунктах. В связи с вопросами, поставленными Линнеем, Амман послал ему засушенные растения, перечень которых (37 названий) сообщил в письме от 18 ноября 1740 г.
С и г е з б е к Иоган Георг (Siegesbeck Johann Georg, 1685—1755) был приглашен в 1735 г. из Германии в Петербург для заведования адмиралтейским госпиталем. Ему же было поручено руководство Медицинским садом на Аптекарском острове (ныне Ботанический институт АН СССР). Уже в следующем году он опубликовал «Каталог растений Петербургского медицинского сада. . .» (Siegesbeck. Primitiae florae Petropolitanae Sive Catalogus. . . Rigae, 1736), в котором было перечислено 1275 растений. Нельзя не заметить, что число это по тому времени было немалое и что Медицинский сад особенно гордился многими сибирскими растениями, в Западной Европе совершенно неизвестными. Издание каталога имело целью составить опись имеющихся растений, дать руководство занимающимся изучением их
87
и сообщить сведения интересующимся культурой растений в Европе о саде в целях обмена.
Стараясь обогатить Медицинский сад растениями, Сигезбек списывался с европейскими садами с предложением обмена. Его переписка с Линнеем относится к 1736 г., когда Линней работал в саду Клиффорта в Голландии и только что приобрел известность, благодаря опубликованию своих первых работ. Одно из открытых Линнеем растений было названо именем Сигезбека (Siegesbeckia}, но наладившимся деловым отношениям был положен конец в связи с опубликованием Сигезбеком в 1737 г. работы (Botanosophiae verioris brevis sciagraphia. . . Petropoli, 1737), в которой он решительно выступал против мнения Линнея о поле у растений и против его половой системы, как нецеломудренных и даже безнравственных. Вместо Линнея, против нападок выступили Бровалиус (1739) и Гледич (1740); последнему Сигезбек со своей стороны безуспешно возражал (1741).
В 1742 г., в связи со смертью академика Аммана, Сигезбек был принят в Академию для заведования Ботаническим садом и занятий ботаникой и натуральной историей. В 1744 г. в Петербург приехал из Стокгольма один из деятелей Шведской Академии, Стен Бьелке, который положил много труда для того, чтобы успокоить Сигезбека, крайне рассерженного оскорбительным для него анекдотом,1 в котором был повинен Линней. Старания Бьелке были вызваны желанием получить как можно больше растений для Линнея и особенно из коллекций Стеллера, в то время возвращавшегося из путешествия в восточную Сибирь. Бьелке писал Линнею из Петербурга: «Я просил у Сигезбека весь его сад или семена и растения от всего, что у него есть в саду: более смелая просьба, чем все мои прежние, по на нее я получил согласие. . .».
За время пребывания в Академии Сигезбек немало работал, заботясь о Ботаническом саде и написав на основе коллекций обоих садов несколько монографиче-
1 Однажды профессор Сигезбек получил от Линнея семена под загадочным названием Cuculus ingratus. Растение, выросшее из этих семян, и была описанная ранее Линнеем Siegesbeckia. Название, под которым это растение было прислано, обозначает в переводе «неблагодарная кукушка».
188
ских исследований главным образом о родах из семейства Лютиковых, которые остались ненапечатанными.
В 1745 г. неуживчивый Сигезбек получил в Академии наук отставку и уехал на родину.
Интересно заметить, что еще в год приезда в Петербург (1735) Сигезбек представил в Академию наук рукопись с изложением своих возражений против системы Коперника (iDubia contra systema Copernicanamy>).
Гмелин Иоганн Георг (Gmelin Johann Georg, 1709—1755), сын аптекаря в Тюбингене, окончил там же университет и в 1727 г. прибыл по собственной инициативе в Петербург для работы в Академии наук, где стал заниматься в Кунсткамере и изучать растения в окрестностях столицы. В это же время он провел печатание части «Centuria plantarum», сочинения академика Буксбаума, уехавшего из Петербурга по болезни. Академия наук положила Гмелину жалованье по 10 рублей в месяц, в сущности символическое, хотя и при готовой квартире, и только в 1731 г. он занял в Академии должность профессора химии и натуральной истории. В 1733 г. Гмелин отправился в качестве натуралиста во вторую Камчатскую экспедицию. Путешествие продолжалось десять лет, причем наиболее далекие на восток пункты, достигнутые Гмелином, были Якутск и Нерчинск. Коротко маршрут1 Гмелина может быть отмечен его последовательными зимовками: в 1734 г. — Тобольск; в 1735 г. — Томск, Селенгинск; в 1736 г. — Иркутск, Верхоленск; в 1737 г. — Якутск; в 1738 г. — Киренск, Иркутск; в 1739 г. — Енисейск; в 1740 г. — Красноярск; в 1741 г. — Томск; в 1742 г. — Тобольск, Туринск.
Помощниками Гмелина в путешествии были студент С. П. Крашенинников (и отчасти) адъюнкт Стеллер, совершившие самостоятельные поездки на Камчатку.
Вернувшись в 1743 г. в Петербург, Гмелин принялся за обработку коллекций, собранных в путешествии, и прежде всего за подготовку «Flora Sibirica», сочинения для своего времени удивительного и по обширности охватываемого материала и по его новизне. Это четырехтомное описание 1178 растений, иллюстрированное почти
1 Д. И. Литвинов. Библиография флоры Сибири. Труды Ботан. музея Акад, наук, V, 1909.
189
тремястами таблиц рисунков, охватывало и сибирские растения Гмелина, Крашенинникова и Стеллера и более ранние данные Мессершмидта, а также описания донских, нижневолжских и южноуральских растений Гербера, Лерхе и Гейнцельмана.
Гмелин отправился в 1747 г. из Петербурга в отпуск на родину, закончив два первых тома своей «Флоры», подготовке которых к печати и самому печатанию немало помог С. П. Крашенинников.
В 1747 г. в Петербурге вышел в свет первый том этого сочинения под названием «Flora Sibirica sive historia plantarum Sibiriae»; через два года был напечатан и второй том.
В 1749 г., находясь на родине, Гмелин уволился из Академии, не доведя работу по «Флоре» до половины.
Академия наук в 1750 г. безуспешно пыталась возобновить контракт с Гмелиным, специально оговаривая в нем завершение «Флоры Сибири».
Весною 1755 г., незадолго до смерти, Гмелин отправил в Петербург третий том «Флоры Сибири» в законченном виде, а рукописи по следующим томам были привезены в Академию из Тюбингена в том же году учеником Гмелина Кельрейтером, который был приглашен в Петербург на должность адъюнкта ботаники. В контракте Академии с Кельрейтером было специально оговорено приведение в порядок оставшихся после Гмелина материалов, относящихся до «Натуральной истории Российского государства и особливо Сибири». Выполняя это поручение, Кельрейтер и занимался, наряду с прочим, подготовкой к печати третьего тома «Flora Sibirica». Как известно, пребывание Кельрейтера в Петербурге было кратковременным, хотя связи его с Академией наук и продолжались потом многие годы. При попытке возобновить с ним контракт в 1760 г., Академия вменяла ему в обязанность подготовку к печати конца «Флоры» Гмелина. В 1768 г. при новой переписке по поводу контракта с Академией, Кельрейтер просил, чтобы Академия не настаивала на работе с оставшимися материалами Гмелина.
Приглашенный в Петербург профессор Гебенштрейт, член Российской Академии наук (1749—1759), деятельность которого, в частности и ботаническая, почти не
190
оставила следов, также имел от^Академии поручение заниматься материалами Гмелина.
