Историческая антропология и этногенез. - Алексеев В.П.

Автор: Алексеев В.П.

Теги: антропология история

ISBN: 5-02-009932-5

Год: 1989

Похожие

Историческая антропология и этногенез

Восточные славяне. Антропология и этническая история

Историческая антропология

Социальная и культурная антропология

Текст

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ИСТОРИИ
В. П. Алексеев
ИСТОРИЧЕСКАЯ
АНТРОПОЛОГИЯ
И ЭТНОГЕНЕЗ
МОСКВА «НАУКА» 1989

ББК 28.7
А 47
Рецензенты:
член-корреспондент АН СССР Г. М. БОНГАРД-ЛЕВИН,
доктор исторических наук Г. Л. ХИТЬ
Алексеев В. П.
А 47 Историческая антропология и этногенез.— М.: Наука, 1989—... с.
ISBN-5-02-009932-5
Проникновение в историю опирается не только на прочтение письменных
документов и изучение разнообразных результатов деятельности
человечества. Изменения физического типа самих людей на протяжении разных
исторических эпох служат мощным источником историческое информации,
открывают нам древние контакты между ныне неродственными народами, позволяют
увидеть древние миграции и оценить их масштабы. В книге рассматриваются
проблемы реконструкции этногенетического процесса на основе
антропологических данных.
Для антропологов, этнографов, археологов, историков.
0508000000-320 600_89_п ББК 28<7
042(02)—89
ISBN—5—02—009932—5 © Издательство «Наука», 1989 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
В книге «Человек: эволюция и таксономия» автор собрал и обновил свои
работы, выполненные по единому плану, но публиковавшиеся до этого в
виде отдельных статей в разных изданиях. Проблемы эволюции и
таксономии ископаемых гоминид и рас современного человека были
рассмотрены в ней на основе всей совокупности морфологических, генетических,
палеонтологических и палеоантропологических данных, т. е. всей
накопленной и доступной биологической информации. Поэтому в широком
смысле слова книга «Человек: эволюция и таксономия» входит в рамки
того обширного круга вопросов, которые с недавних пор стали
объединяться под названием биологии человека.
Данная книга, по форме и характеру материала повторяя
предыдущую, посвящена совсем иному кругу проблем. В ней сделана попытка
показать, как результаты антропологических исследований могут быть
применены при реконструкции исторического процесса, каковы в этой
сфере пути и возможности, что эти результаты могут дать
принципиально историческому знанию и какова их роль в восстановлении
конкретных исторических ситуаций. Естественно, итог обработки
антропологических и палеоантропологических материалов под этим углом зрения тем
весомее, чем шире эти материалы охвачены и чем они разнообразнее в
территориальном и хронологическом отношении. Поэтому на страницах
книги обсуждаются этногенетические ситуации в европейской части
СССР, на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, к этому обсуждению
привлечены антропологические наблюдения, относящиеся к длительному
отрезку времени — от эпохи бронзы до современности.
Все сказанное свидетельствует о том, что основная тематика книги
смыкается с исторической проблематикой, почему словосочетание
«историческая антропология» и вынесено в ее заглавие. Но использование
антропологических данных в историческом исследовании невозможно в
полной мере без достаточного понимания теоретических аспектов исто-
рико-антропологической реконструкции. Поэтому самой процедуре этно-
генетического исследования с использованием антропологических и
палеоантропологических данных уделяется много внимания, и ее
рассмотрение образует самостоятельную часть, предшествующую анализу
конкретных этногенезов.
Историческая антропология опирается в своих реконструкциях
практически на все традиционно выделяемые разделы антропологии —
антропогенез, расоведение и морфологию человека, физиологическую
антропологию. Репертуар признаков, вовлекаемых в антропологическое
исследование, увеличивается год от года, с ним вместе расширяются и
границы исторической антропологии, а также усиливаются ее контакты с
другими областями антропологического знания, с генетикой человека
и т. д. Вопросы взаимосвязи и размежевания антропологии и генетики
человека, биологии человека и антропологии, антропологии и экологии
3

человека приобретают все больший теоретический интерес и все большую
практическую значимость. Очерки, анализирующие эти вопросы, также
выделены в специальную часть, которая открывает книгу.
Таким образом, весь нижеследующий текст объединяется вокруг трех
концентров: структуры антропологической науки, ее связей с другими
науками и места внутри ее исторической антропологии; теоретических
проблем изучения этногенетических ситуаций с помощью
антропологических материалов; историко-антропологического исследования
происхождения отдельных народов и групп народов, возможностей сопоставления
результатов такого исследования с лингвистическими и
историко-культурными данными и последующей реконструкции конкретных этногенезов
в целом. /Соответствующие части неравновелики по объему, но они
отражают реальную последовательность перехода от одного структурного
уровня антропологического знания к другому при использовании этого
знания в исторической науке, последовательность перехода от
фундаментальных проблем антропологии к прикладным, на уровне которых она
выступает одной из важных и несущих неповторимую историческую
информацию вспомогательных исторических дисциплин. Автору кажется,
что именно при такой организации изложения наиболее выпукло
очерчиваются сильные стороны антропологического материала как
исторического источника и наиболее ясно видны методологические принципы и
методические приемы его изучения.

Часть первая
АНТРОПОЛОГИЯ:
КОНТУРЫ НАУКИ
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ЭНГЕЛЬСА
И АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Произведения К. Маркса и в особенности Ф. Энгельса, в которых
ставились проблемы антропологии, первобытной археологии, этногенеза,
содержат продуманную концепцию антропогенеза, четкие формулировки о
соотношении биологического и социального в человеческом обществе,
примеры использования антропологических данных в качестве
исторического источника. Поэтому их изучение под углом зрения достижений и
перспектив современной науки остается весьма актуальным и
продолжает обогащать теорию антропологии, помогая найти подход ко многим
ключевым и дискуссионным проблемам сегодняшнего дня.
В одном из разделов первого тома «Немецкой идеологии», который
носит название «Фейербах», рассматривается развитие разных
социальных институтов, вскрываются управляющие ими закономерности.
Анализируя явление во всей его целостности, Маркс и Энгельс начинают с его
истоков — с самого факта выделения людей из животного мира. Они
пишут: «Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно,
существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый
конкретный факт, который подлежит констатированию,— телесная организация
этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной
природе» '.
Мысль эта не случайна. В первом томе «Капитала» К. Маркс
повторил и углубил ее: «Если мы отвлечемся от большего или меньшего
развития общественного производства, то производительность труда
окажется связанной с естественными условиями. Эти последние могут быть
целиком сведены к природе самого человека, к его расе и т. п., и к
окружающей человека природе» 2. Таким образом, и К. Маркс и Ф. Энгельс
придавали важное значение чисто биологическим свойствам
человеческих существ и признавали большую роль этих свойств в их
общественной жизни и истории.
Еще более знаменателен в этой связи отрывок из главы «Фейербах»,
непосредственно следующий за уже цитированной мыслью о телесной
природе человека: «Мы здесь не можем, разумеется, углубляться ни в
изучение физических свойств самих людей, ни в изучение природных
условий — геологических, оро-гидрографических, климатических и иных
отношений, которые они застают. Но эти отношения обусловливают не
только первоначальную, естественно возникшую телесную организацию
людей, в особенности расовые различия между ними, но и все ее
дальнейшее развитие — или отсутствие развития — по сей день. Всякая
историография должна исходить из этих природных основ и тех их
видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в
5

ходе истории» 3. В приведенном отрывке подчеркивается не только
значение биологической природы человека для его истории, но и
исключительная роль географических факторов в широком смысле слова для
исторического развития человечества. Сходная мысль выражена К.
Марксом в пометке на полях к этой главе «Немецкой идеологии»: «Люди
имеют историю потому, что они должны производить свою жизнь, и
притом определенным образом. Это обусловлено их физической организацией,
так же как и их сознанием» 4.
Эти высказывания сохраняют свою силу и актуальность до
настоящего времени, так как они непосредственно затрагивают проблему,
глубоко волнующую на протяжении десятилетий специалистов самых
разнообразных областей знания,— проблему, стоящую, можно сказать,
в центре антропологической науки и сейчас остро дискуссионную.
Частным аспектом этой проблемы является вопрос о значении
естественного отбора в современном человеческом обществе.
В зарубежной науке проблема эта решалась до недавнего времени
более или менее однозначно, а само решение отражало ограниченно
биологический подход к человеческому обществу. Бесспорный вывод о
человеке как животном, как биологическом существе неправомерно
экстраполировался на совокупность человеческих индивидуумов, т. е. на
общество, где уже действовали общественные закономерности. Отсюда
вытекало преувеличение роли отбора, который якобы не подвергался никаким
ограничениям \ Преувеличение роли отбора приводило к возникновению
теории об интенсивной перестройке человеческого вида и об изменении
его природы в ближайшем будущем 6.
Такой на первый взгляд последовательно биологический, а на деле
вульгаризаторский подход к человеческому обществу не мог быть принят
советской наукой и встретил возражения уже на рубеже 20—30-х годов.
В этот период еще только публиковалось и впервые комментировалось
рукописное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса и началась перестройка
теоретических основ советской антропологии в свете материалистической
диалектики. Советские антропологи указали на огромное число чисто
общественных факторов, действующих в человеческом обществе, которые
либо снимают совсем, либо ослабляют действие естественного отбора.
Отбор в человеческих коллективах социально опосредован. Это была
бесспорно прогрессивная тенденция в разработке проблем теоретической
антропологии, опиравшаяся на основные положения теории
диалектического материализма. К конкретному антропологическому материалу в
первую очередь применялись идеи, изложенные в работе Энгельса «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека».
Подавляющее большинство советских специалистов придерживались
до последнего времени взгляда, соответственно которому естественный
отбор в ходе процесса формирования современного человека потерял свою
формообразующую роль. Если он и сохраняется в современном обществе,
то в ослабленном виде. Наиболее веским аргументом в пользу именно
такой точки зрения на роль отбора в современном обществе служит
относительная стабильность вида Homo sapiens при исключительном
прогрессе в технике на огромном отрезке времени от верхнего палеолита до
современности 7. Но наряду с этим прогрессивная тенденция как можно
полнее и глубже выявить общественную природу человека привела
некоторых философов к нигилистическому отрицанию какой-либо роли
отбора у современного человека вообще, к полному отказу от анализа
биологических закономерностей в истории человеческого общества и к
6

замене их общественными8. Как можно убедиться из приведенных
отрывков, такой подход прямо противоречит мыслям Ф. Энгельса и К.
Маркса и не может быть принят как марксистская точка зрения на проблему
соотношения социального и биологического в человеческом обществе.
Этот взгляд полностью противоречит и современному состоянию
накопленных антропологией эмпирических наблюдений. Открыта и
довольно строго доказана связь групп крови системы АВО с наклонностью
к определенным заболеваниям, в частности к инфекционным 9,
подтверждено многими наблюдениями приспособительное значение аномальных
гемоглобинов, и в первую очередь гемоглобина S 10. Много данных и
соображений говорит в пользу того, чтобы рассматривать под углом зрения
действия селекционных причин многообразие по всем системам
сбалансированного полиморфизма, т. е. по физиологическим признакам,
представленным в современном человечестве в определенном соотношении
разных вариантови. Изменения под влиянием отбора по всем этим
признакам идут довольно интенсивно, проявляют себя на протяжении
нескольких поколений, сдвигают характеристики признаков в
популяциях в определенном направлении, и поэтому истолковывать их иначе,
чем свидетельство формообразования, как будто нет ни фактических, ни
логических оснований. Следовательно, естественный отбор как
биологическая закономерность не только сохраняет известное значение в
современном обществе, но и играет в определенных пределах
формообразующую роль.
Однако удельный вес отбора в человеческом обществе по сравнению
с сообществами животных изменяется принципиальным образом за счет
исключительного разнообразия географической и социальной среды
человека. И. И. Шмальгаузен разработал теорию так называемого
стабилизирующего отбора как основной формы, которую отбор принимает в
животном мире 12. Стабилизирующий отбор фиксирует в качестве итога
своего действия комплекс приспособлений к определенной
экологической нише или — при достаточно большом ареале вида — к
определенному диапазону внешних условий. Человечество не занимает определенной
экологической ниши, ему принадлежит вся Земля, разнообразие
географических условий его жизни усложняется еще разнообразием
социальных условий общественной жизни разных человеческих коллективов.
Поэтому в человеческом обществе отбор выступает в рассеивающей форме,
вызывая одновременно изменения в самых разнообразных направлениях.
Оставаясь и у человека формообразующей силой, как и в животном мире,
отбор не ведет, следовательно, к направленному изменению вида в целом.
Микроэволюция, как сейчас принято называть эволюционные
преобразования в пределах вида, не переходит в макроэволюцию, т. е. в
эволюционные изменения надвидового уровня.
Современное состояние проблемы отбора в человеческом обществе
подтверждает прозорливость высказываний К. Маркса и Ф. Энгельса о
соотношении биологического и социального у человека, о роли
биологической организации людей в их истории. Более того, эти высказывания
и сейчас дают возможность занять правильные теоретические позиции в
этом важнейшем вопросе и критически отнестись к тем концепциям,
в которых полностью отрицается роль главнейшей из биологических
закономерностей — отбора в человеческом обществе.
Трудовая теория антропогенеза обстоятельно изложена Ф. Энгельсом
в специальной работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в
человека». Данная работа неоднократно привлекала внимание антропо-
7

логов. Она оказала большое влияние на разработку теоретических
проблем антропологической науки, в первую очередь в области
антропогенеза 13. В этом очерке я остановлюсь лишь на некоторых
принципиальных моментах этой широко известной теории.
Ф. Энгельс наметил определенную последовательность в развитии
органов человеческого тела, игравших наибольшую роль в выделении
человека из животного мира и в его эволюции. Следует подчеркнуть, что эта
последовательность была намечена теоретически, так как в 1876 г.,
когда была написана работа Ф. Энгельса «Роль труда в процессе
превращения обезьяны в человека», не было известно почти никаких ископаемых
находок, которые помогли бы реконструировать процесс антропогенеза.
Однако сила теоретического анализа в данном случае оказалась
достаточной, чтобы получить картину, как показали более поздние палеоантро-
пологические открытия, вполне адекватную действительности.
Ф. Энгельс, имея в виду формирование прямой походки, или, как
сейчас в специальной литературе принято говорить, ортоградности, т. е.
передвижение в выпрямленном положении, пишет о том, что «этим был
сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку» 14.
Выделение основной мысли этой фразы курсивом подчеркивает
исключительное значение, которое Энгельс придавал прямохождению как первому и
главному шагу на пути к очеловечению. При прямой походке рука
освободилась для трудовых операций, и именно с этого момента началась ее
бурная эволюция на пути все более совершенного приспособления к
трудовым операциям, на пути формирования все более совершенного
органа труда. Ф. Энгельс тщательным образом прослеживает эту
эволюцию. При этом он опирается не на неизвестный в то время палеоантр'4
пологический, а на сравнительно-анатомический материал. Только после
выработки прямохождения и образования подвижной и способной к
трудовым операциям, подлинно человеческой руки, по мысли Энгельса,
«мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который
при всем своем сходстве с обезьяньим далеко превосходит его по
величине и совершенству» 15. Таким образом, три перечисленные
фундаментальные характеристики физического типа человека, отличающие
его в первую очередь от животных, образовались не единовременно,
а одна за другой. Такова одна из основных идей, проходящих через всю
рассматриваемую работу Ф. Энгельса.
Названные признаки получили в последние годы в антропологии
наименование гоминоидной или гоминидной триады. Последнее
наименование лучше, так как речь идет именно о человеческих, а не о
человекоподобных морфологических свойствах. Находки костных остатков
ископаемых людей на разных материках Старого Света и в Африке
продемонстрировали конкретные пути и темпы формирования гоминидной
триады, а самое главное — выявили ту же последовательность в
появлении и развитии признаков гоминидной триады, которая была
теоретически намечена Ф. Энгельсом. Не имея возможности остановиться на всем
круге относящихся сюда вопросов, укажу основные 16. У ранних
представителей семейства гоминид — австралопитеков, куда, очевидно,
следует относить и презинджантропа, прямохождение было вполне
отчетливым, но пропорции кисти заметно отличались от современных, в частности
был мало развит первый луч. Укороченность первого луча, несомненно,
снижала силу захвата и препятствовала полноценному использованию
руки как органа труда. Кисть архантропов — питекантропов и
синантропов — представлена жалкими фрагментами, но стабильная форма

