. С. ЕРЖШ1 имекик:
ЕРУСАЛИМСКИИ
ВНЕШНЯЯ
ШНЯЯ ПОЛИТИКА
И ДИПЛОМАТИЯ
ГЕРМАНСКОГО
ИМПЕРИАЛИЗМА
В КОНЦЕ XIX ВЕКА

АКАДЕМИЯ НАУК
СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ

A.C. ЕРУСАЛИМСКИЙ
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
И ДИПЛОМАТИЯ
ГЕРМАНСКОГО
ИМПЕРИАЛИЗМА
В КОНЦЕ XIX ВЕКА
ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ,
ДОПОЛНЕННОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ ПАУК СССР
МОСКВА 1951

Постановлением Совета Министров Союза ССР от 3 марта 1950 г.
профессору Ерусалимскому А. С. за научный труд «Внешняя политика
и дипломатия германского империализма в конце XIX века»,
опубликованный в 1948 г., присуждена Сталинская премия второй степени.
ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
АКАДЕМИК
А. М. ДЕБОРИН

•E=£ ^üssw^=^=; ^я·
ОТ АВТОРА
Два мотива побудили автора предпринять работу по подготовке
второго издания этой книги:
во-первых, убеждение в том, что теперь, когда новые, американские
претенденты на мировое господство столь открыто занимаются в
подвластных им частях Германии восстановлением позиций нейецких
монополистов и милитаристов, а те, в свою очередь, открыто выступают с
программой реванша и войны, одна из актуальных задач советского
историка заключается в том, чтобы показать зарождение, методы и цели
агрессивной политики германского империализма;
во-вторых, желание внести в книгу некоторые дополнения, которые
должны подчеркнуть ряд важных моментов, основанных на привлечении
новых материалов, в том числе неопубликованных. При этом автор
стремился учесть ценные советы и замечания, которые высказали в
печати академик Е. В. Тарле («Литературная газета»), член-корр.
Академии Наук СССР С. Д. Сказкин («Известия Академии Наук»,
серия истории и философии), проф. И. С. Галкин («Новый мир»),
А. Л. Нарочницкий («Вопросы истории»), А. Д. Никонов («Славяне»),
а также товарищи, принимавшие участие в обсуждении книги в
Институте истории Академии Наук СССР, .в Московском государственном
университете им. М. В. Ломоносова и на конференции читателей в
Государственной публичной исторической библиотеке в Москве.
Дополнения, внесенные в настоящее издание, таковы: автор сделал
попытку дать общую характеристику прусско-германского милитаризма
и, в частности, генерального штаба в конце XIX в.; более подробно
освещено отношение различных течений в германской
социал-демократической партии, в частности правого, реформистского, оппортунистического
крыла, к отдельным вопросам внешней -политики германского
империализма; несколько расширен материал, характеризующий усиление
антипольской и вообще антиславянской политики германского империализма
в конце XIX в.; на основе новых архивных изысканий автор смог
дополнительно осветить попытки Джозефа Чемберлена и других английских
империалистов, преследовавшие цель закабалить Китай и на этой
основе создать широкую, направленную против России, коалицию в составе
Англии, Германии, США и Японии; дана более подробная
характеристика агрессивной политики американского империализма, развязавшего

6
ОТ АВТОРА
войну против Испании в 1898 г.,— политики, которая имела своей целью
закабаление Кубы, захват Филиппин и усиление экспансии в Китае.
Кроме того, внесены и другие, менее значительные дополнения и
редакционные исправления.
Автор должен отметить, что Архив внешней политики России
Министерства иностранных дел СССР и Центральный государственный
исторический архив в Ленинграде предоставили ему возможность привлечь
для этого издания некоторые новые, неопубликованные исторические
документы. Печатные материалы автор дополнительно почерпнул в
богатейших книжных фондах Фундаментальной библиотеки
общественных 'наук Академии Наук СССР и Государственной библиотеки СССР
им. В. И. Ленина.
В подготовке настоящего издания к печати автору оказали помощь
кандидат исторических наук Л. В. Поздеева и Б. А. Айзин.
Всем перечисленным лицам и учреждениям, а также читателям,
приславшим свои замечания, автор приносит свою глубокую благодарность.

Памяти моей дочери
Наташи
посвящаю этот труд
ВВЕДЕНИЕ
1
Историк нового и новейшего времени не может жаловаться ни на
отсутствие тем, ни на отсутствие материалов, привлечение которых
необходимо для научной разработки этих тем. Сама жизнь и политический
опыт нашего народа, создающего новое, коммунистическое общество и
возглавляющего борьбу всех прогрессивных сил человечества против
империализма, раскрывают широчайшие исторические горизонты и
настойчиво эти темы подсказывают. В напряженной борьбе, в героическом
труде, увлекаемый вдохновенным порывом, советский народ
прокладывает, новые пути в будущее, и он должен знать, какие силы порождали
военные агрессии в прошлом и еще стремятся помешать его
историческому движению вперед.
В первой половине XX в., на протяжении жизни одного поколения,
германский империализм развязал две войны. Обе войны были войнами
за передел мира, войнами мирового масштаба. В обеих войнах
германский империализм ставил перед собой задачу утверждения своего
господства над миром, и в обеих войнах он потерпел поражение. Но если после
военного поражения кайзеровской Германии в 1918 г. реакционные
классы — монополистический капитал и юнкерство — сумели полностью
сохранить свои позиции и приступить к подготовке новой агрессии, то
после военного разгрома гитлеровской Германии в 1945 г. немецкий
народ, -благодаря поддержке со стороны Советского Союза, впервые в
своей истории получил возможность взять свою судьбу в собственные
руки и приступить к созданию единой миролюбивой Германии на
демократической основе. Значение этого факта трудно переоценить — оно
выходит далеко за рамки истории Германии. Как отметил И. В. Сталин,
«образование Германской демократической миролюбивой республики
является поворотным пунктом в истории Европы. Не может быть
сомнения, что существование миролюбивой демократической Германии наряду
с существованием миролюбивого Советского Союза исключает
возможность новых войн в Европе, кладет конец кровопролитиям в Европе и
делает невозможным закабаление европейских стран мировыми
империалистами». х
Таким образом, уроки, преподанные историей немецкому народу, не
прошли даром и, конечно, еще больше скажутся в будущем, когда
пробудившиеся подлинно демократические силы и традиции немецкого
народа завершат дело объединения Германии как миролюбивого государства.
Однако нельзя закрывать глаза на то, что в Западной Германии, при
1 Образование Германской демократической республики. Документы и материалы.
М. 1950, стр. 7.

s
ВВЕДЕНИЕ
поддержке англо-американских империалистов, не только существуют,
но и укрепляются те реакционные силы — монополистический капитал и
юнкерство, которые являются историческими носителями
захватнических устремлений и военной агрессии германского империализма.
Эти реакционные силы, господствовавшие в Германии, уже на первых
этапах своего формирования пытались влиять на судьбы Европы, а
затем и на судьбы всего мира. Уже в конце XIX в. германский юнкерски-
буржуазный империализм начал быстро развертывать «мировую
политику», стремясь принять самое активное участие в борьбе за окончание
раздела мира и одновременно ставя перед собой задачу подготовиться к
борьбе за его передел. Но еще раньше реакционные и агрессивные силы
в Германии создали историческую концепцию, согласно которой
милитаризм и война, скрепив единство Германии, являются и -основой ее
дальнейшего существования. Упорно и настойчиво они насаждали
представление, будто только «железом и кровью», на милитаристской основе
можно претворить в жизнь единство немецкого народа и что только войной
ил« постоянной готовностью к войне можно гарантировать это единство
от опасности извне. Автором этой концепции был Бисмарк.
Впоследствии, в эпоху империализма, ее усвоили и Вильгельм II и Гитлер.
В конце XIX в. Вильгельм II объявил Германскую империю «мировой
империей». Через несколько лет после первого военного разгрома
Германии Гитлер, стремясь исторически оправдать свою империалистскую
программу мировых масштабов, писал: «Вопрос не должен ставиться
так: как в свое время поступал Бисмарк? Но в гораздо большей степени:
как бы он поступил теперь?». Так, захватив идею единства Германии в
свои руки, германские милитаристы и империалисты — от Бисмарка до
Гитлера — стремились использовать ее в своих реакционных и
агрессивных целях. 2
Следует, однако, отметить, что эта идея по своему историческому
происхождению носит не милитаристский, а демократический характер.
К. Маркс и Ф. Энгельс, величайшие демократы XIX в. и
основоположники научного социализма, являлись наиболее последовательными
сторонниками демократического объединения немецкого народа и наиболее
активными борцами против всех реакционных сил. Эти силы сначала
выступали против идеи объединения Германии, а затем стремились,
выхолостив ее демократический смысл и характер, использовать ее в
интересах утверждения и расширения своего господства.
Официальная германская историческая наука фальсифицировала
историю Германии. На первый план она выдвигала идею о том, что
внешняя политика является основным фактором истории Германии,
определяющим и задачи внутренней политики. В ряде работ утверждался
«примат» внешней политики над внутренней. Одни германские историки
выдвигали идею «государственной мощи» (Staatsmacht), другие — идею
«государственной пользы» (Staatsräson) и затем пытались показать, как
эти идеи воплощались в истории Германии, преимущественно в истории
ее внешней политики и дипломатии. Они утверждали, что эта история
определялась не борьбой различных классов немецкого общества, а
исключительно географическим положением Германии в Центральной
Европе, создавшим «неизменность судьбы» немецкого народа и
германского государства.
В годы первой мировой войны Г. Онкен, один из лидеров германской
буржуазной историографии, писал: «Мы — страна Середины с необеспе-
2 См. В. М. Молотов. Вопросы внешней политики, 1948, стр. 399, 519.

ВВЕДЕНИЕ
9
ченными, изменяющимися сухопутными границами... Мы — сердце
Европы, на которое направлены <все стрелы».3 Этим серединным положением
Германии, окруженной недругами, Онкен объяснял и создание военно-
политического союза с Австро-Венгрией, и создание Тройственного союза,
якобы носившего оборонительный характер, и даже все направление
внешней политики Германии в отношении России и Англии: он
утверждал, что, опираясь на Тройственный союз и проводя политику
балансирования между Англией и Россией, соперничество которых © мире
нарастало, Германия стремилась к поддержанию равновесия держав и тем
самым укрепляла дело мира. Таким образом, агрессивный характер
германской политики оправдывался задачами обеспечения безопасности
Германской империи как срединноевропейокой державы, в мощи которой
будто бы заинтересованы все остальные державы Европейского
континента. «Сильная Середина,— писал Онкен,— проявила себя как страна
европейского мира». Отсюда нетрудно было сделать вывод, что все, кто
противится созданию «Срединной Европы», как политике,
обеспечивающей безопасность Германии, являются нарушителями мира. Впоследствии
Онкен положил эту концепцию в основу большого исторического труда
«Германская империя и предистория мировой войны»,4 в котором
пытался доказать, что положение Германии в середине Европы делало ее
наиболее уязвимым центром враждебной политики европейских
государств. Он пытался доказать далее, что из «срединного» положения
Германии вытекает для нее необходимость постоянно и сильно
вооружаться. Так утверждалась концепция, пытающаяся исторически оправдать
германский милитаризм.
Поддерживая культ Бисмарка, основателя Германской империи на
милитаристской основе, Онкен выдвигает на первый план идею
преемственности, в которой он усматривает «глубочайший смысл и своеобразие
германской истории». С этой точки зрения он оправдывает и «мировую
политику» германского империализма, которую рассматривает как
проявление самодовлеющих интересов германского государства,
являющегося, по его словам, «законченным выражением народной воли к жизни»,
2
Переход Германии от бисмарковской «континентальной политики» к
«новому курсу» — империалистской «мировой политике» — уже давно
привлекал внимание историков. Германская буржуазная историография
повела в этом вопросе с самого начала свою собственную линию.
Пользуясь монополией в отношении исторического материала, который она
могла привлечь и отобрать, она усердно внушала миру, что1 пресловутая
немецкая основательность и точная методика исследования являются
гарантией непреложности сообщаемых ею фактов. Но· факты
нуждаются в отборе, они не могут существовать без объединяющей их идеи, и
германская буржуазная историография немало потрудилась над тем>
чтобы, пользуясь фактами, пронизать их своей идеей, наукообразной по
форме, антинаучной по своему существу. Сначала немецкая
историография утверждала, что Германия не может нести ответственность за
возникновение первой мировой войны в большей степени, чем другие
3 Η. О η с к е п, Das alte und das neue Mitteleuropa. Historische-politische
Betrachtungen über deutsche Bündnispolitik im Zeitalter Bismarcks und im Zeitalter des
Weltkrieges, Gotha 1917, S. 3—4; см. также Jack, Deutschland als Herz Europas, Berlin, 1929.
4 H. Oncken, Das Deutsche Reich und die Vorgeschichte des Weltkrieges,
B. 1-Й, Leipzig 1933.

10
ВВЕДЕНИЕ
страны. Вскоре она стала разрабатывать другой тезис — о постоянном
миролюбии Германии; главную ответственность за возникновение первой
мировой войны она старалась возложить на Россию. На протяжении двух
десятилетий, между окончанием первой мировой войны и началом
второй, влияние германской историографии возрастало, проникало в разные
страны и нашло свое отражение в исторических концепциях ряда
авторов.5
Наряду с работами, воспевавшими внешнюю политику германского
империализма, появлялись и некоторые работы, которые можно назвать
полемическими. Такова известная работа графа Ревентлова,
выдержавшая несколько изданий накануне, во время и даже после первой мировой
войны. Ее автор, крайний империалист, критиковал германскую
«мировую политику» не за те цели, которые она выдвигала, а за то, что она
не смогла обеспечить достижение этих целей. Он был яростным
сторонником строительства большого военно-морского флота как главного
орудия внешней политики и борьбы против Англии. Считая Англию
главным соперником Германии на арене «мировой политики», он
утверждал, что только ее «ревность» в отношении экономически
преуспевавшей Германии толкала ее на путь вооруженного столкновения. Он
критиковал германское правительство за непонимание необходимости более
активной подготовки тех средств, при помощи которых можно было
осуществить «мировую политику» и довести борьбу против Англии до
конца. Характеризуя первые шаги этой политики в конце XIX в., он
писал: «В этом неверном соотношении между средствами и целью
заключается, по крайней мере частично, трагическая сторона различных неудач
германской политики на протяжении последующего десятилетия».6
Итак, Ревентлов пытался доказать, что с первых же шагов своей
«мировой политики» Германия обнаружила неумение подкрепить эту
политику более мощными средствами борьбы. Он считал эту политику
недостаточно агрессивной. Неудивительно, что через несколько лет после
военного поражения Германии в 1918 г. Ревентлов вступил -в
гитлеровскую партию, которая, как указывает И. В. Сталин, была партией «н а и-
более хищнических и разбойничьих империалистов
среди всех империалистов м .и ρ а».7
Военное поражение Германии в 1918 т. заставило германских
историков заняться пересмотром ранее сложившихся исторических концепций.
Однако поскольку господствующие классы, монополистическая
буржуазия и юнкерство, полностью сохранили в Германии свои экономические
позиции и свое политическое влияние, переоценка ценностей стала
определяться общими задачами восстановления германского империализма.
В этой обстановке, как из рога изобилия, появляются многочисленные
исторические работы, которые пытаются установить причины военного
поражения и краха захватнических планов германского империализма.
Прежде всего они пытаются доказать, что никакого военного поражения,
в собственном смысле, не было. Что же было? Германия вынуждена
была капитулировать потому, что вспыхнувшая в стране революция
5 См., например, S. В. Fay, The Origins of the World War, v. I—II, N. Y. 1932.
(Перевод: С. Фей, Происхождение мировой войны, т. I, с предиел. А. Попова, М.
1934; т. II, с предисл. А. Ерусалимского, М. 1934); W. L· Langer, The Diplomacy
of Imperialism 1890—1902, v. I—II, N. Y.-^ L. 1935; G. P. Gooch, Studies in Modern
History, G. 1931; M. H. Покровский, Империалистская война, сб. ст., 1934, и др.
6 Graf Ε. zu R event low, Deutschlands auswärtige Politik 1888—1914, В. 1918,
S. 100.
7 И. В. Сталин, О Великой Отечественной войне Советского Союза, М. 1949,
стр. 27.

ВВЕДЕНИЕ
11
нанесла армии удар «ножом в спину». Так началась реабилитация
германского милитаризма. Одновременно началась и реабилитация
германского империализма. Уже в 1920 г. Ф. Гартунг утверждал, 8 что
империализм — это здоровое стремление народа к господству и распространению
своей культуры, выражение его «жизненной силы». Отрицательной
стороной империализма, утверждал он далее, является война. Однако в
империалистской войне Гартунг видел высшее оправдание, заключающееся
в том, что она создает новое равновесие сил. Но так как в результате
войны 1914—1918 гг. равновесие сложилось далеко не в пользу
Германии, то этот апологет империализма пытался проанализировать
исторические причины ее .неудачи. В поисках этих причин он обращается к
тому периоду, когда Германия делала первые шаги на путях «мировой
политики». Как и Онкен, он считает, что эти пути -были правильными
путями, поскольку они воплощали в себе «политику мощи»
(Machtpolitik), порожденную географическим расположением Герман-ии в
Центральной Европе. Далее он пытался доказать, что если бы эта политика
с самого начала проводилась со всей решительностью, она имела бы
совсем другие результаты. Однако остается фактом, что Германия,
вступив на этот путь, пришла к катастрофе. Ее причина, по мнению
Гартунга, состоит в том, что германское правительство, начав
строительство «мировой империи», возлагало слишком много надежд на свою
дипломатию и слишком мало — на армию и флот. Коренная ошибка
германского правительства, утверждает Гартунг, заключается в том, что
оно предполагало построить великую империю мирным путем, а народ
одобрил это «неполитичное и моральное поведение» своего
правительства. История, пишет Гартунг,— это не мирная эволюция, а развитие
«кровью и железом»; между тем Германия апеллировала к праву, когда
нужно было апеллировать к силе. Таким образом, как и Ревентлов,
Гартунг пытался доказать, что политика Германии обладала одним
недостатком, имевшим для нее роковое значение: она была недостаточно
агрессивна.
Однако вскоре в общем хоре германской историографии этот тезис
временно отошел на задний план. В послеверсальской Германии
появились новые политические мотивы, которые должны были обосновать
миролюбивый характер германской политики и в прошлом и в
настоящем.9 Ответственность за возникновение войны стала возлагаться, как
и раньше, на противников Германии. В то же время стала усиленно
разрабатываться тема о виновниках неудач Германий в области внешней
политики и дипломатии. В центре дискуссии германской буржуазной
историографии стала проблема политических союзов и дипломатических
соглашений в конце XIX и в начале XX в. Эта дискуссия являлась
отражением борьбы классов и партий по вопросу о внешнеполитической
ориентации германского империализма после первой мировой войны,
искавшего поддержки западных держав на пути к своему
восстановлению. Участники этой дискуссии пытались доказать, что если бы
германская дипломатия в переломный момент мировой истории сумела
перестроить свою политику союзов, история Германии и история всего мира
развивалась бы по совершенно другим и новым путям. Так в германской
буржуазной историографии продолжал сохраняться «примат» внешней
политики над внутренней.
8 Р. Härtung, Deutsche Geschichte vom Frankfurter Frieden bis zum Vertrag
von Versailles (1871—1919), 1920.
9A. Ерусалимский, Проблемы внешней политики Бисмарка в послевоенной
германской историографии, «Историк-марксист», 1929, т. XII.

12
ВВЕДЕНИЕ
3
Материалом и внешним толчком для развернувшейся дискуссии
послужили опубликованные мемуары и размышления на исторические темы,
написанные некоторыми, впрочем не очень видными, деятелями
германской дипломатии кайзеровских времен. Один из них, О. Гамман, бывший
начальник отдела печати ведомства иностранных дел, уже в 1918 г.
опубликовал книгу, в которой пытался исторически осмыслить значение и
характер «нового курса» германской внешней политики,
определившегося в конце XIX в. 10 Этот курс Гамман определил как «политику зигзагов»
между Англией и Россией,— политику, которая в 1918 г. привела Германию
к катастрофе. Гамман утверждал, что если бы Германия ориентировалась
на Англию и заключила бы с ней союз, то она избежала бы поражения,
и тогда весь ход истории принял бы совсем другой оборот. Но разве союз
с Англией был возможен? Разве он не 'противоречил целям и традициям
германской дипломатии? В своих других работах, u представляющих
собой полумемуарное, полуисторическое повествование, Гамман пытался
дать ответы и на эти вопросы. Во-первых, он отрицал существование
антианглийских традиций германской дипломатии, ссылаясь на то, что
только «неправильно понятый Бисмарк»12 мог быть привлечен для
оправдания этих традиций. На самом деле, заявлял Гамман, этих
традиций не существовало, ибо Бисмарк, волреки общепринятому мнению,
был сторонником сближения не с Россией, а с Англией. Во-вторых,
Гамман утверждал, что уже через несколько лет после отставки Бисмарка
его преемники имели возможность осуществить то, к чему стремился
«железный канцлер»,— союз с Англией; если они не пошли по этому
пути, то это их вина, за которую Германия поплатилась своим
поражением в 1918 г.
Примерно в то же время, вскоре после окойчания первой мировой
войны, в Германии были опубликованы мемуары баро«а Эккардштей-
на,13 бывшего советника германского посольства в Лондоне, явно
рассчитанные на сенсацию: автор мемуаров, приведя отдельные документы
(как впоследствии выяснилось, довольно сильно искаженные), утверждал,
что в конце XIX и в начале XX вв. английское правительство трижды
(в 1898, 1899 и 1901 гг.) предлагало Германии заключить союз. Он
утверждал далее, что английское правительство настойчиво и серьезно
пыталось вести переговоры, которые упорно срывались германской
стороной. Наконец, он утверждал, что если бы Германия пошла на этот
союз, она не только предотвратила бы создание Антанты, но и сумела бы
самым выгодным для себя образом поделить вместе с Англией сферы
влияния в мире за счет интересов Франции <и России. Так была создана
новая историческая легенда, которая стала усиленно разрабатываться в
германской, а отчасти и в английской и американской буржуазной
историографии. То была легенда об упущенных возможностях
англо-германского союза на рубеже XIX и XX вв.
Между тем самый факт англо-германских переговоров о союзе вовсе
не являлся открытием Эккардштейна. Первые сведения об этих
переговорах появились в английской, а затем и в германской печати
10 О. Hamman, Der neue Kurs, В. 1918.
11 О. Hamman, Zur Vorgeschichte des Weltkrieges, B. 1919; Deutsche
Weltpolitik 1890—1912. B. 1935.
12 O. Hamman, Der missverstandene Bismark. Zwanzig Jahre Deutscher
Weltpolitik, B. 1921.
13 Hermann Freiherr von Eckardstein, Lebenserinnerungen und politische
Denkwürdigkeiten, B. I—III, Leipzig 1919—(1921.

ВВЕДЕНИЕ
13
(в «Daily Telegraph» и в «Berliner Tageblatt») еще в 1912 г. 14 Тогда эти
исторические напоминания являлись сопровождением к попыткам
лондонской дипломатии под видом сближения с Германией ограничить ее
военно-морское строительство. Далее, Хаяси, один из участников
создания англо-японского союза 1902 г., опубликовал в 1913 г. часть своих
мемуаров, в которых упомянул, что был момент, когда в переговорах о
союзе, наряду с Англией и Японией, участвовала и Германия. 15 Наконец,
во время первой мировой войны ряд германских историков — О.
Франке, Г. Онкен, И. Галлер и др.— также касались истории этих
переговоров 1889—1901 гг.16 Однако тогда этот вопрос не вызвал широкого
интереса в буржуазной литературе. Его значение отметил В. И. Ленин:
«1898: переговоры об англо-германо-японском союзе против России». 17
Но вот окончилась первая мировая война, и эта тема оказалась
одной из самых актуальных в германской буржуазной историографии.
Особенно подробно она стала разрабатываться после того, как германское
министерство иностранных дел, стремясь опрокинуть версальский тезис
об односторонней ответственности Германии за возникновение войны в
1914 г., приступило к опубликованию многотомного .собрания
дипломатических документов своего архива. 18 Это совпало с усилением борьбы
между сторонниками «западной» и «восточной» ориентации внешней
политики веймарской Германии. В этих условиях среди сторонников
«западной» ориентации историческая легенда, созданная Эккардштей-
ном, казалось, получила всеобщее признание. Э. Людвиг, автор беллетри-
зированной биографии последнего Гогенцоллерна, 19 придал ей
популярность. Под разным углом зрения, β разной манере, но \в общем об
одном и том же — о политике упущенных возможностей союза с
Англией—писали и Г. Ролофф, и И. Галлер, и Э. Фишер, и В. Беккер, и
Э. Бранденбург, и многие другие.20 Все они стремились исторически
осудить тех, кто на рубеже XIX — XX вв. отказался итти на союз с
Англией, а тем самым исторически оправдать возникшую как тогда,
так и после войны 1914—1918 гг. среди некоторых кругов немецких
правящих классов общую политическую тенденцию сближения с
Англией. Теперь, после второй мировой войны, эту обветшалую историческую
концепцию пытается возродить Эйк.21
Этому открыто англофильскому направлению в германской
историографии противостояло другое направление, которое стремилось
разбить историческую легенду, созданную Эккардштейном. Мемуары
Эккардштейна подверглись сильной атаке сначала со стороны М. фон
14 Т. Wolff, Das Vorspiel, München 1925.
15 См. Хаяси, Записки, «Известия Министерства иностранны« дел», 1913,
кн. V.
16 См. статьи Η. О η с k е n, Die Vorgeschichte des Weltkrieges, а также
О. Franke, Die Grossmächte in Ostasien в сборнике «Deutschland und der
Weltkrieg», B. 1915; J. Η all er, «Süddeutsche Monatshefte» 8 января 1917 г.; Η. О ne ken
Das alte und das neue Mitteleuropa, Gotha 1917.
17 В. И. Ленин, Тетради по империализму, 1939, стр. 474.
18 G. Р. (всего 40 томов, 54 книги). См. указатель условных сокращений.
19 Е. Ludwig, Wilhelm der Zweite, В. 1926.
20 G. Roloff, Die ßündnisverhandlungen zwischen Deutschland und England
1898—1901, «Berliner Monatshefte», 12 декабря 1929 г.; J. H a 11 e г, Die Ära Bülow,
eine historische Studie, Gotha — Stuttgart — Berlin 1922; E. Fischer, Holsteins
grosses Nein. Die deutsch-englischen Bündnisverhandlungen von 1898—1901, B. 1925;
W. Becker, Fürst Bülow und England, 1897—1909, Greifswald 1929; E.
Brandenburg, Von Bismark zum Weltkriege, B. 1925.
21 E. Eyck. Das persönliche Regiment Wilhelms IT, Politische Geschichte des
Deutschen Kaiserreiches von 1890 bis 1914, Erlenbach -н Zürich Л948, S. 211—226.

14
ВВЕДЕНИЕ
Гагена,22 затем Г. Трютцшлера,23 наконец, Г. Риттера,24 который
решительно выступил против «легенды об упущенной дружбе Англии»,
основываясь не только на немецких, но и на «Британских
документах о происхождении войны 1898—1914 гг.».25 Г. Цюльке,26 связав
вопрос об англо-германских переговорах с политикой держав, в
особенности Англии, на Дальнем Востоке, также пришел к выводу, что эти
переговоры о союзе, по сути дела, были беспредметны. Другой автор,
Гуэнэ,27 подтвердил этот вывод, заметив притом, что решающее
значение для него имело изучение русских документов, опубликованных в
советском журнале «Красный архив».
Следует, однако, отметить, что оба направления в германской
историографии, отражая определенные политические тенденции среди
правящих классов Германии по вопросам внешней политики, при всем
различии их выводов пользовались одним и тем же методом. Они
ограничиваются сопоставлением дипломатических документов, придают
преувеличенное значение личным качествам, склонностям и настроениям
ведущих фигур германской дипломатии, но почти совсем не обращают
внимания на объективную сторону англо-германских противоречий, уже
сильно созревших в конце XIX в., и, разумеется, они вовсе игнорируют
глубокую империалистскую основу этих противоречий и классовую
борьбу, которая так остро развертывалась по основным вопросам
внутренней и внешней политики.
Лишь некоторые из представителей германской буржуазной
историографии упоминали о классовых взаимоотношениях. Так, Ф. Мейнеке,
сторонник англофильской легенды, во введении к своей работе28 пишет:
«Все находится в тесной взаимозависимости: экспортный :индycτpиaлΉзм
и строительство флота, флотские законы Тирпица и политика сплочения
Микеля, которая объединила высшие круги работодателей в городе и в
деревне против пролетариата и в интересах флотской политики, а в то
же время поставила государство на службу материальных интересов
этих классов и тем самым усилила социальный разрыв в нации». Однако,
подходя к конкретному анализу истории англо-германских переговоров
о союзе, и он ограничивается только дипломатической стороной дела.
Он делает это сознательно и последовательно, ибо это дает ему
возможность самым произвольным образом освещать исторические события в
интересах апологии политики сближения Германии с английским
империализмом. Ф. Мейнеке и не скрывал этой своей задачи: «Будемте
честны,— писал он,— и признаем, что история переходит тут в политику,
и тем больше должна переходить, чем ближе затрагивает нас
исследуемый объект». А поскольку это так, переговоры об англо-германском
союзе стали в его освещении центральной проблемой истории последних
22 М. von Hagen, Die Bündnispolitik des Deutschen Reiches, «Preussische
Jahrbücher», B. 186, X—XII, B. 192IL
23 Heinz Trützschler von Falkenstein, Die Denkwürdigkeiten des Freiherrn
von Eckardstein im Lichte der grossen Aktenpublikationen des Auswärtigen Amtes,
«Archiv für Politik und Geschichte», 1924, H. 5—6i.
24 G. Ritter, Die Legende von der verschmählten englischen Freundschaft 1898—
1901, Freiburg 1929; Bismarcks Verhältnis zu England und die Politik des «Neuen
Kurses».
25 B. D-, v. Т. Ом. указатель условных сокращений.
26 Η. Ζ ü h 1 k e. Die Rolle des Fernen Osten in den politischen Beziehungen der
Mächte. 1895—1905, B. 1929.
27 Heinrich Freiherr von Hoyningen genannt H u e η e, Untersuchungen zur
Geschichte des deutsch-englischen Bündnisproblems 1898—1901, Breslau 1934.
28 F. Meinecke. Geschichte des deutsch-englischen Bündnisproblems 1890—
1901, München — Berlin 1927, S. 6, 8.

ВВЕДЕНИЕ
15
лет XIX в.; неудача же этих переговоров представлена как поворотный
пункт истории Германии и истории всего мира.
Это преувеличение не имеет никаких оснований. Еще в годы первой
мировой войны В. И. Ленин, изучая природу империалистских союзов,
вскрыл характер разногласий между Англией и Германией.
Конспектируя статью Онкена, он писал: «В 1898 г. Англия вела переговоры с
Германией о союзе против России... и не сошлись: Англия сказала:
«Германия де требует слишком много»..., это де неправда, Берлин де не
ставил требований (?>!!?)». Эта сложная, но выразительная пунктуация
свидетельствовала о сугубо критическом отношении Ленина к подобного
рода утверждениям буржуазной историографии. Далее, продолжая
цитировать Онкена, В. И. Ленин писал: «Заключили только в октябре
1898 договор, «который предусматривал будущее экономическое
проникновение Германии и Англии в португальские колонии <в случае, если
Португалия не выполнит своих обязательств по оплате займов». Общий
политический характер сделки Ленин определил »в следующих словах:
«Англия и Германия в октябре 1898 делят колонии Португалии».29
Что касается истории англо-германских переговоров о союзе против
России в 1898 г., то причину их неудачи Ленин определил так: «Не
сторговались!!»30
Историю англо-германских переговоров о союзе против России в
конце XIX в. следует рассматривать в общем плане развития
империалистских антагонизмов между Германией и Англией. Они представляли собой
эпизод дипломатической истории, впрочем весьма характерный для
общей ситуации, сложившейся в тот момент, когда борьба империалистских
держав за раздел мира уже стала превращаться в борьбу за его
передел. Но выяснение этого вопроса является не единственной и даже не
главной задачей нашей работы.
4
К. Маркс и Ф. Энгельс, В. И. Ленин и И. В. Сталин всегда
придавали большое значение изучению внешней политики и дипломатии
капиталистических государств. В частности, они тщательно изучали историю
дипломатии, ибо в ней они уАмели находить ключ к пониманию наиболее
актуальных вопросов международной политики своего времени.
Основоположники научного социализма вменяли рабочему классу в
обязанность «следить за дипломатической деятельностью» буржуазных
правительств и притом следить отнюдь не пассивно. «Если
освобождение рабочего класса,— писал Маркс,— требует братскою единения и
сотрудничества рабочих, то каким образом могут они выполнить эту
великую задачу при наличии внешней политики, которая, преследуя
преступные цели, играет на национальных предрассудках и в
грабительских войнах расточает кровь и богатства народов?» 31 Маркс и Энгельс
считали, что изучение, разъяснение и разоблачение внешней политики
и дипломатии капиталистических государств являются одной из
главнейших обязанностей коммунистов. Ленин также придавал этому
вопросу большое значение: он сожалел, что народные массы не читали книг
по истории дипломатии.32
29 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 475.
30 Τ а м же, стр. 474.
31 К. Маркс, Учредительный Манифест Международного товарищества рабочих,
К- M э ρ к с и Ф. Энгельс. Соч., т. XIII, ч. 1, стр. 12—13.
32 В. И. Ленин, Тайны внешней политики, Соч., т. 24, стр. 343.

16
ВВЕДЕНИЕ
Роль В. И. Ленина в научной разработке вопросов внешней
политики и дипломатии капиталистических государств и, в частности, внешней
политики и дипломатии германского империализма огромна. Работая
над созданием своего величественного труда об империализме, Ленин
уделял этим вопросам большое внимание, отбирая и изучая богатейший
конкретный исторический материал. Его «Тетради по империализму»
являют собой замечательный образец огромной, кропотливейшей работы
по научной систематизации и оценке фактов, документов, материалов
и т. п. Они дают нам возможность проникнуть в большую творческую
лабораторию ленинского гения. Они показывают, как тщательно
разработанная методика исследования сочетается с изумительной глубиной
политической мысли, с необъятным размахом и вместе с тем
удивительной точностью научного анализа. Ленин постоянно занимался изучением
политической истории буржуазных государств, в частности их внешней
политики и дипломатии.
Составляя «Опыт сводки главных данных всемирной истории после
1870 года»,33 Ленин выделил «Дипломатию» в особый, самостоятельный
раздел, рядом с разделами «Войны» и «Колониальная политика». Этот
раздел, посвященный дипломатии, заполнен фактами, касающимися
международных переговоров в различных формах: от «мирных»
соглашений и международных конференций до ультимативных требований
включительно. Он изобилует также фактами, касающимися двусторонних
или многосторонних договоров или переговоров. Кризисы в
международной политике великих держав находят свое резкое выражение в их
дипломатии, усилиями которой в течение многих лет и даже десятилетий3*
готовилась первая мировая война. Отдельные, наиболее крупные
события дипломатической истории, кризисы в международной политике
великих держав и создание союзов являли собой этапы, или, по выражению
Ленина, «вехи» в подготовке этой войны.35
«...Надо взять,— писал В. И. Ленин,— всю политику всей системы
европейских государств в их экономическом и политическом
взаимоотношении, чтобы понять, каким образом из этой системы неуклонно и
неизбежно вытекла данная война».36 Здесь заложен ключ к пониманию не
только характера войны и предшествующей ей политики, но и
аннексионистских планов капиталистических государств, независимо от того,
зафиксированы ли они в серии тайных договоров. История экономических
и дипломатических отношений, считал Ленин, раскрывает тайну этих
планов,37 ибо буржуазные правительства умело прикрывают их
«условной дипломатической фразой». «Для того они и дипломаты,— замечает
Ленин,— чтобы говорить дипломатическим языком».зв Нужно постичь
этот язык, но в еще большей мере то, что он выражает и прикрывает
одновременно. Открыв закон о неравномерности развития капитализма
и установив основные черты империализма, Ленин раскрыл и
специфические черты империалистской дипломатии.
Разрабатывая план своей книги «Империализм, как высшая стадия
капитализма», Ленин наметил особый раздел «Дипломатия и внешняя
политика 1871—1914», посвященный главным образом внешней политике
33 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 662 и ел.
34 В. И. Лен и н, Социализм (и война, Соч., т. 21, стр. 276; см. также «О
сепаратном мире», Соч., т. 23, стр. 115.
35 В. И. Л е н и н: Тетради по. империализму, стр. 619—621.
36 В. И. Ленин, Война и революция, Соч., т. 24, стр. 365.
37 Там же, стр. 369.
38 Τ а м ж е. стр. 380.

ВВЕДЕНИЕ
17
Англии и Германии — двух государств, империалистский антагонизм
которых являлся ведущим на путях к войне 1914—1918 гг. Крайне
характерно и .вместе с тем весьма 'поучительно, что даже в плане работы.
вопросы дипломатии и внешней политики не поставлены изолированно:
раздел «Империализм и оппортунизм» предшествует этим вопросам, а
раздел «Империализм и демократия. Финансовый капитал и реакция»
следует за ними.Э9 В другом варианте плана Ленин возвращается к
аналогичной постановке вопроса. Он определяет «политические черты
империализма (дипломатия)» и выделяет при этом два существенных
момента: реакция и национальное угнетение.40 Таким образом, и здесь, как
и везде и всегда, Ленин, в отличие от представителей буржуазной мысли,
не отрывал внешнюю политику и дипломатию от внутренней политики
правительства господствующих классов. «Выделять «внешнюю политику»
из политики вообще,— писал Ленин,— или тем более противополагать
внешнюю политику внутренней есть в корне не правильная, не
марксистская, не научная мысль. И во внешней политике, и во внутренней
одинаково, империализм стремится к нарушениям демократии, к реакции».41
Реакционный и агрессивный характер империалистской политики
глубоко вскрыт в работах И. В. Сталина. На примере истории
международных отношений конца XIX в. И. В. Сталин показал, что вопрос о
характере внешней политики того или иного государства имеет важнейшее
принципиальное и практическое значение. В этой связи особо важна его
работа «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»» 42
И. В. Сталин указывает, что Энгельс, стремясь в 1890 г.
дискредитировать внешнюю политику русского царизма, упустил ряд важнейших и
даже определяющих моментов. В частности, как отметил И. В. Сталин,
он переоценил роль стремления царской России к Константинополю в
деле назревания мировой войны, переоценил роль царской власти как
«последней твердыни общеевропейской реакции» (слова Энгельса).
С другой стороны, отметил И. В. Сталин, в работе Ф. Энгельса «упущен
один важный момент, сыгравший потом решающую роль, а именно —
момент империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за
источники сырья, имевший уже тогда серьезнейшее значение, упущены
роль Англии как фактора грядущей мировой войны, момент
противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже тогда
серьезное значение и сыгравших потом почти определяющую роль в
деле возникновения и развития мировой войны». Товарищ Сталин показал
далее, что недостатки статьи Энгельса были характерны для всего хода
мысли германской социал-демократии. Рассматривая войну,
вспыхнувшую в 1914 г., как войну оборонительную, отвергая ее империалистский
характер, германская социал-демократия провозгласила лозунг «защиты
отечества» и, таким образом, открыто и окончательно перешла на
сторону немецкой империалистической буржуазии.
Работа И. В. Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика
русского царизма»», как и ряд других его работ,43 имеет огромное
39 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 195.
40 Τ а м же, стр. 198.
41 В. И. Ленин, О карикатуре на марксизм, Соч., т. 23, стр. 31.
42 И В. Сталин, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма*
«Большевик», 1941, № 9.
43 И. Сталин, Вопросы ленинизма, М., 1939; И. В. Сталин, XIV съезд
ВКП(б) 18—31 декабря 1925 г. Политический отчет Центрального Комитета 18
декабря, Соч., т. 7, И. В. Сталин, Август Бебель, вождь германских рабочих, Соч., т. 2;
И. В. Сталин, О Великой Отечественной (войне Советского Союза. М., 1945.
История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1938.

18
ВВЕДЕНИЕ
значение для понимания основных проблем истории международных
отношений и, в частности, истории Германии в конце XIX в. Работы
И. В. Сталина раскрывают характер австро-германского союза,
сложившегося в конце XIX в., союза оборонительного по форме, агрессивного
по существу. Они раскрывают и роль франко-русского союза,
сложившегося в начале 90-х годов. Они раскрывают роль «пацифизма в период
складывающегося империализма. Они раскрывают действие закона о
неравномерном развитии капитализма, и в этой связи —- значение
англогерманских империалистских противоречий в конце XIX в. как основных
противоречий, приведших- к войне. Они помогают дать правильную
историческую оценку позиции германской социал-демократии по
отношению к внешней политике и дипломатии германского империализма.
5
Задача настоящего исследования заключается в том, чтобы осветить
внешнюю политику и дипломатию германского империализма в конце
XIX в. Советская историография уже осветила ряд проблем, имеющих
отношение к предмету исследования. Советские историки опубликовали
ряд ценных архивных материалов и несколько работ, являющихся
серьезным вкладом в научную литературу вопроса. Особенно следует
отметить «Историю дипломатии» (т. II и т. III, главы, написанные
академиком Е. В. Тарле и проф. В. М. Хвостовым). Но «История
дипломатии», ставя перед собой другие задачи, освещает нашу тему в более или
менее общей форме. Настоящая работа специально посвящена
исследованию внешней политики и дипломатии германского империализма в
тот период, когда он только вступал на путь «мировой политики».
Хронологическими рамками нашего изложения являются, с одной
стороны, трансваальский кризис 1895—1896 гг., внезапно
обнаруживший всю остроту уже возникших противоречий между германским и
английским империализмом, а с другой — начало мирового
экономического кризиса 1900 г., который, усилив роль картелей в Германии,
открыл новый этап германской империалистской экспансии на путях к
мировой войне 1914—1918 гг. В ходе изложения автор особенное
внимание уделяет, там, где это возможно по наличию материалов,
выяснению реальных интересов тех или иных групп господствующих классов,
проводивших политику экспансии, а также внутриполитической борьбе
классов и партий по вопросам внешней политики и дипломатии
германского империализма. Автор делает попытку показать, что политика
«балансирования» Германии между Англией и Россией в конце XIX в.
определялась классовой структурой юнкерски-буржуазного империализма.
Предмет, хронологические рамки и метод исследования определили и
круг привлеченных источников.44 Среди них главным источником
является большое собрание дипломатических документов германского
министерства иностранных дел — «Die Grosse Politik der Europäischen
Kabinette 1871—1914». Это собрание, изданное после первой мировой войны,
преследовало определенные политические задачи: снять с кайзеровской
Германии ответственность за возникновение этой войны. Такая задача
сказалась в основных моментах построения всей схемы издания, а
главное,— в системе отбора и расположения документального
материала. В основу издания положен не хронологический, а тематический
41 См. Указатель источников и литературы.

ВВЕДЕНИЕ
iô
принцип. К тому же многие документы опубликованы в сокращенном
виде (условный знак «РР») или разорванными по частям в различных
отделах одного тома или даже в различных томах. Это позволяет
скрыть ряд важных моментов, запутать другие, неполно осветить третьи,
а в целом навязать исследователю апологетическую концепцию
германского империализма. В ряде случаев документы снабжены явно
тенденциозными примечаниями. Многие версии этого собрания были
перенесены в германскую буржуазную историографию, а отчасти и в английскую
и в американскую. Так, например, была создана версия о «тихом и
молчаливом возобновлении союза» между Германией, Австро-Венгрией и
Италией (в 1897 г.). Германская публикация стремилась скрыть тот
факт, что политические взаимоотношения между Германией и ее
союзниками вовсе не были идиллическими. И действительно, уже в конце
XIX в. в Тройственном союзе существовали глубокие расхождения.
Однако германская и прогерманская реакционная историография в
Англии и в США игнорирует эту важную тему.
Исследователь, изучающий германское собрание документов,
должен предварительно провести большую деструктивную работу, чтобы,
сломав навязываемую ему схему, заново и правильно прочесть эти
документы. Он должен подвергнуть их критическому анализу и
восстановить их связь в новых сочетаниях. Он должен, наконец, привлечь и
другие материалы, с помощью которых он может проверить и дополнить
документы германского собрания.45 А главное, он должен попытаться
извлечь из них, как и из других имеющихся исторических материалов,
все то, что может характеризовать истинные мотивы, лежавшие в основе
деятельности германской дипломатии, осуществлявшей экономические,
политические, а в некоторых, случаях и стратегические интересы
германского империализма или отдельных его групп. Тогда окажется, что
многие факты, обычно игнорируемые буржуазной историографией, должны
быть вовлечены в ход изложения или получить другое освещение.
Собрание документов английского министерства иностранных дел —
«British Documents on the origins of the war 1898— 1914»,
использованное в работе, является источником в некотором смысле еще менее
надежным, чем германская публикация. Изданное по поручению
английского правительства профессорами Темперлеем и Гучем, оно, по сути дела,
является расширенной «Синей книгой». Заложенная в нем
апологетическая тенденция английского империализма сказывается и в отборе
материалов, и в их тематическом распределении, и, наконец, в тех
примечаниях, которыми они снабжены. Многие важные вопросы дипломатической
истории вообще не нашли своего освещения в этом собрании, другие
представлены только отдельными документами или даже (например, по
вопросу о Гаагской мирной конференции 1899 г.) подбором выдержек из
отдельных документов. Наиболее важные документы из частной перепис
ки ответственных руководителей внешней политики британского
империализма не воспроизведены. Но и специально отобранные документы,
разрешенные правительством к публикации, часто приводятся со
значительными сокращениями и даже в парафразе. Не воспроизведены и
пометки, сделанные на документах ответственными лицами и иногда
имеющие значение директивы. Эти крупные недостатки английской
публикации только отчасти восполняются материалами документированных
биографий английских политических деятели (например, биография
45 В частности, автор использовал документы германского архива, опубликованные:
в приложениях к отдельным монографическим работам. " ■ ■ ··/

20
ВВЕДЕНИЕ
Джозефа Чемберлена, составленная Гарвином).46 Все это приходится
иметь в виду, чтобы в результате критического рассмотрения
британского собрания извлечь из него некоторые данные, которые позволяют
проверить, а в отдельных случаях и дополнить документы многотомной
германской публикации. Нельзя при этом забывать и того, что буржуазные
публикации дипломатических документов являются не только^ арсеналом
«определенных исторических концепций апологетического свойства, но и
прямым орудием политической борьбы.47
В этих условиях огромное значение имеет возможность использования
русских дипломатических документов. Архив внешней политики России
Министерства иностранных дел СССР (в Москве) является бесценной
сокровищницей исторических материалов. Автор «использовал следующие
фонды Архива: 1) фонд Канцелярии министра, 2) фонд Политического
архива и 3) некоторые досье из фонда Секретного архива. Материалы
этих (фондов (прежде всего переписка между Российским министерством
иностранных дел и посольством в Берлине) наиболее полно освещают
историю политических, а отчасти и экономических отношений между
Германией ή Россией. Это очень много, но еще не все.
Ряд донесений и писем русских послов из Вены, Лондона, Парижа,
Рима содержат интересные данные о политике Германии в отношении
Австро-Венгрии, Англии, Франции, Италии. Донесения и письма русского
посла в Константинополе, а также имеющиеся отдельные тематические
досье дополнительно освещают вопрос о проникновении германского
империализма на Ближний Восток, в частности вопрос о Багдадской
железной дороге.
Наконец, следует обратить внимание еще на одну очень важную
сторону дела: русские документы дают возможность осветить и некоторые
•стороны внутриполитических отношений в Германии. Русский посол в
Берлине граф Остен-Сакен был близок к германским правительственным
и придворным кругам и имел возможность наблюдать их настроения,
их намерения и личные взаимоотношения. Правда, Остен-Сакен не
(был звездой первой величины, и некоторые его донесения выглядят
довольно тускло. Однако этот недостаток почти в полной мере
восполняется донесениями, составленными Чарьгковым, первым секретарем
посольства. Чарыков, тогда еще только начинавший свою
дипломатическую карьеру (он закончил ее в 1912 г., на посту русского посла в
Константинополе), очень интересовался событиями партийной и
политической жизни Германии, тщательно изучал германскую прессу
различных направлений, часто посещал рейхстаг и притом не только тогда,
когда там обсуждались вопросы, в которых русское правительство было
заинтересовано. Многие из донесений Чарыкова по вопросам внутренней
политики в Германии были подписаны Остен-Сакеном, от чего ценность
их нисколько не падает.
Необозримые богатства сосредоточены и в Центральном
государственном историческом архиве в Ленинграде. Изучая фонды
министерства финансов, автор обнаружил ряд новых документов, освещающих
дипломатические планы Джозефа Чемберлена и его империалистской
клики,— планов сколачивания союза между Англией, Германией,
Японией и США, направленного против России. Разумеется, эти документы
не остались неиспользованными.
46 I. L. Garvin, The Life of Joseph Chamberlain, v. I—И I, L. 1932—1933.
*7 Α, Ε ρ у с а л и м с кий, Вопрос об ответственности за войну
(Документы мировой войны как орудие политической борьбы). «Историк-марксист», 1932,

ВВЕДЕНИЕ
21
О ценности русских документов, хранящихся в Московском и
Ленинградском архивах, дают представление дипломатические документы,
опубликованные в советских изданиях. В научном отношении они способны
выдержать самую строгую критику. То, что опубликовано,— опубликовано
полностью, без всяких искажений, (пропусков и сокращений. Документы:
советской публикации, во-первых, могут быть использованы для
сопоставления с германскими документами и для проверки германской версии, а
во-вторых, они часто заключают в себе сведения, которые являются
дополнениями к тому, что можно извлечь из немецких документов. Это
относится, например, к русским документам об англо-германском
сближении в 1898 г. Главное же заключается в том, что некоторые вопросы
внешней политики Германии (как, например, вопрос о захвате
Германией Цзяочжоу) русские документы, опубликованные в «Красном
архиве»," освещают гораздо лучше, чем те, которые включены в германское
собрание «Die Grosse Politik». Таким образом, по сравнению с
материалами, включенными в германскую и английскую публикации, русские
дипломатические документы, неопубликованные и опубликованные, явля-
ются первоклассным историческим источником.
Очень важным источником для характеристики политических
настроений среди господствующих классов Германии в конце XIX в. является
обширная мемуарная литература, принадлежащая перу политических
деятелей -и дипломатов того времени. Авторы мемуаров, написанных в;
основном после поражения Германской империи и ноябрьской
революции 1918 г., уже сошли с политической арены. Но пытаясь оправдать
себя и вместе с тем свести счеты со своими противниками, они порой
сообщали ряд новых фактов, которые при критическом сопоставлении с
другими фактами представляют значительный интерес. Некоторые
мемуаристы пользовались своими личными архивами, публикуя из них
документы, не вошедшие в официальные издания. В целом изучение
этих мемуаров дает представление и об общей атмосфере, царившей
среди различных кругов господствующих классов в Германии. Мемуары
Бюлова обрисовали эту атмосферу в такой неприглядности,48 что в свое
время вызвали протесты со стороны многих представителей этих классов*
Так сложился сборник «Фронт против Бюлова».49
Важно отметить, что некоторые издания мемуарной литературы
являются мемуарами лишь по названию: фактически мы имеем перед собой
опубликованные дневники, записи политических бесед и корреспонденции
по политическим вопросам. Таковы мемуары генерала Вальдерзее,5С*
предшественника Шлиффена на посту начальника генерального штабаг
и мемуары рейхсканцлера Гогенлоэ51 (последние почти не использованы
даже в немецкой исторической литературе).
Для характеристики борьбы классов и партий, в особенности по
вопросам внешней политики, исследователю приходится привлекать
довольно широкий круг источников. Материалы официального законодательства
тут явно недостаточны, так же как и официальные речи кайзера и
представителей правительства. Большое значение имеет изучение
стенографических отчетов заседаний рейхстага. Не следует, конечно, забывать,.
48 В. von Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I—IV, В. 1930. (Перевод: Б. Бюлов,
Воспоминания, под ред. и с предисл. В. М. Хвостова, М.— Л. 1935).
49 Front wider Bülow. Staatsmänner, Diplomaten und Forscher zu seinen
Denkwürdigkeiten, 1931.
50 Denkwürdigkeiten der General Feldmarschalls, Alfred Grafen v. Waldersee.
Bearbeitet und hrsg. von H. C. Meissner, B. I—-III, Stuttgart — Berlin 1923—1925.
51 Hohenlohe-Schillingsfürst, Denkwürdigkeiten der Reichskanzlerzeit,,
hrsg. von К. A. v. Müller, Stuttgart — Berlin 1931.

22
ВВЕДЕНИЕ
что в кайзеровской Германии рейхстаг выполнял лишь роль привеска к
полуабсолютистскому режиму. Однако отчеты рейхстага, во-первых, дают
представление о позиции отдельных партий по тем или иным основным
вопросам внутренней и внешней политики и, во-вторых, в ряде случаев
вскрывают классовые интересы, определявшие эту позицию. К тому же,
по некоторым вопросам, имевшим большое значение для внешней
политики, эти отчеты проливают более яркий свет, чем имеющиеся собрания
дипломатических документов. В качестве примера можно указать на вопрос
о расторжении и пересмотре англо-германского торгового договора.
Наконец, полезно воспользоваться и теми разоблачениями, которые иногда
имели место в рейхстаге, например разоблачениями фактов страшной
эксплоатации и истребления коренного населения в германских колониях.
Поскольку буржуазная историография освещает вопросы внешней
политики и дипломатии Германии без всякой связи с борьбой классов и
партий в Германии, материалы отчетов рейхстага остались ею не
привлеченными.
Точно так же, освещая эти вопросы, буржуазная историография не
использует материалы германской прессы. Только в самое последнее
время в США появилось несколько работ, в которых эта пресса
рассматривается как выражение германской «национальной психологии».52
Между тем эта пресса (газеты и журнальные статьи) является очень
сложным, своеобразным, но полезным источником. Этой прессой, юнкерской
и буржуазной, опасно пользоваться как историческим источником
информации по вопросам внешней политики и дипломатии правительства.
Очень часто она является источником сознательной дезинформации и
орудием прямой инспирации со стороны правительства, преследующего
определенные цели. Но в таком случае для историка небезынтересно
установить, как и в каких целях правительство пользовалось прессой как
орудием политического давления и дипломатической игры. Кроме того,
изучение прессы полезно, если подходить к ней как к источнику,
отражающему настроения, интересы и требования отдельных групп и
политических партий господствующих классов. Для характеристики
позиции социал-демократической партии автор, кроме обширных
выступлений ее лидеров в рейхстаге и кроме прессы, использовал также
протоколы съездов этой партии.
Среди материалов публицистики автор особое внимание уделил
газетной и памфлетной литературе «Пангерманского союза», этой
организации наиболее агрессивного крыла германского империализма. В
частности, ему удалось получить комплект главного органа этого союза —
«Alldeutsche Blätter». Изучение пангерманской литературы дает
возможность установить формы и круг организационной деятельности
«Пангерманского союза», его тесные связи с крупными представителями
монополистического капитала, юнкерства, военщины, а также с
правительственными кругами. Оно дает возможность проследить формирование и
развитие идеологии империалистской агрессии. Автор пришел к выводу, что
уже в конце XIX в: влияние «Пангерманского союза», политическое и
идеологическое, в вопросах внешней политики было значительным.
Германская историческая литература, сама отражая это влияние, пыталась,
однако, преуменьшить или вовсе отрицать политическую роль «Пангер-
52 Н. М. Carrol, Germany and the Great Powers 1866—?19L4. A study in public
opinion and foreign Policy, N. Y. 1932; P. R. Anderson, The Background of anti-
english feeling in Germany 1890—1912, Washington 1939; O. J. Hale, Publicity and
piplomacy. With special reference to England and Germany, 1890—1914 Ν
Y—London 1940.

ВВЕДЕНИЕ
23
майского союза». Буржуазные историки понимали, что выяснение
подлинной роли пангерманских империалистов в не малой степени
компрометирует задачи внешней политики и дипломатии Германии.
6
Существуют материалы, которые всегда будут привлекать интерес
исследователя, изучающего историю империализма: архивы банков,
монополий, организаций крупных аграриев, архивы руководящих органов
политических партий господствующих классов. Разумеется,
первостепенный интерес имеют и архивы генерального штаба, а также
военно-морского ведомства. Эти материалы остались для нас недоступными. Их
тайны сохраняются более тщательно, чем даже тайны дипломатических
канцелярий, ибо в правлениях банков и концернов, в руководящих
кругах милитаристской клики, в узких кругах плутократии, отодвинувшей
на задний план старую аристократию или сросшейся с нею, решаются
основные вопросы политики. Именно там зарождается империалистская
экспансия и военная агрессия.
До сих пор буржуазная историография, в частности в Германии,
не обращалась к этим материалам: она не была заинтересована в том,
чтобы раскрыть подлинную тайну империализма и его дипломатии.
И теперь, после разгрома Германии, она все еще пытается итти по
старому пути. Агрессивность германского империализма буржуазная
историография стремится объяснить случайными обстоятельствами или
личными свойствами германских правителей, а причину его поражения она
усматривает в неудачной внешнеполитической ориентации правительства.
Такова концепция Мейнеке, изложенная в его недавно вышедшей книге
«Катастрофа Германии». Эта старая историческая концепция призвана
теперь оправдать готовность германской реакции политически
ориентироваться на империалистские державы Запада.
Но в немецких демократических кругах уже начался процесс
пересмотра взглядов относительно путей исторического развития Германии.
В поисках новых, прогрессивных путей эти круги вскрывают старые
заблуждения, в распространении которых не малую роль сыграла и
германская буржуазная историография. В ряде работ53 уже пробивается
мысль, что не срединное положение Германии в Европе определяло рост
германского милитаризма и не те или иные ошибки ее дипломатии
привели Германию к агрессии и к небывалой катастрофе. Авторы этих
работ приходят к правильному выводу, что носителями реакции,
милитаризма и империалистской агрессии являлись два класса — юнкерство
и монополистическая буржуазия, которые, сплотившись, стремились
сохранить свое господство в Германии и установить свое господство над
миром.
И ныне в Западной Германии эти классы не ушли с исторической
арены. Они готовятся снова повторить кровавую пляску войны.
Наше исследование возвращает читателя к тем временам, когда
империалистическая Германия только что вступала на путь агрессивной
«мировой политики».
53 А. Abu seh, Der Irrweg einer Nation, B. 1946; A. Norden, Lehren Deutscher
Geschichte. Zur politischen Rolle des Finanzkapitals und der Junker, B. 1947; см.
также переведенную на немецкий язык книгу Roy Pascal, Deutschland. Weg und
Irrweg, B. 1947.

Г л а в а первая
ГЕРМАНСКИЙ империализм,
МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ
В КОНЦЕ XIX ВЕКА
(ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА)
1
В середине 90-х годов прошлого века, вскоре после того, как
правительство и господствующие классы в Германии отпраздновали
двадцатипятилетие существования империи, князь Отто фон Бисмарк, бывший
канцлер, приняв приглашение директора Гамбург-Американской
пароходной компании Баллина, посетил новую гавань, выстроенную в
Гамбурге. Перед взором Бисмарка открылось зрелище одного из самых
больших портов Европы, крупнейшего центра германской заморской
торговли. Новейшее техническое оборудование гавани, огромные верфи, на
которых строились океанские корабли, движение крупнейшего портового
города, в котором бился пульс экономической жизни всей Германии,
многочисленные нити, которыми германский капитал опутал через
Гамбург и через другие центры европейские и неевропейские страны,— все
это поразило воображение старого юнкера. Изумленный всем, что ему
пришлось увидеть и что составляло столь большой контраст с
привычным бытом его поместья в Саксонском лесу, князь Бисмарк мог только
сказать: «Другой мир, новый мир».1
Действительно, многое изменилось в мире с тех пор, как Бисмарк
выступил на политическую арену, а юнкерская Пруссия, наиболее
хищническое, наиболее агрессивное и наиболее реакционное из всех
немецких государств, решила давно назревшую проблему воссоединения
Германии. Революция 1848 г. не смогла решить эту проблему
демократическим путем, ибо немецкая буржуазия, обнаружив с первых же шагов
своей .исторической жизни беспримерную трусость, не посмела вступить в
бой против феодально-абсолютистской контрреволюции; опасаясь
растущего влияния рабочего класса и размаха подлинно демократического
движения в стране, она предала революцию и тем самым содействовала
укреплению юнкерской реакции.
Наш соотечественник А. И. Герцен, посетивший Пруссию еще до
событий 1848 г., с иронией записал в своем дневнике: «Капральской
палкой и мещанским понятием об экономии в Пруссии... вселяется
гуманизм. Пруссия бездушна».2 Юнкерство продолжало оставаться
1 Вильгельм II. Мемуары. События и люди. 1878—1918, 1923, стр. 2.
2 А. И. Герцен, Соч., т. III, стр. 128. Запись в дневнике 16 июля 1843 г.

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 25
преобладающей силой в Пруссии. Даже тогда, когда буржуазия начала
пробуждаться к жизни и, не довольствуясь «бурей и натиском» в
области отвлеченных идей, стала претендовать на политические права,
которые могли бы обеспечить ее реальные интересы, ничто не изменилось в
королевстве прусском. Демократические элементы Германии еще не были
настолько сильны, чтобы собственными руками осуществить идею
национального единства немецкого народа. Чтобы распространить господство
Пруссии над всеми остальными немецкими государствами, Бисмарк
решил использовать эту идею, применяя юнкерские методы в интересах
юнкерского класса. Вскоре после своего назначения на пост министра-
президента в 1862 г. он заявил: «Германия смотрит не на либерализм
Пруссии, а на ее мощь. Великие вопросы времени решаются не речами
и парламентскими резолюциями...— а железом и кровью». Через два
года, в 1864 г., он добавил: «Вопросы государственного права в
последнем счете решаются при помощи штыков».
В стране, которую еще в XVIII в. Лессинг считал самой рабской в
Европе, а другие современники называли «армейской квартирой» или
«колоссальной гауптвахтой», эти слова не являлись крупным открытием
в области политики. Но Бисмарк и не выделялся способностью создавать
новые политические идеи. «Бисмарк...— отмечал Ф. Энгельс,— никогда
даже на след какой-нибудь оригинальной политической идеи не напал и
только комбинировал готовые чужие идеи. Но эта ограниченность и
была как раз его счастьем. Без нее он никогда не ухитрился бы
представить себе всю мировую историю со специфически прусской точки
зрения».3 Эта точка зрения прусского юнкерства, которую впоследствии
усвоила и германская империалистская буржуазия, в конечном счете
являлась старым, феодальным представлением о том, что грубое
физическое насилие есть извечный и абсолютный закон общественной и
государственной жизни. Но, не создав ни одной сколько бы то ни было
замечательной идеи, Бисмарк великолепно сумел овладеть искусством
использования чужих идей в своих собственных интересах. Так,
национальную идею единства немецкого народа он решил использовать для
укрепления антидемократического режима и господства юнкеров.
Когда настал час, Бисмарк приступил к осуществлению своих
планов и притом обычным прусским способом, т. е. войной. Немалую роль
в этом сыграла прусская дипломатия Бисмарка, которая с самого
начала усвоила простой принцип: каждого из противников нужно
изолировать и бить их поодиночке. Не все тогда понимали цели Бисмарка:
многие прусские юнкеры, являясь восторженными сторонниками его
агрессивных методов, отказывались сочувствовать его планам. С другой
стороны, буржуазия восторженно поддерживала его планы и охотно
прощала ему его милитаристские методы: следуя за политикой
юнкерской Пруссии, которая взялась за объединение Германии под своим
главенством, она быстро растрачивала последние остатки своих
либеральных идей.
Однако национальная демагогия Бисмарка не могла ввести в
заблуждение вдумчивых и наблюдательных современников. «...Маски долой—
писал тогда А. И. Герцен,— и Бисмарк из Германии пошел сколачивать
империю пруссаков, употребляя на пыжи клочья изорванной
конституции... Пользуйтесь вашим величием,—иронически обращался Герцен к
немцам,—молитесь за будущего императора пруссов и не забывайте,
3Ф. Энгельс, Роль насилия в истории, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.
т. XVI, ч. 1, стр. 471. *

26
ГЛАВА ПЕРВАЯ
что рука, которая раздавила целые государства, раздавит всякую
неблагодарную попытку с вашей стороны с неумолимой строгостью».4
Герцен понимал, что господство Пруссии в Германии означает
господство в ней реакции, а рост прусского милитаризма создает в Европе
постоянную опасность войны. Намекая на игольчатые ружья,
примененные прусской армией в войнах, с помощью которых Пруссия проводила
объединение Германии, Герцен писал: «Все знают, что Европа, сшитая
прусскими иголками, сшита на живую нитку, что все это завтра
расползется, что это не в самом деле...». Это были пророческие слова.
Война против Франции завершила объединение Германии на
прусско-милитаристской основе. Пруссия-Германия присоединила
старинные французские области Эльзас и Лотарингию. Она получила огромную
по тому времени пятимиллиардную контрибуцию. Этот золотой дождь
миллиардов, вызвав экономическое оживление и спекулятивную горячку,
был использован преимущественно в целях дальнейшего роста
вооружений. Удовлетворив интересы немецкой буржуазии, прусское юнкерство
одержало победу над нею. Но оно одержало победу и над немецкими
государствами, правители которых явились в прусскую главную
квартиру, в Версаль, чтобы предложить королю Пруссии германскую корону.
Военная победа над Францией и политическая победа над немецкими
государствами придала прусскому милитаризму открыто вызывающие
черты. Отныне и буржуазия стала верной опорой юнкерско-милитарист-
ских порядков и учреждений, и самое большее, на что она могла
претендовать,— это установить через рейхстаг свой контроль над военным
бюджетом. Но и это ей по-настоящему не удалось. В поисках
компромисса она согласилась отказаться от обсуждения военного бюджета на
семь лет, что, даже по признанию Вильгельма I, было равнозначно
вечности. Упоенные военными и политическими победами, прусское
юнкерство и немецкая буржуазия находились в состоянии
националистической горячки. Однако расплачиваться за создание
бюрократического, полицеиско-реакционного, милитаристского государства должны
были широкие слои немецкого народа. Великий русский
писатель-демократ M. Е. Салтыков-Щедрин, побывав в Берлине вскоре после
образования Германской империи, сразу заметил, что политика Бисмарка по
опруссачению Германии вызывает у многих немцев сильное
недовольство. «В настоящее время,— писал Салтыков-Щедрин,— для доброй
половины Германии Берлин не только не симпатичен, но даже прямо
неприятен. Он у всех что-нибудь отнял и ничем за отнятое не
вознаградил. И вдобавок везде насовал берлинского солдата с соответствующим
количеством берлинских же офицеров».5 Салтыков-Щедрин понимал,
что прусская военщина, прикрываясь идеей единства немецкого народа,
стремится лишь к утверждению своего господства в Германии и к
обеспечению своих агрессивных планов в Европе.
Итак, взяв идею единства немецкого народа в свои руки, юнкерство
и милитаристы в течение многих десятилетий могли прикрываться ею
в интересах укрепления реакции и постоянной подготовки к агрессии.
Великий основоположник научного социализма К- Маркс, который
боролся за единство Германии на демократической основе, сразу
определил, что единство, сколоченное Бисмарком и Мольтке, является лишь
«маской для прусского деспотизма». Ни всеобщее избирательное право,
введенное Бисмарком в объединенной Германии, в то время как в Прус'
4 А. И. Герцен, Порядок торжествует, Соч., т. XIX, стр. 112
5 M. Е. Салтыков-Щедрин, За рубежом, Л. 1939, стр. 68.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 27
сии продолжала существовать трехклассная избирательная система,
полностью обеспечившая преобладающее политическое влияние юнкерства,
ни широковещательная надпись на фронтоне рейхстага — «Немецкому
народу», ни какие-либо другие новшества, изобретенные Бисмарком или
заимствованные им из бонапартистского опыта ненавистной ему
Франции,— ничто не могло скрыть подлинный характер того строя, который
был установлен в Германии: то был, по выражению К. Маркса,
«обшитый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками,
уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически
сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм».6 Таким образом, в
Германской империи установилось господство Пруссии, а в Пруссии
продолжалось господство юнкерства. Германская империя, созданная ост-
эльбским юнкером, по сути дела являлась Великопруссией или, как
иронически назвал ее Ф. Энгельс, «Германской империей прусской нации».7
Объединение Германии было, несомненно, прогрессивным
историческим делом, однако реакционная прусско-юнкерская, милита!ристская
основа этого объединения имела самые тяжелые последствия для
исторических судеб Германии, Европы и всего мира. Захват Германией
Эльзаса и Лотарингии превратил войну в «европейскую институцию»,8 а
последующая политика Бисмарка, ее агрессивный и порой провокационный
характер, нарастающее стремление к установлению германской
гегемонии в Европе,— все это способствовало тому, что даже в условиях
мирного развития Германия стала вызывать к себе недоверие и ненависть
соседей.9 После трех войн, последовательно проведенных Пруссией, и
после воссоединения Германии на прусско-милитаристской основе
военная опасность стала постоянным фактором, определявшим
международные отношения европейских государств. «Вот в этот период,— отметил
И. В. Сталин,— когда все говорили о мире, а фальшивые певцы
воспевали мирные намерения Бисмарка, Германия и Австрия заключили
соглашение, совершенно мирное и совершенно пацифистское
соглашение, которое послужило потом одной из основ будущей
империалистической войны». То был австро-германский союз 1879 г., который, после
присоединения к нему Италии, превратился в Тройственный союз.
«Последствием этого соглашения о мире в Европе, а на деле о войне
6 К. Маркс, Критика Готской программы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XV, стр. 284.
7 Любопытно отметить, что один из главных апологетов пруссачества Трейчке
также называл Германию «расширенной Пруссией» (см. Н. von Treitschke,
Politik, 1898, В. I, S. 40; В. II, S. 345).
8 К. Марк с. Письмо Комитету германской социал-демократической партии,
1 сентября 1870, К. 'Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 68.
9 «Мы не должны забывать,— писал Ф. Энгельс в 1893 г.,— что двадцать семь
лет хозяйничанья Бисмарка навлекли на Германию — и не без основания — ненависть
всего мира. Аннексия датчан северного Шлезвйга, несоблюдение и под конец
мошенническое сокрытие касающейся их статьи Пражского мирного договора, аннексия
Эльзас-Лотарингии, мелочные преследования прусских поляков,— все это не имеет
решительно ничего общего с осуществлением «национального единства». Бисмарк
сумел создать Германии репутацию страны, жаждущей территориальных захватов;
немецкий буржуазный шовинист, который вышвырнул вон австрийских немцев, но
все-таки продолжает мечтать о братском объединении всей Германии «от Этча до
Мемеля» и в то же время охотно присоединил бы к Германской империи Голландию,
Фландрию, Швейцарию и якобы «немецкие» прибалтийские губернии России,— этот
немецкий шовинист добросовестно помогал Бисмарку, и с таким блестящим успехом,
что теперь уже никто в Европе не доверяет «прямодушным немцам». Куда бы вы ни
явились, везде вы встретите симпатии к Франции и недоверие к Германии, которую
считают причиной нынешней военной опасности» (Ф. Энгельс, Может ли Европа
разоружиться? К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., τ XVI, ч. 2, стр. 358—359).

28
ГЛАВА ПЕРВАЯ
в Европе, послужило другое соглашение, соглашение России и Франции
в 1891—1893 годах».10 Так, в результате того, что объединение
Германии было совершено не силами революции — на. демократической
основе, а силами реакции — на прусско-юнкерской, милитаристской
основе, Европа раскололась на два противостоящих лагеря. Военные блоки,
сложившиеся в Европе в конце 70-х и начале 90-х годов, продолжали
свое существование и впредь, выполняя крупную роль в подготовке
первой мировой войны. Они рухнули после Великой Октябрьской
социалистической революции в СССР и крушения Германской империи в
1918 г.
2
В истории Германии существует ряд особенностей, которые в
значительной степени определяли путь ее экономического и политического
развития. Германия вступила на путь капитализма позднее, чем другие
страны Западной Европы, и в течение некоторого времени она шла по этому
пути гораздо медленнее, чем они. Однако в истории Европы едва ли
можно найти еще один пример столь быстрого и скачкообразного развития
капитализма, как это имело место в Германии в самом конце XIX в. и
Как и остальные крупнейшие европейские и внеевропейские страны,
Германия в это время уже вступила в империалистскую полосу своего
развития. Для всех этих стран, как и для Германии, характерными
чертами являются концентрация производства, вырастающие из нее
монополии, усиление власти олигархических элементов с их стремлением к
реакции и подавлению политических свобод. Финансовая олигархия, по
выражению Ленина, наложила «густую сеть отношений зависимости на
все без исключения экономические и политические учреждения
современного буржуазного общества». Несколько банков, сращивающихся с
промышленностью, становились полновластными в экономической жизни
страны. Финансовый капитал получил возможность распоряжаться и
доходами и ресурсами страны, использовать в. своих интересах и
усиливающийся гнет государства. Если раньше, в период господства
свободной конкуренции, типичным был вывоз товаров, то затем, в период
установления господства монополий, типичным стал вывоз капитала.12
Как известно, В. И. Ленин установил следующие основные признаки
империализма: «1) концентрация производства и капитала, дошедшая до
такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие
10 И. В. Сталин, XIV съезд ВКП(б) 18—31 декабря 1925 г. Политический
отчет Центрального комитета 18 декабря, Соч., т. 7, стр. 274—275.
11 Немецкий экономист Риосер, типичный буржуаеный гелертер [Ленин, ценя
огромный фактический материал, имеющийся в работе Риссера, дал ему весьма
сочную характеристику: «буржуазный пошляк (насквозь мещанин по духу) и лакей
денежного мешка», см. «Тетради по империализму», стр. 311], нигде не обнаруживший
склонности к воображению, но, повидимому, пораженный зрелищем, открывающимся
при подобном сопоставлении, пишет: «Не слишком медленный прогресс предыдущей
эпохи (1848—1870) относится к быстроте развития в>сего хозяйства в Германии
и в частности ее банков в данную эпоху (1870—1905) приблизительно так, как
быстрота движения почтовой кареты во времена Священной Римской империи
германской нации [у Ленина: доброго старого времени] относится к быстроте современного
автомобиля..., который несется... так, что становится опасным и для беззаботно
идущего пешехода и для самих едущих в автомобиле лиц» (R i е s s е г, Die deutschen
Grossbanken und ihre Konzentration, S. 354; ср. В. И. Ленин, Империализм,
как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр. 286; Тетради по империализму,
стр. 310).
12 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 285, 228.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ
29
решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала
с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала»,
финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров,
приобретает особо важнное значение; 4) образуются международные
монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен
территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами».
«Монополии, олигархия, стремления к господству вместо стремлений
к свободе, эксплуатация все большего числа маленьких или слабых
наций небольшой горсткой богатейших или сильнейших наций — все
это,— как указывает Ленин,— породило те отличительные черты
империализма, которые заставляют характеризовать его как паразитический
или загнивающий капитализм». Но нельзя сказать, что общая тенденция
к нарастанию паразитических черт в системе капитализма, общая
тенденция к загниванию устраняет другую тенденцию — быстрого
экономического роста: «Нет,— замечает Ленин,— отдельные отрасли
.промышленности, отдельные слои буржуазии, отдельные страны проявляют в
эпоху империализма с большей или меньшей силой то одну, то другую
из этих тенденций. В целом, капитализм неизмеримо быстрее, чем
прежде, растет, но этот рост не только становится вообще более
неравномерным, но неравномерность проявляется также в частности в загнивании
самых сильных капиталом стран (Англия)».13 .
Именно Германия, в силу неравномерности развития капитализма,
обнаружила более высокие, по сравнению с Англией (да и вообще с
любой другой капиталистической страной, за исключением США),
темпы своего экономического роста.
Действительно, еще так недавно — в 60-х и даже 70-х годах XIX
столетия— Германия, по выражению В. И. Ленина, «была жалким
ничтожеством, если сравнить ее капиталистическую силу с силой тогдашней
Англии». и Но вот не прошло и полутора десятилетий со времени
образования Германской империи, как в той же могущественной Англии
специальная парламентская комиссия, созданная для изучения причин
падения британской внешней торговли, приходит к единодушному
выводу, что причиной всех причин является германская конкуренция. Она
становится все более и более значительной. «Настойчивость и
предприимчивость Германии,— гласит доклад комиссии,— обнаруживается во
всех уголках земного шара».15 Британские консульские агенты,
разбросанные по всему земному шару, также начали бить тревогу по поводу
ущерба, наносимого Англии германской конкуренцией. Как и
парламентская комиссия, консульские агенты объясняли успехи германской
конкуренции тем, что немецкие купцы хорошо изучают рынки сбыта своих
товаров, умеют -приспособляться к специфическим вкусам покупателей,
создают разветвленную торговую и посредническую сеть и т. д., и т. п.
В те годы, да и в последующие, это было самым распространенным
объяснением успехов проникновения германских товаров на рынки
европейских и неевропейских стран.
Уже в середине 80-х годов Ф. Энгельс отметил две новые черты,
которые наложили свой отпечаток на дальнейшее развитие капитализма:
«Во-первых,— писал он,— мы вступили в период, гораздо более опасный
для старого общества, чем период десятилетних циклов, и, во-вторых,
13 В. И. Лени н, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч τ 22
U53, 286.
14 Там же, стр. 281.
J*E. Lemonon. L'Europe et la politique Britannique (1882—1909), P. 1910,

30
ГЛАВА ПЕРВАЯ
процветание, когда оно наступит, в гораздо меньшей степени коснется
Англии, чем прежде, когда она одна снимала сливки с мирового
рынка».16 Действительно, экономический подъем, сменивший в самом
конце 80-х годов период кризиса и депрессии, был крайне
кратковременным. Тем более ярко он обнаружил начало глубочайших сдвигов в
экономике отдельных капиталистических стран и в соотношении этих стран
в системе складывающегося мирового хозяйства. После мирового
экономического кризиса 1890 г. начался новый промышленный подъем, под
знаком которого и прошли последние годы XIX в. Причины этого
подъема были многообразны. Как отметил впоследствии В. И. Ленин,
«постройки гигантских железных дорог, расширение всемирного рынка и
рост торговли — все это вызвало неожиданное оживление
промышленности, рост новых предприятий, бешеную погоню за рынком для сбыта,
погоню за прибылью, основание новых обществ, привлечение к
производству массы новых капиталов, составленных отчасти и из небольших:
сбережений мелких капиталистов».17 Этот промышленный подъем
обнаружил (еще в большей степени, чем предыдущий), что промышленная·
монополия Англии уже поколеблена, что темпы промышленного
развития других капиталистических стран становятся более высокими. Это
относится прежде всего к Германии; ее высокие темпы экономического·
развития являлись в то время самым поразительным и выдающимся
явлением в истории капитализма. 18
По отдельным своим видам германская внешняя торговля в конце
XIX в. нагоняла и даже нагнала Англию, тем не менее в совокупности
она еще значительно отставала от британской. В среднем внешняя
торговля Англии исчислялась в сумме 300 млн. ф. ст. в год с известными
колебаниями в ту и другую сторону. Но, во-первых, в эту сумму входил
и реэкспорт иностранных и колониальных товаров. Во-вторых, внешняя
торговля Германии, неуклонно повышаясь, уже достигла к этому вре-
16 К. M а ρ к с и Ф. Э « г е л ь с, Соч., т. XXVII, стр. 525—526.. Энгельс —
А. Бебелю, 20/23 января 1886 г.
17 В. И. Ленин. Уроки кризиса, Соч., т. 5, стр. 74—75.
18 Среднегодовая выплавка стали в 11880—1884 гг. исчислялась в Германии
в 800 тыс. τ против 1800 тыс. τ в Англии. К концу XIX в. Германии удалось уже
обогнать Англию: ее среднегодовая добыча стали в 1895—-1899 гг. исчислялась
в 5100 тыс. т. против 4200 тыс. τ в Англии. В добыче угля Германии еще не удалось
в абсолютных цифрах догнать Англию, однако германские темпы роста добычи далеко
превосходили английские: в Англии эта ежегодная добыча поднялась в последнее
пятилетие XIX в. по сравнению с первым пятилетием 80-х годов в среднем от 156 400·
только до 201 900 тыс. т, между тем как добыча в Германии сделала быстрый и
огромный окачок вперед — от 51300 до 89 300 тыс. т. Высокие темпы развития показала
в Германии и легкая промышленность. Это видно из сопоставления цифр потребления
хлопка. Так, среднегодовое потребление хлопка в Англии за указанный период
поднялось лишь с 12 900 до 15 000 тыс. центнеров, между тем в Германии за это время·
был совершен большой скачок с 2900 до 5900 тыс. центнеров. Это удвоение
потребления хлопка в такой небольшой промежуток времени свидетельствовало об огромном
разбеге,^ который уже тогда взяла германская легкая промышленность. Но и развитие
тяжелой промышленности в Германии очень скоро сказалось на мировом рынке, где
Англия в течение долгого периода привыкла считать себя (и не без основания)
всевластным монополистом. Об этом свидетельствуют следующие сухие цифры: стоимость
среднегодового экспорта стали, железа и изделий из них к концу XIX в. по
сравнению с началом 80-х годов снизилась с 27 600 до 25 200 тыс. ф. ст., между тем как
преуспевающая Германия сделала окачок от 11500 до 15 300 тыс. ф. ст. Особенно
сильное -впечатление оставляет сопоставление данных о темпах развития экспорта
машин: в Англии стоимость среднегодового экспорта поднялась с 11500 000 до*
17 300 000 ф. ст., между тем как в Германии соответствующие цифры поднялись
почти в 2,5 раза, а именно: с 2 700 000 до 6 200 000 ф. ст. Что касается таких видов:
экспорта, как бумаионая пряжа и т. п., то и тут цифрьг показывают преуспевание
Германии и уменьшение роли Англии на мировом рынке.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 31
мени 200 млн, ф. ст. и обнаруживала явную тенденцию дальнейшего
роста.19 Таким образом, Англия не потеряла своего торгового
преобладания на мировом рынке. Ее торговые обороты не менее чем в полтора
раза превышали торговый оборот Германии. Однако она уже потеряла
свое монопольное положение в международной торговле, принуждена
была считаться с возрастающей силой германской конкуренции и имела
мало оснований с оптимизмом смотреть в будущее. Впрочем,
правительственные круги в Англии сначала не склонны были переоценивать
значение германской конкуренции и даже выступали против подобного рода
утверждений.20 Позднее, в самом начале 90-х годов, когда в Англии
началось некоторое торговое оживление, а в Германии стала
проводиться политика «нового курса» под знаком политического сближения с
Англией, эта тема совсем исчезла со страниц британской прессы. Но
вскоре, когда Англию настигли удары нового экономического кризиса,
британская пресса постепенно, в еще большей степени, чем прежде,
начала заполняться статьями, посвященными вопросу о борьбе против
иностранной торговой конкуренции, в первую очередь германской.21
Либеральное правительство Розбери все еще проходило мимо этой
начинающейся кампании, и «Синяя книга» министерства торговли,
выпущенная весной 1894 г., должна была вселить уверенность в сердца
английской промышленной и торговой буржуазии и доказать ей, что страх
перед германской конкуренцией не имеет под собой серьезных
оснований. При всем том Р. Гиффен, автор официального отчета, должен был
признать, что торговое положение Англии на мировом рынке несколько
пошатнулось.22 В то же время (2 мая 1894 г.) парламент принял
знаменитый билль Винсента: отныне все импортируемые в Англию товары
должны были иметь клеймо о своем происхождении. Винсент и
Объединенная имперская торговая лига, созданная им в целях агитации за
тарифную реформу, рассчитывали, что клеймо на германских товарах «Made
in Germany» будет каиновой печатью, которая отпугнет всех английских
покупателей, и в таком случае патриотизм массового потребителя
принесет английским промышленникам и торговцам новые барыши. Эти
расчеты, однако, не оправдались: клеймо превратилось в своего рода
рекламу дешевизны германских товаров по сравнению с английскими.
Германский экспорт в Англию и в английские колонии продолжал расти.
Тогда сторонники введения тарифной реформы в Англии и прежде
всего промышленные и торговые круги Бирмингэма и Манчестера,
которые больше других испытывали германскую конкуренцию, подняли
новую кампанию против немецких товаров и в поисках аргументов стали
указывать, что многие из этих товаров изготовляются заключенными в
германских тюрьмах. В связи с демонстративными протестами,
организованными в парламенте, вопрос стал предметом дипломатической
переписки. Форейн-оффис формально обратился в Берлин за информацией
19 R. J. S. Hoffmann, Great Britain and the German Trade Rivalry, 1875—
1914, p. 96.
20 Так, например, Роберт Гиффен, один из наиболее авторитетных экономистов-
фритредеров, в отчете английского министерства торговли за 1888 г. писал, что угрозу
германского торгового соперничества в Англии сильно преувеличивают из-за
недостаточности консульской информации из различных мест Британской империи. Нельзя
доказать фактами, утверждал он, чго британская торговля начинает в мзше уступать
свои позиции германской торговле (см. R. J. S. Hoffmann, Great Britain and
the German Trade Rivalry, 1875—1914, p. 225).
21 Вопрос о борьбе против германской торговой угрозы стал главным аргументом
среди сторонников проведения в Англии тарифной реформы (см. Williamson,
British Industries and Foreign Competition, 1894).
22 R. J. S. Hoffmann, op. cit., p. 231.

32
ГЛАВА ПЕРВАЯ
по поводу «контрактной системы» в германских тюрьмах и о назначении
изготовляемых там товаров. Германское правительство ответило, что оно
возмущено нечестным характером английской пропаганды против
изделий германской промышленности, однако самою факта экспорта
подобного рода товаров оно не отрицало.23 Но Винсент, пользуясь
закулисной поддержкой министра колоний Джозефа Чемберлена, не прекращал
своих атак: в середине февраля 1895 г. с трибуны палаты общин он
доказывал, что 44 тысячи германских заключенных состязаются
с Англией по 16 видам торговой продукции, и требовал принятия
соответствующих мер. Английская пресса стала обвинять немцев в этих и в
других нечестных методах конкуренции, а германская стала обвинять
англичан в нечестных методах пропаганды. Эта газетная война, то
оживляясь, то потухая, продолжалась в течение всего 1895 г.
После прихода к власти консервативного кабинета Солсбери
позиции сторонников протекционизма в Англии и борьбы, как тогда
говорили, против «германской торговой опасности» явно усилились. В конце
ноября 1895 г. министр колоний Джозеф Чемберлен обратился ко всем
правительствам и губернаторам английских колоний с циркуляром,
в котором потребовал подробной информации о (размерах иностранной
конкуренции в области торговли и о мерах борьбы с нею. Чемберлен не
упоминал специально о . германской конкуренции, но все английские
газеты отметили, что он имеет в виду прежде всего именно ее:
затребованная от колониальных властей информация должна была доказать,
что Германия является главным соперником Англии на имперских
рынках. Интересно отметить, что примеру министерства колоний
последовало и министерство иностранных дел.24
Промышленный подъем, под знаком которого прошли последние
годы XIX в., в известной мере сгладил затруднения английского
экспорта на мировой рынок, где определенное (и притом немалозначительное)
место стал занимать и молодой, быстро растущий германский
конкурент. Но остается фактом, что потеря Англией в конце XIX в. мировой
торговой гегемонии являлась выражением того, что она потеряла
к этому времени свою промышленную монополию.
На сцену могучим рывком вышла промышленность молодой
Германской империи. Еще в 70-х годах, занимая четвертое место и вскоре
обогнав Францию, она через какие-нибудь два десятка лет стала
небезуспешно оспаривать второе место и догонять Англию. Германская
буржуазия, как отметил Ленин, внесла «в борьбу новые приемы развития
капиталистического производства, лучшую технику, несравненную
организацию, превращающую старый капитализм, капитализм эпохи
свободной конкуренции, в капитализм гигантских трестов, синдикатов,
картелей». 25 Индустриализация страны, начавшаяся еще в середине XIX в.,
к концу столетия сделала огромные успехи. В особенности эти успехи
были значительны в последние полтора десятилетия XIX в. Эта быстрая
индустриализация совершенно изменила облик страны и состав
народонаселения и послужила экономической основой огромных изменений
в соотношении классовых сил. Она началась тогда, когда Германская
империя только что сложилась, и буржуазия, упоенная новыми
возможностями экономического преуспевания, при благосклонном содействии
юнкерского государства стала предаваться учредительской горячке.
23 R. J. S. H о f f m a η η. Great Britain and the German Trade Rivalry, p. 237.
24 А. Г а л e в и. История Англии в эпоху империализма, т. I, стр. 274;
R. J. S. Hoffmann, op. cit., p. 233.
25 В. И. Ленин. Война и революция, Соч., т. 24, стр. 368.

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 33
Ф. Энгельс, который имел возможность близко наблюдать положение
дел в Германии, писал: «Это была горячка организации акционерных
или командитных обществ, банков, учреждений поземельного кредита
и кредита под движимое имущество, компаний для постройки железных
дорог, всякого рода заводов, судостроительных верфей, компаний,
спекулирующих землями и постройками, и других предприятий, для
которых внешняя форма промышленных предприятий была на деле только
предлогом для самого бесстыдного ажиотажа. Так называемая
общественная потребность «в торговле, путях сообщения, средствах
потребления и т. д. служила только прикрытием для испытываемой биржевыми
хищниками безудержной потребности пустить в оборот миллиарды, пока
они были под рукою».26
После кризиса 1873 г., прервавшего грюндерскую горячку, в
особенности же после кризисов 1882 и 1890 гг. процесс концентрации
производства в Германии зашел далеко вперед по сравнению с любой
капиталистической страной Европы. Если в самом начале 70-х годов
развитие свободной конкуренции достигло, по выражению В. И. Ленина,
высшей предельной ступени, а монополии были лишь едва заметными
зародышами, то после кризиса 1873 г. началось развитие картелей. Но
и тогда, как отметил В. И. Ленин, картели были исключением, они
были еще непрочны и представляли, собой преходящее явление. *?
Огромную роль все еще продолжала играть, домашняя
капиталистическая промышленность.
«Прусский путь» развития капитализма в сельском хозяйстве,
который разорял крестьянство и задерживал, расширение внутреннего
рынка,28 в то же время способствовал созданию ремесла и домашней
промышленности, нуждавшихся не только в сырье, но и в промышленных
полуфабрикатах. Даже тяжелая промышленность имела связи ç
кустарями и с домашней промышленностью, которым она поставляла,
например, железо и сталь. В течение длительного времени домашняя
капиталистическая промышленность являлась основные поставщиком экспорта.
Ввиду низкого уровня заработной платы, существовавшей в Германии,
эта промышленность, пользуясь бросовыми ценами, могла конкурировать
26 Ф. Энгельс, Социализм гнна Бисмарка, ιΚ. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XV, стр. 485-486.
27 В. И. Л е н и н. Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр. 190.
28 Анализируя исторически сложившиеся пути развития сельского хозяйства
в эпоху капитализма, Ленин писал: «Остатки крепостничества могут отпадать и
путем преобразования помещичьих хозяйств и путем уничтожения помещичьих
латифундий, т. е. путем реформы и путем революции. Буржуазное развитие может идти, имея
во главе крупные помещичьи хозяйства, постепенно становящиеся все более
буржуазными, постепенно заменяющие крепостнические приемы эксплуатации буржуазными,—оно
может идти также, имея во главе мелкие крестьянские хозяйства, которые революционным
путем удаляют из общественного организма «нарост» крепостнических латифундий и
свободно развиваются затем без »их по пути капиталистического фермерства.
Эти два пути объективно-возможного буржуазного развития мы назвали бы
путем прусского и путем американского" типа. В первом случае крепостническое
помещичье хозяйство медленно перерастает в буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян
на десятилетия самой мучительной экспроприации и кабалы, при выделении
небольшого меньшинства «гроссбауэров» («крупных крестьян»). Во втором случае
помещичьего хозяйства нет или оно разбивается революцией, которая конфискует и
раздробляет феодальные поместья. Крестьянин преобладает в таком случае,
становясь исключительным агентом земледелия и эволюционируя в капиталистического
фермера. В первом случае основным содержанием эволюции является перерастание
крепостничества в кабалу и в капиталистическую эксплуатацию на землях феодалов —
помещиков — юнкеров. Во втором случае основной фон — перерастание патриархального
крестьянина в буржуазного фермера» (В. И. Ленин, Аграрная программа
социал-демократии в первой русской революции 1905—7 годов. Соч., т. 13, стр. 215—216).

34
ГЛАВА ПЕРВАЯ
на внешних рынках с более развитыми капиталистическими странами,,
в частности с Англией. Еще в 1887 г. Ф. Энгельс писал: «... Мы при- '
обрели, наконец, крупную промышленность и стали играть роль на
мировом рынке. Но наша крупная промышленность работает почти
исключительно на внутренний рынок (за исключением железоделательной
промышленности, производство которой значительно превышает
внутренние потребности страны), и наш массовый вывоз составляется из
огромного количества мелких предметов, для которых крупная
индустрия доставляет разве только полуфабрикаты, самые же предметы
поставляются большей частью сельской домашней промышленностью».29
Однако уже вскоре, в связи с развитием крупного производства, роль
кустарной и домашней капиталистической промышленности,
разбросанной в отдельных областях Германии — в Баварии, в Силезии, в
Западной Германии, начинает снижаться. Все более возрастающая и в конце
концов решающая роль теперь принадлежит крупной промышленности,
выступающей уже в форме монополий. Переход к политике
протекционизма, обозначавшийся в конце 70-х годов, ускорил создание
монополий, которые, являясь, по словам В. И. Ленина, «общим и основным
законом современной стадии развития капитализма»,30 порождались
жесточайшей капиталистической конкуренцией и вырастали из
неизбежной концентрации производства.
В период кризиса, возникшего в 1890 г., некоторые ранее
сложившиеся в Германии картели и синдикаты распадались. Однако на их
месте тотчас же нарождались новые монополии, еще более крупные,
еще более сильные, еще более влиятельные. Между 1887 и 1896 гг.
в Германии ежегодно возникало в среднем около 20 монополий, а всего
за это время количество картелей увеличилось в три с половиной раза.
В 1890 г. в Германии уже можно было насчитывать 137 картелей,
а через пять лет число картелей увеличилось примерно до 250.31
После кризиса 1890 г., в годы промышленного подъема, в Германии
значительно увеличилось количество акционерных обществ с крупным
капиталом.32 В течение одного поколения в экономических условиях
Германии произошли столь значительные изменения, что Энгельс, приехав
29 Ф. Энгельс, Предисловие ко второму изданию «Жилищного вопроса»,
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 280.
30 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр. 188.
31 См. Новые материалы к работе В. И. Ленина «Империализм, как
высшая стадия капитализма», М. 1935, стр. 43. По подсчетам Ю. Кучинского, в 1885 г.
в Германии было 90 картелей и синдикатов, в 1890 г.—201, в 1896 г.—260. В эти
цифры, наряду с могущественными монополиями, включены и менее значительные
картели, например 130 картелей по производству кирпича (см. Ю. Кучи некий,
История условий труда в Германии, М. 1949, стр. 132). Можно привести и другие
цифры, характеризующие рост числа и капиталов акционерных обществ:
1886-1887 гг. 1900 г.
Число акционерных обществ 2143 5*322
Обшая сумма их капитала по нарицательной
стоимости (в млн. марок) 4876 14737
Число акционерных обществ с нарицательным
капиталом свыше 10 млн. марок 74 229
(«Мировые экономические кризисы 1848—1935», под общей редакцией Е. Варга.
Т. I — Сравнительные материалы по истории кризисов в важнейших
капиталистических странах, М. 1937, стр. 256).
32 В 1886 г. было всего лишь 74 акционерных общества с капиталом свыше
10 млн марок; через десять лет, в 1896 г. таких обществ насчитывалось уже 108
(К. Гельферих, Развитие народного хозяйства Германии 1888—1913, М. 1920,
стр. 41). Если в 1890—1894 гг. было учреждено 709 акционерных обществ с общим
капиталом в 606.6 млн. марок, то в 1895—1899 гг. было учреждено 1289 акционер-

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 35
в Германию в 1893 г. после 16-летнего отсутствия, определил их как
«грандиозный переворот». Совершив большое путешествие по Германии,
он, выступая на социал-демократическом собрании в Берлине, поделился
своими впечатлениями в следующих словах: «Одно поколение тому
назад Германия была сельскохозяйственной страной с двумя третями
сельского населения; теперь это промышленная страна первого ранга,
и вдоль всего Рейна, от голландской до швейцарской границы, я не
нашел ни одного местечка, откуда не были бы видны дымящиеся
фабричные трубы. На первый взгляд,— добавил он,— это касается как
будто одних только капиталистов. Но капиталисты, поднимая
промышленность, создают тем самым не только прибавочную стоимость, они
создают и пролетариев, они разрушают мелкобуржуазные и
мелкокрестьянские промежуточные слои, они обостряют классовую
противоположность между буржуазией и пролетариатом до крайности...» 33
В 1889 г. в Рурской области, этой колыбели германской стальной,
железоделательной и угольной промышленности, были созданы первые
картели в горном деле — Дортмундское, Бохумское, Эссенское и другие
объединения по продаже угля. В следующем году был создан
Вестфальский коксовый синдикат, а затем союз по продаже брикетов.
Наконец, в 1893 г. был создан в виде акционерного общества
Рейнско-Вестфальский угольный синдикат, который уже в момент образования
концентрировал в своих руках почти 87% производства.34 В дальнейшем
он стал подавлять и поглощать более мелкие предприятия, тем самым
расширяя свою монополию. Гигантские монополистические организации
стали складываться в стальной, железоделательной и прокатной
промышленности. В 1896 г. создался «Рейнско-Вестфальский чугунный
синдикат» — огромный спрут, голова которого находилась в
Дюссельдорфе, а щупальцы стремились задушить конкурентов во всей
остальной Германии. Такова же была роль и синдикатов по станкам и
прокатным изделиям, которые объединяли промышленность Рейнско-Вест-
фальской, Саарской и Лотарингско-Люксембургской областей. По мере
роста этих и других организаций монополистического капитала,
политическая роль магнатов тяжелой и горнозаводской промышленности стала
чрезвычайно значительной.
Новейшие изобретения в области электричества были быстро
использованы в промышленности. Еще перепись 1882 г. ничего не упоминает
об электротехнической промышленности. Через десяток лет эта отрасль
уже обнаружила быстрый рост.
С самою начала своего возникновения она выступает в виде
больших капиталистических предприятий, тесным образом связанных с
крупнейшими банками, располагающими огромными капиталами. О ее росте
в последнем десятилетии XIX в. может дать известное представление
ных обществ с общим капиталом почти в 1900 млн. марок. В первое пятилетие,
проходившее под знаком кризиса и депрессии, учреждалось ежегодно в среднем
142 акционерных общества с капиталом в 121.3 млн. марок; во второе пятилетие,
проходившее под знаком подъема, учреждалось ежегодно в среднем 258
акционерных обществ с общим капиталом 380 млн. марок. Сопоставление этих цифр
показывает рост акционерных обществ на 81.7% по количеству и на 213.3% по капиталу.
Всего действующих акционерных обществ в 1896 г. было 3712, в 1900—5400
[см. «Мировые экономические кризисы», т. III. Академик И. Трахтенберг,
Денежные кризисы (1821—1938), М. 1939, стр. 299].
33 Ф. Энгельс, Речь на социал-демократическом собрании в Берлине, 22
сентября 1893 г., К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 373.
31 См. В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч.,
т. 22, стр. 191.

36
ГЛАВА ПЕРВАЯ
сопоставление двух цифр: в 1891 г. стоимость ее продукции выражалась
в 45 млн. марок, а через семь лет она выражалась уже почти в
230 млн. марок.
В дальнейшем эти цифры обнаружили еще более стремительный
.рост.35 Эта новая отрасль германской промышленности, столь тесно
переплетенная с банками, развиваясь в Германии в форме гигантских
монополий, уже тогда начала свое быстрое победное шествие к
завоеванию мирового рынка.
;■■ Электротехнические изделия стали занимать довольно видное место
в германском экспорте, но, что еще более важно, вывоз капитала в
другие страны стал одной из наиболее ранних форм экспансии
монополистических гигантов электротехники. Молодая отрасль германской
промышленности стремится к созданию за границей многочисленных
отделений, дочерних предприятий, а тем самым внедряет свое влияние в
народное хозяйство ряда иностранных государств. В самой Германии ее
экономическое влияние становится одним из крупнейших факторов.
Магнаты электротехнической промышленности типа Вернера Сименса
начинают играть выдающуюся роль и оказывают большое влияние на
политику германского правительства.
Аналогичное место начинает занимать и новая отрасль —
химическая промышленность. И она, переплетаясь с банковским капиталом,
утверждается в форме больших монополий. Именно в последнем
десятилетии XIX в. начинается ее расцвет. Как и электротехническая
промышленность, химическая индустрия была самым тесным образом
сплетена с крупнейшими немецкими банками и впоследствии сложилась
в самую крупную монополистическую организацию Европы. Уже
с конца XIX в. она являла собой значительную силу в начинающейся
экспансии германского империализма. ;
Одновременно с быстрой и значительной концентрацией
производства шел процесс концентрации огромных капиталов в руках нескольких
банков.36. Подобно концентрации промышленности, концентрация
банковского капитала шла в Германии также более высокими темпами, чем
в любой другой европейской стране.
Акционерный капитал крупнейших банков в течение трех десятков
лет конца XIX в. вырос во много раз.37 Еще быстрее рос капитал про-
35 Представление о росте электротехнической промышленности и быстрых
процессах концентрации может дать следующая таблица:
Производство моторов
1895 г. 1900 г. 1895 г. 1900 г.
На заводах „Всеобщей компании На заводах Сименс-Шуккерта
электричества":
число (в единицах) 4000 21500 число (в единицах) . . 2338 6797
мощность 68000 208000 мощность . 39460 262976
(«Мировые экономические кризисы 1848—1935», т. I, стр. 225).
36 На основании работы Риссера («Die deutschen Grossbanken und ihre
Konzentration») Ленин приводит следующие данные, которые показывают, «с какой
быстротой именно в конце XIX и начале XX века шла концентрация банкового дела
в Германии». С 1895 по 1900 г. шесть крупнейших банков Берлина увеличили число
своих отделений в Германии с 16 до 21, число депозитных касс и меняльных
контор— с 14 до 40. Их постоянное участие в немецких акционерных банках
увеличилось в это время с 1 до 8, наконец, число всех их учреждений увеличилось за эти
пять лет почти вдвое: с 42 до 80. В дальнейшем этот рост происходил в еще
больших темпах. «Мы видим,— заключает Ленин,— как быстро вырастает густая сеть
каналов, охватывающих всю страну, централизующих все капиталы и денежные
доходы, превращающих тысячи и тысячи раздробленных хозяйств в единое
общенациональное капиталистическое, а затем и всемирно-капиталистическое хозяйство»
(В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр. 201).
37 Вот некоторые данные, характеризующие этот рост концентрации банковского

германский империализм, милитаризм и дипломатия 37
винциальных банков. Связанные тысячами нитей зависимости от
крупнейших банковских левиафанов, эти провинциальные банки обладали
лишь номинальной самостоятельностью; фактически же они входили
в тот или иной банковский консорциум. Со своей стороны сами крупные
банки стремились путем организации сети депозитных касс еще более
усилить мобилизацию капиталов в стране.38 За последнее десятилетие
XIX в. сумма этих капиталов, мобилизованных депозитными и
спекулятивными банками, выросла на целый миллиард марок.39 Вся эта
огромная, головокружительно растущая масса капиталов, притекавшая в
сейфы, стимулировала дальнейшую концентрацию банковского капитала.
Вместе с тем она открывала широчайшие возможности для
финансирования отдельных промышленных предприятий и целых отраслей
индустрии.40 Тем самым банки стали контролировать промышленность,
подчиняли ее своему влиянию, стимулировали ее дальнейшую
концентрацию, теснейшим образом сплетали с ней свои собственные интересы,
т. е. в конечном счете убыстряли создание больших и мощных
капиталистических монополий.
Так свободная конкуренция начала сменяться в конце XIX в.
господством монополий. Перед финансовым капиталом, формировавшимся
тогда путем сращивания промышленного.капитала с банковским,
открывались широкие перспективы. Решающую роль в экономической жизни
страны стали приобретать монополистические организации во главе со
все более суживающимся кругом банковских институтов. Небольшое
количество банкиров, руководителей промышленных монополий,
директоров крупнейших концернов, словом, сравнительно небольшая кучка
людей, составляющих финансовую олигархию, становилась
властителем страны. При этом, как отметил Ленин, «исключительно высокая
прибыльность выпуска ценных бумаг, как одной из главных операций
финансового капитала, играет очень важную роль в развитии и упрочении
капитала. «Шаафгаузеновский банковский союз», имевший при своем основании (1848)
акционерного капитала 15.6 млн. марок, в 1900 г. увеличил его до 100 млн. марок.
«Дармштадтский банк» с года основания (1853) соответственно увеличил свой
акционерный капитал с 17.1 до 105 мл«, марок, банк «Учетное общество» (основанный в
1856 г.) —с 30 до 130 млн. марок, «Берлинское торговое общество» (1856) — с 45 до
90 млн. марок, «Немецкий банк» (1870)—с 15 до 150 млн. марок, «Дрезденский
банк» (1872) — с 9,6 до 130 млн. марок, «Национальный банк» (1881) — с 20 до 60 млн.
марок. Всего, таким образом, эти главнейшие банки насчитывали в начале 1900 г.
810 млн. марок (А. Weber, Depositenbanken und Spekulationsbanken. Ein Vergleich
deutschen und englischen Bankwesens, München—) Leipzig 1922, S. 75).
38 Только одни крупные берлинские банки» за три года (с конца 1896 до 1900 г.)
увеличили число своих депозитных касс вдвое—с 27 до 53.
39 В 1890 г. 92 немецких банка имели в своем распоряжении 1291 млн. марок, в
1895 г.—94 банка—1769 млн. марок, в 1900 г.— 118 банков—2291 млн. марок.
40 С 1894 по 1900 г. учетно-ссудные операции в Германии увеличились вдвое
(с 3.3 до 6.5 млрд. марок). За эти же годы стоимость векселей, имевших обращение
в Германии, увеличилась с 15 до 23 млрд. марок. Исследователи отмечают, что
Германия в последние годы XIX в. обладала большой емкостью денежного рынка. «За
пятилетие 1895—1899 гг. германский денежный рынок поглотил ценных бумаг на
9261.3 млн. марок. Большая часть капитала, мобилизованного посредством эмиссий
ценных бумаг, направлялась внутрь страны: из всей эмиссии (по номиналу) на долю
германских бумаг приходилось 6610.6 млн. марок, или 71.4%, а на долю иностранной
эмиссии — 2650.7 млн. марок, или 28.6%». Этот капитал, мобилизованный путем
выпуска ценных бумаг, следующим образом распределялся между различными
отраслями народного хозяйства: промышленные и железнодорожные акции и облигации —
29,7%; акции банков и страховых обществ —14,1%; закладные листы — 34,5°/»;
государственные и .коммунальные облигации — 21,7%. [«Мировые экономические,
кризисы», т. III, Академик И. Трахтенберг, Денежные кризисы (il821—1968),
стр. 3001-

38
ГЛАВА ПЕРВАЯ
финансовой олигархии».41 Только за последнее десятилетие XIX в.
эта олигархия получила от выпуска немецких промышленных фондов
свыше одного миллиарда марок.42
В процессе формирования монополистического капитализма
начинают выделяться подлинные магнаты целых отраслей индустрии,
экономически сплетенной с крупнейшими банками, или такие банковские
дельцы, которые контролировали одну или даже несколько отраслей
промышленности. Некоторые из них становятся основоположниками
целых династий банковских королей и магнатов индустрии. Не занимая
правительственных или политических постов, они имели возможность,
благодаря своему положению, партийным, деловым, личным или
семейным связям, оказывать большое влияние на политический курс,
проводимый правительством. Были и такие, которые старались создать себе
славу людей, чуждых «партийной политике» и склонных к установлению
«патриархальных» отношений со «своими» рабочими. Но все они, не
находясь непосредственно у политического руля империи, имели
широкую возможность (и пользовались ею), чтобы влиять на политический
курс через посредство соответствующих политических партий или
фракций рейхстага, через субсидируемую ими прессу, через организации
предпринимателей, наконец, путем личного вмешательства.
Впоследствии это вмешательство являлось порой столь непосредственным и
значительным, что на долю так называемых государственных деятелей,
а также господ дипломатов оставалось только оформлять то, что
фактически было предрешено. В таких случаях правительство призвано было
лишь давать государственную санкцию политическим сделкам,
продиктованным монополистическим капиталом, его отдельными группами
и даже отдельными, представляющими эти группы, магнатами.
Так во внешней политике, которая в Германии оставалась
прерогативой императора и канцлера, статс-секретарей и тайных советников,
огромную роль стали играть те, в интересах которых эта политика
проводилась. Среди наиболее видных представителей монополистического
капитала, уже в конце XIX столетия завоевавших огромное
политическое влияние, был Эмиль Кирдорф, глава «Гельзенкирхенского
горнопромышленного акционерного общества», тесно связанного с
банковским консорциумом, действовавшим под руководством банка «Учетное
общество». Среди них был «король» Штумм, крупнейший
промышленник, полновластный хозяин Саарского бассейна, депутат рейхстага
и лидер «имперской партии». Среди них был и Август Тиссен. Он начал
в 1867 г. с небольшого железопрокатного завода в Дуйсбурге. Затем
при помощи Дрезденского банка он стал крупнейшим магнатом
германской тяжелой промышленности и стремился присосаться к французской
и даже к рурской руде. Он не успел закончить осуществление своих
планов создания гигантского треста, который должен был охватить весь
Рейнско-Вестфальский промышленный район. Большую роль играл
и Фридрих Крупп, перед которым даже после его смерти
раболепствовали государственные мужи.43 Владея крупнейшими сталелитейными
41 В. И. Лен и и, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 222. Тут же Ленин приводит, по немецким источникам, следующие данные о
среднегодовой прибыли, полученной от выпуска фондов промышленных предприятий:
1895 г.—38.6%, 1896—36.1%, 1897—66.7<>/о, 1898—67.7%, 1899—66,9%, 1900 г.—
55.2%.
42 О. Stil lieh, Geld- und Bankwesen, В. 1907, S. 143 (см. В. И. Ленин.
Тетради по империализму, стр. 21).
43 Вот, например, как о Круппе пишет Бюлов: «Крупп распространил честь и славу
германской промышленности и немецкого труда по всему миру, который завидовал

ГЕРМАНСКИЙ империализм, милитаризм и дипломатия 39
и орудийными заводами, большой верфью в Киле, названной
«Германия», стальными предприятиями, несколькими угольными шахтами,
доменными печами и свыше 500 железных рудников, тесно связанная
с «Немецким банком» и другими крупнейшими банковскими
учреждениями, фирма Круппа стала в глазах широкой публики синонимом
германского милитаризма и империализма. Это нашло свое выражение' в
сервильно-патриотической формуле: «Krupps Ehre — Deutschlands Ehre»
(«честь Круппа — честь Германии»). В создании этой рекламы Круп-
пу немалую роль сыграл и сам император Вильгельм II,
находившийся в очень близких личных и деловых отношениях с эссенской
фирмой.44
В электротехнической промышленности значительно выдвинулся
Вер-нер Сименс, глава концерна «Сименс и Гальске». Его родной дядя,
Георг Сименс, возглавлял крупнейший и наиболее влиятельный банк
Германии — «Немецкий банк», располагавший многомиллионным
акционерным капиталом. Концерну Сименса противостоял Э. Ратенау,
который в 1883 г. основал в электротехнической промышленности первое
акционерное общество. Он имел теснейшие банковские связи с
Берлинским обществом торговли и его руководителем Карлом Фюрстенбергом.
Вступление крупнейших концернов германской индустрии в
наблюдательные советы банковских институтов и, наоборот, участие кучки
банковских дельцов в контроле над целыми отраслями промышленности
означало создание финансовой олигархии. Тиссен, Вернер Сименс, Ленд,
Ратенау, Густав Гартман и другие входили в наблюдательные советы
банков. Известный банкир Адольф Ганземанн представлял банк
«Учетное общество» в «Гельзенкирхенском горнопромышленном
акционерном обществе», в акционерном обществе «Феникс», в Бохумском
объединении сталелитейной промышленности, в рейнских стальных
предприятиях, в калийной промышленности, в Гамбургском динамитном
акционерном обществе и т. д.
Еще более разветвлены были щупальцы «Немецкого банка»,
представители которою прямо или косвенно контролировали: фирму «Сименс
и Гальске», «Общество по электрификации надземных и подземных
ж. д.», концерны коксовой промышленности, пароходную компанию
«Северогерманский Ллойд», «Эссенское горнозаводское объединение»
и т. д. Поскольку германские законы не ограничивали число постов
в наблюдательных советах, которое могло занимать одно и то же лицо,
круг лиц, осуществлявших личную унию банков с промышленностью,
был довольно ограничен. Как отмечает В. И. Ленин, эта уния еще
тому, что у нас есть такое мощное предприятие. Может быть, еще более
заслуживающим уважения является широкий, едва ли где-нибудь в другом месте достигнутый
размах, с каким фирма Круппа проявляла заботы о своих рабочих и служащих... Вот
где была социальная политика, вот где было проведено христианство в жизнь» (В ü-
low, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 585). Небезынтересно отметить, что младший брат
Бюлова являлся служащим фирмы Круппа.
44 После смерти Фридриха Круппа в ноябре 1902 г. Вильгельм II поспешил в
Эссен, чтобы присутствовать на похоронах и публично заявить себя «другом
покойного и его дома». «Те своеобразные условия, которые сопровождают несчастный
случай,— возвестил тогда Вильгельм,— одновременно дали мне повод явиться сюда в
качестве главы Германской империи, чтобы держать щит германского императора над
домом и памятью покойного». В связи с сообщениями социал-демократической
«Vorwärts» (15 ноября 1902 г.), что смерть Круппа последовала в результате
некоторых излишеств, отнюдь не свидетельствовавших о моральных качествах «короля
пушек», германский император самолично и громогласно обрушился на
социал-демократов, призывая рабочих фирмы Круппа «порвать свои связи с этими людьми»
<W. Schröder, Das persönliche Regiment, В. 1907, S. 65—66).

40
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«дополняется «личной унией» тех и других обществ с правительством».45
Так, например, в наблюдательных советах акционерных обществ
Нобелевского динамитного ринга, наряду с видным представителем банка
«Учетное общество» Максом Шинкелем, кельнским банкиром Гогеном,
Кирдорфом и другими, состояли два адмирала, занимавшие видные
посты в морском ведомстве.46 Более или менее тесные отношения
установились также между всемогущей финансовой олигархией и другими
ведомствами правительственного аппарата, в частности ведомством
иностранных дел. Дело не только в том, что тот или иной крупный
чиновник этого ведомства приобщился к новому миру биржевой игры
и спекуляций. Дело в том, что свою практическую деятельность в сфере
«высокой политики» это ведомство должно было сообразовать с общими
интересами экспансии германского финансового капитала. Об этом
с большим удовлетворением мог поведать один из руководителей
«Учетного банка» Руссель в кругу своих друзей — биржевой анкетной
комиссии. «Я считал бы чрезвычайно большим ущербом,— сказал он,—
если бы.., размещение иностранных займов в Германии было отдано не
в руки германского капитала и германских банков, а в иностранные
руки. Именно потому, что этого хотели избежать, министерство
иностранных дел так сильно — и, по-моему, совершенно справедливо —
заинтересовалось тем, чтобы мы имели торговые отделения, банковские
отделения и связи за границей. Ибо лишь благодаря тому, что эти
связи существуют, возможно найти желательную работу для германской
промышленности за границей».47
За последнюю четверть XIX в. эти связи, торговые и финансово-
экономические, значительно расширились. В 1897 г. германский капитал
уже участвовал примерно в сорока международных картелях.48 Общая
сумма германских инвестиций во внеевропейских странах исчислялась
в 7—8 млрд. марок.49 Внешняя торговля Германии за это время возрос-
45 В. И. .Лен и н, .Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 209. Ленин цитирует здесь немецкого исследователя Ейдэльса, специально
изучавшего этот вопрос о «личной унии». «Места членов наблюдательных советов,— пишет
Ейдэльс,—добровольно предоставляют лицам с громкими именами, а также бывшим
чиновникам по государственной службе, которые могут доставить не мало
облегчений (!!) при сношениях с властями»,.. «В наблюдательном совете крупного банка*
встречались обыкновенно члены парламента или члены берлинской городской-думы».
46 W. Hall garten, Vorkriegsimperialismus, P. 1935, S. 121—-122.
' 47 См. О. J ei dels; Die Beziehungen der deutschen Grossbanken izur Industrie,
S. 186. Цит. по В. И. Ленину, Тетради по империализму, стр. 131.
48 В. И. Л е ή и н, Империализм, ка« высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр. 240.
49 Согласно официальным данным 1898 г., германские капиталы были следующим
образом распределены во внеевропейских странах (в млн. .марок):
Северная Африка (исключая Египет) \
Западная Африка 1
Восточная Африка [ у/и ~~ JÖV
Южная Африка . J
Юго-Восточная Азия 240
Аравийский полуостров и Британская Индия 50
Восточная Азия 370 — 400
Австралия и Полинезия 610 — 670
Страны Центральной Америки и Вест-Индия 1000— 1950
Западная часть Южной Америки . 370 — 490
Восточная часть Южной Америки 1000 — 1330
США и Канада 2095
Итого ..:... 7035-7735
(См. «Denkschrift des Reichsmarineamtes. Die deutschen Kapitalanlagen in
überseeischen Landern», 1900, см. «Die Entwicklung der deutschen Seeinteressen», 1905)^.
По вычислениям американского экономиста Фейса, общая сумма иностранных
капиталовложений Германии за десятилетие (1883—1893) поднялась с 5 до 10—13 млрд. ма*

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 41
ла (в ценностном выражении) ровно вдвое. Особенно поразительны
были темпы ее роста.50 В увеличивающихся размерах Германия
ввозила сырье, необходимое для ее промышленности и для
непосредственного потребления, и вывозила преимущественно промышленные
изделия. По сравнению с этим меньшую роль занимал ввоз готовых
фабрикатов и вывоз промышленного сырья.51 Особенно значительной стала
морская торговля. К началу XX в. она стала поглощать от двух третей
до трех четвертей всей внешней торговли Германии. При этом особенно
большой рост обнаружил товарооборот Германии с внеевропейскими
странами.
Ни одна европейская держава, включая Англию и Францию, по
темпам роста торгового оборота своих морских портов не могла
угнаться за Германией. Из внеевропейских стран даже США в этом
отношении отставали от Германии, и только Япония в те годы шла впереди.
Правда, по общему объему морской торговли Германия еще в 1903 г.
стояла лишь на четвертом месте. Однако следует принять во внимание,
что голые цифры официальной статистики в данном случае могут
ввести в заблуждение: ведь почти целая треть германской морской
торговли проходила через бельгийские и голландские порты, которыми
Германия (особенно ее наиболее промышленный — западный .район)
могла пользоваться почти как своими собственными.
Еще так недавно германская буржуазия для перевозки своих
товаров по морю вынуждена была прибегать к оплачиваемым услугам
торгового флота других держав. Но к концу XIX в. торговые корабли под
германским флагом уже бороздили моря и океаны. Свыше половины
товарооборота Германии с другими странами уже пользовалось
отечественным флотом, в особенности на коммуникациях, связывающих
Германию с внеевропейскими странами. Более того, корабли, плававшие
под германским флагом, стали обслуживать и торговлю других держав.
Ив этом'отношении Германия смогла по темпам обогнать все другие
европейские державы, за исключением, пожалуй, Норвегии. Постепенно,
но очень скоро Германия смогла даже выделить довольно
значительную часть своего торгового флота специально для обслуживания
каботажной и заморской торговли других государств.52 Крупные пароходные
компании — обладатели больших капиталов — стали занимать
значительное место в народном хозяйстве Германии.53 Пользуясь государст-
рок (см. H. F eis, Europe the World's Banker 1870—1914, New-Haven 1930, p. 70).
Повидимому, эти цифры следует считать несколько преувеличенными. Отмечая, что в
Германии, в отличие от Англии и Франции, нет, достоверных данных о
капиталовложениях за пределами страны, Кучинский считает, что «к началу 80-х годов
германские капиталовложения за границей, достигнув примерно 5 млрд. марок, были в три
раза меньше французских и в пять раз меньше английских капиталовложений»
(Ю. Кучинский, История условий труда в Германии, стр. 133).
5а Только за одно десятилетие (1894—1904) внешняя торговля увеличилась на
66% (с 7.3 млрд. до 12.2 млрд. марок). Эти темпы оставили за собой все, что имело
место в эго время не только в Англии (38%,), но и в'США (59%), не говоря уже о
таких странах, как Россия (23%) и Франция (28%) (см. «Denkschrift des
Reichsmarineamtes über die deutschen Seeinteressen»).
51 За десятилетие 1894—1904 гг. ввоз продовольствия уменьшился в общем объеме
внешней торговли Германии с 36.5 до 307%, между тем как ввоз промышленного
сырья увеличился с 42.3 до 50.9% (см. «Denkschrift des Reichsmarineamtes über die
deutschen Seeinteressen»).
52 Вот соответствующие цифры: в 1893 г.— 197з млн. per. τ; через пять лет —
8 1898 г.— 287г млн., а еще через пять лет —в 1903 г.— уже 5574 мля. per. τ
(см. «Denkschrift des Reichsmarineamtes über die deutschen Seeinteressen»).
53 Общая стоимость торгового флота исчислялась в 1895 г. в 327, в 1899 г.—
в 426, а через пять лет — уже в 810 млн. марок.

42
ГЛАВА ПЕРВАЯ
венными субвенциями, они преуспевали. Каждый год на воду
спускались новые и новые суда. Общий их тоннаж рос довольно высокими
темпами.54 Только за последние 15 лет XIX в. общий тоннаж одной из
крупнейших германских линий — «Гамбург-Американской пароходной
компании» увеличился вдвое.55 К началу XX в. германский торговый
флот по общим размерам своего тоннажа все еще находился на
значительной дистанции от английского, но зато он прочно занял второе
место в мире.56
Следует отметить, что при огромном развитии внешней торговли
Германии импорт сырья и продовольствия все же в ценностном
выражении превышал экспорт и притом в весьма значительных размерах.57
Все это, однако, с излишком покрывалось огромным притоком богатств,
которые немецкая буржуазия могла извлекать из других источников.
Наряду с эксплоатацией своего торгового флота, растущего с каждым
годом, Германия к этому времени стала получать значительные
прибыли путем инвестиций капитала за границей. Кроме того, развитию
торгового экспорта дополнительно способствовало то обстоятельство, что
он к этому времени уже сочетался с многообразными формами
немецких капиталовложений за границей. Формы инвестиций были различны:
овладение промышленными предприятиями за границей, реализация
немецкими банками займов, выпускаемых иностранными государствами
или муниципалитетами,58 приобретение иностранных ценных бумаг,
акций и облигаций различного рода предприятий, железнодорожных
концессий, колониальных плантаций,59 находящихся во владении или
в управлении у иностранных фирм, компаний и т. д. Немалое
значение имела система германских страховых компаний, охватившая своей
сетью внешнюю торговлю и морской транспорт многих стран. Но
особенно большую роль в экспансии германских капиталов играли
немецкие банки. Они обычно направляли все остальные формы экспансии,
-а вместе с тем имели самостоятельное значение. Чаще всего немецкие
банки выступали за границей непосредственно, сохраняя свое лицо или
54 В 1894—1899 гг. в среднем ежегодно спускали на воду D3Ö тыс. т, в 1899—
1904 гг. среднее ежегодное производство поднялось до 206 тыс. т.
55 К. Wi edenf el d, Die Nordwesteuropäischen Welthäfen, В. 1903, S. 225.
56 По данным 1901 г., после Англии с ее 7.8 млн. нетто-рег. τ стояла Германия
с 1.5 млн. т. По отношению к участию во всем мировом торговом флоте Англия
занимала 53.3%, Германия— 10.6%, тем самым перегнав все остальные
капиталистические державы: США (6.2%), Францию (3.6%), Норвегию (3.4%) (и др. (В. Harms,
Deutschlands Anteil am Welthandel und Weltschiffahrt, Stuttgart — Berlin — Leipzig
1916, S. 157). По тоннажу своего тортового флота Германия перегнала США еще в
1884 г., а Францию —в 1889 г. (Ri es s er, Die deutschen Grossbanken und ihre
Konzentration, S. 112—113).
57 Вот цифры, выражающие превышение ввоза над вывозом:
1894 г 1234.0 млн. марок
1896 г 804.2 „
1898 г 1429.1 „
1900 г 129Э.4 „
(См. «Denkschrift des Reichsmarineamtes über die deutschen Seeinteressen»).
58 Как отмечает весьма компетентный в этих вопросах немецкий журнал «Die
Bank» (1913, № 7, S. 630), «внутри страны нет ни одного гешефта, который давал бы
хотя приблизительно столь высокую прибыль, как посредничество при выпуске
иностранных займов». Замечание немецкого банковского журнала имеет общее значение;
несомненно, оно может быть отнесено и к более раннему периоду.
59 Наиболее ранними компаниями являются: «Германское общество торговли и
плантаций на островах Южных морей» (1880), «Немецкое общество морской торговли»
(1880), «Ново-гвинейская компания» (1885) и др.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 43
создавая там свои филиалы, а также дочерние банки. Но в некоторых
случаях, особенно на первых порах, они устанавливали более тесные
связи с теми или иными иностранными банками, отдельными группами
финансового капитала и уже вместе с ними выступали за пределами
своей страны. Наконец, они выступали через свои лондонские отделения
или филиалы. Лондон все еще сохранял значение крупнейшего центра
международной торговли, денежного рынка, банковских операций.
С этим нельзя было не считаться,60 и уже с самого начала 70-х годов
отдельные банковские группы во главе с «Немецким банком» стали
действовать через «Немецкий банк в Лондоне» («German Bank of
London»). В дальнейшем большинство немецких банков установило
непосредственные связи с лондонским банковским миром, пытаясь
приобрести более или менее солидные позиции. Один за другим крупнейшие
германские банки начали создавать в Лондоне свои
представительства. 61 Поле деятельности немецких банков становилось довольно
обширным. К концу XIX в. эти банки, самостоятельно или совместно с
некоторыми иностранными банками, завоевали себе прочное место в
странах Латинской Америки, преимущественно в Бразилии, на
Дальнем Востоке (прежде всего в Китае). В Европе финансовое влияние
немецких банков становилось особенно значительным в Австро-Венгрии,
в Италии, в Румынии: тут были и мотивы политического характера.
И в других европейских странах, преимущественно на Севере и на
Востоке, германский капитал через посредство своих банков добился
немалых успехов —в Дании, в Норвегии, в Швеции, в России
(включая Финляндию и Польшу).
Ведущую роль среди крупнейших германских банков занял
«Немецкий банк». В 70-х годах этот банк непосредственно и через свои
филиалы в Бремене, Гамбурге и Лондоне успешно кредитовал германскую
экспортную и импортную торговлю. К концу века он столь же успешно
начал принимать участие и в экспорте капиталов. Уже в начале 80-х
годов его капиталы были вложены в «Немецкое общество торговли
и плантаций на островах Южных морей», а затем в «Ново-гвинейскую
компанию». С 1887 г. совместно с «Северогерманским банком» он стал
участником «Бразильского банка для Германии», кредитовавшего
торговлю с Южной Америкой. Это было неплохим «делом»: дивиденды
в среднем равны были 12%, а в некоторые годы доходили до 16%.
«Немецкий банк» связан был также с банковским домом «Эрнесто Торн-
квист» в Буэнос-Айресе и с «Банком Чили и Германии». Совместно
с «Северогерманским банком» и фирмой Круппа с 1888 г. он был
заинтересован в железнодорожных концессиях Венесуэлы. Тесно
связанный с «Немецким заморским банком», он производил финансовые
60 «Всеобщая жалоба нашей экспортной промышленности — та, что именно
Германия по сравнению с Лондоном слишком отстает на рынке больших дел. Почти все
заказы концентрируются в Лондоне, на этом большом рынке мира, и лишь благодаря
тому, что мы стоим ближе к отдельным .предприятиям, возникают деловые отношения
и постоянная работа для промышленности» (О. J е i d е 1 s, Die Beziehungen der
deutschen Grossbanken zur Industrie, Leipzig 1905, S. 186—187). Ленин придавал знайение
этому замечанию Ейдэльса (см. «Тетради по империализму», стр. 131). Первую часть
книги Ейдэльса Ленин расценил крайне отрицательно. Он писал: «После Риссера
нельзя читать: повторения, сырье, фактики, nil нового». Но дальше: «Это относится
лишь к началу книги. Видимо, Риссер ее обокрал. Когда речь идет об отношении к
промышленности, Ейдэльс богаче, живее, умнее, научнее» (см. там же,
стр. 123—124).
61 G. D i о и г i t с h, L'Expansion des Banques allemandes à l'Étranger, Paris —
Berlin 1909, p. 50.

44
ГЛАВА ПЕРВАЯ
операции и в других странах Латинской Америки. Довольно близко он
связался с некоторыми финансовыми учреждениями и
железнодорожными компаниями США. Его интересы начали простираться и на
Дальний Восток. Вместе с другим берлинским банком — «Учетным
обществом» он участвовал в создании «Немецко-Азиатского банка». Он
принимал участие в создании немецких и международных компаний по
эксплоатации трансатлантических телеграфных и кабельных линий. Он
был непосредственно заинтересован в железнодорожных концессиях
в Турции — как в европейской, так и в малоазиатской части. В Европе
щупальцы его финансовых интересов в различной степени проникали в
Австро-Венгрию, Италию, Румынию, Швейцарию и Голландию, отчасти
в Испанию. В Бельгии он принимал участие в создании
«Интернационального Брюссельского банка».. Его влияние сказывалось даже в России
и во Франции. Впоследствии его экспансия еще более расширилась.
В частности, она начала распространяться) и на Африканский материк.62
Таким образом, «Немецкий банк» стал одним из наиболее
выдающихся проводников германской империалистской экспансии. Вместе
с ним или конкурируя с ним выступали и другие группы финансового
капитала. Еще в 1886 г. от «Немецкого банка» отпочковался дочерний
«Немецкий заморский банк», предназначенный для развития
экономических взаимоотношений с Южной Америкой, в особенности с
Аргентиной. Его конкурентом оказался отпочковавшийся от «Учетного
общества» дочерний «Бразильский банк для Германии». Эти банки
способствовали экспорту изделий германской промышленности, а с другой
стороны, финансировали импорт сырья и предметов продовольствия (главным
образом кофе). В дальнейшем немецкие банки стали принимать
участие и в финансировании торговли между странами Латинской
Америки и Испании. И в Европе немецкие банки стали прокладывать путь
промышленному экспорту. Так, при непосредственном участии
«Немецкого банка», «Дрезденского банка» и других крупнейших банковских
институтов Германии в 1894 г. был создан в Милане «Коммерческий
банк Италии», который впоследствии являлся значительным рычагом
в деле продвижения в Италию изделий германской промышленности,
главным образом электротехнической.63
По мере роста германской индустрии борьба за рынки сбыта ее
продукции должна была тем более усилиться, что рост производства
вызывал повышенные требования на огромные массы сырья. Ввозимое
сырье, необходимое германской индустрии, должно было оплачиваться
за счет усиленного экспорта товаров.
Германский империализм вышел на мировую арену, когда мир уже
был в основном поделен. Колонии, которые Бисмарк успел захватить с
середины 80-х годов, были малоценны и незначительны. Вскоре
Бисмарку пришлось отказаться от дальнейших захватов, ибо его агрессивная
политика в Европе крайне осложнила международное положение
Германии. Восстановив против себя Францию и Россию, милитаристская»
опруссаченная Германия вынуждена была заморозить политику
колониального расширения. Более того, канцлер Каприви, сменивший
Бисмарка в 1890 г., действуя под влиянием милитаристской клики,
возглавлявшейся начальником генерального штаба графом Вальдерзее, встал
на путь ухудшения отношений с Россией, а за сближение с Англией он.
62 Ri es se г, Die deutschen Grossbanken und ihre Konzentration, S. 327—336.
63 Так, например, фирма «Сименс-Шуккерт» создала свои филиалы в Генуе,
Неаполе, Флоренции, Палерую (W. Hallgarten, Vorkriegsimperialismus, S. 122—123>,

ГЕРМАНСКИЙ империализм. МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 45
должен был заплатить ценой колониальных уступок: получив в обмен
остров Гельголанд, германское правительство уступило Англии
некоторые немаловажные территории в Африке — Виту и др., а также
согласилось на установление английского протектората над островами
Занзибаром и Пембой.
Каприви считал, что колонии — бремя для государства, и потому
успехи других держав по колониальным захватам нисколько не вызывали
в нем ревности. Более того, он полагал, что чем более другие державы
взваливают на свои плечи колониальное бремя, тем это выгоднее для
германской политики на Европейском континенте. Такой взгляд,
естественно, порождал определенное отношение к проблеме военно-морского
строительства. Отказ от строительства крупного флота, казалось,
открывал наиболее благоприятные перспективы для сближения с Англией. Вот
почему, обращаясь к одному из деятелей «Колониального общества»,
Каприви сказал однажды: «Своей колониальной и флотской политикой
вы ослабляете нашу военную силу на континенте, а в заключение еще
ссорите нас с Англией — нашим единственным естественным союзником
в неизбежной борьбе, решающей будущие судьбы Германии. Сегодня и
в ближайшем будущем для Германии вопрос может стоять только так:
не насколько крупным может быть наш флот, а насколько малым».64
Германская дипломатия надеялась, что таким путем ей удастся привлечь
Англию на сторону Тройственного союза.
Эти расчеты были построены на песке. Англо-германская
экономическая конкуренция, усилившаяся в связи с ростом монополий в начале
90-х годов, стала превращаться в фактор политической борьбы, тем
более, что колониальные аппетиты германского империализма,
пробудившиеся вновь и с большей силой, чем раньше, стали распространяться и
на владения самой крупной из преуспевающих колониальных держав —
Англии. Англо-германское соглашение 1890 г. вызвало сильное
негодование колониальных кругов германского империализма.
В этой атмосфере нарастающего соперничества был создан «Пангер-
манский союз», в который входили не только колониальные дельцы и
колониальные администраторы, но и представители кругов тяжелой
промышленности и финансовых кругов. «Пангерманский союз» призван был
сыграть в будущем крупную роль в формировании экспансионистских
планов и политической идеологии германского империализма. Но уже с
самого начала острие его политики было направлено против Англии как
основного и главного империалистского соперника на колониальном
поприще. Отныне германские купцы вели «мировую торговлю», а
германские !промышленники стали интересоваться «мировыми рынками». «Поле
моей деятельности — весь мир»,— было написано на фасаде управления
«Гамбург-Американской линии». 18 января 1896 г., отмечая 25 лет
существования Германской империи, кайзер Вильгельм впервые возвестил
миру, что эта империя, созданная Пруссией, отныне является «мировой
империей». Старая политика, проводившаяся Бисмарком на
Европейском континенте, начала теперь казаться почти провинциальной.
3
Когда германское правительство, действуя под влиянием
сложившихся сил империализма, встало на путь «мировой политики», оказалось,
что мир уже почти поделен другими державами, большими и малыми,
64 G. I г m е г, Völkerdämmerung im Stillen Ozean, Leipzig 1915, S. 51.

46
ГЛАВА ПЕРВАЯ
имевшими возможность значительно раньше, чем Германия, броситься в.
поиски «белых пятен» на политической карте мира. Ученые авантюристы
и просто авантюристы, купцы, втридорога распространяющие дешевую
заваль, и миссионеры, торгующие христианством, беглые преступники и
правительственные агенты, кондотьеры и начальники военных
экспедиций — все они подготовили события, которые в конце XIX в. привели к
грандиозным изменениям на политической карте. Каждый из них
пользовался средствами, которые были ему доступны; сущность этих средств,
как правило, всегда была довольно точно квалифицирована уголовным
кодексом тех самых государств, героями которых эти люди, в случае
своей удачи, раньше или позже были бы объявлены. Заранее
юридически и морально амнистированные правящими классами, государством и
руководящими партийными кликами, задающими политический тон а
стране, некоторые из этой многочисленной и безыменной армии
энергичных проходимцев, бросившихся в заморские страны искать удачи, денег
или карьеры, были вознесены на высокий пьедестал исторических
деятелей, послуживших на благо своего отечества и всей европейской
цивилизации. Вскоре трудно стало различать этих выскочек от тех, кто по
своему происхождению, политическому влиянию и богатству уже там
пребывал.
Колониальные плантаторы, судовладельцы, промышленники и
крупные торговцы, добивающиеся новых рынков и дешевых источников сырьяг
банкиры, ищущие сфер для приложения капиталов, офицеры, армейские
и морские, мечущиеся в поисках легкой возможности добиться больших
отличий, политики и дипломаты, стремящиеся к славе, к карьере и
«историческим» ролям,— все они очень скоро оказались в лагере
вдохновителей колониальной политики и ее новых задач. Даже старая земельная
аристократия начала обретать вкус к новым колониальным захватам.
Отдельные ее представители продолжали выражать почти отвращение к
растущему капитализму. Многие из них все еще жаловались, что
фабрики и заводы не только нарушают красоту пейзажа феодальной округи,
но и лишают землевладельца дешевых рабочих рук. Постепенно, однаког
и этот класс усвоил ту простую истину, что в условиях господства
капиталистических порядков и из нужды можно извлекать большую выгоду,
и они начали разжигать столь бурно растущие колониальные аппетиты.
Так расширялся круг рыцарей колониальной наживы, яростно
требующих проведения политики новых захватов.
Итак, в поисках экономических благ, сырьевых ресурсов, рынков
сбыта, областей выгодного помещения капитала, гонимые необузданной
капиталистической конкуренцией и стремлением к монопольному
господству в заморских владениях, державы бросились в водоворот
колониальной политики.
Сильные и богатые захватчики стремились приобрести владения или
приумножить уже имеющиеся. Более слабые стремились сохранить свое
колониальное имущество, доставшееся им по наследству. Это был период
быстрого, скачкообразного экономического развития одних
капиталистических государств за счет относительного отставания других, когда
неравномерность и распределение колоний, добытых голым захватом,
приобретала особенно большое влияние на рост международных
противоречий. Это был период бесконечных войн европейских держав против
населения колониальных стран, период систематического истребления целых
народов, по костям которых европейский капитализм переходил в
монополистическую стадию своего развития. «В Европе,— писал впоследствии
В. И. Ленин,— господствовал мир, но он держался потому, что господ-

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 47
ство европейских народов над сотнями миллионов жителей колоний
осуществлялось только постоянными, непрерывными, никогда не
прекращавшимися войнами, которых мы, европейцы, не считаем войнами, по,-
тому что они слишком часто похожи были не на войны, а на самое
зверское избиение, истребление безоружных народов».65 Бремя такого
«мира» испытывали на своей спине и европейские народы. Колониальная
политика европейских государств наложила свой глубокий отпечаток и
на развитие межгосударственных отношений в Европе. Соперничество
из-за колониальных захватов становилось мощным фактором,
обострявшим международные отношения европейских держав. Противоречия
между капиталистическими державами приобрели еще больший масштаб
и еще большую остроту.
Милитаризм, неизбежный спутник капиталистического общества,
получил новый мощный стимул для своего дальнейшего роста. Бурное
развитие тяжелой промышленности, усиление монополий, интересы
нарождающегося финансового капитала — все это определяло рост
вооруженных сил европейских государств, более высокое техническое
оснащение армий и постоянное их перевооружение. Определенные и притом
наиболее влиятельные группы складывающегося финансового капитала —
тяжелая и судостроительная промышленность — были непосредственно
заинтересованы в усилении роста столь выгодных им вооружений.
В свою очередь рост вооружений, особенно тех держав, которые, как
Германия, сделали в этом отношении наибольшие успехи по сравнению
с их соседями, превращался в мощный инструмент внешней политики и
дипломатии. Давлением вооруженных сил на своих соседей в Европе эти
державы стремились добиться успехов и на поприще заморской
колониальной политики. Территориальный раздел мира подходил к концу,
«свободных» территорий становилось все меньше, а аппетиты к захвату,
к монопольному владению все возрастали. В Европе народы,
расплачиваясь значительными материальными и человеческими ресурсами,
находились под постоянной угрозой военного столкновения. Как отметил
В. И. Ленин, «погоня за колониями в конце XIX века, особенно с
1880-х годов, со стороны всех капиталистических государств
представляет из себя общеизвестный факт истории дипломатии и внешней
политики».66
В основе этой политики лежали экономические интересы финансового
капитала — его борьба за монопольное владение источниками сырья, за
мойопольное владение областями приложения капитала. Именно в этот
период в самой политике финансового капитала начала воплощаться его
идеология: его общие взгляды на мир, «а историческое прошлое и
будущее, его стремление к самоутверждению. Следы специфических черт
этой новой политической идеологии можно найти и в народившейся
тогда философии, и в литературе, и в прессе, и, разумеется, в
дипломатии. Ее духом почти в равной степени проникнуты и философские
парадоксы Ницше, и авантюрные романы Стэнли, и колониальный эпос
Киплинга, и многотиражная пресса Альфреда Хармсуорта, будущего лорда
Нортклифа, или Альфреда Гугенберга, председателя дирекции фирмы
Круппа, одного из создателей «Пангерманского союза», и историческая
публицистика Мэхэна, писавшего оо прямому заданию
американского мультимиллионера Карнеджи, и антинаучные расистские творения
65 В. И. Л е н и н, Война Ή революция, Соч., т. 24, стр. 365.
66 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22.
стр. 243.

48
ГЛАВА ПЕРВАЯ
француза Гобино, онемеченного француза де-Лагарда или онемеченного
англичанина Чемберлена, который в самом конце XIX в. стал воспевать
силу «нордической расы».67
На формирование этой идеологии оказывали сильное влияние и
старые традиции господствующих классов. Все, что было наиболее реакционг,
ного в этих традициях, было перенесено в политические арсеналы
империалистической борьбы. Культ грубой силы получил новое назначение.
Империалистская экспансия обретала своих поэтов, ученых апологетов,
своих идеологов, вождей и, разумеется, демагогов. Эти господа пытались
сшить из лоскутков старой политической идеологии разных времен и
народов новое знамя, вокруг которого господствующие классы могли бы
объединить более широкие общественные круги. Все они, по выражению
Гобсона, «прививают массам империализм, прикрывая его
привлекательной .рекламой патриотических чувств».68 Появились доктрины об «из?-
бранных нациях», о «культуртрегерской миссии» империализма, о
«бремени белого человека», о «белокурой бестии», призванной господствовать
над человеком цветной кожи, о биологическом превосходстве одной расы
над остальными. <
В разных странах почти одновременно появился своего рода импег-
риалистский мессианизм. В Англии это было представление о
провиденциальной роли Британской империи, в США — представление об
исключительной роли «американизма», якобы призванного руководить миром
и господствовать над ним. В Германии то был пангерманизм с его
представлениями о расовой избранности и расовом превосходстве, о всегер>-
манском объединении на прусско-солдатской основе, с его
необузданными планами покорения всего мира огнем и мечом.
Тогда же, в начале империалистской эпохи, появилась и новая
доктрина «открытых дверей и равных возможностей». Официально
провозглашенная сначала; американской дипломатией, она была подхвачена и
дипломатией других молодых империалистских держав, поскольку в
общих терминах она формулировала настоятельные требования этих
держав, их стремление оттеснить более старые, более преуспевшие
капиталистические государства. Впоследствии эта доктрина претерпела
значительные изменения. Как и другие подобные ей дипломатические
доктрины, она оказалась весьма эластичной и практически допускающей
всевозможные, порой самые неожиданные толкования: соотношение сил
менялось, дипломатия все еще неустанно объявляла, что «двери
открыты», но в дверях уже стоял здоровенный солдат, получивший приказ
никого из конкурентов не пропускать. Экономическая, политическая или
военная мощь превращала «равные возможности» в монополию, а
«открытые двери» становились непроницаемыми или почти недоступными.
Так эта доктрина оказалась призванной оправдать усиливающееся
экономическое и политическое влияние одной империалистской державы
за счет вытеснения влияния другой державы. При известных
обстоятельствах эта доктрина призвана была идеологически подготовить и
дипломатически прикрыть голый захват или закабаление.
Господствующие классы, их правительства, их дипломатия, их пресса
стали преподносить свои новые или обновленные политические доктрины
в форме многообразных политических лозунгов. Вдохновители этих по-
67 См. H. S. Chamberlain, Die Grundlagen des 19 Jahrhunderts, 1899. Эта
книга пользовалась большим успехом среди правящих классов Германии. Ее охотно
читал и Вильгельм И.
68 Это замечание Гобсона В. И. Ленин отметил и подчеркнул (см. «Тетради по
империализму», стр.. 379).

германский империализм, милитаризм и дипломатия 49
литических доктрин и империалистских лозунгов в известной мере
сами становились пленниками ими же созданной идеологии. Порой они
становились также жертвами своих собственных измышлений.
Появилась политика империалистского «престижа». Любой инцидент в никому
дотоле неизвестном пункте безводной пустыни мог быть превращен в
событие «национального» значения, в факт, затрагивающий
«национальные интересы», угрожающий «национальной чести», «национальному
флагу» и т. п. Незначительным столкновениям, имевшим место на
колониальной периферии или даже только 'предполагаемым, всегда можно
было придать в Европе такой политический резонанс, какой ни в малой
мере <не мог соответствовать незаметному значению далекого события.
Правительство осуществляло военные мероприятия. Через печать
жестокая политическая лихорадка распространялась на всю Европу. В
напряженности международной обстановки всплывали на поверхность
другие, старые или новые, (вопросы, разделяющие соперников, вызывающие
распри и угрозу войны. Назревший конфликт давно перерос вызвавший
его первоначальный повод. Инцидент, давший исходный толчок
последующим, более значительным и даже грозным событиям, уже успевшим
перекинуться на международную арену, мог быть настолько продвинут
на задний план, что широкая публика и так называемое «общественное
мнение», столь ловко формируемое, имели все основания вскоре просто
забыть об этом первоначальном инциденте. Бывало и. так, что об
этом более всего заботилось само правительство: оно-то с самого начала
знало, что повод был не более как только необходимым вымыслом,
но оно действовало так, как будто верило самому себе. Это было
необходимо для успеха дела. Вильгельм II впоследствии сумел найти
выражение для этих и подобных политических методов в глубокой
«моральной» сентенции: «Когда делается гадость,— надо, чтобы она
удалась».69
Когда борьба стала развертываться до планетарных масштабов,
возможности для трений, столкновений, конфликтов и просто для провокаций
и организаций «гадостей» неизмеримо увеличились. В этих условиях
политика поддержания «престижа» дошла до таких крайностей, каких она
ранее вообще никогда не имела и иметь не могла. Она стала
необходимым атрибутом империалистской политики и империалистской
идеологии с ее новыми или обновленными политическими понятиями,
принципами и даже новыми формами беспринципности. Стали говорить
о «сферах влияния» и о преимущественных интересах, о концессиях и
о вековых арендах. Стали говорить об экономическом проникновении и о
политическом протекторате, и эти старые слова приобретали новый смысл.
Многие политические понятия представились как бы вывороченными
наизнанку. Новый жаргон империалистской дипломатии превратил
экономическую помощь в синоним экономического порабощения, «мирное
проникновение» в синоним политического закабаления, «умиротворение»
оказалось военной экспедицией, «дипломатический совет» —
ультимативным требованием, «договор о дружбе» — санкцией насилия, «политика
свободных рук» — политикой свободы разбоя и разжигания войн,
политика невмешательства — политикой прямого или косвенного вмешательства,
69 Эти слова Вильгельм II произнес \в беседе с французским военным атташе в
Берлине полковником Пеллэ в 1911 г. в связи с военной кампанией, которую
предприняла Италия против Турции, чтобы захватить Триполитанию и Киренаику
(см. Ж. Л у и, Записки посла, с приложением переписки Ж. Луи с Пуанкаре,
Сазонова с Извольским и писем (Пуанкаре, Пишона, Палеолога, Камбона и других по
поводу появления «Записок посла», Лйтиздат НКИД, М. 1925, стр. 35).

50
ГЛАВА ПЕРВАЯ
защита малых народов — требованием отказа от их прав в пользу
сильного хищника. Так, говоря словами гетевского Мефистофеля,
«Vernunft wird Unsinn, Wohltat — Plage»,— «разумное становится
бессмыслицей, благодеяние — язвой».
Тайная дипломатия предоставляла различные возможности для
подобной политической эквилибристики. За ее кулисами можно было
заключать союзы против врагов и одновременно союзы с теми, кто считался
врагом, против тех, кто считался союзником. Можно было одновременно
принимать тайное участие в двух или нескольких
международно-политических комбинациях, преследующих различные, несовместимые и дагке
прямо противоположные цели, с тем, чтобы при удаче из каждой извлечь
выгоду. Можно было тайной сделкой с одним из партнеров устранить
возможности или отсрочить нежелательное осуществление тайной сделки
с другим партнером, с тем, чтобы в благоприятный момент обойти обоих.
Можно было тайно подталкивать державы к столкновению, чтобы в
решающий момент самому остаться в стороне. Следует ли перечислять все
те возможные варианты внешнеполитических и дипломатических
ухищрений, которые разыгрывались на шахматной доске
империалистской борьбы? В этом волчьем мире борьбы всех против всех,
под темным покровом дипломатической и военной тайны, стала
создаваться система союзов и группировок, соглашений и комбинаций,
страховок, перестраховок и даже страховок относительно перестраховок. Все
это в многообразных формах возникало, рушилось и снова возникало
в других многочисленных проявлениях и на еще менее устойчивой
основе.
При беспрерывно меняющемся соотношении сил и меняющейся
обстановке диалектика империалистской борьбы и соперничества
чрезвычайно сближала представления о друге и недруге, о выгоде и ущербе,
о гарантиях и опасностях, об обязательствах и возможности отказа от
Них. По мере роста финансового капитала его интересы — основные или
* второстепенные, длительные или преходящие, подлинные или
кажущиеся — становились повелителем как при начертании целей, так и при
выборе методов и средств для достижения этих целей. Высшим принципом
нарождающейся империалистской дипломатии стала полная
беспринципность. Это — единственное, в чем она всегда оставалась верна
себе. Но главная ее функция заключалась в том, чтобы традиционной
тайной скрыть от взоров народных масс грубо материальные, алчные и
эгоистические интересы господствующих классов, их подозрительные
сделки и сговоры, их преступные заговоры против свободы народов и
против мира.
Во всяком случае эти черты прикрывали собой реакционный и
агрессивный характер, свойственный внешней политике и дипломатии всех
капиталистических держав, вступивших «а шуть 'империалистского
развития. Но особенно выразительные и угрожающие формы они
приобрели во внешней политике и дипломатии германского империализма,
который, еще только формируясь, уже мог полностью опираться на
созданный юнкерством милитаризм опруссаченной Германии. Неизмеримо
усиливая свою экономическую мощь, монополистический капитал оставил
политическую власть и военную мощь в руках юнкерства, являвшегося
главной опорой монархии. Это сближение между монополистической
буржуазией и юнкерством имело многообразные формы. Усиление
буржуазии в конце XIX в. вовсе не повлекло за собой ослабления позиций
юнкерства. Этот класс составлял не более одной десятой процента всего
населения, но зато являлся хозяином почти тридцати процентов всей

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 51
земли. В годы затяжного аграрного кризиса он не только не пострадал,
но, наоборот, умело, а главное, с выгодой использовал систему аграрного
протекционизма в своих интересах: находясь у власти, он имел
возможность эту выгоду подарить сам себе. Вечные, неистовые крики о
«разорении» сельского хозяйства, раздававшиеся из кругов «Союза сельских
хозяев», всецело касались крестьянства, мелкого и среднего: для
крупных землевладельцев это было лишь удобной дымовой завесой, которую
они применяли, чтобы с помощью государства, их государства, добиться
нужных им выгод и целей. Как отметил граф Антон Монтс, прусский
посланник в Мюнхене, «жадность коисервативных аграриев превосходит
только их ограниченность».70 Впоследствии, когда на мировом рынке
цены на продукты сельского хозяйства основательно поднялись,, аграрии,
отнюдь небезуспешно, добивались использования и этой благоприятной
экономической конъюнктуры в своих интересах. Вместе с тем они
ревниво взирали на еще более быстро растущие богатства и социальное
могущество промышленной и финансовой буржуазии.
Кризисы, периодически сменяющиеся, являлись обычно могучими
толчками в перераспределении богатств. Нанося жестокие удары
ремеслу, мелкой и даже средней буржуазии, кризисы способствовали
концентрации капиталов в руках крупной буржуазии — промышленной и
финансовой. Эта буржуазия, давно забыв свои ранние и мимолетные
демократические и даже просто либеральные увлечения, пресмыкалась перед
монархией. Опасаясь разбудить революционные страсти многочисленного
рабочего класса, она охотно отказывалась от притязаний на
государственную власть и готова была раболепно считать эту власть прерогативой
юнкерства. Для повседневной борьбы с рабочим классом и его
профессиональными организациями крупный капитал, уже выступающий в виде
картелей, синдикатов и т. д., создал и специальные
предпринимательские союзы. Эти союзы, с одной стороны, имели тесный контакт с
правительством, а с другой — вели повседневную борьбу с рабочим классом
и его организациями, профессиональными и политическими. Только за
последние пять лет XIX в., в годы промышленного подъема, в Германии
возникло 138 новых предпринимательских союзов.71 Но эти классовые
организации буржуазии вовсе не были разобщены: «Центральный союз
германских промышленников» уже стал одним из главных штабов
реакционной политики монополистического капитала.
В последние годы XIX в., когда формирование империализма
подходило к своему завершению, в Германии явно обозначилось усиление
реакции по всей линии — как во внутренней, так и во внешней политике,
проходившей под знаком растущей экспансии. Эти годы прошли и под
знаком нового наступления господствующих классов на широкие массы
трудящегося народа, в особенности на рабочий класс. Наступление
имело в виду снизить жизненный уровень трудящихся, лишить их
политических прав, подорвать влияние социал-демократии и связанных с нею
профессиональных союзов, подчинить рабочий класс идеологическому и
политическому влиянию буржуазии.
В условиях нарастающего соперничества с другими
империалистскими державами, когда в руководящих кругах финансового капитала
стала вызревать идея борьбы за мировое господство, крупная буржуазия
была заинтересована îb том, чтобы, говоря словами Ленина, «создать
70 BüIoav, Denkwürdigkeiten, В, I, S. 52.
71 J. К u s ζ i η s k i, Studien zur Geschichte des deutschen Imperialismus, B. I,
B. 1948, S. 192.

52
ГЛАВА ПЕРВАЯ
нечто вроде союза... рабочих данной нации со своими капиталистами
против остальных стран».72 В этом союзе, если бы его удалось добиться,
буржуазия видела наиболее действенное средство, которое могло бы
предотвратить капиталистический строй от революционных потрясений в
мирное время и обеспечить ее социальный тыл в условиях военного
столкновения с другими державами, предпринятого в интересах
империалистского передела мира.
Уже в конце XIX в. в Германии, как и в других империалистских
странах, сложились экономические условия, на основе которых начали
формироваться две тенденции в рабочем движении. «С одной стороны,—
писал Ленин,— тенденция буржуазии и оппортунистов превратить
горстку богатейших, привилегированных наций в «вечных» паразитов на теле
остального человечества, «почить на лаврах» эксплуатации негров,
индийцев и пр., держа их в подчинении при помощи снабженного
великолепной истребительной техникой новейшего милитаризма. С другой
стороны, тенденция масс, угнетаемых сильнее прежнего и несущих все муки
империалистских войн, скинуть с себя это иго, ниспровергнуть
буржуазию». 73 Эта связь империализма с оппортунизмом в рабочем движении
раньше и наиболее ярко раскрылась в Англии, так как именно здесь,
раньше, чем в других странах, сложились некоторые крупные
отличительные черты империализма, причем специфически колониального типа.74
Но и в Германии в последние годы XIX в. связь империалистской
буржуазии и социал-оппортунизма уже установилась.
В эти годы прибыли немецких капиталистических монополий
продолжали расти. Что касается заработной платы рабочего класса, то,
оставаясь прежней в номинальном выражении, она реально уменьшилась в
связи с высокими ценами на предметы первой необходимости. Важно
также отметить, что вступление германского капитализма в стадию
империализма повлекло за собой увеличение интенсивности труда,
усиление эксплоатации рабочего класса, общее ухудшение его материального
положения. Происходило непрерывное абсолютное и относительное
обнищание рабочего класса.75
В то же время среди некоторых слоев рабочего класса начала
выделяться небольшая группа, заработная плата которой повышалась, а
уровень жизни и весь быт, в общем мещанский, мелкобуржуазный,
поднимался над уровнем жизни основных пластов рабочего пролетариата. Так,
сливаясь с мелкой буржуазией, эта прослойка лучше оплачиваемых
рабочих стала превращаться в своего рода рабочую аристократию,
социальная и политическая функция которой оказалась гораздо более
значительной, чем ее удельный вес в количественном 'выражении: сна
стала проводником буржуазного влияния и буржуазного развращения в
рабочем классе. Буржуазия была весьма заинтересована в формировании
и в поддержании рабочей аристократии, тем более, что расплачиваться
с нею она могла крохами тех огромных сверхприбылей, которые
извлекала из различных источников, всегда за счет эксплоатации огромных
масс трудящихся, не считая своего рабочего класса. Германская
буржуазия, в отличие от английской, не обладала обширной и богатой
колониальной империей, многомиллионное население которой являлось
объектом жесточайшей эксплоатации и огромным резервуаром сверх-
72 В. И. Ленин, Империализм и раскол социализма. Соч., т. 23, стр. 103.
73 Τ а м же, стр. 105.
74 См. В. И. Ленин. Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч
т. 22, стр. 270.
75 См. Ю. Кучинский. История условий труда в Германии, гл. III.

германский империализм, милитаризм и дипломатия
53
прибылей. Все же и германская буржуазия извлекала некоторую толику
сверхприбылей из своих, а еще больше из английских колоний, куда
проникали и ее товары и ее капиталы. Она не обладала
монополией на мировом рынке, но уже стремилась к завоеванию этого поло*
жения.
В некоторых отдельных и притом немаловажных отраслях Германия
уже в то время стала монополистом или крупнейшим участником
мировых монополий. В качестве примера можно указать на динамитный
картель, в котором, наряду с немецкой фирмой «Кельн-Ротвайль»,
принимали участие английская фирма «Нобель динамит» и американская
фирма «Дюпон». Кроме того, Германия имела в своем распоряжении и
другие источники сверхприбылей, довольно разнообразные и
возрастающие. Прибыли, полученные в результате трех войн, проведенных
Бисмарком в Европе в 60—70-х годах, конечно, не ограничивались только
контрибуцией, полученной от Франции после ее разгрома. Как известно,
они дали большой толчок для деловой активности буржуазии. Не
следует забывать и того, что Германия имела возможность беспощадной
эксплоатации более миллиона иностранных рабочих — поляков,
итальянцев, русских и австрийских славян, работавших в шахтах и на сезонных
работах в сельском хозяйстве. Положение этих иностранных рабочих
немногим отличалось от положения колониальных рабов. Большое
значение имели прибыли, извлекаемые из капиталовложений за границей —
в Европе, в Америке, а затем и в других частях света. Крупным
источником сверхприбылей являлись эксплоатация сельскохозяйственного
населения, а также монопольные цены, которые, будучи установленными
на внутреннем рынке, ложились тяжелым бременем на самые широкие
массы немецкого народа.
«Понятно,— писал впоследствии В. И. Ленин,— что из такой
гигантской сверхприбыли (ибо она получается сверх той прибыли, которую
капиталисты выжимают из рабочих «своей» страны) можно подкупать
рабочих вождей и верхнюю прослойку рабочей аристократии. Ее и
подкупают капиталисты «передовых» стран — подкупают тысячами способов,
прямых и косвенных, открытых и прикрытых».76 Этот подкуп
происходил и в Германии и притом также в больших размерах и в
разнообразных формах. Политические последствия этого экономического факта
становились все более значительными и серьезными с точки зрения
коренных исторических интересов рабочего класса. К этому
присоединялось и растущее влияние.мелкобуржуазных элементов, проникавших —
в результате их разорения — в среду рабочего класса.
* Еще в 1885 г. Энгельс предостерегающе писал одному из лидеров
социал-демократической партии В. Либкнехту, что «мелкобуржузный
элемент в партии все более и более берет верх».77 Через десять лет
наиболее наблюдательные люди в правящих кругах Германии с
удовлетворением отмечали, что приток мелкобуржуазных элементов в социал-
демократическую партию отражается на общем направлении ее
политики в смысле отхода от революционных традиций рабочего класса. С этим
связывались их надежды на полное перерождение партии. Так, еще в
1895 г. граф Монтс, прусский посланник в Мюнхене, внимательно следя
за политической жизнью в Германии, писал: «Социал-демократия, как
говорят хорошо осведомленные люди, завоевйшает все более широкий
76 В. И. Лени н, Империализм, как высшая стадия (капитализма, Соч., т. 22,
стр. 181—182.
77 Письмо Ф. Энгельса — В. Либкнехту, Ά февраля 1885, К. Маркс и Ф,
Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 449.

54
ГЛАВА ПЕРВАЯ
круг приверженцев среди мелких чиновников, почтовых служащих и т. д.
Есть надежда, что она постепенно переродится в радикальную левую.
Любопытно,— заключал он,— что уже сегодня во многих вопросах
социал-демократические депутаты являются прямо-таки опорой пра(витель-
ства».78 В дальнейшем этот мелкобуржуазный элемент вместе с
формирующейся рабочей аристократией стал проводником политического и
идеологического влияния буржуазии на рабочий класс, нарождения и
развития оппортунистических сил в рабочем движении. Как установил
В. И. Ленин, «оппортунизм порождался в течение десятилетий
особенностью такой эпохи развития капитализма, когда сравнительно мирное
и культурное существование слоя привилегированных рабочих
«обуржуазивало» их, давало им крохи от прибылей своего, национального
капитала, отрывало их от бедствий, страданий и революционных настроений
разоряемой и нищей массы».79
В борьбе против революционных настроений и демократического
движения широких масс немецкого народа, в борьбе против рабочего
класса и его социалистических идей прусско-германское государство
всегда стояло на страже интересов крупной собственности. Всем своим
военным и политическим авторитетом оно импонировало бюргеру и
превращало его в «верноподданного».80
На этой почве, на почве борьбы против рабочего класса и
социалистического движения, уже давно обнаружилось если не полное единство,
то во всяком случае общность интересов обоих господствующих классов.
В конце XIX в., когда уже так далеко зашел процесс сращивания между
промышленным капиталом и банковским, сближение между кругами
старой землевладельческой аристократии и кругами крупного
промышленного капитала и банковской плутократии еще более усилилось.
Превращение крупных землевладельцев одновременно во владельцев
винокуренных или сахарных заводов стало довольно обычным явлением.
Но к этому времени не менее обычным явлением было помещение
аграриями большей части их доходов в облигации крупных промышленных
предприятий. Речь идет не только о таких крупных
аграриях-мультимиллионерах, какими являлись Гогенцоллерны и другие царствующие семьи,
но и о таких представителях крупной землевладельческой аристократии,
как граф Арним (владелец 93 поместий размером 76 тыс. га),
барон Эккардштейн, князь Путбус, герцог Ратибор и др. Более широкие
круги владельцев поместий в 1—2 тыс. га стали также приобщаться
к «хозяйству». В политическом отношении это было тем более важно,
что этот класс людей поставлял руководящие кадры в государственный
аппарат. Отсюда рекрутировались кадры и генералитета и офицерского
корпуса.
Участие аграриев в «хозяйстве» принимало многообразные формы.
В одних случаях имело место непосредственное (открытое или скрытое)
участие политически влиятельных лиц в промышленных предприятиях и
даже в наблюдательных советах, в других случаях — содействие в
предоставлении тем или иным фирмам государственных заказов на
весьма выгодных условиях. Многие из них считали возможным не только
принимать участие лично или через подставных лиц в коммерческих и
промышленных предприятиях, но и предоставлять фирмам и
предприятиям возможность прикрыться их высоким аристократическим именем,
78 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 37.
79 В. И. Ленин. Крах II Интернационала, Соч., т. 21, стр. 216.
80 В романе «Верноподданный» Г. Манн /очень тонко и правдиво раскрыл
основные черты народившегося тогда в Германии нового социального типа.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 55
использовать их связи в правительственных кругах и т. д. Разумеется,
это было небезвыгодно для обеих сторон.
Стали учащаться случаи, когда крупные чиновники, сохраняя свои
связи в государственном аппарате, переходили на службу в частные или
акционерные предприятия и фирмы. Именно тогда в Германии появился
общеизвестный тип бюрократа, встречающийся и в правительственных
канцеляриях, и в дирекциях банков и крупных предприятий,—
вылощенного, самодовольного, самоуверенного, с обязательной толстой
сигарой во рту и с жемчужной булавкой в галстуке. В этот период
социальный вес бюрократических элементов, несомненно, усилился. Эти
элементы сыграли немалую роль как посредствующее звено,
сближающее оба господствующих класса — крупное землевладение и
крупную буржуазию.
Усвоив, что миллионные доходы, получаемые от промышленности,
ничем не отличаются от миллионных доходов, извлекаемых из поместий,
крупнейшие аграрии стали превращаться одновременно и в крупнейщих
баронов промышленности. Примером может служить участие князей
Плесе и Генкель фон Доннерсмак, графов Шаффготш, Баллестрем и
других представителей аристократической знати Силезии в
горнозаводской промышленности своего района. Многие из них становились
участниками или даже учредителями всякого рода колониальных
предприятий, 81 иногда весьма подозрительного, спекулятивного характера.82 Но
этот процесс сближения аристократических и дворянских кругов с
крупнокапиталистическими кругами не являлся односторонним. Банки
производили немалые операции с ипотечными ценностями. Некоторые наиболее
крупные магнаты промышленности становились также владельцами
земельных недр. Стремясь поднять свой социальный вес, многие
представители финансового и промышленного мира добивались дворянских
и государственных титулов. Из наиболее крупных промышленников,
кажется, только Тиссен, Крупп и Кирдорф сохранили свои буржуазные
фамилии: и без дворянского титула они чувствовали себя
полновластными промышленными феодалами. Вообще же очень многие представители
банковских, купеческих и промышленных кругов были возведены в
дворянство.
Уже издавна повелось, что прусские короли дарят дворянский титул
своим лейб-банкирам. Одним из первых банкиров, возведенных еще при
Фридрихе II в прусское дворянство, был француз де-Ружеко. Во времена
Вильгельма I дворянские титулы получили директор банка «Учетное
общество» Адольф Ганземан, глава банкирского дома Краузе, банкир
Гершель Блейхредер, который вел денежные дела «железного канцлера».
При Вильгельме II возведение крупных финансистов и промышленников
в дворянство, наделение их титулами и орденами стало весьма
обыденным явлением. Многие из этих буржуа приобретали дворянские имения
81 Так, например, участниками колониальных фирм являлись король Вюртемберг-
ский, великий герцог Саксен-Веймар герцог Саксен-Кобург-Гота, принц Рейсе и
многие другие (R. Lewi η söhn, Das Geld in der Politik, B. 1930, S. 36—37).
82 Неоднократно подобного рода спекуляции и аферы с участием
высокопоставленных лиц принимали форму общественного и политического скандала по
возможности быстро заминаемого. Такова, например, была история с фирмой Типпельскирх
и К0· Эта фирма была в 1895 г. монопольным поставщиком для германских
колониальных войск по баснословно высоким ценам. Впоследствии выяснилось, что на 40%
участником фирмы являлся прусский министр сельского «хозяйства (отставной гусарский
генерал и бывший статс-секретарь почтового ведомства, в 1900 г.— один-из
кандидатов на пост рейхсканцлера) фон Подбельский, подставным образом действовавший
через свою жену (R. Lewi η söhn, Das Geld in der Politik, S. 37—38).

56
ГЛАВА ПЕРВАЯ
или путем заключения браков придавали себе черты аристократического
«благородства». Они пользовались тем, что землевладельческие круги со
своей стороны искали случая позолотить свои ветхие аристократические
гербы.83 Сближаясь с крупной буржуазией, юнкерство сохраняло свои
господствующие позиции в государственном аппарате и в армии, в
усилении которой были заинтересованы и империалистские круги. В ее
увеличении и постоянном перевооружении тяжелая промышленность и
другие поставщики государственных заказов видели для себя прямую и
непосредственную выгоду. Оба господствующих класса видели в армии
орудие борьбы против рабочего социалистического движения. Они
видели в ней и главное орудие борьбы против соперников на континенте в
сфере новой «мировой политики». Старый агрессивный дух, который
всегда культивировался юнкерством в Пруссии и в Германии, придал
империалистской агрессии и стремлению к захватам еще более острую
форму. В. И. Ленин так определил характер германского
империализма: «Здесь мы имеем «последнее слово» современной
крупнокапиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерски-
буржуазному империализму»,84 Германская дипломатия в конце XIX в.
и была дипломатией юнкерски-буржуазного империализма.
С первого же момента своего существования Германская империя
предстала перед миром как государство милитаристского типа. Ни в
одной европейской стране господствующие классы не поддерживали
культ милитаризма и войны с такой настойчивостью и
последовательностью, и нигде в мире, за исключением Японии, военно-разбойничьи
традиции, сохранившиеся со времен феодализма, не возводились с такой
пышностью и с таким постоянством в ранг государственного принципа
и высшей добродетели, как это было в Пруссии и в опруссаченной
Германии. С тех пор как Пруссия практически приступила к сколачиванию
Германской империи под своим главенством, «старый Фриц» — прусский
король-кондотьер Фридрих II, один из отцов милитаристской системы,85
превратился в кумира не только юнкерства, но и мещанства, которое
всегда готово было испытывать страх и поклоняться перед саблей
военного и полицейского чина, облеченного государственной властью,
Облекая этот культ в философские одеяния, Гегель утверждал, что прусское
государство является воплощением абсолютного духа, и усматривал
«высокое значение войны» в том, «что благодаря ей... сохраняется
нравственное здоровье народов...». «Война,—проповедовал
он,—предохраняет народы от гниения».86 Так идеалистическая философия как бы
спешила сойти с Олимпа своих абстрактных категорий на землю, чтобы
возвеличить прусское государство до абсолюта и придать сложившимся
в Пруссии историческим традициям милитаризма и агрессивной войны
свою идеологическую санкцию и моральное оправдание. Это имело
Так устанавливались, между прочим, 'близкие семейные связи между крупными
капиталистическими кругами и чиновниками дипломатического ведомства Наследница
Круппа вышла замуж за посланника фон Болен унд Гальбах; посланник фон Кюль-
ман был женат на внучке короля железоделательной промышленности Штумма.
*В. И. Ленин, О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности, Соч., т. 27,
стр. OUO.
85 См. Г. Д е л ь б ρ ю к, История военного искусства в рамках политической
истории, пер. с нем., т. IV, М. 1933.
86 Гегель, Философия права, Соч., т. VII, М. 1934, стр. 344.

германский империализм, милитаризм и дипломатия
57
немалое значение; впоследствии, как отметил Ф. Энгельс, «суеверная
вера в государство перешла из философии в общее сознание буржуазии
и даже многих рабочих».87
После этого не приходится удивляться тому, что генерал Мольтке,
один из наиболее типичных представителей прусско-германской военной
идеологии, стремясь поднять свои агрессивные военные планы до
уровня философских категорий, поучал своих последователей: «Вечный
мир — это мечта и даже далеко не прекрасная; война же составляет
необходимый элемент в жизни человечества».88 В конце XIX в.
Генрих фон Трейчке, которого В. И. Ленин относил к числу
«немецких казенно-полицейских историков»,89 собирая в Берлинском
университете большую аудиторию юнкерской и буржуазной молодежи,
прославлял прусско-германские милитаристские традиции и пытался
дать им широкое историческое обоснование: «Кто знаком с историей,—
говорил он,— тот знает также, что было бы изувечением человеческого
общества, если бы мы захотели удалить из мира войну».90 В другой
раз-он утверждал: «В моменты великих кризисов народной жизни война
есть всегда более мягкое целебное средство, нежели революция, потому
что война охраняет верность родине и ее исход является как бы
приговором бога».91 Историческая концепция Трейчке, разработанная в крайне
националистическом и агрессивном духе, наложила глубокий отпечаток
на всю милитаристскую идеологию германского империализма,
формировавшегося в конце XIX в. Проникнутый фанатической верой в
историческую миссию прусской династии Гогенцоллернов, Трейчке со столь
же фанатической ненавистью относился к народу, демократии и
социализму. Его концепция была призвана оправдать разбойную роль
прусского государства и армии и прославлением старопруоских традиций
подкрепить новые устремления Германской империи.
Но еще Генрих Гейне, великий немецкий поэт, раскрыл
подлинную, реакционную сущность этих традиций. «У нас, немцев,— писал
он,— летопись средних веков не закончена, и самые новейшие ее
страницы залиты кровью наших близких и друзей, и эти блестящие
панцыри еще прикрывают живые тела наших палачей». Прошли
десятилетия, Пруссия уже сумела навязать свое господство всему немецкому
народу, но ничто не изменилось в королевстве Прусском: как и раньше,
милитаризм продолжал свое существование и даже, более того,
расширял и укреплял свое влияние во всех областях политической жизни.
Ф. Энгельс дал глубокое и справедливое объяснение этому факту. «До
тех пор,— писал он в 1870 г.,— пока прусская династия и прусское
правительство будут продолжать свою традиционную политику, им
нужна армия, являющаяся послушным орудием этой политики»,—
«олигархической внешней и реакционной внутренней политики».92
После объединения Германии на прусской основе, когда среди
господствующих классов, вовсе не насыщенных «национальным делом»,
87 Ф. Энгельс. Предисловие к «Гражданской ©ойне во Франции», К. Маркс
и Ф. Энгельс, Избр. произв., т. I, М. 1948, стр. 443.
88 Фельдмаршал граф Мольтке, Военные поучения. Оперативная подготовка
к сражению, пер. с нем., СПб. 1913, стр. 1.
89 В. И. Ленин, Против бойкота, Соч., т. 13, icrp. 8.
90 H. von Ϊ г е i t s с h k е, Politik. Vorlesungen gehalten an der Universität zu
Berlin, B. II, Leipzig 1898, S. 362.
91 H. von TreHschke, Historische und politische Aufsätze, B. II, Leipzig 1903,
S. 559.
92 Ф. Энгельс, Принципы прусской военной системы, К. M а ρ к с и Ф.
Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 131, 132.

58
ГЛАВА ПЕРВАЯ
появились стремления подчинить себе и другие европейские народы,
размеры и культ армии возросли в такой же степени, как и политическое
влияние всей прусско-юнкерской военной касты. В то время только
королевства Баварское, Саксонское и Вюртембергское получили
возможность сохранить (и то только в мирное время) собственную армию,
обладавшую большей или меньшей самостоятельностью. Все остальные
армии немецких государств были «включены в прусскую военную
систему и, таким образом, получили возможность испытать, что представляла
собой эта система на практике. Еще Фридрих II утверждал, что
прусский солдат должен бояться своего офицера больше, чем врага. Эта
цель вполне отвечала вкусам и интересам прусской военной касты,
которая рассматривала крестьян как рабочую скотину, а солдат — как
орудие, подчиненное и действующее прм помощи шпицрутенов и
палочной дисциплины в буквальном смысле слова. В насаждении подобного
рода методов немалую роль играло то обстоятельство, что
чванливость и высокомерие заскорузлого прусского офицерства, в
особенности после войн 1864—1871 гг., далеко превосходили их действительные
способности. По словам Энгельса, который, как известно, отлично
разбирался в военных делах, «прусские младшие офицеры и фельдфебели,
будучи не в состоянии выполнить возложенную на них задачу, относятся
к своим подчиненным с грубостью и жестокостью, которые вдвойне
отвратительны из-за их педантичности».93 Тогда же он отметил, что
«...армейские педанты хотят такой армии, которая бы своей муштровкой,
общим видом и солидностью не имела равных среди остальных
европейских армий...» 94
После военного разгрома Франции это стремление застращать Европу
своей армией, воспитанной в духе прусских традиций, в духе
чванливости, педантичности и агрессивности, приняло еще небывалые дотоле
формы. Все, чем кичилась прусская армия, даже наиболее
отвратительные ее черты, было выставлено напоказ, и нельзя сказать, чтобы
наблюдатели-современники приходили в восторг от того, что им
довелось видеть в опруссаченной Германии. Глеб Успенский,
выдающийся русский писатель-демократ, совершивший путешествие в Германию
вскоре после ее воссоединения,'описывал свои впечатления в следующих
словах: «Вы только переехали границу,—...хвать, стоит Берлин, с такой
солдатчиной, о которой у нас не имеют понятия... Палаши, шпоры,
каски, усы, два пальца у козырька, под которым в тугом воротнике сидит
самодовольная физиономия победителя, попадаются на каждом шагу,
поминутно: тут отдают честь, здесь меняют караул, там что-то
выделывают ружьем, словно в помешательстве, а потом с гордым видом идут
куда-то... Но существеннейшая вещь — это полное убеждение в
своем деле... Спросите любого из этих усов о его враге и полюбуйтесь,
какой в нем сидит образцовый сознательный зверь».95
Этот зверь постоянно оттачивал свои железные когти. До войны с
Францией правительство и инспирированная им публицистика пытались
убедить немецкий народ, что рост вооружений диктуется опасностью
извне и что как только «наследственный враг Германии» — Франция
будет разгромлена, начнется эра мира, всеобщего благоденствия и
ограничения вооружений. Август Бебель, вождь немецких рабочих, выступая
93 Ф. Энгельс, Армии Европы, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X,
стр. 638.
94 Τ а м же.
95 Г. Успенский, Большая совесть. Поли. собр. соч., изд. Б. Фукса, т. I,
стр. 326.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 59
осенью 1870 г. в северогерманском рейхстаге, а весной 1871 г.— в обще-
германском рейхстаге (он являлся тогда единственным депутатом
социалистической партии), публично разоблачал эту легенду, созданную в
целях обмана немецкого народа, уже познавшего на своих плечах
тяжесть милитаризма. И действительно, -после военного разгрома
«наследственного врага» прусско-германский милитаризм получил новую пищу
для своего роста и новые аргументы в виде французского реваншизма.
Правящие классы, встревоженные Парижской Коммуной и тем
влиянием, которое она оказала на рабочее и социалистическое движение в
Германии и других европейских странах, рассматривали армию не
только как орудие внешней политики и военной агрессии, но и как орудие
укрепления своего господства в стране и военной интервенции. Бисмарк
и Мольтке уже использовали прусско-германокую армию в целях
военной интервенции во Франции и удушения Парижской Коммуны.96 Этот
опыт не прошел даром с точки зрения использования милитаризма в
интересах борьбы против развития рабочего и социалистического движения,
в интересах реакции. «Мы не можем,— писал Мольтке,— обойтись без
армии ни во внутренней политике... ни во внешней».97 По собственному
признанию Бисмарка, Парижская Коммуна заставила его провести не
одну бессонную ночь. И Мольтке испытывал постоянный страх, когда
думал о революции и о ее вождях — «профессорах баррикад». Создавая
и расширяя армию, он всегда боялся народа, который, будучи вооружен,
может выйти из повиновения. «Легко раздать ружья, но не так легко
получить их обратно»,— признавался Мольтке.
В атмосфере неслыханного ранее агрессивного национализма золотой
поток миллиардов, полученных Германией в результате войны с
Францией, был почти полностью использован на подготовку новой войны —
на увеличение и перевооружение армии, на строительство казарм и
стратегических железных дорог, на усиление старых крепостей и возведение
новых. В то же время ндчали проводиться различные преобразования
всей германской военной организации. Не раз, учитывая настроение в
стране, рейхстаг сопротивлялся, или делал вид, что сопротивляется,
требованиям бисмарковского правительства, имевшим в виду новые и
новые ассигнования в интересах растущего милитаризма. Но каждый раз
дело заканчивалось победой юнкерско-милитаристской клики: Бисмарк
распускал рейхстаг и при помощи всякого рода избирательных
махинаций в. конце концов сколачивал в рейхстаге то хотя и незначительное,
но послушное большинство, которое вотировало нужные ему военные
законы и военные кредиты/Уже в 1874 г., через три года после
заключения Франкфуртского мирного договора, был принят закон об увеличении
германской армии в среднем с 350 тыс. человек (солдат и офицеров)
почти до 402 тыс., а также закон о всеобщем ополчении. Но еще до
истечения срока действия этих законов численность армии была снова
увеличена на 25 тыс. человек (не считая офицеров,
вольноопределяющихся, военных врачей и т. д.). Кроме того, усиление армии достигалось
путем ежегодного призыва запасных. В феврале 1887 г. в обстановке
созданной им «военной тревоги», в целях разжигания в стране
националистических инстинктов, Бисмарк бросил в рейхстаге крылатую фразу,
столь же хвастливую, сколь и вызывающую: «Мы, немцы, боимся только
бога и больше никого на свете». Доказательством тому были 151 млн.
марок, вновь отпущенные рейхстагом на вооружения, закон о дальнейшем
А. Молок, Германская интервенция против Парижской Коммуны, М. 1939.
Мольтке, Военные поучения, стр. 13.

60
ГЛАВА ПЕРВАЯ
увеличении армии более чем на 40 тыс. человек и другой закон,
который вновь реорганизовал систему ландштурма (в частности, служба
была продолжена на три года).98 В 1890 г. последовало новое
увеличение германской армии почти на 20 тыс. человек, а в 1893 г., при
Каприви, еще на 70 тыс. Таким образом, за 20 лет численность армии
увеличилась более чем на 50%, в то время как в тот же период
население увеличилось не более чем на 25%." Рост вооружений в опрус-
саченной Германии понуждал и другие государства вооружаться
усиленными темпами; в конце концов вся Европа превратилась в огромный
вооруженный лагерь, разделенный государственными границами.
Всеобщий рост милитаризма тяжелым бременем ложился на плечи народов.
В особенности этот рост усилился тогда, когда капитализм, породивший
милитаризм, начал вступать в империалистскую стадию своего
развития. За первые четверть века своего существования Германская империя,
сложившаяся в результате войн, истратила на вооружения в целях
подготовки новой войны почти 16 млрд. марок. Так немецкий народ стал
расплачиваться за то, что объединение Германии произошло не на
демократической, а на прусско-милитаристской основе.
Правительство и господствующие классы тратили немало средств
и усилий для насаждения и укрепления милитаристского духа в стране.
С этой целью в Германии уже давно были созданы «союзы бывших
военных». В 1896 г. при открытии памятника Вильгельму I в Тюрингии,
на холме Кифгауэр, эти союзы объединились в «Кифгауэрскую
федерацию», которая насчитывала 2,5 млн. членов. Считалось, что каждый
член союза, следуя девизу «верность кайзеру, империи, своему государю
и отечеству», должен выступать не только как «военный в гражданской
одежде», но и как открытый противник социалистического движения.
Но оказалось, что некоторые элементы этого союза сами подпали под
влияние социал-демократической партии и на выборах в рейхстаг
отдали ей свои голоса. Это вызвало тревогу и негодование среди
руководящих деятелей «Кифгауэрской федерации». В 1898 г., на съезде
в Вейсенфельсе, генерал фон Шпиц, председатель «союза бывших
военных», обрушился на «лицемеров и изменников», угрожая «выбросить
таких людей из нашей среды» и настойчиво призывая «всеми
способами бороться против социалистов». 10° Последнее являлось одной из
основных задач милитаристских организаций.
Со своей стороны социал-демократическая партия вела борьбу про-
98 По этому поводу Бебель впоследствии писал следующее: «Таким образом,
в 1887 г. была не только опять восстановлена з своих главных чертах организация
армии, которая существовала в Пруссии до основания Северо-Германского союза,
а затем была отменена, но она была еще расширена тем, что способными носить
оружие ратниками всеобщего ополчения в случае исключительной потребности можно
было пользоваться для пополнения "рядов армии и флота, стало быть, для действий
против неприятеля и даже на неприятельской территории. Старое прусское всеобщее
ополчение могло быть призвано под ружье только у себя на родине ή при этом
в особых дружинах ратников всеобщего ополчения. Также кратковременное обучение
запаса было незнакомо старой организации прусской армии» (А. Бебель,
Постоянная армия и народная милиция, СПб. 1906, стр. 25).
99 Вот цифры, свидетельствующие об увеличении состава германской армии
мирного времени с 1872 по 1893 г.:
1872 г. — 350 000 чел. 1887 г. — 468 400 чел.
1875 г. - 401 659 „ 1890 г. - 4Р6 983 „
1881 г. — 4^7 274 „ 1893 г. - 557 093 „
(Ом. А. Бебель, Постоянная армия и народная милиция, стр. 26).
100 В. Η е д з е в е ц к и й, О развитии военного духа у населения иностранных
государств, «Военный сборник», 1907, № 2.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 61
тив милитаризма, рост и пагубные последствия которого не могли
остаться незамеченными. А. Бебель, признанный вождь партии и
рабочего класса, со всем присущим ему темпераментом и убежденностью
неустанно выступал против милитаризма, обнажая перед лицом немецкого
народа, каковы экономические корни и классовые цели милитаристской
системы в целом. С трибуны рейхстага и на собраниях, на партийных
съездах и в печати он с цифрами в руках показывал, что растущие
расходы, связанные с непрерывным ростом вооружений, покрываются
за счет чрезмерной эксплоатации трудящегося населения в интересах
небольшой группы господствующих классов. Он показывал также,
каковы могут быть конечные результаты начавшейся гонки вооружений,
сухопутных и морских. Утверждая, что эти вооружения имеют своей
целью «обеспечить классу капиталистов и предпринимателей
внутренний рынок и завоевать им рынок мировой», он заключал: «Буржуазное
общество погибнет от экономической или военной катастрофы или от
той и другой вместе, и в каком бы виде ни наступила эта катастрофа,
она очень скоро вселит сознание в экономически и политически эксплоа-
тируемые классы, т. е. в огромное большинство народа, что так дальше
продолжаться не может. Только коренное переустройство всего
существующего строя даст тогда единственное и вместе с тем основательное
средство спасения». Одну из насущнейших задач социал-демократии
Бебель усматривал в том, чтобы, не дожидаясь коренного
переустройства общества, бороться против системы милитаризма, в поддержании
которой заинтересованы только господствующие классы. С этой целью
правительственным планам увеличения германской армии и усиления
вооружений он противопоставил план военных реформ, «которые,— как
он утверждал,— в достаточной степени удовлетворяют действительным
целям военной организации, защите отечества от всякого нападения
извне и в то же время делают невозможными войны с целью нападения
и завоевания». Его план состоял в том, чтобы вместо постоянной армии
создать народную милицию, содержание и вооружение которой
требовало меньше затрат и которая по духу была бы чужда агрессивному
и реакционному милитаризму. Свой план Бебель подкреплял ссылками
на некоторых современных ему немецких военных писателей (например
Блейбтрея), которые на основании исторического опыта приходили
к выводу, что «во всех крупных катастрофах великих культурных
государств — Англии, Франции, Соединенных Штатов, Пруссии — страну
спасла не постоянная армия, а сила народная, во всей ее
непосредственности». 101
Антимилитаристская деятельность Бебеля вызвала беспокойство не.
только в правительственных, но и в более широких милитаристских
и реакционных кругах. Эти круги инспирировали выпуск популярной
литературы, дешевой по цене и еще более по мыслям, которая должна
была изобличить Бебеля в злокозненности, невежестве и других
смертных грехах. Но эти памфлеты, написанные в развязном тоне, сами
рассчитаны были на невежество своих читателей.102 Они составляли только
часть той широкой, систематической и шумной пропаганды, которая
проводилась в стране в интересах укрепления милитаризма, нового
101 А. Б е б е л ь, 'Достоянная армия и народная милиция, стр. 45, 48, 79.
юг р. De ritz, В е b е 1, v. Boguslawski, В 1 е i b t г е u, Neue
Betrachtungen über Deutschlands Heer und Wehr, B. 1899. См. также антисоциалистические
брошюры: Ε. Fischer, 'Der Werth der Sozialdemokratie für Arbeiterschaft; Im Kampf
mit den Führern der Sozialdemokratie; Hoch die Führer der Sozialdemokratie,
Berlin.

62
ГЛАВА ПЕРВАЯ
увеличения вооружений и воспитания широких масс населения в духе
шовинизма и агрессии. Конечно, Бебель был не одинок в своей
антимилитаристской деятельности. Социал-демократическая партия не только
вела пропаганду против милитаризма, но и обычно выступала в то
время против всякого увеличения ассигнований на армию и флот. Однако
в целом ее антимилитаристская деятельность ни по размаху, ни по
содержанию, ни по формам организации далеко не соответствовала тем
задачам, которые раскрывались перед партией рабочего класса в тот
период, когда складывающийся империализм дал новый мощный толчок
дальнейшему росту милитаризма и милитаристского духа. К#тому же
появившиеся в партии оппортунистические элементы уже искали
аргументы, которые должны были оправдать этот рост.
Возвышение юнкерской Пруссии над всей Германией привело к тому,
что не только милитаристский дух, но и милитаристские учреждения
стали играть огромную роль в общественной и политической жизни
всей страны. Лидеры прусской военной клики так или иначе
вмешивались в дела внутренней и внешней политики Германской империи.
Правда, обычно они это делали незримо и притом громогласно
подчеркивали, что «солдатский долг» не позволяет им прикасаться к вопросам
политики, в особенности «партийной политики». Но проницательные
современники понимали, какова их подлинная роль и какую роль они еще
собираются играть в будущем. Посетив Германию, Салтыков-Щедрин
уже без всяких сатирических преувеличений записал: «Вся суть
современного Берлина, все мировое значение его сосредоточены в
настоящую минуту в здании, возвышающемся в виду Королевской
площади и носящем название Главный Штаб». 103 И действительно,
главный штаб Пруссии играл такую огромную роль в политической
жизни Германии, какую генеральный штаб не играл в то время ни
в одной стране мира. Здесь был расположен мозг всемогущего в
Германии прусского милитаризма, и, конечно, здесь разрабатывались
агрессивные военные планы.
Большой генеральный штаб, зародышем которого некогда являлась
группа свитских офицеров короля, не сразу завоевал то доминирующее
положение среди других руководящих военных учреждений, какое он
занял в конце XIX в. Сначала он был всего лишь одним из отделов
прусского военного министерства. В 1821 г. приказом прусского короля
генеральный штаб был выделен из состава министерства и был
преобразован в самостоятельное учреждение, однако его начальник все еще
оставался в формальном подчинении военному министру.104 Только в
1888 г. было объявлено, что начальнику Большого генерального штаба
предоставляется право доклада непосредственно прусскому королю и
германскому императору.105 Этот новый приказ являлся свидетельством
признания особой, возросшей роли генерального штаба, но он вовсе не
устранял ту формальную путаницу в государственно-административной
иерархии военных инстанций, которая была создана в силу того, что
Пруссия, установив свое преобладание в Германии, не проявляла
никакой склонности поступиться своими прерогативами вообще, а в
вопросах военной политики в особенности.
103 M. Е. Салтыков-Щедрин, За рубежом, стр. 68.
104 φ M а к ш е е в, Генеральный штаб. Сравнительный очерк современного
устройства его в армиях: русской, германской, французской и австрийской, СПб.
1899, стр. 51.
105 Н. Loh m eye г, Die Politik des Zweiten Reiches 1870—1918, Β. I, B. 1939,
S. 218.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 63
Между тем уже тогда в Германии существовали четыре армии:
прусская (вместе с поглощенными ею контингентами союзных государств
она составляла три четверти всего состава армии Германской империи),
саксонская, баварская и вюртембергская.106 Соответственно в Германии
имелись и четыре генеральных штаба и четыре военных министерства,
но не было единого имперского штаба и единого имперского военного
министерства. Только один раз (в 1873 г.) Бисмарк сделал попытку
поставить вопрос о создании этих учреждений имперского масштаба.
Однако сопротивление, которое он встретил со стороны прусского
военного министра генерала Роона, а также со стороны Мольтке, заставило
его отказаться от своих планов. Поскольку германский кайзер,
являвшийся прусским королем, считался «верховным главнокомандующим»
над всеми вооруженными силами империи (за исключением баварских,
которые подчинялись ему лишь во время войны), прусское военное
министерство и прусский Большой штаб, вопреки сложным и неустра-
ненным формальным препонам, практически решали вопросы в
общегерманских рамках и по сути дела весьма мало обращали внимания
на то, каково мнение по этим вопросам военных учреждений Баварии
или Саксонии. 107 В организационном и политическом смысле гораздо
сложнее были отношения между отдельными милитаристскими кликами,
опирающимися на различные военные учреждения, а также между ними
и рейхсканцлером, прусским министерством, ведомством иностранных
дел и другими руководящими политическими учреждениями и
инстанциями Пруссии и Германии.
Так, например, даже после приказа 1883 г. генеральный штаб
формально не имел возможности оказывать влияние на прохождение
вопросов о вооружении армии путем непосредственного контакта с
имперским канцлером. Его предложения рассматривались в прусском военном
министерстве, которое представляло их затем рейхсканцлеру, а по
вопросам ассигнований — сначала статс-секретарю ведомства финансов.
С другой стороны, все вопросы, связанные с назначениями на военные
посты, перемещениями или увольнениями, не являлись компетенцией ни
военного министерства, ни генерального штаба, а только военного
кабинета, находящегося лично при кайзере. При таком положении дел
роль этого военного кабинета, естественно, была очень велика. Здесь
при дворе, в военном кабинете решались крупнейшие вопросы военной
политики и даже политики вообще. Это вовсе не означает, что военный
кабинет являлся в какой бы то ни было степени центром,
координирующим деятельность руководящих военных и военно-морских
учреждений. Такого центра в Пруссии и в кайзеровской Германии не было.
В частности, ни военное министерство, ни Большой штаб — учреждения
прусские — не имели непосредственной связи с адмиралтейством —
учреждением имперским. Впоследствии, в 1889 г., вместо
адмиралтейства были созданы главное командование военно-морских сил и
имперское ведомство по военно-морским делам. Одновременно, наряду с
военным кабинетом, был создан и личный морской кабинет кайзера,
который также не являлся центром, координирующим деятельность
военно-морских учреждений. Несколько позднее (в 1897 г.) главное
командование военно-морских сил, передав ряд важнейших функций
непосредственно командованию флотов Балтийского и Северного морей, было
los Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914—1918, В. I, В. 1925, S. 5.
107 См. Günther Wohl ers, Die staatsrechtliche Stellung des Generalstabes
in Preussen und dem Deutschen Reich. Geschichtliche Entwicklung bis zum
Versailler Frieden, Bonn u. Leipzig 1921.

64
ГЛАВА ПЕРВАЯ
преобразовано в адмиральский штаб, созданный по примеру Большого
прусского штаба.108 Но и между этими штабами не было
непосредственного контакта. Давно существовавшая «Комиссия по обороне страны»
занималась только вопросами, касающимися сухопутной войны. Что
касается личных кабинетов, военного и морского, то они, соперничая
между собой, являлись центрами дворцовых и политических интриг.
С течением времени их роль продолжала возрастать: в ряде случаев
именно здесь принимались решения, которые затем при помощи кайзера
навязывались правительству или отдельным министерствам и
ведомствам.
Даже после того как Большой генеральный штаб выделился из
состава прусского военного министерства, последнее представляло собой
огромный, давно слаженный механизм.109 В больших зданиях
министерства, расположенных на Лейпцигерштрассе и на Вильгельмштрассе,
уже издавна царил как бы в сконцентрированном виде тот особый дух
реакционного пруссачества и невыносимого придирчивого педантизма,
который, как отметил Энгельс, по всегда был присущ офицерам и
генералам прусской армии. Формально представляя армию, тесно
связанный с интересами всей прусской военщины, военный министр, в качестве
члена Союзного совета, на трибуне прусского ландтага и германского
рейхстага всегда являлся крупной политической фигурой. Однако еще
большую роль в вопросах как внутренней, так и внешней политики он
играл закулисно, используя свое влияние при дворе и в руководящих
кругах реакционных политических партий, в прусских министерствах,
имперских ведомствах и других правительственных инстанциях. Очень
часто эти связи и пресловутые прусские «традиции», которые
поддерживались юнкерством и военной кастой, восполняли у военного министра
отсутствие личных качеств, но даже ничтожества, когда они попадали
на этот пост, объявляли себя наследниками Шарнгорста и Роона и
пытались разыгрывать роль великих организаторов военного дела. Однако
и они вынуждены были считаться с возрастающим влиянием Большого
генерального штаба.
В последние годы XIX в. генеральный штаб превратился в
громоздкое учреждение, насчитывавшее в своем составе около 600 офицеров
и чиновников высших разрядов.1П Это свидетельствовало об
усложнении многообразных задач, связанных с подготовкой новой войны в
условиях роста капитализма и его вступления в империалистскую стадию
развития. Появление новой техники, размещение промышленности,
изменения, которые произошли в соотношении военных и политических сил
108 Н. Loh те у ei г, Die Politik des Zweiten Reiches 1870—1918, В. I, S. 221.
109 В ведении военного министерства находились все вопросы мобилизации,
формирования и обучения армии. В своей деятельности военный министр опирался
главным образом на центральный департамент (Z. D.). Этот департамент, начальник
которого являлся начальником штаба министра, в свою очередь распадался на ряд
департаментов: общий (A. D.), управления (В. D.) и по делам инвалидов (С. D.).
Главенствующую роль среди них играл общий, который состоял из семи отделов
(Αι — А7), занимавшихся вопросами организационными, пехоты, кавалерии, полевой
артиллерии, связи и т. д. Положение и влияние начальника организационного отдела
было примерно такое же, как и начальника оперативного отдела генерального штаба
(Generaloberst von Einem, Erinnerungen eines Soldaten, 1853—1933, Leipzig 1933,
S. 49).
110 См. Ф. Энгельс. Армии Европы, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X,
стр. 640,
111 Кроме Большого генерального штаба, в Германии имелись войсковой
генеральный штаб и генеральный штаб крепостных управлений (Ф. M a κι ш е е в. Генеральный
штаб, стр. 51'—54).

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 65
в Европе,— все это и многое другое приходилось принимать во
внимание при разработке стратегических планов, тем более, что в связи с
ростом милитаризма и империализма в Германии захватнические аппетиты
господствующих классов неизмеримо расширились: они имели в виду
не только те или иные соседние области европейских государств, а
полный разгром и подчинение этих государств в целях утверждения своего
господства в Европе, а в перспективе и над всем миром. Первый отдел
главного штаба занимался разработкой общею стратегического плана
будущей войны в Европе, а также отдельных планов военных
операций на колониальной периферии. В его функции входила разработка
планов военной подготовки германской армии, перевозки войск во время
мобилизации, сосредоточения и стратегического развертывания армии,
разработка новейших вопросов относительно крепостей и вооружения
армии. Не меньшее место занимала деятельность второго и третьего
отделов, в функции которых входило изучение иностранных армий,
военного и экономического потенциала и политической жизни иностранных
государств, словом, организация всестороннего шпионажа, в проведении
которого многие видные офицеры генерального штаба принимали личное
участие. Так, например, генерал Айнем, являвшийся одним из крупных
работников второго отдела генерального штаба (впоследствии он
дослужился до поста военного министра), в 1891 г., по заданию начальника
генерального штаба, тайно отправился в русскую часть Польши, чтобы добыть
сведения, касающиеся русской армии.112 Четвертый отдел занимался
военно-топографическими работами.пз Кроме того, генеральный штаб
широко занимался проведением военно-исторических работ, призванных
утверждать и пропагандировать военную идеологию прусско-германского
милитаризма и формировавшегося юнкерски-буржуазного империализма.
Штабные офицеры и военные писатели, занимаясь историей войн,
должны были обращаться к таким примерам, которые, будучи возведены
в непререкаемый принцип, выдвигались в поучение на будущие
времена. Однако их реакционное мышление, лишенное способности
раскрывать новые тенденции, выдвигаемые жизнью, могли только
культивировать тот «методизм» и те «традиции», сохранение которых юнкерство
ставило превыше всего. Правда, после войны с Австрией, а в
особенности после войны с Францией военные писатели, поощряемые
генеральным штабом, много писали об опасности и устарелости «методизма», но
в результате все сводилось к тому, что вместо одних шаблонов,
применявшихся в военной тактике и явно устаревших, они выдвигали другие
шаблоны, которые свидетельствовали лишь о том, что военная
идеология, как и раньше, оставалась полностью реакционной. В конце
концов, разрабатывая основные теоретические принципы стратегии, они
ничего не могли придумать другого, как в конце XIX в., в условиях
112 Generaloberst von Einem, Erinnerungen eines Soldaten, S. 42.
113 См. Ф. Макшеев, Генеральный штаб, стр. 51—54; Б. фон Шеллен-
дорф, Служба генерального штаба, пер. с нем. Н. П. Михневича, СПб. 1908,
стр. 41—43. «На главном генеральном штабе в мирное время лежит: подготовка
военных операций и именно посредством сравнения устройства вооруженных сил
государств, оценка качеств армий, их вооружения, их тактических особенностей, словом,
всего того, что обусловливает успех войны. Сюда входит и оценка влиятельных
военных деятелей иностранных армий; также изучение театров войны, особенно
получение сведений о построенных и проектированных крепостях; издание и освещение
карт; также, по возможности, проникновение в военные виды и планы иностранных
государств, на случай войны с ними». «Генеральный штаб должен также изучать
политическое положение иностранных государств,... для того чтобы все это принять
в расчет, когда понадобится» (Zeppelin, Die Heere und Flotten der Gegenwart,
1396, B. I, S. 76).

66
ГЛАВА ПЕРВАЯ
формирующегося империализма, вернуться к положениям
Клаузевица. 114 Между тем, говоря словами Й. В. Сталина, «Клаузевиц был,
собственно, представителем мануфактурного периода войны».115
Являясь одним из главных бастионов реакции в вопросах военной
идеологии и внутренней политики, прусско-германский генеральный
штаб в то же время играл большую роль и в решении вопросов
агрессивной внешней политики. Получая регулярные донесения от военных
атташе, аккредитованных за границей, а также от многочисленных
тайных агентов, генеральный штаб всегда был в курсе текущих
вопросов, имевших не только военное, но и политическое значение. «Военно-
политические новости», которые составлялись на основании этих
донесений, посылались кайзеру, рейхсканцлеру, а также в ведомство
иностранных дел.116 Нередко эти секретные бюллетени заключали в себе
критические замечания по поводу действий или сообщений тех или
иных деятелей германской политики и дипломатии за границей, и
нередко бывали случаи, когда «высшие сферы» в определенных вопросах
поддерживали политическую линию, которая была продиктована
генеральным штабом вопреки мнению ведомства иностранных дел. Бывало
и так, что, пользуясь своим правом доклада кайзеру, генеральный штаб
действовал за спиной рейхсканцлера и дипломатического ведомства,
а военные атташе и другие представители генерального штаба за
границей не сообразовывались с действием официальной дипломатии, в
особенности тогда, когда чувствовали за собой поддержку военного
кабинета. В некоторых случаях заграничная служба имела возможность
воспользоваться еще одним важным институтом: в качестве личных
представителей кайзера при дворах иностранных монархов (например
в России) стали назначаться «военные уполномоченные», которые,
минуя аппарат дипломатического ведомства и рейхсканцлера, являлись
орудием личного вмешательства кайзера в политические дела особо
доверительного характера. 117 Имея постоянный доступ в самые
«высокие сферы» иностранной державы, «военные уполномоченные»,
несомненно, играли немалую роль в качестве щупальцев личного военного
кабинета и генерального штаба.
Само собой разумеется, что начальник генерального штаба, его
заместитель или представитель участвовал во всех важнейших
совещаниях по вопросам внешней политики. Но влияние генерального штаба
сказывалось и в повседневной его связи с кайзером, ведомством
иностранных дел и другими лицами и учреждениями, которые
разрабатывали и осуществляли политический курс германского правительства.
С течением времени прусский генеральный штаб стал как бы
государством в государстве, где существовали свои собственные неписаные
законы, порядки и отношения. Каждый, кто однажды был допущен
сюда, тем самым неизмеримо возвышался в глазах не только своего
собственного, юнкерского класса, но и привилегированной военной
касты, являвшейся носительницей старопрусских милитаристских традиций.
В стране, где среди правящих классов и широких кругов мещанства
лейтенант мог стать предметом преклонения, офицер генерального
штаба являлся в их глазах уже полубогом, а начальник генерального
114 Клаузевиц, О войне, пер. с нем., М. 1934.
115 Ответ товарища Сталина на письмо т. Разина, «Большевик», 1947, № 3, стр. 7.
115 Günther Wahlers. Die staatsrechtliche Stellung des Generalstabes in
Preussen und dem Deutschen Reich, S. 56.
117 Переписка Вильгельма Ή с Николаем II, 1894—1914 гг., стр. 15—16. Письмо
Вильгельма, 25 октября 1895.

ГЕРМАНСКИЙ империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 67
штаба — почти богом, всесильным, .всевидящим и непогрешимым. Его
деятельность была покрыта той пеленой таинственности, которая должна
была внушить непосвященным благоговение и веру в его мудрость в
деле подготовки новой войны. Этот ореол, искусственно созданный
вокруг прусского Большого штаба, появился не сразу — только после войн
с Австрией и Францией в 1866 и 1870—71 гг..
Когда Мольтке был назначен (в 1857 г.) на пост начальника
Большого штаба, правящие круги в Пруссии увидели в этом просто личное
благоволение короля Вильгельма I к одному из своих приближенных.
В прошлом бедный датский офицер, Мольтке еще в молодости перешел
на службу к прусскому королю. Окончив в Берлине военную академию,
он побывал в Турции, а затем в течение ряда лет находился при дворе
в качестве воспитателя наследника. В армии его полупрезрительно
называли «придворным танцором». Только после сражения при Садовой
и после Седана в нем вдруг обнаружили военного «гения», и он сам
при помощи многочисленных и услужливых военных писателей немало
потрудился, чтобы утвердить за собой эту репутацию. Прежде всего
в ход была пущена легенда, будто победы Пруссии над Австрией
и Францией — это «чисто военные победы» и что политические факторы
в достижении их никакой роли не играли. Именно после битвы под
Садовой и начались первые распри между Бисмарком и Мольтке.118
Несколько лет спустя, в 1871 г., Мольтке уже недвусмысленно дал
понять, что он считает свой пост начальника прусского генерального
штаба равнозначным посту имперского канцлера. 119 По сути дела это
выражало собой стремление прусской военщины максимально
обеспечить свои кастовые интересы, не подчиняя их никаким другим, хотя
в лице Бисмарка прусский милитаризм, как известно, имел одного из
самых решительных представителей своей политики. В ряде случаев
Мольтке принимал активное участие и в дипломатической деятельности:
так, например, в 1873 г. он участвовал в поездке Вильгельма II и
Бисмарка в Петербург, где подписал военную конвенцию с Россией. Ни
одна военная тревога, спровоцированная Бисмарком в отношении
Франции, не осуществлялась без активного участия Мольтке,
генерального штаба и его агентов, которые всегда оставались носителями самых
агрессивных тенденций и негодовали, когда в силу неблагоприятных
политических условий, складывавшихся в Европе, они вынуждались
отказаться от своих планов развязывания войны. Именно здесь, в гене-
* ральном штабе, была создана концепция превентивной войны,120
которая должна была политически оправдать новое военное вторжение
германской армии в пределы Франции или нападение на Россию. Мольтке
считал, Зто в целях обеспечения быстрого и решительного разгрома
противника германская армия должна обладать военной инициативой и
нанести первой сокрушающий удар, прежде чем противник успеет
сосредоточить силы для его отражения. В этом плане германской
дипломатии отводилась роль прикрытия агрессивных целей германской
стратегии. «Для успеха стратегического нападения,— поучал Мольтке,—
необходимо сохранять соответственное решение в строжайшей тайне до
момента исполнения. В день предъявления ультиматума должна быть
118 О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, под ред. А. Ерусалимского, т. II,
М. 1940, стр. 33—34.
"9 H. Loh m eye г, Die Politik des Zweiten Reiches, 1870—1913, ВЛ, S. 217.
120 См. W. Kloster, Der deutsche Generalstab und der Präventivkriegs-
Qedanke, Stuttgart 1932.

68
ГЛАВА ПЕРВАЯ
объявлена мобилизация, а также следует отдавать приказ о
выступлении войск».121
Ярым сторонником концепции превентивной войны являлся и
генерал Вальдерзее, сменивший Мольтке на посту начальника генерального
штаба. Типичный представитель прусского юнкерства и агрессивного
милитаризма, близкий к ультрареакционным кругам консервативной
партии, Вальдерзее уже давно снискал репутацию «политического
генерала». Обладая обширными связями при дворе, он начал свою военно-
политическую карьеру на посту прусского военного атташе во Франции
в те годы, когда Бисмарк и Мольтке уже стали готовиться к
нападению на нее. Затем, в 1871 г., после разгрома Франции, он был
одно время поверенным в делах в Париже. Заслужив и здесь одобрение
«высших сфер», Вальдерзее вернулся в Германию, где, продвигаясь по
иерархии штабных должностей в армии, он с 1882 г. стал генерал-
квартирмейстером Большого генерального штаба. Мольтке уже был стар,
и при его натянутых отношениях с Бисмарком Вальдерзее получил
широкие возможности развернуть свою деятельность в качестве
«политического генерала» и в то же время услужливого царедворца. Бисмарк
вовсе не был в восторге, когда узнал, что престарелый Мольтке,
оставляя свой пост, указал на Вальдерзее как на своего преемника.
Назначение состоялось, и Вальдерзее, которого в правящих кругах считали
«человеком программы», примкнул к тому лагерю, который был
недоволен Бисмарком, считая, что его внешняя политика носит
недостаточно агрессивный характер. Наблюдая за конфликтом, который
нарастал между старым канцлером и молодым кайзером, Вальдерзее,
подкрепленный всем авторитетом генерального штаба, самым активным
образом способствовал тому, чтобы Бисмарк в конце концов получил
отставку. 122 Он не мог простить Бисмарку то, что последний считал
несвоевременным начинать войну против России в порядке
осуществления старой концепции превентивной войны. Это была откровенно
агрессивная концепция, и Вальдерзее вовсе не считал нужным учитывать те
серьезные политические последствия, которые могли возникнуть, если
бы германская военщина начала действовать без всякого, хотя бы
внешнего, оправдания или дипломатического прикрытия своих
разбойничьих актов. «Прав тот,— цинично утверждал Вальдерзее,— кто
побеждает. Пусть тот, кто повергнут на землю, утешается тем, что он
вовлечен в войну, не имея за собой вины».123 Но и «новый курс»
Каприви нашел в лице Вальдерзее своего противника: 124 начальник
121 Мольтке, Военные поучения, стр. 79.
122 15 апреля 1899 г. Вальдерзее писал: «Мы должны использовать большой опыт
канцлера..., чтобы еще некоторое время поддержать мир; однако как только мы
закончим вооружение..., мы должны будем сами начать борьбу. До этого момента мы
должны быть с канцлером, когда наступят серьезные события — без него, а если
понадобится, то и против него» (А. von Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II,
Stuttgart — Berlin 1935, S. 48).
123 Waldersee in seinem militärischen Wirken, hrsg. von H. Moos, B. 1935, B. II,
S. 323.
124 Вальдерзее писал: «Для нас имеются лишь два пути. Или мы говорим себе,
что дело наверняка идет к войне; тогда мы должны с напряжением всех сил
продолжать вооружаться и, лучше всего, сами должны установить твердый срок, к
которому мы готовим развязку. Или мы верим, что имеется возможность избежать войны,
тогда мы должны воспользоваться ею, а это значит попытаться дать политике
другое направление: уход от Тройственного союза и сближение с Россией, совместно
или без Австрии. А что делаем мы? В военном отношении ничего. Политически мы
скачем на расползающемся Тройственном союзе и самым неумным образом кокетни-

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ 69
генерального штаба считал, что этот курс во внутренней политике
является слишком либеральным, а во внешней — недостаточно
агрессивным. Идя на обострение отношений с. Россией, Каприви все же не
решался немедленно развязать против нее войну, считая, что она может
иметь для Германии катастрофические последствия. Пока Вальдерзее
в своей борьбе против Бисмарка имел на своей стороне Вильгельма,
он все еще надеялся, что ему удастся претворить в жизнь свои
идеи немедленной превентивной войны против России. Но
поссорившись с молодым кайзером, он в 1891 г. должен был уйти со своего
поста.
В качестве одного из наиболее типичных представителей прусской
юнкерско-милитаристской касты Вальдерзее всегда был сторонником
подавления рабочего и социалистического движения при помощи самых
крутых мер — политического и даже военного насилия. Уйдя из
генерального штаба и получив назначение на пост командира IX армейского
корпуса в Гамбурге, Вальдерзее тотчас же приступил к составлению
нового стратегического плана — на сей раз плана борьбы, как он
говорил, «с восстаниями и путчами» 125 гамбургского пролетариата.
Обширный район Гамбурга и Альтоны он рассматривал как поле для
сражения и разбил его на четыре оперативных участка, на каждом из которых
войска должны были, согласно плану, вести военные действия против
восставших. При всех условиях, считал Вальдерзее, необходимо, чтобы
народ и в особенности рабочие испытывали страх перед армией, всегда
готовой выполнить приказ и выступить против них с оружием в руках.
Вот почему во время забастовок, а также первомайских демонстраций
не только полицейские части, но и весь гарнизон находился в состоянии
полной боевой готовности. Обычно в этот день в городе появлялись
многочисленные гусарские патрули, а за городом проводились маневры
с участием артиллерийских и саперных частей: пушечная стрельба
и взрывы должны были, по мысли Вальдерзее, застращать рабочих.
Вскоре «политический генерал», выражая чаяния самых реакционных
элементов господствующих классов, стал носиться с планами
«превентивной войны» против рабочих: нужно, доказывал он, выступить против
рабочих раньше, чем они организуются и поднимутся на борьбу. Но он
считал, что в целях проведения насильственных действий против
рабочего класса и устройства массового кровопускания необходимо, чтобы
германское правительство, сменившись в своем составе, встало на путь
установления военной диктатуры.126
Новый начальник генерального штаба Альфред фон Шлиффен по
характеру во многом отличался от своего предшественника. Если
Вальдерзее был «политическим генералом», «человеком программы», а в
перспективе и кандидатом в рейхсканцлеры, то Шлиффен предпочитал
(по крайней мере внешне) проявлять в политических вопросах
максимальную сдержанность и никогда не мечтал о карьере политика.
Выходец из прусско-юнкерской семьи, он поступил на военную службу и
служил в королевской гвардии. Во время войн против Австрии и Франции
он состоял в генеральном штабе, где вскоре занял пост начальника
французского отдела. На этом посту он находился до 1879 г., когда
чаем с поляками. При этом мы наверняка скагсем в пропасть. А во внутренних
делах? Никто не энает, куда идет правительство» (W а 1 d е г s е е, Denkwürdigkeiten,
В." И. S. 204 и ел.).
125 Waldersee in seinem militärischen Wirken, ιΒ. LI, S. 355—356.
126 Wal der see, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 386 и ел.

70
ГЛАВА ПЕРВАЯ
получил назначение 'командиром первого гвардейского уланского полка
в Потсдаме, но спустя семь лет снова вернулся в генеральный штаб,
став заместителем начальника.
Когда Шлиффен стал начальником генерального штаба, никто не
знал, какие это может иметь последствия, политические и военные.
Даже люди из его ближайшего окружения не могли угадать, о чем он
думает. Некоторые называли его сфинксом: при всех обстоятельствах
лицо его оставалось непроницаемым.127 Руководящие деятели ведомства
иностранных дел опасались, что он станет игрушкой в руках
экспансивного и сумасбродного молодого кайзера Вильгельма, что могло бы
иметь самые непредвиденные результаты в области внешней политики.
Один из этих деятелей, Фриц Гольштейн, находясь в давних
дружественных отношениях со Шлиффеном, пытался ослабить влияние кайзера
на Шлиффена в политических вопросах. Поскольку связь между
начальником генерального штаба и рейхсканцлером обычно осуществлялась
лишь в виде переписки, проходящей через военное министерство, он
предложил Каприви установить со Шлиффеном личный контакт и устно
заранее обо всем договориться. 128 Эта попытка, однако, ни к чему не
привела! Все осталось по-старому: на докладах начальника
генерального штаба кайзеру рейхсканцлер не присутствовал. Так продолжалось
и после отставки Каприви. Но с ведомством иностранных дел у
Шлиффена установился более тесный контакт: каждую неделю он приходил
в кабинет Гольштейна, где, беседуя, знакомился с наиболее важными
дипломатическими документами. 129 Вообще же он довольно низко
оценивал политическое руководство империи. Он считал, что война неиз-
Ьежна и необходима и что это руководство, назначенное «бедным
ослепленным кайзером», не способно итти навстречу грозным событиям
войны, которую он столь тщательно подготовлял. 13° Он хотел бы, чтобы
правительство придерживалось еще более твердого и реакционного курса,
подчинив всю свою деятельность задачам подготовки войны. Что
касается непосредственной сферы деятельности Шлиффена — стратегических
планов войны, то он исходил из того, что Германия должна будет вести
войну на два фронта.
Еще в апреле 1871 г., вскоре после разгрома Франции, Мольтке
писал: «Самым опасным испытанием, которое должно выдержать
существование новой Германской империи, была бы война
одновременно с Россией и Францией, и так как возможность подобной
комбинации не должна быть исключена, то будет правильным своевременно
взвесить средства для о-бороны». 131 Делом правительства и его
дипломатии было найти средства, которые могли бы предотвратить войну на
два фронта с тем, чтобы обеспечить проведение агрессивной войны
против каждого из противников поодиночке. Резюмируя опыт только
что законченной войны против Франции в целях его использования при
разработке планов новой войны, Мольтке писал в апреле 1871 г.: «Не
следует надеяться, что можно будет быстрым и удачным наступлением
127 v. S t е i η, Elebnisse und Betrachtungen aus der Zeit des Weltkrieges, Leipzig
1919; S. 28.
128 p. von Holstein. Lebensbekenntnis in Briefen an eine Frau. Eingeleitet und
herausgegeben von H. Rogge, B. 1932.
129 ,H. Lohmeyer. Die Politik des Zweiten Reiches. B. I. S. 220; B. II,
S. 87.
130 W. Kloster. Der deutsche Generalstab und der Präventivkriegs-Gedanke,
S. 41.
131 Reichsarchiv. Der Weltkrieg, B. I, B. 1925, S. 6.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 71
в западном направлении освободиться от противника в течение
короткого времени, чтобы затем можно было обратиться против другого. Мы
только что убедились в том, как трудно закончить даже самую
победоносную войну против Франции».132
В соответствии со стратегическими задачами предотвращения войны
на два фронта бисмарковская политика в течение двух десятков лет
изыскивала новые дипломатические средства, чтобы держать Францию
в состоянии международной изоляции и вместе с тем создать и
расширить военную коалицию, которая находилась бы под главенством
Германии.
Но германский генеральный штаб и при Мольтке, и при Вальдерзее,
и при Шлиффене неизменно готовил планы агрессивной войны на два
фронта — против Франции и России одновременно. Основная проблема
заключалась в том, чтобы решить, .в какую сторону германская армия,
действуя по внутренним операционным линиям, должна направить
свои первые удары, которые сразу должны сокрушить одного из
противников и заставить его подписать мир, чтобы можно было затем
обрушиться против другого противника. Учитывая военное ослабление
Франции в результате разгрома в 1870/71 г. и наличие выгодного
плацдарма, захваченного в Эльзас-Лотарингии, первый вариант
стратегического плана Мольтке предусматривал наступление на Францию,
поскольку ее армия сосредоточивалась -быстрее, чем русская. Однако
вскоре, несмотря на существование русско-германской военной
конвенции и союза трех императоров (германского, русского и австрийского),
Мольтке начал разрабатывать план, который рассматривал Россию как
главного противника — в соответствии с общим изменением
политической обстановки, ознаменовавшимся заключением союза между
Германией и Австрией. Новый вариант этого плана, разработанный после
1879 г., как и прежний, предусматривал наступление против России и
оборону против Франции. ш Рассчитывая, что Германия и ее австро-
венгерская союзница опередят Россию в сроках проведения мобилизации
на шесть дней, а в сроках стратегического сосредоточения и
развертывания еще больше, Мольтке и построил свой план на предположении,
что, используя свое преимущество, германская и австрийская армии,
действуя концентрическими ударами из Восточной Пруссии и Галиции,
успеют совершить вторжение в направлении на Брест-Литовск, нанести
поражение русской армии и вынудить Россию к капитуляции и
быстрому заключению мира. То был чисто авантюристический план, который
переоценивал силы австро-германской армии и недооценивал силы
русской армии. Мольтке не учитывал ни характера и масштабов
сопротивления русских войск, ни тяжелых последствий в случае срыва
германского маневра, преследовавшего цель окружения. Те же черты
авантюризма лежали в основе стратегического плана войны на западе. Считая,
что основные силы германской армии будут сначала брошены на восток,
Мольтке оставлял против Франции относительно ограниченные контин-
генты. Таким образом, создавалась угроза вторжения французских
войск в промышленные области Западной Германии. Но Мольтке был
уверен, что немецким войскам удастся активной обороной, опираясь на
укрепления Рейна и Меца, сдержать наступающих французов.
Интересно отметить, что ни заключение австро-германского союза, ни
присоединение к нему Италии не послужили основанием для создания
132 Н. Lohmeyer, Die Politik des Zweiten Reiches, B. II, S. 71.
133 φ Кюльман, Стратегия, M. 1939, стр. 312.

72
ГЛАВА ПЕРВАЯ
общего плана коалиционной войны Тройственного союза против
России и Франции. Прусский генеральный штаб при разработке
стратегических планов вообще очень мало считался с генеральным штабом
союзных держав. С присущим ему высокомерием он ожидал, что австро-
венгерские союзники просто должны подчиниться военным требованиям
Германии и выполнять то, что им прикажут из Берлина. И уж во
всяком случае он и мысли не допускал о том, чтобы «оказаться,— говоря
словами Мольтке,— в зависимых отношениях от решений союзников».
Германский генеральный штаб считал, что решения должны быть только
его собственной прерогативой. 134
Стратегический план, разработанный Мольтке, оставался почти в
неизменном виде и при его преемнике — Вальдерзее. Правда, один из
вариантов плана Мольтке предусматривал ведение войны против
Франции — на случай, если по соображениям политическим и
дипломатическим Россия решит сохранить нейтралитет. Тогда, считал Мольтке,
германская армия должна начать против Франции наступательные
операции, используя незащищенный участок между Эпиналем и Тулем.135 Но
Вальдерзее, оставаясь яростным сторонником превентивной войны
против России, не считался с возможностью русского нейтралитета и не
хотел его. Как и Мольтке, он утверждал, что германская армия должна
сама начать наступательные операции совместно с Австрией на востоке,,
занимая сначала оборонительную позицию на западе. 136
Являясь сторонниками агрессивной войны, и Мольтке и Вальдерзее
не придавали большого значения созданию крепостей. Еще в 1883 г.
генерал фон дер Гольц, отражая общие взгляды генерального штаба^
писал: «Развитие укрепленных районов является признаком слабости;
народ, в котором жив наступательный дух, использует их умеренно». 137
Соответственно в стратегических планах Мольтке и Вальдерзее крепости
на западе и на востоке должны были выполнять разные задачи: на
западе они должны были быть опорными пунктами обороны, а на
востоке— исходными пунктами наступления. 138 Когда в 1886 г. были введены
крупные снаряды, начиненные веществами очень большой взрывчатой
силы, стало ясно, что наступающая сторона получает новые
преимущества по сравнению со стороной обороняющейся. Именно тогда появились
теории об ускоренных атаках крепостей. Но вскоре эти теории оказались
опрокинутыми: когда появились блиндажи и бетонные сооружения, было
установлено, что укрепления в состоянии противостоять действию
фугасных снарядов. В 1893 г., через два года после назначения Шлиффена,
генеральный штаб решил, что существующие укрепления необходимо
сделать более мощными. Вслед за этим военный министр, выступая
в рейхстаге, заявил об этом открыто. 139
Но еще раньше Шлиффен начал вносить изменения в общий
стратегический план войны, правда, пока что незначительные. Так, уже в
первом своем меморандуме, составленном в апреле 1891 г., он внес
некоторые коррективы в план наступления против России, но и они вызвали
возражения со стороны обоих его предшественников. Когда Вальдерзее
рассказал о них умирающему Мольтке, тот настаивал на сохранении
134 н. Lohmeyer, Die Politik des Zweiten Reiches, B. II, S. 72.
135 Ф. Кюльман, Стратегия, стр. 316—317.
1зв Reichsarchiv. Der Weltkrieg, Β. I, S. 8.
137 цИ1Ч по Кюльман у, Стратегия, стр. 319.
138 A. G га bau, Das Festungsproblem in Deutschland und seine Auswirkung auf
die strategische Lage von 1870—1914, B. 1935, S. 21.
139 Ф. Кюльман, Стратегия, стр. 319.

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 73
в неприкосновенности прежнего плана и добавил: «Для меня служит
большим успокоением, что вы полностью разделяете мое мнение».ио
Так, оба бывших начальника генерального штаба были обуреваемы
юнкерским страхом, что самая незначительная ломка их плана
наступательных операций против России может повлечь за собой потерю
военной инициативы на востоке и, более того, вторжение русских войск
в Восточную Пруссию. Владельцы восточноэльбских юнкерских
поместий и думать не хотели об этой страшной перспективе. Они мечтали
о захвате новых земельных массивов на востоке.
Но вот в 1892 г. Шлиффен внес новые изменения в стратегический
план войны против Франции и России. Он считал, что главная масса
немецких войск должна быть направлена на запад, а еще через два
года, в июле 1894 г. Шлиффен закончил составление нового плана,
который предусматривал оборону сравнительно второстепенными силами
на востоке и ведение главных наступательных операций на западе —
в Лотарингии. Эти операции должны были не только предотвратить,
вторжение французских войск на территории Западной Германии
(в Рейнскую и Саарскую области и в северную Лотарингию), где
размещалась германская тяжелая и военная промышленность, но и
перенести военные действия на территорию Франции. Шлиффен считал, что„
разгромив Францию, германские войска смогут обрушиться на восток
и так же быстро разгромить Россию. 141 Явно недооценивая
сопротивление французских войск и силы русской армии, германский генеральный
штаб тогда и не думал, что война может превратиться в длительную»
затяжную, позиционную войну. Он исходил из того, что война будет
проведена в быстротечных, молниеносных формах. Эти его расчеты
покоились вовсе не на уверенности в своем военном превосходстве,
а только на молчаливом признании того непреложного факта, что
Германия экономически не в состоянии вынести тяжести длительной
агрессивной войны. Превращение Германии в одну из первоклассных
промышленных держав означало, конечно, усиление ее военного
потенциала, но вместе с тем оно имело ахиллесову пяту: растущие
потребности в импорте сырья и продуктов питания. На длительное использование
пограничных малых держав (Бельгии, Голландии, Дании), которые
могли бы удовлетворить эти потребности, рассчитывать не приходилось.
Война на истощение в этих условиях была исключена. Напротив, нужно
было искать быстрейшего ее решения,142 что к тому же
соответствовало всему агрессивному духу прусско-германского милитаризма и
империализма. Направление первого главного удара на запад вовсе не
означало, что Шлиффен и генеральный штаб решили жертвовать теми
агрессивными юнкерскими интересами и вожделениями, которые направлены
были против России. Но оно означало необходимость считаться с
возрастающей ролью немецких магнатов тяжелой промышленности,
которые страшились риска, что французские войска смогут вторгнуться
в пределы Западной Германии. Военные соображения заключались
в том, что разрушение промышленности, расположенной в этих
областях, принесло бы серьезный ущерб для всего военного потенциала
Германии. В этих условиях дальнейшее ведение войны было бы
невозможно. Но еще большее значение имело усиление захватнических
аппетитов среди магнатов монополистического капитала. Если бы германская
140 A. G г a b а и, Das Festungsprobleme în Deutschland und seine Auswirkung auf
die strategische Lage von 1870—1914, B. 1935, S. 22.
m Reichsarchiv. Der Weltkrieg. B. I, S. 8—10.
ι« Reichsarchiv, Der Weltkrieg. B. I, S. 15—16.

74
ГЛАВА ПЕРВАЯ
армия в результате быстрого удара смогла вторгнуться в пределы
северных и западных областей Франции и захватить наиболее
промышленные районы,, это открыло бы перед немецкими монополистами новые
широкие и многообещающие перспективы. С точки зрения генерального
штаба это означало бы подрыв военного потенциала Франции.
Вторжение во Францию удовлетворяло и юнкерскую ненависть к
«наследственному врагу».
Записка, составленная Шлиффеном в 1894 г., излагала план чисто
фронтального наступления на одном из участков линии противника на
западе. из В основе этого плана лежала авантюристская идея
молниеносной войны. Правда, мысль об оперативном окружении французской
армии тогда еще не родилась. Но в стратегическом плане, составленном
в 1898—1899 гг., Шлиффен уже наметил вторжение германских войск
во Францию через Люксембург и Бельгию. 144 Политические
соображения, связанные с нарушением нейтралитета Бельгии, ни в какой степени
не беспокоили Шлиффена. Еще Мольтке поучал, что «всякий
нейтралитет может быть нарушен, если подобный шаг повлечет за собой для
нарушающего нейтралитет вполне определенные выгоды». 145 Это
означало, что ни Мольтке, ни Шлиффен не учитывали роли Англии как
возможного противника Германии. В конце XIX в. генеральный штаб
и более широкие милитаристские круги вообще никогда не считали
Англию серьезным противником в континентальной войне, а при своей
юнкерской ограниченности они и не видели, какие глубокие
противоречия империалистского характера уже созрели в это время между
Германией и Англией. Как и раньше, главными противниками Германии
они считали Россию и Францию. Разгром этих противников должен был
означать установление господства германского юнкерски-буржуазного
империализма в Европе. Генеральный штаб стремился разгромить
каждого из противников поодиночке. В дипломатии же он видел
инструмент, который должен был содействовать осуществлению этих целей.
Между тем уже в конце XIX в. германский империализм стал
выдвигать задачи и цели, которые далеко выходили за пределы европейского
континента. Господствующие классы уже требовали осуществления
«мировой политики».
5
Дипломатический аппарат, который должен был осуществлять
внешнюю политику германского империализма, по составу и духу своему
немногим отличался от старого прусского министерства иностранных дел.
В небольших служебных комнатах мрачного здания германского
ведомства иностранных дел, выстроенного в середине 70-х годов в Берлине,
на Вильгельмштрассе, так же как и в здании прусского министерства,
царили крайний консерватизм взглядов, поддерживаемый рутиной дело-
производства, и та специфическая атмосфера, которая порождается
бюрократизмом и интригами. Кадры дипломатического ведомства
черпались почти исключительно из кругов прусской знати и вообще из
представителей аристократических и дворянских кругов. Даже выходцы из
кругов крупной буржуазии или буржуазные выскочки не допускались на
видные посты в ведомстве, в особенности, если эти посты были связаны
ι« Reichsarchiv. Der Weltkrieg, В. I, S. 51—52.
144 Reichsarchiv. Der Weltkrieg, В. I. S. 54.
145 Мольтке, Военные поучения, стр. 15.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ
с функциями представительства. В конце XIX в, все должности послов,
посланников и других более или менее крупных чиновников
дипломатического ведомства были заняты людьми из аристократических и
дворянских кругов. Исключение составляли дипломатические представители
Германии в Перу, Венесуэле и Сиаме. 146
Как и генеральный штаб, ведомство иностранных дел являлось как
бы особым миром, отгороженным от остальных ведомств, а в
особенности от народа и даже от того подобия представительных органов,
которые существовали в Пруссии и в Германии. Это ведомство хотело
бы быть государством в государстве, и в годы господства Бисмарка оно
действительно таким и было. Бисмарк, который сконцентрировал в своих
руках власть канцлера империи, министра-президента Пруссии и
прусского министра иностранных дел, превратил дипломатическое ведомство
империи в свой домен, или, по собственному выражению этого юнкера,
в свою конюшню. В последний период его канцлерства управляющим
этой «конюшней» был его сын Герберт. Держа в узде подчиненных
и подавляя инициативу даже чиновников крупного ранга, тот
усматривал свою главную задачу в том, чтобы точно выполнять предписания
отца даже тогда, когда не понимал их смысла. Но старый Бисмарк
никогда и не считал нужным кому-либо пояснять свои намерения,
и даже послы, выполняя его дипломатические поручения, часто не знали
Бастоящих мотивов проводимой ими политики. Всевластный канцлер
тем более не считал нужным раскрывать свои политические цели перед
представительными органами и даже перед правительством. Только
кайзер получал от него личные доклады, обычно препарированные так,
чтобы рейхсканцлеру легче было склонить его на свою сторону.
Когда-то прусский министр иностранных дел регулярно
информировал кабинет о своей деятельности. Бисмарк считал этот обычай лишней
тратой времени. Компетенция Союзного совета также не
распространялась на дипломатическое ведомство. Правда, в Союзном совете сначала
была создана комиссия по иностранным делам, в состав которой
представитель Пруссии не входил: это был жест в сторону Баварии и
других крупных германских государств, включенных в состав Великопрус-
сии. Но, сделав этот жест, Бисмарк тут же постарался, чтобы о
существовании комиссии все забыли. Во всяком случае эта комиссия никогда
не собиралась. Только изредка Бисмарк позволял рейхстагу обсуждать
вопросы внешней политики и дипломатии, но только тогда, когда это
ему нужно было по мотивам внутренней или внешней политики.
Накануне дебатов лидеры юнкерских и буржуазных партий посещал«
ведомство иностранных дел, где получали «информацию» о предмете своих
выступлений. Разумеется, эта «информация» и по объему и по
характеру точно укладывалась в те рамки, которые в данный момент нужны
были правительству. Все крупнейшие акты германской внешней
политики оставались тайной, и даже союзные договоры не были
рассмотрены и утверждены рейхстагом. В этом отношении Бисмарк не считал
нужным следовать примеру лицемерия английского правительства,
которое, публикуя «синие книги» дипломатических документов, по сути
дела прикрывало ими подлинные цели и мотивы своей политики. Еще
в 1869 г. Бисмарк со свойственным ему цинизмом заявил, что не видит
смысла в этих книгах, поскольку правительство все равно публикует
в них только те документы, которые ему выгодны, и сохра^няетвтайне те,
которые считает нужным скрыть. Господствующие классы, диктовавшие
l« R. Lewi η söhn, Das Geld in der Politik, B. 1930.

76
ГЛАВА ПЕРВАЯ
общий политический курс, были заинтересованы в сохранении этой
тайны, а в задачи прессы, имеющейся в их распоряжении, входила
обработка «общественного мнения» в духе тех требований, которые они
предъявляли правительству. Но и правительство пользовалось прессой
как орудием своей внешней политики и дипломатии. Бисмарк ненавидел
прессу, но ловко пользовался ею. Ведомство иностранных дел тайно
инспирировало многие органы прессы, и притом не только в Германии,
но и в других странах. С этой целью в ведомстве был создан
специальный отдел печати.
Аппарат ведомства иностранных дел сначала был невелик. Затем,
в конце XIX в., когда задачи внешней политики германского
империализма стали быстро расширяться, этот аппарат несколько увеличился.
Но структура его осталась прежней. Его главным и центральным звеном
был первый, политический отдел, который разделялся на две части:
одна часть (1А), которая формально находилась под непосредственным
руководством статс-секретаря, занималась вопросами «большой
политики» и деятельностью основных кадров дипломатической службы;
другая часть (1В) занималась привлечением кадров, их продвижением,
награждением, а также протоколом. Второй отдел ведомства занимался
делами внешней торговли, консульскими вопросами, вопросами
эмиграции, а также железнодорожной, телеграфной, телефонной и морской
связи с иностранными государствами. В компетенцию третьего отдела
входили правовые вопросы, касающиеся всей империи и отдельных ее
государств, пограничные вопросы, защита личных интересов германских
подданных за границей и т. д. Наконец, четвертый отдел
(«колониальный») занимался вопросами управления и организации колониальных,
владений Германии, а также переговорами с другими государствами по
вопросам, касающимся этих владений.147
За двадцать лет пребывания Бисмарка на посту рейхсканцлера
дипломатическое ведомство так привыкло к его всесилию, к его грозным
окрикам, к укоренившейся прусско-бюрократической рутине, а главное,
к угодничеству и послушанию, что, даже освободившись от его тяжелой
руки, оно все еще оглядывалось на него с почтением, смешанным со
страхом. Дипломатической династии Бисмарков не получилось.
Бездарные сыновья Бисмарка, Герберт и Вильгельм, унаследовавшие от отца
только баснословную грубость, были изгнаны из дипломатического
ведомства, едва лишь их отец получил отставку. Но многие
воспитанники его «конюшни», которую в узком кругу уже в духе нового времени
начали называть «лавочкой», остались на службе и стали преуспевать
в ней. Одни из этих персонажей в свое время выказали большие
способности по части хождения на задних лапах перед канцлером,
который казался им всемогущим. Затем, когда они поняли, что дни
пребывания Бисмарка на этом посту сочтены, они сами помогли его
столкнуть. Другие так быстро обнаружили довольно распространенное
свойство терять свое лицо, что легко удержались и после отставки
Бисмарка. Третьи выдвигались просто как клевреты небольшого
придворного кружка, душой которого был пресловутый «Фили» — Филипп
Эйленбург. И все-таки, пока был жив Бисмарк, все они были вынуж-
147 Архив МИД, К. 23, л. 114. Доверительное письмо Остен-Сакена Муравьеву,
Берлин, 11 февраля/30 января 1897 г. ιΚ этому письму приложена залиска от 5
февраля 1897 г., излагающая структуру германского ведомства иностранных дел. Записка
по просьбе Остен-Сакена была составлена статс-секретарем этогс ведомства Маршал-
лем фон Биберштейном.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 77
дены считаться с отставленным канцлером, который, как «бог грома из
Саксонского леса»,148 продолжал подавать свой голос по основным
вопросам германской политики.
Уединившись в своем поместье, отставленный канцлер фрондировал
против правительства, и вскоре вокруг него объединился почти весь
лагерь аграриев. Этот лагерь был крайне недоволен экономической
политикой Каприви. Новый рейхсканцлер ©зял курс на обеспечение
германской промышленности рынками сбыта путем заключения торговых
договоров с аграрными странами (Россией, Австро-Венгрией и др.),
которые в обмен получили возможность экспортировать продукцию
своего сельского хозяйства в Германию. Созданная крупными аграриями
мощная и, можно сказать, боевая организация «Союз сельских хозяев»
не преминула выступить с резкими демонстрациями против
правительства. Глава этого правительства, прислушиваясь больше к интересам
растущего промышленного капитала, рискнул поставить себе в заслугу
то, что он не является владельцем ни одного акра земли. В стране, где
крупная земельная собственность являлась основой режима, где
прусское юнкерство привыкло считать, что государство должно полностью
выполнять его требования, такой канцлер не мог продержаться долго.
Антиправительственная демонстрация «Союза сельских хозяев»
сопровождалась криками «Да здравствует князь Бисмарк!». Вся аграрно-
дворянская оппозиция, почти весь консервативный лагерь видел в нем
своего вождя. Но и круги империалистской буржуазии стали
склоняться в сторону Бисмарка. Им весьма импонировал его старый прусский
реакционный дух, его постоянная готовность к решительной борьбе
против социалистического движения, его усиливавшиеся антианглийские
настроения.
Курс на сближение с Англией, которого начал придерживаться
канцлер Каприви, вызвал сильное недовольство в этих кругах. Они
с завистью смотрели на колониальные богатства Британской империи
и возмущались готовностью Каприви добиваться сближения с Англией
путем предоставления ей колониальных уступок. Созданный ими «Пан-
германский союз» с первых же шагов своей деятельности обнаружил
стремление к борьбе с Англией, к поддержанию и усилению
реакционных и агрессивных традиций опруссаченной Германии. Так в середине
ЗО-х годов стал складываться культ Бисмарка, поддерживаемый
наиболее реакционными кругами юнкерства и империалистской буржуазии.
Удивительно ли, что в последние годы своей жизни Бисмарк снова так
усилил свое влияние, что к его слову опять стали прислушиваться,
в частности при подборе людей на руководящие государственные посты.
Даже кайзер Вильгельм II должен был считаться с отставленным
канцлером. Как и раньше, он ненавидел его, но боялся. Даже общая нена-
■висть к рабочему классу не могла их объединить. Оба они стремились
задушить социал-демократическую партию, однако разными методами.
Учитывая банкротство драконовских «исключительных законов»,
изданных «железным канцлером» против социалистов, Вильгельм II сначала
решил использовать христианско-социальную демагогию, изобретенную
придворным проповедником Штеккером. Самоуверенный и наглый,
кайзер в то время постоянно твердил: «Социал-демократию я беру на
себя». Он имел в виду борьбу с ней и ликвидацию ее влияния на
рабочих. Пуская в ход всякого рода романтический вздор, низкопробную
■социальную и национальную демагогию, а также (конечно, не в последнем
148 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 32.

78
ГЛАВА ПЕРВАЯ
счете) тайную полицию, он был уверен, что вступил в историческое
единоборство с социализмом и обеспечил себе полную и громкую
победу. Но уже очень скоро он мог убедиться в том, что его жалкие
«идеи», заимствованные у пастора Штеккера, не пользуются среди
рабочего класса никаким успехом. Более того, политическая жизнь в
Германии свидетельствовала о том, что влияние социал-демократии неустанно
продолжает расти. Тогда, потерпев неудачу в деле привлечения рабочих
на сторону монархии и юнкерского режима, Вильгельм II снова решил
вернуться к политике устрашения и лобовой атаки против
социал-демократии. Он хотел бы даже устроить государственный переворот и
вернуться к еще более драконовским законам против социалистов. Он знал,
что в реакционном лагере юнкерства и буржуазии многие мечтают о
том же. Но времена настали другие. Рабочий клас и
социал-демократическая партия превратились в крупную политическую силу, и ему
пришлось согласиться, что в сложившейся обстановке приходится
осуществлять реакционный курс «малыми дозами» («Klein-Mittelpolitik»). Но
примириться с этим он никогда не мог. Там, где он не чувствовал для"
себя непосредственной, личной опасности, он всегда был сторонником
крайних мер как в вопросах внутренней, так и в вопросах внешней
политики.
Уже с первых дней своего правления Вильгельм II вел себя так, как
будто именно в области дипломатии он является особенно искусным
мастером, которого никто не может превзойти. Так начала проявляться
одна из основных черт его характера — необычайное, можно сказать,
болезненное самомнение и его глубокая уверенность в своем всесилии:
как избранной личности и как прусского короля и германского
императора. Убежденный в том, что он все знает, все видит и все может, он
постоянно вмешивался во все дела внутренней и внешней политики,
рассматривая себя не только как непререкаемый авторитет, но и как
главную движущую силу исторического процесса. Его интимный друг
Филипп Эйленбург, который знал все слабости своего кайзера и
пользовался ими, писал о нем: «Вильгельм II все воспринимает лично.
Только личные аргументы могут произвести на него впечатление.
Он хочет поучать других, сам же прислушивается крайне неохотно». 149>
Это был человек с неустойчивой психикой, легко возбуждающийся,,
крайне импульсивный и быстро реагирующий на то, что, по его мнению,,
задевало его лично. А задевало его все, что попадало в поле его
зрения.
Усвоив старопрусские феодальные представления о природе и
характере своей власти, этот «бранденбуржец» считал Германию своей
вотчиной и даже ее куцый конституционализм рассматривал как историческую
ошибку, которую следует по возможности скорее устранить, уничтожив
самую конституцию, предусмотренный ею рейхстаг и прочие ее
атрибуты. Он всегда мечтал о государственном перевороте и, будучи трусом;
по натуре, искал человека, который, не заслонив его, мог бы этот
переворот совершить. Как отпрыск прусской династии Гогенцоллернов,
поднявшейся на разбое, он всегда стремился к расширению своей вотчины
путем захвата чужих земель и никак не мог примириться с тем, что
другие державы в конце XIX в. стали преуспевать на поприще
захватнической политики в большей степени, чем он. Уверенный в своем
могуществе, он всегда пытался навязать это представление всему миру и в
особенности тем, кого считал своими врагами. А врагов он видел везде
149 В ü 1 о w, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 5.

ГЕРМАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, МИЛИТАРИЗМ И ДИПЛОМАТИЯ "/9
и лучшим способом борьбы с ними считал утверждение своей
абсолютистской власти. «Suprema lex regis voluntas» («Высший закон — воля
короля»), «существует только государь в империи, ничего другого я не
потерплю», «мой курс — правильный курс, он будет проводиться
и впредь», «существует только один закон, ή это мой закон»,—
Вильгельм постоянно изрекал эти и подобные афоризмы, и публика· должна
была привыкнуть к ним.
Прикрываясь тогой феодальной романтики, вычурной, мещански
опошленной и в то же время уже приобщенной к спекулятивному духу
капиталистической биржи, Вильгельм считал себя феноменом, ничем не
похожим ни на одного из предшествовавших ему Гогенцоллернов. В этой
династии, отметил К. Маркс, фельдфебели и комедианты чередовались
из поколения в поколение. Соединив в себе и те и другие черты своих
отцов, получив воспитание в офицерском «азино в Потсдаме,
Вильгельм действительно был прусским фельдфебелем на германском троне,
ко он всегда разыгрывал перед миром роль исторического персонажа,
подражая при этом то «великому курфюрсту», то Фридриху II, то
Наполеону Бонапарту. Пытаясь всем нравиться и всех стращать,
он всегда стремился скрыть чувство страха, которое охватывало его
самого каждый раз, как только он начинал понимать надвигающуюся
опасность. Считая себя мастером во всех сферах деятельности, от
живописи до ораторского искусства, политики и земледелия, он
обладал всеми отрицательными качествами дилетанта, которому
позволено вмешиваться во все дела, по-настоящему не понимая ни одного
из них. Как мелкий актер, он любил льстить и еще более сам был
падок до лести, что при его стремлении к усилению
автократического режима открывало широкие возможности для различных влияний
и постоянных интриг со стороны окружавшей его реакционной
камарильи.
В особенности крупную роль в этом отношении играли тайные
императорские кабинеты (военный, морской и другие), через которые он
хотел бы управлять страной. И в некоторых случаях эти кабинеты
действительно определяли политический курс, параллельно и даже вопреки
политическому курсу правительства и отдельных ведомств и мини
стерств. Так, например, глава гражданского кабинета Луканус, которого
в кругах консервативной партии презрительно называли «аптекарь», или
Зенден унд Бибран, начальник морского кабинета, во многих случаях
имели большее политическое влияние, чем рейхсканцлер и
статс-секретари. Так германский император, один из крупнейших юнкеров и
владелец крупного пакета акций Круппа, позируя перед Германией и всем
миром, становился жалкой игрушкой в руках безответственных людей,
делавших вид, что они готовы слепо выполнять его волю.
Но как раз воли-то у Вильгельма и не было. Он всегда был
подвержен влиянию окружавших его людей, всегда был склонен к самым
крайним решениям, когда не чувствовал отпора; однако, почуяв
малейшую опасность, всегда старался спрятаться за чужой спиной. На
каждое событие он обычно реагировал остро и быстро, но всегда лично,
поверхностно и не заглядывая далеко вперед. События и люди
постоянно меняли его взгляды, его решения и прежде всего его настроения.
«Никто не может этого выдержать,— жаловался один из его
министров,— сегодня — та«, завтра — эдак, а через несколько дней
снова по-другому». 150 Английский дипломат, наблюдавший деятельность
l-o Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, Stuttgart— Berlin 1935, S. 367.

80
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вильгельма в течение многих лет, заметил, что кайзера можно сравнить
только с кошкой, которая взберется на буфет, и никто не знает, куда
она оттуда прыгнет. И он действительно прыгал из стороны в сторону
в поисках успеха, добычи и власти. Своими глупыми выходками и
вызывающими речами он не раз компрометировал.цели, которые он пытался
осуществить. Но эти цели, реакционные и захватнические, как и его
рассчитанные на эффект, весьма авантюристские методы, соответствовали
интересам и вкусам господствующих классов Германии. Юнкерство и
империалистская буржуазия многое прощали ему, ибо видели в нем
воплощение своих собственных агрессивных устремлений в сторону
«мировой политики».
В последние годы XIX столетия, когда германский империализм так
бурно развертывал свою «мировую политику», во главе правительства
стоял почти восьмидесятилетний старик князь Хлодвиг Гогенлоэ-Шил-
лингсфюрст, родной дядя Вильгельма II. Один из богатейших
помещиков Германии, владелец крупного поместья «Верки», находившегося
в западных губерниях России, он за долгие годы своей жизни занимал
крупные административно-политические посты, в частности пост
наместника в аннексированной Эльзас-Лотарингии. Гогенлоэ имел большие
<:вязи среди высших католических кругов в Германии и Риме. Родной
брат рейхсканцлера был видным кардиналом, причем настолько
«надежным», что Бисмарк в свое время собирался назначить его на пост
германского посла при Ватикане. С другой стороны, Гогенлоэ имел
обширные связи с буржуазными и юнкерскими фракциями рейхстага. Эти связи
обычно налаживал и использовал его сын Александр, член рейхстага.
Александр Гогенлоэ оказывал большое влияние на дряхлого отца в
политических вопросах. Вместе с тем, как и отец, он постоянно был занят
мыслью, как бы сохранить в своих руках находящееся в России имение
«Верки». В семье германского рейхсканцлера зрела мысль, не следует
-ли Александру Гогенлоэ с этой целью стать подданным русского
царя.151 Во всяком случае наличие крупной земельной собственности
в России создавало рейхсканцлеру репутацию политического деятеля,
заинтересованного в поддержании мирных отношений с соседом на
востоке и в укреплении связей с русским царизмом.
Человек без размаха ü без крупной инициативы, Гогенлоэ в качестве
рейхсканцлера и министра-президента Пруссии всегда мог положиться
на бюрократический аппарат, в котором бумаги двигались как бы сами
собой. В этом аппарате Гогенлоэ не был главной пружиной, однако он
чувствовал себя в своей стихии, когда, опираясь на свой огромный
опыт, он мог поддерживать и даже направлять медлительный ритм
прохождения бумаг и законопроектов через лабиринты прусских и
общегерманских инстанций. Политические идеи, которые сидели в его голове,
не были, собственно, идеями: то были старые представления юнкерства
и бюрократии, смешанные с вынужденным признанием необходимости
учесть интересы крупного капитала, который, не подрывая «устоев»,
всегда был готов поддержать реакционный курс правительства в
области внутренней политики и агрессивный — в области внешней. Гогенлоэ
вовсе не был противником этого курса, но своей старческой
медлительностью и осторожностью он стремился придать ему некоторые черты
«умеренности», которые должны были нравиться отдельным партиям
рейхстага, не всегда и не во всем склонным оказывать правительству
•безусловную поддержку. Только изредка он начинал сопротивляться
161 Ε. Ε ус k, Das persönliche Regiment Wilhelms II, S. 100.

германский империализм, милитаризм И ДИПЛОМАТИЯ 81
откровенно авантюристским проявлениям «новейшего курса», но
сопротивлялся слабо, нерешительно, путем паллиативных мер, которые по
сути дела являлись уступкой, а следовательно и поощрением на
будущее.
Не имея собственной твердой линии, он постоянно «примирял»
требования и планы, исходящие из различных влиятельных политических
кругов и бюрократических инстанций, с которыми он должен был
считаться: дворцовых, министерских, парламентских, ответственных и
безответственных. Он стоял в центре бесконечных и многообразных интриг
и думал не о том, чтобы бороться с ними, и даже не о том, чтобы
участвовать в них, а только о том, чтобы не пасть их жертвой. Поэтому
часто получалось так, что он оказывался в роли их проводника.
В глазах кайзера, придворной камарильи и небольшого кружка,
вершившего все дела дипломатической «лавочки», старческая слабость
Гогенлоэ и была его главной силой, которую можно было использовать
в своих интересах. Правда, никто не переоценивал его влияние в
рейхстаге. Старик уже плохо слышал и еще хуже говорил. Когда Гогенлоэ
назначался на пост рейхсканцлера, Вильгельм сказал ему, что придаст
ему министров «по ораторским делам». Эту роль и выполняли Беттихер
(по вопросам ©нутренней политики) и Маршалль фон Биберштейн
(по вопросам внешней политики). Сам Гогенлоэ, считая рейхстаг
навязанной ему необходимостью, выступал в нем очень редко и только
в случае крайней нужды. Свои речи он произносил всегда по
заготовленной бумажке и так тихо, почти шопотом, что об их содержании
можно было узнать только позднее от стенографов. Но зато в
закулисных переговорах с лидерами юнкерских и буржуазных политических
партий, в создании нужных правительству парламентских комбинаций
он проявлял умение, которое использовалось теми, кто стоял за его
спиной. Гогенлоэ это понимал и стремился этим укрепить свое положение.
Он понимал и то, что в качестве рейхсканцлера он обладает не властью,
а только ее призраком. И все же своими старческими руками он цепко
держался за этот призрак, плыл по течению и думал лишь о том, чтобы
не натолкнуться на подводный камень и избежать крушения.
Не имея ни твердого политического курса, ни, тем более,
политической самостоятельности и решительности, рейхсканцлер Гогенлоэ всю
свою деятельность подчинил одному стремлению — угождать, чтобы
удержаться. Это означало, что он должен угождать своему
племяннику — кайзеру, который через его голову по-дилетантски вмешивался
во все дела, угождать его безответственным советникам, а в области
дипломатии — руководителям ведомства, которые стремились сохранить
свое влияние. Он всегда жил между страхом быть уволенным в
отставку и надеждой удержаться у власти, которая, по сути дела,
выскользнула из его рук еще раньше, чем он к ней пришел. Поэтому он никогда
не мог настоять на своем. Оставаясь с глазу на глаз с кайзером, он
всегда уступал ему. Затем, испугавшись последствий, он писал письма,
в которых чего-то требовал, иногда просил дать ему отставку. В этих
случаях все понимали, что Гогенлоэ просто хочет снять с себя
ответственность, но вовсе не собирается осуществлять свои намерения.
По-настоящему ему удавалось только одно: свою жалкую роль
прикрывать перед внешним миром спокойной старческой уверенностью
и словесной готовностью отрешиться от суеты мира сего. Но эта
способность была придана ему возрастом, огромным богатством и огромным
опытом, накопленным за долгие годы его пребывания на высших постах
бюрократической иерархии. Генерал Вальдерзее, который был близок

82
ГЛАВА ПЕРВАЯ
к правящим сферам, отметил, что старый Гогенлоэ крайне утомлен
и всегда предпочитает любое дело отложить на завтра.152
Министры работали вразброд, и в годы канцлерства Гогенлоэ
правительство никогда не было уверено, что имеет поддержку не только
в рейхстаге, но и в прусском ландтаге. Только кайзер был
заинтересован в том, чтобы удержать дядю у власти: так Вильгельм мог быть
своим собственным рейхсканцлером, вмешиваться в дипломатические
дела независимо от дипломатического ведомства — рассылать
инструкции, стоящие в противоречии с инструкциями этого ведомства и даже
с инструкциями, принадлежавшими ему самому. Во главе ведомства
стоял Маршалль фон Биберштейн, с которым он считался все меньше
и меньше.
В Берлине Маршалля считали чужаком. Он не был ни пруссаком,
ни юнкером, ни бюрократом. Большая часть его жизни прошла в Баде-
не, где он родился, получил юридическое образование, занимался
адвокатурой и политической деятельностью. Будучи близок к
консервативным кругам, он одно время был избран депутатом в рейхстаг, а затем
получил пост посланника Бадена в Берлине. Здесь его никто не
замечал, и никому не могло притти в голову, что после отставки Бисмарка.
он будет назначен на пост статс-секретаря ведомства иностранных дел.
Повидимому, своим назначением он был обязан генералу Вальдерзее,.
с которым сумел сблизиться. Вильгельм назвал его «умной головой»,
и назначение состоялось. В кругах старой дипломатической бюрократии
появление Маршалля вызвало сильное недовольство. Эти круги считали,
что «нужно было бы назначить пруссака». 153 Бисмарк рвал и метал.
Он называл Маршалля необученным мастеровым, который своими
грубыми руками лезет в сложный часовой механизм. Но Вильгельм в то
время был доволен своим выбором: он считал, что баденский адвокат
будет защищать внешнюю политику перед рейхстагом, а руководить ею
будет он сам.
Но уже через два года положение Маршалля пошатнулось. Был
момент, когда Вильгельм хотел заменить его своим другом Филиппом
Эйленбургом или «королем» Штуммом. Но Маршалль удержался, так
как он еще нужен был, чтобы защищать перед рейхстагом торговые
договоры, которые Германия заключала с Россией, Австро-Венгрией
и некоторыми другими аграрными странами. Но зато он испортил
отношения с аграриями; консерваторы начали нападать на «южного немца»,
обвиняя его в предательстве их интересов. С придворной камар.ильей он
сблизиться не сумел — она видела в нем «либерала».154 Не имея
поддержки среди столь влиятельных кругов, он стал искать ее в рейхстаге,
среди партий центра и национал-либералов, а также в неконсервативной
прессе, с которой при помощи субсидий завязал довольно близкие
отношения. Обладая тяжеловесным умом, он никак не мог сработаться
с вертлявым кайзером, который собственные неудачи в области
дипломатии всегда был готов свалить на Маршалля. Между тем Маршалль
в своем собственном ведомстве ничего не решал. Его продолжали там
считать чужаком, юристом, оратором, чем угодно, только не
дипломатом. Он представлял ведомство, но, по сути дела, не руководил им.
И, как это часто бывает, именно поэтому его стали в .ведомстве ценить
152 w а 1 d е г s е е, Denkwürdigkeitein, В. И, S. 369.
>» J. М. Ra dowitz, Erinnerungen, В. II, S. 322.
,R4 Ε. L i η d о w, Freiherr Marschall von Bieberstein als Botschafter irt
Konstatinopol 1897—1912, Danzig 1934.