Гмелин младший (Самуил Готлиб), племянник Гмелина старшего (1744—1774), приехал в Россию в 1767 г. и уже в июне 1768 отправился из Петербурга в путешествие, из которого не вернулся. В недолгое время, что Гмелин младший пробыл в Петербурге, он занимался работами по устройству Ботанического сада Академии наук, закончил обширное исследование о морских водорослях — «Historia Fucorum» (1768), где им обработаны коллекции Крашенинникова и Стеллера с Камчатки, и написал еще два небольших мемуара, один из которых был отчасти основан на материалах Гмелина старшего, предположенных к публикации в пятом томе «Flora Sibirica».
Невозможно, конечно, и предположить, что при такой занятости Гмелин младший мог уделить достаточно внимания редактированию третьего тома «Флоры Сибири», на титуле которого он значится редактором («Edi-tore S. G. Gmelin»). Предисловие к третьему тому им подписано в апреле 1768 г., а в июле, как сказано, он уже уехал из Петербурга. Предисловие к четвертому тому было подписано Гмелином в марте 1769 г. в Воронеже, где он зимовал; на титульном листе этого тома Гмелин младший именуется рецензентом («ех recensione S. G. Gmelin»).
Таким образом, мы видим, что очень условным является существующее мнение о том, что Гмелин младший был редактором третьего и четвертого томов «Flora Sibirica». Фактически над подготовкой их к печати работал Кельрейтер и, вероятно, очень немного сделали Гебен-штрейт и Гмелин младший. Действительную же редакционную работу завершил и провел печатание обоих томов, в отсутствие Гмелина младшего, ординарный профессор Петербургской Академии наук (1768—1770) Иосиф Гертнер (J. Gaertner).
Обращаясь к «Flora Sibirica», следует сказать, что постоянно высказываемые сожаления по поводу применения долиннеевской номенклатуры в третьем и четвертом ее томах, конечно, справедливы, но упреки, обращенные по поводу этого к Гмелину младшему, не очень основательны. Дело в том, что в Академии наук издавна существовало мнение о необходимости довести до конца
191
«Сибирскую флору» Гмелина в том плане, в каком она была начата автором. В проекте контракта1 на возобновление работы в Академии наук с Гмелином старшим в 1750 г. академическое начальство (Шумахер и Теплов) писало, что «так как начало „Flora Sibirica" написано по методе Ро, то будет справедливым и продолжать ее таким же образом». Под методою Ро подразумевается классификационная схема нидерландского ботаника Адриана Ройена (Adrian Royen).
Пятый том «Flora Sibirica» должен был охватить споровые растения; как известно, он не был напечатан.
Дореформенность описательного метода, примененного во «Flora Sibirica», стала причиной того, что приоритет Гмелина старшего в описании множества сибирских растений по номенклатурным правилам был уничтожен. Фактические же данные, помещенные в «Сибирской флоре», были приняты во внимание Ледебуром в первой генеральной флоре нашего отечества («Flora Ros-sica»).
Ледебур ранее написал специальный комментарий к Гмелиновской «Flora Sibirica», переведя все сочинение на Линнееву номенклатуру (Denkschr. d. К. Bot. Gesellsch. in Regensburg, III, 1841, стр. 43—138). Интересные замечания ко многим растениям, описанным в этой флоре, сделаны также проф. Плинингером, опубликовавшим в Штутгарте по поручению Петербургской Академии наук часть переписки Гмелина старшего. В этой книге (Joannis Georgi Gmelini Reliquias. . . publicandas curavit. . . Plieninger. Stuttgartiae, 1861) опубликованы шестнадцать писем Линнея к Гмелину (1744—1751).
Как говорилось, в 1744 г. в Петербург приехал один из основателей Шведской Академии наук Стен Карл Бьелке (S. К. Bjelke), долго пробывший здесь и завязавший с русскими натуралистами самые тесные связи. Деятельность его в отношении получения научных материалов в Петербурге была очень энергична. Именно через него, как сказано, были посланы в Упсалу копии рукописных «Флор» Гербера и Гейнцельмана; через него же было отправлено из петербургских садов много
1 П. Пекарский. История императорской Академии наук в Петербурге, т. I. СПб., 1870.
192
семян и засушенных растений. Бьелке в стремлении получить для Линнея материалы из Сибирского путешествия Гмелина, связал Гмелина с Линнеем перепиской. Через него Гмелин послал свое первое письмо Линнею (17 февраля 1744 г.), приложив к нему небольшое количество се^ян для Упсальского сада и обещая такие посылки в будущем. Ответное письмо Линнея было датировано 4 апреля 1744 г., и оно было первым в этой переписке. Плинингер, как сказано, опубликовал в 1861 г. часть переписки Гмелина, хранившуюся в Тюбингене, в которой содержатся шестнадцать писем Линнея к Гме-лину.
Письма эти очень интересны. Они показывают и отношения двух выдающихся ботаников, и их частные научные интересы, и высказывания по некоторым очень важным общим вопросам. В большей же части письма эти, часто очень обширные, касаются особенностей тех или других растений. Они в этом отношении похожи на письма наших современников, отражая естественно, уровень знания двухвековой давности. Замечания о растениях, справки и вопросы, очевидно, вызывались тем, что из описаний того времени трудно было понять, о каком именно растении идет речь в том или ином сочинении. Линней более всего в письмах интересуется русскими растениями, описанными Амманом. По поводу многих из них он высказывает свое мнение об их принадлежности к тому или другому роду, по поводу других просит дополнительно сообщить о том, сколько у них тычинок или пестиков и как устроена чашечка и пр.
Буквально в каждом письме он благодарит за присылку семян и просит прислать новые, сообщая иногда список особенно желательных ему растений.
Нужно сказать, что этот энергичный обмен семенами был вызван желанием вырастить то или иное растение, чтобы иметь возможность самому видеть его и тем самым его знать. Узнать растения по описаниям того времени, при противоречивости их, неразработанности терминологии и в сущности при отсутствии номенклатуры было очень трудно. Основная задача ботанических садов того времени и состояла в выращивании возможно большего количества растений. Каждый ботаник тогда был связан с садом или старался иметь собственный садик. В пер
13 Е. Г. Бобров	193
вом же письме Линнею Гмелин, отсылая в Упсалу св’ мена, пишет, что пошлет ему семян в будущем больше, так как надеется получить плоды от растений, высеянных им прошлой осенью в его личном саду. Таким образом, мы узнаем, что Гмелин устроил в Петербурге собственный садик для выращивания сибирских растений.
В первом письме Гмелину Линней сообщает о его старых дружеских связях с петербургскими ботаниками— Амманом и Сигезбеком и выражает надежду на установление тесных отношений с Гмелином. Благодаря за присланные семена, Линней, не удерживаясь от комплимента, а в сущности отдавая должное Гмелину, пишет: «Твои заслуги в ботанике (in rem herbariam) очень велики, Ты один открыл столько растений, сколько многие другие ботаники вместе». Далее Линней пишет: «С величайшим нетерпением ожидаю Твою Сибирскую Флору» — и рекомендует при этом сообщать подробную синонимию для родов и видов или описания и рисунки при растениях новых, а также местонахождения растений.
В письмах Линнея довольно часты вопросы о морфологических особенностях животных Сибири, сообщения об отправке в Петербург семян, просьбы прислать в Упсалу издания Петербургской Академии. Нередко Линней сообщает о ходе своих работ, сообщает о выходе из печати того или другого сочинения, обещает выслать свои книги и пр.
В некоторых письмах он высказывает свое мнение по теоретическим вопросам и как бы запрашивает о них мнение Гмелина. Так, в письме от 14 февраля 1747 г. он пишет, между прочим, следующее:
«Не нравится то, что я поместил Человека среди человекообразных, но человек познает себя сам. . . спрашиваю Тебя и весь мир о родовом различии между человеком и обезьяной, которое было бы основано на принципах Естественной истории, я не знаю решительно никакого; о если кто указал мне хоть единственное. Если я назвал бы человека обезьяной или наоборот, все богословы на меня набросились бы. . .».