нижпепалеолитических орудий сама по себе свидетельствует об
усовершенствовании кисти. Наконец, мозг достигает размеров мозга
современного человека на стадии неандертальца, а вполне современную структуру
приобретает еще позже, на стадии перехода от неандертальца к человеку
современного вида.
Таким образом, новейшие палеоантропологические данные находятся
в полном согласии с трудовой теорией антропогенеза, с намеченной
Ф. Энгельсом периодизацией появления и формирования в
антропогенезе специфически человеческих черт. Но эвристическая сила трудовой
теории антропогенеза не только в этом. Как и в проблеме соотношения
биологического и социального у человека, концепция Ф. Энгельса не
только объясняет эмпирические факты, не только безболезненно
включает в себя результаты новых исследований, но и указывает путь
дальнейших теоретических поисков, устанавливает критерии для оценки тех или
иных теоретических взглядов, помогает отделить перспективные
гипотезы от теоретически бесплодных или сомнительных. Ф. Энгельс
убедительно обосновал тезис о том, что становление истинно человеческой
сущности, формирование человека разумного происходили под постоянным
решающим воздействием труда, но медленно и постепенно, и заняли
громадный отрезок времени. Этот период, теперь реконструируемый на
основании ископаемых находок, равен почти 3—4 млн лет. С этой точки
зрения малоперспективными для дальнейшей разработки выглядят
распространенные раньше в нашей литературе гипотезы о возникновении
всей совокупности человеческих свойств в нижнем палеолите и о
доведении животнообразного состояния вплоть до появления современного
человека.
Касаясь вопроса о формах поведения обезьян, давших начало той
ветви, которая ведет к человеку, Ф. Энгельс писал: «Наши
обезьяноподобные предки, как уже сказано, были общественными животными;
вполне очевидно, что нельзя выводить происхождение человека, этого
наиболее общественного из всех животных, от необщественных
ближайших предков» 17. Аналогичная мысль в еще более отчетливой форме
выражена в известном письме Ф. Энгельса к П. Л. Лаврову от 12—
17 ноября 1875 г.: «Но, с другой стороны, я не могу согласиться с вами,
что „борьба всех против всех'4 была первой фазой человеческого развития.
По моему мнению, общественный инстинкт был одним из важнейших
рычагов развития человека из обезьяны. Первые люди, вероятно, жили
стадами, и насколько наш взгляд может проникнуть в глубь веков, мы
находим, что так это и было» 18. Огромное количество наблюдений над
жизнью обезьян в зоопарках, в специальных питомниках, а также на
воле подтвердило эту точку зрения. Исключений нет, а следовательно, нет
и оснований для сомнений в общественной природе вымерших исходных
форм, давших начало семейству гоминид. Косвенно подтверждает это и
гипотетически реконструируемый образ жизни австралопитеков 19.
Несмотря на обилие наблюдений над стадной жизнью современных
приматов, в нашем распоряжении нет пока надежного критерия для
экстраполяции полученных данных на ископаемые формы, как нет и
непосредственных материалов, которые позволили бы реконструировать образ
жизни этих ископаемых форм, давших начало гоминидам. Поэтому пока
не существует однозначного их истолкования. В качестве исходной
формы стадных взаимоотношений, послужившей основой для возникновения
первобытного стада и затем родовой организации, фигурируют стада с
доминированием самцов и так называемой гаремной семьей или стада
9

без доминирования мужского пола 20. Однако при любой реконструкции
следует учитывать приведенные фундаментальные указания Ф. Энгельса
на общественный характер жизни даже у самых ранних
предшественников человека.
Проблема возникновения мышления и языка в целом далеко выходит
за рамки антропологической тематики, но конкретная информация о
первых этапах их развития, получаемая в результате изучения костных
остатков ископаемых людей, дает возможность на данном этапе хотя бы
гипотетически реконструировать основные стадии формирования
подлинно человеческой речи и сознания. Антропологи не раз
предпринимали попытки в этом направлении 21. Кардинально важным в связи с
подобной реконструкцией является впервые разработанное в «Немецкой
идеологии» и затем развернутое в ряде других трудов К. Маркса и
Ф. Энгельса, особенно в «Роли труда в процессе превращения обезьяны
в человека», представление о возникновении мышления и речи как
следствии общественной организации древнейших человеческих
коллективов, следствии самого факта коллективной жизни ископаемых гоминид.
Отсюда легко сделать вывод, что преобразование мозга, усложнение
мышления и усовершенствование речи непосредственно связаны с развитием
социальных форм жизни на протяжении всей истории первобытного
общества, а строго говоря — и на протяжении всей истории человечества.
Между тем это теоретическое положение К. Маркса и Ф. Энгельса пока
слабо реализуется при разработке эмпирических данных и конкретном
сопоставлении стадий развития общественной организации и всех
социальных форм жизни, с одной стороны, и этапов развития мышления и
языка — с другой. Можно назвать лишь отдельные и очень общие попытки22.
Одним из частных выводов из трудовой теории антропогенеза является
мысль об исключительной роли огня и употребления мясной пищи.
Обработка мяса с помощью огня увеличила усвояемость пищи и тем самым
повлияла на изменение обмена веществ в человеческом организме.
Соответствующие разделы работы Ф. Энгельса «Роль труда в процессе
превращения обезьяны в человека» неоднократно истолковывались, особенно
при господстве догматизма в биологии, как свидетельство того, что
Ф. Энгельс разделял ламарковский принцип непосредственного влияния
среды на организм. Такой упрощенной трактовке противостоят
высказывания Ф. Энгельса в книге «Анти-Дюринг», где он, подчеркивая
бессмертные заслуги Ж. Ламарка перед биологией, пишет в то же время, что
колоссальное накопление нового фактического материала вполне
закономерно вызывает отход от устаревших взглядов 23.
Химизм пищи и химизм среды жизни в целом бесспорно влияют на
химию организма, но влияние это осуществляется и осуществлялось в
той мере, в какой это можно проследить, через отбор24. Для периода
становления человека это тем более вероятно. Поэтому попытка
установления прямой связи молекулярных наследственных структур (ДНК и
РНК) с изменением химизма организма вследствие введения мясной
пищи кажется мне преждевременной25. На повестке дня — задача
проследить, как менялась биохимия человеческого организма в процессе
эволюции в приспособлении к химической динамике среды жизни
посредством отбора.
Таким образом, трудовая теория антропогенеза и сейчас служит
стимулом поиска новых путей исследования и чрезвычайно перспективных
теоретических и экспериментальных разработок. В. В. Гинзбург в
упомянутой выше статье совершенно правильно отметил, что если Ч. Дар-
10

вину (следует, конечно, добавить и его последователей — Т. Гексли и
К. Фогта) принадлежит честь доказательства животного происхождения
человека, то Ф. Энгельс с непревзойденной глубиной разработал
проблему его становления.
Значительный интерес проявлял он и к частным проблемам
антропологической науки и широко использовал в сопоставлении с историко-
этнологическими материалами накопленные специалистами данные для
восстановления древнейшего прошлого народов и их генетических связей.
Свидетельством этого интереса к антропологической литературе
являются две работы Ф. Энгельса, посвященные древней истории европейских
народов,— «Древняя Ирландия» и «К истории древних германцев». В
начале первой из них Ф. Энгельс дает характеристику источников,
доступных в его время и пригодных для реконструкции древнего прошлого
ирландского народа. Среди прочих данных упоминаются им и
антропологические. Используя средневековые хроники, Ф. Энгельс тщательно
выбрал из них свидетельства о светловолосости кельтского населения
Ирландии уже в эпоху средневековья. Он учел также сообщенные и
интерпретированные Т. Гексли сведения о темнопигментированном элементе в
составе ирландцев, которые были обнародованы в публичной лекции,
состоявшейся в Манчестере 9 января 1880 г. Т. Гексли толкует этот
элемент как реликтовый остаток какой-то баскской примеси, и Ф. Энгельс
присоединяется к нему.
Знаменателен вывод, который заключает изложение
антропологических данных в работе «Древняя Ирландия»: «Однако к тому времени,
когда о появлении ирландцев в истории можно говорить с
определенностью, они уже стали однородным, говорящим на кельтском языке
народом, и мы с тех пор нигде больше не находим чужеземных элементов,
за исключением захваченных на войне или купленных рабов, по
большей части англосаксов»26. Примечательность этого вывода состоит в
том, что Ф. Энгельс интуитивно, имея в своем распоряжении лишь
отрывочные сведения о вариациях физического типа ирландского народа,
предвосхитил представление об антропологическом единстве ирландцев.
Современная антропологическая съемка территории Ирландии,
результаты которой были опубликованы уже в середине нашего столетия,
выявила и документально подтвердила это единство 27, а заодно показала, что
взаимодействие субстрата и суперстрата в сложении ирландского народа
было процессом активным и длительным. Именно это и имело своим
следствием антропологическую гомогенность.
На первых страницах работы «К истории древних германцев» Ф.
Энгельс, реконструируя историко-этнологическую ситуацию в Центральной
Европе перед появлением германских племен, уделяет большое внимание
археологии и палеоантропологии, так как именно эти науки при
отсутствии письменных источников давали ему необходимую информацию.
Методологическому и методическому значению этой работы Ф. Энгельса для
изучения древней истории Европы посвящена специальная статья 2\
Содержащийся в ней тезис о том, что Ф. Энгельс выступает в работе о
германцах как квалифицированный специалист в области первобытной
истории Европы, можно подтвердить и наблюдениями над способами
использования им антропологических данных о древнейшем, догерман-
ском европейском населении.
Отказавшись от определенных высказываний по поводу физического
облика нижнепалеолитического населения Европы ввиду
фрагментарности находок, Ф. Энгельс при рассмотрении верхнепалеолитических людей
11

опирается уже на более определенный и более разнообразный материал.
К 1881 — 1882 гг., когда была написана работа «К истории древних
германцев», в Европе уже было открыто несколько скелетов
верхнепалеолитического населения. Некоторые элементы его культуры сближались с
эскимосами. В полном соответствии с уровнем науки своего времени
Ф. Энгельс считал, что эти элементы появились в Центральной Европе
с северо-востока. Изменение климата Европы на протяжении
четвертичного периода, смена теплого климата на более холодный при переходе от
нижнего палеолита к верхнему были доказаны уже в нашем столетии 29.
Переходя к населению эпохи неолита и бронзы, Ф. Энгельс широко
использует результаты палеоантропологических исследований Р. Вирхо-
ва и Г. Шафхаузена. Энгельс сделал попытку определить этническую
принадлежность неолитического населения; он высказывает
предположение, что современным реликтом этого населения являются баски и что,
следовательно, оно говорило на доиндоевропейских языках.
Многочисленные исследования подтвердили факт сравнительно позднего
проникновения индоевропейцев на Европейский материк 30. Что касается
известного морфологического своеобразия ряда находок по Рейну, то Ф. Энгельс
сочувственно цитирует мнение Г. Шафхаузена о восточном
происхождении представленного этими находками населения. И этот вывод
подтверждается современными данными: результаты проведенных уже в
последние десятилетия исследований как палеоантропологии, так и ныне
живущего населения Центральной Европы показали возможное наличие
элементов восточного происхождения, которые истолковываются иногда
как свидетельство древней монголоидной примеси 31.
Оценивая генетическую связь населения эпохи неолита и бронзы с
современным, Ф. Энгельс подчеркивает ту большую роль, которую
сыграло древнее население в сложении современного, несмотря на
проникновение на данную территорию племен кельтского и германского
происхождения. Он пишет: «Кельтское переселение лишь частично
вытеснило оказавшихся на его пути обитателей страны; особенно в Южной и
Западной Галлии последние и тогда еще составляли большую часть
населения, хотя и на положении угнетенной расы, и передали по
наследству современному населению строение своего тела» 32. Таким образом,
и в данном случае подчеркнуты неравномерность процесса этногенеза,
отсутствие параллелизма в расогенетических и языковых процессах,
сохранение субстратных явлений в физическом типе уже после
установления господства германских языков.
Итак, Ф. Энгельс широко и всесторонне использовал
антропологические данные, когда они могли помочь ему реконструировать события
далекого исторического прошлого, относящиеся к эпохе бесписьменной
истории человечества. Применяя антропологические материалы в этногенети-
ческих исследованиях, он отметил ряд важных моментов, имеющих
принципиальное значение. Сам факт возможности этногенетического
истолкования палеоантропологических материалов был новостью во второй
половине прошлого века. Ф. Энгельс реконструировал с их помощью
субстратные реликтовые явления в антропологическом составе
современных народов, показал несовпадение линий генетических связей,
восстанавливаемых лингвистическими исследованиями и при изучении расовой
принадлежности, что является следствием несовпадения расы и языка.
Поэтому этногенетические исследования Ф. Энгельса имеют
значительный теоретический интерес и в этой специальной области исторической
антропологии.
12

Резюмируя все изложенное, мы можем сказать, что не только
«Диалектика природы» Ф. Энгельса и в первую очередь фрагмент ее «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека», неоднократно
привлекавший внимание антропологов, но и «Немецкая идеология»,
написанная Ф. Энгельсом совместно с К. Марксом, а также этногенетические
труды Ф. Энгельса содержат множество идей, представляющих
значительную ценность для разработки методологических основ
антропологической науки. Вклад Ф. Энгельса в построение теории антропологии не
исчерпывается бесспорной и общепризнанной заслугой создания трудовой
теории антропогенеза, но состоит также в установлении контуров и
взаимных границ биологических и социальных законов в истории общества
и в разработке путей использования результатов антропологических
исследований в качестве источника этногенетической и, в более широком
смысле слова, исторической информации.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 19.
2 Там же. Т. 23. С. 521.
3 Там же. Т. 3. С. 19. Вторая фраза приведенной цитаты в рукописи Энгельса
перечеркнута.
4 Там же. С. 29.
5 См., напр.: Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1960.
September; Idem. Mankind evolving. The evolution of the species. New Haven; L., 1962.
8 Wiercinsky A. Zagadnienie tempa ewoljucji cech kraniometrycznych u Hominidae//
Kosmos A (PRL). 1956. Rok. 5. S. 4; Волянский Н. Некоторые проблемы механизма
и факторов эволюции человека//Вопр. антропологии. 1957. № 6; Idem. Przebieg i
ewolucji czlowieka//Kosmos A (PRL). 1957. Rok. 6. S. 4.
7 Впервые, насколько мне известно, на это указал Я. Я. Рогинский. См.: Рогин~
ский Я. Я. Выступление на совещании, посвященном проблеме происхождения
Homo sapiens//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 9.
8 См. об этом: Алексеев В. А. Некоторые проблемы антропогенеза//Вопр.
философии. 1959. № 11.
9 Один из обзоров: Vogel F. Anthropological implication of the relationship between
ABO blood groups and infections // Proc. VIII Intern. Congr. Anthropol. and Ethnol.
Sci. Tokyo, 1968. Vol. 1.
10 См., напр.: Эфроимсон В. П. Управляющие механизмы возникновения антител в
свете данных генетики иммунитета и биохимии аномальных гемоглобинов
человека // Проблемы кибернетики. М., 1961. Вып. 6.
41 Обзор данных и гипотез см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую генетику.
М., 1968.
12 Первый набросок теории см.: Шмальгаузен И. И. Стабилизирующий отбор и его
место среди факторов эволюции//Журн. общ. биологии. 1941. Т. 2, № 3. Полное
изложение см. в кн.: Шмальгаузен И. И. Факторы эволюции (теория
стабилизирующего отбора). М.; Л., 1946; 2-е изд. М., 1968.
13 См., напр.: Гинзбург В. В. Энгельс и антропология // Природа. 1946. № 4.
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 486.
15 Там же. С. 490.
46 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Возникновение человека и общества //
Первобытное общество. М., 1975.
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 488-490.
18 Там же. Т. 34. С. 168.
19 Ему посвящена огромная литература. Один из полных обзоров: Brain С. Some
aspects of the South african auslralopitnecines sites and their bone
accumulations//Early hominids of Africa. N. Y., 1978.
20 Обзор данных и гипотез см.: Файнберг Л. А. У истоков социогенеза. От стада
обезьян к общине древних людей. М., 1980.
21 См., напр: Бунак В. В. Происхождение речи по данным
антропологии//Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 16); Он же. Речь и интеллект, стадии их развития в ант-
13

