АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ИСТОРИИ
В. П. Алексеев
ИСТОРИЧЕСКАЯ
АНТРОПОЛОГИЯ
И ЭТНОГЕНЕЗ
МОСКВА «НАУКА» 1989

ББК 28.7
А 47
Рецензенты:
член-корреспондент АН СССР Г. М. БОНГАРД-ЛЕВИН,
доктор исторических наук Г. Л. ХИТЬ
Алексеев В. П.
А 47 Историческая антропология и этногенез.— М.: Наука, 1989—... с.
ISBN-5-02-009932-5
Проникновение в историю опирается не только на прочтение письменных
документов и изучение разнообразных результатов деятельности
человечества. Изменения физического типа самих людей на протяжении разных
исторических эпох служат мощным источником историческое информации,
открывают нам древние контакты между ныне неродственными народами, позволяют
увидеть древние миграции и оценить их масштабы. В книге рассматриваются
проблемы реконструкции этногенетического процесса на основе
антропологических данных.
Для антропологов, этнографов, археологов, историков.
0508000000-320 600_89_п ББК 28<7
042(02)—89
ISBN—5—02—009932—5 © Издательство «Наука», 1989 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
В книге «Человек: эволюция и таксономия» автор собрал и обновил свои
работы, выполненные по единому плану, но публиковавшиеся до этого в
виде отдельных статей в разных изданиях. Проблемы эволюции и
таксономии ископаемых гоминид и рас современного человека были
рассмотрены в ней на основе всей совокупности морфологических, генетических,
палеонтологических и палеоантропологических данных, т. е. всей
накопленной и доступной биологической информации. Поэтому в широком
смысле слова книга «Человек: эволюция и таксономия» входит в рамки
того обширного круга вопросов, которые с недавних пор стали
объединяться под названием биологии человека.
Данная книга, по форме и характеру материала повторяя
предыдущую, посвящена совсем иному кругу проблем. В ней сделана попытка
показать, как результаты антропологических исследований могут быть
применены при реконструкции исторического процесса, каковы в этой
сфере пути и возможности, что эти результаты могут дать
принципиально историческому знанию и какова их роль в восстановлении
конкретных исторических ситуаций. Естественно, итог обработки
антропологических и палеоантропологических материалов под этим углом зрения тем
весомее, чем шире эти материалы охвачены и чем они разнообразнее в
территориальном и хронологическом отношении. Поэтому на страницах
книги обсуждаются этногенетические ситуации в европейской части
СССР, на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, к этому обсуждению
привлечены антропологические наблюдения, относящиеся к длительному
отрезку времени — от эпохи бронзы до современности.
Все сказанное свидетельствует о том, что основная тематика книги
смыкается с исторической проблематикой, почему словосочетание
«историческая антропология» и вынесено в ее заглавие. Но использование
антропологических данных в историческом исследовании невозможно в
полной мере без достаточного понимания теоретических аспектов исто-
рико-антропологической реконструкции. Поэтому самой процедуре этно-
генетического исследования с использованием антропологических и
палеоантропологических данных уделяется много внимания, и ее
рассмотрение образует самостоятельную часть, предшествующую анализу
конкретных этногенезов.
Историческая антропология опирается в своих реконструкциях
практически на все традиционно выделяемые разделы антропологии —
антропогенез, расоведение и морфологию человека, физиологическую
антропологию. Репертуар признаков, вовлекаемых в антропологическое
исследование, увеличивается год от года, с ним вместе расширяются и
границы исторической антропологии, а также усиливаются ее контакты с
другими областями антропологического знания, с генетикой человека
и т. д. Вопросы взаимосвязи и размежевания антропологии и генетики
человека, биологии человека и антропологии, антропологии и экологии
3

человека приобретают все больший теоретический интерес и все большую
практическую значимость. Очерки, анализирующие эти вопросы, также
выделены в специальную часть, которая открывает книгу.
Таким образом, весь нижеследующий текст объединяется вокруг трех
концентров: структуры антропологической науки, ее связей с другими
науками и места внутри ее исторической антропологии; теоретических
проблем изучения этногенетических ситуаций с помощью
антропологических материалов; историко-антропологического исследования
происхождения отдельных народов и групп народов, возможностей сопоставления
результатов такого исследования с лингвистическими и
историко-культурными данными и последующей реконструкции конкретных этногенезов
в целом. /Соответствующие части неравновелики по объему, но они
отражают реальную последовательность перехода от одного структурного
уровня антропологического знания к другому при использовании этого
знания в исторической науке, последовательность перехода от
фундаментальных проблем антропологии к прикладным, на уровне которых она
выступает одной из важных и несущих неповторимую историческую
информацию вспомогательных исторических дисциплин. Автору кажется,
что именно при такой организации изложения наиболее выпукло
очерчиваются сильные стороны антропологического материала как
исторического источника и наиболее ясно видны методологические принципы и
методические приемы его изучения.

Часть первая
АНТРОПОЛОГИЯ:
КОНТУРЫ НАУКИ
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ЭНГЕЛЬСА
И АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Произведения К. Маркса и в особенности Ф. Энгельса, в которых
ставились проблемы антропологии, первобытной археологии, этногенеза,
содержат продуманную концепцию антропогенеза, четкие формулировки о
соотношении биологического и социального в человеческом обществе,
примеры использования антропологических данных в качестве
исторического источника. Поэтому их изучение под углом зрения достижений и
перспектив современной науки остается весьма актуальным и
продолжает обогащать теорию антропологии, помогая найти подход ко многим
ключевым и дискуссионным проблемам сегодняшнего дня.
В одном из разделов первого тома «Немецкой идеологии», который
носит название «Фейербах», рассматривается развитие разных
социальных институтов, вскрываются управляющие ими закономерности.
Анализируя явление во всей его целостности, Маркс и Энгельс начинают с его
истоков — с самого факта выделения людей из животного мира. Они
пишут: «Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно,
существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый
конкретный факт, который подлежит констатированию,— телесная организация
этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной
природе» '.
Мысль эта не случайна. В первом томе «Капитала» К. Маркс
повторил и углубил ее: «Если мы отвлечемся от большего или меньшего
развития общественного производства, то производительность труда
окажется связанной с естественными условиями. Эти последние могут быть
целиком сведены к природе самого человека, к его расе и т. п., и к
окружающей человека природе» 2. Таким образом, и К. Маркс и Ф. Энгельс
придавали важное значение чисто биологическим свойствам
человеческих существ и признавали большую роль этих свойств в их
общественной жизни и истории.
Еще более знаменателен в этой связи отрывок из главы «Фейербах»,
непосредственно следующий за уже цитированной мыслью о телесной
природе человека: «Мы здесь не можем, разумеется, углубляться ни в
изучение физических свойств самих людей, ни в изучение природных
условий — геологических, оро-гидрографических, климатических и иных
отношений, которые они застают. Но эти отношения обусловливают не
только первоначальную, естественно возникшую телесную организацию
людей, в особенности расовые различия между ними, но и все ее
дальнейшее развитие — или отсутствие развития — по сей день. Всякая
историография должна исходить из этих природных основ и тех их
видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в
5

ходе истории» 3. В приведенном отрывке подчеркивается не только
значение биологической природы человека для его истории, но и
исключительная роль географических факторов в широком смысле слова для
исторического развития человечества. Сходная мысль выражена К.
Марксом в пометке на полях к этой главе «Немецкой идеологии»: «Люди
имеют историю потому, что они должны производить свою жизнь, и
притом определенным образом. Это обусловлено их физической организацией,
так же как и их сознанием» 4.
Эти высказывания сохраняют свою силу и актуальность до
настоящего времени, так как они непосредственно затрагивают проблему,
глубоко волнующую на протяжении десятилетий специалистов самых
разнообразных областей знания,— проблему, стоящую, можно сказать,
в центре антропологической науки и сейчас остро дискуссионную.
Частным аспектом этой проблемы является вопрос о значении
естественного отбора в современном человеческом обществе.
В зарубежной науке проблема эта решалась до недавнего времени
более или менее однозначно, а само решение отражало ограниченно
биологический подход к человеческому обществу. Бесспорный вывод о
человеке как животном, как биологическом существе неправомерно
экстраполировался на совокупность человеческих индивидуумов, т. е. на
общество, где уже действовали общественные закономерности. Отсюда
вытекало преувеличение роли отбора, который якобы не подвергался никаким
ограничениям \ Преувеличение роли отбора приводило к возникновению
теории об интенсивной перестройке человеческого вида и об изменении
его природы в ближайшем будущем 6.
Такой на первый взгляд последовательно биологический, а на деле
вульгаризаторский подход к человеческому обществу не мог быть принят
советской наукой и встретил возражения уже на рубеже 20—30-х годов.
В этот период еще только публиковалось и впервые комментировалось
рукописное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса и началась перестройка
теоретических основ советской антропологии в свете материалистической
диалектики. Советские антропологи указали на огромное число чисто
общественных факторов, действующих в человеческом обществе, которые
либо снимают совсем, либо ослабляют действие естественного отбора.
Отбор в человеческих коллективах социально опосредован. Это была
бесспорно прогрессивная тенденция в разработке проблем теоретической
антропологии, опиравшаяся на основные положения теории
диалектического материализма. К конкретному антропологическому материалу в
первую очередь применялись идеи, изложенные в работе Энгельса «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека».
Подавляющее большинство советских специалистов придерживались
до последнего времени взгляда, соответственно которому естественный
отбор в ходе процесса формирования современного человека потерял свою
формообразующую роль. Если он и сохраняется в современном обществе,
то в ослабленном виде. Наиболее веским аргументом в пользу именно
такой точки зрения на роль отбора в современном обществе служит
относительная стабильность вида Homo sapiens при исключительном
прогрессе в технике на огромном отрезке времени от верхнего палеолита до
современности 7. Но наряду с этим прогрессивная тенденция как можно
полнее и глубже выявить общественную природу человека привела
некоторых философов к нигилистическому отрицанию какой-либо роли
отбора у современного человека вообще, к полному отказу от анализа
биологических закономерностей в истории человеческого общества и к
6

замене их общественными8. Как можно убедиться из приведенных
отрывков, такой подход прямо противоречит мыслям Ф. Энгельса и К.
Маркса и не может быть принят как марксистская точка зрения на проблему
соотношения социального и биологического в человеческом обществе.
Этот взгляд полностью противоречит и современному состоянию
накопленных антропологией эмпирических наблюдений. Открыта и
довольно строго доказана связь групп крови системы АВО с наклонностью
к определенным заболеваниям, в частности к инфекционным 9,
подтверждено многими наблюдениями приспособительное значение аномальных
гемоглобинов, и в первую очередь гемоглобина S 10. Много данных и
соображений говорит в пользу того, чтобы рассматривать под углом зрения
действия селекционных причин многообразие по всем системам
сбалансированного полиморфизма, т. е. по физиологическим признакам,
представленным в современном человечестве в определенном соотношении
разных вариантови. Изменения под влиянием отбора по всем этим
признакам идут довольно интенсивно, проявляют себя на протяжении
нескольких поколений, сдвигают характеристики признаков в
популяциях в определенном направлении, и поэтому истолковывать их иначе,
чем свидетельство формообразования, как будто нет ни фактических, ни
логических оснований. Следовательно, естественный отбор как
биологическая закономерность не только сохраняет известное значение в
современном обществе, но и играет в определенных пределах
формообразующую роль.
Однако удельный вес отбора в человеческом обществе по сравнению
с сообществами животных изменяется принципиальным образом за счет
исключительного разнообразия географической и социальной среды
человека. И. И. Шмальгаузен разработал теорию так называемого
стабилизирующего отбора как основной формы, которую отбор принимает в
животном мире 12. Стабилизирующий отбор фиксирует в качестве итога
своего действия комплекс приспособлений к определенной
экологической нише или — при достаточно большом ареале вида — к
определенному диапазону внешних условий. Человечество не занимает определенной
экологической ниши, ему принадлежит вся Земля, разнообразие
географических условий его жизни усложняется еще разнообразием
социальных условий общественной жизни разных человеческих коллективов.
Поэтому в человеческом обществе отбор выступает в рассеивающей форме,
вызывая одновременно изменения в самых разнообразных направлениях.
Оставаясь и у человека формообразующей силой, как и в животном мире,
отбор не ведет, следовательно, к направленному изменению вида в целом.
Микроэволюция, как сейчас принято называть эволюционные
преобразования в пределах вида, не переходит в макроэволюцию, т. е. в
эволюционные изменения надвидового уровня.
Современное состояние проблемы отбора в человеческом обществе
подтверждает прозорливость высказываний К. Маркса и Ф. Энгельса о
соотношении биологического и социального у человека, о роли
биологической организации людей в их истории. Более того, эти высказывания
и сейчас дают возможность занять правильные теоретические позиции в
этом важнейшем вопросе и критически отнестись к тем концепциям,
в которых полностью отрицается роль главнейшей из биологических
закономерностей — отбора в человеческом обществе.
Трудовая теория антропогенеза обстоятельно изложена Ф. Энгельсом
в специальной работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в
человека». Данная работа неоднократно привлекала внимание антропо-
7

логов. Она оказала большое влияние на разработку теоретических
проблем антропологической науки, в первую очередь в области
антропогенеза 13. В этом очерке я остановлюсь лишь на некоторых
принципиальных моментах этой широко известной теории.
Ф. Энгельс наметил определенную последовательность в развитии
органов человеческого тела, игравших наибольшую роль в выделении
человека из животного мира и в его эволюции. Следует подчеркнуть, что эта
последовательность была намечена теоретически, так как в 1876 г.,
когда была написана работа Ф. Энгельса «Роль труда в процессе
превращения обезьяны в человека», не было известно почти никаких ископаемых
находок, которые помогли бы реконструировать процесс антропогенеза.
Однако сила теоретического анализа в данном случае оказалась
достаточной, чтобы получить картину, как показали более поздние палеоантро-
пологические открытия, вполне адекватную действительности.
Ф. Энгельс, имея в виду формирование прямой походки, или, как
сейчас в специальной литературе принято говорить, ортоградности, т. е.
передвижение в выпрямленном положении, пишет о том, что «этим был
сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку» 14.
Выделение основной мысли этой фразы курсивом подчеркивает
исключительное значение, которое Энгельс придавал прямохождению как первому и
главному шагу на пути к очеловечению. При прямой походке рука
освободилась для трудовых операций, и именно с этого момента началась ее
бурная эволюция на пути все более совершенного приспособления к
трудовым операциям, на пути формирования все более совершенного
органа труда. Ф. Энгельс тщательным образом прослеживает эту
эволюцию. При этом он опирается не на неизвестный в то время палеоантр'4
пологический, а на сравнительно-анатомический материал. Только после
выработки прямохождения и образования подвижной и способной к
трудовым операциям, подлинно человеческой руки, по мысли Энгельса,
«мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который
при всем своем сходстве с обезьяньим далеко превосходит его по
величине и совершенству» 15. Таким образом, три перечисленные
фундаментальные характеристики физического типа человека, отличающие
его в первую очередь от животных, образовались не единовременно,
а одна за другой. Такова одна из основных идей, проходящих через всю
рассматриваемую работу Ф. Энгельса.
Названные признаки получили в последние годы в антропологии
наименование гоминоидной или гоминидной триады. Последнее
наименование лучше, так как речь идет именно о человеческих, а не о
человекоподобных морфологических свойствах. Находки костных остатков
ископаемых людей на разных материках Старого Света и в Африке
продемонстрировали конкретные пути и темпы формирования гоминидной
триады, а самое главное — выявили ту же последовательность в
появлении и развитии признаков гоминидной триады, которая была
теоретически намечена Ф. Энгельсом. Не имея возможности остановиться на всем
круге относящихся сюда вопросов, укажу основные 16. У ранних
представителей семейства гоминид — австралопитеков, куда, очевидно,
следует относить и презинджантропа, прямохождение было вполне
отчетливым, но пропорции кисти заметно отличались от современных, в частности
был мало развит первый луч. Укороченность первого луча, несомненно,
снижала силу захвата и препятствовала полноценному использованию
руки как органа труда. Кисть архантропов — питекантропов и
синантропов — представлена жалкими фрагментами, но стабильная форма

нижпепалеолитических орудий сама по себе свидетельствует об
усовершенствовании кисти. Наконец, мозг достигает размеров мозга
современного человека на стадии неандертальца, а вполне современную структуру
приобретает еще позже, на стадии перехода от неандертальца к человеку
современного вида.
Таким образом, новейшие палеоантропологические данные находятся
в полном согласии с трудовой теорией антропогенеза, с намеченной
Ф. Энгельсом периодизацией появления и формирования в
антропогенезе специфически человеческих черт. Но эвристическая сила трудовой
теории антропогенеза не только в этом. Как и в проблеме соотношения
биологического и социального у человека, концепция Ф. Энгельса не
только объясняет эмпирические факты, не только безболезненно
включает в себя результаты новых исследований, но и указывает путь
дальнейших теоретических поисков, устанавливает критерии для оценки тех или
иных теоретических взглядов, помогает отделить перспективные
гипотезы от теоретически бесплодных или сомнительных. Ф. Энгельс
убедительно обосновал тезис о том, что становление истинно человеческой
сущности, формирование человека разумного происходили под постоянным
решающим воздействием труда, но медленно и постепенно, и заняли
громадный отрезок времени. Этот период, теперь реконструируемый на
основании ископаемых находок, равен почти 3—4 млн лет. С этой точки
зрения малоперспективными для дальнейшей разработки выглядят
распространенные раньше в нашей литературе гипотезы о возникновении
всей совокупности человеческих свойств в нижнем палеолите и о
доведении животнообразного состояния вплоть до появления современного
человека.
Касаясь вопроса о формах поведения обезьян, давших начало той
ветви, которая ведет к человеку, Ф. Энгельс писал: «Наши
обезьяноподобные предки, как уже сказано, были общественными животными;
вполне очевидно, что нельзя выводить происхождение человека, этого
наиболее общественного из всех животных, от необщественных
ближайших предков» 17. Аналогичная мысль в еще более отчетливой форме
выражена в известном письме Ф. Энгельса к П. Л. Лаврову от 12—
17 ноября 1875 г.: «Но, с другой стороны, я не могу согласиться с вами,
что „борьба всех против всех'4 была первой фазой человеческого развития.
По моему мнению, общественный инстинкт был одним из важнейших
рычагов развития человека из обезьяны. Первые люди, вероятно, жили
стадами, и насколько наш взгляд может проникнуть в глубь веков, мы
находим, что так это и было» 18. Огромное количество наблюдений над
жизнью обезьян в зоопарках, в специальных питомниках, а также на
воле подтвердило эту точку зрения. Исключений нет, а следовательно, нет
и оснований для сомнений в общественной природе вымерших исходных
форм, давших начало семейству гоминид. Косвенно подтверждает это и
гипотетически реконструируемый образ жизни австралопитеков 19.
Несмотря на обилие наблюдений над стадной жизнью современных
приматов, в нашем распоряжении нет пока надежного критерия для
экстраполяции полученных данных на ископаемые формы, как нет и
непосредственных материалов, которые позволили бы реконструировать образ
жизни этих ископаемых форм, давших начало гоминидам. Поэтому пока
не существует однозначного их истолкования. В качестве исходной
формы стадных взаимоотношений, послужившей основой для возникновения
первобытного стада и затем родовой организации, фигурируют стада с
доминированием самцов и так называемой гаремной семьей или стада
9

без доминирования мужского пола 20. Однако при любой реконструкции
следует учитывать приведенные фундаментальные указания Ф. Энгельса
на общественный характер жизни даже у самых ранних
предшественников человека.
Проблема возникновения мышления и языка в целом далеко выходит
за рамки антропологической тематики, но конкретная информация о
первых этапах их развития, получаемая в результате изучения костных
остатков ископаемых людей, дает возможность на данном этапе хотя бы
гипотетически реконструировать основные стадии формирования
подлинно человеческой речи и сознания. Антропологи не раз
предпринимали попытки в этом направлении 21. Кардинально важным в связи с
подобной реконструкцией является впервые разработанное в «Немецкой
идеологии» и затем развернутое в ряде других трудов К. Маркса и
Ф. Энгельса, особенно в «Роли труда в процессе превращения обезьяны
в человека», представление о возникновении мышления и речи как
следствии общественной организации древнейших человеческих
коллективов, следствии самого факта коллективной жизни ископаемых гоминид.
Отсюда легко сделать вывод, что преобразование мозга, усложнение
мышления и усовершенствование речи непосредственно связаны с развитием
социальных форм жизни на протяжении всей истории первобытного
общества, а строго говоря — и на протяжении всей истории человечества.
Между тем это теоретическое положение К. Маркса и Ф. Энгельса пока
слабо реализуется при разработке эмпирических данных и конкретном
сопоставлении стадий развития общественной организации и всех
социальных форм жизни, с одной стороны, и этапов развития мышления и
языка — с другой. Можно назвать лишь отдельные и очень общие попытки22.
Одним из частных выводов из трудовой теории антропогенеза является
мысль об исключительной роли огня и употребления мясной пищи.
Обработка мяса с помощью огня увеличила усвояемость пищи и тем самым
повлияла на изменение обмена веществ в человеческом организме.
Соответствующие разделы работы Ф. Энгельса «Роль труда в процессе
превращения обезьяны в человека» неоднократно истолковывались, особенно
при господстве догматизма в биологии, как свидетельство того, что
Ф. Энгельс разделял ламарковский принцип непосредственного влияния
среды на организм. Такой упрощенной трактовке противостоят
высказывания Ф. Энгельса в книге «Анти-Дюринг», где он, подчеркивая
бессмертные заслуги Ж. Ламарка перед биологией, пишет в то же время, что
колоссальное накопление нового фактического материала вполне
закономерно вызывает отход от устаревших взглядов 23.
Химизм пищи и химизм среды жизни в целом бесспорно влияют на
химию организма, но влияние это осуществляется и осуществлялось в
той мере, в какой это можно проследить, через отбор24. Для периода
становления человека это тем более вероятно. Поэтому попытка
установления прямой связи молекулярных наследственных структур (ДНК и
РНК) с изменением химизма организма вследствие введения мясной
пищи кажется мне преждевременной25. На повестке дня — задача
проследить, как менялась биохимия человеческого организма в процессе
эволюции в приспособлении к химической динамике среды жизни
посредством отбора.
Таким образом, трудовая теория антропогенеза и сейчас служит
стимулом поиска новых путей исследования и чрезвычайно перспективных
теоретических и экспериментальных разработок. В. В. Гинзбург в
упомянутой выше статье совершенно правильно отметил, что если Ч. Дар-
10

вину (следует, конечно, добавить и его последователей — Т. Гексли и
К. Фогта) принадлежит честь доказательства животного происхождения
человека, то Ф. Энгельс с непревзойденной глубиной разработал
проблему его становления.
Значительный интерес проявлял он и к частным проблемам
антропологической науки и широко использовал в сопоставлении с историко-
этнологическими материалами накопленные специалистами данные для
восстановления древнейшего прошлого народов и их генетических связей.
Свидетельством этого интереса к антропологической литературе
являются две работы Ф. Энгельса, посвященные древней истории европейских
народов,— «Древняя Ирландия» и «К истории древних германцев». В
начале первой из них Ф. Энгельс дает характеристику источников,
доступных в его время и пригодных для реконструкции древнего прошлого
ирландского народа. Среди прочих данных упоминаются им и
антропологические. Используя средневековые хроники, Ф. Энгельс тщательно
выбрал из них свидетельства о светловолосости кельтского населения
Ирландии уже в эпоху средневековья. Он учел также сообщенные и
интерпретированные Т. Гексли сведения о темнопигментированном элементе в
составе ирландцев, которые были обнародованы в публичной лекции,
состоявшейся в Манчестере 9 января 1880 г. Т. Гексли толкует этот
элемент как реликтовый остаток какой-то баскской примеси, и Ф. Энгельс
присоединяется к нему.
Знаменателен вывод, который заключает изложение
антропологических данных в работе «Древняя Ирландия»: «Однако к тому времени,
когда о появлении ирландцев в истории можно говорить с
определенностью, они уже стали однородным, говорящим на кельтском языке
народом, и мы с тех пор нигде больше не находим чужеземных элементов,
за исключением захваченных на войне или купленных рабов, по
большей части англосаксов»26. Примечательность этого вывода состоит в
том, что Ф. Энгельс интуитивно, имея в своем распоряжении лишь
отрывочные сведения о вариациях физического типа ирландского народа,
предвосхитил представление об антропологическом единстве ирландцев.
Современная антропологическая съемка территории Ирландии,
результаты которой были опубликованы уже в середине нашего столетия,
выявила и документально подтвердила это единство 27, а заодно показала, что
взаимодействие субстрата и суперстрата в сложении ирландского народа
было процессом активным и длительным. Именно это и имело своим
следствием антропологическую гомогенность.
На первых страницах работы «К истории древних германцев» Ф.
Энгельс, реконструируя историко-этнологическую ситуацию в Центральной
Европе перед появлением германских племен, уделяет большое внимание
археологии и палеоантропологии, так как именно эти науки при
отсутствии письменных источников давали ему необходимую информацию.
Методологическому и методическому значению этой работы Ф. Энгельса для
изучения древней истории Европы посвящена специальная статья 2\
Содержащийся в ней тезис о том, что Ф. Энгельс выступает в работе о
германцах как квалифицированный специалист в области первобытной
истории Европы, можно подтвердить и наблюдениями над способами
использования им антропологических данных о древнейшем, догерман-
ском европейском населении.
Отказавшись от определенных высказываний по поводу физического
облика нижнепалеолитического населения Европы ввиду
фрагментарности находок, Ф. Энгельс при рассмотрении верхнепалеолитических людей
11

опирается уже на более определенный и более разнообразный материал.
К 1881 — 1882 гг., когда была написана работа «К истории древних
германцев», в Европе уже было открыто несколько скелетов
верхнепалеолитического населения. Некоторые элементы его культуры сближались с
эскимосами. В полном соответствии с уровнем науки своего времени
Ф. Энгельс считал, что эти элементы появились в Центральной Европе
с северо-востока. Изменение климата Европы на протяжении
четвертичного периода, смена теплого климата на более холодный при переходе от
нижнего палеолита к верхнему были доказаны уже в нашем столетии 29.
Переходя к населению эпохи неолита и бронзы, Ф. Энгельс широко
использует результаты палеоантропологических исследований Р. Вирхо-
ва и Г. Шафхаузена. Энгельс сделал попытку определить этническую
принадлежность неолитического населения; он высказывает
предположение, что современным реликтом этого населения являются баски и что,
следовательно, оно говорило на доиндоевропейских языках.
Многочисленные исследования подтвердили факт сравнительно позднего
проникновения индоевропейцев на Европейский материк 30. Что касается
известного морфологического своеобразия ряда находок по Рейну, то Ф. Энгельс
сочувственно цитирует мнение Г. Шафхаузена о восточном
происхождении представленного этими находками населения. И этот вывод
подтверждается современными данными: результаты проведенных уже в
последние десятилетия исследований как палеоантропологии, так и ныне
живущего населения Центральной Европы показали возможное наличие
элементов восточного происхождения, которые истолковываются иногда
как свидетельство древней монголоидной примеси 31.
Оценивая генетическую связь населения эпохи неолита и бронзы с
современным, Ф. Энгельс подчеркивает ту большую роль, которую
сыграло древнее население в сложении современного, несмотря на
проникновение на данную территорию племен кельтского и германского
происхождения. Он пишет: «Кельтское переселение лишь частично
вытеснило оказавшихся на его пути обитателей страны; особенно в Южной и
Западной Галлии последние и тогда еще составляли большую часть
населения, хотя и на положении угнетенной расы, и передали по
наследству современному населению строение своего тела» 32. Таким образом,
и в данном случае подчеркнуты неравномерность процесса этногенеза,
отсутствие параллелизма в расогенетических и языковых процессах,
сохранение субстратных явлений в физическом типе уже после
установления господства германских языков.
Итак, Ф. Энгельс широко и всесторонне использовал
антропологические данные, когда они могли помочь ему реконструировать события
далекого исторического прошлого, относящиеся к эпохе бесписьменной
истории человечества. Применяя антропологические материалы в этногенети-
ческих исследованиях, он отметил ряд важных моментов, имеющих
принципиальное значение. Сам факт возможности этногенетического
истолкования палеоантропологических материалов был новостью во второй
половине прошлого века. Ф. Энгельс реконструировал с их помощью
субстратные реликтовые явления в антропологическом составе
современных народов, показал несовпадение линий генетических связей,
восстанавливаемых лингвистическими исследованиями и при изучении расовой
принадлежности, что является следствием несовпадения расы и языка.
Поэтому этногенетические исследования Ф. Энгельса имеют
значительный теоретический интерес и в этой специальной области исторической
антропологии.
12

Резюмируя все изложенное, мы можем сказать, что не только
«Диалектика природы» Ф. Энгельса и в первую очередь фрагмент ее «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека», неоднократно
привлекавший внимание антропологов, но и «Немецкая идеология»,
написанная Ф. Энгельсом совместно с К. Марксом, а также этногенетические
труды Ф. Энгельса содержат множество идей, представляющих
значительную ценность для разработки методологических основ
антропологической науки. Вклад Ф. Энгельса в построение теории антропологии не
исчерпывается бесспорной и общепризнанной заслугой создания трудовой
теории антропогенеза, но состоит также в установлении контуров и
взаимных границ биологических и социальных законов в истории общества
и в разработке путей использования результатов антропологических
исследований в качестве источника этногенетической и, в более широком
смысле слова, исторической информации.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 19.
2 Там же. Т. 23. С. 521.
3 Там же. Т. 3. С. 19. Вторая фраза приведенной цитаты в рукописи Энгельса
перечеркнута.
4 Там же. С. 29.
5 См., напр.: Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1960.
September; Idem. Mankind evolving. The evolution of the species. New Haven; L., 1962.
8 Wiercinsky A. Zagadnienie tempa ewoljucji cech kraniometrycznych u Hominidae//
Kosmos A (PRL). 1956. Rok. 5. S. 4; Волянский Н. Некоторые проблемы механизма
и факторов эволюции человека//Вопр. антропологии. 1957. № 6; Idem. Przebieg i
ewolucji czlowieka//Kosmos A (PRL). 1957. Rok. 6. S. 4.
7 Впервые, насколько мне известно, на это указал Я. Я. Рогинский. См.: Рогин~
ский Я. Я. Выступление на совещании, посвященном проблеме происхождения
Homo sapiens//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 9.
8 См. об этом: Алексеев В. А. Некоторые проблемы антропогенеза//Вопр.
философии. 1959. № 11.
9 Один из обзоров: Vogel F. Anthropological implication of the relationship between
ABO blood groups and infections // Proc. VIII Intern. Congr. Anthropol. and Ethnol.
Sci. Tokyo, 1968. Vol. 1.
10 См., напр.: Эфроимсон В. П. Управляющие механизмы возникновения антител в
свете данных генетики иммунитета и биохимии аномальных гемоглобинов
человека // Проблемы кибернетики. М., 1961. Вып. 6.
41 Обзор данных и гипотез см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую генетику.
М., 1968.
12 Первый набросок теории см.: Шмальгаузен И. И. Стабилизирующий отбор и его
место среди факторов эволюции//Журн. общ. биологии. 1941. Т. 2, № 3. Полное
изложение см. в кн.: Шмальгаузен И. И. Факторы эволюции (теория
стабилизирующего отбора). М.; Л., 1946; 2-е изд. М., 1968.
13 См., напр.: Гинзбург В. В. Энгельс и антропология // Природа. 1946. № 4.
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 486.
15 Там же. С. 490.
46 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Возникновение человека и общества //
Первобытное общество. М., 1975.
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 488-490.
18 Там же. Т. 34. С. 168.
19 Ему посвящена огромная литература. Один из полных обзоров: Brain С. Some
aspects of the South african auslralopitnecines sites and their bone
accumulations//Early hominids of Africa. N. Y., 1978.
20 Обзор данных и гипотез см.: Файнберг Л. А. У истоков социогенеза. От стада
обезьян к общине древних людей. М., 1980.
21 См., напр: Бунак В. В. Происхождение речи по данным
антропологии//Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 16); Он же. Речь и интеллект, стадии их развития в ант-
13

ропогенезе // Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. (Тр. Ин-
та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92).
22 Кочеткова В. И. Эволюция мозга в связи с прогрессом материальной культуры//
У историков человечества. М., 1964; Она же. Основные этапы эволюции мозга и
материальной культуры древних людей // Вопр. антропологии. 1967. Вып. 26.
Теоретическое указание на зависимость усложнения конструктивных форм языка от
развития техники см.: Абаев В. И. Язык как идеология и язык как техника//Язык
и мышление. Л., 1934. Т. 2.
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 74.
24 См., напр.: Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Он же.
Географические очаги формирования человеческих рас. М., 1985.
25 Гохман И. Я. Проблемы антропогенеза в трудах классиков марксизма и
современная антропология//Тез. докл. годичной науч. сес. Ленингр. отд-ния Ин-та
этнографии АН СССР, май 1968 г. Л., 1968.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 511.
27 Hooton A., Dupertius С. The physical anthropology of Ireland//Pap. Peabody Mus»
Archaeol. and ethnol. Cambridge (Mass.), 1955. Vol. 30.
28 Клейн Л. С. Фридрих Энгельс как исследователь раннегерманского общества//
Сов. этнография. 1970. № 5.
29 Историю представлений о климате четвертичного периода, изложенную с разных
позиций, см.: Пидопличко И. Г. О ледниковом периоде. Киев, 1946. Вып. 1;
Флинт Р. Ледники и палеогеография плейстоцена. М., 1963.
80 Обзор данных о субстратных явлениях в индоевропейских языках см.: Шишма-
рев В. Ф. Очерки по истории языков Испании. М.; Л., 1941; Георгиев В.
Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958; Нерознак В. П.
Палеобалканские языки. М., 1978.
81 Чебоксаров Н. Н. Монголоидные элементы в населении Центральной Европы//
Материалы по антропологии Восточной Европы. М., 1941. (Учен. зап. МГУ;
Вып. 63).
82 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 445-446.
АНТРОПОЛОГИЯ:
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
ИССЛЕДОВАНИЙ
РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ НАУКИ
Из всех областей антропологической науки антропогенез привлекает
внимание и специалистов, и рядовых читателей, интересующихся
философскими проблемами мироздания. Широко распространенное представление
об антропогенезе как о науке, не имеющей перспективы (Ч. Дарвин
доказал происхождение человека от обезьяны, Ф. Энгельс доказал, что
оно осуществилось под влиянием труда, что же исследовать дальше?) г
опровергается простым сравнением книги Дарвина «Происхождение
человека и половой отбор», изданной в 1871 г., с любой
современной книгой на эту тему'. Среди многочисленных ископаемых приматов
открыты формы, наиболее близкие к человеку, выявлены этапы его
формирования, установлена точная хронология этих этапов, получены
сведения о наличии нескольких тупиковых ветвей, развивавшихся
параллельно с главным, магистральным направлением человеческой эволюции, на
по тем или иным причинам вымерших, нарисована картина
сравнительно-анатомического совершенствования отдельных органов и систем
человеческого тела, вскрыты движущие силы и закономерности эволюции
человека. Интерес к этой области остается огромным, в нем отражена
извечное стремление людей к неожиданным открытиям и новому знанию.
В ответ на спрос растет и предложение — общие вопросы происхож-
14

дения человека постоянно освещаются не только в статьях, но и в
книгах популярного характера. Они выходят с малыми интервалами и, как
правило, чутко реагируют на новые находки и изменения в трактовке
того или иного вопроса.
На протяжении последних 20 лет мы были свидетелями
кардинального изменения во взглядах на древность человеческого рода, прародину
человечества и ранние этапы очеловечения, связанного с сенсационными
находками в Восточной Африке. Если считать началом подлинно
человеческого общества изготовление орудий труда, то возраст человечества
€ этими находками увеличился более чем втрое. Останки ископаемых
предков человека, обнаруженные в Африке, заставили именно ее считать
тем континентом, на котором впервые произошло выделение человека из
животного мира. Находки вынудили отказаться от концепции «мозгового
Рубикона», согласно которой мозг испытал значительное увеличение и
усложнение своей структуры при переходе к трудовой деятельности.
В качестве такого «рубикона» служил объем мозга в 800 см3.
Оказалось, что при объеме мозга, ненамного превышающем 600 см3, предок
современного человека смог перейти к изготовлению простейших орудий,
уже будучи прямоходящим существом со свободной верхней конечностью,
ъ противопоставляющимся большим пальцем 2. Наметилась определенная
последовательность в формировании так называемой гоминидной триады.
Тесное переплетение антропологических с популяционно-генетически-
ми, физиологическими, медико-географическими исследованиями
способствовало накоплению множества фактов о самом активном влиянии
жизненной среды (географической оболочки и биосферы) на организм
человека и о роли этого влияния в расовой и популяционной
дифференциации и динамике. Антропологи вскрыли и проследили в деталях многие
механизмы поведения организма человека в зависимости от
наследственных факторов, естественного отбора, популяционной структуры
человечества и средовых воздействий. Однако вся эта громадная по объему,
по результатам и по значению для смежных дисциплин работа остается
малоизвестной широким кругам читателей-неспециалистов, так как она
пока редко освещается на страницах популярных изданий, возможно,
из-за нетрадиционности тематики и малой активности самих
антропологов.
После открытия К. Ландштейнером в 1900 г. четырех групп крови
у человека прошло более 20 лет, прежде чем было осознано
исключительное значение этого открытия для антропологии. В 1919 г. вышла статья
Л. Гиршфельда о различной частоте групп крови у разных народов, что
послужило толчком к развитию антропологической серологии, изучающей
распределение групп крови у представителей разных рас и народов.
Группы крови иногда называют эритроцитарными факторами крови.
Их химическая структура до сих пор остается не вполне ясной.
Считают, что это полисахариды, находящиеся на поверхности красных
кровяных телец — эритроцитов. Они создают специфическую для каждого
организма внутреннюю биохимическую среду, имеют решающее значение
при переливании крови, частично обусловливают избирательную
устойчивость ко многим заболеваниям, поскольку выражают глубинные
физиологические реакции именно данного организма, а их частота в
популяции — групповую физиологическую специфику. Изучение групп крови
у представителей разных рас и народов ознаменовало, следовательно,
начало нового направления антропологических исследований —
физиологической антропологии.
15

Антропология на протяжении многих десятилетий была почти
полностью морфологической наукой и пользовалась морфологическими
методами. В центре внимания антропологов стояла форма, структура, по
сочетанию и числу структурных элементов выделялись конституционные
и расовые типы земли. То, что это не только разные формы, но и разные
функциональные системы, что физиология негра, живущего в тропиках,
отличается в каких-то интимных процессах от физиологии эскимоса,
живущего за Полярным кругом, что носитель пикнической конституции
имеет особый обмен веществ в сравнении с астеником, угадывалось
интуитивно многими крупнейшими антропологами прошлого века,
например П. Брока или И. И. Мечниковым, но для подтверждения этих
гениальных догадок не было данных. После изучения распределения
частоты групп крови во многих тысячах популяций земного шара
антропология перестала быть только морфологической наукой и превратилась
в науку морфофизиологическую, исследующую не только форму, но и
функции на уровне отдельного организма и на популяционном уровне.
Четырьмя группами крови, открытыми К. Ландштейнером, не
исчерпывается серологическое разнообразие человечества. Сейчас открыто
более двух десятков систем и более пятидесяти факторов внутри их.
Не все они одинаково важны в функциональном отношении, многие
встречаются редко и поэтому слабо изучены. Однако ясно, что
поверхность эритроцитов представляет собой поле сложнейших биохимических
реакций, ответственных за многие важные физиологические особенности
человеческого организма. При переливании неподходящей группы крови
могут возникать тяжелые осложнения со смертельным исходом; анемия,
если супруги несовместимы по одному из факторов системы резус,
опасна для матери и новорожденного. Роль других кровяных факторов
пока мало исследована, поэтому возможны новые неожиданные открытия.
Физиологическая антропология не исчерпывается изучением групп
крови. Строение белков сыворотки крови не менее сложно. Были
открыты три формы белков — гамма-глобулины, гаптоглобины и трансфери-
ны — со своими особыми функциями каждая, а главное — с особыми
фракциями, напоминающими по физиологической активности группы
крови3. Гемоглобин, ответственный за дыхательную функцию крови
(перенос кислорода по кровяному руслу), имеет, помимо нормальной
формы, еще несколько аномальных. Аномальные формы гемоглобина
распространены преимущественно в тропическом поясе, что вызвано, по-
видимому, их высокой устойчивостью к инфекциям, в частности к
малярии 4. Все человеческие популяции различаются по числу входящих в их
состав людей, ощущающих вкус особого вещества — фенилтиокарба-
мида 5. Появились данные об аналогичной дифференциации рас и
народов по ферментной активности, составу ушной серы и т. д. Сфера
физиологической антропологии, следовательно, широка и разнообразна.
Чрезвычайно перспективным оказалось также использование рент-
генофотометрии. Рентгенофотометрическая методика была приспособлена
для определения содержания минеральных веществ в костях in vivo,
т. е. у живого человека, в полевых условиях. Она позволила получить
данные о процессах минерального обмена в разных популяциях.
Содержание минералов в скелете прямо зависит от содержания их в пище и
окружающей среде, представляет собой еще одну нить, связывающую
человека с природой 6.
16

ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
Как это на первый взгляд ни парадоксально, именно физиолого-антропо-
логические исследования связали антропологию и генетику. Совершенно
очевидно, что дети похожи на родителей больше, чем на чужих людей,
что человек сохраняет свои расовые признаки, переселившись в другую
страну, что у негра рождается негр, а у монгола — монгол. Из этих
фактов любой человек может сделать вывод, что внешние особенности
человеческого организма, в том числе и расовые признаки, не приобретены
в процессе жизни данного человека, а получены им по наследству от
предшествующего поколения. Но дальше житейских наблюдений и
общего вывода о наследственной природе внешних форм и структуры
человеческого тела, сделанного еще в прошлом веке, дело не пошло: слишком
сложными оказались пути передачи по наследству этих признаков, их
невозможно было уложить в простые законы менделевской
наследственности.
Существенный шаг вперед был сделан после появления гипотезы
полимерии, сформулированной шведским генетиком Г. Нильсоном-Эле.
Согласно ей, подавляющее большинство морфологических признаков
определяется в своей наследственной передаче многими генами, каждый
из которых действует на признак сравнительно слабо. Действие всех
таких генов равновелико, аддитивно, т. е. суммируется. Признак в
конечном итоге и формируется как результат такой суммарной реакции всех
управляющих его наследственной передачей генов. Чем больше генов
детерминируют наследственно признак, тем труднее уловить в его
вариациях простые менделевские отношения. Гипотеза полимерии,
множественности наследственных задатков, для многих признаков потребовала
при своей практической реализации разработки довольно сложного
математического аппарата. Применение его в отдельных случаях дало
возможность конкретно решить вопрос о числе генов, контролирующих
признак, но такое решение не всегда можно найти. Поэтому гипотеза
полимерии подвергается до сих пор критике, поскольку значительно упрощает
действительность: гены часто взаимодействуют аддитивно, давая
суммарный эффект, но сами они в своей функциональной силе неравновелики.
Это общее представление не превратилось, однако, еще в законченную
гипотезу и не может быть противопоставлено гипотезе полимерии,
которая остается пока единственной удовлетворительно объясняющей
наследование морфологических особенностей.
Физиологическая антропология сразу преодолела все трудности, с
которыми сталкивалась классическая антропология, и не потому, что она
располагала более мощной методикой, а просто в силу иного характера
признаков, с которыми имела дело. Уже первые посемейные наблюдения
над наследованием групп крови и белков сыворотки показали, что законы
их наследственной передачи сравнительно просты: система АВО
обусловливается, например, тремя генами или тремя аллельными формами
одного гена (для выбора между двумя этими возможностями нет данных и в
распоряжении современной науки), две из которых кодоминантны, одна
рецессивна. Другие системы групповых факторов крови детерминируются
чаще всего двумя генами или двумя аллельными формами одного гена.
Такой тип наследования проявляется и в наследственной передаче
белков сыворотки крови — гаптоглобинов, и в наследственной
детерминации вкусовой чувствительности к фенилтиокарбамиду. Правда, для
многих систем, например системы резус, или для гамма-глобулинов законы
17

их наследования сложнее: они детерминируются несколькими генами,
но все равно число этих генов ограниченно и поддается учету.
Для таких признаков, как степень минерализации костяка и вообще
минеральный обмен, законы наследственной передачи не установлены в
силу сложности самих признаков, но есть основание думать, что они
носят тот же характер, что и законы наследования морфологических
признаков. Различные градации минерализации связаны одна с другой
непрерывными переходами, образуют так называемую трансгрессивную или
непрерывную изменчивость, и, следовательно, минерализация полимерна
по своей наследственной природе. Но в целом болыпинсто признаков,
с которыми имеет дело физиологическая антропология, отличаются
сравнительно простой наследственной структурой и пригодны для
генетического анализа. Это обстоятельство способствовало стыковке
антропологических исследований с популяционно-генетическими через
физиологическую антропологию.
ПОПУЛЯЦИОННЫЙ ПОДХОД
Интенсивная работа в области популяционной структуры рас и видов
растений и животных, проводившаяся во многих странах, привела к
перестройке концепции вида, к замене прежних классических
представлений теорией политипического сложного вида, вида, по выражению
Н. И. Вавилова, как системы форм. Вид при таком подходе не потерял
своей географической и даже морфологической специфики, но перестал
быть элементарной единицей эволюции. Единицей стала популяция,
группа особей, связанных более тесным родством в системе вида или
потенциально стремящихся к родству (большая вероятность
скрещиваний внутри такой группы, чем за ее пределами). В настоящее время по-
пуляционная структура изучена достаточно хорошо для многих видов,
а в эволюционной биологии возник новый раздел, трактующий теорию
популяций.
В антропологии необходимость популяционного подхода интуитивно
ощущалась давно, но последовательное введение его затруднялось
многими специфическими трудностями: сложностью и подвижностью
популяционной структуры, наличием специфических для человека
генетических барьеров социального характера, сложностью и разнонаправлен-
ностью (в генетическом отношении) брачной структуры, проницаемостью
всех генетических барьеров. Но на протяжении последних десятилетий
трудности введения популяционного подхода в антропологическое
исследование постепенно преодолеваются, и он стал основным при
рассмотрении антропологического состава земного шара. Во многих районах
определена численность, а частично и иерархия популяций, получаемая
информация о вариациях морфологических и физиологических признаков
непременно привязывается к популяциям и рассматривается под углом
зрения внутрипопуляционной структуры — родственных
взаимоотношений, которые объясняют концентрацию частот генов по мономерным
признакам и законы внутрипопуляционного распределения полимерных
признаков. Антропологический анализ становится автоматически
генетическим, а так как биология человека известна, пожалуй, лучше, чем любого
другого из ныне существующих видов, то многие антропологические
наблюдения становятся модельными в общей биологии. К их числу
относятся изучение интенсивности генетико-автоматических процессов в
изолированных популяциях, поведение генов на окраинах ойкумены,
зависимость форм расообразования от характера концентрации генов и т. д.
18

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР И СОЦИАЛЬНЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ
Синтез физиологического, генетического и популяционного аспектов
исследований привел к обновлению методологической базы антропологии,
к отказу от многих концепций и традиционных взглядов, к новым
фундаментальным обобщениям, например к изменению во взглядах на роль
естественного отбора в человеческом обществе. Проблема эта пережила
много стадий в своем решении, обсуждалась с крайней остротой,
привлекая внимание людей, далеких от науки. Исключительная прогрессивность
основного труда Ч. Дарвина о происхождении человека состояла в том,
что он показал ограниченную роль естественного отбора в человеческом
обществе и полагал, что основную роль сыграл здесь половой отбор.
Труд Ч. Дарвина выгодно отличался от вышедших ранее книг Т. Гексли
и К. Фогта, в которых защищалось животное происхождение человека
на основе дарвинизма, но не обнаружена специфика процессов
антропогенеза. Однако осторожный подход Ч. Дарвина не был подхвачен его
последователями, в первую очередь Э. Геккелем, верившим в
непогрешимость и всеобщность дарвиновского учения, но не учитывавшим
ограничений, накладываемых на человека обществом. В 'докладах, статьях,
книгах он рассматривал происхождение многих сугубо человеческих
институтов сквозь призму установленных Ч. Дарвином закономерностей,
и в первую очередь сквозь призму естественного отбора. Неповинный в
создании концепций, абсолютизировавших роль естественного отбора в
человеческом обществе, Геккель породил, однако, целую плеяду
последователей, создавших и пропагандировавших социал-дарвинизм.
Увлечение социал-дарвинизмом могло бы быть приостановлено, если
бы труд Ф. Энгельса «Диалектика природы», в частности статья «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека», написанная в
1873—1876 гг., был сразу опубликован. Изложенная в этой главе
трудовая теория антропогенеза как раз и базировалась на ограничении
биологических и подчеркивании социальных закономерностей в эволюции
человека, прежде всего трудовой деятельности. Естественный отбор
ставился на подчиненное место и в процессе антропогенеза, и в человеческом
обществе вообще.
К сожалению, работа Энгельса увидела свет через 50 лет после
написания и поэтому не смогла повлиять на последователей
социал-дарвинизма. Это учение отпугивало многих откровенно шовинистической,
антигуманистической направленностью, но в той или иной мере
разделялось почти всеми крупными антропологами в конце XIX — начале
XX в. Казалось естественным, что человек — порождение животного
мира — подчиняется всем закономерностям, господствующим в этом
мире. Правда, человек породил культуру, которой у животных нет,
культура как будто развивается по своим законам, не имеющим отношения
к естественному отбору, но такие оговорки носили половинчатый
характер и ничего всерьез не меняли.
• Вульгарный социал-дарвинистский подход не удовлетворял ученых,
и на его фоне сформировалась концепция, согласно которой роль
естественного отбора должна быть ограничена лишь действием его на
физические особенности человека. Раз человек — в основе своей животное, то
морфология и физиология его определяются естественноисторическими
закономерностями, из которых отбор является главнейшей. Эта
концепция отличается научной строгостью и последовательностью и не имеет
ничего общего с социал-дарвинизмом. Она разделяется в настоящее вре-
19

мя всеми или почти всеми прогрессивными американскими и
западноевропейскими учеными. Естественно, что признание действия отбора
автоматически предопределяет ответ на вопрос о настоящей и будущей
эволюции человека: да, она идет сейчас, будет идти и в
дальнейшем, и современный вид человека уступит место другому, более
прогрессивному виду, сформирующемуся на его основе.
В советской антропологической литературе отмечено, что многие
социальные факторы смягчают действие естественного отбора. На этом
основании сформулирована концепция, согласно которой отбор действует
в человеческом обществе в ослабленном виде и потерял свою
формообразующую роль. Человек, пройдя через макроэволюцию, формирование
нового вида, вступил в период микроэволюции, когда изменения
кардинального характера проявляются только на уровне популяций. К
сожалению, эта концепция, разделяемая многими советскими антропологами
и философами, вульгаризирована в отдельных философских статьях,
в которых при прямом пренебрежении фактами вообще отрицался
естественный отбор в человеческом обществе.
Физиологические и генетические наблюдения позволили внести в эту
концепцию существенные добавления: были вскрыты процессы селекции,
идущие в человеческом обществе, и на конкретных примерах показана
их интенсивность. Процессы идут по группам крови системы АВО,
носители которых устойчивы или, наоборот, склонны к разным
заболеваниям—инфекционным (чума, оспа), раку желудка и
двенадцатиперстной кишки. Возможно, и другие группы крови также отражают
резистентность к различным заболеваниям. Наличие аномальных гемоглобинов
в тропической зоне, в частности так называемого гемоглобина S,
приводит в гомозиготной форме к тяжелой анемии со смертельным исходом
в раннем детстве. При такой ситуации ген аномального гемоглобина
должен был бы быстро исчезнуть, но он поддерживается на довольно
высоком уровне в своей концентрации из-за того, что гетерозигота, по-
видимому, более устойчива к широко распространенной в
тропических районах малярии, чем носитель нормального гемоглобина 7.
Это свидетельствует об активности процессов отбора в человеческом
обществе, о том, что отбор во многих случаях действует не менее
интенсивно, чем в мире животных. Однако отбор у человека действует в иной
форме. Человек практически единственный из космополитических видов,
заселяющих всю планету. Естественное разнообразие среды его жизни
дополняется искусственным — сложностью социальной среды, которую
создает общество. В этих условиях магистральное направление
естественного отбора, в котором осуществляется его действие по отношению ко
всем видам растений и животных, распадается на несколько
направлений. Это означает, что какая-то морфофизиологическая особенность,
полезная в одних случаях, становится безразличной или даже вредной
в других. Отбор выступает у человека не в виде катализатора развития,
а в виде дробителя. Стабилизирующая форма отбора, установленная
И. И. Шмальгаузеном, сменяется рассеивающей. Интенсивно идущий
отбор в человеческом обществе обеспечивает и усиливает не достигнутое
в ходе предшествующей эволюции биологическое единство
человеческого вида, а его разнообразие. А так как среда жизни людей чрезвычайно
нестабильна, подвижна, и направления действия отбора быстро меняются,
он не стимулирует единого эволюционного развития человека, не
приводит к видовой перестройке и, следовательно, к макроэволюции.
20

Велика также роль биологической адаптации у человека 8. В
изучении этой проблемы современная антропология тесно смыкается с
медицинской географией. Адаптивные приспособления проявляются ко
многим элементам среды: к элементам мертвой природы, к географической
оболочке в узком смысле слова и к биосфере. Климатическая и
природная зональность находит отражение в вариациях размеров и
пропорций тела, в пигментации, ширине носа. В тропическом поясе
сосредоточены популяции с такими особенностями, как темная пигментация,
широкий нос, долихоморфные (удлиненные) пропорции тела, в
умеренном и холодном поясах — с противоположными. При сопоставлении
антропологических особенностей эскимосов и огнеземельцев
предпринималась попытка доказать существование биполярных рас, таких
локальных расовых комбинаций, которые сходны и образовались под влиянием
приспособления к одинаковым условиям одного пояса в северном и
южном полушариях 9.
Адаптивные связи человечества с биосферой можно подразделить на
два канала — непосредственное влияние на человека и одновременно
частичная передача через нее влияния косной природы. Последний канал
назван трансмиссивной функцией биосферы. Непосредственное
формообразующее влияние биосферы на человеческий организм видно во многих
физиологических адаптациях, в разной иммунологической резистентности
расовых типов, в образовании многих их морфологических свойств хотя
бы частично в результате приспособления к пищевому режиму.
Трансмиссивная функция биосферы яснее всего выявляется в передаче через
биотический фактор недостатка или избытка микроэлементов, а также
в концентрации их в нормальных пределах. Минеральная насыщенность
скелета определяется путем рентгенофотометрии, находится в тесной
связи с соответствующими концентрациями микро- и макроэлементов в
природной среде. Через биотический пищевой фактор эти концентрации
отражаются и в формообразовании, влияя на рост и размеры головы.
Эти связи демонстрируют зависимость человеческого организма от
среды его жизни, сложность и разнообразие адаптивных приспособлений
к ней, роль этих приспособлений в расообразовании и дифференциации
популяций. Освоение ойкумены человеком и расселение его не были
безболезненным процессом, они сопровождались мучительной перестройкой
организма при соприкосновении с новыми, непривычными условиями.
Медицинская география, прогнозирующая вкупе с антропологией
перспективность заселения новых и слабо освоенных районов, базируется на
прошлом опыте биологической адаптации человечества, предотвращает
слишком сильный урон, который мог бы быть нанесен человеческому
организму незнакомыми условиями среды.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Проблема связи биологических и социальных общностей, географическое
совпадение границ рас и народов много десятилетий привлекают
внимание ученых. В XIX в. не видели разницы между расовой, этнической и
лингвистической классификациями человечества: многие антропологи
выделяли крупные расовые стволы по физическим признакам и мелкие
расовые подразделения по языковой принадлежности. Так появились
индоевропейская, славянская, германская, финская, тюркская и другие
«языковые» расы 10.
21

Антропологи третьего рейха, утверждая тождества расы и народа,
расы и языка, придавали решающее значение расовым моментам в
истории культуры. Однако практические действия немецких расистов
настолько подорвали веру в их теоретические взгляды, что многие
буржуазные ученые вообще стали отрицать наличие какой-либо связи между
расой и языком, расой и народом. Такой нигилизм привел к отрыву
антропологического исследования от исторического, отрицательно
сказался на развитии антропологии, лишив ее исторической перспективы.
В результате критики расистских сочинений немецких антропологов,
преодоления прямолинейного расизма и противостоявшего ему
легковесного нигилизма, конкретной исследовательской работы был
сформулирован принцип отсутствия причинной связи между расовыми и
этническими или языковыми общностями, но показана возможность использования
информации о первых для реконструкции вторых, открыт путь от
антропологических выводов к историческим реконструкциям. Расовые,
этнические и языковые общности формируются на определенных
территориях, которые, следовательно, служат связующим звеном между ними.
Тем не менее считалось, что географические границы всех этих явлений
не совпадают, что народ представлен несколькими самостоятельными
расовыми типами, а каждая раса охватывает несколько народов.
Такая точка зрения не могла объяснить многие факты. Общеизвестно
культурное и этническое своеобразие японцев. Но оно не ограничивается
языком и культурой, не менее своеобразны японцы и по своей
антропологической характеристикеи. Особое место в классификации народов
Кавказа занимают народы центральных предгорий Главного Кавказского
хребта — горные группы грузин, карачаевцы и балкарцы, осетины. Это
классические представители высокогорной культуры. Правда, говорят
осетины на одном из иранских языков, балкарцы и карачаевцы на одном
из тюркских языков, но есть веские основания полагать, что предки их
говорили на кавказских языках и переход их на тюркскую речь
произошел сравнительно недавно. И для центральнокавказских народов
характерна особая комбинация антропологических черт12. Таким образом,
существует немало случаев совпадения границ этнических и
антропологических общностей.
Объяснение этим случаям дает концепция модусов этногенеза,
согласно которой этнообразование происходит неодинаково, зависит от
конкретной исторической ситуации. Существует несколько типов
этногенеза 13. Популяционный подход значительно облегчает понимание этих
процессов. Если популяция или группа популяций длительное время
находится в условиях изоляции, в результате внутрипопуляционных
браков создается общность генофонда и формируется своеобразная
антропологическая комбинация и одновременно с этим интегрируются этнические
особенности — образуется свой диалект, складываются культурные
традиции, психический стереотип и этническое самосознание. Иная
историческая ситуация имеет место при миграциях, смешении, медленном
расселении. В этих условиях, как правило, не образуется совпадения границ
расовых комплексов и этнических образований. Совершенно особые
процессы имеют место в случае этнической, языковой и антропологической
непрерывности, при перекрывании друи другом брачных связей и
возможности установить различие лишь между удаленными друг от друга
культурными или языковыми явлениями и вариациями
антропологических признаков. Границы между близкими явлениями не
устанавливаются, и они незаметно переходят друг в друга, как и антропологические
22