германский империализм, милитаризм и дипломатия 83
и поддерживать. Главной, руководящей фигурой в ведомстве был барон
Фритц фон Гольштейн.
Выученик бисмарковской дипломатической школы, Гольштейн после
отставки «железного канцлера» сумел овладеть в ведомстве
иностранных дел такими позициями, с которых он мог оказывать тайное влияние
на курс внешней политики Германии. В отставке Бисмарка он сыграл
не последнюю роль. Вместе с генералом Вальдерзее, Филиппом Эйлен-
бургом и другими он тайно боролся против своего учителя и именно тем
оружием, которым тот в свое время приучал его пользоваться. Он
боролся интригой, наушничеством, грязными сплетнями и
компрометирующими материалами, которые методически, но страстно любил
собирать. Некогда, в 50-х годах, молодой гвардейский офицер «глупый
Шлиффен» (так его звали в полку) ввел своего приятеля Фритца фон
Гольштейна, незначительного чиновника судебного ведомства, в высшее
берлинское общество.155 Поступив на дипломатическую службу,
Гольштейн получил .назначение на должность атташе прусской миссии в
Петербурге. В 1862 г. князь Бисмарк, в то время прусский посланник
в России, обратил внимание на Гольштейна как на трудолюбивого
и исполнительного сотрудника. После франко-прусской войны
Гольштейн продолжал свою карьеру в должности секретаря, а затем
советника посольства в Париже. Свои дипломатические обязанности он
выполнял несколько своеобразно: много лет спустя в здании посольства
еще можно было видеть кушетку, под которой удобно располагался
начинающий дипломат, чтобы подслушать беседы своего шефа — графа
Арнима, германского посла, поддерживавшего, вопреки воле Бисмарка,
французских легитимистов. После того как эта история раскрылась,
доступ на дипломатические должности за границей был для Гольштейна
закрыт. С тех пор Гольштейн на всю жизнь сохранил неприязнь ко
всяким публичным выступлениям. Он всегда старался избегать открытого
соприкосновения с прессой, с политическими партиями, с рейхстагом.
Бисмарк, которому он был нужен, отвел ему место в своей
дипломатической «конюшне». Там, зарывшись в бумаги, Гольштейн сумел
насадить систему взаимного шпионажа, в котором он преуспевал с первых
шагов своей карьеры. Ведая распределением должностей, он против
каждого собирал документы, компрометирующие политическую или
личную жизнь. Как паук, он из своего гнезда плел паутину, в которой мог
запутать каждого, кто ему мешал. Его все боялись: по выражению
Бисмарка, он был «гиеной с огненными глазами». Властолюбивый
и трудолюбивый, он занимал скромный пост советника-референта
ведомства иностранных дел. Фактически же он был министерством в
министерстве: особо секретные донесения послов из-за границы стекались
лично к нему, и все директивы разрабатывались им. На этой почве
и начались его закулисные столкновения с Вильгельмом, с которым он
почти никогда не встречался лично. В своем кругу чиновники называли
его «серое преподобие»: так Ришелье когда-то прозвал своего
державшегося в тени, но весьма влиятельного советника отца Жозефа.
Гольштейна все боялись, и никто его по-настоящему не знал. Приняв
участие в свержении Бисмарка, он сумел затем навязать представление,
будто только он является незаменимым воплощением бисмарковских
дипломатических традиций. Монархист, он презирал своего монарха;
впоследствии, будучи обижен, он не преминул из-за угла забросать его
155 Oscar Freiherr von der Lan с ken Wakenitz. Meine Dreissig Dienstjahre
1888—1918, В. 1931, S. 58.

84
ГЛАВА ПЕРВАЯ
грязью. Человек крайне консервативных взглядов и бюрократ до мозга
костей, он был охвачен чисто буржуазной страстью — тайной страстью
биржевого игрока. Поскольку он был в курсе того, как делалась
политическая погода, он играл безошибочно и на курсах биржевых бумаг.
Возможно, что свои легко получаемые доходы он снова тратил на то,
чтобы добывать сведения о лицах, которые были ему нужны или,
наоборот, которым он стремился нанести удар в спину. Так, находясь
в тени, среди донесений и доносов, он занимался анализом не событий,
а документов, рассмотрением застывших дипломатических формул и
положений, а не динамики развернувшейся империалистской борьбы. Он
пристально следил за шахматной доской европейской дипломатии, но не
замечал, что на рубеже XIX и XX вв. настали новые времена, сложились
новые обстоятельства, развернулись новые противоречия между
державами. В новый век он вступил со старыми юнкерскими понятиями,
сложившимися после Крымской войны 1853—1856 гг. и после
воссоединения Германии в 1871 г. Являясь сторонником укрепления армии, Голь-
штейн почти ревниво относился к строительству морского флота. В этом
случае он любил повторять слова Бисмарка: «Сук, на котором мы
сидим — это армия, и кто подпиливает этот сук — тот мой враг».156
Для укрепления армии, сказал он однажды, никогда не следует жалеть
никаких средств. Другое дело — военно-морской флот. По этому
вопросу он всегда вспоминал и о необходимости предотвратить финансовую
расточительность и об опасностях в области внешней политики. Он
считал достаточным строительство морского флота в целях береговой
обороны.
Ревниво оберегая свою закулисную роль, он незримо передвигал
фигуры в немецком варианте игры. С годами у него сложилась доктрина
германской дипломатии, которую он пытался осуществлять. Она
получила наименование «политики двух кусков железа в огне». Он был
уверен, что «два куска железа» — Англия и Россия — раскаляются на
огне их взаимных противоречий и никто не может этот огонь потушить.
Пока эти куски железа горячи, германская дипломатия сможет ковать
их в своих интересах. Его формула гласила: «Каждое соглашение
с Англией уменьшает безопасность восточной границы Германии,
каждое соглашение с Россией уменьшает виды на приобретение колоний».157
Это была схема, созданная в тиши дипломатической канцелярии. Но
его схема имела под собой реальную основу, созданную соотношением
классовых сил в определенной обстановке.
И другие деятели германской дипломатии смотрели на мир глазами
Голыитейна. Среди них был граф Гатцфельд, сын подруги Лассаля.
Когда-то Бисмарк считал его «лучшей лошадью» своей «конюшни».
В течение ряда лет Гатцфельд был послом в Константинополе и не
хотел покинуть этот хорошо оплачиваемый пост, пока ему не удалось
покрыть свои огромные долги. В 1885 г. он был назначен послом
в Лондон и сумел удержать этот пост и после ухода Бисмарка
в отставку. Сторонник сближения с Англией, он всегда вмешивался,
когда замечал, что в берлинских кругах нарастает стремление к
улучшению отношений с Россией. Другой «конь» бисмарковской дипломатии,
граф Мюнстер, занимал пост посла в Париже. Этот ограниченный
человек по-юнкерски ненавидел Францию и презирал ее республиканские
156 Fr. von Т rot h a, Fritz von Holstein ads Mensch und Politiker В 1931
S. 81—83.
J57 цит# πο a. Raab, Die Politik Deutschlands im Nahen Orient 1878—1908
Wien 1936, S. 57.

германский империализм, милитаризм и ДИПЛОМАТИЯ 85
порядки. Свою главную задачу он усматривал в том, чтобы мешать
сближению Франции с Россией, подобно тому как граф Радолин,
германский посол в Петербурге, пытался сорвать это сближение со
стороны России. Радолин не любил Россию, ему нравилось в ней только
одно — самодержавный режим. Прикидываясь ее «другом», он
стремился втолкнуть ее в какой-нибудь военный конфликт с третьей
державой и тем самым ослабить ее: в этом он видел залог укрепления
гегемонии опруссаченной Германии в Европе. Когда в германской
дипломатии обнаружились тенденции «мировой политики», Радолин, как
и Мюнстер, не считал, что это новшество имеет будущее. В области
внешней политики они все еще вращались в кругу юнкерских представлений,
сложившихся в 70-х и 80-х годах.
Таковы были эти небожители дипломатического Олимпа, которые
должны были осуществлять и проводить интересы «мировой политики»
германского империализма. Они считали, что призваны совершать
большие дела,— в сущности же это были маленькие люди, которые
унаследовали от Бисмарка его старопрусское свойство пользоваться насилием
как основным методом в области политики. Но у Бисмарка, как
отметил Ф. Энгельс, «практическое чутье учило отодвигать на задний план
свои юнкерские вожделения, когда это было необходимо; когда
казалось, что надобность в этом исчезала, они снова грубо выступали
наружу; это, конечно, было признаком упадка... Все новшества, которые он
ввел в дипломатию, заимствованы им из обихода корпорантского
студенчества». 158 Эти прусско-юнкерские «новшества» и вошли в арсенал
дипломатии германского юнкерски-буржуазного империализма: эта
дипломатия выросла из насилия, опиралась на насилие и в подготовке еще
более крупного насилия над всем миром видела смысл и главную цель
своей деятельности.
158 Ф. Энгельс, Роль насилия в истории, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч..
т. XVI, ч. 1, стр. 471—472.

Глава вторая
ТРАНСВААЛЬСКИЙ КРИЗИС 1895-1896 гг.
И ГЕРМАНСКИЕ ПЛАНЫ
«КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ ЛИГИ»
. 1
В конце 1893 и © самом начале 1894 г. в германской прессе стали
заметно усиливаться голоса, выражавшие недовольство политикой
Англии, которая, поддерживая «равновесие сил» в Европе, продолжала
расширять свои владения и влияние в колониальном мире. В то же
время в Германии возобновились требования вернуться к активной
колониальной политике, чтобы наверстать время и восполнить упущенные
возможности. В конце 1894 г. антианглийские голоса в немецкой
прессе стали звучать столь громко, решительно и резко, что британский
посол в Берлине Эдуард Мэлет, получив инструкции из Лондона,
специально обратил на это внимание руководителей германского ведомства
иностранных дел. Маршалль фон Биберштейн обещал воздействовать
на прессу, чтобы приглушить «острый тон, который господствует в ней
в течение последнего месяца». Но и после этого антианглийская
кампания немецкой прессы нисколько не утихла. Постоянные инциденты,
возникавшие на протяженных границах германских и английских колоний
в Африке, Восточной и Западной, создавали многочисленные поводы
для этой кампании. Не меньше возникало распрей и в связи с
борьбой за еще не занятые территории. Каждый успех Англии в этом
отношении вызывал в Германии протесты и требования ответных мер. Все
это создавало в германской прессе враждебный тон в отношении Англии,
причем иностранным наблюдателям нетрудно было заметить, что
кампания ведется по определенным вопросам. 1
В середине 90-х годов эта кампания начала принимать такие
размеры, что деятели английской дипломатии, делая вид, что не понимают ее
причин, несколько раз пытались выяснить у немцев, чего собственно они
1 Так, например, очень наблюдательный русский дипломат, советник посольства
Чарыков, отмечая в начале октября 1895 г. крайне враждебный тон германской
прессы в отношении Англии, указывал, что в тот момент она затрагивала два
конкретных вопроса: 1) после того как английское правительство решило построить
железную дорогу от порта Момбасса (на побережье Британской Восточной Африки)
до озера Виктория, германское правительство, чтобы не дать себя опередить,
решило начать постройку от Изамбора (на территории Германской Восточной Африки)
до того же озера; 2) в связи с подготовляющейся англичанами экспедицией
против Ашанти, официозная «Post» упрекала их в том, что они под этим предлогом
собираются захватить «нейтральную» территорию Саланга, через которую
германские колонизаторы надеялись продвинуться к правому берегу Нигера [см. Архив
МИД, К. 17, л. 315. Депеша Чарыкова, Берлин, 4 октября/22 сентября 1895 г., № 74].

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
87
хотят. Сначала немцы упорно уклонялись от прямого ответа. Наконец,
граф Гатцфельд, германский посол в Лондоне, дал понять англичанам,
что германское правительство недовольно позицией Англии, поскольку
последняя не проявляет благожелательного отношения к интересующим
немцев колониальным вопросам. «Короче говоря,— сказал он лорду
Кимберли, британскому статс-секретарю по иностранным делам,—
англичане во всем обходят Германию и обращаются с ней так, как будто
вовсе сбрасывают ее со счетов».2 Через несколько дней в таком же
духе, но еще более резко высказалась «Kölnische Zeitung» — орган,
который еще со времен Бисмарка использовался ведомством
иностранных дел.
Лишь в последние дни ноября или в первые дни декабря 1894 г.
английская дипломатия впервые получила более или менее
членораздельный ответ на интересовавший ее вопрос. Доктор Кайзер,
руководитель колониального отдела на Вильгельмштрассе, в беседе с одним
крупным чиновником английского посольства в Берлине выразил резкое
недовольство тем, что английские агенты противодействуют Германии в
заливе Делагоа, у побережья португальских владений в Юго-Восточной
Африке.
Английская дипломатия тотчас же обратила внимание на слова
Кайзера и усмотрела в них (и не без основания) новые проявления
каких-то особых германских претензий в отношении Делагоа.3 Это
вызвало беспокойство в Лондоне, прежде всего в тех империалистских
кругах, которые к этому времени уже твердо нацелились захватить
Трансвааль.
Судьба этой маленькой республики, основанной в 1837 г. потомками
голландских крестьян, поселившихся на мысе Доброй Надежды в. сере-
•дине XVII в., была предрешена в тот день 1886 г., когда в ее недрах
были обнаружены богатейшие россыпи золота. Из 300 тыс. кг золота,
которые в те времена добывались ежемесячно во всем мире, 80 тыс.
Англия добывала в своих колониях, и почти столько же золота
добывалось в Трансваале. Нетрудно было подсчитать, что если бы Англии
удалось захватить Трансвааль, она владела бы половиной мировой добычи
золота.4 Это было, конечно, достаточно соблазнительно. Вот почему
английские колониальные дельцы, авантюристы, наводнившие
Трансвааль, и руководители высокой политики в Лондоне горячо, энергично
и с широким размахом приступили к подготовке захвата бурской
республики. Все дело было сосредоточено в руках Сесиля Родса. Как
отметил впоследствии В. И. Ленин, Сеоиль Роде, «миллионер, финансовый
король», был одним из тех руководящих политиков английской
буржуазии, кто понимал «связь чисто, так сказать, экономических и
социально-политических корней новейшего империализма». В 1895 г., излагая
свои империалистские идеи своему другу, журналисту Стэду, Сесиль
Роде сказал: ««Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал)
и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие
речи, которые были сплошным криком: хлеба, хлеба!, я, идя домой и
размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности
империализма... Моя заветная идея есть решение социального вопроса,
2 В. D., v. I, Appendix. Memorandum respecting the Relations between Germany
and Great Britain 1892—1904, p. ,325.
3 Там же.
4 J. Ziekursch, Politische Geschichte des neuen Deutschen Kaiserreiches В III
Das Zeitalter Wilhelms II (1890—1918), Frankfurt am Main 1930, S. 96. ' См!
Ε. Α. Wolker, A History of South Africa, Loindon 1928, p. 145.

88
ГЛАВА ВТОРАЯ
именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного
Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики,
должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения,
для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на
фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос
желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать
империалистами»». 5
Основатель и директор «Привилегированной южноафриканской
компании», приносившей возглавляемой им империалистской клике
баснословные барыши, глава мощного синдиката «де-Беерс», поставлявшего
90% мировой алмазной продукции, министр-президент Капской
республики и полновластный хозяин Родезии и захваченного Бечуаналэнда,
Сесиль Роде беспрестанно расширял поле своей деятельности. С
благословения и с помощью своих друзей в английском правительстве и в
«высоких сферах» Лондона этот «африканский Наполеон» упорно .и
настойчиво закладывал основы для осуществления своих грандиозных
планов создания британской колониальной империи в Африке, которая
простиралась бы от Кэптауна до Каира. Захват золотоносного Трансвааля,
как самого драгоценного куска в Южной Африке, являлся составной
частью этих планов.6
Для достижения цели были пущены в ход большие и разнообразные
средства и было применено то упорство, которым английская буржуазия
всегда отличается, когда стремится захватить важные и выгодные
позиции или сорвать крупную ставку. В атмосфере спешки и неслыханного
в те времена ажиотажа не обошлось, конечно, без ошибок и даже, как
мы скоро увидим, без серьезных срывов и неудач — обычных спутников
переоценки собственных сил. Однако, по сравнению со своими
конкурентами и соперниками, англичане имели значительные преимущества.
Во-первых, по договору, навязанному бурам в 1884 г., Англия имела
право осуществлять контроль над внешними отношениями Трансвааля.
Во-вторых, опираясь на массу английских пришельцев и искателей
легкой наживы, она могла оказывать (и действительно оказывала)
постоянное давление на бурское правительство, создавая ему в
вопросах внутренней политики серьезные затруднения: многочисленные
английские иммигранты добивались полных гражданских прав, надеясь,
таким образом оттеснить буров и стать хозяевами страны. В-третьих,
она зажала Трансвааль в плотном и широком кольце своих владений,
стремясь изолировать его от внешнего мира. Последнее, однако, в
полной мере осуществить не удалось, так как Претория соединена была
прямой железной дорогой с португальским портом Лоуренсу-Маркиш,
расположенным на побережье залива Делагоа.
Сесиль Роде и лондонское правительство потратили немало
усилий, чтобы взять под свой контроль и порт, и железную дорогу, но в
этом их постигла неудача. Правда, сначала они добились того, что
концессия на строительство этой дороги на территории португальской
колонии, принадлежавшая одному американскому гражданину, была
передана специально созданной англо-американской компании, но затем,
когда встал вопрос о продлении пути на территории Трансвааля до
5 См. В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма. Соч., т. 22,
стр. 244.
6 G. v. Schulze-Goevernitz, Britischer Imperialismus und englischer
Freihandel zu Beginn des zwanzigsten Jahrhunderts, Leipzig 1906, S. 122—158;
B. Williams, Cecil Rhodes, 1921.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
89
Претории и Иоганнесбурга, португальское правительство вернуло
концессионные права себе и вступило в соглашение с бурским
правительством. Взбешенный Сесиль Роде ответил на этот удар двумя
последовательными ударами. Сначала он заставил лондонское
правительство передать спор с Португалией на третейское разбирательство
Швейцарии. Это затянуло дело, но не сорвало его. Тогда (в сентябре
1894 г.) при помощи своей агентуры Роде поднял восстание
туземцев в Лоуренсу-Маркише. И эти его попытки провалились. Его
негодование возросло: еще раньше, в марте 1893 г., он узнал, что в этом
злополучном вопросе за спиной португальского правительства стоит и
активно действует германская дипломатия и германский капитал.7 При
этом германская дипломатия в целях оказания давления на
Португалию стремилась использовать и правительство Трансвааля. Задача
заключалась в том, чтобы сорвать заем, при помощи которого Англия
предполагала вырвать у Португалии уступки по вопросу о Делагоа.
Маршалль убеждал Крюгера, президента Трансвааля, также
воздействовать на Португалию, взамен чего он обещал ему привлечь
германских капиталистов к финансированию всего предприятия, однако при
условии, что Трансвааль предоставит этим капиталистам «необходимые
гарантии».8
Таким образом германская дипломатия стремилась добиться и
финансовых и политических выгод одновременно. Несмотря на
противодействие «африканского Наполеона», португальский участок железной
дороги все же был соединен с трансваальским. Претория получила прямой
выход к морю через Делагоа, а это означало, что англичанам не
удалось окружить Трансвааль полностью.
Осуществление английских планов значительно осложнялось еще и
тем, что дорога в основном построена была на германские капиталы
(с некоторым участием голландских). В день открытия дороги
германский кайзер не отказал себе в удовольствии лишний раз уколоть
англичан. Он поспешил отправить президенту Крюгеру приветственную
телеграмму, в которой отметил, что построенная дорога будет
способствовать укреплению связи между Трансваалем и Германией. Таким
образом он подчеркнул политическое значение этой дороги. Естественно,
английские правящие круги почувствовали себя весьма задетыми такой
демонстрацией.9
Но не только это беспокоило английских империалистов. Лондонское
правительство еще раньше получило секретную информацию о том, что
немцы усиленно интригуют в Лиссабоне с целью склонить
португальское правительство поддержать интересы германских капиталистов в
Делагоа.10 По этому поводу Мэлет имел беседу с Маршаллем, который
7 В. D., v. I, Appendix. Memorandum respecting the Relations between Germany
and Great Britain 1892—1904, p. 323—324.
8 Маршалль — Герффу, 3 декабря 1894 г., опубл. W. H all garten,
Vorkriegsimperialismus, Anhang II, Dokumente, C.
9 B. D., v. I, Appendix. Memorandum respecting the Relations between Germany
and Great Britain 1892—1904, p. 326.
10 Сведения об этом, которые обычно с германской стороны опровергались, нашли
свое подтверждение после опубликования нескольких документов германского
ведомства иностранных дел, не включенных в издание «Die Grosse Politik». В записке,
составленной 30 июня 1894 г. германской миссией в Лиссабоне и затем врученной
португальскому правительству, было сказано: «Императорское правительство с
большим удовлетворением будет приветствовать, если Португалии в соответствующий
момент удастся обеспечить себе содействие какой-либо интернациональной финансовой
группы, т. е. такой, которая, не имея определенно выраженного национального
характера, все свои усилия направила бы к тому, чтобы сильным развитием порту·

90
ГЛАВА ВТОРАЯ
заверил его, что Германия в Делагоа ничего другого не желает, как
только поддержать существующее положение. При этом Маршалль
многозначительно добавил, что Германия решительно возражает против
вмешательства Сесиля Родса в дела Делагоа и против его попыток
нарушить «коммерческую независимость порта и железной дороги». Но
этой «независимостью» уже почти полностью распоряжались немцы, и
чтобы на этот счет у Англии не оставалось сомнения, германское
правительство в январе 1895 г. демонстративно направило в Делагоа два
военных корабля. В начале февраля 1895 г. Маршалль в беседе с
русским поверенным в делах Чарыковым объяснил этот шаг следующим
образом: «Мы послали в Делагоа военные суда, чтобы показать
(разумеется, Англии.— А. Е.) нашу решимость защищать свои интересы». и
Но в чем заключались эти интересы и в чем они выражались?
Выступая в рейхстаге, Маршалль пояснил это. Он сказал: «Германия хочет
развивать отношения с южноафриканскими республиками и желает
сохранить прямое сообщение между Преторией и заливом Делагоа».12
Таким образом, речь шла о том, кому будет принадлежать
преобладающее влияние в Трансваале.
Экономическое и дипломатическое влияние Германии в бурских
республиках к этому времени 'возросло настолько, что начало серьезно
беспокоить английских «строителей» империи. И действительно, после того
как Германия заключила торговый договор с Трансваалем (1885 г.),
проникновение ее товаров и капиталов в эту страну значительно
усилилось. В основном германский экспорт в Трансвааль шел 'через Гамбург.
Крупные германские промышленные и торгово-экспортные фирмы
заинтересовались Южной Африкой как хорошим рынком сбыта их товаров
(железо, сталь, машины, химикалии и др.), а после открытия железной
дороги Претория — Делагоа они быстро сумели забрать в свои руки
почти всю внешнюю торговлю Трансвааля. 13 Еще раньше, в связи со
строительством этой дороги, берлинский банковский дом «Роберт Вар-
шауэр и К0», а также «Берлинский банк» и «Берлинское общество
торговли», один из директоров которого, В,интерфельд, одновременно
являлся генеральным консулом Трансвааля в Берлине, неплохо
заработали на эмиссии ценных бумаг. «Общество сталелитейной
промышленности» в Бохуме и одна из крупнейших фирм «Дейтцер» в Кельне
поставляли для этой дороги рельсы и вагоны. Немецкая машиностроительная
промышленность, электротехнические тресты, крупные строительные
фирмы нашли здесь рынок сбыта своей продукции. Крупп, Сименс-Гальске,
Липперт и Ленд и другие крупные и влиятельные фирмы оказались так
гальско-трансваальской железнодорожной сети привести в соответствие свои
собственные выгоды с процветанием богатой португальской колонии, экономическое
возрождение португальского хинтерланда с совместными торговыми интересами
Германии и Португалии. Интересы Германии и Португалии здесь почти во всем
одинаковы». Далее германское правительство предупреждало, что если Португалия проявит
«невнимание к этой общности интересов», оно будет действовать самостоятельно и в
том направлении, «в каком это будет ему предписано обстоятельствами» («Entwurf
eines Promemorias in der Delagoa-Frage» 30 июля 1894, W. Hallgarten.
Vorkriegsimperialismus, Anhang II, Dokumente, A).
11 Архив МИД, К. 17, л. 33. Депеша Чарьжгова, Берлин, 8 февраля/27 января
1895 г.
12 Reichstag, 13 февраля 1896 г. В. II, S. 932 f.
13 За десятилетие с 1886 по 1896 г. экспорт германских товаров в Трансвааль
возрос с 300 тыс. до 12 млн. ф. ст. в год (см. J. А. W ü d, Die Rolle der
Burenrepubliken in der auswärtigen und kolonialen (Politik des Deutschen Reiches in den Jahren
1889—1900, Nürnberg 1927, S. 76).

ТРАНСВАЛЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
91
или иначе заинтересованными в эксплуатации южноафриканских
республик. и
Интересы германского финансового капитала в Трансваале этим не
ограничивались. Берлинский банковский· дом «Вильгельм Кнаппе»,
действовавший совместно с некоторыми амстердамскими банками, имел
инвестиции в Трансваальском национальном банке и фактически контро-
лировал этот банк. В немецких руках находилось более половины акций
«Трансваальской динамитной компании».15 В октябре 1895 г.
«Дрезденский банк» открыл отделение в Претории (с капиталом в 1 млн.
ф. ст.).16 Особенно большой интерес к Трансваалю проявил «Немецкий
банк». Его руководители считали, что обнаруженное там золото,
поскольку оно находится вне пределов Британской империи, США и
России, может в будущем перейти в их собственность, и тогда «Немецкий
банк», став обладателем огромных платежных средств, сможет
осуществить новую обширную программу кредитования и, таким образом,
дать новый мощный толчок росту германских инвестиций, развитию
германской промышленности и внешней торговли. Германская внешняя
торговля уже давно не нуждалась более в английском посредничестве
и стремилась от него освободиться. Однако лондонский рынок был
центром торговли золотом, и Германия в этом отношении все еще
оставалась зависимой от него. Если бы немецкому капиталу удалось завладеть
золотыми приисками в Трансваале, это значительно усилило бы
финансово-экономические позиции молодого германского империализма. Вот
почему Георг Сименс, директор «Немецкого банка», так живо
интересовался трансваальскими делами.
Еще в конце 1889 г. Сименс, при участии некоторых других банков,
создал консорциум, во главе которого поставил своего шурина, горного
инженера Адольфа Герца. Задачей консорциума было «способствовать
предприятиям по добыче золота и другой горнозаводской продукции».
Консорциум преуспевал и в 1893 г. был преобразован в акционерное
общество «Адольф Герц и К0», которое занималось главным образом
финансированием горнозаводских предприятий, а также снабжением их
специальным оборудованием. 17 Глава этого общества состоял в добрых
отношениях, личных и деловых, с некоторыми видными фигурами
официальной германской дипломатии; филиалы его фирмы — в Лондоне и в
Иоганнесбурге — снабжали берлинское правительство ценной
информацией и, повидимому, выполняли некоторые поручения деликатного
свойства, не имеющие непосредственного отношения к коммерции. Всего, по
подсчетам Герца, немецкий капитал, инвестированный в то время в
Трансвааль, исчислялся в сумме до 500 млн. марок. 18 Акции трансва-
альских промыслов, железнодорожных и горнозаводских предприятий
сулили высокие дивиденды и стали на берлинской бирже модным
товаром. Держателями этих ценных бумаг были не только профессионалы-
14 W. Hall g arten, Vorkriegsimperialismus, P. 1935, S. 144—145.
15 R. J. L ο ν e 11, The Struggle for South Africa, A study in Economie Imperialism
1875—1899, N. Y. 1934, p. 346.
16 W. L. Langer, The Diplomacy of Imperialism 1890—1902, v. I Ν. Y. 1935,
p. 219.
17 Κ. H el ff er ich, Georg Siemens, B. II, B. 1923,- S. 286—287; Riesser,
Die deutschen Grossbanken und ihre Konzentration, S. 332.
18 G. Р., В. XI, № 2613. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 4 января
1896 г. Возможно, названная цифра германских капиталовложений в Трансвааль —
500 млн. марок—несколько преувеличена. Вильгельм II в переписке с королевой
Викторией назвал другую цифру — 300 млн. марок (см. Lowell, The Struggle for
South Africa, p. 347).

92
ГЛАВА ВТОРАЯ
биржевики и спекулянты. Золотой лихорадкой охвачены были и
некоторые видные политические деятели и крупные чиновники министерства
иностранных дел.
Увлеченные фантастическими рассказами о несметных золотых и
алмазных сокровищах Трансвааля, в погоне за легкой наживой
потянулись туда многочисленные немецкие колонисты, агенты, торговцы и
просто авантюристы. В одном только Иоганнесбурге осело До 15 тыс.
немцев. 19 Быстро захватив в стране немаловажные позиции, они
стремились еще более укрепить там свое влияние. Правда, немцев было
меньше, чем выходцев из Англии, но они были весьма деятельны.
Агентура Сесиля Родса и его ближайшего сподвижника Джемсона
сколачивала в Трансваале английских поселенцев — «уитлендеров» как сильную
антиправительственную организацию. Со своей стороны, германская
агентура при активном содействии генерального консула в Претории
покрыла страну сетью клубов, превратившихся в организацию немецких
«уитлендеров». К английским «уитлендерам» немецкие относились
настороженно и даже враждебно, как к своим конкурентам, соперникам
и противникам. Себя же эти немецкие пришельцы считали ядром, из
которого должна произрасти «новая великая Германия в Южной
Африке».20
Это не было оригинальной идеей. Она занесена была сюда
пропагандой «Пангерманского союза», который с первых шагов своей
деятельности требовал создания в Южной Африке большой германской
колониальной империи от Индийского до Атлантического океана.21 Эта идея
тесно связана была с другой, того же происхождения: «Пангерманскии
союз» утверждал, будто между немцами, выходцами из Германии, и
бурами, выходцами из Голландии, имеется ближайшая кровная
«племенная связь» (Stammesverbundenheit).22 Пангерманские расисты
добивались не растворения немецкого ядра в бурском окружении, а,
наоборот, поглощения голландских «братьев по племени» немецким
элементом. Короче, предполагалось установить над Трансваалем протекторат
Германии. Пока же нужно было устранить опасность английского
протектората.
Колониальные круги Германии понимали, что если Сесилю Родсу и
его империалистским друзьям в Лондоне удастся навязать Трансваалю
в той или иной форме свое господство, то это будет означать крах их
собственных планов -в Южной Африке. Они опасались при этом, что,
поглотив Трансвааль, Англия приступит к захвату и недалеко
расположенных германских владений. Откровенные речи и энергичные
приготовления Сесиля Родса не прошли для них незамеченными. В начале
января 1895 г., находясь в Англии, Сесиль Роде публично высказался в
пользу «коммерческого объединения» Трансвааля с британскими владениями
в Южной Африке. Тут же он бросил обвинение Германии в том, что она
противодействует его широким «цивилизаторским» планам и, в частно-
19 G. Р., В. XI, № 2613. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 4 января
20 J. A. W ü d, Die Rolle der Burenrepubliken..., S. 7.
21 Германские консульские представители в Южной Африке являлись активными
сторонниками этой идеи: генеральный консул в Претории фон Герфф и консул в
Лоуренсу-Маркише граф Иоахим Пфейль были тесно связаны с «Пангерманским
союзом» и были личными друзьями Карла Петерса (W. H а 11 g а г t е п,
Vorkriegsimperialismus, S. 145).
22 L. Werner, Der Alldeutsche Verband 1890—1918. Ein Beitrag zur Geschichte
der öffentlichen Meinung in Deutschland in den Jahren vor und während des
Weltkrieges, «Historische Studien», H. 278, B. 1935, S. 142—143.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
93
сти, срывает проведение трансафриканской телеграфной линии, не
допуская использования с этой целью территории своих владений в
Восточной Африке. Немецкая пресса ответила ему бурей протеста. И
ультрареакционная «Kreuzzeitung», и либеральная «Vossische Zeitung» в один
голос заявили, что Германия имеет в Трансваале значительные интересы
и будет их защищать и что если буры будут рассчитывать на
германскую поддержку против английских домогательств, они не ошибутся в
этом.23
Так антианглийская пропаганда колониальных кругов Германии по
вопросу о Трансваале вылилась в форму пробурской. Поставщиком ее
идеологических и сентиментальных атрибутов был «Пангерманский союз»,
а закулисным вдохновителем — один из крупнейших лидеров
«Колониального общества», богатый и влиятельный гамбургский негоциант Вер-
ман, глава пароходной компании, установившей регулярную морскую
линию с Делагоа. Компания Вермана пользовалась крупной
правительственной субсидией.24
Таким образом, некоторые группы германского промышленного и
финансового капитала, заинтересованные в колониальной экспансии в
Африку, и связанные с ними руководящие круги «свободных
консерваторов» и национал-либеральной партии, составлявшие политическую
опору правительства, не только пристально следили за событиями,
происходившими в Трансваале и вообще в Южной Африке, но и требовали
активного участия в этих событиях.25 Они-то, вместе 'взятые, и
составляли, по выражению Маршалля фон Биберштейна, то «общественное
мнение», те «коммерческие и экономические интересы», которые, по его
же словам, «предписывали» правительству занять решительную позицию
в вопросе о судьбе бурской республики.26
Планы установления германского протектората над Трансваалем
были прикрыты шумной пропагандой «защиты» бурских «братьев по
племени». Эта пропаганда велась и в самом Трансваале. Германские
агенты, дипломатические и иные, интриговали в Трансваале против
англичан и сеяли среди буров иллюзии, будто Германия является их
единственным другом и ни о чем другом не помышляет, как только о
сохранении их независимости. 27 января 1895 г. германский генеральный
консул в Претории, устроив пышное празднование дня рождения кайзера
Вильгельма, громогласно заявил, что Германия — лучший друг
Трансвааля и что она не допустит изменения политического равновесия в
Южной Африке. Это звучало достаточно определенно. «Я знаю, что
могу в будущем рассчитывать на немцев,— ответил президент Крюгер.—
Наша маленькая республика еще только ползает между великими
державами, и мы чувствуем, что когда одна из них хочет нам наступить на
ногу, другая старается этому воспрепятствовать».27
При всем своем хитроумии президент бурских фермеров все же не
мог ни уяснить себе, ни тем более предвидеть, какую роль Трансвааль
будет действительно играть в общем развитии соперничества между
двумя империалистскими державами — Германией и Англией. Через
23 Эти выступления германской прессы обратили на себя внимание и русской
дипломатии [см. Архив МИД, К. 17, л. 33, Депеша Чарыкова, Берлин, 8 февраля/
27 января 1895 г., № 8].
24 «Entwurf eines Promemorias in der Delagoa-Frage», Lissabon, 30 Juni 1894;
опубл. W. Hall garten, Vorkriegsimperialimus, Anhang II, Dokumente, X.
25 P. R. Anderson, The Background of Anti-English Feeling in Germany
1890-1902, Washington 1939, p. 250.
26 G. P., B. XI, № 2589. Записка Маршалля, 31 декабря 1895 г.
21 Дармштеттер, История раздела Африки, М. 1926, стр. 132.

94
ГЛАВА ВТОРАЯ
несколько лет он получил возможность убедиться, что далеко не при
всех условиях одна великая держава собирается в Трансваале
воспрепятствовать другой. Но тогда, в начале 1895 г., он мог видеть только
то, что происходило в непосредственной близости. Политический
барометр указывал, что атмосфера во взаимоотношениях между Англией и
Германией явно сгущается. И действительно, весь этот год прошел под
знаком нарастающих трений между обеими державами и закончился
серьезным дипломатическим кризисом, имевшим важные последствия.
2
1 февраля 1895 г., вскоре после появления германских военных
кораблей в Делагоа, английский посол в Берлине Эдуард Мэлет явился к
Маршаллю, чтобы объясниться по поводу германской политики в
Трансваале. Германия, сказал он, «кокетничает» с бурами и тем самым
пробуждает в них надежду на поддержку при всех условиях. Между тем,
заявил Мэлет, «в этом вопросе Англия чрезвычайно чувствительна»
и она не может допустить ущемления своих прав. Маршалль ответил
ему встречными претензиями: он заявил, что откровенные планы Сесиля
Родса превратить Родезию в центр «коммерческого объединения»,
слияния или федерации всех южноафриканских государств «означают не что
иное, как установление Англией своего политического протектората и
торговой монополии в Трансваале, и что Германия с этим примириться
не может». «Если в Англии друзья колониальной политики
чувствительны в вопросе о Трансваале,— ответил он Мэлету,— то у нас они тоже
чувствительны». Материальные интересы этих кругов, пояснил
Маршалль, а именно, построенная железная дорога и развитие торговых
отношений, требуют, чтобы Трансвааль сохранил свою самостоятельность
и чтобы было обеспечено status quo в отношении железной дороги и
Делагоа. Это пространное объяснение никак не удовлетворило Мэлета.
Он бросил даже такую фразу: «Для Англии Трансвааль остается
«черной точкой», по значению не уступающей Египту».28
Прошло более восьми месяцев. За это время англо-германские
трения в Трансваале и в связи с Трансваалем еще более усилились. В
апреле 1895 г. немцам удалось, по соглашению с Португалией, вырвать из
английских рук контроль над почтовой службой на юго-восточном
побережье Африки. Но англичане взяли реванш: они захватили Аматонго-
лэнд, небольшую территорию, расположенную к югу от Делагоа, и
таким образом с этой стороны закупорили выход Трансвааля к
Индийскому океану. Германское правительство не осталось к этому
равнодушным. По настоянию «Колониального общества», оно заявило Англии
протест и к тому же взяло на себя смелость добавить, что Трансвааль
не признает английского захвата пограничного с ним Аматонголэнда.
В Лондоне это заявление вызвало раздражение.29 Оно было расценено
28 G. Р., В. XI, № 2577. Записка Маршалля, 1 февраля 1895 г.
29 Буры, изгна.з в 1881 г. (после битвы при Маджубе) со своей территории
английские войска (захватившие Трансвааль в 1877 г.), все же вынуждены были
подписать конвенцию, в которой признавали, что, получая самоуправление, остаются под
верховным господством Англии. Через три года (27 февраля 1884 г.) им удалось
заключить в Лондоне новую конвенцию, в которой господство Англии не
упоминалось, однако Трансвааль обязался не заключать никаких договоров или соглашений
с -иностранными государствами без утверждения английского правительства.
Разумеется, Англия пыталась придать этой конвенции наиболее выгодное для себя,
расширенное толкование.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
95
как попытка Германии говорить от имени Трансвааля, между тем как
английская дипломатия признавала это право только за собой.30
Раздражение возросло, когда стало известно, что немцы усиленно
стали скупать земли в районе Делагоа. На страницах английской прес^
сы 31 и в донесениях английских агентов 32 «немецкие интриги» в
Трансваале стали обычной темой. В германской прессе кампания против
английской политики в Южной Африке также не утихала. С обеих сторон
подозрительность в отношении планов соперника и раздражение
продолжали расти.
Вот в такой-то атмосфере Мэлет, явившись к Маршаллю 14 октября,
снова заговорил о «черной точке» англо-германских отношений. Это был
его прощальный визит (он покидал свой пост в Берлине), но, вопреки
обычаю, на сей раз он говорил в особенно резком тоне. Он не
постеснялся бросить Маршаллю обвинение в том, что своей политикой в
Трансваале Германия толкает буров на враждебные действия против
англичан. Он заявил даже, что создавшееся положение становится для
Англии нетерпимым и что если Германия не изменит своей политики в
Трансваале, то это может привести к серьезным осложнениям.33
Впоследствии Вильгельм расценил эти слова как настоящий «ультиматум». 34
Но Мэлет, не имея на то правительственных инструкций, едва ли
собирался зайти так далеко. Повидимому, будучи осведомлен о ближайших
планах империалистской клики Сесиля Родса и Чемберлена в отношении
Трансвааля, он имел в виду несколько запугать германское
правительство и заодно прощупать, какую позицию оно займет в предстоящих
событиях. Но германская дипломатия вела такую же игру. В течение
ряда месяцев она демонстрировала «решительность» и теперь пыталась
воспользоваться обстоятельствами, чтобы, втянув Англию в переговоры,
прощупать, на какие уступки та готова будет пойти.
Маршалль заявил Мэлету, что Германия не собирается отказаться от
защиты своих коммерческих интересов в Южной Африке, напомнив ему,
что предпринятые в свое время германским правительством шаги (это
был намек на посылку военных кораблей в Делагоа) получили
«безусловную поддержку всей Германии». В этих условиях, продолжал
Маршалль, Англия должна подумать, выгодно ли ей так легко итти на
разрыв с Германией. Разве у Англии так много друзей? — спрашивал он.—
Разве не ясно, что за дружбу с Россией или с Францией Англии
придется платить — и притом дорого платить — в Египте, в Дарданеллах, на
важнейших морских путях в Индию, и притом еще сомнительно,
удастся ли Англии даже дорогой ценой купить эту дружбу на длительный
срок. Зачем же Англия противодействует Германии в колониальных
вопросах?
Тут руководитель германской дипломатии подошел к самому
деликатному вопросу. Он дал Мэлету понять, что Германия на первых порах
довольствовалась бы «самым малым территориальным успехом»: в Того,
в хинтерланде Нигера или еще где-нибудь. Однако, заключил Маршалль,
«забота, что некоторые заинтересованные круги поднимут в английской
прессе шум по поводу наносимого им ущерба, повидимому влияет на
30 В. D., v. I, Appendix, <р. 326.
31 См., например, «Times», 27 января 1895 г., а также W. R. Law son, German
Intrigues in the Transvaal, «Contemporary Review», February 1896.
32 B. D., v. Ill, Appendix A. Memorandum in the Present State of British
Relations with France and Germany, 1 January 1907, p. 410—411.
33 G. P., B. XI, № 2578. Записка Маршалля, 15 октября 1895 г.
34 G. Р., В. XI, № 2581. Маршалль — Гатцфельду, 29 октября 1895 г.

96
ГЛАВА BTOFAH
английское правительство больше, чем желание удержать симпатии
Германии». Выслушав эти разъяснения своего собеседника, Мэлет уяснил
себе их, как только и можно было уяснить: Маршалль дал понять, что
вопрос о том, увеличится ли столь беспокоящая английских
империалистов «черная точка» в Южной Африке или исчезнет, зависит от того,
какие уступки Англия предложит немцам в Восточной и Западной
Африке или еще где-нибудь. Уяснив это себе, Мэлет сразу оборвал
разговор. 35
Когда Вильгельм узнал об этой беседе, он пришел в ярость. Трудно
сказать, что именно вывело его в данном случае из равновесия: то ли,
что английский посол в столь резкой форме снова затеял разговор о
«черной точке», то ли, что столь же резко оборвал его, как только
Маршалль затронул вопрос о возможных английских колониальных
уступках Германии. Но Вильгельм долго не мог и, как мы увидим, не хотел
успокоиться. Пригласив к себе британского военного атташе полковника
Суайна, он в крайне возбужденном тоне заявил, будто Мэлет перед
своим отъездом угрожал ему, кайзеру, «единственному действительному
другу Англии», войной. А из-за чего? «Из-за каких-то,— сказал он,—
нескольких квадратных километров с пальмами и неграми!» Это была
ложь, и если она имела какой-либо смысл, то только тот, что кайзер
стремился ею обострить отношения с Англией. Он кричал, что не
потерпит оскорблений, наносимых Мэлетом и английской прессой Германии
и всему Тройственному союзу. Он угрожал Суайну, что если Англия не
изменит своего отношения к Германии, то он заключит формальную
сделку с Францией и Россией. В самой грубой форме он
потребовал, чтобы Англия дала ответ, встанет ли она открыто на сторону
Германии или собирается выступить против нее. Если ответ будет
положительный, Англия должна примкнуть к Тройственному союзу путем
подписания формального договора; в противном случае — пусть пеняет
на себя.36
Удивленный этой длинной и вызывающей тирадой кайзера, Суайн
тотчас же сообщил о ней в Лондон. Впоследствии он рассказывал, что
члены английского кабинета расценили его донесение как «самый
значительный документ, когда-либо полученный от него из Берлина».37 Но
и престарелый рейхсканцлер Гогенлоэ, узнав об этой тираде,
всполошился, не хватил ли кайзер через край. Тотчас же он отправил Гатцфельду
инструкции постараться смягчить впечатление, которое должно
сложиться в Лондоне на основании донесений Суайна. Однако Гатцфельд счел
это излишним. «Высказывания его величества,— ответил он,— быть
может, несколько остры, но они в общем совпадали с тем, что в несколько
более дружественной форме я говорил здесь, и потому они будут
способствовать прояснению положения. Сомнительной мне кажется только
альтернатива: немедленный обязывающий договор или ничего».
Гатцфельд был убежден, что Англия все равно не пойдет на подписание
договора с Германией и что если Германия будет на этом настаивать, она
только подтолкнет Англию искать сближения или соглашения с другими
державами.38 Вместе с тем Гатцфельд стал энергично добиваться у
английского премьера Солсбери объяснений по поводу бестактных заяв-
35 G. Р., В. XI, № 2578. Записка Маршалля, 15 октября 1895 г.
36 Ср. G. Р., В. XI, № 2579. Вильгельм И —Маршаллю, 25 октября 1895 г.
37 Ср. G. Р., В. XI, № 2572. Вильгельм II — Гогенлоэ, 20 декабря 1895 г., при«
мечание.
3* G. Р., В. XI, стр. 10—11.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг. 97
лений Мэлета: это было очень удобно, ибо, с одной стороны, могло в
какой-то степени оправдать вызывающее поведение кайзера, а с
другой — полностью угождало его пожеланиям и намерениям.39
Для Солсбери этот инцидент с Мэлетом был полной
неожиданностью. Он уверял Гатцфельда, что Мэлет не имел инструкций так
разговаривать с Маршаллем.40 Но кайзер и его дипломатия не
довольствовались этим. Они требовали новых и новых объяснений, заверений, а
потом полного дезавуирования Мэлета. В конце концов Солсбери
должен был заявить, что он не разделяет мнения бывшего английского
посла в Берлине, будто Трансвааль стал «черной точкой»
англо-германских отношений, и вообще сожалеет по поводу возникшего
недоразумения. Кайзер остался доволен: ему казалось, что он одержал верх над
Солсбери. «Наконец-то британский премьер по всей форме сказал peccavi
(каюсь), и этого достаточно». Со свойственной ему самоуверенностью
кайзер считал, что его грубый ответ на заявление Мэлета полностью
достиг своей цели.41
В чем же заключалась эта цель? Она была двоякого свойства:
дипломатического и внутриполитического. Мы видели, что Маршалль,
воспользовавшись первым подходящим случаем, предоставленным уезжающим
Мэлетом, решил продемонстрировать «твердость» в трансваальском
вопросе, чтобы добиться от Англии ответа, готова ли она предоставить
Германии колониальные уступки в западной и восточной частях Африки
или еще где-нибудь. Не получив ответа, Маршалль, в интересах,
продиктованных определенными кругами германских империалистов и их
политической агентурой, решил, что эту «твердость» нужно проявлять и
впредь.
Но Вильгельм захотел пойти дальше этой дипломатической
разведки своего статс-секретаря иностранных дел и спровоцировать
дипломатический кризис в отношениях с Англией. А так как ему нужно было,
чтобы ответственность за возникновение этого кризиса пала только на
Англию, то он не постеснялся даже вложить в уста Мэлета слово
«война». Он полагал, что таким образом припугнет Англию, заставит ее
примкнуть к Тройственному союзу или откупиться уступками больших и
жирных кусков колониального пирога.
Однако в этой провокационной выходке кайзера заключались
некоторые общие намерения, присущие в то время германской дипломатии.
Правда, Гогенлоэ поспешил смягчить наиболее острые формы этой
выходки, однако вовсе не потому, что он не разделял целей кайзера. Его
испугали провокационные методы: в тот момент, как это ясно из
последующего хода событий, и Гогенлоэ, и Маршалль, и другие вершители
германской политики боялись войны, боялись в еще большей степени,
чем трусливый Вильгельм. Но даже свою трусость кайзер решил
использовать в дипломатических целях: об инциденте с Мэлетом он
поспешил сообщить русскому царю, и притом в такой версии, которая должна
была создать в Петербурге впечатление, что в случае столкновения с
' 39 G. Р., В. XI, S. 13, примечание.
40 (Пока соответствующие английские документы остаются неопубликованными,
трудно точно установить мотивы, которыми в данном случае руководствовался
Солсбери. Возможно, он был прав, говоря, что Мэлет затронул вопрос о «черной точке»,
не имея на то официальных инструкций. В таком случае можно предположить, что
Мэлет действовал под влиянием неофициальной закулисной дипломатии Чемберлена,
а Солсбери считал необходимым действовать более осторожно и с этой целью
успокоить немцев (ср. W ü d, Die Rolle der Burenrepubliken..., S. 81).
41 G. Р., В. XI, № 2584. Маршалль — Вильгельму Π, 17 ноября 1895 г.

98
ГЛАВА ВТОРАЯ
Англией Россия может рассчитывать на благожелательную позицию
Германии.42
Опасаясь столкновения с Англией и избегая его, германская
дипломатия тогда и, как мы увидим, впоследствии не упускала случая, чтобы
раньше или позже вызвать войну между Россией и Англией. В данном ,
случае, в связи с трениями, нарастающими в Южной Африке, в Берлине .
считали нужным по адресу России расточать «доброжелательность», а
по адресу Англии выказывать «твердость». Последнее очень нравилось
определенным, весьма влиятельным империалистским кругам, которые,
надеясь в будущем установить германский протекторат над Трансваалем,
подняли страшный шум в защиту бурских «братьев по племени» от
посягательств английской агентуры Сесиля Родса. Германской дипломатии,
понукаемой Вильгельмом, удалось добиться, чтобы Солсбери
дезавуировал рассуждения бывшего английского посла в Берлине Мэлета по
вопросу о Трансваале, и она расценила это как победу над Англией. Но
Вильгельму этого показалось мало. «Все равно,— писал он,— из этой
истории мы должны прилежным образом сколотить капитал также и в
целях предполагаемого истребования средств на строительство морского
флота для защиты возрастающей торговли».43 Пустив в ход призрак
войны с Англией или по меньшей мере резкого обострения отношений
с нею, кайзер надеялся одержать и другую победу — над теми
политическими кругами в рейхстаге и вне его, которые еще составляли
оппозицию навязываемой им империалистской идее строительства большого
военно-морского флота.
Таким образом, дипломатический эпизод, возникший в середине
октября 1895 г. и затянувшийся почти на целый месяц, показал, что
правящие круги Германии в то время были заинтересованы в том, чтобы
«черная точка» в Трансваале, свидетельствующая об усилении
англогерманских противоречий, продолжала расти. Провоцируя обострение
отношений с Англией в Южной Африке, эти круги преследовали
определенные и разнообразные цели. Вот почему этот эпизод оказался
своего рода прелюдией к событиям, в ходе которых цели германской
дипломатии выкристаллизовались еще яснее.
Прошло всего только пять недель после того, как рассмотренный нами
дипломатический инцидент,44 казалось, был исчерпан, и «черная точка»
в Трансваале внезапно стала большой темной тучей, плотно покрывшей
горизонт англо-германских отношений. Ее тень легла над всей Европой.
42 Вот версия, предназначенная кайзером для -русского царя: «...два дня тому
назад Мэлет, во время своего прощального визита в наше Министерство иностранных
дел, говорил в очень хвастливом тоне о том, что Германия в Африке плохо ведет
себя по отношению к Англии, что так дальше продолжаться не может и что,
подкупив Францию уступками в Египте, Англия может обратить свое внимание на нас.
У него даже хватило бестактности употребить слово «война». Он сказал, что Англия
не остановится перед войной против меня, если мы не сократимся в Африке. Я дал
ответ в том смысле, что англичане в этом случае ставят себя в смешное положение
и становятся неприятными всем и что если они из-за этого столкнутся с кем бы то
ни было, то я на ломощь им не двину ни одного померанского гренадера. Мне
кажется, это их охладит» («Переписка Вильгельма II с Николаем II, 1894—1914»,
Центрархив, стр. 15).
43 G. Р., В. XI, № 2580. Гатцфельд — .ведомству иностранных дел, 25 октября
1895 г. (помета Вильгельма II).
44 Интересное изложение этого инцидента см.: академик Е. В. Тарле «О
приемах буржуазной дипломатии», «История дипломатии», т. III, стр. 745.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
99
3
Еще не успело рассеяться в Берлине впечатление от только что
одержанной над Англией никчемной дипломатической «победы», как
неожиданно, в сочельник, 24 декабря 1895 г. из Трансвааля пришли
тревожные вести: германский консул Герфф сообщал, что английская
партия готовит в Иоганнесбурге восстание. Первая же реакция кайзера
сразу выдала его тайные намерения и надежды: «Военная
интервенция?! Не следует ли послать еще один крейсер из Восточной Африки в
Лоуренсу-Маркиш?» — тотчас же запросил он.45 Крейсер все же не был
послан: в Берлине, повидимому, рассудили, что нужно выжидать
дальнейшего хода событий, тем более, что один военный корабль под
германским флагом уже находился в Делагоа. К тому же нужно было
установить, какую позицию занимает или намерено занять английское
правительство.
Правда, настроение значительной части английской прессы не могло
вызывать сомнений в планах, которые созрели в империалистских сферах
Лондона. «Times», признанный лидер британской прессы, руководящий
орган Сити, традиционно отражавший взгляды правительства
независимо от его политической окраски, в те дни писал, что для решения транс-
ваальской проблемы существует только один выход: он понимал под
этим поглощение Трансвааля Капской республикой.46 В таком же духе
высказывались и другие английские газеты, связанные с
империалистскими кругами. Все это говорило о том, что в Трансваале действительно
назревают бурные события.
По окончании рождественских праздников Маршалль пригласил к
себе нового английского посла Франка Лесселса и, сославшись на
сообщение из Претории, заявил, что Германия, исходя из своих
экономических интересов, не допустит никаких изменений в положении
Трансвааля в пользу Великобритании и стоит за сохранение независимости
этого южноафриканского государства.47 «Я не могу отделаться от
впечатления,— заявил он далее,— что лондонский кабинет значительно
переоценивает антагонизм, который он разжигает между обеими
европейскими группами держав, предполагая, что этот антагонизм настолько
силен, чтобы предоставить английской политике свободу рук в любом
направлении за счет интересов других государств». Маршалль дал
понять английскому послу, что в случае нужды Тройственный союз найдет
пути к сближению с Россией и Францией. Это была первая, пока еще
глухо выраженная угроза создать лигу континентальных держав с целью
полностью изолировать Англию.48 Таким образом, еще не вступая ни в
какие переговоры с Англией и не получив никаких объяснений,
германская дипломатия сразу бросила Лондону вызов. Одновременно она
секретно сообщала об этом правительству Трансвааля,49 тем самым
подталкивая его на решительные действия против английской агентуры.
Но к этому времени положение еще более осложнилось. 30 декабря
банды английской «Привилегированной компании» в количестве свыше
800 человек, вооруженные пулеметами и легкими пушками, под
командованием Джемсона, ближайшего сподвижника Сесиля Родса, вторглись
45 G. Р., В. XI, № 2585. Герфф — ведомству иностранных дел, 24 декабря
1895 г. (помета Вильгельма II).
46 См. «Times», 27 декабря 1895 г.
47 G. Р., В. XI, № 2586. Маршалль —Гатцфельду, 28 декабря 1895 г.
48 G. Р., В. XI, № 2589. Записка Маршалля, 31 декабря 1895 г.
49 G. Р., В. XI, № 2587. Маршалль — Герффу, 30 декабря 1895 г.

100
ГЛАВА ВТОРАЯ
на территорию Трансвааля и стали продвигаться в направлении Иоган-
несбурга, где уже начались волнения и с часу на час должно было
вспыхнуть восстание. Когда весть об этом уже на следующий день,
31 декабря, достигла Берлина, план английских империалистов,
приведенный в действие, стал совсем ясным: он заключался в том, чтобы
двумя комбинированными ударами, изнутри и извне, ликвидировать бурскую
республику и аннексировать ее. Ясно было также, что столкновение
между бурами и английскими бандами Сесиля Родса неизбежно и что
оно может начаться каждый момент.50 «Ну, нужно действовать»,— успел
в этот тревожный день записать в свой дневник Маршалль фон Бибер-
штейн.51 Отменив приемы, он тотчас же вместе с директором
колониального департамента доктором Кайзером отправился в Потсдам к
Вильгельму, и они быстро договорились там, что нужно делать.
Решено было, во-первых, послать военный отряд в Преторию, а во-
вторых, сделав формальный запрос английскому правительству,
разорвать с ним дипломатические отношения. С этой целью командиру
крейсера «Морской орел», находившемуся в водах залива Делагоа, был дан
приказ высадить отряд морской пехоты в Лоуренсу-Марк-ише и отп^Я;
вить его в Трансвааль якобы для защиты консульства и жизни
германских подданных.52 Одновременно графу Гатцфельду в Лондон была
отправлена телеграфная инструкция немедленно запросить британское
правительство, одобряет ли оно вторжение в Трансвааль отрядов Джем-
сона. В случае неудовлетворительного ответа Гатцфельд должен был
затребовать паспорта. Таким образом, это был своего рода ультиматум.
Любопытно, что при оценке ответа английского правительства
Гатцфельду дано было указание руководствоваться только своим
«впечатлением». 53
В Лондоне царило огромное возбуждение, и все ждали, чем
окончится столкновение на полях Трансвааля. Правительство предпочитало до
поры до времени не раскрывать своих карт и выжидать, прежде чем
определить свое отношение к событиям, в подготовке которых оно играло
столь большую, но для внешнего мира пока еще невидимую роль. Но
всеведущий «Times» уже формулировал позицию английских
империалистов: он писал, что как бы ни сложились обстоятельства, Англия не
потерпит вмешательства в ход их развития, с какой бы стороны оно ни
произошло.54 Немецкие правители поняли, что это сказано именно по
их адресу.55
Когда Гатцфельд, выполняя инструкции, явился к Солсбери за
объяснениями, тот прежде всего обратился к нему с просьбой «не
употреблять в этом деле ни единого слова, которое могло бы быть
истолковано как угроза»; иначе, пояснил английский премьер, положение
50 Об этом сообщил своему правительству германский консул в Претории
Герфф, который почему-то присутствовал, когда трансваальское правительство
получило официальное донесение о вторжении банд Джемсона и когда президент Крю-
гер издал приказ оказать вооруженное сопротивление (см. G. Р., В. XI, № 2588.
Герфф — ведомству иностранных дел, 30 декабря 1895 г.).
51 Отрывки из этого дневника Маршалля фон Биберштейна опубликованы в
статье F. Thimme, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3, S.
210. Эти отрывки, относящиеся ко дням 30 декабря 1895 г.— 13 января 1896 г.,
проливают некоторый новый свет на события дипломатической истории трансваальского
кризиса, недостаточно освещенные германской публикацией «Die Grosse Politik» и
вовсе оставшиеся за рамками британской публикации «British Documents».
52 G. Р., В. XI, № 2591. Маршалль — Герффу, 3L декабря 1895 г.
53 G. Р., В. XI, № 2590. Маршалль — Гатцфельду, 31 декабря 1895 г.
54 «Times», 1 января 1896 г.
55 G.P., В. XI, № 2594. Маршаль — Вильгельму II, 1 января 1896 г.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС .1895—1896 гг.
101
создалось бы невозможное. Гатцфельд выполнил это, и Солсбери, надев
личину невинности, заверил его, что набега Джемсона он якобы не
одобряет и что вообще вся эта история ему в высшей степени не
нравится.56 После этого Гатцфельд решил, что для затребования паспортов
пока нет оснований.
В тот же день, 1 января 1896 г., английский посол в Берлине
вручил Маршаллю телеграмму, полученную им из Лондона:' в весьма
туманной форме Солсбери пытался отмежеваться от ответственности за
события, происходящие в Трансваале. При этом Солсбери говорил об
этом от имени Джозефа Чемберлена, министра колоний, причастность
которого к авантюристской политике «африканского Наполеона» уже в
то время была секретом Полишинеля.57 Это, естественно, заставляло
немцев еще более насторожиться. Солсбери сообщал, что Чемберлен
предложил посредничество между «Привилегированной компанией» и
бурами, т. е. между Сесилем Родсом, приятелем которого он являлся,
и президентом Крюгером. С другой стороны, он сообщил, что
английским офицерам, находящимся в отрядах Джемсона, якобы дан строгий
приказ прекратить рейд и вернуться обратно. Но если наемники Сеси-
ля Родса должны были отказаться от затеянной авантюры, то какой
смысл оставался в посредничестве, предложенном Чемберленом?
Губернатор Капской колонии Геракл Робинсон уже раньше отдал приказ
этим наемникам прекратить рейд, но они его не послушались. Где была
гарантия, что они выполнят аналогичный приказ лондонского
правительства? Когда Маршалль спросил об этом английского посла, тот
мог ответить только молчаливым пожатием плеч.58
Все это питало подозрение немцев в том, что английское
правительство ведет двойную игру. Можно утверждать, что эти подозрения имели
основания. В Лондоне, действительно, роли были заранее распределены.
Сесиль Роде был организатором банд, вторгшихся в Трансвааль; его
друг Чемберлен, вдохновитель всего предприятия, делал вид, что ищет
умиротворения путем посредничества между этими бандами и жертвой
их нападения, а Солсбери оставил за собой возможность в случае
неудачи разбойничьего похода дезавуировать его непосредственных
организаторов и прикрыть его главных вдохновителей. Не удивительно, что
пока из Лондона шли «строгие» и «самые строгие» приказы о
прекращении рейда, новые и новые банды переходили границу Трансвааля.
^ Перед лицом столь внезапно возникших серьезных затруднений,
военных и политических, трансваальское правительство уже начало
думать о том, на какие уступки оно будет вынуждено пойти английской
агентуре, которая готова была стать хозяином положения. 2 января
напряжение и в Претории, и в Лондоне, и в Берлине, везде по-разному,
достигло крайних пределов. Германская печать почти всех направлений,
правительственного лагеря и оппозиционная, реакционная и
либеральная, подняла небывало шумную кампанию в пользу буров. «Руки
прочь!» — кричали пангерманские листки по адресу Англии. Пресса
требовала, чтобы правительство вмешалось в события.
«Теперь стоит начать действовать»,— отметил в дневнике Маршалль.59
Тотчас же, с согласия кайзера и канцлера, Гатцфельду были посланы
инструкции немедленно вручить английскому правительству строгую
56 G. Р., В. XI, 2597. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 1 января 1896 г.
57 G. Р., В. XI, № 2594. Anlage. Солсбери — Лесселю, 31 декабря 1895 г.
58 G. Р., В. XI, № 2598. Маршалль — Гатцфельду, 2 января 1896 г.
59 F. Τ hi m те, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
S. 211.

102
ГЛАВА ВТОРАЯ
ноту. Ее содержание было вкратце таково: ввиду того, что приказы
английского правительства не выполняются наемниками
«Привилегированной компании» и столкновение в Трансваале все более разрастается,
Германия заявляет против вторжения решительный протест и не
допустит, чтобы в положение Трансвааля было внесено какое-нибудь
изменение. 60
При тех настроениях, которые царили тогда в Лондоне, эта нота
могла быть воспринята там только как ультиматум Англии и
вмешательство в дела ее внешней политики. Это означало провоцировать
разрыв дипломатических отношений со всеми возможными последствиями.
Вдруг вечером пришла развязка.61 «Слава богу!» — воскликнул Мар-
шалль.62
Оказалось, что английская авантюра уже ликвидирована еще более
неожиданным образом, чем она началась. Банды Джемсона были
окружены бурами и вместе со своим главарем взяты в плен. Тщательно
подготовленный англичанами заговор в Иоганнеобурге не удался. По
выражению Сесиля Родса, он лопнул, как мыльный пузырь. В
империалистских кругах Англии такой конфузный финал эпопеи, начатой
«строителями империи», вызвал едва скрываемую досаду. Тем больше оснований
было шуметь по поводу пресловутого и непререкаемого английского^
«престижа». Быть может, никогда еще высокомерная чувствительность
лондонских правящих сфер не была столь острой, как в тот момент,
когда их постигла такая позорная неудача. Германская нота и по тону
и по содержанию могла оказаться ударом, который в этой напряженной
атмосфере имел бы столь же неожиданные последствия. На следующее
утро, 3 января, Гатцфельд поспешил забрать обратно посланную
английскому правительству ноту. Он облегченно вздохнул, увидев, что его нота
вернулась еще нераспечатанной.63
Казалось, появилась возможность несколько ослабить остроту,
возникшую во взаимоотношениях между Германией и Англией. Но
Гатцфельд не знал, что как раз в это время в Берлине решался вопрос, не
следует ли воспользоваться обстоятельствами, чтобы развязать войну с
Англией. Антианглийские настроения в этот момент сильно захлестнули
все круги германского «общественного мнения» — и буржуазные и
юнкерские. «Наша пресса превосходна,— отметил Маршалль.— Все
партии объединились, и даже тетка Φ осе64 хочет воевать».65
Вот в такой-то атмосфере утром 3 января под председательством
Вильгельма состоялось совещание узкого круга руководителей
дипломатии и морского ведомства.66 Взяв инициативу в овои руки, Вильгельм
60 G. Р., В. XI, № 2600. Маршалль — Гатцфельду, 2 января 1896 г.
61 G. Р., В. XI, № 2602. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 2 января
1896 г.
62 F. Τ h i m m e, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
S. 211.
63 G. P., B. XI, № 2606. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 3 января
1896 г. Это произошло потому, что Солсбери в этот день был за городом и вернулся
в форейн-оффис только днем (см. G. Р., В. XI, № 2605. Гатцфельд — ведомству
иностранных дел, 3 января 1896 -г.)
64 Таково было издавна укоренившееся среди немцев добродушное прозвище
одной из наиболее старых германских газет—либерально-буржуазной «Vossische
Zeitung».
65 "F. Τ h i m m е, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
ο. ZI О.
66 На совещании, кроме Вильгельма, присутствовали Гогенлоэ, Маршалль, статс-
секретарь морского ведомства Гольман, начальник морского кабинета фон Зенден
и адмирал Кнорр.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
103
сразу развернул обширную программу дальнейших действий. Это были,
как мягко выразился Маршалль, «несколько удивительные планы»:
во-первых, объявить протекторат над Трансваалем, во-вторых, привести
морскую пехоту в состояние боевой готовности и, в-третьих, послать
войска в Трансвааль. На замечание встревожившегося
семидесятишестилетнего канцлера, что «это означало бы войну с Англией», кайзер
безапелляционно ответил: «Да, но только на суше». Все это повергло
присутствующих в полное замешательство. Маршаллю удалось убедить
кайзера отказаться от мысли немедленно объявить германский
протекторат над Трансваалем, но в остальном кайзер оставался непреклонным.
Тогда был сделан перерыв, повидимому в надежде, что воинственный
пыл Вильгельма несколько остынет. Во время перерыва Маршалль
вышел в соседнюю комнату и начал совещаться с находившимся там
директором колониального департамента доктором Кайзером.
Влияние Кайзера в ведомстве иностранных дел было в то время
огромно- Возглавляя Колониальный совет, в состав которого входили
такие крупные финансовые тузы и колониальные дельцы, как Ганземан,
Верман, фон дер Гейден и другие,67 тесно связанный с «Колониальным
обществом» и в особенности с известным авантюристом Петерсом,
деятелем «Пангерманского союза», зарекомендовавшим себя грязными
преступлениями в Африке, доктор Кайзер добился такого положения, что
ни один вопрос колониальной политики не решался без его участия.
Разумеется, он был сторонником активной колониальной политики и
считал, что если Германия будет удачно маневрировать между
Францией и Англией, то она сможет захватить большие куски в Африке.68
Считая Англию главным соперником и противником германской
политики колониального расширения, он никогда не скрывал своего
неприязненного отношения к ней. Когда однажды (в январе 1895 г.) Вильгельм
спросил английского посла, чем, по его мнению, вызваны возникшие
между Англией и Германией недружественные отношения, тот ответил:
«Если вы позволите мне сформулировать ответ в одном слове, я скажу:
доктор Кайзер».69 Так далеко распространилось представление о нем
как о ненавистнике Англии.
Но даже он испугался, узнав от Маршалля о планах Вильгельма
объявить германский протекторат над Трансваалем и тем самым
немедленно спровоцировать войну с Англией. Но вместе с тем он не
считал возможным вовсе отказаться от использования в политических
интересах Германии несомненного факта поражения Англии в
Трансваале. В частности, полагал он, нужно что-то сделать для воздействия
на психику туземного населения в Африке, нужно показать, что
«Германия является самой могущественной державой в Европе и что она,
с точки зрения права, не потерпит подобных наглых нападений».70
Поразмыслив, он предложил устроить политическую демонстрацию —
послать за подписью Вильгельма открытую приветственную телеграмму
президенту Крюгеру по случаю победы, которую он одержал над
бандами иностранных захватчиков, «не призывая на помощь
дружественные державы».
Маршаллю эта мысль понравилась. Ее трескучий эффект вполне
соответствовал вкусам Вильгельма и мог как бы компенсировать последнего
67 А. Zimmermann, Geschichte der Deutschen Kolonialpolitik, В. 1914, S. 190.
68 Α. Kay se r, Aus den Anfängen unserer Kolonien, B. 1912.
« B. D., v. I, Appendix, p. 325.
70 Hermann Freiherr von Eckardstein, Lebensemnnerungen und politische
Denkwürdigkeiten, B. I, Leipzig, 1920, S. 272.

104
ГЛАВА ВТОРАЯ
за отказ от сумасбродных планов. Ее осуществление демонстрировало
новую дипломатическую победу над Англией, которая все еще не
желала считаться с германскими интересами и требованиями в Африке.
Наконец, избегая войны с Англией, но во всеуслышание заявляя о
своем особом интересе к трансваальским делам, Германия имела
возможность исподволь готовиться к достижению своих целей. Все это,
повидимому, произвело впечатление на Вильгельма, и тотчас же
телеграмма, составленная Кайзером и несколько подправленная Маршал-
лем, была отправлена.71 Такова история знаменитой с тех пор так
называемой «крюгеровской депеши».72
Одновременно решено было секретно послать в Трансвааль с
разведывательными целями бывшего губернатора Германской Восточной
Африки полковника фон Шелле.73 Повидимому, его задачей было
подготовить приход в Трансвааль германского экспедиционного корпуса, в
состав которого должны были войти колониальные войска, находящиеся
в Германской Восточной Африке, и отряды морской пехоты с
крейсеров, находившихся в Делагоа.74 Но этот корпус мог маршировать в
Преторию только через португальские владения. Предварительное
зондирование в Лиссабоне, не удастся ли получить там разрешение на
проход германских войск, не дало удовлетворительного результата.75
Португальское правительство, находясь в зависимости от Англии, уже
обещало в случае надобности предоставить Лоуренсу-Маркиш для
десанта английских войск. Впоследствии, спустя три года, Солсбери,
узнав о германских планах, сказал, что появление первого германского
солдата на территории Трансвааля немедленно привело бы к войне
между Англией и Германией — к войне, в которую втянуты были бы
и другие европейские государства. И это очень близко к истине. Даже
германское правительство это поняло, и уже на следующий день после
отправки телеграммы Крюгеру Гогенлоэ стал убеждать кайзера
отказаться от миссии полковника Шелле. Он считал, что она может только
напугать буров и оттолкнуть их от Германии. «До сих пор,— писач
Гогенлоэ,— буры находились в постоянном страхе, будут ли они
проглочены Англией или Германией». Поэтому «едва ли они будут
смотреть, на Шелле иначе, чем на шпиона, и прежние опасения
относительно аннексионистских стремлений Германии снова среди них
возродятся». 76
71 Вот полный текст этой знаменитой телеграммы: «Я выражаю вам мои
искренние поздравления в связи с тем, что вы, вместе с вашим народом, смогли, не
призывая на помощь дружественные державы, собственными силами восстановить мир,
нарушенный вторгшимися в вашу страну вооруженными бандами, и обеспечить
независимость вашей страны против нападения извне» (G. Р., В. XI, № 2610.
Вильгельм II — Крюгеру, 3 января 1896 г.). В первоначальном тексте заключительные
слова гласили: «и обеспечить престиж вашего правительства». В окончательный текст
Маршалль внес поправку, направленную против английских домогательств.
72 Эта история свидетельствует, что версия, изложенная впоследствии
Вильгельмом, является не более как обычной .попыткой оправдать себя и взвалить вину на
других (см. Вильгельм II, Мемуары..., стр. 39—41).
73 F. Thimme, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
S. 213, 218.
74 Об этом 6 января 1896 г. Вильгельм признался трансваальокому
статс-секретарю Лейдсу: «В случае,— сказал он,— если 'бы республика подверглась насилию со
.стороны флибустьеров, отсюда последовали бы приказы прежде всего послать
военную помощь из Восточной Африки, чтобы освободить республику» (G. Р., В. XI,
№ 2617. Вильгельм II — Гогенлоэ, 6 января 1896 г.).
75 Hermann Freiherr von Eckardstein, Lebenserinnerungen..., В. I, S. 275—276.
76 Гогенлоэ — Вильгельму II, 4 »января 1896 г., опубл. F. Thimme, Die Krüger-
Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3, S. 241—243.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
105
И действительно, несмотря на страх перед Англией, отношение
буров к германским «единоплеменникам» было весьма настороженное.
Правда, в самом начале кризиса Крюгер обратился к Германии с
просьбой о вмешательстве, но, во-первых, он имел в виду не военное
вмешательство, а дипломатическое, а во-вторых, он с той же просьбой
обратился и к Франции.77 Узнав, что германское правительство
собирается прислать в Преторию отряд морской, пехоты, Крюгер обратился
в Берлин с просьбой отменить этот план. Хитрый и практичный бурский
президент объяснил свою просьбу тем, что появление немецких
вооруженных сил в столице Трансвааля может создать дополнительные
трудности в его отношениях с Англией.78 На самом деле тут играли роль и
другие соображения:' борясь за изгнание из своей страны английских
захватчиков, буры не хотели впускать к себе немецких.79 Они поняли,
как опасно в таких случаях чорта изгонять дьяволом.
Не желая сразу после столь унизительного поражения Англии
резко восстановить Трансвааль против себя, германское правительство
отменило свое решение о миссии полковника Шелле. Но оно не
отказалось от того, чтобы продолжать игру вокруг трансваальского вопроса —
этой «черной точки» англо-германских противоречий. Оно упивалось
успехом телеграммы Крюгеру и приступило к осуществлению новых
больших политических планов.
4
Со времени кризиса, который вспыхнул в англо-русских отношениях
весной 1885 г. в связи со взятием русскими войсками Мерва и
стремлением английского правительства подчинить своему влиянию
туркменские племена, никогда еще Англия не была охвачена в такой степени
шовинистической лихорадкой, как в дни после опубликования
кайзеровской телеграммы Крюгеру. Почти вся пресса, и консервативного и
либерального лагерей, расценила эту телеграмму как оскорбление и вызов
Англии, как попытку Германии к вмешательству в ее внешние дела.
Еще несколько дней назад, в первые дни трансваальского кризиса,
лондонские газеты проявляли сдержанность, а многие из «их даже
недовольство набегом Джемсона. И вот теперь со всей силой внезапности
обнаружился резкий перелом: никогда еще антигерманская пропаганда
английской прессы не достигала такого размаха и такой остроты.
«Настоящим ответом на телеграмму кайзера Вильгельма,— писала,
например, «Morning Post»,— должно быть отозвание нашего флота из
Средиземного моря и объединение его с кораблями в Ламанше. Было бы
очень трудно говорить о кайзеровской телеграмме хладнокровно.
Английская нация не забудет ее; она всегда будет думать о ней в
будущем при решении своих внешнеполитических дел».80 Это — далеко не
самое резкое выступление из тех, которыми пестрели тогда английские
газеты.
В течение недели газеты вели безудержную воинственную, джинго-
истскую кампанию, предаваясь оргии манифестаций, направленных
против Германии, и разжигая страсти своих читателей каскадом самых
сенсационных заголовков: «Англо-германский кризис», «Предупредительные
77 G. Р., В. XI, № 2588. Герфф — ведомству иностранных дел, 30 декабря 1895 г.
78 G. Р., В. XI, № 2601. Маршалль — Гатцфельду, 2 января 1896 г.
та G. Р., В. XI, № 2615. Маршалль — Герффу, 5 января 1896 г.
80 Цит. по «Schulthess'Europ Mischer Geschichtskalender», 1896 S. 185.

106
ГЛАВА ВТОРАЯ
меры правительства», «Активность в адмиралтействе», «Предвоенные
приготовления», «Британские ответы кайзеру».8l Читатели
привыкли к подобным угрозам в отношении России, но в отношении Германии
это были новые слова. «Поведение английских газет беспримерно»,—
отметил 5 января Маршалль в своем дневнике.82
На следующий день Маршалль заявил английскому послу протест
против того, как приняла английская пресса кайзеровскую телеграмму.
Он даже пытался дать ей такое толкование, будто Джемсон не
отождествляется ею с Англией. Однако он настаивал на том, что уже по
договору 1884 г. с Трансваалем Англия лишилась сюзеренитета, и в
этом духе инспирировал официозную германскую прессу.83 Он пытался
воздействовать и на влиятельных корреспондентов английских газет
(Чироля, Бишфорда), но безрезультатно.
Лондонский «Times» изо дня в день помещал, по выражению Мар-
шалля, «нахальные статьи против Германии»,84 и в этом отношении он
не был одинок. Вся английская пресса во главе с «Times» настаивала
на том, что, согласно старым договорам 1881 и 1884 г., Англия
сохраняет сюзеренитет над Трансваалем и, вопреки германским наскокам,
должна его сохранять в будущем. Маршалль занимался составлением
ответов, которые печатались в немецкой прессе, а это подливало масло
в огонь и только разжигало острую полемику. Вскоре Гатцфельд
должен был обратиться к Солсбери «с советом» воздействовать на
редакции английских газет, чтобы они прекратили хотя бы личные нападки
на кайзера, и получил обещание, что это будет сделано.85 Через три
дня Маршалль с облегчением отметил:' «Английская пресса несколько
спокойнее».86 Но 8 января британское правительство опубликовало
сообщение о проведении некоторых военно-морских мероприятий —
создании так называемой летучей эскадры. За этим последовал новый
взрыв джингоистских страстей.87 Возбуждение было велико и в
великосветских клубах, и в Сити. Многие английские фирмы отказывались от
коммерческих сделок с немцами. Уличная толпа в Лондоне била окна
в немецких магазинах и избивала в порту немецких моряков.
Германский посол Гатцфельд получал в те дни много анонимных угрожающих
писем. «Всеобщее настроение,— сообщал он позднее,— было таково, что
правительство (Англии.— Л. £".), если бы оно потеряло голову или по
каким-нибудь причинам хотело бы вызвать войну, имело бы за собой
все общественное мнение».83
Один из немногих английских органов, не опьяненных джингоизмом,
либеральный журнал «Speaker», неплохо определил составные элементы
этого «общественного мнения»: «Так называемое общество стоит почти
единодушно на стороне жадных авантюристов, которые пытаются
эксплоатировать Трансвааль таким же образом, как 300 лет испанцы
81 О. Hal е, Publicity and Diplomacy with special Reference to England and
Germany 1890—1914, N. Y.—L. 1940, -p. 125.
82 F. Thimme, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
S. 214.
83 См. статью «Die Unabhängigkeit und Souveränität des Transvaal Staates» в
«Kölnische; Zeitung», 6 Januar 1896.
84 F. Thimme, Die Krüger-Depesche, «Europäische Geslpräche», 1924, № 3,
S. 215.
85 G. Р., В. XI, № 2620. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 7 января
1896 г.
86 F. Thimme, Die Krüger-Depesche, «Europäische Geslpräche», 1924, № 3,
S. 215.
87 W. L. Langer, The Diplomacy of Imperialism, v. I, p. 249.
88 G. P., B. XI, № 2636. Гатцфельд — Гольштейну, 21 января 1896 г.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
107
эксплоатировали Центральную и Южную Америку. На сей раз уличная
чернь и всякий сброд объединились с «обществом». Большая часть
прессы, к сожалению даже либеральной, находится в руках мистера
Родса и его приятелей».89 Только небольшая часть
либерально-демократической прессы («Daily News», «Daily Chronicle» и др.) осталась в
стороне от общего хора империалистской пропаганды.
Но и в Германии в период этого дипломатического кризиса
антианглийская пропаганда достигла небывалой до того времени остроты.
Пресловутая телеграмма получила в стране огромный резонанс, а кайзер
Вильгельм и «дядюшка Крюгер» неожиданно стали пользоваться
исключительной популярностью. Официозные органы германской прессы
(«Norddeutsche Allgemeine Zeitung», «Post», «Kölnische Zeitung» и др.),
выступая под дирижерскую палочку Маршалля, дали тон этой
пропаганде, а остальные газеты всех направлений, от ультрареакционной
«Kreuzzeitung» до социал-демократической «Vorwärts», тотчас же
подхватили его. Особенно неистовствовали пангерманские листки.
Отбрасывая прочь фразеологию официозной дипломатии и официозной прессы,
они выражали громкую радость по поводу поражения — не Джемсона,
как заверял Маршалль, а «английских чиновников и солдат, которые,
как разбойники, напали на родственный и дружественный немцам
народ». В кайзеровской телеграмме они усмотрели не более и не менее
как «мощную гарантию сохранения самостоятельности наших братьев в
Трансваале».90
7 января «Пангерманский союз» направил рейхсканцлеру Гогенлоэ
обращение с требованием, чтобы Германия предоставила бурам
«действительную поддержку» против Англии. В таком же духе высказались
и многочисленные собрания «Пангерманского союза», организованные
по всей стране.
Позднее, когда острота кризиса прошла, Хассе и другие
пангерманские лидеры высказывались в том смысле, что Трансвааль, населенный
«родственным племенем» и даже «братьями», нужно покрыть сетью
германских консульских агентов, которые смогли бы подготовить почву
для немецких колонистов, облегчить дальнейшее проникновение
немецкого капитала и тем самым активно противодействовать Англии. Но
что конкретно имели в виду лидеры «Пангерманского союза», тогда —
в момент внезапно появившейся опасности войны с Англией, когда они
требовали от правительства «действительной поддержки» буров,— этого
вероятно они сами не знали. Они могли быть довольны тем, что удалось
поднять в стране большой шум, продемонстрировать силу своей
организации и влияния, произвести известное впечатление и за границей, в
частности в Англии.91 Все это свидетельствовало о том, что процесс
роста наиболее агрессивных сил германского империализма и процесс
формирования их политической идеологии зашел к этому времени уже
достаточно далеко.
Как можно было вести политику «действительной поддержки»
Трансвааля, не вызвав войны с Англией? Политическое возбуждение пангер-
манских кругов, усугубленное их собственной трескучей пропагандой, их
растущая ненависть к богатому, сильному и высокомерному сопернику —
Англии — лишали их возможности ответить па этот вопрос. Похоже
89 Цит. по «Schulthess'Europäischer Geschichtskalender». 1896, S. 185.
90 L. Werner, Der Alldeutsche Verband 1890-^1918. Ein Beitrag zur Geschichte
der öffentlichen Meinung in Deutschland in den Jahren vor und während des
Weltkrieges, «Historische Studien», H. 278, S. 143.
91 B. D., v. III, № 413. Тоуэр — Грею. Мюнхен, 24 января 1906.

108
ГЛАВА ВТОРАЯ
на то, что они и не ставили перед собой этого вопроса, ибо,
несмотря на быстрые и глубокие сдвиги, которые произошли в мире, они не
могли себе представить, как Англия, не имея сухопутной армии,
решится на войну с самой крупной в Европе милитаристской державой. После
первоначального успеха телеграммы Крюгеру, получившей единодушную
и даже горячую поддержку со стороны всех политических партий и
фракций буржуазии и аграриев, даже оппозиционных, шовинистическое
опьянение и безрассудная уверенность в своих силах были настолько
велики, что и кайзер, несмотря на небывалый шум, поднятый в
Лондоне, все еще носился с планами активного противодействия Англии в
Южной Африке. Получив сообщение (как оказалось, далеко не точное),
что английские войска, с согласия португальского правительства,
собираются занять Лоуренсу-Маркиш, Вильгельм заявил: «Я не потерплю
этого. Если Лоуренсу-Маркиш будет менять хозяина, то он должен
перейти только в руки немцев или буров». Вильгельм заготовил даже
приказ командиру германского крейсера, находящегося в Делагоа:
захватить, в обход англичанам, Лоуренсу-Маркиш.92 Это означало снова
провоцировать войну с Англией.
Но несмотря на вспышку агрессивных антианглийских настроений,
германское правительство боялось этой войны. Оно знало, что никак не
может соперничать с Англией на море. Однако не это было главное
соображение против немедленной войны. Ведь германское правительство
знало также, что и Англия не может соперничать с Германией в войне
на суше.
Когда-то Бисмарк хвалился, что если Англия вздумает высадить
на германском побережье свои войска, он прикажет прусской полиции
арестовать этот десант. Это пренебрежительное отношение к английской
армии в полной мере сохранилось в Германии и после Бисмарка.
Тем не менее правительство считало необходимым избегать войны с
Англией. Оно учитывало международное и стратегическое положение
Германии, зажатой в тиски франко-русского союза. В то время как
Маршалль инструктировал Крюгера «не допускать ничего, что может
быть принято как провокация к войне с Англией»,93 Гогенлоэ счел
нужным в популярной форме разъяснить кайзеру основы этой политики;
«В такую войну,— писал он,— Германия не может вступить, будучи
изолированной». «Нужно выждать,— пояснял он далее.—
В настоящее время всякая инициатива с нашей стороны исключается,
ибо мы не должны оказаться в опасности, когда Россия и Франция все
более и более могли бы выдвигать нас вперед с тем, чтобы изолировать
нас». Таким образом, выражая основную линию германской политики
того периода, Гогенлоэ при решении вопроса о войне с Англией
учитывал, что этот новый конфликт может только усилить опасность войны
на два фронта — с Россией и Францией одновременно. В свое время
Бисмарку не удалось устранить эту опасность. Ее не смогли устранить
и его преемники. А теперь, когда впервые в истории Германии
возникла возможность войны с Англией, эта опасность увеличилась еще в
большей степени. «Поэтому,— указывал кайзеру Гогенлоэ,— нашей
главнейшей дипломатической задачей должно быть: все больше и больше
собирать вокруг нас те государства, которые имеют одинаковые с нами
интересы, и во всяком случае не предпринимать изолированных шагов
92 G. Р., В. XI, № 2617. Вильгельм II — Гогенлоэ, 6 января 1896 г.
93 G. Р., В. XI, № 2615. М-аршалль—Герффу, 5 января 1896 г.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг. Ю9
или таких, которые могут расширить круг друзей Англии».94 Вильгельм,
правда, неохотно, но должен был согласиться с рейхсканцлером.95
Как видим, Гогенлоэ был озабочен новой серьезной задачей,
возникшей перед германской дипломатией при первом же ее серьезном
столкновении с Англией: по возможности добиться такого положения, при
котором Англия окажется изолированной на международной арене. Но
за этой задачей скрывалась другая: устранить опасность изоляции
самой Германии.
5
Не Гогенлоэ впервые формулировал эту задачу, и не он был
автором связанных с нею расчетов. Уже в самом начале трансваальского
кризиса, 30 декабря 1895 г., Фритц фон Гольштейн, имевший огромное
влияние в ведомстве иностранных дел, набросал план, цель которого,
по его мысли, заключалась в том, чтобы создать для Англии
дополнительные затруднения и напугать ее призраком изоляции в сфере
международных отношений. И Гольштейн наметил конкретные условия, при
осуществлении которых можно было бы, по его мнению, хотя бы
временно обеспечить успех всему делу.
В основу был положен уже достаточно утвердившийся принцип
колониальных компенсаций. Францию, считал Гольштейн, можно будет
привлечь, обещав ей Конго и еще что-нибудь; Россию — предоставив ей
Корею; Италия получит преимущества восстановленного Уччиальского
договора с Абиссинией; Австро-Венгрия ничего не получит, кроме
обещания России не трогать ее на Балканах; однако, зажатая в тиски
своими союзниками, она вынуждена будет следовать за ними в их
политике сближения с франко-русским союзом. Что касается
«компенсаций» для самой Германии, то Гольштейн, конечно, о них не забыл. Он
только считал, что будет более благоразумным, если в
предварительных переговорах Германия сначала покажет свое бескорыстие и не
будет претендовать на компенсации, а уже затем, когда все будет
улажено, захватит Чжоушань и какой-нибудь кусок на побережье Китая
за пределами Желтого моря, а также урегулирует в своих интересах
вопрос о Трансваале.96 Таким образом, соблазнив главные европейские
державы значительными колониальными выгодами, можно будет
добиться на определенный период сближения между Тройственным
союзом и франко-русским союзом, и обойденная Англия уже не сможет,
играя на европейских противоречиях, невозбранно расширять свои
колониальные владения.
Этот удивительный план Гольштейна примечателен во многих
отношениях. Он свидетельствует прежде всего о том, с какой легкостью и
чисто прусской самоуверенностью его автор кроил карту мира,
распределяя куски, вокруг которых он предполагал собрать не только
союзников Германии, но и ее противников. Он показывает далее, какими
методами автор добивался германской гегемонии в Европе. Но главное, он
свидетельствует, как автор мыслил себе осуществить изоляцию Англии
и какие цели он при этом преследовал. В этом отношении характерно,
что план Гольштейна намеренно не затрагивал вопроса о судьбе
Индии, а также Персии и Египта. Гольштейн считал, что «пока Англия
94 G. Р., В. XI, № 2618. Гогенлоэ —Вильгельму II, 7 января 1896 г.
95 На цитированном выше докладе Гогенлоэ кайзер надписал: «Я другого
мнения, но подчиняюсь».
96 G. Р., В. XI, № 2640. Записка Гольштейна, 30 декабря 1895 г.

но
ГЛАВА ВТОРАЯ
удерживает эти страны, она в конце концов будет все-таки вынуждена,
если не хочет отступить без сопротивления, снова приблизиться к
Тройственному союзу. Эту необходимость она лишь тогда по-настоящему
почувствует, когда она — и предлагаемый проект принудит ее это
сделать — на опыте убедится, что Тройственный союз вовсе не при всех
обстоятельствах будет предоставлять военные силы».97
Это значит, что даже в момент трансваальского кризиса Гольштейн
еще не рассматривал Англию как главного потенциального врага. Он
все еще находился под влиянием традиций «дружбы» с Англией. Как и
многие в правящих сферах Германии, он не уяснил себе всей глубины
возникающего империалистского конфликта с Англией и тем более не
мог предвидеть его исторических результатов. Но этот ученик Бисмарка,
уже сам вовлеченный в вихрь колониальной империалистской
политики, искал способа, при помощи которого Германия могла бы
заставить Англию прислушаться к ее вновь пробудившимся колониальным
претензиям. Бисмарк имел такое орудие. Когда однажды посланник
Трансвааля в Берлине явился к «железному канцлеру» с вопросом,
сможет ли Германия защищать Трансвааль против английских захватов,
тот ответил успокоительно: «Египет — вот моя палка против Англии».98
Бисмарк хотел этим сказать, что, поддерживая Францию в египетском
вопросе, он заставит Англию отказаться от ее притязаний в Южной
Африке. Гольштейн считал, что и преемники Бисмарка, если хотят
продолжать игру на колониальных противоречиях между Англией и
Францией, не'должны выпускать из своих рук эту «палку». Но он считал ее
уже недостаточной. Сближение между Тройственным союзом и франко
русским союзом должно было стать новым орудием политического
давления на Англию: разработанный Голынтейном план «континентальной
лиги» против Англии и был новой «палкой» в руках германской
дипломатии. Тотчас же, в самом начале трансваальского кризиса, Гогенлоэ
пустил ее в ход.
Первые шаги рейхсканцлер сделал в поисках сближения с Францией.
Почва для этого казалась ему в некоторой степени уже подготовленной.
Ни для кого не составляло секрета, что Франция считала себя
заинтересованной в делах Южной Африки не только вследствие недавнего
приобретения ею Мадагаскара, но и потому, что на парижской бирже
котировалось значительное количество акций трансваальских золотых
приисков. " Французская пресса очень нервно реагировала на рейд
Джемсона и подняла против Англии такую кампанию, которая по
остроте и резкости не многим уступала германской.100
В этих условиях граф Мюнстер, германский посол в Париже,
должен был «в академической форме» дать понять президенту Фору, что
Франция при желании могла бы найти общий язык с Германией «по
некоторым внеевропейским вопросам», тем более, что «для достижения
общих целей могли бы вокруг этих двух держав кристаллизоваться еще
и другие». Каковы эти «общие цели», уже намеченные планом Голь-
штейна, об этом французский президент должен был пока только
догадываться. Но политическую сторону этого плана Мюнстер должен был
97 G. Р., В. XI, № 2640. Записка Голыитейна, 30 декабря 1895 г.
98 Об этом, со слов трансваальского посланника в Берлине, сообщал русский
посол Остен-Сакен [см. Архив МИД, К- 17, л. 247. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 10
января 1896 г. (29 декабря 1895 г.), № 100].
99 Архив МИД, К. 17, л. 398. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 2 января 1896 г.
(21 декабря 1895 г.), № 99.
100 W. L. Langer, The Diplomacy of Imperialism, v. I, p. 247.

ТРАНСВААЛЪСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
111
разъяснить ему достаточно подробно: Англия может спокойно и
целеустремленно продолжать свою политику огромных колониальных
захватов, пока обе большие континентальные группировки (Тройственный
союз и франко-русский союз) «загипнотизированы» взаимным недовериг
ем, однако «общая сделка между континентальными державами»
лишила бы Англию этих ее преимуществ. Повидимому, предполагалось
убедить Фора, что «общая сделка» повлечет за собою и общую выгоду. На
деле же при осуществлении гольштейновского «плана соглашений
между континентальными державами об отдельных точно установленных
целях» германская дипломатия ставила перед собой совершенно иную
задачу: поскольку, считал Гогенлоэ, при создавшемся положении
Тройственный союз не может рассчитывать, что ему удастся втянуть Англию
в «совместную защиту общих интересов», нужно, припугнув Англию
созданием «континентальной лиги», заставить ее встать на этот путь. 101
Переговоры с Францией должны были этому содействовать.
Аналогичные шаги сделаны были и в Риме 102 и в Вене.103 Мы увидим, каковы
были их результаты.
Французское правительство отнеслось к германским планам более
чем холодно. Эрбетт, французский посол в Берлине, узнав от Маршал-
ля, что Германия не предполагает этой сделкой оказать Франции
поддержку в ее борьбе против англичан в Египте, дал понять, что
дальнейшие переговоры становятся беспредметными. 104 Из Парижа вообше не
было получено ответа. Правда, узнав о кайзеровской телеграмме Крю-
геру, французская пресса в первый момент бурно ей аплодировала, но
уже на следующий день, резко изменив тон, она заявляла, что транс-
ваальский вопрос не должен затмить старого, основного и гораздо более
важного для Франции вопроса об Эльзас-Лотарингии. 105 «Temps»,
орган французского министерства иностранных дел, бросил лозунг:
«Никаких противоестественных союзов».106 Вся парижская пресса
повторила его. Таков был французский ответ на закулисные зондирования
германской дипломатии о создании «континентальной лиги».
Французские правящие круги, наблюдая за ходом дипломатического
столкновения между Германией и Англией и за вспыхнувшей между
ними газетной войной, откровенно злорадствовали и не скрывали, что
собираются извлечь для себя кое-какую пользу. Французский официоз
намекал на то, что французская дипломатия, не упуская
благоприятного момента, должна постараться притти к соглашению с Англией по
101 G. Р., В.'XI, № 2641. Гогенлоэ — Мюнстеру, 18 января 1896 г. «До тех пор,—-
писал Гогенлоэ для личного сведения Мюнстеру,— пока Англия, находясь в середине
между двумя враждующими группировками, не только чувствует себя хорошо, но и
может постоянно расширять (свои владения.— А. Е.), она, естественно, при всяком
случае будет отклонять политику солидарности с Тройственным союзом или с отдельным
государством Тройственного союза... Только тогда, когда Англия практически
убедится, что рознь между двумя большими континентальными группировками
преодолима и что обе эти группировки, когда они в конкретных случаях приходят к
согласию, являются достаточно сильными для того, чтобы спокойно обойти
противостоящие интересы Англии,— только тогда Англия поймет, что ее независимость может
привести к ее одиночеству, а одиночество может стать для нее опасностью».
102 G. Р., В. XI, № 2642. Бюлов — ведомству иностранных дел, 3 января 1896 г.;
№ 2643. Гольштейн — Бюлову, 3 января 1896 г.
103 G. Р., В. XI, № 2645. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 8 января
1896 г.
104 G. Page s, Rapport de la Commission d'Enquête sur les faits de la Guerre,
v. I, p. 264
105 G. P., B. XI, № 2618. Гогенлоэ — Вильгельму Π, 7 января 1896 г.
108 G. Р., В. XI, № 2651. Маршалль — Радолину, 19 января 1896 г.

112
ГЛАВА ВТОРАЯ
колониальным вопросам. 107 Вскоре немцам стало известно, что
французский посол в Лондоне стал активно хлопотать об этом соглашении.
Но Вертело, знаменитый французский ученый, занимавший тогда пост
министра иностранных дел, был более сдержан и осторожен, вызывая
этим в английских кругах сильное против себя раздражение. «Старый
химик»,— презрительно называли его там. 108 Было ясно, что Вертело
выжидает, чтобы выяснить, каково отношение к событиям великой
союзницы Франции — России.
Германская дипломатия была также крайне заинтересована этим
вопросом. Через различные каналы она пыталась воздействовать на
петербургское правительство. Еще накануне того дня, когда была
отправлена телеграмма Крюгеру, кайзер обратился к царю с письмом,
в котором, резко отзываясь об английской политике, сообщал о планах
сближения с Францией, и притом так, как будто речь шла только с
защите совместных интересов в Трансваале. 109 Царь в общей форме
одобрил эти намерения. 110 Министр иностранных дел
Лобанов-Ростовский также согласился, что нельзя допустить, чтобы Сесиль Роде
осуществил в Африке свои обширные планы. Тем не менее это
заявление не успокоило германскую дипломатию: граф Радолин, посол в
Петербурге, обратил внимание на то, что Лобанов, цитируя в беседе
с ним англо-трансваальский договор 1884 г., в какой-то степени
оправдывал точку зрения Англии относительно ее црав протектората в
Трансваале. ш
Такой взгляд, даже если бы он был выражен в весьма осторожной
форме, никак не соответствовал германским интересам и взглядам:
отказавшись от мысли воевать с Англией, германское правительство
тем более настойчиво требовало от Англии признания, что она не имеет
прав на протекторат в Трансваале. Бурам было из Берлина подсказано,
чтобы они добивались нейтрализации Трансвааля под европейской
гарантией. 112 Если бы это предложение было принято, можно было бы
созвать европейскую конференцию, и тогда Германия могла бы не
только рассчитывать на роль «защитницы» буров, но и объединить вокруг
себя всех, кто готов был принять участие в гарантиях нейтралитета
бурской республики. Это могло быть, так сказать, зародышем
«континентальной лиги» и дипломатической изоляции Англии.
Трансваальский посланник в Берлине Лейдс начал действовать. Он
явился с проектом нейтрализации и в русское посольство. Но вся игра
была слишком прозрачна. «Повидимому,— сообщал о его визите
русский посол Остен-Сакен,— он зондировал по наущению и, во всяком
107 См. «Temps», 16 января 1896 г.
108 G. Р., В. XI, № 2650. Мюнстер — Гогенлоэ, 16 января 1896 г.
109 «Политический горизонт,— писал Вильгельм 2 января 1896 г.,— в настоящий
момент неясен. Англией поставлены и требуют разрешения армянский вопрос и
вопрос о Венесуэле, а теперь вдруг на Трансваальскую республику произведено самое
гнусное нападение, как кажется, не без ведома Англии. Я заговорил о совместной
защите наших интересов, которым грозит опасность, так как французские и германские
колонисты по собственному почину объединились для помощи обиженным бурам. На^
деюсь, что ты к этому отнесешься благосклонно, так как здесь поставлен вопрос о
необходимости выполнить заключенные договоры; надеюсь, что все уладится. Но что
бы там ни случилось, я никогда не позволю англичанам раздавить Трансвааль!»
(«Переписка Вильгельма II с Николаем II», 1894—1914, стр. 16).
110 G. Р., В. XI, № 2622. Радолин — ведомству иностранных дел, 6 января 1896 г.;
№ 2623. Никслай II — Вильгельму II, 6 января 1896 г.
111 G. Р., В. XI, № 2624. Радолин — Гогенлоэ, 8 января 1896 г.
Ji2 G. Р., В. XI, № 2609. Маршалль — Герффу, 3 января 1896 .г

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
113
случае, с ведома Маршалля». пз Русская дипломатия не склонна была
участвовать в немецких интригах, и проект повис в воздухе.
К этому времени уже окончательно определилась и позиция
Франции. Начавшиеся в Лондоне переговоры между Францией и Англией по
урегулированию некоторых колониальных вопросов настолько быстро
продвинулись вперед, что дали повод английской прессе писать о
начавшемся сближении обеих стран.114 Французская пресса была в этом
отношении более сдержанна — она не могла примириться с тем, что
Англия самостоятельно хозяйничает в Египте. Но отсюда далеко не
следовало, что французское правительство склонно было итти навстречу
заигрываниям германской дипломатии. Наоборот, в дни трансваальского
кризиса антигерманские настроения, всегда сильные во Франции,
поднялись в такой степени, что в Берлине сочли нужным пожаловаться
русскому правительству. Лобанов-Ростовский вежливо успокаивал
встревоженных немецких дипломатов, советовал им не принимать парижскую
прессу всерьез, не судить по ней о политике французского
правительства и т. д. 115 Но утешения были напрасны. «Поведение французской
прессы в вопросе о Трансваале,— заявил ему Радолин,— было для нас
напоминанием об осторожности при дальнейшем обсуждении вопросов,
вызвавших разногласия между Германией и Англией. Мысль, что
своевременное объединение континентальных держав является лучшим
средством, чтобы дипломатическим давлением устранять спорные вопросы,
существующие между континентом и Англией, теперь, в связи с
позицией Франции, представляется непрактической». иб Это было точным
воспроизведением слов, продиктованных Маршаллем. 117 Они должны были
убедить Лобанова, что только союзница России — Франция виновна в
том, что замечательные планы «континентальной лиги», направленные
против общего врага — Англии, потерпели крушение.
На самом же деле эти планы встретили противодействие и со
стороны союзников Германии. Сначала жрецы германской дипломатии
рассудили, что не будет большой беды, если их союзники узнают обо всем
последними. Все равно, считали Маршалль и Голыптейн, Италия
«должна пойти с Германией», и притом «должна быть довольна
условиями, которые м ы находим подходящими».118 В течение почти
двух недель они скрывали от итальянского правительства и свои планы,
и шаги, предпринятые для их осуществления. Когда, наконец, было
решено, что Бюлов, германский посол в Риме, может осторожно кое-что
открыть итальянскому премьеру Криспи,119 то стало ясно, что ни на
какую поддержку со стороны Италии рассчитывать не приходится.
Итальянское правительство просто испугалось при мысли, что оно
может быть втянуто Германией в фарватер антианглийской политики.
Оно даже предложило свое посредничество между Англией и Германией,
113 Архив МИД, К. 17, л. 427. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 10 января 1896 г./
29 декабря 1895 г., № 100.
114 15 января 1896 г. между Англией и Францией было подписано соглашение по
вопросу о границах у Меконга (Сиам). Это соглашение дало некоторые преимущества
Франции.
115 G. Р., В. XI, № 2652. Радолин — ведомству иностранных дел, 23 января
1896 г.
116 G. Р., В. XI, № 2654. Радолин — Гогенлоэ, 23 января 1896 г.
117 G, Р., В. XI, № 2651. Маршалль—Радолину, 19 января 1896 г.
118 G. Р., В. XI, № 2644. Маршалль — Бюлову, 3 января 1896 г. (подчеркнуто в
документе).
119 G. Р., XI, № 2647. Бюлов — ведомству иностранных дел, 15 января 1896 г.;
К9 2648. Маршалль — Бюлову, 15 января 1896 г.

114
ГЛАВА ВТОРАЯ
но последняя тотчас же отклонила его.120 «Я совершенно потерял
равновесие»,— растерянно повторял Бюлову итальянский министр
иностранных дел барон Бланк.
Но тут же «по самому строгому секрету» Бланк сообщил Бюлову
информацию, доверительно полученную им из Вены. Оказывается, их
общий союзник — австро-венгерское правительство очень встревожено
столь быстрым и резким ухудшением англо-германских отношений и
решило «занять сдержанную и выжидательную позицию».121 Это
означало что угодно, кроме готовности Австро-Венгрии оказать Германии
поддержку. Ясно было, что итальянская дипломатия пытается
спрятаться за спиной австрийской и что между ними — за спиной их общей
союзницы Германии, ведутся какие-то переговоры. В Берлине уже кое-
что знали и о многом догадывались, что скрывалось за уклончивой
позицией австрийской дипломатии.122
Впоследствии, в сентябре 1896 г., австро-венгерский министр
иностранных дел граф Голуховский откровенно признался, что он никогда
не принял бы участия в коалиции континентальных держав против
Англии.123 Но еще значительно раньше, в середине января того же
года, Бланк запугивал Бюлова тем, что Италия изменит курс своей
внешней политики, ибо «длительное отчуждение между Германией и
Англией принудит Италию перейти на сторону Франции и России».124
Все это не могло не оказать влияния на политику Германии. Ее
дипломатии пришлось потратить немало усилий, чтобы доказать своим
союзникам, что возникшие англо-германские трения не так уж глубоки
и что только сохранение и укрепление Тройственного союза может
принести выгоды всем его участникам. В начале марта Голынтейн и Го-
генлоэ формулировали эту мысль следующим образом: «Для
Тройственного союза... если он должен существовать, остается только одно:
держаться вместе, держаться спокойно, доверять своим собственным силам
и никаких других союзов не искать,— будь, что будет».125 Это было
отступление по всей линии. Оно началось уже тогда, когда появились
первые признаки, что голыптейновские планы «континентальной лиги»
не имели шансов на успех.
Уже через шесть дней после того, как в Берлине решался вопрос,
объявлять ли Трансвааль под протекторатом Германии или нет,
германское правительство пришло к выводу, что оно было бы довольно
исходом борьбы, если бы Трансваалю удалось подписать с Англией
«приличное» соглашение на основе status quo.126 Гатцфельд из Лондона
жаловался, что ни Россия, ни Франция пальцем не двинули, чтобы
вместе с Германией заставить Англию отказаться от своих претензий в
Южной Африке. Одно слово русского посла в Лондоне о том, что он
поддерживает в этом вопросе точку зрения Германии, одно такое же
слово французского посла, телеграфировал Гатцфельд Голыдтейну,
оказало бы решительное влияние на английский кабинет.127 Но этих слов
не последовало. Голынтейн объяснял это тем, что в переговорах с
Россией и Францией германская дипломатия сознательно не затрагивала
120 G. Р., В. XI, № 2634 Записка Маршалля, 11 января 1896 г.
121 G. Р., В. XI, № 2649. Бюлов —» Гогенлоэ, И5 января 1896 г.
122 G. Р., В. XI, № 2645. Эйлен бург — ведомству иностранных дел, 8 января
1896 г.
123 G. Р., В. XII, № 2927. Эйлен бург — Гоген л оэ, 21 сентября 1896 г.
124 G. Р., В. XI, Ni 2649. Бюлов — Гогенлоэ, 15 января 1896 г.
125 G. Р., В. XI, № 2677. Гогенлоэ — Эйленбургу, 7 марта 1896 г.
126 G. Р., В. XI, № 2628. Маршадль — Гатцфельду, 9 января 1896 г.
127 G. Р., В. XI, № 2627. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 9 января 1896 г.

ТРАНСВААЛЬСКИЙ КРИЗИС 1895—1896 гг.
115
вопроса о Трансваале, чтобы не создавать впечатления, будто она
нуждалась в чьей-либо поддержке и искала ее. Мы знаем, что все это
выглядело совсем не так. Германская дипломатия потому не поднимала,
в Петербурге и Париже трансваальский вопрос во всем его объеме, что,
во-первых, не могла раскрыть там свои собственные агрессивные планы,
а во-вторых, воспользовавшись английской авантюрой в Южной
Африке, носилась с более широкими планами изоляции Англии при помощи
ч<континентальной лиги».
Планы эти оказались беспочвенными и даже опасными, и как
только германское правительство это уяснило себе, оно предоставило
Трансваалю договариваться с Англией с глазу на глаз. Через неделю
после «крюгеровской телеграммы» Голыптейн так резюмировал
положение:' «Status quo (в Трансваале.— А. Е.) представляется теперь
обеспеченным. Отказ буров от договора (1884 г.) был бы чем-то новым, а
нам это возвратило бы полную свободу действий, возможность
выжидать и приглядываться как теперь, так и впоследствии. Так будем же
рады, если дело теперь закончится так, как это кажется возможным:
маленьким дипломатическим успехом для Германии и маленьким
политическим уроком для Англии». 128 Это была иллюзия, все значение
которой выяснилось лишь впоследствии. Но тогда, в разгар событий,
итоги трансваальского кризиса представлялись именно такими. Попытка
империалистской клики Сесиля Родса и Чемберлена захватить
Трансвааль сорвалась, и восстановление status quo открывало перед
германским империализмом новые возможности не только в отношении
проникновения в Южную Африку, но и для использования новых
политических затруднений Англии.
В середине января дипломатический кризис во взаимоотношениях
Германии и Англии формально уже считался в общем исчерпанным.129
Чемберлен вынужден был заявить, что он готов оставить в силе англо-
трансваальский договор 1884 г. 13° Это и означало восстановление status
quo. Под давлением немцев Крюгер, несмотря на одержанную им
победу, должен был согласиться с этим. Но это означало, что старые
разногласия по вопросу о том, принадлежат ли Англии права протектора над
Трансваалем, вовсе не устранены. Умный наблюдатель, русский посол в
Лондоне Стааль, сразу заметил это. Когда английский министр Баль-
фур, коснувшись этого вопроса, сказал: «Я могу воздержаться от слов,
так как то, что они должны выразить, и без того ясно», Стааль пояснил
так: «Действительно, что для англичан ясно — это сюзеренное
положение Англии».
Но Германия не соглашалась с этим. Стааль считал, что по
существу никакого согласия между Германией, Англией и Трансваалем нет и
что в будущем следует ждать новых осложнений. ш Английское
правительство готовилось к ним. В самый разгар трансваальского кризиса
оно приняло решение усилить морские вооружения, а в области
политической сделало попытку улучшить отношения с США и с Францией.
В то же время, после позорного провала рейда Джемсона, английская
128 G. Р., В. XI, № 2629. Голыптейн — Гатцфельду, 10 января 1896 г.
129 17 января 1896 г. Солсбери сказал об этом Гатцфельду (G. Р., В. XI,
№ 2635. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 17 января 1896 г.).
130 G. Р., Б. XI, № 2630. Герфф — ведомству иностранных дел, 9 января
1896 г.
131 Архив МИД, К. 128, л. 2. Депеша Стааля, Лондон, 22/10 января 1896 r.v
№ 1.

116
ГЛАВА ВТОРАЯ
печать начала по всякому поводу превозносить силу английской
армии. ш Кампания английской прессы против Германии не утихала.
Германская пресса не оставалась в долгу. Несмотря на то, что
отношения между Англией и Германией в формальном смысле несколько
сгладились, взаимное раздражение было очень острым. Более всех
возбужден был Вильгельм, в голове которого роились самые
фантастические планы разрушения британского господства. Однажды на
традиционном обеде он отвел русскою посла Остен-Сакена в сторону и под
строжайшим секретом просил его довести до личного сведения
Николая II и Лобанова-Ростовского, как он предполагает справиться с
Англией. Доказывая, что антигерманская пропаганда лондонской прессы
преследует цель отвлечь внимание Европы от стремлений английского
правительства превратить Средиземное море в английское озеро, кайзер
заметил:' «Политика англичан коварна до последней степени». Затем,
понизив голос, он с таинственным видом сказал Остен-Сакену: «Но они
будут глупы, если подумают, что я не имею против них оружия... Один
путешественник из числа моих друзей открыл в Багдаде пророка,
который играет большую роль в мусульманском мире и имеет большую
власть в Индии. Ему понадобится только одно слово, чтобы вызвать
революцию в этой стране. Я найду; средства, чтобы в случае
надобности использовать его. Если Индия будет потеряна, Англия опустится до
уровня державы третьего разряда». Русский посол был озадачен этим
сообщением. Даже этот не очень умный и послушный царедворец
решился в своем донесении заметить: «Во всяком случае мне кажется,
что это граничит с политикой авантюр».133 Повидимому, тогда же
Вильгельм заверял Остен-Сакена, что Англия нервничает, ибо она
изолирована, и что она напугана, когда видит, «что мы и вы идем
вместе».134 Зная манеры германского кайзера, можно предполагать, что
этим заявлением он хотел вызвать какую-нибудь благоприятную для
себя реакцию со стороны России. Но из Петербурга никакого ответа не
последовало.
Любопытно отметить, что как раз в тот же день, когда кайзер
развивал русскому послу свои сумасбродные планы низвержения
Англии при помощи багдадского «пророка», Гатцфельд доказывал
английскому премьеру, как легко Англия может договориться с Германией:
«Очень удивительно,— сказал он,— что газеты (в Англии.— А. Е.)
совершенно не уяснили себе, какой большой ценой англичанам придется
покупать сближение с Францией и какой малой толикой (Того и т. д.)
можно было бы удовлетворить нас». 135 Это уже было похоже на
попрошайничество, и хитрый Солсбери ответил категорическим «нет».
6
Если бы даже только этот эпизод получил тогда огласку, роль и
методы германской дипломатии в период трансваальского кризиса
*32 Сообщая о том, что английский отряд, заняв «без единого выстрела Кумаси,
столицу Ашанти, присоединил всю страну к английским владениям, Стааль
иронически заметил: «Не имея возможности провозгласить военные подвиги английских
войск в этой бескровной военной прогулке, здешняя печать восхваляет удивительную
организацию этого похода» (Архив МИД, К. 128, л. 19. Депеша Стааля, Лондон,
22/10 января 1896 г., Ш 5).
133 Архив МИД, К. 19. Строго личное письмо Остен-Сакена Лобанову-Ростовско-
му, Берлин, 24/12 января 1896 г.
131 Архив МИД, К. 19. Секретное письмо Остен-Сакена Лобанову-Ростовскому,
Берлин, 24/12 января 1896 г.
135 G. Р., В. XI, № 2636. Гатцфельд — Гольштейну, 21 января 1896 г.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
117
получили бы освещение, более соответствующее действительности, чем
то, которое сложилось в политических кругах тогдашней Германии*
Но германское правительство постаралось всемерно преувеличить
«маленький успех», которым оно довольствовалось. С этой целью оно
сочло нужным подготовить доказательство того, будто в течение всего
трансваальского кризиса Германия не имела никаких других
помыслов, ни ближних, ни дальних, как только оградить свои
экономические интересы в бурской республике и обеспечить ей status quo. Это
доказательство должно было заключаться в небольшой «Белой
книге». 136 Ее сопоставление с фактами свидетельствует о том, что
авторы пытались скрыть от общественного мнения не только .свою
нечистую совесть, но и свою политическую неудачу. Для этого им
пришлось прибегнуть к обычному в буржуазной дипломатии методу —
фальсификации документов, предназначенных к опубликованию. Эти
документы были подобраны, перефразированы и укорочены так, что
при самом тщательном рассмотрении в них невозможно было найти
и следов агрессивных планов Германии в Трансваале и Делагоа. Все,
что могло снова вызвать раздражение английского правительства и
английской прессы, было, по совету Гатцфельда, опущено.137 Точно
так же за семью печатями остались и документы, освещающие
маневры германской дипломатии и ее планы «континентальной лиги».
Начав с провокации, германская дипломатия закончила
фальсификацией. После этого ее успех в рейхстаге был окончательно предрешен.
13 февраля в рейхстаге начались прения по трансваальскому
вопросу. Запрос сделал представитель национально-либеральной партии
Гаммахер. Эта партия быстро формирующейся империалистской
буржуазии больше всех других была заинтересована в усилении
колониальной политики, приобретении новых рынков, в усилении
пропаганды против могучего конкурента — Англии. Выдвигая на первый
план идею защиты экономических интересов Германии, а главное,
защиты ее «национального престижа», эта пропаганда в тот момент
уже проникла и в другие социальные и политические круги
господствующих классов. Правительство могло быть заранее уверено в
своем успехе. Ссылаясь на «Белую книгу», Маршалль с трибуны
рейхстага доказывал, что Германия только стремилась сохранить в
Трансваале status quo, оградить свои права, обеспеченные торговым
договором 1885 г., защищать германских подданных, их торговлю и собствен^
ность. Однако Маршалль осторожно уклонился от того, чтобы настаивать
на суверенных правах Трансвааля и отказать Англии в ее
сюзеренных правах в отношении этой страны. Он заявил, что это
«академический вопрос», который может интересовать юристов, но не
правительство. Ясно, что это была уступка Англии, рассчитанная на то,
чтобы сгладить возбуждение, вызванное там «крюгеровской
телеграммой».
Что касается этого дипломатического детища Маршалля, то он, не
упоминая о нем, должен был взять его под защиту: «Никакая власть,—
заявил он,— не может препятствовать императорскому -правительству
136 См. cAktenstücke betreffend die Südafrikanische Republik», 1896. Выступая в
рейхстаге, Маршалль должен был дать формальное заверение в том, что, в отличие
от других аналогичных изданий, «замалчивающих наиболее интересные вещи», эта
книга якобы безупречна. Но ; даже сторонники правительства и его политики в транс-
ваальском вопросе отмечали: «Мы из нее ничего действительно нового не узнали»
(см. Reichstag, ι13 февраля 1896 г. (В. (II. S. 931 f.).
137 G. Р., В. XI, S. 48, примечание.

118
ГЛАВА ВТОРАЯ
выражать свое удовлетворение, когда над беззаконием торжествуют
порядок и правда».138. Эти выспренние слова, которые должны были
зафиксировать «маленький успех» германской дипломатии, встретили
шумную поддержку со стороны всех буржуазных и юнкерских партий
рейхстага. Среди них не нашлось ни одного голоса, который
заподозрил бы «Белую книгу» в том, что она дает искаженную картину
германской политики в трансваальском вопросе, а сама эта политика
была расценена как правильная или, по меньшей мере, «корректная».
Депутат Кардорф, один из столпов финансового капитала, предложил
даже не открывать прений, а просто вынести правительству
единодушную благодарность.
Правые партии демонстрировали «национальное единство», хотя
один из их лидеров, барон фон Мантейфель, не упустил случая
напомнить об экономических требованиях крупных аграриев. Либер, вождь
католического центра, заискивающе доказывал, что высокие
патриотические чувства не чужды его партии и что правительство может
полностью рассчитывать на его доверие. Лидеры левых буржуазных
партий (Рихтер и Гауссман) также поддержали Маршалля, но при этом
рекомендовали правительству не увлекаться антианглийскими
настроениями, которые подогревались друзьями активной политики
колониальных захватов.
Только Бебель решился критиковать правительство. Телеграмму,
посланную Крюгеру, он назвал «выходкой против Англии», выходкой,
которую ее авторы никогда не позволили бы себе в отношении России
или Франции. Он предостерегал против подобных безответственных и
провокационных методов, которые «в одно прекрасное утро могут
поставить нас перед катастрофой, перед войной». Это был камень,
брошенный по адресу Вильгельма, его авантюристских повадок, его
безответственной болтовни. Но Бебель далее заявил: «Прислушиваясь к
дебатам «Колониального общества», которые раздаются здесь, в Берлине,
приглядываясь к взглядам, которые большая часть немецкой прессы
распространяет среди немецкого народа, я прихожу к заключению,
что среди немецкой буржуазии имеется сильное течение, которое
систематически работает, чтобы вызвать отчуждение между Германией и
Англией».139 Но дальше этого утверждения Бебель не пошел, и даже
из этого своего утверждения он не сделал общих и правильных
политических выводов. Он не видел нарастающих противоречий между
Германией и Англией, которые уже тогда имели серьезное значение, и не
видел корней этих противоречий. Он считал, что «отчуждение между
Германией и Англией» в основном является результатом того
обстоятельства, что кайзеровское правительство стремится угодить царской
России. На самом деле положение было тогда таково: германское
правительство опасалось конфликта с Россией, тем более, что его
политика вступила в противоречие с политикой английского империализма.
«Сближение» с Россией было весьма относительным и преследовало,
как мы увидим, особые цели. Бебель протестовал против сближения
Германии с Россией и требовал вернуться на путь сближения с
Англией. Это значит, что он упустил из виду начавшуюся империалистскую
борьбу между Германией и Англией за колонии и «сферы влияния».
Поэтому-то он не смог дать трансваальскому кризису правильную
историческую и политическую оценку. Он видел в нем только внешнюю,
138 Reichstag, 13 февраля 1896 г. В. II, S. 932.
139 Reichstag, 13 февраля 1896 г. В. II, S. 945.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
119
дипломатическую сторону. Это не могло не иметь и большого
практического значения для дальнейшей деятельности
социал-демократической партии.
Выступление Бебеля вызвало со стороны большинства рейхстага
сильное недовольство. В нем увидели выпад против кайзера,
правительства и партий, охваченных шовинизмом. Среди большинства
рейхстага явно преобладали антианглийские настроения.
Прения в рейхстаге как бы подвели итоги германской политики в
трансваальском вопросе. Пространная, но по существу осторожная
речь Маршалля была построена так, что все остались ею довольны.
В ней была полемика с Англией и оглядка на Россию. Это было
отмечено русской дипломатией. 14° В ней не было новых провокационных
выпадов против Англии. Это вызвало удовлетворение британской
дипломатии. ш
Речь Маршалля как бы выражала собой бескровную,
дипломатическую победу Германии в трансваальском вопросе. Это очень
понравилось большинству рейхстага, который, не будучи осведомлен о
закулисной стороне дела, охотно одобрил внешнюю политику
правительства. Тем самым временно был устранен кризис, назревавший в
отношениях между кайзером, его рейхсканцлером и рейхстагом,— кризис,
толчком к которому послужили трансваальские события.
«Колониальное общество», «Пангерманский союз» и другие
наиболее агрессивные политические силы и организации германского
империализма считали, что нужно поскорее использовать «патриотический»
угар, который, в связи с вмешательством германской дипломатии в
англо-бурский конфликт, охватил всю страну, и почти все слои
общества. Инспирируемые ими газеты начали писать, что Германия
должна готовиться к морской войне с Англией, строить флот, который
не уступал бы французскому и русскому флотам, и т. д.
«Колониальные энтузиасты» как их тогда называли, требовали срочного усиления
военно-морского флота и даже организовали с пропагандистской целью
сбор средств по подписке.142 Кайзер сразу объявил себя сторонником этой
идеи. Не далее как на следующий день после того, как он подписал
телеграмму Крюгеру, он сообщил Гогенлоэ, что собирается созвать
•совещание, чтобы обсудить вопрос о немедленном увеличении военно-
морских сил Германии. 143 Рейхсканцлер, в то время еще не
окончательно отдавшийся течению «морской политики», пытался уговорить
Вильгельма отказаться от этих планов или по крайней мере отложить
их. Он ссылался на то, что рейхстаг откажет в предоставлении
дополнительных кредитов.144 Но кайзер продолжал настаивать на
скорейшем проведении дела. Он указывал Гогенлоэ, что если это дело
затянуть, то «поднятое настроение спадет», рейхстаг погрязнет в своих
партийных склоках, и тогда «даже лучшие элементы рейхстага не
удастся убедить в необходимости усиления флота».145 Он только что
140 Архив МИД, К. 19, л, 23. Депеша Остен-Сакена, Берлин1, 10/1 февраля 1896 г ,
.№ 10.
141 Архив МИД, К. 128, л. 47. Депеша Стааля, Лондон, 19/7 февраля 1896 г.,
M 12.
142 J. Ζ i е к и г s с h, Politische Geschichte des neuen Deutschen Kaiserreiches,
B. III. Das Zeitalter Wilhelms II {1890-^1918), S. 100.
143 F. Τ hi m me, Die Krüger-Depesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3,
S. 201 ff.; O. H a mm an η, Deutsche Weltpolitik 1890—1912, S. 53; H. Hallmarin,
Krügerdepesche und Flottenfrage, Stuttgart 1927, S. 134 ff.
144 См. письмо Гогенлоэ к Вильгельму, 7 января 1896 г.; опубл. Η. Η а 11 m a η η,
IKrügerdepesche und Flottenfrage, Anhang II. Dokumente, S. 76.
145 Ho he η lohe, Denkwürdigkeiten, S. 153—154.

120
ГЛАВА ВТОРАЯ
получил обширный доклад контр-адмирала Тирпица, который
доказывал ему, что если бы Германия в надлежащий момент могла бы
бросить на весы своей политики две-три эскадры, она заставила бы даже
самую крупную морскую державу пойти на уступки. Но крупного
флота у Германии не было. Находясь под. свежим впечатлением
доклада Тирпица, кайзер требовал, чтобы в самые ближайшие же
дни рейхстаг дополнительно вотировал 100 или даже 300 млн. марок
для постройки четырех броненосцев и трех крейсеров второго класса.
Он уже договаривался с судостроительной фирмой «Вулкан» И6 и дал
понять Гогенлоэ, что в крайнем случае он пойдет напролом, невзирая
на настроения рейхстага. 147
Как и предвидел Гогенлоэ, эти планы натолкнулись на
сопротивление со стороны рейхстага. Собрав конфиденциально лидеров
основных партий, на которые правительство в разных комбинациях
опиралось в рейхстаге, старый канцлер пытался убедить их в том, что
нужно отпустить дополнительные средства на флот. Он взывал к их
«патриотическим чувствам», подогретым в последние дни. Он указывал,
что ассигнования были бы наилучшим ознаменованием
предстоящего 25-летия Германской империи. Все его увещевания оказались
напрасными. Лидер национал-либеральной партии Беннигсен заявил,
что он хотел бы поддержать требование правительства, однако
опасается, что партия в целом в этом вопросе не пойдет за ним. Во
всяком случае, предупредил он, правительству не следует рассчитывать на
энтузиазм рейхстага. Еще более определенно высказался Фритцен,.
один из лидеров католической партии центра. «Если мы проголосуем
за ассигнования,— сказал он,— то на ближайших выборах мы совсем
провалимся, и наши избиратели пошлют в рейхстаг таких депутатов,
которые окажутся для правительства гораздо более неудобными, чем
мы. Тяжесть налогов угнетает население, и мы не можем возложить на
страну новые тяготы». Наконец, и лидер юнкерской партии
консерваторов фон Леветцов решительно отказался поддержать требования
правительства. Он заявил, что в его партии не найдется ни одного
человека, который считал бы возможным немедленно дать средства на
флот в то время, когда «сельские хозяева испытывают столь сильную
нужду». Это можно было понять как попытку крупных аграриев набить
себе цену, чтобы получить от правительства уступки в области экономч-
ческой и торговой политики.
Но, отказывая в кредитах на флот, Леветцов выдвинул серьезные
аргументы, касающиеся вопросов внешней политики. Он обратил
внимание правительства на то, что в настоящих условиях новые морские
ассигнования будут восприняты рейхстагом как подготовка войны против
Англии и поэтому рейхстаг тем более решительно отклонит
истребованные кредиты, что все «самым решительным образом хотят избежать
изолированной англо-германской военной дуэли».148 Опасения, что в
случае войны с Англией Германия останется изолированной, нашли в
рейхстаге самое широкое распространение.
ПолучиЕ отказ от лидеров рейхстага, кайзер пришел в бешенство.
«Я отзову обратно все крейсера, тогда в приморских городах
поднимется большой шум и все люди колониальной партии поддержат меня»,—-
146 Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 365.
147 H с h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 154.
ш См. письмо Гогенлоэ к Вильгельму, 14 января 1896 г.; опубл. H. H a ÎI m a η π„
Krügerdepesche und Flottenfrage. Anhang II, Dokumente, S. 78—79.

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
121
воскликнул он. Кайзер хотел разогнать рейхстаг и сменить канцлера.149
Но вскоре ему пришлось смириться. Он должен был считаться с тем,
что открытый переход на сторону агрессивной империалистской
«мировой политики» еще встречает по разным причинам сопротивление .не
только со стороны рабочего класса, но и со стороны аграриев,
многочисленных слоев мелкой буржуазии и тех элементов средней и крупной
буржуазии, которые были заинтересованы преимущественно в развитии
экономических связей с рынком европейских стран. В таких условиях
итти напролом, как сначала хотел кайзер и империалистские круги
«колониальных энтузиастов», означало распустить рейхстаг, дать отставку
рейхсканцлеру и готовить государственный переворот.
В крайне-правых, наиболее реакционных кругах крупных аграриев,
которые хотели во что бы то ни стало осуществить законопроект Кани-
ца, было немало сторонников роспуска и даже уничтожения рейхстага.
Эти прусские зубры почувствовали прилив сил, когда заметили, что
после «крюгеровской телеграммы» настроения против рейхстага стали
распространяться и среди крайних сторонников быстрого роста
германского маринизма. Тогда они стали открыто поговаривать о том, что
нужно создать новое, «сильное» правительство, которое было бы
способно, вопреки рейхстагу и даже без рейхстага, осуществить их
вожделения. За кулисами они готовились спровоцировать открытый конфликт
между кайзером, правительством и рейхстагом.150 Однако в последний
момент Вильгельм испугался столь крайних и опасных мер. Он решил
отложить продвижение планов усиления морского флота до лучших
времен и оставил Гогенлоэ на месте. Таким образом, кризис,
назревавший за кулисами политической жизни, миновал. Все же его отзвуки
сказались на отношении политических партий к политике правительства
по трансваальскому вопросу.
Еще до начала общих дебатов, на заседании комиссии рейхстага,
лидер центра Либер запросил Маршалля, правильны ли слухи, что
правительство собирается потребовать от рейхстага новых ассигнований
на морское строительство. Маршалль ответил отрицательно, хотя
пытался убедить, что в связи с ростом экономических интересов и
заморской торговли Германии потребность в увеличении флота, в особенности
крейсерского, становится настоятельной. Это можно было понять как
тактический ход, подготовляющий рейхстаг принять требование
правительства в будущем. Комиссия выразила удовлетворение тем, что
планы наиболее нетерпеливых «колониальных энтузиастов» еще не
поддерживаются правительством.
Это, однако, не означает, что в составе рейхстага не было
сторонников таких планов. Даже в комиссии наметились два течения: одно
хотело выиграть время, чтобы получить возможность детальнее
ознакомиться с предполагаемой новой морской программой правительства, другое
с самого начала назвало себя противниками морского строительства,
опасаясь, что оно может нанести ущерб укреплению сухопутных сил. ш
Но сторонники обоих этих течений были удовлетворены тем, что вопрос
отложен и что рейхстаг, удерживая контроль в своих руках, сможет
вести политический торг с правительством. Все это обеспечило
правительству в рейхстаге успех по трансваальскому вопросу. Успех
был большой. За исключением социал-демократической фракции
рейхстаг почти единодушно поддержал политику правительства, которое,
»«Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 365—366.
15о Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 158, 163—164, 170.
"i Reichstag, 13 февраля 1896 г., В. II, S. 927—928.

122
ГЛАВА ВТОРАЯ
казалось ему, добилось своей цели, избежав войны и вместе с тем
укрепив международное положение Германии.
Однако исторические итоги трансваальского кризиса были совсем
другие: Германия действительно избежала войны, но она вышла из
кризиса, подорвав свои международные связи. Следует учесть, что
политические настроения, сложившиеся в то время в Европе, скорее
благоприятствовали германской дипломатии. Огромные успехи английского
империализма в деле колониальных захватов везде вызывали к нему
ненависть или зависть, а авантюристский набег его агентов на Трансвааль
повсюду вызвал взрыв возмущения. С другой стороны, цели
германского империализма, рядившегося в тогу защитника бурской республики,
были тогда далеко не всем ясны, а «крюгеровская телеграмма»
Вильгельма II в первый момент даже вызвала волну симпатий к Германии.
И все-таки германская дипломатия не смогла их использовать.
Причиной этого были прежде всего старые и глубокие противоречия с
Францией, которые милитаристская Германская империя, захватив Эльзас-
Лотарингию, создала еще в дни своего рождения. В течение четверти
века после этого насильнического акта германская дипломатия
вторично делала попытку сблизиться с Францией (первая была в 1885 г.).
Однако Германия вовсе не собиралась удовлетворить ни национальные
интересы Франции (в вопросе об Эльзас-Лотарингии), ни ее
империалистские интересы (в Египте). Германия хотела соблазнить Францию
малостоящими обещаниями незначительных компенсаций в Конго и
использовать ее в своей дипломатической игре с Англией. Это Германии
не удалось. Вот почему, касаясь данного эпизода, Гогенлоэ с
раздражением писал: «Наблюдения, которые мы каждый раз делаем (при
попытках «сближения» с Францией.— А. £".), не позволяют нам... отважиться
сделать третью попытку. Из того, что мы пережили, мы должны сделать
вывод, что Франция все вопросы подчиняет идее реванша».152
Не удалось Германии привлечь на свою сторону и Россию, которая
связана была союзом с Францией. Русская дипломатия тщательно
следила за всеми перипетиями англо-германского соперничества. Она
готова была предоставить Германии некоторую поддержку,153 но вовсе не
собиралась подчинять интересам Германии свою политику в отношении
Англии.
Однако не только противники Германии — Россия и Франция, но и
ее союзники — Австро-Венгрия и в особенности Италия «и в какой
степени не хотели принимать участие в германском плане
«континентальной лиги». В этой задуманной комбинации Германия добивалась
гегемонии, и помогать ей в этих стремлениях, уже явных и настойчивых,
никто не хотел.
Идея «континентальной лиги» оказалась, таким образом, химерой.
Ее автор — Голыптейн полагал, что с ее помощью германская
дипломатия сможет запугать Англию и заставить последнюю итти на
сближение с Тройственным союзом и на уступки в колониальных вопросах.
Но он сам испугался, когда увидел, к чему привела его затея.
Германская дипломатия не смогла, хотя бы на время, сгруппировать вокруг
себя новых друзей и при первых же шагах в этом направлении едва не
152 G. Р., В. XI, № 2795. Гогенлоэ — Радолину, 20 мая 1896 г.
153 В переговорах с англичанами Голыптейн и другие руководители германской
дипломатии неоднократно ссылались на заявление русского посла в Берлине, что
кайзеровская телеграмма Крюгеру является выступлением в защиту не только
немецких, но и европейских интересов (G. Р., В. XI, № 2621. Голыптейн — Гатцфельду,
8 января 1896 г.; см. также № S622. Радолин — ведомству иностранных дел, б января
1896 г.; № 2623. Николай II— Вильгельму II, 6 января 1896 г.).

ТРАНСВААЛЬСКИИ КРИЗИС 1895—1896 гг.
123
растеряла и старых: она не только <не получила поддержки со стороны
франко-русского союза, но и едва не вызвала раскол в руководимом ею
Тройственном союзе. Это означало, что Германии не удалось
изолировать Англию. Более того, при первых же попытках в этом направлении .
она сама оказалась перед опасностью остаться изолированной. Голь-
штейн предполагал, что германская дипломатия преподала Англии
«маленький урок». Русский посол Стааль, наблюдавший политику
английских империалистов в дни трансваальского кризиса, удачно
отметил, в чем он заключался. «Казавшееся... столь грозным
заступничество Германии (за Трансвааль.— Α. β.),—писал он,— потеряло
большую часть своего значения: готовность, с которой эта держава
выступает с самыми решительными заявлениями, стоит наравне разве только
с ее поспешностью устраниться от действительной поддержки своих
взглядов и позволяет относиться скептически к значению ее
нравственного вмешательства. При этом,— указывал далее Стааль,— в Англии
вполне уверены в невозможности совместного авторитетного действия
относительно Трансвааля со стороны нескольких европейских держав,
не допускают также возможности даже и отдельного
франко-германского соглашения по сему делу». 154
Правда, английское правительство, по выражению В. И. Ленина,
«наиболее аннексионистское правительство в мире»,155 своей
разбойничьей авантюрой в Трансваале показало, что оно намерено
продолжать свою политику колониальных захватов вопреки интересам других
империалистских держав. Даже тонкое лицемерие и
дипломатические манеры Солсбери, хищные, но пока еще осторожные,
по-настоящему никого обмануть не могли.
И все же голынтейновский план утверждения германской гегемонии
в Европе под флагом «континентальной лиги» за счет «полюбовного»
распределения колоний между некоторыми европейскими державами,
при условии изоляции Англии,— был неосуществим.
Империалистические противоречия между главными европейскими державами были уже
слишком остры, чтобы можно было, хотя бы временно, приглушить их
з рамках общеевропейской дипломатической комбинации. Германская
дипломатия пыталась решить неразрешимую задачу и, конечно, потер-
лела в этом поражение. Так выглядел ее «маленький успех».
1М Архив МИД, П. А. 2117, л. 6. Депеша Стааля, Лондон, 28/16 апреля 1897 г.
№ 36.
155 В. И. Ленин. Защита империализма, прикрытая добренькими фразами, Соч.,
т. 24, стр. 306.

Глава третья
ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ
И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
в 1895 — 1896 гг.
1
Даже те из современников, кто не был посвящен в тайны
германской дипломатии, в дни трансваальского кризиса не могли не заметить,
что во внешней политике Германии обнаруживаются новые тенденции.
Пресса, официозная или «независимая», в одинаковой степени
послушная ведомству иностранных дел, отражала эти тенденции, не ставя перед
собой, разумеется, задачи раскрыть их содержание и смысл. Было
очевидно, что дипломатическое столкновение с Англией, возникшее на
почве южноафриканских дел, не может пройти бесследно. Оно,
действительно, имело серьезные результаты во всей сфере международной
жизни. Но оно само являлось результатом более глубоких
антагонизмов, экономических, политических и колониальных, нараставших во
взаимоотношениях между Германией и Англией. Нарастание этих
антагонизмов снова выдвинуло на первый план старую и всегда крайне
важную для Германии проблему — урегулирование своей политики в
отношении России, а, с другой стороны, это не могло не повлиять и на
характер взаимоотношений между Германией и союзными с ней
державами — Австро-Венгрией и Италией. Так перед германской дипломатией
встали новые задачи, которые тем более расширялись и усложнялись,
чем более росли общие политические претензии германского
империализма и его бурная экономическая экспансия. Уже первые подземные
толчки, расходящиеся от эпицентров англо-германского антагонизма,
вызвали трещины во всей военно-политической комбинации
Тройственного союза.
Еще со времен Берлинского конгресса, а в особенности после 1887 г.г
когда Австро-Венгрия и Италия при содействии бисмарковской
дипломатии заключили соглашение с Англией по вопросам всего бассейна
Средиземного моря,— политика сближения с Англией стала как бы
традиционной для дипломатии германских союзников. Средиземноморская
Антанта,! направленная на Востоке против России, должна была
обеспечить интересы старой австро-венгерской монархии на Балканах; на-
1 Обычно Средиземноморскую Антанту называют соглашением о сохранении
status quo в Средиземном море. Это не было, однако, чисто оборонительной
комбинацией на Средиземном море. Нота итальянского посла в Лондоне Корта от 12
февраля 1887 г. устанавливала: «Италия вполне готова поддержать дело
Великобритании в Египте. Великобритания в свою очередь склонна поддержать действия Ита-

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 125
правленная на Западе против Франции, она должна была обеспечить
интересы молодого и еще слабого итальянского империализма в
Северной Африке. Правда, заключая соглашения, Англия оставила себе
формальную лазейку: устанавливать характер своего сотрудничества- с
Австро-Венгрией и Италией «в зависимости от обстоятельств».2 Тем не
менее самый факт этого соглашения вполне отвечал замыслам бисмар-
ковской дипломатии: поддерживая одной рукой интересы России в
проливах, она другой рукой создавала ей там сильный заслон из трех
держав — Англии, самой сильной морской державы того времени, и своих
собственных союзников.г Что касается этих последних, то в
Средиземноморской Антанте они усматривали укрепление своих позиций как
участников Тройственного союза и обеспечение своих агрессивных целей.
Так в течение ряда лет политика Австро-Венгрии и Италии, несмотря
на их глубокую взаимную неприязнь, протекала все же под общим
знаком союза с Германией в Европе и сближения с Англией в бассейне
Средиземного моря.
Возникшие между Германией и Англией серьезные трения и
противоречия сразу начали расшатывать эту двойственную опору внешней
политики обоих германских союзников. Перед австро-венгерским и
итальянским правительствами встал вопрос: как быть дальше и с кем
итти в будущем? Граф Голуховский, крупный польский магнат,
ставший, благодаря близким связям с венским двором, министром
иностранных дел австро-венгерской монархии, стремился если не устранить, то
хотя бы смягчить эти расхождения и противоречия, возникшие между
его германскими союзниками и английскими друзьями. «Не нужно так
скверно обходиться с англичанами,— упрашивал он немцев в конце
октября 1895 г.;—англичане не являются для нас quantité négligeable
на Востоке,— мы нуждаемся в них против русских».4 Еще большее
беспокойство возникновение и развитие англо-германского антагонизма
вызвало в руководящих кругах итальянской дипломатии. Барон Бланк,
итальянский министр иностранных дел, тщетно пытался уговаривать
своих германских союзников не обострять отношений с Англией, чтобы
лил в любом ином пункте северного побережья Африки, а в частности в Триполитании
и Киренаике, в случае вторжения третьей державы» (ст. 3). |Кроме того, установлен
был принцип «взаимной поддержки в Средиземном море во всех разногласиях, которые
могли бы возникнуть между одной из них и третьей державой». Второе соглашение
было достигнуто в декабре 1887 г. в форме обмена нот между Австро-Венгрией и
Англией. Нота австро-венгерского посла в Лондоне Карольи от 12 декабря 1887 г.
-сначала устанавливала (ст. 2) «поддержание status quo на Востоке, основанного на
договорах, с исключением всякой политики компенсации». Далее она особо
устанавливала принцип сохранения «суверенных прав Турции на Болгарию», а также «в
качестве охранительницы проливов» (ст. 5). Однако Австро-Венгрия, Англия и Италия
оставляли за собой право совместно или в отдельности приступить к временной
оккупации своими сухопутными или морскими силами тех пунктов. Оттоманской империи,
«которые они сообща признают необходимым оккупировать для того, чтобы
обеспечить цели, определенные в предыдущих договорах» (ст. 8). В тот же день, 12
декабря, Солсбери ответной нотой подтвердил все пункты ноты Карольи. Итальянское
правительство присоединилось к англо-австрийскому соглашению нотой от 16
декабря 1887 г.
2 В. D., v. VIII, № 1.
3 А. Ер ус а л и мс кий, Бисмарк как дипломат, М. 1940, стр. 47. «Если Австрия
с трудом идет навстречу крайне важным для ее будущего английским
предложениям,— писал Герберт Бисмарк б марта 1887 г.,— то это показывает, что она плохо
понимает свои интересы и слишком рассчитывает на Германию. Мы не в состоянии
β восточных делах отождествлять себя с Австрией или оказывать
материальную помощь при каких-либо осложнениях в Болгарии или на Черном море»
(G. Р., В. IV, № 899).
4 G. Р., В. X, № 2490. Лихновский — Гогенлоэ, 28 октября 1895 г.

126
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
не затруднять и без того сложное международное положение Италии.
«Если Германия и Англия не найдут общего языка,— говорил он
германскому послу Бюлову,— Италия будет находиться в положении
ребенка, родители которого расходятся».5 Проводя свою агрессивную
политику, австро-венгерская монархия Габсбургов и итальянская
монархия, как и прежде, искали поддержки со стороны Германии и Англии
одновременно, в момент, когда последние, сами вступив на путь
агрессивной политики большого масштаба, уже начали сталкиваться между
собой. Это усилило назревание кризиса во взаимоотношениях между
германским империализмом и его обоими союзниками и вызвало новые
трещины во всей комбинации Тройственного союза.
2
В мае 1897 г. истекал срок договора между Германией,
Австро-Венгрией и Италией, но уже задолго до этого между участниками
Тройственного союза начались переговоры об условиях его возобновления.
Более полутора десятка лет прошло с тех пор, как князь Бисмарк
и граф Андраши, связав Германию и Австро-Венгрию узами тесного
военно-политического союза, заложили основы тройственной коалиции
держав, и за это время и в общей политике и во взаимоотношениях
этих держав произошли немалые изменения. Старое и длительно
существовавшее соперничество между Пруссией и Австрией вовсе не
прекратилось сразу, окончательно и полностью, как только первая
завоевала господство в Германии, вторая преобразовалась на началах
австро-венгерского двуединства, а затем обе они вступили на путь
союзных отношений. Вместе с тем, наряду со старыми тенденциями в
области внешней политики, отодвинутыми жизнью на задний план, но вовсе
не устраненными, появились новые тенденции и новые задачи,
порождаемые новыми условиями империалистского развития. Во всяком
случае следует категорически отвергнуть версию, будто основой австро-
германского союза, просуществовавшего почти сорок лет, являлись
какие-то «общенациональные» или «общенемецкие» цели или интересы.
Автор этой версии Бисмарк утверждал, что австро-германский союз
основан на «племенном чувстве».6 Но он сам этому никогда не верил.
Как раз те классовые и политические силы, которые были
заинтересованы в поддержании этого союза, меньше всего могли претендовать на
то, чтобы представлять «общенациональные» цели, и во всяком случае
никогда этим силам не были присущи те «чувства», которые Бисмарк,
великий мастер фальсификаций и мистификаций, хотел им приписать.
Пока прусские юнкеры, с одной стороны, австрийские феодалы,
финансовая аристократия и бюрократия — с другой, боролись за
политическую гегемонию в Центральной Европе, никакой речи об общности
«племенных чувств» не было с их стороны слышно. Пр'уссаки
ненавидели австрийцев и презирали их, а те, нужно отдать справедливость,
платили им той же монетой. Бисмарк называл баварцев переходным
типом от австрийца к человеку,— на самой высшей ступени его
антропологической иерархии стоял пруссак. Версия о «племенных чувствах»
была им выдвинута тогда, когда милитаристская Великопруссия,
названная при своем создании Германией, преследуя
агрессивно-политические цели в Европе, оказалась заинтересованной в том, чтобы при-
5 G. Р., В. X, № 2556. Бюлов — Гогенлоэ, 3 декабря 1895 г.
6 О. Бисмарк, Мысли и воспоминания т. Ill, М. 1941, стр. 123.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 127
влечь на свою сторону Австро-Венгрию в качестве союзной державы.
Но на пути к этому союзу Бисмарку пришлось встретить серьезное
сопротивление прежде всего со стороны тех классово-политических сил,
во имя утверждения господства которых он и искал этого союза во
внешних отношениях. Господствующие классы и в Пруссии — Германии
и в Австрии, не испытывая никаких «племенных чувств», а только
затаенную вражду, противились заключению союзного договора. Сам
Вильгельм I был решительным противником союза с Австрией:
прусский «картечный принц», как его прозвали в период революции 1848 г.,
ставший германским императором, до конца своих дней ненавидел все,
что хотя бы в отдаленной степени напоминало ему буржуазные
«общенемецкие идеи» этой революции. Превыше всего в области внешних
отношений он ставил поддержание старых династических связей между
прусским и русским дворами. Только прямой угрозой полного и
открытого разрыва «железный канцлер» заставил своего кайзера дать
согласие на оформление союза.7
Австро-германский союз по существу был и оставался орудием
агрессивной, наступательной политики. Как отметил И. В. Сталин, «это
соглашение трактовалось «союзом мира», а между тем все историки
сходятся на том, что это соглашение послужило прямой подготовкой к
империалистической войне 1914 года».8 Заключение этого союза
Бисмарк объяснял стремлением устранить тот «кошмар коалиций»,9
который мучил его на протяжении всей его политической деятельности. На
деле же создание и существование австро-германского союза само
послужило источником постоянного кошмара, который опруссаченная
Германия усердно насаждала среди всех своих противников,
настоящих и будущих. Возникнув из войны и, как мы знаем, превратив войну
в «европейскую институцию»,10 она впервые в период
формирующегося империализма создала военную коалицию и возглавила ее, внося
тем самым в политическую жизнь Европы элементы неустойчивости и
постоянного беспокойства. Такое положение вещей весьма
соответствовало интересам правящих классов в Германии и прежде всего
интересам юнкерства, которое в постоянно создаваемой или раздуваемой
военной опасности усматривало источник укрепления милитаризма,— одной
из главных основ своего господства в стране. Германская буржуазия
охотно поддерживала эту систему, благодаря которой, без участия
демократических сил и с помощью реакционного юнкерства подавляя эти
силы, она добилась осуществления своих политических идеалов —
создания национального государства и широкого внутреннего рынка.
Союз с Австро-Венгрией открыл перед нею новые возможности.
Опираясь на него, опруссаченная, милитаристская юнкерско-буржуазная
Германия стремилась еще более активно запугивать одних, изолировать
других, стравливать остальных и таким образом пробивать путь для
своей экономической экспансии и для утверждения своей политической
гегемонии в Европе.
Как ни высоко Бисмарк ставил значение австро-германского союза,
он никогда не считал его единственной опорой своей внешней политики.
Союз направлен был исключительно против России, в случае же военного
7 G. Р., В. III, № 440—513.
8 И. В. Сталин, XIV съезд ВКП(б) 18—311 декабря 1925 г. Политический отчет
Центрального Комитета 18 декабря. Соч., т. 7, стр. 275.
9 О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, т. II, М. 1940, стр. 211—212.
10 К. Маркс, Письмо Комитету германской социал-демократической партии,
1 сентяфя 1870 г. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 68.

128
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
столкновения с Францией Германия могла рассчитывать только на
нейтралитет Австро-Венгрии. Германская империя постоянно готовилась
к этому столкновению и в течение двадцати лет господства Бисмарка
неоднократно пыталась начать против Франции новую войну. И все
же каждый раз, под влиянием дипломатического вмешательства России
и опасаясь военного удара со стороны последней, она вынуждена была
отказываться от осуществления своих замыслов. Это свидетельствовало
о выдающейся роли России в европейской политике. Бисмарк ворчал,
негодовал, потом неистовствовал по поводу этой роли России, но всегда
должен был считаться с ней как с одним из первоклассных факторов
в международных отношениях.
Союз с Австро-Венгрией устранял опасность полного
стратегического окружения Германии на протяжении всех ее сухопутных границ, но
не устранял опасности войны на два фронта — на Западе и на Востоке
одновременно. Он даже усиливал эту опасность, поскольку Австро-
Венгрия имела в то время большее поле для острых трений,
соперничества и политических столкновений с Россией, чем ее союзница
Германия. Это в известной мере объясняет, почему Бисмарк, укрепляя свои
отношения с Австро-Венгрией, считал необходимым одновременно
искать сближения с Россией, сначала совместно с Австро-Венгрией, а
затем, когда это стало уже невозможно, в глубокой тайне от нее. Лишь
в самые последние годы его деятельности ему удалось не только
застраховать юнкерско-буржуазную Германию союзом с Австро-Венгрией
против России, но и перестраховать ее тайным договором с Россией на
случай войны с Францией. и Этот договор фактически находился в
противоречии с союзными обязательствами Германии в отношении Австро-
Венгрии, но прусско-германская дипломатия, взращенная на традициях
грубого обмана и прямого вероломства, мало считалась с этим. В
дальнейшем, уже будучи в отставке, Бисмарк счел нужным сорвать покров
тайны со своего собственного политического детища, и мы увидим,
какую это вызвало бурную реакцию и в Германии и в Австро-Венгрии.
•В одной из своих записей, предназначенной для самого узкого
круга посвященных, Бисмарк не постеснялся высказать мысль, что в
случае, если Австро-Венгрия вовлечет Германию в военное столкновение с
Россией в неблагоприятный для Германии момент, он не задумается в
зависимости от обстоятельств бросить свою союзницу на произвол
судьбы. Вместе с тем он не стеснялся использовать свою союзницу, чтобы
попытаться через ее посредство втянуть Англию в войну против
России, 12 договором с которой 'он стремился застраховать Германию на
случай, если бы ему удалось развязать против Франции еще одну
войну. Даже в своих посмертно изданных мемуарах Бисмарк скрывал мно-
тие стороны этой своей сложной дипломатической эквилибристики, в
особенности те, которые направлены были против России и
противоречили союзу с Австро-Венгрией. Что касается обеспечения германской
захватнической политики в колониальных странах, то союз с Австро-
Венгрией мог иметь для Германии лишь второстепенное значение. Более
того, как показал опыт конца 80-х годов, Германии пришлось пойти на
быстрое свертывание колониальной политики, поскольку вспыхнувший
тогда кризис во взаимоотношениях между Австро-Венгрией и Россией
на Балканах грозил втянуть Германию в военное столкновение в Европе.
В середине 90-х годов, когда начался новый этап германской коло-
11 «Красный архив», т. I, 1922, стр. 147—152, «Русско-германские отношения,
декретное соглашение между Россией и Германией 1887 г.».
»2 G. Р., В. IV, № 895—906.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 129
ниальной политики, движимой развивающимися силами империализма,
правящим классам Германии в еще большей степени, чем раньше,
стало ясно, что союз с Австро-Венгрией не может принести им в этом
отношении никаких выгод. И тем не менее они крепко держались за этот .
союз, поскольку вынуждены были считаться с вызванной ими же
опасностью войны на два фронта. Чтобы прикрыть свои стратегические и
политические интересы в этом союзе, они старались выдвинуть на
первый план его «общенациональные» интересы. Вскоре, однако, по мере
того как усиливалась экономическая экспансия германского
империализма в пределы Австро-Венгерской монархии, это идеологическое
прикрытие стало менять свою форму: вместо «племенных чувств» стали
чаще говорить об общих идеях «германизма». Это была зачаточная
форма новых тенденций в отношениях германского империализма к его
австро-венгерской союзнице.
После того, как австрийская империя потерпела поражение, военное
и политическое, в столкновениях с Францией и Италией в 1859 г., а
главное — с милитаристской Пруссией в 1866 г., габсбургская династия
была вынуждена пойти на некоторые уступки не только австрийской
буржуазии, которая получила урезанную конституцию, но и
венгерской землевладельческой аристократии, которая получила известные
политические права в виде автономии. Так, в 1867 г. австрийская
империя была преобразована в двуединое государство — Австро-Венгрию.
Венгерские аграрии, влияние которых явно возросло, в целях
сохранения и укрепления своего привилегированного положения по
отношению к угнетенным славянским народам в восточной части империи,
были заинтересованы в поддержке со стороны буржуазно-юнкерской
Германии. Именно эти круги были не только противниками
австрийских планов реваншистской войны с опруссаченной Германией, но и в
большой степени содействовали оформлению союза с ней. В дальнейшем
они являлись главной опорой этого союза. Бисмарк отлично это
понимал и, несмотря на «племенные чувства» к австрийцам, всегда считал
нужным поддерживать дуалистическую систему габсбургской империи.13
Не в меньшей степени это можно сказать и о его преемниках,
вставших у кормила государственной власти в Пруссии — Германии. Они
знали, что пока габсбургская монархия существует на основе этой
дуалистической системы, австрийские реваншисты, сохранившиеся среди
верхушечной, феодальной части общества, не смогут настолько поднять
голову, чтобы выступить против Пруссии и Германии. Опруссаченная
Германия была тем более заинтересована в сохранении этой системы,
что она видела в ней барьер и орудие борьбы против славянских
народов не только внутри, но и за пределами империи Габсбургов. Вот
почему она ёсегда выступала решительным противником планов
федерализации империи. Эти планы, то возникавшие среди некоторых
влиятельных австрийских кругов, то затухавшие, предусматривали
некоторое усиление влияния славянского элемента за счет венгерского.
В борьбе против австрийских планов федерализации империи,
против славянского движения и за собственное политическое влияние
13 В своем исследовании по истории русско-германских и русско-австрийских
отношений в связи с восточным вопросом в 80-х годах XIX столетия С. Сказкин
справедливо отмечает, что, «начиная с XVIII столетия, когда Мария-Терезия, спасая свое
наследство от Фридриха II, принуждена была подтвердить вольности венгерского
дворянства, интересы Пруссии и Венгрии... оказались связанными общей исторической
судьбой. Господство венгров в австрийской монархии было залогом господства Пруссии
в Германии, и наоборот» (С Сказкин. Конец австро-русско-герм а некого союза,
т. I, 1879—1884, М. 1928, стр. 21—22).

130
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
венгерская феодальная знать всегда могла рассчитывать на поддержку
со стороны прусского юнкерства, утвердившего свое господство в Герма^
нии. Она не преминула использовать это положение и для
удовлетворения своих узко классовых экономических интересов, которые в данном
случае заключались в том, чтобы, сохранив за собой монополию на
внутреннем рынке всей империи, обеспечить наиболее благоприятные
условия для сельскохозяйственного экспорта в Германию. Но это никак
не соответствовало и даже противоречило экономическим интересам
прусских юнкеров и вообще германских аграриев. Бисмарк это
понимал и впоследствии ясно и отчетливо формулировал. 14 Но за нужный
ему военно-политический союз с габсбургской монархией он вовсе не
склонен был расплачиваться экономическими интересами юнкерства,
являвшегося главной опорой империи Гогенцоллернов. Вступление
Германии и Австро-Венгрии в союзные отношения совпало со
вступлением обеих держав на путь протекционизма, и после этого в течение
почти полутора десятка лет обе они по существу находились в состоянии
таможенной войны. Пока эта «тихая» война продолжалась, союзники
были в экономическом отношении весьма разобщены, и никогда еще
старые идеи Фридриха Листа, наиболее крупного из немецких
буржуазных экономистов первой половины XIX в., об экономическом
объединении «Срединной Европы» не были так далеки от действительности, как
во время заключения австро-германского союза и в последующие годы.
В дальнейшем, испытывая давление интересов быстро растущей
крупной буржуазии, преемники Бисмарка вынуждены были ослабить
таможенную войну против своего союзника, вступив на путь заключения
с ним торгового договора. Это вызвало сильное сопротивление со
стороны прусских аграриев. Их главный столп Бисмарк, находясь в
отставке, решительно высказался против каких-либо экономических
уступок в пользу Австро-Венгрии, военно-политический союз с которой
"являлся его собственным детищем. Чтобы как-нибудь прикрыть это
явное несоответствие и даже противоречие с самим собой, Бисмарк создал
диковинную теорию, будто укрепление политических отношений между
двумя державами может развиваться независимо от ухудшающихся
между ними экономических отношений. В борьбе против торгового
договора с Австрией он снова начал апеллировать к «племенным чувствам»
австрийцев и немцев и стал доказывать, что если габсбургская
монархия добьется от Германии некоторых уступок в области торговой
политики в пользу венгерских и польских аграриев, то расплачиваться за
эти уступки в конечном счете будут австрийские торговые и
промышленные круги. Таким образом, он довольно точно определил, кто был
экономически заинтересован в поддержании «племенных чувств» в
Австрии: то была германская буржуазия, торговая, промышленная и
финансовая, уже охваченная националистическими настроениями и в
поисках новых рынков устремляющая свою экспансию в сторону
соседней и союзной с ней центральноевропейской империи Габсбургов.
14 «В последние десятилетия преобладание в Австро-Венгрии получила
венгерская половина империи, а гадицийские голоса (имеется в виду влияние крупной
польской землевладельческой аристократии из Галиции.— А. Е.) приобрели большую
ценность, чем раньше, не только для парламентского большинства, но и для
внешнеполитических возможностей. Аппетиты аграриев этих восточных областей Австрии
приобрели влияние на решения правительства; и если последнее может эти аппетиты
удовлетворить любезностью за счет Германии и ее неопытности, то оно, конечно,
воспользуется каждой неудачной уступкой германской политики, чтобы выйти из
внутренних затруднений и удовлетворить венгерских и галицийских аграриев»
(О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, т. III, стр. 122).

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 131
Германский капитал быстро овладел там довольно серьезными
экономическими позициями. Через пятнадцать лет после заключения союза
Австро-Венгрия уже оказалась покрытой густой сетью германских
торговых фирм или их филиалов. Этих фирм было уже несколько сотен,
и количество их росло с каждым годом. В 1894 г. германский экспорт
в Австро-Венгрию исчислялся в сумме свыше 400 млн. марок. Правда,
Германия ввозила из Австро-Венгрии на значительно большую сумму
(в том же году — 581.8 млн. марок), но разница в этих цифрах никак
не может уменьшить роль экономического внедрения германского
капитала в Австро-Венгрии. Следует учесть, во-первых, что Германия
экспортировала главным образом промышленные товары, а
импортировала главным образом сельскохозяйственные, и, во-вторых, что
германская крупная буржуазия извлекла значительные выгоды, предоставляя
Австро-Венгрии большие кредиты и осуществляя там
капиталовложения. На территории габсбургской монархии не было к этому времени
ни одной сколько-нибудь крупной железнодорожной компании, в
которой германский капитал не принимал бы участия. Кроме того,
значительные германские капиталы были инвенстированы в австрийскую и
венгерскую промышленность, в угольные копи Далмации, а в
особенности в горную промышленность Северной Чехии — область, пограничную
с Германией. Германский капитал, инвестированный в Австро-Венгрию,
в общем исчислялся к этому времени в сумме, далеко превышавшей
миллиард марок. Еще в 60-х годах XIX в. почти вся внешняя
финансовая задолженность Австро-Венгрии находилась в руках Франции и
Голландии. В середине 90-х годов она уже наполовину перешла в руки
германских банков. Наконец, следует отметить, что многие
представители германской аристократии и плутократии являлись или стали
владельцами огромных поместий и лесных массивов в Австро-Венгрии
(общим размером свыше 200 тыс. га). Стоимость одних только
угодий в венгерской части империи, находившихся в германских , руках,
исчислялась в сумме 100 млн. марок.15
Все же в совокупности это еще вовсе не означало германской
экономической гегемонии в Австро-Венгрии. Ни торгово-промышленные и
финансовые интересы Австрии, которые искали выхода на Балканах, ни
тем более аграрные интересы Венгрии в то время далеко еще не были
полностью подчинены германскому влиянию. Но рост этого влияния был
налицо, и это не могло не иметь для обеих держав и
внешнеполитических последствий. Правящие классы Австро-Венгрии продолжали
преследовать свои интересы, которые не всегда совпадали с германскими
интересами, а в некоторых вопросах даже расходились с ними. С
другой стороны, германский империализм и его дипломатия стремились
использовать свое возросшее в Австро-Венгрии экономическое влияние
и для достижения политических целей. Несколько десятков лет назад
Пруссия противилась таможенному объединению с Австрией, понимая, что
в конечном счете это повлечет за собой потерю ее главенствующей роли в
Германии. К середине 90-х годов, когда основы империализма в Германии
уже сложились, стало заметно движение в пользу такого объединения.
Глашатаем этого объединения выступал «Пангерманский союз».16
15 «Die Entwicklung der deutschen Seeinteressen im letzten Jahrhundert».
Zusammengestellt im Reichs-Marine-Amt. Reichstag, 1905—1906, Zweiter Anlageband^
Aktenstück № 67, S. 1708.
16 В середине 90-х годов на поприще пангерманской пропаганды идей
«среднеевропейского или по меньшей мере германо-австрийского таможенного объедине-

132
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Его пропаганда сначала как будто не соответствовала курсу
правительственной политики.' В то время как германское правительство еще не
прекратило таможенной войны с Австро-Венгрией, пангерманские
организации уже начали требовать ее экономического поглощения. В то
время как германское правительство возобновляло союзный договор с
Австро-Венгрией, пангерманские организации, не стесняясь, уже требовали
установления над нею политического господства и превращения ее в
колониальный хинтерланд. «В Германии... слишком много князей, в
Австрии слишком много народов», «Австрия нуждается в германских
колонистах, а Германия нуждается в колонизации Австрии», «Австрия
нуждается в господствующей расе, а господствовать в Австрии могут
только германцы»,— эти и подобные политические афоризмы,
рожденные в кругах «Пангерманского союза», уже получили хождение.17
В широко распространявшихся анонимных памфлетах эти круги
высказывали требования в пользу политической аннексии Австрии, и притом
не в отдаленном будущем, а немедленно. В этом они видели начало
•создания «Великогермании» и «Срединной Европы» 18 — от Северного
моря до балканского предгорья и от Прибалтики до Адриатики.
Выдвигая на первый план идею «германизма», они открыто выступали против
мадьяр и в особенности против славян, третируя и тех и других как
«балласт истории», который мешает осуществлению их захватнических
планов в Центральной Европе. Это были планы крайне
империалистского характера. Когда Бисмарка, прусскою юнкера, однажды
спросили, согласился ли бы он присоединить австрийские земли к Германии,
он ответил: «Я заверяю, что если бы завтра мне предложили Верхнюю
ή Нижнюю Австрию, я отклонил бы это предложение. Они слишком
далеки от нас. Если бы Прага и Вена могли поменяться местами, я не
сказал бы нет».19 Таким образом, для Бисмарка на пути к поглощению
Австрии камнем преткновения был чешский народ, и Бисмарк считался
с этим. Его вполне устраивал австро-венгерский дуализм как
политическая система, которая, подавляя славянское движение в габсбургской
империи, обеспечивала ему союз с нею. Но пангерманские
империалисты не ограничивались этими возможностями. Они считали нужным и
необходимым полностью устранить это препятствие — чешский и
другие славянские народы — на путях к подчинению Австрии и созданию в
Центральной Европе великогерманской империи: «все славяне
ненавидят нас, потому что они знают, что наша жизнь несет им смерть».20
тния подвизался некий д-р Цепфль. В апреле 1895 г., выступая на пангерманской
конференции в Берлине, он развивал взгляды о том, что в качестве основы такого рода
экономического и таможенного объединения необходимо сооружение канала,
который соединил бы Майн, Эльбу и Одер с Дунаем. Вскоре по его инициативе были
созданы «Центральный ферейн для развития германского судоходства по :ре.кам и каналам»,
«Ферейн для развития судоходства по рекам и каналам в Баварии» и «Дунайский
ферейн» в Вене. На эти ферейны возлагалась задача подготовить осуществление
экономических проектов Цепфля, связанных с более широкими политическими задачами
«Пангерманского союза» (см. A. Cheradame, L'Europe et la question d'Autriche
au seuil du XX siècle, P. 1906, p. 208).
17 См. брошюру пангерманца с французской фамилией Paul de Lagardue, «Deutsche
Schriften», 1892. /Его настоящая фамилия была1 Беттихер, но он, повидимому еще до
своего превращения в пангерманца, променял ее на французскую фамилию своей матери
■(Φ. Ротштейн, Гитлеризм и прусско-германский империализм, «Исторический
журнал», 1942, № 6, стр. 73).
13 См., например, нашумевшую брошюру «Grossdeutschland und Mitteleuropa um
das Jahr 1950». Von einem Alldeutschen, B. 1895.
19 Цит. по Α. Cheradame, L'Europe et question d'Autriche au seuil du XX
siècle, p. 63.
20 P. de Lagardue, op. cit.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 133
Таковы были первые ростки каннибальской идеологии
пангерманизма, принесшие в будущем столь зловещие всходы. Германские
правящие и правительственные круги не остались к ним вовсе безучастными.
Они не только не вступили в борьбу против идей «германизации»
Австро-Венгрии и в особенности ее славянских земель, но и сами стали
(сначала, правда, осторожно, но затем все более активно) опираться на
эти идеи в политической борьбе за влияние в Центральной Европе.
Продолжая использовать соперничество между венгерской и
австрийской частями габсбургской империи, которое не затухало, несмотря на
объединявшую их вражду к славянскому элементу, германские
правящие круги уже в это время стали более непосредственно вмешиваться
в борьбу многочисленных партий Австро-Венгрии. Среди них они
стремились сколотить ядро, которое своим весом, действительным или
кажущимся, могло бы оказать нужное им влияние на политический курс
венского кабинета. Постепенно в их руках оказались два новых рычага,
которые, несмотря на различие методов, в конечном итоге служили
общим целям германского империализма. В Австрии то была так
называемая «немецкая партия», антиславянская, антисемитская и
антикатолическая одновременно. Ее лидер Шенерер, тесно связанный с «Пан-
германским союзом», являлся наиболее ярым проповедником идей
«германизма». Официальная германская дипломатия в Вене и Будапеште
пыталась создать впечатление о своей непричастности к его пропаганде,
однако некоторые консульские представители Германии в славянских
землях Австро-Венгрии открыто ее поддерживали, в особенности
поскольку она носила антиславянский характер.21 Уличная агитация
Шенерер а, крикливая и демагогическая, производила известное
впечатление, однако далеко не соответствовавшее сравнительно
малозначительному удельному весу представляемого им политического движения.
Это движение выросло на австрийской почве, но его подпочвенные
корни питались исключительно из Германии.22 Оттуда притекали
материальные средства, там черпались и «идеи».
Гораздо более политически значительными и многообещающими
оказались возможности использования другого рычага — в самой
Германии. Правительственные круги с удовлетворением могли заметить, как
быстро и успешно идеи «германизма» распространялись среди
верхушечных кругов немецких католиков.
После неудачи бисмарковского культуркампфа политическое
влияние этих кругов усилилось, и германскому империализму было крайне
важно получить их поддержку. Старые партикуляристские настроения
среди этих элементов, против которых обрушился в свое время Бисмарк,
значительно ослабли. Они начали сменяться новыми настроениями в
пользу утверждения и расширения мощи Германской империи. Эти
идеи нашли свое распространение среди некоторых князей церкви,
которые, почуяв дух времени и приспособляясь к нему, стали склоняться
21 Так, например, германский консул в Сараеве барон фон Зекендорф вел пан-
гермаискую пропаганду настолько разнузданно, что, по требованию боснийского
губернатора, германское правительство его отозвало, вскоре, однако, назначив его
консулом в... Прагу (A. Cher ad a me, op. cit., р. 251—253).
22 В 1897 г. в Мюнхене был основан «Odin-Verein», пангерманская организация,
деятельность которой ограничивалась пределами Австрии. Ее орган «Kaimpfblatt fur
die Alldeutsche Bewegung» вел исключительно антиславянскую пропаганду. Еще
раньше пангерманцы стали проводить свою работу в Австрии, используя конфессиональные
протестантские организации «Gustav-Adolf-Verein» (основан в 1894 г.), «Evamgelischer
Bund» и др. См. акад. Φ. Α. Ρ о τ ш τ е й н, Из истории прусско-германской империи.
М. 1948, стр. 203 и ел.

134
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
к поддержке империалистской политики правительства. В некоторых
случаях на этом пути они забегали далеко вперед. Так, одним из
сторонников пангерманской идеи присоединения Австрии к Германской
империи был бременский епископ Kenn, личный друг кайзера Вильгельма.
Он считал, что в результате присоединения Австрии католический
элемент в Германской империи (насчитывавший 26 млн. против 31.5 млн.
протестантов) станет доминирующей политической силой, и тогда
Ватикан, который в делах мировой политики традиционно поддерживал
Францию, должен будет изхменить свою ориентацию и предоставить
свое могучее влияние Германии.23 Германское правительство было
заинтересовано в том, чтобы использовать влияние католицизма в
вопросах внешней политики.
В то же время оно старалось использовать в Австрии и антикатоли-
-ческое движение. Шенерер, тесно связанный с «Пангерманским союзом»,
пытался придать этому движению массовый и политический характер.
Его пароль «Los von Rom» — «отход от Рима», т. е. от Ватикана, должен
был означать присоединение к Берлину. Вскоре, однако, это искусственно
созданное движение утихло, не получив того значения, на которое его
инициаторы рассчитывали. Но сближение между империализмом и
католицизмом в самой Германии усилилось и вскоре превратилось в
существенный фактор внутренней и внешней политики империи. Бисмарковский
союз с Австро-Венгрией пользовался поддержкой со стороны всех
юнкерских и буржуазных политических партий, и даже социал-демократы
считали нужным укреплять его, поскольку видели в нем опору в борьбе
против царской России. Они не замечали или не хотели замечать, что под
флагом укрепления этого союза, оборонительного по форме и
агрессивного по существу, стали оформляться новые тенденции — чисто
империалистского характера. Если в Австро-Венгрии эти тенденции стали
проявляться в отношении Балканского полуострова, то во внешней политике
Германии они проявлялись и в отношении самой Австро-Венгрии. В этот
переломный период, когда в Германии уже окончательно складывалась
система финансового капитала и империализма, началась борьба за его
преобладающее экономическое и политическое влияние и в пределах
габсбургской империи. Однако правящие классы в Австро-Венгрии не могли
и не хотели отказаться от своих собственных интересов в области
внешней политики. В пределах существующего Тройственного союза они
отстаивали эти интересы и стремились сохранить великодержавную
самостоятельность, к которой они привыкли на протяжении столетий. Старые
тенденции австро-прусского соперничества отодвинулись назад, но вовсе
не исчезли; в области дипломатических отношений большее выражение
иашли новые тенденции империалистского характера.
3
Двуединая монархия Габсбургов, державшаяся на известном
равновесии политических интересов австрийской буржуазии и венгерской крупной
земельной аристократии, вступила в полосу глубокого внутреннего
кризиса в связи с тем, что классовая борьба среди обоих господствующих
национальных элементов и политическая борьба между социальными
верхушками этих элементов за влияние в монархии осложнились ростом
демократического движения славянских народов — в Чехии и в
особенности в южных областях страны, граничащих с Сербией и со славянскими
23 A. Cheradame, op. cit., p. 79—80.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 135
областями Турецкой империи. Это национально-демократическое
движение, охватившее большую часть семнадцатимиллионного славянского
населения Австро-Венгрии, превратилось в серьезный фактор внутренней и
"внешней политики двуединой монархии. Оно тревожило и правящие
классы Германии, которые понимали, что этот фактор при дальнейшем
усилении своего удельного веса в сложном национальном и социальном
конгломерате Австро-Венгрии может изменить политический курс монархии
в сторону, не соответствующую их интересам. Поэтому австро-венгерская
дипломатия не раз заверяла своих германских союзников, что
«увеличение южнославянского элемента нежелательно с точки зрения сохранения
равновесия в австро-венгерской монархии».24
Заинтересованные в подавлении демократического движения
славянских народов, правящие классы двуединой монархии в то время
опасались, что увеличение за счет присоединения новых южнославянских
областей усилит это движение в стране и создаст непосредственную
угрозу их господству. К этому присоединялись еще особые интересы
наиболее влиятельных в монархии элементов. Крупные венгерские
аграрии, уже испытывая на внутреннем рынке конкуренцию польских и
чешских аграриев, стремились укрепить таможенную стену, которая
обеспечивала им преобладающее влияние на этом рынке и избавляла
от конкуренции дешевого сырья, производимого в славянских областях
на Балкаиах. Присоединение же новых аграрных областей со славянским
населением разрушило бы эту стену и лишило бы венгерских помещиков
возможности диктовать в пределах всей империи высокие цены на
сельскохозяйственные продукты. Можно было бы сказать, что венгерские
аграрии были заинтересованы в экономической изоляции от соседних стран
Балканского полуострова, если бы они не продолжали борьбу за
обеспечение путей своего сельскохозяйственного экспорта через Дунай (и в
особенности через Салоники. Венгерские магнаты становились тем большими
врагами национального движения южных славян внутри и за пределами
монархии, что они знали о появившихся среди некоторых кругов старой
австрийской аристократии проектах привлечения славянского элемента в
качестве новой опоры монархии: они видели в этом угрозу своему
влиянию в стране. Австрийская буржуазия, промышленная, финансовая и
торговая, не в меньшей степени, чем венгерские магнаты, была полита-,
чески заинтересована в том, чтобы не допустить в монархии усиления
славянских народов и их демократического движения. К тому же она
нуждалась в балканских странах как в сфере экономической экспансии.
После того как она утратила свое влияние на итальянском и германском
рынках, славянские страны на Балканах, а также европейская часть
Турции, в значительной степени населенная славянскими народами, стали
главным рынком сбыта ее товаров и отчасти приложения ее капиталов.
Так складывались основные интересы австро-венгерской монархии на
Балканах: «экономическая гегемония без политической аннексии».25
Успех в осуществлении этих интересов был бы обеспечен, если бы
Австро-Венгрии удалось установить на Балканах и свое преобладающее
политическое влияние. С другой стороны, ее политический контроль над
южнославянскими государствами облегчил бы и борьбу против
пробудившихся к жизни славянских народов внутри самой габсбургской
монархии. Между тем как раз в тот период, в середине 90-х годов, влияние
Австро-Венгрии на Балканах пошатнулось. Ее почти безраздельному
24 G. Р., В. XII, № 2886. Маршалль —· Эйленбургу, 4 февраля 1896 г.
25 В. Хвостов, Ближневосточный кризис 1895—97 гг., «Историк-марксист»,
т. XIII, М. 1929, стр. 40.

136
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
политическому господству в Болгарии пришел конец, а это повлекло за
собой и потери экономического характера. В Сербии экономическое
влияние австрийской буржуазии к этому времени не уменьшилось, а, даже,
пожалуй, увеличилось. Но зато политический протекторат монархии
Габсбургов, продержавшийся там в течение десяти лет, фактически, после
падения князя Милана, окончился. Таким образом, политическое влияние
Австро-Венгрии в этих двух славянских странах перестало быть
доминирующим, 26 — оно падало соответственно усилению влияния России. В
августе 1895 г. австрийский император Франц-Иосиф, встревоженный
положением, создавшимся на Балканах, заявил германскому послу в Вене
графу Эйленбургу: «Я никогда не потерплю, чтобы Россия одна
наложила свою руку на Болгарию».27 «И что же»? — отозвался на это
Вильгельм. Австро-венгерский министр иностранных дел граф Голуховский
даже в беседах с русскими дипломатами не скрывал, что в своей
политике он будет придерживаться решительного антирусского курса. Он
пытался использовать для этого положение, создавшееся в Турции.
Огромная Турецкая империя, опоясывавшая Средиземное море на
трех материках — в Африке, Азии и Европе, простиравшаяся от северных
берегов Африки до Аравийского моря и от берегов Адриатического моря
до Закавказья, переживала еще более глубокий внутренний кризис, чем
тот, который подтачивал многонациональное государство Габсбургов.
Чтобы задержать процесс распада своей империи, а главное, чтобы
удержать власть в своих руках, султан Абдул-Хамид вел постоянную
кровавую игру большого масштаба, натравливая друг против друга
населявшие Турцию народы различной национальной и религиозной
принадлежности. В середине 90-х годов жертвой этой игры жестокого деспота снова
стал армянский народ, проживавший компактными массами в Малой
Азии, в особенности в ее восточной части, и в столице Турции. Летом
1894 г. турецкие власти организовали резню армянского населения в
Сасуне, а в сентябре следующего года — кровавые погромы в Эрзеруме,
Трапезунде, Битлисе, Харпуте, Диарбекире и в других местах. Особенно
они свирепствовали в Урфе, где три тысячи армян, мужчин, женщин и
детей, были заперты в местной церкви и там сожжены.
Общественное мнение в Европе, возмущенное турецкими зверствами,
требовало принятия мер к спасению многострадального армянского
народа, но правительства великих держав не стеснялись использовать судьбу
армян как один из предметов постыдного дипломатического торга в-
борьбе за возможный раздел наследства «больного человека». Абдул-
Хамид имел возможность продолжать свою кровавую политику, которую
турецкие правители изложили в следующих словах: чтобы уничтожить
«армянский вопрос», нужно уничтожить самих армян. Он продолжал
игру на противоречиях между великими державами, главным образом
между Англией и Россией. Больше всего он опасался соглашения между
этими двумя соперничавшими державами, понимая, что такое
соглашение могло бы привести к разделу его обширных владений.
Германское правительство также крайне опасалось англо-русского
соглашения, но совсем по другим причинам. Старый Гогенлоэ в узком
кругу признавался, что его не интересует, сколько еще тысяч армян вы-
29 Германский канцлер Гогенлоэ отмечал, что деятельность австро-венгерских
финансовых институтов в Сербии и в Болгарии, в особенности деятельность «Länder-
bank»'a имела обратные политические результаты: она не способствовала увеличению»
симпатий в этих странах к Австро-Венгрии (см. G. Р., В. XI, № 2676. Гогенлоэ —
Эйленбургу, 5 марта 1896 г.).
27 G. Р., В. X, № 2488. Эйленбург — Гогенлоэ, 8 августа 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
137
режут турки. В гораздо большей степени его интересовало другое: как
бы в связи с армянским вопросом Англия не заключила соглашения с
Россией, предоставив последней проливы, а себе забрав .Египет. Такой
ход событий, считал он, создал бы большие затруднения для германской
политики колониальных захватов.28
Не в меньшей степени этот вопрос волновал и правящую верхушку
Австро-Венгрии, для которой англо-русское соглашение по делам
Ближнего Востока означало бы полный крах ее политики. В беседе с Филиппом
Эйленбургом, личным другом и советником Вильгельма II, австрийский
император также признавался, что в гораздо большей степени, чем
судьба армян, ею тревожит усиление симпатий к России со стороны
славянского населения балканских стран.29 Но больше всего правящая
верхушка в Вене опасалась, что Россия, решив активно выступить в защиту
армян, займет Константинополь и таким образом обеспечит свои
интересы в проливах. «Австрия,— говорил Голуховский,— не может потерпеть
Россию в Константинополе, ибо тотчас же балканские государства,
особенно Болгария, кристаллизуются вокруг этого нового центра».30 Он
считал, что такой ход событий будет иметь для двуединой монархии самые
катастрофические последствия. Из страха он приписывал России
несуществующие планы окружения Австро-Венгрии «от Кракова до Каттаро»
и доказывал своим германским союзникам, что претворение этих планов
в жизнь создаст непосредственную угрозу не только экономическим
интересам Австро-Венгрии на Балканах, но и самым основам
существования монархии Габсбургов, а следовательно и всему Тройственному
союзу. 31 Ясно было, что он всячески раздувал «русскую опасность», стремясь
таким образом заручиться поддержкой Германии в борьбе против России.
Еще и еще раз он доказывал немцам, что Австро-Венгрия не может
примириться, чтобы Россия укрепилась в проливах, ибо в таком случае
славянские народы на Балканах, прежде всего Болгария, отдадут свои
симпатии России, и Австро-Венгрия потеряет свое влияние даже на
западном, адриатическом побережье Балканского полуострова.32
Чтобы противодействовать политике России и росту национального
движения славянских народов, Голуховский выдвинул принцип
поддержания status quo на Балканах. Это выглядело так, что Австро-Венгрия
заранее отказывалась от всяких территориальных компенсаций, которыми
она могла бы вознаградить себя в случае распада Турецкой империи.
На самом деле это был вынужденный отказ, поскольку правящие круги
монархии Габсбургов в тот период больше всего боялись присоединения
новых территорий со славянским населением, понимая, что это
послужило бы новым толчком для демократического движения славянских
народов и вызвало бы серьезные пертурбации в двуединой монархии.
Голуховский говорил так: компенсации — это «начало конца».33
Но что же в таком случае представлял собой выдвинутый им принцип
status quo? Меньше всего он означал отказ от агрессивной политики.
Наоборот, по существу он знаменовал собой даже усиление этой
политики, но в несколько других формах.
Франц-Иосиф в интимных беседах с Эйленбургом развивал мысль,
что Австро-Венгрия, равно как и Германия, заинтересована в сохранении
28 Hoh en 1 о he, Denkwürdigkeiten, S. 113.
29 G. P., B. X, № 2500. Эйленбург — Вильгельму II, 10 ноября 1895 г.
30 G. Р., В. Χ, № 2497. Эйленбург — Гогенлоэ, 8 ноября 1895 г.
31 G. Р., В. X, № 2490. Лихновский — Гогенлоэ, 28 октября 1895 г.
32 G. Р., В. X, № 2497. Эйленбург — Гогенлоэ, 8 ноября 1895 г.
33 G. Р.,'В. X, № 2501. Гогенлоэ — Эйленбургу, 11 ноября 1895 г.

138
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
власти Турецкой империи на Балканах, т. е. в поддержании кровавого
господства Абдул-Хамида над его славянскими и христианскими
подданными. Габсбургской монархии было выгодно, чтобы варварская Турецкая
империя продолжала держать в узде населявшие ее славянские
народы: это облегчало Австро-Венгрии борьбу против славянского движения
у себя и вместе с тем помогало укреплять и расширять свои позиции
на Балканах.
Политика молчаливого заговора между Австро-Венгрией и Турцией
против национального и демократического движения южных славян не
могла, конечно, пользоваться успехом ни в Болгарии, ни в Сербии; ее
готов был поддержать только греческий король, который, по словам
Франца-Иосифа, был «более турок, чем сам султан».34 Голуховский,
польский магнат на службе у Габсбургов, надеялся вовлечь в этот
заговор более мощные силы. Поскольку центром притяжения политических
симпатий южнославянских народов оставалась Россия и поскольку
политическое влияние России усилилось, он придал своей агрессивной
политике резко выраженное антирусское острие. В поисках поддержки он
начал стучаться в германские, а вслед за тем и в английские двери. В
беседах с представителями немецкой дипломатии он доказывал, что общая
антирусская и антиславянская политика Германии и Австро-Венгрии
будет способствовать укреплению всего Тройственного союза: «Разделение
наших политических интересов,— говорил он им,— уже потому
немыслимо, что любое ослабление одного из участников союза должно
повредить и другому. Поэтому Восток касается вас так же, как и нас».35
Однако даже Вильгельм понял, что настойчивые приглашения Го-
луховского показать миру совпадение политических интересов держав
Тройственного союза есть не что иное, как попытка вовлечь Германию
в фарватер австро-венгерской политики на Балканах. Опасаясь, что этот
путь может привести Германию к прямому столкновению с Россией,
Вильгельм решил, что нужно уклониться от этих приглашений. В этом
Еопросе за ним последовал и руководитель иностранного ведомства Мар-
шалль фон Биберштейн. «Тройственный союз,— поучал он
австро-венгерского посла Сегени,— вовсе не является смирительной рубахой,
ограничивающей или устраняющей свободу движения его членов. Каждое
государство имеет свои специальные интересы».36
Между тем интересы германского империализма и, следовательно,
снимание его дипломатии были в этот момент сосредоточены в Африке,
а не на Балканах,— и никакие усилия и увещевания австро-венгерской
дипломатии не могли изменить это положение вещей. В руководящих
кругах германского империализма в то время еще не созрели планы
закабаления Ближнего Востока, -которые единственно могли заставить
германскую дипломатию активно вмешаться в балканские дела, в
особенности с риском вызвать столкновение с Россией. Маршалль дал об этом
понять Сегени со всей резкостью и t определенностью. «Вопрос о том,—
сказал он ему,— будут ли русские или турки занимать Константинополь,
будет ли Болгария в большей или в меньшей степени находиться в
русском фарватере, нас мало интересует». В этой связи он даже повторил
старую бисмарковскую фразу о том, что весь восточный вопрос не стоит
костей одного померанского гренадера. Что касается Австро-Венгрии, то
свою политику на Балканах она может вести так, как ей заблагорассу-
3* G. Р., В. X, № 2500. Эйленбург —Вильгельму И, 10 ноября 1895 г.
35 G. Р., В. X, № 2491. Лихновский — Гогенлоэ, 30 октября 1895 г.
as G. Р., В. X, № 2494. Записка Маршалля, 4 ноября 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 139
дится. «Это — не наше дело»,— заключил он.37 Голуховский получил
отказ, ясный и категорический.
В это же время граф Эйленбург, германский посол в Вене,
предупреждал Голуховского, что Германия ни при каких условиях не поддержит
Авсцэо-Венгрию, если та вздумает из-за проливов вступить в военное
столкновение с Россией. Он действовал так, заручившись согласием
Вильгельма. Занятая им по этому вопросу позиция свидетельствовала о
стремлении теснее сблизиться с Россией. Это тотчас же вызвало
решительное сопротивление Голыптейна.
В начале ноября во французской прессе появились разоблачения,
будто германское правительство, стремясь заручиться поддержкой
России, предложило последней заключить секретный договор, фактически
ликвидировавший обязательства Германии — поддержать
Австро-Венгрию в случае ее военного столкновения с Россией. Любопытно
отметить, что Гольштейн, который обычно располагал секретной и даже
интимной информацией, не считал это сообщение ложным. Наоборот, он
утверждал, что Вильгельм действительно что-то подобное передал в
Петербург.38 Он увидел в этом происки «поэтов и дилетантов»,— так он
называл Вильгельма и его небольшой придворный кружок, душой
которого был «Фили» — грешивший плохими балладами и новеллами Филипп
Эйленбург.39 Во всей этой темной истории можно считать бесспорным то,
что Вильгельм, идя на обострение отношений с Англией, искал
сближения с Россией, обещая удовлетворить ее интересы в тех вопросах, в
которых германский империализм сам еще не был непосредственно
заинтересован. Русские документы подтверждают, что Вильгельм действительно
делал петербургскому правительству далеко идущие предложения.
«Почему вы не возьмете Константинополь,— сказал он русскому министру
иностранных дел Лобанову-Ростовскому.— Я со своей стороны не
сделаю на этот счет ни одного возражения».40
В начале ноября, когда австро-венгерское правительство, уже
решившее использовать армянский вопрос для развертывания своей политики
против России, обратилось за поддержкой в Берлин, Вильгельм в беседе
с австро-венгерским послом Сегени не скрыл ни своего сильного
раздражения против Англии, ни даже своей готовности поддержать Россию,
если она вступит в Константинополь. Чтобы утешить свою союзницу,
Вильгельм предложил и ей взять себе соответствующий «эквивалент».
Во всяком случае он дал понять, что не будет поддерживать
Австро-Венгрию, если она вступит в военное столкновение с Россией. 41
Гольштейн был крайне недоволен этим заявлением кайзера, однако
вовсе не потому, что считал нужным поддерживать политику
Голуховского на Балканах. Заявление кайзера, слишком категорическое, могло
создать в Вене впечатление, будто Германия уже решила взять
определенный крен в сторону сближения с Россией, и тогда, считал Гольштейн,
«Тройственному союзу — конец». Чтобы предотвратить это, он разработал
план действий, который и решил претворить в жизнь. «Теперь,— писал
он 12 ноября 1895 г.,— я сижу совершенно спокойно и наблюдаю за тем,
что показывает погода, в большом и в малом; я полон решимости сделать
37 G. Р., В. X, № 2494. Записка Маршалля, 4 ноября 1895 т.
^Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 120.
39 Автор апологетической биографии Эйленбурга считает, что как раз в это время,
в конце 1895 г., и началась борьба между Гольштейном ^ι Эйленбургом (см. R.C. Mu-
schler, Philipp zu Eulenburg. Sein Leben und seine Zeit, Leipzig 1930, S. 407).
40 В. Хвостов. Ближневосточный кризис 1895—97 гг., «Историк-марксист»,
т. XII, стр. 48.
41Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 118.

140
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
все, что в моих силах, и не допущу, чтобы поэты и [дилетанты взорвали*
Тройственный союз, в то время как франко-русский союз продолжает
свое существование».42 Таким образом, Гольштейн решил начать
закулисную борьбу против кайзера и его ближайшею окружения. Но он мог
действовать только при поддержке рейхсканцлера. Эту поддержку он
получил.
Как и Гольштейн, Гогенлоэ был очень озабочен тем, что линия
Вильгельма и Эйленбурга может оттолкнуть Австро-Венгрию и заставить ее
искать новых путей внешней политики вне рамок, установленных союзом
с Германией. Гольштейн считал (и Гогенлоэ согласился с ним), что пока
Россия не разорвала или хотя бы не ослабила своих союзных уз с
Францией, перспектива отхода Австро-Венгрии от Германии чрезвычайно-
опасна: если Тройственный союз распадется, Германия останется
полностью изолированной, а в случае войны ей придется одной вести борьбу
на два фронта. Между тем в Австрии усилилось движение в пользу
отхода от политики Тройственного союза, в особенности движение против
Италии, в сторону соглашения с Россией. Некоторые круги высшей
аристократии и бюрократии готовы были признать, что «Россия благодаря
все развивающейся торговле нуждается в Дарданеллах», и хотели бьг
вместе с нею и с Германией возродить «Союз трех императоров». Они
были противниками сближения с Англией, в особенности союза с
Италией. Близкий к этим кругам граф Валькенштейн, австро-венгерский посол'
в Париже, считал идею соглашения с Англией «сумасшествием». Главная
цель этих кругов заключалась в том, чтобы разорвать союз с Италией и,,
опираясь на «Союз трех императоров», захватить те* ее земли, над
которыми ранее господствовала Австрия.43 Но существовало в Австрии π
другое течение — также в пользу соглашения с Россией, однако не
совместно с Германией, а за ее спиной и даже против нее. Гольштейн и
Гогенлоэ считали его особенно опасным для Германии. Влиятельные
сторонники этого течения, представители высших австрийских придворных:
кругов, мечтали о том, чтобы уничтожить равноправное положение
венгерского элемента в монархии и начать старую борьбу против Пруссии-
за влияние в католических землях южной Германии. Они мечтали о
реванше за поражение, которое им нанесла Пруссия в 1866 г. Для
достижения этой цели они готовы были путем некоторых уступок привлечь
на свою сторону славянское население монархии (не поляков, которые-
обычно блокировались с венграми, а чехов и южных славян), а в
области внешних отношений они готовы были отказаться от активной
политики на Балканах, искать союза с Россией, а также с католической
Францией против Пруссии — Германии.44 Крах политики Голуховского
усилил бы эти оппозиционные ему течения, победа которых означала бы π
крах всей комбинации Тройственного союза.
Гольштейн и Гогенлоэ считали эту опасность реальной, во всяком
случае настолько, чтобы можно было запугать ею Вильгельма. Чтобы
удержать Австро-Венгрию в составе Тройственного союза, нужно было в
какой-то степени поддержать австро-венгерскую политику Голуховского на
Балканах. Между тем Эйленбург и* Вильгельм заранее отказывали в этой
поддержке при любых обстоятельствах. Когда Эйленбург заявил об этом
в Вене, Голуховский злобно ответил, что, пока он остается министром,
Австро-Венгрия ни при каких обстоятельствах не откажется от своей по-
42 H ohenl о h'-e, Denkwürdigkeiten, S. 120.
43 G. P., Β. Χ, № 2499. Эйленбург — Гогенлоэ, 10 ноября 1895 г.
«Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 122; G. P., Β. Χ, № 2501. Гогенлоэ —
Эйленбургу, 11 ноября 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 141
литики в проливах.45 Отношения между союзниками сильно обострились.
По требованию Гольштейна рейхсканцлер убедил кайзера в том, что
создавшееся положение может стать опасным, поскольку оно усиливает в
Австрии позиции противников Тройственного союза. Было решено послать
Эйленбургу инструкцию действовать в Вене так, чтобы по возможности
замазать трещины, обнаружившиеся в австро-германском союзе.
Предостерегая против войны с Россией (тем более, что Россия воевать не
собиралась) , Эйленбург должен был заявить Голуховскому, что Германия не
оставит Австро-Венгрию на произвол судьбы, если появится угроза ее
положению как великой державы.46 Этого было достаточно, чтобы несколько
успокоить Голуховского, и в то же время это не давало ему определенных
гарантий со стороны Германии на случай войны Австро-Венгрии против
России.
В этой позиции, занятой германской дипломатией, сильно
сказывались интересы империалистского характера, пока еще не на Ближнем
Востоке, а в Африке. Германские империалистские круги учитывали, что,
сталкиваясь с Англией в Африке, нельзя одновременно ссориться с
Россией, а нужно искать пути к сближению с ней. Но Голынтейн
настаивал на том, чтобы Германия заранее установила для себя пределы этого
сближения и не переступила бы их, соглашаясь на такие уступки,
которые подорвали бы основы Тройственного союза. Это прежде всего
относилось к ближневосточной политике, где в случае явной поддержки
России Германия оттолкнула бы от себя своих союзников —
Австро-Венгрию и Италию. «В Восточной Азии,— считал Гольштейн,— другое дело,
это к Тройственному) союзу не имеет отношения».47 В его голове уже
созревали планы активной дипломатической поддержки России на
Дальнем Востоке с тем, чтобы столкнуть ее там с Англией. Гораздо сложнее
было положение на Ближнем Востоке, где Россия имела против себя
обоих союзников Германии: если бы Германия активно их поддержала,
она могла бы быть вовлечена в войну против России, а возможно и
против Франции одновременно.
Положение осложнялось еще и тем, что как раз в это время —
в начале ноября 1895 г.— австро-венгерская дипломатия стала искать
тесного сближения с Англией в надежде заручиться ее активной
поддержкой против России. Английский премьер Солсбери создавал в Вене
впечатление, будто он также стоит за сохранение status quo на Балканах
я за тесное сближение с Тройственным союзом. Голуховский добивался,
чтобы Англия дала Австро-Венгрии определенные гарантии на случай,
если восточный вопрос вступит в критическую стадию. Солсбери, однако,
уклонился от этого, ссылаясь на то, что «общественное мнение»
Англии не разрешает правительству давать какие-либо обязательства
другому государству на случай войны. Но чтобы поддержать надежды
Голуховского на военную помощь Англии, он добавил, что если Россия
появится в Константинополе, это вызовет такую бурю в английском
«общественном мнении», что правительство должно будет действовать.48
В Берлине знали об англ о-австрийских переговорах, но относились к
ним двойственно—то с одобрением, то с недоверием. Германская
дипломатия хотела бы через посредство Голуховского прощупать планы Англии,
собирается ли Солсбери искать соглашения с Россией или, наоборот,
бороться с ней. Вместе с тем германскую дипломатию не покидали опасения
45 G. Р., В. X, No 2497. Эйленбург— Гогенлоэ, 8 ноября 1895 г.
« G. Р., В. X, № 2501. Гогенлоэ — Эйле1нбу[ргу, 11 ноября 1895 г.
47 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. Ы9.
48 G. Р., В. Χ, № 2493. Гатцфельд — Гогенлоэ, 2 ноября 1895 г.

142
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(и не без основания), что английская дипломатия, всегда
скользко-эластичная и с друзьями и с недругами, сможет использовать
Австро-Венгрию, втравит ее в конфликт с Россией, заставит Германию
расхлебывать заваренную ею кашу, сама же останется в стороне. В те дни в
политических и финансовых кругах Берлина ожидали серьезного
конфликта между Англией и Россией и опасались, что и Германия может
быть втянута в него. На бирже было неспокойно. Германская пресса
раздувала англо-русские противоречия, но в то же время, обращаясь к
торгово-промышленным дельцам и финансистам, успокаивала их.49 В
начале ноября Маршалль заявил австро-венгерскому послу Сегени:
«Австро-русская война из-за Востока, при условии, что Англия останется
зрителем, будет не чем иным, как выполнением старой английской
программы, согласно которой Англия ведет свои войны руками других
государств. На это мы не пойдем».50 С этим согласен был и кайзер; для него
это было дополнительным аргументом заставить Австро-Венгрию не
ввязываться в конфликт с Россией и даже искать соглашения с ней. Но о
последнем Голуховский и слышать не хотел. Убежденный в том, что
интересы Англии совпадают с интересами Австро-Венгрии на Балканах, он
вместе с ненавистными ему итальянскими союзниками начал в Лондоне
переговоры о возобновлении и укреплении Средиземноморской Антанты.
Когда переговоры в Лондоне, казалось, несколько продвинулись, Голь-
штейн пришел к выводу, что следует воспользоваться ими в германских
интересах. По его настоянию кайзер 13 ноября 1895 г. заявил
австрийскому послу, что «Германия будет предостерегать Австро-Венгрию от
вооруженного конфликта с Россией, до тех пор пока Англия твердо
себя не ангажирует», однако Австро-Венгрия может рассчитывать на
германскую поддержку, «если без провокации со своей стороны ее
положение как великой державы окажется под угрозой».51
Узнав об этом, Голуховский стал рассыпаться в благодарности по
адресу Германии и в заверениях, что ни о каких провокациях он и не
помышляет.52 На самом деле обещания кайзера стоили немногого:
кайзер сам считал, что он ничего нового не сказал своим австрийским
союзникам, и это было действительно так, поскольку решение вопроса о том,
имеется ли угроза Австро-Венгрии «как великой державе», оставалось за
Германией. Но Гольштейн достиг своей цели: германское правительство,
по его выражению, «перебросило мост через обрыв, существующий
между кабинетами в Берлине и в Вене»,53 и вместе с тем дало санкцию на
переговоры, которые Голуховский вел с Англией. Если бы удалось
воспользоваться мостом, который Голуховский прокладывал между Веной и
Лондоном, и заставить Англию втянуться в конфликт с Россией, за это
можно было бы заплатить открытой поддержкой австро-венгерской
агрессивной политики на Балканах.54 Тогда, игра стоила бы свеч! Вести
эту игру приходилось осторожно, все время прощупывая намерения
Англии и с этой целью то подталкивая своих союзников вперед, то наобо-
49 См., например, «Bôrsen-Curier», 31 октября 1895 г., № 511, статья «Ein kalter
Wasserstrahl».
50 G. P., Β. Χ, № 2494. Записка Маршалля, 4 ноября 1895 г.
51 G. Р., В. X, № 2543. Маршалль — Гогенлоэ, 15 ноября 1895 г.
52 G. Р., В. X, № 2544. Сегени — Маршаллю, 17 ноября 1895 г.; № 2545. Эйлен-
бург — Гогенлоэ, 15 ноября 1895 г.
53 G. Р., В. X, № 2543. Маршалль — Гогенлоэ, 15 ноября 1895 г.
64 14 ноября 1895 г. Гогенлоэ сообщил Эйленбургу: «Его величество полностью
согласен с тем, чтобы три державы, которые в 1887 г. согласились на поддержание
status quo на Востоке, приступили бы на основе этого соглашения к обмену мнений,
чтобы заранее договориться, принимая во внимание современное положение. Германия
будет »аходиться во втором !ряду, позади этих трех держав» (G. Р., В. X, № 2542).

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 143
рот, сдерживая их пыл. Уже первые шаги в этом направлении принесли
немалое разочарование.
В начале ноября в ряде городов Турции снова начались армянские
погромы. Курды, подстрекаемые правительственными агентами, устроили
в Эрзеруме массовую резню армянского населения, а в Диарбекире
турки устроили такую кровавую баню, которая потрясла даже видавших
виды иностранных представителей в Турции.55
Кайзер тотчас же предпринял дипломатическую разведку в России:
он запросил царя, как тот предполагает реагировать на эти события.56
Он явно рассчитывал втянуть петербургское правительство в сепаратные
переговоры.57 Царь холодно ответил, что все иностранные послы в
Константинополе должны подумать, как предотвратить дальнейшее
кровопролитие. 58 В Берлине этот ответ расценили как желание России
уклониться от непосредственных переговоров с Германией,59 и в связи с этим
там возникли подозрения (совершенно необоснованные), не собирается
ли Россия воспользоваться событиями и самостоятельно выступить в
проливах. Одновременно в Берлине стало известно, что Голуховский
готовит обращение к державам с предложением устроить совместную
морскую демонстрацию путем посылки военных кораблей в
Дарданеллы. 60 Такой же план возник и у итальянского правительства.61
Германское правительство не поддержало своих союзников, выжидая,
чтобы Россия отклонила их план, и после этого заявило, что оно решило
воздержаться от посылки военных судов в турецкие воды. Германская
пресса единодушно приветствовала это решение и объясняла его тем, что
Германия не имеет прямых политических целей на Балканах.
«Отношение Германии к армянским делам можно назвать почти нейтральным»,—
сообщал в Петербург Остен-Сакен, русский посол в Берлине.62 Повиди-
мому, он не подозревал, что скрывается за этой, для внешнего мира
«почти нейтральной», позицией германского правительства. В
действительности германская дипломатия повела за кулисами игру, весьма опасную
для дела мира.
На предложение устроить морскую демонстрацию правящая
верхушка в Берлине реагировала очень нервно. Участвовать в морской
демонстрации Германия не могла по той простой причине, что она не имела
поблизости внушительной эскадры, а отзывать корабли с Дальнего
Востока было признано нецелесообразным:б3 там, как мы вскоре увидим,
подготовлялись события, в которых германские корабли должны были
55 Барон фон Заурма, германский посол в Турции, сообщал 11 ноября 1895 г.:
«Сведения, которые вновь и вновь поступают сюда от очевидцев, такозы, что просто
волосы подымаются дыбом. Окрестности Эрзерума превращены в пустыню η в
дымящиеся руины. Деревни частично горят и по сей день. В Эрзеруме трупы, которых не
успевают быстро хоронить, просто выбрасываются на съедение собакам... Последняя
резня в Диарбекире превосходит все, что в этом роде бывало здесь. По рассказам
французского посла (одна Франция имеет там консульское представительство), число
жертв трудно установить, потому что убитых большими массами бросают в пламя
горящих базаров. Нельзя без ужаса видеть, как в закоулках и на перекрестках улиц
расправляются с беззащитными армянами, словно с овцами» (G. Р^ В. X, № 2547).
56 G. Р., В. X, № 2452. Вильгельм II — Николаю II, 8 ноября Ä95 г.
67 G Р., В. X, № 2455. Записка Гогенлоэ, 12 ноября 1895 г.
58 G. Р., В. X, № 2453. Николай II—Вильгельму II, 9 ноября 1895 г.
59 G. Р., В. X, № 2455. Записка Гогенлоэ, 12 ноября 1895 г.
60 G. Р., В. X, № 2505. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 11 ноября 1895 г
61 G. Р., В. X, №2502. Бюлов — ведомству иностранных дел, 9 ноября 1895 г.
62 Архив МИД, К. 17, л. 354. Депеша Остен-Сакен а, № 87, Берлин, 29/17 ноября 1895 г.
63 G. Р., В. X, № 2513. Маршалль — Гогенлоэ, 16 ноября 1895 г. (см. помету
Вильгельма); № 2523. Заурма — ведомству иностранных дел, 19 ноября 1895 г. (см
помету Вильгельма).

144
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
принять самое активное участие. Вскоре, как и ожидали немцы, проект
международной демонстрации отпал благодаря несогласию с ним России.
Но, по инициативе Голынтейна, германское правительство втайне
заверило кровавою султана, будто оно отказалось от участия в
демонстрации только из симпатий к нему.64 Англичане при помощи обычного в
Турции бакшиша узнали об этих тайных заверениях немцев и тотчас же
сообщили о них в Вену и в Рим. Страшно сконфуженная этими
разоблачениями, немецкая дипломатия пыталась изворачиваться,65 но ничто ей
не помогло: австро-венгерское и итальянское правительства, не говоря
уже об английском, поняли, что Германия начинает вести в Турции
какую-то игру, противоречащую их интересам. Но это еще не все и даже
не самое главное.
Германское правительство считало, что Англия пользуется
переговорами о возобновлении Средиземноморской Антанты, чтобы подтолкнуть
обоих своих партнеров — Австро-Венгрию и Италию к выступлению в
проливах, скомпрометировать их перед Россией и спровоцировать
последнюю на войну против держав Тройственного ' союза. «Солсбери ведет
фальшивую игру»,— заметил Вильгельм.66 Это мнение еще более
укрепилось, когда стало известно, что Солсбери придерживается той же
тактики, какой придерживалось и германское правительство: уклоняется от
ответа на предложения Голуховского, выжидает, пока оно будет
отвергнуто Россией и Францией, и после этого (совсем как германское
правительство!) собирается умыть руки и спокойно взирать на
продолжающуюся в Турции резню армянского и вообще христианского населения.67
Наконец^ это мнение окончательно утвердилось, когда мать
Вильгельма, бывшая английская принцесса, все еще поддерживавшая тесные
связи с сен-джемским двором, стала неожиданно для своего сына
проявлять слишком повышенный интерес к положению армян в Турции.
В беседе с Вильгельмом она предложила в целях спасения армян
вручить России мандат от имени великих держав на вступление в
Константинополь и в проливы. Сославшись на позицию Австро-Венгрии,
Вильгельм отклонил это предложение. «Если австрийцы будут сопротивляться,
они будут ослами»,— ответила ему императрица и выложила новый план:
Россия должна получить проливы («она имеет на то все права, ибо
должна иметь выход для своей торговли»), а Австро-Венгрия может
компенсировать себя в Албании, Черногории, Сербии, и даже в Македонии,
поскольку через эту область она получит свободный доступ в Салоники.68
И Вильгельм и Гогенлоэ были убеждены, что этот план навеян
императрице лордом Солсбери через королеву Викторию и что, как и все
другие аналогичные проекты, исходящие из Лондона, он преследует
только одну цель: натравить европейские державы друг на друга, чтобы
тем легче было Англии вести захватническую политику в Африке. В
специальной докладной записке Гогенлоэ формулировал следующие выводы:
«В интересах Тройственного союза при всех условиях необходимо, чтобы
64 G. Р., В. X, № 2510. Маршалль — Заурме, 15 ноября 1895 г.
65 G. Р., В. % № 2529. Маршалль — Бюлову, 21 ноября 1895 г.
6G «Мне кажется,— писал Гогенлоэ,— что Англия все более и более пятится
назад и хочет выставить вперед Австрию, чтобы она скомпрометировала себя перед
Россией, хочет довести дело до войны, нас тоже втянуть в нее, а затем со своего
флота с удовлетворением взирать на нее. Голуховский — человек, которого можно
на это поймать. Его жажда деятельности и его польская ненависть к России ведут
-его к этому» (Н о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 122).
67 G. Р., В. Χ, № 2525. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 20 ноября
1895 г. (см. Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 122—123).
68 G. P., B. X, № 2463. Вильгельм II —Гогенлоэ, 21 ноября 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 145
Австро-Венгрия и Италия в вопросе о Дарданеллах не определили своей
позиции прежде, чем будет выяснена позиция Англии». Он исходил из
того, что *если вспыхнет по этому вопросу конфликт только между
Австро-Венгрией (а возможно, и Италией), с одной стороны, и Россией
поддержанной Францией,— с другой, Германия будет поставлена «перед
неприятной альтернативой: либо оказать своим обоим друзьям (т. е.
Австро-Венгрии и Италии.— А. Е.) военную поддержку, либо считаться
с перспективой, что после поражения Австрии и Италии победившая
франко-русская группировка направит все свое внимание на оставшуюся
в изоляции Германию».69 Гогенлоэ видел задачу германской дипломатии
в том, чтобы избежать этой альтернативы, т. е, предотвратить опасность
войны, которая могла вспыхнуть на Ближнем Востоке. Это вовсе не
значит, что германское правительство, военщина и вообще правящие классы
были противниками войны между союзниками Германии и Россией.
Напротив, они были сторонниками этой войны, ибо видели в ней
средство для осуществления своих широких политических целей. В середине
ноября 1895 г., т. е. как раз тогда, когда германская дипломатия
закулисно стремилась использовать армянский вопрос, чтобы вызвать войну
без своего участия в ней, генерал Вальдерзее, который занимал в то
время пост командира IX армейского корпуса, записал .в своем
дневнике: ' «Если последует (в Турции.— А. Е.) действительно крупное
восстание христианского населения (пока в этом принимают участие,
кажется, только армяне), то все различные интересы держав выступят на
передний план, и тогда европейская война станет неизбежной — самое
лучшее, что может для нас случиться. Умная немецкая политика имеша
бы тогда, как и вообще теперь, самые большие шансы». Вальдерзее
сожалел, что этот превосходный германский план разжигания войны в Европе
расстраивается ввиду того, что Россия в то время воевать не желала.70
Сторонником войны был и Гогенлоэ, но так же как и другие — только
при условии, чтобы и Англия сочла необходимым воевать против России
вместе с Австро-Венгрией и Италией.71 Только в этом германская
дипломатия видела смысл возрождения Средиземноморской Антанты. В
противном случае она усматривала в ней лишь попытку Солсбери
«защищать интересы Англии без участия Англии»72 и считала необходимым
сорвать этот план. Вот почему она усилила контроль над переговорами,
которые ее союзники вели в 'Лондоне, и в то же время подчеркнуто не
вмешивалась в их ход.
В самом конце ноября эти переговоры снова оживились. Солсбери
счел нужным возбудить в Вене надежду, что Англия на случай войны с
Россией готова заключить с Австро-Венгрией и ее союзниками тесное
соглашение или даже подобие формального союза. Об этом самым
доверительным образом поведал немцам австро-венгерский посол в Лондоне
граф Дейм.73 Это снова вызвало в Берлине двойственные чувства —
надежду и настороженность. Германская дипломатия не теряла надежду,
что ход событий приведет к конфликту между Россией и Англией на
основе их соперничества в Европе и в особенности в Азии. Она считала
этот конфликт неизбежным и для германского империализма крайне
выгодным. Но она понимала, что если эти ее надежды и связанные
с ними планы будут раскрыты в Лондоне или в Петербурге, это крайне
69 Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 123.
70 Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 361.
71 G. P., Β. Χ, № 2464. Гогенлоэ—J Вильгельму II, 22 ноября 1895 г.
72 G. Р., В. X, № 2547. Маршалль —Гаггцфельцу, 20 ноября 1895 г.
73 G. Р., В. X, № 2553. Маршалль — Эйленбургу, 2 декабря 1895 г.

146
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
затруднит ее игру на противоречиях между Россией и Англией. Поэтому
заранее было решено не мешать союзникам договариваться с Англией,
однако прямое участие Германии в этих переговорах признано было
«столь же ненужным, сколь и непрактичным»: «Ненужным потому,—
пояснял Маршалль,— что граф Голуховский, как яростный враг России,
все равно не упустит любой возможности, которую можно было бы ш>
пользовать для соглашения с Англией; непрактичным потому, что в роли
посредника между Англией и Австрией мы должны будем выступить на
передний план больше, чем это позволит нам наша общая политика».74
В это время «общая политика» германского империализма
развивалась под знаком первых острых столкновений с Англией. В таких
условиях германская дипломатия не могла быть подходящим маклером в
переговорах между своими союзниками и своими противниками — о
возобновлении Средиземноморской Антанты. Лондонские переговоры и без
того протекали в атмосфере несогласованности австро-венгерской и
итальянской дипломатии и всеобщего недоверия. Австрийская и итальянская
дипломатия не доверяли друг другу, считая, что каждая из них слишком
охотно обо всем информирует Берлин. Германская дипломатия не
доверяла своим обеим союзницам, считая, что каждая из них слишком
охотно обо всем информирует Лондон. Английская дипломатия не
доверяла своим обоим партнерам — австро-венгерской и итальянской
дипломатии, считая, что за их спиной может действовать их германский
союзник. Германская дипломатия не доверяла своим обеим союзницам,
считая, что за их спиной может действовать ее английский противник.
Убедившись в том, что Солсбери ведет двойную игру, она настойчиво
рекомендовала итальянскому и в особенности австро-венгерскому
правительству не доверять Англии и не ввязываться больше в переговоры с
ней. Маршалль убеждал Голуховского, что Англия только тогда
ввяжется в открытую борьбу против России, когда она увидит, что никто
за нее эту борьбу вести не собирается, и поэтому самое лучшее, что
участники Тройственного союза в данном случае могут делать,— это
ничего не делать. Он призывал положиться на «ход событий», который
неизбежно приведет к конфликту между Англией и Россией.75
Эти призывы германской дипломатии никакого впечатления в Вене не
произвели. Одн-ако они свидетельствовали о том, как значительны стали
расхождения между Германией и Австро-Венгрией по вопросу об
отношении к Англии. В Берлине уже не верили в успех лондонских
переговоров и считали их опасными. В Вене, наоборот, всё еще не теряли
надежды относительно результатов этих переговоров и считал^ их
выгодными.
При всем том германское и австрийское правительства исходили из
одной общей предпосылки: каждое из них верило в неизбежность
столкновения между Англией и Россией. Как только эта предпосылка
обнаружила свою шаткость, и германское и австрийское правительства
должны были снова пересмотреть свои позиции.
17 декабря 1895 г. русский посол в Берлине граф Остен-Сакен в
беседе с Маршаллем как бы невзначай сказал, что английское правительство
предложило России вступить в переговоры об установлении
англо-русского кондоминиума в Константинополе.76 И хотя он добавил, что в Петер-
7* G. Р., В. X, № 2553. Маршалль — Эйленбургу, 2 декабря 1895 г.
75 G. Р., В. X, № 2565. Маршалль —Эйленбургу, 19 декабря 1895 г.
76 Еще в начале ноября Остен-Сакен получил «из кругов, близких к английским
правящим сферам», конфиденциальную информацию, о которой он сообщил в
Петербург следующее: «Ныне, более чем когда-либо, Сен-Джемский кабинет имел бы слу-

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 147
бурге наотрез отказались вести эти переговоры, его сообщение
произвело на Маршалля сильное впечатление.77 Тотчас же Маршалль
обратился в Лондон за объяснениями. Еще накануне он мечтал о том, какие
блестящие перспективы откроются перед Германией, если между
Англией и Россией вспыхнет война. Теперь, ссылаясь на исторические
прецеденты, он пугал Англию тем, что кондоминиум неизбежно приведет к
войне с Россией, и призывал отказаться от этого плана. Еще накануне
он предупреждал Австро-Венгрию, что нельзя верить уговорам Англии.
Теперь он доказывал Англии, что своей политикой она может вызвать
только нежелательные подозрения со стороны Австро-Венгрии.
Более того, он предупреждал Англию, что если она ищет соглашения
с Россией, ее политика будет находиться в противоречии с ее
обязательствами как участника Средиземноморской Антанты 1887 г.78 А ведь
только что он убеждал другого участника — Австро-Венгрию, что на
Англию ни при каких обстоятельствах рассчитывать не следует. Ясно,
что Маршалль испугался англо-русского соглашения по балканским
делам и старался его не допустить.
Но Вильгельм испугался еще больше. Встретив английского
военного атташе полковника Суайна, он в обычном для него возбужденном и
вызывающем тоне начал пространно ругать английскую внешнюю
политику, называя ее «фарсом» и т. д. При этом он сказал Суайну, что в
переговорах с Австро-Венгрией по балканским делам он дал согласие
на ее сближение с Англией «только при условии, если Англия открыто
сообщит свои планы, перейдет к серьезным действиям и предоставит
поддерживающим ее в этом державам положительные гарантии».79
Таким образом, кайзер выболтал тайну австро-германских
переговоров по вопросу об отношении к Англии. Гольштейн пришел в ярость: он
понял, что своим непрошенным вмешательством кайзер испортил всю
его игру вокруг вопроса о возобновлении Средиземноморской Антанты.
Тотчас же он потребовал, чтобы Гогенлоэ «устроил кайзеру скандал»,80
так как заявление кайзера не было согласовано с ведомством
иностранных дел. Но Гогенлоэ не решился на это. Положение стало совсем
конфузным, когда Солсбери и Лобанов-Ростовский, почти одновременно,
категорически опровергли слухи о планах англо-русского кондоминиума
в Константинополе. Теперь пришел в ярость кайзер. «Я не допущу,
чтобы со мной так обращались впредь. Или Лобанов, или Солсбери,— кто-
то из них нагло обманул меня, и я этого не потерплю».81
Этот инцидент ре прошел бесследно. Заверения, полученные из
Лондона и Петербурга, указывали, что нет оснований опасаться сближения
или соглашения между Россией и Англией. «Факты таковы,— писал
Маршалль,— что на протяжении всей линии от Скутари до Кореи...
Англия всегда выступает в качестве противника русских интересов».82
чай заручиться возможностью осуществления своих скрытых видов на Египет, идя в
балканских делах рука об руку с Россией. Дряхлость Оттоманской империи и
несостоятельность положения вещей в Константинополе могли бы явиться желанным
поводом к окончательному решению вековых вопросов о проливах и преобладающем
влиянии на Босфоре и в Египте обеих наиболее заинтересованных в этих сферах
держав, т. е. России и Англии» (Архив МИД, К. 17, л. 344. Депеша Остен-Сакена, № 84,
Берлин, 7 ноября/26 октября 1895 г.).
77 G. Р., В. X, № 2570 Записка Маршалля, 17 декабря 1895 г.
78 G. Р., В. X, № 2571."Маршалль —Гатцфельду, 19 декабря 1895 г.
79 G. Р., В. X, № 2572. Вильгельм II —Гогенлоэ, 20 декабря 1895 г.
80Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 146.
81 G. P., Β. Χ, № 2574. Маршалль —Вильгельму II, 23 декабря 1895 г. (помета
Вильгельма на полях документа).
82 G. Р., В. X, № 2569. Маршалль — Эйленбургу, 23 декабря 1895 г.

148
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Казалось бы, можно было продолжать начатую Голыптейном игру, и
Маршалль по инерции действительно продолжал ее. В беседе с
английским послом Лесселсом он по существу солидаризировался со всем тем,
что в столь резкой форме Вильгельм высказал полковнику Суайну. Он
подтвердил, что переговоры, которые Англия ведет в Лондоне с обоими
германскими союзниками, не внушают германской дипломатии доверия
к ней. И тут же добавил: «Я знаю, что и Англия нам не доверяет и
подозревает, что мы теперь проводим русскую политику. Это подозрение
ни на чем не основано; между нами и Петербургом нет ничего, что мы
должны были бы скрывать». После этого Маршалль начал рассыпаться
в заверениях, что Германия будет приветствовать, если Англия
действительно серьезно договорится с Австро-Венгрией, а также с Италией «на
основе строго паритетных связывающих обязательств».83 Через день он
послал Эйленбургу инструкции заверить австро-венгерское
правительство, что Германия самым доброжелательным образом относится к
переговорам держав-участниц Средиземноморской Антанты.84 Но из этого
следует, что германской дипломатии в момент обострения ее отношений
с Англией не удалось по делам Ближнего Востока скрыться за спиной
своих союзников. С перепугу она заговорила, и притом полным голосом.
После этого Гольштейн продолжать свою игру уже не мог. Но Голу-
ховский, до которого также дошли слухи об английских предложениях
России по поводу кондоминиума, сделал свои выводы. Он сказал
Эйленбургу: «Эта история, о сущности которой мы никогда не узнаем,
убеждает меня в том, что новое «accor;d à trois» [тройственное соглашение}
нужно заключить только так, чтобы Англии была абсолютно связана».85
И с новой энергией он пытался ускорить переговоры о соглашении с
Англией. Но тут его постигло полное разочарование.
Когда в конце декабря 1895 г. Гогенлоэ приехал в Вену, он застал
там в правительственных кругах сильное возбуждение. Голуховский был
озабочен ростом славянского движения на Балканах, в особенности в
Македонии, и задумывался над тем, какие меры должен предпринять
турецкий султан, «чтобы возможное революционное движение было
немедленно подавлено». Он рассказал Гогенлоэ о своих планах создания
новой Средиземноморской Антанты на условиях более твердых
обязательств со стороны Англии и обещал держать германское правительство
в курсе лондонских переговоров. Гогенлоэ заметил, что он сом'невается
в успехе этих переговоров. Но когда Голуховский снова вернулся к теме
о Константинополе, Гогенлоэ холодно возразил, что не понимает его
беспокойства, поскольку Австро-Венгрия может компенсировать себя
некоторыми территориями за счет Турции. Во всяком случае, заявил
Гогенлоэ, вопрос о Константинополе —недостаточное основание, чтобы
вызвать из-за этого европейскую войну.
С императором Францем-Иосифом, который в то время сильно
поддавался влиянию сторонников войны с Россией, германский
рейхсканцлер говорил в еще более определенном тоне: он прямо заявил ему, что
Германия, зажатая в тиски франко-русского союза, не будет воевать
из-за Константинополя. Повидимому, это было сказано настолько
категорически и внушительно, что император поспешил заверить его в своих
стремлениях сделать все возможное для сохранения добрых отношений
83 G. Р., В. X, № 2573. Записка Маршалля, 21 декабря 1895 г.
в* G. Р., В. Х? № 2569. Маршалль — Эйленбургу, 23 декабря 1895 г.
85 G. Р., В. X, № 2576. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 26 декабря
1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 149
с Россией.8б Гогенлоэ уже знал, что в самом австро-венгерском
правительстве имеются по этому вопросу серьезные разногласия: два члена
правительства (министр-президент и военный министр) не считали
возможным воевать с Россией, и даже Голуховский заколебался, хотя и.
скрывал это от своих германских союзников.87 Как бы то ни было,
заявление Гогенлоэ было ушатом холодной воды для Голуховского и его
партии, стремившейся вовлечь Германию на путь активной политики
против России. Разуверившись в том, что удастся вовлечь в эту борьбу
в первую очередь Англию, Гогенлоэ отказался поддержать политику
Голуховского на Балканах, предлагая ему встать на путь «компенсаций»
за счет славянских территорий. Это было в те дни, когда из Южной
Африки уже поступали сигналы о назревающем кризисе. В таких
условиях германская дипломатия не могла участвовать в провоцировании
кризиса и на Ближнем Востоке. Вернувшись к исходным позициям, она
отказалась обещать своей австро-венгерской союзнице поддержку против
России. Когда кризис вспыхнул, Австро-Венгрия отплатила Германии
той же монетой: она не поддержала ее против Англии. Голуховский
даже поставил себе в заслугу то, что он не выступает в защиту
английских интересов, т. е. не выступает против Германии.88 Так далеко
зашли расхождения между Германией и ее австро-венгерской союзницей.
4
Не менее серьезные расхождения вскрылись между Германией и ее
итальянской союзницей. Их общая, исторически сложившаяся ненависть
к Франции еще заставляла обоих итти по одному пути. Правда,
германский генеральный штаб не строил себе иллюзий относительно
эффективности военной помощи, которую Италия могла бы предоставить
Германии в случае войны с Францией. Однако германское правительство и
генеральный штаб продолжали считать необходимым цепко удерживать
Италию в рядах Тройственного союза по соображениям
стратегического и политического характера. В случае войны с Францией Италия
должна была отвлечь на себя некоторую часть французской армии и
тем содействовать наступательным операциям германской армии на
Западе. Кроме того, благодаря своему географическому расположению
Италия прикрывала юго-западную часть австрийской границы и
близлежащие земли южногерманских государств. Но только в качестве
союзника центральноевропейских держав она могла служить для них
прикрытием,— в качестве врага она могла служить воротами для
вторжения на их территорию. Следовательно, она была для Германии
постольку полезна как участник Тройственного союза, поскольку не была
опасна как возможный участник враждебной коалиции. Поэтому
элементарный расчет диктовал Германии проведение такой политики, которая
удерживала бы Италию в рядах постоянных врагов Франции. С этой
целью германская дипломатия еще со времен Бисмарка стремилась
расширить поле франко-итальянских трений, не останавливаясь в
некоторых случаях даже перед тем, чтобы закулисно поддерживать экспансию
французского империализма в тех колониальных областях, на которые
имел виды и молодой итальянский империализм.
86 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 145—147.
87 G. P., Β. Χ, №2568. Эйленбург— ведомству иностранных дел, 23 декабря 1895 г.
88 G. Р., В. X, № 2608, примечание. Эйленбург — ведомству иностранных дел,
4 января 1896 г.

150
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Когда итальянская буржуазия, финансовая, промышленная и
торговая, поспешно бросилась в водоворот активной политики колониальных
захватов, это было вдвойне выгодно Германии. Во-первых, встав на
путь колониальной экспансии, итальянская буржуазия предала или во
всяком случае отодвинула на задний план подлинно национальные
интересы итальянского населения, остававшегося в границах
австро-венгерской монархии. Стремясь задушить демократические традиции времен
Гарибальди, итальянская монархия, опирающаяся'на блок буржуазии и
помещиков, взяла во внутренней политике курс на усиление реакции, а
во внешней — прекратила борьбу против ненавистной итальянскому
народу монархии Габсбургов и даже пошла на союз с ней. Во-вторых, чем
активнее Италия развертывала колониальную политику в Африке, тем
сильнее и чаще она сталкивалась со своей французской соперницей. Тем
самым, поддерживая империалистские устремления итальянской
буржуазии за счет национальных интересов итальянского народа, германская
дипломатия старалась сглаживать старые австро-итальянские
противоречия· и укреплять реакционную основу Тройственного союза:
господствующие классы в Германии, равно как и в Австро-Венгрии, были озабочены
ростом республиканского и рабочего социалистического движения в
Италии и всегда были готовы поддержать в Италии монархический
режим.89 При всем том германская поддержка итальянских
колониальных притязаний имела весьма ограниченный характер. Обычно
Германия предоставляла ее как бы исподтишка и преимущественно тогда,
когда итальянская экспансия сталкивалась с французской. Но и в этом
случае Германия не давала своей итальянской союзнице никаких
определенных и твердых гарантий, но зато извлекала для себя выгоду,
политическую и финансовую.
Развертывание колониальной политики обходилось Италии очень
дорого. Оно требовало постоянной затраты значительных сил и средств,
так что ни одному итальянскому министру финансов не удавалось
заштопать дефицит в бюджете.
•Кроме того, Италия испытывала немалые экономические
затруднения в связи с тем, что Франция в течение ряда лет вела ожесточенную
таможенную войну против ее товаров, а на бирже — против ее ценных
бумаг. За все, разумеется, расплачивался итальянский народ. Но
германский империализм использовал и эти затруднения своей союзницы. Чем
сильнее были трения между Италией и Францией, тем теснее Италия
должна была примыкать к союзу с Германией и тем успешнее немецкая
дипломатия, действующая рука об руку с немецким финансовым миром,
могла укреплять свое влияние в Италии.
Экономические позиции, захваченные германским капиталом в
Италии, уже были довольно значительны.90 Правда, германская
промышленность полностью еще не завладела внутренним рынком Италии: экспорт
германских товаров в 1894 г. исчислялся в сумме немногим более
80 млн. марок. К тому же импорт из Италии в Германию,
преимущественно сельскохозяйственных продуктов, значительно превышал эту
89 Как раз в середине 90-х годов в Италии вспыхнуло широкое революционное
движение. Брожение, охватившее многие области, вылилось в Сицилии в форму
отдельных восстаний, в которых принимали участие рабочие и крестьянская беднота.
Итальянский премьер Криспи жестоко подавил эти восстания и после этого усилил
борьбу против республиканского и рабочего движения.
90 См. «Die Entwicklung der deutschen Seeinteressen im letzten Jahrzeit».
Zusammengestellt in Reichs-Marine-Amt, Reichstag, 1905—1906, Zweiter Anlaigeband,
Aktenstück № 67, S. 1708.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 151
сумму: в том же 1894 г. он составлял почти 142 млн. марок. Такое
соотношение вывоза и ввоза в Италию давало германским аграрным
кругам возможность утверждать, что Германии приходится слишком
дорого расплачиваться за свой военно-политический союз с Италией. Но
этот союз, созданный руками Бисмарка, имел в Германии
милитаристскую основу и преследовал агрессивные цели. Таким образом, он
полностью соответствовал интересам тех самых юнкерских кругов, для
которых постоянно поддерживаемая враждебность к Франции и
постоянное стремление воевать с ней являлись одной из основ их господства в
Пруссии и господства Пруссии в Германии.
В конечном счете за некоторые экономические издержки
военно-политического союза с Италией расплачивались широкие массы населения
германских городов. Что касается крупной буржуазии, торговой,
промышленной и финансовой, то она извлекала из развития экономических
взаимоотношений с Италией двойную выгоду. Уже к середине 90-х годов
в Италии обосновалось около ста германских более или менее крупных
торговых фирм с капиталом в 80 млн. марок. На юге Италии эти
фирмы занимались экспортом продуктов итальянского сельского хозяйства
в различные страны, но преимущественно в Германию. Кроме того, они
занимались импортом изделий германской промышленности, главным
образом текстильной. На севере Италии германские фирмы являлись
проводниками интересов немецкой железоделательной,
электротехнической и химической промышленности. В ряде городов существовали
германские комиссионные конторы. Еще большее значение имело
проникновение германского капитала в некоторые отрасли итальянского
народного хозяйства. Немцы уже успели вложить 120 млн. марок в
итальянскую промышленность, главным образом в текстильную, и около
150 млн.— в итальянские железнодорожные компании. Всего германские
инвестиции в Италию, по официальным данным, достигали общей
суммы 450 млн. марок. Главным соперником Германии в этой области
являлся французский банковский капитал, инвестиции которого
насчитывали до 550 млн. марок. Таким образом, франко-германская борьба за
влияние в Италии имела не только политический и стратегический смысл,
но и финансово-экономический. Господствующие классы Германии — и
крупные аграрии и крупная буржуазия — были поэтому заинтересованы
в том, чтобы постоянно поддерживать напряженность как в
политических, так и в экономических взаимоотношениях между Италией и
Францией.
В середине 90-х годов обстановка в этом отношении сложилась для
Германии как будто благоприятно: после убийства итальянским
анархистом французского президента Карно (в июне 1894 г.) взаимоотношения
между Францией и Италией резко ухудшились.. По всей Франции, в
особенности в ее южных городах, пронеслась волна бурных
антиитальянских демонстраций. Это вызвало ответную антифранцузскую кампанию,
охватившую Италию, в особенности ее северные города. Парижская
биржа, воспользовавшись ею, повела сильное Наступление против
итальянской ренты в спекулятивных и в политических целях.
Итальянский премьер Криспи, старый приверженец Тройственного союза,
обратился за помощью в Берлин. Там уже давно лежал
разработанный Блейхредером, лейб-банкиром Бисмарка, 'проект о создании в
Италии германского банковского института. Теперь германское
правительство поняло, что наступил момент осуществить этот проект. Тотчас же
в Милан отправились представители германских банков, которые
совместно с австрийскими, а также швейцарскими банкирами учредили

152
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Коммерческий банк Италии».91 В следующем году банк открыл
отделения в других крупнейших промышленных и торговых центрах
Северной Италии — в Генуе, Флоренции, Венеции. Одновременно
германские банки начали проводить операции в защиту итальянской ренты,
скупая ее в больших массах, а заодно скупая и другие итальянские
ценные бумаги.
Разумеется, «защита» оказалась небескорыстной: только
железнодорожные облигации принесли в сейфы германских банков одних
процентов 30 млн. в год. В 1895 г. «Национальный банк Германии» принял
участие в создании еще одного крупного банковского института —
«Итальянский кредит». В то же время Криспи провел операции по
конверсии итальянской ренты (он добился ее повышения до 85%) и
реорганизовал банковскую систему: он усилил роль «Банка Италии» и
других крупных банков за счет ликвидации и слияния с ними более мелких
банков.92 Таким образом, после всех этих политических и финансовых
пертурбаций в выигрыше остались крупнейшие германские и итальянские
банки.
Продолжение и даже усиление франко^итальянских трений не могло
не оказать влияния и на взаимоотношения между державами
Тройственного союза. Прежде всего они вызвали некоторые расхождения и
взаимные подозрения между двумя другими участниками Тройственною
союза — Германией и Австро-Венгрией. Бели первая стремилась
поддержать напряженность франко-итальянских отношений, то вторая хотела бы
несколько ослабить ее. В начале 1895 г. австро-венгерское
правительство отправило графу Волькенштейну, вновь назначенному послу в
Париже, инструкции содействовать урегулированию отношений между
Францией и Италией. Это сделано было из опасений, как бы франко-
итальянские осложнения на Средиземном море не вовлекли в конфликт
и Австро-Венгрию. Но в Германии эта деятельность австрийской
дипломатии вызвала сильное недовольство: там возникли подозрения, не
собирается ли венский кабинет подготовить создание тройственного
союза латинских держав.93 Вскоре деятельность австрийской дипломатии
вызвала недовольство и в Италии. В середине 1895 г. Франция, желая
нанести Италии новый удар, денонсировала старый, существовавший
почти тридцать лет, итало-тунисский торговый договор. Если бы
Италия хотела возобновить этот выгодный для нее договор, она должна
была бы признать протекторат Франции над Тунисом. Криспи отказался
это сделать, до Австро-Венгрия признала протекторат. Несколько
позже за ней последовала и Германия. Итальянское правительство
почувствовало себя в этом вопросе оставленным своими союзниками.
Но) и в других вопросах, его интересовавших, итальянское
правительство не получило от своих союзников той поддержки, на которую хотело
рассчитывать. В течение всего 1895 г. оно энергично добивалось, чтобы
Германия и Австро-Венгрия поддержали империалистские устремления
Италии в Северной и Восточной Африке. С этой целью Криспи сначала
поднял вопрос об условиях возобновления Тройственного союза, срок
которого истекал в мае 1897 г. В переговорах он постоянно напоминал
91 В создании этого банка принимали участие все крупнейшие германские банки:
«Немецкий банк», «Учетное общество», «Дрезденский банк», «Дармштадтский банк»,
«Берлинское общество торговли», «Шаффгаузеновский банковский союз». В первые
же годы своего существования «Коммерческий банк Италии» приносил 6.5—7%.
дивиденда (R i е s s е г, Die deutschen Grossbanken, S. 343—344).
92 Italicus, Italiens Dreibundpolitik 1870—1896, München 4928, S. 184.
93 G. P., B. X, № 1460. Маршалль — Эйленбургу, 19 марта 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 153
о тех «жертвах», которые Италия своей борьбой против Франции
приносит на алтарь Тройственного союза. Это не произвело никакого
впечатления. Тогда Криспи поведал своим союзникам, будто Франция
предлагает ему Абиссинию, Триполитанию и многое другое только за то,
чтобы Италия вышла из состава Тройственного союза. Это звучало как
вымогательство политических уступок.
Барон Бланк, министр иностранных дел в правительстве Криспи,
пошел еще дальше: он стал пугать своих союзников тем, что если они не
поддержат захватнические притязания Италии в Африке, партия
радикалов свергнет правительство Криспи, партия республиканцев свергнет
монархию, и таким образом общими усилиями они разрушат союз
Италии с обеими центральноевропейскими державами. После этого, снова
подняв вопрос об условиях возобновления Тройственного союза, он дал
понять, что в качестве цены за дальнейшее участие в этой
военно-политической группировке Италия хотела бы получить от остальных двух
участников обещание помочь ей захватить Триполитанию, которая в то
время входила в состав владений Оттоманской империи. Но венский
кабинет, не желая связывать себя обязательствами относительно
африканских дел, а главное, считая себя в то время заинтересованным в
поддержании Турции, отклонил эти итальянские претензии. Отклонило
их и германское правительство под тем предлогом, будто Тройственный
союз преследует оборонительные цели и не является «стяжательской
компанией».94 Это не мешало, конечно, самой Германии, опираясь в
Европе на союз с Австро-Венгрией и Италией, предаваться в колониях
политике стяжательства.
Более того, готовясь к развертыванию своей активности в этом
направлении, германский империализм был заинтересован в том, чтобы
сохранять и укреплять свои позиции в Европе, а следовательно и в том,
чтобы его союзники не распыляли своих сил. Германское правительство
учитывало, что если бы агрессивные колониальные домогательства его
союзников — Австро-Венгрии и Италии — вовлекли бы Германию в
войну с крупнейшими европейскими державами, это могло бы повлечь за
собой крушение ее собственных обширных политических планов в
Европе и на колониальной периферии. Отсюда — стремление германской
дипломатии держать политику своих обоих союзников под постоянным
контролем, не отталкивать их от себя открытым противодействием этой
политике, но и не связывать себя твердыми обязательствами и
гарантированным содействием.
Однако, в связи с ростом агрессивных тенденций в политике всех
участников Тройственного союза, такое маневрирование становилось все
более и более затруднительным. Это показали ближайшие события.
В середине июля 1895 г. Бланк, формулируя свои «сокровеннейшие
-мысли», составил обширный меморандум, который должен был
послужить директивой итальянской дипломатии в ее отношении к
союзникам и к друзьям — Германии, Австро-Венгрии и Англии. Основной
вопрос, интересующий итальянский империализм, Бланк поставил почти в
ультимативной форме: согласны ли эти союзники и друзья активно
поддерживать колониальные домогательства Италии или последняя должна
будет пойти на поиски новой ориентации в делах внешней политики.95
Прежде чем разослать этот меморандум, Бланк «по секрету» показал
91 A. Pribram, Die politische Geheimvertrâge Österreich-Ungarns, 1879—1914,
S. 231.
35 G. P., B. X, № 2369. Бюлов — Гогенлоэ, 15 июля 1896 г. Anlage. Aide-mémoire.

154
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
его Бюлову. Повидимому, он придавал особое значение тому, какова
будет реакция в Берлине. Но германское правительство, тоже «по
секрету», отправило копию меморандума в Лондон и Вену. Инспирируя
венский кабинет занять отрицательную позицию,9б оно в то же время
пыталось создать в Риме впечатление, будто относится к итальянским
требованиям «благожелательно». Практически это ничего не означало,
кроме попытки воздействовать на Англию в пользу находящихся у власти
итальянских колониальных дельцов. Результаты оказались самыми
неожиданными.
В течение многих лет англо-итальянские отношения оставались
весьма тесными, и Германия, заинтересованная в изоляции Франции, обычно
содействовала этому.97 Стратегическое положение Италии, большая
протяженность и необеспеченность ее морских границ, огромное
превосходство английского флота в Средиземном море, где вход и выход
контролировался англичанами, значительная зависимость от Англии в вопросах
импорта сырья, внешней торговли и колониальной политики — все это
заставляло итальянское правительство поддаваться влиянию Англии и
во многом следовать за ней. Когда итальянский империализм вторгся в
Абиссинию, он в известной мере пользовался поддержкой Англии,
которая хотела бы создать заслон, чтобы не допустить проникновения туда
влияния их общего соперника — Франции. Но в начале 1895 г.
англоитальянские отношения несколько омрачились. Италия вознамеревалась
получить в Восточной Африке область Цейлу, которую рассматривала
как удобный плацдарм для продвижения итальянских войск в глубь
Абиссинии, Англия же, решив прибрать Цейлу к своим рукам,
воспротивилась этому. Германская дипломатия пыталась уладить возникшие
по этому поводу трения, но неудачно.98 Теперь, получив
полуультимативный меморандум Бланка, берлинские мудрецы пришли к выводу, что
следует сделать еще одну попытку в том же направлении. Им казалось,
что если требования Италии произведут в Лондоне соответствующее
впечатление, то можно будет понудить английского премьера Солсбери
бросить Цейлу на съедение итальянским авантюристам и колониальным
спекулянтам. Германский план был, следовательно, чрезвычайно прост:
утихомирить итальянскую фронду против Тройственного союза с
помощью Англии и без всяких собственных издержек — финансовых,
военных или политических. С этой целью Гатцфельд, германский посол в
Лондоне, должен был ознакомить Солсбери с копией проекта
секретного меморандума Бланка. Внимательно прочтя документ, Солсбери
усмехнулся и сказал: «Это — законная жена, которая требует, чтобы ей
платили». " И он согласился с тем, что придется платить. Казалось, все
идет хорошо.
Но Солсбери дал понять, что он вовсе не собирается отдавать
Италии Цейлу. Вместо этого о« готов был предложить более высокую плату,
чем та, на которую алчная и строптивая Италия могла рассчитывать и
ради которой хлопотала в Лондоне ее германская союзница. Он сказал
Гатцфельду, что можно было бы предложить Италии Албанию и Три-
политанию.
Столь неожиданная и исключительная щедрость Англии озадачила
96 G. Р., В. X, № 2369. Бюлов — Гогенлоэ, 15 июля 1895 г.
97 Так, например, в марте 1890 г. кайзер дал указание постоянно влиять на
итальянского премьер-министра в том смысле, чтобы он «не отходил от политики
дружбы с Англией в делах Средиземного моря» (G. Р., В. VIII, № 1972).
98 G. Р., В. VIII, № 2010.
99 G. Р., В. X, № 2372. Гатцфельд — Голынтейну, 30 июля 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 155
германскую дипломатию и даже, можно сказать, повергла ее в
смятение. Между Берлином и Лондоном завязалась оживленная
шифрованная переписка. Голыптейн, забившись, как всегда, в свою нору, начал
собирать доступную ему информацию и размышлять, что все это значит.
Вскоре он пришел к выводу, что план Солсбери — это лучший способ
взорвать Тройственный союз. 10° Непременным условием овоих
непомерных щедрот Солсбери ставил отказ Италии от восточно-африканской
авантюры. Но это означало, что Италия все свои помыслы должна
направить не против Абиссинии, где она сталкивалась с Францией, а
против владений Турецкой империи, сохранение неприкосновенности которой
являлось в то время альфой и омегой австро-венгерской политики.
Венский кабинет никак не хотел согласиться с проектом расчленения
Турции, считая себя еще неподготовленным принять активное участие в
дележе: славянский вопрос, как тяжелая гиря, связывал его агрессивные
движения на Балканах. Кроме того, Австро-Венгрия ни при каких
условиях не хотела пускать свою итальянскую союзницу на Балканы, в
особенности в Албанию, которую рассматривала как будущий объект своих
собственных захватнических вожделений на Адриатике. Соперничество
между Австро-Венгрией и ее итальянской союзницей в этой области уже
в то время было налицо, 101 и проект Солсбери мог вызвать сильную
вспышку противоречий между ними, которая поставила бы Германию в
крайне затруднительное положение.
Таким образом, проект Солсбери не укреплял Тройственный союз,
он мог только развалить его. Правда, Гатцфельд утверждал
противоположное. Он считал, что Солсбери вовсе не собирается увеличивать
трещины между державами Тройственного союза и в доказательство готов
компенсировать Австро-Венгрию выходом в Салоники. 102 Но это не
могло быть достаточной компенсацией, в особенности учитывая грозное
противодействие России. Тогда Солсбери набросал новый план:
удовлетворение интересов России в проливах и предоставление Италии
возможности обосноваться в Тунисе и даже в Марокко. 103 Таким образом,
новый вариант выглядел так, как будто он направлен исключительно
против Франции и преследует цель оторвать от нее Россию. Все это было
весьма туманно и неопределенно, но Голыптейн, который с германской
стороны являлся направляющей силой в этих переговорах, а также
рейхсканцлер Гогенлоэ начали было склоняться к тому, что в таком виде
английский план становится, пожалуй, более подходящим для
обсуждения. 104 Но было уже поздно: Вильгельм, находившийся в то время
в Англии, по ею же, Гольштейна, указаниям отказался продолжать
100 G. Р., В. X, № 2377. Голыптейн — Кидерлену, 3 августа 1895 г.
101 W. Schinner. Der österreichisch-italienische Gegensatz auf dem Balkan und
an der Adria. 1875—1896, Stuttgart, S. 194—195.
102 3 августа 1895 г., после новой беседы с Солсбери, Гатцфельд телеграфировал
в Берлин: «Из этой беседы и из всего поведения лорда Солсбери у меня создалось
определенное впечатление, что он прежде всего, поскольку это от него зависит, желает
сохранения и укрепления Тройственного союза (еще в большей степени, чем
обеспечения для Англии итальянской помощи, которую он расценивает не слишком высоко),
разумеется, потому, что он усматривает в этом лучшую гарантию для
английских интересов,— и что он хотел бы на этой основе договориться с нами
относительно плана, посредством которого можно было бы удовлетворить Италию и
держать ее в рамках без того, чтобы Австрия видела в этом основание) для недовольства
и отпадения от Тройственного союза» (G. Р., В. X, № 2375).
103 G. Р., В. X, № 2381, Гатцфельд — Гольштейну, 5 августа 1895 г.
104 G. Р., В. X, Kb 2382. Голыптейн —« Гогенлоэ, 5 августа 1895 г.; № 2383. Голь-
штейн — Кидерлену, 5 августа 1895 г.; № 2384. Гогенлоэ — ведомству иностранных дел
б августа 1895 г.

156
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
переговоры, и притом в такой грубой форме, что англичане надолго это
запомнили. 105
Но и немцы надолго запомнили план Солсбери. То был один из
непревзойденных образцов английского лицемерия и тонкой
дипломатической игры на разжигании противоречий и столкновений между
европейскими державами. Для Гольштейна, который сам себя считал великим
мастером подобной игры, этот план еще долго оставался объектом
кабинетного анализа, тем более, что некоторые элементы его оставались
жить даже тогда, когда план в целом уже был окончательно погребен.
В самом деле, рассуждал Гольштейн, если бы Германии удалось
заставить обоих своих союзников договориться между собой на почве
английского плана, разве раздел между ними турецких владений в бассейне
Средиземного моря не вызвал бы вмешательства России? Или, если бы
одновременно удалось договориться с Россией, удовлетворив ее
интересы в проливах, разве это не вызвало бы решительного противодействия
со стороны обоих союзников — Австро-Венгрии и Италии? Кто же в том
и в другом случае поддержал бы их — Англия или Германия? Гольштейн
сразу заподозрил Солсбери в стремлении поднять сложный восточный
вопрос, чтобы привлечь к нему внимание всех европейских держав, всех
поссорить между собой, довести дело до конфликта, а в то же время
дать Англии возможность невозбранно устраивать свои колониальные
дела. План Солсбери он называл не иначе, как «проект разжигания
балканского пожара». 106 Вскоре он сам решил действовать так же, как
и Солсбери, но только в интересах германского империализма.
Трудно предположить, чтобы Солсбери не информировал итальянское
правительство о своем щедром плане, а также о том, кто являлся
виновником его срыва. Во всяком случае уже осенью 1895 г. внимательный и
осведомленный наблюдатель мог бы заметить, что в правящих кругах
Италии, в особенности среди сторонников активной колониальной поля-
тики, имеется возрастающее раздражение против Германии.
Полуультимативное требование Бланка не принесло никаких результатов.
Заверения германской дипломатии о ее «благожелательстве» по отношению к
колониальным претензиям Италии стоили немногого. В октябре 1895 г.
итальянский империализм возобновил военные действия против
Абиссинии и одновременно добивался признания за ним прав на какой-нибудь
жирный кусок в Северной Африке. Слабый как в экономическом, так и
в военном отношении, он нуждался во внешней поддержке, и притом не
словесной, а реальной, не декларативной, а гарантированной. Но
германские союзники такой поддержки не давали, а от позиции Англии
зависело многое и в4 войне против Абиссинии и в политике захватов на
Средиземном море. Вспыхнувшее соперничество между германским и
английским империализмом усложняло положение Италии. О взглядах,
сложившихся в это время в правительственных кругах Италии, Бюлов
сообщал в Берлин следующее: «Италия прежде всего является
средиземноморской державой, и она может утвердить свои позиции в
Средиземном море и в Северной Африке только при поддержке Германии и
Англии. Эта поддержка будет тем слабее, чем более Англия и Германия
отдалятся одна от другой. Ее совсем не будет, если их пути полностью
разойдутся... Если Англия и Германия не будут поддерживать между
собой добрых отношений, Италия будет считать дальнейшее проведение
103 G. Р., В. X, № 2385. Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 7 августа
1895 г. (см. Eckardstein, Lebenserinnerungen und politische Denkwürdigkeiten,.
В. I, S. 211; В. II, S. 284; В. Ill, S. 12).
106 G. P., Β. Χ, № 2377. Гольштейн — Кидерлену, 3 августа 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
157 -
политики Тройственного союза затруднительным».107 Из этого
сообщения можно было заключить, что в связи с ростом противоречий между
Англией и Германией итальянское правительство начинает более
склоняться в сторону первой, нежели в сторону второй. И это было
действительно так.
В начале ноября 1895 г. правительство Кришн— Бланка вступило в
переговоры с Англией и с Австро-Венгрией о возобновлении
Средиземноморской Антанты. 108 Его стремление к захватам было столь сильно, что,
начиная переюворы, оно поспешило дать приказ итальянскому флоту
крейсировать возле Дарданелл на случай, если придется,
воспользовавшись армянским кризисом, начать действовать. Это вызвало в Берлине
страшное возбуждение и категорические протесты кайзера.109
Германское правительство немедленно потребовало, чтобы итальянский флот
ни в коем случае не предпринимал никаких действий, «прежде чем
Англия твер'до в этом себя ангажирует»,— иначе это будет иметь
серьезные последствия для всего Тройственного союза. ио Флот все же
был послан «в турецкие воды», но куда именно — итальянское
правительство скрывало даже от своих союзников. Бланк, неугомонный и
суетливый, все же проговорился Бюлову, сказав ему, что «если французский
флот пришвартует в Сирии, итальянский будет направлен в Триполи». ш
Намерения итальянского правительства в восточном вопросе нашли свое
выражение в формуле Бланка: «Не провоцировать никаких событий и
'никакими не пренебрегать».112
Германское правительство не возражало против итальянских планов
возрождения Средиземноморской Антанты и даже одобрило их. пз Но
между римским и венским кабинетом обнаружились серьезные
разногласия относительно условий и целей переговоров с Англией: Голуховский
стремился предотвратить распад Турецкой империи, а Криспи старался
не опоздать к моменту распада и во-время захватить себе добрый кусок.
Голуховский в тот момент не хотел включать новые славянские
области в состав Австро-Венгрии, считая, что это усилит кризис двуединой
монархии и ускорит ее конец, между тем как Криспи втайне мечтал
о распространении влияния итальянского .империализма на некоторые,
населенные славянами, области восточного побережья
Адриатического моря: почему-то он был уверен, что если Австрия не смогла
ассимилировать славян, то ему удастся их «итальянизировать».114 Это
означает, что Криспи хотел превратить западную часть Балканского
полуострова в колониальный придаток итальянского империализма, но с этим
107 L. Israel, England und der Orientalischer Dreibund, Stuttgart 1937, S. 92.
юз g. P., B. X, № 2538. Бюлов — Гогенлоэ, 8 ноября 1895 г.
109 Узнав об этом приказе, отданном Криспи итальянскому флоту, Вильгельм
писал: «Итак, мои подозрения полностью оправдались. Англия обработала Италию
и продолжает это делать с тем, чтобы ангажировать Тройственный \СОЮз и чтобы
потом эксплоатировать его против России. Итальянские корабли ни в коем случае
не должны появляться <в Дарданеллах, прежде чем сама Англия твердо себя
ангажирует и откроет огонь. Итальянцы в Дарданеллах будут тем же, что горящая свеча
у пороховой бочки; они вызовут подозрение России относительно нашей искренности.
Этого не должно быть. Англия должна сама расхлебывать заваренную ею кашу
и должна сначала сама послать свои корабли. Бюлов должен денно и нощно
наблюдать за Бланком и прежде всего предотвратить посылку кораблей» (G. Р., В. X,
№ 2502. Бюлов—ведомству иностранных дел, 9 ноября 1895 г.)
1,0 G. Р., В. X, № 2503. Гогеклоэ — Бюлову, 10 ноября 1895 г.
111 G. Р., В. X, № 2559. Бюлов — ведомству иностранны« дел, 13 ноября 1895 г.
112 G. Р., В. X, № 2504. Бюлов — ведомству иностранных дел, .11 ноября 1895 г.
113 G. Р., В. X, № 2538. Бюлов — Гогенлоэ, 8 ноября 1895 г.
114 F. Crispi, Question! international!, 1913, p. 144.

158
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Австро-Венгрия, преследуя собственные цели, никак согласиться не могла.
Голуховский считал, что Средиземноморская Антанта может быть
эффективной только при условии, если Германия активно ее поддержит,
Криспи же не видел в этой поддержке никакой нужды 115 и даже
считал, что лучше будет, если Германия в средиземноморских вопросах
займет «вторую линию». П6 Это последнее расхождение объясняется тем,
что Австро-Венгрия на случай столкновения с Россией из-за балканских
дел стремилась заранее обеспечить себя военной поддержкой со стороны
Германии, Италия же не собиралась воевать с Россией, поскольку ее
захватнические устремления направлены были в другую сторону: прежде
всего в Восточную Африку, затем в Северную Африку и, наконец, на
адриатическое побережье Балканского полуострова. Вместе с тем
итальянский империализм и его дипломатия в меру сил и возможностей
боролись на Балканах не только против Австро-Венгрии, но против того
обаяния, которым Россия, несмотря на господство в ней'царского
самовластия, пользовалась среди славянских народов. 117 В усилении русского
влияния оно усматривало потенциальную угрозу своим собственным
захватническим планам на Балканах. Наблюдая за ростом славянского
движения, Бланк часто признавался Бюлову, что больше всего его
беспокоит будущая судьба Триеста.118 А ведь Триест и вся прилегающая
к нему область, населенная славянами, находились под властью австро-
венгерской монархии. Германская дипломатия считала, что Триест
должен оставаться под этой властью и впредь, до той поры, пока он не*
перейдет в германские руки. Пангерманские круги уже открыто
утверждали, что, только владея Триестом, Германия сможет выступать в
Средиземном море в качестве «мировой державы». 119
Германская дипломатия пыталась по возможности сгладить
разногласия и даже противоречия, вскрывшиеся между ее обоими
союзниками в ходе их переговоров с Англией о возрождении Средиземноморской
Антанты. Она настаивала на том, чтобы они заранее установили единую-
линию, которой должны были придерживаться в этих переговорах.
Политические суфлеры из Берлина подсказывали, что Италия, равно как и
Австро-Венгрия, не должна удовлетворяться общими фразами
соглашения 1887 г. и должна формально придать им такое толкование, чтобы
Англия оказалась связанной определенными обязательствами. Бланк,
постоянно инструктируемый Бюловым, обещал следовать указаниям из
Берлина и даже заслужил похвалы Вильгельма за то, что нашел
формулу, определяющую отношения Германии к Средиземноморской
Антанте: «на второй линии». 120 Но германская дипломатия хотела бы через
своих союзников поставить Англию на первую линию борьбы против
России, а это ей никак не удавалось. Итальянская политика все время
качалась между Англией и Германией, нигде не находя полной
поддержки своим захватническим планам. Даже Бюлов, всегда эпикурейски
спокойный и несколько легкомысленный, приходил в ужас, глядя, как
быстро итальянское правительство отбрасывает одни планы и заменяет
115 G. Р., В. X, № 2556. Бюлов — Гогенлоэ, 3 декабря 1895 г.
116 G. Р., В. X, № 2539. Бюлов — ведомству иностранных дел, 13 ноября 1895 г.;
№ 2521. Бюлов — ведомству иностранных дел, 19 ноября 1895 г.
117 W. S с h i η η e r, Der österreichisch-italienische Gegensatz auf dem Balkan und
an der Adria, S. 185 ff.
118 G. Р., Β. Χ, № 2556. Бюлов — Гогенлоэ, 3 декабря 1895 г.
119 А. С h е г a d a m e, L'Europe et la question d'Autriche au seuil du
XX siècle, p. 101.
120 G. P., B. X, № 2550. Бюлов — ведомству иностранных дел, 21 ноября 1895 г.;.
№ 2562. Гатцфельд — Голынтейну, 13 декабря 1895 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 159
их целым ворохом новых, столь же противоречивых, как и первые. «Я
совершенно потерял равновесие»,— твердил Бланк. Бюлов объяснял это
непостоянным, как у женщины, характером Бланка. На самом деле
причины столь быстрой смены настроений и дипломатических планов
лежали гораздо глубже: внешняя политика итальянского империализма
вступила в полосу кризиса.
Первым, но уже знаменательным признаком этого кризиса являлись
поражения, которые итальянские войска понесли в Абиссинии. Многие
воочию убедились, что союз с Германией и Австро-Венгрией никакой
пользы Италии не принес. Ирредентистское движение, поддерживаемое
в Италии всеми противниками Тройственного союза, снова подняло
голову. Наряду со старой враждебностью к монархии Габсбургов
усилилось и враждебное отношение к Германии. Криспи и Бланк хотели бы,
не разрывая с Германией, сманеврировать в сторону Англии. Но, ввиду
усиливающихся противоречий между этими державами, это было совсем
не легко, тем более, что. даже в колониально-империалистских кругах
Италии внезапно возникло сильное раздражение против Англии. Ее
обвиняли в том, что, не дав итальянским войскам занять Цейлу, она
способствовала их неудаче. Со всех сторон раздавались голоса, что
нужно искать новых путей внешней политики. Некоторые влиятельные
итальянские газеты («Secolo», «Messaggero» и др.) писали, что сама
Германия не придает прежнего значения Тройственному союзу, а
проявляет больше симпатий к России и Франции. Оппозиционная партия
радикалов требовала от Криспи признать свой провал и итти на
сближение с Францией. Почти во всех политических кругах Италии престиж
России значительно поднялся, и это повлекло за собой увеличение числа
сторонников сближения с ней. Даже ближайшие сотрудники Бланка не
поддерживали его политику союза с Германией и сотрудничества с
Англией, считая, что она связывает Италии руки. Бюлов беспокойно
сообщал в Берлин, что самые разнообразные круги в Италии требуют
проведения политики по принципу: «Isolati mai, independenti semper» («не
изолированно, но всегда независимо»).121
Положение, создавшееся в Италии, вызвало в Германии серьезную
тревогу. В Берлине возникли опасения, что Италия выйдет из
повиновения, что в результате лондонских переговоров она слишком тесно
свяжется с Англией и станет орудием ее политики. Это орудие германский
империализм не хотел выпускать из своих рук, а в данный момент он
собирался использовать его для воздействия на Англию. Не меньшие
опасения вызвали вести о том, что некоторые политические силы в
Италии добиваются новой ориентации на сближение с Россией и Францией.
Это означало бы полный развал Тройственного союза. Нужно было
принять меры, чтобы отбить у итальянцев такую охоту, и в дело
вмешался рейхсканцлер Гогенлоэ. 20 декабря 1895 г. он отправил Бюлову
секретную инструкцию, как тот должен был действовать в Риме. Он
начал с того, что решительно осудил поспешность и готовность, с
которыми итальянское правительство идет в лондонских переговорах на
сближение с Англией. Бюлов должен был убедить итальянское
правительство в том, что Англия только выжидает момента, когда
«возбужденный ею армяно-турецкий вопрос найдет желанное ей решение, во
всеобщей континентальной войне — без английских жертв
деньгами и кровью». Поэтому, если Италия потеряет хладнокровие, она лишь
сыграет на-руку этим стремлениям Англии за чужой счет решить свои
121 G. Р., В. X, № 2556. Бюлов — Гогенлоэ, 3 декабря 1895 г.