ропогенезе // Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. (Тр. Ин-
та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92).
22 Кочеткова В. И. Эволюция мозга в связи с прогрессом материальной культуры//
У историков человечества. М., 1964; Она же. Основные этапы эволюции мозга и
материальной культуры древних людей // Вопр. антропологии. 1967. Вып. 26.
Теоретическое указание на зависимость усложнения конструктивных форм языка от
развития техники см.: Абаев В. И. Язык как идеология и язык как техника//Язык
и мышление. Л., 1934. Т. 2.
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 74.
24 См., напр.: Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Он же.
Географические очаги формирования человеческих рас. М., 1985.
25 Гохман И. Я. Проблемы антропогенеза в трудах классиков марксизма и
современная антропология//Тез. докл. годичной науч. сес. Ленингр. отд-ния Ин-та
этнографии АН СССР, май 1968 г. Л., 1968.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 511.
27 Hooton A., Dupertius С. The physical anthropology of Ireland//Pap. Peabody Mus»
Archaeol. and ethnol. Cambridge (Mass.), 1955. Vol. 30.
28 Клейн Л. С. Фридрих Энгельс как исследователь раннегерманского общества//
Сов. этнография. 1970. № 5.
29 Историю представлений о климате четвертичного периода, изложенную с разных
позиций, см.: Пидопличко И. Г. О ледниковом периоде. Киев, 1946. Вып. 1;
Флинт Р. Ледники и палеогеография плейстоцена. М., 1963.
80 Обзор данных о субстратных явлениях в индоевропейских языках см.: Шишма-
рев В. Ф. Очерки по истории языков Испании. М.; Л., 1941; Георгиев В.
Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958; Нерознак В. П.
Палеобалканские языки. М., 1978.
81 Чебоксаров Н. Н. Монголоидные элементы в населении Центральной Европы//
Материалы по антропологии Восточной Европы. М., 1941. (Учен. зап. МГУ;
Вып. 63).
82 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 445-446.
АНТРОПОЛОГИЯ:
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ
ИССЛЕДОВАНИЙ
РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ НАУКИ
Из всех областей антропологической науки антропогенез привлекает
внимание и специалистов, и рядовых читателей, интересующихся
философскими проблемами мироздания. Широко распространенное представление
об антропогенезе как о науке, не имеющей перспективы (Ч. Дарвин
доказал происхождение человека от обезьяны, Ф. Энгельс доказал, что
оно осуществилось под влиянием труда, что же исследовать дальше?) г
опровергается простым сравнением книги Дарвина «Происхождение
человека и половой отбор», изданной в 1871 г., с любой
современной книгой на эту тему'. Среди многочисленных ископаемых приматов
открыты формы, наиболее близкие к человеку, выявлены этапы его
формирования, установлена точная хронология этих этапов, получены
сведения о наличии нескольких тупиковых ветвей, развивавшихся
параллельно с главным, магистральным направлением человеческой эволюции, на
по тем или иным причинам вымерших, нарисована картина
сравнительно-анатомического совершенствования отдельных органов и систем
человеческого тела, вскрыты движущие силы и закономерности эволюции
человека. Интерес к этой области остается огромным, в нем отражена
извечное стремление людей к неожиданным открытиям и новому знанию.
В ответ на спрос растет и предложение — общие вопросы происхож-
14

дения человека постоянно освещаются не только в статьях, но и в
книгах популярного характера. Они выходят с малыми интервалами и, как
правило, чутко реагируют на новые находки и изменения в трактовке
того или иного вопроса.
На протяжении последних 20 лет мы были свидетелями
кардинального изменения во взглядах на древность человеческого рода, прародину
человечества и ранние этапы очеловечения, связанного с сенсационными
находками в Восточной Африке. Если считать началом подлинно
человеческого общества изготовление орудий труда, то возраст человечества
€ этими находками увеличился более чем втрое. Останки ископаемых
предков человека, обнаруженные в Африке, заставили именно ее считать
тем континентом, на котором впервые произошло выделение человека из
животного мира. Находки вынудили отказаться от концепции «мозгового
Рубикона», согласно которой мозг испытал значительное увеличение и
усложнение своей структуры при переходе к трудовой деятельности.
В качестве такого «рубикона» служил объем мозга в 800 см3.
Оказалось, что при объеме мозга, ненамного превышающем 600 см3, предок
современного человека смог перейти к изготовлению простейших орудий,
уже будучи прямоходящим существом со свободной верхней конечностью,
ъ противопоставляющимся большим пальцем 2. Наметилась определенная
последовательность в формировании так называемой гоминидной триады.
Тесное переплетение антропологических с популяционно-генетически-
ми, физиологическими, медико-географическими исследованиями
способствовало накоплению множества фактов о самом активном влиянии
жизненной среды (географической оболочки и биосферы) на организм
человека и о роли этого влияния в расовой и популяционной
дифференциации и динамике. Антропологи вскрыли и проследили в деталях многие
механизмы поведения организма человека в зависимости от
наследственных факторов, естественного отбора, популяционной структуры
человечества и средовых воздействий. Однако вся эта громадная по объему,
по результатам и по значению для смежных дисциплин работа остается
малоизвестной широким кругам читателей-неспециалистов, так как она
пока редко освещается на страницах популярных изданий, возможно,
из-за нетрадиционности тематики и малой активности самих
антропологов.
После открытия К. Ландштейнером в 1900 г. четырех групп крови
у человека прошло более 20 лет, прежде чем было осознано
исключительное значение этого открытия для антропологии. В 1919 г. вышла статья
Л. Гиршфельда о различной частоте групп крови у разных народов, что
послужило толчком к развитию антропологической серологии, изучающей
распределение групп крови у представителей разных рас и народов.
Группы крови иногда называют эритроцитарными факторами крови.
Их химическая структура до сих пор остается не вполне ясной.
Считают, что это полисахариды, находящиеся на поверхности красных
кровяных телец — эритроцитов. Они создают специфическую для каждого
организма внутреннюю биохимическую среду, имеют решающее значение
при переливании крови, частично обусловливают избирательную
устойчивость ко многим заболеваниям, поскольку выражают глубинные
физиологические реакции именно данного организма, а их частота в
популяции — групповую физиологическую специфику. Изучение групп крови
у представителей разных рас и народов ознаменовало, следовательно,
начало нового направления антропологических исследований —
физиологической антропологии.
15

Антропология на протяжении многих десятилетий была почти
полностью морфологической наукой и пользовалась морфологическими
методами. В центре внимания антропологов стояла форма, структура, по
сочетанию и числу структурных элементов выделялись конституционные
и расовые типы земли. То, что это не только разные формы, но и разные
функциональные системы, что физиология негра, живущего в тропиках,
отличается в каких-то интимных процессах от физиологии эскимоса,
живущего за Полярным кругом, что носитель пикнической конституции
имеет особый обмен веществ в сравнении с астеником, угадывалось
интуитивно многими крупнейшими антропологами прошлого века,
например П. Брока или И. И. Мечниковым, но для подтверждения этих
гениальных догадок не было данных. После изучения распределения
частоты групп крови во многих тысячах популяций земного шара
антропология перестала быть только морфологической наукой и превратилась
в науку морфофизиологическую, исследующую не только форму, но и
функции на уровне отдельного организма и на популяционном уровне.
Четырьмя группами крови, открытыми К. Ландштейнером, не
исчерпывается серологическое разнообразие человечества. Сейчас открыто
более двух десятков систем и более пятидесяти факторов внутри их.
Не все они одинаково важны в функциональном отношении, многие
встречаются редко и поэтому слабо изучены. Однако ясно, что
поверхность эритроцитов представляет собой поле сложнейших биохимических
реакций, ответственных за многие важные физиологические особенности
человеческого организма. При переливании неподходящей группы крови
могут возникать тяжелые осложнения со смертельным исходом; анемия,
если супруги несовместимы по одному из факторов системы резус,
опасна для матери и новорожденного. Роль других кровяных факторов
пока мало исследована, поэтому возможны новые неожиданные открытия.
Физиологическая антропология не исчерпывается изучением групп
крови. Строение белков сыворотки крови не менее сложно. Были
открыты три формы белков — гамма-глобулины, гаптоглобины и трансфери-
ны — со своими особыми функциями каждая, а главное — с особыми
фракциями, напоминающими по физиологической активности группы
крови3. Гемоглобин, ответственный за дыхательную функцию крови
(перенос кислорода по кровяному руслу), имеет, помимо нормальной
формы, еще несколько аномальных. Аномальные формы гемоглобина
распространены преимущественно в тропическом поясе, что вызвано, по-
видимому, их высокой устойчивостью к инфекциям, в частности к
малярии 4. Все человеческие популяции различаются по числу входящих в их
состав людей, ощущающих вкус особого вещества — фенилтиокарба-
мида 5. Появились данные об аналогичной дифференциации рас и
народов по ферментной активности, составу ушной серы и т. д. Сфера
физиологической антропологии, следовательно, широка и разнообразна.
Чрезвычайно перспективным оказалось также использование рент-
генофотометрии. Рентгенофотометрическая методика была приспособлена
для определения содержания минеральных веществ в костях in vivo,
т. е. у живого человека, в полевых условиях. Она позволила получить
данные о процессах минерального обмена в разных популяциях.
Содержание минералов в скелете прямо зависит от содержания их в пище и
окружающей среде, представляет собой еще одну нить, связывающую
человека с природой 6.
16

ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
Как это на первый взгляд ни парадоксально, именно физиолого-антропо-
логические исследования связали антропологию и генетику. Совершенно
очевидно, что дети похожи на родителей больше, чем на чужих людей,
что человек сохраняет свои расовые признаки, переселившись в другую
страну, что у негра рождается негр, а у монгола — монгол. Из этих
фактов любой человек может сделать вывод, что внешние особенности
человеческого организма, в том числе и расовые признаки, не приобретены
в процессе жизни данного человека, а получены им по наследству от
предшествующего поколения. Но дальше житейских наблюдений и
общего вывода о наследственной природе внешних форм и структуры
человеческого тела, сделанного еще в прошлом веке, дело не пошло: слишком
сложными оказались пути передачи по наследству этих признаков, их
невозможно было уложить в простые законы менделевской
наследственности.
Существенный шаг вперед был сделан после появления гипотезы
полимерии, сформулированной шведским генетиком Г. Нильсоном-Эле.
Согласно ей, подавляющее большинство морфологических признаков
определяется в своей наследственной передаче многими генами, каждый
из которых действует на признак сравнительно слабо. Действие всех
таких генов равновелико, аддитивно, т. е. суммируется. Признак в
конечном итоге и формируется как результат такой суммарной реакции всех
управляющих его наследственной передачей генов. Чем больше генов
детерминируют наследственно признак, тем труднее уловить в его
вариациях простые менделевские отношения. Гипотеза полимерии,
множественности наследственных задатков, для многих признаков потребовала
при своей практической реализации разработки довольно сложного
математического аппарата. Применение его в отдельных случаях дало
возможность конкретно решить вопрос о числе генов, контролирующих
признак, но такое решение не всегда можно найти. Поэтому гипотеза
полимерии подвергается до сих пор критике, поскольку значительно упрощает
действительность: гены часто взаимодействуют аддитивно, давая
суммарный эффект, но сами они в своей функциональной силе неравновелики.
Это общее представление не превратилось, однако, еще в законченную
гипотезу и не может быть противопоставлено гипотезе полимерии,
которая остается пока единственной удовлетворительно объясняющей
наследование морфологических особенностей.
Физиологическая антропология сразу преодолела все трудности, с
которыми сталкивалась классическая антропология, и не потому, что она
располагала более мощной методикой, а просто в силу иного характера
признаков, с которыми имела дело. Уже первые посемейные наблюдения
над наследованием групп крови и белков сыворотки показали, что законы
их наследственной передачи сравнительно просты: система АВО
обусловливается, например, тремя генами или тремя аллельными формами
одного гена (для выбора между двумя этими возможностями нет данных и в
распоряжении современной науки), две из которых кодоминантны, одна
рецессивна. Другие системы групповых факторов крови детерминируются
чаще всего двумя генами или двумя аллельными формами одного гена.
Такой тип наследования проявляется и в наследственной передаче
белков сыворотки крови — гаптоглобинов, и в наследственной
детерминации вкусовой чувствительности к фенилтиокарбамиду. Правда, для
многих систем, например системы резус, или для гамма-глобулинов законы
17

их наследования сложнее: они детерминируются несколькими генами,
но все равно число этих генов ограниченно и поддается учету.
Для таких признаков, как степень минерализации костяка и вообще
минеральный обмен, законы наследственной передачи не установлены в
силу сложности самих признаков, но есть основание думать, что они
носят тот же характер, что и законы наследования морфологических
признаков. Различные градации минерализации связаны одна с другой
непрерывными переходами, образуют так называемую трансгрессивную или
непрерывную изменчивость, и, следовательно, минерализация полимерна
по своей наследственной природе. Но в целом болыпинсто признаков,
с которыми имеет дело физиологическая антропология, отличаются
сравнительно простой наследственной структурой и пригодны для
генетического анализа. Это обстоятельство способствовало стыковке
антропологических исследований с популяционно-генетическими через
физиологическую антропологию.
ПОПУЛЯЦИОННЫЙ ПОДХОД
Интенсивная работа в области популяционной структуры рас и видов
растений и животных, проводившаяся во многих странах, привела к
перестройке концепции вида, к замене прежних классических
представлений теорией политипического сложного вида, вида, по выражению
Н. И. Вавилова, как системы форм. Вид при таком подходе не потерял
своей географической и даже морфологической специфики, но перестал
быть элементарной единицей эволюции. Единицей стала популяция,
группа особей, связанных более тесным родством в системе вида или
потенциально стремящихся к родству (большая вероятность
скрещиваний внутри такой группы, чем за ее пределами). В настоящее время по-
пуляционная структура изучена достаточно хорошо для многих видов,
а в эволюционной биологии возник новый раздел, трактующий теорию
популяций.
В антропологии необходимость популяционного подхода интуитивно
ощущалась давно, но последовательное введение его затруднялось
многими специфическими трудностями: сложностью и подвижностью
популяционной структуры, наличием специфических для человека
генетических барьеров социального характера, сложностью и разнонаправлен-
ностью (в генетическом отношении) брачной структуры, проницаемостью
всех генетических барьеров. Но на протяжении последних десятилетий
трудности введения популяционного подхода в антропологическое
исследование постепенно преодолеваются, и он стал основным при
рассмотрении антропологического состава земного шара. Во многих районах
определена численность, а частично и иерархия популяций, получаемая
информация о вариациях морфологических и физиологических признаков
непременно привязывается к популяциям и рассматривается под углом
зрения внутрипопуляционной структуры — родственных
взаимоотношений, которые объясняют концентрацию частот генов по мономерным
признакам и законы внутрипопуляционного распределения полимерных
признаков. Антропологический анализ становится автоматически
генетическим, а так как биология человека известна, пожалуй, лучше, чем любого
другого из ныне существующих видов, то многие антропологические
наблюдения становятся модельными в общей биологии. К их числу
относятся изучение интенсивности генетико-автоматических процессов в
изолированных популяциях, поведение генов на окраинах ойкумены,
зависимость форм расообразования от характера концентрации генов и т. д.
18

