Страница 1
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17
Страница 18
Страница 19
Страница 20
Страница 21
Страница 22
Страница 23
Страница 24
Страница 25
Страница 26
Страница 27
Страница 28
Страница 29
Страница 30
Страница 31
Страница 32
Страница 33
Страница 34
Страница 35
Страница 36
Страница 37
Страница 38
Страница 39
Страница 40
Страница 41
Страница 42
Страница 43
Страница 44
Страница 45
Страница 46
Страница 47
Страница 48
Страница 49
Страница 50
Страница 51
Страница 52
Страница 53
Страница 54
Страница 55
Страница 56
Страница 57
Страница 58
Страница 59
Страница 60
Страница 61
Страница 62
Страница 63
Страница 64
Страница 65
Страница 66
Страница 67
Страница 68
Страница 69
Страница 70
Страница 71
Страница 72
Страница 73
Страница 74
Страница 75
Страница 76
Страница 77
Страница 78
Страница 79
Страница 80
Страница 81
Страница 82
Страница 83
Страница 84
Страница 85
Страница 86
Страница 87
Страница 88
Страница 89
Страница 90
Страница 91
Страница 92
Страница 93
Страница 94
Страница 95
Страница 96
Страница 97
Страница 98
Страница 99
Страница 100
Страница 101
Страница 102
Страница 103
Страница 104
Страница 105
Страница 106
Страница 107
Страница 108
Страница 109
Страница 110
Страница 111
Страница 112
Страница 113
Страница 114
Страница 115
Страница 116
Страница 117
Страница 118
Страница 119
Страница 120
Страница 121
Страница 122
Страница 123
Страница 124
Страница 125
Страница 126
Страница 127
Страница 128
Страница 129
Страница 130
Страница 131
Страница 132
Страница 133
Страница 134
Страница 135
Страница 136
Страница 137
Страница 138
Страница 139
Страница 140
Страница 141
Страница 142
Страница 143
Страница 144
Страница 145
Страница 146
Страница 147

Автор: Арапов А.С.  

Теги: социальная психология   социальная (общая) психология   историческая психология   личность   психология семьи, быта, воспитания детей   история   психология   социализм  

ISBN: 978-5-7032-0724-6

Год: 2008

Похожие

Советское общество. История строительства социализма в России. Книга 3. Развитие советского общества в условиях НТР и противостояния двух мировых систем (1945-1991 гг.)

Энциклопедический словарь советской повседневной жизни

Полное и окончательное безобразие

История русского народа в ХХ веке

Текст
                    

А.С. Арапов
----*-----
МЕЩАНСТВО
И СОЦИАЛИЗМ
Очерки социальной психологии
Монография
Издательство
НижВД!
Нижний Новгород ♦ 2008

УДК 316.6
ББК 88.5
А792
ГПИБ России
358377
И
Арапов А.С.
А792	Мещанство и социализм. Очерки социальной пси-
хологии: монография / А.С. Арапов. — Н.Новгород:
Издательство Нижегородской госмедакадемии, 2008. —
292 с.
ISBN 978-5-7032-0724-6
Книга посвящена анализу причин крушения социализма в
СССР. В ней показана роль советского и мирового мещанства
в экономическом и идейно-политическом разложении соци-
алистического общества. Автор опирается на широкий круг
источников, документов и материалов, использует свои личные
впечатления участника и свидетеля известных событий вось-
мидесятых-девяностых годов прошлого века.
Книга написана в жанре научной публицистики и рассчи-
тана не только на специалистов, но и на массового читателя.
УДК 316.6
ББК 88.5
ISBN 978-5-7032-0724-6
© А.С. Арапов, 2008
© Издательство Нижегород-
ской госмедакадемии, 2008

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие............................................4
Часть I. Мещанское общество............................6
Глава 1. Буржуазия.................................7
Глава 2. Мелкий и средний бизнес..................15
Глава 3. Рабочие...............;..................22
Глава 4. Крестьяне................................29
Глава 5. Интеллигенция............................39
Глава 6. Средние слои, верхи и низы...............55
Глава 7. Бюрократия...............................63
Глава 8. Социалистический выбор....................82
Глава 9. Личный и общественный интерес............90
Глава 10. Интеллигенция и власть...................101
Глава 11. Советский социализм: взлет и падение.....118
Глава 12. Уроки истории..........................140
Часть II. Философия мещанства........................157
Глава 1. Смена вех...............................158
Глава 2. Субъективная слепота....................188
Глава 3. Моральный идеализм......................210
Глава 4. Миражи мещанского социализма............237
Глава 5. Применительно к подлости................259
«За державу обидно ...>(послесловие).................287

ПРЕДИСЛОВИЕ
Итак, «мещанство и социализм». В названии книги нет
противопоставления одного другому. Социалистическое
общество, как подтверждает исторический опыт, вовсе не
избавлено от присутствия мещанства, которое накладывает
свой отпечаток на теорию и практику социализма и играет в
его судьбе весьма серьезную и далеко не однозначную роль.
В эпоху разрушения советского государства мещанство про-
явилось с такой необычайной силой, напомнив о себе, каза-
лось бы, совсем забытом, настолько ярко и убедительно, что
кажется просто невероятным, почему о нем перестали писать.
Даже термин такой — «мещанство» — как-то незаметно исчез
из лексикона обществоведов.
А между тем, оно никуда не исчезало, иначе бы мы не
жили сейчас в самом настоящем мещанском обществе. И
выросло это общество из реального советского социализма:
иначе, откуда бы ему взяться? Мещанство показало, что оно
и при социализме вполне способно подмять под себя все слои
населения, переделать общество на свой лад, выстроить его
по своему образу и подобию и тем самым навлечь на милли-
оны людей тяжкие испытания и беды. «Проклятием мира»
называл мещанство М. Горький.
Мне вспоминается разговор с одним из авторитетных
нижегородских философов. Говорили о том, с какой неве-
роятной беззастенчивостью растаскивалось национальное
богатство, созданное при социализме, как много нашлось лю-
дей, готовых немедленно разбогатеть за счет своего ближнего,
удивлялись тому, как быстро выветривались социалистичес-
4

кие нравственные ценности, место которых тут же заняли
древние, как мир, пошлые постулаты мещанской мудрости:
«каждый за себя, один Бог за всех», «моя хата с краю» и «как
бы чего не вышло». И это после 70-ти лет социализма! «Не-
ужели так слаб человек?» — вздохнул мой собеседник.
В самом вопросе уже содержался ответ: «Да, слаб!» Ос-
тавалось только выяснить, какой это человек? в чем он слаб
и почему? много ли таких людей? А может быть этот за-
гадочный «человек» сидит в каждом из нас? А что, если в
человеческой натуре есть нечто, что заставляет людей жить
и действовать по-мещански? Тогда почему далеко не каждый
может быть назван мещанином? И почему в мире были и есть
мещанские общества, созданные буржуазией? Вот и решил
я попробовать разобраться в этих вопросах, тем более, что
они давно не дают мне покоя.

Часть I
МЕЩАНСКОЕ ОБЩЕСТВО
I
Мещанство не падает с неба и не существует
от века, а создается мещанскими условиями
общественной жизни.
ЕВ. Плеханов
Знаем ли мы, как выйти из мещанского
государства в государство народное, или
нет — все же мы имеем право считать
мещанское государство односторонним
развитием, уродством.
А.И. Герцен
Мещанское общество... Как это ни покажется кому-то
странным, речь идет нашем обществе последних десятиле-
тий прошлого столетия. И сразу возникает естественный
вопрос: если соглашаться с подобной оценкой советского
(социалистического!) общества тех лет, тогда надо признать
наличие в его социальной структуре средних и мелких бур-
жуа, мещан, обывателей. Более того, в этом случае придется
согласиться и с фактом существования буржуазного класса,
исторически неизбежным спутником которого всегда была
и остается мелкая буржуазия, сама, как известно, постоян-
но и в массовом масштабе воспроизводящая капитализм.
Понятие «мещанство» распространяется и на буржуазию.
6

Но как увязать это с давно утвердившимся представлени-
ем о социальной структуре советского общества как о из-
вестной «триаде»: рабочий класс, колхозное крестьянство,
интеллигенция? И может ли вообще случиться так, чтобы
в стране победившего социализма, сверхдержаве, где давно
исчезли эксплуататорские классы, через целый ряд десяти-
летий вновь возродилась буржуазия, способная уничтожить
социалистический строй? Оказывается — еще как может!
Она не только существовала в реальности, но еще и пришла
к власти в начале 90-х годов при полном сочувствии мел-
кобуржуазной массы — советских мещан. А может быть и
не было вовсе к этому времени того социализма, о котором
писали в советских учебниках?
Глава 1
БУРЖУАЗИЯ
Капитал нашей советской, доморощенной буржуазии
всегда складывался и функционировал как теневой, крими-
нальный и полукриминальный. Этот скрытый бизнес частью
достался нам в наследство от старой России, частью возник
вновь, в несколько иных формах, уже при Советской власти,
особенно в период новой экономической политики начала
20-х годов. Существование его объективно поддерживалось
тяжелыми условиями жизни народа после революционных
событий, жестоких потрясений двух мировых и гражданских
воин, иностранной военной интервенции, страшных после-
военных разрух, в обстановке голода и лишений, материаль-
ных трудностей, постоянного дефицита промышленных и
продовольственных товаров. Все это создавало благоприят-
ную питательную среду для теневой экономики. Возникали
7

своеобразные «ножницы»: произрастая на почве дефицита,
теневики сами создавали искусственный дефицит жизненно
необходимых товаров и услуг, предметов потребления. Даже
при Сталине, загнанные в подполье, они не прекращали своей
деятельности, а с 60-х годов теневая экономика начала пере-
живать бурный рост. К 70-м годам ее совокупный потенциал
достиг 70-80 млрд, рублей1.
К 80-м годам, а затем с началом «перестройки» спло-
чение теневиков в устойчиво-оформленную социальную
группу фактически завершилось. Исторически сложилась
большая группа людей, занявшая свое особое место в сис-
теме общественного производства, настоящий класс со
всеми основными присущими ему признаками. Теневая
буржуазия имела в своем распоряжении средства произ-
водства, права на которые ни в каких законах не закрепля-
лись. Это вовсе не мешало ей пользоваться ими в интересах
подпольного бизнеса. Были наработаны тысячи способов
действовать в обход советских законов. Размеры богатства
теневиков поразили воображение, когда стало возможным
обнародовать хотя бы приблизительные данные. К 1989
году ежегодный доход, получаемый «в тени» официальной
экономики, достиг, поданным КГБ и МВД СССР, более 150
млрд, рублей. Получалось, что объем теневой экономики
составлял тогда от 20 до 25% от национального дохода стра-
ны. Тем или иным видом нелегального бизнеса у нас были
к этому времени заняты 20 млн. человек. В руках дельцов
теневой экономики было сосредоточенно по разным дан-
ным (Б. Бунич, Т. Карягина, А. Ларьков, А. Сергеев и др.)
от 300 до 500 млрд, рублей, в то время как все официальные
доходы населения СССР составляли 387 млрд, рублей. К
началу 90-х годов Советский Союз прочно входил в число
20 стран мира с наиболее развитой теневой экономикой.
Финансовый капитал теневого сектора был сосредоточен
в сбербанках (для текущего оборота и крупных единовре-
1 См.: Альтернатива: выбор пути. Перестройка управления и
горизонты рынка. - М., 1990, с. 63.
8

менных затрат), переведен в валюту и драгоценности, не-
движимость*.
Класс советской буржуазии стал играть свою специфи-
ческую роль в общественной организации труда, занимая
прочные позиции в производстве, распределении и обмене
материальных благ, в системе власти и управлении, в со-
циальной сфере. Это позволяло получать огромную долю
общественного богатства, распоряжаться ей в своих интере-
сах. Стало возможным с помощью этих рычагов влиять на
политику и политиков, формировать общественное мнение,
настраивать людей против Советской власти и коммунистов.
Делалось это испытанным способом — созданием искусст-
венного дефицита на самые необходимые товары. «Вдруг»
стали исчезать из продажи мыло и стиральный порошок, а
чтобы разжечь страсти, вызвать возмущение не только жен-
щин, но и мужчин, — убрали с прилавков табак и табачные
изделия. Это была целенаправленная акция. Иначе — чем же
объяснить одновременное закрытие в 1990 году на ремонт
20 (!) из 25 табачных фабрик страны? За границу потекли
продукты питания, товары широкого потребления: 41 % всех
произведенных в стране тканей (хлопчато-бумажных — 50%),
2 млн. телевизоров (четверть годового производства) оказа-
лись вопреки всем правилам — в Турции, вывозили автомо-
били, пылесосы, стиральные машины, магнитолы* 2. А наш
гражданин маялся в очередях, зажав в потном кулаке талоны
на все и вся, соображая, где бы достать водку, и на все корки
матеря и Советскую власть, и этих проклятых коммунистов,
и Горбачева, и самих себя. Мне пришлось тогда слышать из
уст самого генсека: «Я ведь знаю, что в Москве во всех трам-
ваях развесили мой портрет, весь обляпанный талонами».
Теневой бизнес стал сплоченным, иерархически органи-
зованным, связанным общими целями и интересами, между-
народными и внутренними связями, жестким контролем за
* См.: Альтернатива: выбор пути. Перестройка управления и
горизонты рынка. - М., 1990, с. 52-63.
2 См.: Гласность, 1996, № 12.
9

деятельностью своих структур. Он создал свою идеологию
и даже религию, на теневиков работали мозговые центры,
целые кланы чиновников, управленцев разного ранга, бессо-
вестных и увертливых, обеспечивающих прикрытие и всячес-
кое содействие теневикам, разумеется за соответствующую
мзду. Представление о подпольном бизнесмене просто как
о некоем шустром обладателе тайных связей и нужных зна-
комств, открывавших доступ к дефицитным товарам, — не
давало, как видим, даже приблизительной картины места и
роли теневиков в социально-экономической жизни общества.
На деле это был вполне созревший класс капиталистов, раз-
росшийся и укрепившийся за годы перестройки, которому
оставалось только захватить политическую власть.
Когда это свершилось, изумленный советский человек,
ахая и всплескивая руками, все поражался, откуда так быс-
тро возникли многочисленные кланы, «семьи», пирамиды,
группировки, структуры в сфере экономики и финансов, биз-
неса и управления. Такая неосведомленность большинства
народа относительно теневой экономики — результат почти
полного отсутствия широкой информации о масштабах ее
деятельности у нас, в Советском Союзе. Официально счи-
талось, что если в нашей стране есть такие вещи, как блат и
спекуляция (с ними сталкивалось множество людей), — не
стоит акцентировать на них внимание. Это всего лишь от-
дельные досадные недостатки нашего социалистического
бытия, с которыми ведет постоянную и в целом успешную
борьбу правоохранительная система СССР, стоящая, как
всегда, на страже интересов миллионов трудящихся. (Точно
так же утверждалось, что у нас не может быть венерических
заболеваний, наркомании и токсикомании, проституции и
прочих прелестей, которые присущи только капитализму, а
если и встречались такие факты, то это — отдельные случаи,
с которыми мы вполне справляемся). У нас же социализм!
Из чего и как складывались колоссальные средства те-
невиков, не попадавшие в государственную казну? Сейчас,
по прошествии полутора-двух десятков лет, многое прояс-
нилось, хотя механизм «увода» средств из рук государства
10

усовершенствовался до тонкости и продолжает гибко и эф-
фективно действовать в наши дни. Далеко не все выведено
из тени и, по всей вероятности, так и не будет «высветлено»
до конца, пока существует на свете либерализм и его рынок.
На западе теневым считается неучтенный сектор экономи-
ки: уклонение от налогов; производство запрещенных ви-
дов продукции и услуг; невыполнение регламентирующих
требований государства и профсоюзов. У нас, в Советской
стране, теневики действовали куда более изощренно, они
наизобретали столько способов выкачивания доходов, дей-
ствовали такими хитроумными методами, какие, может быть,
и не снились ни одному, самому изворотливому из западных
бизнесменов. Надо же было как-то обходить государственные
препоны и запреты, сбивать со следа правоохранителей!
В нашей стране теневыми тоже считались неучтенные,
нерегламентированные и противоправные виды экономичес-
кой деятельности. Но главное заключалось в том, что сущест-
вование сектора теневой экономики было напрямую связано
с противоречиями в сфере производственных отношений,
в недостатках и просчетах в планировании и управлении
народным хозяйством, регулировании социально-экономи-
ческих процессов. При нашем социализме реально сущест-
вовал рынок средств производства. Сложился стихийный
товарообмен, бартер, не управляемый и не контролируемый.
Централизованное фондированное распределение средств
производства не спасало положения. При постоянном де-
фиците ресурсов и наличии на предприятии запасов, накоп-
ленных дальновидными хозяйственниками, товарообмен
между хозяйствующими субъектами стал неизбежным. Без
него нельзя было нормально работать.
Казалось бы, ничего плохого нет в подобных взаимо-
отношениях, и социалистическая экономика вполне позво-
ляет это делать. Однако, наша громоздкая, неповоротливая
управленческая система вместо того, чтобы продумать, как
сделать прозрачным, легализовать этот процесс с пользой для
народного хозяйства, наоборот, загнала его «в тень» и этим
создала благоприятную почву для подкупа, махинаций и
11

взяточничества при формировании и корректировке планов,
принятии управленческих решений. Все зависело зачастую
от воли того или иного начальника или группы чиновников.
Тучи «толкачей» шныряли по бесчисленным конторам, ми-
нистерствам и ведомствам, обивали пороги начальственных
кабинетов только для того, чтобы «выбить» необходимые
средства, материалы, получить визу руководителя, неделями
просиживали в приемных, потому что без нужного резуль-
тата не с чем было возвращаться на родное предприятие. К
этому так привыкли, что уже перестали замечать не только
безнравственность и беспринципность чиновников, когда
личные связи, личностный фактор превращали толкотню
вокруг распределения ресурсов в самый настоящий торг, где
все средства хороши, в том числе получившая широкое рас-
пространения коррупция. Вот откуда, кстати говоря, «растут
ноги» коррумпированной армии чиновников в новой России.
Прямой ущерб экономике наносил и субъективный подход
к определению приоритетов в народном хозяйстве.
Еще один способ получения скрытых от государства дохо-
дов — приписки, разного рода нарушения финансовой и пла-
новой отчетности. Этими способами прикрывалась львиная
доля хищений, совершаемых в народном хозяйстве страны.
Здесь были задействованы вполне легальные рычаги: зарпла-
та, премии, фонды материального поощрения. Приписки ис-
пользовались как для прямого хищения денежных средств,
так и для получения незаработанных денег, а также для не-
законного списания сырья и материалов, причем приписки в
оплате труда неизбежно порождали разворовывание ресур-
сов. Паразитируя на советской экономике, теневики широко
пользовались реализацией продукции, не соответствующей
утвержденным нормативам (бракованные, некомплектные и
нестандартные изделия), занимались пересортицей, махина-
циями с продажей, практиковали скрытое повышение цен в
спекулятивных целях. Все это позволяло существовать за счет
нетрудовых доходов значительному слою населения.
Широкие масштабы приобрела незаконная, подпольная
производственная деятельность. По всей стране были раз-
12

бросаны целые предприятия либо отдельные звенья (цеха,
производства) предприятий, формально считавшихся госу-
дарственными. Они нигде не числились, были, так сказать,
неучтенными и целиком работали на теневой капитал. Ис-
пользовался и несколько иной вариант, когда продукция,
произведенная на госпредприятии, уходила «налево», по
незаконным воровским каналам для реализации на черном
рынке. В стране во всю развернулось теневое производство
на государственных станках и оборудовании с использова-
нием ворованных сырья и материалов. Сюда надо добавить
тьму «несунов», тащивших с родного производства все, что
подвернется под руку. Такими способами насыщался «чер-
ный» рынок, к началу 90-х годов работавший на полную
мощность. На нем реализовывались: контрабанда, привоз-
ные товары, импортный и отечественный дефицит, изделия
теневого производства, «левая» неучтенная продукция про-
мышленных и сельскохозяйственных предприятий, товары
из госторговли — все, вплоть до самогона, бодяжной водки
и наркотических средств. Купить можно было все что угод-
но — были бы деньги и нужные связи. Спекуляция и махи-
нации с дефицитом стали обычным явлением. Масса людей
перекочевала к теневикам, перестала работать в госсекторе
экономики, хотя формально числилась там на работе.
Видный экономист, американец русского происхожде-
ния, лауреат Нобелевской премии В.В. Леонтьев в середи-
не 1989 года весьма справедливо заметил, что в Советском
Союзе единственной категорией людей, заинтересованных в
своей работе, являются дельцы черного рынка. И если бы все
черные рынки в стране вдруг объявили забастовку, произош-
ла бы настоящая трагедия. Все рухнуло бы. Пропали бы все
толкачи, и все пришлось бы делать только официальным пу-
тем. Экономика остановилась бы, поскольку неофициальные
рынки, подобно маслу, смазывают советский экономический
механизм и дают ему возможность хоть как-то работать*.
1 См.: Леонтьев В.В. Размышления о времени в интерьере
экономики. - Ленинская смена, 1989,15 июня.
13

Убийственная характеристика разваленной советской эконо-
мики, где правил бал теневой бизнес со своими подручными
«паханами»!
Криминалитет и теневая экономика — вещи неразрывно
связанные. Правоведы, криминологи уже с середины 60-х
годов отмечали устойчивый рост преступности в СССР, кото-
рая становилась все более активной и организованной. Воз-
никший поначалу как один из секторов теневой экономики
(помимо фиктивной, неформальной, нелегализованной и
др.), криминальный сектор к 80-м годам стал ее главенству-
ющей структурой. Именно «черный», криминальный бизнес
обеспечивал доходами всю теневую буржуазию, сколачивал
ее капитал. Специалисты информировали власть предер-
жащих об опасности быстрого расширения экономической,
хозяйственной и должностной преступности. В середине
80-х годов резко возросло число хищений в особо крупных
размерах. У преступников стали все чаще обнаруживать не
наши, отечественные, деньги, а валюту, антиквариат, золото
и драгоценности. Преступникам становилось тесно в рамках
социалистической системы. Именно криминологический
анализ ясно показывал, что нарастает кризис всей советской
системы социализма, что государственная и партийная но-
менклатура все чаще идет на сделку с владельцами круп-
ных теневых капиталов вместо организации непримиримой
борьбы с ними. Однако решительных мер не принималось.
Более того, журналисты и некоторые ученые внедряли в об-
щественное сознание представление о воротилах подпольно-
го бизнеса как о самых талантливых, деятельных и инициа-
тивных хозяйственниках, которым мешают развернуться, а
то они давно бы уже наладили эффективную работу нашей
экономики. Экономические преступники, грабившие страну,
объявлялись передовыми, по-новому мыслящими людьми,
без которых народной хозяйство немедленно рухнет. Мно-
гие представители власти разделяли это мнение. Понятно,
почему борьба с теневиками велась вяло и нерешительно.
Дальнейшей криминализации экономики, политики, со-
циальной сферы способствовали непродуманные решения
14

власти, переход к стихийному рынку, который в развитых
странах всегда давал простор организованной экономичес-
кой преступности, росту высоких криминальных доходов,
открывал дорогу насилию и беспределу1. Новая, советская
буржуазия шла к власти.
Глава 2
МЕЛКИЙ И СРЕДНИЙ БИЗНЕС
В период перестройки были легализованы разнообраз-
ные виды частно-хозяйственной деятельности. Развернулось
мелкотоварное производство, разрастался рынок платных
услуг с оборотом в миллиарды рублей: частный извоз, ремонт
автомобилей, квартир, бытовой техники, строительство дач,
гаражей, садовых и деревенских домиков, сдача в аренду
жилья, репетиторство, медицинская помощь, общепит и т.п.
С принятием в 1986 и 1988 годах законов об индивидуаль-
ной трудовой деятельности (ИТД) и кооперации начался
бурный рост кооперативов, артелей, различного вида ма-
лых форм мелкотоварного производства. К 1989 году число
кооператоров превысило 1,5 миллиона, возникли десятки
тысяч кооперативов, которые произвели товаров и услуг на
6 млрд, рублей. Уже через несколько месяцев после выхода
закона об ИТД число занятых в этой сфере приблизилось к 2
млн. человек (против 2,8 млн. работников в государственном
бытовом обслуживании). За счет индивидуальной трудовой
деятельности осуществлялось 50% ремонта обуви, 40% ре-
монта квартир, 40% ремонта автомобилей, 30% — ремонта
‘ Подробнеесм.: Долгова А. Изменения преступности в России
и их генезис. - Безопасность, экономика, финансы, 2004, № 3.
15

бытовой техники. На селе доля ИТД в бытовом обслужива-
нии доходила до 80%’. Эти виды производства стали даже
называть «второй экономикой». Казалось бы, — что в этом
плохого? Люди работают, неплохо зарабатывают, и многие
стали думать, что это и есть реальный путь к обновленному
социализму. Но этим надеждам не суждено было сбыться:
теневики быстро, решительно и круто поставили «вторую
экономику» под свой жесткий контроль, организуя этим
поддержку своим намерениям осуществить переход к капи-
талистическим способам хозяйствования.
В кооперативах окопались преступные элементы, ко-
торые только на словах «завязали» со своим прошлым,
криминальные авторитеты вошли в руководство крупных
предприятий «второй экономики». Уголовники увидели в ко-
оперативах удобное место для отмывания ворованных денег,
благоприятную возможность без долгих хлопот хапнуть куш
покрупнее и, в случае чего, вовремя скрыться в неизвестном
направлении. Таких примеров по стране было множество.
Все это — следствие того, что малое предпринимательство
далеко не все вышло из «тени». В этих структурах подвиза-
лись и те, кто давно с целью наживы пристроился к «первой»,
«большой» экономике, к общественной собственности, в том
числе и управленцы разных уровней. Совсем не случайно по-
этому, как только кооператоры по-настоящему развернулись,
начались массовые протесты против их деятельности. Дело
доходило до разгромов кооперативов и убийств кооперато-
ров. В органы власти нескончаемым потоком шли жалобы
на высокие цены и скверное обслуживание, низкое качество
продукции, несоразмерные доходы, спекуляцию и контрабан-
ду, нарушение законов, ловкие махинации, паразитирование
на общественной собственности, связи с преступными эле-
ментами, нахальное делячество, погоню за большими деньга-
ми во что бы то ни стало и прочие подобные качества новых
предпринимателей.
1 Аргументы и факты. 1989, № 12; Политическое самообра-
зование. 1987, № 2, с. 30-31.
16

В соответствии с законом об ИТД и кооперации эти виды
деятельности поддерживались кредитами, им представлялась
возможность приобретать сырье, материалы, оборудование в
снабженческих или иных государственных и кооперативных
организациях, в розничной торговле. Но при существовав-
шем дефиците ресурсов, при действии противозаконных схем
их распределения, кооператорам так или иначе приходи-
лось иметь дело с теневиками. Люди из теневой экономики
обеспечивали жуликоватым кооператором для поставки за
рубеж дефицитную продукцию — десятки тысяч тонн мине-
ральных удобрений, других химических веществ, медного
порошка, лома цветных металлов, лесоматериалов. И это
при нехватке ресурсов у нас в стране! Этим дельцам орга-
низовывались многомиллионные кредиты наличных денег
с мизерной отдачей, а то и вовсе без нее. В 1988 году коопе-
раторы изъяли из банков Москвы 311 млн. рублей, а внесли
только 12. За пять месяцев 1989 года взяли уже 976 млн.
рублей, а внесли — 38*. Кооператоры гребли народные деньги
лопатой, а возвращали — чайной ложкой. Особый простор
для ловкачей открывался в сфере общественного питания и
торговли. Продукты питания и промтовары, приобретенные
в госторговле, на государственных предприятиях по твердым
ценам, реализовывались по завышенной в несколько раз цене.
Словом, обнаружилось «золотое дно», оборотистые ребята
выкинули лозунг, «куй железо, пока Горбачев!»
Доходы кооператоров поднимались, как на дрожжах. Они
в два-три раза превышали зарплату высокооплачиваемых
работников интенсивного и вредного труда на госпредпри-
ятиях. Те честные и совестливые граждане, которые пришли
в кооперативное движение с самыми добрыми намерениями
помочь советской экономике справиться с трудностями и
вполне законно заработать хорошие деньги, оказались под
двойным прессом. Сверху на них давили многочисленные
ведомства, местные органы власти. Бесконечно затягива-
лась регистрация кооперативов, беспричинно отказывалось
1 Правда, 1989,12 июля.
17

в предоставлении помещений, организовывались бесконеч-
ные проверки со стороны исполкомов, правоохранительных
органов, пожарников и санэпидемстанций. Вся работа шла
под постоянной угрозой закрытия кооператива из-за любого
пустяка. И приходилось без конца давать и платить в кон-
вертах, сумках, вещами, продуктами, деньгами. Часто дело
доходило до элементарного вымогательства за оформление
документа, за начальственную подпись. А снизу кооперато-
ров, как гнус, облепили те, кого в просторечии звали «мафи-
ки». Эти отморозки по наводке «серьезных дядей» самым
наглым образом собирали дань с кооператоров и участников
ИТД, избивали непокорных, поджигали киоски и ларьки,
портили товар, шантажировали, издевались над родствен-
никами, грозили убить и убивали. Набор способов рэкета
бесконечно варьировался и совершенствовался. Поведение
теневиков и криминальных элементов вполне объяснимо.
Они устраняли конкурентов, втягивая силой в сферу сво-
их интересов тех, кто не хотел связываться с преступной
челядью и подкармливать этих паразитов. Но почему же в
центре и на местах власти мешали кооператорам и индиви-
дуалам развернуться? С точки зрения здравого смысла это
кажется странным. Должны же были власти, в конце концов,
понимать выгоду поддержки кооперативов и ИТД: это и до-
полнительные товары и услуги, это и занятость населения,
и доходы в бюджет! Но здесь все не так просто, как может
показаться на первый взгляд.
Во властных структурах Советского государства было
немало честных и порядочных людей, которых никак нельзя
было отнести к прислужникам теневой экономики. В раз-
гар перестройки, особенно на местах, они были поставлены в
сложнейшее положение, когда приходилось работать при от-
сутствии четко сформулированной политики, экономической
стратегии, в текучей и зыбкой идеологической среде. Им хоте-
лось ясности в этих вопросах, они — люди практического опы-
та, — наслушавшись расплывчатых, мутных и многословных
выступлений Горбачева, начитавшись сухих и равнодушных
выкладок экономиста Абалкина, всей этой болтовни о пере-
18

стройке, никак не могли взять в толк, чего же от них хотят там,
наверху, и с надеждой ждали четких и определенных решений,
в какую, наконец, сторону будем «рулить». Весьма характерен
в этом отношении случай, когда на очередном совещании в
ЦК партии один из секретарей обкома без обиняков спросил
Горбачева: «Если вы хотите строить капитализм, скажите нам,
наконец, об этом прямо. Тогда мы построим лучший в мире
капитализм!». В ответ он услышал: «Ты что, Геннадий, оша-
лел? Я был и остаюсь коммунистом!».
А тем временем демонтаж социализма, развал экономи-
ки, социальной сферы шел полным ходом. И те из руководи-
телей, которые хотели как-то сдержать этот обвал, хоть что-
нибудь оставить народу из прежде завоеванного, не могли не
отнестись настороженно, с большой долей подозрения к тому
же кооперативному движению. Тем более, что психологичес-
ки местные власти не могли не находиться под впечатлением
негативных оценок местным населением кооператоров как
спекулянтов и наглых дельцов. Что было для руководителей
совершенно бесспорно, и в этом приходилось убеждаться
не раз, — никакой продуманной стратегической концепции,
выверенной политики в кооперативной сфере — просто нет,
как нет на практике и законных правил игры.
На стол руководителя чуть не ежедневно ложились све-
дения об использовании в кооперативах и ИТД ворованных
материалов, сырья, запчастей, государственного и колхозного
транспорта, о растущих нетрудовых доходах, об уклонении от
уплаты налогов, о безобразиях рэкетиров, грабежах и убийс-
твах, других преступлениях, которые все труднее становилось
раскрывать, но которые, часто прямо или косвенно, были свя-
заны с деятельностью малого или среднего бизнеса. К этому
надо добавить нараставший процесс перетекания трудовых
ресурсов из государственного сектора экономики в негосу-
дарственный. Люди почувствовали запах денег. Как должен
психологически себя ощущать в этих условиях советский,
партийный или хозяйственный руководитель, с выработан-
ной годами привычкой мыслить и действовать по-социалис-
тически? Надо учитывать, что многие из них рассматривали
19

кооператоров как чуждый социализму элемент, буржуев,
возрождающих в стране капитализм, так сказать, явочным
порядком и в этом была большая доля истины. Но угроза
возрождения буржуазных порядков виделась им даже в безо-
бидных старушках, приносивших на базар выращенные ими
овощи, и тогда власть посылала разгонять этих «разносчиц
буржуазной заразы» здоровенных парней милиционеров, ко-
торые, топая сапожищами и потея от смущения, старались
нагнать страху на бабулек — «воротил подпольного бизнеса».
Наблюдавшие подобные сцены люди открыто возмущались
такими действиями властей. Тут надо признать и другое: пар-
тхозноменклатура в лице ее самых продвинутых «перестрой-
щиков» с успехам «крышевала» теневой бизнес, намеренно, в
ряде случаев, придавливая кооператоров, не давая ходу коо-
перативному движению даже в самых здоровых, позитивных
ее формах. Кто-то делал это, добросовестно заблуждаясь, не
имея опыта кооперативного строительства, который был у нас
уже давно забыт, а кто-то совершенно намеренно. Подобные
действия вошли в острое противоречия с желаниями милли-
онов людей всерьез заняться предпринимательством.
Быстро росло число кооперативов и лиц, занимавшихся
индивидуальной трудовой деятельностью. Это был тот со-
ветский человек, которому надоело «пахать» в госсекторе за
унизительную зарплату. Работа в негосударственном секторе
экономики позволяла доцентам и кандидатам наук, рабочим и
служащим, крестьянам, имеющим личное подсобное хозяйс-
тво, реализовывать свой интеллектуальный и профессиональ-
ный потенциал, предпринимательские способности (которые,
кстати говоря, даны не всякому) и одновременно существенно
поднять свой материальный уровень, увеличить достаток всей
семьи. Для многих было важно ощутить чувство хозяина про-
изведенных им ценностей, которые не уходят, как в госсекто-
ре, неизвестно куда, в какую-то бездонную государственную
бочку, а возвращаются лично к нему в виде вполне осязаемых
доходов, реально улучшают его жизнь. Здесь не на кого было
сваливать свои неудачи, все в конце концов, зависело от самого
себя: «как потопаешь, так и полопаешь». По предварительным
20

прикидкам получалось, что вроде бы так и должно быть в ре-
альности. Но этот «нормальный» советский человек, вступая
во «вторую экономику», вправе был рассчитывать на то, что
государство, заинтересованное в развитии предприниматель-
ства, обеспечит ему все, что полагается по закону.
Прежде всего, будут приняты быстрые, энергичные и со-
гласованные меры экономического, организационного, право-
вого характера для того, чтобы включить индивидуально-ко-
оперативный сектор экономики в целостный хозяйственный
механизм страны. Будет выстроена разумная, сбалансирован-
ная налоговая политика, способная не просто душить мелкий
и средний бизнес, а — наоборот, стимулировать его, вводить
его в строгие рамки закона, превращать в стабилизирующий
фактор, действующий в интересах всего общества, помогая
преодолевать трудности, сложившиеся в «большой» экономи-
ке. И что очень важно — снимать социальную напряженность,
вызванную игрой антисоциалистических сил на дефиците
товаров народного потребления, продуктов питания, преодо-
левать разрушительное влияние теневиков.
Кооператор был вправе надеяться занять достойное мес-
то в обществе, где понимают, насколько важна его роль в
народном хозяйстве. Здесь нужны были меры воспитатель-
ного характера, которые позволили бы преодолеть психо-
логическое и социальное недоверие трудящегося человека
к этим «частничкам, левакам, шабашникам». Государство
было просто обязано решительно и жестко, вплоть до при-
менения самых крутых мер, пресечь на всем экономическом
пространстве страны действия организованной преступ-
ности, в том числе этот жуткий, угнетающе действующий
на воображение людей, рэкет. В этом случае, естественно,
пришлось бы вытащить на свет тех, кто удобно устроился в
тени общественного производства, повести наступление на
советскую буржуазию, а вместе с этим пресечь растаскивание
государственных ресурсов, в том числе и деятелями «второй
экономики». И непременно — создать в первую очередь, —
благоприятные условия для развития производственной
кооперации, как высшей ее формы, в противовес засилью
21

торгово-закупочных кооперативов, чаще всего попадавших
в руки криминалитета.
И вот здесь-то возникает маленькое «но». Если бы все
эти меры и в самом деле начали последовательно и энергично
претворяться в жизнь, то речь бы шла не о капиталистической
лавочке, а о действительно социалистической кооперации,
об организации сильного, массового движения миллионов
людей, направленного на обновление и укрепление социа-
листического общества, его экономики, на улучшение жиз-
ни народа. Беда в том, что таких задач, как оказалось, вовсе
не собиралась перед собой ставить находившаяся у власти
горбачевская команда. Наивный советский человек жестоко
обманулся в своих ожиданиях относительно судьбы коопе-
рации, хотя Горбачев и успокаивал: «Мы придали развитию
кооперации именно то значение и ту роль, которые отводил
ей Ленин»*. На деле, как видим, ничего похожего даже не
предполагалось. Были совсем другие намеренья: с помощью
малого и среднего бизнеса осуществить перевод страны (да
еще под лозунгом: «Больше демократии, больше социализ-
ма!») на путь капитализма, а поэтому незачем было выводить
их из-под влияния буржуазии.
Гпава 3
РАБОЧИЕ
Прозвучавшее в начале 80-х годов заявление Ю. Анд-
ропова — мы не знаем общества, в котором живем, — было в
высшей степени справедливым. Следовало срочно заняться
* XIX Всесоюзная конференция КПСС. Стен, отчет. - М.,
1988, т. 1, с. 31.
22

этим вопросом’. Согласно официальной точке зрения, у нас
в стране существовали только два дружественных социалис-
тических класса — рабочие и крестьяне, навсегда спаянные
тесным союзом, в котором главенствует рабочий класс как ве-
дущая, главная созидательная сила в процессе строительства
социализма и коммунизма. Между этими классами есть из-
вестные классовые различия, обусловленные наличием двух
форм социалистической собственности: государственной
общенародной и кооперативно-колхозной, а также сущест-
венными различиями между городом и деревней. А посколь-
ку есть еще и существенные различия между умственным и
физическим трудом, в социалистическом обществе важную
роль играет такая социальная прослойка, как интеллигенция,
у которой сложились не просто дружественные отношения с
двумя основными классами, а отношения «прочного союза».
Вот и вся тут социальная структура советского общества.
Было также установлено, что эта структура динамично
развивается в направлении к достижению социальной од-
нородности общества, к прочному союзу всех работников
физического и умственного труда. На основе этого союза
уже сложилась новая социальная и интернациональная об-
щность — советский народ, утвердился социалистический
образ жизни, которому органически присущи коллективизм,
высокая культура, социальный оптимизм. (Многие из этих
достижений и в самом деле существовали в действительнос-
ти, и этим стоит гордиться. Но почему-то думалось, что эти
завоевания обеспечены раз и навсегда). Как будто сама по
себе, складывалась сладенькая, умилительная картинка не
существовавшего в реальности неантагонистического, бес-
конфликтного, основанного лишь на дружбе, коллективизме
1 Нынешние социологи, расплевавшись с марксизмом, прямо
говорят, что они не располагают сегодня универсальной социальной
теорией, поэтому жизнь общества выглядит для них тайной. Понять
механизм общества, его внутреннее устройство, динамику социаль-
ной жизни они - не могут. (Вестник аналитики, 2005, № 1(19), с.
116-117).
23

и взаимовыручке, но все-таки классового, общества. Получа-
лось: ну зачем нужны все эти пробуржуазные кооперативы,
частники, личные подсобные хозяйства, индивидуалы, если
все это — пройденный этап, если мы уже «к коммунизму на
пути»? Все и без того хорошо! А если к этому еще добавить
вывод о том, что социализм в нашей стране победил не только
полностью, но и окончательно (в том смысле, что реставрация
капитализма изнутри у нас невозможна, поскольку таких
классовых сил в нашем обществе нет, а мировому империа-
лизму мы не по зубам), — становится и вовсе понятно, почему
наше геронтологическое руководство предпочло не слишком
волноваться относительно внутреннего положения страны.
К чему, в самом деле, беспокоиться, если у нас отсутствуют
классовые враги социализма, если некому разваливать стра-
ну? И это в условиях, когда в корне менялся облик советского
общества, которое начало постоянно, начиная с 60-х годов,
омещаниваться! К 80-м годам это стало вполне очевидным.
Основные противоречия советского общества сосредото-
чились тогда именно в базисных, материальных отношениях,
а также в хозяйственном механизме, в системе управления и
планирования. Предстояла огромная работа по настоящему
переустройству социализма, его обновлению в соответствии
с требованиями жизни. Андропов верно уловил это: «Мы в
своем общественном развитии подошли... к такому истори-
ческому рубежу, — говорил он, — когда не только назрели,
но и стали неизбежными глубокие качественные измене-
ния в производительных силах и соответствующее этому
совершенствование производственных отношений»’. Но, как
оказалось, история, увы, не отвела на это времени. Процесс
перерождения общества ускорялся.
На глазах менялся рабочий класс. С плакатов на нас все
еще смотрел здоровенный малый в новеньком комбинезоне,
сжимавший в огромных кулачищах красное знамя с начер-
танным на нем очередным бодрым призывом. Рабочий класс
’ Материалы Пленума ЦК КПСС, 14 июня 1983 г. - М.,
1983, с. 9.
24

представлялся в официальной пропаганде охранителем соци-
алистических идей, гарантом продвижения страны к высотам
коммунизма. Рабочий выступал в виде некоей «священной
коровы», застывшей в своей святости. Его следовало всеми
силами оберегать, всегда поддерживать и не особенно раздра-
жать. Этот сусальный образ давно перестал иметь что-либо
общее с реальностью и обидно оглуплял рабочего человека
в государстве, которое возникло и развивалось как пролетар-
ское, рабоче-крестьянское, где труд и человек труда по праву
пользовались высоким уважением.
Это наш, русский рабочий встал во главе великой ре-
волюции, это его революционным опытом были рождены
Советы, ставшие основой новой государственности, объ-
единившей всех трудящихся, все национальности огромной
страны. Это он помог создать в деревне социалистический
сектор экономики — кооперативно-колхозную систему и пе-
реустроить лапотную Россию. Рабочий класс не только нес
повинность кровью на всех войнах, которые вела страна, но и
сам создавал оружие, которым ковалась победа и ту промыш-
ленность, которая уже в 30-е годы вышла на первое место в
Европе. Это его трудом создавался ядерный щит Родины,
из его искусных, натруженных рук вылетели космические
ракеты, вышла самая совершенная техника, все, чем жил че-
ловек в огромных городах и маленьких деревнях и поселках,
создавая новый, современный быт. Советский рабочий класс
наделе сыграл ведущую роль в сплочении нового общества, в
создании его социальной структуры, в том числе — советской
народной интеллигенции, городской и сельской, работавшей
на сделанных им машинах и оборудовании и в большинстве
своем разделявшей его коллективистское мироощущение.
Это на самом деле был новый, социалистический рабочий
класс. Но почему же он переродился, а затем и вовсе исчез с
исторической сцены?
Надо признать, что партия, государство, общество в це-
лом попросту упустили рабочий класс, раз и навсегда уве-
ровав в его непоколебимую «коммунистичность», высокую
сознательность. Так было принято считать, хотя все понима-
25

ли, что тут что-то не так, не понаслышке зная о пьяницах и
прогульщиках, которых нельзя было выгнать с работы, на-
хальных красноносых слесарях-сантехниках, о халтурщиках-
бракоделах и о тех работягах-ревнителях социалистической
идеологии, — соглашавшихся не иначе как за бутылку нести
на демонстрации красный пролетарский флаг. «Будь проле-
тарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме»1, — ска-
зал когда-то А. И. Герцен. Наш реальный социализм, хоть и
позволял рабочему стать «побогаче», с течением времени
все меньше удовлетворял его в смысле материальном, а о
коммунизме в рабочей среде говорили, посмеиваясь, и всег-
да вспоминали при этом неугомонного Никиту Хрущева с
его «коммунизьмом» (именно так Хрущев произносил это
слово) к началу 80-х годов. Почему-то было принято гово-
рить о рабочем классе в каком-то «усредненном» смысле.
А ведь давно было известно, что рабочий класс никогда не
представлял собой нечто единое, неразрывно-сплоченное.
В нем всегда есть «верхний» слой, широкий слой «средних»
рабочих и, наконец, масса «низших» слоев. Если это есть при
капитализме, то почему же этого не может быть в условиях
социализма? И тогда — что мешает «верхнему» слою наибо-
лее образованных, квалифицированных рабочих, прикорм-
ленных властью, стать «рабочей аристократией» с присущим
ей собственническим мировоззрением, а «нижнему» слою, к
примеру, перейти в разряд полулюмпенов с их рвачеством?
С развитием научно-технического прогресса рабочий
класс качественно менялся. Все ярче проявлялась его не-
однородность, наличие в нем различных слоев, социаль-
но-профессиональных групп, нередко с преобладанием
личных интересов над общественными. На смену челове-
ку с кувалдой и отбойным молотком все больше приходил
рабочий-оператор, высококвалифицированный наладчик
или техник. Вместе с автоматизированным производством
в состав рабочего класса влились инженеры-технологи,
операторы ЭВМ, математики-программисты. Они работа-
1 Герцен А.И. Соч. в 2-х т. Т.2. - М., 1986, с. 78.
26

ли в сложнейших отраслях промышленности, требовавших
творческих функций, используя передовую, нередко уни-
кальную, технику и технологию. Это была настоящая совет-
ская «рабочая аристократия», — «верхний» слой рабочего
класса (со своим образом жизни, психологией) — порой не
разделявшая официальные подходы к «социалистическим
ценностям». Эта часть рабочих, даже получая приличную
заработную плату, которая, правда, выводилась с оглядкой
на некий «средний уровень», была все равно недовольна
вечной уравниловкой, справедливо рассчитывая на более
высокое вознаграждение за свой сложный труд, требовав-
ший постоянного физического и умственного напряжения
и поддержания личной квалификации на должном уровне.
Не случайно в этой среде быстро стали популярными коо-
перативы, подрядные и арендные коллективы, различные
товарищества — те виды экономической деятельности, где
можно было больше зарабатывать.
Массовый «средний» слой рабочего класса — (со средней
квалификацией, достаточно большой долей физического
труда, с более низкими доходами и выраженной социальной
пассивностью) тоже был не удовлетворен своим материаль-
ным положением и тоже стал искать, где бы дополнительно
подработать помимо основного производства. С появлением
кооперативов многие из этой категории рабочих перешли
туда, кто-то занялся индивидуальной трудовой деятельнос-
тью, а кто-то подался в «челноки». Их уже не могла удер-
жать «заводская труба», где все призрачнее представлялась
возможность получить «от государства» квартиру, высокую
зарплату, иные социальные блага. Ждать уже не хотелось.
Отдаленная перспектива счастливого будущего теперь вос-
принималась как старая надоевшая песня, выгодная только
«начальству», а начальники — как куча захребетников на
шее рабочего человека. Коллективистские социалистические
ценности как-то незаметно размылись, растворившись в жи-
тейской суете. Стала расхожей фраза, бытовавшая в рабочей
среде:« Мне плевать, кто дает мне деньги — коммунист или
капиталист — лишь бы больше платил!»
27

К 80-м годам сложился многочисленный «низший» слой
рабочих с низкой квалификацией, плохим образованием,
узким кругозором, которые компенсировались суетливой
увертливостью, с отчетливо выраженной собственнической
психологией, рабочих, ставивших на первое место исклю-
чительно личные интересы. Это — те, кто привык получать
незаработанные деньги, разные доплаты и льготы за любую,
самую халтурную, работу, кто приучился строить свое благо-
получие на растащиловке, кто получал «левые» доходы, имел
возможность «достать» дефицит за подачки и благодарности,
кто работал в сервисе, общественном питании, торговле, или
пристроился обслуживать представителей власти. Подобным
«работягам» счет шел на миллионы, и все они были безна-
дежно развращены, подкуплены теневиками, взлелеяны вы-
шестоящим социальным слоем. В самом их существовании
стиралась видимая грань между принадлежностью к рабочему
классу и положением мелкого собственника. Эти всегда брали
без спроса и тащили в свою нору все, что плохо лежит, желая
немедленно любым способом обогатиться. Ну, какой тут при-
нцип распределения по труду?! При чем здесь социализм?
Рабочий класс Советской державы, расколотый и ра-
зобщенный, постепенно деклассировался, утрачивал черты
социалистического рабочего класса, созданного за годы Со-
ветской власти, и приобрел мелкобуржуазные, мещанские
черты с соответствующей психологией мелкого собствен-
ника. Все вернулось «на круги своя». Чем не начало 20-х
годов? В. И. Ленин писал тогда о рабочем классе: «В силу
печальных условий нашей действительности, пролетарии вы-
нуждены прибегать к способам заработка, не пролетарским,
не связанным с крупной промышленностью, а мелкобур-
жуазным, спекулятивным и путем ли хищений, путем ли
частного производства на общественной фабрике, добывать
продукты себе... — в этом наша главная экономическая опас-
ность, главная опасность всего существования советского
строя»1. Как прав был Владимир Ильич! С омещаниванием
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 310.
28

рабочего класса из-под ног социалистического общества была
выбита главная его социальная опора, что сразу же постави-
ло вопрос о его дальнейшем существовании. С крушением
социализма советский рабочий класс перестал существовать.
После 1991 года квалифицированная часть рабочих быстро
была прибрана к рукам новыми хозяевами страны и была
использована в тех отраслях, где крутятся большие деньги
(нефтегазовый комплекс, например), осталась на уцелевших
предприятиях ВПК Основная же масса кое-как перебивалась
на предприятиях, лежащих на боку, и не знала, как им жить
дальше. А кто-то перешел на частные предприятия, в разные
фирмы и до сих пор безропотно сносит пинки и тычки их
владельцев.
Глава 4
КРЕСТЬЯНЕ
Точно так же, как и рабочий класс, растворился в небытии
невиданный доселе в истории социалистический класс — со-
ветское колхозное крестьянство, перешедшее на положение
мелкого собственника, выживающего по принципу «спасай-
ся, кто как может», либо, работающего в созданных на месте
разрушенной колхозно-совхозной системы всевозможных
СПК, ОАО, ООО. Исчезли главные особенности положения
колхозного крестьянства: бесплатное владение предоставля-
емой государством землей и кооперативная собственность
трудовых коллективов на средства производства. Даже сла-
бые колхозы все-таки поддерживались государством, получая
компенсации убытков, технику, удобрения, горюче-смазоч-
ные материалы, гарантированную оплату труда, пенсион-
ное обеспечение. Колхозная система создавала серьезные
29

социальные гарантии. Колхозы работали практически без
риска «прогореть» из-за низких экономических показателей.
Социалистическая система спасала их от финансового краха,
нищенская сума крестьянину не угрожала. Именно поэтому
он до конца держался за колхоз, пусть бедный и бесправный
перед властями. Сегодня крестьянство — типичный мелко-
собственнический класс, раздробленный и разобщенный.
Парадокс нашего советского социализма заключался в
том, что, пропагандируя и жестко внедряя в сельском хо-
зяйстве кооперативные формы собственности, создавая кол-
хозную систему, власть годами настойчиво преследовала и
подавляла именно кооперативные начала в сельскохозяйс-
твенном производстве. С годами колхозы из сельхозартели,
производственного кооператива, превратились, по существу,
в нечто вроде государственного предприятия. Строгая регла-
ментация их деятельности, жесткие организационные рамки,
командно-приказные методы руководства во многих слу-
чаях напрочь заглушили инициативу и предприимчивость,
самостоятельность и демократизм, снивелировали волю
коллектива, не говоря уж о личной, материальной заинте-
ресованности. Конечно, многое можно и должно объяснить
теми экстремальными условиями, в которых оказалось наше
колхозное крестьянство вместе со всей страной: мобили-
зационная, централизованная экономика, предвоенная на-
пряженная ситуация, война и послевоенная разруха. Но как
объяснить постоянную, сохранявшуюся даже в относительно
благоприятных условиях, глухоту рабоче-крестьянской влас-
ти к личным стремлениям и судьбам жителей села, упрямое
нежелание дать возможность крестьянину самому строить
свое благополучие, свою жизнь?
Нельзя не удивляться поистине неимоверной стойкости
нашего крестьянства, его боевому мужеству, трудолюбию и
преданности родной земле. Памятника до небес достойна
женщина-крестьянка, выплакавшая глаза над мужниной по-
хоронкой, одна воспитавшая, выкормившая, вырастившая
своих детей, в тяжелом непрерывном труде подчас забывав-
шая, что она женщина, слабый пол: «Я и лошадь, я и бык, я и
30

баба и мужик». Разве можно забыть послевоенную русскую
деревню и наших женщин, надрываясь, волокущих за собой
тяжеленный плуг: надо вспахать свой усад, а лошадей нет.
Нет и мужиков, дома — только дети, и самый старший из них
держится за ручки плуга. Массовый голод конца сороковых
годов, налоги на каждый куст смородины, яблоню, домашний
скот. За долги описывалось имущество, жалкий скарб и самое
дорогое, что было, бережно сохранялось не одним поколени-
ем — самовар и швейная зингеровская машинка. Крестьянин
не имел возможности выгодно продать произведенную в его
личном хозяйстве продукцию, чтобы купить себе одежду и
обувь, необходимые в быту вещи. Надо было сначала рассчи-
таться с государством этой же самой продукцией, выполнить
«обязательные поставки», как тогда говорилось. Его могли
сурово наказать за «несжатую полосу» колхозного поля, за
пользование колхозным лугом для заготовки сена, за сбор
оставшейся в поле картошки. Крестьянин был накрепко при-
вязан к земле административными мерами: ему могли не
выдать паспорт, задумай он переселяться в город.
Надо сказать, что руководством страны были приня-
ты серьезные меры для исправления положения на селе.
В 60-е-70-е годы в сельскохозяйственное производство
были вложены весьма значительные средства. Укрепилась
его материальная база, осваивались новые прогрессивные
технологии, многое было сделано в решении социальных
проблем села. К лучшему изменилось самочувствие, настро-
ение крестьянства. И хотя финансовое и материально-техни-
ческое обеспечение села все еще было явно недостаточным,
аграрный сектор экономики страны набирал силу, получив
серьезные возможности для удовлетворения насущных пот-
ребностей сельчан. Но почему же все-таки, чем дальше, тем
больше, жизнь на селе не устраивала крестьянство? Почему
многие деревни и села, в конце концов, обезлюдели, а потом
и вовсе исчезли?
Есть множество причин: неразвитая технологическая
культура, тяжелый ручной труд, низкая его производитель-
ность, социальная запущенность деревни, слабо развитая
31

культурно-бытовая инфраструктура, плохие заработки,
растущее в связи с этими причинами притяжение города,
все более заметная социальная апатия и тупое равнодушие,
утрата чувства хозяина своей судьбы. Была еще одна, очень
важная причина, о которой было не принято распростра-
няться, — невозможность в условиях села заработать (зара-
ботать, а не украсть!) лично для себя и своей семьи столько,
сколько позволяют физические и нравственные силы, стать
самодостаточнее, зажиточнее. Постоянно твердили об опас-
ности частнособственнических инстинктов крестьянства для
строительства социализма и необходимости их подавления,
но никогда не задавались мыслью: а как было прожить в на-
шей деревне без этих инстинктов? Это означало бы попросту
погибнуть, особенно в условиях рискованного земледелия,
повторяющихся политических и социальных переворотов,
переустройств, не раз опустошавших деревню и ставивших
ее на грань выживания!
Если бы крестьянское хозяйство не обладало удивитель-
ной способностью в экстремальных ситуациях замыкаться
в себе и выживать за счет собственных ресурсов, спасаясь
от голода, разрухи, от всевозможных трудностей и неуря-
диц — России давно уже не было бы. Вот тут и попробуй
обойтись без частнособственнического инстинкта! Да еще
когда нет большой надежды (а это бывало не раз!) на кол-
лективное производство, которое порой и вовсе никаких до-
ходов не приносило: стоит только вспомнить послевоенные
«палочки»-трудодни. Даже там, где существовали сильные,
процветающие колхозы и совхозы, крестьянин, наученный
горьким опытом, все равно не бросал свое личное хозяйство.
Так надежнее. И эту выработанную веками психологию мел-
кого собственника он по вполне понятным причинам пронес
через все годы советской власти, через сталинскую коллек-
тивизацию, хрущевские эксперименты и брежневское увя-
дание. Разве можно было не учитывать это обстоятельство
и постоянно гнуть и ломать крестьянина через колено? Тем
более что вред таких подходов становился со временем все
более очевидным. Чем дольше медлили с изменениями в
32

экономической политике, привычно катившись по наезжен-
ной дороге администрирования и всеобщей регламентации,
чем упорнее отказывались от раскрепощения творческой
инициативы, «социалистической предприимчивости» людей,
тем проблематичнее становилось успешное строительство
социализма.
В 70-е годы стало очевидным, что бесконечное увеличение
вливаний в народное хозяйство, а тем более в его сельскохо-
зяйственный сектор, — уже не приносит желаемых резуль-
татов. Не срабатывал «человеческий фактор». Косыгинская
хозяйственная реформа середины 60-х годов, направленная на
гармонизацию общегосударственных, коллективных и личных
отношений, — заглохла. Зато хрущевская линия на свертыва-
ние и огосударствление кооперативно-колхозного производс-
тва проводилась и дальше. За 1954-1985 годы в статус совхозов,
государственных предприятий, было переведено более 30 ты-
сяч колхозов, несмотря на то, что по уровню интенсификации
производства многие колхозы не только не уступали совхозам,
но и превосходили их. Шло укрупнение хозяйств без достаточ-
ного технико-экономического обоснования.
Кстати говоря, эту политику совершенно безоснователь-
но связывают со Сталиным. Когда 30 мая 1950 года вышло
постановление ЦК ВКП (б) «Обукрупнении мелких колхозов
и задачах партийных организаций в этом деле», Сталин дейс-
твительно поначалу уступил Хрущеву, при участии которого
готовился этот документ, куда Хрущев натолкал немало своих
прожектерских замыслов. Сталин при этом руководствовался
совсем другими соображениями. Послевоенная деревня на-
столько обезлюдела, что мелкие (именно мелкие), колхозы,
где основная масса мужского населения не вернулась с вой-
ны, остались практически без рабочей силы и не могли одни
выбраться из тяжелой послевоенной разрухи.
Против хрущевских завихрений, против огульного ук-
рупнения колхозов резко выступали тогда В.М. Молотов
и Г.М. Маленков. Руководство страны быстро отказалась
от этого. Оказавшись во главе страны, Хрущев снова, уже
без помех, вернулся к своим экспериментам. Сталин в свое
33

время был не согласен и с политикой поглощения колхоз-
ного сектора государственным, прямо называя это процесс
экспроприацией колхозов. В «Экономических проблемах
социализма» (1952г.), ссылаясь на «кооперативный план»
Ленина, он писал, что нужно, по его мнению, делать в аг-
рарном секторе экономики: «развивать всемерно индуст-
рию и подвести под колхозы современную техническую базу
крупного производства, причем не экспроприировать их, а,
наоборот, усиленно снабжать их первоклассными тракторами
и другими машинами»1.
Хрущев, годами носившийся с идеей создания на селе
«агрогородов»2, а потом и его последователи, — и в прямом,
и в переносном смысле отрывали крестьянина от земли, от
ведения личного подсобного хозяйства, заталкивая его в
многоэтажные дома, сгоняя в централизованные усадьбы
из родных деревень, где знаком каждый клочок земли, пре-
вращая русские деревни, эту колыбель нации, в «неперспек-
тивные» (слово-то какое жуткое!), т. е обреченные на гибель.
Оказывалось постоянное давление на личные подсобные
хозяйства, доходы от которых квалифицировались как не-
законные, нетрудовые. И это несмотря на то, что личные
подворья давали от 25% до 30% общего объема товарной
сельхозпродукции (41 %картофеля, 14%овощей, 13%мяса).
Этим видом индивидуальной трудовой деятельности к кон-
цу 80-х годов занимались у нас миллионы людей, сельских
и городских жителей, а всего, по разным данным, в стране
насчитывалось около 34 млн. личных подсобных хозяйств.3
Значит, людям это было нужно! Но кто учитывал их интере-
1 Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР.
Соч., т. 16, с. 62.
2 Как-то на заседании Политбюро, выслушав очередное раз-
глагольствование Хрущева на эту тему, И.В. Сталин подошел к
нему и, погладив его по круглой лысой голове, сказал: «Мой ма-
ленький Маркс!» (См. Чуев Ф.И. Солдаты империи. Воспоминания.
Документы. - М., 1998, с. 544).
3 Политическое самообразование, 1987, № 2, с. 30-31.
34

сы? Все это, вместе взятое, отвращало многих жителей села от
творческого, приносящего радость и удовлетворение, труда
на родной земле. Не прибавила счастья и «гарантированная
оплата», нарушавшая принципы оплаты по труду.
Наступление на кооперативные начала в экономике шло
по всем направлениям. Десятилетиями существовавшая
промысловая кооперация, еще в середине 50-х годов насчи-
тывавшая 144 тысяч мастерских и других промышленных
предприятий, где работали 1,8 млн. человек, в 1960 году была
без всяких оснований попросту ликвидирована*. Огосударст-
влению подверглась потребительская кооперация, почти
утратившая свое кооперативное начало. На целые годы раз-
вернулась эпопея вокруг коллективных садоводческих това-
риществ. Как только не измудрялась власть над несчастным
горожанином, умудрившимся построить дачку на отведен-
ных ему знаменитых «шести сотках»! Приезжали, к примеру,
в садоводческий кооператив и начинали обмерять площади,
выявляя «излишества» (это на шести-то сотках!) искали пог-
реба из нержавейки (так называлась разгромная статья в
горьковской областной газете) и запросто могли потребовать
засыпать тот погреб, а то и разобрать второй этаж, сарай или
гараж и влепить выговор по партийной линии за буржуйскую
нескромность. В начале 60-х годов борьба против садоводов
и огородников, владельцев загородных участков была возве-
дена в ранг государственной политики. Борьба против кого?
Против миллионов старух и стариков-пенсионеров, рабочих
и служащих-горожан, жителей села и маленьких городков и
поселков, в сущности — против народа!
Совещание по идеологическим вопросам, созванное в ЦК
КПСС в начале сентября 1960 года, поставило задачу напра-
вить «главный удар» «против раздувания подсобного хозяй-
ства, превращения коллективных и индивидуальных садов и
огородов в источник легкой наживы». Эти виды труда про-
стого советского человека были расценены как опаснейшее
антиобщественное явление, наряду с такими, как спекуляция,
* См. Ленинская концепция социализма. — М., 1990. с, 338.
35

казнокрадство, хищение социалистической собственности,
как явный признак нарастания «частнособственнических
тенденций». Было признано нецелесообразным строитель-
ство индивидуальных дач и развитие индивидуального садо-
водства и решено прекратить выдачу ссуд «индивидуальным
застройщикам в городах и поселках»1.
И все-таки: могут ли представлять опасность для соци-
алистического общества эти «частнособственнические тен-
денции»? Безусловно, могут, и очень большую, а при опреде-
ленных условиях — смертельную, в чем можно было воочию
убедиться в начале 90-х годов у нас в стране. Могут, если не
реагировать на них, если пустить все на самотек и если (это
главное!) ничего не менять в отношениях собственности,
если не анализировать базисные процессы, не замечать на-
метившихся изменений в социальной структуре общества,
опасных для социализма. Если искусственно сдерживать,
пресекать, используя исключительно административные
рычаги, естественное желание людей жить лучше, больше
зарабатывать, пусть и с помощью иных, негосударственных
форм хозяйствования, заставляя их тем самым идти в обход
закона, толкая на путь преступных махинаций. Если вырас-
тить у себя в стране миллионы недовольных социализмом
людей, сплотить тех, кто по-мещански думает только о себе,
кто ориентирован исключительно на достижение личного
материального благополучия, если «сдать» их на попечение
криминалитета и получить в итоге самых настоящих буржуа,
пусть даже «теневых» на первых порах. После этого можно не
сомневаться, что никакого социализма не будет. Буржуазия
уже караулит за углом, выжидая подходящего момента, и
держит наготове взращенных ею в недрах социализма своих
политиков, готовых в любое время возглавить буржуазное
государство.
1 Приведенные материалы не публиковались в открытой
печати, у них отсутствовали выходные данные. Под грифом «для
служебного пользования» подобного рода документы поступали
руководителям партийных организаций.
36

Нет, что бы сейчас не говорили враги социализма, в на-
шей стране были все условия для успешного продвижения
к обществу социальной справедливости. У нас могло полу-
читься не хуже, а, скорее всего, даже лучше, чем у китайцев.
Но 60-е — 80-е годы, к глубокому несчастью, оказались вре-
менем упущенных возможностей. (Каких, кстати говоря, не
было у сталинского руководства, когда страна то воевала, то
готовилась к войне, то — дважды! — поднималась из пепла
послевоенных разрух). И самое обидное то, что не были ис-
пользованы преимущества, заложенные в самом социалис-
тическом строе. При социализме открытие «шлюзов» пред-
приимчивости, стремления людей стать самодостаточными,
ничего, кроме пользы, для страны не могло принести. Такого
рода государственная политика требует, конечно, большой
политической воли, серьезных усилий, стратегического
предвидения, принятия нестандартных решений, постоян-
ного внимания, гибкости в законотворчестве, продуманной
кадровой политики, использования финансовых рычагов,
контроля и учета (из бутылки выпущен джинн!), серьезно-
го длительного воспитания людей бизнеса, менеджмента,
управленческого персонала, государственной бюрократии,
борьбы с коррупцией, подкупом и взяточничеством. При
сохранении в нашей стране общественной собственности на
основные средства производства, на природные ресурсы, при
наличии рычагов государственного управления в руках на-
родной власти, мощного партийного влияния — эти сложные
задачи вполне могли быть успешно решены. При наличии
государственных гарантий мелкий бизнесмен — собствен-
ник и труженик одновременно — вполне мог развивать свое
дело в интересах всего общества, работать на социализм, а
не против него. Но ничего этого не было сделано.
Руководство огромной страны умудрилось проморгать у
себя под боком быстрое возрождение и активную, нахальную
деятельность целого класса советской буржуазии, позволило
допустить, чтобы под ее крылом стихийно плодились и разви-
вались многочисленные мелкобуржуазные элементы, созда-
вая благоприятную обстановку для мещанско-буржуазного
37

перерождения социализма. Поневоле начинаешь спрашивать
себя: а кто же все-таки управлял нашей страной? Понимали
ли они, что происходит? Как оказалось, руководители, те-
оретики и практики, политические деятели, идеологи, как
правило, подходили к анализу реального социализма трафа-
ретно-упрощенно, укладывая новые, сложнейшие социаль-
но-экономические и политические процессы современного
социализма в удобные, наработанные годами, схемы, отор-
ванные от действительности. Отсюда — их весьма смутное
представление о будущем социализма и мертворожденные
прожекты насчет строительства коммунизма.
Что касается высшего руководства партии и государс-
тва, то ни Хрущев, ни Брежнев ровным счетом ничего не
смыслили в теории, хотя первый выдавал себя за «верного
ленинца», а второй все время шел «ленинским курсом». У
Леонида Ильича все-таки хватило мужества признать свою
неспособность мыслить теоретически. Он просил своих
консультантов не включать в его доклады цитаты из трудов
Маркса, поскольку все равно никто не поверит, что он и в
самом деле их читал*. Но теоретическая несостоятельность
не помешала Хрущеву носиться с идеей какого-то одному ему
понятного «коммунизма», да еще быстренько, на скорую руку
сооруженного за какие-то неполные двадцать лет, а Брежне-
ву годами рассказывать о «развитом социализме», который
трудно было разглядеть в повседневной жизни миллионов
людей. Похоже, что сам-то он в это не очень верил, зная, что в
нашей стране мало кто живет « на одну зарплату». Все что-то
тащат из «общественных закромов». «В молодости в период
учебы в техникуме, — рассказывал он, — мы подрабатывали
на разгрузке железнодорожных вагонов. И как делали? Три
мешка или ящика туда — один себе! Так живут все!»*.
Среди партийно-советских и хозяйственных руководите-
лей, рядовых партийцев звучавшие с высоких трибун рассуж-
дения о коммунизме и развитом социализме воспринимались
как некие, ставшие общепринятыми, правила игры, заданные
‘ Отечественная история, 2004, № 5, с. 159.
38

сверху, как заклинания, которые надо произносить, но вовсе
не обязательно в них верить. ( Ну какой здравомыслящий
человек мог искренне поверить в хрущевский коммунизм к
80-у году?!). Технарям-прагматикам, из которых чуть ли не на
три четверти состоял корпус партийных руководителей, было
хорошо видно, что реалии нашего социализма, с которыми
они постоянно сталкивались по роду своей деятельности,
очень часто напрочь расходились с оторванными от жизни
теоретическими выкладками. Этим «пахарям», специалис-
там сельского хозяйства и промышленного производства,
которые денно и нощно крутились вокруг решения самых
насущных практических вопросов, некогда было раздумы-
вать о высоких материях. Пусть о них думают теоретики!
Глава 5
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
Особый разговор — о советской интеллигенции. Она не
могла не отразить в своем мироощущении нараставших в
рабоче-крестьянской массе мещанских настроений. На то
она и интеллигенция, чтобы чутко реагировать на все из-
менения в общественном сознании, образе жизни и образе
мыслей людей, перекосы в социальной структуре общества,
в базисных и надстроечных процессах. Именно интелли-
генция во все времена сознательнее, решительнее и точнее
всего отражает смену настроений в обществе, улавливаёт и
выражает развитие интересов различных классов, слоев на-
селения, социально-профессиональных групп, политических
партий и течений. Она разрабатывает социальные теории и
прогнозы, выдает рекомендации руководству страны, выхо-
дит к широким массам, формирует их сознание, просветляет
39