160
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
непреодолимые противоречия с Россией, и не только на Ближнем
Востоке, но в еще большей мере в Персии и на Дальнем Востоке. И наоборот,
если Италия сохранит хладнокровие и не будет искать немедленного и
на новых условиях соглашения с Англией, последней придется самой
действовать против России, и тогда Италия, примкнув к ней, «сможет
рассчитывать на нее как на надежного союзника при решении
возникающих средиземноморских вопросов». Так, в вопросе об отношениях
к Англии в связи с переговорами о возобновлении Средиземноморской
Антанты Гогенлоэ диктовал итальянскому правительству ту же линию,
какая продиктована была и австро-венгерскому правительству: самое
лучшее из того, что следует делать,— это ничего не делать. Вильгельм,
который недавно вернулся с охоты, обрисовал задачу так: «Италия
должна спокойно выжидать, пока британский олень не попадет в капкан.
Тогда только бы не упустить его!»
Но это была задача более отдаленная. Ближайшая и более
непосредственная задача германской дипломатии заключалась в том, чтобы
удержать Италию в рядах Тройственного союза и не позволить ей
(переметнуться на сторону противников. Тут старый Гогенлоэ был
беспощаден. Не считая нужным прибегать к каким-либо общеполитическим
аргументам, он сразу пустил в ход ничем не прикрытые угрозы. Он заявил,
что если Италия и впрямь начнет отходить от своих союзников,
Германия найдет на нее управу: Германия достаточно сильна, чтобы заставить
Австро-Венгрию изменить антирусский курс своей политики и повернуть
экспансию габсбургской монархии от славянских стран на Балканах в
сторону североитальянских земель. Он так и формулировал: «Австрия
будет возмещена за счет Италии», и даже заранее точно определил
размеры этого возмещения: «приблизительно с границей у Виллафранки». ш
Словом, он пригрозил своей итальянской союзнице тем, что натравит на
нее их общую австро-венгерскую союзницу и оторвет у нее голову.
Италии было предложено забыть ее старый политический принцип — «не
изолированно, но всегда независимо». Она должна была остаться в
подчиненном положении. Это был чисто прусский метод германской
политики консолидации Тройственного союза.
5
Политические трещины, вскрывшиеся между державами
Тройственного союза, стали еще более значительными после того, как трансвааль-
ские события впервые обнаружили всю остроту англо-германского
антагонизма. В центре политических расхождений продолжал стоять
вопрос об отношении к Англии и России. В конце января 1896 г., как раз
в те дни, когда германская дипломатия все еще хлопотала об
осуществлении голынтейновских планов «континентальной лиги», направленной
против Англии, австро-венгерское и итальянское правительства снова
подняли вопрос о соглашении с Англией. Это свидетельствовало о том,
что в данном важнейшем политическом вопросе общие цели у
союзников вообще отсутствовали. Италия стремилась изменить в более
благожелательную для себя сторону позицию Англии по абиссинскому
вопросу. Австро-Венгрия добивалась направленного против России
соглашения с Англией по восточному вопросу. Германия же стремилась
объединить вокруг себя не только своих союзников, но и континентальных
противников, чтобы изолировать Англию и заставить ее итти на широкие
»22 G. Р., В. X, № 2564. Гогенлоэ — Бюлову, 17 декабря 1895 г

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
161
уступки в континентальных вопросах. И тем не менее в день
возобновления лондонских переговоров о дальнейшей судьбе Средиземноморской
Антанты Гогенлоэ писал, что германское правительство «в этом вопросе
признаёт за своими друзьями по Тройственному союзу полную свободу
действий». ш Разумеется, это вовсе не означало, что германское
правительство выпустило поводья из своих рук и предоставило своим
союзникам действовать так, как они сами считали нужным. Наоборот, оно
пристально следило за ходом переговоров с Англией и даже влияло на их
течение. Но оно считало необходимым делать это исподтишка,124
заранее подготовив себе такое положение, при котором любой исход был бы
ему выгоден. В результате постоянного давления и угроз оно добилось,
что Голуховский и Криспи, снова начиная переговоры с Англией, на сей
раз поставили вопрос уже не просто о возобновлении
Средиземноморской Антанты 1887 г., а о превращении ее в более прочную
политическую группировку на основе твердых и точных обязательств каждого из
ее участников. 125 Если бы переговоры закончились успешно, основная
цель германской дипломатии — использовать своих союзников, чтобы
втравить Англию в войну против России — была бы достигнута. Но
немцы уже по-настоящему не верили в успех этого предприятия. В тот
период их политика была поэтому полна мельчайших колебаний между
еще тлеющими надеждами и серьезными опасениями: надеждами на то,
что, может быть, все-таки удастся столкнуть Англию с Россией, и
опасениями, что Австро-Венгрия будет сама вовлечена в это столкновение с
Россией и тогда 'потащит за собой и Германию, которой придется воевать
123 Предшествовавшие этому переговоры между Австро-Венгрией и Италией снова
обнаружили глубокое недоверие, которое итальянское правительство питало к обоим
своим союзникам. Переоценивая стремление Германии* к улучшению отношений с
Россией, Криспи опасался, что Германия может заставить вступить на этот путь и Австро-
Венгрию. Это означало, что он всерьез принял угрозы Гогенлоэ и испугался, что
Германии удастся восстановить старую комбинацию Союза трех императоров
(германского, русского и австрийского) и, таким образом, полностью изолировать Италию.
Поскольку политика Австро-Венгрии оставалась враждебной России, а последняя
вовсе не собиралась, ради сближения с Германией, отказаться от союза с Францией,
эта комбинация не имела никаких реальных оснований. Тем не менее итальянская
дипломатия всерьез считалась с возможностью ее создания, и в возрождении
Средиземноморской Антанты она видела одну из гарантий перестраховки в этом отношении.
Так велико было недоверие итальянского правительства к Германии и к Австро-
Венгрии (см. документы, опубликованные L. Israel, England und der Orientalische
Dreibund. Anhang. Aus den Akten des Auswärtigen Amtes, № 8; см. также G. P.,
В. XI, № 2660. Гогенлоэ — Гатцфельду, 23 января 1896 г.).
124 23 января 1896 г., в день возобновления лондонских переговоров, в «Times»
появилась корреспонденция из Рима, довольно подробно разоблачавшая деятельность
германской дипломатии осенью 1895 г., 'когда она стремилась пустить в ход Австро-
Венгрию, Италию и Англию против России. В этой связи Маршалль дал указание
соблюдать особую осторожность, чтобы Германия снова не оказалась
скомпрометированной (G. Р., В. XI. № 2661. Маршалль—Гатцфельду, 25 января 1896 г.).
т R. Dietrich, England und (Italien. 1887—1902. «Historische
Vierteljahrschrift», XXIX Jahrgang, H. 4, S. 784 ff. На этой стадии переговоров более активной
была Италия. Находясь в крайне тяжелом положении в связи с военными неудачами
в Абиссинии, она так настойчиво добивалась тесного соглашения с Англией, что
переговоры с последней начались, по немецкому образцу, с каких-то, впрочем, на
сей раз довольно неопределенных угроз. Если Англия не пойдет на соглашение,
писал Бланк, Италия, не изменяя основ Тройственного союза, установленных на
случай войны, должна будет вступить в переговоры с Германией и Австро-Венгрией
о новой ориентации Тройственного союза, «дабы между нашими интересами на
Востоке, от которых далеко отстоит Германия, и нашими интересами в Африке, от
которых далеко отстоит Австрия, не исчезло бы посредствующее звено, которое
установлено было в соглашении 1887 г. и которое разрушено было сопротивлением
Англии» (опубл. L. Israel, England und der orientalische Dreibund, Anhang. Aus
den Akten des Auswärtigen Amtes, № 8).

462
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
на два фронта. Эти настроения не ускользнули от правящих сфер
Вены. Барон Бек, начальник австро-венгерского генерального штаба, в
беседе с Эйленбургом заметил, что позиция Германии оставляет
двойственное впечатление: «с одной стороны, она хотела бы
австро-английского соглашения, с другой — этому желанию диаметрально
противостоит отношение Германии к Англии». 126 Повидимому, Бек, как и
значительная часть австрийских военных кругов, не был большим
сторонником союза с Англией. Тем более его интересовал вопрос, при каких
условиях Австро-Венгрия может рассчитывать на активную военную
поддержку Германии. С этой целью он неоднократно пытался установить
контакт с начальником германского генерального штаба генералом
Шлиффеном.
Отношения между германским и австро-венгерским генеральными
штабами были в то время довольно натянутые. Они испортились еще в
1895 г., когда Шлиффен разработал такой план стратегического
развертывания на Востоке, который предусматривал в первую очередь оборону
Восточной Пруссии и наступление германских войск в направлении на
Нарев. Австро-венгерская армия, подчиняясь стратегическим интересам
Германии, должна была расширить свой левый фланг до самой
прусской Силезии. Но Бек отклонил этот план. Он опасался, что его армия,
выполняя план Шлиффена, поставит под удар русских войск свой фланг
в Восточной Галиции. Переговоры между начальниками генеральных
штабов затянулись до конца года. Бек предлагал свои варианты, но
Шлиффен с высоты своего прусского величия их просто игнорировал.
На одном совещании, где Бек доказывал преимущества своего плана,
Шлиффен заснул. 127
В начале 1896 г., в связи с лондонскими переговорами об условиях
возрождения Средиземноморской Антанты, отношения между германским
и австро-венгерским генеральными штабами еще более испортились.
Прежде чем принять окончательное решение по ходу переговоров, Бек
решил ознакомиться со взглядами Шлиффена по этому вопросу. Это
было нелегко. Шлиффен прислал письмо, короткое и сухое по форме
и, по словам Бека, «неуловимое и сверхосторожное по содержанию».
Бек пришел к выводу, что в правящих кругах Германии все еще
«господствует известная неопределенность относительно политической
позиции». Между тем лондонские переговоры продолжались. Франц-Иосиф
и Голуховский все еще настаивали на том, что в случае появления
России в проливах Австро-Венгрия тотчас же должна начать против
нее войну. Узнав об этом, Эйленбург обратился к Беку с вопросом:
можно ли надеяться, что Англия возьмет на себя обязательство самой
сделать первый выстрел? Бек ответил уклончиво. Тогда Эйленбург
заявил ему, что Германия не будет считать для себя возможным начинать
войну против России из-за проливов, и даже не будет считать
возможным провести мобилизацию. Он напомнил, что позиция Германии в
случае австро-русской войны будет определяться прежней формулой:
невмешательство в конфликт, пока не будет создана угроза
«великодержавному положению Австрии». Это заявление не удовлетворило Бека.
Ему нужны были не расплывчатые дипломатические формулы, а точные
военные гарантии. Он снова запросил Шлиффена, при каких
конкретных условиях Германия будет считать, что ее союзные обязательства в
126 G. Р., В. XI, JSfe 2670. Эйленбург — ^Вильгельму II, 31 января 1896 г.
127 G. S е у f е г t, Die militärischen Beziehungen zwischen den Deutschen und
Österreich-ungarischen Generalstäben, 1934, S. 41—42.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
163
отношении к Австро-Венгрии вступают в силу. 128 От ответа Шлиффена
в значительной степени зависела дальнейшая политика Австро-Венгрии
и даже политика всего Тройственного союза по восточному вопросу.
Запрос Бека был рассмотрен в Берлине на совещании, в котором
приняли участие всего только два человека — Гогенлоэ и Шлиффен.
Рассмотрев все аспекты проблемы, они пришли к выводу, что любой
ответ Беку таит для Германии большие опасности, военные и
дипломатические. Военные опасности, считали они, возникают потому, что
активная поддержка Австро-Венгрии на Балканах вовлечет Германию в войну
на два фронта — против России и против Франции, а открытый отказ
от этой поддержки морально разоружит Австро-Венгрию и повергнет ее
в пессимизм. Дипломатические опасности, по их мнению, заключались в
том, что если бы Германия вступила с Австро-Венгрией в военные
переговоры по вопросу об условиях будущей войны против России из-за
проливов, венский кабинет использовал бы это в переговорах с Англией,
которая «со своей стороны не преминула бы обо всем сообщить в
Петербург». 129 Так велики были в Берлине недоверие к Австро-Венгрии,
неприязнь к Англии и страх перед Россией. Шлиффен и Гогенлоэ пришли
к выводу, что самый лучший ответ, который они могут дать Беку,— это
не давать никакого ответа. Одновременно германская пресса,
несомненно по указаниям свыше, усилила критику английской политики и,
наоборот, стала положительно оценивать русскую политику в армянском
вопросе. 13°
В начале февраля австро-венгерский посол в Лондоне граф Дейм
предложил Солсбери заключить соглашение, по которому Англия должна
была бы взять на себя борьбу против России в проливах, а Австро-
Венгрия — в Болгарии. Одновременно итальянский посол в Лондоне
генерал Ферар предложил Солсбери сотрудничество в восточном вопросе
взамен поддержки, которую Англия должна была бы предоставить
Италии в Африке. Солсбери отнесся к обоим предложениям сначала
сдержанно, а затем прямо отрицательно. ш Возможно, некоторую роль в
этом сыграло то обстоятельство, что свои предложения заключить
твердое соглашение против России Австро-Венгрия не могла подкрепить
точной военной гарантией со стороны германского генерального штаба.
Только спустя более двух недель (24 февраля 1896 г.) Голуховский,
крайне сконфуженный своей неудачей, решился формально известить
128 G. Р., В. XI, № 2670. Эйленбург — Вильгельму II, 31 января 1896 г.
1129 G. Р., В. XI, № 2672. Гогенлоэ — Эйленбургу, 5 февраля 1896 г.
130 Архив МИД, К. 19, л. 14. Депеша Остен-Сакена, № 5, Берлин, 1
февраля/20 етнвЛОЧ 1896 г.
131 В. D., v. VIII, № 1 (f), № ί (g); G. Р., В. Χ, № 2663. Гатцфельд — ведомству
иностранных дел, 3 февраля 1896 г.; № 2664. Гатцфельд—Гогенлоэ, 8 февраля
1896 г. Рассмотрение мотивов, определивших этот ответ Солсбери, не входит в нашу
задачу. Отметим только, что внимание английского империализма в это время было
приковано к Южной Африке, где его соперником была Германия, и к Египту, где
его соперником была Франция. Отметим также, что, хотя английская пресса
продолжала вести кампанию против России, среди некоторых влиятельных кругов
английских империалистов, возмущенных политикой Германии, как раз в это время стали
появляться настроения в пользу сближения с Россией. «Сам» Чембёрлен, министр
колоний, любивший вмешиваться в дела внешней политики, заявил русскому послу,
что он горячо желал бы посвятить (свои усилия устранению соперничества между
Англией и Россией и достижению между ними соглашения. В таком же духе, но
более осторожно, высказывался и Бальфур, один из наиболее влиятельных членов
кабинета, племянник Солсбери (Архив МИД, К. 128, л. 355. Совершенно секретное
письмо Стааля — Лобанову-Ростовскому, Лондон, 19/7 февраля 1896 г.). Еще большее
значение имели традиции британской дипломатии, избегавшей каких бы то ни было
обязательств, которые затрудняли бы ей игру на противоречиях между
континентальными державами.

164
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
своих германских союзников о провале лондонских переговоров. Пови-
димому, получив от Солсбери отказ, он не успокоился и сделал еще
несколько попыток добиться соглашения с Англией, но столь же неудачно.
Когда Эйленбург спросил его, следует ли считать отказ Англии
окончательным, он огорченно ответил: «Теперь совершенно окончательным». 132
Солсбери сдобрил свой отказ обещанием в будущем вести политику
сотрудничества с Австро-Венгрией и Италией, но в данном случае это
дела не меняло. Средиземноморская Антанта была мертва.1 Германская
дипломатия более чем легко примирилась с этим. В 1887 г. она не в
малой степени способствовала возникновению этой группировки; теперь,
спустя девять лет, она не в малой степени способствовала ее
ликвидации. И для Англии и для Германии существование Средиземноморской
Антанты потеряло всякий смысл: первая убедилась, что ей теперь не
удастся при помощи этой Антанты вести войну против России руками
Тройственного союза, а другая убедилась, что ей теперь не удастся при
помощи своих союзников столкнуть Англию с Россией.
Окончательный крах Средиземноморской Антанты открыл
перспективы для улучшения отношений между Австро-Венгрией и Россией.
Разрабатывая обширные планы дальневосточной политики, царская
дипломатия склонна была по балканским делам искать соглашения с Австро-
Венгрией. Князь Лобанов-Ростовский при встречах с влиятельным
Эйленбургом не раз говорил, что балканские государства нужно
«предоставить самим себе». Граф Капнист, русский посол в Вене, пытался
рассеять недоверие австро-венгерских правящих кругов к русской
политике и расчистить путь к соглашению по балканскому вопросу. Но Голу-
ховский пока и слушать не хотел о соглашении с Россией. Он говорил
Эйленбургу: «Несомненно, придет время, когда Англия снова будет
нуждаться в сближении с нами». 133
Среди узкого круга посвященных был в Германии один человек,
который полностью разделял эти взгляды Голуховского. То был Голынтейн.
Он считал, что настанет день, когда Англия, ведя борьбу против России,
действительно будет нуждаться в соглашении с Австро-Венгрией, и
считал нужным поддерживать в Вене эти надежды.134 Но за этим
совпадением взглядов Голыптейна и Голуховского уже обозначались
глубокие политические расхождения союзных держав — Германии и Австро-
Венгрии. Голуховский не хотел отказаться от антирусского курса своей
политики, усматривая в этом необходимое условие порабощения
славянских народов. Его ближайший сотрудник, граф Вельзерсгеймб,
оправдывал этот курс следующими аргументами: «Русские успехи в восточной
политике повлияли бы в большой степени и на австрийских славян,
которые преимущественно в России усматривают покровителя их
политических целей».135 Правящие классы Германии ненавидели славян и
вовсе не хотели бы, чтобы антиславянская политика Австро-Венгрии в
какой-либо степени была ослаблена. Наоборот, они рекомендовали в Вене
усилить эту политику не только в пределах двуединой монархии, но и в
тех областях, за ее южными границами, котопые населены были
компактным славянским элементом. Гогенлоэ считал даже, что не будет
ничего опасного для внутреннего положения монархии, если она
«компенсирует» себя за счет некоторых из этих областей, однако при непремен-
132 G. Р., В. Х'Г, № 2669. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 24 февраля
1896 г.
133 Τ а м же.
134 G. Р., В. XI, № 2665. Записка Голыптейна, 16 февраля 1896 г.
135 G. Р., В. ХГ № 2673. Записка Лихновского, 29 февраля 1896 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 165
ном условии — предварительной договоренности с Россией. 136 В этом
вопросе Голынтейн не шел так далеко. Он не предлагал Австро-Венгрии
никаких «компенсаций» за счет славянских областей на Балканах. Но он
требовал, чтобы Австро-Венгрия, пока она не имеет твердого договора ·
с Англией, не вела своей политики в духе, открыто враждебном России.
Такая политика, считал он, превратила бы двуединую монархию в буфер
между Россией и Англией. 137 Между тем в своей общей схеме
европейской политики Голынтейн предназначал Австро-Венгрии другую роль.
Убежденный в непреодолимости противоречий между Англией и Россией,
он хотел бы, чтобы Германия, ведя крупную игру на этих
противоречиях, могла использовать свою союзницу как одну из фигур на
шахматной доске.
Но правящие круги Австро-Венгрии все еще рассчитывали играть
самостоятельную роль. Отказ Англии возобновить Средиземноморскую
Антанту вызвал в Вене разочарование, а роль, которую сыграла в этом
Германия, вызвала там сильное негодование. В конце февраля Вельзерс-
геймб, пригласив к себе молодого германского дипломата Лихновского
(он замещал часто отсутствовавшего Эйленбурга), раздраженно
спросил его, к чему еще существует союз между Германией, Австро-Венгрией
и Италией, если «особые интересы каждого участника Тройственного
союза стали слишком расходиться в разные стороны?». Италия как
союзник приносит только заботы, но не пользу. Германия занята теперь
своими трансваальскими и другими колониальными делами и таким
образом отталкивает Англию не только от себя, но и от своих союзников.
Австро-Венгрии безразлично, кому будет принадлежать
Эльзас-Лотарингия. «Вот как?!» — написал Вильгельм поотий этих слов на полях
донесения. Теперь, продолжал Вельзерсгеймб, с германской стороны
«проповедуют», чтобы Австро-Венгрия избегала конфликтов с Россией и искала
с ней соглашения. Это значит, что Германия не желает считаться с
коренными интересами своей союзницы. Более того, она подрывает основы
австро-германского союза, который может существовать только как союз,
направленный против России. «Австро-венгерская политика,— заявил
Вельзерсгеймб,— должна преследовать ясно выраженные позитивные
цели и заставить больше считаться со своим значением». «Это значит,
что Голуховский хочет стать Бисмарком!» — иронически отозвался
Вильгельм. В заключение Вельзерсгеймб поставил вопрос, в чем будет
заключаться союзная помощь Германии, когда Австро-Венгрия,
осуществляя свои «позитивные цели» на Востоке, вступит в конфликт с
Россией. 138
Получив этот запрос, германские правители и по тону и по
содержанию его поняли, что он продиктован Голуховским. Они не привыкли
выслушивать от своих союзников такие речи, полные обвинений, угроз и
требований. Они считали это своей привилегией. И они решили дать
австро-венгерскому правительству отпор, который надолго запомнился бы
ему. Гогенлоэ сообщил в Вену, что германское правительство
категорически отказывается от распространения своих союзных обязательств на
«позитивные цели» австро-венгерской политики на Балканах. Он
настаивал, чтобы Австро-Венгрия искала пути к некоторому сближению с
Россией. Более того, он заявил, что если Австро-Венгрия считает
предложенный ей путь неприемлемым, если она еще ищет союза с Англией,
136 Hohen 1 о he, Denkwürdigkeiten, S. 145.
ia7 G. P., B. XI, № 2665. Записка Лихновского, 16 февраля 1896 г.
138 G. Р., В. XI, № 2673, Anlage. Записка Лихновского, 29 февраля 1896 г.

166
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
а в политике Германии усматриваем препятствия к этому союзу, то
германское правительство может вообще освободить ее от всяких союзных
обязательств. 139 Накануне истечения срока Тройственного союза это
звучало как угроза невозобновления союзного договора.
Германская дипломатия действовала тут наверняка: она уже знала,
что Англия не собирается брать на себя какие-либо обязательства перед
Австро-Венгрией, и не сомневалась в том, что последняя, напуганная
перспективой остаться одинокой против России, не посмеет разорвать
узы Тройственного союза. И она выбрала момент, чтобы унизить Австро-
Венгрию и заставить ее отказаться от попыток вести самостоятельную
политику.
6
Тем временем Тройственный союз получил неожиданный удар, и
притом такой силы, которая заключала в себе угрозу полностью
развалить его. Действующая против Абиссинии итальянская армия генерала
Баритьери начала под Адуа наступление, но была полностью разгромлена
абиссинскими войсками. Первые сообщения, опубликованные в ночь на
3 марта 1896 г. итальянским официальным агентством «Стефани»,
произвели везде впечатление разорвавшейся бомбы. Эти сообщения
преуменьшали размеры поражения, понесенного итальянскими войсками, и
хотя весь мир знал о серьезных затруднениях, претерпеваемых ими,
никто не предполагал, что колониальная авантюра итальянского
империализма окончится столь неожиданно быстро и столь позорно. Еще
накануне итальянский король произнес в Неаполе речь, в которой заверял,
что победа обеспечена и что Италия становится в ряд колониальных
держав первого ранга. И вот все сразу рухнуло.
5 марта пало правительство Криспи — Бланка, являвшееся
сторонником Тройственного союза и проводником активной политики
колониальных захватов. Через несколько дней было сформировано
правительство Рудини, которое должно было урегулировать тяжелое политическое
наследство, оставленное предшественниками. В различных кругах
итальянской буржуазии усилилось разочарование прежним курсом внешней
политики. Сторонники этого курса должны были молчаливо признать,
что союз с Германией не обеспечил им успеха в делах колониальной
политики. Сторонники сближения с Францией получили новые аргументы
для своей агитации. В северных, наиболее промышленных районах
Италии усилилось республиканское движение против итальянской монархии,
связавшей свою судьбу с ненавистными немцами и с еще более
ненавистными Габсбургами. Ирредента, казалось, снова подняла голову.
Весть о разгроме итальянских войск русская пресса встретила с
удовлетворением, французская — со злорадством, английская сохраняла
невозмутимость, германская была обескуражена и едва могла скрыть
свои настроения. Все поняли, что военное поражение итальянских
войск под Адуа — это политическое поражение всего Тройственного
союза.
В Берлине на эти события реагировали очень нервно. Нужно было
спасать положение. Но что можно было сделать? Гольштейн тотчас же
приступил к разработке очередной программы действий, которая, как
обычно, должна была все охватить и все предусмотреть. Но еще прежде,
чем он успел сделать первый набросок, Вильгельм уже разработал свой
139 G. Р., В. XI, № 2676. Гогенлоэ — Эйленбургу, 5 марта 1896 г. (см. № 2674.
Записка Гогенлоэ, 2 марта 1896 г.; № 2675. Гогенлоэ — Вильгельму II, 4 марта 1896 г.)

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
167
собственный, как ему казалось, весьма хитроумный план и, не медля ни
одной минуты, стал претворять его в жизнь. Его план был, так сказать,
гениально прост: он решил, что военную помощь своей побитой
итальянской союзнице можно оказать руками... Англии. 140 Но это была не
единственная и даже не главная цель Вильгельма. Мы сейчас увидим, в
чем заключался его главный замысел.
Примерно за десять дней до решающих событий в Абиссинии
«Times» опубликовал сообщение, что турецкое правительство решило
добиваться от Англии эвакуации ее войск из Египта. 141 Это сообщение
вызвало везде сенсацию, а в правительственных кругах Германии — едва
скрываемый страх. Гольштейн, еще одержимый планами
«континентальной лиги», был уверен, что Турция никогда не посмела бы выступить
в Лондоне с подобными требованиями, если бы не считала, что Англия
в результате трансваальского кризиса оказалась совсем изолированной.
Но это уже не радовало его. Он сильно опасался, что если Англия
вынуждена будет пойти на уступки в египетском вопросе, то это будут
уступки не столько Турции, которая имеет лишь номинальные права на
Египет, сколько Франции, которая имеет там реальные интересы. Из
Петербурга поступило конфиденциальное сообщение о том, что в Каире
начинаются англо-французские переговоры о соглашении по египетскому
вопросу.142 Гольштейн мог бы еще примириться, если бы этим
соглашением Англия оторвала Францию от ее союза с Россией, но гораздо
больше оснований было думать, что соглашение будет направлено
против Германии.143
«Поскольку,— писал Гольштейн,— нас уведомляют, что экономическая
конкуренция Германии стала для Англии столь невыносима, что
английская политика готова на любые жертвы, чтобы свести окончательные
счеты с Германией», от английского правительства можно ожидать всего. 144
Тотчас же Гатцфельду в Лондон были посланы инструкции держаться
так, чтобы лондонское правительство не заметило «нашего страха
перед англо-французским сближением». и5 Вслед за этим Радолину в
Петербург были посланы инструкции убеждать Лобанова-Ростовского б
том, что Германия и Россия имеют все основания, не будучи формально
связанными, вести параллельную политику и установить сотрудничество
на Балканах, в абиссинском и в других вопросах.146 Наконец, Эйлен-
бургу в Вене было поручено подготовить австро-венгерское
правительство к тому, что в случае, если англо-французское сближение
осуществится, «Тройственный союз естественным образом должен будет
установить более близкий контакт с Россией». 147 И Гольштейн, и Го-
генлоэ, и Маршалль отвергали мысль, что Англия пойдет на заключение
140 В своих нашумевших "мемуарах советник германского посольства в Лондоне
барон Эккардштейн авторство этой, по его выражению «гениальной мысли»,
приписывает графу Гатцфельду (см. Freiherr von Eckardstein, Lebenserinnerungen und
politische Denkwürdigkeiten, В I, S. 278). Но редакторы германского издания
дипломатических документов доказывают, что авторство принадлежит Вильгельму
(см. G. Р., В. XI, S. 235, примечание). Такой же точки зрения, на основании
донесений французского посла в Берлине Эрбетта, придерживается и G. Pages в
«Rapport de la Commission d'Enquête sur les faits de la Guerre», I, p. 267. Это
подтверждается и документами немецкого происхождения.
141 См. «Times», 21 февраля 1896 г.
142 G. Р., В. XÏ, № 2681. Маршалль — Гатцфельду, 18 февраля 1896 г.
143 G. Р., В. XI, № 2683. Гольштейн — Гатцфельду, 21 февраля 1896 г.
ι1'44 G. Р., В. XI, № 2637. Записка Гольштейна, 20 февраля 1896 г.
145 G. Р., В. XI, № 2683. Гольштейн — Гатцфельду, 21 февраля 1896 г.
(подчеркнуто в документе).
146 G. Р., В. XI, № 2689. Гогенлоэ — Радолину, 24 февраля 1896 г.
147 G. Р., В. XI, № 2688. Маршалль — Эйленбургу, 23 февраля 1896 г.

168
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
формального союза с Францией. Но они считали, что даже соглашение
между этими двумя державами по египетскому вопросу создаст крайние
затруднения для Германии, которой в таком случае придется искать
новых путей внешней политики. Пока же они решили, что нужно
выжидать, как сложатся события. И вдруг вмешался Вильгельм и сразу спутал
все карты их дипломатической игры. Свое собственное правительство он
поставил перед совершившимся фактом.
Вечером 3 марта 1896 г., едва узнав о поражении итальянцев при
Адуа, Вильгельм пригласил к себе английского посла Франка Лесселса
и стал уверять его, что Германия и ее союзники — лучшие друзья
Англии, а Франция и Россия — ее злейшие враги. В качестве
доказательства своей неожиданной дружбы по отношению к Англии он представил
Лесселсу богатую, сугубо секретную информацию: во-первых, Россия
собирается захватить балканские страны и даже славянские провинции
Австро-Венгрии и предлагает Германии компенсировать себя захватом
австрийских земель; во-вторых, Россия намеревается захватить Массову
(на Красном море), чтобы перерезать англичанам путь из метрополии в
Индию; в третьих, Франция собирается купить или захватить у Испании
Канарские острова, чтобы одновременно перерезать англичанам их
старый путь в Индию через южную оконечность Африки.148 Все это было
ложью от начала до конца, частично собственного произведения,
частично почерпнутой из весьма сомнительных источников.149
Когда слухи неизвестного происхождения о претензиях Франции в
отношении Канарских островов дошли до Вильгельма, он решил, что
Германия должна немедленно компенсировать себя каким-либо жирным
куском, вроде Марокко, и уже дал приказ военному кораблю «Мольтке»
готовиться захватить один из портов на марокканском побережье. Го-
генлоэ пришлось потратить немало усилий, чтобы показать кайзеру, как
опасно, очертя голову, бросаться в авантюру на Средиземном море
вообще, а в районе Гибралтара — в особенности. К тому же он убедил
кайзера, что Франция вовсе не собирается приобретать Канарские
острова.150
Вильгельм пока что успокоился, тем более, что он уже успел из
ложного слуха извлечь выгоду: он вплел его в букет домыслов и вымыслов,
своих и чужих, и все это преподнес Лесселсу как знак своего высшего
расположения к Англии. И чтобы в Лондоне вовсе не осталось на этот
счет сомнений, он стал заверять Лесселса, будто несказанно рад
решению Англии увеличить свой военно-морской флот. Все это в
совокупности должно было доказать Англии, что на континенте у нее нет других
доузей, кроме Тройственного союза, и что поэтому в ее собственных
интересах помочь Италии выйти из постигшей ее беды. Он указал, что
лучшей помощью Италии была бы военная диверсия английской армии
против Абиссинии со стороны Египта или, на худой конец,
предоставление Италии столь необходимых ей денег.151
Узнав об этом выступлении Вильгельма, Голыитейн и послушный ему
Маршалль заявили рейхсканцлеру протест. Они считали, что это
выступление обнаружит неспособность Германии притти на выручку Италии
148 G. Р., В. XI, № 2770. Гогенлоэ — Гатцфельду, 4 марта 1896 г. № 2771.
Записка Маршалля, 4 марта 1896 г.
149 Так, например, «информацию» о якобы существовавших в Петербурге планах
раздела Австро-Венгрии между Россией и Германией Вильгельм почерпнул из письма
какого-то анонимного «господина из Ниццы», который беседовал на эту тему «с одним
русским, другом Победоносцева» (Но he η lohe, Denkwürdigkeiten, S. 185).
150 Η о h e η 1 о h e. Denkwürdigkeiten, S. 188.
151 G. P., В. XI, № 2770. Гогенлоэ — Гатцфельду, 4 марта 1896 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
169
и, следовательно, обнаружит внутреннюю слабость всего Тройственного
союза. Но дело было сделано, и Гогенлоэ не считал возможным
создавать по этому поводу кризис между кайзером и правительством. 152
Предложение Вильгельма было встречено в Англии сначала как
будто холодно. Английская пресса в большинстве своем не выражала
никакой озабоченности по поводу судьбы Италии, и только
консервативная газета «Morning Post» и радикальная «Daily Chronicle» высказались
в том смысле, что, поскольку Франция снабжает абиссинцев оружием, не
следует ли державам, заинтересованным в Восточном Судане, т. е.
Англии и Италии, объединиться и выступить совместно. Эта идея, конечно,
очень понравилась Вильгельму, и он дал указание, чтобы германская
пресса прокомментировала ее «как разумное предложение».153 Но
Солсбери пока еще не проявлял никакого рвения в отношении помощи
Италии. Он выражал сожаление по поводу политического кризиса,
вспыхнувшего в Риме, но заметил, что не может предложить Италии даже
финансовой помощи — «ни непосредственно, ни через посредство
здешних (т. е. лондонских.— А. Е.) банкирских домов». «Невероятно! —
возмущался Вильгельм.— Ведь они так много заработали в Трансваале».154
Но Лондон вместо денег пока давал только советы: наиболее
влиятельные органы английской прессы {«Times» и «Daily Telegraph») стали
уговаривать Италию сблизиться с Францией, а последней рекомендовали
воспользоваться ослаблением Тройственного союза и приступить к
ревизии Франкфуртского мира. Правящие круги в Берлине расценили это как
призыв к войне против Германии 155 и поспешили сделать внушение
итальянскому правительству не поддаваться опасным наущениям
Англии. 156 В то же время Гатцфельд из Лондона сообщал, что он не видит
никаких признаков, которые свидетельствовали бы о желании
английского правительства оказать Италии какую-либо помощь.157 Положение
Италии, внутреннее и внешнеполитическое, вселяло серьезную тревогу
правящим кругам Германии и Австро-Венгрии. Отношения между этими
державами оставались исполненными взаимного раздражения и
недовольства.
Вот в такой-то обстановке, через несколько дней после итальянской
катастрофы под Адуа, Голуховский отправился в Берлин. Его
положение стало очень трудным. Надежды на возобновление
Средиземноморской Антанты не оправдались. Австрийские и в особенности венгерские
правящие круги с тревогой отмечали начинающееся сближение между
Сербией, Черногорией, а также и Болгарией и усиление влияния России
в этих малых славянских странах. Как раз в это время (в марте 1896 г.)
русское правительство признало болгарского князя Фердинанда Кобург-
ского, а последний в угоду царскому правительству согласился крестить
по православному обряду своего сына Бориса. Впоследствии это не
помешало обоим Кобургам — и отцу и сыну — верой и правдой служить
германскому империализму и его австро-венгерской союзнице, пока она
продолжала свое существование. Но тогда этот шаг хитрого Фердинанда
вызвал в правящих кругах католической монархии Габсбургов сильное
152 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 191—192.
153 G. Р., В. XI, № 2772. Гатцфельд — Гогенлоэ, 4 марта 1896 г. (см. помету
Вильгельма).
154 G. Р., В. XI, № 2774. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 6 марта
1896 т. (см. пометы Вильгельма).
155 Но hen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 191—192.
156 G. P., Β. XI, № 2775. Маршалль— Бюлоьу, 7 марта 1896 г.
157 G. Р., В. XI, № 2774. Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 6 марта
1896 г.; № 2776. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 8 марта 1896 г.

170
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
раздражение. 158 Эти круги, по свидетельству русского посла в Вене
графа Капниста, усилили давление на Голуховского, побуждая его
воздействовать на Германию с целью заручиться ее поддержкой на
Балканах. Все еще придавая большое значение сближению с Англией, они
настаивали, чтобы Голуховский постарался улучшить отношения между
Германией и Англией: 159 соперничество между германскими союзниками
и английскими друзьями крайне затрудняло маневрирование политики
Голуховского. В общей политике Тройственного союза обнаружились
трещины, и каждый из участников этого союза стоял перед опасностью
изоляции.
Однако германская, австрийская и венгерская пресса с одинаковым
усердием стремилась скрыть эти трещины от внешнего мира. Во
время визита Голуховского в Берлин (10—13 марта) она, как по команде,
писала на одну общую и, разумеется, заранее заданную
правительствами 160 тему: Тройственный союз стоит непоколебимо, и ничто не может
расшатать его, даже поражение Италии при Адуа. 161 Но каковы были
темы, цели и результаты австро-германских переговоров в Берлине —
об этом пресса ничего сообщить не могла. Австро-венгерские документы
и поныне остались неопубликованными, германские представлены весьма
скудно и только русские проливают на этот вопрос некоторый свет.
По всей видимости Голуховский был встречен в Берлине довольно
холодно. Еще слишком свежо было впечатление после той резкой и
оскорбительной переписки между австрийской и германской
дипломатией, которой ознаменовалась ликвидация Средиземноморской Антанты.
Он почти извинялся в том, что вел переговоры с Солсбери, пытался
уверить немцев, будто в этих переговорах он хотел только установить,
какова позиция Англии. 162 Еще накануне поездки в Берлин он
собирался потребовать, чтобы Германия «проводила если не воинственную,
то более акцентированную политику Тройственного союза», 163 т. е. в
данном случае политику более активной поддержки австро-венгерского
империализма на Балканах. Но Эйленбург предупредил его, что если
он будет так разговаривать в Берлине, то «только вызовет серьезную
и, вероятно, безрезультатную дискуссию».164 Поэтому, приехав в
Берлин, Голуховский решился только почтительно обратить внимание,
что Австро-Венгрия приветствовала бы улучшение англо-германских
отношений. Вместе с тем он более твердо настаивал .на том, что
Австро-Венгрия не может пойти на соглашение с Россией.165 Однако
германская дипломатия не собиралась изменять своей линии в угоду
австро-венгерской союзнице.
В результате никаких серьезных сдвигов в австро-германских
отношениях не произошло. Ранее обнаружившаяся трещина не была
устранена. Свидетельством тому является позиция, занятая германской и
158 Австро-венгерская дипломатия хотела политически блокировать Болгарию,
опираясь на Грецию и Румынию, и с этой целью подготовляла их сближение под
своей эгидой (G. Р., В. XI, N° 2680. Записка Гогенлоэ, 15 марта 1896 г.).
159 Архив МИД, К. 169, л. 79. Депеша Капниста — Лобанову-Ростовскому, Вена,
2 апреля (21 марта) 1896 г., № 22.
160 Höh е η 1 о he, Denkwürdigkeiten, S. 191.
161 См., например, «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», 10 марта 1896 г. Еще
раньше в таком же духе писала влиятельная венгерская газета «Pester Lloyd», и
германское правительство дало инструкцию своей прессе последовать ее примеру
(см. Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 191).
162 G. P., В. XI, JSib 2680. Записка Гогенлоэ, 15 марта 1896 г.
163 G. Р., В. XI, Кя 2678. Эйленбург —Гогенлоэ, 6 марта 1896 г.
ιρ4 G. Р., В. XI, № 2679. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 8 марта 1896 г.
165 G. Р., В. XI, № 2680. Записка Гогенлоэ, 15 .марта 1896 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
171
австрийской стороной тотчас же после берлинских переговоров. Мар-
шалль заверял русского посла в Берлине Остен-Сакена, что Голухов-
ский стремится к установлению согласия с Россией, однако сам Голу-
ховский по возвращении в Вену ничего подобного русскому послу Кап·
нисту не говорил. Маршалль заверил Остен-Сакена, что «Германия
не собирается использовать Голуховского для посредничества в целях
изменений отношений с Англией, ухудшившихся в связи с трансвааль-
ским вопросом». Между тем Голуховский в беседе с Капнистом
выразил твердую уверенность в том, что отношения между Англией и
Германией, столь испортившиеся в последнее время, безусловно улучшатся.
«Вы увидите,— сказал он,— что через несколько месяцев охлаждение,
возникшее между этими двумя державами, исчезнет».
Единственный вопрос, в котором обозначалось совпадение взглядов
германского и австро-венгерского правительств,— это отношение к
Италии в связи с ее военным поражением. «Италия ликвидирует свою
ситуацию в Африке»,— уверенно говорил Голуховский. Но как? Оба
правительства решили, что их итальянский союзник должен пожертвовать
своим военным и политическим престижем, не думать о немедленном
реванше «любой ценой», поскорее закончить военную экспедицию и
поспешить заключить с Абиссинией мир. 166 Эти решения были приняты
по настоянию германского генерального штаба: Шлиффен
характеризовал поражение итальянских войск как «катастрофу». 167 Вскоре, чтобы
продемонстрировать «единство» Тройственного союза, Вильгельм
отправился с визитом в Италию, где придворные и наиболее агрессивные
империалистические круги все еще мечтали о реванше. Король Умберто
никак не хотел примириться с мыслью, что «его офицеры погибли
pour rien». 168 Кайзер утешал его, но потребовал выполнения решений,
принятых в Берлине. 169 В этих условиях его недавнее обращение
к английскому 'правительству о помощи Италии потеряло всякий
смысл.
Но вдруг дело повернулось совсем по-иному. Английское
правительство приняло решение послать войска из Египта в Донголу. «Ура!»—
отозвался Вильгельм, узнав об этой неожиданной вести. Со
свойственным ему превеликим самомнением он полагал, что английское
правительство, наконец, вняло совету, который он давал Лесселсу.170 Это
было глупым самообольщением. В английском генеральном штабе уже
раньше был разработан план большой военной экспедиции в Судан с
целью его захвата. Предполагалось начать поход не ранее осени. Но
руководящие члены правительства начали настаивать на немедленных
действиях. Они считали, что политическая обстановка складывается
теперь благоприятно и нужно воспользоваться ею. 171
166 Архив МИД, К. 19, л. 296. Секретное письмо Остен-Сакена — Лобанову-
Ростовскому, Берлин, 6 марта (23 февраля) 1896 г.; К. 19, л. 300. Секретное письмо
Остен-Сакена — Лобанову-Ростовскому, Берлин, 14/2 марта 1896 г.; К. 169, л. 67.
Депеша Капниста — Лобанову-Ростовскому, Вена, 18/6 марта 1896 г., № 18; К. 169,
л. 70. Депеша Капниста — Лобанову-Ростовскому, Вена, 18/6 марта 1896 г., № 19;
К. 170, л. 41. Секретное письмо Капниста — Лобанову-Ростовскому, Вена, 19/7 марта
1896 г.
167 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 191.
Isa Tbîd.. S, 209.
1GJ G. P., B. XL ΛΊΐ 2696. Мюнстер — ведомству иностранных дел, 13 марта 1896 г.
(см. помету Вильгельма II).
170 G. Р., В. XI, № 2777. Гатцфельд— ведомству иностранных дел, Г2 марта 1896 г.
171 Архив МИД, К. 128, л. 389. Записка военного агента Ермолова, Лондон,
4 апреля/23 марта 1896 г. Приложение к письму Стааля — Лобанову-Ростовскому,
Лондон, 4 апреля/23 марта 1896 г.

172
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тотчас же Солсбери начал устанавливать дипломатические ширмы,
которые должны были прикрыть захватнические цели английского
империализма. Он сообщил в Рим, что Англия спешит оказать Италии
военную поддержку в Восточной Африке. 172 За этим
широковещательным жестом скрывались требования, чтобы итальянские войска
оставались в Кассале и, оттягивая туземные войска на Восток, облегчали
бы английским войскам проникновение из Египта на юг.- Далее он
сообщил в Берлин, что, оказывая помощь Италии, Англия рассчитывает
укрепить дружественные связи с Германией. 173 За этим скрывалось
стремление заручиться политической поддержкой держав Тройственного
союза. Наконец, он сообщил всему миру, что Англия берет на себя
охрану Египта от опасности со стороны Судана. Никакой опасности для
Египта с юга не существовало: все поняли, что английское
правительство просто ищет предлога не только для дальнейшей оккупации Египта,
но и для того, чтобы захватить также и Судан. Так выглядела
английская «помощь» Италии. Далее английское правительство решило,
что, поскольку организованная им военная экспедиция преследует столь
высокие альтруистические цели, расходы по ней должны оплачивать
бедные египетские феллахи. Оно потребовало, чтобы находившаяся под
контролем великих держав касса египетского долга для этой цели
выделила из своего резервного фонда круглую сумму в 500 тыс. ф. ст.174
Итальянское правительство поспешило дать свое согласие,175
австрийское — тоже. 176 Но французское правительство отказалось: оно
поняло, что Англия вовсе не собирается итти ему на уступки в Египте
и, более того, готовит на египетский счет расширение колониальных
захватов в Африке. 177 Не желая способствовать этой новой агрессии
английского империализма, русское правительство также заняло резко
отрицательную позицию. 178 Таким образом, большинство голосов в
Комиссии египетского долга зависело от того, какое решение примет
германское правительство. Русская дипломатия пыталась осторожно
воздействовать на него, но успеха в этом не имела. 179 Вместе со своими
союзниками немцы твердо решили помочь англичанам залезть в
египетский карман и поддержать их донгольскую экспедицию.
Еще совсем недавно германская дипломатия не упускала случая
подчеркнуть, что она добилась улучшения отношений с Россией и, более
того, склоняет в эту сторону и своих союзников. Подводя итоги визиту
Голуховского в Берлин, близкая к ведомству иностранных дел «Kölnische
Zeitung» писала: «Если в настоящее время возникли тут и там
известные затруднения в отношениях к Англии, то этому, с другой стороны,
172 G. Р., В. XI, № 2780. Бюлов — ведомству иностранных дел, 15 марта 1896 г,
173 G. Р., В. XI, № 2779. Записка Маршалля, 13 марта 1896 г.
174 G. Р., В. XI, № 2698. Солсбери — Лесселсу, 15 марта 1896 г.
175 G. Р., В. XI, № 2701. Бюлов — ведомству иностранных дел, 18 марта 1896 г.
176 Голухозский мотиэировал это решение тем, что, «не имея никаких
политических интересов в Египте, венский кабинет руководствовался исключительно
финансовыми соображениями». Однако русский посол в Вене граф Капнист дал более
правильное объяснение, усматривая в позиции венского кабинета простую угодливость
в отношении Англии как будущего союзника в восточном вопросе против России
(Архив МИД, К 169, л. 73. Депеша Капниста — Лобзнову-Ростозскому, Вена,
19/7 марта 1896 г. № 20).
177 G. Р., В. XI, № 2703. Мюнстер — ведомству иностранных дел, 18 марта
1896 г.
178 Архив МИД, К. 129, л. 111. Секретная телеграмма из министерства
иностранных дел — Стаалю, Петербург, 19/7 марта 1896 г. На проекте телеграммы имеется·
помета Николая II: «Отлично.— Но я не думаю, что наш отказ охладит
воинственный пыл англичан». На сей раз царь был прав.
179 G. Р., В. XI, № 2706. Маршалль — Гатцфельду, 19 марта 1896 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
173
противостоит неоспоримое улучшение отношений Тройственного союза
к России». 180 Отмечая рост подобных настроений (среди германских
правящих сфер, Остен-Сакен сообщал в Петербург: «Это сознание
служит германскому правительству как бы опорою во время критического
фазиса, переживаемого одним из членов Тройственного союза». ш Он
имел в виду Италию. И вот германская дипломатия снова метнулась
в сторону своей английской соперницы: она политически поддержала ее
донгольскую экспедицию. Русское и французское правительства
приглашали Германию договориться с ними, чтобы совместными
дипломатическими усилиями помешать Англии воспользоваться резервным
фондом египетского долга. Это не приостановило бы новую агрессию
английского империализма, но затрудняло бы ее и во всяком случае
послужило бы серьезным предостережением.
Но германская дипломатия на эти призывы двух великих держав
отвечала только усмешкой. Так Гольштейн и его клевреты мстили
Франции и России за то, что те в свое время .не поддержали германские
планы «континентальной лиги». Они мстили сознательно и не скрывали
этого.182 Все же Лобанов-Ростовский еще не терял надежды, что ему
удастся договориться с Германией о политическом противодействии
английским планам в Египте и Судане. В секретных переговорах с
Германией он пытался осторожно выяснить, как там отнесутся к идее созыва
международной конференции оо египетскому вопросу.183 Но в Берлине
тотчас же предали его: оттуда сообщили о его плане в Лондон,184 и
Солсбери уже заранее сделал все, чтобы сорвать этот план. 185
Лобанов-Ростовский убеждал немцев, что> захватив Донголу,
Англия укрепится в Египте и на Суэцком канале. «Из-за ваших колоний
в Восточной Африке и из-за вашей торговли с Восточной Азией,—
говорил он при встрече с Эйленбургом,— вы нуждаетесь в канале так
же, как и мы. Было бы естественно, чтобы в этом вопросе мы шли
вместе».186 Но германская дипломатия попрежнему оставалась глуха
к этим настроениям. Зато ее отношения с Лондоном заметно улучшились.
Солсбери и Гатцфельд беседовали, как авгуры. Английский премьер
дал понять, что его не очень беспокоит вопрос, удастся ли ему покрыть
расходы по донгольской экспедиции за счет египетского долга. «Мне,
конечно, не нужно вам разъяснять,— цинично сказал он Гатцфельду,—
что в этом случае мы не очистим Египет до тех пор, пока долг не будет
покрыт». 187 Это, конечно, означало, что Англия вообще не собирается
180 «Kölnische Zeitung», 14 марта 1896 г.
181 Архив МИД, К. 19, л. 43. Депеша Остен-Сакена — Лобанову-Ростовскому,
Берлин, 14/2 марта 1896 г.
182 G. Р., В. XI, № 2705. Маршалль — Гатцфельду, Г9 марта 1896 г.; № 2734.
Записка Маршаллл, 15 мая 1896 г.; № 2735. Гогенлоэ— Радолину, 20 мая 1896 г.
183 G. Р., В. XI, № 2731. Эйленбург — Гогенлоэ, 30 апреля 1896 г.
184 G. Р., В. XI, λ% 2733. Записка Маршалля, 8 мая 1896 г.
185 Впоследствии русское правительство узнало или догадалось о предательской
роли германской дипломатии. Остен-Сакен явился к Голыптейну и прямо спросил
его, правда ли, что содержание русско-германских переговоров по египетскому
вопросу было из Берлина передано в Лондон. Гольштейн начисто все отрицал и нагло
пытался свалить вину на «интриги французской дипломатии» [Архив МИД, К. 19,
л. 364. Строжайше секретное письмо Остен-Сакена — Лобанову-Ростовскому, Берлин,
10 июля (28 июня) 1896 г.].
186 G. Р., В. XI, № 2747. Эйленбург — Гогенлоэ, 28 августа 1896 г. Еще раньше
Остен-Сакен передал в германское ведомство иностранных дел телеграмму Лобанова-
Ростовского, в которой изложены были те же соображения (см. G. Р., В. XI, №2734,
Anlage. Лобанов-Ростовский — Остен-Сакену, 15/3 мая 1896 г.).
187 G. Р., В. XI, S 173, примечание. Гатцфельд — ведомству иностранных дел,
10 июля 1896 г.

174
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
выводить свои войска из Египта. Со своей стороны Гатцфельд еще
раньше говорил Солсбери, что Германия теперь уже не боится
англо-французского кондоминиума в Египте: ссылаясь на опыт совместного австро-
прусского управления в Шлезвиг-Гольштинии, он цинично заключал,
что кондоминиум в Египте только ускорил бы войну между Англией
и Францией. Солсбери согласился с Гатцфельдом, и оба авгура вместе
смеялись. 188 И в Англии и в Германии газетная война явно утихала. т
Эти новые, неожиданно проявившиеся тенденции в германской
внешней политике не могли остаться незамеченными, и русские
дипломаты были озадачены ими. Они спрашивали: что это — случайный эпизод
или решительный фронтальный поворот? Ответ, полученный с немецкой
стороны, был весьма уклончив.190 Между тем это был маневр, который
германская дипломатия предприняла, не имея твердой политической
ориентации и прибегая к средствам, которые, удовлетворяя достижение
одних целей, вставали в противоречие с другими. Мы помним, какие
опасения возникли в Берлине, когда там узнали, что Турция настаивает
на уводе английских войск из Египта и Англия вступает в переговоры
с Францией по египетскому вопросу. Тогда-то и было решено во что бы
то ни стало сорвать англо-французское сближение и вбить новый клин
между Англией, с одной стороны, Францией и Россией — с другой.
Немцы решили, что можно будет использовать в качестве этого клина
военную экспедицию английских войск из Египта в Донголу, и они
постарались забить его поглубже и покрепче. Результаты тотчас же сказались.
Мюнстер сообщал из Парижа: «Отношения к Англии очень плохи. По
обе стороны пролива настроение .'стало значительно более
враждебным», 191 «соглашения между Францией, Россией и Англией теперь уже
долгое время нечего больше опасаться».192 Аналогичные сообщения
поступали и из Петербурга.193 Кайзер ликовал: «Цель достигнута,— писал
он.— Англия приступила к акции, она скомпрометирована, и ее
любовные заигрывания с Галло-Россией уничтожены, большего я и не желал.
Я доволен». 194 Дальнейшие события показали, что оснований для
такого самодовольства было очень мало.
Германская дипломатия вбивала клин между Англией и
франко-русским союзом. Но сама прибегая с этой целью к «любовным
заигрываниям» с Англией, она вбивала клин в свои собственные отношения с
Россией. Стремясь к новым колониальным захватам в Африке, она
видела, что ее главным соперником на этом пути является Англия. Теперь
она вынуждена была сама содействовать колониальному расширению
последней, не получая при этом для себя никаких компенсаций. Еще
недавно, в дни переговоров о возобновлении Средиземноморской
Антанты, она добивалась, чтобы Англия обеспечила ее союзникам активную
военную поддержку в столкновении с Россией на Ближнем Востоке.
Теперь, без всяких политических гарантий и взаимных услуг со стороны
Англии, она обеспечила последней политическую поддержку всего
Тройственного союза в египетском вопросе. Подняв бисмарковскую «палку» —
египетский вопрос, германская дипломатия не ударила ею по Англии;
удар пришелся по ней самой.
138 G Р. В XI, № 2718. Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 25 марта
1896 г.
ш G. Р., В. XI, № 2733. Записка Маршалля, 8 мая 1896 г.
190 G. Р., В. XI, № 2724. Эйленбург — Гогенлоэ, 1 апреля 1896 г.
191 G. Р., В. XI, № 2721. Мюнстер"—Гогенлоэ, 31 марта 1896 г.
192 G. Р., В. XI, Ко 2706. Мюнстер — Гогенлоэ, 19 марта 1896 г.
193 G. Р., В. XI, Лр9 2713. Радолин — ведомству иностранных дел, 21 марта 1896 г,
194 Ibid., помета Вильгельма II.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
175
Подобно тому как император Вильгельм приписывал идею
английской экспедиции в Донголу своему влиянию на политику лондонского
кабинета, правящие круги Австро-Венгрии приписывали
англо-германское сближение по египетскому вопросу влиянию, оказанному Голухов-
ским во время его поездки в Берлин. Голуховскому было выгодно
распространение подобного рода версии. Но какие отсюда могли быть
сделаны политические выводы? Через год, в мае 1897 г., истекал срок
договора о Тройственном союзе, и если ни одна из сторон, его
подписавших, за год до этого срока не сделала бы предупреждения о
денонсации, договор получал автоматическое продление еще >на шесть лет.
Все попытки австро-венгерской дипломатии формально заручиться точно
гарантированной германской поддержкой своей агрессивной политики на
Балканах дали отрицательные результаты и, более того, вскрыли
политические расхождения между обоими союзниками. Поездка Голуховско-
го в Берлин ничего в этом отношении не изменила. Однако в связи с
неожиданным зигзагом германской политики в сторону Англии австро-
венгерское правительство сделало еще одну попытку. В официозной
«Neue Freie Presse» появилась передовая статья, несомненно
инспирированная, в которой вопрос был поставлен так: если Германия своим
отношением к английской военной экспедиции в Донголу оказала
Италии такую политическую поддержку в делах Восточной Африки,
которая не вытекает из обязательств Тройственного союза, то Австро-
Венгрия также может рассчитывать на германскую поддержку в случае,
если будут затронуты ее интересы на Балканах, формально не
оговоренные существующим австро-германским союзным договором. 195 Это был
пробный шар. Мы не знаем, как реагировала на него германская
дипломатия. Но в дело вмешался Бисмарк. Через инспирируемый им орган
он обрушился против новых австро-венгерских домогательств. «Чем
более Австрия имела бы права опереться в делах Балканского полуострова
на германские штыки,— писала «Hamburger Nachrichten»,— тем
вероятнее стало бы ее столкновение с Россией. Именно поэтому casus foederis
и был строго ограничен случаем нападения на австрийские владения.
Блюсти свои интересы на Балканах и в иных местах предоставляется
Австрии самой».196 Эти слова можно было расценивать не столько как
ответ на неофициальные запросы Австро-Венгрии, сколько как
предостережение по адресу германского правительства. Бисмарк требовал,
чтобы обязательства Германии по Тройственному союзу ни формально, ни
фактически не были бы расширены. Но эта точка зрения уже
возобладала и в германском правительстве. Наблюдавший за перипетиями
австро-германских отношений граф Капнист пришел к следующему выводу:
«Германия желает оставить за собой полную свободу действий в случае
осложнений на Востоке». 197 В Вене это уже знали и ничего не могли
изменить. Голуховский даже не решался больше возвращаться к этому
вопросу. Дипломатическая победа Германии над австро-венгерской
союзницей не улучшила отношений между генеральными штабами обеих
стран: единство взглядов относительно стратегических планов на Востоке
195 «Neue Freie Presse», 24 марта 1896 г
196 «Hamburger Nachrichten», 27 марта 1896 г.
197 Архив МИД, К. 169, л. 83. Депеша Капниста — Лобакову-Ростовскому, Вена,
2 апреля (21 марта) 1896 г., № 23.

176
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
все еще не было достигнуто. Шлиффен, который высоко ставил
мобилизационные возможности и боевые качества русской армии, 198 в это
время был озабочен тем, чтобы прежде всего оградить от удара
Восточную Пруссию, и не очень-то склонен был принимать во внимание
стратегические расчеты Бека. Вместе с тем он невысоко ставил австро-
венгерскую армию, и притом не только потому, что она могла
располагать недостаточной, с его точки зрения, сетью стратегических железных
дорог, но и по ее национальному составу. «Одна треть армии,—
говорил он, — перебежит к русским».199 Многочисленный славянский
элемент австро-венгерской армии сильно беспокоил его.
Несколько по-другому сложились германо-итальянские отношения.
Здесь трещины продолжали углубляться. Уже первые шаги нового
правительства Рудини вызвали в Берлине настороженность. Рудини
заверял немцев, что он будет придерживаться политики Тройственного
союза, но это не мешало ему хлопотать об урегулировании финансовых
и экономических распрей с Францией.200 Запрошенный по этому
вопросу Бюловым, Рудини ответил, что, поскольку Тройственный союз носит
«оборонительный характер», это урегулирование никак не противоречит
союзу. В переговорах, которые Рудини вел с французами, уже зашла
речь и о том, что следует искать путей к устранению общей
напряженности во взаимоотношениях Италии и Франции.201 Германское
правительство было крайне недовольно этими первыми симптомами
улучшения франко-итальянских отношений.
Но вскоре из Рима поступили еще более раздражающие немцев
вести. Рудини дал понять, что условием возобновления Тройственного
союза он ставит возобновление протокола, который был приложен к
первоначальному договору 1882 г.202 По требованию Италии этот
протокол устанавливал тогда, что Тройственный союз не направлен против
Англии. При возобновлении союзного договора в 1887 г. можно было
обойтись без этого протокола, поскольку тогда же два участника
Тройственного союза — Австро-Венгрия и Италия при согласии и поддержке
Германии заключили с Англией «Средиземноморскую Антанту». При
следующем возобновлении, в 1891 г., участники Тройственного союза
даже предполагали, что Англия присоединится к ним. Теперь, в 1896 г.,
в связи с ростом англо-германских антагонизмов, обстоятельства
решительно изменились. Не было никаких признаков того, что Англия
присоединится к Тройственному союзу, а ее отказ от возобновления
Средиземноморской Антанты свидетельствовал о том, что она отходит от под-
198 В докладной записке от декабря 1892 г. Шлиффен писал: «Россия в течение
многих лет работы так целесообразно организовала свою мобилизацию, приспособила
дислокацию своей армии в мирное время к потребностям войны и до такой степени
усовершенствовала! и умножила свои железные дороги, что, несмотря на свое
огромное протяжение и редкое население, мало и даже вовсе не уступает более в
готовности к войне своим, находящимся в более благоприятных условиях, западным
соседям». Считая прорыв наревской линии «почти невозможным», Шлиффен отмечал:
«Своевременная поддержка со стороны австрийской армии... издавна должна была
представляться сомнительной. Ныне она должна быть вовсе исключена». Аналогичные
соображения Шлиффен высказывал и в докладной записке от ноября 1893 г.
(см. В. Тренер. Завещание Шлиффена. Оперативные исследования по истории
мировой войны, 1937, стр. 96—97).
199 G. S е у f е г t, Die militärischen Beziehungen zwischen den Deutschen und
Österreich-ungarischen Generalstäben, S. 42.
200 A. Billot, La France et l'Italie. Histoire des années troubles 1881—1899, v. И,
P. 1905, p. 401.
201 G. P., В. XI, № 2819. Бюлов — Гогенлоэ, 17 марта 1896 г.
202 G. Р., В. XI, № 2801. Ланца — Маршаллю, 30 -марта 1896 г.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ
177
держки Австро-Венгрии и Италии. С другой стороны, Рудйни начал
осторожно искать сближения с Францией. В этих условиях он решил
потребовать, чтобы союзники Италии признали за ней шраво не
выступать против Франции в случае, если последняя будет поддержана
Англией. Его главный аргумент заключался в том, что Италия, имея со
всех сторон обнаженное побережье, не может вести войны против двух
самых сильных морских держав, располагающих флотами в
Средиземном море.203
Этот аргумент не произвел в Германии никакого впечатления: там
отлично знали, что Италия не сможет вести войну и против одной
крупной морской державы. Но правящие круги Германии считали повое
'требование своей итальянской союзницы совершенно неприемлемым.
Германская дипломатия пыталась убедить Рудйни в том, что эти его
требования основаны на неправильных политических и стратегических
расчетах. Бюлов должен был доказывать итальянскому правительству, что
«англо-германская военная дуэль» столь же невозможна, как и
«англо-французская группировка». Эта обычная голыптейновская
концепция свидетельствовала о том, что правящие круги Германии
недооценивали глубину англо-германских антагонизмов и переоценивали
англо-французские антагонизмы. Не уверенное, однако, в том, что эти
взгляды разделяются и в Риме, германское правительство предложило
Бюлову аргументировать более вескими и конкретными доводами:
итальянское правительство должно быть уверено, что в случае, если
«англогерманская военная дуэль» все же состоится, Италия, согласно тексту
союзного договора (ст. 3), не обязана принимать участия в ней, а в
случае франко-германской войны Италия будет находиться «под
защитой Германии».204 Эта аргументация была более похожа на жалкие
увертки. В самом деле, каким образом Германия, не имея сильною
флота, могла бы взять Италию «под защиту» от превосходящих
английских или тем более англо-французских военно-морских сил?
Единственный вариант — «защита» итальянского побережья путем
оккупации всей страны германскими войсками — был тогда неприемлем
для итальянского империализма, и он не предусматривался союзным
договором. Рудйни продолжал настаивать на своих требованиях. Но
после разгрома под Адуа, продолжая вести изнурительную экономическую
войну с Францией, не имея нигде поддержки и почти полностью
изолированная, Италия уже не могла ни решиться на денонсацию союзного
договора, ни даже угрожать этим. Крайне ослабленная, она еще
пыталась воздействовать на своих союзников дипломатическими средствами
и использовать расхождения между ними.
В последний момент, накануне истечения срока денонсации
договора, Рудйни заготовил ноту, в которой формулировал взгляды
итальянского правительства на условия возобновления Тройственного союза:
в случае, если Англия и Франция совместно начнут враждебные
действия против обоих союзников Италии или против одного из них,
Италия, ввиду ее географического расположения, может не считать для
себя casus foederis вступившим в силу. Испытывая постоянно давление
со стороны своих германских* союзников, Рудйни уже не требовал и
даже не просил принять его условия и только унизительно 'напомнил
о них.
Нота Рудйни была вручена обоим союзным правительствам только
203 A. Pribram, Die politischen Geheimverträge Österreich-Ungarns, 1879—1914»
BIS 235
2°4 G. Р., В. XI, № 2802. Гогенлоэ — Бюлозу, 31 марта L896 г.

178
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
в форме проекта.205 Одновременно им было устно сообщено, что
итальянское правительство ответа не ждет.206 Повидимому, Рудини
рассчитывал, что, его цель будет достигнута, если в Берлине и Вене молчаливо
примут его ноту к сведению и, таким образом, в будущем итальянская
дипломатия сможет использовать эту лазейку, чтобы интерпретировать
продлеваемый союзный договор, как она сочтет это для сефя удобным и
нужным. Ему казалось, что в дипломатической борьбе против Германии
у него имеется союзник — Австро-Венгрия, которая, будучи
заинтересована в том, чтобы придать Тройственному союзу еще большее
антирусское острие, не заинтересована в столкновении с Англией и
Францией. Сначала Голуховский, действительно, склонен был если не
активно поддержать намерения итальянского правительства, то молчаливо
признать их. Но в Берлине реагировали на этот итальянский подвох
быстро, резко и отрицательно. Маршалль заявил своим итальянским
.союзникам, что формула Рудини неприемлема, поскольку она придает
Тройственному союзу направленность исключительно против России,207
В то время такая перестройка Тройственного союза больше
соответствовала бы интересам Австро-Венгрии, чем интересам германского
империализма.
И тут снова вскрылись расхождения между участниками
Тройственного союза. Юнкерско-буржуазная Германия нуждалась в союзе
с Италией для войны против Франции, но итальянское правительство
уже хотело избежать этой войны и задумывалось о путях сближения
с Францией. Во всяком случае Италия не хотела быть втянутой в
конфликт с Англией, который мог вспыхнуть в результате растущего
англо-германского соперничества. Что касается конфликта между
Тройственным союзом и Россией, который разжигала в первую очередь
Австро-Венгрия, то Италия была в данном случае для германского
империализма почти совсем бесполезна. Германская дипломатия
категорически отказалась принять «проект» Рудини к сведению. Она
потребовала, чтобы и Голуховский перестал отмалчиваться к занял решительную
позццию против итальянской попытки исподволь ревизовать основы
Тройственного союза. Голуховский вынужден был подчиниться, и
Рудини уже не мог противостоять давлению своих обоих союзников.
Формально он все же не отказался от своих взглядов.
Но пока продолжалась эта острая дипломатическая борьба, срок
денонсации Тройственного союза истек, и, таким образом, договор
автоматически и без изменений остался в силе еще на шесть лет.205
Германская пресса, юнкерская и буржуазно-империалистическая,
единодушно отметила это событие. Она торжествующе утверждала, будто
автоматическое продление договора является свидетельством
укрепления Тройственного союза. Таким образом, при помощи прессы,
контролируемой или просто оплачиваемой правительством,
капиталистическими концернами или организациями аграриев, германская дипломатия
постаралась скрыть от посторонних взглядов трещины, которые уже
выявились в здании Тройственного союза. Но кое-что все-таки
прорвалось тогда наружу.
205 G. Р., В, XI, №2807. Маршалль — Бюлову, 30 апреля 1896 г., Anlage I. Сермо-
нета—Ланца, Projet de dépêche à communiquer au Gouvernement Impérial.
206 A. Pribram, Die politische Geheimverträge Österreich-Ungarns, 1879—1914,
S; 237.
207 G. P., B. XI, № 2807. Маршалль —Бюлову, 30 апреля 1896 г. Anlage II. Map·
шалль — Ланца, Projet de réponse, 29 апреля 1896 г.
208 a Pribram, Die politische Geheimverträge Österreich-Ungarns, 1879—1914,
В. I, S. 238.

ГЕРМАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ 179
Через несколько недель (1 июля 1896 г.), выступая в парламенте
с официальными славословиями по адресу Тройственного союза, Ру-
дини заявил, что «дружба с Англией представляет собой необходимое
дополнение» к этому союзу. Это совсем не вязалось с германской
трактовкой Тройственного союза, а в еще меньшей степени — с общим
курсом германской политик», тем более, что закулисная история ее
зигзагов по египетскому вопросу осталась для широкой публики
неизвестной. Еще большее внимание привлекло сообщение Рудини о .том, что
итальянское правительство добивается «улучшения договора о
Тройственном союзе» и что будто бы возможность такого улучшения
имеется.209 Немцы пришли в ярость. Они считали, что Рудини, потерпев
неудачу в дипломатической борьбе за ревизию Тройственного союза,
пытается теперь возобновить борьбу и опереться на итальянский
парламент. В ответ на это германское правительство не постеснялось через
официозную прессу сообщить, что ни о каких предположениях изменить
текст договора ему ничего не известно: договор возобновлен, и этим все
сказано.9Л0 Не имея возможности ни рвать союза с Германией, ни
раскрывать начатой дипломатической борьбы с ней, Рудини вынужден был
отступить. Он заявил, что его неправильно поняли. Но праздник по
поводу укрепления Тройственного союза уже был испорчен. Чтобы
подправить дело, германская пресса поспешила переключить внимание к
текущим делам и новым задачам, которые вставали перед
развертывающим свои силы германским империализмом в делах как внутренней,
так и внешней политики.
Об остальном позаботилась немецкая буржуазная историография:
создав легенду на заданную тему — stillschweigende Bündnisserneue-
rung — «спокойное и молчаливое возобновление союза», она насаждала
ее упорно и длительно. Тем самым она скрывала трещины в зданий
Тройственного союза, которые обнаружились в нем задолго до его
распада. Вызванные ростом экономической экспансии, колониальной и
политической агрессии участников Тройственного союза, эти трещины
через несколько лет уже вышли наружу. Германия главенствовала >в
этом союзе и более других участников была заинтересована в нем как
в одной из опор ее усиливающейся экспансии и политики захватов. Но
именно рост ее экспансии служил толчком, который расшатывал ее
политические взаимоотношения с Австро-Венгрией и Италией. Эти
государства искали путей обеспечения своих собственных агрессивных и
захватнических замыслов, и далеко не всегда эти пути совпадали с
теми, которые соответствовали интересам их германского союзника.
Используя свою растущую экономическую экспансию в
Австро-Венгрию и в Италию, используя политическую вражду между этими
союзными державами и дипломатическое давление на обеих,
германскому империализму удавалось сохранять здание Тройственного союза.
Но направление интересов и соотношение сил в этом союзе уже
начинало меняться. История «спокойного и молчаливого возобновления
союза» раскрывает перед нами далеко не полнур, но достаточно
выразительную картину напряженной борьбы германского империализма за
утверждение его первенствующего влияния и значения в Тройственном
союзе. Даже союзники Германии стали познавать тот «кошмар
коалиций», который еще Бисмарк начал насаждать среди своих противников;
на Европейском континенте.
209 «SchulthessOeschichtskalender», 1896, S. 24 U
210 A. Pribram. Die politische Geheimverträge Österreich-Ungarns, 1879—19X4/
В. I, S. 239.

Глава четвертая,
КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА,
РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
И БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС
1896 г.
1
Несмотря на поддержку, которую германская дипломатия
предоставила правительству Солсбери по египетскому вопросу, отношения
между Германией и Англией не наладились. Уже в то время ни для кого не
составляло секрета, что поход английских войск в Донголу является
лишь первым шагом на пути к захвату Хартума и всего Судана, а
вместе с тем удобным предлогом для оправдания дальнейшей
оккупации Египта.1 В других условиях германская поддержка, хотя бы только
дипломатическая, в деле осуществления новых столь обширных
захватнических планов английского империализма потребовала бы щедрой
оплаты, но данный случай был одним из немногих, когда германское
правительство не могло и помышлять о каких-либо компенсациях с
английской стороны. Оно довольствовалось^ уже тем, что ему удалось
помешать намечающемуся сближению между своим старым врагом —
Францией и своим новым соперником — Англией. Лондонское.
правительство, сумев к своей выгоде воспользоваться поддержкой Германии
и ее обеих союзниц, делало вид, что это в порядке вещей и что
ничего особенного не произошло. Германская же дипломатия не могла
открыто демонстрировать ни те услуги, которые она, можно сказать,
безвозмездно оказала Англии, ни те цели, которые она при этом
преследовала. Общая политическая атмосфера была для этого мало
подходящей.
Атмосфера англо-германских отношений продолжала оставаться
сгущенной <к напряженной. Трансваальский кризис уже остался позади, но
антигерманская пропаганда в Англии и антианглийская пропаганда в
Германии не затухала и даже в известном смысле еще более усили-
1 В конце Шомя 1896 г. Солсбери, в ответ на запрос Розбери, заявил в
парламенте, что безопасность Египта не будет обеспечена, пока Хартум остается в чужих!
руках. При этом Солсбери добавил, что поход генерала Китченера на Хартум может
быть отложен на один-два года (The Parlamentary Debates, № 12, ν.ι XLI, Fifth
volume of Session 1896, p. 933—939). Комментируя это заявление Солсбери, Лессар,
русский поверенный в делах в Лондоне, писал: «Трудно было менее ясно выразить,
что в действительности... экспедиция генерала Китченера есть лишь благовидный
предлог для продления английской оккупации Египта на неопределенный срок» (Архив
?1ИД, К> 128, л. 131. Депеша Лессара — Лобанову-Ростовскому, № 42, Лондон,
4/12 июня 1896 г.).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 181
лась. Ликвидация Средиземноморской Антанты прошла для широкой
публики незамеченной, но в руководящих политических кругах
Берлина и Лондона она обнаружила растущую взаимную неприязнь,
вызванную столкновением интересов. Английская пресса продолжала со все
возрастающей силой кампанию против германской торговой
конкуренции. Особенное внимание привлекли к себе статьи английского эконси
миста Вильямса, которые печатались в журнале, издаваемом
империалистом Хэнли.2 В этих статьях Вильяме пытался разъяснить, в чем
секрет успеха германской торговой экспансии.3 Но его главная задача
заключалась в том, чтобы наглядно показать англичанам смертельную
опасность этой экспансии. «Германия,— писал Вильяме,— вступила с
Англией в намеренное и смертельное соперничество и со всей силой
ведет борьбу за уничтожение британского преобладания».
Английская публика восприняла памфлет Вильямса как новое
откровение Иоанна, который изрекает таинственные слова о предстоящей
гибели британской торговли, а с нею и всей империи. Но еще большее
впечатление производили тревожные выступления тех политических
деятелей, в которых публика привыкла видеть чемпионов английского
либерализма. Лорд Розбери, лидер либеральной оппозиции, политический
наследник престарелого Гладстона, в своей большой публичной речи
(24 июля 1896 г.), посвященной вопросу о роли иностранной торговой
конкуренции, уподоблял Германию морской волне, которая постоянно
гложет рыхлые берега Англии. Обращаясь к английской буржуазии, он
рекомендовал ей усвоить германскую организацию и германские методы
торговли. Он еще не формулировал определенные политические выводы.
Все же он назвал Германию страшным противником, который
отвоевывает в свою пользу все то, что теряет британская торговля.
Речь Розбери послужила новым толчком к антигерманским
выступлениям английской прессы: ее ведущие органы — от либеральной «Daily
Chronicle» до ультраконсервативной «Daily Mail» — неустанно
продолжали напоминать о той опасности, которую Англия должна
испытывать в связи с бурным ростом германской промышленности и
германской внешней торговли.4 Так была создана в Англии атмосфера,
которую историки и бытописатели впоследствии характеризовали как
«торговую тревогу» и даже как «национальную тревогу». Пользуясь этой
атмосферой, английское правительство уже в начале 1896 г. легко
добилось в палате общин новых ассигнований на увеличение морских
вооружений.5
λ «New Review», январь—июнь 1896 г.
3 Эти статьи были тогда же изданы отдельной книгой (см. Ε. Е. Williams,
Made in Germany, London 1896). Вильяме устанавливал следующие причины, «почему
Германия побивает Англию»: 1) в Германии более низкая заработная плата и более
продолжительный рабочий день, 2) пользуясь лучшей техникой производства,
Германия выбрасывает на рынок более дешевые товары, 3) пользуясь частыми забастовками
в Англии, Германия быстро „направляет поток своих товаров в области,
испытывающие из-за этих забастовок недостаток в товарах, и таким образом «ворует чужие
рынки», 4) пользуясь протекционистской системой, Германия имеет хорошо
защищенный внутренний рынок и экспортирует товары за границу по пониженным ценам.
Таким образом, Вильяме пытался доказать, что устранить опасность германской
торговой конкуренции Англия сможет, только применяя германские методы экономической
политики. Это означало отказ от принципов свободной торговли в пользу
протекционизма.
* Hof f m an, Great Britain and the German Trade Rivalry 1875—1914, p. 248—250:
5 С 1889 no 1896 г. английское правительство обеспечило строительство 105
кораблей и 62 истребительных миноносцев. В начале марта 1896 г. первый лорд
адмиралтейства просил палату отпустить средства на строительство еще 5 броненосцев*
13 крейсеров разных классов и 28 истребительных миноносцев. Он просил дополни-

182
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Как ни значительна была германская торговая конкуренция, в этой
направленной против нее шумливой английской кампании было что-то
нарочито преувеличенное. Правда, начавшийся разбег германской
торговой экспансии действительно продолжался в высоких темпах,6 но
отсюда было еще далеко до полного вытеснения английских товаров с
мирового рынка, о чем беспокойно вещала английская пресса. Англии*
екая торговля еще значительно превышала германскую (в абсолютных
цифрах). Монополия английской торговли на мировых рынках уже была
потеряна, но ее преобладание еще сохранялось. Экономический подъем,
уже достаточно ясно обнаружившийся в 1896 г., не только сгладил
затруднения английского экспорта на мировой рынок, но и послужил
толчком для его дальнейшего роста.7 Многие провинциальные газеты,
более непосредственно отражавшие экономические интересы Местных
торгово-промышленных кругов, почувствовав улучшение конъюнктуры,
сбавили тон, а некоторые из них даже стали писать о традициях и
выгодах англо-германской дружбы.8
Однако в большой политической прессе кампания против германской
торговой конкуренции никогда еще не достигала такой силы и остроты,
как тогда, когда на гребне общего экономического оживления
положение английской торговли на мировом рынке явно улучшилось. В течение
1896 и 1897 гг. антигерманская кампания по вопросу торговой
конкуренции впервые стала приобретать все более ярко выраженную
политическую окраску. Английская пресса нарочито пугала опасностью
германской торговой конкуренции: в такой форме ее пропаганда была
политически более эффективна среди английской «широкой публики», той
вышколенной обеими буржуазными партиями безликой массы
собственников, устойчивые предрассудки которых всегда составляют основу их
«общественного мнения».
Но за кулисами уже действовали империалистские силы. Их
политические интересы уже в большей степени, чем раньше, направляли
деятельность кабинета Солсбери. Финансовые дельцы и колониальные
захватчики, крупные промышленники и биржевые спекулянты, аристо-
телъно ассигновать на эти цели 10 млн. ф. ст. с разверсткой на три года. Сообщая
об этом, русский посол в Лондоне Стааль отмечал: «Таким образом, в десятилетний
период, с 1889 по 1899 г., Англией будет израсходовано на новые постройки и
вооружения 55 млн. ф. ст.» [Архив МИД, К. 128, д. 67. Депеша Стааля — Лобанову-Ростов-
скому, Лондон, 4 марта (21 февраля) 1896 г., № 19].
6 Hoffman в своей работе «Great Britain and the German Trade Rivalry 1875—
1914», p. 78, утверждает' что в 1880—1θ84 гг. ценность германского экспорта
составляла 65% английского экспорта, а в 1895—1899 гг. она достигла 78%.
7 В связи с общим экономическим оживлением финансовое положение Англии
значительно улучшилось. В 1895—1896 гг. избыток государственных доходов достиг
6 млн. ф. ст. В то же время национальный долг был погашен на сумму 8 134 000 ф. cï.
и, составлял всего Ь52 млн. ф. ст. Следовательно, он был на 190 млн. ф. ст. меньше,
чем в 1857 г., т. е. после Крымской войны. В связи с этим русский посол в Лондоне
Стааль отмечал, что если бы английское правительство считало нужным начать новую
войну, оно могло бы, не обременяя страну новыми " налогами, затратить около
2 млрд. руб. простым возвращением к прежней сумме долга (Архив МИД, К. 128,
л. 102. Депеша" Стааля — Лобанову-Ростовскому, Лондон, 29/17 апреля 1896 г., №33).
8 А. В a η ζ е, Die deutsch-englische Wirtschaftsrivalität 1897—ί1907, В. 1935,
S. 42—43. О. J. Hale в своей работе «Publicity and Diplomacy with special Reference
to England and Germany», p. 134, приводит много материала, свидетельствующего,
что газеты, отражающие интересы промышленных и торговых центров Англии
(например, «Manchester Guardian», «Birmingam Post», '«Scotsman of Edinburgh», «Glasgow
Herald», ливерпульская «Daily Post» и др.) в период так называемой «национальной
тревоги» или «торговой опасности» 1896—1897 гг., занимали наиболее умеренные
позиции и раньше других, общеполитических газет снова начали писать об
англогерманском экономическом сотрудничестве.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА Й РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 183
кратическая знать и политические авантюристы большого масштаба
немало потрудились над тем, чтобы при помощи большой политической
прессы и существующих партийных машин воздействовать на
формирование «общественного мнения» в желаемом для них духе. Крупную
роль среди этих кругос английских империалистов играла
«Привилегированная компания», высокие покровители, друзья и участники которой
никак не могли простить немцам свою большую неудачу в Южной
Африке. Они понимали, каковы были-планы германских империалистов
в Африке. Они понимали также, что в конечном счете только Германия
может быть фактором, который затруднит захват Англией бурски*
республик. В середине мая 1896 г. Сесиль Роде в письме к одному из
руководителей либеральной партии, Гаркорту, откровенно признался:
«Мои действия не означают: англичане против голландцев. Мы не
хотели иметь (в Южной Африке.— А. Е.) немецкий элемент».9
Антигерманская пропаганда в Англии вдохновлялась империалистскими
кругами по преимуществу. «Национальная тревога» была создана ими.
Антианглийская пропаганда в Германии также вдохновлялась в
основном империалистскими кругами. Но если английские империалисты
считали для себя более удобным на первый план выдвигать вопрос об
экономическом и, главным образом, торговом соперничестве, то
немецкие — выдвигали вопрос колониально-политический. До тех пор -пока
Англия придерживалась политики фритреда, экспорт германских товаров
на обширный рынок Британской империи продолжал расти. Если
германская буржуазия была в этом отношении чем-либо обеспокоена, то
только тем, что среди господствующих классов Англии начали
нарождаться протекционистские настроения. Сторонники тарифной реформы
в Англии обычно ссылались на пример Германии, промышленность и
торговля которой, как они утверждали, могла преуспевать главным
образом благрдаря возведенной высокой стене протекционистского
тарифа. Ввязываться в полемику по этому вопросу правящие классы в
Германии и их пресса пока не считали для себя удобным и выгодным ни
в экономическом, ни в политическом отношении. Тем больше было
оснований сосредоточить огонь вокруг вопросов колониальной и вообще
«мировой политики»,— вопросов, которые становились в центре борьбы
общественных классов и политических партий Германии.
«Крюгеровская депеша», как мы видели, на время сплотила все
партии буржуазии и аграриев в один политический лагерь, а
националистические настроения, вызванные ею, на один момент захлестнули даже
часть социал-демократии. Однако попытка правительственных и
империалистских кругов использовать это сплочение для проведения
большой морской программы окончилась неудачно. Все же
антианглийские настроения оказались устойчивыми, и в этих условиях влияние
«энтузиастов» колониальной политики было более широким и более
значительным, чем влияние «энтузиастов» флота. Партия крупных
аграриев, в теснейших отношениях с которой стоял Гогенлоэ, а также
партия центра, с которой поддерживал близкие отношения Маршалль фон
Биберштейн, все еще противились правительственным планам военно-
морского строительства, но уже и они стали довольно активно
поддерживать колониальную политику, а некоторые их лидеры даже считали,
что правительство придерживается в этом вопросе недостаточно
твердого антианглийского курса. Застрельщиком антианглийской пропаганды
9 A. G. Gardiner, The Life of Sir Vernon Harcourt, v. II, London, 1926,
p. 392—393.

184
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
был «Пангерманский союз», который после «крюгеровской депеши*,
сумел шумом и треском, а главное, используя щедрые финансовые,
субсидии, увеличить свой политический капитал и даже создать
преувеличенное представление о своей подлинной роли.
Провал английской авантюры в Трансваале в чрезвычайной степени
поднял настроения пангерманских и вообще империалистских кругов в
Германии: их планы создания большой германской колониальной
империи в Африке казались им еще более заманчивыми и еще более
осуществимыми. Однако главным препятствием на путях к осуществлению
этой цели оставалась Англия, и они требовали, чтобы правительство
энергично продолжало антианглийский политический курс. При
проведении этого курса германское правительство получило возможность
опираться на более широкие политические круги буржуазии и отчасти
юнкерства. В этом оно могло убедиться при обстоятельствах, казалось
бы, весьма для него неблагоприятных.
Еще в начале 1894 г. русский посол в Берлине Шувалов, наблюдая
за прохождением и обсуждением в рейхстаге колониального бюджета,
заметил, что «успехи Германии на колониальном поприще весьма
ограничены и далеко не оправдали возлагавшихся на них надежд. Ни
переселенцы, ни торговцы, ни капиталы в Африку не идут. Германское
население колоний ограничивается почти исключительно личным
составом военной и гражданской администрации, расход на содержание коих
не оплачивается в общем доходами колоний. Из числа же немногих
купеческих фирм, открывших там свои фактории, некоторые открыто
занимаются торговлей невольниками и военной контрабандой».10 С тех
пор не многое изменилось в положении германских колоний. Все так
же, как и раньше, немецкий капитал предпочитал искать более
выгодных сфер своего вложения, откуда можно было бы получить прибыли
скорее, чем из небогатых сырьем германских владений в Африке. Все
так же, как и раньше, торговый оборот между германской метрополией
и ее колониями оставался мизерным и обнаруживал только самый
незначительный рост. Среди предметов ввоза в германские колонии
первое место заняла водка!11 Кроме того, большие доходы немцы
извлекали из контрабандной продажи оружия коренному населению
территорий, захваченных другими державами. 12
Ничего не изменилось и в методах управления колониями. Как и
раньше, на каждого немецкого колониста приходилось по три солдата,13
10 Архив МИД, К. 17, л. 39. Депеша Шувалова — Гирсу, № 14, Берлин, 9 марта,
(25 февраля) 1894 г.
11 Согласно германским официальным цифрам, ввоз спиртных напитков в Камерун
в 1892 г. оценивался в 550 тыс. марок, а в 1894 г.— уже в сумме 981 тыс. марок. Он
составлял 15% общего ввоза в Камерун и целых 30% общего ввоза в Того. Под,
предлогом заботы об улучшении состояния здоровья туземного населения граф Бернс-
торф требовал, чтобы правительство ввело высокие таможенные пошлины на спиртные
напитки, ввозимые иностранцами в германские колонии. На самом же деле этот
крупный аграрий был озабочен тем, чтобы немецкая винокуренная промышленность, изгнав
конкурентов, получила монополию на массовое спаивание коренного населения
колоний. После того как правительство установило экспортные премии на спирт,
гамбургские колониальные фирмы стали экспортировать только немецкий спирт, к вящему
удовольствию юнкеров — владельцев винокуренных заводов (см. Reichstag, 13 марта
1896 г., В. И, S. 1424—1427, а также Reichstag, 16 марта 1896 г., В. II, S. 1505).
12 Это было установлено Высшим судом «Конгского государства» в Брюсселе при-
рассмотрении дела некоего майора Лотера, администратора одной из провинций Конго,
арестовавшего и затем казнизшего английского подданного Стокса. Лотер находился?
под покровительством Германии (Архив МИД, К 128, л. 232. Депеша Стааля —
Лобанову-Ростовскому, № 57, Лондон, 19/7 июля 1896 г.).
13 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. И, S. 1431.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 185
но колониальные дельцы в фатерланде считали, что находящиеся в
колониях военные контингента все еще недостаточны, чтобы заставить
порабощенное там население проявить энтузиазм при виде черно-бело-
красного флага Германской империи. Добиться превращения
чернокожих в верноподданных было, действительно, нелегко — гораздо легче
их было просто уничтожить. Авантюристы, уголовный сброд и
штрафные лейтенанты, составлявшие кадры германской администрации в
колониях, ввели в свею практику порабощения коренного населения такую
разнузданность и жестокость, что в представлении мирных чернокожих
каждый немец был насильником, убийцей и грабителем. Главным
орудием «культуртрегерской миссии» в колониях была плетка из
крокодиловой кожи. Карл Петере, губернатор Юго-Западной Африки, в
одной из своих книг цинично описывал, с каким усердием его солдаты
сжигают деревни и, изгоняя население в пустыни, освобождают земли
для немецких колонистов.114 Там, где появлялся Петере, возле его дома
прежде всего воздвигалась виселица. Другой, более мелкий
представитель колониальной администрации, некий Веллан, действуя против
племени баноко, сжег все деревни и убил всех женщин, детей и
стариков. Один из участников его экспедиции впоследствии
свидетельствовал: «Так как асессор Веллан дал приказ при убийстве не применять
огнестрельное оружие, то чернокожих разрезали ножами, рубили на
куски и просто крошили». Сам Веллан, вернувшись из похода,
хвалился тем, что научился скальпировать пленных. Тем не менее, а может
быть, именно поэтому в колониальном ведомстве он числился на
хорошем счету: его считали там «справедливым» и «прилежным
чиновником». 15
Произвол и насильнические деяния немецкой колониальной
администрации были настолько вопиющими, что стали предметом
специального рассмотрения в протестантском генеральном синоде. В результате
рассмотрения фактов синод выступил с протестом против политики
«кнута, виселиц, расстрелов и распущенности», а в особенности против
«нарушений шестой заповеди».16 Правительственные и
империалистские круги, непосредственно" заинтересованные в колониальных делах,
не могли не знать о бандитских нравах, господствовавших во всех
звеньях аппарата колониального управления. Но эту преступную
практику они предпочитали прикрывать шумной агитацией о
«культуртрегерской миссии» немцев среди отсталых народов, а особо вопиющие
факты оправдывать ссылкой на специфические особенности местного
характера.
Чувствуя полную безнаказанность и поддержку высших сфер в
фатерланде, колониальные администраторы окончательно распоясались.
Их деяния приняли настолько скандальный характер, что даже принц
фон Аренберг, будучи докладчиком комиссии рейхстага, растерянно
спрашивал, нельзя ли распространить на колониальных чиновников
действие германского уголовного кодекса? На ряде примеров он показывал,
14 Петере писал: «Во время похода мы достигли селений Вадзагге и все, что
можно было, мы предали огню. Однажды, чтобы показать наглядный пример, мы
сразу сожгли шесть деревень» (См. К. Peters, Die Deutsche Emin-Pascha-Expedi-
tion, München—Leipzig 1891, S. 178). Любопытно отметить, что эта книга,
пропагандированная «Пангерманским союзом», в течение нескольких лет была выпущена
в десяти изданиях.
15 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1436. После того как Веллан был
окончательно разоблачен, его все-таки пришлось отдать под суд. Но суд присудил его...
к штрафу в 500 марок.
« Reichstag, 13 марта 1896 г, В. II, S. 1436.

186
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
что если бы, находясь ib Германии, эти чиновники позволили бы
себе так истязать животных, как в Африке они истязают людей, они
давно были бы посажены за решетку. Но в колониях все мерзости и
преступления легко сходят с рук. 17 Правительство и
колониально-империалистские круги продолжали защищать свою администрацию в
африканских колониях. Карл Петере, один из пионеров германской
захватнической политики в Африке, основатель и первый председатель
«Пангерманского союза», был возведен в «национальные герои», и
«сам» доктор Кайзер провозгласил его немецким Америго Веспуччи.
И вдруг этот кумир правительственных, пангерманских и вообще
колониально-империалистских кругов был публично изобличен, как
растлитель и убийца женщин африканских племен. Получился скандал,
и сразу замять его никак не удалось. В рейхстаге начались
бурные прения. Оппозиционные партии встрепенулись и ринулись в бой
против правительства и всех сторонников его колониальной политики.
Рихтер, старый лидер партии «свободомыслящих», произнес горячую
речь против Петерса, против его политических друзей и всей
колониальной администрации.18 Со страстной речью выступил и Бебель,
который сумел на примере Петерса показать подлинное лицо германской
колониальной политики. Как и Рихтер, Бебель критиковал германскую
колониальную политику, ссылаясь на то, что она не оправдывает
вложенных в нее средств и, напротив, поглощает их во все больших
размерах. Разоблачение мерзостного дела Петерса произвело на широкие
круги германского общества тягостное впечатление, и Бебель
утверждал, что многие из тех, кто несколько лет назад был затронут
колониальной пропагандой, теперь испытывают разочарование в колони^
альной политике и даже отвращение к ней. «До сих пор,— сказал
сн,— колониальная политика не принесла нам ни выгод, ни чести».19
Центральная газета социал-демократической партии «Vorwärts» уже
торжествовала победу над правительством и сторонниками
колониальной политики. Она считала, что Петере обречен и после всех
разоблачений колониальной пропаганде нанесен почти смертельный удар.20
Однако на защиту колониальной политики правительства встали все
буржуазно-империалистские и юнкерские элементы в рейхстаге,
независимо от их партийной принадлежности. Бебель был прав, когда,
обращаясь к рейхстагу, говорил: «В этом здании сидит так много
людей, прямо или косвенно заинтересованных в колониальной политике,
так много людей, обладающих в этом отношении большим влиянием,
что правительство не могло поступить иначе, как заявить о своей
готовности в финансовом отношении поддержать колониальную политику
за счет кармана налогоплательщика, т. е. за счет нашего трудящегося
населения».21 Бебель был единственным политическим лидером,
который с трибуны рейхстага разоблачал не только моральное падение
Петерса и колониальной администрации, но и классовые интересы
друзей Петерса — сторонников активной колониальной политики.
Почувствовав опасность, эти сторонники начали сплачиваться в
единый политический лагерь. Доктор Кайзер, руководитель колониального
департамента, выступая от имени правительства, поспешил взять под
защиту Петерса, изображая его дело как результат недоразумения или
17 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1421.
is Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1469.
19 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1431.
20 «Vorwärts», 14 марта 1896 г.
21 Reichstag, 16 марта 1896 г., В II, S. 1489.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 187
злостного измышления, направленного против героя германской
колониальной миссии. Он рассказывал рейхстагу басни, будто Петере и его
компания превратили необработанные земли африканских колоний в
цветущие плантации. Не отрицая, что издержки, связанные с ведением
колониальной политики, растут из года в год,22 он обещал, что
прибыли, извлекаемые из колоний, будут расти в еще большей степени.
Наконец, он нарисовал перед депутатами рейхстага райскую картину:
в перспективе немцы будут 'вдоволь получать из колоний табак и
утренний кофе собственного производства.23
Эта низкопробная демагогия имела успех. Кайзер получил
поддержку со стороны юнкерско-буржуазного ' большинства рейхстага, которое
решило во что бы то ни стало спасти престиж германской
колониальной политики. Представители этого большинства постарались придать
прениям такой характер, чтобы в центре нападок оказался не
скомпрометированный Петере, а те, кто заявили себя противниками
колониальной политики,— социал-демократия и партия «свободомыслящих».
При этом все, кто готовы были поддержать правительство, более или
менее ясно давали понять, что во внешних отношениях главным
противником германской политики они считают Англию.
В этом вопросе политические оттенки, сквозившие в выступлениях
представителей правых фракций, были в общем незначительны. Некий
Вернер (из аграрно-консервативной «партии социальной реформы»)
призывал покончить со. «свинством доктора Петерса» и передать
колониальные дела в руки «спокойных и рассудительных людей». Но и он
«осторожную и разумную колониальную политику» Германии
усматривал прежде всего в том, чтобы не дать себя околпачить англичанам. 24
Более важное значение имела позиция католической партии центра. Ее
йождь Либер сначала с негодованием обрушился на Петерса, так как
его методы «не соответствуют христианской морали и цивилизаторской
миссии». Он заявил далее, что если подобные методы будут
продолжаться и впредь, то «не найдется ни одного немца-христианина,
который согласился бы отпустить хотя бы один пфенниг на цели
колониальной политики».25 Эта грозная речь сначала испугала
присутствовавшего в рейхстаге доктора Кайзера.26 Можно было предполагать,
что влиятельная партия центра встает в лагерь противников
колониальной политики. Но так предполагать было преждевременно. Учитывая
настроения в стране и прежде всего среди рядовых католических
избирателей, Либер просто занимался демагогией. Уже через три дня он
•обрушился на социал-демократическую партию за то, что она объявила
себя противником колониальной политики вообще. Он поддержал
правительство и, более того, благословил его продолжать «блестящее
соревнование» в области колониальной политики.27
Представители правых партий еще более ясно говорили о том, с кем
Германия должна «соревноваться на этом поприще». Кдрдорф, один из
22 Они покрывались по бюджету не только колониального отдела ведомства
иностранных дел, но и других ведомств: морского, внутренних дел, почтового и
казначейства (см. Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1419).
23 Reichstag, 16 марта 1896 г., В. II, S. 1483. В целях апологии деятельности
германской колониальной администрации д-р Кайзер представил рейхстагу специально
подтасованный материал в виде «Белой книги» (см. «Weissbuch», 16 Teil,
Jahresbericht, Berlin 1896).
2* Reichstag, 16 марта 1896 i\, В. II, S. 1478.
25 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1444,
26 Reichstag, 13 марта 1896 г., В. II, S. 1447.
27 Reichstag, 16 марта 1896 г., В. II, S. 1496.

188
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
королей германской тяжелой промышленности, от имени своей
«имперской партии» откровенно и цинично взял под защиту и Петерса и
Кайзера. Он обрушился против «свободомыслящих» и
социал-демократов, обвиняя их в том, что воспользовавшись разоблачениями по делу
Петерса, они решили вообще сорвать германскую колониальную
политику. Он заявил, что ответственность должен нести не Петере, положив-
ший-де много трудов в Африке, а Рихтер, который своей пропагандой
мешает германской колониальной политике и тем самым способствует
английской.28 В таком же духе выступил и фон Мантейфель, крупный
аграрий. Он твердил о военном и политическом престиже Германской
империи и, под возгласы «браво» с правых скамей, формулировал еле-
дующий принцип германской политики: то, что Германия однажды
захватила, она никогда никому не отдаст. Он явно метил з сторону
Англии.29 Другой аграрий, граф фон Арним, говорил еще более
откровенно. Он заявил, что для Германии опасны не колониальные методы
Петерса,30 а колониальная политика Англии: при помощи ряда
договоров и явочным порядком английские власти окружают Германскую.
Юго-Западную Африку, в то время как английские капиталы
проникают на ее территорию. Его лейтмотив был таков: Германия обходится
с англичанами в Юго-Западной Африке слишком вежливо,— пора
прекратить, туда доступ английским фирмам и решительно изгнать оттуда
английский капитал и английских агентов.31 Таким образом, «дело
Петерса», возникшее в атмосфере нарождающихся колониальных
аппетитов германского юнкерско-буржуазного империализма, закончилось
политической победой правительства. Правда, победа была сильно
омрачена тем, что Петерса все-таки пришлось отдать под суд, несмотря на
покровительство со стороны самых высоких сфер. Сильно пошатнулось
и положение скомпрометированного доктора Кайзера: через несколько
месяцев он вынужден был уйти в отставку.32 Однако «дело Петерса»
показало, что большинство рейхстага, не говоря открыто о новых
захватах, требовало не уступать Англии ни одной позиции в делах колони-
альной политики. С этой целью оно готово было раздуть любой
инцидент в Африке, если только он давал возможность правительству
оказать на Англию дипломатическое давление и потребовать от нее
компенсации.33
Казалось, все идет хорошо и, заручившись поддержкой рейхстага^
правительство может более активно шествовать по пути колониальной
политики. Но вскоре и правительству и рейхстагу стало ясно, что рост
колониальных амбиций вовсе не может устранить существующий страх
28 Reichstag, 16 марта 1896 г., В. II, S. 1489.
29 Τ а м ж е.
30 «Петере,— заявил граф фон Арним,— не разбойник, не убийца и не вор, а
защитник мира». Истребительные экспедиции Петерса он назвал героическим походом,
совершенным по высоким патриотическим мотивам (Reichstag, 13 марта 1896 г., В. IL
S. 1451).
31 Reichstag, 17 марта 1896 г., В. II, S. 1510—1511.
32 А. Zimmermann, Geschichte der deutschen Kolonialpolitik, S. 192.
33 Так, например, во время экзекуции, проведенной английскими войсками в Виту,
в какой-то степени пострадали плантации, принадлежавшие германским подданные
бр. Денхардт. Английское правительство изъявило готовность возместить частичный-
ущерб бр. Денхардт, но германские колониальные круги не удовлетворились этим.
В рейхстаге состоялся запрос: как относится ведомство иностранных дел к этому
случаю и не собирается ли оно энергично защищать экстерриториальность немцев
в колониях Биту и Занзибар, отошедших в 1890 г, от Германии к Англии?
Любопытно, что запрос был сделан председателем «Пангерманского союза» Хассе и
лидером партии центра Либером (Reichstag, 23 марта 1896 г., В. HI, S. 1637).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 189
потерять ранее захвачёйные территории в результате происков или
активных действий со стороны дерЖав, выступающих в качестве
соперников на колониальном поприще. Этот страх сильно возрос весной 1896 г.,
когда в Берлине стало известно, что готтентоты и герреро, мирные
племена, населяющие Германскую Юго-Западную Африку, не выдержав гнета
германских колонизаторов, подняли восстание. Но где они взяли
оружие? Доктор Кайаер утверждал (возможно, не без основания), что оно
поставлялось английскими агентами через северную, восточную и
южную границы германских колоний.34
Деятельность этих агентов уже давно беспокоила германские
колониальные круги. Повидимому, эти агенты имели поддержку со стороны
влиятельных кругов английского капитала, который успел проникнуть
fc Германскую Юго-Западную Африку и даже создать там специальную
компанию. Директор этой компании Коустон одновременно являлся и
одним из руководителей «Привилегированной компании»,35 которая
только недавно совершила нападение на Трансвааль. Позднее,
летом 1896 г., лидер «Пангерманского союза» Хассе, выступая в
рейхстаге, очень тревожился по поводу английских планов в Юго-
Западной Африке. «Я спрашиваю,— говорил он,— не следует ли
считаться с возможностью, что те самые флибустьеры, которые
вторглись в Трансвааль, могут позариться и на территорию германской
колонии?»3Ö Тревожился и Вильгельм. Он не раз пытался внушить
Гогенлоэ мысль, что кампания английской прессы, направленная против
Германии, может оказаться прелюдией к захвату германских колоний
в Африке.
В рейхстаге и в прессе открыто начали называть Англию «очень
неудобным соперником в Африке».37 Правительство решило применить
чрезвычайные меры для подавления восстания в Юго-Западной Африке.
Оно потребовало в рейхстаге дополнительных ассигнований для
отправки в колонию военных контингентов. Средства были тотчас
отпущены. Доктор Кайзер заявил, что, поскольку африканские племена
«притесняют немецких колонистов», германские войска имеют одну
цель: «истребление герреро».38 Пангерманская пресса объявила, что
Германия ведет против герреро «расовую войну», и пресса реакционно-
аграрных кругов быстро усвоила эти лозунги.39 Весь лагерь
сторонников колониальной политики, который только что требовал
закрепления германских позиций в английских колониях, возмущался тем, что
английскому капиталу удается проникать в германские колонии. Он
требовал изгнания английского капитала прежде всего из
Юго-Западной Африки.40 Стремясь захватить новые колонии в Африке, он в то
же время был объят страхом потерять й старые. «Энтузиасты флота»
использовали это во внутренней политике: их пропаганда флота как
орудия колониальной политики усилилась. Но во внешней политике
события в Юго-Западной Африке стали в некоторой степени сдерживающим
* Reichstag, 19 мая 1896 г., В. IV, S. 2350—2351.
« Reichstag, 19 мая 1896 г., В. IV, S. 2354.
36 Reichstag, 15 июня 1896 г., В. IV, S. 2611.
37 Reichstag, 19 мая 1896 г., В. IV, S. 2354.
за Reichstag, 19 мая 1696 г., В. IV, S. 2351.
» См., например, «Kreuzzeitung», 22 1аиреля 1896 г.
40 Граф Арним, крупный аграрий, предлагал обложить англичан и вообще всех
иностранцев, проживающих или имеющих собственность на территории германских
колоний, таким высоким налогом, чтобы они поспешили оттуда убраться (Reichstag,
.15 июля 1896 г., В. IV, S. 2609).

190
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
фактором. В течение некоторого времени германские колонии в Африке
оставались^ по выражению Вильгельма,41 ахиллесовой пятой германской
политики в Европе.
2
Весной и летом 1896 г., когда правящие круги в Англии продоа-
жали создавать «торговую тревогу», а правящие круги в Германии,
испытывая тревогу за судьбу своих африканских владений и в то же
время стремясь к их расширению, продолжали вести кампанию против
английской колониальной монополии, внимание европейской
дипломатии оставалось прикованным к делам Ближнего Востока. Там, в
обширных пределах Оттоманской империи, назревали события, к которым
каждая из великих держав считала необходимым заранее
подготовиться, чтобы, не потеряв контроля над их развитием, использовать в
своих илтересах.
Еще в конце января Голуховский говорил германскому послу графу
Эйленбургу, что с наступлением весны можно ждать подъема
национального движения на Балканах — среди народов, находящихся под
турецким владычеством.42 В его словах сквозило беспокойство но
поводу того, какое это может иметь влияние на внутреннее положение
многонационального габсбургского государства. Но не в меньшей
степени он беспокоился и по поводу того, как сложится международная
обстановка, В этой связи, как и прежде, его интересовал вопрос, какую
позицию займет Россия, которую он продолжал считать врагом Австро-
Венгрии, и какую позицию займет Англия, на поддержку которой он
продолжал рассчитывать. Но все эти вопросы не менее остро
интересовали и германское правительство, и вовсе не только потому, что они
касались его австро-венгерской союзницы, но прежде всего потому, что
они касались его собственной «большой политики».
Разумеется, официальная дипломатия и официозная пресса
продолжали расточать заверения в том, что Германия собственных
политических интересов в Оттоманской империи не имеет и приобретать не
собирается. ,Она ссылалась на то, что ее экономические интересы там
незначительны.
Между тем правящие классы Германии уже давно стали
обнаруживать растущий интерес к Ближнему Востоку. Еще в самом начале
40-х годов Фридрих Лист, разрабатывая планы создания
экономических и таможенных основ великогерманского единства, утверждал, что
«естественный путь» немецкой торговли должен пролегать через Юго-
Восточную Европу к Босфору и далее — в Малую Азию. Спустя более
чем пятьдесят лет пангерманцы полностью усвоили его «идеи» и
аргументацию, которая призвана была исторически оправдать первые
нарождающиеся устремления германского империализма на Ближний
Восток — в Малую Азию, в Сирию, Месопотамию, Палестину. Уже в
середине 80-х годов германская публицистика всеми цветами радуги
начала расписывать сказочные богатства этих стран, где лежали
огромные источники промышленного и стратегического сырья,
неиспользованные продовольственные ресурсы. Но захват этих богатств был
сопряжен с большими трудностями, по сравнению с которыми
трудности начального периода политики колониальных захватов в Африке
« G. Р., В. XMI, № 3396. Вильгельм II — Гогенлоэ, 25 октября 1896 г.
42 G. Р., В. XII, № 2915. Эйленбург — Гогенлоэ, 30 января 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА" И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 191
представлялись сущим пустяком. Методы колониальных кондотьеров
типа Людерица и Петерса здесь были неприменимы.
У изголовья «больного человека», как назвал Оттоманскую империю
Николай 1,43 уже давно стояли претенденты на турецкое наследство —
Россия, Англия, Франция. Каждый из них ревниво оберегал это
«наследство» от поползновений своих соперников, и только время от
времени, в зависимости от обстоятельств и соотношения сил, они
устраивали между собой сделки, разумеется, за счет Турции. Каждый
из них стремился оттеснить своих старых соперников и по
возможности нс допустить новых. Но ,уже в конце 80-х годов новому
сопернику — Германии — все-таки удалось проникнуть на арену борьбы за
влияние в Турции. Когда-то, по соображениям политического
характера, не желая портить своих отношений с Россией, Бисмарк бросил
крылатую фразу, что весь восточный вопрос не стоит костей одного
померанского гренадера.44 Однако эти политические соображения
прусского юнкера отнюдь не закрывали поле деятельности в Турции для
представителей германского капитала. Да и сам Бисмарк, не жертвуя
солдатскими костями, в меру сил и возможностей большего добивался
при помощи живых генералов; уже в начале 80-х годов он послал в
Турцию для реорганизации армии военную миссию во главе с
генералом фон дер Гольцем. Являясь ранним предвестником возросшего в
будущем влияния Германии в военно-политических кругах султанской
Турции, эта миссия тотчас же принесла выгоды германскому капиталу:
военная промышленность Германии и прежде всего фирма Круппа
стала выполнять заказы, связанные с перевооружением турецкой
.армии.45
В то же время некоторый интерес к Турции начали проявлять и
крупные германские банки. Правда, их доля в турецких
государственных займах была крайне незначительна.46 Но зато германские банки
начали финансировать увеличивающийся экспорт товаров на Ближний
Восток,47 а главное—добиваться в Турции железнодорожных
концессий. И в том и в другом отношении крупнейшую роль играл директор
«Немецкого банка» Георг фон Сименс. В августе 1890 г. при его
активном содействии был подписан германо-турецкий торговый договор.
Этот договор предусматривал изменение турецких тарифных ставок,
введенных по требованию европейских держав на основе капитуляцион-
ного режима. Однако в договор был вставлен пункт, согласно которому
43 «У нас на руках больной человек очень больной человек»,— сказал Николай I
английскому послу в Петербурге Гамильтону Сеймуру.
44 Точнее, он сказал следующее: «Я не посоветовал бы, чтобы Германия
принимала какое-либо активное участие в этих (т. е. восточных.— А. Е.) делах до тех
пор, пока я в целом не вижу для Германии никаких интересов, которые стоили бы...
хотя бы костей одного единственного померанского мушкетера» (Reichstag, 5
декабря 1876 г., В. I, S. 585).
45 В. M en ne, Krupp, Deutschlands Kanoneinkönige, Zürich 1937, S. 155.
46 Когда в 1881 г. на основании так называемого «Мухарремского декрета» была
установлена общая задолженность Турции европейским державам (2,5 млрд.
франков), доля, причитавшаяся Германии, равна была 4,7%. В то же время Франция
имела 40%, Англия — 29%, Голландия —7,6% и Бельгия — 7,2%. Только доля
Италии (2,6%) и доля Австро-Венгрии (1,0%) были еще меньше германской доли.
Таким образом, общее финансовое влияние Тройственного союза в Турции было
в то время крайне незначительно. В «Управлении оттоманского долга», созданном
я целях осуществления контроля иностранного капитала над турецкими финансами,
Германия была представлена банком Блейхредера (К. H е 1 f f е г i с h, Georg von
Siemens, В. Ill, S. 19).
47 В течение нескольких лет, в конце 80-х и в начале 90-х годов торговля
между' Германией и Турцией увеличилась в несколько раз.

192
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
изменение ставок может быть проведено только при согласии
других заинтересованных держав. Так как {этого можно было ожидать)
согласия держав получено не было, то договор остался существовать
только на бумаге. Однако, сделав такой широкий и к тому же ничего
не стоящий жест в пользу Оттоманской империи, Германия
продемонстрировала свои «добрые намерения» и постаралась извлечь из этого
политические выгоды. Вскоре после заключения торгового договора
Германия предоставила Турции заем, который в основном был
использован на военные цели.48 Георг фон Сименс с трибуны рейхстага
заявил, что пришел конец тем временам, когда германский капитал
появлялся в Турции только в форме соучастия в английских и
французских предприятиях, т. е. разделял с ними риск, не обеспечивая своей
доли в руководстве. Наступил момент, сказал он, когда германский
капитал чувствует себя столь окрепшим, что может выступить самостоятельно
в интересах развития германской индустрии. «Германская империя и
германская нация,— сказал Сименс,— не стремятся на Востоке к
завоеваниям и не имеют там особых желаний; наш интерес заключается
только в одном — в стабилизации тамошних условий».49 Эта
программа стабилизации Оттоманской империи должна была произвести на
султана самое благоприятное впечатление. Именно на это Сименс и
рассчитывал.
Еще раньше, в 1888 г., Сименс пришел к выводу, что германский
капитал уже в состоянии принять самостоятельное участие в борьбе
за железнодорожные концессии в Турции. Заручившись поддержкой
Бисмарка,50 он приступил к делу. В начале октября «Немецкий
банк» получил в Турции концессию, которая предоставляла ему право
выкупить линию Хайдарпаша — Измид, а также построить и эксплоа-
тировать линию Измид — Эскишехир — Анкара. Как впоследствии
отметил Ленин, эта первая концессия германского капитала в Турции
уже была концессией «на Багдадскую железную дорогу (до
Ангоры) ».61
В 1889 г. «Немецкий банк» при участии «Венского банковского
объединения» скупил у австрийского банкира и дельца барона Гирша
акции «Общества восточных железных дорог» на Балканах, а также
приобрел концессию в Македонии на железную дорогу Салоники —
Монастйр.52 Эти сделки положили начало осуществлению планов
борьбы германского капитала за овладение железными дорогами Берлин —
Вена — Филиппополь — Константинополь.53 В том же году «Немецкий
банк» совместно с «Дрезденским банком» и другими германскими
банками учредил в Константинополе «Общество оттоманских железных
дорог в Анатолии». Захватив инициативу и добившись первого успеха,
Сименс пытался привлечь в свое «Общество» и английский капитал.
С этой целью он вступил в переговоры с лондонскими банкирами
Ротшильдом и Берингом, с Касселем и Эрлангером, а также с крупнейшей
строительной фирмой Пирсона. Английская финансовая группа54 при-
43 К. Helfferich, Die deutsche Türkenpolitik, 1921, S. 10.
49 -Reichstag, 12 декабря 1890 г., В. II, S. 887—888.
50 Переписку между Сименсом и .Бисмарком ом. у К. Helfferich, Georg
von Siemens, В. Ill, S. 33—35.
51 В. И. Ленин. Тетради по империализму, стр. 628.
52 Впрочем, в феврале 1891 г. эта концессия была передана вновь созданному
«Обществу оттоманских железных дорог Салоники — Монастйр». И в этом обществе
«Немецкий банк» играл первенствующую роль.
53 В. M е ,η η е, Krupp, Deutschlands Kanonenkönige, S. 155.
м Она была представлена «Trustee's and Executor's Trust Corporation Ltd».

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 193
пяла участие в создании «Общества» и в выпуске первой сери»
;облигаций.55 Но дальше, этого ее деятельность rie развернулась.
Повидимому, английские капиталисты удовлетворились тегм, что при
посредстве германского капитала задержали усиление французского
капитала в Турции.56
Таким образом, получив концессию на железные дороги fc Анатолии,
установив контроль над «Обществом восточных железных дорог» и над
концессией в Македонии, «Немецкий банк» уже в самом начале 90-х
годов смог подчинить своему экономическому влиянию большую
железнодорожную сеть в Малоазиатской57 и в балканской частях Турции
общей протяженностью около 2 тыс. км.58 Чтобы обеспечить
финансовую сторону дела, Сименс счел целесообразным создать в Цюрихе
«Банк восточных железных дорог», в котором приняло видное
участие «Венское банковское объединение», а также один крупный
швейцарский банк. Но вскоре между представителями германских и
австрийских банков начались серьезные трения по вопросу о закреплении
преимущественного влияния в железнодорожных концессиях на
Балканах.
Итак, в течение нескольких лет германский капитал добился,в
Турции существенных успехов. Употребляя понятие, которое вскоре., стало
обычным и весьма принятым в германской дипломатии, «опорный пункт»
был создан. В этих условиях слова, сказанные однажды Бисмарком
или приписываемые ему,— «Я не читаю константинопольской почты»,—
если бы они были повторены, звучали бы как явный анахронизм.
Интересы германского финансового капитала становились все более
повелительными для правительства и его дипломатии,— настолько, что уже
в 1890 г. император Вильгельм, не довольствуясь «почтой», лично
отправился к султану в Константинополь, чтобы содействовать
продвижению планов Сименса и «Немецкого банка».
В следующем году кайзер н германская дипломатия стали активно
содействовать немецкой финансовой группе в получении, концессии на
железную дорогу Ангора — Багдад. Вскоре, однако, Симецс вынужден
был констатировать, что построить дорогу до Багдада немецкий
капитал в ближайшее время не сможет. Тогда было решено добиваться
концессии на постройку линии Ангора — Кайсери (400 км), а. также линии
от Эскишехира до Конии (410 км).59 По поручению немецкой группы,
возглавляемой Сименсом, переговоры вел директор «Вюртембергского
банка» Альфред Каулла. Он вел их лично с султаном, сначала втайне
даже от турецкого правительства, но всегда пользуясь советами и
поддержкой германского посла в Константинополе Радовица.60
Когда германо-турецкие переговоры начали продвигаться вперед
и получили огласку, проект Сименса — Каулла встретил - сильное
55 Английский капитал приобрел облигаций на сумму 1 млн. ф. ст.
(Н. Schmidt, Das Eisenbahnwesen in der Asiatischen Türkei, Berlin, 1914, S. 67).
56 K. Helfferich, Georg von Siemens, B. Ill, S. 40. '·:■■■
57 «Общество оттоманских железных дорог в Анатолии» получило концессии па
сооружение железных дорог Хайдарпаша (у Константинополя) — Измид (92 км)
и далее до Ангоры (486 км), а также Эскишехир — Кония (445 км). Основной
капитал общества сначала составлял 45 млн., ai затем поднялся до 80 шш. франков
(R i е s s е г. Die deutsche Grossbanken und ihre Konzentration, S. 328). Условия
концессии были очень выгодны для германских участников предприятия: акционеры
были обеспечены дивидендом, гарантированным турецкой казной, в размере 15 тыс.
франков с километра железнодорожной трассы.
58 К. Helfferich, Georg von Siemens, В. Ill,' S. 40. ν
89 Там же, стр. 62. f
«° G. Р., В. XIV, № 3961. Радовиц — Каприви, II октября 1891 г.

194
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
сопротивление, и притом с разных сторон. В самом начаде 1893 г.
английский посол в Берлине заявил Маршаллю, что Англия не может
допустить, чтобы германский капитал взял в свои руки осуществление
строительства железной дороги, которая «имеет для Англии большое
значение как будущий путь в Индию». Маршалль ответил, что если Англия
придерживается такой точки зрения, она превращает чисто
экономический вопрос в вопрос политического значения. Он добавил, что,
выступая против германской концессии, Англия допускает «не только
невежливость, но и враждебный акт». Он заверял, что Германия вовсе
и не собирается быть соперником Англии, уговаривал отказаться от
сопротивления, наконец стал угрожать.61 Ничего не помогло. Англичане
категорически возражали, а в Константинополе даже припугнули
султана устройством морской демонстрации в Смирне. В конце концов
общими, хотя и не согласованными, усилиями Англии, России, Франций
и «Оттоманского банка» новый проект германских капиталистов был
провален. Пригласив к себе германского посла, султан рассказал ему»
как целые ночи напролет он «горько плачет», но от продолжения
переговоров с Кауллой отказался.62
Германская дипломатия продолжала борьбу с удвоенной энергией.
Учитывая, как выразился Радолин, «важность этого дела для
германских интересов и для германского престижа»,63 ею были пущены в ход
все средства, подкуп и интриги, угрозы и кража у Порты
дипломатических документов. В конце концов в середине февраля 1893 г. в
результате настойчивых домогательств Турция заключила соглашение о
предоставлении Германии железнодорожной концессии Ангора — Кайсе:
ри и Эскишехир — Кония. Так, в 1893 г. «Немецкий банк», отметил
Ленин, «получает еще концессию на Багдадскую ж. д.».64 Этот факт
вызвал усиление сопротивления со стороны французских и английских
групп капитала. В англо-германских дипломатических переговорах уже
было произнесено слово «соперник». Английское правительство не
могло не заметить, что германский капитал исподволь начинает проникать
и в железнодорожные компании Малой Азии, вытесняя оттуда
английский капитал. Майор Лоу, которому английское правительство
поручило обследовать этот вопрос, пришел к выводу, что Англии в данном
случае приходится пенять на самоё себя. Причины он видел в
устарелости механизма английских банковских учреждений, отказывающихся
финансировать промышленные предприятия, что принуждает английских
концессионеров к немедленной и обычно невыгодной реализации акций.
Если раньше строительство железных дорог в Малой Азии всецело
находилось в руках англичан, которые пользовались исключительно
английскими материалами, то теперь в их руках осталась только
Смирно-Айдынская ж. д. и ее разветвления. Постепенно все остальные
железные дороги перешли к германским капиталистам.65
Как ни многообещающи были перспективы проникновения герман-,
ского капитала в Малую Азию, германская дипломатия в своих
расчетах еще не выдвигала их на первый план. Подчеркивая свою
«незаинтересованность», она, однако, везде — ив Петербурге, и в Лондоне, и
?, Вене, и в Париже — завязывала переговоры, надеясь нащупать на-
61 G. Р., В. XIV, № 3966. Маршалль — Гатцфельду, 7 января 1893 г.
62 G. Р., В. XIV, № 3970. Радолин— Маршаллю, 9 января 1893 г.
63 G. Р., В. XIV, № 3963. Радолин — Каприви, 23 декабря 1892 г.
64 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 630.
65 Отчет Лоу был опубликован в «Blue Book», Turkey, 1896 (см. Архив МИД,
К. 128, л. 118. Депеша Стааля — Лобанову-Ростовскому, Лондон, 27/15 мая
1896 г.. № 38).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 195
строения, а возможно и планы своих соперников и партнёров. Однако
в ответ на эти назойливые зондирования все предпочитали
отмалчиваться, а если произносили какие-либо слова, то только затем, чтобы со
своей стороны осторожно выяснить, чего, собственно говоря,
добивается Германия и какую позицию намеревается занять она сама. Все же
немцам кое-что удалось выведать, и Гольштейн, сидя в своем кабинете,
уже счел возможным на основании этих разновременных и
разрозненных сведений заранее разработать варианты дипломатических
пасьянсов, которые, как правило, самым счастливым образом заканчивались
к выгоде Германии.
Позиция австро-венгерского правительства не составляла в Берлине
секрета, и там считали только, что нужно ее контролировать и держать
Голуховского на привязи, чтобы он не втянул Германию в
преждевременное столкновение с Россией, Турецкий султан, маневрируя между
державами, думал только о том, чтобы любыми средствами удержаться
у власти, а его посол в Берлине Талиб бей в беседах с Маршаллем и
с иностранными дипломатами разъяснил, в каких ^средствах султан
больше всего испытывает нужду. «Поменьше мудрых советов,— неустанно
повторял он,— и побольше денег».66 Но Константинополь был, по
выражению Голынтейна, «хорошим барометром»67 международных
отношений, и германская дипломатия, наблюдая за ним, пыталась установить,
какова будет политическая погода.
Вести, которые приходили иа Петербурга, были противоречивы и в
общем неопределенны: то ли русская политика, активная на Дальнем
Востоке, собирается во что бы то ни стало поддерживать status quo на
Ближнем Востоке, то ли, несмотря на свою активность на Дальнем
Востоке, она готовится обеспечить свои интересы в проливах. Но одно не
оставляло сомнений: князь Лобанов-Ростовский, руководитель русской
дипломатии, не доверял Германии и относился к ней с плохо
скрываемой неприязнью.68 Тем более важно было установить, как отнесется
Франция, если Россия решится поднять вопрос о проливах.69 Тотчас же
Мюнстер, германский посол в Париже, мог радостно сообщить, что, по
его сведениям, французский министр иностранных дел Ганото вовсе не
собирается в этом вопросе покорно следовать за своей русской
союзницей: 70 у Франции были свои крупные, преимущественно финансовые
интересы в Турции,71 и французская дипломатия не могЛа отойти от
предначертаний, диктуемых ей банками и биржей. Мюнстер был убежден,,
что французские деятели не могут не понимать, что «на Востоке ив
Средиземном море Россия должна стать опасным противником
Франции».72
На этом основании Гольштейн уже начал строить расчеты, не может'
ли возникнуть группировка держав, наподобие Крымской коалиции, в
состав'е Англии, Франции и Италии с присоединением к ней Австро-
Венгрии. И куда в таком случае должна примкнуть Германия, которую
66 Архив МИД, К. 19, л. 14. Депеша Остен-Сакена — Лобанову-Ростовскому.
Берлин, 7 февраля/26 января 1896 г., № 7.
у 67 G. Р., В. XI, № 2846. Гольштейн — Заурме, 15 апреля 1896 г.
68 G. Р., В. XI, № 2847. Радолин — Гогенлоэ, 18 октября Î896 г.
69 G. Р., В. XI, № 2488. Гольштейн — Мюнстеру, 23 апреля 1896 г.
70 G. Р., В. XII, № 2916. Мюнстер —- Голыптейну, 25 апреля 1896 г.
71 Немцы считали, что французские капиталовложения в Турции достигают
1.5 млрд. франков (см. G. Р.. В. XII, № 3073. " Меттерних — Гогенлоэ, 25 ноября
1896 г.; см. также Ε a rle, Turkey, the Great Powers and the Bagdad
Railway, p. 154).
72 G. P., B. XI, № 2855. Мюнстер — Гогенлоэ, 21 июля 1896 г.

196
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
отделяет-όϊ Франции старый эльзас-лотарингский вопрос, а от Англии—
новые колониальные распри? Ведь в таком случае Германия
оказалась бы в-положении почти полной изоляции. ^ Гольштейн успокаивал
себя тем., что история никогда не повторяется. «Мировая история,-—
философствовал ой,—вращается не по кругу, а по спирали. Современность
часто бывает схожей с прошлым, но никогда не бывает тождественна с
ним». Усматривая решающее отличие момента 6 том, что между
державами возникло колониальное соперничество, Гольштейн пришел к
выводу, что именно поэтому никому не удастся снова воссоздать
Крымскую коалицию. После этого он сразу успокоился. Он считал, что для
Германии бу!дёттолько: выгодно, если на почве восточного вопроса
возникнет охлаждение между Францией и Россией,1 которое нужно будет
сохранить.73ί (
Go своей стороны Гольштейн постарался сделать все, чтобы
способствовать этому. Обычно он избегал встреч с иностранными дипломатами,
но на сей раз он не упустил случая, чтобы подробно разъяснить русскому
послу опасности, которые якобы грозят России со стороны Франции.
Довольно недвусмысленно ой дал Остен-Сакену понять, что, по его
сведениям, некоторые влиятельные круги французской дипломатий ставят
своей целью добиться тесного политического соглашения с Англией и
что разногласия'между Парижем и Лондоном по египетскому вопросу
не так серьезны и глубоки, как они могут показаться на первый взгляд.
Гольштейн, конечно, не верил тому, что говорил. Но ему нужно было,
чтобы русский посол этому поверил, и он стал убеждать ,его в том, что
соглашение между Францией и Англией возможно «на почве
компенсаций». «Каких именно?» — спросил Остен-Сакен. «Вот это-то и остается
тайной»,—увильнул ГоЛьштейн.
Далее1 он стал пугать русского посла тем, чем сам был только что
напуган: возможностью воссоздания на почве ближневосточных дел
коалиции европейских держав, направленной, как и во время Крымской
йойны, против России. Он поведал русскому послу, что Солсбери
стремится вернуть Англию на путь ее политики 1854 г. и вместе с
французской дипломатией работает над воссозданием союза Англии, Франции и
Италии. «И с Австрией в резерве?» — ядовито спросцл Остен-Сакен, по-
виаймому учуяв дипломатический смысл голыйтейновских вымыслов.
«Я думаю, что нет»,—уклончиво ответствовал Гольштейн и поспешил
перевести разговор на -тему о целях «этих трех Держав». Он убежден,
что их программа заключается в том, чтобы совместно господствовать
на Средиземном море и на Дальнем Востоке, никуда не допуская
Россию. «При надобности нам уступят, пожалуй, Босфор, но оставят за
собою Дарданеллы»,—сообщал Остен-Сакен об этой беседе с Голь-
штейном;
Как ни старался Гольштейн представить опасности, грозящие России,
ему-не удалось скрыть свой собственные опасения. «В последнее время,—
сообщал Остен-Сакен,—в,разговоре с Гольщтейном, а также с Маршал-
лем я отмечаю известную нервозность». Положение в Европе, считал
Гольштейн, осложняется «стремлением Англии перемешать карты» и
позицией, к которой склоняется Франция. «Это^ должно вам пояснить,—
сказал Гольштейн русскому послу,— нашу крайнюю сдержанность в
отношении Франции. Я полагаю, что настоящий момент очень серьезен,
полон неизвестности и требует с нашей стороны крайней осторрж-
73 G. Р., В. XI, № 2846. Гольштейн — Заурме, 15 апреля 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 197
ности». «Осторожность — мать добродетели»,—, сдержанно ответилОстен-
Сакен.74
Но в таком случае решающим фактором s игре, которую германская
дипломатия готовилась вести на Востоке, снова становилась Англия.
Германское правительство все еще мучилось проклятым вопросом:
существуют ли шансы англо-русского соглашения или, наоборот,
англорусские отношения будут и далее обостряться? Гольштейн, который в
этих вопросах задавал тон, был убежден, что ι общее соглашение между
Россией и Англией невозможно, и на этом он и впредь строил свою
игру. Но даже он не исключал, что по отдельным вопросам между этими
державами могут быть временные сделки, и в этом усматривал
страшную для Германии опасность. Его креатура на посольском посту в
Лондоне граф Гатцфельд неоднократно заводил разговоры с Солсбери, чтобы
что-нибудь выяснить о позиции Англии по вопросу о проливах.
Наконец, в начале июня Солсбери дал Гатцфельду понять, что если
возникнет вопрос об открытии проливов, английское правительство не
будет, возражать при условии, чтобы проход для военных кораблей был
открыт в обе стороны. Из этого можно было заключить, что английский
флот хочет добиться доступа в Черное море. Когда Гатцфельд
осторожно завел разговор, не может ли в таком случае получиться в
Средиземном море столкновение Англии с Россией и Францией, Солсбери
неожиданно и «с необычайной определенностью» заявил: «Мы теперь
совершенно уверены в том, что мы одни с успехом сумеем справиться там
с о б е и м и державами».75 Вильгельм пришел в полный восторг: «Ах!
Если бы только он когда-нибудь нам это продемонстрировал».76 Этими
словами он невольно выдал секрет надежд и чаяний германской
дипломатии на случай возникновения нового кризиса на Ближнем Востоке.
Кризис не заставил себя долго ждать.
Уже в конце июня 1896 г. в Берлине. знали, что турецкий султан
Абдул-Хамнд снова готовит антиармянские погромы.77 Через месяц
волна погромов пронеслась по многим городам Малой Азии. Европейские
дипломаты делали вид, что их не замечают, или, как германский посол
при Порте барон фон Заурма, ограничивались «дружественными»
напоминаниями турецкому правительству о нежелательности повторения
столь опасных инцидентов. Погромы продолжались. Чтобы привлечь
внимание или вмешательство европейских держав, группа вооруженных
армян 26 августа захватила в турецкой столице здание «Оттоманского
банка». Султан немедленно ответил на это организацией неслыханной
резни.78 Турецкая чернь, спровоцированная его агентами, бушевала в
течение нескольких дней, предаваясь массовым убийствам армянского
населения. «Всякий, кто принадлежит к этой нации,—телеграфировал
Заурма в Берлин,— был непременно зарезан, независимо от того, где бы
его ни находили или ни встречали. Каждого сбивали с ног и топтали,
кололи или стреляли в него до тех пор, пока он не испускал последнего
вздоха».79
Турецкие власти явно покровительствовали погромщикам. ■ Послы
вручили Порте коллективную ноту, требуя прекращения погромов,80 но
74 Архив МИД, К. 19, стр. 325. Письмо Остен-Сакека — Лобанову-Ростовскому,
Берлин, 11 апреля/30 марта 1896 г. Strictement personelle.
75 G. Р., В. XII, № 2917. Гатцфельд — Гогенлоэ, 8 июня 1896 г.
76 Τ а м ж е.
77 G. Р., В. XII, № 2892. Записка Гогенлоэ, 28 ик>ня 1896 г.
78 G. Р., В. XII, № 2894. Заурма — ведомству иностранных дел, 26 августа 1896 г.
79 G. Р., В. XII, № 2903. Заурма — Гогенлоэ, 1 сентября 1896 г.
80 G. Р., В. № 2901. Маршалль — Вильгельму II, 29 августа 1896 г.

lr98
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
султан не обратил на нее никакого внимания. Резня продолжалась.
Всего было убито и растерзано свыше 8 тыс. человек.
Когда вести об этих страшных событиях достигли Германии, они
вызвали там сначала очень резкую реакцию. Даже в правительственных
кругах царило возбуждение, и импульсивный Вильгельм в первый
момент хотел было потребовать смещения султана.81 Но уже очень скоро
он остыл, и вообще политические настроения в правительственных
кругах быстро изменились. Если раньше кайзер продолжал укорять
европейские державы за то, что они остаются невозмутимыми, в то время как
турки режут христиан, то и тогда его негодование оставалось pro domo
sua—;на полях дипломатических документов.82 Старый Гогенлоэ
лицемерно вздыхал по поводу массовых убийств армян, да и то только' в
личном письме к своей сестре, но тут же давал понять, что он ровно ничего
не собирается сделать, чтобы облегчить судьбу оставшихся в живых.83
Уже в самом начале разыгравшихся событий не трудно было
заметить, что германское правительство занимает позицию подчеркнутого
невмешательства в турецко-армянские дела. Но столь же не трудно было
заметить, что это «невмешательство» было определенного политического
свойства. Правительство не мешало газетам проливать слезы по поводу
варварской резни армянского населения. То были крокодиловы слезы.
Они никак не мешали правительству решительно пресекать в Германии
открытые выступления против турецкого султана и его правительства.
Более того, находившиеся в Германии армянские деятели стали
подвергаться преследованиям.84 Гогенлоэ объяснял это тем, что армянское
движение «связано с анархистами и социалистами». Старый кайзеровский
сановник и бюрократ в глубине души считал, что всю вину за
константинопольскую резню следует возложить на «армянские революционно
аиархические комитеты в Лондоне», а вовсе не на кровавого султана.
Действия султана он готов был оправдать тем, что, не имея в своем
распоряжении достаточного количества войск, которое по прусским
понятиям является единственным оплотом порядка, бедный султан вынужден
был прибегнуть к помощи безоружной турецкой черни...85 Так сильны
были реакционные мотивы, окрасившие отношения правящих сфер
Германской империи к кровавым событиям в Турции. Не сделав ни одного
жеста в защиту несчастных армян, они фактически поддерживали
турецкого деспота и его кровавую политику. И султан очень скоро уяснил
себе это в полной мере.
В середине сентября султан пригласил к себе германского посла За-
урму, чтобы «посоветоваться» с ним, как ему следует вести себя дальше
в отношении армян.86 Заурма сперва считал, что погромы,
устраиваемые турецкой чернью против армян, это — «борьба неимущих классов
против имущих». В своей тупой, специфически прусской реакционной
ограниченности он даже считал, что эти погромы носят
«социалистическую окраску».87 Он был глуп, и притом вдвойне: он не угадал, в какую
81 G. Р., В. XII, № 2898. Маршалль — Вильгельму II, 28 августа 1896 г.
(см. пометы Вильгельма); № 2901. Маршалль—Вильгельму II, 29 августа 1896 г.
(см. пометы Вильгельма).
82 G. Р., В. XII, № 2893. Заурма — Гогенлоэ, 29 июля 1896 г. (ом. пометы
Вильгельма); № 29011 Маршалль — Вильгельму И, 29 августа 1896 г. (см. пометы
Вильгельма).
83 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 264.
84 Например, армянский агитатор, профессор и священник Тумаян.
85 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 265.
86 G. P., В. XII, № 2904. Заурма — Гогенлоэ, 19 сентября 1896 г.
ю G. P., iB. XII, № 2891. Заурма — Гогенлоэ, 28 яеваря 1896 г. ;

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 199
сторону повернутся реакционные настроения высших правительственных
сфер в Берлине. Но когда он узнал, что, по мнению этих сфер,
«социализм» угрожает не со стороны турецких головорезов, а со стороны ар
мянских организаций, он метнулся в другую сторону: он заявил султану,
что «подавление армянского восстания» считает «его правом и его
обязанностью как суверена», и с этой точки зрения оправдывал пущенные
в ход «строгие меры».88
Заурма сделал только единственную и ни к чему не обязывающую
оговорку: следует-де избегать наказания невинных. Султан мог спокойно
пропустить ее мимо ушей. Главное было сделано: Заурма попался на
удочку. Дипломатическая поддержка, оказанная им султану, была
настолько откровенна, недвусмысленна, а в данном случае и просто
неприлична, что даже в Берлине, узнав о ней, сочли ее чрезмерной и
несвоевременной. Заурма получил от правительства внушение — впредь быть
более сдержанным и осторожным.89 Грубым и ненужным проявлением
своих реакционных политических симпатий и антипатий он мог
испортить начинающуюся дипломатическую игру.
Уже в первые дни ближневосточного кризиса, когда возбуждение,
вызванное константинопольской резней, еще не улеглось, германское
правительство решило, что при всех условиях оно должно пока
ограничиться только дипломатическими методами борьбы. Возникший было в
лервые дни план отправки военных кораблей к берегам Стамбула был
тотчас же отброшен. «При всех условиях,— считал Вильгельм,— они
придут слишком поздно и не смогут пройти через Дарданеллы. Ведь
Англия и Франция уже там!»90 Вскоре, когда в германских правящих
сферах окончательно сложилась общая оценка событий в Константинополе
и когда определились общие цели германской дипломатии в Турции,
появились и другие основания политики «невмешательства» в
турецко-армянские дела. Германское правительство не собиралось защищать
армян от турецких зверств и не хотело портить отношений с султаном,
оказывая давление на него военной демонстрацией. «Должны ли мы из-
за армянских беспорядков вести войну с султаном? — писал Гогенлоэ
в интимном письме к своей сестре.— Я хотел бы видеть лицо рейхстага,
когда я уведомил бы его, что мы проводим мобилизацию против турок!
Каждый член рейхстага выступил бы против меня со словами Бисмарка
о костях померанского гренадера. Мне не нужно говорить о том, что
•означает война с Турцией, которая вовлечет нас в конфликт с Россией,
с Францией и бог знает в какие еще осложнения. А если мы не хотим
вести войну, то к чему тогда демонстрировать? Ведь тогда самое
большее мы добьемся того, что наших советов и предупреждений в
Константинополе не будут слушать и что наше влияние там будет падать за
-счет других держав».91 Таков был смысл германской политики
«невмешательства» в турецко-армянские дела.
Это была политика дальнего прицела, реакционная политика
поддержки султана и империалистической борьбы за преимущественное
влияние в Турции. Но была еще одна очень важная сторона дела.
Получив вести о событиях в Константинополе, Вильгельм тотчас же
отправился к английскому послу Франку Лееселсу, якобы для того,
чтобы узнать, нет ли у него дополнительной информации о положении в
88 G. Р., В. XII. № 2904. Заурма — Гогенлоэ, 19 сентября 1896 г.
89 Там же (см. пометы Вильгельма).
90 G. Р., В. XII, № 2900. Маршалль — Вильгельму И, 29 августа 1896 г.
<см. пометы Вильгельма).
91 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 264.

20Ô
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
турецкой столице. Но у Лесселса еще вообще не было никакой
информации. Тогда Вильгельм прямо приступил к делу. Он заявил, что его
интересует один вопрос: какова будет позиция Англии в случае, если
события, как можно предполагать, поставят весь восточный вопрос в
целом, «и прежде всего, будет ли Англия придерживаться своей
традиционной средиземномЬрской политики, что может заключать в себе
борьбу за Дарданеллы, или же она, отказываясь от борьбы, будет
рассматривать Египет, как эквивалент за Стамбул?»92
Не нужно было быть искушенным в тонкостях дипломатического
искусства, чтобы понять, что вопрос Вильгельма заключал в себе и
другой вопрос: будет ли Англия искать соглашения с Россией по делам
Ближнего Востока или будет воевать с ней? Ответ Лесселса был
длинным и достаточно неопределенным. Он напомнил о силе исторических
традиций английской дипломатии, которые не могут допустить
проникновение русского влияния в проливы, и даже объявил себя сторонником
этих старых традиций. Но, с другой стороны, он признал, что в
английской политике народилось новое течение, проникшее «в самые высокие
сферы», которое считает, что проход России в Средиземное море нельзя
будет долго держать закрытым. Словом, это был типично английский
ответ. Ясно было только одно: английская дипломатия не собирается
раскрывать свои карты.
Тогда Вильгельм закинул новую удочку. Он спросил, не думает ли
Англия, что можна будет предотвратить столкновение, если все державы
согласятся срыть укрепления в проливах и позволить кораблям всех
наций войти в Босфор.93 Он дал, следовательно, понять, что Германия,
«незаинтересованная» в восточном вопросе, весьма заинтересована в
ходе и в исходе борьбы, которая может с новой силой вспыхнуть в связи
с событиями в Турции. Лесселс обещал запросить мнение Солсбери.
Ответ из Лондона пришел очень скоро. Английский премьер сообщил,
что он стоит за открытие проливов для всех наций, но что и открытие
одних только Дарданелл для него не неприемлемо. Разумеется, он
умолчал об условиях осуществления этого плана. Он умолчал также и о
том, ведет ли он или собирается вести непосредственные переговоры с
Россией. Но зато он добавил, что главные возражения против такого
решения вопроса следует ожидать со стороны Австро-Венгрии.94 Таким
образом, он ловко переадресовал германскую дипломатию в сторону ее
союзницы — в Вену. Но германское правительство и без того было
крайне заинтересовано тем, что там происходит.
Как раз в эти беспокойные дни, когда вся Европа задумывалась над
тем, каковы могут быть международные последствия
константинопольской резни, русский царь Николай II и его министр иностранных дел
Лобанов-Ростовский находились в Вене. Естественно, там велись и
политические разговоры. Сначала Вильгельм попытался было этими
переговорами немного шантажировать Англию,— в беседе с Лесселсом он
дал понять, что «можно надеяться», оба императора, русский и
австрийский, договорятся «о всех возможностях». Это, конечно, лишило бы
английского партнера сильного козыря в его дипломатической игре
против России. Но теперь кайзер был сам обеспокоен,95 удастся ли ему
крепко удержать австрийский козырь в германских руках:
австро-русское соглашение за спиной Германии было бы для последней столь же
92 G. Р., В. XII, № 2918. Вильгельм II — Маршаллю, 27 августа 1896 т.
93 Τ а м ж е.
94 G. Р., В. XII, № 2919. Маршалль — Гогенлоэ, 29 августа 1896 г.
95 G. Р., В. XII, № 2918. Вильгельм II —Маршаллю, 27 августа 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА Й ЁУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ .. . 201
"опасно, сколь и австро-русский разрыв. В первом случае германская
дипломатия лишилась бы сильного инструмента'для давления на Англию
в целях вовлечения ее в борьбу против России, во втором случае она
сама могла бы оказаться вовлеченной в борьбу против России к вящему
удовольствию «нейтральной» Англии.
Но информация, полученная из Вены, была в общем утешительна.
Лобанов-Ростовский и Голуховский сошлись на том, что оба они в
настоящий момент заинтересованы в* суиХествовайии Оттоманской империи.
При этом если первый, говоря о будущем, подчеркнул, что ее распад
нельзя предотвратить силой, то второй подчеркнул, что твердая позиция
России, сдерживающая «беспорядки на Балканах», является важным
условием сохранения империи. Это означает, что каждая сторона
предлагала другой воздержаться от вмешательства в дела Оттоманской
империи. Самый деликатный вопрос—вопрос о проливах — вообще был
обойден молчанием, обе стороны побоялись даже прикоснуться к нему.
Никаких общих решений не было принято, ни даже намечено. И хотя в
чисто дипломатическом смысле атмосфера' австро-русских отношений не
ухудшилась, но и сближения не получилось.
Зато с германским послом Эйленбургом Лобанов-Ростовский
разговаривал более определенно и более настойчиво. Как и раньше, он пытался
убедить германскую дипломатию в tomv что центр тяжести всей
международной ситуации лежит в Египте и что если бы Германия, следуя
своим интересам, шла бы в этом вопросе вместе с Россией, позиции Англии
на Суэцком канале были бы серьезно подорваны.96 Все, что в этой
связи было сказано Лобановым-Ростовским, похоже было на «резкие
нападки против Англии». В этой же беседе, в отличие от той, которую
Лобанов-Ростовский вел с Голуховским, затронут был и вопрос о
проливах. Эйленбург пытался выяснить, дак Россия отнеслась бы к проекту
уничтожения укреплений в проливах и предоставления права прохода
для кораблей всех наций. Это был тот самый проект, при помощи
которого Вильгельм только что зондировал позиции английского кабинета.
К удивлению Эйленбурга, Лобанов-Ростовский не отверг категорически
этот проект.97
Таким образом, получилось так, что германская дипломатия как бы
неожиданно для самой себя обнаружила точки возможного
соприкосновения между Россией и Англией. Эйленбург, который имел столь
большое влияние на кайзера и всю его дворцовую камарилью, не в шутку
испугался такой перспективы. «Так как Германия даже только при
преходящем соглашении между Россией и Англией попадает в чрезвычайно
тяжелое положение,— писал он в Берлин,—я не решился бы
прокладывать этому соглашению путь».98 Но Вильгельм и не предполагал это
делать. Наоборот, весь смысл затеянной им игры заключался в том,
9б· Эйленбург передает следующие слова Лобанова-Ростовского: «Узел всех
восточных затруднений находится в Египте» у Суэцкого канала... Английская политика
перерезала пути там, где это не может быть приемлемо для великих держав, в
особенности для таких великих держав, как Россия и Германия, которые имеют
в Африке и Азии жизненные интересы. Суэцкий канал не должен оставаться в
рукахАнглии! — и предприятие Англии в Донголе только означает, что... она
поставила себя в положение, которое следует определить, как незаконное и против
которого великие, державы должны возражать. Мы не должны обманываться, что
Англия в известной степени захватила господство над Египтом. Однако это означает
угрозу свободному проходу через канал» (G. Р., В, XI, № 2747. Эйленбург — Гоген-
лоэ, 28 августа 1896 г,)..
97 G. Р., В. XII, № 2921. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 28 августа
1896 г.
98 G: Р., В. XII, № 2922. Эйленбург — Гогенлоэ, 1 сентября 1896 г.

202
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
чтобы помешать англо-русскому соглашению. С этой целью он поспешил
передать английскому послу все, что ему было известно о резких
«нападках» Лобанова-Ростовского против Англии. Не ограничившись этим
доносом, он еще от себя добавил, что «Лобанов открыто предполагает
удар в отношении Египта, и Англия должна своевременно к этому
подготовиться». "
При этом он признал, что Солсбери оказался прав, предполагая, что
Австро-Венгрия будет решительно препятствовать изменению положения
в проливах.
Вся эта начатая кайзером и Эйленбургом закулисная игра очень не
понравилась Гогенлоэ 10° и, повидимому, Голынтейну. Не то чтобы они
не хотели разжигать англо-русские трения по столь острому вопросу,
как вопрос о проливах,— нет, они были озабочены тем, что произойдет,
когда австро-венгерская союзница узнает (а она обязательно узнает,
так как из Петербурга и Лондона ей постараются сообщить), что
Германия ведет за ее спиной переговоры с Россией и Англией по вопросу
о проливах, и притом в духе, явно противоречащем ее взглядам. В
таком случае, разъяснял Гогенлоэ кайзеру, Австро-Венгрия окончательно
потеряет веру «в честность нашей восточной политики и в существование
нашей союзнической верности». Это означало новую глубокую трещину
в Тройственном союзе. 101 Гогенлоэ выражал уверенность, что Турция в
ближайшем будущем сможет избежать развала и, следовательно,
никакое соглашение между Россией и Англией все равно не будет
возможным. Он потребовал, чтобы кайзер прекратил ненужную игру с Россией
и Англией, которая может только привести к компрометации Германии
перед австро-венгерским правительством и, следовательно, к
дальнейшему ослаблению Тройственного союза. Он настаивал на том, что
Германия не может предложить решение вопроса о проливах без участия
своей союзницы Австро-Венгрии. 102
Кайзер вынужден был согласиться с этими настояниями Гогенлоэ.
Но это, конечно, не могло устранить его тревоги по поводу того, что
Англия и Россия сами придут к соглашению о проливах — за спиной
Германии и всего Тройственного союза. Положение осложнялось еще и
тем, что германское правительство, в силу постоянного и настойчивого
противодействия своей австро-венгерской союзницы, лишало себя
возможности на крайний случай самому договориться непосредственно с
Россией за спиной Англии. Задачи германской дипломатии в
сложившейся тогда политической обстановке Вильгельм резюмировал в
следующих словах: «Если нельзя больше поддержать status quo, то тогда, по
возможности,— международное открытие прохода (через проливы.—
А. Е.): но если Турцию нельзя больше сохранить и, предположительно,
избежать ее раздела, то Россия должна получить Стамбул не из рук
Англии и Франции, в качестве эквивалента за Египет, а из рук держав
Тройственного союза». И Вильгельм кое-что предпринял, чтобы в таком
духе обработать австрийского императора.
По существу этот план еще не являлся программой активной
политики германского империализма на Ближнем Востоке. Он преследовал
другие цели: использование ближневосточного кризиса для того, чтобы,
99 G. Р., В. XII, № 2920. Записка Маршалля, ai августа 1896 г.
100 G. Р., В. XII, № '2923. Гогенлоэ — Вильгельму II, 4 сентября 1896 г.
101 «Мы должны не допустить,—инструктировал Голыптейн 28 августа 1896 г.
Гогенлоэ и Маршалля,—чтобы Тройственный союз был взорван, в то время как
Двойственный союз продолжает существовать» (Н о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 259).
102 G. Р., В. XII, № 2923. Гогенлоэ — Вильгельму II, 4 сентября 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 203
во-первых, не допустить сближения, а тем более соглашения между
Россией и Англией, и, во-вторых, ослабить сближение и даже вызвать
серьезные трения между Россией и Францией. Эти цели германская
дипломатия пыталась осуществить под прикрытием своего
демонстративного сближения с петербургским двором.
3
Экономические и политические взаимоотношения между
кайзеровской Германией и царской Россией продолжали оставаться
противоречивыми. После Крымской войны и отмены в России крепостного права
Германия в течение довольно длительного периода занимала первое
место как поставщик промышленных товаров и капиталов в Россию.
Тогда же некоторые немецкие банки стали принимать участие в
создании русских акционерных коммерческих банков. В дальнейшем
германский капитал стал усиленно проникать <в промышленные предприятия
России. В особенности успешно это проникновение имело место в
русской Польше, где целые отрасли промышленности становились
филиалами германских фирм.103 Германская биржа охотно занималась
размещением русских ценных бумаг и, в частности, займов для царского
правительства. Однако в середине 80-х годов, ввиду усилившейся
напряженности политических взаимоотношений с Россией и желая
заставить царское правительство итти на уступки в ряде вопросов
«европейской политики, Бисмарк воспрепятствовал тому, чтобы
немецкие банки предоставили новые займы царскому правительству, и
последнее стало обращаться в Париж; там России был обеспечен по
политическим соображениям самый благожелательный прием. Однако
•формирующийся в Германии монополистический капитал вовсе не
прекращал борьбы за свое влияние в России, стремясь подчинить себе ее
богатые сырьевые ресурсы и вообще захватить важные позиции в ее
экономике. Экономическая агрессия германского капитала не могла не
вызвать сопротивления русского промышленного и торгового капитала.
■С своей стороны прусские .аграрии вели непрестанную борьбу против
русского хлебного и вообще сельскохозяйственного экспорта, который
направлялся на германский рынок. Политика высокого
протекционизма, которая стала .проводиться как в Германии, так и в России, еще
больше усилила экономические противоречия между господствующими
классами обеих стран. Конечно, она никак не помешала
проникновению иностранных капиталов в Россию. «Таможенные пошлины,— писал
В. И. Ленин,— высоки, — прибыли необъятны — вот иностранный
капитал и переселяется внутрь России».104 В частности, германская
буржуазия предпочитала вместо прямого экспорта капитала в Россию
создавать там систему филиальных отделений. Тарифная война,
вспыхнувшая между Россией и Германией в 1890 г., разумеется, не могла
не сказаться на ослаблении торговых и экономических
взаимоотношений между этими странами.105 Однако после заключения торгового
103 П. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, т. II, М. 1947,
стр. 207.
104 В. И. Ленин, Капитализм и «парламент», Соч., т. 18, стр. 112.
105 См. M. Н. Соболев, История русско-германского торгового договора,
Петроград 1915; П. И. 'Лящедко, Зерновое хозяйство и хлеботорговые отношения
России и Германии в связи с таможенным обложением, Петроград 1915; С. А.
Покровский, Внешняя торговля и внешняя торговая политика России, М. 1947;
L. Domeratzky, Tariff relations between Germany and Russia (1890—1914).
Washington 1918; P. Ashley, Modern Tariff »History; Germainy, United States, Fran-

204
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
договора в 1894 г. товарооборот между Германией и Россией снова уве7
личился, и Германия снова заняла в русском товарообороте первое места.
Россия продолжала снабжать Германию преимущественно хлебом и
сырьем, а Германия продолжала расширять в России рынок сбыта
своих промышленных товаров.
Промышленный подъем в России, который был связан в первую
очередь с усиленным железнодорожным строительством, не в малой
степени содействовал приливу капиталов из-за границы. Эти капиталы,
которые 'Вкладывались преимущественно в тяжелую промышленность, в
1890 г. составляли около трети, а через десять лет уже почти половину
всех акционерных капиталов. 106 Среди них германский капитал по
своим размерам значительно превышал английский, но уже
постепенно должен был занять третье место, после бельгийского и
французского.107 Но германский монополистический капитал продолжал борьбу за
обеспечение своего проникновения в Россию, столь близко
расположенный и столь обширный рынок сбыта товаров, приложения капиталов
и поставщика дешевого сырья. В то же время прусское юнкерство
продолжало видеть в России не только конкурента на хлебном рынке, но
и поставщика дешевых рабочих рук для сельского хозяйства: ежегодна
юнкерство пользовалось трудом нескольких сотен тысяч рабочих,
приходивших на заработки из России.
Постепенно в среде господствующих классов Германии укоренялся
взгляд, что Россия, в особенности ее богатые южные области,
прилегающие к Черному морю до Кавказа, и прежде всего прибалтийские
провинции, призваны стать колониальным придатком германского
империализма. Немалую роль в этом отношении играла колонизаторская
политика германского правительства. Эта политика в первую очередь
преследовала цель «германизации» исконно польских земель за счет
вытеснения славянского элемента. Далее, она делала ставку на
Прибалтику, где немецкие бароны — владельцы огромных латифундий,
пользуясь исключительными привилегиями и возможностью невозбранно
эксплоатировать латышский и эстонский народы, рассматривались как
надежная опора германской экспансии в Россию. В то же время не
ослабевала колонизация юго-западных областей России. Поощряемые
германским правительством, а также пользуясь поддержкой
германского генерального штаба, который был заинтересован в создании
«опорных пунктов» на территории России, немецкие колонисты устремлялись
на Украину и в Крым, оседая там компактными массами,
преимущественно вдоль железных дорог, имевших стратегическое значение.
ce, L. 1920; W. Gerloff, Die deutsche Zoll- und Handelspolitik von der
Gründung des Zollvereins bis zum Frieden von Versailles, Leipzig, Ï920; J. Kuczinski,.
G. Wittkowski, Die deutsch-russischen Handelsbeziehungen in den letzten
150 Jahren, Berlin 1947,
106 П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. II, стр. 161.
107 Общая сумма иностранных капиталов, помещенных в акционерные общества
в России в 1900 г., исчисляется в одном случае в сумме 765 млн. руб., в другом —
778 млн. руб., в третьем — 911 млн. руб. См. Ш в а н е б а х, Денежные
преобразования и народное хозяйство,. 1901; Л. Воронов, Иностранный капитал в России, М.,
1901 ; П. В. О л ь, Иностранные капиталы в хозяйстве довоенной России, 1922. По
подсчетам Оля,распределение иностранных акционерных капиталов в России было таково:
1890 г.· 1900 f.
Французский капитал 66.6 226.1 млн. руб.
Бельгийский „ ..... 24.6 296.5 „
Германский „ 79.0 219.3 „
Английский „ ..... 35.3 136.8 „

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 205
В политическом отношении немецкие колонисты, жившце. довольдо;
обособленно, являлись форпостами германского национализма.lö8 Опослед-
ствии они стали проводниками идей «Пангерманского союза».
Почувствовав опасность,- русское правительство еще в 18,77 £... запретило
иностранным подданным быть владельцами земли в пограничных
областях. Германское правительство ответило^ на это законом о двойном
подданстве. Этот закон предоставлял германскому колонисту,
принявшему иностранное подданство, оставаться и подданным германского
кайзера. Получалось так, что дети немецких колонистов, достигшие
призывного возраста, отправлялись в Германию, чтобы отбыть там
воинскую службу, а затем возвращались в Россию и могли заниматься
здесь любым видом деятельности, даже в области транспорта, военной
промышленности и т. д. Некоторые наиболее дальновидные
представители русских (военных кругов считали необходимым ограничить
германскую колонизацию юго-западных областей России, однако
предложенные ими меры не получили поддержки в высших бюрократических
и придворных сферах царского режима. Слишком сильны были
связи между реакционными силами царской России и кайзеровской
Германией.
После вступления на престол Николая II официальные. к!руГи с
обеих сторон не упускали повода, чтобы продемонстрировать свре
согласие, свое стремление к сотрудничеству и в особенности укрепление
династических связей. Более назойливыми былл правящие круги
Германии. Уже первый политический дебют Николая II вызвал у кайзера
полный восторг. 17 января 1895 г. на приеме депутатов от дворянства,
городов и земств Николай II по бумажке, спрятанной в шапке, прочел
короткую речь, заготовленную главным столпом российской . реакции
Победоносцевым, в которой объявлялось о необходимости укреплять
начала самодержавия, а робкие надежды ^дворянско-буржуазйых
либеральных кругов относительно привлечения представителей земств к
разработке хотя бы куцых реформ объявлялись «бессмысленными
мечтаниями». Это была программная речь царского самодержавия, и Виль-
1гельм тотчас же поспешил самым сочувственным образом откликнуться
•на нее. Отмечая, как важно утверждение монархических начал, он писал
Николаю II: «Вот почему я так обрадован превосходной речью, которую
ты недавно произнес перед депутациями в ответ на просьбы о реформах.
Это было очень кстати и повсюду произвело глубокое впечатление».109
Кайзер всячески старался втереться в доверие к молодому царю и с
самого начала усвоил по отношению к нему покровительственный и даже
менторский тон, по который каким-то образом смешивался у него с
медоточивой лестью и прямым подобострастием. Он был уверен, что, играя
на монархической струнке и застращивая царя призраком европейской
революции, сделает царя более податливым на уступки политического
. ", Ю8 По переписи 1897 г., б западных и юго-западных губерниях России
проживало 1500 тыс. немцев, из которых 1300 тыс. являлись выходцами из Германии
(см. П. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, т. II, стр. 209—210).
109 «Переписка Вильгельма II с Николаем lb, стр. 5. Письмо Вильгельма И,
7 февраля 1895 г.
№ «Твое уединение,— писал, например, Вильгельм II Николаю II, которого
называл обычно «милейший Никки»,— ...препятствует тебе видеть людей и мешает
следить в подробностях за тем, что происходит за кулисами. У меня есть некоторый
политический опыт, и я вижу совершенно неоспоримые симптомы и спешу поэтому
выступить перед тобой, моим другом, в качестве защитника мира в Европе»
(«Переписка Вильгельма II с Николаем II», 1894—1914, № 10, письмо Вильгельма II, Ромин-
тен, 26 сентября 1895 г.). Это далеко не единственный образчик тона, усвоенного
германским кайзером.

206
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
и дипломатического характера. Неутомимо он продолжал доказывать
царю, что союз России с республиканской Францией носит
противоестественный характер и что этот союз компрометирует монархический
принцип и ничего доброго не сулит интересам династии.
Существовала еще одна струнка, на которой кайзер и германская
дипломатия любили играть: то был польский вопрос. Реакционный курс,
усилившийся в эти годы во внутренней политике Германии, заметно
сказался и в отношении находившихся под прусско-германским господством
исконно польских земель, где крупные поместья и крупные предприятия,
шахты и рудники находились в .руках немецких помещиков я
капиталистов, между тем как крестьянство и рабочий класс были по
преимуществу польской национальности. Таким образом, социальное угнетение
польских трудящихся усиливалось национальным гнетом,— политика,,
которая соста!ВЛяла неотъемлемую часть общего реакционного курса
прусско-германского государства. Бисмарк вел постоянную борьбу
против «польской опасности» и, как он сам признавался,110а начиная
«культуркампф», имел в виду прежде всего преследование довольно
многочисленного польского населения Пруссии — Германии. Но и
прекращение «культуркампфа» вовсе не означало ослабления антипольского
курса. Наоборот, преследования поляков усилились. В частности,
прусское правительство начало осуществлять массовое выселение поляков,
не состоящих в германском подданстве. Вместе с тем в 1886 г. была
создана Прусскай колонизационная комиссия—организация,
которая открыто заявляла, что основной задачей ее деятельности
является ; искоренение (Ausrottung) польского народа в пределах Пруссии.
После отставки Бисмарка, в связи с усилившимися приготовлениями к
войне с 'Россией, новый канцлер Каприви несколько ослабил
антипольский курс, сделав попытки стать на путь «компромиссной» политики.
Но вскоре это начавшееся заигрывание с поляками сменилось
усилением антипольской шовинистической пропаганды, центром которой стал
«Пангерманский союз» и другие родственные ему организации,
специально созданные в целях осуществления прусской политики германизации
и колонизации польских земель, вытеснения польского элемента и
удушения польской культуры. Царское правительство внимательно следило
за развитием антипольского курса германской политики и сочувствовало
ему.1100 Со своей стороны германская дипломатия рекламировала в
Петербурге свою антипольскую политику, стремясь использовать ее
там как звено, которое должно укрепить общность политических
интересов обеих монархических держав. Особенно в этом отношении
усердствовал германский посол князь Радолин. Этого польского отпрыска,,
прежде носившего фамилию Радолинский,1108 Вильгельм II следующим
1103 О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, т. II, стр. 122.
ноб уаК) например, царское правительство специальной инструкцией требовало,,
чтобы русский посол в Берлине Остен-Сакен неустанно следил «за проявлением
польского стремления заручиться... преобладающим влиянием на почве
внутренне-политического строя в1 Пруссии». Разумеется, никаким «преобладающим влиянием» польское
население в Пруссии заручиться не могло, а поддержка, которой польская фракция
пользовалась со стороны католической партии центра в германском рейхстаге и в
прусском ландтаге, не могла изменить реакционного курса правительства Гогенлоэ.
Вскоре Остен-Сакен мог сообщить в Петербург, что «эра заигрывания с польским
элементом безвозвратно миновала, и, по всем вероятиям, прусское правительство по
отношению к полякам вернется к крутому режиму бисмарковской эпохи» (Архив МИД,.
К. 21, л. 47. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 13/1 марта 1897 г., №13, доверительно).
1108 См. Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 95. Впоследствии дочь Ρ а долин а—
графиня Люси Мой обвиняла Бюлова, сообщившего об этом факте, в злостной
клевете (см. «Front wider Bülow», hrsg. von F. Thimme, B. 1931, S. 93—94).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 207
образом рекомендовал Николаю II: «Он ненавидит поляков и
интересуется ими не больше, чем .какими-нибудь туземцами Сандвичевых
островов.110 Бывший министр прусского двора, Радолин сумел
наладить в Петербурге связи с придворными и некоторыми
правительственными кругами, настолько близкие, что получал от этих кругов, как мы
увидим, довольно обширную политическую информацию.
Курс на усиление репрессий против рабочего и социалистического
движения, проводимый в Германии при поддержке аграриев и
монополистической буржуазии, весьма импонировал правящим кругам царской
России, и германская дипломатия, при поддержке инспирируемой прессы,
охотно использовала этот реакционный курс в своих внешнеполитических
целях. Вместе с тем она поддерживала внешнеполитические интересы
царской России там, где они не вступали в столкновение с интересами
германского империализма и его союзников,— на Дальнем и на Среднем
Востоке, т. е. на линии столкновения с интересами британского
империализма. На Ближнем Востоке, с точки зрения общих и частных
интересов юнкерско-буржуазной Германии, завязывался более сложный узел,
и германская дипломатия задумала вести здесь более сложную игру.
Как и русская дипломатия, она стремилась в тот момент поддержать
status quo в Оттоманской империи.
Но если русская дипломатия рассматривала status quo как временную
меру, которая должна предотвратить усиление влияния других держав в
Турции впредь до того момента, когда русская дипломатия сможет с
развязанными руками приступить к активной политике, то германская
дипломатия, движимая растущими империалистскими силами,
рассматривала эту позицию как трамплин для возможного прыжка на Восток и
подчинения себе всей Оттоманской империи в целом. Но<это была,
употребляя немецкое выражение, «музыка будущего», основные мотивы которой
еще не были разработаны подробно и основательно. Пока что лейтмотив
германской дипломатии был другой: использование ближневосточного
вопроса в игре между заинтересованными державами — Россией,
Англией, Францией и Австро-Венгрией.
Германское правительство явно искало сближения с Россией. Это
было следствием обострения империалистских противоречий с Англией,
а также одним из методов расшатывания франко-русского союза.
Сближение с Россией дало бы Германии возможность установить контроль
над взаимоотношениями между Австро-Венгрией и Россией, которые в
условиях ближневосточного кризиса были чреваты крупными
осложнениями. Наконец, в этом сближении германские правящие круги
усматривали возможность заручиться поддержкой России при осуществлении
уже наметившихся их захватнических планов на Дальнем Востоке, а
также перестраховку в связи с назревающими новыми столкновениями с
Англией по колониальным делам, в особенности в Африке.
Испытывая финансовые затруднения, царское правительство в поисках
внешних займов зондировало почву и в Берлине. Некоторые круги
германского финансового капитала считали, что нужно воспользоваться этой
возможностью и предоставить России заем. Они считали, что такая
операция, если она будет своевременно и удачно проведена, может принести
Германии ряд выгод: при посредстве большого займа можно будет
усилить германское экономическое проникновение в Россию, ослабить там
позиции французского капитала и вдобавок в качестве компенсации
110Г «Переписка Вильгельма II с Николаем II», 1894—Г914, № 8, письмо
Вильгельма II, Кальтенбронн — Шварцвальд, 26 апреля 1895 г.

208
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
заручиться дипломатической поддержкой России на тот случай, когда
Германия практически приступит к захвату железнодорожных концессий
и угольных стайций в Китае.
Проект такого займа уже начал проходить через инстанции ведомства
иностранных дел. Гогенлоэ готов был его поддержать, но считал, что
предполагаемые политические условия займа недостаточны. Он не хотел
продешевить. Однако Радолин вообще категорически запротестовал
против финансовой сделки с Россией, Он сообщил в Берлин, что русское
правительство не примет заем, если Германия предварительно выставит
политические условия его осуществления, давать же ей заем без этих
уЬювий бессмысленно и даже опасно, поскольку средства все равно,! по
•его мнению, будут израсходованы на вооружения. Этот «друг России»
•считал, что усиление экономической и военной ,мощи России невыгодцр
для Германии, и требовал, чтобы правительство отказалось от мысли ρ
предоставлении России большого займа. Гораздо выгоднее было, практи--
чески ничего не давая РосЬии, дипломатически подталкивать ее κ
экспансии на Ближнем и Дальнем Востоке. Так, летом 1896 г. проект
финансового скрепления отношений с Россией окончательно лопнул 1П к вящему
удовольствию крупных немецких аграриев, которые, конечно, никак н£
хотели, tifo6bi проектируемый заем стал преградой на пути к осуществле:
нию их эгоистических требований.
Дело в том, что юнкерские круги и их классовые организации,
прежде всего «Союз сельских хозяев», почувствовав еще более сильную, чем
раньше, политическую поддержку со стороны правительства, усилили на
него давление, требуя для себя новых экономических выгод. Мишенью
для своих ударов они С этой целью выбрали торговую политику
германского правительства. В особенности сильным нападкам стал подвергаться
русско-германский торговый договор 1894 г. Существовавшая система
торговых договоров с иностранными державами, созданная еще пр*
канцлерстве Каприви, являлась своего рода компромиссным решением
экономических противоречий между крупными аграриями и кругами
торгово-промышленной буржуазии, поддерживаемой банковским
капиталом. Первые хотели, бы до крайней степени затруднить доступ на
германский рынок русского хлеба и других сельскохозяйственных
продуктов, чтобы таким образом диктовать на внутреннем рынке высокие
монопольные цены. Вторые заинтересованы были в развитии экспорта
германских промышленных товаров в Россию, которую они
рассматривали как близкий, удобно расположенный и чрезвычайно емкий внешний
рынок.112
111 G. Р., В. XI, № 2854, S. 351, примечание. Выписки из телеграммы Ротенана,
14 июля 1896 г., телеграммы Гогенлоэ, 15 июля 1896 г., телеграммы Радолина, 16 июля
1896 г.
112 Вот цифры, свидетельствующие о развитии торговли между Германией, и
Россией в середине 90-х годов XIX в.:
Годы
1893
1894
1895
1896
1897
Ввоз из России
млн. марок J % общего ввоза
£53.4
543.9
568.8
634.7
708.3
8.5
12.7
13.4
13.9
14.6
Вывоз в
млн. марок
184.6
194.8
220.9
364.1
372.0
Россию
% общего
вывоза
5.7
6.4
6.4
9.7
9.8
(Zimmermann, Die Handelspolitik des Deutschen Reiches von Frankfurter Frieden
bis zur Gegenwart. 1901, S. 176).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 209
Следует отметить, что, воспользовавшись возникшей в 1891 г.
русско-германской таможенной войной, Англия немало преуотела в
завоевании русского рынка (за несколько лет ее торговля увеличилась на
50%). Но, заключив торговый договор с Россией, Германия быстро
начала завоевывать упущенное и стала вытеснять в России английскую
торговлю. В начале февраля 1896 г. «Times» (обращал внимание на
растущую опасность, которая угрожает английской торговле со
стороны германской конкуренции на русском рынке, «опасность, которая
является, пожалуй, более настойчивой и более реальной, чем та,
которая может возникнуть в результате политических трений между двумя
странами». пз В следующем году германский экспорт в Россию уже
превзошел экспорт из Англии и идущий через Англию. Следует также
учесть, что после заключения торгового договора наряду с усилением
экспорта товаров в Россию усилился и экспорт капиталов.1И Но
прусские аграрии, пользуясь податливостью правительства Гогенлоэ, решили
перейти в политическое наступление и потребовать пересмотра
торговых договоров в свою пользу или вовсе их ликвидировать. Борьба за
осуществление юнкерской программы, формулированной Каницем,
требовавшей, чтобы торговля хлебом была передана в качестве монополии
в руки юнкерского государства, не увенчалась успехом. Тем больше
было оснований требовать от правительства удовлетворения более
мелких претензий.
Весной и летом 1896 г. агитация аграриев и их политических
организаций против торгового договора с Россией усилилась,— в «Союзе
сельских хозяев» и в печати, в прусском ландтаге и в рейхстаге. Каниц,
1лавный застрельщик этой агитации, выискивал в договоре всякие
лазейки, при помощи которых можно было бы взорвать договор в целом. Так,
он обвинял ведомство иностранных дел в допущенных ошибках Ήρπ
переводе одного из параграфов договора и доказывал, что, пользуясь этой
ошибкой, Россия приобрела право ввозить дешевую пшеницу в порты
Восточной и Западной Пруссии и там, сбивая немецкие цены, продавать
ее, вместо того, чтобы экспортировать за море. Каниц требовал, чтобы
правительство осуществило в отношении торгового договора с Россией
такие мероприятия, которые, фактически прекратив его действие,
восстановили бы монополию германских аграриев.115 Другой крупный прусский
аграрий граф Лимбург-Штирум уже раньше требовал, чтобы
правительство прекратило ввоз через русскую границу скота и птицы. П6 Еще более
сильные нападки на русский сельскохозяйственный экспорт шли из
прусского ландтага. Прусское правительство осторожно указывало, что
требуемый запрет противоречил бы торговым договорам, заключенным
общеимперским правительством с иностранными державами.
из Hoffmann, Great Britain and the German Tradje Rivalry, 1875—1914,
p. 34.
114 Согласно официальным германским документам, германские капиталовложения
в России были очень значительны, во всяком случае превышали капиталовложения в
любой другой европейской стране. Однако точных цифр эти документы не называют
(см. Reichstag 1905/1906, Zweiter Anlageband, В. 1906, S. 17—19).
115 -Каниц возмущенно сообщал рейхстагу, что в то время как цены «а пшеницу
в Западной Германии держатся в размере 120 to даже 125 марок, в Восточной и
Западной Пруссии они снизились до 104—105 марок. Единственную причину он
усматривал в появлении импортного хлеба 1из России, которая «навязывает свои цены
Германии». Он был глубоко убежден, что навязывать высокие хлебные цены широким
слоям германских потребителей является нерушимой привилегией прусского
юнкерства (см. Reichstag, 8 июня 1896 г., В. IV, S. 2642).
»» Reichstag, 23 марта 1896 г., В. Ill, S. 1629.

210
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Но аграрии, поощряемые слабым сопротивлением правительства, и в
рейхстаге, и в ландтаге, ,и в прессе кричали, что правительство не должно
приносить аграрные интересы в жертву каким-то внешнеполитическим
соображениям. Они настаивали на своем и закулисно добивались
отставки ненавистного баденца — сторонника договоров — Маршалля фон Би-
берштейна. Вскоре им удалось получить поддержку со стороны Кардор-
фа, одного из наиболее реакционных представителей крупной
промышленности. Кардорф утверждал, что если германское правительство примет
меры к сокращению импорта сельскохозяйственных продуктов из России,
то оно таким нажимом сможет добиться от последней уступок в
интересах германской торговли и германского капитала.117 В конце концов в
ход была пущена версия об угрозе «русской чумы», и под этим
предлогом летом 1896 г. правительство ввело ряд мер, крайне затруднявших
русский экспорт в Германию.118
В августе русское правительство официально потребовало отмены или
смягчения этих мер ,и, не получив благоприятного ответа, в самом начале
сентября ввело встречные меры, затруднявшие германский экспорт в
Россию. Так снова вспыхнула своего рода экономическая война. В
господствующих классах обеих стран она вызвала немалое взаимное
раздражение. 119 В тот момент это· никак не соответствовало интересам
германской дипломатии, которая по мотивам общеполитического характера
должна была искать сближения с Россией. Однако, поскольку своим
реакционным курсом в области внутренней политики германское
правительство стремилось удовлетворить и экономические требования прусского
юнкерства и вообще крупных аграриев, ему пришлось в области внешних
отношений нести известные политические издержки: одной рукой
налаживая политические отношения с Россией, оно другой рукой подтачивало
их. К тому же размолвка,, если не сказать трещина, между Россией и
Германией в связи с поддержкой, которую германская дипломатия
оказала захватнической политике английского империализма в Египте и
Судане, вовсе не прошла бесследно.
Таковы были в общем русско-германские отношения, когда Николай II,
вскоре после коронации, осенью 1896 г. предпринял большое путешествие
по странам Западной Европы. Кайзер и германское правительство
тщательно готовились к встрече с царем. В переговорах с ним они хотели
выяснить русскую точку зрения по общеполитическим вопросам, в
частности по восточному. Им важно было заранее установить, кто будет
сопровождать царя в качестве его официального дипломатического
советника. Лобанов-Ростовский скоропостижно умер на обратном пути из
Вены в Петербург, и Гольштейн уже затеял интригу, чтобы не допустить
появления на этом посту какой-нибудь нежелательной для немцев фи-
117 Критикуя германскую торговую политику, Кардорф требовал сокращения
импорта до минимальных размеров, в частности сельскохозяйственного импорта из
России. В этом отношении он готов был отдать предпочтение Австро-Венгрии, повиди-
мому по соображениям экономического закабаления этой страны и по политическим
соображениям (Reichstag, 2 декабря 1896 г., В. V, S. 3653—3655).
Национал-либеральный депутат Пааше также яростно выступил против сельскохозяйственного
импорта из России и особенно обрушился против дешевой русской свинины и против
торговцев Верхней Силезии, которые наживаются на ней, обходясь без доброй, но
дорогой немецкой свинины из Восточной Пруссии и Померании (Reichstag, 1
декабря 1896 г, В. XV, S. 3633).
118 Впоследствии Вильгельм II пытался оправдать эти меры соображениями
санитарного характера («Переписка! Вильгельма II с Николаем II», 1894—1914, № 15,
письмо Вильгельма, Летцлинген, 12 ноября 1896 г.).
119 G. Р., В. XI, № 2870. Радолин — ведомству иностранных дел, 22 октября
1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 211
гуры. т Николай II выбрал слабого и бесцветного Шишкина, товарища
министра иностранных дел.121 Это означало, что царь решил стать своим
собственным министром иностранных дел.
Казалось, это облегчало задачу германской дипломатии. К
предстоящей встрече Гольштейн набросал инструкцию, которая, видимо, должна
была предотвратить повторение рискованных шагов Вильгельма.
Русскому царю следует заявить, указывал Гольштейн, что в восточном вопросе»
т. е. прежде всего в вопросе о проливах, Германия придерживается той
же политики, которую проводил в свое время Бисмарк. Гольштейн
считал необходимым пояснить русским, в чем заключается смысл этих бис-
марковских традиций: в случае, если Россия захочет силой проложить
путь из Черного моря в Средиземное, германская политика будет
усматривать свою задачу в устранении тех последствий, которые это русское
выступление может иметь для европейского мира. Едва ли можно было
более прозрачно выразить стремление подтолкнуть Россию к решению
Еопроса о проливах путем войны с Англией и едва ли можно было более
неопределенно очертить позицию, которую Германия собирается занять
в случае возникновения этой войны. Гольштейн, как мы уже видели,
исходил из того, что Франция откажется поддержать активную политику
России в вопросе о проливах. Но это не значило, что германская
дипломатия была заранее согласна восполнить ее. Более того, на случай, если
в делах ближневосточной политики царь захотел бы заручиться
поддержкой со стороны французского союзника и германского друга
одновременно, Гольштейн заранее заготовил аргумент, который должен был сорвать
этот план. Автор идеи «континентальной лиги» рекомендовал заявить,
что германская дипломатия на собственном опыте убедилась в
нежизненности и в нереальности этой идеи. Во всяком случае он считал, что
пока существует франко-русский союз, германская политика в отношении
России не должна заключать в себе ничего, что могло бы ослабить узы
Тройственного союза. Он стремился внушить кайзеру одно: нужно дать
понять царю, что «сближение» с Россией вовсе не означает, что Германия
изменит свою враждебную политику в отношении славянских народов.{22
Словом, Гольштейн хлопотал о том, чтобы политика «сближения» с
Россией не шла дальше подталкивания России в конфликт с Англией по
делам Ближнего Востока. Его политика «свободных рук» должна была
продолжаться и впредь.
Однако расчеты на приближение англо-русского конфликта не
оправдались. Не оправдались и надежды на то, что Николай II будет
добиваться соглашения с Германией по вопросу о проливах. Царь приехал
в Бреславль на маневры германской армии, но в политических
переговорах с немцами ни он, ни сопровождавший его Шишкин не
обнаружили никаких признаков желания принять заготовленные Голынтейном
советы решить этот вопрос путем применения силы. Поэтому-то с их
120 Гольштейн очень не хотел, чтобы выбор нал на русского посла в Вене
графа Капниста. В письме к Гогенлоэ-сыну. который часто бывал политическим
информатором и советником своего отца-рейхсканцлера, он писал: «Лобанов не был
нашим другом, но он был осторожен, полная противоположность авантюристу. Кто
придет теперь? Капнист был бы самое худшее». И тотчас же он затеял гнусную
интригу против Капниста, используя в этих целях собранные им слухи о некоторых
сторонах семейной жизни Капниста и его бывшей связи с Саррой Бернар. Этот
обычный прием, столь часто применявшийся при германском дворе, он решил
распространить и на петербургский двор (Hohe η lohe, Denkwürdigkeiten, S. 259—260).
121 Гольштейн был очень доволен этим выбором. Он писал о Шишкине: «Это
маленький человек; боязливый, французы его своим другом не считают. Нейтральный
характер, возможно удастся им заручиться» (Н о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 260 >.
ι22 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 258—259.

212
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
стороны и не было никаких запросов о том, какую позицию на случай
осложнений будет занимать Германия. Царь высказал свою неприязнь
и недоверие к политике Англии и тем ограничился.123
Вместе с тем царь поднял вопрос, который больше касался интересов
германского империализма,— вопрос об английской политике в Африке.
В беседе с рейхсканцлером Гогенлоэ он обратил внимание на то, что
«у Англии имеется план распространить свое господство из Южной
Африки до Индии и таким образом подчинить себе всю Африку».124 Это
напоминание едва ли могло быть приятно германскому правительству. Еще
недавно, незадолго до своей смерти, Лобанов-Ростовский не без
раздражения говорил Радолину, что германская политика в Африке настолько
противоречива, что он отказывается ее понимать.125 И действительно,
своим благожелательным отношением к английской захватнической
политике в Египте и Судане германское правительство по существу
поддерживало развернувшиеся планы английского империализма в Африке,
осуществления которых оно так серьезно опасалось: ведь правящие круги
Германии мечтали о создании в Африке собственной большой
колониальной империи и в то же время страшно боялись, как бы не потерять свои
ранее захваченные там владения. В обоих случаях это означало, что
англогерманское соперничество будет нарастать. Но отсюда следовало, что
Германия в связи со своими колониальными империалистскими делами и
планами в такой же степени заинтересована в благожелательной
позиции России, как последняя на случай обострения восточного вопроса
может быть заинтересована в благожелательной позиции Германии.
Положение русской дипломатии было в тот момент более
выигрышным, чем германской. Продолжая путешествие, царь направлялся из
Германии в Англию, а затем во Францию, и какая у немцев могла быть
уверенность в том, что он не вернется с каким-нибудь соглашением по
делам Ближнего Востока? Между тем у германского правительства был
только один шанс к тому, чтобы путем соглашения с Англией вырвать
у нее уступки в колониальных делах: то была угроза тесного соглашения
с Россией. Но эту угрозу пока еще нельзя было пустить в ход: активной
поддержки в вопросе о проливах Германия предоставить России не
могла, ибо, как неоднократно предостерегал Гольштейн, это означало бы
крушение Тройственного союза. Прибегать же в Лондоне и в Париже к
блефу накануне поездки туда русского царя германская дипломатия не
решалась: в этот момент это было бы глупо и, что еще более важно,
опасно. Ведь русские партнеры вовсе не проявляли стремлений
добиваться германской помощи. В итоге русско-германские переговоры в Бреслав-
ле закончились установлением общей формулы: «сохранение status quo
в Турции, поскольку это окажется возможным». Никакого решения или
соглашения там принято не было. Все должно было остаться по-старому.
Голуховский мог быть этим доволен, и из Берлина ему тотчас же об этом
сообщили.126
123 G. Р., В. XI, № 2858. Записка Маршалля, 7 сентября 1896 г. № 2861,
Вильгельм II — ведомству иностранных дел, 9 сентября 1896 г.
124 G. Р., В. XI, № 2862. Записка Гогенлоэ, 10 сентября 1896 г.
125 G. Р., В. XI, № 2732. Ρ а долин — Гогенлоэ, 5 мая 1896 г.
126 G. Р., В. XI, № 2861. Вильгельм II — ведомству ; иностранных дел, 9 сентября
1896 г. Как сообщает Маршалль, в его беседах с Шишкиным по восточному вопросу
было установлено согласие по следующим трем пунктам: «1) поддержание
установленного договорами status quo на Востоке; 2) поддержание авторитета султана;
3) если потребуется, сильный дипломатический нажим на султана в ц.елях поддержа
ния спокойствия и порядка в его стране» (G. Р., В. XI, № 2858. Записка Маршалля,
7 сентября 1896 г.).

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 213
Но Вильгельм, быть может, острее, чем его министры, почувствовал,
что решение восточного вопроса таким образом ускользает из германских
рук. После того как Николай II так подчеркнуто говорил о своем
глубоком недоверии к политике Англии, ни Вильгельм, ни Гогенлоэ уже не
сомневались или почти не сомневались в том, что русский царь во время
своего пребывания в Бальморале в качестве гостя сен-джемского двора
ограничится официальными любезностями, но не подпишет с Англией
какого-либо соглашения политического характера. В гораздо большей
степени германская дипломатия была в тот момент озабочена
возможными последствиями поездки русского царя в Париж. Правящие круги
Франции шумно готовились к встрече Николая II, стремясь показать,
что франко-русский союз по своей устойчивости и общему
политическому значению превосходит русско-германскую дружбу. В Берлине уже
знали о том, что Россия и Франция связаны между собой секретной
военной конвенцией, предполагали, что эта конвенция носит
оборонительный характер, но точно не знали, каково ее содержание. Однако
теперь Радолин, ссылаясь на секретные русские источники, сообщал из
Петербурга, что французское правительство Мелина — Ганото 127
добивается заключения еще более тесного военно-политического союза с
Россией.128
Это было очень важное сообщение, и пренебрегать им германская
дипломатия не могла. Еще совсем недавно, в конце июня 1896 г.,
некоторые круги французской дипломатии, Га-ното и Мелин, кружным путем,
при посредстве неофициальных эмиссаров, пытались позондировать в
Берлине почву для сближения с Германией.129 Эта попытка была
воспринята с германской стороны 'более чем холодно и даже враждебно.
В начале июля по случаю 25-летней годовщины войны с Францией по
всей Германии были проведены пышные празднества, использованные в
откровенно шовинистических целях,— в целях милитаристского
«самохвальства» 13° и антифранцузской пропаганды. Во французском зондаже
усмотрели какую-то игру, которая нужна была Ганото в его переговорах
с Англией или с Россией. ш Теперь можно было с еще большей
уверенностью полагать, что это действительно так. Но, с другой стороны, эту
попытку в Берлине расценили как признак известных расхождений,
которые имеются у Франции не только с ее английским соперником, но и с
ее русским союзником. Гольштейн был убежден, что франко-русский союз,
если он существует, вообще сильно подорван общеполитической
ориентацией каждого из его участников: Франция, в связи с
ближневосточными делами, тянет в сторону сближения с Англией, а Россия, в связи с
дальневосточными делами, должна стремиться застраховать свой
европейский тыл, и, следовательно, тянет к сближению с Германией. Поэтому
решающее значение для определения позиции Франции он придавал
тому, каково будет ее отношение к египетскому вопросу, где она
сталкивается с Англией, и к вопросу о проливах, где она сталкивается
с Россией.132
127 Это правительство сформировалось после того, как 23 апреля 1896 г. пал
кабинет Буржуа.
128 G. Р., В. XI, № 2850. Радолин — Гогенлоэ, 14 мая 1896 г.
129 G. Р., В. XI, №№ 2837, 2838, 2842. Записки берлинского корреспондента
«Kölnische Zeitung» Артура фон Гун, 22 июня, 23 июня и 19 сентября 1896 г.
130 Архив МИД, К. 17, л. 239. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 9 июля/27 июня
1896 г., № 52.
131 Об этом позднее напомнил Гогенлоэ (см. G. Р., В. XI, № 2844. Записка
Гогенлоэ, 8 декабря 1896 г.).
132 G. Р., В. XI, № 2848. Гольштейн — Мюнстеру, 23 апреля 1896 г.

214
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда германского посла в Париже Мюнстера запросили о
перспективах французской политики, он ответил, что в Египте, Африке и Восточной
Азии французская политика будет поддерживать Россию против Англии. ш
«Тем лучше! — обрадовался Вильгельм.— Тогда эти дяди будут снова
ползать предо мной».134 Но теперь он сам стал предаваться этому
незавидному занятию, как только у него возникли опасения, что французское
правительство собирается скрепить свой военный союз с Россией
подписанием политического соглашения. Чтобы сорвать эти планы и создать в
Париже иллюзию дальнейшего укрепления русско-германских отношений,
он снова, вопреки инструкции Гольштейна, решил использовать идею
«континентальной лиги». Эту же идею он пытался использовать, чтобы
обмануть русского царя по поводу подлинных причин экономической
войны, начатой германским правительством против России в угоду жадным
немецким аграриям. Таким образом, он хотел убить сразу двух зайцев.
Он не убил ни одного.
Выше мы отметили, при каких обстоятельствах возникла новая
вспышка экономической войны между Германией и Россией. Поскольку
эта вспышка нанесла ущерб русским помещикам, царское правительство
не могло остаться к ней безучастным, и, естественно, при встрече в Бре-
славле вопрос о русско-германских экономических отношениях не мог
остаться незатронутым. Таким образом, он приобрел определенное
политическое значение. Когда Маршалль, добивавшийся «сближения» с
Россией, указал, какое большое значение для укрепления русско-германских
отношений имеет торговый договор 1894 г., Шишкин прервал его и
начал жаловаться на ущерб, который испытывает в России сельское
хозяйство. Разумеется, он имел в виду ущерб, причиненный новыми
ограничительными мерами, введенными германским правительством в области
торговой политики.
Маршалль сам был противником этих мер: они затрудняли его
политику в отношении России и осложняли его связи с католическим
центром и с другими буржуазными фракциями в рейхстаге, которые
поддерживали его как активные сторонники политики торговых договоров. Это
поставило его в невозможное положение. Чтобы отвести глаза русской
дипломатии, он решил прочесть Шишкину длинную и путаную лекцию,
носившую, по собственному его признанию, «теоретический характер».135
Он пространно объяснял Шишкину, какую опасность для старых
аграрных государств Европы представляет собой усилившийся
сельскохозяйственный экспорт молодых американских государств. Таким образом, он
стремился доказать, что если сельскохозяйственный экспорт России
испытывает У^щерб, то повинны в этом <не германские аграрии и их
правительство, а... Чили и Уругвай.
Действительно, в торговой политике американских стран происходили
в это время немаловажные изменения. Некоторые из них объявили о
денонсации своих торговых договоров с европейскими государствами, чтобы,
лишив их права наибольшего благоприятствования, выговорить себе
более вы1годные условия внешней торговли. Особенно большое значение
имел поворот в пользу протекционистской политики в Соединенных
Штатах,— поворот, которого настоятельно требовали растущие
американские монополии. Мак-Кинли, кандидат на пост президента,
выдвинутый крУднокапиталистическими кругами, вел в стране шумную
кампанию в пользу введения высокого протекционистского тарифа. Это под-
133 G. Р., В. XI, № 2853. Мюнстер — Гогенлоэ, 26 мая 1896 г.
134 Τ а м же, пометы Вильгельма П.
135 G. Р., В. XI, № 2858. Записка Маршалля, 7 сентября 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 215
нявшееся за океаном движение в пользу протекционизма нигде в
Европе не вызвало таких сильных опасений, как в Германии: круги
германских промышленников и экспортеров, поддерживаемые крупными
банками, преуспевали на американском рынке, собирались в будущем
усилить там свое влияние и во всяком случае не хотели оттуда уходить.
Под давлением этих кругов германское правительство задумывалось о
контрмерах, которые следовало бы принять против экономической
политики американских стран. В некоторых органах германской прессы, и
Цритом не только специально экономической, но и общеполитической,
стал обсуждаться вопрос о том, не следует ли аграрным странам
Европы — и прежде всего России и Германии — сплотиться, чтобы
противостоять американской экономической угрозе.
Но эту угрозу испытывали не столько круги русских помещиков,
сколько круги крупного германского капитала, рвущегося к экспансии
и к завоеванию новых заокеанских рынков.
Как ни старался Маршалль убедить Шишкина в том, что не
германская, а американская торговая политика невыгодна России, ему это не
удалось. Выслушав длинную лекцию Маршалля, Шишкин ответил только
каким-то неопределенным мычанием. Зато Вильгельму «идея» этой
лекции очень понравилась, и он решил, что можно положить ее в основу
большого политического плана. Новый план был таков: «сплочение всей
Европы для борьбы против Мак-Кинли и против Америки и в общем
оборонительном таможенном союзе, будь то вместе с Англией, будь то
без нее, смотря по обстоятельствам». Этот сумбурный план, навязанный
пангерманской пропагандой, эконохмический вариант «континентальной
лиги», он и предложил Николаю II. Он уговаривал царя защищать этот
план в Париже и притом так энергично, чтобы там создалось убеждение,
будто русское правительство действует на основании твердого
соглашения с Германией. После того как германская дипломатия всего лишь три
месяца назад так грубо повернулась к Франции спиной, не пожелав даже
слушать осторожные намеки людей, подосланных Ганото, Вильгельм
избрал теперь русского царя в качестве посредника, который должен был
передать в Париже, что «германский кайзер готов пойти с Францией рука
об руку в целях защиты Европейского континента».136
Чего хотел этим добиться германский император? Хотел ли он
продемонстрировать в Париже, как далеко зашло русско-германское сближе-
йие? Или он хотел, чтобы Франция, вступив в переговоры на этот счет,
продемонстрировала изоляцию Англии? Или он действительно задумал
возглавить экономическое «объединение Европы» на основе таможенного
союза и, утвердив таким легким способом гегемонию германского
империализма на Европейском континенте, поднять державы на борьбу
против экономически преуспевающих Соединенных Штатов Америки? Если
бы Николай II вздумал во всей полноте выполнить дипломатическую
миссию, возложенную на него Вильгельмом, в Париже вероятно
сложилось бы довольно точное представление о Бедламе на дипломатическом
Олимпе в Германии. Но кайзер оказался дезавуирован своим
собственным рейхсканцлером. Узнав от Николая о новом, удивительном
предложении Вильгельма, Гогенлоэ заметил, что даже экономическая сторона
кайзеровского плана — установление единого таможенного барьера
вокруг всего Европейского континента — является обоюдоострым делом:
то, сказал он, что «может выиграть сельское хозяйство, промышленность
136 G Р. В. XI, № 2861. Вильгельм II —ведомству иностранных дел, 9 сентября
1896 г.

216
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
может потерять». К тому же он весьма сомневался, что отдельные
европейские государства, находясь на различном уровне экономического
развития, откажутся от своих собственных специальных интересов и
захотят нести издержки за таможенную политику, в которой
заинтересованы другие державы. Итак, Гогенлоэ должен был сказать царю, что·
кайзеровский план экономического «объединения Европы» — очень
хороший план, но только его нужно... отложить.137 Мы увидим, однако, что·
этот план оказался очень живучим в умах некоторых кругов юнкерства
и пангерманских империалистов.
Что касается дипломатической стороны дела, то некоторая часть
германской прессы, видимо, получив указания свыше, '.комментировала
поездку Николая II в Париж рассуждениями о том, какую пользу может
принести Германии франко-русское сближение. Так, на столбцах
«Kreuzzeitung», органа аграрной партии, довольно враждебно относящегося к
России и в еще большей степени к Франции, появилась статья,
указывающая, что в результате этого сближения Франция должна отказаться-
смотреть на события исключительно сквозь призму реванша и должна
понять, что ее глазным противником на путях мировой политики является
не Германия, а исключительно Англия.138 Вообще говоря, и германская
и французская пресса во время пребывания русского царя в Париже
проявляла взаимную сдержанность. Но как только царь уехал оттуда,
по обе стороны франко-германской границы снова начались взаимные
газетные нападки.13Э Как и следовало ожидать, никакого сближения
между Германией и Францией при посредничестве России не получилось.
Экономический вариант «объединения Европы» умер еще прежде, чем
он успел родиться. Единственным его отголоском было крайнее
раздражение австрийской дипломатии: когда Голуховский узнал о новом варианте
старого плана, он тотчас же решительно заявил своим германским
союзникам: «Никогда, никогда я не принял бы в этом участие». и0
4
Торжественный прием, оказанный во Франции русскому царю, и вся?
созданная в связи с этим политическая атмосфера произвели в Германии
сильное впечатление. Что скрывалось за этим приемом? Подписание
союзного политического договора? Или только стремление
продемонстрировать, что Франция уже вышла из состояния международной изоляции
и что она имеет друзей, и притом сильных друзей? И перед кем она
хочет это продемонстрировать: только ли перед Германией, или, быть
может, еще в большей степени она имеет в виду своего могучего соперника
на колониальном поприще — Англию? Все эти вопросы крайне занимали
германскую дипломатию, и ответ, каков бы он ни был, во многом мог
определить дальнейшую политику Германии и в ближневосточных делах,
и в делах колониальных.
Официальная дипломатия расценивала положение весьма
оптимистически. Движимая интересами быстро растущих империалистских сил„
она была уверена в своем успехе и прежде всего в том, что сильная
милитаристская система, на которую она опирается, обеспечивает ей в
Европе не только преимущественное влияние, но и политическую и военную
137 G. Р., В. XI, № 2862. Записка Гогенлоэ, 10 сентября 1896 г.
138 На эту статью в «Kölnische Zeitung» обратил внимание русский посол в
Берлине Остен-Сакен (Архив МИД, К. 19, л. 7ί. Депеша Остен-Сакена, Берлин,.
14/2 октября 1896 г., № 47).
139 G. Р., В. XI, № 2869. Мюнстер — Гогенлоэ, 22 октября 1896 г.
14° G. Р., В. XII, № 2927. Эйленбург — Гогенлоэ, 21 сентября 1896 г.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 217
инициативу. «Для нас безразлично,— писал в эти дни Мюнстер,
германский посол в Париже,— существует ли союзный договор (между
Францией и Россией.— А. Е.) или нет, так как во всяком случае это может быть
только оборонительный договор, мы же не думаем напасть на Россию или
на Францию. Но для Англии при известных обстоятельствах это может
быть важно». 141 Это было сказано по меньшей мере самонадеянно, и не
удивительно, что Вильгельм согласился с этим выводом. Единственную
опасность Мюнстер усматривал в том, что надежда на союз с Россией
может вскружить голову французским реваншистам, да еще в том, что
«связь с демократической республикой является своего рода
самоубийством для монархии». Он имел в виду российскую монархию, в которой
каждый пруссак видел основу незыблемости реакционного порядка. «Дай
боже,— писал он,— чтобы из этого не произошло никакого ущерба для
молодого, неопытного императора и для других монархов».142
Через две недели, подводя общий итог своим наблюдениям о
пребывании русского царя в Париже, Мюнстер высказал убеждение, что
формальный союз между Россией и Францией уже существует. Он
рекомендовал учитывать этот факт, но не слишком тревожиться по поводу его
существования: «альянс» между русским царизмом и французской
республикой— это, считал он, «мезальянс». «Такие браки,— уверял он,—
быстро расторгаются». из Так далеко зашел монархический кретинизм
одного из наиболее видных деятелей германской дипломатии.
В этой оценке франко-русского союза Мюнстер был далеко не одинок.
Германская дипломатия была убеждена, что, играя на монархической
струнке, она раньше или позже сумеет оторвать Россию от Франции и
тем самым вернуть последнюю в ее прежнее состояние международно-
политической изоляции. Гольштейн, который втайне надеялся, что ссора
между Россией и ее французской союзницей вспыхнет на почве
ближневосточных дел, терпеливо ждал этого момента. Вильгельм, как всегда,
был настроен еще более оптимистически. Даже происходившая во
Франции политическая демонстрация в пользу союза с Россией не
обескуражила его. На обратном пути из Парижа Николай снова встретился с
Вильгельмом, и, чтобы несколько смягчить впечатление по поводу
политического значения своей поездки в Париж, он, по собственной
инициативе, заметил, что Мелин, французский премьер, якобы с интересом
отнесся к вильгельмовскому плану экономического сплочения Европы
против Америки. Политическая цена этому «интересу» была равна нулю.
Повидимому, Вильгельм понял это, и поэтому он предложил, чтобы в
дальнейшем обсуждение его плана продолжалось между Германией и
Россией (и только!) через обычные дипломатические каналы. Николай
согласился, и Вильгельм остался этим очень доволен.144 Ему казалось,
что русско-германские отношения, несмотря на вновь созданные
экономические передряги, получили еще одну новую основу для своего
развития в нужном ему направлении.
Между тем значительная часть германской прессы с тревогой следила
за развитием франко-русских отношений. Весь лагерь прусско-юнкерской
фронды и буржуазная оппозиция, не говоря уже о социал-демократии,
вовсе не разделяли официального оптимизма германской
дипломатии. Все ясно понимали и более или менее открыто утверждали, что
франко-русский союз — это в перспективе война Германии на два фронта,
141 G. Р., В. XI, № 2866. Мюнстер — Гогенлоэ, 9 октября 1896 г.
!*2 Там же.
143 G. Р., В. XI, № 2869. Мюнстер — Гогенлоэ, 22 октября 1896 г.
144 G. Р., В. XI, № 2868. Вильгельм II —Гогенлоэ, 20 октября 1896 г.

218
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
страшная опасность, которую германская дипломатия должна была бы
предотвратить.
Политические рецепты, предписываемые для того, чтобы устранить эту
опасность, были различные и даже несовместимые, поскольку они
исходили из различных классовых и партийных установок.
В условиях усиления политической реакции наиболее активной
оказалась оппозиция справа, сплотившаяся вокруг старого Бисмарка. То
был лагерь наиболее крайних, не желающих итти ни на какие уступки,
кругов прусского юнкерства, заскорузлых, но весьма влиятельных при
дворе, в высших бюрократических и военных сферах, в «Союзе сельских
хозяев», на правых скамьях рейхстага и прусского ландтага. Все эти в
классовом отношении довольно однородные элементы сплотились вокруг
отставленного «железного канцлера». Они видели в нем автора
исключительных законов против социалистов, оплот реакции во внутренней
политике. Они продолжали видеть в нем мастера в делах внешней
политики, создателя реакционного Союза трех императоров, человека, сумевшего
на протяжении всей своей долголетней деятельности удерживать
ненавистную Францию в состоянии международно-политической изоляции
и путем сохранения «провода» с царской Россией устранять нависавшую
над Германией опасность войны на два фронта. Теперь, осенью 1896 г.,
после поездки Николая II в Париж, они окончательно убедились в том,
что союз между Россией и Францией становится одним из
первостепенных факторов европейской политики, и они вовсе не склонны были
предаваться официальному оптимизму в оценке перспектив этого союза.
Наоборот, они решили использовать сложившуюся ситуацию для того»
чтобы усилить борьбу против правительства, добиться его смены или
реорганизации, решительного и энергичного наступления против
рабочего класса и социал-демократической партии и проведения других
реакционных мероприятий экономического и политического характера. В этот
момент им выгодно было дать бой по вопросам внешней политики, и они
стали обвинять правительство в том, что оно не сумело предотвратить
союз между Россией и Францией.
Официозная пресса пыталась защищать правительство от нападок
бисмарковской оппозиции. Встав на путь уступок этому лагерю в области
торгово-экономической и реакционной внутренней политики,
правительство отстаивало свою линию в области внешних отношений.
Инспирируемая пресса стала выдвигать версию, что нынешнее правительство не
может нести ответственность за политику тех лет, когда закладывались
основы франко-русского союза. Таким образом, ответственность за
возникновение этого союза косвенно возлагалась на Бисмарка.
Обвинительная версия заключалась в том, что, создав
военно-политическую коалицию под гегемонией Германии, Бисмарк не сумел
предотвратить создание другой потенциально враждебной Германии коалиции
и тем самым оставил своим преемникам тяжелое политическое
наследство. Дело, следовательно, выглядело так, будто только личная политика
кайзера и его новых политических советников ослабила ту напряженность
международно-политического положения Германии, которая сложилась в
связи с созданием франко-русского союза. Споры на эту острую тему
продолжались, правда, в довольно скрытых формах. Как вдруг последо-
довал удар, который вызвал сенсацию не только в Германии, но и в
правящих кругах всей Европы.
В конце октября 1896 г., когда в Германии происходила дискуссия о
характере и судьбах франко-русского союза, а на ее политическом
небосклоне, в связи с ближневосточным кризисом и ростом колониальных

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 219
аппетитов, стали нагромождаться новые задачи, «Hamburger Nachrichten»,
лейб-орган Бисмарка, выступил с разоблачениями исключительного
свойства. Газета поместила статью, несомненно инспирированную из
Саксонского леса, подробно рассказывавшую о тайной сделке!, которую
в 1887 г. Бисмарк заключил с Россией.145 Впервые мир узнал, что
Бисмарк, уже имея союз с Австро-Венгрией и Италией, сумел за их спиной
перестраховаться и в отношении России, подписав с ней секретный
договор о взаимном нейтралитете, и таким образом сорвал намечающийся
союз между Россией и Францией. То был, по выражению Ленина,
«тайный шаг против Австрии со стороны Германии». И6
Теперь Бисмарк публично бросил кайзеровскому правительству
обвинение в том, что после его отставки оно не сумело использовать
предоставленные возможности и, испортив политические отношения с Россией,
потеряло точку опоры, начало метаться из стороны в сторону и тем
самым собственными руками способствовало тому, что международно-
политическое положение Германии крайне ухудшилось. Он обвинял
правительство «нового курса», а косвенно и кайзера в том, что они
порвали договор с Россией и вступили на путь ухудшения отношений
с ней исключительно под влиянием английской дипломатии и желая
угодить ей.
Это был удар, столь же неожиданный, сколь и сильный. Как отметил
наблюдавший за событиями русский посол в Берлине граф Остен-Са-
кен, в правящих кругах Германии началась «нравственная сумятица».147
Кайзер приказал немедленно расследовать источник разоблачений и в
случае, если в деле окажется замешанным Герберт Бисмарк (бывший
статс-секретарь по иностранным делам, ушедший в отставку вместе с
отцом), привлечь его к судебной ответственности за разглашение
государственной тайны. Ясно, было, однако, что все это — дело рук бывшего
канцлера, а его тронуть никто не посмел.148
Когда первое впечатление после разоблачения несколько рассеялось,
в рейхстаге и в прессе наметились три группы политических сил. На
одном фланге стоял весь лагерь бисмарковских сторонников; на другом
фланге — все противники бисмарковского курса: социал-демократы,
«свободомыслящие» и некоторая часть католического центра. Остальные
партии сначала занимали выжидательную позицию, готовясь, однако,
защищать политику Бисмарка против атаки «левых». Правительство
попало меж двух огней. Его положение сразу стало шатким. Между
тем Бисмарк вскоре получил поддержку и со стороны той части прессы,
которая отражала взгляды антианглийских буржуазно-империалистских
кругов Германии.149 Некоторые газеты, близкие к этим кругам,
оправдывали гамбургские разоблачения, указывая, что Бисмарк своим
выступлением хотел предотвратить повторение ошибки, совершенной
правительством «нового курса» в 1890 г., а именно не допустить сближения между
Германией и Англией и вместе с тем дискредитировать Россию в глазах
Франции.150
145 «Hamburger Nachrichten» 24 октября 1896 г. «Fürst Bismark und Russlaind».
Текст см. J. Penzier, Fürst Bismark nach seiner Entlassung, B. VII, Leipzig, 1898,
S. 106—108.
146 В. 1И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 468.
147 Архив МИД, К. 19, л. 63. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 10 ноября/29
октября 1896 г., № 52.
148Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 270-^271.
149 См., например, «Börsen-Courier», 10 ^ноября 1896 г.
150 Архив МИД, К. 19, л. 61. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 3 ноября/22
октября 1896 г., Из 51,

220
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Но дискредитированной оказалась политика Германии перед Рос-
сией,151 Австро-Венгрией и Англией.152 В Петербурге разоблачения бис-
марковской газеты вызвали недовольство,153 в Лондоне154 и в Вене —
раздражение, крайнюю настороженность и усилившееся недоверие к
германской дипломатии. Австро-венгерский министр иностранных дел даже
перед русским послом не мог скрыть, что «гамбургские разоблачения
наносят тяжелый удар кредиту германской дипломатии». «Доверительные
отношения,— добавил он,—невозможны, когда государственные тайны не
обеспечены против произвольного разоблачения со стороны лиц, не
стоящих более у власти». 155 Австрийские круги почувствовали себя
обманутыми и тем более негодовали, что чувствовали себя бессильными
немедленно ослабить узы своего военно-политического союза с Германией r
поддержке которой в связи с ближневосточными делами они столь
нуждались. Однако, как правильно отметил русский посол в Вене Капнист,
можно было ожидать, что ввиду роста недоверия к Германии австро-
вейгерское правительство будет стремиться к проведению более
самостоятельной политики, будь то для укрепления отношений с Англией по-
балканскому вопросу, будь то для урегулирования отношений с
Россией. 156 Негодование охватило и итальянскую прессу.157
В этих условиях правящие круги Германии стали крайне опасаться,
как бы гамбургские разоблачения не вызвали серьезного кризиса в
отношениях с Россией, с одной стороны, с Австро-Венгрией и Италией—
с другой. Кайзер и германская дипломатия пытались этот кризис
предотвратить. Они взывали к доверию.158 Официозная часть немецкой
прессы поспешила осудить «Hamburger Nachrichten» и косвенно Бисмарка,
считая, что их действия подрывают все здание Тройственного союза —
главную опору германской внешней политики.159 Но «железный
канцлер» в отставке энергично продолжал борьбу. Когда стало известно, что
151 Архив МИД, К. 20, л. 79. Секретная телеграмма Остен-Сакена — министерству
иностранных дел, Берлин, 16/4 ноября 1896 г.
152 Архив МИД, К. 128, л. 458. Письмо Стааля — Шишкину, Лондон, 28/16
октября 1896 г.
153 Царское правительство дало русской прессе инструкции проявлять в этом
вопросе максимальную сдержанность.
164 Э. Галеви, История Англии в эпоху империализма, т. I, стр. 33.
155 Архив МИД, К. 169, л. 237. Депеша Капниста, Вена, 11 ноября/30 октября·
1896 г., № 65.
196 Там же.
157 A. S linger, Geschichte des Dreibunges, Leipzig 1914, S. 116—120.
158 «Я крайне огорчен возмутительным поступком Бисмарка,— писал Вильгельм IГ
Николаю II.— Хотя это «coup» (удар), направленный против меня лично, тем не
менее он является нарушением верности по отношению к твоему правительству и
пятнает память как моего дорогого деда (Вильгельма I.— А. Е.)у так и твоего дорогого-
отца (Александра III.—*Л. Е.). Я уже дал наставления, как говорить в парламенте,
и, надеюсь, ты будешь удовлетворен нашим отношением ко всей этой предательской
истории. Я полагаю, что этот последний удар князя и бесстыдная манера, с какой
говорится обо мне в его прессе,— особенно нопытка уверить народ, что я был и все
еще нахожусь под «английским» (!) влиянием,— помогут более ясным головам понять,
что я был прав, удалив от дел этого своевольного человека с его низким
характером. Я твердо убежден, что ты будешь доверять мне, как это было до сих пор, (и что
между нами ничего не изменилось и не можеть измениться после того, как мы в Бре-
славле установили линию нашего поведения» («Переписка Вильгельма II с
Николаем II», 1894—1914, № 15, письмо 'Вильгельма, Летцлинген, 12 ноября 1896 г.).
Через несколько дней, в связи с бисмарковскими разоблачениями, Вильгельм распинался·
перед английским послом в Берлине Лесселсом в своей готовности всячески услужить
Англии и поддерживать с ней наилучшие отношения (G. Р., В. XIII, № 3399. Записка:
Маршал ля, 24 ноября 1896 г.).
159 Архив МИД, К. 19, л. 61. Депеша Остен-Сакена, Беолин, 3 ноября/22
октября 1896 г., № 51.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 221
фракция центра в рейхстаге собирается внести формальный запрос по
поводу всей этой неожиданно всплывшей скандальной истории, лейб-
орган Бисмарка настаивал, чтобы правительство не увиливало от
ответа и выступило перед рейхстагом со всеми необходимыми
разъяснениями. 160 И правительству пришлось это сделать. Чтобы преодолеть
вспыхнувшие затруднения, чреватые внутриполитическим и
внешнеполитическим кризисом, правительство нуждалось в поддержке и искало ее.
Эту поддержку оно получило. Представители партии центра,
национально-либеральной партии и умеренных консерваторов закулисно заверили
Маршалля, что они постараются в рейхстаге не создавать
правительству дополнительных трудностей и даже готовы формально въфазить
ему доверие.161
16 ноября в рейхстаге начались прения. В ответ на интерпелляцию
депутата центра Гомпеша 162 рейхсканцелер Гогенлоэ признал, что рус-
скогерманский договор действительно существовал. Однако Гогенлоэ
отказался подробно сообщить о причинах ею невозобновления, отрицая,
что после этого отношения между Германией и Россией ухудшились, и
утверждал, что эти отношения остаются «добрыми и дружественными».
Он сообщил далее рейхстагу, что «облако недоверия», появившееся
было в Австро-Венгрии и в Италии в отношении их германской союзни-
цы^ уже якобы рассеялось. Наконец (что очень характерно), он
категорически отрицал представление, будто германское правительство,
отказываясь от возобновления договора с Россией о перестраховке, действовало
под влиянием английской дипломатии. Он отрицал это влияние и теперь.163
Словом, он пытался успокоить рейхстаг, его юнкерско-буржуазное
большинство. Но рейхстаг не удовлетворился этими общими заявлениями.
Развернувшиеся дебаты прежде всего обнаружили, как мало
осведомлен был рейхстаг о закулисных делах германской дипломатии и
какую малую роль играл он в делах внешней политики вообще.
По существу вопроса дебаты не внесли ничего нового. Как отметил
лидер католического центра Либер, их главной целью было заверить
Австро-Венгрию и Италию в готовности Германии сохранить союзническую
верность и прочность Тройственного союза.164 Вместе с тем они в
известной степени раскрыли отношения германских политических партий к
вопросу о внешнеполитической ориентации правительства.
Жалкая, прислужническая роль рейхстага обнаружилась уже в том,
что в его составе не нашлось ни одного человека, который потребовал
бы от кайзеровского правительства настоящего и исчерпывающего
ответа на интерпелляцию. Таким образом, рейхстаг снова показал, что он
вовсе не собирается нарушить установленный свыше политический
порядок и вполне довольствуется тем, что остается лишь конституционным
й0 «Hamburger Nachrichten», Iß ноября 1896 г. (см. J. Penzier, Fürst Bismark
nach seiner Entlassung. B. VII, S. 147—149). Комментируя это новое выступление
гамбургской газеты, Остен-Сакен писал: «Это новое проявление желания кн.
Бисмарка — затруднить всеми средствами и без того тяжелое положение правительства —
ясно доказывает, что он решил продолжать беспощадную борьбу, начатую против
императора...» [Архив МИД. К. 19, л. 71. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 12 ноября
(31 октября) ,1896 г., № 53].
i« Hohe η lohe, Denkwürdigkeiten, S. 277—278.
162 Гомпеш потребовал от рейхсканцлера ответа на следующие вопросы: 1)
действительно ли существовал секретный русско-германский договор, 2) если он
существовал, то почему он не был возобновлен в 1890 г., 3) какое влияние оказало
недавнее разоблачение на отношения между Германией и ее союзниками и другими
европейскими державами (см. Reichstag, 16 ноября 1896 г. В. V, S. 3261).
ι63 Reichstag, 1(6 ноября 1896 г., В. V, S. 3262.
164 Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3266.

222
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
позументом полусамодержавного режима. Все, что говорилось о
«высоких правах» рейхстага, осталось лишь громкими словами, которыми
центр и левобуржуазные фракции пытались набить себе цену у
правительства. В то же время депутаты крайне правых фракций даже не
скрывали своего презрения к немецкому псевдопарламенту, на скамьях
которого они восседали и с трибуны которого они шумели. Один из
депутатов, Либерманн фон Зонненберг, принадлежавший к лагерю прусса-
ков-бисмарковцев, пренебрежительно заявил, что он вообще не видит
большого смысла в парламентских словоизвержениях по
внешнеполитическим делам, так как отчеты о дебатах в рейхстаге все равно никто
не читает.165 Разумеется, это сказано было с сознательной целью еще
одним пинком унизить рейхстаг.
Католический центр уже раньше активно заигрывал с
правительством и только выжидал момента, чтобы подороже продать ему свою
политическую поддержку. Теперь он решил выслужиться перед
правительством и вместе с тем, хотя бы задним числом, отомстить автору «культур-
кампфа». Лидер фракции центра в рейхстаге Либер резко осудил
бисмарковский договор о перестраховке с Россией как договор, который
несовместим с политикой Тройственного союза. Он требовал
дальнейшего укрепления связей с католической монархией Габсбургов и с
католической Италией. Но какова была общая ориентация партии центра в
отношении Англии и России? Либер, выступая в рейхстаге, определил эту
ориентацию в следующих словах: «Германия должна быть другом
друзей наших друзей и врагом друзей наших врагов».166 Эта иезуитски
двусмысленная и осторожная формула вызвала восторг на скамьях
католического центра в рейхстаге.
Позиция центра в отношении России («друзей наших врагов», т. е.
Франции) была противоположна той, какой придерживались крупные
аграрии бисмарковского лагеря: партия центра была настроена в
пользу экономического соглашения с Россией в форме торговых договоров,
но политически он? была настроена враждебно к ней и в общем готова
была поддержать антирусскую политику Австро-Венгрии. Вместе с тему
и именно поэтому, она считала нужным поддержать традиционную
австрийскую ориентацию на Англию: в этом смысле Либер и предлагал
правительству остаться «другом друзей наших друзей». Эта партия
весьма разношерстных социальных элементов, в основном, однако,
мелкобуржуазных, еще не имела ни экономических, ни политических
оснований рассматривать английский империализм как своего соперника или
врага. Но верхушечные ее круги, связанные с интересами некоторых
крупных магнатов тяжелой и горнозаводской промышленности
Западной Германии, уже были сильно затронуты империалистской политикой
и тянули в эту сторону всю партию. Вместе с тем, будучи партией
рафинированного оппортунизма, католический центр в вопросах,
связанных с внешней политикой, оставлял за собой возможность для
дальнейшего маневрирования и для дальнейшего постоянного и довольно
беззастенчивого торга с правительством и с другими партиями
рейхстага. Лидеры центра втайне мечтали, что, осудив Бисмарка за его
перестраховочный договор с Россией и за разглашение этого договора, а с
другой стороны, энергично поддерживая политику правительства в
отношении Австро-Венгрии и всего Тройственного союза, они получат в
•качестве компенсации такие уступки в области внутренней политики, ко-
165 Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3267.
«* Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3266.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 223
торые предоставят католицизму возможность еще более усилить свое
влияние в самой Германии.
Позиция фракции «свободомыслящих» в известном смысле
отличалась от позиции католического центра. Так же как и центр, она была
сторонницей тесного союза с габсбургской империей, но в отличие от
него она на первый план выдвигала мотивы не конфессиональные, а
«национальные». Она пыталась оживить идеологические традиции
«национального объединения» в духе прекраснодушного буржуазного
демократизма 1848 г. Эти попытки выглядели довольно жалкими, в
особенности по сравнению с обнаружившимися среди господствующих
классов новыми, пангерманскими империалистскими тенденциями,
преследующими далекую цель полного подчинения Австрии. И среди
«свободомыслящих» оформилось течение, которое уже перешло в
лагерь империализма. Это течение, возглавляемое Бартом и Риккер-
том,167 готово было следовать правительственной указке, и поэтому его
лидеры вполне заслуженно получили прозвище «придворных
демократов». Только старик Рихтер, самый крупный оратор «свободомыслящих»,
оставался непримиримым. Но и он, критикуя внешнеполитический курс
германского правительства, не мог ни тогда, ни позднее подняться выше
самого себя. А в общем это был довольно низкий уровень: самое
большее, на что Рихтер оказался способен, это остро критиковать
непоследовательность и путанность политики «нового курса», которая, начав со
сближения с Англией, быстро вступила в сферу обострения отношений
с ней, и, начав с отхода от России, ныне вступила в полосу сближения
с ней. Но его позитивная программа была слаба, очень слаба; он хотел
бы только дать политике «нового курса» обратный ход: консолидация
Тройственного союза, охлаждение к России и сближение с Англией.
Такова была программа вырождающегося немецкого либерализма,
политические представители которого продолжали считать Англию ментором
своих конституционных идей и оплотом своих политических надежд.
Гамбургские разоблачения Бисмарка вызвали негодование
«свободомыслящих», но поставили их в тяжелое положение. Они охотно свели
бы политические счеты со своим старым врагом Бисмарком по вопросу
об отношении к России. Однако, являясь сторонниками сближения с
Англией, они могли только ставить в пример политику того же
Бисмарка, который, в отличие от «новейшего курса», не задирал Англию и
придавал колониальным делам второстепенное значение. В данном
случае, протестуя против разоблачений Бисмарка и против его политики
в отношении России, они выступали защитниками его же политического
детища, выступали за сохранение и укрепление Тройственного союза
как главной опоры германской политики в Европе. 168 Такой взгляд па
167 На заседании рейхстага Риккерт 'выступил в защиту политики Каприви,
который начал с того, что вместе с Вильгельмом отказался возобновить бисмарковскии
договор с Россией о («перестраховке» (Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3289—
3290).
168 Лидер партии «свободомыслящих» Рихтер заявил в рейхстаге: «Тройственный
союз в наших глазах не только является мимолетным продуктом дипломатического
ума, но и покоится на длительных общих интересах союзных народов». Он заявил
далее, что русско-германский договор 1887 г. несовместим с «духом Тройственного
союза». Прогрессистский депутат Гауссман более подробно объяснил, почему он
считал русско-германский договор «крайне вредным». По его мнеию, такой договор мог
быть удобным средством в руках тех элементов, прежде всего в Чехии и в Италии
и в других местах, которые стремятся похоронить Тройственный союз. Обращаясь
К сторонникам бисмарковской политики, Гауссман сказал: «Что сделали бы в Герма^-
нии, если бы 'вдруг узнали, что Италия втайне заключила договор с Францией?»
(Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3269—3273).

224
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
вещи являлся выражением известной растерянности «свободомыслящих»
и их политического -бессилия в условиях формирующегося в Германии
юнкерски-буржуазного империализма. Эта партия «старомодных купцов
и либерально-буржуазной интеллигенции не была ни влиятельной, ни
многочисленной, и поэтому правительственные круги и вообще
реакционные силы господствующих классов всерьез не считались с ней. В
атмосфере усиления политической реакции в Германии та критика
«слева», которая шла из рядов «свободомыслящих», могла только
раздражать правительство, но уже не беспокоила его. А поскольку
«свободомыслящие» свой главный удар в данном случае направляли против
Бисмарка, они фактически оказывали поддержку Гогенлоэ и Маршаллю.
Гораздо больше тревоги правящим кругам вселяла
социал-демократическая партия, влиятельная, растущая, ведущая за собой большую
часть рабочего класса, и притом наиболее боевую и организованную
часть. Но в вопросах внешней политики, как и в ряде других вопросов,
германская социал-демократическая партия утрачивала
принципиальную, социалистическую и революционную ориентацию.
В середине XIX в. основоположники научного коммунизма справедливо
считали, что русский царизм является главной цитаделью европейской
реакции. Но уже прошло несколько десятков лет, почти полвека. За это
время в системе капитализма произошли огромные изменения,
экономические и политические. Капитализм вступил в новую,
империалистскую стадию своего развития. Центр мирового революционного
движения перемещался в Россию, между тем как в Западной Европе
усиливалась реакция, которая питалась формировавшимся империализмом.
Даже Ф. Энгельс, последние годы жизни которого протекали в условиях
складывающегося империализма, даже он, как отметил И. В. Сталин,
не видел и не понял этих новых явлений и продолжал считать царскую
власть в России «последней твердыней общеевропейской реакции».169
«Что царская власть в России была могучей твердыней
общеевропейской (а также азиатской) реакции,— писал И. В. Сталин,— в этом не
может быть сомнения. Но чтобы она была последней твердыней
этой реакции — в этом позволительно сомневаться».170 В 90-х годах
Энгельс явно переоценивал роль царской власти в России как опоры
общеевропейской реакции и как фактора агрессивной политики, ведущего
к мировой войне. Он упустил, как отметил И. В. Сталин, «один важный
момент, сыгравший потом решающую роль, а именно — момент
империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники
сырья, имевший уже тогда серьезнейшее значение...». Энгельс упустил,
далее, «...роль Англии, как фактора грядущей мировой войны, момент
противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже
тогда серьезное значение и сыгравших потом почти определяющую роль
в деле возникновения и развития мировой войны».171 Таковы были
недостатки взглядов Энгельса по вопросам международной политики в
начале 90-х годов XIX в.
Лидеры германской социал-демократии в огромной степени
усугубили эти недостатки взглядов Энгельса. А. Бебель и В. Либкнехт
утверждали, что царская Россия остается главной и даже единственной угрозой
миру. Выступая в рейхстаге по поводу гамбургских разоблачений Бис-
169 Ф. Энгельс, Внешняя политика русского царизма, К. M а ρ к с и Ф.
Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 39.
170 И. В. Сталин, Ό статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9, стр. 4—5.
171 Там же, стр. 4.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 225
марка, В. Либкнехт резко критиковал «перестраховочный» договор с
царской Россией. Он называл его «нечестным договором», а также
«изменой союзникам». Переоценивая роль царской Ррссии как фактора
реакции и агрессии, лидеры социал-демократии недооценивали и даже
просто игнорировали реакционную и агрессивную роль
империалистских держав. Они не обратили внимания на глубокий
империалистский конфликт между Англией и Германией, назревающий на широких
просторах «мировой политики», и даже отрицали возможность этого
конфликта. «Между нами и Англией,—утверждал Либкнехт,— царит
полная гармония интересов; немного колониальной политики — не в
счет». Он все еще утверждал, что основным фактором войны остается
политика царской России на Ближнем Востоке, и закрывал глаза на
замыслы, созревавшие в руководящих кругах германского империализма,
и на роль германской дипломатии на Ближнем Востоке в качестве
поджигателя войны. Либкнехт категорически отвергал «перестраховочный»
договор как инструмент реакционной политики Бисмарка. Это не
мешало ему превозносить другой инструмент той же политики —
Тройственный союз. Он решительно возражал против всякого сближения с
царской Россией и в то же время настаивал на укреплении отношений
с Австро-Венгрией. Он не видел ни усилившегося в
Австро-Венгрии национального угнетения славянских народов, ни агрессивного
характера австро-венгерокой политики на Балканах. Он не понимал
агрессивного, империалистского характера австро-германского союза и
всего Тройственною союза îb целом. Он усматривал в нем «гарантию
мира», впрочем недостаточную гарантию. И чтобы укрепить эту
«гарантию», он, выступая в рейхстаге, призывал к заключению тесного союза
между Германией и Англией.172 Таким образом, по сути дела, он
призывал к созданию нового империалистского блока. Если бы этот призыв
был осуществлен, это привело бы не к укреплению мира, а, наоборот,
к ускорению развязки войны. Идея англо-германского или англо-
австро-германского союза против России не была идеей рабочего
класса. Она зрела в некоторых империалистских кругах Англии. Но в
Германии эта идея среди правящих классов еще не нашла своих
сторонников.
Прения в рейхстаге по поводу гамбургских разоблачений Бисмарка
показали, что эти классы и их партии сильно охвачены
антианглийскими настроениями. Эти настроения были заметны среди
национал-либеральной, консервативной и имперской партий, которые стремились к
усилению экспансии германского империализма и в Европе и на
колониальной периферии. Что касается прусских аграриев, то именно они-то,
являясь сторонниками бисмарковской политики, и вели ожесточенную
борьбу против политики «нового курса», обвиняя правительство в том,
что оно слишком угодничает перед Англией. Фон МантейсЬель,
представитель прусской феодальной знати, ринулся на защиту и Бисмарка, и
его политики, и его разоблачений относительно договора с Россией. Он
прямо заявил, что является сторонником сближения между германской
и русской династиями и восторгался встречей монархов в Бреславле.173
Другой истый пруссак — Либерманн фон Зонненберг — также
утверждал, что пора вернуться к бисмарковской политике сохранения Тройст-
172 «Англия,— говорил В. Либкнехт,—. одна противостоит России и в борьбе
против нее она имеет те же интересы, что и Германия. Ибо, если Россия получит
господство, английская колониальная империя будет уничтожена, а в Европе установится
господство кнута...» (Reichstag, 16 ноября, 1896 г., В. V, S. 3276—3280).
173 Reichstag, 16 ноября 1896 г. В. V, S. 3267.

226
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
венного союза и одновременно сближения с царской Россией. Он
обвинял правительство в том, что оно не сумело добиться этого сближения,
но вместе с тем предостерегал, чтобы во имя политического сближения
Германия не пошла на уступки в пользу России в
торгово-экономических вопросах. Интересы прусских аграриев должны быть превыше
всего! 174 И в этом отношении он ставил политику Бисмарка как образец,
которого должна# придерживаться «национальная» германская
политика.
В деле защиты политики Бисмарка к лагерю прусского юнкерства
примкнули и политические представители буржуазно-империалистских
кругов. Крупный промышленник Кардорф, один из лидеров имперской
партии, превозносил Бисмарка и оправдывал все то, что он делал и
продолжает делать. 175 Депутат Пааше, выступая от имени
национал-либеральной фракции,176 занял такую позицию, которая как по тону, так и
по существу ничем не отличалась от позиции старых прусских зубров:
он обрушился на всех врагов Бисмарка — социал-демократов, «свободо*
мыслящих» и католический центр, как будто наступили времена, когда
можно проводить политику «культуркампфа» против католиков и
политику исключительных законов против социалистов одновременно.
Положение правительства было довольно затруднительно. В качестве
руководителя ведомства иностранных дел Маршалль должен был
осветить отношение правительства к бисмарковским разоблачениям и так
формулировать германскую политику, чтобы рассеять усилившееся
недоверие к ней в Петербурге и Вене. Он оправдывал политику Бисмарка в
отношении России и утверждал, что политика его шреемников не
привела к ухудшению этих отношений и во всяком случае никогда не склонна
была поддаваться влиянию Англии. Это заявление удовлетворило
царское правительство. 177 Маршалль заявил далее, что договор,
заключенный Бисмарком с Россией, вообще говоря, не противоречил отношениям
Германии к Австро-Венгрии, однако, добавил он, только одному
Бисмарку при его исключительном преобладающем положении возможно
было взять на себя обязательство тайны даже по отношению к
союзникам, и понятно', что бремя столь тяжелой ответственности не было по
силам его преемникам. В Австро-Венгрии, где опасались, что тайный
русско-германский договор еще сохраняет свою силу, эти слова Маршалля
вызвали вздох облегчения. 178 Наконец, Маршалль формулировал
основную линию германской политики, которая должна была, казалось ему,
удовлетворить все юнкерские и буржуазные фракции рейхстага:
верность союзникам и дружба с Россией. 179
Однако эта попытка удовлетворить все партийные фракции и
политические группировки господствующих классов не удалась. Дебаты
показали, что влияние Бисмарка в рейхстаге значительно сильнее, чем
ожидало правительство. По окончании этих дебатов Гогенлоэ всерьез
считался с тем, что если Бисмарк захочет продолжить борьбу, он смо-
17* Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3285.
175 Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3264 ff.
17,6 Τ а м же.
177 Архив МИД, К. 20, л. 79. Секретная телеграмма Остен-Сакена — министерству
иностранных дел, Берлин, 16/4 октября 1896 г. На тексте телеграммы, в которой
Остен-Сакен изложил содержание речи Маршалля в рейхстаге по поводу бисмаркоь-
ских разоблачений, Николай II написал: «Хорошо».
178 Архив МИД, К. 169, л. 248. Депеша Капниста, Вена 23/11 ноября 1896 г.,
№ 69. См. также «Neue Freie Presse», 16 ноября 1896 г. «Fremdenblatb, 16 ноября
1896 г.
179 Reichstag, 16 ноября 1896 г., В. V, S. 3264.

КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА. И РУССКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 227
жет свергнуть правительство и снова вернуться к власти, опираясь
на картель, который ему удастся сколотить в переизбранном рейхстаге. 18°
Чувствуя эту опасность, Маршалль пытался заигрывать со
сторонниками Бисмарка. Но этим самым он только усилил их позиции и вызвал
гнев кайзера и всей его клики. Попав снова меж двух огней, Маршалль
уже не мог долго удержаться у власти, Кайзер заявил, что выгонит его
и что если рейхсканцлер будет поддерживать Маршалля, то он выгонит
и рейхсканцлера. Так правительственный кризис, давно подготовляемый
наиболее реакционными силами бисмарковского лагеря, прорвался
наружу. Соотношение сил между борющимися кликами в правящих
классах было таково, что никто из этого кризиса не сумел быстро выйти
победителем. Кризис затянулся еще на несколько месяцев. Он совпал с
новыми политическими осложнениями по ближневосточным делам.
Под впечатлением бисмарковских разоблачений антианглийская
кампания германской прессы достигла небывалой силы и остроты.181
Кампания проводилась так же систематически и организованно, как
антигерманская пропаганда английской прессы. Основной то« задавала
пресса бисмарковского лагеря, пангерманских и вообще
империалистских кругов. Реакционные силы пытались использовать ее и для -борьбы
с рабочим движением в стране.
В конце ноября 1896 г. в Гамбурге вспыхнула забастовка портовых
рабочих. Эта забастовка привлекла внимание самых широких кругов
рабочего класса в Германии и в других странах. Том Манн, один из
лидеров английского рабочего движения, находясь в то время в Гамбурге,
выразил забастовщикам свои симпатии. Этого было достаточно, чтобы
бисмарковская газета «Hamburger Nachrichten» пустила гнусную
версию, будто забастовавшие немецкие рабочие получают через посредство
Тома Манна субсидии от английских капиталистов. По адресу
владельцев английских верфей посыпались обвинения в том, что они путем
организации забастовок стремятся подорвать экономическую жизнь в
Германии и таким образом нанести ущерб своим немецким конкурентам.
Эти реакционные инсинуации сразу получили среди господствующих
классов самое широкое распространение. Депутат Пааше, национал-
либерал, не постеснялся с трибуны рейхстага заявить, что забастовка
гамбургских рабочих — дело рук «английских агитаторов», хорошо
оплачиваемых английскими капиталистами. При этом он добавил:
«История последнего времени достаточно ясно показала, что во всех
интригах в Армении, в Турции и т. д. принимал участие английский
капитал». Социал-демократы, конечно, резко протестовали против лживой
версии о возникновении гамбургской стачки, но весь правый лагерь,
включая национал-либералов, поддерживал эту версию.182
И правительство разделяла эту версию. Вильгельм даже направился
к английскому послу Лесселсу и потребовал, чтобы английское
правительство официально заявило о непричастности английских капиталистов к
стачке немецких рабочих. В противном случае, угрожал он, германская
пресса усилит свою пропаганду против Англии. Но Солсбери
решительно отклонил требование кайзера: он сослался на то, что английские
180 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 278.
181 G. Р., В. XIII, № 3399. Записка Маршалля, 24 ноября 1896 г.
182 Reichstag, 1 и 2 декабря 1896 г., В. V, S. 3634—3674. «Король» германской
промышленности фон Штумм признал, что он не верит, будто в гамбургской стачке
замешан английский капитал. Но и он ответственность за возникновение этой стачкя
возлагал на «английских эмиссаров» — на английских социалистов Ή на трэд-юнионы,
а также, разумеется, на немецких социал-демократов.

228
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
капиталисты сами испытывают неприятности со стороны забастовщиков
и трэд-юнионов.183 Тогда Вильгельм пришел в полную ярость. Он
снова отправился к Лесселсу и заявил ему, что позиция, занятая Солсбери,
может только укрепить создавшееся в Германии представление, что
Англия, страшась начать против нее открытую войну, «поддерживает у
нас, при помощи своего денежного мешка, революции и забастовки и
хочет перенести войну в экономическую область».184 И на этот раз не
обошлось без угрозы. Он возбужденно сказал английскому послу, что
при тех резко антианглийских настроениях, которые царят в Германии,
можно ожидать «самого плохого эффекта» 185 и что при дальнейшем
развитии этих настроений он, кайзер, не сможет противостоять
«интересам и желаниям всего немецкого народа». Лесселс пообещал
телеграфировать об этом в Лондон, чтобы «предотвратить новую газетную
полемику между двумя странами». 186 Но Вильгельм был озабочен еще
и тем, как бы предотвратить победу бастующих гамбургских рабочих
над владельцами верфей. Вместе с военным министром он подумывал,
не ввести ли в Гамбурге осадное положение, и дал знать владельцам
верфей, что если они решатся объявить локаут, правительство
обеспечит им дешевую рабочую силу, которую можно будет ввезти из
польских областей и из Италии.
Правительство знало об этих планах кайзера, как и о его переговорах
с английским послом. По сути дела, оно санкционировало его действия.187
Но не желая связывать себе руки, оно старалось формально
держаться в стороне.188 Такую же позицию заняло- английское правительство.
Узнав о новых требованиях и о новых угрозах Вильгельма, Солсбери
ответил, что английское правительство «абсолютно не в состоянии
влиять на прессу или контролировать te».189 Одновременно лондонский
«Times», несомненно им же инспирировинный, поместил статью, в
которой высмеял бисмарковские «разоблачения» по поводу происхождения
гамбургской стачки.190 Что касается действительных разоблачений
бисмарковской газеты о русско-германском «перестраховочном
договоре», то хотя их непосредственные результаты в области внешней
политики, столь неблагоприятные для германского правительства, формально
были ликвидированы, но на самом деле они сказались в усилении
недоверия к германской дипломатии, которое она сама уже успела везде
посеять.
183 G. Р., В. XIII, № 3400. Гогенлоэ — Вильгельму II, 30 ноября 1896 г., Anlage.
Солсбери — Лесселсу (дата не указана).
184 G. Р., В. XIII, № 3401. Вильгельм II —Гогенлоэ, 2 декабря 1896 г.
185 H о he η lohe, .Denkwürdigkeiten, S. 284.
186 G. P., В. XIII, № 3401. Вильгельм II — Гогенлоэ, 2 декабря 1896 г.
187 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 284.
188 G. Р., В. XIII, № 3400. Гогенлоэ — Вильгельму И, 30 ноября 1896 г.
189 G. Р., В. XIII, № 3402. Гогенлоэ — Вильгельму И, 8 декабря 1896 г., Anlage.
Солсбери — Лесселсу, 3 декабря 1896 г.
190 «Times», 5 декабря 1896.

•es
^э·
Глава η Hfn a я
БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС,
АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
И КОЛОНИАЛЬНЫЕ ДЕЛА
в 18 97 г.
1
В те напряженные недели, когда господствующие классы в
Германии, их правительство, их партии, их пресса, взбудораженные
гамбургскими разоблачениями Бисмарка, обсуждали вопрос об общих путях
внешнеполитической ориентации Германии, внимание европейской
дипломатии было приковано к делам ближневосточной политики. Положение
на Ближнем Востоке оставалось напряженным. В азиатских провинциях
Турецкой империи все еще продолжались погромы и беспорядки,
спровоцированные правительственными агентами. В европейских
провинциях — в Македонии, Албании, а в особенности на Крите, назревали
новые события, порожденные ростом национально-освободительной борьбы
балканских народов, стремившихся сбросить с себя турецкое иго. В
Константинополе царили возбуждение и постоянное беспокойство·. Никто не
знал, что принесет следующий день: новое ли армянское выступление
или новую резню, во много раз превосходящую ту, которую султан при
помощи турецкой черни так ловко спровоцировал в августе. Власть
султана была уже настолько подточена, что можно было· ожидать
государственного переворота и свержения Абдул-Хамида.1
Дипломатическая борьба и активность держав, заинтересованных в делах Ближнего
Востока, усилились. Каждый стремился удержать в своих руках или
захватить политические позиции, которые могли бы обеспечить на этом
театре его ближние или дальние цели и интересы — финансовые,
политические или стратегические.
Кризис усугублялся тем, что английский империализм, который уже
давно осторожно подбирался к Месопотамии, совершил новый прыжок:
в конце октября английский военный корабль появился на Шат-эль-
Арабе и бросил якорь на рейде у Басры; в Персидском заливе
готовилась демонстрация английского военно-морского флота. Сообщение об
этих фактах сильно встревожило германское правительство, оно
справедливо усмотрело в них активизацию английской политики
колониальных захватов. Но в таком случае возникал ряд серьезных вопросов. Не
заручилась ли Англия каким-нибудь соглашением с Россией и Францией?
1 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, стр. 60. Проект захвата Босфора в 1896 г.
Записка А. И. Нелидова от 30/18 ноября 1896 г.

230
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как далеко и в каком направлении будет дальше
распространяться захватническая политика Англии? Не воспользуется ли Англия
бессилием германского военно-морского флота, чтобы захватить
германские колониальные владения в Африке?
Германская дипломатия решила, что нужно выяснить намерения
Англии и не допустить, чтобы Англия, как выразился Вильгельм, «дала
бы нам пощечину и дискредитировала бы нас перед всем миром».
Действуя, как всегда, под влиянием первых импульсов, германский кайзер
уже дал указания немедленно вступить в переговоры с Россией и
Францией в целях совместного противодействия Англии и взаимной гарантии
колониальных владений. В его сумбурной голове уже роились новые
варианты старых планов «континентальной лиги». Одновременно он дал
приказание ускорить продвижение планов военно-морского
строительства. 2 Но в ведомстве иностранных дел английскую активность в
Передней Азии расценили более спокойно. Маршалль фон Биберштейн,
находясь под влиянием Гольштейна, был убежден, что никакого
соглашения между Англией, с одной стороны, Россией ,и Францией — с
другой, нет и быть не может. Отсюда, естественно, следовало, что
английская экспансия в Персидском заливе должна беспокоить в большей
степени Россию, нежели Германию. Маршалль постарался убедить
своего кайзера, что в этих условиях попытки германской дипломатии к
сближению с франко-русским союзом поставили бы ее в невыгодное и
смешное положение, а кроме того, привели бы к ослаблению
Тройственного союза.3 Гатцфельд, которому Голыптейн уже успел послать
политическую шпаргалку, поспешил высказаться в еще более решительном
духе. «Не может быть никаких сомнений,— писал он Голынтейну,— чтс
политически мы не имеем ни малейшего интереса предупреждать
конфликт между русскими и англичанами в Персидском заливе. Чем
больше там или в другом месте будут обостряться противоречия между ними,
тем меньше смогут они — и прежде всего Англия — думать о
том, чтобы напасть на нас. Следовательно, если в Лондоне
действительно думают о том, чтобы напасть на наши колонии, то тогда
англо-русский конфликт в Азии должен быть для нас вдвойне желателен, и было
бы глупо стараться предотвратить его».4
Гатцфельд считал, что Англия пока что и не помышляет о захвате
германских колоний, поскольку это ей политически невыгодно:
осуществив этот захват, она собственными руками отбросила бы Германию
в лагерь России и, таким образом, потеряла бы надежду использовать
Германию и весь Тройственный союз против своих исконных врагов —
России и Франции. Гатцфельд рекомендовал поддерживать эту
надежду, существующую в руководящих кругах английского империализма, и
использовать ее в германских интересах. Вместе с тем он предостерегал
не итти на открытое и тесное сближение с Россией, ибо, убедившись в
беспочвенности своей надежды, Англия не будет иметь оснований,
которые удерживают ее от нападения на германские колонии. Курс герман-
2 «Наша торговля,— писал Вильгельм,— конкурирует с английской не на жизнь,
а на смерть, наша пресса громко кричит об этом каждый день, однако большой
торговый флот, который под нашим флагом бороздит все моря, совершенно беззащитен
перед 130 английскими крейсерами, которым мы гордо можем противопоставить
только четыре» (G. Р., В. XIII, № 3396, Вильгельм II —Гогешюэ, 25 октября 1896 г.).
В декабре 1896 г. при обсуждении в рейхстаге бюджета национал-либералы, партия
империалистской буржуазии, снова подняли вопрос о необходимости увеличения
ассигнований на флот.
3 G. Р., В. ХШ, № 3397. Маршалль — Вильгельму II, октябрь 1896 г.
4 G. Р., В. XIII, № 3398. Гатцфельд — Голынтейну, 28 октября 1896 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 231
ской дипломатии должен быть таков: использование ближневосточного
вопроса для разжигания конфликта между Россией и Англией. Так
Гатцфельд воспроизводил «идеи» Голыытейна, ставленником которого· он
являлся.
Но после бисмарковских* разоблачений и при том влиянии, которое
они имели в Германии и за границей, проводить эти «идеи» на практике
было совсем не легко. Правительственный кризис, вызванный бисмарков-
ским лагерем прусских юнкеров, еще более усугубил настороженность
германской дипломатии, которая еще раньше вызвана была страхом
господствующих классов Германии за судьбы их колоний в Африке.
В особенности обеспокоены были гамбургские негоцианты и те круги
немецкой буржуазии, которые, несмотря ни на что, продолжали борьбу
за рынки в Южной Африке. Эти круги хотели бы, чтобы германское
правительство и пресса не задирали Англию, чтобы они взяли в
отношении Англии более умеренный тон и даже искали возможности
экономического сотрудничества с ней.5 Что касается ближневосточных дел,
то германское правительство вовсе не собиралось устраняться от них и
зорко следило за всем, что происходит среди его главных партнеров.
Однако его служба информации в это время работала исключительно
плохо.
В середине октября германский поверенный в делах в · Лондоне
принц фон Гогенлоэ-Эринген 6 сообщил в Берлин, что, по ею сведениям,
Солсбери, воспользовавшись визитом царя в Бальмораль, сумел
заключить с Россией соглашение по делам Турции.7 В данном случае
германский дипломат был введен в заблуждение английской прессой, которая,
в связи с приездом Николая II, старалась создать нужную Солсбери
«атмосферу». Некоторые английские газеты даже утверждали тогда,
что, по сути дела, между Англией и Россией не существует никаких
противоречий в восточном вопросе. Только несколько недель спустя, в
начале декабря,8 германская дипломатия узнала, что скрывалось за
этой «атмосферой», создававшейся английской прессой: Солсбери
предложил царю заключить соглашение по турецкому вопросу, однако
получил отказ. 9 Практически это ничего не меняло в направлении
германской политики. В Берлине были заранее убеждены в том, что
англорусское соглашение невозможно, и на этом строили свои расчеты. К тому
же вскоре после бальморальской встречи стали известны факты,
которые подтверждали, что если английская дипломатия и делала попытки
притти к соглашению с Россией, то она потерпела в этом неудачу.
Дело в том, что уже через несколько дней после отъезда Николая II
из Англии итальянский министр иностранных дел маркиз Висконти-
5 См. «Bericht der Handelskammer zu Hamburg», 1896, S. 9.
6 Германский посол в Лондоне граф Гатцфельд находился в это время в отпуске.
7 G. Р., В. XII, № 3064. Гогенлоэ-Эринген — Гогенлоэ, 15 октября 1896 г.
8 G. Р., В. XII, № 3078. Гатцфельд — Гогенлоэ, 9 декабря 1896 г.
9 О переговорах в Бальморале косвенно сообщает русский посол в Лондоне
Огааль: «Он (Солсбери.— А. Е.) предпочитает твердые решения. Он думает, что
£меет заключить из слов его величества императора, что интересы России
сконцентрированы в вопросе о проливах. ^Несомненно, решение этого острого вопроса в
смысле требования России встретит резкую оппозицию Европы. Но эта оппозиция придет
не со стороны Англии. Последняя, напротив, не увидит в этом нарушения своих
интересов и готова договориться с нами» [Архив МИД, Notice secrète, Лондон,
3 октября/21 сентября 1896 г.; см. В. Хвостов, Ближневосточный кризис
1895—97 гг., «Историк-марксист», т. XIII, стр. 36]. Отношение русского правительства
к вопросу о соглашении с Англией установилось еще до приезда Николая IÏ в
Бальмораль. «Я,— писал Николай II,— против соглашения с Англией,— это было бы на
.деле первым шагом к постепенному разделу Турции».

232
ГЛАВА ПЯТАЯ
Веноста предложил обоим союзникам — Германии и Австро-Венгрии —
совместно обсудить пути решения армянского вопроса при помощи
введения в Турции «специальных реформ».10 Повидимому, в Берлине
заподозрили, что итальянская дипломатия действует по наущению
англичан. Маршалль ответил, что предлагаемое решение армянского
вопроса — путем ли предоставления автономии армянскому населению
или другим путем — может привести только к крушению Турецкой
империи и вызовет противодействие со стороны России. Таким образом, он
дал понять, что германское правительство не хочет приступить к
решению этого вопроса без России и в ущерб интересам султана, однако не
отказывается от переговоров, но только не втроем, с участием Австро-
Венгрии и Италии, а вшестером — с участием также и России, Франции
и Англии. При этом он поставил условием, чтобы задуманные
«реформы» касались не только армянского населения, а главное, чтобы,
предлагая их султану, державы ограничивались только «моральными
средствами воздействия». п Если отказ от сепаратного обсуждения
армянского вопроса был сделан Маршаллем в угоду России, то готовность
вступить в «концерт» шести держав была проявлена в угоду Англии.
Германская дипломатия продолжала маневрировать.
Но вот 20 октября Солсбери обратился к «великим» державам с
нотой, в которой предлагал уполномочить послов шести великих держав
в Константинополе разработать реформы, которые могли бы
упорядочить положение в пределах Турецкой империи. Солсбери предлагал,,
чтобы конференция послов занялась также установлением методов
давления, которые необходимы будут, чтобы принудить султана
приступить к осуществлению намеченных реформ. Предложения
английского правительства преследовали определенную цель. Английская
дипломатия стремилась к тому, чтобы, захватив инициативу в свои
руки, подорвать при помощи предлагаемых ею «реформ» самовластие
султана, на которого в то время опиралось преобладающее влияние
царской России в Константинополе. Таким образом, оказывая давление
на султана, можно было бы при известных условиях добиться такого
положения, которое позволило бы вытеснить в турецкой столице
преимущественное влияние царской России за счет усиления английского
влияния. В беседах с Гатцфельдом Солсбери не раз намекал, что он не
возражал бы, если бы в Турции произошла смена султана.12 Наконец,
английская дипломатия предполагала, что если в результате деятельности
конференции послов последует интервенция — дипломатическая, а тем
более военная, то это только усилит внутренний политический кризис в
Турции и тем самым облегчит раздел Турции. Тогда английский
империализм сможет осуществить свои планы: окончательно подчинить
своему господству Египет, к тому же еще захватить Месопотамию, а
если потребуется, то предоставить России в качестве компенсации
господство над Босфором.13
После того как переговоры о разделе Турецкой империи потерпели в
Бальморале неудачу, английская дипломатия сочла более
благоразумным прикрыть подлинные цели своего предложения о «реформах»-
10 G. Р., В. XII, № 3055, Anlage. Маркиз Висконти-Веноста — графу Ланца, 9
октября 1896 г.
11 G. Р., В. XII, № 3065. Маршалль —Π юкл еру, 15 октября 1896 г.
12 G. Р., В. XII, № 3078. Гатцфельд — Гогенлоэ, 9 декабря 1896 г.; № 3079.
Гатцфельд — Гогенлоэ, 10 декабря г1896 г.
13 В. Хвостов, Проект захвата Босфора в 1896 г. «Красный архив», т. XLVII —
XLVIII, стр. 53.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 233
принципом поддержания неприкосновенности Турецкой империи. Даже
Шишкин понял английскую игру: получив английское предложение, он
заметил английскому поверенному в делах Гошену, что после того как
Англия оккупировала Кипр и Египет, она уже односторонне нарушила
этот принцип. н
Первая реакция держав на английское предложение обнаружила
полную разноголосицу в европейском «концерте». Италия и в данном
случае готова была безоговорочно следовать за Англией,15 Австро-
Венгрия — также, считая, однако, что на первый план следует
выдвинуть такие вопросы административно-политических и финансовых
реформ, которые дали бы возможность ослабить в Турции
дипломатическое влияние России и финансово-экономическое влияние Франции.16
Наоборот, Франция в первую очередь была заинтересована в
обеспечении своих огромных финансовых интересов и вовсе не собиралась
поступиться даже долей своего влияния в пользу Англии или какой-либо
другой империалистской державы. Германия выжидала. Она была
противницей английского плана: создание «концерта» держав путем
конференции послов крайне затруднило бы использование
ближневосточного вопроса в целях разжигания конфликта между Англией и Россией.
Эти расчеты германской дипломатии Вильгельм выразил в предельно
четкой форме: «Конференция по восточному вопросу перед войной
является бессмыслицей, на которой меня не провести».17 Другое дело,
если бы по восточному вопросу вспыхнула война, без участия
Германии, и если бы по окончании войны была бы созвана конференция,—
тогда Германия обязательно участвовала бы в ней. Но в ожидании
столь замечательных перспектив германское правительство
предпочитало, чтобы английский план конференции послов был сорван Россией.
Оно поспешило сообщить в Петербург, что хочет занять в этом вопросе
позицию, согласную с позицией России. «Отлично»,18 — обрадовался
Николай.
Имея политическое преобладание в Константинополе, царское
правительство считало для себя невыгодным вступить в «концерт» шести
великих держав: как отметил русский посол в Константинополе
Нелидов, это означало бы вместо преобладающего влияния
довольствоваться одной шестой его частью. Русское правительство задерживало
ответ, пока, наконец, не дало его в весьма уклончивой форме:
соглашаясь принять участие в обсуждении на конференции послов проекта
реформ, оно не пожелало принять участие © обсуждении «Амер
принуждения» по отношению к султану. По существу это был отказ в
замаскированной форме.19 Получив такой ответ, Солсбери уже готов был
всю ответственность за срыв своего плана возложить исключительно на
Россию,20 и германская дипломатия была таким течением дела очень
довольна. Маршалль продолжал заверять царское правительство, что
Германия, не имея непосредственных интересов на Востоке, не ищет в
Константинополе преимущественного положения и не хочет действовать
14 G. Р., В. XII, № 3069. Радолин — ведомству иностранных дел, 29 октября 1896 г.
15 G. Р., В. XII, \№ 3070. Бюлов — ведомству иностранных дел, 2 ноября Г896 г.
16 G. Р., В. XII, № 3067. Лихновский — Гогенлоэ, 24 октября 1896 г.
>17 G. Р., В. XII, № 3070. Бюлов ~ ведомству иностранных дел, 2 ноября 1896 г.
(см. помету Вильгельма II).
18 Архив МИД, К. 20, л. 86. Секретная телеграмма Остен-Сакена — министерству
иностранных дел, Берлин, 21/9 ноября 1896 г.
19 В. Хвостов. Проект захвата Босфора в 1896 г. «Красный архив», т. XLVII—
XLVIII, стр. 53.
20 G. Р.. В. XII. № 3072. Радолин — ведомству иностранных дел, 20 ноября 1896 г.