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР И СОЦИАЛЬНЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ
Синтез физиологического, генетического и популяционного аспектов
исследований привел к обновлению методологической базы антропологии,
к отказу от многих концепций и традиционных взглядов, к новым
фундаментальным обобщениям, например к изменению во взглядах на роль
естественного отбора в человеческом обществе. Проблема эта пережила
много стадий в своем решении, обсуждалась с крайней остротой,
привлекая внимание людей, далеких от науки. Исключительная прогрессивность
основного труда Ч. Дарвина о происхождении человека состояла в том,
что он показал ограниченную роль естественного отбора в человеческом
обществе и полагал, что основную роль сыграл здесь половой отбор.
Труд Ч. Дарвина выгодно отличался от вышедших ранее книг Т. Гексли
и К. Фогта, в которых защищалось животное происхождение человека
на основе дарвинизма, но не обнаружена специфика процессов
антропогенеза. Однако осторожный подход Ч. Дарвина не был подхвачен его
последователями, в первую очередь Э. Геккелем, верившим в
непогрешимость и всеобщность дарвиновского учения, но не учитывавшим
ограничений, накладываемых на человека обществом. В 'докладах, статьях,
книгах он рассматривал происхождение многих сугубо человеческих
институтов сквозь призму установленных Ч. Дарвином закономерностей,
и в первую очередь сквозь призму естественного отбора. Неповинный в
создании концепций, абсолютизировавших роль естественного отбора в
человеческом обществе, Геккель породил, однако, целую плеяду
последователей, создавших и пропагандировавших социал-дарвинизм.
Увлечение социал-дарвинизмом могло бы быть приостановлено, если
бы труд Ф. Энгельса «Диалектика природы», в частности статья «Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека», написанная в
1873—1876 гг., был сразу опубликован. Изложенная в этой главе
трудовая теория антропогенеза как раз и базировалась на ограничении
биологических и подчеркивании социальных закономерностей в эволюции
человека, прежде всего трудовой деятельности. Естественный отбор
ставился на подчиненное место и в процессе антропогенеза, и в человеческом
обществе вообще.
К сожалению, работа Энгельса увидела свет через 50 лет после
написания и поэтому не смогла повлиять на последователей
социал-дарвинизма. Это учение отпугивало многих откровенно шовинистической,
антигуманистической направленностью, но в той или иной мере
разделялось почти всеми крупными антропологами в конце XIX — начале
XX в. Казалось естественным, что человек — порождение животного
мира — подчиняется всем закономерностям, господствующим в этом
мире. Правда, человек породил культуру, которой у животных нет,
культура как будто развивается по своим законам, не имеющим отношения
к естественному отбору, но такие оговорки носили половинчатый
характер и ничего всерьез не меняли.
• Вульгарный социал-дарвинистский подход не удовлетворял ученых,
и на его фоне сформировалась концепция, согласно которой роль
естественного отбора должна быть ограничена лишь действием его на
физические особенности человека. Раз человек — в основе своей животное, то
морфология и физиология его определяются естественноисторическими
закономерностями, из которых отбор является главнейшей. Эта
концепция отличается научной строгостью и последовательностью и не имеет
ничего общего с социал-дарвинизмом. Она разделяется в настоящее вре-
19

мя всеми или почти всеми прогрессивными американскими и
западноевропейскими учеными. Естественно, что признание действия отбора
автоматически предопределяет ответ на вопрос о настоящей и будущей
эволюции человека: да, она идет сейчас, будет идти и в
дальнейшем, и современный вид человека уступит место другому, более
прогрессивному виду, сформирующемуся на его основе.
В советской антропологической литературе отмечено, что многие
социальные факторы смягчают действие естественного отбора. На этом
основании сформулирована концепция, согласно которой отбор действует
в человеческом обществе в ослабленном виде и потерял свою
формообразующую роль. Человек, пройдя через макроэволюцию, формирование
нового вида, вступил в период микроэволюции, когда изменения
кардинального характера проявляются только на уровне популяций. К
сожалению, эта концепция, разделяемая многими советскими антропологами
и философами, вульгаризирована в отдельных философских статьях,
в которых при прямом пренебрежении фактами вообще отрицался
естественный отбор в человеческом обществе.
Физиологические и генетические наблюдения позволили внести в эту
концепцию существенные добавления: были вскрыты процессы селекции,
идущие в человеческом обществе, и на конкретных примерах показана
их интенсивность. Процессы идут по группам крови системы АВО,
носители которых устойчивы или, наоборот, склонны к разным
заболеваниям—инфекционным (чума, оспа), раку желудка и
двенадцатиперстной кишки. Возможно, и другие группы крови также отражают
резистентность к различным заболеваниям. Наличие аномальных гемоглобинов
в тропической зоне, в частности так называемого гемоглобина S,
приводит в гомозиготной форме к тяжелой анемии со смертельным исходом
в раннем детстве. При такой ситуации ген аномального гемоглобина
должен был бы быстро исчезнуть, но он поддерживается на довольно
высоком уровне в своей концентрации из-за того, что гетерозигота, по-
видимому, более устойчива к широко распространенной в
тропических районах малярии, чем носитель нормального гемоглобина 7.
Это свидетельствует об активности процессов отбора в человеческом
обществе, о том, что отбор во многих случаях действует не менее
интенсивно, чем в мире животных. Однако отбор у человека действует в иной
форме. Человек практически единственный из космополитических видов,
заселяющих всю планету. Естественное разнообразие среды его жизни
дополняется искусственным — сложностью социальной среды, которую
создает общество. В этих условиях магистральное направление
естественного отбора, в котором осуществляется его действие по отношению ко
всем видам растений и животных, распадается на несколько
направлений. Это означает, что какая-то морфофизиологическая особенность,
полезная в одних случаях, становится безразличной или даже вредной
в других. Отбор выступает у человека не в виде катализатора развития,
а в виде дробителя. Стабилизирующая форма отбора, установленная
И. И. Шмальгаузеном, сменяется рассеивающей. Интенсивно идущий
отбор в человеческом обществе обеспечивает и усиливает не достигнутое
в ходе предшествующей эволюции биологическое единство
человеческого вида, а его разнообразие. А так как среда жизни людей чрезвычайно
нестабильна, подвижна, и направления действия отбора быстро меняются,
он не стимулирует единого эволюционного развития человека, не
приводит к видовой перестройке и, следовательно, к макроэволюции.
20

Велика также роль биологической адаптации у человека 8. В
изучении этой проблемы современная антропология тесно смыкается с
медицинской географией. Адаптивные приспособления проявляются ко
многим элементам среды: к элементам мертвой природы, к географической
оболочке в узком смысле слова и к биосфере. Климатическая и
природная зональность находит отражение в вариациях размеров и
пропорций тела, в пигментации, ширине носа. В тропическом поясе
сосредоточены популяции с такими особенностями, как темная пигментация,
широкий нос, долихоморфные (удлиненные) пропорции тела, в
умеренном и холодном поясах — с противоположными. При сопоставлении
антропологических особенностей эскимосов и огнеземельцев
предпринималась попытка доказать существование биполярных рас, таких
локальных расовых комбинаций, которые сходны и образовались под влиянием
приспособления к одинаковым условиям одного пояса в северном и
южном полушариях 9.
Адаптивные связи человечества с биосферой можно подразделить на
два канала — непосредственное влияние на человека и одновременно
частичная передача через нее влияния косной природы. Последний канал
назван трансмиссивной функцией биосферы. Непосредственное
формообразующее влияние биосферы на человеческий организм видно во многих
физиологических адаптациях, в разной иммунологической резистентности
расовых типов, в образовании многих их морфологических свойств хотя
бы частично в результате приспособления к пищевому режиму.
Трансмиссивная функция биосферы яснее всего выявляется в передаче через
биотический фактор недостатка или избытка микроэлементов, а также
в концентрации их в нормальных пределах. Минеральная насыщенность
скелета определяется путем рентгенофотометрии, находится в тесной
связи с соответствующими концентрациями микро- и макроэлементов в
природной среде. Через биотический пищевой фактор эти концентрации
отражаются и в формообразовании, влияя на рост и размеры головы.
Эти связи демонстрируют зависимость человеческого организма от
среды его жизни, сложность и разнообразие адаптивных приспособлений
к ней, роль этих приспособлений в расообразовании и дифференциации
популяций. Освоение ойкумены человеком и расселение его не были
безболезненным процессом, они сопровождались мучительной перестройкой
организма при соприкосновении с новыми, непривычными условиями.
Медицинская география, прогнозирующая вкупе с антропологией
перспективность заселения новых и слабо освоенных районов, базируется на
прошлом опыте биологической адаптации человечества, предотвращает
слишком сильный урон, который мог бы быть нанесен человеческому
организму незнакомыми условиями среды.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Проблема связи биологических и социальных общностей, географическое
совпадение границ рас и народов много десятилетий привлекают
внимание ученых. В XIX в. не видели разницы между расовой, этнической и
лингвистической классификациями человечества: многие антропологи
выделяли крупные расовые стволы по физическим признакам и мелкие
расовые подразделения по языковой принадлежности. Так появились
индоевропейская, славянская, германская, финская, тюркская и другие
«языковые» расы 10.
21

Антропологи третьего рейха, утверждая тождества расы и народа,
расы и языка, придавали решающее значение расовым моментам в
истории культуры. Однако практические действия немецких расистов
настолько подорвали веру в их теоретические взгляды, что многие
буржуазные ученые вообще стали отрицать наличие какой-либо связи между
расой и языком, расой и народом. Такой нигилизм привел к отрыву
антропологического исследования от исторического, отрицательно
сказался на развитии антропологии, лишив ее исторической перспективы.
В результате критики расистских сочинений немецких антропологов,
преодоления прямолинейного расизма и противостоявшего ему
легковесного нигилизма, конкретной исследовательской работы был
сформулирован принцип отсутствия причинной связи между расовыми и
этническими или языковыми общностями, но показана возможность использования
информации о первых для реконструкции вторых, открыт путь от
антропологических выводов к историческим реконструкциям. Расовые,
этнические и языковые общности формируются на определенных
территориях, которые, следовательно, служат связующим звеном между ними.
Тем не менее считалось, что географические границы всех этих явлений
не совпадают, что народ представлен несколькими самостоятельными
расовыми типами, а каждая раса охватывает несколько народов.
Такая точка зрения не могла объяснить многие факты. Общеизвестно
культурное и этническое своеобразие японцев. Но оно не ограничивается
языком и культурой, не менее своеобразны японцы и по своей
антропологической характеристикеи. Особое место в классификации народов
Кавказа занимают народы центральных предгорий Главного Кавказского
хребта — горные группы грузин, карачаевцы и балкарцы, осетины. Это
классические представители высокогорной культуры. Правда, говорят
осетины на одном из иранских языков, балкарцы и карачаевцы на одном
из тюркских языков, но есть веские основания полагать, что предки их
говорили на кавказских языках и переход их на тюркскую речь
произошел сравнительно недавно. И для центральнокавказских народов
характерна особая комбинация антропологических черт12. Таким образом,
существует немало случаев совпадения границ этнических и
антропологических общностей.
Объяснение этим случаям дает концепция модусов этногенеза,
согласно которой этнообразование происходит неодинаково, зависит от
конкретной исторической ситуации. Существует несколько типов
этногенеза 13. Популяционный подход значительно облегчает понимание этих
процессов. Если популяция или группа популяций длительное время
находится в условиях изоляции, в результате внутрипопуляционных
браков создается общность генофонда и формируется своеобразная
антропологическая комбинация и одновременно с этим интегрируются этнические
особенности — образуется свой диалект, складываются культурные
традиции, психический стереотип и этническое самосознание. Иная
историческая ситуация имеет место при миграциях, смешении, медленном
расселении. В этих условиях, как правило, не образуется совпадения границ
расовых комплексов и этнических образований. Совершенно особые
процессы имеют место в случае этнической, языковой и антропологической
непрерывности, при перекрывании друи другом брачных связей и
возможности установить различие лишь между удаленными друг от друга
культурными или языковыми явлениями и вариациями
антропологических признаков. Границы между близкими явлениями не
устанавливаются, и они незаметно переходят друг в друга, как и антропологические
22

вариации. В данном случае географическое совпадение
антропологических и этнических категорий фиксируется лишь в пределах всей
территории, где господствует этническая, языковая и антропологическая
непрерывность.
ОТ АНТРОПОЛОГИИ К ЭКЗОАНТРОПОЛОГИИ
Несколько слов в связи со всем сказанным о будущем физического типа
человека. Из теории рассеивающего отбора легко сделать вывод о
невозможности резкой перестройки физических особенностей современного
человека в будущем. Противоречие между стабильностью физического
облика человека и огромным потоком информации, который наваливается
на него, снимается гипотезой коллективного мозга. Согласно ей,
информация эта усваивается и перерабатывается не одним человеком, а
коллективами людей, численно все увеличивающимися: эта тривиальная
идея, увы, часто забывается. При постоянном совершенствовании
каналов информации и обучения можно надеяться, что человечество
коллективными усилиями справится с ней и в будущем, как оно справлялось
с ней в прошлом. Однако не следует забывать, что мнение об
относительной стабильности физического типа человека в будущем
представляет собой экстраполяцию на будущее данных, полученных при
изучении прошлой истории человечества. Такие экстраполяции часто бывают
ошибочны. Находящиеся в нашем распоряжении сведения об эволюции
мыслящих существ ограничены единичным примером нашей планеты.
Теоретические основы экзоантропологии совершенно не разработаны,
и в этом отношении антропологи далеко отстают от экзобиологов.
Теоретическая разработка этой проблематики с исчерпыванием, как сейчас
принято часто писать, пространства логических возможностей в данной
теме чрезвычайно перспективна.
1 См., напр.: Бунак В. В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция.
М., 1980; Wolpoff M. Paleoanthropology. N. Y., 1980; Lewin R. Human evolution: An
ill. introd. Oxford, 1984.
2 Обзор и анализ данных: Хрисанова Е. Н. Эволюционная морфология скелета
человека. М., 1978.
3 Спицын В. А. Полиморфизм ферментных и других белков крови и их значение при
решении ряда антропологических проблем // Морфология человека и животных.
Антропология. М., 1974. Т. 6.
4 Livingstone F. Abnormal hemoglobins in human populations. Chicago, 1967.
5 Накоплены обширные данные, к сожалению до сих пор не сведенные воедино.
Старая сводка: Schwidetzky /. Erganzte Karten fur Hautleistenmerkmale und PTC —
Schmeckfahigkeit//Homo. 1966. Bd. 17, H. 1.
6 Алексеева Т. И. Биогеохимия и проблемы антропологии//Современные задачи и
проблемы биогеохимии. М., 1979. (Тр. Биогеохим. лаб.; Т. 17).
7 См.: Эфроимсон В. П. Иммуногенетика. М., 1971.
8 Алексеева Г. И. Географическая среда и биология человека. М., 1977; Она же.
Адаптивные процессы в человеческих популяциях. М., 1986.
9 Алексеев В. П. Антропологическое своеобразие коренного населения Америки и
биополярные расы (о связи антропологии с географией) //От Аляски до Огненной
Земли. Мм 1967.
10 Историю разработки расовой квалификации см.: Schwidetzky I. Grundlagen der
Rassensystematik. Wien; Zurich, 1974.
11 Левин М. Г. Этническая антропология Японии. М., 1971.
12 См. об этом: Ч. 3. наст. кн.
13 Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.
23