либо затемняет его, и сама при этом неизбежно меняется.
Переход советского общества в новое состояние отразился,
прежде всего, на ней самой. Это была уже совсем не та ин-
теллигенция, которая участвовала в революции и вместе со
всем народом создавала «в буднях великих строек» социа-
листическую державу, ее признанную всем миром науку и
технику, неповторимую культуру с уникальным образова-
нием и поставленным на службу народу здравоохранением,
с искусством, покорившим весь мир. Теперь она повела за
собой всех недовольных властью и вообразила себя неким
ведущим классом, призванным творить историю.
В интеллигентской среде все больше брали верх антисо-
ветские настроения. В эпоху перестройки именно интелли-
генция стала задавать тон в нападках на социализм, историю
советского государства, состязалась в критике коммунисти-
ческой идеологии, участвовала в многочисленных «народ-
ных фронтах», движении «неформалов», в союзах, партиях
и объединениях, враждебных власти. Большей частью из ее
состава формировались группы «агентов влияния», напря-
мую поддержанные из-за рубежа. Видные деятели элитарной
интеллигенции целенаправленно и методически убеждали
граждан в непригодности всех без исключения устоев совет-
ского общества. Походя, — на кухне, с гитарой у костра, на
вечеринках, дружеских попойках, в семейном кругу — пос-
тоянно оттачивались, оформлялись в «слоганах», хлестких
оценках, скабрезных анекдотах, байках уничижительные ха-
рактеристики любых действий властей. Не осталось ни одно-
го, даже самого мелкого, явления советской жизни, которое
не было бы подвергнуто шельмованию, осмеянию, охаиванию
с подмигиванием и похихикиванием, циничным смаковани-
ем разного рода слухов, происшествий, трагических случаев.
Если таковых на данный момент не оказывалось, их тут же
придумывали.
Во многом справедливая критика пороков советского
социализма была не просто оппозиционной. Она была все
чаще открыто враждебной, ядовитой и злой. И рассчитана
была эта критика не на исправление положения, а на раз-
40

рушение социализма. Формировался мрачный, безысход-
но-негативный образ советского строя как идеологически
зашоренного, несвободного, политически и экономически
отсталого. Этим занималось увлеченно и азартно великое
множество интеллигентов. Довольно быстро антисоветские
идеи стали модными. Защита достижений, положительных
сторон социализма все больше воспринимались как жуткая
отсталость, консерватизм, ретроградство. Антисоветский
интеллигентский «треп», назойливый, всепроникающий,
произвел на уровне обыденного сознания настоящий пе-
реворот в умонастроении советских людей.
А что же наши руководители? Уже подступали роковые
90-е годы, а официальная пропаганда, будто в насмешку, все
еще продолжала талдычить: поскольку советская интелли-
генция в большинстве своем вышла из рабоче-крестьянской
трудовой массы и социализм предоставил ей «неисчерпае-
мые возможности для применения своих знаний и способ-
ностей» она-де раз и навсегда восприняла марксистско-
ленинскую идеологию, прониклась общими с рабочими и
крестьянами целями и стала «верным помощником Ком-
мунистической партии» в воспитании трудящихся «в духе
марксизма-ленинизма, пролетарского интернационализма,
советского патриотизма».
Эти слова можно было прочитать в любой советской
энциклопедии, в партийных решениях, учебниках по обще-
ственным наукам. Сам Горбачев всего за каких-то три-четыре
года до краха советского социализма заявлял: «Интелли-
генция, преданная социалистическим ценностям, органич-
ная часть советского общества, глубоко патриотическая по
отношению к своей социалистической Родине, — это наше
великое и, пожалуй, уникальное завоевание, наш бесценный
духовный капитал»1. Сейчас, после того, что произошло с
нашей страной, да еще, вдобавок, зная, какую роль в этом
жутком деле сыграла наша интеллигенция, слушать эти сло-
1 Горбачев М.С. Перестройка и новое мышление для нашей
страны и для всего мира. - М., 1987, с. 78.
41

ва, по меньшей мере, — странно. Надо же настолько не знать
свою страну, не чувствовать, чем живет та же интеллигенция,
к которой, казалось бы, по определению должен был прина-
длежать Генсек! Или, может бьпъ, он имел в виду ту близ-
кую его душе интеллигенцию, которая вместе с ним во всю
трудилась на поприще разрушения советского строя? Тогда
при чем здесь «социалистические ценности» и преданность
«социалистической Родине»?
В тогдашних оценках везде сквозит какое-то странное
представление об интеллигенции как о чем-то едином, спло-
ченном в тесные ряды борцов за счастливое будущее нашего
народа. Такой интеллигенции нигде в мире, никогда не су-
ществовало и не существует, в том числе и при социализме,
хоть назови его самым развитым и совершенным. Интел-
лигенция не может не вырабатывать в своей среде самых
разнообразных, подчас фантастических и невероятных, идей,
взглядов, подходов, противоречивых мнений.
Она всегда будет в чем-то несогласномыслящей, дисси-
, дентствующей, даже если допустить, что вся она исповедует
социалистические ценности и опирается на марксистско-
ленинскую теорию. Не будь этого — общество остановилось
бы в своем духовном развитии. И не вина интеллигенции в
том, что когда ее загоняют в единомыслие и пытаются сле-
пить из нее некий неподвижный, застывший в усредненном
однообразии монолит, из этого ничего, кроме конфуза и
вреда, не получается. Создать искусственно идеологичес-
кую стерильность в нашем взаимосвязанном мире, да еще в
эпоху информационных технологий, — занятие совершенно
бессмысленное. Сделать так, чтобы интеллигенция не отра-
жала в своем миропонимании и практической деятельности
всех тонкостей бытия, всех нюансов духовной жизни обще-
ства — еще более безнадежно. Значит, остается один путь —
внимательно изучать и вовремя реагировать на настроения
в интеллигентском сообществе, позитивно влиять на них.
Этим должна быть озабочена, прежде всего, политическая
и интеллектуальная элита, несущая ответственность перед
всем народом. На деле все было иначе.
42

Во-первых, оказалось, что единство советской интелли-
генции существует только на словах и в воображении пар-
тийных идеологов, да и то далеко не всех, и она давно уже
представляет собой конгломерат из множества слоев и групп,
отличающихся друг от друга и по взглядам и по образу жизни.
С развертыванием НТР состав интеллигенции, ее структу-
ра чрезвычайно усложнились. Это была теперь не просто
городская и сельская интеллигенция, как еще с 30-х годов
привыкли делить ее. В ее состав вошли: научно- и инженер-
но-техническая интеллигенция, большая социально-профес-
сиональная группа хозяйственных руководителей, интел-
лигенция, занятая в сельскохозяйственном производстве, в
бытовом обслуживании, торговле и общественном питании, в
кооперативах и сфере индивидуальной трудовой деятельнос-
ти, гуманитарная интеллигенция (педагога, врачи, работники
культуры и искусства, ученые гуманитарного профиля, жур-
налисты, специалисты кино, радио и телевидения), работни-
ки аппарата управления, вплоть до высшего партийно-госу-
дарственного руководства. Конечно, оставалось и деление на
городскую и сельскую интеллигенцию, по сферам занятости,
по характеру труда, уровню квалификации и т.д. ( К слову
сказать, вот и попробуй-ка, добейся единомыслия и единоду-
шия в этой бесконечно пестрой, разноцветной, разноголосой,
многомиллионной массе людей, где почти всегда — сколько
голов, столько и мнений.)
Во-вторых, структура советской интеллигенции прак-
тически не имела серьезных, кардинальных отличий от
структуры интеллигенции крупных, высокоразвитых ка-
питалистических государств. Да это едва ли возможно в
эпоху ускоренного научно-технического прогресса, когда
две сверхдержавы, например, решали по сути одни и те же
проблемы в области науки и техники, особенно в использо-
вании новейших технологий и по очереди опережали друг
друга, столкнувшись в жесткой конкуренции на выживание.
И у нас и за рубежом особенно быстро росла научно-тех-
ническая интеллигенция, сосредоточенная, прежде всего, в
новейших отраслях промышленности (электронная, ракетно-
43

ядерная, химическая, радиотехническая, приборостроение и
т.д.). Если в 80-х годах на крупных монополистических пред-
приятиях в развитых странах капитализма в этих отраслях
промышленности было занято от 30% до 50% ученых и ИТР,
у нас наблюдалась такая же картина. (Абсолютные цифры
здесь не так уж важны, поскольку речь идет о структурных
показателях).
Было и другое сходство. Точно так же, как и везде в
мире, советская интеллигенция существовала за счет про-
дажи продуктов умственного труда и своей рабочей силы.
Она не имела в своем распоряжении средств производства
(за исключением «теневой интеллигенции») и относилась
к междуклассовым, промежуточным слоям населения, под-
тверждая ленинскую оценку — интеллигенция всегда кому-
нибудь служит. Важное отличие советской интеллигенции
от буржуазной заключалось в том, что деятельность ее в сфе-
ре духовного производства базировалась на общественной,
общенародной, государственной собственности (что самой
интеллигенцией воспринималось далеко не однозначно!).
Кроме того, советская интеллигенция, до поры до времени,
в массе своей, — сознательно или не совсем, — действительно
придерживалась официальной, социалистической, идеоло-
гии. Однако и эти различия стерлись еще до того, как рухнул
социалистический строй в нашей стране. Этому способство-
вали укрепление позиций советской буржуазии, имевшей
в своем распоряжении свою интеллигенцию, расширение
мелкобуржуазных слоев общества, «смена вех» в идеологии,
давление Запада.
По меньшей мере странно, почему руководство страны
вообразило, что интеллигенция навсегда удовольствуется
отведенной ей скромной ролью бескорыстного воспита-
теля трудящихся и не станет претендовать на увеличение
своей доли при распределении материальных благ? Да еще
будет при этом горячо убеждать рабочих и крестьян в пре-
имуществах социализма и пристойно объяснять с позиций
марксизма-ленинизма все просчеты и глупости партийно-
советского руководства. Ответ один — руководители нашего
44

государства либо забыли, либо вообще не знали, что согласно
азбуке марксизма, духовная жизнь общества обусловлена,
прежде всего, базисными, экономическими отношениями и
соответствующим им политическим строем. Политики, если
они и в самом деле беспокоятся о состоянии духа, нравов,
психологии людей, об укреплении идейных основ всего об-
щества, обязаны учитывать, что всякие изменения в духов-
ной сфере следует объяснять, направлять, корректировать
в первую очередь с помощью социально-экономических
рычагов. Не понимать этого — значит впадать в туповатый
и пошлый идеализм.
На нашу интеллигенцию большое впечатление произ-
водили выезды за границу, вообще сравнение положения
интеллигенции там и у нас. Главное внимание обращалось,
конечно, на бытовые, материальные условия жизни, изоби-
лие вещей и продуктов в магазинах, на заработки западной
интеллигенции. И меньше всего думалось о том, каким
трудом достаются эти блага. Буржуазия давно усвоила
принцип: за все надо платить. Она не бросает деньги на
ветер, но отлично понимает, что интеллектуальный труд
даровитых, творчески активных людей требует высокой
оплаты и вполне сознательно идет на это, не жалея средств.
Когда не хватает своих «мозгов*, она скупает их за пре-
делами своей страны. И наша интеллигенция, как только
предоставилась такая возможность, толпой ринулась за
рубеж, согласная на самый интенсивный труд, лишь бы
больше заплатили. Тут нечему удивляться: разве можно
было назвать материально обеспеченным человеком со-
ветского инженера с его зарплатой от 110 до 200 рублей в
месяц, или учителя, заработок которого на основной ра-
боте составлял всего от 80 до 150 рублей, или врача с его
мизерной ставкой? Для того, чтобы купить, к примеру, ав-
томобиль, цена которого, в зависимости от марки, состав-
ляла от 5 до 10 тысяч рублей, или импортный мебельный
гарнитур, холодильник, ковер и пр. тот же учитель, врач,
научный работник, музыкант должны были экономить
годами, откладывать деньги, искать подработку, залезать
45

в долги, да еще при этом платить спекулянтам за то, что
они «достали» нужную ему вещь.
Ощутимые и весомые социальные гарантии эпохи со-
циализма не спасали положения, а только смягчали его.
Да и как могло быть иначе, если за тридцать лет, с 60 по
90-й годы, средняя зарплата в непроизводственных отрас-
лях народного хозяйства (просвещение, здравоохранение,
наука, культура, проектные организации) хронически от-
ставала от производственных отраслей (промышленность,
строительство, транспорт и связь), причем этот разрыв
постоянно увеличивался и достиг к началу 90-х годов 25%
(!) В то время как, по расчетам специалистов, этот разрыв
никак не должен превышать 5%. Учителей, врачей, уче-
ных не могло утешить, что инженер живет порой не лучше.
Факт оставался фактом. Образование, здравоохранение,
культура и искусство десятилетиями прочно занимали
самые последние места по оплате труда из всех отраслей
народного хозяйства. Зарплата вовсе не соответствовала
той высокой роли в обществе, тому потенциалу, интеллек-
туальному, профессиональному и квалификационному, ко-
торые были присущи работникам этих отраслей духовного
производства. Однако, оказывается, и в перспективе ничего
хорошего не проглядывалось. Вплоть до 2000 года темп
прироста заработной платы в этой сфере планировался
всего в 2,5% в год — самый низкий за весь послевоенный
период! Даже уже запланированные меры по увеличению
доходов населения с перестройкой были перенесены на
неопределенный срок!1 Стоит ли после этого удивляться,
что интеллигенции, как и другим трудящимся, надоело ра-
ботать «во имя светлого будущего», вдохновляясь главным
образом, далекой перспективой.
Возникает и другой вопрос: если не хватало своего
ума, если не знали, как быть с этой вечно недовольной,
непредсказуемой интеллигенцией, — почему не обратились
1 Шохин А.Н. Социальные проблемы перестройки - М., 1989,
с. 126,157.
46

к опыту своей же собственной страны, к практике Совет-
ской власти? В самые отчаянные для Советской власти
времена, в начале 20-х годов, когда Россия после мировой и
гражданской войн напоминала жестоко избитого человека,
которого нещадно колотили семь лет, и теперь он еле-еле
передвигается на костылях, Ленин настойчиво требовал
установления самых высоких окладов интеллигентам-спе-
циалистам, профессионалам, военным и гражданским, ин-
женерам и техникам, ученым, учителям, врачам. Главная
цель тогда — вызвать поголовное и добровольное участие
«звезд» буржуазной (!) интеллигенции в строительстве
нового, социалистического общества. В. И. Ленин не уста-
вал твердить: за науку надо платить! Не надо в этом деле
скупиться. Не жалко заплатить дорого, лишь бы ученье
шло толком.
Почему же в нашей сверхдержаве, богатой, высокораз-
витой стране, при самых благоприятных условиях, никто
так и не додумался до этого? А Ленин требовал беречь, «как
зеницу ока», всякого интеллигента-специалиста, лишь бы
он работал честно и добросовестно на своем месте, знал бы
свое дело и с любовью к нему относился. Разве мало таких
интеллигентов вырастил наш социализм? Так ли уж важно
для дела, в конце концов, принимает ли кто-то из них социа-
листическую идеологию, как самую близкую его сердцу, или,
наоборот, чужд ей идейно? Не надо этих людей отпугивать
назойливым вопросом: во что веруешь? Тем более, что ис-
креннего ответа все равно не получишь.
Ленин вовсе не требовал от интеллигента клятв в вер-
ности советскому строю, да едва ли поверил бы в эти клятвы
и прочие словесные уверения. Идейная приверженность,
считал он, не рождается под нажимом. Власть должна создать
для этого соответствующие условия. Антисоветские настро-
ения, считал он, можно переломить только одним способом:
надо, чтобы при социализме интеллигенции жилось лучше, чем
при капитализме и в отношении материальном, и правовом,
и в деле сотрудничества с рабочими и крестьянами. Идей-
ная же ее позиция со временем сформируется при условии
47

удовлетворения своей работой, от сознания ее общественной
пользы, когда интеллигент не зависим от корыстных инте-
ресов класса капиталистов. Без этого ни о каких серьезных
успехах в деле социалистического строительства не может
быть и речи*. По сути, это целая программа работы советской
власти с интеллигенцией.
Кто из представителей советского поколения не помнит
знаменитых ленинских слов о том, что народный учитель у
нас должен быть поставлен на такую высоту, на которой он
не стоял и не может стоять в буржуазном обществе? На этом
обычно цитата обрывалась. Но стоило лишь перевернуть
страницу, там можно было прочитать самое важное: «надо
систематически работать над духовным подъемом учите-
ля, над его всесторонней подготовкой к его действительно
высокому званию. А дальше ленинская фраза завершается
словами: «...и, главное, главное и главное — над поднятием
его материального положения»1 2. И здесь не надо ссылаться на
особые исторические обстоятельства, в которых прозвучали
эти слова. Это был жесткий и решительный наказ советскому
руководству на все последующие времена.
Как бы ни были велики трудности, которые переживала
наша страна, советское государство все-таки находило средс-
тва как-то поддержать материально ученых и специалис-
тов. В первые годы советской власти, в условиях страшной
разрухи, пришлось спасать буквально от голодной смерти
многих известных интеллигентов. На конец 1922 года чис-
ло ученых, получавших академический паек (более высо-
кий по калорийности), достигло 22 тысяч человек вместе
с семьями. В 1923-25 годах реальный заработок научного
работника составлял 100-140 червонных рублей в месяц, в
то время как рабочие получали 45,2 рубля, а служащие 58,4
рубля3. Это была, между прочим, государственная политика
1 См.: В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 43, с. 244,351; т. 45, с. 365.
2 Там же, т. 45, с. 366.
3 Алексеев П.В. Революция и научная интеллигенция. - М.,
1987, с. 87.
48

пролетарской диктатуры. Власть не побоялась обидеть ра-
бочих. А вот — тяжелейшие послевоенные годы. Народное
хозяйство страны понесло огромные потери. Но зарплату
научным работникам и преподавателям вузов поднимают
в два с половиной — три раза. В Москве, городах Урала, в
Сибири, Ростове-на-Дону строятся отличные здания для
институтов, университетов, НИИ. В феврале 1946 года И.В.
Сталин в выступлении перед избирателями в числе приори-
тетов в развитии социально- экономической базы страны
(восстановление народного хозяйства, отмена карточной
системы, поднятие жизненного уровня трудящихся путем
последовательного снижения цен на все товары) поставил
задачу дать науке возможность развернуть свои силы, ор-
ганизовать широкое строительство всякого рода научно-
исследовательских институтов. И особо подчеркнул: если
нашим ученым оказать должную помощь, они не только
догонят, но и в ближайшее время превзойдут достижения
науки за пределами нашей страны.
И буквально через месяц, в марте 1946 года, вступает в
действие система стимулирования специалистов, работа-
ющих над атомной бомбой. Руководитель «Атомного про-
екта» И.В. Курчатов и его заместитель Л. Арцимович были
премированы суммами в 500 тыс. и 300 тыс. рублей соот-
ветственно. Общая сумма премий, выплаченных не только
руководителям исследований, но и другим ученым, инжене-
рам, сотрудникам, — 2 млн. 230 тыс. еще тех, сталинских, руб-
лей1 (для наших ученых сейчас это — запредельные суммы).
Потом уж зарплата научных работников застыла на одном
уровне, не поднимаясь десятилетиями. В сфере науки, обра-
зования, здравоохранения окончательно восторжествовал
пресловутый «остаточный» принцип финансирования. Этот
же подход, доведенный до абсурда нынешней властью, до
крайности усугубил ситуацию с зарплатой в этих областях
интеллектуальной деятельности.
’ См.: Советская Россия. Отечественные записки, 2004, вып.
56, с.7.
49

Эксперты ООН опубликовали анализ заработной платы
учителей в России в сравнении с рядом стран по состоянию
на 2005 год. Выявилась убийственно удручающая картина:
если средняя зарплата нашего учителя в 2005 году составляла
2365 рублей в месяц, то в США и Великобритании учителю в
это время платили 87865 рублей в месяц (в 37 раз больше!).
Даже в Чили месячная зарплата учителя — 24937 рублей, а
в Чехии и Венгрии — от 19 до 21 тысячи рублей в месяц. Но
в Южной Корее зарплата учителя — 90259 рублей в месяц*.
Можно определенно сказать, что предложенные Президен-
том России программы вывода образования из кризиса никак
не смогут преодолеть этих резких контрастов и радикаль-
но изменить к лучшему положение российского учителя.
Приходится только удивляться, что наши учителя все еще
ходят на работу и за столь унизительный заработок учат и
воспитывают наших детей.
Да, у нашей интеллигенции были основания для не-
довольства своим положением в советском обществе. Но
это вовсе не означает, что она в массе своей была готова
в одночасье поменять социализм на капитализм и во имя
этого пойти даже на развал страны1 2. Ей просто хотелось
к уже имевшимся социальным гарантиям добавить такие
материальные блага, которые подняли бы ее благосостоя-
ние до уровня хотя бы «какой-нибудь» Швеции. А как этот
социализм будет называться — развитым или не очень,
шведским или советским — какая, собственно, разница?
И вот уже производственная, научно-техническая интел-
лигенция без особого сожаления оставляет свои рабочие
места на государственных предприятиях, где нередко по-
лучает меньше рабочих, не видит перспективы высоких
заработков — и устраивается в кооперативы, какие-нибудь
1 Вестник аналитики, 2005, № 1 (19), с. 133.
2 17 марта 1991 года на референдуме за сохранение и обнов-
ление СССР высказалось 76,4 % граждан, участвовавших в голо-
совании. Это — более 113,5 млн. человек, т. е почти 2/3 взрослого
населения Советского Союза.
50

подрядные организации, начинает индивидуальную трудо-
вую деятельность в надежде с толком и выгодой для себя
использовать свой технический потенциал, творчество и
смекалку. Туда же устремилась и гуманитарная интелли-
генция. К тому же тогда в стране давно распространилась и
расширилась практика частных услуг, перешедшая еще при
социализме в разряд теневой экономики. Во всю действо-
вал так называемый «серый рынок» — система взаимных
услуг по принципу «ты — мне, я — тебе», вечный и неис-
требимый «блатнеж».
Все это, вместе взятое, складывалось в неуправляемый,
стихийный процесс. Стихия есть стихия. Интеллигенция
побежала из НИИ, с производства, из образования и науки
в бизнес, мелкий и средний, пусть даже сомнительного, по-
лукриминального характера. На это особенно не смотрели:
нужны деньги. Пытались переучиться, сменить профессию,
получить еще одно образование, чтобы удачно пристро-
иться, занять свою нишу в предпринимательской среде.
Терпели крах, лишались последних денег, начинали снова,
теряли здоровье, гибли в бандитских разборках, опускались
на дно и снова всплывали наверх. Связь времен распалась.
Большинство вовсе перестало думать о высоких материях,
тем более о каком-то там социализме, крутясь как волчок,
на базаре интеллигентской суеты. Все интересы свелись, в
конечном счете, к достижению материального благополу-
чия, к выживанию любой ценой с одним желанием — удер-
жаться на плаву. (А «шведского социализма» что-то так и
не видно!)
Это самая типичная судьба представителя средних, мел-
кобуржуазных слоев буржуазного общества, несчетное ко-
личество раз повторенная в миллионах личных судеб. Тут
нет ничего оригинального, единственного в своем роде, хотя
в своих собственных глазах интеллигент велик и неповто-
рим. В мелкобуржуазной среде всегда все происходило и
происходит до смешного стандартно и обыденно. Кому-то
суждено, как ни изворачивайся, «выпасть в осадок», ока-
заться в проигрыше, а кто-то выбирается наверх, выходит в
51

«люди», становясь солидным буржуа1. Участь же большинс-
тва — вечно болтаться посередине, ожидая своего звездного
часа, счастливого билета в лотерее. Этот социальный расклад
с неумолимой закономерностью действует в любом буржу-
азном обществе, какими бы широкими там ни были средние
слои и каким бы высоким ни был их уровень жизни. Нечто
похожее наблюдалось и в нашей стране социализма в пос-
ледний период ее истории.
Постоянное желание советского интеллигента вырвать-
ся из унылого существования средне-обеспеченного по со-
ветским меркам трудящегося, выбиться наверх, занять, по
возможности, привилегированное положение, изменило его
социальную психологию, деформировало его личность. Бла-
го пробиваться было куда, в особенности при наличии парт-
билета. Весьма пестрая по социально-профессиональному
составу советская интеллигенция расслоилась и по имущес-
твенному признаку. Верхняя ее часть — группа политических
руководителей общества, высший эшелон власти, начиная
с партийной и советской верхушки в центре и на местах.
Для него был характерен самый высокий уровень жизни,
по существу, почти не ограниченные возможности распоря-
жаться общественным богатством. К ним тесно примыкали
ответственные работники аппарата управления, имевшие
благоприятные условия жизни с учетом определенных ма-
териальных, социальных привилегий, их связей с советской
буржуазией.
1 Наши нынешние «сильные мира сего», кстати говоря, —
сплошь выходцы из советской трудовой, массовой интеллиген-
ции. А Чубайс и А. Кудрин — из семей военных, М. Фридман и А.
Мордашов, М. Ходорковский, Б. Березовский воспитывались в
семьях инженеров крупных предприятий, отец М. Касьянова — и
вовсе преподаватель математики. Глядя на их карьеру, думаешь:
пронырлив, нахален и беззастенчив обыватель-интеллигент! Но
приходит и другая мысль: какой потенциал предприимчивости,
заложенный в интеллигентской среде, искусственно сдерживался,
не находя применения в советском обществе!
52

Большими материальными возможностями распола-
гала часть интеллигенции, занятая в торговле, бытовом
обслуживании, общественном питании. Их не столько ин-
тересовала весьма средняя зарплата, сколько свободный
доступ к обмену и распределению материальных благ, к
игре на дефиците, возможность нажиться путем спекуля-
ции, манипуляций с ценами, нужных знакомствах и свя-
зях во властных структурах, в мире «теневой экономики».
Высокий уровень жизни был присущ многочисленному
корпусу хозяйственных руководителей. Они получали со-
лидную заработную плату, большие премии, пользовались
массой привилегий, имели свободный доступ к средствам
производства. Постоянным источником доходов этой ка-
тегории интеллигенции была возможность распоряжать-
ся материальными ресурсами, готовой продукцией, в том
числе и в личных интересах. Не случайно многие из со-
ветских директоров, крупных специалистов предприятий
и организаций, руководителей совхозов и колхозов с рас-
падом Союза довольно быстро оказались в числе весьма
обеспеченных людей, вполне вписавшихся в буржуазные
отношения, принявших новые правила игры. Неплохо была
обеспечена и та часть научно-технической интеллигенции,
которая получала довольно высокие оклады, работая в раз-
ного рода привилегированных научных учреждениях на
приоритетных направлениях науки. Далеко не бедствовала
пригретая властью часть художественной, социально-гума-
нитарной интеллигенции, получавшая, помимо почетных
званий, наград и премий, весьма приличные гонорары и
тоже пользовалась рядом привилегий.
А в это время где-то там, внизу, как неприкаянный, мы-
кался какой-нибудь инженер-конструктор, врач, получая
смешную зарплату и видя, как его труд становился все ме-
нее творческим, как его новаторские достижения медленно,
со скрипом внедряются в производство, чаще всего годами
оставаясь невостребованными, как его засасывает рутинная,
канцелярская, бумажная трясина, наглухо закрывая перс-
пективу карьерного продвижения, а значит — повышение
53

оклада. Видя все это, он впадал в «зеленую тоску», которая
называется социальной депрессией. В далеких деревнях и
селах учитель и медработник (это было массовым явлением)
держали во дворе всякую живность, начиная от коров, свиней
и овец и кончая кучей куриц, чтобы получше обеспечить се-
мью, скопить средства на бытовую технику или на поддержку
детей, уехавших в город учиться.
Стыдно было слушать некоторых рафинированных ин-
теллигентиков, которые, презрительно морща нос, спесиво
рассуждали: ну что это за учитель, который с утра дергает
за дойки корову, потом приходит к ученикам, а вечером
орудует у себя в хлеву вилами, убирая навоз, — ну какой
это интеллектуал? А надо было бы поклониться этому учи-
телю до земли. Эта, поистине народная, трудовая советская
интеллигенция, работая и в городе, и на селе, в школах,
вузах и больницах, на заводах и фабриках, страдая и пе-
реживая за всех нас, терпеливо неся свой крест, выживая
в трудах и заботах, сделала для своего народа неизмеримо
больше, чем вся эта элитарная чернь, вечно носившаяся
со свой исключительностью и думавшая, как бы больше
получить за свое предательство. Чего только стоят наши
«вожди», все эти архитекторы и прорабы перестройки, все
время страдавшие от того, что при своей безраздельной
политической власти они бедны, как церковные крысы, по
сравнению с буржуазными политиками. А кажется: только
стоит протянуть руку — и у тебя «все есть». Не давала по-
коя старая, как мир, мещанская мудрость: как это — быть
у воды, да не напиться?! Мешала эта проклятая советская
власть с ее вечными идейными ограничениями. Значит,
надо было ее убрать!
И вскоре все свершилось. Тут же нашелся «бестактный
ребенок» из числа бывшей высокопоставленной партокра-
тии, который во всеуслышание, без обиняков выболтал то, о
чем раньше предпочитали пока вслух не говорить. Б. Ельцин
с экрана телевизора с присущей ему дубоватой прямотой
заявил: «Я тоже хочу быть частным собственником!» Вот и
все тут высокие помыслы дорвавшегося до власти мещанина.
54

И открылась интеллигенту широкая дорога: хочешь, будь
новым русским, а то и олигархом, а не можешь, оставайся
на положении затырканного бюджетника, «пролетария ум-
ственного труда». Только не дай Бог докатиться до состоя-
ния люмпена или (страшно подумать!) — грязного бомжа!
Зато — свобода и демократия!
Глава 6
СРЕДНИЕ СЛОИ, ВЕРХИ И НИЗЫ
За последние десятилетия существования Союза глубо-
кие изменения в социальной структуре советского общества
и умонастроении трудящейся массы вместе с появлением
и укреплением класса буржуазии, быстрым ростом мелко-
буржуазных слоев, омещаниванием и деклассированием ра-
бочего класса и крестьянства, широким распространением
антисоветских настроений в интеллигентской среде, буржу-
азным перерождением власти — привели к возникновению в
нашей стране социализма типичного мещанского общества
с присущими ему характерными признаками.
Сложилась свойственная такому обществу социальная
структура с огромным преобладанием средних слоев. Это
вполне понятно, поскольку в 70-е — 80-е годы советское
общество стало в целом «обществом среднего класса» с сим-
метричной и довольно узкой кривой распределения людей
по доходам. В ходе либеральных реформ в середине' этой
кривой образовался провал. Возникло аномальное общество,
советский «средний класс» был разрушен’. Стивен Коэн,
1 См. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. Кн. 1. - М.,
2001, с. 374.
55

профессор Нью-Йоркского университета, специалист по
истории России, дал такую оценку этой ситуации: «Настоя-
щей катастрофой была шоковая терапия, которая разруши-
ла советский средний класс. Но здесь был самый большой
средний класс в мире. Однако они разрушили последние
накопления среднего класса уже в 1992 году. Средний класс
оказался неспособным создать мелкий бизнес»1. Зато никуда
не исчезли опытные, хваткие дельцы теневой экономики, к
тому времени крепко стоявшие на ногах. Удачно пристро-
ились и снова оказались «при деле» их бывшие партийно-
советско-хозяйственные номенклатурные покровители. Не
пропал и жизнестойкий, юркий и ухватистый мелкий биз-
несмен-собственник, успевший еще при советской власти
занять свое место под солнцем. Вся эта масса людей, в общем,
благополучно перекочевала в ельцинскую Россию — это
«аномальное общество».
Так кто же сейчас в России «средний класс»? На этот
вопрос попытались ответить социологи из Института ком-
плексных социальных исследований РАН вместе со своими
коллегами из Германии2. Как оказалось, многие жители Рос-
сии продолжали относить себя к среднему слою, несмотря на
то, что доход их тогда не превышал в среднем 3660 рублей в
месяц. Видимо, здесь сказалась старая, еще советская, при-
вычка чувствовать себя и не богатым и не бедным. Это —
представители самых разных социальных слоев: квалифи-
цированные рабочие (до 23% опрошенных), специалисты с
высшим образованием, служащие, руководители среднего
звена, военные и работники правоохранительных органов,
работающие пенсионеры и даже предприниматели (только
около 4% опрошенных). Почти у 80% из них основной до-
ход — зарплата (часто в нескольких местах), сверхурочная
работа, доход с шести соток огорода, сдача в наем жилпло-
щади и пр. Словом, представитель средних слоев, как это и
положено ему по социальному статусу, по-прежнему как-то
1 Политический журнал, 2005, № 14, с. 61.
2 См.: РФ сегодня, 2004, № 17, с. 37-40.
56

выкручивался, стараясь удержаться на плаву. Казалось бы,
сейчас, при капитализме, он имеет больше возможности за-
работать предпринимательством, чем в советские времена,
однако три четверти опрошенных либо не планируют идти
в бизнес, либо хотят, но боятся этого. Главная цель в жиз-
ни — престижная работа и карьера, хорошее образование,
квартира с «джентльменским» обязательным набором (теле-
визор, видео, стиральная машина, компьютер с интернетом,
мобильный телефон, холодильник, микроволновка, кухон-
ный комбайн, мебельный гарнитур), дача, машина, поездка
на курорт, семья и дом. Основная задача — «жить не хуже
других».
Нетрудно заметить, что все эти жизненные стандар-
ты практически ничем не отличаются от давно знакомых
потребностей среднего советского человека. Только еще
более усилилась неуверенность в завтрашнем дне, боязнь
потерять работу, не успеть за ростом цен на все и вся, тре-
вога за будущее своих детей, больше стало суеты в погоне
за заработком и меньше покоя. На многое, что согревало
бы душу, просто не хватает времени. И вот уже больше
40 % анкетируемых готовы хоть сейчас махнуть рукой на
совесть и мораль в вечной борьбе за место под солнцем,
смять, растоптать любого, кто помешает стать богаче, кто
преградит путь к мещанскому счастью. Они в большинстве
своем не питают доверия ни к одной из политических пар-
тий, на митингах и акциях протеста бывают всего 1,5 %
из них. Представителей средних слоев привлекает нечто
вроде центризма — причудливо-эклектическая смесь са-
мых разных идей, лишь бы в них не было всех этих ужас-
ных «крайностей» в виде войн и революций, радикализма
в решении социальных проблем и вообще всякого насилия.
Надо, чтобы все шло тихо и спокойно, без этих страшных
«вдруг», которые могли бы поколебать шаткое жизненное
равновесие, внести в относительно ровную обывательскую
жизнь разлад и неустроенность. И без этого проблем хва-
тает. Все-таки зря кто-то считает, что у нынешних сред-
них слоев нет объединяющей идеологии. Она всегда была
57

и остается — обыкновенная мелкобуржуазная идеология
со своей социальной психологией мелкого собственника
и мещанским, обывательским взглядом на мир. И через
несколько лет после этого исследования принципиально
ничего не изменилось.
В мещанском обществе, сложившемся при советской
власти, вместе с преобладанием средних слоев, были, ко-
нечно, богатые (верхушка) и относительно бедные (трудя-
щиеся низы), было имущественное неравенство, но не было
явно выраженных, резких социальных контрастов. Они до
времени оставались в тени и проявлялись опосредованно,
завуалированно (выставлять свое богатство напоказ, ки-
читься им принародно, пока еще было не принято). Обос-
новавшееся посередине достаточно однородное, сплочен-
ное большинство из представителей всех классов и слоев
населения жило более или менее сносно, не бедствовало
(и кто-то даже проходил «испытание сытостью»). Но это
застывшее в своем постоянстве относительно стабильное
положение уже не могло удовлетворять многомиллионную
массу. Большинству все больше хотелось непрерывного,
постоянного, ощутимого и быстрого роста личного бла-
госостояния. И думалось: если это никак не получается у
коммунистов, — пусть придут другие, настоящие «хозяе-
ва», которые смогут все это обеспечить. При этом почему-
то считалось, что старые, советские социальные гарантии
никуда не денутся, и к уже имеющимся благам прирастут
новые, личные богатства.
Эта глуповато-наивная идея получила массовое хож-
дение в обывательской среде. И вот уже не хочется думать
ни о чем, кроме своего материального благополучия. Хо-
чется только приумножать, наращивать, приобретать (же-
лательно — без особых трудов), не очень напрягаясь и луч-
ше всего — в сжатые сроки. Об этом, конечно же, должны
позаботиться те, кто «там, наверху», раз они сами взяли
на себя такую обязанность. Но те почему-то не спешат, им
вроде бы торопиться некуда. Невозможность самим изме-
нить существующий порядок вещей породило социальное
58

равнодушие, привело к «наплевательству». Люди заняли
позицию «скрещенных рук»: пусть тогда в стране все идет,
как идет, а я займусь своими личными проблемами. Поли-
тика перестала интересовать. Говорили: у нас в стране все,
как в тайге — наверху шум, а внизу полная тишина, только
жаль — шишки сверху валятся на голову. Общество потеряло
социальную энергию, его девизом стало — «поспешай помед-
леннее»! Жизнь и в самом деле начала двигаться медленным
шагом, а то и вовсе топталась на месте. Этому способствовал
все более заметный спад темпов социально-экономического
развития страны.
Рабочие и крестьяне, советская интеллигенция все
меньше воспринимали органы советской власти как свой
аппарат, через который они могут непосредственно участ-
вовать в управлении общественными процессами, решать
социально-экономические, политические проблемы, куль-
турные вопросы напрямую, а не только через специально
подобранных депутатов-коммунистов. Советские люди в
большинстве своем по существу были оттеснены от это-
го мощного властного рычага партийными структурами
взявшими в свои руки все направления государственной
деятельности. В мещанском обществе государство оторва-
лось от масс, забюрократилось и как-то незаметно утратило
классовый характер. С легкой руки придворных теоретиков
оно провозглашается «общенародным», то есть каким-то
надклассовым или внеклассовым, а может быть даже «об-
щечеловеческим». Такого государства нигде и никогда не
существовало. Давно было известно, что государство не мо-
жет не быть классовым, пока существует деление общества
на классы. Такой подход дорого обошелся нашей стране,
которая оказалась втянутой в жестокую борьбу классов на
международной арене и внутри страны, не будучи к этому
готовой.
Во власть пошли «представители народа», ничего об-
щего с народом не имеющие. Депутатский корпус Советов
наполнили не только разные проходимцы, лихие ребята из
криминалитета и даже психически больные люди с лихо-
59

радочным блеском в глазах1, но и явные враги советской
власти, антисоциалистические пробуржуазные элементы,
«агенты влияния», отмобилизованные Западом. «Общена-
родные» депутаты заболтали, морально подавили предан-
ных социализму людей, умных и опытных беспартийных
и коммунистов, весьма критически относившихся к дейс-
твиям власти и в общих чертах и даже в деталях знавших,
как исправить положение к лучшему, не разрушая создан-
ного.
Коммунистическая партия не сумела остановить этот
губительный процесс. Она сама стала коммунистической
только по названию. Развращенная монополией на власть,
на истину в последней инстанции, разъеденная изнутри дво-
едушным бюрократизмом, тесными связями с теневой бур-
жуазией, провозгласив вдобавок себя «партией всего народа»
оторвавшись от рабочего класса, компартия утратила свою
классовую направленность, растворилась в огромной око-
лопартийной мелкобуржуазной массе. (Не зря В.И. Ленин
всегда боялся чрезмерного расширения партийных рядов!).
В конце своего пути она стала типичной мелкобуржуазной
партией с соответствующей программой перехода к «гуман-
ному демократическому социализму».
В мещанском обществе верхи очень любят поговорить о
далеко идущих замыслах, о коммунизме и развитом социа-
лизме, о народе, защите его интересов. Но любую программу
проводят в жизнь с оглядкой, не торопясь, раздумывая, начи-
нать или еще немного подождать, рассчитывая при удобном
случае опять остановиться, а то и повернуть назад и снова
застыть в спячке. Не учитывался фактор времени. Наши
верхи проспали научно-техническую революцию (НТР), не
1 Президиум Верховного Совета СССР утвердил в 1988 г. но-
вое «Положение об условиях и порядке оказания психиатрической
помощи”. В первый же год действия «Положения» с диспансерного
психиатрического учета было снято более 1 млн. человек. Число
принудительных госпитализаций уже в 1989 г. сократилось на 40-
60%. См.: Право и психиатрия. - М., 1991, с. 172.
60

умея соединить возможности социализма с научно-техни-
ческим прогрессом, упустили все сроки давно назревших
социально-экономических преобразований. Стоит только
вспомнить реформу середины 60-х годов, в проведении ко-
торой усмотрели посягательство на «краеугольные камни»
и «основы» строя. Руководству все время казалось, что в ус-
ловиях централизации власти любая реформа пойдет легко,
было бы желание. Поэтому — зачем спешить? Все достижи-
мо, нет никаких препятствий, можно действовать по своему
усмотрению.
Половинчатость и непоследовательность власти слиш-
ком часто переходила в лживость и лицемерие, заражая этими
малопочтенными качествами все слои населения. Лицемерие
пронизало все общество. Все «делали вид»: верхи, что все
идет, как надо (уж очень хочется, чтобы так и было на самом
деле), низы — что верят в это, и все говорят «правильные»
слова. Партийный съезд оценивает такое состояние как «раз-
рыв между словом и делом», но на практике для устранения
этого порока ничего не делается. Вместо конкретных дей-
ствий — фразерство, напыщенная патетика, морализаторс-
тво. Несомненные достижения социализма девальвируются,
начинают терять в массовом сознании свою ценность. К ним
привыкают, как к домашним тапочкам. Считается, что иначе
и быть не может.
Новым поколениям советских людей завоевания социа-
лизма достались достаточно легко, просто перешли к ним от
отцов и дедов, так сказать, «в порядке наследования». А то,
что досталось даром, без особых трудов, как правило, ценится
низко. Многим из молодых начало казаться, что предки оста-
вили им уж слишком тощее наследство: все больше думали
о родине, а о себе и детях, видимо, — забыли. Значит, надо
позаботиться о своем благополучии самому, тем более, что
для этого сложились достаточно благоприятные условия.
Принципы социальной справедливости в мещанском обще-
стве походя нарушаются как верхами, так и низами. И вот
уже в широком ходу известная «мудрость»: «этого делать
нельзя, но если очень хочется, то — можно!». И в развитие
61

этого мещанского лозунга — еще один перл: «разрешено все,
что не запрещено», благословивший растащиловку родной
страны.
В высших эшелонах власти, при Брежневе и Горбачеве
в особенности, расплодилось множество проходимцев, взя-
точников, наглых, нечистых на руку карьеристов. Даже для
видавших виды чиновников это было нечто доселе небыва-
лое, особенно если иметь в виду масштабы этого явления.
Дорогие подарки, подношения, премии и гонорары, жизнь
на широкую ногу за государственный счет стали обычным
делом. Традиция личного обогащения прочно утвердилась
в партийно-советских кругах еще при Брежневе. Тогда в
руки генсека подарки плыли бессчетно. Дарились драго-
ценные броши, колье, кольца, оружие в золотых и сереб-
ряных ножнах, золотые безделушки, картины, часы, кубки,
видеотехника и пр. и пр. Брежнев с командой, собираясь
в командировку, запасались кучей сувениров от часов до
золотых и серебряных наборов, портсигаров и сервизов1.
При визитах Брежнева в национальные республики одари-
вались не только их руководители, но и замы, замы замов,
вплоть до стенографисток и шоферов. На это тратились
сотни тысяч партийных рублей, изымались драгоценности
из Гохрана.
Эту традицию продолжил и усовершенствовал Горба-
чев, в чем ему активно способствовала его мещаночка-жена,
жадная до денег, модного барахла и дорогих побрякушек.
Горбачев стал получать огромные премии из различных
фондов, на его банковский счет поступали гонорары в
иностранной валюте за изданные за рубежом книги. Тог-
да коммунисты говорили: «Никогда еще у нас не бывало
генсека — миллионера в долларах!». Но приходили еще
и подарки из золота, серебра и платины, коллекционные
монеты из драгметаллов, и в Гохран они не сдавались, а
попросту оседали в карманах Горбачева и его семьи. В 1991
1 См.: Болдин В.И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету
М.С. Горбачева. — М., 1995, с. 38-39.
62

году семья Горбачевых, приготовляясь к трудным временам,
срочно запасалась валютой. На счету М. Горбачева к этому
времени уже имелось свыше миллиона долларов. Склады-
вались в кучу многочисленные подношения, драгоценности,
валютные премии1.
И это — руководитель правящей коммунистической пар-
тии! А на деле — типичный мещанин, олицетворение полити-
ческого и морального разложения правящих верхов. С таким
руководством — не до социализма.
Гпава 7
БЮРОКРАТИЯ
Благоприятную питательную среду, надежное прибе-
жище для мещанства на все времена создавал и создает
бюрократизм, сам — порождение и любимое дитя того же
мещанства.
Без настойчивого, решительного преодоления бюрокра-
тических тенденций в управлении нашей огромной страной
нечего было и думать об осуществлении тех грандиозных
задач построения нового общества, которые ставила перед
собой Советская власть. Расцвет бюрократизма означал не-
минуемую гибель социализма. Только так, и никак иначе.
Однако советский человек обычно относился к бюрокра-
там и бюрократизму достаточно легко и поверхностно. На
это его ориентировала, кстати говоря, та же официальная
пропаганда. На страницах журнала «Крокодил», в киножур-
нале «Фитиль», в эстрадных миниатюрах Райкина, веселых
кинокомедиях бюрократ — это туповатый и нелепый чинов-
1 См.: Там же, с. 10.
63

ник, нетипичный представитель советской управленческой
номенклатуры, который походя мешает и мелко вредит лю-
дям, но тем не менее постоянно трепещет под всевидящим
оком высокого начальства, которое в конце концов находит
на любого бюрократа управу и справедливость неизменно
торжествует. Ну, что тут страшного? Бюрократ — это всего
лишь элементарный волокитчик, формалист, бумажная душа,
некомпетентный, равнодушный тип, отсиживающий в своей
конторе положенное время, прячущий неотложные дела и
просьбы граждан «под сукно» и «в долгий ящик» и вечно
твердящий посетителям: «зайдите завтра, позвоните через
недельку», а то и вымогающий взятку.
Многим думалось, что бороться с бюрократизмом не так
уж и сложно — было бы желание. Тем более, что советский
бюрократ даже внешне был узнаваем: сначала он ходил в кеп-
ке с неизменным портфелем в руках, как Бывалое из «Волги-
Волги», а потом переоделся в цивильный костюм с галстуком,
стал лощеным, модным и носил кольцо на пальце. Такое (или
приблизительно такое) облегченное представление об этом
явлении долгие годы бытовало в массовом сознании. До тех
пор, пока «спапашившись» с теневиками, мещанин-бюрократ
не показал свое настоящее лицо свирепого и непримиримого
врага Советской власти.
С легкой руки партийных идеологов почему-то счита-
лось, что бюрократизм представляет собой оторванную от
народа и направленную против него систему управления,
присущую только эксплуататорскому государству. А бю-
рократия — это слой чиновников, которые верно служат
эксплуататорам, как это было, например, в царской Рос-
сии. Поскольку Октябрьская революция старую систему
разрушила и создала народные органы государственного
управления, бюрократизм будто бы сделался всего лишь
досадным «пережитком прошлого в сознании людей», как
любили тогда говорить. И проявляется он только в виде
канцелярщины, всякого рода формалистики, бумаготвор-
чества, неисполнительности и разгильдяйства. Оставалось
всего лишь хорошенько прижать всех этих канцеляристов-
64

формалистов, чтобы они не бросали тень на отлаженную
советскую систему управления.
Такой примитивно-упрощенный подход, вполне сложив-
шийся в последние десятилетия Советской власти, никак не
соответствовал реальной опасности, которую представляли
собой бюрократия и бюрократизм для советского общества.
Но схема была усвоена, и тем, кто у власти, стало казать-
ся, что Ленин в свое время, похоже, уж очень преувеличил
опасность бюрократизма для советского государства и, по-
жалуй, чересчур свирепо нападал на него: само явление-де
того не стоило. Тем более, что с тех пор много воды утекло,
прошли десятилетия, и ленинский подход утратил свою ак-
туальность. Коммунистические бюрократы защищали себя
от Ленина. Им было чего опасаться.
С какой яростью, с какой страстью Владимир Ильич об-
рушивается на партийно-советских бюрократов! Он не стес-
няется в выражениях: «чинодральческая сволочь», «безобраз-
ники, бездельники, шалопаи», «комкуклы» (и поясняет для
непонятливых — «коммунистические куклы»), «профсоюз-
ная и коммунистическая сволочь», а глупых, но честнейших и
добродетельнейших коммунистов, «святеньких, но безруких
болванов», без обиняков называет — «комговно». За что же он
их так бедных? За то, что эти чиновники с пышным советским
титулом зачастую «ни черта не понимают», не знают дела,
лишь просто «подписывают бумажки». За нераспорядитель-
ность, «поганую волокиту», затягивание важного и спешного
дела, за «бюрократическое тупоумие», за то, что прозевали,
проспали это важное дело в ожидании приказа начальства.
За то, что покрывают своих проштрафившихся друзей, «коих
надо вешать». За то, что позволили превратить НЭП в систе-
му одурачения умными капиталистами «коммунистических
дурачков, партийцев с претензией на «истинный коммунизм»,
имеющих власть, но не умеющих пользоваться ею. За то, что
наплодили массу «говённых бюрократических» ведомств,'от-
делов, комитетов, обществ, комиссий, предприятий, трестов,
но так и не научились торговать, организовать по-настоящему
экономику для обеспечения строительства социализма и поз-
65

воляют ворочать всеми делами и водить себя за нос жуликам,
недобросовестным специалистам, и просто врагам Советской
власти. За то, что превратили госаппарат в такую мерзость,
что его надо чинить радикально*. Все эти оценки оказывались
настолько актуальными, такими злободневными, а бюрокра-
ты такими узнаваемыми, что нашим чиновникам оставалось
только делать вид, что все это — не про них.
Разве могло это понравиться хрущевско-брежневской
номенклатуре, удобно устроившейся в руководящих креслах
и чувствовавших себя весьма комфортно в благорастворимой
атмосфере круговой поруки с объятиями и поцелуями? А тем
более — горбачевской команде, превратившей «перестройку»
в систему одурачивания наивных коммунистов, а вместе с
ними и всех советских людей, неглупыми и нахраписты-
ми капиталистами. Да еще если учесть, что вся эта чинод-
ральческая публика сама была рада обманываться, готовясь
сдать социализм на слом под прикрытием коммунистической
риторики. И уж совсем не верилось, что к ним когда-ни-
будь будут применены меры, предложенные в свое время
Лениным: нещадно карать за бюрократизм, «бить и драть»
за волокиту, нераспорядительность, злоупотребление влас-
тью, взяточничество, чистить жульё, следить за порядком.
Над чиновником, считал Ленин, как топор, должна висеть
угроза неотвратимости наказания: выговор и общественное
порицание, снятие с работы, отдача под суд, заключение в
тюрьму. Он требовал объявлять строгие выговоры не только
отдельным лицам, но и всему составу комячейки, профкома,
фабзавкома, предупреждая, что в следующий раз их ждет
тюрьма. Предлагал тащить на суд гласности все проявления
бюрократизма, придавать им общественное значение. Но
главное — не допускать «келейно-партийно-цекистски-иди-
отского» притушения поганого дела1 2. Вот этого-то советской
элите последнего разлива особенно не хотелось делать!
1 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 53, с. 301; т. 54, с. 88,89,
167,173, 179, 180,209, 213,290.
2 См.: Ленин В.И Поли. собр. соч., т.54, с. 87.
66

В высоких партийных кругах прочно утвердилась прак-
тика увода от ответственности «своих» людей, о чем обще-
ственность могла только догадываться, воочию наблюдая, как
действует этот механизм, по большей части лишь на местном
уровне. Неплохо было бы широкой общественности знать, на-
пример, за что были исключены из партии в период с 1981 по
1989 год почти 928 тысяч человек1, от каких элементов очи-
щалась партия, попали ли в число исключенных партийные и
советские бюрократы-управленцы, власть предержащие, или
это была просто мелкая сошка? Провозглашенная Горбаче-
вым и К° «гласность», казалось бы, должна была поправить
дело. Но она была умело использована не столько против
зарвавшихся бюрократов, сколько для разгрома партии, со-
ветского строя и ошельмования тех преданных социализму
коммунистов, советских, хозяйственных и партийных работ-
ников, которые понимали, куда тащат страну «демократы».
Ни один из соратников, близких Горбачеву людей « на суд
гласности» так и не был выведен.
Набивший оскомину вопрос о привилегиях, с помощью
которого нещадно били и позорили партийно-советский ап-
парат рвавшиеся к власти буржуазные демократы, раздражал
людей больше всего своей закрытостью. Фантазии советского
обывателя относительно привилегий партийной элиты не
знали предела. Очень хотелось занять ее место, побыстрее
самому стать «начальником» и, наконец-то, отвести душу.
Кое-кому это удалось. Но как только исчез объект завис-
ти — советская номенклатура, — и пришли другие хозяева,
обыватель немедленно прикусил язык. Ему сказали: если
хочешь быть богатым — будь им! А на чужое — не зарься.
Новые правители России так широко развернулись по
части привилегий, как никогда и не снилось бывшим руково-
дителям страны. Теперь все эти привилегии на виду: можешь
посмотреть, глотая слюни, на особняки и шикарные квар-
тиры, на иномарки и дорогие магазины, где отовариваются
богатые люди и где тебе нечего делать, увидеть по телевизору
1 См.: Разумов Е.З. Крушение и надежды. — М., 1986, с. 33.
67

и прочитать в газете, как проводит время «бомонд», какие
рестораны посещает, на каких курортах отдыхает, можешь
даже узнать, сколько денег на счетах наших миллиардеров,
кто из них самый богатый, сколько у них любовниц и жен, где
учатся их дети. Всю эту рать обслуживает масса чиновников,
погрязших в коррупции, и наша теперешняя власть как-то не
очень спешит вытащить на обозрение все их художества. Но
Советская-то власть, власть трудящихся, обязана была это
сделать! Пойти не на словах, а наделе «ленинским курсом»
и использовать оружие гласности, которое, по выражению
Ленина, само излечивает наносимые им раны.
Известно, что еще в 60-е годы с подачи Хрущева в вер-
хних эшелонах власти, а потом и на периферии, началось
настоящее соревнование по обеспечению руководящих ра-
ботников квартирами, ведомственными санаториями, по-
ликлиниками, закрытыми буфетами и спецмагазинами. В
заповедных местах, на лоне природы, строились особняки,
«охотничьи домики», разного калибра «резиденции» для
приема гостей, которые, правда, не находились в личной
собственности чиновников, а принадлежали государству.
Однако, в глазах населения это дела не меняло. Хотя скоро
стало ясно, что сведения об этом все равно, несмотря на за-
крытость, просачиваются наружу и вызывают возмущение
людей, власть так и не решилась либо совсем отказаться от
всех этих затей, либо сказать о них вслух. И в том и в другом
случае она от этого только бы выиграла. Но личные интересы
бюрократии — перевесили.
Говорят, что бюрократия — неистребима. Похоже на
правду. Ей уже не одна тысяча лет от роду. Ее необыкновен-
ная живучесть обеспечивается не только замкнутой корпо-
ративностью, сущность которой составляет тайна, недоступ-
ность этой корпорации для посторонних, жесткая иерархия
и формализм, позволяющие порой бюрократии подменять
цели государства своими корпоративными целями. Так оп-
ределяет бюрократию марксизм. Но дело не только в этом.
Бюрократия всегда может себя защитить и, если потребует-
ся, — сместить любых руководителей и даже, как показывает
68

наш опыт, сменить общественный строй, изменить вектор
развития страны в нужном ей направлении и быстро адап-
тироваться к новым условиям. Но и это не все.
Без бюрократии ни одно государство функционировать
не может. Хороший бюрократ, умный и талантливый уп-
равленец (есть немало и таких!), да если он при том еще
честный и совестливый, — дорогого стоит. Не зря поэтому
любая власть старается поддержать своих функционеров,
обеспечивая им в меру своих возможностей более комфорт-
ные условия жизни, чем основной массе населения. Дело не
в льготах и привилегиях как таковых, а в опасности бесконт-
рольного и неограниченного пользования ими, превращения
их в кормушку, когда привилегии становятся антиобществен-
ным явлением, вызывая законное негодование и ненависть к
их обладателям. В советское время, как правило, не вызыва-
ли неприятия привилегии, предоставленные заслуженным,
известным людям, как вознаграждение за героизм, боевой и
трудовой, за работу в особых, зачастую связанных с риском
для здоровья и жизни условиях, людям, пользовавшимся все-
народным признанием. Вряд ли кто бы стал возражать, если
эти привилегии были бы даже значительно повышены.
Острое неприятие вызывали именно чиновничьи при-
вилегии. И здесь часто не разбирались, заслужены они или
нет. Хотя было известно, что многие, без преувеличения
талантливые партийно-советские и хозяйственные руково-
дители трудились честно и добросовестно, порой на износ,
без праздников и выходных и в конце своей карьеры вместо
«палат каменных» нажили инфаркты и инсульты, а то и вовсе
быстро ушли из жизни. Этому — тысячи примеров, и о них
люди тоже знали. Но видели они и другое. Как представители
власти в условиях постоянного дефицита снабжались «через
заднее крыльцо», как развели «блатнеж», обросли связями
в полукриминальном сообществе, свели дружбу с теневи-
ками и получили свободный доступ к тем благам, которых
был лишен рядовой советский человек, готовый «своими
кровными» заплатить за нужный ему товар и получить его
самым законным образом. При этом надо иметь в виду, что в
69

общественном сознании давно и прочно утвердилась мысль о
том, что если коммунист, как это везде утверждалось, живет
и трудится для народа, — он обязан жить так же, как и весь
народ. Этому правилу следовало подавляющее, огромное
большинство коммунистов. Наши, советские люди только
потом сообразили, что их предали не коммунисты вообще,
а тот алчный и беззастенчивый слой советской бюрократии,
который использовал свою политическую власть для захвата
общественной собственности, реализовав свои давние наме-
рения. Для этого им и понадобилось свалить социализм.
Гносеологические корни бюрократизма — веками утвер-
дившийся взгляд на власть как на источник материального
благополучия, быстрого и надежного обогащения, стремле-
ние встать над толпой, тщеславное желание вершить судьбы
людей. Русская бюрократия в массе своей издавна именно так
и понимала свое предназначение. Предшественница совет-
ской власти — огромная государственно-бюрократическая
машина старой России, еще во многом сохранившая черты
патриархальщины, так и не была как следует отлажена рус-
ским капитализмом. Неповоротливость, лакейство, взяточ-
ничество и произвол стали визитной карточкой русского
чиновничества. Эти исторические истоки бюрократизма
неизбежно должны были наложить отпечаток на новый со-
ветский аппарат, — тем более, что без старых опытных чинов-
ников-управленцев невозможно было наладить нормальную
деятельность государственных структур.
Однако, с самых первых дней Советской власти именно
с их помощью буржуазия внутри страны вела постоянную
борьбу против народного государства «по всем правилам
бюрократического искусства»1. Бюрократизм пронизал все
властные структуры. «Наше государство есть государство
с бюрократическим извращением»2, — признавался Ленин.
Социально-экономические корни советского бюрократизма —
мелкобуржуазная стихия, раздробленность, распыленность
1 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 43, с. 327.
2 Тамже, с. 54.
70

мелкого производителя, его нищета, некультурность, негра-
мотность, бездорожье, отсутствие оборота между земледе-
лием и промышленностью, связи и взаимодействия между
ними, разрушительные последствия войны. Бюрократизм не
может не возрождаться при отсутствии экономических ос-
нов действительного социалистического общества. Поэтому
«борьба с бюрократизмом — долгий и тяжелый труд»1, — под-
водит итог Ленин.
Важнейший инструмент в этом деле — управленческий
аппарат. «Без «аппарата» мы бы давно погибли, — писал Ле-
нин. — Без систематической и упорной борьбы за улучшение
аппарата мы погибнем до создания базы социализма»2. Ленин
сформулировал важнейший принцип деятельности аппарата:
«Твердость «аппарата» сохранить. Но аппарат для политики
(- пересмотра и исправления отношений между классами), а
не политика для аппарата!! (Хорошая) бюрократия на служ-
бе политики, а не политика на службе (хорошей) бюрокра-
тии»3. Почему не воспользовались этой формулой, почему
не отследили отношения между классами в «развитом со-
циалистическом обществе», почему прозевали возрождение
буржуазно-мещанских классов, почему не воспользовались
гигантским партийно-советско-профсоюзным аппаратом для
своевременного пересмотра и исправления межклассовых
отношений в пользу дела социализма?
В конце концов все решают люди. Но где их взять, где
найти в необходимом количестве этих «хороших бюрокра-
тов»? Как всегда — людей много и людей — нет, хотя жела-
ющих «порулить» всегда хватает. После революции далеко
не всем выдвиженцам с низов можно было доверить рыча-
ги управления по причине их бескультурья. Многие из них
сразу же начинали обходиться с народом точно так же, как
когда-то, при царе, это делали полицейские и чиновники. Вот
живой пример. В январе 1919 года «Известия» опубликоЬали
1 Там же, т. 43, с. 32,230; т. 42, с.244.
2 Там же, т. 43, с. 381.
3 Там же, с. 373.
71

статью «Пособники контрреволюции»1. В ней рассказыва-
лось, как «начальствовали» руководители Советской власти
в селах Урень и Варнавино тогда Костромской, а ныне — Ни-
жегородской губернии. Эти «представители народа», часто
полупьяные, избивали своих односельчан прямо в Совете
чем попало — не кулаками, так палками, — строптивых са-
жали босиком в погреб на снег. Под видом реквизиции хлеба
занимались настоящим грабежом, не считаясь С материаль-
ным положением крестьянина. Тащили все подряд: продукты
питания и вещи. Газета писала: «Подъезжая к какой-нибудь
деревне, отряд открывал стрельбу из пулеметов, чтобы за-
пугать жителей. Мужикам приходилось надевать по пять
или более рубах для того, чтобы не ощущать порку, но и это
мало помогало, так как плети были свиты из проволоки и
случалось, что после порки рубахи врезались в тело и так
засыхали, что приходилось отмачивать теплой водой... Не-
чего и говорить, что эти «советские» деятели не вели ника-
кой культурной работы, не распространяли литературы, не
занимались агитацией о деятельности и задачах Советской
власти». Эта картина, несомненно, была типичной для того
времени.
В этом нет ничего удивительного! Выходцы из низов
проявляли подобную жестокость к своим ближним не только
в революциях и революционных воинах. Известно, напри-
мер, что большая часть бюрократов древнего Рима состояла
из отпущенных на волю рабов. Эти «вольноотпущенники»
фактически захватили все управление государством, сосре-
доточив в своих руках огромную власть, и запомнились в
веках своими злоупотреблениями, воровством, жестокостью,
беспредельной наглостью и той ненавистью, которую они
вызвали к себе у большинства людей. Завоевавший свободу
русский рабочий и крестьянин, вчерашний раб, выросший в
темноте и невежестве, далеко не сразу понял, для чего дана
простому народу власть и как ей надо распорядиться с поль-
зой для того же народа. Кроме того, власть развращает даже
1 Известия, 1919,22 января, № 25 (567).
72

людей сознательных, тех же самых рабочих — надежду и
опору социалистического государства, тем более, что они еще
при капитализме «проявляют тенденцию к превращению в
бюрократов, т.е. в оторванных от масс, в стоящих над масса-
ми, привилегированных лиц»1. Нам пришлось убедиться, что
это происходит и при социализме в условиях возрождения
буржуазных отношений, когда, к тому же, сужена, урезана,
приглушена советская демократия. А ведь именно в системе
Советов и была заложена главная гарантия от возрождения
и засилья бюрократизма!
Советский аппарат создавал реальную возможность осу-
ществлять самую тесную связь с большинством народа. Эту
связь легко было проверить и при необходимости быстро
восстановить и наладить. Этот аппарат избирался и в любое
время сменялся по воле народа безо всяких бюрократических
формальностей. Он обеспечивал взаимодействие с самыми
разными профессиями, поэтому любые реформы, даже самые
глубокие, могли проводиться гораздо легче. Аппарат стал
формой организации наиболее передовых, сознательных,
способных и энергичных рабочих и крестьян. С его помо-
щью этот авангард мог поднимать, обучать и воспитывать,
вести за собой, приучать к управлению обществом трудя-
щиеся массы, никогда ранее не принимавшие участия в по-
литике. Чтобы поставить заслон бюрократизму, подобрать в
аппарат надежных людей, Ленин требовал постепенно, (но
обязательно!) привлекать беспартийных из числа заведомо
честных и уважаемых в каждом районе рядовых рабочих,
завоевывать доверие массы беспартийных обывателей. Не
жалеть никакого времени и труда на «приискание» таких
людей, на ознакомление с ними. Вместо трескучих общих
рассуждений внимательно изучать местный деловой опыт
в деталях, в мелочах, углубиться в живую практику, в на-
стоящую жизнь — уездную, волостную, сельскую, изо всех
сил рекламировать всякого, сколько-нибудь выдающегося
местного работника, ставить его в образец. Освобождать-
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 115.
73

ся от «вонюче-канцелярского и вонюче-интеллигентского
московского (и совбуровского вообще) воздуха», от тех, кто
боится голой правды, кто боится выносить сор из избы. Надо,
чтобы люди увидели реальную помощь для себя от работы
аппарата1.
Власть усиленно работала над созданием системы со-
циального контроля. Причем не надзора чиновников над
чиновниками, а всеобъемлющего, всепроникающего конт-
роля снизу, с участием самой широкой трудящейся массы.
Советское контрольное учреждение (Рабоче-крестьянская
инспекция — РКИ) и партийная Центральная контроль-
ная комиссия (ЦКК) действуя в одном ключе, обеспечили
гибкое соединение в деле контроля партийного аппарата с
советским. Контрольные органы привлекали к государс-
твенным делам через Советы, профсоюзы, общественные
организации представителей рабочих и крестьян, следили,
как шло обучение, подбор и расстановка свежих кадров из
низов.
За бюрократизм взялись всерьез, подтягивая на борьбу
с ним большие силы. В 20-30-е годы на местах действовали
секции РКИ, производственные совещания вместе с проф-
союзами, бюро жалоб РКИ с участием выборных рабочих,
активно привлекались рабкоры, итоги контрольных обследо-
ваний предприятий и учреждений обсуждались на собрани-
ях коллективов, работали специальные группы содействия
из рабочих, организовывались так называемые «налеты»
на советские учреждения с целью проверок, привлекались
добровольцы, «легкая кавалерия» комсомольцев, дела об-
виненных в бюрократизме, выносились на суд трудовых
коллективов.
Борьба с бюрократизмом была предметом особого рас-
смотрения почти на всех партийных съездах, конференциях,
пленумах ЦК, в Советах, профсоюзах, партийных контроль-
* См: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 53., с. 67-68; т. 54, с.
237.
74

ных органах, в комсомольских организациях1. Эта гибкая,
подвижная, постоянно «омываемая» снизу, самоочищающая-
ся система действовала не только как способ предотвращения
бюрократического перерождения советской государственной
системы, всего управленческого (в том числе и партийного)
аппарата, но и как средство избежать омещаниваиия власти,
реставрации буржуазных порядков. Все эти меры, конечно,
дали свои результаты. Но и здесь, как всегда это у нас бывает,
наломали немало дров, натворили кучу глупостей.
Бороться с бюрократизмом начали испытанными бюро-
кратическими методами. Привлечение рабочих и крестьян к
работе контрольных органов, организация проверки беспар-
тийными работы партийных — шло туго, с большим трудом.
По большей части аппарат контролировал сам себя. Во всех
звеньях государственного, хозяйственного, профсоюзного
и даже партийного аппаратов благополучно обосновались,
как отмечала XVI партийная конференция в 1929 году, «эле-
менты буржуазно-мещанского перерождения», которые ис-
пользовали свое «пребывание в правящей партии для своих
корыстных и карьеристских целей», пренебрегая обществен-
ным мнением рабочих и крестьян2. Вот что значит создавать
аппарат управления в мещанской стране! Даже такое дело,
как чистка партии, сумели чисто по-мещански исковеркать,
обюрократить и опошлить. На местах сразу же насоздава-
ли массу так называемых «бытовых комиссий» и началось
мелочное копание в личной жизни коммунистов, сведение
счетов, разбирательство кухонных сплетен и квартирных
склок. Вот как это происходило. На квартиру к кому-либо из
беспартийных являлся член «бытовой комиссии» и под боль-
1 Стоит задуматься: почему же в 60-80-х годах ни на одном
из партийных съездов специально не ставился вопрос о борьбе с
бюрократизмом, не давался настоящий, серьезный анализ этого
явления? Отделывались лишь общими разговорами о вреде фор-
мализма, об искоренении бумаготворчества и канцелярщины.
2 XVI конференция ВКП (б). Стеногр. отчет. — М.-Л., 1929,
с. 315.
75

шим секретом предлагал ему дать показания, как живет его
сосед-коммунист. Надо было ответить, к примеру, на такие
вопросы: эксплуатирует ли он жену или мать, как поздно при-
ходит домой, почему у него долго горит свет, часто ли бывают
гости и не выпивают ли они, выезжают ли он и жена летом
на дачу. Ответы оформлялись в виде протокола. В Нижнем
Новгороде додумались разделить обследуемых коммунистов
на три категории. В первую категорию вошли коммунисты,
у которых дома есть диван, трюмо, кровать...с шишками, ко-
вер. В среднюю попали те, кто имел восемь венских стульев,
стол, гардероб и кровать...без шишек. В третью — не имеющие
венских стульев. Предпочтение отдавалось «середнякам». На
местах стали требовать исключать из партии тех, кто упот-
ребляет спиртные напитки, у кого дома висят иконы, кто
развелся с женой1.
Тогда, в отличие от Горбачева с его антиалкогольной
кампанией, руководители страны, надо отдать им должное,
быстро поняли, в какое идиотское положение ставят пар-
тию и Советскую власть эти, с позволения сказать, борцы
с бюрократизмом, ревнители чистоты партийных рядов. И
быстренько прикрыли все эти комиссии, утихомирили обы-
вателей-энтузиастов. Это было, несомненно, правильное
решение. Договорились брать во все аппараты, в систему
управления, в партию, людей такими, какие они есть, и глав-
ное — смотреть, пригодны ли они, со всеми их недостатка-
ми, для борьбы за социализм. И не прекращать борьбу с
бюрократизмом, создавая материально-техническую базу
социализма, поднимая уровень культуры низов на высшие
ступени, перестраивать их психологию, воспитывать, обу-
чать, помогая им обрести мировоззрение человека нового
общества. Поэтому борьба с бюрократизмом становилась
длительной, «строительной», по выражению Ленина, за-
дачей.
Так все-таки: удалось ли изжить до конца бюрократизм
за годы Советской власти? Надо прямо сказать — нет, не уда-
1 Там же, с. 284-285.
76