Нет нужды подчеркивать, насколько далеко это утверждение от наивного креационизма, в котором обыкновенно у нас обвиняют Линнея.
194
Очень интересно в связи с этим и письмо, датированное Линнеем 29 октября 1750 г. Здесь мы видим такое заявление: «Чем более я рассматриваю вопрос о приумножении видов посредством различного смешения, тем более укрепляюсь в этом мнении». Вот эта фраза в оригинале: «Quo magis volvo problema istud de multiplicatione specierum ex diversa copula, eo magis confirmor in hac sen-ten tia».
Далее в письме он сообщает, что этой весной получил новое растение от смешения Вероники и Вербены 1 и что этот новый вид по облику вегетативной части был подобен Вербене, а по плодущей части сходен с Вероникой. Растение цвело, но не принесло зрелых семян. «Если в следующем году произведет, позабочусь, чтобы ты имел (их) первым»,—пишет Линней.
Это мнение Линнея было и ранее известно Гмелину, решительно отрицавшему гибридное происхождение новых растений (видов).
В специальной статье, напечатанной в 1749 г. в Тюбингене, Гмелин утверждал, что гибридизация растений не приводит к созданию новых растений (видов). Эта замечательная работа Гмелина называлась «Академическая речь о новых растениях, после божественного сотворения возникших» (Sermo academicus de novorum vegetabilium post creationem divinam exortu. . . auctore Jo. Georg Gmelin. Tubingae, 1749).
В письме от 3 мая 1751 г. Линней пишет: «Вчера получил книжку с речью»,— имея в виду, по-видимому, названную статью («Sermo academicus. . .»), благодарит за присылку и тут же заявляет, что он, по многочисленным наблюдениям, знает множество гибридных растений и верит, что 50 обычных растений произошли именно так (50 plantes vulgares credo sic productas). В следующей фразе, как бы свидетельствуя свое расположение Гмелину, он сообщает: «Долго читал этой ночью Твое сибирское путешествие,1 2 никто больше не достоин в ботанике, чем Ты, проведший десять лет среди варваров из-за флоры».
1 Это какое-то недоразумение. Невозможно, конечно, скрещивание между растениями, относящимися к разным и притом далеким одно от другого семействам.
2 Joann Georg Gmelin. Reise durch Sibirien von dem Jahr 1733 bis 1743, Th. I—IV. Gottingen, 1751—1752.
18*
195
Эти немногие цитаты из писем Линнея со всей ясностью показывают, какие важные в теоретическом отношении вопросы ставились и обсуждались Линнеем и Гме-лином. Особенно интересен, конечно, вопрос о значении гибридизации в видообразовании. Известно, что и в наше время, т. е. через два века после дискуссии Линнея и Гмелина, этот вопрос со всей остротой ставился на обсуждение М. Г. Поповым, утверждавшим гибридогенное происхождение не только видов и родов, но даже целых флор.
Нельзя не обратить еще раз внимание на письмо, подписанное Линнеем 29 октября 1750 г., где сообщается о гибридизации Вероники и Вербены. Интересен сам факт допущения Линнеем гибридизации далеких одно от другого растений, являющихся не только разными родами, но даже представителями разных их групп. Теперь мы знаем, что эти роды относятся к разным семействам. По системе же Линнея оба рода принадлежат второму классу — Diandria monogynia, в котором Вербена отделена в группу — Tetrandrae tetraspermae.
Очень интересно в письме сформулирован Линнеем и способ приумножения видов — «посредством различного смешения» («ех diversa copula»).
Латинское слово «diversus» имеет прямое значение разный, противоположный, отдаленный; слово «copula» обозначает соединение, узы, связь; «copulatio» — соединение, совокупление. Таким образом, слова «ех diversa copula» можно перевести и по смыслу и буквально: «через отдаленную гибридизацию».
Итак, мы видим, что эта формула, предложенная в наше время И. В. Мичуриным, была ясна Линнею, и в сущности именно ее он выразил в 1750 г. словами: ex diversa copula.
Идеи гибридогенеза Линней держался и дальше и даже все более укреплялся в ней.
Через 25 лет, в 1774 г., в тринадцатом издании «Sy-stema vegetabilium», он писал (стр. 8), что первоначально богом было создано «столько различных растений, сколько есть естественных отрядов» (т. е. семейств), «что он сам же затем эти растения отрядов так перемешал между собой скрещиванием, что появилось столько растений, сколько существует разнообразных отчетливых родов.
196
Что затем Природа эти родовые растения. . . перемешала между собой и умножила в существующие виды, все, какие возможно. . .».
Таким образом, мы видим, что, руководствуясь идеей гибридогенеза, Линней сильно ограничил роль «Всемогущего Творца», полагая, что им созданы только представители семейств, что роды произошли путем гибридного смешения представителей семейств, а виды были созданы самой природой путем гибридизации родов.
С отъездом Гмелина из Петербурга на родину в 1747 г. у Линнея практически прервалась связь с петербургскими ботаниками. Эту связь он возобновил лишь в 1750 г., завязав переписку с учеником Гмелина С. П. Крашенинниковым, имя которого ему было известно из печати и по коллекциям в связи с его путешествием в Сибирь и на Камчатку. Вернувшись из десятилетнего путешествия, С. П. Крашенинников трудился в Ботаническом саду Академии наук, помогая в то же время академику Гмелину в его работе по Сибирской Флоре.
После отъезда Гмелина на родину, в сущности вся ботаническая работа в Академии легла на С. П. Крашенинникова. В следующем году он был назначен профессором Академии. К сожалению, его деятельность была непродолжительной. Крашенинников умер почти одновременно со своим учителем в начале 1755 года. Незадолго до смерти он представил Академии рукописное сочинение «О растениях Ипгрии» («De plantis Ingricis»), бывшее результатом изучения им флоры Ингерманландии (почти совпадает с современной Ленинградской областью).
В рукописи было описано 506 видов растений, довольно подробно характеризованных, причем номенклатура и расположение материала отвечали Лейденской флоре Адриана Ройена. Это сочинение С. П. Крашенинникова было переработано для печати Давидом Гортером, о чем далее будет сказано.
Линней стремился установить переписку с Крашенинниковым. В первом же письме Линней задает ему несколько вопросов о сибирских растениях, интересуется печатаньем Сибирской Флоры Гмелина и сообщает новости западноевропейской литературы по натуральной истории.
197
Первые строки письма 1 от 24 января 1751 г., хранящегося в Архиве Академии наук, мы приводим ниже:
Viro clarissimo
DD Steph. Krascheninnikow
Doct. et Hist, natur. Profess. Petropol.
Slalutem] pl[urimas] d[edit] Car. Linnaeus
Gratiosissimas tuas literas die 7 Decembr. exara-tas vir celeberrime rite accepi, pro his ut et pro trans-missis una plantis siccis praesertim autem pro Luna-ria tua gratias refero maximas.
Lunaria tua maxime singularis est nota ista sta-minum propria; inquiram in plantas alias simillimas quarum varias possideo, utnem idem character in alia reperiatur. . .
Славнейшему мужу достойному Степану Крашенинникову Петербургскому профессору ботаники и натуральной истории шлет нижайший привет Карл Линней.
Любезное твое письмо от 7 декабря я получил, славнейший муж, я очень благодарен тебе за него, а также за присланные гербарии, особенно за твою лунарию.
Весьма своеобразна на твоей лунарии эта отметина на тычинках; я посмотрю на других растениях, наиболее на нее похожих, а таких у меня много, обладают ли они такими же особенностями. . .