ГОРИЗОНТЫ АНТРОПОЛОГИИ
АНТРОПОЛОГИЯ — МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Традиционное подразделение антропологической науки, особенно широко
распространенное в советской литературе, подразумевает выделение в ее
составе трех относительно самостоятельных областей — морфологии,
антропогенеза и расоведения. Предмет расоведения не нуждается в
специальном разъяснении — он ясен из самого названия; антропогенез —
огромная область проблем, связанных с биологическими аспектами
происхождения человека; морфология представляет собой учение о вариациях
строения отдельных органов человеческого тела, физическом развитии и
конституции человека. Отличие морфологии от анатомии заключается в
том, что анатома интересует норма, средний тип, антрополог же
занимается отклонениями от него, но отклонениями не патологического
характера, а нормальными вариациями, мерой изменчивости человеческого
организма. Анатом ищет в многообразии индивидуальных характеристик
общее, единое, антрополог, отвлекаясь от этого общего, изучает само
многообразие.
Из сказанного уже видно, /гго антропология — наука в первую
очередь морфологическая, т. е. наука о строении изучаехмых объектов, а не
об их функциональных свойствахГ^Старое деление всех биологических
наук на морфологию — науку о строении живых существ и
физиологию — науку об их функционировании, жизнедеятельности сейчас во
многом потеряло свое значение, слишком тесно переплелись собственно
морфологические исследования с функциональными. Но по традиции и
по соображениям удобства к нему часто прибегают до сих пор. Говоря о
антропологии как о морфологической науке, я употребляю термин
«морфология» в этом последнем смысле. Следовало бы, конечно, то, что в
антропологии называется морфологией, называть как-то по-другому, но этого
пока не сделано, и поэтому нужно помнить о многозначности термина.
Итак, антропология — наука морфологическая. Основной метод
исследования — выявление формы, структуры. Это — препарирование и
гистологические срезы, когда изучается строение внутренних органов
человеческого тела; измерение и описание, когда исследуется строение внешних
форм человеческого тела, скажем, расовые черты того или иного народа.
Поэтому, так же как микробиолога и гистолога представляют обычно за
микроскопом, энтомолога — с сачком, геолога — с кайлом, символом
работы антрополога на протяжении многих лет был, да и сейчас остается
циркуль. Чертеж циркуля помещается обычно на обложке всех книг по
методике антропологии. Однако символ этот давно устарел.
НОВЫЕ ВЕЯНИЯ
Антропология за последние 50 лет сначала медленно, а потом все
быстрее и быстрее стала перестраиваться, насыщаться физиологией,
морфологические методы в пределах антропологии стали терять свою монополию.
Это началось с 1918 г., с замечательного открытия Л. Гиршфельда, сде-
ганного им на Солоникском фронте. Производя переливание крови, он
заметил, что представители разных народов отличаются друг от друга
различным процентным соотношением известных тогда групп крови
системы АВО. С тех пор открыто около 30 независимых систем
эритроцитов крови, специфичных биохимически и передающихся по наследству.
24

То или иное процентное соотношение этих систем — такая же стойкая
биохимическая характеристика разных популяций, как и групповое
соотношение АВО. Также биохимически специфичными и наследственно
обусловленными оказались и белки сыворотки крови, типы гемоглобина,
ушная сера, отдельные вкусовые реакции. А определение всех этих
типов, как легко понять даже неспециалисту, невозможно с помощью
циркуля; для него требуются хорошо оборудованные лаборатории,
химикалии, применение новейших биохимических и физиологических методов—
одним словом, все то, что отличает функциональное физиологическое
исследование от морфологического.
Вместе с физиологами антропологи включились сейчас в изучение
проблемы адаптации, т. е. приспособления человеческого организма к
разным условиям существования — высокогорью и влажным низинам,
пустыне и северным районам. Наряду с климатом тут не меньшее
значение приобретает фактор геохимический — недостаток или избыток
микроэлементов в почве, воде, пище, вообще во всей окружающей человека
природной среде. Установлена зависимость плотности кости от
содержания кальция в окружающей среде, а также разница в скорости кровотока
у народов Крайнего Севера и умеренных и тропических стран.
Антропология практически уже превратилась в морфофизиологическую науку,
и официальным признанием этого стихийно осуществившегося
превращения явилась организация новой специальной секции физиологической
антропологии на VII Международном конгрессе антропологических и
этнографических наук в Москве в августе 1964 г.
Деление антропологии на три раздела — дань устаревшей традиции.
Выделение физиологической антропологии в самостоятельный раздел уже
осуществилось *, и совершенно необходимо узаконить его и в
определении антропологической науки.
Мощное развитие антрополого-физиологических исследований,
огромный интерес к ним неразрывно связаны с успехами антропогенетики.
Подавляющее большинство изученных до сих пор физиологических свойств
человеческого организма имеет сравнительно простую наследственную
структуру, иными словами, управляется в своей наследственной
передаче одним или несколькими генами. Такие случаи легко исследовать,
поэтому они хорошо изучены, а точная информация о наследовании
признаков во многом облегчает антропологу изучение расовых различий,
установление происхождения народа по антропологическим данным
и т. д.2 Морфологические особенности человеческого организма
исследованы со стороны наследственности значительно хуже, законы передачи их
по наследству очень сложны. Гипотез, часто умозрительных, здесь, к
сожалению, пока больше, чем точно установленных и проверенных фактов.
Поэтому в попытках генетического осмысления морфологических
различий между разными типами человечества — расовыми или
конституциональными — интуиция все еще преобладает над знанием. А
физиологическая антропология дает антропологу в большом количестве
генетическую информацию, в которой он так нуждается.
Морфология, антропогенез, расоведение, физиологическая
антропология — четыре раздела вместо трех, налицо значительный скачок вперед.
Под влиянием физиологических и генетических исследований изменилось
само мышление антропологов, характерным для него стал и принцип
динамизма, сознание подвижности, текучести границ между
антропологическими явлениями. Особенно заметна перестройка мышления в
расоведении, где диалектика, новая динамическая концепция привели к полному
25

ниспровержению старых концепций: вместо неизменных рас старых
авторов, существовавших якобы в каменном веке так же, как и сейчас, и
характеризовавшихся теми же отличительными признаками, появился
сначала взгляд на расу как на «эпизод в эволюции» 3, а затем
нигилистическое отрицание реальности рас вообще.
СТРУКТУРНЫЕ УРОВНИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Подвижность границ между многими объектами, изучаемыми
антропологией, тесная связь всех морфофизиологических процессов в человеческом
организме в пределах популяции, а следовательно, и некоторая
неопределенность границ между отдельными разделами антропологии затрудняют
точное определение науки и составляющих ее отраслей. Обратимся,
например, к минерализации скелета человека — рентгенофотометрия
позволяет изучать эту особенность in vivo. Определяется при этом степень
насыщенности костей кальцием, т. е. величина как будто биохимическая.
Но кальций представляет собой в скелете непосредственный
строительный материал, определяющий его прочность. Привлечение
биохимического показателя служит в конечном счете более тонкому пониманию
структуры кости, а значит — целям морфологии, а не физиологии человека.
Но если это морфология, то морфология, принципиально отличающаяся
от старой, для которой основным и, пожалуй, единственным методом
исследования было измерение и описание внешней формы. Куда же отнести
исследование такого рода — к морфологии или к физиологической
антропологии? Сразу возникают споры, много их было при подготовке к
VII Международному конгрессу антропологических и этнографических
наук, когда распределялись доклады по секциям.
Выход из этого трудного положения представляется мне не в
выделении еще одного или нескольких самостоятельных разделов науки,
а в полной перестройке классификации антропологии вообще, в
принципиально новом подходе к выделению составляющих ее разделов,
основанном на оценке уровней изучения биологических особенностей
человека. Рассмотрение природных явлений и процессов в зависимости от
уровней, на которых они проявляются или происходят, широко вошло в
биологию вместе с кибернетическими методами и стремлением перенести на
биологию достижения в познании структуры управляющих систем.
Фундаментальная идея уровней организации живого и была выдвинута для
успешного анализа различных управляющих систем в живой природе \
Классификация всех биологических наук пока еще не перестроена на
этой основе, хотя отдельные попытки уже есть. В антропологии она
позволяет создать очень перспективную и внутренне непротиворечивую
классификацию объектов исследования, а с нею вместе и параллельно ей
расположить изучающие их отрасли науки в разумной
последовательности. Нижеследующим вариантом классификации хочется привлечь
внимание к этой пока «необетованной земле» представлений, к
плодотворному поиску в направлении, лежащем на магистральной дороге развития
биологии.
Молекулярный уровень. С открытием биохимических механизмов
наследственности и генетического кода этот уровень для биологии стал
одним из основных. Но в расшифровке наследственности морфологических
и физиологических структур высших организмов успехи молекулярной
биологии и уже — биохимической генетики довольно скромны. Все же по
отношению к человеку можно назвать, например, такое достижение, как
26

выяснение биохимических процессов, лежащих в основе возникновения
наследственных аномалий гемоглобина. Понимание тонких
закономерностей наследования признаков необходимо антропологу, поэтому роль
явлений, исследуемых на молекулярном уровне, постоянно возрастает,
и в этой сфере антропология всегда будет тесно соприкасаться и дажб
переплетаться областями исследования с антропогенетикой 5.
Клеточный уровень. Тщательные работы по гистологическому
строению органов у представителей разных рас не выявили различий между
ними. Главный аспект исследований на клеточном уровне —
сравнительно-анатомический, предоставляющий информацию в основном для
освещения проблем антропогенеза. Особенно велико значение работ по
клеточной структуре мозга. Сейчас это пока чуть ли не единственный способ
проникновения в этапы формирования мозга у древнейших предков
человека 6.
Тканевый уровень. За последние годы этот уровень изучения
человеческого организма привлек особое внимание и практически оформился в
самостоятельный раздел морфологии человека. Имеются в виду
многочисленные работы о компонентах тела и их соотношениях. Методика
выявления тканевых компонентов, их связи с конституциональными
типами, различия в соотношении компонентов у разных рас, характеристика
компонентов тела — все это обсуждается с привлечением огромного
экспериментального материала. Ввиду очень большого теоретического и
практического (клиника) значения этих работ масштаб их непрерывно
расширяется 7. Пожалуй, именно в этой сфере антропологии
интенсивность применения самых разнообразных тонких биохимических,
физиологических и биофизических методов особенно велика8.
Органный {системный) уровень. Ему посвящен особый раздел
морфологии человека — мерология, или учение о вариациях в строении
отдельных органов9. И расовый, и генетический, и эволюционный аспекты
представлены на этом уровне, так как строение отдельных органов и их
систем варьирует по расам, оно изменялось в процессе антропогенеза и
составляет основу, первичный эмпирический материал для установления
законов наследственной передачи 10. К этому же уровню следует отнести
и пока редкие в антропологии (чаще с этим приходится сталкиваться в
анатомии) случаи изучения совокупности систем органов, например
аппарата опоры или движения.
Организменный уровень (Н. В. Тимофеев-Ресовский называл его
онтогенетическим) . Человек как биологический организм — основной объект
антропологического изучения. С этим согласны все. Легко понять, что
человек как целое изучается с самых разных сторон. Особый раздел
морфологии — соматология — посвящен изучению внешних форм
человеческого тела и человеческого организма в целом. В нее входят, помимо
методики измерения и описания внешних форм, все более частные стороны
огромной и очень важной проблемы интеграции: анализ
морфофизиологических соотношений и конституционных типов, составление
характеристики физического развития и пропорций тела, учение о центре
тяжести тела и. Эти характеристики с каждым годом имеют все более
существенное значение в медицине (конституциональная
предрасположенность к заболеваниям) и в спорте (спортивная медицина и спортивная
антропология 12). Важны они и как основа для использования
антропологических данных в легкой промышленности (создание стандартов
различных изделий).
27

В расоведении долгое время считалось, что расы представляют собой
совокупность людей однородного физического типа. Раса просто сумма
физически очень сходных индивидуумов, и потому можно определить
индивидуальную принадлежность к расе в каждом отдельном случае.
Таким образом, расовый анализ должен был бы осуществляться также на
уровне организма. Так это до сих пор и делается в некоторых работах,
определяется расовый тип индивидуума в соответствии с системой
расовой классификации, затем подсчитывается процентное соотношение этих
типов и исследуемые группы сравниваются по этому процентному
соотношению. Однако многие детальные антропологические и особенно популя-
ционно-генетические исследования показали, что тип индивидуума
нельзя отождествлять с расой (объединение нескольких популяций), что
отдельные признаки человеческого организма сочетаются в пределах
индивидуума иначе, чем в пределах расы, и что раса, стало быть, не
просто сумма индивидуумов, а некая совокупность, в пределах которой
действуют свои, только ей присущие закономерности. В этом смысл так
называемой популяционной концепции расы, завоевывающей сейчас все
больше сторонников и закрепленной в документах международных
совещаний экспертов ЮНЕСКО, проведенных в Москве в 1964 г. и в
Париже в 1966 г. С точки зрения этой концепции определение расового типа
индивидуума лишено смысла, а значит, процессы расообразования
должны рассматриваться не на уровне организма, а на другом, более высоком
уровне 13.
Все перечисленные уровни изучения человеческого организма в
совокупности идеально соответствуют тому содержанию, которое
вкладывается в понятие морфологии, но они включают и многое другое, что никак
не может быть вмещено в ее узкие рамки,— физиологический аспект,
биохимические проблемы, антропогенетику. Поэтому мне кажется, что
общее понятие морфологии потеряет смысл, практически оно начинает
терять его уже в настоящее время, и вся совокупность явлений и
процессов, изучаемых на уровне организма и ниже, а также пригодные для
этого методы будут группироваться в несколько разделов в зависимости
от уровня изучения. Легко понять, что введение фактора времени
придаст любому из этих разделов связь с проблемой происхождения
человека, которая будет обрастать все большим числом аспектов и деталей. По
моему глубокому убеждению, исследование этой проблемы превратится
из раздела антропологии в комплексную дисциплину, включающую
разные методы, а затем, может быть, и в совокупность наук. И сейчас общие
проблемы антропогенеза решаются с помощью четвертичной геологии,
археологии и других смежных наук. Общим будет то, что изменение
физического типа человека во времени из-за малочисленности и
фрагментарности ископаемых находок долго еще будет изучаться самое большое
на уровне индивидуума. Практически речь идет и пойдет, по-видимому,
в будущем о системном уровне, ведь от ископаемых людей сохраняется
только скелет, а представление о строении того или иного предка
человека в целом само по себе — итог экстраполяции. Некоторая часть работ,
выполненных на палеоантропологических материалах глубокой древности,
но относящихся уже к человеку современного типа, к древнейшим
этапам его формирования, также не выходит за рамки системного или в
лучшем случае организменного уровня, так как при малой численности
древних скелетов они не дают информации, с помощью которой можно
было бы рассматривать и решать вопросы популяционного характера.
Далее мы рассматриваем групповые различия между людьми, или,
28

как лучше следовало бы говорить, различия между группами людей. Это
область расоведения в современном понимании, но опять это понятие
уже, чем те представления, которые складываются при расположении
объектов исследования по естественным уровням иерархии. Расоведение
иногда называют этнической антропологией, но какое отношение к
этнической антропологии в узком смысле слова имеют эксперименты,
посвященные выяснению адаптивной роли расовых признаков? А это
несомненно расоведение, да еще одна из главнейших расоведческих проблем.
Однако некоторые частные вопросы, например приложение
антропологических данных к решению вопроса о происхождении того или иного
народа, действительно целесообразно было бы вынести за рамки
расоведения, собственно теории расоведения они ничего или почти ничего
не дают.
Надорганизменных уровней также несколько.
Популяционный уровень. Структура любой группы людей, связанных
родством, выражается в тесноте родственных связей, т. е. в количестве
родственных браков по отношению к общему их числу, в специфике
демографических показателей, в исходной специфике генофонда.
Изолированные группы, в частности, отличаются очень своеобразными
соотношениями частот многих генов и асимметрией распределения
морфологических (полигенных) признаков. Одним словом, каждая популяция —
специфическое сочетание отдельных геномов (геном — совокупность всех
генов данного организма), представляемых отдельными индивидуумами.
Этнический уровень. Необходимость выделения этого уровня, как
отражающего интеграцию в пределах народа (его состав, происхождение,
расселение, особенности материальной и духовной культуры и культурно-
исторические взаимоотношения), наименее очевидна. На протяжении
многих лет прогрессивные антропологи всех стран мира боролись против
расистских идей причинной связи расы и языка. Первый этап этой
борьбы — огульное отрицание какой-либо зависимости между ними. Потом
было замечено, что язык и раса находятся в очень сложных взаимоот-.
ношениях, в основном косвенных, определяемых третьей
составляющей — территорией, на которой распространены. Была доказана также
большая зависимость расообразовательных процессов от социальных
изолирующих механизмов: вероисповедания, эндогамного характера
родовых отношений (обычай заключать браки внутри данной общинной
группы). Поэтому расовый состав того или иного народа, количество
составляющих его элементов и их соотношение специфичны и в каждом
отдельном случае определяются историческим прошлым народа.
Может показаться, что, так же как и этнический уровень
группировки антропологических данных, должен быть выделен уровень их
группировки по социальному или профессиональному признаку, что на первый
взгляд и находит себе выражение в работах, посвященных
антропологическим особенностям представителей различных профессиональных или
даже шире — социальных групп. Но пока все эти работы не вскрыли
специфических законов изменчивости в таких группах, а там, где авторы
стремятся это сделать, фактические данные еще недостаточны и
противоречивы. Поэтому, не отказываясь от возможности выделения такого
уровня в дальнейшем, пока следует от него воздержаться. И наконец,
последнее: антропологические исследования представили много примеров
сложного состава народов из нескольких расовых элементов и, наоборот,
проявления одного и того же элемента в составе разных народов.
Почему же этнический уровень рассматривается вслед за популяционным и
29