лось. Даже у скорого на расправу Сталина это не получилось.
Страху на бюрократов он, конечно, нагнал, особенно в годы
войны, когда волокита, неисполнительность карались со всей
жестокостью, а за взятки и воровство легко можно было про-
ститься с жизнью. Но и тогда номенклатурные управлен-
цы умели находить свое место под солнцем: «кому война, а
кому — мать родна!» Живучесть бюрократизма и бюрократии
в советское время коренилось в самой политической системе.
Так и не была создана та атмосфера демократизма, беспе-
ребойная и действенная связь с массами, которые только и
могли обеспечить решение задачи, поставленной еще в первые
годы Советской власти: решительно преодолеть бюрократизм,
иначе государство трудящихся погибнет. Партийный аппарат
настолько подмял под себя и Советы, и профсоюзы, и комсо-
мол, и общественные организации, и трудовые коллективы,
что о настоящем, широком, действительном социальном кон-
троле над властными органами речь идти не могла.
Это была серьезная и опасная деформация советской
политической системы. Контроль снизу был подменен конт-
ролем бюрократическим: «и щуку бросили в реку». Конечно,
перед войной и во время войны, в условиях мобилизационной
экономики, жесткой централизации управления, внедрения
командных методов руководства сужение демократии впол-
не объяснимо. Страна стала «единым боевым лагерем». Но
долго так продолжаться не могло. Понимал ли это Сталин?
Похоже, что прекрасно понимал! И не раз предпринимал
попытки раскрепостить Советы, основу государственности,
вывести их из-под партийного диктата, нанеся удар по пар-
тократии. Еще перед войной, в феврале 1941 года, на XVIII
партконференции Г. Маленков, тогда начальник Управления
кадров ЦК ВКП (б), выступавший с основным докладом,
поставил задачу выдвижения новых работников не только
партийных, но и беспартийных. Главное, чтобы эти люди мог-
ли организовать живое дело. Среди беспартийных есть много
честных и способных работников, они работают часто лучше,
добросовестнее, чем некоторых коммунисты. Маленков пот-
ребовал разоблачать и гнать в шею болтунов и невежд, в том
77

числе и партийных. Нельзя терпеть их во главе предприятий
и вообще на руководящих постах. Понятно, что без ведома
Сталина такие заявления он сделать не мог.
Даже в годы войны Сталин и его сторонники не остав-
ляли намерений прижать партийную бюрократию. В 1942
году ликвидировали институт военных комиссаров, в 1944 —
должности отраслевых секретарей крайкомов, обкомов, ЦК
компартий союзных республик. В этом же 1944 году Мален-
ков, явно с подачи Сталина, подготовил проект постановле-
ния ЦК ВКП (б) к предстоящему Пленуму ЦК, который был
назван Сталиным «Об объединении руководства партийных
и государственных органов на местах». В этом беспреце-
дентном документе расценивался как крупный недостаток
смешение функций партийных и государственных органов,
что приводит к подрыву их ответственности и к усилению
бюрократизма в госаппарате. Беспартийные не знают, куда
им обращаться за решением своих вопросов, а руководящие
работники исполкомов советских органов оглядываются на
обкомы, ожидая по каждому случаю специальных указаний,
говорилось в постановлении. При таком положении дел не-
льзя поднять работу советских органов на уровень современ-
ных задач советского государства.
В проекте постановления без обиняков предлагалось
покончить с неправильной практикой подмены, обезличе-
ния государственных органов и полностью сосредоточить
оперативное управление хозяйственным и культурным стро-
ительством в одном месте — в государственных органах, в
совнаркомах республик и исполкомах Советов. Предполага-
лось всемерно укреплять государственные органы, освободив
партийные органы от несвойственных им административно-
хозяйственных функций. В партийных органах упразднялись
должности заместителей секретарей по отдельным отраслям
промышленности, торговли, транспорта и сельского хозяйс-
тва, а также соответствующие отделы партийных органов*.
1 См.: Жуков Ю. Сталин не нуждался в партии власти. -
Политический журнал, 2004,26 апреля, № 15.
78

На этом документе стояла собственноручная резолюция
Сталина: «За (с поправками в тексте). И. Сталин», а также
подписи Маленкова, Молотова, Андреева.
Это было нечто невероятное: попытка одним ударом
избавиться от всепроникающего, сковывающего, консерва-
тивного влияния партийной бюрократии, исковеркавшей
не только партию, но и Советскую власть. Казалось бы, ги-
гантский авторитет Сталина давал полную гарантию, что
документ будет сразу же и безоговорочно принят. Ничего
подобного. На заседании Политбюро он был категорически
отвергнут и исключен из повестки дня Пленума ЦК. Парто-
кратия сразу же поняла, что это грозит ей потерей монополии
на власть. В дальнейшем линия Сталина и его единомышлен-
ников, едва наметившись «в возможности», так и не нашла
завершения.
В последние годы жизни Сталина мещане с партбилета-
ми буквально облепили вождя. Это ярко проявилось в его
ближайшем окружении. Старый лев еще иногда огрызался и
больно карал, но так ничего и не добился. На государственных
дачах, числившихся за Сталиным, стали организовываться
настоящие оргии с дамами легкого поведения и разнуздан-
ной пьянкой. Участвовали в них люди из его личной охраны,
помощники, высокопоставленные лица, вплоть до одного из
секретарей ЦК. Узнав об этом, Сталин круто расправился с
этой публикой, невзирая на прошлые заслуги. Он немедлен-
но выгнал своего знаменитого помощника Поскребышева, а
генерала Власика, начальника охраны, отправил в тюрьму
на восемь лет. Сталин попытался разобраться в своем хозяй-
стве, узнать, во что обходится государству его содержание.
Была назначена комиссия во главе с Маленковым. Оказалось,
что от имени Сталина Власик и компания распоряжались
то миллионами на строительство, то на поездки огромных
спецпоездов. В отчетах фигурировали сплошь дутые цифры.
Сталин, увидев, что селедка, которую ему подавали на стол,
стоила на бумаге в тысячу раз дороже обычной, возмутился:
«Это что ж за селедка такая! Это что, я столько съел, столько
износил одежды? Я одни ботинки который год ношу! А тут
79

еще одна селедка у Власика десять тысяч рублей стоит! Пусть
Власик посидит и обдумает, что почем в нашем государстве!»
Но даже такие крутые меры по сути ничего не изменили. Но-
менклатуре захотелось жить красиво, откусывая от государс-
твенного пирога «по потребности», и ей стал совсем не нужен,
просто надоел, этот старик со старомодными аскетическими
замашками. Видимо, не зря тот же Власик, когда пришли его
арестовывать, сказал: «Все. Сталину недолго осталось»1. И
тем не менее, пока существовало мощное влияние центра,
когда попросту боялись ослушаться, чересчур выделиться
в бытовом отношении, поскольку считалось, что это ком-
прометирует власть в глазах народа, — все удерживалось в
определенных рамках.
Но с середины 50-х годов такой контроль ушел в про-
шлое. Н. Хрущев, несмотря на все его попытки перетряхнуть
систему управления, сократить бюрократический аппарат,
искреннее желание приблизить его к производству, к земле,
к низам, тем не менее, постарался обеспечить номенклатуре
вполне приличные условия для безбедного существования,
не обращая особого внимания на меру «труда и потребления»
в чиновничьей среде. Брежневская эпоха — пора пышного
расцвета бюрократизма. «Дорогой Леонид Ильич» не мешал
жить советско-партийно-хозяйственному управленцу. Бю-
рократия получила полную возможность торговать своими
властными функциями, она вынесла на рынок услуг свои свя-
зи, свою способность «пробивать» практически любые реше-
ния, где неизменно присутствовал личный интерес. Философ
А.3иновьев считает, что существует общий закон распреде-
ления жизненных благ: каждый получает вознаграждение в
соответствии со своим социальным статусом, социальным
положением. И реализуется этот закон (с некоторыми откло-
нениями) так: «каждому — по его социальному положению
в обществе». Иными словами, каждый урывает от общества
1 См.: Чуев Ф.И. Солдаты империи. Беседы. Воспоминания.
Документы,- М., 1998, с. 195-196; Сталин в воспоминаниях сов-
ременников и документах эпохи. — М., 1995, с. 625.
80

столько, сколько может урвать, используя свое положение1.
Именно поэтому какой-нибудь завмаг или номенклатурный
работник, получая не слишком большую зарплату, могли
жить в разы богаче любого рядового трудящегося и всегда
имели возможность обеспечить себя материально. Этот «за-
кон» в реальной жизни действительно срабатывал.
Л. Брежнев, которого совершенно незаслуженно оглуп-
ляют и упрощают, видел все эти вещи, но, особенно в пос-
ледние годы жизни, уже ничего не мог предпринять. Парт-
бюрократия стала настолько всесильной, что была готова в
любой момент с легкостью убрать со своего пути всякого,
кто посмел бы посягнуть на ее монополию на власть, в том
числе и того же Брежнева, если бы он решился на это. Старых
аппаратчиков уже готова была пополнить молодежь, еще бо-
лее карьеристская и падкая на привилегии. Брежнев заметил
эту опасную тенденцию, видя, как в аппарат, по его словам,
приходят все чаще «нестареющие юноши с белыми ручками»,
«напористые комсомольские вожачки», которые рвутся к
власти, крепко держась друг за друга. «Они не отличат ячмен-
ное поле от пшеничного, токарный станок от сверлильного.
Они не знают жизнь рабочего и крестьянина. Так о чем же
они будут беседовать с обыкновенным мужиком?»2. Зато они
хорошо выучились у старшего поколения всем аппаратным
приемам борьбы за власть. Потом, при Горбачеве, эти друж-
ные «комсомольские вожачки», показали, на что они спо-
собны, разом превратившись из «строителей коммунизма»
в восстановителей капитализма. Сейчас очень забавно на-
блюдать, как эти ребята, ставшие вполне респектабельными,
лощеными буржуа, собравшись в день рождения комсомола,
поют: «Единственный друг, дорогой комсомол, — ты можешь
на нас положиться!» и, со слезами на глазах вспоминая свою
комсомольскую юность, благодарят бывших руководителей
партии и государства за ту выучку, школу управления, щколу
бюрократизма, которую они когда-то прошли. >
1 См.: Советская Россия, 1997,22 ноября.
2 Гласность, 1996, декабрь, № 17.
81

С приходом Горбачева бюрократия сразу же почувствова-
ла, что настал решающий момент. «Процесс пошел»: началась
«великая трансформация», «великая криминальная рево-
люция» или, проще говоря, всесветный грабеж. Партийно-
советско-хозяйственная номенклатура, пройдя долгий путь
к личному обладанию собственностью, составила новую вы-
сшую управленческую элиту. И оказалось, что эта верхушка
по крайней мере на треть состоит из представителей легали-
зованного теневого капитала и организованной преступно-
сти1. Ничего не скажешь — в хорошей компании оказались
бывшие руководители нашей страны! Тайное наконец-то
стало явным. Эта элита сформировалась в ходе разграбле-
ния Союза. И главная ее страсть — алчность, отличительные
черты ее — самодовольство и индивидуализм, двоедушие и
предательство. Им не нужны мораль и нравственность, они
всегда рассматривают материальную, денежную проблему
как главную, ключевую, определяющую. В возможности без-
удержного накопительства они видят смысл общественного
прогресса. Это — доведенное до апогея, до абсурда, до самых
уродливых античеловеческих форм — мещанство.
Гпава 8
СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ВЫБОР
Построение социализма в нашей стране было задачей
необычайной сложности. Не зря многие руководители
партии и государства после смерти Ленина готовы были
повернуть назад, «спустить на тормозах» начатое дело. И
не только потому, что до большевиков никто в мире не за-
1 См.: Российские кто есть кто. - 2002, № 1, с. 21.
82

: нимался строительством социализма. Трудности были зало-
жены прежде всего в самой российской действительности, в
особенностях социальной структуры общества. Дело в том,
что Россия была самой мелкобуржуазной страной Европы с
преобладанием огромной крестьянской массы. Гигантское
большинство населения принадлежало именно к мелко-
буржуазному классу, который многократно превосходил
по численности любой другой класс. Мелкий буржуа с его
двойственной, вечно колеблющейся натурой (он — труже-
ник и собственник одновременно) относится к социализму
потребительски, по принципу «то пылкая любовь, то подлая
измена». Для него есть единственный критерий — личное
благополучие, личный интерес. Дальше этого его революци-
онность, как правило, не простирается. Мелкий собственник
всегда готов разорить буржуазию, чтобы устранить своего
конкурента, урвать себе побольше. Поэтому в революци-
онные времена он бывает порой решительнее, увлеченнее
и радикальнее самого революционного пролетария. Он го-
тов горы свернуть. Но старается он, в конечном счете, не
для «многострадального трудового народа». Он работает
на себя, стараясь обогатиться, побыстрее «выйти в люди»,
зачерпнуть полной меркой от щедрот цивилизации, пока
это позволяет «экспроприация экспроприаторов» или идет
разграбление народного добра и собственность валяется
прямо на дороге.
Любая смута, безвластие, неразбериха и бесконтроль-
 ность, будь то революция или контрреволюция, 1917-й или
1991 год, для мелкого буржуа, мещанина — настоящий звез-
дный час, когда можно незаметно схватить то, что плохо
лежит, и выбиться, наконец, в число сильных мира сего, стать
крупным собственником. Еще вчера он был баран, а сегод-
ня, глядишь, — барон, на «мерседесе» разъезжает. И когда
источник личного обогащения иссякает или становится не-
досягаемым (всякая смута когда-нибудь да заканчивается!)
этот тип уходит в оппозицию по отношению к тем, кто бьет
его по рукам, не давая стащить и присвоить все, на что он
«глаз положил». При социализме это — коммунисты, а при
83

капитализме — крупные буржуа, бдительно охраняющие
свое добро. Вот тут-то он, как поросенок, которого за уши
оттягивают от кормушки, начинает вопить о нарушении прав
человека, свободы и демократии, притеснении личности
и в отчаянии иной раз готов даже лезть в драку, хотя все
время боится этого и постоянно думает, как бы обойтись
без «крайностей».
После революции и гражданской войны в России мел-
кобуржуазный класс значительно усилился, укрепился, чис-
ленно умножился за счет осереднячивания деревни, ожив-
ления частного сектора, свободы торговли, развития рынка,
многоукладности экономики в условиях НЭПа. После по-
давления помещиков и капиталистов он остался единствен-
ным классом, способным противостоять социализму и при
удобном случае убрать Советскую власть вместе с партией
большевиков, снова отдать Россию в руки буржуазии. Ре-
альность такого исхода дел большевики и Ленин получили
возможность почувствовать уже в начале июля 1918 года во
время левоэсеровского мятежа. Тогда ультрареволюционные
мелкобуржуазные элементы, качнувшись влево и захлеб-
нувшись революционной фразой, едва не привели к гибели
дела революции под сапогом германской военщины. Резкий
поворот мелкой буржуазии, на этот раз — вправо, в период
кронштадтских событий 1921 года, опять поставил Советс-
кую власть на край пропасти.
В этом нет ничего удивительного: всего лишь несколь-
кими годами раньше эта огромная волна снесла, как кар-
точный домик, старую Россию. С этой страшной стихией
шутки плохи. И Ленин не раз предупреждал, что она себя
еще покажет, поэтому нелепо писать на плакатах, что царству
рабочих и крестьян не будет конца. Все может быть, стоит
только зазеваться, забыть об этой опасности, упустить из вида
интересы миллионов мелких собственников, и Советское
государство — рухнет. Вот что означают эти слова. Если в
эпоху Великой французской революции мелкие буржуа еще
могли быть великими революционерами, то в европейских
буржуазных революциях середины XIX века это — жалкие
84

и смешные люди. У нас в России 1917-21 годов они стали
отвратительными пособниками реакции, прямыми ее ла-
кеями. В конце XX — начале XXI века они даже перестали
это скрывать, не только открыто вырядившись в лакейскую
ливрею, но и выступив в качестве ударного отряда мировой
буржуазии в СССР.
Резкая смена настроений мелкобуржуазной массы и
неизбежные при этом колебания усиливаются в результате
войн, голода, разрухи, эпидемий, неурожаев, обнищания,
нужды — всевозможных народных бедствий. Когда раз-
витие социализма дает ощутимые результаты, связанные
с улучшением жизни и быта, когда события развиваются
относительно спокойно, эта масса выступает за социализм.
В противном случае, когда долгожданных улучшений все
нет и нет, она разворачивается в сторону капитализма, свя-
зывая с его возвратом улучшение своего личного благосо-
стояния, берет за образец буржуазное общество, буржуаз-
ные порядки. От этих колебаний, в конечном счете, нечего
ожидать, кроме восстановления собственности и власти
капиталистов.
И здесь возникает вполне резонный вопрос: а может
быть, учитывая эти обстоятельства, вообще не надо было
браться строить социализм в нашей стране? Именно такой
позиции и до и после 1917 года придерживались лидеры,
теоретики российских и западно-европейских социалисти-
ческих партий, в том числе такой признанный русский марк-
сист, как Г.В.Плеханов. Но в истории, как и в жизни, бывают
такие периоды, полосы развития, когда все идет «как-то не
так», выбивается из принятых стандартов, из разработанных
теоретиками схем, не укладывается в привычную логику.
Тогда, рано или поздно, находятся люди, которые мыслят и
действуют как раз нестандартно, нешаблонно и в теории, и
на практике, как это делал Ленин.
И странное дело: именно эти нестандартные подходы
(так не раз бывало в истории), кажущиеся многим на первый
взгляд совершенно невозможными, невероятными, как раз
и оказываются самыми верными, наилучшим образом соот-
85

ветствующими требованиям жизни, отражающими самые на-
сущные потребности людей и показывающими единственно
надежный выход из казалось бы безнадежного исторического
тупика. И когда это сделать удается, как правило, ценой боль-
ших усилий, скептики, все эти шаблонно мыслящие люди,
начинают утверждать, что успех этот — дело случая, что здесь
налицо «элемент везения», не более того, а кто-то даже го-
ворит, что и сам он предполагал нечто подобное. Именно
так и обстояло дело с ленинской идеей перехода России к
социализму.
Русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», эта
страшная стихия с участием многомиллионных масс, ра-
зыгравшаяся на огромных просторах нашей страны в 1917
году, поставила Россию на грань национальной катастрофы,
угрожала ей верной гибелью. Царила невероятная разруха
в экономике. Интеллигенты-демократы, в чьи руки попа-
ли рычаги власти после февраля 1917 года, показали свою
полную неспособность к руководству страной. Все утону-
ло в говорильне. Никто ничем не управлял и ни за что не
отвечал. Разорвалась связь центра с периферией. Пожар
крестьянской войны охватил всю деревню. Не прекраща-
лись выступления населения в городах. «Цивилизованные
страны», как их любят сейчас называть, разрабатывали
планы расчленения великой державы. Русский капитал
подумывал, как бы подороже продаться Западу, выставив
на продажу целые куски русской территории. Буржуазия
национальных окраин, воспользовавшись крайним ослаб-
лением центральной власти, вынашивала сепаратистские
планы. Народ умывался кровью на полях непонятной и
ненужной ему мировой войны, которой казалось, не будет
конца, крестьянская армия была готова «воткнуть штык в
землю» и ехать домой, где эту самую землю делили, прого-
няли помещиков.
Спрашивается: что можно было предпринять в таком
отчаянном положении? Вот здесь-то Ленин со своей партией
и предложил тот самый нестандартный вариант выхода из
общенационального кризиса — переход на путь социалисти-
86

ческого развития, который поначалу, как всякое неожиданное
решение, многим показался чистой фантазией и даже бредом.
Как?! Социализм в мелкобуржуазной крестьянской стране?
Введение социализма вопреки законам исторического раз-
вития? Значит — еще одна революция?! Что это — прыжок
в неизвестность, в «туманное будущее»? На самом же деле
вопрос так не ставился. Речь шла прежде всего о принятии
самых что ни на есть насущных, крайне необходимых, неот-
ложных, реальных и вполне осуществимых мер по спасению
России, которые в наибольшей степени устраивали бы ос-
новную массу трудящегося населения, восставшего против
социальной несправедливости.
Короче говоря, — речь шла о крупной социальной ре-
форме, которая не могла не поставить страну «одной ногой
в социализм». Как это всегда бывает, «поджимал» фактор
времени. За восемь месяцев пребывания у власти (с февраля
по октябрь 1917 года) либералы и пробуржуазные социалис-
ты не сделали ровным счетом ничего в этом направлении.
И главное, что у них не получилось, — разрешить аграрную
проблему, которая была «гвоздем» всех российских рево-
люций, стоила жизни Столыпину и без чего невозможно
было успокоить мелкобуржуазную крестьянскую стихию,
ввести энергию взбунтовавшихся масс в созидательное рус-
ло. Обращаясь к тем, кто руководил страной до октября
1917 года, Ленин спрашивал: «Нашелся ли бы на свете хоть
один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы
действительно начали социальную реформу?»1. Сам собой
напрашивается вывод (в назидание бывшим советским и
нынешним постсоветским политикам): нельзя без конца
откладывать назревшие преобразования, нельзя годами
испытывать терпение людей, доведенных до озлобления и
готовых полезть в драку за свои социальные права, иначе
взрыва не избежать.
Кроме внутренних причин, действовали серьезнейшие
внешние факторы, ставившие Россию перед социалисти-
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 179.
87

ческим выбором. Ленин дал объяснение этой ситуации,
подключая, выражаясь современным языком, цивилизаци-
онную составляющую. Дело в том, что в силу специфичес-
кого положения России по отношению к Востоку и Западу,
в условиях мировой войны наша страна была поставлена
на грань начинающихся и частично уже начавшихся рево-
люций Востока, характерная черта которых (как и у нашей
революции) — соединение крестьянской войны с рабочим
движением. Именно поэтому у нас сравнительно легко были
сброшены не только феодализм, но и капитализм. Вот эта-то
особенность российской революции и привела к тому, что
наша страна начала продвижение к социализму, по выра-
жению Ленина, «не с того конца». Социальный переворот у
нас произошел раньше, чем переворот культурный, в силу
объективных причин.
Оказавшись в тяжелейшем положении, рабочие и крес-
тьяне взяли политическую власть, не дожидаясь, пока для
этого созреют все условия перехода к социализму, характер-
ные для развитых стран. Открылась реальная возможность
с помощью завоеванной власти, на основе Советского строя
двинуться догонять другие народы. Общий ход историчес-
кого процесса от этого не менялся. Менялся только поря-
док развития. Ленин считал, что страны Востока, в отличие
от Европы, неизмеримо более богатые населением, более
разнообразные по социальным условиям будут и дальше
преподносить нашим и европейским мещанам-доктринерам,
разным «ученым господам» еще больше своеобразия, чем
русская революция*. История XX века полностью подтвер-
дила этот прогноз.
Так из необходимости спасения нашей страны от на-
циональной катастрофы с неизбежностью вытекала другая
необходимость — строительство социалистической России.
При этом пришлось иметь дело с тем наследием, с тем чело-
веческим материалом, которые предоставила нам история, в
1 См: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 329-230; т. 45, с.
378-382.
88

том числе и с огромной мелкобуржуазной мещанской массой.
И вопрос стоял так: либо Советской власти удастся привлечь
мелкого собственника на свою сторону и тогда победа дела
социализма «обеспечена легко, мирно, быстро, спокойно»1.
Либо этого сделать не удается, — и тогда крах Советской
власти, возврат к буржуазным порядкам становятся неиз-
бежными.
Чтобы этого не случилось, нужны были по крайней мере
две вещи: в области политики — не допускать ослабления
силы и влияния Советской власти, авторитета рабочего
класса и его партии, твердо держать власть в руках. В сфе-
ре экономики: всеми силами, любой ценой поднять мелкое
производство, мелкую промышленность, крестьянское хо-
зяйство, оживить мелкую буржуазию и ее оборот. Советский
аппарат обязан был приспособиться к условиям жизни этих
слоев населения, учесть их нужды и потребности, обеспечить
свободу покупки и продажи предметов потребления, това-
рообмен, товарооборот в максимальных пределах. Крайне
важно, чтобы мелкий товаропроизводитель, как и любой
участник трудового процесса, почувствовал реальную выгоду
от результатов своего труда. «Безличной заинтересованности
ни черта не выйдет. Надо суметь заинтересовать»2, — убеж-
дал Ленин. На одном энтузиазме, как бы велик он ни был,
социализма не построить.
Это можно сделать на основе личного интереса, на хо-
зяйственном расчете, подключая энтузиазм и сознательность
трудящихся масс как дополнительный мощный рычаг. Тог-
да действительно удастся поднять производство, оживить
всю экономическую жизнь, повысить производительность
труда. Для поднятия производительных сил общества сто-
ило прибегнуть и к государственному капитализму. Ленин
рассматривал госкапитализм как прочные мостки, ведущие
в условиях оживления распыленного мелкотоварного, час-
тного производства, — к социализму. Ни того, ни другого
* Там же, т. 34, с. 229.
2 Там же, т. 53, с. 269.
89

не следует бояться в стране, где обеспечено господство об-
щественной собственности на средства производства, где
государству принадлежат крупнейшие предприятия, энер-
горесурсы, транспорт и связь, где власть находится в руках
трудящихся и где существует возможность постоянного кон-
троля над деятельностью крупных и мелких собственников.
Тогда социализм имеет все шансы одержать победу.
Гпава 9
ЛИЧНЫЙ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ
ИНТЕРЕС
Как показал опыт советского государства, при социализ-
ме никогда не сходит с повестки дня вопрос: как соединить
личный интерес с общественным, как добиться поголовного
заинтересованного участия каждого в труде на благо всех?
В свое время был широко известен ленинский тезис: «строй
цивилизованных кооператоров при общественной собствен-
ности на средства производства, при классовой победе про-
летариата над буржуазией — это есть строй социализма»1.
При названных условиях, благодаря особенности советского
государственного строя, из одной только кооперации выте-
кало все необходимое и достаточное для построения полного
социалистического общества2. Ленин отводил на решение
этой задачи особую историческую эпоху, рассматривая ее
как переворот, который займет целую полосу культурного
развития народной массы и, что особенно важно, — потребует
переработки психологии мелкого собственника.
1 Ленин В.И Поли. собр. соч., т. 45, с. 373.
2 См.: там же, с. 370.
90

На это уйдет несколько поколений и несколько десяти-
летий. Ускорить этот процесс может только наличие мощной
материальной базы, сосредоточение в руках государства круп-
ных запасов продовольствия (гарантия от неурожая и голода,
чрезвычайных ситуаций), высокий культурный уровень на-
рода1. Кооперация приобретала здесь совершенно исключи-
тельное значение. У Ленина речь идет о поголовном участии
населения в кооперативном движении. Оно должно было ох-
ватить всю Россию до самых темных ее углов. Не случайно,
поэтому Ленин придавал особое значение потребительской и
промысловой кооперации и вменял в обязанность партийным и
советским работникам оказывать ей всяческое содействие, ни
в коем случае не стеснять кооперацию, а всемерно ей помогать.
Эти виды кооперации способствовали развитию местной про-
мышленности, мелких производств, обеспечивали население
работой, улучшали снабжение глубинки продуктами питания,
промтоварами, оживляли обмен, налаживали торговлю без
участия, как говорил Ленин, «торгашей от государства»2.
Как показал исторический опыт нашей страны, в 60-80-е
годы от этих принципиальных подходов нельзя было отказы-
ваться ни в коем случае, если уж всерьез собрались строить
социализм. Только применять их нужно было, естественно,
по-умному, с поправкой на время. А что было в действитель-
ности? Ну, кто, спрашивается, толкал Хрущева в «крестовый
поход» против личных подсобных хозяйств, против коопе-
ративных начал в колхозах, против той же потребительской
и промысловой кооперации? Почему вдруг решили, что в
нашей нищей глубинке через какие-то десять-пятнадцать
лет после страшной войны уже все созрело для какого-то
«коммунизма» и там никакая кооперация не нужна? Почему
кооперацию упрямо продолжали считать «пережитком ка-
питализма», старым, отжившим делом, возрождавшим «час-
тнособственнические традиции»? Неужели и в самом деле
думали, что наши «торгаши от государства» все обеспечат?
1 См. там же, т. 43, с. 60; т. 45, с. 370-373.
2 См. там же, т.43, с. 250-251.
91

Тот, кто помнит (или, может быть, читал об этом) жизнь
нашей провинции в послевоенные годы, тот знает, что гостор-
говля катастрофически не справлялась с задачей снабжения
небольших городов и поселков, райцентров, сел и деревень.
Царил всеобщий, постоянный и безысходный дефицит. По-
рой не было самых необходимых в быту простейших товаров,
не говоря уж о продуктах. Как только разносился слух, что
в каком-то магазине «выкинули» что-то на прилавок, не-
медленно у его дверей выстраивалась большущая очередь.
И хорошо еще, если привезенного товара хватало на всех,
а то надо было возвращаться домой не солоно хлебавши. А
приходилось порой выстаивать в очереди за хлебом целую
ночь!
Вот какую зарисовку сделал в 1958 году известный обще-
ственный деятель дореволюционной России, депутат Госду-
мы В.В. Шульгин, волей переменчивой судьбы оказавшийся
в Гороховце Владимирской области. Дефицит на все: «на
муку, сахар, лимоны, папиросы, яблоки, груши, виноград,
а также мясо, молоко, сало виден невооруженным глазом».
Нет простых шурупов, эмалированных тазов и кастрюль,
электрических лампочек. Нет обуви. Когда обувь привозят,
ее «сейчас же расхватывают ловкачи .... Это называется го-
сударственная торговля». Очереди за мукой «протягиваются
через всю улицу, а в них — жалкие бледные лица в платочках,
лица женщин, стоявших долгие часы в очередях, встав до
зари»1. И это — в богатейшей стране с мощной индустрией,
с передовыми технологиями, космической техникой!
Казалось бы, что стоило «отстегнуть» хотя бы небольшую
часть государственной собственности для «раскручивания»
ее через иные формы экономической деятельности в целях
обеспечения всем необходимым советского человека, в каком
бы медвежьем углу огромной страны он ни жил, там, куда не
дотягивается рука государства с его торговлей и материаль-
но-техническим снабжением. Почему не дали возможность
* Шульгин В.В. Опыт Ленина - Красная площадь, 1997,
№5-6.
92

трудящемуся человеку обеспечивать самого себя? Мешали
жуткий догматизм, отрыв от реальности, привычка прятаться
за некие «принципы», к которым нельзя прикасаться, иначе-
де не увидишь, как рухнет социализм.
Мощная материальная база, о которой Ленин мог только
мечтать, вполне позволяла ускорить и успешно осуществить
переработку психологии мелкого собственника, который ни
за что не отказался бы от такого социализма, где ему обес-
печено стабильное положение в обществе и рост его благо-
получия. Проконтролированные, учтенные и поддержанные
государством негосударственные предприятия, на которых
трудятся советские люди, при общественной собственности
на основные средства производства, при наличии в руках
советской власти всех рычагов управления вполне могли
сыграть самую благотворную роль в деле повышения бла-
госостояния народа, обеспечить гармонизацию личных и
общественных интересов. Надо ли было так уж бояться ожив-
ления частнособственнеческих тенденций (при развитом-то
социализме 1), если Ленин не боялся, а наоборот, опирался
на личную инициативу мелкой буржуазии в несравненно
худших условиях разоренной до нитки страны?
Кстати говоря, требовалась совсем иная политика и в
сфере духовного производства. Наша Родина всегда была
богата исключительно талантливыми людьми, в том числе и
теми, кого называют представителями свободной профессии.
Речь идет о писателях, композиторах, музыкантах, певцах,
актерах, адвокатах, артистах балета, спортсменах, ученых,
мастерах художественных промыслов, художниках, скуль-
пторах, словом — о так называемых творческих работниках.
Политэкономия подсказывает нам, что все они по своему ста-
тусу являются особого рода работающими собственниками,
а также носителями личных услуг, обладателями потреби-
тельной стоимости в виде своего уникального дарования,
необыкновенного мастерства, особой одаренности, большого
таланта. У них — особые условия труда. Процесс творчества
поглощает всю их жизнь, пронизывает быт, требует напря-
жения, постоянной самоотдачи, необходимости всегда быть
93

в форме, физической и творческой. Расслабиться — нередко
означает «потерять себя», отстать от жизни, сойти со сце-
ны, загубить свой талант, потерять спрос на себя на рынке
творческих услуг. А творческая жизнь многих из них, спорт-
смена, балерины, например, — очень коротка. Каждый из
них панически боится заболеть, сломать руку, потерять го-
лос, физическую форму, утратить способность заниматься
свое профессией {другого ничего, как правило, они делать
не умеют), лишиться популярности и поэтому спешит, пока
благоприятно складывается его судьба, пока на него есть
спрос, как можно больше заработать, чтобы обеспечить себя
и свою семью не только на старость, но и на всякий непред-
виденный случай. Нет ничего удивительного в том, что он
иной раз покидает свою родину и едет за границу, туда, где
больше платят. Если же он обладает неповторимой, блестя-
щей «потребительной стоимостью» в виде своего искусства,
то арена его деятельности — целый мир.
Талант и дарование, являясь личной собственностью его
обладателя, не могут перейти в общественную собственность
вместе со средствами производства. Поэтому и в условиях
социализма (нравится кому-то это или нет), творческая лич-
ность продолжает оставаться собственником, а значит всегда
будет стремиться как можно эффективнее для себя лично эту
собственность реализовать. Бороться с этим с помощью ад-
министративных запретов и нажима, объявлять творческий
потенциал человека науки или искусства исключительной
собственностью государства — означает исковеркать сферу
духовного производства, восстановить этих людей против
власти, давая им повод считать, что именно эта власть не
дала им возможности ни заработать, ни раскрыть до конца
свои возможности, незаконно и грубо присвоив их личную
собственность. Не зря в 70-80-е годы в научной среде было
широко распространено мнение о том, что наш советский
социализм полностью снивелировал, подчинил производству
(институту, предприятию) личность ученого, чего не сумели
сделать даже прагматичные капиталисты в своих развитых
странах, где человек творческого труда воспринимается, так
94

или иначе, как самостоятельный производитель-собственник
и поэтому достаточно высоко оплачивается.
Прямое огосударствление в сфере духовного производ-
ства только с виду кажется простым и действенным решени-
ем. Срабатывая в экстремальных условиях военного времени,
например, или другие моменты высокого напряжения ду-
ховных сил народа, когда настоящему интеллигенту стыдно
носиться со своей личной «потребительной стоимостью»,
рискуя навсегда потерять уважение людей, — этот способ в
периоды мирного, спокойного течения жизни теряет свою
эффективность. Люди науки и искусства, как и все люди
труда, в большинстве своем престают понимать, к чему эта
жертвенность, когда есть полная возможность начать зара-
батывать на своем даровании. Волевое сведение к некоему
среднему уровню доходов рабочего и инженера, артиста и
спортсмена, колхозника и ученого стало неотъемлемым ат-
рибутом социально-экономической политики государства.
Этим освящалась не только уравниловка в материальном
производстве и духовной жизни общества, но и недооценка
уникальных творческих способностей многих талантливых
людей.
Негативные последствия такого подхода известны. За-
работать любой ценой, в обход всех запретов, пойдя на на-
рушение закона, даже порывая с Родиной и рискуя быть
объявленным предателем, — стало для многих представите-
лей нашей научной и художественной элиты чем-то вполне
нормальным и даже желательным. Оказалось, что самые вы-
сокие награды, премии, популярность в народе, почетные
звания отошли на задний план. На первое место вышел, так
сказать, денежный эквивалент. Остальное как-то поблекло,
стало меньше удовлетворять. Энтузиазм, вызванный нашей
революцией и «буднями великих строек», героикой воен-
ных дней, выдохся, спал, угас. Лозунг — «твори, выдумывай,
пробуй» стал сопровождаться существенной добавкой «а
сколько за это я буду иметь?». Песня романтиков:« А я еду, а
я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги» поется уже
на иной лад: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом ездят
95

только дураки!». И вот уже, собираясь бросить отечество и
исчезнуть за границей, высоколобые интеллигенты, эти твор-
ческие личности рассуждают так:«... Осядешь в Европе. Мир
посмотришь. Устриц пожрешь. С негритянками переспишь.
Свобода. Романтика. Красота. Что тебе еще нужно?»1 Сквозь
флер таинственной интеллигентской неповторимости и вы-
соких творческих помыслов явственно проглядывает самое
банальное мурло мещанина, существо с бегающими горящи-
ми глазками, вечно чавкающее, грязненькое и похотливое.
Что ему Родина, и что он ей?
Так все-таки, имеет ли право народное социалистическое
государство претендовать хотя бы на какую-то часть интел-
лектуальной собственности? Безусловно, имеет. Тем более,
если оно создало условия для воспитания выдающегося да-
рования, поддерживало его с детства, помогло выучиться,
раскрыть свой талант, не взяв за это ни копейки, вывело его
на широкую публику, создало этой личности имя, привело
к известности, популярности и славе. Таких судеб в нашей
стране — тысячи и тысячи. Тогда почему бы этим собствен-
никам своих выдающихся способностей в качестве благо-
дарности для сделанное для них доброе дело не поделиться
с обществом хотя бы частью своих доходов? Неужели этот
подход можно назвать несправедливым?
Все это так, но наше государство предпочитало без дол-
гих раздумий волевым порядком определять размер этой
«части», оставляя, как и в сфере материального производства,
мизерный оклад на пропитание. Но чем дальше, тем больше
становилось видно, что проблемы компенсации творческих
услуг привычным для власти способом не решить. Необхо-
димо было с благословения государства дать возможность
работникам этой сферы в полной мере воспользоваться при-
надлежащей им индивидуальной собственностью в виде их
дарования для повышения своего благосостояния и тем, меж-
ду прочим, увеличить их вклад в общенародную собствен-
ность. К взаимному согласию придти было вполне возможно.
1 Зиновьев А.А Гомо советикус. - М., 1991, с. 68.
96

Для этого существует масса вариантов, давно наработанных
мировым сообществом. Вместо этого предпочли войти в кон-
фронтацию с представителями науки и культуры и получить
в их лице непримиримых противников советской власти,
весьма успешно помогавших столкнуть ее в пропасть.
Мало того, вместо созвездия талантов и выдающихся
индивидуальностей с катастрофической быстротой вылезла
наружу пестрая, оборотистая, разнузданно-циничная толпа
так сказать «артистов», с похихикиванием, раздеванием и
похотливым повизгиванием буквально затопившая грязью
и мерзостью великую советскую культуру. Обезумевший
от запаха быстрой наживы хамоватый мещанин готов ради
денег все превратить в помойку, лишь бы ухватить свое. Под-
визается он во всех видах литературы и искусства, во всех
жанрах и направлениях. На полную катушку раскрутился
шоу-бизнес, экраны телевизоров забиты пошловатыми, без-
застенчивыми «сатириками и юмористами», по сцене бега-
ют голые актриски, кривляются под «фанеру» не умеющие
петь «певцы и певички». Бойкие ребята ездят и днем с огнем
ищут «таланты» (хотя такие «таланты» толкутся в каждой
подворотне) и делают на этом большие «бабки». Ничего!
Наш напрочь отупевший от этого дешевого разнообразия
обыватель все проглотит!
Глядя на этот «пир во время чумы», кажется, что все по-
теряно, что еще немного, — и мы захлебнемся в этой гадости.
Но, как луч надежды, на этом фоне с нетускнеющей яркостью
блистают воспитанники старой, советской школы искусства,
поистине талантливые, творческие личности — слава нашей
России. Неправда и то, будто все лучшие представители рос-
сийской науки навсегда исчезли за рубежом в поисках зара-
ботков. И сейчас у нас есть что положить на алтарь отечест-
венной славы в научной области, материальном и духовном
производстве. Жаль только, что мещанское общество, да еще с
олигархически-криминальной закваской не очень торопится
воспользоваться багажом, накопленным предшествующими
поколениями. Как бы не опоздать, не оказаться у разбитого
корыта! Но мещанин не думает об этом. Все думы — толь-
97

ко о себе родном. В трясине мещанского уюта как-то теплее
живется. И пока буржуазно-мещанское болото не осушено,
нечего и думать о действительном подъеме страны, о прорыв-
ных решениях в интересах всего народа, сильной политике,
национальной идее, социальной справедливости.
Это вполне понимали руководители нашей страны, раз-
вертывая строительство социализма у нас в 20-30-е годы.
Творческая интеллигенция поддержала тогда линию власти
на преодоление мелкобуржуазных, мещанских тенденций.
Речь идет, прежде всего, о советских литераторах. Они про-
должили традицию русской литературы, которая вытащила
на свет божий и пригвоздила к позорному столбу всех этих
Деруновых, Колупаевых и Разуваевых; забитых и тупых оби-
тателей города Глупова и Растеряевой улицы; хищников-гра-
доначальников; вороватых чиновников; крупных и мелких
оборотистых дельцов, живущих одной мечтой — обогатиться;
Обломова и обломовщину; вконец отупевшего доктора Ио-
ныча; вечно пьяных ремесленников и мастеровых; мироедов,
обирал-кабатчиков и одичавших разорившихся дворян. Мно-
гие представители этой огромной мещанской толпы исчезли
из социальной жизни общества после революции. Но сколько
их еще осталось, возродившись в новом обличии!
Обыватель
многосортен.
На любые
вкусы есть.
Даже
можно выдать орден -
всех
сумевшим
перечесть,
- пишет Маяковский в 1928 году.
Целую галерею советских мещан выводят на всеобщее
обозрение М. Зощенко (фельетоны, статьи, очерки), Ильф
и Петров («Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»), Ма-
яковский (стихи, пьесы «Клоп» и «Баня»). Тут и советские
чинодралы-бюрократы от управдома до начальника «по уп-
98

равлению согласованием», управляющие многочисленных
руководящих структур; служащие всяких трестов, контор,
кооперативов; подпольные миллионеры, хваткие авантю-
ристы; канцелярские барышни; типы из бывших «сильных
мира сего», с нетерпением ждущие крушения советской влас-
ти; погрязшие в бытовых проблемах и на этой почве вконец
осатаневшие жильцы коммунальных квартир; опустившиеся
бывшие служители культа; ловкие проходимцы из преступ-
ного мира; мелкие провинциальные начальнички; бездарные
поэты и художники; торговцы и ремесленники — все, кто,
так или иначе, пристроился к власти, благополучно пережив
всякие войны и революции, и решил, что эти большевики
и Советы не так уж и страшны: жить можно. В советской
литературе тех лет мещанство однозначно воспринимается
как враждебная социализму сила, всегда готовая встать на
сторону контрреволюции, еще не потерявшая надежду на
реставрацию старого строя. И снова Маяковский:
В трубы
в самоварные
господа мещане
встречу
выдувают
прущему врагу.
Советские люди, пережившие хождение по мукам миро-
вой и гражданской войн, оставившие на фронте свое здоро-
вье, молодость и силы, потерявшие в кровавой круговерти
своих родных и близких, задыхались в затхлом мещанском
окружении, оценивая любого собственника, незаметного и
ограниченного обывателя как врагов социализма, «недобит-
ков», с которыми можно говорить только на «языке бата-
рей». Одна из этих людей — героиня повести А. Толстого
«Гадюка», — оказавшись в гнетущей, удушливой атмосфере
мещанской жизни, не найдя спасения от грязи и пошлости
ни в личных, ни в служебных отношениях, ни в домашнем
быту, прибегает к привычному способу борьбы с этим злом.
Она, как бывало на войне, начинает стрелять прямо в эти
мерзкие мещанские рожи.
99

Леонид Леонов в краткой энергичной статье « О мещанс-
тве» называет мещанство «самой злой и непреодоленной по-
куда опасностью. Болезнь сидит глубоко, лечить ее трудно.
Ветхозаветный мещанин прошлого ничто в сравнении со сво-
им новым пореволюционным потомком. Нынешняя отрасль
его, прокаленная огнем революция, хитра, предприимчива и
мстительна. Аппетиты его велики, сожрать он может много,
впрочем, покамест он испуган и приглядывается»1. В годы
НЭПа мещанин-собственник усилился, подпитался эконо-
мически, обустроился, освоился и обнаглел. Он занял свою
нишу в жизни общества, пустил корни, обзавелся связями,
«своими людьми» в государственных и партийных структу-
рах и даже заговорил на вполне «социалистическом» языке,
«речь его, исполненная энтузиастических громов, приятно
убаюкивает кого следует»2. М. Горький сравнил мещанство
с солитером: «Мещанство, как целое, чрезвычайно похоже
на солитер: оно — тоже паразит. Тоже существует, питаясь
чужими соками, тоже обладает поразительной способностью
быстрого размножения»3. В ряде ярких, страстных, публицис-
тических работ4, написанных до революции и после нее, в те
же 20-30-е годы, Горький дал глубокую оценку мещанству как
социальному явлению, как определенному строю души.
Из каких факторов складывались благоприятные усло-
вия для существования и развития мещанства в Советском
Союзе? По мнению Горького, это — безграмотность и бес-
культурье; веками задавленное крестьянство и при Совет-
ской власти сохранившее психологию мелкого собственника,
слепого крота; «многоглаголивая» интеллигенция, часто про-
должающая активно и пассивно сопротивляться советской
власти; мелкое мещанство множества провинциальных го-
1 Леонов Л.М. Литература и время. - М„ 1993, с. 15.
2 Там же.
3 Горький М. Преображение мира. - М„ 1980, с. 250.
4 «Заметки о мещанстве», «Разрушение личности», «О циниз-
ме», «Механические граждане СССР», «О мещанстве», «Ответ»,
«О солитере», «Ответ интеллигенту».
100

родов, привыкшее жульнически обирать рабочих и крестьян;
фабрики и заводы, полуразрушенные войной; зависимость от
иностранного капитала при наличии неисчислимых природ-
ных запасов; ничтожное количество железных и шоссейных
дорог; активная и неутомимая ненависть мировой буржу-
азии; равнодушие людей, которым до революции жилось
спокойно и уютно, и для них теперь «чем лучше — тем хуже»;
и, наконец, солидное количество глупцов, лентяев, рвачей,
двоедушных «друзей пролетариата» и других паразитов1.
Ничего не скажешь, очень точный и глубокий анализ. В
этой сложнейшей ситуации многое зависело от того, за кем
пойдет русская интеллигенция, какую позицию займет она
по отношению к власти, к собственному народу, поможет ли
преодолеть безграмотность и бескультурье или предпочтет
этому подвижничеству позицию стороннего наблюдателя,
замкнется на личных проблемах, следуя мещанскому при-
нципу «моя хата с краю». Вопрос: «С кем вы, мастера куль-
туры?» — был далеко не риторическим. И здесь многое, если
не все, зависело от самой власти, от ее политики, от ее пони-
мания сущности социализма, как новой ступени в развитии
культуры, от интеллигентности этой власти, наконец.
Глава 10
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ВЛАСТЬ
Говорят, что вся русская интеллигенция в 20-40 годы
была расстреляна, посажена, выслана из страны, растопта-
на большевиками настолько, что был уничтожен даже весь
«интеллектуальный генофонд» нации. А может быть это,
1 См.: Горький М. Преображение мира.., с. 233-234.
101

все-таки, пропагандистский перехлест, вызванный желанием
поскорей и покруче расправиться с советским прошлым? По-
хоже, что так. Если же рассматривать эту проблему объектив-
но, с разных сторон, — не избежать перенесения ее из области
домыслов и фантазий в конкретно-историческую плоскость.
Истина, как известно, всегда конкретна. И тогда придется
начать с того, что русская интеллигенция, пополнявшаяся
из разных слоев общества, была весьма неоднородной — по
социальному статусу, материальному положению, профес-
сиональной принадлежности, по политическим взглядам,
идеологическим пристрастиям. Она, в силу этого, была разо-
бщенной, пестрой, неустойчивой даже внутри сложившихся
относительно стабильных групп, объединенных в партии,
союзы и союзы союзов.
Понятно, что в такой подвижной, многоликой среде и
речи не могло быть о полном единстве мнений, взглядов и
действий, а тем более принятии этой массой единой, офици-
альной идеологии, какой стала после революции коммунис-
тическая идеология. Если уж в правящей большевистской
партии с ее железной дисциплиной, раз и навсегда принятой
партийной идеологией, нетерпимым отношением к фракци-
ям и группировкам стала возможной жестокая внутрипар-
тийная борьба, перешедшая в репрессии по отношению к
своим же однопартийцам после 20 лет нахождения партии
у власти, — то что же говорить о русском интеллигенте, ока-
завшимся вольным или невольным участником и очевидцем
революционных событий, жутких перипетий гражданской
войны и интервенции? Как это всегда бывало в истории в
подобных ситуациях, интеллигентское сообщество расколо-
лось. Кто-то оказался по разные стороны баррикады со свои-
ми родственниками, бывшими друзьями, однокашниками и
сослуживцами, кто-то никак не мог решить, к какому берегу
прибиться, с кем и против кого выступить или лучше всего
отойти в сторону и подождать, чем все это кончится.
Нельзя забывать, что Россия все-таки была самой мелко-
буржуазной страной Европы, где подавляющее большинство
интеллигентов были выходцами из разночинной, мещанской
102

и полупролетарской среды, принадлежали к мелкобуржу-
азным слоям населения, как по материальным условиям
жизни (на уровне мелких собственников), так и по своему
мировоззрению. Это была демократическая интеллиген-
ция — сотни тысяч учителей, большинство врачей, средний
медперсонал, инженеры и техники, большая часть железно-
дорожных и почтово-телеграфных служащих, младшее офи-
церство, деятели искусства, студенчество. В конечном счете,
именно они и «делали погоду», от них в большой степени
зависела судьба социализма. Их поддержка или неприятие
Советской власти, в свою очередь, напрямую были связаны с
настроением того «гигантского большинства» мелкобуржу-
азных масс, взгляды которых выражала, по большей части,
именно демократическая интеллигенция. При всех своих
неизбежных колебаниях вместе со всей мелкой буржуазией,
средними слоями города и деревни, от белых к красным и
наоборот, в вечных поисках «золотой середины», эта интел-
лигенция стояла ближе всех к народу и без привлечения
ее на сторону Советской власти нечего было и думать ни о
какой положительной работе. Власть должна была ужиться
с ней, сделать ее своей союзницей.
Для весьма немногочисленного слоя привилегированной
дворянской и буржуазной интеллигенции и тех, кто разде-
лял ее взгляды, примкнул к ней в годы революции, выбор
определился сразу — силой загнать взбунтовавшееся быдло
в стойло, любой ценой, под любым лозунгом, будь то «единая
и неделимая Россия», монархия или республика с Учреди-
тельным собранием. Важен результат. Если для свержения
Советской власти и уничтожения большевизма пришлось бы
отдать часть территории страны, — шли и на это, со стыдли-
выми оговорками или без них. Эти интеллигенты сыграли
главную роль в «белом деле» или горячо ему сочувствовали,
входили в контрреволюционные правительства, участвовали
в заговорах и мятежах. Многие из них погибли или оказались
в эмиграции, долгие годы не оставляя надежды, что рано или
поздно большевистская Советская власть будет сброшена.
И.А. Бунин, находясь во Франции, так отреагировал на на-
103

падение фашистской Германии на Советский Союз: «И все
говорят, что это священная война против коммунизма. Как
поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!», — записал
он в своем дневнике 30 июня 1941 года. И через два дня:
«Верно, царству Сталина скоро конец». В начале октября:
«Нет, немцы, кажется победят. А может это и не плохо бу-
дет?»1. Это были открытые, явные противники революции
и советского строя. Они сами выбрали свой путь, прошли
его до конца, и тут, казалось бы, все ясно. Но в жизни не все
так просто. Эмигранты были не все одинаковы, меняясь со
временем в своих оценках социалистической России, так же,
впрочем, как и те, кто остался дома.
У старой привилегированной научно-технической
интеллигенции, профессоров и преподавателей вузов, из-
вестных ученых, деятелей культуры ни большевикй с их
идеологией, ни Советы большого энтузиазма не вызыва-
ли, в особенности на первых порах. Преобладающим было
скептическое, настороженно-недоверчивое отношение, а
зачастую — плохо скрываемая вражда. Ни о каком идей-
ном переходе на сторону Советской власти в подавляющем
большинстве случаев речь не заходила. Это были серьезные,
с устоявшимися взглядами на жизнь люди. Они не могли
походя менять свою позицию. Но они были преданы своему
любимому делу, своей профессии и прекрасно понимали,
как нужна России и ее народу их работа. Потому и продол-
жали трудиться в самых сложных обстоятельствах, как они
это делали бы при любых властях. Да и надо же было где-
то работать, добывать себе хлеб насущный! Если же новая
власть сама делала шаги навстречу, оказывала содействие и,
как могла, стимулировала науку и культуру, было бы глупо
и главное — вредно для дела не принять любую поддержку
с ее стороны.
Совсем не случайно, поэтому в таких научно-техничес-
ких учреждениях, как Комиссия по изучению естественных
1 Бунин И. А. Лишь слову жизнь дана... - М., 1990, с. 193,195,
203.
104

производительных сил России, научно-технический отдел
(НТО) ВСНХ в 20-30-е годы работали академики В. Вер-
надский, А. Карпинский, А. Крылов, Н. Курнаков, П. Лазарев,
А. Ферсман и другие ученые, в качестве постоянных сотруд-
ников, консультантов, экспертов — более 700 профессоров,
инженеров и других специалистов. При этих объединениях
действовали НИИ, специализированные отделы, лаборато-
рии, опытные производства, станции. НТО, например, руко-
водил всей научно-технической политикой в стране, всеми
прикладными исследованиями, обеспечивал связь науки с
производством, ее планирование, налаживал обмен инфор-
мации с зарубежными учеными1. Скорее всего, не зря в 20-е
годы Российская Академия наук сохранила свой основной
состав: из 46 действительных членов академии за границей
оказались только 4 человека2.
Тем не менее, ходить на работу и получать жалованье —
это еще не значит быть на стороне власти. Интеллигенция во
все времена любила «держать кукиш в кармане». Но скры-
тая враждебность рано или поздно выходит наружу, осо-
бенно когда положение власти неустойчиво. Так случилось
и с теми пассажирами «философского парохода» (хотя там
были не только философы), который в 1922 году отплыл за
границу, увозя из России выступивший против власти ин-
теллигентский « генофонд» в количестве 161 человека. Этот
насильственный акт не вписывался в общую тенденцию едва
наметившегося делового сотрудничества научной интелли-
генции с властью. Это была вспышка идеологического про-
тивостояния, которое, как показал опыт советской истории,
и потом никогда не прекращалось, принимая самые разные
формы в зависимости от политической ситуации.
В 1922 году вырисовывалась такая картина: на востоке
страны еще только завершалась гражданская война и борь-
1 См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР.
Энциклопедия. - М., 1983, с. 266,387.
2 Волобуев П., Тягуненко Л. Вслед за великим князем с про-
тянутой рукой. - Правда, 1994, 11 марта.
105

ба с интервентами; по городам и весям разбрелись остатки
белогвардейцев; в самом разгаре — бандитизм; всего лишь
год назад был подавлен кронштадтский мятеж, поддержан-
ный из-за рубежа той же интеллигенцией вроде Милюкова
и Чернова, едва не погубивший Советскую власть; тут и там
вспыхивали крестьянские волнения, вылившиеся буквально
через несколько месяцев в настоящую крестьянскую вой-
ну, «антоновщину»; нарастала угроза новой интервенции; в
стране — голод, разрушенная семилетней войной экономи-
ка (выплавка чугуна, — как во времена Екатерины второй);
только что введена новая экономическая политика, сразу
же открывшая новое дыхание русской буржуазии, которая
посчитала, что скоро этой власти конец, вот-вот вернутся
прежние времена, и начала к этому готовиться. А тут весь-
ма кстати подоспела поддержка со стороны авторитетных
интеллектуалов. Они открыто выступили как апологеты
контрреволюции, идеологи гражданской войны, претендуя
на своеобразный «идеологический НЭП». Для антисоветской
пропаганды использовались научные учреждения, универ-
ситетские кафедры. Пришлось вежливо препроводить этих
деятелей в милые их сердцу страны буржуазной демократии,
чтобы не накалять и без того взрывоопасную обстановку.
Спрашивается, а что должна была делать в этой крити-
ческой ситуации советская власть? И вообще — что это за
революция и какая это власть, которая не умеет защищаться?
Что это за политики, которые позволяют прогнать себя, как
детей? Живой пример — болтливый и безрукий «демократ»
Горбачев, которого Ельцин пинком выгнал из Кремля, после
чего с карты мира исчезло великое государство. И другой
пример — решительные силовые действия китайского руко-
водства, моментально восстановившего порядок в огромной
стране, и сейчас весь мир видит процветающий Китай. Не-
долго колебался Ельцин, отдавая приказ о расстреле парла-
мента, сажая в тюрьму своих политических противников.
Самым решительным образом поступил Путин, распорядив-
шись «мочить в сортире» всех этих сепаратистов-террорис-
тов, вытурив за границу Березовских-Гусинских, отправляя
106

в места заключения противников режима по обвинению в
разжигании классовой вражды и призывах к насильствен-
ному изменению существующего строя. Кто скажет теперь,
что руководство РФ не умеет защищать установленный в
стране режим и что это обходится без человеческих жертв
и сломанных судеб? И самое интересное, пожалуй, то что
большинство населения поддерживает Путина прежде всего
за то, что видит в нем, созвучно своему настроению, сторон-
ника сильной власти, «твердой руки», пытающегося «навести
порядок» в стране.
Советская власть, высылая в 1922 году из страны опас-
ных своих противников, проявила необходимую в подобных
случаях твердость и политическую волю. В России народ
всегда за тех, кто обеспечивает в стране стабильность, пусть
и с помощью самых жестких мер. Это лучше, чем безобразия
и неразбериха безвластия. Интересные соображения на этот
счет высказал митрополит Вениамин (Федченков), во время
гражданской войны занимавший должность главы военно-
го духовенства в армии барона Врангеля. Он писал, что в
терроризме большевиков была «государственная правда»,
что «народ, не смотря на это, — а я скажу наоборот: именно
поэтому! — еще решительнее прислонился к советской влас-
ти и прислонился сознательно по причине того же здравого
мужицкого смысла..., не побоялся посадить на свои плечи
крутых большевиков, потому что здравым умом понял: «эти»
наведут порядок!»1.
В том, что среди высланных в 1922 году из страны были
злейшие враги советской власти, сомневаться не приходится.
Чего только стоил один философ И. А. Ильин! Его исклю-
чительная способность ненавидеть, презирать, оскорблять
своих идейных противников была известна многим знавшим
его еще по дореволюционной Москве.2 Еженедельник «Аргу-
1 Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох.
-М., 1994, с. 157-158.
2 См. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. В
3-х томах. Кн. 1. - М., 1989, с. 279,525-526.
107

менты и факты» в свое время не упустил случая поиздеваться
над лидером российских коммунистов Г. Зюгановым, часто
ссылавшимся на Ильина — «выдающегося русского мыс-
лителя». В газете приведена выдержка из работы Ильина,
написанной в 1951 году, после нашей великой победы над
фашизмом, — «Какие выборы нужны России». В ней пред-
полагалось издать закон, по которому бы лишались права
голоса, наряду с сумасшедшими, слабоумными, пьяницами
и кокаинистами, интернационалисты — навсегда; рядовые
коммунисты — на 20 лет; члены Совнаркома, Политбюро,
ГПУ, ЧЕКИ, НКВД, МВД — навсегда, а вот урки — только
на 10 лет. И это написано не в 1922, а 1951 году, когда в пар-
тии состояли 10 млн. человек. «Аргументы и факты» задает
Зюганову ядовитый вопрос: « О какой грядущей России вы
помышляете вместе с вашим «выдающимся русским мысли-
телем», которого вы упоенно цитируете из книги в книгу?»1.
Если и через 30 лет после высылки из России Ильин сохра-
нил такую патологическую ненависть к коммунистам, то что
же говорить о его позиции времен гражданской войны? В
1922 году для власти это — просто «контра», как в те времена
было принято говорить.
В начале 90-х годов у нас в стране нашлось немало одер-
жимых интеллигентов, сторонников и последователей Иль-
ина, выступавших с идеями массовых облав на коммунистов
и подготовивших на подпись Ельцину закон о люстрации
(ограничении прав) членов КПСС. Небезызвестная Г. Ста-
ровойтова, претендовавшая тогда на должность министра
безопасности РФ, предлагала ввести профессиональные ог-
раничения для бывших партийных работников, секретарей
партийных производственных и территориальных организа-
ций КПСС. Основная мера наказания — запрет (на 5-10 лет)
занимать ответственные должности, начиная с районного,
кончая республиканским уровнем власти, а также отказ в
праве преподавать в средних и высших учебных заведениях в
течение 10 лет. Еще дальше пошел бывший диссидент, некий
1 «АИФ», 1996, № 27.
108

Лев Убожко, разработавший проект закона, по которому все
бывшие члены КПСС поражались в гражданских и иных
правах. Им запрещалось всякое участие в политической и
общественной жизни, в том числе в выборах и референду-
мах, отказывалось в праве занимать руководящие должности
в государственных и негосударственных организациях, на
предприятиях, заниматься предпринимательством, включая
фермерство и даже индивидуальную трудовую деятельность.
Предполагалось всех коммунистов лишить социальных льгот,
провести конфискацию их имущества.1 Вот бы порадовался
«великий русский философ» А. Ильин, доживи он до начала
90-х годов!
Рафинированные интеллигенты в свое время даже мысли
не допускали, что когда-нибудь большевики станут управ-
лять страной. И когда это случилось, удивление сменилось
жгучим желанием убрать их куда-нибудь подальше, а лучше
всего — уничтожить. Известная поэтесса Зинаида Гиппиус,
умная, красивая барынька в розовых чулочках, любившая
поиграть в политику, записывает в своем дневнике: «...была
бы стрельба нескольких английских крейсеров по Кронш-
тадту ..., матросы сдались бы мгновенно, а петербургские
большевики убежали бы еще раньше»2. Она, как слепой света,
ждет прихода белых, англичан, немцев — кого угодно! — и
все пишет о том, что большевики еле держатся, если они и
стреляют, то — наудачу, красноармейцы в панике удирают
от Юденича так, что белые никак не могут их догнать, но
почему-то белые начинают отступать, — вероятно, просто
ушли сами. Записывает, что «большевики испугались», «не
знают, что делать», «дрожат», «трусят», «паникуют», «делают
глупости», ведут себя суматошно, нелепо, «сумасшествуют»
и все время готовятся к бегству. Как хочется, чтобы все так
и случилось! Но вдруг в дневнике появляется такая запись:
«Порою изумляешься: и как это они воюют? Как это они,
1 См. Правда, 1993, 11 августа.
2 Гиппиус 3. Дневники. - М., 2002, с. 278.
109

раздетые, наступают? Ведь лютая зима!»1. Нет, не знала ба-
рыня-поэтесса своего народа.
\ А.Н. Толстой в 1922 году пишет из Берлина, что в граж-
данскую войну тоже был на стороне белых, и «ненавидел
большевиков физически. Я считал их разорителями русского
государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих
родных брата, — один зарублен, другой умер от ран, расстре-
ляны двое моих дядьев, восемь человек моих родных умерло
от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне
было за что ненавидеть»2. Дальнейшая судьба этого крупного
писателя известна. Он вернулся в Россию. Сидя в беспро-
светной эмиграции («У нас в Париже такая гниль в русской
колонии, что даже я становлюсь мизантропом. В общем,
все — бездельники, болтуны, онанисты, говно собачье»3), ему
страшно захотелось «хоть гвоздик свой собственный, — но
вколотить в истрепанный бурями русский корабль»4, помочь
большевикам, потому что они сейчас — «единственные, кто
вытаскивает российскую телегу из оврага, куда завезли ее
красные кони. Удастся ли вытащить? Не знаю. Но знаю, что
делать нужно мне: завязло ведь мое отечество»5.
До революции все много и горячо говорили об отечес-
тве и о народе. Но вот разразилась революционная гроза,
и народ, за судьбу которого так болела и страдала русская
демократическая интеллигенция, стараясь помочь ему вы-
браться из болезней, грязи и невежества, показался ей грубым
и жестоким, чужим и враждебным, неблагодарным и недо-
стойным сочувствия и сострадания. «Что же вы думали? Что
революция — идиллия? — спрашивал у этих интеллигентов
А.Блок. — Что народ — паинька?... Что так «бескровно» и так
«безболезненно» и разрешится вековая распря между «чер-
1 Гиппиус 3. Указ. соч„ с. 298.
2 Переписка А.Н. Толстого в 2-х томах Т.1. - М., 1989,
с. 305.
з
4
5
там же, с. 291.
Там же, с. 309.
Там же, с. 323.
110

ной» и «белой» костью, между «образованными» и «необра-
зованными», между интеллигенцией и народом?»1. Огромная
масса рабочих и крестьян привыкла видеть в интеллигенте
чужую, непонятную и даже враждебную фигуру — барина,
чистого и ухоженного, в шляпе, пенсне и с тросточкой, либо
в офицерском или чиновничьем мундире, который вызывал
опасение и страх, белоручку, не знающего, что такое физи-
ческий труд, а в их глазах только этот труд может называть-
ся настоящей работой. Вот яркая картинка из жизни. Ф.И.
Шаляпин ведет разговор с московским извозчиком:
«- А ты чем, барин, занимаешься?- спросил меня из-
возчик.	—
- Да вот, брат, пою!
- Я не про то, — сказал он. — Я спрашиваю — чего работа-
ешь? Аты — пою. Петь — мы все поем! Я тоже пою, выпьешь
иной раз и поешь! А либо станет скушно и — тоже запоешь.
Я спрашиваю — чего ты делаешь?»2.
Да и в новейшее время простой работяга зачастую никак
не в состоянии понять, как это можно устать, сидя целый день
за столом и водя ручкой по бумаге или, уставившись в экран
компьютера. Ведь не дрова же рубил, в самом деле! Бывало
и так: колхозный бригадир, вовсе не думая обидеть лидера
партии, говорит сидящему с сигареткой плотнику: «Ты чего
тут расселся, ничего не делаешь, как Брежнев?» Просто в его
представлении всякий, в поте лица не работающий на земле
или в заводском цеху — обыкновенный лентяй. В том числе и
тот, кто, сидя в разных конторах, будучи при власти, управля-
ет, начальствует, то есть «ничего не делает», но мягко спит и
сладко ест. И даже после того как дети этих работяг «вышли
в люди», давно сами стали этими самыми интеллигентами,
начальниками, управленцами, обзавелись модными женами
и всеми атрибутами интеллигентской жизни (против чего у
1 Блок А. Интеллигенция и революция. В кн.: «Я лучшей доли
не искал...» - М., 1988, с. 484-485.
2 Шаляпин Ф.И. Страницы из моей жизни. Повести. - М.,
1990, с. 184.
111

родителей возражений, как будто не возникало), прежнее
представление о людях умственного труда во многом все
равно осталось. Особенно это проявляется по отношению к
политикам, гуманитариям, всем не связанным напрямую с
материальным производством, идеологам, журналистам —
всем этим «болтунам».
Во все времена, в периоды смут, революций, переворо-
тов, социальных конфликтов, на переломных этапах исто-
рии — интеллигенции крепко доставалось и от побежденных
и от победителей. Не туда звали и не в ту сторону привели,
не те ценности исповедовали, не то и не вовремя посовето-
вали (пли, наоборот, — не посоветовали), не на ту лошадь
поставили? не догадались открыто перейти в лагерь револю-
ции (или, наоборот, — контрреволюции), чего-то выжидали,
разговаривали, когда надо было действовать. И все требуют
«покаяния», признания в грехах, в поступках, которые не
совершал, в мыслях, которые раньше нравились, а теперь —
перестали «отвечать требованиям времени», спрашивают,
почему продолжаешь думать и говорить не так, как сейчас
принято, и вообще — что ты делал до 1917,1991 года? Этим
грешат многие, но больше всех — та часть интеллигенции,
которая оказалась вовремя в нужном месте с теми, кто взял
вверх в политической борьбе. А потом, как правило, насту-
пает черед ей отвечать на эти вопросы. И так без конца, пока
в мире существует политика и те, кто ее делают.
Сразу после прихода к власти большевистское руковод-
ство столкнулось с очень серьезной проблемой, связанной
с отношением к интеллигенции. Видные деятели партии
Г. Зиновьев, В. Володарский, М. Лашевич выступили в пар-
тийной печати с заявлениями: буржуазных специалистов,
если и использовать, то не иначе как « в роли наших денщи-
ков», а через некоторое время — выбросить их совсем, как
«выжатый и ненужный лимон»1. Г. Зиновьев зарапортовался
до того, что на совещании Петербургского комитета партии
1 См.: Алексеев П.В. Революция и научная интеллигенция.
- М., 1987, с. 132.
112