вариации. В данном случае географическое совпадение
антропологических и этнических категорий фиксируется лишь в пределах всей
территории, где господствует этническая, языковая и антропологическая
непрерывность.
ОТ АНТРОПОЛОГИИ К ЭКЗОАНТРОПОЛОГИИ
Несколько слов в связи со всем сказанным о будущем физического типа
человека. Из теории рассеивающего отбора легко сделать вывод о
невозможности резкой перестройки физических особенностей современного
человека в будущем. Противоречие между стабильностью физического
облика человека и огромным потоком информации, который наваливается
на него, снимается гипотезой коллективного мозга. Согласно ей,
информация эта усваивается и перерабатывается не одним человеком, а
коллективами людей, численно все увеличивающимися: эта тривиальная
идея, увы, часто забывается. При постоянном совершенствовании
каналов информации и обучения можно надеяться, что человечество
коллективными усилиями справится с ней и в будущем, как оно справлялось
с ней в прошлом. Однако не следует забывать, что мнение об
относительной стабильности физического типа человека в будущем
представляет собой экстраполяцию на будущее данных, полученных при
изучении прошлой истории человечества. Такие экстраполяции часто бывают
ошибочны. Находящиеся в нашем распоряжении сведения об эволюции
мыслящих существ ограничены единичным примером нашей планеты.
Теоретические основы экзоантропологии совершенно не разработаны,
и в этом отношении антропологи далеко отстают от экзобиологов.
Теоретическая разработка этой проблематики с исчерпыванием, как сейчас
принято часто писать, пространства логических возможностей в данной
теме чрезвычайно перспективна.
1 См., напр.: Бунак В. В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция.
М., 1980; Wolpoff M. Paleoanthropology. N. Y., 1980; Lewin R. Human evolution: An
ill. introd. Oxford, 1984.
2 Обзор и анализ данных: Хрисанова Е. Н. Эволюционная морфология скелета
человека. М., 1978.
3 Спицын В. А. Полиморфизм ферментных и других белков крови и их значение при
решении ряда антропологических проблем // Морфология человека и животных.
Антропология. М., 1974. Т. 6.
4 Livingstone F. Abnormal hemoglobins in human populations. Chicago, 1967.
5 Накоплены обширные данные, к сожалению до сих пор не сведенные воедино.
Старая сводка: Schwidetzky /. Erganzte Karten fur Hautleistenmerkmale und PTC —
Schmeckfahigkeit//Homo. 1966. Bd. 17, H. 1.
6 Алексеева Т. И. Биогеохимия и проблемы антропологии//Современные задачи и
проблемы биогеохимии. М., 1979. (Тр. Биогеохим. лаб.; Т. 17).
7 См.: Эфроимсон В. П. Иммуногенетика. М., 1971.
8 Алексеева Г. И. Географическая среда и биология человека. М., 1977; Она же.
Адаптивные процессы в человеческих популяциях. М., 1986.
9 Алексеев В. П. Антропологическое своеобразие коренного населения Америки и
биополярные расы (о связи антропологии с географией) //От Аляски до Огненной
Земли. Мм 1967.
10 Историю разработки расовой квалификации см.: Schwidetzky I. Grundlagen der
Rassensystematik. Wien; Zurich, 1974.
11 Левин М. Г. Этническая антропология Японии. М., 1971.
12 См. об этом: Ч. 3. наст. кн.
13 Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.
23

ГОРИЗОНТЫ АНТРОПОЛОГИИ
АНТРОПОЛОГИЯ — МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Традиционное подразделение антропологической науки, особенно широко
распространенное в советской литературе, подразумевает выделение в ее
составе трех относительно самостоятельных областей — морфологии,
антропогенеза и расоведения. Предмет расоведения не нуждается в
специальном разъяснении — он ясен из самого названия; антропогенез —
огромная область проблем, связанных с биологическими аспектами
происхождения человека; морфология представляет собой учение о вариациях
строения отдельных органов человеческого тела, физическом развитии и
конституции человека. Отличие морфологии от анатомии заключается в
том, что анатома интересует норма, средний тип, антрополог же
занимается отклонениями от него, но отклонениями не патологического
характера, а нормальными вариациями, мерой изменчивости человеческого
организма. Анатом ищет в многообразии индивидуальных характеристик
общее, единое, антрополог, отвлекаясь от этого общего, изучает само
многообразие.
Из сказанного уже видно, /гго антропология — наука в первую
очередь морфологическая, т. е. наука о строении изучаехмых объектов, а не
об их функциональных свойствахГ^Старое деление всех биологических
наук на морфологию — науку о строении живых существ и
физиологию — науку об их функционировании, жизнедеятельности сейчас во
многом потеряло свое значение, слишком тесно переплелись собственно
морфологические исследования с функциональными. Но по традиции и
по соображениям удобства к нему часто прибегают до сих пор. Говоря о
антропологии как о морфологической науке, я употребляю термин
«морфология» в этом последнем смысле. Следовало бы, конечно, то, что в
антропологии называется морфологией, называть как-то по-другому, но этого
пока не сделано, и поэтому нужно помнить о многозначности термина.
Итак, антропология — наука морфологическая. Основной метод
исследования — выявление формы, структуры. Это — препарирование и
гистологические срезы, когда изучается строение внутренних органов
человеческого тела; измерение и описание, когда исследуется строение внешних
форм человеческого тела, скажем, расовые черты того или иного народа.
Поэтому, так же как микробиолога и гистолога представляют обычно за
микроскопом, энтомолога — с сачком, геолога — с кайлом, символом
работы антрополога на протяжении многих лет был, да и сейчас остается
циркуль. Чертеж циркуля помещается обычно на обложке всех книг по
методике антропологии. Однако символ этот давно устарел.
НОВЫЕ ВЕЯНИЯ
Антропология за последние 50 лет сначала медленно, а потом все
быстрее и быстрее стала перестраиваться, насыщаться физиологией,
морфологические методы в пределах антропологии стали терять свою монополию.
Это началось с 1918 г., с замечательного открытия Л. Гиршфельда, сде-
ганного им на Солоникском фронте. Производя переливание крови, он
заметил, что представители разных народов отличаются друг от друга
различным процентным соотношением известных тогда групп крови
системы АВО. С тех пор открыто около 30 независимых систем
эритроцитов крови, специфичных биохимически и передающихся по наследству.
24

То или иное процентное соотношение этих систем — такая же стойкая
биохимическая характеристика разных популяций, как и групповое
соотношение АВО. Также биохимически специфичными и наследственно
обусловленными оказались и белки сыворотки крови, типы гемоглобина,
ушная сера, отдельные вкусовые реакции. А определение всех этих
типов, как легко понять даже неспециалисту, невозможно с помощью
циркуля; для него требуются хорошо оборудованные лаборатории,
химикалии, применение новейших биохимических и физиологических методов—
одним словом, все то, что отличает функциональное физиологическое
исследование от морфологического.
Вместе с физиологами антропологи включились сейчас в изучение
проблемы адаптации, т. е. приспособления человеческого организма к
разным условиям существования — высокогорью и влажным низинам,
пустыне и северным районам. Наряду с климатом тут не меньшее
значение приобретает фактор геохимический — недостаток или избыток
микроэлементов в почве, воде, пище, вообще во всей окружающей человека
природной среде. Установлена зависимость плотности кости от
содержания кальция в окружающей среде, а также разница в скорости кровотока
у народов Крайнего Севера и умеренных и тропических стран.
Антропология практически уже превратилась в морфофизиологическую науку,
и официальным признанием этого стихийно осуществившегося
превращения явилась организация новой специальной секции физиологической
антропологии на VII Международном конгрессе антропологических и
этнографических наук в Москве в августе 1964 г.
Деление антропологии на три раздела — дань устаревшей традиции.
Выделение физиологической антропологии в самостоятельный раздел уже
осуществилось *, и совершенно необходимо узаконить его и в
определении антропологической науки.
Мощное развитие антрополого-физиологических исследований,
огромный интерес к ним неразрывно связаны с успехами антропогенетики.
Подавляющее большинство изученных до сих пор физиологических свойств
человеческого организма имеет сравнительно простую наследственную
структуру, иными словами, управляется в своей наследственной
передаче одним или несколькими генами. Такие случаи легко исследовать,
поэтому они хорошо изучены, а точная информация о наследовании
признаков во многом облегчает антропологу изучение расовых различий,
установление происхождения народа по антропологическим данным
и т. д.2 Морфологические особенности человеческого организма
исследованы со стороны наследственности значительно хуже, законы передачи их
по наследству очень сложны. Гипотез, часто умозрительных, здесь, к
сожалению, пока больше, чем точно установленных и проверенных фактов.
Поэтому в попытках генетического осмысления морфологических
различий между разными типами человечества — расовыми или
конституциональными — интуиция все еще преобладает над знанием. А
физиологическая антропология дает антропологу в большом количестве
генетическую информацию, в которой он так нуждается.
Морфология, антропогенез, расоведение, физиологическая
антропология — четыре раздела вместо трех, налицо значительный скачок вперед.
Под влиянием физиологических и генетических исследований изменилось
само мышление антропологов, характерным для него стал и принцип
динамизма, сознание подвижности, текучести границ между
антропологическими явлениями. Особенно заметна перестройка мышления в
расоведении, где диалектика, новая динамическая концепция привели к полному
25

ниспровержению старых концепций: вместо неизменных рас старых
авторов, существовавших якобы в каменном веке так же, как и сейчас, и
характеризовавшихся теми же отличительными признаками, появился
сначала взгляд на расу как на «эпизод в эволюции» 3, а затем
нигилистическое отрицание реальности рас вообще.
СТРУКТУРНЫЕ УРОВНИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Подвижность границ между многими объектами, изучаемыми
антропологией, тесная связь всех морфофизиологических процессов в человеческом
организме в пределах популяции, а следовательно, и некоторая
неопределенность границ между отдельными разделами антропологии затрудняют
точное определение науки и составляющих ее отраслей. Обратимся,
например, к минерализации скелета человека — рентгенофотометрия
позволяет изучать эту особенность in vivo. Определяется при этом степень
насыщенности костей кальцием, т. е. величина как будто биохимическая.
Но кальций представляет собой в скелете непосредственный
строительный материал, определяющий его прочность. Привлечение
биохимического показателя служит в конечном счете более тонкому пониманию
структуры кости, а значит — целям морфологии, а не физиологии человека.
Но если это морфология, то морфология, принципиально отличающаяся
от старой, для которой основным и, пожалуй, единственным методом
исследования было измерение и описание внешней формы. Куда же отнести
исследование такого рода — к морфологии или к физиологической
антропологии? Сразу возникают споры, много их было при подготовке к
VII Международному конгрессу антропологических и этнографических
наук, когда распределялись доклады по секциям.
Выход из этого трудного положения представляется мне не в
выделении еще одного или нескольких самостоятельных разделов науки,
а в полной перестройке классификации антропологии вообще, в
принципиально новом подходе к выделению составляющих ее разделов,
основанном на оценке уровней изучения биологических особенностей
человека. Рассмотрение природных явлений и процессов в зависимости от
уровней, на которых они проявляются или происходят, широко вошло в
биологию вместе с кибернетическими методами и стремлением перенести на
биологию достижения в познании структуры управляющих систем.
Фундаментальная идея уровней организации живого и была выдвинута для
успешного анализа различных управляющих систем в живой природе \
Классификация всех биологических наук пока еще не перестроена на
этой основе, хотя отдельные попытки уже есть. В антропологии она
позволяет создать очень перспективную и внутренне непротиворечивую
классификацию объектов исследования, а с нею вместе и параллельно ей
расположить изучающие их отрасли науки в разумной
последовательности. Нижеследующим вариантом классификации хочется привлечь
внимание к этой пока «необетованной земле» представлений, к
плодотворному поиску в направлении, лежащем на магистральной дороге развития
биологии.
Молекулярный уровень. С открытием биохимических механизмов
наследственности и генетического кода этот уровень для биологии стал
одним из основных. Но в расшифровке наследственности морфологических
и физиологических структур высших организмов успехи молекулярной
биологии и уже — биохимической генетики довольно скромны. Все же по
отношению к человеку можно назвать, например, такое достижение, как
26

выяснение биохимических процессов, лежащих в основе возникновения
наследственных аномалий гемоглобина. Понимание тонких
закономерностей наследования признаков необходимо антропологу, поэтому роль
явлений, исследуемых на молекулярном уровне, постоянно возрастает,
и в этой сфере антропология всегда будет тесно соприкасаться и дажб
переплетаться областями исследования с антропогенетикой 5.
Клеточный уровень. Тщательные работы по гистологическому
строению органов у представителей разных рас не выявили различий между
ними. Главный аспект исследований на клеточном уровне —
сравнительно-анатомический, предоставляющий информацию в основном для
освещения проблем антропогенеза. Особенно велико значение работ по
клеточной структуре мозга. Сейчас это пока чуть ли не единственный способ
проникновения в этапы формирования мозга у древнейших предков
человека 6.
Тканевый уровень. За последние годы этот уровень изучения
человеческого организма привлек особое внимание и практически оформился в
самостоятельный раздел морфологии человека. Имеются в виду
многочисленные работы о компонентах тела и их соотношениях. Методика
выявления тканевых компонентов, их связи с конституциональными
типами, различия в соотношении компонентов у разных рас, характеристика
компонентов тела — все это обсуждается с привлечением огромного
экспериментального материала. Ввиду очень большого теоретического и
практического (клиника) значения этих работ масштаб их непрерывно
расширяется 7. Пожалуй, именно в этой сфере антропологии
интенсивность применения самых разнообразных тонких биохимических,
физиологических и биофизических методов особенно велика8.
Органный {системный) уровень. Ему посвящен особый раздел
морфологии человека — мерология, или учение о вариациях в строении
отдельных органов9. И расовый, и генетический, и эволюционный аспекты
представлены на этом уровне, так как строение отдельных органов и их
систем варьирует по расам, оно изменялось в процессе антропогенеза и
составляет основу, первичный эмпирический материал для установления
законов наследственной передачи 10. К этому же уровню следует отнести
и пока редкие в антропологии (чаще с этим приходится сталкиваться в
анатомии) случаи изучения совокупности систем органов, например
аппарата опоры или движения.
Организменный уровень (Н. В. Тимофеев-Ресовский называл его
онтогенетическим) . Человек как биологический организм — основной объект
антропологического изучения. С этим согласны все. Легко понять, что
человек как целое изучается с самых разных сторон. Особый раздел
морфологии — соматология — посвящен изучению внешних форм
человеческого тела и человеческого организма в целом. В нее входят, помимо
методики измерения и описания внешних форм, все более частные стороны
огромной и очень важной проблемы интеграции: анализ
морфофизиологических соотношений и конституционных типов, составление
характеристики физического развития и пропорций тела, учение о центре
тяжести тела и. Эти характеристики с каждым годом имеют все более
существенное значение в медицине (конституциональная
предрасположенность к заболеваниям) и в спорте (спортивная медицина и спортивная
антропология 12). Важны они и как основа для использования
антропологических данных в легкой промышленности (создание стандартов
различных изделий).
27

В расоведении долгое время считалось, что расы представляют собой
совокупность людей однородного физического типа. Раса просто сумма
физически очень сходных индивидуумов, и потому можно определить
индивидуальную принадлежность к расе в каждом отдельном случае.
Таким образом, расовый анализ должен был бы осуществляться также на
уровне организма. Так это до сих пор и делается в некоторых работах,
определяется расовый тип индивидуума в соответствии с системой
расовой классификации, затем подсчитывается процентное соотношение этих
типов и исследуемые группы сравниваются по этому процентному
соотношению. Однако многие детальные антропологические и особенно популя-
ционно-генетические исследования показали, что тип индивидуума
нельзя отождествлять с расой (объединение нескольких популяций), что
отдельные признаки человеческого организма сочетаются в пределах
индивидуума иначе, чем в пределах расы, и что раса, стало быть, не
просто сумма индивидуумов, а некая совокупность, в пределах которой
действуют свои, только ей присущие закономерности. В этом смысл так
называемой популяционной концепции расы, завоевывающей сейчас все
больше сторонников и закрепленной в документах международных
совещаний экспертов ЮНЕСКО, проведенных в Москве в 1964 г. и в
Париже в 1966 г. С точки зрения этой концепции определение расового типа
индивидуума лишено смысла, а значит, процессы расообразования
должны рассматриваться не на уровне организма, а на другом, более высоком
уровне 13.
Все перечисленные уровни изучения человеческого организма в
совокупности идеально соответствуют тому содержанию, которое
вкладывается в понятие морфологии, но они включают и многое другое, что никак
не может быть вмещено в ее узкие рамки,— физиологический аспект,
биохимические проблемы, антропогенетику. Поэтому мне кажется, что
общее понятие морфологии потеряет смысл, практически оно начинает
терять его уже в настоящее время, и вся совокупность явлений и
процессов, изучаемых на уровне организма и ниже, а также пригодные для
этого методы будут группироваться в несколько разделов в зависимости
от уровня изучения. Легко понять, что введение фактора времени
придаст любому из этих разделов связь с проблемой происхождения
человека, которая будет обрастать все большим числом аспектов и деталей. По
моему глубокому убеждению, исследование этой проблемы превратится
из раздела антропологии в комплексную дисциплину, включающую
разные методы, а затем, может быть, и в совокупность наук. И сейчас общие
проблемы антропогенеза решаются с помощью четвертичной геологии,
археологии и других смежных наук. Общим будет то, что изменение
физического типа человека во времени из-за малочисленности и
фрагментарности ископаемых находок долго еще будет изучаться самое большое
на уровне индивидуума. Практически речь идет и пойдет, по-видимому,
в будущем о системном уровне, ведь от ископаемых людей сохраняется
только скелет, а представление о строении того или иного предка
человека в целом само по себе — итог экстраполяции. Некоторая часть работ,
выполненных на палеоантропологических материалах глубокой древности,
но относящихся уже к человеку современного типа, к древнейшим
этапам его формирования, также не выходит за рамки системного или в
лучшем случае организменного уровня, так как при малой численности
древних скелетов они не дают информации, с помощью которой можно
было бы рассматривать и решать вопросы популяционного характера.
Далее мы рассматриваем групповые различия между людьми, или,
28

как лучше следовало бы говорить, различия между группами людей. Это
область расоведения в современном понимании, но опять это понятие
уже, чем те представления, которые складываются при расположении
объектов исследования по естественным уровням иерархии. Расоведение
иногда называют этнической антропологией, но какое отношение к
этнической антропологии в узком смысле слова имеют эксперименты,
посвященные выяснению адаптивной роли расовых признаков? А это
несомненно расоведение, да еще одна из главнейших расоведческих проблем.
Однако некоторые частные вопросы, например приложение
антропологических данных к решению вопроса о происхождении того или иного
народа, действительно целесообразно было бы вынести за рамки
расоведения, собственно теории расоведения они ничего или почти ничего
не дают.
Надорганизменных уровней также несколько.
Популяционный уровень. Структура любой группы людей, связанных
родством, выражается в тесноте родственных связей, т. е. в количестве
родственных браков по отношению к общему их числу, в специфике
демографических показателей, в исходной специфике генофонда.
Изолированные группы, в частности, отличаются очень своеобразными
соотношениями частот многих генов и асимметрией распределения
морфологических (полигенных) признаков. Одним словом, каждая популяция —
специфическое сочетание отдельных геномов (геном — совокупность всех
генов данного организма), представляемых отдельными индивидуумами.
Этнический уровень. Необходимость выделения этого уровня, как
отражающего интеграцию в пределах народа (его состав, происхождение,
расселение, особенности материальной и духовной культуры и культурно-
исторические взаимоотношения), наименее очевидна. На протяжении
многих лет прогрессивные антропологи всех стран мира боролись против
расистских идей причинной связи расы и языка. Первый этап этой
борьбы — огульное отрицание какой-либо зависимости между ними. Потом
было замечено, что язык и раса находятся в очень сложных взаимоот-.
ношениях, в основном косвенных, определяемых третьей
составляющей — территорией, на которой распространены. Была доказана также
большая зависимость расообразовательных процессов от социальных
изолирующих механизмов: вероисповедания, эндогамного характера
родовых отношений (обычай заключать браки внутри данной общинной
группы). Поэтому расовый состав того или иного народа, количество
составляющих его элементов и их соотношение специфичны и в каждом
отдельном случае определяются историческим прошлым народа.
Может показаться, что, так же как и этнический уровень
группировки антропологических данных, должен быть выделен уровень их
группировки по социальному или профессиональному признаку, что на первый
взгляд и находит себе выражение в работах, посвященных
антропологическим особенностям представителей различных профессиональных или
даже шире — социальных групп. Но пока все эти работы не вскрыли
специфических законов изменчивости в таких группах, а там, где авторы
стремятся это сделать, фактические данные еще недостаточны и
противоречивы. Поэтому, не отказываясь от возможности выделения такого
уровня в дальнейшем, пока следует от него воздержаться. И наконец,
последнее: антропологические исследования представили много примеров
сложного состава народов из нескольких расовых элементов и, наоборот,
проявления одного и того же элемента в составе разных народов.
Почему же этнический уровень рассматривается вслед за популяционным и
29

перед следующим за ним расовым? Причина этого в соотношении
этнических и расовых общностей: число народов колеблется, по разным
подсчетам, вокруг тысячи14, число расовых типов в разных
классификациях не превышает нескольких десятков 15. Из этого простого
сопоставления видно, что расы в подавляющем большинстве случаев
соответствуют более высокому уровню объединения антропологических объектов,
чем этнические группировки.
Расовый уровень. После того как в антропологии утвердилась мысль
об иерархии рас, подобной соподчинению типов, классов, отрядов,
семейств, родов, видов животных и растений, делались многократные
попытки ее истолкования. Наиболее распространенный и, по-видимому,
правильный способ такого истолкования филогенетический —
группировка в соответствии с общим происхождением. Наряду с этим можно
наметить и другой путь, заключающийся в попытке увидеть и
охарактеризовать своеобразие рас одного систематического уровня. Автор
выделяет два типа, или модуса, изменчивости на расовом уровне —
типологический и локальный, но этим, видимо, не исчерпывается их
многообразие 16. При типологическом модусе групповая изменчивость, имея
географические закономерности, составляет более широкие сочетания и
расы слагаются из популяций. При локальном модусе изменчивость
антропологических признаков географически незакономерна и отдельные
популяции не группируются в общности более высокого порядка.
Возможны и переходные случаи. Таким образом, каждая раса имеет свою
область распространения, свою структуру (т. е. свой набор слагающих ее
популяций и их соотношение, определяющие запас ее изменчивости),
по-разному связана с другими расами. Все это — выражение специфики
законов, лежащих в основе формирования рас, следовательно,
правомерности выделения еще и надпопуляционного уровня интеграции
антропологических объектов и процессов.
ПРОГНОЗ
Перестройка группировки объектов антропологического исследования и
классификации науки на новой основе, с моей точки зрения,— дело
ближайшего будущего, процесс, который стихийно происходит уже
сейчас. Задача состоит в том, чтобы осознать это обстоятельство и
способствовать дальнейшему развитию процесса. Что же касается более
далекого прогнозирования, то оно должно опираться на совершенное знание
законов развития науки. Пока возможно высказать лишь более или
менее правдоподобные гипотезы. От хронологического прогнозирования
следует сразу же отказаться: гипотезы оправдываются иногда в высокой
степени, но редко оказывается удачным предсказание дат открытий.
Поэтому буду говорить об общих тенденциях развития антропологии.
Мне кажется, что три проблемы особенно актуальны в познании
самых фундаментальных законов биологии человека и глубочайших связей
человеческого организма со средой. Это, во-первых, извлечение гораздо
более полной информации биохимического, физиологического и иного
порядка из морфологических наблюдений применительно к развитию
человека в прошлом (иными словами, переход в антропогенезе от
системного и органного уровня изучения к более низким уровням), во-вторых,
вскрытие самых интимных процессов химического взаимодействия
внутри человеческого организма и в обмене его веществом и энергией со
средой (т. е. переход молекулярного и клеточного уровней на органный и
30

организменный) и, наконец, в-третьих, познание генетических
механизмов в полном объеме, открытие законов генетической обусловленности
тканей, органов и их систем. Сейчас есть возможность рассмотреть
каждую из этих проблем и намечающиеся в их решении тенденции с
известной объективностью, в одних случаях опираясь на уже проведенные
исследования, в других — домысливая имеющиеся наблюдения, в разумных
пределах фантазируя.
Кости, которые археологи и антропологи извлекают при раскопках
древних погребений, служат для реконструкции самых разнообразных
особенностей биологической организации древнейших предков человека:
помимо антропологического типа, определяется биологический возраст,
восстанавливаются рост и пропорции тела, характеризуется, правда очень
приблизительно, физическое развитие. По стертости зубов и строению
челюстей можно косвенно судить о характере питания. Появился в
антропологической литературе даже особый термин — «биологическая
реконструкция», обозначающий получение перечисленных показателей на
основе измерения и описания скелета. Но точность, а главное, масштаб
такой биологической реконструкции пока еще очень невелики. Никакого
сколько-нибудь подробного представления о строении, функционировании
других органов и систем человеческого тела она не приносит или, вернее
сказать, почти не приносит. Для истории антропологического состава
человечества, начиная с верхнего палеолита, это небольшой пробел, так как
заметных изменений в строении современного человека за последние 25—
28 тыс. лет не произошло. Но эти изменения на протяжении всего
антропогенеза огромны, а судить о них мы можем только по начальному и
конечному звеньям — человекообразным обезьянам и современному
человеку. Пути и причины этих изменений, очевидно, можно будет выяснить
с помощью двух источников информации.
Один из них связан преимущественно с успехами морфологии.
Тщательное изучение мест прикрепления мышц на костях при всем,
казалось бы, только специальном интересе такой работы решает
сравнительно-анатомическую проблему кардинальной важности — восстановления
строения мускулатуры. Жировая масса тела, особенно жир на
внутренних органах, относительно независима от костяка. Весьма вероятно,
однако, что установление точной меры этой зависимости поможет по
развитию скелета составлять суждение о развитии жира. Расширение
тематики и масштаба морфологических исследований приведет в конце концов
к определению размеров и соотношения внутренних органов у
представителей разных типов телосложнения. Следовательно, по пропорциям и
массивности скелета древних людей можно будет судить о строении и
размерах внутренних органов, их расположении по отношению друг к
другу, проследить эволюционные линии их развития. По строению эндо-
крана (слепка внутренней полости черепной коробки, соответствующего
форме и размерам мозга) уже сейчас воссоздают некоторые очень
существенные особенности мышления древних людей и строения их органов
чувств17. Надо думать, что возможности в этой области далеко не
исчерпаны, особенно при одновременном усовершенствовании методики
гистологического и гистофизиологического изучения мозга у человека и
обезьян.
Другой источник информации о функционировании разных органов и
их систем в антропогенезе — преимущественно физиологический.
Эволюционная физиология, созданная в основном трудами советского ученого
Л. А. Орбели и его школы, накопила большое количество фактов, свиде-
31

тельствующих об эволюции физиологических функций, о путях и типах
их перестройки, о широкой адаптивности физиологических реакций у
разных видов животных и об их устойчивости в пределах одного вида 18.
Для человека физиологические преобразования в процессе эволюции
были едва ли не основными, так как именно они определяли изменения
поведения и усовершенствование психофизиологической деятельности.
Более тонкое, внимательное и детальное изучение высшей нервной
деятельности человекообразных обезьян и человека в сравнительном
аспекте выявит интенсивную динамику многих физиологических и
психических функций, о которой мы сейчас не имеем представления.
Я уверен, что оба источника информации о преобразовании
морфологических структур и особенно физиологических функций в процессе
антропогенеза — морфологический (физиологическая интерпретация
морфологических фактов) и собственно физиологический — сольются в особый,
посвященный специально человеку раздел эволюционной физиологии,
будущее наименование которого сейчас еще неизвестно, но который теперь
можно условно назвать палеофизиологией человека.
Человек, как и любое другое живое существо, неразрывно связан со
средой. С пищей постоянно вводится определенное количество
химических веществ, которые соответствующим образом направляют процессы
обмена в организме; дыхание и вводимые вещества определяют его
энергетику. Состав воздуха на планете относительно постоянен, а поэтому
энергетические результаты кислородного обмена больше зависят в
каждом отдельном случае от самого организма, чем от потребляемого
кислорода. Нельзя сказать того же о пище, так как ее химический состав и
калорийность различаются очень сильно, например, где-нибудь на берегу
полярных морей и в тропических областях, в пустынях и высокогорных
районах. Правда, в настоящее время идет процесс унификации пищевого
рациона на огромных территориях, и этим процессом охвачена большая
часть человечества. Однако вода неодинакова по химическому составу в
разных районах земного шара, и даже при унифицированном питании с
ней вводятся в организм человека вещества, специфические для каждого
района. В. И. Вернадским была открыта эта полная и нерасторжимая
зависимость организмов от химии земной коры, созданы биогеохимия и
учение о биосфере. Его последователи и ученики А. П. Виноградов и
Б. Б. Полынов показали географическое своеобразие геохимических
процессов в воздействии на живые организмы, создали учение о
ландшафтной геохимии и биогеохимических провинциях. Влияние химии среды на
жизнь и ее проявления, влияние, приуроченное к определенной
географии, отражающее специфику места, стало неоспоримым фактом в
современной науке, с ним нельзя не считаться при изучении любых
биологических явлений, в том числе и биологии человека.
Медицинские и антропологические наблюдения позволяют
конкретизировать эту мысль. Избыток или недостаток микроэлементов в почве,
воде, окружающей среде в целом приводит часто к тяжелым
патологическим последствиям. Эндемический зоб является хорошо изученным, но не
единственным примером таких заболеваний. Интереснее, однако,
другое — не патологические состояния, вызываемые полным отсутствием,
недостатком или переизбытком того или иного химического элемента в
организме человека, а нормальная изменчивость содержания этих
элементов, варьирование их в небольших пределах у Любого здорового
человека, то, что в биохимии называется биохимической
индивидуальностью 19. Интересно и сочетание этих индивидуальностей в популяции,
32

группе популяций, у представителей одной расы. Установлено, что меж-
популяционные различия проявляются в химических характеристиках
крови — содержании белковых фракций, холестерина, кальция в костях
и во многих других химических свойствах. Иногда они увязываются с
геохимической характеристикой района, иногда нет. И в этом последнем
случае причины их остаются неясными, но значение их в
формообразовании очевидно: они представляют собой выражение глубинных
процессов в человеческом организме, составляют, по-видимому, через обмен
веществ основу изменчивости вообще. Нельзя не видеть в их
исследовании переход к более высокому уровню понимания взаимосвязей внутри
организма человека, а также его зависимость от среды жизни, от многих
составляющих ее компонентов, нельзя не думать, что бурное развитие
этого раздела науки повлечет серию принципиально новых открытий и
создаст фундамент для новой теории антропогеоценозов20. Я склонен
думать, что эта область антропологической науки — ее можно назвать
антропохимией — со временем превратится в один из основных ее
разделов, потому что она дает возможность не только описывать
антропологические объекты, но гораздо более широко, чем теперь, анализировать
их появление, причины их изменений — одним словом, их эволюцию.
Антропохимия ответит на вопросы, связанные с влиянием среды на
формообразование. Но у последнего есть еще один аспект, едва ли не
более важный,— генетический. Известное в области передачи по наследству
биологических особенностей человека во много десятков, сотен раз
меньше неизвестного. Известна генетика некоторых физиологических
признаков, но неизвестны законы наследственной передачи морфологических
признаков, количество управляющих ими генов, способы их
взаимодействия. Известна генетика многих наследственных болезней, но
неизвестно, как передаются по наследству нормальные вариации и вообще как
поддерживается в генетике типовая норма. Между тем дело не только в
том, что без знания всех этих законов мы лишены возможности
расширить рамки медико-генетической консультации и превратить ее в
генетическую, т. е. предсказывать не только появление какой-нибудь
наследственной аномалии, но и появление тех или иных нормальных свойств в
здоровом состоянии, без патологических нарушений. Другими словами,
сейчас уже можно предсказать патологическое нарушение, если
генотипы родителей отягощены вредными генами, но невозможно представить
себе, каким будет ребенок, если у родителей нет генов, несущих
аномалии, какие у пего будут волосы, глаза, какова в целом будет его
внешность.
На первый взгляд это сугубо академическая проблема. В конце
концов люди — не животные: если важно знать, как племенной баран будет
передавать свои качества потомству, то для человека это ие
представляет особого интереса. Но такое утверждение справедливо, пока человек
рассматривается как синоним человечества, как общество в целом. Для
отдельного же человека, для индивидуума в большинстве случаев совсем
не безразлично, похожи или непохожи на него будут его дети. Мы
наталкиваемся здесь на большую общественную проблему, тесно связанную с
понятием личного счастья; есть много людей, недовольных своей
внешностью, которые совсем не жаждут передавать свои недостатки
потомству. Да и среди генов отца и матери могут быть сочетания, которые
окажутся неблагоприятными и приведут к дисгармониям.
Евгеника предлагала жестокий, взятый из сельскохозяйственной
практики рецепт — нужен подбор: если потенциальные родители не подходят
2 В. П. Алексеев
зз

друг к другу по своим наследственным качествам, они не должны иметь
детей. Много голосов раздавалось даже в пользу насильственной
стерилизации людей с нежелательными наследственными задатками. Конечнот
это бесчеловечно, аморально.
Но, отвергая евгенику, трудно не верить в возможность разумного
экспериментального воздействия на наследственность человека в
будущем. Можно спросить: при чем здесь антропология, ведь речь идет о
сугубо генетической проблеме? Однако изучение законов наследственной
передачи возможно только после того, как детально выяснены
морфологическая структура и физиологическое значение наследуемого свойства.
Поэтому переход от антропологии к антропогенетике осуществляется
очень плавно, а в будущем его, надо полагать, вовсе не будет.
Антропология, обогащенная генетическими методами, приобретет колоссальное
значение в практике как наука не только о формообразовании и
происхождении человека, но и о способе сознательного избавления его от
генетически обусловленных дисгармоний развития.
Итак, палеофизиология, антропохимия и антропогенетика с гораздо
более мощными, чем сейчас, средствами, воздействия на наследственность
человека — вот главные направления, по которым будет, с моей точки
зрения, развиваться антропология в недалеком будущем. Если это еще
не сама действительность, то во всяком случае перспективы,
непосредственно вытекающие из нее. Думая о них, мы остаемся в рамках
реальной оценки наших возможностей в познании биологии человека и его
места в природе. Но трудно отказать себе в удовольствии помечтать, не
оглядываясь на сегодняшний день, не о науке завтрашнего дня, а о томг
какой она будет в эру наступления человека на космос и установления
связи с внеземными цивилизациями.
Представления о распространении жизни во Вселенной и о внеземных
цивилизациях уже вышли за рамки компетенции писателей-фантастов.
Экзобиология (наука о жизни в космосе) — часть космической биологии;
отдельные ее аспекты разработаны довольно подробно: учение о
биосфере, например, превращается в часть космологии, биосфера
рассматривается как космическое явление. Можно думать, что жизнь в других мирах
и разумные формы материи возникают не только на основе белковых
тел. Но даже если опираться на концепцию, согласно которой основой
жизни в космосе является белок, то и тогда остается обширное поле для
размышлений, какова структура и физиология разумных организмов в
иных условиях тяготения, радиации, электромагнитного потенциала
планеты, солнечного или иного облучения, химизма инопланетной биосферы.
Пусть размышления на эти темы пока неконкретны, но не исключено,
что им принадлежит будущее, и тогда в цепи антропологических наук
появится еще одно звено — экзоантропология.
При таком понимании перспектив развития антропология теряет свое
единство. Это закономерно, поскольку с углублением знания любая
отрасль науки превращается в комплекс более или менее
узкоспециализированных дисциплин. То, что антропология пойдет по тому же пути,
свидетельствует о ее неисчерпаемых возможностях.
1 См., напр.: Physiological anthropology. N. Y., Toronto, 1975.
2 Существует несколько обстоятельных сводок. Теоретическая сторона дела
освещена в: CavalU-Sforza L., Bodmer W. The genetics of human populations. San
Francisco, 1971. Конкретные данные см.: Mourant A., Kopec A., Domanlewska-Sobczak /C
Distribution of human blood groups and other polimorphisms. L., 1976.
8 Hulse F. Race as an evolutionary episode//Amer. Anthropol. Vol. 64. 1962. N 5.
34

4 Наиболее теоретически глубокое изложение: Тимофеев-Ресовский Н. В. О
некоторых принципах классификации биохорологических единиц//Тр. Урал. фил. АН
СССР. Свердловск, 1961. Т. 27; Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов Н. Н., Ябло-
ков А. В. Краткий очерк теории эволюции. М., 1969; 2-е изд. М., 1977.
5 Первая формулировка: Zuckerkandl E. Perspectives in molecular anthropology //
Classification and human evolution. Chicago, 1963. Более полное изложение:
Алексеев В. П. Молекулярная антропология. М., 1974.
* Литература разрослась до громадных размеров и не охвачена пока современным
синтезом. Один из наиболее полных обзоров: Шевченко Ю. Г. Развитие коры
мозга человека в свете онто-филогенетических соотношений. М., 1972.
7 Наиболее полный свод фактических данных и теоретических разработок, правда
уже не включающий новую литературу: Body composition. P. I-II//Ann. N. Y.
Acad. Sci. 1963. Vol. 110.
* Techniques for measuring body composition. Wash., 1961; Human body composition:
Approaches and applications. Oxford; L., 1965.
9 Наиболее полное изложение: Martin В. Lehrbuch der Anthropologic in systemati-
scher Darstellung: In 3 Bd. Jena, 1928; расш. изд.: Martin В., Sailer K. Lehrbuch der
Anthropologic in systematischer Darstellung: In 4 Bd. Stuttgart, 1957-1966.
10 Классическое описание наиболее типичных вариаций см.: Шевкуненко В. Н.,
Геселевич А. М. Типовая анатомия человека. Л., 1935.
11 Humangenetik: Ein kurzes Handbuch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart, 1964-
1969. Четвертый том этого руководства, написанный Р. Кнусс.манпом, целиком
посвящен интегративным характеристикам человеческого тела.
12 См., напр.: Строение тела и спорт. М., 1968; Туманян Г. С, Мартиросов Э. Г.
Телосложение и спорт. М., 1976; Eiben О. The physique of woman athlets. Budapest,
1972.
13 Более подробное освещение этого вопроса: Алексеев В. П. К обоснованию попу-
ляционной концепции расы//Проблемы эволюции человека и его рас. М., 1968.
14 Один из наиболее полных современных подсчетов: Брук С. И. Население мира:
Этнодемогр. справ. М., 1986.
15 Два наиболее полных обзора этих классификаций: Eickstedt E. Geschichte der an-
thropologischen Namengebung und Klassifikation (unter Betonung der Erforschung
von Sudasien) // Ztschr. Rassenk. 1937. Bd. 5, 6; Schwidetzky I. Grundlagen der Ras-
sensystematik. Wien; Zurich, 1974.
18 Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.
17 Один из примеров подобной реконструкции: Кочеткова В. И. Палеоневрология.
М., 1973.
18 Современное изложение: Эволюционная физиология. Лм 1979. Ч. 1.
19 Алексеев В. П. Антропогеоценозы - сущность, типология, динамика//Природа.
1975. № 7.
20 Подробнее об этом: Алексеев В. П. Географические очаги формирования
человеческих рас. М., 1985.
АНТРОПОЛОГИЯ И МОРФОЛОГИЯ
(в связи с учебной книгой по морфологии человека 1)
На протяжении нескольких десятилетий на русском языке не вышло ни
одной книги, которая специально была бы посвящена обзору морфологии
человека. Последнее по времени изложение основ морфологии человека,
подготовленное выдающимся советским антропологом В. В. Бунаком,
было издано в 1941 г.2 Известным дополнением к ней является
вышедшая тогда же книга В. В. Бунака о методике антропологических
исследований 3. В трижды переиздававшемся за последние три десятилетия
под разными названиями учебнике антропологии краткий обзор
морфологии человека написан М. Г. Левиным, но этот обзор в связи с
характером издания, рассчитанным на освещение проблем антропогенеза и
расоведения, носит преимущественно обзорный характер и не имеет
самостоятельного значения 4.
35
2*

Совершенно естественно, что новая книга по морфологии человека
(в предисловии сказано даже: «...первое в СССР пособие по
теоретической морфологии человека»!), носящая сводный характер, привлекает к
себе пристальное внимание. Это объясняется не только многолетним
ожиданием подобной книги, которая могла бы суммировать накопившиеся
конкретные знания и подвести уже достигнутые теоретические итоги, но
и тем, что книга написана большим коллективом ведущих
специалистов — антропологов и анатомов, она имеет гриф Министерства высшего
и среднего специального образования СССР, рекомендующего ее в
качестве учебного пособия (для студентов биологических специальностей
вузов), у нее солидный объем — 27 печатных листов, она посвящена
памяти крупного советского антрополога, долголетнего директора
Института антропологии МГУ Всеволода Петровича Якимова, скончавшегося
зимой 1982 г. Есть еще одно обстоятельство, обеспечившее успех книги.
Достижения генетики и популяционной физиологии человека на время:
заслонили движение мысли в области морфологии, и от новой книги по
морфологии человека невольно ждут обсуждения животрепещущих
проблем: соотношения морфологии и генетики, фенетических наблюдений и
их роли в реконструкции генезиса популяций, соотношения
конституциональных типов с расовыми, проявления разных форм симметрии в
общем плане строения и в структурных элементах человеческого телаг
функционального истолкования морфологических особенностей
современного человека, отсутствующих у его предков, и т. д.
Книга состоит из двух крупных частей — общей и частной
морфологии. Трактовка общей морфологии составляет треть книги и включает
пять глав, последовательно освещающих основные принципы
современных морфологических исследований, процессы роста, размеры и
структурные элементы головы, размеры и пропорции тела, состав тела и
конституциональные типы. В восьми главах частной морфологии материал
организован по анатомическому принципу — опорно-двигательный
аппарат, внутренние органы и т. д. Многие из этих разделов в высшей
степени содержательны, используют большую информацию о вариациях
соответствующих систем признаков и включают результаты собственных
оригинальных исследований авторов. Обстоятельную трактовку
разбираемых вопросов можно найти в главах, посвященных размерам и
пропорциям тела, акселерации, конституциональным габитусам, вариациям
структурных элементов скелета, зубам. В этих главах наличествует
значительный морфологический материал и соответствующий ему широкий
сравнительно-морфологический подход к изучаемым явлениям (кроме
рассмотрения нормы, представлен широкий спектр вариаций,
характерный для современного человека и его ископаемых предков, показана и
приуроченность их к расовым, конституциональным и профессиональным
группам).
И все же книга в целом разочаровывает. Дело не только в мелких
огрехах, пропусках и в отдельных не очень удачных формулировках. Так,
на с. 14 говорится, что Г. Ф. Дебец в 1940-х годах установил с
помощью палеоантропологических наблюдений расширение черепа
человека в ходе времени, т. е., попросту говоря, открыл явление брахикефали-
зации. На самсм деле Г. Ф. Дебец много сделал для познания
конкретных форм проявления брахикефализации в разных областях территории
СССР и подверг интересной критической ревизии предложенные ранее
гипотезы причин брахикефализации, но само явление обсуждалось
антропологами еще в конце прошлого столетия. Раздел о размерах голо-
36

вы состоит фактически лишь из перечня основных размеров, что можно
найти в любом методическом руководстве; границы межгрупповой
изменчивости во многих случаях даны весьма приблизительно (с. 35—36, 40).
При характеристике мягких тканей лица отсутствует какая-либо
характеристика формы лица в целом, горизонтального и вертикального
лицевого профиля. При рассмотрении ширины почки приведен следующий
перечень (с. 202): негроиды, европеоиды, фиджийцы, аннамиты, индийцы,
арабы (!). В первых двух случаях речь идет о расах, в случае
фиджийцев и арабов — об этнических общностях, что касается аннамитов, то это
устаревшее наименование теперь вообще не употребляется, тем более что
оно носило собирательный характер; собирательным и не несущим
никакой этнической информации является и термин «индийцы».
Максимальный объем мозга у архантропа указан в 1400 см3 и
приписан черепу из Фонтешвада (с. 264). На самом деле этот череп,
обнаруженный в одной из французских пещер, принадлежал неандертальцу
прогрессивного типа, а речь должна идти о черепе со стоянки Вертеш-
селеш в Венгрии. Кстати говоря, наверное, стоило бы привести, помимо
суммарного объема мозга у неандертальцев (с. 265), и цифры для
мужчин и женщин — ведь разница достигала 200 см3.
В главе о покровах при обзоре методов определения пигментации не
говорится о разработанных в последние десятилетия довольно точных
физических методах характеристики цветности. Не нашлось места для
рассмотрения минерализации скелета человека и трактовки всех
связанных с этим проблем. Не сказано, что проблема уровней организации
живой материи, которой уделяется место на первых страницах книги
(с. 5—8), уже десятилетие обсуждается в антропологической литературе.
Все перечисленное, конечно, досадно, но, повторяю, главное не в
отдельных упущениях, а в определенной направленности книги,
отражающей весьма своеобразное понимание морфологии человека, сведение ее в
значительной мере просто к анатомии. Почти во всех главах,
посвященных частной морфологии, больше половины места занимает
анатомический материал, который изложен в специальных анатомических
руководствах и систематичнее и полнее. Иногда, например в главе о мышцах,
он сопровождается серьезными сведениями сравнительно-анатомического
характера, но эта часть составляет скорее исключение, в остальных
случаях такие сведения приводятся редко. На с. 5 говорится, что «между
терминами „анатомия44 и „морфология44 существует не только
семантическое, но и смысловое различие, поскольку морфология включает в себя
анатомию и все другие науки, изучающие организацию и развитие
живых форм и систем». Даже не обсуждая эту формулировку по существу
и не говоря о наличии специальных задач в морфологическом
исследовании, не сводимых ни к анатомическим, ни к сравнительно-анатомическим,
следовало ожидать, что анатомические данные в соответствии с этой
декларацией должны были бы занять подчиненное положение. Между тем,
как уже говорилось, во всех частных главах их подача выходит на
первый план.
Односторонне выглядит и перечень отечественных исследований,
внесших вклад в развитие морфологии,— среди довольно длинного ряда
анатомов там нашлось место лишь одному антропологу В. В. Бунаку.
Зарубежные ученые называются там же больше в соответствии со
степенью их известности, чем в соответствии с их действительными
заслугами в изучении морфологии человека. Из пяти перечисленных
А. Хрдличка и К. Заллер работали преимущественно в области расоведе-
37

ния, А. Валлуа был на протяжении ряда десятилетий одним из ведущих
исследователей ископаемых форм человека. А где П. Брока, П. Топинар,
К. М. Бэр, К. Пирсон, Дж. Морант и другие крупные представители
английской биометрической школы? Нет, именами анатомов, пусть даже
выдающихся, никак нельзя ограничить список создателей морфологии
человека, как нельзя ограничить ими подобный же список ученых,
разрабатывавших проблемы общей морфологии.
Но и это обстоятельство можно если не оправдать, то понять,
учитывая анатомическую специализацию одного из редакторов книги —
Б. А. Никитюка. Однако совсем уже необъяснимым выглядит полное
отсутствие в книге ряда разделов, которые традиционно и справедливо
входят в морфологию, составляя неотъемлемые компоненты ее
смыслового содержания. К числу важнейших из этих разделов следует отнести
рассмотрение изменчивости, что давно уже составляет фундаментальную
главу не только сравнительной и популяционной морфологии, но и
эволюционного учения, генетики и биометрии, содержательный и
статистический анализ корреляционных связей, обеспечивающих единство
организма, без чего любая трактовка морфологии вообще теряет смысл,
наконец, учение о симметрии, столь широко проникшее в самые
разнообразные биологические дисциплины, в первую очередь именно в
морфологию, и неоднократно привлекавшее уже внимание и антропологов.
Перечисленные мной темы — не случайный набор проблем, они
составляют самую суть морфологии как науки, в том числе и морфологии
человека. Взаимоотношения между морфологией и анатомией человека не
в том, что морфология поглощает анатомию, как явствует из
приведенной выше цитаты со с. 5, а в том, что анатомия изучает норму,
стандартный тип человеческого тела, почему и называется нормальной, тогда
как морфология исследует формы и законы изменчивости, всю
совокупность вариаций человеческого тела в функциональных, географических и
временных проявлениях. Поэтому нет морфологии там, где нет понятия о
закономерностях этой изменчивости в разных системах человеческого
организма, где не охарактеризованы разные группы или типы признаков,
не приводятся многообразные способы их количественной
характеристики. Все перечисленные в начале этого очерка книги давали об этом
более или менее подробное представление. А сейчас обстоятельная
трактовка всех этих вопросов была бы особенно уместна и в связи с
оформлением популяционной морфологии, и в связи с развитием генетики, кстати
сказать во многом обязанных своими успехами именно советским
исследователям. Популяционная морфология и антропогенетика насчитывают
уже несколько тысяч публикаций, изучению характера изменчивости
многих признаков посвящено едва ли меньше работ, и такой огромный
багаж знаний остается в стороне, если не излагать учение об
изменчивости в курсе морфологии человека!
Не менее важно и не менее обстоятельно разработано в морфологии
человека и учение о корреляциях признаков, т. е. о взаимосвязи
отдельных органов и систем, а также характеризующих их параметров между
собой, о специфике этой связи, ее функциональном значении и степени
ее оценки. Принцип корреляции органов, установленный впервые в
формулировке, близкой к современной Ж. Кювье, разрабатывался затем
многими морфологами; его исключительное значение как мощного средства
сравнительно-морфологического и эволюционного анализа ярко
продемонстрировано в классических трудах А. Н. Северцова и И. И. Шмальгаузе-
на. Способы количественной оценки, основы которой были заложены
38

французским минералогом О. Браве и английским математиком и
биологом К. Пирсоном, сразу же были широко использованы в
антропологии; и именно данные о величинах коэффициентов корреляции между
признаками в разнообразных человеческих популяциях послужили
основой для дифференцированного подхода к пониманию внутривидовых
корреляций и видовой изменчивости современного человека в целом. По
сути дела, если не давать анализ коррелятивной изменчивости, учение о
конституционных габитусах также остается без опорных понятий. Одним
словом, не сказать о корреляциях — значит не сказать об одном из
центральных явлений, изучаемых общей морфологией, и серьезно обеднить
изложение морфологии человека.
Разработка проблем биологической симметрии находится в настоящее
время на подъеме. Как и всегда в таких случаях, взоры обращаются к
истории науки и вспоминаются работы, забытые или мало обращавшие
на себя внимание многие десятилетия. Но не менее интенсивно
осуществляется и выдвижение новых принципов. Совсем недавно применительно
к эволюции биологических объектов обсуждались принципы конформной
симметрии и приведены достаточно убедительные данные,
свидетельствующие о ее значительной роли в морфологии человека 5. Можно пока
выжидательно относиться к результатам этих новейших исследований,
но ведь билатеральная симметрия известна давно, ее роль освещена во
многих работах, уже ставших классическими, много писалось об
изменении характера билатеральной симметрии при переходе к прямохождению
и вообще в процессе формированиия подлинно человеческой организации
в ходе антропогенеза. К сожалению, и этот комплекс вопросов остался
без какого-либо освещения.
А обсуждение генетических основ морфологии? А анализ
соотношения морфологических и функциональных или физиологических
особенностей человеческого организма? А рассмотрение факторов морфогенеза
в целом? А синтетический обзор морфологических аспектов старения
человека? Обо всем этом также нет ни одного слова. Видимо, редакторы
книги (а, очевидно, именно они являются авторами предисловия к ней)
преждевременно назвали ее «первым в СССР пособием по теоретической
морфологии человека». Книга эта лишена внутреннего единства и не
охватывает обширного круга вопросов, заявленного в названии. Она
представляет собой скорее избранные главы анатомии человека, с
элементами сравнительной анатомии и антропологии. Подлинная
«Морфология человека» еще должна быть написана.
1 Морфология человека/Под ред. Б. А. Никитюка, В. П. Чтецова. М., 1983.
2 Бунак В. В., Неструх М. Ф., Рогинский Я. Я. Антропология. М., 1941. Раздел,
посвященный морфологии, написан В. В. Бунаком.
3 Бунак В. В. Антропометрия: (Практический курс). М., 1941.
4 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. М., 1955; Они же.
Антропология. М., 1963; Они же. Антропология. М., 1978.
5 Петухов С. В. Биомеханика, бионика и симметрия. М., 1981.

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНТРОПОЛОГИИ
Промежуточное положение антропологии между дисциплинами
гуманитарного и биологического циклов, прозорливо отмеченное еще в
прошлом веке Ф. Энгельсом, становится все более очевидным по мере
развития науки. С одной стороны, антропология на протяжении нашего
столетия органически включила в себя методики и результаты
исследований многих биологических областей знания. Изосерология, например,
т. е. изучение групповых факторов крови, сразу же после своего
возникновения и разработки соответствующей методики заняла огромное место
в антропологической науке, и сейчас уже можно сказать, что
антропологи внесли, пожалуй, больший вклад в исследование вариаций групповых
факторов крови по земному шару, чем медики. Популяционно-генетиче-
ские методы и подходы приобрели фундаментальное значение во всех
антропологических работах, существенно трансформировали теорию
антропологической науки, и без таких подходов невозможно сейчас
представить себе разработку проблем физиологической антропологии, расовой
классификации человечества и т. д. Все это мосты, связывающие
антропологию с обширным комплексом биологических дисциплин.
С другой стороны, однако, чем глубже разрабатывается биологическая
история Homo и входящего в него вида современного человека, тем
яснее становится ограниченность чисто биологического подхода ко всем,
даже биологическим, явлениям в человеческом обществе и необходимость
постоянного учета социальной природы человека даже в специальных
морфологических и физиологических исследованиях. Никакой
динамический аспект биологии человека невозможно понять и истолковать, не
учитывая таких фундаментальных свойств человечества, как его
расселение по всей земной поверхности, наличие внутри общества социальных
барьеров в виде языка, этнических границ и других дифференцирующих
факторов, трудовая деятельность человека и т. д. Таким образом,
социальный, или, как сейчас принято чаще писать, социологический, подход
должен пронизывать любое исследование по биологии человека, если
только оно ставит своей целью не простую констатацию фактов, а их
динамическое истолкование.
В общей форме необходимость такого подхода неоднократно и
совершенно справедливо постулировалась во многих работах. Советские
антропологи последовательно осуществляют его в своих исследованиях,
несмотря на то что конкретное прослеживание воздействия социальных
законов на формирование биологических свойств человека сопряжено со
многими и теоретическими и практическими трудностями. В то же время
никакой тщательный и глубокий анализ этнических взаимоотношений
невозможен без учета расовой ситуации, никакое исследование по
этногенезу и этнической истории не может быть по-настоящему комплексным
и всеобъемлющим без привлечения антропологических данных, т. е.
в конечном счете данных о биологии человека. В кругах неспециалистов
раздаются иногда голоса о возможности изменения биологических свойств
человеческих популяций за одно-два поколения, что якобы лишает
антропологические данные их прежнего значения. Ниже сделана попытка
показать, что изучаемые антропологами морфологические и
физиологические особенности генетически обусловлены, что биологические свойства
популяций тесно переплетаются со многими аспектами их жизни, что
результаты исследований в области биологии человека обогащают кар-
тину человеческой истории.
40

ЧЕЛОВЕК КАК ПРЕДМЕТ ГЕНЕТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ
Огромные успехи генетики в настоящее время связаны в основном с
изучением генетических механизмов вирусов и бактерий. Именно
генетика вирусов, в частности бактериофага, дала основной материал для
расшифровки генетического кода, а работы С. Бензера на бактериофаге
открыли путь к экспериментальному доказательству сложной природы
гена \ Успехи молекулярной генетики оказали влияние на генетику
животных и растений, значительно изменили если не путь исследования,
то во всяком случае понимание многих проблем — наследования нормы
реакции, наследственного иммунитета и т. д. Человек как генетический
объект также имеет свою специфику, выражающуюся как в
морфологических и физиологических особенностях человеческого организма, так
и в степени его изученности.
Последнее обстоятельство, хотя и представляется на первый взгляд
второстепенным, имеет применительно к общей генетике огромное
значение. Вряд ли найдется еще один вид, изменчивость которого была бы
изучена с такой полнотой и тщательностью. Экспедиции антропологов,
проведенные на протяжении последних 50—70 лет во все уголки
земного шара, собрали огромные материалы по географической изменчивости
морфологических признаков человека, позволили выделить их
географические сочетания — человеческие расы, дали возможность наметить и в
общих чертах решить проблемы их иерархии и генеалогических
взаимоотношений2. За последние 30 лет широко развернулось изучение расовой
физиологии, показавшее отчетливые правильности в географическом
распространении многих физиологических признаков 3. Наряду с этим в
антропологических исследованиях, как и в медицинских и
физиологических, пристальное внимание уделялось и уделяется проблеме
конституциональных различий и их связи с типами высшей нервной
деятельности ь. В общей форме эта проблема, по-видимому, только и может быть
решена антропологами и медиками, так как у человека типы нервных
реакций и психонервные механизмы изучены гораздо более детально,
чем у животных.
Большое число палеонтологических находок позволяет нарисовать в
общих чертах картину изменения физического типа человека во
времени 5. Сравнительно-анатомические и эмбриологические исследования
открыли возможность установления морфологических закономерностей
его эволюции6. С помощью изучения древнейших орудий труда и жизнп
древних людей восстанавливаются основные этапы развития социальной
организации первобытных человеческих коллективов, их экономические
и этнические взаимоотношения, рост их численности, характер
расселения, роль смешения в этих процессах7. Таким образом, и история
человеческого вида, так же как и его география и морфология, изучена
лучше, чем история любого вида животных.
Такая полная информация о типах изменчивости человека, их
распределении во времени и в пространстве, а частично и о причинах этих
изменений создает основу для изучения многих генетических проблем на
более высоком уровне, чем это возможно в генетике животных. К их
числу относятся наследственные нарушения метаболизма, хромосомные
аномалии и аберрации, гемоглобинопатии и наследственные нарушения
свертывания крови, белков и ферментов плазмы (все это на уровне
организма) 8, закономерности в географическом распространении генов
(геногеография) 9, роль изоляции в интенсивности генетико-автоматиче-
41

ских процессов, относительная роль панмиксии и изоляции в процессах
расообразования, скорость мутирования (все это на популяционном
уровне) 10. Поэтому антропологический и антропогенетический
материалы все чаще включаются в сводки по общей генетике и представляют
собой основные данные для анализа и решения целого ряда
кардинальных вопросов п.
Теперь несколько слов о качественной специфике как объекте
генетического изучения. Она лежит в его социальной природе. С появлением
общества и развитием социальных отношений в биологические
закономерности вмешиваются новые трансформирующие их моменты12. В их
числе — освоение практически всей планеты13, неограниченное
смешение между расами и стирание границ расовых ареалов,
взаимопроникновение и взаимовлияние культур, усиление технической оснащенности,
открывающее неограниченные возможности миграции генов,— одним
словом, все предпосылки, создающие ситуацию панмиксии14. При ней
прослеживаются пути миграций генов на огромные расстояния,
изучаются их стабильность и изменение темпа мутирования при миграции,
выявляются очаги наиболее интенсивных концентраций генов и характер
взаимосвязи между ними, перекидывается, таким образом, мост между
генетикой, с одной стороны, систематикой и таксономией — с другой.
Эндогамия, взаимоотталкивание народов, говорящих на разных языках,
и особенно на языках различных языковых семей, кастовые системы,
имущественная дифференциация, принадлежность к разным религиям
действуют в противоположном направлении — создают так называемую
социальную изоляцию 15. Специфика ее состоит в том, что она
значительно расширяет базу для суждения о моделях генетических барьеров,
динамике их действия во времени, формах их влияния на генетическую
структуру популяции. Таким образом, все аспекты популяционной
генетики существенно обогащаются данными, полученными в
антропологических и антропогенетпческих исследованиях.
Итак, специфика человека в качестве генетического объекта состоит
в его социальности, представляющей собой предпосылку для
возникновения многих генетических явлений на популяционном уровне,, и в
полной изученности типов изменчивости человеческого организма, что
позволяет детализировать генетические процессы, в общей форме
изученные на других объектах.
ЗНАЧЕНИЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
ДЛЯ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Оно особенно четко проявляется в исследованиях популяционно-генети-
ческого характера, поэтому с них целесообразно и начать. Антропология
вносит особенно существенный вклад в общую генетику популяций по
пяти линиям: природы генных барьеров, структуры изолированных
популяций, численности популяций в связи с их генетической структурой,
характера и степени внутривидовых различий, изучения географии генов
в условиях панмиксии, т. е. панойкуменного смешения.
В органическом мире все генетические барьеры, т. е. препятствующие
скрещиванию и тем самым распространению генов факторы, имеют
географическую или физиологическую природу. Иными словами, это либо
какое-нибудь серьезное географическое препятствие, мешающее таксону
расселяться, или своеобразная экологическая ниша, опять сводимая к
определенной специфике географической среды, либо разница в строении
42