234
ГЛАВА ПЯТАЯ
изолированно от России.21 В то же время Гатцфельд, вернувшись из
отпуска в Лондон, воспользовался первой же встречей с Солсбери,
чтобы снова завести разговор о тайных намерениях русской политики в
проливах. Солсбери говорил на эту тему так туманно, неопределенно и
невнятно, что Гатцфельд уже готов был притти к выводу, будто
английский премьер вообще не знает, чего он хочет. На самом же деле он
просто не хотел раскрывать перед немцами свои карты. Но Гатцфельд
решил назойливо продолжить тему о «русской опасности» в проливах.
Тогда Солсбери ответил ему, что прежде всего Австрия не допустит
такого поведения России. Германский посол попытался парировать
удар. «Неужели вы действительно верите,— спросил он Солсбери,— что
Австрия в состоянии и намерена одна противодействовать такому
русскому выступлению и тем самым взять на свои плечи всю связанную с
этим опасность?» Солсбери ответил на это совсем недвусмысленно: «Но
ведь Германия стоит за Австрией, и последняя поэтому не останется
одна». После этого Гатцфельд сразу прикусил язык. А Солсбери еще
добавил, что планы германской дипломатии он видит насквозь: она
стремится к восстановлению Союза трех императоров.22
Солсбери был близок к истине: в результате сильных атак из лагеря
бисмарковской оппозиции в германской политике явно наметился крен в
сторону сближения с царской Россией и одновременно стремление
притупить острие ее противоречий с Австро-Венгрией. Но окончательно
встать на этот путь германская дипломатия могла только' тогда, когда
она окончательно убедилась бы, что на быстрое возникновение
англорусского конфликта нет никаких надежд. Еще недавно, когда Солсбери
впервые возглавил английский кабинет, он хвалился Гатцфельду, что
если обстоятельства потребуют, ему достаточно будет только нажать
кнопку и тотчас же английский флот войдет из Средиземною моря
в Дарданеллы. Теперь, когда английский флот все еще крейсировал
возле Дарданелл, Гатцфельд, по собственному признанию, не мог
противостоять искушению, чтобы не напомнить об этих его словах.
Солсбери мог только ответить, что обстоятельства теперь сложились
иначе...23
Пока германское правительство занималось дипломатической
пикировкой с Англией и, несмотря на неоднократные запросы последней,
не давало ей ответа на приглашение принять участие в конференции
послов, царское правительство вдруг изменило свою позицию и
заявило, что оно в общем готово принять английское предложение целиком.
Французское правительство, очень неохотно, последовало за своей
русской союзницей. Тогда и германскому правительству не осталось ничего
другого, как последовать за Россией и согласиться «до войны» принять
участие © конференции по восточному вопросу. Оно тогда еще не знало,
каковы были подлинные мотивы, которые столь неожиданно изменили
позицию царского правительства. Занятое выяснением характера франко-
русского союза в той части, в какой он имел отношение к
военно-политическому положению Германии в Европе, оно не получило никакой
информации о той стороне франко-русских отношений, которые
касались восточного вопроса. Правда, Голыптейн, как мы ©идели, был
убежден, что восточный вопрос раньше или позже окажется клином,
который ослабит или вовсе взорвет союзные отношения между Фран-
21 Архив МИД, К. 19, л. 418. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 27/15 ноября
1896 г., № 57.
22 G. Р., В. XII, № 2929. Гатцфельд — Гогенлоэ, 10 декабря 1896 г.
23 Там же.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 235
цией и Россией, но это убеждение являлось лишь одним из элементов
его общей политической схемы игры великих держав на шахматной
доске европейской дипломатии. Ни он, ни кто другой, повидимому, не
предполагали, что происходило за кулисами той помпезной встречи,
которая оказана была Николаю II в Париже. Между тем именно тогда
Ганото, французский министр иностранных дел, ловко обработав
слабовольного Николая II и тугодума Шишкина, сумел добиться от них
согласия итти в восточной политике рука об руку со своей французской
союзницей. По существу же это означало подчинение политики России
интересам французского банковского капитала в Турции.24
Если интересы царского правительства заключались в том, чтобы
отстранять попытки иностранных держав установить преобладающее
влияние в Константинополе и поддерживать Турецкую империю в
вопросе о ее неприкосновенности вплоть до тех времен, когда Россия окажется
в состоянии приступить к активной политике в вопросе о проливах, то
французское правительство стремилось к тому, чтобы под видом
установления международного финансового контроля над Турцией усилить
свою собственную роль. Оно предполагало добиться этого через
посредство Совета управления оттоманского долга, в котором французское
влияние было главенствующим. Теперь Ганото заручился мощной
поддержкой России. В итоге переговоров было решено послать русскому и
французскому послам в Константинополе инструкции, которые
фактически означали, что царское правительство решило перечеркнуть свой
прежний политический курс. Начиная с 1881 г. оно отказывалось послать
своею представителя в Совет управления оттоманского долга. Теперь
оно выразило согласие направить туда своего делегата. Раньше оно
всегда противилось расширению компетенции Совета долга,
справедливо усматривая в таком расширении способ усилить влияние в Турции
западноевропейских держав. Теперь оно согласилось больше не
возражать против расширения. Еще недавно оно решительно возражало
против захватнической политики Англии в Египте и Судане. Теперь
Ганото в замаскированной форме навязывал ему более примиренческую
линию, повидимому надеясь, что Франция за это получит от Англии
какие-либо компенсации в колониальных делах.
Однако политическая линия, на которую Николай и Шишкин так
легко согласились в Париже, естественно никакой поддержки в России
не получила. Более того, ряд влиятельных русских дипломатов
категорически возражал против этой линии, и в конце концов царь
должен был признать, что он сделал «крупный промах».25 Осталось
только подыскать предлог, чтобы сообщить в Париж о своем
отказе от недавно утвержденных там совместно с Ганото инструкций по
восточному вопросу. «После длительных переговоров здесь и там, между
Парижем и Петербургом,— телеграфировал германский посол Радолин
в Берлин,— как будто найден выход, который для Франции, по крайней
мере временно, может быть приемлемым. Но господин Нелидов сообщил
мне доверительно: участие России в Комиссии турецкого долга
абсолютно исключается».26 Ни Радолин, ни кто другой среди германских
дипломатов не знали тогда, что кроется за этим отказом России от
предложений Франции. Точно так же никто еще не знал, что кроется за
неожиданной готовностью России принять предложение Англии. Германская
24 В. Хвостов, Проблема захвата Босфора в 90-х годах XIX века, «Историк-
марксист», т. XX, стр. 119 и ел.
25 Τ а м ж е, стр. 124.
26 G. Р., В. XII, № 3075. Радолин — ведомству иностранных дел,у4 декабря 1896 г

236
ГЛАВА ПЯТАЯ
дипломатия неизменно твердила в Петербурге, что в восточном вопросе
она хочет итти вместе с Россией.
Между тем в политике царского правительства в течение этих
нескольких недель наметились некоторые новые тенденции. Отказавшись-
следовать указке, продиктованной французскими банками, царское
правительство решило вступить на путь более самостоятельной политики в
проливах. Нелидов, русский посол в Константинополе, разработал проект
занятия Босфора русскими военно-морскими силами. Его проект
рассматривался царским правительством.27 Согласие обсуждать «меры
принуждения» в отношении правительства султана и должно было послужить
дипломатической увертюрой к осуществлению этого проекта. Перед тем
как вернуться в Константинополь, Нелидов повидал английского посла в
Петербурге. Не раскрыв перед ним своих планов, он по существу все же
сказал ему, что увозит с собой инструкции предупредить султана, что
в случае, если последний не будет считаться с советами конференции
послов, то к нему «применят» (кто именно — об этом он умолчал) меры
насильственного воздействия. Радолин был очень раздосадован, узнав;
об этих инструкциях не от Нелидова, а от английского посла,28 но он
все еще не подозревал о принятых царским правительством решениях
по вопросу о проливах. Поэтому и в Берлине пока еще «ни о чем не
подозревали. Не имея информации по столь важному вопросу, Гатц-
фельд мог заниматься в Лондоне поисками различных оттенков в
отношении Англии и России к задачам проектируемой в Константинополе
конференции послов по вопросу о реформах в Турции.29
Солсбери уже что-то знал о русских проектах и в беседах с
Гатцфельдом пытался выяснить, знают ли об этих русских проектах в
Берлине. Но в Берлине все еще ничего не знали о проектах Нелидова,
и Солсбери мог поэтому открыто издеваться над германским послом,
тем более что последний этого и не подозревал. 21 декабря, заведя с
Гатцфельдом беседу в связи с открытием конференции послов, он не
без самодовольства отметил, что со стороны России он не ожидает
особых затруднений, что Австро-Венгрия и Италия пойдут вместе с Англией
и что даже Франция едва ли будет сильно сопротивляться политике
европейского «концерта». О Германии он не упомянул и тем самым дал
почувствовать, какую малую роль он придает ей в делах восточной
политики. Тогда Гатцфельд дал понять, что он не очень-то верит, что
константинопольская конференция послов — детище английской
дипломатии — сумеет быстро разрешить поставленную перед нею задачу. При
этом он в шутку заметил, что пока конференция придет к каким-либо
практическим результатам, он, вероятно, успел бы совершить небольшую
приятную поездку. На это Солсбери ответил, что, по его мнению,
«можно даже успеть совершить путешествие вокруг света». Вслед за этим он
опросил Гатцфельда, не думает ли он, что Нелидов привез с собой в
Константинополь готовый план действий, в частности проект раздела
Турции. Гатцфельд признался, что ничего об этом не слышал, и, не
поняв всей политической серьезности затронутой темы, решил даже
27 О проекте Нелидова занять Босфор в 1896 г. существует большая литература
(см. Dillon, «The Ecclipse of Russia», 1918, p. 231—244; Витте, «Воспоминания», 1924,
т. I, стр. 80—90; Rosen, «40 years of Diplomacy», v. I, p. 128; Michon, «L'Alliance
Franco-russe», Paris 1927, p. 76; «Красный архив», т. I, «Проект захвата Босфора
в 1897 г.»; «Красный архив», т. XLVII—XLVIII, «Проект захвата Босфора в 1896 г.»;
В. Хвостов, «Проблема захвата Босфора в 90-х годах XIX века», «Историк-марксист»,,
т. XX; Langer, «The Diplomacy of Imperialism», v. I, p. 336—349).
28 G. P., B. XII, № 3083. Радолин — Гогенлоэ, 12 декабря 1896 г.
29 G. Р., В. XII, № 3084. Гатцфельд — Гогенлоэ, 18 декабря 1896 г

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 237
поддеть английского премьера. Он спросил, не потому ли Солсбери
интересуется планом Нелидова, что «хотел бы убедиться, приняты ли в
Петербурге во внимание его пожелания относительно Евфрата».
Солсбери, проникновенно глядя на Гатцфельда, утвердительно закивал головой,
но ничего не ответил. Тогда Гатцфельд попытался выяснить, как
Солсбери вообще смотрит на развитие событий на Востоке. Солсбери
ответил, что он видит только два варианта этого развития: или удастся
выполнить план, и тогда Турция, проведя реформы под контролем
европейских держав, останется существовать, а исключительному
влиянию в ней России придет конец, или же этот план расстроится, и тогда
наступит крах Турции и ее раздел между заинтересованными
державами. Не придавая значения первой части альтернативы, Гатцфельд
заинтересовался только второй. Он заметил Солсбери, что в случае
столкновения между заинтересованными державами Англия все равно
постарается остаться в стороне и не захочет пустить в ход свои корабли.
Английский премьер в ответ на это цинично засмеялся: «Чего вы
хотите?— сказал он.— Ведь мы так миролюбивы».30
Политическое содержание этой беседы было значительно более
серьезно, нежели общий ее тон и непринужденность ее формы. Гатцфельд,
хорошо изучивший дипломатические повадки Солсбери, сделал
вывод, что английское правительство стремится заключить сделку с
царской Россией о разделе Турции и что ради этой сделки оно не
преминуло бы полностью игнорировать Австро-Венгрию и Италию, на
политику которых в ближневосточных делах оно еще продолжало
опираться. Эти выводы могли вселить тревогу, но еще не составляли
открытия.
Если бы германская дипломатия уже знала о намеченной в
Петербурге политике в отношении проливов, то, о чем уже догадывался или
частично знал Солсбери, она стала бы реагировать совсем по-иному.
Как обычно в таких случаях, она пыталась бы вклиниться между
Англией и Россией и реально заручиться какими-либо
компенсациями. Она пыталась бы заранее определить и позицию Австро-
Венгрии. Между тем, ничего не зная и ничего не подозревая, она
продолжала свою политику подчеркнутой «незаинтересованности» в
ближневосточных делах. Тем самым она сильно раздражала
австрийскую союзницу. «Мы стоим,— говорил граф Голуховский,— перед лицом
всевозможных неожиданностей, которые могут стать весьма серьезными.
Мы, австрийцы, естественно, в конечном счете уже ангажированы.
Однако незаинтересованность Германии я, действительно, не могу понять.
Ведь Германия уже без н ад еж но завязла (на Балканах.— Л. £.),
когда там, внизу, заварится каша». Голуховский видел, что германское
правительство тянет в сторону сближения с Россией, и все еще
противился этому. Он возмущался политикой «незаинтересованности»
Германии в восточных делах, так как в этой политике он усматривал отход
Германии от Тройственного союза в сторону России. Эйленбург
'пытался успокоить его. Он заверял его, что в случае европейской войны Гер-
-мания будет на стороне своих союзников, но пока войны нет, Германия
должна итти по намеченному ею курсу: «Улаживать споры,— говорил
он,— является также одной из сторон союзнической верности,
драться вместе вовсе не является единственной целью союзов».31
Только в самом конце декабря, т. е. с опозданием на целых три
недели, германская дипломатия узнала о том, что на специальном
30 G. Р., В. XII, № 3086. Гатцфельд — Гогешюэ, 22 декабря 1896 г.
31 G. Р., В. XII, № 3089. Эйленбург — Гогенлоэ, 27 декабря 1896 г.

238
ГЛАВА ПЯТАЯ
совещании русских министров Нелидов предложил воспользоваться
ближневосточным кризисом и занять Константинополь. Радолину кое-что
рассказал об этом итальянский посол в Петербурге маркиз Маффеи,32
а также какой-то «русский источник». Но то, что он узнал об этом
совещании, далеко не отвечало действительному положению вещей. Он
сообщил в Берлин, что Нелидов предложил быстро занять
Константинополь и азиатское побережье Черного моря, но встретил решительное
сопротивление со стороны министра финансов Витте и других крупных
царских сановников, в том числе якобы и Победоносцева. Он сообщал
далее, что, рассмотрев проект Нелидова, совещание тут же отвергло
его,33 так как опасалось, что Россия окажется вовлеченной в войну.
Дело было совсем не так. Большинство участников совещания, несмотря
на возражения Витте (Победоносцева, кстати сказать, на совещании
вовсе не было), в основном согласилось принять проект и решило
приступить к подготовке его осуществления.34
Германское правительство об этом не знало. Вильгельм сожалел, что
Нелидов потерпел неудачу, и считал, что аргументы Витте о неизбеж-
ности войны неубедительны. «Почему война? И кто ее должен
вести?!»— надписал он на полях донесения Радолина.35 Но к этому
времени царское правительство уже действительно отказалось поддержать
нелидовский проект по причинам, которые для германской дипломатии
также остались неизвестными. Загипнотизированная страхом перед
франко-русским союзом, который недавно демонстрировал свою
сплоченность, германская дипломатия не заметила, что после отказа России
проводить в жизнь «парижские инструкции» по восточному вопросу
отношения между Россией и Францией изрядно испортились. Не заметив
этого охлаждения, она не смогла его и использовать. Далее,
загипнотизированная своей постоянной «идеей» разжечь конфликт между Россией
и Англией, она не заметила, что согласие России принять английский
план о конференции послов продиктовано было стремлением обострить
ближневосточный кризис и использовать его для занятия Босфора. Это
стремление царской России германская дипломатия также не смогла
использовать. Теперь, загипнотизированная страхом перед возможностью
заключения англо-русского соглашения, она не заметила нового зигзага
царской политики в сторону удовлетворения требований, продиктованных
из Парижа. \(
Дело в том, что если в Берлине не знали о продвижении
нелидовского проекта, то в Париже знали о нем более или менее точно. И вот
в те самые дни, когда Нелидов, вернувшись в Константинополь,
предпринимал дипломатические шаги, которые должны были подготовить
появление русских войск в Босфоре, Ганото со своей стороны приступил
к устройству дипломатической волчьей ямы, в которую должен был
провалиться нелидовский проект. В связи с началом работ конференции
послов в Константинополе он предложил державам принять следующие
три пункта: во-первых, признание принципа о поддержании целостности
Оттоманской империи, во-вторых, отказ держав от сепаратных
выступлений в Турции и, в-третьих, отказ держав от попыток установить их·
32 G. Р., В. XII, № 3090. Радолин — Гогенлоэ, 27 декабря 1896 г.
33 G. Р., В., XII, № 2930. Радолин — Гогенлоэ, -27 декабря 1896 г.
34 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, «Проект захвата Босфора в 1896 г.»
(см. «Заключение совещания, состоявшегося... в Царском Селе, в субботу, 23 ноября
1896 г.», ст. стиля).
35 G. Р., В. XII, № 2930. Радолин — Гогенлоэ, 27 декабря 1896 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 239
кондоминиум в Турции.36 Если бы царское правительство отказалось
принять эти три пункта, в особенности второй, оно раскрыло бы свои
планы и обнаружило бы, что в восточном вопросе его пути полностью
разошлись с политикой французской союзницы. В таком случае оно
могло бы опереться только »на поддержку германской дипломатии.
Но чего стоила эта поддержка? Германское правительство связано
было союзом с Австро-Венгрией и Италией, и как оно >ни третировало
своих союзников, оно все же вынуждено было считаться с ними. Оно
громогласно подчеркивало свою «незаинтересованность» в делах
ближневосточной политики и втайне заверяло Россию о своей готовности
оказать ей поддержку,— на деле же оно стремилось только к тому,
чтобы вбить клин между Россией и Францией и вызвать конфликт между
Россией и Англией. Если бы это ему удалось, оно достигло бы многого.
Это понимал даже русский посол в Берлине Остен-Сакен, который
весьма симпатизировал правящим классам Германии. Он аккуратно
передавал в Петербург постоянные заверения Гогенлоэ и Маршалля: «Мы
хотим итти в согласии с вами». И столь же аккуратно он предупреждал,
что германское правительство не допустит втянуть себя в конфликт на
Ближнем Востоке и что, с другой стороны, охваченное враждой к
Франции, оно, в особенности после гамбургских* разоблачений Бисмарка,
стремится избежать войны на два фронта — против Франции и России.
Германия, сообщал Остен-Сакен, готовится к этой войне, но наилучший
выход для себя видит в столкновении держав в Турции. Если это
столкновение произойдет, Германия не только улучшит свое общее
стратегическое положение, но и вообще станет хозяином положения на
Европейском континенте.37
Германская поддержка на Ближнем Востоке (разумеется, только
дипломатическая и не более!) могла иметь для России известное
значение только при условии, если бы одновременно Россия обеспечила себя
и французской поддержкой, и притом не словесной, а реальной. Тогда
царское правительство могло бы рассчитывать на успех переговоров с
Англией по вопросу о проливах.38 Но поддержки Франции царское
правительство не получило, а германская дипломатия могла быть только
заинтересована в том, чтобы дело приняло такой оборот.
Поэтому-то, опасаясь, несмотря на германскую «поддержку»,
остаться изолированным, царское правительство вынуждено было принять
предложение Ганото отказаться от самостоятельных выступлений в
Турции, т. е. от нелидовского плана занятия Босфора. Так, сама того
не подозревая, германская дипломатия потеряла сильную карту в своей
игре на ближневосточном театре. Она продолжала свою политику
подчеркнутой «незаинтересованности».
Наконец, после предварительных длительных переговоров между
державами конференция послов в Константинополе открылась. Как и
следовало ожидать, взявшись за дело разработки, плана «реформ»
прогнившего варварского режима в Турции, дипломатия империалистских
держав, к тому же сама разъедаемая противоречивыми интересами,
принялась решать задачу, практически неразрешимую. Старый, треснувший
и уже разваливающийся турецкий горшок должен был быть просто
36 В. Хвостов, Проблема захвата Босфора в 90-х годах XIX века, «Историк-
марксист», т. XX, стр. 126.
37 Архив МИД, К. 19, л. 432. Весьма секретное письмо Остен-Сакена — Шишкину,
Берлин, 3 января 1897 г. (22 декабря 1896 г.).
38 «Красный архив», т. XLVII — XL,VIII, «Проект захвата Босфора в 1896 г.»
(см. записку А. И. Нелидова от 30/18 (ноября 1896 г., а также «Заключение
совещания, состоявшегося... в Царском Селе, в субботу, 23 ноября 1896 г»).

240
ГЛАВА ПЯТАЯ
выброшен на свалку истории; его нельзя было сохранять путем склейки
и перестановки черепков. Между тем конференция пыталась его
«реформировать». Реакционная попытка империалистских держав спасти
феодальный режим в Оттоманской империи и поддержать его в борьбе
против национально-освободительного движения населяющих ее
народов, славянских и неславянских, в конечном счете была обречена на
неудачу. Никто из участников конференции не верил в ее успех. Каждый
стремился лишь к тому, чтобы использовать конференцию для
ослабления влияния своих соперников, закрепить свое влияние или усилить
его.
Но даже куцые «реформы» на бумаге не нравились султану.
Наблюдая за медлительной деятельностью конференции, Абдул-Хамид
пытался нащупать противоречия между державами и использовать их в
своих интересах. В частности, он сделал попытку закулисно
договориться с Германией по вопросу о том, какие из намеченных конференцией
«реформ» он мог бы «самостоятельно» провести и какие он мог бы
отклонить, рассчитывая на расхождения между державами.39
Германская дипломатия в тот момент сочла для себя более выгодным
уклониться от закулисных сделок с султаном. Гогенлоэ объяснял турецкому
послу Галибу-бею, что Германия не может отделить себя от других
европейских держав.40 На самом деле германской дипломатией
руководили совершенно другие мотивы. Прежде всего, наблюдая за
расхождениями между -«великими» державами по вопросу о «реформах»,
германское правительство вообще не верило, что план этих реформ
будет когда-нибудь выработан. Вильгельм в душе издевался над
константинопольской конференцией. Он называл ее «обезьяньей комедией».4l
Далее, можно было предполагать, что если план «реформ» будет все же
выработан, то эти «реформы» будут проведены в жизнь лишь после
греческих календ.42 Таким образом, незачем было рекомендовать
султану принять одни реформы и отклонить другие и тем самым
компрометировать себя перед державами.
А между тем вокруг разговоров об этих «реформах» германская
дипломатия пыталась вести довольно сложную игру. Накануне нового,
1897 г. Гогенлоэ послал Заурме, послу в Константинополе, инструкции,
как тот должен себя вести на конференции послов. Он подчеркивал
отсутствие прямой заинтересованности Германии в делах восточной
политики и требовал, чтобы Заурма стремился поддержать единство
взглядов между Россией и Австро-Венгрией, отдавая вое же предпочтение
России. Он писал ему: «Против Ήpeдлoжeний России вы даже и
тогда не должны итти, когда Россия и Австрия не единодушны. В
случаях этого последнею рода вы должны занять позицию полной
сдержанности». 43 Столь ясно выраженный дипломатический крен в сторону
царской России объяснялся не только общеполитическими
соображениями, но и специальными мотивами в отношении Турции. Сближением
с Россией германская дипломатия стремилась изолировать Англию,
которую она к тому же серьезно подозревала в намерениях взорвать
Оттоманскую империю. В тот момент, в особенности после краха
39 G. Р., В. XII, № 3091. Заурма — ведомству иностранных дел, 28 декабря 1896 г.:
№ 3092. Заурма — ведомству иностранных дел, 29 декабря 1896 г.
40 G. Р., В. XII, № 3095. Записка Гогенлоэ, 1 января 1897 г.
41 G. Р., В. XII, № 3099. Заурма — ведомству иностранных дел, 3 января 1897 г.
(см. помету Вильгельма II)'.
42 G. Р., В. XII, № 3098. Заурма — ведомству иностранных дел, 2 января 1897 г.
(см. помету Вильгельма II).
43 G. Р., В. XII, № 3094. Гогенлоэ — Заурме, 31 декабря 1896 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 241
нелидовского плана, таких подозрений в отношении царской России у
германского правительства не было и быть не могло: политика России
была направлена преимущественно на Дальний» Восток. В поддержании
Оттоманской империи, хотя и по другим мотивам, была в тот момент
заинтересована и Австро-Венгрия; она боялась взрыва национально-
освободительного движения славянских народов на Балканском полу-
острове.
Таким образом, германская дипломатия могла поставить перед собою
триединую задачу: подтолкнуть царскую Россию и Австро-Венгрию хотя
бы к временному сближению на почве турецких и вообще балканских
дел, изолировать Англию на Ближнем Востоке и. таким образом сделать
ее более податливой в колониальных делах и, наконец, сохранить
Оттоманскую империю в полной неприкосновенности, без каких-либо
затеянных англичанами «реформ», до тех пор, пока германский империа-
лизм не сумеет добиться своего Ήpeoблaдaющeгo там влияния.
Следовательно, отказывая в просьбе султану, германская дипломатия
отстаивала его реакционные интересы лучше, чем он отстаивал их сам.
Она действовала так потому, что это соответствовало империалистским
интересам правящих классов Германии.
Приступив к осуществлению своих задач, германская дипломатия
должна была прежде всего преодолеть сопротивление одного из своих
ооюзников — Австро-Венгрии. Голуховский и те круги, которые его· под-^
держивали, были крайне недовольны тем, что Германия взяла курс на'
сближение с Россией, и не скрывали своего недовольства. Голуховский
все еще мечтал о том, чтобы создать, как он говорил, «большой
западный барьер против варварского наступления России с Востока».44
Таким барьером, считал он, должен быть союз между Австро-Венгрией,
Германией и... Францией. Чтобы создать такую противоестественную
комбинацию, нужно было Ήpeдвapиτeльнo устранить фра.нко-германские
противоречия, и Голуховский носился с какими-то планами
полюбовного урегулирования эльзас-лотарингского вопроса между Германией и
Францией.45 Это были фантастические планы. По выражению Филиппа
Эйленбурга, они были «подобны счастливому сновидению».46
Единственное, что в этом «сне» было реальным и, нужно сказать, опасным для
мира, это стремление правящей верхушки австро-венгерской монархии
сколотить блок европейских держав, направленный против России.
С этой целью, несмотря на уже не раз постигавшие его разочарования,
Голуховский продолжал интриговать и в Лондоне. Он все еще надеялся,
что в ходе ближневосточного кризиса обстоятельства заставят Англию
противодействовать России в проливах и активно выступить против нее.47
Этот вопрос все еще продолжал волновать и германскую дипломатию.
В начале января 1897 г., уже после того как константинопольская
конференция послов приступила к работе, Гатцфельд все еще пытался
выяснить в Лондоне, не собирается ли Англия выступить против
России. Солсбери дал понять, что он попрежнему придерживается того
мнения, что это дело Австро-Венгрии. И тюпрежнему Гатцфельд парировал
тем, что Австро-Венгрия может выступить только тогда, когда ей
заранее будет обеспечена твердая поддержка английского флота. На это
Солсбери, как обычно, промолчал, а Вильгельм, узнав об этом, как
обычно, разразился длинной тирадой: «Итак, правильно, как я и пред-
44 G. Р., В. XII, № 3114. Эйленбург — Гогенлоэ, 16 января 1897 г.
45 G. Р., В. XII, № 3116. Голыптейн — Эйленбургу, ' 22 января 1897 г.
46 G. Р., В. XII, № 3114. Эйленбург—Гогенлоэ, 16 января 1897 г.
47 G. Р., В. XII, № 2931. Гатцфельд — Гогенлоэ, 12 января 1897 г. ,, j

242
ГЛАВА ПЯТАЯ
полагал: так как Англия не имеет армии, то Австрия должна в ее
интересах выполнить службу ландскнехта, и когда Австрия будет вовлечена,.
Тройственный союз должен будет последовать за ней, и тогда Солсбери
на нас натравит Галлию! Все кончено, и прощай для нас Африка!» 4S
Через неделю Вильгельм снова вернулся к этому вопросу. Он
пригласил английского военного атташе подполковника Грирсона на охоту иу
воспользовавшись удобным случаем, совсем не дипломатично и, так
сказать, по-солдатски прямо спросил его, насколько верны подозрения,
что Солсбери ведет с русским правительством секретные переговоры о
разделе Оттоманской империи. Подполковник Грирсон ответил ему
отнюдь не по-солдатски: «Ну, вы видите, ваше величество, мы не
можем одни бороться за Стамбул, и так как другие не будут бороться
за него, то у нас нет никого, кто бы помог нам». Вильгельм мог
только пробормотать, что, если бы Англия пошла на соглашение с Россией,
это означало бы полную перемену ее средиземноморской политики й
что, как он надеется, Англия не совершит этой перемены за спиной
«других». Про себя же он расценил заявления Грирсона следующим
образом: «Это столь же неожиданно, сколь и характерно для политики
«коварного Альбиона»!» Вильгельм понял так: «другие» — это прежде
всего Австрия.49 Но Гогенлоэ подозревал, что англичане (не Грирсон,
а Солсбери), говоря о «других», имеют в виду не Австро-Венгрию, а
.Германию. И он испугался, как бы Солсбери, используя обычные
оплошности германского кайзера, не постарался в секретных переговорах
с Петербургом и Веной представить дело так, будто Англия на случай
решительной политики против России уже заручилась поддержкой со
стороны германскою кайзера.50 Постоянные напоминания германской
дипломатии о том, что Англия должна заранее дать гарантии
антирусской политике Австро-Венгрии, и исходящие из Берлина постоянные
подталкивания Англии на выступление против России в конце концов
могли быть разоблачены. Они могли быть поняты или изображены как
стремление самой Германии выступить совместно с Англией против
России. Теперь это было особенно опасно и не нужно. Опасно потому,
что это сорвало бы намеченный курс некоторого «сближения» с
Россией. Не нужно потому, что если бы царское правительство
действительно приступило к активным действиям в проливах, оно встретило бы
там сопротивление со стороны своей собственной союзницы — Франции.
К этому времени германская дипломатия уже поняла, что
ближневосточный вопрос становится пунктом расхождения между Францией и
Россией, и она, конечно, хотела, чтобы это расхождение переросло в
настоящий кризис, который развалил бы франко-русский союз.51
Вместе с тем она хотела бы консолидировать свой союз с Австро-Венгрией,
при условии, что ей удастся подчинить политику последней своим
собственным интересам и целям.
2
Такова была обстановка, когда австро-венгерский министр
иностранных дел граф Голуховский снова приехал в Берлин (16—19 января
1897 г.). В условиях продолжающегося ближневосточного кризиса его
ноездка имела двоякую цель: во-первых, продемонстрировать укрепл.е-
48 G. Р., В XII, № 3100. Гатцфельд —Гогенлоэ, 7 января 1897 г.
49 G. Р., В. X, № 2932. Вильгельм II-^Гогенлоэ, 15 января 1897 г.
50 G. Р., В. X, № 2933. Гогенлоэ —Вильгельму II.
в| Там же.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 243
ние союза между Австро-Венгрией и Германией и, во-вторых, сделать
еще одну попытку заручиться поддержкой Германии для проведения
активной антирусской политики на Балканах.52 Еще находясь в Вене»
<ш пространно доказывал германскому послу Эйленбургу, что если
державы Тройственного союза, объединившись, будут вести в
Константинополе резко выраженную антирусскую политику, то Англия, безусловно,
примкнет к ним, и тогда Россия должна будет полностью уступить. Он
говорил на эту тему так часто и в таких бесконечных вариациях, что
Эйленбург откровенно скучал. Но Голуховский продолжал убеждать
его, что Россию легче всего побороть -на ближневосточном театре и что
для этого нужно только ударить через Дарданеллы. «Но ведь только не
мы?! Или не мы вдвоем! Это — дело Англии»,— отозвался Вильгельм на
проповеди Голуховского.53 В Германии эти проповеди не имели
никакого успеха.
Приехав в Берлин, Голуховский все еще пытался, хотя и более
осторожно, чем раньше, говорить о «русской опасности» на Ближнем
Востоке. Барон Ротенган, заместитель статс-секретаря по иностранным
делам, разъяснил ему,54 что даже Англия не собирается выступить там
против России. Усомнившись в этом, Голухо-вский начал
распространяться о «русской опасности» в Европе вообще. Ротенган разъяснил
ему, что Россия занята теперь делами Дальнего Востока и никому в
Европе не угрожает. Голуховский усомнился и в этом. Но главным
результатом его пребывания в Берлине было то, что он в конце концов
действительно усомнился в готовности и в желании Англии выступить
против России. Повидав английского посла в Берлине Лесселса, он дал
ему понять, что если Англия действительно пересматривает свою
политику на Ближнем Востоке, то и Австро-Венгрия не может
придерживаться своих старых традиций и прежних намерений. «Если Англия,—
сказал Голуховский,— не желает сама защищать проливы, если она
на -случай русского нападения заранее не пошлет свой флот,
вместе с итальянским,'в Константинополь, чтобы действовать там вместе с
Авотро-Венгрией (а возможно, с Тройственным союзом), тогда Австрия
не может и не будет сама выступать в защиту Константинополя и
проливов». 55 Эти слова так точно воспроизводили всё, что
английская дипломатия уже слышала с германской стороны, что Лесселс
мог сделать единственный вывод: Голуховский начинает усваивать
германскую точку зрения на положение вещей. Это было близко к
истине.
Правда, австрийская дипломатия все еще, как бы· по инерции,
продолжала выяснять в ЛондО'Не, не собирается ли английское
правительство активно выступить в проливах против России, но неизменно
получала ответ, полный неопределенности. В иных случаях на повторные заг
просы Голуховского Солсбери язвительно отвечал тоже вопросом: разве
Австро-Венгрия, заинтересованная в судьбе проливов, не имеет за
спиной безусловной поддержки своей германской союзницы?56 В конце
концов даже граф Дейм, австро-венгерский посол в Лондоне, активный
62 G. Р., В. XII, № 2933. Гогенлоэ — Вильгельму II, 16 января 1897 г. -
63 G. Р., В. XII, № 3114. Эйленбург — Гогенлоэ, 16 января 1897 г. (см. помети
Вильгельма II). ; .
54 G. Р., В. XII, № 3115. Записка Ротенгана, 21 января 1897 г. '
55 G. Р., В. XII, № 2934. Записка Ротенгана, 22 января 1897 г.
56 Об этом Гогенлоэ узнал из доверительного рассказа австро-венгерского посла
в Берлине Сегени (см. G. Р., В. XII, № 2938. Гогенлоэ — Эйленбургу, 6 февраля
1897 г.). ' ' ; ■

244
ГЛАВА ПЯТАЯ
сторонник сближения с Англией, пришел к выводу, что на политику
Англии положиться нельзя, а на слова английских политических деятелей.—
еще того меньше. «Мы уже много лет это ему говорили»,— заметил
Вильгельм.57 В австрийской политике стало обнаруживаться недоверие
и охлаждение к Англии. Германская дипломатия постаралась
воспользоваться этим.
Поездка Голуховского в Берлин вызвала известную настороженность
и в России. Антирусские интриги австрийской дипломатии в Лондоне,
Константинополе, а также в Белграде и Бухаресте ни для кого не
составляли секрета. Не собирается ли Голуховский втянуть и Германию
в фарватер своей политики на Балканах? Русский посол в Берлине
Остен-Сакен получил на этот счет успокоительные заверения: Голыцтейн
сказал ему, что во время пребывания Голуховского в Берлине между
Германией и Австро-Венгрией не было заключено никаких соглашений,
ни письменных, ни устных. Голыптейн особо подчеркнул, что в Вене
появилось недоверие в отношении политики Англии и что поскольку
Австро-Венгрия опасается приобретать на Балканах новые земли,
населенные славянами, она в настоящий момент заинтересована в том,
чтобы предотвратить или отсрочить крах Оттоманской империи.58
Так политика status quo- на Ближнем Востоке становилась базой
известного сближения между Россией и Австро-Венгрией. Германская
дипломатия усиленно хлопотала об этом. В частности, на конференции
послов в Константинополе она поддерживала все решения, которые не
вызывали возражений со стороны России, Австро-Венгрии и Италии.
Она убедилась в том, что стравить Россию с Англией на почве
ближневосточных дел не удастся. Приходилось довольствоваться тем, что Англии
не удалось втравить Австро-Венгрию, а за ней и Германию в
столкновение с Россией. Политика status quo вполне отвечала интересам
германского империализма на ближайший период развития
ближневосточного кризиса, тем более что она открывала возможности и перспективы
и для участия германского империализма в экспансии великих
держав на Дальнем Востоке. 59 Австро-русское сближение под эгидой и под
контролем Германии затруднило бы между народно-политическое
положение Англии. А это было одной из основных целей дипломатии
германского империализма. 60
57 G. Р., В. XII, № 2937. Гатцфельд — Гогенлоэ (см. помету Вильгельма II).
68 G. Р., В. XII, № 3117. Записка Гольштейна, 8 февраля 1897 г.
89 G. Р., В, XII, № 3424. Записка Гольштейна, 27 января 1897 г.; №3426.
Записка Маршалля, 31 января 1897 г.
60 Голыптейн, который любил философствовать по поводу событий политической
жизни, в записке, предназначенной, невидимому, для кайзера, ближайшие задачи
германской дипломатии формулировал так; «Германская политика далека от того,
чтобы ускорением восточного кризиса преждевременно вызвать связанные с этим
опасности. Размышляя политически, проливы подобны туннелю, на южном выходе
которого Россия найдет новый политический ландшафт. Не нужно быть пророком,
чтобы сказать, что ближневосточный !вопрос, так же как и восточноазиатский,
в своем дальнейшем развитии будет создавать новые группировки. Страх, стремление
к захватам и к сохранению захваченного будет являться цементом, скрепляющим
противостоящие группировки. Германская империя, имеющая прусский корень,
которая в настоящий момент в отношении к Европе не имеет захватнических стремлений,
а только стремление удержать приобретенное, которая, кроме того, живет не
легендами о крестовых походах, а политическими традициями нового происхождения и
позитивного содержания, благодаря всем этим факторам будет сначала обращена
в сторону России. С этими основными воззрениями... правительство его величества
германского императора вступает в нынешнюю предварительную стадию восточного
кризиса. Если мы обнаружим в России готовность к взаимности,, на которую мы,
трезво взвешивая обоюдные интересы, могли бы рассчитывать, тогда мы легко мог-

ближневосточный кризис и англо-германские отношения 245
Вскоре обстоятельства сложились так, что германская дипломатия
могла непосредственно приступить к осуществлению своих, целей. В
конце января в Берлин приехал граф Муравьев, вновь назначенный царем
на пост управляющего министерством иностранных дел (вместо
неудачливого Шишкина). Муравьев приехал из Парижа, где вел важные
переговоры с французским правительством по ряду вопросов. Одним из
наиболее крупных вопросов был вопрос ближневосточный. Ганото
настойчиво пытался под видом «сотрудничества» снова навязать России
французское влияние в делах Ближнего Востока. Но это ему не удалось.
Он предложил Муравьеву «свои услуги», чтобы «разведать», как
отнесутся державы к занятию Россией Босфора, и даже «приготовить их к
подобному... шагу». Но Муравьев, сразу уяснив себе провокационный
характер этих непрошенных услуг, «немедленно категорически, хотя и
любезно, отклонил это предложение». Тогда Ганото пытался применить
еще более грандиозную провокацию. «Под конец нашего разговора,—
сообщал Муравьев в специальном докладе царю,— Ганото откровенно
заявил мне, что занятие нами Константинополя повлечет к разделу
Турецкой империи и, следовательно, к общей европейской войне..., но что,
если бы, вопреки стараниям наших двух государств, подобная война
разгорелась, то Россия может рассчитывать на полнейшее содействие и
на помощь Франции». Муравьев очень ловко увильнул от продолжения
разговора на эту тему и таким образом сумел миновать капкан, в
который французские союзники пытались его поймать. Со своей стороны
Муравьев спросил Ганото, не согласилась ли *бы Франция, у которой
так много колониальных противоречий с Англией, «пойти рука об руку
с Германией и с нами». На сей раз от прямого ответа увильнул
Ганото.61 Но он раскрыл Муравьеву свой план — направить экспансию
итальянского империализма на адриатическое побережье »Балканского
полуострова, чтобы таким образом стравить Италию с
Австро-Венгрией и ослабить или вовсе взорвать Тройственный союз и, следовательно,
изолировать Германию.
Об этих парижских переговорах Муравьева германская дипломатия
была информирована исключительно плохо.62 Когда Муравьев приехал
в Германию, он, как и во Франции, нашел там «одинаковую ненависть
к Англии, искреннее убеждение в двуличности и коварстве ее политики
и решение всеми силами противодействовать ее интригам». 63 Но какими
средствами? В беседах с Муравьевым Маршалль более неопределенно, а
Вильгельм более решительно пытались выдвинуть старый план создания
«континентальной коалиции» 64 с привлечением Франции. Муравьев
осторожно отклонил этот план и взамен предложил свое посредничество,
ли бы достигнуть соглашения по отдельным вопросам» (G. Р., В. XII, № 3424.
Записка Гольштейна, 27 января 1897 г.).
61 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, -«Заграничное, путешествие M. Н.
Муравьева в 1897 г.». доклад министра иностр. дел M. Н. Муравьева 4 февраля
(23 января) 1897 г., стр. 75—86.
в2 «Что касается политических разговоров,— сообщал из Парижа германский
посол граф Мюнстер,— то они носили весьма общий характер. Главной темой было
поддержание султана и тем самым поддержание мира» (G. Р., В. XIII, № 3430.
Мюнстер — Гогенлоэ, 3 февраля 1897 г.).
63 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, «Заграничное путешествие М. Н.
Муравьева в 1897 г.», стр. 89.
64 В докладе царю Муравьев сообщал, что этот план выдвигался и Гогенлоэ.
Однако Гогенлоэ утверждал, что он имел в ^виду только установление общей точки
зрения европейских держав на константинопольской конференции послов (ср.
«Красный архив», т. XLVII—XLVIII, «Заграничное путешествие M. Н. Муравьева
в 1897 г.», стр. 86; G. Р., В. XIII, № 3427. Гогенлоэ — Радолину, 1 февраля 1897 г.).

246
ГЛАВА ПЯТАЯ
если Германия вздумает вступить в переговоры с Францией по
конкретным вопросам. «Я ничего на это не ответил и только с трудом сумел по*
давить смех»,— признался своим министрам после этой беседы
Вильгельм. 65 Но он скрыл от них более серьезные вещи. Когда речь зашла
о положении на Ближнем Востоке, Вильгельм сказал Муравьеву:
«Прошло то время, когда за англичан дрались другие, а я удержу
Австрию... Голуховский, наконец, понял опасность английских козней... Если
бы вам даже пришлось стянуть все ваши войска «а Восток, преследуя,
согласные с вашими интересами, политические цели, то я не только не
нападу на Францию, но не допущу, чтобы кто-либо в Европе
двинулся,— вот что я понимаю под своим обещанием обеспечить ваш тыл». M
Таким образом, подобно тому как Ганото пытался использовать
ближневосточный вопрос, чтобы втолкнуть Россию в войну против Германии
и Тройственного союза, Вильгельм пытался использовать этот же
вопрос, чтобы втолкнуть Россию в войну против Англии и изолировать
Францию. Но Россия в то время воевать не собиралась, и очередная
дипломатическая авантюра германского кайзера повисла в воздухе. Она <не
имела, никаких реальных политических последствий, но зато еще раз
обнаружила те самые затаенные планы, от которых германская
дипломатия вынуждена была в тот момент временно отказаться.
Как мы отметили выше, германская дипломатия хлопотала о том,
чтобы использовать политику status quo на Ближнем Востоке, политику,
которая, по словам Маршалля, «отодвигает распад Турецкой империи
как можно дальше». И хотя между Россией и Австро-Венгрией
продолжали существовать противоречия, взаимное недоверие и неприязнь,
германская дипломатия на основе этой политики настойчиво расчищала
между этими державами почву для соглашения, хотя бы молчаливого
и временного. По этому вопросу Маршалль постоянно вел беседы с
русским послом Остен-Сакеном. Он убеждал его в том, что политика
Германии дает России «наилучшие шансы для сохранения status quo
на Востоке и для противодействия целям Англии, которая, овладев
Египтом, является единственной державой, заинтересованной в
расчленении Оттоманской империи». «С другой стороны,— говорил далее
Маршалль,— эта позиция Германии вынуждает венский кабинет умерить
пыл своих притязаний, которые ему приписывают на Балканском
полуострове, и парализует традиционные симпатии к Англии».67
Германская дипломатия могла продолжать свои хлопоты по
вопросу о заключении австро-русского соглашения только при одном
непременном условии,— если бы у нее была полная уверенность в том, что
между Россией и Англией -не существует никаких соглашений по делам
Ближнего Востока. Только это условие сулило германской дипломатии
успех. Но Вильгельм и все его клевреты на дипломатическом поприще,
не имея этой уверенности, даже в беседах с Муравьевым не могли
скрыть своего страха. И Гогенлоэ и Маршалль «первым делом»
заговорили с Муравьевым о вероломстве английской политики и спросили,
правда ли, что Англия делает России секретные предложения о разделе
Турецкой империи. После беседы с Вильгельмом Муравьев окончательно
мог уяснить себе, что именно больше всего беспокоит германское
правительство: кайзер, с присущим ему обыкновением считать других лк>
65 G. Р., В. XIII, № 3428. Вильгельм II — Гогенлоэ, 1 февраля 1897 г.
166 «Красный архив», т. XLVII ^— XLVIII, «Заграничное путешествие М. Н.
Муравьева в 1897 г.», стр. 87.
€7 Архив. МИД, К. 21, л. 29. Совершенно секретно. Депеша Остен-Сакена,
Берлин, 12 февраля/31 января 1897 г., № 8.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 247
дей несравненно глупее самого себя, просил Муравьева «честно дать
знать ему, в чем состоят переговоры (между Англией и Россией.—
А. £.).,.дабы Германия не оказалась после подобного раздела с
пустыми руками».68 Муравьев, разумеется, отрицал переговоры с Англией h
заверил немцев, что Россия стремится к поддержанию Турецкой
империи в целости и .неприкосновенности, и притом не только по
соображениям международно-политическим: армянское движение в Турции,
являющееся протестом против истребительной политики, проводимой
султаном, он назвал «частью международной революции»,69 которую,
конечно, следует подавлять в самом зачатке. Эти реакционные взгляды
царской дипломатии полностью совпадали со взглядами реакционной
дипломатии германского империализма, и таким образом закладывался
еще один кирпич в политике status quo на Ближнем Востоке.
Готовность Муравьева проводить эту политику очень обрадовала
германских правителей, и они поспешили сообщить о ней и в Вену.70Успех
германской дипломатии, казалось, имел основания еще и потому, что ей
удалось вырвать у Муравьева согласие на приобретение Германией
«опорного пункта» в Восточной Азии.71 Правда, Муравьев скрыл это от
царя,72 но в Берлине об этом тогда еще не подозревали. Германское
правительство нашло луть к сближению с Россией и было
удовлетворено, глядя, как ее политика на Ближнем Востоке уже начинает приносить
первые политические дивиденды даже на Дальнем Востоке.
2 февраля Муравьев уехал из Берлина. Перед отъездом он обсудил
с Маршаллем вопросы, касающиеся прекращения таможенной войны,
которую в течение нескольких месяцев германское правительство вело
против России в угоду крупным «емецким аграриям. Муравьев
пообещал уговорить министра финансов Витте пойти во имя политических
целей на некоторые экономические уступки Германии.73 Через неделю
(9 февраля) русско-германское соглашение, ликвидирующее новую
вспышку таможенной войны, было подписано'. Германское правительство
выговорило некоторые уступки торгово-политического характера и таким
образом по мере возможности постаралось удовлетворить аппетиты юн-
керско'го класса. Этот класс, господствующий в стране, мог еще раз
убедиться в том, что империалистская политика правительства
приносит ему выгоды. Но в данном случае юнкеры расценили эти выгоды
.как жалкие крохи, которые никак не могут их удовлетворить. «Союз
сельских хозяев» продолжал агитацию за полный отказ от политики
торговых договоров с иностранными державами и требовал, чтобы
правительство вообще закрыло границы и не допускало ввоза в Германию
сельскохозяйственных продуктов из России и из Австро-Венгрии.74
68 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, «Заграничное путешествие M. Н.
Муравьева в 1897 г.», стр. 85.
69 G. Р., В. XIII, № 3426. Записка Маршалля, 31 января 1897 г.
70 G. Р., В. XIII, № 3429. Вильгельм II — Эйлеебургу, 3 февраля 1897 г.
71 G. Р., В. XIII, № 3426. Записка Маршалля, 31 января 1897 г.
72 «Красный архив», т. XLVII — XLVIII, «Заграничное путешествие M. Н.
Муравьева в 1897 г.», стр. 85 и ел.
73 G. Р., В. ХШ, № 3425. Записка Маршалля, 31 января 1897 г.
74 Опасаясь, что правительство пойдет на уступки России в вопросе о допуске
на германский рынок сельскохозяйственных продуктов (мяса и домашней птицы),
«Союз, сельских хозяев» вручил Гогенлоэ записку, в которой предостерегал от
подобных мер. Он требовал закрыть границы для ввоза этих продуктов не только из
России, но также из Дании, Швеции, Норвегии и даже Австро-Венгрии. Записка
«Союза сельских хозяев» была опубликована в «National-Zeitung» 24 декабря 1896 г.
Настойчивые требования «Союза сельских хозяев» привлекли внимание русской
дипломатии (Архив МИД, К. 19, л. 63. Депеша Остен-Сакена 24/12 декабря
J896 г., № 59).

248
ГЛАВА ПЯТАЯ
Это не мешало аграрным кругам сочувственно относиться к
сближению с царской Россией в политическом отношении. Военные круги
также были довольны: они надеялись, что это сближение ослабив клещи
франко-русского союза. В кругах крупной буржуазии, финансовой,
промышленной и торговой, настроения были самые различные и даже
противоречивые.
Штумм, Кардорф и другие магнаты тяжелой промышленности,
тесно) связанные с крупными банками, охотно шли в политических вопро
сах вместе с юнкерством. Относясь к английским империалистам как к
своим соперникам, они считали, что на данном этапе сближение с
Россией небезвыгодно. Крупп, старый поставщик турецкой армии,75 был.
особенно заинтересован в поддержании status quo Оттоманской империи,
точно так же как и «Немецкий банк» и другие банки, которые уже
протянули свои первые щупальцы в Малую Азию и готовились усилить
свою экспансию на Ближний Восток. 76 Для них поддержание
неприкосновенности интересов султана и его господства было условием их
дальнейших успехов. Противниками сближения с Россией оставались те
группы банковского капитала, которые были связаны с лондонскими
банками и надеялись, что эти экономические связи принесут им
большие выгоды и откроют им возможности энергичного проникновения, пока
под английской эгидой, в новые сферы приложения капиталов. За этими
группами стояли другие, более широкие круги: ганзейские экспортеры и
судовладельцы, торгово-промышленные и колониальные круги, непооред·
ственно заинтересованные в поддержании и развитии экономических
связей с Англией и со всем обширным рынком Британской империи.
Политически эти разнообразные интересы представляли некоторые
элементы национал-либеральной партии, а также сторонники Рихтера, Рик-
керта и Барта. Особо надо отметить роль влиятельной в Западной и
в Южной Германии католической партии центра, которая считала, что
сближение с Россией наносит серьезный ущерб поддержанию тесных
политических связей с союзной католической монархией Габсбургов.
Между тем именно на эти партии так или иначе опирался в
рейхстаге руководитель ведомства иностранных дел Маршалль фон Биберштейн.
Получилось так, что в вопросах внешней политики он выполнял волю
тех, кто его ненавидел, и противился желаниям тех, кто его
поддерживал. Это не могло укрепить его положение: наоборот, оно стало еще
более шатким, еще более неустойчивым. Вильгельм, под влиянием
окружавшей его придворной клики пруоских реакционеров и военщины,
искал повода, чтобы вовсе избавиться от Маршалля, которого обвиняли
в южногерманском «либерализме» и в связях с ультрамонтанами. Еще
в начале января Вильгельм сказал генералу Вальдерзее: «Я вижу, что с
этими южногерманскими министрами мне не сработаться,— они не
понимают меня. Я снова возьму себе северогерманца или старопрус-
сака; самое позднее —в начале года я эту компанию прогоню». «Дай
боже, чтобы он это -и сделал»,— записал в своем дневнике
Вальдерзее. 77
Бисмарк, враг кайзера и Вальдерзее, также вел глубокий подкоп
против слабого и ничтожного Гогенлоэ, а главное — против
«либеральничающего» Маршалля, о котором презрительно говорил, что это не
министр иностранных дел («ministre des affaires étrangères»), a «министр,.
75 В. Menne, Krupp, Deutschlands Kanonenkönige, S. 154—155.
76 К. H el ff er ich, Georg von Siemfens, iB. Ill, S. /185.
77Waldersee, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 382—383.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ кризис и англо-германские отношения 249
чуждый делам» («ministre étranger aux affaires»).78 Уже гамбургские
разоблачения Бисмарка показали, какое огромное влияние имеет
отставленный «железный канцлер» в лагере прусского юнкерства. Был
момент, как мы видели, когда Гогенлоэ серьезно считался с тем, что ему
придется уступить свой пост рейхсканцлера Бисмарку.79
Этого не случилось, потому что Вильгельм не хотел примирения с
«железным канцлером» и тем более возвращения ему диктаторской
власти. У кайзера -была своя кандидатура из придворных военных
кругов— генерал-фельдмаршал Вальдерзее. Этот соперник Бисмарка мог
импонировать старопрусским юнкерам и прусской военщине, которые
стремились как можно скорее ликвидировать последние остатки
жалкого «нового курса» и решительно повернуть общий политический курс
правительства на путь самой черной реакции и драконовских мер
против рабочего класса. Вальдерзее разработал и представил кайзеру
большой секретный политический план,80 который предусматривал
государственный переворот, отмену всеобщего избирательного права,
разгром социал-демократической партии и проведение кровавых репрессий
против рабочего класса. В случае если бы этот план встретил
сопротивление со стороны южногерманских государств, Вальдерзее предлагал
не останавливаться перед тем, чтобы вывести Пруссию из состава
империи или перестроить империю на новых началах. Кайзер был очень
доволен своим прусским кандидатом на роль германского Кавеньяка.
«Я знаю,— сказал он ему,— когда нужно будет стрелять, вы сделаете
это основательно».81 Но не только южногерманские правительства, но
даже прусское министерство испугалось авантюристических планов
Вильгельма и Вальдерзее и отказалось их поддержать. «Нужно было
видеть лица этих господ: я думал, что они провалятся сквозь землю»,—
жаловался Вильгельм генералу Вальдерзее.82
Во всяком случае план государственного переворота снова пришлось
отложить. Однако еще в течение нескольких месяцев этот план
продолжал жить в умах и сердцах придворной клики и прусских зубров.
Верхушка консервативной партии втайне обсуждала кандидатуру
Вальдерзее и в общем отнеслась к ней положительно. Но
национально-либеральные круги решительно возражали и против выдвижения
Вальдерзее на пост рейхсканцлера и против его авантюристических планов.83
Германская буржуазия боялась открыто играть с огнем. Она
предпочитала придерживаться «законного» пути усиления реакционного курса
в делах внутренней политики.
Таким образом правительство Гогенлоэ — Маршалля удержалось у
власти. Но его положение оставалось крайне неустойчивым. В
различных кругах правящих классов сильное недовольство вызывала и
внешняя политика правительства. ЙЭнкеры ненавидели Маршалля как
представителя политики торговых договоров. Круги, связанные с
«Пангерманским союзом», обвиняли Маршалля в нерешительности и в
отсутствии активности.
Они считали его политику недостаточно агрессивной, недостаточно
«германской». Борьбу против Маршалля вели и. те империалистские
круги, которые были непосредственно заинтересованы в создании
78Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 8.
79 Höh en lo he, Denkwürdigkeiten, ÎS. 278.
80 Wal dersee, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 386—389.
81 Ibid., S. 390.
82 Ibid.
83 Ibid., S. 397.

250
ГЛАВА ПЯТАЯ
крупного военно-морского флота: они искали сильную фигуру, которая
могла бы политически обеспечить осуществление этих интересов. Все это
в придворных и правительственных кругах создало такую атмосферу, в
которой еще больше, чем обычно, расцветали интриги отдельных клик
и партий, групп и даже отдельных лиц. В ведомстве иностранных дел
интриговал Гольштейн: почувствовав близкое падение Маршалля, он
думал о том, чтобы удержаться самому. Вне ведомства активную
«личную» дипломатию проводил Вильгельм, часто втайне, в обход и даже
наперекор официальной дипломатии, которую потом сам же обвинял в
том, что она не идет с ним в ногу. Успехи, настоящие или
вымышленные, он приписывал себе, а неудачи — Маршаллю и Гольштейну,
которого он не любил, но боялся.
Не имея твердой политической почвы под ногами, испытывая
различные и многообразные влияния, Маршалль в вопросах дипломатии
постоянно колебался, скользил от одних решений к другим, часто не
принимая ни одного. Едва он приступил к укреплению отношений с Австро-
Венгрией и Италией, как потребовалось искать сближения с царской
Россией. Он пошел на это, как вдруг узнал, что Вильгельм уже носится
с планами сближения с Францией против России.84 Пока официальная
дипломатия занималась тем, чтобы не допустить этот неожиданный
прыжок своего кайзера, ей самой пришлось совершить прыжок — временно
отказаться от политики активного подталкивания России к занятию
проливов путем войны с Англией и перейти к политике status quo на
Ближнем Востоке. Но Вильгельм, как мы видели, втайне от своего
правительства все еще продолжал подталкивать Россию на войну против Англии,
не учитывая позиции своей австро-венгерской союзницы. Затем, когда он
увидел, что австро-венгерское правительство, потеряв надежду
договориться с Англией о борьбе против России, решило искать путей к
соглашению с Россией, он поспешил поехать в Вену, чтобы подтолкнуть
Франца-Иосифа и Голуховского на это соглашение. Перед поездкой
австрийского императора в Петербург он давал ему личные советы
политического характера, как добиться в России успеха.85
Эту сторону своей деятельности кайзер от своих министров скрыл. ^
В конце апреля 1897 г. Франц-Иосиф и Голуховский отправились в
Петербург, и в результате протекавших там переговоров между
Россией и Австро-Венгрией было достигнуто соглашение по балканскому
вопросу. Первые вести о ходе переговоров привели Вильгельма в восторг:
«Встреча прошла совсем согласно моим желаниям. Результаты
переговоров меня весьма радуют». Он сообщил Голуховскому, что «всем
сердцем присоединяется к предложенной линии», в которой усматривает
«сплочение континентальных держав».87 Он хотел, чтобы это
соглашение имело прежде всего антианглийскую направленность.
Однако спустя несколько дней, когда в Берлине стали известны
детали австро-русского соглашения, официальная дипломатия отнеслась
к нему гораздо менее восторженно. Соглашение предусматривало
обязательство обеих держав, России и Австро-Венгрии, сохранять положение
вещей на Балканах, а в случае, если существующее положение
изменится, взаимно учесть интересы каждой из них. Вопрос о Константинополе
и о проливах не был затронут соглашением. В специальной ноте Голу-
84 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 297.
85 G. Р., В. XII, № 3125. Чиршки — Гогенлоэ, 1 мая 1897 г. (см. помету
Вильгельма II).
86 Ср. G. Р., В. XIII, № 3406. Эйленбург — Маршаллю, 23 апреля 1897 г.
87 G. Р., В. XII, № 3123. Вильгельм II — Лихновскому, 1 мая 1897 г.

ближневосточный кризис и англо-германские отношения 251
ховский формулировал интересы Австро-Венгрии: право превратить окт
купацию населенных славянами областей Боснии и Герцеговины в
аннексию, присоединение части Ново-Базарского санджака,
'предотвращение создания на Балканах большого славянского государства и
создание Албании как самостоятельного государства. В ответной ноте
Муравьев отказался заранее устанавливать «вопросы будущего».
Таким образом, соглашение, не устраняя на будущее противоречий
между Россией и Австро-Венгрией, свелось к признанию обеими
державами готовности поддержать status quo на Балканах.88 Убедившись
в том, что на Англию рассчитывать нельзя, австро-венгерское
правительство вынуждено было сдержать аппетиты тех кругов австрийской
буржуазии и венгерских аграриев, которые требовали активной
политики на Балканах в целях захвата Салоник. Испытывая серьезные
затруднения в области внутренней политики,, в особенности в Боснии,
где властям никак не удавалось наладить отношения с местным
сербским населением, венский кабинет пока что должен был отказаться
от приобретения новых территорий, в особенности со славянским
населением. Но он не хотел допустить, чтобы и славянские государства,
Болгария и в особенности пограничная Сербия, расширили свою ;тер-
риторию за счет населенных соплеменниками турецких земель.
Создание Албании должно было не допустить, с одной стороны, выхода
Сербии к Адриатическому морю, а с другой — укрепления Италии на
Адриатическом побережье Балканского полуострова.
Соглашение с Россией вызвало некоторое разочарование среди тех
кругов австрийской буржуазии и венгерских магнатов, которые,
стремясь захватить выход к Салоникам, ориентировались на Германию;
они были уверены, что последняя обязательно поддержит их
агрессивную, антирусскую политику на Балканах.89 Зато более широкие
круги, опасаясь войны с Россией, приветствовали это соглашение как
фактор мира.90 Не зная закулисной стороны дела и подлинной роли
германской дипломатии, эти круги считали, что соглашение с Россией
даст возможность Австро-Венгрии освободиться от назойливой
германской опеки, приобрести большую самостоятельность и возможность
маневрирования не только в вопросах внешней политики, но и во
внутренних делах габсбургской империи. Правящим классам Германии
такая тенденция, конечно, не нравилась.
Вскоре германская дипломатия смогла обнаружить в высших
сферах Австро-Венгрии еще более нежелательные и опасные для себя
тенденции:' некоторые круги старой австрийской феодальной
аристократии, бюрократии и частично военные круги рассматривали соглашение
с Россией как первый шаг к общей перестройке Тройственного союза.
Они мечтали о возобновлении Союза трех императоров — австрийского,
88 G. Р., В. XII, № (31126. Голуховский — Сегени, 5 хмая 1897 г. Текст обеих нот
впервые был опубликован у Pribram, «Die Politischen Geheimverträge Österreich-
Ungarns 1879—1914», S. 78 ff. [см. «История дипломатии», т. II, «Дипломатия в
новое время (1872—,1919 гг.)», М. 1945, стр. 124].
89 G. Р., В. XII, № 3118. Эйленбург — Маршаллю, б марта 1897 г.
90 Сообщая о настроениях этих кругов, германский поверенный в делах в Вене
Лихновский иронически писал: «Мир обеспечен! Европейский мир, за который снова
так много было пролито чернил! Здешняя пресса справляет настоящие мирные
оргии и проповедует пришествие золотого века идиллического братства. Чего еще
может бояться Австрия и Венгрия, когда Россия объединяется с ними. У
общественного мнения тяжесть свалилась с сердца, и все страхи относительно
возможных последствий восточных осложнений, которые так часто отравляли газетному
филистеру прелесть его буржуазной жизни, вновь уступили место самодовольному
уюту» (G. Р., В. XII, № 3124. Лихновский — Гогенлоэ, 5 мая 1897 г.).

252
ГЛАВА ПЯТАЯ
русского и германского. Они рассчитывали, что этот союз ослабил бы
движение славянских народов, постоянное давление германского
союзника и дал бы возможность повернуться против Италии. Эти планы
обсуждались на страницах некоторых влиятельных австрийских газет
(например, «Neue Freie Presse»), и Голуховский в беседе с
германскими дипломатами должен был отмежеваться от них и заверить, что
он стремится лишь к тому, чтобы согласовать свою политику с
политикой Германии.и России на Балканах.91 Однако в руководящих
кругах официальной германской дипломатии беспокойство .вовсе не
исчезло. Наоборот, оно возросло, по мере того, как стало ясно, что
соглашение с Россией больше всего придало силы как раз тем
политическим элементам в Австро-Венгрии, которые являлись противниками
сближения с Германией.
Как раз в это время министерство Бадени вынуждено было пойти
на некоторые уступки чехам, опубликовав указы, предоставлявшие им
некоторые права в пользовании родным языком. Указы являлись
уступкой Бадени младочешской партии за то, что она, принимая
участие в парламентских комбинациях, оказывала правительству
поддержку в рейхсрате. Эта партия не пробудила широкого народного
демократического движения в Чехии. Ее политика была такова, что
национальное движение получило ограниченный, по выражению
И. В. Сталина, «языковый» характер и превратилось «в цепь мелких
стычек, вырождаясь в скандалы и «борьбу» за вывески (некоторые
городки в Богемии)».92
Но даже половинчатый характер языковых реформ Бадени в
чешских землях вызвал волну протеста среди воинствующих немецких
шовинистов. 93 Немецкие реакционные партии ответили бурной
парламентской обструкцией. Пангерманцы, в Германии (Хассе) и в Австрии (Ше-
нерер), подняли неистовую кампанию против указов Бадени, против
«чехизации» Австрии и вообще против славян. Они воспользовались ею,
чтобы насаждать свой зоологический «германизм». Они считали, что
австро-русское соглашение только усилит национальное движение чехов
ίτ других славянских народов, населяющих Австро-Венгрию. Не только
«Пангерманский союз», но и более широкие круги прусско-германской
реакции, относясь к этому движению с ненавистью, были крайне
раздражены указами Бадени и не скрывали этого. Моммзен, прусский
историк древнего Рима, опубликовал в прессе письмо, неприличное и наглое,
в котором советовал бить чехов «по твердым башкам».94 Вся
германская пресса встретила это письмо с энтузиазмом. В Австрии
политическая банда Шенерера стала рекламировать его, как только могла.
В правящих кругах Австрии, главным образом католических, это явное
вмешательство Германии во внутренние дела габсбургской империи
вызвало досаду и протест. В их глазах ценность австро-русского
соглашения еще более поднялась. Уже несколько раньше Лихновский
сообщал из Вены: «Клерикалы и их славянские друзья торжествуют: ну,
говорят они, теперь мы освободились от немецкой петли на шее. Как во
внутренней политике, так и во внешней, остается консервативная
программа: Россия и папство».95 В первый момент беспокойство герман-
91 G. Р., В. XII, № 3120. Лихновский — Гогенлоэ, 27 апреля 1897 г.
52 И. В. Сталин, Марксизм и национальный вопрос, Соч., т. 2, стр. 307.
93 «История Чехии», под ред. академика В. И. Пикеты, 1947. стр. 171.
94 «Neue Freie Presse», 3il октября 1897 г.
95 G. Р., В. XII, № 3124. Лихновский — Гогенлоэ, 5 мая 1897 г.

ближневосточный кризис и англо-германские отношения 253
ских дипломатических кругов по поводу возможной ориентации Австро-
Венгрии было «астолько сильно, что Лихновский вместе с итальянским
послом в Вене графом Нигра обсуждал вопрос, не выйдет ли Австро-
Венгрия вообще из состава Тройственного союза. Они пришли к выводу,
что клерикальные и славянские элементы не смогут этого добиться,
во-первых, потому, что эта политика противоречила бы коренным
интересам и государственному двуединству габсбургской монархии, а во-
вторых, пагому, что Австро-Венгрия зажата в тиски между Германией
й Италией и не посмеет изменить общий курс своей политики.96
Все же в германской дипломатии осталось известное недоверие к
Австро-Венгрии. Оно подкреплялось настроениями, которые
распространены были среди близких к Маршаллю католических кругов, главным
образом Южной Германии. Если австрийские католики поддерживали
соглашение с Россией, то германские открыто порицали его и обвиняли
габсбургскую империю, «называющую себя германской», в том, что она
бросилась в объятия России.97 Еще более недовольны были, как мы
видели, круги «Пангерманского союза» и его политическая агентура в
Австрии: русско-австрийское соглашение о status quo на Балканах
никак не соответствовало их широким политическим планам. Они хотели
бы видеть развертывание австрийской экспансии на Балканы, в
частности, в сторону Адриатического моря. Эту экспансию они рассматривали
как этап к подготовке «Срединной Европы». Осуществив этот план,
германский империализм нашел бы выход непосредственно к
Средиземному морю.
Крайнее недовольство русско-австрийское соглашение вызвало среди
руководящих кругов германской социал-демократии. Еще по поводу
поездки Франца-Иосифа и Голуховского в Петербург «Vorwärts»,
главный орган социал-демократической партии, писал: «Во всяком случае
больше не может быть речи о едином фронте Тройственного союза
против России». Существование этого агрессивного блока
социал-демократия считала, таким образом, оправданным. Далее, крайне преувеличивая
удельный вес царской России в делах международной политики, газета
писала: «Россия гигантскими шагами приближается к цели своей
политики. Дело идет к тому, чтобы полностью изолировать Англию,
получить свободные руки в Восточной Азии, иметь решающее слово на
Востоке. Французское правительство лежит у ее ног, Италия сблизилась
с ней, Германия и Австрия подчеркивают общность интересов с мировой
империей кнута. Европа стала казацкой».98 На самом деле «Европа»
уже стала империалистской, а царская Россия начинала играть, по
выражению И. В. Сталина, «роль вспомогательного резерва для главных
держав Европы». " Тем не менее, игнорируя значение этих важнейших
фактов, германская социал-демократия по сути дела призывала к тому,
чтобы милитаристская Германия встала на путь борьбы против России
и с этой целью пошла бы на сближение с империалистской Англией.
Наоборот, бисмарковский лагерь 10° и вообще юнкерские круги, а
также значительная часть буржуазно-империалистских кругов в
Германии в общем были удовлетворены русско-австрийским сближением. Как
96 G. Р., В. XII, № 3128. Лихновский — Гогенлоэ, 7 мая 1897 г.
97 Carrol, Germany and the Great Powers 1S66—1914, N. Y. 1938, p. 381.
98 «Vorwärts», 29 апреля 1897 г.
99 И. В. Сталин, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9, стр. 4.
100 «Leipziger Neueste Nachrichten», 30 апреля 1897 г. (см. J. Ρ en zier, Fürst.
Bismarck nach seiner Entlassung, B. VII, S. 291—294).

254
ГЛАВА ПЯТАЯ
и кайзер, они видели в нем, по выражению «Hamburger Nachrichten»,
орудие борьбы «против общего врага» — Англии.101 Все понимали, что
соглашение носит временный характер,102 и задумывались над тем, как
его использовать в своих интересах. Несколько месяцев спустя Голь-
штейн пришел к выводу, что в будущем это соглашение таит в себе
обострение противоречий между Австро-Венгрией »и Россией по вопросу
о проливах и между Австро-Венгрией и Италией по вопросу об
Албании. 103 Что касается политики другого партнера — России, то было
ясно, что это соглашение о status quo на Балканах повлечет за собой
усиление ее активности на Дальнем Востоке. Германская дипломатия
усматривала свою задачу в том, чтобы, наблюдая за каждым шагом
Австро-Венгрии в ее отношениях с Россией и Англией, извлекать
пользу как из политики status quo на Балканах, так и из своего участия в
политике экспансии империалистских держав на Дальнем Востоке.
3
Весной 1897 г., когда в Берлине, Вене и Петербурге, везде по
разным мотивам, окончательно складывалась формула — политика status
quo -на Балканах, между двумя балканскими государствами — Грецией
и Турцией — вспыхнула война, которая угрожала сорвать эту политику
в самом начале. События, предшествовавшие войне, не в малой степени
способствовали тому, что Австро-Венгрия и Россия пришли к
соглашению по балканским делам, а германская дипломатия втайне принимала
участие в подготовке этого соглашения.
Еще в конце 1894 г. на острове Крит среди населения, в основном
греческой национальности, возобновилось движение против турецкого
владычества. Жестокими мерами — убийствами и сожжением целых
деревень турецким властям удалось это движение на время затушить.
Все же султан был вынужден дать обещание провести некоторые
реформы в пользу христианского населения Крита. Его обещания остались
на бумаге. Тогда греческое правительство, под влиянием охватившего
страну национального движения, опасаясь потерять популярность и
лишить царствующую немецкую династию Глюксбургов поддержки,
предприняло некоторые попытки облегчить участь населения Крита.
В частности, оно обращалось почти ко всем великим державам с
просьбой заставить султана осуществить намеченные реформы. С этой целью
оно обратилось и в Берлин, но встретило там весьма холодный прием.
Германское правительство явно уклонялось от того, чтобы оказать
давление на султана.101
В июне 1896 г. движение на Крите усилилось. Оно имело целью
освобождение христиан — батраков и мелких земельных арендаторов от
кабалы помещиков-мусульман, отложение Крита от Турции и
воссоединение с Грецией. Объективное содержание этих событий в Греции и на
Крите было то же, что и армянских волнений в Малой Азии и в
Константинополе. То были, как впоследствии отметил Ленин, «буржуазно-
национальные движения или «судороги» освобождающегося от разных
видов феодализма буржуазного общества... Народное движение... было
101 Carrol, Germany and the Powers 1866—1914, p. 381.
102 G. P., B. XII, № 3127. Маршалль — Гатцфельду, 7 мая 1897 г.
103 G. Р., В. XII, № 3130. Записка Гольштейна, 13 июля 1897 г.
104 G. Р., В. XII, № 2992. Маршалль — Плессену, 6 мая 1896 г.

ближневосточный кризис и англо-германские отношения 255
тогда общедемократическим, т. е, буржуазно-демократическим по
своему экономическому и классовому содержанию».105
В господствующих классах Германии, в особенности в правящих
кругах, национальное движение на Крите и в Греции не встретило
никаких симпатий. Наоборот, оно вызвало в этих кругах чувства досады,
страха и даже ненависти. Господствовавшему классу аграриев и его
представителям в берлинских правительственных канцеляриях была
просто невыносима мысль о хотя бы самой косвенной поддержке, где
бы то ни было, движения батрачества и мелких арендаторов против
крупных феодальных земельных собственников. Впоследствии, когда эти
настроения окончательно сложились, Вильгельм довольно ярко и во
всяком случае откровенно отразил их в письме к царю. «Провались они
все к чорту! — писал он о повстанцах на Крите.— Они желают выгнать
мусульман, которые такие же критские природные туземцы, как и
христианские повстанцы, только обращенные в ислам. Они являются
землевладельцами, после того как те потеряли все, что имели. Теперь нужно
передать эти имения христианам, которые до сих пор были
арендаторами и рабочими у мусульман, а теперь взбунтовались против своих
хозяев. Такова в кратких словах сущность критского вопроса! Это то, что я
называю денной грабеж!» 106 Прусскому юнкеру уже мерещились
восставшие критяне в его собственном поместье.
Круги крупной немецкой буржуазии также не видели никаких
оснований благожелательно отнестись к движению в Греции и на Крите.
Эти круги уже давно стали носителями реакционного духа и
сторонниками реакционной политики. Хассе, лидер «Пангерманского союза», и
Рихтер, лидер «свободомыслящих», единодушно отмечали, что старые
сентиментальные филэллинистические настроения, некогда
распространенные в Германии, преимущественно среди буржуазии и
интеллигенции, окончательно испарились. 107 В поддержании добрых отношений с
Грецией заинтересованы были только те узкие купеческие круги,
которые вели торговлю с Грецией и пользовались услугами греческих
купцов, державших в своих руках значительную часть торговли с
Левантом. 108 Но торговые связи между Германией и Грецией были
незначительны, и немецкие круги, заинтересованные в них, существенного
политического влияния не имели.
В большей степени правительству приходилось считаться с
настроениями и требованиями немецких держателей бумаг по греческим
займам. Всего в Германии было размещено греческих бумаг на сумму в
200 млн. марок,109 преимущественно среди мелких и средних
держателей. Интерес этих многочисленных держателей к греческим делам
ограничивался только тем, чтобы находящиеся в их руках бумаги, которые,
в связи с расстройством в Греции государственных финансов, были
частично обесценены, подняли бы свой курс и снова начали приносить
проценты. Эти держатели со злобой относились к политике греческого
правительства. По их мнению, занимаясь критскими делами, оно только
еще более опустошало казну, забывая о своих прямых обязанностях —
выплачивать высокие проценты и погашать задолженность. Эти люди
105 В. И. Ленин, Под чужим флагрм, Соч., т. 21, стр. 127.
106 «Переписка Вильгельма II с Николаем II», № 24. Письмо Вильгельма II,
20 октября 1898 г.
107 Reichstag, 22 февраля 1897 г., В. VII, S. 4853, 4856.
103 Об этом рассказал в оейхстаге «свободомыслящий» — депутат Рихтер
(см. Reichstag, 19 марта 1897 г., В. VII, S. 5187).
109 Reichstag, 22 февраля 1897 г.. В. VII, S. 4858.

256
ГЛАВА ПЯТАЯ
считали, что германское правительство должно помочь им получить от
Греции их деньги. Маршалль обещал учесть их интересы, ио но тянул
и ничего не сделал. Он понимал, что для обеспечения интересов
держателей нужно вступить в переговоры с греческим правительством и что
добиться от Греции уступки в финансовых вопросах можно только за
счет предоставления ей поддержки в вопросах политических,111 Между
тем всякий политический и даже только дипломатический шаг в
сторону Греции был бы направлен против султана и Оттоманской империи.
В то время в дирекции «Немецкого банка» 112 и в правлениях
крупнейших концернов тяжелой промышленности уже зрели обширные планы
экономического проникновения в Оттоманскую империю и политического
ее закабаления. Поэтому левиафаны германского финансового
капитала были заинтересованы в поддержании целостности и
неприкосновенности этой империи. В частности, «Немецкий банк» был заинтересован в
сохранении господства султана, с которым Сименс уже давно и
успешно вел переговоры об участии германского финансового капитала в
железнодорожном строительстве в Турции. из
Считаясь с этими крупными, а в перспективе еще более
значительными интересами самых влиятельных кругов финансового капитала,
германская дипломатия должна была временно пожертвовать
интересами, держателей греческих ценностей. Этих держателей было много, но
по сравнению с «Немецким банком» они были мелки и политически
менее влиятельны. Они могли поднять шум в прессе, но не могли
изменить намеченный политический курс.114 Впрочем, правительство
старалось не восстанавливать их против себя и не раз обещало им кое-что
сделать. Но оно держало всех в неведении относительно своих
политических целей и своих действий в области дипломатии.
Эти действия были направлены прежде всего к тому, чтобы по
возможности воспрепятствовать развитию национальных движений в
Оттоманской империи. Германское правительство опасалось, что рост
армянского движения, как и движения на Крите, послужит новым толчком
для национально-освободительного движения балканских народов.
Особенно оно боялось подъема движения в Македонии. Эта страна,
находясь тогда под турецким игом, являлась как бы средоточием
балканских противоречий. «Македония,— писал впоследствии Ленин,— как и
все балканские страны, сильно отстала экономически. Там еще уцелели
сильнейшие остатки крепостного права, средневековой зависимости
крестьян от помещиков-феодалов... Помещики в Македонии (так
называемые спаги) — турки и магометане, крестьяне же — славяне и
христиане. Классовое противоречие обостряется поэтому религиозным и
национальным». 11δ Национальное движение в Македонии пользовалось
поддержкой болгарского и сербского народов. Греческое правительство
хотело отхватить кусок Македонии. В то же время малые балканские
государства испытывали давление со стороны «великих»
»империалистских держав, стремившихся .использовать македонский вопрос в своих
общих политических целях. Восстание в Македонии могло бы
послужить сигналом к выступлению Сербии, Болгарии и даже Греции, а воз-
110 Reichstag, 14 февраля 1896 г., В. II, S, 952,
111 G. Р., В. XII, № 3048. Записка Ротенгана, б .августа 1896 г,
ι12 К. Η el ff eric h, Georg von Siemens, B. Ill, S. 78.
lla Ibid.. S. 61.
114 G. Р., В. XII, № 3048. Записка Ротенгана, 6 августа 1896 г.
115 В. И. Л е н н н, Социальное значение сербоко-болгарских побед, Соч., т. 18,
стр. 368. Ленин писал эту статью в 1912 г., но его общая характеристика положения
в Македонии в полной мере относится и к концу XIX в.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 257
можно — Румынии и Черногории. Словом, все балканские государства
и народы могли бы притти в движение, что, несомненно, повлияло бы
на усиление внутреннего кризиса в обеих многонациональных
империях—в Турции и Австро-Венгрии.
По мере нарастания событий на Ближнем Востоке, германское
правительство тщательно следило за тем, чтобы не допустить обострения
македонского вопроса. С этой целью оно охотно поддерживало
реакционную политику султана, направленную против национального
движения балканских народов, и даже толкало его на насильственное
подавление этого движения. П6 Так, например, в начале февраля 1896 г.
генерал фон дер Гольц, только что вернувшийся из Берлина, втайне
посоветовал султану заранее принять военные меры, чтобы не допустить
подъема движения в Македонии. 117 Речь, следовательно, шла о том,
чтобы послать туда башибузуков — иррегулярные турецкие войска,
снискавшие себе страшную славу кровавой расправой над христианским
населением. Когда несколько раньше венский кабинет, опасаясь
обострения македонского вопроса, предложил было созвать европейскую
конференцию, в Берлине сочли это предложение своего союзника крайне
неудачным. И8 Там полагали, что конференция неизбежно станет ареной
столкновений великих держав, усилит движение балканских народов и,
следовательно, может поднять балканский вопрос в целом в ущерб
Оттоманской империи. В австрийском предложении немцы усмотрели —
и не без основания — происки английской дипломатии, стремившейся
обеспечить захватнические устремления британского империализма за
счет территорий, входящих в состав Оттоманской империи. Эти
устремления английская буржуазия ловко прикрывала извержением
лицемерных симпатий по адресу национального движения армян, греков и даже
славян-македонцев. Шумная кампания либералов, находившихся в
оппозиции, была на-руку правительству Солсбери: она составляла то
«общественное мнение», на которое, в случае надобности, Солсбери мог
всегда сослаться, чтобы оправдать свою политику на Балканах.
Английская буржуазия цепко держалась за Грецию и под видом
симпатий к ней стремилась окончательно подчинить ее своему
преобладающему влиянию. В этой небольшой стране английский империализм
преследовал широкие цели — экономические, политические,
стратегические. Через Грецию шла часть английской торговли с Турцией и
Левантом. Эта торговля уже испытывала конкуренцию со стороны Германии,
которая вместе с Австро-Венгрией начала вытеснять ее с Балкан и уже
немало преуспела в этом отношении. Греция стала поэтому
единственным плацдармом, опираясь на который Англия могла вести борьбу за
экономическое проникновение в страны Юго-Восточной Европы. Но
Греция была и стратегическим плацдармом английского влияния на
Востоке — в Малой Азии, Леванте и з особенности в Египте. Борясь за свои
позиции в маленькой Греции, английские империалисты учитывали
«и тот богатый урожай, который можно ожидать ст конца турецкого
владычества». 119
116 По сообщению русского посла в Константинополе Нелидова, Германия и
Австро-Венгрия в начале января 1896 г. предупредили Порту о предстоящем
оживлении деятельности 'македонских комитетов и «рекомендовали» ей принять «твердые
меры» в целях пресечения этой деятельности (Архив МИД, К. 20, л. 136, Projet tel.
secret aux ambassadeures à Vienne, Berlin, Paris, Londre, Rome, 31/19 января 1896).
117 G. P., B. XII, № 2976. Заурма—ведомству иностранных дел, 8 февраля 1895 г.
118 G. Р., В. XII, № 2970. Маршалль — Эйленбургу, 16 декабря 1895 г.
119 Vi η d'ex, A. Plot against British Interests in the Levant, «ForMghtly
Review», 1 June 1896, p. 822.

258
ГЛАВА ПЯТАЯ
Английская пресса так бурно выражала свои симпатии к Криту и
так откровенно писала о начале распада Турецкой империи, что у
немцев возникло подозрение, не собирается ли Джон Буль приступить к
ампутации Оттоманской империи и отдельные ее куски присвоить себе.
В частности, вспоминая, как ловко англичане двадцать лет назад
захватили Кипр, немцы подозревали, что англичане собираются теперь
захватить и Крит.120 Гатцфельд пытался прощупать намерения
Солсбери на этот счет. В беседе с английским премьером он как бы
ненароком обронил замечание, что если Крит отойдет от Турции, то он может
стать яблоком раздора между державами. Солсбери не без ехидства на
это ответил, что ведь Германия не собирается захватить Крит, ее
союзники Австро-Венгрия и Италия — тоже, а Россия не сможет его взять,
если даже захочет. Но Гатцфельд интересовался намерениями Англии,
и как раз этот вопрос Солсбери обошел молчанием.121
Через несколько дней Гатцфельд снова вернулся к этой теме, но с
другого конца. Поскольку повстанцы на Крите получали вооружение из
Греции, в Берлине возникли планы организовать международную
блокаду Крита. Гатцфельд осторожно запросил мнение Солсбери и получил
ответ, что Англия не будет возражать против блокады, но и не возьмет
на себя инициативу ее организации.122 Гольштейн считал, что и
германское правительство формально не должно брать на себя инициативу.123
Тогда Солсбери дал понять, что инициативу могла бы взять на себя
Австро-Венгрия. 124 Голуховский, действительно, внес такое
предложение: 125 он считал, что нужно поскорее задушить движение на Крите,
иначе последует политический взрыв в Македонии. 126 Германское
правительство приняло его предложение. Тогда Солсбери вдруг изменил
свою позицию, прикрываясь, как всегда в таких случаях, ссылкой на
«общественное мнение». Втянув Австро-Венгрию, а затем и Германию в
дело организации блокады, Англия сама осталась в стороне. После
этого она могла выставлять новые политические требования. Под большим
секретом Солсбери поведал Гатцфельду, что Англия поддержала бы
австрийский план, если бы удалось устранить султана.127 Но это
предложение было совершенно неприемлемо для германских империалистов,
которые в поддержании султана видели залог осуществления своих
дальнейших планов. Переговоры затянулись. Английская дипломатия
продолжала политику «ни да — ни нет»,128 и Гатцфельд, который
раскусил ее смысл, посоветовал своему правительству заявить, что
Германия в таком случае вообще устраняется от обсуждения планов
блокады Крита.
Тогда Солсбери в переговорах с Гатцфельдом выступил с
собственным планом: великие державы вручают одной из них мандат на Крит.
Этот мандат он предложил Германии. 129 Смысл его игры был ясен.
120 Впоследствии об этом подробно писала бисмарковская газета «Hamburger
Nachrichten», 28 марта 1897 г. (см. статью J. Pen zier, Der Orient und die
europäische Diplomatie).
121 G. Р., В. XII, № 3021. Гатцфельд — Гогенлоэ, Г июля 1896 г.
122 G. Р., В. XII, № 3028. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 7 июля 1896 г
123 G. Р., В. XII, № 3034. Записка Гольштейна, 25 июля 1896 г.
124 G. Р.. В. XII, № 3036. Гатцфельд — Гогенлоэ, 25 июля 1896 г.
125 G. Р., В. XII, № 3034. Записка Гольштейна, 25 июля 1896 г.
126 G. Р., В. XII, № 3033. Записка Гогенлоэ, 21 июля 1896 г.
127 G. Р., В. XII, № 3040. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 29 июля 1896 г.
128 G. Р., В. XII, № 3041. Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 29 июля
1896 г.
129 G. Р., В. XII, № 3045. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 4 августа
1896 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 259
Используя захватнические аппетиты германского империализма, он
хотел поймать немцев в капкан: если бы они протянули руку к «мандату»
на Крит, они восстановили бы против себя и Россию, и Францию, и
самую Турцию. Гатцфельд тотчас же отверг это предложение. Тогда
изворотливый Солсбери спокойно извлек новый план: если Германия
сама не хочет взять мандат на Крит, то этот остров можно было бы
передать ее союзнице — Италии. 13° После катастрофы в Абиссинии
итальянские империалисты искали возможности как-нибудь поправить
свои весьма пошатнувшиеся дела. По словам Солсбери, итальянцы
будто бы давали ему понять, что они охотно взяли бы себе Крит, который
могли бы затем успешно обменять на Албанию. ш Но германская
дипломатия решительно возражала против английских попыток
компенсировать союзницу Германии — Италию. В Берлине поняли, что новый
план Солсбери — это его старый план разжигания противоречий, а
возможно и войны, между европейскими державами, но только еще более
утонченный и опасный.132 Подавление итальянских войск на Крите
вызвало бы сопротивление со стороны России, Турции и Греции, а попытка
компенсировать Грецию путем последующей передачи ей Крита в обмен
на Албанию вызвала бы не только взрыв противоречий между
балканскими государствами, но и решительное сопротивление со стороны
Австро-Венгрии. Каково, в таком случае, было бы положение Германии?
В первом случае она восстановила бы против себя Россию, в дружбе
которой нуждалась, и Турцию, в отношении которой у нее созревали
далеко идущие планы. Во втором случае она восстановила бы против
себя своих собственных союзников, каждый из которых потребовал бы
от нее поддержки.
План Солсбери был отвергнут. Германское правительство не
поддавалось на английскую удочку. Оно решило, что по вопросу о Крите,
как и по армянскому вопросу, ему выгоднее всего придерживаться
политики status quo. Это отвечало не только намерениям немецкого
финансового капитала в Турции, но и более широким целям его общей
политики в Европе. В середине июля 1896 г., т. е. еще до армянской
резни в Константинополе, Гатцфельд в связи с критскими делами
формулировал задачи германской дипломатии в следующих словах: «У нас
нет никаких оснований вмешиваться в не поддающиеся учету
осложнения, которые могут вырасти из этого (т. е. из критских дел.— А, £.)
на Востоке, до тех пор пока дальнейшее развитие событий не создаст
угрозу существенным интересам Германии. Другими словами,— пояснял
Гатцфельд,— если по восточному вопросу дело дойдет до раздоров
между остальными державами, то мы сохраним себе на этот случай полную
и безусловную свободу».133
Однако на практике германская дипломатия не могла постоянно
придерживаться политики «сдержанности», которую она хотела бы
проводить в ожидании, когда ее активное вмешательство могло бы сыграть
решающую и хорошо оплаченную роль. Она слишком боялась, что
другие державы сумеют договориться между собой и таким образом
оставить ее за барьером. Пангерманцы во всеуслышание требовали, чтобы
в случае, если Оттоманская империя рухнет и державы, большие и
малые, приступят к ампутации отдельных ее частей, Германия обязательно
1*> G. Р., В. XII, № 3048. Записка Ротенгана, 6 августа! 1896 г.
131 G. Р., В. XII, № 3036. Гатцфельд — Гогенлоэ, 25 июля 1896 г.
132 G. Р., В. XII, № 3048. Записка Ротеигана, 6 августа 1896 г.
133 G. Р., В. XII, № 3032. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 18 июля

260
ГЛАВА ПЯТАЯ
обеспечила себе большой и жирный кусок.134 Но это была, так
сказать, программа-минимум. Чтобы обеспечить программу-максимум
германского финансового капитала в Турецкой империи, нужно было про
длить ее существование, не допустить до взрыва национальных
движений на Балканах и скользить между противоречивыми интересами
великих держав, сохраняя «свободу рук» на случай будущих столкновений,
балканских и общеевропейских. Придерживаясь этих целей, германская
дипломатия лавировала между державами, трусливо пряталась за
спиной то одной, то другой из них и, втайне проявляя повышенный интерес
к балканским и вообще ближневосточным делам, громко возвещала о
том, что она остается незаинтересованной в них. Так складывалась ее
политика в критском вопросе, которую в ведомстве иностранных дел
окрестили одним словом: «сдержанность».135
Но удержаться на этой позиции Германии не удалось. Пока
державы, охваченные взаимным недоверием и соперничеством, препирались по
вопросу о том, как быть с Критом — дать ли ему автономию, оставить
ли его на прежних основаниях в пределах Оттоманской империи,
передать ли его под управление какой-либо великой державы или просто не
препятствовать его воссоединению с Грецией,— на Крите и в греко-
турецких отношениях произошли новые события. В начале января 1897 г.
на острове вспыхнуло новое восстание, а в Греции развернулись
сильные демонстрации, требующие оказания активной помощи повстанцам.
Греческое правительство, которое не могло справиться с этим
движением, вынуждено было (8 февраля) объявить мобилизацию своего
крохотного флота, а один небольшой военный корабль направить к берегам
Крита. В тот же день в Берлине был отдан приказ направить
германский крейсер в критские воды, где он должен был присоединиться к уже
находившимся там морским силам других великих держав.
Между тем конференция послов в Константинополе пыталась
показать миру, что она всячески старается предотвратить греко-турецкий
конфликт; однако, ввиду бесконечных разногласий между державами,
она не знала, как притти к какому-нибудь общему решению.
Английская дипломатия продолжала двойную игру. Глубоко равнодушная к
судьбам национального движения в Греции, она стремилась лишь
разжечь конфликт и впутать в него континентальные державы. Но и
германская дипломатия не дремала. В тот самый день, когда германский
крейсер «Императрица Августа» «отправился к берегам Крита,
Гольштейн повидался с русским послом Остен-Сакеном и «посоветовал» ему,
чтобы Россия и Франция потребовали от конференции послов принять
решение об отозвании греческого судна. Можно было предполагать, что
этот план вызовет сопротивление со стороны Англии, но Гольштейн
именно на это и рассчитывал. Остен-Сакен, угадав его цели, со своей
стороны «посоветовал» Германии самой активно вмешаться в критские
дела. После этого Гольштейн тотчас же вспомнил о германской
политике «сдержанности».136
Прикрываясь этим «принципом», германская дипломатия продолжала
134 См. «Alldeutsche Blätter», 3 января 1897 г., 21 февраля 1897 г. Тогда же
депутат Хассе, председатель «Пангерманского союза», говоря в райхстаге о критском
вопросе, заявил: «Если современные события изменят соотношение сил между
великими державами, то я от своего личного имени буду требовать, чтобы это не
произошло без учета шемецких великодержавных интересов» (Reichstag, 22 февраля 1897 г.,
В. VII, S. 4852).
136 G. Р., В. XII, S. 309—310, примечание.
Записка Кидерлена, 6 августа 1896 г.
135 G. Р., В. XII, № 3050. Ротенган — Кидерлену, 5 августа 1896 г., № 3051.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 261
свою политику выжидания,137 но одновременно продолжала за
кулисами плести интриги, чтобы вынудить Грецию отказаться от помощи
движению на Крите. С этой целью она зондировала почву и в Лондоне.
Солсбери дал понять, что он, пожалуй, не откажется от участия в
общем демарше держав, чтобы оказать давление на Грецию. Однако даже
Гатцфельд, который считал, что Солсбери всегда откровенничает с ним,
в данном случае усомнился, «не играет ли комедию»138 английский
премьер. Эти сомнения имели под собой все основания. Но и
германское правительство играло комедию, когда везде — ив прессе, и в
переговорах с иностранными державами, а затем и в рейхстаге — пыталось
утверждать, что оно никак не заинтересовано в восточных делах и
думает только об укреплении мира. На самом деле это была политика
совсем другого рода. Применительно к вопросу о Крите Маршалль
формулировал ее однажды в следующих словах: «Не выдвигаясь вперед,
мы тем не менее серьезно работаем в антигреческом направлении». 139
Прежде всего германское правительство стремилось установить
контакт с царской дипломатией. Муравьев настаивал на том, чтобы status
quo на Ближнем Востоке был сохранен. С этой целью он предложил,
чтобы великие державы высадили небольшие десанты на Крите.
Германское правительство немедленно приняло это предложение. Оно
заявило, что готово насильственно воспрепятствовать тому, чтобы греческие
корабли «оказывали революционерам прямую или косвенную помощь»
оружием или другим военным снаряжением. Более того, оно
согласилось вместе с другими державами отправить морскую пехоту на Крит,
чтобы «совместно с турецкими властями восстановить спокойствие и
порядок». ио Все это означало готовность германского правительства
принять участие в военной интервенции на Крите. В качестве условия
своего участия оно требовало признания всеми державами, что
«сохранение Крита в составе Оттоманской империи остается частью
европейской программы». 141 Так, даже вступая на путь открытой интервенции,
германское правительство еще пыталось действовать, «не выдвигаясь
вперед». В середине февраля небольшие военные отряды держав всту-,
пили на берег Крита. Через несколько дней к ним присоединился и
германский отряд.
Едва приняв это решение, германское правительство забыло всякую
«сдержанность» и так сильно рванулось вперед, что сначала вызвало
замешательство даже в своих собственных рядах. Первый толчок был
дан Вильгельмом. В данном случае он не мог простить Греции того,
что своими действиями она опередила его планы. Дело в том, что пока
державы собрались сделать в Афинах внушение, предостерегающее
Грецию от активных действий, отряд греческих войск, под командованием
полковника Вассоса уже грузился в Пирее на корабли, чтобы
отправиться на Крит. Когда об этом стало известно, Вильгельм пришел в
бешенство: «Это — война! — воскликнул он.— Скорее послать флоты к
Пирею, пока еще не поздно».142 И в тот же день, за спиной своего
правительства, он предложил Англии, Австрии, а также, повидимому, России
137 G. Р., В. XII, № 3132. Маршалль — Заурме, 10 февраля 1897 г.
138 G. Р., В. XII, № 3137. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, И февраля
1897 г.
138 G. Р., В. XII, № 3139. Маршалль — Гатщфельду, 11 февраля 1897 г.
140 G. Р.. В. XII, № 3142. Записка Маршалля, 12 февраля 1897 г.
141 G. Р., В. XII, № 3144. Гогенлоэ—Радолину, 13 февраля /1897 г.
142 G. Р., В. XII, № 3148. Плессен—ведомству иностранных дел: 14 февраля
1897 г. (см. пометы Вильгельма II)

262
ГЛАВА ПЯТАЯ
принять участие в военно-морской блокаде Пирея. 143 Узнав об этом,
Гольштейн возмутился. Он считал, что предложения Вильгельма не
только не согласуются с общей линией «сдержанности», намеченной в
ведомстве иностранных дел, но и вообще крайне нежелательны, ибо они
«внесли в европейскую политику усиливающееся беспокойство и
способствуют тому, что недоверие других держав концентрируется в
отношении Германии». 144 Гольштейн сделал еще одну попытку
воздействовать на Гогенлоэ, чтобы тот потребовал от кайзера большей
сдержанности в вопросах дипломатии, но старый канцлер не решился на этот
шаг: он знал, что его положение шатко, и боялся итти на новый
конфликт с монархом. Правительство не только примирилось с
выступлением кайзера, но и пошло в области дипломатии по тому пути, куда его
гнали монаршьи пинки. Гогенлоэ обратился к державам с формальными
предложениями применить военно-морскую блокаду Пирея и даже всех
греческих портов. «Чтобы привести греков к рассудку,—считал он,—
возможно, понадобится только несколько пушечных выстрелов». 145 Но
кайзер был неудержим. Он считал, что морская блокада только тогда
достигнет целц, когда весь греческий флот будет пущен на дно.146
Но осуществить желание кайзера было уже поздно, а главное —
невозможно. Поздно потому, что Вассос со своим полуторатысячным
отрядом 16 февраля уже высадился на Крите и выпустил прокламацию
о занятии острова; невозможно потому, что план Вильгельма
организовать международную блокаду Пирея получил поддержку только со
стороны самого германского правительства. Не сумев
противодействовать этому плану, Гольштейн даже нашел ему оправдание: он решил,
что при его помощи можно будет «заставить отдельные кабинеты
разоблачить их действительное отношение» к критским делам. 147 Эта цель
была достигнута, однако при условиях, которые обнаружили, что
Германия, движимая лихорадочным стремлением организовать
международную интервенцию в пользу турецкого султана, осталась в одиночестве.
Англия отказалась принять германское предложение под тем предлогом,
что сначала нужно решить вопрос о будущем статуте Крита. Солсбери
предложил вести переговоры не о блокаде Пирея, а о предоставлении
Криту «привилегированного положения». 148 Италия 149 и Франция 150 в
общем последовали в этом вопросе за Англией. Россия долго не
отвечала. Австро-Венгрия ответила, что она готова поддержать предложение
Германии, если все державы примут его.151 Таким образом, «все
державы» если не отклонили, то уклонились принять германское
предложение. Но Германия отказывалась признать свою неудачу. Более того,
окончательно отбросив свою тактику «сдержанности», она решила вести
143 G. Р., В. XII, S. 327, примечание.
144 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 309.
145 G. P., В. XII, № 3152. Гогенлоэ — Вильгельму II, 15 февраля 1897 г.
146 Τ а м же, см. помету Вильгельма II.
147 G. Р., В. XII, № 3164. Гольштейн — Гатцфельду, 9 февраля 1897 г.
14θ G. Р., В. XII, № 3156. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, Ί7 февраля
1897 г. На заседании английского кабинета (17 февраля) большинство,
возглавляемое Чемберленом, не хотело даже обсуждать германское предложение о блокаде
Пирея. В конце концов, по настоянию Солсбери, было принято решение не
соглашаться на меры принуждения в отношении Греции, «прежде чем Криту не будет дана
автономия (Langer, The Diplomacy of Imperialism, v. I, p. 363).
149 G. P., B. XII, № 3160. Бюлов—ведомству иностранных дел, 17 февраля 1897 г.
150 G. Р., В. XII, № 3161. Мюнстер— ведомству иностранных дел, 18 февраля
1897 г. На телеграмме Мюнстера, сообщавшей о позиции Франции, Вильгельм написал:
«Ганото сдрейфил».
151 G. Р.. В. XII. № 3163. Записка Маршалля, 19 февраля 1897 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ	263
политику по формуле, продиктованной кайзером: «Сначала действовать,
а потом вести переговоры» («erst handeln, dann verhandeln»).152 И оно
решило действовать если не вместе со《всеми державами», то хотя бы
лишь с теми, с которыми будет возможно. Командиру «Ймператрицы
Августы» Вильгельм послал приказ:' действовать в контакте с русским
и австрийским адмиралами и в борьбе против Греции 《не стесняться
крайних средств, включая боевой огонь». 153
Появившиеся в германской политике военно-интервенционистские
тенденции не могли остаться незамеченными. 22 февраля в рейхстаге
начались дебаты. Запрос сделал национально-либеральный депутат,
председатель «Пангерманского союза» Хассе. Он беспокоился1 по поводу
того, чтобы Германия, послав в Средиземное море военный корабль,
не ушла оттуда с пустыми руками. Другой депутат, Шмидт, напомнил
правительству его обязанность выжать из Греции проценты по займам,
находящимся в руках германских держателей. Оба они поддерживали
активную политику германского правительства в отношении Греции.164
Эта политика встретила в рейхстаге сопротивление только со сторо¬
ны «свободомыслящих», но сопротивление весьма слабое. Рихтер кри¬
тиковал германское предложение о блокаде Пирея, точно так же как
и стремление Хассе отхватить в пользу Германии какой-нибудь кусок в
восточной части Средиземноморского бассейна. Но его критика была
непринципиальная, путаная и нерешительная. Лидер партии «свободо-
мцслящих» интересовался только - дипломатической стороной дела и по
существу не мог предложить ничего другого, кроме идей, заимствован¬
ных им из английских газет. Он одобрял английское предложение об
автономии Крита и предлагал решить турецкий вопрос путем последо¬
вательного предоставления автономии отдельным областям. Он не
понимал, что за этими предложениями Англии кроется ее стремление
возбудить весь восточный вопрос в целом, отвлечь политику России с
Дальнего Востока на Ближний, обострить здесь различные противоречия
■европейских держав с тем, чтобы самой успешно продолжать свою
политику колониальных захватов, как за счет отдельных провинций
Оттоманской империи, так и за счет земель в Африке. Он считал, что
это английское предложение лучше всего может служить германской
политике status quo на Ближнем Востоке, поскольку его выполнение
предотвратит рост национальною движения балканских народов. По су¬
ществу, следовательно, он был настроен против этих движений, которые
он называл «аннексионистскими стремлениями». Особенно резко он
выступил против Греции: Германия, заявил он, не заинтересована в ее
расширении. Он призывал правительство продолжать 《традиции Бис-
марка» в восточных делах.155 Такова была позиция лидера «свободо-
мыслящих», считавшего борьбу против Бисмарка своим призванием.
На сей раз социал-демократия вообще не принимала участия в деба¬
тах по критскому вопросу. Молчание ее лидеров в рейхстаге было на¬
столько необычным й, принимая во внимание серьезность положения,
даже вопиющим, что 《Vorwärts», главный орган партии, должен
был дать объяснения этому факту. Газета пыталась утверждать,
будто выступления лидеров социал-демократической фракции в рейх¬
стаге были излишни, поскольку они все равно не могли бы* повлиять
на политику правительства, получившего поддержку всех остальных
152 G. Р., В. XII，№ 3159. Записка Маршалля, 18 февраля 1897 г
153 G. Р., В. XII，№ 3166. Записка Маршалля, 21 февраля 1897 г.
154 Reichstag, 22 февраля 1897 г” В.	S. 4852 ff.
155 Reichstag, 22 февраля 1897 г., В. VII，S. 4856.

264
ГЛАВА ПЯТАЯ
фракций. 156 Это по меньшей мере странное объяснение не имело
никаких оснований, кроме стремления ввести в заблуждение
социал-демократических рабочих. На самом деле молчание лидеров
социал-демократической фракции в рейхстаге объяснялось тем, что в руководящих кругах
партии обнаружились разногласия по вопросу о политике в критском и
вообще в восточном вопросе. Карл Каутский, игравший роль одного из
главных теоретиков партии, считал, что социал-демократия должна
оказать поддержку не только Греции и восставшему населению Крита,
но и всем христианским народам балканских государств, борющихся
против Турции. При этом он исходил вовсе не из принципов поддержки
национально-освободительного движения народов, подвластных
Оттоманской империи, а исключительно из соображений борьбы
«демократии Европы» против России. Каутский писал: «Бить по Турции значит
теперь бить по России». Он исходил из устарелого и по существу
неверного представления, будто «Турция стала вассалом России».157 Он
игнорировал тот факт, что Турция уже начала превращаться в вассала
Германии. Во всяком случае он обходил молчанием вопрос о
начавшейся экспансии германского империализма в Турцию, так же как и вопрос
об исконной агрессивной роли Англии в делах ближневосточной
политики.
Позиция Каутского в восточном вопросе по существу совпадала с
позицией лидера реформистов Эд. Бернштейна. Различие здесь носило
лишь тактический характер. Под предлогом необходимости соблюдать
осторожность, чтобы не вызвать мировую войну, этот патриарх
германского »социал-демократического оппортунизма считал, что симпатии
в пользу движения в Греции и на Крите должны носить лишь
платонический характер. Оба они, и Каутский и Бернштейн, закрывали глаза
на то, что в основе ближневосточного кризиса лежали нарастающие
империалистские противоречия между Германией и Англией. Оба они
замалчивали тот факт, что германский империализм, равно как и
английский, связывал с Турцией, а также с Грецией свои далеко
идущие экспансионистские планы.
Другой позиции придерживался В. Либкнехт. Он заявил себя
противником присоединения Крита к Греции, как и вообще противником
национально-освободительного движения балканских народов,
поскольку считал, что все равно не удастся из этих народов «соорудить
плотину против России». Поэтому он считал достаточным предоставление
Криту автономии до тех времен, пока социалистическая революция в
Европе (он имел в виду только Западную Европу) не сокрушит русский
царизм и не решит восточный вопрос. Практически, в сложившейся
тогда обстановке, это означало поддержание одного из дипломатических
планов английского империализма в отношении Крита, а также
дипломатических планов германского империализма в отношении
национально-освободительного движения на Балканах. Расходясь с Каутским в
определении конкретной политики по отношению к критскому вопросу и
вообще ближневосточному кризису, Либкнехт исходил, однако, из тех
же представлений о роли царской России как последней твердыни
общеевропейской реакции. Более того, Либкнехт даже утверждал, что
«царизм есть последний оплот капитализма». Отсюда, применительно к
актуальным делам международной политики, он делал тогда следующий
вывод: «Не на Крите, не на Балканском полуострове найдет восточный
156 «Vorwärts», 25 февраля 1897 г.
157 «Vorwärts», 4 марта 1897 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 265
вопрос свое разрешение, а в столицах Европы и прежде всего, по всей
видимости, в Париже». Что имел в виду Либкнехт? Считая, что
германская социал-демократия не должна поддерживать национально-
освободительное движение на Крите и вообще на Балканах, он делал
ставку на поддержку, которую оказывали этому движению
социалистические и демократические круги во Франции. Он рассчитывал, что эти
круги, используя ближневосточный кризис, вскоре добьются падения
правительства Мелина и создадут новое правительство, которое
разорвет союз с Россией и заключит оборонительный и наступательный союз
с Англией. «Правда,— писал Либкнехт,— тогда мы имели бы наверняка
европейскую войну, но, может быть, также освобождение критян, армян,
греков, турок, поляков, русских и т. д. Тогда восточный вопрос, наряду
с другими вопросами, может быть, был бы на пути
удовлетворительного разрешения».158 Как и Либкнехт, Каутский также надеялся на то,
«что у берегов Крита русско-французский союз потерпит
кораблекрушение». 159 Практически, как мы видели, и германская дипломатия
пыталась использовать ближневосточный кризис, чтобы, с одной стороны,
Езорвать франко-русский союз и таким! образом содействовать
решению стратегических задач генерального штаба, а с другой — вызвать
войну между Англией и Россией в интересах «мировой политики»
германского империализма. Конечно, Либкнехт не разделял этих целей, но
он создавал иллюзию возможности демократического решения
восточного вопроса при помощи европейской войны во главе с Англией.
Между тем английский империализм, политику которого он явно,
вопреки фактам, идеализировал, никак не подходил к роли столпа
освободительного движения и демократии.
Слабая «критика», раздававшаяся со стороны «свободомыслящих»,
и молчание социал-демократической фракции в рейхстаге, конечно, не
могли заставить правительство отказаться от
военно-интервенционистских тенденций в пользу Турции. Главное же заключалось в том, что
правительство получило сильную поддержку со стороны партии центра.
Лидер этой партии Либер, под восторженное «браво» большинства в
рейхстаге, призывал все партии оказать правительству единодушную
поддержку в критском вопросе. Он заранее готов был признать, что
политика, проводимая в пользу султана, соответствует «христианским
интересам и христианской гуманности», а для того чтобы правительство
могло успешно осуществить ее, он требовал не касаться деликатных
вопросов и отказаться от их гласных комментариев.160 Но
правительство и не собиралось давать отчет рейхстагу о своей политике на
Ближнем Востоке. В своей речи Маршалль ограничился повторением
стандартной фразы о том, что германская политика направлена к
«поддержанию мира», хотя и не скрыл своей неприязни к Греции и к
критским повстанцам, а также своего стремления поддержать «цельность
Оттоманской империи». Он категорически отказался что-либо сообщить
не только о намерениях германского правительства, но и о ходе
переговоров с другими державами но критскому вопросу. Он пообещал
лишь отчитаться перед рейхстагом в будущем.
Несмотря на полный успех правительства в рейхстаге 161 (а
возможно, именно поэтому), кайзер был крайне недоволен выступлением Мар-
шалля. Он считал, что «еще слишком рано ориентировать рейхстаг по
158 ^Vorwärts», 10 марта 1897 г.
ДО «Vorwärts», 4 марта 1897 г.
1,60 Reichstag, 22 февраля 1897 г., В. VII, S. 4855-4858.
161 Reichstag, 22 февраля 1897 т., В. VII, S. 4854.

266
ГЛАВА ПЯТАЯ
критскому вопросу». 162 Уверенный, что продиктованная им политика,
проводимая в интересах самых агрессивных империалистских кругов,
принесет Германии огромные политические выгоды, он хотел, чтобы
весь успех и признание выпали лично ему.163 Это желание было не
только проявлением его обычного тщеславия. Оно было продиктовано
политикой самых реакционных кругов, которые подготовляли усиление
личного режима авантюристски настроенного полусамодержца:' за его
спиной они могли делать все, что им заблагорассудится, не считаясь с
жалким немецким парламентаризмом и стремясь вовсе ликвидировать
его.
Как бы то ни было, почувствовав прилив сил, германская
дипломатия начала действовать еще более активно, чем раньше. Вильгельм
продолжал надеяться, что его планы будут осуществлены. Во
внутренней политике он втайне подготовлял выдвижение генерала Вальдерзее,
во внешней — довольно открыто подталкивал Турцию на войну против
Греции. В конце февраля, встретив на каком-то приеме турецкого посла
Галиба-бея, он при свидетелях сказал ему: «Почему ваши войска до
сих пор еще не переступили греческую границу? Передайте султану,
что если он ценит мою дружбу, он должен начать действовать с
величайшей энергией».164 Султан в это время уже концентрировал свои
войска на Балканах и только ждал благоприятного момента, чтобы
вторгнуться в Грецию с севера. Поэтому, когда 2 марта державы после
длительных препирательств предъявили, наконец, совместную ноту как
в Афинах, так и в Константинополе, он сделал вид, что нехотя
принимает ее. Державы уведомляли Грецию, что они не допустят
присоединения Крита, и требовали, чтобы Греция отозвала с острова свои войска и
суда. С другой стороны, они предложили султану дать заверения, что
он предоставит Криту автономию. Это, казалось бы, соломоново решение
европейской дипломатии вовсе не было решением. Оно лишь вызвало
новые разногласия, и не только между Турцией и Грецией, но и между
теми великими державами, которые, преследуя свои собственные цели,
закулисно стравливали их.
Султан дал требуемые от него обещания, зная по опыту прошлого»
как легко свои обещания не выполнять. Греческое же правительство,
возможно по наущению из Лондона, отклонило ноту, настаивая на
воссоединении Крита с Грецией. Оно отказалось также отозвать с Крита свои
войска. После этого Солсбери предложил оставить эти войска в
качестве «полицейской силы».165 Немцы страшно возмутились. Они
настаивали на самых крайних мерах принуждения в отношении к Греции и
пытались воздействовать в этом духе на царское правительство. В
переговорах с Муравьевым они заявили, что если в отношении Греции не
будут приняты решительные меры, Германия вообще откажется от
участия в совместных выступлениях держав. Они всячески старались со-'
рвать английские предложения. Если державы примут это предложение,
указывал Маршалль, они станут «посмешищем Европы».166
Ввиду сопротивления Германии и России Солсбери снял свое
предложение. Но вопрос о судьбе Крита оставался нерешенным. Греция и
Турция явно готовились к войне, и Солсбери в разговорах с Гатцфель-
дом уже не скрывал позиции Англии в случае греко-турецкого столкно-
162 G. Р., В. XII, № 3169. Вильгельм II —Гогенлоэ, 23 февраля 1897 г.
163 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 305—306.
164 W а 1 d е г s е е, Denkwürdigkeiten, S. 392—393.
^5 G. Р., В. XII, № 3184. Записка Маршалля, 11 марта 1897 г.
166 G. Р., В. XII, № 3183. Маршалль — Радолину, 11 марта 1897 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 267
вения: «Тогда,— сказал он,— мы, вероятно, останемся
наблюдателями». 167 Но Англия не была простым наблюдателем подготовки греко-
турецкой войны.
Точно так же не была простым наблюдателем и Германия. Ее
угрозы выйти из европейского «концерта» остались только угрозами. Она
стремилась осуществить свой план международной военной
интервенции против Греции и за кулисами продолжала энергично работать в
этом направлении. Переговоры между державами продолжались. Со
всех сторон поступали различные предложения, которые имели общую
судьбу: приемлемые для одних держав, они оказывались
неприемлемыми для других. Различные планы (военно-морской блокады греческих
портов, оккупации Крита силами нескольких европейских держав в
разных комбинациях и другие варианты интервенции) возникали,
видоизменялись, рушились и снова возникали, вызывая новые
разногласия и препирательства между великими державами. Как правило,
германская дипломатия выдвигала или поддерживала самые крайние
предложения, даже такие, которые предусматривали открытую войну
против Греции.168
Как ни скрывало германское правительство свои агрессивные
тенденции под покровом дипломатической тайны, эти тенденции стали
настолько заметны, что вызвали беспокойство даже среди господствующих
классов. В юнкерской прессе все более громко раздавались
вопрошающие голоса: не втянут ли критские дела Германию в войну? В
особенности беспокоилась пресса бисмарковского лагеря. 169 Бисмарк
решительно осуждал кайзеровскую политику в критском вопросе. 17°
Испугались войны и крупнокапиталистические круги. Кардорф, лидер
имперской партии, открыто признал, что «инициатива Германии» в критских
делах вызвала недовольство среди всех правых членов рейхстага. Это
недовольство, утверждал он, не было высказано только потому, что
никто не хотел создавать новые трудности для правительства в момент,
когда критский вопрос вступил в острую стадию. m Это была ложь.
Всего лишь месяц назад правые партии рейхстага и даже партия центра
охотно предоставили правительству carte blanche в критских делах, и
только теперь, когда ясно стало, «уда эта политика ведет, они вдруг
вспомнили о целесообразности вернуться к тактике «сдержанности».
Но и теперь они не решились критиковать правительство. Критика шла
только со стороны социал-демократической партии и партии
«свободомыслящих». Убедившись в том, что расчеты на победу демократических
сил во Франции не оправдались, разрыв русско-французского союза не
состоялся и что Англия вовсе не собирается собственными силами
вести войну против России, В. Либкнехт и другие деятели
социал-демократической партии, разделявшие его взгляды, должны были вскоре
внести поправку в свои отношения к политике германского
правительства. Среди рабочих и более широких масс немецкого народа возникала
тревога по поводу того, куда может привести Германию посылка
167 G. Р., В. XII, № 3192. Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 17 марта
1897 г.
168 G. Р., В. XII, S. 392, примечание. Верховное командование морского флота —
ведомству иностранных дел, 29 марта 1897 г. (ср. Архив МИД, К. 23, л. 78. Строго
секретное письмо Остен-Сакена— Муравьеву, Берлин, 13/1 февраля 1897 г.; К. 23,
л. 21. Секретное письмо Остен-Сакена — Муравьеву, Берлин, 19/7 февраля 1897 г.).
169 См., например, «Hamburger Nachrichten», 28 марта 1897 г., статья «Der Orient
und die Europäische Diplomatie». I
170 Waldersee, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 394.
1?i Reichstag, 26 марта 1897 г., В. VII, S. 5280.

268
ГЛАВА ПЯТАЯ
военных кораблей в Средиземное море, блокада Пирея и вообще вся
политика правительства в критском вопросе. Учитывая настроение масс,
Либкнехт, выступая в рейхстаге, назвал эту политику «критской
комедией» и требовал, чтобы правительство прекратило вмешательство в
дела, в которых Германия мало заинтересована. Еще более определенно
и резко выступил Бебель. «Мы...,— сказал он,— заявляем энергичный
протест против всякого активного участия Германии в восточных
неурядицах... Мы не имеем никаких оснований препятствовать критянам в их
стремлении присоединиться к Греции». Он отметил также, что
подавляющее большинство населения Крита отвергает план автономии, который
навязывается им «европейским концертом» великих держав.172 Эта
критика была направлена в первую очередь против германского
правительства, но в известной степени она касалась и тех деятелей социал-
демократии, которые не склонны были поддерживать критское
движение. Что касается политики «европейского концерта», то и она
подверглась критике, поскольку, как уверяла газета «Vorwärts», она являлась
«не чем иным, как политикой России». 173 Лидеры социал-демократии,
как обычно, объясняли вмешательство Германии в критские дела
только ее стремлением угодить царской России. Они не знали о подлинной
роли германской дипломатии, а главное, закрывали глаза на то, что
политика Германии определялась собственными агрессивными,
империалистскими тенденциями, вовсе не подчиненными интересам русского
царизма. Правда, они требовали у Маршалля подробностей о переговорах
по критскому вопросу. Но, как и в феврале, Маршалль упорно
отказывался что-либо о них сообщить.174
Ничего не понял в характере событий и Рихтер. Приняв на веру
официальную версию, он весь огонь своей критики сосредоточил вокруг
вопроса о посылке германского крейсера к берегам Крита. Германия,
сказал он, имеет такие мизерные интересы на Крите, что посылка даже
одного немецкого корабля — слишком грандиозное предприятие.175
Маршалль оправдывал посылку корабля интересами «сохранения
европейского мира» и даже указывал, что если придется защищать
христианское население Турции, то одного корабля оказалось бы еще
недостаточно. 176 Таким образом, он совершенно извратил перед рейхстагом
подлинные мотивы германской политики в критском вопросе. Все же он
вынужден бы τι пообещать рейхстагу, что правительство больше
крейсеров к Криту не пошлет. Это было началом отступления германской
дипломатии от политики активного участия в военно-морской
интервенции против Греции.
Вместе с тем Маршалль пытался использовать настроения в
рейхстаге для того, чтобы в дипломатических сношениях с лондонским
правительством скрыть подлинные мотивы своего вынужденного отступления.
Следуя примеру Солсбери и вообще обычным приемам английского
правительства, он ссылался на обязанность «ответственного
правительства» считаться с «парламентом», т. е. с рейхстагом, и с
«общественным мнением» в Германии. 177 Конечно, настроения правящих классов
играли тут немалую роль, но в основе этих настроений лежали
опасения оказаться втянутыми в конфликт «а Средиземном море при отсут-
172 Reichstag, 26 марта 1897 г., В. VII, S. 5278—5280.
17'3 «Vorwärts», 28 марта 1897 г.
174 Reichstag, 26 1марта 1897 г., В. VII, S. 5280,
175 Reichstag, 19 марта 1.897 г., В. VII, S 5185.
™ Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5151.
177 G. Р., В. XII, № 3220. Маршалль — Гатдфельду, 11 апреля 1897 г.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 269
ствии достаточных морских сил. Политические амбиции германского
империализма пока что росли значительно быстрее, чем
материальные предпосылки, необходимые для их удовлетворения. Даже
Вильгельм понял, почему германскому правительству не удалось ни
организовать совместное вмешательство держав против Греции, ни осуществить
свои планы самостоятельно, вопреки английским планам. «Из этого
снова видно,— сокрушался Вильгельм,— как тяжело отражается
нехватка у Германии сильного флота, без которого она не может
пробиться в концерте держав и заставить считаться с собой. Если бы
мы вместо одного корабля возле Крита имели сильный дивизион
крейсеров с броненосцами, тогда Германия еще в феврале могла бы сама,
без оглядки, пуская в ход только собственный кулак, блокировать
Афины и тем самым заставила бы и другие державы volens-nolens принять
в этом участие. Однако этого в конце концов не получилось, а той
державой, которая срывает все планы, выхолащивает волю к действию и на
которую поэтому все оглядываются, является Англия! А почему?
Потому, что у нее самый сильный флот! В этом случае наши 1 000 000
гренадеров не помогают нам ничем!» 178
Разногласия между великими державами, и прежде всего
англо-германские, только усиливали кризис греко-турецких отношений. Они
обнадеживали и султана, который чувствовал поддержку Германии, и
греческого короля, которого Англия использовала в своих интересах.
Вообще говоря, король и его правительство вовсе не хотели войны и боялись
поражения, но еще больше они боялись национального движения в
своей собственной стране. Они готовы были предать это движение и
искали благовидный предлог, чтобы отказаться от дальнейшей борьбы
за Крит. И они действительно прекратили бы эту борьбу, «если бы,—
как признался один греческий дипломат,— им не пришлось бояться
внутренних опасностей». «Поэтому,— пояснял он далее,— даже
несчастливый военный поход все же всегда лучше, чем революция».179 Греческий
король и некоторые деятели из его окружения давали понять Берлину,
что они были бы только признательны, если бы державы, пустив в ход
какую-нибудь сильную военную меру давления, вроде блокады Афин,
заставили бы Грецию капитулировать. Но организовать военное
вмешательство всех держав германскому правительству не удалось, а
осуществить свои планы самостоятельно оно не могло: нехватало морских
сил. В этих условиях столкновение между Грецией, которую
подталкивала Англия, и Турцией, которую подталкивала Германия, было делом
времени. В начале апреля на границе Эпира и Македонии начались
стычки между турецкими и греческими отрядами, а 18 апреля Турция
формально объявила Греции войну. Вопрос об организации блокады
греческих портов сразу отпал.
Уже первые дни войны показали, каков будет ее исход. Турецкая
армия, сконцентрированная на границе Фессалии, имела численное
превосходство и, благодаря наличию крупповских пушек, имела лучшее
вооружение, чем греческая армия. Под командованием генералов,
прошедших выучку у германских инструкторов, она вторглась в пределы
Греции и, преследуя греческие войска, уже через неделю заняла Ларису.
Греческое правительство спешно обратилось за помощью к Болгарии.
Это могло повлечь за собой подъем движения в Македонии.
178 G. Р., В. XII, № 3215. Плессеи — Гогенлоэ, 28 марта 1897 г. (см. помету
Вильгельма II).
179 Τ а м же.

270
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как раз в эти дни, когда на Балканах благодаря усилиям великих
держав вспыхнула война, болгарский князь Фердинанд находился в
Берлине. В беседах с ним Маршалль установил, что этот отпрыск
немецкой династии Кобургов, несмотря на все свои стремления угодить
австро-германской политике на Балканах, все же в какой-то степени
вынужден считаться с национальным движением болгарского народа.
Фердинанд смиренно заявил, что он вовсе не собирается
воспользоваться обстоятельствами, чтобы разорвать узы вассальной зависимости
Болгарии от Турции и объявить государственную независимость
Болгарии. Он напомнил, что лично он и его министры всегда усердно
подавляли национальные устремления болгарского народа, в частности в
македонском вопросе, однако признался, что может наступить момент,
когда, как он сам выразился, этой антинациональной политике будет
положен конец.
Услышав такие речи, Маршалль сразу сбросил маску и показал, как.
следует понимать германскую политику незаинтересованности в
балканских делах. Он предупредил болгарского Кобурга, что ему не следует
брать примера с греческого Глюксбурга: «Греки,— сказал он,— своей
авантюристской политикой не добьются ничего другого, кроме вполне
заслуженных побоев». Если Болгария или Сербия, продолжал он, все же*
попытаются активно выступить в защиту Македонии, то «у держав
найдутся средства, чтобы заставить не только Сербию, но и Болгарию
держать себя спокойно». Начав с угроз, Маршалль и кончил угрозами.
Фердинанд мог только удивленно спросить, чем, собственно, он
заслужил «эти прямые угрозы» со стороны Германии? «Разве он в течение-
ряда лет не отдал все свои силы, чтобы... насильственно подавлять в>
своей стране все национальные устремления?» 180
Запугивая Фердинанда давлением «держав», Маршалль вовсе не
имел в виду, что осуществлять его угрозы будет Германия. И не только
потому, что находящиеся в руках Германии средства непосредственного
экономического давления на Болгарию были еще недостаточны. ш Он
предполагал, что, если понадобится, его угрозы будут осуществлены
Австро-Венгрией, а возможно и Россией, заинтересованными в тот
момент в поддержании status quo на Балканах. Во всяком случае
германские угрозы сыграли свою роль: болгарский Кобург отказал Греции в
помощи. В то же время германская дипломатия втайне рекомендовала
султану продолжать наступление, чтобы поскорее нанести грекам
решающее поражение. 182 Турки продолжали развивать успех.
Тогда греческое правительство, чтобы избежать окончательного
разгрома и полной дискредитации династии, стало искать путей к выходу
из войны. Его усилия в этом направлении оказались гораздо более
многосторонними и энергичными, чем те, которые необходимы были,.
180 G. Р., В. XII, № 2986. Записка Маршалля, 20 апреля 1897 г.
181 К- Helfferich, Georg von Siemens, Β. ΠΪ, S. И—12. Уже тогда
экономическое проникновение германского капитала в Болгарию достигло известных успехов.
Торговые отношения между Германией и Болгарией еще не играли существенной роли..
Большее значение имело влияние германского финансового капитала в
железнодорожных компаниях Болгарии, а также участие «Немецкого банка» И «Дрезденского
банка» в размещении болгарского займа. Сумма первого займа, размещенного в Германии
летом 1894 г., была невелика (8 млн. марок), но она прошла успешно, так ка« условия
были очень выгодны. Первая серия шесгипроцентных облигаций «Болгарского
национального банка» была размещена по подписке очень быстро, и вскоре можно было*
приступить к подписке на следующий заем (Архив МИД, К. 17, л. 123. Депеша Ча-
рыкова, Берлин, 19/7 июня 1894 г., № 39).
182 G. Р., В. XII, № 3226. Ма1ршалль — Заурме, 20 апреля 1897 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 271
чтобы организовать вооруженное сопротивление врагу. Чтобы спасти и
без того подмоченный престиж династии, оно обратилось к державам с
просьбой поскорее организовать мирное посредничество. Но державы
никак не могли договориться об условиях этого посредничества. В
особенности упорствовала Германия. Уже на третий день войны она
инспирировала султана, какие политические условия он должен выставить,
прежде чем прекратить военные действия: немедленное отозвание
греческих войск с Крита и признание Грецией автономного режима на
Крите при сохранении там турецкого суверенитета. Теперь германское
правительство настаивало на этих условиях.
Время шло, военное положение Греции продолжало ухудшаться.
В начале мая принцесса София, жена греческого престолонаследниц
обратилась к своему брату, германскому кайзеру, умоляя его ускорить
дипломатическое вмешательство держав. 183 Вильгельм холодно ответил,
что он ничего не может сделать, если Греция не примет
предварительных турецких (а по существу германских) требований.184 Греческое
правительство, использовав ту же, употребляя выражение Бисмарка,
«юбочную» дипломатию, сообщило в Берлин о своей готовности
капитулировать и просило только, чтобы кайзер повлиял на Турцию поскорее
прекратить военные действия. 185 19 мая перемирие было подписано.
Германское правительство было очень довольно. Военную победу
Турции оно расценивало как часть своей собственной политической
победы. Оно начало активно вмешиваться и в дело подготовки греко-
турецкого мирного договора, стремясь, однако, поддерживать контакт с
Россией.18€ Переговоры продолжались в течение нескольких месяцев.
Турция стремилась удержать в своих руках захваченную ею Фессалию.
Ни одна держава не соглашалась удовлетворить эти претензии Турции:
ей предлагали удовлетвориться «стратегическим урегулированием
границ», но она упорствовала и не соглашалась. Потребовалось произвести
на султана сильный нажим. Германская дипломатия, не желая портить
отношения с Турцией, охотно предоставила державам осуществить этот
нажим. Сама же она постаралась остаться в тени.187 Зато она
выступила на первый план, когда речь зашла о требуемой Турцией
контрибуции, которая могла бы быть выплачена только при помощи новых
внешних займов. Парижская и лондонская биржи, в предчувствии
новых сделок, уже зашевелились. Но они натолкнулись на решительное
сопротивление германского империализма.
Теперь германская дипломатия ринулась в бой, чтобы удовлетворить
интересы немецких держателей прежних греческих займов. Не возражая
против того, чтобы Турция сорвала с Греции крупный куш в виде
контрибуции, германское правительство категорически потребовало
признания, что интересы прежних, т. е. немецких, держателей имеют право на
183 G. Р., В. XIII, № 3232. Плессен — ведомству иностранных дел, 9 мая 1897 г.
184 G. Р., В. XII, № 3233. Кидерлен — ведомству иностранных дел, 9 мая 1897 г.
185 G. Р., В. XII, № 3238. Плессен — ведомству иностранных дел, !12 мая 1897 г.
186 Архив МИД, К. 21, л. 155. Депеша Остен-Сакена, доверительно, Берлин,
8 июня/27 мая 1897 г., № 39. .
187 Остен-Сакен сообщал в Петербург, будто Германия потому задержала
инструкции по вопросу о требованиях Порты © отношении Фессалии, что, «не преследуя
личных интересов на Босфоре и мало заинтересованное в восточном вопросе, германское
правительство выжидает обыкновенно решения прочих великих держав и в
особенности наших». В данном случае, как, впрочем, и в ряде других, он высказывал
взгляды, которые ему были внушены германской дипломатией. Любопытно отметить, что
Голуховский лучше понимал германскую игру и не стеснялся высказать русским
дипломатам свои обвинения по адресу германского правительства [Архив МИД, К. 21.
л. 170. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 8 июня/27 мая 1897 г.).

272
ГЛАВА ПЯТАЯ
первоочередное удовлетворение по сравнению с иностранными
держателями новых займов. Далее под предлогом обеспечения интересов
держателей, и старых и новых, оно потребовало введения в Греции
международного финансового контроля. 188 Этому требованию английская
дипломатия сопротивлялась в еще большей степени, чем первому. Она
понимала, что введение международного финансового контроля в
Греции приведет к усилению экономического и политического влияния
Германии в Греции. 189 Между тем отсутствие этого контроля означало
монопольное влияние в Греции английского капитала. Именно за эту
цель и боролась английская дипломатия. Но германское правительство
упорно отстаивало свои требования и в конце концов заставило
англичан отступить.
Тут произошла некоторая заминка. Греческое правительство
побоялось открыто признать, что оно, не сумев осуществить национальные
чаяния, готово поставить страну под международный финансовый
контроль. Но немцы, которые в данном случае обнаружили удивительную
изворотливость, нашли выход, чтобы облегчить положение греческой
династии. Они предложили «горькую пилюлю контроля завернуть в кап-
сулю мирного договора».190 В таком виде Греция и проглотила эту
пилюлю, изготовленную в реторте империалистской дипломатии великих
держав. Политика status quo на Ближнем Востоке начала приносить
германскому империализму первые дивиденды, а в будущем сулила еще
большие.
4
Успех, который германская дипломатия извлекла из греко-турецкой
войны, сильно озадачил империалистские круги Англии. Они увидели
в нем новый успех германского империализма на Балканах, улучшение
его позиций в борьбе за дальнейшее проникновение в Оттоманскую
империю. Они опасались, что Германия, являясь крупным кредитором
Греции, сможет использовать ее тяжелое финансовое положение,
подорванное войной и контрибуцией, чтобы вырвать железнодорожные
концессии, выгодный торговый договор и другие уступки. Словом, они
считались с тем, что их преобладающему влиянию в Греции может притти
конец и тогда их позиции в Леванте будут сильно ослаблены. В
английской прессе появились сообщения, будто германский кайзер уже
предложил Греции своих офицеров для реорганизации ее армии. В
особенности тревожила английскую буржуазию судьба греческого торгового"
флота, весьма значительного по тоннажу. Если бы этот флот поступил
под контроль Германии, которая начала бы его развивать и укреплять,
он мог бы стать серьезной угрозой для английской торговли и
английского судоходства в Средиземном море.
188 G. Р., В. XII, № 3248. Записка Мумма фон Шварценштейна, 16 августа
1RQ7 .г.
189 По мнению Остен-Сакена, германское правительство потому настаивало на
учреждении европейского финансового контроля в Греции, что видело в этом
«единственное средство заручиться участием европейского финансового мира для
предстоящего займа» Греции. Однако большое значение имело стремление германского
правительства воспользоваться европейским контролем «для упорядочения прежнего
греческого государственного долга». Остен-Сакен сообщал, что решение этого вопроса
германское правительство ставило «чуть ли не условием своего пребывания в
европейском .концерте» (Архив МИД, К- 21, л. 192. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 26/14 июля
1897 г., № 50).
190 G. Р., В. XII, № 3250. Бюлов —Вильгельму II, 20 августа 1897 г.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 273
Таковы были невеселые размышления, довольно распространенные
тогда среди английских буржуазных кругов, в особенности тех, которые
были непосредственно заинтересованы в империалистской экспансии на
Ближний Восток. Английская пресса, еще более сгущая краски,
придавала этим настроениям определенную политическую остроту. Английский
публицист, писавший под псевдонимом Vindex, обвинял Германию в
«заговоре против британских интересов в Леванте». Он утверждал, что
Германия «является самым опасным врагом Англии с времен
Наполеона I». Усиление ее активности в связи с греко-турецкой войной он
характеризовал как удар, который Германия нанесла Англии в ответ на
удар, нанесенный ей в Трансваале.191
По мере того как положение на Ближнем Востоке продолжало
меняться, активность английской политики в Южной Африке начала
усиливаться. Сведения, которые поступали оттуда в Германию, создавали
впечатление, что Англия готовит новый удар против Трансвааля.
Вильгельм придерживался того мнения, что пока всеобщее внимание
приковано к событиям на Ближнем Востоке, следует постепенно и без особого
шума увеличить немецкие войска в Юго-Западной Африке, чтобы,
когда настанет момент, «протянуть бурам руку». Он хотел, следовательно,
осуществить то, что ему не удалось осуществить в начале января
1896 г. Вальдерзее, с которым он псделился своими планами, пришел
к выводу, что «это означало бы войну».192
Вскоре английские газеты сообщили, что английский флот готовится
к демонстрации в Южной Африке, в заливе Делагоа. Германская
пресса реагировала на эти сведения довольно нервно. В частности,
«Hamburger Nachrichten» писала, что англичане готовят против буров новый
удар,193 Признаки усиливающейся активности английской политики в
Южной Африке встревожили немцев не в меньшей степени, чем
активность германской политики на Ближнем Востоке тревожила англичан.
Не удивительно, что когда Керзон (он только начинал свою карьеру,
в качестве парламентского помощника статс-секретаря) приехал в
Берлин, эти вопросы стали предметом его бесед с Маршаллем. Керзону
пришлось выслушать немало упреков по поводу английской политики в
Греции. Он оправдывал ее тем, что лондонскому правительству
приходится испытывать давление «общественного мнения». Ему пришлось
выслушать и подозрения по поводу захватнических устремлений Англии в
Южной Африке. Керзон начисто отрицал эти устремления, но обратид
внимание Маршалля, что в Трансвааль поступает большое количество
пушек, ружей и другого военного снаряжения. Маршалль не смог ничего
на это возразить, тем более, что вооружение, поступающее в Трансвааль,
было преимущественно немецкого происхождения. Но он напомнил о
«значительных коммерческих и материальных интересах», которые
Германия имеет в Трансваале. «Мы вложили,— сказал он,— большие
массы немецких денег в железные дороги и в другие предприятия, а наша
торговля с Трансваалем обнаружила обнадеживающий рост». Только
наличием этих интересов и стремлением их защищать он объяснял
германскую политику в Южной Африке. Керзон уехал из Берлина,
заверив, что «Англия" не имеет никаких воинственных помыслов против
Трансвааля».194
191 Vindex (Malcolm MacColl), A Plot against British Interests in the Levant
«Fortnightly Review», 1 June 1897, p. 811—824.
192 W a 1 d e r s e e, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 394.
193 «Hamburger Nachrichten», 8 апреля 1897 г.
т G. Р., В. XII, № 3224; В. XIII, № 3403. Записка Маршалля, 17 апреля 1897 г.

274
ГЛАВА ПЯТАЯ
А через несколько дней, как только турецкие войска вторглись в
пределы Греции, несколько английских военных кораблей прибыли ь
Делагоа, заняли португальский порт Лоуренсу-Маркиш и направились
далее вверх по реке к границе Трансвааля. Сообщение об этой
демонстрации английского военно-морского флота произвело в Германии
сильное впечатление. Кайзер, которого это сообщение застало в Вене, где
он заканчивал хлопоты по поводу австро-русского сближения, совсем
растерялся и мог только промолвить: «Это — начало, а мы должны
спокойно принимать пощечины, которые нам Англия таким образом
отпускает. Мы не в состоянии где-либо предпринять что-нибудь, даже
самое незначительное, чтобы противопоставить этой политике. Мы ничего
не можем сделать, как только держать себя потише».105
И германская дипломатия действительно держала себя «потише» в
южноафриканских делах. Тем большую активность, как мы видели, она
могла проявлять на Ближнем Востоке, в особенности после того как
стало ясно превосходство турецкой армии и поражение Греции. В одном
отношении английская демонстрация против Трансвааля являлась для
германской дипломатии благоприятным симптомом: Голынтейн пришел
к окончательному выводу, что Англия не собирается захватить Крит.
Он был убежден, что Англия, продолжая борьбу за влияние в Греции,
свое главное внимание в ближайшее время будет уделять расширению
колониальной политики в Южной Африке, а также на Дальнем
Востоке. 196 В этих условиях главную задачу германской дипломатии он
усматривал в том; чтобы, извлекая политические выгоды из политики
status quo на Балканах, сорвать английские -планы в Европе и тем
самым в известной степени затруднить ей осуществление политики
колониального расширения. В его уме уже зрела мысль о том, что только
укреплением и расширением политического влияния Германии на
Европейском континенте можно заставить Англию итти на уступки в делах
колониальной политики. Эта мысль являлась плодом вл'ияния пангер-
манских концепций, которые были уже довольно широко распространены
среди влиятельных политических кругов немецкого
юнкерски-буржуазного империализма.
Если официальная дипломатия вынуждена была в делах
африканской колониальной политики держать себя «потише», то пресса, в
особенности близкая к пангерманским кругам, усилила кампанию против
Англии. Англо-германский антагонизм продолжал нарастать, проявляясь
то на одном, то на другом театре, и, разумеется, находил свое
отражение в прессе.
Английская пресса продолжала бить «торговую тревогу», и тема об
угрожающей политике Германии не сходила с ее страниц. Но особенное
внимание германской дипломатии привлекал консервативный орган
«Standard», о котором было известно, что он инспирируется
непосредственно Солсбери. В беседах с Гатцфельдом Солсбери, конечно,
отрицал свою причастность к инспирации этого органа в антигерманском
духе. Иногда на повторные запросы он шутливо отвечал, что эту газету
он даже не читает. Антигерманские выступления английской прессы он
объяснял просто тем, что английская публика привыкла всегда искать
козла отпущения: раньше, говорил он, эту роль выполняла Россия,
теперь — Германия.197
195 G. Р., В. XIII, № 3406. Эйленбург — Маршаллю, 23 апреля 1897 г.
™ G. Р., В. XIII, № 3225. Записка Гольшгейна, 19 апреля 1897 г.
197 G. Р., В. XIII, № 3407. Гатцфельд — Гогенлоэ, 12 мая 1897 г

ближневосточный кризис и АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 275
Но и германское правительство со своей стороны инспирировало в
прессе кампанию против Англии. В переговорах с английскими
дипломатами Маршалль не скрывал, что основной причиной этой кампании
является то, что Англия, ведя активную колониальную политику, никак .
не хочет считаться даже с минимальными интересами и требованиями
Германии в области колоний.198
Таким образом, политическая атмосфера в отношениях между
Германией и Англией в связи с ближневосточным кризисом и
колониальными делами продолжала накаляться, а пресса обеих стран являлась
довольно точным барометром изменений, происходящих в этой
атмосфере.
Несмотря на то, что главное внимание германской дипломатии было
приковано к вопросам, возникшим в связи с греко-турецкой войной,
некоторые влиятельные политические круги требовали, чтобы германское
правительство активно вмешалось в дела Южной Африки. Эта
«колониальная партия» возмущалась бездействием правительства. Успехи
германской дипломатии на Ближнем Востоке ее не удовлетворяли. Она
полагала, что если германскому правительству удалось найти точки
сближения с Россией, тем более правительство должно развернутым
политическим фронтом выступать против Англии. После вмешательства
германской дипломатии в трансваальский кризис она требовала нового
вмешательства, но более эффективного.
Прежде всего колониальная партия требовала изгнания английского
капитала из германских владений в Юго-Западной Африке. Британская
«South-West Africa Company», давно имевшая концессию на
строительство железной дороги, теперь добивалась от германского правительства
небольшой (2,5—3%) гарантии. Кроме того,она собиралась приступить
к строительству портов на побережье германской Юго-Западной Африки.
Колониальные круги германского империализма возмущались
возрастающей активностью английского капитала в Южной Африке и
тревожились по поводу того, удастся ли им сохранить там свои собственные
позиции. Консервативный депутат граф Арним-Муекау> член президиума
«Пангерманского союза», выступая в рейхстаге, призывал правительство
принять меры, которые могли бы обеспечить монопольное влияние
германского капитала в Юго-Западной Африке.199 Но этот вопрос мог
привлечь внимание только узких капиталистических кругов, интересы
которых сталкивались с интересами британского капитала в
Юго-Западной Африке. Гораздо больше внимания привлекал трансваальский во-;
прос. В этой связи империалистские круги, связанные с «Пангерманским
союзом» и «Колониальным обществом», снова развернули
пропагандистскую и политическую кампанию в прессе, в политических партиях, в
университетах, на собраниях, в рейхстаге. Они утверждали, что «борьба
буров против Англии является борьбой за германизм»200 и требовали,
чтобы правительство активно вмешалось в эту борьбу.
Однако правительство продолжало бездействовать. Даже в случае
нового, нападения англичан на Трансвааль оно не могло предпринять
военное вмешательство из-за отсутствия флота. Вмешательство
колониальных войск также было невозможно: их было недостаточно, чтобы
решиться на открытое столкновение с английскими войсками. В случае
такого столкновения германские войска в. Африке были бы отрезаны от
198 G. Р., В. XIII, № 3403. Записка Ма-ршалля, 17 апреля 1897 г.
lfl9 Его речь, произнесенная 22 февраля 1897 г., была напечатана в «Alldeutsche
Blatter», 28 марта 1897 г., № 13.
ι 2°° См. «Alldeutsche Blätter», 1896 г., № 33—45; а также 1897 г., № 14, 15, 31 и др.

276^
ГЛАВА ПЯТАЯ
метрополии, что означало 5бы разгром германских колониальных войск.
Вместе с тем военный конфликт в Южной Африке тотчас же превра-'
тился бы в общую войну между Англией и Германией. В этой войне
Германия не имела бы союзников, ибо со стороны Австро-Венгрии,
Италии и России она могла рассчитывать только на нейтралитет. Ни в
военном, ни в политическом отношении германский империализм еще не был
подготовлен к большой войне против Англии. Поэтому-то чтобы
удовлетворить настоятельные требования «колониальной партии»,
германское правительство могло попытаться воздействовать на Англию
только дипломатическими средствами. Так возник план использовать
пропаганду и угрозы, которые шли со страниц германской прессы в качестве
прикрытия для вымогательства у Англии колониальных уступок.
Автором этого плана был германский посол в Лондоне граф Гатц-
фельд, выученик Бисмарка и ставленник Голынтейна. В течение многих
месяцев после трансваальского кризиса он внимательно следил за всем,
что Англия делала или собиралась делать в Южной Африке. Но ни в
своих многочисленных беседах с Солсбери, ни при встречах с другими
членами английского кабинета он не касался трансваальского вопроса.
Узнав о демонстрации английского флота в Южной Африке, он решил,
что пора обдумать шаги, которые может предпринять германское
правительство, чтобы удовлетворить требования «колониальной партии». Он
считал, что греко-турецкая война заставит лондонское правительство
быть более податливым в колониальных делах при условии, что и
германское правительство пойдет на некоторые уступки. Он убеждал
рейхсканцлера Гогенлоэ в том, что, при существовавшем тогда соотношении
сил, Германия все равно не сможет удержать Трансвааль от
агрессивных поползновений Англии. Это означало признание того факта, что и
агрессивные поползновения Германии в отношении Трансвааля
останутся беспочвенными. И Гатцфельд предлагал подумать, не следует ли
своевременно, но, конечно, втайне, предать Трансвааль, отдать его на
милость Англии, выговорив себе «компенсации» за счет каких-нибудь
других колониальных владений, притом не принадлежащих Англии^
Конкретно он предлагал попытаться получить в качестве
«компенсации» за непринадлежавший Германии Трансвааль часть португальских
колоний в Африке, а также крупный порт в Китае «с соответствующим
хинтерландом». Гатцфельд считал, что этот его план, если его удастся
осуществить, должен удовлетворить аппетиты «колониальной партии»:
Германские империалисты приобретут новые колонии в Африке, получат
крупный «опорный пункт» в Китае, который даст им возможность
разбивать торговлю на богатых рынках Дальнего Востока, а потеряют они
Только то, что все равно не смогут получить. Но не это было главной
целью его плана.
Гатцфельд был озабочен тем, чтобы улучшить общее политическое и
стратегическое положение Германии в Европе. Его беспокоило, что
Германия, вынужденная считаться с силами франко-русского союза,
обострила свои отношения с новым соперником — Англией. Он полагал,
что намечающееся сближение с Россией еще более усилит эту
напряженность и затруднит германскому правительству проведение политики
«свободы рук» на Европейском континенте. Гатцфельд, таким образом,
предлагал продолжать игру на противоречиях между Англией и
Россией. Он надеялся, что, ведя эту игру, можно будет добиться у Англии
каких-либо «компенсаций».201
201 G. Р., В. XIII, № 3404. Гатцфельд — Гогенлоэ, 22 апреля 1897 г.

ближневосточный крдаыс И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 277
' План* предложенный Гатцфельдом, очень- понравился кайзеру,
который, оттирая Маршалля, фактически взял на себя функции
руководителя иностранной политики. Гатцфельд получил согласие и благосло-
(вение кайзера и вскоре мог приступить к делу.
Тут, однако, выяснилось, что этот немецкий план обладает одним
существенным недостатком: он не вызвал никакого интереса со стороны
английских партнеров. В одной из бесед с Солсбери Гатцфельд, касаясь
интересующего его вопроса, завел разговор издалека и старался
выдержать его в «исключительно доверительных и академических» тонах. Он
начал с того, что придрался к очередной передовой в «Standard» (от
7 мая), в которой отмечалось, что английское правительство уже
больше не имеет прежних интимных отношений с Германией, но умело
налаживает свои отношения с Россией и Францией. Гатцфельд дал
понять, что ответственность за ухудшение англо-германских отношений он
возлагает на политику лондонского кабинета, который не хочет
считаться даже со «скромными» претензиями Германии в делах колониальной
политики. И далее он вкрадчиво поведал, что Англия могла бы легко
восстановить свои былые добрые отношения с Германией и даже купить
ее благорасположение в делах, которые более всего, повидимому,
интересуют лондонское правительство: он намекнул, что при известных
условиях Германия могла бы не мешать осуществлению английских планов
в Трансваале. Но Солсбери ответил, что английское правительство
вовсе не имеет никаких агрессивных планов в отношении Трансвааля и
даже Чемберлену будто бы совершенно чужды воинственные намерения.
Так Солсбери дал понять, что Англия вовсе не нуждается в сделке
с Германией по трансваальскому вопросу. Что касается возможности
раздела португальских колоний, то их будущую судьбу он шутливо
сопоставил с судьбой одного из своих владений: он рассказал, что его
дальний предок заложил это владение сроком на 999 лет, однако этот
срок, заметил Солсбери истечет только через 700 лет. У Гатцфельда не
осталось никаких сомнений в том, что английский премьер отлично
понял все сделанные ему намеки и смысл предлагаемого плана. Но ответ
Солсбери был настолько сдержан, уклончив и, к тому же, заключал
в себе столько издевки, что при всем желании Гатцфельд не мог
сообщить в Берлин ничего обнадеживающего.202 Английское правительство
не пожелало предоставить Германии возможности колониального
расширения за счет участия в разделе португальских колоний или за счет
захвата куска китайской территории. Оно стремилось сохранить и даже
расширить свои собственные колониальные владения в Африке и не
допустить усиления там своего германского конкурента. Оно вело
активную империалистскую политику на Дальнем Востоке, но отказывалось
содействовать в этом Германии.
Таким образом, дипломатические расчеты Гатцфельда провалились
прежде, чем сделан был первый шаг к их осуществлению. Попытка
использовать греко-турецкую войну в целях вымогательства у Англии
колониальных «компенсаций» закончилась неудачей. «Этот результат я
предвидел»,— писал Вильгельм, хотя по существу он ничего не
предвидел. «Мы ничего по доброй воле не получим из того,— писал он
далее,— что мы сами не возьмем себе при помощи вооруженного
кулака».203 Пока что этот кулак пришлось спрятать в карман. Он был
недостаточно силен, чтобы угрожать Англии, имевшей военно-морской
202 G. Р., В. XIII, № 3407. Гатцфельд — Гогенлоэ, 12 мая 1897 г.
203 Τ а м же (см. помету Вильгельма II).

278
ГЛАВА ПИТАЯ
флот, по сравнению с которым германский флот был еще
незначительным. Гатцфельд сожалел, что в Европе не существует такого
плацдарма, на котором превосходящие сухопутные силы Германии могли бы
разгромить крохотную английскую армию. Борьбу приходилось вести
методами экономическими и дипломатическими. Несмотря на
полученный от Солсбери недвусмысленный отказ удовлетворить германские
притязания на колониальном поприще, Гатцфельду были посланы
инструкции при случае попытаться еще раз убедить Солсбери не
возражать против того, чтобы Германия получила -порт на Дальнем
Востоке. 204 При всей своей самоуверенности германская дипломатия поняла,
что разговаривать о Трансваале в этих условиях было бессмысленно.
Через несколько дней после того, как германский империализм
потерпел эту дипломатическую неудачу, Англия нанесла ему новый,
гораздо более чувствительный удар — в экономической области. В самом
конце июля 1897 г. английское правительство приняло решение
предупредить Германию, что оно отказывается от продления торгового
договора, срок которого истекал в следующем году. Сообщая Гатцфель^у
об этом решении, Солсбери выразил надежду, что через 1—2 года,
возможно, удастся заключить новый торговый договор на условиях,
сходных со старыми.205 Но в Германии этим его словам не придали
никакого значения. Там поняли, что английский премьер просто хочет
подсластить горькую пилюлю, которую Англия преподнесла своему
германскому конкуренту.
Решение английского правительства оказалось для правящих
классов Германии полной неожиданностью. Узнав о нем, Вильгельм
признал, что «столь неожиданно полученное предупреждение о
расторжении торгового договора» является для Германии «тяжелым ударом». ш
Этот удар показался правящим классам Германии особенно
тяжелым еще и потому, что они находились тогда под впечатлением
протекционистских мероприятий, только что принятых и в США. Ясно было,
что эти мероприятия могут нанести ущерб германскому экспорту.
Кайзеровское правительство еще не определило своей политики в этом
вопросе. Оно испытывало давление со стороны отдельных влиятельных
кругов буржуазии и юнкерства, которые преследовали при этом
различные и порой даже противоречивые интересы.
На основании старого торгового договора, заключенного между
Пруссией и США еще в 1828 г., Германия пользовалась в США правом
наибольшего благоприятствования. В 80-х и в начале 90-х годов ее
экспорт в США рос из года в год, хотя и не так быстро, как
американский экспорт в Германию.207 По «саратогской конвенции»,
подписанной в 1891 г., США фактически освобождали от пошлин ввоз
германского сахара,208 а Германия соответственно приравняла условия ввоза
американской пшеницы к условиям, установленным по торговому
204 G. Р., В. XIII, № 3408. Ротенган — Гатцфельду, 5 июня 1897 г.
205 G. Р., В. XIII, ι№ 3411. Гатцфельд — Гогенлоэ, 31 июля 1897 г.
ш G. Р., В. XIII, № 3414. Вильгельм II —Гогенлоэ, 1 августа 1897 г.
207 Так, например, в 1881 г. из Германии было вывезено товаров (преимущественна
сахар, вино, шерстяные и хлопчатобумажные изделия) на сумму 196 млн. марок, в
1894 г.— на 271 млн. марок, ъ 1895 г.— на 368 млн. марок. Американский вывоз в
Германию исчислялся в 1881 г. в сумме 150 млн. марок, в 1890 г.— 397 млн. марок.
В дальнейшем в течение ряда лет он продолжал расти. США вывозили в Германию
преимущественно керосин, маис, медную руду, а также некоторые изделия легкой
промышленности (см. Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 6701—5702).
208 В 1896 г. из Германии было вывезено сахара в США на сумму 65 млн. марок
(Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5708).

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 279
договору с союзной Австро-Венгрией. Протекционистская кампания, под
знаком которой прошли выборы президента Мак-Кинли, сильно
встревожила те круги немецких юнкеров и буржуазии, которые были
заинтересованы в экспорте германских товаров в США. Эти круги
насторожились и ждали, будет ли протекционистская программа
американского империализма воплощаться в законопроектах и законодательных
актах.
Но вот американский сенат приступил к рассмотрению «тарифа
Дингли» — проекта нового протекционистского тарифа, который
особенно касался сахара, импортируемого из Германии. Юнкеры-сахарозавод
ч,ики тотчас же подняли шум, и германское правительство решило
заявить в США формальный протест. 5 апреля 1897 г. германский посол
в Вашингтоне явился в государственный департамент, чтобы заявить,
что Германия считает себя задетой «тарифом Дингли» и сочтет
необходимым лишить США привилегий в отношении сельскохозяйственной
продукции, которые она предоставила им по «саратогской
конвенции». 209 Поскольку ситуация не прояснилась, германское правительство
яе считало целесообразным принимать более решительные меры против
США. Оно должно было считаться с интересами тех групп
финансового и промышленного капитала, которые находились в тесной связи с
американскими монополиями.
Главную роль среди этих групп играл «Немецкий банк», а также
тесно связанная с ним электротехническая компания «Сименс и
Гальске». Когда-то Георг Сименс носился с планом создания в США
«Германо-трансатлантического банка». Однако этот грандиозный проект
осуществить ему не удалось. Пришлось ограничиться созданием в
США дочерних институтов «Немецкого банка» или осуществлением
своей деятельности через американские банки. Но и эта деятельность
была довольно обширна. Уже в начале 80-х годов «Немецкий банк»
прибрал к своим рукам акции ряда американских железнодорожных
компаний.210 Далее, он вместе с крупнейшими американскими
финансовыми группами Моргана, Велмонта и другими принял участие в
создании крупнейшей железнодорожной компании в США — «Northern
Pacific Railroad С°».2И Во главе этой компании был поставлен Генри
Виллард, крупный американский финансист, выходец из Германии,212
директор «Edison Electric Light Company». Через его посредство
немецкая электротехническая компания «Сименс и Гальске» установила
связь с американской монополией. Но вскоре акции «Northern Pacific
Railroad С°» сильно пали. Потребовалась реорганизация компании, и
Сименс в качестве директора «Немецкого банка» принял в этом самое
активное участие. Как раз в 1897 г. «Немецкий банк» отметил первые
значительные прибыли, полученные от эксплоатации этой американской
компании. Понятно, что «Немецкий банк», «Сименс и Гальске» и
другие группы германского финансового капитала были заинтересованы в
том, чтобы не обострять политических отношений с США. В этом духе
они воздействовали на ведомство иностранных дел.
Но юнкеры были непримиримы. Они считали, что германская нота,
переданная в Вашингтон, совершенно недостаточна. Крупный аграрий
209 Об этом Маршалль сообщил в рейхстаге.
210 «Southern Pacific Railway С°», «Chicago Milwaukee and St. Paul Railroad C°»,
«Western Division of the Atlantic and Pacific Railroad C°», «Buffalo—New York —
Philadelphia Railroad C°» (см. Κ. H el ff er ich, Georg von Siemens, B. Ill, S. 225).
211 Riesser, Die deutschen Grossbanken und ihre Konzentration,'S. 328—329.
212 Его настоящее немецкое имя было Генрих Гильгард (см. Heinrich H i 1 g a г d -
V i 11 a r d, Lebenserinherungen, iB. 1906).

280
ГЛАВА ПЯТАЯ
граф Лимбург-Штирум заявил, что новая таможенная политика США —
«оскорбление национальной чести и национального достоинства
Германии».213 Юнкеры явно рвались в бой против, как они говорили,
американских выскочек, которые посмели ущемить их «сахарные» интересы.
На самом деле они рвались в бой против своего собственного
правительства. Они просто решили воспользоваться отменой «саратогской
конвенции» в качестве предлога для изменения германской таможенной
политики. Они требовали введения боевых тарифов против США. Лидер
прусских аграрно-протекционистских кругов Каниц пытался доказать,
что если Германия закроет доступ американской пшенице, то от этого
выиграют торговые отношения Германии с Россией, Венгрией и
Румынией. 214 На самом деле Каниц и «Союз сельских хозяев» были
озабочены тем, чтобы ввести в Германии высокий протекционистский тариф,
направленный не только против США, но и в первую очередь именно
против этих сельскохозяйственных стран. Наличие торговых договоров,
заключенных во времена Каприви, связывало им руки. Теперь они не
хотели упустить случая, который, казалось, столь своевременно
предоставляли им американские протекционисты.
,Каниц и его сторонники понимали, что при всем их огромном
влиянии в высших кругах государственной бюрократии, они не смогут
добиться своей цели, если не приобретут союзников в кругах крупной
буржуазии. И они получили поддержку со стороны представителей
тяжелой индустрии и пангерманских кругов. Кардорф заявил, что
американцев действительно пора обуздать.215 Еще более решительно
настроен был влиятельный при дворе и в рейхстаге лидер имперской
партии барон фон Штумм. Этот пушечный король решил, что рост
американского протекционизма следует использовать в целях усиления
германских вооружений. Со свойственной ему резкостью он заявил, что-
одними дипломатическими средствами Германия не сможет добиться
успеха. Пушки должны подкреплять дипломатию. «Если Соединенные
Штаты,— заявил он в рейхстаге,— распространяют теперь доктрину
Монро, имевшую до сих пор значение только в политической области,
также и на торгово-политическую область и требуют от
южноамериканских государств, чтобы они признали за США привилегию всячески
душить импорт из европейских стран, то у нас нет никаких оснований
сказать, что это нам нравится. Наоборот, мы обязаны вступиться за
наши интересы, и в случае необходимости — вступиться силой; а это мы
можем осуществить не при помощи армии,... а только при помощи
нашего военного флота».216 Барон-заводчик Штумм был одним из
наиболее активных сторонников политического сближения с юнкерством,
сплочения всех сил германского империализма и усиления его
наступательной мощи. В таком же духе был настроен и «Центральный союз
германской индустрии». Ведя кампанию в пользу высоких тарифов на
промышленные изделия, он явно обнаруживал готовность итти на
сближение с юнкерским «Союзом сельских хозяев». Антиамериканские
настроения охватили и более широкие круги буржуазии, в первую очередь
текстильную промышленность и экспортеров, которые боялись, что они
много потеряют, если доступ на рынки США будет для них затруднен
или вовсе закрыт. Пришли в движение и те круги немецкой
буржуазии, которые хотели бы затруднить доступ американским товарам в
213 Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5724.
214 Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5704.
215 Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5723.
21« Reichstag, 20 марта 1897 г., В. VII, S. 5207.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 281
Германию. Но особенное влияние имели те круги, которые были
заинтересованы в том, чтобы подорвать господствующее положение на
германском рынке американской «Standard Oil Company». Эти круги,
связанные также с «Немецким банком», поставили перед собой цель
прибрать к рукам румынскую нефть, а затем с помощью тузов, экспло-
атировавших русскую нефть, начать борьбу против американских
нефтяных монополистов в Германии и вообще на рынках европейских стран.
Они уже начали проталкивать эти планы через правительственные
инстанции. Так, Берлинская торговая палата пришла к выводу, что нужно
лишить Рокфеллера и его «Standard Oil Company» возможности
диктовать в Германии высокие монопольные цены на керосин. Она считала,
что эту возможность нужно предоставить только германскому капиталу.
С этой целью она и обратилась за поддержкой в прусское
министерство торговли. Она требовала, чтобы правительство затруднило
доступ в Германию американскому керосину и поощряло германских
капиталистов, которые возьмутся импортировать нефть и керосин из
России.
Таковы были первые контуры той, по красочному выражению
Ленина, «керосиновой комедии», которая впоследствии разыгралась
между «Немецким банком» и американской «Standard Oil Company».
«С одной стороны,— писал Ленин,— «Керосиновый трест» Рокфеллера,
желая захватить все, основал «общество-дочь» в самой Голландии,
скупая нефтяные источники в Голландской Индии и желая таким образом
нанести удар своему главному врагу: голландско-английскому тресту
«Шелля». С другой стороны, «Немецкий банк» и другие берлинские
банки стремились «отстоять» «себе» Румынию и объединить ее с
Россией против Рокфеллера».217 Борьба между трестом Рокфеллера и
немецкой финансовой группой затянулась на долгие годы, и в ходе ее,
много лет спустя, «Немецкий банк» пытался осуществить проект
государственной керосиновой монополии. Но, повидимому, впервые этот
проект был выдвинут в 1897 г., когда заинтересованные круги, чтобы
продвинуть его, решили воспользоваться начавшимся обострением
германо-американских противоречий. Политические деятели, связанные с
этими кругами, стали заявлять, что одними дипломатическими
протестами против «тарифа Дингли» германское правительство ничего не
добьется. «С американцами,— заявил в рейхстаге барон Гейль-цу-Геррнс-
гейм,— нужно разговаривать гораздо более крепким языком».
«Совершенно правильно!» 218 — закричали с правых скамей рейхстага.
На этих скамьях Гейль был довольно типичной фигурой. В качестве
владельца крупных поместий он готов был поддержать
протекционистские требования аграриев, а в качестве крупнейшего фабриканта кожи
он так же охотно поддерживал протекционистские требования крупной
буржуазии. Он никогда не делал выбора между либерализмом, о
котором буржуазия уже забыла, и национализмом, который объединил ее
с юнкерством. Поэтому он чувствовал себя хорошо в качестве
приверженца национал-либеральной партии. Но эта партия уже не имела
собственных идей, и Гейль, как и многие другие ее деятели, черпал «идеи»
в «Пангерманеком союзе». Теперь этот национал-либеральный барон
выступал в качестве борца против американских монополий. Он заявил:
«Господин Рокфеллер диктует нам цены,— мы живем под властью
нефтяной монополии. Американский синдикат полностью господствует
217 В. И. Ле.нин, Империализм, как высшая стадия капитализма. Соч., т. 22,
стр. 236 (см. также В. .И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 133—134).
218 Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5715.

282 ГЛАВА ПЯТАЯ
над немецким керосиновым рынком, определяет цены, а потребители
принуждены платить господину Рокфеллеру столько, сколько он
требует». Гейль предложил отказаться от ввоза американского керосина,
покупать нефть в России, а обработку ее передать в руки германской
государственной монополии. Он напомнил, что керосин является
чрезвычайно важным «фактором мощи» (Machtfaktor) в борьбе,
развернувшейся между державами в конце XIX в. Он предложил воспользоваться
этим «фактором», как и другим «фактором мощи» — предложенной
Каницем государственной монополией на хлеб, в общих целях
империалистской борьбы за господствующее положение на Европейском
континенте. Его план был таков: сосредоточив оба эти «фактора мощи» в
руках государства, подчинить влиянию Германии не только союзные с
ней Австро-Венгрию и Италию, но и балканские страны, Скандинавию,
Швейцарию и Бельгию. Осуществление этого плана, мечтал Гейль,
означало бы «объединение» Германией 170 млн. человек. В таком
случае, по мысли Гейля, Германская империя могла бы более активно
выступать против США, насчитывавших 108 млн., против России
с населением в 105 млн. и против «Великой Британии» с ее 313 млн.
человек.219
Итак, проекты создания германской керосиновой монополии
преследовали не только ограниченно экономические цели. Наоборот, уже в
самом начале они заключали в себе обширные задачи политической
характера в духе пангерманских планов «Срединной Европы». Таким
образом, вопросы таАможенной политики являлись одним из орудий
борьбы за осуществление этих планов. Те, кто стоял за ними,
призывали «промышленность» сплотиться и даже, более того, «побрататься» с
«сельским хозяйством» 22° во имя достижения этих столь грандиозных
и в то же время столь заманчивых целей.
Дебаты в рейхстаге показали, что призывы к активной борьбе с
американскими конкурентами получили поддержку со стороны всех
правых партий — от крайних консерваторов до национал-либеральной
включительно. Только те политические круги германской буржуазии,
которые отражали интересы германских инвесторов в США, призывали к
сдержанности и продолжению дальнейшего экономического
сотрудничества с США. Эти круги, близкие к Георгу Сименсу, выступали против
группы Каница. Юнкерские вопли против американского
протекционизма они называли «инсценировкой». Это было недалеко от истины.
Политические лидеры партии Сименса не отрицали, что США
«заражены бациллой протекционизма», но призывали спокойно выжидать и
отказаться от оружия таможенной войны. Так, Барт, один из лидеров
этой малочисленной партии, даже советовал, чтобы Германия брала
пример с Англии, которая не прибегает к «инсценировкам» и
продолжает придерживаться фритредерских принципов. 221
В условиях роста империализма и его спутника — протекционизма
эти советы либеральствующей партии могли выглядеть старомодными и
никчемными, если бы они сами не выражали собой интересы
определенных групп финансового капитала. Случилось так, что не прошло и
двух месяцев, как само английское правительство, объявив о
расторжении торгового договора с Германией, преподало немецким англофиль-
ствующими либералам настоящий предметный урок. Нетрудно было
2u Reichstag, 3 мая 1897 г, В. VIII, S. 5717.
2» Reichstag, 3 мая 1897 г., В. VIII, S. 5718.
221 Reichstag, 3 мая 1897 г, В. VIII, S. 5709.

ближневосточный кризис и ангЛо-германские отношения 283
яонять, что, отказываясь от возобновления этого договора, Англия хочет
вытеснить германские товары с обширных рынков своих
многочисленных колоний. Правящие классы Германии поняли, что в этих
намерениях сказывается усилившееся влияние английских империалистов,
которые развернули в стране широкую пропаганду в пользу создания
имперского таможенного союза: Джозеф Чемберлен, влиятельный
министр колоний, Говард Винсент, основатель «Объединенной имперской
торговой лиги», и другие сторонники тарифной реформы требовали
создания имперского таможенного союза, который, закрыв доступ в
Британскую империю растущей экспансии иностранных конкурентов,
укрепил бы там политические и экономические позиции английского
империализма.
Успех агитации английских империалистов и усиление их
влияния на политику правительства в первый момент ошеломили правящие
круги Германии. Если некоторые немецкие провинциальные газеты
(например, в Баварии) склонны были расценивать дело так, что
имперская экономическая политика английского кабинета направлена
преимущественно против конкуренции США, то их голоса вскоре потерялись
в общем хоре германской прессы, буржуазной и юнкерской, которая, не
задумываясь, решительно утверждала, что эта политика направлена в
первую очередь против Германии. Экономические и политические
организации германских правящих классов, партийные лидеры, пресса,
публицистика и, конечно, правительство живо интересовались
протекционистскими тенденциями в Англии и движением, которое шло под
лозунгом «более Великой Британии» («Greater Britain»). Но несмотря на то,
что вопрос о расторжении англо-германского торгового договора
обсуждался на созванной в Лондоне (в июле 1897 г.) колониальной
конференции, 222 никто в Германии не предполагал, что юнионистское
правительство Солсбери так быстро примет решение и так быстро его
осуществит.
Англо-германский торговый договор, основанный на принципе
наибольшего благоприятствования, был заключен еще в 1865 г., и за 30 лет
его Существования немцы не только привыкли к нему, но и оценили
все его выгоды: они хорошо использовали его для продвижения
германских товаров на рынки Британской империи. В этом деле они
добились немалых успехов. В особенности эти успехи начали сказываться в
90-х годах, когда в Германии, благодаря росту ее промышленности,
значительно выросла потребность в сырье и в рынках сбыта торговой
продукции. К тому времени, когда английское правительство приняло
решение расторгнуть торговый договор с Германией, ценность
товарооборота между Германией и Британской империей уже достигла
внушительных размеров: она исчислялась почти в !/4 всей ценности
германской внешней торговли. Германия получала из Англии
преимущественно уголь и некоторые железные изделия, а из английских
заморских владений она получала преимущественно сырье и полуфабрикаты
для своей металлургической, текстильной и кожевенной
промышленности, а также колониальные товары (кофе, какао, маис). Взамен этого
Германия экспортировала в Англию и Британскую империю готовые
изделия (железные изделия, хлопчатобумажные ткани, сахар, а также
в немалом количестве взрывчатые вещества и водку).223
222 Э. Г ал ее и, История Англии в эпоху империализма, т. I, стр. 277.
223 В представленной рейхстагу брошюре Fritz В ley und Dr. Мах. Grabein,
Britische und Deutsche Handelspolitik. Ein Mahnwort in ernster Stunde (Leipzig 1899), при-

284
ГЛАВА ПЯТАЯ
После депрессии 1893 г. торговые отношения между Германией
и Британской империей продолжали развиваться, и через пять лет
объем этой двухсторонней торговли уже исчислялся в сумме,
превышавшей 1.5 млрд. марок. В этой связи некоторые немецкие экономисты
й публицисты различных политических лагерей занялись изучением,
вопроса о том, кто больше экономически заинтересован в развитии этой
торговли — Германия или Англия. Те из них, кто ближе стоял к торгово-
промышленным кругам, имеющим непосредственно деловые связи
с Англией, пытались утешить себя и других утверждениями, что потерю
колониальных рынков Британской империи можно будет компенсировать
>силением торговли непосредственно с Англией. С цифрами в руках они
доказывали, что Германия вывозит в английские колонии меньше, чем
в самую Англию, и что, с другой стороны, она ввозит из английских
колоний больше, чем из Англии. Отсюда они делали вывод, что
Германия не так-то уж заинтересована в английских колониях как в рынках
сбыта и что Англия в большей степени заинтересована в Германии как
в потребителе колониального сырья. Другой вывод заключался в томг
что Германия легко сможет компенсировать потерю рынков английских
колоний путем усиления экспорта в промышленные страны Европы
и даже в самую Англию.224
Эти рассуждения либеральных экономистов не могли ни переубедить,
ни утешить немецкую буржуазию империалистского лагеря, которая
с завистью смотрела, как упорно Англия отстаивает свои позиции на
мировом рынке. Благодаря своему огромному морскому судоходству,
широко разветвленной системе банков и страховых компаний, имеющих
водятся следующие данные о торговле Германии с Британской империей в 1895 г.:
Ввоз Вывоз
Великобритания 578,4 млн. марок 13,6% 687,1 млн. марок 19,2%
Брит. Индия 16М . . 3,8% 44,7 . „ 1,3%
Австралия. 113,7 „ „ 2,7% 22,9 „ „ 0,7%
Капская земля 17,1 „ „ 0,4% 13,0 , „ 0,4%
Брит. Вест-Индия 8,4 „ „ 0,2% 1,0 . „ 0,03%
Канада 2,1 , п 0,1% 16,3 , „ 0,5%
881,8 млн. марок 20,8% 776,0 млн. марок 22,8%
В связи с общим экономическим оживлением, начавшимся в 1896 г., объем
торговли между Германией и Британской империей увеличился. В 1897 г. стоимость
германского экспорта в Великобританию исчислялась в сумме 720 млн. марок, а в ее
колонии—118 млн. марок. В следующем году германский импорт из Великобритании
исчислялся в сумме 376 млн. марок, а из ее колоний — 462 млн. марок, всего 838 млн-
марок. Германия ввозила из Великобритании и ее колоний сырье и полуфабрикаты* а
экспортировала преимущественно промышленные изделия. В 1897 г. Германия ввозила
из английских колоний в Африке грубую шерсть, пальмовое масло, копру, каучук
(всего на сумму 38,6 млн1, марок)'; из Британской Индии — необработанный рис,
хлопок, индиго, кофе, каучук, перец и пр. (всего на сумму 24.6 млн. марок); из
Канады — никель, асбест, маис, пшеницу (всего на сумму 4.2 млн. марок) ; из Британской*
Вест-Индии — кофе, какао и т. п. (на сумму 8.6 млн. марок); из Австралии — шерсть,
свинец и т. п. (на сумму 85.7 млн. марок). В том же году Германия вывозила в
английские колонии в Африке взрывчатые вещества, порох, железные изделия,
проволоку, водку (на сумму 20.2 млн. марок); в Британскую Индию—химические продукты,,
хлопчатобумажные ткани, сахар, шерстяные изделия (на сумму 47.3 млн. марок); в
Канаду — сахар, платье, белье, фарфор, шерстяные изделия (на сумму 16.8 млн.
марок); в Британскую Вест-Индию — очищенный рис, пиво, сахар (на сумму 1.5 млн.
марок) ; в »Австралию — проволоку, хлопчатобумажные изделия, игрушки, пиво,
музыкальные инструменты (на сумму 31.3 млн. марок). Следует отметить, что эти данные
ие совпадают с данными английской статистики (cai. «Annual Statement of trade of
the United Kingdom with foreign Countries and British Possessions», 1899).
224 P. A r η d t, 'Die Handelsbeziehungen Deutschlands zu England und englischen
Kolonien, В. 1899, S. 29.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 285
«филиалы и агентства во всем мире, благодаря экономическим связям со
всеми центрами мировой торговли, а также своему опыту и старым
традициям Англия все еще сохраняла за собой роль крупнейшего
посредника и перекупщика, совершающего сделки грандиозных
масштабов. Английские фирмы торговали не только английскими товарами,
но и иностранными, в том числе и германскими. Они были
поставщиками иностранных товаров в различные страны, в том числе и в
Германию. Те круги германской буржуазии, которые заинтересованы были
в поддержании и развитии экономических связей с Англией и
Британской империей, на собственном опыте убеждались в том, что по
меньшей мере 40% германских товаров, экспортируемых в Англию, не
задерживаются там, а переправляются в ее колонки. Они могли
наблюдать и то, что значительную часть нужного им колониального сырья
они вынуждены приобретать из английских рук или через Англию. И им
трудно было примириться с мыслью, что Англия так сильно наживается
•на их торговых связях с ее колониями. Они подумывали о том, нельзя
ли лишить Англию этой выгодной роли поставщика и посредника
и таким образом получить возможности извлекать из своей внешней
торговли большие дополнительные прибыли. Они подумывали и о том,
как заставить Англию не чинить таможенных препятствий для развития
германского экспорта в ее колонии.
Однако аппетиты немецких империалистских кругов этим не
ограничивались. Они задумывались уже о том, как заставить Англию
выпустить из рук ту или иную часть принадлежавших ей огромных
колониальных владений, чтобы самим захватить эту часть. Они мечтали о
создании собственной колониальной империи.
Понятно, какое озлобление среди этих кругов вызвало решение
английского правительства отказаться от продления торгового договора
с Германией, которое преследовало цель если не окончательно
прекратить доступ, то во всяком случае затруднить проникновение Германии
на обширные рынки Британской империи. Правда, в экономической
экспансии германского империализма эти рынки еще не играли той роли,
-которую играли страны Старого и Нового света. Европа и обе Америки,
Северная и Южная, оставались главными сферами приложения герман-
чжих капиталов и экспорта германских товаров. Германской буржуазии
.не хотелось отказаться от выгод старого торгового договора, под
покровом которого она извлекала из английских владений гораздо больше
экономических выгод, чем от эксплоатации своих собственных колоний.
Экономическое значение этих колоний оставалось незначительным.
Существовавший в Германии юнкерский полицейско-бюрократический
режим обеспечивал высокие барыши капиталистическим кругам с тем,
что расходы по управлению колониями оплачивались за счет массового
трудящегося налогоплательщика. Все попытки нового руководителя
колониального департамента барона фон Рихтгофена, сменившего
обанкротившегося .и скомпрометированного доктора Кайзера, упорядочить
финансовое положение германских колоний ни к чему существенному не
привели.225 Хищнический аппарат военной администрации, как и
раньше, продолжал пожирать огромные средства. Новые капиталы
притекали в колонии очень медленно и в мизерных размерах. В известной
степени это объяснялось неуверенностью германских капиталистов в
том, что им удастся удержать эти колонии в своих руках. Активность
английских империалистов в Южной Африке поддерживала эту
225 А. Zimmermann, Geschichte der deutschen Kolonialpolitik, S. 227—229

286
ГЛАВА ПЯТАЯ
неуверенность. Попытки германского правительства несколько расширить
колониальные владения в Африке остались бесплодными. Рихтгофен
пытался пробить дорогу из Того к Нигеру, но встретил сопротивление со
стороны Англии. Даже с Францией легче было договориться и
заключить соглашение: отказавшись от выхода к Нигеру, Германия несколько
улучшила границы Тоге и открыла водный путь к восточным областям;
Африки.226
Для развития германской колониальной политики этот «успех» Рихт-
гофена существенного значения не имел. Он только еще раз подчеркнул,,
что Англия — главный соперник Германии на колониальном поприще.
Англия яростно отстаивала свою колониальную монополию, не хотела
ничего уступить и даже осуществляла новые колониальные захваты —
в Египетском Судане. Германские империалистские круги пытались
договориться с Англией за счет раздела португальских колоний, но их
английские конкуренты пока что и слышать об этом не хотели: он»
стремились обеспечить свое преимущественное влияние в этих колониях
и готовились к захвату Трансвааля. Германские империалисты сами
нацеливались на Трансвааль, но, будучи почти беспомощны на море,
они могли только испытывать дрожь, глядя, как англичане усиливают
свои происки в Германской Восточной и Юго-Западной Африке. Никто
в Германии тогда еще не знал, чем все это кончится. Как ни
малоценны были германские колонии в Африке, немецкие империалисты не
хотели их выпускать из своих рук, надеясь, что при более благоприятной
обстановке им удастся использовать свои владения в качестве
плацдарма дальнейшего колониального расширения. С этой точки зрения успехи
экономического проникновения в английские колонии также заключали
в себе известные перспективы.
И вот возникла опасность, что все эти планы и надежды могут
рухнуть. «Колониальная партия» вдруг увидела, что она стоит перед,
перспективой потерять экономически более выгодные рынки в колониях,,
принадлежащих Англии. А что последует за этим? Вильгельм считал,
что Англия «не ограничится закрытием дверей» перед торговлей,
устремляющейся в ее колонии, что ее цель — подорвать промышленность
своего германского конкурента. Едва получив сообщение об отказе
английского правительства продлить торговый договор с Германией, ов
телеграфировал Гогенлоэ: «Это не поддающееся квалификации
выступление равнозначно началу войны не на жизнь, а на смерть против
нашего расцветающего производящего государства».227
Решение английского правительства взбудоражило и самые широкие
круги немецкой буржуазии, которые были непосредственно
заинтересованы в развитии торговли с метрополией и колониями Британской
империи. Но с самого начала между отдельными элементами этих кругов
обнаружились немалые расхождения.
Расхождения обнаружились прежде всего по вопросу о том, кто
должен нести ответственность за крах англо-германского торгового
договора. Этот вопрос стал предметом политической борьбы. Левобуржуаз-
ные партии, связанные преимущественно с торговыми кругами и еще
пытающиеся отстаивать идеи либерализма в экономических вопросах,
стремились возложить ответственность на юнкерство. Они обвиняли
аграриев в том, что Каниц и другие представители узко классовых
интересов крупных помещиков своими неустанными требованиями отка-
226 А. Zimmermann, Geschichte der deutschen Kolonialpolitik, S. 325.
227 G. Р., В. XIII, № 3414. Вильгельм II —Гогенлоэ, 1 августа 1897 г.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 287
заться от политики торговых договоров усилили в Германии движение
в пользу высоких, по сути дела, запретительных тарифов и тем самым
вызвали ответные меры и стремление к подражанию со стороны других
держав. Рост английского, равно как и американского,·
протекционизма эти круги немецкой либеральной буржуазии объясняли как
реакцию Англии на политику юнкеров в Германии. Таким образом, они
доказывали, что расплачиваться за политику прусских аграриев приходится
немецким промышленным и в особенности торговым кругам. Те, кто
отстаивал- подобного рода взгляды, преследовал двойную цель: во
внутренней политике скомпрометировать экономическую программу аграриев
и кампанию «Союза сельских хозяев» против существовавших торговых
договоров, а во внешней политике — не портить отношений с Англией
и США и держать открытым путь для переговоров с ними о
возобновлении торговых договоров.
Но крупные немецкие аграрии вовсе не собирались чем-либо
помогать английским империалистам. Они сами чувствовали себя затрону:
тыми расторжением англо-германского торгового договора еще в
гораздо большей степени, чем расторжением американцами «саратогской
конвенции». Во-первых, поскольку водка и сахар занимали довольно
большое место в германском экспорте на рынки Британской империи,
оказалось, что крупные юнкеры считают себя также заинтересованными
в проникновении на эти колониальные рынки. Во-вторых, поскольку
некоторые части Британской империи, например, Канада, открыто
готовились затруднить импорт германских товаров путем установления
высокого таможенного барьера, юнкеры считали, что это обстоятельство
можно будет использовать в своих интересах, а именно в качестве
ответной меры следует потребовать значительного повышения тарифных
ставок на канадскую рожь и пшеницу. Главное же заключалось в том,
что юнкерство непосредственно, а в еще большей степени через
посредство правительственной бюрократии, через аппарат дипломатии и
различного рода политические организации, вроде «Пангерманского»
и «Колониального» союзов, политически и идеологически уже
включилось в ряды сторонников империалистской экспансии. Вот почему
аграрии были так же встревожены невозобновлением англо-германского
торгового договора, как и круги германской буржуазии, а их политическая
реакция оказалась еще более острой, чем у последних. Русский посол
в Берлине Остен-Сакен, который внимательно следил за перипетиями
внутренней партийно-политической борьбы по вопросам внешней
политики Германии, сделал тогда следующее наблюдение: «Консервативная
«Крестовая газета»,— писал он,— силится защитить представителей
аграрной партии от подозрения либеральной прессы, что решение Сен-
Джемского кабинета должно быть радостно встречено ими. Напротив,
следует здесь оговорить, что аграрии наиболее враждебны в настоящем
случае и первые готовы грозить Англии торговой войной. Национал-
либеральная печать, соприкасающаяся с промышленными сферами,
говорит, что вызов английского правительства обращен как к германскому
сельскому хозяйству, так и к немецкой промышленности вообще и что
им следовало бы сплотиться и итти рука об руку в минуту
опасности». 228
Этот призыв к сплочению не остался безответным. Он уже и раньше
раздавался со стороны отдельных весьма влиятельных групп бюрократии
228 Архив МИД, К. 21, л. 194. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 6 августа / 25 июля
1897 г., № 52.

288
ГЛАВА ПЯТАЯ
и военщины, юнкерства и крупной буржуазии, которая собирала свои
силы, чтобы отбросить поднимающееся в стране рабочее движение
и подорвать влияние социал-демократической партии. Но среди господ-)
ствующих классов продолжалась борьба по вопросу о том, на какой
основе должно произойти это сплочение и кто его возглавит.
Авантюристские планы кайзера и его клики организовать такое «сплочение»
при помощи государственного переворота, роспуска рейхстага и
устройства кровопускания рабочему классу не имели широкой поддержки
прежде всего среди кругов буржуазии, которая боялась играть с огнем
и не хотела, чтобы вся полнота власти перешла в диктаторские руки.
Провокационные выходки кайзера (а недостатка в них не было) шоюь
ровали даже многих из его верноподданных в юнкерском лагере. Но
поиски «сплочения» продолжались. Теперь, когда господствующие
классы готовились к борьбе против могучего английского соперника, призывы
к «сплочению» стали еще более громкими и настоятельными. Более
того, они начали находить организационно-политическое выражение
в мероприятиях, при помощи которых правящие классы искали путей
к решению давно назревшего правительственного кризиса.
В частности, в самом конце ноября 1897 г. была создана
«экономическая комиссия», где монополисты и юнкеры, заседая вместе, разраба^
тывали основы новой таможенной и торговой политики, осуществление
которой должно было принести новые выгоды обоим господствующим
классам. Было решено итти по линии «сплочения» не только в
экономических, но и в политических вопросах. Резолюция, опубликованная
«экономической комиссией», гласила, что на предстоящих выборах
в рейхстаг представители промышленности, сельского хозяйства, тор-,
говли и ремесла «должны объединиться в пределах отдельных партий»
и поддерживать только те кандидатуры, которые «безусловно стоят на
почве национальной экономической политики».229
«Политика сплочения» (Sammlungspolitik) была политикой
реакционных сил формирующегося юнкерски-буржуазного империализма.
Наметившееся сплочение этих сил имело своей целью усиление
экспансионизма и проведение (в рамках формальной легальности) жестких
мероприятий, натравленных против передовой наиболее сознательной и
организованной части рабочего класса. В этих условиях «Пангерманский союз»
становился организацией, перед которой раскрывалась большая
перспектива. Он объединял различные элементы крупной буржуазии и
юнкерства и всегда стремился к широкой популярности среди мелкой
буржуазии и интеллигенции. При поддержке высоких покровителей и богатых
вдохновителей, всегда прибегая к демагогии и к игре на
националистических инстинктах, он стал еще громче, чем раньше, подавать свой голос,
требуя, чтобы правительство прислушивалось к нему. Со своей стороны
правительство, если оно даже не удовлетворяло его советов и требований,
всегда могло использовать его лозунги для разжигания империалистского
ажиотажа в своей стране и для политического давления на другие страны.
Так было и на этот раз, когда конец англо-германского торгового
договора поднял целый ворох других вопросов, касающихся
экономических и политических взаимоотношений с Англией, и поставил их
в центр партийно-политической борьбы господствующих классов
Германии.
С первого же момента, «Пангерманский союз» решил, что создав-
229 «Fünfundzwanzig Jahre wirtschaftlichen Kampfes. Geschichtliche Darstellung
des Bundes der Landwirte», B. 1918, S. 352.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 289
шуюся обстановку и общее возбуждение среди всех кругов правящих
классов следует использовать для пропаганды своей политической
программы. «Alldeutsche Blätter», главный орган «Пангерманского союза»,
убеждал своих читателей, что Германии нет оснований «предаваться
трауру» по поводу того, что торговый договор с Англией не будет
возобновлен. Наоборот, если правительство проявит твердость и
непримиримость, то результаты невозобновления договора могут повернуться
против самой Англии, а Германия сможет извлечь из этого большие выгоды,
«Теперь,— утверждали пангерманцы,— наступило время, когда империя
должна вести сильную автономную торговую политику; если английским
требованиям ретироваться мы противопоставим крепкий автономный
тариф, то не только будет отражен удар, но и Англии, с расторжен-
ным ею договором, придется претерпеть то же, что и с изобретенным
ею «Majde in Germany».230
Пангерманские империалисты были первыми, кто потребовал
экономических репрессалий против Англии и начала таможенной войны
против нее. Но это еще не все. Уже в. первой большой статье, посвященной
вопросу о конце англо-германского торгового договора, «Alldeutsche
Blätter» выдвинули идею создания «среднеевропейского таможенного
союза» как орудия борьбы против экономической политики
англо-саксонских стран.231 Тотчас же эта идея стала центральной идеей их
политической пропаганды, а в дальнейшем она начала разрабатываться
в таких деталях, которые обнаружили ее подлинный смысл и цели,
которые она прикрывала.
Эта идея родилась в «Пангерманском союзе» еще раньше, в первой
половине 90-х годов. Тогда она была выдвинута в качестве
противопоставления политике торговых договоров: вместо договора с Австро-
Венгрией «Пангерманский союз» требовал таможенного союза с ней.
Это был план включения габсбургской империи в состав германского
таможенного союза, т. е., по сути дела, аннексии внутренних рынков
этой империи. Прикрытием этого плана являлась идея «германизма»,
цдея «национальной общности» Германии и немецкой Австрии. Теперь,
сохраняя прежнюю «национальную» оболочку, этот империалистский
план получил свое дальнейшее развитие. Пангерманцы утверждали, что
поскольку Великобритания превращается в «замкнутую хозяйственную
область», Германия.также должна создать такую область на континенте
в виде «среднеевропейского таможенного союза». В первую очередь
они предлагали включить в этот союз австро-венгерскую монархию, но
осторожно упоминали также о включении и Бельгии. Через три месяца
один из идеологов «Пангерманского союза» Адольф Леер уже развернул
подробный план «Срединной Европы». Идее политического равновесия
между австрийской и венгерской частями габсбургской империи он
противопоставил идею установления тесного экономического сплочения
между этой империей и Германией. Если такое сплочение будет
достигнуто, утверждал Леер, то перед Германией откроются новые возможности
экономического проникновения, в Дунайский бассейн и в Малую Азию,
а также их колонизации. Леер готов был снисходительно разрешить
•Бельгии, Голландии и Швейцарии также присоединиться к
«среднеевропейскому таможенному союзу», если они того пожелают. Однако в
случае, если такого желания эти государства не обнаружат, Леер угрожал;
им насильственным включением в этот союз. Только скандинавским!
230 «Alldeutsche Blätter», 8 августа 1897 г., № 32.
231 «Alldeutsche Blätter», 15 августа 1897 г., № 33.:

290
ГЛАВА ПЯТАЯ
странам он пока что предоставлял право самим решать вопрос, нужно
ли им присоединиться к этому союзу или остаться в стороне.232
Пангерманский план создания таможенного союза «Срединной
Европы» не носил, однако, ограниченно экономического характера.
Наоборот, пангерманцы особенно подчеркивали его политическое
значение, ибо, как писал Леер, «борьба за мощные политические позиции»
теперь в значительной степени ведется в экономической области. Таким
образом, провозгласив требование таможенной войны против Англии,
пангерманцы вскоре уже стали утверждать, что эта мера недостаточна.
Никакой договор о наибольшем благоприятствовании уже не мог
удовлетворить их полностью. Они требовали взять курс на осуществление
их плана «Срединной Европы», плана экономической аннексии новых
рынков в Европе и в Передней Азии и утверждения политического
господства Германии на этих рынках. Если раньше этот империалистский
план ловко прикрывался «национальными» задачами в отношении
немецкой Австрии, то теперь выдвигалась другая демагогическая .идея,
а именно идея сплочения Германии, Австрии и других государств
с целью экономической обороны против Великобритании.
Так среди наиболее агрессивных кругов германского империализма
складывалась и расширялась программа аннексий в Европе. Когда
надвинулась опасность потерять колониальные рынки Британской
империи, эти круги предложили ответить созданием германской
колониальной империи, которая охватила бы Юго-Восточную Европу и Переднюю
Азию. Пропаганда «Пангерманского союза» в пользу создания
колониальной империи в «Нижненемецкой Африке»233 вовсе не
прекратилась. Но тогда в этой пропаганде стали раздаваться и новые нотки,
свидетельствовавшие о стремлении германского империализма под
видом «объединения Европы» на общей экономической основе
подчинить себе весь Европейский континент. Впрочем, эти нотки еще звучали
робко, всего лишь как «музыка будущего».
Но не только «Пангерманский союз» требовал таможенной войны
против Англии. Это требование разделяла почти вся германская пресса,
отражавшая взгляды и юнкерства и буржуазных кругов. Что касается
социал-демократии, то в основном она придерживалась принципов
свободной торговли, считая, что высокие таможенные пошлины ведут
к снижению жизненного уровня рабочего класса. Однако в рядах
социал-демократии уже появилось течение, которое, в соответствии
с общим реформистским характером своих взглядов, пыталось оправ-
дать протекционистскую политику господствующих классов. Более того,
Кальвер, один из представителей реформистского крыла
социал-демократии, через некоторое время выступил даже в пользу поддержания
планов таможенного союза «Срединной Европы». «Среднееевропейские
страны,— писал он в главном теоретическом органе германской социал-
демократии,— хотят они того или не хотят, должны отбросить свои
политические предрассудки и противоречия и объединиться для общих
действий в области таможенной политики. Они должны стремиться
расширить собственную хозяйственную область путем обоюдного торгово-
политического сближения (Anschluss), постепенно уничтожить
таможенные перегородки между сблизившимися странами, чтобы иметь
возможность сообща бороться с торгово-политической конкуренцией на
мировом рынке — с равными шансами на успех, которые гарантирует
232 «Alldeutsche Blätter», 31 октября 1897 г., № 44.
233 «Alldeutsche Blätter», 14 февраля 1897 г., № 7.

БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ КРИЗИС И АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 291'
как раз только большое хозяйственное целое».2а4 Выступление Кальвера
подверглось критике со стороны К. Каутского, который, однако, не
разоблачил пангерманское, империалистское существо таможенных
планов «Срединной Европы» в их реформистском изложении. Он даже
считал, что эти планы в будущем могут соответствовать интересам социа-!
лизма при условии, если будет их осуществлять Германия, к тому
времени уже превратившаяся в демократическую страну.235 В
практическом плане Каутский возражал Кальверу прежде всего потому, что
считал недопустимым ведение таможенной войны против Англии и США,
поскольку расплачиваться за эту войну придется рабочему классу
Германии. Любопытно, что «Vorwärts», главный орган
социал-демократической партии, поддерживал точку зрения Кальвера.
Но и среди господствующих классов не все круги действительно
хотели и готовы были вести таможенную войну,— одни по соображениям
политического характера, другие из опасений и вовсе потерять
британские рынки. Пожалуй, более неистовыми были аграрные круги. Они
меньше теряли и больше надеялись выиграть. Но даже сторонники
нового торгового соглашения с Англией не особенно возражали оротив
раздававшихся угроз объявить Англии таможенную войну. Они считали,
что под действием этих угроз английские конкуренты скорее пойдут на
уступки.
Той же позиции придерживалось и германское правительство. Гоген-
лоэ с самого начала был против таможенной войны с Англией. Он
считал, что нужно договориться с ней о приемлемых условиях нового
торгового договора. Это вовсе не значит, что он следовал по стопам хилого
германского либерализма, который боялся раздражать Англию и требо-:
вал во что бы то ни стало договориться с ней. На удар, полученный от
Англии, Гогенлоэ предлагал ответить ударом: вступить в
непосредственные переговоры с правительствами отдельных колоний Британской
империи и таким образом попытаться действовать в обход правительству
английской метрополии.236 Вместе с тем германское правительство тем
охотнее поддерживало антианглийскую кампанию, что оно использовало
ее и во внутриполитических целях, прежде всего для усиления
пропаганды в пользу большого военно-морского строительства. «Если бы
у нас был сильный флот, который заставил бы считаться с собой,— TeJ
леграфировал Вильгельм II своему рейхсканцлеру,— предупреждения
о невозобновлении торгового договора не последовало бы; в качестве
ответа нужно предусмотреть быстрое и значительное увеличение нашего
нового (военно-морского.— Л. £\) строительства». Тут же он обрушился
на социал-демократическую партию, которая, по его мнению, являлась
главным политическим фактором, препятствовавшим усилению
германского военно-морского флота.237 Гогенлоэ полностью согласился с
кайзером.238
В стране усилилась пропаганда «политики мощи» (Machtpolitik) на
морях. Среди различных политических группировок, союзов, партий
я организаций — от консервативного лагеря аграриев до
национал-либералов включительно — усилилось движение в пользу «политики
сплочения» на базе усиления реакции и империалистской экспансии, за
увеличение флота и армии. Это движение стало захватывать и верхушечные
234 «Die Neue Zeit». XVI, II, S. 328—329.
\ *« «Die Neue Zeit», S. 329, см. также XVIII, I, S. 778.
! 236 G. P., B. XIII, № 3415. Гогенлоэ — Вильгельму II, 3 августа 1897 г.
237 G. Р., В. XIII, № 3414. Вильгельм И —Гогенлоэ, 1 августа 1897 г.
238 G. Р., В. XIII, № 3415. Гогенлоэ — Вильгельму II, 3 августа 1897 г.

292
ГЛАВА ПЯТАЯ
элементы реакционной партии католического центра, связанные с=
некоторыми кругами крупных промьццленникоо э. Западной «Германии,!
Однако лидеры партии, учитывая настроения среди рабочих-католиков,
прка еще боялись полностью открыть свои намерения перебежать
в лагерь империализма.
В первых рядах этого движения стоял, разумеется, «Пангерманский
союз». В пропаганде «морской мощи» и таможенной войны,, «Средин-:
цой Европы» и «Нижненемецкой Африки» «Пангерманский союз» шел
дальше всех. Он стал рупором самых разнородных, но и самых
крайних элементов юнкерски-буржуазного империализма. При помощи
беззастенчивой демагогии он.;Ловко подменил «национальную идею»
агрессивным национализмом, а широкие захватнические планы пытался
^представить; как закономерное осуществление этой идеи. Эти захватнические
доаны шли в разных направлениях, и «Пангерманский союз» ни одним.
из них поступиться не хотел. Его пресса собирала и систематизировала
все экспансионистские устремления, которые намечались и
разрабатывались в различных организациях и партийно-политических
группировках империалистского лагеря. Она как бы в увеличительном зеркале
отражала эти устремления и вместе с тем давала более точное
отображение подлинных намерений и оформляющихся империалистских планов.
Пока еще, можно сказать, это было отображение завтрашнего дня.
Поэтому правительство и официальные дипломатические инстанции в случае
необходимости могли опираться на требования «Пангерманского союза»,
как на требования «общественного мнения»; а в других случаях они
легко могли представить дело так, что эти требования преувеличены
и не отвечают «реальной политике» сегодняшнего дня.
В данном случае новая волна антианглийской кампании,, поднятая
«Пангерманским союзом» и почти всей прессой господствующих
классов, была только выгодна правительству. Вопрос о создании «Срединной
Европы» в противовес чемберленовским планам создания «более
Великой Британии» пока еще оставался; монополией, пангерманских кругов.
Но со страниц буржуазной прессы, за исключением прессы,
сохранившей остатки либеральных традиций, раздавались требования
таможенной войны против английского соперника и усиления флота, требования
вмешательства в судьбы Трансвааля и обеспечения экономического'
завоевания отдельных колоний Британской империи. Даже значительная
частью юнкерской прессы,, занималась этими вопросами,239 а по
некоторым из них выступала еще более решительно, энергично и в более
агрессивном духе, нежели пресса умеренных национал-либеральных
кругов. J3 частности, лейб-орган Бисмарка утверждал, что для Германии
экономическое проникновение в британские колонии представляет
гораздо большее значение, чем поддержание тесных торговых, связей с ^
Англией. Конечно, в такого рода соображениях сказывалась и тенденция
политического характера: стремление предотвратить повторение
политики «нового ;курса» — на сближение с Англией в ущерб отношениям
с царской Россией. Некоторые органы германской прессы говорили
таким: языком, который нацоминал, что старый, взлелеянный
пруссачеством культ силы и милитаризма нисколько не поблек, а теперь : даже
может найти ;свое новое выражение, правда, в. форме общих угроз
239 Интересно отметить, что даже органы, . о.тразкавщие взгляды реакционного
прусского юнкерства, писали·, что в ответ на попытки Англии изгнать, немецкие
товары с рынков Британской ; империи Германия должна ответить усилением флота и,
конечно, армии (см. Voigt, Deutschland und der Weltmarkt, «Préussische
Jahrbücher», 1898, В.: 9 i, S. 240—280).

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 293
против Англии. К осени 1897 г. антианглийская кампания германской
прессы достигла такой остроты, что национал-либеральная «Kölnische
Zeitung», : издавна связанная с ведомством иностранных дел, советовала
соблюдать более умеренный тон по отношению к Англии. Впрочем, она
сопроводила этот, совет целым каталогом жалоб и претензий по адресу
Англии.
Агрессивная политика английского империализма, продолжавшаяся,
в частности, в Африке, давала его германским соперникам удобный
повод к тому, чтобы их собственные экспансионистские вожделения
в Европе и в колониальных странах прикрывать идеей защиты своих
интересов, а также и интересов малых стран. Поэтому-то германские
империалисты, а в особенности «Пангерманский союз», так живо
«защищали». Трансвааль от английских посягательств·. Но они защищали его
только на газетной бумаге; на деле же их дипломатия уже втайне
готова была за «компенсации» предать его. С другой стороны,
германские, империалисты готовы были яростно бороться за возможности
проникновения на колониальные рынки и, в частности, рынки Британской
империи.: «Если Германия,— отметил впоследствии В. И. Ленин,—
быстрее развивает свою торговлю с английскими колониями, чем Англия,-^
это доказывает лишь, что германский империализм свежее, сильнее;
организованнее, выше английского, но вовсе не доказывает «перевеса»
свободной торговли, ибо борется не свободная торговля с
протекционизмом, с колониальной зависимостью, а борется один империализм против
другого, одна монополия против другой, один финансовый капитал
против другого. Перевес немецкого империализма над английским
сильнее,, чем стена колониальных границ или протекционных пошлин...»240
Германские империалисты утверждали, что они хотели бы завоевать
английские рынки, конечно, в «мирном соревновании» с Англией. Но
в их кругах уже зрела идея использовать экономическую экспансию
в целях систематического подтачивания основ Британской империи.
В перспективе перед ними уже маячили планы ее разрушения.
В то же время и английские империалисты, раздраженные неудачами
и возбужденные захватническими планами, не прекращая борьбы против
своих Старых соперников, усилили кампанию и против новых,
германских конкурентов. Упорно и настойчиво они продолжали обрабатывать
«общественное мнение». Не жалея средств, они охотно и широко
скупали акции английских газет и журналов, сменяли редакции и делали
их послушными своей воле. Такая судьба постигла и журнал «Saturjday
Review».241 Обычно этот орган ничем не выделялся среди ему
подобных, столь же почтенных и скучноватых журналов, как он сам. Иногда
он брюзжал и выражал недовольство по поводу русской политики
в Азии или французской политики в Африке. В нем трудно было
обнаружить серьезные признаки антигерманских настроений, как, впрочем,
и вообще каких-либо настроений, кроме укоренившегося у английской
буржуазии самодовольства, которое всегда составляло подлинную суть
ее пресловутой респектабельности.
Но вот вдруг осенью 1897 г. со страниц этого журнала раздался
призыв, подобный тому, с какими сенатор Катон некогда обращался
240 В. И. Лени н, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 277.
241 А. Banze, Die deutsch-englische Wirtschaftsrivalität 1897—1907, В. 1935,
S. 42—43; Hale, Publicity and Diplomacy with special Reference to England and
Germany, p. 133.

294
ГЛАВА ПЯТАЯ
к дреэнему Риму — разрушить ненавистный ему Карфаген—«GeriMM
niam esse delendam!» («Германия должна быть разрушена!»).242 ; j
Английский журнал призывал к войне против Германии, «к величай- ;
шей войне, которую когда-либо видел мир». Он утверждал, что если
^енавцствдй германский соперник будет уничтожен, то каждый
англичанин сразу станет богатым. Это была демагогия чистой воды, и она
свидетельствовала о том, какие: приемы были усвоены и пущены в ход
империалистской кликой в Англии, которая уже не только зарилась на
золотоносные и алмазные россыпи бурских республик, но и мечтала
о включении почти всей Африки в состав своих владений. Германский
соперник везде мешал ей, даже в британских колониях. Скупив пакет
акций «Saturiday Review», лидер этой клики Сесиль Роде незримо стал
британским Катодом. Впоследствии статья этого журнала,
призывавшая к войне и разрушению Германии, была широко использована
немецкими империалистами в качестве доказательства исконных и
подлинных намерений Англии. Но в то время, когда она была опублико*
вана, никто ее не заметил. Ее автор, американец Френк Гаррис, друг
и биограф Оскара Уайльда, не пользовался известностью как.
политический журналист.243 Повидимому, она утонула в общем потоке
английской консервативной печати, которая продолжала свои антигерманские
выступления. Призыв к войне остался на бумаге. Даже германская
пресса не ответила на него. И только главный орган консервативной
имперской партии пушечного «короля» Штумма воспроизвел эту статью
в извлечениях с целью поддержать требования германского
правительства об увеличении морского флота. ?44
Как ни сгущена была атмосфера в отношениях между Англией
и Германией, никто всерьез воевать в то время не собирался. К тому
же ни та, ни другая воевать и не могли. У германских империалистов
не было морского флота и морских союзников, чтобы справиться с
Англией, а у английских империалистов не было сухопутных вооруженных
сил и континентальных союзников, чтобы справиться с Германией.
Проводя свою политику империалистской экспансии, Англия сталкивалась
не только с Германией, но и с другими державами; ее старое
соперничество с Россией и Францией вовсе не было устранено и даже
обнаруживало тенденцию к дальнейшему обострению.
В то же время Германия, сталкиваясь с Англией на мировых
рынках и на поприще захватнической политики в колониях, вовсе не
устранила своих старых антагонизмов с Францией и, несмотря на все
ухищрения, не ликвидировала союза последней с Россией. Ее собственное
сближение с царской Россией принесло ей некоторые политические
и экономические выгоды, в частности на Ближнем Востоке. Однако это
сближение не зашло так далеко, чтобы можно было полностью
опереться на него в борьбе против Англии. Тем более нельзя было
рассчитывать, что в эту борьбу удастся вовлечь Австро-Венгрию и Италию,
Если во время ближневосточного кризиса германской дипломатии
удалось укрепить свое влияние в союзной габсбургской империи, то это
отнюдь не удалось ей в отношении итальянской союзницы, которая, как
и раньше, продолжала ориентироваться на Англию, а теперь начала
еще заглядываться и на Францию. К тому же австро-русское
соглашение о status quo на Балканах вовсе не было надежным фактором
242 «Saturday Review», сентябрь 1897 г.
2*э Е. Буек, Das (persönliche Regiment Wilhelms H, S. 219
244 Архив МИД, К. 21, л. 299. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 25/13 ноября 1897 г.

ближневосточный кризис и англо-германские ОТНОШЕНИЯ 295
в руках германского империализма. Когда это соглашение было
достигнуто, германская дипломатия уяснила себе, что оно весьма недолговечно
и заключает в себе опасностей не меньше, чем преимуществ. Оно
означало, что Солсбери и английской дипломатии не удалось втравить
Германию в войну против России. Но оно означало также и то, что
германской дипломатии, несмотря на все усилия Вильгельма и Голынтейна,
не удалось втравить Англию в войну против России. Таким образом,
борьба между германским империализмом и его английским
соперником продолжалась, борьба экономическая, политическая,
дипломатическая.
Трансваальский кризис, вспыхнувший в самом начале 1896 г., был
первым острым проявлением этой борьбы. Вскоре началось общее
улучшение мировой экономической конъюнктуры, которое, однако, не
ослабило остроты англо-германского соперничества за рынки, за колонии, за
сферы приложения капитала, за экономическое и политическое влияние
в различных странах, прежде всего в Трансваале и Турции. В будущем
,это соперничество прошло через ряд этапов, прежде чем оно привело
к кровавой развязке. Но уже в период ближневосточного кризиса
,1896—1897 гг., когда оно еще только начинало развертываться, ему
уже был присущ сильно еыраженный политический характер. Основные
политические установки «Пангерманского союза» представляли самые
крайние, но и самые типичные тенденции германской империалистской
экспансии. Его деятельность и пропаганда стали превращаться в один
m факторов политической жизни Герхмании, формировавших идеологию
господствующих классов.
Призыв к «политике сплочения» юнкерства и крупной буржуазии
яовсе не устранял происходившей между ними борьбы по вопросам как
внутренней, так и внешней политики. Но он знаменовал собой
усиление реакции и империалистской агрессии в их различных формах. Чтобы
проводить этот курс, правительство нуждалось в крепкой и широкой
политической опоре. Но в связи с перегруппировкой политических сил,
происходившей тогда среди правящих классов Германии, эта опора
перестала быть устойчивой и надежной. Крайний правый лагерь прусского
юнкерства считал, что реакционные мероприятия правительства
недостаточны, а его империалистские выступления в стиле «мировой политики»
чрезмерны и опасны. Национал-либералы считали, что, наоборот,
откровенно вызывающая политика правительства в отношении рабочего
класса опасна, а его успехи в области империалистской внешней
политики недостаточны. Отражая противоречивые интересы своих
сторонников, католический центр колебался, набивал цену, шантажировал,
интриговал и в то же время начинал явно склоняться к тому, чтобы за
усиление своего влияния во внутренних делах предоставить
правительству поддержку в политике, обеспечивающей внешнюю империалистскую
экспансию.
Партии немецкого либерализма («свободомыслящие») были слабы
и не способны к наступательным боям против реакции. Их идеи,
проникая в верхушечные слои рабочего класса, создавали ту червоточину
оппортунизма, на разлагающее действие которой правительство
возлагало свои надежды, быть может в такой же степени, как на свою
политику репрессий. Их лидеры были горячи, но старомодны. Они, как
и социал-демократические лидеры, не понимали, что, по сравнению
с временами господства Бисмарка, Германия вступила в новую стадию
своего развития. Они не видели также, что на этом пути нарастает
новый антагонизм. Идеологи немецкого либерализма все еще благоговели

296
ГЛАВА ПЯТАЯ
перед у Англией, поклонялись ее конституции и традициям фритреда
и мечтали о скором наступлении золотого века, когда промышленность
Германии и промышленность Англии, «как две музы, воспетые в
прекрасных одах Клопштока»,245 будут мирно соревноваться за пальму
первенства. Эти идиллические рассуждения немецких мещан были столь же
безвкусны, сколь и бессмысленны. Они заглушались агрессивными
шовинистическими лозунгами буржуазии, которая, как отметил
К. Маркс, 246 выступала в роли «рыкающего льва немецкого
патриотизма.» еще в те времена, когда милитаристская Пруссия захватила в свои
руки дело объединения Германии и начала его осуществлять по образу
и подобию 'своему. Тогда, писал Ф. Энгельс, «либеральные притязания
буржуазии были надолго похоронены, а ее национальные требования
с каждым днем все больше выполнялись».247
. Теперь прусско-германское юнкерское государство начало выполнять
и новые, империалистские требования буржуазии, которая, со своей
•стороны, не. только окончательно отказалась от либеральных
притязаний, но даже не желала вспоминать об этих ранних увлечениях своей
быстро отцветшей молодости. Национальные чаяния буржуазии,
осуществленные юнкерством, сменились небывалыми дотоле национализмом
и шовинизмом, а давно исчезнувший либерализм буржуазии
сменился откровенно реакционными устремлениями, которые в живых
традициях .пруссаческого юнкерства имели самую благоприятную
питательную» почву для своего развития. Эти живые традиции правящего
класса тянули назад, ожесточенно противились малейшим проявлениям
демократических и прогрессивных идей, единственным носителем
которых остался рабочий класс. Но эти реакционные традиции
целиком и полностью вошли в идеологический арсенал буржуазии
империалистского типа, экономическое и политическое влияние которой крайне
возроело.
Нет, не сентиментальному Клопштоку снова довелось стать модным
среди господствующих классов Германии. Когда девятнадцатый век
отсчитывал свои последние годы, а Германия уже окончательно встала
на путь ί империалистского развития, ее господствующие классы
нуждались в немецком Киплинге, который воспел бы их жажду к новым
территориальным захватам, их колониальные авантюры, их
вызревающую мечту о господстве. Они не нашли своего Киплинга. Тогда они
вернулись к Ницше. Еще недавно, в начале 90-х годов, этот философ
необузданного индивидуализма и сомнительных парадоксов вызывал
среди них презрение. Только аристократическая чернь аплодировала ему.
Но уже через несколько лет Ницше стал властителем дум
господствующих классов Германии, которых привлекал его антидемократизм, его
холодная ненависть к массам, его беспримерный культ силы, его
апология войны и «хладнокровной жажды истребления, совершаемой с чистой
совестью». Их привлекал его культ «сильного человека». С этим
философским знаменем они готовились вступить в XX век, когда, как они
понимали, будет решаться судьба их растущих замыслов и вселенских
претензий. Они многого ждали от будущего и уже готовились к нему.
245. Р. Arndt, Die Handelsbeziehungen Deutschlands zu England und
englischen Kolonien, S. 35.
• 246 К. Маркс, Второе воззвание Генерального Совета Международного
Товарищества рабочих о войне; К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. 2Г
стр. 94.
247 Ф. Энгельс, Роль насилия в истории, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,.
f. XVI, ч. 1, стр. 479.

ближневосточный кризис ή англо-германские ОТНОШЕНИЯ 297
Они пытались сплотить свои силы и откровенно искали «сильного
человека», который мог бы обеспечить осуществление их целей. Но
«сверхчеловек» остался философской абстракцией. В практической жизни эту
роль пытался играть их жалкий кайзер, за спиной которого стояло
несколько придворных ничтожеств и который осуществлял свою власть
при помощи дряхлого рейхсканцлера. Господствующие классы
продолжали искать «сильного человека». Они хотели бы, чтобы он сплотил их
и нашел пути к решению задач, которые они перед собой ставили.
То были противоречивые задачи, и это сказалось в ходе давно
назревшего правительственного кризиса.

Г л а в а шестая
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС
И МОРСКАЯ ПРОГРАММА
1897 — 1898 гг.
1
Нападки на правительство со стороны различных групп
господствующих классов начались давно, в особенности с тех пор как
правительство, отказавшись выполнить требования крайних аграриев о пересмотре
политики торговых договоров, встало на путь удовлетворения претензий
юнкерства «малыми средствами». Постоянно прибегая к этим «малым
средствам», правительство сделало аграрному лагерю большие уступки,
но не удовлетворило его. Более того, своей угодливостью перед ним оно
еще более повышало требовательность аграриев, а с другой стороны,
вызывало недовольство и раздражение торгово-промышленного класса.
В итоге многочисленных уступок правительства юнкерство значительно
усилило свои политические позиции и влияние на общую политику
правительства.
Поражение Каница с его требованием государственной монополии на
хлеб в целях поддержания высоких цен на внутреннем рынке не
обескуражило прусских юнкеров, привыкших считать себя полновластными
господами всей Германии. Они разработали законопроект «о биржевой
реформе», который должен был обеспечить их влияние на хлебном
рынке.· В середине 1896 г. им удалось провести этот законопроект
через рейхстаг. х Они делали вид, будто борются за ограничение биржевой
спекуляции хлебом. В действительности они стремились обеспечить
свое влияние в биржевых комитетах, добиваясь повышения цен на хлеб.
Другая их цель заключалась в том, чтобы показать буржуазии свою
силу.
Когда закон вступил в силу (1 января 1897 г.), буржуазные круги
встретили его активным сопротивлением. Желая избежать
вмешательства аграриев в дела управления биржей, общее собрание биржевиков
1 Комментируя закон о биржевой реформе, когда он еще обсуждался, Будберг,
русский поверенный в делах в Берлине, сообщал: «В руках аграрной группы,
заручившейся обсуждением законопроекта в экономически-боевых видах против
последствий германской политики торговых договоров, означенный закон получил острый
политический оттенок, оставаясь между тем внутренней финансовой мерой... В
здешних финансовых кругах замечается сильное раздражение против уступчивости
правительства, пожертвовавшего в угоду аграрным вожделениям важными интересами
промышленных и торговых классов» [Архив МИД, К. 19, л. 74. Депеша Будберга,
Берлин, 12 июня/31 мая 1896 г., № 33].

правительственный кризис и МОРСКАЯ ПРОГРАММА 299
постановило прекратить сделки.2 Вся буржуазная пресса единодушно
обвиняла правительство в излишней угодливости перед аграриями.
Положение правительства осложнилось, и трудно было сказать, какой
оно найдет теперь выход. В целях получения кредитов на флот и армию
правительство нуждалось в поддержке аграриев, но, удовлетворяя их
требования за счет интересов буржуазии, оно вызвало негодование
последней, возраставшее по мере того, как возрастали аппетиты аграриев,
которые, видя податливость правительства, стремились вырвать у него
новые и новые уступки. Их атаки против торговых договоров
продолжались с неослабевающей силой, тем более, что они получали теперь
поддержку и со стороны правительства. Когда граф Лимбург-Штирум,
один из видных представителей аграрной партии, открыто потребовал
ликвидации политики торговых договоров, граф Позадовский, статс-
секретарь по финансовому ведомству, сам крупный аграрий, счел
возможным заявить, что он считает это требование целесообразным, и
высказался в том смысле, что по истечении срока договоры больше
возобновлять не следует. Тогда аграрии пошли еще дальше. Они потребовали
временно закрыть границы и не допускать ввоза сельскохозяйственных
r/родуктов. Министр земледелия Гаммерштейн, выступая в прусской
палате, ответил, что закрытие границ было бы несвоевременно, однако
требования не возобновлять торговые договоры он признал
справедливыми. Русский посол в Берлине Остен-Сакен, который по понятным
причинам внимательно следил за перипетиями внутренней борьбы в
Германии вокруг вопроса о судьбе торговых договоров, сообщал, что
«либеральная печать в полном негодовании и призывает все прочие
партии дать, наконец, серьезный отпор требованиям прусских юнкеров,
которые грозят окончательно уничтожить промышленность».3
Германскую промышленность никто, конечно, «уничтожать» не
собирался. Однако разговоры об этом являлись свидетельством того, как
разгорелись политические страсти в борьбе между аграриями и
буржуазными кругами. Либеральные круги немецкой буржуазии, уже
ослабленные, разобщенные и растерявшиеся в этот период формирующегося
империализма, пытались сплотиться, чтобы воздействовать на
правительство и противодействовать его угодливости по отношению к
аграриям. В начале 1897 г. между Рихтером, лидером «свободомыслящих»,
и Риккертом, лидером крохотной группы «придворных демократов»,
возобновились переговоры об объединении обеих групп в единую
партию. Эта попытка имела целью подготовить совместное выступление
против аграриев на будущих выборах в рейхстаг.4 Это была попытка
консолидации сил разрозненных остатков немецкой либеральной
буржуазии. Однако она имела и другую цель, еще более существенную.
Если бы эту консолидацию удалось провести, можно было надеяться,
что при помощи либеральных лозунгов и антиаграрной агитации партия
«свободомыслящих» сможет привлечь на свою сторону часть
сторонников социал-демократии. Необузданные требования крупных аграриев,
реакционный курс, проводимый правительством, усилившийся натиск
монополистической буржуазии — все это вызвало сопротивление
со стороны рабочего класса. В Германии поднялась волна стачечного
2 Архив МИД, К. 19, стр. 134. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 8 января 1897 г./
$7 декабря 1896 г., № 62.
3 Архив МИД; К. 21, л. 14. Депеша Остен-Сакена^ Берлин, 2 февраля/21
января 1897 г., № 4.
4 Архив МИД,. К. 21, л. 18. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 5 февраля /24
января 1897 г., № 5.

300
ГЛАВА ШЕСТАЯ
движения, в котором; принимали участие и неорганизованные слои
рабочих. Социал-демократия вела деятельную агитацию, привлекая на
свою сторону не только значительную часть рабочего класса, но и
некоторые другие демократические слои немецкого народа. Немецкие
либеральные партии боялись усиления влияния реакционных партий
прусского юнкерства, но, быть может, в еще большей. степени. они боялись
усиления влияния социал-демократической партии. Это в конце концов и
послужило причиной того, что они не смогли консолидировать свои силы.
Позиции немецкой либеральной буржуазии перед натиском прусской
реакции оказались, таким образом, ослабленными.
Вскоре общее политическое положение в стране осложнилось еще
в большей степени. Продолжая свою политику угодливости перед
юнкерской реакцией и заискивая перед придворной кликой, окружавшей
Вильгельма, Гогенлоэ заготовил законопроект, открыто направленный
против рабочего класса и против тех элементарных свобод, которые
сохранились в полицейско-самодержавной Германии.. После того как
Вильгельму не удалось провести через рейхстаг «закон о перевороте»,
являвшийся вторым изданием исключительных законов против
социалистов, Гогенлоэ пытался добиться той же цели, но только постепенно и
«малыми средствами». Его законопроект предусматривал установление
мелочного полицейского надзора над всеми обществами, союзами, а
,фактически даже и партиями, резкое ограничение права собраний,
агитаций и т. д. Законопроект вызвал решительное сопротивление со
стороны рабочего класса, который справедливо увидел в нем угрозу.для
существования, его политических и профессиональных организаций. Но
проект вызвал сопротивление и со стороны бюргерских кругов, которые
поняли, что.в случае его осуществления правительство и полиция
получат В;свои руки орудие борьбы и против их организаций. Не получив
поддержки в рейхстаге, правительство надеялось протащить закон через
реакционный прусский ландтаг.
Весной? и летом 1897 г. борьба вокруг «закона о союзах и собраниях»
достигла больщой остроты. Go всех концов Пруссии в ландтаг направт
лялись телеграммы, протестующие против реакционного законопроекта.5
Движение охватило и промышленную Саксонию, а также южнонемецкие
государства, где либеральные и партикуляристские традиции были еще
сильны. Эти государства давали понять, что они вовсе не собираются
нарушать свои конституции в угоду Пруссии и пруссачеству. Но
поскольку влияние реакционных юнкерских элементов в прусском ландтаге
было значительным, правительство надеялось на успех. Чтобы
обеспечить этот успех, правительство через палату господ несколько
видоизменило законопроект, придав ему форму, откровенно направленную против
социал-демократии, а также против национальных партий (поляков,
эльзасцев и др.). Защищая узаконение полицейского произвола в борьбе
против социал-демократии, прусский министр фон дер Рекке сказал, что
предлагаемый правительством проект «имеет по крайней мере то
хорошее, что, когда стремления социал-демократии будут признаны в законе
предосудительными, значительная часть здравомыслящего народа от них
отвернется с негодованием». Эти слова вызвали гомерический хохот
всей левой части ландтага. s Даже национал-либералы, высмеяв законо-
5 Архив МИД, К. 21, л. 116. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 28/16 мая 1897 г.,
№ 29
ß: Об этом подробно писал присутствовавший на заседании русский журналист
(см. Иол л ос, Письма из Берлина, СПб. 1904, стр. 275—277).

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС'И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 301
проект, отказались его поддержать. Один из наиболее крупных
представителей национал-либеральной фракции — старик Гобрехт заявил, что
его партию трудно заподозрить в симпатиях к «сторонникам социальных
утопий». Его партию трудно было также заподозрить в стремлении
подорвать авторитет кайзеровского государства. Крупная немецкая
буржуазия активно укрепляла этот авторитет и вовсе не претендовала на
то, чтобы вырвать государственную власть из рук юнкерства. Она
боялась социалистического движения. Но она боялась и тех методов,
которыми реакционное правительство надеялось это движение подавить.
Правительство Бисмарка, применив исключительные законы, не
задушило социалистического движения. Какая была гарантия, что, применяя
этот закон в меньших дозах, правительство Гогенлоэ сможет добиться
этой цели? Национал-либеральная буржуазия боялась, что рабочий
класс сумеет сплотиться в защиту своих прав и дать такой ответ
авторам нового закона, за который придется расплачиваться и немецкой
буржуазии. К тому же национал-либеральная партия, как и другие
партии немецкой буржуазии, боялись, что, проведя закон, они сами
окажутся >кертвой полицейского вмешательства. Гобрехт отказался
поддержать «сомнительные и озлобляющие полицейские меры», предложенные
правительственным законопроектом. Католическая партия центра также
отказалась поддержать законопроект. Либер, который говорил от ее
имени, высмеял страх правительства перед проникновением социализма
в армию. «Где ваши хваленые прусские традиции и где юнкерская
смелость?» —спрашивал он, обращаясь к правительству. В конце
концов большинством в несколько голосов прусская палата отвергла
реакционный «закон о собраниях и союзах». Этот закон пользовался покро-
йительством «высоких сфер», и ответственность за его неудачное
прохождение они возложили на правительство.
Крайне недовольные, когда правительству не удавалось полностью
осуществить наиболее реакционные из задуманных мероприятий, эти
«сферы» мешали правительству в проведении тех мероприятий, которые
правительство могло бы осуществить. Так, в течение многих месяцев
они упорно задерживали или срывали введение нового устава военно-
уголовного судопроизводства, основанного на началах гласности. Когда
Гогенлоэ впервые пообещал разработать такой устав (в середине мая
1896 г.), он рассчитывал на сочувствие либерально-буржуазных кругов,
которые он вовсе- не мог и не хотел окончательно оттолкнуть от ссбя.7
Такова была Мелкая монета, которой он хотел расплатиться с
либеральными кругами за свои крупные уступки в пользу реакционного
юнкерства. К тому же эта расплата не требовала никаких жертв и даже
в: конечном счете Должна была принести прусскому юнкерству большие
выгоды. Реакционные круги прусской военщины делали вид, что новый
устав может подорвать дисциплину и основы армии. Эти аргументы
ничего не стоили. В 'Баварии уже давно существовала гласность
военного судопроизводства, и армия, однако, там не распалась. Более того,
некоторые представители генералитета из южнонемецких государств
доказывали, что гласное Судопроизводство может только укрепить
армию, необходимую Германии в целях «завоевания мирового рынка».8
7 Архив МИД, К. 21, л. 268. Депеша Палена, Берлин 15/3 октября 1897 г., № 74.
î 8 См. А. P.fister, 'Freiheit des Rückens. Allgemeine Wehrpflicht. Oeffentlichkeit
des Strafgerichts, Stuttgart — Leipzig — Berlin — Wien, 1896. Автор, отставной вюр-
тембергский генерал, доказывал необходимость введения гласности в военном
судопроизводстве в качестве меры, укрепляющей германскую армию.

302
ТЛАВА ШЕСТАЯ
И все-таки правительство не могло выполнить своих обещаний, так
как придворная камарилья и генералы из личного военного кабинета
кайзера этому мешали. Кайзер любил вмешиваться в дела военного
судопроизводства, и его окружение считало выгодным предоставлять
ему эту возможность. Тут было столько же угодничества, сколько и
определенного политического расчета. Держа в запасе планы
государственного переворота, эти круги рассчитывали главным образом на
армию. При всякой встрече с армией Вильгельм не упускал случая
подчеркнуть, что это — его армия, которая обязана выступать против
всех его врагов. Так, обращаясь к рекрутам берлинского гарнизона,.
Вильгельм сказал: «Кто нападает на военный мундир — нападает на
мундир короля». Тогда же, собрав офицеров, он предупредил их:
«Настоящий враг монархии и алтаря — это бюргерство». 9 Он не мог
простить либералам, что они побоялись оказать активную поддержку его
планам разгрома рабочего движения и ликвидации
социал-демократической партии. Страх перед ростом рабочего движения и усилением
влияния социал-демократической партии ослаблял позиции немецкого
либерализма и его сопротивление юнкерской реакции. Что касается
империалистических кругов немецкой буржуазии, то они явно искали путей к
сплочению с прусской реакцией, но только хотели избежать участия в
авантюристских планах* которые разрабатывались в тайных личных
кабинетах кайзера и в придворных кружках.
Между тем «личный режим» настолько укрепился, что даже
национал-либеральные круги стали выражать серьезное беспокойство.
Некоторые органы национал-либеральной прессы стали открыто выражать
недовольство закулисными происками остэльбского юнкерства и его
представителей при дворе. Консерваторы и партия «короля» Штумма готовы
были бы поддержать этот «личный режим», если бы они были уверены
в том, что смогут сохранить над ним постоянный и непосредственный
контроль. Но не у всех эта уверенность существовала.10 Что было общим
и бесспорным — это стремление подавить социалистическое движение, а
более непосредственно — стремление поскорее устранить из
правительства людей, которые в какой-то степени напоминали об умеренном
либерализме времен Каприви.
Таковы были те различные противоречивые интересы, надежды и
устремления среди господствующих классов, которые
свидетельствовали, по выражению Остен-Сакена, о «брожении умов».
Правительственный кризис затянулся на много месяцев, и никто не знал, как его
разрешить. Дворцовая камарилья получила широкий простор для своих
интриг.
В начале июня 1897 г. Остен-Сакен получил сведения «из
достоверных источников, близких к кайзеру», что «интимный кружок императора,
не отрицая серьезности настоящего времени, старается представить ему
положение вещей далеко не отчаянным, возлагая надежды на стойкость
и энергию верховного вождя, преданность престолу
консервативно-аграрных сфер и образцовую дисциплину армии». Хорошо зная о настроениях
правящих сфер, он отмечал, что является их главной заботой:
«Германии,— писал он,— предстоят тяжелые времена борьбы с социалистическим
движением, и правящие сферы уже теперь готовятся к ней, соразмеряя
9 Архив МИД, К. 19, л. 171. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 24/12 ноября
1896 г., № 55.
10 Об отношении буржуазных и юнкерских партий к «личному режиму» см.
«Vorwärts», 30 июня 1897 г., статья «Das persönliche Regiment».

правительственный кризис и морская программа 303
свои силы». п В тот же день в особом весьма доверительном письме,
отправленном в Петербург, он с тревогой сообщал, что предвидит «те
серьезные осложнения, которые может принести подпольная интрига
окружающей императора злополучной камарильи».12 Он уже знал, что
первой жертвой этой интриги. будет Маршалль, против которого
ополчились юнкерская партия, военные круги, сторонники Бисмарка,
придворный кружок и сам Вильгельм. Он беспокоился по поводу того, какое
влияние будет иметь отставка Маршалля, сторонника политики
торговых договоров, на развитие русско-германских отношений. Он считал,
что основными причинами назревающего правительственного кризиса
являются нападки аграриев против торговых договоров. На самом деле
причины этого кризиса лежали гораздо глубже, а происки реакционной
камарильи шли гораздо дальше. В центре борьбы стоял вопрос о
строительстве крупного военно-морского флота. Этот вопрос был выдвинут на
первый план империалистскими кругами.
2
Активность империалистских кругов, требующих усиления
военно-морского строительства, заметно усилилась в конце 1895 и в особенности в
1896 г. Она проявлялась в пропаганде, в политических переговорах, в
давлении на правительство и на рейхстаг.13 Давление империалистских
кругов было тем более ощутимым, что Вильгельм полностью был на их
стороне и готов был всячески поддержать и даже лично участвовать в
проводимой ими кампании в пользу осуществления, как тогда говорили,
«безграничных флотских планов» («uferlose Flottenpläne»). Пресса,
субсидируемая влиятельными капиталистическими кругами, организациями
и партиями, вела настойчивую агитацию, требуя чтобы рейхстаг отпустил
200—300 млн. марок на усиление флота.
Наиболее откровенно и определенно в пользу усиления морского
флота выступали круги национал-либеральной и имперской партий. Эти
партии формирующегося империализма с самого начала являлись
сторонницами «безграничных флотских планов». При этом они вовсе не
собирались ослаблять мощь германской армии. Наоборот, они всегда
готовы были поддержать требования военных кругов об ассигновании
новых и новых средств на усиление германского милитаризма. Когда в
генеральном штабе и в военном ведомстве начал разрабатываться вопрос
о строительстве новых военных крепостей, в особенности на восточной
границе (этот вопрос встал в 1897 г.), тяжелая промышленность и
связанные с нею круги национал-либеральной и имперской партий стали
особенно усердно хлопотать о том, чтобы он был разрешен положительно и
как можно скорее. Генерал Вальдерзее, который считал, что Германия
должна готовиться к наступательной войне против России, был
противником этих планов: энтузиазм промышленников он объяснял тем, что
они рассчитывали извлечь новые огромные прибыли путем поставок
военному ведомству оборудования для крепостей.14 Как и более широкие
военные круги, он был противником «безграничных флотских планов»,
11 Архив МИД, К. 21, л. 126. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 11 июня/30 мая
1897 г., № 32.
12 Архив МИД, К. 23, л. 96. Весьма доверительное письмо Остен-Сакена
Муравьеву, Берлин, 11 июня/30 мая 1897 г.
13 Reichstag, 13 февраля 1896 г., В. II, S. 927.
14 Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, δ. 401—402.

304
ГЛАВ Л ШЕСТАЯ
считая, что финансовое положение Германии может затруднить
параллельное осуществление двух программ — сухопутных и морских
вооружений. Лидеры национал-либеральной и имперской партий,
воспользовавшись экономическим оживлением, начавшимся в 1896 г., решили
опрокинуть эти аргументы военных кругов. Беннигсен, лидер национал-
либералов, доказывал, что ввиду улучшающегося финансового положения
требования больших ассигнований на увеличение флота не должны
устрашать. В отличие от кругов, утверждавших, что Германии, зажатой в
тиски между. Россией и Францией, флот нужен лишь в целях обороны,
империалистские круги, представленные в имперской и
национально-либеральной партиях, ставили перед флотом новую стратегическую
задачу — «подкрепить» экономическую борьбу Германии против Англии.
Если некоторые сторонники роста морских вооружений еще считали
нужным прибегать к разговорам о «мирном духе» этих вооружений и тем
самым прикрывать новое назначение флота,: то Беннигсен призывал
смотреть фактам в лицо: соперничество с Англией, заявлял он,— это факт,
а в таком случае Германия должна приступить к созданию и
наращиванию своих морских сил. 15 Национально-либеральные круги немецкой
буржуазии тесно примыкали к лагерю пангерманских империалистов,
яростных «энтузиастов флота». «Безграничные флотские планы»
являлись состав'ной частью их общих планов «мировой политики» и будущей
борьбы за мировое господство. «Германия,— заявил Пааше, национал*
либерал, пангерманец,— является и остается мировой державой и дол*
жна в определенном смысле проводить политику .утверждения своей
мировой мощи. Конечно, не в том смысле,— поспешил он оговориться,-^
что наш броненосный флот в Восточной Африке должен начать
сражение против английского флота». Понимая, что это привело бы к неминуег
мой и быстрой гибели германского флота, он воскликнул: «Это —
безусловно нет! Но мы должны защищать наше мировое положение при по^
мощи флота!» 16
Не менее активными и восторженными «энтузиастами флота» были
и круги имперской партии. Еще тогда, когда на правых скамьях
рейхстага многие стыдливо отгораживались от этих планов, крупный
промышленник КарДорф, лидер имперской партии, с гордостью заявил: «Я
нахожусь на крайнем правом фланге сторонников морского флота, и мои,
желания идут довольно далеко». Принтом он объяснял, что именно
заставило его встать'на этот фланг. Привлекая германский национализм
на службу растущим империалистским целям, он пытался объяснить и
оправдать «безграничные флотские планы» необходимостью реагировать,
на «безграничные оскорбления», которым Англия, по его словам, подвер-.
гает Германию. Он требовал, чтобы Германия «дала ответ». Его угрозы
были адресованы в сторону Англии. 17
Однако соотношение классовых и политических сил в стране еще не
благоприятствовало осуществлению широких флотских планов,
продвигаемых империалистскими кругами; Это в известной степени отразилось
и на соотношении сил в рейхстаге. Самым решительным противником
расширенных планов военно-морского строительства был рабочий класс-
Социал-демократическая партия и вм прессе, и на массовых собраниях,;
и в рейхстаге 18 вела упорную борьбу против этих планов, доказывая, что
их осуществление, выгодное пушечным королям и промышленным баро-
15 Reichstag, 18 марта 1896 г., В.- II, S, 1548.
16 Reichstag, 1 декабря 1896 г., В. V, S-, 3639.
" Reichstag, 2 декабря 1896 г., В. V, S. 3651—3652.
18 Reichstag, 18 марта 1896 г., В. Il, S. 1541.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 305
нам, тяжелым бременем ляжет на плечи рабочего класса и вообще
трудящеюся народа. Если «энтузиасты флота» пытались доказать, что
строительство крупного военно-морского флота диктуется развитием
германской заморской торговли, то социал-демократия с цифрами в руках
доказывала, что эти аргументы не выдерживают критики, поскольку
германская торговля развивалась главным образом за счет стран
Европейского континента. Движение рабочего класса против «безграничных
флотских планов» было настолько сильно, что их организаторы и
вдохновители сразу уяснили, что в его лице они имеют серьезного противника.
Впрочем, некоторые надежды они уже могли возлагать на оппортунистов
как на фактор политической деморализации рабочего класса и как на
проводников буржуазной идеологии в его среду. Но и среди буржуазных
и юнкерских партий и элементов еще далеко не все стали сторонниками
большого военно-морского строительства. Часть купечества,
мелкобуржуазные слои, люди либеральных профессий, поддерживавшие
«свободомыслящих» и зачитывавшиеся темпераментными речами Рихтера,
также еще не были заражены той морской лихорадкой, которую
«энтузиасты флота» пытались везде возбудить. Но партийная группировка
«свободомыслящих» — «придворных демократов» — уже только и думала
о том, чтобы не дать юнкерству возможность использовать рост морских
вооружений так же, как он постоянно пользовался в своих интересах
ростом вооружений сухопутных. Сторонники Барта хотели, чтобы флот
оставался политическим орудием в руках либеральной буржуазии.
Аграрные партии и католический центр 19 еще не были в рядах «энтузиастов
флота» и относились к планам военно-морского строительства весьма
сдержанно.
Более серьезными и упорными противниками этих планов были
военные круги. Они опасались, что строительство большого флота может
вызвать уменьшение ассигнований на армию или такое увеличение,
которое, по их мнению, было бы недостаточным: они сами являлись
сторонниками, так сказать, «безграничных планов» усиления германского
милитаризма. Морская политика, по их мнению, только отвлечет Германию
от континентальных задач, неизбежно вызовет раздражение и
соперничество со стороны Англии. Таким образом, Германия вынуждена будет
в большей степени считаться со своими возможными противниками на
континенте — с Францией и Россией.20 Разумеется, эти настроения
военных кругов разделяли и юнкеры. Они отводили германскому флоту
подчиненную роль, и далеко не все среди них были готовы сразу перейти в
лагерь «энтузиастов флота» и сторонников «мировой политики». Прежде
чем сделать этот шаг, они хотели обеспечить удовлетворение своих
собственных требований как в отношении усиления реакционного курса
в делах внутренней политики, так и в отношении ликвидации или во
всяком случае пересмотра торговых договоров в их пользу. Самые
упорные и непримиримые из них выдвинули формулу — «Без Каница —
никаких кораблей» («Ohne Kanitz — keine Kähne») и неустанно
повторяли ее.21
Что касается партии центра, то «безграничные флотские планы» были
для нее вопросом не политической борьбы, а парламентских
комбинаций и политического торга с правительством. Но пока этот торг
ι9 Reichstag, 17 марта 1896 г., В. II, S. 1527.
20 Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 393.
21 Ε. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, 1894—1901, Versuch, eines
Querschnittes durch die innenpolitischen, sozialen und ideologischen Voraussetzungen
des deutschien Imperialismus, B. 1930, S. 75. ι

30(5
ГЛАВА ШЕСТАЯ
продолжался, центр также выступал против обширных планов военно-
морского строительства, тем более, что, выступая с этих позиций, он мог
наживать политический капитал среди тех масс населения, которые
поддерживали его. Так и в стране и в рейхстаге сложилась разношерстная
по своему классовому и политическому составу оппозиция
«безграничным флотским планам».
Между тем кампания в пользу этих планов велась с возрастающей
силой преимущественно через посредство «Пангерманского союза»,
«Колониального общества» и других «непартийных» и «независимых»
организаций и связанных с ними органов прессы.22 «Высшие сферы» и
правительственные инстанции делали вид, что они непричастны к этой
кампании. Но в начале 1896 г. вождь партии центра Либер заявил, что ему
известно, кто инспирирует «энтузиастов флота». Он говорил о том, что
некоторые крупные фигуры из кругов морского ведомства вмешиваются
в политические дела, раздувают флотскую пропаганду и в целях
осуществления своих планов добиваются роспуска рейхстага и смены
рейхсканцлера. 23 Либер не решился назвать имена вдохновителей и
непосредственных организаторов «флотского энтузиазма». Но Бебель не постеснялся
это сделать. Так, с трибуны рейхстага он разоблачил тесные связи,
установившиеся между Хассе, председателем «Пангерманского союза»,
и адмиралом Зенденом, начальником личного морского кабинета
кайзера. 24 Эти разоблачения произвели такое сильное впечатление, что Голь-
ман, статс-секретарь военно-морского ведомства, поспешил отрицать
свою причастность и к этим связям и вообще к организации пропаганды.
В то же время Хассе пытался отрицать свои связи с морским
ведомством и с другими высокими морскими инстанциями.25
Итак, несмотря на то, что влияние «энтузиастов флота» в
правительственных кругах уже было весьма значительным, представители этих
кругов все еще не считали возможным открыто поддерживать
«безграничные флотские планы». Это был тактический шаг. С одной стороны,
правительство должно было учитывать настроения тех кругов аграриев,
военщины, либеральной буржуазии и католического центра, которые,
как мы видели,— все по разным мотивам —вовсе не были энтузиастами
этих планов. С другой стороны, как правильно отметил Бебель,
правительство пыталось отвести от себя подозрения в причастности к этим
планам, чтобы облегчить проведение текущей морской программы в
качестве «меньшего зла». Бебель утверждал, что и некоторые депутаты
партий большинства также придерживаются этой тактики.26 В этих условиях
кайзер и круги, стоявшие за его спиной, не хотели мириться с тем, что
рейхстаг и само правительство так медленно поворачиваются в сторону
активной политики усиления морских вооружений. Вильгельм снова и
снова возвращался к мысли распустить рейхстаг, чтобы таким образом
добиться своей цели. Он рассчитывал, что этот его план встретит
поддержку не только со стороны крайне реакционных элементов юнкерства,
но и со стороны тех кругов крупного капитала, которые раздували
кампанию в пользу создания большого военно-морского флота. Он хотел
заодно сменить и правительство, включив в его состав новых «сильных
людей». В частности, он хотел сменить Гольмана, который, по его
мнению, слишком прислушивался к настроениям рейхстага. В конце января
22 См., например, «Alldeutsche Blätter». «Post», «Kölnische Zeitung».
» Reichstag, 18 марта 1896 г., В. II, S. 1532.
s* Reichstag, 18 марта 1896 г., В. II, S. 1541.
25 Reichstag, 18 марта 1896 г., В. II, S. 1532.
26 Reichstag, 18 марта 1896 г., В. II, S. 1541.

правительственный кризис и морская программа 307
1896 г. он признался одному из своих приближенных: «У меня уже
имеются люди, которые смогут это проделать».27 Круги,
заинтересованные в осуществлении «безграничных флотских планов», рекомендовали
ему «сильного человека» — контр-адмирала Альфреда Тирпица. Тогда же
он решил назначить Тирпица на пост статс-секретаря по
военно-морским делам. .
В это время Тирпиц уже был хорошо известен не только в кругах
бюрократии военно-морского ведомства и в правительственных кругах,
но и среди крупных промышленников, заинтересованных в расширении
военно-морского строительства, и вообще среди сторонников «мировой
политики». Сначала он был известен как специалист минного дела.28 Но
уже будучи начальником штаба верховного командования флотом, он
проявил себя в качестве решительного сторонника создания большого
военно-морского флота и крупного организатора широкой пропаганды
своих планов и своих политических и стратегических идей. Ранее других
он понял, что успех этой пропаганды в большой мере зависит от того,
насколько господствующие классы уяснят себе, что рост морских
вооружений — это прежде всего прибыльное дело. В качестве начальника
штаба он завязал тесные отношения с промышленными кругами и с прессой,
через посредство которой он доказывал всем, кто имел основание к
этому прислушиваться, прямую рентабельность морских вооружений 29.
Морская торговля и вопрос о колониях, морское рыболовство и даже водный
спорт — все, оказывается, упиралось в развитие военного флота. По его
инициативе в Германии в те годы были изданы книги американца Мэхэ-
на, который доказывал, что нации, призванные утвердить свое
историческое и мировое превосходство, могут это сделать, только установив свою
гегемонию на морях.30 Эта доктрина одного из идеологов американского
империализма, снискавшая себе популярность среди господствующих
классов в различных странах, пришлась как нельзя более кстати и для
Тирпица и для всех тех, кто понимал, что политическую агитацию в
пользу морских вооружений необходимо облечь в некие идеологические
ризы. Задача Тирпица заключалась в том, чтобы показать, как эта
доктрина морского могущества может и должна быть претворена в жизнь
в интересах выступающего на мировую арену молодого германского
империализма. С этой целью он и приступил к разработке политической и
стратегической концепции борьбы против английского империализма,
против его морского превосходства, за уничтожение его колониальной
монополии.
В самом начале 1896 г. Тирпиц, считая, что вопрос о его назначении
на пост руководителя морского ведомства уже окончательно предрешен,
набросал текст большой речи, которую он предполагал произнести перед
27 H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, Stuttgart 1927, S. 44».
28 В 1878 г., в возрасте 29 лет, Тирпиц был поставлен во главе минного дела, в
1886 г. он возглавил минную инспекцию. В 1892 г. Тирпиц был назначен
начальником штаба верховного командования флота.
29 «Тироиц,— писал Вильгельм Эйленбу-ргу 20 августа 1897 г.,— недавно
организовал большое бюро, которое частью само, частью через посредников выпускает
1000—1500 газет и брошюр со статьями на морские темы» (Bülow,
Denkwürdigkeiten, S. 137).
30 A. Mahan, The Influence of Sea-Power upon History, London 1890. Кроме
того в 1892 г. этот же автор издал вторую работу, переведенную на русский язык
(см. А. Г. Мэхэн, «Влияние морской силы на французскую революцию и империю»
(1793—1812), т. I—II, с пред. проф. А. И. Молок, М.—Л., 1940). Пангерманские
круги начали популяризировать книги Мэхэна еще прежде, чем они появились в
немецком издании (см. «Alldeutsche Blatter», 12 декабря 1897 г., № 50).

308
ГЛАВА ШЕСТАЯ
рейхстагом.31 Этот текст в некоторых отношениях весьма примечателен.
Во-первых, он заключал в себе изложение основных политических и
стратегических идей Тирпица и тех кругов, которые выдвигали и
поддерживали его. Во-вторых, эти идеи были изложены с такой откровенностью,
что сотрудники морского ведомства, натренированные в парламентских
делах, решили вмешаться, чтобы не допустить опубликования этого
текста.
Установка, положенная Тирпицем в основе его рассуждений,
заключалась в том, что военно-морской флот и планы его дальнейшего
развития не имеют ясной и самостоятельной стратегической цели. В то время
на флот все еще смотрели только как на вспомогательное орудие
борьбы Германии на Европейском континенте — против Франции и России.
Тирпиц не отказывался от этой борьбы. В своей непроизнесенной речи
он доказывал, что Германия должна и может иметь флот, который
отбросит от ее северных границ морские силы каждого из ее
континентальных противников. Но он утверждал, что если Германия не встанет
на путь высоких темпов строительства военно-морского флота, то недалек
тот день, когда она не сможет на море противостоять не только обоим
противникам, но и каждому из них порознь. Таким образом, германский
флот вскоре не сможет выполнять не только салтостоятельных
стратегических, но и вспомогательных тактических задач в предстоящей войне с
Францией и с Россией.
Однако уже тогда наряду со старой стратегической концепцией войны
на два фронта Тирпиц в качестве новой и главной выдвигал концепцию
борьбы против Англии за мировое господство. Он утверждал, что Англия
«в трансатлантических делах» только терпит Германию, которая
является ее «торговым и промышленным конкурентом», а, с другой стороны,
Германия уже не может довольствоваться борьбой за свое влияние на
Европейском континенте и должна вести борьбу в мировых масштабах.
«Вопрос стоит так,— утверждал Тирпиц: — может ли Германия надолго
остаться великой державой, если она не будет обладательницей
морского могущества». Впоследствии он пришел к выводу, что основные
пути к могуществу германского империализма лежали не на Балканах и
не на Ближнем Востоке. Этот путь он назвал «выходом через заднюю
лестницу» и сожалел, что союз с Австро-Венгрией способствует
германскому «Drang nach Osten» — устремлению, которое Англия всегда
пыталась использовать, чтобы втравить Германию в столкновение с Россией.
«Напротив,— писал он,— мы должны были сосредоточить все наши силы
на том, чтобы держать для себя открытой парадную лестницу для выхода
в мир, т. е. Атлантический океан».32 В своих «Воспоминаниях»,
написанных после первой мировой войны, Тирпиц в поисках истинных
виновников своей собственной неудачи стократно повторял, что его основным
требованием всегда являлась политика обеспечения мира. На самом же
деле он стремился создать мощный флот — могучее оружие в руках
германского империализма в борьбе за передел мира, направленное
главным образом против английского соперника, господствующего на морях
и успевшего захватить четвертую часть земного шара.
Чтобы перебросить мост от своих подлинных политических
вожделений к необходимой политической фразеологии, Тирпиц создал нечто
вроде исторической концепции. Ее основанием являлось признание экономи-
31 Erster Entwurf einer Reichstagsrede von Kontre-Admiral Tirpitz» (März Г896),
опубл. H. H a 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, Anhang II, Dokumente,
S. 79—87.
32 A. Tirpitz, Erinnerungen, S. 46—47.

правительственный кризис и морская ПРОГРАММА 309
ческого соперничества как главного и решающего фактора
взаимоотношений между Англией и Германией. Ее завершением было утверждение,
что только строительство мощного германского флота могло оградить
Германию, экономически преуспевающую во всем мире, от английской
агрессии. Но разве Германия была бы в состоянии создать флот,
равновеликий могущественному английскому флоту? Разве Англия не
ответила бы на это новым усилением своих морских вооружений? Германские
промышленные круги утверждали, что если правительство по-настоящему
приступит к осуществлению морской программы Тирпица, они берутся
расширить и усовершенствовать верфи и тем самым значительно
сократить сроки постройки военных кораблей. Но это была лишь техническая
сторона вопроса. Тирпиц выдвигал и другую сторону — политическую.
Он утверждал, что «каждое военное судно, которое строилось где-нибудь,
вне пределов Англии, являлось в сущности преимуществом для Германии,
потому что этим усиливалось равновесие сил на море», и это
обстоятельство вызывало известное распыление сил Англии. Однако главный его
аргумент заключался в том, что наличие у Германии большого, хотя и
не равновеликого английскому, флота заставит английских политиков и
морских стратегов крепко призадуматься над опасностью столкновения
с Германией, тщательно взвесить все возможности, прежде чем ринуться
против нового Карфагена, который в условиях мира завоевывает одну
экономическую позицию за другой. Так, в качестве центрального ядра
своей политической стратегии Тирпиц выдвигал идею риска: он
утверждал, что риск поражения, тяжелых потерь или чувствительных ударов
может заставить Англию избегать столкновения с ее германским
конкурентом.33 Эта идея в зародышевой форме сложилась у Тирпица уже тогда,
когда впервые выдвигалась его кандидатура на пост статс-секретаря
военно-морского ведомства. Уже тогда, на заре своей деятельности, он
выступал с проектами, исполненными не только военно-технической, но
и политической целеустремленности. Это было как раз то, чего недоста-
рало его предшественникам, которые никак не могли окончательно
установить, что важнее: укреплять береговую оборону или крейсерским
флотом «защищать» экономические интересы Германии в заморских странах.
Тирпиц оказался первым, кто наиболее явственно ощутил и в
известной мере даже предвосхитил основную тенденцию развития интересов
33 Впоследствии, после первой мировой войны, когда морские стратеги
возрождающегося германского империализма стали подводить неудачливые итоги почти
двадцатилетней деятельности Тирпица и разрабатывать планы новой войны, они
подвергли «идею риска» жестокой критике, считая, что связанная с нею морская
стратегия была недостаточно агрессивной. «Казалось бы,— писал вице-адмирал Вегенер
в своей работе «Морская стратегия мировой войны» ( 1929),— идея риска для
противника заключается в угрозе быть схваченным за горло и уничтоженным, если бы
он стал топтать ногами наши интересы. Таким образом, эта идея опирается на силу
и на волю создать угрозу противнику; она не связана с оборонительной войной в
окопах. Однако же «идея риска» в германской трактовке никоим образом не
содержала в себе элементов нападения. В ее «идее риска» не было стратегической воли к
наступлению, не было стремления к морскому могуществу и к созданию
действительного «риска» для противника. Доказательство — минувшая война. Германский флот
не был опасен Англии, так как у германского правительства не ощущалось воли к
морскому могуществу. Мы усматриваем в «идее риска» совершенство
дипломатического искусства, которое сумело ради политической цели в кажущейся
последовательности связать явления, не имеющие ничего общего, отняв с блеском от создаваем
мого германского флота его угрожающий характер ценою отказа от «стратегической
воли» к наступлению. Таким образом,— заключал Вегенер,— идея риска должна быть
направлена в царство дипломатических «cant'oB», но не в область реальной морской
политики, ибо, с точки зрения морской стратегии, в идее этой каждое положение —
ошибка» (см. «Оперативно-тактические взгляды германского флота», сб, статей из
германской военно-морской литературы, 1941, стр. 80).

310
ГЛАВА ШЕСТАЯ
складывающегося в Германии монополистического капитала: не
береговая оборона и не крейсерский флот, а создание мощного боевого
линейного флота, способного привлечь на сторону Германии новых союзников
и противостоять основному экономическому, морскому и колониальному
сопернику — Англии. В то время Тирпиц считал, что по соображениям
технического характера, а главное, учитывая общие политические
настроения в стране, на первых порах необходимо добиться создания
двух-трех эскадр, которые могут сыграть важную роль в предстоящей
войне на два фронта. Но в отличие от генерального штаба и его
начальника генерала Шлиффена Тирпиц думал не об этой войне — с Россией
и Францией,— а о войне против Англии. Он утверждал, что и с этой
точки зрения создание двух-трех эскадр будет иметь большое
значение, поскольку «более крупная соперничающая держава» не так-то
легко в таком случае сможет справиться с германским флотом.
В одном из писем к генералу Штошу (от 13 февраля 1896 г.) Тирпиц
выразил свою мысль в следующих словах: «Когда мы... будем иметь две-
три современных эскадры с приданными к ним крейсерами, тогда
Германия внезапно появится перед расположенным на Темзе Сити как
государство, с которым придется считаться при всех обстоятельствах л во
всех вопросах».34 В другой раз, в проекте речи, которую он собирался
произнести перед рейхстагом, эту свою мысль он выразил еще более
откровенно: «Даже самая крупная морская держава в Европе окажется
более податливой в отношении к нам, если на весы политики и
соответственно, в случае необходимости, на весы конфликтов мы будем в
состоянии бросить две-три хорошие и высоко обученные эскадры».35 В этих
условиях, прежде чем принять решение выступить против германского
флота, Англия будет вынуждена сконцентрировать свои морские силы в
Северном море. Концентрация этих сил, утверждал далее Тирпиц,
является для Англии делом чрезвычайно опасным, поскольку это грозит ей
потерей многих баз, разбросанных в различных пунктах земного шара.
Ввиду того, что Англия продолжала оставаться соперницей и России и
Франции, Тирпиц не исключал, что Англия вынуждена будет вступить
в конфликт с этими державами, связанными между собой союзом. Но
тогда, рассуждал он, Англия особенно должна будет считаться с
германским флотом, который, в случае присоединения к морским силам франко-
русского союза, станет еще более опасным флотом. Таким образом для
Англии риск столкновения с Германией усиливается в еще большей
степени.36
34 Н. Hallmann, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 50—51.
35 Там же, S. 79 ел.
36 Тирпиц пытался также доказать, что наличие у Германии сильного флота
укрепит ее положение и на Европейском континенте и даже может избавить еев от
необходимости воевать на два фронта — против Франции и России. Он писал: «Но
могут сказать, что при столкновении с Англией мы всегда найдем союзников, ибо
интересы Англии вызывают трения не только с нашими интересами, но в еще
большей степени и с интересами других, государств. Я думаю, что мы здесь легко можем
просчитаться. Что можем мы предложить другим государствам при конфликте с
Англией? Позитивно — ничего. Ибо оба государства (имеются в виду Россия и
Франция.— А. Е.) сами имеют достаточно войск, а наш теперешний флот ничего .не
-может прибавить при нападении на Англию. Напротив того, положение вещей
выглядит теперь так: если мы не хотим посылать нашу армию в огонь непосредственно
ради Англии,— а я верю, что к этому едва ли мы чувствуем склонность,— тогда для
Англии совершенно безразлично, будем ли мы нейтральны или прямо выступим как
ее противники. Скорее, наоборот, для Англии тогда будет более выгодно, если мы
будем ее врагами. Английскому флоту будет трудно справиться с Францией и Россией
в метрополии и в колониях. Другое дело с нами, так как мы, сверх того, являем-

правительственный кризис и морская ПРОГРАММА 311
Таковы были основные положения концепции Тирпица. Впоследствии
он формулировал ее как триединую задачу: во-первых, необходимо
выиграть время для создания мощного морского флота; поэтому,
во-вторых, необходимо во внешней политике избегать опасных трений и
инцидентов, чреватых войной, с кем-либо из европейских противников, более
конкретно — с Францией; в-третьих, необходимо искать «равновесия сил
на морях» путем сбл'ижения с Россией и Японией, т. е. с державами,
которые могли отвлечь силы Англии от Атлантического океана на
Ближний, Средний и Дальний Восток.
Формулируя эту задачу, Тирпиц стремился, конечно, не устранить, а
только прикрыть агрессивный характер германской политики морского
могущества. Вместе с тем он должен был прикрыть то обстоятельство,
что «идея риска», которую он стремился навязать Англии и ее морской
стратегии, в еще большей степени должна была быть распространена
на самую Германию и ее внешнюю политику. Тирпиц отлично понимал,
что его цель — создание крупного военно-морского флота — не может
быть осуществлена, если внешняя политика Германии не обеспечит ему
необходимые условия в международном отношении, прежде всего
главное условие — выигрыш времени. Таким образом, на определенный
период дипломатия становилась одним из главных факторов, который должен
был определить успех тирпицевских планов. Кто будет ее руководителем,
как и в чьих интересах она будет действовать, на какие группы
господствующих классов она будет опираться,— решение всех этих вопросов
приобрело особенно большое значение. Вот почему, прежде чем встать
на путь подготовки к борьбе против Англии, Тирпиц должен был
выждать, чем окончится борьба против рейхстага, где «энтузиасты флота»
не имели большинства. Но Тирпиц понимал, что эта борьба только в
малой степени отражает большие, широкие и общие задачи борьбы
господствующих классов против рабочего движения. Еще в декабре 1895 г.
Тирпиц отметил, что «всеобщие морские интересы следует продвигать все
более и более вперед... так как в новой большой национальной задаче
и в связанной с этим экономической выгоде заключен сильный
паллиатив против образованных и необразованных социал-демократов».37
В начале 1897 г. внутриполитические, классовые отношения
настолько обострились, что правящие клики не знали, как разрубить
запутанный узел. С одной стороны, правительство собиралось ввести
драконовские меры против рабочего класса, политическое влияние которого
сильно возросло. Кайзер громогласно заявлял, что будет «всеми
средствами бороться против революции».38 С другой стороны, риск (поражения
и революции останавливал от того, чтобы развязать войну, в которой
господствующие классы видели средство отбросить или задушить рабочее
движение. В таких условиях программа морских вооружений весьма
импонировала крупнокапиталистическим кругам и их представителям в
рейхстаге. Она обещала принести немедленные барыши. Она укрепляла
их классовые и политические позиции в отношении к юнкерству и в еще
большей степени усиливала господство юнкерства и крупной буржуазии
над пролетариатом. Она являлась лозунгом борьбы во внутренних
отношениях и во внешней политике. Империалистские круги выдвигали
ся торговыми и промышленными конкурентами Англии. Англия будет весьма рада
иметь против себя кого-либо, кто сможет оплачивать счета, и можно будет тем самым
сделать значительные уступки нашим союзникам».
37 Α. Τ i г ρ i t ζ, Erinnerungen, S. 52.
38 Этими словами Вильгельм закончил свою речь (22 марта 1897 г.) в Бранден-
бургском ландтаге (см. В ü 1 о w, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 40).