потребовал «разрешить всем рабочим расправляться с интел-
лигенцией по своему, прямо на улице»1. Н.Бухарин — этот
так любимый нашими «демократами» талантливый интел-
лигент, который в своих шараханьях от крайностей «левого
коммунизма» и расстрельной чрезвычайщины к покладис-
тому реформаторству, наглядно отражал колебания мелко-
буржуазной массы, — на одном из заседаний ВЦИ К заявил,
что специалистов, получающих 4000 рублей, надо ставить к
стенке и расстреливать. Ленин возмутился этой выходкой.
Он напомнил, что этих специалистов надо еще найти, и когда
говорят, что социализм можно построить без выучки у буржу-
азии, «...я знаю, что это психология обитателя Центральной
Африки»2.
Не желая заниматься длительной, трудной работой тер-
пеливого воспитания, убеждения, эти деятели хотели, чтобы
интеллигенция чуть ли не под дулом пистолета немедлен-
но объявила себя большевистской. Только таких-де стоило
привлекать к строительству социализма, остальных — отбро-
сить, как негодный классовый элемент, а то и, недолго думая,
просто взять да и расстрелять. Таких горячих голов хватало.
Ленин расценил такое поведение как «мелкобуржуазную рас-
пущенность». Это была истерика мещанина, растерявшегося
при виде сложной проблемы, на решение которой придется
потратить уйму времени, сил и нервов, а хочется получить
все сразу, быстро, без особого труда. Но так нигде и никогда
не бывает, особенно в мировоззренческих вопросах.
К слову сказать, разве не эту мелкобуржуазную распу-
щенность демонстрировал Хрущев на встречах с литерато-
рами, художниками, учеными, когда, будучи, мягко говоря,
не осведомленным в вопросах творчества, навязывал им
свои безграмотные оценки, заставляя руганью и угрозами
изменить свои взгляды и поверить в высосанный из пальца
«коммунизьм», как он любил говорить. Думается, совсем не
1 См.: Федюкин С.А. Партия и интеллигенция. - М„ 1983,
с. 63.
2 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 272.
ИЗ

случайно Хрущев боготворил Бухарина и азартно увлекал-
ся мелкобуржуазной революционностью Троцкого в начале
своей политической карьеры.
В руководстве страны и кроме этих лидеров своих ме-
щан всегда хватало. Иначе, откуда бы взялись десятки груп-
пировок, платформ, правый и левый уклоны, бесконечные
метания от горячей поддержки идеи построения социализма
в России и готовности ради этого разнести всех и вся — к
такому же страстному, с ужасом в глазах, отказу от этой идеи
и готовностью отдать Россию кому угодно, а заодно — без-:
жалостно уничтожить тех, кто упорно идет к поставленной
цели, кому еще вчера клялся в верности: все равно социаЛизм
не построить, не лучше ли вовремя одуматься и повернуть
назад. А может быть, если с социализмом оказалось так много:
тяжкой мороки, увлечь людей призраком мировой револю-
ции, как Троцкий, или миражом коммунизма, скоро и легко
достижимого, как Хрущев. Все это — одна и та же песня.
Шараханья мелкобуржуазных политиков всегда вели к
оживлению антисоветских настроений, перекидываясь, — как
инфекция, вызывая эффект заражения, — не только на интел-
лигенцию, уходившую в оппозицию, «внутреннюю эмигра-
цию», но и на всю массу обывателей, вконец запутавшихся и
ни во что не верящих. Насколько все это опасно для общества,
пришлось убедиться на деле — в 80-90 годы. Даже Сталину,
разогнавшему целый сонм мещанствующих интеллигентов,
все равно не удалось избавить партию и Советы от множества
Хрущевых и им подобных, излечить власть от опаснейшего
проявления мелкобуржуазности — бюрократизма и склон-
ности к предательскому компромиссу. Эта непотопляемая
публика стала потом править страной.
Революция, которую наша интеллигенция готовила, жда-
ла, призывала, воспевала как праздник освобождения угне-
тенных, освежающий вихрь, как прорыв к свету, в реальности
для многих и многих интеллигентов обернулась «хождением.
по мукам» — долгам, казавшимся нескончаемым, тяжелым и
опасным путем, полным лишений, потерь и разочарований.
Пришлось не по своей воле отказаться от устоявшегося об-
114

раза жизни, обустроенного быта, привычного круга общения,
скрепя сердце мириться с диктатом бесцеремонных и грубых
комиссаров, выселявших из удобных квартир, имений, соб-
ственных домов, и окунуться в холодную и мрачную атмосфе-
ру полуголодного существования и униженной зависимости
от «серого» народа. Ожидание революции перешло в горькое
разочарование!	.
Когда революция пришла, ее не узнали в лицо. Это тя-
желое впечатление никак потом не забывалось, оставалось в
памяти до самой смерти, жило в семейных рассказах, переда-
валось из поколения в поколение и сохранилось до «оттепе-
ли» и «перестройки», возродившись в «шестидесятниках»,
диссидентах, «невыездных», в бывших заключенных, реп-
рессированных — всех обиженных и не понятых Советской
властью. Не были забыты ни «экспроприация экспроприа-
торов», ни террор 30-50-х годов, ни идеологический нажим,
внедрение единомыслия, ни всякого рода запретительство
и администрирование. Пример тому — тот же М. Горбачев,
который и через много лет, будучи руководителем партии
и государства, никак не мог забыть впечатлений детства,
когда его любимого деда, отца матери Пантелея Ефимовича,
председателя колхоза, арестовали по обвинению в участии
в контрреволюционной правотроцкистской организации.
Рассказ о возвращении из тюрьмы деда, которого вскоре
освободили в числе других, автору этих строк довелось ус-
лышать в 1990 году от самого Горбачева. Говорил он об этом
очень прочувствованно, печально-доверительным тоном.
Вспоминал о том, что деда пытали, прикладывая его ладони
к раскаленной печной дверце, и что когда дед об этом расска-
зывал своим домашним, «вся семья ревела». Подобные пре-
дания сохранились во многих семьях. Но далеко не каждый
из детей и внуков репрессированных стал бы вымещать свои
личные и семейные обиды на собственном народе, помогая
уничтожить все, что было создано им при Советской власти,
как это сделал Горбачев.
История страны удивительным образом сблизила прошлое
и настоящее. Оказалось, что «духовная оппозиция», выражав-
115

шая двойственную натуру интеллигента, его настроение, когда
«ум с сердцем не в ладу», когда разум и лотка действительнос-
ти подталкивают к деловому участию в созидательной работе,
а душа не принимает официальную идеологию и тех, кто ее
внедряет, — эта оппозиция оказалась настолько живучей, что
не понадобилось слишком большихусилий, чтобы оживить эти
настроения в нашем обществе периода упадка социализма.
И если этот взгляд на советскую действительность сохра-
нялся долгие десятилетия, возродившись в новых поколени-
ях, то о каком уничтожении интеллектуального «генофонда»
может идти речь? Безответственно утверждать это, — значит,
попросту походя оглуплять всю советскую интеллигенцию,
которая будто бы на генетическом уровне (!) лишилась той
информации, заложенной в наследственных структурах, ко-
торую она должна была получить, но не получила, от предков,
от предшествующих поколений. Просто информация была
разной, как и вся интеллигенция. И потом: почему стали
считать «генофондом» только антисоветскую и оппозици-
онную интеллигенцию? Советский интеллектуальный слой
создавался при активном участии дореволюционной интел-
лигенции, которая быстро поняла, чего от нее хотят власть
предержащие, благо желание поднять из праха свою страну и
сделать Россию сильной и независимой у тех и других — совпа-
дало. Вот эта-то главная, созидательная информация и содер-
жалась в перешедшей от старших поколений интеллигентов
к младшим наследственной структуре и закрепилась на гене-
тическом уровне. Старая дореволюционная интеллигенция,
точно так же, живя в советской России, в общем-то, всегда
занималась своим профессиональным делом, нравились ей
Советы и большевики или совсем не нравились вместе со
всей их идеологией.
Несмотря на всю сложность взаимоотношений интелли-
генции и власти, с годами пришло понимание, что именно
эти «проклятые большевики» после революции сумели обес-
печить для страны те самые 20 лет, о которых в свое время
говорил Столыпин, чтобы не только по-своему «умиротво-
рить Россию», сохранить ее целостность и независимость,
116

но и создать из нее, лапотной, мощнейшее государство. Им
удалось направить дикую и необузданную стихию народного
бунта в управляемое созидательное русло, как направляют
силу океана, его энергию, на благо людей. Не всегда и не все
принимая в политике Советской власти, часто несправедливо
страдая от этой политики, старшее поколение русской интел-
лигенции управляло сотнями тысяч НИИ и ВУЗов, которые
уже к концу 30-х годов действовали в нашей стране, делали
большую науку, трудились в народном хозяйстве. Оказалось,
к примеру, что по прошествии полутора десятков лет после
революции, во второй половине тридцатых годов, 40% глав-
ных инженеров и технологов крупнейших промышленных
предприятий страны пришли на эти руководящие должности
еще до 1917 года; 57% директоров научно-исследователь-
ских учреждений имели дореволюционный научный стаж1.
Конечно, на смену им уже шла новая, советская интеллиген-
ция — специалисты промышленности и сельского хозяйства,
работники культуры и искусства. Но кто-то же их готовил,
обучал, воспитывал, вводил в науку, приобщал к высокому
искусству! Ответ один: этим как раз и занималась старая,
дореволюционной подготовки интеллигенция. Больше было
просто некому. Она не могла не видеть, как вся страна рва-
лась к свету, знаниям и не захотела стоять в стороне от этого
благотворного процесса. ;	
Широкого размаха преобразования в огромной стране
требовали соответствующего этим масштабам количества
специалистов самого разного профиля. Возник исключитель-
ный спрос на кадры. Понятно, что одна старая интеллигенция
не смогла бы справиться с решением такого невиданного
объема задач. Но она сумела (и блестяще это сделала!) пере-
дать свои знания и опыт новым поколениям интеллигентов.
Советской молодежи было у кого учиться — в этом все дело. А
пока будущие молодые специалисты сидели на школьных и
студенческих скамьях, пока старым кадрам не было замены,
они сумели вытащить на своих плечах восстановительный
1 См.: Правда, 1992,22 августа.
117

период 1921-25 годов, разработали и план электрификации
России, и планы первых пятилеток. «Старики», теперь уже
вместе со своими учениками, еще успели поработать и в Ве-
ликую Отечественную, да даже и после нее. Например, к
составлению пятилетнего плана восстановления и развития
народного хозяйства СССР в 1946 году было привлечено
более 170 крупных ученых и среди них — Н.Д. Зелинский,
А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов, А.Н. Несмеянов,
Д.Н. Прянишников, И.И. Артоболевский, Б. А. Арбузов, М.В.
Келдыш, Д.В. Скобельцын и другие. Стоит заметить, что
этот план единственный раз за всю историю пятилеток не
утверждался партийным съездом.
Нет, не пропал втуне, не сгинул в огне классовой борь-
бы, не растворился в небытии русский интеллектуальный
«генофонд», без участия которого никогда бы не построить
нашему народу великую державу. А что же те суровые кри-
тики, пустившие в мир жуткую историю о погибшем от рук
варваров-большевиков интеллигентском генофонде? Ин-
тересно бы знать, к какому роду-племени причисляют себя
они, родившиеся и получившие образование в нашей стране?
Неужели к солженицынским совкам-«образованцам»?
Глава 11
СОВЕТСКИЙ СОЦИАЛИЗМ:
ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ
Мещанин — консервативен, неповоротлив и пуглив. Его
непреодолимо тянет к покою, домашнему уюту, когда «сам
большой, да щей горшок». Он больше всего заботится о ма-
териальном, о земном, о хлебе насущном. Он очень чувстви-
телен к личным неудобствам и даже не пытается понять, что
118

все эти неудобства, нехватки и недостатки — следствие его
же равнодушия и наплевательства. Поэтому мещанам, как
подметил Горький, «приходится убеждать самих себя в том,
что если вошь кусает задницу, так в этом виновата не вошь
и не задница, а — «закон природы». Нет, виновата именно
мещанская задница, привыкшая сидеть спокойно, удобно
и на мягком, — ведь это ею созданы и охраняются условия,
допускающие существование вшей, блох, микробов, нищеты,
грязи, безграмотности, суеверий, предрассудков и всего, чем
болеет мир трудовой бедноты, непрерывно работающей для
мещанской задницы»1. Конечно же, мещанство было напуга-
но не только революциями и войнами, но и тем великим твор-
ческим подъемом, с каким началось строительство нового
общества в нашей стране, оказавшись вынужденным вместе
со всеми крутиться «в сплошной лихорадке буден». Как-то
не особенно вдохновляли и «планов громадьё» и «размаха
шаги саженьи».
Перед Советской властью встала, казалось бы, неразре-
шимая проблема: превратить гигантское мелкобуржуазное
большинство российского населения, в массе своей не пони-
мавшее и не принимавшее социализма, из своих сознатель-
ных или бессознательных противников, неустойчивых и ко-
леблющихся — не только в своих союзников, но и в массовую,
мощную преобразующую силу, способную создать реальные
предпосылки социализма. Иными словами, надо было обес-
печить такие условия развития общества, при которых стал
бы закономерным этот переход в свою противоположность,
когда возникает новое качество, совсем иное состояние обще-
ства, где «гигантское большинство» мелких собственников
занято строительством социализма. По существу, задача со-
здания материально-технической базы страны, обеспечения
высокого культурного уровня, — как главное и единственное
условие радикальной переработки социальной психологии
мелкого собственника, — эта задача решалась самими же
мелкими собственниками. Советской власти удалось втянуть
1 Горький М. Ответ. Преображение мира. - М., 1980, с. 226.
119

их в этот созидательный процесс, вытащить миллионы людей
из насиженных углов, вывести их «на люди» из затхлого,
убивающего личность бытия. Великие стройки в самом деле
стали для них повседневными буднями, своим делом, ради
которого стоило потратить силы и способности. Создались
условия, при которых частнособственнический индивидуа-
лизм, в конце концов, «утонул» в огромной массе коллекти-
вистски настроенных людей. Новое качество общества стало
реальностью.
Результаты этого социального переворота действительно
впечатляют. За каких-то 15-20 лет страна изменилась не-
узнаваемо. Были построены 9 тысяч промышленных пред-
приятий, оснащенных новой техникой, в полтора раза уве-
личилась сеть железных дорог. Появились новые отрасли
промышленности (авто-тракторостроение, авиационная, хи-
мическая и др.), мощная производственная база возникла на
Востоке (как это потом пригодилось в годы войны!). К началу
40-х годов СССР занял качественно новое положение в миро-
вой экономике: по объему промышленного производства он
вышел на первое место в Европе и на второе место в мире.
По запасам стратегического сырья страна не знала себе
равных. По производству электроэнергии, добыче нефти, вы-
пуску проката она вышла на 2-е — 4-е места в мире, а ее удель-
ный вес в мировом промышленном производстве составлял 10
процентов. Наша страна стала способной самостоятельно про-
изводить практически любой вид промышленной продукции.
Разительные перемены произошли в сельскохозяйственном
производстве (как ни дорого обошлась нашему крестьянству
коллективизация). Прежде всего, изменилась его техническая
оснащенность. В село поступили сотни тысяч единиц сельско-
хозяйственной техники (трактора, комбайны, автомобили). (В
годы войны гитлеровцы эшелонами тащили к себе в Германию
нашу сельскохозяйственную технику. Было что тащить!) Уже
перед войной лицо нашей деревни представлял не пахарь с
сохой, а сельский тракторист, шофер-механизатор.
В 1913 году в России грамотного населения было всего-
то 25% (среди женщин неграмотность достигала 88%). С
120

высшим образованием — 136 тыс. человек, в вузах царской
России обучались 112 тыс. студентов. А уже в конце 30-х го-
дов СССР стал не только страной сплошной грамотности. В
стране работали около 800 вузов, в которых обучались более
500 тыс. студентов. Это — больше, чем во всех 22 странах
Европы. Изменилась социальная структура общества. Если
в 1922 году численность рабочих и служащих в промыш-
ленности составляла 1,9 млн. человек, то к началу 40-х — 13
миллионов. А всего в народном хозяйстве было занято 63
млн. человек. . 
В 1930 году Сталин произнес известную фразу: «Мы
отстали от передовых держав на 50-100 лет. Мы должны
пробежать это расстояние за 10 лет или нас сомнут». Сейчас
с уверенностью можно сказать, что так скорее всего бы и
случилось, если бы не этот удививший весь мир рывок нашей
страны от сохи и телеги, от старой аграрной России в число
передовых индустриальных держав. За счет чего это было
сделано? За счет великого энтузиазма советских людей, точ-
нее, с его помощью, за счет планового характера экономики,
централизованного управления народным хозяйством. Надо
сказать, что абсолютизация этих особенностей экономичес-
кой политики, попытка сделать ее годной на все времена,
позднее привели к весьма неоднозначным последствиям.
Об этом шла речь выше. Но это уже вопросы не к Сталину
и его команде.
Советская экономика выдержала экзамен на прочность
в годы войны. Те, кто твердят о том, что страна была к войне
не готова, должны были бы объяснить, откуда вдруг уже в
1942 году, после всех неудач нашей армии и потери больших
территорий с развитой промышленной базой, у нас появилась
многочисленная новейшая военная техника. Ведь есть же
точные цифры! В целом за 1942 год экономика СССР пре-
взошла Германию по производству танков в 3,9 раза, боевых
самолетов — в 1,9, орудий всех видов и калибров — в ЗД раза,
винтовок и карабинов — в 3 раза. Как это могло получиться?
Ответ один: к этому времени у нас уже были и Горьковский
автозавод и Магнитка, и Сталинградский и Челябинский
121

тракторные заводы, и Кузбасс, и заводы Урала, Сибири, По-
волжья, а еще были 2,5 тысячи предприятий, в немыслимо
короткие сроки вывезенные с запада на восток страны вместе
с тысячами специалистов, с конструкторскими бюро, с тех-
ническим оборудованием и чертежами. (Тогда всего было
перемещено в глубь страны около 10 млн. человек). Эти за-
воды развертывались на ходу: сначала ставились станки, а
уже потом возводились стены и крыша. Уже через три месяца
большинство из них начали выдавать продукцию.
Когда генерал К. Рокоссовский спросил у фельдмаршала
Паулюса, как он, такой опытный военный, умудрился прозе-
вать действия Красной Армии под Сталинградом, Паулюс от-
ветил: «Операций таких масштабов я не ожидал». В Берлине
тоже ничего подобного и предположить не могли. В этом же
1942 году, в августе, немецкая разведка докладывала Гитлеру,
что Советский Союз начал выпускать по тысяче танков в
месяц. Гитлер посчитал, что его вводят в заблуждение, что
это слишком большая цифра. Эти данные действительно
были недостоверные, поскольку к этому времени наша про-
мышленность производила в два раза больше — две тысячи
танков в месяц. Ну, ладно, простим фюреру его неосведом-
ленность. Но наши-то интеллигенты-историки должны бы,
кажется, сейчас знать, откуда взялись эти танки! Так нет же,
в своих выкладках о войне определенного сорта ученые и
публицисты по-прежнему тащат с собой сплошной негатив
с единственной целью — в очередной раз охаять советскую
власть и походя плюнуть в сторону Сталина. У него и без
того грехов хватает, как, впрочем, и у всякого крупного по-
литического деятеля, бравшего на себя ответственность за,
принятие важнейших, исторических решений.
И все-таки: почему же Гитлер так ошибался в оценке
возможности нашей экономики, а значит и боеспособности
Красной Армии? Один из ответов на этот вопрос еще в начале
войны дал не кто-нибудь, а бывший американский посол в
Советском Союзе Джозеф Дэвис, ссылаясь, кстати говоря,
на самого Гитлера. В ноябре 1941 года в английской газете
«Санди экспресс» была помещена статья Дэвиса, в кото-
122

рой он рассказал, что через несколько дней после нападения
Германии на Советский Союз Гитлера спросили: «А что Вы
скажете относительно членов пятой колонны в России?»
Гитлер ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». Дэ-
вис пишет: «Значительная часть всего мира считала тогда,
что знаменитые процессы изменников и чистки 1935-1936гг.
являются возмутительными примерами варварства, неблаго-
дарности и проявлением истерии. Однако в наше время ста-
ло очевидным, что они свидетельствовали о поразительной
дальновидности Сталина и его близких соратников». Дэвис
считает, что «это является уроком, над которым следует за-
думаться другим свободолюбивым народам»1. Весьма ценное
признание!
Сейчас об успехах и достижениях Советского государства
говорить не принято. Не модно! Торжествующее мещанство
этого не любит. Зато очень активно обсуждается, перетол-
ковывается, во всякое время, к месту и не к месту, перемы-
вается все, что может бросить тень на советское прошлое,
принизить его, опорочить, оболгать. И о чем бы ни зашла
речь, все сводится, в конце концов, к одному — к репрессиям
и Гулагу. Создается впечатление, что нашему интеллигенту-
мещанину, как герою Салтыкова-Щедрина, вставлен в голо-
ву «органчик», на котором записана только одна фраза: «А
были репрессии». «Органчик» включается сам, стоит только
сказать что-то хорошее о Советской власти. Раз репрессии
были, об остальном нечего и разговаривать.
Сколько всего сказано и написано о «сталинских реп-
рессиях !». Но и сейчас здесь больше вопросов, чем ответов.
Много не изученного, не доказанного, неясного, сомнитель-
ного, отдающего нередко дешевой сенсацией, выдумкой и
подтасовкой. Репрессии и их последствия нельзя оценивать
однозначно негативно или, наоборот, — только позитивно.
Да и что может быть позитивного в гибели людей, случайно
попавших под этот жуткий каток? В памяти многих наших
1 См.: Голенков А.Н. Сталин без наветов. Только факты. - М.,
1998, с. 233-234.
123

сограждан эти события на долгие годы оставили неизглади-
мый след. Но остается и такой вопрос: почему молчат о тех,
кто попал под репрессии совсем не случайно? Неужели вовсе
не было таких? Их много, этих «почему». Почему, например,
надо безоговорочно верить Солженицыну или Р.Медведеву,
называвшим запредельно-потолочные цифры репрессиро-
ванных и расстрелянных, а не надо верить даже Хрущеву,
известному ниспровергателю Сталина, называвшему совсем
другие, гораздо меньшие цифры?
Почему надо поверить с подачи* того же Хрущева или
горбачевца А. Яковлева в сплошную фальсификацию по-
литических процессов 30-х годов? Или в полную невинов-
ность Тухачевского и других высокопоставленных военных?
А также Бухарина, Рыкова, Радека, не говоря уж о Троцком?
Ведь есть же свидетельства и документы совершенно про-
тивоположного характера! Никак не назовешь выдумкой
Сталина и его соратников наличие враждебного окружения,
в котором находился Советский Союз, постоянные военные
провокации на границах, действия агентур иностранных раз-
ведок, нараставшую угрозу войны, наличие внутри страны
явных и скрытых врагов Советской власти, их связи с эмиг-
рантскими кругами, с тем же Троцким, например, который
сам, как опытный конспиратор, поддерживал и вдохновлял
своих сторонников, сидевших тогда во властных структурах.
Это очень благоприятная обстановка для любых заговоров,
переворотов, для развязывания новой гражданской войны.
Почему бы не найтись желающим этим воспользоваться?
Философ А.3иновьев, бывший диссидент и эмигрант,
так оценил тогдашнюю ситуацию: «Считают, что вот Сталин
уничтожал ленинскую гвардию, если бы он их не уничтожил
... Тухачевского приказал расстрелять и т.д. Да если бы Ста-
лин этого не сделал, наев 1941 году уничтожили бы в первый
же месяц! Сталин поступал в соответствии с объективными
социальными законами, а именно: единоначалие, организа-
ция системы власти по принципам команды и подчинения.
Диктатура неизбежной была в этих условиях... Раньше я был
антисталинистом, собирался Сталина убивать. Потом только
124

понял. Нужно много-много думать, чтобы разобраться. Я
думаю, что останься Тухачевский — не было бы Советского
Союза к концу 1941 года»1. Разве эта оценка не имеет права
на существование? И не рано ли закрывать эту тему?
И ещё вопрос, на который пока нет ответа: почему все-
таки Сталин не уничтожил архивы, где зафиксированы его
беззакония? Казалось бы, он должен был бояться неминуе-
мого разоблачения. И почему этим занялся антисталинист
Хрущев, пославший в архивы своих людей, после чего мно-
гие документы пропали? Почему Сталин провел откры-
тые процессы над троцкистами и бухаринцами, а тот же
демократ А. Яковлев так и не обнародовал полные данные о
работе Комиссии Политбюро ЦК КПСС по реабилитации?
До сих пор эти архивы 30-х годов так и не открыты. Да и
осталось ли там что-нибудь ценное? И ещё: был ли Сталин
тем кровавым маньяком и параноиком, каким его вот уже
много лет изображают те, кто сейчас пристроился к новым
обстоятельствам, все эти господа мещане? Неужели оказа-
лись наивными детьми и просто круглыми дураками все, кто
высоко оценивал личность Сталина и его роль в истории?
Среди них — всемирно известные люди! Тот же «заклятый
друг» Советского Союза У. Черчилль, например, прямо на-
звавший Сталина гением. Почему, наконец, Сталина так и
не удалось, несмотря на все усилия его ненавистников, ан-
тисоветчиков, вытравить из исторической памяти народа?
И сейчас больше трети наших сограждан положительно
оценивают его вклад в нашу историю. И снова Черчилль:
«Нет, что бы ни говорили о Сталине, таких история и на-
роды не забывают». Справедливые слова. Чтобы объяснить
феномен Сталина и сталинской эпохи, надо обстоятельно,
серьезно, спокойно, без истерики и конъюнктурных эмоций,
без ослепляющей злобы исследовать это великое и вмес-
те с тем трагическое время. Мелкая мещанская душонка
на такие подвиги не способна, тем более, что у самой этой
братии «рыло в пуху».
1 Советская Россия, 1997,22 ноября.
125

До сих пор остается без должного ответа вопрос: а
что, если сталинское руководство сумело, да ещё перед
самой войной, схватить за руку тогдашних Горбачевых и
Яковлевых? Не зря же «перестройщики» в конце-концов,
подняли на щит и Бухарина с Рыковым, и Тухачевского с
Якиром! Горбачевцы не только оправдали этих людей, но
и возвели их в образец, достойный подражания. С соот-
ветствующими комментариями вышли труды Бухарина,
Троцкого, Рыкова, появилась масса статей, восхваляющих
эти «жертвы сталинского террора», возникло даже «буха-
ринское движение».
Поневоле начинаешь думать — уж не своих ли предшес-
твенников так прославляли тогдашние руководители партии
и государства? Уж очень явно шла «игра в одни ворота»:
Сталин с товарищами — палачи и подонки, а их противники
сплошь невинно убиенные агнцы. Хотя с годами становилось
все более понятным, что репрессии — это объективное прояв-
ление классовой борьбы в кровавых и жестких формах, про-
должавшейся в 30-40-е годы. Здесь обе стороны отличались
настойчивостью и непримиримостью, готовностью исполь-
зовать любые способы, одни — для удержания, другие — для
захвата власти. И только в 80-90-е годы противникам социа-
лизма, духовным детям оппозиционеров 30-х годов, удалось
придти к власти. Такой напрашивается вывод.
Но в исследовании этой проблемы не надо раздавать
«всем сестрам по серьгам», как это делают те, кто старается
примирить красных и белых. Либо-либо. Либо борьба окан-
чивается победой тех, кто построил и отстоял в боях супердер-
жаву, либо тех, кто сделал из нее жалкий СНГ. Критерий
оценки здесь один — величие и могущество Родины. Очень
похоже, что ни Троцкий с Бухариным и Тухачевским, ни Гор-
бачев с компанией этот критерий вовсе не имели в виду. Пла-
нировали же Бухарин с Рыковым, Троцкий и их сторонники
добиться власти ценой территориальных уступок! Говорил
же Горбачев в 1999 году на семинаре в Американском универ-
ситете в Турции, что целью всей его жизни было уничтожение
коммунизма! И что для реализации этой цели он нашел себе
126

сподвижников — А. Яковлева и Э.Шеварднадзе, — не говоря
уж о собственной жене, которая денно и нощно подталкивала
его в этом направлении. Именно для «уничтожения ком-
мунизма» он использовал свое руководящее положение в
стране, — признавался Горбачев, «мир без коммунизма будет
выглядеть лучше», — заявил он, очень сожалея, что не смог
тогда же развалить Китай, который, по его словам, сейчас
выступает как сила, тормозящая «наше движение к миру и
созиданию»1. Вот такая просматривается связь времен. Все
это еще предстоит до конца прояснить, тщательно иссле-
довать. Только не надо модернизировать, осовременивать,
приводить в соответствие с изменчивой политической модой
нашу историю.
Серьезно, вдумчиво, осмысливая ту конкретно-истори-
ческую ситуацию, в которой действовали персонажи драмы,
развернувшейся в 30-40 годы на политических подмостках
в нашей стране, очень важно постараться проникнуть в
социальную психологию действующих лиц. И тогда самым
справедливым будет — не требовать от Сталина и Бухарина,
Молотова и Рыкова поступков, которые бы укладывались в
нынешние представления интеллигента-идеалиста, совре-
менного мещанина, о том, как должна была в те годы делаться
политика. Конечно же, считает он, — размеренно и аккуратно,
без эксцессов, при соблюдении законности, правопорядка и
прав человека. И почему-то считается, что уж Бухарин-то,
будь он на месте Сталина, все это наверняка бы обеспечил.
(Как будто сейчас мещане-либералы ничего не знают ни о
политических убийствах, ни о физическом устранении кон-
курентов по бизнесу, ни о кулачном праве в международных
делах, которое установили любимые ими американцы!).
По глубокому убеждению партийных и советских руко-
водителей тех лет, — профессиональных революционеров, пе-
реживших тюрьмы, ссылки, каторгу, вечные преследования,
1 Горбачев М.С. Целью моей жизни было уничтожение комму-
низма. Речь на семинаре в Американском университете в Турции.
- КПРФ в Нижнем Новгороде, 2000, № 16.
127

работавших в глубоком подполье, прошедших гражданскую
войну, потерявших в кровавой борьбе многих своих сорат-
ников, познавших на собственной судьбе великую ценность
товарищества, надежность плеча идущего рядом друга, — и
ни с чем не сравнимую гадость предательства, отвратитель-
ную пакость провокаторства, цена которым — физические
и нравственные мучения жертв этой подлости, а зачастую
и самая страшная смерть, — по их убеждению, тем, кто сдал
врагу дело революции, дело партии и социализма, великую
идею будущего, за которую отдано столько сил, а по существу,
вся жизнь, — этим людям нет места на земле. Поэтому резо-
люции Сталина и его товарищей на расстрельных списках с
требованием смертной казни отступникам («за», «собаке —
собачья смерть» и прочее в этом роде), — это, конечно же,
не юридическая, правовая оценка вины репрессированных.
Это — партийная позиция, личная, нравственно-психологи-
ческая реакция на измену Родине, совершенную бывшими
товарищами. Не зря на вопрос, подписывал ли Сталин смер-
тные приговоры, Л.Каганович, не задумываясь, ответил су-
щественной поправкой: «Не приговоры, а решения»1.
Понятно, конечно, что означали такие резолюции для
карательных органов. Они воспринимались как прямое ука-
зание немедленно, без долгих рассуждений выполнить волю
вождей — под суд и к стенке! Но ведь подобная практика
давно существовала в русском революционном движении.
До 1917 года в некоторых партиях, работавших в условиях
подполья, действовал свой репрессивный аппарат, четко вы-
полнявший подобные же решения своего руководства, — бое-
вая организация эсеров, например. С1902 по 1911 год эсеров-
ские боевики осуществили более 200 терактов. Их жертвами
стали 2 министра, 33 губернатора, 16 градоначальников и
начальников охранных отделений, 24 начальника тюрьмы
и прокурора, но главное — 26 провокаторов. Этих не спасал
от суровой кары никакой «срок давности». Эсеры «достали»
зубного врача Н.Михайлова, выдавшего полиции в 1895 году
1 Чуев Ф.И. Каганович, Шепилов. - М., 2001, с. 27.
128

весь руководящий состав «Союза борьбы за освобождение
рабочего класса» (в том числе В.И.Ленина, Ю.О.Мартова), —
через 10 лет (!), в 1905 году, когда Михайлов уже три года
как преспокойно служил в качестве чиновника департамента
полиции. Таких примеров — множество. И хотя большевики
были принципиально не согласны с тактикой индивидуаль-
ного террора, они не могли лично не сочувствовать этой суро-
вой и опасной деятельности и тем более не стали бы никогда
протестовать против уничтожения предателей.
Известно ли этим мещанам-идеалистам, что задолго до
1917 года в России во всю шла, по существу, самая настоя-
щая гражданская война со стрельбой из всех видов оружия,
восстаниями и баррикадами, государственным и индиви-
дуальным террором, виселицами и расстрелами, тайными
подкопами охранки — все на войне как на войне?! Никак не
получалось, как хотел Столыпин, утихомирить Россию хотя
бы на двадцать лет. В 1907 году Л. Н.Тол стой писал: «Дело
дошло до того, что если бы теперь дать в России возмож-
ность убивать всех тех, кого они считают для себя вредными,
то почти все русские люди поубивали бы друг друга: рево-
люционеры — всех правителей и капиталистов, правители
и капиталисты — всех революционеров, крестьяне — всех
зе.млевладельцев, землевладельцы — всех крестьян и т.д. И
это не шутка, а действительно так. И это ужасное состояние
народа продолжается уже несколько лет и с каждым годом,
месяцем, днем становится все хуже и хуже».
С юных лет окунувшись в эту атмосферу, русский рево-
люционер обрек себя, как писал Ленин, «если не на геройскую
смерть, то действительно на геройскую каторжную жизнь
плохо оплачиваемого, полуголодного, вечно переутомленно-
го, издерганного до невозможности партийного «рядовика»1.
Однако жили, действовали, боролись, подвергались смер-
тельному риску, ожесточались, приобретая качества непри-
миримого человека, психологию, связанную с постоянным
противостоянием, когда покой может только сниться. А после
’Ленин В.И. Поли. соор, соч., т, 15, с. 252.
129

революции — кровь и смерть гражданской войны, белый и
красный террор. Поэтому, можно не сомневаться, что про-
тивники Сталина, тот же Бухарин, не говоря уж о Троцком,
не поскупились бы на меру наказания и не остановились бы
перед скорой расправой над Сталиным и его соратниками.
Они тоже годами жили в обстановке гражданской войны, не
знали жалости к своим противникам, на многое нагляделись
и на все были способны. Но выиграл Сталин. Имея на руках
сильные доказательства измены этих бывших большевиков
(обратное и сейчас еще никак нельзя считать доказанным),
да еще прекрасно понимая меру своей ответственности за
судьбу России, он вряд ли мог поступить иначе.
На расширенном заседании Военного Совета при нарко-
ме обороны СССР в 1937 году Сталин говорил: «Громадная
страна... Это такой лакомый кусок для империалистических
хищников... Судьба, история доверили нам этакое богатство,
эту великолепную страну. Наша страна не может не вызывать
жадности, алчности, зависти и желания захватить эту страну
... — лакомый кусок для всех хищников, которые не успоко-
ятся до тех пор, пока не испробуют всех мер к тому, чтобы
отхватить от этого куска кое-что»1. Не зря в 1996 году пре-
зидент США Клинтон прямо-таки захлебывался от восторга
при виде тех сокровищ, которые в результате предательства
советских руководителей приплыли в руки американцев: «За
четыре года мы и наши союзники получили стратегическо-
го сырья на 15 млрд, долларов, сотни тонн золота, серебра,
драгоценных камней и т.д. Под несуществующие проекты
нам передано за ничтожно малые суммы свыше 20 тысяч
тонн меди, почти 50 тысяч тонн алюминия, 2 тысячи тонн
цезия, бериллия, стронция...»2. Выходит — далеко смотрел
товарищ Сталин!
«Поколение революции», отвечавшее за судьбу нашей
страны в 20-50-х годах, с честью выполнило свою задачу.
1 Сталин И.В. Соч., т. 14, с. 225.
2 Фроянов И. Молитва о России. - Советская Россия, 2000,
8 апреля.
130

Общество, основанное на базисных социалистических на-
чалах, стало реальностью. Но это были именно лишь нача-
ла социализма, создавшие реальную возможность для его
дальнейшего развития как самостоятельной системы, дей-
ствующей на своей собственной социально-экономической
и политической основе. Поэтому говорить о деформациях
социализма, которого пока еще нет, по меньшей мере нело-
гично, а трубить о «развитом социализме», преувеличивать
его зрелость, — значит выдавать желаемое за действительное,
оторваться от жизненных реалий, расписаться в теоретичес-
кой несостоятельности.
Это как раз и случилось в 60-80 годы, когда, по выклад-
кам партийных теоретиков, мы уже должны были вкушать
все блага коммунизма и уж было начали готовить большие
емкости и черпаки и только ждали, когда они, эти блага, «по-
льются широким потоком», как сказано у Маркса. К чести
Сталина надо сказать, что он прекрасно понимал, что такое
сильная теория, как велико ее значение, в особенности на
таких этапах истории, когда предстоит определить вектор
развития страны на перспективу, как это было в 50-е годы.
Тогда, как воздух, были нужны новые теоретические раз-
работки, прорисовывавшие дальнейшую судьбу советского
социализма. Буквально за несколько дней до своей кончины
Сталин позвонил одному из своих молодых сотрудников,
философу Д.И. Чеснокову, и сказал: «Вы должны в бли-
жайшее время заняться вопросами дальнейшего развития
теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве. Но так или
иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в тео-
рии, то загубим все дело. Без теории нам смерть, смерть,
смерть!..»1
Речь шла, прежде всего, об экономике: «Положение наше
сейчас таково. Либо мы подготовим наши кадры, наших лю-
дей, наших хозяйственников, руководителей экономики на
основе науки, либо мы погибнем! Так поставлен вопрос исто-
1 См.: Косолапов Р.И. Слово товарищу Сталину. - М., 1995,
с. 359.
131

рией»1, — настаивал Сталин. Его работа «Экономические про-
блемы социализма в СССР», несомненно, это его первая по-
пытка сначала разобраться в теории самому. По тексту работы,
по ее полемическому стилю видно, что Сталин намеревался
возвратиться, и, может быть, не раз, к проблемам экономики
и искал себе помощников из среды ученых-обществоведов. С
этой целью он поручил написание учебника политэкономии
известным экономистам — Островитянову, Леонтьеву, Гатов-
скому, Пашкову, Шепилову и философу Юдину.
Сталин много думал над тем, как будет развиваться соци-
ализм не только в нашей стране, но и за рубежом, каково его
будущее. Еще в июле 1934 года в беседе с английским писа-
телем Г.Уэллсом Сталин высказал прямо-таки невероятную
тогда в устах руководителя государства диктатуры пролета-
риата мысль. Он не исключил, что в условиях капитализма
можно постепенно, шаг за шагом, идти к социализму «в ан-
гло-саксонском толковании этого слова». При капитализме,
считал он, вполне можно добиться обуздания «наиболее не-
обузданных отдельных представителей капиталистического
профита», некоторого усиления «регулирующего начала в
народном хозяйстве»2.
После войны Сталин высказывался еще определеннее.
При встрече с югославскими лидерами в ответ на реплику И.
Тито о том, что социализм проявляет сейчас себя по-иному,
чем прежде, Сталин сказал: «Сегодня социализм возможен
и при английской монархии. Революция нужна теперь не
повсюду. Тут недавно у меня была делегация британских
лейбористов и мы говорили как раз об этом. Да, есть много
нового. Да, даже и при английском короле возможен социа-
лизм»3. Не случайно эти слова тщательно зафиксировал М.
Джилас — один из идеологов югославской модели социа-
лизма. В дневнике Г.Димитрова есть интереснейшие запи-
1 См.: Чуев Ф.И. Каганович, Шепилов. - М„ 2001. с. 327.
2 Сталин И.В. Вопросы ленинизма. — М., 1938, с. 601.
3 Сталин в воспоминаниях современников и документах эпо-
хи. - М„ 1995, с. 637.
132

си, более подробно раскрывающие эту позицию Сталина.
В январе 1945 года на встрече с болгарской и югославской
делегациями он высказался так: «Может быть, мы делаем
ошибку, когда думаем, что советская форма — единствен-
ная, которая ведет к социализму ... Могут быть и другие
формы —демократическая республика и даже в известных
условиях —> конституционная монархия»'. Сталин считал,
что путь насаждения советской системы в Германии был бы
ошибкой. Главное — установить там антифашистский демо-
кратический парламентский режим1 2. 
Вообще приход коммунистов к власти через парламент-
скую коалицию, через создание блока с демократическими
антифашистскими партиями на единой платформе, где ком-
мунисты смогли бы занять лидирующее положение, — этот
вариант очень занимал внимание Сталина. Г. Димитрову он
неоднократно доказывал: ваша (болгарская) конституция
должна быть народной, народно-республиканской, с парла-
ментским режимом и советовал «не будоражить» нетрудовые
слон (промышленников, торговцев, кулаков). Он настойчиво
ставил вопрос о создании в Болгарии лейбористской (тру-
довой) партии путем объединения коммунистов с другими
партиями трудящихся, чтобы соединить усилия рабочего
класса со всеми слоями трудового населения. Трудовая или
рабоче-крестьянская партия (а не коммунистическая!) ста-
нет действительно народной партией, и тогда можно будет
перейти к социализму собственным путем, не так, как в Рос-
сии, — без той диктатуры пролетариата, какой она была в
нашей стране. Наиболее целесообразной формой ее Сталии
считал, ссылаясь на Маркса и Энгельса, станет демократичес-
кая республика с большим весом рабочего класса. При этом
Сталин сделал характерную оговорку: «Не бойтесь, что вас
обвинят в оппортунизме. Это — никакой не оппортунизм, а
применение марксизма в современных условиях»3. И здесь
1 Вопросы истории. 2000, № 7, с. 46.
2 См. там же, с. 47.
3 Тамже, с. 54.
133

его видимо не оставляла мысль о высвобождении Советов,
этого советского парламента, из-под давящего диктата ком-
мунистических партийных организаций, что он пытался сде-
лать еще в конце войны. Вот и называй после этого Сталина
ограниченным и тупым догматиком! При таких взглядах,
да еще открыто высказанных, сидеть бы ему при Хруще-
ве и Брежневе в тюрьме вместе с нашими диссидентами! К
сожалению, настоящей марксистской концепции развития
социализма в нашей стране так и не было создано.
К началу 90-х годов разрушительные процессы с ускоре-
нием шли уже в самом базисе советского общества, втянув в
свою орбиту отношения собственности. В проекте «Закона
о собственности в СССР» предлагалось создать механизм,
который обеспечивал бы главенство государственной соб-
ственности только в осуществлении общенациональных,
общенародных потребностей. Все остальное подлежало
разгосударствлению, вплоть до восстановления частной
собственности, основанной как на личном, так и наемном
труде, а также развитию арендных отношений, акционерных,
кооперативных форм собственности. Это само по себе не
вызывало принципиальных возражений. Многое из того, что
предлагалось, давно пора было сделать. Тревожило другое:
по поводу социалистической собственности авторы закона
отделывались общими рассуждениями, даже не определяя,
что это такое, каковы принципы, формы, методы и гарантии
ее реализации. Не закреплялись в законе принципы распре-
деления по труду и всеобщности труда, контроль за мерой
труда и потребления. Зато четко просматривалась тенденция
к легализации теневого капитала через переход в его руки,
путем скупки, предприятий вместе с трудовыми коллекти-
вами, использование для этих же целей сплошной аренды
предприятий, превращение их в акционерный капитал, сво-
бодно плавающий на рынке средств производства, рабочих
рук и ценных бумаг.
Проще говоря, предлагалась денационализация эконо-
мики. Для этого к тому времени были все условия. Через
госторговлю по госценам уже тогда трудящееся население
134

потребляло не больше 30% совокупного конечного продукта*.
Остальное приобреталось по рыночным или спекулятивным
ценам у частных капиталистов-теневиков. Поток матери-
альных благ все больше шел по теневым каналам, закон о
собственности фактически лишь легализовывал преступный
бизнес, подводя под него правовую базу.
По ускоренной схеме начал разваливаться единый на-
родно-хозяйственный комплекс страны, основанный на
глубокой интеграции и координации промышленного и
сельскохозяйственного производства. Стали рваться давно
налаженные вертикальные и горизонтальные, межотрасле-
вые и внутриотраслевые связи. Это был результат крайнего
ослабления регулирующей роли центра при нарастании реги-
онального сепаратизма и эгоизма. К1991 году эти процессы
приняли необратимый характер. Впечатляюще-тревожную
картину этого разрушения нарисовал секретарь Нижегород-
ского обкома партии по экономическим вопросам Владимир
Петрович Кириенко в аналитической записке, представлен-
ной партийному активу области. Этот толковый ученый-
аналитик, имеющий привычку детально и въедливо иссле-
довать всякую серьезную проблему, опытный партийный и
советский руководитель, — показал тогда, во что обходится
одной из крупнейших областей Союза потеря управляемости
экономикой страны. Он сделал вывод о том, что ситуация
приобрела все признаки системного кризиса.
Экономический сепаратизм до предела осложнил работу
большинства трудовых коллективов Нижегородской облас-
ти. На почве этих сложностей снизилась дисциплина труда,
усилилось недовольство населения растущим дефицитом
товаров первой необходимости. Обычным явлением стал
срыв поставок сырья и материалов, комплектующих изделий,
готовой продукции. Поставщики в несколько раз взвинтили
цены и требовали в обмен присылать им дефицитные това-
ры, которых на наших предприятиях не было. С перебоями
поступали: металл с Украины, химические материалы для
* См.: Советская Россия, 1990,10 января.
135

Дзержинска из Азербайджана и Прибалтики, электромоторы
для пылесосов и стиральных машин из Армении и Грузии,
хлопок и кожсырье из Туркмении, Узбекистана и Киргизии.
На грани остановки оказались многие предприятия пищевой
промышленности: не завозились в нужном объеме сахар и
растительное масло, продовольственное зерно. Возникли
трудности с табачными изделиями, чаем, кофе, овощными
консервами, цитрусовыми. Огромная область, где в госсек-
торе продолжали трудиться 1,7 млн. человек, а общий объем
производства составлял около 24 млрд, рублей, сама, буду-
чи единственным поставщиком по ряду позиций для всех
регионов и союзных республик страны, начала буквально
захлебываться в этом разрушительном беспределе. Все уси-
лия руководства области не давали устойчивых результатов
и сводились, по существу, к затыканию дыр. Остановить этот
губительный процесс с уровня региона не было никакой воз-
можности.
Экономика СССР снова, как и в начале 20-х годов,
стала многоукладной. Как отмечали многие экономисты,
к началу 90-х годов в стране функционировал не только
социалистический уклад, госсектор экономики, но и част-
нокапиталистический, госкапиталистический (концессии,
совместные предприятия с участием западного капитала),
индивидуально-трудовой, кооперативный, акционерный,
причем контроль за этими разнообразными формами соб-
ственности практически не осуществлялся или был очень
слабым. Социалистическая собственность, социалистические
производственные отношения начали разрушаться. Стало
реальностью массовое возрождение капиталистических эле-
ментов. Гигантское, по выражению Ленина, мелкобуржуазное
большинство через несколько десятилетий вновь восстанови-
лось, подтвердив его худшие опасения. Завершилось, по оп-
ределению РКосолапова, «возвратное классообразование».
Круг замкнулся. От чего ушли, к трму и пришли;
Вместо развивающегося, растущего, поднимающегося
социализма миру предстал падающий, затухающий, исче-
зающий советский социализм. В истории его развития и в
136

самом деле явственно проглядываются два больших этапа.
Одно дело социализм 30-50-х годов и совсем другое дело —
социализм 60-80-х. Ведущие американские эксперты от-
мечали, что после окончания Второй мировой войны Со-
ветский Союз демонстрировал стабильные и даже «весьма
впечатляющие» темпы экономического роста. Мощнейшее
ускорение, заданное в 30-е годы, сыграло решающую роль
и в деле освоения космоса, и в создании атомного щита, и
в достижении паритета с США по вооружениям. Однако,
с 1960-х годов экономика страны начала пробуксовывать.
В 1956-60 гг. рост составил 5,9 %. Следующая пятилетка
(1961-65) дала 5 %. Далее темпы роста последовательно
снижались, достигнув в 1976-80 гг. 2,7 %. По мнению аме-
риканцев, в начале 80-х годов экономика СССР была близка
к кризису, который, однако, как они считают, социалисти-
ческой системе серьезно не угрожал. Развал начался с «пе-
рестройки», ставшей катастрофой для страны, чего никакие
зарубежные эксперты вовсе не ожидали*.
В 1991 году в Москве собрался советско-американский
симпозиум. Нашей социалистической стране оставалось жить
совсем недолго. И вот, в ответ на восторги «демократов» по
поводу «японского экономического чуда» японский милли-
ардер Хороси Такавама неожиданно говорит следующее: «Вы
не говорите об основном. О вашей первенствующей роли в
мире. В 1939 году вы, русские, были умными, а мы, японцы,
дураками. А в 1955 году мы поумнели, а вы превратились в
пятилетних детей. Вся наша экономическая система практи-
чески полностью скопирована с вашей, с той лишь разницей,
что у нас капитализм, частные товаропроизводители, и мы
более 15% роста никогда не достигали, вы же — при обще-
ственной собственности на средства производства — дости-
гали 30% и более. Во всех наших фирмах висят ваши лозунги
сталинской поры»* 2. Японцы прекрасно рассмотрели наши
«два социализма», мы же этого сделать не сумели.
* См.: Россия в глобальной политике, т. 3, № 2,2005, с. 45.
2 Голенков А.Н. Указ, соч., с. 327.
137

Сложившееся в нашей стране мещанское общество при
той политике, которую вело руководство страны в послед-
ние годы, ничем иным, кроме капитуляции перед буржуа-
зией, завершить свое развитие не могло, хотя путь к социа-
лизму еще не был окончательно закрыт. Но совершить этот
поворот было уже некому. На смену поколениям героев и
мучеников революций и войн, подвижников великих строек
пришли антигерои — беззастенчивые, циничные люди без
совести и чести, как-то легко, без особых сомнений, по-
торгашески, сдавшие социализм вместе со всей страной
и ее народом. На открытую арену под ликующие крики
жадной буржуазно-мещанской толпы вышли участники
заключительного акта длившейся годами драмы под назва-
нием «перестройка».;
Это был апофеоз воинствующего мещанства, торжест-
венное возведение его на царство; На сцене появились, увы,
«знакомые все лица»: бодрые, на все готовые политики, не
обуреваемые сомнениями относительно судьбы России,
Желавшие одного — как можно больше «заработать», по-
греть руки на пожарище гибнущего Отечества; неутоми-
мые загребущие бизнесмены разного калибра, велеречивые
идеологи без идеи, умеющие во всякое время доказывать
что угодно, лишь бы за это платили. Как будто и не было
тех семидесяти лет Советской власти. Все это произвело
жуткое впечатление даже на некоторых бывших дисси-
дентов. Андрей Синявский рассказывал: «Расстрелять Бе-
лый дом уговорили академик Д.Лихачев, Б.Ахмадулина,
Б.Окуджава. Это же все мои друзья! Представьте, как мне
больно! Окуджава как-то заявил мне: «Конечно, в Рос-
сии никакой демократии нет ..., Но я за Ельцина по двум
причинам: меня печатают, я могу ездить на запад, давать
концерты и подрабатывать»1.;
Торжествующий мещанин способен на все. Еще вчера
он с трагически-страдальческой миной по всякому поводу
и без оного рассуждал о попранной Советской властью де-
1 Отечественные записки. - Советская Россия, 2004.
138

мократии, а сегодня уже вполне готов обойтись и без нее. Он
жаждет расстрелов и поддерживает расстрел ыциков, призы-
вает к ошельмованию тех, кто совсем недавно вдохновлял и
воодушевлял его, подпитывал его творчество («И комиссары
в пыльных шлемах склонятся молча надо мной»). Только
что он блистал на сцене и на экране «в образе» Ленина и
вот уже требует снести мавзолей, занимается гробокопатель-
ством, пляшет «канкан» на могилах, рушит памятники под
рев полупьяной толпы, надругается над святынями многих
миллионов людей.
Он призывает преследовать коммунистов за их убежде-
ния, доносит и лжет, пишет наскоро изготовленные клеветни-
ческие поделки, полные издевательств над историей родной
страны, выслуживается перед новыми хозяевами, льстя им в
глаза и оплевывая их же в кулуарных разговорах. Он давно
привык кусать руку, которая его кормит. Перепуганный и
злой даже на самого себя за то, что не сумел где-то что-то
вовремя ухватить, прогадал, мог получить больше, — меща-
нин все время трусит, боится как бы в драке-то не влетело,
не вернулись бы к власти те, против кого он выступил так от-
крыто и опрометчиво. Поэтому требует скорой расправы над
ними, ратует за репрессии и расстрелы. И все для чего? Для
удобства своей мещанской задницы. Чтобы он мог, видите ли,
зарабатывать как угодно и чем угодно, удовлетворять свои
мелкие страстишки и болтать, болтать, не слезая с экранов
телевизоров, с подмостков театров, не вылезая из всех этих
шоу, пошлых «юмористических» программ, заполняя духов-
ное пространство страны дурно пахнущей продукцией своей
неприкаянной души. Какие там высокие помыслы! Главное,
чтобы платили и как можно больше! А лучше всего — про-
рваться к власти, осесть в высоких кабинетах, быть всегда
на виду, удовлетворить, наконец, свое тщеславие, встать над
толпой, этим быдлом, не достойным никакого сочувствия, и
держать на всякий случай репрессивный аппарат, готовый
во всякое время «навести порядок». И что бы ни делать; все
делать только для себя, лично для себя. И пусть — проиг-
равший плачет!
139

Глава 12
УРОКИ ИСТОРИИ
1.	Мещанство обладает таким даром мимикрии, приспо-
собления к любым обстоятельствам, что порой и в самом деле
выглядит бессмертным. Мещанство на опыте нашей страны
показало, что оно в состоянии благополучно пережить любые
революции и войны, самые страшные социальные катаклиз-
мы, крутые повороты событий, вплоть до смены обществен-
ного строя, радикальные реформы, политический террор,
как это было у нас в советской и постсоветской истории.
И какие бы ни выпали на долю этих слоев общества испы-
тания, — они, несмотря ни на какие потери, возрождаются,
каждый раз приобретая и усваивая то новенькое, что помога-
ет жить и выживать в новых условиях. Однако меняются по
большей части лишь внешние признаки: появляются модные
одежда и прическа, осовременивается быт, приобретаются
соответствующие духу времени манеры, стиль поведения,
обновляется лексика. Но всегда остаются низменными: не-
удержимая тяга к материальному благополучию, накопитель-
ству и обогащению, гипертрофированный индивидуализм,
попытки усидеть между двух стульев, угодить и «нашим и
вашим», желание всегда выгадать хоть что-нибудь для себя,
а лучше всего — урвать побольше, стремление к обладанию
властью в личных интересах. Этим каждый раз создается объ-
ективно реальная возможность, благоприятная питательная
среда для воссоздания и развития в обществе буржуазных
элементов.
Но возможность, как известно, еще не есть действи-
тельность. Перечисленные черты законченного мещанства
в условиях социализма могут развиться до полной своей
зрелости, а могут заглохнуть, так и не получив своего полного
завершения. Так, возможность заболеть — еще не болезнь. В
организме человека живут так называемые «условно патоген-
ные» микроорганизмы, которые в течение всей человеческой
140

жизни могут просуществовать, явно не проявляя себя, так и
не вызвав заболевания, а могут при наличии благоприятных
внешних и внутренних факторов, особенно в условиях риска,
быстро развиться в смертельную болезнь. «Условно-патоген-
ный» микроорганизм мещанства, сидящий в каждом обще-
ственном организме, при социализме мог бы так и остаться
опасным только в возможности. Омещанивание советского
общества, при определенных обстоятельствах вполне веро-
ятное, что и было в свое время предсказано Лениным как
неблагоприятный вариант развития, могло бы и не перейти в
смертельную для советского общества болезнь. Ведь удалось
же заглушить микроб мещанства в период строительства со-
циализма в нашей стране путем вовлечения многомиллион-
ных мелкобуржуазных масс в это новое практическое дело!
Но беда заключалась в том, что к 80-м годам как раз и
возникли все условия для новой вспышки эпидемии мещанс-
тва, для того самого «возвратного классообразования» через
альянс партийно-советской бюрократии и теневой советской
буржуазии. Это дало сильнейший толчок к быстрому разви-
тию мелкобуржуазного класса как «класса для себя», имею-
щего программные цели, свою идеологию и идеологов, свои
средства массовой информации, свои партии в виде огромно-
го количества течений, союзов, неформальных объединений
с уставами и внутренней структурой.
2.	Глубинные истоки мещанства, причины его живучести
следует искать в самой природе человека. Чтобы объяснить
феномен мещанства, мало изучить, проследить возникно-
вение и историю буржуазных и мелкобуржуазных идей,
выявить политические, юридические формы, возникающие
на их почве. Если остановиться на этом, как это делалось и
делается многими социологами, то получится, будто люди
сознательно строят общественные отношения, осознанно-
расчетливо становятся законченными мещанами. На самом
деле, этого никогда и нигде не бывает.
Люди попросту не способны представить себе в целом
всю совокупность, все нескончаемое многообразие тех обще-
ственных отношений, в которых они живут. Поэтому нельзя
141

ограничиваться рассмотрением только лишь общественных
идей и целей человека. Так никогда не докопаться до сути
дела. Нужно уметь свести эти идеи к материальным обще-
ственным отношениям: сознание — это отражение бытия,
да и то верное в лучшем случае только приблизительно. Но
и общественное бытие изменяется человеком неосознанно.
Он живет, трудится, рожает, растит и воспитывает детей,
производит, потребляет и обменивает продукты: каждый
должен зарабатывать на жизнь, содержать семью, питаться
и одеваться, иметь жилье, в котором есть свет, тепло и хотя
бы относительный комфорт.
Общественный человек не может не желать перемен к
лучшему в своем материальном положении, не думать о повы-
шении качества жизни. И как его ни уговаривай сознательно
умерить свои потребности, остановиться на каком-то, доста-
точно скромном их уровне, этого удается добиться в луч-
шем случае лишь на короткий срок, временно, как это было
в пору массового трудового энтузиазма советских людей,
строивших социализм. Из всех повседневных материальных
житейских забот, коим нет числа, объективно складывается
непрерывная, бесконечно разнообразная цепь событий, цепь
развития, которую охватить полностью человек не в состо-
янии. Все это происходит независимо от его общественного
сознания, является для него необходимостью, которую ему
нельзя проигнорировать, не заметить, пройти мимо без риска
перестать существовать. Самое большее, что может человек
в этой ситуации, — попытаться увидеть, прочувствовать,
охватить объективную логику социально-экономического,
хозяйственного развития, эволюцию общественного бытия,
и то только в общих, основных чертах. Он может понять уже
открытые законы этих изменений, чтобы как можно более
отчетливо, ясно, критически приспособить к этой логике об-
щественного развития свое общественное сознание1. Однако,
опять-таки — не стремиться, пусть неосознанно, к изменению
1 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 136-138; т. 18,
с. 344-346.
142

к лучшему личного и общественного бытия люди не могут.
Не для того они пришли в этот мир, чтобы умирать от голода
и холода, терпеть нескончаемые бедствия и лишения. Стоит
ли поэтому удивляться, что именно на этой почве всегда
возможно появление новых и новых ростков мещанства.
Латентные (скрытые), но готовые при благоприятных об-
стоятельствах выйти наружу, зачатки мещанства в обществе
объективно существуют и очень долго еще будут существо-
вать. Поэтому политики, управляющие социалистическим
обществом, обязаны учитывать это обстоятельство, если не
хотят довести дело до опасной черты, за которой их ждет
полный провал. Однако бороться с мещанством — вовсе не
означает не давать житья простому человеку, обывателю,
постоянно преследуя его, навязывая правила игры, которые
держат его «в черном теле», заглядывать ему в тарелку и
все время надоедать вопросом, верит ли он в светлое ком-
мунистическое будущее. Вовсе не каждый желающий жить
в достатке может быть отнесен к мещанскому роду-племе-
ни. Бороться с мещанством, при социализме значит не дать
возродиться и взять верх буржуазии, не дать утвердиться
в общественном сознании ее хищнической, собственнической
идеологии ограбления народа, а вместе с ней — психологии
социального эгоизма, индивидуалистических настроений,
возведения в степень личного интереса в ущерб интересам
общества.
Но надо помнить, что если бы не этот простой обыва-
тель —потенциальный мещанин, обладающий удивительной
жизнестойкостью, нашей стране выжить не удалость бы, она
не смогла бы несколько раз возродиться из пепла. Живучесть
простого обывателя — это живучесть страны. Преодоле-
вать опасные мещанские тенденции — значит использовать
в интересах всего общества энергию и предприимчивость
миллионов обладателей личной и частной собственности,
делом, практикой повседневности превратить их в сторон-
ников социализма. Иными словами, — убить мещанство с
помощью самого же мещанства, как смертельно опасный
змеиный яд убивает болезнь и делает человека здоровым.
143

Это и есть соединение противоположностей в целях управ-
ления социалистическим обществом, искусство, которым не
обладали руководители нашей страны 60-80-х годов.
3.	Теоретически чрезвычайно уязвимая, не подтверждав-
шаяся на практике, концепция развитого социализма убаюка-
ла власть. Стало принято считать, что советские люди живут
в соответствии с выдвинутыми идеологическими установка-
ми, руководствуются постановлениями партии и правитель-
ства, хотя и существуют досадные исключения, в целом не
портящие картину. Больше пробавлялись рассуждениями о
разрыве между словом и делом, находя объяснения этому
опять-таки « в сфере духа», в изъянах политико-воспитатель-
ной работы. Это — не что иное как субъективный идеализм,
вылившийся фактически в теорию тождества общественного
бытия и общественного сознания, которую Ленин охарак-
теризовал в свое время как безусловно реакционную, как
сплошной вздор1.
В результате из поля зрения руководства страны выпали,
с одной стороны, опасные изменения в социальной психо-
логии людей, а с другой — угрожающие подвижки в соци-
ально-экономических, базисных структурах общества, где
все ярче проявлялась разрушительная деятельность враж-
дебных социализму классовых сил. Открылось явственное
«различие между экономической структурой общества, как
содержанием, и политической и идейной формой»2. Вместо
того, чтобы выявить, изучить, показать это различие, воору-
жившись марксистской методологией, предпочли отделы-
ваться мертвыми догматическими схемами, бесконечными
вариациями на тему марксизма-ленинизма. Общественную
науку превратили в ряд назиданий мещанской морали, свели
к мещанским утопиям вроде хрущевского «коммунизма». Да
и эту самую мещанскую мораль, социальную психологию
мещанства эпохи социализма, так и не смогли объяснить
с позиций серьезной науки — выявить зависимость хода
1 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 344.
2 Там же, т. 1,с. 429.
144

идей от хода вещей, что единственно совместимо с научной
психологией.1
Почему бы не признать вслух, что люди живут, в конце
концов, на белом свете «не для совершенствования высших
предначертаний и не для скорейшего достижения бесконеч-
ного развития и совершенства»? Они все равно никогда не
перестанут «есть и пить, любить и производить детей, восхи-
щаться музыкой и женской красотой»2. Эта мысль справедли-
вая и точная, была высказана давным-давно А.И. Герценом.
«Стремление людей к более гармоничному быту совершенно
естественно, его нельзя ничем остановить, так как нельзя ос-
тановить ни голода, ни жажды»3, — замечает он. И призывает
понять, что «человек живет не для совершения судеб, не для
воплощения идеи, не для прогресса, а единственно потому,
что родился и родился для (как ни дурно это слово)...для
настоящего, что вовсе не мешает ему ни получить наследство
от прошедшего, ни оставлять кое-что по завещанию»4.
4.	Руководство нашей страны допустило серьезный
стратегический просчет. Огромный экономический, техно-
логический, научный потенциал социализма так и не был
поставлен на службу социально-экономическим потребнос-
тям народа. Один из ближайших соратников Сталина, — Л.
Каганович, — расценивал, как грубую ошибку, увлечение
строительством заводов, крупными капиталовложениями,
не отделяя при этом «прибавочный продукт на улучшение
быта рабочих». После войны и восстановления народного
хозяйства «надо было остановиться и думать о том, как вос-
становить жизнь людей. А мы не сделали этого»5. Мировой
капитализм, втянув нашу страну в гонку вооружений, за-
гнал нас в ловушку. Бывший секретарь ЦК КПСС В. Фалин
вспоминал: «Я Хрущеву говорил: «имея ядерное оружие, мы
1 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч., т.1, с.137.
2 Герцен А.И. Соч. в 2-х т. Т.2. - М;, 1986, с. 318.
3 Там же.	•
4 Тамже, с. 319.
5 Чуев Ф.И., Каганович, Шепилов. — М., 2001, с. 168.
145

можем заявить кому бы то ни было: если нападете на нас, то
получите в ответ ядерный удар». И аппетит у нападающих
сразу бы пропал. А мы ввязались в гонку вооружений. Мы
урезали все социальные программы, гнались, гнались, пока
не выдохлись. Получили то, что сегодня имеем»1. Государ-
ство оказалось не в состоянии только одними своими си-
лами вытянуть обе задачи — обеспечить военный паритет и
поднять качество жизни народа на более высокий уровень.
А подключить к решению этих задач через альтернативные
формы хозяйствования всю массу населения — так и не уда-
лось: не решились.
Уже упоминавшийся дореволюционный политик В.В.
Шульгин, живя после войны в русской глубинке, так оце-
нивал эту ситуацию:«... военная промышленность сорок лет
угнетала мирную и довела людей до жилплощади в 4 кв.
метра. Чудеса этой промышленности, я бы сказал, малодо-
ходчивы до обывателя. «Спутники» никак не влияют на шир-
потреб, а скорее его снижают, поскольку на «космос» уходят
силы и деньги». В свои 80 лет, скорее с чувством тревоги, чем
злорадства, Шульгин видит, как город «заколотил, утеснил,
измолотил» село, что на селе немало элементов, не дорос-
ших до колхозов. Поэтому предлагает — пусть колхоз дадут
«коллективистам», созревшим до понимания их необходи-
мости, умеющим «слиться с коллективом душой и телом, а
индивидуалистам предоставят быть единоличниками. Пусть
каждый будет счастлив на свой манер».
Шульгин довольно точно обрисовал настроение совет-
ского обывателя, живущего в конце 50-х годов в небольшом
русском провинциальном городке, где при всех достижени-
ях Советской власти простой человек не ощущал больших
изменений к лучшему в своей обыденной жизни. Шульгин,
предполагая, к чему могут привести такие настроения, пока
еще не спешит вынести окончательный приговор советскому
социализму. «Пусть строят! — восклицает он. — Дайте им
кончить!... Не надо судить опыт Ленина преждевременно.
* РФ сегодня, 2005, № 9.
146

... Дождемся заключительного аккорда, который грянет, на
мой взгляд, в 2000 году»1. Дождались ...
5.	Мещанское общество при социализме — признак неко-
его неустойчивого равновесия, когда социализм еще не сдал
всех своих позиций, и еще может перейти в новое качество,
на более высокий уровень своего развития через преодо-
ление накопившихся в обществе противоречий. Но может
совершить и возвратное, попятное движение к предыдущему,
уже когда-то пройденному, историческому этапу — к капита-
лизму, в чем нет ничего удивительного, невероятного, невоз-
можного с точки зрения исторического развития. История,
как известно, никогда не движется по восходящей прямой. В
жизни общества вполне возможны не только зигзаги, крутые
повороты, но и движение вспять, а затем, — возврат на путь
исторического прогресса, но уже в новом облике. Откат назад
для социализма, как новой социально-экономической форма-
ции, — дело временное, хотя пока еще трудно сказать, сколько
продлится этот «возвратный» период. Но опыт капитализма
показывает: рано или поздно он будет преодолен.
В свое время буржуазия сумела успешно пройти через
неустойчивый мелкобуржуазный этап развития. Возврат к
старой феодальной системе тогда не состоялся, хотя времен-
ные отступления назад, как известно, неоднократно наблю-
дались в эпоху европейских буржуазных революций. Прой-
дя через этот опыт, сейчас буржуазия прекрасно понимает,
что такое мелкобуржуазная стихия, во что может вылиться
недовольство промежуточных, средних слоев общества, к
чему может привести состояние «неустойчивого равнове-
сия», когда дело может кончиться социальным переворотом.
Поэтому она и подкармливает свои средние слои, стараясь
избежать крайностей. Еще Аристотель рекомендовал: « ...
следует пытаться либо сблизить неимущих с состоятельными,
либо усилить средних граждан — последнее средство ведет к
прекращению внутренних распрей, возникающих на почве
1 Шульгин В.В. Опыт Ленина -г Красная площадь, 1997,
№ 5-6.
147

неравенства»1. Мы же не умели учиться у буржуазии, пренеб-
режительно отмахиваясь от её во многом полезного для нас
опыта. Тем более, что мещанское, мелкобуржуазное общество
(государство, страна) — явление в истории далеко не новое.
6.	Блестящий анализ такого общества дал в 1906-12 го-
дах Г.В. Плеханов2 на примере ряда европейских государств,
прежде всего скандинавских, как наиболее характерных с
этой точки зрения. Первое, что отметил Плеханов, — свое-
образие социальной структуры классических стран мел-
кой буржуазии. Преобладающее население, « сплоченное
большинство», — это более или менее зажиточные мелкие
буржуа, «закоренелые филистеры». Есть, конечно, богатые
и бедные, но низы поставлены в такие общественные отно-
шения, которые не будят, а усыпляют их мысль, погружают
их в «умственную спячку» и делают послушным орудием в
руках этого «сплоченного большинства».
Верхи, — «избранные личности», «столпы общества», —
изолированы от окружающей их общественной среды. Им не
надо открывать причинно-следственную связь между «ходом
идей» и «ходом» вещей» в человеческом обществе, потому
что окружающая их среда подвигается вперед «черепашьим
шагом», общество почти неподвижно. Рабочий класс, кото-
рый был бы способен беззаветно увлекаться всем истинно
передовым и благородным, в мелкобуржуазном обществе —
отсутствует. Здесь нет резко выраженного классового ан-
тагонизма, поэтому верхам можно защищать и проводить
широкие политические программы достаточно легко. Ве-
ликих социальных препятствий на их пути, как правило, не
встречается. Политическая свобода поэтому покупается по
дешевой цене, хотя она и невысока по своему достоинству.
Вся политика проникнута филистерским духом. Отсю-
да — её характерная особенность: на практике она сплошь
1 Аристотель. Соч., т. 4. - М., 1984, с. 547.
2 См.: Плеханов Г.В. Соч., т. XIV. Статьи «Искусство и об-
щественная жизнь», «Генрик Ибсен», «Сын доктора Стокмана»,
«Идеология мещанина нашего времени».
148