Линней и Крашенинников написали друг другу только по два письма, из которых можно видеть и отношения обоих ученых и их научные интересы в 1750— 1751 гг., и общее положение дел в Академии.
Недавнее опубликование в Ботаническом журнале (т. XL, № 4, 1955) статей В. Б. Сочавы и Е. Г. Боброва, посвященных памяти С. П. Крашенинникова, в которых характеризована его деятельность, освобождает нас от необходимости сообщать здесь о ней подробно.
1 Перевод письма принадлежит Т. А. Красоткиной.
198
IV
Наиболее многочисленную группу учеников и корреспондентов Линнея составляли натуралисты, работавшие в России в шестидесятых и семидесятых годах XVIII в. Двое из них были непосредственными учениками Линнея в Упсальском университете, другие же были его учениками в том отношении, что их научный опыт был всецело основан на сочинениях Линнея. Другого они ничего и не знали, так как воспитывались, как натуралисты, на описательном методе Линнея, руководствуясь его номенклатурой. Совершенно естественно, конечно, что с их именами и связано становление в России линнеевых рекомендаций. В большинстве это были люди, родившиеся в тридцатых и сороковых годах, т. е. уже в те годы, когда Линней приобрел всеобщую известность, а их студенческие годы и начало исследовательской деятельности проходили в то время, когда слава Линнея, как натуралиста, была наибольшей. Все они, конечно, и могли идти только по пути, указанному Линнеем.
Хотя старейший из них, Давид Гортер, был всего лишь на десять лет моложе Линнея, именно ему, первым попавшему под идейное влияние Линнея, суждено было положить начало применению в России нового описательного метода.
Последним по времени в этой группе российских ученых был прославленный ученый Петр Симон Паллас (1741—1811). Паллас учился в Берлине у профессора Гледича, который хотя и был немногим моложе Линнея (Гледич родился в 1714 г.), принял его метод в самом начале его становления. Вспомним, что Гледич выступил в защиту половой системы Линнея против Сигезбека еще в 1740 г. Паллас, как ученик Гледича, с первых шагов исследовательской деятельности руководствовался описательными приемами Линнея. Важнейшее сочинение первого периода деятельности Палласа в России был его трехтомный отчет о путешествии (Reise durch verschie-dene Provinzen des russischen Reiches. Petersburg, 1771— 1776), первый том которого вышел в 1771 г. Так как уже в этой книге последовательно проведена биномиальная номенклатура растений, нет нужды ближе рассматривать деятельность Палласа в связи с интересующим нас вопросом.
199
Автограф Линнея. Начало письма к профессору С. II. Крашенинникову. (См. стр. 198).
Таким образом, в этой части нашего очерка уместно внимательнее рассмотреть работы научных деятелей шестидесятых годов XVIII в., так как именно в этот период проходило у нас становление новой номенклатуры.
Гортер Давид (Gorter David, 1717—1783), ботаник и врач, гоф-медик и почетный член Российской Академии наук, приехал в Петербург в 1754 г. и пробыл здесь почти десять лет, после чего вернулся на родину в Голландию; он приезжал в Россию на короткое время в 1764 г.
Линней познакомился с юным Давидом Гортером в Голландии в Гардервике в июне 1735 г., куда приехал для защиты докторской диссертации в университете у его отца, профессора Иогана Гортера, бывшего в то время ректором. Линней провел в ожидании диспута несколько дней, экскурсируя с юным Гортером в окрестностях Гардервика.
Молодой Гортер, имевший уже докторскую степень и тогда, по-видимому, уже интересовавшийся ботаникой, не мог не загореться новым интересом к растениям, экскурсируя вместе с Линнеем, также не мог он и не попасть под влияние Линнея, который, будучи всего на десять лет старше своего товарища,был уже сложившимся ученым. Влияние Линнея на юношу было тем более велико, что тот видел удивительную трудоспособность Линнея и чрезвычайный успех его в ученых кругах Голландии, признание которых Линней завоевал очень быстро. Молодой Гортер потом стал профессором в Гардервике и напечатал два ботанических сочинения. В 1745 г. вышла его небольшая книга «Flora Gelro-Zutphanica» Hardero-vici, а в 1749 г. — руководство по ботанике: «Elementa botanica. . . Hardervici».
Интерес Давида Гортера, приехавшего в Петербург 1 (12) сентября 1754 г., к новой стране был настолько велик, что он уже в сентябре, как об этом писал, «обошел облесенные берега Невы, окрестные луга и поля, увидел растения, там обитающие, из которых многих не видел у себя на родине, и был охвачен желанием тщательнее их исследовать». Стремясь заняться изучением петербургской флоры, Гортер попросил дать ему из Архива Академии наук копию рукописи профессора С. П. Крашенинникова «О растениях Ингрии» («De plantis Ingricis»).
201
Ближайшим летом Гортер начал заниматься в экскурсиях изучением растений, руководствуясь копией сочинения Крашенинникова, работу над которым продолжал и в следующие годы. В результате переработки рукописи и собственных экскурсий, Гортер в 1761 г. опубликовал книгу Крашенинникова под названием «Flora Ingrica».
Следует сказать, что дополнений и замечаний, сделанных самим Гортером к фактическим данным Крашенинникова, было немного. Важнейшим же в его работе было то, что к описанным растениям он «прибавил видовые различия из второго издания „Флоры Швеции", а также простые названия (nomina trivialia) из десятого издания „Системы Природы". . . чтобы „Флора Ингрии" стала в уровень с европейскими и чтобы опубликовать ученые наблюдения мужа, заслуги коего. . . сделались известными чужестранцам».
Названные здесь сочинения — новейшие в то время работы Линнея. Сущность работы Гортера над рукописью Крашенинникова состояла в том, что он с большой тщательностью перестроил текст по системе Линнея, изложив материал в согласии с его описательным методом и систематически проведя биномиальную номенклатуру видов, установленную в «Species plantarum». Ближайшим образцом для Гортера было второе издание Линнеевой «Flora Svecica». Своей работой Гортер поставил сочинение Крашенинникова на высший по тому времени •уровень науки. Если бы рукопись Крашенинникова не была переработана, а была напечатана в первоначальном виде, она принесла бы очень немного пользы, так как стала бы недоступна для понимания уже к концу XVIII в., когда описательные принципы Линнея стали общепринятыми.
Работу Гортера следует, однако, рассматривать в более широком плане, и она была в действительности значительной. Дело в том, что изданием «Flora Ingrica» было положено в России начало применению описательного метода Линнея и фактическому введению у нас биномиальной номенклатуры растений.
Надо сказать, что Гортер продолжал интересоваться петербургскими растениями и опубликовал в 1764 г. прибавление к «Флоре» — «Appendix ad Floram ingri-cam>, где поместил 22 вида растений, собранных позднее
202
и не вошедших в основной текст. Эти растения были собраны Лаксманом, Фальком, Гортером и Штелином. Одно из них — колокольчик широколистный — собрал М. В. Ломоносов.
Следует сказать, что Давид Гортер, кроме того, сделал попытку модернизировать рукописную «Волжскую флору» Гербера. Автор этой флоры, Трауготт Гербер, основатель и директор Аптекарского сада в Москве, в 1739—1741 гг. сделал два путешествия с медико-ботанической целью: одно от Москвы по правобережному Поволжью до Царицына, другое — по верхнему Дону. Рукописные — волжская и донская флоры Гербера — «Flora volgensis» и «Flora tanaicensis» были отправлены в копиях Линнею и хранились в его библиотеке.