и функционировании репродуктивной системы16. У человека значение
второго фактора равно нулю, а значение первого сильно снижено из-за
практически почти безграничной способности преодолевать
географические барьеры даже на ранних стадиях развития человечества (жизнь в
Тибете и Андах на высоте более чем 4000 м, заселение Арктики и
пустынь, расселение человечества по островам Тихого океана).
Тем большую роль приобрели факторы, которые объединяются
понятием социальной изоляции. Это прежде всего определенные
социальные отношения, проявляющиеся в собственно эндогамии, т. е. в обычае
заключать браки внутри одного селения или группы селений или,
наконец, внутри определенных общественных групп; в кастовом строе, как,
например, в Индии, где все общество разделено на касты, не
врачующиеся между собой; в имущественной дифференциации, при которой
эндогамия была менее строгой, чем в предшествующих случаях, но все
же нарушалась достаточно редко. Вторым важнейшим фактором,
способствовавшим социальной изоляции, был языковый, а следовательно,
и этнический. Многообразие языков, а с ними вместе и народов
(дифференциация в этих сферах не параллельна, но близка и часто
перекрещивается) создало предпосылки для формирования отдельных
локальных очагов генного своеобразия начиная, по-видимому, с эпохи
первобытного стада. Наконец, параллельно с этническим действовал и
действует фактор психологический, усугубляемый частично религиозным,
полное понимание и конкретизация действия которых будут возможны,
очевидно, только после развертывания исследований в области
социальной и этнической психологии 17.
Все эти специфически общественные генные барьеры, их сложное
переплетение, их текучесть дают возможность изучать генетический
состав современного человечества, с одной стороны, в конкретных
популяциях, с другой — в динамике. Первое открывает дорогу к гораздо более
тщательному, чем у растепий и животных, изучению таких важнейших
генетических явлений, как эффект Райта (влияние исходных различий
в генофонде на дифференциацию популяций), постепенное перерастание
локальных межпопуляционных различий в различия более высокого
таксономического ранга — расовые, взаимное влияние языковой и
социальной дифференциации человека. Второе позволяет понять действие
этих явлений и их роль на разных этапах исторического развития
человечества, при различных общественно-экономических формациях, в
условиях автохтонного развития, как, например, в первичных
земледельческих очагах субтропиков Евразии, или при постоянном расселении,
например в Америке. Очень высокая степень изученности конкретной
истории отдельных человеческих групп создает великолепную
предпосылку для проверки перечисленных генетических моделей.
Структура малых изолированных популяций с особенным успехом
изучается при перемещении небольших групп населения на другую
территорию, где они попадают в иную языковую и религиозную среду,
а также в горных местностях. Антропологические исследования таких
изолятов показали, что структура их самым непосредственным образом
влияет на генофонд. В изолятах повышается число родственных браков
и, следовательно, резко увеличивается коэффициент инбридинга. Это
обстоятельство вызывает так называемую изогаметацию — преобладание
гомозиготных форм над гетерозиготными и, как следствие этого,
выявление в фенотипе рецессивов18. Внутригрупповое распределение поли-
факториальных признаков (а к их числу относится подавляющее боль-
43

*нш:ство морфологических признаков) при этом тем больше отклоняется
от нормального, чем теснее инбридинг19. Таким образом, по степени
деформации внутригруппового распределения можно судить о древности
изоляции,— эта взаимозависимость была особенно подробно изучена
именно на антропологических данных2и.
Монсфакториальные признаки (к их числу относится большинство
физиологических особенностей), подверженные генному дрейфу,
начинают в условиях изоляции изменяться в противоположных направлениях
даже в близкородственных группах21. Это способствует исключительно
широкому размаху изменчивости по монофакториальным признакам в
этнических группах, подверженных действию изоляции. Эти процессы
изучены особенно хорошо в некоторых изолированных религиозных
общинах Канады, на Новой Гвинее и островах Микронезии 22, в Советском
Союзе —в Дагестане и на Памире. Общий вывод исследований по
структуре человеческих популяций, имеющий фундаментальное значение для
общей генетики, сводится к тому, что изменение популяционной
структуры оказывает существенное влияние на полимерные
(морфологические) и мономерные (многие физиологические и биохимические)
особенности организма. Доказанный для человека вывод сохраняет,
по-видимому, справедливость и для животных.
Антропологические данные позволили также увязать внутреннюю
структуру человеческих популяций с их численностью, выявить темп
уменьшения степени родства в зависимости от роста численности и
показать, при какой численности уменьшается вероятность действия гене-
тико-автоматических процессов и направленного одностороннего
изменения признаков 23. Эта проблема, важная и для теории эволюции, и для
общей генетики, привлекает большое внимание зоологов и генетиков, но
все применяемые в зоологии методы определения численности природных
группировок животных основаны на косвенных наблюдениях, им далеко
до точности антропологических и демографических данных,
оперирующих часто результатами поголовной переписи, особенно когда
антропологическое изучение какой-либо группы сопровождается выяснением
генеалогических взаимоотношений.
Проблема внутригрупповых объединений и их оценки, факторов
внутривидовой дифференциации и движущих сил этого процесса — одним
словом, проблема так называемой микроэволюции — одна из основных в
эволюционном учении и общей генетике. И опять антропологические
данные несут существенную информацию для рассмотрения и решения
этой проблемы. Изучение формирования человеческих рас убедительно
показало ареальность внутривидовых подразделений и подчеркнуло .еще
раз подчиненный характер симпатрического формообразования по
сравнению с аллопатрическим24.
В животном мире подвиды или иерархически подчиненные им более
низкие таксономические группы скрещиваются очень редко и большей
частью на окраинах своих ареалов, если ареалы эти соприкасаются.
Поэтому изучение генетики скрещивания подвидов и еще более низких
таксономических единиц на зоологическом материале возможно только в
искусственно созданных условиях эксперимента и неизбежно
ограниченно. Человеческая история много раз сталкивала представителей разных
рас, объединяя их во все новые и новые этнические общности^ поэтому
образовались обширные контингенты смешанного населения в Северной
Африке, Передней Азии и Индии (народы, в физическом облике
которых смешаны европеоидные и негроидные черты), в Приуралье, Зауралье
44

и Средней Азии (народы, антропологические особенности которых ело
жились при смешении европеоидной и монголоидной рас), в Центральной
Ж^ Южной Америке (европеоидно-американские метисы, частично с
негроидной примесью) 25. Антропологическое и антропогенетическое
изучение этих территорий вскрыло динамику признаков при внутривидовом
скрещивании, показало, что при отсутствии доминирования смешанные
группы по подавляющему большинству признаков занимают место
между исходными пропорционально их удельному весу, внесло новый и
очень значительный материал в обсуждение проблемы гетерозиса26.
От внутривидового смешения логично перейти к обсуждению
результатов панмиксии, т. е. неограниченного панойкуменного скрещивания
представителей разных рас, предпосылка для которого заложена в
самой истории человечества. Антропологический материал
продемонстрировал разный характер географической изменчивости в зависимости от
степени изоляции отдельных этнических групп друг от друга. Если эта
изоляция велика, то географические изменения отдельных признаков
происходят скачками, а сами признаки складываются в так называемые
антропологические типы, т. е. комплексы не причинно морфофизиологи-
чески, а исторически связанных между собой признаков. Если же этой
изоляции нет или она слабая, то признаки меняются постепенно и
основную роль начинает играть локальная изменчивость от многих случайных
причин. Вместо географических типов — вариации, не складывающиеся
в комплекс. Это наблюдение, сделанное на основании анализа
антропологических данных, связано с вопросами о формах внутривидовой
изменчивости вообще и о закономерностях географического распространения
генов27. Для геногеографии антропологический материал просто
неоценим.
Не на популяционном уровне, а на уровне организма
антропологические наблюдения также существенно важны для общей генетики.
Детальное изучение многих важных особенностей организма,
различающихся у представителей разных рас, возможно только у человека ввиду
наличия детальной информации о его морфофизиологическом статусе я
масштабности самого объекта. Особенности пигментации и строения
мягких тканей лица, вариации покровов и скелета, пальцевые и ладонные
узоры, группы крови тщательно исследованы генетически и дали ценные
сведения о механизме наследования, которые часто могут быть
перенесены и на животных28. В общей генетике всегда большую роль играл
близнецовый метод, т. е. изучение сходства и различий однояйцевых
близнецов в сравнении с разнояйцевыми близнецами и родными
братьями и сестрами. Это мощный инструмент оценки роли среды и
наследственной обусловленности в формировании фенотипа. Но именно в
антропологии и антропогенетике он применяется с наибольшим успехом и
приносит все больше проверенных свидетельств в пользу
наследственного детерминирования особенностей, о генетической природе которых
раньше не подозревали, например кровяного давления, характера
сердечного ритма, отражающегося в электрокардиограмме, и др.29
Антропологические данные позволили также показать неполную генетическую
однородность даже однояйцевых близнецов, этим был внесен новый
методический аспект в использование близнецового метода при
генетических исследованиях, а одновременно изменилась и общегенетическая
теория этого вопроса30.
Наконец, последнее: велика роль изучения генетически
детерминированных патологий у человека для решения многих проблем генетики,
45

п особенно феногенетики. Речь идет о хромосомных аберрациях и
многочисленных наследственных нарушениях обмена31. Широкое
распространение хромосомных аберраций при разнообразных патологических
состояниях все более очевидно выявляется именно при антропогенетических
и медико-генетических исследованиях. Методика цитогенетического
исследования клеток человека приобретает, таким образом,
общегенетическое значение. То же можно повторить и про наследственные болезни
обмена и методику их изучения. Нарушение какого-то этапа
биохимического синтеза — общий закон образования любой наследственной
патологии в организме, в то же время сохранение типичной этапности
биосинтеза —непременное условие образования нормального признака.
Через нарушения биохимического синтеза изучается нормальная
последовательность биохимических реакций в организме, и медицинской
генетике, которая является частью антропогенетики, принадлежит здесь едва
ли не первое слово.
АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЗАИМОСВЯЗИ
В настоящее время общим местом стало утверждение, что новые области
исследования возникают и принципиальные открытия делаются на
стыках наук. Превосходным примером такой новой области, возникшей на
стыке антропологии и генетики, явилась изосерология человека. С
одной стороны, она изучает территориальные вариации групп крови,
белков сыворотки, типов гемоглобина и поэтому тесно связана с
физиологией, а через нее и с общей антропологией, в которой изучение
географической изменчивости человека по самым разнообразным признакам
занимает одно из основных мест. С другой стороны, все или почти все
изосерологические факторы относятся к числу мономерных систем,
представляют собой великолепные модели для популяционно-генетических
наблюдений, изучаются, особенно на популяционном уровне, с помощью
генетических методов, и поэтому изосерологию человека в равной
степени можно считать непосредственно связанной с антропогенетикойг
а через нее — и с общей генетикой. Этот своеобразный синтез
антропологии и генетики значительно обогащает наши теоретические
представления в области биологии человека и его эволюции и одновременно
расширяет наши знания о действии общегенетических закономерностей.
Примерами тому могут служить балансированный наследственный
полиморфизм, селективность групп крови, их эволюция под влиянием
болезней, эффект генетико-автоматических процессов на окраинах ойкумены.
О балансированном наследственном полиморфизме у человека
много писали, и полиморфизм по группам крови часто приводится в
качестве примера этого явления в общегенетических руководствах. Оно состоит
в том, что в популяции в пределах каждого поколения проявляется
несколько фенотипов, соотношение между которыми, если не действуют
процессы направленного изменения признаков, остается постоянным.
Начиная с описавшего и классифицировавшего это явление Е. Форда 32 —
балансированный наследственный полиморфизм трактуется учеными как
результат определенного отбора, действующего в направлении
постоянного сохранения гетерозиготной формы33. У человека удобнее всего
рассмотреть его на примере упоминавшегося выше аномального
гемоглобина S. Так как гомозигота по гемоглобину S смертельна в раннем
возрасте, то частота гена должна была бы убывать от поколения к
поколению. Между тем этого нет и там, где ген S выявлен в популяциях,—
46

в тропической Африке, на юге Аравийского плато, на Балканах и в
Индии. В Закавказье он сохраняется на стабильном довольно высоком
уровне и частота носительства составляет в некоторых группах 25—30%.
Объяснение этого парадоксального факта оказалось возможным только
тогда, когда была замечена связь между носительством гемоглобина S
и резистентностью к малярии. Оказалось, что гетерозиготы по
гемоглобину S, по-видимому, значительно более устойчивы к малярии, чем
нормальные особи. Таким образом, в каждом поколении осуществляется
селекция гетерозиготных форм и частота носительства аномального
гемоглобина поддерживается на стабильном уровне, детерминированном
интенсивностью действия отбора 34.
Аналогичный процесс имеет место и по отношению к другим формам
аномальных гемоглобинов, особенно по отношению к так называемому
фетальному гемоглобину, ген сохранения которого в гомозиготном
состоянии вызывает смерть в раннем возрасте, а гетерозигота по этому
гену, по-видимому, также страдает одной из форм гемоглобинопатии —
талассемией, повышающей устойчивость к заражению малярией. Но если
Ъы наследственный полиморфизм проявлялся только в строении
молекулы гемоглобина, его роль в биологии человека, важная и в этом случае,
была бы все же ограниченной. Между тем есть некоторые основания
полагать, что он распространен у человека очень широко и, в частности,
им можно будет объяснить соотношение частот генов многих, если не
всех групповых факторов крови и типов сыворотки, некоторых
физиологических показателей, например вкусовой чувствительности к фенилтио-
карбамиду и т. д.35 Правда, селективный механизм для подавляющего
большинства этих признаков еще не открыт, но само их распределение
в разных этнических и территориальных группах заставляет подозревать
возможность его объяснения на основе селекции.
Здесь уместно сказать несколько слов о тех случаях, которые если и
не могут считаться строго доказанными, то во всяком случае вышли из
стадии умозрительного обсуждения и имеют под собой некоторую
фактическую базу. Речь пойдет о группах крови системы АВО, так как эта
система известна уже давно и наиболее тщательно изучена. Писалось
неоднократно на основании многочисленных данных, собранных к тому
же в различных странах, что лица с группой крови 0 приблизительно
в полтора раза чаще, чем носители других групп, заболевают язвой
желудка и двенадцатиперстной кишки. В противоположность этому
носители группы А предрасположены, по-видимому, к раку желудка. Таким
образом, носительство тех или иных групповых факторов связано с
преобладанием иммунитета к разным заболеваниям и, следовательно,
имеет селективное значение30.
Еще более интересны факты, иллюстрирующие связь групп крови
системы АВО с инфекционными заболеваниями, так как последние
характеризуются динамикой и широким ареалом распространения. Этих
фактов немного, и их пока нельзя считать окончательно бесспорными,
но они свидетельствуют все же, о некоторой резистентности к
заражению оспой, которой отличаются носители группы В. В этом случае мы
соприкасаемся с проблемой эволюции групп крови под влиянием
заболеваний — проблемой исключительного значения. Действительно, очаги
распространения данной инфекции находятся в Южной и Восточной
Азии, а населению этой территории как раз и свойственна высокая
частота группы В. Открывается, следовательно, возможность объяснить
само географическое распространение вариаций группы В действием се-
47

лективного фактора—ее преимуществом в условиях длительной и
постоянной опасности заражения оспой, много раз осуществлявшейся.
Правда, между ареалами наиболее высоких частот В и наиболее
интенсивного распространения инфекции нет полного параллелизма: самая
высокая концентрация группы В — в Монголии, где оспы как будто
вообще нет, но параллелизм такого рода и в принципе не может быть
полным. Совершенно очевидно, что наряду с селективным фактором
действуют и какие-то другие: разница в первоначальной концентрации
генов, изолирующие механизмы и т. д. Концентрация группы В могла
и усилиться под влиянием селекции у населения Южной и Восточной
Азии, у древнего населения этой территории она была, следовательно,
много ниже 37. Такое предположение хорошо объясняет резкое понижение
концентрации группы В у американских индейцев — потомков
древнейшего населения Азиатского материка.
Все изложенные данные подводят едва ли не к главному вопросу
человеческой эволюции: какова роль естественного отбора в
формообразовании у современного человека? Существующие точки зрения
исчерпывают все теоретически допустимые возможности — от признания отбора
главной движущей силой изменений современного человека, так же как
и животных, т. е. от полной сводимости в этом отношении человека к
животным, до полного отрицания роли отбора ?8. Предыдущие примеры
убеждают в том, что селективные процессы имеют место и в современном
обществе и роль их не так уже мала.
Как их оценить? Считать, что естественный отбор медленно и
постепенно, но неуклонно преобразует антропологический тип современного
человечества в каком-то определенном направлении, что группа крови В
например, вытеснит и заменит у будущего человечества все остальные?
Пока для такого предположения нет никаких фактических оснований.
Наоборот, современное человечество сохраняет исключительное
многообразие по всем морфологическим и физиологическим признакам, которое
не уменьшается на протяжении последних тысячелетий. Причина его в
полифункциональности подавляющего большинства признаков и в очень
сложной общественной и природной обстановке, в которой живут
человеческие популяции. В этих условиях отбор действует по-разному на
одни и те же признаки в различных районах ойкумены, вызывая не
стабилизацию физического типа и его сдвиг в определенном
направлении, а систему сбалансированного генетического разнообразия. Может
быть, такое разнообразие является одним из необходимых условий
развития цивилизации и прогресса?
Последний вопрос, которого нельзя не коснуться в связи с изосеро-
логией человека,— генетико-автоматические процессы на окраинах
ойкумены 39. Их принципиальное отличие от генетико-автоматических
процессов, действующих в изолированных районах центральных областей,
скажем, Евразии, заключается в результатах: в центральных областях:
они создают разнообразие признака, в окраинных — его единообразие.
Можно назвать несколько примеров этого: резкое уменьшение частоты
групп крови В и N у американских индейцев, такое же резкое
уменьшение частоты группы М у австралийцев и др. Причина этого явления
лежит, очевидно, в случайной однородности исходных групп. Что же
касается группы В, то дополнительной причиной могло служить снятие в
условиях американского континента отбора на резистентность к оспе,
которое, как уже говорилось, по-видимому, поддерживало высокую
концентрацию группы В в Восточной Азии, и выщепление рецессивного
48

гена, определяющего наследование группы В, в условиях изоляции в
соответствии с законом Н. И. Вавилова 40.
Итак, изосерология — дисциплина, возникшая на стыке антропологии
и генетики,— внесла, как мы убедились, существенно новые аспекты и в
фактическую и в теоретическую базу как антропологической, так и
генетической науки и наглядно демонстрирует плодотворность сочетания
и взаимопроникновения антропологических и генетических методов.
ЗНАЧЕНИЕ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ДАННЫХ
В АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Со времен Э. Геккеля родство органических форм выявлялось с помощью
знаменитой эволюционной триады — эмбриологии, сравнительной
анатомии и палеонтологии. Иными словами, в распоряжении исследователей,
восстанавливавших происхождение и родственные взаимоотношения
органических форм, были два метода — морфологический, базировавшийся
в основном на сравнительной анатомии и эмбриологии, и исторический,
базировавшийся на палеонтологии. К сожалению, в антропологии эта
триада никогда не имела большого значения, причина чему — специфика
эволюции человека, протекавшая, если выражаться таксономически,
в пределах одного рода, и малый масштаб различий между
внутривидовыми подразделениями современного человечества — расами.
Эмбриология позволяет вскрыть филогенетические взаимоотношения
группы, только когда речь идет об узловых моментах ее эволюции,
крупных перестройках ее организации в древности. Повторение
филогенетических взаимоотношений в индивидуальном развитии, закон
рекапитуляции Мюллера—Геккеля осуществляются с многочисленными
выпадениями отдельных стадий и лишь в общих чертах41. Выделение человека
из животного мира представляет собой с точки зрения геологической
истории настолько позднее явление, что оно могло бы найти отражение
лишь на последних стадиях эмбриогенеза, но в действительности не
отразилось в них, так как процесс эволюции рода и вида слишком
мелкомасштабен в отношении общей перестройки морфологической структуры,
чтобы быть зафиксированным в индивидуальном развитии. Поэтому
эмбриология человека при всей своей изученности дает относительно мало
для восстановления основных этапов антропогенеза. Тем меньше
информации она приносит пока расоведению.
Палеонтологическая история человека уже может быть в общих
чертах написана на основании нескольких десятков ископаемых находок,
детальное изучение которых позволило нарисовать физический облик
древнейших людей. Обширные палеоантрополгические материалы из
разновременных могильников, датируемых начиная с эпохи верхнего
палеолита и кончая современностью, помогают восстановить происхождение и
историю современных рас42. Таким образом, если не собственно
палеонтологическое, то во всяком случае близкое ему по характеру
исследование играет большую роль в установлении основных этапов развития
человека. Родство рас устанавливается на основании очень обстоятельного
изучения их морфологии и физиологии. От триады, следовательно,
остаются лишь два составляющих ее компонента. Но их всестороннее
использование, возможность и границы во многом определяются характером
генетического истолкования морфологического или морфофизиологиче-
ского сходства, так как в палеоантропологии морфологический критерий
также является основным. Проиллюстрировать все сказанное можно.
49

проследив, как замена неправильных генетических представлений о
значении тех или иных морфологических структур правильными
приближала нас к выявлению истинных родственных взаимоотношений расовых
типов. За неимением места ограничусь двумя примерами — выделением
разных по характеру наследственной обусловленности групп признаков
и установлением таксономической иерархии признаков.
Первый аспект очень тесно связан с методикой антропологических
исследований вообще, чем и определяется его исключительное значение.
Еще в конце прошлого века было замечено, что все особенности
человеческого организма подразделяются по характеру изменчивости на две
категории —альтернативные признаки и трансгрессивные (кстати
сказать, уже потом это обобщение было перенесено на изменчивость в
органическом мире вообще). Первые — признаки с прерывистой
изменчивостью, вторые — с непрерывной43. Развитие генетических
экспериментов и генетической теории позволило увязать характер изменчивости
признаков и характер их наследственной обусловленности. Оказалось,
что альтернативные признаки наследственно детерминируются чаще
всего двумя или тремя наследственными факторами, являются
мономерными, трансгрессивные — многими, каждый из которых несет равную с
остальными долю наследственной информации. Эти признаки
полимерные. Дальнейшее развитие антропологических исследований показало,
что к первой категории особенностей человеческого организма относятся
подавляющее число физиологических характеристик, группы крови и
белки сыворотки, структура гемоглобина, пигментация 4\ ко второй —
почти все морфологические особенности, т. е. строение тканей лица,
строение скелета и т. д.45
Каков относительный удельный вес обеих групп признаков в
установлении родства антропологических типов и, следовательно, в
антропологическом анализе? В целом и те и другие должны характеризовать ан-
ропологический тип в совокупности всех его отличительных черт, и
поэтому в настоящее время при антропологическом изучении населения
какой-нибудь территории стремятся как можно более широко
охарактеризовать его и морфологически и физиологически46. Однако признаки
второй группы — трансгрессивные по своей изменчивости, полимерные по
своей наследственной обусловленности — более стабильны во времени,
менее подвержены случайным изменениям47. Хотя генетико-автомати-
ческие процессы в изолированных популяциях и действуют на обе
категории признаков, но их влияние на изменение мономерных признаков
значительно больше. В палеоантропологии практически только с
полимерными признаками и приходится иметь дело, так как мономерные
признаки биохимического характера пока неопределимы на скелете:
осуществляемые в настоящее время попытки выяснять группы крови на
ископаемых костях носят еще поисковый характер и не заняли пока сколько-
нибудь заметного места в антропологических и антропогенетических
исследованиях48.
Казалось бы, суммирование различий по всем полимерным признакам
должно дать полное представление об их масштабе между
сравниваемыми популяциями в целом, но это было бы так, если бы признаки не
были связаны между собой морфофизиологическими корреляциями.
В этом случае различия по многим признакам часто сводятся к различию
по одному признаку. Поэтому для оценки степени близости сравниваемых
групп часто используются разработанные на протяжении последних
десятилетий довольно сложные статистические приемы, в основе которых
50

лежит установление морфологической близости при исключении взаимно
коррелирующих признаков или, вернее говоря, при учете этой связи49.
После того как проделана эта операция, можно статистически оценить и
степень сходства или различия по мономерным признакам, но
полученная информация из-за отмеченной подвижности мономерных
характеристик будет уже второстепенной. Антропологи не имели бы возможности
провести демаркационную линию между двумя категориями признаков
и понять их разную наследственную структуру, а следовательно, и
получать доброкачественную информацию о родстве групп, не
дифференцируя признаки, если бы генетические исследования не позволили сделать
это с большой точностью.
Практически уже это противопоставление двух видов отличительных
особенностей человеческого организма приводит нас ко второму
важному аспекту приложения генетических данных к антропологическим
исследованиям — к установлению таксономической иерархии этих
особенностей, их соподчинению при выделении внутригрупповых подразделений
человечества. На заре возникновения антропологии, во второй четверти
прошлого века, известный шведский антрополог А. Ретциус предложил
разделить всех людей на длинноголовых — долихокефалов и
круглоголовых — брахикефалов50. Основанием для такой классификации
послужила большая изменчивость формы головы у представителей разных рас.
Классификация эта очень быстро привилась ввиду удобства и очевидной
легкости, а наивная вера в значение формы головы для выделения
расовых типов человечества сохранялась до недавнего времени. Многие
антропологические типы, сходные во всех своих признаках, объявлялись
разными по происхождению из-за различий, даже небольших, в форме
головы, и, наоборот, антропологические типы, похожие формой головы,
но различавшиеся другими особенностями, считались генетически
близкими.
Между тем дальнейшие исследования показали, что на форму головы
влияют многие обстоятельства не только генетического характера. Она
очень зависит от изменений, даже случайных, в скорости роста, от
авитаминоза в детском возрасте, на базе которого развиваются
рахитические явления, от способов ухода за ребенком, в частности от положения
его в колыбели и ее типа. Известны случаи, когда головной указатель
(отношение ширины головы к ее длине) резко возрастал у взрослого
населения популяции только потому, что в этой популяции для ухода за
новорожденным использовалась специальная колыбель, к которой
ребенок крепко прибинтовывался51. Следовательно, этот указатель очень
неустойчивый, изменяющийся под влиянием среды признак, и поэтому
все выводы о генетическом родстве расовых типов, сделанные на основе
рассмотрения одного этого признака, могут оказаться и часто
оказывались неправомерными. Это обстоятельство в конечном итоге и привело к
очень сдержанному его использованию в расовых классификациях.
Помимо данных, свидетельствующих об изменениях головного
указателя под влиянием среды, о его невысокой, как принято говорить в
антропологии, таксономической ценности говорит и характер его
географического распределения. Здесь мы сталкиваемся уже с геногеографией,
которая сама по себе, без какой-либо дополнительной информации о
зависимости головного указателя от средовых воздействий могла бы
сказать нам, что этот признак не имеет большого значения в установлении
родственных взаимоотношений расовых типов. Определенные вариации
головного указателя не имеют сплошных компактных ареалов, он рас-
51

пределяется дисперсно в географическом отношении,2. Между тем
распространение однородных вариаций на больших площадях, отражающее
распространение однородных генов, говорит в общей форме о том, что
соответствующая вариация возникла давно (чем шире она
распространена, тем больше времени для этого потребовалось) и достаточно
устойчива, чтобы сопротивляться случайным средовым воздействиям, иначе
говоря, жестко генетически детерминирована53. Эти обстоятельства
значительно увеличивают ее таксономический вес. Вместо формы головы в
современной антропологии учитываются тонкие детали строения лица и
покровов 54. Таким образом, и в этом случае генетические наблюдения
позволили антропологам существенно усовершенствовать свою методику и
приблизить к реальной действительности теоретические концепции,
основывающиеся на собранных с помощью этой методики фактах.
Нет возможности специально останавливаться на примерах, которые
проиллюстрировали бы, как накопление генетических знаний влияло и
влияет на изменение представлений о происхождении человека. Скажем
только, что установление устойчивости, значительной стабильности во
времени многих групп полимерных признаков укрепило значение
морфологического критерия и в антропогенезе: при выяснении родственных
взаимоотношений ископаемых форм людей можно выделить признаки с
высоким таксономическим весом, сходство по которым действительно
отражает реальное генетическое родство55. В заключение можно
сказать, что не только антропология генетике, но и, наоборот, генетика
антропологии оказывает существенную помощь в интерпретации фактов и
разработке общих концепций как в области расоведения, так и в
области антропогенеза, и даже в тех разделах, где союз между ними не
приводит к созданию новых наук, как в случае с изосерологией, он
органичен.
АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЛИЯНИИ НА ОБЩЕСТВО
При оценке общественного значения той или иной области науки нужно
различать два момента: место, которое наука реально занимает в силу
определенных конкретных причин и которое нередко не соответствует
по своему масштабу ее возможностям, и то место, которое она должна
была бы занимать в соответствии со своей теоретической и практической
ролью. Мы остановимся именно на последнем случае, так как он
представляется наиболее актуальным. О тесной связи антропологии с
генетикой изрядно забыли, а вместе с этим забыли и об их общественном
значении.
Оно проявляется в двух основных аспектах. Первый — теоретическое
мировоззренческое значение антропологии и антропогенетики, дающее
возможность человеку осознать свое историческое место в эволюционном
процессе на планете, взвесить реальную вероятность существования
внеземных цивилизаций, оценить закономерности биологической эволюции
подобных человеку существ и пределы отклонений их физического
строения от образа современных людей, понять взаимную роль
биологического и социального в современном обществе, предвидеть, наконец, будущее
развитие физического типа современного человека58. Обогащенные
генетическими наблюдениями представления о филогенетических
взаимоотношениях и генетических связях древнейших и современных
антропологических типов составляют ту биологическую основу, на которую
52

паложился, позднее оторвавшись от нее, исторический процесс. Историю
древнейшего человечества не понять, если не помнить все время, что
прогресс в области культуры на протяжении всего нижнего палеолита
сопровождался интенсивным развитием физического типа носителей
культуры — древнейших людей, которое до какой-то степени было
предпосылкой культурного развития. И только с появлением человека
современного типа эта связь разорвалась57.
Другой аспект общественного значения антропологии и генетики в
их взаимосвязи — сугубо практический. Распространение и учет
вредных мутаций, преодоление тенденции к родственным бракам в малых
изолированных популяциях, генетическая консультация по системам,
в которых переход рецессивных генов в гомозиготное состояние может
привести к тяжелым осложнениям и даже к смерти, несовместимость
матери и плода по системам крови (например, по системе резус),
изучение влияния численности отдельных этнических групп на их
демографическую структуру, использование антропологических и генетических
данных для борьбы с вредными бытовыми и религиозными
пережитками — вот далеко не полный перечень важнейших практических задач,
неразрешимых без широкой информации, предоставляемой
антропологическими и генетическими исследованиями58.
Связь этих исследований между собой, связь тесная и
непосредственная, осознана во многих странах59. В антропологию уже широко
проникли и еще шире проникают генетические методы, антропогенетика и
общая генетика интенсивно пользуются антропологическими данными60.
Между тем в нашей стране, несмотря даже на быстрое развитие
генетики за последние годы, антропогенетика разрабатывается лишь в
некоторых своих разделах, связанных с медициной. Что же касается популя-
тщонной генетики, то она развивается медленно, несмотря на, казалось
бы, огромные возможности, которые предоставляют ей антропологические
исследования. Польза взаимопроникновения генетических и
антропологических методов, плодотворность увязки общегенетических и
антропологических концепций, уже достигнутые фундаментальные результаты такой
увязки в виде громадных успехов новой, возникшей на их стыке
дисциплины — изосерологии человека, а также геногеографии несомненны.
Можно надеяться, что дальнейшее развитие исследований в указанных
направлениях обогатит антропологию, и в частности расоведение, с
одной стороны, антропогенетику и общую генетику — с другой, новыми
плодотворными концепциями и достижениями.
1 Benser S. Fine structure of a genetic region in bacteriophage // Proc. Natur. Acad.
Sci. Wash. (D. C), 1955. Vol. 41; Idem. On the topology of genetic fine structure//
Ibid. 1959. Vol. 45. Следует подчеркнуть, что сложное строение гена было почти
40 лет назад предсказано замечательным советским генетиком А. С. Серебровским.
См.: Серебровский А. С. Влияние гена purple на crossing-over между black и
cinnobar у Drosophila melanogaster // Журн. эксперим. биологии. Сер. А. 1926.
Т. 2, вып. 1/2; Он же. Исследование ступенчатого аллеломорфизма // Там же. 1930.
Т. 6, вып. 2; Серебровский А. С, Дубинин Н. П. Искусственное получение
мутаций и проблема гена//Успехи эксперим. биологии. 1929. Вып. 4. А. С.
Серебровский — типичный ученый-романтик, он внес огромный вклад в теоретическую
генетику и обогатил ее рядом фундаментальных концепций. С: Шапиро Н. И.
Памяти А. С. Серебровского//Генетика. 1966. № 9; Малиновский А. А. К вопросу о
путях исследования условий творческого процесса//Научное творчество. М., 1969.
2 Исчерпывающие сводки накопленных материалов отсутствуют. Частично этот
пробел заполнен в след. изд.: Eickstedt R. Rassengeschichte der Menscheit. Stuttgart.
1934; Biasutti K. Razze i popoli della terra: In 4 vol. Torino, 1959-1960; Lund-man B.
Umriss der Rassenkunde des Menschen in geschichtlicher Zeit. Koppenhagen, 1952;
53

Idem. Geographische Ynlhropologie. Stuttgart, 1968; Алексеев Б. П. География
человеческих рас. М., 1974.
3 Mourant A. The distribution of human blood groups. Oxford, 1954; Walter H. Die
Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde // Die neue Rassenkunde-
/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Harrison G., Weiner /., Tanner I., Barnicot N.
Human biology: An introd. to human evolution, variation and growth. N. Y.; L.. 1964;
рус. пер.: Харрисон Дж., Вайнер Дж., Танкер Дж., Барникот Н. Биология
человека. М., 1968; Prokop О. Lehrbuch der menschlichen Blut- und Serumgruppen.
Leipzig, 1966; Вороное А. А. Этногеография основных типов гаптоглобина —
сывороточного белка крови//Сов. этнография. 1968. № 2. Эти области антропологии
привлекают сейчас внимание во всем мире, и литература растет с фантастической
быстротой.
4 После первых работ Э. Кречмера, во многом склонного, однако, к крайним
взглядам, появились статьи, поставившие проблему в рамки точного
экспериментального исследования. См.: Рогинский Я. Я. Материалы по исследованию связи
телосложения и моторики//Антропол. журн. 1937. № 3; Малиновский А. А.
Элементарные корреляции и изменчивость человеческого организма // Тр. Ин-та
цитологии, гистологии и эмбриологии. 1948. Т. 2, вып. 1. Несколько иной аспект
проблемы рассмотрен в книге Я. Я. Рогинского, в главе «О типах характера и их
значении в теории антропогенеза». См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. М.г
1969.
• Обширные сведения об ископаемых находках суммированы: Heberer G. Die Fossil-
geschichte der Hominoidea // Primatologia: Handbuch der Primatenkunde/Hrsg.
H. Hofer, A. Schultz, D. Starck. Basel; N. Y., 1956; Piueteau J. Primates. Paleontolo-
gie humaine ///Traite de paleontologie. P., 1957. T. 7; Gieseler W. Die Fossilgeschich-
te des Mencshen // Die Evolution d'jr Organismen. Stuttgart, 1959. Bd. 2; Ископаемые
гоминиды и происхождение человека // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.г
1966. Т. 92; Алексеев В. П. Палеоантропология земного шара и формирование-
человеческих рас. Палеолит. М., 1978.
6 См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. Гл. II.
7 Весь относящийся сюда материал разбросан по сотням специальных статей и
монографий. В качестве сводок, далеко не полных, но содержащих основную
библиографию, см.: Social life of early man//Viking fund publications in anthropology.
N. Y., 1961. N 31; Григорьев Г. П. Начало верхнего палеолита и происхождение
Homo sapiens. Л., 1968; Природа и развитие первобытного общества на территории
европейской части СССР. М., 1969 (статьи А. А. Величко и М. Д. Гвоздоверг
Г. П. Григорьева и А. Н. Рогачева); Бибиков С. Н. Некоторые аспекты
палеоэкологического моделирования палеолита//Сов. археология. 1969. № 4.
8 Сводки данных и литературу см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую
генетику. М., 1968; Конюхов Б. В. Биологическое моделирование наследственных
болезней человека. М., 1969; Основы цитогенетики человека. М., 1969; Проблемы
медицинской генетики. М., 1970; Перспективы медицинской генетики. М., 1982.
9 Краткий обзор относящихся сюда проблем см.: Алексеев В. П. Геногеография
человека // Наука и человечество. М., 1968.
10 Наибольшее внимание в антропогенетике всегда привлекали изоляция и ее
влияние на генетическую структуру популяций. Результаты конкретных исследований
см. в след. работах: Гинзбург В. В. Горные таджики: (Материалы по
антропологии таджиков Каратегина и Дарваза). М.; Л., 1937; Glass В., Sacks M., Jahn R.,
Hess С. Genetic drift in a religious isolate: an analysis of the causes of variation in
blood group and other gene frequencies in a small population//Amer. Natur. 1952.
Vol. 86, N 828; Readings on race. Springfield (111.), 1960; Hainline J. Polulation and
genetic (serological) variability in Micronesia//Ann. N. Y. Acad. Sci. 1966. Vol. 134,
art. 2; Giles E., Walsh R., Bradley M. Microevolution in New Guinea; the role of
genetics drift//Ibid.: Гаджиев А. Н. Антропология малых популяций Дагестана.
Махачкала, 1971; Рынков Ю. Г. Антропология и генетика изолированных
популяций (древние изоляты Памира). М., 1969. Общая постановка вопроса: Glass В.
Genetic changes in human population, especially those due to gene flow and genetic
drift//Adv. Genet. N. Y., 1954. Vol. 6. Ситуация панмиксии и ее роль в расообра-
зовании исследованы значительно меньше. Общее рассмотрение проблемы см.:
Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.
11 См., начр.: Дубинин Н. П., Глембоцкий Я. Л. Генетика популяции и селекция
М., 1967. Данные о географическом распространении групп крови у человека
использованы для освещения роли генетико-автоматических процессов в условиях
отсутствия селекции (Гл. IV. С. 62-70).
54

12 На это обстоятельство обратили внимание независимо друг от друга несколько
исследователей, рассмотревших его с разных точек зрения: Рогинский Я. Я.
Проблема происхождения Homo sapiens//Успехи соврем, биологии. 1938. Т. 9, вып. 1
(4); Он же. Некоторые проблемы позднейшего этапа эволюции человека в
современной антропологии//Тр. Ин-та энтографии АН СССР. Н. С. М.; Л., 1947. Т. 2;
Кремянский В. А. Переход от ведущей роли отбора к ведущей роли
труда//Успехи соврем, биологии. 1941. Т. 14, вып. 2(5); Давиденков С. М. Эволюционно-гене-
тические проблемы в невропатологии. Л., 1947.
13 Оно нашло отражение в учении о ноосфере. См.: Успехи соврем, биологии. 1944.
Т. 18, вып. 2. Термин заимствован у Е. Леруа: Le Roy E. L'exigence idealiste et le
fuit devolution. P., 1927. В идеалистическом духе его развивал П. Тейяр де
Шарлей в книге «Феномен человека» (М., 1965; 2-е изд. М., 1987). О его мировоззрении
см.: Плужанский Т. Некоторые черты воззрений Тейяра де Шардена // От Эразма
Роттердамского до Бертрана Рассела. М., 1969. В современной науке понятие о
ноосфере занимает все большее место. См., напр.: Урсул А. Д. Освоение космоса:
Филос.-методол. и социол. аспекты. М., 1967; Трусов Ю. П. Понятие о ноосфере//
Природа и общество. М., 1968 (проблемы ноосферы касаются и другие статьи
сборника); Алексеев В. П. От животных — к человеку. Легенды, факты, наука. М.,
1969; Он же. Становление человечества. М., 1984.
14 Вопросы эти не получили, однако, до сих пор сколько-нибудь глубокой научной
разработки.
15 Прекрасный пример эндогамии как генетического барьера наблюдается в
дагестанских селениях. См.: Лавров Л. И. О причинах многоязычия в Дагестане //
Сов. этнография. 1951. № 2.
16 Вопрос почти исчерпывающе рассмотрен одним из крупнейших современных
теоретиков эволюционного учения — Э. Майром. См.: Mayr Е. Animal species and
evolution. Cambridge (Mass.), 1965; рус. пер.: Майр Э. Зоологический вид и эволюция.
М., 1968.
17 В общей форме проблема не обсуждалась сколько-нибудь подробно, очевидно,
потому, что она требует для своего прояснения коллективных усилий мысли
генетиков и историков, редко приходящих в научный контакт. О лингвистических
генетических барьерах специально см.: Hulse F. Linguistic barriers to gene — flow //
Amer. J. Phys. Anthropol. N. S. 1957. Vol. 15, N 2. Этнический фактор в качестве
генетического барьера учитывается во всех конкретных исследованиях по алтро-
погенетике (см., в частности, работы, перечисленные в примеч. 10). Это тем более
необходимо, поскольку роль специфически географических барьеров у человека,
как уже указывалось, невелика. Предполагалось, например, что Рейн служит
существенным генетическим барьером, разделяющим население обоих берегов. См.:
Wolf М. Der Rhein als Heirats — und Wandergrenze//Homo. 195(5. Bd. 7, H. 1.
Позднее эта точка зрения стала оспариваться, и, по-видимому, вполне справедливо,
в свете вноиь собранных данных. См.: Walter Н., Arndt-Hanser Л. Populationsgc
netische Untersuchungen im Mittelrhein - Gebiet // Homo. 1967. Beih. 2.
18 Частный случай открытого и сформулированного Н. И. Вавиловым закона
отнесения рецессивных генов на окраину видового ареала: Вавилов Н. И.
Географические закономерности в распределении генов культурных растений // Природа.
1927. № 10. Он же впервые применил этот закон к человеку, указав на
сравнительно светлую пигментацию нуристанцев как на результат внешнего
выявления рецессивных генов в условиях изоляции. См.: Вавилов Н. //., Букинич Д. Д.
Земледельческий Афганистан. Л., 1929. Позже с позиций этого закона были
объяснены особенности пигментации населения Северной Европы (Чебокса-
ров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии // Антропол. журн. 1936.
№ 2), Дагестана (Гаджиев А. Г. Происхождение народов Дагестана по данным
антропологии. Махачкала, 1965), всей Европы (Алексеев В. П. Генетика и
антропология // Наука и жизнь. 1969. № 9).
19 Это важное явление было продемонстрировано и теоретически объяснено
М. В. Игнатьевым. См.: Игнатьев М. В. Статистические константы в
изолированной популяции // Антропол. журн. 1937. № 2; Он же. Исследования по
генетическому анализу популяций // Учен. зап. МГУ. 1940. Вып. 34.
20 Такое исследование было специально осуществлено Ю. Г. Рычковым
применительно к древности изоляции на Кавказе и Памире. См.: Рынков Ю. Г.
Антропологическое исследование процесса изоляции на Памире и Кавказе//Докл. на
VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1964; Он же. Антропология
и генетика изолированных популяций (Гл. VI).
21 См.: Пасеков В. П. О некоторых результатах действия изоляции//Вопр.
антропологии. 1967. Вып. 27.
55

22 См.: Kirk R. Population genetic studies in Australia and New Guinea//The biology
of human adaptability. Oxford, 1967.
23 Бунак В. В. Изменчивость соматических признаков в малых популяциях и
проблемы таксономии//Докл. на VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук;
Он же. Изучение малых популяций в антропологии//Вопр. антропологии. 1965.
Вып. 24; Жомова В. К. Материалы по изучению круга брачных связей в русском
населении//Там же; Алексеев В. 77. Популяционная структура человечества и
историческая антропология // Сов. археология. 1970. № 4.
24 Алексеев В. П. О некоторых положениях расового анализа//Вопр.
антропологии. 1962. Вып. 9; Он же. К обоснованию популяционной концепции расы //
Проблемы эволюции человека и его рас. М., 1968.
25 Специальных работ, посвященных панойкуменному обзору расовых типов
смешанного происхождения, нет. Данные о них можно почерпнуть в работах,
указанных в примеч. 2. В дополнение к ним см.: Gam S. Human races. Springfield
(111.), 1962.
26 Сводку метрических данных по смешанным группам см.: Trevor I. Rase crossing
in man//Eugen. Lab. Mem. Cambridge, 1953. Vol. 36. О гетерозисе см.: Hulse F.
Exogamie et heterosis//Arch. Suisse d'anthropol. gen. 1957. T. 22.
27 Формы внутривидовой изменчивости и характер географического
распространения генов нашли отражение в формулировке гипотезы о модусах расообразова-
ния. См.: Алексеев В. 77. Модусы расообразования и географическое
распространение генов расовых признаков.
28 Существует несколько сводок по генетике отдельных признаков, напр.: Handbuch
der Erbbiologie des Menschen. Bd. 2. Methodik. Genetik der Gesamtperson. В., 1940;
Gates R. Human genetics. In 2 vol. N. Y., 1946; Humangenetik: Ein kurzses
Handbuch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart, 1964-1969.
29 Общую характеристику близнецового метода исследования см.: Канаев И. IL
Близнецы: (Очерки по вопросам многоплодия). М.; Л., 1959; Он же. Близнецы и
генетика. Л., 1968.
30 Волоцкой М. В. Близнецовый метод и проблема изменчивости генов//Антропол.
журн. 1937. № 2.
31 См. примеч. 8. Литература, однако, растет с исключительной быстротой, и
каждый новый номер любого генетического журнала приносит новые факты.
32 Ford E. Polymorphism and taxonomy//The new systematics. L.; Oxford, 1940; Idem.
Polymorphism // Biol. Rev. 1945. Vol. 20.
33 Более позднее обсуждение проблемы с учетом современного состояния науки
см.: Allison A. Aspects of polymorphism in man//Cold Spring Harbor Symp. on
Quant. Biol., 1955. Vol. 20.
34 См. обзоры, правда уже устаревшие: Vogel F. Blutkrankheiten und ihre Bedeu-
tung//Ber. iiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel 1958. Gottingen; В.;
Frankfurt a M., 1959; Вороное А. А. Аномальные гемоглобины // Вопр. антропологии.
1964. Вып. 17.
35 Географическое распространение этих признаков подробно освещено в работах*
приведенных в примеч. 3.
36 Обзооы см.: Roberts I. The anthropological significance of the relationship between
blood groups and disease // Ber. iiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel. 1958;
Clarke C. Blood groups and disease//Progress in medical genetics. N. Y., 1962; рус,
пер. в кн.: Штерн К. Основы генетики человека. М., 1965.
37 Такая гипотеза изложена и аргументирована в ст.: Комарович Н. 7/., Рынков Ю. Г.
Системы ABO (H) групп крови и иммунитет к оспе: (К проблеме факторов
пространственного распределения групп крови у человека) // Вопр. антропологии.
1966. Вып. 23.
38 Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1906. Vol. 203, N 3; Idem.
Mankind evolving. New Haven, 1962; Алексеев В. А. Некоторые проблемы теории
антропогенеза//Вопр. философии. 1959. № 11.
39 Они специально рассмотрены: Рогинский Я. Я. Закономерности
пространственного распространения групп крови у человека: (К проблеме антропологии
«окраинных народов»)//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1947. Т. 1.
40 Об этом специально см.: Алексеев В. 77. Геногеография человека.
41 См.: Шмальгаузен 77. 77. Организм как целое в индивидуальном и историческом
развитии. М.; Л., 1942; Он же. Проблемы дарвинизма. М., 1946. Переиздания этих
книг были осуществлены в 1969 и 1982 г.
42 Общей сводки палеоантропологических материалов нет. Частично эту роль
выполняют книги К. Куна. См.: Сооп С. The races of Europe. N. Y., 1939; Idem. The
origin of races. L., 1963. Для территории СССР: Дебец Г. Ф. Палеонтропологик
СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1948. Т. 4.
56

-43 См.: Бунак В. В. Антропометрия. М., 1941.
44 Обзор генетических наблюдений, кроме книги Дж. Харрисона, Дж. Вайнера и др.,
см.: Dausset J. Immunohematologie biologique et clinique. P., 1956; рус. пер.: Дос-
ce Ж. Иммуногематология. М., 1959.
45 Факты собраны в книгах, перечисленных в примеч. 28. Теоретический обзор см.:
Бунак В. В. О некоторых вопросах генетического анализа непрерывно
варьирующих признаков у человека//Антропол. журнал. 1937. № 3.
46 См., напр.: A survey of some genetical characters of Ethiopian tribes//Amer J.
Phys. Anthropol. N. Y., 1962. Vol. 20, N 1; Алексеев В. II., Беневоленская Ю. Д.,
Гохман И. II., Давыдова Г. М., Жомова В. К. Антропологические исследования
на Лене//Сов. этнография. 1968. № 5; Рынков Ю. Г., Шереметьева В. А. Пону-
ляционная генетика алеутов Командорских островов // Вопр. антропологии. 1972.
Вып. 40, 41; The tlaxcaltecans: prehistory, demography, morphology and genetics//
Univ. Kans. Publ. Anthropol. 1976. № 7; Alexeeva T. L, Alexeev V. P., Batse-
vich V. A., Klevtsoua N. I., Chikisheva T. A. Tuvinians: anthropo-ecological study//
Colleg. anthropol. 1984. Vol. 8, N 1. С расширением программы связан и
коллективизм исследования, которое уже не может осуществляться силами одного
человека.
47 См.: Алексеев В. П. Антропологические данные о проблеме происхождения
населения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический
сборник. IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 82). Там же см.
литературу.
48 Обзоры: Garlick J. Blood groups and prehistory//Science in archaeology. N. Y.,
1963; Перевозчиков II. В. h проблеме определения группоспецифических веществ
крови в ископаемом материале // Вопр. антропологии. 1971. Вып. 38; Он же.
Определение групп крови в ископаемом материале//Там же. 1974. Вып. 50.
49 Сводки: Weber E. Grundriss der biologoschen Statistik. Anwendungen der mathe-
matischen Statistik in Naturwissenschafte und Technik. 6. Aufl. Jena, 1967; Idem.
Mathematische Grundlagen der Genetik // Genetik: Grundlagen, Ergebnisse und Pro-
bleme in Einzeldarstellungen: Beitrag. Jena, 1967. Математическим методам в
антропологии специально посвящены работы: Игнатьев М. В. Статистический
метод в антропологии // Проблемы демографической статистики. М., 1959; Knuss-
mann R. Moderne statistische Verfahren in der Rassenkunde // Die neue Rassenkun-
de/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Дерябин В. Е. Многомерная биометрия
для антропологов. М., 1983.
50 Retzius A. t)ber die Schadelform der Nordbewohner // Mullers Arch. Anat. 1845.
51 Первая работа, где проблема была поставлена со всей остротой и получила
поэтому даже несколько одностороннее решение: Жиров Е. В. Разновидности
брахикефалии // Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры, 1941. Вып. 10.
См. также: Дебец Г. Ф. К вопросу о влиянии искусственной деформации на
головной указатель: (По поводу статьи Е. В. Жирова «Разновидности
брахикефалии) //Там же. 1947. Вып. 14; Ewing F. Hyperbrachycephaly as influenced by
cultural condition//Pap. Peabody Mus. Amer. Archaeol. and Ethnol. Cambridge (Mass.),
1950. Vol. 23, N 2; Гаджиев А. Г. О влиянии колыбели (бешика) на величину
головного указателя у детей//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1963.
Вып. 28; Рынков Ю. Г. О деформации головы в связи с обычаями ухода за
детьми//Там же. 1957. Вып. 27; Он же. Антропология и генетика изолированных
популяций. Гл. IV: О соотношении искусственной деформации головы и
природных краниологических особенностей.
52 Довольно подробные карты панойкумепного и материкового распределения го-
лозного указа?еля были опубликованы уже в первых сводных трудах по
антропологии мира. См., напр.: Ripley W. The races of Europe. L., 1900. Более поздние
карты см.: Biasutti R. Razze i popoli della terra. Torino, 1940. T. 1. С первого
издания панойкуменная карта Р. Биасутти перепечатана: Eickstedt E. Die Forschung
am Menschen. Phvsiologische und morphologische Anthropologic. Stuttgart, 1944.
Bd. 2.
^3 На это обстоятельство впервые указал Г. Ф. Дебец без упоминания, правда,
генетической предпосылки. См.: Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в
Камчатской области//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1951. Т. 17.
54 См.: Ярхо А. II. Унификация определений мягких частеп лица // Антропол. жури.
1932. № 1.
55 Изменение подхода отчетливо проявляется при сопоставлении современных
работ (см. примеч. 5) и старых сводок. Из последних особо интересны: Werth E.
Der fossile Mensch. Grundziige einer Palaanthropologie. В., 1928; Keith A. New
discoveries relating to the antiquity of man. N. Y., 1929.
57

Теоретические аспекты, связанные с внеземными цивилизациями,
разрабатываются с каждым годом интенсивнее, и для них даже предложен по аналогии с
экзобиологией термин «экзосоциология», который автору, правда, в обычном
словоупотреблении кажется не совсем правомерным, так как речь идет пока не
о внутренней структуре иных цивилизаций, а лишь в основном о проблеме
контактов с ними. См.: Шкловский И. И. Вселенная, жизнь, разум. М., 1965;
Внеземные цивилизации: Тр. совещ. в Бюрокане 20-23 мая 1964 г. Ереван, 1965;
Внеземные цивилизации. Проблемы межзвездной связи. М., 1969. Экзоантропология
пока не существует даже в виде системы предположений.
Будущему развитию человека посвящено много работ, рассматривающих его
либо как продолжение прошлой эволюции, либо как ее затухание. Wiercinski A.
Evolutionary rate of craniometric traits in Hominidae // Acta palaeontol. pol. 1956.
Vol. 1, N 3; см.: Полянский H. Некоторые проблемы механизма и факторов
эволюции//Сов. этнография. 1957. № 3; Wolanski N. Ieszeze w sprawie skokowosci
w ewolucji form ludzkich oraz nierownomiernosci tempa rozwoju // Przegl. antropol.
1957. T. 2, sz. 2; Idem. Zagadnienie etapowosci w ewolucji form ludzkich // Ibid-
1958. T. 24, sz. 1; Рогинский Я. Я. Об этапах и темпах эволюции гоминид//Сов.
этнография. 1957. № 6; Быстрое А. П. Прошлое, настоящее, будущее человека.
Л., 1957; Алексеев В. П. О скорости эволюции в пределах семейства гоминид //
Докл. на VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук; Он же. От животных —
к человеку. Легенды, факты, наука.
Это положение разрабатывается с самых разных сторон и стало общепринятым
в советской литературе. Первые работы указаны в примеч. 5.
Литература, посвященная всем этим вопросам, необъятна. Частично характер-
проблем освещен: Эфроимсон В. П. Популяционная генетика человека и
некоторые проблемы медицинской генетики//Генетика. 1967. № 11; Тимаков В. Д.
Генетика и медицина//Там же. 1968. № 1. См. также примеч. 8.
Алексеев В. П. Теория расоведения на VII Международном конгрессе
антропологических и этнографических наук // Сов. этнография. 1965. № 2.
Алексеев В. П. Факторы расообразования, методы расового анализа, принципы
расовых классификаций//Там же. 1964. № 4; Methods and theories fo
anthropological genetics/Ed. M. Crawford, P. Workman. Albuquerque, 1973; Current
developments in anthropological genetics: In 2 vol./Ed. J. Mielke, M. Crawford. N. V.t
1980-1982.
ГЕНЕТИКА И АНТРОПОЛОГИЯ
ГЕНОГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ПРАВИЛА,
УСТАНОВЛЕННЫЕ Н. И. ВАВИЛОВЫМ
Гениальный генетик, один из создателей геногеографии — Николай
Иванович Вавилов поражает нас, людей следующего поколения, не только
титаническим размахом творчества, но и широтой мысли, всеобъемлющим
характером обобщений. Не вызывает сомнений общебиологическое
значение закона гомологических рядов в наследственной изменчивости,
ясна исключительная роль в геногеографии закона оттеснения
рецессивных генов на окраины видового или подвидового ареала. Последняя
закономерность с полной отчетливостью проявила себя, как мы убедимся,
в формировании человеческих рас.
Первое сообщение о выстеснении рецессивных генов на окраину
ареала Н. И. Вавилов опубликовал в 1927 г., когда он неутомимо
путешествовал, собирая материалы о культурных растениях во всех уголках
земного шара, и в его голове в основных чертах уже сложилась знаменитая
впоследствии теория центров происхождения культурных растений.
Аргументация этой теории не могла быть сделана в лаборатории. Она
требовала все новых и новых полевых наблюдений, и Н. И. Вавилов ездил
почти без перерыва из страны в страну, с материка на материк, собирая,
описывая, изучая культурную флору и приемы земледелия. Трудно пере-
58

числить страны, которые он проехал на машине, верхом, прошел
пешком,— в истории науки мало путешественников, которые так
исколесили бы земной шар. Многие замечательные работы свои он писал в
экспедициях. В экспедиции же, на пароходе в Средиземном море, была
написана статья о законах географического распределения генов
культурных растений, в которой содержалась формулировка закона оттеснения
рецессивных генов из центра формообразования. В письме к другому
выдающемуся деятелю русского естествознания — Владимиру Ивановичу
Вернадскому, посланном в 1927 г. из Северной Африки, Вавилов писал:
«Понял правильности в географическом распределении форм в пределах
видов: убывание доминантов к периферии от центров. Это объясняет мно-
тое, даже для человека» *.
В чем суть этого закона? Он прост и понятен, как просты и понятны
все обобщения Н. И. Вавилова. Центр видового или подвидового ареала
является ареной наиболее интенсивного формообразовательного процесса.
Это было установлено еще Ч. Дарвином. В центре ареала постоянно
возникают новые мутации, нарушающие генное равновесие и создающие
предпосылки для вечного изменения генотипов. Мутации эти доминантны,
т. е. передаются по наследству первому же поколению потомков.
Постоянное возникновение новых мутаций усиливает действие естественного
отбора и ускоряет процесс видо- и расообразования. В этих условиях
рецессивные мутации не могут выдержать конкуренции с доминантными.
Они переходят в скрытое состояние и начинают вытесняться из центра
видового или подвидового ареала более устойчивыми и
приспособленными доминантными формами. Рецессивные же отодвигаются от
центральных районов, от центрального очага формообразования все дальше и
дальше и в конце концов занимают периферию ареала. Здесь, в условиях
изоляции, вероятность встречи рецессивных форм в процессе
скрещивания значительно увеличивается, и они переходят из скрытого
гетерозиготного состояния в гомозиготное, т. е. проявляются во внешности
организмов, в фенотипе.
Таким образом, структура географического ареала любой формы
имеет, согласно Н. И. Вавилову, следующий вид: в центре ареала
процветают доминантные формы, их окружают рецессивные гетерозиготы,
наконец, крайнюю периферию ареала занимают рецессивные гомозиготы.
Разумеется, не сразу появилось такое кардинальное обобщение.
Подступы к нему были сделаны на несколько лет раньше. Нам важно это
отметить потому, что они связаны с антропологическими наблюдениями
Н. И. Вавилова, всегда пристально интересовавшегося историей
человеческой культуры и формированием антропологических типов.
1924 год... Небольшой экспедиционный отряд, предводительствуемый
Н. И. Вавиловым, путешествует по Афганистану. Собственно, отряд —
это слишком громко сказано: с Н. И. Вавиловыи только
агроном-мелиоратор Д. Д. Букинич, селекционер В. Н. Лебедев и один или два
проводника. Н. И. Вавилов счастлив: уже несколько лет он мечтал попасть в
Афганистан, страну древнейшей земледельческой культуры, и наконец
осуществил свою мечту. Он работает с исключительным напряжением,
как всегда, добирается до самых труднодоступных высокогорных селений,
коллекционируя образцы садовой, огородной и полевой культуры. Это
его основное занятие. Но в сфере его внимания и другое: этнография
посещенных мест, физический тип населения разных районов, этнические
взаимоотношения многочисленных народов и этнографических групп. Все
это записывается в дневники, запечатлевается на фотопленку, чтобы обо-
59