и рядом расходится, идет вразрез с её буквой, поэтому в
конце концов зачастую переходит в жалкое крохоборство.
В духовной сфере царит идеализм, когда бытие объясняет-
ся сознанием, а не наоборот. Интеллектуалы, «духовные
аристократы» считают себя избранными людьми и смот-
рят на народ сверху вниз, что весьма тешит их самолюбие.
Общественное мнение переходит в настоящую тиранию.
Все, что хоть немного расходится с правилами поведения,
принятыми в обществе, с установившимися общественны-
ми привычками, все необычное вызывает ненависть. Бес-
предельная всевидящая и мелочная тирания мещанского
общественного мнения принуждает людей ко лжи и сделкам
со своей совестью, приучает их к лицемерию, ломает их ха-
рактеры и делает их непоследовательными, половинчатыми,
как всякий филистер.
Понятно, что «всякое сравнение — хромает», а истори-
ческие параллели всегда до некоторой степени условны. Но в
плехановском марксистском научном анализе главное — ме-
тодология, принципиальный подход к оценке подобного рода
обществ, стран, государств. Эта методология в основе своей
сохраняет и сейчас общественное значение с соответству-
ющей поправкой на место и время, на различие историчес-
ких эпох. Но как, все-таки, удивительно перекликаются эти
эпохи, как часто новое оказывается забытым старым! Кто
бы мог подумать, что все основные, важнейшие черты евро-
пейских мелкобуржуазных обществ прошлого так явственно
проявятся совсем в другой, евро-азиатской стране, да ещё в
стране социализма!
7.	В Советском Союзе в реальности существовали мел-
кобуржуазные государства, и этому не смогли помешать ни
советские законы, ни партийная идеология. Речь идет, пре-
жде всего, о странах Балтии, как принято сейчас говорить.
И через долгие десятилетия советская Прибалтика, всегда
тяготевшая к Скандинавии, бюргерской Германии, самым
удивительным образом сохранила в себе все основные черты
традиционного европейского мещанского общества, описан-
ного Плехановым. Советская власть и партия коммунистов,
149

похоже, так и не смогли воспитать упрямых и немногослов-
ных прибалтов в духе социализма. Да и едва ли это было
возможно сделать за столь короткий срок. Тем более, что сло-
жившееся в предшествующую историческую эпоху в странах
Балтии устойчивое бюргерское, филистерское большинство
и при Советской власти сохраняло вполне мелкобуржуаз-
ный образ жизни, тщательно оберегая и свой язык, и свои
обычаи, и самобытную культуру, и национальные тради-
ции вместе с частнособственническим мироощущением. И
это — несмотря на все новые веяния и привнесенный извне
человеческий, научно-технический и военный потенциал,
иные, отличные от единоличных, формы хозяйствования.
Советский социализм в немалой степени воспринимался
как нечто чуждое национальному характеру, менталитету
прибалтийских народов.
Ухоженные и чистые прибалтийские города, покрытые
брусчаткой узкие средневековые улочки; торжественные го-
тические храмы с знаменитыми органами; словно сошедшие
с картин старых европейских мастеров, уютные площади,
окруженные старинными административными зданиями;
море, в котором вовсе не обязательно купаться; дюны и со-
сны, янтарь и удивительные изделия народного творчества;
за городом — неспешно текущие реки; леса и озера; отвое-
ванные у ледниковых валунов поля и луга; хутора и мызы,
разбросанные по лицу этой благодатной земли. И стойкая
верность наследию предков, воплощенная в музыке, вели-
колепном хоровом пении, в литературе и искусстве. Не зря
наши киношники не вылезали из Прибалтики, снимая свои
фильмы, действие которых разворачивалось по сценарию
где-то в Западной Европе. Не секрет, что в Советском Со-
юзе Прибалтику давно называли «наш маленький Запад*,
«советская Швеция».
Многих, особенно нашу интеллигенцию, прямо-таки
притягивал очень похожий на западный, обывательский
уклад жизни. Отличное обслуживание в совсем по-европей-
ски обустроенных небольших, частных или почти частных,
кафе и ресторанах, барах и закусочных, где нет вездесущих
150

кавказцев с их кепками-аэродромами, где не принято де-
боширить и плеваться, где играют очень приличные инс-
трументальные ансамбли с хорошими певцами, предлагая
посетителям самую популярную западную музыку. Там, в
многочисленных магазинах или с рук вполне можно приоб-
рести достаточно приличные модные импортные шмотки.
Именно в Прибалтике появились первые брачные объявле-
ния, поначалу шокировавшие советского обывателя, первые
дискотеки, жевательная резинка. Ну чем не бюргерское
мещанское общество? Там давно уже махнули рукой на
официальную идеологию и больше всего глядели на Запад,
на родственные по духу страны Скандинавии на том, таком
близком и далеком, берегу Балтийского моря. Стало все
больше казаться, что без «этих русских» с их социализмом
будет только лучше. Не зря Прибалтика первой ушла из
Союза. .
8.	Гибель социализма от рук мещанства считал возмож-
ной не только В.И. Ленин. Задолго до него подобную мысль
высказал А.И. Герцен. Долгое время близко соприкасаясь с
общественной жизнью Западной Европы, Герцен наблюдал,
как постепенно Европа оказывается во власти лавочника,
как утверждается гегемония мелкой буржуазии. Мещанство
становится последним словом цивилизации, основанной
на безусловном самодержавии собственности. Воцаряется
мещанский дух как следствие мелкобуржуазных обществен-
ных отношений. Герцен приходит к выводу, что в орбиту
этих отношений неизбежно окажутся втянутыми и другие
слои общества, в том числе и рабочий класс. Рабочий тоже
станет мелким собственником и поэтому проникнется ме-
щанским духом. Герцен прямо заявляет, что европейский
рабочий — это мещанин будущего. Излагая эту позицию
Герцена, Г.В. Плеханов справедливо замечает, что Герцен впа-
дает в заблуждение, когда думает, что в европейских странах
собственность все более раздробляется и поэтому Европе
предстоит и дальше приобщаться к мелкой собственности.
Ссылаясь на Маркса, Плеханов пишет, что «развитие запад-
но-европейских стран ведет вовсе не к торжеству мелкой
151

собственности, и что историческая роль пролетариата состо-
ит вовсе не в том, чтобы приобщиться к мелкобуржуазной
собственности»1.
Всё это так. Но время показало, что страны Запада, идя
по пути обобществления производства, достигнув высокого
уровня развития производительных сил, не изжили мещан-
ских тенденций, а только усилили их, вырастив широкий
средний слой, массу мелких собственников — самых насто-
ящих мещан. Любопытное наблюдение на эту тему есть у
Н.А. Бердяева. Он пишет, что уже за первые два десятилетия
XX века во Франции, например, мещанство нашло свое
полное, законченное воплощение. Французы устали от ка-
тастроф, революций, войн, исканий и захотели спокойной,
довольной жизни. И Париж — это город мещанских нравов
и мещанских добродетелей, город замкнутой мещанской
семьи, совершенно забаррикадированной, самодовольной,
где эгоизм личный помножается на эгоизм семейный. Идет
погоня за наживой, за жизненным успехом, царит культ
богатства и презрение к бедности, всех преследует страх
перед необеспеченностью и неблагоустроенностью. Жажда
богатства перешла в бесчестность и подкупность2. Мещанс-
твом и теперь заражаются все слои населения без исключе-
ния, в том числе и рабочие, а крупная буржуазия, она — ме-
щанство по происхождению и одновременно — источник
и сила мещанства. Пример нашей страны это лишний раз
подтверждает: обрисованный Бердяевым Париж — не те-
перешняя ли наша Москва?
Размышляя об исторических судьбах социализма, Гер-
цен ярчайшими красками рисует строящийся, восходящий
социализм: «Есть эпохи, когда человек свободен в общем
деле. Деятельность, к которой стремится всякая энергическая
натура, совпадает тогда со стремлением общества, в котором
она живет. В такие времена все бросается в круговорот со-
1 Плеханов Г.В. Соч., т. XIV, с. 282.
2 См.: Бердяев Н.А. Судьба России. В кн.: Судьба России. —
Харьков, 1998, с. 406 -408.
152

бытий, живет в нем, страдает, наслаждается, гибнет... Даже
те личности, которые враждуют против общего потока, так-
же увлечены и удовлетворены в настоящей борьбе. В такое
время нет нужды толковать о самопожертвовании и предан-
ности. Все это делается само собою и чрезвычайно легко.
Никто не отступает, потому что все верят. Жертв собственно
нет; жертвами кажутся зрителям такие действия, которые
составляют простое исполнение воли, естественный образ
поведения»1. Поразительно! Создается впечатление, что эти
строки написал очевидец наших великих строек с их энтузи-
азмом, верой в будущее, стремительным потоком событий,
высокой жертвенностью, которая кажется неоправданной
только сторонним «зрителям».
9.	Но Герцен высказывает еще одно, — очень необыч-
ное для утвердившемся в марксистской литературе пред-
ставлении о социализме — предположение. Победивший
социализм, считает он, в дальнейшем может развиться «во
всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей»2.
Он сделается консервативным, дойдет до абсурда и вполне
уподобиться мещанству. Сложившиеся общественные от-
ношения приведут к тому, что рабочий класс, постепенно
сделавшись мещанским, утратит свои потенциальные воз-
можности, его революционная мощь иссякнет. И тогда оста-
нется только одно: «Тогда снова вырвется из титанической
груди революционного меньшинства крик отрицания и снова
начнется смертная борьба, в которой социализм займет мес-
то нынешнего консерватизма и будет побежден грядущею,
неизвестною нам'революцией...»3.
В нашей стране социализм, ещё не дойдя до полной своей
зрелости, успел-таки стать и консервативным, и развившим-
ся до крайних нелепостей мещанско-буржуазного общества,
выпестованного самими же строителями социализма. Это
ли не абсурд?! Подобное развитие событий считал вполне
1 Цит. по: Плеханов Г.В. Соч. т. XIV, с. 280.
2 Там же, с. 278.
3 Там же.
153

вероятным Н.А. Бердяев: «Опасность обуржуазивания очень
сильна в советской России», — писал он в 1937 году, считая,
что как только энтузиазм коммунистической молодежи ис-
сякнет, «появится шкурничество, вполне возможное и при
коммунизме»1. Поэтому Герцен, какую бы фазу развития
социализма он ни имел в виду, и здесь исторически оказался
прав. Он не пишет, какое «революционное меньшинство»
имеет в виду, когда предрекает грядущую, «неизвестную нам»
революцию. Не следует от Герцена требовать слишком мно-
гого. Но и сейчас этот вопрос о судьбах социализма, о дви-
жущих силах революционного процесса, прокладывающих
путь к социалистическому обществу никак нельзя считать
снятым с повестки дня.
10.	Марксистская методология требует постановки этой
проблемы в определенные исторические рамки. Общие рас-
суждения здесь не помогут. Сейчас нельзя предугадать, как
будут развиваться дальше исторические события, — они мо-
гут замедляться или ускоряться, идти то вперед, то назад. Но
можно выяснить, какой класс стоит в данное время в центре
эпохи, определяет её особенности и главное направление
дальнейшего развития общества.
В этой связи возникает вопрос: а не рановато ли бур-
жуазия и её идеологи списали в архив рабочий класс, про-
летариат, проявивший себя как настоящий руководитель,
гегемон революционных событий прошлого века? Видимо,
уж очень хочется поставить большой, жирный крест на со-
циализме, поэтому и спешат с окончательными вывода-
ми. Поэтому и цепляются за сегодняшний день торжества
реакции, за данный момент, не умея и не желая понять,
осознать связи между «вчера» и «завтра». В самом деле:
если руководящая роль рабочего класса так ярко и убе-
дительно проявилась «вчера», в XX веке, то почему она
не может, не должна проявиться «завтра», в XXI веке? В
наше время его потенциальные возможности по сравнению
1 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.,
1990, с. 119-120.
154

с прошлым веком — усилились. Это связано прежде всего
с тем, что рабочий класс приобрел новый, современный
облик. Научно-техническая революция рекрутировала, как
известно, в его состав представителей самых разных слоев
трудящегося населения города и села, в том числе людей
образованных, обладающих научными знаниями, владею-
щих новейшими технологиями, но остающихся наемными
работниками, выносящими на продажу свой физический и
интеллектуальный труд.
Более того в современных развитых капиталистических
странах уже сложился устойчивый так называемый «низший
класс* из беднейших городских слоев. Это — вовсе не люм-
пены и не отбросы общества. Это — трудящееся население.
Просто оно поставлено капитализмом в такие безысходные
условия существования, при которых нет никакой надежды
на достойную жизнь ни для себя, ни для своих детей ни в
настоящем, ни в обозримом будущем. Этим людям ничего
не светит. Выбраться из низшего класса наверх мало кому
удается. Нобелевский лауреат Дж. К. Гэлбрейт называет
этот класс «современной резервной армией, эквивалентом
промышленного пролетариата прошлого» и отмечает, что
он, этот класс, пока что политически пассивен, не прини-
мает, например, участия в выборах, так как не видит раз-
ницы между политическими партиями. Но ухудшающееся
положение представителей «низшего класса» в буржуаз-
ном обществе «не может не ставить под угрозу социальный
мир»’.
Все еще впереди. Не надо забывать: «История — вооб-
ще до крайности ироническая старуха, — предостерегал Г.В.
Плеханов. — Её ирония страшно зла, но она никогда не бы-
вает совсем не заслуженной»1 2. Если сегодня старуха-история
сыграла такую злую шутку с нашей страной, то кто может
поручиться, что завтра она не проделает что-то похожее с
какой-то из буржуазных стран? Благо «заслуг» перёд че-
1 См.: Голос правды, 1994, № 13.
2 Плеханов Г.В. Соч. т. XIV, с. 285.
155

ловечеством у буржуазии накопилось столько, что давно
уже пора платить по счетам, а свое воздаяние по заслугам
«ироническая старуха» наверняка уже подготовила и ждет
только подходящего момента. И если всесветное мещанство
украло «от греха» лопату у пролетариата — «могильщика ка-
питализма» — то неужели он, когда понадобится, не сможет
сделать новую?

Часть II
ФИЛОСОФИЯ МЕЩАНСТВА
Мещанин любит философствовать, как
лентяй удить рыбу, он любит поговорить и
пописать об основных проблемах бытия —
занятие, видимо, не налагающее никаких
обязанностей к народу...
М. Горький
У меня нет ни малейшей претензии нра-
виться современной нашей интеллиген-
ции: опа героиня не моего романа...
Г.В. Плеханов
Перерождение советского общества сопровождалось
ожесточенными нападками на его мировоззренческие ос-
новы. Массированной критике подверглись, прежде всего,
теория и методология марксизма. Под видом борьбы с
догматизмом, под лозунгами «социалистического плю-
рализма», «деидеологизации» общества, его демократи-
зации и обновления, под флагом творческой разработки
теории социализма, — под все эти велеречивые рассуж-
дения, — шел демонтаж коммунистической идеоло'гии.
В общественное сознание настойчиво внедрялись идеи
социал-демократизма и буржуазного либерализма, прин-
ципиальные положения марксистской теории подменя-
157

лись буржуазными и мелкобуржуазными философскими
системами.
Предпринималась очередная попытка (коих было не-
мало в истории) раз и навсегда покончить с марксизмом,
отправить в небытие ленинизм, устранить это препятствие
на пути воинствующего мещанства к буржуазному перево-
роту и ликвидации социализма в нашей стране, к развалу
всей социалистической системы. Как это происходило? У
идеологической борьбы тоже есть своя история.
Гпава 1
СМЕНА ВЕХ
Марксизм, теория и принципы социализма, им разра-
ботанные, давно стали важнейшей составляющей мировой
культуры. Марксизм помогает тем, кто хочет понять смысл
основных социальных процессов, разобраться в самых запу-
танных хитросплетениях общественной жизни, в прошлом
и настоящем человеческой цивилизации, тем, кто стремится
заглянуть в будущее. Даже папа римский Иоанн Павел II,
сыгравший далеко не последнюю роль в крушении социа-
листической системы, насмотревшись на вакханалию разру-
шения, устроенную новыми буржуа, почти в марксистском
духе выступил в 1993 году с жесткой критикой «дикого,
негуманного капитализма». Многие западные газеты опуб-
ликовали его интервью, в котором понтифик заявил, что
коммунистическую идеологию нельзя огульно отрицать,
не признавая за ней некоего «ядра истины». «Благодаря
этому ядру истины, — говорил он 9 сентября 1993 года в
Риге, — марксизм смог стать притягательной реальностью
для западного общества».
158

К этому выводу, по словам папы, он пришел после глу-
бокого анализа и изучения коммунистической идеологии.
Кроме того, он прямо признал, что при коммунистах было
свершено немало добрых дел: борьба с безработицей, забота
о бедных и т.д., что мир капитализма изменился к лучшему
« в основном благодаря социалистической мысли», которая
породила такие «социальные амортизаторы», как непосред-
ственный контроль со стороны государства. Конечно же,
Иоанн Павел II объявляет себя сторонником капиталисти-
ческой модели развития, но категорически отвергает «дикий»
капитализм, дошедший до «преклонения» перед рынком. Ему
близок такой капитализм, при котором признается фунда-
ментальная и позитивная роль предпринимательства, част-
ной собственности и связанной с ней ответственностью за
средства производства1. Позиция папы римского по отно-
шению к марксизму и социализму вполне может быть рас-
ценена (по марксистской «классификации») как типичный
социал-реформизм. Он здесь выглядит даже левее лидеров
Социнтерна, давно предавших анафеме не только реальный
социализм, но и все марксистское учение.
А теперь оставим наместника Бога на земле и посмотрим,
как примерно в это же самое время определили свое отноше-
ние к марксизму наши обществоведы. Многие стали считать,
что в мире существуют теории общественного развития бо-
лее пригодные для анализа действительности, нежели марк-
сизм. Такие, например, как теория Вебера, как кейнсианство
и позитивизм, концепции Парсонса, Поппера, философия
Бердяева и Ильина, идеи Гэлбрейта, Хайека, Ясперса, Рос-
тоу, Сахарова и даже Муамара Каддафи. Кто-то склонялся
в сторону социал-демократизма и в числе ученых, взгляды
которых он разделяет, называл Э. Бернштейна. Более осто-
рожные в суждениях утверждали, что в марксизме устарело
все, за исключением философии науки и теории познания. В
особенности не воспринимались классовый подход, учение
о классовой борьбе и социалистической революции, о неиз-
1 См. Правда, 1993,10 ноября.
159

бежности краха капитализма и о социалистическом будущем
человечества. Были и те, кто с надрывом и тоской заявлял,
что его жизнь прошла впустую «под знаменем марксизма-ле-
нинизма» и выражал горячее желание, чтобы с этим учением
было покончено раз и навсегда. На этом фоне папа римский
выглядит чуть ли не как творческий интерпретатор марксиз-
ма. Умный человек, ничего не скажешь!
В чем дело? Как могло случиться, что кажется еще вчера
целая толпа обществоведов, преподавателей вузов, партий-
ных идеологов с усердием третировала своих слушателей и
читателей долбней по поводу марксизма-ленинизма, а уже
сегодня эти же самые люди начали поспешно открещиваться
по существу от тех марксистских выкладок, которыми, между
прочим, были буквально напичканы их диссертации, статьи и
книги? Теперь они с прежним рвением начали доказывать не-
что противоположное! На самом деле, ничего удивительного
здесь нет. Такие кульбиты — обычное занятие для мещанс-
твующего интеллигента. Он в очередной раз поменял свои
взгляды и начал служить новым хозяевам. Подобные типы во
множестве встречались во все времена. И раньше попадались
такие теоретики-социологи, которые, по словам Ленина, «в
молодости были почти марксистами, а затем быстро «поум-
нели», «подправили» Маркса обрывками буржуазных теорий
и за великие ренегатские заслуги обеспечили себе универ-
ситетские кафедры для ученого одурачения студентов»1. Но
наши псевдомарксисты не просто «подправляли» Маркса:
они решили выбросить его на свалку. Что им Маркс? Они и
до этого знали его только по фамилии, а цитаты из Ленина
привыкли переписывать друг у друга.
Но дело не только в мещанской социальной психоло-
гии, широко распространившейся в интеллигентской сре-
де. Интеллигенции до отвращения надоели выдаваемые за
марксизм до крайней степени затертые постулаты, кото-
рые надо было, начиная со школьной скамьи, выучивать,
запоминать и потом всю жизнь клясться и божиться ими,
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 153.
160

часто не понимая, не принимая в душе эти догматы. Годами
упражняясь на тему марксизма-ленинизма в рамках офи-
циальной партийной идеологии, которая со временем явно
вырождалась в достаточно узкий набор узаконенных свыше
непререкаемых истин, творческий человек впадал в тоску.
Самые искренние и убежденные марксисты наталкивались
на бдительный отпор записных придворных идеологов, сто-
ило им выразить сомнение в теоретической обоснованности
политических решений или предложить иной, самый без-
упречный, с точки зрения марксизма, вариант выхода из
кризисной ситуации.
Большинство интеллигентов с вузовскими дипломами,
подвизавшихся на ниве обществоведения в городах и весях
огромной державы (многие — с удостоверением об окон-
чании института марксизма-ленинизма), мало что смыс-
лили в теории. Преподаватели средней и высшей школы,
в особенности партийные идеологи-секретари парткомов,
набранные по указанию партии почему-то из одних женщин
(по большей части из тех же школьных учительниц), как
правило, довольствовались тем, что было зафиксировано в
разных методичках и учебных программах по марксизму-
ленинизму. Поэтому в партийном аппарате недолюбливали
«теоретиков».
Попытка разъяснить с позиции марксистской науки
смысл происходящих в стране событий дамами-секретарями
обычно встречалась в штыки. Эти партийные «идеологини»
в подобных случаях принимали скучающий вид и нетерпе-
ливо требовали (они всегда куда-то торопились) перейти,
как они выражались, «к конкретике». Иными словами, им
надо было, чтобы им показали, в какую сторону бежать, что
с собой прихватить, какой и где вешать плакат, лозунг, кого
и где собрать на очередной семинар или какое-то плановое
мероприятие. Дальше этого идеологический горизонт этих
несчастных «затырканных» женщин не простирался. В ре-
зультате они (как, впрочем, и многие преподаватели вместе
со своими учениками) так и не смогли увидеть в марксизме
научную систему — живую, развивающуюся, требующую
161

серьезного изучения и творческого подхода. Как ни печально
это признать, выдаваемая за марксизм-ленинизм политиче-
ская жвачка не только приелась, она отталкивала от серьез-
ного освоения теории. Да и не нужен марксизм мещанскому
обществу: без него спокойнее.
Вина за догматизирование и опошление марксизма-
ленинизма, как будто по злой воле превращенного в нечто
закоснелое и неподвижное, целиком лежит на руководстве
КПСС. Столько лет терпеть в качестве главного идеолога
партии М. Суслова, этого советского Победоносцева1 (только
неизмеримо мельче и тупее), превратившего коммунистичес-
кую идеологию в подобную себе засушенную мумию, — до-
пустить это, означает не только быть невеждами в вопросах
теории, каковыми были все наши вожди после Сталина, но
и лишить, в конце концов, наше общество надежной идейно-
политической и духовно-нравственной опоры.
Растерянность многих наших обществоведов, оказавших-
ся в плену закоснелых представлений о марксизме, вполне
объяснима. Горбачевская перестройка в какой-то мере поз-
волила им раскрепоститься, но тогдашнее партийное руко-
водство, не имея теоретической проработки новой политики
и фактически отказавшееся от марксизма, попросту бросило
советские общественные науки на произвол судьбы, выдав
антикоммунистам карт-бланш на их коверканье с помощью
буржуазных теорий. На февральском (1990 г.) Пленуме ЦК
КПСС выдающийся ученый, академик Б.Е. Патон очень
справедливо заметил: «Думаю, партия должна поднять уче-
ных-обществоведов морально, укрепить их дух. Не будем
забывать, что объективные научные знания становятся в
их руках мощным средством воздействия на умы и сердца
людей»2. Подобных призывов раздавалось тогда немало, но
они не были услышаны.	•
В 80-е-90-е годы в обществе все шире стали распростра-
1 «Победоносцев над Россией простер совиные крыла», -
вспоминаются стихи А. Блока. , .	. , ,
2 Правда, 1990,7 февраля.
162

няться идеи, заимствованные у давних противников марк-
сизма-ленинизма. Говорить и писать по-марксистски стало
не модно. Буржуазное западное общество представило нашей
разочаровавшейся в марксизме-ленинизме интеллигенции
множество теорий, концепций, моделей общественного раз-
вития, основательно разработанных буржуазной наукой. В
этом пестром, на любой вкус, раскладе были и вариации на
тему марксизма, как будто специально для тех, кто пока ещё,
подобно папе римскому, видел в марксизме «ядро истины».
Это разнообразие показалось привлекательнее советского
марксизма-ленинизма, тем более, что на этот товар появился
спрос.
Но — ничто не ново в этой жизни! Снова, как и много
лет тому назад, оказалось, что «заслужить репутацию со-
лидного ученого и получить официальное признание своих
трудов, — это значит доказать невозможность социализма
посредством парочки «по-кантиански» выведенных опре-
делений; это значит уничтожить марксизм, разъяснив чи-
тателям и слушателям, что его не стоит даже опровергать,
и сославшись на тысячи имен и названий книг европейских
профессоров; это значит выкинуть за борт вообще всякие
научные законы для очистки места законам религиозным;
это значит нагромоздить горы высокоученого хлама и сора
для забивания голов учащейся молодежи»1. Эти слова напи-
саны В.И. Лениным ещё в 1914 году. И все это один к одному
повторилось и повторяется в наши дни в России. Как мало,
в своей сущности меняется зыбкая и неустойчивая интел-
лигентская натура! Интеллигент в очередной раз сжёг все,
чему поклонялся, и только коммунисты, российские ученые
социалистической ориентации сумели все-таки сказать тогда
свое веское слово в защиту марксизма-ленинизма.
На какой адской кухне, кто и как изготавливал взрыво-
опасную идеологическую смесь? Желающих выступить на
этом поприще хватало. Интеллигенция выдвинула из своей
среды множество доморощенных и пришлых теоретиков,
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 53—54.
163

написавших несчетное количество программ, платформ, про-
ектов. Формулировались такие принципы, подходы, взгля-
ды на будущее нашей страны, где было, кажется все, кроме
научного социализма. От коммунистической идеологии не
оставалось и следа. Однако, открытые призывы к свержению
существующего строя раздались не сразу. Использовалась
стратегия «мирного проникновения», постепенной транс-
формации социализма в нечто противоположное, его «либе-
рализация». Конечные цели этого процесса маскировались
и не должны были раскрываться преждевременно.
Нашим антикоммунистам было у кого перенимать опыт:
подобная тактика применялась в свое время в Чехословакии
и Польше. В 1982 году лидер польской «Солидарности», бу-
дущий президент Польши Лех Валенса ярко и недвусмыслен-
но обрисовал, как должна себя вести антисоциалистическая
оппозиция: «Мы должны говорить: любим вас, любим социа-
лизм и партию..., а одновременно с помощью свершившихся
фактов делать свое дело и ждать... Мы не обманывались на
счет того, что с самого начала водили за нос, и я хорошо знал
об этом, только не говорил, потому что хотел играть. Ведь
мы отдаем себе отчет в том, что разлагаем систему...» *. Наши
«демократы», «разлагая систему», тоже «играли» с властью и
поначалу вели речь о политическом плюрализме, мирном со-
циальном партнерстве, о демократизации социалистического
общества, гуманизме, демократическом социализме. Правда,
тут же, за завесой красивых фраз, предлагалось перестроить
существующую политическую систему так, чтобы в стране
действовали множество альтернативных КПСС партий, ко-
торые бы свободно конкурировали друг с другом в борьбе за
власть. Само собой подразумевалось, что в гуще многопар-
тийности правящая коммунистическая партия неизбежно
должна будет «стушеваться», поблекнуть, постепенно уйти
на задний план, а потом и вовсе утонуть, раствориться, ис-
чезнуть с политической арены.
1 Марксизм-ленинизм о диалектике революции и контррево-
люции. — М., 1984, с. 203.
164

Это был старый, давно опробованный способ борьбы
буржуазии и мелкобуржуазной демократии против соци-
алистических режимов. В первые годы Советской власти
ставка делалась на «демократическую» контрреволюцию —
десятки мелкобуржуазных, буржуазно-демократических,
националистических партий и группировок (в том числе
меньшевиков и эсеров, кадетов и октябристов) — всех, кто
объединялся то под флагом Учредительного собрания, то
под лозунгом «Советы без коммунистов» или «Единая не-
делимая Россия». В 1956 году в Венгрии за короткий срок
было создано 40 партий, в том числе одна профашистская.
В Чехословакии в 1968 году наблюдалась похожая картина:
за какие-то 2-3 месяца в стране о начале своей деятельности
заявили 70 организаций и объединений, претендовавших
на самостоятельный политический статус1. Чехословацкие
«демократы» использовали давно знакомые призывы: «Со-
циализм без большевиков», «Социализм — да, но не больше-
вистский коммунизм», «Социализм — да, но наш собствен-
ный демократический и чехословацкий».
У нас в стране по этой части были побиты все рекорды.
К 90-му году в Советском Союзе действовали, по разным
подсчетам, от 200 до 300 партий, движений, союзов, клубов,
оппозиционных, подчас открыто антикоммунистических и
антисоветских. Через десятки лет после Октябрьской рево-
люции были реанимированы буржуазные, монархические,
либеральные, социал-демократические идейно-политичес-
кие и организационные структуры. Их идеологи с удовлет-
ворением констатировали: «Сегодня в стране складываются
основные общественные течения, характерные для цивили-
зованных стран»2.
Созданный в октябре 1989 года Союз конституцион-
ных демократов (партия кадетов) в качестве основной сво-
ей задачи провозгласил проведение «радикальных реформ,
1 См. Марксизм-ленинизм о диалектике революции и контр-
революции. — М„ 1984, с. 202.
2 АиФ, 1990, №6.
165

направленных на мирный конституционный переход к ци-
вилизованному обществу». Новые кадеты объявили себя
преемниками старой, дореволюционной партии кадетов, а в
качестве главного ориентира назвали личность и наследие
академика А. Сахарова1. В конце 1988 года был учрежден
Российский народный фронт (РНФ). В начале 1990 года
он насчитывал до 40 тысяч сторонников в 60 городах Со-
юза. В его программе делался упор на «ненасильственное
изменение существующего тоталитарного общественно-по-
литического строя и переход к демократическому обществу
западного типа». В марксизме признавались только анализ и
критика капитализма 100-летней давности, а «марксистский
конструктив» был объявлен «порочной идеей, приводящей
к деградации и одичанию личности». На ближайшие 10-20
лет РНФ ориентировался на социал-демократию как некий
переходный этап к буржуазной демократии2.
Проявились и приверженцы социал-демократии. В ян-
варе 1990 года в Таллине состоялся учредительный съезд
социал-демократической ассоциации. Собралось около
280 человек, в том числе 130 делегатов от 70 организаций,
10 народных депутатов СССР, 80 наблюдателей и гостей,
20 человек прибыло из-за границы. После съезда в ассо-
циации насчитывалось уже более 160 организаций в 100
городах страны, в Москве была открыта совместная с мос-
ковской социал-демократической организацией приемная
ассоциации, которая стала юридическим лицом, получила
расчетный счет и круглую печать. Социал-демократическая
ассоциация заявила, что особое внимание она уделяет кон-
тактам с международной социал-демократией в надежде,
что последняя станет мостиком возврата нашей страны в
Европу. ‘
В идейно-политическом спектре внутри страны соци-
ал-демократы отдавали безусловное предпочтение Межре-
гиональной депутатской группе (МДГ) Верховного Совета
1 См. АиФ, 1990, №6.
2 См. АиФ, 1990, № 7.
166

СССР1, в которую входили антикоммунисты, будущие деяте-
ли ельцинского режима, такие, например, как ставшие мэра-
ми Москвы и Ленинграда Г. Попов и А.Собчак, экономисты
Шаталин, Заславская, Аганбегян, Явлинский, сотрудники
центральных партийных изданий — газеты «Правда» и жур-
нала «Коммунист» — Лацис и Гайдар, социологи и политики
Бурбулис и Чубайс — всех не перечислить. Эти деятели, бу-
дучи в большинстве своем членами КПСС, сыграли в судьбе
партии роль троянского коня. Они выступили с призывом
создания явочным порядком «партийных клубов» — объ-
единений коммунистов, которые действовали бы в рамках
КПСС, но со своей программой, разработанной на основе
«демократических» идейных и организационных принципов.
В январе 1990 года состоялась конференция этих «партклу-
бов». Собрались 455 делегатов из 102 городов страны и 13
союзных республик. Они представляли 59133 члена КПСС,
объединенных в 61 «партклуб»2.
Фактически это уже была организационного оформлен-
ная структура, партия в партии, серьезная заявка на возник-
новение в политической системе страны новой, враждебной
советскому строю, силы, претендующей на власть. Так по-
явилась «Демократическая платформа в КПСС». Вместе
с МДГ «Демплатформа» выступила как главная, наиболее
авторитетная организация, передовой отряд буржуазной
демократии. По партийным организациям была разослана
Декларация, призывающая всех коммунистов под ее знамена.
Некоторое время спустя, программа и принципы её деятель-
ности были опубликованы в «Правде» в порядке дискуссии3.
«Демплатформа» сразу же предложила план раздела КПСС
по крайней мере на две партии. Для скорейшего осущест-
вления этого плана выдвигалось требование передачи всей
полноты власти от партии к Советам («демократически из-
бранным» органам управления, большинство в которых быс-
1 См. АиФ, 1990, № 10
2 См. АиФ, 1990, №7.
3 См. Правда, 1990,3 марта.
167

тро переходило в руки антикоммунистической оппозиции),
а также отмены 6-й статьи Конституции СССР, где КПСС
отводилась роль ядра политической системы *.
Свою мировоззренческую позицию отцы-основатели
«ДП» определяли следующим образом. Они пока еще для
приличия говорили о марксизме. Но предлагали оставить
только его часть и пересмотреть (а лучше всего перечеркнуть)
марксистско-ленинские положения: о неизбежности и необ-
ходимости социалистических революций; об исторической
миссии рабочего класса; о руководящей роли коммунисти-
ческих партий. Было подчеркнуто, что следует отказаться
от идеи верховенства общественных интересов над личны-
ми. Подвергнув марксизм радикальной чистке, вытравив из
него всякие следы революционности, надлежало «широко
использовать передовые достижения человеческой мысли»
для перехода к «демократическому социализму». Разъясня-
лось, что этот социализм основывается на приоритете об-
щечеловеческих интересов и ценностей. К ним относятся:
принципы демократии, гуманизма, плюрализма, социальной
справедливости, ненасилия, солидарности, терпимости к дру-
гим мировоззрениям и общественным системам, рыночной
экономики «вместо классовой борьбы». Термин «ленинизм»
был попросту выброшен, как и понятие «коммунизм», ко-
торое отождествлялось с советской моделью социализма и
её кризисом. Чтобы было убедительнее и доходчивее, гово-
рилось о полной безнадежности попыток реформировать
социалистическую экономику и выражалась уверенность,
что КПСС, по всем признакам, неизбежно потерпит пораже-
1 Председатель Верховного Совета СССР А.И. Лукьянов рас-
сказывал, что определение «ядро» очень смущало И.В. Сталина, у
которого при чтении этой статьи Конституции неизменно возни-
кала ассоциация с пушечным ядром, прикованным цепью к ноге
каторжника, чтобы лишить его возможности быстро передвигаться.
Но другого определения не нашли, а в конце своей истории пар-
тия и в самом деле стала грузом, мешавшим обществу динамично
развиваться.
168

ние на предстоящих выборах в республиканские и местные
Советы, что обернется для партии настоящей катастрофой.
В порядке подготовки к этому событию выдвигалось требо-
вание упразднить политорганы в Вооруженных силах, КГБ,
МВД и других госорганизациях1.
По существу это была программа полного уничтожения
социализма в нашей стране. Вместо Советов — буржуазно-
парламентарная система, вместо компартии — партия демо-
кратических реформ, вместо марксизма-ленинизма — идео-
логия «демократического социализма». В конце 1990 года
Г. Попов уже без всякого стеснения публикует такую про-
грамму действий «демократических сил»: в экономике — де-
национализация; фундамент всего — частная собственность.
Главное в перестройке в экономическом плане — это дележ
государственной собственности между новыми владельцами,
земли прежде всего. В политике — замена советской власти
«нормальной (?) демократической республикой», десове-
тизация с национальным парламентом, с тремя системами
власти: законодательной, исполнительной и судебной. Пол-
ная ликвидация Советов, т.к. «это государство противоречит
основам мирового опыта государственного строительства».
В национальном вопросе — замена СССР независимыми
«национальными государствами», которые могут потом со-
здать тот или иной новый союз2. Если это всего лишь план
«демократических реформ», то что же называется развалом
страны? Возникает и другой вопрос: почему же тогдашнее
руководство, зная об этих планах и разрушительных дей-
ствиях антисоветской оппозиции, ничего не предпринимало
в ответ? Чтобы выяснить это, надо вернуться от событий
90-го года на пять лет назад.
Ещё в 1985 году член Политбюро, секретарь ЦК КПСС
А.Н. Яковлев, этот «архитектор перестройки», обратился к
М.С. Горбачеву с пространной запиской. Общие рассужде-
ния (под которыми мог бы подписаться любой либерал) о
1 См. Правда, 1990,3 марта; АиФ, 1990, № 7.
2 См. Попов Г.Х. Что делать? - М., 1990, с. 4-5.
169

последовательном и полном демократизме, о гласности и
плюрализме, о свободе выбора и великих гражданских правах
человека, о комплексном реформировании и демократиза-
ции всех сторон жизни, — все эти высокопарные выкладки
заканчивались, однако, вполне конкретным предложением.
Яковлев считал необходимым разделить КПСС на две пар-
тии: социалистическую и народно-демократическую. (Вот
откуда появилась эта идея в «Демплатформе»!) Пусть они
конкурируют друг с другом, и та партия, которая победит
на выборах, сформирует затем правительство во главе со
своим Генсеком. Это двухпартийное объединение должно
было (странно!) называться Союзом коммунистов1.
Через 6 лет, в 1991 году, Яковлев, пугая Горбачева госу-
дарственным коммунистическим переворотом (после чего,
пишет он, неизбежно установится нечто подобное неофа-
шистскому режиму, будут растоптаны идеи перестройки, а
Горбачев и его соратники будут «преданы анафеме»), сно-
ва требует формирования двухпартийной системы. «Уже
ясно, что в нынешних условиях две партии лучше, чем одна
или сто... Выход один (в политическом плане): объединение
всех здоровых демократических сил, образование партии
или движения общественных реформ»2. Горбачев никаких
возражений или поправок к предлагаемой схеме не высказал.
Он просто молча согласился со своим советником. Не надо
быть уж очень тонким политическим аналитиком, чтобы об-
наружить прямую связь горбачевско-яковлевских замыслов
с планами «Демплатформы». В том, что «Демплатформа»,
как и межрегиональная депутатская группа, действовала не
только с ведома, но и с одобрения руководства КПСС, автору
пришлось убедиться на собственном опыте.
Будучи членом ЦК КП РСФСР, вторым секретарем горь-
ковского обкома партии, мне довелось в 1990-91 годах не раз
быть на совещаниях с участием М.С. Горбачева, членов По-
1 См. Яковлев А.Н. Горькая чаша. Большевизм и реформация
в России. - Ярославль, 1994, с. 205-212.
2 Тамже, с. 263.
170

литбюро, секретарей ЦК КПСС, — сообщения о которых не
появлялись в средствах массовой информации. Это были, так
сказать, рабочие совещания с приглашением сравнительно
небольшого количества участников. На одном из таких ме-
роприятий (собрался подготовительный комитет по созыву
Учредительного съезда компартии РСФСР, решительным
противников которого был Горбачев), проходившем весной
1990 года под председательством Горбачева, как раз и об-
суждалась «ДемпЛатформа». Представилась возможность
высказаться. В двадцатиминутном выступлении я постарался
дать анализ этого объединения с точки зрения его идейно-по-
литического содержания и сделал вывод, что «Демплатфор-
ма» — это чистейшей воды реформистское течение, созданное
с целью разрушения КПСС («из «Демплатформы» торчат
уши оппортунизма», — такое выражение я тогда употребил).
В подобном духе высказывались и другие участники совеща-
ния, представители разных регионов России. Резким было
выступление члена Политбюро В.Воротникова. Горбачев от
оценки «Демплатформы» ушел.
В перерыве удалось побеседовать с членом Полибюро
В. Медведевым. На вопрос — как он считает, не пора ли объ-
явить всей партии, что на деле представляет собой «Демплат-
форма» и подробно разъяснить ее позицию, — был получен
вроде бы утвердительный ответ, поскольку «Демплатформа»,
по словам В. Медведева, загибает от реформизма еще дальше
вправо — к буржуазному либерализму. Оценка мне показа-
лась тогда (и кажется сейчас) вполне справедливой и точной.
В конце совещания итоги подводил Горбачев, который внима-
тельно слушал и записывал все выступления. Он заверил, что
все принципиальные замечания будут непременно учтены
при доработке текста постановления по «Демплатформе»,
которое тогда готовилось в ЦК КПСС. Однако, когда этот
документ был опубликован, оказалось, что в нем остались
лишь общие, в горбачевском духе, обтекаемые фразы. От
критики по адресу «Демплатформы» не осталось и следа.
Её лишь слегка пожурили, погрозив в её сторону пальцем.
Интересно, что вскоре, в кулуарах партсъезда, заметив меня
171

в перерыве среди делегатов (видимо, бросилась в глаза моя
длинная фигура) Горбачев, сопровождаемый секретарем ЦК
Разумовским, подошел ко мне и, вспомнив это совещание,
покритиковал мое тогдашнее выступление, назвав его «не
совсем удачным». Все-таки, пеклись они о «Демплатформе»,
это — точно.
Поддержка «демократам» была обеспечена. Важнейшие
средства массовой информации, печать, радио, телевидение
оказались в их руках. Яковлев фактически управлял СМИ,
задавая тон в критике советского строя, хотя и делал это из-
за кулис. Впоследствии он весьма сожалел о том, что не смог
тогда прибрать к рукам всех. Не поддалась нажиму, выстояла
«Советская Россия» во главе с главным редактором В. Чики-
ным. А вот главный партийный теоретический журнал «Ком-
мунист» стал по существу антикоммунистическим. В нем
постоянно печатались не только доморощенные идеологи
«перестройки» от Гайдара и Лациса до Шаталина и Попова,
но и зарубежные ниспровергатели марксизма-ленинизма.
В 1990 году журнал опубликовал серию статей известного
идеолога «Пражской весны» 1968 года З.Млынаржа, лично
хорошо знакомого Горбачеву ещё по студенческим годам.
Откровенно пропагандировались в «Коммунисте» социал-
демократические и либеральные идеи. Такая же метаморфоза
произошла и с большинством центральных периодических
изданий. В мире прессы стали лидерствовать прозападные
«Московские новости», глумливо-антисоветский журнал
«Огонек», нагловато-беззастенчивые «Аргументы и факты»,
либеральные толстые журналы «Звезда», «Октябрь», «Но-
вый мир» и прочие в этом же роде. Все дули в одну дуду под
управлением дирижеров из Кремля.
Но какой поднялся шум, когда «Советская Россия» опуб-
ликовала статью Н.Андреевой «Не могу поступаться принци-
пами»! Горбачев пришел в бешенство. В конце марта 1988
года статью обсуждали на двух (1) заседаниях Политбюро
ЦК КПСС*. На последнем заседании по настоянию Горбаче-
1 См. Советская Россия, 1995,11 октября.
172

ва высказывался каждый из присутствующих (чтобы было
видно, кто чем дышит!) Член Политбюро В.И. Воротников
по ходу обсуждения, хотя это и не поощрялось, записывал в
своем дневнике: Горбачев назвал статью подстрекательской,
деструктивной, направленной против перестройки (можно,
мол, обойтись и без нее!). И заявил, что его взволновала не
только статья, как попытка «подправить Генсека», но и ре-
акция на нее тех «консерваторов», которые признали её за
своего рода эталон. Один за другим следуют вопросы: как она
могла появиться в газете? Кто рекомендовал обсудить её в
парторганизациях? Кто такая Н. Андреева? Кто ей помогал?
Были даже учинены «розыски» в духе самых худших времен.
( «А как же «плюрализм»? — записывает В. Воротников. Но
для «демократии» все доступно».)
«Отступление от линии перестройки — самое большое
предательство, — заводится Горбачев. — Так стоит вопрос.
Великое счастье, что мы участвуем в ней». По заданию Гор-
бачева Яковлев сделал на заседании 20-минутный анализ,
где по пунктам, резко разбил базу и выводы статьи, нажимая
на её вред для перестройки, и расценил статью как «попыт-
ку обелить прошлое, как стремление, опираясь на Маркса,
Ленина, обосновать неприемлемость ряда перестроечных
новаций». А. Яковлев и В. Медведев предложили дать «аргу-
ментированный ответ в печати»: необходима-де «публичная
реакция» на подобные выступления, где не нашлось ни одно-
го слова в пользу перестройки, решили серьезно подготовить
статью в «Правду».
Что же так взвинтило Горбачева? Чего он испугался? Его
можно понять: в партии, в советском обществе оставалось
немало людей, не желавших «поступаться принципами» (они
и сейчас есть!) и просто так сдавать завоевания социализма,
тех, кто начинал понимать, куда ведут горбачевские реформы.
(«Плакальщики по социализму», — называл их Горбачев).
Но это было ещё только начало 1988 года. Прошло всего
несколько месяцев после 70-летнего юбилея Октябрьской
революции, когда Горбачев, выступивший с установочным
докладом, на полную катушку использовал в нем традици-
173

онную коммунистическую риторику. Популярность Генсека
была в ту пору ещё достаточно высокой, и пока что эта рито-
рика срабатывала, многих заставляя думать, что Горбачев и в
самом деле — коммунист. Больше двух лет, до самого конца,
Горбачев еще будет клясться и божиться именами Маркса и
Ленина, будет говорить о марксизме-ленинизме, новом обли-
ке социализма, пока к 91-году не выдохнется, как проткнутая
гвоздем шина. Он начнет откровенничать потом, спустя годы:
в январе 2000 года он в пространном радиоинтервью скажет,
что стал убежденным социал-демократом ещё в 1986 году. Это
означает, что во всех своих бесчисленных выступлениях, в том
числе на юбилее Октября, он думал одно, а говорил другое.
Коварен и двуличен мещанин! Годами держит он камень
за пазухой, ждет подходящего момента. И все время боится:
а вдруг кто-то догадается, прознает о его темных замыслах,
и тогда ему не сдобровать! Как бы не проговориться раньше
времени, не разоблачить самого себя! Прямая, принципи-
альная политика, откровенная линия поведения ему недо-
ступна. Он способен долго, как говорил Ленин, «надувать
простонародье» вдохновенными словесами, подделываясь
под настроение людей, сегодня говорить одно, а завтра — сов-
сем другое, сначала быть с этими, а потом — с теми, смотря по
настроению и личной выгоде. Жалкая и вместе с тем очень
опасная фигура! Беда, если такие окажутся у власти.
Вот и А. Яковлев в статье, направленной против Н. Анд-
реевой1, без конца ссылается на Ленина, цитирует и коммен-
тирует его, использует его, как предприниматель торговую
марку. Делая Ленина «через года» сторонником и идеологом
«перестройки». Яковлев даже (ужас!) готов признать «неос-
поримый (!) вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту
его завоеваний». Он вроде бы ничего не имеет и против так
ненавидимого «демократами» классового подхода и называет
его «инструментом научного анализа», а в конце призывает
«быстрее овладевать всей глубиной марксистско-ленинской
1 Принципы перестройки: революционность мышления и
действия. - Правда, 1988,6 апреля.
174

концепции перестройки», возродить «ленинскую практику
социалистического общества, самого человечного, самого
справедливого». Ну, чем не правоверный марксист-ленинец?!
Яковлев, демонстрируя диалектическую гибкость, признает,
что в статье Андреевой есть наблюдения, с которыми нельзя
не согласиться, есть и энергично выраженная озабоченность
некоторыми явлениями. Однако называет статью однознач-
но — неконструктивной, консервативной и догматической.
Это — «идейная платформа, манифест антиперестроечных
сил», — замечает Яковлев.
Надо сказать, что в этих оценках немало справедливого.
Читая статью Андреевой, и в самом деле можно было поду-
мать, что в нашем больном обществе ничего не надо было ме-
нять: все и так было неплохо. Действительно, консерватизм
есть консерватизм. И догматизмом от этой статьи отдает за
версту! Но Яковлев очень хитро обошел прямые и справед-
ливые выводы Андреевой о том, что в стране насаждается
«внесоциалистический плюрализм», что в области идеоло-
гии сформировался «полноводный идеологический поток»,
который « претендует на модель некоего леволиберального
интеллигентского социализма», что «неолибералы ориенти-
руются на Запад», заискивая перед реальными и мнимыми
достижениями современного капитализма, и противопостав-
ляют коллективизму «самоценность личности».
Тут возразить нечего. Что было — то было. Но для Яков-
лева это — опасная тема. Он и без Андреевой прекрасно раз-
бирался, что к чему. Этот «агент влияния» уже давно только
для вида прикрывался болтовней о марксизме и социализме,
будучи на деле их злейшим врагом. Ужес 1960 года в Комитет
госбезопасности СССР начали поступать сведения о связях
Яковлева с американскими спецслужбами. Особенно тревож-
ная информация (она никем не опровергнута до сих пор) о
предательстве «архитектора перестройки» стала приходить
в 1989 году. Военная разведка располагала такими же сведе-
ниями*. И Горбачев об этом хорошо знал, кстати говоря.
1 См. Советская Россия, 2000, №41.
175

После этой истории с Н. Андреевой всех убежденных
приверженцев марксизма-ленинизма, тех, кто понимал, куда
ведут «демократы», яковлевские СМИ стали изображать
этакими замшелыми, туповатыми, безнадежно отставшими
от жизни догматиками, закоснелая мысль которых заблу-
дилась где-то в дебрях марксизма начала XX века. На них
указывали пальцем как на «консерваторов-сталинистов»,
врагов «перестройки» и «нового мышления», как на опасных
для общества противников демократии, препятствовавших
обновлению социализма, продвижению общества к светлому
гуманному, свободному и демократическому завтра.
Мещанство любит и умеет оглуплять, мазать грязью своих
идейных противников и делает это с большой ловкостью. Для
этого намеренно организуется «идейная мешанина». Создает-
ся атмосфера неясности, расплывчатости, неопределенности.
В этом идеологическом тумане легко смешать ориентиры, по-
менять плюс на минус, замутить сознание множества людей.
Чтобы ошельмовать коммунистов, сторонников советской
власти, горбачевско-яковлевские идеологи стали называть их
«правыми», а буржуазных демократов — «левыми». Взяли да
и поменяли местами давно и во всем мире сложившуюся рас-
становку и характеристику политических сил. Такой фокус
русский философ В. Розанов назвал когда-то «политической
яичницей». Он писал: «Нужно создать аполитичность... Как
это сделать? Перепутать все политические идеи ... Сделать
«красное — желтым», «белое — зеленым», «разбить все яйца
и сделать яичницу», чтобы вдруг «никто ничего не понимал»,
видя все «запутанным и смешавшимся»1.
В ноябре 1989 года, ровно два года спустя после 70-й
годовщины Октябрьской революции, в «Правде» за подпи-
сью Горбачева появился большой материал под заголовком
«Социалистическая идея и революционная перестройка».
Это — настоящий манифест «перестройщиков», их идей-
ная платформа. Видимо, в горбачевском ЦК решили, что к
1 Цит. по: Кувакин В.А. Религиозная философия в России.
Начало XX века. - М„ 1980, с. 71.
176

90-му году наступила пора раскрыть, наконец, свои планы
(не все же, в самом деле, прятаться за спины каких-нибудь
«демплатформ»!). Стиль сохранен прежний: революционный
заголовок, множество ссылок на труды Маркса, Энгельса,
Ленина, марксизм называется «одной из самых влиятельных
мировых идеологий», говорится о том, что «нам необходимы
все богатство марксистской методологии, мировоззрение и
ценностные установки» марксизма. Однако, марксизм при-
плетен здесь совсем некстати, потому что вся «горбачевская»
статья это — гимн буржуазному либерализму и социал-де-
мократизму, которые, как известно, никакого отношения к
марксизму не имеют.
В статье говорится об опоре на идею построения «гу-
манного, свободного и разумного общества», о становлении
«подлинного демократического и самоуправляющегося об-
щественного организма». Превозносится высокая ценность
опыта мировой социал-демократии в противовес нашему
советскому социализму, где человек выступал всего лишь в
роли «винтика» партийно-государственной машины, где во
имя коллективизма «игнорировалась человеческая инди-
видуальность, тормозилось развитие личности...под пред-
логом приоритета общего над индивидуальным». Делается
вывод: мы строим гуманный социализм, но можем и с полным
основанием сказать, что «не только гуманный, но и демо-
кратический социализм». Что это такое, по Горбачеву? Это
механизмы гражданского общества и правового государс-
тва, представительной парламентской демократии с четким
разделением исполнительной и законодательной властей,
независимого суда. (Типичная политическая система бур-
жуазного государства!).
Горбачев, предвидя возражения, сетует на то, что « у нас
обычно негативное отношение вызывает даже сам термин
«демократический социализм», отождествлявшийся с вы-
ражением реформистской, оппортунистической линии в со-
циалистическом движении». Ничего не говоря о причинах
этого негативного восприятия, он спешит успокоить сомне-
вающихся привычной для социал-демократа и либерала бол-
177

товней о том, что свобода и демократия — это великие цен-
ности человеческой цивилизации, что социализм, вообще-то,
выступает как «носитель и защитник общедемократических
и общечеловеческих идеалов и ценностей». Тем более, что и
«на другой социальной почве» (при капитализме) происхо-
дит примерно то же самое, только в иной форме. Да и сам-то
мир социализма движется «к общим для всего человечества
целям в рамках единой цивилизации», — убеждает Горбачев.
Словом, вливайся в буржуазное сообщество и «гуманный
демократический социализм» — обеспечен.
Горбачев со своими идеологами упорно продолжал «рас-
ставлять вехи» именно в этом направлении. Через несколько
месяцев, на мартовском (1990 г.) Пленуме ЦК КПСС он пря-
мо указывает на дверь тем, кто не разделяет идейных позиций
сторонников перестройки, и призывает к партийному раско-
лу, размежеванию со своими противниками1. Для перехода к
«демократическому социализму» компартия не нужна. Тут
требуется партия социал-демократического, реформистского
типа. И в июле 1991 года, на последнем в истории КПСС Пле-
нуме ЦК, в заключительном слове в дискуссии по проекту
новой (явно социал-демократической!) программы КПСС
он заявляет: «Исключительно важно, что мы заявляем о себе
как о партии демократических реформ»2. Здесь Горбачев
без всякого стеснения вытаскивает на свет Божий старую,
затасканную формулу, изобретенную ещё в конце XIX века
известным ренегатом марксизма Э. Бернштейном, рефор-
мистом и немецким социал-демократом. Формулу, взятую на
вооружение международной социал-демократией — давним
противником коммунистов.
Под партию «демократических реформ» подгонялся и
новый Устав КПСС. В нем была и «свобода объединения
вокруг партийных платформ», и материальная поддержка
партии «по мере своих возможностей». Из Устава исчезли не
только принцип демократического централизма, но и понятие
1 См. Правда, 1999,18 марта.
2 Правда, 1991,29 июля.
178

партийной дисциплины. Член партии становился безответ-
ственным перед партийной организацией и всего лишь «мог
участвовать» (а мог и не участвовать!) «в проведении поли-
тической линии»1. По существу это — дискуссионный клуб,
предназначенный для участия в выборах в рамках буржуаз-
ной законности и не способный к быстрому, организованному
и решительному политическому действию. ( К такому состо-
янию в условиях мещанского общества вполне может придти
и правящая коммунистическая партия, что подтвердил опыт
Советского Союза и стран Восточной Европы). От устава
за версту отдавало традиционной реформистской моделью;
в том числе давным-давно отвергнутой меньшевистской
схемой управления партией. Предложенная в новом Уставе
КПСС система руководящих партийных органов состояла
из семи (!) субъектов политического руководства (съезд,
конференция, ЦК, Президиум, Председатель партии и его
замы, Комиссии ЦК, секретари ЦК). К этому надо добавить
ещё печатные партийные органы, действующие где-то сбоку,
в условиях безграничной демократии, где большинство будет
вынуждено подчиняться меньшинству какой-нибудь «умной
и независимой» фракции.
В истории советской коммунистической партии это уже
бывало, хотя многие критиковавшие горбачевский устав ком-
мунисты вполне могли об этом не знать. В апреле 1905 года
Женевская конференция меньшевиков приняла партийный
устав. Наши тогдашние реформисты решили выстроить та-
кую систему управления партией, которая (надо же!) тоже
состояла из семи субъектов руководства. Они располагались
(снизу вверх) в таком порядке: Руководящий коллектив;
комитет; областной съезд; областной комитет; конференция;
Исполнительная комиссия; Организационная комиссия. И
при этих структурах, где-то в стороне — партийное издатель-
1 В то время от членов партии можно было услышать: «Ни
материально поддерживать, ни тем более участвовать в деятель-
ности КПСС я не хочу». Эти люди были уверены, что скоро КПСС
развалится. - Ленинская смена, 1990,19 сентября.
179

ство. В.И. Ленин тогда сразу же сказал, что это многоэтажная
колымага ни за что не сможет даже сдвинуться с места1. Так
оно и получилось. Меньшевики ни тогда, ни после, так и не
сумели создать настоящую, сплоченно действующую орга-
низацию. Порой децентрализация их партийных структур
доходила до состояния, которое, по выражению Г.В. Пле-
ханова, «свойственно туманным массам». Реформистскую
социал-демократию такое положение дел вполне устраивает.
Там всегда сколько голов, столько и мнений.
А что же А. Яковлев? Где этот «боевой соратник» Генсе-
ка? В дни работы последнего в истории Пленума ЦК он за-
седает в политсовете «Движения демократических реформ»,
представившись как старший советник Президента СССР.
Он выступает на пресс-конференции и ратует за прекраще-
ние «ненависти, неприязни, недоверия людей друг к дру-
гу». Здесь он свой, и готов даже откровенничать в приятной
компании. На вопрос, не думает ли он последовать примеру
Э. Шеварднадзе, только что вышедшего из партии, Яковлев
доверительным тоном отвечает: «Не буду притворяться :
не раз думал, взвешивал... Но в любом деле на первое мес-
то ставлю интересы полезности и вопрос времени»2. Жаль
только, забыл сказать, чьи интересы и чью пользу он имеет
в виду.
По прошествии каких- то трех-четырех лет после событий
91 года А. Яковлев, вспоминая XXVIII съезд КПСС, ядовито
замечает: «Кстати, на этом съезде принята по сути социал-
демократическая программа, но этого никто не заметил»3.
Лукавит «архитектор перестройки»! Во-первых, XXVIII
съезд никакую партийную программу не принимал. Было
принято всего лишь программное заявление «К гуманному,
демократическому социализму». Оно действительно было по
духу социал-демократическим. Но обсуждение Программы
партии продолжалось. В июле 1991 года Пленум ЦК при-
1 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 10, с. 319-321.
2 Правда, 1991,29 июля.
3 Яковлев А.Н. Указ, соч., с. 22.
180

нял проект Программы за основу и предложил продолжить
дискуссию по программным вопросам в парторганизациях,
трудовых коллективах, по месту жительства, в обществен-
но-политических центрах. Принять партийную программу
предполагалось на внеочередном XXIX съезде КПСС, ко-
торый по постановлению Пленума должен был состояться
в ноябре- декабре 1991 года. Таковы факты.
Во-вторых, «не заметили» этот яковлевский подлог
только те, кто либо не хотел замечать, либо сразу не сумел
разобраться в сложных программных вопросах, запутавшись
в горбачевско-яковлевских фокусах. Кое-кто и в самом деле
уже не представлял, где право, где лево, где «генеральная ли-
ния партии» и просто «нутром» чувствовал, что здесь что-то
не так. «Не заметили», конечно же, и партийные функционе-
ры горбачевского призыва, которых было полно и в ЦК, и на
местах. Им было все равно, какой будет правящая партия и
как она будет называться, что будет записано в её программе,
лишь бы она оставалась у власти. Пусть она теперь вместо
социализма строит капитализм.
Но на последних Пленумах ЦК КПСС оценка, справед-
ливая и нелицеприятная, действиям Горбачева и компании
была все-таки дана. И эти материалы, хоть и в урезанном
виде, были опубликованы в «Правде». Лейтмотив выступле-
ний коммунистов — требование исключить возможность воз-
врата страны на капиталистический путь развития, устранить
опасность восстановления эксплуатации человека человеком,
бедности и нищеты, безработицы и социальной незащищен-
ности человека труда. Выступавшие ждали прямого ответа
на вопрос: что такое демократический социализм? Ведь под
концепцией гуманного демократического социализма может
подписаться любая партия, заявляющая о своей привержен-
ности демократии! Сам же этот социализм определялся в
проекте Программы партии и выступлениях Горбачева рас-
плывчато и малопонятно. И приходилось ломать голову над
сутью тех маневров, которое совершает партийное руковод-
ство, и «разгадывать ребусы и кроссворды, содержащиеся в
предложенных программных документах».
181

Спрашивали: чья мы партия? Трудящихся или «всего на-
рода», включая племя предпринимателей и дельцов теневой
экономики? Не сворачиваем ли мы к обществу, в котором
социализму места быть не может? Высказывалось мнение,
что именно те, кто намеренно разваливает общество, пыта-
ются преобразовать партию в социал-демократию, ввести в
стране частную собственность и реставрировать капитализм.
Партия уже сейчас теряет свой коммунистический харак-
тер и превращается в партию реформистского, социал-демо-
кратического толка: в проекте программы содержится набор
общедемократических положений, внешне привлекательных,
но характерных прежде всего для партий социал-демократи-
ческой ориентации1.
С тревогой и болью говорилось о том, что страна разва-
ливается. Общество подошло к черте, за который неизбежен
политический и экономический хаос. Известная формула
«разрешено все, что не запрещено» отменно сработала имен-
но в этом направлении. Законы о кооперации и о предпри-
ятии породили социальную несправедливость, незаконное
обогащение, вызвали недовольство людей. Такая «демокра-
тия» обернулась полной неразберихой2. Растет недовольство
результатами «перестройки». Зато Запад потешается над
нами и улюлюкает по поводу краха «колосса на глиняных
ногах», гибели коммунизма и мирового социализма. И не
надо переваливать вину за неудачи и беды на наше прошлое.
Мы давно уже «расхлебываем не суточные щи вчерашнего
застоя, а кашу, заваренную сегодня, из продуктов перестрой-
ки», — говорили коммунисты. Великая страна превратилась
в государство «с ошибочным прошлым, безрадостным насто-
ящим и неопределенным будущим»3.
Партия быстро двигалась к своему закату. Невозможно
забыть то жуткое впечатление, которое возникало при виде
катастрофического разрушения КПСС. Поначалу казалось,
1 См. Правда, 1990,18,20 марта, 30 июля.
2 См. Правда, 1990,24 февраля, 18 марта
3 См. Правда, 1990,7 февраля.
182

что идет в целом благотворный процесс самоочищения пар-
тии от «партбилетчиков» — случайных, идейно чуждых эле-
ментов, примкнувших к правящей партии в карьеристских,
шкурных интересах. Но по мере нарастания в партийной сре-
де лавины предательского отречения, самооплевывания, из-
мены тех, от кого этого никак невозможно было ожидать, ста-
новилось все более понятно: на наших глазах развертывалась
колоссальных масштабов историческая драма. Переставал
существовать годами отработанный механизм управления
обществом, огромным многонациональным государством,
рассыпались структуры, скреплявшие советский народ, обес-
печивавшие морально-политическое единство наций. Партия
с нарастающей быстротой теряла авторитете массах. Как шел
этот развал, можно судить по положению, сложившемуся к
середине 1991 года в Нижегородской областной партийной
организации, — одной из крупнейших в Союзе. Зав. органи-
зационным отделом обкома партии В.П. Зубков представил
в июне 1991 года отчет об изменениях в составе областной
организации. Виктор Петрович на тот момент был не только
самый сильный, опытный и осведомленный в нашей области
«организационник». Это был еще и боец, решительный, упор-
ный и стойкий, да к тому же умеющий быстро соображать
и действовать, не теряясь, в самой сложной обстановке. Он
прорисовался в те тяжкие времена не только как «человек
команды», но и как настоящий коммунист в отличие от целой
толпы «членов партии», в ускоренном порядке покидавших
КПСС. Он, оптимист по своему характеру, порой с досадой
и даже с отчаянием, переживал все, что происходило тогда
с партией. И было из-за чего переживать: в родной Нижего-
родской области картина складывалась удручающая.
Организация, которая еще в начале 1990 года насчиты-
вала 260 тысяч членов КПСС, за год с небольшим сократи-
лась до 192 тысяч. С января по июнь 1991 года из партии
только по заявлениям выходили от 3 до 5 тысяч человек в
месяц, причем более 40 % из них были рабочие. Наибольшее
число сдавших партбилеты приходилось на рабочие районы
Нижнего Новгорода — Сормовский и Московский. В сроч-
183

ном порядке покидали партию секретари и члены парткомов
первичных и цеховых, районных и городских организаций,
уходили депутаты Советов разных уровней, хозяйственные
руководители (за 5 месяцев 91-го года —158 человек). Уходи-
ли по-разному. Кто-то ссылался на внезапно пошатнувшееся
здоровье, каждый десятый больше не хотел выполнять пар-
тийные обязанности и платить членские взносы. Нашлись и
такие, кто счел свое дальнейшее пребывание в партии — бес-
полезным. Треть выбывших ушла вообще без объяснения
причин. Но самое большое число выбывших из КПСС(до
40%!) в качестве причины выхода из партии назвали полное
несогласие с политикой руководства в условиях перехода к
рынку. Это был обвинительный приговор всей горбачевской
команде.
На Пленумах ЦК были прямо названы виновники про-
исходящего — руководители партии и государства. Все про-
счеты, которые они допустили, это — результат их гипертро-
фированной амбиционности, личных ошибок. Они охотнее
встречаются с улыбчивыми толпами западных городов, чем
с угрюмыми соотечественниками, которые, неровен час, мо-
гут сказать что-то неприятное. Если партийное руководство
читает газеты и журналы, то почему оно не видит, что глас-
ность работает только в одну сторону — на подрыв авторитета
партии и размывание коммунистических идеалов, усиленную
пропаганду буржуазного образа жизни и негативное отно-
шение к нашему историческому прошлому? А в это время
Горбачев, выступая на разных форумах, утверждает, что в
стране идут объективные процессы перестройки. «Признать
это — значит принять за норму все саботажи на железнодо-
рожном транспорте, возрастающие масштабы преступности,
межнациональные конфликты, падение дисциплины и нра-
вов, открытые призывы к неповиновению органам власти,
возрастающий дефицит товаров»1.
Так чувствовали и говорили те, кто прекрасно понимал,
что происходит, куда завели страну «перестройщики». Таких
1 См. Правда, 1990,20 марта.
184

людей было немало, только не все они имели возможность
открыто высказаться. Многие просто опасались публично
озвучить свою позицию, чтобы не прослыть консерватором
и ретроградом, а кто-то уже ни во что не верил и ничего хо-
рошего от действий власти не ждал. Все это можно понять.
И вместе с тем, те резкие слова, тяжелые обвинения, которые
звучали с трибун партийных Пленумов были открыто бро-
шены в лицо самому Горбачеву и всей его команде, сидевшей
в президиуме. Слышал все это и Яковлев. Однако взял да
и написал про дураков-коммунистов, которые «ничего не
замечали», и как ловко их удалось надуть. Чем не торгаш-ла-
вочник, который, потирая руки, радуется, что выгодно сбыл
гнилой залежавшийся товар по невиданно высокой цене?!
Всучил народу заплесневелую либерально-буржуазную де-
мократию в красивой обертке взамен бесценной, великой и
богатой страны. Мещанин, чувствуя, что «дело выгорит», что
он в любом случае в накладе не останется, нахально идет до
конца. В этом случае для него не существует никаких нрав-
ственных ограничений. Для него период колебаний, когда он
натерпелся страху, кончился, назад дороги нет, и он, ободрен-
ный новыми хозяевами, ничего и никого не стесняется.
В поведении Горбачева, особенно при взгляде с близкого
расстояния, прямо-таки поражала способность пропускать
мимо ушей любые нелицеприятные реплики в свой адрес,
делать вид, что это его не касается. В ответ, в лучшем случае,
раздавался поток слов, в котором тонул самый смысл кри-
тики, и трудно было понять, думает ли Генсек как-то менять
свои подходы к той или иной проблеме, есть ли вообще у
него сформировавшаяся линия поведения. Иногда начина-
ло казаться, что вот-вот сейчас услышишь, наконец, четкую
оценку ситуации, конкретные предложения, как поступать в
том или ином случае, почувствуешь обозначенную без оби-
няков и оговорок твердую позицию лидера огромной партии.
Но нет — он соскакивает с вроде бы наметившейся цепочки
рассуждений, ведущей к какому-то логическому завершению,
и опять у слушателей ничего, кроме недоумения и тех же
вопросов, не остается.
185