«Волжскую флору» Гербера Давид Гортер переписал по Линнеевой описательной методе и расположил по его системе. Эту работу Гортер сделал на основании первого издания «Species plantarum». Рукопись «Волжской флоры» видел в архиве Военно-медицинской Академии В. И. Липский; позднее она была передана в Архив Ака-деммии наук. На титульном листе рукописи написано: «Flora Wolgensis seu Conspectus quas in itinere ex Mos-cua usque Zarizinam A. 1739 in Russia, Regno Casaniae ad ripas Wolga fluvii in desertis Simbirskensibus, Saratofi-ensibus Zaritzinensibus et revertendo in Donnensibus, Tambofiensibus observavit, collegit et siccas Cancellariae Medicae tradidit Tr. Gerber. In oridinem redegit juxta methodum Cl. Linnaei excell. Archiater David de Gorter Ad 1761».
Уехав из России, Гортер написал «Флору Бельгии» (Flora belgica. Trajecti, 1767—1768) и «Флору семи бельгийских провинций» (Flora septem provinciarum Bel-gii foederati indigena. Harlemi, Bohn, 1781). Им же было написано руководство по ботанике — «Leer de Plant-kunde Amsterdam» (1782).
Лаксман Эрик (Laxmann E., 1737—1796), член-корреспондент Академии наук с 1764 г., академик с 1770. Финляндский уроженец, швед по национальности, Лаксман учился в Або и, став пастором, приехал в Петербург в 1762 г., где был учителем естественной истории и ботаники в протестантской гимназии. Интересовавшийся естествознанием и особенно ботаникой еще на родине,
208
Лаксман, будучи в Петербурге, занимался изучением флоры окрестностей столицы. В связи с доложенной им работой о новых растениях Флоры Ингрии, он был избран в члены-корреспонденты Академии наук. Эта работа была напечатана Давидом Гортером в 1764 г. как «Appendix ad Floram Ingricam».
Получив назначение на место пастора прихода Колы-вано-Воскресенских рудников в Барнауле, Лаксман отправился в Сибирь, написав Линнею в Упсалу письмо, обещая присылку нужных ему растений. Линней ему ответил 12 VIII 1764 приветственным письмом, желая успеха в местах, «куда еще почти никто не попадал с открытыми глазами. Да ниспошлет Всевышний на вас благодать свою, чтобы вы могли видеть чудеса его и открывать их миру. Сочинения Мессершмидта, Стеллера, Гмелина, Гербера и Гейнцельмана есть у меня в рукописях. Из сибирских растений у меня едва сотня живых в саду. Никакие другие растения так хорошо не растут в наших садах, как эти. Англичане и французы посредством многих и редких дерев и растений, привозимых ими из Северной Америки, превращают сады и замки свои в рай, но у нас эти североамериканские растения не принимаются так хорошо и редко достигают зрелости. А сибирские придали бы садам нашим новое великолепие, и вы, государь мой, можете украсить отечество наше и сделаться бессмертным в потомстве, если будете высылать мне семена трав, растущих в Сибири в диком состоянии. Более всего я желал бы Actaea cimicifuga с, 4 пестиками, а потом Hyosciamus physaloides, Hypecoon erectum, Fumaria spectabilis, Trol-lius asiaticus, многие сорта растущих там Spiraea, маленькие UImus frutex и другие из этих прекрасных растений, еще не попадавших в европейский сад. Каждое из них было бы драгоценным украшением. Насекомых наполу-чал я со всего света, и еще недавно была мне прислана коллекция их с мыса Доброй Надежды. Но ни один естествоиспытатель еще не знает ни одного из сибирских. Бесконечно обяжете меня собиранием для меня травяных семян, да насекомых. . .».
Лаксман, прибыв в Барнаул, начал систематически объезжать свой приход, самоотверженно занимаясь изучением природы и коллекционируя и почти пренебрегая пасторскими обязанностями. Впечатления о своих наблю-204
дениях и сообщения об открытиях он посылал в письмах иностранным ученым, отправляя им многократно коллекции растений, насекомых и особенно минералов, которыми он очень увлекался, будучи связан с горнорудными районами. Более всего он писал своему товарищу по преподаванию в протестантской гимназии в Петербурге, Иогану Бекману, вскоре уехавшему в Швецию к Линнею, а потом в Геттинген, где Бекман стал профессором.
В связи с посылками коллекций Линнею в новейших изданиях его сочинений стали появляться описания сибирских насекомых («Systema Naturae») и растений (Mantissa plantarum, 1767), присланных в Упсалу Лаксманом.
Большую часть 1766 г. Лаксман провел в путешествии в Иркутск и Кяхту и в следующем году вернулся в Барнаул. В следующем же 1768 г. он оставил приход, которым тяготился, и вернулся в Петербург в 1769 г. Здесь Лаксман был избран в члены Вольного экономического общества, внимание учредителей которого (в большинстве это были высокопоставленные лица) он привлек своими докладами по прикладным вопросам. Известность его в ученых кругах была немалой из-за сибирских коллекций, которые он посылал разным лицам, и писем некоторым видным ученым. Среди них были, кроме упомянутого Иогана Бекмана, профессор Кальм в Або и профессор Бергиус в Стокгольме, создавший позднее знаменитый Ботанический сад (все три были учениками Линнея), а также сам их учитель и петербургский академик Паллас.
Иоган Бекман опубликовал в 1769 г., без ведома Лакс-мана, его «Сибирские письма» (Sibirische Briefe. Gottingen und Gotha, 1769), чем доставил Лаксману некоторую популярность и вместе с тем оказал плохую услугу, так как некоторые личные впечатления, сообщенные в частных письмах, лучше было бы не публиковать.
В том же году Лаксман был избран членом Шведской Академии наук, очевидно в признательность за присылку из Сибири коллекций по натуральной истории. В следующем 1770 г. Лаксмана избрали в члены Петербургской Академии, где он стал профессором экономии и химии.
В 1770 г. Академия наук опубликовала энтомологическую работу Лаксмана, бывшую первой по этому предмету в ее изданиях, а в 1771 г. в «Новых комментариях»
205
Академии был напечатан небольшой мемуар Лаксмана с описанием нескольких сибирских растений; другой небольшой ботанический мемуар был помещен в той же серии в 1774 г.
В годы 1769—1771 Лаксман опубликовал несколько статей в «Трудах» Вольного экономического общества о лекарственных растениях Сибири, об опыте облесения степей в районе Барнаула, о приготовлении масла из плодов степного миндаля (бобовника) и «О хороших квасцах».
В семидесятые годы Лаксман уезжал из Петербурга в путешествия по верхнему Дону и нижней Волге до Саратова, а также в Молдавию. Небольшие путешествия он совершил к верховьям Волги и на Белое море, все более интересуясь минералогией.
В бытность Лаксмана в Петербурге Академия поручила ему подготовить к печати отчеты об экспедиции Фалька. Нельзя не упрекнуть Лаксмана за то, что, продержав эти отчеты пять лет, он передал их Георги, который в свою очередь продержал их еще пять лет до опубликования.
С 1781 г. деятельность Лаксмана протекала более всего в Сибири, куда он выехал в качестве горного советника на Нерчинские заводы и когда он более всего занимался минералогией. Путешествуя в Сибири, он посетил центральную Якутию и Охотское побережье. К этому времени относится попытка его завязать торговые связи России с Японией и организация путешествия в Японию, куда он отправил одного из своих сыновей. Занимаясь прежде всего и более всего в Сибири минералогией, Лаксман уделял некоторое внимание и живой природе, посылая коллекции и письма ученым друзьям в Петербург и в Стокгольм, а также Вольному экономическому обществу.
В январе 1796 г. Лаксман умер в пути под Тобольском, стремясь на Дальний Восток в надежде на путешествие в Японию.