312
ГЛАВА ШЕСТАЯ
идею «мировой политики», в осуществлении которой они видели
насущную для себя потребность. Так, в фигуре Тирпица они обрели своего,
как тогда говорили, *«*Роона флота» или «морского Мольтке».
Однако Тирпиц -понимал, что прежде чем заставить Англию
подчиниться требованиям Германии, нужно заставить рейхстаг подчиниться
его требованиям. Поскольку в стране движение против «энтузиастов
флота» вовсе не ослабевало, трудно 'было рассчитывать, что рейхстаг
легко пойдет на уступки. Таким образом, возникла альтернатива: или
договориться с рейхстагом, или разогнать его. Назначение Тирпица
могло быть расценено как вызов, и Тирпиц сам просил его назначение
временно отложить. Как и все «в морском 'ведомстве, он считал, что
только Гольман способен договориться с рейхстагом и добиться от
большинства поддержки морских планов правительства. Неуверенный в
успехе государственного переворота, Вильгельм согласился оставить Гольмана
на его посту. Тирпиц был назначен командующим дивизионом крейсеров
на Дальнем Востоке. Одновременно было решено усилить в стране
пропаганду, чтобы подготовить успех военно-морской программы Тирпица,
продвигать которую должен был Гольман. Но оказалось, что Гольман
вовсе не склонен продвигать тирпицевскую программу, проведение
которой рассчитано было на несколько лет и потребовало бы новых
больших средств. Он считал, что самое большее, на что можно рассчитывать,
это получение средств в целях замены устаревших кораблей. Возможно,
что эти взгляды Гольмана продиктованы были лидером имперской
партии, крупным промышленником Кардорфом, который в то время играл
активную роль в политических делах, связанных с осуществлением
планов военно-морского строительства. Кардорф сообщил адмиралу
Гольману о положении в рейхстаге, который еще не склонен был
утвердить новый большой план строительства и санкционировать выпуск с
этой целью крупного займа.39 Правительство должно было с этим
считаться.
Но империалистские круги, заручившись поддержкой морского
кабинета, не успокоились. В течение всей второй половины 1896 г. все
чаще стало мелькать имя Тирпица как автора новой морской
программы. Гельман вынужден был публично отмежеваться от этих планов и
однажды даже осторожно дезавуировать Тирпица. Но другие «высокие»
инстанции все более откровенно поддерживали и Тирпица и его планы.
Начальник личного морского кабинета адмирал барон фон Зенден по
всякому поводу говорил, что рейхстаг должен отпустить 300 млн. марок
«для того, чтобы сделать флот» и что если рейхстаг не согласится
ассигновать средства, его будут десять раз распускать, пока он не
утвердит то, что от него требуют. ' Подобного рода речи быстро
становились достоянием гласности. С одной стороны, они возбуждали
аппетиты среди сторонников «безграничных флотских планов», с другой —
они 'возбуждали протесты со стороны противников этих планов. Во
всяком случае они создавали затруднение для правительства, которое не
знало, как справиться с царившим в стране возбуждением. Учитывая
противодействие империалистским планам морского строительства,
которое росло со стороны рабочего класса и которое продолжалось также©
кругах аграриев и либеральной буржуазии, Гогенлоэ в начале февраля
1897 г. пришел к выводу, что осуществить тирпицевский план в
ближайший период практически невозможно. Он считал, что отставка Гольмана
может только усилить всеобщее возбуждение, развязать страсти и еще
H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 52.

правительственный кризис и морская ПРОГРАММА 313
более затруднить положение правительства. Мысль о создании большого
флота он считал в то время «мертворожденной», независимо от того,
«какой секретарь по морским делам или рейхсканцлер взял бы на себя
соответствующий патент».40
В ноябре 1896 г. Гольман представил но-вый план, осуществление
которого требовало дополнительных ассигнований. То был в основном план
некоторого усиления крейсерского флота.41
Морские круги, активные сторонники тиртшцевской программы, совсем
было приуныли. Они считали, что если Гольману удастся (провести свою
программу через рейхстаг, его положение сильно укрепится, и тогда
шансы на назначение Тирпица станут ничтожными. Они были уверены, что
рейхстаг поддержит Гольмана и кайзер так же быстро остынет к-планам
Тирпица, как раньше быстро подпал под их влияние. Приуныл и Тирпиц,
который, находясь в то время в Гонконге, тем не менее тщательно
следил за течением политической борьбы в Германии вокруг вопросов
морского строительства. 10 января 1897 г. он писал из Гонконга
начальнику личного кабинета адмиралу Зендену: «Предложение имперского
морского ведомства наполнило меня болью. Большой шанс, который,
несмотря на все крики, мы имели бы, если бы ясно и ничего не
затушевывая выступили в отношении смысла, цели и границ флота, теперь
упущен и на долгое время не имеет перспективы. Если нам на помощь не
придет какой-нибудь соответственный политический конфуз то не только
вы, но и я не увижу столь благоприятный момент для окончательного
оздоровления в положении нашего флота».42
Но оптимизм сторонников Гольмана оказался весьма
преждевременным, как и 'пессимизм сторонников Тирпица. Бюджетная комиссия
рейхстага, рассмотрев требования морского ведомства, усмотрела в них
первый шаг к осуществлению «безграничных флотских планов».43 Ясно было,
что программа Гольмана будет отклонена как чрезмерная и
дорогостоящая. Решение вопроса зависело от (позиции, какую займет
католическая партия центра. Ее лидер Либер, являвшийся в течение многих
лет докладчиком комиссии в рейхстаге по вопросам военно-морского
бюджета, втайне заверял Гольмана, что он сделает все от нею
зависящее в интересах проведения программы. Однако сопротивление
большинства комиссии и большинства его собственной фракции было
настолько сильным, что, как ни двурушничал Либер, он ничего поделать
не мог. Ко-гда настроения определились, национал-либерал Гаммахер,
являвшийся сторонником морской программы, решил повлиять на
партию центра и всех других противников морских планов Гольмана.
Он сообщил Либеру, что, как ему стало известно «из абсолютно верных
40 H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 53.
4i Этот план предусматривал ассигнования в 1897—1898 гг. средств на
строительство одного броненосца, двух крейсеров II класса и одного крейсера IV класса.
Кроме того, три устаревших корабля должны были быть заменены другими
кораблями класса крейсеров.
42 H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 54—55.
43 В начале марта 1897 г. Гольман представил в бюджетную комиссию
рейхстага записку, в которой указывал на необходимость усиления германских морских
вооружений. Его аргументы были таковы: для охраны берегов Германия не нуждается
в усилении флота, так как возведенные форты достаточно сильны; в случае же
войны Германия должна иметь силы, чтобы сорвать блокаду; кроме того, Германия
должна пополнять выбывающие из строя корабли. Записка Гольмана была
опубликована в «Local-Anzeiger» б марта 1897 г. Так как записка вызвала резкую
критику, Гогенлоэ заявил, что она является не правительственным законопроектом, а лишь
«статистической работой представителя морского ведомства, носящей частный
отпечаток» (Архив МИД, К. 21, л. 52. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 14/2 марта 1897 г)

314
ГЛАВА ШЕСТАЯ
источников», в случае отклонения плана строительства двух новых
крейсеров, «немедленно последует отставка Гогенлоэ и Маршалля, роспуск
рейхстага и изменение конституции, а следовательно, государственный
переворот». Однако это сообщение не произвело того впечатления, на
которое оно было рассчитано. По словам Гертлинга, одного из деятелей
центра, «все склонились к тому мнению, что все это является просто
выстрелом на испуг».44
Между тем подобные планы действительно существовали в «высших
сферах». Эти «сферы» высказывали недовольство тем, что им вообще
приходится считаться с рейхстагом. Они уже подумывали о том, что
если рейхстаг мешает осуществлению их широких планов, то нельзя ли
обойтись и без рейхстага, и без конституции. Кайзер хотел был
приступить к строительству флота явочным порядком, а уж затем предложить
рейхстагу счет для оплаты. Узнав об этом плане кайзера, Гогенлоэ
позволил себе почтительно указать своему венценосному племяннику, что если
он будет игнорировать имперскую конституцию, то вызовет только
сильное недовольство «общественного мнения». Кайзер на это ответил, что
эта сторона дела его мало интересует: он знает, что его все равно никто
не любит, что его все ругают, но это не может его остановить; тогда
Гогенлоэ почтительно напомнил Вильгельму, что имеется разница между
его правами как короля Пруссии и его правами как германского
императора. В первом случае он имеет все права, 'поскольку они не
ограничены прусской конституцией, во втором случае он имеет только те права,
которые определены имперской конституцией. «Значит, кайзер вообще
не имеет никаких прав»,— злобно ответил Вильгельм. Он заявил далее,
что если остальные немецкие государства, придерживаясь конституции,
не дадут ему возможности осуществить планы большого морского
строительства, он найдет способ разговаривать с «ими по-своему: «У меня
есть 18 армейских корпусов, и я с этими южными немцами быстро
справлюсь»,— сказал он рейхсканцлеру.45 Итак, для осуществления
империалистской программы военно-морского строительства он готов был
расправиться с Германией понпрусски.
Таким образом, Гольман, руководитель морскою ведомства, попал в
невозможное положение: идя на уступки рейхстагу, он вызывал
недовольство буржуазно-империалистских кругов и самого кайзера, наиболее
импульсивного сторонника большого флота; с другой стороны, выполняя
волю этих кругов и кайзера, он вызывал кризис во взаимоотношениях
рейхстага и -правительства. В конце концов он решился итти по второму
пути. Положение правительства осложнилось тем, что, предвидя свою
неудачу, Гольман хотел поставить вопрос о доверии кабинету и
пригрозить своей отставкой. Гогенлоэ категорически воспротивился этому.
Он напомнил, что в Германии не существует ответственных министров, а
только статс-секретари при рейхсканцлере и что только последний может
поставить вопрос о доверии.46 Но Гогенлоэ держался за власть и не
хотел расстаться с нею. Это была уже призрачная власть, но и она
ускользала из его рук. Останется ли она в его руках или будет передана
другому,— этот вопрос решался придворной кликой. Филипп Эйленбург,
один из ее главных участников, считал нужным оттянуть
правительственный кризис. Пришлось считаться с тем, как сложится в ближайшие дни
международная обстановка: то было накануне австро-русского соглаше-
44 Η. Η а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 57.
45 Η о hen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 311—312.
46 W a 1 d e r s e e, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 393 ff.; Hohenlohe,
Denkwürdigkeiten, S. 322.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 315
ния о поддержании status quo «а Балканах и накануне крупных
событий, назревавших на Ближнем Востоке. Тогда еще было неясно, куда
идет Австрия, как далеко зайдет ее соглашение с Россией и каково
будет течение кризиса греко-турецких отношений по критскому вопросу.
Но события в ГерхМании шли своим чередом. 13 марта большинство
бюджетной комиссии рейхстага, несмотря «а все усилия Гогенлоэ, Map·
шалля и Гольмана, отклонило требования правительства отпустить
огромные средства на флот. Такой исход определился благодаря тому, что
партия католического центра, требуя отмены старого закона против
иезуитов, отказалась поддержать правительственный план военно-морского
строительства. Провал этого плана, в котором были заинтересованы
прежде всего империалистские круги, вызвал среди правящих кругов
бурную реакцию. Снова возникли проекты сплочения всех юнкерских и
буржуазно-империалистских элементов вокруг престола с целью
изоляции левых партий и решительной борьбы против социал-демократии.
В газеты проникло сообщение, что в «высших сферах» снова
обсуждается вопрос, не призвать ли на пост рейхсканцлера генерала Вальдерзее.
Эти круги уже задумывались над тем, чтобы протащить морскую
программу не через рейхстаг, а через прусский ландтаг. Такой шаг был бы
явной авантюрой, но кайзер решил воспользоваться им в случае, если
ему не удастся договориться с партиями в рейхстаге, в особенности с
католическим центром.
16 марта кайзер со всей определенностью заявил Гогенлоэ, что он
собирается вскоре выгнать Маршалля, а вечером того же дня он
повидался с генералом Вальдерзее и спросил его, что тот думает о позиции,
которую бюджетная комиссия заняла в_отношении флотской программы.47
А через день, встретив в Тиргартене пушечного короля Штумма, он
заявил ему, что если пленум рейхстага не изменит решения бюджетной
комиссии, то он устроит еще небывалый скандал («Kladderadatsch») и
многие министры — Гогенлоэ, Маршалль, Гольман и другие — «полетят
к чертям».48 Это была угроза с целью запугать рейхстаг. Штумм,
который в качестве крупного заводчика был лично весьма заинтересован в
росте морских вооружений, поспешил в рейхстаг, чтобы передать эту
угрозу депутатам. Все знали, что «король» Штумм пользуется влиянием,
выходящим далеко за пределы его партии. Знали также о его влиянии в
правительственных кругах: Рихтер однажды сказал, что Штумм уже
сегодня может сказать то, о чем прусские министры будут думать завтра.
Вот почему в его устах заявление кайзера должно было звучать
особенно многозначительно. Вместе с тем кайзер вызвал к себе Гогенлоэ и
потребовал, чтобы он сражался в рейхстаге, «как рыцарь на турнире,— не
на жизнь и на смерть».49 Однако этот почти 80-летний «рыцарь»
думал не о сражении, а только о том, как бы не упасть с седла, за
которое он держался обеими руками. Он еще думал, что сумеет сразить
противников речью, главные аргументы которой были таковы: «Мы должны
изменить нашу политику и проявить заботу о развитии экспорта наших
промышленных изделий и о защите нашей торговли. Перед нами стоит
задача защищать нашу торговлю сильным флотом. Приобретенные и
основанные нами колонии усиливают эту задачу. Но поскольку мы
должны иметь флот, этот флот должен быть сильным» 50. Официозной
47 Wal de г see, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 393.
48 Эту историю разоблачили в рейхстаге лидер свободомыслящих Рихтер (см.
Reichstag, 27 ноября 1897 г.; см. также Hohe η lohe, Denkwürdigkeiten, S. 322).
49 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 319.
50 Там же, S. 320.

316
ГЛАВА ШЕСТАЯ
прессе были даны указания разъяснить рейхстагу, как следует понимать
«мировую политику».51 Правительство продолжало пугать рейхстаг
«крутыми мерами».52
Настал день, когда рейхстаг должен был приступить к обсуждению
предложенной Гольманом морской программы. Политическая атмосфера
достигла большой напряженности. Все ждали, чем окончится борьба
между противниками и сторонниками морской программы. Все понимали, что
если программа будет принята, это будет большой 'политической победой
«энтузиастов флота», которые, не удовлетворяясь ею, начнут продвигать
свои «безграничные планы». Все понимали также, что отклонение
программы будет поражением правительства, которое, по сути дела, уже
нигде не пользовалось поддержкой. С защитой своей программы
выступил Гольман.53 Но он не решился представить ее как начало нового
этапа германской воен^Ь-морской политики. Наоборот, он пытался стыдливо
прикрыть ее старой программой, утвержденной рейхстагом вскоре после
создания германской империи, в 1873 г. Ему на помощь поспешил Го-
генлоэ, который заявил, что значительное увеличение расходов на флот54
является необходимостью, вызванной увеличением германской внешней
торговли и изменившимся положением Германии среди держав. «Noblesse
oblige» («Положение обязывает»),— рыцарски пояснил рейхстагу старый
канцлер. Он сказал также, что флот должен усилить влияние Германии
на весах мировой политики. Эти его слова вызвали бурю восторга как со
стороны национал-либералов, так и на скамьях консервативной партии,55
которая все более проникалась интересами империалистской политики.
Об этих интересах еще более определенно говорил Маршаллы
«Вопрос о том, должна ли Германия проводить мировую политику (он
сделал особое ударение на этих словах.— Л. £.), неразрывно связан с
другим вопросом: имеет ли Германия мировые интересы или она их не
имеет». И οή доказывал, что германские купцы, судовладельцы,
экспортеры, колонисты и колонизаторы «расставляют фигуры (на большой
шахматной доске мира и ожидают, что мы их защитим и используем».
Разумеется, он ни единым словом не упомянул о том, что число
колонистов, которых Германия выбрасывала в заморские страны, с каждым
годом уменьшалось. Он обошел молчанием и то, что внешняя торговля
Германии преуспевала и при отсутствии крупного флота. Левобуржуазная
оппозиция настойчиво напоминала об этом, но и она оказалась не в
состоянии разоблачить роль капиталистических монополий и финансового
капитала как главных вдохновителей правительственной программы
военно-морского строительства. Правительство и все сторонники и
вдохновители новой военно-морской программы на первый план выдвигали
«национальные задачи», которыми стремились прикрыть формирующиеся
51 См., например, «National Zeitung», 18 марта 1897 г., статья «Parlamentarische
Verhandlungen».
52 Архив МИД, К. 21, л. 59, Депеша Остен-Сакена, Берлин, 19/7 марта 1897 г.,
№ 15.
53 Предложенная Гольманом программа военно-морского строительства 1897/98—
1901 гг. предусматривала постройку 5 броненосцев I класса, 5 крейсеров I класса,
2 крейсеров II и III классов, 4 канонерок, 4 легких быстроходных крейсеров и
36 миноносцев. На выполнение этой морской программы Гольман требовал 328,5
■млн. -марок (Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5144). Полный текст
законопроекта Гольмана был опубликован также в приложении к «Alldeutsche Blätter»
14 марта 1897 г., № 11, «Der Schiffsbestand der kaiserlichen Marine nach dem
Flottengründungsplan von 1873 und seine Erhaltung».
54 С 130 млн. марок в 1873 г. до 328,5 млн. марок в 1897 г. (Reichstag, 18
марта 1897 г., В. VII, S. 5145).
55 Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5147—5148.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА
317
империалистские цели. Так, Маршалль утверждал, что обеспечение
германских интересов во всем мире было предрешено самим фактом
«создания великой и единой империи». Это был тезис, которым пангерман-
ские и вообще империалистские круги широко· пользовались в своей·
развернувшейся тогда пропаганде. Другой тезис Маршалля был таков:
программа является «не только экономическим, но также и
социально-политическим вопросом, имеющим большое значение».56 Так правительство
пыталось соблазнить колеблющиеся круги тем, что программа Гольмана,
как волшебница, вызовет дождь миллионов, которые перепадут
различным слоям германского общества. На этой основе оно пыталось
представить программу Гольмана как программу сплочения господствующих
классов в вопросах внешней и внутренней политики.
Империалистские круги, представленные в национал-либеральной и
имперской партиях, являлись самыми ретивыми сторонниками этих идей.
Еще более откровенно, чем правительство, они требовали использования
флота в целях захватнической политики и создания «опорных пунктов»
этой политики в различных частях земного шара. Беннигсен, лидер
национал-либералов, сожалел, что из-за отсутствия флота Германия не
может приобрести ни одной станции на континенте Южной Америки.57
Кардорф мечтал о создании «опорных пунктов» на Дальнем Востоке.58
Другие утверждали, что, имея флот, Германия могла бы сыграть большую
роль в делах ближневосточной политики и в Южной Африке. Пангер-
манские круги указывали, что флот нужно будет использовать в целях
создания и консолидации «Срединной Европы» и обеспечения выхода
через Северное море в Атлантический океан и через Адриатику в
Средиземное море.59 И на этот раз главными противниками флотской
программы выступали социал-демократы и свободомыслящие. Фольмар
разоблачал трюк правительства, которое ссылкой на старую программу 1873 г.
прикрывало совсем новую программу усиления морских вооружений. Он
доказывал, что центральным вопросом этой программы является
«мировая политика». Его речь была значительно слабее той агитации, которую
социал-демократы вели среди рабочих. Да и обращался Фольмар не
столько к рабочим, сколько к партии центра. Он обвинял Маршалля в
заигрывании с этой партией, а, по сути дела, сам заигрывал с ней.60 Его
речь была парламентской речью, но и она не могла не произвести
известного впечатления, ввиду той поддержки, которую рабочий класс
оказывал социал-демократии. Главный тезис речи Рихтера состоял в том, что
военный флот не в состоянии открыть Германии новые рынки. Он
призывал к экономическому сотрудничеству с Англией и к отказу от военно<-
морского соперничества с ней.61
В области партийной борьбы задача сторонников «политики
сплочения» заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону католический
центр и часть «свободомыслящих». Их главная цель заключалась в том,
чтобы полностью изолировать рабочий класс и социал-демократическую
партию. Вот почему они пытались убедить центр и партию Рихтера, что
требования правительства минимальны и не превышают финансовых
возможностей государства.62 С другой стороны, они обвиняли оппозицию
56 Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5149—5150
57 Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5180.
58 Reichstag, 18 марта 1897 г., В. VII, S. 5155—5157.
59 «Alldeutsche Blätter», 14 марта 1897 г., № 11.
60 Reichstag, 19 марта 1897 г., В. VII, S. 5167—5173.
61 Reichstag, 19 марта 1897 г., В. VII, S. 5181—5189.
62 См. выступление мимиста финансов Позадовского (Reichstag, 19 мата
1897 г., В. VII, S. 5164—5167)

318 ГЛАВА ШЕСТАЯ
в «антинациональных чувствах» и пугали ее тем, что своей политикой она
фактически усиливает влияние социал-демократической партии. Но
католический центр все еще упирался. В низовых католических организациях,
в особенности в Баварии и в Западной Германии, наблюдалось широкое
движение против усиления военно-морского флота. Даже лидеры центра
отказывались поддержать правительственную программу, считая ее
чрезмерной, дорогостоящей, а главное, возлагающей новое бремя
налогов на плечи народа, в особенности косвенных налогов.63 Те,
кто был посвящен в тайны закулисных переговоров между
правительством и лидерами католического центра, понимали, что
упорство этих лидеров вызвано отнюдь не принципиальными соображениями.
Беннигсен не вытерпел и публично заявил в рейхстаге, что центр ведет
«торговую игру» и преследует какие-то свои особые партийные цели. Он
намекал на то, что центр добивается от правительства отмены закона о
иезуитах.64 Лидеры центра, конечно, благородно негодовали. Они громко
возмущались, как могут их заподозрить в стремлении совершать
подобно «еврейским торгашам», какие-то темные сделки. Словом, они
разыгрывали оскорбленную невинность. Интересно отметить, что социал-демократ
Фольмар бросился на защиту католического центра, чтобы
засвидетельствовать высокие побуждения и благородство целей центра, который в
вопросе о флоте якобы печется только о защите интересов своих
избирателей. Это была демагогия чистой воды, которую центр постарался
использовать в своих интересах. Через год социал-демократическая партия
получила возможность в этом полностью убедиться...
20 марта после ожесточенных прений рейхстаг утвердил строительство
броненосца, но довольно значительным большинством (204 голоса против
143) отклонил требования на дополнительное строительство крейсеров.
Против этого требования голосовали социал-демократы,
«свободомыслящие», поляки, вельфы, эльзасцы, но решающее значение имело
присоединение к ним голосов центра.65
Такой исход голосования вызвал в империалистских кругах
сторонников морской политики неимоверное возбуждение. Эти круги
расценили позицию рейхстага как вызов, на который нужно дать немедленный
и определенный ответ. Кайзер рвал и метал. Главное командование
военно-морскими силами потребовало убрать Гольмана. Через
несколько дней Гольман сам получил отпуск, а на Дальний Восток 'была
отправлена депеша, срочно предлагающая Тир-лицу вернуться в
Германию.66 Правые юнкерские круги решили воспользоваться
обстоятельствами, чтобы усилить правительственный кризис и настоять на изгнании
из правительства бсех неугодных им лиц. Воспользовавшись политической
сумятицей, прусская «фронда» (так ее и называли в правящих кругах),
пыталась заодно убрать и Гогенлоэ. Вильгельм увидел, что эта «фроада»
начинает продвигать кандидатуру Бисмарка-отца или его старшего сына
Герберта. Его отношения с Бисмарком и со всей бисмарковской
«фрондой» крайне обострились. У всех была еще свежа в памяти речь,
произнесенная кайзером 26 февраля в Бранденбургском провинциальном
собрании. В этой речи он заявил, что если бы император Вильгельм I жил
в средние века, то его причислили бы к «лику святых», а Бисмарка
и Мольтке считали бы «орудием», ниспосланным в руки «великого
63 См. выступление представителя центра Мюллера (Reichstag, 18 марта 1897 г..
S. 5157—5161).
64 Reichstag, 19 марта 1897 г., В. VII, S. 5174—5181.
« Reichstag, 20 марта 1897 г., В. VII, S. 5224.
66 H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 58.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 319
кайзера».67 Бисмарковский лагерь воспринял эту речь как вызов и
оскорбление. Теперь это «орудие» снова начало, казалось,
продвигаться к власти, но Вильгельм вовсе не хотел воспользоваться им. Как и
раньше, он ненавидел Бисмарка и боялся его. И чтобы закрыть ему путь,
он должен был укрепить Гогенлоэ в седле и успокоить встревоженного
и растерявшегося старика заверениями в том, что мысль о
государственном перевороте теперь оставлена. Но сам кайзер не успокоился и решил
так или иначе расправиться с немецким рейхстагом. Вальдерзее и другие
участники реакционного фронта старались подтолкнуть Вильгельма на
самые крайние меры. Они требовали сломить сопротивление «черных».
На самом деле они хотели обрушиться на «красных» — на рабочий
класс и социал-демократическую партию.
В конце марта, через несколько дней после поражения правительства
в рейхстаге, Гогенлоэ всерьез считал, что кайзер прогонит его, Map-
шалля, Гольмана, рейхстаг, а если южно-германские государства будут
противиться этим его шагам, он пойдет напролом и против них. Тогда,
записывал он в своем дневнике, «война против немецких государей.
Война приведет к столкновению с Францией».68 Идея новой,
превентивной -войны против Франции имела своих сторонников не только среди
некоторых кругов прусской военщины, но и в более широких кругах
прусской реакции: в этой войне они видели средство покончить с
остатками немецкого партикуляризма и изменить имперскую конституцию по
прусскому образцу.69 Они мечтали о ликвидации в Германии всеобщего
избирательного права и об установлении открытой военной диктатуры,
опирающейся на армию, юнкерство и престол.
Вскоре, однако, выяснилось, что католический центр, который
оказался в рейхстаге камнем преткновения на пути к осуществлению морской
программы, вовсе не был настроен против нее так решительно, как он это
изображал. Либер явился к Гогенлоэ и дал ему понять, что вина всему—
не правительственный законопроект о флоте, а* поведение кайзера. Он
заявил дальше, что кайзер своими провокационными выходками
затрудняет положение партий и так восстановил всех против себя, что если бы
можно было выбирать между Вильгельмом и Бисмарком, преимущество
было бы на стороне последнего.70 В устах лидера партии, которая
испытала бисмарковский «культуркампф», это звучало как угроза и
одновременно как вымогательство. Что касается главного вопроса — вопроса
об усилении военно-морского флота, то Либер признался, что его партия
вовсе не является принципиальным противником правительственной
программы. Он дал понять, что центр просто вынужден маневрировать перед
лицом избирателей, которые боятся, что усиление военно-морского флота
потребует увеличения налогов, в особенности косвенных. Это была чисто
иезуитская политика, и проводилась она настолько прозрачно, чтобы
правящие круги поняли ее смысл. Католический центр требовал уступок,
компенсаций, грозил усилить в своей политике партикуляристские
тенденции, а в общем торговался, чтобы подороже продать свою поддержку
империалистской политики. Сторонники и вдохновители этой политики
решили во что бы то ни стало осуществить свои планы; в ход была
пущена версия, будто Крупп решил^ строить требуемые правительством два
крейсера если не на собственный счет, то на собственный риск. Эта
версия должна была создать впечатление, что тяжелая промышленность
67 «Schulthess'Geslchichtskalender», 1897, S. 57.
68 H о h е π 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 325.
69 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 36.
/0 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 323.

320
ГЛАВА ШЕСТАЯ
не отступит и поставит всех противников строительства флота перед
совершившимся фактом. «Пангерманский союз», во главе которого стояли
такие влиятельные люди, как «король» Штумм, Кардорф, граф Арним-
Мускау и др., потребовал создания «сильного правительства».71
Во всей этой политической и партийной суматохе, усилившейся среди
правящих классов в связи с провалом морской программы, большую
активность проявляли придворные круги. Именно эта безответственная
камарилья, пользуясь слабостью и растерянностью правительства,
захватила инициативу в свои руки и стала решать вопрос, на каких путях
искать выход из кризиса, как поступить с рейхстагом, оставить ли
рейхсканцлера или сменить его, кого из статс-секретарей выгнать и кото
призвать к власти. В самом конце марта Филипп Эйленбург, который был в
курсе всех дворцовых интриг и сам принимал в ' них близкое участие,
покровительственно и в секретном порядке сообщил рейхсканцлеру Го-
генлоэ, что ему нечего опасаться за свою должность, но< что он должен
считаться с близкой отставкой Маршалля и Гольштейна.72 Вопрос об
отставке Гольмана был предрешен, и фигура, которая должна была
сменить его, уже была точно известна. Но кто должен был стать во главе
ведомства иностранных дел — этот вопрос еще не был решен. Все
зависело от того, по какому варианту пойдет решение кризиса. Кайзер и его
клика все еще не расставались с планами роспуска рейхстага,
ликвидации конституции и проведения программы «безграничного морского
строительства». Однако обострение ближневосточного кризиса и опасности,
которые неожиданно возникли в связи с усилением активности
английского империализма в Трансваале, сдерживали стремления немедленно
осуществить государственный переворот. Решено было выждать. В то же
время правительственные, пангерманские, колониальные круги усилили
кампанию в пользу морского флота, а кайзер продолжал задирать
рейхстаг, провоцировал его, называя тех, кто не был энтузиастом флотских
планов, «ублюдками», «бездомной сволочью» и другими столь же
изящными эпитетами.73
Положение становилось все более напряженным. Маршалль и
католический центр пытались внушить Гогенлоэ мысль, что при желании
он сам мог бы использовать обострившуюся международную
обстановку для того, чтобы отсрочить развитие правительственного кризиса. Они
надеялись, что в таком случае правительство могло бы удержаться до
осени. Но старый канцлер окончательно растерялся. «Я не могу
править,— беспомощно лепетал он,— против общественного мнения и
против кайзера одновременно».74
В конце мая сторонники .плана государственного переворота начали
остывать. Они увидели, что в создавшейся внутренней и международной
обстановке осуществление этого плана не имеет больших шансов на
успех. Через посредство Штумма, Мантейфеля и некоторых других
лидеров они пытались выяснить, могут ли они рассчитывать на поддержку
основных лагерей консервативной партии. Оказалось, что даже на
поддержку этой партии рассчитывать не приходится. Эти верноподданные
короля и императора вовсе не хотели, чтобы кайзер забрал себе
слишком много власти и таким образом оказался бы менее зависимым от
тех, на ко-го он опирается. Наоборот, они стремились найти такой выход
из правительственного кризиса, который еще более усилил бы и закре-
71 См. «Alldeutsche Blätter», 21 марта 1897 г., № 12; 4 апреля 1897 г., № 14.
72 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 326.
73 Ibid., S. 332.
74 Ibid., S. 343.

правительственный КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 321
пил их влияние. Планы государственного переворота не остались в
секрете, кое-какие сведения о них просочились в печать, рабочий класс
насторожился, и трудно было предполагать, что он без боя примирится
с установлением военной диктатуры. В этих условиях даже лидеры
консервативной и имперской партий побоялись начать игру с огнем,
начать открытую войну против рабочего класса.
Так планы немедленного государственного переворота сменились
другими планами — постепенной, но полной смены всего состава
правительства во главе с Гогенлоэ. «Здесь медленно подготовляется моя
отставка,— писал Гогенлоэ одному своему другу в конце мая.— Если кайзер
хочет быть своим собственным рейхсканцлером, то пусть он возьмет себе
соломенное чучело. Я не хочу играть эту роль. Было бы жаль так
кончить мою политическую жизнь».75 В тот же день Гогенлоэ составил
прошение об отставке, а на следующий день он встретился со своим
сыном Александром, Голынтейном и Кидерленом, чтобы обсудить
вопрос, что делать дальше. Гольштейн настаивал на том, что Гогенлоэ не
должен брать свое заявление обратно. Он считал, что кайзер не захочет
расстаться с Гогенлоэ и потребует, чтобы он остался на своем
посту. Тогда можно будет поставить кайзеру свои условия и в качестве
первого из них потребовать отставки начальника личного кабинета,
одного из главных интриганов придворной клики «аптекаря» Лукануса.
Как и все, кто имел дело с Вильгельмом, Гольштейн уже не раз мог
убедиться, что когда Вильгельм попадает в безвыходное или
затруднительное положение, он быстро уступает. Гольштейн был уверен, что и
на этот раз кайзер уступит, и тогда за спиной Гогенлоэ он снова
удержится в ведомстве иностранных дел. Но старый Гогенлоэ отверг
предложение Гольштейна. Он не хотел портить отношений с кайзером. Мар-
шалль также советовал ему не итти на разрыв, а постараться
сманеврировать и отсрочить кризис, хотя бы на несколько месяцев. Маршалль
все еще пытался цепляться за свою должность. Однако все его попытки
в этом направлении были уже обречены на полный провал.
Последний шанс удержаться или хотя бы отсрочить свою отставку
Маршалль потерял после своего выступления в качестве свидетеля на
судебном процессе по делу мелкого полицейского агента, некоего Тау-
ша.76 Это была скандальная история. Суду оришлось заняться
вопросом о происхождении появившейся в печати информации, касавшейся
некоторых лиц «высшего света». Так как имелись подозрения, что
поставщиком этой информации является ведомство иностранных дел,
которое пользовалось услугами Тауша, то Маршалль, желая выгородить
себя, настаивал, чтобы суд пролил свет на все закулисные связи этого
полицейского агента. Когда в ходе процесса пришлось, хотя бы в самой
малой степени, приподнять завесу над деятельностью тайной полиции,
то неожиданно* выяснилось, что многие видные представители «высших
сфер» при помощи полицейских агентов, провокаторов и мелких
газетных рептилий занимались взаимной слежкой, гнусными интригами и
другими столь же «благородными» приемами для устройства личных и
политических дел и делишек. Выяснилось, например, что Гольштейн,
который, казалось, был непревзойденным мастером политических
интриг, находился под наблюдением тайной полиции, выполнявшей задание
75 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 344.
76 В 1887 г. Тауш, являвшийся в то время тайным агентом германской разведки,
принимал участие в похищении французского пограничного чиновника Шнебеле. Как
известно, «инцидент Шнебеле» был использован Бисмарком и генеральным штабом
для провоцирования кампании против Франции.
21 а. с. Ерусалимскнл

322
ГЛАВА ШЕСТАЯ
тех лиц «высшего света», за жизнью которых он сам установил
тщательную слежку, используя связи в той же тайной полиции.77 Таким
образом, процесс обнаружил наличие весьма подозрительных связей
между полицейскими подонками и самыми высокими сферами из
окружения кайзера. Были названы имена Филиппа Эйленбурга, генерала
Вальдерзее и других влиятельных фигур. Сам Вильгельм, а еще раньше
генеральный штаб пользовались услугами провокатора Тауша.
«Высшие сферы» постарались заглушить процесс и добились оправдания
Тауша. Весь свой гнев они обратили против Маршалля, который, как
они утверждали, действовал «не по-прусски».78 Тогда же они
окончательно решили изгнать Маршалля из состава правительства, и тотчас
же по окончании процесса в печати появилось сообщение, что Мар-
шалль уходит в длительный отпуск «по болезни».
Уход Маршалля вызвал большое удовлетворение среди руководящих
кругов консервативной и имперской партий. Это было очень важно,
поскольку поддержка этих партий являлась одним из условий проведения
военно-морской программы. План Вильгельма и его дворцового кружка
был таков: если нельзя совершить государственный переворот, тс
нужно совершенно обновить правительство, включив в его состав крайне
правые консервативные элементы. До подыскания нового рейхсканцлера
решено было оставить на посту Гогенлоэ. Своей политикой уступок
реакционным юнкерским элементам Гогенлоэ скомпрометировал себя перед
либералами и католическим центром. С другой стороны, юнкерство,
военные круги и вообще весь реакционный лагерь считали, что он
недостаточно энергичен и во всяком случае неудачлив в проведении их
требований. Словом, старый Гогенлоэ, окончательно растерявшийся,
скомпрометировал себя перед всеми. Это было как раз то, что нужно было
Вильгельму и его кружку. Генерал Вальдерзее, кандидатура которого на
пост рейхсканцлера была временно отставлена, 13 июня записал в
своем дневнике: «Скверно то, что кайзер не хочет связывать себя какой-
нибудь программой, во всяком случае определенно не хочет себя
связывать во внешней политике. Так как он и впредь, как и раньше,
хочет сам руководить ею, то он, конечно, вполне охотно удержит дядю
Хлодвига (Гогенлоэ)».79 И действительно, вопреки своим опасениям,
дряхлый Гогенлоэ был оставлен на своем посту. Но он окончательно
превратился, употребляя его собственное выражение, в соломенное
чучело.
Так закончился сильно затянувшийся правительственный кризис.
Адмирал Гольман был уволен в отставку, на его место назначен адмирал
Тирпиц. Через десять дней был уволен Маршалль. Вскоре он получил
пост >посла в Константинополе. На его место был назначен посол в
Риме Бернгард Бюлов. «Высшие сферы» надеялись, что после отставки
Маршалля уйдет и Голынтейн. Но он не ушел, а уволить его они
побоялись. Они надеялись, что в дипломатической «лавочке» Бюлов сможет
ограничить влияние Гольштейна.
Кандидатура Бюлова на пост статс-секретаря ведомства иностранных
дел уже давно котировалась в тех узких кругах кайзеровской Германии
которые считали себя призванными делать политическую погоду. Среди
этих кругов Бюлов считался подходящим человеком. Он был в
приятельских отношениях с Филиппом Эйленбургом и его кружком, но одно-
77 Hohenlohe, Aus meinem Leben, Frankfurt am Main 1925, S. 305.
78 Ο. H a mm a η η, Der neue Kurs, Erinnerungen, B. 1918, S. 126.
79 Waldersee, Denkwürdigkeiten, B. II, S. 399.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 323
временно умудрялся поддерживать добрые отношения и с «династией»
Бисмарков.80
Владелец крупного поместил иа Эльбе, потомок одной из наиболее
старинных фамилий мекленбургской феодальной знати, Бернгард Бюлов
(род. в 1849 г.) был воспитан в духе старых прусских традиций,81
которые он подчеркнуто всегда считал своими собственными. Его отец
некогда был на службе у датского короля, затем у великого герцога Мек-
ленбург-Стрелицкого, чтобы, после победы Пруссии над Францией и
объединения Германии под прусским главенством, перейти на -службу
новой империи в качестве одного из наиболее приближенных Бисмарку
по ведомству иностранных цел. Бернгард Бюлов-сын, послужив в
гвардии, делал дипломатическую карьеру. Он служил в Петербурге, Вене и
Париже, затем посланником в Бухаресте, а с 1894 г. послом в Риме.
Это давало основание считать его знатоком европейской дипломатии.
Он был своим человеком в аграрно-консервативных кругах, и с их точки
зрения было крайне важно, что Бисмарк санкционировал его
назначение. В то же время назначением Бюлова могли быть удовлетворены и
буржуазно-империалистские круги. Его сохранившиеся от отца «и еще
более расширившиеся финансовые связи с ганзейским купечеством были
общеизвестны.82
По сравнению с окружавшими его людьми, воспитанниками казарм
или любителями конюшен, он был образованным человеком —
поверхностным, но блестящим. Замечательный рассказчик, преимущественно,
впрочем, исторических и литературных анекдотов, он слыл неплохим
оратором и мастером импровизации. Рядом с Гогенлоэ, который был
почти глух и почти нем, он казался Демосфеном или Цицероном. Чего
же следовало еще требовать от дипломата? К тому же он должен был
в рейхстаге защищать политику правительства. Его личные качества —
удивительная гибкость, политическая эластичность и рафинированная
беспринципность — получили весьма подходящую политическую
обстановку, чтобы полностью развернуться. О нем говорили, что он сделан
из такого дерева, из которого удастся выстругать рейхсканцлера.83
Самодовольный и даже самовлюбленный, он всегда искал успеха, и если
говорить о внешней стороне дела, он всегда его добивался. Ловкий
жонглер, не столько, впрочем, в политике, сколько в словесности, он и
неудачу умел перед людьми осветить так, как будто она являлась его
успехом. Не лишенный юмора и цинизма, он все события, в которых
принимал участие, рассматривал в розовом свете. Он всегда думал
больше не о конечных результатах этих событий, а о той роли, которую он
может в них удачно сыграть. Ловко и незаметно приспосабливаясь к
взглядам тех, от которых в данный момент зависел его успех, он всегда
старался всем внушить представление о своей «независимости», и это
ему удавалось даже тогда, когда, по сути дела, он угодничал. У него
не было ни глубоких познаний, ни широких политических концепций. Тем
более у него не было ни доктрин, ни принципов. Все это заменялось
у него почти инстинктивным чутьем, которым он угадывал мельчайшие
80 Архив МИД, К. 21, л. 148. Депеша Остен-Сакена (весьма доверительно),
Берлин, 5 июля/23 июня 1897 г., № 36.
81 «Молодой Бюлов...,— писал о нем впоследствии Вильгельм,— начал свою
карьеру под .начальством великого канцлера. Он вырос на бисмарковских идеях и
традициях, находясь под их сильным влиянием, но в то же время не будучи слепо
и несамостоятельно привержен к ним» (Вильгельм II, Мемуары. События и люди.
1878—1918, стр. 47).
82 W. H all garten, Vorkriegsimperialismus, S. 153.
MHohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 365.

324
ГЛАВА ШЕСТАЯ
колебания в настроениях правящих классов Германии, умением их красно
формулировать и притом так, что острые углы разногласий в его
трактовке оказывались сглаженными. Так он одерживал одну тактическую
победу за другой, упивался этими победами и до конца своих дней не
мог понять, каким образом получилось, что вся его деятельность,
казалось бы, сплетенная из постоянных маленьких дипломатических побед и
политических успехов, в конце концов привела Германию на путь
катастрофы. Поставленный во главе дипломатического ведомства, он должен
был олицетворять в себе надежды обоих господствующих, но
соперничающих классов — юнкерства и магнатов финансового капитала. Но
тогда никто еще не знал, какова его политическая программа, да и
вообще существует ли она у него. Было ясно, что он будет поддерживать
флотскую программу Тирпица, но вовсе не было ясно, каково будет его
отношение к требованиям аграриев о пересмотре политики торговых
договоров. 84
Остальной состав обновленного правительства также не вносил бочь-
шой ясности, что правительство собирается делать. Вместе с Маршал-
лем был уволен и Беттихер — статс-секретарь по внутренним делам,
которому аграрии не могли простить, что, будучи назначен на этот пост
в период владычества Бисмарка, он остался служить и при Каприви и
принимал участие в проведении политики торговых договоров. Теперь
Беттихер вызвал на себя гнев и самого кайзера, который не мог
простить ему поведение в рейхстаге при обсуждении законопроекта об
отмене существовавшего запрещения политических ферейнов. Практически
это запрещение уже давно превратилось в фикцию, и, таким образом,
его отмена была лишь иллюзорной уступкой со стороны реакционного
правительства. Но прусские зубры, сидевшие в ландтаге, решили
воспользоваться и этой ничего не стоящей «уступкой», чтобы потребовать от
правительства «компенсаций» для себя. Вильгельм поспешил поддержать
в этом вопросе лагерь прусской реакции, и Гогенлоэ, дрожавший от
страха потерять должность, не придумал ничего другого, как предложить
ландтагу проект «прусского закона о ферейнах», который в самом
реакционном духе выхолащивал политическое содержание
общегерманского законопроекта. Левобуржуазные фракции рейхстага, желая
набить себе цену, подвергли поведение правительства критике и даже
осмеянию. Отвечая от имени правительства, Беттихер пытался выйти
из положения при помощи словесных уловок и других риторических
приемов. Тогда Рихтер, лидер «свободомыслящих», обрушился не
только на Беттихера, которого он обвинял в беспринципности, но и на все
правительство, заклеймив его жалкую роль как «сподручного в
обычном смысле этого слова». Таким образом, стрела была пущена и в
сторону венценосца — под одобрение со стороны большинства рейхстага и
на трибунах. В этой атмосфере Беттихер счел за благо промолчать.
Узнав об этом, Вильгельм пришел в ярость и обвинил Беттихера в том,
что он его не защитил от нападок.85
84 Комментируя назначение Бюлова, орган «свободомыслящих» писал: «Бюлов,—
авансированный дипломат, и больше ничего... Самые усердные из тех, кто его
хвалит, говорят, что он умеет произносить красивые, ранее заготовленные слова, которые,
однако, не выражают каких-либо политических взглядов... Что думает г. фон Бюлов
о России, об отношении Германии к Восточной Азии, о Трансваале и о Крите? Никто
этого не знает... Каково отношение г. фон Бюлова к таким основным вопросам, как
торговая политика, торговые договоры, договоры о тарифах, закрытие границ против
ввоза скота и мяса? И этого никто не знает» («Freisinnige Zeitung», 30 июня 1897 г.,
»статья «Einer nach dem andern»).
*5 Ε. Eyck, Das persönliche Regiment Wilhelm II, S. 171—173.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 325
Беттихер должен был уйти. Предполагалось, что его должность
займет прусский министр финансов Иоганн фон Микель, который снискал
себе среди правящих кругов репутацию активного сторонника
«политики сплочения». И действительно, он был одним из влиятельных деяте;
лей, закулисно формировавших эту политику. Используя свои большие
и разносторонние связи в прусском ландтаге и рейхстаге, среди
аграриев, крупной буржуазии и в высшей правительственной бюрократии,
он умело маневрировал и, казалось, знал секрет, как удовлетворить
несовместимые интересы всех групп господствующих классов, каждая из
которых видела в и ем своего человека. В молодости похвалявшийся
своей близостью к Марксу, участник «Союза коммунистов» и событий
1848 г., Микель давно стал ренегатом и поклонником Бисмарка. Ловкий,
хитроумный ,и очень честолюбивый, он решил сделать карьеру с помощью
финансовых махинаций. Вскоре он стал банкиром и добился ведущего
положения в «Учетном обществе». Одновременно занимаясь' и
политической деятельностью, он стал одним из лидеров национал-либеральной
партии и видной фигурой сначала в прусской палате депутатов, а затем
в прусской палате господ и рейхстаге. Он занимал и административные
посты. Не довольствуясь этим, Микель мечтал о карьере министра.
Однако Бисмарк всегда обходил его, предпочитая иметь в составе
правительства послушного чиновника, а не дельца-политикана. Но этот
национал-либеральный делец оказался таким талантливым
рассказчиком, таким льстивым и услужливым, что сразу понравился молодому
кайзеру. Когда «железный канцлер» был уволен в отставку, Микель
тотчас же был назначен на пост прусского министра финансов при
Каприви и вскоре стал интриговать против него. Имея возможность
распоряжаться денежным мешком Прусского государства, бывший
национал-либеральный банкир решил воспользоваться этим.для сближения
с аграриями и их консервативной партией; в этом отношении он достиг
немалых успехов. Прусские зубры пришли в умиление, когда увидели,
с какой ловкостью Микель, проведя реформу подоходного налога, нашел
лазейку, чтобы за счет казны втайне преподнести им как подарок
льготы на много миллионов марок. Поэтому никто среди них не
удивился тому, что когда Каприви ушел, Микель остался на своем посту.
И при Гогенлоэ он был самым влиятельным среди прусских министров.
Более того, чувствуя поддержку влиятельных элементов в лагере
юнкерства и крупной буржуазии, Микель уже метил стать
рейхсканцлером, и в это время его кандидатура, среди других, не раз котировалась
как подходящая. Зная об этом, Гогенлоэ очень прислушивался к Мике-
лю, и когда вспыхнул правительственный кризис, предложил ему стать
во главе имперского ведомства внутренних дел. Но Микель отказался.
Он предпочитал терпеливо ждать своего часа. Вместе с тем он
продолжал активно заниматься политическими махинациями, которые должны
были способствовать сплочению различных партийных группировок
юнкерства и крупной буржуазии на реакционной основе.86 После отставки
Беттихера, вместо Микеля, статс-секретарем ведомства внутренних дел
был назначен граф Позадовский, крупный аграрий, ранее занимавший
должность руководителя ведомства финансов. В этом качестве он сделал
все от него зависящее, чтобы протащить «биржевой закон», «а котором
86 О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, т. III, стр. 15; С. Born h a k, Deutsche
Geschichte unter Kaiser Wilhelm II, Leipzig 1922, S. 78, 91, 104; A. Wermuth, Ein
Beamtenleben. Erinnerungen, B. 1923, S. 204—211; C. Fürstenberg, Die
Lebensgeschichte eines deutschen Bankiers 1870—1914, hrsg. von H. Fürstenberg, B. 1923,
S. 28—29; H. Herzfeld, Johannes von Miquel, B. I—II, 1937.

326
ГЛАВА ШЕСТАЯ
настаивали прусские юнкеры, охваченные одной целью*—любыми
средствами поднять в стране цены на хлеб. Теперь в качестве
статс-секретаря по внутренним делам он являлся и заместителем рейхсканцлера.
Это был крайний реакционер, и от него ожидали, что, продолжая
удовлетворять близкие ему интересы аграриев, он сможет привлечь к себе
сердца крупной буржуазии, проводя политику жестких репрессий в
отношении рабочего класса.
Финансовое ведомство, которым ранее руководил Позадовский, было
передано в руки Тильмана, вызванного из Вашингтона, где он занимал
пост посла. Теперь Тильман, которого в кругах правительственной
бюрократии знали как неисправимого оптимиста, должен был изыскать
средства для обеспечения морской программы Тирпица.87.
Особый отпечаток правительству придало назначение в его состав
генерала Подбельского, который принадлежал к старому дворянскому
роду прусской Силезии. За долгие годы своего пребывания в рейхстаге,
где он сидел на крайнем правом фланге консервативной партии,
Подбельский отличился полным безучастием к парламентским прениям и
высказался лишь один раз, а именно при подаче голоса против торговых
договоров.88 Теперь рассчитывали, что, будучи в составе правительства
(в качестве статс-секретаря почтового ведомства), этот генерал
повлияет в реакционном духе на прохождение закона о военном
судопроизводстве.
Когда новое правительство под старым руководством окончательно
сформировалось, выяснилось, что консерваторы-аграрии, хотя и были
обрадованы отставкой Маршалля, остались недовольны тем, что в
личном составе правительства поворот в сторону решительного
возобладания наиболее реакционных юнкерских элементов осуществлен в
недостаточной степени. Национал-либералы и «свободомыслящие», считая, что
этот поворот сделан слишком определенно, встретили новое
правительство с недоверием. Социал-демократическая партия и ее пресса
подвергли новое правительство резкой критике. Партия центра, которая
закулисно уже договаривалась с правительством, заняла позицию
подчеркнутой сдержанности. Русский посол Остен-Сакен, внимательно следивший
за событиями в Германии, сообщал в Петербург, что в общем
«император никого не удовлетворил». «Какова будет программа нового
министерства,— заключал он далее,— трудно предвидеть».89
Итак, кайзеру не удалось поставить у власти генерала Вальдерзее, но
зато ему удалось не допустить возвращения к власти Бисмарка или
кого-нибудь из его отпрысков или прямых ставленников. Однако
влияние бисмарковской фронды настолько усилилось, что кайзер, скрепя
сердце, должен был разрешить Гогенлоэ и Бюлову отправиться на поклон
к Бисмарку.90 В прессе появились предположения, что этот визит
Гогенлоэ к отставленному канцлеру предвещает примирение между
Вильгельмом и Бисмарком. Это было неверно. Вильгельм понял, что без
благословения Бисмарка правительство просто не сможет удержаться
у власти, и он дал согласие на их встречу, как признался Гогенлоэ,
«весьма неохотно».
«г J. Ζ i е k и г s с h, Politische Geschichte des neuen deutschen Kaiserreiches,
B. III, S. 111.
88 Архив МИД, К. 21, л. 150. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 5 июля/23 июня
1897 г., № 37.
89 Там же, л. 138. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 5 июля/23 июня
1897 г., № 35.
90 Архив МИД, К. 21, л. 148. Депеша Остен-Сакена (весьма доверительно),
Берлин, 5 июля/23 июня 1897 г., № 36.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 327
Вернувшись из Саксонского леса, Гогенлоэ пытался убедить русского
посла, будто между ним и Бисмарком не было произнесено ни одного
слова по вопросам внешней политики. Остен-Сакен не поверил этому.91
Предстоял ответный визит Вильгельма II в Россию, во время которого
германское правительство собиралось затронуть ряд важных,
интересующих его вопросов. Гогенлоэ боялся, что эти переговоры начнутся
раньше, чем закончится правительственный кризис. «Я не могу ехать в
Петербург в качестве полумертвого канцлера»,— говорил он.92 Но теперь,
когда правительство было уже сформировано и готовилось начать
переговоры с Россией, те самые силы, на которые правительство
опиралось, едва не сорвали эти переговоры еще прежде, чем они начались.
Дело в том, что, почувствовав поддержку свыше, выразившуюся в
усугублении реакционно-юнкерских черт нового состава правительства,
ультраконсервативные аграрные круги подняли голову. Едва
сформировалось правительство, как «Союз сельских хозяев» потребовал
немедленно запретить ввоз иностранного зерна по меньшей мере на полгода с
откровенно выраженной целью значительно поднять на внутреннем
рынке цены на хлебные продукты. Вся аграрно-консервативная печать
поддержала это требование за исключением «Kreuzzeitung», которая, в
принципе одобряя требование «Союза сельских хозяев», рекомендовала,
однако, отсрочить его осуществление на несколько месяцев по
соображениям внешней политики. Вся буржуазная пресса с редким
единодушием выступила против столь настойчивых и откровенных требований
аграрных кругов. «Я узнал из достоверного источника,— сообщал Остен-
Сакен,— что саксонское правительство готовило протест, основываясь на
полном разорении, которое грозило бы этому государству, как стране
промышленной, в случае осуществления нового замысла аграриев».93
Социал-демократическая пресса решительным образом разоблачала
алчные намерения крупных аграриев, стремившихся нажиться за счет
рабочего класса и широких народных масс.
В течение нескольких дней правительство молчало. Затем было
опубликовано официальное сообщение, которое гласило, что правительство
не может удовлетворить требования «Союза сельских хозяев»,
поскольку это противоречит торговым договорам, заключенным с иностранными
государствами. Таким образом, правительство дало понять, что оно не
может начать свою деятельность с экономических мер, которые подорвут
политические взаимоотношения с Россией и Австро-Венгрией. Русская
дипломатия была удовлетворена. «На мой взгляд,— писал Остен-Сакен,—
новый шаг прусских аграриев... может послужить нам на пользу. Нет
сомнения, что он способен открыть глаза императору, который поймет,
к каким серьезным и внутренним и внешним осложнениям может
повести партия, которая в настоящую минуту пользуется его симпатиями
лишь как вернейший оплот против социализма».94 Это была иллюзия
царедворца. Полностью охваченные юнкерскими интересами и
настроениями, кайзер и его правительство вовсе не собирались лишать себя
поддержки со стороны аграрных партий. Наоборот, они искали этой
поддержки, в которой видели одно из главных условий осуществления
военно-морской программы. Эта программа, разработанная Тирпицем,
91 Архив МИД, К. 23, л. 115. Письмо Остен-Сакена — Муравьеву (весьма
доверительно), Берлин 16/4 июля 1897 г.
92 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 359.
93 Архив МИД, К. 21, л. 180. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 23/11 июля 18£7г., № 47.
94 Там же.

328
ГЛАВА ШЕСТАЯ
должна была сплотить крупную буржуазию и юнкерство в интересах
укрепления реакции и империалистской экспансии. Тотчас же после
назначения Тирпица, выступая в Кельне, Вильгельм бросил свою
знаменитую громкую фразу: «Трезубец Нептуна будет зажат в нашем кулаке».
Пока что он стремился зажать в кулак рейхстаг, все его оппозиционные
партии, а главным образом рабочий класс, которому он готовил
каторжные законы за участие в стачках.95
Вернувшись в начале июня в Германию, Тирпиц в качестве статс-
секретаря по морским делам сразу развернул бурную деятельность,
ведомственную и политическую. Прежде всего он разработал вопрос об
основной стратегической цели германского военно-морского флота. Эту
цель он определил как «усиление нашей политической мощи и нашего
значения против Англии^. Так как, утверждал он, Германия не
может вести против Англии эффективную крейсерскую войну, а также, не
имея баз, не может вести против нее. войну за океаном, то приходится
рассчитывать на столкновения линейных кораблей между Гельголандом
и Темзой.96 Тирпиц доказывал, что для этой цели двух эскадр
недостаточно, тем более, что наличие крейсеров, с его точки зрения, не может
иметь решающего значения. Исходя из этих соображений, Тирпиц
разработал первую большую морскую программу. Получив поддержку свыше,
Тирпиц заявил, что он не отступит от этой программы ни на один шаг.
Круги германской тяжелой промышленности, «Пангерманский союз»,
«Колониальное общество» и вообще все империалистские круги тотчас
ринулись на поддержку этой новой программы. Тирпиц стал героем дня.
Гогенлоэ, довольный тем, что ему удалось удержаться, сразу
преобразился в активного сторонника тирпицевских планов. «Я выступаю в
пользу морского проекта,— писал он 31 октября 1897 г.— Я буду это
делать в осторожной форме, но я настроен в пользу линейного флота. У нас
действительно без такого флота ничего не получится». Не усвоив
концепций Тирпица, Гогенлоэ усвоил его аргументацию. Он доказывал, что
в случае войны с Англией только линейный флот сможет устранить
опасность блокады германских портов. «Если мы этого не сможем, наша
торговля и наше судоходство будут уничтожены. Это будет потерей
миллиардов, поэтому с затратой 500 или 600 млн. на флот считаться не
приходится».97 Это была обычная в то время аргументация, которой
пользовались все сторонники активной морской политики Тирпица. Она
призвана была прикрыть подлинные агрессивные цели, которые
выдвигались германским империализмом уже на первых этапах его борьбы на
арене «мировой.политики».
3
Итак, летом и осенью 1897 г. морские планы Тирпица стали одним
из главных вопросов политической и партийной борьбы. Никто еще
точно не знал, в чем заключаются эти планы, насколько они будут об-
95 См. его речь от 17 июня 1897 г. («ScWulthess'Ges'chichtskalender» 1897,
S. 103—104). Несколько позднее, 20 августа 1897 г., Вильгельм писал своему другу
Филиппу Эйленбургу: «Что касается законодательства против революции, то я уже
высказал свои взгляды по этому вопросу: я думаю, что мы гораздо больше достигнем
цели, если тяжелыми наказаниями отпугнем рабочих от забастовок, бойкотов
и т. п.... нежели издавая так называемые законы против социалистов. Нужно сделать
более суровым уголовный кодекс, чтобы проступки социалистов, проходящие теперь
безнаказанно, карались бы тюрьмой сроком не меньше чем десять лет. Это скоро
даст свои результаты» (Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 139).
96 H. H а 11 m a η η, Krügerdepesche und Flottenfrage, S. 60.
97 Τ а м же, S. 63.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 329
ширны и как быстро правительство собирается их осуществить. Однако
всем было ясно, что правительство вскоре собирается предложить эти
планы на утверждение рейхстага. И вот все силы сторонников флота,
экономически или политически заинтересованные в его создании, пришли
в движение. Они стали оттеснять влияние старых или новых противников
флота, разного рода компенсациями и темными сделками добиваться
привлечения на свою сторону союзников. Главной движущей силой и
подлинным вдохновителем морских вооружений являлся формирующийся
монополистический капитал. В первых рядах стояла тяжелая индустрия,
установившая тесные связи с руководящими морскими кругами и
непосредственно заинтересованная в столь выгодных казенных поставках угля,
железа и стали, в сооружении верфей. Непосредственные связи между
королями угольной промышленности и морским ведомством
установились уже давно. Еще в 70-х годах, в особенности в связи с кризисом и
падением цен, германская угольная промышленность начала настаивать,
чтобы морское ведомство отказалось от покупки английского угля.
С помощью влиятельных и крупных акционеров, заинтересованных и в
гамбургских верфях и в предприятиях Рурского угольного бассейна,
оказалось возможным добиться значительного снижения тарифа на
перевозку угля по железным дорогам, ведущим к Северному морю. Под
давлением объединения, экспортирующего уголь (оно возглавлялось Эмилем
Кирдорфом), морское ведомство отказалось от английского угля и
перешло на пользование немецким. Таким образом, магнаты Рурского
бассейна, опоясавшись «национальной идеей», одержали крупнейшую
победу не только над английскими конкурентами, но и над германским
морским ведомством, т. е. над государственной казной, т. е. над
массовым немецким налогоплательщиком. В 1892 г. они создали большой
ринг и установили высокие монопольные цены на уголь. Морское
ведомство сделало попытку освободиться от навязанных рингом
условий поставок и снова призвать на помощь английских экспортеров угля.
Эта жалкая попытка заранее была обречена на провал: морское
ведомство должно было подчиниться воле созданного (в 1893 г.) Рейнско-
Вестфальского угольного синдиката, который сумел продиктовать цены,
превышающие установленные на мировом рынке.
Итак, германская «национальная идея» восторжествовала в форме
диктатуры монополий. Это нашло свое материальное выражение в
огромных сверхприбылях. Точно так же поступали и другие группы
монополистического капитала — сталелитейная и военная промышленность: по
некоторым подсчетам, фирмы Штумма и Круппа получали с поставок
прибыль в размере до пятидесяти процентов установленных цен.9*
Судостроительная промышленность, разумеется, не осталась в стороне от
«национальной идеи», выражавшейся в отстранении конкурентов, в
данном случае также английских, от кормушки государственных заказов.
98 К тому же Крупп получал прибыли не только с поставок брони для немецкого
флота, но и с продажи своих патентов за границу. При этом политические
соображения должны были отойти на задний план, когда дело шло о добрых барышах,
извлекаемых не из единовременной продажи патента, а из гарантированного отчисления с
каждой тонны выпущенной брони. Таким образом, Крупп был заинтересован в
вооружениях не только германских союзников — Австро-Венгрии и Италии, не только
Англии и США, но и Франции и России. Как раз годы начала военно-морского
строительства в Германии принесли Круппу значительное увеличение его состояния.
По официальным данным, ежегодная прибыль Круппа в 1892—1895 гг.
колебалась между 6.6 и 7.2 млн. марок. В 1897 г. она составляла 9 млн., в 1899 г.—
13 млн., в 1902 г.—21 млн. марок (Е. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik
S. 221—222).

330
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И она включилась в кампанию в пользу строительства военно-морского
флота. Над морским ведомством всегда тяготел «кошмар коалиций»
магнатов германских верфей. Конкурируя между собой, эти магнаты " были
объединены общей целью: подгонять рост морских вооружений,
открывающий неисчерпаемый кладезь высоких дивидендов. На сцену
выступали общие интересы империалистской экспансии и создания заморской
колониальной империи. Это по-своему очень точно формулировал
директор «Гамбург-Американской компании» Альберт Баллин: «Командир
военного корабля, находящегося в других частях света, является агентом
отечественных торговых интересов». 10°
Большие пароходные компании имели свои основания быть ярыми
приверженцами строительства военно-морского флота. В нем они видели
защитника своего собственного развития, условие вытеснения все еще
дающей себя знать в больших портах Германии конкуренции английского
торгового флота, условие внедрения своего собственного влияния на
путях морской торговли европейских и внеевропейских, в том числе
колониальных, стран. Для них немалое значение имело и то обстоятельство,
что если Германия в случае войны подвергнется блокаде, германская
внешняя торговля пойдет через порты соседних нейтральных государств
и, таким образом, германские пароходные компании не смогут
продолжать столь успешно начавшуюся борьбу со своими конкурентами на
море; наоборот, они вынуждены будут потерять не только иностранную
клиентуру, но и немецкую. Баллин считал, что блокада, при отсутствии
у Германии значительного военно-морского флота, неизбежно
парализует всю дееспособность торгового флота Германии и закроет
перспективу его дальнейшего роста даже после окончания войны.
Утерянные позиции будут захвачены конкурентами, главным образом,
разумеется, английскими. Не удивительно, что «национальная идея»
строительства большого морского флота в этих кругах нашла своих
горячих адептов.
Правда, некоторая часть ганзейских и торгово-капиталистических
кругов, экономически связанная преимущественно с европейским
рынком, на первых порах по меньшей мере холодно относилась к планам
создания большого морского флота. Представители ганзейских городов
в Союзном совете сначала просто отвергали эти планы: они ссылались
при этом на британскую систему свободной торговли, представляющую,
по их мнению, большие выгоды, нежели дорогостоящее строительство
военного флота. Торговые палаты Берлина, Нюрнберга, Тильзита и
некоторых других городов также не видели ни нужды, ни выгоды в
создании большого военного флота. Однако эта слабая оппозиция очень
скоро замолкла. Более того, «Frankfurter Zeitung», наиболее
влиятельный орган купеческих кругов, в конце концов также высказался
благожелательно в пользу военно-морского строительства.
Ганзейское купечество, главным образом Гамбурга, еще не так давно
являвшееся сторонником свободной торговли, оплотом проанглийских
настроений и противником военного флота, в середине 90-х годов
сменило вехи и включилось в кампанию сторонников морского
строительства и колониальных приобретений. Начиная с 1894 г., Гамбургская
торговая палата, как и другие экономические организации германского
капитала, неоднократно высказывалась в этом смысле и в своих годовых
59 Главную роль играли фирмы «Везерверфт» в Бремене, «Говальдт» в Киле,
'Шихау» в Эльбинге, «Вулкан» в Штеттине, «Германия» в Киле, «Блем и Фосс» в
Гамбурге.
wo Ε. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 214.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ кризис и морская ПРОГРАММА 331
отчетах и в петициях, направленных в рейхстаг.101 Гамбург, более чем
какой-либо другой из ганзейских городов, был заинтересован в этом:
многочисленные гамбургские фирмы ранее других пустили
экономические корни в заморских колониальных и полуколониальных странах. Эти
круги гамбургских негоциантов, колониальных плантаторов и
судовладельцев имели своего влиятельного представителя в лице Адольфа Вер-
мана: как президент Гамбургской торговой палаты, член
наблюдательного совета «Учетного общества» и национал-либеральный депутат
рейхстага, он играл немалую роль среди сторонников политики новых
колониальных приобретений и строительства мощного военно-морского
флота — орудия внешней политики.102 Возглавляемый им торговый
дом «К. Верман» стремился превратить Юго-Западную Африку в свой
домен. Верман мечтал о создании в Южной Африке обширной
германской колониальной империи. Из среды колониальных кругов вышел и
другой наиболее видный организатор пропаганды в пользу морского
строительства — Карл Петере,103 репутация которого, впрочем, в это
время уже была довольно подмоченной. Зато созданный им «Пангер-
манекий союз» развернул большую и шумную агитацию.
«Пангерманский союз» созывал собрания в различных городах
Германии, а также собрания немецких колоний за границей (в особенности
в странах Южной Америки), а принятые резолюции, в общем довольно
стандартные, печатал на страницах своего официального органа. В том
же органе, как и в других, находящихся под его влиянием, он постоянно
помещал материалы, которые должны были доказать, что строительство
флота — жизненная потребность Германии. 104 Он издавал брошюры «для
народа», в которых при помощи дешевой демагогии пытался убедить
рабочих, в том, что строительство флота принесет им хорошо
оплачиваемую работу, сознание «национального достоинства» и другие прелести,
о которых социал-демократы не могут иметь никакого
представления. 105 Что касается необходимых теоретических построений и
аргументов высокого полета, то за это дело охотно взялись многие
представители официальной кастовой науки,106 выполняя его в полном
101 «Alldeutsche Blätter», 31 января 1897 г., № 5.
102 Е. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 239.
Ια3 К. Peters, Lebensterinnerungen, Hamburg 1918, S. 103—104.
104 См. «Alldeutsche Blätter», 11 июля; 1897 г., № 29; 22 августа 1897 г., № 34;
29 августа 1897 г., № 35 и др.
105 См., например, «Eine volkstümliche Erläuterung der Marinefrage im Anschluss
an die Tabellen des Kaisers von Theodor Lorentzen, Arbeiter auf der Kaiserlichen
Werft zu Kiel», Kiel — Leipzig 1897. «Увеличение флота повышает заработок не
только одним рабочим судоверфей,— многие другие рабочие получают при этом
заработок. Рабочие горной, угольной и железоделательной промышленности найдут
выгодный сбыт для своей продукции, домны зажгутся и станут поставлять железо, и еще
много других рабочих получат выгоды от флота. Кто хоть один раз побывает на
судоверфи, будет удивлен, как много всяких вещей требует флот,— вещей, о которых
никто обычно не думает; и все они изготовляются в немецких мастерских; из всего,
что потребуется для нашего флота, ни один гвоздь не будет привезен из-за границы.
Все деньги пойдут на оплату немецкого труда. У рабочих же, которые получат
работу и заработок благодаря морскому законопроекту, есть свои потребности, и
поэтому на этом деле заработает купец, булочник, мясник, хозяин кабачка и
ремесленник, даже издатель оппозиционной газеты извлечет выгоду; таким образом, большое
количество людей,— прямо или косвенно, жизненно заинтересовано в морском
законопроекте. Неужели же Германия обеднеет из-за него? Никогда!»
we «В больших университетских городах профессора очень охотно содействуют
распространению в массах путем устного и печатного слова понимания
необходимости усиления флота»,— писал Вильгельм 20 августа 1897 г. Филлиппу Эйленбургу
(Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 137; D. Schäfer, Deutschland zur See, Ein
historisch-politische Betrachtung, Jena 1897). Немецкая профессура много потруди-

332
ГЛАВА ШЕСТАЯ
соответствии с общими интересами тяжелой промышленности и
финансового капитала — подлинных вдохновителей флотской пропаганды.
В первых рядах этих вдохновителей находились «король» Штумм, фон?
Кардорф — члены правления «Пангерманского союза», а также Крупп.
Вообще фирма Круппа через зависимую от нее прессу, через
рейхстаг, 107 наконец, пользуясь своими связями в государственном аппарате,
принимала весьма активное участие не только в раздувании
военно-морской пропаганды, но и в продвижении законов о морском строительстве·
от первоначальных ведомственных набросков к практическому их
осуществлению. Но Крупп отнюдь не являлся в этом смысле каким-либо
исключением. По выражению «Kreuzzeitung», органа наиболее правых,
реакционных прусско-помещичьих элементов, флотская пропаганда
проводилась не на деньги «честных и наивных», а на деньги, получаемые
«большей частью от промышленников и деловых людей, которые хотят
заработать на увеличении флота».108
В качестве организации «общенациональной» и «внепартийной»г
«Пангерманский союз» был вместилищем различных элементов
господствующих классов. В него входили представители банковского,
промышленного и академического мира, генералитета и офицерства, высших
аристократических и дворянских кругов, отчасти правительственной
бюрократии и т. п. Все они были объединены на основе некоторых
общеклассовых интересов империалистского характера. Они являлись не только
рупором этих интересов перед правительством, но и щупальцами,
которые должны были проникать в более широкие круги, главным
образом мелкобуржуазные. Они призваны были отравлять их сознание
империалистской идеологией и возбуждать в них националистические
и шовинистические инстинкты. Их лозунг был — «Помни, что ты
немец», 109 а их пропаганда внушала представление, что каждый немец
должен быть активным сторонником и проводником германской «мирово»
лась над тем, чтобы создать идеологию германского маринизма, и над тем, чтобы·
убедить народ в необходимости расплачиваться за удовлетворение интересов
финансового капитала. Разумеется, эти интересы с самого начала представлены были как
интересы «общенационального характера». А. Вагнер, один из столпов буржуазно»
экономической науки, писал: «Если мы, сообразно с нашими финансами, с
финансово-хозяйственной силой не приступим к усилению нашего флота, что так
необходимо и является требованием важнейших национальных интересов, то кто же должен
позаботиться об этом? (A. Wagner, «Flotte und Finanzen», «Die Zukunft», 1898,
№ 14, S. 31). В другом месте Вагнер уже всеми словами говорит о том, кто должен
был позаботиться об этом. Со всей страстью, на которую способен ученый апологет
финансового капитала, он обрушивается против тех, кто «при всяком требовании во
имя наших вооруженных сил» поднимает «бабий плач и ропот». Он призывно
заключает следующей тирадой: «Каковы мы на суше, такими же должны сделаться и на
море, чтобы в XX веке мы могли сохранить, обеспечить и развить то, что XIX век
так чудесно оставил нам в наследство,— политическое возрождение нашей нации,,
восстановление германской империи, мировое экономическое положение в рядах
первоклассных народов земного шара. Да покажем мы внукам, что история нас кое-
чему научила, и будем жертвовать безропотно» (A. W ai g η е г, «Die
Flottenverstärkung und unsere Finanzen», «Handels- und Machtpolitik». Reden und Aufsätze im.
Auftrage der «Freien Vereinigung für Flottenvorträge», Stuttgart 1900, S. 126).
107 Еще за несколько лет до первого закона о морском строительстве Крупп.
разослал каждому члену рейхстага небольшую книгу под заглавием: «Что сделал
рейхстаг в 1893/94 г. для флота?» Вся книга состояла из пустых страниц
(Lamb ach, «Die Herrschaft der Fünfhundert. Ein Bild des parlamentarischen
Lebens im neuen Deutschland», Hamburg—Berlin 1926, S. 117). Разумеется, участие
Круппа в субсидировании морской пропаганды этой шуткой отнюдь не
ограничивалось.
к>8 Е. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 101.
109 Этот лозунг («Gedenke, dass du ein Deutscher bist!») печатался на каждом
номере «Alldeutsche Blätter» и вообще на всех изданиях «Пангерманского союза».

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА
333
•политики». Развертывая кампанию в пользу морских вооружений,
«Пангерманский союз» вербовал новых членов, создавал новые
организации, и как раз в это вр»емя его влияние росло. и0 Аналогичную
широкую агитацию, главным образом среди промышленников, купцов и
вообще так называемых «образованных слоев», развернуло и
«Колониальное общество» во главе с герцогом Альбрехтом Мекленбургским.
Душой этой кампании «Колониального общества» был Куссеров, за спиной
которого стоял его близкий родственник, директор банка «Учетное
общество» Ганземан, ш ярый сторонник активной колониальной и морской
политики. Крупную, но незримую роль играл один из наиболее ярких
представителей складывающейся в Германии финансовой олигархии —
Георг Сименс, руководитель «Немецкого банка».112
Все эти элементы и организации, в совокупности представляющие
общие интересы нарождающегося и уже укрепляющегося
монополистического капитала, действовали в полном контакте с морским ведомством.
При Гольмане участие этого ведомства в деле политической пропаганды
ограничивалось тем, что время от времени оно помещало статьи в
национал-либеральной и официальной прессе. После прихода Тирпица дело
организации и направления политической пропаганды приняло широкий
размах. Тирпиц начал с того, что создал в своем ведомстве «отдел
информации и общих парламентских вопросов».113 Крупную роль в
деятельности этого нового политического аппарата морского ведомства играл
Эрнест Галле, отпрыск очень богатой еврейской семьи гамбургских
коммерсантов. В качестве издателя влиятельного «Nauticus» Галле
направлял так называемое «общественное мнение» в полном соответствии с
требованиями морских кругов. 1И В прошлой истории Германии еще не
было случая, чтобы пропаганда, развертывающаяся по различным
линиям, но по одному плану, рассчитанная на разные слои общества, но
направленная к одной цели, проводилась столь организованно и
централизованно, как флотская кампания в 1897 г. Это было новшеством.
Но Тирпиц не ограничился этой стороной политической деятельности. Он
объехал все дворы германских государей, чтобы привлечь их на свою
сторону.115 С той же целью он вступил в переговоры с лидерами всех
политических партий (за исключением социал-демократов и, кажется,
«свободомыслящих», группировавшихся вокруг Рихтера).116 Тирпиц
старался привлечь на свою сторону и тех членов правительства, в
поддержке которых еще не был полностью уверен. Гогенлоэ уже стал послушной
фигурой в его руках. Оставалось только устранить небольшое
затруднение, имевшееся во взаимоотношениях между Гогенлоэ и кайзером по
110 Согласно официальным отчетам, «Пангерманский союз» имел:
Июнь 18Э4 г 5600 членов 27 местных организации
31 декабря 1895 г 7715 46
31 декабря 1896 г 9443 66
1 октября 1897 г 10917 „ 75
Декабрь 1897 г 12974 „ 95 „ (из них
28 за границей)
(см. Alldeutsche Blätter», 18 апреля 1897 г., № 16; 2 января 1898 г., № 1).
Политическое влияние «Пангерманского союза» было значительно шире, нежели его
организационные рамки.
ni Е. Kehr, Shlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 98—101.
112 К. Helfferich, Georg von Siemens, B. Ill, S. 204.
»a Ë. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 97.
114 W. H a 11 g a r t e η, Vorkriegsimperialismus, S. 154—155
115Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 138.
116 Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 399.

334
ГЛАВА ШЕСТАЯ
вопросу о прохождении законопроекта о военном судопроизводстве. Рейхе*
канцлер выпрашивал у Вильгельма уступки, хотя бы самой
незначительной, которая в некоторой степени законом ограничила бы его
вмешательство в дела военного судопроизводства. Без этой уступки Гоген-
лоэ не считал возможным появиться перед рейхстагом, опасаясь, что
некоторые элементы, на поддержку которых он рассчитывал, захотят
отомстить ему при обсуждении морских планов. Тирпиц вмешался в это
дело и выступил заступником канцлера перед Вильгельмом.117
В начале августа Тирпиц узнал, что продвижение разработанного им
законопроекта наталкивается на препятствия, чинимые прусским
министром финансов — влиятельным Микелем. Это вовсе не означало, что
Микель был принципиальным противником законопроекта по
соображениям политическим или финансовым. Вовсе нет. Микель лишь считал
законопроект несвоевременным. Учитывая настроения в стране и
рейхстаге, он считал, что законопроект обречен на провал, в особенности,
если принять во внимание, что не только консерваторы, но и другие
партии, в частности католический центр, не захотят связывать себе руки
перед избирателями и компрометировать себя накануне выборов в
рейхстаг нового состава. Аграрии продолжали настойчиво выдвигать свои
требования — прежде всего усиление протекционизма в духе программы
Каница, в то время как национал-либералы не смогли скрыть своего
возмущения по поводу чрезмерного усиления юнкерских элементов в
новом составе правительства. «Куда мы идем?» — вопрошала «Kölnische
Zeitung». Ответ на этот риторический вопрос был таков: общее
политическое положение в стране крайне обострилось, и нельзя допустить,
чтобы остэльбекие юнкеры пинками изгоняли из правительства
неугодных им лиц и в то же время включали в состав правительства только
тех, кто зарекомендовал себя как крайний реакционер. «Если в Берлине
не произойдут решительные изменения,— писала газета,— ближайшие
выборы приведут к вулканическому взрыву терпения народа, к
страшному божьему суду над юнкерством». 118 В этой атмосфере, полной
тревог и взаимных препирательств в лагере господствующих классов,
Микель решил, что настал момент, когда, не ограничиваясь закулисными
интригами, следует перейти к открытым выступлениям в целях
осуществления своих широких политических планов. 15 июля он произнес в
Золингене большую речь, в которой публично призывал господствующие
классы провести выборы в рейхстаг под знаком сплочения в интересах
обеспечения экономических и политических требований юнкерства и
крупной буржуазии. В этой связи Микель опасался, что законопроект Тир-
пица, усилив разногласия среди господствующих классов, не только
затруднит, но и просто сорвет осуществление его замыслов, в основе
которых лежала одна цель — консолидация реакции. В переговорах,
которые Микель вел через одного посредника с Тирпицем, он давал
понять, что является сторонником планов строительства флота и
сочувствует пропаганде этих планов, поскольку она выдвигает мотивы
экономического характера, но лозунги о соперничестве германского и
английского флота, а тем более о войне против Англии он считает опасными,
ибо они дают могучий козырь в руки оппозиции.
Но Тирпиц не мог согласиться с тактикой Микеля, который во имя
своих партийно-политических соображений собирался по сути дела
торпедировать разработанный законопроект о военно-морском флоте. Веко
117 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 390.
118 «Kolnische Zeitung», 3 июля 1897 г.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 335
ре он мог убедиться, что даже правительственный официоз в
специальной статье «Мысли о флоте» подсказывает рейхстагу мысли о том, как
можно парламентским путем воспрепятствовать прохождению тирпицев-
ского законопроекта. Наведя втайне необходимые справки, Тирпиц мог
убедиться и в том, что инспиратором этой статьи был не кто иной, как
прусский министр финансов Микель. Поведав обо всем Вильгельму,
Тирпицу нетрудно было добиться указания итти напролом и,
пренебрегая советами испугавшегося Микеля, усиленно продвигать законопроект
о флоте, не дожидаясь новых выборов в рейхстаг.119
Так Тирпиц одержал еще одну тактическую победу в
правительственных кругах. Но его главным политическим союзником в правительстве
был Бюлов, который с самого начала заявил себя сторонником флотских
планов. Новый статс-секретарь ведомства иностранных дел направил свои
дипломатические усилия прежде всего в сторону решения вопросов
внутренней политики. Свою главную задачу он видел в том, чтобы, замазав
щели, имеющиеся между господствующими классами, путем переговоров
с лидерами партий во что бы то ни стало протащить флотские планы
Тирпица через рейхстаг. «Консерваторы пока что не особенно
расположены к строительству флота,— говорил он Вильгельму вскоре после
своего назначения.— Нужно будет их к этому расположить. Центр
может быть и согласится, но потребует, чтобы ему в награду «зажарили
большую колбасу». Мы можем быть уверены только в
национал-либеральной партии, а возможно, и в части «свободомыслящих», следующих
за Риккертом и Бартом... Труднее будет справиться с Евгением
Рихтером, принимая во внимание его несколько ограниченные и
филистерские взгляды. Во всяком случае следует считаться с сильным
сопротивлением социал-демократов. Политические партии и в первую очередь их
вожди пойдут за нами только тогда, когда мы создадим в стране
сильное течение за создание флота. Нам придется забить в «национальный
барабан». 120
Мы уже знаем, что правительство, морское ведомство и
заинтересованные круги германского империализма действительно забили в
«национальный барабан», организованно и громко. И все-таки политические
течения, противодействующие флотской кампании, не были заглушены.
Социал-демократическая партия продолжала вести кампанию против
усиления морских вооружений. Пока законопроект не был опубликован,
настроение среди некоторых кругов господствующих классов оставалось
довольно неопределенным. Максимилиан Гарден, известный и
влиятельный публицист, опубликовал интервью с Бисмарком, который
высказался против линейного флота, против чрезмерного увлечения колониальной
политикой и вообще против «фантастических планов».121 Это не было
открытым выступлением против планов Тирпица, а скорее, ворчливой
реакцией против импульсивных выступлений Вильгельма и
политиканства его придворной камарильи. В лагере крайних
реакционеров-аграриев и среди старой прусско-германской бюрократии имелись и более
решительные противники флота. Один из них, Велдерндорф, пользуясь
своей старой дружбой с Гогенлоэ, неустанно доказывал ему, что
«мировая политика» пагубна для Германии и может только привести к
катастрофе. Ссылаясь на дело Петерса, он доказывал, что Германия «не
способна вести колониальную политику». Он постоянно пытался внушить
119 Н. Hallmann, Der Weg zum deutschen Schlach'tflottenbau, Stuttgart 1933.
S. 265—287.
120Bülow, Denkwürdigkeiten, B. I, S. 59.
™ E. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik. S. 90.

336
ГЛАВА ШЕСТАЯ
рейхсканцлеру мысль, что Германии не нужны ни колонии, ни флот, а
только сильная армия. Он хотел бы обойтись и без промышленности, в
которой видел лишь рассадник социализма.122 Правда, подобного рода
взгляды уже не были преобладающими даже в аграрно-консервативных
кругах. Однако эти круги охотно ссылались на эти взгляды, чтобы отказ
от них представить перед правительством в качестве крупной
политической уступки, на которую правительство должно ответить
экономическими и политическими уступками равного значения. На самом деле
аграрии уже готовы были поддержать и «мировую политику» и флотские
планы, но хотели только заранее знать их размеры, кто и как будет за
них расплачиваться. Они хотели знать, какую выгоду они смогут урвать
для себя. Они оставались в состоянии настороженности еще и потому,
что, хотя законопроект Тирпица не был опубликован, стало известно,
что он предусматривает предоставление правительству «свободы рук» в
отношении ассигнований средств сроком на семь лет. Этот «септенат»
очень не понравился некоторым политическим партиям, не понравился
по разным мотивам. Вообще говоря, он означал усиление позиций
правительства и ликвидацию и без того весьма ограниченных прав
германского «парламента». Последнее обстоятельство усилило оппозицию
либеральных кругов, идущих за партией Рихтера, но в самой малой степени
волновало аграриев. Многие из них, заседая в рейхстаге, ненавидели его
и мечтали о таких порядках, при которых прусский ландтаг был бы
единственным представительным органом, где они могли полностью по
своему усмотрению заправлять всеми делами. Но «септенат» им не
нравился потому, что если бы они теперь проголосовали в пользу
законопроекта, это означало бы, как они считали, что дальше в течение семи
лет они будут лишены дополнительной возможности каждый год
оказывать на правительство давление, чтобы вырывать у него новые и новые
уступки. Противниками «септената» выступали и «свободомыслящие»,
группировавшиеся вокруг Риккерта и Барта. Однако они уже плыли в
фарватере империалистской политики, были сторонниками большого
флота и по существу, следовательно, поддерживали политику
правительства Гогенлоэ — Тирпица — Бюлова. Но эта партия, близкая к Георгу
Сименсу, выступила против юнкерского засилья и считала возможным
сочетать свою поддержку «мировой политики» больших масштабов с
требованиями усилить «либеральный» курс в делах внутренней
политики. Барт выразился так: «Мы хотим вести большой культуркампф
против юнкерства... Либерализм должен вести большую национальную
политику, тогда массы примкнут к нему».123 Это была межеумочная
позиция, которая означала, что, став на путь империалистской политики,
«придворные демократы» уже боролись за либерализм только на словах,
а практически, как и предполагал Бюлов, они должны были поддержать
юнкерское правительство и его реакционную «политику сплочения».
В этих условиях их выступления против «септената» оставались пустыми
словами.
Труднее было сторговаться с партией центра, но и тут правительство
добилось некоторых успехов. Бюлов отправился в Ватикан, чтобы
заранее заручиться его поддержкой. Его миссия закончилась довольно
успешно. Папа заверил его, что, хотя некоторые католические газеты ведут
кампанию против протестантской Германии, сам он настроен весьма
дружественным образом к Германской империи. «Я хочу поддержания мо-
122 H oh en lohe, Denkwürdigkeiten, S. 401.
123 Ε. Kehr, Schlachtfottenbau und Parteipolitik, S. 86.

правительственный кризис и морская ПРОГРАММА 337
нархии,— сказал он Бюлову.— Я не являюсь другом демократии...
Церковь и монархия должны итти вместе, ибо у них имеется общий враг, а
именно революция, социализм и анархизм». Тогда Бюлов завел речь о
том, что некоторые католические элементы в Германии отказываются
поддерживать военно-морские планы правительства. Он стал убеждать
папу, что усиление германского флота будет способствовать защите
католических миссий и распространению католических взглядов. Он хотел,
чтобы папа отказался поддержать противников флота, имеющихся в
католической партии центра. В результате посещения Ватикана у Бюлова
создалось впечатление, что папа еще плохо осведомлен о тирпицевских
планах, но во всяком случае не будет выступать против них.124
Наконец, в конце ноября законопроект Тирпица был опубликован.12δ
Он был опубликован перед самым открытием рейхстага. Как
впоследствии признался Тирпиц, это было сделано с той целью, чтобы застать
оппозицию врасплох и не дать ей возможности подготовиться к
отпору. 126 С другой стороны, требования правительства оказались менее
обширными, нежели можно было бы предполагать по усиленному бою
в «национальный барабан». Так правительство создало иллюзию
относительно своей умеренности: его сторонники могли утверждать, что
морские планы оказались вовсе не «безграничными». Бисмарк прислал Тир-
пицу телеграмму, в которой сообщал, что если бы он был в рейхстаге,
он голосовал бы за утверждение законопроекта. Это означало, что в
данном случае лагерь !прусско-юнкерской фронды не выступит против
правительства.127
30 ноября при большом стечении публики открылся рейхстаг. В
тронной речи Вильгельм хвастливо утверждал, что финансовое положение
Германии столь же блестяще, как и ее международно-политическое
положение. В особенности он отметил укрепление отношений с Россией н
Австро-Венгрией. Отсюда он делал вывод, что Германия может спокойно
отдаться делу осуществления предложенных морских планов.128
Дряхлый Гогенлоэ едва слышным голосом говорил о флоте как о «факторе
могущества», при помощи которого Германия заставит другие державы
считаться с ее интересами.129 Тирпиц утверждал, что линейный флот —
это всего лишь только флот обороны, что он создается не в целях войны,
а в целях укрепления мира. 13° Тильман доказывал, что с финансовой
стороны программа флота гармонично сочетается с государственным
бюджетом и что поэтому «все пойдет гладко».131 Позадовский доказывал,
что Германия нуждается во флоте, чтобы иметь реальную силу, при
помощи которой она будет пробивать путь своим товарам на внешние
рынки.132 Словом, никто не сказал ничего нового по сравнению с теми
ι24 Η о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeit, S. 404—407.
125 Опубликованный законопроект об увеличении германского флота
предусматривал увеличение флота до 17 линейных кораблей (две эскадры по 8 кораблей и
1 флагманский корабль), 8 броненосцев, 9 больших и 26 малых крейсеров, а кроме
того, резерв из 2 линейных кораблей, 3 больших и 4 малых крейсеров.
Правительство предполагало достигнуть этого числа судов в течение семи лет, т. е. к концу
1904 г. Законопроект устанавливал, что «для поддержания торговых интересов»
Германия должна иметь в заграничном плавании до 23 боевых судов.
126 Α. Τ i г ρ ί t ζ, Erinnerungen, S. 99.
127 Телеграмма Бисмарка — Тирпицу, 4 декабря 1897 г., опубл. H. H а 11 m a η п.
Krügerdepesche und Flottenfrage, Anhang II, Dokumente, S. 95.
128 Reichstag, 30 ноября 1897 г., В. I, S. 1—3.
129 Reichstag, б декабря 1897 г., В. I, S. 42—43.
130 Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I, S. 44.
131 Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I, S. 53—54.
is2 Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I, S. 58.

338
ГЛАВА ШЕСТАЯ
аргументами, которыми обычно пользовались «энтузиасты флота». Но тут
от социал-демократической партии выступил Шенланк. Нельзя сказать,
чтобы его речь отличалась особенной силой: ее основные положения
почти полностью воспроизводили взгляды, которых придерживалась и
левобуржуазная оппозиция «свободомыслящих». Шенланк доказывал,
что морской законопроект направлен против бюджетных прав рейхстага
и что если этот проект будет принят, то правительство постепенно сведет
рейхстаг к нулю и в Германии будет установлен полный абсолютизм.
Он утверждал, что торговля не нуждается в защите флота, и
критиковал «мировую политику». 133 Это была слабая критика, которая не
раскрывала ни классовых основ, ни далеко идущих целей этой политики.
На партийных собраниях и на массовых рабочих митингах
социал-демократические ораторы выступали куда более решительно и
целеустремленно. На партейтаге в 1897 г. рабочие социал-демократы спрашивали
своих лидеров, почему речи, произносимые последними в рейхстаге,
часто лишены своей остроты и боевого духа.134 Но в политической
атмосфере, когда правительство, вновь сформированное вопреки воле
рейхстага, еще не было полностью уверено в том, что его законопроект
получит поддержку со стороны большинства, даже эта речь Шенланка
произвела в рейхстаге известное впечатление. Инициатива борьбы
против правительства и его законопроекта оказалась в руках
социал-демократической партии.
Положение осложнилось тем, что аграрии не заняли ясной позиции
в пользу законопроекта. Граф Лимбург-Штирум, говоря от имени
консервативной партии, заявил, что флотская программа приемлема «в
принципе», провозгласил принцип «солидарности промышленности и
сельского хозяйства», но потребовал, чтобы они развивались «параллельно и
равномерно». Это означало, что если правительство удовлетворяет
интересы крупных капиталистических кругов, заинтересованных в
осуществлении «безграничных флотских планов», то тем более оно должно
пойти навстречу экономическим интересам крупных аграриев.
Игнорирование нужд и запросов сельского хозяйства, сказал Лимбург-Штирум,
повело к тому, что многие аграрные круги потеряли интерес к
строительству флота. 13'5 Ясно было, что аграрии сделали еще один большой
шаг в сторону сближения с политикой капиталистических монополий,
что они готовы поддержать «политику сплочения», но только в ответ на
крупные компенсации. Словом, занимаясь вымогательством, аграрии
оказывали своему правительству только условную поддержку.
Почувствовав опасность, нависшую над законопроектом, Бюлов
решил, что «с правительственной трибуны нужно заговорить другим
языком». 136 Он бросился в атаку против социал-демократии, чтобы ее
изолировать и таким образом создать условия для сплочения большинства
партий господствующих классов. Как отметил Остен-Сакен,
присутствовавший в рейхстаге, «Бюлов говорил уверенно, ясно и красно, хотя, в
133 Reichstag, б декабря 1897 г., В. I, S. 47.
134 Е. Dörzbacher, Die Sozialdemokratie und die nationale Machtpolitik, bis
1914, Gotha 1920, S. 29—30.
135 Лимбург-Штирум дал понять, что в «Союзе сельских хозяев» законопроект
Тирпица не пользуется поддержкой. Он заявил: «В некоторых кругах господствует
такое пессимистическое отношение к экономической политике правительства, что нас
не должно удивлять, если там не хотят приносить жертв, которые больше нужны для
промышленности, нежели для сельского хозяйства» (Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I,
S. 54—58).
136 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S.. 192.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 339
сущности, ничего не сказал». 137 Однако его политический дебют имел
большой и шумный успех. Секрет этого успеха заключался в том, что
в своей речи Бюлов сумел формулировать общие настроения, которыми
были охвачены руководящие круги германского юнкерско-буржуазного
империализма, настроения, свидетельствовавшие о самоуверенности этих
кругов, об их готовности и решимости уже теперь приступить к
развертыванию экспансии и к осуществлению широких захватнических
замыслов, которые столь быстро и в то же время так поздно у них созрели.
«Прошли те времена,— заявил Бюлов,—когда немец одному своему
соседу оставлял землю, другому — море, а сам довольствовался небом,
где царит чистая доктрина... Мы никого не хотим отодвигать в тень, но
мы требуем для себя места под солнцем». 138 Но в то время Германская
империя вовсе не была похожа на бедного, скромного Михеля, который,
по выражению Бюлова, «не желает совать пальцы во все горшки». В
составе Германской империи имелись чужие захваченные земли —
французские, польские, датские. Экономическое проникновение германского
империализма в Австро-Венгрию, на Балканы, в Переднюю Азию было
настолько значительным, что пангерманцы уже считали возможным
практически приступить к созданию «Срединной Европы» под
германской гегемонией. Экономическая экспансия германского империализма в
заморские страны уже развернулась так широко, что общее направление
германских империалистских интересов получило тогда распространенное
название «мировой политики».
Теперь речь Бюлова прозвучала как призыв к борьбе за передел
мира, и это обеспечило ей успех среди тех влиятельных кругов, которые
составляли классовую и политическую основу германского империализма.
Представители этих кругов яростно боролись за то, чтобы рейхстаг
утвердил флотские проекты Тирпица. Ссылаясь на рост протекционистской
тенденции в политике Англии и американских государств,
национал-либералы откровенно говорили о том, что флот должен стать одним из
средств борьбы за удержание старых рынков и приобретение новых.
Гаммахер, депутат Эссена — резиденции Круппа, призвал подумать,
какую ответственность берет на себя рейхстаг на случай будущей войны.
Он пышно благодарил правительство за понимание этой
ответственности. 139 По сути дела, он призывал рейхстаг так же выполнить волю
правительства, как правительство выполняло требования финансового
капитала, тяжелой промышленности, колониальной партии, требования
германского империализма и экспансионизма. Но левые партии в
рейхстаге продолжали упорное сопротивление. На призыв Бюлова к
сплочению под знаменем борьбы за «место под солнцем» социал-демократия
ответила призывом отвергнуть законопроект о флоте. Молькенбур,
депутат социал-демократической фракции, более решительно, чем Шенланк,
показал, что в строительстве флота заинтересована тяжелая
промышленность — Штумм, Крупп и другие, а вовсе не рабочие. Он заявил, что
правительство, которое хочет угодить только крупным капиталистам и
юнкерству, вызвало в стране сильное недовольство, заглушить которое
оно постарается авантюрами в области «мировой политики». 14° Против
законопроекта выступил и Рихтер. Он апеллировал к тому, что Бисмарк,
его старый политический враг, некогда тоже выступал против создания
137 Архив МИД, К. 21, 336. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 10 декабря/28
ноября 1897 г., № 92.
138 Reichstag, 6 декабря 1897 г., S. 60.
139 Reichstag, 9 декабря. 1897 г., В. I, S. 93—96.
140 Reichstag, 9 декабря 1897 г., В. I, S. 105.

340
ГЛАВА ШЕСТАЯ
сильного флота. И1 Он доказывал, что флот не сможет пробить стену
протекционизма в Англии, США и других странах. Но главный удар он
направил не столько против флота, сколько против правительства,
которое хочет воспользоваться законом, чтобы на долгий срок лишить
рейхстаг его прав. Он высказался против законопроекта, «который для
всякого, знающего нашу историю, не септенат (семилетие), а этернат
(вечность)», и дал ему следующую политическую квалификацию: «Это
не закон, имеющий в виду укрепление военного могущества против
заграницы, а закон против собственного народного представительства,
против собственного народа».142 Партия «свободомыслящих» выступала
против законопроекта о флоте главным образом с точки зрения
конституционных интересов либеральной буржуазии. Категорически отклоняла
законопроект и польская фракция рейхстага. Раньше эта фракция
поддерживала и военные законопроекты и торговые договоры,
предложенные правительством. Но в связи с усилением преследования польского
меньшинства она перешла в оппозицию. Ее представитель Яздзевский
заявил, что он не понимает, как правительство может утверждать, что
линейный флот будет оказывать защиту миссионерам в варварских
странах, когда оно в собственной стране подвергает гонениям
священников-поляков при помощи законов. 143
Соотношение партийно-политических сил в рейхстаге было таково,
что ключ к решению вопроса об утверждении или отклонении флотских
планов находился в руках католического центра. В рейхстаге
насчитывалось 397 членов, но так как несколько социал-демократических
депутатов находилось в тюремном заключении, то для принятия закона
правительству достаточно было иметь 197 голосов. Однако в лучшем случае
оно могло рассчитывать только на 136 голосов (57 —
консервативной партии, 25 — имперской партии, 48 — национал-либералов и 6 —
«независимых»). Поэтому решающей силой оказалась партия центра,
имевшая в рейхстаге 102 депутатов. Все ждали, как Либер
сформулирует позицию своей партии. Почувствовав себя хозяином положения,
Либер заявил, что не может сказать, что законопроект абсолютно не
нравится католическому центру, но и не может сказать, что этот проект
проходит в благоприятной обстановке. Он ссылался на то, что хотя
рейхстаг уже высказывался за пересмотр некоторых положений закона
против иезуитов, тем не менее Союзный совет не принял никаких мер,
чтобы это утвердить. В этом, по сути дела, и заключалась так
называемая неблагоприятная обстановка прохождения флотского закона.
Позиция центра, следовательно, вовсе не означала отказа от поддержки этого
закона. Либер даже поспешил заявить, что центр не желает проводить
«политику мести», готов «со всей объективностью» еще раз изучить его
и дать свое окончательное мнение. И4 Один из старопрусских политиков
писал тогда Гогенлоэ, что «эта по-кошачьи приветливая речь Либера
дает право заключить, что центр потребует больших чаевых».145 Ни у
кого сомнения в этом не было и быть не могло. Католический центр
занимался вымогательством.
141 «Правильно,— сказал однажды Бисмарк: — мы не можем защищать каждого
немца, проживающего в заморских странах, так как можно предоставить ему защиту
в Берлине на Фридрихштрассе. Нельзя повсюду расставлять военные корабли,
подобно тому, как в Берлине на каждом углу расставляют полицейских, да и там их
как раз нет, когда они нужны...» (Reichstag, 7 декабря 1897 г., В. I, S. 69).
142 Reichstag, 7 декабря .1897 г., В. I, S. 79.
ι« Reichstag, б декабря 1897 г., В. I, S. 65.
144 Reichstag, 7 декабря 1897 г., В. I, S. 83—87.
ι45 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 423.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 341
Итак, законопроект Тирпица не был отклонен, но его дальнейшее
обсуждение было отложено на несколько месяцев. Наступило затишье,
временное и только видимое. Через несколько дней после окончания
прений в Дюссельдорфе был созван пленум правления «Пангерманского
союза», чтобы обсудить вопрос, как проталкивать дальше морскую
программу Тирпица. И6 Было решено усилить пропаганду в прессе147 и
организовать поток петиций в рейхстаг с требованием утвердить
законопроект о флоте. 148 Особенное внимание организаторы «движения» в
пользу флота уделили южногерманским государствам, где «энтузиасты
флота» не пользовались никакой популярностью. Это было особенно
важно, так как настроения южногерманских католиков могли повлиять
на окончательное решение партии центра. За кулисами между лидерами
этой партии и правительством происходили секретные переговоры.
Правительство продолжало вести переговоры и с лидерами правых партий.
Проявляя нетерпеливость, «высшие сферы» снова стали выдвигать план
роспуска рейхстага, но лидеры правых партий категорически
высказались против этих намерений: они боялись, что если вопрос о флоте
станет центральным вопросом избирательной борьбы, то они потеряют ня
выборах голоса и мандаты. Тогда «политика сплочения» господствующих
классов против пролетариата и против социализма потерпела бы
крушение. Империалистские круги решили, что нужно продолжать ту
политику и во что бы то ни стало протащить морскую программу через
рейхстаг. Газета «Post», орган «короля» Штумма, предложила строить
флот на средства, которые государство получит от повышения аграрных
пошлин.149 Накануне нового обсуждения законопроекта о флоте в
Берлине состоялось большое собрание виднейших купцов, промышленников,
представителей банков. Все они единодушно требовали утверждения
законопроекта.
23 марта 1898 г. судьба законопроекта была окончательно решена.
В этот день Гомпеш, депутат католического центра, заявил в рейхстаге,
что большинство его партии решило выступить за утверждение
законопроекта. 15° Другой депутат центра, Гертлинг, пытался оправдать эту
политику. Его аргументация ничего не стоила и едва прикрывала
стремление лидеров центра как-то объяснить католическим массам
избирателей свою измену. «Изменилась не политика центра,— объяснял он,—
а изменились вещи и люди». ш Среди католических рабочих западных
областей, среди баварских крестьян и мелкобуржуазных элементов,
находившихся под влиянием католицизма, поворот центра в пользу военно-
морского строительства был настолько непопулярным, что в самой
партии вскрылись известные расхождения. Многие члены фракции центра
отказались поддержать законопроект о флоте, однако их сопротивление
было столь же слабым, сколь слаба и труслива была их аргументация:
Шедлер, глава оппозиции католического центра, вовсе не отвергал
политику морских вооружений в принципе, он только хотел бы, чтобы она
!4б «Alldeutsche Blätter», 28 ноября 1897 г., № 48. Судя по напечатанному здесь
приглашению, вопрос о «флотской пропаганде» стоял одним из главных вопросов
повестки дня.
147 См. отчет о заседании правления «Пангерманского союза» 12 декабря 1897 г.
«Alldeutsche Blätter», 19 декабря 1897 г., № 51.
148 Всего в рейхстаг поступило 115 петиций (с 5491 подписью) из Германии и
50 петиций от немцев, проживающих за границей (3096 подписей) (см. «Alldeutsche
Blätter», 6 марта 1898 г., № 10).
149 Е. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 147.
150 Reichstag, 23 марта 1898 г., В. Ill, S. 1705.
ist Reichstag, 23 марта 1898 г., В. Ill, S. 1708.

342
ГЛАВА ШЕСТАЯ
проводилась «спокойнее», «в ограниченных масштабах» и не отвлекала
бы внимания и средств от армии.152 Обнаружившиеся разногласия в
католическом центре уже не могли изменить нового соотношения
партийно-политических сил в рейхстаге. Национал-либералы, некогда, во
времена Бисмарка, так ожесточенно боровшиеся ήροτηβ католического
центра, теперь бурно приветствовали своих новых союзников на поприще
флотской политики. Беннигсен торжествовал.153
Социал-демократические депутаты, некоторые из которых еще недавно заигрывали с
центром, теперь выступили против него. Шенланк все еще не терял надежду
на то, что антифлотские выступления католической прессы Южной и
Западной Германии смогут повлиять на будущую политику лидеров
центра. 154 Но Бебель уже более трезво оценил обстановку и путь, на
который стал католический центр. Он сказал: «Как ни велико само по себе
значение нынешних морских дебатов, но самая замечательная их
сторона состоит в том, что центр с развернутыми знаменами и барабанным
боем перешел в правительственный лагерь». Что касается общего
значения вступления Германии на путь усиления ее морских вооружений,
то Бебель понимал, что это означает начало морского соперничества с
Англией. И он предупредил об этом всеми словами.155 Но «энтузиасты
флота» сами отлично это знали. Более того, они этого хотели.
Когда президент рейхстага объявил результаты голосования (212
голосов за увеличение флота и 139 против), на Бравых скамьях раздались
шумные аплодисменты,156 на левых — громкое шикание. Только центр
молчал. Все слова были сказаны, и было ясно, что эта католическая
партия открыто перешла в лагерь империализма. Политический дебют
Тирпица закончился полным успехом. Вскоре, чтобы закрепить этот
успех, был создан новый центр империалистской политики и
пропаганды— «Флотский союз», среди основателей которого были люди,
возглавлявшие «Немецкий банк», «Гамбург-Американскую линию», «Не-
152 Reichstag, 23 марта 1898 г., В. Ill, S. 1716.
^з «Меня радует,—заявил в рейхстаге лидер национал-либералов Беннигсен,—
что с относительно небольшой затратой («Ого!» — на левых скамьях)—я говорил: с
затратой, не превышающей сил нации, можно создать для Германии флот, о
котором наши специалисты говорят, что он в состоянии будет в случае надобности
вступать в сражение с величайшими морскими противниками, если они войдут в наши
воды. Тут, на мой взгляд, столько успокоительного, что стоит заплатить за такое
спокойствие страховую премию. Примите еще во внимание, как велики также наши
промышленные и торговые интересы, нуждающиеся в поддержке со стороны флота.
В 1880 г. Англии принадлежало 23.2% во всемирной торговле, Германии — 9.7%, а
теперь доля Англии понизилась до 17.5%, наша же повысилась до 10.8%
(«Слушайте!» — на правой. Голос слева: «И это произошло без всяких морских проектов»).
Да, но вы забываете, что мы 27-й год пользуемся миром. Вы не считаетесь с
нашими колониальными приобретениями...» (Reichstag, 24 марта 1898 г., В. Ill, S. 1738).
"* Reichstag, 23 марта 1898 г., В. Ill, S. 1706—1708.
155 «Всякое увеличение военных судов с нашей стороны,— говорил Бебель,— ведет
лишь к увеличению флотов у наших возможных противников. Это —скачка с
препятствиями, в которой мы никогда не возьмем призов. Что же касается интересов
торговли, то Германия заняла высокое положение на всемирном рынке без всякого
участия военного флота... Не смешно ли, что оратор консерваторов мотивировал
поворот, совершенный его партией в сторону морского проекта, интересами торговли?
Разве можно себе представить большее противоречие, как эта защита торговли
людьми, принадлежащими к непримиримым врагам промышленного и торгового усиления
Германии? С одной стороны, наши консерваторы требуют самых высоких пошлин
на хлеб и разрыва торговых договоров, а с другой — вотируют 500 миллионов в
интересах торговли. Воля ваша,—это логика дома умалишенных!» (Reichstag, 24 марта
1898 г., В. Ill, S. 1740—1749).
156 Некоторые крайние правые прусские аграрии голосовали против законопроекта,
вопреки большинству консервативного лагеря, которое демонстрировало понимание
«национальных задач» империалистской политики.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС И МОРСКАЯ ПРОГРАММА 343
мецкий восточный банк» и др. Президентом «Флотского союза» стал
принц Вильгельм Вид (в будущем — король Албании), а
руководителем — Виктор Швейнбург, издатель газеты «Berliner Neuesten
Nachrichten» и других органов, черпавших свое вдохновение в субсидиях,
получаемых от Круппа.157 «Пангерманский союз» торжествовал победу.
Первый политический успех Тирпица он готов был почти полностью
приписать себе. В усилении морских вооружений как орудия «мировой
политики» он видел «доброе предзнаменование» для осуществления своих
планов в будущем. 158
Так империалистская политика правительственного лагеря получила
довольно широкую поддержку среди партий господствующих классов.
Вопрос о создании флота был решен. В Тирпице увидели «действительно
-сильного человека», 159 и в качестве высшего признания кайзер назначил
его прусским министром.
Но протащить законопроекты Тирпица через рейхстаг означало
также, что необходимо протащить Германию через определенную
историческую полосу до того момента, когда планы будут осуществлены и
могущественный германский флот, в -противовес британскому, будет создан.
Эту полосу Бюло'В назвал «опасной зоной».160 Задача прохождения
через нее становилась тем более усложненной, что интересы
империалистской, экспансии одновременно требовали активного участии в политике
захватов новых колониальных рынков, активной борьбы за сферы
влияния и приложения капиталов, борьбы за монопольное владение
источниками сырья. Это влекло за собою бесконечные внешнеполитические
осложнения в условиях, когда поставленная политическая цель —
создание сильного флота — требовала, чтобы Германия на некоторое время
избегала непосредственного участия в военной развязке назревающих
империалистских конфликтов.
В результате возникали новые противоречия во внешней политике
германского империализма, усугублялись специфические особенности его
дипломатии. Сочетание юнкерско-буржуазной агрессивности и прусского
высокомерия, переоценка собственных сил в Европе, возрастающая
алчность правящих классов, их зависть в отношении ранее преуспевшей
Англии и ощущение недостаточности сил для проведения захватнической
политики в мировых масштабах — все это порождало стремление
удовлетворить свои империалистские аппетиты путем угроз, шантажа и
вымогательств. Но с точки зрения укрепления позиций господствующих
классов в самой Германии и их борьбы против рабочего класса и
социалистического движения усиление империалистской экспансии имело и
другую сторону: в области внешней политики можно было постоянно и
громко бить в «национальный барабан».
157 W. H all garten, Vorkriegsimperialismus, S. 155; Β. M е η η е, Krupp.
Deutschlands Kanonenkönige, S. 181—182.
158 «Alldeutsche Blätter», 3 апреля 1898 г., № 14.
1,59 Η о h e η 1 о h e, Denkwürdigkeiten, S. 437.
160 Bülow, Denkwürdigkeiten, B. I, S. 116.

»yte» ^=ж=^= :я»
Г л а в а седьмая
ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА
В КИТАЙ В 1897/98 гг.
1
Успеху политического дебюта Бюлова в не малой степени
способствовало то, что морская программа Тирпица проходила в атмосфере
сильного националистического возбуждения, охватившего правящие классы
Германии в связи с новым агрессивным выступлением германского
империализма на Дальнем Востоке. С тех пор как Бисмарк вынужден был
«заморозить» политику дальнейших колониальных захватов, прошло
уже более десяти лет. За это время влияние колониальных кругов
германского империализма значительно усилилось, и с начала 90-х годов,
эти круги все более настойчиво требовали проведения политики
империалистской экспансии и колониальных захватов. Возникшие планы создания
большой колониальной империи в Африке не были осуществлены.
Пришлось довольствоваться тем, что в Африке удалось удержать в своих
руках ранее захваченные колониальные области, которые, оставаясь в
экономическом отношении малоценными, все же в будущем могли стать
плацдармом для дальнейшего колониального расширения. Первые успехи
германской экспансии на Ближнем Востоке были многообещающими, но
могли только еще более разжечь аппетиты.
В середине 90-х годов внимание влиятельных кругов германского
капитала было привлечено также и к Дальнему Востоку. По выражению
социал-демократического деятеля Шенланка, эти круги начали
настоящую «охоту за китайщиной». Шенланк имел в виду не только
оживленный и далеко не бескорыстный интерес, который правящие классы
Германии стали проявлять к Китаю, но прежде всего акты насилия и
захвата, к которым стало прибегать германское правительство в целях
удовлетворения этих интересов. Выступая в рейхстаге, Шенланк говорил,
что политика, которую германское правительство проводит в Китае,—
это «политика авантюр». 1
Экономическое проникновение германского капитала на Дальний Во*
сток, и в особенности на необъятный рынок Китая, началось еще в 70—
80-х годах. Однако еще раньше, в 1869—1870 гг. известный
географ-путешественник Рихтгофен предложил Бисмарку овладеть одним из портов
на тихоокеанском побережье Китая с целью развития торговли Пруссии
с Дальним Востоком. В частности, он отметил выгодное расположение
1 Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I, S. 51—52.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 345
островов Чжоушань.2 Но тогда на его проект никто не обращал
серьезного внимания. Об этом проекте вспомнили только почти через четверть
века, когда влиятельные круги германского капитала начали оказывать
давление на правительство с целью захвата «опорного пункта» в Китае.
За это время интересы этих кругов к делам Дальнего Востока
значительно возросли.
В 1886 г. «Северогерманский Ллойд» установил регулярную морскую
линию с Китаем (а также и с Австралией), получая на это от
государства ежегодную субсидию в размере 4,5 млн. марок. Когда вопрос об
утверждении субсидии обсуждался в рейхстаге, некоторые депутаты
высказали сомнение в том, кто извлечет выгоду из деятельности этой
линии. В то время английская буржуазия почти полностью
господствовала на китайском рынке, а германская торговля в Китае делала только
первые шаги. Однако в дальнейшем германская торговля с Китаем росла
из года в год и притом в весьма бурных темпах. В течение нескольких
лет экспорт германских товаров в Китай увеличился более чем в два
раза, а импорт за это же время увеличился более чем в 14 раз. Все же
Германия экспортировала товары в Китай на сумму, значительно
превосходящую китайский импорт в Германию. 3 Уже на первом этапе развития
германской экономической экспансии в Китай обнаружилась
заинтересованность Круппа в обеспечении наиболее благоприятных условий для
проникновения на китайский рынок. Фирма Круппа продавала в Китай
оружие, локомотивы, оборудование для железных дорог, мостов и т. д. 4
Как и в Турции, успехам Круппа в Китае в большой степени
способствовали германские военные инструкторы, приглашенные для обучения
китайской армии.5 Вскоре в ряде китайских портов появились германские
торговые миссии, деятельность которых была, повидимому, довольно
успешна: в течение нескольких лет германская торговля в этих портах
увеличилась на 25%. На китайском рынке немецкий капитал прежде
всего столкнулся с вездесущим в те времена английским капиталом.
Однако это столкновение на первых порах еще не имело политического
характера. Многие германские фирмы установили тесные связи с
английскими, и значительная часть германских торговых и иных экономических
интересов часто прикрывалась в Китае английским флагом.
Еще более значительным фактом было то, что некоторые круги
германского банковского капитала выступали в Китае в тесной связи с
английскими банками, прежде всего с самым крупным и влиятельным
«Гонконг-Шанхайским банком». Вместе с тем росли в Китае и
самостоятельные интересы немецкой финансовой группы, которая представлена
была «Немецко-Азиатским банком». Этот банк, созданный в 1889 г. в
Шанхае, стал одним из крупнейших опорных пунктов проникновения
германского капитала на Дальний Восток. Впоследствии ему удалось
раскинуть свои щупальцы не только в Китае, но и в Японии, Индо-Китае
2 G. Р., В. XIV, № 3645. Маршалль — Гольману, 11 марта 1895 г.
3 В 1885 г. Германия ввезла из Китая товаров на общую сумму 949 тыс. марок,
а в 1893 г.— на сумму 14 млн. марок: в те же годы она экспортировала з Китай на
сумму соответственно 16.5 и 33.25 млн. марок, преимущественно оружие, железные
изделия, анилиновые краски и т. д. (см. «Alldeutsche Blätter», 19 декабря 1897 г.,
№ 51). В дипломатических документах общий ежегодный товарооборот Германии с
Китаем исчислялся в сумме 400 млн. марок (G. Р., В. IX, № 2219, Гогенлоэ —- Мар-
шаллю, 17 ноября 1894 г.).
4 В. M en ne, Krupp, S. 156—157.
5 Ю. Соловьев, 25 лет моей дипломатической службы. 1893—1917. М., 1927,
стр. 37.

346
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
и Индии.6 В середине 90-х годов финансовые, промышленные и торговые
круги Германии обсуждали вопрос о том, какими мероприятиями,
финансово-экономическими и дипломатическими, обеспечить его дальнейшее
проникновение на китайский рынок и еще более успешную борьбу против
иностранных конкурентов. Среди этих конкурентов,— наряду с Англией,
они видели и Японию, которая добилась огромных успехов в завоевании
китайского рынка: как ни значительны были темпы развития германской
торговли через китайские порты, темпы японской торговли превосходили
их в четыре раза. Уже в течение нескольких лет некоторые круги
германского капитала осаждали правительство требованиями принять более
активное участие в борьбе за раздел Китая и'создать там для них
«опорный пункт». Эти требования они предъявляли в форме петиций торговых
палат, через прессу и в непосредственных сношениях с
правительственными канцеляриями. Правительство внимательно прислушивалось к этим
требованиям и уже задумалось над тем, как их удовлетворить.
Многочисленные агенты — коммерческие, политические, военные — в течение
ряда лет искали на китайском побережье Тихого океана постоянную базу
для германского военно-морского флота. Подходящим местом считался
Амой, расположенный на юге Китая, или остров Квямой, или какое-либо
место в районе устья реки Янцзы. Много было на китайском побережье
заманчивых мест, к которым немцам хотелось присосаться, но им
слишком часто приходилось наталкиваться на «сферы влияния»,
«преимущественные интересы» других держав, на севере — главным образом
царской России, в Центральном и Южном Китае — главным образом
Англии. Залезать в эти сферы при отсутствии реальной силы было
отнюдь не безопасно. Приходилось, следовательно, ждать благоприятного
момента.
В середине 90-х годов этот момент, казалось, наступил. То было
время, когда Япония, вступив на путь империалистской экспансии,
совершила нападение на Китай. Еще в середине 60-х годов она была страной
классического феодализма. «Япония,— писал тогда К. Маркс,— с ее чисто
феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым
мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину
европейского средневековья, чем все наши исторические книги».7 Но встав,
после «революции Мейдзи», на путь капиталистического развития, Япония
менее чем через тридцать лет, как отметил В. И. Ленин, «стала
превращаться в промышленную нацию и попробовала пробить брешь в китай-
6 Основателем «Немецко-Азиатского банка» являлась вся финансовая верхушка
Германии: могучая четверка «Д»-банков— «Deutsche Bank», «Disconto-Gesellschaft»,
«Dresdner Bank», «Darmstädter Bank» («Немецкий банк», «Учетное общество»,
«Дрезденский банк», «Дармштадтский банк»), а также «Берлинское торговое общество»,
«Шаффгаузеновский банковский ферейн», «Национальный банк Германии». Дивиденды
«Немецко-Азиатского банка», в первые годы его деятельности 1ничтожные, в 1898 г.
уже достигли 10% (Ri esse г, Die deutschen Grossbanken und ihre Konzentration,
S. 343). Акционерами «Немецко-Азиатского банка» являлись: дирекция «Учетного
общества», дирекция «Банка морской торговли», «Немецкий банк», Блейхредер,
«Берлинское торговое общество», «Торгово-промышленный банк», «Роберт Варшауэр и К°»,
«Мендельсон и К°», Яков Штерн (Франкфурт-на-Майне), М. Я. Ротшильд (Франкфурт-
на-Майне), Северогерманский банк (Гамбург), «Соломон Огшенгейм и К°» (Кельн),
«Баварский ипотечный и вексельный банк» (Мюнхен) [см. D i о u г i t с h, L'Expansion
des banques allemandes à l'étranger. Ses rapports avec le développement économique
de l'Allemagne, P.— В., 1909, p. 631. Ленин приводит из этой книги точные данные
о распределении 5000 акций «Немецко-Азиатского банка». Об этой книге Ленин
писал: «Гигантский том дает тьму данных» (см. В. И. Ленин, Тетради по
империализму», стр. 104—106)].
7 К. Маркс, Капитал, т. I, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVII,
стр. 785, примечание.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 347
ской стене...».8 Японский капитализм вступил в монополистическую
стадию своего развития в условиях, когда в стране еще существовали
многочисленные феодальные пережитки, когда власть продолжала
оставаться в руках феодальных и реакционно-бюрократических элементов, а
военное сословие самураев являлось силой, готовой приступить к
осуществлению политики военных захватов и колониального грабежа. При этом
благодаря своему географическому расположению (близости к первой
жертве своей агрессии — к Китаю и его феодальным владениям)
японский империализм имел в Восточной Азии более выгодные исходные
позиции по сравнению с другими империалистскими державами. Как
отметил впоследствии В. И. Ленин, «в Японии и России монополия военной
силы, необъятной территории или особого удобства грабить инородцев,
Китай и пр., отчасти восполняет, отчасти заменяет монополию
современного, новейшего финансового капитала».9 Захватническая война,
начатая в 1894 г. против феодальной империи китайского богдыхана, уже
обнаружила эти специфические черты японского империализма, который,
пользуясь особым удобством грабить Китай, сумел в этом отношении
опередить империалистские державы Европы и США. Но эта война
пробудила империалистские вожделения в отношении к Китаю даже со
стороны тех держав, которые, как Германия, особенно большого
интереса к делам Дальнего Востока раньше не проявляли.
В начале японо-китайской войны германское правительство заявило
о своем нейтралитете и заняло позицию подчеркнутой «сдержанности». 10
В рейхстаге и через инспирированную прессу оно утверждало, что эта
«сдержанность» является единственно правильной политикой,
соответствующей германским интересам. Барон Ротенган, заместитель
статс-секретаря ведомства иностранных дел, заверял русского дипломата
Чарыкова, что Германия не имеет каких-либо особых интересов на Дальнем
Востоке. «Единственная выгода,— говорил он,— которую европейские
страны могут извлечь из войны между восточными народами,
заключается в продаже им предметов военного снаряжения». И германское
правительство действительно содействовало продаже немецкого оружия
обеим воюющим сторонам. Вместе с тем берлинская биржа сразу проявила
особый интерес к военному конфликту, возникшему на Дальнем Востоке:
когда пришла весть о нападении Японии на Китай, она тотчас же
реагировала на нее общим подъемом, курсов. п
В правящих кругах Германии быстро созрела мысль, что будет
непростительной ошибкой, если они не воспользуются возникшим на
Дальнем Востоке пожаром. Вскоре после начала японо-китайской войны
Вильгельм дал указание правительству зорко следить за событиями,
чтобы не упустить момента урвать на поле чужой брани лакомый
кусок.12 В то время в Берлине предполагали, что и другие европейские
державы, несмотря на свой «нейтралитет», также не преминут
воспользоваться обстоятельствами. В частности подозревали, что Франция
нацеливается на захват Формозы. Сильно встревоженный Вильгельм
предлагал опередить Францию и с этой целью договориться с Японией. Как
ни увлекательна была эта авантюра, от нее пришлось отказаться.
Выяснилось, что Япония сама нацелилась на Формозу, и помешать ей в
8 В. И. Ленин, Уроки кризиса, Соч., т. 5, стр. 74.
9 В. И. Ленин, Империализм и раскол социализма, Соч., т. 23, стр. 104.
10 Архив МИД, К. 17, л. 91. Депеша Чарыкова. Берлин, 3 апреля/22 марта
1895 г., № 22.
11 Архив МИД, К. 17, л. 155. Депеша Чарыкова, Берлин, 8 августа/27 июля
Î894 г., № 49.
12 G. Р., В. IX, № 2219. Гогенлоэ — Маршаллю, 17 ноября 1894 г.

348
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
этом Германия не могла. К тому же действовать в порядке
«совершившегося факта» означало, как деликатно выражались в ведомстве
иностранных дел, «пробудить недоверие со стороны всех держав и тяжело
скомпрометировать нашу политику».13
Однако, отбросив план захвата Формозы, правящие круги не
отбросили мысль захватить другой кусок. Но какой? Каждый из них имел
свои привлекательные и свои опасные стороны. Задумались о Цзяочжоу
(Киао-Чао) на Шаньдунском полуострове, но еще не было известно,
насколько этот порт удобен для зимней стоянки флота. Морское
ведомство ничего определенного по этому поводу сказать не могло. Трудно
было установить, удастся ли превратить эту бухту в торговый порт.
Ясно было, что для этого потребуется соединить этот порт железной
дорогой с прилегающими к нему китайскими провинциями. Но не
вызовет ли это сопротивления держав? Тогда возник другой план —
захватить Пескадорские острова, имеющие известное стратегическое значение.
Но эти острова не имели никакого экономического значения. Вспомнили
об острове Чжоушань, на который обратил внимание Рихтгофен. Но
возникли опасения, что на этот остров нацеливается Англия. и
Охваченное вожделениями, сомнениями и опасениями германское
правительство не знало, что делать. Может быть, оно вообще
предпочло бы пока что не делать ничего. Однако оно вынуждено было
считаться со стремлениями некоторых кругов германского капитала,
которые, вкусив первые плоды экономической экспансии в Китай, требовали,
чтобы им были созданы условия дальнейшего проникновения в эту
обширную страну. Пока шла война между Японией и Китаем,
германские капиталисты не дремали. Немецкие фабриканты и заводчики,
крупные торговцы и экспортеры, банковские круги и владельцы судов очень
нажились на этой войне. 15 Теперь они требовали, чтобы правительство
подумало о том, как можно нажиться и на мире. Обстоятельства в этом
отношении начали складываться как будто благоприятно. По мере того
как результаты войны стали определяться, стало определяться и
отношение к этим результатам со стороны главных европейских держав.
Был момент (в ноябре 1894 г.), когда, опасаясь по разным мотивам
окончательного распада Китая, Англия и Россия вступили на путь
поисков сближения. 16 Это сразу вызвало острую настороженность
германской дипломатии, которая надеялась, что только рост
противоречий между этими державами может предоставить ей возможность
осуществить свои захватнические планы, будь то в Китае или в
Африке.
Но уже вскоре эти опасения рассеялись. Накануне открытия мирных
переговоров между победившей Японией и побежденным Китаем
правящие круги в Берлине уяснили себе, что Россия, а вместе с ней и
Франция, озабочены тем, как далеко зайдет Япония в своем стремлении
обосноваться на Азиатском континенте. С другой стороны, Япония в
поисках дипломатической поддержки на предстоящей мирной конференции
искала сближения с Германией. Аоки, японский посланник в Берлине,
предложил немцам воспользоваться ослаблением Китая и захватить его
юго-западные провинции. Он соблазнял их тем, что такие владения
были бы более ценными, чем все вместе взятые немецкие колонии в
13 G. Р., В. IX, № 2220. Маршалль — Гогенлоэ, 17 ноября 1894 г.
14 G. Р., В. IX, № 2222. Маршалль — Гатцфельду, 1 февраля 1895 г.
15 G. Р., В. IX, № 2227. Гогенлоэ — Вильгельму II, 19 марта 1895 г.
16 Carrol, Germany and the Great Powers, p. 34.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 349
Африке.17 Если бы немцы послушались этих добрых' японских советов,
они, конечно, тотчас же оказались бы втянутыми в серьезные
политические столкновения с Англией и Францией. Добрые советы повисли в
воздухе, и немцам пришлось самим искать дороги, которые через
сложные переплетения международных противоречий могли бы привести их
к «опорному пункту» в Китае. Брандт, бывший германский посланник
в Пекине, считавшийся наиболее крупным знатоком дальневосточных
дел, доказывал правительству, что самый верный путь к достижению
цели — итти вместе с Россией, воспрепятствовать чрезмерным
претензиям Японии за счет Китая и после этого потребовать, чтобы
«благодарный Китай» за бескорыстную услугу германского правительства
уступил бы ему или, на худой конец, сдал бы в аренду порт или
угольную станцию.18 Брандт указывал и на то, что такая политика на
Дальнем Востоке не только не ослабит позиции Германии в Европе, но,
наоборот, улучшит ее стратегическое положение, поскольку, поддерживая
Россию в Китае и отвлекая ее к делам Дальнего Востока, она ослабит
русский нажим на восточной границе Германии.19 Таким образом,
Брандт рассчитывал заинтересовать и руководящие военные круги в
поддержке его планов экспансии в Китай.
Несколько раньше, в тот самый день, когда Ли Хун-чжан в качестве
представителя Китая прибыл в Симоносэки, чтобы начать мирные
переговоры с японской делегацией, германское правительство приняло
решение не отталкивать от себя Англию и даже создавать в Лондоне
представление, будто Германия не исключает возможности, что она будет
поддерживать английскую политику на Дальнем Востоке. Задачу
германской политики Вильгельм определил цинично, но ясно: «Мы должны
продаться подороже». 20 В то же время германская дипломатия начала
лебезить в Петербурге, подталкивая царское правительство на активное
дипломатическое вмешательство в японо-китайские дела. При этом она
стала проявлять такую, можно сказать, назойливость, что в первый
момент вызвала среди русских дипломатов некоторое недоумение, куда
девалась недавняя германская «сдержанность»? «Действительно, в
начале японо-китайской войны мы соблюдали безусловную сдержанность,—
разъяснял Маршалль Чарыкову политику германского правительства.—
Однако образ действий правительств зависит от обстоятельств, и в
настоящее время мы желаем принять участие в том, что происходит на
Крайнем Востоке, в особенности совместно с вами. Ваши и наши
интересы,— уверял он далее,— совершенно солидарны. Я опасаюсь, что
условия мира, которые будут потребованы Японией... будут чрезвычайно
тяжелы... Повидимому, японцы хотят присоединить Порт-Артур и часть
Маньчжурии. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, какую это
составляло бы крупную перемену. Микадо говорит, что он приказал
заключить перемирие из великодушия... Но японцы — народ совсем не
сентиментальный, и.я полагаю, что они уступили лишь нашим советам.
У Германии есть на Крайнем Востоке крупные торговые интересы,
которые она должна оберегать».21 На самом деле германское правительство
собиралось не «оберегать» свои торговые интересы, которым никто
серьезно не угрожал, а приступить к захвату китайской территории.
17 G. Р., В. IX, № 2231. Записка Мюльберга, 2 апреля Г895 г.
18 G. Р., В. IX, № 2238. Записка Брандта, 8 апреля 1895 г.
19 G. Р., В. IX, № 2240. Записка Брандта, 9 апреля 1895 г.
20 G. Р., В. IX, № 2227. Гогенлоэ — Вильгельму II, 19 марта 1897 г. (помета
Вильгельма II).
21 Архив МИД, К. 17, л. 91. Депеша Чарыкова, 3 апреля/22 марта 1895 г.

350
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Маршалль сообщил вице-адмиралу Гольману, что Германия, если она
вмешается в дальневосточный конфликт, сможет в качестве
соответствующей компенсации урвать кусок китайской территории. В этой связи
он запрашивал Гольмана как руководителя морского ведомства, что
именно Германия должна взять себе в виде «опорного пункта». Гольман
ответил, что уж если становиться на путь захватов в Китае, то нужно
захватить не один «опорный пункт», а «по меньшей мере два»: «один
в северной, другой в южной части сферы наших интересов».22 Но
никакой специальной сферы интересов у Германии тогда еще не было.
Нужно 'было ее создать. Гольман предложил несколько вариантов
захватнических планов: Чжоушань и Амой, Цзяочжоу и Мирс-Бэй, Монтэ-
белло и Пескадорские острова. Он еще сам не знал, на чем лучше
остановиться в этом роскошном ассортименте. Но размышлять долго не
приходилось: можно было опоздать. И вот, даже еще не получив ответа
Гольмана, германское правительство после консультации с Брандтом
решило, действовать. Узнав, что русское правительство совместно с
французским собирается вмешаться в симоносэкские переговоры, чтобы
воспрепятствовать территориальным захватам Японии на Азиатском
континенте, германское правительство выразило готовность принять участие
в этой дипломатической интервенции. Предварительно оно постаралось
выяснить, какой политики предполагает придерживаться лондонский
кабинет. Но английское правительство вовсе не собиралось мешать
осуществлению японских агрессивных планов. Оно усматривало в них
зерна будущих конфликтов между Японией и Россией. Окончательно
убедившись в том, что английское правительство не отказывается от
политики «невмешательства»,23 германская дипломатия приступила к
делу. Прежде всего в целях усиления тихоокеанской эскадры в
китайские воды были направлены еще два военных корабля. Это сразу
привлекло всеобщее внимание, тем более что официозная пресса посылку
военных кораблей разъяснила как акт, необходимый «при ожидаемых
крупных изменениях в существующем там (на Дальнем Востоке.— А. Е.)
положении вещей».24
Через несколько дней (23 апреля 1895 г.) барон фон Гутшмид,
германский посланник в Токио, вместе с русским и французским
посланниками явился .в министерство иностранных дел, и каждый из них в
отдельности предложил пересмотреть условия Симоносэкского договора и
отказаться от аннексии Ляодунского полуострова. Наиболее энергично
и вызывающе действовал Гутшмид. В отличие от своюс коллег он
угрожал Японии войной.25 Вынужденное принять «советы» трех европейских
держав, японское правительство отступило. Вместе с тем, не будучи
заинтересовано в том, чтобы представить свое отступление как результат
давления, оно постаралось не разглашать германских угроз. Немецкая
пресса также осталась в неведении относительно подлинного характера
демарша Гутшмида в Токио. Но самый факт присоединения Германии
к России и Франции был воспринят даже в Берлине как «совершенная
неожиданность». Еще большей неожиданностью это было для правящих
кругов Японии. Виконт Аоки, японский посланник в Берлине, в узком
кругу своих приближенных раздраженно заметил: «Я не знаю, чем
объяснить участие Германии. Я могу только предположить, что причиной
22 G. Р., В. XIV, № 3646. Гольман — Маршаллю, 17 апреля 1895 г.
23 G. Р., В. XIV, № 2236. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, б апреля
1895 г.
24 Архив МИД, К. 17, л. 107. Депеша Чарыкова, Берлин, 19/7 апреля 1895 г., №26.
25 G. Р., В. IX, № 2307. Мумм — Бюлову, {13 июня 1907 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 351
этого является временное помешательство кайзера».26 Но Чарыков,
который уже кое-что знал о политических приготовлениях германского
правительства, лучше, чем растерявшийся Аоки, понимал, в чем смысл
столь неожиданного поворота германской политики на Дальнем Востоке.
И он не отрицал влияния кайзера, который, действительно, не мог себе
представить, как не воспользоваться обстоятельствами, чтобы кому-
нибудь не пригрозить и что-нибудь не захватить. Однако Чарыков видел
и другую сторону дела, -которая придавала импульсивным выступлениям
кайзера более серьезное значение, чем они могли бы иметь при других
обстоятельствах. Прежде всего германское правительство было
«испугано чрезвычайными успехами японской обрабатывающей
промышленности, угрожающей... вытеснить с рынков Крайнего Востока... германские
мануфактурные произведения».27
Первые военные успехи милитаристской Японии пробудили в
германских империалистских кругах крайнюю зависть и опасения в том, что
Япония, если ей удастся эти успехи закрепить, станет самым опасным
конкурентом на Дальнем Востоке.28 «Пангерманский союз», стремясь
разжечь националистические инстинкты, стал прибегать к лозунгам о
новой опасности — «желтой опасности», которая угрожает Германии,
Европе, всему миру. Этот низкопробный лозунг получил поддержку
свыше. Он казался тем более удобным, что создавал своего рода
идеологическую завесу, под прикрытием которой можно было проводить
дипломатические маневры в направлении различных европейских
государств — возможных партнеров империалистской экспансии на Дальнем
Востоке. Даже Маршалль — «не-пруссак», любивший заигрывать с
либерализмом, не погнушался воспользоваться дешевыми пангерманскими
лозунгами, чтобы объяснить свой отказ от политики «сдержанности» и
свою готовность итти вместе с Россией и с ненавистной Францией. Он
пытался убедить Чарыкова, что «желтая опасность» — реальная
опасность, что она угрожает всем европейским державам, которые должны
поэтому объединиться.29 Он говорил далее об опасности японской
торговой и промышленной конкуренции, опасности, которая станет тем
более страшной, если допустить, что Япония захватит «опорный пункт»
на Азиатском континенте. Другое дело, если бы «опорным пунктом»
овладело там германское правительство. Тогда оно могло бы
разговаривать с японцами более решительным языком. Далее, германское
правительство поняло, что наступает момент, который определит будущее
26Кикудзиро Исии, Дипломатические комментарии, М., 1942, стр. 18.
27 Архив МИД, К. 1,8, л. 62. Письмо Чарыкова — Лобанову-Ростовскому
(доверительно), Берлин, 4 апреля / 23 марта 1895 г.
28 См. М. von Brandt, Die Zukunft Ostasiens, Ein Beitrag zur Geschichte und
zum Verständniss der ostasiatischen Frage, Stuttgart, 1895. Автор, бывший германский
посланник в Пекине, показывал успехи и силу японской промышленности как
конкурента европейских держав на Дальнем Востоке. Он призывал усилить борьбу за
улучшение условий проникновения германского капитала на Дальний Восток. Его призыв
к другим капиталистическим державам о «совместной защите одинаковых интересов»
был воспринят как призыв к вмешательству в японо-китайскую войну. Брандт был
принят Вильгельмом, на которого 'эта небольшая книга произвела сильное
впечатление. Следует также отметить брошюру R. Jonnasch, «Die Erschliessung von China»,
Charlottenburg, 1895. Автор —'председатель «Германского центрального союза для
изучения коммерческой географии и содействия германским торговым интересам за
границей» — пропагандировал планы железнодорожного строительства в Китае. Он
писал: «В интересах германского капитала, поскольку удастся принять участие в
займах, гарантированных китайским государством, обеспечить 'германскую индустрию и
взять в свои руки сооружение железных дорог».
29 Архив МИД, К. 18, л. 70. Письмо Чарыкова — Лобанову-Ростовскому
(секретное), Берлин, 8 апреля/27 марта 1895 г.

532
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
соотношение сил в западной части Тихого океана, и оно решило
воспользоваться этим, чтобы укрепить свое влияние на Дальнем Востоке.
«Если эти сведения верны,— писал Чарыков,— то заинтересованные в
делах Крайнего Востока европейские державы должны будут, повиди-
мому, очутиться перед дилеммой: или воспрепятствовать означенным
территориальным уступкам, или применить в свою пользу принцип
территориальных компенсаций».30 Но германское правительство в угоду
империалистским кругам решало эту дилемму по-своему: оно решило
воспрепятствовать территориальным уступкам Китая в пользу Японии,
чтобы таким образом добиться территориальных компенсаций от Китая
в свою пользу. Оно тем охотнее было готово действовать сообща с
Россией, что это подчеркивало изолированность положения Англии. Уже
через три дня после совместного демарша в Токио в защиту
территориальной неприкосновенности Китая Вильгельм разъяснил Николаю II,
как он понимает высокие принципы «территориальной компенсации»:
«Как я,— писал он царю,— охотно помогу тебе уладить вопрос о
возможных территориальных аннексиях для России, так и ты благосклонно
отнесешься к тому, чтобы Германия приобрела порт где-нибудь, где это
не стеснит тебя».31 Где именно — это кайзер тогда еще и сам точно
не знал.
Пока германское правительство намечало конкретные цели своей
политики и пыталось дипломатическими переговорами с Россией
обеспечить их достижение, никто не знал, каков будет ответ Японии. Не
получив еще точной информации из Токио о том, какое впечатление на
японские круги произвело участие Германии в дипломатической интервенции,
трудно было предвидеть, что придется делать дальше. Но Гольштейн
был, повидимому, первым, кто почувствовал, что угрожающее и
вызывающее поведение германской дипломатии в Токио может обойтись
довольно дорого. Он поспешил поэтому наметить такую линию
дальнейшей политики, которая окончательно не отпугнула бы Японию и
показала бы ей, что Германия вовсе не собирается односторонне ухудшать
отношения с нею. «Возможно,— писал Маршалль под диктовку Голь-
штейна,— спустя несколько лет для нас будет желательно заключить
соглашение с Японией для каких-нибудь общих целей».32 Пока же
было признано желательным удовлетворить Японию повышенными
размерами контрибуции, которую Китай должен был ей уплатить. План
был таков: германские банки должны во-время навязать Китаю заем,
которым пекинское правительство будет расплачиваться с Японией, а
тем самым обязать Китай проявить «особую благодарность» в отношении
Германии.
Трудно сказать, кто был автором этого плана: германское
правительство или германские банки. Во всяком случае сведения о том, что
Япония навязывает Китаю контрибуцию, вызвали в немецких биржевых
кругах большое оживление. Более того, они «вызвали целый ряд вполне
деловых комбинаций и, прежде всего, повышение курса бумаг
различных германских кредитных банков».33 Гольштейн и Маршалль полагали,
что для реализации займа можно будет мобилизовать германских бан-
30 Архив МИД, К. 18, л. s62. Письмо Чарыкова — Лобанову-Ростсвскому
(доверительно), 4 апреля/23 марта 1895 г.
31 «Переписка Вильгельма II с Николаем 1Ь, 1894—1914, № 8. Письмо
Вильгельма, 26 апреля 1895 г.
32 G. Р., В. IX, № 2253. Маршалль — Кидерлену, 24 апреля 1895 г.
33 Архив МИД, К. 17, л. 119. Депеша Чарыкова (доверительно), Берлин
19/7 апреля 1895 г., № 29. '

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 353
киров. Но последние, повидимому, еще не могли мечтать о том, чтобы
собственными силами провести финансовую операцию столь больших
масштабов. На первых порах они были бы довольны, если бы им
удалось принять участие в международном консорциуме, который мог бы
предоставить заем, обеспеченный китайскими таможенными сборами.
Настроение немецкого финансового мира поднялось, когда он
увидел, что политика правительства на Дальнем Востоке уже начинает
приносить первые выгоды. Как раз в эти дни, в конце апреля 1895 г.,
китайские власти, крайне нуждаясь в средствах для покрытия нужд
Нанкинской провинции, обратились к группе немецких банков с просьбой
о займе. Правда, это были второстепенные немецкие банки
(«Национальный банк Германии», банкирский дом «фон дер Гейдт и К0» и
«Л. Беренс и сыновья» в Гамбурге), и размеры испрошенного займа
были невелики — всего только 30 млн. марок. Тотчас же заем был
заключен из 6%. Однако это начало казалось тем более многообещающим,
что одновременно представители китайского правительства вступили в
Берлине в переговоры о займе для уплаты военной контрибуции.34
В этих переговорах с немецкой стороны участвовали представители
крупнейших банков. Переговоры шли медленно, так как банкиры никак
не могли решить, какие гарантии потребовать от Китая, а у китайцев
были свои соображения не очень-то торопиться: одновременно они вели
переговоры и в других столицах — в Лондоне, в Петербурге, в Париже.
В те же дни в Берлине стало известно, что и американские банкиры
воспылали желанием облагодетельствовать китайцев своими кабальными
займами. Поэтому германское правительство стало оказывать давление
на банкиров с целью ускорить переговоры. Но как ни торопились
германские заимодатели, китайцы, по восточному обычаю, не проявляли
никакой спешки. Тем не менее финансовые круги оставались уверенными
в успехе дела. Это отразилось и на настроениях всей буржуазной
прессы, которая почти восторженно отзывалась ö правительственном курсе
в делах Дальнего Востока. Но правительство, столь угодившее
империалистским кругам, не чувствовало в этом вопросе поддержки со стороны
юнкерства. По признанию самого Маршалля, его очень беспокоила
позиция бисмарковской фронды.35 В течение некоторого времени газета
Бисмарка «Hamburger Nachrichten» упорно обходила вопрос о
дальневосточной политике правительства. Наконец, в самом конце апреля она
прервала молчание: она одобряла политику правительства, но при
условии, что эта политика, осуществляемая в интересах
торгово-промышленных и финансовых кругов, будет проводиться в согласии с Россией.
Маршалль был явно удовлетворен тем, что ему удалось получить
поддержку как со стороны влиятельной части крупной буржуазии, которая
проявила столь острый интерес к Дальнему Востоку, так и со стороны
влиятельных кругов юнкерства.
Однако другие круги стали высказывать сильное недовольство.
Социал-демократия обвиняла правительство в том, что своим
вмешательством в японо-китайские дела оно преследовало только одну цель —
угодить царской России. С этой агитацией правительство могло бы не
считаться, если бы в таком же духе не высказывались и пресса, близкая
к католическому центру,36 и ряд других газет. Эти нападки настолько
34 Архив МИД, К. 17, л. 124. Депеша Чарыкова, 26/14 апреля 1895 г., № 32.
35 Архив МИД, К. 17, л. 150. Депеша Чарыкова, Берлин, 2 мая/20 апреля 1895 г.
36 «Münchener Allgemeine Zeitung», 19 мая 1895 г., статья «Zur Beurteilung der
deutschen Handelsinteressen in China».

354
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
усилились, что правительству пришлось выступить в защиту своей
политики. Национал-либеральная газета «Kölnische Zeitung»,37 которую
ведомство иностранных дел часто использовало как свой официоз, по
указке Маршалля 38 поместила статью, в которой утверждала, что
германское правительство вмешалось в японо-китайский конфликт
исключительно в собственных интересах. Любопытно, что в качестве
решающего аргумента в пользу политики правительства на Дальнем Востоке
она отмечала тот факт, что Англия поддерживала Японию. Отсюда
следовало сделать вывод, что Германия должна была быть в
противоположном лагере.
Поскольку банки, предвкушая размещение займа и другие
возможные блага, вроде получения железнодорожных концессий, права на
строительство портов в Китае и т. д., оказывали политике правительства
свою полную поддержку, а бисмарковский лагерь, по своим
соображениям, не возражал против нее,— правительство могло придерживаться
прежней линии. Но вот в самом начале мая в Берлине стало известно,
что китайское правительство, не закончив своих переговоров о крупном
займе с немецкими банкирами, обратилось в Лондон и получило там
два займа. Эти займы были невелики (на 1 млн. ф. ст. из 6% и на
400 тыс. ф. ст. из 7%), но среди немецких банкиров они вызвали
сильное недовольство.39 Однако переговоры в Берлине продолжались. Вдруг
пришло сообщение, что китайское правительство подписало в Париже
соглашение с французскими банками под гарантию России (на сумму
16 млн. ф. ст.). По свидетельству Остен-Сакена, эта весть произвела в
германских финансовых и политических сферах «впечатление
совершенно непредвиденного события».40 Немецкая пресса, застигнутая врасплох,
как и немецкие банки, которые определяли ее настроения, сразу
переменила тон. Если раньше она благодушно и самодовольно расписывала,
какие благодеяния принесет Китаю, Германии и всему миру участие
германских банкирских домов в размещении займа, то теперь она в
самом раздраженном тоне стала обвинять правительство в том, что оно
не сумело дипломатическими средствами предотвратить
русско-французский заем и тем самым упустило возможность реализовать столь
исключительно выгодную финансовую сделку. Еще недавно она превозносила
мудрость германской дипломатии, которая столь своевременно
присоединилась в Токио к демаршу России и Франции. Теперь она негодовала
по адресу этой дипломатии, утверждая, что только финансовые выгоды
могли оправдать участие Германии в одной компании с Россией и
Францией. Газеты, находившиеся на иждивении заинтересованных
финансовых кругов, в этой связи уже начали нападать на общий
внешнеполитический курс правительства.
Ведомство иностранных дел старалось успокоить прессу, столь
взбудораженную неудачей банкиров. Но официозная пресса
воздерживалась от открытой полемики. Это объяснялось тем, что Остен-Сакен
просил Маршалля не подливать масла в огонь, пока вопрос о парижском
займе не будет обсужден в дипломатических переговорах между
Германией и Россией. Маршалль пообещал выполнить эту просьбу.41 Но
37 «Kölnische Zeitung», 19 мая 1895 г.
38 Архив МИД, К. 17, л. 177. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 20/8 мая 1895 г., № 41.
39 Архив МИД, К. 17, л. 155. Депеша Чарыкова, Берлин, 2 мая/20 апреля
1895 г., № 36.
40 Архив МИД, К. 17, л. 190. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 14/2 июня 1895 г., №44.
41 Τ а м же.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
355
£олго молчать он не мог. Орган «короля» Штумма 42 поместил
инспирированную передовую статью, которая должна была снять с
правительства возводимые на него обвинения. Это была удивительная статья. Она
пыталась доказать, что Германия якобы и не собиралась принимать
участие в только что реализованном займе. Она утверждала далее, что
германская промышленность ничего не могла бы выиграть, если бы
германские банки приняли участие в этом займе, и даже проиграла бы,
поскольку участие в консорциуме совместно с французскими
банкирскими домами привело бы к наводнению германского денежного рынка
русскими кредитными бумагами. Наконец, она утверждала, что
германское правительство, учитывая невыгодные стороны этого займа, сумело
извлечь из него политические выгоды тем, что добровольно уступило его
России. Это была явная увертка. Даже лондонский «Times» признал,
что реализация китайского займа в Париже являлась успехом русской
политики.43 Это понимали и руководители германской дипломатии, но
им не осталось ничего другого, как только делать хорошую мину при
плохой игре.
Впрочем, потерпев поражение, они продолжали борьбу. В тот самый
день, когда через посредство официозной прессы они пытались доказать,
что Германия была не заинтересована в китайском займе и добровольно
уступила его России, из Берлина отправлены были Гутшмиду в Токио
инструкции посоветовать японскому правительству под любым
предлогом задержать эвакуацию китайской территории.44 Германская
дипломатия стремилась таким образом сорвать русско-французский заем или
хотя бы затруднить его осуществление. Но уже было поздно, и все ее
попытки были обречены на неудачу. Финансовые круги и их пресса
продолжали нападки на правительство за то, что оно упустило
возможность участия в столь выгодной сделке. Нападки стали приобретать и
политический оттенок. Раздраженные успехом русской политики, эти
круги стали высказываться за сближение с Англией.45
Под влиянием этих кругов и Маршалль несколько изменил свою
позицию. Закулисно он стал искать сближения с Японией и в то же
время не скрывал своей готовности искать сближения с Англией. В
беседах с Остен-Сакеном он дал понять, что «стремление отдельных
государств действовать изолированно» может побудить Германию искать
сближения с Англией. Он нашел даже материальную основу этого
сближения. «Германия, равно как и Англия,— сказал он,— предусматривает
время, когда пораженный Китай снова примется за свое вооружение,
когда ему придется обратиться с заказами к европейским
производительным центрам для создания нового флота и боевых снарядов.
Осуществление этих соображений,— заключил он,— германское
правительство видит на своих и на английских рынках».46 Эти рассуждения почти
точно, но еще более пространно были воспроизведены в финансовой
печати.47
; « «Post», 12 июня 1895 г.
! 43 Архив МИД, К. 17, л. 190. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 14/2 июня
[ 1895 г., № 44.
44 G. Р., В. IX, № 2280. Маршалль — Гутшмиду, 12 июня 1895 г.
45 Архив МИД, К. 17, л. 223. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 26/14 июня
1895 г., № 48.
| 46· Архив МИД, К. 17, л. 229. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 3 июля/21 июня
| 1895 г., № 50.
I 47 Остен-Сакен обратил внимание на статью «Russland und die chinesische
I Anleihe» в «Das Kleine Börsen- und Handels-Journal», № 177. Автор статьи утверждал,
I что державы, принимавшие участие в решении японо-китайского вопроса, были уве-

356
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Германские промышленники и связанные с ними банковские круги
с большим вниманием следили за заказами, которые Китай и Япония
размещали в Европе. Однако на долю Германии эти заказы не
перепадали. 48
Раздраженные успехом русской политики в Китае, эти круги с
завистью смотрели и на успехи английской политики: осенью 1895 г. стало
известно, что английский капитал получил концессию на железную
дорогу Шанхай — Нанкин.49 Когда всеобщее возбуждение
несколько улеглось, перед правящими кругами господствующих классов встал
вопрос: что же дальше? Осенью 1895 г. Брандт во главе коммерческой
экспедиции был направлен в Китай. Не сумев добиться крупного
самостоятельного успеха, правящие круги Германии должны были
задуматься, как добиться успеха, хотя бы частичного. Приходилось учитывать
политическое влияние России и все еще преобладающее финансово-
экономическое влияние английского капитала на Дальнем Востоке. Это
нашло свое выражение и в различных тенденциях, обнаружившихся в
правительственных сферах. В то время как Маршалль в беседах с Ос-
тен-Сакеном указывал, что Германия, обойденная в вопросе о займе,
должна будет искать сближения с английскими капиталистами, Гогенлоэ
объявлял себя сторонником сближения с Россией и даже выражал
сожаление, что это сближение может пошатнуться «в угоду биржевым
спекулянтам, заинтересованным в Китае».50 В конце 1895 г. обе эти
тенденции окончательно сложились. С одной стороны, немецкие банкиры
вступили в переговоры с лондонским Сити о совместном осуществлении
финансовых домогательств в Китае. На этом пути они добились
известного успеха: 23 марта 1896 г. англо-германский синдикат подписал
с Китаем соглашение о предоставлении ему займа (в размере 16 млн.
ф. ст.).51 С другой стороны германское правительство стало подчерки-
рены, что каждая из них в результате вмешательства получит известные выгоды. Но
получилось несколько иное: Россия решила извлечь выгоды только в своих интересах.
Отмечая, что германское ведомство иностранных дел и английский форейн-оффис
пытались помешать России и французскому консорциуму путем воздействия через
Пекин, газета утверждала, что этот шаг не прошел бесследно,—свидетельством тому
являются угрозы, которые раздаются со стороны русской прессы. Однако, утверждала
газета, ни в Лондоне, ни в Берлине этих угроз не боятся, так как известно, что
английский флот сильнее русского, а в случае военного столкновения Германия,
в отличие от России, не будет нуждаться в финансовой поддержке из-за границы.
Кроме того, китайцы достаточно умны, чтобы понимать, что Англия и Германия
являются самыми крупными, лучшими и наиболее выгодными поставщиками военных
материалов и что эти державы имеют наибольшие денежные средства, чтобы предоставить
их другим державам. Поэтому в будущем Китай должен и может рассчитывать только
на Англию и на Германию. Торговля этих двух держав имеет наибольшее значение
для Китая. Согласно официальным китайским данным, роль германских кораблей
в китайской торговле исчислялась в 6.7%, французских—1.18%, русских — всего
только в 0.47%, а английских — 69%. В заключение газета писала: «Солидарность
самых крупных денежных рынков является еще большей, чем это представляют себе
в Петербурге. Объединенная мощь крупных английских и немецких денежных фирм,
уже по своей силе весьма внушительная, не может быть игнорирована ни одним
серьезным капиталистом Франции, если к тому же на ее стороне стоит авторитет
правительств... Ни одно государство не должно уйти с пустыми руками, но каждое из
них должно удовлетвориться участием в такой доле, которая соответствует его
жизненной силе».
48 Архив МИД, К. 17, л. 296. Депеша Чарыкова, Берлин, б сентября/25 августа
1895 г., № 67.
49 Архив МИД, К. 17, л. 312. Депеша Чарыкова, Берлин, 4 октября/22 сентября
1895 г., № 78.
50 Архив МИД, К. 17, л. 229. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 3 июля/21 июня
1895 г., № 50.
51 В. D., v. I, № 1, Меморандум, 14 января 1905 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 357
вать свое сближение с царской Россией, преследуя при этом далеко
идущие цели.
После того как в Берлине окончательно сложились планы захвата
одного или даже двух «опорных пунктов» в Китае, с германской
стороны усилились попытки подтолкнуть Россию к экспансии на Дальнем
Востоке под видом сближения с нею. С чисто немецкой методичностью
германская дипломатия вколачивала в мозги русского царя мысль о
блестящих перспективах, которые откроются перед ним, если все свое
внимание он направит в сторону Дальнего Востока. Особенно назойлив
был Вильгельм. «Несомненно,— писал он Николаю II,— что для
России великой задачей будущего является дело цивилизации Азиатского
материка и защиты Европы от вторжения великой желтой расы. В этом
деле я буду всегда по мере сил своих твоим помощником». «Я сделаю
все, что в моей власти,— писал он в том же письме,— чтобы
поддержать спокойствие в Европе и охранить тыл России, так!, чтобы
никто не мог помешать твоим действиям на Дальнем Востоке».52 Он
призывал царя объединиться против «желтой опасности», грозящей
христианству, «объединиться во имя защиты креста, для сопротивления
вторжению буддизма, язычества и варварства».53 При этом он
специально подчеркивал, что успешная борьба против «желтой опасности»
может быть проведена только при условии совместной борьбы «против
наших общих внутренних врагов: анархизма, республиканизма,
нигилизма». Он убеждал Николая, что в России этот внутренний враг
особенно силен, потому что царь состоит в противоестественном союзе с
Французской республикой. «Республиканцы,—писал он ему,—
революционеры de natura, и с ними совершенно правильно обращались как с
людьми, которых следует расстреливать или вешать... Ники, даю тебе
слово — божье проклятье вовек тяготеет над этим (т. е. французским.—
А. Е.) народом». 54
Разумеется, эти полуистерические, полурасчетливые заклинания
германского кайзера не достигали цели: союзные отношения между
царской Россией и буржуазной Францией продолжали сохраняться.
Приходилось нажимать и на другие педали. «Если ты,— обращался
Вильгельм к царю,— плохо ли хорошо ли, состоишь в союзе с
Францией,— прекрасно, держи тогда этих проклятых мерзавцев в
повиновении, заставь их сидеть смирно... иначе нам придется воевать в Европе
вместо того, чтобы биться за Европу против Востока».55
Эту битву «за Европу против Востока» Вильгельм изображал как
объединенное выступление европейских держав против «желтой
опасности». Однако роль Германии в этом «объединенном выступлении»
по сути дела заключалась только в том, чтобы подталкивать к этому
выступлению Россию. «Если Россия,— еще и еще раз убеждал
Вильгельм царя,— будет иметь серьезные затруднения на Востоке, то я
считаю своим долгом защищать ваш тыл в Европе против кого бы то
ни было и следить, чтобы все было спокойно; что же касается Франции,
то с моей стороны ей не грозит ничего, предполагая, конечно, что на
меня не нападут».56 Давая России столь щедрые заверения, Вильгельм
одновременно сообщил о принятом в Германии решении «значительно
52 «Переписка Вильгельма II с Николаем 1Ь, 1894—1914, № 8. Письмо
Вильгельма II, 26 апреля 1895 г.
53 Там же, № 10. Письмо Вильгельма II, 26 сентября 1895 г.
54 Там же, № И. Письмо Вильгельма II, 25 октября 1895 г,
55 Там же, № 10. Письмо Вильгельма И, 26 сентября 1895 г.
56 Там же, № 11. Письмо Вильгельма II, 25 октября 1895 г.

358
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
увеличить мою армию». Таковы были гарантии, которые кайзер
безусловно предоставлял западной границе царской России и условно
восточной границе Французской республики. Нетрудно было понять,
что кайзер преследовал цель втравить Россию «в конфликт с Японией,
а возможно и с Англией и одновременно предоставить возможность
Германии подготовиться к расправе с Францией. Так на деле должно
было выглядеть участие Германии в исторической «битве за Европу
против Востока». Эта беспримерная жертвенность была столь
значительна и неоценима, что кайзер уже заранее требовал от царя
возмещения, разумеется, за счет Китая.
Неудача с размещением китайского займа не уменьшила, а,
наоборот, усилила стремление германского капитала к проникновению в
Китай. В начале осени требования захватить «опорный пункт» в Китае
снова возобновились. Многие органы германской прессы стали
оживленно обсуждать вопрос о том, какой «опорный пункт» в Китае более
подходящ и как можно было бы заполучить его в германские руки.
Во второй половине сентября германское правительство через свой
официоз («Post») потребовало, чтобы пресса прекратила обсуждение
этого вопроса. Оно дало понять, что публичное обсуждение
захватнических планов в Китае только затрудняет правительству возможность
добиться поставленной цели».57
И действительно, германское правительство только искало повод,
чтобы выступить. Во второй половине августа появились сообщения,
что в Китае убиты какие-то английские и американские миссионеры.
В Берлине надеялись, что английское правительство воспользуется этим
случаем, чтобы захватить какой-нибудь кусок китайской территории.
Тогда можно было бы последовать английскому примеру. Оказалось,
однако, что «в данном случае» английское правительство выступить не
предполагает.58 «Это — фраза»,— заметил Вильгельм и тут же дал
приказ германским военным кораблям на всякий случай направиться
з район Вэйхайвэя.59 Тогда же распространились слухи, что Россия
собирается занять какой-либо порт в Корее. Вильгельм считал, что
в таком случае наступает самый подходящий момент немедленно
захватить Вэйхайвэй, дабы «не случилось так, как в Африке, где
англичане или французы нас опередили».60 Он требовал действовать без
всякой предварительной договоренности с державами. С «fait accompli»
(совершившимся фактом), заметил он тогда же, державы всегда
больше считаются, чем с предупреждениями.61
Как ни глубокомысленна была эта империалистская философия
«совершившихся фактов», германское правительство в данном случае
должно было отказаться следовать ей на практике. Во-первых, ни
Россия, ни Англия не дали повода Германии приступить в Китае к
политике захватов. Во-вторых, Вэйхайвэй в качестве залога для
получения китайской контрибуции находился в тот момент в руках японских
милитаристов. Нельзя же было рекомендовать Японии затянуть
эвакуацию захваченной китайской территории и одновременно в порядке
«совершившегося факта» приступить к захвату этой же территории. Это
выглядело бы такой авантюрой, что даже германское правительство
57 Архив МИД, К. 17, л. 300. Депеша Чарыкова, Берлин, 20/8 сентября
Î895 г., № 69.
58 G. Р., В. XIV, № 3647. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 30 августа
1895 г.
59 Τ а м же (см. помету Вильгельма II).
60 G. Р., В. XIV, № 3648. Гогенлоэ — Маршаллю, 1 сентября 1895 ι.
61 Τ а м же.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 359
вынуждено было воздержаться от нее. В конце концов кайзер, весьма,
впрочем, неохотно, отказался от планов захвата Вэйхайвэя. Ему
пришлось прислушаться к мнению морского ведомства, которое считало, что
в ассортименте намеченных целей германской захватнической политики
в Китае наиболее подходящим «опорным пунктом» является Цзяочжоу.
Тогда была сделана попытка договориться с пекинским правительством,
не уступит ли оно Германии морской порт или угольную станцию. Эти
переговоры с Китаем окончились неудачно. Пекинское правительство
поняло, к чему может привести удовлетворение германских
домогательств. Оно поняло, что если положить палец в рот одной из
империалистских держав, то, удовлетворяя ревнивые настояния других, придется
распрощаться со всей рукой. На языке высокой дипломатии и
международного права, в котором китайцам пришлось поневоле изъясняться
и совершенствоваться, это выражалось как стремление не создавать
прецедента для преимущественных интересов одной иностранной
державы перед другой.62 Таким образом, китайцы на германские
домогательства ответили вежливым отказом. Не (помогло и вмешательство
многоопытного Брандта. Пути к «опорному пункту» пришлось искать
с другого конца.
В начале ноября 1895 г. морское ведомство снова вернулось к
мысли захватить Чжоушань. Но возникал вопрос: как отнесется к этому
Англия? Гогенлоэ высказал предположение, что ее можно будет
компенсировать в другом месте. Но где? Адмирал Кнорр предложил было
уступить ей бездоходный Камерун. Но в это время (в конце 1895 г.)
внимание правящих кругов было приковано к Африке, и германское
правительство не могло думать о том, чтобы уступить Англии какую-
нибудь часть своих колониальных владений. Наоборот, оно собиралось
тогда в Африке захватить новые куски. Поэтому предложение
обменять Чжоушань на Камерун Гогенлоэ считал «академическим
разговором». 63
Трансваальский кризис временно отвлек внимание от китайских дел,
но его исход и националистическая и империалистская лихорадка,
возбужденная им, только усилили стремление правящих классов Германии
захватить кусок китайской территории. В кампанию были вовлечены
все главные органы юнкерской и буржуазной прессы,64 колониальные
ферейны65 и, конечно, «Пангерманский союз». И все-таки германское
правительство еще не смогло ни создать благоприятной
дипломатической обстановки, ни даже конкретно установить цели. Правда,
Вильгельму, повидимому, удалось получить от царя согласие на то, чтобы
Китай уступил Германии угольную станцию, но только в самой общей
и неопределенной форме. Когда и где — эти вопросы остались без
ответа. В ведомстве иностранных дел поняли так, что отношение России
к домогательствам Германии будет тем более благоприятно, чем южнее
будут направляться эти домогательства. Там поняли также, что Англия
будет против этих домогательств возражать тем меньше, чем, наоборот,
севернее будет расположен облюбованный немцами «опорный пункт».
62 G. Р., В. XIV, № 3659. Шенк — Гогенлоэ, 15 декабря 1895 г.
63 G. Р., В. XIV, № 3656. Записка Гогенлоэ, 11 ноября 1895 г.
64 В этой кампании принимали участие: юнкерские «Kreuzzeitung», «Deutsche
Tageszeitung», либеральная «Frankfurter Zeitung», газеты католического юга
«Münchener Neueste Nachrichten», «Münchener Allgemeine Zeitung», бисмарковская
«Hamburger Nachrichten», «Hamburger Korrespodent», «Hannoverscher Kurier» и «Magdeburger
Zeitung» (см. G. Р., В. XIV, № 3662. Записка Клемета, 18 марта 1896 г.).
65 Например, «Союз торговой географии и колониальной политики в Германии».

360
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Одновременно германское правительство сочло полезным заручиться и
благожелательной позицией Японии.
Маршалль, который так недавно призывал к борьбе против
«желтой опасности», стал публично расточать комплименты по адресу
Японии. Выступая в рейхстаге, он называл ее «расцветающей нацией»,
которая «всегда может рассчитывать на симпатии немецкой нации».6б
Поиски сближения с Японией нашли свое выражение в переговорах с
нею по вопросу об условиях заключения нового торгового договора,
Японии удалось выговорить себе некоторые экономические
преимущества. 67 Но позиция самого Китая оставалась прежней. Правда,
германские консулы в Китае тешили свое начальство донесениями,
в которых сообщали, что в случае, если Германия приступит к захвату
какого-нибудь порта, население Китая отнесется к этому «по меньшей
мере безразлично». Но эти донесения не приближали германских
империалистов к их цели. Попытки договориться с пекинским
правительством продолжались.
Летом 1896 г. влиятельный Ли Хун-чжан, объезжая европейские
столицы, посетил и Берлин. Здесь китайского сановника ожидала
пышная встреча. Ли Хун-чжан хотел добиться предоставления Китаю права
несколько -повысить морские пошлины. Он доказывал, что в противно*м
случае в Китае начнется страшная финансовая разруха. Он лросил
германское правиггельство поддержать его требования. Повышение
морских пошлин в Китае больше всего задевало английских
капиталистов. Но и германские экспортеры не были заинтересованы в том,
чтобы их повысить. Однако Маршалль не ответил Ли Хун-чжану
простым отказом. Он спросил его: «А что Китай предложит нам за
это?» И прежде чем сановный китаец сформулировал свои
предложения, он сам сформулировал «непререкаемые требования Германии»: «Мы
должны,— заявил он,— владеть в китайских водах станцией с
обширным портом и с окрестностями, которые позволили бы устроить
угольную станцию, построить доки и укрепления для ее защиты». Сло-
* Reichstag, 18 марта 1896 г., В. II, S. 1539—1540.
67 Торговый договор с Японией значительно отличался от старого договора,
заключенного в 1869 г. Согласно условиям нового договора, Япония получила
возможность повысить тарифы на товары, ввозимые из Германии с 3—5% до 10%. Германия
отказалась от прав экстерриториальности в Японии, а также от прав приобретения
в Японии земельной собственности. Германская буржуазия и ее политические партии,
скрепя сердце, согласились принять новые условия японо-германского договора.
Национал-либеральный депутат Гейль-цу-Геррнсгейм отметил в рейхстаге, что
Германия, которая занимает в общем ввозе в Японии 6.7% (в то время как Англия — 35%),
нуждается :в японском рынке, в особенности поскольку ей приходится считаться
с возрастающими затруднениями проникновения на американский рынок (тариф Мак-
Кинли). Германские господствующие классы и правительство должны были считаться
и с тем, что Япония только что закончила победоносную войну с Китаем и тем самым
показала свою возрастающую военную мощь. Один из правых депутатов, Мюнх-Фер-
бер, так и сказал: новый договор с Японией наносит вред германской торговле, но
военные успехи Японии столь велики, что иностранные державы должны считаться
с интересами Японии. Он отметил, что новый договор может нанести особенный ущерб
таким статьям германского экспорта, как шерстяные ткани, фланель, анилиновые
краски, различные сорта железа. Но особенно он сожалел по поводу тоге, что в
состав статей экспорта в Японию не включен алкоголь — «чрезвычайно важная и
специфически немецкая статья экспорта, которой предстоит блестящая будущность». За
утверждение договора выступил и лидер крайних протекционистов юнкерского
лагеря Каниц. Большинством голосов японо-германский договор был утвержден, хотя
многие отмечали, что, поскольку трудно предвидеть, как он будет проводиться в
жизнь, Германия попадает в положение, при котором ей приходится, как выразился
Гейль, «покупать кота в мешке» (см. Reichstag, 6—8 июня 1896 г., В. IV, S. 2456—
2466).

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
361
вом, у Ли Хун-чжана не должно было остаться сомнений в том, что
Германия собирается обосноваться на китайской территории широко,
прочно и с большими удобствами. Далее Маршалль требовал, чтобы
китайское правительство предоставило «Немецко-Азиатскому банку»
концессии на железную дорогу Шанхай — Нанкин и вообще привлекло
германский капитал к железнодорожному строительству в Китае. Ли
Хун-чжан сделал вид, что с большим интересом отнесся к
предложению о привлечении в Китай германского капитала. Но вместе с тем он
довольно ясно уклонился от принятия требования о предоставлении
угольной станции «с окрестностями». Таким образом, и эта попытка
окончилась неудачей.68
Казалось бы, более благоприятно закончились переговоры с
китайским посланником Су Чин-ченом (он был аккредитован в Берлине
и. в Петербурге одновременно). Правда, он предупредил, что он не
может открыто рекомендовать пекинскому правительству пойти немцам
на уступки и удовлетворить их домогательства,— не может, как он
признался, из боязни, что «крикуны будут считать его предателем». Но
он дал немцам добрый совет, как они должны поступить, чтобы
добиться в Китае успеха: они должны, пояснил он, применить в Китае
«немного насилия».69 Эти советы как нельзя лучше отвечали и
стремлениям самого германского правительства. Понукаемое
настоятельными требованиями влиятельных империалистских групп, оно должно было
признаться в полной неспособности навязать Китаю свою волю
дипломатическими средствами. Посланник в Пекине барон Гейкинг сообщал,
что все его попытки навязать Китаю германские требования остаются
безуспешными. Ему надоели вежливые китайские церемонии, при
помощи которых пекинское правительство так ловко уклонялось от его
назойливых требований, и вскоре, признав тем самым свое банкротство,
он пришел к выводу, что без применения военной силы он свою
дипломатическую миссию выполнить не сможет. В конце ноября 1896 г.
и Гогенлоэ высказался за то, чтобы прекратить переговоры с Китаем,
прекратить заигрывания с богдыханом (Вильгельм хотел в виде аванса
послать ему высший орден Черного Орла) и прямо начать действовать
«при помощи насилия». Кайзер тотчас же согласился с ним. «Уже
довольно заниматься переговорами!— надписал он на докладе
Гогенлоэ.— Вести переговоры — после того как китайский посланник
сам советует нам применить насилие, а Гейкинг тоже!— именно это
было бы смешно! Нет! Теперь нужно сконцентрировать корабли и
захватить Амой или Киао-Чао, поднять флаг, а уже потом вести
переговоры». 70 К этому времени в Берлине уже был получен доклад Тирпица
об «опорных пунктах» в Китае.71 Находясь в ожидании своего
высокого назначения на Дальнем Востоке, Тирпиц не бездействовал:
германская эскадра под его командованием обследовала (без разрешения
китайского правительства) бухты Чифу и Цзяочжоу. Тогда же Тирпиц
пришел к выводу, что именно Цзяочжоу наиболее подходящее место
для создания опорного пункта. Адмирал Кнорр, командующий
флотом, согласился с ним, тем более, что, как он узнал, в хинтерланде
Цзяочжоу имелись большие залежи угля, железа ,и других
минералов. 72
68 G Р.. В. XIV, № 3663. Записка Маршалля, 19 июня 1896 г.
69 G. Р., В. XIV, № 3661. Радолин — Гогенлоэ, 15 февраля 1896 г.
70 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 281—282.
71 G. P., В. XIV, № 3664. Гейкинг —Гогенлоэ, 22 августа 1896 г.
72 G. Р., В. XIV, № 3665. Записка Кнорра, 9 ноября 1896 г.

362
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Захватническая цель в Китае окончательно была установлена на
специальном правительственном совещании у кайзера.73 Здесь было
решено придраться к какому-нибудь поводу, чтобы под видом ответных
репрессий захватить кусок китайской территории, а уже затем,
поставив весь мир перед совершившимся фактом, вступить в переговоры с
пекинским правительством и заставить его этот захватнический акт
прикрыть формальной сделкой. Участники совещания были
уверены, что желанного повода им долго ждать не придется. Для
технической подготовки захвата китайской бухты в Цзяочжоу был
направлен под видом туриста морской инженер некий Франциус. В то же
время Гейкингу были посланы инструкции «обратить особое внимание
на создание необходимого повода к выступлению».74 При этом в
Берлине заранее установили, что желанный повод к выступлению можно
будет найти «например, в условиях деятельности наших миссионеров».75
Это была удивительная предусмотрительность. Она свидетельствовала
о том, что во имя достижения империалистских целей германская
дипломатия вступила на путь авантюр и провокаций большого масштаба.
2
Такова была политика германского империализма на Дальнем
Востоке, когда Бюлов, встав во главе дипломатического ведомства, должен
был обеспечить достижение ранее поставленных там ею целей.
Поскольку главная цель — захват Цзяочжоу — была установлена, Бюлов
должен был дипломатическую подготовку начать с русского конца.
Еще до его прихода к власти германская дипломатия могла убедиться
в том, что царское правительство обнаруживает к Цзяочжоу
определенный интерес. В начале 1896 г. германский посланник в Пекине в
беседе с русским дипломатом Кассини установил, что Цзяочжоу
используется Россией для зимней стоянки ее флота и что царское
правительство не собирается отказаться от этой стоянки до тех пор, пока не
найдет другого подходящего порта в Корее.76 В начале июля 1897 г.
Радолин снова поднял в Петербурге вопрос о Цзяочжоу, но и на сей
раз без особенных результатов.77 Правда, Кассини (он в это время
был в Петербурге) заверил Радолина, что он «понимает» стремление
германского правительства приобрести «опорный пункт» в Китае и
даже удивляется, почему оно так затянуло дело. Но вместе с тем ни
Кассини, ни в еще большей степени Муравьев не проявили никакой
готовности поддержать германские домогательства в отношении
Цзяочжоу. У Радолина создалось впечатление, что предстоящую зиму
русский флот собирается провести в этой китайской бухте. Вместо
поддержки захвата этой облюбованной немцами бухты Радолин получил совет
искать «опорный пункт» в южном направлении, а еще лучше «обождать».
Но германское правительство ждать не хотело. В правительственных
кругах считали, что, наоборот, нужно спешить: «политика сплочения»
нуждалась в каком-нибудь крупном и эффектном успехе в области
«мировой политики». Было решено ускорить решение вопроса и с этой
73 На этом совещании участвовали Гогенлоэ, Маршалль, начальник морского
кабинета барон фон Зенден, адмирал Гольман и представитель начальника военного
кабинета (Н о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 282).
74 G. Р., В. XIV, № 3669. Записка Клемета, 28 ноября 1896 г.
75 Τ а м же.
76 «Красный архив», т. LH, стр. 103. Всеподд. записка российского министра
иностранных дел, 23/11 ноября 1897 г.
77 G. Р., В. XIV, № 3677. Радолин — Гогенлоэ, 8 июля 1897 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 363
целью договориться с Россией. В начале августа предстоял ответный
визит германского императора к царю, и правящие круги в Германии
ожидали, что этот визит не останется безрезультатным. Правда,
германская пресса предостерегала против чрезмерно больших ожиданий.
Национал-либеральная «National Zeitung» писала, что «против таких
ожиданий говорит существенный фактор: ...полная дружба... едва ли
возможна между славянами и немцами».78 Однако и эта газета, как и
другие, подчеркивала, что предстоящие русско-германские переговоры
должны иметь практические результаты именно в делах Дальнего
Востока.
7 августа Вильгельм в сопровождении Гогенлоэ и Бюлова приехал
в Петергоф. Здесь начались переговоры по ряду вопросов. Царь
выразил опасение, что улучшающиеся политические отношения между
Россией и Германией могут быть подорваны разногласиями по
экономическим вопросам. Витте на эту тему говорил еще более определенно. Он
заявил, что русское правительство будет в отношениях с Германией
придерживаться политики существующих торговых договоров, ибо
уступки могут только побудить немецких аграриев выставить новые и
новые требования, которые в конце концов приведут к новой
экономической войне между Россией и Германией. Он предлагал, чтобы впредь
правительства обеих стран заранее согласовывали намеченные ими
мероприятия в области торговой и тарифной политики. С германской
стороны была сделана попытка привлечь Россию к борьбе против
протекционистской политики США в форме создания «европейского
таможенного союза». Ни царь, ни Муравьев особенного интереса к этой
«идее» не проявили. По делам Ближнего Востока была подтверждена
ранее установленная точка зрения — политика status quo и
противодействие английской политике, которая под видом реформ в Турции
преследует свои особые цели.79 Но главным вопросом переговоров были
дальневосточные дела, точнее — вопрос о Цзяочжоу.80 Инициатива
принадлежала немцам. Вильгельм спросил царя, «имеет ли Россия виды
на Киао-Чао». Николай ответил, что «действительно Россия
заинтересована сохранить за собою доступ к этому торту до того времени,
пока она не завладеет более северным портом, который она уже
присмотрела себе». Тогда Вильгельм спросил, будет ли царь возражать,
если «германские суда, в случае надобности и с предварительного
согласия русских морских властей, бросят якорь в Киао-Чао». На этот
вопрос царь ответил отрицательно. Гогенлоэ зафиксировал эту беседу
и запись ее показал Муравьеву. Ознакомившись с этой записью,
Муравьев заметил, что «Россия не имеет в виду окончательно завладеть
бухтой Киао-Чао, хотя он и не может сказать, когда она будет в
состоянии освободить эту бухту». К тому же Муравьев будто бы добавил,
что «по освобождении ее Россия хотела бы бухту Киао-Чао передать
нам, уж хотя бы потому, чтобы на нее не наложила руку Англия».
Таким образом, германской дипломатии не удалось в Петергофе
получить согласие России на захват Цзяочжоу. Самое большее, чего
ей удалось добиться, это обещания не препятствовать временному
заходу германских кораблей в китайскую гавань. Все же это была маленькая
78 «National-Zeitung», 5 августа 1897 г. [см. также Архив МИД, К. 21, л. 201.
Депеша Палена, Берлин, 6 августа/25 июля 1897 г.].
79 G. Р., В. XIII, № 3438. Бюлов — ведомству иностранных дел, 11 августа 1897г.
80 G. Р., В. XIV, № 3679. Бюлов — ведомству иностранных дел, 11 августа
1897 г.; № 3680. Записка Бюлова, 17 августа 1897 г.

364
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«лазейка»,81 и германское правительство решило не отказаться от
возможности воспользоваться ею и притом не в отдаленном будущем,
а немедленно. В конце сентября оно уже сообщило в Петербург, что
«в соответствии с петергофскими переговорами» оно собирается
поставить в известность китайское правительство, что предстоящей зимой
«в случае нужды оно временно введет военные корабли в Киао-Чао».
Сделав это сообщение Муравьеву, Радолин добавил, что «само собой
разумеется, это может случиться только по соглашению с тамошними
русскими властями». Муравьев никакого ответа не дал.8* Через месяц,
в конце октября, Гейкинг явился в цзунь-ли-ямынь82а и снова
поставил вопрос о предоставлении Германии морской станции на китайском
побережье. На сей раз он говорил более определенно: по рассказам
китайских сановников, он «настойчиво домогался разрешения
германской эскадре провести зиму в Киао-Чао». При этом он отказался
отвечать на вопрос, сколько времени германские военные корабли
предполагают оставаться в Цзяочжоу. Он сослался только на то, что
германское правительство обо всем якобы договорилось с Россией. Это
сообщение произвело на китайцев, как заметил Гейкинг, «глубокое
впечатление». «Но ведь к русским это не имеет никакого отношения,—
воскликнул Ли Хун-чжан,— ведь Цзяочжоу — китайская область».
Гейкинг отказался обсуждать эту тему и считал свою миссию
выполненной. Он только спросил, может ли он во время своего путешествия
посетить бухту Цзяочжоу «в виде прогулки» на военном судне.
Получив положительный ответ, он уехал «путешествовать».83
Во время путешествия Гейкинг явно искал повода, чтобы
спровоцировать китайцев на какой-нибудь «инцидент». Находясь в Учане, он
посетил генерал-губернатора Чжан Чжин-дуна и вдруг в самой резкой и
грубой форме потребовал объяснений, почему китайские власти
предоставили бельгийскому капиталу концессию на Ханькоу-Пекинскую
железную дорогу. В то же время германские матросы и офицеры с
находящегося в Учанском порту крейсера «Кормарон» начали на улице
провоцировать китайскую толпу. Население китайских портов уже не
раз имело случай ознакомиться с дикими нравами, вызывающим
поведением белолицых, одетых в форму английских, германских или
американских моряков. И они уже ко многому привыкли. Но на сей раз
провокационные выходки германских офицеров и моряков, повидимому,
переполнили чашу терпения, и из китайской толпы кто-то бросил в
немцев несколько комков грязи. В других условиях весь этот «инцидент»
получил бы не большее значение, чем тот комок грязи, который так
заслуженно получили немецкие матросы. Но Гейкинг, повидимому, очень
обрадованный, нарочито придал этому ничтожному случаю большое
политическое значение и потребовал от Чжан Чжин-дуна удовлетворения и
притом в самой унизительной для Китая форме: китайская артиллерия
на учанских фортах произвела салют в честь германского флага.
Однако Гейкинг .не успокоился. Немецкие резиденты стали усиленно
муссировать этот «инцидент», и многие иностранные наблюдатели были
убеждены, что именно это великое учанское событие — брошенный
комок грязи — вскоре будет использовано Германией в качестве предлога
81 Б. А. Романов, Россия в Маньчжурии (1892—1906). Очерки по истории
внешней политики самодержавия в эпоху империализма, Л. 1928, стр. 181.
82 G. Р., В. XIV, № 3682. Радолин — Гогенлоэ, 21 сентября 1897 г. ·
822 Ведомство иностранных дел.
83 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 35. Депеша Павлова, Пекин, 1 ноября/
20 октября 1897 г., № 31.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
365
для занятия какого-нибудь китайского порта. Но вдруг пришло
сообщение о другом «инциденте», более крупном, а главное — более удобном,
чтобы Германия могла использовать его в целях осуществления своих
захватнических замыслов в Китае.84
4 ноября близ Цзюй-Е (Цзюйе), к востоку от Цао-Чжоу-Фу, на
юге Шаньдунской провинции были убиты два немецких католических
миссионера. Убийство произошло при весьма подозрительных
обстоятельствах: то ли толпой, возбужденной их провокационными
выходками, то ли какой-то разбойничьей бандой.85 Во всяком случае самый
факт убийства удивительным образом совпадал с ранее намеченными в
Берлине инструкциями искать повода «например, в условиях
деятельности наших миссионеров».86 Когда весть об этом убийстве пришла в
Пекин, секретарь германской миссии фон Притвиц, не посвященный, пови-
димому, во все тонкости провокационных замыслов германской
дипломатии, спокойно сказал Павлову, что «случай этот не имеет никакого
отношения собственно к миссионерскому вопросу и является обычным
разбойничьим нападением, сопровождавшимся убийством с целью
грабежа». Точно так же расценили это убийство и министры из цзунь-ли-
ямыня. Наконец, старший член католической миссии в Пекине аббат
Фавье запросил провикария германской католической миссии в Шань-
дуне о всех обстоятельствах убийства. Он получил ответ,
подтверждающий сведения, имеющиеся в цзунь-ли-ямыне и в германской миссии.
Тем не менее фон Притвиц заявил Павлову, что «дело представляется
весьма серьезным и может повести к осложнениям между Германией и
Китаем». Он стал таким сообразительным только после того, как
получил инструктивную телеграмму из Ханькоу от германского посла барона
Гейкинга.87
Почуяв опасность, пекинское правительство, как только получило
сообщение о происшествии в Шаньдуне, срочно предписало своему
посланнику в Берлине Су Чин-чену выразить германскому правительству
глубокое сожаление и заверить, что Китай готов дать самое широкое
удовлетворение. Но в ведомстве иностранных дел его приняли
«чрезвычайно сурово». Ему заявили, «что германское правительство, придавая
настоящему происшествию особо важное значение, не может
ограничиться получением обычного удовлетворения, что оно дало
соответствующие инструкции своему посланнику в Китае, который немедленно
должен возвратиться в Пекин и приступить к переговорам, и что если
84 Тогда же русский поверенный в делах в Пекине Павлов, тщательно
наблюдавший за деятельностью германской дипломатии в Китае, сообщал: «...Весь образ
действий германского посланника в последнее время, и особенно в продолжение его
нынешнего путешествия по портам Китая, невольно наводит на мысль, что барон
Гейкинг как будто сознательно старался вызвать такой инцидент, который мог бы
послужить Германии предлогом для энергических действий враждебного характера»
(«Красный архив», т. LXXXVÏI, стр. 43. Донесение Павлова, Пекин, 14/2 ноября
1897 г., № 32). Другой современник, находившийся в то время в Пекине, секретарь
русской миссия Соловьев, вспоминая о германской политике в Китае, писал: «Весь
1897 год прошел в Пекине под знаком ожидания выступления Германии. Немцы
искали малейшего предлога, чтобы вызвать инцидент и использовать его в своих
видах, иначе говоря, чтобы получить хотя бы призрак какого-либо права перейти
к политике захватов в показавшем свое бессилие Китае... Наконец в октябре (ноябре)
1897 года, как цинично замечали пекинские коллеги Гейкинга, немцам повезло»
(Ю. Соловьев, 25 лет моей дипломатической службы, М. 1928, *стр. 55—56).
85 D j a η g F е η g - D j a n, The Diplomatie Relations between China and
Germany, Shanghai 1938, p. 11.
86 G. P., B. XIV, № 3669. Записка Клемета, 28 ноября 1896 г.
87 «Красный архив», т. LXXXV1I, стр. 42. Донесение Павлова, Пекин, 14/2 ноября
1897 г., № 32.

366
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
переговоры эти не приведут к удовлетворительному результату, то
настоящий инцидент будет иметь самые тяжелые для Китая последствия».88
В эти дни германская пресса, повидимому, еще не была осведомлена о
подготовляемых правительством событиях. Китайские дела занимали
ее внимание не больше, чем прежде. Пангерманская пресса
сравнительно спокойно обсуждала вопрос о том, как важно, чтобы Германия
приобрела в Китае порт для стоянки флота, однако требовала, чтобы
правительство не затягивало дело и «выступило достаточно твердо».
Первым сообщениям о происшествиях в Учане и в Шаньдуне не
придавали особенно большого значения, и только несколько позднее пан-
германский орган писал: «Теперь нам дан исчерпывающий повод
разговаривать с господами китайцами твердым языком и использовать эти
обстоятельства для того, чтобы потребовать уступки территории,
пригодной для устройства угольной станции и гавани для флота. Только
серьезный урок, преподанный длиннокосым сыновьям неба, будет в
состоянии длительно обеспечить жизнь и собственность проживающих в
Китае немцев».δ9 В таком же духе заговорил и главный орган
реакционно-юнкерских кругов «Kreuzzeitung».90
Но правительство уже раньше приступило к действиям. Узнав об
убийстве миссионеров, Вильгельм (он находился в тот момент на
охоте у князя Плесе в Силезии) тотчас же отдал приказ командиру
тихоокеанской эскадры адмиралу Дидериксу немедленно занять Цзяочжоу.
Он предписывал ему действовать «с наибольшей энергией».91 Он
требовал проведения в отношении Китая «самых тяжелых репрессий» и был
особенно доволен тем, что подготовляемый захватнический акт на
Дальнем Востоке можно изобразить как акт защиты католических
миссионеров. 92 Тем самым он предполагал привлечь на сторону
империалистской политики немецкий католицизм, в поддержке которого он в тот
момент особенно нуждался в целях успешного проведения
военно-морской программы Тирпица. Как раз в это время (вероятно, это не было
88 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 42. Донесение Павлова, Пекин, 14/2
ноября 1897 г., № 32.
89 «Alldeutsche Blätter», 14 ноября 1897 г., № 46. См. статью «Eine deutsche
Flottenstation in China. Nachschrift». Эта статья была опубликована в Тот самый день,
когда германский десант уже захватил Цзяочжоу.
90 Через некоторое время после убийства миссионеров в Китае «Kreuzzeitung»
писала: «Тем самым наступил момент приобрести на китайской земле твердую
позицию, которую мы уже давно должны были бы иметь. Нам было бы совершенно
непонятно, если бы этот вопрос не был, наконец,, при помощи решительного
вторжения раз и навсегда решен и притом так, чтобы наша торговля и наши миссионеры
(сначала торговля!—А. Е.) могли бы своевременно получить защиту, а наши
торговые и военные корабли могли бы получить в этих восточных морях надежные
опорные пункты. Ведь невозможно же ждать, пока китайцы сами вежливо нас попросят,
чтобы мы когда-нибудь, наконец-то, совершили вторжение. Что с русской стороны не
приходится ожидать возражений — это безусловно, а после всего того, что
происходило раньше,— совершенно немыслимо» (цит. по выступлению Шенланка в рейхстаге;
см. Reichstag, б декабря 1897 г., В. I, S. 51).
91 G. Р., В. XIV, № 3687. Шифровальщик Францесон — ведомству иностранных
дел, б ноября 1897 г.
92 Эти соображения играли немаловажную роль. «Энергичное выступление тем
более необходимо,— телеграфировал Вильгельм в министерство иностранных дел, едва
узнав об убийстве миссионеров,— что тем самым я могу снова показать моим
католическим подданным, включая ультрамонтанов, что их благополучие в такой же степени
беспокоит мое сердце и что они в такой же степени могут рассчитывать на мою защиту,
как и мои остальные подданные» (G. Р., В. XIV, № 3686. Вильгельм — ведомству
иностранных дел, 6 ноября 1897 г.). См. также его телеграмму Николаю II: «Я обязан
показать католической партии в Германии, что я в состоянии защитить их»
(«Переписка Вильгельма II с Николаем II», № 17, стр.21. Телеграмма Вильгельма, без даты).

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
367
простым совпадением) глава католической миссии в Шаньдуне епископ
Анцер находился в Берлине. В его лице империалистские вожделения
кайзера имели самую решительную поддержку. Узнав о событиях в
Шаньдуне, Анцер проявил не столько скорбь по ловоду гибели своих
миссионеров, сколько радость по поводу того, что наконец-то нашелся
предлог, который можно, как он выразился, «использовать для занятия
Киао-Чао — в любом смысле лучший и наиболее многообещающий для
нас опорный пункт». Через несколько дней Анцер был принят
Вильгельмом и заявил ему: «Наступил последний момент, когда Германская
империя еще может захватить вообще какое-нибудь владение в Азии...
Чего бы то ни стоило, мы не должны ни при каких обстоятельствах
отказаться от Киао-Чао: последний как в экономическом отношении,
так и в индустриальном имеет будущее еще большее и более
значительное, чем Шанхай имеет в настоящее время».93 По вопросам
захватнической политики благочестивый католический епископ оказался
экспертом самой высокой квалификации...
Но старый Гогенлоэ вовсе не был настроен так решительно. Боясь
осложнений, он робко запросил кайзера, не следует ли предварительно
узнать в Петербурге, какую позицию займет русское правительство в
связи с германскими намерениями занять Цзяочжоу.94 Но Вильгельм
торжествующе преподнес ему доказательства, что он уже сам
предусмотрел все и все выяснил. Он телеграфировал царю: «...Я должен
наказать этих китайцев. Я верю, что вы одобрите поход моей эскадры в
Киао-Чао, чтобы из этого пункта действовать против мародеров. Это
единственно пригодная гавань».95 Ответ, полученный от Николая, по
сути дела, звучал весьма уклончиво: «Не могу одобрить или не
одобрить твоего распоряжения направить германскую эскадру в Киао-Чао,
так как недавно узнал, что эта гавань была в наших руках только
временно в 1895—1896 гг.». Николай выразил опасение, что «строгие меры
наказания могут вызвать тревогу и неспокойное настроение на Дальнем
Востоке и, возможно, еще более увеличат пропасть между христианами
и китайцами».96 Получив такой ответ, Вильгельм истолковал его так,
как ему хотелось, т. е. как согласие царя, а на предостережение
последнего он не обратил никакого внимания. «Тысячи германских христиан,—
писал он Бюлову,— вздохнут облегченно, когда они будут знать, что
поблизости стоят суда германского императора, сотни германских
купцов будут ликовать, узнав, что Германская империя обосновалась,
наконец, твердой ногой в Китае, и сотни тысяч китайцев задрожат, когда
они крепко почувствуют железный кулак Германской империи на своих
затылках».97
Но в первые дни некоторая дрожь пробирала и правящие круги
Германии. Выяснилось, что руководящие круги русской дипломатии
настроены вовсе не так, как Вильгельм собирался вычитать из текста
ответной телеграммы царя. Когда Муравьеву секретно сообщили о
германских планах занятия Цзяочжоу, он дал понять, что весьма
сожалеет, что Германия встала на этот путь. Он заявил, что царское
93 G. Р., В. XIV, № 3694. Ротенган — Бюлову, 9 ноября 1897 г. (см. в
примечаниях выдержку из записки Ротенгана, 7 иоября 1897 г.).
94 G. Р., В. XIV, № 3688. Гогенлоэ — Вильгельму II, б ноября 1897 г.
9* G. Р., В. XIV, № 3690. ВильгельмИ — Бюлову, 7 ноября 187 г. (см.
«Переписка Вильгельма II с Николаем II», № 17, стр. 21. Телеграмма Вильгельма, без даты).
96 «Переписка Вильгельма II с Николаем II», стр. 21. Телеграмма Николая,
26 октября (ст. ст.) 1897 г. (ср. G. Р., В. XIV, № 3690. Вильгельм II —Бюлову,
7 ноября 1897 г.).
97 G. Р., В. XIV, № 3690. Вильгельм И —Бюлову, 7 ноября 1897 г.

368
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
правительство имеет «право первой стоянки». При этом свои
недвусмысленные намеки он подкрепил довольно убедительными аргументами.
В случае прихода германской эскадры в Цзяочжоу русская эскадра
должна будет зайти вслед за ней. Более того, Муравьев пригрозил, что
если германо-китайский инцидент не будет улажен, «то возможно
вмешательство других держав».98
Заявление Муравьева вызвало в Берлине явное замешательство.
Никто не знал, как следует поступить дальше. Вильгельм запросил
Гогенлоэ, который в свою очередь запросил мнение начальника
морского кабинета адмирала Зендена " (личный кабинет кайзера обычно
являлся средоточием самых агрессивных и авантюристских планов в
области военно-морской политики). Но адмирал Зенден, который, по
выражению Остен-Сакена, «был душой всего этого дела», 10° ответил,
что эскадра направляется в Цзяочжоу, а «все остальное — дело
дипломатии». 101 Но и дипломатия в первый момент растерялась. В
ведомстве иностранных дел возникли опасения, не существует ли
договоренность между Россией и Францией о противодействии Германии на
Дальнем Востоке. Гольштейн считал, что если итти напролом, то
Германия может оказаться втянутой в войну на два фронта, против
России и Франции одновременно. С другой стороны, он считал, что если
Германия отступит от своих домогательств в Цзяочжоу и приступит к
поискам «опорного пункта» на южном побережье Китая, то она
столкнется там с Англией, которая не допустит, чтобы туда начало
проникать германское влияние. К тому же французская дипломатия
постарается натравить Англию на Германию, «С нашим выступлением в
Китае мы должны быть теперь очень осторожны»,— заключал
Гольштейн. Если кайзер запрашивал Гогенлоэ, как ему следует поступить,
то Гольштейн советовал Гогенлоэ обратиться с тем же вопросом к
кайзеру: 102 «Он один должен знать,— писал Гольштейн,— хочет ли он
войны с Россией или нет».103 Но что придет в голову кайзеру — никто
не знал. «Опасность заключается в том,— считал Гогенлоэ,—что е. в.
будет немедленно телеграфировать царю. А что именно?».104 Было
решено поскорее вызвать в Берлин Тирпица (он находился в отъезде),
ибо только он «знает это дело». Но Тирпиц прислал телеграмму, в
которой сообщал, что это дело ему не нравится: оно начато
несвоевременно и может помешать прохождению его морского законопроекта.
Тогда Гогенлоэ решил спрятаться за спиной Тирпица и уже при его
посредстве попытаться повлиять на кайзера и воинственную клику,
которая группировалась вокруг личного кабинета по морским делам.105 Мы
не знаем, как проходила беседа Вильгельма с Тирпицем, но
результаты ее известны: было решено, что в Китае нужно итти напролом, а
вопрос о позиции России нужно попытаться урегулировать
дипломатическим путем. И все же, как ни был заносчив кайзер и его личный
кабинет по военно-морским делам, как ни подбадривал он сам себя
98 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 39. Муравьев — Палену, 9 ноября.
99 G. ,Р., В. XIV, № 3696. Гогенлоэ — Вильгельму И, .11 ноября 1896 г.
100 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 50. Письмо Остен-Сакена — Муравьеву,
22/10 ноября 1897 г.
101 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 411.
102Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 186.
103 H oh e η 1 oh e, Denkwürdigkeiten, S. 411.
104 Там же, S. 412.
105 Там же, S. 411.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 369
заклинаниями, заимствованными из пангерманской прессы 1Э6 («я
ничего не боюсь в Китае, только бы оставаться твердыми и твердо
наступать» 107), ни он, ни вообще правящие круги вовсе не были уверены
в успехе. Позиция России оставалась большим неизвестным, которое
могло сорвать все задуманное предприятие.
Германская эскадра под командованием адмирала Дидерикса уже
подходила к гавани Цзяочжоу, а германское правительство еще
далеко не было уверено в том, удастся ли эту гавань удержать в своих
руках. В те дни морское ведомство считало, что на худой конец, если
придется уйти из Цзяочжоу, можно будет обосноваться в другом месте,
например где-нибудь около островов Чжоушань. Но это означало, что
придется залезть в сферу английских интересов. И вот 13 ноября Го-
генлоэ посылает срочную и секретную телеграмму в Лондон, предлагая
Гатцфельду позондировать, как отнесется английское правительство к
новым территориальным домогательствам Германии. 108 Считая, что
Россия, оказывая противодействие немецким захватническим планам в
Китае, учитывает напряженность англо-германских отношений, Гоген-
лоэ пытался срочно эти отношения наладить. Он, конечно, понимал, что
противоречия, накопившиеся в течение ряда последних лет, нельзя
ослабить или вовсе устранить в один день. Но все-таки он потребовал,
чтобы Гатцфельд постарался что-нибудь предпринять. С другой стороны,
правительство, с согласия Вильгельма, отправило срочный приказ
адмиралу Дидериксу не занимать Цзяочжоу, прежде чем от китайского
правительства не будет получен ответ, который можно будет представить
как неудовлетворительный. Но никакого запроса или требования
германское правительство Китаю еще вообще не предъявляло. На случай,
если этот приказ запоздает, Дидериксу были посланы инструкции вести
себя осторожно, чтобы заранее не скомпрометировать дипломатические
переговоры Германии. 109
Приказ, посланный Дидериксу, вовсе не означал, что германское
правительство готово было отказаться от своих захватнических планов.
Правящие круги в первый момент просто испугались своих
собственных разбойничьих шагов и сделали попытку их замаскировать. Задача
заключалась в том, чтобы замаскировать и свою трусость. Последнее
удалось в большей степени. Попытки же дипломатического камуфляжа
захватнических целей оказались тщетными. Везде — ив Пекине, и в
Петербурге, и в Лондоне — сразу уяснили себе агрессивные намерения
германского правительства. Едва узнав о шаньдунских убийствах,
китайское правительство поняло, что «Германия намерена
воспользоваться этим предлогом для осуществления своих планов относительно
порта». по Министры и мандарины в цзунь-ли-ямыне тотчас же решили,
что они пойдут на максимальные уступки, дадут Германии самое
широкое удовлетворение (казнь преступников, вознаграждение семьям
потерпевших, строгое наказание властей, которые не смогли обеспечить
безопасность миссионеров, и т. д.), лишь бы лишить немцев повода
осуществить их планы. Русское правительство поддерживало китайцев
106 Пангерманская пресса с самого (начала требовала проведения «твердой
политики» в отношении Китая (см., например, «Alldeutsche Blätter», 14 ноября
1897 г., № 46).
107 G. Р., В. XIV, № 3697. Гогенлоэ — Вильгельму II, 11 ноября 1897 г.
(см. помету Вильгельма II).
103 G. Р., В. XIV, № 3698. Гогенлоэ — Гатцфельду, 13 ноября 1897 г.
109 G. Р., В. XIV, № 3696. Гогенлоэ — Вильгельму II, 11 ноября 1897 г.
110 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 40—4L Телеграмма Павлова — Муравьеву,
12 ноября/31' октября 1897 г.

370
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в этих намерениях и со своей стороны напомнило в Берлине о
петергофских и других документах, которые «возможный вход германских
кораблей в Киао-Чао подчиняют предварительному соглашению с
русскими морскими властями». ш Английское правительство, не мешая
германскому вторжению в Цзяочжоу, с интересом и с удовлетворением
наблюдало, как нарастает обострение русско-германских отношений.
Намерения Германии стали совсем ясны, когда мир узнал, что
происходит в Цзяочжоу.
Телеграмма, отправленная Дидериксу, опоздала. 14 ноября утром
три германских военных корабля вошли в бухту Цзяочжоу и высадили
десант в 200 человек, которые немедленно разрушили телеграфную
линию. Затем адмирал Дидерикс, пригрозив открыть огонь, потребовал
от начальника китайского гарнизона очистить порт и укрепления.
Китайский гарнизон отступил, оставив немцам орудия, склады,
боеприпасы и т. д. 112 На этом захватнические действия германского
империализма, собственно, и закончились. Именно тогда, как отметил
В. И. Ленин, «1897: Германия берет Киао-Чао».113 В дальнейшем
задача германского империализма заключалась в том, чтобы удержать
захваченную территорию и дипломатически этот захват оформить.
3
На следующий день после оккупации Цзяочжоу представитель
германской миссии в Пекине посетил цзунь-ли-ямынь, чтобы справиться
о ходе следствия по делу убийства миссионеров. Узнав, что
участники убийства уже схвачены, что они будут казнены и что вообще
китайское правительство действует весьма решительно и энергично, он,
не предъявив никаких требований и вообще ничего не сказав, уехал.1И
Китайцы были крайне поражены и встревожены. Но встревожены
были и немцы в Берлине (те немногие из правительственных и
придворных кругов, которые имели отношение к развертывающимся
событиям). Однако их тревога была вызвана, конечно, другими
причинами.
В этот день утром от Муравьева получено было сообщение, что
русское правительство по вопросу о Цзяочжоу продолжает
придерживаться своей прежней точки зрения.115 «Русский ответ не свидетельствует о
готовности итти нам навстречу»,— сообщил Гогенлоэ кайзеру.116
Предполагая, как и раньше, что за этим кроется договоренность между
Францией и Россией, рейхсканцлер предупредил Вильгельма, что,
считаясь с. общим обострением вопроса, следует немедленно установить,
готовы ли вооруженные силы, сухопутные и морские, к началу военных
действий. Вечером того же дня в Берлине, в Новом дворце, под
председательством Вильгельма состоялось секретное совещание. Здесь было
принято очень смелое решение: итти напролом, если не будет оказано
111 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 41. Телеграмма Муравьева·—Остен-
Сакену, 13/1 ноября 1897 г.
112 Там же, стр. 46. Телеграмма Павлова — Муравьеву, 16/4 ноября 1897 г.
113 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 630 (см. также стр. 458).
114 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 46. Телеграмма Павлова — Муравьеву,
16/4 ноября 1897 г.
115 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 41. Телеграмма Муравьева — Остен-Сакену,
13/1 ноября 1897 г. (см. G. Р., В. XIV, № 3369). «Красный архив», т. LXXXVII,
стр. 45—46. Телеграмма Муравьева — Остен-Сакену, 15/3 ноября 1897 г.; телеграмма
Остен-Сакеиа — Муравьеву 15/3 ноября 1897 г. (см. G. Р., В XIV, № 3700.
Гогенлоэ— Остен-Сакену, 14 ноября 1897 г.).
116 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 414.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 371
сопротивление. Разработанный план был таков: сначала в течение
5—6 дней прощупать позиции европейских держав, прежде всего
России, затем, если выяснится, что со стороны России ничего серьезного
не грозит, отправить в Китай дополнительно два крейсера, броненосец
и военный отряд в 1200 человек. Захваченный порт решено было
удержать в своих руках, а затем, используя этот «опорный пункт»,
продолжать дальнейший захват китайской территории. 117 В основе
этого плана лежал один расчет: его осуществление не должно
вызвать военного конфликта ни с Россией и ее союзницей — Францией, ни
с Китаем.
Между тем правящие круги Германии всерьез опасались, что если
царское правительство само не решится вести войну из-за Цзяочжоу,
то оно может подтолкнуть на этот путь Китай. Грозя пройтись
«железным кулаком» по затылкам китайцев,118 кайзер и окружавшая его
империалистская клика по сути дела боялись .настоящей войны с Китаем.
Они боялись ее не только по соображениям крайней отдаленности
театра военных действий. Правительство, так же как и акционеры
«Немецко-Азиатского банка», промышленники и экспортеры, связанные с
китайским рынком или рассчитывавшие туда проникнуть, дрожали при мысли
о том, что Китай в ответ на готовящееся «наказание» начнет войну: они
понимали, что эта война, даже если она не будет формально объявлена,
сразу разрушит только что налаженное проникновение германского
капитала на Дальний Восток. Далее, они считались с тем, что если
военные действия подорвут германские позиции в Китае, то это будет
только выгодно английским капиталистам, которые, воспользовавшись
этими обстоятельствами, смогут на много лет вперед снова обеспечить
свое монопольное положение на китайском рынке. Ни германская
буржуазия, ни правительство перенести это были уже не в силах.119
Но и военные круги боялись войны с Китаем. Несколько позднее,
узнав о решении совещания, военный министр признался, что он
далеко не в восторге от всей этой китайской истории. В особенности он был
противником посылки военных отрядов в Китай. «Если,— говорил он,—
эти отряды будут выброшены китайцами, мы будем иметь с Китаем
войну». В частной беседе с Гогенлоэ он даже признался, что не
сомневается в победе китайцев. Как раз в районе Тяньцзиня стояли
китайские войска, прошедшие обучение у германских инструкторов-офицеров.
Если бы эти войска были двинуты против германских военных
отрядов, которые предполагалось отправить в Китай, они могли бы добиться
успеха. Прусский военный, министр всерьез считался с этой
возможностью и даже был уверен в том, что столкновение, если оно случится,
будет иметь именно такой неблагоприятный для Германии исход.
«Однако,— говорил он,— прусская армия не сможет вынести поражения.
[.Тогда начнется война с Китаем, а это будет стоить сотню миллионов».
В эти дни военное министерство находилось в состоянии сильного
беспокойства. Гогенлоэ записал в своем дневнике: «Судя по высказываниям
военного министра, настроение армии в отношении китайского
предприятия неблагоприятно. А что еще об этом скажут «союзные
правительства»? Если дело пойдет в таком же темпе, то мы придем к войне с
ι Китаем. Об этом уже постараются Державы». 12° Трудно предположить,
117 G. Р., В. XIV, № 3701. Записка от 15 ноября 1897 г. (без подписи).
118 G. Р., В. XIV, № 3690. Вильгельм II—Бюлову, 7 ноября 1897 г.
119 G. Р., В. XIV, 3697. Гогенлоэ — Вильгельму II, 11 ноября 1897 г.
т Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 420.

372
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
чтобы эти настроения военных кругов были бы правительству
неизвестны. Но заправилы из военно-морского кабинета, охваченные
империалистскими вожделениями, не хотели, чтобы генералы помешали им
осуществить их широкие планы в Китае. За многие годы это был первый
случай, когда эта клика, пользуясь поддержкой кайзера и некоторых
финансово-капиталистических и колониальных кругов, могла сыграть
самостоятельную роль, независимо от настроения и желаний старого
прусского генералитета. Во всяком случае никто из представителей
военных кругов — ни генерал Шлиффен, начальник генерального штаба,
ни военный министр — на совещание по вопросу о Цзяочжоу
приглашены не были.121 Генерал Вальдерзее почти с ужасом отмечал в эти
дни, что «единственными военными советниками до сих пор были
адмирал Кнорр и адмирал Зенден! По-моему некоторые державы будут
очень обрадованы, что мы крепко завязнем в этом предприятии». 122 Он
имел в виду прежде всего Францию, которая только что, осенью 1897 г.,
во время поездки президента Фора в Петербург, продемонстрировала
укрепление своих союзных отношений с Россией. 123 Но морские круги,
захватив политическую инициативу, уже не собирались выпустить ее из
своих рук. Они настояли на своем, и даже Гогенлоэ, постоянно
колебавшийся и в случае военных осложнений более озабоченный судьбой
своего имения в России, чем какой-то бухты в Китае, покорно пошел
за ними.
Итак, было решено, что до выяснения политической обстановки в
Европе нужно втайне провести военно-морскую подготовку, а затем
действовать быстро, энергично·, чтобы застигнуть китайцев врасплох и
лишить их возможности сопротивляться. Решено было также «повысить
требования к Китаю» в такой степени, чтобы пекинское правительство
не могло их выполнить, и, следовательно, создать повод, который
оправдал бы дальнейшие захваты. 124 Таким образом, в политике
империалистских правящих кругов Германии победила тенденция наиболее
агрессивная и авантюристская. Сторонники «мировой политики» из
военно-морского ведомства, кажется, впервые поставили военное ведомство,
генеральный штаб и вообще военные круги перед совершившимся
фактом.
Политика оовершившихся фактов стала проводиться и в области
внешних отношений. Вильгельм с самого начала исходил из того, что
121 G. Р., В. XIV, № 3701. Записка от 15 ноября 1897 г. (без подписи).
122 Wal der s ее, Denkwürdigkeiten, В. И, S. 406.
123 В официальной речи Фор говорил об «обеих объединенных и союзных
нациях», а Николай — об «обеих дружественных и союзных нациях», которые в
одинаковой степени полны решимости выступить в целях поддержания мира. Эта
демонстрация франко-русского союза привлекла в Германии большое внимание.
Официальная пресса пыталась выступить в спокойном тоне. Так, например, «National-
Zeitung» (2 сентября 1897 г.) в статье «Zweibund und Dreibund» утверждала, что,
поскольку франко-русский союз направлен против нарушителей мира, он для
Германии опасности не представляет. Более того, газета утверждала, что, поскольку
Тройственный союз преследует те же цели — выступление против нарушителей
мира, не только возможно, но и желательно, чтобы обе эти группировки сблизились
между собой. Речь шла, таким образом, о попытках изоляции Англии. В правящих
кругах Германии 'комментировали визит Фора в Россию менее спокойно, чем это
выражалось в прессе, однако были убеждены, что в демонстрации существующего
союза больше заинтересована Франция и что Россия в собственных интересах будет
искать сближения с Германией, пока последняя «свой меч держит отточенным»
CG. Р., В. XIII, № 3443. Радолин — Гогенлоэ, 18 августа 1897 г.; см. также
Ко 3444—3450).
124 G. Р., В. XIV, № 3701. Записка от 15 ноября 1897 г. (без подписи).

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
373
«перед абсолютными фактами Россия должна будет преклониться».125
Это и другие подобные его утверждения вовсе, однако, не
свидетельствовали об его уверенности, основанной на фактах, а только об его
самоуверенности и самонадеянности, а проще говоря, об его наглости,
всегда свойственной авантюристам. На самом деле страх перед Россией
ни на один момент не покидал тогда ни его, ни вообще всю правящую
верхушку, принимавшую участие в провоцировании конфликта с
Китаем. Вот почему в те дни, когда в политической области все
оставалось еще невыясненным, а определенным был только один факт —
голый факт насильственного вторжения в Китай, германская
дипломатия стала метаться из стороны в сторону в поисках поддержки и
прикрытия того положения, которое ею же было создано в
империалистских целях. Осуществляя сильнейший нажим на Китай, германское
правительство одновременно вело двойную шантажистскую игру и с
Россией и с Англией, игру, порожденную страхом и надеждой на
достижение успеха путем вымогательства. В Лондоне оно создавало
впечатление, что вторжение в Китай основано на соглашении с Россией,
достаточно тесном, чтобы Германия могла добиться своей цели, но не
таком полноценном, чтобы Германия не могла от него отказаться,
если получит от Англии какие-нибудь подходящие компенсации.126
Гатцфельд, который был противником русско-германского сближения
(он считал, что это может привести к окончательному разрыву с
Англией), разработал сложный проект, основанный -на шантаже всех
партнеров — Китая, России и Англии одновременно. Его проект заключался
в следующем: опираясь на сближение с Россией, нужно временно
удержать китайскую территорию Цзяочжоу, затем, пугая этим сближением
Англию, потребовать от последней согласия на оккупацию взамен
Цзяочжоу китайской гавани Амой. Далее, ввиду того, что Россия таким
обменом будет только довольна, нужно будет показать в Лондоне, что
Германия, ценя политическое сближение с ней, сама готова
предоставить компенсации, разумеется, за чужой счет. Гатцфельд предлагал,
чтобы Германия отказалась от поддержки Трансвааля и даже
предоставила бы Англии захватить южную часть португальского Мозамбика
вместе с Делагоа, забрав себе северную часть Мозамбика. Этот
хитроумный и сложный проект предусматривал, что Германия тайной
сделкой с Англией сможет таким образом убить сразу двух зайцев: уйдя из
Цзяочжоу, захватить Амой и северный Мозамбик, т. е. приобрести
ценные владения в Восточной Азии и в Южной Африке одновременно.127
Этот план очень понравился Гогенлоэ. Заранее уверенный в
поддержке кайзера, Гогенлоэ дал Гатцфельду указание немедленно
приступить к переговорам с лондонским кабинетом. Но Солсбери никакого
энтузиазма к этому проекту не проявил. Как ни уговаривал его
Гатцфельд, доказывая, что Германия, заняв Амой, никакого ущерба Англии
не принесет, Солсбери не проявлял склонности ни к обменным
операциям в Китае, ни к дележу португальских колоний в Африке. Но он
совсем не возражал, чтобы Германия продолжала свою захватническую
политику в Цзяочжоу. Он рассчитывал, что это только приведет к
усилению русско-германских трений.128
125 G. Р., В. XÏV, № 3695. Ротенган — Бюлову, 11 ноября 1897 г.
126 G. Р., В. XIV, № 3702. Гогенлоэ — Гатцфельду, 16 ноября 1897 г.
127 G. Р., В. XIV, № 3703. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 16 ноября
7 г.
128 G. Р., В. XIV, № 3708. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 17 ноября

374
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В те же дни германская дипломатия делала, можно сказать,
конвульсивные усилия, чтобы как-нибудь договориться и с Россией.
Муравьев продолжал настаивать (на том, что царь «совершенно не думал
заявлять о своей незаинтересованности в Киао-Чао, констатируя лишь
факт, что на основании заявлений китайского правительства мы должны
считать этот порт в настоящее время закрытым для иностранных
эскадр». Он еще раз подтверждал, что русский флот имеет в Цзяочжоу
право первой стоянки. 129 Гогенлоэ решил продолжать переговоры с
Россией, даже на условиях признания ее права. Кайзер согласился с
ним. На докладе рейхсканцлера он написал: «Указанное право du
premier mouillage (первой стоянки) ни в какой степени не будет
затронуто ни нашей оккупацией, ни последующим присоединением к
нашим владениям. Русские могут там пребывать и бросать якорь так
долго, пока сами не почернеют или не пожелтеют. Это, однако, не должно
остановить нас от постройки угольной станции и доков». 13° 22 ноября
Остен-Сакену была вручена «декларация», в которой Вильгельм
заявлял, что он не собирается отменить морскую экспедицию в Цзяочжоу,
а свой насильственный образ действий объяснял необходимостью
поднять престиж Германии на Дальнем Востоке. ш Декларация была со*
ставлена в довольно категорических тонах, и Вильгельм поспешил
поздравить ее автора — Гогенлоэ — с тем, что ему удалось
отредактировать ее «чисто по-немецки». 132 Но Гогенлоэ уже и действовать стал
«чисто по-немецки». В беседе с Остен-Сакеыом он пытался агрессивные
действия Германии оправдать тем, что Германия находится по
отношению к Китаю «в состоянии войны». Однако Остен-Сакен это заявление
решительно отверг, предупредив при этом, «что Берлинский кабинет
берет на себя весьма серьезную ответственность перед всеми морскими
державами за столь разительное отклонение от общепринятых законов
международного права». Но Николай уже придерживался другого
мнения. На депеше Остен-Сакена он надписал: «Пусть немцы сами
расхлебывают заваренную ими кашу». 133 О том, что царское
правительство уже начинает склоняться к этой точке зрения, немцы пока еще не
знали.
Начиная переговоры с Россией, германское правительство
предполагало-, что оно сможет их использовать с целью выиграть время, чтобы
более конкретно установить намерения Англии. Гатцфельд в Лондоне
продолжал переговоры. Его неудача, повидимому, вызвала в Берлине
недовольство и беспокойство. В особенности Гольштейн был недоволен
тем, как бы в результате этой неудачи у Солсбери не осталось
впечатления, что Германия не имеет никакого соглашения с Россией. Гатц-
фельду пришлось оправдываться. Он телеграфировал Голылтейну, что
в беседе с Солсбери он так крепко припугнул его русско-германским
соглашением, что тот «в довольно резком тоне» спросил, не имеет ли в
виду Гатцфельд союз, направленный против Англии. Гатцфельд
сообщал, что он якобы уклонился от ответа:' он сослался на то, что
Германия нуждается в том, чтобы сначала решить отдельные вопросы сво-
129 «Красный архив», т. UCXXVII, стр. 45—46. Телеграмма Муравьева — Остен-
Сакену, 16/4 ноября 1897 г. (см. также G. Р., В. XIV, № 3706).
130 G. Р., В. XIV, № 3707. Гогенлоэ — Вильгельму И, 18 ноября 1897 г. (помета
Вильгельма).
131 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 47. Декларация Вильгельма II, 20/8 ноября
1897 г.
1,32 G. Р., В. XIV, № 3711. Ротенган — Остен-Сакену, 22 ноября 1897 г. (см.
примечания).
*ω Архив МИД, К. 21, л. 293. Депеша Остен-Сакена, 22/10 ноябэя 1897 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ
375
ей общей политики, например в восточных делах. На это Солсбери
возразил, что он не думает, чтобы Николай II захотел вести открыто
враждебную политику против Англии. Гатцфельд понял, что Солсбери
не верит в существование или в близкую возможность заключения,
русско-германского соглашения. 134 Но в таком случае шантажистская
политика Германии не имела никаких перспектив. Поэтому, чтобы по-
настоящему припугнуть англичан, нужно было пустить в ход какое-
нибудь сильное средство. И германская дипломатия считала, что она
этим средством обладает.
В Берлине, в архиве ведомства иностранных дел хранился
небольшой секретный документ, составленный Бюловым в середине сентября
1897 г.— запись его беседы с начальником русского генерального
штаба генералом Обручевым, состоявшейся в Гамбурге. Бюлов сообщал,
будто Обручев, имея полномочия от Муравьева, предложил, чтобы
континентальные державы заключили общий оборонительный и
наступательный союз на основе сохранения status quo в Европе, направленный
против «главного врага» — Англии. Он заверил, будто бы и Франция
готова принять участие в этом союзе. Однако Бюлов якобы уклонился
принять это предложение, ссылаясь на то, что он хотел бы его
получить непосредственно от Муравьева. 135 Это была темная история,
которая к тому же не имела ровно никаких последствий. Теперь, после
неудачной попытки договориться с Англией на столь выгодных для
Германии условиях, Гатцфельд вспомнил о ней и решил, что будет
неплохо, если этот старый жупел «континентальной лиги» снова будет пущен
в ход.136 Голынтейн, большой любитель подобного рода
дипломатических приемов, охотно согласился со своим лондонским ставленником.
Тотчас же он выхлопотал у Бюлова (в это время Бюлоз находился в
Риме, где, как мы знаем, в переговорах с папой устраивал флотские
дела Тирпица) согласие воспользоваться документом, который должен
был скомпрометировать Россию в глазах английского правительства.
Бюлов охотно согласился и только особо оговорил, что он дает
разрешение при условии «строгой доверительности» и получения от Солсбери
«гарантии сохранения абсолютной тайны».137 Мы не знаем, как
Гатцфельд воспользовался этим разрешением. Мы знаем только, что
впоследствии Солсбери нашел подходящий случай, чтобы об этой
немецкой инсинуации или дипломатическом предательстве сообщить в
Петербург.
Во всяком случае, несмотря на все ухищрения и домогательства
Гатцфельда, позиция английского правительства оставалась
неизменной: Солсбери и близко не собирался подпускать немцев к английской
сфере влияния в Китае, но не мешал немцам укрепиться в Цзяочжоу,
поскольку это порождало сопротивление России. В этих условиях
германское правительство снова должно было обратиться в Петербург, тем
более, что оно опасалось, как бы даже только дипломатическое
сопротивление России немецким домогательствам не вызвало в Китае
решимость оказать сопротивление военное.
134 G. Р., В. XIV, № 3709. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 18 ноября
135 G. Р., В. XIII, № .3451. Бюлов — ведомству иностранных дел, 13 сентября
136 G. Р., В. XIV, № 3709. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 18 ноября
137 G. Р., В. XIII, № 3452. Бюлов — ведомству иностранных дел, 19 ноября
1897 г.

376
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В отношении Китая германское правительство с самого начала
конфликта взяло тон устрашающий, а поведение его агентов в Пекине и в
Цзяочжоу носило явно провокационный характер. Захватив Цзяочжоу,
германский десант сразу занялся подысканием зимних квартир.
Пекинское правительство приказало генералу Чжан Гао-юаню отправиться
для объяснений к адмиралу Дидериксу. Но германский адмирал без
всяких объяснений арестовал китайского генерала и всю его свиту. 138
Барон Гейкинг, германский посланник, находясь в Тяньцзине,
категорически отклонил просьбу местного генерал-губернатора (в его ведении
находилась Шаньдунская провинция) поговорить по делу об убийстве
миссионеров. 19 ноября Гейкинг вернулся в Пекин и на следующий
день явился в цзунь-ли-ямынь. Здесь его ждали князья Гун и Цин и
все министры в полном составе. Гейкинг вручил им ноту,
заготовленную, как мы знаем, в Берлине с таким расчетом, чтобы Китай не мог
ее принять. 139 Те пункты этой ноты, которые заключали в себе
требования дать удовлетворение по поводу убийства миссионеров, были
беспредметны, ибо китайское правительство еще раньше заявило, что оно
готово предоставить это удовлетворение в самой широкой форме.
Другие пункты были явно рассчитаны на то, чтобы унизить Китай, и
пекинское правительство справедливо расценило их как «прямой вызов»: это
прежде всего относится к тому пункту ноты, в котором заключено было
требование об уплате Китаем «военных издержек» за оккупацию
Германией китайского порта Цзяочжоу. Наконец, требование о
предоставлении немцам исключительных преимуществ по сооружению
железных дорог и разработке минеральных богатств Шаньдунской
провинции вообще никакого отношения к делу об убийстве миссионеров не
имело, а только раскрывало подлинные цели всей этой провокации.
Ознакомившись с требованиями, предъявленными Германией, князь
Гун заявил Гейкингу, что действия адмирала Дидерикса являкися
оскорблением Китайской империи. И все же, несмотря на
провокационный характер германских требований, китайское правительство готово
было их рассмотреть при условии, что германские войска уйдут с
китайской территории. Гейкинг сухо обещал передать об этом в Берлине и
тотчас же после своего визита в цзунь-ли-ямынь отправился в русскую
миссию. Понимая, что позиция России может иметь определяющее
значение для политики Китая, он снова пытался оправдать действия
Германии и с этой целью стал повторять официальную версию о
«петергофском соглашении» и т. д. Пытаясь скрыть истинные, но уже
достаточно прозрачные намерения германского империализма, он убеждал
Павлова, что оккупация Цзяочжоу является последствием якобы
непредвиденных обстоятельств. Но русскую дипломатию интересовал
вопрос, как долго германские военные корабли и войска будут держать
в своих руках Цзяочжоу. Гейкинг дал ответ почти классический: окку-
138 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 53. Депеша Павлова. Пекин, 24/12 ноября
1897 г., № 33.
139 Германские требования были таковы: 1) устранение губернатора Шаньдуна от
должности и со службы, 2) задержание и строгое наказание всех виновных и
денежное вознаграждение за убитых и имущество, 3) предоставление Германии
исключительных преимуществ по сооружению железных дорог и разработке рудников в Шань-
дуне, 4) принятие Китаем действительных мер обеспечения германским миссионерам
безопасности и покровительства властей, 5) довершение на средства китайского
правительства начатой епископом Анцером пострейки собора в городе Цзи Нань, 6)
военное вознаграждение за издержки, причиненные оккупацией Цзяочжоу (см. «Красный-
архив», т. LXXXVII, стр. 48. Телеграмма Павлова — Муравьеву, Пекин, 21/9 ноября
1897 г.; ср. G. Р., В. XIV, №, 3712. Гейкинг — ведомству иностранных дел, 21 ноября
1897 г.).

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 377
пация, сказал он, является «пока лишь временной». Когда Павлов стал
настаивать на уточнении срока, Гейкинг мог только сказать, что «ввиду
того возбуждения, которое вызвано нынешними событиями в Германии,
он лично полагает, что германское правительство будет вынуждено
продлить оккупацию на несколько более продолжительный срок, чем
оно само находило бы это желательным». ио
Столь ошеломляюще быстрый захват Цзяочжоу действительно
вызвал в Германии большое возбуждение. Весть о совершившемся» факте
захвата берлинская пресса встретила «с нескрываемым
удовольствием», 141 и даже социал-демократический «Vorwärts», сваливаясь в яму
оппортунизма, расценивал появление немецких войск в Цзяочжоу как
внедрение в отсталую феодальную страну носителей
капиталистического прогресса. Такая позиция, занятая главным органом
социал-демократической партии по вопросу о вторжении германского империализма
в Китай, вовсе не являлась результатом случайных обстоятельств.
Позиция «Vorwärts» отражала настроения формировавшегося в партии
оппортунистического крыла, которое, оправдывая политику
колониальных захватов вообще, заранее пыталось оправдать участие германского
империализма в разделе Китая. Так, еще до захвата Цзяочжоу, Кунов,
тогда еще молодой, но уже многообещающий оппортунист, пытался
утверждать, что империалистская экспансия в Китай и участие в ней
Германии, поскольку оно способствовало бы развитию германской
тяжелой индустрии, «было бы в интересах социалистического движения».
Разделяя общую точку зрения германской социал-демократии
относительно России, Кунов считал, что на Дальнем Востоке следует
поддерживать Японию как противовес России. Свои рассуждения он
резюмировал так: «Все наши интересы в Восточной Азии, по моему мнению,
концентрируются в двух пунктах: во-первых, получение для нас
областей сбыта в Азии с целью способствовать развитию нашей индустрии,
во-вторых, ослабление доминирующей позиции России». 142 Как
реформист чистой воды, Кунов исходил из того, что нужно всячески
поддерживать капитализм, которому еще предстоит большое будущее.
Позиция Каутского на первый взгляд была противоположной.
«Капиталистический Китай,— писал он,— делает невозможным капитализм в
Европе, ставит европейское общество перед альтернативой: банкротство
или социализм; каждый шаг вперед капитализма в Азию есть шаг
вперед к социализму в Европе». Однако, утверждая далее, что Япония
несет Китаю капиталистическое развитие, Каутский заключал:
«Поэтому мы полагаем, что имеем все основания желать успеха Японии». из
Таким образом, начав с полемики против Кунова, Каутский кончил
тем, что по сути дела согласился с ним в оценке империалистской
агрессии на Дальнем Востоке, обойдя при этом наиболее важный
вопрос об отношении социал-демократии к экспансионистским планам
германского империализма в Китае.
В таком же духе выступала газета «Vorwärts». Когда германское
правительство уже приступило к осуществлению своих захватнических
планов в Китае, главный орган социал-демократической партии все
еще продолжал пугать немецких рабочих «русской опасностью» на
Дальнем Востоке и строил комбинации насчет создания блока держав
140 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 54. Депеша Павлова, 24/12 ноября
1897 г., № 33.
141 Τ а м же, стр. 55. Депеша Остен-Сакена, 25/13 ноября 18£7 г., № 83.
142< «Die Neue Zeit», XV, I, S. 250, 909, 910.
143 «Die Neue Zeit», XV, I, S. 250.

378
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в составе Англии, США и Японии, направленного против России. ;
О роли Германии в этом блоке, равно как о значении ее захватнической
политики в Китае, он пока еще предпочитал скромно молчать. Правда,
социал-демократическая газета критиковала вызывающую и крайне
агрессивную речь Вильгельма, произнесенную в Киле, но в этом она
немногим отличалась от прессы католического центра. Некоторые
стрелы своей критики «Vorwärts» направлял и по адресу рейхстага,
обвиняя его в отсутствии контроля иад внешнеполитической деятельностью
правительства, но этим занималась и левобуржуазная пресса
«свободомыслящих». Вообще же в то время, когда германское правительство
совершало вооруженное вторжение в Китай, руководящая социал-демо
кратическая газета обнаружила, что она вовсе не является противницей
колониальной экспансии. Наоборот, она призывала «распространять
европейскую культуру в других частях света». В эти дни она писала:
«Не с крокодиловым бичом в одной руке, с бамбуковой палкой в
другой, не как насильствующий конквистадор должен немецкий Михель
поставить свою ногу .на чужие земли, но с факелом науки в руке, со
словом истины в сердце».114 Это вынесение толики -сентиментализма в
колониальный разбой по сути дела должно было прикрыть ту
поддержку, которую оппортунисты и реформисты в германской
социал-демократии готовы были предоставить экспансионистской политике германского
империализма. Однако по конкретному вопросу о захвате Цзяочжоу
руководящая социал-демократическая пресса предпочитала пока что не
высказываться пространно, да и вся «буржуазная пресса проявляла в
тот момент большую сдержанность. Как отметил русский посол в
Берлине Остен-Сакен, «здешние газеты крайне осторожно относятся к этому
вопросу и, как бы по указанию свыше, не вдаются в более подробную
оценку событий, ограничиваясь по большей части простой передачей их
хода». 145 Эта осторожность, нужно полагать, объяснялась только
соображениями дипломатического порядка.
Вообще же вторжение в Китай вызвало и в правительственных
кругах и в особенности среди крупных капиталистов настоящий ажиотаж.
Как только в китайском порту высадился десант, в Берлине возникли
планы немедленно, минуя пекинское правительство, приступить к
заключению с местными властями и даже с деревенскими жителями
договоров об аренде тех или иных кусков китайской территории.
Предполагалось, следовательно, что эти многочисленные договоры дадут
возможность из мелких территориальных лоскутков сшить вокруг Цзяочжоу
большую германскую колониальную область. Однако применить эти
методы не удалось. Во-первых, феодальный Китай, переживавший тогда
глубочайший кризис, все же не был похож на владения африканских
царьков тех времен, когда, при помощи огнестрельного оружия, водки
и разбитого зеркала европейские колонизаторы могли заключить
«арендный договор», оформляющий любой захват. Во-вторых, такого рода
«арендные договоры» не были бы признаны ни Китаем, ни, что более
важно, другими империалистскими державами. Наконец, у
правительства не было уверенности, что рейхстаг отпустит средства на оплату
столь <не солидно оформленных арендных договоров. И6 Это вовсе не
значит, что рейхстаг был недоволен вторжением в Китай. Наоборот,
144 «Vorwärts», 19 декабря 1897 г.
145 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 55. Депеша Остен-Сакена, 25/13 ноября
1897 г., № 83.
146 H о h е η 1 oh е, Denkwürdigkeiten. S. 415.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 379
большинство политических партий, буржуазных и юнкерских, как это
можно судить по их прессе, с самого начала конфликта поддерживало
правительство, и даже католический центр, под видом заботы о миссио-
иерах, занял позицию, весьма выгодную для империалистских сил.
Проекты, вроде тех, о которых мы только что говорили, являлись
свидетельством той спешки и горячности, с которой эти силы готовы были
ринуться в Китай. Возбуждение было столь велико, что еще до
получения ответа китайского правительства на германскую провокационную
ноту крупные фирмы и дельцы уже начали требовать, чтобы
правительство предоставило им немедленную поддержку в деле получения в
Китае концессий и проведения каких-то других афер. Наиболее ретивым
оказался директор крупной кельнской фирмы Валь. Получив по
телеграфу рекомендацию от германского посланника в Пекине барона
Гейкинга,147 он явился в верховное командование военно-морскими
силами и просил предоставить ему возможность вложить свой капитал
в строительство железной дороги Цзяочжоу — Пекин, а также в
строительство большого дока в Цзяочжоу. Заинтересовавшись его
предложением, Вильгельм готов был предоставить ему свою поддержку. Но
тут вмешалось ведомство иностранных дел, которое стало возражать
против предложенных планов по соображениям политического и
дипломатического характера. Оно пришло к выводу, что если, удовлетворяя
требования Валя, правительство даст согласие на строительство
железной дороги Цзяочжоу — Пекин, то это «не только испугает китайцев и
отбросит их пряхмо в объятия русских, но и до крайней степени
возбудит противодействие русских». Ротенган, который замещал
отсутствовавшего Бюлова, указывал также на то, что русское правительство на
основании проекта Валя сможет разгадать общие политические планы
Германии в Китае, а именно то, «что мы хотим иметь Киао-Чао не
только как порт для стоянки флота, но и как исходный пункт для
наших колонизаторских планов, которые нацеливаются далеко на север,
т. е. непосредственно в русскую сферу». Вообще говоря, ведомство
иностранных дел вовсе не было чуждо этим планам. Оно считало
только их несколько преждевременными. Сейчас задача заключалась в
том, чтобы удержать Цзяочжоу, а осуществление более широких
империалистских планов в Китае нужно было, по выражению Ротенгана,
«отложить до будущих времен». 148
Когда Бюлов вернулся из Рима (в конце ноября), положение
оставалось весьма неопределенным. Китайское правительство еще не дало
ответа, продолжая настаивать на том, что условием переговоров
должна быть эвакуация германских военных отрядов из Цзяочжоу. В
Берлине были убеждены, что эти настояния «суфлируются Муравьевым и
Ганото». 149 В Пекине при дворе богдыхана усилилась партия старых
сановников, которая требовала «немедленных военных действий для
«истребления» горсти иностранных варваров, самовольно вторгшихся в
пределы Китая». 1Г>0 Ей противостояла другая партия, которая считала,
что военная борьба с Германией безнадежна, но нужно
дипломатически выговорить более благоприятные условия капитуляции по сравнению
147 G. Р., В. XIV, № 3722. Гейкинг — ведомству иностранных дел, 4 декабря
1897 г.
148 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 418.
149 G. Р., В. XIV, № 3713. Гогенлоэ — Вильгельму И, 21 ноября 1897 г. (см.
помету Вильгельма).
150 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 54. Депеша Павлова, 24/Д2 ноября
1897 г., № 33.

380
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
с теми, которые германское правительство навязывало Китаю.
Русское правительство все еще не отказывалось от своего права первой
стоянки, а все заигрывания с Англией ни к чему не привели. В самой
Германии лишь узкие правительственные круги считали, что затяжка
формального решения вопроса по дипломатическим соображениям
может быть только выгодна. «Таким образом,— указывал Гогенлоэ,—
мы сможем избежать необходимости раскрыть наши карты прежде, чем
это будет нужно».151 Но кайзер, военно-морские и империалистские
круги выражали крайнее, едва скрываемое нетерпение. А в общем
положение оставалось напряженным. «Наружно в высших сферах
Берлина вполне спокойно,— сообщал в те дни русский военный агент в
Берлине П. Енгалычев,— но в действительности положение признается
крайне натянутым, опасаются, что возможны серьезные осложнения с
Россией. Морское ведомство настроено прямо воинственным образом.
Высшие же военные круги покуда сдержанны; но мнение
воинствующей партии, считающей, что Германия теперь более готова во всех
отношениях, чем ее соседи, может найти некоторую почву при нынешних
политических обстоятельствах». 152 Пресса находилась еще под
впечатлением речи Вильгельма, произнесенной перед рекрутами гвардейского
корпуса в Берлине (18 ноября), в которой заключался призыв к
выступлению «против врага внешнего и внутреннего». Все поняли, что
эта угрожающая речь направлена не столько против Китая, сколько
против России, и Гогенлоэ забеспокоился, какое сна произведет
впечатление в Петербурге и в Париже. 153
В этих условиях дипломатические усилия Бюлова должны были
быть снова направлены в сторону урегулирования отношений с
Россией. 30 ноября Бюлов встретился с Остен-Сакеном и всячески
убеждал его, что русское правительство должно изменить свое отношение
к вопросу о Цзяочжоу. Он осторожно угрожал тем, что в случае
необходимости Германия пойдет на союз с Англией, и соблазнял тем,
что в случае соглашения с Россией Германия сможет поддержать ее
«против Японии и других противников». Примерно в таком же духе
в Петербурге разговаривал с Витте германский посол Радолин. В
конце концов Бюлов пришел к выводу, что Россия из-за Цзяочжоу н*
будет ссориться с Германией. Возражения царского правительства он
объяснил просто тем, что Муравьев не может примириться с мыслью о
том, что Германии удалось «утащить... жирный кусок в виде бухты
Киао-Чао».154
Действительно, в последние дни ноября — первые дни декабря 1897 г.
в политике царского правительства в отношении Цзяочжоу можно было
заметить новые, более смягченные тона. Бюлов, конечно, сразу их
заметил и сразу сделал практические выводы: он предложил царскому
правительству компенсировать себя в других пунктах Китая. Через
несколько дней царское правительство уведомило, что по договоренности
с Китаем оно направляет отряд своей тихоокеанской эскадры в Порт-
Артур. 155 Остен-Сакен должен был передать, что «Россия и Германия
151 G. Р., В. XIV, № 3713. Гогенлоэ—Вильгельму II, 21 ноября 1897 г.
152 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 56—57. Из донесения военного агента
Енгалычева, Берлин, 4 декабря (22 ноября) 1897 г., № 27, секретно.
153 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 417.
. 154 G. Р.. В. XIV, № 3717. Записка Бюлова, 30 ноября 1897 г.
155 Это решение окончательно было принято на совещании у Николая,
состоявшемся 26/14 ноября. На совещании обсуждалась записка Муравьева о положении на
Дальнем Востоке и о целях русской политики. Муравьев писал: «Нет сомнения, что
на образ действий германского правительства не меньшее влияние имело и то обстоя-

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 381
должны и могут итти рука об руку в делах Крайнего Востока».156
Узнав об этом, Бюлов «казался... в восхищении».157 Германское
правительство облегченно вздохнуло. Заискивание перед Англией можно
было тотчас же прекратить. На телеграмме Гатцфельда, сообщавшей,
что лондонское правительство предполагает, что Германия,
столкнувшись в Цзяочжоу с Россией, будет искать сближения с Англией, и что
Солсбери, возможно, на определенных условиях не возражал бы
против этого сближения, Вильгельм по-французски надписал: «Слишком
поздно!» 158
Известие о готовности царского правительства изменить свое
отношение к вопросу о захвате Германией Цзяочжоу пришло как раз в
тот момент, когда в Киле, под командованием брата кайзера — принца
Генриха, снаряжалась большая военная экспедиция в Китай. На ее
проводы приехал Вильгельм, а вместе с ним и Бюлов, который успел
доложить ему о том, что со стороны царского правительства
препятствий по вопросу о Цзяочжоу больше не существует. Опьяненный
первым успехом политики империалистских захватов, легко
возбуждающийся Вильгельм произнес в Киле речь, которая среди всех его
других многочисленных и напыщенных речей впоследствии особенно
запомнилась. Со всеми, кто посмеет как-либо задеть Германию, он
угрожал расправиться «бронированным кулаком». Все — и лучше всего
англичане 1δ9 — поняли, что на этот раз угроза направлена не столько
по адресу Китая, сколько снова по адресу Англии: «Имперская
власть,— заявил Вильгельм,— включает и власть над морями: одна не
может существовать без другой». 160 Ответ принца Генриха был
выдержан в таком же духе, наглом и вызывающем. Генрих заявил, что
задача уходящей на Дальний Восток военной эскадры состоит в том,
чтобы «возвестить за рубежом евангелие священной особы вашего
величества, проповедовать его каждому, как тем, кто захочет слушать,
тельство, что мы с 1895 года выказали полное равнодушие по отношению к бухте
Киао-Чао, ни разу не послав туда своих судов и продолжая попрежнему пользоваться
исключительно портами японского побережья. Как бы то ни было, совершившиеся
в Шаньдуне события не оставляют более никаких сомнений насчет целей,
преследуемых Германией на этом побережье, и ввиду сложившихся обстоятельств мы ныне
находим неудобным командировать нашу эскадру в Киао-Чао. Впрочем, и наше
морское ведомство, отстаивавшее с начала недоразумений с Германией права и
преимущества наши на Киао-Чао, высказалось ныне в отрицательном смысле по этому
вопросу, а именно, в недавнем сообщении управляющего морским министерством
говорится, что «бухта Киао-Чао в мирное время нам не нужна, и, если бы даже была
возможность овладеть ею навсегда, то для устройства в ней нашего порта она
непригодна, как по отдаленности от Владивостока, так и по совершенной отрезанности от
России». Столь решительное и определенное мнение, высказанное лишь в последнюю
минуту вполне компетентным ведомством по вопросу о Киао-Чао, указывает, таким
образом, на полную бесплодность и бесцельность наших дальнейших притязаний на
эту бухту. Но, если в силу, этих соображений, мы отныне можем равнодушно
относиться к действиям, предпринимаемым Германией на юго-восточном побережье Шань-
дунского полуострова, то для нас представляется совершенно невозможным
примириться с фактом полного отсутствия в Тихом океане вполне удобного и
оборудованного порта для надобностей нашей эскадры» («Красный архив», т. LII, стр. 103—104.
Всеподд. записка министра иностранных дел, 23/11 ноября 1897 г.).
156 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 58. Телеграмма Муравьева — Остен-Сакену,
Моренгейму, Стаалю, Розену, 11 декабря (29 ноября) 1897 г.
157 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 58. Секретная телеграмма Остен-Сакена —
Муравьеву, 14/2 декабря 1897 г.
158 G. Р., В. XIV, № 3721. Гатцфельд — Гогенлоэ, 2 декабря 1897 г. (см. помету
Вильгельма II).
159 См. «Nineteenth Century», февраль 1898, 336; «Contemporary Review», февраль
1898, p. 193.
160 См. «Schtilthess'Europäischer Geschichtskalender», 1897, S. 166—167.

382
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
так и тем, которые не пожелают этого». 161 После пресловутой крюге-
ровской телеграммы это был новый открытый, публичный вызов по
адресу «владычицы морей». На «сей раз английская пресса встретила
выступления германского полусамодержца и его брата ироническими
комментариями, сдержанно потешаясь над тяжелым прусским
остроумием. 162 Но и в Германии кильский диалог двух Гогенцоллернов
вызвал восторги только среди наиболее крайних империалистских, пан-
германских кругов, которые как раз в это время, раздувая пропаганду
в пользу «безграничных флотских планов», продвигали морскую
программу Тирпица.163 Социал-демократическая пресса отнеслась к киль-
ским речам резко отрицательно. «Что это, в самом деле, за загадочное
«евангелие», которое принц Генрих собирается проповедовать тем,
которые о нем и знать ничего ие хотят?— иронически спрашивал социал-
демократический «Vorwärts».— Является ли это «евангелием» имперской
власти и власти над морями, «евангелием»... «бронированного кулака»?
Немецкий народ не желает расточать свои силы и свои способности в
военных экспериментах и в увеличении мощи за морями». 164 Даже
католический центр, который так быстро сползал в лагерь
империализма, почувствовал неловкость, когда увидел, что принц Генрих, встав во
главе крейсерской эскадры, нагруженной колониальными войсками,
претендует выступать в роли евангелиста. «Мы предупреждаем,—
поспешил сообщить главный орган центра «Germania»,— что «евангелие»,
о котором в своей прощальной речи думал принц Генрих, следует
понимать не в христианском смысле, а как политическое воззвание кайзера:
«Имперская власть означает и власть над морями».165 Вообще в эти
дни католический центр, как бы спохватившись, что поддержка,
которую он предоставил правительству в вопросе о «защите миссионеров»
в Китае, отлично используется в интересах морских планов Тирпица,
занял позицию большей сдержанности, а его пресса забила отбой и даже
стала требовать от правительства информации о его политике в Китае.
Такие же требования стали раздаваться1 и на страницах либеральной
прессы. В начале декабря правительство уже могло несколько
приоткрыть завесу. С начала конфликта официозная пресса изображала
высадку германских войск в Цзяочжоу как невинный дипломатический
способ добиться от Китая возмещения убытков. Только 4 декабря в
«Kölnische Zeitung» впервые появился .намек, что Германия ожидает
уступок от Китая в виде сдачи в аренду Цзяочжоу, железнодорожных
концессий и прав на эксплоатацию рудников в Шаньдуне. 166 Но в это
время «небольшая тучка», по выражению Остен-Сакена,167
омрачившая русско-германские отношения, уже пронеслась, и нужно было
спешить, чтобы заставить Китай окончательно принять условия,
продиктованные ему германским империализмом. «Мы остаемся в Киао-Чао»,—
161 См. «Schulthess'Europäischer Geschichtskalender», 1897, S. 167.
162 Вся лондонская пресса была испещрена ироническими заголовками: «Мой
дорогой Генрих», «Рапсодия императора», «Мой единственный брат» (см. О. J. Hal е,
Publicity and Diplomacy with special Reference to England and Germany 1890—1914,
p. 150).
163 Интересно отметить, что принц Генрих перед отъездом в Китай посетил
Бисмарка, чтобы, как полагали, получить от него поддержку для выполнения его
воинственной миссии [Архив МИД. К. 21, л. 340. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 10
декабря (28 ноября) 1:897 г.].
164 «Schulthess'Europäischer Geschichtskalender», 1897, S. 172.
165 Τ а м же.
1Θ6 О. J. Hal e, Publicity and Diplomacy, p. 147.
*7 G. P., B. XIV, № 3740. Записка Бюлова, 21 декабря 1897 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 383
телеграфировал Бюлов в Пекин и потребовал от Гейкинга ускорить
оформление захвата в виде сделки с Китаем. 168 Но тут возникли
некоторые дополнительные затруднения.
4
10 декабря в лондонском «Times» появилось сообщение из Пекина
о том, что в переговорах с Китаем германское правительство выразило
согласие променять Цзяочжоу на порт, расположенный в провинции
Фуцзянь — Самса (Samsah). Солсбери тотчас же обратил внимание
Гатцфельда на это сообщение. Английский, премьер был явно
раздражен и даже, без всякого особенного повода, вспомнил о крюгеровской
телеграмме. «Как это мелко!» — отозвался на это Вильгельм. 169 Он,
как и весь империалистский лагерь, всецело был в это время поглощен
более крупными планами в Китае. Но Гатцфельд сообщал далее, что
в связи с этими планами антигерманские круги в Англии проявляют
значительную активность и стараются в этом смысле повлиять и на
Солсбери. Действительно, китайские министры, уяснив себе, что им не
удастся изгнать германские войска из Китая, в переговорах с Гейкин-
гом дали понять, что они готовы признать германский захват, но
только предлагают обменять Цзяочжоу на другой порт, расположенный
южнее.170 Немцы считали, что закулисным автором этого
предложения был Муравьев, который-де вложил его в уста китайских
мандаринов. Было решено в переговорах с Китаем настоять именно на
Цзяочжоу. «Занятие Самса,— писал Бюлов,— привело бы Германию к
напряженным отношениям не только с Францией и Англией, но, кроме
того, также с японцами, которые владеют теперь Формозой». 171
Гатцфельд заверил Солсбери, что Германия вовсе не собирается искать
пристанища на юге Китая и что она остается в Цзяочжоу. При этом в
беседе с английским премьером он не отказал себе в удовольствии
подчеркнуть, что в Цзяочжоу Германия «не ожидает затруднений со
стороны России». 172
Но какова будет позиция Японии? Правительство и
империалистские круги в Токио не выражали никакого восторга по поводу того,
что Германия в своей политике в отношении Китая последовала их
примеру. Они были сильно озабочены действиями Германии и ждали,
что будет дальше.173 Бюлов поэтому страшно забеспокоился, как бы
противники Германии и ее «сомнительные друзья» не постарались
разъяснить Японии, что, потерпев дипломатическое поражение после войны
с Китаем, она могла бы легко компенсировать себя, если бы взяла на
себя труд разгромить германский флот, плавающий на Дальнем
Востоке, и изгнать немецких конкурентов из Китая. Чтобы ликвидировать
эту опасность, которая существовала только в его собственном
воображении, он разработал план, который свидетельствовал о готовности
решительно пересмотреть позиции, которые германская дипломатия
занимала на последнем этапе японо-китайской войны. Этот план
168 G. Р., В. XDV, № 3729. Бюлов — Гейкингу, 12 декабря 1897 г.
169 G. Р., В. XIV, № 3730. Гатцфельд — Гогенлоэ, 11 декабря 1897 г.
170 G. Р., В. XIV, № 3727. Гейкинг — -ведомству иностранных дел, 7 декабря
1897 г.
т G. Р., В. XIV, № 3732. Бюлов — Вильгельму II, 13 декабря 1897 г.
172 G. Р., В. XIV, № 3730, Гатцфельд — Гогенлоэ, И декабря (11897 г.
173 В. D., v. I, № 2, GaToy — Солсбери, 1 декабря 1897 г.

384
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
предусматривал заключение тайной сделки с японским империализмом.174
Бюлов собирался предложить японцам усилить свою экспансию в
сферу французских интересов. ,75 Всего только за несколько дней до того,
как он приступил к разработке этого плана, он убеждал русскую
дипломатию в том, что, получив Цзяочжоу, Германия сможет
выступить на Дальнем Востоке вместе с Россией против общих врагов, а
Вильгельм даже телеграфировал царю, что принц Генрих получил
инструкцию плавать на своих крейсерах рядом с русскими военными
кораблями. Это не мешало, однако, втайне притти к заключению, что
можно поддержать японскую экспансию и «в сферу русских
интересов», но только не так открыто, как если бы она была направлена в
сторону французских интересов. На тот случай, если бы в Петербурге
догадались или что-нибудь узнали о заключении предполагаемой
сделки между германским и японским империализмом,
предусмотрительный Бюлов заранее заготовил лазейку:' он утверждал, что
недовольство России можно будет устра-нить, заявив в Петербурге, что германо-
японское сближение распространяется не на Корею, а на Китай. Итак,
под флагом предотвращения японо-германской войны Бюлов задумал
выяснить возможность заключения японо-германского союза. Основную
цель своего замечательного плана Бюлов формулировал так: «жить и
давать жить другим». 176 На самом деле этот .империалистский план
имел в виду раздел Китая и ускорение его политической смерти. Он в
такой же степени свидетельствовал о неразборчивости германской
дипломатии в средствах, в какой поставленная им цель знаменовала
необычайно быстрый рост захватнических аппетитов германского
империализма. Еще окончательно не проглотив Цзяочжоу, германская
дипломатия уже задумалась, в какой политической комбинации выгоднее
приступить к разделу Китая с гарантией, что удастся получить более
крупные куски.
174 Интересно отметить, что как раз в это время, в конце ноября 1897 г., в
Берлине обсуждался вопрос об организации германского банка в Японии.
Заинтересованные круги германского капитала указывали, что за последние тридцать лет торговый
оборот между Германией 'и Японией увеличился в десять раз, имеет все виды на
дальнейшее развитие, поэтому для деятельности германского банка создается в
Японии благоприятная почва. Они указывали также, что до сих пор германские фирмы,
торгующие не только с Японией, но и с Китаем, вынуждены были пользоваться
преимущественно английскими банками, что не будет иметь места, если в Японии
появится самостоятельное германское банковское учреждение. Наконец, указывали
и на то, что в организации германского банка в Японии немецкие фирмы
заинтересованы как в опоре для конкуренции с английскими фирмами на японском и
китайском рынке (S t ö ρ е 1, «Ueber Japanisches Bankwesen und Deutschlands Anteil am
Welthandel», 1898).
175 «Видимые результаты германо-японской войны настолько неблагоприятны,—
писал Бюлов,— что германская политика должна иметь своей задачей по возможности
предотвратить ухудшение отношений между Германией и Японией,— ухудшение,
которое окажется неожиданным счастьем для всех наших противников. Такая
возможность имеется. Мы должны только заметить японцам, что мы больше принципиально
и повсюду не выступаем против них, как это было в 1895 г. при их утверждении на
Азиатском континенте. Мы скорее склоняемся к тому, чтобы признать и за Японией
право «жить и давать жить другим». Япония может любой ценой расширять свои
границы; она действует, однако, без разбора: острова или континент, Корея, Ляодун,
Шаньдун или области, расположенные к югу от Формозы,— все это, она считает,
могло бы пригодиться ей. Между тем именно южные области вместе с возрастающим
значением Формозы в последнее время все в большей степени занимают
общественное мнение в Японии. Для нас эта тенденция, которая приведет к внедрению в сферу
интересов Франции, может быть только желательна» (G. Р., В. XIV, № 3732.
Бюлов— Вильгельму II, 13 декабря 1897 г.).
176 G. Р., В. XIV, № 3732. Бюлов — Вильгельму И, 13 декабря 1897 г.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 385
Вильгельм этот план утвердил. Практически же его выполнение
пришлось отложить. Пока в Берлине предавались мечтам о
дальнейших, еще более крупных захватах в Китае, стало ясно, что и другие
империалистские державы не дремлют и собираются урвать куски и
для себя. Германское правительство было обрадовано, узнав о
намерениях России занять Порт-Артур: оно увидело в этом знак,
развязывающий ему руки в Цзяочжоу.
Но тут появились признаки, что и Англия и Япония домогаются от
Китая компенсаций. 177 Англичане это отрицали, и немцы делали вид,
что они этому верят. С другой стороны немцы, как мы только что
установили, готовы были поддержать новые японские домогательства в
Китае. Но, конечно, они тщательно это скрывали, и когда китайское
правительство обратило их внимание на появившиеся признаки
японских домогательств, германские захватчики заявили, что они якобы и
этому не верят. Ссылками на эти домогательства других держав
китайские министры еще надеялись смягчить требования Германии.
Отвергая эти ссылки, германское правительство настаивало на своем.178
В конце концов после длительной неравной дипломатической борьбы,
не получив нигде не только военной, но даже и политической или
просто моральной поддержки, пекинское правительство вынуждено было
капитулировать. Но прежде чем сделать последний шаг, оно еще
пыталось хотя бы кое-как «спасти лицо»: оно предлагало Германии оставить
Цзяочжоу в своих руках без формального договора и без
установления срока.179 Эти предложения были тотчас же отвергнуты. Тогда
сановники из цзунь-ли-ямыня стали выпрашивать согласие Германии
объявить Цзяочжоу открытым портом. И это предложение было
решительно отвергнуто. 18° Тогда китайские министры заявили, что они
согласны принять германские требования — уступить Германии Цзяочжоу
в арендное пользование сроком на 50 лет.181 Но теперь уже и это не
удовлетворило германское правительство. Барон Гейкинг потребовал,
чтобы срок аренды был увеличен до 99 лет и чтобы китайцы свое
согласие подтвердили в письменной форме. Китайское правительство
выполнило и это требование. Тогда Гейкинг потребовал, чтобы Китай
предоставил германской компании концессию на сооружение железной
дороги от Цзяочжоу в глубь Шаньдунской провинции. Китайцам даже
не было сказано, до какого пункта немцы предполагают провести эту
дорогу:' этот вопрос должен был быть решен германской компанией.
При этом Гейкинг пригрозил, что пока китайское правительство не
даст своего согласия на это требование, он не подпишет формального
договора о Цзяочжоу.182 Но в этот договор германское правительство
уже успело ввести новые пункты, в частности значительно
расширяющие так называемую «нейтральную полосу» вокруг арендованной
территории. В пределах этой полосы германские войска получали право
свободного прохода, в то время как китайские войска имели право
177 G. Р., В. XIV, № 3735. Гейкинг — ведомству иностранных дел, 16 декабря
1897 г.
178 G. Р., В. XIV, № 3736. Бюлов — Гейкингу, 17 декабря 1897 г.
1179 G. Р., В. XIV, № 3735. Гейкинг — ведомству иностранных дел, 16 декабря
1897 г.
180 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 59. Телеграмма Павлова — Муравьеву,
24/12 декабря 1897 г.
181 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 60. Секретная телеграмма Павлова —
Муравьеву, 4 января 1898 г./23 декабря 1897 г.
182 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 56—60. Секретная телеграмма Павлова —
Муравьеву, 4 января 1898 г./23 декабря 1897 г.