Тогда он проявил себя как мастер «общих мест». Говорил
много и увлеченно, воодушевляясь собственными словами,
ничего не слыша и не замечая, как глухарь на току. Никакие
вопросы, заданные слушателями, его никогда не смущали,
потому что, отвечая на них, он опять начинал говорить свое,
всегда уходя от ясных и недвусмысленных оценок. Он умел
держаться этой линии в любых ситуациях, и «прорывало»
его нечасто. Надо сказать, что эта манера поведения долго
нравилась многим представителям интеллигенции. Однако,
любого, кто стал бы искать в речах и писаниях Горбачева
серьезный социально-экономический анализ, точные фор-
мулировки, конкретный план действий, проработанный ме-
ханизм осуществления этого плана, понятный всем людям
политический лозунг, практические предложения, — всякого,
кто пытался бы найти это, ждали глубокие разочарования. Да
и понятие «перестройка», с которым Горбачев вышел на по-
литическую авансцену, так и не было наполнено конкретным
и ясным содержанием. Не зря его с успехом эксплуатировали
недруги нашей страны.
Беззастенчивость этого политика порой переходила вся-
кие границы. Казалось, что он своих слушателей держит за
полных идиотов, которые примут на веру любую несусве-
тицу. Начало 91-го года... Совещание на Старой площади с
участием руководителей республиканских, краевых, област-
ных партийных организаций. В президиуме — сам Горбачев,
Н.Назарбаев, другие члены Политбюро. Ведет заседание В.
Ивашко, в то время зам. Генерального секретаря (только что
ввели такую должность): Ивашко нездоров (получил высо-
кую дозу облучения в Чернобыле), сидит нахохлившись, под
пиджаком — теплый свитер. Начинается заседание. «А где
Ельцин?» — спрашивает Горбачев. «Грипп у него», — отвечает
Ивашко. «Что, что?» — переспрашивает Горбачев. «Я говорю,
грипп у него!» — громко повторяет Ивашко. (Сидящим в зале
понятно, какой такой «грипп» у Ельцина.) Горбачев больше
ничего не говорит по этому поводу и начинает выступать. Его
речь, в общих чертах, сводится к следующему: он недавно
получил от спецслужб записку (в этом месте Генсек потря-
186

сает папкой цвета морской волны, зажатой в правой руке),
где прямо заявляется, что США хотят разрушить Советский
Союз. В этом месте Горбачев повышает голос до гневно-па-
фосного тона и говорит: «Я позвонил Бушу и спросил, дейс-
твительно ли вынашиваются такие планы в отношении нашей
страны? Буш ответил: ну как это можно? Мы заинтересованы
в сильном советском государстве!» И в этом патетическом
месте раздался дружный хохот собравшихся. Мне, сидящему
в этом зале, были слышны издевательские реплики соседей
на доходчивом простонародном русском языке.
Напрасно кто-то подумает, что Горбачев смутился, сме-
шался или как-то неловко себя почувствовал. Ничего подоб-
ного! Он, как ни в чем ни бывало, продолжал что-то говорить
в своем привычном стиле. Но надо было видеть, с какой ам-
бицией он заявил, что он немедленно вызвал на связь само-
го Буша! Подумать только! Он, — партийный функционер
сельского разлива, — всегда считавший за особое доверие
начальства и свое карьерное достижение возможность взять
да и позвонить сначала первому секретарю райкома, а потом
(можете себе представить!) даже самому Брежневу, теперь
достиг таких высот, с которых запросто может переговорить с
американским президентом! Мещанин взобрался на вершину
власти. Ну, зачем ему теперь эти партработники с их плачем
по социализму!
Прошли годы, и Горбачев производит сейчас впечатление
вполне довольного своей судьбой человека. Жизнь удалась!
Гладкий, лощеный, «вполне буржуа», он богат, весел и бодр,
шутит и похохатывает, под аплодисменты каких-то подвы-
пивших актеров перед телекамерами поет песню про парня,
который заблудился в кукурузе. Он, не стесняясь, поуча-
ет, дает советы нынешним политикам, работает в качестве
консультанта в крупнейших американских газетах, что-то
издает, вспоминает и, по всему видно, не испытывает ника-
ких угрызений совести. На пути идейного и нравственного
перерождения поставлена последняя веха. Мещанин обос-
новался теперь в высших слоях буржуазного общества. Чего
ещё желать, о чем печалиться?
187

Гпава 2
СУБЪЕКТИВНАЯ СЛЕПОТА
Мамаша-история часто весьма сурова, а порой — безжа-
лостна. Но она, подвергая людей самым жестоким испыта-
ниям, никогда не делает это «просто так», зря, без всякого
смысла. История не только строга, она еще и хитра, беско-
нечно разнообразна и многовариантна, подспудно подвижна
и жива даже во времена кажущейся своей вялой постепен-
ности. В такие моменты она как будто нарочно подстерегает
зазевавшихся, с тем, чтобы тут же их крепко наказать. Жизнь
не терпит самоуспокоенности и издевательски насмехается
над политиками, партиями и классами, которые, считая свою
власть незыблемой, воображают будто они «держат Бога за
бороду». Вот тут то как раз и происходит тот самый крах, что
«подкрался незаметно», который почему-то случается всегда
«как-то неожиданно».
В противостоянии социализма и капитализма, револю-
ции и контрреволюции не раз бывали (и наверняка еще бу-
дут) такие времена, когда силы контрреволюции одерживают
верх, и наступают более или менее длительные периоды реак-
ции. Совершив крутой поворот, история насылает на целые
слои населения тяжкую эпидемию тоски, разочарования и
уныния (состояние, которое сейчас называют «социальной
депрессией»), связанных с крушением жизненных планов
и надежд, утратой смысла жизни, когда кажется, что впере-
ди — пустота: старое не вернуть, а новое — призрачно и не
понятно, а потому — пугающе.
История заталкивает своих слабых и неприкаянных детей
в непроходимые дебри вечных копаний в темноте собствен-
ной души, обрекая многих интеллектуалов на бессмысленное
топтание в глухих философских закоулках. Это — тяжкое
психологическое состояние безысходности и постоянного не-
рвного напряжения. Испытаниям не видно конца, и кажется,
что время остановилось. Не зря времена реакций называют
188

эпохами «безвременья». В этом смысле на удивление похожи
друг на друга годы, что довелось пережить нашему народу
после поражения в 1907 году первой русской революции
и те времена, что наступили вслед за гибелью советского
социализма в 1991.
Периоды реакции — это засилье обывательщины, отра-
жение социальной психологии мещанства, его мироощуще-
ния — настроений и чувств огромной человеческой массы. Но
в этой среде — не только растерянные и перепуганные люди.
В ней множество тех, кто ждал и готовил это «безвременье»,
кто быстро ориентируется в обстановке и изменившейся
ситуации. Их будущее не пугает, а, наоборот, тешит радужны-
ми надеждами на материальные приобретения. Эта публика
долго предаваться унынию не будет. Ведь социальной базой
контрреволюции всегда выступают обывательски настроен-
ные элементы. Их реакционные настроения играют на руку
вернувшей себе власть буржуазии, помогают ей овладеть
ситуацией, навязать обществу свою идеологию под флагом
«переоценки ценностей».
Неоценимую услугу в этом деле ей оказывает филосо-
фия. И не какая-нибудь, а идеалистическая философия. Чем
больше жизнь становится буржуазной, тем выше потребность
правящего буржуазного класса вытащить на первое место
«сознание» и задвинуть от греха подальше тоскливое «бы-
тие» трудящегося большинства. Идеализм наилучшим обра-
зом соответствует психологии мещанства, мещанствующей
пробуржуазной интеллигенции, обслуживающей «идейно»
одержавших победу господ буржуа. От материализма откре-
щиваются, что называется, «повально»; запах буржуазности
пропитывает всё: литературу и искусство, прозу и поэзию,
публицистику, религию и право, социальную психологию и
философию. В духовной жизни общества наступает время
мещан — «хрупких, жалостно шатких, усталых, отчаявшихся,
самосозерцающих, богосозерцающих, самооплевывающихся,
бестолково-анархистичных ...и прочая и прочая». Так быва-
ет всегда и везде в эпохи «безвременья». Мещанская душа,
не только русская, но и «еврейская, итальянская, англий-
189

ская — все один черт, везде паршивое мещанство одинаково
гнусно, а «демократическое мещанство», занятое идейным
труположством, сугубо гнусно»*, — писал В.И.Ленин.
Материализм и диалектика выходят из моды, «фило-
софы срочно ищут «диалоговое поле» между двумя извеч-
ными врагами — материализмом и идеализмом. Но ничего
принципиально нового не находится и снова приходится
выдавать за свежую находку все то же неокантианство. Ни-
чего удивительного: давно замечено, что «основная черта
философии Канта есть примирение материализма с идеа-
лизмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной
системе разнородных, противоположных философских на-
правлений».1 2 О диалектическом материализме, о марксизме
говорят, морща нос: вечно эти марксисты носятся со своим
материализмом, ставят на первое место бытие, сводят все
к экономике и думают только о «брюхе».Доказывают, что
именно марксизм с его «зацикленностью» на экономической
составляющей общественного развития, на материализме
с его формулой «бытие определяет сознание» — обеднил и
принизил миросозерцание человека труда.
Действительно, нет бы обратиться к чему-нибудь высо-
кому, духовному — к религии, например, и призывать народ к
самосовершенствованию. Не все же страдать, в конце концов,
о хлебе насущном! Пора подумать и о душе! Ведь писал же
Н.А.Бердяев ещё в начале 20-х годов XX века: «Социалисты
хотят направить волю и сознание человека исключительно на
материальную, экономическую сторону жизни»3. И совето-
вал: «Ищите Царства Божьего, и все остальное приложится
вам»4.
Мещанин всегда рассуждал подобным образом, особенно
когда ему приходилось туго: идеализм предпочтительнее
материализма. В самом деле: «Здесь дух, идеал, человеческое
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. т. 48, с. 227-228.
2 Там же, т. 18, с. 206
3 Бердяев Н.А. Судьба России. - Харьков, 1998, с.704.
4 Там же, с. 682.
190

достоинство, братство и т.д.; там — материя, экономичес-
кая необходимость, эксплуатация, конкуренция, кризисы,
банкротство, взаимный универсальный обман»1, — так об-
рисовывал этот выбор Г.В. Плеханов. Как когда-то заметил
Ф. Энгельс, мещанин-филистер всегда понимает под ма-
териализмом обжорство, пьянство, тщеславие и плотские
наслаждения, жадность и скупость, стремление к наживе и
биржевые плутни, короче, — все те грязные пороки, которым
он сам предается втайне. Идеализм у мещанина — это вера в
добродетель, любовь ко всему человечеству и вообще «луч-
ший мир», о котором он кричит перед другими и в который
сам начинает веровать разве лишь тогда, когда он обанкро-
тился, словом, когда ему приходится переживать неприятные
последствия «материалистических» излишеств.
Отличительная черта реакционных периодов истории —
их субъективизм. Здесь все логично: поскольку обществен-
ное бытие приобретает буржуазный характер, буржуазным
становится и общественное сознание. Идеализм возводится
в ранг философии правящего класса. Это означает, что на-
ступает эпоха субъективизма. Не только потому, что субъ-
ективизм один из основных гносеологических источников
идеалистического мировоззрения. Субъективизм с его от-
рывом от действительности представляет собой отражение
мироощущения мещанства периода «безвременья». Эти на-
строения в высшей степени благоприятны для буржуазных
правительств. Опираясь на них, буржуазные идеологи, ме-
щане-интеллигенты вдохновенно рисуют идеальный портрет
капитализма «вообще», старательно замазывая его реальный
облик. Философ-идеалист бежит от реальной жизни: слиш-
ком много возникает таких вопросов, связанных с житейской
практикой миллионов людей, на которые он не может дать
вразумительного ответа.
Вся обывательская эпоха насквозь пропитана социаль-
ной демагогией и ложью. Известно, что социальная демаго-
гия — это раздача неисполнимых обещаний. И чем больше
1 Плеханов Г.В. Сочинения, т. VIII, с. 186.
191

этих несбыточных посулов, чем чаще они вступают в про-
тиворечие с действительностью, тем сильнее опасность для
правящих буржуазных кругов обнаружить своекорыстную
сущность своей политики. Чтобы этого не случилось, рек-
ламируются всевозможные «начинания», пишутся бодрые
отчеты, меняются премьеры и министры, срочно вылавли-
ваются взяточники. Гремят салюты, сверкают фейерверки,
проходят праздники и парады, на телеэкранах мельтешат,
хихикают, потешают. И все для того, чтобы обыватель жил и
радовался, как это делал дикарь при виде цветных стекляшек
и ярких лоскутков. Чтобы на вопрос: «Ну, как там народ?»,
можно было бы ответить: «Народ ликует!». Значит, все в
порядке, можно пока жить спокойно. У народа развилась
«субъективная слепота».
Существует закономерность: укрепляется власть бур-
жуазии — растет религиозность, падает ее власть — рели-
гиозность идет на убыль. В эпоху субъективизма не может
быть иначе. В интеллигентской среде начинает проявляться
повышенный интерес к религиозной философии, истории
церкви, к самым различным, даже экзотическим, вероучени-
ям. Это увлечение у нас стало модой. Интересно наблюдать,
как вчерашние коммунисты, неуклюже осеняя себя крест-
ным знаменьем, заискивающе заглядывают в глаза священ-
нослужителям, стараясь угодить им во всем. Лидер КПРФ
Г.Зюганов годами вдалбливает коммунистам и их электорату
уже устоявшийся набор древних, как мир, идеалистичес-
ких постулатов. В книге «Россия — родина моя. Идеология
государственного патриотизма». Г. Зюганов предлагает от-
казаться от противопоставления науки и религии на том ос-
новании, что они представляют собой лишь «разные формы
познания мира». Он утверждает, что именно из религии «мы
продолжаем черпать нравственную силу» и даже обещает в
случае прихода коммунистов к власти возродить духовную
жизнь религиозных святынь, в поддержку чего намеревается
принять «новые общегосударственные общеобразовательные
и воспитательные программы». Эту же линию Г.Зюганов
упрямо гнет в отчетном докладе X съезду КПРФ. Больше
192

того, здесь он дает партийную установку найти «формы вза-
имодействия» с религиозными деятелями даже несмотря на
то, что «определенная часть церковных иерархов остается
демонстративно глухой к нашим призывам». Ради чего всей
партии коммунистов надо «объединить усилия» с духовенс-
твом? Ни много, ни мало, для того, оказывается, чтобы «за-
щитить труд и труженика» и «дать ему возможность решать
свою судьбу», — объясняет Зюганов.
Это просто удивительно! А как после этого петь «Интер-
национал»: «Никто не даст нам избавленья — ни Бог, ни царь
и ни герой?» Неужели идеологи КПРФ и впрямь собрались
вербовать себе союзников из числа религиозных деятелей для
«борьбы за освобождение труда от гнета капитала» (именно
так всегда звучала на весь мир главная цель коммунистов)?
Видя, как эти иерархи, намертво связанные с капиталом и
правящей элитой, богатеют и набирают силу, как растет их
влияние во всех областях общественной жизни, зная, как
ненавидят они коммунистов? Делать это, означает, не только
проявлять самую настоящую «субъективную слепоту», но и
напрочь порывать с материализмом и материалистической
диалектикой.
Интересно, что как только заходит речь о религии и церк-
ви, наши бывшие атеисты сразу же переходят на «возвышен-
ный язык». Но бесконечные повторения слов «духовность»,
«духовное возрождение», «стяги и хоругви» только усугуб-
ляют дело. Создается впечатление, что без участия церкви
простой труженик не сможет обрести высокую духовность и
нравственность и что этого нельзя достичь, исповедуя марк-
систскую материалистическую идеологию. Как будто бы для
того, чтобы «соблюсти приличие», Г.Зюганов в своем докладе
съезду все-таки вспоминает Маркса, но делает это совер-
шенно не к месту, побивая сам себя: «Как говорил К.Маркс,
предрассудкам масс мы обязаны противопоставить рассудок
масс». Неужели с помощью поповщины?
После поражения первой русской революции, в такую же
эпоху торжества реакции и субъективизма А.В. Луначарский,
известный большевик, с увеличением занялся «богострои-
193

тельством». Вместе с В.Базаровым и М.Горьким они начали
создавать новую, «социалистическую» религию на основе не-
коего причудливого сочетания религии с марксизмом и даже,
говорят, собирались сочинить какие-то социалистические
молитвы. Желая оставаться марксистами, «богостроители»
писали о «научном социализме в его религиозном значе-
нии», об «обожествлении высших человеческих потенций».
Они тоже ссылались на Маркса, восторгались «дивными
страницами» сочинений Энгельса, «рискуя вызвать улыбку
нерелигиозного читателя», как, несколько смущаясь, писал
Луначарский. (Тогда извратители марксизма еще умели сты-
диться и смущаться). Однако В.И.Ленин быстро приземлил
восторженного «богостроителя»: «Каковы бы ни были ваши
благие намерения, товарищ Луначарский, ваши заигрывания
с религией вызывают не улыбку, а отвращение»1. Почитать
бы это идеологам КПРФ!
Субъективисты всегда склонны к эклектическим вывер-
там. Они хотят продемонстрировать широту своих взглядов,
нестандартность мышления, новизну подходов и гибкость
в политике и идеологии, давая понять, что они, якобы, учи-
тывают все стороны исторического процесса, все тенденции
развития, принимают во внимание самые противоречивые
взгляды. Но результат этих упражнений всегда один и тот
же — умозрительные, нежизненные конструкции вроде како-
го-нибудь «религиозного марксизма». Им хочется прослыть
диалектиками. На самом же деле подобная гибкость понятий,
применяемая субъективно, равняется эклектике и софистике;
это — подделка под диалектику, которая не дает цельного
представления ни об отдельном явлении общественной жиз-
ни, ни, тем более, об историческом процессе в целом. Такая
беда случилась и с А.В.Луначарским. Он договорился даже
до какого-то «религиозного атеизма», видимо надеясь по-
лучить с помощью такого невероятного сочетания искомый
результат в виде «социалистической религии». О такого рода
«исканиях» Ф.Энгельс писал: «Оттого, что сапожную щетку
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 195.
194

мы зачислим в единую категорию с млекопитающими, — от
этого у нее еще не вырастут молочные железы»1.
Можно было бы, кажется, взглянуть на эти интелли-
гентские выкрутасы просто: чем только ни увлекается ин-
теллигенция! Если бы не одно «но»: ей начинают верить,
принимая все это за чистую монету. У кого-то и на самом
деле создается впечатление, что на основе некоего синтеза
религии и социализма, союза коммунистов с церковниками
и впрямь можно защитить людей труда и проложить дорогу
к обществу социальной справедливости. Чем уговаривать
отцов церкви присоединиться к коммунистам, не вернее ли
обратиться через их головы к массе верующих? Не лучше
ли объяснить, растолковать всем труженикам, что религия,
поповщина, как и весь философский идеализм, — это «пус-
тоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного,
истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолют-
ного, человеческого познания»2? Трудно? Конечно, и даже
очень трудно! Ведь и пустоцвет имеет тот же запах и ту же
дивную красоту, что и тот распустившийся цветок, который
завтра принесет драгоценный плод. Но на то и даны челове-
ку разум и воля, чтобы уметь отличать красивую подделку
от подлинной картины жизни, а жизнь — для того, чтобы
научить этому других.
Не случайно замечено, что заповеди Христа и «мораль-
ный кодекс строителя коммунизма» основаны на одних и
тех же извечных, дорогих и близких человеческой душе нрав-
ственно-этических стремлениях. Было бы глупо не замечать
этого. Марксист должен видеть и творчески использовать
всякую положительную сторону самых разных, даже про-
тивоположных теорий и взглядов, в том числе и религиоз-
ных. Только не надо делать из них эклектическую окрошку
с добавлением марксизма, а тем более подменять марксизм
какой-то из социальных теорий. Кто и зачем обычно этим
занимается? Те, кого не устраивает марксизм как наука об
1 Маркс К„ Энгельс Ф. Сочинения, т. 20, с. 41.
2 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 322.
195

объективных законах природы и общества, как методоло-
гическая основа познавательной деятельности и революци-
онного утверждения новых, высших форм общественного
устройства, где нет места капитализму. Для того и нужны
буржуазии и ее идеологам все эти субъективно-идеалисти-
ческие фокусы, чтобы уверить народ в обратном. Потому и
совершает мещанствующая интеллигенция свое «попятное
движение» от диалектического материализма к «идеалисти-
ческому субъективизму».
Но как быть и что делать марксистской партии с большой
массой верующих тружеников? Ответ один. С ними надо
терпеливо, постоянно и неотступно работать. Но работать не
так, как это делали «воинствующие атеисты» во времена со-
ветского социализма. Нельзя оскорблять чувства верующих,
нельзя оглуплять их, постоянно тыкая им в нос атеистичес-
кими агитками, нельзя грубо вторгаться в церковные обряды,
воровать иконы и сбрасывать колокола, пакостить в храмах
и походя богохульствовать. Все это не «воинствующий ате-
изм», а хамство, воинствующее и наглое мещанство, которое
способно впадать в любую крайность: сегодня крушить все,
что связано с религией, плевать на кресты и иконы, а завтра
падать перед ними на колени. В целом свете не сыскать более
противоречивой и двусмысленной души, чем душа мещанс-
кая, мелкобуржуазная. «Мелкий буржуа, — писал Маркс, —
составлен из «с одной стороны» и «с другой стороны». Таков
он в своих экономических интересах, а потому и в своей
политике, в своих религиозных, научных и художественных
воззрениях. Таков он в своей морали. Он — воплощенное
противоречие»1.
Коммунистическое движение только выиграет от того,
что не будет впадать в крайности. Нельзя сводить борьбу с
религией к абстрактно-идеологической проповеди, к напи-
санию просветительских книжек, хотя это — очень полезное
дело. Или, наоборот, размахивать красным флагом в крес-
тном ходе. Не стоит так уж страдать и по поводу того, что
1 Маркс К, Энгельс Ф. Сочинения, т. 16, с. 31 :
196

церковные организации и иерархи не раскрывают объятия
навстречу коммунистам. «Трудящимся слоям верующих»
надо рассказать о подлинной роли церкви и духовенства, о
том, как они всегда и во всем, безусловно поддерживают все
действия либерально-буржуазного правительства, направля-
емые против трудящегося большинства. Не подделываться
под верующих тружеников, опасаясь потерять мандат на вы-
борах, а действовать вместе с ними, не отделяя их от атеистов,
на почве конкретных, радикальных требований к власти.
Борьбу с религией надо ставить «на почву классовой
борьбы, идущей на деле и воспитывающей массы больше
всего и лучше всего»1, — советовал Ленин. Понятно, что
по этой дороге отцы церкви никогда и ни за что не пойдут.
И Бог с ними! Но надо обязательно встревожиться, когда
кто-то в коммунистической среде начинает проповедовать
что-то вроде «религиозного социализма», плутая в субъек-
тивно-идеалистических дебрях. И всегда помнить то, что
проверено опытом: «Микробы субъективизма очень быстро
погибают в здоровой атмосфере учения Маркса, — писал
Г.В.Плеханов. — Поэтому марксизм является лучшим пре-
дохранительным средством от этой болезни»2.
Заразившись «микробом субъективизма», «демократи-
ческая» мещанствующая интеллигенция, эта, по выражению
Г.В.Плеханова, «капризная, нервная и легкомысленная дама»,
вела себя на удивление похоже и в годы столыпинской и во
время ельцинской реакции. Она ренегатствовала. Она прода-
валась и предавала. Она, «меняя ориентацию» и бодро стуча
каблучками, стреляя глазками направо и налево, жеманничая
и флиртуя, перебегала с одной философской платформы на
другую и, элегантно меняя позицию, отдавалась то одному,
то другому философскому направлению. Она окунулась в
обывательскую массу. В свое время Плеханов отказался ре-
агировать на все эти фокусы русской интеллигенции. То её
заносит в дебри мистики, то она воспаряет к заоблачным
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 421.
2 Плеханов Г.В. Сочинения, т. XIV, с. 191.
197

высям религиозного миросозерцания, то впадает в «эроти-
ческое умопомешательство», то уходит в себя, занимаясь
исключительно собственным «я», вызывающе демонстрируя
всему миру свой крайний индивидуализм.
В эпохи субъективизма интеллигенция особенно каприз-
на и прихотлива. Она очень похожа на чеховскую «душечку»,
влюбленную сначала в Ванечку, потом в Васечку, а после
него — в Колечку. И читатель в замешательстве не знает, что
делать: то ли пожалеть нашу героиню, то ли просто развести
руками и отойти в сторону. Вот и Плеханов, вспоминая «фи-
лософские прихоти» госпожи-интеллигенции, в недоумении
спрашивает себя: кажется, совсем недавно она толковала о
Канте и легкомысленно бежала за неокантианством. Потом
явились Авенариус и Мах с Петцольдом. После них — Иосиф
Дицген, а вслед за ним — Пуанкаре и Бергсон. «У Клеопатры
было много любовников!»- восклицает Георгий Валентино-
вич. И завершает свою мысль уже известной фразой: «...У
меня нет ни малейшей претензии нравиться современной
нашей интеллигенции: она героиня не моего романа»’.
За долгие годы ничего, по сути дела, не изменилось в нату-
ре интеллигента-обывателя. Оказалось, что он, проживя десят-
ки лет при советской власти, приспособившись к ней и даже,
невольно уступая социалистическому идеалу, показал себя, как
оказалось в итоге, весьма ненадежным и временным его сто-
ронником. Однако было бы ошибкой объяснять все это неким
«злым умыслом». Интеллигенция вообще не любит отставать
от моды и все время боится показаться несовременной. Но ведь
мода есть не только на пиджаки и юбки. Мода есть и на идеи, и
множество интеллигентов вполне бессознательно увлекается
модными течениями. Особенно это свойственно молодежи. Вот
и получается: вчера было принято был» марксистом, теперь,
кажется, бесповоротно ушли в субъективный идеализм. Ну что
тут поделаешь? Таково теперь наше общество, таков теперь его
преобладающий психологический настрой.
1 Плеханов Г.В. Избранные философские произведения.
Т. III.-М., 1957, с. 210-211.
198

Но если смотреть, что называется, «в корень», то и сама-
то психология, — это нечто производное от социально-эко-
номической и политической системы, в данном случае — от
буржуазных общественных отношений, установившихся в
России. Марксистская материалистическая диалектика по-
тому и стала для многих интеллигентов «немодной», что она
не устраивает правящий класс, никак не соответствует его
настроению, его психологии. И все-таки марксизм — такое
мощное и притягательное направление мысли, что имеет
способность удерживать людей в своей орбите. Тот, кто его
серьезно изучал, пытался следовать ему, невольно покорялся
его могучей жизненной логике (такое бывает нередко), тот
не может легко и беззаботно отбросить его в сторону. Воз-
действие марксистской методологии на мыслящего человека
может проявляться даже в тех случаях, когда он уже вслух
обозначил свой переход на другие идейные позиции. Но тог-
да в его новых воззрениях начинают неизбежно отчетливо
проявляться субъективизм, эклектика и софистика.
И здесь мы сталкиваемся с очень интересным психоло-
гическим феноменом, который называется «условнаяложь».
Это, кстати говоря, — тоже вещь полубессознательная. Часто
бывает так, что чем больше определенного сорта идеологи,
желая угодить правящему теперь в России классу, открещи-
ваются от материализма, тем, почему-то, отчетливее про-
глядывает в их писаниях материалистическая точка зрения.
Это заметно прежде всего в научных сочинениях, особенно
в обществоведении. Дело доходит порой до курьезов. Стоит
в этой связи привести очень характерный пример. Один из
историков-докторантов в качестве методологической осно-
вы своей диссертации просто и мило, без всяких обиняков,
продекларировал: это — «Промысел Божий». Но наделе всю
систему доказательств построил на материалистических при;
нципах: историзм, объективность и даже попытался всерьез
провести конкретно-исторический анализ.
Диалектико-материалистической методологией поль-
зуются сейчас и в прикладной социологии, и в конкретной
экономике, и в статистике, и в самой философии, хотя вслух
199

об этом не говорят. Вот это и есть «условная ложь». К ней
привыкли, как теперь говорят, еще «при коммунистах», ког-
да вошло в привычку постоянно держать кукиш в кармане.
Тот «разрыв между словом и делом», о котором говорили на
партийных съездах, означал на деле постоянно углублявше-
еся расхождение между реальностью бытия и неадекватным
ему сознанием. Привыкли думать одно, говорить другое, а
делать — третье.
В обществе эта «условная ложь» широко распространи-
лась, она пронизала мышление миллионов людей, породила
двойные стандарты в оценке действительности, а значит в
идеологии и политике. И чем больше омещанивалось советс-
кое общество, подвигая буржуазию к власти, тем отчетливее
проявлялись гносеологические корни идеализма («прямоли-
нейность и односторонность, деревянность и окостенелость,
субъективизм и субъективная слепота»1) в деятельности
КПСС. Правящая партия все больше уходила от диалектики
и материализма к одеревенелому субъективному идеализму.
Нежизненные и назидательные рассуждения о «советах во-
обще», «партии вообще», «социализме вообще» вызывали
в головах людей тяжкое и мутное недоумение. Слащавые
слова о неудержимой устремленности всего народа к вы-
сокой цели — коммунизму — отдавали скверной фальшью
и выглядели для многих чуть ли не намеренным обманом.
Особенно неприятно и тяжело было слышать их в период
спада общественного производства, длинных очередей, сни-
жения жизненного уровня народа в условиях засилья тене-
вой экономики. Благие разговоры о светлом будущем как-то
незаметно целиком перекочевали, как иногда говорят, « в
сферу духа», потеряли всякую связь с жизнью, более того,
вступили с ней в заметное всем противоречие. .
Оказалось, что сформировать у людей сильное стремле-
ние, твердое намерение идти в заданном направлении («впе-
ред, к победе коммунизма!»), вызвать живой интерес к этой
задаче, партия уже не в состоянии. Как-то забыли, что инте-
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 322.
200

ресы и стремления возникают под давлением необходимос-
ти, заставляя людей действовать так, а не иначе, вынуждая
их менять свою психику. Но эта необходимость никогда не
создается исключительно «в сфере духа». Здесь приоритет
всегда был и остается, пока жив человек, за материальным
производством. Отрывать от него стремления, цели, наме-
рения человека, как раз и означает разрывать связь между
бытием и сознанием, сползать на позиции идеализма, что и
произошло с КПСС на пути к полному омещаниванию со-
ветского общества. И было бы очень странно, если бы в этих
условиях в интеллигентской среде не нашлось приверженцев
идеализма.
Отказ партии от собственной марксистской основы озна-
чал измену самой себе. Это сыграло роковую роль в распаде
компартии, предрешило ее уход с политической сцены. Люди
стали быстро терять веру в «путеводную звезду», в высокие
идеалы. Вера, оторвавшись от бытия, в сознании многих поб-
лекла, сменилась насмешливым скептицизмом, а потом и вов-
се испарилась, исчезнув в заоблачной идеалистической выси.
Возвышенный язык партийных решений, пропагандистские
потуги уже не срабатывали, скользили по поверхности, не
затрагивая ни разум, ни сердце. Когда экономика страны
пришла в критическое состояние, когда материальные опоры
власти подгнили, никакие идеологические подпорки, взятые
из старого арсенала, уже не могли долго удерживать здание
политической власти от разрушения. Тем более, если вместо
мощных монолитных опор материализма под него подстав-
лялись хилые идеалистические соломинки. Идеология, отор-
ванная от земли, потеряла свою силу, а ослабевшая власть, в
свою очередь, оказалась уже не в состоянии вернуть ей былой
авторитет и сама оказалась на краю пропасти. И тогда, как
это случилось в 1991 году, приходит Ельцин — совершается
контрреволюция. Или, наоборот — происходит революци-
онный взрыв, и тогда приходит Ленин, как это произошло
в 1917 году.
К1917 году русская православная церковь представляла
собой мощнейший идеологический институт с иерархией-
201

соподчиненностью и дисциплиной, организационно в чем-
то схожими с КПСС. На самом верху — патриарх-генсек, а
внизу — батюшка-секретарь парткома. Примерно по этой
же схеме строится и путинская «Единая Россия». Види-
мо — «опыт учит!». Так вот, по данным 1917 года, в России
насчитывалось 117 млн. лиц православного исповедания. В
империи работали 48 тысяч приходских храмов, свыше 50
тысяч священников и дьяконов, 130 архиереев руководили 67
епархиями. Но вся эта система начала пробуксовывать. Народ
терял веру. Процент приходящих к причастию упал с почти
100 до 10 и менее процентов. В армии, писал А.И.Деникин,
«молодежь к вопросам веры и церкви относилась довольно
равнодушно»1. «Церковь умерла, а храм стал продолжением
улицы, — писал А.Блок. — Двери открыты, посередине лежит
мертвый Христос. Я... в церковь уже не пойду»2.
Митрополит Вениамин (Иван Афанасьевич Федченков),
в 1920 году глава военного духовенства в русской армии
барона Врангеля, в книге «На рубеже двух эпох» с горечью
и сожалением заметил, что «влияние церкви на народные
массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал».
Даже дети духовенства «почти сплошь отказывались идти
по дороге отцов». Религиозное горение «начало падать, вера
становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным
обрядом по привычке». Да и сами служители церкви никого
уже не увлекали за собою. «Как мы могли зажигать души,
если не горели сами?!» — восклицает отец Вениамин. А что
касается интеллигенции и высших кругов, то их нельзя было
«не только увлечь но и удержать в храмах, в вере, в духовном
интересе». Читателю стоит только поставить в этом контек-
сте на место идеологов православия предреволюционной
эпохи наших коммунистов, и получится точная картина вре-
мен упадка советского социализма, кризиса марксистской
идеологии, изуродованной мещанством.
К 1917 году стремительно падал авторитет власти. Сла-
1 Вопросы истории, 1993, № 1, с. 78.
2 Блок А. «Я лучшей доли не искал...» - М„ 1988, с. 172.
202

бевшая духовная составляющая не спасала положения. 1913-й
год. 300-летие дома Романовых. Намечаются грандиозные
празднования. Отданы приказы устраивать торжества, за-
готовлены особые романовские кругленькие медали на гео-
ргиевской треугольной ленточке. И что же? «Воодушевле-
ния у народа не было, — вспоминает отец Вениамин. — А уж
про интеллигентный класс и говорить нечего. Церковь тоже
лишь официально принимала обычное участие в некоторых
торжествах». Вся затея была искусственной. Поднять в на-
роде монархические чувства не удалось. Вместо торжеств
получилось «отбывание временной повинности». Вышло не
торжество, а поминки. «У меня, — пишет отец Вениамин, —
промелькнула мысль: идея царя тут мертва».
Как здесь не вспомнить вымученные партийные меро-
приятия конца 80-х — начала 90-х годов! Требовалось во что
бы то ни стало обеспечить «высокую явку» на юбилейные,
торжественные и просто заседания, партийную учебу, встре-
чи с партийными руководителями, на демонстрации и даже
на партсобрания. Но «обеспечивать» становилось все труд-
нее. Прекрасно помню, как на заседании Бюро горьковского
горкома «прорабатывали» секретарей парткомов вузов за то,
что их колонна демонстрантов была какой-то худосочной и
плохо украшенной. Бедные профессора и доценты пытались
что-то возразить, ссылаясь на падение энтузиазма молоде-
жи, не горевшей желанием восторженно выражать благо-
дарность «партии и правительству», на то, что такая форма
политических акций, как массовая демонстрация, собранная
по разнарядке, потеряла свою популярность, особенно в ин-
теллигентской среде.
Но кто их слушал? Надо было делать государственного
значения выводы, а тут — провели «мероприятие» — и ус-
покоились до следующего аврала. Когда весной 1990 года
социологи Нижегородского госуниверситета провели опрос
среди коммунистов, был получен очень тревожный сигнал:
от 50 до 60 % партийцев считали, что именно КПСС больше
всех виновата в том, что страна дошла до кризиса, что пар-
тия давно утратила роль лидера нашего общества и открыто
203

выразили негативное отношение к существующей в стране
системе партийной власти. Какие уж тут торжества и де-
монстрации! Стало казаться, что идея социализма умирает
на глазах, если она уже не мертва.
Но вроде бы еще оставалась надежда на некую харизма-
тическую личность, которая скажет нужные слова, оживит и
подкрепит слабеющую веру, «наведет порядок» в экономике
и тогда все устроится к лучшему. Падающая власть всегда
ищет нечто подобное, и именно такой человек, как будто бы
случайно, подвертывается под руку. Это, особенно в эпоху
«безвременья», — бывает. Появляется, как кажется что-то
новое: подвижник, «горящий факел», человек высокого духа,
«новая комета», он вдохнет новую жизнь в старую идеологию,
он знает «что делать», он поведет за собой.
И предержащие власть уже вздыхают облегченно: «Ну,
наконец-то!», не подозревая, какое горькое разочарование
их ждет, какая беда стоит у порога. Потом, как будто по злой
иронии, «вместо огня оказывался призрачный мираж, вместо
горения — копчение, вместо света — мрак». Очень точный
психологический портрет Горбачева, хотя сказаны эти слова
покойным митрополитом Вениамином о Распутине. Это — не
просто случайное совпадение. Тот и другой — порождение
российского мещанства. Вот выразительный художествен-
ный образ: «Пустые поля, чахлые поросли плоские — это
обывательщина. Распутин — пропасть,... глубокая трещи-
на, куда все и провалилось»1, — записал в своем дневнике
А. Блок. Аналогии здесь ясны и понятны.
О безобразной жадности, корыстолюбии и скопидом-
стве, запредельном эгоизме мещанина-обывателя, крупного
и мелкого буржуа в народе издавна бытуют легенды. Это — те
деляги-упыри, которые готовы с потрохами продать за грош
родного отца, удавиться за копейку, радоваться, когда у со-
седа корова сдохла, те, у кого в крещенье льда не выпро-
сишь, кто торгует по принципу «не обманешь — не продашь»,
кто способен отравить тысячи людей какой-нибудь дрянью
1 Блок А. Указ, соч., с. 443.
204

ради наживы. Вот это и есть оголтелые «материалисты», как
их когда-то называли. Теперь их зовут «жлобы». Это они,
обобравши до нитки ближнего своего, облизываясь и чавкая,
убеждают его, что много есть — вредно для здоровья, а тот,
кто ходит босой и полураздетый, — укрепляет свой организм,
что деньги развращают, а богатство и сытая жизнь — это удел
избранных, что «святая и чистая бедность» приближает чело-
века к Богу. Здесь этот прожженный делец сразу становится
идеалистом и начинает пугать работягу тем, что тот посту-
пает слишком опрометчиво, отказываясь от «божественного
голода» и своего «божественного первородства».
Мещанство до того привыкло жить подобным образом,
что не может даже представить себе, что кто-то может ду-
мать и вести себя иначе. Поэтому и образ рабочего человека
он рисует, глядя на себя в зеркало! Буржуазно-мещанское
общество видит в протестных действиях рабочих, всех про-
стых тружеников те же самые устремления, которые всегда
страстно увлекали буржуазию: обогащение, комфорт, сытая
жизнь. Подчинив всего себя достижению этих благ, мещан-
ство ревниво охраняет свое на них исключительное право.
И когда появляется претендент в лице рабочего человека,
заявляющего свои права на достойную жизнь, оно немедлен-
но обвиняет рабочего в самом элементарном шкурничестве
и во всех тех несимпатичных качествах, которые присущи
ему самому. Мещанин горячо уверяет всех, ехидно улыбаясь
(«Знаем, мол, мы!»), что рабочему совершенно чужды высо-
кие и чистые помыслы и стремления, что он думает только об
одном: как бы поскорее «отнять и разделить» чужое добро и
насытить, наконец, свою утробу, что рабочим движет исклю-
чительно чувство зависти к чужому благополучию. Поэтому,
дескать, и вся-то их классовая борьба — это не что иное как
самый предосудительный классовый эгоизм. Хоть эта борьба
в чем-то и справедлива, притязания, цели и надежды рабочих
противоречат интересам всего человечества.
Объявляя классовую борьбу безнравственной и безду-
ховной, объясняя ее низменными стремлениями, идеоло-
ги мещанства никак не допускают мысли, что для простого
205

труженика повышение его материального благосостояния
даст возможность удовлетворить, хотя бы частично, свои
духовные потребности. А потом — почему бы рабочему не
стремиться к комфорту и сытой жизни? «Тот факт, что лю-
дям очень нравиться жить удобно и красиво, еще не рисует
их плохо,- писал М.Горький, — плохо то, что каждый считает
только себя заслуживающим житейских удобств»1. Не видеть
очевидного, упрощать своего классового противника, отказы-
вать ему в уме и способностях, стараться не замечать разви-
тия интеллектуальных сил современного работника, — разве
это не «субъективная слепота»?
Субъективный идеалист не в состоянии понять тот до-
казанный историей факт, что «интерес данного класса может
в данный период исторического развития данного общества
совпадать с общечеловеческими интересами»2. Так было ког-
да-то с исторически-передовым восходящим буржуазным
классом, место которого в авангарде исторического процесса
в современную эпоху занял рабочий класс. Для истории не
имеет значения, что буржуазия предпочитает не видеть этого.
Тем хуже для нее. Такая «субъективная слепота» когда-ни-
будь ей дорого обойдется.
Мещанство же неизменно тяготеет к идеалистической
«общечеловеческой» фразе в надежде убедить трудящихся
отказаться от классовой борьбы. «Общечеловеческая лю-
бовь», «общечеловеческий идеал», «божественная объеди-
няющая идея» всегда противопоставлялись «безнравствен-
но-материалистическим» требованиям трудового народа к
заевшимся буржуа. Почему бы этим людям не посмотреть
в другую сторону и не оценить с точки зрения этой самой
«божественной любви» поведение реакционных кругов
правящей буржуазии? Неужели не видно, что эти ястребы
абсолютно не сообразуется с тем, как расценивает их пове-
дение человечество?! История давно и не. раз показывала,
1 Горький М. Беседы с молодыми. - М., 1981, с.16.
2 Плеханов Г.В. Избранные философские произведения,
т. III, с. 417.
206

что интересы реакционных классов никогда не совпадали с
общечеловеческими интересами. Так происходит и сейчас.
Разве подобные претензии можно предъявить рабочему че-
ловеку? Стремление современного рабочего класса к соци-
альной справедливости, к освобождению людей от засилья
толстосумов и унижающей личность власти денежного меш-
ка как раз и совпадают (и не могут не совпадать!) с высшими
целями всего человечества.
Убеждать рабочего в том, что он изначально не способен
по-настоящему увлечься высокими идеалами и может думать
только о том, как наполнить свое корыто, и тут же занимать
его мелким крохоборством и социальным попрошайничес-
твом — значит и в самом деле делать из него настоящего
мещанина. Говорят, что и человек может захрюкать, если
ему все время твердить, что он свинья. Однако к этому же
результату можно придти и «с другого конца», если взамен
материальных благ занимать его идеалистической болтовней
морально-нравственного свойства по поводу коммунизма,
которого все устали ждать. Как известно, сколько не тверди:
«халва, халва», во рту сладко не будет. Тогда работяга, махнув
рукой на сладкоголосых идеологов, пойдет к тем, кто помо-
жет ему выколотить или выклянчить у капиталиста лишнюю
копейку на рубль. Его мысли о социальной справедливости
и впрямь могут выродиться в классовый эгоизм и самую
обычную зависть к чужому успеху и богатству, как у любого
мелкого буржуа. Поэтому напрасно кто-то думает, что из ра-
бочего нельзя сделать мещанина. Думать так после того, что
случилось с советским рабочим, которому надоел «развитой
социализм», — значит быть неисправимым идеалистом.
Сейчас наш рабочий под натиском напористых и на-
хальных новых «хозяев жизни» растерялся и как-то сник.
И кто-то уже стал утверждать, что в России теперь вообще
нет никакого рабочего класса, — только акционеры-собствен-
ники, а кто-то с головой погрузил его в огромную безликую
аморфную массу неких «производительных работников».
Но давайте не будем торопиться с выводами. Настроение
и энергия целых классов, слоев населения всегда падает во
207

время тяжелых кризисов, крутых ломок, резких изменении
к худшему условий жизни. Если падение жизненного уровня
продолжается и ставит страну на грань национальной катас-
трофы, а людей подводит к голодной смерти, социальная
депрессия перерастает в стихийную энергию отчаянья, когда
трудовой люд начинает крушить все подряд, не разбирая,
кто прав, кто виноват. Все эти ужасы наша страна испытала
в 1917—20 годах.
Однако, бывает и так: если социально-экономическая
ситуация в стране меняется к лучшему, — постепенно улуч-
шается и самочувствие народа, проходит его упадочное на-
строение, состояние забитости, когда не до политики, — лишь
бы как-нибудь прокормиться. И тогда у рабочих людей не-
изменно просыпается интерес к общественно-политической
жизни, желание добиваться социальной справедливости. Так
было у нас в России в 1909-13 годах в пору ее экономичес-
кого расцвета, когда рабочее движение росло с нарастающей
быстротой, и никакие репрессии и реформы не могли его
остановить.
Прошло сто лет. В наше время потребности людей как у
нас, так и в странах Запада неизмеримо выросли и продол-
жают расти. Поэтому капиталисту обходится все дороже со-
держание его работников. В век передовых информационных
технологий все больше становится никому не нужным не-
грамотный, полубольной и голодный пролетарий, особенно
когда речь идет о высокотехнологичных производствах, без
которых невозможен научно-технический прогресс. Значит,
работника приходится кормить, лечить и учить, и чем дальше,
тем лучше, и даже бросать ему куски собственности в виде
каких-нибудь акций, например.
Но все равно никак не удается, даже в самых развитых
странах, ликвидировать пропасть между сверхбогатством
«верхних» и доходами «нижних» слоев населения. Неболь-
шой процент избранных владеет львиной долей националь-
ного богатства. В нашей стране этот разрыв исчисляется
десятками раз. При власти коррумпированных наглецов и
скороспелых «олигархов» он будет существовать «до второго
208

пришествия». Рабочий человек при таком раскладе всегда
будет относительно беднее, так как его доля в обществен-
ном богатстве будет оставаться не сопоставимой с доходами
верхушки. Капиталист, удерживая в руках экономическую
власть, будет богатеть быстрее. Сказка о «средних слоях»
не спасает положения: большинству из них никак не светит
перспектива стать не только каким-нибудь Гейтсом или Со-
росом, но даже просто Абрамовичем.
В России трудящиеся беднеют еще и абсолютно. Они
вынуждены жить хуже, питаться скуднее, им порой нечем
заплатить за образование, не на что лечиться, нет денег опла-
тить коммунальные услуги, они не могут купить себе жилье,
на отдых к морю и тем более за границу, могут сейчас поехать
не более трех процентов из них. Так что буржуазии и дальше
придется вешать на работягу ярлык неумеренного обжоры,
которому сколько ни дай — все мало, и уговаривать его снизить
свои потребности, быть поскромнее в своих требованиях и ни в
коем случае не прибегать к силовому давлению на буржуазную
власть. Но вот беда: удержать трудящуюся массу в состоянии
устойчивого равновесия становится все проблематичнее. На-
кормить досыта миллионы ртов, одеть и обуть их, обеспечить
жильем и хотя бы сносно оплачиваемой работой — даже для
тех же США с каждым годом все труднее и труднее.
Поле империалистического грабежа сужается катаст-
рофически. Народы мира не хотят жить по чужой указке,
кормить забугорного дядю, когда самим нечего есть. И чтобы
отобрать у них стратегические ресурсы для поддержания ста-
бильного уровня жизни у себя дома, приходится прибегать к
наглым вооруженным акциям под видом «демократизации» и
«борьбы с терроризмом». Но тут опять несостыковка: оказы-
вается, людям очень не нравится, когда из зон вооруженных
конфликтов на родину вереницей везут тысячи гробов. Тем
более что паразитирующая нация привыкла все получать «за
так». Поэтому количество «проблем» не уменьшается, и по
всему видно, что дальше их будет еще больше.
Из сказанного следует очень важный вывод. Современ-
ный человек труда может взбунтоваться и тогда, когда он
209

не роется в помойках, а живет в условиях более или менее
стабильного дохода, имеет и питание, и кров, и одежду, и
работу, позволяющую ему, что называется, сводить концы с
концами. Как тот, по выражению Д. Гэлбрейта, «современ-
ный эквивалент пролетариата прошлого», обыкновенный
трудяга — обыватель, житель больших и малых городов, ус-
тавший сносить бесконечные тяготы жизни, вися на волоске
в вечной тревоге за будущее. Поэтому социальная революция
вполне может стартовать и с более высокого уровня жиз-
ни, который в течение XX века буржуазия вынуждена была
обеспечить в своих странах под давлением исторической
необходимости и требований миллионов трудящихся. Яркое
подтверждение тому — многотысячные бессрочные забастов-
ки рабочих и служащих, потрясшие казалось бы самые бла-
гополучные страны современного капитализма — Францию
и Германию — в ноябре 2007 года. Даже взятая за образец
Финляндия долгое время не знала, что делать со своими
взбунтовавшимися медсестрами, которые, побросав шпри-
цы, вату и бинты, потребовали немедленного повышения
зарплаты минимум на двадцать процентов. Так что, еще не
вечер, господа мещане!
Глава 3
МОРАЛЬНЫЙ ИДЕАЛИЗМ
Мещанин, — будь он крупный или мелкий буржуа, — за-
взятый и неутомимый моралист. Он очень любит поговорить
о нравственности, добре и справедливости, порядочности и
честности, о гуманности и духовности. Тем более, что эти
разговоры его ничему не обязывают. Само собой должно
подразумеваться, что сам-то он, без сомнения, соответствует
210

самым высоким критериям нравственности. Пользуясь этой
самооценкой, он считает себя вправе обвинять и обличать.
Особенно, если речь идет о коммунистах, комдвижении или
советском социализме. Тут «праведный» гнев мещанина не
знает пределов. Он вдохновенно лепит отталкивающий образ
советского строя: казарменный, феодально-крепостничес-
кий, профашистский, репрессивный, антигуманный, безнрав-
ственный, насильственный и несвободный. Громы и молнии,
обрушенные на голову «преступной» Советской власти, сме-
няются чувствительной лирикой по поводу «слезы ребён-
ка», которой не стоят никакие революционные завоевания.
Этим он доводит себя до исступления, начинает верить в
самые невероятные выдумки и впадает в настоящий психоз,
в состояние страха, сродни мистическому ужасу перед по-
тусторонней силой. Он бредит этим жутким сталинизмом,
в горячечном тумане ему видятся революционные взрывы,
толпы разъяренного народа, стрельба и кровь.
В таком состоянии он готов отказаться от самого себя,
предать кого угодно безжалостно и подло, думая достичь
покоя и равновесия. И тогда на помощь мещанину прихо-
дят спасительные абстракции морально-этического свой-
ства — вечные общечеловеческие, религиозные, гуманисти-
ческие постулаты, где нет места страхам и сомнениям. Очень
удобно — можно и покаяться и заодно обрести некую опору,
успокоение, прибежище для души и сердца, начать строить
новый храм, придумывать новую идеологию, прорисовывать
иные пути в будущее, туда, где торжествует непреходящее
мещанское счастье, постоянное и нерушимое, но такое бес-
конечно далекое. Здесь так нужна способность к морали-
заторству, умение строить воздушные замки «морального
идеализма»!
Свое представление о социализме мещане опутывают
густой паутиной нравственно-этических сентенций. Приду-
манный ими «демократический социализма расцвечивается
самыми яркими разноцветными красками. Для него нахо-
дится масса привлекательных, восторженных определений.
Горбачевские идеологи, увлеченно разыгрывая вариации
211

на эту тему, даже посчитали, что для характеристики этого
умозрительно-идеалистического социализма мало эпите-
тов «демократический, гуманный, с человеческим лицом».
Надо назвать его еще и «свободным», а кто-то подсказывал:
и «нравственным». Под эту идею подставляются теоретиче-
ские подпорки. Партии Социалистического интернационала
нашли, что помимо «количественной» стороны историче-
ского процесса (экономика, научно-технический рост) есть
еще и «качественная» его составляющая (духовно-личност-
ная, нравственная, экологическая), которая стала теперь
главенствующей в судьбах социализма, целиком определяя
его будущее.
Получается, что закономерности общественного разви-
тия «в современном понимании» отражаются, прежде всего, в
таких высоких ценностях, как нравственность и духовность.
Поэтому и социализм должен рассматриваться как постоян-
ный, длительный процесс утверждения некоей совокупности
нравственно-этических норм, ибо это — «общецивилизаци-
онные основы бытия» любого общества. Отсюда самое глав-
ное — усвоить представление о человеке как о мериле и са-
моцели общественного прогресса и заняться самым важным
делом — открыть человеку доступ к «мировому культурному
развитию». Тогда, надо понимать, социализм обеспечен.
В представлении социал-демократии, коммунисты с их
материалистическим мировоззрением для таких возвышен-
ных целей, конечно же, не годятся. Они всего-то только и
сумели построить в России негуманный, деформирующий
личность социализм, да еще и «экспортировали» его в другие
страны мира. Пусть даже так. Но вот что любопытно. Сколько
ни толкуют социалисты о своем «демократическом социа-
лизме», все равно у них, в конце концов, получается все тот
же капитализм. Как у человека с плохим музыкальным слу-
хом, о котором говорят: какую песню ни запоет, у него всегда
выходит одно и то же — «когда б имел златые горы...». Слух
мещанина тоже настроен исключительно на одну, милую его
сердцу, мелодию — ту, что воспевает частную собственность
и буржуазную демократию. Других звуков он просто не слы-
212

шит. Поэтому и свой социализм представляет как «общество
собственников», работающих «на себя», «по собственному
интересу», а за образец берет достижения «либеральных об-
ществ», где рынок выступает как «социальный регулятор»,
где царят «экономические свободы», «абсолютные права»
и парламентаризм. Давно знакомая песня! Получается, что
мещанский «демократический социализм» — это всего лишь
яркая реклама старого залежалого товара, только по-новому
украшенная морально-нравственной мишурой. Это — старая
песня на новый лад.
Международная социал-демократия уже давно разраба-
тывает концепцию «демократического социализма», которая
стала официальной доктриной Социнтерна еще в 1951 году.
Но истоки этой концепции уходят еще глубже в историю,
во вторую половину XIX века, когда сформировалось не-
окантианство — течение идеалистической философии, ос-
нованное на обновленной интерпретации учения И. Канта,
выдающегося немецкого философа. В конце XIX- начале
XX веков неокантианство переживало расцвет, широко рас-
пространившись в странах Западной Европы. В Германии
его преподавали в университетах. В Марбурге на его основе
была создана концепция так называемого «этического соци-
ализма», исходя из которой, движение к социалистическому
идеалу признается вечным, а сам социализм — практически
недостижимым. На основе чего делается такой пессимисти-
ческий вывод? Тут есть своя логика. Неокантианцы взялись
обосновать идею социализма, исходя из нравственных при-
нципов. Социализм уже тогда стал трактоваться как эти-
ческий идеал, заложенный в душе каждого человека, будь
он беден или богат.
Отсюда прорисовывается такая схема: пока люди не
достигнут высокого нравственного уровня в своем разви-
тии, пока не перестроят свой внутренний мир путем само-
совершенствования, не освоят все достижения культуры как
главной базы цивилизации — пока это не случилось, нече-
го и думать о социализме. На подходе к социализму нужна
неопределенно длительная полоса нравственной эволюции,
213

где главное место займет гуманизация всех слоев общества,
обеспечивающая извечное стремление человека к личному
счастью, достоинству и благополучию вместе с широким
доступом его к благам цивилизации.
Посещают же мещанствующих философов такие счас-
тливые мысли! В самом деле: живи себе спокойно, думай о
личных проблемах, будь доволен тем, что есть, и не забывай
изо дня в день самосовершенствоваться, овладевай высота-
ми культуры, а главное — созревай нравственно и, пока не
созреешь окончательно, выбрось из головы всякие бредни
о социализме и социальной справедливости. Если же тебя
совсем уж «достанет» скверная, беспросветная жизнь, — иди
в церковь. Там тебе пообещают «царствие небесное» после
смерти в виде воздаяния за страдания и муки на грешной
земле. Жаль только, что никакой гарантии самого сущест-
вования этого «царствия» никто тебе не даст. Отцы церкви
сами очень неплохо разбираются в философии и, конечно
же, не только знают, что такое «этический социализм», но и
эффективно пользуется этой близкой им идеалистической
концепцией. «Нам необходимо построить этически ори-
ентированную экономику»1, — заявил недавно патриарх
Алексий II.
Самое время. Пользуясь щедротами новой буржуазии,
церковные иерархи, сами будучи далеко не бедствующими
людьми (богатые резиденции, иномарки, стабильные дохо-
ды, подношения, пожертвования, блеск драгоценностей и
т.д.), тем не менее уже не могут не обращать внимания на
бедственное положение многих прихожан при запредельных
доходах олигархов. Иначе можно лишиться всякого дове-
рия верующих. На Всемирном Русском Народном Соборе
(март 2007 г.) церковные деятели все время стыдили наших
буржуев за стяжательство, этот, по их словам, большой грех,
который часто сочетается с жестокостью, несправедливос-
тью, глухотой к страданиям ближних. Но тут же заявили
1 См. Материалы Всемирного Русского Народного Собора
(март 2007 г.).
214

что богатство — великое благо, если стремление к богатс-
тву «умеряется» влиянием духовно-нравственных принци-
пов и призвали следовать давним традициям бережного и
благодарного отношения к богатству, потому что оно «дает
возможность совершать добрые дела»: вкладывать средства
в приюты, в больницы, дома престарелых, детские дома, и
храмы Божьи.
Проще говоря, речь идет о древней, как мир, унизитель-
ной филантропии. Есть у американского классика О’ Генри
рассказ «Кафедра филантроматематики». Герои рассказа, два
жулика, размышляя о том, что им делать с награбленными
деньгами, рассуждают так: « Почему бы не сделаться нам
филантропами? По-моему эта мысль, рано или поздно при-
ходит в голову каждому жулику. Когда человек ограбил своих
ближних на известную сумму, ему становиться жутковато и
хочется отдать часть награбленного. И если последить за ним
внимательно, можно заметить, что он пытается компенсиро-
вать тех же людей, которых еще так недавно обчистил до нит-
ки. Предположим, что некто А нажил миллионы, продавая
керосин неимущим ученым, которые изучают политическую
экономию и методы управления трестами. Так вот, эти дол-
лары, которые гнетут его совесть, он непременно пожертвует
университетам и колледжам».
Но пока что-то не видно, чтобы олигархи, рыдая от уми-
ления, спешили освободить свою совесть от гнета наворо-
ванных денег. Чаще бывает так: «и кто-то камень положил
в его протянутую руку». Едва ли удастся дождаться, когда,
наконец, «этически» наворованные миллиарды потекут в не
менее «этическую» экономику в интересах людей труда. Дав-
ным-давно известно, что уговаривать толстосумов перестать
обогащаться и вообще психологически влиять на них, взывая
к их совести и нравственности, — совершенно безнадежное
дело. Сколько раз люди убеждались в этом! Но все равно
опять слышишь, как рассуждает наша нищета: «Наверное, уж
наворовались, теперь у них деньжищ полно, значит, и народу
что-нибудь перепадет». Но все идет по-старому: если что-то
и дадут в одном месте, то обязательно оттяпают в другом
215

столько же, а то и в разы побольше, да еще и «заработают»
на этой комбинации.
Однако, надо же что-то делать и с этой докучливой мас-
сой страждущих и жаждущих. Церковь предлагает такой
выход: защитить, «оправдать» бедность, снять с нее клеймо
позора, возвысить тех, кто «осознанно и добровольно»(!)
избрал путь бедняка: научные работники, сидящие на мизер-
ной зарплате, сельские врачи, молодежь, рожающая детей,
несмотря на свою бедность. Пусть государство действует
своими методами, провозглашая социальные программы.
Церковь же будет способствовать « возникновению поло-
жительного и привлекательного образа праведной бедности,
блаженной бедности во Христе Иисусе». Нельзя, мол, за-
бывать, что бедность тоже, как и богатство, может привести
человека в искушение, озлобить его, ввергнуть в отчаяние,
толкнуть на преступный путь, вызвать социальные беспо-
рядки и даже революцию. Именно поэтому, (прежде всего
поэтому 1) и надо преодолевать бедность.
Церковь берется неотступно внушать людям, что «доб-
ровольная» нищета угодна самому господу («Блажены
нищие духом»), что традиции самоограничения и самоот-
речения — исконно русские традиции, они заложены в куль-
турном коде России. Дальше останется только ждать, когда
нравственность всего общества поднимется на достаточно
высокий уровень. А поскольку никогда нельзя остановиться
и сказать: вот сейчас мы уже достигли нравственного совер-
шенства, — церковь обеспечила себе поле деятельности на
вечные времена, а заодно поддержала буржуазию, капита-
лизм — тот общественный строй, который она освящает и
против которого ничего не имеет, кроме желания побольше
получить от его щедрот. С умиротворением бедноты по-
является хоть какая-то возможность избегать социальных
конфликтов, а в случае чего есть еще государство с его спе-
цифическими методами «успокоения» народа. Вот так, рука
об руку, дополняя друг друга, «работают» на буржуазию
религиозно-клерикальная идея «этически ориентированной
экономики» и светская социально-философская концепция
216

«этического социализма». Вполне очевидно, что здесь пре-
следуется общая цель — с помощью рассуждений об этике
и нравственности обеспечить незыблемое и вечное сущест-
вование капитализма.
Линия на союз с буржуазией прорисовалась давным-
давно, еще в начале XX века, когда европейская социал-
демократия занялась пересмотром марксистской теории
с помощью неокантианства. Этот процесс протекал не без
участия международного капитала, обеспокоенного расту-
щей популярностью революционного марксизма в рабочей
среде. Тогда германский социал-демократ Э. Бернштейн
сформулировал краткий и емкий тезис: «Движение — все,
конечная цель — ничто», делавший социализм настолько
отдаленной — и поэтому весьма сомнительной — целью, что
не было никакого смысла выдвигать его в качестве непос-
редственно-тактической задачи. По сути — это «этический
социализм» в политике.
Главным объявлялось движение за реформы в рамках
буржуазной законности для постепенного, мирного совер-
шенствования капитализма, улучшения положения трудя-
щихся за счет уступок со стороны буржуазии. Считалось
что, капиталисты сами, в конце концов, поймут, что унижать
ближнего безнравственно, а рабочие, повысив свою созна-
тельность и политическую культуру, усвоят, наконец, что не
менее безнравственно — устраивать революции. Так «эти-
ческий социализм» послужил философским обоснованием
социал-реформизма — идейно-политического направления,
занявшего особое место в социалистическом движении, в
программах и практической деятельности социал-демокра-
тических и социалистических партий. По определению В.И.
Ленина, реформизм — это агитация за изменения, не требу-
ющие устранения главных основ капитализма, частичное
штопанье режима в интересах удержания власти буржуазией,
использование реформ против революционного движения
трудящихся1. В России самым авторитетным реформистским
1 См. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 305; т. 23, с. 87.
217

течением был меньшевизм, действовавший внутри российс-
кого рабочего движения и его партии — РСДРП.
Реформизм и сейчас остается основой политики партий
Социнтерна, взявших на вооружение неокантианство еще сто
лет тому назад. Правда, в те времена они еще не созрели до
полного отказа от марксизма. Видные теоретики Социнтерна,
начиная с Бернштейна, решили тогда соединить марксизм
с неокантианством и с помощью этого гибрида закрепить и
расширить свое влияние на рабочее движение. Взявшись за
это дело, они попросту «кастрировали» марксизм, лишив его
наступательной энергии, выбросив из него учение о классовой
борьбе и революционном переустройстве мира. С помощью
«этического реформизма» социалистический идеал для мно-
гих померк, затерялся в туманно-неопределенном будущем.
«Этический социализм» и реформизм оказались скро-
енными прямо по мещанской мерке. Разве плохо получить
обещанные социал-демократами жизненные блага без этих
ужасных социальных революций? И правда: давайте-ка луч-
ше будем потихоньку подталкивать буржуазную власть к
реформам в интересах большинства, станем будить их со-
весть, пока общество не достигнет такой высокой степени
социальной справедливости, что останется только снять с
него вывеску с названием «капитализм» и вместо нее пове-
сить другую — «социализм». Какой здравомыслящий чело-
век откажется от такой приятной перспективы? Надо только
набраться терпения. Капитализм сам приведет человечество
к такому уровню цивилизованности, гуманности, культурно-
го развития, общественной нравственности, что социализм,
если вообще стоит о нем говорить, в конце концов, займет
место капитализма с такой же неизбежностью, с какой про-
исходит смена времен года.
Так рассуждает и рассуждал всегда мещанин. Везде и во
все времена находится масса людей то ли забитых, загнан-
ных жизнью, то ли придавленных предрассудками, религией,
упованием на чудо или увлеченных какой-нибудь теорией
вроде «этического социализма». Они, как правило, идут по
линии наименьшего сопротивления и менее всего способны к
218

борьбе. Их так и тянет спрятаться за завесой нейтральности,
равнодушия, непротивления. Это и есть обыватели, мещане.
Это их социальная психология. Но зато они первые прихо-
дят делить то, что завоевано в борьбе другими. И тогда их
претензии не имеют пределов.
Тоска мертвящего, безысходного бытия, скука и бесцвет-
ность обывательщины порой выталкивают наиболее актив-
ных представителей мещанства в революционное движение.
Немалое число их участвует в нем весьма охотно, среди них
встречаются иногда по-настоящему героические личности.
Но в массе своей они ведут себя в соответствии со своей
натурой. Кого-то случайно забрасывает в революционный
лагерь вихрь народного движения и тогда они напоминают,
по выражению Плеханова, бумажку, летящую по ветру. И на
чью сторону занесет эту бумажку очередной порыв ветра,
никто не знает. Кто-то приходит в революцию вполне созна-
тельно, потому что устал терпеть произвол властей и жаждет
примкнуть к мощи народного движения. Он и в самом деле
горит желанием бороться за народную правду, но может, не-
много погодя, остыть и забыть об этой благородной цели.
И те и другие вносят в среду революционеров сумятицу и
неопределенность, панику и резкую смену настроения, бес-
характерность и разлагающее двоедушие. Сегодня он — ярый
ниспровергатель, а завтра кающийся грешник: не слишком
ли многого мы захотели?
«Мещанин в политике ведет себя, как вор на пожаре, —
украл перину, снес ее домой и вновь явился на пожар гасить
огонь, который он же сам тихонько раздувал из-за угла»1.
Это писал М. Горький, досыта наглядевшийся на мещан-
скую околореволюционную братию. В борьбе для мещанина
главное — угадать, кто возьмет верх, чтобы успеть вовремя
примкнуть к победителю. Надо не только успеть урвать для
себя кусок пожирнее, прорваться к власти, но и как можно
скорее водворить «порядок». Не так уж важно, в конце кон-
цов, кто и как будет этот «порядок» наводить: пусть даже
1 Горький М. Преображение мира..., с. 44.
219

вчерашние враги. Мещанин хочет жить спокойно и красиво
при любой власти. Ему нужна тишина, сродни кладбищен-
ской. Мещанство внутренне инертно и слабосильно и потому
всегда встает на сторону сильного. Но если власть слабеет
(не без помощи самого же мещанства), оно способно разва-
лить и сбросить эту власть, натравив на нее толпу. Ярчайший
пример тому — переворот 1991 года в СССР и всякого рода
«цветные» и «бархатные» революции.
Проходят годы, десятилетия, но социал-реформистская
мысль остается приверженной все тому же неокантианству
и «этическому социализму». И во всех идеологических вы-
кладках неизменно присутствует нравственно- этическая
линия, так удачно названная Г.В. Плехановым «моральным
идеализмом». Одна из модификаций «демократического
социализма», гуманного и нравственного — теория «уль-
траимпериализма» К. Каутского. Считая, что в дальнейшем
буржуазия будет вынуждена действовать на мировой арене
с помощью мирной демократии, Каутский усмотрел в раз-
витии капитализма объективную тенденцию к его «мораль-
ному отмиранию», к вступлению в фазу «демократического
и мирного капитализма», после чего должен наступить его
«моральный крах». Каутский, правда, оговаривался, что он
еще пока не решил, осуществится ли в реальности этот «уль-
траимпериализм». Во всяком случае, он за это не ручался.
Он, видите ли, лишь прорисовывал общий вектор самолик-
видации капитализма в ходе «моральной революции», транс-
формации его в социалистическое общество в результате «
саморазвития и самообновления».
Открытия Каутского стали прямо-таки подарком для
буржуазных идеологов, авторов концепций «индустриально-
го», «постиндустриального», «сверхиндустриального» обще-
ства, пророчеств вроде наступления «технотронной эры» раз-
вития человечества. Все эти выкладки служат той же самой
цели — доказать, что социализм никогда не придет на смену
капитализму, что все социальные революции, даже самые
«моральные» останутся в прошлом, так как их место займут
технологические перевороты, и капитализм благополучно
220

продолжит свое существование под вывеской «сверхиндуст-
риального» общества. Ловко получается: и капитализм вроде
бы исчез, и социализм растворился в небытии, и марксизм с
его учением об историческом прогрессе, как смене социаль-
но-экономических формаций, — окончательно повержен!
В 20-30 годы прошлого века теория «этического соци-
ализма», как и неокантианство в целом, в условиях общего
кризиса буржуазного либерализма, когда мировой капи-
тализм испытывал жестокие потрясения, явно утратила
свою былую привлекательность. Решающее слово тогда
сказали трудящиеся массы. «Этический социализм» по
всем позициям проиграл революционному марксизму. До
сих пор его поклонники сожалеют о том, что этот «мораль-
ный идеализм» в XX столетии нигде так и не нашел своего
практического воплощения по причине полного отказа от
«экономической компоненты». От отсутствия как раз той
«количественной» составляющей (по терминологии Со-
цинтерна), которая двигала трудящимися в революциях,
прокатившихся по миру после Октябрьской революции в
России. «Этический социализм» деградировал. Но Социн-
терн продолжал упорно придерживаться его реформист-
ской модификации, стараясь сбить революционную волну,
поддержать буржуазию в ее борьбе с рабочим движением.
Впоследствии лидеры Социнтерна признавались, что в на-
чале 20-х годов они намеренно «заглушили» революцию,
помогая своей буржуазии подавить ее то ли с помощью
открытого террора, то ли посредством реформистских уве-
щеваний восставшего народа.
В течение целых двух лет социалисты имели вполне ре-
альную возможность привести трудящихся к власти в Гер-
мании и Австрии, особенно в тот момент, когда уже были
созданы советские республики в Баварии и Венгрии, когда
развернулось мощное движение в Италии, а в России победи-
ла Советская власть, когда буржуазия была деморализована,
а рабочий класс стал самой крупной политической силой. В
этот момент, по всем оценкам, вполне можно было создать
в Центральной Европе непоколебимую и сильную власть
221