Описанием жизни Эрика Лаксмана мы обязаны усердию его земляка, профессора Лагуса, проделавшего очень большую работу по изучению архивов и переписки Лаксмана. Перевод книги В. Лагуса «Эрик Лаксман, его жизнь, путешествия, исследования и переписка», сделанный Э. Паландером, был издан в 1890 г. Академией наук.
206
Гмелин Самуил Готлиб (Gmelin S. G., 1744—1774), Гмелин ( младший, племянник Иоганна Георга Гмелина (старшего), окончил Тюбингенский университет и получил степень доктора медицины; он был приглашен в 1767 г. профессором Академии наук в Петербург, где пробыл до июня 1768 г., когда отправился в путешествие. За короткое время пребывания в Петербурге Гмелин младший сделал очень много, несмотря на занятость в академическом Ботаническом саду и некоторое внимание, уделенное им подготовке к печати третьего тома «Flora Sibirica», написанного его дядей. В этот период Гмелин закончил обработку водорослей, каковую начал еще за границей, дополнив материалами, собранными на Камчатке русскими путешественниками. Его монография «Historia Fucorum» была напечатана Академией отдельным изданием в 1768 г. Она содержит 239 страниц текста и снабжена гравюрами — рисунками водорослей на 33 таблицах. Число описанных здесь видов составляет 109. Особый интерес этого сочинения в том, что большинство описанных здесь растений — новые виды, которым даны биномиальные названия — nomina tri-vialia, в соответствии с установленной Линнеем практикой. Еще более интересны для нас два мемуара Гмелина, написанных в тот же период. Один из них — «Observations et descriptiones botanicae» — был помещен в «Новых комментариях» Академии наук (Novi Comment. Acad. Sci. Petrop., XII, 1768, стр. 508—521, tab. VIII— XIII) и содержит описание приблизительно пятнадцати видов высших растений, из которых семь описаны в качестве новых. Здесь помещены описания трех тропических видов рода Triumjetta, в дополнение к опубликованным ранее Линнеем, и четырех видов папоротников из нашей флоры, систематическое положение которых позднее определилось более точно. Папоротники эти следующие: Osmunda lanceolata [ = Botrychlum lanceola-tum (S. G. Gmel.) August.], 0. multifida [=B. multi-fidum (S. G. Gmel.) Rupr.], Pteris Stelleri [ = Crypto-gramma Stelleri (S. G. Gmel.) Prantlj; P. argentea { — Chei-lanthes argentea (S. G. Gmel.) Ktze.].
Нельзя не заметить, что именно 1768 г. и именно эти работы Гмелина младшего являются первыми в отечественной ботанике, в которых при новоописаниях
207
растения получили биномиальные названия — nomina trivialia, в это время становившиеся единственно правомерными.
Второй мемуар Гмелина — «Lychnanthos volubilis et Limnanthemum peltatum nova plantarum genera» — был опубликован в 1770 г. в XIV томе той же серии за 1769 г. (Novi Comment. Acad. Sci. Petrop., XIV, 1769, Petrop., 1770, стр. 525—530, tab. XVII). В нем было описано два новых рода (и вида) растений, из которых в соответствии с номенклатурными правилами позднее было сохранено одно видовое название, предложенное Гмелином для рода Limnanthemum. Это водное растение из Горечавковых теперь называется Nymphoidespeltatum (S. G. Gmel.) Ktze. Что касается первого растения {Lychnanthos volubilis), то оно было описано Гмелином ошибочно и должно быть отнесено в синонимы установленного Линнеем рода и вида из Гвоздичных — Cucubalus baccifer L.
В этом же томе профессор И. Гертнер описал по Лин-неевой методе два новых рода и пять видов, названных бинарными названиями.
Надо сказать, что и в дальнейшей описательной практике Гмелин употреблял только простые названия (nomina trivialia) и в отчете о путешествии и в неопубликованных рукописях, как то можно видеть в его материалах, хранящихся в Архиве Академии наук.
С. Г. Гмелин возглавил третий отряд так называемых Оренбургских физических экспедиций, отправившись из Петербурга в июне 1768 г. В первый сезон Гмелин со спутниками проехал по среднезападным районам европейской России — на Порхов—Осташков— Москву—Воронеж, где зимовал. В Воронеже к отряду присоединился московский студент Таблиц, участник персидских маршрутов Гмелина, работавший позднее вполне самостоятельно. В 1769 г. отряд прошел по Дону на Павловск и Цимлянскую, затем в Приазовье на Чер-касск и Азов и далее через Царицын на Астрахань, где прошла зимовка. В 1770 г. было совершено путешествие морем через Дербент и Баку в современный Азербайджан и далее в Энзели. Следующий год Гмелин провел в Иране (Решт и Бальфруш). В 1772 г. было совершено несколько поездок по нижней Волге и в Моздок. В том же году началось длительное плавание вдоль восточного берега
208
Каспия на Астрабадский залив и далее на Энзели, продолжавшееся и в 1773 г. В следующем году при сухопутном маршруте в Россию по западному, тогда принадлежавшему Персии, берегу Каспия, отряд Гмелина был в районе Дербента захвачен одним из местных ханов в плен. В плену Гмелин, истощенный болезнями, умер 16 июня 1774 г. Материалы путешествия последних двух лет были доставлены в Академию наук его спутниками, отпущенными из плена.
Четырехтомное сочинение было его отчетом об этом путешествии (S. G. Gmelin’s Reise durch Russland. Zur Untersuchung der drei Naturreiche. 4. Th. St. Petersb., 1770—1784). Три первых тома были закончены автором и вышли под редакцией И. Гертнера, первый том в 1770 г., а второй и третий — в 1774 г. Четвертый том на основании черновых материалов был подготовлен к печати академиком Палласом и вышел в 1784 г. Чрезвычайно редок трехтомный русский перевод «Самуила Георга Гмелина, доктора врачебной науки, императорской Академии наук, Лондонского и Вольного экономического общества члена, путешествие по России для исследования трех царств естества. 1771—1785. Петербург».
Первые два тома издания на немецком языке содержат описание пути по европейской России, а томы третий и четвертый по Персии и западному побережью Каспия. В двух первых и четвертом томах описаны десятки новых видов растений, которым даны биномиальные названия; в сочинении описаны также многие животные.
Внимательное изучение отчета о путешествии Гмелина позволяет установить его приоритет в описании многих видов растений, что отчасти уже и сделано.
Гертнер Иосиф (Gaertner J., 1732—1791), ординарный профессор 1 Петербургской Академии наук (1768—1770), учился в Штутгарте, Тюбингене и Геттингене, закончил образование в Голландии, где учился ботанике у Ройена. До приезда в Россию Гертнер опубликовал, кроме медицинской диссертации на степень доктора, две статьи по зоологии. В Петербурге Гертнером была начата работа по классификации плодов растений,
1 С. Ю. Ли н in и ц. Руцкие ботаники. Словарь. 1 — IV, М., 1947—1952.
14 КГ. Бобров
209
ставшая классической и не потерявшая значения и в настоящее время. Это двухтомное, богато иллюстрированное сочинение «De fructibus et seminibus plantarum. . .» (1788, 1791) было снабжено двумя дополнениями («Sup-plementum Carpologiae. . .»), опубликованными (1805, 1807) его сыном К. Ф. Гертнером: все сочинение было издано в Германии.
В «Новых комментариях» Академии наук за 1769 г. (Novi Comment. Acad. Sci. Petrop., XIV, 1, 1769, Petrop., 1770, стр. 47—48, 531 -547, tab. XVIII—XX) Гертнер поместил ботанический мемуар «Observationes et descrip-tiones botanicae». В этой статье установлены и описаны новые роды —Agropyrum iiLagotis —и описаны пять новых видов, для которых даны nomina trivialia в соответствии с рекомендациями Линнея. Это был один из первых случаев применения в русской ботанической литературе биномиальной номенклатуры при новоописаниях.