перед следующим за ним расовым? Причина этого в соотношении
этнических и расовых общностей: число народов колеблется, по разным
подсчетам, вокруг тысячи14, число расовых типов в разных
классификациях не превышает нескольких десятков 15. Из этого простого
сопоставления видно, что расы в подавляющем большинстве случаев
соответствуют более высокому уровню объединения антропологических объектов,
чем этнические группировки.
Расовый уровень. После того как в антропологии утвердилась мысль
об иерархии рас, подобной соподчинению типов, классов, отрядов,
семейств, родов, видов животных и растений, делались многократные
попытки ее истолкования. Наиболее распространенный и, по-видимому,
правильный способ такого истолкования филогенетический —
группировка в соответствии с общим происхождением. Наряду с этим можно
наметить и другой путь, заключающийся в попытке увидеть и
охарактеризовать своеобразие рас одного систематического уровня. Автор
выделяет два типа, или модуса, изменчивости на расовом уровне —
типологический и локальный, но этим, видимо, не исчерпывается их
многообразие 16. При типологическом модусе групповая изменчивость, имея
географические закономерности, составляет более широкие сочетания и
расы слагаются из популяций. При локальном модусе изменчивость
антропологических признаков географически незакономерна и отдельные
популяции не группируются в общности более высокого порядка.
Возможны и переходные случаи. Таким образом, каждая раса имеет свою
область распространения, свою структуру (т. е. свой набор слагающих ее
популяций и их соотношение, определяющие запас ее изменчивости),
по-разному связана с другими расами. Все это — выражение специфики
законов, лежащих в основе формирования рас, следовательно,
правомерности выделения еще и надпопуляционного уровня интеграции
антропологических объектов и процессов.
ПРОГНОЗ
Перестройка группировки объектов антропологического исследования и
классификации науки на новой основе, с моей точки зрения,— дело
ближайшего будущего, процесс, который стихийно происходит уже
сейчас. Задача состоит в том, чтобы осознать это обстоятельство и
способствовать дальнейшему развитию процесса. Что же касается более
далекого прогнозирования, то оно должно опираться на совершенное знание
законов развития науки. Пока возможно высказать лишь более или
менее правдоподобные гипотезы. От хронологического прогнозирования
следует сразу же отказаться: гипотезы оправдываются иногда в высокой
степени, но редко оказывается удачным предсказание дат открытий.
Поэтому буду говорить об общих тенденциях развития антропологии.
Мне кажется, что три проблемы особенно актуальны в познании
самых фундаментальных законов биологии человека и глубочайших связей
человеческого организма со средой. Это, во-первых, извлечение гораздо
более полной информации биохимического, физиологического и иного
порядка из морфологических наблюдений применительно к развитию
человека в прошлом (иными словами, переход в антропогенезе от
системного и органного уровня изучения к более низким уровням), во-вторых,
вскрытие самых интимных процессов химического взаимодействия
внутри человеческого организма и в обмене его веществом и энергией со
средой (т. е. переход молекулярного и клеточного уровней на органный и
30

организменный) и, наконец, в-третьих, познание генетических
механизмов в полном объеме, открытие законов генетической обусловленности
тканей, органов и их систем. Сейчас есть возможность рассмотреть
каждую из этих проблем и намечающиеся в их решении тенденции с
известной объективностью, в одних случаях опираясь на уже проведенные
исследования, в других — домысливая имеющиеся наблюдения, в разумных
пределах фантазируя.
Кости, которые археологи и антропологи извлекают при раскопках
древних погребений, служат для реконструкции самых разнообразных
особенностей биологической организации древнейших предков человека:
помимо антропологического типа, определяется биологический возраст,
восстанавливаются рост и пропорции тела, характеризуется, правда очень
приблизительно, физическое развитие. По стертости зубов и строению
челюстей можно косвенно судить о характере питания. Появился в
антропологической литературе даже особый термин — «биологическая
реконструкция», обозначающий получение перечисленных показателей на
основе измерения и описания скелета. Но точность, а главное, масштаб
такой биологической реконструкции пока еще очень невелики. Никакого
сколько-нибудь подробного представления о строении, функционировании
других органов и систем человеческого тела она не приносит или, вернее
сказать, почти не приносит. Для истории антропологического состава
человечества, начиная с верхнего палеолита, это небольшой пробел, так как
заметных изменений в строении современного человека за последние 25—
28 тыс. лет не произошло. Но эти изменения на протяжении всего
антропогенеза огромны, а судить о них мы можем только по начальному и
конечному звеньям — человекообразным обезьянам и современному
человеку. Пути и причины этих изменений, очевидно, можно будет выяснить
с помощью двух источников информации.
Один из них связан преимущественно с успехами морфологии.
Тщательное изучение мест прикрепления мышц на костях при всем,
казалось бы, только специальном интересе такой работы решает
сравнительно-анатомическую проблему кардинальной важности — восстановления
строения мускулатуры. Жировая масса тела, особенно жир на
внутренних органах, относительно независима от костяка. Весьма вероятно,
однако, что установление точной меры этой зависимости поможет по
развитию скелета составлять суждение о развитии жира. Расширение
тематики и масштаба морфологических исследований приведет в конце концов
к определению размеров и соотношения внутренних органов у
представителей разных типов телосложнения. Следовательно, по пропорциям и
массивности скелета древних людей можно будет судить о строении и
размерах внутренних органов, их расположении по отношению друг к
другу, проследить эволюционные линии их развития. По строению эндо-
крана (слепка внутренней полости черепной коробки, соответствующего
форме и размерам мозга) уже сейчас воссоздают некоторые очень
существенные особенности мышления древних людей и строения их органов
чувств17. Надо думать, что возможности в этой области далеко не
исчерпаны, особенно при одновременном усовершенствовании методики
гистологического и гистофизиологического изучения мозга у человека и
обезьян.
Другой источник информации о функционировании разных органов и
их систем в антропогенезе — преимущественно физиологический.
Эволюционная физиология, созданная в основном трудами советского ученого
Л. А. Орбели и его школы, накопила большое количество фактов, свиде-
31

тельствующих об эволюции физиологических функций, о путях и типах
их перестройки, о широкой адаптивности физиологических реакций у
разных видов животных и об их устойчивости в пределах одного вида 18.
Для человека физиологические преобразования в процессе эволюции
были едва ли не основными, так как именно они определяли изменения
поведения и усовершенствование психофизиологической деятельности.
Более тонкое, внимательное и детальное изучение высшей нервной
деятельности человекообразных обезьян и человека в сравнительном
аспекте выявит интенсивную динамику многих физиологических и
психических функций, о которой мы сейчас не имеем представления.
Я уверен, что оба источника информации о преобразовании
морфологических структур и особенно физиологических функций в процессе
антропогенеза — морфологический (физиологическая интерпретация
морфологических фактов) и собственно физиологический — сольются в особый,
посвященный специально человеку раздел эволюционной физиологии,
будущее наименование которого сейчас еще неизвестно, но который теперь
можно условно назвать палеофизиологией человека.
Человек, как и любое другое живое существо, неразрывно связан со
средой. С пищей постоянно вводится определенное количество
химических веществ, которые соответствующим образом направляют процессы
обмена в организме; дыхание и вводимые вещества определяют его
энергетику. Состав воздуха на планете относительно постоянен, а поэтому
энергетические результаты кислородного обмена больше зависят в
каждом отдельном случае от самого организма, чем от потребляемого
кислорода. Нельзя сказать того же о пище, так как ее химический состав и
калорийность различаются очень сильно, например, где-нибудь на берегу
полярных морей и в тропических областях, в пустынях и высокогорных
районах. Правда, в настоящее время идет процесс унификации пищевого
рациона на огромных территориях, и этим процессом охвачена большая
часть человечества. Однако вода неодинакова по химическому составу в
разных районах земного шара, и даже при унифицированном питании с
ней вводятся в организм человека вещества, специфические для каждого
района. В. И. Вернадским была открыта эта полная и нерасторжимая
зависимость организмов от химии земной коры, созданы биогеохимия и
учение о биосфере. Его последователи и ученики А. П. Виноградов и
Б. Б. Полынов показали географическое своеобразие геохимических
процессов в воздействии на живые организмы, создали учение о
ландшафтной геохимии и биогеохимических провинциях. Влияние химии среды на
жизнь и ее проявления, влияние, приуроченное к определенной
географии, отражающее специфику места, стало неоспоримым фактом в
современной науке, с ним нельзя не считаться при изучении любых
биологических явлений, в том числе и биологии человека.
Медицинские и антропологические наблюдения позволяют
конкретизировать эту мысль. Избыток или недостаток микроэлементов в почве,
воде, окружающей среде в целом приводит часто к тяжелым
патологическим последствиям. Эндемический зоб является хорошо изученным, но не
единственным примером таких заболеваний. Интереснее, однако,
другое — не патологические состояния, вызываемые полным отсутствием,
недостатком или переизбытком того или иного химического элемента в
организме человека, а нормальная изменчивость содержания этих
элементов, варьирование их в небольших пределах у Любого здорового
человека, то, что в биохимии называется биохимической
индивидуальностью 19. Интересно и сочетание этих индивидуальностей в популяции,
32

группе популяций, у представителей одной расы. Установлено, что меж-
популяционные различия проявляются в химических характеристиках
крови — содержании белковых фракций, холестерина, кальция в костях
и во многих других химических свойствах. Иногда они увязываются с
геохимической характеристикой района, иногда нет. И в этом последнем
случае причины их остаются неясными, но значение их в
формообразовании очевидно: они представляют собой выражение глубинных
процессов в человеческом организме, составляют, по-видимому, через обмен
веществ основу изменчивости вообще. Нельзя не видеть в их
исследовании переход к более высокому уровню понимания взаимосвязей внутри
организма человека, а также его зависимость от среды жизни, от многих
составляющих ее компонентов, нельзя не думать, что бурное развитие
этого раздела науки повлечет серию принципиально новых открытий и
создаст фундамент для новой теории антропогеоценозов20. Я склонен
думать, что эта область антропологической науки — ее можно назвать
антропохимией — со временем превратится в один из основных ее
разделов, потому что она дает возможность не только описывать
антропологические объекты, но гораздо более широко, чем теперь, анализировать
их появление, причины их изменений — одним словом, их эволюцию.
Антропохимия ответит на вопросы, связанные с влиянием среды на
формообразование. Но у последнего есть еще один аспект, едва ли не
более важный,— генетический. Известное в области передачи по наследству
биологических особенностей человека во много десятков, сотен раз
меньше неизвестного. Известна генетика некоторых физиологических
признаков, но неизвестны законы наследственной передачи морфологических
признаков, количество управляющих ими генов, способы их
взаимодействия. Известна генетика многих наследственных болезней, но
неизвестно, как передаются по наследству нормальные вариации и вообще как
поддерживается в генетике типовая норма. Между тем дело не только в
том, что без знания всех этих законов мы лишены возможности
расширить рамки медико-генетической консультации и превратить ее в
генетическую, т. е. предсказывать не только появление какой-нибудь
наследственной аномалии, но и появление тех или иных нормальных свойств в
здоровом состоянии, без патологических нарушений. Другими словами,
сейчас уже можно предсказать патологическое нарушение, если
генотипы родителей отягощены вредными генами, но невозможно представить
себе, каким будет ребенок, если у родителей нет генов, несущих
аномалии, какие у пего будут волосы, глаза, какова в целом будет его
внешность.
На первый взгляд это сугубо академическая проблема. В конце
концов люди — не животные: если важно знать, как племенной баран будет
передавать свои качества потомству, то для человека это ие
представляет особого интереса. Но такое утверждение справедливо, пока человек
рассматривается как синоним человечества, как общество в целом. Для
отдельного же человека, для индивидуума в большинстве случаев совсем
не безразлично, похожи или непохожи на него будут его дети. Мы
наталкиваемся здесь на большую общественную проблему, тесно связанную с
понятием личного счастья; есть много людей, недовольных своей
внешностью, которые совсем не жаждут передавать свои недостатки
потомству. Да и среди генов отца и матери могут быть сочетания, которые
окажутся неблагоприятными и приведут к дисгармониям.
Евгеника предлагала жестокий, взятый из сельскохозяйственной
практики рецепт — нужен подбор: если потенциальные родители не подходят
2 В. П. Алексеев
зз

друг к другу по своим наследственным качествам, они не должны иметь
детей. Много голосов раздавалось даже в пользу насильственной
стерилизации людей с нежелательными наследственными задатками. Конечнот
это бесчеловечно, аморально.
Но, отвергая евгенику, трудно не верить в возможность разумного
экспериментального воздействия на наследственность человека в
будущем. Можно спросить: при чем здесь антропология, ведь речь идет о
сугубо генетической проблеме? Однако изучение законов наследственной
передачи возможно только после того, как детально выяснены
морфологическая структура и физиологическое значение наследуемого свойства.
Поэтому переход от антропологии к антропогенетике осуществляется
очень плавно, а в будущем его, надо полагать, вовсе не будет.
Антропология, обогащенная генетическими методами, приобретет колоссальное
значение в практике как наука не только о формообразовании и
происхождении человека, но и о способе сознательного избавления его от
генетически обусловленных дисгармоний развития.
Итак, палеофизиология, антропохимия и антропогенетика с гораздо
более мощными, чем сейчас, средствами, воздействия на наследственность
человека — вот главные направления, по которым будет, с моей точки
зрения, развиваться антропология в недалеком будущем. Если это еще
не сама действительность, то во всяком случае перспективы,
непосредственно вытекающие из нее. Думая о них, мы остаемся в рамках
реальной оценки наших возможностей в познании биологии человека и его
места в природе. Но трудно отказать себе в удовольствии помечтать, не
оглядываясь на сегодняшний день, не о науке завтрашнего дня, а о томг
какой она будет в эру наступления человека на космос и установления
связи с внеземными цивилизациями.
Представления о распространении жизни во Вселенной и о внеземных
цивилизациях уже вышли за рамки компетенции писателей-фантастов.
Экзобиология (наука о жизни в космосе) — часть космической биологии;
отдельные ее аспекты разработаны довольно подробно: учение о
биосфере, например, превращается в часть космологии, биосфера
рассматривается как космическое явление. Можно думать, что жизнь в других мирах
и разумные формы материи возникают не только на основе белковых
тел. Но даже если опираться на концепцию, согласно которой основой
жизни в космосе является белок, то и тогда остается обширное поле для
размышлений, какова структура и физиология разумных организмов в
иных условиях тяготения, радиации, электромагнитного потенциала
планеты, солнечного или иного облучения, химизма инопланетной биосферы.
Пусть размышления на эти темы пока неконкретны, но не исключено,
что им принадлежит будущее, и тогда в цепи антропологических наук
появится еще одно звено — экзоантропология.
При таком понимании перспектив развития антропология теряет свое
единство. Это закономерно, поскольку с углублением знания любая
отрасль науки превращается в комплекс более или менее
узкоспециализированных дисциплин. То, что антропология пойдет по тому же пути,
свидетельствует о ее неисчерпаемых возможностях.
1 См., напр.: Physiological anthropology. N. Y., Toronto, 1975.
2 Существует несколько обстоятельных сводок. Теоретическая сторона дела
освещена в: CavalU-Sforza L., Bodmer W. The genetics of human populations. San
Francisco, 1971. Конкретные данные см.: Mourant A., Kopec A., Domanlewska-Sobczak /C
Distribution of human blood groups and other polimorphisms. L., 1976.
8 Hulse F. Race as an evolutionary episode//Amer. Anthropol. Vol. 64. 1962. N 5.
34