гатить его будущий отчет об экспедиции бесценными географическими,
антропологическими и этнографическими наблюдениями.
На северо-востоке страны экспедиция с огромным трудом
перебирается сквозь почти непреодолимые перевалы в Нуристан, или, как его
называли раньше, Кафиристан, на высоту 3500—4000 м. Там изучается
скудное и маломощное, но очень оригинальное высокогорное земледелие.
Н. И. Вавилова интересует, однако, не только земледелие: жители гор —
нуристанцы — на редкость своеобразны по своей культуре, по своему
быту. Они отличаются даже от своих более низко живущих соседей.
Но еще больше отличие в антропологическом типе. Нуристанцы
светлоглазы, что особенно необычно в стране крайне темных, черноволосых и
черноглазых людей.
Н. И. Вавилов был внимательным наблюдателем, он просто
зафиксировал этот факт в своей памяти и вернулся к нему, когда подводил
итоги своего путешествия.
В 1929 г. вышла в свет написанная Н. И. Вавиловым совместно со
своим товарищем по путешествию Д. Д. Букиничем толстая прекрасно
изданная книга «Земледельческий Афганистан». Она, можно сказать,
впервые открыла европейскому миру огромную страну. И не только со
стороны культуры земледелия. Геоморфология и деление страны на
ландшафтные зоны, климат и ботанико-географические районы, история
земледелия в связи с развитием древних цивилизаций на территории
Афганистана — все это получило подробную и глубокую характеристику.
Даже о результатах наблюдавшихся им в Афганистане раскопок
французских археологов Н. И. Вавилов сумел написать захватывающе
интересно. Среди прочих районов был охарактеризован и Нуристан — страна
гор и относительно светлоглазых людей. Я пишу «относительно
светлоглазых», чтобы у читателей не создалось впечатления, что нуристанцы
все вообще сероглазы или голубоглазы. В Передней Азии такая
возможность просто исключена всей историей антропологических типов,
относящихся к южной ветви европеоидной расы. Но процент людей с серыми
и голубыми глазами среди нуристанцев довольно высок. Кстати сказать,
объективность наблюдения Н. И. Вавилова и его полное соответствие
действительности подтвердил в 1937 г. А. Херрлих, приведя точные
антропологические измерения 2.
К услугам Н. И. Вавилова была гипотеза, широко распространенная
в то время (имеющая хождение и сейчас), об очень обширном ареале
северной расы в древности, о ее активном характере и
культуртрегерской роли ее представителей. Можно было увидеть потомков северной
расы и в нуристанцах. Но Н. И. Вавилов решительно высказался против
этой гипотезы, не находя для нее опоры ни в историко-этнографических,
ни в лингвистических фактах. Объяснение, им предложенное, опиралось
на изящное приложение к данному конкретному случаю закона оттесне-
пия на окраину ареала рецессивных генов. Окраина ареала — это не
только район, географически наиболее удаленный от центра расо- или
видообразования. Любое высокогорное плато может быть приравнено по
своему действию на процесс формообразования к окраине ареала, так
как оно всегда представляет собой «закоулок» и создает предпосылки
для изоляции. Светлые глаза у человека — рецессивный признак,
уступающий в первом поколении черноглазости. Совершенно естественно,
что группы нуристанцев, оттесненные в горы на высоту 3000—4000 м,
попали там в такие же условия, как если бы они оказались в изоляции
на окраине ареала европеоидной расы. Отсюда родственные браки, на-
60

копление рецессивных генов в каждом последующем поколении,
повышенная вероятность их встречи при каждом очередном случае
заключения брака, а следовательно, и повышенная вероятность их перехода из
скрытого состояния в явное, из гетерозиготного в гомозиготное с
последующим проявлением в фенотипе. К объяснению своеобразия
антропологического типа и его формирования была применена генетическая идея,
и опыт ее применения оказался очень удачным и убедительным.
Поиск отражения общегенетических закономерностей в
антропологических данных был стимулирован на Западе работами целой плеяды
известных математиков, генетиков и теоретиков эволюции — С. Райта,
Дж. Фишера, Р. Хэлдана. Однако они подходили ко всем биологическим
явлениям через искусственно созданные математические модели. Отсюда
наряду с несомненными достижениями они получили и целый ряд
формальных результатов. Н. И. Вавилов исходил из огромного количества
эмпирических фактов, добытых им лично. Не составил исключения и
краткий выход его на сцену науки в роли антрополога. Он сам заметил
и описал интересный факт, послуживший основанием для мастерского
общебиологического и исторического анализа, основанием для
блестящего обобщения. Поэтому путь, по которому он прошел, оказался
чрезвычайно плодотворным.
В 1936 г. появилась статья Н. Н. Чебоксарова, в которой автор
суммировал огромный литературный материал, результаты своих
собственных исследований и исследований других советских антропологов в
области антропологии севера европейской части СССР3. Эта сводка старых
и новых данных послужила базой для построения новой и очень
удачной, вошедшей потом во все антропологические монографии и учебники
классификации народов Северной Европы по физическим признакам,
а также для критического пересмотра прежних воззрений на их
генетические взаимоотношения. Но при всем большом значении этих
достижений для антропологии Европы и учения о расах роль этой статьи для
нашей темы, однако, в другом — в попытке продолжить линию
теоретических поисков, начатых Н. И. Вавиловым, и предложить аналогичное
генетическое объяснение явлению депигментации у народов Скандинавии.
Шведы, норвежцы, финны, датчане, ирландцы, фарерцы, исландцы,
шотландцы, русские северных районов — все представители северной
ветви европеоидов или северной расы отличаются светлыми глазами и
волосами. У одних народов индивидуумы со светлыми глазами и волосами
составляют две трети — это классические представители северной расы,
такие, как шведы или норвежцы. В составе других их число понижается
до одной трети, но все равно население прилегающих к Скандинавии
областей значительно светлее, чем народы остальных районов Европы.
Н. Н. Чебоксаров предложил то же объяснение причин этого явления,
что и Н. И. Вавилов для посветления глаз у населения западных отрогов
Гиндукуша. Скандинавия не только окраинный район Европы, это один
из участков северной окраины ойкумены — всей обитаемой части
планеты. Если говорить о вытеснении рецессивных генов у человека из
центральных областей расообразования, то о Скандинавском полуострове
нужно говорить в первую очередь. Судя по археологическим данным, он
был заселен не ранее мезолита и потому не входил в первоначальный
ареал формирования европеоидной расы, лежавший, несомненно, южнее.
Географически он выдвинут далеко на север, отличается суровыми
климатическими условиями да еще отделен от Центральной Европы на
большом протяжении Балтийским морем. Понятно и очевидно, что медлен-
61

ное и постепенное заселение полуострова уносило из центральных
областей Европы мутации светлоглазости и светловолосости (тоже, по всей
вероятности, рецессивного признака), и они постепенно накапливались
все в больших и больших концентрациях на севере. А накопившись,
стали проявлять себя в антропологическом типе населения в подавляющем
большинстве случаев.
Такова концепция Н. Н. Чебоксарова, вполне соответствующая
нашим знаниям о морфологических особенностях современного населения
Скандинавии. Она хорошо объясняет возникновение этих особенностей,
учитывает все имеющиеся сведения о заселении Скандинавского
полуострова человеком и представляет собой приложение идеи Н. И. Вавилова
к объяснению антропологических явлений в ее, так сказать,
классическом, чистом виде: ведь речь в данном случае идет действительно об
окраине ойкумены, а следовательно, и об окраине видового и расового
ареалов в полном значении этого слова. Таким образом, пример действия
закона оттеснения рецессивных генов на окраину ареала в Скандинавии
является, если можно так выразиться, более хрестоматийным, более
ярким и убедительным, более соответствующим механизму действия закона,
чем пример, приведенный самим Н. И. Вавиловым.
ГЕНОГЕОГРАФИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕОИДОВ
Как ни интересны и ярки все эти факты и соображения, как ни
привлекательны они широким охватом, синтезом и биологических и
исторических явлений в одно целое, может быть, не стоило бы посвящать им
отдельную статью, если бы не абсолютная убежденность автора в том, что
это не прошлое, а настоящее и даже будущее антропологии, ее
столбовой путь, что применение генетических закономерностей к истолкованию
антропологических фактов открывает широкие возможности для
кардинальных обобщений, что, наконец, открытый Н. И. Вавиловым закон
может найти в антропологии дальнейшее приложение. Последнее хотелось
бы показать на примере происхождения и формирования
европеоидной расы.
Что представляет собой сейчас европеоидная раса в целом как
определенная единица антропологической классификации, как
морфологическое единство? Ее представителям свойственны сильно выступающий
узкий нос, высокое переносье, резко профилированное лицо, тонкие губы,
прямые или широковолнистые мягкие волосы. По сравнению с
негроидами и даже с монголоидами европеоиды гораздо более светлокожи,
светловолосы и светлоглазы, причем последнее справедливо даже для жителей
Средиземноморья, Передней и Средней Азии — наиболее темноглазых
людей среди европеоидов. Совершенно естественный и закономерный
вывод из этого морфологического единства заключается в утверждении
генетического родства и единого происхождения европеоидных типов.
Однако у антропологов нет согласия в понимании путей возникновения
европеоидной расы. В соответствии с одной точкой зрения, получившей
наименование моноцентрической, все расы современного человека
произошли в Передней Азии от нейтральных форм неандертальцев,
объединявших признаки всех трех больших рас; согласно другой гипотезе,
названной полицентрической, каждая раса восходит к особой группе
неандертальцев, проживавших на том же континенте. Автор разделяет
полицентрическую гипотезу, исходя из несомненной морфологической
преемственности между европеоидами и европейскими неандертальцами.
62

между монголоидными расами и синантропом, а также из
археологических данных, рисующих картину постепенного перехода от нижнего
палеолита к верхнему не только в Передней Азии, но и в Европе, Китае.
Юго-Восточной Азии и т. д. С другой стороны, важным представляется
несомненный факт большей близости европеоидов к негроидам, чем к
монголоидам, подтверждаемой как наличием промежуточной австралоид-
ной расы и широким распространением негро-австралоидов в верхнем
палеолите на юге Европы и европеоидов в мезолите в Северной Африке,
так и формированием расовых признаков в процессе роста. (Дети негров
и европейцев больше похожи друг на друга, чем взрослые негры и
европейцы. Монголоиды, наоборот, отличаются от других рас сильнее всего
именно в детском возрасте4.) Общее происхождение европеоидов и
негроидов весьма вероятно, и оно действительно может восходить к
Передней Азии, где найдены скелеты неандертальцев, которым свойственны
были и европеоидные и негроидные особенности.
В этой исходной группе неандертальцев и европеоидныо и
негроидные черты были выражены, однако, слабее, чем у современных рас.
Формирование типично европеоидной комбинации признаков, как мы ее
знаем теперь, происходило, очевидно, под влиянием многих факторов
начиная с эпохи верхнего палеолита. В первую очередь это — влияние
смешения групп переднеазиатского происхождения с европейскими
неандертальцами; об этом говорит сильное выступание носа у
представителей европеоидной расы, такое же, как и у европейских неандертальцев.
Об этом же свидетельствует и очень развитый рельеф на многих ранних
верхнепалеолитических черепах из Европы — особенность, типичная для
европейских неандертальцев. Кроме смешения с местными группами
неандертальцев, следует указать на приспособление к суровым условиям
при ледниковой Европы: узкий нос ограничивал одновременное вдыхание
большого количества холодного воздуха и защищал носоглотку. Наконец,
в возникновении характерной для европеоидной расы пигментации,
несомненно, велика роль геногеографических закономерностей.
Европеоидная раса подразделяется на северную и южную ветви.
Северная ветвь — это население Скандинавии, Исландии и Ирландии,
Англии, северных районов ГДР и ФРГ, Финляндии, Прибалтийских
республик Советского Союза, северных районов европейской части РСФСР.
Южные европеоиды — это население северной части Индии,
Афганистана, Ирана и Турции, арабоязычных стран, Туркменской и
Азербайджанской, Армянской и Грузинской ССР, Южной Италии и Южной Франции,
Испании и Португалии. Области, промежуточные между этими зонами,
заняты населением, которое занимает в антропологической
классификации среднее место между северными и южными европеоидами. Во всех
перечисленных странах антропологические признаки сильно варьируют,
выделяются местные антропологические типы. Но не составляет ни
малейшего труда даже для неспециалистов отличить, например, грузина
или армянина от шведа по внешнему виду с первого взгляда.
Однако вариации всех признаков, характерных для местных
европеоидных типов, именно им и свойственны, они не охватывают нескольких
народов или групп народов, обнаруживают, как говорят антропологи,
мозаичное распределение на географической карте. Единственные признаки,
противопоставляющие население севера и юга Европы, разделяющие
северных и южных европеоидов,— признаки пигментации, цвета глаз,
волос и кожи. Антропологи рьяно, на первых порах, я бы сказал, просто
исступленно искали еще какие-нибудь черты, с помощью которых можно
63

Рис. 1. Географические вариации цвета кожи на территории Европы
i — очень светлая кожа (подавляющее преобладание оттенков 1—12 по шкале Ф. Лушана);
2 — несколько более темная кожа (довольно часто встречаются оттенки 13—15)
было бы отличить северных европейцев от южных, северную, или
балтийскую, ветвь европеоидной расы от южной, или средиземноморской.
Поиски были тщетны: они так и не увенчались успехом, не нашлось ни
одного признака, кроме пигментации, вариации которого отличались бы
строго закономерным распределением на карте Европы. А так как
пигментация древнего населения остается неизвестной, то неизвестными
остаются и древние ареалы северных и южных европеоидов, их соотношение
на европейской географической карте в ранние эпохи формирования
европеоидной расы.
Как же распределены сейчас географически все три признака,
отражающие развитие пигмента? Наиболее темнокожие люди живут в
северной части Индии, Афганистане, Туркменской и Азербайджанской ССР,
в арабских странах. Персы, армяне, грузины и другие народы Кавказа!
греки, болгары, южные итальянцы и французы, испанцы и португальцы
более светлокожи, хотя и кажутся темнокожими при сравнении, скажем,
с русскими. Вспомним итальянские фильмы — разве герои в них не
производят впечатление очень темных людей? А ведь в них действуют люди
не только из Южной, но и из Северной Италии, население которой
заметно светлее южных итальянцев. Еще более светлую кожу имеют се-
64

Рис. 2. Географические вариации цвета волос на территории Европы
1 — меньше 50% темных волос (оттенки 27,4—8 по шкале Э. Фишера); 2 — 30—80% темных
волос; з — больше 80% темных волос
верные французы и бельгийцы, немцы южных и центральных районов
Европы, хорваты и словенцы, венгры, чехи, словаки, украинцы, русские
южных областей. Русские центральных районов, белорусы, поляки,
немцы северных областей почти так же светлокожи, как и скандинавы,
которые составляют последнюю ступень в шкале оттенков цвета кожи,—
у них пигмента откладывается очень мало (рис. 1). Карты
распространения различных оттенков цвета волос и глаз — от самого темного до
самого светлого — у населения Европы мало отличаются от карты
распространения цвета кожи (рис. 2, 3). Таким образом, в Европе можно
выделить как бы несколько зон с юга на север, и население каждой
последующей более северной зоны будет заметно более светлокожим,
светлоглазым и светловолосым, чем народы, проживающие в
предшествующей зоне.
От морфологии теперь обратимся к географии и рассмотрим
географические очертания Старого Света, и в частности Евразии. Если
формирование европеоидной расы или той комбинации антропологических
признаков, на основе которой сформировалась европеоидная раса,
происходило в Передней Азии, то Европу с полным основанием можно
рассматривать по отношению к этой зоне как периферийную область.
3 В. П. Алексеев
65

Рис. 3. Географические вариации цвета глаз на территории Европы
1 — светлые глаза (оттенки 9—12 по шкале В. В. Бунака), встречаются больше, чем в 60%
случаев; 2 — 40—60% светлых глаз; 3 — 20—39,9% светлых глаз; 4 — меньше 20% светлых
глаз
Передняя Азия лежит в центре Старого Света, в районе
соприкосновения всех трех материков, в то время как Европа выглядит чудовищным
по величине полуостровом единого материка Евразии. С этой точки
зрения любопытно, что наиболее интенсивная депигментация характерна в
Европе не для населения всей северной зоны, а именно для народов
Скандинавии, т. е. для тех народов, которые удалены от центра Старого
Света — Передней Азии на наибольшее расстояние. Примечательна и
последовательность, постепенность посветления волос, глаз и кожи людей
в направлении на северо-запад от Передней Азии, чего нет во всех
остальных направлениях.
Если читатель еще не догадался, куда клонит автор, то, во всяком
случае, он подготовлен к этому: автор полагает, что единственным
удачным объяснением всех отмеченных фактов, и притом объяснением,
не требующим никаких дополнительных гипотез, может служить геногео-
графическая идея Н. И. Вавилова об оттеснении рецессивов в
периферические районы из центра ареала. Цвет кожи также, по-видимому,
рецессивный признак, как и остальные особенности, связанные с
депигментацией. Вся депигментация выступает, таким образом, единым комплексом,
66

хотя к полной депигментации и приводит накопление в генотипе
нескольких рецессивных генов. Оттеснение их в окраинные области полностью
объясняет, почему в Европе цвет волос, глаз и кожи светлеет с юга на
север (постепенное оттеснение от центра расообразования), почему
наибольшая депигментация характерна для населения Скандинавии
(наибольшее удаление от центра расообразования), почему этот процесс
проявился именно при формировании европеоидной расы, а не какой-либо
иной (своеобразное географическое положение Европы как полуострова
материка Евразия и, следовательно, географическая предпосылка для
изоляции). Итак, закон вытеснения рецессивных мутаций на окраину
видового или расового ареала, закон, действие которого блистательно
иллюстрировано применительно к человеку на примере населения
Западного Гиндукуша и Скандинавии, может быть распространен и на
гораздо более общее явление — возникновение и формирование одного из
основных расовых стволов современного человечества. Геногеография и
популяционная генетика вносят большой вклад в разъяснение и
понимание чрезвычайно важной проблемы расообразования, и одним из
пионеров внесения их методов и законов в антропологию выступил почти
60 лет назад Николай Иванович Вавилов.
Г. Ф. Дебец рассказывал автору, что, поговорив с Н. И. Вавиловым
полчаса, он запомнил этот разговор на всю жизнь — такими глубокими
и тонкими были суждения Н. И. Вавилова по вопросам антропологии,
этногенеза, древней истории. Огромный ум, аккумулировавший
грандиозные по объему и разнообразные знания, открыл общие законы,
действующие на всех уровнях жизни и взаимодействия биологических систем,
законы, широко применимые и к объяснению биологических особенностей
человека.
1 Письма Н. И. Вавилова к В. И. Вернадскому // Генетика. 1966. Л» 8. С. 141.
2 Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stammeskunde der Hindukusch-Kafiren.
Deutsche in Hindukush. В., 1937.
3 Чебоксаров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии // Антропол. журн.
1936. № 2.
4 Подборку литературных данных см.: Рогинский Я. Я. К вопросу о возрастных
изменениях расовых признаков у человека (в утробном периоде и в детстве) //
Антропологический сборник, II. М., 1960. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.;
Т. 50).
ЗНАЧЕНИЕ ТРУДОВ Н. И. ВАВИЛОВА
ДЛЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
Антропологическая наука одинаково тесно связана как с историей, так
и с биологией. Развитие антропологических типов человечества, их
происхождение и взаимоотношения неотделимы от истории народов, их
этнических связей и миграций. В истории антрополог черпает богатый
материал для своих наблюдений, а иногда и обобщений, ибо без
исторической информации остаются часто непонятными многие антропологические
факты. Но в то же время биология человека — часть общей биологии,
биологические законы сохраняют свою власть над человеком и в новом,
преображенном виде — в социальной среде продолжают оказывать
воздействие на генетический состав популяций, а стало быть, и на их
биологическую динамику. Поэтому антропология очень чувствительна к до-
67
з*

стижениям общебиологической мысли и чутко реагирует на изменение
положений в области теорий эволюции, учения о географической
изменчивости, популяционной генетики и т. д. Особенно велико значение для
антропологии кардинальных биологических обобщений, сделанных за
последние десятилетия и связавших тесно и неразрывно генетику с общей
теорией эволюционного процесса, иными словами, заложивших
фундамент учения о генетических основах эволюции.
Научное творчество Николая Ивановича Вавилова представляет собой
одну из высочайших вершин в биологии XX в. Генетик и географ,
исследователь культурной флоры и теоретик эволюции, фитопатолог и агроном,
Н. И. Вавилов на наших глазах в эпоху исключительной
дифференциации науки воскресил энциклопедизм, который, казалось бы, уже
безвозвратно ушел в прошлое. Помимо перечисленных областей знания, вклад
в которые Н. И. Вавилова подавляюще громаден, в его работах можно
найти неисчерпаемое количество частных наблюдений, касающихся и
истории земледелия, и влияния естественногеографических условий на
образ жизни человека, и восстанавливаемой по археологическим
памятникам древней истории того или иного народа, и этнографии.
Естественно, что мысль ученого такого масштаба обращалась к самым
фундаментальным проблемам биологии и внесла в их обсуждение идеи
исключительного значения. Из них самыми важными по широте охвата фактов
и глубине проникновения в проблему являются теория генцентров, закон
оттеснения рецессивов на окраину видового ареала и закон
гомологических рядов в наследственной изменчивости. Обобщения такого уровня
выходят за рамки тех фактов, с помощью которых они были открыты
Н. И. Вавиловым, выходят за рамки даже биологии и могут быть
плодотворно использованы в смежных областях знания, в частности в
антропологии: первые два — для проникновения в закономерности формирования
антропологического состава человечества, третье — для понимания
законов изменчивости человеческого организма и развития учения о
происхождении человека.
ЭКСПЕДИЦИИ
Обстановка активной интеллектуальной жизни с детства окружала
Н. И. Вавилова *. Этим можно объяснить отчасти тот факт, что и брат
Николая, Сергей, и сестры, Александра и Лидия, стали крупными
естествоиспытателями. Сам Николай Иванович по настоянию отца окончил
Коммерческое училище, в котором в отличие от классических гимназий
не преподавались древние языки — латинский и греческий, но зато было
хорошо поставлено преподавание основных западноевропейских языков,
а кроме того, уделялось большое внимание физике, химии, другим
естественным дисциплинам, велись практикумы по ним, поощрялись
самостоятельные занятия учащихся. Именно эти обстоятельства пробудили
у Н. И. Вавилова раннюю любовь к естествознанию, определившую его
жизненный путь, и в то же время воспрепятствовали его поступлению в
университет, так как он не хотел терять год, чтобы подготовиться и сдать
экзамен по латинскому языку. Н. И. Вавилов закончил Московский
сельскохозяйственный институт 2.
Биограф Николая Ивановича живо описывает ту интеллектуальную
атмосферу, в которой проходили его юношеские годы и в которой
зародилась неуемная страсть к книге, пронесенная через всю жизнь: «Дом
Вавиловых... был разделен на две части. Половину дома занимали роди-
68

тели. Жили они по определенному распорядку, соблюдая свои давние
привычки. Другая половина принадлежала детям, которые вели
совершенно иную жизнь. Чего только здесь не было: сетки с гербарием и
семена самых разнообразных растений, лупы, новейшей системы микроскоп,
всевозможные препараты, приготовленные для просмотра под
микроскопом, карты, книги... Старинные и новейшего издания книги на русском,
французском, английском, немецком, итальянском и других языках по
истории науки, растениеводству, археологии, географии, искусству,
описание путешествий и многие другие» 3. Таким образом, к чтению самой
разнообразной литературы на иностранных языках, в том числе и
неспециальной, Н. И. Вавилов привык с юношеских лет, еще до поступления
в высшее учебное заведение.
В институте, а также работая после его окончания в лабораториях и
на селекционных станциях Англии и Франции, Н. И. Вавилов приобрел
обширные общебиологические знания, досконально изучил культурную
флору. В эти же годы были заложены основы того исключительного
интереса к географии культурных растений, который всегда отличал
Н. И. Вавилова и который позволил ему позже создать учение о центрах
происхождения основных видов культурных растений. Одна из сотрудниц
Н. И. Вавилова по Всесоюзному институту растениеводства — А. Ю.
Туликова сообщает, что, судя по его письмам, основные контуры учения
о происхождении культурных растений оформились к 1916—1917 гг.4
Сама идея не могла возникнуть без широчайшего знакомства с историко-
этнографической и географической литературой, без сопоставления
собственно агроботанических наблюдений с географическим
распространением по земле древнейших цивилизаций, с историей их расцвета и
упадка, с результатами исследования хозяйства и агрикультуры древнейших
народов.
А. Ю. Тупикова оставила нам драгоценное свидетельство об интересе
Николая Ивановича к этнографии и археологии уже в те годы. Летом
1916 г. он по дороге в экспедицию в Персию заехал на Туркестанскую
опытную станцию, где А. Ю. Тупикова проводила летнюю практику,
и прожил там несколько дней, изучая культурные растения Узбекистана
как на самой станции, так и в маршрутах по окружающим районам.
Несмотря на исключительно напряженную работу и недостаток времени,
много сил было уделено обследованию сельскохозяйственного инвентаря,
тщательному осмотру домов и домашней утвари узбеков, их
фотографированию. А еще через год Н. И. Вавилов сообщает ей из Москвы:
«Самое интересное — это лекции Валерия Брюсова о древнейшей культуре
человечества... И содержание и форма на 5. Эгейская культура вся как
живая» 5. Речь идет, по-видимому, об известной работе В. Я. Брюсова,
содержавшей очень полный и квалифицированный обзор результатов
новейших раскопок в Средиземноморском бассейне и посвященной
доказательству существования Атлантиды.
Следы этих разнообразных интересов и постоянных занятий историей
и археологией видны и в первых работах Н. И. Вавилова о
происхождении культурных растений, предшествовавших появлению его
знаменитой книги «Центры происхождения культурных растений» и написанных
еще в Москве, до переезда в Саратов и занятия там кафедры частного
земледелия и селекции. Во вступительной лекции к курсу частного
земледелия, прочитанной на Саратовских высших сельскохозяйственных
курсах в сентябре 1917 г., сразу же после переезда, он широко
использует известную книгу И. И. Мечникова «Цивилизация и великие исто-
69

рические реки», сопоставляет число используемых в земледелии растений
с этапами развития цивилизации, отмечает бедность культурной флоры
в государствах Древнего Востока и значительное увеличение введенных
в культуру видов за последние столетия, особенно после эпохи великих
географических открытий и освоения Америки европейцами6. В статье
о происхождении культурной ржи, опубликованной в том же году и
содержащей первую формулировку и обоснование теории о проникновении
некоторых злаков в культуру из засоряющих поля сорняков на примере
ржи, археология, а также историческая лингвистика представлены еще
шире7. Здесь и ссылка на свидетельство Плиния как на первое
определенное сообщение о посевах ржи, и критическая оценка раскопок энео-
литических стоянок во Франции, во время которых якобы были найдены
обугленные зерна ржи. Названия ржи в языках современных народов
Передней Азии, именующих рожь «травой, засоряющей пшеницу»,
рассматриваются в качестве существенного аргумента в пользу защищаемой
теории. Молодой автор в курсе всех историко-этнологических проблем,
хоть сколько-нибудь соприкасающихся с непосредственным предметом его
исследований.
В Саратове в рекордные для того тяжелого времени сроки была
налажена деятельность кафедры, подобраны учебные пособия, собрана
большая библиотека на нескольких иностранных языках. И опять в нее
входит не только специальная литература, но и книги по общей
биологии, географии, истории культуры. К этим годам относится дошедшее
до нас свидетельство о личной библиотеке Н. И. Вавилова, оставленное
А. Г. Хинчук: «Библиотека удивляла не только количеством, но и
подбором книг. В ней были представлены, кроме специальной
агрономической литературы и нескольких энциклопедий, книги по географии,
физике, химии, философии, истории искусств, медицине и все, кажется,
классики мировой литературы» 8. В эти годы Николай Иванович изучал
латинский язык, чтобы в подлинниках читать древнеримских
естествоиспытателей, и это было единственное время, когда лаборатория его была
закрыта не только для посторонних, но и для ближайших сотрудников 9.
А его лекции ярко отражали богатейший запас накопленных знаний:
в них агрономия, культурная ботаника и история земледельческой
культуры всегда подавались на широчайшем фоне народной жизни в разные
эпохи истории человечества. Другая сотрудница Н. И. Вавилова
вспоминает: «Казалось, что каждый слушатель становился участником
экспедиций по Средней Азии, Кавказу, Крыму, Персии и Афганистану,
посещал экспериментальную базу Бэтсона под Лондоном с ее
уникальной коллекцией злаков, собранных со всего земного шара. Масса
фотографий знакомила с характерными элементами ландшафта страны,
селениями и городами, с бытом жителей, их нравами, этническими типами,
орудиями производства, животными и растениями, музыкальными
инструментами и т. д.» 10
Собственные работы Николая Ивановича, относящиеся к этому
периоду, содержат интересные выводы о значении историко-археологических
данных для восстановления древней истории культурной флоры. В
большой книге, посвященной культурным растениям Нижнего Поволжья, он
писал об огромных колонизационных потоках, проходивших через
южнорусские степи в древности, перечисляя гуннов, аваров, славян и
болгар и. Касаясь влияния этих колонизационных потоков на растительный
состав полей Нижнего Поволжья, Н. И. Вавилов указывал на восточное
происхождение отдельных культурных растений. Наиболее яркий, по его
70

мнению, пример — полба-эммера (Triticum dicoccum), широко
распространенная в пределах ареала расселения татарского, чувашского и
башкирского народов. Для Н. И. Вавилова это убедительный аргумент в
пользу того, что полба была принесена на Волгу тюркоязычными
предками этих народов, «пример исключительного влияния в выборе
культуры не только исторических условий, но и более элементарной формы
их — этнографических факторов». Распространение подсолнечника в
Нижнем Поволжье демонстрирует огромную роль для расселения
культурных растений по земной поверхности такого грандиозного историко-
географического события, как открытие Нового Света.
Но, постоянно помня об исторических процессах при изучении
состава, происхождения и распространения культурной растительности
земного шара, Н. И. Вавилов отчетливо осознает ограниченные возможности
использования исторических и археологических данных при
установлении путей происхождения культурных растений. В этом сказалась
трезвость ума большого ученого, не склонного обольщаться односторонним
подходом даже при большой увлеченности. Позднее именно за
преимущественное использование археологических и исторических материалов в
своих трудах Н. И. Вавиловым был подвергнут критике Альфонс Декан-
доль, его предшественник по исследованию происхождения культурной
флоры. В противовес А. Декандолю Н. И. Вавилов писал в 1923 г.:
«Археологические, исторические и лингвистические данные
малопригодны для решения вопроса о происхождении отдельных видов, так
как обычно виды пшеницы не различаются и путаются археологами и
филологами, и поэтому единственным, в сущности наиболее точным
методом для определения центра происхождения отдельных видов
пшеницы является метод ботанико-географический, состоящий в
определении ареалов разновидностей данного вида, в нахождении центра
разнообразия большинства известных форм» 12. Итак, широко привлекая исто-
рико-археологические данные, Н. И. Вавилов с самого начала
корректировал их с помощью результатов собственных агроботанических
исследований; в этом своеобразие и плодотворность его метода13.
С переездом в Ленинград и организацией в 1924 г. Всесоюзного
института прикладной ботаники и новых культур, директором которого
он был на протяжении 16 лет, начался в жизни Н. И. Вавилова новый
период грандиозной по масштабу научной и организационной
деятельности. Осуществленные им экспедиции охватили свыше 40 стран и
обогатили мировую науку не только детальным знанием культурной
флоры посещенных районов, но и историей земледелия в связи с
историей цивилизации, а в некоторых случаях позволили внести коррективы
в представления об исторических взаимоотношениях древних
цивилизаций, уже сложившиеся на основании результатов археологических
раскопок. Богата и разнообразна собранная во время этих экспедиций
информация о земледельческой этнографии: способах обработки земли,
простейших приемах ирригации, сельскохозяйственном инвентаре,
использовании при обработке земли на полях домашних животных. Но
прежде чем говорить об этом, следует уделить внимание труду Н. И.
Вавилова об основных центрах происхождения культурных растений,
который отражал знания, накопленные к началу 20-х годов 14. В нем были
частично учтены только результаты экспедиции в Афганистан. Это
сочинение неповторимо по богатству использованного материала и редкой
логике в его систематизации. Исключительно полно была использована
литература по истории земледелия, в том числе и археологическая.
71

После того как ботанико-географический метод был поднят на
принципиально новую ступень самим Н. И. Вавиловым и его учениками,
после создания дифференциальной географии культурных растений15
археологические, лингвистические и исторические данные приобрели
особое значение. Н. И. Вавилов писал, что, «приуроченные к определенным
ботаническим видам, они могут иногда значительно дополнить и
углубить сведения о прошлом культурных растений» 16.
Излюбленное им сопоставление выводов из ботанико-географических
и исторических исследований и извлечение из такого сопоставления
новой информации были очень плодотворны. При рассмотрении
происхождения хлебного злака древних народов — полбы-эммеры Н. И.
Вавилов обратил внимание на то, что сейчас она представлена в основном в
культуре тех народов, которые до недавнего прошлого стояли, а
некоторые и теперь стоят на сравнительно низкой ступени общественного
развития: в Поволжье — это тюркские народы, на Кавказе — народы
центральных предгорий, в Испании — баски, в Ираке — курды, в Эфиопии —
первобытные горные племена. Она сохранилась, по мнению Н. И.
Вавилова, с глубокой древности вместе с отсталым земледельческим укладом/
и архаическими обычаями. Известная экспедиция одного из ближайших
его сотрудников — В. Е. Писарева в Монголию выявила огромное
разнообразие форм проса, что явилось аргументом в пользу существенных
теорий о его происхождении из Центральной и Восточной Азии. Н. И.
Вавилов доказал, что просо продвинулось в Европу из Азии вместе
с кочевыми народами, и аргументировал это широким его
распространением у них, приспособленностью к произрастанию в разных
экологических условиях, что так важно при кочевом быте, наконец, способностью
вызревать в разное время года.
В связи с происхождением первичных, наиболее рано вошедших в
культуру растений особенно интересна последовательность этапов
окультуривания конопли. Повсеместное распространение конопли вызвало
особенно пышное развитие ее вокруг мест жилья, на удобренной отбросами,
богатой перегноем почве. «Конгломерат форм дикой конопли,— писал
Н. И. Вавилов,— ...сопровождал человека в его кочевьях, в его
расселении по Старому Свету. Конопля бросалась в глаза первобытному
обитателю Старого Света, шла за ним по пятам, ютилась около его хижины
и сама предоставляла ему свои услуги» 17. Во время частых голодовок
человек не мог не обратиться к услугам этого растения, бессознательно
отбирая формы с неосыпающимися крупными плодами, давшие начало
культурным расам. Устанавливая место и время введения конопли
в культуру, Н. И. Вавилов воспользовался самыми разнообразными
историческими данными: неизвестностью ее в Древнем Египте, где не
обнаружено никаких следов волокна пеньки, отсутствием упоминания ее в
Библии и у Геродота, но зато глубокой древностью источников со
сведениями о ее выращивании в Индии и Китае. Так устанавливается
азиатский очаг окультуривания конопли, что подтверждается и
лингвистически: названия конопли есть в санскрите и в древнекитайском языке.
Учитывая характер расселения этого растения, Н. И. Вавилов пришел
к выводу о полицентрическом происхождении культурных рас, о
независимом введении конопли в культуру на территории Азии в разных
местах.
В книге о центрах происхождения культурных растений Н. И.
Вавиловым был предложен первый вариант панойкуменной системы
формообразовательных очагов культурной флоры. Сопоставив их с существо-
72

вавшими тогда представлениями о древнейшем прошлом человечества
и первых государствах, он внес в них существенные коррективы, указав
на самостоятельность и древность цивилизации в Восточной Азии,
на древние этапы развития земледелия и культуры в Закавказье, на
независимый от Старого Света процесс исторического развития в
Центральной Америке и на Андийском нагорье. Все это были свежие и
оригинальные мысли, опережавшие свое время и подтвержденные
впоследствии исторической наукой. К их числу относится и утверждение, тогда
предположительное, о глубокой древности земледелия, о возникновении
его в древнейшую эпоху развития человечества, на рубеже мезолита и
неолита. Но, пожалуй, наиболее важен для историка центральный вывод
книги о том, что очаги возникновения земледельческой культуры
сдвинуты (по сравнению с очагами древнейших цивилизаций,
располагающихся в долинах рек) в горные местности, что место происхождения
населения этих долин следует искать в окружающих горных районах.
Помимо ботанико-географических аргументов, в пользу этой точки
зрения Н. И. Вавилов привел и исторические: невозможность осуществления
ирригации в долинах больших рек без установления деспотической
власти и использования труда рабов, в то же время сравнительная
легкость общественной организации орошения в горных районах, где реки
самотеком могут быть отведены на поле.
Книга Н. И. Вавилова при всей своей ботанико-географической
направленности значительна и с точки зрения историко-этнографической,
в ряде случаев она корректирует выводы историко-археологических и
этнографических исследований. А. М. Горький писал 22 июня 1927 г.
П. С. Когану в Сорренто: «На днях я получил несколько книг, изданных
созданным по инициативе Владимира Ильича „Институтом прикладной
ботаники и новых культур", прочитал труд проф. Н. И. Вавилова
„Центры происхождения культурных растений", его доклад о „Законе
гомологических рядов", просмотрел „Карту земледелия СССР" — как все это
талантливо, как значительно» 18.
Экспедиции второй половины 20-х — начала 30-х годов расширили
и без того огромную фактическую базу обобщений, сделанных Н. И.
Вавиловым.
Осуществленное летом и осенью 1924 г. путешествие по
Афганистану было подробно описано ученым лишь через пять лет 19. Это понятно:
маршрут пролегал по всей стране, был собран огромный материал как
агроботанического и экономического, так и этнографического характера,
громадны собранные коллекции. В дипломе, сопровождавшем золотую
медаль имени Пржевальского, которой Н. И. Вавилов был награжден
в 1925 г. Всесоюзным географическим обществом, было сказано: «За
географический подвиг». В книге «Земледельческий Афганистан»,
представляющей собой энциклопедию не только агрономических, но и
географических сведений об Афганистане, большое место занимает и собственно
этнография.
Специальная глава в ней посвящена обзору этнического состава
Афганистана и тем очень фрагментарным историческим и
археологическим свидетельствам о древнем прошлом страны, которые были известны
к тому времени. Приведены данные о численности и расселении как
самих народов, так и входящих в их состав племенных групп; кратко,
но выразительно описаны особенности быта, хозяйства, культуры;
упомянуто о всех тех этнографических и исторических фактах, которые
могут быть использованы для решения проблемы происхождения наро-
73

дов. Автор, как и во всех других случаях, исчерпывающе знает
литературу, не забывает ни одного литературного сообщения (например,
указаний М. С. Андреева на инородный субстрат в составе таджиков),
но любое сообщение подтверждает своими наблюдениями. Так, он
отметил резкое отличие сельскохозяйственной лексики таджикского языка от
других иранских языков, подтверждающее вывод М. С. Андреева,
установленный при анализе других этнографических материалов. Для нури-
станцев этнографические наблюдения Н. И. Вавилова до сих пор
сохраняют значение первоисточника исключительной важности: описаны
постройки и типы поселений, сельскохозяйственный инвентарь, занятия
населения; отмечены различия между отдельными кишлаками в языке
и быте, записана лексика кафирских диалектов, фотографиями
иллюстрирован антропологический тип нуристанцев.
Известный к тому времени археологический материал, сведенный и
использованный Н. И. Вавиловым, не позволял древность цивилизации
в Афганистане отнести далее рубежа новой эры. Для северных районов
Афганистана этот хронологический рубеж нашел подтверждение и при
изучении культурной флоры: она не носит самостоятельного характера.
Но в южных районах и восточных областях, прилегающих к Пакистану,
выявилось исключительное разнообразие культурных растений, обилие
эндемов (т. е. растений местного происхождения), свидетельствующее о
древнем очаге земледельческой культуры, очень раннем развитии
земледельческой цивилизации. Никаких археологических следов этой
цивилизации найдено тогда не было, и Н. И. Вавилов сделал смелое
предположение: «Отсутствие археологических документов, связанных обыкновенно
с городами, с цивилизацией в прямом смысле этого слова, не есть еще
непременное доказательство отсутствия в данной стране древней
земледельческой культуры, более ранней, чем рассмотренные выше памятники
первых веков до нашей эры. Сравнительно-географический, ботанико-
агрономический анализ таких районов, как Герат, Кандагар,
юго-восточный Афганистан с его горными долинами, интенсивным типом
земледелия и чрезвычайно богатым оригинальным набором сортов полевых и
огородных растений, заставляет фиксировать внимание историка
земледелия на этой части Азии и попытаться проникнуть в глубь
истории Афганистана, определяемой археологическими документами»20.
Археологические открытия последующих лет, как известно, отнесли дату
начала земледельческой культуры в Афганистане к IV тысячелетию
до н. э. и блестяще подтвердили предположение Вавилова 21.
За Афганистаном в 1925 г. последовал Хорезм, результаты
агроботанического обследования которого были опубликованы через четыре
года22. Н. И. Вавилов и здесь верен себе: он начинает с указания на
имеющиеся исторические сведения, суммированные В. В. Бартольдом и
уводящие историю Хивинского оазиса в середину I тысячелетия до н. э.
В разделе о дынях сказано (со ссылкой на исторические источники)
о том, что их высокие качества были известны китайцам еще во II в.дон. э.
Анализ состава возделываемых растений показал несамостоятельный
характер хивинского земледельческого очага. На основании сходства
форм он связывается с первичным очагом, локализованным в Восточном
и Южном Афганистане и Западной Индии. Многолетние работы
Хорезмской археолого-этнографической экспедиции подтвердили этот вывод.
С помощью археологического материала было доказано, что Хорезм
поддерживал в древности интенсивные связи с более южными районами.
Увеличился и установленный с помощью археологических документов
74

возраст хорезмийской цивилизации минимум на 1500—2000 лет, что не
меняет, впрочем, правильности положения о происхождении земледелия
в Хорезме под влиянием южных культурных воздействий.
Осуществленная в 1926—1927 гг. экспедиция в страны
Средиземноморья и в Эфиопию была исключительно плодотворна в отношении как
ботанических, так и этнографических результатов. Задуманный
путешественником обобщающий труд «Земледельческая Абиссиния» не был
написан, об экспедиции сохранился лишь краткий отчет, а
экспедиционные сборы были частично обработаны и изданы в книге «Пшеницы
Абиссинии», написанной коллективом авторов под руководством и при
ближайшем участии Н. И. Вавилова23. Но из его переписки с
сотрудниками Института растениеводства во время экспедиции, из кратких
дневниковых записей, сохранившихся фотографий видно, что и в
Эфиопии и в Средиземноморье Н. И. Вавилов занимался не только
агроботаникой, но и сельскохозяйственной этнографией24. Глубокую древность
эфиопского центра происхождения культурной флоры он, как всегда,
аргументировал не только ботаническими, но и археологическими
наблюдениями, а именно сравнительно ранним возрастом сохранившихся
археологических памятников в Аксуме.
Интерес к Центральной Азии у Н. И. Вавилова особенно усилился
после афганского путешествия, так как установление северо-восточных
границ переднеазиатского центра происхождения культурных растений,
естественно, стало одной из первоочередных его научных задач.
В 1929 г. была проведена большая экспедиция, охватившая все основные
земледельческие районы Синцзяна 25. Как и Хорезм, он оказался беден
эндемами. Н. И. Вавилов писал о богатых результатами исследованиях
А. Стейна, С. Ф. Ольденбурга и других ученых, открывших в
земледельческих оазисах великолепную культуру, наметивших караванные пути,
по которым шла торговля Китая с Римом и Средней Азией. Но его
собственные сборы возделываемых растений, сравнительно бедные, не
могли, как в Афганистане, привести к мысли о еще не вскрытых нластах
истории культуры и земледелия. Однако Вавилов выявил влияние Юго-
Западной Азии и Китая на формирование земледельческой культуры
Центральной Азии, что хорошо согласуется с представлением о
преобладающих направлениях культурных и этнических связей; отметил, что
огородная культура в Синцзяне находится преимущественно в руках
корейцев, дунган и китайцев — народов восточного происхождения;
показал почти полное тождество используемых здесь сельскохозяйственных
орудий со среднеазиатскими. Окончательный вывод о большой отсталости
и крайней бедности центральноазиатского земледелия был
аргументирован и медико-географически тем, что могучие хребты отделяли Синцзян
от остальных районов и обусловили относительную безопасность его в
отношении многих инфекционных заболеваний, распространенных в
Афганистане и Иране.
В двух обширных американских экспедициях 1930 и 1932—1933 гг.
Н. И. Вавилов изучил земледелие США, почти всех стран Центральной
и Южной Америки2в. Он почти исчерпывающе использовал известную
тогда литературу по заселению Америки, по древнейшим
центральноамериканским и южноамериканским цивилизациям. Выделив два
самостоятельных центра возникновения культурных растений —
центральноамериканский и андийский, он показал огромное значение географического
фактора в развитии земледельческой культуры именно в этих районах.
При установлении центров возникновения и расселения отдельных видов
75

культурных растений им широко привлекались материалы
археологических раскопок. Материалы, собранные в Америке, позволили Н. И.
Вавилову дополнительно аргументировать свою теорию о возникновении
земледелия в горных районах из неполивной культуры, о вторичном
характере орошаемого земледелия. Собственно ботанические наблюдения
были пополнены исключительно тщательным изучением приемов
земледелия в современную эпоху, сельскохозяйственной этнографии индейских
этнических групп, а также основных этапов их развития по
археологическим материалам. Поэтому две основные статьи Н. И. Вавилова об
американских путешествиях представляют собой не только образцы
агроботанического описания территории, но и замечательные историко-
этнографические очерки американского земледелия в связи с
историей человеческой культуры.
Большое количество чрезвычайно интересных и важных мыслей исто-
рико-этнологического характера содержится и в других трудах Н. И.
Вавилова: его монографиях о культурной флоре Туркмении, Таджикистана
и Киргизии, статьях о земледелии во многих районах Кавказа, Японии
и на Тайване 27. Огромный интерес к историко-этнографической
проблематике, ко всем явлениям человеческой культуры в широком смысле
слова, питавшийся непрерывным изучением исторической,
археологической, лингвистической литературы28, постоянное и очень тщательное
сопоставление результатов собственных исследований с уже известными
фактами культурной и этнической истории человечества, широкий
географический подход к проблеме возникновения и развития центров
земледелия — все это делает труды Н. И. Вавилова бесценными для
историка и любого специалиста, соприкасающегося в своей научной работе
с проблемами исторической науки. Для антропологов они особенно
значимы, так как изучение культурной флоры, как и антропология, связано
с миром не только биологии, но и истории, находится на рубеже наук
и потому черпает наблюдения и материал для выводов из разных
областей знания.
ЦЕНТРЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ КУЛЬТУРНОЙ ФЛОРЫ
Все перечисленные экспедиции и детальное личное знакомство с
культурной флорой различных стран не могли не изменить первоначальную
схему центров происхождения культурных растений, опубликованную
Н. И. Вавиловым в 1926 г. В докладе на Всесоюзном съезде по генетике,
селекции, семеноводству и племенному животноводству, сделанном им в
1929 г., эта схема была расширена за счет выделения в специальный
цецтр Индии 29. Особенно кардинальной ревизии география центров, или
очагов, происхождения культурной флоры была подвергнута ученым
через несколько лет в работе, содержащей изложение и аргументацию
общей теории селекции с ботанико-географической точки зрения30.
Количество центров было доведено до восьми в Старом и Новом Свете.
Переднеазиатский центр был подразделен на два — собственно передне-
азиатский, включавший Иран и Закавказье, и среднеазиатский
(Пенджаб, Афганистан, Кашмир, Таджикистан и Притянынанье). Также был
подразделен на два и американский центр, внутри которого были
выделены две самостоятельные области — центральноамериканская и
андийская (перувиано-эквадоро-боливийская) 3i. Наряду с этими восемью
основными очагами были охарактеризованы в ботанико-географическом
отношении еще три дополнительных: индо-малайский, чилоанский и бра-
здльско-парагвайский.
76

Но и эта схема не стала окончательной. В статье, опубликованной
незадолго до смерти, Н. И. Вавилов отказался от выделения передне-
азиатского и среднеазиатского центров, объединив их в один, но
подразделил его на три вторичных очага: собственно переднеазиатский, куда
вошла и Средняя Азия, кавказский и северо-западноиндийский 32. В этой
же работе был дифференцирован и центральноамериканский центр, в
составе которого, по мысли Н. И. Вавилова, локализуются три очага:
собственно центральноамериканский, горный южноамериканский и вест-
индский островной. Дальнейшее развитие агроботаники и археологии в
целом подтвердило самостоятельность и глубокую древность всех
установленных ученым центров 33.
Для представителей смежных наук важна, однако, не столько
конкретная география самих центров происхождения, сколько то
содержание, которое вкладывал Н. И. Вавилов в это понятие. В 1926 г. он
писал о центрах происхождения как об областях с интенсивной феиоти- /
пической изменчивостью, характеризующихся активным видо- и
формообразованием, но сами причины этих процессов были ему еще неясны.
Однако уже через год появилась работа, в которой было показано, что
центры происхождения культурной флоры одновременно являются
центрами концентрации доминантных аллелей (т. е. такой формы гена, при
которой определяемый им признак проявляется уже в следующем
поколении в отличие от рецессивного гена), областями ускорения и
интенсификации мутационных процессов 34. Именно в это время оформилась в
работах Н. И. Вавилова новая терминология, он стал употреблять термин
«центр концентрации генов», или «генцентр», оставив термин «очаг» для
вторичных центров, выделяющихся в границах основных областей
формообразования. В теории Н. И. Вавилова о центрах генной концентрации
был сделан переход от изучаемой ботаниками-флористами и агрономами
фенотипической изменчивости культурных растений к ее генетическим
причинам, переход от географии изменчивости, или феногеографии, к ге-
ногеографии. Н. И. Вавилова — вместе с А. С. Серебровским,
предложившим общую формулировку границ, методов и предмета геногеографии,—
можно считать основателем этой области биологии.
Как всякое крупное теоретическое обобщение, теория генцентров,
представление о дискретности (прерывистости) формообразовательного
процесса и системности (т. е. закономерном распространении) областей
концентрации и разрежения генов могут быть использованы в смежных
областях знания. Конечно, нельзя говорить о прямом параллелизме ген-
центров с закономерностями географического распространения других
биологических явлений, в данном случае человеческих рас. Расы
человека неизмеримо древнее самых старых первичных центров
происхождения культурных растений, и если и можно говорить о параллелизме, то
он проявляется только по отношению к локальным антропологическим
типам, к малым, или географическим, расам, как они часто называются
в антропологической литературе. Ареал южных монголоидов в общих
чертах совпадает с юго-восточноазиатским центром; область
формирования дальневосточных монголоидов соответствует восточноазиатскому
центру; для населения центральных и северных районов Индии,
восточных и южных районов Афганистана, южных районов Средней Азии,
т. е. южноазиатского центра в широком смысле, характерна комбинация
признаков, получившая наименование индо-афганской расы. Передне-
азиатская, или арменоидная, комбинация признаков распространена в
77

пределах западноазиатского центра; население Эфиопии (эфиопский
центр) в большинстве антропологических классификаций выделяется
также в особую расу в пределах тропического, или негроидного, ствола.
При всей неполной изученности Центральной и Южной Америки в
антропологическом отношении можно все же сказать, что в пределах
американских центров коренные этнические группы также
характеризуются определенным своеобразием 35.
Однако значительно более важно не это общеизвестное вторичное
совпадение, происходящее, очевидно, за счет приблизительно
одновременного возникновения в неолите первичных земледельческих центров и
тех антропологических комплексов, которые называют малыми расами.
Наибольшее значение имеет теоретическая сторона работ Н. И.
Вавилова, показ им на огромном материале дискретности формообразования и
связанного с ним многообразия в сочетаниях и концентрации генов.
Такой подход при истолковании антропологических данных чрезвычайно
плодотворен, уже сейчас позволяет включить в сферу исследований
многие новые аспекты антропологических явлений и обещает дать
значительные результаты в будущем.
В отношении терминологии следует сказать, что применительно к
антропологической истории человечества предпочтительнее употреблять
термин «очаг расообразования», а не «центр расообразования».
Последний термин напоминает о геометрической точке и, по-видимому, вполне
пригоден для обозначения районов происхождения культурной флоры,
занимающих сравнительно небольшие ареалы. Не то очаги
расообразования у человека: они были достаточно обширны и приурочены даже к
областям с неоднородной географической характеристикой. В пользу
такого взгляда можно привести достаточно веские косвенные
соображения: относительную независимость человеческих коллективов от условий
среды даже на заре истории, в нижнем палеолите, и, как следствие
этого, а также экстенсивности первобытной охоты и собирательства, их
исключительную подвижность. Но есть и прямые доказательства:
различия в характере нижнепалеолитической индустрии, складывающиеся в
обширные географические провинции, отличающиеся одна от другой
формами орудий и их разным процентным соотношением
(нижнепалеолитические культуры Африки, например36); миграции на протяжении всего
каменного века даже с материка на материк37; указания в
археологических материалах эпохи мезолита и неолита на межплеменной
обмен 38. Достаточно обширные ареалы современных рас, заселение
человеком самых разнообразных в физико-географическом отношении
районов — характерное явление человеческой истории начиная со времени
освоения всей ойкумены, т. е. с эпохи мезолита во всяком случае,
а весьма вероятно, и раньше.
Каковы предпосылки для выделения очагов расообразования? Их три:
специфический характер, а иногда и дискретность морфофизиологиче-
ской изменчивости человеческого организма в разных районах земнога
шара, дискретность географической среды и взаимосвязанность этих
двух категорий. Морфологическая изменчивость человека, ее
географическая приуроченность и дискретные проявления подтверждены всей
совокупностью антропологических исследований во многих районах земнога
шара 39.
Различия внутри человечества в величинах физиологических
признаков привлекли внимание лишь в нашем столетии, после первой мировой
войны. С тех пор собран колоссальный материал о вариациях эритро-
78^

цитарных особенностей крови, белков сыворотки, строения гемоглобина,
о химическом составе ушной серы, о своеобразии вкусовых реакций40.
Как правило, физиологические особенности организма, исследуемые
антропологами, оказывались признаками с ясной наследственной
структурой, определяемой одним-двумя, максимум тремя наследственными
факторами. Несмотря на наличие данных, свидетельствующих о
зависимости некоторых физиологических характеристик крови (группы крови
системы АВО, гемоглобин) от инфекционных заболеваний4i, в целом
антропофизиологические свойства обнаруживают относительную
автономию от средовых воздействий.
Не менее четки пространственные границы отдельных элементов
географической среды. Учение о зонах природы В. В. Докучаева имело
своими многочисленными следствиями теории климатических поясов,
географических и ландшафтных зон, полную и тщательную
характеристику поверхности земного шара и приземной атмосферы по отдельным,
составляющим географическую среду компонентам, выделение отдельных
таксономических единиц ландшафтно-географического районирования и
их соподчинение 42. Учение Б. Б. Полынова о геохимии ландшафта
легло в основу бурно развивающейся сейчас ландшафтной геохимии43,
а влияние этого аспекта географической среды на организм отразилось в
создании теории биогеохимических провинций44. В целом, таким
образом, географическая среда представляет собой не однородный фон для
всех протекающих на земной поверхности процессов, а подвижную
динамическую систему разных компонентов, в которой тот или иной
компонент приобретает в зависимости от условий места и времени в силу
закономерностей развития самой географической среды преобладающее
значение.
Третья предпосылка очагов расообразования — непосредственная
связь географической изменчивости человеческого организма и
дискретных элементов географической среды — также может быть
подтверждена рядом данных, хотя пока их не очень много и дальнейшее накопление
которых крайне желательно. Это увязка со среднегодовыми
температурами вариаций ширины носа, измеренной на живом, а также ширины
грушевидного отверстия, измеренной на черепе, ясное зональное
распределение ширины носа в пределах Северной и Южной Америки,
географические закономерности в распределении цвета волос и глаз, цвета кожи,
формы волос, толщины губ, формы головы. В одних случаях связь
распределения признака на территории земного шара с географической
зональностью получила удовлетворительное функциональное
истолкование (пигментация, ширина носа, толщина губ), в других — остается не
очень понятной (форма волос) 45.
Наряду с отмеченными особенностями сходный тип географического
распределения зафиксирован и для пропорций тела, а также для росто-
весовых отношений. Их связь с зональностью истолкована как одно из
средств поддержания совершенного теплового гомеостаза человеческого
организма в разных условиях существования46. Многие антропологи
рассматривают все эти адаптивные признаки как свидетельство активно
продолжающегося приспособления к среде в современном обществе, а
следовательно, и интенсивно действующего давления селекции. Против такой
точки зрения приводились многие возражения как фактического, так и
теоретического порядка.
Очаг расообразования — это участок земной поверхности, на котором
процесс расообразования отличается определенной спецификой. Он мо-
79

жет быть отграничен геоморфологическими, ландшафтными или водными
рубежами, создающими предпосылку для изоляции проживающих в
пределах этого участка этнических групп и для проявления
специфических сдвигов в изменчивости признаков. Таким образом, очаг расообра-
зования представляет собой как бы географическую арену для
определенной дискретной единицы изменчивости, ее географический ареал. Но
он может и не иметь ясных границ в географическом смысле, если
этнические группы, проживающие в пределах этого очага, изолированы
от остальных социально-языковыми, политическими границами,
этнографическими традициями и т. д. Очаг расообразования и в этом случае
приурочен к определенной территории, но границами ему служат не
географические рубежи, а границы распространения тех социальных
явлений, которые выступают в качестве генетических барьеров. Наконец,
при отчетливой приспособительности расового комплекса границы очага
расообразования определяются пределами распространения тех
элементов географической среды, которые вызвали приспособление. Они также
могут не совпадать с геоморфологическими, ландшафтными и
гидрологическими рубежами, хотя очаг расообразования и в такой ситуации
остается в первую очередь географическим понятием. В нем сливаются
воедино, синтезируются представления о дискретном характере
изменчивости, прерывистости географической среды и тесная связь между ними,
непосредственное влияние географического фактора на процесс
расообразования у человека 47.
Разумеется, очаги расообразования имеют разный возраст и
география их менялась от эпохи к эпохе. Это обстоятельство позволяет
говорить об определенной иерархии очагов, выделять первичные и
вторичные очаги расообразования, образовавшиеся при заселении ойкумены.
Ясно, однако, что процесс расообразования не прекратился с
заселением всей ойкумены. Мутации, изоляция, смешение постоянно приводили
к формированию новых сочетаний антропологических признаков, к
никогда не прекращавшейся дифференциации отдельных популяций и их
групп. В. В. Бунак выдвинул даже чрезвычайно плодотворную, с моей
точки зрения, идею этапности расообразования, выделения в расообразо-
вательном процессе отдельных эпох, отличающихся своей спецификой 48.
В соответствии с этим можно выделять третичные, четвертичные и еще
более мелкие и поздние очаги расообразования. Антропологические
данные для установления конкретной географии этих очагов, их морфофи-
зиологической, генетической, историко-эволюционной характеристики
собираются во всех странах мира 49.
Все это показывает исключительное значение геногеографических
идей и обобщений Н. И. Вавилова для разработки теории расоведения.
Перенесенные на антропологический материал, они обогащаются новыми
наблюдениями и выводами, приобретают дополнительное обоснование и
позволяют ввести в географию рас новые плодотворные идеи.
В работах о генетическом истолковании центров формообразования
Н. И. Вавилов сделал еще одно крупное теоретическое обобщение,
блестяще аргументировав его своими ботаническими наблюдениями. Центры
формообразования, а следовательно, и концентрация генов
аккумулируют внутри себя, как уже говорилось, преимущественно доминантные
аллели. Н. И. Вавилов сам использовал это обобщение для объяснения
светлой пигментации нуристанцев, что затем было подтверждено точными
антропологическими наблюдениями50. Н. Н. Чебоксаров перенес его на
формирование северной ветви европеоидов51, автор — на процесс фор-
80