Следует сказать, что Иосифу Гертнеру Академия наук обязана редактированием многих своих изданий. Ранее было сказано, что третий и четвертый тома «Flora Sibirica» были фактически редактированы и напечатаны Гертнером.
Уместно напомнить, что в 1768 г. с началом больших экспедиций, петербургские ботаники Паллас, Гмелин младший, Гильденштедт и Фальк отправились в многолетние путешествия. Из ботаников в Академии наук оставался только Гертнер, если не считать Лаксмана, который в это время больше занимался минералогией. На плечи Гертнера лег большой труд по печатанию, кроме «Сибирской флоры», сочинений Гмелина младшего: «Historia fucorum» (1768) и «Reise durch Russland», три первых тома которого вышли под его редакцией, а также многих статей Гильденштедта, Гмелина и Лаксмана в «Новых комментариях» Академии наук. Очень важно заметить, что в редактированных Гертнером сочинениях последовательно проведена биномиальная номенклатура растений. Таким образом, с кратким периодом деятельности Иосифа Гертнера в России связано решительное применение у нас описательного метода Линнея и биномиальной номенклатуры. Практическому применению этой номенклатуры в России было положено начало, как сказано, Давидом Гортером в 1761 г. в переработанной им
210
для печати книге С. П. Крашенинникова «Flora Yngrica»; в 1764 г. Гортер напечатал Suppiementum к этой флоре, написанный Эриком Лаксманом, где растения названы ио той же биномиальной номенклатуре.
Фальк Иоган Петр (Falk J1733—1774), в России он называл себя Иван Фалк, был непосредственным учеником Линнея в Упсале и был в то же время репетитором сына Линнея. В 1762 г. Фальк защитил диссертацию в Упсальском университете «Planta А1-stromeria» ; в работе содержится описание нового перуанского рода из Амариллисовых и трех относящихся к нему видов. В 1763 г., по рекомендации Линнея, Фальк был принят в Петербурге хранителем натурального кабинета лейб-медика Крузе. В 1765 г. Фальк был назначен в Петербурге профессором и заведующим Медицинским садом. В 1772 г. в Упсале Фальку была присуждена степень доктора медицины pro honoris causa. Из российских натуралистов Фальк был единственным, кого можно отнести к числу линнеевых «апостолов».
В. И. Липский в связи с изучением истории Ботанического сада (ныне Ботанический институт АН СССР) опубликовал в русском переводе письма Фалька Линнею. Из этих писем явствует, что при отъезде из Упсалы Фальк обещал Линнею сообщать все интересное о растениях России, а также присылать ему сами растения и семена.
На протяжении четырех лет (1765—1768) Фальк неоднократно и очень обстоятельно писал в Упсалу. Из его писем можно узнать с немалыми подробностями о состоянии в те годы петербургских садов, как Медицинского (что и теперь существует на Аптекарском острове), так и Ботанического (бывший сад Академии наук на Васильевском Острове). Из Медицинского сада Фальк несколько раз отправлял с оказией в Упсалу посылки с живыми растениями и с семенами, в свою очередь получая растения от Линнея для Петербургского сада.
Деятельность Фалька по заведованию Медицинским садом продолжалась до 1768 г., когда он по приглашению Академии наук, возглавил пятый отряд так называемых «физических» экспедиций Академии. Основной маршрут отряда проходил по Нижнему Поволжью, Прикаспийским степям на Южный Урал, далее в Зауралье и по Западной
14*
211
Сибири до предгорий Алтая (Змеиногорск, Барнаул), откуда отряд проходил обратно на запад через Тобольск, Тюмень, Екатеринбург в Казань; из Казани Фальк проехал по Волге вниз, посетил с лечебными целями Моздок и вернулся тем же путем в Казань.
Будучи человеком очень болезненным (в письмах к Линнею он неоднократно жалуется на «постоянную ипохондрию с самыми мучительными симптомами»), Фальк из путешествия обращался в Академию с просьбой освободить его от руководства отрядом, опасаясь того, что не справится с поручением Академии наук.
Академия в помощь Фальку командировала натуралиста И. Г. Георги, который в 1771 г. в составе отряда Фалька совершил несколько поездок.
Фальк продолжал руководить своим отрядом до весны 1774 г., когда в Казани, будучи в состоянии психической подавленности, застрелился.
Все путевые дневники и прочие материалы Фалька были доставлены в Академию наук. Позднее они были обработаны и подготовлены к печати И. Г. Георги и изданы Академией в трех томах в 1785—1787 гг. на немецком языке.1 На русском языке «Записки путешествия академика 2 Фалька» были опубликованы в 6-м и 7-м томах «Полного собрания ученых путешествий» (1824—1825); переведен, однако, был только первый том.
Для нас особый интерес в отчете об экспедиции Фалька представляет второй том, где помещен свод ботанических данных. Это отдельная глава (стр. 91—282), содержащая перечень 1288 видов, расположенных по системе Линнея. В перечне 1139 видов — цветковые растения, 25 видов — папоротникообразные, прочие 124 вида — мхи, лишайники, водоросли и грибы. Местонахождения видов характеризованы здесь часто очень обобщенно; немало, однако, в списке растений и с точными указаниями на их распространение и местонахождения, а также их местные названия. Очень интересны примечания при некоторых растениях о лечебном или хозяйственном применении их.
Нельзя не отметить большую работу Георги по подготовке списка растений к печати. Надо сказать, что
1 Beitrage zur topograpbischen Kenntnis des Russischen Reichs. Petersburg, 1875—1787.
8 И. Фальк академиком не был.
'212
список этот находится на высшем уровне флористики того времени. Достаточно заметить, что в нем постоянно цитируется последнее издание Линнеева свода — «Systema plantarum», вышедшее в 1779—1780 гг. (Фальк, как сказано, умер в 1774 г.) и другие новейшие работы. О том, насколько серьезно относился к флористическим исследованиям в путешествии сам Фальк, можно видеть из его попыток описать новые виды из родов: Lonicera, Anabasis, Cachrys, Tulipa, Dry as {— Coluria geoides (Pall.) Ldb.], Raphanus, «Robinia» (~Halimodendron), Serra-tula и один лишайник, названный позднее Палласом Lichen esculentus. Георги отмечает в примечаниях несколько таких случаев, именуя предположенные к описанию растения названиями, уже данными им в упомянутом издании сочинений Линнея и в напечатанных к этому времени сочинениях Палласа. Если бы работа Фалька была опубликована ранее, то за некоторыми его видами естественно сохранилось бы его авторство, по правилу приоритета.
Ко второму тому описания путешествия Фалька приложено 17 таблиц неплохих рисунков растений, в том числе некоторых, предположенных к описанию в качестве новых видов. Георги, опубликовавший материалы Фалька по экспедиции, сделал очень большое и полезное дело для общего познания природы России, обеспечив на века память о трудах своего товарища Фалька, жизнь которого была очень тяжела и так печально окончилась. Фальк и Георги, как студенты Упсальского университета, одновременно были учениками Карла Линнея.
К петербургскому периоду деятельности Фалька относится его статья в Трудах Вольного экономического общества (ч. 2, 1766) «О здешних деревьях и кустах, которые годны в садах к аллеям и шпалерникам». Эта статья интересна как первое подведение итогов интродукционного опыта в Медицинском и Ботаническом садах Петербурга.