386
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
прохода только с разрешения германского правительства.183 Далее,
оказалось, что Китай на весь срок аренды должен отказаться от своих
верховных прав на территории, арендуемые Германией. А уже когда
договор, продиктованный германским правительством, был совсем
готов, китайское правительство узнало, что от него требуют концессий не
на одну железную дорогу, а на две (Цзяочжоу — Цзинань и Цзяо-
чжоу — Чжоу-Фу).184 Китайцы пытались было сослаться на то, что
английское правительство возражает против предоставления этих
концессий Германии. Но Гейкинг быстро заставил их замолчать. Он заявил
им, что германское правительство по этому вопросу уже
договорилось с Англией, и китайцам нечего вмешиваться в «чужие» дела.185
Пекинское правительство было вынуждено принять и требование о
железнодорожных* концессиях. Санов'ники из цзунь-ли-ямыня разрешили себе
только попросить, чтобы в течение срока аренды Германия не
переуступила Цзяочжоу какой-либо другой державе. 18ß Вот с этим пунктом
германское правительство согласилось! Однако, проявив такую
готовность никому не уступать захваченную китайскую территорию в
течение .99 лет, оно тут же выговорило себе право в случае надобности
обменять территории и бухты Цзяочжоу на другую территорию и на
другую бухту с уплатой ему Китаем за все постройки и работы,
которые оно сочтет нужным в своих же собственных интересах
произвести в Цзяочжоу.
Таким образом, это был типично империалистский договор, столь же
жестокий, сколь и циничный: китайское правительство вынуждено было
не только принять его кабальные условия, но и формально заявить,
что этим договором оно «считает своим долгом доказать на деле свою
искреннюю признательность за дружбу, оказанную ему до сих пор
Германией». 187 За свое разбойничье вторжение в Китай Германия сумела,
следовательно, получить от своей жертвы еще и моральный приз.188
Но перед своими соперниками она разыгрывала роль невинной
скромности: Гатцфельд пытался уверить английского премьера в том, что
Китай предлагал Германии гораздо больше, чем последняя склонна
была взять. Конечно, Солсбери не верил этим словам, и если
Гатцфельд должен был их произносить, то это свидетельствовало только о
том, как сильно германская дипломатия не хотела дать Англии повод
потребовать «компенсации» и для себя. Но английское правительство
183 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 62. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 4
февраля/23 января 1898 г., № 5.
184 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 83. Секретная телеграмма Павлова —
Муравьеву, 9 марта/25 февраля 1898 г.
185 В. D., v. I, Appendix. Меморандум Тилли, 5 января 1905 г.
186 «Красный архив», т. LXXXVII, стр. 59—60. Секретная телеграмма Павлова —
Муравьеву, 4 января 1898 г./23 декабря 1897 г.
187 См. преамбулу договора между Германией и Китаем об уступлении Цзяочжоу
ö марта 1898 г. (Э. Д. Грим м, Сборник договоров и других документов по истории
международных отношений на Д. Востоке (1842—1925), М. 1927, стр. 116).
188 Обо всем этом издатели дипломатической переписки германского ведомства
иностранных дел предпочитают умалчивать. Они утверждают, что «для большой
политики европейских кабинетов детали этих германо-китайских переговоров не
имеют значения». Точно так же, утверждают они, не имеет значения пребывание принца
Генриха в Китае (см. G. Р., В. XIV, стр. 141, примечание). Между тем известно, что
Генрих, распространяя кайзеровское «евангелие», занимался в Китае убийствами
мирного населения Шаньдунской провинции, сжигал деревни и т. д., в то время как
Гейкинг изнурял китайских министров все новыми и новыми домогательствами. Более
правильное и яркое представление о деятельности германской дипломатии в Китае
дают русские документы (см. «Красный архив», т. LXXXVII, «Захват Германией Киао-
Чао в 1897 г.»).

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЯ 387
уже твердо рассчитывало на эти компенсации и только выжидало
момента, когда оно сможет свои требования предъявить с таким
расчетом, чтобы Германия вынуждена была их поддержать. Пока что
Солсбери разыгрывал перед немцами благородство: ке возражая против:
захвата Цзяочжоу, он только журил германское правительство за те;
методы, которые оно при этом применило. 189 Он упустил только одну
деталь, а именно, что, возобновляя активную захватническую
колониальную политику, германский империализм в данном случае только
подражал более многоопытным в таких делах империалистам Англии.
Убийство миссионеров, посылка военных кораблей, высадка десанта,
военные экспедиции, дипломатический нажим, добыча кабального
договора и пр.— все эти методы, по выражению одного американского
историка,— 190 имеют, подобно ростбифу или йоркширскому пуддингу»
чисто британское происхождение.
Окончательное подписание договора с Китаем несколько затянулось
вовсе не потому, что германское правительство могло рассчитывать на\
какое-либо противодействие со стороны Англии или царской России,.
и не потому, что оно опасалось встретить серьезную оппозицию в
самой Германии. Наоборот, уже первое выступление Бюлова в рейхстаге
(6 декабря 1897 г.) показало, что большинство политических партий
готово поддержать политику «бронированного кулака».
Эта политика стала проводиться не только в Китае. Наряду с «шг-
цидентом» в Шаньдуне германская дипломатия создала еще один
«инцидент», который также был использован, чтобы
продемонстрировать мощь Германской империи и ее притязания вести «мировую
политику». Осенью 1897 г. власти республики Гаити задержали
германского купца, некоего Людерса, за его причастность к каким-то
весьма неблаговидным делам. Германский поверенный в делах в Гаити*
граф Шверин стал вести себя настолько провокационно, что в столице
этой экзотической республики вспыхнули демонстрации. Тогда
германское правительство направило к Гаити суда морского кадетского
корпуса и заставило республиканское правительство принять все
навязанные ему требования (компенсация Людерсу, салют имперскому флагу
и др.). Несмотря на то, что в морской демонстрации против Гаити
приняли· участие суда, которые сам кайзер шутя называл «плавающими
гимназиями»,191 эффект военного вмешательства вызвал среди
правящих классов Германии большое удовлетворение, тем более, что он;
совпал с другим эффектом — в Китае. Выступая в рейхстаге, Бюлов
говорил не только о «защите» католических миссионеров. «Мы должны
требовать,— заявил он,— чтобы немецкий миссионер, немецкий
предприниматель, немецкие товары, немецкий флот и немецкий корабль
пользовались в Китае таким же вниманием, каким пользуются представители-
других держав». Он заявил далее, что Германия намеревается
«оберегать свои интересы в Китае и в Вест-Индии, не проявляя ни малейшей
слабости». 192 Весь лагерь буржуазных и юнкерских партий, ищущих
«сплочения», пришел от этой речи в полный восторг, и католический
центр здесь открыто и полностью присоединился к ним. Только социал^
демократическая партия объявила себя противницей «китайской
авантюры». С критикой политики правительства выступил Шенланк. Era
189 В. D., v. I, № 3. Солсбери — Лесселеу, 12 января 1898 г.
150 О. J. Hale, Publicity and Diplomacy, p. 151.
191 Архив МИД, К. 21, л. 344. Депеша Остен-Сакена, 10 декабря (28 ноября!
1Н97 г.
192 Reichstag, б декабря 1897 г., В. I, S. 60.

388
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
речь была очень слаба. Он не разоблачал эту политику с точки зрения
интересов рабочего класса. Он в основном ограничился тем, что пугал
правительство теми международными осложнениями, которые ■ могут
^возникнуть в результате оккупации Цзяочжоу. Он утверждал, что эта
оккупация может привести к сближению между Англией и Россией по
-китайским делам.193
Но германское правительство, которое еще не сочло нужным
полностью раскрыть конечные цели своей политики в Китае, не испугалось
-аргументов подобного рода. За кулисами оно, как мы видели, вело свою
обычную игру между Англией и Россией, продолжало лавировать между
;ними ,и старалось с обеих сторон застраховать окончательное
достижение своей захватнической цели. Когда стало известно, что русские
военные корабли бросили якорь в Порт-Артуре, в Берлине облегченно
вздохнули. «Слава богу»,— надписал Вильгельм на полученном
сообщении. 194 Заискивание перед Англией снова можно было прекратить.
Но еще раньше, когда выяснилось, что аппетиты русского царизма
нарастают, Бюлов решил, что придется пообещать еще один «жирный
/кусок», если только царское правительство окажет давление на Китай в
•смысле скорейшего заключения договора о Цзяочжоу и признает
преимущественные интересы германского капитала в Шаньдунской
провинции 195. Германская дипломатия стремилась тогда создать у
царского- правительства влечатление о всяческой готовности итти навстречу его
требованиям, тем более, что расплачиваться за это должен был Китай.
К тому же появился еще один немаловажный факт, который заставлял
.германскую дипломатию искать сближения с Россией: небольшой круг
дельцов, посвященных в дальневосточные дела, всполошился, когда
узнал, что Япония приступила к осуществлению мобилизационных
мероприятий в армии и во флоте. 196 Это казалось настолько серьезным, что
морское ведомство (в январе 1898 г.) потребовало немедленной
посылки значительных морских сил в дальневосточные воды.197 Но у
Бюлова, как мы уже знаем, существовал проект, как избежать
*93 Reichstag, 6 декабря 1897 г., В. I, S. 51—52.
194 G. Р., В. XIV, № 3739. Вильгельм II — Николаю И, 19 декабря 1897 г.;
лм. также письмо Вильгельма от 28 марта 1898 г. «Я от всей души поздравляю
_тебя,— писал он Николаю,— с достигнутым тобой у Порт-Артура успехом; мы вдвоем
будем хорошими стражами при входе в Печилийский залив и внушим к себе
достодолжное уважение, особенно желтым». Далее выясняется, что Вильгельм имел в виду
не только «желтых», но и белолицых англичан. «Та мысль, которую стали
распространять в прессе с того берега Канала,— писал Вильгельм,— мысль о том, что
китайские дела должны решиться на международной конференции, встретила с моей
стороны суровую отповедь, потому что я сейчас же понял, что это было скрытой
попыткой связать тебе руки на Дальнем Востоке». В заключение, сообщая о
состоявшейся встрече принца Генриха, отправленного с военной эскадрой в Цзяочжоу, с
русскими военными кораблями, Вильгельм писал: «...они в полном согласии плавали
несколько дней вместе, к великому удивлению некоторых! Гм-гм!» («Переписка
Вильгельма II с Николаем II», № 20. Письмо Вильгельма, Берлин, 28 марта 1898 г.).
195 G. Р., В. XIV, № 3744. Записка Бюлова, 2 января 1898 г.
196 Там же, № 3741. Бюлов — Трейтлеру, 25 декабря 1897 г. (см. также
ΉρπΜ643ΗΗ6). Интересно отметить, что германская пресса в это время подчеркивала
необходимость сохранения «солидарных взглядов» России и Германии по делам
Дальнего Востока, обеспечившую начало германских успехов в Китае. По сообщению
Остен-Сакена, эту необходимость подчеркивали почти все газеты, между тем
отношения с Англией встречали разноречивые оценки: в то ©ремя как официозная пресса
пыталась затушевать истинный характер этих отношений, другая часть прессы
продолжала клеймить Англию как ;врага, который действует вместе с Японией [Архив
МИД, К. 21, л. 372. Депеша Остен-Сакена, 7 января 1897 г./26 декабря 1896 г.,
JMb 102]. Мы видим, что пока пресса вела кампанию против Англии и отчасти против
.Японии, Бюлов строил планы сближения с каждой из этих держав.
ι97 G. Р., В. XIV, № 3752. Бюлов — Гатцфельду, 23 января 1898 г.

124
) ©Мукден"
РАЗДЕЛ СЕВ.-ВОСТ. НИТАЯ
ИМПЕРИАЛИСТСКИМИ ДЕРЖАВАМИ
В НОНЦЕ XIX В.
Территории «арендованные»у Китая
| «Нейтральные»зоны
J Главные германские концессии на разра-
\ ботку недр
• Концессии на постройку железных дорог
ь Великий китайский канал
Место убийства двух немецких миссионеров!
(1. XI.1897 г.)
у.:.у^==$51цзяочжоу или киаочао
^ «.·:·:/ -=^4 (германские захваты
В ЦиАНЬДУНЕ В 18ΘΘΓ.)
МАСШТАБ
О 20

390
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
столкновения с Японией и наладить сближение с ней. «Прямого интереса
ослаблять Японию или даже вовсе ее разгромить мы не имеем,— писал
Бюлов,— так как при известных условиях мы ее очень охотно сможем
щспользовать на нашей стороне. Во всяком случае в этом, как и во всех
других вопросах, нашей путеводной звездой должен остаться принцип:
«Do ut des». Без соответствующих эквивалентов мы не должны
предоставлять ни материальной, ни моральной поддержки. Русские будут
нуждаться в нашей помощи тем больше, чем больше неприятностей им, д
также Франции будут доставлять япошки и чем сильнее последние
станут». 198
Этот принцип «Do ut des» тогда полностью восторжествовал, но
расплачиваться за его осуществление должен был Китай. Германская
дипломатия стала поддерживать царскую политику в Китае, но когда
английское правительство проявило стремление захватить Вэйхайвэй, она готова
•была, на основе этого империалистского принципа, поддержать и его.
Петербургское правительство пыталось было 'получить поддержку
германской дипломатии, чтобы воспрепятствовать захвату Англией Вэйхай-
вэя, но безуспешно. Германское правительство заранее дало Англии свое
согласие на этот захват, получив в обмен признание Англией
преимущественных интересов Германии в Шаньдуне. Одновременно Англия
обязалась перед Германией не строить железной дороги от Вэйхайвэя в
сторону Шаньдунскоа провинции. Англо-германские трения по вопросу о
Шаньдунской провинции возникли еще раньше. В феврале немцам стало
известно, что английская группа капиталистов совместно с
американской добивается концессии на железную дорогу из Тяньцзиня в Чжэнь-
цзян через Шаньдун. Гейкинг заявил протест. При этом он формально
заявил английскому посланнику в Пекине Мак-Дональду, что Германия
собирается превратить Шаньдун в свою экономическую провинцию.
Наблюдая вторжение Германии в Китай, английское правительство
молчало. Но теперь по поводу Шаньдуна оно заявило Германии протест.
Все, однако, кончилось для обоих соперников благополучно:
согласились на том, что железную дорогу Тяньцзинь — Чжэньцзян английский и
германский капиталы будут строить совместно.199 Далее, чтобы
умилостивить англичан, германская дипломатия стала поддерживать их
требование к Китаю по вопросу о предоставлении ему займа. В данном
случае поддержка была предоставлена тем более охотно, что вместе с
«Гонконг-Шанхайским банком» снова выступал «Немецко-Азиатский
банк».200
Буржуазная пресса, разумеется, приветствовала навязанное Китаю
соглашение о займе. К ее голосу присоединился и главный орган социал-
демократической партии. Газета «Vorwärts» писала: «Мы с самого
начала считали желательным такой ход вещей, ибо он для нас более
приемлем, чем если бы и в этом вопросе русское влияние в Китае удержало
за собой верховенство».201
Наконец, 6 марта 1898 г. Германия добилась от Китая подписания
.договора об «аренде» на 99 лет бухты Цзяочжоу202 для организации
198 G. Р., В. XIV, № 3744. Записка Бюлова от 2 января 1898 г.
199 В. D., v. I, Appendix. Меморандум Тилли, 5 января 1905 г.
200 Соглашение об англо-германском займе было подписано 1 марта 1898 г.
Условия займа были, разумеется, кабальными: заем, предоставлялся на 45 лет при 4.5%.
Из 16 млн. ф. ст. номинала займа Китай фактически получил только 13.3 млн. ф. ст.
2°* «Vorwärts», 23 февраля 1898 г.
202 Текст договора см. Э. Д. Грим м, Сборник договоров и других документов
со истории международных отношений на Д. Востоке, стр. 116—119, № 38.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 391
военно-морской базы! Одновременно она добилась в Шаньдуне ряда
концессий, железнодорожных и горнозаводских, и других существенных
преимуществ.203 27 марта и Россия добилась от Китая договора об
«аренде» Порт-Артура и Даляньваня на 25 лет.204 Одновременно и
Англия заявила о своем намерении «арендовать» Вэйхайвэй, что и
выполнила спустя два месяца- путем оккупации.205 И Франции, правда,
ценой больших усилий, также удалось получить в «аренду» кусок
китайской территории Гуанчжоувань.206 Так был «наказан» Китай за
спровоцированное немцами убийство двух католических миссионеров.
В. И. Ленин вскоре же раскрыл подлинное значение этих событий.
«Одно за другим, европейские правительства так усердно принялись грабить,
то-бишь «арендовать», китайские земли,— писал он в «Искре»,— что
недаром поднялись толки о разделе Китая».207 Разбойное вторжение
японского, а затем и германского империализма в Китай,
действительно, положило начало разделу этой огромной страны на «сферы
влияния».
5
Уже давно господствующие классы в Германии не испытывали
такого шовинистического подъема, как тогда, когда после вторжения в
Китай и захвата Цзяочжоу они увидели, что их империалистская
политика «бронированного кулака» так быстро и легко добилась столь,
казалось, крупных побед и успехов. Немецкие газеты, можно сказать,
пришли в состояние экзальтации, и даже те из них, которые обычно сухим
и будничным языком писали о сухих будничных делах, вдруг стали
выражаться почти поэтически, разумеется, в той степени и в той жалкой
форме, в какой они были способны выражать свои чувства
удовлетворения по поводу удавшегося разбоя. Газетные рептилии воспевали эту
удачу как знамение времени, как многообещающее начало .и чуть ли
не как поворот в истории мира. «Когда муза истории,— писала одна из
них, — перевернет страницу, озаглавленную «1897», она задумчиво
остановит свой взгляд на листе, где вписано блестящими буквами:
«Высадка немцев на берегу Желтого моря»... Имперский флаг взвился на грот-
мачте, и подобно тому, как эпический герой французской истории
призывал своих людей следовать за ним в гущу сражения, так и надпись
«С нами бог» на железном кресте проложит путь к сердцам всех немцев
и зажжет в них огонь энтузиазма. Прочь малодушие и слабоволие,
которое отягощало и сковывало немецкую душу!».208 Так писала газета,
203 Из экономических преимуществ, полученных по договору, наиболее
существенным являлось монопольное право на сооружение железных дорог в Шаньдуне, на
свободную эксплоатацию на 30 ли находящихся по обе стороны дороги горных недр
и многие другие концессии в Шаньдуне. Из политических преимуществ следует
отметить право занятия германскими войсками территории в 50 1км вдоль бухты Цзяочжоу.
204 Э. Д. Гримм, Ук. соч., № 39. Конвенция, заключенная между Россией и
Китаем 27/15 марта 1898 г. (о Порт-Артуре) в Пекине.
* 205 Захват Вэйхайвэя был оформлен 7 июля 1898 г. договором об аренде на срок,
пока Россия будет держать в своих руках Порт-Артур. Кроме того, Англия
значительно расширила 'площадь территории Гонконга в форме «аренды» на 99 лет
(см. Э. Д. Г ρ и м м, ук. соч., № 44. Соглашение об аренде Вэйхайвэя, заключенное
Великобританией и Китаем в Пекине .7 июля 1898 'г.).
206 Там же, № 41. Французско-китайский обмен нотами, 9—10 апреля 1898 г.
207 В. И. Лени н, Китайская война, Соч., т. 4, стр. 348—349.
208 «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», 31 декабря 1897 г. (цит. по О. J. Hal ег
Publicity and 'Diplomacy, p. 153).

392
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
которая уже давно, с первых лет господства Бисмарка, получала
жалование в ведомстве иностранных дел. Но в своем выспренном тоне она
не была одинока.
Финансовые круги и крупные промышленники, купечество и
судовладельцы, церковь, католическая и протестантская, каста морской
военщины, словом, почти весь буржуазный лагерь и даже значительная часть
юнкеров-помещиков, приветствовали военную экзекуцию над Китаем и
захват Цзяочжоу. Когда Вильгельм по дороге в Киль остановился в
Гамбурге, купечество' этого города явилось к нему в полном составе,
«чтобы выразить свою радость» по поводу германского вторжения в
Китай. Известный гамбургский негоциант, один из виднейших деятелей
«Колониального общества» Адольф Верман выступил с речью, в которой
«истинно медвежьим голосом, под одушевленные аплодисменты
купечества» приветствовал политику захватов в Восточной Азии, где «Гамбург
и Германия имеют большие виды на будущее». «Весь Гамбург со
своими надеждами и желаниями,— заявил он,— идет за императором и его
правительством».209 «Колониальное общество» и «Пангерманский союз»
с самого начала спровоцированного конфликта стояли в первых рядах
сторонников политики военных захватов в Китае.
Таким образом, правительство нового состава, совершив агрессивное
выступление в Китае, получило полную и безоговорочную поддержку
как со стороны партий империалистской буржуазии,
национал-либеральной и имперской, так и со стороны большей части аграриев, которые
уже стали мечтать о том, как им удастся ввозить почти даровую
рабочую силу — китайских кули и эксплоатировать их в своих поместьях.
Правда, как мы видели, военные круги не были в восторге от этого
прыжка на Дальний Восток, который непосредственно им ничего не
давал и, по их мнению, вел только к распылению внимания и средств,
и к ослаблению политических позиций Германии в Европе. Даже
генерал Вальдерзее, столь близко стоявший к кайзеру, весьма сдержанно
относился к этому новому акту «мировой политики», считая, что
вторжение в Китай может втянуть Германию «в авантюру». «Мы должны
проводить мировую политику,— писал он несколько позднее.— Если бы я
только знал, что это такое; пока что это только лозунг».210 Но этот
«лозунг» в какой-то степени объединил многообразные политические
группировки господствующих классов, а в данном случае даже те,
которые, по разным мотивам, не считали себя его сторонниками.
Поскольку вторжение в Китай было проведено под видом защиты католических
миссий, правительство облегчило верхушке партии центра,
политически срастающейся с финансовым капиталом, повести за собою на
поддержку правительства и его империалистской политики широкие круги
средней и мелкой буржуазии и даже рабочих, которые шли за этой
католической партией. Обе «свободомыслящие» партии также не были опасны
правительству: одна из них, возглавлявшаяся Бартом, активно
поддерживала политику правительства в Китае,211 другая, возглавлявшаяся
Рихтером, занимала сдержанную позицию. Рихтер требовал от
правительства подробного политического отчета.21?
Правительство не торопилось представить отчет рейхстагу. Сначала,
выступая в бюджетной комиссии, Бюлов осветил дело так, будто
правительство и впрямь больше всего интересуется миссионерской деятельно-
209 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 203.
210 Wal der s ее, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 449.
211 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. И. S. 906.
я2 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. И, S. 892.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 393
стью в Китае, а пребывание военных судов в Цзяочжоу оно
рассматривает, как напоминание китайцам о необходимости уважать жизнь и
имущество германских подданных. Даже в начале февраля 1898 г., когда,
по сути дела, все уже было предрешено, Бюлов еще уклонялся дать
отчет о германской политике в Китае. Однако версию о «защите
миссионеров» он уже мог почти совсем забросить. Официально сообщив
рейхстагу, что правительство добивается в Китае создания «опорного пункта»,
он выдвинул на первый план мотивы экономические и
политические. «Именно потому,— говорил он,— что мощно развивающаяся
германская индустрия борется с -большими трудностями на многих
европейских и внеевропейских рынках, которые некоторые страны, к сожалению,
пытаются запереть от нее, мы вдвойне обязаны позаботиться о том,
чтобы на будущее сохранить для нас хотя бы китайский рынок, куда за
последние десять лет наш вывоз увеличился в три раза».213 Таким
образом, агрессивное вторжение германских вооруженных сил в Китай и
оккупацию китайской территории он пытался представить как
мероприятие, являющееся вынужденным ответом на расторжение Англией ее
торгового договора с Германией, ответом на рост протекционизма в
США и в других странах. Что касается политических мотивов, то,
продолжая бить в «национальный барабан», Бюлов выдвинул интересы
империалистского престижа: Германия, заявил он, не может оставаться в
Восточной Азии державой второго ранта. Этого было достаточно, чтобы
юнкерски-буржуазное большинство рейхстага выразило · свое глубокое
удовлетворение политикой правительства. Оставалось только в
выигрышном свете представить дипломатическую сторону дела. Для такого
мастера словесной эквилибристики, каким являлся Бюлов, это не
составляло никакого труда. Нужно было только скрыть все те унизительные
просьбы, с которыми кайзер и германская дипломатия обращались к
России, равно как и шантажистские маневры, которые пришлось
применять в отношении к Англии, скрыть тот страх, который охватил
правительственные сферы в самом начале конфликта, и те угрозы, которые
закулисно направлялись в разные стороны,—и тогда шествие
германского правительства к договору с Китаем об аренде Цзяочжоу могло
выглядеть как сплошной дипломатический триумф. Бюлов так и
поступил. Он воспевал «одинаковое звучание» интересов Германии и России
в Европе и «параллельность» этих интересов в Восточной Азии. Он
отметил, что «соответствующие инстанции в Лондоне», вопреки тому, что
пишет английская пресса, понимают, что Германия действует только
«в интересах культурного прогресса человечества» и на этом поприще
готова выступать «в гармоническом сотрудничестве также и с
Великобританией». Он нашел совершенно естественным стремление Франции к
распространению своего влияния за пределы Тонкина. Словом, он
представил сложившуюся международную обстановку в самом розовом свете, а
разбойничье вторжение германского империализма в Китай — как шаг
весьма удачный, своевременный и никого не затрагивающий. Даже
Китай, оказывается, мог быть доволен, что его не собираются делить.
Бюлов, таким образом, скрыл и то, что захват Цзяочжоу послужил
последним толчком к разделу Китая на сферы влияния. Договоренность об
этом разделе и послужила главной политической основой успеха
захватнического предприятия германского империализма в Китае.
Империалистские круги в Германии были очень довольны этим
успехом. «В деле осуществления этого приобретения снова пробудился
215 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 894—897.

394
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
старый бисмарковский дух»,— заявил Кардорф.2И Господствующим
классам все импонировало: и то, с какой легкостью им удалось
захватить кусок Китая, и то, какие методы были при этом пущены' в ход.
«Свободомыслящий» Барт утверждал, что в Китае неприменимо
международное право, и совсем по-юнкерски приветствовал «политику силы»,
с которой Германия выступила на Дальнем Востоке. Он призывал
применять там эту «политику силы», если понадобится, и впредь. 215 Даже
Рихтер, старый парламентский боец против милитаризма и
колониальной политики, выступил вовсе не как противник политики правительства
в Китае. Он согласился с тем, что Германии нужно иметь в Восточной
Азии морскую и угольную станции. Но в большей степени его
интересовал вопрос, какое влияние «китайские дела» могут иметь на общую
политику Германии — внешнюю и внутреннюю. Он рекомендовал в делах
внешней политики ориентироваться не на Россию, а на Англию, а
вообще же не отвлекаться от внутренних дел в Германии, где также
происходит много «китайских» событий: он имел в виду действия аграриев,
которые энергично пробивали в правительственных инстанциях путь к
протекционистским мероприятиям.216 Кардорф от .имени
промышленников обещал поддержать эти действия аграриев. «Мы полагаем,— заявил
он,— что, поскольку германская индустрия открыла себе в Китае рынок
сбыта, промышленники воздержатся от того, чтобы снова искать для
себя выгод путем снижения аграрных пошлин в будущем». Таким образом,
военное вторжение в Китай выглядело не только как политика
поддержания «национального» престижа, но и как выражение общих
«национальных» интересов господствующих классов — империалистской
буржуазии и юнкерства, как выражение «политики сплочения».
Кардорф утверждал, что в основе этой политики, в частности на Дальнем
Востоке, лежит «защита национального труда». Полемизируя с социал-
демократией, он пытался'доказать, что рабочий класс, вместе с
буржуазией и юнкерством, будет также пожинать плоды экспансионистской
политики в Китае, поскольку увеличение экспорта германских товаров
может привести к увеличению заработной платы рабочих. 217
Таков был тезис, с которым сторонники «политики сплочения»
обращались к рабочему классу в расчете на то, что отдельные,
верхушечные его слои удастся приобщить к политике империалистской
экспансии. В то время как наиболее реакционные круги господствующих
классов, в правительстве и вне его, разрабатывали различные варианты
драконовских антисоциалистических законов, другие круги стремились к
тому, чтобы националистической пропагандой, демагогическими
обещаниями и возможно небольшими подачками заинтересовать некоторые
слои рабочего класса в политике империализма. Они стремились не
только к тому, чтобы вырвать эти слои из-под влияния
социал-демократической партии, но и к тому, чтобы найти опору в самой
социал-демократии. Ставка на ее оппортунистическое перерождение уже в то время
казалась им многообещающей. Позиция ряда видных деятелей и органов
социал-демократической партии давала тому основания. Когда весть об
империалистском договоре, насильственно навязанном германским
правительством Китаю, облетела весь мир, руководящая
социал-демократическая пресса встретила ее со спокойствием постороннего наблюдателя и
даже с одобрением. Комментируя это важнейшее событие, свидетельству-
*14 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 904.
215 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 906.
*»« Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 852.
м Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 904—905.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 395
ющее об агрессивных действиях германского империализма, «Vorwärts»
с деланным равнодушием писал: «Китайское правительство должно, таким
образом, уступить нажиму обстоятельств. По всей видимости, дело
обойдется без конфликтов с другими странами; во всяком случае,—
успокаивала социал-демократическая газета своих читателей-рабочих,— если бы
эти державы хотели, то давно выступили бы. Вопрос другой — что
принесет будущее». 218 Эти слова, как и тот политический тон, которыми они
были сказаны, далеко не достигли своей цели. Рядовые рабочие —
социал-демократы справедливо усмотрели в них выражение
оппортунистической позиции «Vorwärts». Отражая настроения рабочих масс,
которые протестовали против того, что главный орган социал-демократической
партии скатывается в яму оппортунизма, провинциальная
социал-демократическая пресса подвергла позицию «Vorwärts» резкой критике.219
Так, например, «Volkstimme», газета, выходившая во Франкфурте-на-
Майне, писала по адресу «Vorwärts»: «Итак, ни слова о том, что
«нажим», которому Китай должен был подчиниться, являлся грубой
немецкой морской силой, которая действовала без парламента, нарушив
народные права. Итак, академический взгляд в будущее, как если бы... принц
Генрих вовсе не отправлялся с «бронированным кулаком» в китайские
воды».220 Дело принимало скандальный оборот, и
социал-демократическая фракция рейхстага должна была, отрешаясь от поаиции «Vorwärts»,
опубликовать заявление о том, что «по отношению к завоевательному
походу в Китай» она занимает «самую решительную отрицательную
позицию» и что «при первой удобной возможности ораторы фракции будут
выражать это воззрение».221
И действительно, социал-демократическая фракция была
единственной в рейхстаге, решительно выступавшей против политики вторжения в
Китай. Правда, Шенланк, выступая в рейхстаге, не сумел раскрыть
движущих сил этих событий и тем самым недооценил их значение. Но
Бебель тогда был на высоте.
В обстановке националистического ажиотажа, поднявшегося среди
господствующих классов в связи с успехом германской политики
«бронированного кулака» в Китае, Бебель мужественно и страстно выступал
против этой политики. Разоблачив классовые цели этой политики, он
нанес чувствительные удары не только правительству, но и тем, в чьих
интересах правительство действовало. Но прежде всего он разоблачил
провокационные методы, которые правительство применяло в отношении
Китая. Он показал, что правительство' действовало в Китае грубо,
насильнически и вызывающе. Он многое знал, но еще о большем
догадывался. Он утверждал, что официальная версия о «защите миссионеров» —
только искусственно созданный повод для нападения на Китай и что
если бы этого повода не было, правительство заготовило бы другой.
Вторжение Германии в Китай он отождествил с набегом Джемсона в
Трансвааль. Жаль, добавил он, что китайцы не вели себя по отношению
к немцам так, как буры против англичан. Это заявление вызвало
возмущение юнкерски-буржуазного большинства рейхстага, но Бебель
продолжал наносить ему удары. Бебель сумел показать, что политика
218 «Vorwärts», б января 1898 г.
219 См. Kehr, Schlachtflottenbau und Parteipolitik, S. 127; P. Fröhlich, Zehn
Jahre Krieg und Bürgerkrieg, B. I, B. 1924, S. 32.
220 Цит. по «Vorwärts», 9 января 1898 г.
221 «Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen
Partei Deutschlands. Abgehalten zu Stuttgart von 3 bis 8 Oktober 1898», Β. 1898,
S. 139—140.

396
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Германии в Китае, вопреки официальной версии, носит не мирный
характер, а характер вооруженного нападения на беззащитный китайский
народ и что соглашение о Цзяочжоу Китай подписал не по доброй воле, а
под давлением германского солдатского сапога. Но Бебель не
ограничился этим. Резко порицая манеры и методы германской политики в
Китае, он сумел показать, что, вопреки официальной версии, в основе этой
политики лежат не национальные интересы немецкого народа, а
материальные интересы германских капиталистов. Он сразу понял, что
правительство и поддерживающая его буржуазия стремятся использовать1
захват Цзяочжоу для продвижения новых планов морских вооружений и
что этот захват является только началом захватнической политики на
Дальнем Востоке. И он разъяснил своей партии и рабочему классу, что
интересы германского пролетариата в этом вопросе, как и вообще в
вопросе о милитаризме и в делах колониальной политики, прямо
противоположны интересам капиталистов. Οή решительно отвергал попытки
капиталистических кругов соблазнить рабочий класс на поддержку
колониальной политики, которая якобы может и ему принести выгоды.
Он доказывал, что, наоборот, новое колониальное предприятие в Китае
потребует значительных финансовых расходов, которые еще более усилят
налоговый гнет и ухудшат материальное положение германских рабочих.
Более тото, он сумел вскрыть связь, существовавшую между усилением'
колониальной политики правительства в Китае и усилением
реакционной политики в самой Германии. Как раз недавно (11 декабря 1897 т.}
статс-секретарь по внутренним делам граф Позадовский разослал
правительствам немецких государств, входивших в состав Германской им-
перии, секретный меморандум по вопросу о запрещении стачек и
ликвидации свободы собраний, союзов и т. д. Социал-демократическая
партия сумела раздобыть этот секретный документ и опубликовала
его,222 тем самым разоблачив реакционные планы, разработанные
правительством. Сославшись на проект графа Позадо-векого, направленный
против союзов и других организаций рабочего класса, Бебель показал,
что в основе этого проекта лежит стремление усилить наступление на
политические права и жизненный уровень рабочего класса, снизить
заработную плату, повысить цены на внутреннем рынке и тем самым дать
возможность германским капиталистам путем демпинга усилить борьбу
на внешних рынках.223
Но была в позиции Бебеля одна сторона, которая свидетельствовала!
о том, что даже этот вождь германских рабочих, «перед критикой
которого,— по словам И. В. Сталина,— как перед ударами молота, не раз
отступали «коронованные особы», патентованные ученые...»,224 даже он
не понял новых явлений, лежавших в основе германской захватнической
политики. Главной движущей силой этой политики он считал торговцев
и тсромышленников, ищущих рынков сбыта для своих товаров, не
замечая возросшую силу банков, капиталистических монополий,
финансовой олигархии, которая, опираясь на юнкерское государство, на мощь
его вооружений, при содействии его дипломатии искала новых сфер
приложения капиталов. Не понимая этой новой, только что складывавшейся
империалистской стадии развития капитализма вообще и -германского —
в частности, он сделал некоторые заключения, которые неправильно
ориентировали германский рабочий класс в больших вопросах между-
222 «Vorwärts», 15 января 1898 г.
223 Reichstag, 8 февраля 1898 г., В. II, S. 899—902; Reichstag, 27 апреля 1898 г.,
В. Ill, S. 1988.
224 И. В. Сталин, Август Бебель, вождь германских рабочих, Соч., т. 2, стр. 201.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 397
народной политики. Так, например, он считал, что проникновение
европейского капитала в Китай послужило толчком для развития
китайской национальной промышленности, которое приведет к усилению
безработицы в Европе и, в частности, в Германии. Отсюда он делал
вывод, что дешевый труд и прилежание китайского рабочего окажутся
гибельными для положения германских рабочих. Это был, можно сказать,
главный аргумент в его критике германской политики на Дальнем Во>-
стоке. Поскольку Бебель ставил перед собой задачу разбить фальшивые
утверждения правительственных и капиталистических кругов, будто эта
политика проводится в общенациональных интересах и преследует цель,
как говорил Кардорф, «защиты национального труда», его аргументы
в тот момент не могли не произвести впечатления. Однако в плане
общих исторических интересов и задач рабочего класса они
свидетельствовали о том, что Бебель еще не понимал, каковы могут быть последствия
империалистской экспансии в страны колониального мира и,
следовательно, какие огромные резервы для социалистического движения
может представлять собой национально-освободительное движение
колониальных и полуколониальных народов в странах пробуждающегося
Востока. Через два-три года на примере народного движения,
вспыхнувшего в Китае, ои смо>г в этом убедиться.
Подобно Бебелю, но с меньшим блеском и глубиной, В. Либкнехт
также резко критиковал германскую политику в Китае.225 И он,
подобно Бебелю, разоблачал классовые интересы капиталистов и значение их
грабительской политики в колониальных странах. Вместе с тем в оценке
международной политики он допустил серьезные ошибки, имевшие
важнейшее практическое значение с точки зрения общих интересов
рабочего класса и социалистического движения. Либкнехт, собственно, не
столько критиковал германскую политику на Дальнем Востоке по
существу, сколько осуждал ее ориентацию. Он осуждал ее за то, что она
идет в Китае не вместе с Англией, а вместе с царской Россией Это
было фактически неверно: германское правительство лавировало между
царской Россией и Англией и вначале, стремясь закрепить за собой
Цзяочжоу, встретило даже сопротивление со стороны первой. Эту
закулисную, дипломатическую сторону дела Либкнехт мог в то время еще
не знать. Но он не мог не видеть, что Германия своей агрессивной,
захватнической политикой стремится играть в Китае самостоятельную
роль. Правительство и господствующие классы с удовлетворением
отмечали этот факт. Между тем Либкнехт продолжал считать, что
Германия оказалась почти что орудием в руках царской России, которая,
стремясь вести завоевательную политику в Китае, заинтересована была
в том, чтобы расчистить себе путь и потому постаралась сначала
втравить туда Германию. Россия, заявлял он,— варварская страна,
политика которой проникнута инстинктом завоевания. Он считал, что
русский царизм всегда может удовлетворить этот инстинкт, поскольку
русский крестьянин привык голодать и ему все равно — голодать во
время мира или во время войны. Но почему же Германия дала себя
втянуть в завоевательную политику на Дальнем Востоке? Ответ на этот
вопрос Либкнехт искал в общих династических интересах, связывавших
Германию с русским царизмом. Политике царской России он
противопоставлял политику Англии, которой, вопреки фактам, он приписывал
стремление избегать раздела Китая, стремление облагодетельствовать
Китай реформами и развивать его материальные ресурсы.
Reichstag, 27 апреля 1898 г., В. Ill, S, 1983.

398
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Таким образом, Либкнехт крайне переоценил значение агрессивной
политики русского царизма. Как в свое время и Энгельс, о«, игнорируя
новые явления, не заметил, «что завоевательная политика со всеми ее
мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей».226
Именно в конце XIX в. этой завоевательной политике еще более
усиленно, чем раньше, стали предаваться и другие державы, среди которых
Англия, стремясь сохранить и расширить свою колониальную монополию,
играла в этом отношении одну из ведущих ролей. В последние годы
этого века, когда уже заканчивался раздел мира и новые молодые
державы — Япония, Германия, США, выйдя на миро-вую арену, уже
ставили перед собой задачу подготовки к борьбе за его передел,
Либкнехт все еще считал, что старый антагонизм между царской Россией и
Англией остается доминирующим. Таким образом, новый антагонизм
между Германией и Англией он просто игнорировал и считал, что,
например, в Китае этот антагонизм не имеет самостоятельного значения.
Естественно, такой взгляд порождался недооценкой сущности новой
германской политики последних лет. Либкнехт считал, что в Китае эта
политика является выражением торговых и промышленных интересов
германских капиталистов, а ее агрессивный характер—отражением
династических интересов Германской империи, которые эксплоатируются
русским царизмом. На самом деле именно вторжение в Китай и захват
Цзяочжоу продиктованы были германским империализмом, его
самостоятельными интересами и растущими аппетитами. Военно-морская клика в
личном кабинете кайзера, морское ведомство и ведомство иностранных
дел осуществляли эти интересы. Между тем Либкнехт критиковал
правительство за то, что оно действовало в Китае, поддавшись на удочку
России. «Если бы мы имели в Германии государственных людей, мы
направили бы наши избыточные силы... в Австрию, в плодородные ири-
дунайские страны, тогда старая Австрия распространилась бы на юг и
на восток, и теперь мы могли бы сказать в Константинополе решающее
слово. Мы могли бы в Европе иметь нашу Индию.227 Вот это была бы
мировая политика...»228 Либкнехт критиковал политику правительства
за то, что она, как он утверждал, жертвует национальными интересами
Германии в Австрии в угоду династическим -интересам поддержания
отношений с русским царизмом. На деле же он в данном случае сам
поддался немецкому национализму и даже, не замечая того, как бы
солидаризировался с теми планами, которые пропагандировались
кругами «Пангерманского союза». Считая, что только династические интересы
лежали в основе германской политики на Дальнем Востоке, Либкнехт
требовал, чтобы правительство отказалось от этой политики в интересах,
как он думал, немецкой национальной политики в придунайских странах.
Но, как мы видели, германская политика в Австрии и на Ближнем
Востоке была такой же империалистской политикой, как и в Китае, а в
проведении ее в Центральной Европе национальные интересы немецкого
народа имели еще меньшее значение, чем династические интересы Го-
генцоллернов в Восточной Азии. Таким образом, предлагая отказаться
от экспансии на Дальний Восток, Либкнехт, по сути дела, имел в виду
концентрацию экспансии в Центральной Европе и на Ближнем Востоке.
226 И. В. Сталин, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9, стр. 3.
227 В этом месте речи Либкнехта на правых скамьях рейхстага раздался смех, а
среди социал-демократов — аплодисменты.
s2» Reichstag, 27 апреля 1898 г., В. Ill, S. 1984—1985.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 399
Он считал, что, если германская политика пойдет по этому пути, она
должна будет отказаться от сотрудничества с царской Россией и сможет
ликвидировать свои трения с Англией. Эти трения он рассматривал как
результат влияния царской политики на германскую. Это означает, что
даже в самые последние годы XIX в. он упустил из виду нарастание
противоречий между Англией и Германией. Это были противоречия
империалистского характера.
Выступления Бебеля и Либкнехта в рейхстаге против германской
политики вторжения в Китай привлекли к себе широкое внимание, но
вовсе не заставили оппортунистов замолчать. Позднее на партийном
съезде, состоявшемся осенью 1898 г., парламентская фракция поставила
себе эти выступления в большую заслугу. Она отмечала, что «оратор
социал-демократической фракции протестовал против «вторжения в
Китай», точно так же, как партия вообще отрицательно относится к
общей колониальной политике Германии. Эта политика влечет за собой
только новые тяготы, которые, как и до сих пор, главным образом
должны нести на себе рабочие, все же выгоды приходятся только на долю
почти единичных крупных торгашей, в то время как опасность
международных осложнений усиливается и тем самым требует страшных
средств со стороны народных масс».229 В дебатах, развернувшихся на
съезде, левые подвергли позицию редакции «Vorwärts» резкой критике,
в частности по вопросу об отношении к событиям в Китае. Клара
Цеткин справедливо критиковала редакцию за то, что она вообще
обходит или извращает вопрос об отношении партии к колониальной
политике. Граднауэр, выступавший от имени редакции «Vorwärts»,
пытался оправдаться во второстепенных вопросах и отмолчаться в главных.
В конце концов по вопросу об оппортунистической позиции «Vorwärts»
партийный съезд не принял никакого решения. Это означало, что
оппортунисты получили новые возможности для своей тлетворной
деятельности в рабочем движении, которую они в интересах буржуазии пытались
обосновать при помощи лживых софизмов, теоретических извращений и
прямой ревизии марксизма. И действительно, через несколько месяцев
после съезда Эд. Бернштейн выступил со своей книгой «Проблемы
социализма и задачи социал-демократии». Эта книга стала библией
ревизионизма. Выступая в качестве апологета капитализма и откровенно
призывая рабочий класс к примирению с буржуазией и к отказу от
социальной революции, Бернштейн соответственно трактовал .и вопросы
внешней политики. Оправдывая «мировую политику» германского
империализма, Бернштейн считал, что захват Цзяочжоу в Китае должен
быть только началом'германского проникновения в Китай. «Немцам,—
писал он,— нет ни малейшего интереса в том, чтобы Китай был
разделен и чтобы Германия была обладательницей клочка в средине
территории». Этот «клочок» он считал недостаточным, однако необходимым,
чтобы «Германия могла высказать решающее слово». «Поскольку же,—
писал он далее,— занятие Киао-Чао служит средством обеспечить и
укрепить за ней это право вмешательства..., то в данном случае, по-
моему, для социал-демократии нет основания высказываться
принципиально против... Таким образом,— заключал он,— аренда Киаочаоской
бухты имеет в виду приобретение гражданских прав для будущих
интересов Германии в Китае, с чем и может примириться социал-демократия,
229 «Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen
Partei Deutschlands. Abgehalten zu Stuttgart von 3 bis 8 Oktober 1898», S. 51.

400
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
нисколько не отступая от своих принципов».230 Так апостол реформизма
благословил вторжение германского империализма в Китай.
Мы видели, что подобного рода оппортунистические взгляды по
вопросам внешней и колониальной политики распространялись и раньше.
Правящие круги в Германии внимательно следили за тем, какие
результаты приносят проникновение буржуазного влияния и деятельность
реформистов в рядах социал-демократической партии, и делали свои
выводы. «Социал-демократ,— писал Бюлову его друг, граф Антон
Монтс,— превращается в радикального филистера, его вожди в
неменьших разногласиях между собой, нежели корифеи центра». Будучи
человеком не очень влиятельным, но наблюдательным, Монтс неплохо
уловил настроения, существовавшие тогда в кругах буржуазии: «Можно
было бы понемногу, посредством divide et impera (разделяй и властвуй)
и без всяких уступок всего добиться у народа, а у нас,— писал он с
раздражением по адресу правительственных сфер,— всегда делается все
обратное тому, что ведет к цели».231 Он имел в виду те грубые
полицейские меры, которые еще более восстанавливали рабочий класс и
широкие слои народа против правительственного курса и мешали социал-
оппортунистам выполнять предназначенную им роль.
В этих условиях, когда господствующие классы — крупная
буржуазия и юнкерство, вставшие на путь реакционной «политики сплочения»,
были так явно заинтересованы в том, чтобы яд реформизма как можно
глубже проникал в ряды социал-демократической партии и разъедал
ее, задача подлинных защитников интересов рабочего класса и
марксистской теории состояла в решительной борьбе против носителей
оппортунизма, в политической и организационной изоляции их от
партии.
Нельзя сказать, что эта борьба не велась, в частности, и в связи с
конкретными вопросами внешней и колониальной политики. Но она
велась под сурдинку, и даже наиболее последовательные деятели
левого крыла партии не доводили борьбу с оппортунистами до открытого
разрыва с ними. Так, например, Франц Меринг, один из ярких деятелей
левого крыла партии, не оставшийся в стороне от дискуссии по вопросу
о захвате Цзяочжоу, обрушился на политику кайзеровского
правительства, разоблачив ее агрессивный характер и показав, какое
тяжелое финансовое бремя она взваливает на плечи немецкого народа.
Он подверг критике буржуазно-либеральные взгляды
«свободомыслящих», которые по сути дела поддерживали колониальную политику
германского правительства, но только хотели бы, чтобы в нее были
привнесены элементы «культуры» и «умеренности». Однако на
разоблачение оппортунистических взглядов среди социал-демократических
деятелей Меринг не решился. Перед лицом буржуазной прессы Меринг
стремился прикрыть и преуменьшить существующие трения и
расхождения, которые вызваны были тем, что оппортунистические элементы
более или менее открыто стали поддерживать захватническую политику
германского правительства в Китае. Он пытался уверить, что «в этих
ничтожных трениях... речь идет не о различиях в воззрениях, но самое
большее о различиях в тоне и темпераменте, которые ничего не
доказывают». 232 Между тем речь шла о глубоких различиях в воззрениях по
крупнейшим и актуальным вопросам теории и практики социал-демокра-
230 Эд. Бернштейн, Проблемы социализма и задачи социал-демократии, М.
1901, стр. 286—287.
231 Bülöw, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 60.
232 «Die Neue Zeit», XVI, I, S. 513.

ВТОРЖЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В КИТАЙ 401
тической партии и рабочего класса. Как установил впоследствии
В. И. Ленин, который уже тогда, только узнав о появлении бернштей-
нианства, начал против него непримиримую борьбу, оппортунисты
представляли собой «...часть мелкой буржуазии и некоторых слоев рабочего
класса, подкупленную на средства империалистской сверхприбыли,
превращенную в сторожевых псов капитализма, в развратителей
рабочего движения».233
Среди вопросов внешней политики был один, в котором все течения
в германской социал-демократической партии занимали одинаковую
позицию. То был вопрос об отношении к царской России. И те деятели
социал-демократии, кто, подобно Бебелю и Мерингу, резко нападал на
правительство за его военное вторжение в Китай, и те представители
оппортунистического лагеря, кто при помощи аргументов,
заимствованных у буржуазии, подобно Бернштейну и Кунову, оправдывал это
вторжение, все они в равной мере утверждали, что царская Россия
играет в делах международной политики почти доминирующую роль, и
обвиняли германское правительство в том, что оно находится под
влиянием России и действует в ее интересах. Вместе с тем они требовали
от правительства сближения с Англией, которую расценивали как
чемпиона демократии и проводника мирных и культурных методов
колониальной экспансии. Все это ни в какой степени не соответствовало·
действительности. Царская Россия уже не играла той роли, какой она
обладала полстолетие назад, в период революции 1848 г. Англия же,
превратившись в империалистскую державу, еще в большей степени,
чем раньше, стала выполнять реакционную роль в качестве душителя
свободы колониальных народов. С другой стороны, германское
правительство вовсе не собиралось подчинять свои планы и действия
влиянию царской России. Оно не собиралось также действовать в угоду
своему английскому сопернику. Оно стремилось к тому, чтобы,
маневрируя между Англией и Россией и разжигая их старые и новые
противоречия, добиваться осуществления собственных империалистских
целей. Вторжение в Китай и являлось одной из этих целей, и если
в качестве «опорного пункта» был избран Цзяочжоу, то это
свидетельствовало о том, что германское правительство и впредь готовилось итти
по намеченному пути. Голыптейн, который особенно активно
вмешивался всякий раз, как только замечал, что те или иные колониальные дела
затрагивают или могут затронуть основные вопросы общей ориентации
внешней политики Германии, рассматривал Цзяочжоу в плане широких
маневров германской дипломатии. Еще в начале декабря 1897 г. он
утверждал, что Германия «не должна уходить из Киао-Чао и итти
дальше на юг, ибо тогда она возьмет на себя обязательство против Англии
и тем самым должна будет встать в противоречие со всей своей
предшествующей политикой. И наоборот, она полностью останется в своих
до сих пор существовавших политических рамках, если она овладеет
пунктом, где она, в качестве соседа России будет иметь одинаковые
интересы и, как и Россия, одинаковых противников».234 Таким образом,
он больше всего боялся, как бы вторжение в Китай не привело бы
Германию к общеполитическому соглашению с Россией против Англии, а
вместе с тем он заранее отбрасывал мысль об общеполитическом
соглашении с Англией, направленном против России. Продолжая быть
убежденным в том, что основным фактором международной политики
233 В. И. Лени н, Империализм и раскол социализма, Соч., т. 23, стр. 99.
234 G. Р., В. XIV, № 3725. Голыптейн — Радолину.

402
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
остаются противоречия между Россией и Англией, он считал, что
Германия должна оставаться в своих прежних «политических рамках» и,
умело играя на этих противоречиях, пробиваться к новым и новым
империалистским целям. Он не знал, что как раз в это время английская
дипломатия за спиной Германии сделала первую попытку договориться
с Россией о заключении с ней соглашения, даже союза. Таков был один
из ближайших итогов вторжения германского империализма в Китай и
начавшейся борьбы за раздел и передел «сфер влияния» на Дальнем
Востоке.

Глава восьмая
АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ^ПЕРЕГОВОРЫ
О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ И СОГЛАШЕНИЕ
О ПОРТУГАЛЬСКИХ КОЛОНИЯХ
1898 г.
1
Весной и летом 1898 г., когда политическая жизнь в Германии
проходила под знаком острой партийной борьбы в связи с выборами в
рейхстаг, в дипломатических отношениях между Германией и Англией
можно было заметить некоторые новые тенденции, которые, Однако, даже
для более осведомленных современников до конца остались
непонятными. Было только ясно, что эти тенденции имеют тесную связь с
событиями, которые развернулись на Дальнем Востоке после вторжения
германского империализма в Китай. Было также ясно, что первые толчки,
возбудившие эти тенденции, исходили из Англии: политика
империалистской экспансии, проводившаяся ею в разных направлениях, как
раз в этом стала испытывать серьезные затруднения, поскольку ей
приходилось сталкиваться с усилившейся экспансией других
империалистских держав. Еще так недавно, в 1897 г., по случаю пышного Ήρ33ΛΗθ-
вания пятидесятилетнего пребывания на престоле королевы Виктории,
английская пресса насаждала в головах читателей оптимизм, уверенность
в превосходстве Англии над всем миром, и так популярна была
распеваемая в мюзик-холлах песенка о том, что Англия не нуждается в
союзниках и готова воевать одна против всего мира. «Мы обладаем
кораблями, мы обладаем людьми, мы обладаем также и деньгами»,—
говорилось в рефрене.1
Но вот оказалось, что это вовсе еще не все, что требуется в новых
условиях империалистской борьбы. Впервые некоторая часть английской
буржуазии увидела, что на различных театрах, где она одновременно
проводила политику империалистской экспансии, возникают трудности,
справиться с которыми будет не так-то легко, и что политика
«изоляции», которой так долго придерживались, вовсе не является блестящей,
а в скором будущем грозит даже стать опасной. Серьезные заботы
вызывало положение в Индии, на северо-западной границе которой
вспыхнуло движение среди местных племен; пришлось посылать туда
большую карательную экспедицию. В Афганистане усилилось антианглийское
движение, и лондонское правительство опасалось, что этим
воспользуется русская дипломатия. В судане война против махдистов была в самом
1 Об этом напомнил Вильгельм в своем письме Николаю II (см. «Переписка
Вильгельма II с Николаем II», № 21. Письмо Вильгельма, 30 мая 1898 г.).

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
разгаре. Тогда стало окончательно ясно, что планы английских
империалистов захватить египетский Судан и соединить его с британскими
владениями встречают сопротивление со стороны французских
империалистов, стремящихся осуществить свои собственные планы: захватив
огромную территорию в Судане, создать в Африке огромную
колониальную империю, которая простиралась бы от Атлантического океана до
Красного моря. Не малые опасения в Лондоне вызвали и сведения о
том, что другая английская военная экспедиция в Африке,
продвигающаяся по берегам Нигера, встречает соперников со стороны действующих
там же французских военных отрядов. Таким образом, продвижение
французских колониальных отрядов в Центральной Африке грозило сорвать
обширные планы британских «строителей империи» — создать
колониальную империю, которая простиралась бы от Кэптауна до
Каира: англо-французское колониальное соперничество вступало в
свою кульминационную фазу. Наконец, в Южной Африке политический
барометр предвещал приближение бури. Здесь те же империалистские
«строители», как мы уже знаем, опять подбирались к бурским
республикам и только выжидали благоприятного момента и подыскивали
благовидный предлог, чтобы начать войну. Германская дипломатия тщательно
следила за происками агентов английского империализма в Южной
Африке, а немецкая пресса (и притом не только пангерманекая) в этой
связи продолжала писать о «британском эгоизме», «британском
коварстве» и о других традиционных качествах внешней и колониальной
политики Англии. 2 Нужно было заранее устранить возможность
повторения тех неприятностей, которые были созданы Германией два года
назад, в связи с неудавшимся набегом Джемсона на Трансвааль. На
Ближнем Востоке положение не было столь острым, как во время греко-
гурецкой войны, но все же оно оставалось неопределенным, поскольку
европейские державы никак не могли договориться о политическом и
административном статуте Крита, главным образом из-за
противодействия Германии, которая заинтересована была в поддержании
реакционного режима турецкого· султана. Кроме того, лондонское правительство
было озабочено австро-русским соглашением по балканским делам,
содержание которого, повидимому, оставалось для него невыясненным. Во
всяком случае на различных театрах своей экспансии английским
империалистам приходилось считаться не только с экспансией своих старых
соперников — царской России и Франции, но и новых: Германии, Японии
и, наконец, США, которые как раз в это время открыто готовились к
войне с Испанией.
Но особенное беспокойство империалистских кругов Англии вызывало
положение в Китае: английская буржуазия стала понимать, что ее почти
монопольному господству на китайском рынке наступает конец. Ее
беспокойство возросло в конце декабря 1897 г., после того как стало
известно, что русские военные корабли бросили якорь в Порт-Артуре.
Значительная часть английской буржуазной прессы стала подвергать
политику правительства резкой критике, и даже та ее часть, которая
обычно во всем и всегда поддерживала правительство, теперь выражала
недовольство его нерешительностью. «Наш Форейн-Оффис, наше военное
министерство и наше Адмиралтейство,— писала, например, «Standard»,—
существуют лишь для того, чтобы смотреть пустыми глазами научного
любопытства на раздел Китая».3 В те же дни Солсбери, английский
2 О. J. Hale, Publicity and Diplomacy, p. 144.
3 Τ a m же, p. 152.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 405
премьер, и Джозеф Чемберлен, министр колоний, обменивались
мнениями, что следует сделать, чтобы обеспечить интересы британского
империализма в Китае. «Я согласен с вами,— писал Солсбери,— что
«публика» потребует какого-либо территориального... утешения в Китае...
Это обойдется дорого, но мы должны это сделать из соображений чисто
сентиментальных. Я полагаю, что это будет Чжоушань».4 Но Чемберлен
настаивал на том, чтобы политика Англии в Китае приняла более
определенное и более решительное антирусское направление. В последний
день декабря 1897 г. он предложил проект соглашения с Японией.5
В самом начале февраля 1898 г. он предложил Солсбери еще более
широкий проект, который предусматривал, во-первых, немедленное
начало переговоров с США о ведении совместной политики в Китае, во-
вторых, аналогичные переговоры с Германией, в-третьих, открытое про
возглашение требования, чтобы всякий порт в Китае, оккупированный
иностранной державой, стал открытым для всех на равных условиях.
«Если Россия,— писал Чемберлен,— откажется 'принять эти условия, мы
потребуем, чтобы ее флот покинул Порт-Артур, и если необходимо,
заставим ее уйти».6 Обо всех этих планах, за исключением узкого круга
английских политиков империалистского лагеря, пока еще никто не знал.
Но вот спустя два месяца, 5 апреля 1898 г., Артур Бальфур, лорд
казначейства, племянник Солсбери, выступая в палате общин, отметил,
что занятие Германией Цзяочжоу не вызвало возражений со стороны
Англии и что вообще между Англией и Германией имеется известная
общность интересов на Дальнем Востоке. Русский посол в Лондоне
Стааль обратил внимание на это выступление, усмотрев в нем
проявление каких-то новых тенденций английской политики в отношении
Германии. 7 Однако, не имея возможности установить их первооснову, о«
не мог сказать, насколько они серьезны и каково может быть их общее
значение. В начале июня Остен-Сакен обратил внимание, что в
политике Германии в отношении к Англии тоже что-то происходит, но что
именно, он сам не знал и даже не предполагал. «В воздухе носятся
симптомы, которые мне далеко не нравятся,— сообщил он своему
правительству в Петербург,— ...Но все это еще слишком неопределенно,
слишком неуловимо, лишено доказательств и точек опоры, чтобы
послужить темой для доклада или чтобы оправдать классический возглас
тревоги: консулы, будьте бдительны!»8 В самом деле, после того как
царское правительство сняло свои возражения против занятия Германией
Цзяочжоу, русско-германские отношения, казалось бы, вернулись в свое
прежнее русло. И кайзер и Бюлов продолжали расточать по адресу
царской России свои заверения в дружбе и в готовности к дальнейшим
согласованным действиям в сфере внешней политики. «Тем не менее,—
сообщал Остен-Сакен,— ряд ήρη3Η8κοβ может заставить опасаться, что
берлинский кабинет попробует найти новую ориентацию в новом
положении. В наших доверительных беседах г. Бюлов не отрицает, что при
наличии последних событий Европа может совершить один из тех
исторических поворотов, которые он называет Wendepunkt... Совершенно
4 J. L. Garvin, The Life of Joseph Chamberlain, v. Ill, Empire and World
Policy, L. 1934, p. 248. Солсбери — Чемберлену, 30 декабря 1897 г.
5 L. Garvin, III, p. 249. Чемберлен — Солсбери, 31 декабря 1897 г.
6 L. Garvin, III, p. 252. Чемберлен — Бальфуру, секретно, 3 февраля 1898 г.
7 «Красный архив», т. LVI, стр. 67, прим. 4. Письмо Стааля — Муравьеву,
Лондон, 26/14 апреля 1898 г.
8 «Красный архив», т. LVI, стр. 67. Письмо Остен-Сакена — Муравьеву, 10 июня
(29 мая) 1898 г. (строго доверительно и лично).

406
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
неоспоримо,— заключал далее Остен-Сакен,— что тем, что доминирует
над общим положением настоящего момента, является соперничество
России и Англии на Дальнем Востоке, которое, повидимому, должно
предопределить судьбу колониальной 'политики Европы и будущие
группировки держав».9
Действительно, события в Китае, развернувшиеся -после того, как
японские, а затем и германские империалисты совершили туда свое
вторжение, имели значение, выходившее далеко за пределы
международных отношений на Дальнем Востоке. В начале апреля, т. е. вскоре
после того, как Россия окончательно оформила с Китаем сделку об
аренде Порт-Артура, английская пресса внезапно и весьма
дисциплинированно прекратила кампанию против Германии, начавшуюся после
опубликования пресловутой «крюгеровской депеши», а со страниц одной
газеты («Daily Chronicle») стали раздаваться призывы к тесному
сближению с США и с Германией одновременно — против России и
Франции. 10 Эта перемена, конечно, была тотчас же отмечена в Берлине.
«Нас это несколько удивило,— впоследствии писал кайзер Николаю II,—
и мы не могли уяснить себе, в чем дело». п Это была ложь и притом
далеко не святая. Кайзер не только отлично знал, в чем дело, но и
своим неоднократным вмешательством сам пытался это дело подготовить.
Еще в середине января он пригласил на охоту английского военного
атташе — подполковника Грирсона, и тут же неожиданно стал
произносить длинные тирады против английской политики. Затем столь же
неожиданно он спросил своего собеседника: «Скажите, имеется ли у
вас вообще какая-нибудь политика? И что думаете вы о ней?» Грирсон
ответил, что не будучи политиком, он может высказать только свое
личное мнение: Англия достаточно сильна, чтобы в случае нужды
заключить союз либо с Тройственным союзом, либо с франко-русским
союзом, и во всяком случае обе эти группировки не смогут объединиться
против Англии. «Вы ошибаетесь,— возразил ему кайзер,— они могут
объединиться и они объединятся (он сделал сильное ударение на этом
слове). Социализм и другие причины заставят монархов Европейского
континента объединиться в целях взаимной поддержки, кроме того,
желтые расы на Востоке представляют для нас самую большую
опасность». 12 Кайзер заявил далее, что кампанию английской прессы против
Германии он расценивает как нападки на него лично. Через две недели
он посетил английского посла в Берлине Франка Лесселса и долго
изливался ему по поводу того, что, несмотря на всю его готовность со^
9 «Красный архив», т. LVI, стр. 67. Письма Остен-Сакена — Муравьеву, 10 июня
(29 мая) 1898 г. (строго доверительно и лично).
10 18 марта 1898 г. газета писала: «Мир будет управляться мощными
объединениями... По одну сторону встанут Россия и Франция. По другую — все народы
германского языка... Еще до истечения грядущего столетия у этой второй группы
народов будет общее знамя» (цит. по Э. Г а л е в и, История Англии в эпоху
империализма, т. I, стр. 42).
11 «В начале апреля,— писал несколько позднее Вильгельм Николаю
II,—сыпавшиеся до того времени со стороны британской печати и британского народа на мою
страну и на меня лично нападки внезапно прекратились, и, как это ты сам, вероятно,
заметил, наступило временное затишье. Нас это несколько удивило, и мы не могли
уяснить себе, в чем дело». Вильгельм склонен был это объяснить личным
вмешательством королевы Виктории. «Это в стране свободной печати!» — иронизировал кайзер.
(«Переписка Вильгельма II с Николаем II», № 21. Письмо Вильгельма, 30 мая
1898 г.). «...Даже в Англии, где пресса пользуется полной свободой, достаточно
было намека сверху, чтобы заставить по крайней мере приличные газеты взять более
корректный тон» (G. Р., В. XIII, № 3522. Радолин — Гогенлоэ, 2 августа 1898 г.).
12 В. D., v. I, № 62. Грирсон — Лесселсу, 19 января 1898 г.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 407
трудничать с Англией, лондонская пресса продолжает вести пропаганду
против Германии и против нею лично. Вильгельм явно заигрывал с
Англией, стремясь получить ее поддержку в китайских делах, и
ответственность за натянутые отношения между Англией и Германией старался
возложить исключительно на лондонскую прессу. Лесселсу не стоило
большого труда отметить, что как раз в последние дни и английская и
немецкая пресса несколько сбавили тон в своих пререканиях.13 Это
было действительно так: «независимая» пресса в обеих странах очень
дисциплинированно старалась не мешать переговорам английских и
германских банков о предоставлении Китаю займа.14 Через несколько
недель в Лондоне начались неофициальные переговоры политического
характера, и взаимные нападки английской и германской прессы
временно приутихли.15
2
В это время некоторые круги британской финансовой олигархии,
частично внутри самого кабинета, а больше вне его, начали склоняться к
мысли о необходимости искать сближения с Германией, чтобы натравить
ее против Франции, а главное — против России. Так, столкнув одних
своих соперников с другими, они предполагали обеспечить свои интересы
в Африке и на Дальнем Востоке. Крупную, но закулисную роль играл
в этом деле герцог Девонширский, глава группы либералов-юнионистов,
один из богатейших людей Англии, представитель старинной
землевладельческой знати, имевший через свою жену-немку большие связи в
Германии. Это был один из тех типичнейших грандсеньеров английского
склада, которые интересуются охотой и конюшней больше, чем любым
политическим вопросом, если только он их лично не задевает. Но как
король английской текстильной промышленности, в большой мере
экспортировавшей свои товары на Дальний Восток, он со страхом взирал
на усилившееся проникновение России в Китай.16 В качестве посредника
выступал лорд Натаниэль Ротшильд, влиятельный либерал-юнионист,
виднейший представитель английского финансового капитала, один из
столпов династии банкиров, игравшей одинаково крупную роль в Вене,
Париже, Лондоне и Франкфурте-на-Майне. Лондонский Ротшильд имел
тесные деловые связи с банковским миром Германии. С германской
стороны посредником был барон Эккардштейн, который слыл личным
другом Вильгельма и состоял в частной шифрованной переписке
13 В. D., v. I, № 63. Лесселс — Солсбери, 1 февраля 1898 г.
14 Р. Anderson, The Background of Anti-English Feeling in Germany,
1890—1902, p. 263. Более подробно о позиции, занятой английской прессой,
см. К. Herkenberg, The Times und das deutsch-englische Verhältnis im Jahre
1898, Berlin 1925.
15 В начале апреля 1898 г. ведомство иностранных дел по приказанию
Вильгельма инструктировало прессу не вести кампании против Англии в связи с
подготовляемым ею захватом Вэйхайвэя, а также в связи с начавшимися переговорами по поводу
предложений Чемберлена (см. G. Р., В. XIV, № 3764. Вильгельм — ведомству
иностранных дел, 6 апреля 1898 г.; № 3766. Бюлов—Вильгельму, 7 апреля 1898 г.).
В конце апреля Вильгельм снова должен был распорядиться «запретить нашей
глупой прессе выпады против Англии» (см. его пометы на полях донесения Гатц-
фельда от 26 апреля; 1898 г., G. Р., В. XIV, № 3793).
16 «Если паника, которая охватила нашу текстильную промышленность в
Ланкашире по поводу ее рынков сбыта в Китае, будет и дальше так продолжаться,—
писал герцог Девонширский в марте 1898 г.,— тогда в очень скором времени
большая часть наших ткацких фабрик будет приостановлена, а рабочие будут уволены»
(Hermann Freiherr ν. Eckardstein, Lebenserinnerungen und politische
Denkwürdigkeiten, B. I, Leipzig 1920, S. 292.

408
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
с Гольштейном. Сумев соединить свою скромную должность первого
секретаря германского посольства в Лондоне с большим состоянием,
полученным при женитьбе, он в качестве зятя богатого английского
фабриканта и старого консервативного парламентария Джона Блендела Мейпла
имел доступ во влиятельные политические салоны Лондона. Но душой
всего дела был Джозеф Чемберлен. Крупный фабрикант, он в молодости
стоял на крайне-радикальном крыле либеральной партии и вызывал в
родном Бирмингеме смятение почтенных тори своими речами, бичующими
аристократию и богачей. Теперь он сам стал играть среди этих богачей
важную роль. Приобщившись к миру английской плутократии, он и его
ближайшие друзья типа Сесиля Родса стали, по выражению Ленина,
«героями дня в Англии»: он не только проповедовал, но применял
«империалистскую политику с наибольшим цинизмом».17 Лорд Солсбери,
глава старинного рода Сесилей, вынужден был привлечь этого выскочку
в свой кабинет. Министр колоний Чемберлен стал участником тесного
круга дельцов, заинтересованных, как и сам принц Уэльский (будущий
король Эдуард VII), в алмазных и золотых россыпях бурских
республик. Вместе со своими ближайшими друзьями он был владельцем
крупного пакета акций британской «Nigercompany» в Африке.18 Таким
образом, он имел основание рассматривать продвижение французов в
Африке как покушение на свой собственный карман. Он стал одним из
наиболее энергичных и импульсивных представителей агрессивной
империалистской политики, проводившейся в интересах финансовой
олигархии, той самой, по адресу которой он некогда извергал столько
проклятий. Он всегда любил быть на виду и в поисках популярности так же
часто прибегал теперь к империалистской демагогии, как раньше к
демагогии антиплутократической. В своих суждениях он был столь же
резок, сколь и решителен в делах. В годы обострения англо-германских
противоречий, в особенности после трансваальского кризиса, он не
скрывал своего открыто враждебного отношения к Германии и к германской
политике. В то время германский посол в Лондоне Гатцфельд опасался
встречаться с ним, считая, что каждый разговор с этим влиятельным
членом английского кабинета может иметь только один результат —
«существующие разногласия выступят в еще более обостренной форме».19
Теперь, спустя два года, Чемберлен оказался главным инициатором
переговоров с Германией о союзе, направленном против России.
Первая встреча между Чемберленом и Гатцфельдом состоялась в
вилле Ротшильда 29 марта, на следующий день после подписания
русско-китайского соглашения о Порт-Артуре и после утверждения
рейхстагом морского законопроекта. Но еще за четыре дня до этой встречи
Ротшильд организовал у себя встречу Гатцфельда с Бальфуром,
который, в связи с отъездом Солсбери в отпуск, замещал английского
премьера. Основной темой этой беседы было состояние англо-германских
отношений. Оба — и Бальфур и Гатцфельд — были очень сдержанны,
осторожны и как бы прощупывали друг друга. Выразив сожаление, что
в англо-германских отношениях накопилось немало «недоразумений»,
Бальфур склонен был объяснить это газетной перепалкой. Он отметил,
что английское правительство благожелательно отнеслось к занятию
17 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 243.
18 Впоследствии Чемберлен сумел продать свои акции британскому правительству
на весьма выгодных для себя условиях (см. W. Hallgarten, Vorkriegsimperia·
Msmus, S. 157).
19 G. P., B. IX, № 2639. Гатцфельд — Гогенлоэ, 15 марта 1896 г.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 409
Германией Цзяочжоу, и высказался в пользу англо-германского
сближения. Впрочем, он говорил об этом в довольно неопределенном тоне.
Однако этого было достаточно, чтобы Гатцфельд предъявил Англии
целый список обвинений. В этом списке он отметил антигерманскую
пропаганду английской прессы, антигерманскую политику в вопросе о
Трансваале и в особенности английскую политику на Ближнем Востоке.
В этом случае он обвинял английскую политику в том, что, взяв курс
на расчленение Турции, она стремилась втравить европейские державы
в войну. Разумеется, он умолчал, что германская политика стремилась в
связи с ближневосточными делами стравить Англию с Россией.
Бальфур не напомнил ему об этом, и вовсе не из учтивости: он искал не
повода для препирательств, а ответа на вопрос, чего, собственно, хочет
Германия и возможно ли найти пути к соглашению с нею. Гатцфельд
упомянул и о колониальных делах, но Бальфур обошел этот вопрос
полным молчанием. Что касается политики английского кабинета в делах
Ближнего Востока, то, отрицая стремление Англии к разжиганию
войны, Бальфур сослался на давление общественного мнения, настроенного
против султана. Он стал разговорчивее, когда речь зашла о политике
держав в Китае. Когда Гатцфельд упомянул, что Англия
противодействует германскому капиталу в вопросе о железнодорожных концессиях
в Шаньдуне, Бальфур выразил согласие пойти немцам навстречу в этом
отношении, при условии, что и они поддержат английские
концессионные домогательства в Китае. Все же никаких конкретных предложений
он не сделал — ни по общим вопросам англо-германских отношений, ни
специально по вопросу о политике в Китае. Впоследствии Гатцфельд
писал, будто у него создалось тогда впечатление, что Бальфур, пока
ничего не предлагая, собирается продолжить переговоры.20 На самом деле
после беседы с Бальфуром у него создалось впечатление совсем другого
рода. В этот день в Сити господствовало убеждение, что положение в
Китае становится критическим и что на заседании созванного кабинета
будут приняты важные решения. По сведениям, которыми располагал в
этот день Гатцфельд, английский кабинет собирался вступить в
переговоры с Россией.21 И вот через три дня, при встрече с Чемберленом,
Гатцфельд услышал нечто совсем другое.
Чемберлен прямо заявил Гатцфельду, что при создавшейся
обстановке на Дальнем Востоке и в Африке Англия не может позволить себе в
дальнейшем проводить традиционную политику самоизоляции и должна
приступить к поискам союзников. Англия предвидит, что захват
Германией Цзяочжоу повлечет за собой захваты в Китае, которые будут
проведены в еще больших масштабах, Россией22 и Францией. Только
поэтому германская экспансия в Китае вызывает недовольство в Англии.
Вообще же, при условии установления близких отношений и
политического соглашения с Англией, Германия может рассчитывать на полную
поддержку со стороны Великобритании. Чемберлен утверждал, что
«интересы Германии и Англии совпадают», несмотря на «коммерческое
соперничество» и «маленькие колониальные разногласия». Он утверждал
далее, что это соперничество и разногласия нетрудно будет устранить
20 G. Р., В. XIV, № 3788. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г.
21 G. Р., В. XIV, № 3781. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 25 марта
1898 г.
22 В конце марта 1898 г. и Солсбери обнаруживал крайнее беспокойство по
поводу того, что Россия, опираясь на транссибирскую магистраль и КВЖД, усилит и
расширит свою торговую экспансию и военный нажим не только в Маньчжурии, но
и во всем Китае (В. D., v. I, № 41. Солсбери—О'Конору, 28 марта 1898 г.).

410
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
или придать им мирный характер при условии, если обеим державам
удастся заключить соглашение, основанное на общности политических
интересов. В этом случае, заявил Чемберлен, английское правительство
окажет Германии посильную поддержку в Китае. На это Гатцфельд
ответил, что именно в Китае Германия не нуждается в чьей-либо
поддержке, в особенности в поддержке такого рода, за которую ей
придется платить. Более того, сказал он, Англия сама заинтересована не
чинить Германии препятствий в Китае, ибо в противном случае она
добьется лишь того, что Германия должна будет итти на сближение с
Россией. Тогда Чемберлен стал высказывать опасение, что Германия сама
стремится к сближению с Россией. Чемберлен, правда, в частном
порядке, поставил вопрос о заключении союза между Германией и
Англией. «Другими словами,— сообщал Гатцфельд об этом предложении,—
если мы захотим теперь стать на сторону Англии, последняя станет на
нашу сторону, если Германия подвергнется нападению».23 Речь шла о
возможном присоединении Англии к Тройственному союзу и о
формальном заключении договора, условия которого должна была
формулировать Германия. В ответ на это неожиданное предложение Гатцфельд на
первый раз ограничился замечанием, что Англия обычно предпочитает
бросать других в огонь, а сама — оставаться в стороне.24
23 К англо-германскому союзу Чемберлен предполагал привлечь и Японию
(см. Count Tadasu Hayashi, The Secret Memoirs, N. Y.—L. 1915, p. 89). Хаяси
сообщает, что в конце марта 1898 г. Чемберлен «развивал идею союза» в беседе с
японским посланником в Лондоне Като. В русском переводе записей Хаяси,
опубликованных в 1913 г. в японской газете «Дзидзи», приводится несколько иная версия,
а именно: «Английский министр колоний Чемберлен в разговоре с японским
посланником Като упомянул, что для Японии и Англии было бы полезно совещаться по
дальневосточным делам, но правительствами обеих стран долго не велось серьезных
переговоров о заключении союза» («Записки графа Хаяси об англо-японском союзе»,
«Известия Министерства иностранных дел», 1913, кн. IV, стр. 322; см. также
О. Franke, «Die Grossmächte im Ostasien von 1894 bis 1914», S. 155).
24 G. Р., В. XIV, № 3782. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 29 марта
1898 г.; № 3789. Гатцфельд — Гогенлоэ 7 апреля 1898 г. Согласно утверждению
известного английского консервативного публициста Гарвина, который составил
биографию Джозефа Чемберлена, инициатива переговоров принадлежала Эккардштейну.
Английская версия первой беседы Чемберлена с Гатцфельдом такова. В начале
беседы Гатцфельд завел разговор о разделе нейтральной зоны в Западной Африке и о
железных дорогах в Шаньдуне. Чемберлен заявил, что Англия готова обсудить
вопрос о разделе зоны, но совсем не стремится к этому, ее вполне устраивает
нейтрализация зоны. Эта часть разговора прошла в форме небольшой стычки. Гатцфельд
не настаивал на своих вопросах. Далее Чемберлен заявил, что между Англией и
Германией не существует крупных разногласий и что интересы обеих совпадают в
отношении к другим державам. Гатцфельд согласился: до рейда Джемсона это
положение признавалось всеми, затем наступил разлад, но сейчас момент вполне
подходящий для переговоров. На континенте было распространено убеждение в том, что
политика Англии — политика разжигания войны. В Германии это вызвало недоверие
к Англии и толкнуло ее в сторону России. Чемберлен заявил, что политика Англии
в течение долгого ряда лет была политикой изоляции, подобно тому как политика
США, со времен Вашингтона, была политикой невмешательства в европейские дела.
Он спросил Гатцфельда, может ли это, по его мнению, продолжаться. Тот отрицал.
Тогда, заявил Чемберлен, возможно, что политика Англии изменится под влиянием
не зависящих от нее обстоятельств. Гатцфельд спросил, одобрит ли парламент и
английское общественное мнение идею союза. Разговор стал более определенным.
Было высказано предположение (повидимому, Чемберленом) о возможности
договора или соглашения между Англией и Германией на определенное число лет,
который носил бы оборонительный характер и основывался на согласованной политике в
Китае и других пунктах. Оба подчеркивали, что беседа носит неофициальный
характер. Гатцфельд спросил насчет английских планов в Вэйхайвэе. Чемберлен сказал,
что ходит много слухов и гораздо более серьезных, чем о Вэйхайвэе. Но он
отказался дать информацию и промолчал, когда Гатцфельд спросил, будет ли заня-

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 411
Руководящие круги германской дипломатии — Голылтейн и Бюлов, а
затем кайзер и рейхсканцлер — к предложениям Чемберлена отнеслись
по меньшей мере настороженно: они считали эти предложения
«фантастическими» и «слишком коварными».25 С первых же дней переговоров
германская дипломатия задумалась не над тем, как принять эти
предложения, а над тем, как их в конечном итоге отклонить. Вместе с тем
решено было, что начавшиеся переговоры нужно использовать в своих
интересах — политических и колониальных.
И вот германская дипломатия, несомненно, при самом активном
участии Голынтейна, стала разрабатывать аргументацию, которая на
первых порах имела своей главной задачей поднять цену и установить,
какие конкретные выгоды Англия может предоставить Германии за
благожелательное отношение к предложениям Чемберлена. Сначала
Бюлов поставил условием, чтобы договор о союзе, предлагаемый Чем-
берленом, был ратифицирован английским парламентом, ибо иначе
Англия сможет уклониться от выполнения своих обязательств. Далее
Гатцфельд должен был заявить Чемберлену, что поскольку Англия в
разных пунктах земного шара одновременно наталкивается на нескольких
соперников, угрожающих ее интересам, именно она заинтересована в
том, чтобы искать союза с Германией. Но весьма сомнительно, чтобы
удар со стороны России в Восточной Азии полностью совпал с
выступлением Франции у Нигера и в верховьях Нила. Дипломатическая задача
Англии состоит поэтому в том, чтобы полностью устранить эту
возможность и предотвратить одновременность выступления России и
Франции против Англии. В случае заключения англо-германского союза эта
задача нейтрализации одного из главных соперников Англии не имеет
больших шансов на успешное выполнение. Наоборот, союз между
Англией и Германией усилит консолидацию союза между Францией и
Россией. Если эти две державы, используя благоприятно складывающуюся
для них обстановку, попытаются разбить своих противников поодиночке
и нападут сначала на Германию,— где гарантии того, что Англия,
подставив Германию под удар, не останется в стороне и действительно
выступит на стороне своего союзника? Такова была сложная
аргументация Бюлова, которая должна была подвести к следующему выводу:
Германия не может итти на заключение союза с Англией, не будучи уверена
в том, что договор получит ратификацию английского парламента. Без
этою союз окажется односторонней сделкой, связывающей не Англию,
а только Германию.26 Разумеется, Бюлов, а за ним и Гатцфельд,
предпочитали умолчать о том, что опасения о невыполнении обязательств
могли возникнуть и относительно Германии, где рейхстаг играл еще
меньшую роль, чем палата общин в Англии.
1 апреля состоялась вторая встреча Гатцфельда с Чемберленом.
Трудно сказать, насколько точно германский посол следовал
инструкциям Бюлова и насколько полно он воспроизводил аргументацию
последнего. Гатцфельд был сторонником сближения с Англией и, нужно
тие Англией Вэйхайвэя поводом для войны с Россией (Garvin, III, p. 259—260,
Меморандум Чемберлена, 29 марта 1898 г.).
25 Уже в самом начале Вильгельм воспринял английские предложения как
«теоретические и неясные фантазии Чемберлена» (G. Р., В. XIV, N° 3768. Вильгельм —
ведомству иностранных дел, 8 апреля 1898 г.). Бюлов со своей стороны писал:
«Я также думаю, что предложения Чемберлена являются слишком фантастичными
или, быть может, также слишком коварными, чтобы они могли стать базисом для
серьезных переговоров» (G. Р., В. XIV, № 3769. Бюлов — Вильгельму, 9 апреля
1898 г.).
26 G. Р., В. XIV, Nb 3783. Бюлов — Гатцфельду, 30 марта 1898 г.

412
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
думать, старался смягчить острые углы этой аргументации.27 Все же
он изложил Чемберлену рассуждения Бюлова, главным образом в той их
части, которая касалась порядка формального утверждения договора
как гарантии его действенности. Но оказалось, что Чемберлен вовсе не
смущен требованиями, чтобы договор был утвержден парламентом.
Более того, он высказал уверенность, что парламент не откажет в
ратификации союзного договора, при том, конечно, условии, что некоторые
его пункты останутся секретными. И он тут же наметил цель договора.
Он заявил, что считает безнадежным ставить перед собой задачу
лишить Россию позиций, которые она уже приобрела в Китае. Он
предложил, чтобы Англия и Германия заключили между собой соглашение,
которое будет препятствовать дальнейшим успехам России на Дальнем
Востоке. В этом предложении Гатцфельд усмотрел новый момент,
существенно отличающийся от того, что Чемберлен говорил ему несколько
дней назад. Если раньше можно было заключить, сообщал Гатцфельд в
Берлин, что английский министр колоний прямо имеет в виду создать
англо-германский договор как инструмент агрессивной политики против
России, то теперь он как будто отказался от этих намерений: он
стремится к тому, чтобы с помощью Германии укрепить английские позиции в
остальной части Китая, и готов был за это предоставить Германии
возможность расширить ее сферы влияния в хинтерланде Цзяочжоу.
Гатцфельд интересовался, насколько эти предложения Чемберлена имеют
поддержку всего кабинета. Предстояло открытие парламента, и ему
важно было знать, какую позицию займет правительство в оценке
положения дел в Китае. Чемберлен уклонился от прямого ответа на этот
вопрос. Он заметил только, что правительство еще само не знает, как
будет освещать эти события перед парламентом, и что многое будет
зависеть от того, как будут протекать англо-германские переговоры.28
Таким образом, Гатцфельд пытался убедить свое правительство, что
в результате его второй встречи с Чемберленом »появилась некая, более
приемлемая база для того, чтобы продолжать переговоры о заключении
англо-германского соглашения: во-первых, английский парламент, если
потребуется, утвердит предлагаемый Чемберленом договор, .ибо, сообщал
27 Отчеты, составленные им после этих бесед, телеграфные, а затем более
подробные, в виде докладов, не во всем совпадают.
28 G. Р., В. XIV, № 3784. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 1 апреля
1898 г.; № 3789. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г. Согласно опубликованной
версии Чемберлена, Гатцфельд в этой беседе излагал телеграмму Бюлова и все его
рассуждения. «Я сказал,— сообщает Чемберлен,— что если бы мы имели прочное
соглашение с Германией и единую политику, мы могли бы занять более твердую
позицию, чем если бы мы были одни, и в этом случае мы могли бы выработать основы
соглашения о Китае, и ни Россия, ни Франция не имели бы охоты сопротивляться...».
Гатцфельд спросил, почему Англия так не хочет, чтобы Россия сохранила то, что
она получила. Чемберлен ответил: «Мы противимся гораздо сильнее тому, что
Россия, по нашему мнению, может захватить и что она захватит». Далее Чемберлен
сказал, что Англия должна заявить России: «Вы получили все, что, как вы говорили,
вам было нужно. Мы готовы признать ваши позиции, но вы не должны итти
дальше. Остальная часть Китая находится под нашим общим покровительством».
Германия получает протекторат над Шаньдуном и соседними провинциями, по
соглашению с Китаем, устанавливает контроль над финансовой администрацией, Англия —
в центральных и южных провинциях. Агрессия России натолкнется, таким образом,
на сопротивление двух держав и оборонительные силы Китая, организованные и
возглавляемые европейскими офицерами. Гатцфельд спросил, разделяют ли коллеги
Чемберлена его взгляды и правда ли, что в английском кабинете существуют
большие разногласия. Чемберлен это отрицал и повторял, что начатые им переговоры
носят частный характер (см. Garvin, HI, p. 263—266. Меморандум, 1 апреля
1898 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 413
он, даже лидеры оппозиции, вроде либерал-империалиста Розбери и
сторонника «малой Англии» Гаркорта, не поднимут голоса против
сближения с Германией,29 а во-вторых, предлагаемый договор не имеет
столь агрессивно направленного острия против России, как это можно
было предполагать раньше. Желая убедить свое правительство в
приемлемости новых предложений Чемберлена в качестве базы для
переговоров, Гатцфельд делал вид, будто он не замечает, что эти новые
предложения являются дипломатической маскировкой прежнего чем-
берленовского плана столкнуть Германию и Тройственный союз с
Россией и ее союзницей — Францией. Но Гольштейн и Бюлов продолжали
настаивать на своем. Они выискивали новые и новые аргументы, при
помощи которых они стремились оставить германской дипломатии
«свободу рук», а вместе с тем по возможности связать руки английской
дипломатии, чтобы добиться у нее каких-либо уступок. Каких именно —
в те дни они и сами еще пока точно не установили. Но опьяненные
первыми успехами своей агрессивной политики в Китае, они были
убеждены, что положение Германии в сфере международной политики
складывается более благоприятно, чем положение Англии,
испытывавшей в этой сфере новые и новые затруднения. Они решили, что этими
затруднениями своего соперника нужно умело воспользоваться, и стали
снова набивать себе цену.
Только что Бюлов требовал, чтобы Чемберлен в качестве
непременного условия заключения договора гарантировал его утверждение
английским парламентом. Теперь, когда Чемберлен готов был дать
согласие, с германской стороны было заявлено, что само по себе
публичное обсуждение этого договора скомпрометирует Германию и может
быть чревато· большими для нее опасностями: если Россия узнает, что
Германия выражает готовность вступить в направленный против нее
союз с Англией, она сможет временно приостановить свою экспансию
на Дальнем Востоке, чтобы, повернувшись лицом к Центральной
Европе, при поддержке Франции прежде всего расправиться с Германией.30
Положение Германии станет особенно! невыносимым, если к тому же
английский парламент отклонит ратификацию союзного договора, а это
отнюдь не исключено, если принять во внимание многолетнюю кампанию
английской прессы против Германии. «Поэтому,— заключал Бюлов,—
германское правительство не может, пока положение вещей таково, каково
оно есть, предоставить английскому правительству никаких гарантий».3l
Вместе с тем Бюлов не хотел окончательно рвать переговоры. Наоборот,
следует, считал он, неустанно создавать впечатление, что Англии в ее
будущем неизбежном столкновении с участниками франко-русского союза
не найти лучшего союзника, чем Германия. В будущем возобновление
этих переговоров вполне вероятно, и если Англия заинтересована в том,
чтобы подготовить в германском «общественном мнении» их
благоприятный прием, то в ее интересах уже теперь итти на уступки германским
колониальным требованиям. Так инструктировал Бюлов. В другой
инструкции он формулировал эту мысль еще более ясно: «Единственное,
чего мы должны добиваться, это того, чтобы Англия, расширяя свое
29 G. Р., В. XIV, № 3788. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г.
β 30 Эти опасения в еще более сильной форме высказал Вильгельм. «Нигер и Печи-
лийский залив беспокоят нас меньше, чем Эльзас-Лотарингия. Колониальные
преимущества, которые нам может предложить Англия, представляют все же меньше
веса, нежели более тесное сближение Франции и России, которое с необходимостью
последует из англо-германского союза в делах Восточной Азии и Нигера» (G. Р.,
В. XIV, № 3790. Вильгельм—^ведомству иностранных дел, 10 апреля 1898 г.)
31 G. Р., В. XIV, № 3785: Бюлов — Гатцфельду, 3 апреля 1898 г.

414
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
господство, которое развертывается в последнее время во все
убыстряющемся темпе и во все увеличивающихся масштабах, нам также кое-что
уделила и предоставила бы Германии возможность воспользоваться
компенсациями». 32 Итак, для того чтобы Германия в неизвестном будущем
согласилась возобновить переговоры о союзе, Англия должна ей платить,
и притом немедленно.
Но этого мало. Уже в самом начале переговоров Бюлов стал
подробно разрабатывать следующую, предназначенную для Чемберлена,
аргументацию. 33 Кроме предлагаемой политики союза с Англией,
существует для Германии и другая политика, которая может оказаться и для
Англии сущим благодеянием, а именно — политика нейтралитета в
войне, которую Англия будет вести против Франции и России, а по
возможности с каждым из них в отдельности. Если Англии удастся
нейтрализовать Россию, что вполне возможно, принимая во внимание срок,
который последней необходим, чтобы переварить захваченное в Китае,
то, по расчетам германского генерального штаба, успех Англии в ее
единоборстве с Францией будет обеспечен: Франция вынуждена будет
содержать большую армию на своей восточной границе даже в том
случае, если Германия будет всего лишь соблюдать нейтралитет. Так вот,
за этот возможный германский нейтралитет Англия должна ей заранее
платить. Но возможна и другая комбинация, при которой против Англии
выступают одновременно оба члена франко-русского союза. Тогда, ввиду
все еще плохой подготовленности России к войне на азиатских границах,
Англии будет выгоднее обнажить меч против изолированной России,
одновременно купив нейтралитет Франции какими-либо компенсациями.
Но Франция и без того не двинется с места, если увидит, что Германия,
соблюдая нейтралитет в отношении России, концентрирует свою армию
у своей западной границы. Если Германия, опираясь на свою армию,
принудит Францию соблюдать нейтралитет, то Англия, вступая в войну
с Россией, окажется в весьма выгодном положении, возможно, даже в
более выгодном, нежели тогда, когда Германия ©месте с Англией будут
вести войну одновременно против России и Франции. Зачем же, в таком
случае, Англия должна платить за нейтралитет Франции, когда она
может купить столь выгодный ей германский нейтралитет и притом, как
заверял Бюлов, купить «дешевле, чем французский»? «Нейтралитет
Франции,— инструктировал Бюлов Гатцфельда,— зависит, следовательно, от
нейтралитета Германии, нейтралитет Германии зависит от политики
Англии... На земном шаре имеется много пунктов, где Англия..,
на основе принципа do ut des может показать, что она ценит нашу
дружбу».34 Таким образом, и за нейтралитет Германии в случае
англорусской войны, как и за нейтралитет в случае войны англо-французской,
лондонское правительство должно расплачиваться широкими
компенсациями. Предложенная Чемберленом Германии плата за союз с Англией
в виде компенсаций только в Китае была отвергнута как совершенно
недостаточная.
Более многообещающей казалась позиция Бальфура. Встретившись
с Гатцфельдом 5 апреля (в тот самый день, когда, выступая в палате
32 G. Р., В. XIV, № 3792. Бюлов — Гатцфельду, 24 апреля 1898 г.
33 G. Р., В. XIV, № 3783. Бюлов — Гатцфельду, 30 марта 1898 г.
34 «Совершенно ясно, что Англии нет необходимости жертвами покупать
нейтралитет Франции, поскольку последний и без того определяется нейтралитетом
Германии. Во всяком случае Англия сможет добиться германского нейтралитета
дешевле, чем французского» (G. Р., В. XIV, № 3792. Бюлов — Гатцфельду, 24 апреля
1898 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 415
общин, он так предупредительно расшаркивался перед Германией),
Бальфур дал понять, что вовсе не разделяет оптимизма Чемберлена по
вопросу о готовности парламента санкционировать союзный договор с
Тройственным союзом. Во время этой беседы Гатцфельд уловил, что
Бальфур вообще не разделяет широковещательных предложений
Чемберлена и был бы непрочь увидеть политический провал личной
инициативы министра колоний. Вместе с тем он высказался в том смысле, что
было бы неплохо, если бы обоим правительствам, германскому и
английскому, удалось устранить имеющиеся между ними разногласия «в
малых вопросах» и «таким образом подготовить общественное мнение
здесь (т. е. в Англии.— А. £.), как и в Германии, к возможности
политического сотрудничества в будущем».35 Эти предложения Бальфура
встретили в Берлине гораздо более радушный прием, чем предложения
Чемберлена о союзе. Бюлов увидел в них базис для более серьзных
переговоров. 36 Что касается «теоретических и неясных фантазий»37
Чемберлена, то, поскольку они предусматривали вовлечение Германии в
союз с Англией в целях войны против России, они были признаны к тому
же еще и весьма опасными. На докладе Гатцфельда о его секретных
переговорах в вилле Ротшильда Вильгельм надписал: «Этот Чембер-
лен (тут следовал, повидимому, эпитет, не поддающийся
воспроизведению.— А. Е.) не должен забывать, что в Восточной Пруссии я должен
держать на границе один прусский армейский корпус против трех
русских армий и девяти кавалерийских дивизий, от которых никакая
китайская стена меня не отделяет, от которых ни один английский
броненосец меня не спасет».38 Все же и кайзер, и Бюлов, и Гольштейн
признали целесообразным продолжить переговоры в Лондоне для того,
чтобы в официальных кругах Англии поддерживать надежду на соглашение
с Германией. Предполагалось, что эти переговоры можно будет
использовать в целях многостороннего шантажа и вымогательства. «При
помощи дружественно расположенной к нам Англии мы получим
в руки карту против России и, кроме того, будем иметь виды на
получение от Англии колониальных и торговых преимуществ»,— писал
Вильгельм. Его не пугало то обстоятельство, что Англия, если ее
переговоры с Германией потерпят крушение, может повернуться в сторону
Франции: англо-француэское соглашение, считал он, означало бы
ликвидацию франко-русского союза. Его только несколько пугало, что в
Петербурге могут узнать об усилении прогерманских настроений среди
членов английского кабинета. Но Бюлов, профессиональный оптимист,
поспешил успокоить его: «Неважно,— писал Бюлов,— лишь бы только
англичане не смогли документально показать русским, а русские —
англичанам, что мы вели фальшивую игру».39
Но Чемберлен, который сам вел фальшивую игру, повидимому, еще
не догадывался, что такую же игру ведут и немцы. Он все еще
добивался продвижения своих планов. Его сообщник Эккардштейн, который
в эти дни усиленно хлопотал, чтобы переговоры между Чемберленом и
Гатцфельдом продолжались, под предлогом посещения своего
избирательного округа в Гомбурге взялся съездить к кайзеру и заручиться его
35 G. Р., В. XIV, № 3788. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г.
36 G. Р., В. XIV, № 3769. Бюлов — Вильгельму И, 9 апреля 1898 г.
37 G. Р., В. XIV, № 3768. Вильгельм II —Бюлову, 8 апреля 1898 г.
38 G. Р, В. XIV, № 3789. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г. (см. помету
Вильгельма II).
39 G. Р., В. XIV, № 3790. Вильгельм II —ведомству иностранных дел, 10 апреля
1898 г. (см. также пометы Бюлова).

416
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
согласием. В начале апреля Вильгельм принял Эккардштейна,
выслушал его подробный доклад о лондонских переговорах и как будто дал
согласие на скорейшее заключение союзного договора с Англией.40 Эк-
кардштейн остался очень доволен своей миссией, своим успехом и самим
собой. По возвращении в Лондон он встретился с Чемберленом и
изобразил перед ним дело так, будто путь расчищен и нужно быстро
двигаться к намеченной цели.
Но тут выяснилось, что и Чемберлен вовсе не может действовать
быстро и в том направлении, в каком ему хотелось бы: он напомнил,
что вел переговоры «абсолютно личные и неофициальные», что
отсутствующий премьер Солсбери еще не осведомлен о них и что переговоры
можно будет возобновить только после возвращения премьера.4l Гатц-
фельд еще не мог уяснить, пользуется ли план Чемберлена поддержкой
большинства кабинета (впрочем, Эккардштейн этого не понял ни тогда,
ни впоследствии). Но получив инструкции из Берлина, он уже понял,
что этот план во всяком случае не пользуется поддержкой германского
правительства. При новой встрече, организованной Эккардштейном,
Гатцфельд уже говорил о трудностях заключения договора. «Я спросил
его,— записал в тот день Чемберлен,— подразумевает ли он, что при
этих обстоятельствах заключение договора или соглашения не
представляется возможным. Он сказал: «Нет». Он этого не подразумевал, но он
полагает, что к делу следует подойти с другой стороны».42 После этого
Гатцфельд стал осторожно разъяснять Чемберлену, что он имеет в виду.
Он напомнил, что некогда между Англией, Австро-Венгрией и Италией
существовало хорошее соглашение по средиземноморским делам. Он
напомнил также, что на последнем этапе итало-абиссинской войны,
совпавшем с новой вспышкой ближневосточного кризиса, Италия и Австро-
Венгрия вели с Англией переговоры о возобновлении этого соглашения
и даже о союзе с ней. Словом, он вкратце напомнил уже знакомую нам
историю попыток возобновления Средиземноморской Антанты, острие
которой должно было быть направлено против России. Чемберлен
ответил, будто он ничего об этом не знает. Но для Гатцфельда этот экскурс
в область истории дипломатии имел точное практическое значение:
вместо заключения союзного договора с Германией он предложил
Англии заключить союзный договор с Австро-Венгрией и Италией.43 Он
действовал так по инструкциям Бюлова,44 но, зная историю ликвидации
Средиземноморской Антанты, можно предполагать, что на этом новом
немецком плане лежала старая печать Голыптейна.
Новое немецкое предложение совпало» с предложениями Чем-берлена
только в одном: оба были натравлены против России. Вместе с тем они
являлись совершенно несовместимыми и даже находились в
противоречии между собой. Чемберлен искал такого союза с Германией на
почве китайских дел, при помощи которого он рассчитывал оттеснить
Россию с Дальнего Востока и приковать ее силы к западной, германской
границе.
Между тем германская дипломатия имела в виду воспользоваться
противоположной ситуацией: «чем дальше русские завязнут в Азии, тем
40 Η. ν. Ε с к а г d s t е i η, Lebenserinnerungen und politische Denkwürdigkeiten,
B. I, 1920, S. 295.
41 Garvin, III, p. 271—272. Меморандум, 22 апреля 1898 г.
42 Garvin, III, p. 273. Меморандум, 25 апреля 1898 г.
43 G. Р., В. XIV, № 3793. Гатцфельд — Гогенлоэ, 26 апреля 1898 г. (см. также
Garvin, III, p. 274. Меморандум, 25 апреля 1898 г.).
44 G. Р., В. XIV, № 3790. Вильгельм II —ведомству иностранных дел (см.
пометы Бюлова).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 417
тише они будут сидеть в Европе».45 Чемберлен рассчитывал, что при
помощи аигло-германского союза он не только вобьет клин между
Россией и Германией, но и сумеет вызвать конфликт между
континентальными державами, в то время как Англия, пользуясь превосходством^
своего военно-морского флота, сможет продолжать свою политику коло-'
ниального расширения и за счет своих противников, и за счет своих
союзников. Но германская дипломатия вовсе не собиралась таскать
каштаны из огня во славу Джона Булля: «по первому его свисту дело сразу
не пойдет»,— так расценил положение Бюлов. Германское правительство
ожидало каких-нибудь крупных экономических и колониальных
компенсаций. Но Чемберлен сначала вообще ничего не обещал, кроме
согласования интересов в Китае. Затем он пообещал не препятствовать
германскому капиталу в Шаньдунской провинции. Узнав, что немцы и без
поддержки Англии собираются широко расположиться в этой провинции, он
в качестве компенсаций пообещал урегулировать два колониальных во:
проса: вопрос о нейтральной зоне в хинтерланде Того46 и вопрос о Де-
лагоа. Эти обещания встретили в Берлине довольно определенную
оценку: «Итак, в этом можно усмотреть первую дену, которую Англия
собирается нам предложить за войну с Россией». «Дешево»,—
определил Бюлов.47 Гатцфельд попытался использовать переговоры, чтобы
поставить вопрос о возобновлении Средиземноморского соглашения между
Англией и Австро-Венгрией и Италией на .почве их совместной борьбы
на Ближнем Востоке против России. Но Чемберлен сразу уклонился от
этого проекта, сказав, что «трудно будет притти к соглашению с
Австрией относительно будущего Турции».48 Таким образом, и в этом вопросе
между позицией Чемберлена и позицией Гатцфельда не было точек
соприкосновения: Чемберлен стремился к тому, чтобы па почве
дальневосточных дел столкнуть Россию с Германией и ее союзниками, между
тем как германская дипломатия стремилась к тому, чтобы на почве
ближневосточных дел, при помощи своих союзников, столкнуть с
Россией Англию.
После этого Чемберлену не оставалось ничего другого, как только
констатировать, что «попытка заключения прямого оборонительного
союза между Германией и Англией преждевременна». Гатцфельд
согласился с этим, но сказал, что возможность еще представится в будущем.49
На следующий день Эккардштейн сделал еще одну попытку продолжить
переговоры. Он встретился с Чемберленом и стал убеждать его, что
переговоры сорваны якобы благодаря вмешательству Гогенлоэ, уверял
его, что мнение Вильгельма совершенно другое, а заодно припугнул его
тем, что Россия якобы предлагает Германии присоединиться к франко-
русскому союзу и оказать поддержку Германии в целях дальнейшего
проникновения в Китай за счет Англии. Чтобы придать этой версии
достоверность, он рассказал Чемберлену, будто какой-то «специальный
русский агент» уже находится в Гомбурге и делает подобные
предложения кайзеру. На Чемберлена эта версия, повидимому, никакого
впечатления не произвела. Он настаивал на том, что следующий шаг для
45 Помета Вильгельма (см. G. Р., В. XIV, № 3793, Гатцфельд — Гогенлоэ,
26 апреля 1898: г.).
46 Германское правительство стремилось присоединить эту зону к своим
владениям (А. Zimmermann, Geschichte der deutschen Kolonialpolitik, S. 266).
47 См. его пометы (G. Р., В. XIV, № 3793. Гатцфельд — Гогенлоэ, 26 апреля
1898 г.).
48 Garvin, III, p. 274. Меморандум, 25 апреля 1898 г.
49 Там же.

418
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
возобновления переговоров должны сделать его германские
партнеры. 50
В самом (начале мая Гатцфельд посетил Солсбери, который к этому
времени уже вернулся в Лондон. Беседа носила самый общий характер.
Гатцфельд косвенно упомянул о своих переговорах с Чемберленом и
Бальфуром, высказал несколько замечаний о выгодах англо-германского
сближения, но был крайне осторожен и «добавил, что >ни с чем нельзя
спешить и что до тех пор, пока вопрос не 'выяснится, ничего нельзя
предпринять». Он только «намекнул,— сообщал Солсбери,— что если мы
(т. е. английский кабинет.— А. Е.) хотим союза, мы должны
подготовить почву для него путем благосклонности в других делах». Сообщая
Чемберлену содержание своей беседы с германским послом, Солсбери
писал: «Я вполне согласен с вами, что при (настоящих условиях более
близкие отношения с Германией были бы очень желательны, но
сможем ли мы ее заполучить?».51 Это означало — не придется ли ей
платить слишком дорогой ценой? На следующий день, после заседания
кабинета Чемберлен пытался получить согласие Солсбери возобновить
переговоры с Германией на основе «оборонительного соглашения»,
которое гарантировало бы за Германией Эльзас-Лотарингию, а за Англией —
Афганистан и Египет. Солсбери в общем не возражал, но дал понять,
что инициатива возобновления переговоров должна исходить от
немцев. 52 Однако на следующий день, выступая перед «Лигой
подснежника», Солсбери продолжал отстаивать политику изоляции.53 Так
англогерманские переговоры о союзе против России зашли в тупик.
3
Не прошло и десяти дней после речи Солсбери, как Чемберлен
снова вмешался в дела высокой дипломатии, и притом в такой форме,
которая свидетельствовала, что он решил сильным ударом привлечь
внимание к своим общим планам коренной перестройки внешней политики
Англии. Выступая в своем родном городе — Бирмингеме, он призывал
Англию отказаться от политики изоляции и почти воспевал войну, в
которой «звездное знамя Америки будет развеваться рядом с британским
«юнион-джеком». Он призывал заключить военный союз не только с
США, но и с Германией, и бросил вызов России. «Если садишься
обедать с чортом,— сказал он, имея в виду политику России,— ты должен
взять с собой очень длинную ложку».54 Эта речь вызвала в прессе ,и в
парламенте настоящую бурю. Либералы использовали речь Чем'берлена
для нападок на правительство. На вопрос оппозиции, что думает гграви-
50 Garvin, III, p. 276. Меморандум, 26 апреля 1898 г.
51 Τ а м же, р. 279. Солсбери — Чемберлену, 2 мая 1898 г.
52 Τ а м же, р. 280. Меморандум, 3 мая 1898 г.
53 Э. Г а л е в и, История Англии в эпоху империализма, т. I, стр. 46—47.
54 В этой речи Чемберлен, между прочим, сказал следующее: «В будущем нам
придется посчитаться с Россией в Китае так же, как и в Афганистане.
Великобритания должна была бы объявить России войну, однако мы не можем, не имея
союзника, нанести России серьезного ущерба... Если и в будущем собираются следовать
политике изоляции, которая до сих пор была политикой этой страны, то в этом случае
судьба Китайской империи может быть и, по всей вероятности, будет решена
вопреки нашим желаниям и интересам. И если, с другой стороны, мы решили осуществлять
политику открытых дверей, обеспечивать себе равные условия торговли со всеми
нашими соперниками, тогда мы не должны допускать, чтобы наши джингоисты
вовлекали нас в ссору со всем миром в одно и то же время, и мы не должны отвергать
идеи союза с теми державами, интересы которых больше всего приближаются к на-
шим собственным интересам» («Times», 14 мая 1898 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 419
тельство об этом выступлении Чемберлена, премьер Солсбери ответил,
что у него нет текста речи.55 На аналогичный вопрос русского посла в
Лондоне Стааля Солсбери ответил, что, по английским традициям, за
речи, произнесенные членом кабинета вне парламента, правительство
отвечать не может.56 Широкая публика, осведомленность которой в
делах внешней политики и дипломатии и в данном случае питалась только
за счет тощего рациона буржуазной прессы, как обычно, направляемой
в таких вопросах Форейн-оффисом, никак не предполагала, что
шумливым словам «старого Джо» предшествовали тайные дела — его
переговоры с Германией. Господствующие классы США встретили
воинственную речь Чемберлена весьма благожелательно, но в Германии — весьма
сдержанно. Немецкая пресса, разумеется, ничего не сообщила о
секретных переговорах, которые Чемберлен вел с представителями германской
дипломатии. Между тем некоторые очень узкие круги господствующих
классов кое-что знали об этих переговорах и к предложениям
Чемберлена отнеслись отрицательно. Германская дипломатия должна была с
этим считаться.
Еще в конце апреля 1898 г. среди аграрно-консервативных кругов, в
частности в кругах правых фракций рейхстага, появились сведения,
что Англия предлагает территориальные компенсации взамен согласия
Германии «совершенно отступиться от Трансвааля и войти в блок с
Англией и Америкой против франко-русской группировки». В качестве
предлагаемой Англией компенсации называли, между прочим, Занзибар,
Уолфишбей, Самоа, т. е. отчасти то, что несколько позднее само
германское правительство так настойчиво и так тщетно добивалось
получить. Юнкерские круги не возражали против получения колониальных
уступок от Англии, однако они весьма опасались, что дорого придется за
это уплатить. Опасения были настолько глубоки, что правительству
пришлось с этой стороны выдержать довольно значительный нажим.
Выражая тревогу всего аграрно-консервативного лагеря, Герберт Бисмарк
обратился к Бюлову со специальным письмом, в котором писал: «Я не
верю, что вы дадите толкнуть себя на антирусскую позицию в угоду
коварному Альбиону. Центр и его приверженцы, конечно, ничего лучшего
не желают, как привести нас к столкновению с Россией. К этой цели
стремятся как Рим (я имею в виду папский Рим), так и Англия и Франция,
хотя с различными целями. Перечисленные английские уступки очень
хороши, но они ни в коем случае не стоят возможной ссоры с Россией».57
Следует отметить, что секретные дипломатические переговоры об
англо-германском союзе против России протекали в политической
атмосфере, никак не благоприятствовавшей их успеху. В Германии
политические партии готовились к выборам в рейхстаг, и правительство было
крайне заинтересовано в укреплении блока господствующих классов —
юнкерства и крупной буржуазии. Это вовсе не означало, что изменения
в соотношении партийных сил в рейхстаге могло бы повлиять на
изменение общего курса, проводимого правительством, которое, в отличие от
стран буржуазной демократии, не являлось ответственным и, даже более,
было по сути дела безответственным. Но господствующие классы, равно
как и правительство, учитывали рост влияния социал-демократии и
старались не допустить ее победы на выборах. Все же политическим партиям
буржуазии и юнкерства не удалось урегулировать свои противоречия,
55 Garvin, III, p. 284.
56 G. P., В. XIV, S. 229, примечание. Гатцфельд все же предполагал, что
Чемберлен, прежде чем произнести свою речь, согласовал ее с Солсбери.
57 Bu low, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 217.

420
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
но они всячески старались добиться этого хотя бы в области
экономической и торговой политики. С этой точки зрения для них было
особенно важно определить судьбу дальнейшего' развития экономических
отношений между Германией и Британской империей. 31 июля истекал
срок англо-германского торгового договора, и господствующие классы
выражали беспокойство по поводу того, что будет дальше.
Правительство вело в Лондоне какие-то переговоры об условиях торгового договора,
но Бюлов на запросы в рейхстаге отказался сообщить что-либо
определенное. 58 Аграрии, которые не могли полностью разделять беспокойство
финансовых кругов и «Союза германских промышленников» по поводу
возможности проникновения германских капиталов и германских товаров
на рынки Британской империи, решили воспользоваться
обстоятельствами, чтобы навязать правительству свою линию. «Союз сельских хозяев»,
благодаря усилиям Каница и его юнкерской клики, вынес постановление,
требующее, чтобы правительство отменило торговые договоры с правом
наибольшего благоприятствования.
Эти господа имели в виду в первую очередь договоры с Россией и
Австро-Венгрией. Но в данный момент практически стоял вопрос об
условиях торгового договора с Англией. Вдохновители «политики
сплочения» — «король» Штумм и другие представители реакционной
империалистской буржуазии — должны были выразить готовность итти на
известные уступки аграриям. Штумм прямо заявил, что при заключении
тарифных договоров следует сочетать интересы аграриев, стремящихся
сократить сроки договоров до минимума, и интересы промышленников,
стремящихся растянуть эти сроки.59 Он призывал продолжать «политику
сплочения». Но как можно было проводить эту политику в отношении
Англии? Правительство заверяло, что оно предоставит Англии право
наибольшего благоприятствования только в том случае, если Англия
предоставит «абсолютно достаточные и равноценные предложения и
уступки».60 Это очень понравилось всем правым партиям и
католическому центру, которые требовали усиления политического нажима на
Англию, чтобы добиться этих уступок. Речь шла о нажиме в первую
очередь именно на Англию, а не на ее колонии. Заинтересованные круги
требовали создания такого режима, при -котором в случае, если Англия
затруднит германскую экспансию в пределы своих отдельных владений,
например в Канаду, то Германия сможет ответить на это некоторыми
экономическими репрессиями в отношении Англии. В дальнейшем
антианглийские настроения среди господствующих классов продолжали
нарастать. Политические круги, связанные с промышленностью и банками,
требовали продолжения борьбы за экспансию на рынки колониальных
владений Англии, которым они придавали большее значение, чем рынку
самой Англии. Такой же позиции придерживались и круги бисмарковско-
го лагеря, которые обострению экономических трений с Англией
придавали прежде всего политическое значение.61
Наконец, 30 апреля рейхстаг утвердил законопроект, которым
уполномочивал Союзный совет продлить торговый договор с Англией еще на
один год, но при условии, если германский экспорт в британские
колонии будет допускаться на тех же условиях, что и английский экспорт.62
58 Reichstag, 9 февраля 1898 г., В. II, S. 932.
59 Reichstag, 9 февраля 1898 г., В. II, S. 930.
60 См. заявление Позадовского (Reichstag, 28 апреля 1898 г., В. Ill, S. 200)
61 Reichstag, 16 июня 1898 г., В. Ill, S. 2589—2590.
62 Закон, который вступил в силу 11 мая 1898 г., опубл. Reichstag, G.
Legislaturperiode, III, Anlageband, Drucksache, № 243, S. 2260—2261.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 421
Германская буржуазия, опираясь на мощь государства, цепко держалась
за рынки Британской империи, пользуясь при этом активной поддержкой
и той части юнкерства, которая также была заинтересована в экспорте
своей продукции.63 Англо-германская борьба за колонии, за рынки
сбыта, в частности в пределах Британской империи, нисколько не стихла.
Наоборот, она усиливалась, так же как и борьба за сферы приложения
капитала, в частности в Китае.
В этом отношении весьма знаменательным было то обстоятельство,
что как только переговоры Чемберлена с Гатцфельдом застопорились,
на поверхности политической жизни снова появились конкретные
вопросы англо-германских противоречий. Так, главный орган лоадоиского
Сити64 заявил, что Англия крайне заинтересована в железнодорожной
линии Вэйхайвэй — Пекин, а также в угольных копях Шаньдунской
провинции. Это выступление не осталось в Берлине незамеченным: там
усмотрели в нем новые домогательства английского капитала в тех
областях, которые германский капитал облюбовал для себя. Бюло©
предложил Гатцфельду дать англичанам понять, что подобного рода домога*
тельства заставляют Германию задуматься, кто в большей степени
угрожает интересам ее экспансии в Китае — Россия или Англия? 65
Действительно, борьба за «сферы влияния» в Китае стала новым
фактором англо-германских отношений. Чемберлен, герцог
Девонширский и вся их империалистская клика предполагали, что Германия, по
крайней мере на первых порах, будет заинтересована в том, чтобы в
китайских делах полностью опираться на Англию. Они, как мы знаем,
соблазняли германское правительство общностью интересов в Китае,
стремясь таким путем столкнуть Германию с Россией. Солсбери, хотя и
гораздо более сдержанно, чем министр колоний, также непрочь был
указывать немцам иа эту «общность интересов». «Благородный лорд не
может примириться с тем,— отозвался на это Вильгельм,— что мы без
него в Китае станем первыми».66 Это звучало по меньшей мере
самонадеянно, но в то же время очень характерно, если вспомнить, каким
сильным пробуждением империалистских аппетитов сопровождалось
вторжение Германии в Китай.
Эта огромная страна сразу оказалась приманкой для бесчисленных
стай ба-нковских дельцов и концессионеров, экспортеров, предпринимав
телей, коммерческих агентов и просто спекулянтов, которые, как
вороны, слетелись сюда из разных стран, почуяв запах добычи. Началась
дикая и беспримерная погоня за концессиями — горнозаводскими,
железнодорожными и всякими иными. Открылось необозримое поле и для
грандиозных планов экономической эксплоатации Китая и просто для
мелкого жульничества и легкой наживы. Представители крупнейших
европейских синдикатов, дипломатические агенты и обычные проходимцы—
все они смешались в толпе, бросившейся в погоню за барышом. Одни
из них добивались столь модных железнодорожных концессий, еще
ничего не зная об их технической выполнимости. Другие добивались
горнозаводских концессий, весьма смутно представляя себе их географическое
расположение и геологические условия.67 Многочисленные претенденты
ω На рынки Британской империи Германия вывозила, в частности, сахар и
спиртные напитки.
^ «Times», 28 апреля 1898 г.
65 G. Р., В. XIV, № 3795. Бюлов — Гатцфельду, 30 апреля 1898 г.
166 G. Р., В. XIV, № 3797. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 15 мая
1898 г., помета Вильгельма II.
67 О. Franke, Die Grossmächte im Ostasien, S. 139.

422
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
на концессии, не разбирая границ, установленных в дипломатических
канцеляриях, залезали в сферу влияния другого иностранного
государства. Тем самым они доставляли много хлопот и забот своим
правительствам и местным дипломатическим представителям. Эти
разноречивые капиталистические интересы вызвали бесконечные дипломатические
трения и заставляли правительства немедленно начать борьбу за
расширение установленных «сфер». Таковы были непосредственные
результаты японо-китайской войны 1894—1895 гг. и последующих за нею
событий на Дальнем Востоке. Японский империализм открыл, по выражению
В. И. Ленина, «такой лакомый кусок, который сразу ухватили зубами
капиталисты Англии, Германии', Франции, России и даже Италии». А это
в свою очередь имело самое глубокое влияние на экономическое
положение капиталистических стран, в которых интересы монополистического
капитала становились доминирующими. «Постройки гигантских железных
дорог, расширение всемирного рынка и рост торговли,— писал Ленин,—
все это вызвало неожиданное оживление промышленности, рост новых
предприятий, бешеную погоню за рынком для сбыта, погоню за
прибылью, основание новых обществ, привлечение к производству массы
новых капиталов, составленных отчасти и из небольших сбережений
мелких капиталистов».68 Ничто, казалось, не могло остановить этого потока
капиталов, ищущих новых рынков для своего приложения, новых сфер
эксплоатации живой силы многомиллионной страны. Империализм
приступил к «освоению» Китая.
Германский империализм не остался в стороне. Появились
многочисленные проекты экономической эксплоатации Китая. Крупнейшие
германские металлургические фирмы стали добиваться железнодорожных
концессий, как тех, которые были ранее намечены, так и новых. При
содействии группы германских банков во главе с «Немецким банком»
были образованы специальные акционерные общества с капиталом 100—
120 млн. марок.69 Другие группы германского капитала были
привлечены к эксплоатации минеральных богатств Китая. Магнаты рурской
промышленности, убедившись в хорошем качестве каменного угля в Цзяо-
чжоу, начали вкладывать свои капиталы в китайские копи. Созданное
«Акционерное общество Шаньдунских железных дорог» получило
концессию на строительство и эксплоатацию железной дороги Циндао — Цзи-
нань, а также некоторых других дорог в Шаньдунскои провинции.
Крупные германские концерны заинтересованы были в поставках
оборудования, необходимого для новых железнодорожных сооружений. Германское
правительство оговорило, что часть дивидендов общества будет
отчислена в специальный фонд, предназначенный субсидировать сооружение
порта — большое предприятие, которое в свою очередь сулило
германским промышленникам прибыльные заказы. Далее, было создано «Шань-
дунское горнопромышленное акционерное общество», которое должно
было заниматься разведками и добычей ископаемых в полосе
прохождения железнодорожных трасс. Добываемый уголь должен был обеспечить
68 В. И. Ленин, Уроки кризиса, Соч., т. 5, стр. 74—75.
69 В 1898 г. в Кельне было создано акционерное общество «Land und
Seekohlwerke» с акционерным капиталом в 6 млн. марок. В следующем году начал свое
существование целый ряд акционерных обществ: в Берлине были созданы «Шаньдун-
ское горнозаводское общество» («Schantung Bergbau-Gesellscfoaft») с капиталом в
6 млн. марок, «Общество шаньдунских железных дорог» («Schantung Eisenbahn-
Gesellschaft») с капиталом 54 млн. марок, в Кельне было создано
«Немецко-атлантическое телеграфное общество» («Deutsch-Atlantische Telegraphen-Gesellschaft») с
капиталом в 24 млн. марок (см. R i е s s е г, Die deutschen Grossbanken und ihre
Konzentration, S. 345—346).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 423
военный и торговый германский флот, плавающий в дальневосточных
водах. В погоню за эксплоатацией вновь приобретенных областей Китая
были вовлечены и крупнейшие пароходные компании. Наряду с «Северо-
германским Ллойдом», «Гамбург-Американская линия», эта крупнейшая
из германских пароходных компаний, также установила регулярные
рейсы между Гамбургом, Сингапуром, Гонконгом, Шанхаем и
Иокогамой. Для этой линии начали строить новые, более мощные пароходы.
Виднейшие торговые фирмы стали хлопотать через «Германское
экспортное бюро» об организации своих отделений в Китае и т. д.70.
Начало раздела Китая и размежевания «сфер влияния» не смягчило,
а, наоборот, обострило империалистические противоречия держав, в
частности между Англией и Германией. Когда Чемберлен в переговорах с
Гатцфельдо'М, указав на усиливающуюся экспансию царской России на
Дальнем Востоке, высказал предположение, что в этих условиях
Германия не сможет удовлетвориться захватом незначительной территории в
Китае, а потребует большего, Вильгельм заметил: «Обождать!»71 Но
«обождать» не пришлось. Захват Цзяочжоу Германией и Вэйхайвэя
Англией повлек за собой новый напор империалистской экспансии этих
держав. Германские националистические и особенно колониальные круги
начали осаждать правительство новыми требованиями и новыми
претензиями, настолько обширными, что даже Бюлов назвал их
преувеличенными.72 Уже в середине марта 1898 г. Тирпиц, выражая общие
интересы этих империалистских кругов, поставил перед правительством
вопрос о необходимости «помимо сохранения и коммерческого развития
Киао-Чао», приобрести для Германии сеттльмент на Янцзы. «Это
необходимо,— считал Тирпиц,— так как наступит время, когда при еще более
обострившейся англо-германской конкуренции немецким фирмам нельзя
уже будет оставаться в английских сеттльментах, а нужно будет
переселиться на собственную землю». Кроме того, Тирпиц считал необходимым
как можно чаще посылать германский торговый флот дальше в глубь
страны и требовал вменить это в обязанность германским торговым
пароходам. 73 Словом, речь шла об обеспечении внедрения германского
империализма в долину реки Янцзы — обширную и богатую область,
куда англичане не собирались пускать своих конкурентов. Борьба между
отдельными группами английского и германского финансового капитала
сразу приняла настолько острые формы, что в нее были вовлечены и
правительства обеих стран. По требованию «Гонконг-Шанхайского банка»
британское правительство в интересах группы английских
предпринимателей 74 получило в Пекине концессии на постройку железной дороги
Шанхай — Нанкин. «Немецко-Азиатский банк», уже участвовавший
вместе с «Гонконг-Шанхайским банком» в ряде финансовых комбинаций,
потребовал привлечения к участию в концессии и германских
капиталистов. После того как английские предприниматели, не желая терять
свою монополию, повидимому, из тактических соображений вовсе
отказались от своих концессионных проектов, «Немецко-Азиатский банк»,
70 См. v. Brandt, Die Politische und Kommerzielle Entwicklung Ostasiens, 1898;
IL v. Bülow, Der deutsche Besitz von Schantung, Leipzig, 1898; F. v. R ich t h
οίε η, Schantung und seine Eingangspforte Kiaut-Schau, B. 1898.
71 G. Р., В. XIV, № 3793. Гатцфельд — Гогенлоэ, 26 апреля 1898 г.
72 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 187.
73 Записка чиновника ведомства иностранных дел Клемета от 16 марта 1898 г.
►по поводу его беседы с адмиралом Тирпицем о колониальных трактатах (см. Bülow,
Denkwürdigkeiten, В. I, S. 189).
74 Был организован специальный синдикат с участием «Гонконг-Шанхайского
оанка».

424
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
воспользовавшись этим, стал самостоятельно добиваться концессии на
эту важнейшую железнодорожную магистраль, заручившись при этом
энергичной поддержкой германского правительства.75 В переговоры,
которые происходили в Лондоне между Редерсом, директором «Немецко-
Азиатского банка», и Кемероном, директором «Гонконг-Шанхайского
банка», вмешался директор «Учетного общества» Ганземан. Со своей
стороны, он повернул вопрос так: стоит ли германским капиталистам
привлекать к участию английские банки и не лучше ли им вообще
обойтись без них и выступить самостоятельно.76
Вся эта история с железнодорожными концессиями в Китае вызвала
резкое недовольство в Сити. Тогда английскому премьеру лорду
Солсбери также пришлось энергично вмешаться в борьбу между английскими
и германскими группами финансового капитала. Солсбери
потребовал, чтобы германское правительство признало монопольное положение
Англии в русле реки Янцзы и принудило германских капиталистов
не распространять свои планы железнодорожных и иных концессий
на эту область. Когда германский посол граф Гатцфельд напомнил ему,
что само лондонское правительство высказывалось за принцип
«открытых дверей» в Китае, и пытался этим оправдать проникновение
германского капитала к реке Янцзы, Солсбери возразил, что если говорить об
этих принципах, то никто не может закрыть двери перед английскими
капиталистами, когда они стремятся проникнуть в Шаньдун.77 В конце
концов германское правительство и группа банковских и промышленных
тузов, чтобы сохранить свои экономические и политические позиции в-
Шаньдуне, должны были в вопросе о железнодорожной концессии в
долине Янцзы итти на временные уступки.78 Ганземан от имени «Немецко-
Азиатского банка» и других заинтересованных банковских институтов
заключил в Лондоне с представителями английского денежного рынка
соглашение о разграничении «сфер влияния» в вопросе о
железнодорожном строительстве на территории Китая.79 Не такое было время, чтобы
препираться с Англией по этому вопросу, благоприятное решение
которого в тот момент имело весьма мало шансов на успех. Но зато сколько
было с немецкой стороны злорадства, когда, вопреки английским
протестам, «бельгийский» (а по сути дела франко-русский) синдикат добился
концессии на постройку железной дороги Пекин — Ханькоу!
Такова была атмосфера англо-германских переговоров о союзе на
почве китайских дел. Но было еще одно обстоятельство, которое
заставляло империалистские круги Германии решительно противиться идее
союза с Англией. Эти круги только что торжествовали победу по поводу
успешного прохождения военно-морского закона. Встав на путь
строительства собственного крупного военно-морского флота, они уже никак
не хотели с этого пути сходить. Морское ведомство во главе с
адмиралом Тирпицем усматривало в союзе с Англией самоубийственную
политику для планов военно-морского соперничества. Через несколько лет„
рассуждали в Берлине, Германия будет обладать таким могучим
флотом, который совместно с растущим флотом других держав представит
собой грозную опасность для Англии. В Берлине поняли, что Чемберлев
75 G. Р., В. XIV, № 3771. Бюлов — Гатцфельду, 30 апреля 1898 г.
76 G. Р., В. XIV, 3776. Гатцфельд — Гогенлоэ, 12 мая 1898 г.
77 Та м ж е.
78 G. Р., В. XIV, № 3777. Бюлов — Гатцфельду, 15 мая 1898 г.
79 Е. Loeb, Die Berliner Grossbanken in den Jahren 1895 bis 1902 und die
Krisis der Jahre 1900 und 1901. Schriften des Vereins für Sozialpolitik. CX. Die
Störungen im deutschen Wirtschaftsleben während der Jahre 1900 ff. B. VI, Leipzig;
1903, S. 261.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 425
своим предложением о союзе стремится приостановить рост германских
морских вооружений. Там считали даже, что Англия в крайнем случае
не постесняется внезапным ударом уничтожить растущую морскую мощь
Германии, подобно тому как некогда это было сделано с Голландией.8(>
Могли ли эти круги не использовать всего своего влияния, чтобы
предотвратить в Берлине благожелательный прием коварных планов Чембер-
лена? \
Но и среди более широких кругов германских экспансионистов идея
союза с Англией была крайне непопулярна. «Пангерманский союз»
относился к этой идее с отвращением, прежде всего потому, что он
усматривал в ней пережитки ненавистного и «© политическом отношении
зеленою немецко-радикального либерализма домартовских времен» (т. е.
времен, предшествовавших мартовской революции 1848 г.). Через
несколько месяцев после предложений Чемберлена, которые, будучи
секретными, нигде открыто не обсуждались, «Пангерманский союз» ни с
того, ни с сего выступил с решительной критикой идей англо-германского
союза. Критика была направлена не против Джозефа Чемберлена, а
против Фридриха Листа, в котором пангерманские империалисты видели
своего духовного отца. Рассмотрев статью Листа «Значение и условия
союза между Великобританией и Германией», главный орган «Пангер-
манского союза» утверждал, что в новых условиях этот союз ничего не
может принести Германии, кроме большого вреда. «Господствующее
ныне в Германии мнение усматривает в Англии то, что она собой
представляет, а именно современный Карфаген». Пангерманцы
решительно отвергали старые представления Листа о «цивилизаторской
роли Англии в мире». Они настаивали на том, что эта роль
приличествует только Германии. Что касается России, то они снисходительно
предоставляли ей выполнять эту роль в Сибири. Идее
англо-германского союза пангерманские империалисты противопоставили другую
идею — «Срединноевропейского таможенного союза» под эгидой
Германии. Эта же идея противопоставлялась ими чемберленовским планам
союза англо-саксонских стран как пути к утверждению мировой гегемонии
английского и американского империализма. «Германский элемент,—
писали «Alldeutsche Blätter»,— исполненный сознания своей собственной
ценности, обладает достаточной мощью, чтобы заранее и в случае
необходимости самостоятельно это предотвратить». Но как? Ответ был таков:
экономическое и политическое присоединение (Anschluss). Голландии и
Бельгии к Германии в целях совместного строительства военно-морского
флота и совместной борьбы; далее, в порядке осуществления «логики
отношений», 'Присоединение Франции к таможенному союзу «Срединной
Европы», а ©месте с тем скрепление и дальнейшее расширение этой
«Срединной Европы» путем создания обширной железнодорожной
системы, простирающейся от Бельгии и Голландии, через Австрию, Балканы
к Константинополю и даже через Малую Азию к Персидскому заливу,—
и все это под эгидой «экономического господства Великогермании».8|
Итак, пангерманские империалисты категорически выступали против
союза с Англией. Они выступали и против провозглашенных Чемберле-
ном планов присоединения Германии к союзу англо-саксонских стран.
Пантевтонская программа Чемберлена встретила среди пангерманцев
самое решительное сопротивление. Германский империализм уже ставил
80 G. Р., В. XIV, № 3799. Записка Вильгельма (без даты).
81 «Alldeutsche Blätter», 18 декабря 1898 г., № 51. Статья «Randbemerkungen zu
einem Aufsatze Friedrich Lists über Wert und Bedingungen einer Allianz zwischen
Grossbritanien und Deutschland».

426
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
перед собой самостоятельные задачи и вовсе не собирался играть роль
младшего партнера в союзе с Англией и США. Обе эти державы
рассматривались им как конкуренты на мировом рынке и соперники в сфере
мировой политики.
Другой позиции придерживались социал-демократы. Крайне
идеализируя английскую буржуазную демократию, они всецело
распространяли это и на колониальную политику британского империализма и даже
ставили ее в пример германскому империализму. Несколько позднее
Бернштейн писал: «Империализму в Германии нехватает элементов
демократии (das Stück Demokratie), которые свойственны современному
английскому империализму».82 Эти представления были распространены
и раньше,— и притом не только в кругах бернштейнианцев. И
руководители и теоретики партии воспевали английскую демократию или, как
Каутский, утверждали, что «Англия и Германия маршируют во главе
цивилизации». 83 И Либкнехт, и Бебель, и Меринг — все они явно
преуменьшали значение нарастающего соперничества между этими двумя
державами или даже вовсе отрицали его. На съезде партии в Штуттгар-
те в 1898 г.84 и в печати85 Каутский энергично возражал против
представлений, что Англия становится главным противником Германии.
Возражая, таким образом, против антианглийской пропаганды, которую
вела консервативная и крупнокапиталистическая пресса, лидеры социал-
демократической партии вместе с тем по сути дела разделяли
общераспространенное среди правящих кругов воззрение, что главным
соперником Англии, как и раньше, остается Россия86 и что пет никаких
признаков, которые внесли бы в это положение какие-нибудь изменения или
обнаружили бы новые политические тенденции. Однако, если
правительство, осуществляя интересы юнкерски-буржуазного империализма, делало
отсюда вывод о целесообразности политики «свободы рук» в отношении
Англии и России, то социал-демократы явно склонялись поддерживать
такую политику, которая привела бы к сближению или даже союзу
Германии с Англией против России. В середине апреля 1898 г.
«Vorwärts», почти открыто призывал к заключению такого союза.87 По сути
дела это был бы союз двух империалистских держав. Однако
германское правительство совсем не склонно было следовать призывам такого
рода. Мы уже знаем, какие оно имело к тому основания.
82 «Sozialistische Monatshefte», 1900, Ν 5, S. 248.
аз «Die Neue Zeit», XVIII, I, S. 202.
84 «Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen
Partei Deutschlands. Abgehalten zu Stuttgart von 3 bis 8 Oktober 1898», S. 185.
85 «Die Neue Zeit», XVIII, I, S. 780.
86 Так, например, газета «Vorwärts» писала 1 марта 1899 г.: «...Торговля,
промышленность и культура Англии покоятся на ее господстве на морях. Оно есть
жизненное условие для Англии. Против этого жизненного условия и направляется
русская завоевательная политика, победа которой означает уничтожение морского
господства Англии и вместе с тем положения Англии как мировой державы».
87 «Интересы Англии в Восточной Азии... требуют такого союза еще больше, чем
положение Германии, ибо русско-французская коалиция, поскольку ею управляет
Россия, направлена не меньше против Англии, чем против Германии. Конечно,
между германской и английской индустрией существуют некоторые мелкие распри,
вызываемые конкуренцией немецкой индустрии на мировом рынке. Конечно,
препятствием является и личный режим, существующий в Германии, как, с другой
стороны, дряблость и ненадежность внешней политики Англии со времен Розбери. Но эти
препятствия не являются непреодолимыми. Во всяком случае противоречия между
Францией и Россией еще острее, и все же им удалось достичь союза... Где
существует твердая воля, там всегда можно найти удовлетворительное решение... В
собственных жизненных интересах Англии —- достичь соглашения с Германией»
(«Vorwärts», 14 апреля 1898 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 427
Но при определении отношения германского правительства к планам
союза с Англией, быть может, решающее значение имели соображения
общеполитического и стратегического' характера. И по этому вопросу,
как и по ряду других, между морскими и военными кругами имелись
известные разногласия. Если морские круги, отражая общие цели
германского империализма, являлись упорными противниками идеи союза
с Англией, то военные круги, по крайней мере в известной своей части,
<5ыли настроены в этом отношении менее непримиримо. Так, генерал
Вальдерзее, считая, как и прежде, что Германия должна свой первый
удар нанести России, был даже сторонником сближения с Англией. «Мы
должны были бы,— писал он,— всегда стремиться к тому, чтобы снова
улучшить наши отношения с Англией. Я хорошо знаю, что это трудно,
а также и то, что Англия поступает исключительно «непорядочно, когда
создает затруднения нашей коммерческой и промышленной
деятельности. Я все еще надеюсь, что в мире достаточно места для торговли обеих
стран».88 Вильгельм, который находился под сильным влиянием
Вальдерзее, считал, что если бы Англия объединилась с Германией, «это для
будущего было бы прекрасно», ибо, как он полагал, тогда
германская «колоссальная торговля была бы обеспечена».89 Подобные же
взгляды разделялись и теми кругами германского капитала, в частности
и в особенности гамбургскими кругами, которые еще продолжали
извлекать огромные прибыли из экономического сотрудничества с
английским капиталом. Но для Вильгельма это была лишь одна из возможных
«комбинаций». При разработке второй «комбинации» приходилось
учитывать более решительные требования морских кругов и генерального
штаба: ни один английский броненосец, как отметил Вильгельм, не мог
быть пригоден ему для военных действий на русской границе.90
В то время Шлиффен, начальник генерального штаба, вообще не
учитывал Англию как серьезный фактор войны на континенте: он
разрабатывал стратегический план войны на два фронта, одновременной войны
•против самых сильных противников на Европейском континенте —
против Франции и России. Но с этой точки зрения политический союз с
Англией мог иметь огромные стратегические последствия. В союзе
Англии и Германии, т. е. английского флота с германской армией,
нетрудно было разглядеть союз всадника с лошадью, причем последняя роль
выпала бы на долю Германии. В правящих кругах Германии недоверие
к политике Англии было столь же сильно, сколь и пренебрежение в
оценке той роли, которую Англия могла бы играть в континентальной
войне. Первые же шаги Чемберлена вызвали в этом смысле точную
реакцию: даже Гатцфельд, который, как мы видели, склонен был искать
соглашения с Англией, даже он опасался, что Англия и в данном случае
постарается втравить Германию в тяжелую континентальную войну
против своих соперников, сама же останется в стороне или вмешается в
последний момент, чтобы пожинать плоды победы.91 Расценивая
последствия союза с Англией, Бюлов пришел к следующему выводу: «Даже
общее соглашение с Англией,— писал он кайзеру,— которое не носило
бы определенно выраженного агрессивного характера, все же, при
теперешней мировой ситуации, имело бы острие, направленное против
России, и способствовало бы, таким образом, уменьшению безопасности
i^Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 409.
89 G. Р., В. XIV. Записка Вильгельма II (без даты).
90 G. Р., В. XIV, № 3789. Гатцфельд — Гогенлоэ, 7 апреля 1898 г. (см. пометы
Вильгельма II).
91 G. Р., В. XIV, № 3782. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 29 марта 1898 г.

428
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Германии на восточной границе или, более того, в зависимости от
обстоятельств, уменьшению безопасности наших границ на востоке и на
западе. С другой стороны, совершенно немыслимо, чтобы мы при
современной европейской конъюнктуре заключили бы с Россией общее или
специфическое восточно-азиатское соглашение без того, чтобы оно не
имело острия, направленного против Англии, и тем самым не
ограничивало бы перспектив на приобретение нами колоний. Поэтому ваше
величество, несомненно, правильно решили пока... не связывать себя ни с
той, ни с другой стороной».92 Эти общеполитические соображения, в
которых концентрировались противоречивые интересы
юнкерски-буржуазного империализма, и устанавливали определенный предел на пути к
сближению с Англией, с одной стороны, и с Россией — с другой. «Мы
должны,— считал Бюлов,— быть язычком на коромысле (весов.— А. Е.)у
а не маятником, беспокойно качающимся то туда, то сюда». Тут же он
определил и направление и цели движения германского «язычка»: «Чем
более спокойны наши отношения с Россией, тем больше Англия будет
нас подкармливать и ухаживать за нами».93 Такова «была его философия
попрошайничества, вымогательства и шантажа.
4
Публичные призывы Чемберлена к войне против России и к союзу с
США и Германией окончательно укрепили среди правящих классов
Германии представление о том, что Англия переживает трудные дни и
что этим нужно воспользоваться. Немецкая официозная пресса ответила
на эти призывы молчанием или весьма уклончивыми комментариями. Но
пресса, отражающая настроения политических партий господствующих
классов,— консервативная и национал-либеральная,— расценила бирмин-
гэмскую речь Чемберлена, как крик о помощи и как проявление
английского бессилия. Эта пресса довольно откровенно указывала, что
Германия, которая в международно-политическом отношении находится между
Англией и Россией, должна использовать выгоды своего положения.94
Но правительство уже само встало на этот путь. Комментируя речь
Чемберлена, Гатцфельд телеграфировал Гольштейну: «По моим
наблюдениям, здесь еще не полностью потеряли надежду в отношении
нас».95 Гатцфельд предлагал выжидать, пока англичане сами начнут
напрашиваться на возобновление переговоров. Тогда можно было бы
запросить более высокую цену. С другой стороны, стало известно, что
русский официоз «Новое время» ответил на вызывающую речь
Чемберлена грозной статьей. Эту статью немецкая печать расценивала как
выражение готовности России принять вызов английского министра.96
Итак, из Лондона и Петербурга поступали сообщения, которые могли
обнадежить немцев. Гольштейн уже готовился развернуть игру.
Но эта игра на противоречиях между Россией и Англией едва не
была сорвана в самом начале. Мы помним, как настойчиво Гатцфельд
навязывал англичанам предложение о возобновлений Средиземноморской
Антанты — соглашение с Австро-Венгрией и Италией. Однако Солсбери
92 G. Р., В. XIV, № 3802. Бюлов — Вильгельму II, 5 июня 1898 г.
93 G. Р., В. XIV, № 3790. Вильгельм — ведомству иностранных дел, 10 апреля
1898 г. (см. пометы Бюлова).
94 О. J. Hale, Publicity and Diplomacy, p. 172.
95 G. P., В. XIV, № 3795. Гатцфельд — ведомству иностранных дел (лично для
барона фон Г-ольштейна), 14 мая 1898 г.
96 «Schulthess'Europäischer Geschichtskalender», 1898, S. 123.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 429
сумел повернуть этот вопрос против самой же Германии. Он опросил
Гатцфельда: каким образом Англия может заключить соглашение с
Австро-Венгрией, если, как он слышал, между Австро-Венгрией и
Россией вот уже около года существует тайный союз? 97 Заподозрив
английского премьера в том, что, выдвигая этот вопрос, он просто хочет
воспользоваться им как предлогом, чтобы сорвать начатые Чемберленом
переговоры, германская дипломатия поспешила заверить его, что
никакого австро-русского союза не существует. И действительно, такого союза
не существовало. Тогда Солсбери заявил, что, по его сведениям, Австро-
Венгрия в предыдущем году заключила сделку с Россией о разделе
«сфер влияния» на Балканах. Эти сведения соответствовали
действительности, но германская дипломатия поспешила опровергнуть их. Однако
на следующий день одна немецкая газета 98 каким-то образом сумела
довольно точно воспроизвести содержание этой сделки, заключенной
Австро-Венгрией с царским правительством в результате поездки Франца-
Иосифа в Петербург (в 1897 г.). Венгры подняли по этому поводу шум
и потребовали от венского кабинета объяснений, Голуховскому пришлось
категорически все отрицать; без всякого смущения он заявил, что
сообщения газет — «чистая выдумка». "
Едва ли немецкие и австрийские опровержения могли убедить
Солсбери. Во всяком случае он продолжал разъяснять Гатцфельду, что
дружба с Тройственным союзом не может иметь для Англии никакой
ценности, если второй по значению участник этого союза уже определенно
договорился с Россией о разделе сфер интересов на Востоке;
Ознакомившись с рассуждениями английского премьера, Вильгельм объяснил
позицию Солсбери тем, что «этим (т. е. австро-русским.— А. Е.)
соглашением Тройственный союз не может выполнить задачу драться против
России ради английских интересов». 10° Но было ясно, что и Англия не
собирается драться против России ради германских интересов. Тотчас
же Гатцфельду в Лондон полетела инструкция не возобновлять
переговоров о соглашении между Англией и Австро-Венгрией;101 эта тема стала
^слишком опасной. А через несколько дней Вильгельм в беседе с
английским послом прямо заявил, что он вовсе не собирается ввязываться в войну
с Россией из-за английских затруднений на Дальнем Востоке. Вильгельм
к тому же высказал опасения, не собирается ли Англия вообще приберечь
свой флот на стороне, после того как ей удастся втравить Германию в
войну на два фронта — против России и Франции,102 Германская
дипломатия оставалась при своем убеждении, что, поскольку старые
противоречия между Англией и Россией, а также между Англией ,и Францией
являются непреодолимыми и даже обнаруживают тенденцию к углублению,
лондонский кабинет все равно вынужден будет искать соглашения с
Германией. Тогда последняя сможет предъявить претензии на более
крупные компенсации. Бюлов считал, что «время работает против Англии».
Но английский кабинет, и прежде всего сам Солсбери, вовсе не
склонен был переоценивать затруднения своей внешней политики. Солсбери
не видел оснований круто изменять общий политический курс и во
всяком случае не собирался .искать выхода на пути, к которому призывали
эксцентричный Джо и его друзья. Большинство кабинета, идущее за
97 G. Р., В. XIV, № 3796. Бюлов — Гатцфельду, 15 мая 1898 г.
98 «Frankfurter Zeitung», 16 мая 1898 г.
99 G. Р., В. XÏV, 236, примечание.
100 G. Р., В. XIV, №3797. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 15 мая 1898 г.
101 G. Р., В. XIV, № 3796. Бюлов — Гатцфельду, 15 мая 1898 г.
102 В. D., v. I, № 53. Лесселс — Солсбери, 26 мая 1898 г.

430
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Солсбери, представляя более общие и более решающие интересы
английского империализма, пошло на свертывание начатых Чемберленом
переговоров о союзе с Германией, тем более что Германия, не давая
ничего, довольно определенно требовала «компенсации» колониально-
политическою характера. Это явно раздражало английского премьера и:
его коллег. Когда Гатцфельд попробовал заговорить о компенсациях,
которые правительство Германии должно теперь получить, чтобы
удовлетворить свое «общественное мнение» и подготовить его к возможной r
будущем политической сделке с Англией, Солсбери возбужденно заметил,
что подготовка «общественного мнения» необходима, но из этого ничего
не выйдет, если «одна сторона всегда будет выступать в роли дающей, а
другая — всегда в роли берущей».103 Это звучало довольно
недвусмысленно. Тогда в Берлине решили использовать противоречия в среде
английского кабинета и переговорами с Чемберленом оказывать давление
на Солсбери. Тактика эта была придумана, повидимому, Голынтейном.
Но и из этого ничего не вышло. Солсбери дал понять Гатцфельду, что
непосредственные переговоры с Чемберленом он будет рассматривать
«как отсутствие лойяльности».,04 Впрочем, и предлагаемые переговоры с
Чемберленом уже не имели радужных перспектив. «На ваш вопрос,—
писал Гатцфельд своему патрону Гольштейну,— думаю ли я, что через.
Чемберлена можно достигнуть большего, я с полным правом должен-
ответить отрицательно. Если бы,— продолжал Гатцфельд,— я мог ему
предложить политическое соглашение, направленное против России, он
безусловно сделал бы мне значительные колониальные уступки, но без;
этого, по моему убеждению, он этого, конечно, не сделает». 105 Но так
как германское правительство не подавало никаких признаков
подлинной готовности принять план Чемберлена и итти на соглашение о союзе
против России, то в результате между Чемберленом и Солсбери, при
всей значительности их разногласий, была полная общность в одном,,
весьма немаловажном пункте, а именно — в решении по возможности,
ничего немцам не давать. Это полностью выражало точку зрения самых
широких кругов британской империалистской буржуазии. «Здешней
публике, включая Солсбери и Чемберлена, ненавистна мысль
предоставить нам жирный кусок»,— сокрушался Гатцфельд в письме к
Гольштейну. Солсбери продолжал уклоняться от каких бы то ни было
высказываний относительно германских требований. Он не обнаруживал
склонности говорить даже о том, будет ли Англия вообще вести
переговоры с Германией. «В результате такого поведения,— жаловался
Гатцфельд,— он находится в приятном положении: 1) по каждому пункту он
может нам только говорить, что мы слишком много требуем, и 2)
убеждать нас, и попутно и других, что он вообще от нас ничего не требует и нам
ничего не предлагает, а только выслушивает наши в высшей степени
нескромные требования». 106 Так начатые Чемберленом переговоры об
англогерманском союзе против России потерпели на данном этапе
окончательное крушение. Подлинные причины этого крушения В. И. Ленин впослед-
103 G. Р., В. XIV, № 3798. Гатцфельд — Гогенлоэ, 20 мая 1898 г.
104 Гатцфельд сообщал Гольштейну в своем письме от 27 июня 1898 г.: «Чтп»
касается Чемберлена, то... я совершенно лишен возможности вступить с ним в
непосредственные деловые отношения без того, чтобы не рассориться с Солсбери и таким?
образом сделать мою дальнейшую служебную деятельность здесь совершенно
бесполезной» (Bülow, В. I, S. 277).
105 Там же. Об этом Гатцфельд сообщал в Берлин и раньше (см. G. Р., В. XIV,,
№ 3801. Гатцфельд — Гогенлоэ, 3 июня 1898 г.).
106 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 277.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 431
ствии предельно точно определил двумя словами: «Не сторговались!!» 107
Но тогда участники переговоров осознали это не сразу. Потерпев
неудачу в переговорах с Германией, Чемберлен продолжал
пропаганду «союза англо-саксонских стран». Он еще не терял надежды,
что и Германия в будущем присоединится к этому союзу.108 Более того,
не ограничиваясь пропагандой, он усилил свою политическую и
дипломатическую активность, но только в другом направлении.
Прошло несколько месяцев, а тревога, охватившая английскую
буржуазию в связи с положением дел в Китае, не утихала. Захватив в сбои
руки почти 70% общих оборотов торговли в Китае, являясь там одним
из крупнейших инвеститоров, английский капитал вовсе не собирался
поступиться своей львиной долей участия в эксплоатации
многомиллионного населения этой страны в пользу какого-либо из своих многочисленных
соперников. Наоборот, все его помыслы в данном случае были
направлены к тому, чтобы, еще более увеличив свою долю, добиться полного
монопольного господства в Китае. В особенности волновались
ланкаширские и манчестерские фабриканты, которые опасались, что усиление
влияния России подорвет выгодные экономические позиции, захваченные ими
ранее на китайском рынке, и крайне затруднит осуществление их далеко
идущих целей. Подняв большой шум по поводу «русской опасности»,
они требовали, чтобы правительство приняло быстрые и активные меры.
Они требовали, чтобы правительство выяснило «истинное положение
вещей в Китае вообще, а в частности — незыблемости там английских
торговых интересов». Правительство ответило, что не видит в этом
нужды. Но вскоре Джозеф Чемберлен, министр колоний, при участии
герцога Девонширского и банкира Ротшильда с ведома правительства
договорились с заинтересованными банковскими ,и промышленными
кругами о посылке в Китай одного из парламентских деятелей. Формально
было сообщено, что эта миссия организуется президентом союза
английских торговых палат Стаффордом Норткотом и притом исключительно в
целях ознакомления с положением на китайском рынке. Фактически
перед миссией были поставлены особые задачи политического и военно-
разведывательного характера. Но кто должен был выполнить эти
задачи? Выбор пал на члена парламента от округа Иорк адмирала лорда
Чарльза Бересфорда. В аристократических и дипломатических кругах
лорд Бересфорд имел сомнительную репутацию. «Этот голоштанник,—
говорил о нем английский посланник в Токио,— давно искал случая
поживиться на чужой счет: со всеми своими проектами он прогорел,
выгодная женитьба не удалась, оставалось продать торгашам имя
английского лорда. Это удалось блестяще: свою популярность господин
Бересфорд уступил Манчестеру за 10 000». 109 Итак, по английской
пословице, это был подходящий человек на подходящем месте.
107 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 474.
108 Выступая в палате общин (10 июня 1898 г.), Чемберлен заявил: «Хотя я ни
на один миг не могу поверить, что существуют абсолютно постоянные союзы или
абсолютно постоянная враждебность, ...до тех пор, пока мы изолированы, можете ли
вы сказать, что невозможна... комбинация по крайней мере трех держав,
направленная против вас? Мне кажется, вы должны считаться с возможностями ближайших
10—12 лет, и теперь время решать, как вы встретите случайности... Как я сказал
в моей (бирмиыгэмской.— А. Е.) речи, я не рекомендую союз, равно как я не
отвергал его. Я лишь указывал на последствия, в случае если он будет отвергнут, и
на преимущества, которые могут быть получены от его принятия». Далее Чемберлен
снова говорил об англо-американском союзе (Garvin, III, p. 302—303).
109 ЦГИАЛ, φ. 560, on. 28, д. 809, л. 19—22. Письмо Алексеева — Романову,
12(1) октября 1898 г.

432
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Заручившись рекомендательными письмами Ротшильда,
американского инженера Шоклая, ставшего деятелем англо-итальянского
синдиката по разработке горных богатств в провинции Шанси и Хэнань, и
других английских финансистов к китайским сановникам, а главное —
получив инструкции от Чемберлена и его империалистской клики, а также от
соответствующих правительственных органов и инстанций, знатный
путешественник тронулся в путь. Перед отъездом он неоднократно посещал
германского посла в Лондоне и вел длительные беседы с
представителями американской и японской дипломатии. По сведениям русского
финансового агента в Лондоне, в этих беседах Бересфорд настойчиво
доказывал, что Англия, США, Германия и Япония должны «установить полную
коммерческую солидарность·... против России и Франции на Дальнем
Востоке». по Вместе с тем о« давал понять, что, кроме «коммерческой
солидарности», он интересуется вопросом о стратегическом значении
железнодорожного строительства России и притом не только в
Маньчжурии, но и в Приморском крае. Его интересовал также вопрос,
насколько русские укрепились в Порт-Артуре. Бересфорд посетил и
русского посла в Лондоне. Это не помешало ему, выступая затем в
парламенте, без всяких стеснений, «самым невозможным и неприличным
образом» ш говорить против России.
Первыми с большой живостью и удовлетворением откликнулись на
миссию Бересфорда правящие круги Японии, в особенности те круги,
которые, взяв курс на войну против России, искали путей к союзу с
Англией. Ведя переговоры о союзе с Германией, Чемберлен вступил в
аналогичные переговоры и с Японией, некоторые представители которой
со своей стороны вступили в контакт с Германией, надеясь, что и ее
можно будет привлечь к борьбе против России. Если бы этот план был
осуществлен, это означало бы, что России раньше или позже была
навязана война на два фронта — на западной границе и «а Дальнем
Востоке одновременно. Трудно сказать, знали ли правящие круги Японии,
что англо-германские переговоры о союзе против России зашли в тупик.
Но перспектива их сближения с Англией казалась многообещающей. Во
всяком случае японская пресса, отражая взгляды и намерения этих
кругов, пылко приветствовала появление Бересфорда на Дальнем Востоке
как посредника в переговорах с Англией о союзе против России. Она
призывала правительство не упустить случая, чтобы воспользоваться им
для завершения этих переговоров.112
Прибыв в начале октября в Китай, лорд Бересфорд прежде всего
посетил Шанхай и Тяньцзинь — крупнейшие опорные пункты английско-
110 ЦГИАЛ, ф. 560, on. 28, д. 809, л. 7.—Телеграмма Романова — Покотилозу,
7 октября (25 сентября) 1898 г.
111 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 4. Выписка из рапорта российского морского
агента в Англии, Лондон, 16(4) августа 1898 г., № 335.
112 Вот выдержка из японской газеты, приведенная в одном из донесений
русского финансового агента в Токио: «Если нет сомнения в том, что англо-японский
союз есть необходимое условие политического равновесия на востоке, при
поступательном движении России, становится понятным, как надо отнестись к лорду Берес-
форду. К сожалению, лорд едва ли посетит нашу страну, но, если бы это случилось,
советуем не только правительству, но и частным лицам смотреть на лорда
Бересфорда как на посредника между государствами, близкими к дружественному
соединению». Другая выдержка гласит: «Дела, конечно, слишком задержат лорда
Бересфорда) в Китае, чтобы он мог даже проездом побывать в Японии. В этих видах
правительство должно дать соответственные указания нашему посланнику в
Пекине, чтобы тот не упустил случая, пользуясь обстоятельствами, создать
сколько-нибудь прочную почву для будущего союза Англии с Японией» (ЦГИАЛ, ф. 560, оп.
28, д. 806, л. 19—22. Письмо от 12(1) октября 18S8 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ Ö СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 433.
го империализма в Китае, а заодно заехал и в Вэйхайвэй — порт, : только
недавно захваченный англичанами. Останавливаясь у местных директор,
ров «Гонконг-Шанхайского банка», он сначала не встречался ни с.ки^
тайскими властями, ни с должностными лицами иностранных держав à
Китае, а только с представителями наиболее крупных английских .фирм,;
состоящих членами торговой палаты. Таким образом, до поры, до: вре^
мени он создавал впечатление, что его миссия носит строго частный
характер и преследует только коммерческие задачи. Представители
английской дипломатии на Дальнем Востоке помогали ему в этом. Они
утверждали, что его задачей является разработка плана развития
английской торговли в Китае, выяснение условий, которые могли бы
способствовать расширению этой торговли, а главное— выяснение тех
гарантий, «которые могут вполне надежно обеспечить присутствие
английских капиталов в стране». Как ни пытались, однако, английская
пресса в Лондоне и английская дипломатия на Дальнем Востоке
создать впечатление, будто путешествующий лорд собирает в Китае ию
формацию только по вопросам торговли, некоторые заинтересованные
наблюдатели понимали,' что за этой дымовой завесой скрываются : на!г
мерения и цели совсем другого рода.
За три месяца-своего пребывания в Китае Бересфорд проявил болы
шую активность, подвижность и растороп'ность. Он встречался с
"китайскими сановниками, главным образом с вице-королями отдельных цро-
винций, а в особенности с многочисленными -английскими чиновниками
на китайской службе, с консулами, купцами, предпринимателями, банА
ковскими дельцами. По приглашению Генриха Прусского, который в
качестве кайзеровского евангелиста все еще Цаводил страх и' ужас на
китайское население в Шаньдунской провинций, он посетил только что
захваченный немцами порт Цзяочжоу, после чего счел за благ^:
уклониться от поездки в Порт-Артур. Но везде, где бы он й,и был, Бересфорд
неизменно интересовался «русской опасностью», а в особенности
состоянием железных дорог от Сретенска до Владивостока, а-также в
Северной Маньчжурии и ветви к Порт-Артуру и Дальнему. Больше же всего
этого представителя английских торговых палат интересовали
подробности дислокации русских войск в Восточной Сибири, Амурском крае и
Маньчжурии. Не ограничиваясь этой стороной ' Своей-деятельности, Лорд-
разведчик уже вскоре после прибытия в Китай стал выступать и'йа
политическом поприще. Так* на дипломатическом ' приеме в Пекине',
устроенном английским посланником Клодом Макдональдом, он начал
распространяться по поводу того, что железнодорожные и всякие другие
концессии иностранных держав в Китае приобретают политический
характер и поэтому, хотя и без видимой связи, сначала заявил себя сто:
ройником политики «сфер влияния»^ а не политики «открытых дверей»!
Однако за закрытыми дверями, в беседе с китайскими сановниками,
Бересфорд говорил нечто совсем противоположное.
Посетив цзунь-ли-ямынь, он начал поучать князя Цина и других'ки-
тайских министров мудрой политике — сделать Китай «богатым и
могущественным, для чего необходимо приступить к реформам». Китайские
сановники вежливо поддакивали, но ничего не спрашивали и ничего не
обещали. Тогда при следующей встрече Бересфорд дал им шнять, какие
именно реформы он имеет в виду: он потребовал, чтобы китайское
правительство пригласило английских инструкторов для обучения
расположенного в Пекине отборного корпуса маньчжурских войск. По-
видимому, он действовал небезуспешно, так:- как уже/на cjiêAyfôtijHft
день он встретился с командующим китайскими частями, расположенными

434
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
в провинции Чжили, и вел с ним длительные переговоры о
приглашении английских инструкторов. Ясно, что он добивался усиления
английского военного влияния в столице ,и во всей чжилийской провинции.
Ли Хун-чжан, хитрый и многоопытный китайский сановник, фактически
руководивший внешней политикой Китая, быстро заставил Бересфор-
да хотя бы частично приподнять маску. После того как Бересфорд
изложил ему официальную версию своей миссии — выяснить,
«насколько обеспеченными могут считаться английские капиталы,
вложенные в китайские государственные займы и всякого рода предприятия»,
Ли Хун-чжан, отбросив китайские церемонии, не без ехидства в упор
спросил благородного лорда, «каким образом он, вице-адмирал, взялся
за исполнение какого-то коммерческого поручения, и ею ли это дело?».
Тогда Бересфорд обрушился на Ли Хун-чжана с бесконечными упреками
по поводу его «излишней благосклонности к России и
недоброжелательности к Англии». Тут же Бересфорд развернул перед ним; одну из частей
общей программы английского империализма в Китае: он потребовал,
чтобы китайское правительство разработало меры по улучшению своего
финансового положения. Это означало, что оно должно снова
обратиться к английским банкирам, которые, таким образом, смогут осуществить
финансовое закабаление Китая в еще более широких масштабах. Далее,
Бересфорд потребовал, чтобы пекинское правительство приступило к
улучшению своей военной системы. Он имел в виду подчинение ее
английским инструкторам. Словом, он навязывал Китаю фактический
протекторат и стремился заставить Китай включиться в русло политики,
враждебной России. Убедившись, что Ли Хун-чжан не проявляет
энтузиазма по поводу этих требований, посланец Чемберлена и Ротшильда
встал на путь прямых угроз. Он обратил внимание Ли Хун-чжана на то,
что на европейской бирже отмечается падение китайских фондов, и
объяснил это ее реакцией по поводу неустойчивого политического
положения в Китае. Но биржа, в частности лондонская, просто занималась
очередной спекуляцией и давлением на Китай. Что касается
неустойчивого политического положения в Китае, то оно было вызвано политикой
империалистских держав, соперничавших между собой и стремившихся
разорвать эту страну на куски или, как уже в то время стало принято
выражаться, на сферы влияния. Угроза Бересфорда и заключалась в
том, что в случае, если Китай не пойдет навстречу его требованиям,
«Англия, как одна из заинтересованных держав, будет вынуждена
озаботиться обеспечением своих интересов, что может... в конце концов
повести к расчленению Китая».
Каким-то образом, вероятно, не без участия Ли Хун-чжана, все это
стало известно русскому финансовому агенту в Китае Покотилову,
который, будучи человеком вообще осведомленным, пришел к выводу, что
миссия лорда Бересфорда стоит в связи с миссией бывшего японского
премьера маркиза Ито, добивавшегося в Китае аналогичных целей.
В своем донесении Витте он сообщал: «Оба эти негласные эмиссары
должны были, вероятно, встретиться в Пекине и согласиться здесь
между собою о распределении ролей Англии и Японии в деле
осуществления разных реформ с целью создания «могущественного и богатого», а
главное враждебного России, Китая»». 113 Это предположение имело под
собой серьезные основания с той лишь поправкой, что лорд Бересфорд
и те круги, которые стояли за его спиной, стремились вовлечь в борьбу
113 ЦГИАЛ, ф. 560, оп. 28, д. 809, л. 30—34. Донесение Покотилова, Пекин,
24/12 октября 1898 г.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 435
против России не только японских империалистов, но и германских и
американских.
Эта сторона деятельности Бересфорда сразу привлекла к себе
внимание русскою правительства. Узнав о домогательствах Бересфорда по ·
вопросу об установлении английского контроля в китайской армии,
Николай II решил, что «нужно напомнить китайцам о их обещании»: 1И
он имел в виду полученные ранее от пекинского правительства
заверения, что оно не будет приглашать в Северный Китай других
инструкторов, кроме русских. Напоминание было сделано.115 Французский
посланник в Пекине также заявил, что «Франция предоставляет себе
право иметь военных инструкторов в Китае на условиях, выговоренных
лордом Бересфордом».116 Все это не могло не возыметь своего действия:
китайское правительство постаралось устранить от себя новую петлю,
которую с разных сторон пытались набросить официальные и
неофициальные представители империалистских держав.
Во всяком случае, находясь на Дальнем Востоке, Бересфорд всячески
старался собрать такой материал, который мог бы в Лондоне служить
Чемберлену и его клике подспорьем в пропаганде идеи «союза
англосаксонских стран» и политики «открытых дверей». В частности, таково
было назначение многочисленных петиций, меморандумов и резолюций,
которые Бересфорд собирал среди английских торговых палат и других
организаций английских подданных в Китае. Так, например,
меморандум, составленный представителями английского капитала в Цзю-цзане,
обращал внимание английского правительства на то, что оно должно до- *
биться в Китае «предоставления полной свободы торговли и
промышленности внутри страны», «открытия горных богатств и экллоатации
таковых» и т. д. Вместе с тем этот меморандум выдвигал требования,
касающиеся «большой политики» английского правительства в отношении
Китая: во-первых, усиление борьбы против России и Франции, в
особенности в среднем и западном Китае, во-вторых, содержание на Янцзы
постоянной британской морской силы как средство закрепления и
усиления английского влияния в долине Янцзы «ввиду ее громадных и почти
неограниченных богатств», и в-третьих, заключение политического
соглашения с США, чтобы Англия могла действовать в Китае
вместе с ними «при открытии тех дверей, которые могли бы быть
закрыты». ш
С аналогичными требованиями выступили и английские подданные в
Ньго-чжуане. Собравшись на митинг, они, по« предложению Бересфорда,
приняли резолюцию, в которой требовали, чтобы английское
правительство усилило антирусский курс своей политики в Китае, в частности в
Южной Маньчжурии.118 Таким образом, политика английского
империализма в Китае должна была иметь два аспекта: она должна была
стремиться к созданию своей собственной обширнейшей «сферы
влияния», а в то же время, выдвигая в качестве тарана доктрину
114 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 5. Секретная телеграмма Павлова — Ламздорфу,
Пекин, 26/14 октября 1898 г. См. помету Николая II.
115 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 10. Секретная телеграмма Ламздорфа — Павлову,
Петербург, 7 ноября/26 октября 1898 г., № 235.
116 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 15. Секретная телеграмма Гирса — Ламздорфу,
Пекин, 14/2 декабря 1898 г.
117 ЦГИАЛ, ф. 560, оп. 28, д. 809, л. 47—48. Меморандум, врученный лорду Бе-
ресфорду английскими подданными в Цзю-цзане.
118 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 13. Телеграмма Позднеева — в министерство
иностранных дел, Пекин, 9 ноября/28 октября 1898 г.

436
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«открытых дверей», настойчиво стремиться к проникновению и завоеванию
«сфер влияния» других держав, в первую очередь России и Франции.
В дальнейшем Бересфорд выступал как яростный пропагандист этой
доктрины, на основе которой, как он утверждал, может и должен сло^
житься союз Англии, Германии, Японии и США. Продолжив свое турнэ
в Японию, а затем в США, он везде выступал с многочисленными
речами, в которых пропагандировал идею этого союза и, повидимому, для
подкрепления политики Чемберлена, -собирал резолюции,
приветствующие эту идею. Он выступал в Осака, Киото 119 и несколько раз в Токио.
Как сообщал русский посланник в Токио Розен, в своих многочислен^
ных речах, произнесенных в Японии, Бересфорд «старался доказывать,
что для четырех держав, по его мнению, наиболее заинтересованных в
торговле с Китаем, т. е. Англии, Германии, США и Японии, политика
так называемых «открытых дверей» в Китае составляет общий им всем
первостепенный интерес в противоположность политике разграничейия
«сфер влияния», которая, по его мнению, могла <бы повести лишь к
стараниям каждой державы в присвоенной ею себе «сфере влияния»
«закрывать двери»1 посредством высоких тарифов для торговли всех
других держав и, следовательно, к неизбежным столкновениям. Поэтому
он рекомендует в предупреждение возможности «закрытия дверей» в
Китае заключение между вышеупомянутыми четырьмя державами
коммерческого союза...» 12° Мало осведомленный о характере миссии Берее-
форда, русский -дипломат не замечал военно-политической стороны
планов английского империализма на Дальнем Востоке, провозвестником
которых выступал гастролирующий посланец Джозефа ЧемОерлена.
Между тем лорд Бересфорд в своих речах, произнесенных в Токио,
довольно прозрачно ; призывал'■ Японию,' США и Германию не только
взломать двери в Китае, но и заранее договориться с 'Англией об
условиях и целях этой политики: «Нет смысла требовать,— заявлял он,—
чтобы двери были открыты, если комната за этими дверями не в
порядке. Надо эту комнату привести в порядок».121
Приехав в Соединенные Штаты и почувствовав к себе внимание или,
правильнее сказать, любопытство, которое провинциальные янки
проявляли по отношению к благородному английскому лорду, Бересфорд
стал выступать, и в печати, и в клубах, и на собраниях торговых палат,
стремясь заинтересовать своих слушателей широковещательными
планами закабаления Китая и борьбы против России. Уже в первых же своих
выступлениях в Сан-Франциско (затем он их продолжил в Чикаго и в
Нью-Йорке) он обрисовал эти планы почти с предельной
откровенностью: союз между Англией, США, Германией и Японией, установление
протектората этих держав над Китаем, «преобразование финансов» в
Китае, т. е. окончательное финансовое закабаление Китая этими
четырьмя державами и организация ими китайской армии для борьбы против
России. Кроме того, утверждал Бересфорд, необходимо в таком же духе
«реформировать» и китайский флот. Разжигая аппетиты американских
торгашей и финансистов, Бересфорд пытался убедить своих слушателей,
что «английские интересы настолько тождественны в отношении всего,
119 ЦГИАЛ, ф.,560, оп. 28, д. 809, л.' 12. Телеграмма Позднеева — Витте, Пекин,
19/7 января 1899 г.
120 Архив МИД, яп. стол, 904. Письмо Розена — Ламздорфу: Токио, 25/13
января 1899 г.
121 «Japan Daily Herald», 23 января 1899 г. Краткую характеристику Бересфорда
как сторонника сближения Англии с Японией см. А. Гальперин, Англо-Ягюнский
союз, М., 1947, стр. 70—72, 74. ' . - .

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 437
что касается Китая, что он не сомневается, что означенные страны не
преминут притти к соглашению относительно коммерческого союза и что
Германия и Япония не замедлят к ним присоединиться».122
.,.' Утверждая, что осуществление этого плана будет означать
обеспечение политики «открытых дверей», Бересфорд пытался соблазнить ши*
рокие круги американской буржуазии перспективами поглощения всего
обширного китайского рынка. Он стремился доказать, что· США
заинтересованы в установлении господства в Китае и в борьбе против России
не меньше и даже больше, чем другая держава. 123 Так, воспользовав-
шись экспансионистскими настроениями, нараставшими среди
американской буржуазии, он популяризировал чемберленовские планы создания
мощного союза англо-саксонских стран с участием Германии и Японии
в. целях борьбы против России и Франции за установление господства
в Китае.
Как сообщал русский посол в Вашингтоне граф Каееини,
«американское общество специального характера принимало-с энтузиазмом пре-:
увеличенные комплименты и напыщенные восхваления», с которыми
обращался к нему Бересфорд, но сразу начало остывать, как только стало
догадываться, что предлагаемая опасная авантюра в Китае потребует
от США больших затрат во имя торжества экспансионистских планов
английского империализма. Подводя итоги миссии Береефорда, Каееини
цришел к выводу, что, независимо от высказываний английской и а мери ^
капской прессы, эта миссия посланца Чемберлена потерпела в США
полную неудачу.124
Эта оценка итогов пребывания лорда Береефорда в США была дале-·
ко не полной и не точной. Бересфорду, действительно, не удалось
пробудить среди руководящих политических кругов американского империа-
лизма движение в пользу заключения союза с Англией, которая
рассматривала США как одного из младших партнеров в ее политике
экспансии и развязывания войны на Дальнем Востоке.- Даже сторонники
теснейшего сближения с Англией были вынуждены тогда считаться с
противодействующими настроениями в стране и в сенате. Те же
империалистические круги в США, которые откровенно зарились на Китай,
предпочитали заключать частные соглашения с английским капиталом
по конкретным вопросам эксплуатации этой страны: так, в самом начале
февраля 1899 г. американский синдикат заключил соглашение с
английской корпорацией о дележе железнодорожных концессий. Однако провес
денная Бересфордом пропагандистская кампания в пользу политики
«открытых дверей» пришлась в США как нельзя более кстати.
Государственный департамент и крупнокапиталистическая пресса нуждались в
«высоких принципах», которые могли бы прикрыть экспансионистские
устремления американских империалистов в Китае. Вскоре сам
руководитель государственного департамента Джон Хей объявил себя сторонником
принципа «открытых дверей» в Китае. Заимствовав эту формулу из идейно-
политического и дипломатического арсенала английского империализма,
Хей провозгласил ее в 1899 г. как свою собственную доктрину. Будущее
показало, что эта доктрина была призвана сыграть такую же роль в
122 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 38—40. Депеша Каееини, Вашингтон, 3
марта/19 февраля 1899 г., № 16.
123 ЦГИАЛ, ф. 560, оп. 28, д. 809, стр. 59—60. Донесение русского консула в
Сан-Франциско, 14/2 февраля 1899 г., № 40.
124 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 38—40. Депеша Каееини, Вашингтон, 3
марта/19 февраля 1899 г., № 16.

438
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
американских планах закабаления Китая, какую «доктрина Монро» и
идеи пан-американизма играли в осуществлении планов закабаления
стран Латинской Америки. Американская политика «открытых дверей»
в Китае с самого начала была политикой интервенционистской и
агрессивной.
Вернувшись в Англию, лорд Бересфорд опубликовал книгу о своей
поездке под громким и длинным заглавием: кРаспадение Китая, с
обзором его настоящей торговли, финансов, водных путей, военных сил,
железных дорог, политики и видов на будущее».125 Книга эта, являясь
нагромождением многочисленных, но поверхностных данных о положении
в Китае, тем не менее не могла не привлечь к себе внимание среди
правящих кругов прежде всего потому, что она была проникнута одной
идеей — идеей необходимости мобилизации всех сил для борьбы против
России. Отмечая, что при всех своих значительных экономических
позициях, захваченных в Китае, Англия пользуется там недостаточным
политическим влиянием, Бересфорд доказывал английским капиталистам,
что они должны усилить борьбу и за Китай, и за Маньчжурию, и за
Корею. В противном случае он грозил усилением «русской опасности» и
даже нарисовал фантастическую картину вторжения русских войск
через Китай в Индию. Вторая идея его книги, тесно связанная с первой,
заключалась в том, чтобы обосновать политику «открытых дверей» в
Китае в противоположность «разграничению сфер влияния». «В
переводе на общепринятый язык,— сообщал по этому поводу русский
финансовый агент в Лондоне Татищев,— это просто значит, что... Англии
незачем с кем-либо и чем бы то ни было делиться в Китае, а следует
всю эту обширную империю с ее четырехсотмиллионным населением
прибрать к своим рукам. Сознавая, однако, что такое предприятие не
под силу одной Англии, лорд Чарльз указывает ей, как на естественных
союзников и соучастников в деле, на Германию, Японию и Соединенные
Штаты, устраняя таким образом Россию и Францию от всякого участия
в воздействии на будущие судьбы Срединного Царства. Как видите,—
заключал Татищев,— это — та же самая доктрина, которую
провозгласил Чемберлен». 126
Но планы Чемберлена, уже вызвавшие разногласия среди правящих
кругов Англии и потерпевшие неудачу в его переговорах с Германией,
не стали более осуществимы от того, что Бересфорд выступил в
качестве их глашатая. Только небольшая группа крайних империалистов
встретила широковещательные проекты Бересфорда сочувственно.
Английское правительство отнеслось к ним довольно сдержанно, считая их
несвоевременными. Это, однако, вовсе не означает, что оно решило
ослабить свою экспансионистскую деятельность в Китае. Выступая в
палате общин 9 июня 1899 г., товарищ министра иностранных дел Брод-
рик, несколько приоткрыв завесу, дал понять, что английский кабинет
разработал обширную программу дальнейших действий,
преимущественно в долине Янцзы. «Мы будем требовать от китайского
правительства,— заявил он,— исполнения данного нам обещания не отчуждать
какой-либо другой державе земель в долине Янцзы и разрешения
продолжить бирманские железные дороги в Юнан на соединение с Чинки-
125 Admiral Lord Charles Beresford. The Break up of China, with an account
of its present commerce, currency, waterways, armies, railways, politics and future
prospects. L.—N. Y., 1899.
126 ЦГИАЛ, φ. 560, on. 28, д. 809, стр. 62—69. Письмо Татищева — Витте,
Лондон. 22/10 мая 1899 г., № 1923

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 439
ангор, если найдутся капиталисты, которые пожелают взяться за это
дело».127
Во всяком случае торговые и финансовые круги Англии встретили
отчет Бересфорда довольно холодно, а лондонская пресса, выразив
платоническое сочувствие Бересфорду, почти единодушно признала его
планы неосуществимыми. И это было действительно так, поскольку еще
недавно англо-германские переговоры о союзе против России зашли в
тупик. В этом отношении миссия Бересфорда на Дальний Восток ничего
не изменила: германская дипломатия увидела в ней стремление
английского империализма добиться чужими руками утверждения своего
полного господства в Китае, и соответственно германская пресса отнеслась
к ней крайне отрицательно.
С другой стороны, германская дипломатия, действуя в интересах
империалистских кругов, все еще пыталась заставить своих английских
партнеров выступить с предложениями по «текущим» и «конкретным»,
вопросам. Приходилось срочно изыскивать способы, которые позволили
•бы немцам поменяться местами с англичанами, «перевернуть,— по
выражению Гатцфельда,— острие копья» таким образом, чтобы заставить са-
змих англичан набиваться с собственными предложениями. Немедленно же
из германской дипломатической реторты был извлечен испытанный,
старый, но все еще действующий инструмент — угроза сближения с Россией.
Разумеется, и Англия прибегала к этой угрозе как к методу
давления на Германию. Так, Чемберлен в течение своих переговоров с
немцами давал понять, что если соглашение с Германией достигнуто не
будет, то Англия пойдет на соглашение с Францией или Россией. Но
Вильгельм, Бюлов, Голынтейн — все посвященные в переговоры —
встретили это замечание как пустую угрозу, граничащую с шантажом. Они
считали, что при обостренности своих противоречий Англия не сможет
найти почву для соглашения с Францией — теперь и в ближайшем
будущем, а с Россией — вообще никогда. Что же касается шантажа, то
германская дипломатия, воспользовавшись первой возможностью, сама
начала проявлять в этом деле свое мастерство. На сей раз жертвой
шантажа должна была стать Россия, та самая Россия, сближением
с которой Германия угрожала Англии.
Берлинское правительство неоднократно давало понять в Лондоне,
что в Петербурге об англо-германских переговорах ничего знать не
должны. Но как только эти переговоры застопорились, Вильгельм
решил, что настал момент, когда из нужды можно не без выгоды для
себя сотворить добродетель. 30 мая 1898 г. он обратился с письмом
к русскому царю. Ссылаясь на свою верность, которая «выше всяких
подозрений», Вильгельм в этом письме поведал об английских
предложениях, которые сделал Германии «один видный политический деятель».
Сообщая далее о самых обширных и заманчивых компенсациях,
которыми Англия якобы сопровождает свое предложение о союзе, Вильгельм
обратился к «милейшему Ники» за «советом», как ему следует
поступить; заодно он справлялся и о том, какие компенсации может
предложить Россия, если Германия поддастся английским соблазнам. 128
Вслед за этим, действуя по всем правилам шантажистского ремесла,
127 Архив МИД, Тих. ст. 60, л. 57—59. Донесение Лессара, 21/9 июня 1899 г.
JSfe 39 (копия).
128 Вот главное содержание этого пчсьма, составленного из лжи, вымогательств
и снова лжи: «...Запрос возобновлен в третий раз и в форме очень определенной,
причем окончательный ответ требуют от меня в очень короткий срок, и, сверх того,
запрос сопровождался такими огромными предложениями, обещающими широкую и ве-

440
: тлддвд· ВОСЬМАЯ
(гермадская дцгэдрэдатця^постаралась v припугнуть русского посла в
Берлине Остен-Сакена: последнему «из доверительных "источников» сооб-
;щилй, будто; Зильгсльм, узнав; о бирмингэмскрД речи Ч,емберлена,
сказал английскому поюду ; JlecçeiJicy:. «Я прекрасно понимаю все невыгоды
для <дас вашего .одиночества,, но о своих союзах не кричат с высоты
избирательцой трибуны, а их заключают». ,Дал©е Бюлов «неожиданно»
поведал Остен-Сакену («но это только между нами»), что Вильгельма
(«очень обрабатывают со стороны Англии». «Ему стараются
представить,— заявил далее Бюлов,— что только сближение с Англией
парализовало бы силы России, оставив его властелином судеб Европы». Все эти
«симптомы» Остен-Сакену крайне не понравились, и он сообщил о них в
Петербург, указывая, что «они требуют с нашей стороны самого
бдительного .отношения». 129 .Но в Петербурге уже лежало письмо Вильгельма.
:;.::;Ответ,.; полученный ,рт: царя,: был полон неожиданностей. При'всем
своем скудоумии, Николай разгадал аляповатую игру германских
шантажистов и.уклонился от того, чтобы давать просимые из Берлина так
ÄOporQ стоящие «советы»: «Ты, конечно, должен сам решать,—писал он
Вильгельму,— что лучше ц что более необходимо для троей страны!» Тут
'■же,:· чтобы, окончательно выбить крапленую карту из рук своего
«преданною друга Вилли», Николай поведал, что и Россия получила от Англцр
«много· заманчивых предложений», но тотчас же отклонила. их.УБопррс
о требуемых Вильгельмом от России компенсациях царь просто обошел
многозначительным молчанием., Он напомнил только, что история с
захватом: Щярчжоу закончилась для Германии благополучно лишь
благодаря позиции, занятой тогда Россией. «Ники» предлагал извлечь из
этого политические; уррки.130
: : ч Действительно, английская дипломатия по инициативе Солсбери еще
в январе 1898 г. вела переговоры о возможности широкого соглашения
: ликую будущность моей стране, что я считаю своим долгом, перед Германией
основательно обдумать свой ответ. И вот, прежде чем сделать это, я прямо и откровенно
обращаюсь к тебе, Мой уважаемый друг и кузен, и сообщаю тебе об этом, так как я
чувствую, что это, так сказать, вопрос жизни и смерти. Мы оба мыслим одинаково,
'МЫ-Желаем мира и мы его до сих пор прддерживали! Какова цель срю.за, ты поймешь
хорошо, так как мне сообщено, что он должен быть заключен с Тройственным
союзом, .с присоединением к нему Японии, и Америки, с которыми уже открыты
предварительные переговоры! Ты можешь сам вообразить, какие тут заключаются
возможности, в зависимости от того; откажемся ли мы или примем это предложение. Так вот,
Мой дорогой и верный друг, я прошу тебя, скажи мне, что ты можешь предложить
мне и что ты сделаешь, если я откажусь? В этом трудном. положении, прежде чем я
приму окончательное решение и дам ответ, необходимо, чтобы мне. было все ясно, а
потому и предложения твои должны быть ясны, открыты и без каких-либо задних
мыслей, чтобы я согласно с моим долгом мог обсудить и взвесить в своем уме и
перед богом, что нужно для поддержания мира, для блага моего отечества и всего мира.
Относительно твоей союзницы ты не беспокойся, ей будет отведено подобающее место
в комбинации, согласно твоему . желанию, каково бы ни было твое предложение.
Отправляя это письмо, милейший Ники, я вполне полагаюсь на твое молчание и
скромность в отношении всех и каждого и пишу совершенно так же, как в старые
времена мой дед написал бы твоему прадеду Николаю I. Да поможет тебе бог притти
к правильному решению! Это для будущего поколения! Но время не терпит, и я
прощу, отвечай поскорее» («Переписка Вильгельма II с Николаем II», № 21. Письмо·
Вильгельма, 30 мая 1898 г.). '..,
129 «Красный архив», т. LVI, стр. 68—69. Письмо . Оетек-Сакёна— Муравьеву
(строго доверительно и лично), Берлин, 10 июня/29 мая 1898 г.
130 Письмо Николая II — Вильгельму II в русском издании, не датировано, в G. Р.
помечено 3 июня 1898 г.: «...Три месяца тому назад, во время наших переговоров с
Китаем, Англия вручила нам меморандум, содержавший много, заманчивых
предложений, пытаясь побудить нас притти к полному соглашению по всем пунктам, где
наши и ее интересы соприкасаются. Предложения эти носили столь необычайный
характер, что я должен признаться, мы были поражены и даже их истинный смысл по-

АНГЛО ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 441
с .Россией на основе разделения «сфер влияния» в Китае и Турции.131
Имелось в виду .направить ато соглашение против Германии. В
петербургских, переговорах уже.было произнесено дал^е слово «союз».132
Переговоры эти, однако, вскоре оборвались. Русский царь не скрывал ·
своего недовольства в связи с полученным сообщением о предоставлении
совместного .ан^ло-германскрго займа Китаю.133 Как ни встревожены
были в Петербурге этой сделкой за спиной России,—этр все же не было
едилствецным, мотивом для прекращения переговоров. Протекая в
обстановке взаимного недоверия и соперничества, эти переговоры в конце
концов натолкнулись на .общие, в тот момент еще непреодолимые
противоречия; между Англией и Россией. 134 Так попытка Солсбери притти
к соглашению с Россией окончилась неудачей. Неудачно закончилась
и попытка Чемберлена притти к соглашению с Германией против Рос-
,сии. Однако эти поиски /союзов или широких политически^ соглашений
с рдцрй из континентальных держав, свидетельствовали, о новых
тенденциях ,во внешней политике английского империализма. Они
свидетельствовали . о начале конца британской^ политики " «блестящей цзоляции».
JB политическое сознание английской, буржуазии, медлительно
разбивающееся и не всегда ; поддающееся влиянию, даже уцрямых
эмпирических, фактов, начали проникать сомнения, все ли еще оправдывает себя
традиционная : политика изоляции: является ли,она. все еще «блестящей
изоляцией» или она уже становится опасной? И все: χ же руководящие
политические круги Германии в тот момент в известнрй мсре
переоценили .затруднения, претерпеваемые .Англией на мировой, арене. Они
надеялись вскоре видеть Англию в еще более затруднительном
положении j и. в таком случае более податливой, более ; склонной: итти на
казался нам подозрительный; никогда еще Англия ничего 'подобного России не
предлагала. Это нам ясно показало, что" Англия в это время нуждалась в нашей дружбе,
;ЧТобы иметь возможность скрытым путем, помешать нашему; развитию на Дальнем Вс%-
стоке^ Мы, не задумываясь,, отклонили ее предложение,. Двумя неделями позже Портг
Артур был наш... Мне очень трудно, если'не совсем невозможно, ответит^ на твой
вопрос: полезно ли будет для Германии принять эти часто повторяемые предложения
.Англии; .-ибо я не имею ни малейшего представления об. их ценности. Ты, конечно,
должен сам решать, что лучше и что более необходимо для твоей страны. Германия
и Россия издавна в мире, как. добрые соседи, и, даст бог, останутся и впредь близ-
кй ми ri Лойяльньши друзьями. К счастью, между нашими государствами, нет .никаких
политических трений, и наши интересы нигде не приходят в столкновение. История с
;Киао-Чао'служит прекрасным тому примером, и я вполне уверен, что так будет
и впредь» («Переписка Вильгельма II , с Николаем II», №,22. Письмо Николая;
ÇM..G,, P., BV.XIVV№ 3803. Николай II — Вильгельму II, 3 июня 1898 г.).
1 131 «М'ьг добиваемся не раздела территорий, но только распределения
преимущественного влияния,— писал Солсбери английскому послу в Петербурге О'Конору
25 января 1893 т>-Совершенно очевидно, что как в Турции, так и в Китае имеются
значительные области, которые интересуют Россию гораздо больше, чем Англию, и
наоборот., Только для упоминания ц без того, чтобы связывать себя, я могу сказать,
'что часть Турции, которая граничит с Черным, морем, и даже русло Евфрата до
Багдада интересует Россию в гораздо большей степени, чем Англию; между тем
турецкие -провинции в Африке, Аравии1 и долине Евфрата, включая Багдад, интересуют
Англию значительно больше, чем Россию. Такое же отличие имеется и в Китае
между, долиной Хуанхэ и областью к северу от нее и долиной реки Янцзы» (В.. D., v. I,
m 9. Солсбери —О'Конору, 25 января 1898 г.; см. также № 16. О'Конор— Солсбери,
12 февраля 1898 г.).
/Ч'!132, По сообщению О'Конора, в этих переговорах Витте высказался за союз. Витте
выразил готовность «поддержать то, что он называет практической и экономической
политикой Англии, при условии, что: Англия не будет препятствовать русским
стремлениям на севере (Китая). Он рассматривает долину Янцзы естественной сферой
влияния Англии, и мы могли бы 'совместно держать Германию под шахом» (В. D., v. I,
№ 8. О'Конор — Солсбери, 23 января 1898 г.).
133 В. D., v. 1,;№ 22. О'Конор — Солсбери, 3 марта 1898 г.
134 Br D., v. I, № 24. Меморандум Берти, 14 марта 1898 г.

442
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
политические уступки и на значительные колониальные компенсаций.
Ответ русского царя на конфиденциальное сообщение Вильгельма
ничего не изменил в ранее принятом германским правительством решении
относительно предложений, сделанных Чемберленом. Он только еще
больше подхлестнул стремление использовать положение Англии, чтобы
вырвать у нее существенные колониальные уступки. В начале июня,
перед отъездом Лесселса в Лондон, Бюлов настойчиво спрашивал:
«Почему Англия именно нам ничего не хочет предоставить во всех частях
мира?» Бюлов убеждал британского посла в том, что если Англия
будет придерживаться такой политики и впредь, она окончательно
оттолкнет от себя «такого старого и ценного друга, как Германия», и,
наоборот, уступками она может добиться улучшения англо-германских
отношений на длительное время.135
В германских правящих кругах царило большое раздражение по
поводу того, что Англия не проявляет особенной склонности
расплачиваться за неопределенную «дружбу» большими кусками колониального
пирога или же, по выражению Бюлова, «самое большее — хочет
выбросить нам (т. е. Германии.— Л. Е.) несколько жалких объедков».1*6
С завистью взирая на то, как старая колониальная держава
продолжает расширять свои владения, молодые немецкие хищники никак не
могли примириться с тем, что на их долю,— на долю, как образно
выразился В. И. Ленин, «пришедших к столу капиталистических яств,
когда места были заняты»,137 перепадает так мало.
Сочетая угрозы с попрошайничеством, германская дипломатия
продолжала обивать пороги лондонских правительственных канцелярий,
стремясь тем или иным способом «выжать» 138 там колониальные уступки.
Неустанно и назойливо она напоминала в Лондоне о своих
требованиях, не давая, однако, себе труда раскрыть их содержание. Она
боялась открыть свои карты, чтобы не продешевить. Она утверждала
в Лондоне, что если английское правительство может успешно
продолжать заниматься колониальными захватами, то только ввиду
благожелательной позиции германского правительства. Бюлов, не стесняясь,
напоминал англичанам, что такая позиция, «как и все на свете,— имеет
цену»,139 и он требовал, чтобы английские империалисты
расплачивались со своими германскими партнерами немедленно и чистоганом.
Незначительные порции в виде «жалких объедков» никак не могли
удовлетворить пробудившиеся аппетиты германского империализма.
К этому времени влиятельные немецкие
колониально-империалистские круги разработали достаточно обширную программу требуемых
ими территориальных приобретений во внеевропейских странах.
Представленная правительству в качестве скромных «Desiderata», эта
программа была утверждена самим кайзером. 14° Она вовсе не являлась
генеральной программой общего передела мира в пользу германского
империализма. Но как набросок будущей большой картины она
содержала в себе уже многие исходные элементы, свидетельствовавшие о том,
в каком направлении и за чей счет эта генеральная программа обещает
расти. Как фрагмент она заключала в себе далеко не все: в ней
отсутствовали даже такие крупнейшие объекты, как Ближний Восток, где,
135 G. Р., В. XIV, № 3805. Записка Бюлова, 11 июня 1898 г.
136 Τ а м же, № 3804. Бюлов — Гатцфельду, 8 июня 1898 г.
137 В. И. Ленин, Война и революция, Соч., т. 24, стр. 368.
138 В. D., v. HI, Appendix А. Меморандум Эйр Кроу, 1 января Î907 г.
139 G. Р., В. XIV, № 3804. Бюлов—Гатцфельду, 8 июня 1898 г.
110 G. Р., В. XIV, № 3806. Бюлов — Гатцфельду, 8 июня 1898 г., приложение.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 443
как мы увидим, в это время германский финансовый капитал добивался
новых успехов. Главные объекты, намеченные
колониально-империалистскими кругами в их программе-минимум, были расположены
в Африке и на Тихом океане. Эти объекты были крайне разбросаны, но
в совокупности они далеко не походили на собранную кучу «жалких
объедков». Они были своего рода «опорными пунктами», имеющими
притом не столько экономическое, сколько стратегическое значение.
В Западной Африке предполагалось приобрести угольную станцию на
Канарских островах, а также полностью овладеть островом Фернандо-
По. На самом континенте, в его западной части, предполагалось
добиться значительного расширения границ Того, приобрести Анголу, включая
южные части Мосамедиш и Бенгэлу, а также Уолфишбей. Кроме того,
немцы хотели бы получить Золотой берег и устье Вольты. В Восточной
Африке германское правительство должно было добиться приобретения
Занзибара и Пембы, двух островов, уступленных Англии восемь лет
назад, при Каприви, в обмен на Гельголанд. Кроме того, имелось
в виду значительное расширение Германской Восточной Африки за счет
португальского Мозамбика. В Восточной Азии речь шла о приобретении
португальского Тимора, всего архипелага Сулу и, по меньшей мере,
одного из Филиппинских островов (конкретно имелся в виду
Минданао). Наконец, нацеливались на захват Каролинских островов, а также
на полное овладение всеми островами Самоа, в то время
находившимися под совместным управлением Англии, США и Германии. Таким
образом, большая часть этой весьма детально намеченной программы
предусматривала передел колониальных владений более слабых
европейских государств — Испании и Португалии — в пользу более
сильного и быстро растущего империалистского государства — Германии. Но
в некоторой своей части эта программа уже предусматривала также
передел колониальных владений за счет наиболее крупной колониальной
империалистской державы — Англии, а также за счет молодого, только
что вступавшего на мировую арену империалистского государства —
Соединенных Штатов Америки. Но и приобретение части португальских
и испанских колониальных владений заключало в себе цель
подготовиться к борьбе против Англии и США. Так, если бы Германии удалось
овладеть северной частью Анголы и южной частью Мозамбика,
английские владения в Южной Африке оказались бы в довольно плотном
мешке, единственным выходом из которого был бы Кептаун. Если бы
ей удалось захватить хотя бы часть Филиппинских островов, она
вторглась бы в колониальную сферу, к которой как раз тогда американский
империализм уже протягивал свои руки. Наконец, Самоа могли стать
опорным пунктом на путях в страны Южной Америки, где уже
развертывалось тройное соперничество — между Англией, США и Германией.
Между тем Англия, США и даже (в несколько меньшей степени)
Франция были заинтересованы и в судьбе испанских и португальских
колониальных владений, на которые теперь втайне нацеливалась
Германия. Некоторые из этих владений, как Филиппины и другие, сами
являлись объектом империалистских вожделений со стороны одной или
нескольких из этих держав. Другие, как Ангола, принадлежащая
Португалии, обещали, раньше или позже, стать объектом монопольной эксплоа-
тации со стороны Англии, поскольку последняя занимала
господствующие финансовые и дипломатические позиции в самой Португалии. И во
всяком случае каждый из отдельных перечисленных объектов новых
колониальных претензий Германии представлял собой значительный
опорный пункт, открывающий возможность дальнейшей экспансии, более

444
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
глубокое^ проникновение в _ «сферы» ., экспансии с соперников — прежде
всего Англии, а также США. .,
Все эти объекты в совокупности означали стремление; германского
империализма, уже с первых .-моментов, его ..роста, расширить свои
колониальные ; владения в Африке и подготовить : болес;, солидные основы
для создания большой колониальной, империи да Черном, материке.
Кроме того, они означали стремление ^к созданию своего> рода остросг-
ной колониальной империи.у;берегр-в Китая и-г вообще на Тщхом океане.
Разумеется,( эта, программа^ четко сформулированная германскими
колониально-империалистскими кругами, сохранялась в ; глубоком
секрете. Осуществление ее ; врзлдралось на дипломатию, которая должна
была воспользоваться общей мировоц ситуацией, обнажавшимися
империалистскими антагонизмам^ и тр^нвдми,: ^ чтобы . ^робра^ея; ^ какой-
либо части Ti3 н^мече;нн^й;сю!до0^[чи, ; ^ :
Так, nodus недавней вил^>гелЬ|МОвской; «^удачной попытки добиться;от
царской России ^ких-^ибо «ксмпен^ .ПОД угрозой ; сближения с
Англией,, германской да пришлось снова приступить к
шантажированию Днглщ* И; у;Гр9^ать;;ей своим сближением <ссРоссиейу Иэ
переговорой с Солсбери, Татцфельд убедился, что английского премьера
«очень фесцокоитмцфь$, как·, бад Германии окоичательно. .не перешла
«в русский лагерь». Из. отдельных, брошенных Солсбери .«конфиде^
циальны* замечаний» (например,,, о том,: цщ германский канцлер Гоген-
лоэ, владея |5ольщйм цоместьем в России, зависит от русского
правительства) ,(Гатцф.ед^^^^ впе^тл&ние,; «как великр недоверие к. нашим
намерениям», Это «цёдрверис» аргличар как^ раз, и требовалось
германской, дипло^тии,, ртобы ./с$елал>>. нецлрхрй колонцальнр-политический
гешефт. Казалось, .из.эт^ ^ожнрсбудет извлечь выг
году,, ^котррую нсуудаАсь^п^ из «доверия» :в Петербурге.
«Это имеет фою xopti^ Гатцфельд
Гольштёдцу?— .так;. щ$ \ данная забота '.[ англичан при , существующих обг
стодтедьс^ра)с-; является едиц^т^е^нцьщ /средстэадглдавления;, которое мы
можем ; здесь, ^спо^ьзовдт^, дая'г{^огр; ; чтра^. црлуч^ть уступки -в коло^
ниальны^ вопросах»,141, Одним., ' из . этщ обстоятельств. было англо,-
русское/ соперни^естео: вΊКитае; \другим —неустанное, стремление ангг
лийских империалистов 'проглотцть ;Трансваадь.. Можно ли было упуг
стцт'ь мрмент, чтобы, пользуясь русской картойг не вымогать у богатого
английского конкурента «компенсации»,—отдельнь^ части намеченной
большой программы? В Берлине было.решено, что «объекты
компенсаций» в связи с. «возможным расширением английской территории в
Африке не обязательно должны находиться в Африке»,142 Но новое
«обстоятельство» выдвинуло в первую очередь вопрос о компенсациях
именно в Африке. «...Я постараюсь,— сообщал Гатцфельд,—...занять
такую прзццию, что теперь это уже. дело Солсбери сообщить мне, какие
уступки англичане намерены предоставить нам в португальских коло^
ниях в Африке». из
5
Вопрос о разделе португальских колоний всплыл в самом начале
июня 1898 г. в непосредственной связи с усиленной подготовкой войны
против буров, которую продуманно и расчетливо вела тогда английская
141 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 277.
142 G. Р., В. XIV, № 3806. Бюлов — Гатцф'ельду, 8 июня 1898 г.; см. № 3801,38041
143 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. L, S.\277,

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ Ö СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 445
империалистская клика во главе с Сесил ем Родсом и Джозефом Ч'ембер-
леном. Однако этой клике все еще не удалось окончательно забрать в
свои руки принадлежащий Португалии Лоуренсу-Маркиш — порт в
заливе Делагоа, через который Трансвааль имел выход к морю.
Лондонское правительство, как и «Южноафриканская привилегированная
компания», хорошо помнили, как немцы, пользуясь вопросом о Делагоа,
чинили им затруднения во время разбойничьего набега Джемсона на
Трансвааль. Еще в июле 1896 г. английское правительство пыталось
купить Лоуренсу-Маркиш, и Ротшильд вел об этом переговоры с
португальским правительством. Через год эти переговоры возобновились, но
уже при непосредственном участии Чемберлена.144 По мере того как в
среде английской плутократии окончательно вызревало решение начать
открытую войну против буров, вопрос о Делагоа становился для них
все более актуальным.145 В конце концов организаторы войны приняли
решение укрепить английское влияние в этом заливе путем финансового
нажима на Португалию,146 и Чемберлен форсировал переговоры с
португальским посланником в Лондоне Соверолем. Добиться успеха,
казалось, было тем более легко, что Португалия, формально сохраняя свою
политическую независимость, фактически находилась в полной
финансовой и дипломатической зависимости от Англии.147 В таких условиях
кучке лондонских банкиров не стоило большого труда, чтобы путем
своих финансовых' махинаций довести маленькую Португалию до пропасти
финансового банкротства. После того как это им удалось, те же
банкиры тотчас же выступили в качестве претендентов на роль спасителей
португальских финансов; они ставили только условием, чтобы
предлагаемый ими заем был обеспечен таможенными доходами колоний,
принадлежащих Португалии. Это был неплохой расчет: установить полный
экономический' и административно-финансовый контроль над
португальскими колониями, заставить Португалию возобновить приостановленную
было выплату процентов ее кредиторам, а вместе с тем обеспечить
кредиторам поступление процентов по новым займам. Португалия,
следовательно, должна была нести расходы по управлению своими
колониями, а английские банкиры должны были получать высокую
гарантированную прибыль. Таково должно было быть «разделение труда». Могли
ли германские банки в таких условиях остаться равнодушными, глядя
на то, как английские плутократы вызывают в Португалии финансовые
144 В. D., v. I, № 65. Меморандум Берти.
145 5 июля 1898 г. .Милиер писал: «Я считаю, что обладание Делагоа — лучшая
гарантия победы в великом состязании между нами и Трансваалем за господство в
Южной Африке без войны. Но, по правде сказать, я не уверен, что мы когда-либо
достигнем господства без войны. Чем больше я присматриваюсь к Южной Африке,
тем больше я в этом убеждаюсь» (Garvin, III, р. 311).
146 G. Р., В. XIV, № 3807. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 14 июня
1898 г.
147 «Португалия,— писал Ленин,— самостоятельное, суверенное государство, но
фактически в течение более 200 лет, со времени войны за испанское наследство
(1(700—1714), она находится под протекторатом Англии. Англия защищала ее и ее
колониальные владения ради укрепления своей позиции в борьбе с своими
противниками, Испанией, Францией. Англия получала в обмен торговые выгоды, лучшие
условия для вывоза товаров и особенно для вывоза капитала в Португалию и ее колонии,
возможность пользоваться гаванями и островами Португалии, ее кабелями и пр. и т. д.
Такого рода отношения между отдельными крупными и мелкими государствами были
всегда, но в эпоху капиталистического империализма они становятся всеобщей
системой, входят, как часть, в сумму отношений «раздела мира», превращаются в звенья
операций всемирного финансового капитала». (В. И. Ленин, Империализм, как
высшая стадия капитализма, Соч., т. 22, стр: 25).

446
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
затруднения, а затем пытаются приступить к столь выгодным
«спасательным» мероприятиям?
Группа крупных держателей португальских государственных
ценностей, во главе с Дармштадтским банком, акционером которого являлся
сам император Вильгельм, и8 тотчас же заявила свои права и свои
претензии. Германское правительство официально заявило в Лондоне, что
если там не хотят портить отношений с Германией, то эти права и
претензии должны быть приняты во внимание. Солсбери ответил, что он
ценит добрые отношения с Германией и не предполагает ущемлять
интересы германских кредиторов. Он добавил, что готов держать
германское правительство в курсе своих переговоров с Португалией, если в
течение этих переговоров окажутся затронутыми германские интересы.
Однако он не может формально признать, что английское правительство
не имеет права ссудить Португалию займами без предварительного
согласия Германии. К тому же, заметил Солсбери, английские интересы
не касаются Анголы, а простираются только на португальские колонии,
находящиеся в Восточной Африке.
Такой ответ менее всего мог удовлетворить как те узкие группы
германского финансового капитала, которые непосредственно являлись
держателями португальских государственных бумаг, так и более широкие
колониально-империалистские круги, которые носились с большими
развернутыми политическими планами в Африке.149 При той постановке,
которую Солсбери придал вопросу о португальских займах, рушились
не только намеченные территориально-колониальные, но и финансово-
политические планы германского империализма. Приходилось срочно
проталкивать локтями дорогу к кормушке португальских займов, а через
нее и к португальским колониям. К тому же возникли опасения, что
переговоры между Чемберленом и Соверолем придут к завершению
раньше, чем Германия успеет чем-либо этому помешать. Тогда решено
было немедленно заявить в Лондоне, что Германия разделяет
намерение Англии предотвратить финансовое банкротство Португалии, но
требует за это, чтобы и германский капитал был допущен к участию в сей
спасательной финансовой операции. Это являлось лишь первой, так
сказать, вступительной частью плана. В дальнейшем предполагалось
навести англичан на мысль о разделе португальских колоний в Африке на
сферы экономического влияния между Англией и Германией.
Разумеется, эта готовность делить португальские колонии должна была выглядеть
как «неоценимая уступка» со стороны Германии, которая готова
скромно удовлетвориться принятием в залог таможенных поступлений в
Анголе и предоставить Англии аналогичное право взять в залог Делагоа.15ί>
148 Η а 11 g а г t е η, Vorkriegsimperialismus, S. 159.
149 Любопытно, как бурно реагировал Вильгельм на позицию, занятую Англией в
атом вопросе. На телеграмме Гатцфельда, в которой подробно была изложена беседа
с Солсбери, Вильгельм надписал: «Из этого донесения, \в особенности из его
заключительной части, вытекает вывод, какую нечестную и ненадежную игру ведет против
нас лорд Солсбери; это — не способ привлечь нас к союзу! Боже упаси нас от этого!»
На полях донесения, против того места, где Гатцфельд выражал сомнение в том, что
Англия реализует португальский заем только с предварительного согласия
германского правительства, Вильгельм сделал следующую характерную пометку: «Но я это
запрещаю! и это было бы нелойяльно и шло бы против соглашений с нами!» (G. Р.,
В. XIV, № 3807. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 14 июня 1898 г.).
150 Повидимому, инициатором этого плана действий являлся Гатцфельд (см. G. Р.г
В. XIV, № 3808. Гатцфельд^—ведомству иностранных дел, 15 июня 1898 г.). Получив
санкцию от германского правительства, он и приступил к осуществлению этого плана
(G. Р., В. XIV, № 3809, Бюлов — Гатцфельду, 17 июня 1898 г., № 3810. Гатцфельд —
ведомству иностранных дел, 17 июня 1898 г.).

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 447
Пока же, чтобы обеспечить успех выполнения всего плана, в
Лиссабон полетел протест против сепаратных англо-португальских
переговоров. «Подданные Германской империи,— заявлено было португальскому
королю,— в такой большой степени заинтересованы в экономическом
положении Португалии, что правительство его величества иг останется
безучастным зрителем». Германское правительство требоьало
«гарантии» и угрожающе заявляло, что вместе с другими заинтересованными
державами оно поставит вопрос о том, «какими экономическими и
иными методами давления можно будет немедленно поставить Португалию
под международный финансовый контроль». 151 Этими «другими
заинтересованными державами», которыми германское правительство так
угрожало Португалии, была, собственно, одна Франция. Ее и
предполагалось привлечь для совместного давления, с одной стороны, на
Португалию, а с другой, более осторожно — на Англию. Германская пресса
получила инструкции напоминать французским держателям
португальских ценностей об опасностях, угрожающих их интересам.
Одновременно германская дипломатия стала напоминать французскому
правительству, что существуют пункты, где французские и германские интересы
полностью совпадают, и что пока Франция, как загипнотизированная, не
спускает глаз «с дыры в Вогезах», Англия повсюду в колониях
преуспевает, нисколько не считаясь с французскими интересами. Союз с
Россией, внушала далее германская дипломатия, не может предотвратить
колониальных успехов Англии за счет Франции. Не лучше ли будет,
если Франция установит сотрудничество с Германией по отдельным
колониальным вопросам? 152 Но все это осталось без ответа. Во Франции
происходил очередной кризис кабинета, на пост министра иностранных
дел, вместо ушедшего Ганото, пришел Делькассе — сторонник
соглашения с Англией; при таких обстоятельствах выступать с вторичным
запросом не имело смысла, тем более, что дипломатической разведкой
в Петербурге было установлено, что Россия вовсе не склонна активно
поддержать свою французскую союзницу в ее колониальной политике в
Африке.153 Пробиваться к португальской кормушке приходилось снова
с английского крыльца.
Но здесь возникли дополнительные трудности. 21 июня британский
кабинет решил занять такую позицию: вопрос о займе, которым Англия
собирается спасать Португалию,154 носит исключительно финансовый
характер и не затрагивает никого, кроме этих двух государств; что
касается территориального вопроса, то, если Португалия захочет
уступить или должна будет потерять свои африканские колонии, Англия
может пойти на соглашение с Германией, поскольку это затронет
германские интересы. Сообщая об этом решении Гатцфельду, Солсбери
сделал малоутешительное для Германии замечание, что по всем
признакам нет оснований надеяться на недолговечность господства Португалии
в ее колониях и, следовательно, нет смысла сейчас заключать соглаше-
151 G. Р., В. XIV, № 3811. Бюлов — Таттенбаху, 18 июня 1898 г.
152 G. Р., В. XIV, № 3813. Бюлов — Мюнстеру, 18 июня 1898 г.
153 См. G. Р., В. XIV, № 3820. Чиршки — ведомству иностранных дел, 23 июня
1898 г.
154 Следует отметить, что инициатива займа исходила от Англии. Об условиях
этого навязываемого займа, предназначенного спасать Португалию, дает представление
краткая, но выразительная телеграмма португальского короля: «Условия неприемлемы»
(см. G. Р., В. XIV, № 3818. Бюлов — Гатцфельду, 22 июня 1898 г.). Но эти условия
были весьма приемлемы для английских банкиров и необходимы для главарей
«Южноафриканского общества». Это было достаточным основанием, чтобы с Португалией не
считаться.

448 ' ' ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ние о том; что можно будет делить через сотни лет. 155 Это звучало
как едва прикрытое издевательство: немць! очень! хорошо апонимали, что
стоит только английским банкирам совершить над португальскими
финансами некоторые манипуляции, иг Португалия тотчас же вынуждена
будет выпустить из рук свой колониальные владения. Задача
заключалась в том, чтобы заставить английских империалистов, подготавливав-'
ших нападение на южноафриканские республики, купить
благожелательную позицию своего назойливого германского соперника уступками за
счет Португалии. Гатцфельд категорически возражал против решений1
британского правительства и настаивал на том, что территориальные
вопросы в данном случае неотделимы от финансовых и что Германия в
одинаковой степени заинтересована и в тех ив других.
Когда Солсбери наконец-то «полюбопытствовал», чего собственно
хочет Германия в португальских колониях, Гатцфельд (на основании
только что полученной инструкции от Бюлова) 156 поспешил ответить^
что «Германия во всяком случае должна иметь Анголу и северную часть
Мозамбика». «Тем самым,— многозначительно разъяснил далее
Гатцфельд,— Англия достигнет своей самой желанной цели— Делагоа, со
всем, что это означает для Трансвааля, а мы откажемся там от наших
крупных интересов, за которые мы можем потребовать соответственных
компенсаций»: Было совершенно ясно, что германское правительство,
несмотря на шумную пробурскую кампанию пангерманцев, готово было
за кулисами продать буров за колониальные «компенсации». Но
затребованная цена показалась Солсбери слишком высокой. Он заметил, что,
поступаясь в Делагоа весьма незначительными интересами, Герл*ания
выдвигает очень высокие требования и вообще, очевидно, «хотела бы
присвоить себе всю Африку». Гатцфельд ответил, что если германские
требования относительно португальских колоний представляются Англии
чрезмерными, последняя может предложить Германии другие «объек:
ты компенсаций», например Занзибар.157
Руководящие круги германской дипломатии отдавали себе отчет, в
îom, что эта завязавшаяся в Лондоне торговля португальскими
колониями в конечном итоге завершится в зависимости от реального
соотношения сил обеих соперничающих держав. «Англия на море сильнее, чем
мы»,— сокрушался Бюлов.158 В этом он видел достаточное основание
для того, чтобы Англия могла просто отказать Германии в ее
домогательствах поделить колонии, принадлежащие Португалии. С этим
бесспорным фактом Германия, пока еще почти немощная на морях, долж:
на считаться. Если германская дипломатия не могла этого факта ,устра:
нить, она должна была найти пути, чтобы его обойти. Англия может
пренебрегать требованиями Германии, цока уверена не только в своем
морском превосходстве, но и в том, что в вопросе о судьбах .Южной
Африки Германия выступает против нее изолированно. Вопрос о
соотношении морских сил — вопрос будущего. Другое дело, считал Бюлов,
если удастся показать Англии, что Германия может повести против нее
155 G. Р., В. XIV, № 3817: Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 21 июня
15898 г.; В. D., v. I, № 67. Солсбери — Гафу, 21 июня 1898 г.
156 G. Р., В. XIV, № 3816. Бюлов — Гатцфельду, 20 июня 1898 г.
157 G. Р., .В. XIV, № 3817; Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 21 июня
1898 г.
158 «Здесь, как и вообще в колониальных вопросах,— писал Бюлов,— дело для
нас, как и для Англии, заключается не в справедливости, которая подлежит
доказательству, а в интересах и в той силе, которая дает возможность в случае
необходимости эти интересы удовлетворить» (G. Р., В. XIV, № 3818, Бюлов — Гатцфельду,
22 июня 1898 т.). ' '

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 449
и Россию и Францию. Стоит только поднять вопрос об Африке в целом,
и тогда, по мнению Бюлова, немедленно Германии будет обеспечена
поддержка Франции, которая в Египте ведет давнишнюю борьбу с
преобладающим английским влиянием. Обеспечена будет также и поддержка
со стороны России, поскольку она заинтересована в том, чтобы осла-
бить английские позиции у Суэцкого канала. Своих союзников —
Австро-Венгрию и Италию — можно заставить вообще не вмешиваться в
борьбу объединенных европейских держав против изолированной
Англии. «Вот почему,— считал Бюлов,— если Англия будет договариваться
по -поводу своих планов расширения в Африке сначала с Германией, это
во всяком случае обойдется ей дешевле».159 Так в общих чертах
намечена была тактика германской дипломатии. Этим дело, однако, не
ограничивалось. Германское правительство стремилось также использовать
для давления на Англию шумливую агитацию в пользу буров, которую,
с его же благословения, проводили в стране пангерманские организации.
Англичане должны понять, убеждал Бюлов, что германское
правительство будет не в силах бороться с этими «сентиментальными
симпатиями», если оно не покажет, какую реальную и немедленную выгоду
приносит сближение с Англией. Поэтому Англия должна считать для себя
весьма выгодным, если будет принята германская программа раздела
португальских колоний.160 В чем же заключалась эта программа?
Германское правительство требовало предоставить ему северную
часть Мозамбика с границей по Замбези — Шире. Южную же часть
«с ее чрезвычайно богатыми горными предприятиями и прямым
выходом в глубь континента к самой мощной водной магистрали Западной
Африки — реке Замбези» оно великодушно готово было предоставить в
распоряжение Англии. Впрочем, лондонское правительство должно было
обещать не препятствовать тому, чтобы между германскими колониями
в Восточной и Юго-Западной Африке была установлена
непосредственная водная связь. Германское правительство не возражало далее, чтобы
Англия захватила важный для нее пункт Блантир, но за это оно
требовало себе компенсации: во-первых, Англия должна пообещать, что в
будущем она поддержит Германию, когда встанет вопрос о приобретении
португальской части Тимора, а во-вторых, она должна немедленно
уступить Германии находящуюся в ее руках бухту Уолфишбей. Наконец,
Германия готова была не возражать, если Англия приобретет часть
Анголы; однако за это Германия требовала £ебе по меньшей мере
южной части Анголы до Бенгэлы и во всяком случае — всей провинции
Мосамедиш.
Если бы эта программа колониальных приобретений была
осуществлена, это было бы, как признавался и Бюлов,161 крупнейшим успехом
германской дипломатии. В самом деле, Германия открыла бы себе
легкий путь к захвату огромных колоний в Африке, в два раза
превосходящих территорию самой Германии; она добилась бы выхода своих
крупных владений в Восточной Африке к Замбези, а в Юго-Западной
Африке — к Тайгербей; она обеспечила бы себе также приобретение двух
важных опорных пунктов — в Конго и в Архипелаге, в районе
Голландской Индии. Так была определена цена, за которую германское
правительство заранее готово было отказаться от поддержки бурских
республик и выдать их на милость английского империализма. Едва ли оно
могло бы найти в себе решимость занять такую позицию, если бы не
159 G. Р., В. XIV, № 3818. Бюлов — Гатцфельцу, 22 июня 1898 г.
I6Q Там же.
161 G. Р., В. XIV, № 3867. Бюлов — Вильгельму II, 24 августа 1898 г.

450
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
оказалось, что всесильный «Немецкий банк» в это время уже потерял
интерес к трансваальскому золоту.162 Но германская дипломатия сочла
для себя более выгодным скрыть это обстоятельство от английских
соперников. Таким образом, она могла и в дальнейшем использовать
угрозу вмешательства в трансваальские дела в качестве орудия
давления на Англию с целью получения компенсации за то, что уже все
равно было потеряно.
Но как ни были заманчивы перспективы раздела португальского
колониального имущества, определенная часть
финансово-капиталистических кругов отнюдь не была в восторге от предполагаемой в указанном
духе сделки с Англией. Ведь эта сделка означала, что Трансвааль будет
отдан на растерзание английским конкурентам. Между тем германский
капитал уже завоевал в бурских республиках некоторые экономические
и политические позиции. Кроме того, та группа германского капитала,
которая была заинтересована в Германской Юго-Восточной Африке,
решила распространить свою деятельность и дальше. Возглавленная
банком «Учетное общество», она стала добиваться приобретения
концессии на постройку железной дороги, которая должна была пройти
через Трансвааль к рудникам Германской Юго-Западной Африки и
выйти к побережью Атлантического океана.163 Поэтому, идя на сделку
с Англией за счет португальских колоний, правительство должно было
сдерживать аппетиты этой группы капиталистов. Зато оно
рассчитывало, что участие в разделе португальских колоний насытит более
широкие круги финансового капитала. Оно рассчитывало, что сможет не
только кормить их видами на будущее, но и предоставить кое-что
уже теперь. Оно не только сулило осуществление плана новых
значительных колониальных приобретений, но и могло обещать немедленные
финансовые выгоды, если дело дойдет до участия немецких банков в
предоставлении нового кабального займа Португалии. Капиталисты,
мобилизующие необходимые средства для осуществления этой финансовой
операции, могли рассчитывать на. предоставление им государственной
гарантии. Бюлов считал, что для удовлетворения столь «важных
национальных интересов» рейхстаг уже не поскупится вотировать кредиты.
Правда, можно было ожидать в рейхстаге сильной критики по поводу
готовности правительства уступить Англии Делагоа. Но считали, что
эту критику можно будет повернуть в обратную сторону: пусть рейхстаг
вотирует в будущем еще большие суммы на военно-морское
строительство, тогда повторение подобных уступок будет совсем исключено.134
Что касается агитации «Пангерманского союза», то с этой стороны
особенная опасность правительству не угрожала: если основные интересы
финансово-капиталистических групп будут удовлетворены, то, можно
было предполагать, эта агитация сразу примет более приглушенные
тона. Как раз в это время «Пангерманский союз» подйял шум по
поводу позиции, которую правительство готово было занять в отношении
буров. В прессе и в устной агитации пангерманские лидеры убеждали,
что никакая полученная от Англии колониальная компенсация не может
1,62 К. H el ff er ich, Georg von Siemens, B. II, S. 288.
163 Впоследствии Бюлов счел нужным рассказать об этом англичанам (G. Р..
В. XIV, № 4104. Бюлов — Гатцфельду, 8 октября 1899 г.).
164 G. Р., В. XIV, № 3813. Бюлов■— Гатцфельду, 12 июня 1898 г. Бюлов лисал:
«Тем, что мы предоставляем англичанам свободу рук в Делагоа и его хинтерланде,
мы совершаем шаг, который возбудит среди всего германского народа сильное
недовольство». Против этих слов на полях документа Вильгельм надписал: к<Да, но
рейхстаг, сам народ несет вину за то, что в течение 10 лет задерживали мне
строительство флота».

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 451
быть достаточным оправданием, если «соплеменники» — буры будут
принесены в жертву.165 В особенности много решительных слов было«
сказано о железной дороге, проходящей из Делагоа в Трансвааль:
«Будущее областей, связанных с этой дорогой, имеет самое большое
значение: едва ли можно переоценить интерес, который немцы имеют »
Делагоа... У нас имеется в отношении залива Делагоа хорошо
обоснованная претензия: дорога построена в основном на немецкие деньги»,—
такие речи раздавались в «Пангерманском союзе».166 Эта пангерман-
ская агитация пока что была только выгодна правительству:
германская дипломатия могла использовать ее в своих целях,— при попытках
дальнейшего давления на Англию она ссылалась на нее как на
выражение «общественного мнения». Все же пока пангерманские круги
продолжали шуметь, и с этим приходилось считаться, как и с давлением
консерваторов, которые опасались политического сближения с Англией..
Приходилось считаться и с группой финансистов и промышленников,,
возглавлявшейся Ганземаном, директором банка «Учетное общество».
Поэтому-то до оформления сделки в отношении португальских колоний
германское правительство стремилось соблюсти полную тайну
относительно содержания своих переговоров с Англией. К тому же оно
опасалось вмешательства Франции, которую еще так недавно пыталось
привлечь на свою сторону против Англии. Но тут возникали новые
затруднения.
Дело в том, что, испытывая давление основных партий господствукх-
щих классов, правительство Гогенлоэ — Бюлова старалось не давать им
повода догадываться о своей готовности итти на сближение с Англией:
на выборах в рейхстаг, состоявшихся в середине июля 1898 г., несмотря
на все усилия правительства поддержать консерваторов и
национал-либералов, эти партии (в особенности консервативные) потерпели урон,
между тем как социал-демократия получила значительное количество
голосов и мандатов. Усилилась и партия католического центра, но
только благодаря тому, что правительство, в знак благодарности за
поддержку законопроекта об увеличении морских вооружений, в свок>
очередь оказало ей на выборах тайную поддержку. Правительство
считало, что политический католицизм необходимо использовать в качестве-
плотины против социалистического движения.167 Таким образом, в
рейхстаге нового состава возросло число сторонников сближения с
Англией и уменьшилось количество противников этого сближения.
В этих условиях правительство старалось подчеркнуть, что оно
вовсе не собирается считаться с новым соотношением политических сил в
рейхстаге. Господствующие классы должны были быть уверены в том,
что «политика сплочения» юнкерско-буржуазной реакции продолжается.
Однако, по соображениям дипломатического характера, правительство
должно было выказывать готовность сблизиться с Англией, а в бурском
вопросе даже услужить ей. За это оно требовало платы, но ее-то
кабинет Солсбери считал чрезмерно высокой. Чтобы выйти из такого
противоречивого положения, правительство нуждалось в дипломатическом
успехе, быстром и многообещающем. Приходилось спешить, тем более
1-63 В это время «Пангерманский союз» усиленно распространял брошюру F. В 1 е у,
Südafrika Niederdeutsch, München, 1898 (см. также L. Werner, Der Alldeutsche
Verband 1890—1918. Ein Beitrag zur Geschichte der öffentlichen Meinung in
Deutschland in den Jahren vor und während des Weltkrieges, «Historische Studien» H 278
В. 1935, S. 144).
m «Alldeutsche Blätter», 18 сентября 1898 г., № 38.
167 H о h e η 1 о h e, Denkwürdigkeiten, S. 450.

452
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
что оно знало и повадки своего империалистского соперника; можно
было ожидать, что, воспользуясь испано-американской войной, Англия
захватит часть португальских и даже испанских колоний в порядке
совершившегося факта. Тогда германская дипломатия осталась бы на
мели. Во всяком случае французы довольно усердно распространяли
слухи, что Англии якобы уже удалось навязать Португалии военный
»союз, установить формальный контроль над португальской армией и
добиться права в случае нужды оккупировать Лиссабон.168 Солсбери
категорически опровергал эти слухи, но подозрительно было то, что он
всячески оттягивал завершение переговоров в требуемом Германией
духе.169 В конце концов самое большее, на что соглашался Солсбери,—
это признать за Германией право на южную часть Анголы до Эгиту и
иа северную часть Мозамбика за исключением Блантира.170 Это
вызвало в Берлине прямое возмущение. Кайзер пришел в бешенство. «Это
выгладит так, как будто мы только и дожидаемся тех крох, которые он
(Солсбери.— А. Е.) соблаговолит нам бросить как нищим».171 Но что
же можно было поделать? Оставалось только форсировать переговоры с
Англией. А тут еще возникла опасность, что пресловутый заем 172
предоставят Португалии французские капиталисты и тем самым смешают
все немецкие карты и все планы. Снова и снова приходилось пускать в
ход обычную дипломатическую тактику — посулов и угроз. Даже Баль-
фур, лорд казначейства, которого считали более склонным итти на
уступки германским требованиям, не выдержав, раздраженно заметил
Гатцфельду, что англичанам уже надоело выслушивать от Германии
-бесконечные угрозы по поводу того, что ее требования не
выполняются. 173 Гатцфельд пытался угрожать тем, чего более всего сам
опасался,— разрывом переговоров. Бюлов пугал тем, что отношения Германии
с Англией резко ухудшатся, если последняя не пойдет на уступки. 174
Вильгельм, со свойственной ему склонностью к аффектации, заявил
английскому послу, что его терпение почти полностью исчерпано и что,
если Англия не пойдет Германии на уступки по колониальным вопросам,
он разорвет с нею дипломатические отношения. Он особенно негодовал
ήο поводу того, что английское правительство уклоняется от поддержки
претензии Германии на Тимор. Обращение в Лондон за этой
поддержкой кайзер изобразил как 'выражение своей чрезвычайной
предупредительности; он-де не обязан был запрашивать англичан относительно
168 Q. Р., В. XIV, № 3827. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 9 июля
1898 г.
169 G. Р., В. XIV, № 4154. Ρихтгоφен — Гатцфельду, б июля 1898 г. (см. В. D.,
у. I, № 74. Солсбери — Гафу, 9 июля 1898 г.).
170 G. Р., В. XIV, № 3837. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 20 июля
1898 г. (см. В. D., v. I, № 78. Солсбери — Гафу, 20 июля 1898 г.).
171 G. Р., В. XIV, № 3842. Рихттофен — Эйленбургу, 30 июля 1898 г.
172 G. Р., В. XIV, № 3850. Рихтгофен — Гатцфельду, 12 августа 1898 г. (см. также
В. D., v. I, № 72. Меморандум Берти, 30 июня 1898 г.).
173 G. Р., В. XIV, № 3851, 3852. Гатцфельд — ведомству иностранных дел,
17, 18 августа 1898 г. (см. В. D., v. I, № 83. Бальфур — Лесселсу, 18 августа 1898 г.).
Чемберлен обратил внимание Бальфура на то, что немцы занимаются
шантажированием Англии. Он писал: «Конечно, если это соглашение можно было бы
рассматривать как начало дружеского урегулирования с Германией, я считал бы, что цена,
которую мы заплатили, была не слишком высока, но я боюсь, и весь тон переговоров
это подтверждает, что... во всех вопросах, которые еще остаются неразрешенными,
мы должны считаться с тем, что немцы будут такими же неблагоразумными в
будущем, какими они были в прошлом. По этим соображениям я не могу с энтузиазмом
относиться к соглашению» (Garvin, III, p. 315. Чемберлен — Бальфуру, 23 августа
1898 г.).
174 G. Р., В. XIV, №3857. Бюлов — ведомству иностранных дел, 20 августа 1898 г.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 453
того, что их не касается, и если все же он это сделал, то это следует
оценить по достоинству. Вообще, заявил Вильгельм, англичане должны
понять, что он в них не нуждается и что, если они не удовлетворят его
колониальных требований, он повернется к ним спиной и тотчас же
сумеет договориться и с Россией, и с Францией, и с США, словом, со
всеми противниками Англии. Пусть тогда Англия пеняет на себя за>
свою собственную несговорчивость. Он, Вильгельм, понимает интересы?
Англии и готов даже предоставить ей португальский Блантир,
поскольку она на этом настаивает; но пусть Англия со своей стороны признаег
права Германии на Тимор. Вообще же он не склонен торговаться с
Англией по поводу того или иного отдельного пункта, а требует ее
общей благожелательной политики в колониальных делах. Германия не
собирается в настоящее время заключать невыгодный для себя союз с
Англией против России, но ее поддержка в отдельных
общеполитических и колониальных вопросах может иметь для Англии весьма
существенное значение. Такова предпосылка улучшения англо-германских
отношений.
Активность германской дипломатии не ограничивалась угрозами.
Еще ранее в Лондон были посланы инструкции 175 посулить англичанам
самые радужные перспективы, если только они согласятся подписать
соглашение о разделе португальских колоний. Германская дипломатия
пыталась убедить английское правительство, что, имея подобное
соглашение, оно фактически гарантирует себя от войны с Францией.
Вильгельм предложил даже заключить соглашение о том, что никакая третья
держава (он имел в виду Францию) не будет допущена к участию в
предстоящем разделе португальских колоний.176 Согласно берлинским
инструкциям, Гатцфельд должен был убеждать англичан также в том^
что Франция, имея в своем тылу ненадежную и даже угрожающую
Германию, не посмеет решиться на войну с Англией из-за Южной
Африки. Таким образом, германская дипломатия пыталась убедить
английских империалистов, что предлагаемое ею соглашение о разделе
португальских колоний следует рассматривать как многообещающее начало:
Германия пока заинтересована только в этом вопросе, но она уже
задумывается и о других соглашениях с Англией по конкретным вопросам.
В ожидании этой возможности она не связывает себе руки соглашением
с какой-либо другой державой, но, если потребуется, она не
постесняется присоединиться к тем, кто выступает против Англии. Это был
шантаж в самом неприкрашенном виде.
Но и английская дипломатия занималась шантажированием своего
германского партнера. Она вовсе не склонна была уступать Германии
часть португальских колоний. К тому же переговоры по этому вопросу
только разжигали аппетиты, усиливали назойливость и повышали
требовательность германского империализма. Единственную выгоду от
предполагаемого соглашения английская дипломатия усматривала в том,
что таким путем она сможет добиться воздержания Германии от
дальнейшего вмешательства в Делагоа и Трансвааль. «Другими
словами,— признавался Чемберлен,— мы шантажируем Германию с тем,
чтобы заставить ее не вмешиваться там, где она не имеет права на
175 G. Р., В. XIV, № 3856. Рихтгофен — Гатцфельду, 20 августа 1898 г.
176 G. Р., В. XIV, № 3865. Записка Вильгельма II от 22 августа 1898 г.; В. D.,
v. I, № 87. Лесселс— Бальфуру, 22 августа 1898 г., а также № 96. Лесселс —
Солсбери, 2 сентября 1898 г.

-$54
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
вмешательство. Но что же, чорт возьми! Иногда стоит прибегнуть и к
плантажу!» 177
В конце концов после некоторых дальнейших препирательств и
взаимных уступок по частным вопросам Германии удалось добиться
соглашения с Англией. 30 августа 1898 г. были подписаны две конвенции.178
Первая, не секретная, но неопубликованная, устанавливала готовность
обеих держав поддержать «неприкосновенность и независимость»
Португалии и предоставить ей заем. Обеспечением займа и процентов по нему
являлись таможенные сборы в португальских колониях. Заранее
предусматривая возможность банкротства Португалии, договор предоставлял
Германии право получать таможенные сборы в южной части Анголы и в
части Мозамбика, расположенной к северу от Замбези, а также в
Тиморе; аналогичное право Англии распространялось на центральную часть
Анголы и на часть Мозамбика, к югу от Замбези. Предполагаемый заем
английских и германских банкиров должен был, следовательно,
поддерживать «неприкосновенность и независимость» Португалии примерно
так же, как веревка может поддерживать повешенного. Вторая
конвенция, абсолютно секретная, предусматривала условия дележа или, если
угодно, грабежа колониального наследства повешенного: в случае «если
окажется невозможным сохранить неприкосновенность владений
Португалии, расположенных в Африке — к югу от экватора и в Тиморе»,
Англия и Германия соглашались предоставить друг другу в указанных
областях свободу действий. Они соглашались также, по предложению
Германии, не допускать к разделу этих колоний никого постороннего.
Что касается Португалии, то, получив по одной конвенции такую
мощную поддержку своей «неприкосновенности и независимости», она по
другой конвенции тут же теряла свою «неприкосновенность», должна
была довольствоваться одной только «независимостью». Воспроизведение
этой тайной англо-германской сделки будет неполным, если не отметить,
что договор, предусматривавший условия финансового и колониально-
политического грабежа, заключал в себе и формулу «сожаления» по
адресу Португалии на случай, если эта тщательно подготавливаемая над
нею операция будет совершена.179 По характеристике В. И. Ленина, это
был настоящий «перл!»: 180 народившаяся дипломатия империализма
нашла здесь свое классическое выражение. Единственной ее данью
«общественному мнению», предусмотренной сделкой, была толика
почтенного лицемерия — обычная дань, которую, как заметил еще Данте,
порок любит приносить добродетели. В данном случае толстый слой
лицемерия едва мог прикрыть тот бесподобный цинизм, с которым две
империалистские державы собирались приступить к свежеванию и
дележу колониальных владений третьей державы, некогда возвысившейся
на грабеже, а теперь ставшей, в свою очередь, объектом грабительской
сделки. Таковы были самые первоначальные формы борьбы за передел
мира в обстановке, когда заканчивался его раздел.
Англо-германское соглашение не осталось абсолютной тайной. Слухи
о нем вскоре поползли с разных сторон, и европейская дипломатия ста-
177 Garvin, III, p. 315. Чемберлен — Бальфуру, 19 августа 1898 г.
178 Текст договоров между германским и английским правительствами от 30
августа 1898 г. см. G. Р., В. XIV, № 3872, а также В. D., v. I, № 90—91. Бальфур — Лес-
селсу, 31 августа 1898 г.
179 вст текст преамбулы секретной конвенции: «В предвидении возможности, что,
независимо от условий предыдущей конвенции от сегодняшнего числа, будет признано,
к сожалению, невозможным сохранение неприкосновенности африканских владений
Португалии, расположенных к югу от экватора, а также в Тиморе...» и т. д.
180 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 475.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 455
ла обсуждать вопрос, не прикрывает ли это соглашение тайного союза.
В середине сентября Стааль, русский посол в Лондоне, пришел к
определенному выводу: «союз, конечно, не заключен». Но петербургское
правительство сочло необходимым установить, как далеко распространяется
англо-германское соглашение. ш Остен-Сакену нетрудно было вызвать
болтливого кайзера на разговоры. Кайзер признался: «Достигнуто
соглашение,— сказал он,— что всякое приобретение португальских
колоний, сделанное Англией, должно» быть поделено между нами». Дальше,
словно облизываясь, он сказал: «Это даст мне хорошие кусочки
колониальных владений и хорошие угольные станции. Мы взаимно признали
наши сферы влияния в Африке. Ввиду того, что Германия является
обладательницей большого количества португальских ценностей, я, сверх
того, оговорил, что не будет английского займа Португалии, в котором
не приняли бы участия берлинские капиталы. Таким образом,—
заключил он самодовольно,— я гарантировал от всякой новой случайности
наших многочисленных держателей португальских государственных
бумаг». Выяснив эту сторону дела, Остен-Сакен приступил к выяснению
другого, более важного вопроса, а именно, не взяла ли Германия в
отношении Англии каких-либо обязательств политического характера.
«Никогда,— сказал император с силой.— Я заявил ясно, что если
Англия вступит в конфликт с континентом, я буду соблюдать строжайший
нейтралитет и ничего более». Германская дипломатия в переговорах с
Англией действительно продавала свой нейтралитет, но в то время этот
товар совсем не котировался на лондонской бирже и, таким образом,
остался нереализованным. Но Остен-Сакен, не зная об этом, поверил
Вильгельму и очень испугался, усмотрев в заявлении кайзера
«серьезный симптом эволюции в политике берлинского кабинета». Повидимому,
кайзер и рассчитывал на такой эффект. Для вящею впечатления
ответственность за свое сближение с Англией он постарался возложить на
Россию: «Вам были известны мои прежние опасения по поводу
Англии,— заявил он.—...Я провозглашал бдительность по отношению к ее
действиям. Я даже кричал вам: берегитесь! Я тщетно (пытался
объединить Европу против этой общей опасности. Мне, отвергнутому, не
оставалось ничего другого, как договориться полюбовно с Англией, если
только я не хотел принести в жертву торговые интересы, имеющиеся у
181 Русское правительство имело довольно обширную информацию об
англо-германском соглашении. В частности, подробные сведения оно получило от посла в
Мадриде Шевича. Со слов португальского посланника Маседо, Шевич сообщал, что
Бальфур, подтвердив португальскому правительству слухи о соглашении с Германией,
предложил Португалии заем для Лоуренсу-Маркиша под гарантией тамошних
железнодорожных и таможенных доходов. Кроме того, Англия навязывала Португалии
огромный заем в размере 4 млрд. 500 млн. франшв, предназначенный для
государственных займов Португалии,1 под залог таможенных и железнодорожных доходов
«всего королевства с островами и колониями». По словам Маседо, Англия не ставила
никаких лолитических условий: в этом не было нужды, так как «согласие
Португалии на английские предложения было бы равносильно ее полному подчинению
верховному главенству Англии». Что касается Германии, то она, по мнению Маседо,
собиралась извлечь следующие выгоды: 1) из соглашения с Англией на почве
колониальной политики в Африке, 2) из участия в финансовых операциях, 3) из близкого
сближения с Англией. «Словом,— заключил Маседо,— есть полное основание
предполагать, что если английское правительство еще не вполне примкнуло к Тройственному
союзу, то по крайней мере по главным вопросам, мотивировавшим этот союз,
оно обязалось создать Германии дружескую поддержку, как и со своей стороны
Германия обязалась, вероятно, не прекословить развитию планов Англии в долине
Нила и на Крайнем Востоке» (Архив МИД, П. А. 2117, л. 16. Депеша Шевича.
Мадрид, 20/8 октября 1898 г., № 8). О рассуждениях Маседо по поводу
англогерманского союза можно только сказать, что у страха, действительно, глаза
велики...

456
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Германии во всех пяти частях мира, а, может быть, даже поставить
под угрозу и судьбу моих колоний». ш Единственное, что в этих словах
соответствовало действительности,— это страх, который кайзер и
германские империалисты всегда испытывали,— страх потерять ранее
захваченные ими колонии. По силе своей он был равен разве только
жадному стремлению захватить новые колонии. Все остальное было
рассчитано на то, чтобы своим соглашением с Англией запугать Россию и
заставить ее подороже заплатить за германскую благожелательность. Но
в Петербурге смысл германской шантажистской игры был и на сей раз
разгадан.183
Среди посвященных политических и дипломатических кругов
Германии заключение этого так тщательно разработанного соглашения о
разделе португальских колоний было встречено с большим
удовлетворением. Казалось, это было триумфом той тактики угроз и
вымогательств, которую германская дипломатия стала применять в конце
XIX в. Эта тактика получила громкое наименование «свободы рук».
Особенно хорошо был настроен Вильгельм. Он был просто в восторге от
того, с каким, казалось ему, успехом и блеском применил ее Бюлов 184 —
кандидат на пост рейхсканцлера. Но Бюлов еще раньше выражал свои
восторги по поводу того, как блестяще ее применил сам Вильгельм,
выступивший в переговорах, по его словам, как deus ex machina, и
притом в самый подходящий момент. В самых льстивых выражениях он
поспешил признать особое значение этого царственного вмешательства в
прозаической дележ португальских колоний, которое должно было не
только проучить Англию, но и «приучить ее обращаться с Германией во
всех вопросах, как с равной».185 Эта тактика получила верховную
санкцию и у мрачного Гольштейна, которого привыкли считать
вместилищем прусской дипломатической премудрости и который являлся
подлинным вдохновителем политики «свободных рук»,— игры на
противоречиях, в первую очередь, между Россией и Англией. Взвесив все за и
против, этот «великий жрец» германской дипломатии и внешней
политики дал свое согласие признать выгоды англо-германского соглашения,
если оно ограничивается только вопросами раздела и передела колоний
в Южной Африке и если Россия будет уверена в том, что дальше этого
вопроса, непосредственно ее вовсе не интересующего, соглашение не
распространяется. В таком случае, считал Гольштейн, Франция не будет
иметь поддержки со стороны России, если попытается
воспрепятствовать войной осуществлению раздела Южной Африки между Англией и
Германией. Общеполитическое значение предполагаемого соглашения
заключалось для Германии, следовательно, в возможности изоляции
Франции. «В таких условиях,— считал Гольштейн,— Германия может
надеяться без опасности войны расширить свои южноафриканские
владения». Однако может создаться совсем иное положение, если с Англией
будет заключено соглашение не отдельное и специальное, а более
широкое и общее: тогда Франция, требуя своей доли в южноафриканских
колониях, может вызвать войну, будучи уверена в том, что Россия ее
182 «Красный архив», т. LVI, стр. 76—77. Письмо Остен-Сакена— Муравьеву
(совершенно лично и весьма доверительно), Берлин, 2 декабря/20 ноября 1893 г.
183 Τ а м же, стр. 77—79. Письмо Муравьева — Остен-Сакеыу, Ливадия, 12
декабря/30 ноября 1898 г.
184 По поводу заключения англо-германского договора Вильгельм обратился к Бю-
лову с благодарственной телеграммой, в которой отметил дипломатическое искусство
Бюлова, сумевшего заставить Англию итти на уступки.
185 G. Р., В. XIV, № 3867. Бюлов — Вильгельму II, 24 августа 1898 г.

АНГЛО-ГЕРМАНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ О СОЮЗЕ ПРОТИВ РОССИИ 457
поддержит. В таком случае, предостерегал Гольштейн, Германия будет
стоять перед выбором: уступить Франции часть намеченной добычи или
воевать на два фронта—с Францией и Россией. В обоих случаях,
заключал Гольштейн,186 это будет полный крах германской политики,
заинтересованной, очевидно, в том, чтобы добиваться расширения
колониальных владений Германии в условиях международной изоляции
каждого из возможных противников.
Поскольку англо-германская сделка оставалась секретной, пресса не
могла обсуждать ее содержания и ее возможных общеполитических
результатов. Однако после заключения этой сделки официозная пресса
изменила тон: она стала утверждать, что Делагоа никакого
существенного значения для буров не имеет. Рейхстаг также не мог обсуждать
условий соглашения. Но зато подробнейшему рассмотрению это
соглашение подверглось в «Пангерманском союзе». На состоявшемся в
сентябре съезде «Пангерманского союза» политика правительства по этому
вопросу подверглась самой резкой критике. Докладчик, некий доктор
Грайсман, заявил: «Итак, совершенно ясно: мы продали буров». Пан-
германские империалисты не были удовлетворены возможными
«компенсациями», о которых они говорили как о вещах, им хорошо известных.
Они утверждали, что соглашение, которое правительство недавно
подписало с Англией, «во много раз ху^же пресловутого договора о
Занзибаре», и демагогически разглагольствовали по поводу судьбы
«немецких братьев по племени в Южной Африке». Под шовинистические
овации всего съезда Грайсман кричал: «Мы не можем допустить того,
чтобы были погребены надежды на германскую будущность прекрасного
куска плодородной земли». 187 Далее пангерманский съезд решил
направить рейхсканцлеру Гогенлоэ категорический протест против
англогерманского соглашения. В этом протесте было мало слез по поводу
судьбы буров — «немецких братьев по племени», но зато было много
цифр о добыче золота в Трансваале, которое уплывет в английские
карманы, и много беспокойства по поводу того, что Германии не
удастся создать в Южной Африке своей собственной колониальной
империи. 188 Но официозная пресса продолжала утверждать, что критика
англо-германского соглашения беспредметна, поскольку никто не знает
его подлинного содержания. Она требовала доверия к правительству,
всезнающему, всеблагому и всевидящему.
Итак, в течение переговоров с Англией германская дипломатия все
выведала о возможности беспрепятственного захвата португальских
колоний, все предусмотрела относительно способов этого захвата, все
заранее гарантировала относительно возможных международных
осложнений. Она не предусмотрела только одного, а именно, что это
прекрасное соглашение ей никогда не удастся осуществить. Англо-германская
секретная конвенция могла вступить в силу в случае обращения
Португалии к английским и германским банкирам с просьбой о
предоставлении ей займа. Германии долго и безнадежно пришлось ожидать этого
вожделенного случая. Под влиянием нашептываний, исходящих от
ближайшего окружения принца Уэльского — будущего короля Эдуарда VII,—
лиссабонское правительство не обнаружило склонности добиваться,
чтобы английские и германские банкиры набросили на Португалию
золотую петлю. Более того, оно явно разочаровало взыгравших
186 G. Р., В. XIV, № 3868. Записка Голыытейна, 26 августа 1898 г.
187 «Alldeutsche Blätter», 18 сентября U898 г., № 38.
188 «Alldeutsche Blätter», 25 сентября 1898 г., № 39.

458
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
германских триумфаторов политики «свободных рук», когда поставило
их в известность о своей готовности урегулировать свои обязательства
перед кредиторами. Менее чем через год после заключения секретной
сделки с Германией о разделе португальских колоний английское
правительство заключило с Португалией секретный договор (так
называемый Виндзорский протокол), гарантирующий «неприкосновенность» ее
коло'ниальных владений.189 Разумеется, этот договор по существу
опрокидывал германские планы передела колоний за счет португальских
владений. Английский империализм был еще достаточно силен, чтобы
не допустить передачи колоний, принадлежавших зависимой от него
Португалии, в руки своего молодого и назойливого соперника.
Опираясь на свою военно-морскую и финансовую мощь, он был еще в
состоянии при помощи одних только дипломатических средств предотвратить
дальнейшее расширение владений Германии в Южной Африке,
возместив ее большими уступками за чужой счет, и притом только на бумаге.
Крупная дипломатическая победа ищущего «места под солнцем»
германского империализма над английским на сей раз оказалась пирровой
победой. Германская дипломатия сохранила «свободу рук», пока еще не
замечая, что руки остались пустыми. Заинтересованность английских
империалистов в Португалии и ее колониях была слишком значительна,
чтобы правительство Солсбери решилось пожертвовать ими в пользу
своего нового назойливого конкурента. Германия же ничего этому
противопоставить не могла, кроме дипломатических кунстштюков и ничем
не подкрепленных угроз. Соотношение сил еще было таково, что
английский империализм, стремясь сохранить и даже расширить свою
колониальную монополию, должен был считаться с домогательствами своего
растущего соперника, однако все же не настолько, чтобы ему уступать.
В результате участие Германии в переделе португальских колоний
оказалось иллюзорным. Все это выяснилось лишь впоследствии. Пока же,
удовлетворенная дипломатической победой, вся призрачность которой
еще не была ею осознана,190 германская дипломатия тотчас же с
новой энергией принялась за осуществление другой части плана, ранее
намеченного руководящими колониально-империалистскими кругами. На
сей раз жертвой оказались колониальные владения Испании на Тихом
океане.
189 Об обстоятельствах заключения англо-португальского договора см. В. D.,
v. I, № 111—121.
190 Германское правительство, повидимому, долго и не подозревало о своей
неудаче. Сообщение Бюлова, что о существовании Виндзорского договора он узнал
вскоре после его подписания, вызывает большие сомнения. Не подтвержденное
никакими фактами, это сообщение следует рассматривать как хорошую мину при плохой
игре. В этом искусстве Бюлов, несомненно, являлся одним из непревзойденных
мастеров (Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 274).

»R ϋ=^5=*=^ S3«
Глава девятая
ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОЙНА,
УСИЛЕНИЕ АНТИСЛАВЯНСКОЙ ПОЛИТИКИ
ГЕРМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА
И БАГДАДСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
1898 — 1899 гг.
1
Весной и летом 1898 г., когда германская дипломатия столь
усиленно добивалась соглашения с Англией о переделе колоний, некогда
захваченных Португалией, на Тихом океане развернулись важные
события: в апреле Соединенные Штаты Америки начали империалистскую
войну против Испании — войну, которая являла собой, как отметил
впоследствии В. И. Ленин, одну из главных начальных вех «новой эпохи
мировой истории»,1 эпохи господства финансового капитала, эпохи
империализма. К этому времени в основном уже закончился
территориальный раздел мира. Испания, некогда являвшаяся крупнейшей
европейской торгово-колониальной державой, теперь, к концу XIX
столетия, превратилась в крайне отсталое аграрное государство, где
господствующие феодально-реакционные элементы и католическая церковь
поддерживали монархию, где народные массы прозябали в нищете,
где многочисленное офицерство армии и флота было развращено без-
делием и неслыханной коррупцией. Такое государство оказалось не в
силах принять участие в общей погоне за колониями, которой
империалистские державы предавались в конце XIX столетия с небывалой
дотоле энергией. Теперь, на рубеже нового века, Испании самой
пришлось испытать первые удары сложившегося империализма. Ее
колонии — Куба и Филиппины — оказались первыми жертвами
империалистского передела территориальных владений в пользу Соединенных Штатов
Америки.
Давно прошли те времена, когда эта заокеанская республика в
связи с окончанием гражданской войны и победой промышленного Севера
над рабовладельческим Югом снискала себе симпатии передовых
людей мира. Вскоре выяснилось, что эта победа, вовсе не уничтожившая
влияния плантаторов и их диких нравов на политическую жизнь
страны, расчистила путь для быстрого капиталистического развития США.
Как отметил И. В. Сталин, после гражданской войны США
понадобились «целых 30—40 лет для того, чтобы поставить свою промышленность
1 В. И. Ленин, Империализм и раскол социализма, Соч., т. 23, стр. 95.

460
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
за счёт займов и долгосрочных кредитов извне и ограбления
прилегающих к ней государств и островов».2 И действительно, в последние
годы XIX в., Соединенные Штаты превратились в одну из крупнейших
империалистских держав, рвущихся к экспансии, к созданию своей
собственной колониальной империи. Уже в то время в
империалистских кругах США стали складываться планы мирового господства.
За ширмой буржуазной демократии установилось господство
финансового капитала — крупных банков и связанных с ними трестов.
«Американский народ, давший миру,— по словам В. И. Ленина,— образец,
революционной войны против феодального рабства, оказался в
новейшем, капиталистическом, наемном рабстве у кучки миллиардеров...»3
Именно их интересы стали играть решающую роль в политике Белого
дома и, в частности, в политике ведающего иностранными делами
государственного департамента. Это в полной мере сказалось уже в
избирательной кампании 1896 г.
В ходе этой кампании республиканская партия, продвигая на пост
президента своего кандидата Мак-Кинли, разработала программу,
содержание которой полностью было продиктовано силами империализма.
Эти силы требовали дальнейшего роста протекционизма и введения
золотой валюты. Они требовали скорейшей постройки канала между
Атлантическим и Тихим океанами. Они требовали оформления захвата
Гавайских островов. Но особенно настойчиво они требовали
освобождения Кубы от испанского владычества.
Под флагом борьбы за освобождение Кубы американский
империализм стремился к вторжению на Кубу с целью подчинения ее себе,
хотя бы ценою войны с Испанией. Приобретение Кубы явилось старым
требованием плантаторов-политиканов из южных штатов. Теперь это
требование еще более энергично начали выдвигать американские
тресты, владевшие на Кубе тростниковыми и табачными плантациями^
крупные банки, железнодорожные компании и коммерческие фирмы Нью-
Йорка, Бостона и Филадельфии.4 После того как Соединенные Штаты
ввели высокий тариф на сахар (в 1894 г.), Куба, потеряв главный
рынок сбыта своей продукции, стала испытывать тягчайшие
экономические невзгоды,5 еще более усилившие движение за освобождение от
испанского господства. В этих условиях администрация президента
Кливлэнда, ставленника демократической партии, втайне стала
поддерживать кубинских флибустьеров, которые с оружием в руках боролись
против испанских властей. Чтобы удушить движение на Кубе, генерал
Вейлер, присланный из Мадрида, стал применять неслыханные по тому
времени жестокости. Американские монополисты постарались
воспользоваться его действиями в качестве удобного предлога, чтобы поднять
в США шумную кампанию в пользу вмешательства в испано-кубинский
конфликт. Так было подготовлено дипломатическое вмешательство,
которое должно было замаскировать подлинные цели американского
империализма.
2 И. В. Сталин. Речь на собрании рабочих сталинских ж.-д. мастерских
Октябрьской дороги 1 марта 1927 г., Соч., т. 9, стр. 173.
3 В. И. Ленин, Письмо к американским рабочим, Соч., т. 28, стр. 45.
4 A. Vial late, Essais d'Histoire diplomatique américaine, p. 219. В это время
торговля США с Кубой выражалась в сумме около 100 млн. долл. в год, а
инвестиций — в размере около 50 млн. долл. (А. Schlesinger, Political and Social History
of the United States, 1829—1925. N. Y., 1927, p. 418).
5 Немалую роль в обострении кризиса на Кубе сыграла и конкуренция со
стороны Испании, в связи с тем, что в одной из ее областей, в Кастилии„ поощрялось
разведение сахарной свекловицы.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д.
461
Когда после победы республиканской партии Мак-Кинли пришел в
Белый дом (в марте 1897 г.), он вначале продолжал общую линию
своего предшественника. Новые ноты, адресованные из Вашингтона в
Мадрид, как и прежние, были исполнены громких слов о мире и
справедливости в отношении кубинского народа. Это не мешало, однако,
американской дипломатии одновременно выступить в Мадриде с
тайным предложением о совместном удушении восстания на Кубе при
условии, что испанское правительство поступится в этой стране своими
интересами в пользу Соединенных Штатов.
После того как испанское правительство уклонилось принять это
коварное предложение, американский империализм окончательно взял
курс на войну. В январе 1898 г. в Гавану был послан военный корабль
«Мэн»; спустя три недели он взорвался при самых таинственных
обстоятельствах. Взрыв оказался удивительно своевременным. В
Соединенных Штатах началась небывалая националистическая горячка.
Конгресс поспешил вотировать военные кредиты, а Мак-Кинли, продолжая
выступать в тоге миротворца, начал предъявлять Испании одну ноту
за другой, пока благополучным образом не довел дело до войны.
Началась блокада Кубы, но одновременно американское правительство
направило эскадру и к Филиппинским островам.
Итак, на Тихом океане, этой грандиозной арене империалистского
соперничества, где только что вновь утвердилась и Германия, вспыхнул
военный пожар. Могли ли германские империалисты, едва почуяв запах
гари, не насторожиться и не броситься туда, где, казалось, можно было
воспользоваться всеобщей политической суматохой, чтобы и для себя
урвать кусок добычи? 6 Но прежде всего важно было выяснить
настроения правящих кругов Англии, которые сначала опасались, что война
закончится не только поражением Испании, но и гибелью испанской
монархии; эти опасения диктовались реакционными симпатиями старой
английской аристократии и финансовой олигархии к испанской
династии Бурбонов, а в еще большей степени — интересами сохранности
британских капиталовложений на Пиренейском полуострове.
Но вскоре происпанские симпатии консервативных кругов Англии
качали меняться. Вся консервативная пресса и особенно пресса,
близкая к правительственным кругам, за самым малым исключением, встала
на сторону США. Империалистская пресса стала воспевать единство
интересов англо-саксонского мира, и Джозеф Чемберлен, как мы знаем,
стал выступать в качестве поборника англо-американского союза. Он
возвещал ΉρΗΗ^τΒΗβ тех времен, когда английский, американский и
германский империализм объединится в целях борьбы против России
и Франции. Пророк оказался неудачливым. Когда американский
империализм выступил против Испании, отношение Англии и Германии к
этому конфликту далеко не совпадало. В середине апреля 1898 г.
германское правительство склонялось к плану дипломатического
вмешательства в пользу Иопащш, в то время как английский кабинет стал
явно склоняться к поддержке США.7
Война между США и Испанией вызвала среди 'политических партий
Германии большую сумятицу. Рост протекционизма в США и Германии
политически сказался в том, что отношения между этими молодыми,
рвущимися к экспансии империалистскими державами значительно
ухудшились. Когда война США против Испании надвинулась вплотную,
6Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 188. Записка Клемета, 16 марта 1898 г.
7 Garvin, HI, p. 299. Чемберлен — Бальфуру, 17 апреля 1898 г.