мирования европеоидов в целом52. В предшествующем очерке эта
проблема рассмотрена специально.
Анализируя открытую Н. И. Вавиловым закономерность по
отношению к расовым признакам, уместно сказать о том расширении смысла,
которое вкладывается теперь в термин «окраинные народы». Я. Я. Ро-
гинский показал, что на окраинах ойкумены действуют сильнее, чем в
центральных районах, генетико-автоматические процессы (причина —
гораздо более сильная изоляция) и поэтому население окраинных зон
чаще всего отличается своеобразными соотношениями в концентрации
отдельных генов 53. Но те же генетико-автоматические процессы
проявляют себя повсюду, где в процесс расообразования вмешивается
социальная или географическая изоляция, например в горных районах. Поэтому,
говоря о так называемых окраинных народах, нужно подразумевать под
ними не только народы, занимающие периферийные области ойкумены,
но и все народы, находящиеся в условиях географической изоляции
вообще, в частности в высокогорных районах даже центральных
областей Старого Света. Они вытеснены за пределы основных путей
распространения человеческой культуры и миграций генов ничуть не в
меньшей степени, чем какие-нибудь этнические группы Крайнего Севера
Евразии или Огненной Земли. Практически и сам Н. И. Вавилов имел в
виду это обстоятельство, когда применил установленное им геногеогра-
фическое правило к объяснению антропологических особенностей нури-
станцев — народа, проживающего не на крайней периферии, а в центре
ойкумены, но изолированного от других народов непроходимыми
хребтами и высокогорными, чрезвычайно труднодоступными перевалами.
При таком подходе явление оттеснения рецессивных аллелей на
окраину видового, подвидового или расового ареала приобретает панойку-
менное значение, превращается в одну из самых важных геногеографи-
ческих закономерностей в расоведении человека, помогает истолковать
ряд фактических наблюдений, которые не могут быть удовлетворительно
поняты без привлечения геногеографии. Закон Н. И. Вавилова
объясняет, например, без всяких дополнительных гипотез географическое
распространение пигментации в более или менее замкнутых районах
высокогорья.
Этнические группы, проживающие по обе стороны Главного
Кавказского хребта, в этническом и лингвистическом отношении, как известно,
чрезвычайно разнообразны: это тюрки — балкарцы и карачаевцы,
иранцы — осетины, картвелы — все высокогорные этнографические группы
грузинского народа, это, наконец, представители нахской, или веннах-
ской, и аваро-андо-дидойской языковых семей. Но в антропологическом
отношении это — единое население, носители очень сходного по всей
территории своего распространения так называемого кавкасионского типа.
Антропологическое сходство всех перечисленных народов так велико и в
то же время так различны они по языку и культурным традициям, что
противоречие это не могло не привлечь пристальное внимание к
проблеме происхождения кавкасионского типа. Она рассматривалась в тесной
связи с общими концепциями расогенеза народов Кавказа, и решение ее
отразило понимание общих вопросов генезиса европеоидной расы.
Грузинские антропологи, впервые открывшие кавкасионский тип,—
М. Г. Абдушелишвили и А. Н. Натингвили указали на его
морфологическое своеобразие, на отсутствие аналогий за пределами Кавказа, на
его компактный ареал54. Эти исходные положения, аргументированные
огромным антропометрическим материалом по народам Центрального
81

Кавказа, закономерно привели их к выводу об автохтонном
происхождении этого типа. Такая точка зрения хорошо согласовывалась с языковым
своеобразием подавляющего большинства представителей кавкасионского
типа. Исключение составляют балкарцы, карачаевцы и осетины, но для
них как раз есть веские основания предполагать сравнительно позднее
этническое оформление и переход их непосредственных древнейших
предков, говоривших на местных кавказских языках, на иранскую и
тюркскую речь в эпоху средневековья 55. Противоположная точка зрения была
выдвинута Г. Ф. Дебецом, исходившим из закономерностей географичес-
ского распределения пигментации на территории Кавказа,
относительного посветления центральнокавказских и северокавказских народов по
сравнению с закавказскими56. Г. Ф. Дебец высказал предположение о
наличии северной примеси у народов Северного и Центрального Кавказа.
Находясь в известном соответствии с морфологическими данными,
гипотеза эта тем не менее вступала в противоречие с результатами историко-
археологических исследований, свидетельствующих о самостоятельном
культурном развитии народов Кавказа и незначительности или даже
полном отсутствии исторических связей с северными районами в эпоху
неолита и бронзы.
Это противоречие может быть преодолено, если считать кавкасион-
ский тип местным, сформировавшимся без всякой северной примеси, но
в условиях изоляции. А это, в свою очередь, не могло не привести к
близкородственным бракам, усиленным еще широко распространенным
обычаем эндогамии, к выщеплению рецессивных аллелей, т. е. к
явлениям, установленным Н. И. Вавиловым. Геногеографическая
закономерность Н. И. Вавилова, как и всякое другое геногеографическое явление,—
закон вероятностный, не носящий строго детерминированного характера,
и в полном согласии с этим вероятностным статистическим его
проявлением находится факт сравнительно темной пигментации сванов — очень
высокогорной и проживающей относительно далеко к северо-западу
группы, которая должна была бы в первую очередь подвергнуться
северным влияниям, если бы они были. По гипотезе северной примеси в
составе представителей кавкасионского типа темная пигментация сванов
несбъяспима; с помощью гипотезы преобладания рецессивов в условиях
изоляции она объяснима вполне, так как статистический характер
закона Н. И. Вавилова не исключает, а, наоборот, подразумевает
определенное число случаев отклонений от него. Само же объяснение
посветления пигментации и высокогорных кавказских народов с помощью
процессов, происходивших без участия какой-либо примеси, избавляет
нас от противоречий с историко-археологическими данными. Меняет
такая точка зрения и историческую перспективу, освобождая от
непременных поисков северных связей, которых могло вообще не быть 57.
С аналогичной ситуацией изменения исторической интерпретации
антропологических наблюдений приходится сталкиваться на Балканах
при анализе антропологических особенностей населения горных районов
Болгарии. Общая антропологическая съемка Болгарии, произведенная
М. Поповым, выявила зону некоторого посветления пигментации в
области Родоп58. Поскольку материалы, которые опубликовал М. Попов,
собирались бригадой измерителей, постольку оставалось известное
сомнение в сравнимости собранного и, следовательно, в объективности этого
наблюдения. Однако оно было подтверждено А. Пуляносом, работавшим
почти во всех районах Болгарии и собравшим большой материал по
антропологии болгар, не вызывающий сомнений в сравнимости методи-
82

ки, и в первую очередь в определении описательных признаков .
М. Попов истолковал посветление пигментации в Родопах как следствие
славянского или фракийского влияния. При этом он опирался на
сообщения древних авторов, писавших о том, что фракийцы были
относительно светлоглазы и светловолосы. Из антропологических фактов был
сделан существенный исторический вывод.
Однако если говорить о влиянии славян, то оно должно проявляться
одинаково по всей Болгарии^ а не только в Родопах, иначе непонятной
становится славяноязычность всех болгар. В культурном отношении
область Родоп также не обнаруживает особо заметного воздействия
славянской культуры. Гипотеза фракийского влияния опирается на данные о
светлой пигментации фракийцев, сами по себе сомнительные: римляне и
греки сравнивали фракийцев с населением собственной родины,
занимающим по интенсивности цвета волос, глаз и кожи место, близкое к
крайнему в пределах Европы. Ареал, который занимали фракийцы, также
заставляет с недоверием отнестись к сообщениям об их светлой
пигментации, исходя из общих антропологических соображений. В крайнем
случае можно говорить о некоторой тенденции к посветлению пигментации,
а ее недостаточно, чтобы объяснить аналогичную особенность
современного населения в Родопах. Гипотеза автоматического посветления в
условиях изоляции избавляет нас от всех этих трудностей, а одновременно
освобождает и от исторического вывода о каких-то своеобразных путях
формирования болгар в области Родоп. Их этническое своеобразие в
языке и культуре не настолько велико, чтобы оправдать такой вывод. Таким
образом, и в данном случае, учитывая действие закономерности,
открытой Н. И. Вавиловым, заменив традиционный подход геногеографическим>
мы в состоянии объяснить факты и привести их в соответствие друг с
другом.
ОТТЕСНЕНИЕ РЕЦЕССИВОВ НА ОКРАИНУ АРЕАЛА
Аналогичное преобладание рецессивных аллелей на окраинах ойкумены
можно проследить не только для пигментации, но и для многих других
признаков, наследственно детерминированных малым числом генов.
Прежде всего следует обратиться к такой полно изученной системе
генов, как группы крови АВО. Предложенная еще в середине 20-х годов
Ф. Бернштейном гипотеза наследования этих групп пользуется всеобщим
признанием.
Определение наследственных факторов крови системы АВО вошло в
практику антропогенетических исследований с 1919 г. и насчитывает,
таким образом, более полувека, за которые были изучены тысячи
популяций во всех, даже самых заброшенных, уголках земного шара.
Собранные данные позволили создать панойкуменные карты географического
распределения аллелей, контролирующих систему АВО 60. На этих
картах отчетливо видны очаги концентрации и разрежения соответствующих
аллелей, и они представляют неоценимый источник информации для
понимания геногеографической природы тех закономерностей, которые
управляют географическим распределением этих аллелей.
Рассмотрение много раз публиковавшейся карты рецессивного аллеля
г (контролирующего наследование группы 0) обнаруживает совершенно
отчетливую картину. Наименьшая концентрация этого аллеля падает па
центральные районы Евразии. Предлагалось много гипотез о центрах
возникновения аллелей группы АВО. Некоторые из этих гипотез имели
исходным положением представление о самостоятельности центров
83

возникновения аллеля; авторы таких гипотез выделяли три первичные
расы по группам крови: европеоидов и негроидов с преобладанием
группы А, азиатских монголоидов с преобладанием группы В и американои-
дов с преобладанием группы О. Ни одна из этих гипотез не могла,
однако, обойтись без дополнительных предположений при объяснении
концентрации соответствующих аллелей у многих народов земли.
Противоречит такая постановка вопроса и представлению о единстве
наследственного фактора, определяющего наследственную передачу системы
АВО. Между тем стоит лишь принять гипотезу возникновения всех
.аллелей этого гена в центральных районах Старого Света, дополнив ее
затем геногеографической концепцией Н. И. Вавилова,— и надобность в
каких-либо дополнительных предположениях отпадает. Наименьшая
концентрация аллеля г в центре Евразии становится понятной, так как
это очаг генообразовапия, в котором доминантные аллели преобладают.
По мере удаления от этого очага во всех направлениях концентрация
аллеля г постепенно возрастает. В Европе она велика на самом cezcpe
Скандинавии, в Ирландии, в прибрежных районах Западной Европы; она
заметно подскакивает в Африке, особенно в центральных районах, где
в условиях тропического леса предпосылки для изоляции и проявления
рецессивного аллеля особенно велики.
Так же резко концентрация увеличивается в Северной Азии и в
Австралии. Причина этого увеличения ясна: по мере удаления от очага
генообразовапия выщепление рецессивного аллеля происходит все с
большей интенсивностью. Особенно резко это заметно на Американском
материке, где его концентрация становится подавляющей. В большинстве
популяций Центральной и Южной Америки, в наибольшей удаленности
от очага генообразования, рецессивный аллель почти полностью вытеснил
доминантные и концентрация его близка или даже составляет 100%.
Таким образом, он занял то положение, какое не занимают в центре
ойкумены даже доминантные аллели. Картина последовательного
нарастания концентрации этого аллеля от центра к периферии настолько
логична и правильна, настолько не содержит исключений, что трудно
отделаться от мысли: в географическом распространении аллелей системы
АВО явление оттеснения рецессивов из центра генообразования играло
решающую роль.
Система АВО — не единственная, к объяснению географии которой
м:жно с успехом привлечь закон Н. И. Вавилова. Не менее
демонстративно в этом отношении географическое распределение аллелей,
детерминирующих передачу по наследству групп крови Р. Ген образует два
аллеля — Р и р, из которых Р является доминантным. Концентрация этих
аллелей изучена в меньшем числе популяций по сравнению с
концентрацией аллелей системы АВО, и потому карты их географического
распределения менее подробны. До сих пор публиковались лишь карты
географии аллеля Р61, но при автоматической зависимости, которая
существует между концентрациями Р и р, карта аллеля р будет перевернутой
копией уже опубликованных карт. Сейчас количество данных
значительно увеличилось (рис. 4). Центр концентрации доминантного аллеля Р —
Африканский материк. В Европе, Передней и Южной Азии удельный вес
доминантного и рецессивного аллелей приблизительно одинаков. Но
концентрация последнего резко возрастает в отдельных группах коренных
австралийцев, по всей Новой Гвинее, у сибирских монголоидов, по всему
северу Северной Америки. Поскольку рецессивный аллель нигде не ус-
лел вытеснить доминантный полностью, как это было в системе АВО,
84

Ф «о
5 »
cd i
H о
6 t
cd
a»
a
к
ф
в
ев
Я
О*

в центральных и южных районах Северной Америки, в Центральной
Америке, у некоторых индейских групп Южной Америки концентрация
рецессивного аллеля опять понижается, а концентрация доминантного
повышается до уровня европейских величин.
По-видимому, в географии отдельных аллелей наряду с геногеографи-
ческими закономерностями известную роль играет хронологический
момент, эпоха их появления, т. е. удаленность соответствующей мутации
от современности, и время, необходимое на протекание тех или иных
геногеографических процессов. Не исключено, что степень изоляции,
в которой находились по отношению друг к другу индейские племена
США и Центральной Америки, меньше, чем в Канаде, что при
сохранении в достаточном проценте случаев доминантного аллеля Р ослабило
темп выщепления рецессивного аллеля и повело к повторному
увеличению концентрации Р. К сожалению, мы пока лишены возможности
судить сколько-нибудь точно о времени возникновения отдельных групп
крови и вообще тех или иных вариаций физиологических признаков.
Возвращаясь к конкретной географии группы крови Р, можно зато сказать с
полной определенностью, что в условиях резкой, почти полной изоляции,
в каких до недавнего времени находились таежные народы Сибири и да
сих пор находится население Новой Гвинеи, концентрация рецессивного
аллеля р резко подскакивает. Налицо, следовательно, та же
закономерность оттеснения рецессива из центра генообразования и концентрация
его на периферии.
Передача по наследству системы группы крови Келл
детерминируется, как и Р, двумя аллелями, из которых К—доминантный и к —
рецессивный. Концентрация доминантного аллеля даже в тех
популяциях, которые отличаются его максимальной частотой, очень невелика и
составляет 4—5% (только в одном случае — 12%). В соответствии с этим
велика, наоборот, вероятность случайной потери доминантного аллеля и
замены его рецессивным. Эта вероятность во много раз больше, чем в
предыдущих случаях, когда доминантные гены в центрах наибольшей
своей концентрации были характерны для половины или большей части
популяции. Все же и в этом случае географического распределения
рецессивного аллеля обнаруживаются вполне отчетливые правильности62
(рис. 5). Наименьшая концентрация его падает на население Европы,
где находится центр наибольшего уровня доминантного аллеля, а во всех
направлениях от этого центра нарастает удельный вес рецессивного
аллеля, в подавляющем большинстве популяций составляющего 100%
генофонда популяции. Два исключения из этого правила—бушмены и
индейцы Бразилии — не меняют общей картины, так как геногеографи-
ческие закономерности, как уже указывалось, представляют собой
выражение вероятностных статистических процессов, при которых
неизбежны отдельные случайные отклонения от основной тенденции.
География группы крови Лютеран изучена также не очень полно,
как и только что разобранной группы крови Келл, что связано с их
сравнительно недавним открытием. Все же общее представление о
географическом распределении аллелей гена, определяющего
наследственную передачу группы крови Лютеран, можно составить на основании уже
опубликованных данных (рис. 6). Этих аллелей два — Lua и Lub , из
которых первый доминантен. Его максимальная концентрация не
превышает 8—9%, и поэтому по отношению к нему остается справедливым все
то, что сказано выше о возможности случайного исчезновения аллеля
86

V I

2 о
•J оо
1=3 I
s -
а '
ft i
К °*
» 15
о»
Е <4
f Т
ё -
о> .-
со
• V
° I
Я I

И. Центр концентрации аллеля Lua — Европа и Африка, за
исключением южных районов. Население северных и центральных районов
Азиатского материка, к сожалению, пока очень плохо изучено на предмет
концентрации аллелей Lua и Lub. Но в Южной Азии и в Австралии, на
юге Африки, в Северной и Южной Америке удельный вес рецессивного
аллеля резко увеличивается, доходя во многих популяциях до полного,
стопроцентного вытеснения им доминантного аллеля. Это опять случай
значительного преобладания концентрации рецессивного аллеля на
периферии по сравнению с возможным центром генообразования, где
повышено, наоборот, относительное содержание в генофонде популяций
доминантной формы.
Система группы крови Льюис изучена географически еще более
неполно, чем две предыдущие. Карта географического распределения
аллелей также напоминает предыдущие, но как бы в зеркальном
отображении (рис. 7): рецессивный аллель Lea концентрируется в Европе,
тогда как по всей остальной ойкумене преобладает доминантный аллель,
в Австралии и Америке достигая в своей концентрации 100%. На
первый взгляд здесь нарушается установленная Н. И. Вавиловым
закономерность, но такое впечатление может быть и обманчивым, если учесть,
что главным при рассмотрении правильностей в географическом
распределении генов является не оценка центральных и периферических
районов ойкумены вообще, а выделение периферических районов по
отношению к центрам генообразования. Можно сделать предположение, что в
последнем случае центром была территория, например, Южной и Юго-
Восточной Азии. Оттуда исходная концентрация (100% или почти
такая же концентрация доминантного аллеля) была перенесена в
Америку и Австралию. При стопроцентном преобладании доминантного аллеля
не создается, естественно, никаких предпосылок для выщепления рецес-
сива в условиях изоляции просто в силу его отсутствия. Там же, где
случайно он оказался представленным хотя бы в малом проценте
случаев в исходной группе, изоляция, даже относительная, сразу же
приводит к увеличению его удельного веса. Пример тому — даяки Борнео,
яванцы и маори. Исходные группы, заселившие Европу, очевидно, также
имели какой-то, пусть очень небольшой, процент рецессивного аллеля.
Если рассматривать Южную и Юго-Восточную Азию как центр
доминантных мутаций, то Европа в пределах Старого Света, конечно,
представляет собой по отношению к этому центру периферию. Этим, жю-ви-
димому, и можно объяснить значительное и повсеместное в Европе
повышение частоты рецессивного аллеля. О распределении его в
Африке в целом судить трудно из-за недостатка данных, но негры Западной
Африки сближаются с европейскими народами.
Аналогичное рассуждение представляется вполне правомерным и
для объяснения географического распределения аллелей группы крови
Даффи (рис. 8). Если центром мутирования этого гена и,
следовательно, центром концентрации его доминантного аллеля считать Южную
и Юго-Восточную Азию, то легко представить себе, что исходная
концентрация была перенесена в Америку и Австралию, где и сохранилась
до настоящего времени. Оттеснение рецессивного аллеля на периферию
в Старом Свете вызвало значительное снижение частоты доминантного
и увеличение концентрации рецессивного аллелей в Европе и особенно
в Африке. В Африке оно еще более заметно, чем в Европе.
Единственным исключением из этого правила являются саамы на Крайнем Севере
Европы, но следы их заведомо восточного происхождения проявляются
89

8 I

ее о»
§
сб
m
ф
В
S
>е<
ed
Q<
f-i
О
<х>
0<

и в других признаках как морфологического, так и физиологического
порядка. Не исключено, что некоторое понижение частоты рецессивного
аллеля в Европе по сравнению с Африкой также обязано своим
происхождением более тесным контактам с восточными монголоидными
популяциями.
Данные о географическом распространении группы крови Кидд
нельзя использовать из-за их неполноты и фрагментарности. География
гена, определяющего наследственную передачу группы крови Диего,
его преимущественная концентрация в доминантной форме в
Центральной и Южной Америке свидетельствуют о его сравнительно позднем
возникновении в пределах Америки, уже после переселения
значительных масс населения на Американский материк. В добавление ко всему
уже сказанному о географическом распространении групповых факторов
крови по земной поверхности и о подчинении его геногеографической
закономерности, открытой Н. И. Вавиловым, можно привести еще один
косвенный аргумент, отражающийся на географии системы MN и
белков сыворотки — гаптоглобинов. И группы крови системы MN, и гапто-
глобины имеют сходный тип наследования, будучи детерминированы
двумя кодоминантиыми аллелями, т. е. аллелями, которые не подавляют
друг друга. В отношении этих систем нельзя поэтому говорить о
доминантных или рецессивных аллелях. Очевидно, если предполагать
влияние периферического положения этнических групп и изоляции на эти
системы, его следует ожидать в увеличении доли одной из гомозигот
или обеих вместе. На географической карте аллелей гаптоглобина
видно значительное увеличение процентной доли одного из аллелей в
Северной Азии, в северных районах Северной Америки, на Новой
Гвинее 63. Наоборот, концентрация другого аллеля подскакивает на
побережье Западной Африки, в центральных районах Африканского материка,
в Центральной Америке. Всё это районы, изолированные либо
географически, либо, до недавнего времени, социально.
То же и с системой MN. Аллель m концентрируется в составе
коренного населения обеих Америк, достигая максимума у индейцев юга США,
Центральной Америки, северных государств Южной Америки.
Максимум концентрации аллеля п падает на коренное население Австралии,
затем идет население Африки. Все остальные районы земного шара
с развитой городской цивилизацией, с гораздо более интенсивными в
целом связями между этническими группами занимают промежуточное
положение между этими двумя полюсами.
Итак, закон Н. И. Вавилова применим не только к объяснению
географического распределения пигментации у человека, но и к географии
групп крови, бурно развивающейся в последние 20—30 лет и давшей
большое количество сведений, никогда, насколько мне известно, не
рассматривавшихся в рамках этого закона. С помощью закона Н. И.
Вавилова, как мы убедились, легко объясняются многие факты геногеогра-
фии человека, и, более того, в этих фактах он получает новое, очень
убедительное подтверждение. В высшей степени перспективной
представляется дальнейшая разработка этого закона на антропологическом
материале.
92

ГОМОЛОГИЧЕСКИЕ РЯДЫ
В НАСЛЕДСТВЕННОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Открытие и формулировка закона гомологических рядов в
наследственной изменчивости — первое по времени и одно из наиболее блестящих
достижений Н. И. Вавилова в теоретической биологии. Эта
формулировка, впервые прозвучавшая с трибуны III Всероссийского съезда
селекционеров, состоявшегося в Саратове в 1920 г., была значительно
углублена в дальнейшем, аргументирована не только огромным количеством
наблюдений над параллельной изменчивостью видов и рас культурных
растений, но и убедительными примерами аналогичной изменчивости
у диких растений и у животных 6\ Закон гомологических рядов
вдохновил исследователей на поиски таких рядов у самых различных организмов,
в самых разных, далеко отстоящих друг от друга ветвях органического
мира и позволил показать гораздо более широкое, чем предполагал сам
Н. И. Вавилов, распространение гомологической изменчивости65.
Причины ее, лежащий в основе ее механизм сначала не были ясны автору
закона из-за ограниченных возможностей теоретической биологии в
начале 20-х годов, но в конце своей научной деятельности он писал:
«Природа этой гомологической изменчивости заключается, по нашему
пониманию, прежде всего в родстве, в единстве генетической структуры
ближайших видов и родов. С другой стороны, она является
результатом действия условий, отбора в определенном направлении, в
определенных условиях» 66. Несколькими строчками дальше в той же работе он
выразился еще более определенно о явлениях гомологической
изменчивости: «В одних случаях они имеют под собой свойство генов, а в
других — фенотипические свойства». Сейчас все более распространяется
мысль о гомологии генотипов, лежащей в основе гомологической
изменчивости 67.
В статье об успехах советской генетики за полвека М. Е. Лобашев
назвал четыре крупнейших теоретических обобщения, возникшие на
основе гомологических рядов: теорию центров происхождения
культурных растений самого Вавилова, теорию параллелизма гистологических
структур А. А. Заварзина, теорию И. П. Павлова об универсальности
механизма действия условного рефлекса на разных филогенетических
уровнях развития животного мира, принцип олигомеризации —
уменьшения числа органов в эволюции многоклеточных, устаиовленный
Догелем 68. Три последние закономерности имеют непосредственное
отношение к человеку. Однако рассмотрение их всех невозможно в рамках
статьи, и поэтому ограничимся только принципом олигомеризации.
В. А. Догель, один из крупнейших и авторитетнейших специалистов
по беспозвоночным, ввел принцип полимеризации, т. е. увеличения
числа гомологичных органов как ведущего модуса эволюции у
простейших 69. Именно это обобщение можно рассматривать в качестве
первого этапа в разработке' теории олигомеризации органов в эволюции
многоклеточных. Сформулированная позже, эта теория дала
возможность установить принципиальную разницу в морфологической
эволюции одноклеточных и многоклеточных животных70. Она выражается
в том, что у последних происходит сокращение числа гомологичных
органов по мере подъема по эволюционной лестнице. Аргументируя это
положение в ряде статей, Догель посвятил затем специальную
монографию этому модусу филогенетических преобразований и проследил его
во всех классах животного мира71. В отдельных классах, в частности
93

у млекопитающих, его можно проследить по отрядам. Применительно
к проблеме антропогенеза речь должна идти, очевидно, о поисках таких
рядов гомологичных органов, которые обнаруживали бы редукцию в
отряде приматов, подобно тому как они обнаруживают такую редукцию
в других отрядах по мере перехода от более низших в эволюционном
положении форм к более высоким.
У приматов можно назвать по крайней мере три системы, в
эволюционном развитии которых можно отметить указанную закономерность:
скелет, зубы и хромосомный аппарат. Редукция числа гомологичных
органов в скелете заметна, начиная с полуобезьян и кончая высшими
обезьянами и человеком, в числе позвонков и ребер72. Она невелика,
выражается в сокращении позвонков на один-два, но все же имеет
место. Исключение составляет хвостовой отдел позвоночника, вполне
развитый у полуобезьян и низших обезьян, но полностью
отсутствующий у высших обезьян и у человека. Подвержены олигомеризации в
отряде приматов и кости черепа: лобная кость, сошник, межчелюстная
кость, образующиеся из разных эмбриональных закладок; у узконосых
обезьян наблюдается слияние носовых костей.
Аналогичным образом уменьшение числа гомологичных органов
отчетливо заметно в эволюции зубной системы. Исходное число зубов
у примитивных млекопитающих пока не может быть установлено с
полной определенностью. В соответствии с разными гипотезами это число
колеблется от 44 до 60. В отряде приматов, как и у представителей
подавляющего большинства остальных отрядов, это исходное
количество зубов редуцировано в той или иной мере. У приматов
последовательный ряд редукции числа зубов обнаруживается начиная с полуобезьян
и кончая человеком 73. По-видимому, в один ряд с этим явлением
можно поставить и уменьшение числа бугорков на жевательной поверхности
зубов, которое характерно для последовательного эволюционного ряда
древнейших и древних гоминид, кончая современным человеком74.
В отряде приматов, следовательно, включая и современного человека,
олпгомеризация зубов идет параллельно олигомеризации гомологичных
элементов скелета.
Особенно важно уменьшение числа хромосом, которое
непосредственно затрагивает наследственный аппарат клетки. У полуобезьян и
низших обезьян число хромосом колеблется вокруг 70, у высших
человекообразных сокращается до 4875. У человека до недавнего времени
насчитывали также 48 хромосом, и, следовательно^ ни о какой
олигомеризации хромосом на протяжении истории семейства гоминид не
приходилось говорить. Но современная, более точная методика
цитологических исследований привела к изменению этой цифры: новые исследования
показали, что старые определения были ошибочны и что действительное
число хромосом у человека равно 4676. Таким образом, и в
хромосомном аппарате видна отчетливая олигомеризация гомологичных элементов
на протяжении эволюции отряда приматов и семейства гоминид.
Одинаковый модус филогенетических изменений в отряде приматов
и семействе гоминид с другими отрядами, несомненно, свидетельствует
о проявлении гомологических рядов в наследственной изменчивости
и здесь, о справедливости этого закона Н. И. Вавилова в приложении
к высшим формам животного мира. Однако эта гомологическая
изменчивость и отражение ее в последовательных рядах изменений заметны
и при сравнении гораздо более близких форм уже внутри самого
семейства гоминид. Существует известный параллелизм морфологических ва-
94

риаций современных рас и древних форм ископаемых людей.
Лопатообразные резцы и уплощенность лицевого скелета у синантропа и у
отдельных находок палеоантропов в Восточной Азии повторяются в
краниологическом типе современных монголоидов; сильно выступающие
носовые кости характерны одновременно для современных европеоидов
и европейских неандертальцев. Различные географические группы
европейских неандертальцев дифференцируются в первую очередь по
соотношению размеров лицевого скелета и черепной коробки, подобно тому
как различаются между собой современные расы. Видовая перестройка
при переходе от палеоантропа к человеку современного типа отражает,
по-видимому, то обстоятельство, что подавляющее большинство генов
современного человека мутирует сходным образом с генами
палеоантропа 77.
Параллельные ряды в изменчивости проявляются и при
сопоставлении рас Homo sapiens, особенно если это сопоставление не только
проводить между современными расовыми вариантами, но и учесть
соответственно древние расовые типы. В этом случае, очевидно в
соответствии с указанными Н. И. Вавиловым причинами параллельных
изменений, больше приходится говорить о фенотипических сходствах,
образовавшихся конвергентно. Во всяком случае, фенотипический
параллелизм вторичного происхождения никак нельзя исключать при
сравнении между собой расовых вариантов внутри больших рас. Не
затрагивая причины параллельных изменений, можно указать на их широкое
распространение внутри всех больших рас, особенно если опираться не
на признаки, по которым в основном выделяются большие расы, а на
признаки более низкого таксономического ранга. Так, в пределах всех
больших рас выделяются широколицые и узколицые, высоколицые и
низколицые, брахикранные и долихокранные, высокоголовые и
низкоголовые варианты. В составе южных тропических типов, при выделении
которых выступание носовых костей и уплощенность лицевого скелета
не имеют значения, встречаются самые разнообразные сочетания: с
относительно уплощенным лицевым скелетом и уплощенными носовыми
костями, с резко профилированным лицом и выступающим носом.
Представители американоидной ветви в составе монголоидов напоминают
европейские расы по профилированности лицевого скелета в
горизонтальной плоскости и выступанию носовых костей.\ Более светлокожие и
более темнокожие типы характерны, конечно в разной степени, и для
европеоидов и для монголоидов, даже для негроидов 78.
Примеры можно было бы увеличить, но в этом нет необходимости.
Важно другое — нащупать твердый мост для перехода от
морфологической изменчивости к генетической. Приведенных данных достаточно,
чтобы утверждать: гомологические ряды проявляются и в изменчивости
человека, в ней отражаются, таким образом, общие закономерности
изменчивости так же, как общие закономерности географии отражаются
в географическом распределении антропологических признаков по
земному шару.
Все три основных обобщения Н. И. Вавилова — теорию генцентров,
закон оттеснения рецессивов на окраину видового ареала, закон
гомологических рядов в наследственной изменчивости — можно с успехом
использовать в антропологическом исследовании. Дальнейшая
разработка их на антропологическом материале — актуальный и плодотворный
путь, который может привести к серьезным теоретическим
достижениям.
95

1 См.: Келер В. Сергей Вавилов. М., 1961.
2 Вавилов Н. И. Из воспоминаний о Н. Н. Худякове//Сборник научных работ и
воспоминаний, посвященных памяти профессора Николая Николаевича Худякова.
М., 1929.
3 Ревенкова А. И. Николай Иванович Вавилов, 1887-1943. М., 1962. С. 12-13.
4 Рядом с Н. И. Вавиловым: Сб. воспоминаний. М., 1963. С. 50-51.
5 Там же. С. 51.
6 Вавилов Н. И. Современные задачи сельскохозяйственного растениеводства//Избр.
тр. М.; Л., 1965. Т. 5. Для работ, вошедших в это издание, первоиздания мной не
указываются.
7 Он же. О происхождении культурной ржи//Там же. М.; Л., 1962. Т. 3.
* Рядом с Н. И. Вавиловым С. 65. Специально о работе в Саратове см.: Коротко-
ва Т. И. Н. И. Вавилов в Саратове (1917-1921). Саратов, 1978; Она же. Идти
впереди жизни. Саратов, 1987.
9 Рядом с Н. И. Вавиловым. С. 68.
10 Там же. С. 55.
11 Вавилов Н. И. Полевые культуры Юго-Востока//Избр. тр. М.; Л., 1960. Т. 2.
12 Он же. К познанию мягких пшениц (систематико-географический этюд) //Там же.
С. 398.
13 О них см.: Комаров В. Л. Происхождение культурных растений. М.; Л., 1938;
Станков В. Л. Из истории вопроса о происхождении культурных растений (Р. Бро-
ун — А. Декандоль — Н. Вавилов) // Вопросы эволюции, биогеографии, генетики и
селекции. М.; Л., 1960.
14 Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений//Избр. тр. Т. 5. См.
также: Он же. О восточных центрах происхождения культурных растений //
Новый Восток. 1924. № 6.
15 См. об этом: Ипатьев Н. И. О дифференциальной географии культурных растений
в работах Н. И. Вавилова//Вопросы эволюции, биогеографии, генетики и
селекции; Он же. Дифференциальная систематика и дифференциальная география
растений. Минск, 1971.
16 Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений. С. 19.
17 Там же. С. 89.
18 Горький А. М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 30. С. 26.
19 Вавилов Н. И., Букинич Д. Д. Земледельческий Афганистан // Избр. тр. М.; Л.,
1959. Т. 1. Более поздний, посмертно опубликованный обзор путешествия:
Вавилов Н. И. Пять континентов. Повесть о путешествиях в поисках новых растений.
М., 1962; 2-е изд. Л., 1987.
20 Вавилов Н. И., Букинич Д. Д. Указ. соч. С. 102.
21 См., напр.: Сарианиди В. И. Древние земледельцы Афганистана. М., 1977.
22 Вавилов Н. И. Возделываемые растения Хивинского оазиса: (Ботанико-агрономи-
ческий очерк) // Избр. тр. Т. 2. См. также: Он же. Пять континентов.
23 Он же. Советская экспедиция в Абиссинии//Избр. тр. Т. 5. См. также: Он же.
Пять континентов; Суринов В. М., Фадеев Л. А. Африканские экспедиции Н. И.
Вавилова // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии,
V. М., 1974. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 102).
24 Рядом с Н. И. Вавиловым. С. 183-189.
25 Вавилов Н. И. Роль Центральной Азии в происхождении культурных растений
(предварительное сообщение о результатах экспедиции в Центральную Азию в
1929 г.) //Избр. тр. Т. 2; Он же. Пять континентов.
26 Вавилов Н. И. Мексика и Центральная Америка как основной центр
происхождения культурных растений Нового Света // Избр. тр. Т. 2; Он же. Великие
земледельческие культуры доколумбовой Америки и их взаимоотношения // Там же. См.
также: Он же. Пять континентов.
21 Оценку результатов ботанических экспедиций Вавилова в целом см.: Грумм-
Гржимайло А. Г. В поисках растительных ресурсов мира: (Некоторые научные
итоги путешествий академика Н. И. Вавилова). М.; Л., 1962; 2-е изд. 1987; Попов-
ский М. Надо спешить. Путешествия академика Н. И. Вавилова. М., 1968;
Резник С. Николай Вавилов. М., 1968. В связи с празднованием 100-летия со дня
рождения Н. И. Вавилова его основные работы были переизданы в четырех
сборниках: Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям. М., 1986;
Происхождение и география культурных растений. Л., 1987; Закон гомологических рядов в
наследственной изменчивости. Л., 1987; Теоретические основы селекции. М., 1987.
Для многих рассматриваемых в статье вопросов важна его переписка,
которая еще ждет специального анализа: Вавилов Н. И. Из эпистолярного наследия
1911—1928 гг.//Научное наследство. М., 1980. Т. 5; Он же. Из эпистолярного
наследия 1929-1940 гг.//Там же. М., 1987. Т. 10.
96

28 Об этом см.: Роскин А. Караваны, дороги, колосья. М., 1932; Баранов П. А.
Обаяние ученого: (Памяти Николая Ивановича Вавилова) // Вопросы эволюции,
биогеографии, генетики и селекции; Рядом с Н. И. Вавиловым; Вопросы географии
культурных растений и Н. И. Вавилов. М.; Л., 1966.
Н. И. Вавилов думал посвятить свои силы в дальнейшем подготовке крупных
трудов по истории земледелия, в том числе монографий по истории
земледельческой культуры Европы и земного шара. См.: Бахтеев Ф. X., Лебедев Д. Б.,
Липшиц С. Ю. Академик Николай Иванович Вавилов//Вавилов Н. И. Избр. тр. Т. 1;
Синская Е. Н. Н. И. Вавилов как географ (по личным воспоминаниям) // Изв. Все-
союз. геогр. о-ва. 1963. Т. 95, вып. 1.
29 Вавилов Н. И. Проблема происхождения культурных растений в современном
понимании // Избр. тр. Т. 5.
30 Он же. Ботанико-географические основы селекции: (Учение об исходном
материале в селекции) //Там же. Т. 2.
31 Выделение в пределах обеих Америк двух центров впервые произведено им в
1932 г. См.: Вавилов Н. И. Проблема происхождения мирового земледелия в
свете современных исследований // Избр. тр. Т. 5.
32 Он же. Учение о происхождении культурных растений после Дарвина // Там же.
См. также: Он же. Пять континентов; Алексеев В. П. Становление человечества.
М., 1984.
33 См., напр.: Синская Е. Н. Культурная флора Древнего Двуречья (Месопотамия) //
Изв. Рус. геогр. о-ва. 1961. № 5; Она же. Учение Н. И. Вавилова об историко-гео-
графических очагах развития культурной флоры // Вопросы географии
культурных растений и Н. И. Вавилов; Лисицына Г. Н. Орошаемое земледелие эпохи
энеолита на юге Туркмении. М., 1965; Она же. Становление иЧразвитие
орошаемого земледелия в южной Туркмении. М., 1978; Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В.
Палеоэтноботанические находки Кавказа и Ближнего Востока. М., 1977;
Возникновение и развитие земледелия. М., 1967; Жуковский П. М. Культурные растения
и их сородичи. Л., 1964; Он же. Некоторые полувековые итоги изучения мировой
географии и эволюционных закономерностей генцентров культурных растений
как основы создания в СССР исходного материала для селекции // Генетика. 1967.
№ ю.
Сомнения, высказанные в отношении древности эфиопского центра
(Титов В. С. Первое общественное разделение труда. Древнейшие земледельческие
и скотоводческие племена//Крат, сообщ. Ин-та археологии. 1962. Вып. 88), не
меняют общей картины.
34 Вавилов Н. И. Географические закономерности в распределении генов культурных
растений//Тр. по прикл. ботанике и селекции. Л., 1927. Т. 1?, вып. 3; Он же.
Мировые центры сортовых богатств (генов) культурных растений // Избр. тр. Т. 5;
Он же. Географическая локализация генов пшениц на земном шаре//Там же.
35 См. любую обширную сводку по расоведению, напр.: Eickstedt E. Die Rassenges-
chichte der Menschheit. Stuttgart, 1934; Coon C. (with Hunt E.). The living races of
man. N. Y., 1965.
36 Обзор: Алиман А. Доисторическая Африка. М., 1960.
37 См., напр.: Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951.
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 16).
38 Подбор фактов см.: Кларк Г. Доисторическая Европа: Экономический очерк. М.,
1953; Кольцов Л. В. Финальный палеолит и мезолит Южной и Восточной
Прибалтики. М., 1977.
39 Панойкуменные карты многих признаков, не отражающие, правда, всей полноты
накопленных данных, см.: Lundman В. Umriss der Rassenkunde des Menschen in
geschichtbcher Zeit. Koppenhagen, 1952; Idem. Geograohische Anlhropogie.
Stuttgart, 1968; Biasutti R. Razze i popoli della terra: In 4 vol. Torino, 1959-1960.
40 Уже есть обширные сводки данных: Mourant Л. The distribution of human blood
groups. Oxford, 1954; Mourant A., Kopec A. Domaniewska-Sobczak K. Distribution of
human blood groups and other polimorphisms. L., 1976; Die neue Rassenkunde/Hrsg.
I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Schwidetzky I. Erganzte Karten fur Hauptleisten-
merkmale rud PTS Schmackfeigkeit // Homo. 1966. Bd. 17, H. 1; Prokop O., Uhlen-
bruck G. Lehrbuch der menschlichen Blut- und Serumgruppen. Leipzig, 1966.
41 Обзор фактов и гипотез см.: Эфроимсон В. П. Иммуногенетика. М., 1971.
42 Из последних книг на эту тему см.: Мильков Ф. Н. Физическая география:
современное состояние, закономерности, проблемы. Воронеж, 1981.
43 Сводку данных см.: Перельман А. И. Геохимия ландшафта. М., 1966.
44 Виноградов А. П. Биогеохимические провинции//Тр. юбилейной сессии,
посвященной столетию со дня рождения В. В. Докучаева. М.; Л., 1949; Он же.
Биогеохимические провинции и их роль в органической эволюции // Геохимия. 1963.
4 В. П. Алексеев
97

№ 3; Ковальский В. В. Новые направления и задачи биологической химии
сельскохозяйственных животных в связи с изучением биогеохимических провинций.
М., 1958; Он же. Геохимическая экология//Природа. 1964. № 3; Он же.
Геохимическая экология. М., 1974.
45 Полный подбор данных с указанием литературы можно найти: Schwidetzky I.
Neuere Entwicklungen in der Rassenkunde des Menschen // Die neue Rassenkunde.
46 Сводка данных и литературы: Алексеева Т. И. Географическая среда и биология
человека. М., 1977.
47 Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Он же. Географические
очаги формирования человеческих рас. М., 1985.
48 Бунак В. В. Человеческие расы и пути их образования//Сов. этнография. 19Г>!>.
№ 1.
49 Первые формулировки гипотезы очагов расообразования см.: Алексеев В. Д.
Выступление на симпозиуме «Факторы расообразования, методы расового анализа,
принципы расовых классификаций» // Вопр. антропологии. 1965. Вып. 20; Он же^
К обоснованию популяционной концепции расы//Проблемы эволюции человека
и его рас. М., 1968; Он же. Сибирь как очаг расообразования//Проблемы
исторической этнографии и антропологии Азии. М., 1968.
50 Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stammeskunde der Hindukusch-Kafiren //
Deutsche in Hindukusch. В., 1937; Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в
Афганистане // Сов. этнография. 1967. № 4.
51 Чебоксаров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии//Антропол. журн.
1936. № 2.
52 Алексеев В. П. Генетика и антропология//Наука и жизнь. 1969. № 9. См. также
предыдущий раздел этой книги.
53 Рогинский Я. Я. Закономерности пространственного распределения групп крови у
человека: (К проблеме антропологии «окраинных народов»)//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н.С. 1947. Т. 1.
54 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Предварительные данные об
антропологических исследованиях грузинского народа // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1955. Т. 22.
55 См. об этом: Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и
карачаевцев в свете данных анаролологии // О происхождеиии балкарцев и
карачаевцев. Нальчик, 1960; Он же. Антропологические данные к происхождению
осетинского народа//Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967.
56 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане // Антропологический
сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 33); Он же.
Антропологические типы//Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
57 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме
происхождения населения центральных предгорий Кавказского хребта //
Антропологический сборник, IV. М., 1968 (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 82).
58 Попов М. (совм. с Марковым Г.). Антропология на българские народ. С., 1959.
Т. 1: Физически облик на българите.
59 Предварительное сообщение см.: Poulianos А. Антропологический состав народов^
на территории между Эгейским морем и Дунаем //1 Congr. intern, etud. Balkan,
et sud-est europ.: Res. commun., ethnogr. et arts. Sofia, 1966.
60 Mourant A. Kopec K., Domaniewska-Sobczak K. The ABO blood groups.
Comprehensive tables and maps of world distribution. Oxford, 1958.
61 Walter H. Die Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde // Die neue
Rassenkunde. Более подробная карта: Алексеев В. П. Геногеография человека и
ее закономерности // Наука и человечество. М., 1968.
62 Walter H. Die Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde. Там же
и карты географического распространения аллелей групп крови, которые будут
упомянуты дальше. Приводимые здесь карты дополнены из разных источников.
63 Воронов А. А. Этнография основных типов гаптоглобина — сывороточного белка
крови//Сов. этнография. 1968. № 2; Алимова М. М. Генотипы и фенотипы
гаптоглобина//Генетика. 1968. Т. 4. № 8.
64 Vavilov N. The low of homologous series in variation//J, Genet. 1922. Vol. 12, N 1;
Вавилов Н. И. Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости //
Избр. тр. Т. 5.
65 См., напр.: Ипатьев А. Н. Закон гомологических рядов в наследственной
изменчивости и его следствия//Сб. науч. тр. Белорус, с.-х. акад. Горки, 1967. Т. 49;
Биология и агротехника сельскохозяйственных культур; Кирпичников В. С.
Гомологическая наследственность и эволюция сазана (Cyprinus carpio L.) //
Генетика. 1967. № 2; Воронцов Н. Н. Эволюция пищеварительной сиетемы грызунов^
(мышеобразные). Новосибирск, 1967.
98

*6 Вавилов Н. И. Выступление на совещании по генетике и селекции // Избр. тр.
Т. 5. С. 397.
67 О современном понимании гомологической изменчивости см.: Воронцов Н. Н.
О гомологической изменчивости//Проблемы кибернетики. М., 1966. Вып. 16.
68 Лобашев М. Е. Полвека советской генетики // Генетика. 1967. № 10. С. 25.
69 Dogel W. Polymerisation als ein Prinzip der progressiven Entwicklung bei Protozo-
en // Biol. Zentr.-Bl. 1929. Bd. 49, N 8.
70 Догель В. А. Олигомеризация гомологичных органов как преобладающий принцип
прогрессивной эволюции у многоклеточных // Арх. анатомии, гистологии и
эмбриологии//1936. Т. 15. № 3.
71 Догель В. А. Олигомеризация гомологичных органов как один из главных путей
эволюции животных. Л., 1954.
72 См., напр.: Жаденов В. Н. Сравнительная анатомия приматов. М., 1962.
73 Зубные формулы разных систематических групп приматов приведены в каждом
крупном руководстве по приматологии.
74 Зубов А. А. Порядок редукции бугорков и приобретение узора коронки
постоянных нижних моляров человека при переходе от иятибугоркового тина к трехбугор-
ковому//УН Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1964.
75 См., напр.: Киарелли Б. Выступление на симпозиуме «Проблема грани между
животными и человеком» //Вопр. антропологии. 1965. Вып. 19; Chiarelli В. Caryolo-
gio comparoe et evolution chez les singes catarrhina // Tp. VII Междунар. конгр.
антропол. и этногр. наук. Мм 1968. Т. 3.
76 Этот факт был установлен в 1956 г.
77 Большой материал для суждения об этом содержится в кн.: Сооп С. The origin
of races. L., 1963.
78 Обзор фактов см. в любой крупной сводке по расовому составу земного шара,
r частности в книгах, указанных в примеч. 35.
ЭКОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА
(взгляды антропологов)
Взгляды, изложенные в этом вымышленном разговоре, неоднократно
служили и продолжают служить темой обсуждения в личных беседах
и устных дискуссиях антропологов и представителей смежных
специальностей *. К сожалению, они не получили, за немногим
исключением, сколько-нибудь полного отражения в печати, что заставляет нас
прибегнуть к не совсем обычной форме их освещения. Такая форма
позволяет четко очертить круг обсуждаемых вопросов, охарактеризовать
конкретные проблемы и выявить основные различия между
высказываемыми точками зрения антрополога-классика (К),
антрополога-романтика (Р), антрополога-физиолога (Ф) и антрополога-антропогенетика (А).
К. Меня поражает обилие новых направлений в нашей науке,
сопровождающееся использованием громадного числа новых понятий и
терминов, ломкой старых, установившихся взглядов и претензией на
расширение границ науки, оформление ее новой структуры, открытие
каких-то принципиально новых сфер исследований. Конечно, живем мы
в эпоху научно-технической революции, характеризующейся необычным
расширением технических возможностей и принципиальной
перестройкой научного мышления. Передовой край науки, такие дисциплины,
как физика, химия, молекулярная биология, действительно, меняют свое
лицо даже не от года к году, а прямо ото дня ко дню. Значение же
нашей области чисто академическое, если не считать размерной
типологии, используемой для нужд легкой промышленности. Такой
антропология останется и впредь — исследование биологических свойств человека
лежит слишком далеко от кардинальных интересов общества. Поэтому
99
4*

все новшества кажутся неоправданными по существу: частично истоки
их и всю или почти всю сумму новых идей, методов и даже
результатов можно найти в старых антропологических работах, которые теперь
предпочитают не читать или читают поверхностно, частично же в
антропологию привносятся чуждые ей концепции и подходы,
разрушающие ее специфику.
Р. Кто-то из писателей, по-моему прошлого века, сказал, что
новое — это прочно забытое старое. Может быть, в этом высказывании
есть какая-то логика. Действительно, нашими предшественниками
многое сделано, и кое-что сформулировано ими таким образом, что в этом
можно найти истоки новых воззрений. Они над многим задумывались,
собрали огромное количество данных, которыми мы пользуемся до сих
пор, сформулировали ряд фундаментальных концепций. Но наука идет
вперед и, чем дальше, тем быстрее,— не только физика и
молекулярная биология, но и антропология. Вероятно, антропология развивается
сейчас даже более бурно. В физике, биологии и некоторых других науках
процесс формализации знания наступил уже давно, а наша наука
переживает период романтики, открывает новые, нехоженые пути, создает
теории, охватывающие в едином синтезе всю сумму знаний о человеке
и его месте в мироздании, перекидывает прочные мосты к другим
дисциплинам, из которых в первую очередь следует назвать физиологию,
психологию и популяционыую генетику. Антропология перестала быть
единой наукой, она стала комплексом наук, в котором ее прежние
подразделения — морфология человека, антропогенез и расоведение —
занимают подчиненное положение, далеко не исчерпывая всего
комплекса. Равноправное с другими подразделениями положение
физиологической антропологии было указано на VII Международном конгрессе
антропологических и этнографических наук в Москве в августе 1964 г.
Занимает она большое место и в осуществлении международных
проектов ЮНЕСКО — Международной биологической программы и программы
«Человек и биосфера». Часто включают в нее изучение генетических
маркеров в человеческих популяциях в широком смысле слова, но это
вряд ли верно: это специфическое дело и по применяемым методам, и по
способам интерпретации фактов, более формализованным, чем в других
областях антропологии, но и более абстрактным, не очень отвечающим
требованиям изучения именно человеческих популяций. На мой взгляд,
популяционная генетика человека — такой же самостоятельный раздел
комплекса антропологических наук, как и физиологическая
антропология.
То же можно сказать и о методах. Раньше, еще 20—30 лет назад,
антрополог выезжал в экспедицию чаще всего один, с рюкзаком, в
котором были лишь набор циркулей да шкала для определения цвета волос,
глаз и кожи. Модели А. И. Ярхо — муляжи типовых норм вариаций
мягких тканей лица — были вершиной антропологической методики.
Работы, в которых делались попытки определения химического состава
отдельных костей скелета или их микроструктуры, насчитывались
единицами и выглядели на страницах антропологических изданий
инородным телом. Антрополог был морфологом в традиционном смысле этого
слова, и только. Теперь же к услугам антропологов, помимо
традиционных, разнообразные биохимические и гистохимические, гистологические,
физиологические и психофизиологические, генетические и рентгено-
отруктурные методики, и антропологи чрезвычайно широко используют
их в своих исследованиях. Даже палеоантропология — наиболее тради-
100

ционная область антропологии — изменила свое лицо: она уделяет
большое внимание определению биологического возраста исследуемых
индивидуумов с помощью биохимических и микроморфологических методов,
которое является необходимым шагом на пути к реконструкции палео-
демографических ситуаций. Поэтому в любом антропологическом
журнале статья о селективных преимуществах того или иного фенотипа по
группам крови соседствует с результатами экспериментального изучения
роли отдельных мышц в онтогенетическом формообразовании черепа
у обезьян, исследование о генетических расстояниях между
популяциями какого-то района — с работой о минерализация костяка в связи с
характером питания и содержанием микроэлементов в почвах
определенного района. Антрополог сейчас — это и физиолог, и генетик, и даже
биохимик, он — комплексник, и отличает его от классических
представителей этих специальностей, работающих над человеком, лишь
традиционное стремление с исчерпывающей полнотой охватить
территориальные вариации человеческого вида и понять их формирование в связи
с генетическими взаимоотношениями с другими видами и условиями
среды.
Все это позволило выдвинуть и аргументировать несколько очень
общих концепций, например концепцию экологии человека. В целом
экология человека охватывает очень широкий круг вопросов, гораздо более
широкий, чем антропология в узком смысле склова. Это морфофизиоло-
гическая и генетическая адаптации, изучаемые антропологами;
социальные адаптации к среде и одного общественного коллектива к другому,
изучаемые этнографами, географами и социологами; проблемы
социально-технического прогресса, в корне перестраивающего социальную и
природную среду, проблемы, стоящие в настоящее время в центре всей
современной науки и техники и исследуемые поэтому представителями
разных специальностей. Антропологи своими конкретными
исследованиями и теоретическими разработками внесли значительный вклад в такое
именно понимание задач, границ и проблем экологии человека.
К. Ваши соображения об обогащении тематики современной
антропологии и использовании многих новых методов верны лишь отчасти.
О какой новой физиологической антропологии может идти речь, если
первые работы об адаптивной природе расовых признаков появились в
начале 20-х годов, а первая формулировка самой идеи принадлежит еще
И. Канту? Тогда же, в 1919 г., был открыт факт различий человеческих
популяций по фенотипам системы АВО. Биохимию и структуру
длинных костей конечностей обстоятельно исследовали уже 40 лет назад.
Каким бы богатством наблюдений ни располагали современные
антропогенез и расоведение по сравнению с тем, что находилось в их
распоряжении несколько десятилетий назад, основные идеи в этих областях —
животное происхождение человека, стадиальный характер антропогенеза,
неандертальская фаза в эволюции человека, иерархия расовых
признаков и рас — давно сформулированы и доказаны.
Особенно бесперспективными и теоретически сомнительными мне
кажутся идеи новой экологии человека и вообще выделение этого круга
вопросов в качестве самостоятельной отрасли знания, придание
единства сумме разнообразных фактов и гипотез. Между биологической
адаптацией человеческих популяций и их социальной адаптацией к
природной среде и друг к другу нет ничего общего. Усложнение социальной
среды — тема социологов, экономистов, историков, и она не имеет
никакого отношения к биологии как современного человека, так и его пред-
101

ков. Вопросами усложнения природной среды и ее разрушения
человеческими коллективами занимаются географы, экономисты, зоологи,
ботаники, но никак не антропологи. Будущее развитие человеческих
коллективов в такой измененной социальной и природной среде — больше
всего проблема складывающейся сейчас футурологии, а не каких-то
конкретных наук с уже определившимся предметом исследования.
Выделение экологии человека как отдельной сферы человеческого знания —
дань моде, идущей со стороны буржуазной науки, само употребление
термина «экология человека» есть незаконное перенесение на
человеческое общество терминологии, имеющей смысл только по отношению к
сообществам животных. Такое словоупотребление, кстати сказать,
неоднократно подвергалось критике в советской философской и
медицинской литературе.
Ф. Нельзя согласиться ни с одним из вас, хотя мои симпатии боль-
ше на стороне Р, ратующего за комплексный подход. Действительно,
биохимия и микроструктура человеческого скелета изучаются уже
больше 40 лет. Но разве за эти 40 лет ничего не произошло и работы
наших современников в этой области не отличаются существенно и даже
принципиально от статей сорокалетней давности? В первых
антропологических исследованиях на эту тему ставилась задача определения
типовой нормы, характерной для Homo sapiens, т. е. примерно та же
задача, какая всегда стоит перед анатомами. В лучшем случае полученные
результаты рассматривались в сравнительно-анатомическом аспекте и
истолковывались филогенетически. Исследования последних двух
десятилетий выявили разнообразие человеческих популяций по уровню
минерализации скелета, отражающему и биохимическую характеристику,
и микроморфологическую структуру кости: содержание кальция и
насыщенность другими микроэлементами — важная структурная
характеристика человеческого скелета, в то же время это, естественно, и
биохимический показатель. Выявленное разнообразие увязано с геохимическим
состоянием соответствующих географических районов, прослежены путь
поступления микро- и макроэлементов с водой и пищей в организм
человека, их обмен и концентрация в организме, их функциональная
роль как стимуляторов или депрессоров ростовых процессов.
Это лишь один пример исследования хотя и важного, но
единственного признака. Такие примеры можно умножать до бесконечности —
не в них дело. Качественно новый подход к интерпретации признака,
установление конкретной связи между разнообразием признака и теми
или иными геохимическими, климатическими и другими свойствами
природных зон в пределах его ареала — вот что принципиально отличает
новые работы от старых. Такой подход дал возможность увидеть
географическую приуроченность сочетаний признаков — адаптивных типов,
приспособительных по своей природе и распределенных по земной
поверхности в соответствии с законом географической зональности.
К. По нашему мнению, адаптивные типы скорее пример очень
высокого уровня научной абстракции, конструкция ума, а не реально
существующее явление.
Ф. Если адаптивных типов не существует, то как объяснить, что
явно существует связь между морфофизиологическими особенностями
популяций, которые населяют какой-нибудь географический пояс,
и физико-географическими особенностями этого пояса? Адаптивные
типы имеют зональное распространение. Возможно, именно в этом
состоит разгадка того вопроса, на который нет пока однозначного ответа,—
102

вопроса о соотношении расовых и адаптивных типов. Весьма вероятно,
что адаптивные типы — это зональные расы, имеющие каждая
конвергентное происхождение, но в то же время занимающие большие ареалы.
Время их формирования, очевидно, относится к разным хронологическим
эпохам развития человечества: в тропических и субтропических районах
земного шара, заселенных с самых ранних периодов нижнего
палеолита, адаптивные типы образовались сравнительно рано, в Арктике —
сравнительно поздно. В старой литературе обо всем этом не было ни
одного слова. Не говоря уже о генетических аспектах всех этих
проблем, целом массиве работ, посвященных генетическим маркерам у
человека, работ, в какой-то мере вызвавших к жизни популяционную
концепцию расы, до какой-то степени ответственных вообще за перестройку
нашего мышления на популяционный лад.
Сложен вопрос о границах экологии человека, и это, пожалуй,
единственный, хотя и фундаментальный пункт, в котором я расхожусь с Р.
Специфика экологии человека будет утеряна, если подразумевать под
ней такой широкий круг вопросов, какой очерчен Р. Намеченные им
темы необычайно интересны, но их рассмотрение распадается, на мой
взгляд, по разным наукам. В то же время не могу согласиться и
с Вами в отказе экологии человека (и науке и термину) в праве на
существование, в оценке ее только как моды, инспирированной
зарубежными работами. Разумеется, в экологии животных много специфических
методов, в экологии человека, наоборот, много своеобразия в
интерпретации материала; социальная природа человека накладывает мощную
печать на весь характер биологических адаптации, но это
обстоятельство не является непреодолимым препятствием для употребления в обоих
случаях одного термина, прилагаемого в первом случае к животным,
во втором к человеку. Ограничительное понимание экологии человека,
установление ее рамок только в пределах биологических и социальных
адаптации дают дополнительное теоретическое право употреблять этот
термин, за неимением пока лучшего. Напомню определение экологии,
данное автором термина и самого понятия Э. Геккелем: под экологией
он понимал отношение животного к среде и к другим животным и
растениям. Нужно ближе держаться этого классического определения.
Вводя в него отмеченное выше ограничение и помня, что в связи с
общественной природой человека в его экологии основное место занимают
не индивидуумы, а популяции или другие социальные и биологические
группы (совокупности популяций, расовые общности, народы и т. д.),
можно сформулировать общее определение: экология человека — наука
о биологических и социальных адаптациях к среде на групповом
уровне. Взаимоотношения между человеческими коллективами изучаются
многими другими науками, и их не нужно вводить в экологию
человека. Иными словами, это наука об адаптациях, а не о кооадаптациях в
человеческом обществе.
Р. Это искусственное сужение предмета экологии человека. Вы
исключаете из определения Э. Геккеля важнейшую часть.
Ф. Я выигрываю в ясности определения границ науки и, в
частности, определения самого предмета исследования. Взаимоотношения
между человеческими коллективами необычайно сложны, это и
культурный обмен, и войны, и многое другое. Если культурный обмен с
большим трудом еще можно подвести под предмет экологии, то уж войны —
никак. Здесь идет речь о какой-то принципиально иной форме
межколлективных контактов.
103