трудящихся. Социализм мог стать реальностью. Но соци-
алисты предпочли предательски подставить европейское
рабочее движение под сокрушительный удар буржуазного
террора. Естественно, что тут уж даже самые отъявленные
циники из неокантианцев решили пока не заикаться о вы-
сокой нравственности и «этическом социализме». Трусли-
вое немецкое бюргерство со своей социал-демократической
партией предпочло Адольфа Гитлера коммунисту Тельману.
Этим социал-демократы уготовили себе участь политических
самоубийц, узников гитлеровских концлагерей.
Все-таки не зря Энгельс говорил, что немецкий мещанин
-филистер (как, в прочем, и всякий другой) — это «кишка,
набитая страхом», ночной горшок и притом не пустой. Не-
мецкий мелкий буржуа, совсем осатаневший от гнета крупно-
го капитала, разорения и бедствий, в массе своей поддержал
фашистское движение, сделал Гитлера свом идолом. Ну, как
же! Ведь фюрер обещал прижать и крупный капитал и ком-
мунистов, чтобы не допустить новой революции в Германии!
И потом: зачем строить баррикады в своей стране и требовать
повышения жизненного уровня, если можно ограбить рус-
ских и обогатиться за счет этих «недочеловеков»! Те самые
фрицы, от которых нам не было житья целых четыре года,
это и есть жадный до чужого добра немецкий филистер, обы-
ватель, готовый на любые преступления ради собственного
обогащения.
Теперь мы уже долгие годы имеем возможность близко
наблюдать собственных, отечественных филистеров. Это они
требовали от Черномырдина самой крутой расправы над Вер-
ховным Советом: «Давите их, Виктор Степанович!» Елейные
физиономии записных демократов, правозащитников-гума-
нистов, противников всякого насилия, исказились от злобы
и испуга (а вдруг вернется эта проклятая Советская власть?!
Что тогда?!) От страха они были готовы пойти на любое
преступление и уже пошли на него, расстреляв российский
парламент. Выходит, все можно, когда надо защитить де-
нежный мешок и свою при нем кормушку! А после кровавой
расправы можно опять, как ни в чем не бывало, завести свою
222

старую шарманку — болтовню о культуре, нравственности и
гуманизме, о «слезе ребенка» и прочих душещипательных
штуках.
На нашу ужасно-демократическую интеллигенцию, как
зараза, перекинулся, по меткому выражению С. Кара-Мурзы,
«западный экзистенциальный страх» — надуманный, разду-
тый до состояния прострации ужас перед тоталитаризмом,
сталинизмом, русским фашизмом, перед русской традици-
онной государственностью, ее историей, перед громадной
державной Россией и русским патриотизмом. Желая изба-
виться от этого психоза, успокоить свою душу, мещане-ин-
теллигенты изо всех сил подталкивали страну к пропасти,
обрекая народ на лишения и страдания во имя какой-то вы-
думанной «демократии вообще», непонятного нормальным
людям «плюрализма» и подсунутых с Запада «прав челове-
ка». И теперь, не испытывая никаких угрызений совести, с
удовольствием поучают нас, неразумных. Известный рус-
ский писатель Ю. Бондарев так оценивает эту компанию:
«Мировой и русский обыватель, как всегда, мелочен, жаден,
испуган. Ради избавления от страха перед крутыми пово-
ротами жизни, от ужаса перед возможным сложностями он
готов изменить чести, совести, достоинству, родной земле....
И кажется мне, что пора бы господину Солженицыну не по-
учать народ «жить не по лжи», а пасть бы на колени посреди
каменных плит какого-нибудь старого монастыря и покаять-
ся с жаркими, горькими слезами, моля о прощении страшной
вины своей, день и ночь помня о сатанинском разрушении
России и измене».
В.И. Ленин в свое время очень тонко подметил, что
буржуазная «интеллигентская публика» с великолепным
искусством пользуются оружием сеяния паники. Сплетни,
слухи, злословие, самые дикие выдумки, страшилки, грязные
намеки — все это безотказно действует на обывателя. Он и
впрямь начинает думать, что если завтра к власти придут
коммунисты, то сегодня он съест последний кусок хлеба. А
в это время те, кто отнял у него социальные гарантии совет-
ского времени, вдалбливают в его голову жуткие мысли о со-
223

ветском, русском фашизме, наступлении красно-коричневых,
которые не сегодня-завтра задушат демократию, отменят
«плюрализм» (а то без него обывателю ну просто «полная
труба»!), а может и вовсе посадят его в тюрьму.
История страны извращается до полного абсурда, в ней
уже не найти ничего позитивного, а реальный советский соци-
ализм предстает в настолько отвратительном виде, что о нем
не хочется даже говорить, не то чтобы изучать его. «Советская
власть и гитлеровский режим — абсолютно одинаковая фа-
шистская диктатура». И все тут. А наш обыватель-интелли-
гент, выпучив глаза и отдуваясь от накатившего ужаса, даже
не пробует хоть как-то разобраться в этом вопросе. Почитал
бы, к примеру, кого-то из западных политиков, если нет веры
к своим, задумался, почему ни Рузвельт, ни Черчилль, ни
многие другие из лидеров буржуазного мира не унижались
до подобных сравнений? Почему русские эмигранты при-
знавали достижения Советской власти и ее великий вклад
в борьбу с фашистами? Почему, к примеру, либеральный
демократ, президент Чехословакии Э. Бенеш (уж он-то много
раз имел возможность на деле узнать, что такое фашизм)
категорически не согласился с отождествлением Советской
власти с фашизмом?
В 1942 году Бенеш выпустил в Лондоне книгу «Демо-
кратия сегодня и завтра», где расставил в этом вопросе не-
обходимые, с его точки зрения, акценты. Бенеш видит ко-
ренное отличие Советской власти от фашистской диктатуры
прежде всего в том, что советско-социалистическая система
стремится достичь успеха «в разных областях социальной
жизни путем устранения принципиальных экономических
и социальных противоречий, перестраивая всю экономичес-
кую структуру общества на основе обобществления средств
производства». Фашизм же «сохраняет систему частной
прибыли и частной собственности на средства производс-
тва» и охраняет эту систему ведения хозяйства с помощью
политического тоталитаризма. Более того, фашизм усили-
вает капиталистический характер своего общества «путем
создания гигантских монополистическо-капиталистических
224

предприятий, принадлежащих определенным людям и слоям,
и создавая тиранической системой новые правящие клики
и касты». Он расширяет «свою асоциальную и аморальную
эксплуататорскую систему даже на международную сферу».
Ничего подобного нельзя было приписать советскому со-
циализму, который, как считал Бенеш, рассматривает себя
лишь как временную духовную, политическую и социальную
диктатуру, автоматически развивающуюся в демократию
высшего типа. Это является прямой противоположностью
всякого тоталитаризма...(курсив мой — А.А.) Обращаясь
к демократам, Бенеш считает, что они объективно должны
признать «наличие действительного различия между фа-
шистскими диктатурами и так называемой диктатурой про-
летариата в том виде, как она воплощена в системе советс-
кого социализма. Кто хорошо видит различие, тот указывает
правильный путь»1.
Вот еще один пример. Меньшевик Ф. Дан — давний и
неутомимый враг большевизма, — в 1946 году, незадолго до
своей кончины, успел выпустить в Нью-Йорке книгу под на-
званием «Происхождение большевизма», где в послесловии,
названном «Итоги развития и перспективы большевизма»,
отдает должное успехам Советской власти, признает исто-
рическую оправданность ее политики, в результате которой
Советский Союз стал «самой мощной социалистической ци-
таделью». Дан подчеркивает, что международная деятель-
ность Советов всегда была последовательно антифашист-
ской. Россия сыграла первостепенную роль «в военном и
политическом разгроме гитлеро-фашизма».
Дан высказывается самым определенным образом: пос-
кольку в Советском Союзе не существует такого матери-
ального неравенства, которое послужило бы «источником
овладения хозяйством страны или орудием эксплуатации
тех или других слоев населения», а тем более источником
формирования нового «господствующего класса», это обсто-
ятельство «исключает возможность фашистского вырожде-
1 Вопросы истории, 1993, № 1, с. 98-100.
225

ния Советской власти, которое, — пишет Ф.Дан, — не устают
ныне предсказывать и даже «констатировать» капиталисти-
ческие и демократические критики ее»1. Совершенно верно.
Как только к 90-м годам появился ставший затем господс-
твующим класс теневой буржуазии, как только обозначи-
лось материальное неравенство как источник «овладения
хозяйством страны», так и начали проявляться в обществе
признаки «фашистского вырождения». Только Советская
власть тут не при чем.
Всё-таки, среди противников Ленина встречались умные
люди! Казалось, почему бы не прислушаться к мнению этих
людей нашим мещанам-интеллигентам? Но нет, — боятся!
Тогда пришлось бы признаваться, что оклеветали наш со-
ветский строй. А за грязную клевету, как известно, в прилич-
ном обществе бьют канделябром по физиономии. Вот вам и
еще один источник интеллигентского «экзистенциального
страха».
Экзистенциализм — еще один яркий пример интелли-
гентского «морального идеализма». Он как будто нарочно
был придуман для того, чтобы в очередной раз явить миру
отчаявшегося, вконец запутавшегося интеллигента, который
попробовал взбунтоваться против «абсурдного мира», но
оказался на деле типичным мещанином, тем самым «абсурд-
ным» человеком, который ничего не смог предложить людям
для их действительного освобождения, хотя и брался это
сделать. Экзистенциалисты пробовали быть марксистами,
потом бросили это занятие, а заодно походя исковеркали
марксизм в духе того же «этического социализма». Думали
взорвать буржуазное бытие, а закончили полной капиту-
ляцией перед буржуазией, обвинив во всех бедах XX века
революционеров. Надеялись повести за собой молодежь, но
стали кумирами бестолковых, ничего не понимавших в их
философских выкладках деклассированных юнцов. Глава
французских экзистенциалистов Жан Поль Сартр — тот даже
превратился в модного поп-идола. Начинали заниматься
1 Коммунист, 1990, № 7.
226

политиком, но все заканчивалось пустыми разговорами, клят-
вами, проклятиями, громкими словами, нравственно-этичес-
кими поучениями и проповедями, обращенными то к верхам,
то к низам общества. Желая быть и с теми и с другими, всегда
уклонялись от однозначного выбора, пытались парить «над
схваткой», рассуждали о свободе, справедливости, правде. В
результате — надоели всем нудным сетованием на «абсурд-
ность бытия», расписыванием «пограничных состояний»
своей заблудшей души, обуреваемой заботами и страхом,
поиском несуществующей абсолютной свободы и прочей
интеллигентской дребеденью.
Талантливого писателя Альбера Камю, создавшего «Бун-
тующего человека», буржуазия пригрела у своего сердца вов-
се не за экзистенциалистские изыски, а больше всего за то, что
он посоветовал не разрушать больное буржуазное общество,
а осторожно и бережно его лечить. Буржуазия окружила
Камю почетом и славой. Его подбадривали, восхваляли и
даже присвоили ему титул «Совесть Запада», не говоря уже
о Нобелевской премии. Мещанство расточало ему похвалы,
клеймило его жирными поцелуями и писатель, ощущавший
себя пророком правды, добра и справедливости, честный, ис-
кренний и увлеченный человек, который, по словам Сартра,
«вел сомнительную в своем исходе борьбу против сокруши-
тельных и уродливых веяний эпохи», клеймил индивидуа-
лизм и эгоизм мещанства, — сам, в конце концов, оказался
одним из панибратски хлопавших его по плечу мещан. Поняв
это, Камю впал в жесточайшую депрессию, обозлился на
все человечество, всю его историю, которая движется «не
туда и не так». Пусть тогда неблагодарное человечество, не
внимающее своим пророкам, катится в пропасть! Наступи-
ло тяжкое разочарование и одиночество. Все-таки не зря
замечено, что столь печальная участь ждет, как правило, тех,
кто избрал своим «символом веры» идеализм, впал в субъ-
ективную слепоту.
Та же судьба ждала и Ж.-П. Сартра, этого крупного пи-
сателя, философа и публициста. Его учение о свободе вы-
родилось в крайний индивидуализм, чем всегда грешило
227

мещанство с его эгоистической натурой. Получалось, что
такое вырождение неизбежно: человек все равно не сможет
достучаться до себе подобного. Всюду одна фальшь — и в
религии, и в обычаях и нравах, и в дружбе и даже в любви, тем
более что «брак убивает свободу». Сартр пробовал построить
нечто вроде семейного содружества со своей знаменитой
подругой, писательницей Симоной де Бовуар, которое бы
основывалось на «свободной любви» и абсолютном праве
обеих сторон на случайные связи. Такое подобие брака, в
основе которого лежала глубокая ненависть к буржуазным
предрассудкам, ничего, кроме страданий и нравственных пы-
ток, этой выдающейся паре не принесло. В личном плане, как
и в философских поисках, ничего не получилось. Незадолго
до смерти Сартр написал: «Я серьезно и искренне считаю себя
жалким, каким-то садистом с университетским образованием
или отвратительным донжуаном с душой мелкого чиновника.
С этим пора кончать». «Философия существования» так и
не помогла ему обрести свое место в раздираемом противо-
речиями мире.
Близко наблюдавшая Сартра и его жену в Париже писа-
тельница Н. Берберова вспоминала: «Сартр вот уже четверть
века не может решить, на какую сторону ему стать? Как ему
быть? Кем ему быть? И время от времени мрачно спраши-
вает: что нам делать? Куда нам идти? С кем быть? ... Сартр
хотел быть коммунистом.... Одно время он признавался: без
коммунистов мы ничего не можем»1. Но никакого выбора так
и не сделал, ни к какому берегу не пристал. Остался тем, кем
был всегда: «Я постоянно искал свой — не буржуазный путь
в жизни, — говорил Сартр, будучи в 1966 году в Москве, — но
в конце концов обрек себя на безвыходное буржуазное оди-
ночество — участь писателя, мыслителя, творца. Моя анти-
буржуазность обернулась буржуазностью».
В1968 году Сартр дал немало советов в духе антрополо-
гического экзистенциализма чехословацким реформистам.
С подачи Сартра многие из них склонялись даже к некоему
1 Серебряный век. Мемуары (Сборник), 1990, с. 572.
228

варианту марксизма, переделанного в духе идей Ф. Кафки
(у нас «демократы» тоже носились с этим австрийским пи-
сателем и философом), интерпретированных как литератур-
но-философское отражение какого-то «человека вообще».
Эти идеи должны были стать для современного общества
«антропологической основой существования», не больше и
не меньше. Но борьба против социализма в Чехословакии
велась в духе экзистенциалистского мятежа, сразу против
всех институтов власти, прежде всего компартии. В итоге
абстрактная болтовня о гуманизме и «человеке вообще» обер-
нулась реальной помощью вполне конкретным силам реак-
ции. Мятущийся интеллигент остается верен себе. «Человек
середины», он всегда оказывается в объятиях буржуазии,
как только начинается настоящая борьба по принципу «кто
кого». Этим заканчиваются все его колебания, сомнения и
самые радикальные «творческие искания».
«Пражская весна» не привнесла ничего нового ни в те-
орию социализма, ни в философию, кроме давно известных
чуть подправленных реформистских сентенций. Целиком
заимствованная у международной социал-демократии тра-
диционная концепция «демократического социализма» была
всего лишь подкрашена несколькими новыми эпитетами:
«чехословацкий демократический социализм с человечес-
ким лицом». Потом добавили: «гуманный демократический
социализм». Вот и все «творческое развитие». По сущес-
тву это — все то же, чуть осовремененное неокантианство
с неизменным «этическим социализмом» как «моральным
идеалом». И все та же проповедь: каждый должен думать,
прежде всего, о социальной ответственности, солидарности и
о чувстве локтя. И, правда: почему бы нам всем не подумать
о «чувстве локтя» ну, хотя бы, с Березовским и Ходорков-
ским?
Нашлось у чехословацких реформистов и готовое фило-
софское обоснование, почему нужно уничтожить существую-
щий реально социализм как общественный строй. Немецкий
философ Эрнст Блох весьма кстати подбросил формулу: то,
что существует, не может быть истинным. А раз так, соци-
229

ализм можно признавать как идею только до тех пор, пока
он не стал реальностью. Как только в результате коренных
социально- экономических и политических преобразований
социализм заявил о себе как действительно существующая
сила, необходимо любой ценой добиваться его исчезнове-
нии, вести непримиримую борьбу с ним до тех пор, пока он
не перестанет существовать. Поэтому — никаких социаль-
но-преобразовательных экспериментов! Давайте-ка лучше
займемся «моральным обновлением душ».
Между прочим, Э. Блох 13 лет прожил в ГДР, потом ра-
ботал в ФРГ до конца 70-х годов и наверняка был известен
не только чехословацким, но и нашим разрушителям соци-
ализма в качестве проповедника «творческого марксизма».
Как и студенческий приятель М. Горбачева 3. Млынарж
или А. Дубчек, Ота Шик, Смрковский и им подобные де-
ятели «пражской весны». Не зря же «перестройщики» всем
надоедали разговорами о «гуманном демократическом со-
циализме» (и, конечно же, «с человеческим лицом»), ви-
димо, надеясь, что в нашей стране через 20 лет уже забыли
о чехословацких событиях 1968 года. Надо прямо сказать,
что антисоветские силы удачно использовали наработки че-
хословацких «реформаторов» для разрушения СССР. Опыт
удался. И что же дальше? Обратимся за разъяснениями к
самому «архитектору перестройки» А.Яковлеву.
Один из главных идеологов антисоветского переворота,
Яковлев к концу жизни «выдал» книгу объемом почти 500
страниц1, — нечто вроде исповеди, подведения итогов своей
долгой карьеры политика, а на последнем этапе — одного из
руководителей страны. Автор даже прямо обозначил цель
своей книги — совершить «покаяние». Сразу начинаешь с
удивлением думать: неужели Яковлев и в самом деле по-
каялся перед народом за зверское разрушение Союза и те
бедствия, которые свалились на голову людям во многом по
его милости? Но стоит только перевернуть первую страницу
1 Яковлев А.Н. Горькая чаша: Большевизм и реформация
России, - Ярославль, 1994.
230

обращения «к читателю», — сразу бросаются в глаза строки:
«Последние годы — это годы моего глубочайшего удовлет-
ворения поиском Россией своей судьбы на новом пути». И
далее: «Я себя не корю. Больше того, я счастлив. ...Утверж-
даю с убежденностью, сделанного вполне достаточно, чтобы
уйти с политической арены с чистой совестью, без обид и
упреков». Вот и все «покаяние».
Да, он рад, даже счастлив и очень доволен собой, как и
его соратник Горбачев. В этом состоянии самодовольства в
самый раз пофилософствовать, фарисейски порассуждать о
высоких материях и красивых вещах вроде нравственности и
гуманизма. А сначала неплохо бы найти всякие оправдатель-
но-смягчающие обстоятельства своего предательства и «лжи
во спасение», которой он по собственному признанию, все
время пользовался, притворяясь лояльным по отношению к
партии и Советской власти, одновременно пряча камень за
пазухой. Яковлев пишет об этом так:« Приходилось лукавить,
о чем-то умалчивать, хитрить, изворачиваться, но добиваться
при этом таких целей, которые в «жесткой» борьбе были бы
недостижимы». Ему хочется всех убедить в своей правоте,
доказать себе и людям, что он не напрасно прожил жизнь и
посвятил всего себя достижению «всеобщего блага», а если
лгал и подличал, то делал это из «высших соображений».
Когда читаешь книгу Яковлева, все время невольно
вспоминаешь щедринского героя Иудушку Головлева с
его нескончаемым постным зудением по поводу честности,
справедливости, добра, промысла Божия, любви к ближнему.
Под эту надоедливую, праздную болтовню «кровопивец»
Иудушка, как известно, ограбил и свел в могилу всю свою
родню, вынужденную слушать его пошлые словеса, которые
«бесконечно тянулись одно за другим, как густая слюна», так
что слушавший его все время думал: как это он не захлеб-
нется? «Словом-то он человека сгноить может, — говорили
про Иудушку. — Не простое пустословие это было, а язва
смердящая, которая непрестанно точила гной».
Давно замечено, что проститутки любят порассуждать
о женском достоинстве и чистоте, воры — о честности и по-
231

рядочности, олигархи — о свободе и какой-то, одним им по-
нятной, демократии, предатели же толкуют о совести и благе
Отечества. И все ищут себе оправдание. Кто — в жестокости
и несправедливости людей, в превратностях судьбы, а кто — в
неких высших соображениях. «Мещане всегда соблазняются
призрачной возможностью доказать самим себе и всему миру,
что они ни в чем не виноваты»1, — подметил М. Горький.
Такие, как Яковлев, в подобных случаях прибегают к науч-
но-философским обоснованиям. Но все равно получается
какая-то пошлятина и вызывает она вполне определенное
чувство. Ярко изобразил это ощущение М.Е. Салтыков-Щед-
рин: «Всякому, вероятно, случалось, проходя мимо клоаки, не
только зажимать нос, но стараться не дышать; точно такое же
насилие должен делать человек, который вступает в область,
насыщенную празднословием и пошлостью».
Все философствование Яковлева сводится, в конце кон-
цов, к одному: как можно круче и забористее обругать марк-
сизм-ленинизм, советский социализм и большевизм. Он пря-
мо-таки задыхается от чувства ненависти. Его негодованию
нет предела, когда он пишет о Советской власти, политике
и политических деятелях советского периода и не находит
ни одного доброго слова о советских людях, об их трудовых
свершениях и боевой доблести, о советской науке и культу-
ре, о великой державе, созданной их руками. Для Яковлева
все они — тупые и забитые рабы, обманутые большевиками,
живущие под действием наваждения, наркотически зачаро-
ванные марксизмом, этой социальной утопией, и придавлен-
ные страхом перед Сталиным и КГБ. Злоба просто хлещет
через край, он всех валит в грязь. «Мещанство — проклятие
мира, — писал М. Горький. — Оно бездонно жадная трясина
грязи, которая засасывает в липкую глубину свою гения,
любовь, поэзию, мысль, науку и искусство»2.
Вставая в позу крупного ученого-философа, Яковлев
походя, как повар с картошкой, разделывается с марксизмом,
1 Горький М. Преображение мира. - М., 1980, с. 29.
1 Горький М. Преображение мира - М., 1980, с. 128.
232

дает уничтожающие оценки Марксу, Энгельсу и Ленину и
говорит о них этак свысока, менторским, снисходительно-
презрительным тоном. Учит гениев, как детей-несмышле-
нышей. Особенно достается Ленину и большевикам. Тут
Яковлев поднимает голос до пафосного тона и восклицает:
«Большевизм — это российская форма фашизма!» И если
где в России сейчас наблюдается падение морали и утрата
нравственных норм, то это — порождение «мира большевиз-
ма», мира аморализма и преступности. Вот как надо уметь
перекладывать с больной головы на здоровую!
Вся книга Яковлева битком набита морализаторскими
разглагольствованиями. О себе и своих соратниках-пере-
стройщиках он говорит «высоким штилем». Все, что они дела-
ли, оказывается, «отмечено высокой нравственностью», было
подчинено «этическим принципам», и «этическим критериям
цивилизованности», их реформаторство было настроено на
«моральный камертон». Они-де вернули «истинную ценность
таланту, компетентности, порядочности». Вся Реформация
(так Яковлев называет трагедию гибели Советского Сою-
за) является «революцией совести, этической революцией»,
которая вызвала благотворные процессы «отвержения Зла,
накопления Добра». «Реформация и Этика, гулко шагающие
по нашей земле, — с пафосом заявляет он, — неразделимы».
Это самовосхваление, восторженная оценка всего со-
деянного компанией горбачевцев на фоне рассуждений о
совести, морали и этике просто поражает своим цинизмом.
Что тут поделаешь? Мещанин есть мещанин. Да еще к тому
же озлобленный. «Все, что он когда-либо выдумал, — пишет
М. Горький, — носит в себе непримиримые и подлые про-
тиворечия. Он в одно время дает человеку бутылку водки
и книжку о вреде алкоголя, взимая с того и другого товара
известный процент в свою пользу. Он готов принять в свои
объятия свободу, но обязательно в качестве законной суп-
руги, дабы «в пределах законности» насиловать ее, как ему
угодно»1. Чем не горбачевская «перестройка» и яковлевс-
1 Горький М. Преображение мира. - С. 50.
233

кая «реформация»? На какой-то момент Яковлев как будто
спохватывается, что разглагольствовать о нравственности
в пору, когда, по его же словам, в стране царит аморализм и
«вакханалия преступности», а общество нравственно больно,
(его охватил «моральный кризис») — вроде бы не совсем
удобно.Соглашаясь с этим, он, тем не менее, бодро утверж-
дает, что теперь уже «никакая стужа не убьет всходы Добра,
Нравственности, Человечности, поднимающиеся в России».
Лишь бы не помешал этот проклятый марксизм-ленинизм с
его революционностью.
Яковлев провозглашает анафему революциям, потому что,
они, как правило, «злокачественны по средствам». Револю-
ции преступны, их всегда сопровождает насилие, «аморализм
необузданной революционности». Революции — это «без-
нравственность во имя нравственности будущего». Хочется
спросить, а что такое, тогда, контрреволюции, вроде «рефор-
мации» в России? Ах, да, они же всегда высоконравственны.
Так сейчас стараются уверить всех наши либералы. Видите
ли, революции на каком-то этапе идут «против общепризнан-
ных и естественных нравственных норм», — пишет Яковлев.
Надо же! А какими такими «нравственными нормами» руко-
водствовались организаторы кровавых межнациональных
конфликтов, поджигатели чеченских войн, расстрелыцики
Верховного Совета России, закоперщики «шоковой терапии»,
дефолта, приватизации, развала экономики, те, кто оставил
народ без гроша? Те, кто осиротил миллионы детей, кто довел
до катастрофического состояния демографическую ситуацию
и без всякой мировой войны сократил население России на
целые миллионы человек? Кто вырастил наглые мафиозные
сообщества, расплодил до невозможных пределов вечно не-
уловимую преступность, полчища казнокрадов и рвачей, кто
окунул в грязное, вонючее болото проституции и наркомании
наших девчонок и мальчишек? Разве это не вопиющая без-
нравственность, не наглое насилие над людьми?
Список этих жутких «нравственно-этических» издева-
тельств над народом можно продолжать и продолжать. Одна-
ко Горбачев, Яковлев, Ельцин и их последователи все время
234

твердили и твердят, что их главная заслуга перед историей
в том, что они сумели обойтись без насилия, и в одночасье
сделавшись верующими, призывают в свидетели самого Гос-
пода. Кого они хотят в этом уверить? Больше всего, опять-
таки самих себя, да, может быть, еще кого-то из молодых
людей, совсем уж наивных и вовсе не знающих истории своей
страны. «Своих» убеждать незачем — они все сами такие
же: во что обошлась нашему народу эта «этическая» пере-
стройка-реформация, они, по большей части сейчас предпо-
читают помалкивать. Если же говорить о революциях, то у
нас в России давно сложилось о них совсем другое мнение.
Послушаем А.И. Герцена: «И когда ж это революция была
безнравственной? Революция всегда сурова, доблестна по
обязанности, чиста по необходимости; она всегда — самопо-
жертвование, ибо она всегда опасность, гибель личностей во
имя всеобщего. Вот вооруженные заговоры, государственные
перевороты — те и вправду не слишком-то непорочны, но
ведь эторетроволюции. Что же касается религии, то револю-
ция в ней не нуждается, она сама — религия»’. Но убеждать
в этом таких, как Яковлев, — задача бессмысленная.
Так куда же зовет все-таки наш «великий гуманист»?
Капитализм Яковлеву как будто не очень нравится. Во вся-
ком случае, он не относит себя «к числу восторженных пок-
лонников капитализма, равно как и его противников». И
вообще мышление в категориях «социализм-капитализм»
нежизненно, — считает он. Капитализм — это всего лишь
«условное» название. Чего же он хочет? В России, по мнению
Яковлева, «будет складываться какой-то новый, «третий» об-
щественный строй» на основе собственного «здравого смыс-
ла» и «естественности» развития. И поясняет, что идеология
«здравого смысла» — это демократия либерального граж-
данского общества, свободного и демократического. Здесь '
же Яковлев настоятельно советует начать разработку новой
теории социал-демократического движения, которая нуж-
на «как воздух». Необходимо единение всех, призывает он,
1 Герцен А.И. Соч. в 2-х т. Т. II - М., 1986, с. 509.
235

«кто разделяет идеалы гуманизма», признает «возвышение
человека через его нравственность» на основе «философии
индивидуального существования». Это — «процесс, у кото-
рого есть начало, но нет видимых пределов». Вот вам, опять
те же изрядно поднадоевшие морально-этические напевы. И
достаточно модное сейчас соединение либерализма с социал-
демократизмом — идея, взятая из далекого прошлого. Все
эти упражнения, как уже бывало раньше, демонстрируют,
по оценке В.И. Ленина, «беспредельное тупоумие мещанина,
самодовольно размазывающего самый истасканный хлам под
прикрытием «новой»... систематизации и терминологии»1.
Спрашивается, зачем же это делается? Ответ прост. Ме-
щанин — человек практичный. И основная черта его нату-
ры —уродливо развитое чувство собственности. Вот ради нее,
частной собственности, «священной и неприкосновенной»,
и расточаются эти густые, тягучие словеса, за нее, родную,
мещанство готово заложить душу кому угодно, лишь бы
соблюсти свой личный интерес, поставить его выше всего
на свете. Поэтому Яковлев в своей книге прямо-таки поет
гимн частной собственности, — единственной, безраздель-
ной, неповторимой, вечной. Частная собственность, по его
мнению,- это материя и дух, генетический код цивилизации.
Именно она создает материальные блага «в изобилии», она
непобедима, ибо она наиболее эффективна, она — первоосно-
ва автономии личности, ее обогащения, интеллектуального
и материального. Жаль, Яковлев ничего не написал о том,
что право на частную собственность дает еще и возможность
ее обладателю наплевать на судьбы других людей, то есть
право на эгоизм и произвол, право третировать и подавлять
своего ближнего. И за обладание этим правом мещанин готов
сражаться любыми доступными ему способами, в том числе
и духовным разложением народа. Мещанин Яковлев сам
продемонстрировал, как это надо делать.
Мещане всегда доказывали «более или менее скучно, —
писал М. Горький, — что в жизни существуют необоримые,
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 341.
236

роковые законы, созданные богом, или природой, или сами-
ми людьми, что по силе этих законов человек может удобно
устроиться только на шее ближнего своего и что, если все
рабочие захотят есть котлеты, — на земле не хватит быков...» *.
Зачем мещанину социализм с его знаменем социальной спра-
ведливости? Для него социальная справедливость — это он
сам, а точнее говоря, — его личное благополучие, возмож-
ность спокойно пользоваться плодами чужого труда, сохра-
няя при этом душевное равновесие. Плохо, что это далеко не
всегда получается и от этого становится тревожно и как-то
тошно. А тут еще эти марксисты совсем не к месту лезут со
своей классовой борьбой и революциями. Нет бы заняться
вместо этого «социальной педагогикой» в русле нравствен-
но-этической «культурной эволюции»! Давайте-ка лучше
будем «гармонизировать» жизнь общества в условиях со-
вершенствования капитализма, решать нравственную задачу,
прислушиваться к «этическим импульсам» и на их основе
построим «полную демократию» — это «чистилище душ». А
там, глядишь, что-нибудь путное и получится. Какие, однако,
завораживающие перспективы!
Гпава 4
МИРАЖИ МЕЩАНСКОГО
СОЦИАЛИЗМА
Кто только ни брался у нас за создание социал-демо-'
кратической партии! Сам М. Горбачев в январе 2000 года
в пространном радиоинтервью на всю Россию заявил, что
еще в 1986 году он стал убежденным (!) социал-демократом.
1 Горький М. Преображение мира - М, 1980, с. 29.
237

Потом Горбачев всерьез намеревался свести в единую пар-
тию все существовавшие в стране социал-демократические
объединения. Активно поддерживал идею создания партии
«левоцентристской» с-д. направленности Ю. Лужков и за-
являл, что московское правительство и сам он выступают
проводниками идей, которые исповедуют европейские с-д.
партии. В 1998 г. Лужков даже побывал на ежегодной кон-
ференции Лейбористской партии Великобритании и кон-
сультировался с тогдашним английским премьер-министром
лейбористом Тони Блэром. Пытался собрать из «красных
губернаторов» «новую левую» с.-д. партию кемеровский гу-
бернатор А. Тулеев. Подвизался на этом поприще сам «отец
русской демократии» А. Яковлев. Были и другие попытки.
Но ничего из всего этого не получилось. В чем дело?
Говорят, что Россия никогда не управлялась социал-де-
мократами и поэтому наш народ не смог почувствовать всей
прелести настоящей свободы. И забывают, что у трудящегося
люда России была весьма поучительная возможность узнать,
что представляет собой на деле реформистская политика
российских мелкобуржуазных партий и прежде всего — со-
циал-демократов-меньшевиков. В 1917 году социалисты,
составив в союзе с либералами коалиционное правительство,
за 8 месяцев от февраля до октября равным счетом ничего не
сделали для предотвращения надвигавшейся национальной
катастрофы. Занялись соглашательством с буржуазией и
довели дело до того, что страна оказалась во власти взбун-
товавшегося народа — страшной в своей разрушительности
стихии. Государство потеряло всякую управляемость. Эти
правители не смогли даже вовремя собрать вожделенный,
мечту всей их жизни, буржуазный парламент. Учредительное
собрание после установления власти Советов выглядело, как
«горчица после ужина».
Реформистско-демократическая интеллигенция частью
предпочла тогда «умыть руки», встать в позу ни за что не
отвечающих критиков советской власти, готовых в любое
время сбежать с тонущего корабля, частью — подалась в при-
хлебатели при разных контрреволюционных правительствах
238

и вкупе с белой гвардией и интервентами организовала целый
поход против народа, известный под названием « демокра-
тической контрреволюции». Из их святого знамени — бур-
жуазной парламентской «Учредилки» — белые генералы,
как тогда говорили, сделали себе портянки. Генерал А.И.
Деникин вспоминал, что во всех губерниях, находившихся
под его управлением, меньшевики, хоть порой и грозили ему
«карающим мечом», но этот меч, иронизирует Деникин, так
никогда и не был вынут из ножен.
Меньшевизм опозорил себя перед российским рабочим
классом и революционным народом своей трусливостью,
заискивающим холуйством перед капиталистами, вертля-
вой непоследовательностью, предательством националь-
ных интересов страны. Есть множество свидетельств самих
меньшевиков о том, как уходили от них разочарованные их
политикой рабочие. Признавал это Л. Мартов, с сожалени-
ем и тревогой наблюдая массовый переход трудящихся от
меньшевиков прямо к их антиподу — большевикам. Видный
меньшевик О. Ерманский в 1918-19 годах подвел печальный
итог: «Словом, мы видим, что находим поддержку главным
образом в среде мещанства... Это действовало удручающим
образом. Мне пришлось поделиться с Мартовым этим впе-
чатлением, — оказалось, что и он испытывает то же тягостное
чувство. Мартова тяготило ощущение политической никчем-
ности»1. Бедолагам, в конце концов, досталось и от белых, и
от красных. Печальная участь «людей середины», попавших
между двумя жерновами. В итоге меньшевистская социал-
демократия оставила в сознании многих и многих людей в
России тяжелое и мутное недоумение.
Большевики и все, кто пошел за ними, в отличие от этих
перепуганных мещан, не побоялись взвалить на себя ответ-
ственность за судьбу России. Они сумели извлечь должные '
уроки из первой русской революции и уже тогда подумали
о том, как вести себя во время русского бунта. В конце 1907
1 Ерманский О.А. Из пережитого (1887 — 1921). — М.-Л.,
1927, с. 188.
239

года А.В. Луначарский делился своими мыслями по этому
поводу с А.М. Горьким: «Если революционерам не удастся
сдержать размах энергии восставших масс и ввести ее в русло,
то произойдут ужасные вещи. Культурных господ с их куль-
турным институтом будут истреблять в какой-то безумной
оргии родосской мести и буйного разрушения. Только мы
можем предохранить Россию от грядущего истинного без-
умия. Но если эта безумная энергия будет организована?
Пойдет по началам планомерной творческой работы? Прямо
думать — так дух захватывает!» Горький ответил, что эта
мысль — родная и близкая ему. «Она меня давно тревожит,
и я страшно рад, что Вы ставите ее так просто и крепко»1.
Самое интересное в том, что большевикам и советской власти
удалось-таки решить эту невозможной сложности задачу!
Этого до сих пор им не могут простить мещанствующие ин-
теллигенты социал-реформистского разлива.
Вот и нынешний председатель Социнтерна А. Гутерриш,
видимо, с подачи наших «демократов» взял на себя смелость
заявить: «Жизнь показала правоту меньшевиков в споре с
большевиками»2. Господин председатель выразился как раз
«с точностью до наоборот». Если что и «показала жизнь», то
историческую правоту Ленина и бесценность опыта борьбы
большевиков против меньшевизма. Из этого опыта с не-
умолимой логикой следует вывод: ни в коем случае нельзя
доверяться реформистской социал-демократии, если всерьез
вести речь о решительной борьбе с буржуазией и о социа-
лизме. Как только в руки этих политиков попадают рычаги
управления, как только в компартии мещанский реформизм
берет верх, как это случилось в нашей стране, — социализ-
му конец. Буржуазия вновь приходит к власти. Вот чему
учит история. Не один десяток лет воевавший с мещанством
В.И. Ленин все время предостерегал коммунистов: нельзя
допускать, чтобы в партию «записывались» российские ме-
1 Переписка М. Горького. В 2-х т. Т. I. — М., 1986, с. 352,355.
2 Гутерриш А. Рыночная экономика, а не общество. — Россия
в глобальной политике. Т. III, март — апрель, 2005, с. 73.
240

щане, называемые, с позволения сказать, «интеллигенцией»,
люди либерально-реформистского склада, бесхарактерные,
трусливые и неуверенные в себе. «Имея в своих рядах ре-
формистов, меньшевиков, нельзя победить в пролетарской
революции, нельзя отстоять ее. Это очевидно принципи-
ально»1.
В ноябре 1987 года поклонник социал-демократии М.
Горбачев собрал на совещание в Москве не только самых
разных коммунистов, но и социалистов, социал-демокра-
тов, лейбористов, «зеленых», участников различных левых
течений из нескольких десятков стран. Он получил тогда
активную поддержку от партий Социнтерна: была полно-
стью одобрена политика перестройки и «новое мышление»
в международных делах. Горбачеву прямо порекомендовали
вести страну по социал-демократическому пути, опира-
ясь на приоритет «общегуманистического фактора», дали
совет обеспечить осуществление идеи мирного сожитель-
ства капитализма и социализма во внутриполитической
сфере, поддерживая в обществе политический и идейный
плюрализм.
Социнтерновцы остались тогда очень довольны Горба-
чевым. Его статьи стали появляться в самых авторитетных
социал-демократических изданиях. Сейчас они называют
Горбачева «центральной фигурой конца XX столетия» и се-
туют только на то, что в России не состоялся социал-демо-
кратический вариант развития. Вместо этого восторжество-
вала идеология неолиберализма с выраженной политической
линией «неолиберального фундаментализма». Надо было,
дескать, сожалели потом они, поддержать народ России «из-
вне» в период перехода к буржуазному строю. Горбачевская
рать подвела своих социал-реформистских доброжелателей.
Она дружно «проскочила» социал-демократический этап и
толпой ринулась в буржуазные либералы. Уж очень хотелось
поскорее дорваться до дележа народной собственности. А
потом: зачем быть социалистом — стыдливым полубуржуа,
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 416.
241

ждущим подачек от сильных мира сего, если можно стать
настоящим буржуа и самому делить эти подачки?
Теперь ждите, господа из Социнтерна, когда, наконец-
то, в России появится некое образование под названием
«социал-демократическая партия-движение». Может быть,
когда-нибудь российские либералы расщедрятся и созда-
дут вам что-то в этом роде. Вполне возможно, что это будет
«Справедливая Россия» под руководством спикера верхней
палаты Федерального Собрания РФ Сергея Миронова. Ду-
мается, что вовсе не случайно Миронов перед последними
выборами в Госдуму ездил в Лондон на консультации с ру-
ководством лейбористской партии Великобритании. После
чего заговорил буквально словами председателя Социнтерна
А. Гутерриша: «Нам необходима рыночная экономика, а не
рыночное общество».
Однако нынешний режим, видимо, пока устраивает и
коммунистическая оппозиция в лице КПРФ. Всегда можно
похвалиться перед Западом: смотрите, какая у нас демокра-
тия! Даже коммунисты, которых вы так не любите, работают
с нами в контакте, встречаются с президентом, консультиру-
ются на высшем уровне, имеют солидную фракцию в пар-
ламенте, участвуют в выборах, издают газету, появляются
в СМИ. Оказывается, очень даже можно «использовать тот
замечательный демократический либеральный потенциал,
который существует в КПРФ», как выразился один публи-
цист*. И используют!
Реформистские настроения и в самом деле присутствуют
в российском коммунистическом движении. Это вызвано
вполне объективными причинами, главная из которых —
тяжкое наследие горбачевщины, засилье мещанских эле-
ментов в КПСС тех лет. Тут, кроме этого, и давление власти,
кнутом и пряником толкавшей партию вправо, и неизбежные
внутренние противоречия, порой весьма серьезные, и слабая
теоретическая подготовка, и связанная с этим неготовность
к распознаванию и преодолению реформизма, и соблазн ка-
* Вестник аналитики, 2004, № 2 (16), с. 169.
242

рьерного роста в государственных и предпринимательских
структурах, в особенности для молодых людей.
Еще более десяти лет назад в партийных кругах дискути-
ровался вопрос о «встроенное™ во власть», о допустимости
такого шага для компартии. В 1996 году мне довелось при-
сутствовать на заседании Президиума ЦК КПРФ, где стол-
кнулись две позиции. Одну настойчиво проводил Г. Зюганов
вместе со своим неизменным советчиком, игравшим тогда
роль теоретика партии, Ю. Беловым. Другую представляли
А. Лукьянов и В. Илюхин. Зюганов настаивал на том, что
коммунистам надо быть «гибче и умнее», что партии выгодно
присутствовать во властных структурах, поскольку тогда они
будут «защищены статусом европейского парламента». Без
серьезного врастания во власть, говорил он, вообще «ниче-
го не будет», надо овладевать властными рычагами по всей
вертикали. Ю. Белов, высказавшись в том же духе, поставил
задачу — «встроившись» во власть, «поменять» существую-
щее государство изнутри.
(Этой утопически-безнадежной идеей радикально мыс-
лящая интеллигенция увлекалась еще в 80-х годах XIX века.
Существовало целое «учение» о мирном захвате власти ин-
теллигенцией. Для этого интеллигенты должны были стать
чиновниками в различных министерствах, дослуживаться
до высоких постов, а потом в подходящий момент вырвать
власть из рук царя. Чем же все это кончилось? «Из людей, ко-
торые проповедовали это, — пишет М. Горький, — мне извест-
на судьба троих, они достигли высот путем превращения в
чиновников и, украшенные орденами, тихо скончались...»1)
Возражая Белову и Зюганову, А. Лукьянов поставил
вопрос так: мы постоянно натыкаемся на крупные теоре-
тические вопросы и прежде всего на вопрос: кто мы такие?
Какой оппозицией мы являемся и какое место занимаем в-
политической системе страны? В. Илюхин поддержал Лу-
кьянова: если мы «конструктивная оппозиция», тогда, выхо-
дит, мы поддерживаем ельцинский режим! Мы, особенно в
1 Переписка М. Горького. В 2-х т. Т. I. - М., 1986, с. 386.
243

последнее время, голосуем за предложенные этим режимом
законы. Ю. Маслюков добавил: депутаты голосуют за законы,
которые нельзя принимать. В пылу полемики А. Лукьянов,
обращаясь к Ю. Белову, воскликнул: «Белов, я объявляю
Вам войну! Если Вы упустите из вида классовую борьбу и
интересы трудящихся, коммунистической партии не будет!
Надо, наконец, разобраться и открыто сказать, что это за
власть и куда мы «встроены»!
(«Встроенность во власть», похоже, все-таки состоялась.
Сейчас КПРФ — респектабельная парламентская партия,
имеющая в центре и на местах большой депутатский корпус,
«своих» губернаторов и чиновников и умело организующая
выборы разных уровней, вплоть до президентских, прояв-
ляя на выборах особую активность и составляя серьезную
конкуренцию своим политическим противникам. Испове-
дуя марксизм довольно сомнительного качества, партия по
большей части использует формы и методы политического
действия, близкие к социал-реформистским.)
А. Лукьянов, безусловно, был прав, когда предостерегал
о возможной гибели КПРФ как партии коммунистической.
За примерами далеко ходить не надо. Не следует забывать,
чем обернулось для компартий Западной Европы социальное
партнерство с буржуазией, с буржуазными и социалисти-
ческими правительствами в 70 — 80-е годы прошлого века.
Испытывая на практике этот опыт, коммунисты Франции,
Италии, Испании везде получали до удивления одинаковый
результат. Последствия «встраивания» во власть были поис-
тине разрушительными. Началась непрерывная череда пар-
тийных расколов, переименований, отречений, предательств,
перебеганий из одного лагеря в другой. Компартии стреми-
тельно теряли авторитет среди трудящихся, разочарованных
их реформистской соглашательской политикой. Буржуазия
откровенно издевалась над своими «партнерами», пинала и
оплевывала их. Начали разрушаться «красные пояса», учас-
тились проигрыши на выборах, которые становились все
более крупными. В итоге последовал затяжной, мучительный
кризис с резким сокращением численности партии, который

продолжался годами, после чего утерянные позиции удалось
восстановить лишь частично, а то и вовсе не удалось.
Поистине трагической была судьба компартии Испа-
нии, завоевавшей высокий авторитет в международном ра-
бочем и коммунистическом движении своей героической
борьбой с франкистским режимом. После смерти Франко
в 1975 году компартия Испании подписала вместе с пра-
вительством и другими партиями так называемые «Пакты
Монклоа». Коммунисты решили в целях достижения «наци-
онального согласия», демократизации общества, обеспечения
мира и спокойствия поддержать всем своим авторитетом
правительство социалистов. К чему это привело? Сразу же
потребовалось уговаривать рабочих отказаться от испытан-
ных методов борьбы — забастовок и массовых протестных
действий, согласиться с ограничением заработной платы и
понижением жизненного уровня ради компромисса с влас-
тью и собственной буржуазией. Дальше — больше.
Испанским коммунистам пришлось пойти на унизитель-
ные, прямо-таки позорные в глазах трудящихся, уступки:
встать на путь буржуазных реформ рядом с бывшими де-
ятелями фашистского режима Франко, которые еще совсем
недавно расстреливали и бросали в тюрьмы коммунистов и
их сторонников. Оказалось, что надо, согласно договорен-
ностям, отказаться от республики и принять монархию, не
требовать привлечения к ответственности своих вчерашних
палачей-франкистов, согласиться с сохранением старого,
созданного еще при фашистской власти, госаппарата и даже
флага и гимна. Компартия Испании обязалась больше не за-
ниматься организацией рабочего движения, начать критику
советского социализма и поддержать так называемый «ев-
рокоммунизм» —реформистское антимарксистское течение,
распространенное тогда в Европе. Коммунистов Испании
не просто унизили, их политически и морально растоптали,
хихикая и потирая руки. И старая, выросшая и закаленная в
борьбе, партия — раскололась и рассыпалась. Международ-
ная социал-демократия, надо отдать ей должное, сработала
отменно. Вот как надо душить в объятиях своих политичес-
245

ких противников! Недаром говорят, что социал-реформисты
порой гораздо лучше защищают буржуазный строй, чем сами
капиталисты.
Социал-демократия давно определила свою линию по-
ведения, предпочитая существовать, «не меняя положения с
властью в экономической жизни», увлекая людей перспекти-
вой «бесконечного строительства» демократического социа-
лизма», надеждой на то, что «когда-нибудь (!) количество ре-
форм превратится в новое качество» и призывая действовать
так, чтобы эта «демократическая эволюция не выходила за
рамки существующих порядков»1. На этих самых принципах
действует и воспетая горбачевско-ельцинскими «демокра-
тами» скандинавская модель и так называемый «шведский
социализм». Наш обыватель, ахая от восторга, и впрямь стал
подумывать, что он скоро будет жить «как в Швеции», а там,
говорят, как раз и достигнута та самая социальная справедли-
вость. Социнтерновцы любят при случае выложить козырь
в виде благополучной Швеции, где уровень жизни среднего
гражданина выше, чем в США, и где убедительно подтверж-
дена социал-демократическая версия общественного разви-
тия в условиях рыночной экономики. В этом опыте и в самом
деле очень много интересного и поучительного.
Рассказывая об этом, председатель Социнтерна А. Гутер-
риш не забывает сделать пугливую оговорку: «Но нельзя пу-
тать социализм с огосударствлением экономики»2. Правиль-
но. Попробуй-ка огосударствить, да еще «полюбовно», без
всякого скандала, крупнейшие шведские концерны, такие,
например, как «Электролюкс», «Сааб-Скания», «Вольво»,
СКФ, «Эриксен». Они давно и безраздельно господствуют
во всех ведущих отраслях промышленности, ь судоходстве и
банковском деле. Большинство промышленных предприятий
Швеции принадлежит частным лицам. Крупные капиталы
оказались в руках отдельных семейств. Экономика монопо-
1 Все эти формулировки взяты из документов Социнтерна и
высказываний его лидеров.
2 Гутерриш А. Указ, соч., с. 74.
246

лизирована. Какие-то полтора десятка корпораций выпуска-
ют около 90 % всей промышленной продукции страны. Даже
естественное природное богатство — леса, один из основных
энергоносителей (уголь, нефть и газ — привозные) прина-
длежат множеству владельцев: лесопильным и целлюлозно-
бумажным компаниям, церкви, местным общинам, крупным
землевладельцам, мелким фермерам, которые, кстати говоря,
не могут прожить без дополнительных доходов от своих лес-
ных участков и даже часто зимой вынуждены, кроме того,
подрабатывать на лесозаготовках, чтобы как-то свести концы
с концами. За десятки лет нахождения у власти социал-де-
мократы так и не смогли выйти за пределы монополисти-
ческого капитализма. Да они, по большому счету, ничего и
не делали в этом направлении. Не зря А. Гутерриш боится,
что кто-то начнет «путать» социализм с огосударствлением.
Куда проще назвать «социализмом» то, что есть.
Международной социал-демократии удалось уловить и
умело использовать новые тенденции в развитии современного
капитализма, который продемонстрировал завидную гибкость
и выживаемость (чего не сумели сделать руководители Со-
ветского Союза). Умные и дальновидные капиталисты давно
опробовали спасительную силу государственного регулирова-
ния экономики, особенно в периоды кризисов. Государствен-
ные рычаги в обуздании рыночной частнособственнической
стихии блестяще использовал американский президент Ф.
Рузвельт для вывода экономики своей страны из состояния
тяжелейшей депрессии 30-х годов. Этими же рычагами вос-
пользовался в середине 60-х германский канцлер Эрхардт.
Этот опыт показал, что в интересах широких слоев общества
приходится порой ограничивать «безразмерные» аппетиты
частников, иначе социальных конфликтов не избежать.
Но дело не только в этом! Расчетливый капиталист понял
и то, что современного работника, квалифицированного и об-
разованного, надо серьезным образом стимулировать, иначе
не удастся повысить мотивацию его труда. Вот откуда поя-
вились социальные гарантии при капитализме. Вот почему
шведским социал-демократам уже давно удалось «пробить»
247

законы о социальном обеспечении, ввести государственные
пенсии по старости и за выслугу лет, семейные пособия, стра-
хование по болезни и помощь инвалидам, поддержать безра-
ботных, иначе говоря, — привести буржуазное государство
в социальную сферу. В последние годы доля государства
в здравоохранении, образовании, социальном страховании
Швеции превышает 90%.
Тихая нейтральная Швеция, по-настоящему не воевав-
шая еще с тех времен, когда «было дело под Полтавой», —
прямая наследница той мелкобуржуазной мещанской Шве-
ции, какой она была в конце XIX века. Путем взвешенной
и последовательной государственной политики шведским
социал-демократическим руководителям страны удалось,
так сказать, «социализировать», успокоить и удовлетворить
многочисленную массу мелких и средних собственников
города и села. В этом помогла кооперация. В благоприятных
условиях мирного и размеренного развития им не пришлось
прибегать к насильственным методам и чрезвычайщине в
проведении кооперирования, как это было у нас. У них было
время для постепенных и последовательных мер. Почти 40(1)
лет они упорно стимулировали укрупнение землевладений,
объединение мелких ферм, тем более, что их число за эти
годы уменьшилось в 6 раз за счет оттока населения в города,
естественной его убыли и нежелания молодежи заниматься
фермерством. И хотя численность занятых в сельском хо-
зяйстве в разы уменьшилась (еще 50 лет назад их было 2 млн.
человек, а сейчас — всего 45 тысяч (!)), а площадь пахотных
земель заметно сократилась, производство сельхозпродук-
ции, наоборот, — выросло. За счет чего? Во многом за счет
мощного кооперативного движения.
Сейчас Федерация шведских фермеров представляет
собой огромную корпорацию, в которую входят практичес-
ки все фермеры страны. Это — самый настоящий производ-
ственный кооператив. Он является собственником молоко- и
мясокомбинатов, заводов по производству удобрений, сель-
хозмашин и оборудования, выпускающих самую современ-
ную технику. Вот кто кормит Швецию. После этого, ей богу,
248

даже не знаешь, как назвать тех «умников», которые разгро-
мили готовые крупные сельхозпредприятия, доставшиеся
им «за так» от советского прошлого, вместо того, чтобы на
деле последовать примеру шведов, а не болтать попусту о
«шведском социализме» для одурачения обывателей. Каким
словом вспомнить теперь «асфальтового агрария» журналис-
та Черниченко или автора «прорывной» земельной реформы
физика Немцова, окончательно добившего сельское хозяйс-
тво Нижегородской области?
Наша «демократическая» интеллигенция наперебой
доказывала, что спасение деревни — индивидуальное фер-
мерство. В марте 1991 года в «Литературной газете» было
опубликовано интервью главного редактора газеты Федора
Бурлацкого с видным американским экономистом, лауреа-
том Нобелевской премии В.В. Леонтьевым. Бурлацкий был
совершенно сбит с толку, когда услышал от Леонтьева, что
главным производителем сельхозпродукции в США явля-
ются крупные корпорации, а не индивидуальные фермеры.
Эти корпорации организованы как фабрики с наемной ра-
бочей силой и имеют огромное количество земли, машин и
высокоразвитую современную технологию. Пораженный
Бурлацкий спросил:
« — Они производят больше, чем фермеры?
- Гораздо больше, — ответил Леонтьев.
- Насколько больше? — настаивал Бурлацкий.
- Индивидуальные фермеры производят не более двух
процентов всей сельскохозяйственной продукции, — ответил
Леонтьев*. Вот такие Бурлацкие давали советы, «как нам
обустроить Россию».
Как не вспомнить здесь и Никиту Хрущева, всегда косо
глядевшего на потребительскую кооперацию, на которую так
рассчитывал Ленин, вместо того чтобы с умом использовать'
этот «пережиток капитализма» во благо страны? В Швеции
действует потребительский кооперативный союз, которому
принадлежат супермаркеты, фабрики и даже турагентства.
1	См. Дэвидоу Майкл. Камо грядеши, Русь?.. — М., 1993, с. 62.
249

В него входят два миллиона пайщиков. Потребительские и
производственные кооперативы контролируют значитель-
ную часть розничной торговли страны. Почему бы и нам в
свое время не позаимствовать полезные для нашей страны
наработки социал-демократии? Опять-таки помешал этот
проклятый догматизм: как это коммунисты будут учиться у
противников марксизма?!
Буржуазия прекрасно понимает, что сейчас уже мало
обеспечить работникам сносные условия труда и быта, чтобы
получить наибольшую отдачу от их труда. Надо каким-то
образом допускать их к собственности. И капиталист идет
на это, но вовсе не потому, что он нравственно усовершенс-
твовался. Так его заставляют поступать объективные обсто-
ятельства, интересы производства, где все больше на первое
место выходит человеческий фактор. Потому и возникают
акционерные общества, где помимо зарплаты рабочему идут
еще и какие-то доходы от акций. Реальных прав на владение
и управление предприятием ему, конечно, не предоставля-
ется. Львиная доля этих акций находится в руках хозяев. В
той же Швеции, например, один процент держателей акций
контролирует две трети их общего количества. Появляются
и предприятия с коллективной формой собственности. В ка-
питалистическом мире сейчас их тысячи. Все это — побуди-
тельные мотивы для стимулирования трудовой активности
работников.
Чтобы удовлетворить экономические требования трудя-
щихся, буржуазии приходится делиться, допускать альтерна-
тивные формы собственности. Дальновидный и оборотистый
капиталист, привыкший находить выходы из самых запутан-
ных ситуаций, если надо, готов простимулировать работяг,
даже отрывая «с кровью» кусок от своих щедрот, хотя делать
это приходится подчас с риском для собственного существо-
вания. Он сейчас готов «договариваться» и давать отступные
в том числе и в виде социальных благ, порой весьма заметных,
чтобы не доводить дело до «крайностей», которые ему могут
дорого обойтись. Однако, буржуазия в Швеции или Финлян-
дии соглашается платить за «классовый мир», пока подачки
250

в виде социальных льгот не мешают ей получать высокую
прибыль. И когда прибыли ставятся под угрозу, буржуазия
без колебаний включает жесткий «режим экономии» даже с
риском вызвать широкое недовольство трудящихся. Поэтому
и в относительно благополучных странах Скандинавии нало-
ги и цены растут постоянно. Буржуазия никогда не упустит
своей выгоды. Она умеет постоять за себя. Ждать, что буржу-
азия сама, добровольно, откажется от своей экономической
власти, привилегий и господствующего положения в сфере
общественного производства, — по меньшей мере наивно.
Буржуазия, как хороший фокусник, виртуозно владеет
искусством выкачивания средств у населения. Для этого
всегда находятся веские причины: терроризм, неурожай, вой-
на, стихийное бедствие, избирательная кампания, всемирная
олимпиада, неблагополучная ситуация на нефтяном рынке,
пополнение стабилизационного фонда. Было бы желание,
а «доводы», как говаривал старик Гегель, можно подыскать
решительно для всего на свете. Способов тоже наработано
великое множество. Можно повысить цены, включить везде-
сущую и хитроумную налоговую машину, можно заставить
принудительно платить какую-нибудь страховку, начать
драть по нарастающей с обывателя плату за каждую справку,
за квартиру, за бензин и газ, за шесть соток огорода, за проезд
на транспорте. Причем делается это так ловко, что обыватель
и сам начинает верить, что все это для его же блага.
Чтобы народ не слишком возмущался, запускаются ка-
кие-нибудь «общенациональные программы», определяются
приоритеты и повышаются на какие-то жалкие проценты
зарплаты и пенсии, — как будто специально для того, чтобы
тут же отнять эти прибавки с помощью повышения цен. Все-
го не перечислишь. Все можно сделать, имея в своих руках
экономическую власть, думая, что никакая революция пока'
что тебе не угрожает, что теперь уже никому и в голову не
придет «делать революцию» по Марксу, а в подкрепление
этой счастливой мысли всегда можно найти предлог для за-
прещения всяких разговоров о классовых противоречиях и
классовой борьбе, введя наказание за экстремизм.
251

Социал-демократия готова представить современный
капитализм чуть ли не как «социализм в действии». И, надо
признать, социал-демократы, выступая в роли посредников
между трудом и капиталом, нередко добиваются успеха. Но
не надо забывать, что в революционном XX веке капитализм
был вынужден отступить, поменять некоторые подходы к
своей социально-экономической политике не в результате
услужливой суеты социал-демократов, а прежде всего под
давлением открытой, массовой и решительной борьбы тру-
дящихся за свои права, часто вопреки мещанам-реформис-
там. Огромную роль сыграл пример Советского Союза с его
социальной политикой, планированием и государственным
регулированием экономики. Октябрьская социалистичес-
кая революция в России продемонстрировала буржуазии,
насколько опасно играть с огнем, показала, что такое со-
циальный взрыв, и как ведут себя доведенные до отчаяния
люди.
Социал-реформисты часто и подолгу возглавляли пра-
вительства своих стран в Европе. Но эти респектабельные
господа, прикормленные буржуазией, так и не отважились
сделать для трудящегося населения главное — в корне изме-
нить отношения собственности. В отличие от коммунистов,
социал-демократия не осмеливалась отнять у буржуазии эко-
номические рычаги управления обществом, лишить ее прав
на монопольное обладание богатствами, принадлежащими
всему народу. Без этих важнейших, коренных преобразо-
ваний невозможнр изменить природу капиталистического
общества, его социальную структуру, политическую систему
(а значит и человеческую натуру, психологию людей) и на
деле подвинуть общество к социализму.
Отношения собственности и их регулирование — это
«вопрос вопросов». Оказывается, отобрать у буржуазии
собственность, сделать ее общенародной — это всего лишь
полдела, а то и меньше того. Надо суметь этой собствен-
ностью эффективно управлять в интересах всего народа. А
это — большое искусство, которому не грех кое в чем поучить-
ся у прожженных дельцов капиталистической экономики и
252

у тех же социал-демократов. Эти управленцы, надо отдать
им должное, умеют включать побудительные мотивы для
стимулирования трудовой активности работников, в том
числе, и с помощью отношений собственности. Примерно
то же самое должно происходить и в условиях социализ-
ма. Причем при социализме удовлетворить экономические
интересы трудящихся во много раз легче: общественная соб-
ственность на средства производства обеспечивает полную
свободу маневра, чтобы выправить любую ситуацию. Но
здесь требуется большое управленческое искусство.
Та же общественная собственность в условиях тоталь-
ного огосударствления экономики может превратиться в
тормоз общественного развития, как это произошло в нашей
стране. При Советской власти так и не получили должного
распространения такие формы собственности, как коопера-
тивная, коллективная, акционерная, индивидуально-тру-
довая, семейная, частно-хозяйственная, которые могли бы
придать динамизм всей советской экономике, помочь изба-
вить ее от сковывающей бюрократической регламентации,
закостенелости и одеревенелости. Развитие альтернативных
форм собственности повысило бы экономическую актив-
ность, предприимчивость, материальную заинтересованность
граждан прежде всего в сфере услуг, в производстве предме-
тов потребления, продуктов питания, сняли напряженность
в обществе, вызванную постоянным дефицитом товаров, и
наверняка вызвали бы у работников новые, достаточно силь-
ные, побудительные мотивы к производительному труду во
всех отраслях народного хозяйства.
В этом случае общественная собственность при власти
трудящихся выступает в качестве гарантии от буржуазного
перерождения социалистического общества. Так что пред-
седатель Социнтерна А. Гутерриш в определенном смысле'
прав, когда говорит, что социализм не надо путать с огосу-
дарствлением экономики. Однако, тут надо рассуждать диа-
лектически. Одна и та же мера в определенных исторических
условиях может сыграть очень положительную роль и стать
серьезной помехой в развитии общества в других обстоятель-
253

ствах. Одно дело огосударствление в нашей стране в 20-30-
40-е годы и совсем другое дело в 60-80-е.
Увертливый и туманный, мещанин неизменно ясен в
одном: он любит жить спокойно и размеренно, удовлетворяя
«уродливо развитое чувство собственности, всегда напряжен-
ное желание покоя внутри себя и вне себя», неизменно при
этом испытывая «темный страх перед всем, что так или иначе
может вспугнуть этот покой. Его любимая позиция — мир-
ная жизнь в тылу наиболее сильной армии»*. Буржуазия
давно и очень умело пользуется этой психологией. Потому
и существуют либеральные и мелкобуржуазные социал-ре-
формистские политические партии. Потому и разработаны
до тонкостей политика реформизма и соответствующие ей
философские концепции. Потому и действует активно и
настойчиво Социалистический интернационал — сильная
и авторитетная в буржуазном мире международная органи-
зация. Как-никак, она объединяет сейчас более 150 партий
и течений социалистической и социал-демократической
ориентации, многие из которых находятся или находились
с согласия буржуазии у власти во многих странах. Они се-
рьезно влияют на внутреннюю и внешнюю политику своих
государств. Социнтерн — политическое и идейное прибежи-
ще мирового мещанства.
Однако рецидивы мещанской психологии постоянно
вспыхивают и в коммунистической среде, в особенности
когда социальное напряжение падает, и все как-то утряса-
ется. Или наоборот: когда классовое противостояние до-
ходит до опасной точки кипения. Тогда мещанину, во дни
юности примкнувшему к коммунистическому движению,
становится не по себе и он хочет только одного: плюнуть,
пока не поздно, на всю эту революционную блажь и пос-
корее успокоиться в лоне размеренной и упорядоченной
буржуазной парламентской законности. Вот характерный
пример: профессиональный революционер, соратник Лени-
на, Л. Б. Каменев в 1919 году, когда Советская власть висела
* Горький М. Преображение мира. - М., 1980, с. 28-29.
254

на волоске, говорит поэту Демьяну Бедному: «И черт нас
угораздил заварить эту кашу! Была бы Учредилка. Сходил
бы я это туда два раза в месяц, поболтал, а потом домой... И
вот так у камина...»1. В таких случаях для людей подобного
сорта всегда почему-то «весьма кстати» подвертывается
именно реформистский вариант выхода из конфликта, ис-
ключающий продолжение противостояния, рассчитанный
на примирение сторон и «попятное движение» по всем на-
правлениям. Буржуазия милостиво принимает покаяния
«заблудших душ», которых «бес попутал» и которые готовы
даже признать, что обрушенные на них кары вполне заслу-
женны и что не надо было требовать «слишком многого»,
выступая против буржуазии.
И начинается идиллия: все говорят только об «общече-
ловеческих ценностях», о «политической культуре», нрав-
ственности, солидарности, о вреде революции и о том, что
вместо классовой борьбы лучше всего «сесть за стол перего-
воров» и отыскать, наконец, этот неуловимый «консенсус».
Вот, глядишь, уже и социалистическая оппозиция не идет
дальше всеобщего посредничества, уговаривает власть не
слишком нажимать на работяг и как-то утихомирить распо-
ясавшихся толстосумов. Наступает долгожданный покой.
«Заблудшим» и «хватающим через край» объясняют: «Ну
что вам, ребята, еще нужно? Демократии — хоть отбавляй.
Конституция есть, парламент работает, газеты выходят, радио
говорит, телевизор показывает. Захотелось вам власть покри-
тиковать — пожалуйста! Только не призывайте к свержению
существующего строя. Это — дело наказуемое. Главное — не
дергайтесь и не вылезайте из указанных вам рамок. Дайте
нам спокойно проводить свои реформы». Какие трезвенные
мысли! На этом для мещанства вся «борьба за социализм»
и заканчивается. Да, все-таки реформизм — заманчивая, хо-'
рошо продуманная и многократно испытанная буржуазным
опытом вещь!
1 Иванов В.М., Шмелев А.Н. Ленинизм и идейно-политичес-
кий разгром троцкизма. - Л., 1970, с. 284.
255

ствах. Одно дело огосударствление в нашей стране в 20-30-
40-е годы и совсем другое дело в 60-80-е.
Увертливый и туманный, мещанин неизменно ясен в
одном: он любит жить спокойно и размеренно, удовлетворяя
«уродливо развитое чувство собственности, всегда напряжен-
ное желание покоя внутри себя и вне себя», неизменно при
этом испытывая «темный страх перед всем, что так или иначе
может вспугнуть этот покой. Его любимая позиция — мир-
ная жизнь в тылу наиболее сильной армии»1. Буржуазия
давно и очень умело пользуется этой психологией. Потому
и существуют либеральные и мелкобуржуазные социал-ре-
формистские политические партии. Потому и разработаны
до тонкостей политика реформизма и соответствующие ей
философские концепции. Потому и действует активно и
настойчиво Социалистический интернационал — сильная
и авторитетная в буржуазном мире международная органи-
зация. Как-никак, она объединяет сейчас более 150 партий
и течений социалистической и социал-демократической
ориентации, многие из которых находятся или находились
с согласия буржуазии у власти во многих странах. Они се-
рьезно влияют на внутреннюю и внешнюю политику своих
государств. Социнтерн — политическое и идейное прибежи-
ще мирового мещанства.
Однако рецидивы мещанской психологии постоянно
вспыхивают и в коммунистической среде, в особенности
когда социальное напряжение падает, и все как-то утряса-
ется. Или наоборот: когда классовое противостояние до-
ходит до опасной точки кипения. Тогда мещанину, во дни
юности примкнувшему к коммунистическому движению,
становится не по себе и он хочет только одного: плюнуть,
пока не поздно, на всю эту революционную блажь и пос-
корее успокоиться в лоне размеренной и упорядоченной
буржуазной парламентской законности. Вот характерный
пример: профессиональный революционер, соратник Лени-
на, Л.Б. Каменев в 1919 году, когда Советская власть висела
1 Горький М. Преображение мира. - М., 1980, с. 28-29.
254

на волоске, говорит поэту Демьяну Бедному: «И черт нас
угораздил заварить эту кашу! Была бы Учредилка. Сходил
бы я это туда два раза в месяц, поболтал, а потом домой... И
вот так у камина...»1 *. В таких случаях для людей подобного
сорта всегда почему-то «весьма кстати» подвертывается
именно реформистский вариант выхода из конфликта, ис-
ключающий продолжение противостояния, рассчитанный
на примирение сторон и «попятное движение» по всем на-
правлениям. Буржуазия милостиво принимает покаяния
«заблудших душ», которых «бес попутал» и которые готовы
даже признать, что обрушенные на них кары вполне заслу-
женны и что не надо было требовать «слишком многого»,
выступая против буржуазии.
И начинается идиллия: все говорят только об «общече-
ловеческих ценностях», о «политической культуре», нрав-
ственности, солидарности, о вреде революции и о том, что
вместо классовой борьбы лучше всего «сесть за стол перего-
воров» и отыскать, наконец, этот неуловимый «консенсус».
Вот, глядишь, уже и социалистическая оппозиция не идет
дальше всеобщего посредничества, уговаривает власть не
слишком нажимать на работяг и как-то утихомирить распо-
ясавшихся толстосумов. Наступает долгожданный покой.
«Заблудшим» и «хватающим через край» объясняют: «Ну
что вам, ребята, еще нужно? Демократии — хоть отбавляй.
Конституция есть, парламент работает, газеты выходят, радио
говорит, телевизор показывает. Захотелось вам власть покри-
тиковать — пожалуйста! Только не призывайте к свержению
существующего строя. Это — дело наказуемое. Главное — не
дергайтесь и не вылезайте из указанных вам рамок. Дайте
нам спокойно проводить свои реформы». Какие трезвенные
мысли! На этом для мещанства вся «борьба за социализм»
и заканчивается. Да, все-таки реформизм — заманчивая, хо-4
рошо продуманная и многократно испытанная буржуазным
опытом вещь!
1 Иванов В.М., Шмелев А.Н. Ленинизм и идейно-политичес-
кий разгром троцкизма. - Л., 1970, с. 284.
255