462
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
немецкие консервативные партии и их пресса открыто высказывались в
пользу Испании: антиамериканские настроения, сложившиеся среди этих
кругов на почве экономического соперничества с США, дополнялись
симпатиями к испанской монархии. Военные и юнкерские круги,
охваченные ненавистью к американской «демократии», не могли себе
представить, как заокеанская республика, руководимая, как они говорили,,
«уличными демагогами», рискует воевать с монархической державой, в
значительной мере опирающейся на свою армию.8 Вопрос об
отношении к испано-американской войне встал тем более остро, что он совпал
с борьбой политических партий в связи с избирательной кампанией в
рейхстаг. Война привела к повышению цен на сельскохозяйственные
продукты и тем самым принесла немалую выгоду немецким аграриям.
Это, однако, не могло поколебать их симпатий в пользу монархической
Испании. В выборную кампанию аграрии ринулись с
антиамериканскими лозунгами. Реакционная пресса прусских помещиков метала
громы и молнии против «низких мотивов, которыми одержимы янки»,
разоблачала «интересы сахарных мешков» 9 в Америке, как будто она сама
была чужда подобных мотивов и интересов. Пресса, отражавшая
взгляды национал-либералов, третировала американскую «демократию»,
в политике которой, как она не без основания утверждала, «задают
тон необразованные выскочки и сущие спекулянты».10 По существу же
эта пресса, задрапировавшись в тогу воображаемого на немецкой почве
«европейского парламентаризма», едва могла скрыть раздражение
германских промышленников, вызванное тем, что доступ их товарам на
американский рынок стал крайне затруднен. Антиамериканские
настроения разлились так широко, что захватили и круги католического
центра; симпатии этих кругов к католической Испании сочетались с
обличениями роли пресловутого «сахарного вопроса» в американской
политике. «Придворные демократы» ограничивались резонерскими
рассуждениями относительно «эгоистических интересов американских
крупных капиталистов» и «колониальных грехов» испанских властей.
И только «свободомыслящие» «демократы» приветствовали выступление
и победу американского империализма над полуфеодальной Испанией
как «победу культуры над прогнившим и отставшим государственным
образованием». Ирония судьбы была такова, что эта позиция более всего
соответствовала подлинным, хотя и скрываемым, интересам и
настроениям магнатов германского финансового капитала. В выступлении
американского империализма эти магнаты видели прообраз своего
собственного будущего, а свою непосредственную задачу они усматривали
в том, чтобы извлечь выгоду немедленно. К пятидесятилетней
годовщине революции 1848 г. такая позиция «свободомыслящих» была
неплохим выражением того, во что успели выродиться сыны
прекраснодушных мартовских буржуазных демократов из церкви св. Павла во
Франкфурте-на-Майне.
Но и социал-демократы не поняли исторического значения войны как
войны, знаменовавшей наступление эры империализма. По существу,
особенно на первом этапе войны, они занимали позицию, ничем не от-
8 Так, например, 'генерал Богуславский доказывал, что война закончится победой
Испании. Бывший прусский военный министр Бронзарт фон Шеллендорф был убежден,
что флот США будет неспособен добиться успеха в открытом бою с испанским
флотом (А. Vagts, Deutschland und die Vereinigten Staaten in der Weltpolitik, B. U,
L., 1935, S. 1313).
9 «Kreuzzeitung», 9 марта 1898 г
10 «Kölnische Zeitung», 8 марта 1898 г.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 463
личающуюся от позиции вырождающихся «свободомыслящих»
буржуазных демократов. Руководящая социал-демократическая пресса
умилялась тому, что молодая республиканская держава, не имея
милитаристической основы и не возбуждаемая планами безграничного военно-
морского строительства, смогла добиться столь значительных успехов
над «старой аристократической и солдатской монархией». и
В предвыборной кампании социал-демократы выступали против
прусских «казарменных политиков» и, ссылаясь на американский опыт,
требовали введения в Германии милиционной системы, основанной на
началах добровольчества. Но именно это требование и являлось одним
из тех, которые столь решительно отличали позицию
социал-демократов от позиции политических партий господствующих классов. За
исключением, пожалуй, «свободомыслящих», все эти партии использовали
испано-американский конфликт, чтобы провести избирательную
кампанию 1898 г. в значительной мере под лозунгами дальнейшего усиления
армии, а главное — в пользу строительства большого военно-морского
флота. Такое направление развертывающейся кампании полностью
соответствовало и намерениям правительства, а более широко— и
намерениям крупных финансово-капиталистических кругов, влияние которых
на политический курс правительства становилось все более решающим.
Но, с другой стороны, внешнеполитическая активность
правительства была в известной мере скована: даже те, кто вел настоящую
газетную войну против американской «демократии» в защиту испанской
монархии, не требовали от правительства, чтобы оно взяло курс на
прямое вмешательство. Из Мадрида раздавались вопли о том, что в
случае уступок движению кубинцев и настояниям США революция в
Испании будет неминуемой.
Вильгельм решил было, что настал момент, когда на основе
поддержания монархических принципов Германия сможет возглавить
дипломатическую интервенцию всех европейских держав в защиту Испанской
монархии. Однако этот план выступления во имя поддержания
монархических принципов тотчас же был отброшен. Ясно было, что под флагом
защиты моиархии невозможно будет получить стоддержку
французской республики. В еще большей мере эти планы Вильгельма,
навеянные аграрно-консервативными кругами, расстроились под
воздействием буржуазно-империалистских кругов и интересов. В этих кругах
никто (по крайней мере в прессе) не требовал вмешательства. Более
того, со всех сторон, за исключением разве только католической прессы,
раздавались требования строгого нейтралитета, несмотря и даже
вопреки явным или тайным политическим симпатиям. «Большая часть немецкой
экспортной индустрии,— 'писал тогда «Zukunft», редактируемый
Максимилианом Гарденом,— стоит... за Испанию и охотно пожелала бы...
своему трансатлантическому конкуренту тяжелое поражение. Однако наши
крупнейшие банки тесно спаяны с Америкой, а их руководители,
слишком умные, чтобы вообще считать возможным длительный успех
расползающейся испанской империи, желают только того, чтобы янки по
возможности скорее добились решающей победы. Эти расхождения находят
свое выражение также в некоторой части политической прессы, которая
сначала в непонятном умственном маразме «ли под влиянием
промышленных экспортеров с удивительным единодушием выступила на стороне
благородных испанцев и затем, возможно, под воздействием настроений
11 «Vorwärts», 19 мая 1898 г.

464
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
банков начинает склоняться в сторону Америки. С гуманностью и
романтикой крестоносцев ничего в настоящее время не сделаешь».12
Действительно, монархическая романтика была отброшена, на сцену
выступал голый буржуазный расчет. Возникли опасения, что Англия и
Франция спровоцируют Германию на выступление в защиту испанской
монархии, чтобы в последний момент предать инициатора выступления
и тем самым нажить капитал в своих экономических и политических
взаимоотношениях с США. В американском внешнеторговом обороте
со странами Европы Германия занимала второе место — после Англии
и перед Францией.13 Уступать это место в пользу своих конкурентов и
соперников означало слишком дорого заплатить за демонстрацию
поддержки монархических принципов. Стоило ли рисковать интересами
экономических взаимоотношений с заокеанской республикой во имя
демонстрации, тювидимому, обреченной на провал? В европейскую прессу
уже проникали слухи о резкой ноте, которую германский император
собирался послать американскому правительству. Учтя опыт недавнего
прошлого, приходилось опасаться, что такая демонстрация окажется
вторым изданием пресловутой крюгеровской телеграммы. Риск,
следовательно, был велик. Поэтому германская дипломатия решилась
действовать за спиной своей союзницы — Австро-Венгрии.14 Подобно
России или Италии, придунаиская монархия имела в сущности самые
незначительные экономические связи с США, и в этом отношении она
ничем не рисковала. Вместе с тем Австро-Венгрия имела традиционные,
католические и династические, связи и с испанской монархией. Но
австро-венгерское правительство явно уклонялось от того, чтобы взять
инициативу в свои руки.15
В феврале 1898 г., когда каждый день можно было ожидать, что
США начнут войну, испанская дипломатия стала обивать пороги
берлинского правительства — инициатора дипломатического вмешательства
«объединенной Европы» и защитника легитимизма, умоляя о помощи и
о предотвращении войны, несущей поражение. Германское
правительство постаралось уклониться от осуществления своих собственных
проектов. Оно готово было передать инициативу Франции,16 ссылаясь на
ее значительные финансовые интересы в Испании. Из этого ничего не
вышло. Таков же был исход и вторичной попытки германской
дипломатии действовать за спиной Австро-Венгрии.17
12 («Zukunft», 14 апреля 1898 г. (цит. по A. Va g t.s, Deutschland und die
Vereinigten Staaten in der Weltpolitik, S. 1315, прим. 5).
13 По официальным данным, приводимым Бюловым, экспорт Англии в США был
равен 170 млн. долл., Германии — 94 млн. долл., Франции — 66 млн. долл.;
экспорт США в Англию исчислялся в 406 млн. долл., в Германию — 97 млн. долл.,
во Францию — 47 млн. долл. Президент имел право предоставлять отдельным
государствам особые таможенные преимущества (G. Р., В. XV, № 4118. Ротенган— Эйлен-
бургу, 29 сентября 1897 г.).
14 G. Р., В. XV, № 41:19. Эйленбург — ведомству иностранных дел, 30 сентября
1897 г.
:15 G. Р., В. XV, № 4122. Лихновский — ведомству иностранных дел, 15 октября
1897 г.
. 16 G. Р., В. XV, № 4123. Бюлов — Радовицу, 15 февраля 1898 г. «Французы <в
финансовом отношении заинтересованы (в Испании.— А. Е.) намного больше, чем мы,—
писал Бюлов 30 сентября 1897 г.,— с другой стороны, Германия обладает в Америке
гораздо более значительными экономическими интересами, чем Франция» (G. Р., В. XV,
№ 4120. Бюлов — ведомству иностранных дел, 30 сентября 1897 г.).
17 Граф Голуховский, австро-венгерский министр иностранных дел, на словах
склонялся принять внушаемое ему тз Берлина и из Лондона предложение выступить
инициатором организации дипломатического вмешательства объединившихся
европейских держав в защиту испанской монархии. Однако на деле он поспешил уклониться

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 465
Никто, повидимому, не собирался таскать каштаны из огня
надвигающейся испано-американской войны для своих союзников, а тем·
более — недругов или конкурентов. Каждый опасался обжечь пальцы.
Менее всего можно было рассчитывать на то, что Англия примет
участие в выступлении европейских держав против американского
империализма, готового к прыжку в испанские колониальные владения.
Английская пресса открыто выражала симпатии своим «американским
братьям». За этим скрывалась несомненная договоренность между
Англией и США. Предоставляя американским империалистам расправиться
с Испанией, английские империалисты стремились обеспечить
благожелательную позицию США на случай войны в Южной Африке,
а также в китайских делах. 18 На долю Германии выпадал выбор, за
кого заступаться: за испанскую монархию или за бурскую республику,
или же и за ту и за другую. Это означало итти на обострение своих
отношений с США или с Англией или с обеими державами
одновременно. Все это невообразимо путало и даже срывало закулисную игру
германской дипломатии, в которой все перемешалось: интересы
растущего экономического соперничества с Англией и США, интересы
отдельных влиятельных кругов, сплетенные с интересами американских
монополий, надежды на новые колониальные приобретения за счет
слабейших, традиции монархических симпатий и страх перед
революцией, где бы она ни происходила. «Испании,— с горечью говорил
испанский посол в Берлине Бюлову,— не приходится бояться войны в
такой степени, в какой Европе нужно бояться свержения испанской
монархии и дальнейшего расширения господства Америки».19 Но
«Европа», раздираемая противоречиями составляющих ее империалистских
держав, и не помышляла выступить объединенным фронтом против
американского империализма. Только слабая, покинутая всеми испанская
монархия в страхе перед неизбежной войной и возможной революцией
могла апеллировать к общности интересов «Европы». Поэтому
дипломатическое вмешательство шести европейских великих держав могло
стать лишь жалкой пародией, но вместе с тем и довольно точным
отражением истинного характера европейского «единства». Вмешательство
европейских держав сводилось к анемичным напоминаниям о
желательности сохранения мира и завершалось благочестивыми
пожеланиями восстановления порядка на Кубе. Американское правительство
ответило иронической и циничной благодарностью за благие пожелания, но
уклонилось принять на себя какие-либо обязательства об отказе от
от этой роли, ссылаясь на то, что дипломатическое вмешательство не достигнет
нужного эффекта, если оно не будет подкреплено энергичной демонстрацией соединенных
флотов европейских держав (G. Р., В. XV, № 4124, Эйленбург— Гогенлоэ, 23
февраля 1898 г.).
18 Незадолго до начала испано-американской войны Грей говорил посланнику США
в Лондоне Джону Хэю: («Почему Соединенные Штаты не воспользуются нашим
флотом, чтобы быстро покончить с Кубой? Вы нам в свою очередь окажете услугу в
другой раз». Грей имел 1в виду бурский вопрос. Джозеф Чемберлен высказался с еще
большей, свойственной ему, резкостью и определенностью: «Если мы будем стоять
плечом к плечу, мы сможем диктовать мир всему миру... Я буду радоваться, если мы
<5удем драться бок о бок». Сообщая о настроениях руководящих кругов английского
империализма, Хэй писал 4 апреля'· 1(&98 г., т. е. ровно за неделю до объявления США
войны Испании: «Если мы захотим,— этого, конечно, мы не сделаем,— мы сможем
иметь практическое соучастие (английского.— Л. Е.) флота, разумеется, по принципу
do ut des». Таким образом, начиная войну с Испанией, американские империалисты
заручились самой благожелательной позицией со стороны, наиболее могущественной
в то время империалистской морской державы — Англии. (Е. К i m ρ е η, Die
Ausbreitungspolitik der Vereinigten Staaten von Amerika, Stuttgart — Berlin 1923, S. 294).
19 G. Р., В. XV, № 4136. Записка Бюлова от 5 апреля 1898'г.

466
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
войны.20 Этот ответ США свидетельствовал о том, что американский
империализм является не менее агрессивным, чем его европейские
партнеры, а также о том, что методы действий США ничем не отличаются
от действий капиталистических держав Европы, готовых при случае
вцепиться в горло друг другу.
Германское правительство, еще так недавно носившееся с планом
закулисной организации общеевропейской дипломатической
интервенции в пользу монархической Испании, теперь более всего заботилось о
том, чтобы ни у Англии, ни тем более у США на этот счет не
возникло каких-либо подозрений. В этом отношении характерна позиция,
занятая германской дипломатией в связи с планом новой, более
решительной коллективной интервенции европейских держав в Вашингтоне,
План этот появился как раз после того, как президент Мак-Кинли,
заручившись английской поддержкой, обратился к конгрессу (11 апреля
1898 г.) с посланием, в котором просил полномочий пустить в хо#
морские и сухопутные силы США, разумеется, «во имя сохранения
мира». Инициатором этого плана, тювидимому, была Англия.
Лондонское правительство надеялось, что на эту удочку ему удастся поймать
Германскую дипломатию и таким образом скомпрометировать ее: в слу^
чае отказа от участия — перед «Европой», а в случае согласия на
участие— перед Соединенными Штатами Америки.21 Все эти закулисные
интриги лопнули как мыльный пузырь. Русское правительство
отказалось принять этот план, ссылаясь на то, что в случае действительного
вмешательства Европы в дела США последние получат возможность
вмешиваться в европейские дела, а это .недопустимо. Германская
дипломатия поспешила присоединиться к точке зрения своей восточной
соседки, поскольку дело шло не столько о том, чтобы выступить в роли
блюстителей американской доктрины Монро, сколько о том, чтобы
сорвать и разоблачить английские интриги. Двойственная игра Англии
стала очевидной: Англия искала сближения с США, а через Чембер-
лена и с Германией, но вместе с тем стремилась обострить отношения
между США, с одной стороны, и Германией — с другой: «Англия,—;
раздраженно писал тогда Вильгельм, неплохо уяснив себе смысл
британской игры,— хочет выполнить такую же роль, как и в прошлом
году, когда она сознательно провоцировала начало греко-турецкой
войны. Она подталкивает все державы, притворно во всем с ними участвует
до той поры, цока они не скомпрометируют себя перед воюющими
сторонами; затем она отступает, фарисейски бьет себя в грудь и говорит
о том, будто она ни в чем не участвовала, тайно связывается с одним
из борющихся, естественно, всегда с сильнейшим, и натравливает его
на континентальные державы! В то же время она выпрашивает себе за
их счет торговые выгоды».22 Но Германия не собиралась упускать слу-
20 Текст коллективной ноты от 7 апреля 1898 г. и ответ президента США
см. «Schulthess'Europäischer Geschichtskalender», 1898, S. 348—349.
21 Вопрос о том, кто был инициатором этого плана, вызвал горячую полемику на»
страницах английской, американской и германской прессы. Агентство «Associated
Press» приписывало этот план германской дипломатии, которая, вопреки официальным
протестам и опровержениям лондонского кабинета, со своей стороны стремилась
доказать, что план этот -г- дело рук английской дипломатии. С английской стороны по
адресу Германии было брошено обвинение даже в фальсификации дипломатических
документов. Повидимому, ©се же следует признать, что инициатором плана была
Англия, в руках которой он являлся чем-то вроде орудия политической провокации
и компрометации в отношении своей германской соперницы (см. G. Р., В. XV, № 4140.
Бюлов — Вильгельму II, 15 апреля 1898 г.; № 4144. Голлебен — ведомству
иностранных дел, 13 февраля Ï902 г.).
22 G. Р., В. XV, № 4143, Голлебен—Гогенлоэ, 22 апреля 1898 г.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 46Т
чая использовать начинающуюся испано-американскую войну, чтобы
расширить свои колониальные владения на Тихом океане,23 Вскоре
американская дипломатия получила возможность в этом убедиться.24;
Начиная войну против Испании, американский империализм
мотивировал свои агрессивные действия стремлением восстановить мир на
Кубе, а также (что было уже следующим шагом в эволюции мотивировки-'
войны) установить там независимость. Фактически же еще задолго да
войны американский империализм поставил своей целью овладеть
остатками испанских колоний в Караибском бассейне, захватить
Филиппины — богатую испанскую колонию, важнейшую экономическую и
стратегическую базу на Тихом океане, а затем усилить экспансию в
Китае.
Президент Мак-Кинли, который считал себя (впрочем, без всяких
к тому оснований) великим военным организатором и администратором,
решил, что успех захватнической политики США на Филиппинах
может быть обеспечен, если воспользоваться развернувшимся там
национально-освободительным движением против испанского владычества.
Через неделю после объявления войны азиатская флотилия коммадора
Дьюи, заранее отправленная к филиппинским берегам, совершила
нападение на испанские военные корабли, стоявшие в Маниле, и
уничтожила их. Громкие победы США, о которых возвещала американская
империалистская пресса, имели небольшую цену, если учесть, что
устаревшие испанские корабли, оставаясь в гавани, не сумели даже
приготовиться к бою и дали себя уничтожить без всякого сопротивления,.
а испанская армия, составленная из всякого сброда, была организована1
еще хуже, чем отряды американских волонтеров, которые обучались
ружейным приемам при помощи тростей и зонтов. Последнее было
великим достижением военного министра США, который, как
свидетельствует один осведомленный американский современник, был назначен?
на этот пост «главным образом потому, что стал богат и делал
большие взносы для оплаты личных долгов и расходов по избирательной
кампании президента».25
Установив связи с Агинальдо, одним из лидеров филиппинской'
«патриотической хунты», находившимся в эмиграции, американские
военные власти в подходящий для себя момент доставили его на
американском корабле на Филиппины, рассчитывая, что он направит
движение филиппинского народа в интересах американского империализма.
Но события приняли другой оборот. Ведя борьбу с испанскими
гарнизонами, филиппинский народ создал самостоятельную республику и
проявил решимость бороться за нее. Пока филиппинские вооруженные
силы завершали ликвидацию испанского господства, американские
военные власти фактически признавали эту республику и не мешали-
ее борьбе за независимость. В то же время американская пресса,
вдохновляемая интересами Уолл-стрита, прославляла Дьюи (он уже
успел стать адмиралом) как освободителя филйлпинского народа.
23 «...Император,— телеграфировал Бюлов германскому послу в Вашингтоне ί июля
1898 г.,— считает одной из главных задач германской политики - использование всех
возможностей, предоставляемых испано-американским конфликтом, для · приобретения*
морских опорных пунктов в Восточной Азии» (G. Р., В. XV, № 4151. Вюлов —Толле-
бену, 1 июля 1898 г.).
24 «Для немецких мозгов,— писал американский статс-секретарь по иностранными
делам Хэй 27 июля 1898 г.,— есть что-то чудовищное в мысли/что где-нибудь
Происходит война, на которой Германия не наживается» (Dennis, Adventures in
American Diplomacy, p. 98).
25 См. А. А. Губер, Филиппинская республика 1898 г. и американский
империализм, М. 1948, стр. 188.

468
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Однако на деле все выглядело совсем по-иному. Как впоследствии
признался Дьюи, ему «никогда даже не снилось» выступать в такой роли,
и тем более он не собирался предоставить Филиппинам независимость:
«Я просто,— цинично говорил он,— использовал Агинальдо и туземцев
гв моих операциях против Испании».26 Американский империализм
только выжидал момента, чтобы наброситься на Филиппинскую
республику и задушить ее.
Когда стало ясно, что Испания теряет не только Кубу, но и
Филиппины, сразу появилось много претендентов на получение испанского
наследства. Среди них наиболее ретивым оказалось германское
правительство. По настоянию морских и колониальных кругов27 оно начало
с того, что отправило к берегам Филиппин эскадру под командованием
вице-адмирала Дидерикса. Этот прыжок вызвал сильйое беспокойство
в руководящих кругах американского империализма.28 Отношения
между США и Германией сразу обострились настолько, что, если верить
свидетельству Эккардштейна), президент Мак-Кинли отправил
американскому адмиралу телеграмму следующею содержания: «Берегите
каждый корабль; война с Германией становится неминуемой».29
В сложившейся тогда обстановке Германия не могла помышлять о
войне с США, имевшими основание рассчитывать на поддержку Англии.
Германскому правительству пришлось даже несколько охладить пыл
своих консульских и торговых агентов, которые, подменяя сущее
желанным, поспешно сообщали в Берлин, что филиппинские повстанцы, не
желая ни испанского, ни американского господства, только и мечтают
стать подвластными какому-нибудь немецкому принцу/30
Колониальным и морским кругам Германии шерспектива установить протекторат
над Филиппинами казалась, конечно, весьма соблазнительной. Тирпиц
настаивал на том, что Манила должна быть в немецких руках. После
появления германской эскадры в Маниле вся пресса,
национал-либеральная и даже консервативная, не говоря уже о той, которая
инспирировалась непосредственно морским ведомством (например, «Post»),
сразу отодвинула свои происпанские симпатии и бурно приветствовала
появление германского флота у филиппинских берегов. В тогдашних
условиях это означало разбить последние надежды Испании на то, что
ей удастся сохранить свои колониальные владения на Филиппинах. Но
это создавало угрозу аннексионистским планам американского
империализма. Защита «престижа» германского флота привела к усилению
антиамериканской кампании в германской прессе. При этом аграрии
могли воспользоваться случаем, чтобы свести с США свои счеты по
поводу недопустимой, с их точки зрения, дешевизны американского хлеба.
Исключение составляла пресса, которая связана была с некоторыми
крупными пароходными обществами и другими капиталистическими
кругами, заинтересованными в развитии экономических отношений в США.
Кампания по существу в интересах империалистской политики и
связанного- с нею строительства морского флота развернулась чрезвычайно
26 См. А. А. Губер, Филиппинская республика 1898 г. и американский
империализм, стр. 187.
,27 Уже в самом начале испано-американского конфликта среди «задиристых
морских волков» было заметно стремление «заварить на Тихом океане какую-нибудь
авантюристическую кашу» (см. письмо германского посла в Париже Мюнстера.
14 апреля 1898 г. Ее к а г d s t ei η, Lebenserinnerungen und politische
Denkwürdigkeiten. B. I, S. 298).
23 G. Р., В. XV, № 4147. Голлебен — ведомству иностранных дел, 17 июня 1898 г.
.29 ес к а г d st ei η, Lebenserinnerungen und politische Denkwürdigkeiten, В. I, S. 312.
'^'G. Р., В. XV, № 4145, Бюлов — Вильгельму И, 14 мая 1898 г.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 469
широко. Все же она почти не затронула рабочий класс. Однако
руководство социал-демократической партии не смогло правильно
ориентировать рабочий класс в крупнейшем политическом значении
происходящих событий. За «игру с огнем»,31 затеянную на Тихом океане, оно·
возлагало ответственность только на юнкерство, политические партии
которого на выборах в рейхстаг потерпели, как мы знаем, известный
урон. Упоенные своей избирательной победой, лидеры
социал-демократии меньше внимания обратили на то, что в политической жизни
Германий побеждал финансовый капитал, в интересах которого
начиналось строительство крупного морского флота и который был подлинным
вдохновителем политики, направленной к укреплению и расширению-
влияния Германии на Тихом океане и вообще во всем колониальном
мире. Из поражения на выборах юнкерские партии сделали свои
выводы: они еще сильнее включились в империалистскую кампанию,
стремясь не отставать от «духа времени». Но ведущая роль была в
руках финансово-капиталистических кругов: в первую очередь именно они.
поддерживали политику адмирала Тирпица.
При отсутствии крупного военно-морского флота попытка захватить
Филиппины или только Манилу была заранее обречена на провал. Идея1
протектората Германии над Филиппинами была отброшена:
объединенный англо-американский морской флот был слишком грозен в войне..
Тогда возникла идея раздела Филиппинских островов или в качестве
программы-минимум — их нейтрализации шод мандатной гарантией всех
морских держав.32 Попытка договориться с Англией об осуществлений
этих планов ни к чему не привела.33 Более того, можно полагать, что
лондонское правительство поставило об этом в известность
правительство США. Тотчас же американская пресса подняла большую
кампанию против германских притязаний в филиппинском вопросе. Эту
кампанию Англия энергично поддерживала: наиболее резкие
антигерманские корреспонденции американских газет ттриходили из Лондона.
Не сумев договориться с Англией против США, германское
правительство сделало попытку договориться непосредственно с заокеанской
республикой. Из Вашингтона дали понять, что там готовы выслушать
более откровенные разъяснения и предложения. Германская
дипломатия не замедлила их дать. Предлагая свое «сотрудничество» и
«дружбу», она пустила пробный шар относительно стремлений
Германии приобрести угольные станции на Филиппинах и на архипелаге Сулу,
а также приобрести Каролинские острова. Германское правительство
дало понять, что оно хотело бы полностью овладеть и островами
Самоа 34 в виде компенсации за то, что США под шумок успели
захватить Гавайские острова.35 На это правительство США с самого начала,
и притом в ясной форме, заявило, что об уступке Германии
американской доли островов Самоа не может быть и речи. Вместе с тем
американское правительство создавало иллюзии, что по вопросу о
Филиппинах и Каролинах оно склонно итти на переговоры, но прежде всего
требовало, чтобы эскадра Дидерикса была отозвана. Однако
германское правительство опасалось лишить себя единственного веского
31 «Vorwärts», 5 июля 1898 г.
32 G. Р., Ή. XV, № 4М5. Бюлов — Вильгельму II, 14 мая 1898 г.
33 G. Р., В. XV, № 4146. Бюлов — Гатцфельду, 18 мая 1898 г.
34 G. Р., В. XV, № 4156. Рихтгофен — Гатцфельду, 10 июля 1898 г.
35 Формально захват был обставлен в виде договора, заключенного 16 июня 1897 г.
США с правительством Гавайских островов (G. ^Р., В. XIII, № 3409. Гогенлоэ —
Гатцфельду, 18 июля 1897 г.).

370
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
.аргумента в борьбе за раздел испанского колониального наследства.
Юно отказалось отозвать эскадру.
Но вот наступил момент, когда американское правительство
сообщило о предварительных условиях мира.36 Эти условия
свидетельствовали о том, что момент вожделенного раздела испанских владений
наступил. Было ясно, что американский империализм не собирается
выпустить Филиппины из своих рук, а тем более уступить их своим
германским соперникам. «Американская нация,— пояснял американский
досол в Берлине Уайт,— еще молода и потому в некоторых отношениях
подобна ребенку, и как ребенок она будет тянуться к яблоку, особенно
если оно ему запрещено».37 Вместе с тем Уайт зондировал почву
относительно намерений Германии и дал понять, что США в крайнем
случае не будут препятствовать тому, чтобы и Германия приняла участие
в дележе, также за счет Испании, но в другом месте.
\ Германское правительство тотчас же за это ухватилось. Только что
оно пыталось за спиной Англии договориться с США по вопросу о
Самоа, но неудачно. Теперь за спиной США оно поспешило закулисно
предложить Англии совместно защищать план нейтрализации
-Филиппин. 38 Тут таилась надежда, с одной стороны, облегчить в будущем
захват этих островов Германией, а с другой — соблазнить Англию
совместной акцией на Дальнем Востоке взамен ее уступок по вопросу о
разделе португальских колоний. Но из этого ничего не вышло. Солсбери
заявил, что Англия не заинтересована в будущей судьбе Филиппинских
островов39 и что, следовательно, на поддержку германских планов она
не пойдет. Германской дипломатии не удалось сорвать сближение
между Англией и США закулисной сделкой с каждой из них. Тогда со
всей стремительностью она обращается к обанкротившейся Копаний и
-предлагает ей по сходной цене уступить то, что все равно, рано или
поздно, пойдет с дипломатического аукциона мирных переговоров. Она
готова была приобрести все — «будь то Филиппины или остров Зулу,
будь то Каролины или острова в Океании, будь то Фернандо-По или
Канарские острова».40 К предстоящим переговорам с США по
вопросу о разделе испанского наследства Германия, следовательно,
старалась заручиться предварительным, хотя бы словесным, соглашением
с Испанией.
Но вот прелиминарный мирный договор между США и .Испанией
был подписан (12 августа 1898 г.), а Манила осталась в руках
американцев. Это означало, что последние германские надежды относительно
Филиппин развеялись как дым. Одержав победу, опираясь на
поддержку Англии, американские империалисты открыто претендовали на
36 Американские условия были таковы: отказ Испании от Кубы и от всех ее
владений в Вест-Индии, а также от одного из Марианских островов, оккупация
американскими войсками Манилы впредь до решения вопроса о судьбе Филиппинских
островов. В качестве посредника между США и Испанией хлопотала Франция.
Территориальные приобретения США в Восточной Азии шли явно наперекор старой
доктрине Монро. Тогда апологеты американского империализма призвали на помощь
святую католическую церковь. Подобно тому как благочестивый средневековый монах
ρ постный день пожирал порося, предварительно переименовав его в карася, эти
апологеты, ссылаясь на буллу папы Александра VI, указывали, что Филиппинские
острова находятся в Западном полушарии и потому могут быть проглочены американ
ским империализмом во имя непорочной доктрины Монро (см. Е. К i m ρ е η, Die
Ausbreitungspolitik der Vereinigten Staaten von Amerika, S. 298)
37 G. Р., В: XV, № 4163. Записка Рихтгофена, 30 июля 1898 г.
38 G. Р., В. XV, № 4165. Рихтгофен — Гатцфельду, 5 августа 1898 г.
39 G. Р., В. XV, № 4166. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 9 августа
4898 г.
40 G. Р., В. XV, № 4168. Рихтгофен — Радовицу, 12 августа 1898 г.

472
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Филиппины. Убедившись в позиции США, германская дипломатия
отказалась от мысли о возможности приобретения Филиппин. Тогда упор
был сделан на захват Каролинских островов. Германская дипломатия
начала энергично подталкивать растерявшееся испанское правительство
к секретным переговорам о скорейшей продаже этих островов, пугая
тем, что иначе острова будут насильственно захвачены какой-нибудь
«третьей державой».41 При этом она пообещала испанскому
правительству свою поддержку против новых американских домогательств,
возможных на открывающейся в Париже мирной конференции. Вместе с
тем она стремилась создать в Вашингтоне впечатление о· своей полной
готовности итти на сближение с США и даже услужить им.42 Когда
на мирной конференции американские делегаты окончательно
формулировали свое требование передать им Филиппины (захват они готовы
были прикрыть денежной компенсацией), германская дипломатия
осталась глухой к испанским крикам о помощи. Испанское правительство
оказалось обманутым*, пыталось протестовать, угрожать тем, что не
будет подписывать мирный договор, но никто серьезного внимания на
это не обращал. Так, за обещание поддержки в филиппинском вопросе
германское правительство добилось сначала соглашения с Испанией
относительно уступки ее колониальных владений. Теперь же за то, что
эта поддержка не была предоставлена, Германия получала согласие
США на реализацию своего соглашения с Испанией.
Но на пути к реализации Парижского договора стояла
Филиппинская республика. Чтобы полностью подчинить себе филиппинский народ,
получить возможность беспощадно его эксплоатировать и использовать
его территории в качестве плацдарма для экспансии в Китай,
американские империалисты пытались опереться на реакционные элементы
верхушечных слоев республики, а главное готовились к военным
действиям против нее. С другой стороны, империалистские круги опасались,
что в сенате они не получат двух третей голосов, необходимых для
ратификации аннексионистского договора, подписанного в Париже. Тогда
Мак-Кинли решил прибегнуть к провокации. В ночь на 4 февраля
1899 г. американские войска атаковали филиппинские траншеи, а
американский генерал Отис сфабриковал и отправил в Вашингтон
телеграмму, с сообщением, будто США стали жертвой филиппинской
агрессии. Получив эту телеграмму, Мак-Кинли тотчас же явился с ней
в сенат, и, как с горечью впоследствии писал Агинальдо, «добился
этим уголовным средством ратификации договора всего только тремя
голосами».43 Продолжая агрессивные военные действия против плохо-
вооруженного филиппинского народа, зверски расправляясь с ним,
американский империализм в конце концов задушил Филиппинскую респуб-
41 G. Р., В. XV, № 4171. Бюлов — Радовицу, 3 сентября 1898 г.
42 В этом отношении характерен эпизод, связанный с вопросом о Сан-Доминго^
Президент этой республики, опасаясь, что Сан-Доминго будет поглощено
американским империализмом, тотчас же по окончании испанской войны пытался заключить
с Германией торговый договор и предоставить ей право устройства морской станции
взамен гарантии суверенитета республики. «О, эта милая невинность! — надписал
Вильгельм,— на эту удочку я не попадусь!». Германия, очевидно, не собиралась за-
мизерную компенсацию, которую ей могли предложить, провоцировать разрыв с США,.
с которыми как раз тогда, как мы увидим, намечалось соглашение по вопросу о
разделе колониальных владений на Самоа (см. G. Р., В. XV, № 4201. Бюлов — Голле-
бену, 30 августа 1898 г.; № 4202. Голлебен — ведомству иностранных дел, 31 августа
1898 г.; № 4203. Бюлов — Вильгельму II, 2 сентября 1898 г.; № 4204, Меттерних —
ведомству иностранных дел, 3 сентября 1898 г.).
43 А. А. Губер, Филиппинская республика 1898 г. и американский империализм^
стр. 283.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 473
лику и установил там свой режим колониального господства. Это был
триумф американских империалистов, которые в избытке
аннексионистских чувств уже тогда начали мечтать об утверждении своего
господства над миром.44 Правда, как писал В. И. Ленин, «империалистская,
война против Испании 1898-го года вызвала оппозицию,
«антиимпериалистов», последних могикан буржуазной демократии, которые называли
эту войну «преступной», считали нарушением конституции аннексию
чужих земель, объявляли «обманом шовинистов» поступок по отношению
к вождю туземцев на Филиппинах, Агвинальдо (ему обещали свободу
его страны, а потом высадили американские войска и аннексировали
Филиппины)... Но пока вся эта критика боялась признать неразрывную
связь империализма с трестами и, следовательно, основами
капитализма, боялась присоединиться к силам, порождаемым крупным
капитализмом и его развитием, она оставалась «невинным пожеланием»». 4б
Захватив Филиппины, американский империализм остальное готов
был предоставить сделкам между нейтральной Германией и побежденной
Испанией. Воспользовавшись затруднительным положением, в которое
попало испанское правительство в переговорах с США об уступке
Филиппин, Германия со своей стороны нажала, чтобы добиться этой
сделки: она требовала, чтобы Испания уступила ей Каролинские острова
вместе с Палау, Марианские острова (за исключением Гуама),
Фернандо-По, а также угольную станцию на одном из Канарских
островов. Испанская монархия за одно только неопределенное обещание
германской дипломатии пойти навстречу «так скоро, как только этэ
будет возможно»,46 уже готова была на все. Если все же она
отклонила германские претензии относительно Фернандо-По и одного из
Канарских островов, то только потому, что опасалась, как бы Англия не
потребовала для себя также каких-нибудь компенсаций за счет этой
группы колониальных владений.47 Эти опасения заставили и Германию
не настаивать на удовлетворении всех ее претензий.
44 Так, например, сенатор Биверидж, один из типичных представителей
американской империалистской политики, утверждал в самом начале 1900 г.: «Бог не мог
в течение тысячи лет готовить народы, говорящие на английском языке... только для
пустого ,и ленивого созерцания и самолюбования. Нет! Он сделал нас умелыми
организаторами, призванными установить порядок в мире... Он сделал нас сведущими
в управлении с тем, чтобы мы могли руководить дикими и беспомощными народами...
Из ^всех рас он указал на американцев, которые должны в конечном счете привести
к возрождению мира» (А. Weinberg, Manifest Destiny. A study, of Nationalist
Expansionism in american History, Baltimore, Г935, p. 308.
45 В. И. Лени h, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. '274.
46 G. Р., В. XV, № 4185. Радозиц—ведомству иностранных дел, 8 декабря 1898 г.
47 Эти опасения Испании имели весьма серьезные основания. Английский
империализм предполагал воспользоваться обстановкой, создавшейся во время
испано-американской войны, чтобы окончательно утвердиться в районе Гибралтарского пролива
и тем самым превратить Средиземное море в английское озеро. В начале столкновения
британское правительство добивалось посреднической роли между США и Испанией
в надежде, что юно сможет извлечь определенные выгоды, не только пользуясь
обстоятельствами войны, но и условиями подготовляемого мира. «Честное маклерство
Альбиона,— указывал русский посол в Мадриде Шевич в конце мая 1898 г.,— конечно,
будет ^стоить Испании натурою довольно дорого, но в общем процессе разложения
несчастная жертва своего «донкишотизма» едва ли будет в состоянии торговаться,
лишь бы только от нее не требовали территориальных уступок -в направлении к
Гибралтарскому хинтерланду». Недалекое будущее показало, что царский посол
недооценил истинных размеров английских захватнических планов на Пиренейском
полуострове, а вместе с тем, питая явные классово-политические симпатии к реакционно-
монархическому режиму, господствовавшему в Испании, переоценил политическую
стойкость мадридского правительства. В период своего нарастающего соперничества

7 t
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В конце концов Германия добилась соглашения (12 февраля
1899 г.), по которому испанское правительство уступало ей за
компенсацию в размере 17 млн. марок Каролинские, Марианские острова
(за исключением Гуама) и Палау. Таким образом, Германия сначала
добилась от Испании территориальных компенсаций, едва прикрытых
коммерческой формой купли-продажи, взамен обещанной
дипломатической поддержки против наседавшего американского империализма.
Затем она добилась от последнего санкции своим захватническим
притязаниям — в качестве компенсации за то, что обещанной подержки
побежденной Испании она не оказала. Реакционное испанское
правительство, которое по-настоящему боялось только одного—: революции,48
готово было итти на любые закулисные сделки с империалистскими
государствами. Оно потерпело поражение не только во время войны, но
и во время заключения мира, и не только от своего прямого
противника — американского империализма, но и от своего сомнительного
«друга» — империалистской Германии.
В течение ряда месяцев германское правительство скрывало
содержание своих переговоров с Испанией о приобретении части ее
колониальных владений. На запрос Рихтера в рейхстаге Бюлов отказался
отвечать49 даже после того,.как соглашение было подписано: до
последнего момента он не был уверен, что испанские кортесы утвердят
сделку. Но все знали, что правительство добивается приобретения
Каролинских островов, и один из пангерманских лидеров, граф Арним-
Мускау, поспешил заверить правительство, что все его усилия на
поприще колониальной политики будут горячо поддержаны
большинством рейхстага.50 Все-таки, повидимому, большой уверенности в этом
не было, и колониальные круги, «Пангерманский союз» и другие
империалистские организации стали заранее усиленно расхваливать дешевую
колониальную покупку и рекламировать экзотические прелести
Каролинских и других вновь приобретенных островов: кокосовые пальмы,
какие-то плантации, о которых никто не знал, что может на них вырасти,
и дремучие леса, как будто юнкера нуждались в заповедниках для
охоты. Даже Бюлов не постеснялся говорить о «большом
экономическом значении» Каролинских островов. Между тем экономические
интересы Германии на вновь приобретенных островах ограничивались
деятельностью одной какой-то захудалой гамбургской фирмы «Jaluit
Gesellschaft» да изредка стоянкой пароходов «Северогерманского Ллойда»
с Францией английское правительство сделало Испании предложение заключить союз.
По сути дела, как правильно отмечает Шевич, то был английский лротекторат,
великодушно предлагаемый Испании. Этот навязывавшийся союз, который английские
историки изображают в качестве проявления британского альтруизма, должен был обязать
Испанию участвовать в войне на стороне английского империализма, отказаться от
возведения укреплений в районе Гибралтара и предоставить Англии право «вербовать
войска на испанской территории». «Взамен» этого Англия великодушно предложила
взять «на себя обязательства: 1) защищать Алжезирасскую бухту против нападения
со стороны другой державы, 2) защищать также Балеарские и Канарские острова».
Нетрудно видеть, что английский империализм этим союзом добивался
предоставления в свое распоряжение испанской армии и одновременно, под видом своих
собственных встречных обязательств, имел в виду захватить важные в стратегическом
отношении позиции, принадлежащие несчастному «союзнику». В частности, стремясь
взять на себя «защиту» Канарских островов, Англия выступила против аналогичных
германских планов («Красный архив», т. LX, «Испано-британский конфликт 1898—
1899 гг.»; см. документы и нашу вступительную статью к ним).
48 ü. Р., В. XV, № 4141. Бюлов — Вильгельму II, 16 апреля 1898 г.
49 Reichstag, 11 марта 1899 г., В. II S. 1490.
so «Alldeutsche Blätter», 26 марта 1899 г., № 13.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 475
на пути из Бремена в Австралию. Немцев на этих островах проживало
ровным счетом сто, так что, как съязвил Рихтер, Германии пришлось
платит 170 тыс. марок за каждого немца, который возвращается в
лоно империи.5.1 Всего же на Каролинских островах проживало 46 тыс.
человек,52 которые, конечно, никак не могли представлять собой
богатый рынок для германских товаров. Бисмарк когда-то называл
Каролинские острова просто «лохмотьями».
И тем не менее колониальный ажиотаж по поводу нового
приобретения был настолько велик, что Мюнстер, один из старомодных
германских дипломатов прусской закваски, не без отвращения заметил:
«Колониальные фантазеры похожи на голодных хищников и идут на
разбой вслепую».53 В самом деле, эти хищники собирались захватить
Филиппины, и когда это им не удалось, они были довольны, что все
же поживились Каролинскими и другими колониальными «лохмотьями».
Пангерманцы превозносили новый успех правительства, который они
ставили почти в ряд с захватом Цзяочжоу. Главное значение этого
успеха они усматривали в том, что «правительство последовательно
проводит германскую мировую политику и в данном случае при новом
разделе мира обеспечило определенную часть, которая в связи с ранее
приобретенными владениями в Великом океане создает в
экономическом и военном отношении замкнутую островную империю».5* Точно так
же оценивал значение новых приобретений и Бюлов. «Оба договора,—
заявил он,— договор с Китаем и договор с Испанией, являются версто-т
выми столбами на одной дороге и звеньями одной цепи».
Правительство утверждало, что Каролинские и Марианские острова будут прет
вращены в германские «опорные пункты между Юго-Восточной Азией
и Центральной Америкой».55
Предлагая рейхстагу утвердить договор с Испанией, правительство
чувствовало себя так, как будто оно только что одержало крупнейшую
военную победу. Героями дня были Бюлов и старый бисмарковский
выученик Радовиц, который вел переговоры в Мадриде. Пангерманцы и
друзья «Колониального общества», национал-либералы и большая часть
обеих консервативных партий пели им дифирамбы, не столько, впрочем,
за полученные более чем сомнительные, как они понимали,
экономические выгоды, сколько просто за активную политику, которая при
помощи одной только дипломатической ловкости позволила и Германии
урвать колониальный кусок на Тихом океане. Католический центр,
который уже продал империализму свою реакционную политическую душу,
также радовался тому, что Германии удалось овладеть территорией,
имеющей стратегическое значение на морских пространствах между
Цзяочжоу, Юго-Восточной Азией и Центральной Америкой. Либер
готов был вручить Бюлову «пальму триумфа».56 Герберт Бисмарк,
который продолжал пользоваться влиянием в юнкерском лагере,
51 Reichstag, 6 июня 1899 г., В. Ill, S. 2344.
52 Τ а м же.)
53Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 471.
54 «Alldeutsche Blätter», 11 июня 1&99 г., № 24. Выступая в рейхстаге,
председатель «Пангерманского союза» Хассе заявил: «Это распространенное заблуждение,
которое, однако, часто бывало сдерживающим моментом для предприимчивого духа
нашего немецкого народа, будто мир уже поделен. Мир никогда не может быть
поделен, но заморские страны меняют своих господ; они переходят из рук слабых или
ослабевших народов в руки усилившихся народов Европы» (Reichstag, 21 июня 1899 г.,
В. Ill, S. 2699).
55 Reichstag, 21 июня 1899 г., В. Ill, ;S. 2695—2696.
s« Reichstag, 21 июня 1899 г., В. Ill, S. 2697.

476
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
поспешил разъяснить, что пренебрежительное отношение его отца к
Каролинским «лохмотьям» теперь, в новых условиях, больше не имеет
оснований.57 Однако другая часть юнкерства отнеслась к соглашению
с Испанией весьма сдержанно. Дело в том, что параллельно с
соглашением о продаже Каролинских и других островов германское
правительство подписало с Испанией торговый договор о взаимном
предоставлении права наибольшего благоприятствования.58 Этот договор
предоставлял известные выгоды германской промышленности. Но «Союз;
сельских хозяев» был им совсем не удовлетворен: дешевые испанские
вина получили доступ на германский внутренний рынок, а это, с точки-
зрения юнкеров-винокуров и кулаков-виноделов, была слишком дорогая
цена за участие Германии в разделе испанского колониального
наследства. Каниц так и заявил, что его мало интересует колониальная
политика и острова на Тихом океане, но что его возмущают наглые испай-
цы, которые требуют предоставить им право наибольшего
благоприятствования на вечные времена. Нетрудно было понять, что его
возмущение было направлено по адресу правительства и имело все ту
же цель — заставить правительство изменить основы существовавшей
политики торговых договоров. Но, побушевав, и Каниц высказался за
утверждение договоров с Испанией.59
Таким образом, единственным противником колониальной политики
господствующих классов была социал-демократия. Только
«свободомыслящие» высказались также против приобретения Каролинских островов,
но они исходили вовсе не из каких-либо принципиальных политических
соображений в отношении колониальной политики; просто сделку с Испа^
нией они считали в экономическом отношении невыгодной. К тому же
они опасались, что это приобретение даст толчок для пропаганды в
пользу нового усиления военно-морского флота. Главное же, они опасались^
что расширение германских владений на Тихом океане повлечет за собой
новые трения с США.60 Между тем они хотели бы этих трений избежать.
Это было в интересах германских экспортеров в США и тех групп
финансового капитала, которые, будучи связаны с американскими
монополиями, поместили в США свои инвестиции.
Разумеется, социал-демократия была чужда этим интересам. Она
воспользовалась каролинским вопросом, чтобы показать, что
колониальная политика проводится за счет народа и не в интересах народа.
Бебель издевался над новой каролинской эпопеей, заметив, что она не
стоит даже тех денег, которые пришлось на нее затратить. Яучше было»
бы, сказал он, потратить эти деньги на что-нибудь более полезное в
самой Германии.61 При обсуждении этого вопроса в рейхстаге главным-
оратором социал-демократической фракции был Либшехт. Его
выступление показало, что, не выковав нового теоретического оружия, старая:
67 Reichstag, 22 июня 1899 г., В. Ill, S. 2765.
58 За последние годы германский экспорт в Испанию значительно снизился
(в 1889 г.— 44 млн. 615 тыс. марок, а в 1898 г.— 24 млн. 1725 тыс. марок). В августе
1893 г. кортесы отказались ратифицировать разработанный германо-испанский договор,
что привело в следующем году к таможенной войне. Эта таможенная война
закончилась летом 1896 г., когда Германия и Испания предоставили друг другу низкие
тарифы, но без права взаимного наибольшего благоприятствования. Подписанный
в 1899 г. договор о взаимном наибольшем благоприятствовании должен был иметь
силу в течение пяти лет (Reichstag, X Legislaturperiode, Ш Anîageband,. Drucksache.·
Ν 397, S. 2510, Denkschrift).
59 Reichstag, 21 июня 1899 г., В. Ill, S. 2700.
<w Reichstag, 21 июня 1899 г., В. Ill, S. 2703.
« Reichstag, 6 нюня 1899 г., В. Ill, S. 2344.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОЙНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 477
социал-демократическая партия не понимала значения колониального
вопроса в новых условиях империалистской борьбы за раздел и передел
мира. Но она и не видела новых явлений, которые именно в период
испано-американской войны стали раскрываться с огромной быстротой
и наглядностью, внося в международные отношения, сложившиеся в
мире, новое, сильное и нарастающее напряжение. Либкнехт резко
критиковал германскую политику. Он доказывал, что она поглощает
огромные средства, которые так необходимы, чтобы хотя бы несколько
поднять материальное положение и культурный уровень народа. Он
утверждал, что главная задача новой колониальной сделки состоит в том,
чтобы раздуть в стране шовинизм, оправдать политику морских
вооружений и облегчить правительству проведение реакционного курса в
области внутренней политики.62 В таком же духе обсуждался вопрос
и на съезде социал-демократической партии, состоявшемся осенью
в Ганновере.63 Все это было верно, и даже весьма ограниченные левые
буржуазные либералы из лагеря «свободомыслящих» это понимали. Но,
как и эти «свободомыслящие», социал-демократия не видела
подлинных движущих сил колониальной политики вообще, а германской — в
частности. Либкнехт утверждал, что германская колониальная политика
ведется в интересах людей высшего общества, которым нехватает
места в Европе и поэтому для них создаются должности на
колониальной периферии.
Либкнехт считал, что колониальная политика может быть
благотворной или губительной в зависимости от того, каков строй того
государства, которое ее осуществляет. Он крайне идеализировал английскую
колониальную политику и пресловутую английскую «демократию». Он
утверждал, будто Англия осуществляет в своих колониях «культурную
миссию». Современную ему Германию он сравнивал с древним Римом,
где также господствовал шовинизм во внешних делах и деспотизм в
делах внутренних, а главным лозунгом было — хлеба и зрелищ. Только
в Германии, иронически заметил Либкнехт, нет дешевого хлеба: Микель,
министр финансов, обещает повысить тарифы на хлеб, и, чтобы отвлечь
внимание народа, правительство устраивает зрелища — в Цзяочжоу и
на Каролинах...64
Конечно, это был ораторский прием. Либкнехт хотел высмеять
угодливость правительства перед юнкерами. Но вся его аргументация
свидетельствовала о том, что социал-демократия не отдавала себе
отчета в подлинном империалистском характере политики юнкерского
правительства Гогенлоэ — Бюлова — Тирпица. Критика, которой
подвергалась эта политика со стороны социал-демократии, по сути дела носила
полулиберальный характер. Так, на Ганноверском съезде партии было
сказано, что колониальная политика правительства не годится, потому
что она требует расходов, превышающих общую ценность
экономических выгод, извлекаемых Германией из ее колоний. Но каково должно
быть отношение рабочего класса к колониальной политике
правительства в том случае, если бы эта политика стала приносить экономические
выгоды, превышающие государственные расходы в колониях? На этот
вопрос Либкнехт ответа не давал, но свойственная ему идеализация
колониальной политики Англии свидетельствовала о том, что он вовсе
«2 Reichstag, 21< июня 1899 г., В. ГИ, S. 2707.
63 Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der Sozialdemokratischen
Partei Deutschlands. Abgehalten zu Hannover vom 9 bis 14 Oktober 1899, Berlin
1899 S 39
*4 Reichstag, 21 июня 1899 г., В. Ill, S. 2707—2709.

478
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
не при всех условиях исключал заинтересованность рабочего класса в
делах этой политики. В это время партия начала борьбу против
ревизионистов марксистского учения, против оппортунизма, возглавленного
Бернштейном. Но с тех позиций, которых Либкнехт придерживался по
вопросам колониальной политики, задача ликвидации этого опасного
течения не могла быть решена. Нельзя было эффективно бороться
против оппортунизма и одновременно делать еАму уступки.
Итак, господствующие классы охотно поддерживали новое
выступление правительства на мировой арене, ибо видели в нем усиление роли
Германии как «мировой державы», сумевшей добиться колониальных
приращений в результате войны, которой она не вела. Аргументируя
таким образом, Бюлов тем самым прославлял свою политику «свободных
рук». Обращаясь к будущему, он рисовал перед взорами еще более
широкие перспективы. Вильгельм Либкнехт с трибуны рейхстага назвал
эти перспективы «детскими фантасмагориями». Он не понял их
классовый характер и недооценивал их политическое значение. Правда, в
результате своего вмешательства в конфликт между американским
империализмом, выходящим на мировую арену, и старой полуфеодальной
Испанией Германия сумела овладеть только колониальными лохмотьями
вроде Каролинских островов. Но важно было то, что в этот переломный
момент мировой истории, даже не имея крупных морских вооружений»
она уже приняла участие в переделе колониальных владений. А это
означало, что германский империализм подходит к новому рубежу
своего развития.
2
Одним из проявлений роста агрессивного курса германского
империализма в области внешней политики и реакционного курса в
области внутренней политики являлось усиление борьбы против славянских
народов в пределах не только своей страны, но и союзного австро-
венгерского государства Габсбургов. Преследование польского населения
в Познани, Силезии и других западно-польских землях на протяжении
последних лет отнюдь не ослабевало. Еще в 1894 г., на съезде «Пангер-
манского союза» была разработана обширная программа антипольокой
политики. Наряду с мерами, имевшими в виду преследование польского
языка и польской культуры, она предусматривала дальнейшее усиление
немецкой колонизации польских земель, дальнейшее вытеснение и
искоренение польского элемента. С этой целью в Познани был создан «Союз
содействия германизму в Восточных марках», впоследствии создавший
филиалы и в других провинциях. Эти организации находились в самой
тесной связи не только с прусским правительством и Колонизационной
комиссией, но и с владельцами крупных поместий, шахт, фабрик,
заводов и рудников.
Как раз в последние годы XIX в. усилился процесс формирования-
польского сельскохозяйственного и городского пролетариата.
Разоряемые польские крестьяне шли в города, где пополняли ряды рабочего
класса, испытывавшего двойной гнет — социальный и национальный —
со стороны крупной немецкой буржуазии и ее воинствующих
шовинистических организаций, в то время как польское крестьянство и
батрачество испытывало не меньший гнет со стороны крупных немецких
помещиков и прусской Колонизационной комиссии. Проводя свою
деятельность под лозунгом борьбы «германизма» против «полонизма»,

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д.
479
Колонизационная комиссия занималась тем, что, получая землю от
немецких помещиков на условиях, крайне выгодных для последних,
создавала парцеллы, которыми наделяла исключительно немцев. Однако
далеко не все немецкие крестьяне имели возможность при желании рас-!
считывать на получение этих парцелл. Преимущество отдавалось лишь
крестьянам-протестантам: прусское правительство, стремясь играть на:
религиозной розни между польским населением (в основном
католическим) и немецким населением (в основном протестантским), старалось-
не допускать на польские земли немецких крестьян-католиков. Главное
же заключалось в том, что парцеллы предоставлялись лишь наиболее
зажиточным немецким крестьянам — кулакам, вполне благонадежным с
точки зрения прусского полицейско-юнкерского государства. Таким
образом, Колонизационная комиссия стремилась создать на польских
землях оплот пруссачества и воинствующего «германизма».
Стремясь вытеснить польский элемент из деревень и проводя
политику «окружения» городов немецким элементом, правящие классы
Германии и их правительство вели борьбу и против польской буржуазии,
которая занимала определенные позиции ,и в промышленности и в
торговле. Как и в других аналогичных исторических условиях, основным
вопросом борьбы молодой польской буржуазии был вопрос о рынке.
Говоря словами И. В. Сталина, «сбыть свои товары и выйти победите^-
лем в конкуренции с буржуазией иной национальности — такова её цель.
Отсюда ее желание — обеспечить себе «свой», «родной» рынок».65
Однако крупная немецкая буржуазия, опираясь на реакционное прусско-
германское государство, на существующий бюрократический и
полицейский режим и созданные ими националистские антипольские
организации, вела острую борьбу против польских конкурентов не только в
области экономической, но и политической. Не довольствуясь
организацией антйпольского бойкота, «Союз восточных германских марок» и
другие организации воинствующего «германизма» начали требовать от;
правительства введения новых мер в интересах немецкой колонизации
польских земель. Под влиянием этих требований Гогенлоэ в январе
1898 г. внес в прусский ландтаг законопроект об увеличении
соответствующих фондов, предназначенных покрыть расходы по колонизации,
на общую сумму 100 млн. марок. Партии консерваторов и национал-^
либералов, составлявшие большинство в ландтаге, более чем горячо,
поддержали инициативу правительства, и их ораторы воспользовались
случаем, чтобы в ходе дебатов, дав волю своим политическим
инстинктам, выступить против поляков в самом агрессивном и разнузданном;
духе. Несмотря на протесты польского депутата Язьджевского, который
отказался участвовать в обсуждении законопроекта, прусский ландтаг
утвердил предложение, внесенное правительством, и таким образом
антипольский колонизационный фонд, созданный Бисмарком, был теперь
увеличен вдвое. Но Микель, прусский министр финансов, один из
главных вдохновителей «политики сплочения» прусско-германской реакции,
не довольствуясь этим, требовал в ландтаге проведения новых
решительных антипольских мероприятий и в городах. При этом его
требования сопровождались самыми недвусмысленными политическими
угрозами по адресу национально-освободительного движения польского
народа. Поляки, утверждал он, должны похоронить надежды на то,
что «в Европе могут когда-нибудь наступить события, которые сделали
бы возможным восстановление прежней Польши». Более того он
И. В. Сталин, Марксизм и национальный вопрос, Соч., т. 2, стр. 305.

480
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
утверждал, «что они надолго,— навсегда будут принадлежать к прусскому
государству и связаны с ним не на жизнь, а на смерть». Обращаясь
к прусскому ландтагу, Микель предложил, в целях обеспечения успеха
борьбы против «польской опасности», использовать ряд фондов, кроме
колонизационного. В частности, он предложил использовать так
называемый «диспозиционный фонд», которым располагали обер-президенты
Познани, Поморья и Силезии.65 а Прусские консерваторы и национал-
либералы охотно поддержали и это предложение, как готовы были
поддержать и всякие другие реакционные мероприятия, направленные
против национальных меньшинств, в частности против польского народа.
То было время, когда среди господствующих классов Германии
царило сильное возбуждение в связи с внутренней борьбой по
славянскому вопросу, развернувшейся в Австро-Венгрии. Мы уже отмечали, какие
значительные последствия имели по сути дела малозначительные
реформы министра-президента Бадени, касавшиеся уравнения в
администрации чешских земель чешского и немецкого языков. Мы отмечали, что
даже эти половинчатые уступки младочехам вызвали в руководящих
кругах германской дипломатии резкое недовольство ввиду того, что они
совпали с австро-русским соглашением по балканским делам. Но и
более широкие политические круги германского империализма усматривали
в общем политическом курсе союзной Австро-Венгрии новые тенденции,
которые они стремились задушить в самом начале. Особенно активны
были пангерманские круги, которые реагировали на события в Австрии
чрезвычайно быстро и решительно. Похоже было на то, что они решили
использовать указы Бадени в своих целях, в целях пропаганды своей
общей программы — борьбы за создание «Срединной Европы» против
славянских народов. Хассе, лидер «Пангерманского союза», и Шенерер,
лидер «немецкой национальной партии» в Австрии, продолжали
яростную кампанию по двум согласованным между собой линиям: оба они
кричали о «чехизации» Австрии и о смертельной опасности, якобы
нависшей над «германизмом».65
Однако на деле эта кампания призвана была прикрыть
наступательную агрессивную борьбу не только против чехов,
«облагодетельствованных» указами Бадени, но и против других славянских народов. В это
время «Пангерманский союз» усилил кампанию и против поляков,
населявших восточные провинции Германии, и против венгров. Германская
пресса, и притом пресса не только «Пангерманского союза», была полна
тревожных сообщений по поводу роста чешского движения, по поводу
роста мадьярской оппозиции в Австро-Венгрии, явно поддерживая
антиправительственную партию Шенерера и другие реакционные силы в
Австрии, ринувшиеся на борьбу за утверждение «германизма». Потеряв
всякое чувство приличия, «Пангерманский союз» стал все более
определенно и более откровенно вмешиваться во внутренние дела Австрии.56
Хассе пытался совлечь на этот путь даже рейхстаг, на скамьях которого
сидело много явных и тайных сторонников «Пангерманского союза».
Но это было уже слишком, и рейхстаг отклонил пангерманскую
резолюцию, которая заключала призыв к открытой поддержке одной части на-
65а «Stenographische Berichte über die Verhandlungen der von 22 Dezember 1897
einberufenen beider .Häuser des Landtages», Б. I, B. 1898, S. 122.
656 A. Cheradame, L'Europe et la question d'Autriche au seuil du XX siècle,
p. 107—108.
€6 В отчете о своей деятельности в Г897 г. «Пангерманский союз» прямо
утверждал, что -австрийские дела он рассматривает как свои собственные (см. «Alldeutsche
Blätter», 29 мая 1898 г., № 21).*

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 481
селения Австро-Венгрии против другой.67 Но пангерманские круги, не
смущаясь, продолжали свое дело. Они энергично подталкивали своих
«немецко-австрийских братьев по племени» к активным выступлениям
против славян и против венгров, против маневрирующих в
правительстве католических клерикалов и, конечно, против евреев, требуя от своих
«братьев» выполнения «германской миссии». Не ограничиваясь
использованием «немецкой национальной лартии», «Пангерманский союз»
приступил к созданию своих собственных местных организаций — «опорных
пунктов» — в Чехии, Моравии, Семиградье и в других землях Австро-
Венгрии. 68
Летом 1897 г. съезд «Пангерманского союза» опубликовал
воззвание, в котором многозначительно утверждал, что указы Бадени могут
подорвать «еще существующий в настоящее время союз между
Германской империей и Австро-Венгрией».69 Тогда же пангерманская
пропаганда стала чаще пользоваться политическими терминами, которые
также довольно определенно свидетельствовали об истинных целях тех,
кто их применял. Так, Австрия все чаще стала называться «Восточной
маркой», а население ее — «германским барьером» против славянских
народов.70
Таким образом, «Пангерманский союз» активно вмешивался во
внутренние дела Австро-Венгрии и даже не останавливался перед тем, чтобы
открыто угрожать последней подрывом основ ее внешней политики —
союзных отношений с Германией.
Пользуясь покровительством свыше, «Пангерманский союз»
действовал по плану, одна часть которого выполнялась в Германии, другая —
одновременно выполнялась его креатурой в Австрии. И тут и там
одновременно проводились митинги, направленные против указов Бадени, а
по сути дела, разжигавшие шовинистические инстинкты во славу
«германизма» как основы будущей «Срединной Европы». И тут и там
раздавались призывы к активной дискриминации славян. В частности, «Пан-
германский союз» принял решение, обязывавшее всех членов своей
организации немедленно уволить с работы всех рабочих и служащих
чешского происхождения.71 Эта шумная и не прекращавшаяся кампания
далеко не ограничивалась борьбой против указов Бадени. Она имела
гораздо более широкие политические цели, которые вскоре стали окон^·
чательно ясными: 10 июля 1897 г. в Вене на одной из главных улиц,
прилегающих к парламенту, толпа, возбужденная агентами «немецкой
национальной партии», водрузила знамя Германской империи. Это был
явный вызов со стороны воинствующего пангерманизма.
Между тем австрийское правительство бездействовало: это его
малодушие объяснялось не столько страхом перед бандой
крикунов-шовинистов из пангерманского филиала Шенерера, сколько опасениями, как бы
не оскорбить своего германского союзника. За это свое малодушие я
трусость правительству Бадени пришлось дорого заплатить.
Воинствующий шовинизм, поддерживаемый извне — через «Пангерманский союз»,
поднял голову. В конце 1897 г. в Вене вспыхнули беспорядки, на улице
67 Reichstag, 15 декабря 1897 г.
68 Так, например, были созданы «Общество южной марки», «Союз немцев в
Богемии» и т. д. («Alldeutsche Blätter», 19 декабря 1897 г., № 51).
69 «Alldeutsche Blätter», 27 июня 1897 г., № 26.
70 «Alldeutsche Blätter», 5 декабря 1897 г., № 49.
71 А. С her a dame, L'Europe et la question d'Autriche au seuil du XX siècle,
p. 113.

482
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
появились баррикады, и правительство Бадени, опасаясь дальнейшего
углубления кризиса, вынуждено было уйти в отставку.
Вся германская пресса встретила сообщение об этой отставке с
нескрываемым восторгом. «Пангерманский союз» расценил падение
правительства Бадени как «большую заслугу соплеменников
(Volksgenossen)... перед среднеевропейским германизмом».72 Однако прусское
юнкерство было настроено по-иному: оно почувствовало, что в австрийских
политических пертурбациях таится опасность его господству в Германии.
Оно опасалось, что усиление кризиса в Австро-Венгрии может
действительно вызвать распад двуединой монархии и поставить в порядок дня
аннексию Германией старых австрийских земель. Прусские юнкеры по-
прежнему были противниками этого плана, и поэтому падение
правительства Бадени они встретили весьма сдержанно. Они утверждали, что
обстоятельства этого падения (уличные демонстрации, беспорядки,
баррикады) означают победу «революции» над «авторитетом».73 Что
касается правительственных кругов и официальной дипломатии, то их
отношение к австрийским событиям только отражало противоречивые
настроения и интересы господствующих классов. Правительство по
меньшей мере не мешало политической агитации пангерманских
империалистов в отношении Австрии и, повидимому, не сделало ни одного шага,
чтобы отмежеваться от действий «немецкой национальной партии» в
Австрии.74 Однако оно явно было недовольно, когда увидело, к каким
последствиям привела деятельность пангерманской креатуры. По
сведениям Остен-Сакена, «полученным из верных источников», в Берлине в
правительственных кругах свержение Бадени расценили как революцию,
подготовленную австрийскими социалистами. «Последнее
обстоятельство,— сообщал Остен-Сакен,— заставляет многих из германских
политических деятелей серьезно призадуматься и крайне скептически
относиться к этой так называемой «победе германизма». Отсюда
Остен-Сакен делал следующий вывод: «Действительно, ослабление Габсбургской
монархии, главного элемента, на который опирается Германия в
Тройственном союзе, не может не привести здешнее общественное мнение
к существенным опасениям. К тому же, предвидя в более или менее
далеком будущем присоединение немецкой провинции Австрии к
федеративной Германии, здесь не без тревоги следят за успехами венских
социалистов».75
Отставка Бадени не ослабила внутреннего кризиса в Австро-Венгрии
и еще более ухудшила взаимоотношения между Австро-Венгрией и
Германией. Правительство возглавил барон Гауч фон Франкентур, старый
опытный бюрократ, который должен был найти пути к осторожному
отступлению правительства, найти какой-то компромисс между
социальными верхушками борющихся национальных элементов с тем, чтобы
сохранить двуединую основу австро-венгерской монархии Габсбургов. Это
было правительство переходного типа, которое в такой же степени боя-
?2 «Alldeutsche Blätter», 5 декабря 1897 г., № 49.
73 «Neue Preussische Kreuzzeitung», 29 ноября 1897 г.
74 Редакторы G. Р. предусмотрительно не включили в свою коллекцию
документы, которые характеризовали бы отношение германской дипломатии к событиям
в Австрии. Однако и из документов, относящихся к более позднему времени, явствует,
что германская дипломатия активно влияла на венский кабинет, стремясь побудить
его отменить указы Бадени. «Относительно того, что мы в Берлине думаем,— сообщал
германский посол в Вене,— я никогда не оставлял сомнений в (здешнем.— А. Е.)
правительстве» \(G. Р., В. ΧΠΙ, № 3741. Эйленбург — Гогенлсэ, 1 марта 1898 г.).
75 Архив МИД, К. 21. л. 320. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 4 декабря / 22 ноября
1897 г., № 88.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 483
лось открыто отменить указы Бадени, как и объявить о том, что они
сохраняют силу. Оно бесконечно совещалось по вопросу о том, как
выйти из положения, испытывая при этом постоянно сильное давление со
стороны Германии.
Это давление оказывала не только пангерманская пропаганда, но и
официальная дипломатия. Эйленбург, германский посол в Вене, старался
вмешиваться в переговоры, которые австрийское правительство вело то
в Вене, то в Будапеште, но не всегда удачно. Маневрируя,
правительство должно было искать поддержки то польских, то чешских
аграриев, и все это очень не нравилось Эйленбургу. «Я думаю,— сообщал он
в Берлине,— что чаша весов уже склонилась (в Австро-Венгрии.—
А. Е.) в пользу славян». На это сообщение Вильгельм отозвался очень
определенно: «Finis triplicate» («конец Тройственному союзу»),—
надписал он на полях донесения Эйленбурга. Граф Голуховский, который
при смене правительств в Вене сохранил свой пост министра
иностранных дел, убеждал своих германских союзников не нервничать, не
проявлять излишней торопливости и, наконец, понять и привыкнуть к
мысли, что Австро-Венгрия переживает серьезный внутренний кризис и что
потребуется еще много лет, прежде чем он будет изжит. Но как и пан-
германские круги, берлинское правительство понукало правительство
Гауча отменить указы Бадени и взять откровенно античешский и
антиславянский курс. Венское правительство чувствовало себя не в силах
это сделать, что вызвало сильное беспокойство или, правильнее сказать,
недовольство в правящих сферах Германии. Эйленбург считал, что Гауч
готовит новые уступки верхушечным элементам чешского и польского
населения. Это сообщение вызвало у Вильгельма бурную реакцию: даже
самые ограниченные уступки славянскому населению он рассматривал
как начало конца Габсбургской монархии и как угрозу его собственной
германизаторской политике в польских областях Пруссии. Отсюда он
делал вывод: «Мы должны своевременно наладить крепкий мост к
России».76
Но итти по этому мосту в сторону царской России в целях
укрепления господства Пруссии в западных областях Польши и в целях
подготовки к возможной аннексии австрийских земель означало бы своими
собственными руками подорвать основы традиционной политики
господства Пруссии в Германии и господства Германии в Тройственном
союзе. Вместе с тем это означало бы также ликвидировать в самом
зародыше политику заигрывания в отношении Англии, политику, которая,
прикрывая собой шантаж и вымогательство, имела целью добиться
расширения колониальных владений. На столь серьезные социальные,
политические и дипломатические пертурбации германское правительство не
пошло, да и сам Вильгельм, конечно, не решился бы пойти. Самое
главное, однако, заключалось в том, что в радикальной перестройке основ
германской внешней политики не было нужды. Австрийское
правительство вовсе и не думало предоставлять славянскому населению
какие-нибудь существенные уступки. Это означало, что оно и не собиралось
перестраивать основы своей внутренней политики, и, следовательно,
основы австро-германских отношений могли остаться прежними. Но
германское правительство вовсе не отказалось от возможности использовать
внутриполитический кризис в Австро-Венгрии в своих интересах, в
интересах усиления своего влияния в пределах союзной монархии
Габсбургов. В этом отношении обстоятельства благоприятствовали ему.
76 G. Р., В. XIII, № 3471. Эйленбург — Гогенлоэ, 1 марта 1898 1г.

484
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
После длительных размышлений и колебаний венское правительство
пришло к выводу, что указы Бадени нельзя сохранить, но и нельзя
отменить: поэтому оно их видоизменило.77 Это соломоново решение никого,
однако, не удовлетворило: ни младочехов, ни «немецкую национальную
партию», ни германское правительство. Новый кабинет, сформированный.
в Вене под руководством графа Туна, крупнейшего представителя
чешской аристократии и бывшего наместника в Чехии, ничего не изменил в
положении вещей: свою главную задачу он видел в том, чтобы какой-
нибудь сделкой с венгерскими магнатами добиться продления австро-
венгерского соглашения, срок которого истекал.78 Словом, он пытался
как-нибудь спасти расползавшуюся ладью двуединой монархии. Но
внутренняя борьба в ней не прекращалась, и, пользуясь брешью, силы пан-
германского империализма активно вмешивались в ход этой борьбы.
Не удовлетворяясь деятельностью, которую развернула в Австрии
«немецкая национальная партия» Шенерера, «Пангерманский союз» усилил
нападки на правительство Австро-Венгрии, обвиняя его, совершенно,
впрочем, безосновательно, в недопустимых уступках венграм и
славянам. Германское правительство поощряло эти нападки и даже открыто
солидаризировалось с ними: выполняя требования «Пангерманского
союза», прусское правительство стало высылать из Силезии австрийских
поляков. Это вызвало возмущение польских и чешских делегаций. Не
желая портить отношений со своими германскими союзниками, Голуховский
постарался замять дело. Этой чрезмерной угодливостью· он ничего не
достиг и только поощрил политические круги Германии к новому
вмешательству во внутренние дела союзной Австро-Венгрии и к усилению
давления на венский кабинет.
Пангерманские империалисты, чувствуя за собою поддержку
правительства, развернули кампанию с новой силой, с еще более крупным
размахом и с еще более неприкрытыми целями. В начале сентября они
организовали большой съезд «Пангерманского союза». На этот съезд,
открывшийся в Мюнхене — центре пропаганды против Австро-Венгрии,
прибыли и делегации немецких «опорных пунктов» в Чехии, Семиградье
и в других частях двуединой монархии. В повестке дня стояли три
злободневных вопроса: 1) борьба Германии за морские и угольные
станции, 2) борьба против славянства в Австро-Венгрии и в Германии,
3) борьба за сплочение «германизма» в Европе.79 Съезд прошел в
атмосфере общего подъема шовинизма. Здесь, в присутствии делегации от
крупповских верфей, раздавались воинственные речи о необходимости
приобретения «опорных пунктов» и угольных станций во всех частях
земного шара на случай войны. Здесь раздавались уже и бредовые
речи о том, что «немецкий народ — народ господ» и что немцы за
границей — это «форпосты империи пангерманизма». Особенно активны
были представители этих форпостов в Австро-Венгрии.80 Съезд проходил
под откровенными лозунгами борьбы «германизма» против славянства
и более замаскированными лозунгами борьбы за включение Австрии в
состав Германской империи и создание на этой основе пангерманской
«Срединной Европы».
77 Эти видоизменения заключались в следующем: Чехия в отношении пользования
языком в административных учреждениях была разделена на округа — чешские,
немецкие и смешанные. Это деление оставалось временным впредь до окончательного
решения вопроса законодательным путем.
78 G. Р., В. XIII, № 3743. Лихновский — Гогенлоэ, 131 мая 1898 г.
™ «Alldeutsche Blatter», 7 августа 1898 г., № 32.
- «° «Alldeutsche Blätter», 18 сентября 1898 г., № 38.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 485
В этой атмосфере Германия совершила новый провокационный шаг
но отношению к Австро-Венгрии. В ноябре 1898 г. прусское
правительство выслало большую массу австрийских славян-рабочих. Оно
действовало так, не имея никакого повода, только по настоянию пангерманских
кругов.81 Венское правительство, при всем своем желании, проглотить
этот новый вызов не могло. Министр-президент граф Тун, который,
вообще говоря, мечтал только о том, чтобы просуществовать «по
возможности без скандала»,82 вынужден был ощетиниться и произнести
несколько туманных слов недовольства по адресу прусских властей.
В заключение своей речи он заявил, что в случае, если прусское
правительство будет продолжать ничем не оправданные репрессии против
подданных австро-венгерской монархии, венское правительство,
возможно, вынуждено будет применить ответные меры. Это было самое
меньшее, что Тун мог сказать при сложившихся обстоятельствах. К тому
же, Голуховский поспешил заверить Эйленбурга, что Тун вовсе не
собирается угрожать прусскому правительству и еще меньше собирается
свои слова осуществлять на деле.83 Но все было напрасно. «Тевтонская
ярость» германского империализма уже пробудилась, и на страницах
немецкой прессы, как это и обещал Эйленбург Голуховскому, поднялась
неслыханная кампания против правительства союзной державы.
Особенно неистовствовала пангерманская пресса, которая прямо угрожала
расторжением Тройственного союза. Она утверждала, что поскольку
Италия потерпела поражение «даже от полуварварского противника»
(имелась в виду Абиссиния), а на австрийскую армию нечего надеяться,
ввиду того что в двуединой монархии усилились «враждебные немцам
происки мадьяр, чехов и других осколков полуцивилизованных народов»,
то нужно вообще пересмотреть отношения Германии к обоим союзным с
ней государствам: «Будем откровенны и скажем: Италия и
Австро-Венгрия не являются для нас больше действительными союзниками,— они
союзники только на бумаге».84 Таковы были настроения пангерманских
кругов, которые уже получили довольно широкое распространение. Еще
раньше, в самом начале кризиса генерал Вальдерзее, который всегда
ставил юнкерские интересы превыше всего, также стал склоняться к
мысли, что из всего этого запутанного клубка национальных
противоречий в Австро-Венгрии и сложных австро-германских отношений может
быть в конечном счете только один выход: катастрофа Австро-Венгрии.
«Если она наступит,— записывал Вальдерзее в своем дневнике,— мы
должны, также при помощи силы, создать Великую Германию».85
Германское правительство решило, что новый кризис, возникший во
взаимоотношениях с австро-венгерским союзником, нужно ликвидировать
решительно, быстро и притом исключительно в собственных интересах.
Опираясь на пангерманскую кампанию, которая с одинаковой силой
проводилась против правительства Туна как в самой Германии, так и в
Австрии, оно предприняло дипломатическое наступление против
союзника, стремясь заставить его отказаться от самостоятельных действий в
делах национальной политики. Австрийская пресса, уже достаточно
напуганная, стремилась доказать, что в Германии неправильно поняли
Туна, что возникшие трения являются плодом недоразумения, и т. д. Всё
81 A. Cheradame, op. cit., p. 126.
82 G. P., B. XIII, № 3743. Лихновский — Гогенлоэ, 31 мая 1898 г.
83 G. Р., В. XIII, № 3476. Эйленбург —- ведомству иностранных дел, 30 ноября
1898 г.
84 «Alldeutsche Blätter», 11 декабря 1898 г., № 50.
85 Waldersee, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 407.

486
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
было напрасно. В Берлине твердо решили воспользоваться поводом,
чтобы проучить венское правительство и приучить его к большему
повиновению. Вильгельм отправил Францу-Иосифу грозное письмо, в
котором предупреждал, что слова, подобные тем, которые Тун позволил
себе произнести по адресу прусского правительства, угрожают
существованию Тройственного союза.86
В то же время в рейхстаге была инсценирована своего рода
политическая демонстрация против Австро-Венгрии. Главные роли были
распределены между тремя членами «Пангерманского союза». Первый из
них — нацио'нал-либерал Бассерман, говоря об австро-германских
отношениях, предлагал положиться «на твердость ведомства иностранных
дел, которое сможет взять под защиту не только германские интересы,
но и германские взгляды». Все же он не отказался от возможности
напомнить австро-венгерским союзникам, что Германия «чувствует себя
достаточно сильной, чтобы в случае нужды самостоятельно стоять на
собственных ногах». Второй — лидер «свободных консерваторов»,
промышленник Кардорф, заявив «себя сторонником укрепления
Тройственного союза, пригрозил Австро-Венгрии расторжением торгового договора.
Наконец, третий — Либерманн фон Зонненберг, развернул пангерман-
скую программу в отношении Австрии во всем ее объеме. Он не
проявил никакого интереса к поддержанию союза с Австро-Венгрией,
которую не совсем деликатно назвал «трупом». Он напомнил, что «Германия
являегся значительно более сильным партнером, и в качестве союзника
она, без сомнения, имеет значительно больше преимуществ, чем
сегодняшняя Австрия». Наконец, чтобы не осталось никаких сомнений,
каковы в конечном счете цели пангерманской политики в Австрии, он
провозгласил, что одной из главных задач грядущего столетия является
расширение Германии «от Бельта до Адриатики».87
Хотя поводом к этой демонстрации, проведенной в рейхстаге, был
ответ Туна на незаконную высылку австрийских подданных из Пруссии,
пангерманская пресса недвусмысленно намекала, что имелось в виду
повлиять на общий курс внутренней политики в Австро-Венгрии. Граф
Тун должен понять, предупреждала она, «как опасно вести игру с
германским правом в Австрии».88 На фоне этой политической демонстрации
позиция, занятая Бюловым, казалась верхом умеренности. Ссылаясь на
высокий суверенитет Германской империи, он отклонил право Австро-
Венгрии возражать против высылки из Пруссии ее подданных.
Возникшим австро-германским трениям он придал чисто дипломатическое
значение и выразил уверенность, что их можно устранить дипломатическими
же средствами. Наконец, он подтвердил, что Тройственный союз
остается, «подобно крепости», незыблемым.89 В Вене не должно было
остаться сомнений, что хозяином этой крепости остается германское
правительство. Правящие круги австро-венгерской монархии готовы были это
признать. Официальная австрийская пресса получила указание сообщить
что недоразумения, возникшие между Австро-Венгрией и Германией,
уже рассеяны.90
Но в Берлине считали, что правительство Туна отступает слишком
медленно. Поэтому там готовы были придраться к любому новому
86 G. Р., В. XIII, № 3482. Вильгельм II — Францу-Иосифу, 12 декабря 1898 г.
87 Reichstag, 13 декабря 1898 г.
88 «Alldeutsche Blätter», 25 декабря 1898 г., № 52.
S9 Reichstag, 12 декабря 1898 г.
s° В таком духе писали «Wiener Abendpost» и «Fremdenblatt» от 25 декабря 1898 г.
(см. G. Р., В. XIII, № 3494. Эйленбург — Гогенлоэ, 25 декабря 1898 г.).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 487
поводу, чтобы снова начать наступление на своих союзников. Повод был
найден легко. Чешский деятель Крамарж поместил в одном
французском журнале статью, в которой высказал пожелание, чтобы Австрия
отказалась от союза с Германией и вступила в союз с Россией и
Францией. 91 Призывы к расторжению австро-германского союза только что
раздавались и в рейхстаге, и в германской прессе, и даже Вильгельм
угрожал этой возможностью в своем личном письме Францу-Иосифу.
Но теперь призывы Крамаржа были расценены в Берлине как «симптом»
и как «явная провокация»,92 которой следовало воспользоваться, чтобы
прижать венский кабинет и заставить его полностью капитулировать.
Как ни убеждал Голуховский Эйленбурга, что эта статья Крамаржа не
может иметь значения для определения общего политического курса
Австро-Венгрии, германская дипломатия не успокаивалась.93 Она
требовала каких-то гарантий и даже осторожно давала понять, что имеет
в виду некоторые перемены в составе венского правительства.94
После длительных препирательств, в ходе которых германская
дипломатия успешно могла использовать пангерманские силы, приведенные в
движение и в Германии и в Австрии, правящие круги австро-венгерской
монархии пошли на уступки по всем основным вопросам. Правительство
Туна отменило указы Бадени, т. е. тем самым ликвидировало остатки
иллюзорных уступок, сделанных младочехам. Оно постаралось наладить
отношения с австрийской буржуазией, которая в борьбе против
славянства стала охотно поддерживать партии воинствующего «германизма».
Оно постаралось наладить отношения и со своим могущественным
германским союзником, который, позволяя себе третировать Тройственный
союз, требовал от Австро-Венгрии гарантии в верности этому союзу.
Наконец, в октябре 1899 г. Тун дал последнее доказательство своей
готовности итти навстречу Германии: он ушел в отставку. После этого
германское влияние на австрийскую политику значительно усилилось. Чтобы
успокоить Франца-Иосифа, пангерманцы устроили манифестацию своей
лойяльности к династии. Старый Франц-Иосиф поддался на эту
удочку. 95 В результате пангерманцы получили полную свободу действий в
Австрии. Правящие круги в Берлине благословляли малодушие
австрийского правительства, его примирение с «германизмом». Поддерживая
борьбу австрийского правительства против славянства, они добились
усиления покорности со стороны своего союзника.
Все это было очень важно для германского правительства, которое
всерьез вовсе и не собиралось немедленно выполнять крайние
требования пангерманских кругов о ликвидации Тройственного союза и
присоединении австрийских земель до адриатического побережья. Планы
расчленения Австро-Венгрии и создания «Срединной Европы» были
«музыкой будущего». Тогда же, на рубеже XX в., германский империализм
стремился к укреплению союза с Австро-Венгрией на основе усиления
там своего влияния. Он стремился к этому потому, что перед ним
открывались еще более обширные перспективы движения на Восток —
в Переднюю Азию, к берегам Персидского залива и к границам
сказочной Индии. «Пангерманский союз», его политические организации и
91 G. Р., В. XIII, № 3499, Мюнстер — иедомству шюстраняых дел, 1 февраля
1899 г.
92 G. Р., В. XIII, № 3500. Бюлов — Вильгельму II, 3 февраля 1899 г. (см. пометы
Вильгельма).
93 G. Р., В. XIII, № 3501. Эйленбург — Гогенлоэ, 13 февраля 1899 г.
94 G. Р., В. XIII, № 3505. Эйленбург — Гогенлоэ, 27 марта 1899 г.
95 А. С h е г a d a m е, op. cit., р. 128.

488
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
филиалы, его идеология и пропаганда являлись крупным подспорьем в
политике германского правительства в отношении Австро-Венгрии.96
Не осуществив его крайние требования, германская дипломатия своей
деятельностью на Ближнем Востоке значительно расширила его же
планы «Срединной Европы» за счет огромного колониального придатка
в виде азиатской части Оттоманской империи. С этого момента в старой
политике опруссаченной Германии в отношении Австро-Венгрии
начинают проявляться новые, еще более ясно выраженные империалистские
черты.
3
Весной 1898 г. пангерманские круги оживленно обсуждали вопрос α
будущей судьбе Балканского полуострова. Нужно ли поддерживать
Австро-Венгрию в ее борьбе за преобладающее влияние в западной
части Балканского полуострова и тогда предоставить русскому влиянию
усилиться в восточной части или уже пора начать самостоятельную
борьбу за включение балканских стран в «Срединную Европу»? Вопрос
этот был оставлен открытым,97 повидимому, в ожидании результатов
тех практических шагов, к проведению которых правительственные
круги и круги финансового капитала уже вели в то время подготовку.
После греко-турецкой войны германское влияние в Оттоманской
империи явно усилилось. Подготовляя благоприятную политическую
обстановку для дальнейшего проникновения германского империализма в
Оттоманскую империю, германская дипломатия стремилась подчеркнуть
в Константинополе, что, в отличие от Англии, России и других держав,
ее истинные симпатии всецело остаются на стороне полумесяца, а не на
стороне христианской Греции, несмотря на близкие династические связи
с нею. Вопрос о Крите оставался нерешенным. Русское правительство
предложило поддержать кандидатуру греческого королевича Георга на
пост временного губернатора Крита. Однако германское правительство
отказалось принять это предложение. Бюлов аргументировал это тем,
что уступки греческим вожделениям поднимут дух балканских народов
и приведут ко всеобщему восстанию против турецкого владычества.
В беседе с русским послом Остен-Сакеном «он выставил, с особенной
настойчивостью, опасность такого оборота восточного вопроса. По его
словам, скомпрометированный своими неудачами, европейский концерт
не будет более в силах удержать за собою руководство предвиденными
им неминуемыми осложнениями, которые легко могут привести к
окончательному падению Оттоманской империи, при самых неблагоприятных
обстоятельствах».98 Ознакомившись с этими соображениями Бюлова,
русский царь дал им очень простое определение: «Болтовня, чтобы за-
96 Вот образцы этой пангерманской пропаганды, развернувшейся на рубеже XX в.
«Если дому Габсбургов сначала наполовину удалось, а затем вовсе не удалось
германизировать земли, принадлежавшие раньше германскому союзу, то Гогенцоллерны
в союзе с другими немецкими домами должны и могут довести это дело до конца»
(см. брошюру: «Österreichs Zusammenbruch und Wiederaufbau», München, 1900).
В другой брошюре—«Die Deutsche Politik der Zukunft» (München 1900) было
высказано следующее утверждение: «Если бы чехи не были по своей натуре смертельными
врагами Германской империи, мы тем не менее должны были бы стремиться к тому,
чтобы приобрести немецкую Австрию по той простой причине, что Австрия отделяет
нас от Адриатики» (см. Cher a dame, op. -cit., 72—73, 93).
»7 «Alldeutsche Blätter», 8 мая 1898 г., № 19.
98 Архив МИД, К. 21, л. 364. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 26/14 декабря
1897 г., № 100.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 489
маслить свой отказ». " Это была, действительно, болтовня, но Николай II,
по своему неразумию, не подозревал, что за нею кроется. Вскоре
Германия отказалась принимать участие в решении критского вопроса и,
потащив за собой и австро-венгерскую союзницу, вышла из европейского
концерта («положила флейту на стол», 10° по выражению Бюлова),
предоставив другим державам отстаивать интересы Греции и Крита. Это
была демонстративная поддержка султана и мусульманства, поддержка,
далеко не бескорыстная. Соперники германского капитала в
Оттоманской империи старались в этом последнем убедить турок. Они говорили:
«Немцы хотят экономически использовать Турцию, чтобы заработать
много денег,— у них много красивых слов и добрых советов, однако,
когда начнутся серьезные осложнения, они и пальцем не двинут, чтобы
сохранить Турцию.101 Это была пропаганда, которая недооценивала
результатов нараставшей экспансии германского империализма в
Оттоманскую империю. Между тем наряду с усилением экономических
интересов германского капитала в "Турции там стали складываться и
интересы стратегического характера. А это придало империалистской
борьбе за влияние в Оттоманской империи особенно большой размах.
Германская дипломатия активно готовилась к этой борьбе. Ее
представитель барон Маршалль фон Биберштейн, который был назначен
послом в Константинополь, впоследствии ознакомившись с положением
вещей на месте, писал: «В Турции «политика» и «интрига» так
неразрывно связаны между собой, что они превратились почти в идентичные
понятия».102 Попав в атмосферу, очень схожую, следовательно, с той,
которая •существовала в «высших сферах» Берлина, он тотчас же
приступил к выполнению своей миссии. Уже в первом обширном донесении
в Берлин он сообщал, какие огромные возможности может предоставить
Оттоманская империя в качестве рынка приложения германского
капитала, строительства железных дорог, портов, мостов, электростанций,
трамваев, «не говоря уже о специально военных поставках».103 С тех
пор как в Турции появилась миссия генерала фон дер Гольца, борьба
за военное влияние германского генерального штаба не прекращалась.
Теперь предполагалось ее продолжить и даже усилить. В этом вопросе
Маршалль мог действовать рука об руку с военным атташе капитаном
Моргеном,. который имел большие связи не только в германском
генеральном штабе, но и при дворе. Сначала им удалось получить от
султана довольно большой заказ на винтовки и патроны, который был
передан германской военной промышленности.104 Затем им удалось
организовать отправку турецких офицеров в Германию, что было очень
важно с точки зрения поддержания и «укрепления германского духа в
99 Архив МИД, К. 22, л. 501. Секретная телеграмма Остен-Сакена, Берлин,
25/13 декабря 1897 г. (см. помету Николая II).
100 Оправдывая позицию германского правительства, Бюлов в своей речи,
произнесенной в рейхстаге, заявил, что всем участникам европейского концерта нет
необходимости играть на одинаковых инструментах: в критском вопросе один бьет в
барабан, другой — играет на трубе, третий — держит в руках большие литавры, Германия
же удовлетворилась тем, что насвистывала в Константинополе на флейте увещеваний
и притом не без успеха. Большего германское правительство не может предпринять.
«Если борьба все же начнется,— заключил Бюлов под аплодисменты большинства в
рейхстаге,— мы спокойно отойдем в сторону; если разногласия станут слишком
громкими, мы только положим нашу флейту на стол и выйдем из концертного зала»
(Reichstag, 8 февраля 1898 г., S. 908).
101 G. Р., В. XII, № 3339. Маршалль — Гогенлоэ, 5 марта 1898 г.
102 G. Р., В. XII, № 3341. Маршалль — Гогенлоэ, 6 августа 1898 г.
•10з G. Р., В. XII, № 3339. Маршалль — Гогенлоэ, 5 марта 1898 г.
10* G. Р., В. XII, № 3340. Маршалль — Гогенлоэ, 24 мая 1898 г.

490
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
турецкой армии».105 Но особенно большое значение Маршалль придавал
тому, чтобы Германия могла обеспечить себе «соединение существующих
до сих пор интересов в области Анатолийской железной дороги с
долиной Евфрата и Тигра и тем самым — с Персидским заливом».
«Обязательно»,—отозвался Вильгельм. Маршалль считал необходимым
внимательно следить за действиями возможных конкурентов, «чтобы в этой
зоне нас никто не опередил».106
Однако Маршаллю вскоре пришлось убедиться, что представитель
«Немецкого банка» — председатель правления Анатолийской ж. д.
Цандер вовсе не является сторонником плана строительства анатолийской
линии до Багдада: Цандер считал, что выполнение этого плана
заключает в себе технические трудности, а экономически невыгодно. Но
Маршалль настаивал на этом варианте, поскольку, с точки зрения
германских военных кругов, эта линия имела стратегическое значение.
Испытывая некоторые финансовые затруднения, Цандер высказался даже за
то, чтобы привлечь к участию в предприятии и английский капитал.
Маршалль категорически возражал против этих намерений, настаивая
на том, чтобы и Анатолийская и предполагаемая Багдадская железные
дороги оставались исключительно в руках германского капитала.
«В случае, если возникнут финансовые затруднения,— утверждал он,—
лучше осуществлять строительство более медленными темпами, но только
ни в коем случае не допускать иностранный капитал и иностранное
влияние». В конце концов Маршалль и Цандер пришли к заключению, что
Анатолийская компания сможет получить финансовую поддержку со
стороны существующего в Пруссии государственного финансового
предприятия «Seehandlung». Цандер отправился в Берлин продолжать переговоры.
Но оказалось, что проект Маршалля о вовлечении прусского
государственного финансового предприятия в турецкие дела вовсе не
встретил безусловной поддержки в ведомстве иностранных дел. Бюлов явно
колебался, повидимому понимая, какие огромные последствия может
иметь осуществление предполагаемых планов строительства железной
дороги в направлении на Багдад и к Персидскому заливу. Деятельность
капитана Моргена в Турции свидетельствовала о том, что эти планы
имеют непосредственное значение и для вопроса о положении в
проливах. Это положение, сообщал Морген, никак не соответствует интересам
Германии: турецкие укрепления'в Дарданеллах и на линии Чаталджи
он считал «кулисами, за которыми маневрирует русская дипломатия».
Он хотел бы, чтобы турки воздвигли укрепления в Босфоре. Он
настаивал на том, чтобы Германия начала проводить в Турции более
активную политику. Его аргументы были таковы: «У нас при всех
обстоятельствах есть основания стремиться к сохранению Оттоманской империи, из
которой мы уже извлекаем материальные выгоды, а в будущем сможем
извлечь также и военные. Поэтому моим символом веры всегда
остается: «Турция должна быть укреплена в военном отношении»».107 В
качестве первого шага к выполнению своих военно-политических
предложений Морген считал необходимым приступить к улучшению старых
укреплений и к строительству новых под руководством германских офицеров.
Среди руководящих дипломатических кругов в Берлине план Моргена
вызвал явное замешательство. В нем увидели призыв к активной
политике на Востоке. Рихтгофен, заместитель статс-секретаря по иностран-
105 G. Р., В. XII, № 3341. Маршалль ·—Гогенлоэ, 6 августа 1898 г.
106 G. Р., В. XII, № 3339. Маршалль — Гогенлоэ, 5 марта 1898 г.
107 G. Р., В. XII, S. 571, примечание.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 491
ным делам, напомнил, что Австро-Венгрия не раз делала попытки
вовлечь Германию на этот путь; попытки имели своей целью «с нашей
помощью таскать на Балканах каштаны из огня». Рихтгофен напомнил,
что Германия всегда считала для себя опасным вести активную
политику на Востоке, прежде всего по соображениям стратегическим: нужно
было учитывать, что Германия расположена между Францией и Россией.
Он соглашался с тем, что, исходя из понимания своих экономических
выгод, Германия заинтересована в поддержании Оттоманской империи.
Однако он категорически отвергал план Моргена, предусматривавший
активное участие Германии в военном укреплении Турции против
России. Он считал, что этот план «не учитывает, какое значение в случае
•европейского конфликта может для нас иметь благожелательный
нейтралитет России». Выгоды, которые сулил Морген в будущем, он.
называл «фантасмагорией», которая никак не могла бы оправдать
«укрепления наших отношений с Россией». Считаясь, однако, с тем, что
капитан Морген имеет высоких покровителей, в частности в личном
военном кабинете кайзера, Рихтгофен убеждал Бюлова принять все меры,
чтобы предотвратить продвижение плана Моргена, как в корне
противоречащего общему курсу германской политики. Борьба вокруг этого
пресловутого плана приняла такие острые формы, что Рихтгофен
посоветовал Бюлову в крайнем случае пригрозить отставкой. Бюлов вмешался,
направил Вильгельму подробное письмо, где объяснял опасности,
которые могут возникнуть, если Германия приступит к сооружению в
Босфоре укреплений против России. Вильгельм согласился с Бюловым. На
докладе Моргена он написал: «Этот план невыполним. Мы не должны
там вмешиваться, в особенности против России... Морген должен вести
себя спокойно».108 Но вопреки настояниям официальной дипломатии
Морген продолжал свою деятельность. Ведомство иностранных дел
ничего с ним поделать не могло. В германской политике на Ближнем
Востоке уже стали играть роль некоторые новые тенденции. Они
обнаружились очень скоро — во время и в особенности после поездки
Вильгельма в Турцию.
Уже с весны 1898 г. германская дипломатия и местные пангерман-
ские организации, созданные на Востоке, вели шумную подготовку к
встрече кайзера в Константинополе, в Сирии и Палестине. 109 Поездка
состоялась в октябре, т. е. в момент, когда Англия, как отмечал
В. И. Ленин, находилась на волосок от войны с Францией по в связи со
столкновением их колониально-империалистских интересов в
центральной Африке (Фашода). Это облегчало выполнение задачи, которую
германская политика ставила перед собой в связи с поездкой кайзера в
Турцию. Поездка привлекла к себе всеобщее внимание.
В то время как иностранная пресса, отражая беспокойство
заинтересованных правящих кругов, обсуждала вопрос о том, какие цели
преследует путешествие кайзера на Восток, германская пресса, по понятным
соображениям, проявляла сдержанность, которая была необходима, что-
бы прикрыть эти цели. Исключение составляли органы «Пангерман-
ского союза», которые довольно откровенно расписывали выгоды
колонизации берегов Тигра и Евфрата и других областей Азиатской Турции.
Что касается руководящих органов социал-демократической прессы, то
и они не сочли нужным в этой связи разоблачить экспансионистские
108 G. Р., В. XII, № 3343. Рихтгофен — Бюлову, 9 августа 1898 г.
109 «Alldeutsche Blätter», 26 июня Ï898 Т., № 26.
110 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 620.

492
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
планы германского империализма на Востоке. Наоборот, «Vorwärts»,
например, даже отрицала наличие этих планов. «Весь шум,— утверждала
газета,— поднят благодаря измышлениям прессы, которая всегда любит
приписывать поездкам, «высоких» особ совершенно чудодейственное
значение, делающее эпоху, и разыскивает бесконечно далеко идущие планы,
которых совершенно не существует». ш Газета пыталась уверить своих
читателей в том, что единственным мотивом, (побудившим кайзера
предпринять далекое путешествие, является склонность Вильгельма к
романтизму. Но уже очень скоро, почувствовав, что пропаганда в пользу
колонизации, экспансии и общего натиска на Восток, развернутая
кругами пангерманских империалистов, связывается в умах рабочего класса
с поездкой кайзера в Турцию, «Vorwärts» поспешила изменить свою
позицию: «Немецкие рабочие,— признавала газета,— имеют все основания
относиться к продвижению на Босфор и в святую страну с полным
недоверием, которое они до сих пор постоянно выражали к излишествам
и жажде подвигов мировой политики». Как видно, отдавая дань
оппортунизму, главный орган социал-демократической партии был
противником лишь «излишеств» «мировой политики», а не ее существа.
18 октября Вильгельм в сопровождении Бюлова приехал в
Константинополь. Здесь он вел переговоры о роли, которую германский капитал
и германская промышленность могут играть в экономической жизни
Турции, а также о роли Германии в перевооружении и укреплении турецкой
армии. Далее он отправился в Иерусалим, а оттуда в Дамаск, где
посетил могилу Салладина и произнес речь, в которой сказал: «Его
величество султан и 300 миллионов мусульман, рассеянных по всему свету и
почитающих в нем своего халифа, могут быть уверены, что во все
времена они будут иметь друга в лице германского императора».112 Эта
речь заключала в себе решительную поддержку режима кровавого
султана и открыто утверждала заинтересованность германской политики в
поддержании Оттоманской империи. Кроме того, эта речь означала, что
кайзер поддерживает панисламистскую пропаганду, которую Абдул-
Хамид проводил через эмиссаров, посылаемых в Закавказье, Крым, на
Волгу, в Туркестан и т. д. пз Из Дамаска через Бейрут Вильгельм
вернулся в Германию. Свою миссию он пытался изобразить как странствие
бедного пилигрима ко святым местам.1И
Эта несколько необычная метаморфоза имела под собой весьма
определенные основания, если принять во внимание роль церкви как орудия
политического влияния на Востоке. «Святые места» уже давно и вполне
заслуженно снискали себе репутацию международной ярмарки
христианских исповеданий и сект, средоточия политических интриг
соперничающих церквей и стоящих за ними правительств. Помпезное появление
там германского царственного пилигрима в сопровождении не только
лютеранских пасторов, но и специально приглашенного кельнского
католического епископа Шмитца, являлось демонстрацией того, что герман-
111 «Vorwärts», 27 августа 1898 г.
112 Цит. по G. Р., В. XII, S. 575, примечание.
113 Н. Grothe, Deutschland, die Türkei und der Islam, Leipzig, 1914, S. 12.
114 «Меня страшно поразил весь вздор, распускавшийся в европейских газетах по
поводу моей поездки в Иерусалим,— писал Вильгельм Николаю II 18 августа 1898 г.—
Приходишь в отчаяние, видя, что .чувство истинной веры, побуждающее христианина
стремиться в ту страну, где. жил и страдал наш спаситель, почти совершенно
исчезло в так называемых высших »классах XIX века, так что им приходится простое
паломничество объяснять политическими мотивами. Что дозволено тысячам даже Еаших
беднейших крестьян, то должно быть дозволено и мне!» («Переписка Вильгельма II
с Николаем II», стр. 28).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 493
•ский император озабочен оказанием покровительства и своим
католическим подданным за границей. Как и в тех жестах в сторону католиков,
которыми сопровождался захват Цзяочжоу, этим новым жестом кайзер
лекал поддержки своей политики у католической партии центра, являв- .
шейся самой многочисленной в рейхстаге и весьма влиятельной вне его.
Более того, он стремился поставить немецкий католицизм на службу
знешнеполитическим устремлениям германского империализма. До этого
времени Франция, католическая или вольнодумная — безразлично,
выступала на Востоке в роли традиционной покровительницы христиан.
Германское правительство в переговорах с Ватиканом об учреждении
поста нунция в Константинополе, при султане, пыталось подорвать это
влияние Франции, однако неудачно. Папа Лев XIII подтвердил
преимущества Франции, чем вызвал резкие протесты со стороны германской
прессы, не только общеполитической и протестантской, но и
католической. На конгрессе немецких католиков в Крефельде раздавались
громкие призывы отстранить богохульную республиканскую Францию от
влияния на Востоке, лишив ее права покровительства католицизму, и
передать это право Германской империи, хотя и протестантской, но
богобоязненной и достаточно сильной, чтобы защитить и интересы
католицизма. Это было как раз то, что требовалось германскому правитель*
ству. При поддержке колониальной и морской политики со стороны
влиятельной партии центра германское правительство могло бы сделать
католицизм мощным орудием развертывающейся экспансии на Ближнем
Востоке. 115 В плане внешнеполитической 'борьбы это означало, что кайзер
стремится использовать католицизм как орудие вытеснения весьма
значительного влияния ненавистной Франции. Ему казалось, что
внутриполитическая лихорадка в связи с делом Дрейфуса И6 и дипломатическое
поражение Франции в фашодском кризисе нанесет неслыханный ущерб
французскому престижу и влиянию на Востоке.117 И Германия должна
115'Французский публицист эту мысль выразил в следующих словах: «Германия,—
писал -он,— военная держава; она обладает также экономическим могуществом, она
скоро будет морской державой, но ей еще необходима известная моральная поддержка.
Она мечтает о том, чтобы сделаться в глазах мира представительницей определенного
принципа. Поставив охрану христианства в основу своего всемирного господства,
связать друг с другом рассеянные центры немецкого влияния при помощи двойного
протектората над христианскими религиями и приобрести таким образом во всех странах
массы лиц, которые будут поддерживать религиозный престиж Германии и покупать
ее товары, которые будут вместе с верой в евангелие Христа славить «евангелие
личности императора»,— таковы главные стремления политики Вильгельма Ί1» («Revue
de Deux Mondes», l1 сентября 1898 г.).
116 Германское правительство, разумеется, отлично знало всю подоплеку «дела
Дрейфуса», знало, что завербованным шпионом является майор Эстергази и что
капитан Дрейфус абсолютно невиновен. Но око заняло позицию, которая могла только еще
более разжечь борьбу между «дрейфусарами» и «антидрейфусарами». Сначала оно
вообще хранило молчание по поводу этого дела. Затем в ответ на запрос лидера
свободомыслящих в бюджетной комиссии рейхстага Евгения Рихтера (24 января 1898 г.)
Бюлов заявил, что никаких связей с Дрейфусом германское правительство не имеет:
«Я не имел никаких оснований разоблачать Эстергази уже потому,— писал
впоследствии Бюлов,— что правительству, которое выдает своих агентов или шпионов, потом
бывает трудно находить других» (Bülow, «Denkwürdigkeiten», В. I, S. 240).
Разумеется, Бюлов, ничего не сообщает о том, что юнкерско-буржуазная Германия была
заинтересована в усилении французской реакции и в обострении внутриполитической
борьбы, которая ослабляла внешнеполитические позиции Франции.
117 «...Растет открытое презрение к Франции, потерявшей все уважение, каким она
пользовалась в старину,— писал Вильгельм Николаю II из Дамаска 9 сентября 1898 г.—
Это является неизбежным последствием того страшного болота, в котором
барахтаются теперь французы в своих внутренних делах, разбрызгивая грязь направо и налево,
так что вся Европа пропиталась зловонием, и показывая, какие глубокие корни
пустили продажность, лживость и бесчестность в народе и особенно в армии. Здесь смот-

494
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
этим воспользоваться. Но главное из политических чудес, которое он
стремился претворить в жизнь,— это вытеснить экономическое и
политическое влияние Англии на Востоке и проложить дорогу молодому
германскому империализму. «Ненависть к англичанам сильна и все более
и более возрастает»,118 писал Вильгельм из Дамаска, и он стремился
использовать эту ненависть угнетенных народов Востока к
империалистской Англии, чтобы подчинить их германскому господству. В своей речи
в Дамаске, в которой он громогласно об'явил себя другом трехсот
миллионов мусульман, он имел в виду не только подданных султана, но и
подвластных Британской империи. Еще недавно Вильгельм призывал
русского царя «биться» на Дальнем Востоке «за христианство» против
«буддизма». Теперь, на Ближнем Востоке он готов был биться за
«мусульманство». «...Если бы я приехал туда (к «святым местам».— А. £.),.
не имея никакой религии, — писал Вильгельм из Дамаска,— то, конечно,.
стал бы магометанином!».119 Таково было чудодейственное влияние
германского финансового капитала, пробивающего себе путь на Ближний
Восток!
Действительно, поездка Вильгельма в Турцию имела крупные
результаты. «Перед германской промышленностью и перед германской
торговлей открываются широкие горизонты»,— сообщал Бюлов.120
В данном случае успех был обеспечен потому, что одновременно с
Вильгельмом и Бюловым в Константинополь приехал директор «Немецкого
банка» Сименс. Здесь снова был поднят вопрос о строительстве
Багдадской железной дороги. Сначала Сименс сумел убедить Бюлова в
необходимости привлечь к участию в строительстве прусское финансовое
предприятие «Seehandlung».121 Затем с германской стороны была
предпринята атака на султана, чтобы вырвать у него согласие предоставить
концессию на строительство этой дороги. Переговоры с султаном вели
Сименс и Вильгельм, каждый в отдельности. Достигнутый успех Бюлов
несколько позднее характеризовал в следующих словах: «Получение
концессии на строительство порта в Хайдарпаше, концессия на
прокладку немецкого кабеля между Констанцей и Константинополем,
укрепление существующих деловых отношений между турецким правительством
и крупными немецкими фирмами. Благодаря концессии на прокладку
кабеля мы получаем непосредственную телеграфную связь с
Константинополем, которая, как можно предвидеть, будет началом новой линии
мирового значения. Сюда относится также план продления Анатолийской
дороги до Багдада, которая, нужно надеяться, станет основой
экономического освоения Малой Азии».122 Так, в результате поездки
Вильгельма II в Константинополь, Иерусалим и Дамаск началась новая полоса
не только экономической экспансии, но и, как отметил В. И. Ленин,
колониальной политики ш германского империализма на Ближнем
Востоке. Это означало обострение англо-германских противоречий и на этом
театре мировой политики.
рят на них, как на вымирающую нацию, особенно после последнего и позорнейшего
отступления французов в Фашоде... Мусульмане называют это вторым французским
Седаном...» («Переписка Вильгельма II с Николаем II», стр. 33). Едва ли стоит
отмечать, что в этих словах кайзера выступала одна из его характерных черт:
желаемое он принимал за сущее.
118 «Переписка Вильгельма II с Николаем II», стр. 33.
119 Там же, стр. 32.
120 G. Р., В. XII, № 3347. Бюлов — Мюллеру, 15 ноября 1898 г.
121 К. Helfferich, Georg von Siemens, В. Ill, S. 88—89.
123 G. Р., В. XII, № 3347, прим. Бюлов — Мирбаху, 26 марта 1899 г.
12>з В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 632

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 495
В конце января 1899 г. султан издал ираде (указ) о предоставлении
Анатолийскому обществу железных дорог концессии на сооружение
крупного порта в Хайдарпаше. Эта концессия, как отметил Маршалль,
открывала большие перспективы для дальнейшего проникновения
германской торговли и германских капиталов в Малую Азию. Ираде
султана знаменовало собой и значительное усиление политического
влияния Германии в Турции.124 В то же время в Берлине руководители
«Немецкого банка» и ведомства иностранных дел обсуждали вопрос об
Осуществлений намеченных планов строительства Багдадской железной
дороги. Переговоры протекали в очень быстром темпе. Бюлов уже не
только не возражал против этих планов, но, наоборот, выступал в
качестве активного их сторонника. Сименс также считал, что нужно
поскорее приступить к осуществлению намеченных планов. Главное
затруднение он видел в том, что капиталистические круги, на содействие
которых он рассчитывал, будучи заняты крупными спекуляциями на бирже,
не захотят предоставлять свои капиталы Анатолийскому обществу на
длительный срок. Поэтому он предполагал частично привлечь в
предприятие иностранный капитал.;Но возникала еще одна опасность.
Военный атташе в Турции Морген,125 опьяненный успехами своих первых
проектов, разработал новый проект. На сей раз речь шла о том, чтобы
потребовать от Турции предоставления Германии бассейна Тигра и
Евфрата в качестве исключительной сферы влияния. Для начала он
предлагал создать германскую пароходную компанию на Тигре. Но там уже
имелась английская компания,126 акции которой находились в руках
англо-индийского правительства. Можно было, следовательно, ожидать,
что Англия будет сопротивляться созданию немецкой компании и уже
во всяком случае постарается не допустить превращения Месопотамии
в германскую сферу влияния. Бюлов считал невыгодным 'поддерживать
проект Моргена до дипломатическим соображениям: этот проект мог
восстановить Англию против германских лланов и тем самым сорвать
получение концессии на Багдадскую ж. д. Сименс полностью разделял
эти взгляды, тем более что он рассчитывал привлечь в предприятие и
английские капиталы.127 Уже во время своей поездки на Восток он вел
переговоры с некоторыми представителями английского финансового
мира и находился в постоянном контакте с английским министром
колоний Джозефом Чемберленом.128 В феврале 1899 г. Сименс уже мог
начать конкретные переговоры с представителями Сити об условиях их
участия в багдадском предприятии. Германская дипломатия считала, что
эти переговоры могут быть выгодны и в политическом отношении.129
Англия готовилась начать войну против буров, и, казалось, для
германского правительства это был весьма удобный момент, чтобы под видом
сближения с ней получить не только финансовую, а следовательно и
дипломатическую поддержку в Турции, но и колониальные компенсации
в других частях земного шара.
124 G. Р., В. XIV, № 3978. Маршалль — ведомству иностранных дел, 29 января
1899 г.; № 3979. Маршалль—ведомству иностранных дел, 3 февраля 1899 г.
125 Во время поездки Вильгельма в Турцию он успел стать майором и флигель-
адъютантом кайзера.
126 «Euphrates and Tigris Steam Navigation Company»; она эксплоатировала линию
между Басрой и Багдадом.
127 G. Р., В. XIV, № 3930. Бюлов — Вильгельму II, 17 (марта 1899 г.
128 Интересно отметить, что поездку в Турцию Сименс совершил в сопровождении
твоей дочери и Этель Чемберлен, второй дочери английского министра (К. H е 1 f f е-
rich, Georg von Siemens, В. Ill, S. 91).
ι» Там же, S. 92.

496
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В марте эти переговоры были продолжены в Берлине, куда, «как
буревестник перед бурей»,130 явился Сесиль Роде. В связи с
подготовлявшейся им войной в Южной Африке он хотел прощупать, каково
отношение политических кругов Германии к судьбе Трансвааля, а заодно
урегулировать и некоторые вопросы, касавшиеся английской и
германской политики в Африке. В беседе с Сесилем Родсом Вильгельм
пространно изложил свои широкие планы проникновения в Малую Азию,
но, разумеется, только в их экономическом аспекте. Со своей стороны,
Сесиль Роде изложил свой грандиозный проект железнодорожного
строительства Кептаун — Каир и заметил, что, поскольку Германия не будет
мешать его «строительству» новой британской колониальной империи
в Африке, он готов признать, что будущее Германии заложено в Малой
Азии и на берегах Двуречья.131 Такое отношение к германским
проектам Багдадской ж. д. было в тот момент довольно распространено в тех
кругах британского империализма, которые в первую очередь
заинтересованы были в южноафриканской авантюре. Бальфур, лорд
казначейства, заверял немцев, что Англия не предполагает создавать Германии
затруднения в Малой Азии. Он заверял его также в том, что Англия не
будет возражать, если германские капиталисты получат концессию на
сооружение Багдадской ж. д. Чемберлен, которого Сесиль Роде
ознакомил с германскими планами проникновения на Ближний Восток, пошел
еще дальше. Несколько позднее он задумал превратить эти планы в одну
из основ англо-германского сближения, направленного против России.
Проникновение немецкого капитала в Малую Азию являлось, по его
мнению, меньшим злом, нежели проникновение туда французского или
русского капитала. Чемберлен готов был признать экономические и даже
колониальные претензии Германии в Малой Азии взамен
благожелательного отношения Германии к английским монопольным претензиям
«в других пунктах»: он имел в виду усиление позиций Англии в Марокко
и, в частности, захват Танжера. Таким образом, он искал поддержки-
Германии и для вытеснения Франции из Северной Африки. С другой
стороны, британский министр колоний стремился к тому, чтобы
английские капиталисты стали соучастниками германского железнодорожного
предприятия в Малой Азии, и с этой целью вступил в личный контакт
с директором «Немецкого банка» Сименсом.132
Подобные планы не имели, однако, среди правящих кругов Англии
всеобщей поддержки. В Лондоне имелась банковская группа, которая
вела в Константинополе напряженную борьбу против «Немецкого
банка». Чтобы не допустить передачи концессии на Багдадскую ж. д. в руки
германского капитала, эта группа английских банков 'встала за
спиной венгерского финансиста Рехницера, добивавшегося в Турции
концессии на железную дорогу Александретта — Алеппо — Багдад —
Басра. 133 Это имело свою политическую подкладку: привлекая на свою
сторону представителей венгерских крупнокапиталистических интересов,
Англия рассчитывала использовать против Германии на Ближнем
Востоке ее же союзницу Австро-Венгрию. Борьба между немецкой группой
Сименса и англо-венгерской группой закончилась победой «Немецкого
130 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 289.
131 Τ а м же.
132 G. Р., В. XV, № 4398. Записка Бюлова, 24 ноября 1899 г.
133 В* изданном им проспекте Рехницер утверждал, что если его проект будет
осуществлен, британское влияние существенно увеличится в Турции, в Персидском
заливе, в Персии и Афганистане (см. Ε. Μ. Ε а г 1 е, Turkey, the Great. Powers and the
Bagdad Railway, 1923, p. 83).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д 497
банка». Сопротивление англо-венгерской группы Рехшщера было
сломлено: вступив в войну с бурами, английское правительство ужа не могло
оказать активного содействия этой группе в Турции. Английские
попытки использовать Австро-Венгрию в качестве барьера против устремлений
Германии на Ближний Восток обнаружили свою шаткость:
австро-венгерская дипломатия некоторое время еще опиралась в этом вопросе на
Англию,134 но одновременно среди австрийских
финансово-капиталистических элементов двуединой монархии начали преобладать настроения
в пользу поддержки германской политики в Турции. Австрийская пресса,
близкая к финансово-капиталистическим кругам, стала размышлять о
благоприятных перспективах, открывающихся перед монархией на
Балканах в связи с новыми тенденциями германской политики на Ближнем
Востоке.
Итак, Германии удалось сорвать план английской концессии в
Турции, но не удалось заручиться английской финансовой поддержкой при
осуществлении своих собственных концессионных планов. Однако
лондонское правительство по-настоящему не препятствовало Германии
получить концессию на Багдадскую ж. д., хотя и не замедлило принять
меры (например, в Кувейте), чтобы закрыть этой концессии выход к
Персидскому заливу. Гораздо более удачно закончились переговоры
Сименса с французской финансовой группой. Еще в середине апреля
1899 г. французский посол в Константинополе Констан предложил
Маршаллю заключить «антанту» между группами немецкого и французского
финансового капитала для совместной экономической деятельности в
Турции.135 Французский посол непосредственно представлял группу
крупных парижских финансистов Оттингера и Мале, которые являлись
главными акционерами банка «L'Union Parisienne», и Витали, который
возглавлял крупнейший французский металлургический трест.136 Но
Констан утверждал, что его предложение поддерживает и французский
министр иностранных дел Делькассе. 137 Через две недели с аналогичными
предложениями к Маршаллю обратился франко-бельгийский финансовый
делец Нагельмакер.138 Французские предложения не застигли немцев
врасплох. В Берлине знали, что французская финансовая группа,
заинтересованная в Оттоманском банке, искала случая компенсировать себй
за убытки, которые она недавно потерпела в связи с неудачными
спекуляциями на бумагах южноафриканской горной промышленности.139
И Сцменс и Бюлов решили, что нужно воспользоваться французским
предложением для привлечения в предприятия французских капиталов.
К тому же они придавали участию французского капитала и более
широкое политическое значение. Они предполагали, что таким образом они
смогут на почве ближневосточной политики вбить клин между Францией
и Россией. Начавшиеся в Берлине переговоры между «Немецким
134 В январе 1900 г. Эккардштейн сообщил, что, по его сведениям,
австро-венгерское правительство опасается, как бы столь далеко идущие германские планы ж.-д.
строительства в Малой Азии не вызвали недовольства Англии. На этом донесении
имеется (помета Вильгельма: «Поэтому, очевидно, поддержка Рехницера, чтобы
получить за наш счет благорасположение в Лондоне» (G. Р., В. XVII, N° 52Î2.
Эккардштейн— Бюлову, 22 января 1900 г.).
135 К. H е 1 f f е г i с h, Georg von Siemens, В. Ill, S. 94.
136 M. Павлович, Империализм и борьба за великие железнодорожные и
морские пути будущего, Л., 1925, стр. 50.
137 G. Р., В. XIV, № 3933. Маршалль — ведомству иностранных дел, 12 апреля
1899 г.
138 G. Р., В. XIV, № 3985. Маршалль — ведомству иностранных дел, 3 мая 1899 г.
139 Н. Friedj и η g, Das Zeitalter des Imperialismus, B. I, S. 250.

498
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
банком» и представителями французской группы капиталистов
закончились успешно: уступив французам только 40% акций Багдадской ж. д.,
германский капитал сумел преобладающее влияние в этом предприятии
удержать в своих руках. ио Но по-другому сложились отношения с
Россией.
Руководители германской внешней политики не могли не отдавать
себе отчета в том, что новый этап активной политики Германии на
Ближнем Востоке неминуемо ведет к расшатыванию основ политики
сближения с царской Россией и создает новый могучий стимул
обострения противоречий с нею. Но они надеялись, что русская политика в
Персии и на Дальнем Востоке откроет перспективу столкновения
между Россией и Англией в Азии. Они надеялись и на то, что
ближневосточные дела приведут к*ослаблению союза между Россией и
Францией в Европе. Все это, казалось, только благоприятствовало экспансии
германского империализма на Ближний Восток. Поскольку
экономические интересы царской России в Турции (торговый оборот,
капиталовложения, судоходство и т. д.) были ничтожны, немцы сначала
высказывали удивление, почему, собственно, царское правительство беспокоится
по поводу начинающегося наплыва германских капиталов в Малую
Азию и Сирию. Голынтейн, например, считал, что на Ближнем Востоке
нет повода к столкновению русских и германских экономических
интересов. Беспокойство царского правительства в связи с германским
проникновением на Восток он склонен был объяснять только нажимом со
стороны Франции, которая имела основания опасаться усиливающейся
германской экспансии в Турцию: 141 французские капиталисты стояли на
первом месте среди держателей оттоманского долга, их торговые и
экономические интересы в Турции были довольно значительны. По мнению
Гольштейна, поскольку русские экономические интересы в Турции
непосредственно не затрагивались, новые тучки, появляющиеся на
ближневосточных участках взаимоотношений с Россией, могут быть
сравнительно легко рассеяны. Однако в Петербурге возникли совершенно
справедливые опасения, что вслед за экономическим проникновением
Германии в Турцию неизбежно последует утверждение там и ее
политического преобладания.142 Узнав об этой тревоге, Бюлов поспешил
заверить Остен-Сакена, что Германия преследует в Турции лишь чисто
экономические цели и ни в какой степени не помышляет ни о
вмешательстве в балканские дела, ни о вмешательстве в судьбу Константинополя,
ни о том, чтобы когда:либо установить свой контроль в проливах. Все
14° К. H el fferi ch, Georg von Siemens, В. Ill, S. 96; Ε. M. Ε a г 1 e, Turkey,
the Great Powers and the Bagdad Railway, p. 60.
141 G. P.,' B. XIV, № 4016. Записка Гольштейна, 17 апреля 1899 г.
142 В таком духе говорил с Бюловым Остен-Сакен (G. Р., В. XIV, № 4017.
Записка Бюлова, 18 апреля 1899 г.). ^Политически Германия стала интересоваться
Востоком сравнительно недавно,— писал впоследствии Остен-Сакен.— Она почти
невольно вступила на этот путь, следуя сначала только за развитием частной
предприимчивости, стремящейся найти на Востоке новое поприще для деятельности немецких
капиталов. При этом упрочению экономических интересов в Турции содействовал
немало одновременный упадок французского влияния на Востоке... С момента получения
концессий на соединение Анатолийской сети с портом в Гайдар-паша и сооружения
Багдадской магистрали до Персидского залива — Германия вдается в комбинации, не
укладывающиеся более в рамках одних экономических соображений; первоначальное
покровительство частным предприятиям и необходимость защиты финансовых
интересов своих подданных ведут ее к политической роли, которую можно уже считать
намеченной со времени путешествия императора Вильгельма на Востоке... Преследуемые
берлинским кабинетом в Константинополе цели не согласуются с нашим историческим
путем на Востоке и не исключают нежелательных осложнений» (Архив МИД, К. 17,
л. 41. Депеша Остен-Сакена, 15/3 марта, 1900 г., № 11).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д.
499
äto были пустые слова. Когда Остен-Сакен предложил заключить
письменное соглашение, которое «успокоило бы» русское правительство по
вопросу о проливах и, с другой стороны, предоставило бы Германии
вожделенную свободу экономического проникновения в Малую Азию,
Бюлов постарался выскользнуть из этой ловко наброшенной петли.143'
Но русская дипломатия не успокоилась. В начале мая 1899 г. Остен-
Сакен вернулся к этому вопросу и попытался убедить Бюлова, что
Германии, при ее обостряющихся противоречиях с Англией, .придется «во
всех вопросах держаться за Россию и Францию и ставить себя против
Англии». Тогда, воспользовавшись течением переговоров, Бюлов
высказал готовность подписать совместно с Россией и Францией любое
соглашение, любой договор о союзе, если Франция и Россия согласятся
гарантировать существующие границы участников союза. Это был простой
трюк: Бюлов заранее знал, что его предложение является совершенно
неприемлемым, ибо оно означало не только фактическое расторжение
союза между Францией и Россией, но и формальный отказ Франции от
надежд на возвращение Эльзас-Лотарингии под гарантией России.
И действительно Остен-Сакен, даже не запросив инструкций из
Петербурга, ответил, что германское предложение будет неприемлемым для
Франции. Тогда Бюлов предложил заключить на тех же условиях
соглашение только с Россией. Остен-Сакен уклонился вести переговоры на
эту тему.144
Это было как раз то, чего добивалась германская дипломатия.
Тотчас же в Лондон были отправлены инструкции дать понять английскому
правительству, что в его дипломатической победе над Францией в фа-
шодском кризисе «нейтралитет» Германии сыграл не последнюю роль и
что от готовности Англии к уступкам и подачкам будет зависеть
дальнейшая позиция Германии.145 Политика «свободы рук» продолжалась.
Когда менее чем через два месяца Муравьев, министр иностранных дел,
тревожимый германскими успехами, снова возбудил вопрос о положении
в Турции, германская дипломатия применила тот же метод, что и
раньше: она предложила заключить союзный договор на основе гарантий
границ Германской империи, включая Эльзас-Лотарингию.146 Это
означало расторжение существующего союза между Францией и Россией.
Ввиду усиливающейся экспансии германского империализма в Турции,
упорства и увертливости германской дипломатии царское правительство
вынуждено быдсц-считаясь с фактами, выискивать Ъовую" основу для
возможного'соглашения с Германией. Русский "царь, приехав в Потсдам,
был вынужден выступать, почти как проситель: он выражал надежду,
что германское правительство учтет традиции русской политики на
Балканах. 147/ Сопровождавший его Муравьев высказывался более
определенно: «Россия полностью учитывает, что небывалый подъем немецкой
индустрии и немецкой торговли заставляет Германию открывать для
себя новые рынки не только в заморских странах, но и,в Малой Азии.
То, что немецкие капиталисты собираются сооружать железные дороги,—
у России это само по себе не вызывает чувства несимпатии, поскольку
143 G. Р., В. XIV, № 4018. Записка Бюлова, 26 апреля 1899 г. (ср. G. Р., В. XIV,
№ 4015. Бюлов — Радолину, 24 марта 1899 г.).
и* G. Р., В. XIV, № 4020. Записка Бюлова, 5 мая 1899 г.
145 G. Р., В. XIV, № 4021; № 4072. Бюлов — Гатцфельду; 6 мая 1899 г.
146 G. Р., В. XIV, № 4022, 4023, 4024, 4025, 4026; Радолин — Гогенлоэ, 29 июня
1899 г.; Записка Чиршки, 3 июня 1899 г.; Бюлов—Вильгельму II, 4 июня 1899 г.;
Рихтгофен — Радолину, 17 июля 1899 г.
"7 В ü 1 о w, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 302.

500
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
она в Анатолии более охотно видит немцев, чем англичан. Но Россия
будет более охотно взирать, если не будут сооружаться именно те
дороги, которые непосредственно противоречат ее стратегическим или
финансовым интересам». Муравьев указывал, что если Германия не
создаст /впечатления о своем стремлении «мобилизовать Турцию против
России», она сможет избежать трений с Россией по вопросу о
железнодорожном строительстве. Вопроса о проливах Муравьев вообще не
коснулся. Единственное, чего он теперь добивался от Германии,— это
обещания держать Россию в курсе своих планов строительства железных
дорог в Малой Азии.148 Такое обещание Россия получила. Более того,
Вильгельм заверял, что Германия не преследует никаких политических;
целей на турецком Востоке, что она стремится лишь к приобретению
новых рынков для своей промышленности.' Желая подчеркнуть свое
стремление поддерживать с Россией близкие отношения, он даже заявил,
что признает «исключительно, за Россией право на политическую роль
на Босфоре и в соседстве Черного моря».149 Все это были слова,
которые преследовали одну цель — выиграть время.
24 декабря 1899 г. германское «Общество Анатолийских железных
дорог» подписало с турецким правительством предварительное
соглашение о проведении железнодорожной трассы до Багдада и Басры. ш
Но никакой обещанной информации о планах направления Багдадской
железной дороги германское правительство России не представляло. Ca
своей стороны русское правительство не сложило оружия и не
примирилось с усиливающимся проникновением в Турцию германского
капитала.
На первых порах оно всячески стремилось «затруднить... получение
Анатолийским обществом гарантии, требующейся для осуществления»
предполагаемого сооружения железных дорог. Оно стремилось не
допустить, чтобы километрические гарантии будущей Багдадской
железной дороги покрывались десятинным сбором в вилайетах, через которые
должна была пройти трасса. С этой целью, воздействуя на служебный
аппарат Оттоманского банка, оно установило через его агентов особое
наблюдение как за поступлением, так и за употреблением доходов
вилайетов. 151 За работой германской технической комиссии,
производившей предварительные изыскания в районах прохождения будущей
трассы, было установлено секретное наблюдение с тем, чтобы
своевременно использовать в своих интересах возникающие у комиссии
затруднения. 152 Одновременно царское правительство начало оказывать
!*8 G. Р., В. XIII, № 3548. Записка Бюлова, 8 ноября 1899 -г..
149 Архив МИД, К. 37, л. 1. Проект письма росс, министерства иностранных дел
послу в Берлине Остен-Сакену [без даты, было одобрено Николаем II 7 марта/23
февраля 1900 г.].
150 Следует отметить, что, кроме того, в 1899 г. берлинским банкирским домом
фон дер Гейдт и К° был создан «Немецко-палестинский банк», способствовавший
внедрению германского капитала в Палестину и Левант. Уже ß следующем году были
выплачены неплохие дивиденды (5%) (R.i е s s е г, Die deutschen Grossbanken und ihre
Konzentration, S. 342).
151 Архив МИД, П. Α. 53, л. 8; К. 27, л. 68. Проект телеграммы росс,
министерства иностранных дел послу в Константинополе Зиновьеву (без даты), № 12. Депеша
Зиновьева, Константинополь, 2 февраля/21 января 1900 г.
Ь52 Зиновьев сообщил в Петербург, что, как убедилась !в этом Комиссия,
«постройка Багдадской дороги встретит большие затруднения, которые по меньшей мере
значительно увеличат стоимость работы» (Архив МИД, К. 27, л. 291. Депеша
Зиновьева, Константинополь, 29/17 марта 1900 г., № 57). Зиновьев стремился получить
отчет германской специальной комиссии, изучавшей вопрос о постройке железной
дороги от Коньи через Багдад до Кувейта. Вначале Зиновьев получил ту часть отчета,
которая касалась «значения будущей Багдадской дороги, как нового транзитного пути меж-

БАГДАДСНАЯ
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
(ГЕРМАНСКАЯ КОНЦЕССИЯ 1899 г.)
Геоманская жел.-дор. связь
с Константинополем
Действующая часть Багдадской
железной дороги
ι Проектируемая часть Багдадской
железной дороги
МАСШТАБ
400
600 км
Ü&^J
Нувейт*\ЗАЛнвЦ

502
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
давление на Турцию, чтобы по возможности не допустить или отсрочить
окончательное оформление концессии. Однако германское правительство
со своей стороны оказывало давление на Турцию с тем, чтобы ускорить
завершение сделки.153
Не достигнув своей цели, царское правительство решило обеспечить
свои интересы в Турции другим способом. Оно стало добиваться у
султана преимущественного права на получение концессий по сооружению
железных дорог в Малой Азии.154 Это встретило закулисное
противодействие со стороны Германии. Своим давлением на турецкое
правительство она стремилась вытеснить влияние России. Сведения,
поступившие об этом в Петербург, вызвали там возмущение.155 В конце февраля
царское правительство заявило турецкому правительству, что готово
отказаться от требований «а эту концессию, если германские
домогательства относительно Багдадской ж. д. будут Турцией отвергнуты.156 И это
не помогло. Беспокойство в России усиливалось еще и потому, что за
начавшейся экономической экспансией германского империализма в
Турции уже явственно проглядывало возрастающее там политическое и
военное влияние.157 Турецкая . армия стала пополняться германскими
офицерами,158 военное снаряжение для нее доставляли германские
заводы. При турецких министерствах и других учреждениях появились
германские советники.159 Сам кайзер рекомендовал Турции укреплять
Босфор, усилить турецкий флот и держать его в боевой готовности.
В этих конфиденциальных советах, ■. преподанных кайзером, заклю-
ду Европой и Индией» (см. Архив МИД, К. 28, л. 263. Депеша Зиновьева,
Константинополь, 18/6 июля 1900 г., № 139, с пометкой - «весьма секретно»).
153 Архив МИД, К. 27, л. 68. Депеша Зиновьева, Константинополь, 2 февраля/21
января 1900 г., № 10.
154 «Допустив возникновение германских железнодорожных предприятий вблизи
российских пограничных владений, мы, однако, должны были озаботиться ограждением
от поступательного движения какой бы то ни было иностранной державы — всего
южного побережья Черного моря включительно с Босфорским проливом, где у России
имеются первостепенные государственные интересы.— В этих видах... на г. Зиновьева
возложено поручение войти в соглашение с султаном об ограничении по южному
берегу Черного моря определенного района, в пределах коего, если бы Турецкое
правительство признало нужным строить дороги, то концессии на таковые были бы
предоставлены русским концессионерам» [Архив МИД, П. А. 53, л. 34. Проект телеграммы
росс, министерства иностранных дел послу в Берлине Остен-Сакену, 2 марта / 18
февраля 1900 г., № 37 и 38].
155 Архив МИД, К. 37, л. 1. Проект письма росс, министерства иностранных дел
послу в Берлине Остен-Сакену [без даты, было одобрено Николаем II 7 марта / 23
февраля 1900 г.].
156 G. Р., В. XVII, № 5217. Маршалль—ведомству иностранных дел, 26 февраля
1900 г.
157 Русский царь считал, что возможной договоренностью по вопросам ж.-д.
строительства в Турции «вовсе не исчерпывается устранение других возможных причин
серьезных пререканий с Германией. Нам следует,— указывал он,— совершенно ясно
и категорично выяснить цель более чем дружеской связи германского
императора с турецкой армией» [Архив МИД, П. А. 53, л. 34. Помета на проекте
телеграммы министерства иностранных дел послу в Берлине Остен-Сакену 2 марта/18
февраля 1900 г., № 37 и 38].
158 Из одиннадцати германских офицеров, состоявших в турецкой армии, семь
одновременно продолжали числиться на действительной службе в германской армии
(среди них фон Кампенхененер — генерал-лейтенант германской службы, Грумбоков —
полковник германской службы и др.) («Список германских военных чинов на
турецкой службе»; Архив МИД, К. 28, л. 34. Депеша поверенного в делах Щербачева,
Константинополь, 21/9 мая 1900 г., № 93, приложение).
159 Германские советники состояли при главных управлениях таможни, почты и
телеграфов, при министерстве финансов, при министерстве горных работ и
лесоводства (Архив МИД, К. 28, л. 34; «Список немецких гражданских чиновников на
турецкой службе»). Германское правительство стремилось -не допустить, счтобы Турция
привлекала советников из других иностранных государств.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 503
чался расчет не только на получение новых заказов для Круппа и
больших гамбургских верфей, но и на усиление германского
политического влияния в Турции в противовес России. Вся пресса и все
политические партии, и буржуазные и юнкерские, безусловно поддерживали
«новейший курс» ближневосточной политики, в которой
заинтересованными оказались наиболее влиятельные круги германского финансового
капитала. Но эта пресса различных политических направлений еще
громко не возвещала о широких политических и военных планах
германского империализма в Турции. Повидимому, она остерегалась, как
отметил тогда Остен-Сакен, «проронить неосторожные слова перед
ареопагом европейского общественного мнения». 160 Но зато пангерманская
пресса при первых же признаках новых тенденций германской политики
на Ближнем Востоке, ударив в «национальный барабан», раскрыла
наиболее агрессивные цели этой политики. Она называла эти цели
«великими» и утверждала, что для их достижения «должна быть брошена на
чашу весов вся мощь Германской империи». Она считала, что главным
результатом поездки Вильгельма в Турцию было «вовлечение этой
страны в сферу германских интересов». Еще до заключения соглашения о
Багдадской ж. д. она требовала, чтобы германское влияние в Малой
Азии, в Месопотамии и в Аравии было бы таким же исключительным,
как и английское влияние в Египте.
Единственной политической силой в Германии, выступавшей против
новых колониальных устремлений на Восток, была социал-демократия.
Чтобы продемонстрировать свое отношение к этим устремлениям, социал-
демократическая фракция голосовала в рейхстаге против
ассигнования средств на покрытие расходов по поездке Вильгельма в Турцию.
Но никакой реальной борьбы против этих империалистских устремлений
она не вела. Более того, в ее рядах сформировались
оппортунистические элементы, которые, прикрываясь выспренными словами о
культурнической миссии империализма, выступали в качестве апологетов и
политики «движения на Восток» и Багдадской ж. д. «Постройка
Анатолийской дороги и ее ответвление,— писал Эрнст Фрей, один из этих
апологетов, в главном ревизионистском органе социал-демократии,— для
нас много важнее, чем все шумные успехи нашей заморской политики».
И тут же он объяснял, почему, являясь противником «заморской
политики», германские социал-демократы должны поддерживать
империалистские устремления на Восток. «Мы должны были бы, наконец,— писал
он,— отказаться от того, чтобы искать наше будущее на океане. Ибо все
наши условия, именно наше географическое положение указывает нам
другое направление. Интересы экспорта также тянут нас в Малую
Азию, а это принуждает нас из ликвидирующейся массы габсбургской
монархии выделить немецко-австрийскую часть и включить ее в наш
германский государственный союз».161 Это была идеология и фразеоло*
гия «Пангерманского союза».
С первых же шагов политики движения на Восток пангерманские
круги рассматривали Оттоманскую империю не только как огромный
колониальный придаток Германии, а в будущем германской
«Срединной Европы», но и как крупнейший стратегический плацдарм для
борьбы против главного морского и колониального соперника — Англии.
Они откровенно говорили о том, что Германия, «обладающая огромной
военной мощью, должна, наконец, проявить ее». И они пояснили, что
160 Архив МИД, К. 17, л. 54. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 15/3 марта 1900 г.
161 «Sozialistische Monatshefte», 1900, N. Г, S. 38.

504 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
они имеют в виду: «Здесь речь идет о плацдарме, на котором пре- ]
восходаые силы германской сухопутной армии могут быть в случае ■
крайней нужды действительно употреблены в дело, и им не придется
ждать, пока вырастет наш только что зарождающийся флот». Пангер-
манские круги считали, что использовать этот <новый огромный
плацдарм в военных целях можно будет только после того, как, закончи*
сооружение Багдадской ж. д., Германия сможет распространить свое
военное влияние до Персидского залива. Они понимали, что для этого
нужно не только время, но и умение дипломатическими средствами
устранить опасность, которая будет увеличиваться по мере осуществлен
ния строительства новой железнодорожной магистрали, призванной
связать Берлин с Багдадом и дальше—с Персидским заливом. «Умная
германская дипломатия,— утверждали они,— должна стать в Малой
Азии «третьим радующимся», она должна там итти своей дорогой
между Россией и Англией». 162 Точно так же, по согласованию с
директором «Немецкого банка» Сименсом, понимал свою задачу и
руководитель германской дипломатии Бюлов, но только он формулировал ее
несколько позднее и немного иначе: «Соперничество между Англией и
Россией в Азии в наших интересах использовать так, чтобы, то
склоняясь перед британским львом, то расшаркиваясь перед русским
медведем, мы смогли протянуть нашу дорогу до Кувейта на Персидском
заливе». 163 Таков был метод, который германская дипломатия применяла
и на Дальнем Востоке, и на Ближнем Востоке, и на других театрах
своей «мировой политики». Что касается общих целей новых тенденций,
которые обнаружились в германской политике на Ближнем Востоке, то
«Пангерманский союз» определил их еще тогда, когда подводил первые
итоги поездки Вильгельма на Восток: «Итак, полный ход вперед к
Евфрату и Тигру, к Персидскому заливу, а тем самым сухопутную
дорогу на Индию снова в те руки, которым она принадлежит,— в
германские руки, которые готовы к борьбе!».164 Так наиболее агрессивные крут
ги германского империализма на рубеже XX в. формулировали задачу
политики «Drang nach Osten».
4
Почти одновременно с тем, как германское правительство вступило
на путь новой политики в Передней Азии — империалистской политики
«Drang nach Osten», ему удалось добиться еще одного успеха — на
Тихом океане. То, был успех примерно такого же значения, как и
захват Каролинских «лохмотьев». К тому же это был вообще последний
территориальный успех германского империализма на путях к мировой
войне: осуществить новые захваты вплоть до начала этой войны ему так
и не удалось. Но тогда, в самом конце XIX в., правительство и господ
ствующие классы в Германии придавали новому приобретению очень
большое значение: они усматривали в нем не конец, а начало
дальнейшего колониального расширения — многообещающее начало на рубеже
нового века. Это расширение они предполагали осуществлять путем
«выжимания» уступок у своих соперников, играя на их затруднениях и
на возникающих между ними трениях и противоречиях. Таким образом:
162 «Alldeutsche Blätter», 6 ноября 1898 г., № 45.
163 G. Р., В. XVII, № 52(13. Мюльберг — Эккардштейну, 31 января 1900 г.
164 «Alldeutsche Blätter», 6 ноября 1898 г., № 45; см. также «Alldeutsche Blätter»,.
17 декабря 1899 г., №51.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОЙНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 505
они рассчитывали выгодно использовать время, необходимое для
строительства крупного военно-морского флота.
По мере приближения войны Англии против бурских республик
правящие круги Германии начали выискивать новые требования, которые
могли бы быть предъявлены Англии и удовлетворены ею немедленно.
Выбор пал на острова Самоа, расположенные на главнейших
коммуникациях Океании. Давно установленный на островах кондоминиум
Англии, Германии и США, являясь компромиссной формой господства этих
трех держав, не мог выдержать в течение многих лет усиливавшегося
между ними соперничества. Каждая из держав, имея своих
ставленников— экзотических претендентов на королевский престол, разжигала
между ними распри и войны. Бесконечные восстания одних
претендентов против других по существу являлись вооруженными столкновениями
между державами — участниками . кондоминиума. Частые
кровопускания, которые консульские агенты при помощи своих ставленников
устраивали местному населению, в конце концов пагубно отражались
и на деятельности колониальных фирм, обретавшихся на Самоа. Но
участники кондоминиума продолжали поощрять кровавую
междоусобицу: каждый из них стремился всеми средствами, вплоть до применения
артиллерии своих военных кораблей, обеспечить господство своему
ставленнику, т. е. в конечном счете самому себе.
Осенью 1898 г. положение на Самоа весьма обострилось в связи с
тем, что Германия решила осчастливить жителей островов своим новым
ставленником на вакантный королевский престол. Новый претендент
был доставлен в Алию на германском крейсере. Этого было
достаточно, чтобы германское правительство сочло своевременным в
переговорах с Англией о разделе португальских колоний затронуть и вопрос о
желательности раздела островов Самоа.165 Английское правительство,
однако, уклонилось принять это предложение, ссылаясь на возражения
Австралии. 166 США пустили в ход еще более веские аргументы как
против воцарения германского ставленника на Самоа, так и против
германских планов раздела островов. Их политические агенты организовали
большое восстание против короля, привезенного на германском крейсере.
Едва это восстание было подавлено, как в дело вмешалась
американская эскадра, обстрелявшая Апию и, в частности, здание германского
консульства. Высадившиеся американские моряки, к которым
присоединился и английский отряд, прогнали германского ставленника и
посадили на королевский престол американского ставленника.
Германские власти решили взять реванш, и на островах с новой силой
вспыхнула кровавая междоусобица, пока заинтересованные державы не
согласились приостановить военные действия и притти к полюбовному решению
назревших противоречий.167 Более остальных в этом была
заинтересована Англия в связи с взятым ею курсом на развязывание войны в
Южной Африке. Во время своего пребывания в Берлине Сееиль Роде
должен был выслушать недвусмысленные требования уступить немцам
Самоа. Организатор империалистской войны в Южной Африке
пообещал повлиять на английское правительство в смысле удовлетворения
германских претензий.168
165 G. Р., В. XIV, № 4028. Бюлов — Гатцфельду, 31 августа 1898 г.
166 G. Р., В. XIV, № 4034. Гатцфельд — ведомству иностранных дел 8 сентября
1898 г.
167 Подробности см. А. Zimmermann, Geschichte der deutschen Kolonialpo
litik, S. 288—300.
168 G. Р., В. XIV. № 4047. Бюло-в — Гатцфельду, 16 марта 1899 г.

506
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
События, разыгравшиеся в Самоа, вызвали среди господствующих
кругов, в особенности в пангерманских и колониальных кругах,
огромное возбуждение, как будто на этих далеких островах, затерявшихся
среди необъятных водных просторов Тихого океана, решались
исторические судьбы Германии.
Сначала пресса была сдержанна, и даже пангерманский орган
заверял, что он не желает печатным изъявлением своих истинных настроений
мешать правительству в его многотрудных дипломатических
переговорах. 169 Однако во время пребывания Сесиля Родса в Берлине
пангерманцы, по их собственному признанию, не выдержали и заговорили по
адресу США таким языком, по сравнению с которым пресловутая
антианглийская «крюгеровская депеша» выглядела сущим пустяком. Они
требовали, чтобы Германия взяла пример с США, которые, сумев под
предлогом освобождения Кубы захватить Филиппины, «показали, что
мир принадлежит смелым, или, лучше сказать, нахальным». «Почему,—
указывали пангерманцы,— германские военные корабли также не
предпринимают действий в порядке совершившихся фактов, с которыми
пришлось бы считаться и другим державам, без того, чтобы они
объявили нам войну, как и мы не объявили войну янки ни из-за Кубы, ни из-
за Манилы?». Пангерманцы требовали, чтобы военные корабли,
которые американцы выжили из Манилы, были направлены к берегам Самоа,
и даже подыскали подходящую кандидатуру на пост командующего
германской эскадрой — принца Генриха. Этот уже прославленный
проповедник кайзеровского «евангелия», по их мнению, должен был,
явившись на Самоа, возвестить англо-саксонским дядюшкам: «Я здесь, и
здесь я остаюсь». Приближается день, утверждали они, когда нужно
показать, «что мы, немцы, не боимся никого, кроме бога». 170
Через месяц, в середине апреля, ряд депутатов правых партий внес
интерпелляцию по поводу событий на Самоа. И тут разыгрался
парламентский скандал, который Бюлов очень ловко сумел использовать в
своих дипломатических целях. Главный оратор Леер, один из
руководителей «Пангерманского союза», направил весь пыл своего красноречия
не против США, а почти исключительно против Англии. Он обвинял ее
в том, что она противодействует осуществлению германских планов
колониальной политики, и в том, что она разжигает распри между
Германией и США. Он призывал «наказать англичан за их национальный
эгоизм» и с этой целью приступить к расширению германской
программы военно-морского строительства. Он рекламировал эту программу
так, как будто стремился угодить Круппу, Штумму и Тирпицу. И он
действительно стремился найти громкие слова, которые могли бы
выразить интересы наиболее агрессивных кругов германского империализма.
Но политическая атмосфера уже была насыщена этими словами, и
Лееру осталось только повторить их. Он заявил, что от европейской, узко
континентальной политики Германия перешла к мировой политике, и ее
лозунгом дня является: «Наше будущее — на море!». С этой точки
зрения и следует, утверждал он, рассматривать самоанский вопрос.171
Агрессивная речь этого лидера пангерманского империализма
сопровождалась шовинистическими криками на правых скамьях и резкими
протестами со стороны социал-демократов. Поднялся невообразимый
шум, и Бюлов постарался успокоить страсти. Разумеется, он думал
169 «Alldeutsche Blatter», 12 февраля 1899 г., № 7.
170 «Alldeutsche Blätter», 12 марта 1899 г., № 11.
171 Reichstag, 14 апреля 1899 г., В. И, S. 1754—1^756.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д.
507
только о дипломатической стороне дела. Бюлов дал понять, что
германское правительство вовсе не собирается решать самоанский вопрос в
порядке совершившегося факта, но только путем переговоров между тремя
заинтересованными державами. Он сообщил о проекте временного
урегулирования вопроса, 172 заметив, однако, что германское правительство
согласится принять только такое решение, которое будет
соответствовать его интересам. Это, заверял Бюлов,— только торговые и правовые
интересы. О стратегических интересах он предусмотрительно умолчал.
Рейхстаг сразу понял, чего от него требует правительство. Те самые
депутаты различных партийных фракций (от крайне правых, вроде фон
Леветцова, до «свободомыслящих» обеих группировок), которые
подписали интерпелляцию, стали выступать против Леера, обвиняя его в том,
что он воспользовался правом интерпеллянта в целях своей
политической пропаганды. В своей угодливости перед правительством они стали
заверять Бюлов а, что вполне удовлетворены его исчерпывающими
объяснениями. Таким образом, в переговорах с Лондоном, германская
дипломатия могла ссылаться на то, что она занимает «умеренную»
позицию и в то же время пользуется поддержкой большинства рейхстага,
а с другой стороны — на то, что неуступчивость Англии может усилить
влияние наиболее агрессивных пангерманских кругов и тогда
правительство уже будет не в состоянии справиться с этими крайними
требованиями «общественного мнения». Прав был Либкнехт, говоря, что
вопроса о Самоа не существует,— существует лишь зксплоатация событчй
на Самоа в определенных целях.173
Но английское правительство, только что вместе с США
принимавшее участие в свержении германского ставленника на Самоа,
предпочитало в тот момент занять выжидательную позицию. Это взбесило
Вильгельма. Получив приглашение от королевы Виктории приехать в
Англию, он сначала ничего не ответил. Затем, на повторный удивленный
запрос Вильгельм в качестве предварительного условия своего
«дружественного» визита потребовал начать переговоры о разделе Самоа.
Используя свои политические связи в некоторых кругах лондонского
Сити, германская дипломатия, так сказать, из первоисточника получала
информацию о решениях британского правительства начать войну
против буров.174
По мере приближения этой войны германские требования
относительно Самоа становились все более настойчивыми. В конце августа Бюлов,
172 Этот проект заключался в создании специальной трехсторонней комиссии,
которая явится временным правительством на Самоа. Трем комиссарам этой комиссии
должна была быть подчинена вся административная власть на Самоа до тех пор,
пока комиссия не разработает рекомендаций относительно будущего устройства Самоа
(Reichstag, 14 февраля 1899 г., В. И, S. 1757).
173 Reichstag, 14 апреля 1899 г., В. II, S. 1759.
174 Германский посол в Лондоне Гатцфельд обычно ссылался на сведения,
полученные им от банкира Ротшильда, которого в телеграфной переписке он называл «мое
доверенное члицо»: «В Сити,— сообщал Гатцфельд 31 августа 1899 г.,— сегодня снова
царит несколько приподнятое настроение. Если до сих пор там явно господствовало
желание мира, то теперь — стремление к немедленному решению в любом
направлении» (G. Р., ιΒ. XV, № 4377. Бюлов — Бринкену, 311 августа 1899 г.). «Из Сита мне
сообщают,— телеграфировал Гатцфельд 15 сентября,— что там сегодня была всеобщая
уверенность в войне и что вследствие этого на бирже все ценности значительно
упали... Ротшильд, которого я только что видел, еще не получил никаких сведений
относительно отрицательного ответа правительства Трансвааля» (G. Р., В. XV, № 4381.
Гатцфельд — ведомству иностранных дел). Гатцфельд получал также политическую
информацию через владельца лондонской фирмы Герц, имевшей своих
представителей в Иоганнесбурге (G. Р., В. XV, № 4370. Гатцфельд — ведомству иностранных
дел, 9 августа 1899 г.).

508
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ссылаясь на интересы германской торговли, дал инструкцию
немедленно потребовать раздела Самоа таким образом, чтобы Савайи заняла
Англия, Тутуила — США, а Уполу — Германия.175 В Англии это
поняли так, что Германия требует новой платы за свой нейтралитет в
предстоящей англо-бурской войне, хотя германская дипломатия пыталась
делать вид, что она весьма далека от подобных мыслей:176 такая
позиция диктовалась не столько стремлением не раздражать англичан^
сколько стремлением не лишить себя возможности в будущем
предъявлять новые требования. Поэтому-то германская дипломатия всячески
настаивала на том, чтобы ускорить переговоры и осуществить ее планы
раздела Самоа еще до того, как вспыхнет война в Южной Африке. В то
же время англичане затягивали переговоры с Германией, пытались ее
дезинформировать относительно положения в Южной Африке и создать
впечатление, что в настоящее время они не предполагают начать войну
против бурских республик. 177 То, чего требовали назойливые германские
соперники, английские империалисты хотели бы оставить за собой.
В таких условиях, считал Солсбери, требования Германии предоставить
ей Уполу с Апией — чрезмерны. «Англия,— завистливо возмущался
Бюлов,— имеет сотни колониальных овец в своем стаде, мы же их име~
ем очень мало, и поэтому они являлись бы для германского народа тем
более ценными».178 Бюлов ссылался при этом на требования со стороны^
германского «общественного мнения».
Действительно, вся буржуазная пресса, вдохновляемая
колониальными кругами, «Пангерманским союзом» и «Флотским союзом», успела
раздуть большую кампанию по поводу фактически ничтожных, но
якобы ущемляемых интересов германской торговли на Самоа. Сообщая,
совершенно фантастические сведения о природных богатствах и
перспективах экономической эксплоатации Самоа, эта пресса стремилась
разжечь колониальные аппетиты среди более широких слоев, увеличить
кадры сторонников безграничной колониальной политики, создать
обстановку колониального ажиотажа, которая благоприятствовала бы
проведению уже подготовляемого нового закона о военно-морском
строительстве. Кроме того, эта кампания являлась подспорьем для
правительства в его политике новых колониальных вымогательств. Ссылаясь
на это «общественное мнение», Бюлов настаивал на удовлетворении
германских притязаний при разделе Самоа. Он готов был отказаться
от своих требований лишь при условии предоставления Германии ком-'
пенсаций «соответствующей ценности»: Занзибар, а также британскую
часть Новой Гвинеи или Соломоновы острова. 179 Когда в течение пере-
175 G. Р.; В. XIV, № 4081. Бюлов — Гатцфельду, 29 августа 1899 г.
176 Несколько позднее, 21 сентября 1899 г., Бюлов следующим образом определял
тактику Германии: «Перед лицом все более обостряющегося кризиса в Трансваале мы
не должны создавать впечатление, как будто мы хотим использовать затруднительное
положение англичан в своих интересах. Однако в действительности было бы
недостатком нашей дипломатии, если бы мы не довели до удовлетворительного разрешения-
возникающие между нами и Англией вопросы, и прежде всего вопрос о Самоа» (G. Р.,
В. XV, S. 396, примеч. Бюлов — ведомству иностранных дел, 21 сентября 1899 г.).
177 Еще в сентябре Солсбери заверял Гатцфельда, что он «даже теперь еще не
верит (в войну». Но в Берлине эти заверения не производили никакого впечатления.
Там твердо верили, что Англия в самом ближайшем будущем начнет войну. «К чему
в таком случае вся эта перевозка войск из Индии?» — надписал /Вильгельм на
сообщении Гатцфельда (G. Р., В. XV, № 4380. Ркхтгофен — Вильгельму II, 13 сентября
1899 г. -и помета Вильгельма).
178 G. Р., В. XIV, № 4083. Бюлов — ведомству иностранных дел. 11 сентября*
1899 г.
179 G. Р., В. XIV, № 4081. Бюлов — Гатцфельду, 29 августа 1899 г.

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 509
говоров возник проект передать вопрос о разделе Самоа на третейское
разбирательство, в Берлине об этом и слушать не хотели. Вильгельм
заявил, что он согласится подчиниться решению только в том случае,
если за отказ от приобретения Уполу Германия, кроме Савайи,
«получит действительно богатый эквивалент в Азии, Африке или
Полинезии».180 Англия, однако, не обнаруживала заметной склонности
выпускать из своих рук какие-либо «эквиваленты», в особенности
«богатые». Отчасти, повидимому, тут сказывались опасения, что германская
дипломатия не удовлетворится полученной оплатой за
благожелательный нейтралитет и потребует новую. Во всяком случае Бюлов, чтобы
подтолкнуть переговоры, счел необходимым заверить, что позиция
Германии в южноафриканском конфликте, в отличие от позиции России
и Франции, «строго нейтральна и абсолютно лойяльна» в отношении к
Англии,181 а Эккардштейн говорил в Лондоне еще более определенно:
«Все здравомыслящие политики в Германии,— сообщал он Чемберле-
ну,— рассматривают поглощение Трансвааля Англией как историческую
и торговлю необходимость». 182 Вместе с тем Бюлов дал понять, что эта
позиция может измениться под влиянием германскою «общественного
мнения», которое можно укротить только английскими колониальными
уступками. Чемберлен понимал смысл этой игры. «Политика Германии
со времен Бисмарка,— писал он Солсбери,— всегда была политикой
открытого шантажа. Я ожидал, что они потребуют Самоа при теперешней
ситуации». Стремясь скорее развязать себе руки для проведения
империалистского вторжения в Трансвааль, он готов был немедленно пойти
немцам на уступки. Он убеждал Солсбери, что это уступки временные
и что через один-два десятка лет все равно удастся лишить Германию
ее владений на Тихом океане.183 Но Солсбери знал, что удовлетворение
германских претензий ускорит выдвижение новых. Поэтому он не TQpo-
пился.
После того как началась война с бурами, английское правительство
стало более податливым: в Лондоне возник проект о компенсации
Германии взамен Самоа в Африке (устье Вольты).184 Германии было
предложено два альтернативных решения вопроса: 1) Германия полностью
отказывается от всей группы островов Самоа взамен компенсаций
главным образом в устье реки Вольта, 2) Германия получает Уполу и
Савайи, но уступает Англии ту часть группы Самоа, которая находилась
под ее влиянием, а также острова Тонга и нейтральную зону между
180 G. Р., В. XIV, № 4083. Бюлов—ведомству иностранных дел, 11 сентября
1899 г.
181 G. Р., В. XIV, № 4087. Бюлов—ведомству иностранных дел, 16 сентября
1899 г.
182 Garvin, III, p. 334. Эккардштейн — Чемберлену, 12 сентября 1899 г.
183 Garvin, III, p. 334—335; Чемберлен — Солсбери, 18 сентября 1899 г.
184 Инициатива этого проекта, повидимому, принадлежала Чемберлену, у которого
и на сей раз возникли расхождения с Солсбери. Английский премьер считал
достаточным предложить Германии Савайи взамен ее отказа от претензий на Уполу. Он
соглашался уступить Германии устье Вольты, если Германия откажется вообще от
всяких претензий на острова Самоа. Чемберлен считал возможным пойти на большие
уступки: уступить Германии дельту реки Вольта в Африке, а из группы островов
Самоа уступить Савайи и некоторые другие. Германия должна была дать согласие,
чтобы Англия забрала себе Уполу, а также нейтральную зону между германским Того
и английским Золотым берегом (см. G. Р., В. XIV, № 4089. Гатцфельд—ведомству
иностранных дел, 20 сентября 1899 г.; Na 4090. Рихтгофен — Бюлову, 21 сентября
1899 г.; № 4091. Бюлов — ведомству иностранных дел, 22 сентября 1899 г.; № 4092.
Гатцфельд—ведомству иностранных дел, 22 сентября 1899 г.; см. также Garvin,
HI, p. 337. Меморандум Чемберлена, 10 октября 1899 г.).

510
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
германским Того (в Африке) и английским Золотым берегом.185
Германское колониальное ведомство высказалось за принятие первого
решения — полный отказ Германии от влияния на Самоа взамен
территориальных компенсаций в Африке. В том же духе склонен был
высказаться и Бюлов.186 «Общество торговли и плантаций», непосредственна
представлявшее германские «интересы» на Самоа, не только не
требовало никакой защиты, но, наоборот, считало более выгодным передать
острова Англии.187 Но с этими «интересами» менее всего считались те,
кто более всех требовал их защиты и раздувал соответствующую
кампанию в прессе. Вмешались более влиятельные колониальные круги
германского империализма. Они были всесильны в морском ведомстве,
которое уже приобрело огромный политический вес. Последнее слово
сказал глава этого ведомства Тирпиц. Ссылаясь ;на стратегическое
значение Самоа, он категорически потребовал, чтобы эти острова,
являющиеся «важной этапной станцией на пути от Киао-Чао через наши
владения в Океании в Южную Америку», не были выпущены из
германских рук.188 После этого Бюлов поспешил сообщить в Лондон, что
кайзер, «считаясь с чувствами народа», не может отказаться от
Самоа. 189
С другой стороны, сильное давление на английское правительство·
оказывал Сесиль Роде. Он требовал уступок Германии в вопросе о
Самоа, так как от этого в известной мере зависел вопрос о том, удастся
ли ему осуществить свои планы в Африке. Обуреваемый грандиозными
проектами создания железнодорожной магистрали, соединяющей
северные и юж!ные пространства Африки, он в это время добивался
возможности осуществить первую часть своих проектов — проложить транс-
африканскую телеграфную линию. Она должна была (проходить через
Германскую Восточную Африку. Поэтому Сесиль Роде настойчиво
добивался соглашения с Германией. Вскоре Эккардштейн совместно с
Чемберленом уже наметили окончательный проект соглашения о Самоа.
Германская дипломатия пыталась было в последний момент выставить
новые требования, но неудачно. 14 ноября англо-германская сделка о
Самоа была завершена,190 а на следующий день германское
правительство подписало соглашение с «Африканской трансконтинентальной
телеграфной компанией»»191
Это соглашение имело особое значение потому, что некоторые
немецкие круги колониальных и финансовых дельцов намеревались тогда
185 G. Р., В. XIV, № 4106. Гатцфельд — ведомству иностоанных дел, 10 октября
1899 г.
186 G. Р., В. XIV, № 4109. Бюлов — Гатцфельду, 18 октября 1899 г.
187 «Общество торговли и плантаций на Самоа» имело виды передать поле своей
деятельности английской фирме на очень выгодных для себя условиях (см. Α. Ζ i m-
m е г m a η η, Deutsche Kolonial geschiente, S. 298—299).
188 G. Р., В. XIV, № 4107. Тирпиц — Бюлову, 11 октября 1899 г. В морских
кругах высказывалось убеждение, что после открытия Панамского канала острова Самоа
приобретут на Тихом океане значение Сингапура (см. «Nauticus», 1900, «Beiträge zur
Flottennovelle», В., 1900, S. 51—52).
189 G. P., B. XIV, № 4108. Бюлов — Гатцфельду, 13 октября 1899 г.
190 G. Р., В. XIV, № 4110. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 20 октября
1899 г.
191 Английская компания, получив возможность провести линию через германские
владения, согласилась передать управление линией на этой территории немецким
властям. Через 40 лет эта часть линии могла перейти в полную собственность Германии.
Несколько позднее, 28 октября 1899 г., «Britisch South African Company* подписало
с германским правительством соглашение и по вопросу о железнодорожном
строительстве. Эти соглашения расценивались германской колониальной прессой как весьма
выгодные (см. А. Zimmermann, Deutsche Kolonialgeschichte, S. 232—233).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 511
заняться железнодорожным строительством в Африке. Ганземан, директор
банка «Учетное общество», готов был предоставить капиталы, но их
было недостаточно. Тогда Гартман, близкий родственник гамбургского
купца и судовладельца Вермана, взялся мобилизовать недостающие
миллионы.192 В Дессау уже давно существовал «Комитет Центральной
железной дороги в Германской Восточной Африке», деятельность
которого заключалась в том, что он ни одного метра пути не проложил. Но
теперь, когда стало известно, с какой горячностью Сесиль Роде начал
продвигать свой проект трансафриканской железной дороги, этот
комитет крайне забеспокоился по поводу судьбы своих проектов.193 По
проекту Сесиля Родса железнодорожная магистраль, соединяющая юг и север
африканского континента, могла быть проложена или через территорию
Германской Юго-Восточной Африки или несколько западнее — через
Бельгийское Конго. Оба эти проекта были для немцев невыгодны, в
особенности еще и потому, что, по сведениям Гартмана, Сесиль Роде,
затратив в Лиссабоне на подкуп различных лиц несколько тысяч фунтов
стерлингов, получил концессии на строительство порта в Тайгербее и
железной дороги в Анголе. И хотя, вероятно, он не собирался строить
эту дорогу, но его концессия срывала германские планы строительства
трансафриканской дороги с запада на восток.
В этих условиях заинтересованные немецкие капиталистические
круги видели свою задачу в том, чтобы взять менее невыгодный вариант и
превратить его в более выгодный. Если бы Сесиль Роде начал
прокладывать свою дорогу с юга на север через Бельгийское Конго, он мог бы
сорвать германские планы дороги (с запада на восток) и, кроме того,
мог бы действовать независимо от Германии. Было поэтому сочтено
менее невыгодным согласиться на то, чтобы Сесиль Роде прокладывал
свою дорогу через Германскую Юго-Восточную Африку при условии, что
участок, пролегающий через эту территорию, будет построен на
германские капиталы и под германским контролем. Однако, прежде чем пойти
в «компанию» с Сесилем Родсом, Гартман хотел «сплотить все силы»,
чтобы, опираясь на них, можно было противостоять тому же Сесилю
Родсу: он предлагал поскорее договориться с администрацией
Бельгийского Конго и португальских колоний, чтобы построить железную
дорогу, которая пересекала бы Африку с востока на запад, причем до того,
как Сесиль Роде приступит к практическому осуществлению своего
проекта трансафриканской дороги.194 Тогда, даже находясь в
«компании» с Сесилем Родсом, германский капитал мог бы диктовать ему
свои условия. На этих условиях и «Пангерманекий союз» готов был
поддержать соглашение с Англией.195
Как раз в дни пребывания Сесиля Родса в Берлине рейхстаг
обсуждал вопрос о железнодорожном строительстве в Африке. Накануне
бюджетная комиссия отвергла предложение предоставить государственную
субсидию на строительство железной дороги в Восточной Африке.
Сесиль Роде посетил рейхстаг в тот момент, когда там разгорелись
горячие споры и некоторые депутаты-пангерманцы бросили по его адресу
несколько крепких слов.196 Но знаменательным было, что при всем том
даже Хассе, председатель «Пангерманского союза», дал понять, что он
192 Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 496—497.
193 W. О e с h e 1 h ä u s e г, Die deutsch-ostafrikanische Zentralbahn, В., 1899.
Автор — президент Комитета Центральной железной дороги в Германской Восточной
Африке.
194 H о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 497.
195 «Alldeutsche Blätter», 2 апреля 1899 г., № 14.
196 «Alldeutsche Blätter», 19 марта 1,899 г., № 12.

512
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
вовсе не является противником соглашения с Сесилем Родсом.197 Это
были новые слова. Другой пангерманец, пламенный энтузиаст
железнодорожного строительства в германских колониях, граф Штольберг-Вер-
нигероде, энергично поддерживал обширный немецкий план трансафри-
канской железной дороги и призывал рейхстаг поскорее отпустить
средства на строительство железной дороги — для начала в Восточной
Африке. Бухка, новый директор колониального департамента,198 следуя
примеру одного из своих предшественников, доктора Кайзера,
соблазнял рейхстаг тем, что если в Восточной Африке будет построена новая
дорога, Германия сможет обеспечить себя собственным кофе.199 Рихтеру
не стоило большого труда доказать, что ввиду конкуренции Бразилии,
Явы и Суматры увеличение продукции германского кофе становится
абсолютно нерентабельным. Между тем речь шла о том, чтобы
затратить 60—70 млн. марок. «Немецкий банк» готов был принять участие
в сооружении любой железной дороги, но только при одном условии:
государственная гарантия 3.5% прибыли. Бюджетная комиссия не
решилась предоставить такую гарантию, и тогда Бухка предложил строить
дорогу на государственные средства. Рихтер считал это предложение
наглостью.200 И действительно, экономически эта дорога могла бы
обеспечить только доставку слонов для зоологического сада в Берлине
и в Гамбурге. И тем не менее проект этой дороги имел в рейхстаге
довольно влиятельных сторонников и притом преимущественно в пангер-
манском лагере (Хассе, граф Арним и др.). Все они представляли
финансовую группу «Учетного общества» и «Комитета Центральной
железной дороги в Германской Восточной Африке». Этого было достаточно,
чтобы разглагольствовать в рейхстаге о «национальных интересах» и о
поддержании «германского престижа» в Африке.201 Повидимому, Се-
силь Роде вел с этой пангерманской группой закулисные переговоры,
и небезуспешно.202 Во всяком случае соглашение о проведении
английской телеграфной линии через территорию Германской Восточной
Африки, по их мнению, в известной степени гарантировало, что и
железнодорожные проекты Сесиля Родса будут в определенной части
осуществляться при их участии и под их контролем. Главное же, они
предполагали, что смогут использовать его проекты, чтобы осуществить
свои собственные.
Германская пресса, особенно близкая к правительству, к «Пангер-
манскому союзу», «Флотскому союзу» и «Колониальному союзу»,
торжествовала по поводу обеих сделок — по африканским делам и о
Самоа. Пангерманская пресса утверждала, что Германия якобы обрела на
Самоа филиал земного рая. Между тем условия, созданные новыми
владельцами на островах, менее всего напоминали экзотическую идиллию.
Появившиеся германские предприниматели приступили к хищнической
эксплоатации и природных богатств и рабочей силы местного населения.
ι97 Reichstag, И марта 1899 г., В. II, S. 1488.
198 Предыдущий директор этого департамента Рихтгофен был назначен
заместителем статс-секретаря ведомства иностранных дел (вместо Ротенгана). Остен-Сакен
считал Рихтгофена убежденным сторонником политики торговых договоров вообще, а
с Россией —в особенности (Архив МИД, К. 21, л. 352. Депеша Остен-Сакена,
Берлин, 19/7 декабря 1897 г., № 96).
199 Reichstag, 10 марта 1899 г., В. II, S. 1444—1445.
200 Reichstag, 10 марта 1899 г., В. II, S. 1446—1448.
2°1 Reichstag, 10 марта 1899 г., В. II, S. 1443—1444; И марта 1899 г., S. 1488.
202 В печати появились сообщения, что и Либер, лидер католического центра,
поддался соблазнам Сесиля Родса, но Либер это категорически опровергал (Reichstag,
Π марта 1899 г, В. II, S. 1489).

ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНА И БАГДАДСКАЯ Ж. Д. 513
На обоих островах — Уполу и Савайи — к этому времени осталось в
живых не более 33 тысяч коренного населения. Вновь созданное «Гер
манское общество Самоа» начало ввозить на свои плантации китайских
кули. Все расходы по дорогостоящему управлению новыми
колониальными владениями должно было оплачивать население. В этой связи был
введен высокий поголовный налог, однако содержание колониальной
бюрократии обходилось так дорого, что местных доходов нехватало на
их покрытие, и часть расходов приходилось покрывать из кармана
немецкого налогоплательщика.203 Коренное население, не разделяя,
очевидно, восторгов германской колониальной прессы относительно
самоанского рая, неоднократно прибегало к восстаниям. Но вскоре и
германские капиталисты убедились, что, несмотря на введенную систему
жестокой эксплоатации местного населения, единственно интересующие их
плоды земного рая — прибыли — растут очень медленно или совсем не
растут. Это послужило причиной того, что созданная в Германии
пароходная компания, установившая сообщение с Гонолулу, вскоре
закрылась. Ни к чему не привели и попытки «Северогерманского Ллойда» и
«Гамбургского акционерного общества каботажного плавания»
установить регулярную связь с Самоа. Широковещательные планы
проложить через Самоа межконтинентальный кабель никогда осуществлены
не были. Экономическое значение этих островов ограничивалось тем, что
Германия ввозила оттуда только копру и кокосовые орехи, а вывозила
туда товаров на мизерную сумму — всего 2—3 млн. марок в год. Таким
образом, разочарование земным раем на Самоа наступило очень скоро.
Но даже в момент опьянения дипломатическим успехом германская
пресса, особенно юнкерская, а также национал-либеральная, не
свертывала своей антианглийской кампании. Несмотря на
предупреждения правительства занять более сдержанную позицию в связи с
начавшейся войной в Южной Африке,204 германская пресса
недвусмысленно аплодировала каждой неудаче Англии и предвещала ей еще
большие неудачи. В этом нашло свое выражение прежде всего стремление
крайне правых и умеренно консервативных кругов предотвратить
опасность возможного сближения германского правительства с английским
за счет отношений с Россией; но в еще большей мере тут сказывались
настроения самых широких кругов германской буржуазии, которая к
этому времени уже пропиталась ненавистью к Англии как к своему
главному конкуренту на мировых, рынках и глазному сопернику на
поприще колониальной политики. Разумеется, империалистские круги в
Англии не оставались в долгу. Занятые приобретением новых владений,
они ничего не хотели выпустить из своих рук в пользу германского
конкурента. Своей антигерманской пропаганде они придали весьма
своеобразную форму. Так, например, «Times», этот, по выражению Маркса,
203 См. А. Zimmermann, Deutsche Kolonialpolitik, S. 300—302. В какой мере
росли эти расходы, оплачиваемые германским рабочим и колониальным рабом,
показывают следующие цифры: в 1900 г.— 252 тыс. марок, в 190 Г — 490 тыс. марок, в
1903 — 670 тыс. марок, в 1905 — 750 тыс. марок и т. д. Вскоре эти расходы на
содержание аппарата колониального угнетения достигли примерно 25—35% стоимости
товаров, экспортируемых с островов Самоа
204 Еще до начала англо-бурской войны, 20 сентября 1899 г., Бюлов дал
следующую инструкцию: «Наша пресса должна позаботиться о том, чтобы в трансваальском
кризисе придерживаться спокойного и делового тона». Он требовал, чтобы органы
прессы, имеющие ясно выраженный официозный характер, не возбуждали
общественное мнение в пользу буров против Англии и не восстанавливали Англию против
Германии. Словом, он требовал, чтобы пресса не создавала германской дипломатии
затруднений для маневрирования (G. Р., В. XV, № 4384. Бюлов—ведомству
"иностранных дел, 20 сентября 1899 г.).

514
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
евнух лондонского Сити, ежедневно по утрам потчевал своих читателей
многочисленными и большими выдержками из германской прессы:205
этого было достаточно, чтобы разъяснить, какая глубокая политическая
пропасть разверзается между Англией и Германией на почве их
экономического и колониального соперничества (морское соперничество в тот
момент по-серьезному еще не тревожило ни английское правительство,
ни более широкие круги английской буржуазии). Бюлов стремился
успокоить англичан тем, что возникшие в Германии антианглийские
настроения не могут сразу исчезнуть.206 Однако эти настроения
продолжали возрастать. Английские попытки купить «дружбу» Германии
уступками, призрачными, как в вопросе о португальских колониях, или
фактическими, как в вопросе о Самоа, ни к чему не привели. «Дружбы» не
получилось. К концу 1899 г. сам Бюлов должен был признать, что
германское «общественное мнение» настроено против Англии в гораздо
большей степени, чем английское «общественное мнение» настроено
против Германии.207 В декабре 1899 г. Бюлов сообщил рейхстагу о
содержании сделки по вопросу о Самоа, но просил дискуссии не открывать.
Рейхстаг, конечно, выполнил эту просьбу. Только граф Лимбург-Шти-
рум, крупнейший аграрий, выразил правительству благодарность за
Самоа, но дал понять, что политическое значение достигнутого
соглашения он не переоценивает.208 Аппетиты германского хищника явно
нарастали.
205 Бюлов неоднократно жаловался на это английскому правительству и просил его
воздействовать на редакцию «Times» в том смысле, чтобы она прекратила перепечатку
выдержек из германской прессы. Это довольно необычное обращение Бюлов пытался
оправдать тенденциозностью подборок германской прессы (см G. Р., В. XV, № 4397.
Бюлов — Гатцфельду, 15 ноября 1899 г., № 4398. Записка Бюлова от 24 ноября 1899 г.).
Изучение германской прессы того периода приводит к выводу, что тенденциозность
«Times» на сей раз не выходила за рамки обычной практики буржуазной прессы.
Статьи германской прессы носили действительно настолько антианглийский характер,
что '«Times» в угоду своим политическим целям мог ограничиться только выборкой
наиболее ярких мест и наиболее грубых выражений ненависти и зависти по
отношению к Англии.
206 G. Р., В. XV, № 4397. Бюлов-4 Гатцфельду, 15 ноября 1899 г.
207 Это констатировал и Бальфур, сравнивая позицию английской и германской
прессы. Бюлов пытался возражать, но не очень убедительно (см. G. Р., В. XV, № 4398.
Записка Бюлова, 24 ноября 1899 г.).
208 Reichstag, 12 декабря 1899 г. В. IV, S. 3310.

«г шшг><&=* к ^«
Г л а в а десятая
НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
1
Как ни малозначительны-были результаты соглашения о Самоа,
германская дипломатия расценивала их очень высоко. Поскольку сделка о
Самоа состоялась одновременно с продвижением вопроса о концессии
на Багдадскую железную дорогу, германская дипломатия могла
рассматривать эти успехи как плоды проводимой ею политики «свободных
рук», политики маневрирования между Англией и Россией, игры на
противоречиях между ними. И она стремилась к тому, чтобы укрепить —
даже путем угроз — свое влияние в Австро-Венгрии, консолидировав
Тройственный союз под своей гегемонией,1 продолжать эту политику и
впредь, не связывать себе руки широким политическим соглашением ни
с Россией, ни с Англией. Гольштейн, который был ярым приверженцем
этой тактики, считал, что международная обстановка складывается для
Германии исключительно -благоприятно и что мет никаких признаков,
которые позволили бы заключить о создании мощной коалиции держав,
направленной против Германии. «Ненавидят ли нас или любят,— писал
он в апреле 1899 г.,— это не имеет большого значения, ибо при
нынешних сложных отношениях в мировой политике ни одна из больших
заинтересованных групп, ни англичане, ни русские, не хотели бы иметь
Германию против себя». 2
Постоянные утверждения германской прессы о врагах,
надвигающихся на Германию со всех сторон, были обычным орудием пропаганды,
которую правительство и господствующие классы вели в целях
оправдания ежегодного роста вооружений и укрепления милитаризма. Россия
была тогда занята преимущественно на Дальнем Востоке и в Иране;
внимание Франции было приковано отчасти к колониальным делам в
Африке, а отчасти к Турции, где французский капитал, как мы знаем,
добивался участия в германской концессии на Багдадскую железную
дорогу; Англия была поглощена делами обеспечения своей экспансии в
Китае, в Иране, в Турции и в Египте, а также в Центральной и Южной
Африке. Наблюдая за ростом соперничества великих держав, германская
дипломатия была убеждена в неминуемом их столкновении. Правда,
фашодский кризис не привел к войне между Англией и Францией. Но
Франция потерпела в этом кризисе политическое поражение, и
германская дипломатия постаралась, в частности, как мы видели, на Ближнем
Востоке, извлечь из этого возможные выгоды. «Фашода творит чудеса»,—
1 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 433.
2 F. ν. Holstein, Lebensbekenntnis in Briefen an eine Frau, 1932, S. 193.

516
ГЛДВА ДЕСЯТАЯ
с удовлетворением отметил однажды Вильгельм.3 Ничто, однако,
не могло поколебать уверенности немцев в неминуемости столкновения
между Англией и Россией. «Эта война,— писал Бюлов в августе
1898 г.,— когда-нибудь обязательно наступит с элементарной
необходимостью и притом именно тем скорее, чем меньше обе стороны верят,
что мы хотели бы ее вызвать».4
Но вот весной 1899 г. стало известно, что Англия и Россия
заключили между собой соглашение о сферах железнодорожных интересов в
Китае.5 В первый момент это произвело в Берлине почти
ошеломляющее впечатление. «Политически мы оказались в Китае
изолированными,— сокрушался Тирпиц,— и китайцы это понимают». На один момент
он даже пожалел, что Германия совершила вторжение в Китай так
быстро и так энергично: это могло напугать и Англию и Россию. Но
отступать уже было нельзя, «ибо,— пояснил он,— мы вообще не можем
остановиться на позициях, занятых в мире, и должны всегда итти
вперед». Теперь в ответ на англо-русское соглашение он предложил
правительству сделать следующие выводы: во-первых, усилить флот и с
этой целью предложить рейхстагу новую, более обширную программу
военно-морского строительства; во-вторых, обеспечить прохождение этой
программы через рейхстаг и для этого «заранее договориться с
католическим центром; в-третьих, обеспечить германскому флоту и германской
армии выгодные стратегические позиции против Англии и с этой целью
заранее заключить с Голландией таможенный союз, а также военную
и военно-морскую конвенцию».6 Таким образом, германское
правительство вовсе не сидело сложа руки в ожидании, когда военное
столкновение между Англией и Россией даст ему возможность выступить ,в роли
«третьего радующегося». Оно стремилось, выиграть время, необходимое,
чтобы создать крупный военно-морской флот, а заодно, продолжая игру
на противоречиях между Англией и Россией, вымогать то у той, то у
другой стороны уступки, чтобы удовлетворить нарастающие аппетиты
господствующих классов. Действуя в этом отношении бесцеремонно,
грубо и часто вызывающе, оно далеко не всегда умело скрывать свои
провокационные цели.
Вскоре появился ряд симптомов, которые свидетельствовали о том,
что, несмотря на недавнее соглашение ш> китайским делам, английское
правительство продолжает свой антирусский курс и на Дальнем Востоке
и в Иране, и это настраивало германскую дипломатию на
оптимистический лад. Это дало германской дипломатии возможность снова притти к
убеждению, что в условиях, когда раздел мира подошел к концу, она
сможет, продолжая лавировать между Англией и Россией, извлечь
все выгоды из своего положения и избежать при этом опасности
провала. «Я нисколько не опасаюсь,— писал Гатцфельд своему патрону Голь-
штейну,— что мы окажемся между двумя стульями, ибо, что бы ни
случилось, обе стороны будут всегда в нас крайне нуждаться».7 Гатцфельду
не нужно было в этом убеждать Гольштейна: он просто повторял голь-
штейновские тезисы, усвоенные германской дипломатией того времени.
V-G. Р., В. XIV, № 4025. Бюлов — Вильгельму ill, 4 июля 1899 г. (см. пометы
Вильгельма).
4 G. Р., В. XIV, № 3867. Бюлов — Вильгельму II, 24 августа 1898 г.
5 Это соглашение было оформлено в виде обмена нотами 28/16 апреля (1899 г
(см. Э. Д. Г ρ и м м, Сборник договоров и других документов по истории
международных отношений на Д. Востоке, № 51).
6 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 4.98.
7 G. P., В. XIV, № 4395. ГатщЬельд — ведомству иностранных дел, 15 ноября
1899 г. ■ . -. ■

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
517
Переговоры с русским царём и с Муравьевым в Потсдаме по делам
Ближнего Востока и сделка с Англией по вопросу о Самоа, казалось бы,
только подтвердили эти тезисы.
Соглашение о Самоа, при помощи которого английские империалисты,
начиная войну в Южной Африке, надеялись заткнуть глотку своим
назойливым германским соперникам, вовсе не достигло той цели, о
которой обе стороны так много говорили во время его подготовки. Правда,
кайзер отдал приказ, запрещающий солдатам и офицерам германской
армии отправляться в Трансвааль, но английские власти жаловались,
что этот приказ не очень-то осуществляется на деле.8 Германская
пресса, как и раньше, продолжала антианглийскую кампанию, как будто
забыв свои собственные утверждения, что только соглашение о Самоа
может улучшить атмосферу англо-германских отношений. Но чисто
дипломатическая «атмосфера» действительно была расчищена: проглотив
Самоа, Вильгельм заявил, что теперь у него нет оснований
отказываться от визита в Англию. И в конце ноября он в сопровождении Бюлова
отправился в Виндзор.
Английская пресса делала вид, что забыла о крюгеровской
телеграмме. Зато германская пресса весьма критически отнеслась к идее визита
в Англию, особенно в столь неподходящий момент, когда Англия ведет
войну против немецких «братьев по племени»—буров. Что касается
германской дипломатии, то она больше всего опасалась не столько
английских ловушек, сколько каких-либо неожиданных выходок или,
проще сказать, глупостей кайзера, которые он мог сделать со свойственной
ему широковещательной манерой. Поэтому перед поездкой в Англию
кайзер был снабжен специальной шпаргалкой «для ориентация и в
качестве директивы». Составленная Гольштейном и одобренная Го-
генлоэ, эта шпаргалка заключала в себе, собственно, один совет: не
пускаться в политические разговоры, а лучше всего вообще молчать.9
Если англичане действительно захотят привлечь Германию на свою
сторону, они должны «предложить нечто большее, нежели излюбленная
до сих пор лордом Солсбери чечевичная похлебка».
Но оказалось, что англичане и этого скромного блюда не собираются
предлагать. Только что начав войну против буров, английское
правительство еще не проявляло серьезной озабоченности по поводу ее
хода и исхода. Бюлов с сожалением должен был констатировать, что
8 Так, английский консул в Лоуренсу-Маркиш сообщил в Лондон, что 12
германских офицеров и 29 унтер-офицеров (главным образом артиллеристы запаса) прибыли
на пароходе и отправились в Преторию. Возмущенный Чемберлен рассказал об этом
Эккардштейну. Узнав об этой жалобе английского министра колоний, Вильгельм
реагировал так: «Если бы у нас был флот, Чемберлен не посмел бы об этом упомя·
нуть» (G. Р., В. XV, № 4402. Гатцфельд — ведомству иностранных дел, 20 декабря
1899 г.).
9 Вот выдержка из этой замечательной памятки, автор которой своей медоточивой
лестью едва прикрывал весьма невысокую оценку интеллектуальных способностей
кайзера: «Ваше величество безусловно одареннее всей вашей родни, как мужской, так
и женской ее половины. Ваше величество, однако, не внушает вашим родственникам
того почтения, которого заслуживает ваша выдающаяся личность, даже не говоря о
вашем могуществе в качестве германского императора. Это происходит благодаря тому,
что ваше величество всегда открыто и честно шли им навстречу, посвящали их в
свои планы и надежды и таким образом создавали им возможность нарушать их.
Самый удачный удар может быть отпарирован даже слабейшим противником, если он о
нем знает заранее. Предстоящая поездка в Англию дает возможность вашему
величеству исправить это ненормальное положение и сразу приобрести тот авторитет, на
который вы имеете право и как умственная величина и по значению своей власти.
Для этого вашему величестзу не надо делать ничего больше, как только избегать
всяких политических бесед».

518
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
в Берлине эта война вызывает гораздо больше толков, нежели в
Лондоне. 10 Английские правящие круги явно стремились продолжать борьбу
против России и на Ближнем и в особенности на Дальнем Востоке и
столь же откровенно искали поддержки. Бальфур, доверенное лицо
Солсбери, сказал Бюлову, что в политических кругах Англии очень
хотели бы достигнуть сближения с Германией, а также с США. Однако
он не формулировал ни цели этого сближения, ни тем более условий,
при которых оно может быть достигнуто. Он только сказал, что Англия
не собирается чинить Германии препятствий в Малой Азии. Но этот
аванс не произвел на Бюлова никакого впечатления; он имел все
основания считать, что концессия на Багдадскую железную дорогу все равно
вскоре будет лежать в кармане директора «Немецкою банка».
Существовал другой вопрос, который в одинаковой степени волновал
и немецкую буржуазию и юнкерство,— вопрос о судьбе расторженного
англо-германского торгового договора. Этот вопрос снова обсуждался в
рейхстаге, где представители крупных аграриев, как и представители
крупного капитала, одинаково требовали наступательной политики против
Англии и даже полного разрыва торговых отношений с ней. u Правда,
дальше этих угроз дело не пошло, и рейхстаг снова утвердил закон о
продлении торгового договора с Англией (и со всеми ее владениями за
исключением Канады) еще на один год.12 Теперь Бальфур утверждал,
что экономическое соперничество между Англией и Германией,
усилившееся за последние годы, не может быть препятствием к сближению.
Он напомнил, что некоторая часть германского капитала неплохо'
преуспевает, сотрудничая с английским. Что касается вопроса о борьбе за
колониальные рынки, то, по его мнению, этот вопрос не имел
решающего значения, поскольку английский капитал проникает в германские
колонии, а германский капитал — в колонии, принадлежащие Англии.
Повидимому, он готов был решить вопрос о торговом договоре на
основе существующего положения вещей. Все это так напоминало
«чечевичную похлебку», что Вильгельм при встрече с Бальфуром па следующий
день сказал ему, что он приехал в Англию вовсе не для того, чтобы
выступать здесь в роли жалкого просителя.13
Гораздо более резко и определенно говорил Чемберлен. Со
свойственным ему пренебрежением к дипломатической сдержанности он, как
купец, сразу выложил на стол свой политический товар и стал им
торговать. При первой же встрече с Вильгельмом он заявил, что хочет,
«чтобы Германия, Англия и Америка заключили генеральное
соглашение». Против кого? Через два дня, в беседе с Бюловым, он дал на этот
вопрос исчерпывающий ответ. Он говорил о «русской опасности» в Азии,
в особенности в случае сближения между Китаем и Россией. «Англия,—
говорил он,— не сможет противопоставить сухопутную армию;
приходится поэтому рассчитывать на поддержку со стороны Германии и
Америки». Он признался, что очень хотел бы создать в бассейне Янцзы
«вторую Индию», но, добавил он, Англия уже не в силах это сделать.
Однако он дал попять, что Англия собирается решительно бороться за
свое преимущественное влияние не только- в Китае, но и в Иране и в
Турции — везде против России. Чемберлен не сообщил немцам, на какой
основе он собирается вовлечь Америку в войну против России. Зато· он
с полной откровенностью назвал им ту плату, которую он был готов
10 G. Р., В. XV, № 4398. Записка Бюлова, 24 ноября 1899 г.
11 Reichstag, 16 июня 1899 г., В. ITI, S. 2575—2582.
12 Reichstag, 10. Legislaturperiode, Anlageband III, S. 2203.
13 G. P., В. XV, № 4398. Записка Бюлова, 24 ноября 1899 г.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
519
предложить Германии. То было, во-первых, участие английских
капиталистов в концессии на Багдадскую железную дорогу и, во-вторых,
участие германских капиталистов в разделе Марокко: Гермавии он готов
был предоставить атлантическое побережье этой обширной страны при
условии, что Танжер достанется Англии.14
Для немцев оба эти условия были неприемлемы: первое — потому,
что Сименс уже успел привлечь французский капитал, второе — потому,
что осуществление его было возможно лишь © результате войны с
Францией, а вместе они вовсе не являлись подходящей платой за участие
Германии в войне на два фронта. Германии пришлось бы воевать против
России и против Франции одновременно, в то время как Англия,
привлекая еще в качестве младшего партнера и США, устанавливала бы
свое господство в Китае, Турции, Иране и в наиболее важных областях
Марокко. Ознакомившись с этими планами, Бюлов очень учтиво
ответил Чемберлену, что Германия не может ссориться с Россией, а кайзер
еще раньше заметил, что «ведь имеется множество пунктов,
относительно которых Германия и Англия могли бы договариваться от случая к
случаю». Так чемберленовский план союза между английским,
американским и германским империализмом, направленного против России и
отчасти против Франции, лопнул, как мыльный пузырь. В ходе
переговоров в Виндзоре в ноябре 1899 г., как и в лондонских переговорах в
марте 1898 г., Англия и Германия «не сторговались».15 Вместе с тем
эти переговоры обнаружили растущие между обеими державами
противоречия. Тогда же Бюлов сделал для себя вывод о необходимости
быстрейшего усиления германской военно-морской мощи.16 Через
несколько дней в официозной прессе появилась инспирированная статья
о предстоящем усилении германского флота.17
Вскоре антианглийская кампания германской прессы приобрела
новый размах. Поводом была речь Чемберлена, произнесенная в Лестере
30 ноября, через день после отъезда германских гостей. Министр
колоний снова публично высказался за создание нового тройственного
союза — Англии, Германии и США, но в данном случае он пытался
придать этому союзу не столько политическое, сколько расистское
обоснование. «Я обращаю ваше внимание,— заявил он,— что в своей основе
характер тевтонской расы по существу очень мало отличается от
характера англо-саксонской расы..., и если союз между Англией и Америкой
является могущественным фактором для дела мира, то новый
тройственный союз между тевтонской расой и двумя великими ветвями
англосаксонской расы окажет еще более могучее влияние в будущем мире».18
И в Англии, и в Германии, и в США эта речь Чемберлена вызвала
протесты. Английская пресса упрекала его за слово «союз»,
американская— за предложение вступить в союз с Германией, германская —
за предложение вступить в союз с Англией и с Америкой.
Вспыхнувшая полемика показала, как искусственна была политическая схема
14 Ни английская официальная публикация (B.D.), ни биография Чемберлена,
написанная на основании его личного архива (Garvin, III), не заключают в себе
материалов, которые освещали бы эту вторую попытку Чемберлена вести переговоры с
Германией и Америкой о создании союза против России.
15 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 474.
16 G. Р., В. XV, № 4398. Записка Бюлова, 24 ноября 1899 г. (см. также В ülo w,
Denkwürdigkeiten, В. I., S. 330—331).
17 «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», 28 ноября 1899 г. (см. «Schulthess
Europäischer Geschichtskalender», 1899, S. 156).
18 Garvin, III. ρ, 508. Речь Чемберлена в Лестере, 30 ноября 1899 г. *

520
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
британского министра колоний.19 Особенно неистовствовала пангерман*
екая пресса. Она считала оскорбительным даже обсуждать вопрос о союзе
с Англией — душительницей бурских «братьев по племени».20
Буржуазная пресса, близкая к морскому ведомству, воспользовалась случаем,
чтобы вновь развернуть кампанию в пользу морского строительства.
Лево-либеральная и социал-демократическая пресса не была захвачена
этой кампанией, но и она решительно отклоняла идею союза,
предложенную одним из главных организаторов войны против буров: со страниц
этой прессы по адресу Чемберлена раздавались возгласы: «палач!».
Консервативные круги снова напомнили в своей печати, что Чемберлен,
предлагая союз, стремится только заставить Германию таскать каштаны
из огня. Появились многочисленные политические памфлеты, полные
обличений по адресу «коварного Альбиона». В одном из памфлетов,
повидимому инспирированном из правительственных кругов, лестерская
речь Чемберлена названа была глупой, а его политика — наглой.21
Словом, не было ни одной более или менее влиятельной политической
группировки, которая не считала бы предложение Чемберлена
вызывающим, опасным или просто бессмысленным.22
Через несколько дней после лестерской речи Чемберлена состоялось
большое выступление Бюлова в рейхстаге. Все ждали, что Бюлов даст
ответ на призывы к созданию нового тройственного союза — Англии,
Германии и США. Но Бюлов ни одним словом не затронул этого
вопроса. Его ответ звучал совсем по-иному. «Мы не позволим,— говорил
он,— чтобы какой-нибудь чужеземный Юпитер сказал нам: «Что делать,
мир уже поделен». Бюлов требовал создания «более Великой
Германии» («Grösseres Deutschland»), усиления армии и в особенности
военно-морского флота. «Мы,— заявил он,— только тогда сможем
держаться на высоте, когда мы поймем, что для нас невозможно благосостояние
без большой мощи, без сильной армии, без сильного флота... В
наступающем столетии немецкий народ будет или молотом, или
наковальней». 23
Так на рубеже XX в. было возвещено требование передела мира.
Тут же вместе с Бюловым в защиту требования об увеличении военно-
морского флота выступил Тирпиц — властитель дум магнатов
германского финансового капитала, воплощавший в себе их политические надежды
на победную борьбу против Англии.
Но вооруженное выступление против Англии могло быть делом более
>9 Впоследствии Чемберлен свою речь в Лестере пытался объяснить тем, что ее
содержание было заранее условлено с Бюловым. «Я чувствую себя так,— писал
Чемберлен,— как будто меня заставили вытаскивать для него каштаны из огня» (G а г-
vin, III, p. 512. Чемберлен —Лесселсу, 12 декабря 1899 г.).
20 «Мы знаем теперь, что, несмотря на англо-германское соглашение по вопросу
об Африке, несмотря на трансафриканскую телеграфную линию и несмотря на
железнодорожное строительство в Африке, мы ничего хорошего от Англии ожидать
не можем... Мы, немцы, благодаря князю Бисмарку, научились проводить нашу
политику без всякой сентиментальности. И точно так же, как мы не можем забыть многих
недружелюбных актов, которые нам в последние годы пришлось претерпеть от
Англии, точно так же мы не имеем никакой охоты выполнять дела Англии против
России. Ибо, несмотря на красивые слова господина Чемберлена, история покажет...
что Германии будет предоставлена возможность... самой вести свои войны...»
(«Alldeutsche Blätter», 10 декабря 1899 г., № 50).
21 Е. Bauer, England und das Deutsche Reich. Eine Abrechnung zur
Jahrhundertwende, Leipzig, 1900, S. 39 ff.
22 W. Becker, Fürst Bülow und England, 1897—1909, S. 142.
23 Reichstag, 11 декабря 1899 г., В. IV, 3292—3295. Эта речь, вызывающая и
угрожающая, охладила даже Чемберлена, который сам был любителем сильного жеста
и крепкого слова (см. Eckard .stein, Lebenserinnerungen, В. H, S. 125).

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
521
или менее отдаленного будущего. Урок, полученный . nocjiç «крюгеров-
ской депеши», не прошел даром, точно так же как и крах гольштейнов-
ских планов создания «континентальной лиги», направленной против
Англии. За годы, истекшие после этого урока, еще более обострились,
империалистские противоречия между Англией и Германией, как и
вообще противоречия между всеми державами, принимавшими участие в
борьбе за окончательный раздел мира и уже вступившими на путь
борьбы за его передел. Это в конечном счете и определило позицию,
занятую германским правительством в отношении англо-бурской войны.
«Пангерманский союз» поднял в стране большую и шумную кампанию
в пользу буров и против Англии. Это было только выгодно
правительству, которое, не имея реальных сил для морской войны против Англии,
отказалось от своей прежней политики в отношении Трансвааля. Это
был вынужденный отказ, и английские империалисты заплатили за него
только несколькими колониальными объедками со своего богатого стола.
Теперь, проводя политику формального нейтралитета, германское
правительство поджидало момента, когда оно сможет приступить к
«выжиманию» у Англии новых колониальных уступок.
Между тем осуществление английских планов создания обширной
колониальной империи в Африке только усиливало среди правящих
классов Германии ненависть к Англии. Но что они могли сделать? Когда
французский посол в Берлине маркиз Ноай обратил внимание
Вильгельма на то, что, начиная войну против Трансвааля, Англия стремится
зажать в своем кулаке всю Африку, Вильгельм с раздражением ему
ответил: «Английский флот может не бояться любой коалиции, у
Германии практически нет флота. Таким образом, я не имею возможности
отказаться от политики строжайшего нейтралитета. Прежде всего я
должен обеспечить себе флот. Через двадцать лет, когда флот будет
готов, я заговорю другим языком».24
Пока же продолжал действовать язык дипломатии. Вернувшись из
Виндзора и ознакомившись с чемберленовскими планами войны против
России, Вильгельм и Бюлов снова начали активно подталкивать Россию
на войну против Англии. Вильгельм уверял русского посла Остен-Саке-
на, что только «Россия может парализовать мощь Англии и нанести ей
в случае надобности смертельный удар» и что только Россия, угрожая
Индии, способна «нейтрализовать превосходство Великобритании на
море».25 Это не было случайным, эпизодическим разговором. Через
несколько дней Вильгельм снова вернулся к этой теме и притом в более
определенной форме. «У меня,—сказал он Остен-Сакену,— нет
достаточно внушительного флота, чтобы померяться силами с Англией. В
случае конфликта с ней я рискую потерять мои колонии. Только Россия
может противодействовать напору коварного Альбиона, не
компрометируя своих интересов; только она в состоянии угрожать его уязвимой
точке — Индии. Все, что вы предпримете в этом направлении, будет
пользоваться моими симпатиями, и я вам гарантирую абсолютный
нейтралитет Европы».26 Такую же игру германская дипломатия
продолжала вести и на других театрах. После захвата Цзяочжоу она
неоднократно заверяла царское правительство, что готова поддержать его
24 G. Р., В. XV, № 4394. Вильгельм II — Бюлову, 29 октября 1899 г.
25 Архив МИД, Π А. 2121, л. 31. Письмо Остен-Сакена Муравьеву, Берлин,
19/7 января 1900 г.
26 Аналогичные предложения, правда, в более сдержанной форме, развивал и
Бюлов [Архив МИД, П. А. 840, л. 27. Письмо Остен-Сакена Муравьеву (строго
конфиденциально), Берлин, 30/1.8 января 1900 г.].

522
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
политику на Дальнем Востоке, а в случае столкновения с Англией
готова охранять русский тыл в Европе. Более того, Вильгельм выразил даже
готовность бросить свой флот на поддержку России в случае «ее
столкновения с Японией. Похоже на то, что все эти заверения были провокацией
чистой воды: одновременно германская дипломатия подталкивала Японию
на столкновение с Россией. 27
Итак, новая попытка наиболее агрессивных кругов английского
империализма заключить союз с Германией и тем самым втравить ее в
войну против России закончилась крахом. Этот союз не состоялся
в силу острейших англо-германских империалистских противоречий.
И. В. Сталин указывает, что во взаимоотношениях между Англией и
Германией еще раньше сложился «один важный момент, сыгравший
потом решающую роль,— а именно момент империалистической
борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники сырья, имевший уже
тогда серьезнейшее значение».28 На рубеже XIX и XX в. этот момент
уже стал основным фактором, определявшим международную
обстановку. Антианглийская кампания, которую постоянно проводила большая
часть германской прессы, вовсе не являлась, согласно официальной
версии Бюлова, только ответом на кампанию, которую большая часть
английской прессы в течение нескольких лет вела против Германии. Она
являлась выражением нарастающих, глубоких и в основном
непримиримых противоречий между юнкерски-буржуазным империализмом,
сложившимся в Германии, и английским империализмом, который, как
возмущенно заявил однажды Вильгельм, «владеет большей частью Африки,
Азии, всей Австралией, Канадой и многим другим и продолжает
присоединять новые владения к старым».29 В этих условиях вопрос о
новой, более расширенной программе морских вооружений опять стал в
Германии одним из центральных вопросов борьбы классов ή
политических партий.
2
Политическая кампания в пользу дальнейшего усиления
германского флота началась уже примерно через полгода после утверждения
первой морской программы Тирпица. Уже в декабре 1898 г. «Флотский
союз», «Пангерманский союз», «Колониальное общество» при помощи
буржуазной прессы начали приобщать публику к мысли о
необходимости создать еще более крупный флот, чем тот, который строился на
верфях. Газеты, финансировавшиеся магнатами тяжелой
промышленности, ссылались на судьбу Китая и Испании, которые своим поражением
заплатили за то, что не имели сильного военно-морского флота.30
Другие газеты, ссылаясь на тот же опыт, требовали усиления
сухопутной армии. Только социал-демократия, а также часть «свободомысля-
27 «По доходящим до нас из достоверного источника известиям,— писал
Муравьев,— берлинский кабинет прилагает всяческие усилия, чтобы создать
недоразумения между нами и Японией на корейской почве: токийскому правительству внушается
уверенность, что флот Японии значительно превосходит военно-морские силы России
в Тихом океане и что посему оно может без всяких опасений приступить к более
активной роли на Корейском полуострове. Такова,— заключал Муравьев,—
солидарность Германии с Россией на Дальнем Востоке» (Архив МИД, К. 37, л. 1. Проект
письма Муравьева — Остен-Сакену, без даты).
28 И. В. С τ а л и н, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9, стр. 4.
29 G. Р., В. XIV, № 3865. Записка Вильгельма И, 22 августа 1898 г.
30 См., например, «Kölnische Zeitung», 3 декабря 1898 г.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
523
щих» 3I вели агитацию против вооружений как морских, так и сухопутных.
Продвижение нового морского закона было бы крайне затруднено, если
бы правительство прежде всего не осуществило мероприятия по
укреплению армии. Военные круги и юнкерство ревниво относились к флоту, и
правительство, которое опиралось на аграрно-консервативные партии, не
могло и помышлять о том, чтобы задержать новые ассигнования
военному ведомству. Да оно и не собиралось это делать. Еще в конце 1898 г.
оно поспешило внести в рейхстаг новый законопроект, который
предусматривал увеличение контингентов армии мирного времени, усиление
артиллерии, кавалерии и т. д. Проект был поддержан и юнкерскими
партиями и буржуазным«, и, казалось, его утверждение было
предрешено. Как вдруг выяснилось, что католический центр, чтобы выклянчить
себе кое-какие уступки, стал угрожать, что не поддержит законопроект.
Кайзер в отместку хотел распустить рейхстаг, но Гогенлоэ взялся
договориться с центром. Лидеры католического центра готовы были итти
на компромисс, и законопроект голосами всех буржуазных и юнкерских
партий был передан на рассмотрение бюджетной комиссии. Чтобы
заставить правительство считаться с собой, последняя решила утвердить
законопроект, но только при условии, что увеличение армии произойдет
в чуть-чуть меньших размерах: правительство хотело довести армию
мирного состава до полумиллиона человек, а комиссия предлагала на
7 тысяч человек меньше.32 Практически это не имело никакого
значения, но кайзер, взбешенный тем, что кто-то собирается вмешиваться в
дела «его» армии, и подталкиваемый кликой из личного военного
кабинета, снова готов был распустить рейхстаг.
Однако при существовавших в стране политических настроениях
можно было предполагать, что выборы в рейхстаг приведут к усилению
социал-демократии и католического центра — двух партий, имевших
наибольшее влияние среди масс. При этих условиях шансы на
прохождение нового морского закона были бы невелики, и правительство
постаралось уладить дело путем переговоров с партиями. Выяснилось, что
центр готов пойти на компромисс, но примыкающие к нему баварские
партикуляристы, которые не желали итти на уступки общегерманскому
правительству, могли потянуть центр за собой. Тогда рейхсканцлер
Гогенлоэ пошел на маневр: он договорился, чтобы баварских депутатов
под каким-нибудь предлогом задержали в Мюнхене. Получилось так,
что они опоздали на заседание рейхстага, и дело было сделано! 16
марта компромисс был достигнут: рейхстаг большинством всех партий
утвердил законопроект. Только социал-демократическая партия голосовала
против.33 Незадолго до этого, после длительной борьбы, был, наконец,
утвержден и закон о военном судопроизводстве. В правительственных
кругах его расценили как выражение «усиления германской мощи перед
31 «Что вообще показывает испано-американская война?»—спрашивал Рихтер,
лидер «свободомыслящих», обращаясь к рейхстагу. Полемизируя с теми, кто, ссылаясь
на опыт плохой американской армии, требовал усиления германской армии, и с теми,
кто, ссылаясь на опыт плохого испанского флота, требовал усиления германского
флота, Рихтер говорил, что вообще нельзя пользоваться такими аргументами.
«Можно,— говорил он,—в каждой войне сослаться на одну из сторон: ведь одна сторона
всегда выходит из войны побежденной, и это лежит в природе вещей» (Reichstag,
14 декабря 1899 г., В. IV, S. 3367). Ничего другого, кроме благих порывов
относительно «ограниченной» колониальной политики, «ограниченного» милитаризма и
«ограниченного» маринизма, «свободомыслящие» предложить не могли.
32 Точнее, правительственный законопроект требовал доведения мирного состава
армии до 502 506 чел., а бюджетная комиссия предлагала установить 495 500 чел.
33 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 489.

524
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
внешним миром».34 Рост милитаризма тяжелым бременем ложился
на широкие массы немецкого народа ,и прежде всего на рабочий
класс. В последний год XIX в. он пожирал уже более половины всего
государственного бюджета.35 Так, удовлетворив требования военщины,
германское правительство могло приступить к рассмотрению и
продвижению планов морских кругов. Но тут не обошлось без подводных
камней.
В августе 1898 г. царское правительство выступило с 'предложением
созвать конференцию по разоружению, которая, как указывалось в
официальном циркуляре, «должна стать, божьей милостью, благоприятным
предзнаменованием грядущего столетия».36 Созывая мирную
конференцию, царское правительство стремилось добиться снижения удельного
веса английского военно-морского флота, а также задержать рост
сухопутных вооружений своих западных соседей — Германии и ее союзницы
Австро-Венгрии; оно стремилось, наконец, организовать и возглавить
политическую и дипломатическую комбинацию европейских держав,
направленную против Англии. «Разве это не сумасшествие,— убеждал
русский министр финансов Витте германского посла в Петербурге Радоли-
на,— что континентальные державы расточают все свои финансовые
силы, чтобы вооружиться друг против друга? В то же время Англия
(а возможно, также Америка и Япония) наблюдает за тем, как
континент раскалывается, потирает себе по этому поводу руки и
ограничивается тем, что увеличивает единственно действительное оружие для
будущего мирового господства—свой флот, достигающий такого
могущества, которому нет равного и который может оказаться в состоянии
в нужный момент держать под ударом всю Европу и стать основой
мирового владычества». Континентальные державы, развивал дальше
свои планы Витте, имея в виду общую опасность, угрожающую им со
стороны Англии (а впоследствии также Америки и Японии), должны
ответить прекращением взаимной неприязни, а большие сбережения,
которые будут сделаны благодаря наивозможному снижению сухопутных
армий, они должны использовать для того, чтобы усилить морские
вооружения и сделать их равновеликими английским. Планы Витте не
встретили в Берлине никакого сочувствия. Скорее, наоборот, к ним
отнеслись с явным раздражением. «Теперь,— писал Вильгельм в самом
конце декабря 1898 г.,— когда Англия мобилизована, готова, вооружена
для борьбы и является более сильной, чем когда бы то ни было, он
(Витте.— Л. Е.) хочет организовать антианглийскую лигу... У него нет
больше денег! Вот где зарыта собака! Слишком поздно, сударь! Теперь
я уже не хочу!».37
Среди правящих кругов западноевропейских держав предложение
царского правительства вызвало едва скрытое раздражение,38 но от-
34 Hohenlohe. Denkwürdigkeiten, S. 486.
35 См. «Bericht über die parlamentarische Tätigkeit der sozialdemokratischen
Reichstagsfraktion. Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der
sozialdemokratischen Partei Deutschlands. Abgehalten zu Hannover vom 9 bis 14 Oktober 1899»T
B. 1899, S. 36—37.
36 G. Р., В. XV, № 4215. Радолин— Гогенлоэ, 24 августа 1898 г., приложение.
37 G. Р., В. XIII, № 3530. Радолин — Гогенлоэ, 20 декабря 1898 г. (помета
Вильгельма II).
38 После опубликования царского циркуляра о созыве конференции русский
военный министр Куропаткин записал в своем дневнике: «Как отнеслись к циркуляру
державы? 1) Народы восторженно. 2) Правительства — недоверчиво... Недоверие
правительства понятно, но источники его и причины различны... Есть отдельные
государи, как Вильгельм, которым такое заявление лишь неприятно; он жаден до эффек-

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
525
казаться от участия в конференции никто не посмел. Скрепя сердце
согласилось и германское правительство, которое только что приняло
закон об усилении армии и уже разрабатывало новый закон о
значительном усилении флота. Именно в это время, как отметил И. В. Сталин,
«генеральные штабы Германии и Австрии составляют план и
вырабатывают условия, при которых Австрия и Германия взаимно должны
наступать на своих соседей на Западе и Востоке».39
Программа Гаагской конференции, предложенная царским
правительством, заключала в себе пункты не только о сокращении вооружений,
но и о нормах регулирования 'войны, а также о третейском
разбирательстве как средстве мирного урегулирования конфликтов. С самого начала
было ясно, что техническая форма поставленных вопросов заключает в
себе определенный политический смысл. Правда, Муравьев заверял в
Берлине, что «всякие вопросы политического порядка должны быть
совершенно исключены, что вообще конгресс должен предоставить лишь
возможность для обмена мнений по вопросам военно-технического порядка».
Однако никто, включая самих инициаторов конференции, за чистую
монету эти заверения не принимал. Каждое правительство считало, что
если приходится участвовать на конференции, то нужно постараться
использовать ее в своих целях. Точно такой же позиции придерживалось
и германское правительство. Граф Мюнстер, назначенный главой
германской делегации на конференции, заранее был убежден, что
конференция не будет иметь никаких практических результатов. «Мы не
сможем,— писал он накануне конференции,—согласиться с тем, что
ослабит нашу военную силу, а также никогда не можем согласиться на
обязывающий нас арбитраж. Поэтому вся дипломатическая игра будет
тов, популярности. Оставлен за флагом. Надо бросить мечтания подражать в
Палестине Христу». Последнее замечание Куролаткина имело в виду поездку Вильгельма
на Восток, к «святым местам» («Красный архив», т. LIV — LV, «Новые материалы
о Гаагской мирной конференции. Из дневника Куропаткина», стр. 60). Выступление
царизма вызвало большое недовольство и во Франции. Там опасались, что
осуществление царского проекта может затруднить рост французских вооружений. Парижская
пресса поспешила изобразить все дело как интригу, предпринятую Вильгельмом ΙΓ
в целях ослабления военной мощи франко-русского союза. Чтобы успокоить весьма
встревоженных союзников, в Петербурге решено было отправить в Париж военного
министра Куропаткина со специальной целью: объяснить задачи русской политики.
В беседах с президентом республики Фором, военным министром ген. Шануэном и
другими видными военными и политическими деятелями Франции он должен был
рассеять раздраженное недоумение французской буржуазии. Со всей грубовато
солдатской категоричностью, без всяких дипломатических уверток ген. Куропаткин с глазу
на глаз сказал своим парижским собеседникам то, что всячески скрывалось от широкой
публики, а именно, «что ни о каком разоружении не могло быть и речи; что задачи
конференции отнюдь не будут затрагивать существующей военной конвенции, не
будут касаться уже достигнутых во французской армии технических успехов, не будут
касаться вопроса о принятой во Франции скорострельной пушке». Неудивительно, что,
выслушав подобные заверения, ген. Шануан стал повторять: «Теперь я понял, в чем
дело, и совершенно успокоился». Президент Фор, конечно, тоже, наконец, понял,
в чем дело, и стал рекомендовать русскому военному министру ознакомиться с
подготовительными работами французского генерального штаба, в частности с
мобилизационными работами. В заключение беседы Фор прямо заявил «о важности совместной
с нами подготовки на случай войны». И чтобы закрепить достигнутое взаимное
понимание предстоящей разоружительной конференции, французское правительство
предложило немедленно приступить к пересмотру франко-русской военной конвенции,
дополнив ее некоторыми новыми статьями относительно размеров вооруженных сил,
выставляемых в случае войны против Германии (см. «Красный архив», т. L — LI,
«К истории первой Гаагской конференции», стр. 65—96).
39 И. В. Сталин, XIV съезд ВКП(б) 18—31 декабря 1925 г. Политический
отчет Центрального Комитета 18 декабря, Соч., т. 7, стр. 276.

526
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
вращаться вокруг того, чтобы ответственность за срыв конференции
свалить на нас и тем самым поссорить нас с Россией».40 И
действительно, английская дипломатия, оставаясь сначала в тени, стремилась к тому,
чтобы столкнуть на конференции германскую делегацию с русской. Она
хотела бы также, чтобы ответственность за срыв конференции пала на
Германию.
Конференция открылась в Гааге 18 мая 1899 г. Но уже через
несколько дней Мюнстер обрисовал создавшееся положение в следующих ело*
вах: «Все чувствуют, что общественное мнение ждет от конференции
результатов, хотя никто во всеобщее разоружение и не верит».41
Русская делегация внесла предложение об обязательном третейском
разбирательстве возникающих между государствами конфликтов. Вокруг
этого предложения сразу развернулась сложная дипломатическая борьба.
Германская дипломатия была настроена решительно против этого
предложения. 42 В случае войны германское командование хотело
воспользоваться 'возможностью нанесения первого удара. В его распоряжении
была большая армия, разветвленная железнодорожная сеть,
возможности быстрой мобилизации резервов и быстрого стратегического
развертывания. Это были преимущества такого рода, которыми правительство
не собиралось жертвовать ради проведения, в случае приближения
конфликта, длительной процедуры международного разбирательства.
Германский империализм считал, что выбор момента для нанесения удара
противнику должен быть его собственной прерогативой.
Пока германская дипломатия маневрировала и размышляла, как
выйти из положения и какой линии поведения ей следует
придерживаться, чтобы не брать на себя ответственность за срыв конференции,
на передний план выступила английская делегация. Она предложила
свой проект арбитражного рассмотрения конфликтов.43 Тактически это
могло выглядеть как присоединение Англии к русскому предложению,
но по существу английская дипломатия преследовала собственные цели.
Маневр этот был безопасен, так как англичане заранее дали понять,
что такие вопросы, как их отношения с колониями, например с
Египтом, во всяком случае 'не могут быть предметом третейского
разбирательства.
Но гласная задача английского маневра заключалась в том, чтобы
поставить германскую делегацию в затруднительное положение. Это
англичанам удалось: поскольку они неожиданно поддержали русское
предложение, германская делегация вынуждена была заявить о
неприемлемости для нее обязательного подчинения решению арбитража.44 Тогда,
при общем удовлетворении всех участников конференции,
соответствующая комиссия констатировала, что нет почвы для устранения
существующих расхождений. Проект об обязательном арбитраже отпал, к
вящему удовольствию его авторов. Английская дипломатия могла торжест-
40 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 500.
41 G. P., В. XV, № 4276. Мюнстер — Гогенлоэ, 28 мая 1899 г.
42 «Для государства,— писал Бюлов за несколько дней до начала работ
конференции,— ничто не имеет более высокого значения, чем соблюдение его собственных
интересов. Последнее у великих держав не отождествляется с сохранением мира, но,
скорее, с насилием по отношению к врагу и конкуренту путем хорошо сплоченной
более сильной группы. Поэтому,— заключал Бюлов,— следует сделать вывод, что
в расчетах русской дипломатии, если она вообще стоит на почве действительности,
политика великих держав представляет собой в большей мере орудие силы, чем
орудие мира».
43 О позиции английской делегации см. В. D., v. I, № 272—284.
44 См. G. Р., В. XV, № 4275—4349.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
527
вовать дипломатическую победу: она сняла с себя ответственность за
срыв конференции. Умело используя пацифистские лозунги, Англия на
сей раз заставила немцев таскать для нее каштаны из огня. Все же,
чтобы спасти положение и окончательно не разоблачить себя,
конференция приняла необязывающее решение о желательности третейского
рассмотрения некоторых спорных вопросов, возникающих между
отдельными государствами. Но и это вызвало у кайзера раздраженную
резолюцию: «В своей практике я буду и ъ дальнейшем полагаться только
на бога и на свой острый меч. И плевать (кайзер употребил другое
слово.— А. Е.) мне на все решения».45
Еще большая сумятица началась на конференции тогда, когда
русская делегация внесла проект, предусматривающий запрещение
увеличения численности войск и военного бюджета на пять лет, а также
запрещение увеличения морского бюджета сроком на три года. Поскольку
это предложение имело в виду задержать рост сухопутных вооружений
прежде всего Германии и Австро-Венгрии, а также рост морских
вооружений Великобритании, то ясно, что заинтересованные державы
постарались его провалить. Русскую делегацию поддержали лишь
представители некоторых малых государств, как Швеция и Дания. На сей раз
английская делегация осталась в тени. Инициативу наступления на
русские проекты взяла в свои руки германская делегация. Совершенно
недвусмысленно о«а заявила, что русское предложение,
предусматривающее задержку роста вооружений, является для Германии совершенно
неприемлемым.46
Любопытно, что французская делегация поспешила в данном вопросе
оказать полную поддержку германской делегации. Французский делегат,
носивший весьма подходящую фамилию Буржуа, присоединившись к
германской резолюции, заверял, будто во Франции, как и в Германии,
народные массы не страдают от роста вооружений. Все же для
«пацифистской» видимости он предложил следующую дополнительную
формулу: «Конференция считает, что ограничение расходов на военные
нужды, являющиеся в настоящее время для всего мира бременем, в высшей
степени желательно для поднятия материального и морального
благосостояния». Конференции не осталось ничего иного, как молчаливо эту
формулу принять: благими намерениями была вымощена и описанная
Данте дорога в ад!
Таким образом, собравшиеся в Гааге представители господствующих
классов 26 государств благополучно добрались до финала. Итогом их
многотрудной усидчивой работы были несколько никого не
обязывающих деклараций и пожеланий относительно прав и обязанностей
нейтральных государств во время войны, неприкосновенности частной
собственности при ведении морской войны и т. п. Далее, человечество было
осчастливлено сознанием, что военно-морские силы отныне будут во
время войны подвергать бомбардировке города, порты и селения по всем
правилам, установленным Гаагской конференцией, что вообще война
впредь должна вестись ло законам, которые при желании воюющих
сторон могут выполняться, и что в случае нежелания воевать
империалистские, правительства имеют возможность этого не делать, обратившись
для разрешения конфликта в специально учрежденное судилище...
45 G. Р., В. XV, № 4320. Бюлов — Вильгельму II, 21 июня 1899 г. (см. пометы
Вильгельма).
46 Τ а м же, № 4258—4263; В. D., v. I, № 274. Извлечение из письма
адмиралтейства — Форрейн-офису, 16 мая 1899 г.; № 282. Записка об ограничении
вооружений, 29 июля 1899 г.

528
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Приняв все эти добрые пожелания (и притом единогласно),
Гаагская конференция подписала соответствующие акты и в торжественной
.обстановке 29 июля 1899 г. прекратила свое существование. Гора
родила мышь.47 Впоследствии И. В. Сталин расценил эту конференцию, как
«образец беспримерного лицемерия буржуазной дипломатии, когда
шумом и песнями о мире стараются прикрыть дело подготовки к новой
войне». 48
3
Участие Германии в Гаагской конференции несколько связывало
открытую пропаганду в пользу новых вооружений, но, после того как эта
конференция благополучно провалилась, там началось усиленное
продвижение новых планов увеличения армии и флота. Септеннат,
принятый в 1893 г., заканчивался 31 марта 1899 г. Ссылаясь на то, что соседи
Германии вооружаются, правительство решило потребовать нового
увеличения германской армии, а главное — приступить к осуществлению
•планов ее реорганизации. Согласно этим планам, создавались три
новых армейских корпуса, и таким образом за последние десять лет
число корпусов увеличивалось с 18 до 23. Впервые в армии был введен
новый род оружия — пулемет, и каждой дивизии придавалась полевая
артиллерия.49 Однако особенно значительным был новый план морского
строительства. Автор этого плана Тирпиц сначала предполагал, что ему
удастся провести закон не ранее 1901 г.50 Однако уже весной 1899 г.
он объехал крупных промышленников, судостроительные
компании и вообще всех заинтересованных в усилении флота и
ознакомил их со своим проектом. Эти господа пришли в полный восторг.
«Патриоты гешефта» (Geschäftspatrioten),51 как назвал их Рихтер,
стали создавать атмосферу возбуждения и «энтузиазма», расходуя за
счет будущих прибылей огромные средства на пропаганду, субсидируя
«Флотский союз» и покупая редакции крупных газет. Крупп купил
«Berliner Neueste Nachrichten», во главе которой поставил Швейнбурга,
одного из главных руководителей «Флотского союза». Вскоре Швейн-
47 «Если хотят соразмерить значение Гаагской конференции,— писал тогда
Альфред Фрид, один из крупнейших деятелей пацифистского движения того времени,—
следует отдать себе отчет в том, что здесь мы имеем перед собой начало, а не
завершение творения. С этой точки зрения первая Гаагская конференция действительно
означает поворотный момент в истории народов». Буржуазный пацифист едва ли
предполагал, какой правильной, хотя и совершенно в ином смысле, оказалась его
оценка первой разоружительной комедии. Гаагская конференция действительно в
известном смысле знаменовала собой поворотный момент в истории новейшего
капитализма, уже перешедшего в империалистскую стадию своего развития. Она знаменовала,
что империалистские государства начинают прибегать также и к пацифистским
методам в борьбе за утверждение своего господства. Она знаменовала собой раскрытие
широких возможностей в поисках таких новых форм увеличения вооружений, которые
могут быть представлены как сокращение вооружений. Она стояла у самого порога
дотоле неслыханного обострения империалистских противоречий и предвещала
непосредственную опасность войны. В этом смысле Гаагская конференция 1899 г.
действительно была лишь началом империалистского «творения». Прошло всего лишь
несколько недель после Гаагской конференции, некоторые делегаты, возможно, еще
не успели вернуться домой, а в Южной Африке вспыхнула война, которую давно
подготовляли английские империалисты.
48 И. В. Сталин, XIV съезд ВКП(б) 18—31 декабря 1925 г. Политический
отчет Центрального Комитета 18 декабря. Соч., т. 7, стр. 276.
49 Frhr. Ludwig Rüdt v. Coll en berg, Die deutsche Armee von 1871 bis 1914,
В., 1922, S. 57.
50 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 498.
« Reichstag, 14 декабря 1898 г., В. IV, S, 3363.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
529
бург оказался владельцем «Berliner Politische Nachrichten», газеты,
которая являлась рупором прусского министра финансов Микеля. Это
имело известное значение, поскольку Микель, весьма влиятельная
персона среди аграриев и прусской бюрократии, сначала занял тю вопросу
о флоте весьма неопределенную позицию.
Новые планы «морских энтузиастов» не вызвали среди аграриев ни-'
какого сочувствия, тем более, что, как они знали, правительство также
хотело усилить флот. Их отношение к правительству сильно
испортилось с того времени, как в прусский ландтаг поступил законопроект о
постройке большого канала, соединяющего Рейн с Эльбой. В
строительстве этого канала были заинтересованы промышленные круге Западной
Германии. К тому же канал мог иметь и известное стратегическое
значение. 52 Однако проект встретил решительное сопротивление со стороны во-
сточнопрусских помещиков, которые опасались, что канал вызовет падение
цен па хлеб. С их точки зрения, этим была бы создана для народа
недопустимая роскошь. Юнкерский лагерь, столь сильный в прусском
ландтаге, готовился к тому, чтобы провалить законопроект, внесенный
правительством. При этом юнкеры пользовались закулисной поддержкой со
стороны Микеля и прусского министерства.53 Но Вильгельм, ярый
сторонник канала, приказал Микелю всеми силами защищать
законопроект. Микель выступил с большой речью, в которой защищал канал так,'
что аграрии поняли: прусский министр с большой охотой выступал бы
против правительственного законопроекта.54 Еще более воспрянув духом,
аграрии пошли в наступление против правительства, чтобы заставить его
отказаться от постройки канала.
Вскоре положение правительства осложнилось тем, что большая часть
центра под воздействием представителей Силезии также стала
выступать против канала. Но депутат Либер уже поспешил сообщить Гоген-
лоэ, что центр изменит свою позицию, если правительство пойдет ему
на уступки в других iBonpocax (в частности, о более выгодном для
центра избирательном законе при коммунальных выборах). Правительство
считало, что это слишком дорогая цена, и кайзер снова стал склоняться
к мысли распустить ландтаг. На сей раз сторонником роспуска был и
рейхсканцлер Гогенлоэ. Дело в том, что при существовавшей в Пруссии
tpexiuiaccHofi системе выборов роспуск ландтага, собственно, ничем не
угрожал пи господству, ни даже просто политическому влиянию
прусских аграриев. Но Гогенлоэ хотел проучить консервативную партию и
сделать ее более податливой к требованиям правительства. Как
выразился его сын (и неофициальный политический советник) Александр
Гогенлоэ, если бы правительство пошло на уступки, аграрии стали бы
после этого «еще более нахальными».55 И тем не менее не только
правительство, но и буржуазные круги побоялись решиться на роспуск
ландтага, этой политической вотчины прусского юнкерства. Во-первых,
прусское чиновничество на местах, в аграрных районах, являясь
орудием в руках юнкеров и «Союза сельских хозяев», продолжало бы
поддерживать юнкерские кандидатуры — противников канала. Во-вторых,
всякое расщепление между органами власти и консервативной партией в
промышленных районах могло бы только привести к усилению социал*
52 Законопроект о канале защищал в ландтаге представитель генерального штаба
полковник Будде (Н о h е η 1 о h е, Denkwürdigkeiten, S. 517).
53 Hohenlohe, Denkwürdigkeiten, S. 501.
54 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I; S. 294.
55 H ohe'nlohe, Denkwürdigkeiten, S..522. λ. ;

530
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
демократии. Но и правительство- и буржуазия боялись этого усиления.
Более того, как раз в это время по требованию «Центрального союза
германской промышленности» правительство готовило драконовские
меры борьбы против рабочего движения. Несмотря на продолжавшееся
экономическое оживление, магнаты финансового капитала требовали
полной ликвидации фабричного законодательства и подавления всяких
попыток рабочего класса добиться улучшения своего положения.
Между тем в ответ на наступление монополий и на проводившуюся
капиталистами политику локаутов рабочий класс ответил волной
забастовок. В июне 1899 г. вспыхнула крупная забастовка горняков,
получившая поддержку среди широких рабочих масс всей Германии.
Капиталистические организации стали взывать о помощи. Узнав об этих
событиях, Вильгельм II пришел в ярость: «Германская буржуазия
совершенно обанкротилась! Правительство должно действовать, иначе все
пойдет прахом! Если при серьезном конфликте во внешней политике
создастся такое положение, что половина армии будет мобилизована
-внутри страны вследствие всеобщей забастовки, то мы пропали!..
Прежде чем солдаты не выведут из рейхстага социал-демократических вождей
и не расстреляют их, нельзя надеяться на улучшение положения. Нам
нужен закон, по которому можно было бы каждого социал-демократа
сослать на Каролинские острова».56 Правительство послало войска в
районы забастовок, дело дошло до столкновений, и много рабочих было
убито. В этих условиях правительство не решилось распустить
ландтаг, а только отсрочило его заседания. В то же время оно стало спешно
продвигать заготовленный «каторжный законопроект», направленный
против права рабочих на стачку. Этот реакционный законопроект,
порожденный требованиями «Центрального союза германских
промышленников», разумеется, тотчас же получил самую широкую поддержку со
стороны всех наиболее влиятельных участников этой боевой организации
промышленных магнатов. На общем собрании союза раздавались
громкие призывы раздавить социал-демократию и усилить борьбу против
рабочего класса в целях утверждения «прав» промышленников
осуществлять локауты и другие драконовские мероприятия экономического и
полицейского характера. В качестве главного оратора на этом собрании
выступал Кирдорф, директор «Гельзенкирхенского горнопромышленного
общества». После него выступил представитель эльзасского
объединения промышленников Фрей, который пытался доказать, что в основе
«каторжного законопроекта» лежат. мотивы самого человеколюбивого
характера. В таком же духе, столь же агрессивном, сколь и
демагогическом, выступали директор фирмы Крупп и другие представители
западногерманской тяжелой индустрии.
Граф Позадовский, статс-секретарь ведомства внутренних дел,
объявил в рейхстаге, что законопроект имеет своей целью защиту народа от
полицейского гнета социал-демократии.57 На самом деле этот
законопроект со скромным наименованием («об отношениях в промысловом
труде») являлся чудовищным по своей жестокости мероприятием,
направленным военно-полицейским режимом против рабочих и в защиту
крупной буржуазии и нанятых ею штрейкбрехеров. Именно крупная
буржуазия в лице Штумма и Кардорфа, синдикаты и картели являлись
подлинным вдохновителем проекта, лишающего рабочих права на коа-
56 В ü 1 о w, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 349.
57 Reichstag, 19 июня 1899 г., В. Ill, S. 2638.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
531
лицию, в то время как буржуазия, пользуясь созданными ею
организациями, широко использовала в своей борьбе локауты.58
Осенью 1899 г. общее политическое положение еще более
осложнилось. Воспользовавшись затруднениями правительства, аграрии усилили
атаку против законопроекта о канале. Чтобы сломить это возраставшее
сопротивление аграриев, сторонники канала из капиталистических и
правительственных кругов дали понять, что проект имеет поддержку самого
кайзера. Но это возымело обратное действие. Граф Лимбург-Штирум,
один из лидеров «Союза сельских хозяев», не постеснялся публично
заявить, что трон может опираться на юнкеров только при условии,
если юнкеры могут опираться на трон. Это было неслыханное
«восстание» юнкерского класса против первого юнкера на троне. К списку
«восставших» присоединился еще ряд крупных и влиятельных имен.S9
Кайзер рвал и метал, но ничего не мог сделать против «восставших»
юнкеров. Он отвел душу, лишив Лимбурга-Штирума звания тайного
советника, и приказал Бюлову выпустить против юнкерской фронды «всех
своих газетных собак».60 Но ничто не помогло. Правительство, в
котором усилились разногласия, вынуждено было проглотить горькую
пилюлю и искать компромисса с аграриями, которые, по 'выражению Гоген-
лоэ, «стали столь бесстыжими, что их уже ничем нельзя унять».
Пришлось даже пообещать .кое-какие уступки в области экономической
политики. Борясь против рабочего класса, правительство не могло
одновременно восстанавливать против себя и аграриев —основу режима.
В порядок дня снова стала «политика сплочения»,—сплочения
юнкерства и монополистической буржуазии в целях, подавления рабочего
движения и развертывания «мировой политики». При поддержке самых
влиятельных кругов финансового капитала Тирпиц усиленно
разрабатывал новую морскую программу. Эти круги торопились получить новые
огромные заказы. Владельцы верфей, магнаты тяжелой
промышленности, пушечные короли, действуя под наблюдением и общим
.руководством нескольких крупнейших банков, предусмотрительно создали ринг,
чтобы продиктовать правительству при размещении заказов высокие
цены.61 Тирпиц также стал торопиться по своим соображениям: он
считал, что -второй морской закон можно будет легче провести — не
позднее осени 1900 г., пока Англия занята войной в Южной Африке. Но
68 Умеренно либеральный, стоявший вне партии («дикий») Резике, берлинский
король пивоварения, заявил в рейхстаге: «Составители таких законопроектов — ученики
Штумма и заводчиков из Центрального союза» (Reichstag, 22 июня 1899 г.). Даже
Бассерман, лидер национал-либералов, признал, что именно крупнокапиталистические
круги толкают юнкерское государство на борьбу с рабочим классом. «Я не отрицаю,—
говорил Бассерман,— что есть известные круги предпринимателей, стоящих на точке
зрения этого проекта. Это те же круги, которым хотелось бы отнять у народа
всеобщее избирательное право и из которых постоянно натравливают и науськивают
власть на злоумышленников, не признающих старого патриархального порядка
венцом человеческого развития... Не забывайте, какое время мы переживаем:
промышленность организуется в картели и синдикаты, обладающие огромными средствами. Это —
колоссальная сила!» Ссылаясь на локаут, подготовленный во всегерманском масштабе
яредпринимателями против забастовавших горняков, Бассерман заключал: «Какая
адесь (т. е. у промышленников.— А. Е.) видна огромная власть, умеющая
коллективно отстаивать свои интересы!» (Reichstag, 20 июня 1899 г.).
59 Среди них был фон Ягов, фон Дальвитц и др. Генерал Вальдерзее также
разделял позиции аграриев и возмущался поведением императора, который оказался
столь ярым защитником интересов магнатов рурской промышленности (см. Wal de
Γα е е, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 431, 435, 438).
60 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 296.
m Этот факт Бебель разоблачил в рейхстаге (см. Reichstag, 12 декабря 1899 г.,
В. IV, S. 3320; см. также W. Hallgarten, Vorkriegsimperialismus, S. 161).

532
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Гогенлоэ не склонен был действовать так быстро. Он считал, что, прежде
чем приступить к продвижению нового морского закона, необходимо
навести «порядок» в стране: он имел в виду ликвидацию забастовочного
движения и окончательное урегулирование отношений с аграриями по
вопросу о канале. Он опасался, что, открыто поставив вопрос о новом
значительном расширении морских вооружений, правительство вызовет в
стране серьезный кризис.62
Но со взглядами рейхсканцлера уже никто не считался. 18 октября
Вильгельм в Гамбурге произнес большую речь, в которой возвестил, что
Германия нуждается в сильном флоте. Через десять дней Тирпиц
поместил официозную статью о флоте. То был пробный шар. Реакция была
немедленной. Еще раньше на страницах своего лейборгана
«Kreuzzeitung» аграрии издевались по поводу «флотского энтузиазма»,
питающегося закулисными субсидиями крупных капиталистов.63 Теперь они
открыто заявляли, что не собираются поддерживать новую, столь дорого
стоящую затею. «Это сопротивление,— писал Тирпиц,— усиливается
благодаря военным кругам, которые в развитии флота видят ущерб для
армии».64 Во всяком случае он не собирался капитулировать ни перед
теми, ни перед другими. Он предложил правительству заручиться
поддержкой католического центра и либеральных партий всех оттенков,
предоставив им какие-нибудь уступки. В частности, он рекомендовал,
чтобы правительство заплатило центру отменой закона против иезуитов.
Это предложение не встретило сочувствия, но правительство начало
вести переговоры с лидерами центра.
Теперь всполошились консерваторы. Они всполошились потому, что
были противниками уступок центру, но главным образом потому, что
не хотели, чтобы правительство обошлось без них. Но и правительство
не хотело (да и не могло) окончательно ссориться с юнкерами, без
поддержки которых оно не могло оставаться у власти. Посредником
выступил Микель. Правительство начало вести закулисные переговоры с
лидерами консерваторов. Пока правительство торговалось с консерваторами
о размере платы за поддержку морского законопроекта, Либер
интриговал среди своих стронников, чтобы привлечь их в этом вопросе на
сторону правительства. Узнав/однако, о происках Микеля, он понял, что
правительство ищет соглашения с консерваторами за счет католического
центра. «Я не заслужил этого»,— говорил он Гогенлоэ в трагическом
тоне.65 Он боялся, что все его усилия выслужиться перед правительством
й все его надежды на компенсации за поддержку империалистских
планов расширения морских вооружений могут разлететься прахом.
Итак, к концу 1899 г. борьба классов и партий обострилась в такой
степени, что правительство в поисках поддержки стало метаться из
стороны в сторону. Оно все еще пыталось протащить через ландтаг
законопроект о канале, но попрежнему встречало сопротивление со стороны
аграриев. Оно спешило продвинуть в рейхстаге морской законопроект,
но и тут >не имело устойчивой опоры. При сложной обстановке,
сложившейся в стране, оно не могло распустить рейхстаг и ландтаг
одновременно. Оно попыталось сплотить юнкерство и буржуазию на базе
открытой борьбы против рабочего класса, но в рейхстаге «каторжный
законопроект» с треском провалился. Он вызвал такое сильное сопротивле-
62 H о he ni о"h ё, Denkwürdigkeiten, S. 534.
^ Выдержки из статей «Kreuzzeitung», напечатанных в июне 1899 г., Бебель
зачитывал в рейхстаге (см. Reichstag, 12 декабря 1899 г., В. IV, S. 3321).
64 Hohen lohe, Denkwürdigkeiten, S. 537;
65 Ho h e η 1 о h e, Denkwürdigkeiten, S. 546i ..

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
533
ние со стороны рабочего класса, что и свободомыслящие, и центр, и
даже половина национал-либералов голосовали против него. Буржуазные
партии явно побоялись, что недовольство, вызванное правительственным
законопроектом, усилит социал-демократию, а главное — усилит
возмущение среди рабочего класса.б6
Но, с другой стороны, господствующие классы возлагали «большие
надежды на усиление влияния оппортунистических элементов в
германской социал-демократии. «Поощрённые промышленным подъёмом и
сравнительной лёгкостью экономических побед, умеренные элементы социал-
демократии стали отрицать необходимость непримиримой классовой
борьбы и социалистической революции... Этим самым умеренные подрывали
основы научного социализма, революционную тактику
социал-демократии». 67 Многие буржуазные политики делали ставку на это
оппортунистическое перерождение социал-демократии. Вся германская пресса — и
консервативная, и национал-либеральная, и клерикальная — с
напряженным вниманием следила за дискуссией, развернувшейся на социал-
демократическом съезде в Ганновере вокруг ревизионистских теорий
Бернштейна.68 Юнкерская и буржуазная реакция, а также
правительственные и военные круги смотрели на социал-демократию, как
на партию ниспровержения государственного порядка. Такой типичный
представитель прусской военщины, как генерал Вальдерзее, оставался
сторонником самых крутых мер борьбы против рабочего класса,
сторонником насильственной ликвидации социал-демократии. Что касается
лидеров социал-демократии, то, по мнению Вальдерзее, их следовало
подкупить. 69 Вместе с тем буржуазные и правительственные круги стали
возлагать особые надежды на реформистское течение среди
социал-демократии. Они понимали, что вопрос об отношении социал-демократии
к революционной теории марксизма является важнейшим вопросом
рабочего социалистического движения и что ревизия этой-теории имеет
важнейшее значение для общего политического курса
социал-демократии. Вот почему они так благожелательно отнеслись к
оппортунистическим теориям Бернштейна и вообще к росту реформизма и
оппортунизма в рядах социал-демократии. «Мы с (радостью наблюдали,—заявил
лидер национал-либеральной буржуазии Бассерман,— как в последнее
время фантазии о государстве будущего Стали сменяться идеями
постепенного и медленного развития существующего, как старые лозунги,
даже основные положения ортодоксального марксизма стали
подвергаться критике со стороны выдающихся представителей этой партии».
Бассерман призывал ждать «практических последствий теоретического
спора».70
66 Об этом в достаточно откровенной форме говорил лидер национал-либералов
Бассерман: «Вместо того, чтобы.., отвести воду от социал-демократической мельницы,
направив течение разумными реформами в покойное русло, вы, напротив, льете воду
на ее мельницу, вызывая у евангелических, католических и других
несоциалистических рабочих солидарность с социал-демократами на почве ненависти и недоверия
к нашим учреждениям. Один такой проект больше содействует сплочению
радикальной рабочей партии и преобладанию в ней крайних взглядов, чем тысячи брошюр
и речей агитаторов» (Reichstag, 19 июня 1899 г., В, III, S. 2665).
67 И. В. Сталин, Август Бебель, вождь германских рабочих. Соч., т. 2, стр. 206.
68 Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen Partei
Deutschlands, Abgehalten zu Hannover von 9 bis 14 Oktober 1899, В., 1899, S. 116 if.
69 Издеваясь над «массой так называемых образованных людей», считавших, что
социал-демократия превращается в реформистскую партию, генерал Вальдерзее писал:
«Я считаю, что руководители социал-демократического движения ни насколько не
лучше, чем анархисты, они только достаточно умны и видят, что теперь силой ничего
сделать нельзя» (Wald ers ее, Denkwürdigkeiten, В. II, S. 419).
70 Reichstag, 20 июня 1899 г.

534
ГЛАЗА ДЕСЯТАЯ
В середине декабря правительство открыто объявило, что оно вносит
на рассмотрение рейхстага новый закон, предусматривающий
значительный рост морских вооружений. Бюлов оправдывал этот шаг
необходимостью вести «мировую политику». Бебель, который только недавно, в
октябре, на Ганноверском съезде социал-демократической "партии объявил
умеренным, по выражению И. В. Сталина, «непримиримую войну»,71
теперь ринулся в бой против правительства. Он выступил с двухчасовой
речью, одной из лучших речей, произнесенных им в рейхстаге. Он
показал, что в проведении новой морской программы заинтересован не
народ, а только Крупп и 80 других капиталистических фирм, которые,
установив высокие монопольные цены, договорились с правительством. Он
показал далее, что попытки оправдать новые морские вооружения для
защиты торговли Германии с ее колониями ни на чем не основаны, ибо
германские колонии, нерентабельны и флот обойдется дороже, чем те
«интересы», которые он якобы призван защищать. Бебель разоблачил
тех, кто представлял эти «интересы». Он показал, что «флотский
энтузиазм» создан «людьми из ринга, людьми из трестов, которые все
имеют в своих руках и которые делают прессу». Разоблачая лживые
призывы этих людей к патриотизму, он гневно -бросил в лицо
господствующим классам следующие слова: «Только те, кто столь замечательным
образом подкармливается, растет и жиреет за счет этого отечества,
только они при всех условиях имеют интерес к этому отечеству».72
Бебель указывал, что осуществление нового морского закона приведет к
усилению трений с Англией. На этот раз он говорил об Англии более
сдержанно и, в связи с речью Чемберлена, дал понять, что вовсе не
является сторонником союза с Англией. Он заявил, что
социал-демократическая партия решительно отвергает новый план морских вооружений,
который выгоден капиталистам и тяжесть которого ляжет на плечи
рабочего класса.
И действительно, учитывая -настроения самых широких масс
рабочего класса, германская социал-демократия начала выступать более
активно против нового "морского закона. Если ее борьба против первого
закона о флоте ограничилась -выступлениями в парламенте и прессе, то
теперь, поняв опасность нового, еще более значительного увеличения
флота, она организовала массовую кампанию протеста рабочего класса.
По призыву партии во многих городах Германии состоялись
многолюдные собрания, на которых произносились речи и выносились резолюции,
требующие, чтобы правительство отказалось от планов нового
увеличения военно-морского строительства. Даже Бернштейн,
квалифицированный оппортунист, вынужден был осторожно высказаться против нового
морского закона. Но его мотивы вовсе не имели принципиального
антимилитаристского характера—он был недоволен лишь тем, что поднятая
в Германии пропаганда в пользу флота своим острием направлена
против Англии, которая, как он продолжал утверждать, «в своей торговой
и колониальной политике представляет самые либеральные и
прогрессивные принципы».73 Однако некоторые его друзья, из лагеря наиболее
откровенных оппортунистов, шли еще дальше по пути распространения
буржуазных идей в рядах социал-демократической партии. Так, некий
Ротер яростно призывал к военному столкновению с Англией в целях
создания германской колониальной империи и пытался доказать, что
агрессивная колониальная и морская политика германского империализма
71 И. в. С τ а л и н, Август Бебель, вождь германских рабочих. Соч., т. 2, стр. 20б<
72 Reichstag, 12 декабря 1899 г., В. IV, S. 3320—3322.
73 «Sozialistische Monatshefte», 1899, № 10, S. 249.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
535
отвечает интересам социализма и рабочего класса.74 Аналогичные
взгляды защищали и Шиппель и другие, .пребывавшие в соци ал
-демократической партии, явные и скрытые сторонники флотской программы Тир-
пица. Эти оппортунистские элементы были, конечно, использованы
буржуазными политиками, между тем как в социал-демократической
партии они не получили должного отпора.
Но и аграрии пока еще отказывались поддержать новые морские
законы Тирпица. Резике, один из лидеров «Союза сельских хозяев»,75
критиковал правительство за то, что, проявляя уступчивость в делах
внешней политики, оно ничем не xö-чет поступиться в пользу юнкерства:
он имел в виду не только вопрос о канале, но и; общие вопросы торговой
и внешней политики. Он заявил, что юнкерство с опасениями взирает
на то, что во внешней политике правительства проявляется
тенденция к сближению с другими державами за счет уступок в вопросах
торговой политики: при этих условиях, съязвил он, совершенно излишне
строить флот,— делать уступки можно и без флота. Это -была тяжелая
прусская шутка. Вообще же Резике вовсе не отвергал новых морских
планов при условии, что правительство будет выполнять требования
юнкерскою класса.76
Другие аграрии выступали еще более -решительно против флота,
стремясь заставить правительство отказаться от строительства канала и
выполнить их требования в области экономической политики. Крайне
правые круги заявляли, что они испытывают неслыханные страдания,
наблюдая, как преуспевают германские промышленники, бесконечно
повышающие цены, iß частности, на сельскохозяйственные машины.77 Они
отказывались понимать, зачем еще нужна эта «мировая политика», во
имя которой собираются строить столь дорого стоящий большой военно-
морской флот.
В бюджетной комиссии рейхстага Бюлову пришлось специально
разъяснить, что означает это новое словз «мировая политика».78 Но аграрии
отвечали, что все это им кажется еще неубедительным. Тогда Бюлов
стал пугать аграриев тем, что в будущем Англия сможет напасть на
Германию. Но аграрии твердили, что Германия — держава
континентальная и что поэтому все имеющиеся средства лучше отдать на укрепление
армии.
Выступая на общем собрании «Союза сельских хозяев», Вангенгейм,
один из наиболее влиятельных представителей крупных аграриев,
заявил, что он понимает необходимость принять меры, которые обеспечили
бы интересы развития германской •промышленности против опасной
конкуренции со стороны Англии и Америки, и даже объявил
германскую промышленность «младшей сестрой сельского хозяйства». Однако
он возражал против требований «энтузиастов флота». «Никогда
нельзя,— сказал он,— увеличением нашей морской мощи ослаблять мощь и
значение нашей сухопутной армии. Наша сила — не на море и не по ту
74 Заявляя себя сторонником крупного военного флота в целях войны против
Англии, Ротер писал: «Именно Германия ходом развития была бы раньше всех
вынуждена удерживать свои позиции с мечом в руке. Ибо из всех великих народов
немцы... находятся в наихудшем положении... Мы нуждаемся в большой производящей
области, но мы не обладаем и подобием того, что имеют англичане, французы,
русские, американцы» (Sozialistische Monatshefte, 1899, № 12, S. 643).
75 Это был брат упомянутого выше короля пивоварения Резике.
76 Reichstag, 14 декабря 1899 г., В. IV, S. 3385.
77 Reichstag, 14 декабря 1899 г., В. IV S. 3391.
78 Bülow, Denkwürdigkeiten. В I, S.' 414—415.

,536
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
сторону моря, а на немецкой земле».79 То был замаскированный выпад 1
верноподданного юнкера против кайзера. На собрании боевой организа- I
ции крупных аграриев раздавались речи о том, что «мировая -политика»
выгодна не немецкому сельскому хозяйству, а только
«интернациональному капиталу». Была принята резолюция, которая предлагала искать
выхода не в создании флота и не >на путях «мировой политики», а на |
лутях покровительства сельскому хозяйству, в виде отмены
существующих торговых договоров ив повышении таможенных тарифов в пользу
аграриев.80 В начале февраля один из аграриев, Либерман фон Зоннен-
берг, уже прямо говорил, что если правительство хочет получить
поддержку «сельских хозяев» для проведения закона о флоте,— оно* должно
дойти на новые крупные уступки в пользу аграриев. «Правительство,—
заявил он,— как по волшебству, изменило бы настроение широких
кругов, если бы заявило, что оно отнесет проект канала, например, на 20 лет
вперед».81 Но не менее важным он считал и уступки торгово-тюлитиче-
ского характера. В качестве аванса он требовал, чтобы правительство
провело закон, который затруднил бы ввоз мяса из США.
Правительство решило удовлетворить это требование аграриев. Но это вызвало
недовольство торговых кругов. Это было бы еще полбеды. Но недовольными
оказались влиятельные круги ганзейских экспортеров и крупные
пароходные компании: они боялись, что США ответят сильными
репрессиями, которые нанесут ущерб немецкой внешней торговле и немецкому
судоходству. Представители этих кругов предупредили рейхсканцлера
Гогенлоэ, что в случае, если между Германией и США (начнется
таможенная война, американские монополии будут в состоянии нанести
германскому судоходству чувствительный удар.82 Правительство обещало
не начинать таможенной войны против США, но закон, затрудняющий
ввоз мяса в Германию, был проведен.83 Буржуазные партии, за
исключением свободомыслящих, поддержали этот закон.
Социал-демократическая партия голосовала против закона, понимая, что он выгоден
юнкерам, которые при его помощи постараются вздуть цены на внутреннем
рынке за счет массового рабочего потребителя.
Такова была новая подачка, брошенная аграриям и «Союзу сельских
хозяев». Но аппетиты господствующих классов уже разгорелись: если
круги империалистской буржуазии требовали скорейшего проведения
закона о строительстве большого флота, то аграрные круги настаивали,
чтобы правительство полностью удовлетворило их требования, которые
гарантировали бы повышение цен на сельскохозяйственные продукты.
Несколько ранее один из лидеров «Союза сельских хозяев», Хан,
пытался убедить представителя партии центра в том, что она должна
отклонить морской законопроект. Это была парламентская игра,
рассчитанная на то, чтобы лишить центр его выгодных позиций в рейхстаге.
Консерваторы явно хотели набить себе цену. Своим голосованием за
морской закон они стремились отстоять свою руководящую
политическую роль, а вместе с тем, в качестве компенсации за участие в
«политике сплочения», хотели добиться от правительства удовлетворения
своих требований. «Канал и флот одновременно — это свыше всяких сил,—
79 J. KU'Czinski, Studie zur Geschichte des deutschen Imperialismus, S. 67.
во Reichstag, 20 января 1900 г., В. UV, S. 3625.
81 Reichstag, 9 февраля 1900 г., В. V, S. 4003.
82 Представители пароходных компаний обратили внимание Гогенлоэ, что только
те германские корабли, которые обслуживали американскую линию, стоили 20 млн*
марок, а доходы, которые они приносили, исчислялись в 'сумме 76 млн. марок.
83 «Schulthess'Europäischer Geschichtskaierrder», 1900, S. 47.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
537
писала ультраконсервативная «Kreuzzeitung».— Почему бы сумму,
которую может проглотить канал, не отдать флоту?». Так был подсказан
-правительству выход из трудного положения, в котором оно находилось.
,Со своей стороны правительство готово было использовать все, что в
какой-либо степени могло способствовать прохождению новой программы
Тирпица.84
Как раз в эти дни поступило сообщение, что английские военные
корабли задержали несколько пароходов, принадлежавших компании
«Deutschland-Ostafrika Linie» 85 по подозрению в контрабандном провозе
грузов для буров. Для правительства это сообщение было прямой
находкой. Бюлов зачитал это сообщение кайзеру и заключил
шекспировскими словами: «Нет такого ветра, который не принес бы чего-либо
доброго». Тирпиц добавил: «Это тот самый ветер, который нам необходим,
чтобы привести наш корабль в гавань. Теперь флотский закон пройдет..
Ваше величество должны наградить английского командира орденом в
благодарность за проведение нашего флотского закона». На радостях
все трое выпили сект -в честь английского флота, мероприятия которого
так облегчили прохождение в Германии нового военно-морского закона.86
Тотчас же по указке правительства и по прямому сигналу самого
кайзера 87 в прессе поднялась соответствующая кампания в пользу усиления
германского военного флота. Судовладельцы и вся подвластная им
пресса буквально завыли, требуя от правительства «принятия мер».88
Предполагалось, что своими мероприятиями против «контрабанды» Англия
стремится не столько ущемить буров, сколько «нанести удар
конкурирующей немецкой торговле».89 В рейхстаге национал-либералы —
типичные представители империалистских интересов,— поддержанные всеми
левыми буржуазными фракциями и партией центра, внесли
официальный запрос. Английскому правительству были представлены протесты,
составленные в самых резких выражениях.90 Английское правительство
поспешило опубликовать «Синюю.книгу»; приведенные здесь германские
документы произвели впечатление своего рода второго издания «нрю-
геровской телеграммы».91 Правительственные круги в Германии стали
опасаться, не собирается ли Англия возместить свои неудачи в
сухопутной войне против буров успешной морской войной против Германии.92
84 Так, например, был использован спуск большого парохода «Deutschland» с
верфей фирмы Вулкан. По этому поводу Бюлов произнес речь, в которой, указав на рост
германской промышленности и судостроения, -пропагандировал идею увеличения-
военно-морских сил Германии (Архив МИД, К. 17, л. 3. Депеша Остен-Сакена от
19/7 января 1900 г., № .1).
85 В самые последние дни декабря 1899 г. был задержан пароход «Bundesrath»,
а в первых числах январи — пароходы \«Generab и «Herzog».
86 J. Ζ i е τ k u s h, Politische Geschichte des neuen Deutschen Kaiserreichs, B. III,
Das Zeitalter Wilhelm II ■ (1890—191«).
87 Вильгельм, например, обратился публично к королю Вюртембергскому с
телеграммой, в которой указал, что «события последних дней все более и более убеждают*
что как честь, так и интересы Германии должны быть охраняемы на дальних морях
и что для этой цели Германия должна быть не менее сильна на море, чем на суше»,
Цитируя эту телеграмму, русский посол в Лондоне Стааль добавил: «После всех
надежд, которые здесь общественное мнение возлагало на дружбу Германии,— это
резкое заявление не могло не быть источником разочарования» (Архив МИД,
П. А. 2121, л. 17. Депеша Стааля; Лондон, 16/4 января 1900 г., № 4).
88 G. Р., В. XV, № 4412. Бюлов — Гатцфельду, 30 декабря 1899 г.; № 4413.
Бюлов — Гатцфельду, 31 декабря 1899 г.
,89 G. Р., В. XV, № 4425. Бюлов — Гатцфельду, 6 января 1900 г.
90 Текст обеих нот от 4 и 5 января 1900 г. см. G. Р., В. XV, № 4421 и 4422.
91 G. Р., В. XV, № 4456. Меттерних — Бюлову, 19 марта 1900 г.
92 G. Р., В. XV, № 4457. Бюлов — Меттерниху, 28 марта 190Ö г.