К. Трудно подвести под биологическое понятие экологии социальные
механизмы взаимоотношений коллективов людей.
Ф. Поэтому я и исключаю межгрупповые контакты из экологии
человека, оставляя в ее рамках лишь изучение влияния природной среды
на человеческие группы и, в свою очередь, их реакцию на среду.
А. Должен признаться, что моя точка зрения не будет
способствовать компромиссному завершению разгоревшегося спора, она
альтернативна по отношению ко всем высказанным взглядам на сущность,
границы и предмет исследования человеческой экологии, а также на ее
место в комплексе антропологических наук. Прежде чем говорить об
этом, скажу несколько слов о другом, о том, что волнует нас всех и с
чего начался наш разговор,— о современном этапе в развитии
антропологии и его отношении к предыдущему. Только в свете общих
формулировок о структуре антропологического знания в целом имеет смысл
признавать или отрицать самостоятельное существование экологии
человека, рассуждать о ее месте внутри этой структуры, включать
антропологию в экологию, как это сделал коллега Р, или, наоборот, экологию
в антропологию, как это делает коллега Ф.
Ф. Антропология и экология человека, с моей точки зрения,—
самостоятельные отрасли знания, лишь частично пересекающиеся в тех
частях каждой из них, которые связаны с изучением биологических
адаптации, их характера, этапов формирования и т. д.
А. Следовательно, я Вас не понял. Ебли говорить о современном
этапе развития антропологии и других биологических дисциплин,
изучающих человека, то в первую очередь нужно говорить о генетическом
подходе к биологии человека. Этот генетический подход выявляется не
только в том, что исследовано большое число признаков с известным типом
наследования и в ряде случаев переход от фенотипа к генотипу
осуществляется автоматически. Он даже не в том, что для многих систем
генетических маркеров открыты приспособительные механизмы, а так
называемый наследственный балансированный полиморфизм признается,
и вполне справедливо, одним из магистральных путей формообразования.
Несмотря на то что различия между группами людей по системе АВО
действительно открыты Л. Гиршфельдтом 55 лет назад, как об этом
говорил /Г, нынешний уровень изучения исключительного разнообразия
человеческого организма по группам крови, белкам сыворотки,
ферментативным реакциям ни в количественном, ни в качественном отношении
несравним с тем, что было несколько десятилетий назад. Я вижу
значение генетического подхода прежде всего в самой перестройке
антропологического мышления, осознания популяционной структуры
человечества, в переводе всех или почти всех исследований на популяционный
уровень, наконец, во вскрытии колоссального генетического
многообразия человечества, в сложности и многолинейности путей формирования
генофонда человеческих популяций на всех этапах истории человечества.
К. Филогенетический и вообще генетический аспект в широком
смысле слова, выяснение происхождения биологических общностей, будь
то расы или территориальные группы древних людей, всегда занимали
большое место в антропологических исследованиях с самого начала их
оформления в качестве самостоятельной дисциплины, т. е. с середины
прошлого века. Вспомните основателей русской антропологии К. М. Бэра,
А. П. Богданова — много сил и внимания уделяли они генезису
различных расовых типов. А. П. Богданов еще в 70-х годах прошлого века
сформулировал принцип изменения расовых признаков во времени. Пер-
104

вые филогенетические исследования Т. Гексли и К. Фогта, затем
продолженные Э. Геккелем, Г. Швальбе, Е. Дюбуа, А. Кизсом, Г. Осбор-
ном, У. Грегори, Ф. Вайденрайхом, в настоящее время успешно
развиваются Ф. Кларком Хауэллом, Г. Кёнигсвальдтом, Г. Улльрихом,
многими советскими антропологами. Они базируются на классических
морфологических методах, сравнительном истолковании выявленных
морфологическим наблюдением различий в структурах скелета и других
систем и получают отчетливые генетические выводы: налицо
генетический подход в полном смысле этого слова без всякой генетики, будь то
генетика индивидуума или популяционная.
А. Невозможно отрицать достижения сравнительной морфологии в
реконструкции основных этапов антропогенеза и древнейших стадий расо-
образования, и я уверен, что никто из моих коллег-антропогенетиков
этого не делает. Но нужно не забывать и о другом: требования к степени
обоснованности выводов постоянно растут в ходе научного развития и то,
что удовлетворяло наших предшественников, не может удовлетворить
нас, кажется неточным, недостаточно аргументированным. Любой самый
обоснованный вывод, аргументированный морфологическими данными,
обязателен и убедителен только до тех пор, пока мы безоговорочно
верим в то, что любые морфологические структуры генетически
детерминированы и непременно отражают генезис групп. Это никогда не было
строго доказано для форм видового и внутривидового уровня. Весьма
вероятным кажется даже предположение, согласно которому чем ниже
таксономический ранг тех или иных форм, тем меньшую роль играет в их
систематике морфология. Морфологическое обоснование систематики
близких форм опирается на мелкие морфологические детали, а они в
сильной степени подвержены влиянию среды, сходство в них часто
представляет собой результат конвергенции. Все трудности видовой и
внутривидовой систематики ярко демонстрируют ограниченность морфологического
подхода даже в его генетической форме. Во всяком случае, никто сейчас
морфологией в систематике низших категорий не ограничивается, а в
антропологии мы имеем дело в первую очередь с такой систематикой.
Р. Такое рассуждение подрывает веру в одну из основ классической
биологии.
К. Анвера в силу морфологии как основы реконструкции генетических
взаимоотношений крупных таксонов все же остается непоколебимой.
А. Мы поднимаем и рассматриваем все эти вопросы не в общей
форме, а применительно к задачам и возможностям нашей науки.
Совершенно очевидно, что все филогенетические реконструкции в антропогенезе
имеют своим основанием отчетливо неформулируемую, скрытую веру в
генетическую обусловленность исследуемых и привлекаемых в этих
реконструкциях морфологических структур. Между тем такая генетическая
обусловленность — гипотеза. Современная популяционная генетика
человека предлагает вместо веры знание, и ее реконструкции генетических
ситуаций опираются на точные факты, а не на предположения.
Специфика подобного точного генетического подхода ясно видна в
решении той проблемы, о которой мы сегодня много говорили,— проблемы
границ и существа экологии человека. Можно согласиться с
ограничением задач экологии человека лишь взаимоотношениями человеческих
коллективов с природной средой. При таком ограничении более четко
проступают контуры предмета исследования и определеннее очерчивается
противопоставление экологии человека дисциплинам исторического
цикла — собственно истории, экономике и политической экономии, социологии
105

и этнографии, исследующим каждая c<s своей стороны и с применением
своих методов все разнообразие отношений и связей между
человеческими коллективами. Взаимоотношения между обществом и природной
средой, о которых говорит Ф, требуют уточнения, так как отношения эти
почти безграничны и в конце концов даже полет человека в космос
можно подвести под взаимоотношения человека и среды. Ф предлагает
ограничить эти отношения биологическими и социальными адаптациями к
природной среде; если оставаться в рамках нашей науки, речь должна
идти, следовательно, о биологических адаптациях. Последние
понимаются, к сожалению, очень по-разному в существующей физиологической и
медико-географической литературе: наряду с классическим, идущим от
общей биологии пониманием адаптации как генетических приспособлений
бытует и другое понимание, согласно которому адаптация есть
кратковременная физиологическая реакция, обеспечивающая гомеостаз. Для
антрополога очевидно, что следует разграничить эти два явления,
подобно тому как это уже было сделано 40 лет назад В. В. Станчинским,
и сохранить термин «адаптация» лишь за традиционным пониманием.
Временные физиологические сдвиги принципиально иное явление по
сравнению с генетическими адаптациями, мы имеем право в данном
случае говорить лишь о наследственном акклиматизационном эффекте. Не
всякая биологическая адаптация (в конце концов акклиматизация тоже
кратковременная адаптация), а лишь сумма генетически обусловленных
и передающихся по наследству реакций составляет предмет экологии
человека в той ее части, которая погранична с его биологией. Изучать же
акклиматизационные сдвиги — дело физиологов, медиков, но не
антропологов. Биологический аспект экологии человека неразрывно связан с
антропогенетикой, даже более узко — с изучением генетических маркеров.
Ф. Ваше предложение разграничивать генетические адаптации и
акклиматизации очень важное, и его, несомненно, нужно принять. Однако
мнение об особой роли генетических маркеров в экологии человека
неверно. Это — искусственное сужение границ экологии человека и
понятия генетической адаптации. Мы изучаем основной обмен, содержание
белковых фракций крови, минерализацию скелета,— несомненна
наследственная детерминация этих фундаментальных особенностей
человеческого организма, хотя конкретные формы такой детерминации пока
неизвестны. Это лишь одна сторона дела. Другая — сама условность понятия
гена и генетической обусловленности признака применительно к
человеку. Чем дальше мы продвигаемся в изучении групп крови и их
генетики, например, тем больше всплывает фактов, иллюстрирующих
значительную генетическую сложность каждой из систем, внутри которых
открывают все новые и новые генетические факторы. Сложность систем
АВО и резус — один из примеров. Антропогенетики широко используют
формулы вычисления генных частот р, q и г по частоте фенотипов при
работе с наиболее распространенными сыворотками, но получаемые
величины сугубо условны из-за того, что каждый из этих наследственных
факторов распадается на ряд более частных. То, что Вы предлагаете,
лишь кажущаяся объективизация предмета экологии человека.
А. Это — стремление к точности, а Вага подход придает экологии
человека расплывчатые очертания, лишая ее тем самым определенной
специфики.
К. Наш спор все более уходит в сферу очень общих абстракций
философского характера. В итоге экология человека — такая абстракция,
которая лишена какого-либо конкретного содержания.
106

Р. Мне представляется, что спор очень конструктивен, наши
высказывания не только проясняют взаимные позиции, но и способствуют
выяснению истины. Особенно интересными и заслуживающими внимания
были все соображения о месте экологии человека не над антропологией
и не внутри ее, а параллельно, рядом, так, чтобы сферы их интересов
частично пересекались, но не накладывались полностью одна на другую.
Дальнейшие исследования, безусловно, должны показать, насколько
такое разделение сфер действия удобно в конкретной работе и
практически осуществимо.
В пору поиска форм, становления и развития новой науки подобные
диалоги могут оказаться наиболее плодотворными при формулировании
ее основных принципов и задач.
1 О современной конструктивной работе в области экологии, в том числе и
экологии эволюционной, и о ее отношении к экологии человека могут дать представление
следующие издания: Географические аспекты экологии человека. М., 1975;
Окружающая среда и здоровье человека. М., 1979; Экология и эволюционная
теория. Л., 1984; Моисеев Н. Н. Человек, среда, общество. М., 1982; Моисеев Н. Н.,
Александров В. В., Тарко А. М. Человек и биосфера. М., 1985; Гиренок Ф. И.
Экология. Цивилизация. Ноосфера. М., 1987.
ПОПУЛЯЦИОННАЯ СТРУКТУРА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
И ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
РАМКИ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В советской антропологической литературе давно наметилось деление
антропологической науки на три раздела: антропогенез, расоведение и
морфология. Расоведение, в свою очередь, в соответствии с традицией
делится на две ветви — изучение древнего населения, т. е.
палеоантропология, и изучение современного населения, т. е. этническая антропология.
Иногда последний термин употребляется как синоним расоведения, что
лишено смысла, так как в расоведение входят многие проблемы, в
основном биологического характера, выходящие за пределы этнической
антропологии в узком смысле слова (т. е. науки об антропологическом составе
народов земли). Такое разграничение расоведения на две составные части
создает трудности, так как в западноевропейской и американской
литературе под палеоантропологией понимается вообще изучение древнего
населения вне зависимости от того, относится ли оно к виду
современного человека или к ископаемым формам. Но помимо этой чисто
формальной трудности, мы сталкиваемся в этом случае и с трудностью
теоретической, а именно с неоправданным противопоставлением методов изучения
скелетов, скажем, неолитического и нижнепалеолитического времени,
чего на самом деле нет: изучение их различается только программой
измерений. С другой стороны, этническая антропология, под которой
подразумевается антропология современных народов, немыслима без анализа
их прошлого, т. е. без палеоантропологии.
При такой классификации для исторической антропологии вообще
нет места в системе антропологических знаний. Она не соотносится
полностью с расоведением, так как исторические вопросы решаются с
помощью антропологических данных и тогда, когда речь идет о древних
107

гоминидах. Почти 40 лет назад С. П. Толстов предсказал, что
непосредственные предки человека должны были быть мясоедными существами
и, следовательно, заниматься охотой *. Изучение морфологии и образа
жизни австралопитеков подтвердило эту гипотезу2. Безразличен ли тог
факт, что австралопитеки занимались охотой, для понимания начальных
этапов развития хозяйства, т. е. для чисто исторической проблемы?
Видимо, нет. Имеет ли значение для историков палеолита уровень
умственного развития населения, восстанавливаемый с помощью слепков
внутренней полости черепной коробки — эндокранов? Видимо, имеет, если
принять во внимание то, какой интерес вызвали работы В. И. Кочетко-
вой, развивающей и пропагандирующей у нас эту специальную область
антропологической науки. Как можно судить о продолжительности
жизни древних гоминид, уровне детской смертности в нижнем палеолите или
о соотношении полов в первобытном стаде? Только с помощью
антропологических данных. Таким образом, исторические сведения можно
извлечь из антропологического материала не только в том случае, когда
мы имеем дело с современным человеком, но и тогда, когда исследуются
его предки. Следовательно, историческая антропология — а под ней
целесообразно подразумевать всю совокупность антропологических
наблюдений, из которых можно извлечь историческую информацию (термин
«историческая антропология» особенно широко употребляется в
немецкой литературе, но там под ним подразумевается изучение
антропологического состава современных и древних народов в связи с этнической
историей, т. е. часть расоведения),— хронологически шире расоведения,
охватывает и расоведение и антропогенез. Но в то же время она не
включает биологическую проблематику, входящую в эти два раздела, или,
точнее говоря, включает лишь те биологические вопросы, которые
неразрывно связаны с решением исторических задач.
Каким материалом располагает историческая антропология? Этот
материал разнообразен и, что самое главное, отражает такие структуры
человеческого организма, которые наследуются независимо. Это означает,
что генетический вывод, опирающийся в основном на
антропометрическое исследование, может быть проверен с помощью данных о группах
крови, дерматоглифики, одонтологии, изучения физиологических
реакций. Совпадение результатов исследования разных систем в значительной
мере увеличивает достоверность вывода о генетическом родстве
исследуемых этнических групп. Поэтому антропологи и стремятся сейчас ко
всемерному расширению программы полевых обследований, включая в нее
все новые и новые признаки.
Народы Приуралья и Западной Сибири объединяются в
антропологических классификациях в уральскую группу антропологических типов,
занимающую промежуточное положение между европеоидами и
монголоидами. Среди антропологов давно идет спор, каково его происхождение:
является ли оно следствием давнего смешения между европеоидами и
монголоидами, или в окрестностях Уральского хребта издавна
формировалась промежуточная комбинация признаков, сохранившая недйфферен-
цированность по отношению к обеим расам. Недифференцированные
группы обычно занимают среднее положение между крайними формами
лишь по отдельным признакам, выходя по другим за пределы
изменчивости в этих крайних группах. Изучение узора пальцевых и ладонных
линий у народов Поволжья показало, что они занимают по нему, так же
как и по строению лица, промежуточное место между хмонголоидами и
европеоидами3. Этим наблюдением были серьезно укрепленыf позиции
108

сторонников смешанного происхождения представителей уральской расы,
а следовательно, историко-этнологические выводы о формировании
народов Приуралья и Западной Сибири в процессе смешения этнических
элементов западного и восточного происхождения.
Предметом страстных споров на протяжении многих лет было
происхождение населения Канарских островов. С кем только не связывались
его генетические истоки! Еще и теперь, в частности, встречаются
попытки преувеличить трудности, с которыми сталкивается исследователе*
этногенеза гуанчей, и представить последних как остатки древнего населения
мифической Атлантиды4. Между тем, морфологически гуанчи очень
сходны с древними жителями Северной Африки — высокорослыми и
массивными. Эти особенности заставили некоторых исследователей
этногенеза и физического типа населения Канарских островов видеть в нем
потомков кроманьонцев Европы. Наметилось противоречие между
результатами антропологических, с одной стороны, историко-этнологических и
лингвистических исследований — с другой, последние выявили генетические
связи между гуанчами и населением Северной Африки. После того как в
Северной Африке удалось найти у древнего населения аналогичные
антропологические особенности, противоречие это отпало. Но последним и
очень веским антропологческим доказательством североафриканского
происхождения гуанчей послужило определение групп крови системы
АВО у мумий из пещерных погребений Канарских островов.
Распределение этих групп крови оказалось почти тождественным аналогичному
распределению в Северной Африке 5. /
В связи с оригинальными гипотезами Хейердала оживился интерес к
путям заселения Полинезии. Против заселения Полинезии в направлении
с востока на запад были приведены самые разнообразные, в том числе
и антропологические, аргументы 6. Изучение одонтологических
особенностей разных островных групп полинезийцев показало, что частота
лопатообразных резцов уменьшается по направлению с запада на восток,
т. е. одонтологические данные находятся в большем соответствии с
гипотезой заселения Полинезии из Юго-Восточной Азии, чем с
противоположной стороны 7.
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
За этими примерами угадываются контуры проблем, решаемых
исторической антропологией, и пути использования антропологических данных
для исторических реконструкций.
Периодизация истории первобытного общества. Отнесение к гомини-
дам новых ископаемых находок, сделанных Лики в Восточной Африке,
и распространяющаяся тенденция включать австралопитеков в семейство
гоминид отодвигают начало человеческой истории вглубь почти в 2 раза
по сравнению со старыми датами 8. Существенны результаты
антропологических исследований и для выяснения хронологических границ
отдельных этапов, выделяемых внутри истории первобытного общества. Новые
находки и внимательное изучение морфологии старых стерли резкую
грань между людьми неандертальского и современного видов, что
находится в полном согласии с выявившимся богатством мустьерской
культуры, наличием территориальной дифференциации, наличием жилищ в
мустьерское время 9. Для выделения эпохи среднего палеолита в истории
древнекаменного века антропологические данные поэтому не менее
значимы, чем археологические.
109

Происхождение мышления и речи. Изучение каменного инвентаря
древнепалеолитических стоянок и сделанные на его основе какие-либо
косвенные соображения не могут дать сколько-нибудь полные сведения
об этапах развития мышления и о времени возникновения звуковой речи.
Даже несомненный факт передачи технических навыков от поколения к
поколению, на что обратили внимание генетик Морган и позднее
археолог Чайлд (а передача технических традиций в нижнем палеолите
несомненна, коль скоро фиксируется повторяемость инвентаря), не помогает
установить время появления звуковой речи, так как обучение могло в
принципе осуществляться и без нее, только с помощью показа, как у
большинства животных. Единственный прямой метод — изучение
морфологии древнейших и древних людей и функциональное истолкование
отмеченных различий. На эндокранах синантропа наблюдается резкое
вздутие в области соединения лобной, височной и теменной долей,
отсутствовавшее у питекантропа. Именно в этой области сосредоточены
артикуляционные центры речи и слуховые центры 10. Указанное вздутие трудна
истолковывать иначе, чем как свидетельство возникновения именно на
этой стадии звуковой речи.
Реконструкция трудовой и социальной жизни древнейших гоминид.
Археологические данные важны при изучении ископаемых гоминид во
многих отношениях. В первую очередь я имею в виду археологические
свидетельства функциональной неравноценности рук палеоантропа и
преимущественного пользования им правой рукой и. Разнообразие форм
каменной индустрии в гроте Киик-Коба в сочетании с морфологической:
примитивностью киик-кобинца вызвало к жизни, по-видимому, вполне
справедливую гипотезу функционального восполнения этой
примитивности за счет дополнительного развития мышц, приводящих в движение
большой палец 12. Но, с другой стороны, развитие тех или иных
морфологических структур в процессе антропогенеза, особенно кисти руки иг
мозга, помогает оценить возможности любой ископаемой формы в
изготовлении орудий труда и тем самым позволяет понять причины перехода
к более высокой технике обработки камня. Что касается реконструкции:
социальной организации первобытного стада, то неоценимый материал для
этого дало изучение структуры половых групп человекообразных обезьян.
В конечном итоге могут быть сделаны два вывода: а) взаимоотношения
между членами первобытного стада были гибки и подвижны, стадо легко
реагировало на увеличение и уменьшение численности, положение любого
члена стада, особенно на первых порах, не было строго определенным;
б) взаимоотношения между членами стада были не беспорядочны, а
регламентированы. Этот последний вывод заставляет с сомнением отнестись
к представлению о периоде беспорядочных половых контактов,
предшествовавшем стаду,— представлению, еще бытующему подчас на страницах
этнографической литературы.
Палеодемография. В отдельных особо благоприятных случаях можно
использовать сугубо историческую информацию для восстановления
демографических показателей в древние эпохи. Например, надписи
надгробий неоднократно исследовались как предмет палеодемографических
расчетов. Но для восстановления динамики палеодемографических
показателей от эпохи к эпохе, если речь идет о бесписьменных периодах истории
человечества, пригоден только палеоантропологический материал.
Определение индивидуального биологического возраста отдельных ископаемых
находок позволило показать, что средняя продолжительность жизни
древнейших и древних людей была значительно ниже современной и не пре-
110

вышала 20 лет 13. Иными словами, человек в подавляющем большинстве
случаев, едва став пригодным для продолжения рода, умирал. В верхнем
палеолите продолжительность жизни увеличилась на несколько лет,
но все равно продолжала оставаться чрезвычайно низкой. Переходя для
сравнения к данным более поздних эпох, мы сталкиваемся с любопытным
фактом: средняя продолжительность жизни в неолите, в эпоху бронзы и
железа остается более или менее постоянной — около 30 лет. Отдельные
случаи увеличения средней продолжительности жизни по сравнению с
более ранним временем не меняют общей картины 14. И только при
приближении к современности продолжительность жизни резко возросла.
Итак, на протяжении истории человечества наблюдается отчетливое
нарастание длительности жизни, но темп этого нарастания неравномерен.
Очаги развития цивилизации. Широко распространенное и в общей
форме правильное утверждение независимости формирования рас и
этнических общностей должно быть смягчено по отношению к ранним эпохам,
так как разные темпы развития тех и других еще не успели нарушить
географическое совпадение, проистекавшее за счет формирования и
этнических общностей, и расовых типов в определенных условиях
географической среды. Намечающиеся археологически различия между западом
и востоком Евразии в эпоху нижнего палеолита находят веское
подтверждение в анализе морфологии ископаемых находок. Многообразие
археологических культур в эпоху верхнего палеолита, выявляющееся в
основном в разных традициях обработки кремня, совпадает с
морфологическими различиями верхнепалеолитических людей 15. Для эпохи неолита и
бронзы мы отмечаем для многих областей ойкумены наличие
своеобразных антропологических типов, сближающихся в основных признаках с
современными. Для этих областей по антропологическим данным
намечается преемственность от эпохи бронзы до современности. Это —
Закавказье, Южная Туркмения, Прибайкалье (называю только районы СССР).
Таким образом, антропологический материал частично позволяет
подтвердить историко-этнологические выводы, а частично дает новую
информацию об очагах развития человечества.
Родство древних народов. Трудно увидеть сколько-нибудь заметное
сходство между памятниками ямной и катакомбной культур Северного
Кавказа и древними погребениями эпохи бронзы Самтаврского
могильника. Между тем антропологическое сходство групп населения,
оставившего эти памятники, несомненно, и обе они противопоставляются
этническим группам эпохи бронзы, проживавшим на территории Русской
равнины. С другой стороны, население, оставившее Балановский могильник,
четко отличается от соседних групп и сближается с населением
Северного Кавказа и Закавказья. Трудно увидеть общее в афанасьевской и
татарской культурах Минусинской котловины, но родство населения,
оставившего ту и другую культуру, в свете антропологических исследований
несомненно. Такие примеры можно было бы умножать до бесконечности.
Общий вывод из них тот, что для выяснения генетического родства
древних народов антропологический материал часто важнее исторических
наблюдений и не может быть исключен, как это иногда делается до сих
пор, из комплекса дисциплин, изучающих этногенез древних народов.
Миграции в истории первобытного общества. О роли
антропологических материалов в восстановлении миграций в первобытном обществе
писалось очень много и убедительно16. Мне остается только привести
примеры, отражающие новые исследования и не фигурировавшие до сих
пор в этой связи. К их числу относятся: проникновение европеоидов в
111

Западную Монголию на рубеже эпохи бронзы и железа 17,
проникновение европеоидов в Прибайкалье и Туву в эпоху средневековья18,
проникновение австралоидов в долину Хуанхэ в неолите 19 и т. д.
Автохтонное происхождение современных народов. Использовать ис-
торико-этнографические, археологические и тем более лингвистические
данные для поисков происхождения народов и доказательства их
автохтонного формирования на той или иной территории очень трудно.
Возможности лингвистического исследования ограничены в этом отношении
наличием письменных памятников, культура же часто и быстро меняет
свой облик в силу социально-экономических причин. Между тем
антропологические признаки в ряде случаев оказываются весьма устойчивыми.
Можно последовательно проследить отчетливую преемственность
антропологических особенностей, во всяком случае от энеолита до современности,
в Грузии и Армении, на территории Китая и Египта20. Между тем
культурная преемственность далеко не бесспорна, а в Египте кажется
даже и невероятной: слишком много исторических бурь пронеслось над
долиной Нила за пять тысячелетий. При изучении этногенеза арабоязыч-
ного населения современного Египта данное обстоятельство следует
учитывать и видеть в этом населении не переселенцев из Передней Азии,
а потомков местного населения эпохи неолита, Древнего, Среднего и
Нового царств.
Родство современных народов. Исследование этногенеза и
антропологического состава современых народов показало, что культурное и
лингвистическое родство людей не всегда соответствует их действительному
родству по происхождению, их общему генофонду. Хакасы говорят на
тюркском языке, между тем антропологически они обнаруживают
наибольшее сходство с представителями уральской группы
антропологических типов, т. е. с западносибирскими народами, говорящими на
угорских и самодийских языках. Балкарцы и карачаевцы тоже говорят по-
тюркски, но морфологически сближаются с горными грузинами,
ингушами, чеченцами^ этническими группами Западного Дагестана, т. е. с
центральнокавказскими народами, говорящими на кавказских языках.
То же можно повторить и про ираноязычных осетин. Финноязычная
мордва гораздо больше сходна с соседними территориальными группами
русского народа, чем с другими финноязычными народами. Роль
антропологических данных, следовательно, велика даже в том случае, когда
налицо, как это имеет место при изучении современных народов, полная
и неограниченно увеличивающаяся историко-этнографическая
информация.
ПОПУЛЯЦИЯ
Что же отличает современные антропологические исследования и придает
им исключительное своеобразие? Прежде всего популяционный подход к
расам и народам. Последний означает учет тех родственных
взаимоотношений, которые создаются внутри территориальных групп, народов,
расовых групп системой брачных связей и образующимися на ее основе
брачными кругами. Эти брачные круги ограничивают одну от другой
популяции — небольшие группы людей, связанных между собой
определенной степенью родства.
Популяция — сложное явление, и, видимо, поэтому оно вызывает
много споров и даже недоуменных вопросов. Понятие популяции содержит
много скрытых тонкостей, о которых следует хотя бы упомянуть. Сте-
112

пень родства внутри популяции можно точно фиксировать с помощью
так называемого коэффициента инбридинга, т. е. процентного
соотношения браков между двоюродными братьями и сестрами по отношению к
общему числу заключенных браков. Таким образом, для сравнения
популяций между собой существует точная мера, но такой меры нет для
сравнения народов. Я согласен с Ю. В. Бромлеем в том, что та или иная
степень эндогамии представляет собой один из этнических
определителей 21, но удовлетворительная мера степени эндогамии внутри обширных
групп популяций, которые и составляют народы, пока отсутствует.
И предложить ее не так просто, ведь средний коэффициент для народа
будет представлять собой фикцию, так как отдельные совокупности
популяций внутри народов заведомо характеризуются разной степенью
брачной автономии. По этой же причине нельзя пока сравнивать между
собой народ в целом с любой входящей в его состав популяцией или
группой популяций. Уже сейчас можно предполагать, что среднеэтническая
мера брачного родства найдет выражение в какой-то системе нелинейных
уравнений со многими переменными, но конкретная форма такой
системы остается неясной.
Каковы размеры и характер популяций? Они различны в разных
областях ойкумены в зависимости от двух противоположно направленных,
но взаимно связанных в действии причин — степени инбридинга и
интенсивности смешения. Инбридинг возникает автоматически: вероятность
родственных браков увеличивается с падением численности популяции.
Усилению инбридинга всегда способствует и социальная изоляция,
имеющая место внутри подавляющего большинства популяций. Что касается
численности популяций, то вопрос этот не исследован по всему земному
шару сколько-нибудь подробно. В. В. Бунак предложил на основании
изучения численности популяций у русского старожильческого населения
Сибири три категории для популяционной численности: до 1500
человек — изолят, от 1500 до 4000 человек —дем и свыше 4000 человек —
группа демов22. Сама терминология свидетельствует о том, что этим
популяциям разной численности придается иерархическое значение.
Между тем такая иерархия популяций если и оправданна на деле,
то далеко не всегда. В Дагестане, например, при господстве эндогамии
внутри селений все они должны рассматриваться как изоляты. Но среди
селений есть и такие, численность которых заметно превышает 1500
человек, хотя эндогамия все равно сохраняет за ними положение
замкнутых изолятов. С другой стороны, они не объединяются в более крупные
группы брачными кругами. На Русской равнине полные изоляты редки
и популяционная структура состоит из более крупных групп, которые
В. В. Бунак называет вслед за американскими исследователями демами
и группами демов.
Сказанное не означает, что я отрицаю иерархию в популяционной
структуре. Наличие ее представляется совершенно очевидным даже
теоретически, так как неравноценность разных генетических барьеров не
вызывает сомнений, так же как и их разная проницаемость. Одно дело —
диалектные различия и культурно-историческая традиция, которые, хотя
н составляют генетический барьер, всегда проницаемы, и совсем другое
дело — непреодолимые или труднопреодолимые физико-географические
барьеры или обычай эндогамии, создающие генетический барьер
огромной мощности. Соответственно и популяции, отделяемые от других
разными генетическими барьерами, различаются по проценту включаемых
в их состав инородных лиц, по степени инбридинга, длительности изоля-
113

ции и, наконец, по численности. Возможности построения иерархии
популяций исходя из этих принципов пока мало исследованы, но только
они, очевидно, и положат основу классификации популяций, которая
отразит их соподчинение, реально существующее в действительности.
Каков исторический эффект изучения антропологического состава
человечества именно на популяционном уровне? Что нового вносит этот
популяционный уровень, например, в изучение проблемы этногенеза по
сравнению с классическим подходом старой антропологии? Есть ли смысл
тратить силы на трудоемкие популяционные исследования, имея в виде
конечной цели освещение исторической проблематики? Среди большого
числа структурных и функциональных признаков человеческого
организма к настоящему времени выделено немало монофакториальных, т. е.
управляемых в наследственной передаче одним или двумя генами. В
замкнутой популяции концентрация таких генов автоматически увеличивается
или уменьшается, что было показано на разных материалах и
получило в американской генетической литературе наименование генного
дрейфа, в советской — генетико-автоматических процессов. В
соответствии с увеличением или уменьшением концентрации генов увеличивается
или уменьшается, конечно, и выраженность тех или иных признаков.
Антропологическое исследование на популяционном уровне как бы
повторяет этот путь, но в обратном порядке: изучение вариаций признаков
в популяциях позволяет составить представление об их генной
концентрации и о ее изменении во времени, а она, в свою очередь, служит для
восстановления их конкретной истории.
В. В. Гинзбург, изучая распределение групп крови системы АВО в
отдельных селениях горного Таджикистана, получил цифры, почти
соответствующие амплитуде колебаний в концентрации генов системы АВО
по всему земному шару 23. Им и другими исследователями это
справедливо рассматривалось в связи с эффектом изоляции, что подтверждается
и диалектным членением таджикского языка в горных районах, и
значительной дифференциацией памирских языков. Но сам по себе данный
вывод маловажен в историческом отношении, так как исторически
значим не сам факт установления изолированности исторического процесса
в том или ином районе, а сравнительная оценка силы действия изоляции
в этом и соседних районах. Позже было показано, что изоляция на
Памире имеет более позднее происхождение по сравнению с очень древней
изоляцией отдельных популяций в пределах Дагестана24. Этот вывод
был получен не только с помощью изучения монофакториальных
признаков, но и при рассмотрении изменчивости полифакториальных признаков,
которые также реагируют на условия изоляции. Заключение о большей
дифференциации дагестанских популяций по сравнению с памирскими
находится в полном согласии с исключительной языковой дробностью
горного Дагестана, т. е. получает подтверждение со стороны
лингвистических данных. Если же таких дополнительных данных нет, то
антропологические наблюдения служат единственным источником информации
о времени обособления той или иной этнической группы. В антропологии
есть несколько классических популяционных моделей, на которых
изучены сила действия изоляции и ее влияние н# изменчивость
признаков 25. Результаты изучения таких моделей и полученные при этом
стандартные параметры связи между внутрипопуляционными эффектами и
конкретной историей соответствующих популяций могут быть
использованы и используются как основа для дальнейших исследований в этом
направлении.
114

Существенно и другое: популяционное исследование
антропологических особенностей в связи с демографической структурой бросает свет
на оценку дифференцированной плодовитости разных популяций. А это,
в свою очередь, ведет за собой возможность проникновения в самую
интимную сторону расообразования: последовательность и скорость
распространения разных признаков в популяциях. Историческая значимость
данных такого рода велика при объяснении численности представителей
различных рас. Что касается дифференцированной плодовитости
популяции, пока нет сколько-нибудь убедительных данных об изначально
неодинаковой плодовитости представителей разных расовых типов. Она
сильно колеблется в различных социально-экономических условиях и
зависит от многих социальных и психологических причин. Колебания
показателей плодовитости, которые могут быть установлены в ходе попу-
ляционных исследований, будут способствовать более точному
определению этих причин 26.
Воспринимаемое уже как аксиома привычное утверждение
формирования антропологического состава народа на базе различных расовых
типов впервые приобретает при учете популяционного фактора конкретный
смысл. Только он позволяет взвесить удельный вес того или иного
комплекса расовых признаков в отдельных территориальных и
этнографических группах того или иного народа. Так составлены детальные карты
антропологических признаков для территории расселения русского
народа, украинцев, финноязычных народов, народов Кавказа и Прибалтики.
Однако степень генерализации их такова, что народы рассматривались
как состоящие из стандартных, равномерно расселенных в пространстве
популяций, как равноплотные в отношении брачного родства. - Фактор
иерархии популяций при предшествующих сборах антропологических
материалов либо совсем не учитывался, либо учитывался лишь в малой
степени. Теоретический отход от понимания народа как совокупности
однородных и равномерно распределенных в пространстве популяций
уже произошел, но практические шаги по сбору соответствующих новой
концепции эмпирических данных только начинаются.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПОПУЛЯЦИЯ
Изучая современное население на популяционном уровне, антрополог
зависит сам от себя и организует свои исследования в соответствии с
новыми принципами. Не то в палеоантропологии, где материал собирается
до сих пор в общем-то случайно, при археологических раскопках
могильников. Археологические же раскопки, целью которых был бы
специально сбор палеоантропологических коллекций, чрезвычайно редки. Это
обстоятельство объясняется малочисленностью кадров палеоантропологов,
владеющих методикой самостоятельных раскопок, и отсутствием
заинтересованности археологов в раскопках могильников, дающих
преимущественно палеоантропологический материал и малую археологическую
информацию. Однако понимание психологических и объективных причин
возникновения такого положения само по себе не исправляет его. Между
тем исследование палеоантропологического материала на популяционном
уровне также позволяет получить ряд дополнительных данных, без
которых сейчас уже невозможно представить себе антропологическую
реконструкцию древнего населения.
Прежде всего, каково понятие популяции применительно к палео-
антропологическому материалу? Прямых методов определения численно-
115

сти и структуры древних популяций, естественно, нет. В общем можно
рассматривать как популяцию погребенных на одном кладбище, но при
этом нужно принимать во внимание продолжительность его
функционирования. Если она значительна, то мы сталкиваемся с явлением, не
встречающимся при изучении современного населения,— с популяцией как бы
продолженной, развернутой во времени, причем в нее входит значительно
большее число генераций, чем в современную. При оценке
продолжительности жизни, особенно если нет данных о ее резком изменении, это
обстоятельство не имеет значения. Однако при определении численности
древних популяций на основе количества погребений на кладбищах,
особенно на больших, нужно постоянно помнить об этом, чтобы не получить
завышенные цифры. Точные археологические методы определения
длительности использования тех или иных кладбищ пока не разработаны,
и поэтому, если нет противопоказаний (обычай отдельного от взрослых
погребения детей, специфическая мужская или женская выборка и т. д.),
за популяцию можно условно принять совокупность людей,
похороненных в отдельном небольшом могильнике, состоящем из нескольких
десятков погребений. Могильник, естественно, должен быть раскопан
полностью, а палеоантропологический материал из него собран самым
тщательным образом, включая скелеты из детских и младенческих
захоронений. Это, конечно, будут не популяции в полном смысле слова,
а суб- или микропопуляции, но именно они и составляли, надо думать,
низшую ступень популяционной дифференциации на ранних стадиях
развития человечества.
Первый этап популяционного исследования в палеоантропологии
начинается с уточнения границ этнических общностей и выделения как
можно более мелких и гомогенных групп на палеоантропологическом
материале. Например, древляне на протяжении многих лет считались
представителями широколицего массивного и длинноголового типа и
противопоставлялись в этом отношении другим восточнославянским
племенам. Разбивка по характеру погребений позволила выделить группу
волынян. И оказалось, что описанный тип характерен именно для них.
Что же касается собственно древлян, то они на самом деле были более
широкоголовы, чем мы думали до сих пор, и сближались с тиверцами 27.
После раскопок могильника у Окунева улуса С. А. Теплоуховым,
могильников у с. Бельтыры и погребения у с. Аскиз А. Н. Липским был
сделан вывод о наличии в составе населения афанасьевской культуры
монголоидной цримеси. Вывод этот получил дополнительное
подтверждение после изучения черепов из раскопанного А. Н. Липским
могильника Тас-Хазаа. Однако после раскопок Красноярской археологической
экспедицией под руководством М. П. Грязнова могильника Черновая-VIII
и выделения окуневской культуры удалось осуществить более четкую
атрибуцию погребений, из которых происходят черепа с монголоидной
примесью, и показать, что все они представляют не афанасьевское,
а окуневское население 28. Подсчет внутригрупповых корреляций в серии
из средневекового могильника Ур-Бедари на Алтае, раскопанного
М. Г. Елькиным, позволил выявить два антропологических компонента,
принявшие участие в формировании местного населения,— центрально-
азиатский, проникавший, очевидно, из Тувы и Монголии в эпоху
средневековья, и местный, восходящий к населению предгорного Алтая скифо-
сарматского времени29. Эти три примера показывают, как важно
перевести палеоаытропологические исследования на популяционный уровень
и от сопоставления суммарных палеоантропологических данных по на-
116

селению археологических культур перейти к сравнению отдельных
могильников, а то и более мелких групп, выделяемых по культурным
особенностям внутри могильников, т. е. в конечном итоге к сопоставлению
антропологических особенностей отдельных популяций.
Не менее велика роль популяционного уровня и в палеодемографиче-
ских исследованиях. В принципе можно производить палеодемографиче-
ские расчеты и на основании определения индивидуального
биологического возраста в суммарных палеоантропологических сериях. Так
поступил Г. Д. Бердышев с данными Н. С. Розова и моими по Алтае-
Саянскому нагорью, использовав содержавшиеся в наших работах
определения возраста на скелетах взрослых людей30. Если перевести его
расчеты процентного соотношения лиц разных возрастных категорий в
года, то окажется, что средний возраст населения отдельных культур в
Минусинской котловине был следующий:
Афанасьевская культура 33,3 г. (24) Тагарская » 37,2 г. (241)
Андроновская » 35,7 л. (21) Таштыкская » 43,3 г. (21)
Карасукская » 32,7 л. (28) Население XVIII-XIX вв. 38,2 г. (181)*
Эти данные, очевидно, завышены из-за отсутствия в них сведений о
детской смертности. Но даже в таком виде они выявляют некоторую
тенденцию к изменению продолжительности жизни при сравнении поздних
эпох с более ранними. Более ценными являются сведения по отдельным
могильникам. В качестве примера приведу расчеты продолжительности
жизни для трех могильников афанасьевской культуры, раскопанных
полностью или почти полностью:
Подсуханиха 18,7 л. (9)
Карасук III 24,1 г. (39)
Афанасьевская гора 33,1 г. (23)
Видны отчетливые различия в возрасте захороненных в отдельных
могильниках. Эти различия ставят ряд исторических и этнографических
вопросов: о возможности разных обычаев захоронения, в частности
раздельного погребения детей и взрослых (особенно в связи с
могильниками в Подсуханихе, состоявшими в основном из детских погребений) 31,
о захороненных разного социального уровня, об условиях жизни,
и в частности питания, в связи с преобладанием скотоводства или
земледелия в хозяйстве. Дифференцированные данные гораздо более
информативны, чем суммарные, по всей культуре в целом.
К настоящему времени опубликовано несколько работ, специально
посвященных палеодемографической характеристике отдельных полностью
или почти полностью раскопанных могильников. Это средневековые
могильники Птуж и Блед в Югославии32, Керпуста, Халихмба-Череш и
Фоньод в Венгрии33, Рекан в Германской Демократической
Республике 3\ Микульчице в Чехословакии35 и др. К сожалению, в
советской литературе такие данные единичны. Например, приведенные
цифры среднего возраста погребенных в афанасьевских могильниках
можно сравнить только со средним возрастом захороненных в не
полностью раскопанном Выхватинском могильнике трипольской культуры.
Он равен 20,5 года 36. Проистекает этот недостаток сведений о палеоде-
мографии древнего населения СССР из-за отсутствия полностью
раскопанных могильников, в которых был бы собран весь палеоантропологи-
* Здесь и далее в скобках указано число наблюдений.
117

ческий материал, пригодный для палеодемографических реконструкций.
Если положение не изменится и палеоантропологический материал будет
по-прежнему собираться более или менее случайно, трудно ожидать от
него какой-либо новой исторической информации. История
антропологических типов СССР в принципиальных чертах выявлена
предшествующими исследованиями. Накопление новых материалов на прежнем
уровне может лишь что-то добавить к уже известной картине. Между тем:
планомерный сбор палеоантропологических данных в полном виде и
обработка их под разными углами зрения позволят увязать результаты их
изучения с археологически восстанавливаемыми условиями жизни
древнего населения, уровнем хозяйства, социальной структурой общества, т. е.
со всеми теми проблемами, исследование которых так углубляет
историческую картину.
Итак, антропология перешла сейчас на популяционный уровень
исследования. Популяционный подход к изучению современного населения
позволил наметить контуры новых тем, в пределах которых антрополог
может прийти на помощь историку и этнографу, например в оценке роли
изоляции в формировании тех или иных этнических общностей. Но для
того чтобы перенести популяционный подход на изучение древнего
населения, антрополог, в свою очередь, нуждается в помощи археолога.
Полное исследование древних могильников в процессе раскопок и
тщательный сбор всех без исключения костных остатков из погребений были бы
хорошим ответом на призыв о такой помощи.
ВЫВОДЫ
1. Под термином «историческая антропология» автор понимает всю
совокупность антропологических знаний, из которых можно извлечь
историческую информацию, вне зависимости от того, к какому периоду истории
человечества эта информация относится.
2. На протяжении последних 20—30 лет антропологи ввели в свовг
исследования популяционный фактор, что кардинально изменило и
методику и методологию антропологической науки. Значение популяционного
уровня в антропологических исследованиях особенно подчеркивается тем
обстоятельством, что с развитием генетики оказалось возможным выявить
у человека признаки с монофакториальным исследованием, т. е.
детерминированные в своей наследственной передаче одним или двумя генами.
Они подвержены внутрипопуляционным эффектам, по результатам
которых можно судить о конкретной истории популяций и составленных из
них этнических групп, о времени формирования, этапах
дифференциации, генетических контактах с другими группами и т. д.
3. Человеческие популяции отделены одна от другой генетическими
барьерами. Понятие генетического барьера имеет в человеческом
обществе особый смысл, так как в качестве таковых, помимо географических
рубежей (реки, горные хребты, разные ландшафтные зоны), выступают
социальные факторы: этнический, языковой, этнокультурный,
религиозный, социально-экономический и др. С другой стороны, биологические
факторы теряют у человека значение генетических барьеров, так как
речь идет о едином панойкуменном виде, внутри которого нет
биологических препятствий к скрещиванию (отсутствие избирательности в
межрасовых браках). Таким образом, популяции отличаются одна от другой
границами, ставящими препятствия к распространению тех или иных
генов. Внутри популяции свободное скрещивание между ее членами рав-
118

новероятно во всех направлениях. В зависимости от неодинаковой
интенсивности действия разных генетических барьеров существует иерархия
популяций (микропопуляции, субпопуляции, большие популяции, демы,
разные этнические и другие социальные общности). Различия между
этажами этой иерархии неодинаковы на разных территориях и, кроме того,
выражены не очень отчетливо, отражая неабсолютный характер
генетических барьеров как дифференцирующих границ.
4. Антропологическое изучение современного населения антрополог
осуществляет сам и потому организует его в соответствии с популяцион-
ными принципами. Так как популяции представляют собой низший
уровень расовой классификации человечества, то и антропологическое
исследование любой территории опирается именно на них. Затем в качестве
следующих ступеней расовой классификации выделяются
антропологические типы или группы популяций, группы антропологических типов,
малые и большие расы. Все они являются выражением разной
интенсивности смешения генов внутри различных территориальных групп и потому
могут быть использованы для восстановления истории этнических
общностей, входящих в состав этих групп.
5. В антропологическом изучении древнего населения антрополог
зависит от археолога, предоставляющего ему антропологический материал.
Последний чаще всего собирается случайно в процессе археологических
раскопок и потому непригоден для популяционной реконструкции (под
ней следует понимать восстановление не только антропологических
особенностей данной популяции, но и ее демографической структуры:
удельного веса разных поколений, продолжительности жизни, уровня детской
смертности, фертильности и т. д.). Необходима полная раскопка древних
кладбищ со сбором всего палеоантропологического материала, включая
скелеты детей и младенцев. Отдельные опыты таких раскопок и
соответствующей антропологической обработки палеоантропологических
материалов из них уже дали хорошие результаты (исследования
антропологов Венгрии, Германской Демократической Республики и других стран).
Полностью раскопанные могильники древнего населения на территории
<ХСР, при которых был бы собран весь антропологический материал,
пока единичны, что создает значительные трудности в использовании
результатов изучения палеоантропологии СССР для исторических
реконструкций.
1 Толстое С. П. Проблемы дородового общества//Сов. этнография. 1931. № 3/4.
2 Обзор исследований см.: Якимов В. П. Австралопитековые (Australopithecinae) //
Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92).
3 Гладкова Т. Д. Особенности дерматоглифики некоторых народностей СССР //
Сов. антропология. 1957. № 1.
* Жиров Н. Ф. Атлантида. Основные проблемы атлантологии. М., 1964.
"> Schwidetzky I. Die vorspanische Bevolkerung der Kanarischen Inseln. Anthropolo-
gische Untersuchungen. Gottingen; В.; Frankfurt a. M., 1963.
6 Рогинский Я. Я. О первоначальном заселении Полинезии//Сов. этнография. 1966.
№ 5; Он же. О происхождении полинезийцев // Проблемы антропологии и
исторической этнографии Азии. М., 1968.
7 Riesenfeld A. Shovel — shaped incisors and a few other dental featres among the
native peoples of the Pacific // Amer. J. Phys. Anthropol. N. S., 1956. Vol. 14, N 3.
8 Сводку дат см.: Иванова И. К. Геологический возраст ископаемого человека.
М., 1965.
9 См., напр.: История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антро-
посоциогенеза. Мм 1983; История первобытного общества. Эпоха первобытной
родовой общины. М., 1986.
119

10 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. Мм 1955.
11 Семенов С. А. Следы работы на орудиях и доказательства работы неандертальцев
правой рукой //Крат, сообщ. Ин-та археологии. АН СССР. 1961. Вып. 84.
12 Он же. О противопоставлении большого пальца руки неандертальского
человека //Там же. 1950. Вып. 11.
18 Vallois Н. La duree de la vie chez l'Homme fossile//Anthropologic (France). 1937.
T. 47, N 5/6.
14 Россет Э. Процесс старения населения. М., 1968.
15 Алексеев В. П. О первичной дифференциации человечества на расы. Первичные
очаги расообразования//Сов. этнография. 1969. № 1; Он же. О первичной
дифференциации человечества на расы. Вторичные очаги расообразования // Там
же. 1969. № 5.
19 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Там же. 1952. № 1.
17 Тумэн Д. Вопросы этногенеза монголов в свете данных палеоантропологии:
Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1985.
18 Гохман И. И. Среднеазиатская колония в Прибайкалье // Проблемы
антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968; Алексеев В. П. Черепа из
мусульманских погребений в Туве//Учен. зап. Тувин. науч.-исслед. ип-та языка,,
лит., истории. 1960. Вып. 8.
n Yen Yin. Neolitic human skeletons unearthed at Hua-Hsien, Shensi//Vertebr. pale-
asiat. 1962. N 2.
23 Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме происхождения
населения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический сборникг
IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 82).
21 Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия//Сов. этнография. 1969. № 6.
22 Бунак В. В. Изучение малых популяций в антропологии // Вопр. антропологии.
М., 1965. Вып. 21.
23 Гинзбург В. В. Горные таджики. Материалы по антропологии таджиков Кара-
тегина и Дарваза. М.; Л., 1937; Он же. Изогемоагглютинация у горных
таджиков//Антропол. журн. 1934. № 1/2.
24 Рынков Ю. Г. Антропологическое исследование процесса изоляции на Памире
и Кавказе//Тр. VII. Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1968. Т. 1.
25 Первая из таких работ, ставшая в полном смысле слова классической: Glass B.r
Saeks M.y Jahn E., Hess Ch. Genetic Drift in a Religious Isolate: an Analysis of
the Causes of Variation in Blood group and other Gene Frequencies in a Small
Population // Yearbook of physical anthropology, 1952. N. Y., 1954. Vol. 8.
26 Schwidetzky I. Grundzuge der Volkerbiologie. Stuttgart, 1950.
27 Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. Мм 1973.
28 Максименков Г. А. Впускные могилы окуневского этапа в афанасьевских
курганах//Сов. археология. 1965. № 4; Иванова Л. А. О происхождении брахикран-
ного компонента в составе населения афанасьевской культуры//Сов.
этнография. 1966. № 3.
24 Алексеев В. П. Поздние кочевники Кузнецкой котловины по данным
палеоантропологии//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 35.
3'* Бердышев Г. Д. Эколого-генетические факторы старения и долголетие. Л., 1968.
31 Интересна в этой связи гипотеза М. И. Грязнова об особых детских кладбищах
у древнего населения Сибири. См.: Грязное М. П. История древних племен Оби
по раскопкам близ с. Большая Речка // Материалы и исследования по
археологии СССР. М., 1956. Т. 48.
зг Iuanisek F. Staroslavenska necropola u Ptuju. Ljublana, 1951; Kastelie 7., Skerlj B.
Slavanska necropola na Bledu. Ljublana, 1950.
33 Nemeskeri L, Acsadi Gy. Torteneti demografiai vizsgalatok a Kerpusztai XI cz-i
temeto anyagaboi//Archaeol. Ertes. 1952. N 2; Idem. Palaodemografische Probleme
am Beispiel des fruhmittelalterlischen Graberfeldes von Halinba-Cseres Kom. Vesz-
prem (Ungarn)//Homo. 1957. Bd. 8, N 3; Die spatmittelalterlische Bevolkerung
von Fonyod//Anthropol. nung. 1963. Vol. 6, N 1/2.
34 Schott L. Zur Palaodemographie der hochmittelalterlischen Siedlung von Reckahn.
(Отдельный оттиск, б/г.)
35 Shloukal M. Heidnische Elemente im Leben ler Bevolkerung des grofimahrischen
Mikulcice auf Grund der Befunde an Begrabnisstatten//Homo. 1962. Bd. 13, N 3.
?f Великанова М. С. Антропологический материал Выхватинского могильника //
Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1961. Т. 84.
120

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ:
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
МЕСТО ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В СИСТЕМЕ АНТРОПОЛОГИИ
Антропология в ходе развития неоднократно «меняла свое лицо»: она то
выступала чисто морфологической дисциплиной, близкой к анатомии,
и поэтому, естественно, ограничивала круг исследований трактовкой лишь
биологических особенностей человека; то в виде философской
антропологии входила в число гуманитарных дисциплин, начиная рассматривать
философскую сущность человека и игнорируя его биологические
свойства. В обоих случаях это был отход от традиционного облика науки. Ее
главные задачи в свое время сформулировали основатели научной
антропологии И.-Ф. Блюменбах, К. М. Бэр, П. Брока, П. Топинар и др.:
ото — изучение происхождения человека и естественноисторической
динамики человечества. В соответствии с таким ее пониманием
антропология стала осознаваться как биологическая наука (стоящая в одном ряду
с зоологией и ботаникой), основная особенность которой заключается в
том, что в своих конкретных исследованиях она широко использует ис-
торико-этнологические и археологические данные. И поныне в странах,
где распространен английский язык, в отличие от общеевропейской
традиции антропологию объединяют (вместе с этнологией и археологией)
в «антропологическую триаду» и подчеркнуто называют физической
антропологией.
Исторический аспект антропологических исследований традиционен
для русской науки. Общеизвестен, например, выдающийся вклад Карла
Максимовича Бэра в разные разделы биологии; среди прочего он стал
пионером антропологических исследований в России, организовав
широкий сбор краниологических материалов по народам России и
самостоятельно проведя изучение палеоантропологических коллекций из раскопок
скифских и других курганов юга нашей страны. Результаты
антропологических измерений, во многом усовершенствованных К. Бэром,
сопоставлялись им b историческими сведениями о древних народах и
археологическими наблюдениями. Анатомический кабинет Российской Академии
наук, который К. М. Бэр возглавил, став академиком, был переименован
по его инициативе в Антропологический кабинет. Позже его коллекции
составили основу антропологического собрания Музея антропологии и
этнографии АН СССР в Ленинграде.
Интенсивное развитие в последние три десятилетия популяционной
физиологии, изучение адаптивных процессов в человеческих популяциях
привели к выделению в качестве самостоятельной области знания
физиологической антропологии или биологии человека. В наши дни на
многих хмеждународных и отечественных симпозиумах горячо дебатируется
вопрос об отношении этой новой области знания к другим традиционным
антропологическим методам и подходам (классической антропологии).
И хотя до сих пор проблему нельзя считать окончательно решенной, надо
учитывать тот факт, что изучение физиологических и иммунологических
особенностей внутренней среды организма (например, групп крови и
сывороточных компонентов) насчитывает уже несколько десятилетий; и то
же можно сказать об исследовании адаптивной функции расовых
признаков человека. Поэтому нет ни теоретических, ни практических осно-
121

ваний противопоставлять биологию человека антропологии. Все то, что
ныне понимается как биология человека, представляет собой
закономерный результат внутреннего развития именно антропологической науки,
антропологию сегодняшнего дня, обогащенную популяционными и
физиологическими методами, насыщенную эволюционными концепциями,
уделяющую огромное внимание исследованию проблем соотношения
биологических и социальных факторов в формировании ископаемых предков
человека, а также современного вида Homo sapiens и человеческих рас.
Так как эти выкладки могут встретить возражения, стоит заметить,
что их нельзя считать новыми. Ф. Энгельс, касаясь содержания
антропологии и ее места в системе наук, писал в предисловии к первому
изданию книги «Происхождение семьи, частной собственности и
государства», что в понятие «производительные силы общества» входят не только
орудия производства, но и сам человек, его воспроизводство,
продолжение человеческого рода *. Антропология как раз и представляет собой
науку о человеке как о части производительных сил общества. Поэтому
не только морфологические особенности отдельных человеческих групп и
индивидуумов, определяющие их физическую дееспособность (то, что в
антропологии традиционно называется физическим развитием человека),
но и их физиологические свойства, обнаруживающие групповую
дифференциацию и географическую изменчивость, популяционная структура
человеческого вида, демографическая динамика человеческих
популяций — все это фундаментальные проблемы современной
антропологической науки, разрабатываемые как за рубежом, так и в нашей стране.
В системе Академии наук СССР эти проблемы разрабатываются в
отделе антропологии Института этнографии АН СССР и в антропологических
лабораториях некоторых республиканских академий наук.
Определив объем и содержание антропологии как некоей системы
наук, рассмотрим, какое положение в ней занимает историческая
антропология. Термин «историческая антропология» появился довольно давно:
он встречается в антропологической литературе уже в первые
десятилетия нашего века. Однако в течение многих лет под исторической
антропологией подразумевалась лишь какая-то часть палеоантропологии,
занимающаяся изучением людей, живших в сравнительно поздние периоды
истории — в эпоху бронзы, раннего железа и средневековья. Иными
словами, историческая антропология в соответствии с этим ее пониманием
охватывала лишь периоды истории, представленные письменными
памятниками. Но ведь палеоантропологическое исследование людей, живших,
скажем, в период раннего неолита, ни по методике, ни по существу
своему не отличается от изучения костных остатков людей более близких к
нам эпох. Поэтому ограничение историко-антропологического
исследования лишь рамками «письменных эпох» и теоретически и практически
неоправданно.
Можно было бы идентифицировать историческую антропологию с
палеоантропологией (изучением древнего населения земли) и
противопоставить ее исследованию современного населения, что в советской
литературе обозначается как этническая антропология. Но и это будет
неверно, ибо этническая антропология во многом помогает
реконструировать пути этногенеза человечества, а в рамки палеоантропологии
невозможно включить рассмотрение и оценку остатков ископаемых предков
человека, так как эти исследования требуют специального подхода (в
советской антропологической литературе эта область знания обоснованно
выделяется в особый раздел — антропогенез, или учение о происхожде-
122

нии человека). Но так как при исследовании остатков ископаемого
человека извлекается ценная историческая информация, палеоантропология
почти целиком включается в сферу исторической антропологии
(исключение составляет лишь палеопатология, ибо она лишь в исключительных
случаях дает историческую информацию). Подчеркнем, однако, что
историческая антропология по своим хронологическим рамкам значительно
шире палеоантропологии, ибо охватывает всю историю человечества,
начиная с эпохи появления первых гоминид и кончая современным
человечеством.
ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В статье, посвященной динамике популяционной структуры
человечества, и в общем обзоре историко-антропологической науки2 автор этих
строк пытался определить, какую историческую информацию (и по
каким проблемам) можно извлечь из антропологического знания. Это
реконструкция трудовой, социальной и духовной жизни ископаемых
предков человека, начальных этапов развития языка, решение вопросов,
связанных с периодизацией истории первобытного общества, рассмотрение
роли автохтонного развития и миграций в истории человеческой
культуры и формировании народов, исследование проблем родства древних и
современных народов, выявление истоков расовых предрассудков в
истории общества и борьба с ними. Однако при всей своей исключительной
исторической важности все это — прикладные проблемы, являющиеся,
строго говоря, разными формами приложения результатов
антропологического анализа к задачам и целям исторического исследования. Наряду с
этим историческая антропология имеет и свои собственные, органически
только ей присущие проблемы, от успешного решения которых целиком
зависит прогресс в использовании антропологического материала как
исторического источника. Перейдем к их рассмотрению.
Одна из важнейших — проблема морфологической динамики
человечества. Изучение палеоантропологических материалов прошлых эпох
позволяет реконструировать физические особенности древних людей. Одно
лишь суммарное сравнение этих особенностей в целом по ойкумене
позволяет выявить определенные тенденции в динамике физического типа
современных людей и их предков. Еще более эффективно выявление с
помощью дифференцированного подхода локального своеобразия
физических особенностей людей путем сравнения хронологически
разновременных палеоантропологических серий находок в пределах крупных
географических районов. Устанавливая генетическую преемственность этих
разновременных серий на основе выявления их специфического
морфологического сходства и историко-культурных данных, предоставляемых
археологией, можно определить этапы морфологической динамики групп
людей, связанных между собой преемственностью поколений и
родственными взаимоотношениями.
Каковы же итоги палеоантропологического изучения проблем
морфологической динамики человечества? Накопленная здесь информация
столь велика, что в пределах статьи можно коснуться (да и то весьма
бегло) лишь основных, наиболее важных проблем.
Древнейшие ископаемые остатки предков человека имеют, как
известно, возраст 3—4 млн лет, но они крайне фрагментары, да и находки
довольно редки, поэтому дают представление о строении лишь единич-
123