4 Наиболее теоретически глубокое изложение: Тимофеев-Ресовский Н. В. О
некоторых принципах классификации биохорологических единиц//Тр. Урал. фил. АН
СССР. Свердловск, 1961. Т. 27; Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов Н. Н., Ябло-
ков А. В. Краткий очерк теории эволюции. М., 1969; 2-е изд. М., 1977.
5 Первая формулировка: Zuckerkandl E. Perspectives in molecular anthropology //
Classification and human evolution. Chicago, 1963. Более полное изложение:
Алексеев В. П. Молекулярная антропология. М., 1974.
* Литература разрослась до громадных размеров и не охвачена пока современным
синтезом. Один из наиболее полных обзоров: Шевченко Ю. Г. Развитие коры
мозга человека в свете онто-филогенетических соотношений. М., 1972.
7 Наиболее полный свод фактических данных и теоретических разработок, правда
уже не включающий новую литературу: Body composition. P. I-II//Ann. N. Y.
Acad. Sci. 1963. Vol. 110.
* Techniques for measuring body composition. Wash., 1961; Human body composition:
Approaches and applications. Oxford; L., 1965.
9 Наиболее полное изложение: Martin В. Lehrbuch der Anthropologic in systemati-
scher Darstellung: In 3 Bd. Jena, 1928; расш. изд.: Martin В., Sailer K. Lehrbuch der
Anthropologic in systematischer Darstellung: In 4 Bd. Stuttgart, 1957-1966.
10 Классическое описание наиболее типичных вариаций см.: Шевкуненко В. Н.,
Геселевич А. М. Типовая анатомия человека. Л., 1935.
11 Humangenetik: Ein kurzes Handbuch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart, 1964-
1969. Четвертый том этого руководства, написанный Р. Кнусс.манпом, целиком
посвящен интегративным характеристикам человеческого тела.
12 См., напр.: Строение тела и спорт. М., 1968; Туманян Г. С, Мартиросов Э. Г.
Телосложение и спорт. М., 1976; Eiben О. The physique of woman athlets. Budapest,
1972.
13 Более подробное освещение этого вопроса: Алексеев В. П. К обоснованию попу-
ляционной концепции расы//Проблемы эволюции человека и его рас. М., 1968.
14 Один из наиболее полных современных подсчетов: Брук С. И. Население мира:
Этнодемогр. справ. М., 1986.
15 Два наиболее полных обзора этих классификаций: Eickstedt E. Geschichte der an-
thropologischen Namengebung und Klassifikation (unter Betonung der Erforschung
von Sudasien) // Ztschr. Rassenk. 1937. Bd. 5, 6; Schwidetzky I. Grundlagen der Ras-
sensystematik. Wien; Zurich, 1974.
18 Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.
17 Один из примеров подобной реконструкции: Кочеткова В. И. Палеоневрология.
М., 1973.
18 Современное изложение: Эволюционная физиология. Лм 1979. Ч. 1.
19 Алексеев В. П. Антропогеоценозы - сущность, типология, динамика//Природа.
1975. № 7.
20 Подробнее об этом: Алексеев В. П. Географические очаги формирования
человеческих рас. М., 1985.
АНТРОПОЛОГИЯ И МОРФОЛОГИЯ
(в связи с учебной книгой по морфологии человека 1)
На протяжении нескольких десятилетий на русском языке не вышло ни
одной книги, которая специально была бы посвящена обзору морфологии
человека. Последнее по времени изложение основ морфологии человека,
подготовленное выдающимся советским антропологом В. В. Бунаком,
было издано в 1941 г.2 Известным дополнением к ней является
вышедшая тогда же книга В. В. Бунака о методике антропологических
исследований 3. В трижды переиздававшемся за последние три десятилетия
под разными названиями учебнике антропологии краткий обзор
морфологии человека написан М. Г. Левиным, но этот обзор в связи с
характером издания, рассчитанным на освещение проблем антропогенеза и
расоведения, носит преимущественно обзорный характер и не имеет
самостоятельного значения 4.
35
2*

Совершенно естественно, что новая книга по морфологии человека
(в предисловии сказано даже: «...первое в СССР пособие по
теоретической морфологии человека»!), носящая сводный характер, привлекает к
себе пристальное внимание. Это объясняется не только многолетним
ожиданием подобной книги, которая могла бы суммировать накопившиеся
конкретные знания и подвести уже достигнутые теоретические итоги, но
и тем, что книга написана большим коллективом ведущих
специалистов — антропологов и анатомов, она имеет гриф Министерства высшего
и среднего специального образования СССР, рекомендующего ее в
качестве учебного пособия (для студентов биологических специальностей
вузов), у нее солидный объем — 27 печатных листов, она посвящена
памяти крупного советского антрополога, долголетнего директора
Института антропологии МГУ Всеволода Петровича Якимова, скончавшегося
зимой 1982 г. Есть еще одно обстоятельство, обеспечившее успех книги.
Достижения генетики и популяционной физиологии человека на время:
заслонили движение мысли в области морфологии, и от новой книги по
морфологии человека невольно ждут обсуждения животрепещущих
проблем: соотношения морфологии и генетики, фенетических наблюдений и
их роли в реконструкции генезиса популяций, соотношения
конституциональных типов с расовыми, проявления разных форм симметрии в
общем плане строения и в структурных элементах человеческого телаг
функционального истолкования морфологических особенностей
современного человека, отсутствующих у его предков, и т. д.
Книга состоит из двух крупных частей — общей и частной
морфологии. Трактовка общей морфологии составляет треть книги и включает
пять глав, последовательно освещающих основные принципы
современных морфологических исследований, процессы роста, размеры и
структурные элементы головы, размеры и пропорции тела, состав тела и
конституциональные типы. В восьми главах частной морфологии материал
организован по анатомическому принципу — опорно-двигательный
аппарат, внутренние органы и т. д. Многие из этих разделов в высшей
степени содержательны, используют большую информацию о вариациях
соответствующих систем признаков и включают результаты собственных
оригинальных исследований авторов. Обстоятельную трактовку
разбираемых вопросов можно найти в главах, посвященных размерам и
пропорциям тела, акселерации, конституциональным габитусам, вариациям
структурных элементов скелета, зубам. В этих главах наличествует
значительный морфологический материал и соответствующий ему широкий
сравнительно-морфологический подход к изучаемым явлениям (кроме
рассмотрения нормы, представлен широкий спектр вариаций,
характерный для современного человека и его ископаемых предков, показана и
приуроченность их к расовым, конституциональным и профессиональным
группам).
И все же книга в целом разочаровывает. Дело не только в мелких
огрехах, пропусках и в отдельных не очень удачных формулировках. Так,
на с. 14 говорится, что Г. Ф. Дебец в 1940-х годах установил с
помощью палеоантропологических наблюдений расширение черепа
человека в ходе времени, т. е., попросту говоря, открыл явление брахикефали-
зации. На самсм деле Г. Ф. Дебец много сделал для познания
конкретных форм проявления брахикефализации в разных областях территории
СССР и подверг интересной критической ревизии предложенные ранее
гипотезы причин брахикефализации, но само явление обсуждалось
антропологами еще в конце прошлого столетия. Раздел о размерах голо-
36

вы состоит фактически лишь из перечня основных размеров, что можно
найти в любом методическом руководстве; границы межгрупповой
изменчивости во многих случаях даны весьма приблизительно (с. 35—36, 40).
При характеристике мягких тканей лица отсутствует какая-либо
характеристика формы лица в целом, горизонтального и вертикального
лицевого профиля. При рассмотрении ширины почки приведен следующий
перечень (с. 202): негроиды, европеоиды, фиджийцы, аннамиты, индийцы,
арабы (!). В первых двух случаях речь идет о расах, в случае
фиджийцев и арабов — об этнических общностях, что касается аннамитов, то это
устаревшее наименование теперь вообще не употребляется, тем более что
оно носило собирательный характер; собирательным и не несущим
никакой этнической информации является и термин «индийцы».
Максимальный объем мозга у архантропа указан в 1400 см3 и
приписан черепу из Фонтешвада (с. 264). На самом деле этот череп,
обнаруженный в одной из французских пещер, принадлежал неандертальцу
прогрессивного типа, а речь должна идти о черепе со стоянки Вертеш-
селеш в Венгрии. Кстати говоря, наверное, стоило бы привести, помимо
суммарного объема мозга у неандертальцев (с. 265), и цифры для
мужчин и женщин — ведь разница достигала 200 см3.
В главе о покровах при обзоре методов определения пигментации не
говорится о разработанных в последние десятилетия довольно точных
физических методах характеристики цветности. Не нашлось места для
рассмотрения минерализации скелета человека и трактовки всех
связанных с этим проблем. Не сказано, что проблема уровней организации
живой материи, которой уделяется место на первых страницах книги
(с. 5—8), уже десятилетие обсуждается в антропологической литературе.
Все перечисленное, конечно, досадно, но, повторяю, главное не в
отдельных упущениях, а в определенной направленности книги,
отражающей весьма своеобразное понимание морфологии человека, сведение ее в
значительной мере просто к анатомии. Почти во всех главах,
посвященных частной морфологии, больше половины места занимает
анатомический материал, который изложен в специальных анатомических
руководствах и систематичнее и полнее. Иногда, например в главе о мышцах,
он сопровождается серьезными сведениями сравнительно-анатомического
характера, но эта часть составляет скорее исключение, в остальных
случаях такие сведения приводятся редко. На с. 5 говорится, что «между
терминами „анатомия44 и „морфология44 существует не только
семантическое, но и смысловое различие, поскольку морфология включает в себя
анатомию и все другие науки, изучающие организацию и развитие
живых форм и систем». Даже не обсуждая эту формулировку по существу
и не говоря о наличии специальных задач в морфологическом
исследовании, не сводимых ни к анатомическим, ни к сравнительно-анатомическим,
следовало ожидать, что анатомические данные в соответствии с этой
декларацией должны были бы занять подчиненное положение. Между тем,
как уже говорилось, во всех частных главах их подача выходит на
первый план.
Односторонне выглядит и перечень отечественных исследований,
внесших вклад в развитие морфологии,— среди довольно длинного ряда
анатомов там нашлось место лишь одному антропологу В. В. Бунаку.
Зарубежные ученые называются там же больше в соответствии со
степенью их известности, чем в соответствии с их действительными
заслугами в изучении морфологии человека. Из пяти перечисленных
А. Хрдличка и К. Заллер работали преимущественно в области расоведе-
37

ния, А. Валлуа был на протяжении ряда десятилетий одним из ведущих
исследователей ископаемых форм человека. А где П. Брока, П. Топинар,
К. М. Бэр, К. Пирсон, Дж. Морант и другие крупные представители
английской биометрической школы? Нет, именами анатомов, пусть даже
выдающихся, никак нельзя ограничить список создателей морфологии
человека, как нельзя ограничить ими подобный же список ученых,
разрабатывавших проблемы общей морфологии.
Но и это обстоятельство можно если не оправдать, то понять,
учитывая анатомическую специализацию одного из редакторов книги —
Б. А. Никитюка. Однако совсем уже необъяснимым выглядит полное
отсутствие в книге ряда разделов, которые традиционно и справедливо
входят в морфологию, составляя неотъемлемые компоненты ее
смыслового содержания. К числу важнейших из этих разделов следует отнести
рассмотрение изменчивости, что давно уже составляет фундаментальную
главу не только сравнительной и популяционной морфологии, но и
эволюционного учения, генетики и биометрии, содержательный и
статистический анализ корреляционных связей, обеспечивающих единство
организма, без чего любая трактовка морфологии вообще теряет смысл,
наконец, учение о симметрии, столь широко проникшее в самые
разнообразные биологические дисциплины, в первую очередь именно в
морфологию, и неоднократно привлекавшее уже внимание и антропологов.
Перечисленные мной темы — не случайный набор проблем, они
составляют самую суть морфологии как науки, в том числе и морфологии
человека. Взаимоотношения между морфологией и анатомией человека не
в том, что морфология поглощает анатомию, как явствует из
приведенной выше цитаты со с. 5, а в том, что анатомия изучает норму,
стандартный тип человеческого тела, почему и называется нормальной, тогда
как морфология исследует формы и законы изменчивости, всю
совокупность вариаций человеческого тела в функциональных, географических и
временных проявлениях. Поэтому нет морфологии там, где нет понятия о
закономерностях этой изменчивости в разных системах человеческого
организма, где не охарактеризованы разные группы или типы признаков,
не приводятся многообразные способы их количественной
характеристики. Все перечисленные в начале этого очерка книги давали об этом
более или менее подробное представление. А сейчас обстоятельная
трактовка всех этих вопросов была бы особенно уместна и в связи с
оформлением популяционной морфологии, и в связи с развитием генетики, кстати
сказать во многом обязанных своими успехами именно советским
исследователям. Популяционная морфология и антропогенетика насчитывают
уже несколько тысяч публикаций, изучению характера изменчивости
многих признаков посвящено едва ли меньше работ, и такой огромный
багаж знаний остается в стороне, если не излагать учение об
изменчивости в курсе морфологии человека!
Не менее важно и не менее обстоятельно разработано в морфологии
человека и учение о корреляциях признаков, т. е. о взаимосвязи
отдельных органов и систем, а также характеризующих их параметров между
собой, о специфике этой связи, ее функциональном значении и степени
ее оценки. Принцип корреляции органов, установленный впервые в
формулировке, близкой к современной Ж. Кювье, разрабатывался затем
многими морфологами; его исключительное значение как мощного средства
сравнительно-морфологического и эволюционного анализа ярко
продемонстрировано в классических трудах А. Н. Северцова и И. И. Шмальгаузе-
на. Способы количественной оценки, основы которой были заложены
38

французским минералогом О. Браве и английским математиком и
биологом К. Пирсоном, сразу же были широко использованы в
антропологии; и именно данные о величинах коэффициентов корреляции между
признаками в разнообразных человеческих популяциях послужили
основой для дифференцированного подхода к пониманию внутривидовых
корреляций и видовой изменчивости современного человека в целом. По
сути дела, если не давать анализ коррелятивной изменчивости, учение о
конституционных габитусах также остается без опорных понятий. Одним
словом, не сказать о корреляциях — значит не сказать об одном из
центральных явлений, изучаемых общей морфологией, и серьезно обеднить
изложение морфологии человека.
Разработка проблем биологической симметрии находится в настоящее
время на подъеме. Как и всегда в таких случаях, взоры обращаются к
истории науки и вспоминаются работы, забытые или мало обращавшие
на себя внимание многие десятилетия. Но не менее интенсивно
осуществляется и выдвижение новых принципов. Совсем недавно применительно
к эволюции биологических объектов обсуждались принципы конформной
симметрии и приведены достаточно убедительные данные,
свидетельствующие о ее значительной роли в морфологии человека 5. Можно пока
выжидательно относиться к результатам этих новейших исследований,
но ведь билатеральная симметрия известна давно, ее роль освещена во
многих работах, уже ставших классическими, много писалось об
изменении характера билатеральной симметрии при переходе к прямохождению
и вообще в процессе формированиия подлинно человеческой организации
в ходе антропогенеза. К сожалению, и этот комплекс вопросов остался
без какого-либо освещения.
А обсуждение генетических основ морфологии? А анализ
соотношения морфологических и функциональных или физиологических
особенностей человеческого организма? А рассмотрение факторов морфогенеза
в целом? А синтетический обзор морфологических аспектов старения
человека? Обо всем этом также нет ни одного слова. Видимо, редакторы
книги (а, очевидно, именно они являются авторами предисловия к ней)
преждевременно назвали ее «первым в СССР пособием по теоретической
морфологии человека». Книга эта лишена внутреннего единства и не
охватывает обширного круга вопросов, заявленного в названии. Она
представляет собой скорее избранные главы анатомии человека, с
элементами сравнительной анатомии и антропологии. Подлинная
«Морфология человека» еще должна быть написана.
1 Морфология человека/Под ред. Б. А. Никитюка, В. П. Чтецова. М., 1983.
2 Бунак В. В., Неструх М. Ф., Рогинский Я. Я. Антропология. М., 1941. Раздел,
посвященный морфологии, написан В. В. Бунаком.
3 Бунак В. В. Антропометрия: (Практический курс). М., 1941.
4 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. М., 1955; Они же.
Антропология. М., 1963; Они же. Антропология. М., 1978.
5 Петухов С. В. Биомеханика, бионика и симметрия. М., 1981.