53 8
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда задержанные пароходы были, наконец, отпущены, это было
использовано, чтобы с новой силой поднять кампанию в пользу
подготовляемого флотского законопроекта и одновременно против Англии.93 Так
была создана та политическая «атмосфера», которая была необходима,
чтобы рейхстаг мог вотировать огромные кредиты на строительство
флота.
12 июня 1900 г. новая морская программа была окончательно
утверждена. Империалистские круги получили закон, предусматривающий
удвоение германского флота и превращение его в самый
могущественный, после английского, флот в мире. Они получили от аграриев
«свободу рук» в своей политике экономической и колониальной экспансии,
на просторах «мировой политики». Депутаты национал-либеральной и
имперской партий голосовали за закон с большим воодушевлением.
•Консерваторы также поддержали закон. Тем самым они отодвинули
вопрос о канале, а кроме того, открыли перед собой реальную
перспективу относительно пересмотра торговых договоров и вожделенных
высоких тарифов на хлеб. Они удержали и даже утвердили свое социальное
и политическое господство в государстве. Под давлением требований
католических рабочих, мелкобуржуазных и баварско-партикуляристских
элементов партия центра голосовала против законопроекта. Но ее
лидеры, не получив на сей раз уступок, стремились сохранить свою
парламентскую гегемонию, маневрируя между партиями юнкерско-буржуаз-
ного блока и рабочим классом.
Католическая партия центра продолжала рассчитывать на успех, тем
более, что одно ее крыло' было связано с кругами тяжелой
промышленности Западной Германии, а другое крыло, аграрно-кулацкое,
превращало партию в потенциального союзника консервативной партии по
вопросам экономической и торговой политики. «...Правительство принуждено
прибегать к опоре центра,— отметил Остен-Сакен осенью 1900 г.— Уже
теперь вожаки этой партии объявляют себя противниками
возобновления торговых договоров. Они убеждены, что в случае, если
правительство признает необходимым далее следовать настоящей финансовой
политике, решение в их руках. Они теперь уже напоминают о своем
значении... и как бы приглашают правительство заручиться их голосами в
будущем, но какой ценой?» 94 Вместе с тем центр всегда включался в
блок всех партий господствующих классов (от крайне правых
консерваторов до «Союза свободомыслящих» включительно), когда
правительство ставило вопрос об увеличении постоянных кадров армии, усилении
артиллерии, словом, когда речь шла об укреплении милитаристской
системы.
Социал-демократическая партия решительно голосовала против мор-
93 19 января, после того как пароходы уже были освобождены, Бюлов выступил
в рейхстаге с заявлением, сделанным в резких и почти вызывающих выражениях.
«Неприятно гордым британцам,— писал русский посол в Лондоне Стааль.,— получить
такую отповедь, особенно после заявлений г. Чемберлена о «союзе» обоих государств.
Еще более неприятно это ввиду того, что они сами сознают, что произошедшее
вызвано их собственной неловкостью. Конечно, союзу Англии с Германией никто не
верил; но для Англии было при настоящих обстоятельствах важно распространение
на континенте убеждения в существовании дружественных отношений хотя бы с
Германией. Неумелый, опрометчивый образ действий ее моряков был достаточен, чтобы
обнаружить действительный характер отношений,— обнаружить, какую малую цену
придает им Германия, не стесняющаяся рисковать ими для поддержания агитации
в пользу проведения закона об увеличении флота» (Архив МИД, П. А. 2121, л.. 39.
Депеша Стааля, Лондон, 31/19 января 1900 г., № 9).
94 Архив МИД, К. 17, л. 159. Депеша Остен-Сакена, Берлин, 27/15 сентября
1900 г., № 53.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
539
ских законов. Однако в ее рядах уже тогда начало формироваться
течение, защищавшее идеи полного совпадения интересов рабочего
класса с интересами буржуазии. Эти растлители пролетарского
самосознания уже тогда начали выступать с откровенной защитой
милитаризма, маринизма и вообще колониальных захватов и империалистской
политики.95
Германский империализм был заинтересован в развитии
оппортунизма в рабочем движении. Создавая рабочую аристократию, он
стремился отравить ее сознание своими националистическими идеями.
Нарастание оппортунистических течений в теории и в практике
социал-демократического движения на рубеже XX в. не прошло незамеченным.
Остен-Сакен, часто взиравший на политические события, происходившие
в Германии, глазами близких ему по духу немецких аграриев, сообщал
в Петербург: «За последние два-три года характер
социал-демократической партии... подвергся значительному изменению, утратив свой острый
оттенок и интернациональный отпечаток. В настоящее время эта партия
преобразилась окончательно в радикально-рабочую и довольно близко
примыкает к свободомыслящим — направления Рихтера».96
Так господствующие классы при помощи реформистов в рядах социал-
демократии стремились укрепить свои позиции в стране и
удовлетворить свои нарастающие аппетиты как в вопросах торговой политики, так
и в вопросах колониальной и вообще империалистской экспансии. За
«политику сплочения» финансового капитала и юнкерства должен был
расплачиваться немецкий народ, в первую очередь рабочий класс. Это
была политика усиления социальной реакции, усиления милитаризма, а
курс на создание большого флота означал и усиление империалистской
экспансии как в Европе, так и за ее пределами.
4
Старые споры бисмарковских времен — должна ли Германия вести
«континентальную» или «колониальную» 97 политику — остались далеко
позади. На рубеже XX в. этот вопрос был уже решен. Если «Пангер-
манский союз» снова поднимал его («Европейская политика или
политика мировая?»), то он уже не видел в нем альтернативы. Его ответ
был таков: «Только при условии, если мы сильны на морях, крупные
морские державы позволят нам создать среднеевропейский
экономический союз... и только при наличии широкой среднеевропейской основы
мы можем обрести мировые позиции и в других частях земного шара и
удержать их».98 Такова была в наиболее общей форме выраженная
95 Вот что писал по этому вопросу орган, отражающий взгляды наиболее
откровенно оппортунистических и ревизионистских элементов социал-демократии: «Чтобы
Германия была вооружена с головы до ног и владела сильным флотом,— это
представляется вопросом крайней важности для нашего рабочего класса. Все, что
приносит убыток нашему экспорту, вредит и ему (рабочему классу), а потому наши
рабочие должны питать живейший интерес к обеспечению цветущего состояния нашей
вывозной торговли хотя бы посредством оружия. Вследствие своего развития
Германия, может быть, будет принуждена защищать достигнутое ею положение с оружием
в руках. Только тот, кто находится под защитой своих пушек, может владеть
рынками; в борьбе же за 1рынки для германских рабочих не может быть другого выбора:
или погибнуть, или пробиться к ним с мечом в руках» («Sozialistische Monatshefte»,
декабрь 1899 г.).
96 Архив МИД. Депеша Остен-Сакена. Берлин, 27/15 сентября 1900 г., № 53.
97 См., например, Fab ri, Bedarf Deutschland die Kolonien, Gotha, 1879.
98 «Alldeutsche Blätter», И июня Ш99 г., № 24.

540
,ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
программа борьбы германского империализма за господство в Европе и
во всем мире. «Пангерманский союз» не был массовой организацией, но-
он меньше всего был похож и на сообщество политических чудаков,
фантастов или дилетантов. Он возглавлялся и субсидировался наиболее
крупными представителями и весьма влиятельными политическими деятелями
финансового капитала, юнкерства, военщины, а его захватническая про-
грамма как бы вобрала в себя основные устремления наиболее
агрессивных кругов юнкерски-буржуазного империализма. В последние годы
XIX в. его влияние значительно выросло, и современники могли
отметить, что, «содействовав успешной подготовкой почвы принятию
рейхстагом нового морскою закона, «Пангерманский союз» заслужил себе
одобрение правящих сфер». " Национальная демагогия, сдобренная
крупной дозой тевтонского расизма, была только средством его
пропаганды; целью была политическая и идеологическая подготовка к
осуществлению его широкой аннексионистской программы «Срединной
Европы» ,и «мировой политики».
Не решаясь еще громко разглашать свои планы расчленения Австро-
Венгрии и аннексии ее земель, пангерманские империалисты говорили
об экономическом включении Австрии в германскую таможенную
систему. Они носились с планами включения в эту экономическую систему
Бельгии, Голландии, Люксембурга, а также Румынии и других
балканских государств. Разумеется, это была лишь подготовка к
территориальной аннексии одних из этих стран и политической гегемонии над
другими. Таким образом, германский империализм, не владевший, подобно
английскому или французскому, богатой колониальной империей,
стремился пробиться через Триест непосредственно к богатствам
Средиземноморского бассейна, а через Румынию — к Черному морю. Через
балканские страны путь шел в Турцию, где, особенно в связи с концессией
на Багдадскую железную дорогу, открывались широкие перспективы для-
экспансии германского империализма к побережью Персидского залива
и границам Индии. Германская дипломатия рассчитывала использовать
на этом пути противоречия между Англией и Россией, но едва
германский империализм вступил на этот путь, как проявились первые признаки
его собственных растущих противоречий с каждой из этих держав,.
прежде всего с Англией. Империалистская политика «Drang nach Osten»
означала усиление борьбы за германское влияние на берегу Босфора.
Германская дипломатия утверждала, что она стремится обеспечить там
лишь экономические интересы, но в большей степени тут играли роль
интересы политические и стратегические. «Пангерманский союз» был
более откровенен: его проект постройки моста, перекинутого через
Босфор и вооруженного вращающимися батареями Круппа, 10° имел почти-
символическое значение для оценки его планов «Срединной Европы» и
устремления на Восток.
Но этим его аннексионистские планы не исчерпывались.
Пангерманские круги широко пропагандировали и планы экспансии на восток
Европы. Они громко требовали усиленной германизации не только
польских земель, входивших в состав Германской империи, но и славянских
и венгерских земель, входивших в состав империи Габсбургов. В то же
время они начали проявлять повышенный интерес к захвату не только
99 «Красный архив», т. ХСН, стр. 218. Депеша Остен-Сакела, Берлин, 4 января
1901 г./ 22 декабря 1900 г. № 70. Докладная записка ван дер Флита.
100 S. -Schneider, Die deutsche Bagdad-Bahn und die projektierte Überbrückung
des Bosphorus in ihrer Bedeutung für Weltwirschaft und Weltverkehr, Wien — Leipzig,,
1900.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
541
польских провинций России, ήο и прибалтийских и украинских земель,
входивших в состав России. Еще в 1889 г. небезызвестный немецкий
философ Э. Гартман, предаваясь мечтам о будущем германской
политики, писал: «Финляндию я отдал бы Швеции, Бессарабию — Румынии,
Эстляндию, Лифляндию и Курляндию вместе с Ковенской и Виленской
губерниями я преобразовал бы в самостоятельное Балтийское
государство, а речную область Днепра и Прута — в королевство Киевское.
Швеция и Балтийское королевство были бы фактически подчинены
Германии, которая гарантировала бы им их территории, а Румыния и
королевство Киевское находились бы в такой же вассальной зависимости
от Австрии... Польша была бы поделена между Германией и Австрией».
В дальнейшем эти мечты стали оформляться в определенные
политические взгляды некоторых кругов юнкерства, которые стремились к
захвату новых земель на Востоке, некоторых кругов империалистской
буржуазии, которые стремились превратить Россию или отдельные ее
обширные части в колониальный придаток Германии, а также
некоторых военных кругов, которые свои аннексионистские планы стремились
прикрыть стратегическими мотивами. Инкубатором и рассадником
подобного рода политических планов стал «Пангерманский союз». Так, в
книге, изданной в 1895 г. под многозначительным заголовком «Велико-
германия и Срединная Европа в 1950 году», автор, скрывшийся под
псевдонимом «Пангерманец», нарисовал широкую перспективу
«объединения» всех немцев, проживавших в Австрии, Швейцарии, Венгрии и
даже на Волге и в Северной Америке, под эгидой Германской империи»
расширенной за счет ряда европейских государств. «Пангерманец»
далее писал: «Неизбежная война между Германией и Россией завершит
дело объединения. Если она окончится благоприятно, то Германия
присоединит балтийские губернии, Эстляндию, Лифляндию и Курляндию, и
создаст Польское государство и Русинское (украинское) королевство».
Этим последним марионеточным государствам «Пангерманец» уже тогда
предназначал еще и особую роль— «принять евреев и славян», которые
должны были быть сюда насильственно вывезены с территории «Велико-
германии».101 Так развертывалась аннексионистская программа пангер-
манских империалистов в отношении России.
С другой стороны, старая юнкерская ненависть к Франции была
усилена империалистским стремлением к ее расчленению и к захвату ее
промышленных департаментов и колониальных владений в Африке.
Германские империалисты мечтали «усмирить» Францию, обессилить ее и,
захватив себе львиную долю, готовы были предоставить Дюнкерк
подчиненной им Бельгии, а Ниццу, Савойю и Корсику — презираемым ими
итальянцам. Но своим главным и наиболее ненавистным врагом они
считали Англию.- Они были активными сторонниками создания
могущественного флота, в котором видели орудие борьбы против колониальной
монополии «владычицы морей». Повсюду, и в Европе и во
внеевропейских странах, они стремились создать опорные пункты германской
экспансии. Тесно связанный неразрывными классовыми и политическими
нитями с правящими кругами, «Пангерманский союз» в своей
практической деятельности обычно шел с ними рука об руку по пути
агрессивных мероприятий. Он выступал всегда с большим шумом, часто
забегал вперед и всегда старался обратить на себя внимание. Поэтому
правительство и в особенности дипломатическое ведомство по тактическим
101 «Grossdeutschland und Mitteleuropa um das Jahr 1950 von einem Alldeutschen»,
S. 37—40. См. академик Φ. А. Ротштейн, Из истории прусско-германской
империи, М.— Л., 1948, стр. 217—220.

542
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
соображениям предпочитало не подчеркивать, а порой даже отрицать
свою причастность к пропаганде «Пангерманским союзом» столь об-
ширных захватнических планов германского империализма.
Эти планы росли во всех направлениях, и когда мир уже оказался
поделенным, каждый шаг на пути к их осуществлению был чреват
трениями и столкновениями с другими империалистскими державами.
В этот переломный момент мировой истории, когда капитализм уже
окончательно вступил в последнюю, имгсер'иалистскую стадию своего
развития, соотношение сил между главными державами на мировой
арене начало изменяться. Начало меняться и соотношение сил в уже
сложившихся военно-политических группировках этих держав.
Раздраженные военными неудачами Италии в ее колониальной войне против
Абиссинии, раздраженные ростом национального движения славянских
народов в Австро-Венгрии, пангерманские империалисты утверждали,
что в будущих схватках Германия должна рассчитывать !не на
Тройственный союз, а только на свою собственную мощь. «Зачем играть в^
прятки? — заявляли они.— ...Единственный союзник, который имеется у
Германии,— это ее собственная активность... Поэтому мы говорим:
...«Германия, держи порох сухим!» 102. Это было сказано с целью
припугнуть своих союзников и лишний раз продемонстрировать силу
«тевтонской ярости». Но тенденция была такова, что перед Германией уже
вырисовывалась перспектива международно-политической изоляции.
Германская дипломатия еще не понимала этого. Упоенная успехами
своей политики «свободных рук», она оптимистически смотрела в
будущее, будучи уверенной, что другие державы, раздираемые
существующими между ними противоречиями, будут нуждаться в ней и она сможет
использовать эти обстоятельства в своих интересах. Выступая в
рейхстаге 12 декабря 1899 г., Бюлов заявил, что внешняя политика
Германии покоится на крепких основаниях Тройственного союза и дружбы с
Россией. Так о-н ответил на призывы Чемберлена к заключению
англогерманского союза. Попытки сближения.с Англией являлись лишь
дипломатическим маневром, рассчитанным на то, чтобы выжать у нее
колониальные компенсации и улучшить свои позиции для дальнейшей
борьбы с нею. Эти маневры могли продолжаться и впредь, но,
поскольку германский империализм стал на путь «мировой политики», никакое
го реального и длительного сближения с его новым конкурентом и
соперником — Англией быть не могло. Между интересами германского
империализма и интересами английского империализма появилась все
более расширяющаяся пропасть их экономического, политического, а
затем и морского соперничества. Дипломатические мостики эту пропасть
устранить не могли, тем более, что и они-то воздвигались в целях,
которые вступали в противоречие с целями другой стороны.
В еще меньшей степени было возможно какое-либо длительное
сближение с Францией. Более того, оно заранее исключалось. Захватив в
момент своего воссоединения Эльзас и Лотарингию, Пруссия-Германия
своими собственными руками еще раньше отбросила Францию в лагерь
своих врагов. Позднее, по мере роста германского империализма, среди
правящих классов стали усиливаться захватнические аппетиты,
появившиеся еще во время Бисмарка, в отношении промышленных
департаментов Восточной и Северной Франции. В то время противоречия между
обоими государствами еще не осложнились их соперничеством в сфере
колониальной «политики,— по-настоящему это соперничество разверну-
102 «Alldeutsche Blätter», 11 декабря 1898 г., № 50.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
543
лось в начале XX в. Возникшие было у Делькассе проекты обмена
Эльзас-Лотарингии на какой-нибудь большой колониальный кусок в
Африке оказались химерой. 103 Как ни жадны были германские
империалисты до «жирных кусков», они не могли вернуть Франции
Эльзас-Лотарингию, не подрывая милитаристскую основу юнкерского
прусско-германского государства: господствующие классы в Германии, можно
сказать, нуждались во французском реваншизме, он был для них
историческим и политическим оправданием постоянного усиления армии —
главной опоры полусамодержавного режима и юнкерского господства в
опруосаченной Германии. Попытки сближения с Францией могли быть
только тактическим шагом для достижения той или иной финансово-
экономической или дипломатической цели. Но Франция, при всех
существовавших у нее тогда противоречиях с Англией, не могла быть ни
партнером, ни тем более опорой германского империализма в его
предстоящей борьбе против Англии. Тем более приходилось рассчитывать,
что удастся оторвать Францию от союза с Россией. В частности, в то
время имелось в виду использовать ближневосточный вопрос, чтобы
хотя бы несколько ослабить франко-русский союз. Гораздо больше
надежды возлагалось в этом смысле на Россию, точнее говоря, на ее
столкновение с Англией.
Считая, что Россия является главным соперником Англии,
германская дипломатия искала сближения с ней в определенные моменты и по
определенным вопросам. Длительного и тесного сближения с Россией
не было и быть не могло, так как в этом вопросе одни интересы
германского юнкерски-буржуазного империализма вступали в противоречие с
другими. Царская Россия с ее слабо развитой промышленностью, с ее
огромными и почти нетронутыми ресурсами сырья представлялась
германской буржуазии огромным рынком ее товаров, источником сырья и
большой сферой приложения ее капиталов. На этом рынке, как и на
всяком другом, не монополизированном ею, она должна была вести
борьбу с сильными конкурентами, в данном случае — с французским
капиталом, а также с английским и бельгийским. Но известные позиции
уже были завоеваны, отчасти благодаря политическому влиянию немцев
и их агентуры из числа прибалтийских баронов при царском дворе,
отчасти благодаря старым связям с петербургским финансовым миром и
бюрократией. Поддержание добрых политических взаимоотношений
могло только способствовать германскому финансовому капиталу в его
проникновении на русский рынок.
Однако эти классовые интересы германской буржуазии
наталкивались на эгоистические интересы юнкерства, которое пользовалось всяким
поводом, чтобы сорвать существующий торговый договор с Россией и по
возможности закрыть доступ русскому сельскохозяйственному экспорту
на германский рынок. Вопрос о дальнейшей судьбе этого договора
превратился в один из важных факторов политической и партийной
борьбы между немецкой буржуазией и юнкерством, а также в один из
факторов, определивших политические взаимоотношения с Россией. Но и
другие чисто политические соображения заставляли тогда германскую
буржуазию стремиться к поддержанию близких отношений с Россией.
Только небольшая ее часть, из лагеря «свободомыслящих»,
продолжала смотреть на Англию, как на оплот своих куцых конституционных
103 В феврале 1899 г. Делькассе зондировал по этому вопросу в Берлине через
одного крупного страсбургского судовладельца Рея (см. Hohenlohe,
Denkwürdigkeiten, S. 483—484).

544
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
надежд. Подавляющая часть немецкой буржуазии, никогда, даже в
период своей ранней молодости, не знавшая республиканских
увлечений, являлась оплотом монархии и видела в русском царизме оплот
существующего реакционного режима в своей собственной стране. И в
этом ее интересы переплетались с интересами прусского юнкерства,
воспитанного на старых традициях и политических симпатиях к
русскому царизму. Сюда же вплетались и династические интересы Гогенцол-
лернов. Вильгельм считал возможным полупокровительственно и почти
наставительно относиться к своему «дорогому кузену Ники», он мог
переоценивать умственную ограниченность последнего в такой же
степени, как и недооценивать свою собственную. Но всегда Гогенцоллерны в
поддержании близких отношений с Романовыми видели одно из
необходимых орудий в борьбе против революции, а также против
национальною движения в Польше. В подавлении этого движения юнкерство
усматривало одну из основ своего господства в Пруссии и в Германии.
Консервативные круги аграриев всегда выражали тревогу, когда
видели, что правительство, в угоду некоторым кругам финансового капитала,
готово итти на сближение с Англией. Они опасались, что таким образом
отношения с Россией могут быть принесены в жертву выгодам
колониально-империалистской политики. Вместе с тем в политике
германского юнкерски-буржуазного империализма стали усиливаться агрессивные
захватнические тенденции в отношении некоторых территорий России
и тенденции превратить Россию в полуколониальный придаток
«Срединной Европы».
Так, один из видных публицистов, отражавших взгляды и
политические чаяния пангерманских империалистов, Карл Иенч в конце 90-х
годов писал: «Приобрести колонии в Малой Азии и Сирии с затаенным
намерением .переброситься на север, чтобы разложить царскую империю
изнутри или разгромить ее войной; воссоединить с нами насильственно
оторванные от народного германскою тела немецкие провинции Австрии
и таким образом обеспечить за германским народом господство над всей
Центральной и Восточной Европой и создать большую область, ныно
пустынную, но в высокой степени пригодную к культурному освоению,
для пользования нашим народом и для цивилизации ее полуварвароких
обитателей — это великая, прекрасная и стоящая работа».104
Официальная германская дипломатия пока что не выдвигала эти
захватнические требования пангерманских империалистов на первый
план, но она должна была учитывать наличие подобного рода тенденций
среди некоторых кругов юнкерства и финансового капитала. Появление
этих тенденций отнюдь не обещало открыть перспективы к длительному
сближению между Германией и Россией.
Но существовала и другая сторона русско-германских отношений.
Бисмарк не смог предотвратить заключение франко-русского союза,
который являлся результатом создания Тройственного союза под эгидой
Германии. В дальнейшем, несмотря на все попытки, германской
дипломатии не удалось взорвать союз между Францией и Россией. Этот союз
продолжал существовать, и Шлиффен, начальник генерального штаба,
начал разрабатывать новые планы войны на два фронта. Вместе с тем
германская дипломатия стремилась облегчить задачу стратегии,
добившись ослабления этого франко-русского союза. Среди правящих
классов Германии не существовало никаких надежд на уничтожение фран-
104 Академик Ф. А. Ротштейн. Из истории прусско-германской империи,
стр. 220.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
545
цузского реваншизма, да и по-настоящему не было к тому желания.
Зато все еще существовали надежды, что удастся изолировать Францию,
если политические или военные усилия России будут направлены в
другую сторону. Раньше эти надежды были связаны с политикой на
Ближнем Востоке.
Не имея тогда непосредственных политических и стратегических
интересов в Оттоманской империи, германская дипломатия охотно
поддерживала русскую политику на Ближнем Востоке в той степени,
в какой это приводило последнюю к столкновению с Англией. Было бы
полным банкротством ее планов, если бы Россия и Англия добились
соглашения по делам Ближнего Востока. Глядя на мир глазами
самодовольного прусского юнкерства того времени, когда оно стало играть
руководящую роль во всей Германии, германская дипломатия не
верила в возможность такого соглашения. Даже на рубеже XX в. она не
понимала, что рост германского империализма, интересы которого она
защищала, уже сам по себе создает эту возможность. В гораздо
большей степени она опасалась сепаратного соглашения между Россией и
Австро-Венгрией, которое считала возможным, если в политике
двуединой монархии победит блок клерикалов и славянских элементов. Это
было бы крахом и старых «малогерманских» традиций прусского
юнкерства и новых «пангерманских» устремлений германского
империализма. В апреле 1899 г. Гольштейн считал возможным угрожать Австро-
Венгрии тем, что если она не будет усиливать антиславянский курс во
внутренних делах и попытается самостоятельно искать сближения с
Россией, Гогенцоллерны смогут скорее договориться с Романовыми и
просто поделить владения Габсбургов между собой.
Но это была только угроза. Реальная ее сторона выражала собой
стремление германского империализма под прикрытием пангерманских
лозунгов аннексировать австрийские земли вплоть до Адриатики, а
остальные включить в «Срединную Европу». Более реальным и
практически осуществимым было стремление использовать Австро-Венгрию как
военно-политического союзника и сферу экономической экспансии
германского империализма. В самом конце XIX в., можно сказать, в
последний момент, германский империализм поставил перед собою задачу
укрепления своего влияния в двуединой монархии, тем более, что
последняя стала необходимым звеном в его активной политике на
Ближнем Востоке. И вот тут, с первых же шагов этой политики, появились
симптомы противоречий с Россией. Это были новые противоречия и
притом не столько экономические, сколько политические и
стратегические. Раньше Германия испытывала влияние разногласий, трений и
соперничества, которые существовали на Ближнем Востоке между
Россией и Австрией. Но когда на мировую сцену выступили крупные
империалистские державы, австро-русское соперничество стало занимать
еще более скромное место, чем оно занимало раньше.
С того времени, как стали возрастать самостоятельные интересы
германского империализма на Ближнем Востоке, его антагонизмы с
Англией и Россией стали обнажаться и на этом театре. В этих условиях
германская дипломатия усматривала свою задачу в том, чтобы, играя
на противоречиях между Англией и Россией на почве ближневосточных
дел, использовать одну против другой в своих собственных интересах.
Аналогичную политику она собиралась проводить и на Дальнем Востоке,
где столкновение России и Англии было ей еще более выгодно потому,
что это отвлекало внимание обоих соперников от европейских и
ближневосточных дел и ослабляло. узы военного союза, . существовавшего

546
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
между Россией и Францией. Но и на Дальнем Востоке в последние
годы XIX в. уже появились самостоятельные интересы германского
империализма.
Таким образом, правящие классы Германии не могли устранить
своих экономических и политических противоречий с Россией, так же как
они не могли устранить своих растущих противоречий с Англией. Это
упиралось в самую классовую структуру Германии, где стоявшее у
власти юнкерство в области внешней политики проводило интересы
финансового капитала. Когда Бюлова стали выдвигать на -пост рейхсканцлера
вместо старого и уже совсем немощного Гогенлоэ, он считал нужным
предстать как «аграрный канцлер»: иначе он не мог бы одержать
победу над самым опасным из соперников — Гербертом Бисмарком,
которого аграрии выдвигали на пост «своего» канцлера. Поэтому свою
главную задачу он усматривал в том, чтобы политикой торговых
договоров удовлетворить классовые интересы аграриев и вместе с тем
предоставить финансовому капиталу «свободу рук» в его политике
империалистской экспансии. «...Даже при более усиленном покровительстве
сельскому хозяйству,— заверял Бюлов своего кайзера,— я безусловно
надеюсь заключить торговые договоры с Россией, Австрией, Италией,
Румынией и Швейцарией. Мы должны найти путь между двумя маяками:
действенным покровительством сельскому хозяйству, с одной стороны, и
торговыми договорами, которые дали бы возможность нашей
промышленности успешно развиваться, с другой стороны».105 Такая двойственная
ориентировка во внутренней политике неизбежно должна была иметь
свое продолжение и в области внешней политики. «Значит,— заметил
Вильгельм,— это точно так же, как и во внешней политике, где мы
также должны найти свой путь между Англией и Россией». В этих
словах, правда, в самой элементарной форме, и была выражена бюлов-
ская политика «свободных рук».
Германская дипломатия, питавшаяся старыми прусскими
традициями, была убеждена в том, что, проводя политику «свободных рук»
между Россией и Англией, она еще долго будет иметь возможность
последнего выбора. И она считала, что эта политика использования
противоречий не только позволит ей пройти через «опасную зону» усиления
морских вооружений, но и предоставит ей возможность захватить в
свои руки мощные позиции для будущей борьбы за мировую гегемонию.
Политика «свободных рук» казалась ей очень удачной и
многообещающей. На самом деле эта политика вела к изоляции Германии. В основе
этой политики лежал не свободный выбор германской дипломатии, а
природа сложившегося в Германии юнкерски-буржуазного империализма,
противоречивые интересы сложившегося блока финансового капитала
и юнкерства.
Германский империализм вступил в XX век, имея «ничтожную область
и мало колоний»,106 в особенности -по сравнению с Англией и
Францией. Мировой экономический кризис 1900—1903 гг., который прошел
«всецело под знаком картелей»,107 обострил противоречия германского
империализма и усилил его экспансию. «Политика сплочения»,
предусматривавшая изменение торговой политики в интересах юнкерства, и
политика морских вооружений в интересах финансового капитала
означала усиление реакции во внутренней политике и усиление империалист-
105 Bülow, Denkwürdigkeiten, В. I, S. 383.
Ш6 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 259.
107 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 40.

НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА
547
ской экспансии во внешней. Эта политика не могла не привести
Германию к дальнейшему обострению ее империалистских
противоречий с царской Россией, а в еще большей степени с Англией.
В этом нашла свое проявление неравномерность развития капитализ:
ма, неравномерность, усилившаяся в связи с переходом капитализма в
фазу империализма. «...В конце XIX века вся территория земного шара
оказалась поделенной между капиталистическими государствами.
Между тем, развитие капитализма в эпоху империализма происходит
крайне неравномерно и скачкообразно: одни страны, ранее бывшие
на первом месте, развивают свою промышленность сравнительно
медленно, другие, ранее бывшие отсталыми, быстрыми скачками нагоняют и
перегоняют их. Изменялось соотношение экономических и военных сил
империалистических государств. Появилось стремление к новому переделу
мира». 108 В Германии это стремление появилось уже в конце XIX в. Оно
вело к дальнейшей изоляции Германии — на путях к мировой войне.
юз «История ВКП(б). Краткий курс», 1938, стр. 154—155.

»g^— ^S^êL - )gfr
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1
В истории народов и государств есть моменты, все значение которых
раскрывается лишь тогда, когда в полной мере определяются их
результаты. В особенности это относится к тем историческим этапам, которые,
заключая в себе новые, еще окончательно не сложившиеся черты и
тенденции, оказываются переломными и свидетельствуют о нарождении
новой общественно-экономической формации или о вступлении в новую
стадию ее развития. Далеко не всем современникам дано уяснить себе
эти черты и тенденции, а тем более их конечные результаты. Когда Гете,
наблюдая за ходом битвы при Вальми, закончившейся победой
революционных войск французских санкюлотов над прусской армией старого
порядка, сказал: «На этом месте, в этот день начинается новая эра в
истории мира, это первая победа народов над королями»,— он в
сущности не понимал, что французская революция XVIII в. открыла эру
господства буржуазных порядков. Дар провидения поэта не мог восполнить
отсутствие понимания и знания законов развития народившегося
буржуазного общества, пришедшего на смену феодализму. Только тогда,
когда в недрах этого общества сложилась новая сила — пролетариат,
призванный не только стать могильщиком капитализма, но и выполнить
всемирно-историческую роль — построения социалистического и
коммунистического общества, только тогда открылась возможность познать
законы общественного развития и поставить их на службу самому
передовому, прогрессивному и сознательно действующему классу — рабочему
классу.
К. Маркс и Ф. Энгельс, открыв законы развития общества, законы
всемирной истории, превратили социализм из утопии в науку. Лишь
Маркс «указал путь к научному изучению истории, как единого,
закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости,
процесса», 1 раскрыл закономерность борьбы классов в различных,
сменяющих друг друга общественно-экономических формациях и озарил
ярким светом дальнейшие пути классовой борьбы и прогрессивного
движения народов в сторону новой формации — бесклассового общества —
в сторону коммунизма. Жизнь и деятельность основоположников
научного коммунизма прошла в эпоху утверждения капитализма во всех
областях — в производстве, в политике, в идеологии, и нужна была
огромная сила их гения, чтобы уже тогда научно доказать неизбежность
гибели капитализма. Они доказали это не холодным анализом
кабинетных ученых, а со всей страстностью вождей революционной партии ра-
1 В. И. Ленин, Карл Маркс, Соч., т. 2Ü, стр. 41.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
549
бочего класса, которому они впервые открыли его историческое
призвание.
В ту эпоху Маркс и Энгельс еще не могли предвидеть, что
капитализм в своем историческом развитии вступит в новую,
монополистическую стадию — последнюю, предсмертную стадию, несущую человечеству
глубочайшие экономические кризисы, небывалую реакцию во всех
областях политической и культурной жизни, крайнее усиление колониального
гнета, усиление экспансионизма, ненасытное стремление к новым
захватам, резкое обострение противоречий между державами, а в результате
серию новых, опустошительных войн в целях передела мира — войн
мирового масштаба. Но даже тогда, изучив законы движения
капиталистического общества, они, пользуясь диалектическим методом, поразительно
верно предугадали, что в самой свободной конкуренции капитализма
XIX в. заложена тенденция к монополии. Так, еще о 1847 г. Маркс
писал: «В практической жизни мы находим не только конкуренцию,
монополию и их антагонизм, но также и их синтез, который есть не формула,
а движение. Монополия производит конкуренцию, конкуренция
производит монополию. Монополисты конкурируют между собою,
конкурирующие становятся монополистами... Синтез заключается в том, что
монополия может держаться лишь благодаря тому, что она ведет постоянную
конкурентную борьбу».2 В «Капитале» Маркс дал анализ всей
структуры и движущих сил капиталистического общества, анализ,
непревзойденный по глубине и широте теоретических посылок и выводов.
Исторические же работы Маркса и Энгельса до сих пор остаются образцом
точности созданного ими материалистического метода, глубокой
партийной страстности и силы их научных выводов и политических оценок. Оба
они, и Маркс и Энгельс, до последних дней своей жизни продолжали
самым тщательным образом изучать политику господствующих классов,
в частности внешнюю политику и дипломатию,— всегда под углом
зрения интересов рабочего класса. «Я рад,— писал Маркс 2 ноября 1853 г.,—
что случай заставил меня поближе ознакомиться с внешней
дипломатической политикой за двадцать лет..., ведь надо же знать, с кем
приходится иметь дело».3 В частности, основоположникам научного
коммунизма часто приходилось «иметь дело» с историей Пруссии и Германии,
с историей их внешней политики и дипломатии. То было время, когда
решался вопрос о путях объединения Германии, о
революционно-демократическом или реакционном пути,— вопрос, практическое решение
которого имело огромное влияние на судьбы не только самой Германии,
но, как показал опыт, и на судьбы Европы и всего мира. Со времени
революции 1848 г., вот уже более ста лет, германская проблема остается
одной из самых актуальных проблем исторической науки и политики.
Маркс и Энгельс не дожили до того времени, когда капитализм
вступил в новую, империалистскую стадию своего развития, когда
старый, классический капитализм, основанный на свободной конкуренции,
окончательно превратился в капитализм монополистический. За
несколько лет до своей смерти Энгельс, всегда 'пристально следивший за
событиями международных отношений главнейших держав, был встревожен
явно определившимся сближением между царской Россией и Францией,
сближением, знаменовавшим собой начало франко-русского союза.
В этом сближении, которое произошло в результате сложившегося союза
2 К. Маркс, Нищета философии, К.Маркс и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. V,
стр. 398.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Переписка 1844—1853, Соч., т. XXI, стр. 528.

550
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
между Германией и Австро-Венгрией, Энгельс увидел окончательный
раскол Европы на два лагеря и тем самым — усиление опасности
всеевропейской войны. Эта оценка была исторически верной и политически
дальновидной. Но в создании франко-русского союза Энгельс увидел
также проявление усилившегося влияния русского царизма. Стремясь
скомпрометировать внешнюю политику царизма перед общественным
мнением Европы и Англии, Энгельс выступил со статьей, в которой дал
характеристику русскому царизму как «последней твердыни
общеевропейской реакции».4 В начале 90-х годов XIX в. это являлось уже
переоценкой реакционной роли царской власти на международной арене.
Столь же явной переоценкой было утверждение Энгельса о
главенствующей роли царской России в ее стремлении к Константинополю в деле
подготовки мировой войны. По сравнению с этим стремлением Энгельс
отодвигал на второй план вопрос о роли франко-германских
противоречий, связанных, в частности, с аннексией Эльзас-Лотарингии. Главное же
заключается в том, что он вовсе упустил из виду еще более крупный
фактор, уже тогда выступивший, а впоследствии определивший
возникновение и характер мировой войны — фактор уже народившихся в мире
империалистских противоречий, в первую очередь между
Германией и Англией. Эти недостатки статьи Энгельса были недостатками не
только теоретического характера, свидетельствовавшими о том, что
новые явления в развитии капитализма еще не стали в то время
предметом марксистского анализа. Впоследствии, раскрыв теоретическую
основу этих недостатков, И. В. Сталин отметил, что они «имеют, или
должны были иметь еще важнейшее практическое значение».
«В самом деле,— писал товарищ Сталин,— если
империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду, как
фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические
противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если
аннексия Эльзас-Лотарингии Германией, как фактор войны,
отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к
Константинополю, как более важным и даже определяющим фактором войны, если,
наконец, русский царизм представляет последний оплот общеевропейской
реакции,— то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с
царской Россией является не империалистической, не грабительской, не
антинародной войной, а войной освободительной, или почти что
освободительной?
Едва ли можно сомневаться, что подобный ход мыслей должен был
облегчить грехопадение германской социал-демократии 4 августа
1914 года, когда она решила голосовать за военные кредиты и
провозгласила лозунг защиты буржуазного отечества от царской России,
от «русского варварства» и т. п.... Понятно, что при таком ходе мыслей
не остается места для революционного пораженчества, для ленинской
политики превращения империалистической войны в войну
гражданскую». 5
Ф. Энгельс заканчивал свой жизненный путь, когда мировой
экономический кризис, вспыхнувший в 1890 г., сменился новым
промышленным подъемом, в особенности в Германии, и когда германская социал-
демократия, уже организационно окрепнув после отмены
исключительных законов, стала крупнейшим фактором классовой* борьбы в Германии.
4 Ф. Энгельс, Внешняя политика русского царизма, К. Маркс и Ф. Э н-
г е л ь с, Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 39.
5 И. В. С τ а л и н, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«-Большевик», 1941, № 9. стр. 5.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
551
Уходя, Энгельс не знал, что центр революционного движения уже
перемещался в Россию, где в это время закладывались основы
революционной рабочей партии нового типа. Энгельсу не суждено было узнать, что
уже тогда в далекой от него России мужал и формировался молодой
гений В. И. Ульянова-Ленина. В 1895 г. Ленину исполнилось только
25 лет, но он уже написал свою первую работу о задачах
революционного марксизма и социалистического движения в России. Эту
замечательную работу молодой Ульянов заключил следующими поистине
пророческими словами: «Когда передовые представители его (рабочего
класса.— А. Е.) усвоят идеи научного социализма, идею об исторической
роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое
распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие
теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в
сознательную классовую борьбу,— тогда русский рабочий, поднявшись во главе
всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский
пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой
открытой политической 'борьбы к победоносной коммунистической
революции». 6
Эти слова, написанные летом 1894 г., означали, что дело Маркса и
Энгельса перешло в верные руки, а учение основоположников научного
коммунизма уже тогда нашло своего истинного продолжателя. В конце
1894 г. Ленин, касаясь вопроса о неравномерном распределении,
задерживающем экономический прогресс, отметил крайне важный момент —
«усиление неравномерности капитализмом»,7 — мысль, которая
впоследствии была разработана и превратилась в одну из составных частей
марксистско-ленинского учения о развитии капитализма, в особенности
его современной, последней стадии. С первых же шагов своей
революционной деятельности Ленин пристально, глазами участника, следил за
развитием международного рабочего движения. Даже находясь в
далекой сибирской ссылке, в заброшенном селе Шушенском, он наблюдал
за событиями, происходившими тогда в Германии, в особенности за
ходом борьбы различных течений в германской социал-демократической
партии. Он уже знал, что оппортунизм в среде германской
социал-демократии усиливает свое влияние, что его новый апостол Бериштейн
приобретает там своих адептов, что реформизм начинает проникать и в
Россию. Ленин решительно выступил против бернштейнианства и его
русских последователей. Прошло несколько лет, и на рубеже нового века
стало ясно, что ревизионизм, как международное течение, окончательно
оформился идеологически и политически: в Германии то было бернштей-
нианство, на русской почве — «экономизм». Находясь далеко от центров
политической борьбы, Ленин сразу определил, что это течение является
новым, крайне опасным проявлением влияния буржуазии на движение и
идеологию рабочего класса. И со всей присущей ему несокрушимой
силой он бросился в бой против сторонников этого течения, в защиту
революционного марксизма, утверждая и развивая его в новых условиях,
сложившихся в мире в последние годы XIX в.
То было время, когда капитализм, вступив в монополистическую
стадию своего развития, становился все более реакционной силой.
Реакционно-империалистская буржуазия стремилась усилить свое
идеологическое влияние в среде рабочего класса. Ницшеанство, ставшее в то время
16 В. И. Ленин, Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-
демократов? Соч., т. 1, стр. 282.
7 В. И. Ленин, Экономическое содержание народничества и критика его в
книге Г. Струве, Соч., т. 1, стр. .426.

552
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
модным среди господствующих классов Германии, его индивидуализм и
снобизм не могли в этом отношении иметь никаких шансов на успех.
Тем сильнее стали тогда возрождаться реакционные идеи Канта: в
Германии появилась целая школа неокантианских пигмеев и притом не
только в официальной науке, но и среди некоторых кругов социал-
демократии. Одни из этих пигмеев — типа Р. Штаммлера, автора
известной в то время книги «Хозяйство и право с точки зрения
материалистического понимания истории», пытались открыто «ниспровергнуть»
марксистское учение, другие пытались выхолостить его, смешав с
модернизированными идеалистическими теориями Канта. «Назад к
Канту» — таков был лозунг дня, и Карл Каутский, в котором германская
социал-демократия видела тогда самого правоверного идеолога
марксизма, сильно склонялся к тому, чтобы неокантианство «примирить» с
марксизмом. Это было также одной из разновидностей ревизионизма,
которому Ленин тотчас же, по его собственному выражению, объявил войну.
В непримиримой борьбе против ревизионизма Ленин осуществлял
дальнейшее развитие революционного учения Маркса. В самом конце XIX в.,
а в особенности в начале XX в. появилась обширная буржуазная
литература, пытавшаяся подчас, даже под флагом критики, объяснить или,
правильнее сказать, оправдать новые явления в развитии капитализма.
В те годы эти явления определялись как «империализм», однако задача
подлинно научного анализа империализма оказалась недосягаемой ни
для кого. Только Ленин смог впоследствии решить эту задачу. «Заслуга
Ленина и, стало быть, новое у Ленина,— отметил товарищ Сталин,—
состоит здесь .в том, что он, опираясь на основные положения
«Капитала», дал обоснованный марксистский анализ империализма, как
последней фазы капитализма, вскрыв его язвы и условия его неизбежной
гибели».8
2
Уже из подготовительных работ («Тетради по империализму»)
можно заключить, какой сложной аппаратурой пользовался В. И. Ленин в
своей творческой лаборатории, приступив к изучению империализма.
Детальное ознакомление с этой лабораторией является само по себе
задачей огромной важности. В частности, для историка, изучающего
внешнюю политику империалистских держав, крайне поучительна ленинская
методика накопления, классификации, разработки и обобщения
фактического материала, необходимого для освещения той или иной
исторической проблемы. С тех пор тСак история из повествования превратилась
в науку, накопление фактов, как бы они ни были занимательны или
интересны, не может оставаться самоцелью. Еще В. Г. Белинский,
великий русский критик и мыслитель, заметил, что «знание фактов только
потому и драгоценно, что в фактах скрывается идея, факты без идей —
сор для голов и памяти». «Тетради по империализму» показывают, что
даже подготовительная работа Ленина подчинялась научной и
политической идее, положенной в основу учения об империализме. С этой точки
зрения для историка в «Тетрадях» важно все: от богатейшей россыпи,
фактов и статистических выкладок, которые Ленин отобрал самым
тщательным образом, до общих оценок и выразительной пунктуации,
которыми он сопровождал свои пометы на полях прочитанных книг. Но
8 И. В. Сталин, Беседа с первой американской рабочей делегацией, Соч.„
т. 10, стр. 94.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
553
особенно поучителен его «Опыт сводки главных данных всемиряой
истории после 1870 года».
Даже на подготовительных стадиях своей работы об империализме
Ленин рассматривал исторические события, развернувшиеся в
различных странах мира, а тем более различные события экономической,
политической и социальной жизни в одной стране, в самой тесной
взаимосвязи и взаимозависимости; даже при сопоставлении отдельных фактов
различного характера, плана и происхождения, он находил в них
общую тенденцию, характерную для эпохи монополистического
капитализма, для эпохи империализма. «Марксова диалектика,— учил
Ленин,— требует конкретного анализа каждой особой исторической
ситуации». 9
В отличие от антинаучных теорий Каутского и его современных
преемников — правых социалистов, выступающих в качестве апологетов
империализма, учение Ленина рассматривает империализм не только и не
просто как политику экспансионизма, но как высшую и последнюю
стадию развития капитализма. «Империализм,— писал Ленин,— есть эпоха
финансового капитала и монополий, которые всюду несут стремления к
господству, а не к свободе. Реакция по всей линии при всяких
политических порядках, крайнее обострение противоречий и в этой области —
результат этих тенденций. Особенно обостряется также национальный
гнет и стремление к аннексиям, т. е. к нарушениям национальной
независимости...». 10 Было бы поэтому грубейшей ошибкой рассматривать
империализм как одну из форм внешней политики, проводившейся
некоторыми государствами в различные периоды своей .истории. п Не меньшей
ошибкой и упрощенчеством было бы рассмотрение внешней политики
капиталистического государства как простой функции его экономических
связей и внешней торговой политики. Еще более распространенным в
буржуазной литературе является представление, будто внешняя
политика определяется «общегосударственными», надклассовыми мотивами и
интересами. Что касается дипломатии, то обычно ее всецело относят к
сфере искусства и мастерства, степень которого измеряется разве
только личными качествами отдельных, действующих в этой области,
исторических персонажей. Даже Энгельс 12 однажды в своем памфлете
против русского царизма поддался такому искушению. «Можно подумать,—
писал по этому поводу И. В. Сталин,— что в истории России, в ее
9 В. И. Л е н и н, О брошюре Юниуса, Соч., т. 22, стр. 303.
10 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 283.
11 Так, например, M. Н. Покровский утверждал, что «России первой половины
XIX века был знаком империализм в самом подлинном его виде». В другом месте он
заявлял об отсутствии «агрессивных тенденций в политике Германии этого (т. е.
империалистского.—Л. Е.) периода». О германском империализме он писал также
следующее: «Германия начала двадцатого столетия, оказывается, очень близка по своим
интересам к Англии первой половины девятнадцатого. Для Германии, как тогда для
Англии, оказывается, нужна не «возможно обширная хозяйственная территория,
огражденная от иностранной конкуренции «таможенными стенами», а сокрушение
всяких «таможенных стен» и «открытые двери» повсюду. И этому экономическому
положению, как нельзя· лучше, отвечала германская политика за последние 40 лет; целью
этой политики было отнюдь 1не расширение территории, а заключение торговых
договоров» (М. Н. Покровский, «Империалистская война». Сборник статей 1915—
1927 гг., М.,- 1929, стр. 13, 35, 70; см. Α. Ε ρ у с ал и м с к и й. Происхождение мировой
империалистической войны 1914—1918 гг. в освещении M. Н. Покровского. Сборник
статей «Против исторической концепции М. Н. Покровского», ч. 1, М.—Л., 1939).
12 Ф. Энгельс, Внешняя политика русского царизма, К. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2, стр. 7.

554
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
внешней истории, дипломатия составляла все, а цари, феодалы, купцы
и другие социальные группы — ничего, или почти ничего».13
Дипломатия, которая является лишь одним из инструментов
внешней политики, дает, конечно, известный простор для проявления таланта
или бесталанности тех, кто должен владеть этим инструментом. Но этот
инструмент имеет различное социальное и политическое звучание, в
зависимости от того, какой класс в данной стране его создал и
пользуется им в своих интересах.
В Германии, как мы видели, инструмент дипломатии находился в
руках юнкерского класса,— класса, на который наложили
специфический отпечаток особенности путей развития сельского хозяйства в
Пруссии. Эти особенности, как установил Ленин, заключались в том, что
«крепостническое помещичье хозяйство медленно перерастает в
буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на десятилетия самой мучительной
экспроприации и кабалы, при выделении небольшого меньшинства
«гросебауэрО'В» («крупных крестьян»). Таким образом, «основным
содержанием эволюции является перерастание крепостничества в кабалу и в
капиталистическую эксплоатацию на землях феодалов — помещиков —
юнкеров». 14 По старым прусским традициям, продолжавшим
существовать и в Германской империи, этот класс юнкеров оставался постоянным
резервуаром, откуда формировалось офицерское и чиновничье
дворянство, «семейка», которая, по саркастическому замечанию Энгельса,
«способна на любую подлость во имя своих действительных или мнимых
кастовых интересов». 15 В конце XIX в. эта «семейка», хозяйничавшая в
дипломатической «лавочке», должна была осуществлять в области
внешней политики новую «подлость»: к этому времени уже достаточно ясно
определялись империалистские цели, продиктованные не только и не
столько интересами юнкерства, сколько и интересами монополистической
буржуазии.
Таким образом, внешнюю политику и дипломатию империалистской
Германии, как и всякой другой империалистской державы, следует
рассматривать не как некую исключительную сферу, находящуюся вне
общих закономерностей классовой борьбы, а как сферу, полностью
подчиненную этим закономерностям. Борьба классов и партий,
экономические и политические интересы господствующих классов, их отдельных
групп и влиятельных клик также определяют внешнюю политику и
дипломатическую деятельность империалистских держав, как они
проявляются и в области внутренней политики. Разница заключается в том,
что в области внешней политики и дипломатии классовые мотивы и
интересы чаще прикрываются ловкими маневрами и тонкими
ухищрениями, чаще вуалируются лживой пропагандой и идеологическими
позументами. К тому же историк далеко не всегда имеет в своем распоряжении
конкретный документальный материал, который дал бы ему возможность
с исчерпывающей полнотой раскрыть узко эгоистические —
экономические, политические или стратегические — интересы господствующих
классов или отдельных групп финансового капитала, определивших
формирование той или иной внешнеполитической линии, а тем более
использование того или иного дипломатического канала в целях осуществле-
13 И. В. С τ а л и н, О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9, ;стр. 3.
14 В. И. Ленин, Аграрная программа социал-демократии в первой русской
революции 1905—7 годов, Соч., т. 13, стр. 216.
15 Ф. Энгельс, Письмо к Бебелю, 18 августа 1886 г., К. Маркс и Ф.
Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 575.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
555
ния этих интересов. Нам приходится здесь напомнить то, что было
сказано в самом начале книги: архивы банков, трестов, монополий,
различного рода экономических и политических союзов господствующих
классов все еще остаются закрытыми. И тем не менее там, где это было
возможно, мы старались вскрыть эти мотивы и интересы
господствующих классов, их проявление в области внешней политики и дипломатии
германского империализма. Говоря словами Томаса Мора, «всюду я
вижу заговор богатых людей, ищущих собственной выгоды под
предлогом общественного блага». В Германии, где уже в конце XIX в.
сложился агрессивный юнкерски-буржуазный империализм, был заговор
господствующих классов в целях усиления реакции, обеспечения выгодной
им экономической и политической экспансии, активного участия в
окончании раздела мира и еще более активной подготовки к борьбе за его
передел. То был заговор против рабочего класса и против мира. В ходе
изложения мы видели, что в ряде случаев это был заговор в самом
буквальном смысле слова.
Ход изложения может не совпадать с ходом исследования, однако ъ
обоих случаях очень важно, не потеряв исторической перспективы,
рассматривать события и факты экономического развития, классовой
борьбы, национальных движений и внешней политики в их диалектической
связи и взаимозависимости. Как отмечено выше, опыт сводки главных
данных всемирной истории после 1870 г., составленный Лениным,
представляет собой замечательный образец для историка. Применительно
к истории внешней политики и дипломатии германского империализма
это имеет особое значение. Одновременное, так сказать,
синхронистическое рассмотрение фактов внутренней жизни Германии и ее внешней
политики в общей связи с ее колониальной политикой и политикой
других империалистских держав заключает в себе немалые трудности, но
вместе с тем заключает и ряд крупных преимуществ: во-первых, историк
должен стремиться к тому, чтобы историческая панорама
развертывалась перед читателем последовательно и в соответствии с объективным
ходом исторических событий; это требует от историка соблюдения «исто-
рико-хронологической последовательности в изложении исторических
событий»;16 во-вторых, историк должен рассматривать внутреннюю и
внешнюю политику данного государства не изолированно от всей
системы государств: 17 нужно взять, указывал Ленин, всю политику всей
системы государств в их экономическом и политическом
взаимоотношении; 18 в-третьих, при таком рассмотрении исторических событий более
отчетливо .и более конкретно должна выступать одна из основных
закономерностей капитализма, усугубляющаяся в период его вступления
в монополистическую фазу,— крайнее обострение неравномерности его
развития. Ленин установил, что «неравномерность экономического и
политического развития есть безусловный закон капитализма». 19
Действие этого закона с большой силой стало проявляться в конце
XIX в., когда промышленный подъем капиталистических стран уже
таил в себе элементы нового кризиса и военных столкновений. Обобщая
весь огромный опыт истории капитализма и в особенности истории
16 Постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) о преподавании гражданской
истории в школах СССР от 16 мая 1936 г. (см. сборник «К изучению истории», М.,
1946, стр. 17).
17 См. В. И. Ленин, Письмо к Инессе Арманд, 19 января 1917 г., «Большевик»,
1949, № 1, стр. 49.
18 См. В. И. Ленин, Война и революция, Соч., т. 24, стр. 365.
19 В. И. Ленин, О лозунге Соединенных Штатов Европы. Соч., т. 21, стр. 311.

556
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
империализма, И. В. Сталин объяснил это положение в следующих
словах: «Дело в том, что неравномерность развития капиталистических
стран обычно приводит с течением времени к резкому нарушению
равновесия внутри мировой системы капитализма, причем та группа
капиталистических стран, которая считает себя менее обеспеченной сырьем и
рынками сбыта, обычно делает попытки изменить положение и
переделить «сферы влияния» в свою пользу — путем применения вооруженной
силы. В результате этого возникают раскол капиталистического мира на
два враждебных лагеря и война между ними».20
Раскол капиталистических держав на два враждебных лагеря в
Европе произошел еще в конце 70-х — начале 90-х годов XIX в. Однако
только после выхода на мировую арену молодых империалистских
хищников — Германии, Японии и Соединенных Штатов Америки —
раскол этот стал приобретать мировые масштабы. Появление этих держав
на мировой арене в конце XIX в. знаменовало собой дальнейшее
обострение неравномерности развития капитализма, тем более, что и такая
старая колониальная империалистская держава, как Англия, потеряв
промышленную монополию, не только яростно отстаивала свою
колониальную монополию, но и жадно стремилась расширить ее. Так
неравномерность развития капитализма нашла свое проявление в экономическом и
колониальном соперничестве между Англией и Германией, которое,
обнаружившись уже в 80-х годах, через десять лет превратилось в
основное империалистское противоречие, вызвавшее первые громы —
предвестники мировой войны.
За несколько месяцев до первой острой вспышки империалистского
противоречия между Англией и Германией, 5 августа 1895 г. в Лондоне
скончался Фридрих Энгельс.
3
Трансваальский кризис, возникший на рубеже 1895 и 1896 гг., был
первой острой вспышкой империалистского соперничества между Англией
и Германией. То было время экономического подъема, через несколько
лет, в самом начале XX в., сменившегося новым экономическим
кризисом, время, когда «картели становятся одной из основ всей
хозяйственной жизни».21 Крайне характерно, что эта вспышка, впервые
обнаружившая опасность англо-германского военного столкновения,
разразилась на почве колониальной политики в Африке. Экономическое
соперничество между Германией и Англией началось значительно
раньше: торговое соперничество, быстро нарастая, усложнялось
соперничеством формирующихся и рвущихся к экспансии влиятельных групп
финансового капитала. Англо-германские трения по колониальным
вопросам имели место еще в середине 80-х годов, однако никогда они не
принимали столь крупных и, можно сказать, угрожающих размеров., как во
время трансваальского кризиса.
Этот дипломатический кризис во взаимоотношениях между Германией
и Англией со всей силой внезапности обнаружил, что в связи с
вопросом о судьбе Трансвааля столкнулись могущественные интересы
империалистских соперников, одна группа которых возглавлялась англий-
20 И. В. Сталин, Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского
избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г., М., 1946, стр. 6.
21 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 189.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
557
ской «Привилегированной компанией в Южной Африке»—кликой Се-
силя Родса и Джозефа Чемберлена, другая — «Немецким банком» и
некоторыми связанными с ним магнатами тяжелой индустрии и
финансового капитала. Как ни были относительно значительны экономические
интересы обеих групп в Трансваале, кризис не достиг бы такой остроты,
если бы в ходе его не выявилось, что в основе здесь заложены были
более глубокие мотивы: тут имело место столкновение двух обширных
захватнических программ — английской и германской. Клика Сесиля
Родса мечтала о создании английской колониальной империи в Африке,
которая простиралась бы от Кэптауна до Каира. Пангерманские
империалисты стремились создать собственную колониальную империю —
«Новую Великогерманию в Южной Африке». Открыто агрессивные
действия английских империалистов в отношении Трансвааля (набег Джем-
сона) дали их германским соперникам возможность занять позицию
«защитника» малых народов — в данном случае бурских «братьев по
племени». Эта позиция была лицемерной от начала до конца, и правящим
классам Германии долго на ней удержаться не удалось. На самом деле
германские империалисты готовы были удушить своих «братьев по
племени» — буров, подобно тому как к этому стремились и английские
империалисты. Для начала они довольствовались бы объявлением
германского протектората над Трансваалем. Такая политика была чревата
опасностью войны с Англией. Однако германский империализм не имел
военно-морского флота. С другой стороны, английский империализм не
мог начать войны против Германии: как выразился Бисмарк по
другому поводу, Англия не имела на Европейском континенте
«здоровенного дурня», м который взялся бы осуществлять ее намерения.
Итак, кризис англо-германских отношений в связи с событиями в
Трансваале не был доведен до войны, но его последствия были весьма
значительными. Кризис обнаружил, что здесь уже накопилось немало
горючего материала, притом далеко не только в непосредственной связи
с усилившимся соперничеством в Трансваале. Он обнаружил далее, что
авантюристские черты присущи политике молодого германского
империализма не в меньшей степени, чем политике старых многоопытных и
самоуверенных английских колониальных волков. Что касается
внутренней политики Германии, то кризис послужил толчком к усилению
шовинистических ,и агрессивных настроений среди всех кругов
господствующих классов, среди связанных с ними политических партий и других
политических организаций.
Особенно большую активность развернула организация наиболее
агрессивного крыла германского империализма — «Пангерманский
союз». Социал-демократическая партия выступала с критикой политики
правительства, а ее вождь Август Бебель — и с разоблачениями планов
немецкой буржуазии. Однако социал-демократия в целом не поняла
новых явлений, народившихся в германской политике, и не смогла поэтому
правильно ориентировать рабочий класс в политическом отношении. В то
же время магнаты монополистического капитала сумели раздуть в
стране шумную кампанию в империалистском духе, но их попытка
воспользоваться этой кампанией, чтобы с помощью кайзера Вильгельма II
добиться решения о строительстве крупного военно-морского флота, не
увенчалась успехом.
Не увенчалась успехом и попытка германской дипломатии,
воспользоваться трансваальскими событиями, чтобы поставить своего нового
224Цит. по книге В. И. Ленина «Тетради по империализму»,: стр. 69.

558
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
империалистского соперника — Англию — в положение международной
изоляции путем создания так называемой «Континентальной лиги».
В то же время авторы этого плана, в частности Гольштейн, фактический
руководитель дипломатического ведомства опруссаченной Германии, не
оставляли надежды, что в будущем им удастся на определенных
условиях привлечь Англию на сторону Тройственного союза. Такой взгляд
на вещи свидетельствовал о том, что Гольштейн и его окружение по-
юнкерски недопонимали ни характера, ни глубины, ни тем более
перспектив назревающих империалистских противоречий с Англией. С
другой стороны, влияние империалистских кругов в Германии было
уже настолько значительным, что и Гольштейн должен был считаться с
ним и даже, более того, проводить это влияние в области дипломатии:
в основу своих планов создания «Континентальной лиги» он положил
идею о возможности привлечения ее участников путем раздела ряда
колониальных областей. Впоследствии эти планы, возрождаясь и
модифицируясь, всегда обнаруживали свои империалистские черты: так, планы
«Континентальной лиги», «Объединения Европы», «Срединной Европы»
и т. д. преследовали цель утверждения германской гегемонии в Европе.
Как и планы «Соединенных Штатов Европы» или «Пан-Европы»,
возникшие много лет спустя, планы «Континентальной лиги», поскольку
они имели в виду раздел мира колониальными державами, были,
употребляя выражение В. И. Ленина, «либо невозможны, либо реакционны».
«Конечно,— писал впоследствии Ленин,— возможны временные
соглашения между капиталистами и между державами. В этом смысле
возможны и Соединенные Штаты Европы, как соглашение европейских
капиталистов... о чем? Только о том, как бы сообща давить социализм в
Европе, сообща охранять награбленные колонии».23
План «Континентальной лиги» был планом объединения европейских
империалистских держав на почве активного участия в разделе и
переделе колониальной добычи при условии изоляции могущественного в то
время английского соперника. К тому же этот план преследовал явно
шантажистские цели: ведя переговоры о создании «Континентальной
лиги», германская дипломатия намеревалась испугать Англию и
заставить ее предложить какие-нибудь жирные куски в виде колониальных
компенсаций. Вскоре, однако, выяснилось, что этот агрессивный и
реакционный план сплочения европейских империалистских держав на почве
тайного сговора о разделе и переделе некоторых кусков колониального
мира не может быть осуществлен ввиду противоречий, обострившихся
между европейскими державами: между Германией и Францией
отношения оставались напряженными в связи с вопросом об
Эльзас-Лотарингии, а, с другой стороны, Россия не собиралась подчинять свою политику
в отношении Англии империалистским интересам Германии. Но
противоречия существовали не только между обеими сложившимися в Европе
коалициями, но и внутри каждой коалиции. В итоге германской
дипломатии не удалось изолировать Англию. Более того, в ходе
осуществления своего плана «Континентальной лиги» германская дипломатия
обнаружила, что она сама стоит перед опасностью остаться изолированной.
Даже союзники Германии — Австро-Венгрия и Италия, занятые своими
собственными внутренними делами и обеспечением своих агрессивных
целей и намерений в области внешней политики, даже они вовсе не
•склонны были во всем и всегда оказывать Германии безусловную
поддержку.
23 В. И. Ленин. О лозунге Соединенных Штатов Европы. Соч., т. 21, стр. 310.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
559
Взаимоотношения между Германией и каждым из остальных
участников Тройственного союза — Австро-Венгрией и Италией — никогда не
были построены на основе равноправия. В связи с ростом экспансии
германского империализма они еще более обострились и осложнились.
В последние годы XIX в. германская экспансия усилилась и в Австро-
Венгрию и в Италию. В этих условиях круги пангерманских
империалистов стали разрабатывать захватнические планы создания «Велико-
германии» и «Срединной Европы»,— одну из предпосылок осуществления
этих планов они усматривали в экономическом, а затем и в
политическом поглощении австрийских земель при подчинении себе остальных
частей Габсбургской империи.
При помощи своей агентуры — антиславянской, антикатолической и
антисемитской партии Шенерера — они имели возможность активно
вмешиваться во внутреннюю жизнь этой союзной имлерии в интересах
подготовки победы «германизма». Глубокий внутренний кризис,
которым была охвачена многонациональная Австро-Венгрия, в большой
степени определял в тот момент и ее политику на Балканах, имевшую
своей целью подавление национально-освободительного движения
славянских народов.
Еще более глубокий внутренний кризис переживала Оттоманская
империя. В то время, по словам И. В. Сталина, «старая Турция
представляла конгломерат национальностей, и компактное турецкое
население имелось лишь в Анатолии».24 Начало младотурецкого движения,
рост нациоеально-освободительного движения других народов, в
особенности славянских (сербы, болгары) и христианских (армяне, греки),
вызвали сильное беспокойство не только среди господствующих
элементов феодальной Турции, но и среди империалистских кругов в Европе,
которые заинтересованы были в поддержании турецкой реакции или в
использовании национальных движений в своих собственных политических
или стратегических целях. Чтобы поддержать свое господство и укрепить
свой реакционный режим, турецкий султан Абдул-Хамид стал
прибегать к репрессиям, еще более жестоким и кровавым, чем обычно. Так
на почве борьбы против национально-освободительного движения, в
особенности на Балканах, сложился молчаливый реакционный заговор
между лоскутной Австро-Венгрией и другой многонациональной
империей — Турцией. Господствующие классы в Германии и их
дипломатия полностью поддерживали антиславянский курс своей
австро-венгерской союзницы и даже обычно считали его еще недостаточно острым и
решительным.
В то же время, в связи с обострением англо-германских
империалистских противоречий в Африке, германская дипломатия вынуждена
была занять более сдержанную позицию на Балканах и в Турции — в
тех вопросах, в которых Австро-Венгрия выступала против России.
Воспользовавшись событиями, развернувшимися в Турции в связи с
армянскими погромами, Австро-Венгрия в ноябре 1895 г. начала искать
тесного соглашения с Англией против России. Речь шла о возобновлении
так называемой Средиземноморской Антанты — группировки, созданной
в 1887 г. против России при закулисном содействии бисмарковской
дипломатии. Теперь, спустя восемь лет, германская дипломатия заняла
двойственную позицию: она готова была не препятствовать
возобновлению этой группировки, однако при условии, что Англия связывает себя
24 И. В. Сталин, Беседа со студентами университета имени Сун Ят-Сена, Соч.,
т. 9, стр. 257.

560
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
твердыми обязательствами выступить против России. Но английская
дипломатия 'преследовала те же цели в отношении Австро-Венгрии в
надежде, что последняя, начав войну против России, обязательно втянет
в нее и Германию. Так, уже в начальной фазе переговоров о
возобновлении Средиземноморской Антанты в связи с восточным вопросом
обнаружились известные расхождения между Германией и ее австро-
венгерской союзницей, которые развертывались на общем фоне
англогерманских противоречий. Уже тогда эти противоречия на Ближнем
Востоке стали приобретать, как и в Африке, решающее значение.
Англогерманские противоречия в конце концов и обусловили окончательный
крах переговоров о возобновлении Средиземноморской Антанты,
которые Англия вела с обеими союзницами Германии — Австро-Венгрией и
Италией.
Крах авантюры итальянского империализма в Абиссинии в еще
большей степени ослабил Тройственный союз и вскрыл в нем новые
трещины. Положение осложнилось тем, что английский империализм, восполь;
зовавшись обстоятельствами, приступил к осуществлению своих ранее
разработанных планов военного похода в Донголу, а германское
правительство, стремясь облегчить положение Италии в Восточной Африке,
решило в данном случае оказать содействие своему английскому
сопернику, тем более, что в Италии, как и в Габсбургской империи, появились
тенденции к политике отхода от Тройственного союза. В конце концов
при помощи экономического нажима, открытых угроз, политики
стравливания обоих союзников и применения других сильных средств
германскому империализму удалось временно ликвидировать эти тенденции, и
договор о Тройственном союзе, срок которого истекал в 1897 г., был
автоматически продлен. Но обстоятельства продления этого договора
свидетельствовали о наличии новых трещин, выявившихся в здании
Тройственного союза. Они свидетельствовали о том, что германский
империализм стремился подчинить своему влиянию каждого из своих
союзников, которых он третировал и рассматривал лишь как орудие
осуществления своих экспансионистских планов, экономических, политических
и стратегических. Они свидетельствовали и о том, что вскрывшиеся в
ходе трансваальского кризиса империалистские противоречия наложили
свой отпечаток и на взаимоотношения держав ранее сложившегося
Тройственного союза. В целом история возобновления Тройственного
союза в 1897 г. раскрывает природу созданного под эгидой Германии
военно-политического блока, оборонительного по форме, агрессивного по
существу. Она раскрывает империалистскую природу этого блока, его
временный, неустойчивый и противоречивый характер, присущий обычно
всем империалистским блокам и коалициям. Уже в конце XIX в.
Тройственный союз в целом обнаружил новые заключающиеся в нем
противоречия.
Несмотря на улучшение экономической конъюнктуры в 1896 г. и на
поддержку, которую германское правительство оказало английским
захватчикам в Египетском Судане, взаимоотношения между Германией
и Англией оставались напряженными. Империалистские круги в Англии
в связи с ростом германской конкуренции постарались создать
атмосферу «национальной тревоги». В то же время империалистские круги в
Германии сумели поднять сильную антианглийскую кампанию в связи
с вопросами колониальной политики. Из лагеря буржуазных партий
только партия «свободомыслящих» выступала против активизации
германской колониальной политики. Однако борьба, которую эта^.партия вела
по вопросам колониальной политики, в основном ограничивалась пар-

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
561
ламентской дискуссией. На те же, по сути дела, буржуазные позиции
соскальзывало в вопросах колониальной политики и руководство социал-
демократической партии. Борьба этой партии против захватнической
политики германского империализма в колониях не имела боевого
характера: за словами не последовали необходимые в таких случаях
внушительные политические дела.
Даже Август Бебель, вождь немецких рабочих, с его большими
заслугами перед социалистическим движением Германии, разоблачая
классовые интересы вдохновителей германской колониальной политики,
не понял ее империалистского существа.
С другой стороны, в рядах социал-демократии стали поднимать
голову те оппортунистические элементы, которые уже тогда готовы были
оправдать колониальную политику, а вскоре начали ее откровенно
поддерживать. Такая позиция официальных кругов социал-демократии
развязывала руки юнкерски-буржуазному империализму, который в такой
же степени был охвачен стремлением к новым колониальным захватам,
в какой испытывал страх потерять свои ранее захваченные
колониальные владения. Колониальные дела германского империализма в
Африке в известной степени оказывали в то время влияние и на политику
его экспансии на других театрах, в особенности на Ближнем Востоке.
Экономическое проникновение германского капитала в европейскую и
малоазиатскую части Турции (в частности, путем приобретения
железнодорожных концессий) уже было довольно значительным. За ним
последовало и усиление политического влияния в Турции; это достаточно
ясно обнаружилось во время ближневосточного кризиса 1896—1897 гг.
В отношении армянских погромов в Турции, организованных султаном,
германское правительство заняло позицию формального
«невмешательства», что фактически означало поощрение султана в его кровавой
деятельности. Эта позиция диктовалась явно реакционными симпатиями
господствующих классов Германии, их стремлением поддержать
политику султана, а в перспективе подготовить благоприятные условия,
которые обеспечили бы нарождающиеся планы дальнейшей экспансии
германского империализма на Ближний Восток. Но более непосредственные
и близкие цели германской дипломатии в связи с ближневосточным
кризисом заключались в том, чтобы ослабить узы франко-русского союза,
вызвать трения и расхождения между Францией и Россией, а в еще
большей степени не допустить соглашения и по возможности вызвать
столкновение между Россией и Англией. Обстоятельства казались для
этого благоприятными: в связи с ростом противоречий между
Германией и Англией германское правительство демонстрировало свое
сближение с царской Россией.
Реакционные настроения правящих классов Германии, борьба
германского правительства против рабочего и социалистического движения,
его политика преследований в отношении поляков, наконец,
династические связи Гогенцоллернов с Романовыми,— все это создавало почву
для сближения кайзеровской Германии и царской России. В то же
время между господствующими классами Германии и России
усиливались противоречия как экономического, так и политического характера.
После заключения русско-германского торгового договора в 1894 г.
немецкая буржуазия усилила свою экспансию, торговую и финансовую,
на внутренний рынок царской России. С другой стороны, немецкие
аграрии усилили нападки на торговый договор, стремясь помешать русскому
экспорту сельскохозяйственных продуктов в Германию. В конце концов
они добились от германского правительства введения ряда мероприятий,

562
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
затрудняющих этот экспорт. Возобновившаяся малая экономическая
война между Германией и Россией не могла не омрачить и
политические взаимоотношения между господствующими классами обеих держав.
В то же время германское правительство пыталось использовать
приезд Николая II в Бреславль в целях демонстрации сближения с
царской Россией и предотвращения дальнейшего сближения между
Россией и Францией. В частности, этим целям должен был служить
выдвинутый с германской стороны экономический вариант
«Континентальной..лиги», который, конечно-, так же быстро провалился, как и его
колониально-политический прообраз. Последовавшее демонстративное
сближение между Россией и Францией уже не оставило среди правящих
классов Германии никаких сомнений относительно существования
франко-русского союза, что не могло не вызвать среди них, в особенности
среди военных и юнкерских кругов, самых серьезных опасений: за
исключением отдельных лиц дипломатического ведомства все понимали,
что существование франко-русского союза в будущем означает для
Германии войну на два фронта. Поскольку имел место рост новых
империалистских противоречий с Англией, среди господствующих классов
и политических партий Германии развернулась острая дискуссия по
вопросу о том, каковы должны быть пути германской внешней политики
и какие державы или группировки держав должны стать опорой этой
политики. Толчком к возникновению этой дискуссии послужили
разоблачения, сделанные Бисмарком, который разгласил сведения о том, что в
последние годы своего правления он, при наличии Тройственного союза,
заключил секретный «договор о перестраховке» с Россией, не
возобновленный его преемниками.
Дискуссия, принявшая на первых порах довольно бурный характер,
показала, что господствующие классы — не только империалистская
буржуазия (за исключением ее отдельных групп, имевших тесные
финансовые и торговые связи с английским капиталом), но и значительная
часть юнкерства — уже охвачены довольно сильными антианглийскими
настроениями. Это нашло свое отражение в позиции главнейших
политических партий -буржуазии и юнкерства. Дискуссия показала далее, что
сложившийся в Германии юнкерски-буржуазный империализм,
разрабатывая широкую программу своей экспансии, в области внешней
политики и дипломатии взял курс на укрепление Тройственного союза при
условии сохранения в нем своей руководящей роли и фактического
подчинения остальных участников этого союза интересам своей
политики в Европе, да и не только в Европе. Одновременно, в связи с
усилением своих противоречий с Англией, германский империализм по
тактическим соображениям стал придерживаться дипломатического
сближения с царской Россией.
Выступая с критикой этого курса,— он трактовался как курс,
которого германское правительство придерживается якобы исключительно в
угоду династическим интересам гогенцоллерыской Германии и царской
России,— немецкая социал-демократия не сумела разоблачить перед
рабочим классом подлинный характер, направление и цели внешней
политики господствующих классов и их правительства. Между тем в
последние годы XIX в. германская внешняя политика уже была
империалистской 'политикой, что должно было определить
принципиальную позицию и тактику рабочего класса в новой обстановке.
Германская социал-демократия оказалась слепой, она не видела тех огромных
изменений, которые происходили в экономике и политике капитализма,
в частности германского империализма. Придерживаясь старых взгля-

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
563
дов, свойственных социал-демократии в период домонополистического
капитализма, она рассматривала Россию как единственный оплот
реакции, что в условиях превращения ряда капиталистических государств в
империалистские уже не соответствовало тогда положению вещей. Она
призывала германское правительство придерживаться политики
сближения с Англией, закрывая глаза на то, что последняя так же, как и
Германия, превратилась в империалистскую державу и даже раньше, чем
Германия, стала стремиться к дальнейшему расширению колониальных
захватов и к утверждению своей мировой гегемонии. Наконец, она
просто игнорировала нарастание англо-германских противоречий. Ее
призывы к укреплению связей между Германией и ее союзниками означали
политическую поддержку Тройственного союза, комбинации, созданной
юнкерскими руками Бисмарка и уже вскоре превратившейся в орудие
агрессивной политики германского империализма.
Дальнейшее развитие ближневосточного кризиса показало, какие
цели преследовал германский империализм, проводя политику
«сближения» с Россией. То было стремление, во-первых, .по возможности езять
под контроль взаимоотношения между Россией и своей
австро-венгерской союзницей, во-вторых, продолжать усилия, чтобы, углубив
разногласия между царским правительством и французским капиталом в
Турции, ослабить или вовсе взорвать франко-русский союз. А главное·—
то было стремление продолжать усилия, чтобы не допустить соглашения
между Англией и Россией по делам Ближнего Востока и, более того,
стравить их на этом театре, если не удастся стравить на Дальнем
Востоке, и вызвать между ними военный конфликт. Сло-вом, то бьела
«немецкая политика игры в противоречия».25
Поскольку эта игра не увенчалась успехом, германская дипломатия
благожелательно отнеслась к обнаружившимся в австро-венгерской
политике стремлениям искать соглашения с Россией, однако на практике
она испытывала влияние различных и даже противоречивых классовых
интересов. Продолжая кампанию за усиление экономической войны
против России, влиятельные круги аграриев в то же время
высказывались за политическое сближение с ней. В том же духе высказывались
и военные круги. Что касается крупной буржуазии, то и среди этих
кругов обнаружились противоречивые интересы. Магнаты тяжелой
промышленности по ряду вопросов внутренней и внешней политики шли вместе
с реакционным юнкерством. Некоторые группы финансового капитала во
главе с «Немецким банком», а также Крупп развертывали свою
экспансию на Ближнем Востоке, были заинтересованы в поддержании
Оттоманской империи и в то же время в некотором сближении с Россией
в целях усиления империалистского соперничества с Англией. Другие
круги германского финансового капитала, преимущественно банки,
связанные с лондонским Сити, а также ганзейские круги и судовладельцы,
заинтересованные в развитии экономических связей с Англией и с
Британской империей, являлись противниками сближения с Россией. Эти и
другие противоречивые интересы господствующих классов нашли свое
отражение в борьбе политических партий по вопросу об ориентации
германской дипломатии во внешних отношениях. Усилившаяся борьба
классов и партий, (несомненно, ускорила назревание правительственного
кризиса, который был несколько отсрочен отчасти благодаря новым
событиям, развернувшимся на Ближнем Востоке. Весной 1897 г. между
Грецией и Турцией началась война.
И. В. Сталин, О Великой Отечественной войне Советского Союза, стр. 22.

564
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Германское правительство не в малой степени было повинно в
возникновении этой войны. Осуществляя свой реакционный курс на
поддержание господства султана в целях борьбы против национально-
освободительного движения балканских народов, а также в целях
обеспечения экспансии германского империализма в Турцию, оно не
удержалось на политике «сдержанности» в отношении греко-турецких
противоречий. Между тем эти противоречия обострились в связи с
восстанием греческого населения на Крите, требовавшею воссоединения с
Грецией. С другой стороны, английский империализм стремился
использовать Грецию для осуществления своих экономических,
политических и стратегических интересов на Ближнем Востоке. Более того, свои
экспансионистские цели он ловко прикрывал громкими фразами о
«помощи» Греции. Так, назревавший греко-турецкий конфликт разжигался
империалистскими державами. Он отражал в себе более глубокие
империалистские антагонизмы, прежде всего между Германией и Англией.
В начале 1897 г. в политике германского правительства появились
военно-интервенционистские тенденции, направленные против Греции.
Эти тенденции вызвали неудовольствие даже среди значительной части
правящих классов и их политических партий. Не имея возможности
открыто осуществить эти тенденции ввиду отсутствия в Средиземном море
значительных военно-морских сил, германское правительство взяло
курс на разжигание греко-турецкой войны. Как только военная победа
Турции окончательно определилась, германская дипломатия постаралась
использрвать новую ситуацию, чтобы выдвинуть перед Грецией такие
требования, выполнение которых должно было обеспечить финансовые
интересы немецких держателей греческих займов. Вместе с тем выпол-
Бение этих требований означало и некоторое ослабление английского
влияния в Греции. Главный же результат греко-турецкой войны
германская дипломатия усматривала © усилении своего влияния в Турции и
вообще на Ближнем Востоке. Этот факт вызвал серьезные опасения в
Англии.
С другой стороны, активность английской политики в Южной
Африке вызвала новые опасения в колониально-империалистских кругах
Германии. Возникший было в этой связи в дипломатических кругах
Германии новый план вымогательства у Англии некоторых колониальных
уступок даже путем отказа от вмешательства в вопрос о судьбе
Трансвааля никакого успеха не имел. Английские империалисты еще не
проявляли готовности итти на уступки в делах колониальной политики.
Более того, они постарались нанести своим германским соперникам
сильный удар: то было предупреждение о расторжении
англо-германского торгового договора.
Хотя экономическая экспансия германского империализма на рынки
Британской империй по объему и значению своему уступала экспансии
б страны Европы и Америки, все же она была значительна и проявляла
тенденцию к дальнейшему быстрому росту. К тому же она имела и
политическое значение с точки зрения осуществления захватнических
планов германского империализма в будущем. Вот почему правительство
и господствующие классы в Германии отнеслись к вопросу о
расторжении торгового договора с Англией как к важнейшему факту. Значение
этого факта увеличилось еще и потому, что рост протекционистской
политики американского империализма также весьма сильно затрагивал
различные круги господствующих классов в Германии —
монополистического капитала и юнкерства. Тотчас же среди этих кругов
развернулась довольно острая борьба по вопросу о том, как следует реагировать

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
565
на политику Англии и США и какие удары экономического и
политического характера должна подготовить Германия в ответ на эту политику.
Ход и исход этой борьбы среди господствующих классов Германии по
вопросу о судьбе торговых договоров с Англией и США обнаружил
новые тенденции, характерные для расстановки классовых сил в
Германии и направления ее внешней политики в конце XIX в.
События показали, что борьба между Германией и Англией, равно
как и между Германией и США, вокруг вопроса о свободной торговле
и протекционистских тарифах являлась одним из проявлений их
растущего экономического соперничества, их колониального соперничества в
условиях, когда раздел мира подходил к концу, а в перспективе
вставала задача его передела. Словом, эта борьба вокруг торговых договоров
являлась частью общей империалистской борьбы между крупнейшими
державами, старыми, как Англия, и более молодыми, как Германия и
США, рвущимися к экспансии и к обеспечению своих растущих
экономических и политических претензий. Далее, ход англо-гермаиской
экономической и политической борьбы, в частности в связи с торговым
договором, показал, что содержанием этой борьбы было не столкновение
принципов свободной торговли с принципами протекционизма, а то, что
германский империализм был, по определению В. И. Ленина, «свежее,
сильнее, организованнее, выше английского».26
Таким образом, борьба по вопросу об англо-германских и германо-
американских торговых договорах являлась выражением борьбы между
германским империализмом и английским, между германскими
монополиями и американскими. Это не значит, что все группы финансового
капитала в Германии занимали в этой борьбе одинаковую позицию.
Вовсе нет. Некоторые группы этого капитала, некоторые немецкие
монополии, определенным образом связанные с финансовым капиталом
Англии и США, были заинтересованы в том, чтобы не обострять борьбы
вокруг вопроса о торговых договорах и в этой связи не обострять
политических взаимоотношений с этими державами. Вместе с тем
оказалось, что некоторые, политически весьма 'влиятельные, круги юнкерства
были крайне заинтересованы в судьбе этих договоров, активно
включились в империалистскую борьбу против Англии и США и даже придали
этой борьбе еще более агрессивный, воинствующий характер. Призывы
к развертыванию «мировой политики» означали и призывы к сплочению
реакционных элементов — юнкерства и монополистической буржуазии.
Наметившаяся «политика сплочения» означала усиление борьбы против
рабочего класса и против социализма, укрепление реакции -в области
внутренней политики и дальнейшее развертывание экспансии и агрессии в
области политики внешней. В этих условиях и политическая и
идеологическая роль «Пангерманского союза» становилась все более
значительной. Аннексионистские планы наиболее агрессивного крыла германского
империализма продолжали расширяться: эти планы имели в виду
создание «Срединной Европы», которая должна была охватить уже и всю
Юго-Восточную Европу и даже часть азиатской Турции, а также
создание обширной колониальной империи в Африке. Окончательно
«политика сплочения» оформилась в результате правительственного кризиса,
вызванного обострением классовой борьбы в 1896 и в особенности в
1897 гг.
Буржуазная историография стремилась преуменьшить значение этого
26 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 277.

566
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
кризиса, освещая его преимущественно лишь как проявление личной
борьбы различных политических персонажей или как результат интриг
отдельных придворных клик. На деле же правительственный кризис был
лорожден глубокими политическими сдвигами, которые происходили в
Германии в связи с тем, что сформировавшийся юнкерски-буржуазный
империализм требовал от правительства осуществления его политики
как в отношении определенных форм борьбы »против рабочего класса,
так и в отношении подготовки к борьбе за передел мира. Прошло
немного времени, прежде чем эта политика окончательно сложилась.
Кайзер и окружавшая его клика надеялись, что им удастся
осуществить государственный переворот и ликвидировать даже то жалкое
подобие конституционных порядков, которое существовало в
милитаристской, полицейско-бюрократической, юнкерско-опруссаченной Германии.
Однако даже в лагере реакционной буржуазии и юнкерства далеко не
все круги готовы были в тот момент поддержать авантюристские планы
кайзера и его окружения: они боялись, что рабочий класс сам сумеет
сорвать эти планы и в ходе политической борьбы, которая в таком
случае неизбежно развернулась бы со всей силой и остротой, сумеет
укрепить свои позиции. Немецкая буржуазия и юнкерство, их политические
партии в одинаковой степени страшились этой перспективы. С другой
стороны, среди господствующих классов имели место серьезные
расхождения как по вопросу о формах борьбы против рабочего класса и
усилившегося социалистического движения, так и по ряду других
вопросов 'Внутренней и внешней политики. При этом главным вопросом
являлась выдвинутая империалистскими кругами программа
военно-морского строительства, окончательно оформленная адмиралом Тирлицем.
4
Борьба классов вокруг вопроса о создании крупного военно-морского
флота являлась одним из важнейших моментов истории Германии в
конце XIX в., и анализ основных перипетий этой борьбы имеет, по
нашему мнению, существенное значение для понимания расстановки
партийно-политических сил, сплотившихся в целях усиления реакции во
всех областях жизни, в целях усиления экспансии и активной подготовки
к борьбе за передел мира, за утверждение в будущем мирового
господства германского империализма. Обстоятельства возникновения правит
тельственного кризиса, характер внутренних сил, определивших его
развитие и его завершение путем частичной перестановки фигур во главе
отдельных ведомств, в частности обстоятельства выдвижения таких
фигур, как Тирпиц и Бюлов, на руководящие политические посты,
наконец, небывалая до того времени кампания в пользу «безграничных
морских планов», организованная Круппом и другими представителями
монополистического капитала, и в этой связи позиция германских
политических партий, представлявших интересы имущих классов и
отдельных их групп,— все это крайне характерно и типично для
полуабсолютистской юнкерской и буржуазной Германии, вступившей на путь
империалистского развития.
Анализ правительственного кризиса и развертывание борьбы классов
и партий вокруг империалистской программы Тирпица дают
возможность конкретно представить на примере Германии общую,
установленную В. И. Лениным, историческую тенденцию, свойственную
империализму. «Гигантские размеры финансового капитала,— писал Ленин,—

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
567
концентрированного в немногих руках и создающего необыкновенно
широко раскинутую и густую сеть отношений и связей, подчиняющего
ему. массу не только средних и мелких, но и мельчайших капиталистов
и хозяйчиков,— с одной стороны, а с другой, обостренная борьба с
другими национально-государственными группами финансистов за раздел-
мира и за господство над другими странами,— все это вызывает
повальный переход всех имущих классов на сторону империализма. «Всеобщее»
увлечение его перспективами... всевозможное прикрашивание его —
таково знамение времени. Империалистская идеология проникает и в
рабочий класс».27
Эта вскрытая Лениным историческая тенденция нашла свое
проявление в событиях, знаменовавших усиление внутренней реакции и
развертывание внешней агрессии германского империализма в самые последние
годы XIX в. То были годы, когда, в обстановке промышленного подъема,
германское правительство и господствующие классы усилили
наступление на трудящихся и в первую очередь на рабочий класс, стремясь
подготовить введение нового подобия реакционных исключительных законов
против социалистов. То были годы и идеологического наступления.
буржуазии на рабочий класс: именно тогда, используя реформистов и
оппортунистов типа Бернштейна, буржуазия стала усиливать свое влияние в
среде социал-демократической партии и среди верхушечных элементов
рабочего класса с целью приобщения их к политике империализма» То
были годы шовинистической горячки и развертывания активной
захватнической колониальной политики германского империализма. Наконец,
то были годы, когда во внешней политике германского империализма,
крайне агрессивной, окончательно сложились черты авантюризма,
усиленные тем, что в условиях завершения борьбы за раздел мира и при
первых проявлениях борьбы за его передел растущий финансовый
капитал и крупные монополии, стремящиеся захватить «жирные куски»
поскорее и побольше, вдохновлялись старыми прусско-милитаристскими
традициями.
Опираясь на сильную армию, но еще не построив крупного военно-
морского флота, германский империализм ринулся в «мировую
политику», стремясь запугать своих соперников, разобщить их, сыграть на их
противоречиях, шантажировать их, создав у каждого из них
преувеличенное представление о своей мощи, экономической, политической и
военной. Созданное юнкерско-буржуазной историографией и
реакционной националистической публицистикой представление о германской
«политике мощи» (Machtpolitik) являлось дополнительным,
идеологическим орудием воздействия на мир, который становился объектом
захватнических вожделений германского империализма. Переоценивая свои
силы, германский империализм стремился к тому, чтобы его соперники
и возможные противники в такой же степени недооценивали свои.
В этом выдвижении на первый план роли силы и насилия сказался
не только тот фактор, который, как отметил Энгельс,28 имел столь
большое значение в истории старой Пруссии и в истории создания Велико-
пруссии, т. е. Германии. В этом сказалось и качественно новое
обстоятельство, свойственное монополистическому капитализму. «Ибо при
капитализме,— отметил В. И. Ленин,— немыслимо иное основание для
раздела сфер влияния, интересов, колоний и пр., кроме как учет силы
27 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22,
стр. 272.
28 Ф. Энгельс, Роль Басшшя в истории, К. M а <р ,кс и Ф. Эят е л ь с, Соч.,
т. XVI, ч. 1.

568
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
участников дележа, силы общеэкономической, финансовой, военной ·
и т. д. А сила изменяется неодинаково у этих участников дележа, ибо
равномерного развития отдельных предприятий, трестов, отраслей
промышленности, стран при капитализме быть не может». В этом смысле
капиталистическая сила Германии к концу XIX в. значительно выросла
по сравнению с силой Англии. Впоследствии Ленин по этому поводу
писал: ««мыслимо» ли предположить, чтобы осталось яеизменным
соотношение силы между империалистскими державами? Абсолютно
немыслимо». 29
Изменения в соотношении сил, определившиеся в последние годы
XIX в., в известной степени обнаружились в ряде событий, под знаком
которых велась в то время внешняя политика и дипломатия
германского империализма. Началом послужило вторжение германского
империализма в Китай. Этот агрессивный акт, который подготовлялся давно,
еще со времени японо-китайской войны 1894—1895 гг., вовсе не являлся
ответом на аналогичные агрессивные действия других империалистских
держав. Утверждая обратное, немецкие буржуазные Плутархи просто
врут. Стремясь удовлетворить требования определенных групп
немецкого капитала, рвавшегося к экспансии на китайский рынок, стремясь
использовать благоприятную политическую обстановку, сложившуюся в
Германии в результате правительственного кризиса, а также обстановку
на Дальнем Востоке, вызванную японской агрессией против Китая,
правящая клика Германии решила осуществить свой захватнический план,
действуя с величайшей поспешностью, чтобы поставить мир перед
совершившимся фактом. Даже в дипломатическом отношении этот
агрессивный акт не имел достаточного прикрытия. То была авантюра чистой
воды, закончившаяся, однако, благополучно, что послужило новым
толчком для разжигания среди господствующих классов и их
политических партий в Германии новых империалистских аппетитов. Только
социал-демократическая партия выступила против захватнической
политики германского правительства в Китае. Особенно ярко и убедительно
разоблачал эту политику Бебель. Однако даже этот выдающийся вождь
германских рабочих недооценил ни характера, ни значения, ни
последствий германского разбойничьего вторжения в Китай. Еще большее
непонимание событий, развернувшихся на Дальнем Востоке, обнаружил
В. Либкнехт: он и в данном случае воспроизвел уже устаревшую
концепцию о постоянном подчинении германской политики интересам
русского царизма. Таким образом, социал-демократическая партия не
мобилизовала правильными лозунгами рабочий класс на борьбу против
развертывавшейся колониальной политики германского империализма.
В данном случае эта политика послужила толчком и для других
империалистских держав, также решивших принять самое активное
участие в разделе Китая. Добившись успеха при помощи лавирования
между Россией и Англией, германская дипломатия решила и впредь
продолжать эту политику «свободы рук», которая по сути дела
являлась политикой разжигания противоречий между этими державами.
Буржуазная историография настойчиво стремилась доказать, что
политика «свободы рук» независимо от того, как расценивать ее
практические результаты, являлась выражением основных традиций
германской дипломатии, порожденных географическим положением Германии
в Центральной Европе и исторически сложившимся лавированием между
29 В. И. Ленин, Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч.. т. 2%
стр. 281.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
569
Россией и Англией — сначала в делах европейской, а затем «мировой
политики». При этом особое значение она придавала дипломатическому
искусству прусско-германских политических деятелей — Бисмарка и его
преемников. С этой точки зрения она рассматривала и англо-германские
переговоры о союзе против России, имевшие место в 1898 г., и их
слабый рецидив в 1899 г.
Между тем неудача этих переговоров имела не только
дипломатические, но и гораздо более глубокие причины: экономические,
политические и идеологические. Переговоры, начавшиеся по инициативе
английских империалистов типа Джозефа Чемберлена, обнаружили нарастание
англо-германских империалистских противоречий на различных театрах
«мировой политики», в то время, в частности, в Китае. Хотя среди
господствующих классов в Германии и были отдельные группы, которые по
разным мотивам склонны были искать тесного соглашения с английским
империализмом, наиболее влиятельные, руководящие элементы
юнкерства и финансового капитала уже рассматривали Англию как своего
врага и решительно выступали против идеи военно-политического союза
с нею.
Немалую роль в этом сыграли такие моменты, как, во-первых,
стремление осуществить свою собственную широкую захватническую
программу в области «мировой политики», во-вторых, стремление
осуществить продиктованную империалистскими кругами программу военно-
морского строительства, в-третьих, опасение военного столкновения
Германии с Россией, которое неизбежно превратилось бы для Германии
в войну на два фронта. В таком случае Германия превратилась бы
в ландскнехта английского империализма.
Несмотря на рост противоречий с царской Россией, германское
правительство в то время по ряду причин стремилось избежать военного
столкновения с ней. Под прикрытием политики сближения с Россией оно
стремилось втолкнуть последнюю в войну с Англией и тем самым
ослабить или вовсе взорвать франко-русский союз и в то же время создать
наиболее благоприятные условия для развертывания экспансии
германского империализма. Однако классовая структура юнкерски-буржуазного
империализма, его противоречивые интересы в области внешней
политики устанавливали границы сближения с Россией или с Англией,
которые германская дипломатия переступить не могла. Зато угрозой
сближения с одной из сторон германская дипломатия рассчитывала выжать
те или иные уступки у другой стороны. Таким образом, политика
«свободы рук» являлась политикой простого обмана и шантажа.
Политика лавирования между Англией и Россией являлась обычной
немецкой игрой на противоречиях, продиктованной не географическим
положением Германии и талантливыми или бесталанными
руководителями ее дипломатии, а противоречивыми интересами ее господствующих
классов и партий, интересами юнкерски-буржуазного империализма.
Осуществляя эти интересы, германская дипломатия добилась
соглашения с Англией о разделе португальских колоний. В дальнейшем она
сделала энергичную попытку воспользоваться нападением
американского империализма на колониальные владения, принадлежавшие
экономически отсталой, полуфеодальной, реакционной Испании, чтобы
возвестить миру о стремлении германского империализма принять самое
активное участие в начавшейся борьбе за передел мира. Это включение
германского империализма в борьбу за передел мира произошло в тот
исторически переломный момент, когда на мировую арену выступила
новая сила, новый хищник — молодой американский империализм,

570
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
также жадно стремившийся удовлетворить свои бурно пробудившиеся
захватнические аппетиты. Первое политическое столкновение германского
и американского империализма не привело к военной развязке,
поскольку раскрывшиеся между ними колониальные противоречия удалось
разрешить за счет передела испанских владений. Однако это
столкновение на Тихом океане в еще большей степени пробудило
экспансионистские аппетиты господствующих классов Германии и США.
Что касается Германии, то аппетиты ее империалистских кругов
проявлялись одновременно в различных направлениях. Это нашло свое
выражение, во-первых, в активном вмешательстве пангерманских
империалистов и официальной германской дипломатии во внутренние дела
союзной Австро-Венгрии в целях подавления национального движения
славянских народов; во-вторых, в усиленном проникновении германского
империализма на Балканы и в особенности в Малую Азию — в
направлении к Персидскому заливу (концессия на Багдадскую железную
дорогу)» в-третьих, в разделе островов Самоа и в приобретении их
английской части. Во внутренних делах «политика сплочения»
господствующих классов — юнкерства и монополистического капитала —
нашла свое выражение в борьбе против стачечного движения, в
продвижений новых реакционных законов против рабочего класса и
национальных меньшинств (в особенности против поляков), в утверждении
закона о строительстве крупного военно-морского флота и в создании
«флотского союза» в целях подготовки нового, более расширенного
закона. В свое время В. И. Ленин отметил тесную взаимосвязь и
взаимозависимость этих событий внутренней и внешней политики
господствующих классов Германии.
Так, в «Опыте сводки главных данных всемирной истории после
1870 года» Ленин, выделяя главные события 1898 г., знаменовавшие
начало «новой эпохи мировой истории»,30 отметил следующие: «Испано-
американская война, Фашода (Англия и Франция делят Африку.
21.III.1899), Вильгельм II в Иерусалиме, 2-й законопроект о поляках
(Германия), движение «Прочь от Рима» в Австрии, 1-й закон о флоте
(Германия) (30.IV. 1898 основан военно-морской союз)». Для
следующих лет— 1899 и 1900 — Ленин в истории Германии выделил следующие
события: 1) «Германия берет Каролинские, Савайи и др. острова»,
2). «2-й закон о флоте в Германии».31 В своем исследовании мы и
пытались раскрыть историческое значение этих событий внутренней' и
внешней политики германского империализма на рубеже XX в.
Это был переломный момент не только в истории Германии, но и во
.всей мировой истории, момент, когда «капитализм окончательно перерос
в последнюю фазу своего развития», когда мир оказался уже полностью
поделенным между главнейшими капиталистическими державами, когда
перед ними стала вызревать задача вести борьбу за его передел. В
Германии, как и в ряде других империалистских стран, эта задача решалась
в условиях обострения классовой борьбы, усиления реакции во
внутренней политике, усиления влияния буржуазии на некоторые слои
рабочего класса, в условиях формирования оппортунизма и реформизма
в социал-демократической партии, в условиях усиления
внешнеполитической экспансии и усиления соперничества с английским
империализмом. На рубеже XX в. англо-германское соперничество стало основным
империалистским соперничеством, ведущим к мировой войне.
30 В. И. Ленин, Империализм и раскол социализма, Соч., т. 23, стр. 95.
31 В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр. 632—633.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
571
5
Крайне важно отметить, что уже в последние годы XIX в.
англогерманские империалистские противоречия приняли поистине мировые
масштабы. Уже тогда во внешней политике и дипломатии германского
империализма вопросы «мировой политики» стали играть все более
первенствующую роль и притом не только в идеологии, но и в
повседневной практике. Буржуазная историография германской внешней
политики и дипломатии обычно выдвигает на первый план европейские
проблемы, в том числе балканские. При этом она обычно занимается
рассмотрением преимущественно дипломатической эквилибристики
Германии между Россией и Англией в системе европейских
дипломатических комбинаций. Такой ее подход определяется двумя мотивами:
в нем оказываются, во-первых, традиции старых юнкерских взглядов
относительно роли Пруссии и Германии на Европейском континенте, во-
вторых, стремление господствующих классов затушевать хищнический
характер колониальной политики германского империализма и
стремление преуменьшить значение колониальной проблемы вообще. Все это
породило своего рода «европоцентризм» буржуазной историографии,
пытавшейся навязать представление, будто только «большая политика
европейских кабинетов» является демиургом истории нового
времени. В настоящем исследовании мы пытались доказать, что уже в
конце XIX в., когда Германия окончательно превратилась в
империалистскую державу, в ее внешней политике и дипломатии внеевропейские и
колониальные проблемы находились в самой тесной взаимозависимости
•с проблемами континентально-европейскими. Основная историческая
тенденция была именно такова. Поэтому «европоцентризм» буржуазной
историографии в научном отношении не выдерживает никакой критики,
а с точки зрения политической он является просто одной из
разновидностей апологии германского империализма и его дипломатии.
Немецкая буржуазная историография и ее реакционные
последователи за рубежом потратили немало усилий, чтобы доказать, что
основная историческая задача внешней политики и дипломатии Германской
империи якобы состояла в преодолении тех трудностей, которые
сопряжены были с географическим положением Германии в центре Европы.
Она пыталась утверждать, что эта задача носила чисто оборонительный
характер. Более того, даже политику колониальных захватов она
умудрялась представить как второстепенную и вспомогательную задачу,
которая была выдвинута необходимостью, во-первых, восполнить
недостаточное «жизненное пространство» в пределах самой Германии, а
во-вторых, отвлечь внимание держав-соперниц от европейских границ
Германии. В целом обычно выдвигался тезис о том, что только
утверждением своей «политики мощи» в мире Германия могла обеспечить
неприкосновенность своих имперских границ в Европе. Отсюда следовало
оправдание германского милитаризма и необходимости постоянного
укрепления сильной, авторитарной власти в Германии.
Эта реакционная апологетическая концепция оказалась настолько
распространенной, что даже после опыта двух мировых войн,
развязанных германским империализмом, она снова возродилась, на сей раз в
Англии и в Соединенных Штатах Америки. Так, в своих лекциях, на
тему «Германский дух и образ мыслей», прочитанных в Лондоне в
1945 г., профессор Гуч, президент Института социологии, заявил: «Если
Германия должна была стать, как и другие страны, национальным
государством, то она могла достигнуть этого, только обладая сильной

572
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
исполнительной властью, грозной армией и дисциплинированным
народом. Страна, имеющая открытые границы и окруженная враждебными
соседями, ощущала грозящие ей опасности в такой степени, какую
нелегко могут представить себе англичане».
Еще более активно в защиту реакционных элементов выступил
Черчилль, один из столпов агрессивной политики английского империализма
и один из главных поджигателей третьей мировой войны. В своей книге
«Вторая мировая война», .изданной в 1948 г., Черчилль скорбит по
поводу того, что после поражения Германии в 1918 г. «все сильные
элементы, военные и феодальные, которые могли бы присоединиться к
конституционной монархии... оказались на некоторое время ничем не
связанными между собой». В поддержании этих реакционных и
агрессивных элементов он усматривает одну из основных исторических и
политических задач английского и американского империализма. Ясно, что
эта концепция имеет своей целью возрождение милитаристской и
империалистской Германии и, как отметил В. М. Молотов, «в результате
этого поднимет голову идея реванша, расцветет шовинизм, который в
Германии имеет такую благоприятную почву, и создадутся условия для
появления новых бисмарков или даже новых гитлеров».32
В нашем исследовании мы пытались показать, что германский
империализм уже в конце XIX в. являлся рассадником военной опасности в
такой же степени, как и английский империализм, который, как
известно, привык загребать жар чужими руками. Уже тогда внешняя политика
германского империализма преследовала цели не оборонительные, а
открыто агрессивные. Что касается его дипломатии, то она, как мы видели,
опираясь на растущий милитаризм и маринизм, решала задачу
обеспечения этих целей. Уже на первых этапах своего формирования и роста
германский империализм усматривал свои захватнические цели на
колониальной периферии в такой же степени, как и на Европейском
континенте. С другой стороны, ряд европейских стран, в частности обширные
земли России, он стремился превратить в колониальный придаток так
называемой «Срединной Европы». В наиболее агрессивных кругах
германского империализма, как и в кругах английского и американского
империализма, идея мирового господства сложилась на рубеже XIX и
XX вв. Это была идея, исторически обреченная на провал. Как раз в то
время на мировую арену вышла новая, растущая, антиимпериалистская
сила: в 1900 г. впервые зажглась ленинская «Искра». Ее эпиграфом
были великие пророческие слова: «Из искры возгорится пламя»...
32 В. Μ. Μ о Л о то в, Вопросы внешней политики, стр. 399.

УКАЗАТЕЛЬ
ИСТОЧНИКОВ£И ЛИТЕРАТУРЫ
I. КЛАССИКИ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА
Маркс К., Нищета философии. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. V.
Маркс К-, Учредительный Манифест Международного Товарищества рабочих.
К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XLII, ч. 1.
Маркс К., Второе письмо Генеральному совету международного товарищества
рабочих. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. 1.
Маркс К., Критика Готской программы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV.
Маркс К. Капитал. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVII.
Маркс К., Письмо ,к Энгельсу, 2 ноября 1858 г., К. Маркс и Ф. Энгельс,
Переписка 1844—1858, Соч., т. XXI.
Маркс К., Письмо германской социал-демократической партии. К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI.
Энгельс Ф., Армии Европы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X.
Энгельс Ф., Принципы прусской военной системы. К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. XIII, ч. 2.
Энгельс Ф., Социализм господина Бисмарка. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XV.
Энгельс Ф., Роль насилия в истории, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI,
ч. 1.
Энгельс Ф., Предисловие ко 2-му изданию «Жилищного вопроса», К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. \.
Энгельс Ф., Внешняя политика русского царизма, К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. XVI, ч. 2.
Энгельс Ф., Может ли Европа разоружиться? К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. XVI, ч. 2.
Энгельс Ф., Что же дальше? К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2.
Энгельс Ф., Речь на социал-демократическом собрании в Берлине 22 сентября
1893, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 2.
Энгельс Ф., Письмо А. Бебелю, 20 (23) января 1886 г., К. M а ρ к с и Ф. Э н-
гельс, Соч., т. XXVII.
Энгельс Ф., Письмо к Бебелю, 18 августа 1886 г., К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. XXVII.
Энгельс Ф., Предисловие к «Гражданской войне во Франции», К. Маркс и
Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. 1, М. 1948.
Ленин В. И., Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократ
тов, Соч., т. 1.
Ленин В. И., Экономическое содержание народничества и критика его в книге
"г. Струве, Соч., т. 1.
Ленин В. И., Фридрих Энгельс, Соч., т. 2.
Ленин В. И., Развитие капитализма в России, Соч., т. 3.
Л е н и н В. И., Китайская война, Соч., т. 4.
Ленин В. И., Уроки кризиса, Соч., т. 5.
Ленин В. И., Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции
1905—1907 годов, Соч., т. 13.
Ленин В. Иv Против бойкота, Соч., т. 13.
Ленин В. И., < капитализм и «парламент», Соч., т. 18.
Ленин В. И., Август Бебель, Соч., т. 19.
Ленин В. И., Социальное значение сербско-болгарских побед, Соч., т. 18.
Ленин В. К, Под, чужим флагом, Соч., т. 21.
Ленин В. И., Социализм и война, Соч., т. 21.

574
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Лен ии В. И., Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., т. 22.
Л е н и н В. И., О лозунге Соединенных Штатов Европы, Соч., т. 21.
Ленин В. И., Карл Маркс, Соч., т. 21.
Ленин В. И., Империализм и раскол социализма, Соч., т. 23.
Л е н и н В. И., О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме»,
Соч., т. 23.
Ленин В. И., О брошюре Юниуса, Соч., т. 22.
Ленин В. И., Защита империализма, прикрытая добренькими фразами, Соч., т. 24.
Ленин В. И., Тайны внешней политики, Соч., т. 24.
Ленин В. И., О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности, Соч., т. 27.
Ленин В. И., Война и революция, Соч., т. 24.
Ленин В. И., Тетради по империализму, М., 1939.
Ленин В. И., Письмо к Инессе Арманд; 19 января 1917. «Большевик», 1949, № 1.
Сталин И. В., Беседа с -первое американской рабочей делегацией. «Вопросы
ленинизма», 1937.
Сталин И. В., Вопросы ленинизма, М., 1939.
Сталин И. В., Об,оппозиции, Статьи и речи 1921—1927 гг., М.—Л., 1928.
С τ а л и н И. В., О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма»,
«Большевик», 1941, № 9.
Сталин И. В., Марксизм и национальный вопрос, Соч., т. II.
Сталин И. В., Август Бебель, вождь немецких рабочих, Соч., т. II.
Сталин И. В., XIV съезд ВКЛ(б) J3—31 декабря 1925 г. Политический отчет
Центрального Комитета 18 декабря, Соч., л\ VII.
Сталин И. В., Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избира:
тельного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. М. 1946.
Сталин И. В., О Великой Отечественной войне Советского Союза. М. 1947.
Ответ товарища Сталина на письмо т. Разина «Большевик», 1947, № 3.
«История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс», 1938.
И. ВЫСТУПЛЕНИЯ и документы
РУКОВОДЯЩИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Молотов В. М., Вопросы внешней политики. Речи и заявления. Апрель 1945 г.—
июнь 1948 г. М. 1948.
Жданов Α. Α., О международном положении. Доклад на совещании
представителей девяти коммунистических партий. М. 1947.
К изучению истории. Сборник. М. 1946.
III. ИСТОЧНИКИ
;. АРХИВ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ МИНИСТЕРСТВА
ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР
ai) Фонд Канцелярии министра
Дел а:
№ 17. 1894.
№ 70. Portatifs Expédition. 1894.
№ 109. 1894.
№ 17. Berlin. Ambassade Impéri aile. 1895.
№ 18. Berlin. Ambassade Impériale. 1895.
№ 19. Berlin. Ambassade Impériale. 1895.
N° 80. 1895.
No 81. 1895.
№ 82. 1895.
№ 112. 1895.
№ 20. Berlin. Expédition. 1896.
№ 19. Berlin. Ambassade Impériale. Réception. 1896.
№ 128. Londres. Ambassade Impériale. Réception. 1896.
№ 129. Paris. Телеграммы. 1896.
№ 139. Paris. Réception. 1896.
№ 140. Paris. Morenheim, Expédition. 1896
№ 169. Vienne. Réception. 1896.
№ 170. Vienne. Réception. 1896.
№ 220. Инструкции Нелидову. 1896.
№ 115. Отчеты министерства иностранных дел. 1896.

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
575
№ 149. Portatifs Expédition. 1896
№ 21. Berlin. Ambassade Impériale. Réception I. 1897.
№ 22. Berlin. Ambassade Impériale. Réception II. 1897.
№ 23. Berlin. Ambassade Impériale. Réception III. 1897.
№ 74. Londres. Ambassade Impériale. 1897.
№ 75. Londres. Ambassade Impériale. 1897
№ 87. Portatifs Expédition. 1897.
№ 116. Отчеты министерства иностранных дел. 1897.
№ 69. 1898.
№ 82. 1898.
№ 117. Отчеты министерства иностранных дел. 1S98.
№ 118. Отчеты министерства иностранных дел. 1899.
№ 17. Berlin. Ambassade Impériale. 1900.
№ 18. Berlin. Ambassade Impériale. 1900.
№ 37. Berlin. 1900.
№ 27. Constantinopol. 1900.
№ 28. Constantinopol. 1900.
№ 64. Londres. Ambassade Impériale. 1900.
№ 103. Portatifs Expédition. 1900.
№ 88. Rome. Ambassade Impériale. 1900.
№ 166. Vienne. Ambassade Impériale. 1900.
№ 119. Отчеты министерства иностранных дел. 1900.
№ 120. Отчеты министерства иностранных дел. 1900.
б) Фонд Политического архива'
Дел а:
№ 894. Общая переписка. 1896.
№ 895. Крит. Телеграммы. 1896.
№ 896. Крит. Донесения и письма консула. 1897.
№ 897. Крит, Общая переписка. 1897.
№ 898. Крит. Общая переписка. 1897.
№ 2117. Разные документы и общая переписка 1897—1898.
№ 5318. Хроника дипломатической истории Крита. 1896—1913,
№ 5319. Критский вопрос. 1897.
№ 53. 1900.
№ 78. 1900.
№ 840. 1900.
№ 2121. 1900.
№ 3622. Дело о концессии Капниста.
№ 3623. Записка Максимова.
в) Фонд Секретного архива
Дела:
№ 154. Турция, армянские события. 1895—-1896.
№ 161. Австро-русское соглашение. 1897.
г) Фонд Тихоокеанского стола
Дела:
№ 60
2. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ
(в Ленинграде) фонд 560, опись 28
Дела:
№ 809.
3. СОБРАНИЯ ОПУБЛИКОВАННЫХ ДОКУМЕНТОВ
Англо-германское сближение в 1898 г., «Красный архив», т. LVI.
Заграничное путешествие M. Н. Муравьева в 1897 г. Всеподд. доклад министра иностр.
дел. М. Н. Муравьева 4 февраля (23 января) 1897 г. «Красный архив».
т. XLVII—XLVIII.
Захват Германией Кяо-Чао, «Красный архив», т. LXXXVII.
Испано-британский конфликт 1898—1899 гг., «Красный архив», т. LX.
К истории первой Гаагской конференции, ч<Красный архив», т. L — LI.

576
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Новые материалы о Гаагской мирной конференции, «Красный а|рхив>, т. LIV—LV.
Образование Германской Демократической Республики. Документы и материалы.
М. 1950.
Первые шаги русского империализма на Дальнем Востоке, 1888—1903 гг. «Красный
архив», т. LH.
Проект захвата Босфора в 1897 г., «Красный архив», т. I.
Проект захвата Босфора в 1896 г., «Красный архив», т. XLVII—ÖCLVIII.
Царская дипломатия о задачах России на Востоке в 1900 г., «Красный архив»,
т. XVIII.
Гримм Э. Д., Сборник договоров и других документов по истории международных
отношений на Д. Востоке (1842—1925), М. 1927.
Переписка Вильгельма II с Николаем II, Центрархив, М. 1928.
Aktenstücke betreffend die Südafrikanische Republik. 1896.
Annual Statement of Trade of the United Kingdom with Foreign Countries and British
Possessions. 1898.
Bericht der Handelskammer zu Hamburg, 1β96.
British Documents on the Ortgins of the War, 1898—1914. Edited by G. P. Gooch and
Harold Temperley.
Denkschrift des Reichs-Marine-Amtes. Die deutschen Kapitalanlagen in der überseeischen
Ländern, 1900.
Die Entwicklung der deutschen Seeinteressen im letzten Jahrhundert. Zusammengestellt
im Reichs-Marine-Amt. Reichstag, 1905—1906. Zweiter Anlageband, Aktenstück
№ 67.
Die Grosse Politik der Europäischen Kabinette, 1871—1914. Sammlung der
Diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes. Im Auftrage des Auswärtigen Amtes hrsg.
von Lepsius, A. Mendelssohn-Bartholdy, F. Thimme, Berlin.
H a 11 m a η η Η., Krügerdepesche und Flottenfrage, Stuttgart 1927.
Η о h 1 f e 1 d J., Deutsche Reichsgeschichte in Dokumenten. 1849—1934, Β. I—H,
Leipzig 1984.
Israel L., England und der Orientalische Dreibund. Eine Studie zur europäischen
Aussempolitik 1887—1896, Stuttgart 1937.
Penzier J., Fürst Bismarck nach seiner Entlassung, B. VII, Leipzig /Ш96.
Pribram Α., Die politischen Geheimverträge Österreich-Ungarns, 1879—1914, Wien
1920.
Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen Partei
Deutschiainds. Abgehalten zu Breslau vom 6 bis 12 Oktober 1895, B. 1895.
Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen Partei
Deutschlands. Abgehalten zu Gotha vom 11 bis 16 Oktober 1896, B. 1896.
Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen Partei
Deutschlands. Abgehalten zu Stuttgart von 3 bis 8 Oktober 1898, B. 1898.
Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der sozialdemokratischen Partei
Deutschlands. Abgehalten zu Hannover vom 9 bis 14 Oktober 1899, B. 1899.
Reichsarchiv. Der Weltkrieg 1914—1918, Β. I, B. 1925.
Schulthess'Europäischer Geschichtskalender, 1896—1900.
Statistical Tables and Cards relating to the British and Foreign Trade and Industry
1854—1Θ08, ν. CIL
Stenographische Berichte über die Verhandlungen des Deutschen Reichstages, 1896—1900.
Stenographische Berichte über die Verhandlungen der von 22 Dezember 1897
einberufenen beider Häuser des Landtages, Β. Ι, Β. 11898.
4. МЕМУАРЫ
Витте С, Воспоминания, т. I, 1924.
И сии Кикудзиро, Дипломатические комментарии, пер. с а«гл., под ред. и с
предисл. А. Трояновского, М. 1942.
Луи Ж-, Записки посла (с приложением переписки Ж. Луи с Пуанкаре, Сазонова с
Извольским и писем Пуанкаре, Пишона, Палеолога, Камбона и других по
поводу появления «Записок посла»), пер. с франц. и комментарии С. Лойомова,
предисл. Адамова, Литиздат НКИД, М., 1925.
Мольтке, фельдмаршал, граф. Военные поучения. Пер. с немец., СПб. 1913.
Соловьев Ю., 25 лет моей дипломатической службы (1893—1917), М. 1927.
Bismarck О., Gedanken und Erinnerungen, В. I—И, Stuttgart — Berlin 1922; В. Ill,
Stuttgart — Berlin, 1919 (Перевод: О. Бисмарк, Мысли и воспоминания, под
ред. А. С. Ерусалимского, т. I—III, М. 1940—1941).
Bülow В. v., Deutsche Politik, В. 1916.
Bülow В. v., Denkwürdigkeiten, В. I, В. 1930. (Перевод: Б. Б юл о в,
Воспоминания, под ред. и с предисл. В. М. Хвостова, М.— Л. 1935).

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 577
Chamberlain H. St., Briefe 1882—1924 und Briefwechsel mit Kaiser Wilhelm II,
B. I—II, München 1928.
С г i s ρ i F., Questiioni internationali. Diario documenti ordina/ti da F. Parlamenghi-
Crispi. Milano 1913.
Eckardstein Hermann Freiherr v., Diplomatische Enthüllungen zum Ursprung des
Weltkrieges, B. 1918.
Eckardstein H. v., Lebenserinnerungen und politische Denkwürdigkeiten, B. I,
Leipzig, 1920.
Eckardstein H. v., Persönliche Erinnerungen an König Eduard. Aus der
Einkreisungszeit, Dresden 1927.
Einem, Generaloberst, Erinnerungen eines Soldaten, 1853—1933, Leipzig, 1933.
Eulenburg-Hertefeld Ph., Erlebnisse an deutschen und fremden Höfen,
Leipzig 1934.
Eulenburg-H. Ph., Fürst Philipp zu Eulenburg mit dem Kaiser als Staatsmann
und Freund auf Nordlandsreisen, B. I—II, Dresden 1931.
Fürstenberg C, Die Lebensgeschichte eines deutschen 'Bankiers 1870—1914, hrsg.
von H. Fürsitenberg, B. 1923.
Grey of Fallodon. Twenty five years. 1892 to 1916, v. I—II, L. 1925.
Η a 11 e r J. v., Aus 50 Jahren. Erinnerungen des Fürsten Philipp zu
Eulenburg-Hertefeld, B. 1923.
H a m m a η η Ο., Deutschland unter Kaiser Wilhelm II, В. II, В. 1914.
H a mm an η О., Der neue Kurs. Erinnerungen, B. 1918.
H a m m a η η Ο., Zur Vorgeschichte des Weltkrieges. Erinnerungen aus den Jahren
1897—1906, B. 1919.
H a m m a η η Ο., Der missverstandene Bismarck. Zwanzig Jahre Deutscher Weltpolitik,
В 1921.
Hammann O., Bilder aus der letzten Kaiserzeit, B. 1922.
H am mann O., Deutsche Weltpolitik 1890—1912, B. 1925.
Hayashi Ta da su, The Secret Memoirs of Count Tadasu Hayashi, N. Y.—L. 1915.
(Сокращ. перевод: Хаяси, Записки, «Известия МИД», 1913, кн. V).
H о h е η 1 о h е A. v., Aus meinem Leben, Frankfurt am Main 1925.
Hohenlohe, Denkwürdigkeiten des Fürsten С zu Hohenlohie-Schülingsfürst. Im
Auftrage des Prinzen A. zu Hohenlohe-Schillingsfürst hrsg. von F. Curtius, Β. I—II,
Stuttgart — Leipzig 1907.
Hohenlohe-Schillingsfürst Ch. K. V. zu, Denkwürdigkeiten der
Reichskanzlerzeit, hrsg. von K. A. v. Müller, Stuttgart — Berlin 1931.
Holstein E. v., Friedrich von Holstein Lebensbekenntniss in Briefen an eine Frau,
Eingel. und! hrsg. von H. Rogge, B. 1932.
К ays er Α., Aus den Anfängen unserer Kolonien, B. 1912.
Laucnen Wakenitz O., Meine Dreissig Dienstjahre 1888—1918, B. 1931.
Limburg-Stirum, Aus der konservativen Politik 1890—1905, B. 1921.
Moltke H. v., Erinnerungen, Briefe, Dokumente, 1877—1916, Stuttgart 1922.
Münz S., Fürst Bülow, der Staatsmann und! Mensch. Aufzeichnungen
Erinnerungen und Erwägungen, 1930.
Peters K., Die deutsche Emin-Pascha Expedition, München — Leipzig 1891.
Peters K., Die Gründung von Deutsch Ost-Afrika, B. 1906.
Peters К-, Zur Weltpolitik, B. 1912.
Peters K-, Lebenserinnerungen, Hamburg 1918.
Rosen F., Aus einem diplomatischen Wanderleben, B. I—II, B. 1931.
Stein., Erlebnisse und Betrachtungen aus der Zeit des Weltkrieges. Leipzig 1919.
Tirpitz A. v., Erinnerungen, Leipzig, 1919.
W a 1 d e г s e e A. v., Denkwürdigkeiten des General-Feldmarschalls: Alfred' Grafen
v. Waldersee. Auf Veranlassung des Generalieutenants G. Gr. v. Waldersee bead),
und hrsg. von H. O. Melissner. B. I—III, Stuttgart — Berlin 1923—1925.
Wal der see A. v., Aus dem Briefwechsel des General-Feldmarschalls Alfred
Grafen v. Waldersee, B. I, hrsg. von H. С Meisner, Stuttgart — Berlin 1928.
Waldersee in seinem militärischen Wirken, hrsg. von H. Moos, B. 1935.
Wehrmuth, Ein Beamtenleben, Erinnerungen, B. 1923
5. ПУБЛИЦИСТИКА
а) Газеты и журналы
(в комплектах и архивных вырез кал)
«Alldeutsche Blätter», 1896—1899.
«Börsen Courier», 1896.
«Frankfurter Zeitung», 1898.

578
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
«Freisinnige Zeitung», 1897.
«Frerrtdenblatt», 1896.
«Hamburger Nachrichten», 1897.
«Kölnische Zeitung», 1895, 1896, 1897, 1898.
«Kreuzzeitung», 1896, 1897, 1898.
«Münchener Allgemeine Zeitung», 1895.
«National Zeitung», 1897.
«Neue Freie Presse», 1896, 1897.
«Post», 1895.
«Le Temps», 1896.
«The Times», 1895—1899.
«Vorwärts», 1896—1899
«Die Neue Zeit», 1897—1900.
«Sozialistische Monatshefte» 1899, 1900.
б) Журнальные статьи
Barth Th., England and Germany, «Contemporary Review», 1900, v. LXXVII.
Birdkenough Η. The Expansion of Germany, «Nineteenth Century», 1898, v. XLIII.
Clarke G. S., Germany as a Naval Power, «Nineteenth Century», 1899, v. XLV.
Dil loin E. J., Germany's Foreign Policy, «Fortnightly Review», 1896, v. LX.
Find lay J. J., The Genesis of the German Clerk, «Fortnightly Review», 1899,
ν LXXIL
Flux A. W., British Trade and German Competition, «Economic Journal», 1897,
v. VII.
Flux A. W., Our Foreign Trade Rivals, «Economic Review», 1898, v. VIII.
«Germaniam esse delendam», «Saturday Review», Sept. 1897.
Gibbin s H. В., Made in Germany and How to stop it, «Fortnightly Review», 1899,
ν LXXI.
G r e s w e 11 W. H. P., The Germans in South Africa, «Fortnightly Review», 1896,
v. LIX.
Hallett H. S., Western Nations and Eastern Markets, «Nineteenth Century», 1894,
v. XXXV.
Hallett H. S., British Trade and the Integrity of China, «Fortnightly Review», 1898,
v. LXIX.
Lawson W. R., German Intrigues in the Transvaal, «Contemporary Review», 1896,
v. LXIX.
Magnus Ph., Trade and Training in Germany, «National Review», 1897, v. XXIX.
R a t h g e η Κ-, Die Kündigung des englischen Handelsvertrags und ihre Gefahr für
Deutschlands Zukunft, «Schmollers Jahrbuch», 1897.
R a t h g e η Κ., Über den Plan eines britischen Reichszollvereins, «Preussische
Jahrbücher», 1896, B. LXXXVI.
Rose-Soley J. J., English and German Interests in Samoa, «Westminster Review»,
1896, ν XLVI.
Taylor В., The Struggle for Industrial Supremacy, «Fortnightly Review», 1900,
v. LXXI 11
Τ h w a i t e В. H., The Commercial War between England and Germany «Nineteenth
Century», 1896, v. XL.
Tisc'hert G., Zollpolitische Interessenkämpfe, В. 1900.
Tripp С, German versus British Trade in the East, «Nineteenth Century», 1898,
v. XLIII.
Vi η d ex (Malcolm McColl), A Plot against British Interests in the Levant,
«Fortnightly Review», June 1896.
Voigt, Deutschland und der Weltmarkt, «Preussische Jahrbücher», 1898, B. XCI.
Wagner Α., Flotte und Finanzen, «Die Zukunft», 1898, № 14.
Williams E. E.f The Economic Revolution in Germany, «National Review», 1900,
v. XXXV
X., The German in the. Far East, «National Review», 1900, v. XXXVI.
в) Книги, брошюры, памфлеты
Бебель Α., Постоянная армия и народная милиция. Пер. с нем. СПб. 1906.
Герцен А. И., Сочинения, т. III, XIX.

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И; ЛИТЕРАТУРЫ
579
Свлтыко в-Щ е д ρ и н Μ. £., За рубежом, Л. 1939.
Иол л ос, Письма из Берлина, СПб. 1904.
Успенский Г. Большая Совесть, Полное Соб. Соч., изд. Б. Фукса, т. I.
Arndt Р., Die Handelsbeziehungen Deutschlands zu England und englischen
Kolonien, B. 1899.
Bauer E., England und daß Deutsche Reich. Eine Abrechnung zur Jahrhundertwende,
Leipzig 1900.
Beresford Ch. Admiral Lord. Break up of China. N. Y.—L., 1899.
Bley F., Südafrika niederdeutsch, München 1898.
Brandt M. v., Die Zukunft Ostasiens. Ein Beitrag zur Geschichte und zum Verstän-
deniss der ostasiatischen Frage, Stuttgart 1895.
Brandt M. v., Drei Jahre ostasiaitischer Politik (1894—1897). Beitrage zur Geschichte
des chinesisch-japanischen Krieges und seiner Folgen, Stuttgart 1897.
Brandt M. v., Die politische und kommerzielle Entwicklung Ostasiens, il898.
Brandt M. v., China und seine Handelsbeziehungen zum Auslande mit besonderer
Berücksichtigung der Deutschen, B. 1899.
Brandt M. v., Zeitfragen. Die Krisis in Südafrika; China, kommerzielle und
politische Kolonial-Fraigen. B. 1900.
Brandt M. v., Dreiunddreissig Jahre in Ostasien, Leipzig 1901.
Bülow В., Der deutsche Besitz von Schantung, Leipzig 1898.
Chamberlain H. S., Die Grundlagen des 19 Jahrhunderts, 1899.
D e r i t ζ F., Bebel, Boguslawski, Bleibtreu. Neue Betrachtungen über Deutschlands
Heer und Weer, B. 1899.
Fabri Dr., Bedarf Deutschland die Kolonien? Gotha 1879.
Fischer E., Hoch der Führer der Sozialdemokratie, B.
Fischer E., Der Werth der Sozialdemokratie für Arbeiterschaft., В
Fischer E., Im Kampf mit den Führern der Sozialdemokratie, B.
Lorenzen Th., Eine volkstümliche Erläuterung der Marinefrage im Anschluss an die
Tabellen des Kaisers, Kiel — Leipzig 1897.
«Nauticus», 1900. Beiträge zur Flottennovelle, B. 1900.
Oecheihäusser W., Die deutsch-ostafrikanjische Zentralbahn, B. 1899.
Pf ist er.Α., Freiheit des Rückens. Allgemeine Wehrpflicht. Öffentlichkeit desi
Strafgerichts, Stuttgart —Leipzig—Berlin — Wien 1896.
R i с h t h о f e η F. v., Schantung und seine Eingangspforte Kiau-Schaiu, В. 1898»
Schäfer D., Deutschland zur See. Eine historisch-politische Betrachtung, Jena 1897.
Schneider S., Die Deutsche Bagdad-Bahn und die projektierte Uberbrückung des
Bosphorus in ihrer Bedeutung für Weltvirtschaft und Weltverkehr, Wien —
Leipzig 1900.
S t ö ρ e 1, Ueber japanisches Bankwesen und Deutschlands Anteil am Welthandel, 1898,
Treftschke H., Historische und politische Aufsätze, B. II. Leipzig, 1903.
Τ r e i t s с h k e H., Politik, Β. I—II, 1β98.
Wagner Α., Die Flotten Verstärkung und unsere Finanzen, «Handels und
Machtpolitik», Reden und Aufsatz im Auftrage der «Freien Vereinigung für Flottenvorträg»,
Stuttgart 1900.
Williams Ε. E., Made in Germany, L. 1896.
Williamson, British Industries and Foreign Competition, 1894.
Zeppelin., Die Heere und Flotten der Gegenwart, Bd. I. 1896.
IV. ЛИТЕРАТУРА
;. БИОГРАФИИ
Adam J., (Julette Lamber), Guillaume II. (1890—1899), P. 1917.
Barrière M., Guillaume II et son temps, P. 1934.
Gardiner A. G., The Life of Sir Vernon Harcourt, L., 1923.
Garvin Y. L., The Life of Joseph Chamberlain, v. Ill, L. 1932—1933.
H a 11 e r J., Aus dem Leben des Fürsten Phillipp zu Eulenburg-Hertefeld, В. 1924.
Hei ff eric h К., Georg von Siemens, Β. I—III, В, 1923.
Herz fei d H., Johannes von Miguel, B. I—II, 1937.
Huldermann, Albert Ballin, 1922.
К ü r e η b e г g J. v., Fritz von Holstein. Die graue Eminenz, В. 1934.
L i η d о w E., Freiherr Marschall von Bieberstein als Botschafter in Konstantinopol,
1896—1812, Danzig 1934.
Ludwig E., Wilhelm der Zweite, B. 1926. (Перевод: Э. Людвиг, Последний
Гогенцоллерн (Вильгельм II), В. С. Вальдмана с лредисл. Л. Шелавина, 1929).
McDonald J. G., Rhodes, Life, L. 1927.
Michel 1 L., The Life of the Rt. Hon. Cecil John Rhodes 1853—1902, v. I—II, L. 1910.

680
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ1 И ЛИТЕРАТУРЫ
Mi И in S. G., Rhodes, L. 1936.
Mu schier R. C, Philipp zu Eulenburg, sein Leben und seine Zeit, Leipzig 1930.
S chmi d.t-P au.li E., Der Kaiser. Das wahre Gesicht Wilhelms II, B. 1928.
Spectator, Fürst Bülow und der Kaiser. Mit einer Wiedergabe aus ihrem geheimen
Briefwechsel, Dresden 1930.
Spickern a gel W., Fürst Bülow, Hamburg 1921.
Τ a r d i e u Α., Le prince de Bülow. L'homme et le milieu, la politique extérieure,
la politique intérieure, P. 1909.
Trot ha A. v., Grossadmiral von Tirpitz Flottenbau und Reichsgedanke, 1932.
Williams A. F. В., Cecil Rhodes, L. 1921.
Wolf M. L., Botschafter Graf Hatzfeldt, München1 1935.
2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Блондель Ж-, Торгово-промышленный подъем Германии, пер. с франц. под ред.
М. И. Туган-Барановского, с прил. статьи Г. Чернявского «Результаты
промышленной переписи Германской империи», СПб. 1900.
Варга Е., Экономические кризисы 1848—1935, т. I. Сравнительные материалы не
истории кризисов в ©ажнейших капиталистических странах, М. 1937.
Воронов Л., Иностранный капитал в России 1901.
Галеви Э., История Англии в эпоху империализма, т. I, пер. с англ. под ред. н
с предисл. Б. Вебера, М. 1937.
Гельфферих К., Развитие народного хозяйства Германии 1888—1913 гг., пер. ·
нем., М. 1920.
Гобсон, Империализм, пер. с англ. с предисл, В. Беленко, Л. 1927.
Гольдштейн И., Германские синдикаты и русский экспорт, М. 1914.
Губер Α. Α., Филиппинская республика 1898 и американский империализм, М. 1948.
Дармште τ τ е ρ, История раздела Африки, пер. с нем. под ред. и с предисл.
Ф. Ротштейна, М. 1926.
Дельбрюк Г., История военного искусства в рамкак политической истории. Пер.
с нем., т. IV. М. 1933.
Ерусалимский Α., Проблемы внешней политики Бисмарка в послевоенной
германской историографии. «Историк-марксист», 1929, т. XII.
Ерусалимский Α., Вопрос об ответственности за войну. (Документы мировой
войны, как орудие политической борьбы). «Историк-марксист», 1932,- № 1—2.
Ерусалимский Α., Происхождение мировой империалистической войны 1914—
1918 г'г; в освещении M. Н. Покровского. Сб. статей «Проти© исторической
концепции М, Н. Покровского», М.— Л., 1939.
Ε ρ у са л и мски й Α., Бисмарк как дипломат, М. 1940.
Зомбарт 'В., Народное хозяйство Германии в XIX и начале XX века. М;. 1934..
«История дипломатии», т. II, «Дипломатия в новое время (1872—1919. гг.)», под ред.
/В. П. Потемкина, М.,—Л., 1945.
«История дипломатии», т. III, «Дипломатия в период подготовки второй мировой
войны (1919—1939 гг.)», под ред. В..П. Потемкина, М — Л. 1945.
Кюльман Ф., Стратегия, М. 1939.
Лависси Рамбо, История XIX века, пер. с франц. под ред. академика р. В. Тар-
ле, т. VII, М. 193а '■· ·— · '. —:
Л е в и Г., Германские монополии, пер. с англ. М. М. Маврина, М. 1936.
Лихтенберже Α., Современная Германия, СПб. 1914.
Лященко П. И., История народного хозяйства СССР, т. П. М. 1947.
M о к ш e е в Ф., Генеральный штаб. Сравнительный очерк современного устройства
его в армиях: русской, германской, французской и австрийской, СПб. 1899.
Мольк Α., Германская интервенция против. Парижской Коммуны. М, 1939.
Мун П., Империализм-и мировая политика, пер. с англ. Ст. Вольского, М.—Л. 1928.
M э χ э н А. Г., Влияние морской силы на французскую революцию и империю
(1793—1812), т. HI,- спредисл. проф. Молок, М.—Л., 1940.
H а ρ очни цк& й А. Л., Значение письма И. В. Сталина «О статье Энгельса
»Знешняя политика русского царизма'4», 1950.
Недзевецкий В., О развитии военного дела у населения иностранных
государств. «Военный сборник», 1907, № 2.
Оль П. В., Иностранные капиталы в хозяйстве довоенной России, 1922.
«Оперативно-тактические взгляды германского флота», сборник статей из германской
/ военно-морской литературы, составил капитан 2 ранга А. Травиничев, 1941.
Павлович М., Империализм и борьба за великие железнодорожные и морские
пути будущего, Л. 1925.:
Пичета В. И. (ред.), История Чехии, М. 1947;
Покровский М. Н., Империалистическая война. Сборник статей 1915—1927 гг.1
М. 1929. :

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
581
Покровский C'A. Внешняя торговля и внешняя торговая политика России М.
1947.
Попов А.., Дальневосточная политика царизма в 1894—1901 гг.,
«Историк-марксист», т. XI, 1935.
Романов iE. Α., Россия в Манчжурии (1892—1906). Очерки по истории внешней
политики самодержавия в эпоху империализма, Л. 1928.
Романов Б. Α.— Очерки дипломатической истории русско-японской войны 1895—
1907, М.—Л. 1947.
Ротштейн Ф., Гитлеризм и прусско-германский империализм. «Исторический жуг>
нал», 1942, № 6.
Ротштейн Ф. А. Из истории прусско-германской империи. М.— Л. 1948.
Сказкин С. Д., Конец австро-русско-германского сЪюза, т. I, 1879—1884. М., Ш28.
Соболев M. Н., История русско-германского торгового договора. Птгр. 1915.
Тарле Е. В., Европа в эпоху империализма. 1871—1919, М — Л.
Трахтенберг И., акад., Денежные кризисы (1821—1968). «Мировые
экономические кризисы», т. Ill, М. 1937.
Хвостов В. М., Ближневосточный кризис 1895—97 гг., «Историк-марксист», т. XIII,
М. 1929.
Хвостов В. М., Проблема захвата Босфора в 90-х годах XIX века.
«Историк-марксист», 1930, т. XX.
Ш в а н е б а х., Денежные (преобразования и народное хозяйство, 1901.
Шеллендорф Б. Служба генерального штаба. Пер. с нем. Н. П. Михневича,
СПб. 1908.
Abu seh Α., Der Irrweg einer Nation, B. 1946.
Anastasoff Ch., The Tragic Peninsula. A History of the Macedonian Movement
for Independence since 1878, St. Louis, 1938.
Anderson P. R., The Background of Anti-English Feeling in Germany 1890—1902,
Washington 1939.
Andler Ch., Le pangermanisme continental sous, Guillaume II, P. 1915.
Andler Ch., Le pangermanisme colonial sous Guillaume II, P. 1916.
A η d г i 11 ο η H., L'expansion de l'Allemagne, Angoulême 1909
Ashlëy P. W. L., Modem Tariff History: Germany — United States — France, L. 1920.
Banze A.,. Die deutsch-englische Wirtschaftsrivalität 1897—1907, В. 1935.
Baum ont M., L'essor industriel et l'impérialisme colonial (1878—1904), P. 1937.
Becker W., Fürst Bülow und England, 1897—1909, Greifswald 1929.
Benig.nus S., Deutsche Kraft in Südamerika, Historisch-wirtsehaftliche Studien von
der Konquista bis zur Gegenwart, B. 1917.
Benton E. J., International law and diplomacy of the Spanish-American war,
Baltimore 1908.
Benzley R. C,The Road to Ruin in Europe, 1890—1914, L. 1932.
Bëràrd V., La France et Guillaume II, P. 1907.
Bergsträsser L., Geschichte der politischen Parteien, B. 1921.
Billot Α.,. La France et l'Italie. Histoire des années troublées 1881—1899, P. 1905.
Blond-el G., Les embarras de l'Allemagne, 1912.
Born hak С, Deutsche Geschichte unter Kaiser Wilhelm II, Leipzig 1922.
Born hak C, Die Kriegsschuld. Deutschlands Weltpolitik. 1890—1914, B. 1929
Brandenbürg E., Von Bismarck zum Weltkriege. Die deutsche Politik in den
■ Jahrzehnten vor dem Kriege. Dargestellet auf Grund der Akten des Auswärtigen
Amtes, 1924.
В rock ho у e В., Zur Entwicklung des preussisch-deutschen Kapitalexport. *Staats-
urid Sozialwissenschaftl. Forschungen», H. 148, Leipzig 1910.
В u 11 e r f i e 1 d P. K., The Diplomacy of the Bagdad Railway 1890—1914, Göttingen 1932.
Camban J., Le Prince Bülow et ses mémoires («Revue de Deux Mondes»)f
15 april 1931.
Carroll Ε. M., Germany and the. Great powers 1866—1914. A Study in public opinion
and foreign policy, N. Y. 1938.
Ça rt el lier i Α., Deutschland in der Weltpolitik, Jena 1923.
Ch era dame Α., L'Allemagne, la France et la question d'Autriche P., 1902.
Ch era dame-Α., La colonisation et les colonies allemandes, P. 1905.
Che* a dame Α., L'Europe et la question d'Autriche au seuil du XX siècle, P. 1906.
С h e г a d a m e Α., La question d'Orient. La Macédoine. Le chemin de fer de
Bagdad, P. 1903.
Clap h a mι J. H., The Economie Development of France and Germany 1815—1914,
Cambridge 1923.
С1 e r y A. R. de, La politique douanière de l'Allemagne. Depuis l'événement de Capri-
vi jusqu'à nos jours (1890—1925), P. 1935.
С r oc e B/, Geschichte Italiens 1871—1915, B. 1928.

582
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Dennis» Adventures in American Diplomacy 1896—190Θ (from unpublished documents),
N. Y. 1928.
«Deutschland unter Kaiser Wilhelm II». Schriftleitung Ph. Zorn, Η. ν. Berger, hrsg.
von S. Körte, В. I—III, В. 1914.
Dieckerhoff L., Deutschland — England und das Orientproblem in den 90-ea
Jahren, Münster 1926.
Dietrich R., England und Itadien 1887—1902 («Historische Vierteljarschrift»,
B. XXIX, H. 4).
Dillon E. J., The Ecclipse of Russia, N. Y. 1918.
D i о u r i t с h G., L'Expansion des banques allemandes à l'étranger. Ses rapports avec
le développement économique de l'Allemagne, P.— В., 1909.
Djang Feng Djen, The diplomatie relations between China amd Germany since
1898, Schanghai 1936.
Domeratzky L., Tariff relations between Germany and Russia (1890—1914),
Washington 1918.
Dôrzbacher (Ε., Die deutsche Sozialdemokratie und die nationale Machtpolitik bis
1914, Gotha 1920.
Earle E. M., Turkey, the Great powers and the Bagdad railway, A study in
imperialism, N. Y. 1923.
Eisenmann L., L'évolution intérieure de l'Allemagne de 1871 à 1914, Fasc. 1—4,
P. 1936.
Ess 1 en J. В., Die Politik des Auswärtigen Handels, Stuttgart 1925.
Eye к E., Das persönliche Regiment Wilhelm II. Politische Geschichte des Deutschen
Kaiserreiches von 1890 bis 1914. Erlenbach — Zürich. 1947.
Fay S. В., The Origin of the World War, v. I, N. Y. 1932. (Перевод: С. Фей,
Происхождение мировой войны т. I, с предисл. А. Попова, М. 1933).
F ei s H., Europe the World's Banker. 1870-H1914, New Haven 1930.
Fischer E., Holsteins Grosses Nein. Die deutsch-englische Bündnisvejrhandiungen.
1898—1901, В. 1925.
Franke О., Die Grossmächte in Ostasien von 1894 bis 1914, сб. «Deutschland und
der Weltkrieg», B. 1915.
Franke O., Die Gros&mächte in Ostasien von 1894 bis 1914. Ein Beitrag zur
Vorgeschichte des Krieges, Braunschweig —Hamburg 1923.
Friedjung H., Das Zeitalter des Imperialismus, 1884-41914, B. 1, B. 1919.
«Front wider Bülow». Staatsmänner, Diplomaten und Forscher zu seinen
Denkwürdigkeiten, hrsg. v. F. Thimme, München 1931.
G e г 1 о f f W., Die deutsche Zoll- und Handelspolitik von der Gründung des Zollvereins
bis zum Frieden von Versailles, Leipzig 1920.
Gif f en M. D., Faschoda, The incident and its diplomatic setting, Chicago 1931.
Goo с h G. P., Franco-German relations. 1871—1914, L. 1923.
Goo с h G. P., History of Modern Europe 1871—1919, L. 1923. (Сокращ. перевод-:
Гуч, История современной Европы, М. 1925).
G оо с h, G P., Germany, L. 1925.
G о о с h, G. P., Recent revelations of European Diplomacy, L.— N. Y. 1927
Gooch, G. P., Studies in Modern History, L. 1931.
G о oc h G. P., Before the war studies in diplomacy, L.—N. Y. 1936.
G r a b a u Α., Das Festungsproblem in Deutschlajid und seine Auswirkung auf die
strategische Lage von 1870—1914, В. 1935.
G r a t ζ und S с h u 11 e r, Die Aussenwirtschaftspolitik Österreich-Ungarn.
Mitteleuropäische Plane, Wien 1926.
G r о e η e г W., Das Testament des Grafen Schlief fen, В. 1926. (Перевод: В. Тренер
«Завещание Шлиффена», М. 1937).
Grothe H., Deutschland, Die Türkei und der Islam, Leipzig 1914.
Haie O. J. Publicity and diplomacy. With special reference to England and Germany
1890—1914, N. Y.—L. 1940.
H a 11 e r J., Die Ara Bülow. Eine historisch-politische Studie, В. 1922.
На 11 er J., England und Deutschland um die Jahrhundertwende, Leipzig 1929.
Hallgarten W., Vorkriegs-Imperialismus. Die soziologischen Grundlagen der
Aussenpolitik europaischer Grossmächte bis 1914, P. 1935.
H a 11 m a η η Η., Der Weg zum deutschen Schlachtflottenbau, Stuttgart 1933.
Harms В., Deutschlands Anteil am Welthandel und Weltschiffahrt, Stuttgart — Berlin—
Leipzig 1916.
Harris F., Jahre der Reife, B. 1930.
Härtung F., Deutsche Geschichte vom Frankfurter Frieden bis zum Vertrag von
Versailles, 1871—1919. 2 neu bearb. und erweiterte Aufl. der Deutschen Geschichte
von 1871 bis 1914, Bonn —Leipzig 1924.
Hashagen J., Umrisse der Weltpolitik, Β. I (1871—1907), Leipzig —Berlin 1918,
Hauser H., Les méthodes allemandes d'expansion économique, P. 1916*—1917.

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
583
Hàuser H., Histoire Diplomatique de l'Europe, 1871—1914, 2 v., P. 192Ô.
Helfferich K., Auslandswerte («Bank-Archiv», 15 april 1911, iNb 14).
Helfferich K-, Die Vorgeschichte des Weltkrieges, В. 1919.
Helfferich К. (Die deutsche Türkeipolitik, 1921).
Henning R., Die deutschen Bahnbauten in der Türkei, ihr politischier, militärischer
und wirtschaftlicher Wert, Leipzig 1915.
Herken der g К., Times und des deutsch-englische Verhältniss im Jahre 1898., B.
1925.
Hoernigk R., Italien zwischen Frankreich und dem Dreibund. Die politischen
Beziehungen zwischen Deutschland und Italien 1890 bis 1906, Inaug.-Diss.,
Halle 1931.
Hoetzseh O., La politique extérieure de l'Allemagne de 1871 à 1914, Genève —
Berlin 1933.
Hoffmann Ross J. S., Great Britain and the German Trade Rivalry 1875—»1914,
Philadelphia—London 1933.
Hohlfeld J., Geschichte des Deutschen Reiches, Leipzig 1924.
H ol born H., Deutschland und die Türkei, 1878—1890, B. 1926.
Hubert L., L'Effort Allemand. L'Allemagne et la France au point de la vie
économique, P. 1911.
Ibbeken R., Das aussenpolitische Problem Staat und Wirtschaft in der Deutschen
Reichspolitik 1880—1914. Untersuchungen über Koloniailpolitik, internationale
Finanzpolitik, Handelsverträge und die Bagdadbahn,, Schleswig 1928.
îbîtch Α., La chemin de fer de Bagdad au point de vie politique, économique et
financière ou l'expansion de l'Allemagne en Orient, Bruxelles — Leipzig 1913.
îrmer G., Völker lämmerung im Stillen Ozean, Leipzig 1915.
Italic us, Italiens Dreibundpolitik 1870—1896, München 1928.
J e i d e 1 s О., Die Beziehungen der deutschen Grossbanken zur Industrie mit
besonderer Berücksichtigung der Eisenindustrie. Staats- und Sozialwiseënschaftlichen
Forschungen. B. XXIV, Leipzig 1905.
Junk Α., Die Mächte auf der ersten Haager Friedenskonferenz, Diss., Frankfurt 1929.
Kehr E., Der Kampf um das erste Flottengesetz, Inaug.-Diss., В., 1929.
Kehr E., Schlachtflottenbau und Parteipolitik, 1894—1901, B. 1930.
Keller K., Deutschlands auswärtige Politik von Caprivi bis Bethmann-Hollvèg. Eirt
kritischer Überblick, 1921.
К i m ρ e η Ε., Die Ausbreitungspolitik der Vereinigten Staaten von America,
Stuttgart—Berlin 1923.
Kloster W., Der deutsche Genêralstab und der Präventivkriegsgedanke, Stuttgart
1923.
К rem er W., Der soziale Aufbau der Parteien des Deutschen Reichstages von 1871—
1918, Emsdetten 1934.
К u с ζ i η s к i J., Wittkowski. Die deutsch-tussische Beziehungen in den letzten 150
Jahren, В. 1947.
Kuczinski J., Die Geschichte der Lage der Arbeiter in Deutschland von 1800 bis in
der Gegenwart. Berlin. 1947. (русск. пер. Кучинский Ю. Историй условий труда
в Германии, М. 1949).
Kuczinski J.> Studien zur Geschichte des deutschen Imperialismus. Ëd. I, В. 1948.
Lair M., L'impérialisme allemand, P. 1902.
Langer W. L., The diplomacy of imperialism 1890-н1902, v. I—И, N. Y.—L. 1935.
Legge J., Kapital und Verwaltungsüberfremdung bei der Industrie und den
Verkehrsanstalten Deutschlands von 1800 bis 1923—1924, Halberstadt 1924.
Lemon on E., L'Europe et la politique Britannique (1882—1909), P. 1910.
Lenz M., Deutschland im Kreis der Grossmächte 1871—1914, В. 1925.
L e u ρ о 11 Ε., Die Aussenpolitik in den bedeutendsten politischen Zeitschriften
Deutschlands 1890—1909, Leipzig 1933.
Leusser H., Ein Jahrzehnt deutsch amerikanischer Politik (1897—1906), München
1928.
Lew in E., The Germans and Afrika. L. 1939.
Lewinsohn (Monis), Das Geld in der Politik, B. 1930.
Lichtenberger H. et Petit P., L'impérialisme économique allemand, P. 1918.
L i e f m a η η, Kartelle und Trusts und die Weiterbildung der Volkswirtschaftlichen
Organisation, Stuttgart 1910.
L о e b E., Die Berliner Grossbanken in den Jahren 1895 bis 1902 und die Krisis der
Jahre 1900 und 1901, Leipzig 1903.
Loh mey er R, Die Politik des Zweiten Reiches 1870—1918, B. I—II, B. 1939.
Lothar W., Der Alldeutsche Verband 1890—1918. Ein Beitrag zur Geschichte der
öffentlichen Meinung in Deutschland in den Jahren vor und während des
Weltkrieges, «Historische Studien». H. 278, B. 1935.

584
УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
I. о t ζ W., Die Handelspolitik des Deutschen Reiches unter Graf Caprivi und Fürst
Hohenlohe (1890—1900), Leipzig 1901.
Love 11 R. J., The Struggle for South Africa, 1875—н1899. A study in economic
imperialism, N. Y. 1934.
Mach R. v., Aus bewegter Balkanzeit, 1879—1918, В. 1928
M a h a η Α., The Influence of Sea-Power upon History, L. 1890.
M e i η e с к e F., Preussen und Deutschland im 19 und 20 Jahrhundert Historische und
politische Aufsätze, München — Berlin 1918.
Mein ecke F., Geschichte des deutsch-englischen Bündnisproblems 1890—190L
München — Berlin 1927.
Me i necke F., Zur Geschichte der deutsch-englischen Bündnisverhandlurigen von 1901,
Delbrückfestschrift «Am Webstuhl der Zeit», 1928.
M e η η e В., Krupp. Deutschlands Kanonenkönige, Zürich 1937.
Michalik В., Probleme des Deutschen Flottenbaues, Breslau 1931.
Miller W., The Ottoman Empire 1901 — 1913, Cambridge 1913.
Moukhtar-Pacha, La Turquie, l'Allemagne et L'Europe. Depuis le Traité de
Berlin jusqu'à la Guerre Mondiale, P. 1924.
Morris H. C., The History of Colonisation, ν. Ι—H, Ν. Y. 1900.
Norden A.., Lehren Deutscher Geschichte. Zur politischen Rolle des FinanzKapitala
und der Junker, B. 1947.
Ο η с к е η Η., Die Vorgeschichte des Weltkrieges, сборник «Deutschland und der
Weltkrieg», B. 1915.
On с ken H., Das alte und das neue Mitteleuropa; historisch-politische Betrachtungen
über deutsche Bündnispolitik im Zeitalter Bismarcks und im Zeitalter des
Weltkrieges, Gotha 1917.
Oncken H., Das Deutsche Reich und die (Vorgeschichte des Weltkrieges, B. II,
Leipzig 1933.
Pascal R., Deutschland. Weg und Irrweg, B. 1947.
Pinon R., France et Allemagne (1870—1913), P. 1913.
Prell er H., Salisbury und die Türkische Frage im Jahre 1895. Eine Einzelunter-
sluchung zur Geschichte der deutsch-englischen Beziehungen der Vorkriegszeit,
Stuttgart 1930.
Pribram Α. F., England and the International Policy of the European Great
Powers. 1871—1914, Oxford 193L
Raab Α., Die Politik Deutschlands im Nahen Orient von 1878 bis 1908, Wien 1936.
Ragey L., La question du chemin de fer de Bagdad 1893—1914, P. 1936.
Reventlow G. iE., Deutschlands auswärtige Politik 1888—1914, B. 1918.
Rêvent low G. E., Politische Vorgeschichte des grossen Krieges, B. 1919.
Riesser, Die deutschen Grossbanken und ihre Konzentration im Zusammenhange
mit der Entwicklung der Gesammwirtschaft in Deutschland, Jena 1910.
Ritter G., Die Legende von der verschmähten englischen Freundschaft 1898—1901..
Beleuchtet aus der neuen englischen Akten Veröffentlichung, Freiburg 1929.
Rohrbach P., Die Bagdadbahn, Berlin — Leipzig 1911.
Rosendorf R., Die deutschen Banken im überseeischen Verkehr («Schmollers
Jahrbücher», 1904, B. XXVIII, H. 4).
Rudt von; Collenberg L.,, Die deutsche Armee von 1871 bis 1914, B. 1922.
Sartorius v. Walterhäüsen, Deutsche Wirtschaftsgeschichte 1815—1917, Jena
1920.
S a s s J., Die deutschen Weissbücher zur auswärtigen Politik 1890—1914. Geschichte
und Bibliographie, Berlin — Leipzig 1928.
S chi η η er W., Der Österreichisch-italienische Gegensatz auf dem Balkan und an der
Adria, Stuttgart 1936.
Schlesinger Α., Political and Social History of the United States, 1829—1925,
N. Y. 1927.
Schmidt H., Eisenbahnwesen in der asiatischen Türkei, В. 1914.
Schmidt-Pauli E. v., Fürst Bülow Denk-Unwürdigkeiten. Ein Protest von E. v.
Schmidt-Pauli, B. 193L
Schmoller G. F. v., Zwanzig Jahre deutscher Politik (1897—1917). Aufsatze und:
Vorträge, München — Leipzig, 1920.
Schoeler H„ Die Denkwürdigkeiten des Fürsten Bülow, 1931.
Schröder W., Das persönliche Regiment, В., 1907.
Schulze-Goevernitz G., Britischer Imperialismus und englischer Friedhandet
zu Beginn des zwanzigsten Jahrhunderts! Leipzig 1906.
Schüssler W., Deutschland zwischen Russland und England, Leipzig 1940.
Schwe rtf eger В., Der Weltkrieg der Dokumente. Zehn Jahre Kriegsschuldfof-
schung und ihr Ergebnis, B. 1929.
Sèyfert G., Die militärischen Beziehungen zwischen den deutschen und Österreich*
ungarischen Generalstäben, 1934.

УКАЗАТЕЛЬ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
585
Singer Α. und H e 1 m о 11, Geschichte des Dreibundes, Leipzig 1914.
Sitki В., Das Bagdadbahn-Problem 1890—1903, Inaug.—Diss., Freiburg 1935.
Smith M., Militarism and statecraft, N. Y.—* L. 1918.
S ο η t a g R. J., The Cowes Interview and the Kruger Telegramm, «Political Science
Quarterly». June 1925.
Sont a g R. J., European Diplomatic History, 1871—1932, N. Y. 1933.
Spellmeyer H., Deutsche Kolonialpolitik im Reichstag, Stuttgart 1931.
Stieve F., Deutschland und Europa 1890—1914. Ein Hamdbuch zur Vorgeschichte
des Weltkrieges mit den wichtigen Dokumenten, B. 1926.
Stil lieh O., Geld- und Bankwesen, B. 1907.
Stresemann G., Englands Wirtschaftskrieg gegen Deutschland, Stuttgart — Berlin
1915.
S up a η Α., Die territoriale Entwicklung der europäischen Kolonien, Gotha 1906.
Thimme F., Die Krügerdepesche, «Europäische Gespräche», 1924, № 3.
Tow η send M. H., The Origins of Modern German Colonialism, N. Y., 1921.
Τ о w η s e η d M. H., The Rise and Fall of the German Colonial Empire, N. Y. 1929.
Vagts Α., Mexico, Europe und Amerika unter besonderer Berücksichtigung der
Petroleumpolitik, B. 1928.
Vagts Α., Deutschland und die Vereinigten Staaten in der Weltpolitik, L. 1935.
Valentin V., Deutschlands Aussenpolitik von Bismarck Abgang bis zum Weltkriege,
B. 1921.
V i a 11 a t e Α., Essais d'histoire diplomatique américaine. Le développement
territorial des Etats-Unis. Le canal interocéanique. La guerre hispano-américaine, P. 1905.
V i a 11 a t e Α., L'Impérialisme économique et les relations internationales pendant le
dernier demi-siècle (1870—1920), P. 1923.
Wahl Α., Deutsche Geschichte (1871—1914), В. I—IV.
Weber Α., Depositenbanken und iSpekulationsbanken. Ein Vergleich deutschen und
englischen Bankwesens, München—»Leipzig, 1922. (Перевод: A. Be бе ρ, Банки де-
позитивные и спекулятивные, под ред. А. Аксельрода с дополн. Пуховецкого,
М.—Л. 1928).
Weinberg Α., Manifest Desturig. A study of Nationalist Expansionism in américain
History. Baltimore 1935.
Wert heim er M. S., The Pan-German League 1890—1914, Ν. Y. 1924.
Wiedenfeld Κ·, Die Nordwesteuropäischen Welthäfen, В. 1903.
Wohl ers G., Die staatserchtliche Stelluns des Generalstabes in Preussen und dem
Deuschen Reich. Geschichtliche Entwicklung bis zum Versailler Frieden. Bonn u.
Leipzig 1921.
Wolf J. В., The Diplomatie History of the Bagdad Railway, Columbia 1936.
Wolff Th., Das Vorspiel, München 1925.
Wolker Ε. Α., A History of South Africa, London 1928.
Woodward E. L., Great Britain and the German Navy, Oxford 1935.
Wright M. J., Wright's Official History of the Spanish-American War, Washington 1900.
W u d J. Α., Die Rolle der Burenrepubliken in der auswärtigen und kolonialen Politik
des Deutschen Reiches in den Jahren, 1889—1990, Nürnberg 1927.
Zach L., 50 Jahre Zentrums Wirtschafts- und Sozialpolitik im Reichstag 1871—1921,
B. 1921.
Zapp M., Deutsch-fraftzosische Annäherungs-Versuche und ihr Scheitern in den
Jahren 1890—1898, Leipzig 1929.
Ziekursch J., Politische Geschichte des neuen Deutschen Kaiserreiches, B. III.
Das Zeitalter Wilhelm II (1890—1918), Frankfurt am'Madn 1930.
Zimmermann, Die Handelspolitik des Deutschen Reiches von Frankfurter Frieden
bis zur Gegenwart, 1901.
Zimmermann Α., Geschichte der deutschen Kolonialpolitik, B. 1914.
Zims В., Die Grossmächte und der Spanisch-Amerikanische Krieg, Münster 1929.
Ζ ü h 1 k e H., Die Rolle des Fernen Ostens in den politischen Beziehungen der
Mächte 1895—1905, B. 1929.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН1
А
Абдул-Хамид II (1842—1918), турецкий
султан (1876—1909) — 136, 138, 144,
193—195, 197—199, 212, 229, 232, 233,
236, 240, 241, 248, 254, 256—258, 266,
269, 271, 404, 409, 489, 492—495,500,559.
Агинальдо (Aguinaldo), Эмилио (р. 1870),
вождь восставшего против Испании
населения Филиппинских о-в (1898) — 465,
470, 471.
Айнем (Einem), Карл фон (р. 1853),
генерал, состоял во втором отделе
германского ген. штаба, военный министр
Пруссии (1903—1909)—65.
Альбрехт Мекленбургский (Albrecht
Mecklenburg), герцог, один из руководителей
германского «Колониального
общества» — 333.
Андраши (Andrassy), Юлиус (1823—1890),
граф, венгерский государственный
деятель, министр иностранных дел Австро-
Венгрии (1871,—1879) — 126.
Анцер (Anzer), Иоганн Баптист фон
(1851—1903), немецкий епископ, глава
католической миссии в Шаньдуне,
сторонник захватнической политики
германского империализма в Китае — 367, 376.
Аоки (Aoki), Сюдзо (1844—1914),
японский посланник в Берлине (1892—1897),
министр иностранных дел Японии
(1898—1900)—348, 350, 351.
Аренберг (Arenberg), Франц Людвиг фон
(1849—1907), депутат католической
партии центра в германском рейхстаге
(с 1890) —185.
Арним (Arnim), Гарри фон (1824—1881),
граф, германский дипломат, посол в
Париже (1872—1874) — 83.
Арним-Мускау (Arnim-Muskau), Герман
фон (1839—1919), крупный аграрий,
один из руководителей «Пангерманского
союза», депутат рейхстага от партии
«свободных консерваторов» (1887—
1906)—54, 188, 189, 275, 320, 472, 510.
Б
Бадени (Badeni), Казимир Феликс (1846—
1906), премьер-министр и министр внут-
1 Как правило, сведения даются на
период, который охватывается настоящим
исследованием (1895—1900).
ренних дел Австро-Венгрии ( 1895—
1897) — 252, 478—484, 487.
Баллестрем (Ballestrem), Франц (1834—
1910), граф, один из вождей
католического центра, председатель рейхстага
(1898—1906)—55.
Баллин (Ballin), Альберт (1857—1918),
директор Гамбург-Американской
пароходной компании — 24, 330.
Бальфур (Balfour), Артур Джемс (1848—
1930), лорд, дипломат, консерватор,
первый лорд казначейства и лидер палаты
общин (1895—1902)—115, 163, 405,408,
409, 414, 415, 416, 455, 496, 514, 518.
Барт (Bart), Теодор (1849—1909), лидер
германской партии «Свободомыслящий
союз» (осн. 1893), депутат рейхстага,
редактор «Nation» — 223, 248, 282, 305,
335, 336, 392, 394.
Бассерман (Bassermann), Эрнст (1854—
1917), лидер национал-либеральной
партии Германии, член «Пангерманского
союза», депутат рейхстага (с 1893) —
486, 531, 533.,
Бебель (Bebel), Август (1840—1913), один
из основателей и вождей германской
социал-демократии и II Интернационала,
депутат рейхстага — 58, 60—62, 118,
119, 186, 224, 268, 306, 342, 395—397,
399, 401, 426, 531, 532, 534, 557, 561, 568.
Бек (Beck), Фридрих
(1830—1920)—барон, начальник австро-венгерского
генерального штаба (1881—1906)— 162, 163,
176.
Беккер (Becker), Вилли, немецкий
буржуазный историк—13.
Белинский, Виссарион Григорьевич (1811 —
1848), великий русский революционный
демократ, литературный критик и
публицист — 552.
Беннигсен (Bennigsen), Рудольф фон
(1824—1902), лидер
национал-либеральной партии Германии (до 1898), видный
депутат рейхстага —120, 304, 317, 318,
342, 476.
Бересфорд (Beresford), Чарльз (1846—
1919), лорд, английский адмирал —
431—436.
Бернштейн (Bernstein), Эдуард ( 1850—
1932), один из вождей германских
социал-реформистов, идеолог
ревизионизма и оппортунизма — 264, 399—401, 426,
533, 534, 551. 567.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
587
Вертело (Berthelot), Марселнн Пьер Эжен
(1827—1907), известный французский
ученый-химик, министр иностранных дел
Франции (1895—1896) — 112.
Беттихер (Botticher)., Карл Генрих фон
(1833—1907), прусский министр и статс-
секретарь ведомства внутренних дел
Германии (1880—1897), депутат
рейхстага (с 1878) —81, 324, 325.
Биверидж (Beveridge), Альберт Иеремия
(1862—1927), реакционный
американский политический деятель,
республиканец, член сената (с 1899)—471.
Бисмарк (Bismarck), Герберт фон (1849—
1904), граф, старший сын князя
О.Бисмарка, германский дипломат, статс-
секретарь ведомства иностранных дел
(1886—1890) — 75, 76, 219, 318, 419, 473,
474, 546.
Бисмарк (Bismarck), Вильгельм (1852—
1901), второй сын князя О. Бисмарка,
начальник провинции Восточной
Пруссии (с 1895) —76.
Бисмарк-Шенгаузен (Bismarck-Schônhaib
sen), Otto Эдуард Леопольд фон (1815—
1898), князь, основатель Германской
империи, министр-президент Пруссии
(1862—1890) и имперский канцлер
(1871—1890)—8, 9, 12, 24—27, 44, 45,
53, 56, 59, 63,· 67—69, 75-77, 82—85,
87, 108, ПО, 125—130, 132, 149, 151, 165,
175, 179, 191—193, 203, 206, 211, 218—
229, 239, 248, 249, 263, 267, 271, 276, 292,
295, 301, 303, 318, 319, 321-327, 335,
337, 339, 340, 342, 344, 353, 382, 392,
473, 477, 507; 520, 542, 544, 557, 562,
563, 569.
Бланк (Blanc), Альберт (1835—1904),
итальянский дипломат, министр
иностранных дел в правительстве Криспи
(1893—1896)—.114, 125. 153, 154, 156—
159, 161, 166.
Блейхредер (Bleichrôder), Гершель (1822—
1893), немецкий банкир — 55, 151, 191,
346.
Богуславский (Boguslawski), Альберт фен
(1834—1905), немецкий генерал и
военный писатель — 462.
Борис III (1894—1943), сын Фердинанда I
Кобургского, царь Болгарии (1918—
1943) — 169.
Бранденбург (Brandenburg), Эрих (р. 1868),
германский буржуазный историк —13.
Брандт (Brandt), Макс Август Сципион
фон (р. 1835), германский дипломат,
посланник в Пекине (1875—1893), автор
многих книг о Китае —349—351, 356.
359.
Бродрик (Brodrick), Вильям Джон (р. 1856),
английский государственный деятель,
товарищ военного министра (1895—98),
товарищ министра иностранных дел
(1898—1900), военный министр (1900—
1903) —438.
Бронзарт-Шеллендорф (Bronsart ν.
Schellendorf). Вальтер фон (1833—1914).
лрусский генерал, военный министр
Пруссии (1893—1896) — 462.
Будберг, Андрей Андреевич, русский
дипломат, временный поверенный в делах
в Берлине (1899) —298.
Буржуа (Bourgeois), Леон (1851—1925).
представитель Франции на I Гаагской
конференции (1899)—213, 525.
Бухка (Buchka), Гергард фон (р. 1851),
директор колониального департамента
ведомства иностранных дел Германии
(1898—1900),депутат рейхстага (с 1893),
консерватор — 510.
Бюлов (Bûlow), Бернгард фон (1849—
1929), князь, германский дипломат,
посол в Риме (1893—1897),
статс-секретарь ведомства иностранных дел (1897—
1900), имперский канцлер и министр-
•президент Пруссии (1900—1909)—21, 38,
39, ИЗ, 114, 126. 154, 156—159, 176, 177.
206, 322—324, 326, 335—339, 343, 344,
362, 363, 367, 375, 379, 380, 381, 383,
384, 387, 388, 390, 392, 393, 400, 405,
411—417, 419—421, 423, 427—429, 436,
439, 441, 442, 448—452, 456, 458, 463,
464, 465, 472, 473, 475, 476, 486—495,
495—497, 502, 504—508, 511, 512, 516—
521, 526, 531, 534, 535, 537, 538, 542,
546, 566.
В
Вагнер (Wagner), Адольф (1835—1917),
немецкий буржуазный экономист —
332
Валь (Wahl), Рудольф (р. 1894),
германский промышленник, директор крупной
кёльнской фирмы — 379.
Вальдерзее (Walderseé), Альфред фон
(1832—1904), граф, близкий друг
Вильгельма II, начальник генерального
штаба германской армии (1882—1891),
генерал-фельдмаршал (1900),
главнокомандующий войсками европейских держав
по подавлению «боксерского восстания»
в Китае (1900—1901) — 21, 44, 68, 69,
71, 72, 81—83, 145, 248, 249, 266, 273,
303, 315, 319, 322, 326, 372, 392, 425, 483,
533.
Вангенгейм (Wangenheim), Конрад фон
(Ш49—1926),, крупный германский
аграрий, один из основателей «Союза
сельских хозяев», депутат рейхстага (1898—
1903) и ландтага — 535, 536.
Вассос, греческий полковник — 261, 262.
Вегенер, германский вице-адмирал, автор
книги «Морская стратегия мировой
войны» (1929) —309.
Вейлер, испанский генерал,, принимавший
участие в подавлении восстания на
о. Куба (1895) — 460.
Велдерндорф-Варедейн (Völderndorf-Ware-
dein), Otto, барон (1825—1899),
государственный советник в Баварии,
крайний реакционер — 335.
Веллан, чиновник германской
колониальной администрации в Африке, участник
карательных экспедиций против
туземного населения—185.

588
УКАЗАТЕЛЬ ИМЁН
Вельзерсгеймб (Welsersheimb), Рудольф,
граф, руководитель отделения в австро-
венгерском министерстве иностранных
дел (1895-1900) —164, 165.
Верман (Woermann), Адольф (1847—
1911), один из руководителей
«Колониального общества», глава пароходной
компании Гамбург — Западная Африка,
член наблюдательного совета банка «Dis-
conto-Gesellschaft», депутат рейхстага,
национал-либерал—93, ЮЗ, 331,392, 509.
Вернер, один из деятелей аграрно-консер-
вативной «партии социальной
реформы», правый депутат рейхстага — 187.
Вид (Wied), Вильгельм (р. 1876), принц,
президент «Флотского союза» (1898), в
будущем король Албании (1914) —343.
Виктория (Victoria), (1819—1901),
королева Соединенного Королевства
Великобритании ч Ирландии (1837—1901),
императрица Индии (с 1867) —91, 144,
403, 406, 505.
Виллард (Villard), Генри (1835—1900),
крупный американский финансист,
директор «Edison Electric Light
Company» — 279.
Вильгельм I (Wilhelm Ι), (1797-Λ888),
прусский король (1856—1888) и
германский император (1871—1888)—26, 55,
60, 67, 220, 318.
Вильгельм II (Wilhelm И), (1859—1940),
прусский король и германский
император (1888—1918), —8, 13, 39, 45, 48, 49,
55, 67—70, 77—83, 89, 93, 95, 96—98,
100—105, 116, 118—122, 133, 136—144,
147, 148, 154, 155, 157, 158, 160, Î65—
169, 171, 174, 175, 189, 190, 193, 197—202,
205, 206, 210—217, 219, 220, 227, 228, 230,
233, 238, 240—250, 254, 255, 261—263,
265, 266, 269, 271, 272, 273, 277, 278, 286,
288, 291, 295, 300, 302, 303, 306, 307,
311—315, 318—324, 326—328, 331, 333—
335, 337, 347, 349, 351, 352, 357—359,
361—363, 366—374, 378—385, 388, 392,
403, 405—407, 411, 413, 415, 416, 421,
423, 427, 429, 439, 440, 446, 450, 452,
453, 455, 456, 463, 464, 470, 483, 486,
487, 490—497, 501—503, 505, 506, 516—
518, 521, 522—525, 527, 529—532, 537,
544, 546, 557, 566, 570.
Вильяме (Williams), Эрнст Эдвин,
английский' публицист, автор статей и
памфлета об угрозе торговой конкуренции
Германии — 181.
Виндекс (Vindex — псевд.) (Malcolm
McColl), английский публицист — 273.
Винсент (Vincent), Говард, основатель
«Объединенной имперской торговой лиги»,
сторонник создания Имперского
таможенного союза — 31, 32, 283.
Винтерфельд, один из директоров банка
«Berliner Handelsgesellschaft»,
генеральный консул Трансвааля в Берлине — 90.
Висконти-Веноста (Visconti-Venosta), Эми-
лио (1829—1914), министр иностранных
дел Италии (1896—1898 и 1899—1901) —
231—232.
Витали, крупный французский промыва
ленник — 495. ч
Витте, Сергей Юльевич (1849—1Ö15),
министр финансов царской России ( 1892—
1903) — 238, 247, 363, 380, 434, 440, 524.
Волькенштейн-Тростбург /Wolkenstein-
Trostburg), Антон (р. 1832), граф,
австро-венгерский посол в Париже ( 1894—
1903) — 140, 152.
F
Гаген (Hagen), Максимилиан фон (р. 1886)„
немецкий буржуазный историк и
публицист—14.
Галиб-бей, турецкие посол в Берлине
(1896, 1897) —195, 240, 266.
Галле (Halle), Эрнст, руководитель
отдела информации морского ведомства
Германии, редактор «Nauticus» — 333.
Галлер (Haller), Иоганн (р. 1865),
немецкий буржуазный историк — 13.
Гамман (Hamman), Otto (1852—1928),
немецкий публицист, начальник отдела
печати ведомства иностранных ' дел
(1894—1916) —12.
Гаммахер (Hammacher), Фридрих (1824—
1904), германский промышленник,
председатель Союза горнозаводчиков в
Дортмунде, депутат, рейхстага ( 1881—
1898), национал-либерал—il 17, 313, 314,
339.
Гаммерштейн (Hammerstein), Эрнст фон
(1827—1914), министр земледелия
Пруссии (1894—1901)—85, 299:
Ганземанн (Hansemann), Адольф (1826—
1903), директор банка «Disconto-Gesell-
schaft» —39, 55, 103, 333, 424, 451, 509,
Ганото (Hanotaux), Габриэль (р. 1853);
французский буржуазный историк,
министр иностранных дел Франции ( 1894—
1895 и 1896—1898) —195, 213, 2.15, 235,
238, 239, 245, 246, 262, 379, 447.
Гарвин (Garvin), Джемс Луи (1868—'
1947), английский журналист, писатель
и издатель, биограф Дж. Чемберлена,
редактор консервативного «Observer»
(1908—1942)—20, 410, 519.
Гарден (Harden), Максимилиан (1861—
1927), немецкий публицист и
литературный критик, основатель политического
еженедельника «Die Zukunft» (осн.
1892)—335, 463.
Гаркорт (Harcourt), Вильям Джордж Вер-,
нон (1827—1904), канцлер казначейства
(1892—1895), лидер либералов в палате
общин (1894—1898)—183, 413.
Гаррис (Harris), Френк (р. 1856),
английский писатель и журналист — 294.
Гартман (Hartmann), Густав, немецкий
банкир, родственник Вермана — 39, 509.
Гартман (Hartmann), Эдуард (1842—1906),
немецкий философ — 541.
Гартунг (Härtung), Фриц (р. 1883),
немецкий буржуазный историк — 11.
Гатцфельд (Hatzfeldt), Пауль (1831 —
1901), граф, германский дипломат,
посол в Лондоне (1885—1901)—84, 87,
96, 97, 100—102, 106, 114—117, 154, 155,

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
589
167, 169, 173, 174, 197, 230—232, 234,
236, 237, 241, 258, 259, 261, 266, 274,
276—278, 369, 373—375, 381—383, 386,
408—419, 421, 423, 424, 427-430, 439,
444—447, 448, 452, 453, 505, 506, 516.
Гауссман (Haussmann), Конрад (1857—
1922), лидер прогрессистской
южногерманской «народной партии», депутат
рейхстага (с 1890) —118, 223.
Гауч фон Франкентурн (Gautsch v.
Frankenthurn), Поль (1851—1918),
министр-президент Австро-Венгрии (ноябрь
1897 —март 1898)—482, 483.
Гейкинг (Heyking), Эдмунд фон (1850—
1915), барон, германский дипломат,
посланник в Пекине (1896—1899)—361,
362, 364, 365, 376, 377, 379, 383, 385,
386, 390.
Гейль-цу-Геррнсгейм (Heyl-zu-Herrnsheim),
Вильгельм (1843—1915), владелец
крупных ломестий и фабрикант кожи в
Вормсе, депутат рейхстага, национал-
либерал, член «Пангерманского
союза»—281, 282, 360.
Гейне (Heine), Генрих, (1797—1856),
великий немецкий поэт и писатель — 57.
Генрих Гогенцоллерн (Heinrich Hohenzol-
lern), - (1862—1929), прусский принц,
брат Вильгельма II, командующий,
военной экспедицией в Китае (1897) — 381,
382, 384, 386, 388, 395, 433, 504.
Георг I (1845—1913), король Греции
(1863-4913) — 269.
Георг (р. 1869), греческий принц, сын
короля Георга I, губернатор Крита (1898—
1906)—488.
Гертлинг (Hertling), Георг (1843—1919),
германский политический деятель,
депутат рейхстага от партии
католического центра (1896—1912), представляв-
. ший интересы Баварии —314, 341.
Герфф (Herff), фон, германский
генеральный, консул в Претории (1895—1896) —
92, 93, 99, 100.
Герц, Адольф, глава немецкого
акционерного общества «Адольф Герц и К°»,
финансировавшего горнозаводские пред-
; приятия в Трансваале,— 91, 505.
Герцен, Александр Иванович; (1812—1870),
выдающийся русский демократ,
философ, писатель, публицист — 24—26.
Гёте (Goethe), Иоганн Вольфганг (1749—
1832), великий немецкий ' поэт и гаи-
. сатель — 548.
Гирш, барон, австрийский банкир — 192.
Гитлер, Адольф, главарь германского
фашизма, германский рейхсканцлер и «фю-
' pep» (1933—1945)—8.
Гиффен (Giffen), Роберт (1837—1910),
английский буржуазный экономист и
статистик — 31.
Гладстон (Gladstone), Вильям Юарт
(1809—1898), лидер либеральной
партии, глава либерального правительства
Англии (последний кабинет Г.— 1892—
1894) —181.
Гобино (Gobineau), Джозеф Артур (1816—
1882), французский дипломат и
писатель, основатель антропологического
направления в буржуазной социологии,
идеолог расизма — 48.
Гобрехт (Hobrecht), Артур (1824—1912),
один из лидеров национал-либеральной
партии Германии, депутат рейхстага
(1881—1893)—301.
Гобсон (Hobson), Джон Аткинсон (р. 1858),
английский экономист и политический
деятель, социал-либерал — 48.
Гоген, кельнский банкир — 40.
Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (Hohenlohe-Schil-
lingsfürst), Хлодвиг (1819—1901), князь,
: имперский канцлер и министр-президент
Пруссии (1894—1900)—21, 80—82, 96,
97, 102, 104, 107—111, 114, 119, 122, 136,
140, 141, 144, 145, 147—149, 151, 159—'161,
163—165, 167—169, 183, 189. 198, 199,
202, 208, 209, 212, 213. 215, 216, 221, 224,
226, 227, 239, 240, 242, 245—249, 262,
276, 286, 291, 300, 301, 312—316, 318—
328, 333—337, 340, 359, 361—363, 367,
368—374, 380, 411, 417, 441, 451, 457,
475, 477, 517, 523, 529, 531, 532, 536,
546.
Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (Hohenlohe-Schil-
lingsfurst), Александр (1862—1924), сын
князя Хл. Гогенлоэ, депутат рейхстага
(1893—1903)—80, 211, 321, 529.
Гогенлоэ-Эринген (Hohenlohe-Öhringen),
фон, принц, германский поверенный в
делах в Лондоне (1896) —231.
Голлебен (Holîeben), Теодор фон (1838—
1913), германский дипломат, посол в
Вашингтоне (1897—1903)—465.
Голуховский (Goluchowski), Агенор (1849—
1921), крупный польский магнат,
австро-венгерский дипломат, министр
иностранных дел Австро-Венгрии (1895—
1906) — 114, 125, 136—143, 144, 146, 148,
149, 157, 158, 161—165, 169—172, 175,
17Ö, 190, 195, 201, 212, 216, 220, 237,
241—244, 246, 250—253, 258, 271, 429,
464, 483, 485, 487.
Гольман (Hollmann), Фридрих фон (1842—
1913), германский адмирал (1896), статс-
секретарь морского ведомства (1890—
1897) — 102, 306, 312—320, 322, 333. 350,
362.
Гольц-паша (Golz-Pascha), Колымар фон
ν дер (1843—-1916), германский генерал,
глава германской военной миссии в
Турции и помощник начальника
генерального штаба турецкой армии (1885—
1895) —72, 191, 257, 489.
Гольштейн (Holstein), Фридрих Август
фон (1837—1909), один из влиятельных
руководителей германской дипломатии
после отставки Бисмарка,
советник-докладчик ведомства иностранных дел
(1876—1906)—70, 83, 84, 109, 110,
113-п115, 122, 123, 139—142, 144, 147,
148, 155, 156, 164—168, 173, 195—197,
202, 210—213, 217, 230, 231, 234, 244,
245, 250, 254, 258, 260, 262, 274, 276,
295, 320—322, 352, 368, 374, 375, 401,
402, 408, 411, 413, 415, 416, 428, 430,
439, 444, 456, 457, 498, 516—517,545,558.

590
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Гомпеш (Hompesch), Альфред (1826—
1909), деятель католической партии
центра, председатель фракции центра в
рейхстаге (1893—1909)—221, 341.
Гошен (Goshen), Вильям Эдвард (1847—
1924), английский дипломат, поверенный
в делах в Петербурге (1894—1898),
посол в Белграде (1898—1900), в
Копенгагене ( 1900-^1905) — 233.
Граднауэр (Gradnauer), Георг (р. 1866),
германский социал-демократ, реформист, в
1897—1905 редактировал «Vorwärts»-
399. ,
Грайсман, один из деятелей «Пангерман-
окого союза» — 457.
Грей (Grey of Fallodon), Эдуард, лорд
Фаллодон (1862—1933), английский
дипломат, либерал-империалист,
заместитель министра иностранных дел в
правительстве либералов (1892—1895),
министр иностранных дел (1905—1916) —
463:
Грирсон (Grierson), Джемс Монкриф
(1859—1914), английский военный
атташе в Берлине (1896—1900)—242, 406.
Гугенберг (Hugenberg), Альфред (1865—
1950), председатель дирекции фирмы
Круппа, один из создателей «Пангер-
манского союза», впоследствии
активный член «национал-социалистской»
партии Германии — 47.
Гун (1835—1898), принц, глава цзуньли-
ямыня (управления по иностранным
делам) (1861—1884 и 1894—1895)—376
Гутшмид '(Gutschmid), барон, фон,
германский дипломат, посланник в Токио
(1891—1897)—350, 355.
Гуч (Gooch), Джордж (р. 1873),
английский буржуазный историк — 19, 571.
Гуэнэ (Huene-Hoyningen), Генрих фон.
немецкий буржуазный историк — 14,
д
Данте Алигиери (Dante Alighieri) (1265 —
1321), великий итальянский поэт — 452
527.
Девоншир (Devonshire), Спенсер Кометтон
Кавендиш (1833—1908), герцог,
представитель старинной
землевладельческой знати Англии, король текстильной
промышленности Ланкашира, либерал-
юнионист— 407, 421, 431.
Дейм (Deym), Франц, граф,
австро-венгерский посол в Лондоне (1888—1903) —
145, 163, 243, 244.
Делькассе (Delcasse), Теофиль (1852—
1924), министр колоний (1894—1895),
министр иностранных дел Франции
(1898—1905)—447, 495, 543.
Денхардт (Denhardt), Клеменс и Густав,
германские колониальные деятели,
владельцы плантаций в Виту и
Занзибаре— 188.
Джемсон (Jameson), Леандер Стар (1853—
1917), ближайший помощник Сесиля
Родса, предводитель банд английской
«Южноафриканской привилегированной
компании», вторгшихся в Трансвааль
(декабрь 1895)—92, 99—102, 105—107,
110, 115, 395, 404, 410, 445, 557.
Дидерикс (Diederichs), Otto фон (1843—
1918), германский адмирал,
командующий Тихоокеанской эскадрой,
осуществивший захват Цзяочжоу (1897) —
366, 369, 370, 376, 466, 467.
Дингли (Dingley), Нельсон (1832—1899) —
американский юрист и журналист, автор
закона о протекционистском тарифе
(Dingley Tariff Bill, 1897)—279, 281.
Диурич (Diouritch), Жорж, французский
буржуазный экономист — 346.
Дрейфус (Dreyfus), Альфред (1859—1935),
французский офицер, еврей,
клеветнически обвиненный в государственной
измене — 493.
Дьюи (Dewey), Джордж (1837—1917),
американский адмирал, командующий
американским флотом на Тихом океане
во время испано-американской войны —
465, 466.
Ε
Ейдельс (Jeidels), Otto, немецкий
буржуазный экономист — 40, 43.
Енгалычев, Николрй Николаевич, князь,,
военный агент при российском
посольстве ъ Берлине (1897) —380.
Э
Заурма-Елч (Saurma-Jeltsch), Антон фон,
германский дипломат, посол в
Вашингтоне (1893—1895), Константинополе
(1895—1897) и Риме (1897—1899) — 143,
197—199, 240.
Зекендорф (Seckendorff), фон,
германский дипломат, консул в Сараево и в
Праге — 133.
Зенден унд Бибран (Senden und Bibran),
Густав фон, барон, (1847—1909)
германский контрадмирал, начальник
морского кабинета (1890—1906)—79, 102,
306, 312, 313, 362, 368, £72.
Зиновьев, Иван Алексеевич (1835—1917) —
русский дипломат, посланник в
Стокгольме (1891—1897), посол в
Константинополе (1897—1909)—499, 500.
И
Иенч (Jentsch), Карл (1833—1917),
немецкий публицист, один из идеологов
пангерманизма — 544.
Ито (Ко), Хиробуми (1840—1909),
маркиз (с 1896), японский государственный
деятель, премьер-министр (1885—1888,
1889—1896, 1898 и 1900—1901)—432.
К
Кавеньяк (Cavaignac), Луи Эжен (1802—
1857), французский генерал, военный
министр Временного правительства
после февральской революции 1848 г.,
палач парижского пролетариата в
июньские дни 1848 г.—249.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
591
Кайзер (Kayser), Пауль (1845—1898),
директор колониального департамента
ведомства иностранных дел Германии.
(1890—1896)—87, 100, 103, 104, 186—
189, 285, 510.
Кальвер, германский социал-демократ,
реформист—290, 291.
Каниц (Kanitz), Ганс фон (1841—1913),
крупный аграрий, один из лидеров
консервативной партии, депутат рейхстага
(с 1889) —121, 209, 280, 282, 286, 298,
305, 334, 360, 420, 474.
Кант (Kant), Иммануил (1724—1804),
немецкий философ, основоположник
немецкого классического идеализма —
552.
Капнист, Петр Алексеевич, граф русский
посол в Вене (1895—1904) — 164, 170—
172, 175, 211, 220.
Каприви (Caprivi), Лео (1831—1899),
германский генерал и государственный
деятель, имперский канцлер (1890—1894) —
44, 45, 60, 68, 69, 70, 77, 206, 208, 223,
280, 302, 324, 325.
Кардорф (Kardorff), Вильгельм фон
(1828—1907), крупный германский
промышленник, основатель «Центрального
союза германских промышленников», один
из основателей и вождей «имперской
партии», депутат рейхстага (1868—
1906) —118, 187, 188, 210, 226, 248, 267,
280, 304, 312, 317, 320, 332, 394, 397,
486, 530.
Карнеджи (Carnegie), Эндрью (1835—
1919), американский миллиардер — 47.
Дарно (Carnot), Μ. Φ. (1837—1894),
президент Французской республики (1887—
1894) —151.
Каршьи (KarolyO, Алоиз (1825—1889),
австро-венгерский дипломат, посол в
Берлине (1871—1878) и Лондоне (1878—
1888) — 125.
Кассини, Артур Павлович, русский
дипломат, посланник в Пекине (1896—1897) —
362, 437.
Каулла, Альфред, директор Вюртемберг-
ского банка, один из агентов Г. Сименса
по приобретению концессий в Турции —
193.
Каутский (Kautsky), Карл (1854—1938),
теоретик германской социал-демократии,
крупнейший представитель центризма в
германской социал-демократии и II
Интернационала — 264, 265, 291, 377, 426,
552, 553.
Кемерон, директор «Гонконг-Шанхайского
банка» — 424.
Керзон (Curzon), Джорж Натаниэль
(1859—1925), английский дипломат,
консерватор, заместитель министра
иностранных дел (с 1895), вице-король Индии
(1899—1905)—273.
Кидерлен-Вехтер (Kiderlen-Waechter),
Альфред фон (1852—1912), германский
дипломат, посланник в Копенгагене (1895)
и Бухаресте (1900—1910), статс-секретарь
ведомства иностранных дел (1910—
1912)—321.
Кимберли (Kimberly), Джон В.,
заместитель министра иностранных дел в
либеральном кабинете Розбери (1894—
1895)—87.
Киплинг (Kipling), Редиард (1865—1936),
английский писатель, идеолог
британского империализма и англо-саксонского
расизма —47, 296.
Кирдорф (Kirdorf), Эмиль (р. 1847),
германский промышленник, директор «Гель-
зенкирхенского горнопромышленного
общества», один из вождей «имперской
партии» —38, 40, 55, 329, 530.
Китченер (Kitchener), Гораций Герберт
(1850—1916), лорд, английский генерал,
завоеватель Судана (1896—1898),
начальник генерального штаба английской
армии в Южной Африке (1899) и
главнокомандующий в войне ,с бурами ( с
1900) — 180.
Клаузевиц (Clausewitz), Карл фон (1780—
1831), прусский генерал, военный
теоретик и историк, один из родоначальников
реакционной военной идеологии прусско-
германского милитаризма — 66.
Кливлэнд (Cleveland), Гровер (1837—
1908), президент США (Ш84—1888 и
1892—1896), ставленник демократической
партии — 460.
Клопшток (Klopstock), Фридрих Готлиб
(1724—1803), немецкий поэт —296.
Кнорр (Кпогг), Эдуард (1840—1920),
германский адмирал, начальник штаба
главного командования военно-морского
флота (1895—1899)— 102, 359, 361, 372.
Констан (Constans), Жан Антуан Эрнст
(1833—1913), французский дипломат,
посол в Константинополе (1898—1909) —
495.
Копп (Kopp), Георг фон (1837—1914),
бременский епископ, близко связанный с
пангерманскими кругами, личный друг
Вильгельма II — 130.
Крамарж (Kramar), Карел (1860—1937),
чешский политический деятель, лидер мла-
дочешского движения за создание триа-
листического государства в составе
Австрии, Венгрии и Чехии (до 1908) — 487.
Криспи (Crispi), Франческо (1819—1901),
премьер-министр Италии (1893—1896),
сторонник Тройственного союза и
активной колониальной политики—ИЗ, 150—
153, 157—159, 161, 166.
Крупп (Krupp), Фридрих Альфред (1854—
1902), крупнейший магнат сталелитейной
и военной промышленности Германии,
депутат рейхстага (1893—1898)—38, 39,
43, 47, 55, 56, 79, 90, 191, 248, 319, 329,
332, 339, 343, 345, 501, 504, 528, 530, 534,
540, 563, 566.
Крюгер (Krüger), Стефанус Иоганнес Пау-
лус (1825—1904), президент Трансвааля
(1883—1900)—89, 93, 94, 100, 101, 103—
105, 107, 108, 111, 112, 115, 118, 119, 122.
Кунов (Cunow), Генрих (р. 1862),
германский социал-демократ, реформист — 377,
401.

592
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Куропаткин, Алексей Николаевич (1848—
1925), русский генерал, военный министр
(1898—1904) —524, 525.
Куссеров, один из деятелей , германского
«Колониального общества», тесно
связанный с банком «Disconto-Gesellschaft» —
333.
Кучинский (Kuczynski), Юрген,
прогрессивный немецкий экономист — 34, 41.
Л
Лагард (Lagarde), Поль Антон де (собств.
Беттихер — Boetticher) ( 1827—1891),
немецкий публицист, один из идеологов
«Пангерманского союза» — 48, 132.
Лассаль (Lassale), Фердинанд (1825—
1864), один из руководителей рабочего
движения 60-х годов в Германии,
родоначальник оппортунизма в германской
социал-демократии — 84.
Лев XIII (1810—1903), папа (1878—1903) —
336, 493.
Леветцов (Levetzow), Альберт фон (1827—
1903), прусский юнкер, консерватор,
председатель рейхстага (1881—1884 и 1888—
1895), лидер парламентской фракции
консерваторов (с 1897) — 120, 505.
Леер (Lehr), Адольф, один из
руководителей «Пангерманского союза», депутат
рейхстага — 289, 290, 504, 505.
Лейдс (Leyds), Биллем Иоганн,
статс-секретарь Южноафриканской республики
(1888—1897), посланник Трансвааля,
аккредитованный для европейских
государств (1897—1902) — 104, ПО, 112.
Ленин, Владимир Ильич (1370—1924) —
13, 15—17, 28—30, 32—34, 36—40, 43,
46—48, 51—54, 56, 57, 87, 123, 192, 194,
203, 219, 254—256, 281, 293, 346, 347,
370, 391, 401, 408, 422, 430, 431, 442,
445, 447, 454, 459, 460, 471, 491, 494,
519, 544, 551—558, 565—568, 570.
Лессар, Павел Михайлович, советник
российского посольства в Лондоне (1896) —
180.
Лесселс (Lascelles), Франк (1841—1920),
английский дипломат, посол в Берлине
(1895—1908)— 99, 148, 168, 171, 199, 200,
220, 227, 228, 243, 406, 407, 440.
Лессинг (Lessing), Готгольд Эфраим
(1729—1781), немецкий писатель и
драматург — 25.
Либер (Lieber), Эрнст (1838—1902), лидер
католической партии центра, депутат
рейхстага (с 1871) —118, 121, 187, 188,
221, 222, 265, 301, 306, 313, 319, 340, 473,
510, 529, 532.
Либерманн фон Зонненберг (Liebermann
ν. Sonnenberg), Макс (1848—1911),
создатель и вождь консервативной
«немецкой социальной партии», депутат
рейхстага (с 1890)—222, 225, 226, 486, 536.
Либкнехт (Liebknecht), Вильгельм (1826—
1900), один из основателей и вождей
германской социал-демократической партии,
депутат рейхстага — 53, 224, 225, 264, 265,
267, 268, 397—399, 426, 474—476. 505,
568.
Лимбург-Штирум (Limburg-Stirum),
Фридрих Вильгельм (1835—1912), крупный
прусский аграрий, один из
руководителей «Союза сельских хозяев», депутат
рейхстага (1893—1906), консерватор —
209, 280, 299, 338, 514, 531.
Лист (List), Фридрих (1789—1846),
немецкий буржуазный экономист, виднейший
представитель протекционистской школы
немецкой политической экономии — 130.
190, 425.
Лихновский (Lichnowsky), Карл Макс
(1860—1929), германский дипломат,
первый секретарь посольства в Вене (1894—
1899), советник ведомства иностранных
дел (1899—1904), посол в Лондоне
(1912—1914) — 165, 251—253.
Ли Хун-чжан (1823—1901), вице-король
провинции Чжили, фактический
руководитель внешней политики Китая в
конце XIX в.—349, 360, 361, 364, 434.
Лобанов-Ростовский, Алексей Борисович
(1824—1896), русский дипломат, посол в
Берлине (1895), министр иностранных
дел России (1895—1896) — 112, 113, 116,
139. 147, 164, 167, 173, 195, 200—202,
210—212.
Лоу, английский майор—194.
Луканус (Lucanus), Герман фон (1831—
1908) — глава гражданского кабинета
Вильгельма II (с 1888)—79, 321.
Людвиг (Ludwig), Эмиль (р. 1881),
немецкий писатель-публицист — 13.
Людериц (Lüderitz), Адольф (1834—1886),
бременский купец, основатель
Германской Юго-Западной Африки —191.
Людерс, германский купец — 387.
M
Мак-Дональд (MacDonald), Клод Мак-
суэлл (1852—1915), английский дипломат,
посланник в Пекине (1896—1900)—390,
433.
Мак-Кинли (McKinley), Вильям (1843—
1901), президент США
(1,896—1901),ставленник республиканской партии — 214,
215, 279, 460, 461, 464—466, 470.
Мале, крупный парижский финансист,
главный акционер банка «L'Union
Parisienne» — 495.
Манн (Mann), Том (р. 1856), лидер
английского рабочего движения — 227.
Мантейфель (Manteuffel), Otto фон (1844—
1913), прусский юнкер, председатель
фракции консерваторов в рейхстаге
(1892—1897) —118, 188, 225, 320.
Маркс, Карл (1818—1883) — 8, 15, 26, 27,
79, 296, 325, 346, 513, 515, 548, 549,
551, 552.
Маршалль фон Биберштейн (Marschall v.
Bieberstein), Адольф Герман (1842—
1912), германский дипломат,
статс-секретарь ведомства иностранных дел (1890—
1897), посол в Константинополе (1897—
1912)—76, 81, 82, 86, 89, 90,93—97,99—
104, 106—108, 111, 113. 117—119, 121,
138, 142, 146—148, 161, 167, 168, 171

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
593
178, 183, 194—196, 202, 210, 212, 214,
215, 221, 224, 226, 227, 230, 232^ 233, 239,
245—250, 252, 256, 261, 265, 266, 268,
270, 273, 275, 277, 303, 314—317, 319—
322, 324, 326, 349—356, 360—362, 489,
490, 495, 497.
Маседо, португальский посланник в
Мадриде (1898) —455.
Маффеи ди Боглио (Maffei di Boglio),
Карло (1834—1897), маркиз, итальянский
посол в Петербурге (1895—1897)— 238.
Мейнеке (Meinecke), Фридрих (р. 1862),
немецкий буржуазный историк — W, 23.
Мелин (Meline), Феликс Жюль (1838—
1925), министр-президент Французской
республики (1896—1898)—213, 217, 265.
Меринг (Mehring), Франц (1846—1919),
один из представителей левого крыла
германской социал-демократии, историк,
публицист, литературный критик и
политик—400, 401, 426.
хЧикель (Miquel), Иоганн фон (1828—
1901), прусский министр финансов (1890—
1901),—14, 325, 334, 335, 475, 477, 478,
529 532.
Милнер (Milner), Альфред (1854—1925),
английский государственный деятель,
верховный комиссар Южной Африки и
губернатор Капской колонии (1897—1905),
один из организаторов англо-бурской
войны — 445.
Молотов, Вячеслав Михайлович — 572.
Молькенбур (Molkenbuhr), Герман (1851—
1927), германский социал-демократ,
оппортунист и социал-шовинист, депутат
рейхстага (1890—1906) — 339.
Мольтке (Moltke), Гельмут (1800—1891),
граф, фельдмаршал, начальник
генерального штаба германской армии (с 1858) —
26, 57, 59, 63, 67, 68, 70—72, 74, 312,
318.
Моммзен (Mommsen), Теодор (1818—1903),
немецкий буржуазный историк — 252.
Монро (Monroe,, Джемс (1758—1831),
президент США (1817—1825) —280, 464,469.
Монтс (Monts), Антон (1852—1930), граф,
прусский посланник <в Ольденбурге (1894)
и Мюнхене (1895)—51, 53, 54, 400.
Mop (More), Томас (1478—1535), один из
родоначальников утопического
социализма — 555.
Морган (Morgan), Джон Пирпонт (1867—
1913), один из крупнейших финансистов
США, владелец банкирского дома «Дж.
П. Морган и К°» —279.
Морген (Morgen), Курт Эрнст фон (1858—
192Я). германок }\ военный атташе в Тур-
ци> ^ 9—491, 495.
Мура· Λ .^акл Николаевич (1845—1900),
графГ~министр иностранных дел России
(1897—1900)—245—247, 251, 261, 266,
362—364, 367, 368, 370, 374, 375, 379, 380,
383, 497, 499, 517, 522, 525.
Мэлет (Malet), Эдуард Болдуин (1837—
1908), английский дипломат, посол в
Берлине (1884—1895) —86, 89. 94—98.
Мэхэн (Mahan), Альфред (1840—1914),
американский адмирал и писатель, идеолог
американского империализма, участник
испано-американской войны (1898) и
I Гаагской конференции ( 1899) — 47, 307.
Мюллер-Фульда {Müller-Fulda), Рихард
(р. 1851), немецкий фабрикант, депутат
рейхстага {1893—1918), лидер фракции
центра в рейхстаге (с 1899) — 318.
Мюнстер (Münster), Георг Герберт (1820—
1902), граф, германский дипломат, посол
в Париже (1885—1900), глава германской
делегации на I Гаагской конференции
(1899)—84, 85, 110, 111, 174, 195, 214.
217, 245, 262, 466, 473, 525, 526.
Мюнх-Фербер (Münch-Färber), депутат
германского рейхстага, консерватор — 360.
Η
Нагельмакер, франко-бельгийский
финансист — 495.
Наполеон I Бонапарт (1769—1821),
французский император (1804—1814 и 1815)—
79, 88.
Нелидов, Александр Иванович (1838—1910),
русский дипломат, посол в
Константинополе (1883—1897), Риме (1897—1903) и
Париже (1903—1910) —233, 235—238,
257.
Нигра (Nigra), Константин (1828—1907),
итальянский дипломат, посол в Вене
(1885—1904), представитель Италии на
I Гаагской конференции (1899) —253.
Николай I, Павлович (1796—1855),
император России (1825—1855) —191.
Николай II, Александрович (1868—1918),
император России (1894—1917)—97, 112,
116, 143, 200, 205, 207,210—218,220, 226.
231, 233, 235, 245, 246, 255, 352, 357, 358.
363, 367, 372, 374, 375, 380, 384, 388, 403,
406, 433, 439, 440, 441, 487, 489, 492—
494, 497, 500, 517, 544, 562.
Ницше (Nietzsche), Фридрих (1844—1900),
немецкий философ, один из идеологов
наиболее реакционных и агрессивных
кругов германского империализма — 47, 296.
Ноай (Noailles), Эммануэль Генри ( 1830—
1909), маркиз, французский дипломат,
посол в Берлине (1896—1902)—521.
Нортклиф (Northcliffe), Альфред Чарльз
Хармсуорт (1865—1922), лорд, глава
мощного английского концерна, создатель
империалистической «желтой прессы»,
основатель реакционной газеты «Daily
Mail» (1896) и др.— 47.
Норткот (Northcote), Стаффорд Генри
(1846—1911), английский государственный
деятель — 431.
О
Обручев Николай Николаевич (1830—
1904), русский генерал, начальник
генерального штаба (1881—1897) —375.
О'Конор (О'Сопог), Н. Р., английский
дипломат, посол в Петербурге (1895—1898)
и в Константинополе (1898—1908) —441.
Онкен (Oncken), Гетман (р. 1869), немецкий
буржуазный историк —8, 9, 11, 13, 15.

594
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Остен-Сакен, Николай Дмитриевич (1831 —
1912), граф, русский дипломагг, посол в
Берлине (1895—1912)—20, 76, ПО, 112,
116, 143, 146, 171, 173, 196, 197, 206,
216, 219, 221, 226, 239, 244, 246, 260,
271, 272, 287, 299, 302, 303, 326, 327,
338, 354—356, 368, 374, 378, 380, 382,
388, 405, 406, 440, 455, 457, 482, 488, 496,
497, 501, 510, 521, 538, 539.
Оттингер, крупный парижский финансист,
главный акционер банка «L'Union
Parisienne» — 495.
Π
Пааше (Paasche), Герман (1851—1925),
один из деятелей «Пангерманского
союза», депутат рейхстага (1893—1918),
национал-либерал —210, 226, 227, 304.
Павлов, Александр Иванович, первый
секретарь российской миссии в Пекине
(1897)—365, 376, 377.
Петере (Peters), Карл (1856—1918),
основатель «Общества немецкой колонизации»,
присоединивший Восточную Африку к
Германии (1885), губернатор
Юго-Западной Африки, основатель «Пангерманского
союза» —92, 103, 185—188, 191, 331,335.
Победоносцев, Константин Петрович ( 1827—
1907), обер-прокурор синода в царской
России (1880—1905), крайний
реакционер—168, 205, 238.
Подбельский (Podbielski), Виктор фон
(1844—1916), германский генерал,
депутат рейхстага (с 1893), консерватор, статс-
секретарь почтового ведомства (1897—
1901) —55, 326.
Позадовский-Венер (Posadowsky- Wehner),
Артур фон (1845—1932), крупный
аграрий, статс-секретарь ведомства финансов
(1893—1897) и ведомства внутренних дел
(1897—1907)—299, 317, 325, 326, 337,
396, 420, 530.
Покотилов, русский финансовый агент в
Китае — 434.
Притвиц, фон (Prittwitz), секретарь
германской миссии в Пекине (1896—1899) —
365.
Пфейль (Pfeil), Иоахим (1857—1924),
германский консул в Лоуренсу-Маркиш —
92.
Ρ
Радовиц (Radowitz), Иосиф фон (1839—
1912), германский дипломат, посол в
Константинополе (1882—1892) и Мадриде
(1892—1908) —193, 473.
Радолин (Radolin), Гуго (1841—1917), гер-
маиский дипломат, посол -в Петербурге
(1895—1900) и Париже (1900—1910) —
85, 112, 113, 167, 194, 206—208, 212, 213,
235, 236, 238, 362, 364, 380, 524.
Ратенау (Rathenau), Эмиль (1838—1915),
крупный германский промышленник,
основатель и председатель «Всеобщей
компании электричества» (осн. 1887) —39.
Ревентлов (Reventlow), Эрнст (р. 1869),
немецкий историк и политический деятель
германского империализма, член
«Пангерманского союза», а впоследствии
«национал-социалистической» партии
Германии— 10, И.
Редерс, директор «Немецко-Азиатского
банка» — 42Î4.
Резике (Roesicke), Густав (1856—1924), один
из лидеров «Союза сельских хозяев»,
депутат рейхстага (1898—1903),
консерватор — 535.
Резике (Roesicke), Рихард (1845—1903),
владелец крупнейшего в Германии
пивоваренного завода, депутат рейхстага
(1890—1903)—531, 535.
Рекке (Recke), Эбергард, фон дер (1847—
1911), министр внутренних дел Пруссии
(1895—1899) — 300.
Рехницер, венгерский банкир —496.
Риккерт (Rickert), Генрих (1833—1902),
лидер германской партии
«Свободомыслящий союз», депутат рейхстага — 223, 248,
299. 335, 336.
Риссер (Riesser), Якоб (1853—1932),
немецкий буржуазный экономист,
директор Дармштадского банка (1888—1905) —
28, 36, 43.
Риттер (Ritter), Гергард (р. 1888),
немецкий буржуазный историк—14.
Рихтгофен (Richthofen), Освальд фон·
(1847—1906), директор колониального
департамента ведомства иностранных дел
Германии (1896—1898), заместитель статс-
секретаря по иностранным делам (1898—
1900), статс-секретарь ведомства
иностранных дел (1900—1906)—285. 286,
490, 491, 510.
Рихтгофен (Richthofen), Фердинанд фон
(1833—1905), немецкий
географ-путешественник — 344, 348.
Рихтер (Richter), Евгений (1838—1906), ли-
дер «свободомыслящей» партии
Германии, после ее раскола (1893)
возглавивший «свободомыслящую народную
партию»; депутат рейхстага—118, 186. 188,
223. 248, 255, 263. 268, 299, 305, 315,317,
324, 333, 335, 336, 339, 340, 392, 394. 472,.
473, 493, 510, 523, 528, 539.
Робинсон (Robinson), Геркулес ( 1824—
1897) верховный комиссар Южной
Африки и губернатор Капской колонии (1895—
1897) — 101.
Роде (Rhodes), Сесиль Джон (1853—1902),
английский империалист, основатель и
директор «Привилегированной
Южно-африканской компании» (до 1896), глава
синдиката де-Беерс, министр-президент
Капской республики (1890—1896), главный
инициатор англо-бурской войны — 87—
90, 92, 94, 95, 98—102, 107, 112, 115,183,
294, 408, 445, 496, 503, 504, 508—510,
557.
Розбери (Rosebery), Арчибальд Филипп
Примроз (1847—1929), английский
империалист, глава либерального
правительства (1894—1895) и лидер либеральной
оппозиции (1895—1905)—31, 180, 181.
413, 426.
Розен, Роман Романович (1847—1922),
русский дипломат, посланник в Белграде
(1895), Токио (1897 и 1903), Мюнхен*

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
595
(1900), Афинах (1901), посол в
Вашингтоне (1905—1911) —436.
Рокфеллер (Rockefeller), Джон (р. 1839),
американский миллиардер, владелец
мощного треста «Standard Oil Company» —
281, 282.
Ролофф (Roloff), Густав (p. 1866),
немецкий буржуазный историк, редактор
«Europäischer Geschichtskalender» (1894—
1908)—13.
Pooh (Roon), Альбрехт фон ,(1803—1879),
прусский фельдмаршал и военный
министр (1859—1873)—63, 64, 312.
Ротенган (Rotenham), Вольфрам фон,
барон, германский дипломат, заместитель
статс-секретаря по ведомству
иностранных дел ι( 1890—1897), прусский
посланник при Ватикане (1898—1908) —243;
347, 379, 510.
Ротер, германский социал-демократ,
реформист—534, 535.
Ротшильд ((Rothschild), Натаниэль (1840—
1915), лорд, гла©а банкирского дома в
Лондоне—192, 407, 408, 415, 421, 432,
434, 445, 505.
Рудини (Rudini), Антонио (1839—1908),
премьер-министр Италии (1896—1898) —
166, 176—179.
Руссель, один из руководителей банка
«Disconto-Gesellschaft» — 40.
С
Салтыков-Щедрин, Михаил (Евграфович
(1826—1889), великий русский
писатель—26, 62.
Сегени (Szechenyi), Эммерих (1825—1898),
австрийский дипломат,
австро-венгерский посол в Берлине (1878—1892) —
138, 139, 142, 243.
Сименс (Siemens), Вернер фон (1816—
1892), крупнейший магнат
электротехнической промышленности Германии,
основатель фирмы «Сименс-Гальске» (1847) —
36, 39, 90.
Сименс (Siemens), Георг фон (1839—1901),
директор крупнейшего в Германии
«Немецкого банка», созданного им в 1870 г.;
депутагг рейхстага, член
«Свободомыслящего союза» — 39, 91, 191—193, 256,279,
282, 333, 336, 494—497, 502, 519.
Со.вероль (Soverol), Луи, португальский
посланник в Лондоне (1897—1910) —
445, 446.
Соловьев, Юрий Яковлевич, второй
секретарь российской миссии в Пекине
(1897) —365.
Солсбери (Salisbury), Роберт Артур Гаскойн
Сесиль (1830—1903), лорд, лидер
консервативной партии Англии,
премьер-министр (1895—1902)—32, 96—98, 100—
102, 104, 106, 115, 116, 123, 125, 141,
144—147, 154—156, 163, 164, 169, 171—
174, 180, 182, 196, 197, 200, 202, 227,
228, 231—234, 236, 237, 241—243. 257—
259, 261, 262, 266, 268, 276—278, 283,
295, 373—375, 381, 383, 386, 387. 404,
405, 408, 409, 416, 418, 419, 421, 424,
428—430, 438, 440, 444—448, 461, 452,
458, 469, 506, 507, 517, 518.
София (Sophie), прусская принцесса, сестра
Вильгельма II, жена греческого престоло-
■н асле дн ика Константин а — 27 L
Стааль, Егор (Егорович, русский дипломат,
посол в Лондоне (1884—1903),
председатель I Гаагской конференции (1899)-—
115, 116, 123, 182, 231, 405, 419, 432,
459, 537, 588.
Сталин, Иосиф Виссарионович (р. 1879) —
7, 10, 15, 17, 1в, 27, 66, 127, 224, 252,
253, 396, 459, 460, 477, 522, 525, 526,
531, 532, 550, 552—554, 556, 563.
Суайн (Swaine), Леопольд Виктор,
полковник, британский военный атташе в
Берлине (1882—1889 и 1891—1896) — 96.
147, 148.
Су Чин-чен, китайский посланник в
Берлине и Петербурге (1898) —361, 365.
Τ
Тарле, Еогений Викторович, советский
историк — 3, 18.
Татищев, русский финансовый агент в
Лондоне 437, 438.
Тауш (Tausch), немецкий полицейский
агент и провокатор — 321, 322.
Темперлей (Temperley), Гарольд (р. 1879),
английский буржуазный историк— 19.
Тильман (Thielmann), Макс фон (1846—
1929), германский посол в Вашингтоне
(1895—1897), стаггс-секретарь ведомства
финансов (1897—1903)—326, 337.
Тирпиц (Tirpitz), Альфред фон (1849—
1930), германский адмирал; начальник
штаба главного командования военно-
морского флота (1892—-1895); командир
крейсерской эскадры в Восточной Азии
(1895—1897); статс-секретарь морского
ведомства (1897—1917) — 14, 120, 307—
313, 318, 322, 324, 326—328, 333—339,
341—344, 361, 366, 368, 375, 382, 423,
424, 466, 467, 475, 504, 508, 516, 520,
522, 528, 531, 532, 535, 537, 566.
Тиссен (Thyssen), Август (1842—1926),
крупнейший магнат тяжелой индустрии
Германии — 38, 39, 55.
Трейчке (Treitschke), Генрих (1834—1896),
прусско-германский реакционный
историк — 27, 57.
Трютцшлер фон Фалькенштейн (Trütz-
schler ν. Falkenstein), немецкий
буржуазный историк—14.
Тун (Thun), Франц Антон (1847—1916),
граф, крупный чешский аристократ,
министр-президент Австро-Венгрии (1898—
1899) —484—487.
У
Уайльд (Wilde), Оскар (1856—1900),
английский писатель — 294.
Уайт (White), Эндрью Диксон (1832—
1918), американский дипломат, посол
США в Берлине (1897—1902)—469.
Умберто (Umberto), (1844—1900), король
Италии (1878—1900) —166, 171,

596
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Успенский, Глеб Иванович (184Э—1902),
выдающийся русский писатель —58
Φ
Фавье, аббат, старший член католической
миссии в Пекине — 365.
Ферар, генерал, итальянский посол в
Лондоне— 163.
Фердинанд I Кобургский (р. 1861),
болгарский князь (1887—1908) и царь
(1908—1918) — 169, 270.
Фишер (Fischer), Э. (р. 1892), немецкий,
буржуазный историк — 13.
Фольмар (Vollmar), Георг Генрих фон
( 1850—1922), германский
социал-демократ, один из идеологов ревизионизма и
оппортунизма, депутат рейхстага (1890—
1918) и баварского ландтага—317, 318.
Фор (Faure), Феликс (1841—1899),
президент Французской республики (1895—
1899) —ПО, Ш, 372, 525.
Франке (Franke), Otto (p. 1863),
немецкий буржуазный историк, переводчик и
консул в Китае (1888—1901) — 13.
Франц-Иосиф (Franz-Joseph), (1830—
1916), император Австрии (1848—1916),
король Венгрии (1867—1916) — 136—
138, 148, 162, 202, 250, 253, 429, 486, 487.
Фрей, Эрнст, германский социал-демократ,
реформист — 501.
Фрид (Fried), Альфред (1864—1921),
буржуазный пацифист, организатор
пацифистских обществ в Германии и Австро-
Венгрии — 528.
Фридрих II (Friedrich II), (1712—1786),
король Пруссии (1740—1786), яркий
представитель прусской завоевательной
политики —55, 56, 58, 79, 129.
Фритцен (Fritzen), Алоиз (1840—1916),
один «з лидеров католической партии
центра, депутат рейхстага (1869—1911),
лидер фракции ' центра в прусской
палате депутатов (с 1900) — 120.
Фюрстенберг (Fürstenberg), Карл (р. 1850),
немецкий банкир, руководитель
«Berliner Handelsgesellschaft» — 39.
Χ
Хан (Hahn), Дидрих (1859—1918),
председатель «Союза сельских хозяев»
(с 1897), депутат рейхстага (с 1893),
национал-либерал, а впоследствии
консерватор — 534.
Хассе (Hasse), Эрнст (1846—1908), один
из создателей и председатель «Пангер-
манского союза», депутат рейхстага от
национал-либеральной партии (1893—
1903) — 107, 188, 189, 252, 255, 260, 263,
306, 478, 509, 510.
Хаяси (Hayashi), Тадасу (1850—1913),
японский дипломат, посол в Лондоне
• (1900—1905)—13, 410.
Хвостов, Владимир Михайлович, советский
историк —18.
Хэй (Hay), Джон (1838—1905),
американский дипломат, посол в Лондоне (1897—
1898), государственный секретарь США
(1898—1905) —437, 463, 465.
Ц
Цандер, председатель правления
Анатолийской железной дороги, представитель
«Немецкого банка» — 490.
Цеткин (Zetkin), Клара (1857—1933),
выдающийся деятель германского и
международного рабочего революционного
движения — 399.
Цюльке (Zühlke), Г., немецкий буржуазный
историк— 14.
Ч
Чарыков, Николай Валерианович (1855—
1930), русский дипломат, советник
российского посольства в Берлине (1895—
1896), посол в Константинополе (1909—
1912) —20, 86, 90, 347, 349, 351, 352.
Чемберлен (Chamberlain), Джозеф (1836—
1914), министр колоний в
консервативных кабинетах Солсбери и Бальфура
(1895—1903), ярый империалист и
сторонник расширения колониальных владений
Британской империи, один из главных
организаторов войны с бурами — 3, 20,
32, 95, 97, 101, 115, 163, 262, 277, 283,
405, 407—419, 421—423, 425—430, 435—
437, 439, 442, 444, 450, 451, 459, 463,
464, 495, 496, 507, 508, 517—521, 532,
536, 540, 557, 569.
Чемберлен (Chamberlain), Хаустон Стюарт
(1855—1926), австрийский писатель,
идеолог расизма, автор расистской работы
«Основы XIX века» (1890—1891) и др.—
48.
Черчилль (Churchill), Уинстон (р. 1874),
лидер самого агрессивного
антисоветского крыла английских
империалистов — 572.
Чжан Гао-юань, китайский генерал — 376.
Чжан Чжин-дун, генерал-губернатор
Учана — 364.
Чирол (Chirol), Валентин (р. 1852),
английский журналист, берлинский
корреспондент «Таймса» (1892—1899),
редактор иностранного отдела «Таймса» (1899.
1900) —106.
Ш
Шарнгорст (Scharnhorst), Гергард фон
(1755—1813), прусский генерал—64.
Швейнбург (Schweinburg), Виктор,
руководитель «Флотского союза», редактор
газет «Berliner Neueste Nachrichten»
(орган Круппа) и «Berliner Politische
Nachrichten» (орган Микеля) — 343. 528,
529.
Шверин (Schwerin), Ульрих, германский
поверенный в делах в Гаити (1897) —
387.
Шевич, Дмитрий Егорович, русский посол
в Мадриде (1896—1900) — 455, 471, 472.
Шедлер (Schädler), Франц (1852—1913),
один из лидеров католической партии

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
597
центра, депутат рейхстага (с 1890),
глава оппозиции южногерманских
депутатов внутри фракции центра в
рейхстаге (1898)— 341.
Шелле, Фридрих, барон фон, немецкий
полковник, губернатор Германской
Восточной Африки (1893—1895) —104, 105.
Шенерер (Schönerer), Георг фон (1842—
1921), лидер антиславянской и
антисемитской «немецкой национальной
партии» в Австро-Венгрии, тесно связанный
с «Пангерманским союзом» — 133, 134,
252, 478, 479, 481, 484, 559.
Шенланк (Schönlank), Бруно (1859—1901),
германский социал-демократ, редактор
«Vorwärts» (1890), главный редактор
«Leipziger Volkszeitung» (1894), депутат
рейхстага (1893—1901)—338, 339, 342,
344, 387, 388, 395.
Шинкель, Макс, один из руководителей
банка «Disconto Gesellschaft» — 40.
Шиппель, германский социал-демократ,
реформист — 535.
Шишкин, Николай Павлович, русский
дипломат, помощник министра
иностранных дел (1891—1896), министр
иностранных дел (1896—1897)—211, 212, 214,
215, 233, 235, 245.
Шлиффен (Schlieffen), Альфред фон
(1833—1913), начальник генерального
штаба германской армии (1891—1906) —
21, 69—74, 83, 162, 163, 171, 176, 310,
372, 427, 544.
Шниц, фон, немецкий генерал,
председатель милитаристской организации
«союза бывших военных» — 60.
Штаммлер (Stammler), Рудольф (1856—
1938) —немецкий философ,
неокантианец — 552.
Штеккер (Stocker), Адольф (1835—1909),
пастор, основатель «христианско-соци-
альной» партии (1878) —77, 78.
Штольберг-Вернигероде
(Stolberg-Wernigerode), Удо (1840—1910), крупный
немецкий аграрий, депутат рейхстага
(с 1872), консерватор, член «Пангерман-
ского союза» — 510.
Штош (Stosch), Альберт фон (1818—
1896), начальник штаба
военно-морского флота Германии (1872—1883)—310.
Штумм (Stumm), Карл фон (1836—1901),
крупнейший магнат сталелитейной
промышленности Саарской области, один из
основателей и вождей «имперской
партии», депутат рейхстага — 38, 56, 82,
227, 248, 280, 294, 302, 315, 320, 329,
332, 339, 341, 355, 420, 504, 530, 531.
Шувалов, Павел Андреевич (1830—1908),
русский дипломат и генерал, посол в
Берлине (1885—1894),
генерал-губернатор Варшавы (1895—1897) — 184.
Э
Эдуард VII (Eduard VII) (1841—1910),
б. принц Уэльский, сын королевы
Виктории, король Соединенного
Королевства Великобритании и Ирландии (1901—
1910) —408, 457.
Эйленбург-Гертефельд (Eulenburg-Herte-
feld), Филипп (1847—1021), граф,
германский дипломат, прусский посланник
в Мюнхене (1891—1894), посол в Вене
(1894—1901), близкий друг и постоянный
советник Вильгельма II — 76, 78, 82, 83,
136—142, 148, 162, 164, 165, 167, 170,
173, 190, 201, 202, 237, 241, 243, 307,
314, 320, 322, 328, 331, 482, 463, 485,
467.
Эккардштейн (Eckardstein), Герман фон
(р. 1864), германский дипломат,
секретарь, а затем советник германского
посольства в Лондоне (1899—1901) — 12,
13, 54, 167, 407, 410, 415—417, 466, 495,
507, 508, 517.
Энгельс, Фридрих (1820—1895) —8, 15, 17,
25, 27, 29, 30, 33—35, 53, 57, 58, 64, 85,
224, 296, 398, 548—551, 553, 554, 556,
565.
Эрбетт (Herbette), Жюль Габриэль (.1839—
1901), французский дипломат, посол в
Берлине (1886—1896) — ПК 167.
Я
Ягов (Jagow), Готтлиб фон (р. 1863),
германский дипломат, статс-секретарь
ведомства иностранных дел (1913—1916) —
531.
Яздзевский (Jazdzewskî), лидер польской
фракции в германском рейхстаге — 340,
477.

УКАЗАТЕЛЬ
ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
А
Абиссиния (Эфиопия) — 109, 153—156, 159,
161, 166—168, 171, 259, 485, 540, 542.
Австралия — 284, 473, 520.
Австрия —27, 65, 67, 68, 71, 72, 125—127,
130—134, 137, 140, .141, 144—146, 155,
157, 160—162, 175, 196, 219, 223, 234,
240, 242, 246, 251—253, 261, 289, 290,
398, 415, 423, 480, 482—488, 525, 540,
541, 545, 547, 570.
Австро-Венгрия — 9, 19, 20, 43, 44, 77, 82,
109, 114, 122, 124—142, 144—150, 152,
153, 155—166, 168—170, 175, 176, 178,
179, 190, 191, 195, 200, 202, 207, 210,
219—222, 225, 226, 232—234, 236, 237,
239—247, 250—254, 257—259, 262, 270,
276, 279, 282, 289, 294, 308, 327, 329,
337, 339, 414, 415, 418, 426, 427, 446,
462, 475, 478—491, 491, 496, 516, 524,
524, 540, 542, 545, 550, 558, 568.
Адриатика (Адриатическое море,
Адриатическое побережье) — 132, 136, 155,
157, 251, 253, 317, 484, 488, 545.
Адуа —166, 168—170, 177.
Азия (также Азиатский континент) — 136,
145, 201, 293, 348, 350, 351, 357, 367,
377, 384, 414, 496, 502, 507, 518, 522.
Албания —144, 154, 155, 229, 251, 254.
259, 343.
Александретта — 496.
Алеппо (Халеб) — 496.
Алжесирасская (Алхесирасская) бухта —
472.
Аматонголэнд — 94.
Америка —53, 215, 217, 416, 417, 437,
460—463, 469, 518—520, 524, 535, 564,
(см. также США).
Амой —346, 350, 361, 373.
Амурский край — 431.
Анатолийская жел. дор.— 490, 494, 498,
503.
Анатолия — 192, 193, 497, 557.
Англия —3, 9, 10, 12—15, 17—20, 29—32,
34, 41, 45, 48, 52, 61, 74, 77, 84, 86—90,
92—120, 122—126, 128, 136, 139—il42,
144—149, 153—184, 187, 188, 190, 191,
194—197, .199—203, 207, 209, 211—213,
215—217, 219, 220, 222—225, 227, 228,
230—239, 240—248, 250, 251, 253, 254,
257, 258, 260—267, 269, 272—278, 282—
296, 304, 305, 308—312, 317, 328, 329,
339, 340, 342, 343, 346, 348, 349, 352,
354—356, 358—360, 368, 372—375, 378,
380, 381, 383, 385—391, 393, 394, 397—
399, 401—429, 430, 432-455, 457, 459,
462, 473, 474, 477, 484, 488, 491, 495—
499, 503—511, 518, 522, 526, 527, 530,
534, 536, 537—547, 549, 553, 556—565,
568—571.
Ангола—440, 441, 443, 445, 447, 449, 451.
Ангора (Анкара) —192—194
Апиа (Апия) — 503, 508.
Аравийское море — 136.
Аравия —438, 503.
Аргентина — 44.
Армения — 227.
Атлантический океан —92, 308, 311, 317,
404, 447, 458.
Афганистан — 403, 416, 494.
Афины —261, 266, 269.
Африка —44, 45, 86, 88, 93, 94, 97, 98,
103, 104, 112, 125, 136, 138, 141, 144,
150, 153, 161, 163, 168, 171, 172, 174,
183, 184, 186, 188—190, 201, 207, 212,
214, 230, 231, 242, 263, 274, 276, 277, 284,
286, 293, 294, 344, 348, 349, 358, 359,
373, 404, 407—409, 438, 440—447, 451,
452, 491, 496, 509, 515, 520, 522, 541,
556, 557—559, 570.
Ашанти — 116.
Б
Бавария —34, 58, 63, 75, 132, 283, 301, 318.
Багдад—116, 438, 490, 494—496, 499, 502.
Багдадская жел. дор.— 20, 192, 194, 490 —
496, 499—502, 514, 518, 519, 540, 570.
Баден — 82.
Балеарские о-ва — 472.
Балканы (также Балканский
полуостров) —109, 124, 128, 131, 134-143,
148, 149, 155, 157, ί158, 160, 163, 165,
167, 170, 175, 190, 192, 193, 201, 225,237,
241, 243—246, 250—254, 257, 260, 264—
266, 270, 274, 2а4, 308, 315, 339, 423,
427, 440, 483, 486, 488, 491, 495, 499,
559 570.
Бальмораль —213, 231, 232.
Басра—229, 493, 494, 499.
Бейрут — 492.
Белград — 244.
Бельгийское Конго (см. также Конго) —
509.

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
599
Бельгия —44, 73, 74, 191, 282, 289, 423,
538, 539.
Берлин—15, 20, 26, 31, 35, 58, 62, 72, 82,
86, 87, 90, 94—102, 105, 110—114, 118,
122, 131, 134, 139, 142, 143, 145, 146,
151, 154—159, 163, 166, 169—172, 174—
176, 178, 181, 184, 189, 192, 194, 195,
197, 199, 201, 206—208, 212, 213, " 219,
231, 232, 235, 236, 238, 239, 242—245,
247, 250, 254, 257—259, 260, 269—271,
273, 277, 287, 298, 299, 330, 334, 340, 341,
347, 348, 350, 353—358, 360—362, 365,
367, 368, 370, 375, 376, 378—380, 384,
388, 406, 412, 414, 415, 419, 420, 422,
423, 428, 437, 438, 442, 449, 452, 463—
466, 468, 480, 481, 484, 486 — 489, 490,
495—497, 504, 505, 506, 508, 509, 511,
512, 516, 518, 521, 524, 525, 543.
Бечуаналэнд — 88.
Бирмингэм — 31, 408, 416.
Битлис-— 136
Блантир—447, 449, 450.
Ближний Восток —20, 137, 138, 141, 145,
148, 149, 160, 174, 190, 191, 195, 197,
200, 202, 207, 208, 211, 212, 225, 229,
239, 241, 243—248, 250, 257, 261, 263,
265, 272—275, 294, 308, 311, 315, 344,
363, 398, 404, 409, 415, 488, 493—496,
501, 515, 519, 545, 560, 561, 564.
Богемия (см. также Чехия) —252.
Болгария—125, 136—138, 163, 169, 170,
251, 256, 269, 270.
Босния — 251.
Бостон — 458.
Босфор (Босфорский пролив) —il 47, 190,
196, 200, 232, 236, 238, 239, 245, 490,
491, 492, 501, 502, 538.
Бохум — 90.
Бразилия — 43, 510.
Бремен —43, 330, 475.
Бреславль (Бреслау, Врацлав) —211, 212,
225, 562.
Британская Вест-Индия — 284.
Британская империя —31, 48, 77, 91, 183,
248, 283—287, 290—293, 418, 419, 492,
563, 564.
Британская Индия — 284.
Брюссель— 184.
Будапешт—133, 483.
Бухарест — 244, 323.
Буэнос-Айрес — 44.
В
Вадзагге—185.
Ватикан —80, 134, 336, 493.
Вашингтон —279, 326, 435, 459. 464, 465,
467, 469, 472.
Вейсенфельс — 60.
Великий океан (с*м. также Тихий океан) —
473.
Великобритания — 99, 124, 284, 289, 290,
393, 409, 416, 423, 519, 525, 539, 555.
Бена — 20, 111, 114, 132, 133, 136—142,
144—146, 148, 154, 162, 164, 165, 167,
170-472, 175, 178, 192, 194, 200, 201,
210, 211 220, 226, 242, 243, 247, 250—
252, 254, 323, 407, 479—484.
Венгрия — 129, ,131, 251, 280. 541.
Венесуэла — 43, 75, 112.
Венеция — 152.
Верки (имение князя Гогенлоэ) — 80.
Версаль — 26.
Верхняя Австрия — 132
Верхняя Силезия — 206, 210.
Вест-Индия — 387, 470.
Виктория (озеро) — 86.
Виллафранка — 160.
Вильгельмштрассе — 64, 74, 87.
Виндзор —519, 521.
Биту —45, 188.
Владивосток — 381, 431.
Вогезы — 444.
Волга —492, 541.
Вольта —440, 509.
Восточная Азия —141, 173, 214, 247, 253,
324, 347, 373, 377, 392, 393, 394, 398, 411,
413, 424, 440, 465, 467, 470.
Восточная Африка—86, 93, 96, 99, 104,
152, 154, 158, 172, 173, 175, 440, 443,
447, 511, 512, 560.
Восточная Галиция — 162.
Восточная Пруссия —73, 162, 176, 209,
210, 413.
Восточная Сибирь — 431.
Восточная Франция — 540.
Восточный Судан — 169.
Вэйхайвэй — 358, 359, 389, 390, 407, 410,
411, 419, 421, 431.
Г
Гаага —524, 525.
Гавайские о-ва — 458, 469.
Гавана — 459.
Гаити — 387.
Галиция — 130.
Гамбург —24, 43, 69, 90, 227, 228, 330,331,
346, 353, 375, 392, 421, 512, 532.
Ганновер — 477, 535.
Гельголанд — 45, 328, 440
Генуя —44, 152.
Германия (Германская империя) —3, 7,
15, 17—32, 33—48, 50—61, 62, 63, 65,
68—80, 82—87, 89—99, 102—143, 145—
181, 183—192, 194—196, 198, 200—234,
236, 237, 239—247, 251—253, 255, 257—
260, 262—264, 266—296, 298—319, 322—
324, 326, 328—331, 333, 335—339, 342—
361, 363—430, 434, 455, 459—476, 478—
516, 518, 519, 522—530, 532, 534—545,
559—572.
Германская Восточная Африка — 104, 286,
440, 510, 512.
Германская Юго-Восточная Африка — 447,
511.
Германская Юго-Западная Африка — 188,
189, 286, 447.
Герцеговина — 261.
Гибралтар — 168, 474.
Гибралтарский прол.ив — 473.
Голландия — 27, 44, 73, 92, 131, 191, 281,
289, 423, 516, 540.
Голландская Индия — 281, 447.
Гомбург —413, 415.
Гонконг —313, 390, 421, 471.
Гонолулу—471, 513.

600
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
Греция—170, 254—272, 273, 274, 488, 489,
561, 562.
Гуам —473, 474.
Гуанчжоувань — 390.
д
Далмация —1131.
Дальний Восток (см. также Крайний
Восток) —14, 43, 44, 141, 143, 160, 195,
196, 207, 208, 241, 243, 244, 247, 254,
263, 274, 276—278, 311, 312, 317, 318,
344, 345, 347, 349—354, 357, 361—363,
366—368, 371, 374, 377, 378, 380, 381,
383, 384, 388, 392, 394, 396—398, 402,
403, 405—407, 409, 412—414, 420, 421,
427, 430, 431, 433, 434, 436, 438, 452,
494, 496, 518, 522, 545, 546, 563, 566.
Даляньвань — 390, 431.
Дамаск — 494.
Дания — 43, 73, 247, 527.
Дарданеллы — 95, 140, 143, 145, 157, 196,
199, 200, 234, 243, 490.
Двуречье — см. Месопотамия.
Делагоа — 87—90, 93—95, 99, 100, 104,
108, 117, 273, 274, 373, 415, 442, 444, 445,
448, 451, 454.
Дессау — 509.
Диарбекир — 136, 143.
Днепо 539
Донгола—171, 173, 175, 180, 201, 560.
Дуйсбург — 38.
Дунай—132, 135.
Дунайский бассейн — 289.
Дюнкерк —541.
Дюссельдорф — 35, 341.
Ε
Европа (также Европейский континент) —
7—11, 23, 24, 26—28, 33, 36, 43, 44—47,
49, 53, 58, 60, 65, 67, 74, 85, 86, 98, 108,
109, 116, 122, 126-4128, 136, 145, 153,
179, 190, 196, 200, 214—218, 223, 225,
231, 234, 239, 243, 246, 253, 259, 264,
265, 274, 276, 278, 282, 284, 286, 290,
293, 305, 308, 310, 343, 347, 349, 351,
356—358, 372, 375, 377, 392, 393, 397,
398, 405, 406, 415, 423, 425, 437, 446,
462—464, 477, 478, 488, 493, 498, 521,
522, 524, 541, 549, 550, 556—558, 562,
565, 571, 572.
Евфрат—237, 438, 490, 491, 495, 504.
Египет —94, 95, 109—111, 113, 122, 124,
136, 147, 163, 167, 168, 171—174, 180,
200—202, 210, 212, 214, 232, 233, 235,
246, 257, 416, 503, 515.
Египетский Судан — 286, 560.
Ж
Желтое море—109, 390.
3
Закавказье — 136, 492.
Замбези —446, 447, 451.
Занзибар —45, 188, 417, 440, 446, 454,506.
Западная Африка—96, 410, 440, 446, 529,
539.
Западная Германия — 8, 23, 34, 71, 73,
209, 248, 292, 318, 342.
Западная Европа —210, 224, 264.
Западная Пруссия — 209.
Золотой берег — 440, 508.
Зулу — 470.
И
Иерусалим — 494, 568.
Изамбар — 86.
Измид— 192
Индийский океан — 92, 94.
Индия —95, 109, 116, 168, 194, 212, 346.
393, 403, 435, 487, 504, 518, 521, 540.
Индо-Китай — 345.
Иоганнесбург — 89, 91, 92, 99, 100, 102,
505.
Иокогама — 421.
Иран (см. также Персия)—513, 516, 518ν
519.
Испания —44, 168, 404, 440, 443, 456—
466, 469—474, 478, 522, 569.
Италия—19, 20, 27, 43, 44, 49, 71, 109,
113, 114, 116, 122, 124—126, 140, 144,145,
148—156, 158—161, 163—166, 168, 169-
173, 176-4179, 191, 195, 196, 219—223,.
228, 232, 233, 236, 237, 239, 244, 245,
250-254, 258, 259, 262, 276, 282, 294,
329, 414, 415, 420, 426, 446, 462, 485, 542,
546, 556-^558, 560.
К
Кавказ — 204.
Каир — 88, 404, 496, 557.
Кайсери — 194.
Камерун — 184, 359.
Канада —284, 287, 418, 518, 520.
Канарские о-ва —168, 440, 469, 474.
Капская земля — 284.
Капская колония—101.
Капская республика — 88, 99.
Капштадт — см. Кэптаун.
Караибский бассейн — 465.
Каролинские о-ва (Каролины) —440, 4675.
469-478, 504, 531, 570.
Кассала — 172.
Кастилия — 458.
Каттаро (Котор) — 137.
КВЖД (Китайская Восточная жел.
дорога) — 409.
Кельн—90, 328, 346.
Киачао — см. Цзяочжоу.
Киль —39, 330, 378, 381, 392.
Кипр —232, 258.
Киренаика — 49, 125.
Китай —43, 109, 208, 276, 344—350, 352—
362, 364—369, 371—407, 409, 410, 412,
413, 415, 416, 419—422, 429—436, 439,
441, 442, 467, 472, 475, 515, 518, 519,.
521, 568, 567.
Киото — 434.
Конго—109, 122, 184, 447.
Кония (Конья) —193, 194, 501.
Константинополь (см. также Стамбул) —
17, 20, 84, 137—139, 141, 143, 144, 146—
148, 192—195, 199, 229, 232—236, 238;.

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
601
239, 240, 243, 244, 245, 250, 254, 257,
259, 260, 266, 322, 398, 423, 488—493,
496—498, 550.
Констанца — 494.
Корейский полуостров — 522.
Корея—109, 147, 358, 362, 384, 435.
Корсика — 541.
Краков — 137.
Красное море—168, 404.
Крефельд — 491.
Крит —229, 254—256, 258—269, 271, 274,
324, 404, 488, 489, 564.
Крым —204, 492.
Куба — 457—459, 463, 465, 467—470, 506.
Кувейт (Ковейт) — 495, 499, 506.
Кум а си— 116.
Курляндия — 541.
Кэптаун (Кэйптаун, Капштадт) —88, 404,
441, 496, 557.
Л
Ламанш (канал) — 105.
Ланкашир — 407.
Лариса — 269.
Латинская Америка — 43, 44.
Левант —257, 272, 273.
Лестер —517, 518
Лиссабон —89, 104, 444.
Лондон—12, 20, 43, 86—88, 91, 92, 94, 96,
99—102, 106, 108, 112—115, 142, 144—
148, 154, 155, 163, 167—169, 173, 180—
182, 194, 196—198, 200, 202, 212, 220,
228, 230, 231, 234, 241, 243, 244, 261,
266, 276, 349, 353, 354, 356, 369, 373, 374,
393, 404, 405, 407, 408, 410, 414, 416—
418, 422, 426, 427, 430, 431, 433, 435,
437, 439, 440, 442—444, 446, 450, 452,
462, 463, 469, 496, 497, 499, 507, 509, 517,
518, 556, 571.
Лифляндия — 539.
Лотарингия — 26, 27, 73, 542.
Лоуренсу-Маркиш (Лоренцо-Маркез) — 88,
89, 92, 99, 100, 104, 108, 274, 442, 452,
517.
Люксембург — 74, 540.
Ляодун (Ляодунский полуостров) —350,
384.
M
Мадагаскар— ПО.
Маджуба — 94.
Мадрид —452, 458, 459, 461, 473.
Майн — 132.
Македония —144, 148, 192, 193, 229, 256—
258, 269, 270.
Малая Азия —136, 190, 194, 197, 248,
254, 257, 289, 423, 494—502, 518, 544,
570.
Манила —467, 469, 471, 506.
Манчестер —31.
Маньчжурия — 349, 409, 430, 431, 435.
Марианские о-ва — 470, 474, 475.
Марокко—155, 168, 496, 517.
Массова (Маосауа) — 168.
Меконг — 113.
Мемель — 27.
Мерв —105.
Месопотамия (Двуречье) — 190, 229, 232,
495, 496, 501.
Милан —44, 151.
Минданао — 440.
Мирс-Бей — 350.
Мозамбик — 373, 440, 441, 445, 446, 449
451.
Момбаса — 86.
Монастир — 192.
Монтэбэлло — 350.
Моравия — 481.
Мосамедиш — 440, 447.
Мюнхен —51, 53, 133, 346, 484, 523.
H
Нанкин — 356, 361, 421.
Нанкинская провинция — 353.
Нарев —162.
Неаполь — 44, 166.
Нигер —86, 95, 286, 404, 411, 412.
Нижняя Австрия — 132.
Нил —411, 452.
Ницца — 168, 539.
Новая Гвинея — 508.
Ново-Базарский санджак — 251.
Норвегия —41, 43, 247.
Нью-Йорк — 434, 458.
Нью-чжуан — 433.
Нюрнберг — 330.
О
Одер — 132.
Океания —469, 505, 510.
Осака — 434.
Османская империя — см. Турция.
Оттоманская империя — см. Турция.
И
Палау П.—473, 474.
Палермо — 44.
Палестина —1190, 491.
Панамский канал — 510.
Париж —20, 68, 83, 84, ПО, 111, 115, 140,
194—196, 203, 212—218, 235, 238, 245,
265, 323, 353—355, 380, 407, 466, 472,
525.
Пекин —349, 351, 356, 361, 362, 365, 369,
370, 379, 383, 419, 421, 422, 431—
433.
Пемба —45, 440.
Передняя Азия —230, 290, 339, 487, 502.
Персидский залив —229, 230, 423, 487, 488,
496—498, 504, 540, 570.
Персия (см. также Иран) — 109, 160, 496,
498.
Перу — 75.
Пескадорские о-ва —348, 350.
Петербург — 67, 83, 84, 97, 112, 115, 116,
139, 143, 145—148, 163, 167, 168, 173,
174, 191, 194, 195, 202, 206, 207, 210,
213, 220, 226, 233, 235—238, 239, 242,
250, 253, 254, 271, 303, 323, 326, 327,
349, 353, 356, 361, 362, 364, 367, 369, 372,
375, 380, 384, 406, 413, 426, 427, 437—
439, 441, 445, 453, 498, 501, 502, 523,
525, 539.

602
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
Петергоф — 363.
Печилийсюий залив — 388, 413.
Пирей —261, 262, 263, 268.
Пиренейский полуостров — 459, 473.
Познань —470, 480.
Полинезия — 507.
Польша —43, 65, 203, 479, 483, 541, 544.
Померания — 210.
Поморье —478, 480.
Порт-Артур — 349, 380, 385, 388, 390,404—
406, 408, 430, 431, 438.
Португалия—15, 89, 90, 94, 440—446, 448,
449, 451, 452, 455, 459.
Потсдам —70, 79, 100, 490, 517.
Прага — 132.
Претория — 88—93, 99—101, 104, 105, 517.
Прибалтика — 132, 204.
Приморский край — 430.
Пруссия—24—27, 46, 56, 57, 60—63, 67,
75, 80, 126, 127, 129, 131, 140, 151, 206,
249, 278, 300, 314, 323, 344, 476, 483,
484, 490, 529, 542, 544, 549, 554, 569, 571.
Прут — 541.
Ρ
Рейн —35, 71, 527.
Рейнско-Вестфальская область — 41.
Рим —20, 80, 111, 113, 134, 144, 154, 159,
161, 169, 172, 176, 177, 252, 294, 323,
375, 379, 417, 477, 570.
Родезия —88, 94.
Россия —3, 9, 10, 12, 13, 15, 17, 18, 20,
43, 44, 45, 66—74, 77, 80, 82—84, 91, 95,
96, 98, 99, 106, 108, 109, 112—114, 116,
118, 119, 122, 124, 125, 127, 128, 134,
136—149, 155—175, 178, 190, 191, 194—
197, 199—219, 220—226, 230—248, 250—
254, 258—268, 274—277, 280—282, 292,
295, 303—305, 308, 310, 311, 315, 324,
327, 329, 337, 346, 348—359, 362—364,
368—378, 380, 381, 383—385, 388, 390,
393, 394, 397—399, 401, 402, 405—421,
423—430, 432—439, 441, 445, 446, 450,
453, 454, 459, 462, 483, 485, 487—491,
494—502, 507, 510, 511, 515, 516, 518—
522, 526, 540—549, 553, 559—563, 568,
569, 572.
Румыния —43, 44, 170, 257, 280, 281, 540,
541, 546.
Рурская область и Рурский бассейн — 329.
С
Саарская область и Саарский бассейн —
38, 73.
Савайи — 508, 509, 513, 570.
Савойя — 541.
Саксония —58, 63, 300.
Саксонский лес — 24, 219, 327.
Саланга — 86.
Салоники—135, 144, 155, 192, 251.
Самоа —417, 440, 441, 469, 470, 472, 505—
510, 512—514, 517, 570.
Самса —383.
Сандвичевы о-ва — 207.
Сан-Доминго (Санто-Доминго) — 472.
Сан-Франциско — 434.
Сараево — 133.
Сасун — 136.
Священная Римская империя — 28.
Северная Америка —285, 539.
Северная Африка — 125, 152, 156, 158, 496.
Северная Италия — 152.
Северная Маньчжурия — 431.
Северная Франция — 540.
Северная Чехия — 131.
Северное море—132, 310, 317, 329.
Северный Китай — 433.
Седан — 494.
Семиградье (Трансильвания)—481, 484.
Сербия—134, 136, 138, 144, 169, 251, 256,
270.
Сиам —75, 113.
Сибирь — 423.
Силезия —34, 162, 326, 366, 478, 480, 484,
529.
Симоносэки — 349.
Сингапур —421, 510.
Сирия —157, 190, 491, 496, 542.
Сити —106, 310, 356, 409, 4,19, 422, 493,
505, 514.
Сицилия — 150.
Скандинавия — 282.
Скутари — 147.
Смирна (Измир) — 194.
Смирно-Айдынская жел. дор.— 194.
Соломоновы о-ва — 508.
Средиземное море (также
Средиземноморский бассейн) —105, 116, 124, 125, 136,
154, 156, 158, 168, 195, 196, 197, 200,
211, 234, 253, 263, 268, 272, 317, 473,
540, 564.
Сретенск — 431.
Средний Восток —207, 311.
СССР —20, 28.
Стамбул (см. также Константинополь),
199, 200, 202, 242.
Судан —171—173, 180, 210, 212, 235, 403,
404.
Сулу —440, 469.
Суматра — 512.
Суэцкий канал —173, 201, 446.
США —3, 19, 20, 22, 29, 41, 44, 48, 61, 91,
115, 214, 215, 278—283, 287, 291, 329,
340, 347, 363, 378, 393, 398, 404—406,
410, 416, 417, 424, 426, 430, 433-436,
440, 441, 450, 457—476, 505—508, 518,
536, 556, 569, 570, 571.
Τ
Тайгербей — 447, 511.
Танжер —496, 517.
Темза—310, 328.
Тигр —490, 491, 495, 504.
Тильзит —330.
Тимор —440, 447, 450—452.
Тиргартен — 315.
Тихий океан —346, 352, 381, 440. 441,
456—459, 466, 467, 475, 476, 504, 506,
509, 510, 522, 570.
Того —95, 116, 184, 286. 415, 440, 507, 508.
Токио —350, 352, 354, 355, 383, 429, 430,
434.
Тонга — 507.
Тонкий — 393.

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
603
Трансвааль — 87—95, 97—107, 109, ПО,
112—115, 117, 122, 123, 169, 184, 189,
273—278, 286, 292, 295, 320, 324, 373,
395, 404, 409, 417, 442, 445, 447, 448,
451, 455, 496, 507—509, 517, 521, 556,
557, 564.
Трапезунд — 136.
Триест — 158.
Триполи — 157.
Триполитания — 49, 125, 153, 154.
Тунис— ,162, 155.
Туль — 72.
Туркестан — 492.
Турция (также Турецкая, Османская,
Оттоманская империя) — 44, 49, 67, 125,
134—138, 143—145, 147, 148, 153, 155,
157, 167, 190—195, 198—202, 207, 212,
227, 229, 231—233, 235—242, 244—248,
264, 256-260, 263—266, 268—272, 295,
345, 363, 409, 415, 438, 488, 491, 494—
496, 503, 515, 518, 540, 559, 561—565.
Тутуила — 506.
Тюрингия — 60.
Тяньцзинь—371, 376, 389.
Украина — 204.
Уолфишбей (Китовая бухта)—417, 440,
447.
У полу —506, 507, 511.
Уругвай — 214.
Урфа — 136.
Учан-364, 366.
Фашода — 491, 568.
Фернандо-По — 440, 470, 473.
Фессалия — 269, 271.
Филадельфия — 458.
Филиппины, Филиппинские о-ва — 440, 441,
457, 459, 465—473, 504.
Филилпополь (Пловдив) — 192.
Финляндия — 43, 539.
• Фландрия — 27.
Флоренция — 44, 152.
Формоза —347, 348, 383, 384.
Франкфурт-на-Майне — 346, 395, 407, 460.
Франция— 12, 20, 26, 32, 41, 44, 45, 53,
58, 59, 61, 65, 67—74, 84, 95, 96, 99, 103,
105, 108—116, 118, 122, 125, 128, 134,
140, 141, 143, 144, 149—155, 159, 161,
163, 166, 168, 169, 173, 174, 176—178,
180, 191, 194—196, 197, 199, 202, 203,
206, 207, 211—213, 215—219, 222, 223,
229, 230, 232, 233—236,238, 239, 241,242,
245, 246, 250, 259, 260, 262, 266, 267,
277, 286, 294, 304, 305, 308, 310, 311,
319, 321, 323, 329, 347—351, 354, 356—
358, 368, 370—372, 375, 383, 389, 390,
393, 404 406, 407, 409, 411—413, 417,
420, 423—425, 427, 430, 433—436, 441,
443, 444, 446, 448, 450, 451, 454,
459, 462, 470, 474. 491, 493, 496—499,
509, 516, 519, 527, 541—546, 549, 558,
561, 562, 570.
Фридрихштраосе — 340.
Фуцзянь — 383.
Хайдарпаша (Гайдарпаша) — 192, 494, 495.
Ханькоу —364, 365, 422.
Харпут — 136.
Хартум —180.
Хуанхэ — 438.
Хэнань — 430.
ц
Цаочжоу (Цао-Чжоу-Фу) — 365.
Царское Село —238, 239.
Цейла (Зейла) — 154, 159.
Центральная Америка—107, 475.
Центральная Африка — 404, 515.
Центральная Европа—8, 11, 126, 132, 133,
398, 413, 542, 566.
Центральный Китай — 346.
Цзинань —376, 386, 420.
Цзюйе (Цзюй-Е) — 365.
Цзяочжоу (Киаочао) — 21, 348, 350, 359,
361—364, 366—393, 396, 398—401, 405,
409, 412, 420, 421, 431, 438, 473, 475,
493, 510, 521.
Цзю-цзан — 433.
Циндао — 420.
Цюрих — 193.
Чаталджа — 490.
Черногория — 144, 169, 267.
Черное море — 125, 197, 204, 211, 238, 438,
501, 502, 540.
Чехия—134, 223, 252, 481, 484.
Чжили — 432.
Чжоу-Фу — 386.
Чжоушань (Чжушань, Чусан) —109, 345,
348, 350, 359, 369, 405.
Чжэньцзян — 389.
Чикаго — 434.
Чили —214.
Чифу —361.
Ш
Шанхай —356, 360, 367, 421, 431.
Шаньдун (Шаньдунский полуостров,
Шаньдунская провинция) — 348, 365—
367, 376, 381, 382, 384—391, 409, 410,
412, 415, 419, 420, 422, 431.
Шаньси — 430.
Шат-эль-Араб — 229.
Швейцария —27, 44, 89, 282, 289, 541, 546.
Швеция —43, 247, 527, 541.
Шире — 440.
Шлезвиг — 27.
Шлезвиг-Голыитиния —174.
Штеттин — 330.
Шушенское — 551.
Эгиту — 449.
Эльба —132, 323, 527.
Эльбинг—330.
Эльзас —26, 27, 540.
Эльзас-Лотарингия—71, 80, 111, 122, 165,
413, 416, 499, 543, 560, 558.
Эпиналь — 72.
Эпир — 269.
Эрзерум —136, 143.

604·
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
Эскишехир — 192—194.
Эссен —39.
Эстлявдия — 541.
Эч (Этч, Адидже) — 27.
Ю
Юго-Восточная Азия — 475.
Юго-Восточная Африка — 87.
Юго-Восточная Европа —190, 257, 290,
565.
Юго-Западная Африка —185, 188, 189,
273, 275, 286, 331, 447.
Южная Америка —44, 107, 285, 317, 331,
441, 508.
Южная Африка — 88, 90, 92, 93, 95, 96,
98, 108, ПО, 114, 115, 149, 163, 183, 212,
231, 273—276, 285, 317, 331, 373, 404,
441, 442, 446, 461, 454, 455, 464, 496,
503, 505, 511, 513, 517, 528, 531, 557,
562.
Южная Германия — 248, 253, 342.
Южный Китай—346.
Южная Маньчжурия — 433.
Я
Ява — 510.
Янцзы (Янцзыцзян)—346, 421, 422, 433,
436, 438, 516.
Япония —3, 13, 20, 41, 56, 311, 345—352,
354—356, 358, 360, 377, 378, 380, 383—
385, 388, 389, 398, 404, 405, 410, 430,
432, 434, 435, 437, 522, 524, 556.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИИ
Архив внешней политики России
Министерства иностранных дел СССР . . Архив МИД
Фонд канцелярии министра .... К
Фонд политического архива . . ПА
Фонд секретного архива CA
Центральный Государственный
Исторический Архив в Ленинграде .... ЦГИАЛ.
Die Grosse Politik der Europäischen
Kabinette, 1871—1Θ14. Sammlung der
Diplomatischen Akten des Auswärtigen
Amtes. Im Auftrage des Auswärtigen
Amtes hrsg. von J. Lepsius, A. Men-
delssohn-Bartholdy, F. Thimme, Berlin. G. P.
Britisch Documents on the Origins of the
War, 1898—1914. Edited by G. P.
Gooch and Harold Temperley. . . . B. D.
Stenographische Berichte über die
Verhandlungen des Deutschen Reichstages. . Reichstag
Hohenlohe-Schillingsfürst Ch. K. V. zu.
Denkwürdigkeiten der
Reichskanzlerzeit. Hrsg von K. A. v. Müller.
Stuttgart—Berlin, 1931 Hohenlohe,
Denkwürdigkeiten

СПИСОК КАРТ
1. Германия в конце XIX века 32
2. Раздел Сев.-Вост. Китая империалистическими
державами в конце XIX в 389
3. Германские колонии в Африке в конце XIX в. . 448
4. Германские колонии в Тихом океане в конце XIX в. 471
5. Багдадс'кая железная дорога (Германская
концессия 1899 г.) 501

ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора 5
Введение 7
Глава первая. Германский империализм, милитаризм и дипломатия в конце
XIX в. (общая характеристика) 24
Глава вторая. Трансваальский кризис 1895—1896 гг. и германские планы
«Континентальной лиги» 86
Глава третья. Германская дипломатия и Тройственный союз в 1895—1896 гг. 124
Глава четвертая. Колониальные дела, русско-германские отношения и
ближневосточный кризис 1896 г. 180
Глава пятая. Ближневосточный кризис, англо-германские отношения и
колониальные дела в 1897 г 229
Глава шестая. Правительственный кризис и морская программа 1897—1898 гг. 298
Глава седьмая. Вторжение германского империализма в Китай в 1897/98 гг . . 344
Глава восьмая. Англо-германские переговоры о союзе против России и
соглашение о португальских колониях. 1898 г 403
Глава девятая. Испано-американская война, усиление антиславянской политики
германского империализма и Багдадская железная дорога. 1898—1899 гг. 459
Глава десятая. На рубеже XX века 515
Заключение 548
Указатель источников и литературы 573
Указатель имен 586
Указатель географических названий 598
Список условных сокращений 605
Список карт 606

Печатается по постановлению
Редакционно-Издательского совета
Академии Наук СССР
Редактор издательства Ц. М. Подгорненская
Технический редактор А. А. Киселева
Корректор В. Г, Богословский
Переплет художника А. А. Люминарского
*
РИСО АН СССР N° 3201. Т-00181. Издат. № 3088
Тип. заказ Jtë 926. Подп. к печ. 27. III 1951 г.
Формат бум. 70χ108χ/ι#. Печ. л. 52,06 + 2 вкл.
Бум. л. 19. Уч.-издат. 57,75. Тираж 1С000 экз.
Цена в переплете 35 р.
2-я тип. Издательства Академии Наук СССР
Москва, Шубинский пер., д. 10