Георги Иоганн Готлиб (Georgi J. G., 1729—1802) — в России назывался Иван Иванович Георги — померанский немец, сын сельского священника, закончил свое образование в Швеции, где учился химии и минералогии, а также натуральной истории и медицине у Линнея в Упсале. Вернувшись из Швеции в Померанию, работал как фармацевт. В связи с началом работ акаде
ЛЗ
мических экспедиций, предложил свои услуги Петербургской Академии наук в 1770 г., был принят и отправлен в путешествие в помощь Фальку. С отрядом Фалька Георги совершил в 1770 г. путешествие из Астраханской полупустыни на Оренбург и Челябинск, откуда после зимовки в следующем году отправился на Алтай, Кузнецк и Томск. Весной 1772 г., уже в составе экспедиции Палласа, к которой Георги примкнул в Красноярске, он отправился в Иркутск. Изучение флоры района Иркутска, а также Байкала, который Георги со спутниками объехал, составляет наиболее интересную для нас часть его сибирского путешествия. В 1774 г. Георги вернулся в Петербург для обработки материалов экспедиции и публикования отчета. Двухтомное сочинение — J. G. Ge-orgi. Remerkungen einer Reise im Russischen Reich, im Jahre 1772, Bd. I; Reise in den Jahren 1773 und 1774, Bd. II — было опубликовано Академией в Петербурге в 1775 г. В связи с этим отчетом Георги стал адъюнктом Академии наук.
Небольшую часть первого тома отчета (стр. 194— 242) составляют ботанические наблюдения. Глава эта называется «Die Baikalische Flor». Она представляет собой перечень 731 вида растений, из которых 658 видов цветковых и сосудистых споровых, а 73 вида — мхи, лишайники, водоросли и грибы. Растения в списке расположены по системе Линнея. Большинство названных видов относится к собственным наблюдениям Георги, небольшая часть основана на данных Палласа, некоторые виды извлечены из «Flora Sibirica» Гмелина старшего, где они были показаны на основании сборов Стеллера, который первым исследовал область Байкала.
В списке Георги содержится около 20 новых видов, частью принятых более поздними авторами, частью забытых, почему названия оказались пропущенными в современных нам флорах. Очень интересно заметить, что в этом сочинении Георги дает биномиальные названия некоторым растениям, описанным и изображенным ранее во «Flora Sibirica» Гмелина.
Полузабытая Байкальская флора Георги заслуживает, таким образом, серьезного внимания флористов, хотя со времени опубликования ее прошло 180 лет. Она интересна также как одна из первых у пас по времени флористиче
214
ских работ, относящихся к небольшой сравнительно территории.
Как химик Георги опубликовал в изданиях Академии наук несколько мемуаров и с 1783 г. стал ординарным академиком по химии.
В 1790 г. Георги напечатал «Versuch einer Beschrei-bung der natiirlichen oekonomischen Beschaffenheit des St. Petersburgischen Gouvernements» (St. Petersb., 1790, 159 стр.), где опубликован список растений Петербургской губернии, содержащий 823 вида. Работа эта — извлечение из обширного двухтомного сочинения почти того же названия, печатавшегося одновременно, в котором на стр. 445—596 помещен тот же список видов. Эта работа по флоре Петербургской губернии очень редка и ботаниками, в сущности, забыта.
В последние годы своей жизни Георги опубликовал в Кенигсберге «Geographisch-physikalische und natur-historische Beschreibung des Russischen Reichs, zur Ueber-sicht bisheriger Kenntnisse von demselben» (Th. I—III, Bd. 7, 1801. Nachtrage, 1801).
Это обширное сочинение — двенадцать томов в трех частях (с общей пагинацией в 2222 + 444 стр. дополнительного тома) — представляет собой, как видно и из названия, физико-географическое и естественно-историческое описание России, как обзор существовавших в то время сведений.
Четвертый и пятый тома третьей части (стр. 609— 1461) содержат: «Pflanzenarten im Umfange des Russischen Reichs nach der Folge der vier und zwanzig Klassen des Pflanzen’s systems des Ritters von Linne», t. e. «Список видов известных в то время в пределах России, расположенных по 24-классной системе Линнея». Указанный список есть свод флористических данных с учетом новейших работ отечественных исследователей (Паллас, Впберштейн) и последних по тому времени переизданий сочинений Линнея (издание Рейхардта «Systema plantarum», 1779—1780, и начало вильденовского издания «Species plantarum», 1797), которые обстоятельно цитируются.
Таким образом, это сочинение Георги представляет собой флористическую сводку по России. Сам Георги в предисловии (стр. 615) говорит, что написание настоящей
215
флоры России не является его целью и было бы выше его сил.
Очень важно заметить, что общее число видов в этой сводке составляет около 3.500 (из них около ста в дополнительном томе). Это, конечно, удивительно много, если принять во внимание то, что в первом издании «Species plantarum» Линнея, вышедшем в 1753 г., для России, по нашему подсчету, было достоверно указано около 350 видов.
Таким образом, мы видим, что за период менее чем в пятьдесят лет, перечень известных в России видов растений удесятерился. Этот факт с полной убедительностью нам показывает, какой удивительной действенностью, в отношении накопления фактических знаний, обладали описательная, номенклатурная и классификационная реформы Линнея.
В 1803 г. именем Георги — Georgina — был назван Вильденовым род из американских сложноцветных. Позднее, однако, было показано, что для этого рода существует приоритетное (1791 г.) название Dahlia Cav., почему название Georgina попало в синонимы. В России же всем известные садовые растения называют именно георгинами, но мало кто знает, что они так названы по имени ученика Карла Линнея, натуралиста Ивана Ивановича Георги, научная деятельность которого протекала в России.
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Стр.
Предисловие .............................................. 3
Детство и школьные годы.................................   7
Студенческие годы в Лунде и Упсале....................... 14
Лапландское путешествие и последние студенческие годы 30
Голландский период деятельности Линнея — период реформ 42
Три года работы в Стокгольме............................. 72
Первый период профессорской деятельности и сочинения этого периода ....................................... 77
«Species plant arum». Описательный метод Линнея, «Species plantarum» и современная номенклатура растений. Отражение в этом сочинении флоры России................. 102
Второй период профессорской деятельности и последние годы жизни .............................................. 131
Некоторые личные черты Линнея по воспоминаниям современников и его заметкам............................. 147
Значение работ Линнея для	развития естествознания	157
Приложение. Российские ученики и корреспонденты Карла Линнея ............................................. 171
Утверждено к печати Ботаническим институтом им. В. Л. Комарова Академии Наук СССР
«
Редактор издательства В. М. Яковлева Технический редактор Р. А. Ароне Корректоры А. А. Аржанухина, Л К. Калуженина и Е. Я. Лапинь
РИСО АН СССР № 14-115В. М-25242. Подписано к печати 21, V 1957 г. Бумага 84 X 108/з2. Бум. л. 37/1в. Печ. л. 11,27. Уч.-изд. л. 11,16 +3 вкл. (0.11 уч.-изд. л.). Тираж 4000. Зак. № 142. Цена 3 р. 45 к.
1-я тип. Изд. АН СССР. Ленинград, В-34, 9 линия, лом 12.
Утверждено к печати Ботаническим институтом им. В. Л. Комарова Академии Наук СССР
«
Редактор издательства В. М. Яковлева Технический редактор Р. А. Ароне Корректоры А. А. Аржанухина, Л К. Калуженина и Е. Я. Лапинь
РИСО АН СССР № 14-115В. М-25242. Подписано к печати 21, V 1957 г. Бумага 84 X 108/32. Бум. л. 37'19. Печ. л. 11,27. Уч.-изд. л. 11,16+3 вкл. (0.11 уч.-изд. л.). Тираж 4000. Зак. № 142. Цена 3 р. 45 к.
1-я тип. Изд. АН СССР. Ленинград, В-34»
9 линия, дом 12.
Зр. 45к