ных субъектов. Массовый материал, попадающий в руки антропологов,
начинается с эпохи мезолита. Однако как бы ни были фрагментарны
находки остатков самых древних предков человека, они показывают
динамику изменения их физического типа на протяжении нескольких
миллионов лет. А это, в свою очередь, позволяет выявить некоторые
фундаментальные тенденции морфологического развития человека, которые в
конечном итоге привели к формированию его современного вида.
Выделено несколько таких тенденций, каждая группа которых
преобладала на различных хронологических этапах истории человека и его
предков. Если рассматривать антропогенез с морфологической точки
зрения, то в период, начавшийся с момента выделения человека из
животного мира и завершившийся появлением Homo sapiens, преобладали
две тенденции — формирование «гоминидной триады» и энцефализация.
В антропологической литературе в гоминидную триаду включаются три
наиболее характерные особенности морфологической организации
человека, в совокупности отличающие его от других млекопитающих:
вертикальное положение тела и связанный с этим характер походки; особое
строение кисти руки с большим пальцем, противостоящим остальным,
что создает возможность тонко манипулировать предметами; большой
объем мозга с его сложной и дифференцированной структурой. Палеоант-
ропологические данные о ранних представителях семейства гоминидг
объединяющего всех предков человека, позволили установить
последовательность образования этих морфологических структур, показать, через
какие морфологические этапы прошло формирование человека
современного вида. Процесс энцефализации — увеличения массы мозга и
усложнения его внутренней структуры — стал наиболее интенсивным при
становлении рода Homo и вида Homo sapiens. Но он сопутствовал и всему
антропогенезу в целом, ибо лишь постоянное прогрессивное развитие
мозга могло обеспечивать усложнение поведения человека, создавать
возможности для того, чтобы он стал способен совершать все более
разнообразные трудовые операции.
Появление около 40 тыс. лет назад человека современного вида, Homo
sapiens, привело к морфологической стабилизации его видовых
признаков, но вместе с тем не исключило тенденций морфологического развития,
которое периодически охватывало различные более или менее
значительные группы человечества. Две такие тенденции — брахикефализация
(округление головы человека) и грацилизация (уменьшение массивности
скелета) были характерны для видовой эволюции современного человека
в целом; они постоянно сопутствовали процессу морфологической
дифференциации человеческих популяций. Третья тенденция морфологических
изменений — акселерация проявилась лишь в последние десятилетия;
она была выявлена главным образом в процессе изучения
урбанизированных человеческих коллективов в высокоразвитых индустриальных
странах.
Проблемы, связанные с динамикой и распространением всех этих
тенденций, еще сравнительно недавно были предметом острых дискуссий
среди медиков и антропологов. Сейчас же можно считать динамику и
распространение локальных тенденций морфологических изменений в
общих чертах выясненными.
Процесс брахикефализации стал особенно интенсивно проявляться
примерно со средневековья; в настоящее время оЦ охватил практически
подавляющую часть современных этнических групп. Однако первые
признаки брахикефализации наблюдаются значительно раньше, на «заре че-
124

ловечества»: она стала проявляться еще у представителей некоторых
локальных групп ископаемых гоминид. Грацилизация начала интенсивно
развиваться еще в эпоху неолита, а затем спорадически проявляла себя
в отдельных популяциях древнейших предков человека. Наконец,
акселерация — ускоренное половое созревание и интенсификация роста — это
в основном явление последних нескольких десятилетий. Однако
отдельные акселерацноыные сдвиги фиксируются палеоантропологически и в
более раннее время, например в определенных районах Европы в
период средневековья.
Причина появления всех этих микроэволюционных внутривидовых
тенденций кроется в определенных онтогенетических сдвигах —
ускорении (или же замедлении) ростовых процессов под влиянием
нервно-гуморальных, эндокринных, трофических и иных факторов. В обосновании
этого важного положения значительную роль сыграли труды
выдающегося советского антрополога В. В. Бунака.
Изучение процессов роста, их роли в онтогенетическом развитии
человека в целом, их хронологической и локальной специфики и связи со
средой (включая и среду социальную) выдвигается современной истори-
ко-антропологической наукой на первый план, ибо именно эти
исследования способствуют углублению наших знаний об основных причинах и
факторах морфологической динамики человечества.
С рассматриваемой проблемой тесно смыкается и проблема
морфологической дифференциации и интеграции человеческих популяций. Общая
биология и антропология определяют популяцию как группу людей,
связанных каким-либо родством. Популяции разделяются так называемыми
генетическими барьерами — определенными социальными институтами,
препятствующими или значительно затрудняющими межпопуляционные
браки, географическими рубежами, культурными традициями и другими
факторами. При непроницаемых или малопроницаемых генетических
барьерах популяции замкнуты и сохраняют свою самостоятельность на
протяжении многих поколений; при проницаемых — популяции
«размываются» и быстро перестают существовать.- Однако наряду с четкой по-
пуляционной структурой, характерной для населения многих районов
земли, в некоторых обширных областях в силу особых исторических
причин население отличается аморфным популяционным составом:
внутри его не образуется родственных группировок достаточно большого
объема. Таким образом, популяционная структура человечества — это не
только многокомпонентная, но и асимметричная система, отражающая
всю сложность конкретной истории отдельных человеческих коллективов.
Сложность популяционной структуры человечества, которая находит
отражение и в морфологии человека (многочисленные исследования
вскрыли вполне четкие различия между популяционными группировками
человечества по многим морфологическим признакам — росту, весу,
пропорциям тела, размерам головы и лица, вариациям строения мягких
тканей лица, пигментации), вызвала продолжающуюся до сих пор
дискуссию, связанную с определением расового состава человечества.
Объединение популяций в надпопуляционные общности — расы
проводится на основе учета многих важных признаков. Однако до сего
времени отбор этих признаков сильно зависит от теоретических установок
того или иного исследователя, ибо пока еще нет единого мнения по этим
вопросам. Поэтому современные ученые по-разному определяют число
исходных расовых элементов «на нижнем этаже» расовой
классификации — на уровне локальных рас или совокупностей антропологических
125

типов, число которых колеблется от 20 до 50. Естественно поэтому, что
нет единства взглядов и при определении более «высоких этажей»
расовой классификации. Школьное представление о делении современного
человечества на три большие расы разделяется лишь небольшой частью
исследователей; большинство же ученых придерживаются иных схем
расовой группировки населения земли, объединяя людей в две, четыре или
даже пять крупных расовых общностей. Есть и сторонники идеи о
независимом происхождении различных локальных рас, об искусственности
их объединения в какие-либо общности более высокого
таксономического ранга.
Все эти неясности проистекают из-за того, что «инвентаризация»
локальных рас, входящих в состав современного человечества, а также
способы их группировки неразрывно связаны с решением многих сложных
генетических вопросов, в то время как генеалогия человеческих рас при
всей обширности накопленной информации остается пока еще очень
слабо разработанной. Именно потому огромное значение имеет получение и
введение в научный оборот новых палеоантропологических материалов,
особенно тех, что открывают археологи при раскопках могильников,
относящихся к ранним эпохам истории человечества. Лишь постоянное
совершенствование методов извлечения с помощью этих материалов
дополнительной генетической информации позволит в будущем достаточно
полно и глубоко представить все процессы расового генезиса
человечества.
Проблема расового генезиса важна не только сама по себе, ее
решение позволит по-новому подойти и к пониманию других важных
исторических вопросов. В числе их — определение исторических контактов
между населением разных историко-этнографических районов, решение
многих проблем этногенеза и этнической истории, выявление локального
своеобразия развития древнейшего человечества на разных континентах,
а также в пределах крупных географических областей.
Морфологическая динамика человечества сопровождалась его
физиологической динамикой, изучение которой — одно из существенных
направлений историко-антропологических исследований.
Реконструкция физиологической динамики человечества
исключительно трудна. Во-первых, в большинстве случаев чрезвычайно сложно
определять хронологическую ретроспективу физиологических изменений:
почти все этапы направленных изменений человечества практически
восстанавливаются исследователями не путем прямых наблюдений, а с
помощью косвенных соображений, опирающихся на вариации
физиологических признаков в ныне живущих популяциях. Во-вторых, требуют
дальнейшей разработки и совершенствования методы определения (на основе
изучения ископаемых костей) групповых факторов крови, содержания в
них микроэлементов и минералов, выявления подлинной прижизненной
структуры кости и т. д. (хотя здесь уже получены обнадеживающие
результаты). И наконец, в-третьих, трудность такой реконструкции связана
и со сложностью самого процесса физиологической динамики
человечества. Известно, что воздействие популяционно-генетических факторов на
изменение физиологических признаков во многом зависело от популяци-
онной структуры человечества; последняя же, как отмечалось ранее, на
протяжении всей истории человечества постоянно и интенсивно
изменялась. Все эти моменты делают изучение физиологической динамики
человечества чрезвычайно трудной проблемой; историческая антропология
находится лишь на начальной стадии ее разработки.
126

Рассмотрим данные, которые в определенной мере могут быть
использованы при изучении некоторых аспектов этой проблемы. Ныне точно
установлено, что на протяжении всей истории человечества не было
однонаправленных изменений в групповых факторах крови; в этом
отношении сохранялась локальная специфика групп населения. Таким образом,
в каждый определенный момент истории человечество представляло
собой общность, гетерогенную по генам групп крови.
На основании накопленных к настоящему времени многочисленных
фактов можно, например, утверждать, что принадлежность людей к
какой-либо группе крови, входящей в систему АВО, непосредственно
связана с их предрасположением или иммунитетом к определенным
заболеваниям. Это положение пока еще не доказано по отношению к другим
системам крови, но думается, что оно в высшей степени вероятно. Если
дело обстоит именно так, то полиморфизм человечества по групповым
факторам крови (как и любая другая форма генетического
полиморфизма) становится четкой видовой характеристикой различных его
популяций. Видимо, именно этот фактор обеспечивает выживаемость популяций
в определенных природных условиях. Таким образом, гипотезы генетиков
20—30-х годов о наличии у древнейшего человечества каких-то
неизвестных серологических факторов (связанных с иммунитетом), о замещении
их с течением времени современными факторами, о какой-то
общевидовой панойкуменной динамике физиологических особенностей выглядят
ныне достаточно неправдоподобно. Следует, однако, отметить, что и в
прошлом была вполне вероятна локальная динамика населения по
группам крови; проявления этих процессов могут быть прослежены на ряде
примеров, не лишенных, правда, известной гипотетичности.
Рассмотрим два примера, иллюстрирующие приведенные выше
положения. Группа крови В системы АВО преобладает у населения
Азиатского материка, к тому же она традиционно считается характерной для
монголоидов. Но преобладает она и на территории Индии, в том числе в
Северной Индии. Институт этнографии АН СССР и Индийский
статистический институт провели в северных и северо-западных областях Индии
несколько совместных антропогенетических экспедиций, показавших, что
антропологический состав населения этих областей сложился в процессе
длительного смешения европеоидных и негроидных элементов, но
европеоиды по численности значительно превышали негроидов 3.
Известно, что для Азии характерны исключительная скученность
населения, интенсивное демографическое давление, вызванное развитием
земледелия с глубокой древности. Все это привело к тому, что в Азии
возникали опаснейшие очаги чумы и оспы, которые, развиваясь в
пандемию, выплескивались на огромные территории и докатывались до
Европы. Как показали многочисленные наблюдения и исследования, и чума
и оспа — это инфекции, по отношению к которым носители группы В
отличаются повышенной резистентностью (сопротивляемостью).
Основываясь на этих фактах, некоторые генетики выдвинули гипотезу, согласно
которой в очаге чумной и оспенной инфекции носители групп А, О и
АВ, испытывая постоянное давление отрицательной селекции,
постепенно исчезали, в то время как носители группы В, обладавшие повышенной
иммунной устойчивостью, сохранялись. Этот процесс (как и
большинство других микроэволюционных процессов) совершался с невысокой
скоростью, однако на протяжении нескольких тысячелетий он, видимо,
привел к преобладанию в современной Индии населения с группой крови В,
с ее определяющим геном q. Следовательно, этот район можно считать
127

районом направленного изменения на протяжении нескольких
тысячелетий состава населения по группам крови. Следует оговориться, что это
пока только предположение о вероятном развитии физиологических
процессов; оно, бесспорно, требует дальнейшей разработки и более веских
оснований.
Другой пример. У индейцев Америки почти стопроцентное
преобладание носителей группы крови О. В Сибири также обнаружено несколько
малочисленных групп населения, отличающихся этой особенностью.
Именно поэтому было высказано предположение, что начало всем
коренным популяциям Америки дала какая-то из таких мелких групп.
Подобная гипотеза, однако, вступает в противоречие с морфологическими
наблюдениями и с данными о демографической динамике, с конкретными
сведениями о путях расселения людей с территории Азии в Америку.
Гораздо более вероятным представляется, что преобладание у коренного
населения Америки группы О — это результат многотысячелетнего
микроэволюционного процесса, причиной которого мог быть какой-то позже
исчезнувший инфекционный фактор, приведший к отрицательной
селекции носителей групп А и В. Правда, при теоретической возможности
действия такого фактора он никогда не был обнаружен. Более вероятным
представляется (как некогда пытался аргументировать это автор статьи)
иное, чисто генетическое объяснение. Думается, что в этом случае
можно применить геногеографическое правило Н. И. Вавилова о выщеплении
рецессивных генов на окраинах видового ареала. Известно, что ген г,
который определяет передачу по наследству группы крови О, является
рецессивным по отношению к доминантным генам р и q, детерминирующим
наследственную передачу групп А и В. Известно также, что
Американский континент является окраинной областью ойкумены, и поэтому
названные выше процессы могли протекать там особенно активно. Какое
бы из этих объяснений ни принять, несомненно одно — в Америке на
протяжении сотен поколений происходило медленное направленное
изменение концентрации гена г и фенотипа группы О.
Приведенные примеры показывают характер явлений, относящихся к
физиологической динамике, однако они далеко не исчерпывают
последних. Разнообразные исследования физиологических особенностей
современных популяций выявили довольно тесную связь структурных
компонентов тела (в первую очередь параметров скелета) с интенсивностью ге-
мопоэтической (или кроветворной) функции, с содержанием гамма-глобу-
линовой белковой фракции в сыворотке крови, которая поддерживает
иммунологическую резистентность, а также с концентрацией
микроэлементов в костной ткани. Эта связь может быть экстраполирована на
временную динамику физиологических признаков: в различных
географических районах по аналогии с морфологическими изменениями можно
предполагать направленные изменения перечисленных физиологических
характеристик.
Следует подчеркнуть, что физиологические различия между
популяциями не менее показательны, чем морфологические. Например, если
они проявляются в так называемых генетических маркерах, т. е.
физиологических признаках с точно известным типом наследования, то могут
дать довольно точное представление о генетических взаимоотношениях
между различными популяциями; проявляясь же в иммунологических
свойствах, они показывают пути адаптации определенных популяций к
природной среде.
128

Вопрос о надпопуляционных общностях, объединяемых
физиологическими характеристиками, вызвал длительную дискуссию, которая
продолжается до сих пор. Отметим значительное расхождение точек зрения —
от полного отрицания каких-либо физиологических свойств, характерных
для определенных расовых общностей, до уравнивания физиологических
и морфологических характеристик, выделения физиологических рас
и т. д. Однако уже сейчас совершенно ясно, что в близких популяциях
вариации многих физиологических признаков незначительны, и поэтому
эти данные вполне пригодны для выделения расовых признаков. Отличие
физиологических признаков от морфологических состоит лишь в том, что
они не могут фиксироваться визуально (простым глазом, с помощью
сравнительно элементарных шкал): надпопуляционные общности могут быть
выделены физиологически лишь в лабораторных условиях, в результате
обработки собранных ранее данных.
Основной итог популяционных исследований (включая и
физиологические характеристики) — установление факта географического
несовпадения физиологических и морфологических надпопуляционных
общностей. Поэтому вновь стала актуальной задача выделения самостоятельных
расовых общностей в составе современного человечества,
определения их генетических взаимоотношений. Многие десятилетия
исследователи возлагали немалые надежды на то, что с помощью
дифференцированного подхода к отдельным признакам можно будет построить «иерархию
рас», разные этажи которой смогут отразить сложные географические
взаимоотношения между отдельными признаками. Однако сейчас
становится все более очевидным, что такую иерархию построить нельзя. Пока
выявлена гетерогенность больших рас по генетическим» маркерам.
Появляется все больше оснований для выводов в пользу идеи о дискретности
первобытной ойкумены, о множественности исходных стволов расовой
дифференциации, о том, что ее нельзя свести лишь к двум-трем и даже
к четырем-пяти большим расам. Таким образом, физиологическая
информация очень усложнила решение проблемы расовой структуры
человечества, но одновременно она же значительно обогатила ее и спасла нас от
излишней схематичности в решении этой трудной проблемы.
Наше обозрение фундаментальных проблем исторической
антропологии будет неполным, если не сказать несколько слов о демографической
динамике человечества. Это основной предмет изучения особой научной
дисциплины — палеодемографии. В своих изысканиях палеодемография
частично опирается на данные письменных источников, но при
реконструкции демографических параметров населения дописьменных эпох
истории человечества она использует палеоантропологический материал и в
этой своей части стыкуется с исторической антропологией.
Палеоантропологическое исследование не может дать точные
основания для определения численности в различные исторические периоды
отдельных человеческих коллективов и человечества в целом; эти выводы
основываются на палеоэкологических расчетах и косвенных
соображениях. Зато палеоантропологический материал незаменим при
реконструкции других демографических параметров — уровня детской смертности,
продолжительности жизни, частоты смены поколений и т. д. На основе
этого материала уже сейчас можно сделать два важных вывода. Первый
из них состоит в том, что широко распространенное ранее мнение о
постепенном увеличении продолжительности жизни людей на протяжении
истории не соответствует эмпирическим наблюдениям. Установлено, что
длительность жизни одного поколения приблизительно равна 25 годам;
5 В. П. Алексеев
129

такой она сохраняется от первобытности до эпохи средневековья. А это
означает, например, что, во-первых, так называемая неолитическая
революция, с которой исследователи ранее традиционно связывали изменение
основных демографических параметров, на самом деле не оказала сколько-
нибудь ощутимого влияния на увеличение продолжительности жизни,
что, во-вторых, рост общей численности населения земли вплоть до эпохи
средневековья происходил лишь за счет уменьшения детской смертности.
Второй вывод касается соотношения продолжительности жизни мужчин
и женщин. Выяснено, что во все предшествующие эпохи в отличие от
современности мужчины были несколько долговечнее женщин. Это, по-
видимому, объясняется как разным положением мужчин и женщин в
хозяйстве (главным образом тем, что женщины постоянно пребывали в
антисанитарных условиях древних поселков), так и опасными осложнениями,
сопровождавшими деторождение, с которыми в свое время не могли
бороться.
Итак, морфологическая динамика человечества, дифференциация и
интеграция человеческих популяций по морфологическим признакам,
физиологическая динамика, дифференциация и интеграция популяций по
физиологическим признакам, демографическая динамика человечества —
вот те фундаментальные проблемы исторической антропологии, без
успешной разработки которых невозможно достаточно полно решить
многие исторические проблемы.
В заключение нельзя не сказать, что исследовательские усилия,
нацеленные на разрешение всех этих проблем, разбросаны по многим
учреждениям. Об академических институтах уже упоминалось выше, большая
работа проводилась и проводится в Институте антропологии и на
кафедре антропологии Московского университета, занимаются этой тематикой
и многие генетические лаборатории. О пользе координации советских
исследований в этой области, как и о более тесной связи их с
соответствующими исследованиями за рубежом, особенно в социалистических
странах, не приходится говорить, и поэтому назревшей задачей было бы
создание какого-то координационного центра в виде совета по
историческим проблемам антропологической науки в системе Академии наук
СССР.
- Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 25—26.
2 См.: Алексеев В. П. Популяционная структура человечества и историческая
антропология//Сов. археология. 1970. № 3; Он же. Историческая антропология.
Мм 1979.
3 Частично результаты этой работы освещены в публикациях: Абдушелишви-
ли М. Г. О совместных советско-индийских антропологических исследованиях
(кампания 1971 г.) //Вестн. АН СССР. 1972. № 1; Новые данные к антропологии
Северной Индии. Результаты советско-индийских исследований 1971 г. М., 1980;
Абдушелишвили М. Г., Алексеев В. П., Арутюнов С. А., Семашко И. М.
Совместные советско-индийские антропологические исследования в Индии в 1974—
1975 гг.//Сов. этнография. 1976. № 6.
130

ЭВОЛЮЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ
АНТРОПОЛОГИИ ДРЕВНЕГО НАСЕЛЕНИЯ
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
Проблема эволюции современного человека занимает в науке
сегодняшнего дня чрезвычайно своеобразное положение. С одной стороны,
очевиден ее выдающийся теоретический и практический интерес, с другой —
многие исследователи считают эту проблему мнимой, а характерный для
Homo sapiens комплекс признаков стабильным и вышедшим из-под
контроля эволюционных закономерностей. Противоположность подходов
определяет, естественно, и остроту дискуссии.
Переориентировка внимания современной науки на внутривидовую
динамику вызвала к жизни комплекс вопросов, объединяемых понятием
мнкроэволюции. Как известно, часто микроэволюция
противопоставляется макроэволюции, т. е. эволюции в традиционном смысле — изменениям
надвидового уровня. Не входя в существо дискуссии, отмечу два
момента:
а) несопоставимость масштабов и результатов микро- и
макроэволюции, возможное проявление в той и другой разных закономерностей или
различной интенсивности действия одних и тех же закономерностей;
б) развертывание эволюционного процесса на базе
микроэволюционных перестроек. Второе обстоятельство вопреки первому позволяет
считать внутривидовую динамику эволюционной, чем и определяются
название и тема раздела.
В нем пойдет речь лишь о тех изменениях, которые происходили в
рамках вида современного человека, т. е. в рамках микроэволюции Homo
sapiens. Иадвидовая таксономия и динамика гоминид, процесс
антропогенеза в целом, в том числе и проблема происхождения современного
человека, выходят за пределы микроэволюции в узком смысле слова. Она
охватывает учет изменений размаха изменчивости признаков во времени,
т. е. динамику видовой изменчивости, изучение глубины внутривидовой
дифференциации, т. е. специфики человеческих популяций, структуру
внутривидовой изменчивости, т. е. таксономическое пространство
человеческого вида, направленные изменения признаков во времени, наконец,
внешние видовые и внутренние популяционно-селективные и
мутационные факторы всех этих изменений.
Основным источником сведений по этим вопросам является лалео-
антропологический материал. Его реконструктивные возможности
требуют специального освещения и потому оставлены за пределами
изложения. При переходе к современной эпохе можно привлечь сомато-
логические данные, но сопоставление их с палеоантропологическими
затруднено. Геногеографическая информация не имеет прямой временной
перспективы, и поэтому все генохронологические соображения не
выходят за пределы более или менее правдоподобных гипотез.
РАЗМАХ ВИДОВОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Размах изменчивости характерных для вида признаков зависит от
предшествующей его истории, широты ареала, дисперсности экологической
ниши или совокупности экологических ниш, многочисленности
образующих вид популяций. Современное человечество имеет длительную и
131
5*

Таблица 1
Размах изменчивости признаков у человека и млекопитающих *
Признак
Поперечный диаметр
черепной коробки
Длина основания
лица
Скуловая ширина
Поперечный диаметр
черепной коробки
Длина основания
лица
Скуловая ширина
Современный человек
min—max
126,1-152,6
90,5-107,6
121,2-146,3
124,0-145,0
87,2-101,0
114,4-138,0
Ш
11
Мужские
21,0
18,9
20,7
Женские
16,9
15,8
20,6
Бурый медведь
min—max
черепа
134,0-174,0
273,0-357,5
187,9-249,8
черепа
103,0-153,5
237,0-292,6
147,0-192,0
* Данные по млекопитающим взяты из ьн. Огнев С. И. Звери
Азии. М.; Л., 1928—1931. Т. I—II.
о
а
а
i
к
СО
S
о
а
29,9
31,0
32,9
49,0
23,5
30,6
Восточной
Европейский крот
min—max
15,9-17,3
28,4-32,0
11,2-12,3
15,7-17,2
27,3-30,7
11,0-12,5
Европы и
s -
el
8,8
12,7
9,8
9,6
12,5
13,6
Северной
сложную предшествующую историю, охватывает в своем распространении
всю землю и живет поэтому почти во всех наземных экологических
нишах, представленных на планете, состоит из многих тысяч, а может
быть, и десятков тысяч популяций.
Все эти обстоятельства должны вызывать интенсивную изменчивость
и, следовательно, большую амплитуду колебаний отдельных признаков.
Для проверки этого предположения размах изменчивости современного
человека сопоставлен по гомологичным признакам с изменчивостью
млекопитающих (табл. 1). Для сопоставления использованы данные по из*
менчивости черепа, так как, во-первых, он исследован лучше, чем
остальной скелет, во-вторых, он развивается у всех млекопитающих по более
или менее сходному пути, поэтому в его морфологии меньше отражается
неодинаковая изменчивость одноименных признаков у представителей
разных видов. В общем видно, что современный человек отличается
высоким уровнем изменчивости в ряду млекопитающих.
Отмеченные причины высокой вариабельности признаков
современного вида человека изменялись в интенсивности своего действия на
протяжении истории человечества. Площадь первобытной ойкумены скакнула
в величине в период от верхнего палеолита до неолита, именно за это
время была освоена практически вся планета, но темпы освоения
труднодоступных экологических ниш, конечно, постоянно возрастали по мере
развития производительных сил и роста технических возможностей.
Число человеческих популяций значительно возросло в ходе истории.
Из огромной палеодемографической литературы вытекает
неопровержимо, что численность человечества увеличилась, начиная с нижнего
палеолита, минимум в тысячу раз. Параллельно развивалась тенденция к
увеличению популяций за счет действия интегративных механизмов, по-
132

степенно усиливавшихся в поздние эпохи истории человечества по
сравнению с ранними.
С другой стороны, достаточно мощные генетические барьеры
продолжают активно действовать и в современную эпоху. Один из них —
политические границы — фактор, явно усиливающийся в своем действии с
эпохи средневековья. Поэтому, хотя подсчетов числа древних популяций
в разные эпохи, в том числе и в современную, пока не произведено, нет
оснований полагать, что между числом популяций и численностью
человечества сохраняется постоянное соотношение. Возросшее в пределах
человечества число популяций является одной из причин генетического
разнообразия.
На ранних этапах человеческой истории наличие генетического
барьера между популяциями всегда или почти всегда приводило к действию
центробежных, и только центробежных, сил. В современную эпоху такая
ситуация составляет исключение и сохраняется лишь в труднодоступных
районах. В подавляющем же большинстве случаев разделенные
генетическим барьером популяции входят в границы более широкой общности,
и поэтому в них наряду с центробежными постоянно работают и
центростремительные тенденции. Число генетических барьеров разного уровня
может быть в отдельных случаях довольно большим, этим популяцион-
ная структура современного человечества исключительно усложняется.
Следовательно, иерархическая система популяций, которая и составляет
человечество как целое на каждом отрезке его истории, на уровне
каждого синхронного среза, непрерывно обогащалась элементами, что тоже
способствовало генетическому разнообразию.
После всего сказанного очевидно, как трудно интерпретировать
данные о размахе изменчивости в разные эпохи однозначным образом
(табл. 2). К этому примешивается неравномерная палеоантропологиче-
ская изученность человечества по эпохам. Все же по основным
признакам, которые обычно представлены в программах краниологических
работ, незаметно каких-либо закономерных изменений в размахе
изменчивости, сужения или, наоборот, расширения амплитуды колебаний.
Амплитуда не остается, конечно, постоянной, но нет никаких
доказательств тому, что ее изменения по эпохам не являются случайными и
в той мере, в какой они отражаются в имеющихся данных, не
определяются еще характером выборки.
Относительное постоянство размаха видовой изменчивости по
краниологическим признакам, доступным для анализа, находится в согласии с
широко распространенным представлением о стабильности вида Homo
sapiens. Но такое постоянство на первый взгляд вступает в
противоречие с несомненно реально существующими и неоднократно
исследованными явлениями изменений признаков во времени. Распространенную
гипотезу, согласно которой направленные изменения по отдельным
признакам носят панойкуменный характер1, трудно согласовать с
эмпирическим наблюдением о ненаправленности колебаний размаха
межгрупповой изменчивости в пределах вида от эпохи к эпохе. Если бы эта
концепция была справедлива, следовало бы ожидать определенного
сдвига не только в мировых средних, но и в пределах межгрупповых
колебаний.
Напротив, приняв гипотезу локальности любых направленных
изменений, легко понять сохранение относительного постоянства
межгрупповой амплитуды. В процессе направленных изменений происходит
замещение расовых вариантов с определенными морфологическими харак-
133

Таблица 2
Размах изменчивости признаков у современного человека в разные эпохи.
Мужские черепа
Признак
1. Продольный
диаметр
8. Поперечный
диаметр
17. Высотный
диаметр от базиона
45. Скуловая
ширина
48. Верхняя высота
лица
Мезолит
181,8-197,5
133,6-146,1
134,8-144,0
124,2-150,0
63,6-75,5
Неолит и
эпоха бронзы
177,7-197,7
134,0-155,3
127,4-149,1
126,0-153,5
64,9-80,0
Эпоха
раннего
железа
174,3-194,7
132,4-157,4
129,5-143,7
123,6-144,7
66,7-77,2
Эпоха
средневековья
172,0-195,0
135,4-153,3
127,5-142,6
128,5-144,5
69,0-77,8
XIX —
начало XX в.
164,3-191,3
126,1-152,6
123,4-146,9
121,2-146,3
61,4-82,5
теристиками другими, что сдвигает общие средние, но это замещение
ограничено территорией большей или меньшей площади. На иной
территории процесс идет по-другому или даже в обратном направлении
(брахикефализация — долихокефализация, грацилизация — матуризация
и т. д.), в результате чего и достигается равновесие. Вместо
однонаправленного морфологического сдвига в характеристике расовых варинтов и
изменения общевидовых средних происходит постоянно
перераспределение этих вариантов внутри стабильных видовых границ изменчивости.
СТЕПЕНЬ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ СПЕЦИФИЧНОСТИ
ПОПУЛЯЦИЙ
Все предшествующее закономерно подводит нас к фундаментальному
вопросу человеческой микроэволюции — глубине дифференциации
человеческого вида, которая только и может быть адекватно оценена не в
синхронном, а в диахронном плане. Вопрос этот стоит на грани
таксономии и учения о микроэволюции, одинаково важен поэтому как для
эволюционного филогенетического подхода к динамике Homo sapiens, так и
для выяснения генеалогических отношений расовых комплексов.
До недавнего времени единственным способом оценки взаимных
расстояний между популяциями и группами популяций было определение
этих расстояний «на глазок». Антропологическая литература заполнена
выводами о близости тех или иных расовых групп между собой,
основанными на морфофизиологических, а чаще всего на морфологических
данных. На базе представлений о неодинаковой близости друг к другу
популяции и расы объединяются в более высокие таксономические
категории. Не составляют исключения и так называемые большие расы, для
которых выдвинуты многочисленные и прямо противоположные гипотезы
их объединения.
Какова эвристическая ценность такого подхода? Не отрицая
интуитивных оценок, лежащих в его основании, особенно когда они
производятся высококвалифицированными исследователями, следует все же
считать его предварительным. Пока не достигнуто полной договоренности
ни по одному сколько-нибудь крупному таксономическому вопросу, и.
134

очевидно, достижение такой договоренности возможно только при
переходе на новый методический уровень.
Переход на этот уровень дает пока меньшую информацию, так как
она концентрируется в основном вокруг оценки фенетической, а не
генетической близости. Но зато она выражается в количественных единицах
и поэтому позволяет отойти от субъективизма. Речь идет о
многообразных способах суммарного сопоставления по многим признакам,
построенных в соответствии с современным уровнем статистической техники с
учетом их разной изменчивости и физиологической корреляции между
ними. Получаемые с помощью этих способов фенетические расстояния
есть количественная мера дифференциации популяций.
Наибольшее распространение в краниологии получил способ,
разработанный Л. Пенрозом. Сейчас уже можно насчитать десятки работ, в
которых он использован для анализа. Частично такое внимание к этому
способу объясняется тем, что он дает возможность судить отдельно о
сходстве по размерам и форме, в основном же — тем, что он, сохраняя
все главные преимущества других способов, не требует необозримой
статистической работы. С помощью способа Л. Пенроза осуществлено иссле-
дование^посвященное динамике фенетических расстояний2.
Результаты этого исследования продемонстрировали неодинаковую
величину фенетических расстояний в разные эпохи истории человечества
и закономерный характер их изменений. На уровне разновременных
синхронных срезов от эпохи бронзы до средневековья были вычислены
фенетические расстояния между отдельными западноевропейскими
популяциями. Оказалось, что они закономерно уменьшаются по мере
приближения к современной эпохе, наступает как бы сближение популяций
между собой. Это существенный аргумент в пользу исключительной роли
смешения в последние столетия и идущей параллельной с ним
консолидации.
Однако при вдумчивом отношении к этому наблюдению видно, что
ему нельзя придавать всеобщее значение и экстраполировать его с
населения Европы на весь земной шар. Мы помним более или менее
незакономерные колебания размаха межгрупповой изменчивости в разные
эпохи. Панойкуменное уменьшение фенетических расстояний, если бы оно
действительно имело место, должно было бы автоматически подвести к
сужению видовой изменчивости и уменьшению разнообразия как раз по
тем признакам, по которым вычисляются фенетические расстояния.
Именно эти признаки представлены в табл. 2. Коль скоро такого
сужения не наблюдается, полученные выводы для динамики фенетических
признаков в Западной Европе, надо полагать, имеют локальное значение
и не могут быть распространены за ее географические границы. На
других территориях, по-видимому, могло иметь место не ослабление, а
усиление уровня дифференциации. Доказательство этому имеется, во
всяком случае, для территории Азии, где шло не уменьшение, а увеличение
фенетических расстояний в ходе расогенетического процесса3.
В пользу такой локальной неоднородности уровня дифференциации
популяций свидетельствуют и фенетические расстояния, полученные для
одного синхронного среза. Речь идет о краниологических материалах в
основном XVIII—XIX вв., относящихся к народам Восточно-Европейской
равнины и Кавказа. И в том и другом случае выбрано по 13 групп4.
В первом случае это группы, представляющие непосредственных предков
современного русского населения, во втором каждая группа
представляет отдельный народ или самостоятельное этнографическое подразделение.
135

Фенетические расстояния вычислялись с помощью формулы Л. Пенроза.
В каждой группе с известными натяжками можно видеть популяцию,
так как на Кавказе в качестве генетического барьера выступает
этнический фактор, на Восточно-Европейской равнине — географический.
Фенетические расстояния между всеми кавказскими популяциями
решительно больше по величине и по форме, чем между
восточноевропейскими. Для формулы Л. Пенроза, как и для других итоговых формул
многомерного анализа, нет пока удовлетворительной системы оценки
ошибок, но и без нее ясно, что масштаб различий дает полную
возможность говорить о разном уровне дифференциации двух сопоставляемых
совокупностей популяций. Раз видовая дифференциация неодинакова в
синхронном срезе, следовательно, она не идет одыонаправленно и в диа-
хронном плане, интеграция и дезинтеграция сменяли друг друга в
зависимости от социально-экономических и культурно-исторических причин.
Как следует относиться в свете этих наблюдений и вытекающих из
них соображений к существующим точкам зрения на нейтральный
характер исходных предковых комплексов для многих расовых типов?
Во-первых, все такие точки зрения нуждаются в дополнительной
аргументации, основанной уже не на визуальной, а на более точной оценке
морфологических критериев. Во-вторых, нейтральность по признакам
основного комплекса, который только и сохранился в процессе развития
вида, могла сопровождаться резкой специализацией по иным признакам,
также складывавшимся в географические комплексы, стертые затем
последующими этапами расообразования. В-третьих, наконец, отдельные
маркирующие расу признаки и даже их сочетания достигают сильного
развития на фоне нейтрального в целом комплекса, начиная с самых
ранних этапов расообразования.
Каков общий вывод из всего сказанного? Похоже на то, что глубина
видовой дифференциации не усиливалась в ходе человеческой истории,
что усиление или ослабление дифференциации имело место лишь в
пределах отдельных территорий и ограниченных отрезков времени, инте-
гративные и дезинтегрирующие процессы, следовательно, в каких-то
пределах уравновешивали друг друга. Во всяком случае, палеоантропо-
логическая история человеческого вида не дает обратных примеров,
свидетельствуя о локальности проявления разных уровней дифференциации.
При этом я сознательно оставляю в стороне многолетнюю дискуссию об
истолковании морфологических особенностей верхнепалеолитических
людей, так как они не поддаются пока однозначной оценке, которая была
бы свободна от субъективной окраски и давления общих и более или
менее умозрительных взглядов.
ХАРАКТЕР ВИДОВОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Вопрос о структуре внутривидовой изменчивости человека неоднократно
ставился в литературе, но освещался лишь под каким-нибудь
определенным углом зрения и преимущественно при исследовании эмпирических
данных. Английскими биометриками была конкретно показана разница в
характере и направлении внутригрупповой и межгрупповой
изменчивости, в основном русскими исследователями эта разница была
использована в целях расового анализа и разработаны способы ее учета.
Однако структура видовой изменчивости человека в целом не была,
насколько мне известно, предметом рассмотрения. Учитывая преимуще-
136

ственно популяционную структуру человечеста, следует рассматривать
ее как частный случай межгрупповой изменчивости вообще, при котором
низшим элементом, образующим межгрупповой ряд, его элементарной
ячейкой является популяционная средняя. Таким образом, вопрос о
строении видовой изменчивости человека — это вопрос о характере
межгруппового распределения популяционных средних по каждому признаку.
Совершенно очевидно, что на такой вопрос не может быть
однозначного ответа. Распределение признаков с дискретным выявлением,
особенно испытывающих действие отбора, вряд ли осуществляется по одному
типу, здесь возможны самые разнообразные модификации кривых
межгруппового распределения. Но этот общий случай лежит за пределами
рассмотрения: обычно представленные в краниологических программах
признаки трансгрессивны и в соответствии с наиболее распространенной
гипотезой полифакториальны в своей наследственной основе.
В принципе именно для таких признаков наиболее вероятна модель
нормального или близкого к нормальному распределения. Но не
исключено и другое — такое распределение межгрупповой изменчивости внутри
вида, при котором она образует ряды параллельных вариаций,
напоминающие гомологические ряды в наследственной изменчивости. Палеоан-
тропологический материал по древним эпохам для проверки обеих
моделей малопригоден в силу выборочности и полного отсутствия вб многих
местах ойкумены. Но краниологические данные по близким к
современности эпохам достаточно полны, чтобы составить кривые межгруппового
распределения по многим признакам.
Серии выбраны с таким расчетом, чтобы более или менее
равномерно охватить ойкумену, хотя краниологический материал с территории
Европы все равно подавляет численно выборки материалов с других
территорий. Полигоны частоты составлены для основных диаметров
черепной коробки и лицевого скелета (рис. 9). Видно, что хотя они и
деформированы по сравнению с нормальным распределением, но отличия
от нормального распределения статистически недостоверны. Поэтому
модель нормального распределения пока, можно считать, является наиболее
пригодной для описания межгрупповой изменчивости трансгрессивных
признаков внутри человеческого вида.
В принципе такой вывод хорошо совпадает с установившейся
традицией рассматривать формообразование трансгрессивных признаков как
результат действия многих составных причин. Ни наследственная
обусловленность, ни средовые воздействия, ни селективный процесс не
выдвигаются на место фундаментальной причины, оказывая преобладающее
влияние на формообразование. Наоборот, генетическая основа
воздействует через многие независимые факторы, среда — через многие
независимые переменные, отбор — через выработку многообразных и,
по-видимому, прямо противоположных приспособлений. Только таким образом и
можно обеспечить возникновение конечного эффекта этого разнообразия
причин в виде нормального распределения.
Фундаментальной проблемой в эволюционной биологии человека,
непосредственно связанной с изучением древнего населения, остается
выяснение путей формирования именно такой, а не иной межгрупповой
структуры внутривидовой изменчивости трансгрессивных признаков у
человека современного вида. Возникла ли такая структура вместе с
появлением современного человека, образовалась ли она в ходе его истории,
каково ее место в формообразовании в целом? Все это вопросы,
настоятельно требующие решения. Но только два первых зависят от прогресса
137

л
SO
40
JO
20
10
О
101,3 170,3 170,3 102,3 /00,3
00
40
JO
20
10
о
JO
40
JO
20
/О
I I I 1 1 1 L_
126,1 132,1 130,1 1Щ1 UO,J
0 V
113,1 127,1 131,1 Щ1 Ш,¥ /13,1
_i i I i i i i i i i
/21,2 /2St2 /20J /Щ Щ2 7Щ2 Щ2
¥f
01,1 00,1 00,1 73,1 77,1 01,1
Рис. 9. Полигоны панойкуменных
межгрупповых частот основных
краниометрических признаков.
Мужские черепа
1 — продольный диаметр черепной
коробки (в мм);
8 — поперечный диаметр (в мм);
17 — высотный диаметр от базиона
(в мм);
45 — скуловая ширина (в мм);
48 — верхняя высота лицевого скелета
(в мм),
п — число серий
Полигоны опираются на вариации
соответствующих признаков в 235
краниологических сериях, хронологически
близких к современности и более или менее
равномерно распределяющихся по
земной поверхности
палеоантропологическпх исследований. Решение последнего вопроса
больше упирается в недостаточную разработанность эволюционно-генетиче-
ской теории в антропологии.
НАПРАВЛЕННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПРИЗНАКОВ ВО ВРЕМЕНИ
Направленным изменениям признаков во времени повезло больше, чем
рассмотренным выше темам,—им посвящен ряд работ общего характера
и трактующих динамику направленных изменений на отдельных терри-
138

ториях. К последним относятся исследования направленных изменений в
Северной Америке, Японии, Грузии, Восточной Прибалтике, на
территории СССР в целом. Первые представлены работами, в которых
рассмотрены общие причины таких временных сдвигов5.
Общий итог всех до сих пор проведенных исследований сводится к
тому, что направленные изменения проявляются по двум комплексам
признаков — горизонтальным размерам черепной коробки и поперечным
размерам лицевого скелета. Они, по-видимому, независимы во времени:
изменения в широтных размерах лицевого скелета падают в основном на
эпоху неолита и бронзы, изменения в соотношениях горизонтальных
диаметров головы — на эпоху средневековья.
Выше уже говорилось о несогласованности гипотезы панойкуменного
распространения направленных изменений с наблюдениями об
относительной стабильности хронологических колебаний видовой изменчивости.
Опровергается эта гипотеза и прямыми данными о географических
колебаниях в направлении изменений. Есть территории, в пределах которых
на протяжении тысячелетий незаметно закономерных изменений в
ширине лицевого скелета, например долина Нила; на других при
сопоставлении вариаций ширины лица у современного и древнего населения мы
фиксируем не сужение, а расширение лицевого скелета, например в
равнинных районах Грузии. Таким образом, грацилизация — по всем
данным, широко распространенное, может быть, даже преобладающее
направление временных изменений, но не единственное даже в пределах
Евразии и тем более не панойкумзнное.
То же можно повторить, очевидно, и про брахикефализацию. На
фоне этого действительно общего явления, скажем, в пределах Европы
диссонансом выглядит сопоставление результатов соматологических
исследований современного населения Швейцарии и краниологического изучения
его на материалах из оссуариев последних столетий: сопоставление это
выявляет ощутимую долихокефализацию. Таким образом, и
горизонтальные размеры черепной коробки не изменяются в ходе времени
однозначным образом, как думали некоторые авторитетные исследователи раньше.
Об этом же свидетельствуют и сохранившиеся на современной карте
головного указателя обширные острова долихокефалии, которых,
очевидно, не было бы, будь процесс брахикефализации всеобщим.
Выявленное всеми перечисленными и многими другими работами
многообразие путей направленных изменений само по себе свидетельствует
о множественности вызывающих это явление причин. Поиск их велся до
сих црр в основном в рамках морфогенетического рассмотрения
проблемы. Наиболее общая гипотеза опирается на увязку направленных
изменений со скоростью ростовых процессов и полового созревания6. С ними
легко увязывается и локальное в хронологическом отношении, но широко
проявившееся в Европе за последнее столетие явление увеличения длины
тела.
Исключением в ряду морфогенетических работ, трактующих причины
направленных изменений, является попытка привлечь к их объяснению
селективные механизмы7. В соответствии с этой точкой зрения гра-
цильные индивидуумы приобрели известное преимущество по сравнению
с матуризованными с переходом к земледелию, как более
приспособленные к порождаемым земледелием сложным социальным отношениям.
В такой форме селективное объяснение направленных изменений
выглядит слишком умозрительным и прямолинейным.
139

Однако селективный подход может быть усилен как прямыми
наблюдениями, так и косвенными соображениями, основанными на не
привлекавшихся до сих пор в этой связи физиологических данных. В качестве
первых могут фигурировать данные о связи двигательной активности с
конституционным габитусом8. Эти данные свидетельствуют о том, что в
принципе существуют задачи, которые люди разных конституций
выполняют по-разному. Астеники, в частности, кажется, более «ранимы» в
психическом отношении и острее реагируют на любую нестандартную
ситуацию. В целом такая неустойчивость психики не может считаться
положительным качеством ни при каком типе хозяйства и культуры. Но
введение в культуру земледелия и в дальнейшее развитие общественных
отношений само по себе ослабляло селективные процессы, в том числе и
отрицательную селекцию. Возможно, ослабление последней и
способствовало постепенному распространению грацильных индивидуумов и
замещению ими массивных.
Что касается физиологических наблюдений, то из них два, надо
думать, имеют непосредственное отношение к генезису направленных
изменений. Первое состоит в том, что содержание гамма-глобулиновой
фракции в кровяной сыворотке связано обратной корреляцией с размерами и
весом тела9. Так как эта фракция выполняет функцию биологической
защиты и усиливает иммунологическую резистентность, отбор,
направленный в сторону сохранения индивидуумов с повышенным содержанием
гамма-глобулинов в плазме крови, вызывал косвенно и увеличение
процента лиц грацильного сложения.
Параллельно могло уменьшаться значение скелета как очага гоме-
поэза, полно освещенное в настоящее время не только с функциональной
и сравнительно-физиологической, но и с эволюционной точки зрения10.
Уменьшение массы скелета в процессе человеческой эволюции говорит о
том, что часть гомепоэтической функции он передал другим органам.
Вероятно, этот процесс продолжается и в эволюции Homo sapiens.
Подытоживая изложенное выше, необходимо подчеркнуть:
а) амплитуды колебаний средних краниологических признаков более
или менее стабильны в разные эпохи истории человечества;
б) глубина дифференциации популяций отличается локальным
своеобразием, но не увеличивается в ходе времени;
в) популяционные средние по краниологическим признакам
подчиняются закону нормального распределения. Остается неясным,
сформировалась ли такая структура внутривидовой изменчивости в ходе эволюции
Homo sapiens или возникла вместе с ним;
г) направленные изменения признаков разнотипны в различных
районах ойкумены. В их возникновении, по-видимому, значительна роль
физиологических причин.
Приведенные положения легко согласуются с представлением об
ослаблении формообразующей роли отбора в человеческом обществе. Но
они согласуются и с другим представлением, согласно которому отбор не
ослабевает, но принципиально меняет форму своего действия в
человеческом обществе. В связи с разнообразием экологических ниш он
выступает в рассеивающей форме, постоянно создавая исключительный
полиморфизм человеческих популяций внутри стабильных видовых границ.
Справедливость такого представления о роли отбора подтверждается
заведомо засвидетельствованными фактами сильного его влияния на
динамику многих признаков.
140

1 Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях изменений в строении человека
современного вида//Сов. этнография. 1961. № 2.
- Schwidetzky I. Die Abnahme der Unterschiede zwischen europaischen Bevolkerun-
gen vom 5. vorchristlichen bis 2. nachchristlichen Jahrtausend // Homo. 1968. Bd. 19.
H. 1/2.
3 Алексеев В. 77., Трубникова О. Б. Некоторые проблемы таксономии и генеалогии
азиатских монголоидов (краниометрия). Новосибирск, 1984.
4 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа (краниологическое
исследование). М., 1974.
й Сводку данных и библиографию см.: Алексеев В. П. К физиологическому
объяснению феномена грацилизации//Вонр. антропологии. 1951. Вып. 51.
6 Бунак В. В. Структурные изменения черепа в процессе брахикефализации//Тр.
V Всесоюз. съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Л., 1951.
7 Schwidetzky 7. Das Grazilisierungsproblem // Homo. 1962. Bd. 13, H. 3.
3 Рогинский Я. Я. Материалы по исследованию связи телосложения и моторики//
Антропол. журн. 1937. № 3.
5 Алексеева Т. И. Изменчивость основных компонентов тела человека в
зависимости от уровня липидов в сыворотке крови здорового человека // Морфо-физио-
логические исследования в антропологии. М., 1970.
1 Коржу ев П. А. Гемоглобин. Сравнительная физиология и биохимия. М., 1964.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Предыдущие очерки, написанные в разное время и с расчетом на
различную аудиторию, в целом, по мысли автора, дают достаточно
многостороннее представление о понимании им границ предмета своей науки,
ее места среди других родственных научных дисциплин и ее внутреннего
содержания. Однако, пожалуй, небесполезно закончить изложение,
сформулировав несколько общих положений, вытекающих, как мне кажется,
из традиционных взглядов на объем и содержание антропологического
знания и в то же время по возможности учитывающих современные
тенденции в его развитии.
Прежде всего следует подчеркнуть, что автор не разделяет
крайностей противоположных подходов к содержанию антропологической науки,
проявившихся в последние годы: в одном случае речь идет о
необходимости рассматривать антропологию как систему или комплекс наук,
о превращении антропологии в синтетическое человекознание \ в
другом — о сохранении антропологии в ее прежнем виде и подчеркивании
актуальности именно такой ее трактовки2. В первом случае налицо
стирание специфики антропологического знания и в то же время попытка
сделать из антропологии какую-то наднауку с весьма неопределенными
очертаниями, во втором случае не принимаются во внимание или
недостаточно учитываются происходящие в реальной действительности
события, свидетельствующие и о необъятном расширении тематики
исследовательской работы, и о перестройке мышления антропологов, и о развитии
внутри самой антропологии новых междисциплипарных сфер. Истина,
по-видимому, лежит где-то посредине и заключается в том, чтобы при
определении места антропологии среди других наук сохранить ее
самостоятельность и в то же время не закрывать глаза на вновь возникшие
п достаточно бурно развивающиеся направления исследований.
Что это означает конкретно? Думаю, что можно рассматривать
антропологию как науку, изучающую, как об этом неоднократно и совершенно
справедливо писали В. В. Бунак, М. Г. Левин и Я. Я. Рогинский,
вариации физического типа гоминид в пространстве и во времени, а также
биологические и социальные факторы их формирования. Но с
расширением и особенно углублением предмета изучения и формированием новых
141

подходов к нему неизбежно обогащение структуры антропологии и
образование новых структурных ячеек внутри нее, и поэтому традиционное
подразделение антропологической науки на антропогенез, расоведение и
морфологию человека выглядит уже недостаточным. Реально
существуют и развиваются физиологическая антропология и геногеография
человека, активно функционирует прикладная антропология, намечаются
контуры исследования популяционной структуры человечества,
постепенно вызревает как самостоятельное направление антропологическая
таксономия и т. д. Таким образом, не отрицая единства содержания
антропологии, я вижу в этом содержании все большее и большее многообразие.
От формулировки этого положения закономерен переход к другому,
а именно к необходимости отметить все более очевидную
неопределенность границ, отделяющих антропологию от других смежных областей
знания. Это обстоятельство ни в коей мере нельзя считать отличительной
чертой современной тенденции в развитии только антропологической
науки, оно в значительной степени характерно для современного этапа
развития научных знаний в целом, свидетельствуя и о растущей
разрешающей эффективности научных методов, перешагивающих границы
отдельных дисциплин, и о все более высоком уровне интеграции
теоретических концепций. Размывание пограничных сфер в интересующем
нас случае находит отражение и в возникновении и развитии таких
областей знания, которые носят наименования спортивной, медицинской
антропологии, антропологии материнства и младенчества и т. д., и в
невозможности отнести то или иное конкретное исследование к той или
иной классификационной рубрике.
Скажем, обследование какой-то изолированной популяции по набору
генетических маркеров — что это, антропология или популяционная
генетика человека? Можно было бы, наверное, договориться об отнесении
такого исследования к сфере антропологии или популяционной генетики
в зависимости от целей, которые ставит перед собой и решает автор, но
в принципе это все равно было бы искусственной операцией. А
естественнее полагать, что мы сталкиваемся здесь с пограничной зоной между
двумя науками, зоной, которая представляет собой не строгую
демаркационную линию, а достаточно широкое пространство
взаимопроникновения методов и теоретических концепций. Кстати сказать,
реальная действительность давно уже решила проблему дефиниций
практически, хотя в теоретической литературе продолжаются споры о том, в
каких взаимоотношениях находятся между собой популяционная генетика
человека и антропология. Часть материала, излагаемого в учебниках этих
дисциплин, является общей, материал этот повторяется в
антропологических учебниках и в учебных руководствах по популяционной генетике
человека. То же можно сказать с полным правом и про серьезные
сводные работы строго научного содержания. Выразительный пример —
сравнение содержания третьего издания известного руководства Р.
Мартина, вышедшего под редакцией К. Заллера 3, с содержанием любой
классической книги по популяционной генетике человека4.
Примеры подобного рода можно было бы легко умножить, но и из
предшествующего изложения ясна справедливость сформулированного
тезиса о размытости и известной неопределенности границ антропологии
со многими смежными науками. В этом нет ничего тревожного, это —
следствие тенденции научного развития сегодняшнего дня:
дифференцируясь, знание становится в то же время все более целостным и
интегрированным.
142

Наконец, существует еще один важный момент, о котором
необходимо сказать: классификация любой науки, в том числе и антропологии на
современном этапе развития, чтобы быть достаточно богатой, эвристичной
и отражающей действительное многообразие направлений научного
развития, должна стать многомерной, а не линейной. Иными словами,
возможны взаимодополняющие классификационные схемы, опирающиеся
на разные исходные принципы. Не претендуя на построение
исчерпывающей многомерной классификации антропологии на предыдущих
страницах, я попытался тем не менее дать представление о том, какие
направления ее разработки наиболее перспективы. Намечены три таких
направления: традиционное линейное, при котором классификационная
схема строится в соответствии с областями знания и выделяются
морфология человека, антропогенез, расоведение, физиологическая
антропология; системно-структурное, в соответствии с которым классификация
отражает структурные уровни предмета исследования и самого
исследования, внутри такой классфикации находит себе место, например,
молекулярная антропология5; целевое, т. е. учитывающее прикладные цели
и задачи, стоящие при использовании антропологического материала,
•скажем, как источника исторической информации и превращающие этот
материал в предмет изучения исторической антропологии6.
В принципе многомерная классификация, разумеется, не
исчерпывается перечисленными аспектами. Можно, по-видимому, было бы
попытаться построить классификационную схему подразделений
антропологической науки, опираясь на используемые методы исследования или на
степень применения математического аппарата и формализации,—
подобные схемы могут быть чрезвычайно полезны для каких-то специальных
лелей, особенно теперь, в связи с тенденцией развития формализации
знания вообще. Но дальнейшая детализация классификационных схем
антропологии, естественно, результат будущего развития самой науки
как самостоятельной области знания, а также дальнейших
исследовательских усилий, специально нацеленных на разработку проблем
классификации науки. По глубокому убеждению автора, принцип
дополнительности Н. Бора является в этой области одной из основных
методологических предпосылок7.
- См., напр.: Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М., 1977.
2 Зубов А. А. Содержание понятия «антропология» на современном уровне
развития и интеграции науки в СССР//Сов. этнография. 1982. № 2; Дубова Н. А.
О некоторых аспектах содержания антропологической науки // Сов. этнография.
1983. № 6.
3 Martin R., Sailer К. Lehrbuch der Anthropologie in systematischer Darstellung mit
besonderer Beriicksichtigung der anthropologischen Methoden. Bd. I—IV. Stuttgart,
1957-1965.
h См.: Race R., Sanger R. Blood groups in man. Oxford; Edinburgh, 1970; Cavalli-
Sforza L.y Bodmer W. The genetics of human populations. San Francisco, 1971.
:' Алексеев В. П. Молекулярные аспекты антропологии. М., 1974; Zuckercandl E.
Perspectives in molecular anthropology//Classification and human evolution.
Chicago, 1963; Goodman M., Tashian R. (ed.). Molecular anthropology. Genes and
proteins in the evolutionary ascent of the primates. N. Y.— L., 1975.
* Выше были сформулированы как фундаментальные, так и прикладные проблемы
исторической антропологии. Дополнительно см.: Алексеев В. П. Историческая
антропология. М., 1979: Он же. Этногенез. М., 1986.
7 Статьи и выступления на эту тему собраны в сборнике: Бор Н. Атомная
физика и человеческое познание. М.„ 1961. См. также: Фок В. А. Квантовая
физика и фолософские проблемы//Вопр. философии. 1971. № 3. Эта статья
перепечатана в кн.: Бор Н. Избранные научные труды. Т. II: Статьи 1925—1961.
М., 1971.