Вспоминается, как дотошный и настырный тележурна-
лист В. Познер выпытывал у соратника Ельцина Э. Бурбу-
лиса, что же они все-таки собираются строить на развалинах
Советского Союза — социализм или капитализм? И Бурбу-
лис, смущенно отводя глаза, как-то криво улыбаясь и ерзая,
невнятно и путано старался уверить, что, в общем-то, — ни
то и ни другое, а как это нечто будет называться, они еще
пока не решили. Почему он тогда ничего не сказал ни о со-
циал-демократическом варианте, ни о концепции «третьего
пути»? То ли потому, что раньше преподавал сусловский
научный коммунизм и на этой почве совсем отупел, то ли
оттого, что уже прорисовал для себя буржуазно-либеральный
путь — трудно сказать.
А ведь идея «третьего пути» давно привлекает теоретиков
и практиков социал-реформизма, она очень занимает партии
Социнтерна. Активно разрабатывали эту проблему еще наши
российские меньшевики, сумевшие даже обогнать передовую
Европу по части приспособления рабочего движения к пот-
ребностям буржуазного либерализма. Поисками «третьего
пути» реформистская социал-демократия занималась весь
XX век. И (странное дело!) почему-то от этих оказавшихся
бесплодными поисков всегда выигрывала буржуазия. Но вот
сейчас Социнтерн вновь выдвигает на первый план, как нечто
совершенно новое, наиболее соответствующее современному
видению развития общества — философию «третьего пути»
в качестве теоретического фундамента «социал-демократии
сегодняшнего дня». Председатель Социнтерна А. Гутерриш
считает автором этой теории британского социолога Энтони
Гидденса, а в качестве одного из соавторов называет быв-
шего премьера правительства Великобритании Тони Блэра.
Зачем так активно и настойчиво реанимируется старая, не
оправдавшая себя, идея? Думается, что момент выбран пра-
вильно.
На рубеже XXI века концепция «демократического со-
циализма», как официальная доктрина Социнтерна, явно
потеряла былую привлекательность. В реальности она, по
сути дела, нигде не осуществилась. Даже государства Скан-
256

динавии, где, как считают теоретики Социнтерна, идеалы
социал-демократии воплотились в наиболее полной мере,
напрямую не оцениваются как страны «демократического
социализма». Они характеризуются как общества с эффек-
тивной рыночной экономикой и важной ролью буржуазного
государства в обеспечении солидарности общества путем
преодоления бедности и социального расслоения, в проведе-
нии модернизации производства с помощью усиления госу-
дарственного регулирования экономики. Это и есть филосо-
фия «третьего пути» — «новое слово» в теории и практике
международной социал-демократии XXI века, «дорога к ее
обновлению и успеху».
Так, с одобрения своих коллег по Социнтерну, поставил
вопрос Тони Блэр в книге «Третий путь: новая политика
нового века». На практике это будет выглядеть так. Социал-
демократия отказывается от представлений «старых левых»,
которые слишком напирали на усиление государственного
регулирования экономики, требовали повышения налогов на
богатую часть населения и ратовали за приоритеты интересов
труда. Но социал-демократия не одобряет и «новых пра-
вых», которые считают «узкий индивидуальный и свободный
рынок панацеей от всех проблем». Предполагается занять,
как всегда, некую «среднюю» позицию: как-то слегка, мягко,
деликатно, но все-таки пытаться регулировать капиталис-
тическую экономику с помощью государственных рычагов,
одновременно поддерживать национальный частный сектор
в лице крупных ведущих бизнесменов и, вместе с тем, находя
опору в либерально-буржуазных кругах и бюрократии.
Вот такая получается ловкая политическая эквилибрис-
тика. Социал-демократию, видимо, не очень смущает, что в
этом случае отходит на задний план, а в чем-то даже вовсе
не принимается во внимание, исторически сложившаяся со-
циальная база социал-демократических партий — рабочие,
служащие, мелкие и средние предприниматели. Трудящимся
по привычке обещают сокращение налогов, проведение ре-
формы социального обеспечения с переходом на «более спра-
ведливые принципы работы», намереваются «способствовать
257

трудоустройству за счет развития образования», оказывать
помощь нуждающимся семьям, преодолевать бедность и не-
равенство.
Тони Блэр весьма решительно заявил, что вся эта про-
грамма будет осуществляться «без опоры на устаревшую
идеологию», выдвинул требование отказаться от проверен-
ных историей традиций и уже без них «смело двигаться впе-
ред, строя динамичное социал-демократическое общество
XXI века». Словом, «демократический социализм», как по-
литика и идеология компромисса между левыми и правыми,
между коммунизмом и буржуазным либерализмом, пройдя
«проверку историей», должен уйти в небытие. Вступая на
«третий путь», социал-демократия сдвигается вправо и те-
перь на ее знаменах — открытый призыв: объединить «два ве-
ликих источника левоцентристской мысли: демократический
социализм и либерализм». На вооружение берутся известные
лозунги либералов: «общественная солидарность, социаль-
ная справедливость, ответственность и равенство возмож-
ностей». Это означает: социал-демократия своей концепцией
«третьего пути» зафиксировала то, что давно сложилось на
практике в результате реформистской политики — переход
ее на сторону либерализма. Слова о какой-то «левоцентрист-
ской мысли», в особенности применительно к буржуазному
либерализму, произносятся для отвода глаз.
Провозглашая некий синтез социал-демократии и либе-
рализма, объединяя, по сути дела, эти течения, социал-демо-
краты переводят в русло либеральной политики подконтроль-
ное им рабочее движение и ту мелкобуржуазную демократию,
которая сейчас идет за ними и верит им. Проще говоря, они,
без стеснения предают своих избирателей или, по меньшей
мере, сбивают их с толку. И так уже почти невозможно про-
вести четкую грань между левым либералом и правым соци-
алистом. Различия между этими идеологиями стерлись. В
ответ на такие упреки председатель Социнтерна А. Гутерриш
оправдывается: «Да, некоторые лозунги... звучат не вполне
привычно. Но у меня нет сомнения в том, что проводимые
реформы не выходят за социал-демократические рамки. Это
258

никоим образом не противоречит социал-демократическим
идеалам»*. Все-таки, не зря он целых семь лет работал на
буржуазию в должности премьер-министра Португалии.
Нет, не дождаться от этих людей социализма! Мещане-
социалисты так и будут занимать людей труда бесконечной
игрой в борьбу «за уже взятое и назад отбираемое». Эту за-
мечательную формулу вывел еще сто лет назад наш знамени-
тый реформист, меньшевик Л. Мартов. С тех пор так и идет:
только успел выторговать что-то у капиталиста, глядишь,
это «взятое» уже «назад отбирают». Начинай все сначала.
Мещанский социализм был и остается обманом человечества,
зыбким миражом, красивой картинкой, которая тает, колеб-
лясь и растворяясь в мутной туманной дали бесконечного
«третьего пути». Для мещанства капитализм — вечен.
Глава 5
ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ПОДЛОСТИ
Эти слова сказаны русским писателем М.Е. Салтыковым-
Щедриным о политическом поведении либералов. Есть у него
сказка «Либерал», где дан портрет этого героя, что называется,
на все времена. Его взаимоотношения с властями складыва-
лись так: сначала либерал, полный благих намерений, горя-
щий свободолюбием, «никогда и ничего не требовал, наступи
на горло, а всегда только «по возможности». Это означало,
что верхи должны «в известной степени» пойти на уступки,
а низы — «в значительной степени» сократить свои требова-
ния. Но действовать даже «по возможности» никак не полу-
чалось. Пришлось съехать «хоть на что-нибудь». Подсказали
* Гутерриш А. Указ, соч., с. 74.
259

«сведущие люди»: ежели нельзя «по возможности», так «хоть
что-нибудь» старайся урвать, и на том спасибо скажи. И опять
никакого толку. Неужели можно и дальше под гору идти? А
«сведущие люди» опять советуют: «разумеется, можно. Не
хочешь ли, например, «применительно к подлости»? И стал
он действовать. И все применительно к подлости. Идеалов и
в помине уж не было — одна мразь осталась — а либерал все-
таки не унывал». Кончилось все тем, что кто-то из-за угла, тоже
«применительно к подлости», плюнул ему в физиономию.
Сейчас в России найдется немало людей, готовых сделать то
же самое в отместку за подлости либеральных деятелей.
Либеральную публику очень не любили наши демокра-
ты-разночинцы. За холопство перед власть имущими Н.Г.
Чернышевский называл либералов «болтунами, хвастунами
и дураками». Принадлежащий к противоположному лагерю
философ К.Н. Леонтьев считал: чтобы стать либералом, не
нужно большого ума, познаний, таланта и энергии. «Систе-
ма либерализма, — писал он, — есть, в сущности, отсутствие
всякой системы, она есть отрицание всех крайностей, бо-
язнь всего последовательного и всего выразительного*. Да к
тому же либералы имеют привычку поспешно прививать в
России «худосочные начала» Европы1. Историк А.А. Кор-
нилов, один из основателей либеральной партии конститу-
ционной демократии (кадетов), вспоминал, как в разговоре
с ним Л.Н. Толстой нападал на либералов за то, что те «без
компромиссов действовать не могут». Приведя в пример
своего сына Сергея, Лев Николаевич говорил, что не успел
Сергей включиться в земскую деятельность, как ему тут же
пришлось делать «гадкие дела»: присутствовать на молебне
с многолетием царствующему дому и посылать телеграмму
с верноподданническими чувствами. При этом Л.Н. Толстой
заметил, что он враг всяких компромиссов2.
1 Леонтьев К. Чем и как либерализм наш вреден? — Стратегия
России, 2004, № 11, с. 79,80.
2 См. Корнилов А.А. Воспоминания. — Вопросы истории,
1994, №2, с. 158.
260

А.И. Герцен презирал либералов за их фальшивое сочувс-
твие народу, которого они совсем не знали, и их готовность при
виде настоящего, разгневанного и страшного в своей ярости
трудяги спрятаться за штыки карателей. В подобных случа-
ях человеколюбие и «толерантность» либерала моментально
испаряются, тут он уже не мягкий и улыбчивый демократ,
он — обыкновенный «держиморда». Либералы не вызывали
симпатий еще и потому, что и в политике и в публицистике
они вертлявы и двуличны, изо всех сил стараясь прослыть
«демократами». На деле же с демократией они рвут, когда это
выгодно, — не задумываясь, и предают легко и просто. И союз-
ников либералы подбирают себе соответствующих — из среды
мелкобуржуазных социалистов с тем же мещанским взглядом
на мир и такой же социальной психологией. Их нимало не сму-
щает «тот сволочной дух, который живет в мелком измошенни-
чавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба» ’.
Ничего удивительного: рыбак рыбака видит издалека.
Либералы и мелкобуржуазные демократы-реформисты
давно питают друг к другу родственные чувства. Иногда эта
взаимная приязнь проявлялась открыто-восторженно, вре-
менами — достаточно сдержанно и скупо, но в политике и
идеологии, в теории и практике интересы тех и других очень
часто совпадали. Их политическое соперничество и поли-
тическая руготня обычно сводились к известной формуле:
милые бранятся — только тешатся. Объясняется это тем, что
буржуазный либерализм и социал-реформизм имеют общий
социальный и исторический исток. Имя ему — мещанство.
Интересно, что такое же ощущение складывалось в русских
интеллигентских кругах давно. Есть множество тому при-
меров. Вот что писал известный поэт «серебряного века» А.
Белый: «В либеральной буржуазной интеллигенции сквозь
все слои ощущался отвратительный, пронизывающий припах
мирового мещанства»2.
* Переписка А.П. Чехова В 2-х т. Т. I. - М., 1984, с. 356.
2	Белый А. Начало века. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 2. — М.,
1990, с. 8-9.
261

Кроме того, у этих течений общие гносеологические кор-
ни. У них, по существу, одинаковый взгляд на обществен-
ное развитие, которое идет, как известно, в противоречиях
и путем противоречий, будучи бесконечно разнообразным,
разносторонним, диалектичным. Либералы же и их мелко-
буржуазные союзники возводят в степень только одну сто-
рону этого процесса, хватаются за одну форму политической
деятельности — движение за реформы, признавая исключи-
тельно мирные, постепенные, эволюционные подходы к по-
литике и отвергая решительные и революционные действия.
Они подменяют «хитрую (и революционную) диалектику
«простой» (и спокойной) «эволюцией»1. «А действитель-
ная жизнь, — писал В.И. Ленин, — действительная история
включает в себя эти различные тенденции, подобно тому, как
жизнь и развитие в природе включает в себя и медленную
эволюцию и быстрые скачки, перерывы постепенности»2.
Реформистская «зацикленность» приводит в конце кон-
цов к тому, что и либерал и социал-реформист начинают
выступать на деле как верные союзники крупной буржуазии.
Либерально-буржуазная и мелкобуржуазная интеллигенция,
даже протестуя «в душе» против всякого произвола и безза-
кония властей, вынуждена из материальных соображений, по
выражению Ленина, «продавать свой оппозиционный пыл
за казенное жалованье». Она готова затушевать, погасить
межклассовые конфликты, пойти на любой компромисс. По-
тому и открещивается от классовой борьбы и от марксизма,
провозгласившего ее двигателем общественного прогресса.
Для них классовая борьба — это выпрашивание милостей, а
общественный прогресс — движение со скоростью гужевой
перевозки. На этом деле либералы и их союзники из числа со-
циал-реформистов полюбовно и безоговорочно сходятся.
Рассуждают и те и другие приблизительно, так: зачем
требовать от буржуазного правительства слишком многого?
Не надо хватать через край! Всему свое время. Сейчас надо
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. М. 17, с. 19.
2 Там же, т. 20, с. 66.
262

быть деловым, реалистичным политиком. Надо начинать с
малого, помочь людям решать житейские вопросы: почи-
нить крышу и забор, заасфальтировать дорогу, обеспечить
лекарствами, поднять пенсии, зарплату, стипендию хоть бы
рублей на 100-200, — вот чем надо заниматься! А уж потом,
глядишь, до чего-нибудь и до большого доберемся. Эта уны-
лая шарманка крутится десятилетиями.
Мещанство, пристроившись к власти, никуда не торопит-
ся. И знает, как себя вести: «Забастовали шахтеры? — Выдать
зарплату шахтерам! — Забастовали учителя? — Выдать за-
рплату учителям! — Забастовали медики? — Выдать зарпла-
ту медикам! — Забастовали одновременно учителя, шахтеры
и медики? — Выдать зарплату ОМОНу!». Можно даже всем
не только выдать, но и повысить этак процентов на 10-15. Все
это называется «стабильностью». А социальные конфликты,
взрывы, скачки и толчки только отвлекают от «положитель-
ной работы». Что тут поделаешь, господа? Землетрясения,
цунами, ураганы и смерчи — тоже «отвлекают» людей от
мирного течения жизни. Но они были, есть и будут еще не
раз, как и общественные катаклизмы.
Мещанская демократия неизлечимо больна идеализмом.
По этой линии либералы и социал-реформисты — ближай-
шие родственники. Как либералам, так и мещанам-социалис-
там очень нравится ими же нарисованная идеалистическая
картинка «солидарности» всех слоев буржуазного общества.
Вот если бы все люди, осознавая несовершенство тех или
иных институтов и учреждений, сплотились бы на путях «со-
лидарного общественного прогресса»! Тогда вполне можно
было бы без всякой классовой борьбы и страшных революций
дружно трудиться над усовершенствованием всех сторон
общественной жизни. И если кому-то уж очень хочется при-
дти к социализму, то вот он, — этот вполне безболезненный
и мирный вариант. У нас в России либералам всегда хоте-
лось, чтобы социал-демократия понимала социализм не как
конкретную и вполне достижимую историческую цель, а
как «общий этический идеал», который, как известно, все
мещане, в том числе и либералы, относят «в область неосу-
263

ществимого в сей земной юдоли, в область будущей жизни
и «вещей в себе»1. Поэтому либералы не переставали и не
перестают громить «узкую, омертвелую, окостенелую, без-
нравственную, материалистическую, безбожную, ненаучную
«доктрину» о классовой борьбе»2.
В 1909 году наши либералы выпустили сборник статей
о русской интеллигенции под названием «Вехи», который и
сейчас может служить настольной книгой-справочником для
буржуазных либералов и деятелей Социнтерна. Эта книга
целиком посвящена развенчанию материализма, который
назван Н. А. Бердяевым «самой элементарной и низкой фор-
мой философствования». Он же определяет философию как
«один из путей объективирования мистики; высшей же и
полной формой такого объективирования может быть лишь
положительная религия». Этими высказываниями Бердяев
задал тон всему сборнику.
Желая утвердить религиозное миросозерцание, авторы
«Вех» клянут атеизм русской интеллигенции, уничтожают
русскую революционную традицию, связанную с «наро-
допоклонничеством», «служением народу», сочувствием
рабочим и крестьянам. Ругают Белинского, Добролюбова,
Чернышевского, вождей русского освободительного дви-
жения, философов и публицистов, «совративших» интел-
лигенцию. Либералы обвиняют революционеров в том,
что они выдают за единственное благо — материальную
обеспеченность, «удовлетворение субъективных потреб-
ностей». Так либералы понимают материализм. Для них
он — «основанное на религиозном безверии обоготворение
земного, материального благополучия», «материалистичес-
кое безверие», — не более того. Победить его можно толь-
ко «религиозным оздоровлением», исканием града Божия,
стремлением к исполнению «воли Божьей на земле, как
на небе». Как и социал-реформисты, идеологи.буржуаз-
ного либерализма призывают к спокойствию, выработке
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 8, с. 79.
2 Там же, т. 20, с. 154.
264

«дисциплины послушания», к «исторической трезвости»,
самообладанию и выдержке.
В «Вехах» звучит открытая проповедь мещанского эго-
изма. В образец ставится западная интеллигенция, у которой
«забота о личном благополучии является общепризнанной
нормой». «Эгоизм, самоутверждение — великая сила; именно
он делает западную буржуазию могучим бессознательным
орудием Божьего дела на земле». Поэтому — долой русских
революционеров с их «служением общему делу» и «монопо-
лией общественности»! Пора бросить мечтать о слиянии с
народом: «Бояться его мы должны пуще всех казней власти
и благословлять эту власть, которая одна своими штыками
и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной»*. Вот и
весь тут «демократизм» либерала.
Идеи «Вех» и их авторы стали необычайно популярны в
горбачевско-ельцинскую эпоху. Не раз издавался сам сбор-
ник, в периодической печати регулярно появляются перепе-
чатки статей из него, издаются труды его авторов. Но главное
в том, что наш нынешний либерал с радостью обнаружил в
этой «энциклопедии либерального ренегатства», что Бер-
дяев, Булгаков, Струве и их коллеги, как будто специально
для него, разъясняют, разжевывают, как и с помощью чего
бороться с революционной идеологией, материализмом и
марксизмом, как развенчать социализм, по милости которого
Россия-де зашла в исторический тупик. И тогда, пожалуй,
можно рассчитывать на то, что наша интеллигенция, забро-
сив подальше революционно-социалистические бредни, зай-
мется, наконец, самосовершенствованием и воспитанием
народа на основе религиозно-культурных ценностей, как
рекомендовали авторы «Вех». И пусть прислушается к совету
Ф.М. Достоевского: «Не в коммунизме, не в механических
формах заключается социализм народа русского: он верит,
* Все цитаты даются по кн.: Вехи: Сб. статей о русской ин-
теллигенции Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, М.О. Гершензона,
А.С. Изгоева, Б.А. Кистяковского, П.Б. Струве, С.Л. Франка.
- Репринтное Издание 1909 г. - М.,1990.
265

что спасется лишь в конце концов всесветным единением
во имя Христово. Вот наш русский социализм!»1. Эти идеи
имеют сейчас широкое хождение в нашей стране.
Веховцы навсегда остались верны себе. Оказавшись не по
своей воле за границей, они продолжили веховскую тради-
цию ... 20-е годы. Эмигрантский Берлин. «Человек в длинных
волосах, подергиваясь нервным тиком, читал публичный
доклад о Христе и Антихристе. Это был Н.А. Бердяев. На
нем был смокинг, с черной ласточкой-галстуком. Он при-
зывал пришедших к соединению церквей, говорил о сатане,
об ангелах, аггелах, о братстве во Христе, о товариществе в
Антихристе и цитировал наизусть Апокалипсис. Публика в
сотый раз перелистывала программы, не сдерживая зевоты.
Бердяев хватался рукой за ласточку-галстук, подергивался
тиком, возвышал голос. Но публика туманно смотрела друг
на друга. Словно удивлялась чему-то...»2. Эту зарисовку с
натуры сделал либерально настроенный литератор-эмигрант
Р. Гуль.
Но Бердяев вовсе не ограничивался в своем творчестве
религиозно-мистическими сюжетами. В его работах, издан-
ных за границей, поднимается множество животрепещущих
проблем: война, мир, революция, судьба России, свобода и
демократия, либерализм и социализм, коммунизм и капи-
тализм, культура, национальный вопрос — всего не пере-
числить. Везде он в своем амплуа — религиозный философ,
основатель «нового христианства», экзистенциалист. Эта
позиция позволяет Бердяеву выступать неким «независимым
арбитром», встать «над схваткой» и раздать всем сестрам по
серьгам. Но во всех своих оценках он противоречив и непос-
ледователен. У него есть всего понемногу: от марксизма до
мистицизма.
Эту особенность философствования Бердяева удачно
подметил поэт А. Белый: «Мировоззрение Бердяева мне
1 Достоевский Ф.М. Дневники писателя. 1881. Январь.
Т. XXVII - Л., 1984, с. 19.
2 Гуль Р. Жизнь на фукс. - М., 1990, с. 449.
266

виделось станцией, через которую лупят весь день поезда,
подъезжающие с различных путей; собственно идей Бер-
дяева среди «идей Бердяева», бывало, нигде не отыщешь:
это вот — Ницше; это вот — Шеллинг; то — В. С. Соловьев;
.... мировоззренье — центральная станция; а Бердяев в ней
исполняющий функцию заведующего движеньем, — скорее
всего чиновник и менее всего творец,..»1. Примерно такой
же подход у него и к политическим идеям. Ни одна из них
Бердяева полностью не устраивает. Бывший марксист, он,
с одной стороны, признает «объктивно-научную» сторону
марксизма, но предает анафеме классовый подход к анализу
общества и связанную с ним теорию классовой борьбы. Поэ-
тому научный социализм — не годится. Это — «антихристов
конец истории». И лишь «вселенское христианское братство
может победить соблазн социализма»2.
Не нравится ему и мелкобуржуазный социализм, и Бер-
дяев произносит по его адресу гневную тираду: «Все вы, со-
циалисты-революционеры, меньшевики, правые социалисты
всех толков, не настоящие социалисты, все вы больше демо-
краты, чем социалисты. Настоящие социалисты — коммунис-
ты. И коммунисты правы, противопоставляя свой социализм
демократии. Демократия — формально бессодержательна,
она безразлична к направлению народной воли»3. Буржуаз-
ную демократию он не принимает, потому что это — самодов-
леющая, отвлеченная идея, которая вряд ли когда восторжес-
твует. Поэтому и мелкобуржуазные социалисты с их верой в
буржуазную демократию — «не настоящие», а коммунисты,
хоть они и настоящие социалисты, страшны своей револю-
ционностью и уже по этой причине — неприемлемы.
Однако, время шло, а интерес Бердяева к «опыту Лени-
на», к делам этих безбожников-коммунистов только усили-
вался. В появившейся в 1937 году книге «Истоки и смысл
1 Белый А. Указ, соч., с. 414.
2 Бердяев Н. Судьба России. Сочинения. - Харьков, 1998,
с. 656.
3 Бердяев Н. Указ, соч., с. 657.
267

русского коммунизма» Бердяев, придерживаясь своей фи-
лософской позиции, дал, тем не менее совсем не похожую на
принятую в эмигрантской литературе, в целом доброжела-
тельную оценку Ленина как человека и политика, попытался
быть объективным в освещении политики советской власти.
Многие, знавшие его по эмиграции, говорили, что он никогда
не числился в ярых антисоветчиках, а после нашей победы
в Великой Отечественной войне прямо заявлял, что у него
«всегда была советская ориентация». Эти заявления весьма
шокировали непримиримых эмигрантов первой волны, и
они с раздражением писали об этом «красном философе».
Известный писатель Борис Зайцев все удивлялся: «Что об-
щего у Бердяева со Сталиным? А однако в Союзе советских
патриотов он под портретом Сталина читал, в советской
парижской газете печатался, эмигрантам брать советские
паспорта советовал, вел разные переговоры с Богомоловым
(посол СССР во Франции) — кажется считался у них поч-
ти своим. В Россию, однако, не поехал. Но в доме у него в
Кламаре гнездилось чуть ли не все просоветское тогдашнего
Парижа»1.
Можно было бы, конечно, все это отнести к зыбкой и
изменчивой натуре философа-интеллигента. Но если уж от-
крытый и злой антисоветчик И. А. Бунин признавался: «Нет,
вы подумайте, до чего дошло — Сталин летит в Персию, а я
дрожу, чтобы с ним не дай Бог, чего в дороге не случилось»2,
то русскому религиозному философу Н.А. Бердяеву, как го-
ворят, сам Бог велел всей душой повернуться к своей победо-
носной Родине. И дело тут вовсе не в Сталине и большеви-
ках. Просто Бердяев всегда верил в великое предназначение
России. И, конечно же, отнюдь не России коммунистической.
Никогда и нигде Бердяев не смог бы отказаться, не разрушив
всей своей философской конструкции, от своих оценок со-
циализма: «Социализм есть устроение человечества на земле
1 Серебряный век. Мемуары. (Сборник). - М., 1990, с. 333.
2 Литература русского зарубежья: Антология. T.I, кн.1. - М.,
1990, с. 70.
268

без Бога и против Бога. Социализм есть царство людей праха,
возомнивших себя богами. Революционный социализм есть
один из антихристовых соблазнов»1.
Воюя с буржуазным мещанством, его корыстолюбием,
жадностью, эгоизмом, жаждой наслаждений и безобразной
роскоши, он все-таки остается идеологом мещанского либе-
рализма, верным своим «веховским» идеалам. Г.В. Плеханов
очень точно заметил: «Бывает так, что проповедниками ме-
щанства, его наиболее «красивыми» представителями, явля-
ются именно те люди, которые считают себя самыми злыми
его врагами»2. Может быть эти люди поэтому и отвращают
свой взор от земли, насквозь пропитанной потребительским
мещанством, что не знают, какой дать совет, куда идти и к
чему призывать? Поэтому и обращают его к небу, в «потус-
торонность», уходят в сферы религиозно-мистические?
Вот и соавтор Бердяева по «Вехам» и тоже религиозный
философ-идеалист С.Л. Франк закончил свою статью в этом
сборнике призывом «прейти к творческому, созидающему
культуру «религиозному гуманизму». За эту мысль он упор-
но держался, пережив все революции и войны в России и
оказавшись, как и Бердяев, в эмиграции. Похоже, что только
эта идея и спасала Франка-философа. Иначе он бы просто
не знал, что ему делать. Стараясь осмыслить все произошед-
шее в России и хоть как-то прорисовать дальнейшие пути
общественного развития, он беспомощно разводит руками.
В его работе «Крушение кумиров» (Берлин, 1924 год) есть
такие строки: «Мы не верим больше и не можем верить как
в абсолютную правду ни в монархию, ни в республику и де-
мократию, ни в социализм, ни в капитализм и частную собс-
твенность, если только мы захотим быть вполне искренними
с самими собой»3.
Ну и как же после этого быть бедному разочарованному
либеральному интеллигенту? Революционная идея, поясня-
1 Бердяев Н.А. Указ, соч., с. 638-639.
2 Плеханов Г.В. Соч., т, XIV, с. 267.
3 Литература русского зарубежья.., с. 348.
269

ет Франк, — не годится, она «ложна и плоха», а революция
просто ужасна в своей стихийной дикой силе. Контррево-
люция — это «революция с обратным содержанием» и тоже
чревата насилием. Социализм плох уже потому, что он связан
с революцией, да и вообще-то, как идеал, — недостижим и
утопичен. Но и буржуазное всевластие частной собствен-
ности, «крайний хозяйственный индивидуализм» — тоже
не годится, поскольку он калечит душу и несет страдания.
Монархизм устарел, он, вдобавок, как и социализм, являет
собой «поклонение кумиру». Отрицать государство, поли-
тическую деятельность, власть, принуждение — опять-таки
опасно: можно докатиться до анархии, а это — хуже любого
государства. Демократические идеалы — свобода, равенство,
всеобщее избирательное право — уже не вдохновляют после
памятной Февральской революции 1917 г. в России и опыта
западных демократий. Вот такое положение!
Франк озабоченно размышляет, прикидывая разные ва-
рианты, но ничего лучшего не придумывает, как обратиться
к Богу, «согреть и оживотворить свою жизнь подлинной ве-
рой», которая принесет «радость, бодрость и ясность». Вот
она, эта спасительная идея! Только подлинная вера, вера,
несущая смысл и свет, «отраженный от солнца высшей прав-
ды», позволит обрести душевное равновесие и тогда человек
сумеет « построить свой дом, установить внешние условия
и порядок, необходимый и наиболее благоприятствующий
внутреннему содержанию моей жизни»1. Вот и все, выход
найден! Тут тебе и «свой дом», виртуальный и материаль-
ный, туг тебе покой и мир, тепло и уют, тут тебе — настоящее
мещанское счастье.
Все-таки, хорошо живется этим религиозно-мистическим
философам! Не надо искать ответов на «проклятые вопросы»
бытия, мучиться в поисках выходов из запутанных полити-
ческих и социально-экономических ситуаций. Отсылай всех
к Богу, он все стерпит, все утрясет, устроит и на все даст ответ.
Особенно приятно сделать это, когда сам совсем запутался.
1 Литература русского зарубежья.., с. 347.
270

А поскольку политика — штука сложная, можно заявить,
как Франк, что кумир политики «разоблачен и повержен»,
причем «бесповоротно», вместе с верой в какой бы то ни было
общественный идеал. Можно, чтобы крепче выходило, заодно
объявить, как это принято у наших интеллигентов, всякую
политику «грязным делом».
Но Бердяев — это все-таки не Франк. Он берется дать
рецепт политикам и, конечно же, обращается за помощью к
либералам. Бердяев подвергает либерализм серьезной крити-
ке, заявляя, что он «основательно выветрился», опустошился
и обездушился. Окончательно примкнуть к нему, быть либе-
ралом «по своей вере» — уже невозможно. «Либерал сделался
синонимом умеренного, человека компромисса, оппорту-
ниста»1. Либерализм стал «отвлеченным» и доктринерским
и когда он пытается опереться на собственную пустоту, это
выглядит, как «невыносимая ложь». Однако бердяевская
критика не направлена на низвержение либерализма. Бер-
дяев хочет его подправить, осовременить, оживить. И здесь,
как всякий «человек середины», человек компромисса, он
рекомендует либералам единственный, по его мнению, на-
дежный выбор. Он обращает внимание либералов на социал-
демократию как на «известного рода реформаторский социа-
лизм», который даже более совместим с идейными основами
либерализма, чем буржуазная демократия.
Вполне возможны «либеральный социализм» или «со-
циалистический либерализм» при условии, что либерализм
впитает в себя «элементы социализма», а социализм сделается
«более либеральным». Но либерализм, считает Бердяев, дол-
жен еще и «сочетаться» с буржуазным консерватизмом, в то
время как социализм должен быть согласован с началами кон-
сервативными и либеральными. Видимо, подозревая, что этот ,
причудливо-эклектический альянс долго не просуществует,
Бердяев садится на своего конька и заявляет, что здесь, конечно
же, нужен духовный переворот, религиозная революция2. И
1 Бердяев Н.А. Указ, соч., с. 603.
2 См. Бердяев Н.А. Указ, соч., с. 608,609,654,655.
271

тем не менее, он все-таки прорисовывает даже политическую
программу социал-демократии. Реформизм, считает он, дол-
жен быть согласован с исторической преемственностью, бур-
жуазными традициями, с правами человека, с индивидуальной
свободной инициативой, кооперированием и государственным
регулированием, с началами частной собственности и одновре-
менной защитой интересов труда и трудящихся.
Вот вам и готовая концепция «третьего пути»! С конк-
ретными предложениями, с прицелом на далекое будущее!
Это — и спасение для дряхлеющей идеи либерализма, и вы-
ход для заблудившейся между трудящимися и буржуазией
реформистской социал-демократии, и дельное предложе-
ние упрямым консерваторам! Что еще нужно для вконец
запутавшейся мещанской интеллигентской личности? Вот
бы сложить из разных кусочков некую цельную красивую
картинку, которая бы всех устраивала! Ну чем не выбирав-
шая жениха Агафья Тихонова из гоголевской «Женитьбы»?
«Если бы губы Никандра Ивановича да приставить к носу
Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая
у Балтазара Балтазаровича, да пожалуй прибавить к этому
еще дородности Ивана Павловича, я бы тогда тотчас же ре-
шилась». Но, как известно, этим мечтам так и не суждено
было осуществиться.
Право, становится как-то обидно за наших русских фило-
софов. Н.А. Бердяев, без преувеличения, имел мировое имя,
был переведен на множество языков. Его знали в Европе (его
идеями вдохновлялись французские экзистенциалисты), в
Америке, в странах Азии, и даже в Австралии. Но неужели не
читали трудов Бердяева в Англии, где его избирали почетным
доктором Оксфорда, доктором теологии Кембриджского уни-
верситета? Может быть даже не знают вышедшую в 1986 г.
в Лондоне «Энциклопедию по Бердяеву», в которую вошли
подборки из 33-х его работ? В это трудно поверить. Но если
читали и знают, то тогда западных идеологов и политиков
не могли не заинтересовать бердяевские мысли о судьбах
либерализма и реформистской социал-демократии. Мысли,
кстати говоря, весьма и весьма современные и гораздо бо-
272

лее серьезные и содержательные, чем выкладки Тони Блэра.
Тогда почему автором концепции «третьего пути» сделали
какого-то Энтони Гидденса, а тем более Тони Блэра, этого
«пуделя» американского президента Буша?
История сотрудничества либералов с «умеренными»
социалистами — давняя и поучительная. Наши русские ли-
бералы еще сто лет назад сделали небезуспешную попытку
привязать реформистов социал-демократии к своей поли-
тике. Умный и сильный стратег и тактик, вождь русских ли-
бералов, лидер партии кадетов П.Н. Милюков никогда не
оставлял этой мысли. И вполне обоснованно. У тех и других
было слишком много общего, чтобы не замечать этого. По-
мимо того, о чем уже сказано выше, их очень сближала «за-
падническая» ориентация, преклонение перед буржуазной
парламентской системой. П.Н. Милюков был убежденным,
страстным поклонником западной демократии. Он перед
революцией 1905 года десять лет провел за границей. Пять
раз был в США с лекциями по русской истории. Вызвал у
американской общественности большой интерес к лекциям и
к себе лично. Америка ему тоже очень понравилось. Это даже,
пожалуй, мягко сказано. Его впечатления о США — сплош-
ной восторг: «страна свободы», «американское чудо», «я был
поражен», «выстроившиеся в нестройный ряд гигантские
небоскребы не могли не импонировать» и прочее в том же
роде. О статуе Свободы Павел Николаевич находит самые
высокие слова: «Статуя Свободы, благодаря историческим
ассоциациям, мне импонировала своим одиноким величием
на скале Океана»1.
Как здесь не вспомнить другого Николаевича, Бориса
Ельцина, этого «стихийного либерала» с его впечатлениями об
Америке: «Хорошее впечатление, хорошее... Мозги поверну-,
лись на 180 градусов. Уже за двое суток. Еще осталось четверо
суток и я не знаю, куда им еще поворачиваться ... А статуя
Свободы — это не какое-то страшилище, а очень симпатичная
женщина, хорошо выполненная, и не природой, а человеком.
* Милюков П.Н. Воспоминания. - М„ 1991, с. 146,172.
273

И когда мы ее облетели два раза, я почувствовал, что я стал в
два раза свободнее»1. И хотя изысканный язык Павла Нико-
лаевича не идет ни в какое сравнение с корявой речью Бориса
Николаевича, смысл сказанного от этого не меняется. Тот и
другой постарались не испортить своих впечатлений об Аме-
рике встречами с низами американского общества, с предста-
вителями рабочего класса (между прочим сейчас, в сентябре
2007 года, когда пишутся эти строки, из США получено со-
общение о массовой забастовке рабочих концерна «Дженерал
Моторе», подобной которой не было 37 лет). Милюков близко
встречался только с богачом Крейном и с семьей среднего
достатка, а Ельцин — с «деловыми кругами», политиками,
посетителями магазинов и ресторанов. На прямой вопрос,
был ли он в Гарлеме или в Южном Бронксе, видел ли он дома
с заколоченными проемами окон, видел ли нищую Америку,
встречался ли с кем-нибудь из тех 500 тысяч рабочих, которые
сейчас бастуют, Ельцин лишь невнятно пробормотал, что, мол,
и у «здорового общества» есть проблемы. США так и остались
у наших либералов образцом для подражания.
После поездки в Англию П.Н. Милюков взял за обра-
зец старый добрый английский либерализм, а для себя, как
пример для подражания, — известного английского поли-
тика Гладстона, который ему давно нравился. В Англии он
с любопытством присмотрелся к группе фабианцев и к их
вождю Сиднею Веббу. Фабианцы вдохновили его социа-
лизмом без марксизма и проповедью союза между социа-
листами и либералами. Отсюда, по признанию Милюкова,
родились надежды «на согласованные действия радикалов
русского либерального движения с умеренными течениями
социализма»2. Самым заметным таким течением в России
был меньшевизм, проводник европейской идеи социализма
фабианского, бернштейнианского толка.
Европейским социал-демократам были хорошо известны
лидеры меньшевизма Г.В. Плеханов, П.Б. Аксельрод, Ю.О.
1 Советская Россия, 1989,14 сентября.
2 Милюков П.Н.Указ. соч., с. 156.
274

Мартов, Ф.И. Дан и многие другие меньшевистские политики.
Эсеровский социализм народнического типа с ориентацией на
русское крестьянство им, конечно же, никак не подходил. А
тем более революционно-марксистский большевизм. Поэто-
му П.Н. Милюков, не переставая, ухаживал за меньшевиками,
приветствуя всякую их подвижку в сторону либерализма
и огорчался по поводу их дрейфа влево. Нередко интересы
кадетов-либералов и меньшевиков настолько совпадали, что
кадеты становились «правыми меньшевиками», а меньшеви-
ки — «левыми кадетами». Тогда на практике, согласно про-
гнозу Бердяева, и в самом деле появлялись «либеральный
социализм» и «социалистический либерализм».
Главное, чего хотели добиться либералы от «умерен-
ных социалистов», представителей «традиционного, клас-
сического интеллигентского» социализма — обеспечения
первенствующей роли либералов в политическом спектре
России, присоединения к их политике на основе признания
единственно возможным для России вариантом развития —
создание либерально-буржуазной политической системы.
Кадеты очень надеялись на то, что меньшевики помогут им
устранить с политической арены большевиков, убрать с до-
роги эти «антигосударственные и утопические» элементы.
Казалось, что вот-вот эти планы осуществятся. «Некоторые
аргументы меньшевиков, — пишет Милюков, — были доволь-
но серьезны, шли параллельно с нашими собственными...».
Благоразумные меньшевики порой делали «тактические
выводы настолько близкие с нашими, что, казалось, было
возможно совместное действие с ними». И поясняет, в чем
это выражалось: «Такие вожди, как Аксельрод, Плеханов,
доказывали основательно и серьезно невозможность тактики
захвата власти пролетариатом при помощи победоносной,
революции. Они продолжали утверждать, что только «бур-
жуазно-демократическая» революция возможна в России и
что с «либералами» и «капиталистами» не следует бороться,
а надо их поддерживать»’.
1 Милюков П.Н. Указ, соч., с. 235,243,270.
275

Меньшевики и в самом деле хорошо помогали либералам,
стараясь погасить радикализм рабочего движения, защищая
кадетов от нападок большевиков. Л. Мартов назвал борьбу
с кадетами «самоубийственной тактикой», считая что пора
отказаться от принципа «непримиримо самостоятельной
классовой позиции пролетариата»1 и ввести его «в среду
оппозиционной общественно-политической деятельности
либерально-демократической буржуазии»2. Яснее не ска-
жешь. Как раз об этом все время мечтал Милюков. Очень
погрешил против революционного марксизма Г.В. Плеханов,
когда настойчиво призывал «сблизиться и согласиться» с
либеральным обществом (ведь либералы «так любят сво-
боду»!), чтобы сообща бороться «там, на поле действия, где
свистят пули и свирепствуют православные башибузуки»3.
Даже так! Тут Г.В. явно хватил через край. Как-то плохо вя-
жется образ респектабельного либерального интеллигента с
баррикадным бойцом с красным знаменем в руках.
В чем дело? Почему Г.В. Плеханов, автор блестящих со-
чинений по теории, методологии и философии марксизма,
литератор и публицист, которого смело можно поставить в
один ряд с Герценом, Белинским, Чернышевским или тем
же Каутским, почему в вопросах тактики, практической по-
литики он оказался, по выражению Ленина, «ниже всякой
критики»? Ответ на этот вопрос есть у самого Плеханова:
«Очень многие люди так нелогичны, что характер их фи-
лософских взглядов не имеет ничего общего с характером
их практической деятельности»4. Да, бывает, видимо, такое.
Мысль даже очень крупных философов вполне может «дать
сбой» при оценке ими конкретных политических вопросов.
Приземлил же великий Гегель свою «абсолютную идею» в
идеальном, с его точки зрения, государстве — прусской мо-
нархии Фридриха-Вильгельма III!
1 Мартов Л. Избирательные соглашения.- Новый мир, 1907, с. 9.
2 За два года. Сб. статей из «Искры». - Спб., 1906, с. 154.
3 Плеханов Г.В. Соч., т. XIII, с. 218,194.
4 Плеханов Г.В. Соч., т. XV, с. 401.
276

Пожалуй, больше всего либералы и меньшевики сходи-
лись на идее буржуазного парламентаризма. Меньшевикам,
как и либералам, очень хотелось, чтобы в России наконец-
то появились и европейский парламент, и «цивилизован-
ный» рабочий класс, и реформистская, вроде германской,
социал-демократия, а политическая деятельность шла бы
спокойно и упорядоченно, размеренно и аккуратно, как в
приличном парламентском буржуазно-демократическом
государстве. Л. Мартов убеждал рабочих, что они должны
стремиться к построению «свободного народного (демокра-
тического) государства» (по типу Англии, США, Швейца-
рии) , где во главе стоит и управляет страной «парламент,
состоящий из представителей, избранных самим народом»,
где ведется «законная политическая борьба в парламен-
те между партиями, защищающими интересы различных
классов». И только потом, когда рабочий класс поймет,
как надо управлять государством, научится через своих
представителей в парламенте бороться за свои права, когда
рабочие станут вполне сознательными «полноправными
гражданами»,- вот тогда они, пользуясь буржуазными
свободами, совершат «социальный переворот». Тогда «на
место общества капиталистического общества воздвигнет-
ся общество социалистическое»1. Что в этой программе
могло бы не устраивать Милюкова и его коллег? Пожалуй,
только слова о социальном перевороте и социализме. Но
ведь это — не более чем «слова-символы», как любил го-
ворить Милюков.
Главное, что меньшевики нигде не предлагали свер-
гнуть буржуазию. Более того в бурном, революционном
1917 году они очень настойчиво внушали рабочим, что те
и думать не должны о захвате власти. Только буржуазия,
может управлять и организовывать производство, которое
должно остаться «товарно-капиталистическим». Рабочие
вместе с другими малоимущими слоями населения смогут
1 Мартов Л. Рабочий класс в России и его требования. - М.,
1917, с. 27,53.
277

лишь участвовать каким-то образом в процессе распреде-
ления национального дохода, чтобы что-то получить для
себя. Рабочих убеждали: чем думать о социалистической
революции, научились бы сначала вести политическую
борьбу «по-европейски», думали бы лучше о самообразо-
вании, повышали бы свою культуру и бросили бы свою
«истинно-русскую» привычку бунтовать. Да и вообще-то,
мол, русская среда, это — кривое зеркало, «которое переко-
сило всю здоровую психологию рабочего движения и всю
ее идеологию». Это — карикатура на европейский социа-
лизм, это — шествие социализма «на каком-нибудь острове
Фиджи. Перед нами дикарь в костюме Адама, в том виде, в
каком его мать родила, но — на голове его сияет цилиндр и
джентльмен — при галстуке»1.
Словом — зачем «поперлась» Россия «со свиным рылом
в калашный ряд»? Сидела бы уж лучше в своих глухих го-
родах и весях! Как ждали тогда наши мещане, когда же, на-
конец, Европа освободит их от этих дикарей в цилиндрах, от
взбунтовавшегося простонародья! Какой уж тут патриотизм!
В открытую заявляли: «Я люблю Россию, но если — в слу-
чае победы большевистского течения, союзники поднимут
против нас оружие, — я их не обвиню»2. Ну вот, а кто-то все
спрашивает, кто же подбадривал-подзуживал интервентов?
Все то же бессмертное мещанство.
Когда речь заходила о парламентской буржуазной сис-
теме, из мещанского лагеря неслись восторженные слова о
«чистой демократии», о «свободном народном государстве»,
о всеобщем голосовании, свободе и демократии и прочее в
этом духе. Можно подумать, что меньшевики, походя божив-
шиеся Марксом, ничего не знали о самой резкой критике
Марксом и Энгельсом буржуазного «парламентского крети-
низма» и нигде не читали о том, что буржуазный парламент,
1 Петресов А.Н. Роковые противоречия русской революции.
- Дело, 1917, № 3-6, с. 121,124.
2 Феноменов М. Я. Русская социал-демократия и война (За
Плехановым или за Лениным?) - М., 1917, с. 28.
278

это великое изобретение восходящей на царство буржуазии,
давно превратился в обман народа. «Парламентское правле-
ние — самое колоссальное беличье колесо в мире, — писал
А.И. Герцен. — Можно ли величественнее стоять на одном
и том же месте, придавая себе вид торжественного марша,
как оба английских парламента? Но в этом-то сохранении
вида и главное дело»1. Парламентаризм — любовь и мечта
обывателя: «Собирался бы парламент, представлялся бы
бюджет, говорились бы дельные речи, улучшались бы фор-
мы... и на будущий год то же, и через десять лет то же; это
была бы покойная колея взрослого человека, его деловые
будни»2. Впечатляющий образ буржуазного парламента как
политического института и меткая характеристика личности
буржуазного парламентария! А вот еще одна зарисовка. Ее
сделал американский избиратель, писатель Эдгар По. «Все-
общее избирательное право дает возможность для мошен-
ничества, посредством которого любая партия, достаточно
подлая, чтобы не стыдиться этих махинаций, всегда может
собрать любое число голосов, не опасаясь помех или хотя бы
разоблачения. Достаточно было немного поразмыслить над
этим открытием, чтобы стало ясно, что мошенники обяза-
тельно возьмут верх и что республиканское правительство
может быть только жульническим»3. Мудрым аналитиком
был родоначальник детектива!
Наш Салтыков-Щедрин подметил, что у подобного рода
мошенников давно сложилась своя психология: «Весь воп-
рос заключается лишь в том, скоро ли нас уличат? Ежели не
скоро — значит, мы устроились до известной степени прочно;
ежели скоро — значит, надо лгать и устраиваться сызнова»4.
Лучше всего стать депутатом парламента. В случае чего ус-
1 Герцен А.И. Соч. в 2-х т. Т. II. - М., 1986, с. 267.
2 Там же, с. 319-320.
3 По Эдгар Алан. Собр. соч. в 4-х т. Т. IV. -М., 1993, с. 276
-277.
4 Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. Соч. в 10 т. - М., 1988, т. 7,
с. 293.
279

троиться помогут. А в парламенте вести себя так: «Никогда
лгать не надо, за исключением лишь того случая, когда необ-
ходимо уверить, что говоришь правду. Но и тогда лучше вы-
разиться надвое»1. Отличный рецепт! Наверняка пригодится
любому буржуазному политику. Трезвый и практичный Ми-
люков считал, что в парламенте главное — предлагать такие
«формулы», приподнятые, торжественные и «несколько ри-
торические», которые не могли решить вопроса, но «были бы
приемлемы для всех»2.
Прошли долгие десятилетия, но буржуазный парламент
по сути своей все тот же. Как и раньше, классовый харак-
тер его вырисовывается вполне определенно. По-прежнему
участие людей труда в парламенте остается практически не-
достижимым. Все решают деньги, которых у них нет. Депу-
татскими мандатами торгуют, как на рынке. В избирательных
кампаниях крутятся огромные средства и заранее известно,
кто победит. Буржуазия любит называть эти выборы «свобод-
ными», «равными», «демократическими и всенародными»
(лишь бы кто-нибудь пришел голосовать), чтобы замазать
суть дела — у кого собственность, деньги и власть, тот и вы-
играет. Все делается для того, чтобы под прикрытием лживых
фраз о свободе и правах человека оттолкнуть трудовые низы
от участия в управлении страной. Попробуйте-ка найти на-
стоящих рабочих в российской Думе! Зато тех, кто с тугими
кошельками, — хоть пруд пруди. Поэтому ни одного из корен-
ных социальных вопросов, особенно касающихся отношений
собственности, она в пользу трудящихся, по определению,
решить не может. Хотя законов принято столько, что юристы
не успевают в них разбираться.
Для миллионов тружеников вся эта имитация бурной
деятельности оборачивается мелкими подачками, которые
воспринимаются народом как издевательство. (Именно этим
словом «окрестили» надбавки к пенсиям и зарплатам боль-
шинство опрошенных телеканалом «Волга» телезрителей в
1 Тамже, с. 441.
2 Милюков П.Н. Указ, соч., с. 244.
280

октябре 2007 года). Напрасно думают буржуазные политики,
что народ «ничего не понимает». Не очень разбираясь в поли-
тических хитросплетениях (ему это вовсе ни к чему!), прос-
той человек давно «нутром» почувствовал, что буржуазный
парламент — чужое учреждение, где «только болтают». Где
всегда сумеют прикрыть проделки парламентских дельцов,
надежно обеспечат неприкосновенность аппарата государс-
твенного управления: там сидят свои люди.
Стоит взглянуть на парламент любой капиталистичес-
кой страны, чтобы убедиться: нет таких пакостей, грязных
делишек и политических преступлений, которые не оп-
равдал бы этот орган «большинством голосов», если эти
безобразия обеспечивают господство денежного мешка
и личное благополучие господ «демократов». Ради это-
го буржуазный парламентарий готов нарушить все, о чем
он перед всеми, публично, так печется: и свободу вместе
со всей демократией, и права человека, о которых он, за-
хлебываясь, закатывая глаза от умиления собственным
человеколюбием, кричит со всех крыш. Разве не во имя
этой, с позволения сказать, «демократии» были организо-
ваны кровавые разборки в Югославии, Ираке, на Ближнем
Востоке, разве не во имя этой лживой «свободы» разрушен
Советский Союз, готовится развал России и интервенция
в Иран? Теперешние неолибералы вместо внятного ответа
только отводят глаза, даже иногда каются задним числом и
сокрушенно вздыхают, когда «демократическое» насилие
переходит всякие границы: жалко, мол, несчастных детей,
женщин и стариков.
Они всегда отрицают насилие только «в принципе», мол-
чаливо одобряя его на практике. Лишь бы насилие укрепляло
буржуазный строй. Это у либералов в крови, в генетическом
коде, это их психология. Тот же Милюков, стыдливо называя
насилие «физическим средством борьбы», уговаривал сво-
их соратников-кадетов не бояться даже «личного участия в
актах физического воздействия» (неужели думал сделать из
либералов настоящих революционеров?!) и что «рассчиты-
вать на чужую физическую силу, надеясь в душе на извес-
281

тный исход (это он — о свержении самодержавия),- было
бы лицемерием»1. Но беда в том, что лицемерие — норма
поведения либералов. Они всегда предпочитали «загребать
жар чужими руками» и все время искали тех, кто с помощью
«физических» приемов сделает за них неприятное дело по-
литического насилия. Они очень умело пользуются ударной
силой революционных масс, чтобы на их плечах пробиться
к власти, а потом их же осудить за жестокость и нарушение
демократических норм. Если надо, не побрезгуют и услугами
самых реакционных сил.
Сотворив немало преступно-разрушительных дел в
России, новые либералы теперь с наигранным недоумением
оглядываются: кто все это сделал? Показывают всем свои
«чистые» руки, переводят стрелки на неоконсерваторов и го-
товы чуть ли не проклинать Ельцина, которого сами же под-
зуживали и подзадоривали. Двуличен и лицемерен либерал!
Сейчас они хотели бы забыть, как навязывали стране кон-
сервативную идею глобализации, вокруг которой, начиная
со второй половины 70-х годов крутились и американские
республиканцы с демократами, и английские лейбористы
с консерваторами, европейские правые и левые, советская
номенклатура вместе с диссидентами.
Все засмотрелись на так называемый «Вашингтонский
консенсус» (уж не оттуда ли это любимое словечко Горба-
чева?) — это объединение буржуазных элит самых разных
стран. Всем им понравилась идея ухода государства из эко-
номики, самоотстранения от решения социальных проблем,
фетишизация саморегулирующей функции открытого сво-
бодного рынка. Захотелось заняться политикой, выборами,
работой в партиях, увлечься борьбой за свободу слова, права
человека, болтовней в парламенте. Пустить «по боку» всю эту
социальную политику: надоело ублажать вечно недовольных
рабочих и крестьян! Пусть сами пробиваются в миллионеры.
Не в пример лучше самим накапливать и крутить деньги,
прибирать к рукам собственность.
1 Милюков П.Н. Указ, соч., с. 202.
282

Все, что проделали с нами Ельцин с Гайдаром с подачи
американцев типа Дж. Сакса, все эти «радикальные реформы»
закончились примерно так же, как и в других странах (Мек-
сика, Индонезия, Таиланд, Бразилия), где правящие элиты
стали продвигать программу «Вашингтонского консенсу-
са», — проще говоря, полным провалом. Резко увеличилось
число бедных, усилилась эксплуатация, увеличился разрыв
между богатыми и бедными, снизился уровень образования
и здравоохранения, стали стремительно исчезать социаль-
ные гарантии, сократилось потребление, стал разваливаться
реальный сектор экономики, началось перераспределение
собственности в пользу криминалитета. В России эти пос-
ледствия были еще страшнее: распалась великая держава,
над страной нависла угроза национальной катастрофы. По
словам Дж. Гэлбрейта, известного экономиста, Россия яв-
ляет собой «катастрофический пример провала рыночной
доктрины»1.
Напрасно неолибералы винят теперь во всем консерва-
торов и их лидеров — Рейгана,Тэтчер, Буша старшего и иже
с ними. Они сами с готовностью приняли этот аморальный
и жестокий эксперимент над народами, лишь бы попасть
«в струю» политики ведущих стран капитализма и что-то
самим получить от этого. Гэлбрейт, не обращая внимания на
эти жалкие увертки, прямо пишет о том, что потерпел крах
не что-нибудь иное, а именно системно и фундаментально
порочный «неолиберальный эксперимент»2. В этом же духе
высказался и председатель Социнтерна А. Гутерриш, называя
«якобы универсальную модель», навязанную России,- имен-
но либеральной, напрямую связанной с идеологией неоли-
берализма, «неолиберального фундаментализма»3.
Никакие предостережения самых авторитетных в мире
ученых-экономистов (тот же Гэлбрейт назвал планы шоковых
рыночных преобразований в России «психическим отклоне-
1 Российская федерация сегодня, 2004, № 6, с. 72.
2 Там же, с. 73.
3 Россия в глобальной политике, 2005, Т. III, № 2, с. 72.
283

нием клинического характера») на «гарвардских мальчиков»
не произвели никакого впечатления. Наоборот, либеральная
компания российских политиков, чтобы поскорее прорваться
к собственности, вытащила на первую роль дуболомного и
полуграмотного Бориса Ельцина. Это — классический тип
ретивого начальника, ярко отображенного в русской литера-
туре. Ельцин действовал в точности так же, как герой Салты-
кова-Щедрина: «...стараться как можно больше вреда делать,
а уж из сего само собой, впоследствии, польза произойдет».
И началась вакханалия развала великой страны. «Рядом с
величайшей драмой, все содержание которой исчерпывалось
словом «смерть», шла позорнейшая комедия пустословия
и пустохвальства, которая не только застилала события, но
положительно придавала нестерпимый колорит»’. Это тоже
Салтыков-Щедрин. Но кажется, будто только вчера написаны
эти слова. Где вы, Бурбулис и Шумейко, Шахрай и Сосковец,
Ерин и Грачев, Лацис и Гайдар? Неужели и в самом деле не
ведали, что творили? Ведь это по вашей милости «шкурный
инстинкт погубил все прочие жизненные инстинкты».
Теперь наш хитроумный российский мещанин, привык-
ший диссидентствовать, витийствовать, задавать вопросы и
разжигать, как всегда пытающийся на что-то претендовать,
что-то выколачивать и требовать слышит от своей либераль-
ной власти: «Ну, куда вы так спешите? Где вам взять все
сразу? Потерпите! Разве вы не видите, какие у нас програм-
мы? Взгляните хотя бы на министерство экономразвития,
этот «департамент Преуспеяний и Перспектив! Посмотрите,
какой у нас широкий спектр политических партий — одна
«Единая Россия» чего только стоит!» И совсем уж было опо-
зорившись, либералы встряхнулись, утерлись от плевков и
опять неутомимо строят планы, предлагают «новые» моде-
ли, делают прогнозы. Но от этих моделей явно попахивает
нафталином. Снова предлагается, например, соединить в
едином потоке гуманистические социалистические концеп-
ции с традиционными ценностями либерализма. Для этого
1 Салтыков-Щедрин М.Е. Соч. в 10-т. Т. 7, с. 127; т. 8, с. 212.
284

либерализм предлагается всего лишь очистить от налета не-
окосерватизма, вернув ему облик старого, доброго «класси-
ческого» либерализма, а социал-демократы просто должны
несколько подновить свои программы «словесно». Словом,
все остается по-старому, так, как давным-давно советовал
Н.А. Бердяев.
Похоже, что сейчас либералы и социал-демократы и
впрямь готовы к сотрудничеству. То, что не удалось до конца
сделать Милюкову в начале XX века в России, вполне уда-
лось в Европе начала XXI века. Над социал-реформистами
Социнтерна уже давно не тяготеет марксизм с его концеп-
цией классовой борьбы, на них не падает даже тень револю-
ционности, которая так мешала Милюкову. Но будет ли этот
союз прочным и плодотворным? Весьма сомнительно. Очень
уж ненадежны оба союзника!
Неуловимо-изменчивое и предательское мещанство
(будь оно хоть либерально-буржуазным, хоть псевдосоци-
алистическим) никогда не было надежным политическим
партнером ни для правых, ни для левых. Конфликт зало-
жен уже в том, что либералы и социал-демократы работа-
ют практически на одном политическом поле буржуазного
демократизма, перетягивая друг у друга электорат. Любое
полевение масс, а тем более острый социальный кризис неми-
нуемо разведут участников альянса, в особенности, если бур-
жуазная власть начнет искать зачинщиков «беспорядков».
Тут взаимные предательства неизбежны. Никуда не денется
и соперничество из-за мест в парламенте и правительстве.
Каждый будет стараться использовать друг друга, а в случае
недоговоренности — начать поливать грязью на выборах.
Но во всех случаях в качестве арбитра будут снова вы-
ступать «хозяева жизни» — те же буржуазные консерваторы,
от которых они сейчас так опрометчиво открещиваются. И
опять «союзники» начнут с просьб «сведущих людей» сде-
лать хоть что-то «по возможности», а закончат, как всегда,
«применительно к подлости». Тех и других неизбежно будут
подпирать снизу стачками и забастовками, пикетировани-
ем и всякого рода запросами те самые рабочие и «средние»
285

мелкобуржуазные слои, от которых все труднее будет отго-
вариваться обещаниями и у которых вера в этих политиков
будет падать, тем более, что капитализм, по всем признакам,
ждут далеко не лучшие времена.
Пока еще буржуазный парламентаризм не изжил себя
политически: в него и сейчас верят многие из трудящихся.
Но исторически он себя уже пережил. Сейчас он напоми-
нает молодящуюся старуху, которая старается скрыть свой
возраст под толстым слоем косметики и не по годам мод-
ной молодежной одеждой. Пора обновлять парламентскую
систему! Сохраняя некогда завоеванную буржуазией вели-
кую историческую прогрессивность всеобщего голосования,
участия населения в выборах должностных лиц, сделать из
парламента работающее, а не болтающее учреждение (в одно
и то же время издающее законы и обеспечивающее их ис-
полнение). Гарантировать доступ трудящихся к управлению
обществом путем изменения избирательной системы (не
территориальный округ, а территориально-производствен-
ный). Тогда можно вернуть доверие людей труда к предста-
вительным органам власти. Но тогда уже это будет народная
Советская власть.

«ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО...»
(послесловие)
Прошли годы с тех пор как с карты мира исчезла веками
создававшаяся потом и кровью нашего народа великая де-
ржава. С этим едва ли возможно когда-нибудь примириться.
До сих пор не утихают споры, не прекращается поиск ответов
на вопросы: как это могло случиться? кто виноват и кто отве-
тит за содеянное? Как всегда бывает в таких случаях, назы-
ваются конкретные лица, вспоминаются отдельные события,
с «с которых все и началось», горячо обсуждаются вылезшие
наружу коварные замыслы, подкопы и измены, просчитыва-
ются альтернативные варианты по принципу «что было бы,
если бы ...». Все это вполне понятно. Уж очень болезненна
эта тема, слишком глубоко затрагивает она уязвленное са-
молюбие русского человека.
Часто в качестве причины трагедии на первое место ста-
вится внешнеполитический фактор. В самом деле: так на-
зываемая «мировая закулиса» выложилась, что называется,
по полной программе, чтобы взорвать Советский Союз. Не
жалели ни денег, ни усилий всех своих разведок и идеологи-
ческих центров, навязали изматывающую гонку вооружений,
подключив к этому делу политический и экономический
шантаж, развернули самую настоящую психологическую
войну. Нет сомнений, международный аспект, конечно же,
очень важен, и по этому поводу наверняка еще многое будет
сказано. Одно беспокоит: как бы не удариться в крайность,
как это с нами бывает, и не начать списывать все наши не-
искупаемые грехи перед Родиной за счет забугорного дяди,
287

вместо того, чтобы признаться в собственном головотяпстве
и с болью в сердце высветить внутренние причины крушения
советского социализма.
Предки учили нас: «Не ищи в селе, а ищи в себе». Это
весьма полезный, отрезвляющий способ самооценки, не поз-
воляющий перекладывать все причины своих бед на соседа.
Он вполне применим и к анализу нашей недавней истории.
«На зеркало неча пенять, коли рожа крива», — такой эпиграф
предпослал к своему «Ревизору» Н.В. Гоголь. В нем явствен-
но звучит горькая насмешка, так необходимая нам сейчас.
И если в тусклом зеркале сегодняшней невеселой жизни
вместо светлого и чистого лика нашей Родины отражается
самодовольно-тупая, с бегающими глазками, кривая рожа
мещанина, — то виновата не жизнь, а та самая рожа, кото-
рая ее такой сделала. Теперь хоть плачь, хоть смейся! Что
же остается делать, — и плачем и смеемся! Это — вполне в
русском национальном духе.
Наш народ и впрямь всегда смотрел на самого себя с
лукаво-иронической улыбкой, откровенно посмеиваясь над
некоторыми не очень симпатичными чертами своего харак-
тера, над своими слабостями и пороками: «русский умен,
да задним умом», «крепок он на трех сваях: авось, небось да
как-нибудь». Но с какой душевной тревогой печалится он о
судьбе своего любезного Отечества! С каким отчаянием и
горестью досадует по поводу неудач и промахов, как казнит
он себя за то, что тут зря наломали дров, а там натворили глу-
постей! И все время хочет что-то исправить, начать «сызно-
ва», выстроить не изменяя самому себе, историческую судьбу
России так, чтобы всем в ней жилось хорошо и чтобы все дела
у нас вершились по справедливости и «по правде». Ищет как
это сделать, и всегда находит на удивление нестандартный
вариант, от которого может сам же и пострадать, потому что
любит идти непротоптанной дорогой, по которой до него
никто не ходил, потому что не хочет быть рабом.
Что наш народ совсем не умеет извлекать уроки из про-
шлого — это злая неправда. Напротив, у него богатая ис-
торическая память. Не так уж много в этом мире народов,
288

которым довелось столько всего пережить-перетерпеть на
своем веку. Тут и опустошительные иноземные нашествия, не
раз ставившие страну на грань национальной катастрофы, и
внутренние распри и смуты, революции и контрреволюции,
разрухи и кризисы. Но всякий раз Россия возрождалась из
пепла и вновь представала перед раздосадованными недруга-
ми ее великой державой. Эта редкая способность собраться,
сосредоточиться, взорваться несокрушимой энергией, перей-
ти от кажущегося безмятежным спокойствия к совершенно
невероятной и неожиданной для стороннего наблюдателя
быстроте действий — не раз проверенное историей свойство
характера нашего народа. «Русские медленно запрягают, но
очень быстро ездят», — предостерегал великий немец Отто
Бисмарк тех, кто лишний раз хотел в этом убедиться.
Если бы русские страдали тем историческим беспамятс-
твом, которое им многие хотят приписать, Россию уже давно
бы сломали и поработили. Желающих сделать это всегда хва-
тало. Нет в них недостатка и в наши времена. А сколько сейчас
сбежалось всякой не помнящей родства шушеры, готовой вы-
валять в грязи хоть друга, хоть родную мать, хоть целую страну,
лишь бы за это заплатили! Откуда-то взявшиеся юмористы
со сцены, с телеэкрана и с печатных страниц измываются над
«русским Иваном», зло подшучивают над простой женщиной-
труженицей, над нашей родной деревней, нашими песнями,
древней нашей культурой и трудной историей. Но пусть все
знают: добродушный смех, раздающийся в ответ, — это вовсе
не признак российской глупости и дебилизма, не приглаше-
ние к еще более экстравагантным издевательским выходкам.
Это — нормальная реакция народа-гиганта, (прекрасно пони-
мающего смысл этих выкрутасов), на мелкие пакости опреде-
ленного сорта людишек: собака лает, караван идет. Когда народ
подшучивает над собой и готов осуждать себя, — это признак
его силы, а не знак вырождения и слабости, как кто-то готов
подумать. Заниженная самооценка часто бывает свойственна
великим народам и выдающимся людям.
Только жаль, что мы по своей природной скромности
слишком часто забываем, кто мы такие, и все прислушиваем-
289

ся к собственным предательски-жуликоватым советчикам и
злобно-завистливым критикам из-за бугра. А те, не переста-
вая, грозят нам анафемой, упорно и нахально толкают нас то
к какому-то «покаянию» перед ними, то к самоуничтожению
(России-де никогда больше не быть великой державой), то к
унизительному коленопреклонению перед теми, кто в сравне-
нии с Россией подчас не стоит и гроша. Не бездарное и пош-
ло-слезливое самокопание, не самоуспокоенность в нищете
нужны сейчас нашему народу. Ему нужен возрождающий
национальное достоинство жесткий, честный и очищающий
самоанализ. История доказала, что он на это способен, как,
может быть, никакой другой народ. Обостренное чувство
социальной справедливости не позволит моему великому
народу потерять историческую память, и в будущей истории
России социализм непременно восторжествует вопреки все-
му мещанству мира. Это будет наш, выстраданный и глубоко
понятый, российский социализм.
... А пока, устраивая свое семейное гнездо, добывая в
трудах хлеб насущный, беспокоясь о материальном благо-
получии и служебной карьере, о будущем своих детей, сло-
вом, — без устали крутясь в беличьем колесе бесконечных
житейских забот, от которых никуда не деться, давайте все-
таки не будем наглухо замыкаться в скорлупе обыватель-
ского быта, а тем более думать только о себе родном, ставя
собственное «я» выше всего на свете, третируя окружающих
своим стяжательством, индивидуализмом и себялюбием. Эти
черты мещанской натуры уже дорого обошлись нам. Сейчас
всем живущим в России надо постараться на всю жизнь вос-
питать в себе и детях то отношение к своей родине, которое
так глубоко и трогательно выразил А. С. Пушкин:
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пишу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Федсрй?;... ОС Годаре И:ное
у-,рол денге куяьтгрь;
"Государственная
п у б л и ч н а я и с т g i) и ч е с; л \ я
библиотека России
9П

Анатолий Сергеевич АРАПОВ
МЕЩАНСТВО И СОЦИАЛИЗМ
Очерки социальной психологии
Монография
Печатается в авторской редакции
Выпускающий редактор О.В. X л ю щ е в а
Компьютерная верстка М.Г. Никольской
Подписано к печати 17.06.08.
Формат 60x84 */16. Бумага писчая. Гарнитура «Петербург».
Печать офсетная. Усл. печ. л. 17,0.
Уч.-изд. л. 15,0. Тираж 250 экз.
Заказ 687
Издательство Нижегородской государственной
медицинской академии
603005, Н. Новгород, пл. Минина, 10/1
Тел.: (831) 439-11-33,437-34-32,430-76-46
e-mail: cnmt@gma.nnov.ru; cnmt@list.ru
Отпечатано в ООО «Типография «Поволжье»
603006, Н. Новгород, ул. Академика Блохиной, 4/43
тел.: (831) 461-90-08,461-90-09