Часть вторая
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ РЕКОНСТРУКЦИЙ
ЕЩЕ РАЗ О ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМ
ЭТНОГЕНЕЗА
КОМПЛЕКС НАУК И ОДНА НАУКА
В связи с широким развертыванием исследований по этнической истории
народов СССР и местом, которое занимают в этих исследованиях
проблемы происхождения отдельных народов, теоретическая разработка
вопросов этногенеза в советской исторической литературе занимает
существенное место. Учение о смене общественно-экономических формаций
нашло конкретное отражение в попытке выделить основные этапы
этнической истории человечества \ Отдельные теоретические проблемы
этногенеза — необходимость комплексного подхода к этим проблемам,
удельный вес разных материалов в освещении этногенетического
процесса, соотношение письменных источников и этнографических,
археологических, а также антропологических данных — неоднократно
освещались в советской исторической и этнографической литературе2.
Конкретная роль разных материалов в комплексной разработке вопросов
происхождения народов также продемонстрирована в специальных работах:
антропологического, скажем,— в статье Г. Ф. Дебеца, М. Г. Левина и
Т. А. Трофимовой3, археологического — в статье П. Н. Третьякова \
лингвистического — в статье Г. С. Кнабе 5.
Казалось бы, после всех указанных работ нет нужды снова
возвращаться ко всем этим вопросам. Тем не менее разнобой, который
выявляется даже во взглядах специалистов, как только затрагиваются этногене-
тические темы, не может быть оставлен без внимания. Характерна в
этом отношении книга Ф. П. Филина8, посвященная рассмотрению
происхождения восточнославянских народов под углом зрения
лингвистических данных. Книга привлекает внимание тщательным анализом этих
данных, интересной постановкой целого ряда вопросов и, несомненно,
представляет огромный интерес для специалистов, в той или иной мере
соприкасающихся со славянским этногенезом. Но вопреки
теоретическому тезису о необходимости комплексного подхода к решению этногене-
тических проблем, доказанному и практически успешными
результатами сопоставления разных данных, автор объявляет, что последнее слово
в этногенетических исследованиях остается за лингвистическим анализом.
При этом он исходит из того, что основным этническим определителем
является язык.
Примеры одностороннего использования какого-нибудь одного вида
исторических источников можно увеличить. Так, только на основании
археологических данных часто рассматриваются отдельные моменты в
древней истории индоевропейских народов и решаются проблемы их
происхождения. Здесь можно упомянуть работы А. Я. Брюсова7, в которых
144

делаются ответственные выводы о прародине и древних миграциях
индоевропейцев па базе сравнения археологического инвентаря различных
культур юга европейской части СССР. Между тем как раз в этой области
лингвистика накопила большое количество данных, проливающих свет на
темные страницы индоевропейской истории8. В результате к
бесчисленным гипотезам индоевропейской прародины9 прибавилась еще одна,
обоснованная, как и остальные, лишь частью всей совокупности данных и
поэтому не могущая претендовать на полную убедительность.
Мы видим, что обсуждение путей, этапов и форм этногенетических
исследований актуально и в настоящее время. Ниже делается попытка
критически рассмотреть удельный вес разных материалов в решении
этногенетических задач и определить пути их сопоставления.
ИСТОРИЧЕСКИЕ РАМКИ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
На первый взгляд кажется, что этногенетические вопросы можно
решать с помощью одних только письменных источников, особенно в тех
случаях, когда их число велико, а формирование этнической специфики
народа падает на позднюю эпоху. Так, например, письменные источники
дают возможность обстоятельно исследовать многие процессы этнической
истории русского народа i0. Аналогичным образом велика их роль в
изучении этногенеза, скажем, многих народов Северного Кавказа,
сложившихся также во II тысячелетии н. э.11 В последнем случае, правда,
количество письменных источников много меньше, чем в первом, и они
содержат в силу своей специфики (неместное происхождение) много лакун.
Однако возможности использования письменных источников во многом
определяются их происхождением и характером, иными словами,
принадлежат они тому народу, происхождение которого изучается, или его
соседям, находились ли эти соседи с ним в дружественных отношениях или
во враждебных. Неясное изложение и неполнота сохранности письменных
памятников усугубляют трудности их истолкноваиия 12.
Однако основные недостатки письменных источников для целей этно-
генетического исследования лежат даже не в этом. Они заключаются в
их крайней выборочное™ по отношению к зафиксированным в них
явлениям исторической жизни. Многие важные и имеющие этническое
значение особенности языка и культуры народа не находят в них
отражения, не говоря уже о входящих в его состав этнографических и
территориальных группах. Летописцы часто не останавливаются на них
просто потому, что в их глазах эти особенности не играют никакой роли,
даже в том случае, если они пишут о своем собственном народе. Если
же мы пользуемся летописными свидетельствами соседей, то тем более
они по своей неполноте и противоречивости недостаточны для сколько-
нибудь обстоятельного суждения,— вспомним только полемику по
поводу мери13, буртасов14, хазар15. А ведь это народы сравнительно
близкие к современности; при удалении от наших дней субъективизм в
попытках отождествления этнических наименований, встречающихся в
разных источниках, увеличивается так же, как и в отношении их к
определенным языковым семьям. Но если даже летописец и фиксирует
какую-нибудь важную деталь языка или материальной культуры, то он
делает это в такой форме, которая не дает возможности использовать их
в желательной мере. Таким образом, основной недостаток подавляющего
большинства письменных памятников заключается в «низкой квалифика-
145

ции» их авторов с точки зрения современной науки — содержащаяся в
них информация имеет слишком много пробелов. Это же относится и к
географическим описаниям, документам хозяйственной отчетности и т. д.
Все сказанное в полное мере распространяется даже на
документальный исторический материал последнего тысячелетия. Но ведь задача
этногенетического исследования состоит не только в том, чтобы
проследить динамику этнических процессов в рамках установившейся
этнической общности, а прежде всего в том, чтобы выявить ее истоки и
определить этнические компоненты, принявшие участие в ее формировании.
Таким образом, речь должна идти о процессах и явлениях,
проявившихся гораздо ранее последнего тысячелетия. По отношению к этим эпохам
письменные источники еще более фрагментарны и противоречивы.
Между тем и они не ставят предела этногенетическому исследованию. На
территориях, являющихся естественными изолятами, этнические
процессы часто происходят замкнуто и на протяжении тысячелетий не
испытывают значительных влияний со стороны. Истоки этнических
общностей в таких случаях восходят иногда к эпохе бронзы, а то и к более
раннему времени. В качестве примера можно назвать народы,
населяющие центральные предгорья Главного Кавказского хребта. Об их
происхождении письменных источников просто нет —ни чужих, ни местных.
Таким образом, приуроченность этногенетических процессов к разным
периодам времени у различных народов и, следовательно, широкие
рамки этногенетического исследования сами по себе ограничивают
возможность использования в нем исторических данных в узком смысле
слова — результатов изучения летописных памятников и других
письменных документов. Роль этих источников велика для эпохи средневековья,
но ограниченна для эпохи раннего железа (частично и бронзы) и
практически равна нулю для более ранних этапов истории человечества
(исключение составляют лишь области древневосточных цивилизаций).
ЯЗЫК КАК ЭТНИЧЕСКИЙ ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ
Тот факт, что язык является одним из главных этнических
определителей, общеизвестен и не нуждается ни в доказательствах, ни в
обсуждении. В подавляющем большинстве случаев языковая принадлежность
совпадает с самосознанием и, таким образом, эти надежные критерии этноса
действуют согласованно. Исключения, проистекающие обычно за счет
ненормальных условий, в которые поставлен тот или иной народ чаще
всего политикой национальной дискриминации, сравнительно редки.
Наиболее яркий пример этому — негритянский народ в США, говорящий на
английском языке, но в результате расистской политики правительства
сознающий себя самостоятельной единицей в рамках американской
нации. Ф. П. Филин, по-видимому, прав когда пишет о редкости таких
явлений и о преимущественной приуроченности их к эпохе капитализма.
Но из этого все же не следует, что лингвистические данные являются
решающими, как он предполагает, в любом этническом исследовании.
Начать с того, что очень часто переход на новый язык не
сопровождается сменой населения, т. е. новый язык воспринимается в
результате культурного, а не этнического взаимодействия1в. Особенно четко
это можно проследить в тех случаях, когда два вступивших в контакт
народа заметно различаются по антропологическому типу' и,
следовательно, антропологические данные могут прийти на помощь в
изучении этнических процессов. Характерные примеры тому на Кавказе —
146

балкарцы, карачаевцы, осетины и азербайджанцы, о чем будет сказано
подробнее дальше.
Второй недостаток лингвистических материалов, гораздо более
существенный, заключается в их неполноте, как только мы переходим к
древним эпохам. Правда, это не относится к великим цивилизациям
древности, языки которых изучены не хуже современных. Но по сравнению
с огромным числом древних народов египтяне или ассирийцы
составляют ничтожное меньшинство. Во всех же других случаях находящиеся в
нашем распоряжении данные таковы, что допускают самые различные
толкования. Вспомним в качестве примера дискуссию о родстве древних
языков Передней Азии с иберо-кавказскими1Т или о языковой
принадлежности доримского и догреческого населения Апеннинского и
Балканского полуостровов18. Большинство сведений о древних языках, не
имевших своей письменности, дошло до нас в передаче соседей, часто не
понимавших этих языков, что еще более усугубляет их недостоверность.
Правда, только что приведенные примеры касаются вымерших
языков, и, казалось бы, если язык дожил до современности и имеется
возможность привлечь для анализа полные данные о его состоянии, такие
дискуссии исключены. Однако это не всегда верно. Так, например,
несмотря на чрезвычайно тщательно собранные и полные материалы не
только по армянскому литературному языку — ашхарабару, но и по его
диалектам, до сих пор одни исследователи относят его к индоевропейской
языковой семье и устанавливают его родство с древними вымершими
языками Балканского полуострова1&, тогда как другие находят в нем
мощный иберо-кавказский субстрат 20. Но даже если оставить в стороне
такие спорные случаи, число которых в общем сравнительно невелико,
несмотря на громадные успехи сравнительно-исторического метода в
восстановлении древних речевых форм вымерших языков-основ,
получающиеся реконструкции даже в пределах хорошо изученных языковых
семей нельзя считать полностью надежными. А без этого нельзя считать
надежными и заключения о родстве древних языков между собой.
Наконец, следует отметить и то обстоятельство, что лингвистический
состав даже хорошо изученной в этом отношении Европы, особенно
населявших ее древних народов, исследован не настолько, чтобы можно
было исключить существование в прошлом каких-то неизвестных языков
и даже языковых семей. Обращают на себя внимание в этой связи
неясность топонимики Волго-Окского междуречья и трудности ее
истолкования с помощью современных языков. Может быть, как предполагает
Б. А. Серебренников 2i, мы сталкиваемся здесь с вымершим строем речи.
А в этом случае исследователь-лингвист, как правило, бессилен осветить
генетические связи вымершего языка, потому что в его распоряжении
находятся лишь очень неполные данные, доставленные топонимикой и,
следовательно, по необходимости выборочные и носящие очень
специфический характер. Кстати сказать, попытки использовать в такой ситуации
лингвистические данные и непременно согласовать их со смежными,
в частности с археологическими, привели некоторых исследователей к
тому, что на протяжении нескольких лет они высказывали прямо
противоположные гипотезы 22.
Несколько слов о топонимике и ее роли в этногенетических
исследованиях. Топонимика представляет собой, несомненно, мощное средство
обнаружения древних этнических пластов на той или иной территории.
Так, например, распространение балтийской топонимики в Верхнем По-
днппровье 23 — факт чрезвычайной важности для этнической истории сла-
147

вян и балтов и выяснения их взаимоотношений. Примеры таких фактов
можно было бы привести во множестве. Но недостаток топонимических
материалов состоит в том, что они в подавляющем большинстве случаев
не могут быть датированы. Правда, иногда при тщательном анализе
названий можно уловить в них какие-то формы словоизменений,
приуроченные в истории языка к определенному периоду24. Но такая
возможность скорее исключение, чем правило. В целом же после установления
с помощью топонимических данных фактов присутствия тех или иных
народов на исследуемой территории для определения времени их
пребывания на ней все равно нужно прибегать к фактическому материалу
смежных дисциплин.
Подытоживая сказанное, можно утверждать, что значение языка как
этнического определителя в современную эпоху еще не дает нам права
рассматривать именно лингвистические данные в качестве основной базы
для этногенетических построений. Такое преувеличенное использование
одного вида исторических источников в ущерб другим вопреки мнению
некоторых языковедов может привести не к объективизации этнического
исследования, а к его односторонности и потере информации вместо
строгой и полной оценки этнического процесса. Но и противоположная
тенденция была бы неправильна: в ряде случаев лингвистический материал
дает решающее доказательство происхождения народов на определенной
территории.
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ И ЭТНОГЕНЕЗ
Значение этнографических данных для характеристики этнического лица
любого народа очевидно. В некоторых случаях особенности культуры и
быта не меньше выражают этническую специфику, чем язык. Поэтому
этнографические материалы и их тщательный анализ играют огромную
роль в любой серьезной этногенетической работе. Это определяется
целым рядом обстоятельств.
Важнейшее из них — дробность этнографической характеристики и
возможность неограниченно ее увеличить, когда речь идет о современном
населении. В этом отношении этнографические материалы не уступают
лингвистическим данным о современных языках, дающим представление
о языке во всем многообразии его диалектов. Эта полнота позволяет
картографировать этнографические материалы, проследить границы каждого
культурного явления и т. д. Второе обстоятельство — стойкость и
относительная неизменность многих обычаев, сохранившихся почти до
современности, но уходящих корнями в седую древность25. Третье — состоит
в том, что по уровню своего общественного и культурного развития
многие народы находятся или находились до самого последнего времени на
ступенях первобытнообщинного строя, тогда как другие, например
народы Советского Союза, участвуют в строительстве социализма. Таким
образом, перед глазами современного этнографа не со страниц древних
рукописей и не восстановленная по фрагментарным данным языка, а
зримо, воочию проходит почти вся панорама этнического развития,
проделанного человеком на протяжении всей своей истории.
Но, с другой стороны, применение этнографических данных в
этногенетических целях невозможно без многих оговорок. Основная проблема,
которая встает в этой связи,— соотношение стадиального и
исторического, что требует для своего решения часто большого количества данных
в каждом отдельном случае. Именно педооценка трудностей этой
проблемы приводила многих, например американских, исследователей к уста-
148

новлению генетических связей между этническими группами на
основании сходства и в их общественном строе26. Здесь явления, имеющие
стадиальный характер, без достаточных фактических оснований
рассматриваются как показатель генетического родства.
Проблема соотношения стадиального и исторического нашла свое
решение в гипотезе хозяйственно-культурных типов и историко-этнографи-
ческих областей, разработанной в советской этнографии27. Она
свидетельствует, кстати сказать, о том, что явления, носящие стадиальный
характер, не ограничиваются только общественным строем, но занимают
большое место и в материальной культуре, особенности которой отражают
уровень и формы хозяйства. На этом основании и выделяются
хозяйственно-культурные типы, сходство культуры в пределах которых отражает
не общность происхождения, а одинаковый уровень общественного
развития и одинаковые формы приспособления к среде. Специфические
черты, определяющие принадлежность народа к тому или иному
хозяйственно-культурному типу, естественно, мало что дают для выяснения его
происхождения. К тому же конкретное выделение элементов
хозяйственно-культурного типа и историко-этнографической общности в
большинстве случаев чрезвычайно затруднительно, так как классификация хозяй
ственно-культурных типов в пределах всего земного шара пока разрабо
тана лишь в общих чертах 28. В целом мы имеем достаточно подробное
этнографическое районирование лишь для отдельных областей земного
шара, что пока заметным образом ограничивает возможности
использования этнографического материала в качестве исторического источника.
Однако эти временные трудности, зависящие от состояния
изученности предмета, по самому своему характеру преходящи. Гораздо более
существенны трудности, проистекающие из характера самой этнографии
как науки. Многое из того, что является чрезвычайно важным в истори-
ко-этнографическом отношении, безвозвратно ушло из быта, не
охваченное своевременно этнографическим исследованием. В тех случаях, когда
для получения информации об этих ушедших явлениях можно
прибегнуть к сочинениям, написанным несколько веков назад, и к историческим
документам, чаще всего оказывается, что содержащаяся в них
информация выборочна и неполна. Сравнительно-историческое сопоставлене
данных, относящихся к разным народам, может дать блестящие
результаты в реконструкции основных этапов развития хозяйства и
общественного строя народа, но не всегда достаточно для восстановления
конкретных деталей его этнической истории и его происхождения. Таким
образом, сама «современность» этнографии как науки ограничивает ее
возможности в сфере этногенетического исследования.
На основании всего сказанного можно заключить, что этнография в
отношении ее применения в этногенетическом исследовании находится
в несколько лучшем положении, чем история и лингвистика.
Сравнительно-историческое сопоставление в области этнографии дает в ряде случаев
более твердую основу для реконструкции древних форм культуры и быта.
чем в области языкознания для восстановления древних форм языка.
Хронологический диапазон ее шире, чем исторических источников. Но и
она не может заглянуть в далекое прошлое отдельного народа,
приоткрыть завесу над истоками этногенетического процесса без большого
числа гипотез и дополнительных допущений. Последние частично не
могут быть обоснованы с достаточной обстоятельностью в силу состояния
самой этнографической науки, а частично требуют и всегда будут
требовать привлечения смежных дисциплин.
149

РОЛЬ АРХЕОЛОГИИ
В ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
Возможности археологического исследования в этом направлении
практически безграничны, так как история человечества началась с
изготовления орудий труда, а древнейшие образцы их дошли, как известно,
до настоящего времени и подвергнуты обстоятельному изучению. Таким
образом, в материалах археологии как раз и представлены те
древнейшие эпохи истории человечества, в которые с трудом проникают
этнография и языкознание. Одно это обстоятельство само по себе
обусловливает их непреходящую этногенетическую ценность.
Полнота находящихся в распоряжении исследователей
археологических данных и возможность их использования в этногенетических целях
зависят, помимо количества раскопанных памятников, от широты их
хронологического диапазона. Чем больший хронологический отрезок
охватывает наличный материал, тем проще уловить преемственность между
отдельными этапами, тем легче, следовательно, ставить и разрешать
вопросы о местном или пришлом происхождении отдельных комплексов и
их относительной хронологии. Разумеется, и широкий территориальный
охват повышает достоверность и плодотворность сопоставлений. Кроме
того, он дает возможность картографировать отдельные типологические
особенности инвентаря и осуществить переход от типологического
изучения данных комплексов к анализу их распространения в пространстве 29.
В общем все эти задачи легко решаются, когда накоплен достаточный
материал. В тех же областях, где его еще мало, такое состояние
представляет собой временное явление и при надобности может быть легко
преодолено при определенной затрате времени, сил и т. д. Иными
словами, неполнота фактических данных в любой области археологии —
временный этап, не зависящий от ее характера.
Гораздо более бесперспективна выборочность археологических данныхг
проистекающая из специфики раскапываемых памятников. В результате
трагической гибели Помпеи и Геркуланума, консервирующего действия
пепла и лавы, донесшего до нас в целости древние постройки, одежду,
утварь, даже пищу — одним словом, всю полноту материальной
культуры населения древнего города, в распоряжение археологов поступил
уникальный материал. Обычно древние поселения прекращают свое
существование внезапно вследствие завоевания врагом и разграбления, а чаще
всего пожара. Ясно, что при этом большинство жилых и хозяйственных
построек вместе с содержащимися в них предметами быта гибнет, а то,
что остается, представляет собой случайную выборку. В том же случае,,
если поселение функционирует достаточно долго, последующие поколения
уничтожают следы жизни предыдущих, что также не способствует
сохранению археологического инвентаря более древних эпох. Правда,
иногда и раскопки многослойных поселений дают прекрасные результаты.
Стоит вспомнить интересную попытку определения этнической
принадлежности древнего населения Москвы на основании анализа
археологического материала, полученного при раскопках Кремля30. Но в целом
такие удачи немногочисленны.
Еще более выборочны археологические материалы, представляющие
собой результат курганных раскопок. Начать с того, что обычай трупо-
сожжения был широко распространен в эпоху железа во многих областях.
Правда, в настоящее время делаются попытки использовать для
археологического анализа и погребения с трупосожжением31, но они пока
150

не выходят за рамки интересных в методическом отношении, но спорных
предположений. Совершенно очевидно, что получающаяся при этом
анализе информация всегда будет очень ограниченной. Далее, погребения
могут быть лишены полностью погребального инвентаря. Пример тому —
могильники такого типа в Туве, которые именно по этой причине долго
не могли быть датированы32. Сам по себе этот факт свидетельствует о
том, что стремление обеспечить покойника в загробной жизни всем
необходимым не являлось всеобщим и иногда заменялось иными
идеологическими представлениями. По инвентарю, который попадал в погребение,
можно, следовательно, судить лишь о некоторых категориях вещей. Это
не значит, что им нельзя пользоваться в этнографических целях.
Многочисленные и успешные попытки установления связи различных групп
курганных могильников с летописными восточнославянскими племенами,
начатые А. А. Спицыным33 и продолженные советскими археологами,
опровергают любой нигилизм по отношению к курганным древностям.
В конце концов многие громадные разделы археологии построены на
изучении курганных памятников. Но данные, на которых основаны эти
исследования, остаются неполными.
Другой важный факт — неразработанность критериев для выделения
этнических общностей на археологическом материале 3\ Обычно
единственным критерием использования какой-либо типологической
особенности археологического инвентаря в качестве этнического определителя
является ее закономерное географическое распределение. Но это
обстоятельство при всей своей важности не является решающим. Ведь
хозяйственно-культурные типы, как мы знаем по этнографическому материалу,
также характеризуются закономерным географическим распределением,
но они не совпадают с этническими общностями. Так и на
археологическом материале: прежде чем класть какой-то признак в основу
генетической классификации, следует доказать саму возможность выделения
этнических единиц с помощью этого признака, что делается не всегда.
В целом проблема далека от своего окончательного решения.
Не спасает положения, хотя во многих случаях и исправляет его,
широкое сопоставление археологических и этнографических данных, которое
сейчас прочно вошло в практику советских археологических
исследований. Происходило это потому, что значение тех или иных особенностей
в культуре в качестве этнических определителей меняется от эпохи к
эпохе и в разных конкретно-исторических условиях. Поэтому результаты
этнографических штудий, если даже они были бы более
обнадеживающими, нельзя безоговорочно распространять на археологические
материалы.
Не приходится сомневаться в тесной связи археологии и этнографии.
Определенно можно сказать, что археология — это этнография,
опрокинутая в прошлое. Но она напоминает этнографию, из которой полностью
исключены любые представления о народе, этнографию, в которой нет
людей, а остались только предметы быта, хозяйственные орудия,
постройки — одним словом, материальная культура в широком смысле
слова. Сила археологии в том, что она одна из всех перечисленных
дисциплин непосредственно проникает в прошлое, слабость — в том, что
она находит там лишь искаженные и неполные отражения этнических
процессов древности. Про археологический материал вряд ли можно
сказать, что он «нем», как это делает Ф. П. Филин. Однако несомненно,
что этот материал говорит «полушепотом».
151

АНТР0П0Л0ГР1ЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Так как эта проблема обстоятельно рассмотрена в целом ряде работ,
ограничусь отдельными моментами, важными для нашей темы.
Антропологический материал при своем комплексном использовании, т. е. при
наличии палеоантропологических, краниологических и соматологических
данных, охватывает практически всю историю человечества и с этой точки
зрения выгодно отличается от тех видов исторических источников,
которые мы уже рассмотрели. Правда, чем древнее эпоха, тем количество
материалов меньше, а сохранность их хуже, но в конечном итоге
имеющиеся лакуны, как и в области археологии, носят временный характер
и будут непременно заполнены в ходе дальнейшей работы. Разумеется,
значение антропологических данных для разных эпох неодинаково, и,
например, нет надобности прибегать к их помощи в тех случаях, когда
тот или иной исторический процесс прекрасно документируется
другими видами исторических источников. Красноречивый пример привел
Г. Ф. Дебец, справедливо указав, что смешно прибегать к помощи
антропологии для доказательства заселения Сибири русскими в XVII в.35
Поэтому антропологические исследования простираются обычно на
глубокую древность, вскрывая такие связи и общности, следы которых уже
утеряны историей, этнографией и лингвистикой. Но в целом все же
антропологический материал лучше, чем любой другой, помогает в
установлении преемственности современного и древнего населения.
Казалось бы, высокая представительность антропологических данных
и возможность охарактеризовать с их помощью население древнейших
эпох истории человечества бесполезны, если принять широко
распространенный и правильный тезис об отсутствии причинной связи между
физическими особенностями народа, с одной стороны, и его языком и
культурой — с другой, т. е. между расой и нацией. Но отсутствие причинной
связи не приводит непременно к отсутствию географических совпадений,
возникших в ходе истории. Возможность широкого использования
антропологических материалов в качестве исторического источника
обусловливается тем обстоятельством, что мозаика антропологических типов
складывается в специфические комплексы у каждого народа, что она
определяется конкретно-историческими условиями и отражает происхождение
и этническую историю народа. Разумеется, в ней находят отражение
лишь те исторические процессы, которые связаны со смешением
представителей различающихся между собой физических комплексов. Но то
же самое можно сказать и об элементах языка и культуры: при
отсутствии различий между ними этногенетическое исследование невозможно.
Помимо проникновения в глубокую древность, антропологическое
исследование имеет то преимущество перед историческим, этнографическим
и лингвистическим, что четко фиксирует примесь инородных этнических
элементов. Уже было отмечено, что появление новых элементов в языке
и культуре совсем не обязательно свидетельствует о притоке нового
населения: они могли возникнуть и вследствие культурного взаимодействия.
Но появление нового антропологического комплекса, за немногими
исключениями, непременно говорит о примеси нового населения, так как
комплекс этот распространяется при переселении людей либо в результате
брачных контактов. В этом заключается громадное значение
антропологического материала как тонкого индикатора миграций, особенно в
древние эпохи, что невозможно выяснить с помощью данных других наук.
152

Ети/шелетие н. j.
Злиха же/тем
Jrwx а ffpwj&r
ffeiimim
Налеилит
Истирил /luffzffuc- Зтшра- Ярхеаля- Яг/трпла-
гпика /рцл гия лагил
V/
—u-w
Pi
Я
V/
у/.
V//A
V//
'/А
__i
Рис. 10. Разрешающая способность разных видов исторических
источников
Велико оно и для восстановления демографической структуры популяций
и вообще для решения проблем палеодемографии. Правда, для последних
двух тысячелетий с небольшим немалую роль играет та палеодемогра-
фическая информация, которую можно извлечь из анализа письменных
источников, но для более древних периодов палеоантропологический
материал является единственной надежной базой палеодемографических
реконструкций.
С другой стороны, нельзя не отметить, что иногда антропология дает
основания предполагать неизменность и преемственность населения,
стабильность исторического развития, тогда как на самом деле произошла
смена языка и культуры. Это происходит либо в тех случаях, когда
смешивающиеся народы, как уже указывалось, принадлежат к одному и
тому же антропологическому типу, либо при переходе на другой язык
и восприятии новых культурных навыков под влиянием контактов с
более высокоразвитым населением, но без брачных связей с ним. Контроль
со стороны смежных данных совершенно необходим и над
антропологическим материалом, несмотря на его широкий хронологический диапазон
и непосредственную связь и неразрывность определенных комбинаций
антропологических типов с определенными этническими общностями.
КОМПЛЕКСНОСТЬ ДАННЫХ И ИХ СОПОДЧИНЕНИЕ
Необходимость комплексного подхода к проблемам этногенеза в свете
сказанного настолько очевидна, что соблюдение этого требования можно
объявить первым условием успеха в их решении. Второе условие —
трезвый учет того, что реально можно ожидать от каждого вида
исторических источников. На прилагаемой схеме показано их наиболее
разумное, с точки зрения автора, соподчинение (рис. 10).
1 Толстое С. П. Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных
современной исторической этнографии//Вопр. истории. 1961. № И.
2 Токарев С. А. К постановке проблем этногенеза//Сов. этнография. 1949. № 3;
Левин М. Г. Этнографические и антропологические материалы как исторический
153

источник (К методологии изучения истории бесписьменных народов) //Там же.
1961. № 1.
3 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Там же. 1952. № 1.
4 Третьяков 77. 77. Этногенетический процесс и археология//Сов. археология. 1962.
№ 4. См. также: Ethnoarchaeology. N. Y., 1979.
5 Кнабе Г. С. Словарные заимствования и этногенез // Вопр. языкознания. 1962.
№ 1.
6 Филин Ф. 77. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962.
7 Брюсов А. Я. К вопросу об индоевропейской проблеме//Сов. археология. 1958.
№ 3; Он же. Об экспансии «культур с боевыми топорами» в конце III
тысячелетия до н. э. //Там же. 1961. № 3.
8 См. из новейшей литературы: Нерознак В. П. Индоевропейские
языки//Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. М., 1981.
9 Обзор и критику см.: Сафронов В. А. Проблема индоевропейской прародины.
Орджоникидзе, 1983.
10 См., напр.: Черепнин Л. В. Исторические условия формирования русской
народности до конца XV в. // Вопросы формирования русской народности и нации.
М.; Л., 1958.
11 Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история Карачаево-Черкессии:
(Вопросы этнического и социально-экономического развития). М., 1971.
12 Многочисленные примеры см.: Лихачев Д. С. Текстология. На материале
русской литературы X—XVII веков. Л., 1983.
13 Горюнова Е. 77. К вопросу о племенной принадлежности летописной мери // Крат,
сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1953. Вып. 17.
14 Голъмстен В. В. Буртасы // Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры»
1946. Вып. 13; Алихова А. И. К вопросу о буртасах//Сов. этнография. 1949. № 1.
1Ь Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962; Он же. Открытие Хазарии: (Истори-
ко-географический этюд). М., 1966.
16 Алексеев В. П., Бромлей Ю. В. К изучению роли переселений народов в
формировании новых этнических общностей//Сов. этнография. 1968. № 2.
1: Обзор см.: Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.
18 Сводки данных и библиографию см.: Гиндин Л. А. Язык древнейшего
населения юга Балканского полуострова. Фрагмент индоевропейской ономастики. М.,
1967; Он же. Древнейшая ономастика Восточных Балкан: (Фрако-хетто-лувий-
ские и фрако-малоазийские изоглоссы). София, 1981.
19 Джаукян Г. Б. Армянский и древние индоевропейские языки. Ереван, 1970. На
арм. яз.
2* Капанцян Г. А. Историко-лингвистические работы. Ереван, 1956.
21 Серебренников Б. А. Волго-Окская топонимика на территории европейской
части СССР // Вопр. языкознания. 1955. № 6.
22 См., напр.: Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М.; Л., 1948; 2-е изд.
М., 1953; Он же. Итоги археологического изучения восточнославянских племен//
Докл. IV Междунар. съезда славистов. М., 1958; Он же. По следам древних
славянских племен. Л., 1982.
23 Топоров В. Н.у Трубаче в О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего
Поднепровья. М., 1962.
24 Подбор фактов см.: Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965.
2А См., напр.: Златковская Т. Д. О происхождении некоторых элементов кукерского
обряда у болгар: (К вопросу о фракийских традициях у народов Юго-Восточной
Европы) // Сов. этнография. 1967. № 3.
23 См., напр.: Kroeber A. Cultural and natural areas of Northern North America.
Berkeley. 1939.
27 Обзор проблемы см.: Алексеев В. 77. Становление человечества. М., 1984.
28 Последний вариант классификации см.: Андрианов Б. В., Чебоксаров Н. Н.
Хозяйственно-культурные типы и проблемы их картографирования//Сов.
этнография. 1972. № 2.
" См., напр.: Монгайт А. Л. Задачи и возможности археологической картографии//
Сов. археология. 1962. № 1.
30 Рабинович М. Г. Об этническом составе первоначального населения Москвы//
Сов. этнография. 1962. № 2.
31 Chochol J. Anthropologicky rozbor ludskych zarovych pozustatku z luzickych pohfe-
bist v Usti nad Labem — Stfekove II a v Zirovicich, okr. Cheb.//Plesl E. Luzicka
kultura v severozapadnich Cechah. Pr., 1961; Алексеева Т. И. Антропологический
анализ костных остатков из могильников с трупосожжепиями Черняховской
культуры//Сов. археология. 1975. № 1.
154

ъг Грач Л. Д., Нечаева Л. Г. Краткие итоги исследований археологического отряда
ТКЭИЭ//Учен. зап. Тувин. науч.-исслед. ин-та языка, лит. и истории. Кызыл,
1960. Вып. 8.
8? Спицын А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным//
Журн. М-ва нар. просвещения. 1899. № 8.
*4 Каменецкий И. С. Археологическая культура — ее определение и
интерпретация//Сов. археология. 1970. № 2; Клейн Л. С. Проблема определения
археологической культуры//Там же.
:45 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М., 1951. Т. 17.
О РАЗЛИЧИИ
СИНХРОННОГО И ДИАХРОННОГО СРАВНЕНИЯ
ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ
ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
Применение метода дифференцированного синхронного и диахронного
подхода к материалам фольклористики вследствие своеобразия этой
отрасли исторической науки встречает ряд не преодоленных еще трудностей.
Для изучения фольклора как историко-этнографического явления
необходимы предварительная разработка и уточнение этого метода в
общеэтнографическом аспекте, чему и посвящен в основном этот раздел.
Синхронное сравнение опирается на хронологически одновременные
ряды фактов или такие, которые условно предполагаются
хронологически одновременными. При диахронном подходе сравниваются те же ряды
однородных фактов, но относящиеся к разным хронологическим срезам.
В первом случае перед исследователем стоит задача выяснения взаимной
связи исследуемых явлений, их системности, т. е. принадлежности к
однородным или разнородным категориям более высокого порядка, во
втором — их динамики во времени. В первом случае целью исследования
является типологическое построение, во втором — историческое.
Соответственно этому в философской литературе часто пишут о типологическом
и историческом методах, до какой-то степени их противопоставляя, или
в более широком смысле — о диалектическом единстве логического и
исторического \
Интуитивно осознанное еще в античной философии различие между
синхронией и диахронией было отчетливо сформулировано применительно
к задачам отдельной науки замечательным швейцарским лингвистом
Ф. де Соссюром, приложившим его к исследованию языковых явлений 2.
В сбщей лингвистике это различие привилось и оказалось чрезвычайно
плодотворным, так как оно впервые позволило не только четко осознать,
но и исследовать системность речи, выявить входящие в ее состав
грамматические структуры, получить картину иерархического соподчинения
высказываний и т. д. Сейчас в лингвистическом исследовании различие
синхронного и диахронного сопоставления является фундаментальным
методическим требованием, соблюдение которого дает возможность
использования ряда общих принципов перехода от истории языка к его
современному состоянию и наоборот3.
Плодотворность такого различения на материале языка совершенно
естественно приводит к вопросу, в какой мере оно применимо к
явлениям культуры, и в первую очередь к тем, которые исследуются этно-
155

графией. Очевидно, самым существенным критерием возможности
дифференциации синхронного и диахронного срезов является системность
тех явлений, которые подвергаются рассмотрению. В самом деле,
представим себе, что исследуемые факты любого порядка не только в нашем
сознании, но и в действительности не складываются в систему, т. е. по
сути своей не образуют закономерного единства. В этом случае их
синхронное рассмотрение не выявит никаких ощутимых связей между ними,
а значит, и каждый факт в своем временном становлении должен
рассматриваться отдельно, вне связи с другими. Напротив, при
рассмотрении любой системы в каждый момент времени мы выделяем ее
функциональное место в более общей системной категории и прослеживаем ее
изменения во времени \
Вопрос о системности человеческой культуры возник вместе с
развитием в науке системного мышления и осознанием чрезвычайно широких
сфер его применения. Не имея возможности, да и необходимости
останавливаться на этапах разработки соответствующих идей, укажу из
последних работ на исследования Э. С. Маркаряна 5, в которых сделана
попытка проанализировать относящиеся к этой проблеме факты, рассмотреть
саму проблему теоретически и дать положительное ее решение, т. е.
показать системный характер результатов человеческой деятельности и в
целом системность категории культуры. В русле такого решения лежит
идея системности этноса, разрабатываемая такими различными по своим
взглядам исследователями, как Л. Н. Гумилевв и Ю. В. Бромлей \
аргументация представления об этносе и всех интегрируемых им
явлениях как о сгустке информации, осуществленная С. А. Арутюновым и
Н. Н. Чебоксаровым8, и т. д. Содержание этих работ дает основание
предполагать, что не только человеческая культура вообще, но и какие-то
входящие в ее состав компоненты, например сумма явлений,
охватываемых понятием народной культуры (подразумевается в данном случае не
идея народности как обращение к питательной народной почве в истории
многих высокоразвитых культур, особенно полно * разработанная на
материале русской литературы9, а народная культура как явление
этнического плана), представляют собой системы разного иерархического
уровня, отличающиеся каждая своей особой структурой.
В рамках такой констатации системности человеческой культуры,
а также системности этноса понятия синхронного и диахронного
сравнения приобретают особый нетривиальный смысл применительно к
анализу этнографических явлений, а их рассмотрение становится насущной
задачей в изучении более общей проблемы генезиса многих особенностей
народной культуры и древности их исторической реконструкции. Если
культура и этнос системны, то, весьма вероя!но, могут быть системны
и другие входящие в культуру компоненты, например народное искусство
и порождающие его психологические и этнические представления,
совокупность положительных знаний, образующих информационное поле той
или иной этнической или культурной общности, и т. д. Каковы эти
системы и какова степень их соподчинения, сколь резко выражены их границы
и что происходит в пограничных областях между ними, как высок
уровень их интеграции и какова их структура, наконец, есть ли в
человеческой культуре бесструктурные области? Все это вопросы, на которые в
существующей культуроведческой и этнографической теоретической
литературе пока нет ответа.
А между тем совершенно очевидно, что при системном подходе
синхронное сравнение имеет смысл только в пределах ряда фактов, относя-
156

щихся к одной системной категории (отрицая системный подход, мы
практически лишаемся теоретической возможности объяснить
эмпирически бесспорную бесплодность сравнительного метода при применении к
разнородным фактам). Диахронное сравнение также в первую очередь
эффективно в рамках длительности существования той или иной
системы. Но не дает ли оно каких-либо познавательных перспектив при
выходе за эти рамки, скажем, при сравнении разнородных явлений,
относящихся к одной и той же сфере культуры? Например, археологически
документированного свайного жилища неолитического времени и
традиционных европейских типов жилища10. Или идеологических представлений
неолитических охотников и рыболовов Прибайкалья, как они
зафиксированы в искусстве, и мира идей тунгусо-маньчжурских народов Сибири,
вскрытых этнографическими наблюдениями в XIX — начале XX в.11
В практических исследованиях такие сравнения фигурируют очень часто.
Но основной вопрос все же остается при этом без ответа: какой
хронологический разрыв максимально допустим между сопоставляемыми
явлениями при таком сравнении и в чем лежат критерии возможности или
невозможности самого сравнения, иными словами, каковы
хронологические рамки продуктивного использования сравнительно-исторического
метода?12 g
СИНХРОННОЕ СРАВНЕНИЕ
Синхронное сравнение предполагает одновременность сравниваемых
явлений. Однако практически полная одновременность сравниваемых
явлений в этнографии недостижима, что связано с действием двух
объективных факторов. Первый из них состоит в длительности бытования
многих элементов культуры. Какие-то традиции застройки, например,
сохраняются без изменений минимум на протяжении десятилетий, что
демонстрируется данными по восточнославянскому жилищу и жилищу других
народов Европы 13, тот или иной покрой одежды, особенно если он возник
в результате приспособления к суровым условиям среды, как это имело
место у народов Сибири и Арктического побережья Америки, очевидно,
сохранял свои полезные особенности без серьезных изменений
столетиями 14.
Второй объективный фактор, вследствие которого невозможно
достижение полной синхронности, заключается в способе фиксации
этнографических фактов. Как бы ни был объективен исследователь в полевой
работе, к какой бы полноте сбора информации он ни стремился, все равно
он фиксирует ту или иную культурную особенность в определенный
период времени, конкретно говоря, в год своей экспедиции. По отношению
к постройкам может быть фиксирован год создания, но и то с
ограничениями и чаще всего только в том случае, когда постройка возведена на
протяжении жизни одного, много — двух поколений перед годом
наблюдения. По отношению к предметам одежды такая фиксация уже
невозможна или возможна лишь в редких случаях и совсем невозможна, когда
дело касается явлений духовной культуры. Точности датировки не
помогает и типологизация конкретных наблюдений, и выделение структурных
категорий культурных явлений: экстраполяция неизбежно связана с
нарушением синхронии в отдельных случаях, время возникновения
выделенных структурных категорий остается неопределенным, а сами
категории представляют собой реально существующие, но не воплощенные
в реальных единичных объектах теоретические конструкции,
произвольно размещаемые нашим сознанием в синхронной плоскости. Отмеченные
157

трудности остаются в силе и при пользовании старой этнографической
литературой, так как многие из сообщаемых ею сведений вообще трудно
датировать. Поэтому, говоря о синхронном сравнении, нужно не
упускать из виду, что синхронность эта относительная и охватывает обычно
самое малое несколько десятков лет.
Такой временной интервал и принят во многих исследованиях,
посвященных конкретному сравнению тех или иных особенностей культуры
и быта в эпоху, близкую к современности. Примером тому являются ис-
торико-этнографические атласы, издаваемые во многих странах. В двух
изданных томах историко-этнографического атласа «Русские»,
посвященных жилищу, костюму и частично орнаменту на костюме,
синхронизируются наблюдения, относящиеся к последней четверти XIX —
дореволюционным годам XX в., т. е. охватывающие период примерно в
полстолетия 15. Приблизительно тот же диапазон времени изучаемых и
картографируемых явлений (речь идет, разумеется, о времени их
фиксации, а не бытования, которое могло быть значительно больше)
характерен большей частью и для атласов европейских стран 16. Сложнее
обстоит дело с материалами историко-этнографического атласа Сибири,
созданного на основе изучения коллекций, которые были собраны
преимущественно во второй половине XIX — первых десятилетиях XX в.,
но результаты исследования которых экстраполированы на этническую
ситуацию, сложившуюся в Сибири к приходу русских, и
картографированы в соответствии с этой ситуацией17. Аналогичный путь,
неизбежный .из-за необходимости снять позднее влияние европейского расселения,
был избран и при попытках картографировать панойкуменное
распространение тех или иных элементов культуры традиционных обществ,
предпринятых в старых немецких компендиумах,4 созданных
представителями культурно-исторической школы18, а также в большом сводном
обзоре под редакцией Р. Биасутти, выдержавшем в Италии три издания 19.
Там также наблюдения этнографов, сделанные во второй половине, даже
чаще в последней четверти прошлого — начале нашего столетия,
перенесены на этническую карту периода до начала широкой европейской
экспансии. Нечего и говорить, что подобная экстраполяция вводит
дополнительный момент неопределенности в синхронное сравнение, и
совершенно очевидно, что момент этот лишь частично преодолевается за
счет длительности относительно стабильного существования многих
элементов культуры.
Что же выявляет синхронное сравнение даже при всех отмеченных
выше ограничениях? Прежде всего оно выявляет многообразие локальных
вариантов любого явления культуры, скажем, форм орудий труда,
вариантов социальной организации или основных особенностей тех или
других надстроечных явлений. Только панойкуменный охват локальных
типов культурной особенности дает возможность представить на заданном
отрезке времени (чаще всего близком к современности) все многообразие
определенной культурной особенности в разных локальных культурах,
различных этнических общностях и т. д.
Этот результат был осознан еще на заре научного периода в
истории этнографии. Целью исследования считалось как можно более полное
описание материальной и духовной культуры первобытных народов
с перенесением, когда это было возможно, итогов такого описания на
географическую карту. Это было характерно и для эволюционной школы 20,
и для антропогеографического направления 21, и для школы культурных
кругов22. Последней мы обязаны особенно широким использованием
158

карты и синхронного картографирования23. Метод картографирования
был перенесен и в археологию, где он использовался для демонстрации
географического распространения отдельных культурных элементов
(преимущественно типов керамики и отдельных деталей погребального
комплекса) в синхронных памятниках 24. Задача сознательного и
последовательного сравнения карт, относящхся к археологическим материалам
разного времени, при этом, как правило, не ставилась.
Значительным шагом вперед было соотнесение результатов
картографирования культурных элементов с этнической картой. По сути дела,
именно такое соотнесение послужило толчком к оформлению
этногеографии, которая целиком является творческим достижением русской и
советской науки. Как это часто бывает на первых порах, новое направление
исследований выглядело достаточно аморфным, так как не были осознаны
его действительные границы, предмет исследования25.
Дальнейшая его разработка шла как по линии вычленения четких
контуров соответствующей проблематики, так и по пути обогащения
этногеографии методами, разработанными в смежных науках,—
картографическим, демографическим и т. д.26 Опубликованная в 70-х годах
обширная сводная работа по этногеографии, содержащая обстоятельное
изложение теоретических вопросов этой научной дисциплины и ее
методологии, иллюстрированная большим числом различных по оформлению
карт, дает довольно полное представление о современном состоянии
знаний в этой области 27.
Синхронное сравнение, если оно осуществляется на основе массовых
данных и проектируется на карту, восстанавливает ареалы отдельных
вариантов культурных особенностей, помогает понять, распространены ли
эти варианты на широких площадях или чересполосно, а также
определить характер границ между ареалами, характер перехода от одного типа
к другому — плавный и постепенный или резкий и прерывистый. Старая
монография П. И. Кушнера дает до сих пор не превзойденный по
полноте данных разбор характера границ между ареалами различных типов
явлений материальной культуры в этнически смешанной зоне28. При
сопоставлении с этническими границами видно, совпадает ли
распространение любой культурной черты с ареалом одного народа или охватывает
несколько народов, является ли, следовательно, данная культурная
черта этнически специфичной или нейтральной.
Наконец, произведя синхронное сравнение разных культурных
особенностей и сопоставляя результаты, картографически соотнося границы
распространения каждого варианта данной культурной черты с ареалами
локальных вариантов других признаков, мы выявляем культурные
комплексы, оцениваем степень их выраженности и опять, но уже на ином
уровне, отвечаем на вопрос об их этнической специфике или
нейтральности. Первым обобщением результатов синхронного сравнения на уровне
комплексов была идея культурных ареалов29, дальнейшее истолкование
эти комплексы получили, когда при сопоставлении с этнической картой
они стали рассматриваться как историко-этнографические области,
отражающие историческую жизнь народов 30.
Есть еще один аспект оценки таких культурных комплексов, который,
по-видимому, открывается синхронным сравнением. Сходные
географические условия (хотя сходство это и не было подвергнуто анализу)
порождают сходный характер хозяйственной деятельности, а на ее основе, как
следствие опосредованного ею приспособления к географической среде,
возникают похожие черты культуры, обозначаемые как хозяйственно-
159

культурные типы31. Автор усматривает зародыш идеи ландшафтно-
географической обусловленности хозяйственно-культурной деятельности
человечесства в старых формулировках В. Г. Богораза-Тона 32 и Л. С.
Берга 33, если их освободить от известной прямолинейности. Сам по себе
хозяйственно-культурный тип не есть элементарное явлений, он
охватывает многие действительно элементарные ячейки — антропогеоценозы,
составляющие структурное единство хозяйственного коллектива и
эксплуатируемой им среды34. Но все же сопоставление результатов
синхронного сравнения этнографических явлений с панойкуменной картой
ландшафтных зон позволяет как будто уловить тенденции культурной
адаптации человечества 35.
Все сказанное свидетельствует с очевидностью, что ни из одной
операции синхронного сравнения не вытекают автоматически диахронные
выводы, т. е. выводы о генезисе, времени формирования и этапах
изменения синхронно рассматриваемых явлений. Может быть, именно поэтому
историки культуры и этнографы и прибегают столь охотно к археологии
при реконструкции древности элементов материальной и духовной
культуры, а также времени формирования социальных институтов 36.
Переход от синхронии к диахронии требует специального анализа, но, перед
тем как рассмотреть его формы, необходимо очертить возможности
и границы диахронного сравнения, к которому мы и переходим.
ДИАХРОННОЕ СРАВНЕНИЕ
В истории этнологической мысли уже была попытка практически
осуществить диахронное сравнение и использовать его результаты для
восстановления генезиса отдельных элементов культуры. Речь идет о
работах Э. Тэйлора и его последователей — представителей основанной им
эволюционной школы37. Сравнение в этих работах производилось на
основе охвата, по возможности, всех вариантов анализируемого элемента
и расположения их от простого к сложному. Усложнение формы и
структуры приравнивалось к временной динамике, и таким образом получался
эволюционный ряд, построение которого опиралось на сопоставление
одновременных данных; фактически имел место переход от синхронии к
диахронии, но с помощью недостаточно пригодных для этого средств.
Поэтому последовательный эволюционный подход в этнографии,
выражавшийся в понимании эволюции лишь как монотонного перехода от
простого к сложному, будучи крупным достижением науки для своего
времени, использовался в дальнейшем с оговорками, и мы должны
подчеркнуть здесь его ограниченность.
Что в действительности необходимо для диахронного подхода, какие
материалы нужны для проведения его в жизнь? Прежде всего
этнографические коллекции и данные наблюдений, относящиеся к разным
периодам, охватывающим большой отрезок времени. Затем полнота
коллекций и наблюдений, либо позволяющих заполнить исследуемый период
непрерывными рядами фактов, либо допускающих в них лишь
небольшие лакуны. Совершенно очевидно, что такая полнота если и достижима,
то по отношению лишь к отдельным небольшим территориям и на
протяжении сравнительно ограниченного хронологического отрезка. Но и в
этом случае получающиеся результаты недостаточно выразительны.
Обратимся в качестве примера к восточнославянскому жилищу,
непосредственная фиксация которого может быть доведена до начала XIX в.,
160

если же говорить о церковных постройках, то до конца XVII в. Мы
говорим в последнем случае об относительно массовом материале,
отдельные каменные храмы более раннего времени, как правило, неповторимо
индивидуальны (возможно, они и вообще были малочисленны), и в
посвященной им огромной литературе нет единого понимания их генезиса
и динамики отраженных в них архитектурных стилей 38. С начала XIX в.
можно проследить какие-то изменения, но время, на' протяжении
которого можно фиксировать эти изменения, исчерпывается 150 годами39.
Археологически известно и хорошо изучено восточнославянское жилище
эпохи средневековья40, но углубление информации до эпохи
средневековья стало возможным только с привлечением археологических
материалов и реконструкций, т. е. с выходом за рамки собственно этнографии.
Исторически засвидетельствованное расселение восточных славян на
территории, ранее занятой финноязычным населением, позволяет объяснить
финские элементы в восточнославянском жилище как наследие дославян-
ского субстрата, но и этот вывод получает права гражданства только при
опоре на общеисторическую информацию. Все сказанное о
восточнославянском жилище можно повторить и об истории костюма
восточнославянских народов 41.
Обращаясь к диахронному сравнению данных об общественном строе,
мы не можем использовать археологические данные, и если мы даже
имеем о нем в редчайших случаях непосредственную информацию, то
она опять-таки является итогом не собственно этнографического, а
тщательного филологического анализа, в первую очередь терминологии
родства. Примером могут служить социальные отношения в китайском
обществе, которые ввиду наличия письменных памятников можно
реконструировать с известными ограничениями на протяжении трех
тысячелетий 42.
Чаще же всего собственно этнографические сведения о динамике
социальных отношений, основанные на непосредственном этнографическом
наблюдении, а не извлеченные из письменных источников и анализа
письменных документов, ограничиваются несколькими десятилетиями.
В качестве примера сошлюсь на попытку реконструкции динамики
общественного строя у эскимосов, базирующейся на сравнительном
сопоставлении и критическом анализе извлеченных из этнографических отчетов
полевых работников сведений о социальных отношениях внутри
отдельных территориальных групп эскимосов 43. В результате был сделан
вывод о господстве у эскимосов в прошлом родового строя и разложении
его в процессе расселения, которое, очевидно, было многоступенчатым и
тяжелым в экстремальных условиях Арктики. Но такой вывод выглядит
полностью неоспоримым, только если безоговорочно принять
эффективность метода пережитков в восстановлении прошлого, т. е. рассматривать
любое архаичное по форме явление только как наследие прошлого и
полностью отказаться от возможности архаичных по форме инноваций44.
Разрешающая сила этого метода на разных этнографических материалах
теоретически недостаточно исследована, но ясно уже, что его
применение нуждается в ограничениях. И действительно, изучение систем
родства азиатских эскимосов с восстановлением полных родословных в
разных территориальных группах показало, что такие системы родства
больше соответствуют не родовому строю как исходной модели, а системе
эндогамных групп45. Последней больше соответствуют и данные о
характере физических различий между отдельными популяциями
эскимосов 46.
$ В. П. Алексеев
161

Как мы видим, возможности диахронного сравнения собственно
этнографических материалов очень ограниченны. Поэтому в попытках
реконструкции этнографических явлений прошлого этнографы-специалисты
прибегают охотно, как уже упоминалось, к данным смежных дисциплин.
Но их привлечение выходит за рамки диахронного сравнения в
этнографии, о котором идет речь.
ВЛИЯНИЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ СРЕДЫ
НА ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ
Выше уже говорилось о концепции, признающей значительное влияние
географических условий, в которых проживает народ, на его хозяйство
и культуру и вылившейся в представление о хозяйственно-культурных
типах и антропогеоценозах. Да и теоретически, даже если отказаться от
положений географического детерминизма, проявлявшихся в разных
формах в науке о культуре на протяжении двух столетий47, трудно
представить себе полную автономность культурного развития от
географической среды не только на ранних, но и на поздних этапах истории
человечества. Конкретные формы такого влияния географической среды на
хозяйство и культуру, естественно, очень многообразны, сложны и не
до конца выявлены до сих пор 48.
Некоторые аспекты этого влияния, однако, очевидны и отмечены в
исследованиях по хозяйственно-культурной типологии. Характер
ландшафта не может не определять направление хозяйства, а
господствующие в пределах обжитой человеческим коллективом элементарной
ландшафтной единицы благоприятные или неблагоприятные для него
условия — интенсивность хозяйственной деятельности. В учении об
агроценозах разработана система энергетической характеристики
интенсивности хозяйственной деятельности49, к сожалению использованная
пока только при анализе высокоразвитого сельского хозяйства. Единое
направление хозяйственной деятельности создает предпосылки для
производства сходного хозяйственного инвентаря. Многие ландшафтные
особенности (климат, наличие строительных материалов) вместе с
характером хозяйства (оседлым, полукочевым, кочевым) определяют в каких-то
пределах конструкцию жилищ и тип одежды.
Связи надстроечных явлений с географической средой и
хозяйственной активностью еще сложнее и разнообразнее, но и в сфере надстройки
можно заметить какие-то отражения географических условий жизни
и направления деятельности людей. Нацеленная на животных магия
охотников и скотоводов, ритуализация земледельческого календаря и
аграрная магия земледельцев являются тому примером. В сфере
искусства, как бы оно ни было стилизовано (а факторы формирования стиля
хотя и остаются недостаточно изученными, но, по-видимому, в свою
очередь, включают какие-то воздействия среды), отражается набор
животных, составляющих предмет разведения или охоты. В земледельческих
обществах изобразительное искусство обычно еще больше стилизовано,
значительное место в нем занимает растительный орнамент.
Многочисленные и убедительные примеры тому, как сходные культурные явления
образуются на основе культурных комплексов разного этнического
происхождения вследствие приспособления к сходным условиям
географической среды, сосредоточены в ранее упомянутых работах,
посвященных хозяйственно-культурной типологии.
Какой вывод, важный для нашей темы, вытекает из всего только что
162

сказанного? Многосторонние связи культуры с географической средой,
не всегда доступные конкретному учету, особенно по отношению к
древним эпохам, вводят во временную динамику этнографических
явлений дополнительный фактор изменений и тем еще больше затрудняют
диахронное сравнение и оценку его результатов: внутренние тенденции
развития этнографических явлений и влияние на них географической
среды, опосредованное направлением хозяйственной деятельности, столь
тесно переплетены, что разграничить их в каждом конкретном случае
практически оказывается невозможным. В самом деле, эти внутренние
тенденции развития могут быть замечены только при сравнении рядов
хронологически разновременных фактов, а при таком диахронном
сравнении непосредственное влияние среды невозможно ни исключить, ни учесть
сколько-нибудь полно.
СКОРОСТЬ ИЗМЕНЕНИЯ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ
В предшествующем изложении мы довольно часто прибегали к понятию
этнографического явления, не давая ему точной дефиниции. Это было
возможно, потому что оно использовалось в контексте, в котором шла
речь о внешних по отношению к этнографическим явлениям процессах,
выражающихся в их хронологической дифференциации и во влиянии на
них географической среды. Теперь, когда мы подошли к проблеме
скорости изменения этнографических явлений, т. е. к одному из аспектов
их внутренней динамики, необходимо дать точное определение этому
понятию.
Вопрос об этнографическом явлении сводится к тому, что в
человеческой культуре можно считать этнографической спецификой. Несмотря
на значительные различия в подходе к предмету и границам этнографии
на протяжении всей ее истории и в разных этнографических школах,
до ясности еще далеко, и споры о предмете этнографии, ее основных
проблемах и пограничных с другими дисциплинами областях ведутся до
сих пор и даже среди представителей одной школы, например советской
этнографической50. Определение этнографии как науки о народной
культуре в разных формулировках, пожалуй, наиболее часто фигурирует
в соответствующей литературе, но и такая трактовка не исчерпывает
существа дела, так как в понятие народной культуры входят многие
явления, например фольклор, изучаемый специальной наукой, тесно
связанной не только с этнографией, но и с лингвистикой, филологией и
литературоведением.
Автору кажется перспективным такой подход к этнической
специфике, при котором мы в первую очередь обращаем внимание на факты
не сходства, а различия между народами. Достаточно тривиальное
утверждение, что этническая специфика выражается в том комплексе
культурных и психологических особенностей, которыми данный народ
отличается от других, есть, на мой взгляд, оправданное теоретически и
удобное практически решение проблемы этнической специфики.
Этнографию мы определяем как науку о культурных и отчасти
психологических различиях между народами. Этим подчеркивается, что этническая
психология наряду с этнографией, этнической антропологией, изучением
народного искусства, образуя переходную сферу от этнографии к
другим наукам, входит в то же время в этнографию хотя бы своей
существенной частью, а именно конкретными результатами
этнопсихологического изучения 51. Этнографическое явление с этой точки зрения есть любая
163
6*

культурная черта, а также любая особенность в сфере коллективной
психики (традиционные психологические стереотипы, этническое
самосознание, совокупность психических пережитков), которые специфичны для
того или иного народа и которых нет в данной форме и в данных
сочетаниях у других народов. Итак, культурное и тесно связанное с ним
психическое своеобразие составляет основу той оценки этнографии и
предмета ее изучения, выражающегося в элементарных этнографических
явлениях и их ассоциациях, которая защищается на этих страницах.
Выявляется это своеобразие, естественно, только через синхронное
сравнение при всех его ограничениях, о которых говорилось выше.
Возвращаясь к проблеме, сформулированной в заглавии этого раздела,
мы как вывод из всего только что сказанного должны принять, что
скорость изменения этнографических явлений — это скорость нарастания
или, наоборот, ослабления своеобразия культуры и психики того или
иного народа по сравнению с какими-то другими, скажем соседними,
народами. Заранее ясно, что в эпоху консолидации скорость нарастания
своеобразия огромна, в эпоху завоеваний, если они сопровождаются
разрушением национальной культуры завоеванных народов, наоборот,
велика скорость ослабления этнической специфики. Между этими двумя
крайними полюсами располагается переход от быстрых до медленных
изменений этнографических явлений. Быстрые изменения обязаны своим
происхождением, очевидно, эпохам национального самоутверждения и
стремительного экономического подъема; устойчивость национального
сознания поддерживается конфликтными отношениями с соседями. Как
видим, факторы, влияющие на скорость изменений, многообразны и с
трудом поддаются учету.
Если конкретно рассматривать проблему скорости изменений, то
придется признать, что в разных областях культуры скорость эта зависит
от разных причин. Хотя это и не было сформулировано в общей форме,
но этнографы эмпирически пришли к возможности классифицировать
области культуры по степени устойчивости, отсюда и их удельный вес
в исследованиях, посвященных реконструкции общности происхождения
и общих этапов этнической истории. Направление хозяйственной
деятельности, например, справедливо считается сильно зависящим от среды
и природных ресурсов; связанные с хозяйством атрибуты материальной
культуры — колесный или гужевой транспорт, формы
сельскохозяйственных орудий, основной тип жилища, материалы, из которых шьется
одежда, и часто даже ее покрой — также представляют собой во многом
непосредственную реакцию на географическую среду, ее долготно-широт-
ные, климатические и ландшафтные характеристики52. Отсюда весьма
вероятная возможность конвергентного возникновения этнографических
явлений, относящихся к этим сферам культуры. В советской
этнографической литературе в противовес тенденции, отчетливо выраженной в
американской этнографии, всегда скептически оценивалась возможность
генетического сближения народов на основании сходного общественного
устройства и похожих социальных институтов, конвергентное
происхождение которых также считалось в высокой степени вероятным 53.
По-видимому, более значимы для генетического анализа функционально
безразличные детали конструкции жилища и покроя одежды, а также
и других явлений материальной культуры, элементы орнамента и
орнаментальные композиции, богатые по набору входящих в них
компонентов, весьма разнообразные женские украшения, образцы народного
искусства, из ритуальной сферы — возможно, например, какие-то детали
164

погребального обряда. Коль скоро в них проявляется в первую очередь
своеобразие культуры народа, мы и должны оценить скорость их
изменений. Психологические особенности, входящие в сферу этнографических
явлений (например, этническое самосознание), фиксируются с трудом в
исторической перспективе, изменения в этническом самосознании далеко
не всегда улавливаются даже с помощью анализа исторических
источников54, поэтому и получить сколько-нибудь объективную информацию о
скорости этих изменений практически невозможно.
Отдельные детали орнамента сохраняются, очевидно, на протяжении
тысячелетий, знаменуя преемственность в развитии культуры,—
красноречивый пример такой преемственности в области восточнославянской
культуры дает нам старое исследование В. А. Городцова о сарматском
происхождении некоторых мотивов русского народного орнаментального
искусства 55. Но речь идет именно о мотивах, в более сложных случаях
сравнения композиций преемственность гораздо менее очевидна, и даже
при сопоставлении хронологически относительно близких рядов явлений,
например средневековых восточнославянских и русских народных
орнаментов, выявляется много различий. Это справедливо и для многих
других явлений народной культуры даже на русском Севере, где они
сохранялись до недавнего времени в мало потревоженном виде56. При
большом числе традиционных элементов в русском народном жилище и
русской народной одежде в целом наблюдаются заметные
хронологические различия даже начиная с XIII—XVI вв.57, не говоря уже о более
ранней эпохе 58. Эти работы содержат богатый запас сведений и об
изменениях в других областях материальной культуры от столетия к
столетию.
Правда, в XIII в. русская культура испытала жесточайшее потрясение
монголо-татарского нашествия и затем монголо-татарского ига; в начале
XVIII в. большую роль сыграли Петровские реформы. Тем не менее все
отмеченные выше изменения имели место в рамках единой культурной
системы и не