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНТРОПОЛОГИИ
Промежуточное положение антропологии между дисциплинами
гуманитарного и биологического циклов, прозорливо отмеченное еще в
прошлом веке Ф. Энгельсом, становится все более очевидным по мере
развития науки. С одной стороны, антропология на протяжении нашего
столетия органически включила в себя методики и результаты
исследований многих биологических областей знания. Изосерология, например,
т. е. изучение групповых факторов крови, сразу же после своего
возникновения и разработки соответствующей методики заняла огромное место
в антропологической науке, и сейчас уже можно сказать, что
антропологи внесли, пожалуй, больший вклад в исследование вариаций групповых
факторов крови по земному шару, чем медики. Популяционно-генетиче-
ские методы и подходы приобрели фундаментальное значение во всех
антропологических работах, существенно трансформировали теорию
антропологической науки, и без таких подходов невозможно сейчас
представить себе разработку проблем физиологической антропологии, расовой
классификации человечества и т. д. Все это мосты, связывающие
антропологию с обширным комплексом биологических дисциплин.
С другой стороны, однако, чем глубже разрабатывается биологическая
история Homo и входящего в него вида современного человека, тем
яснее становится ограниченность чисто биологического подхода ко всем,
даже биологическим, явлениям в человеческом обществе и необходимость
постоянного учета социальной природы человека даже в специальных
морфологических и физиологических исследованиях. Никакой
динамический аспект биологии человека невозможно понять и истолковать, не
учитывая таких фундаментальных свойств человечества, как его
расселение по всей земной поверхности, наличие внутри общества социальных
барьеров в виде языка, этнических границ и других дифференцирующих
факторов, трудовая деятельность человека и т. д. Таким образом,
социальный, или, как сейчас принято чаще писать, социологический, подход
должен пронизывать любое исследование по биологии человека, если
только оно ставит своей целью не простую констатацию фактов, а их
динамическое истолкование.
В общей форме необходимость такого подхода неоднократно и
совершенно справедливо постулировалась во многих работах. Советские
антропологи последовательно осуществляют его в своих исследованиях,
несмотря на то что конкретное прослеживание воздействия социальных
законов на формирование биологических свойств человека сопряжено со
многими и теоретическими и практическими трудностями. В то же время
никакой тщательный и глубокий анализ этнических взаимоотношений
невозможен без учета расовой ситуации, никакое исследование по
этногенезу и этнической истории не может быть по-настоящему комплексным
и всеобъемлющим без привлечения антропологических данных, т. е.
в конечном счете данных о биологии человека. В кругах неспециалистов
раздаются иногда голоса о возможности изменения биологических свойств
человеческих популяций за одно-два поколения, что якобы лишает
антропологические данные их прежнего значения. Ниже сделана попытка
показать, что изучаемые антропологами морфологические и
физиологические особенности генетически обусловлены, что биологические свойства
популяций тесно переплетаются со многими аспектами их жизни, что
результаты исследований в области биологии человека обогащают кар-
тину человеческой истории.
40

ЧЕЛОВЕК КАК ПРЕДМЕТ ГЕНЕТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ
Огромные успехи генетики в настоящее время связаны в основном с
изучением генетических механизмов вирусов и бактерий. Именно
генетика вирусов, в частности бактериофага, дала основной материал для
расшифровки генетического кода, а работы С. Бензера на бактериофаге
открыли путь к экспериментальному доказательству сложной природы
гена \ Успехи молекулярной генетики оказали влияние на генетику
животных и растений, значительно изменили если не путь исследования,
то во всяком случае понимание многих проблем — наследования нормы
реакции, наследственного иммунитета и т. д. Человек как генетический
объект также имеет свою специфику, выражающуюся как в
морфологических и физиологических особенностях человеческого организма, так
и в степени его изученности.
Последнее обстоятельство, хотя и представляется на первый взгляд
второстепенным, имеет применительно к общей генетике огромное
значение. Вряд ли найдется еще один вид, изменчивость которого была бы
изучена с такой полнотой и тщательностью. Экспедиции антропологов,
проведенные на протяжении последних 50—70 лет во все уголки
земного шара, собрали огромные материалы по географической изменчивости
морфологических признаков человека, позволили выделить их
географические сочетания — человеческие расы, дали возможность наметить и в
общих чертах решить проблемы их иерархии и генеалогических
взаимоотношений2. За последние 30 лет широко развернулось изучение расовой
физиологии, показавшее отчетливые правильности в географическом
распространении многих физиологических признаков 3. Наряду с этим в
антропологических исследованиях, как и в медицинских и
физиологических, пристальное внимание уделялось и уделяется проблеме
конституциональных различий и их связи с типами высшей нервной
деятельности ь. В общей форме эта проблема, по-видимому, только и может быть
решена антропологами и медиками, так как у человека типы нервных
реакций и психонервные механизмы изучены гораздо более детально,
чем у животных.
Большое число палеонтологических находок позволяет нарисовать в
общих чертах картину изменения физического типа человека во
времени 5. Сравнительно-анатомические и эмбриологические исследования
открыли возможность установления морфологических закономерностей
его эволюции6. С помощью изучения древнейших орудий труда и жизнп
древних людей восстанавливаются основные этапы развития социальной
организации первобытных человеческих коллективов, их экономические
и этнические взаимоотношения, рост их численности, характер
расселения, роль смешения в этих процессах7. Таким образом, и история
человеческого вида, так же как и его география и морфология, изучена
лучше, чем история любого вида животных.
Такая полная информация о типах изменчивости человека, их
распределении во времени и в пространстве, а частично и о причинах этих
изменений создает основу для изучения многих генетических проблем на
более высоком уровне, чем это возможно в генетике животных. К их
числу относятся наследственные нарушения метаболизма, хромосомные
аномалии и аберрации, гемоглобинопатии и наследственные нарушения
свертывания крови, белков и ферментов плазмы (все это на уровне
организма) 8, закономерности в географическом распространении генов
(геногеография) 9, роль изоляции в интенсивности генетико-автоматиче-
41

ских процессов, относительная роль панмиксии и изоляции в процессах
расообразования, скорость мутирования (все это на популяционном
уровне) 10. Поэтому антропологический и антропогенетический
материалы все чаще включаются в сводки по общей генетике и представляют
собой основные данные для анализа и решения целого ряда
кардинальных вопросов п.
Теперь несколько слов о качественной специфике как объекте
генетического изучения. Она лежит в его социальной природе. С появлением
общества и развитием социальных отношений в биологические
закономерности вмешиваются новые трансформирующие их моменты12. В их
числе — освоение практически всей планеты13, неограниченное
смешение между расами и стирание границ расовых ареалов,
взаимопроникновение и взаимовлияние культур, усиление технической оснащенности,
открывающее неограниченные возможности миграции генов,— одним
словом, все предпосылки, создающие ситуацию панмиксии14. При ней
прослеживаются пути миграций генов на огромные расстояния,
изучаются их стабильность и изменение темпа мутирования при миграции,
выявляются очаги наиболее интенсивных концентраций генов и характер
взаимосвязи между ними, перекидывается, таким образом, мост между
генетикой, с одной стороны, систематикой и таксономией — с другой.
Эндогамия, взаимоотталкивание народов, говорящих на разных языках,
и особенно на языках различных языковых семей, кастовые системы,
имущественная дифференциация, принадлежность к разным религиям
действуют в противоположном направлении — создают так называемую
социальную изоляцию 15. Специфика ее состоит в том, что она
значительно расширяет базу для суждения о моделях генетических барьеров,
динамике их действия во времени, формах их влияния на генетическую
структуру популяции. Таким образом, все аспекты популяционной
генетики существенно обогащаются данными, полученными в
антропологических и антропогенетпческих исследованиях.
Итак, специфика человека в качестве генетического объекта состоит
в его социальности, представляющей собой предпосылку для
возникновения многих генетических явлений на популяционном уровне,, и в
полной изученности типов изменчивости человеческого организма, что
позволяет детализировать генетические процессы, в общей форме
изученные на других объектах.
ЗНАЧЕНИЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
ДЛЯ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Оно особенно четко проявляется в исследованиях популяционно-генети-
ческого характера, поэтому с них целесообразно и начать. Антропология
вносит особенно существенный вклад в общую генетику популяций по
пяти линиям: природы генных барьеров, структуры изолированных
популяций, численности популяций в связи с их генетической структурой,
характера и степени внутривидовых различий, изучения географии генов
в условиях панмиксии, т. е. панойкуменного смешения.
В органическом мире все генетические барьеры, т. е. препятствующие
скрещиванию и тем самым распространению генов факторы, имеют
географическую или физиологическую природу. Иными словами, это либо
какое-нибудь серьезное географическое препятствие, мешающее таксону
расселяться, или своеобразная экологическая ниша, опять сводимая к
определенной специфике географической среды, либо разница в строении
42

и функционировании репродуктивной системы16. У человека значение
второго фактора равно нулю, а значение первого сильно снижено из-за
практически почти безграничной способности преодолевать
географические барьеры даже на ранних стадиях развития человечества (жизнь в
Тибете и Андах на высоте более чем 4000 м, заселение Арктики и
пустынь, расселение человечества по островам Тихого океана).
Тем большую роль приобрели факторы, которые объединяются
понятием социальной изоляции. Это прежде всего определенные
социальные отношения, проявляющиеся в собственно эндогамии, т. е. в обычае
заключать браки внутри одного селения или группы селений или,
наконец, внутри определенных общественных групп; в кастовом строе, как,
например, в Индии, где все общество разделено на касты, не
врачующиеся между собой; в имущественной дифференциации, при которой
эндогамия была менее строгой, чем в предшествующих случаях, но все
же нарушалась достаточно редко. Вторым важнейшим фактором,
способствовавшим социальной изоляции, был языковый, а следовательно,
и этнический. Многообразие языков, а с ними вместе и народов
(дифференциация в этих сферах не параллельна, но близка и часто
перекрещивается) создало предпосылки для формирования отдельных
локальных очагов генного своеобразия начиная, по-видимому, с эпохи
первобытного стада. Наконец, параллельно с этническим действовал и
действует фактор психологический, усугубляемый частично религиозным,
полное понимание и конкретизация действия которых будут возможны,
очевидно, только после развертывания исследований в области
социальной и этнической психологии 17.
Все эти специфически общественные генные барьеры, их сложное
переплетение, их текучесть дают возможность изучать генетический
состав современного человечества, с одной стороны, в конкретных
популяциях, с другой — в динамике. Первое открывает дорогу к гораздо более
тщательному, чем у растепий и животных, изучению таких важнейших
генетических явлений, как эффект Райта (влияние исходных различий
в генофонде на дифференциацию популяций), постепенное перерастание
локальных межпопуляционных различий в различия более высокого
таксономического ранга — расовые, взаимное влияние языковой и
социальной дифференциации человека. Второе позволяет понять действие
этих явлений и их роль на разных этапах исторического развития
человечества, при различных общественно-экономических формациях, в
условиях автохтонного развития, как, например, в первичных
земледельческих очагах субтропиков Евразии, или при постоянном расселении,
например в Америке. Очень высокая степень изученности конкретной
истории отдельных человеческих групп создает великолепную
предпосылку для проверки перечисленных генетических моделей.
Структура малых изолированных популяций с особенным успехом
изучается при перемещении небольших групп населения на другую
территорию, где они попадают в иную языковую и религиозную среду,
а также в горных местностях. Антропологические исследования таких
изолятов показали, что структура их самым непосредственным образом
влияет на генофонд. В изолятах повышается число родственных браков
и, следовательно, резко увеличивается коэффициент инбридинга. Это
обстоятельство вызывает так называемую изогаметацию — преобладание
гомозиготных форм над гетерозиготными и, как следствие этого,
выявление в фенотипе рецессивов18. Внутригрупповое распределение поли-
факториальных признаков (а к их числу относится подавляющее боль-
43

*нш:ство морфологических признаков) при этом тем больше отклоняется
от нормального, чем теснее инбридинг19. Таким образом, по степени
деформации внутригруппового распределения можно судить о древности
изоляции,— эта взаимозависимость была особенно подробно изучена
именно на антропологических данных2и.
Монсфакториальные признаки (к их числу относится большинство
физиологических особенностей), подверженные генному дрейфу,
начинают в условиях изоляции изменяться в противоположных направлениях
даже в близкородственных группах21. Это способствует исключительно
широкому размаху изменчивости по монофакториальным признакам в
этнических группах, подверженных действию изоляции. Эти процессы
изучены особенно хорошо в некоторых изолированных религиозных
общинах Канады, на Новой Гвинее и островах Микронезии 22, в Советском
Союзе —в Дагестане и на Памире. Общий вывод исследований по
структуре человеческих популяций, имеющий фундаментальное значение для
общей генетики, сводится к тому, что изменение популяционной
структуры оказывает существенное влияние на полимерные
(морфологические) и мономерные (многие физиологические и биохимические)
особенности организма. Доказанный для человека вывод сохраняет,
по-видимому, справедливость и для животных.
Антропологические данные позволили также увязать внутреннюю
структуру человеческих популяций с их численностью, выявить темп
уменьшения степени родства в зависимости от роста численности и
показать, при какой численности уменьшается вероятность действия гене-
тико-автоматических процессов и направленного одностороннего
изменения признаков 23. Эта проблема, важная и для теории эволюции, и для
общей генетики, привлекает большое внимание зоологов и генетиков, но
все применяемые в зоологии методы определения численности природных
группировок животных основаны на косвенных наблюдениях, им далеко
до точности антропологических и демографических данных,
оперирующих часто результатами поголовной переписи, особенно когда
антропологическое изучение какой-либо группы сопровождается выяснением
генеалогических взаимоотношений.
Проблема внутригрупповых объединений и их оценки, факторов
внутривидовой дифференциации и движущих сил этого процесса — одним
словом, проблема так называемой микроэволюции — одна из основных в
эволюционном учении и общей генетике. И опять антропологические
данные несут существенную информацию для рассмотрения и решения
этой проблемы. Изучение формирования человеческих рас убедительно
показало ареальность внутривидовых подразделений и подчеркнуло .еще
раз подчиненный характер симпатрического формообразования по
сравнению с аллопатрическим24.
В животном мире подвиды или иерархически подчиненные им более
низкие таксономические группы скрещиваются очень редко и большей
частью на окраинах своих ареалов, если ареалы эти соприкасаются.
Поэтому изучение генетики скрещивания подвидов и еще более низких
таксономических единиц на зоологическом материале возможно только в
искусственно созданных условиях эксперимента и неизбежно
ограниченно. Человеческая история много раз сталкивала представителей разных
рас, объединяя их во все новые и новые этнические общности^ поэтому
образовались обширные контингенты смешанного населения в Северной
Африке, Передней Азии и Индии (народы, в физическом облике
которых смешаны европеоидные и негроидные черты), в Приуралье, Зауралье
44

и Средней Азии (народы, антропологические особенности которых ело
жились при смешении европеоидной и монголоидной рас), в Центральной
Ж^ Южной Америке (европеоидно-американские метисы, частично с
негроидной примесью) 25. Антропологическое и антропогенетическое
изучение этих территорий вскрыло динамику признаков при внутривидовом
скрещивании, показало, что при отсутствии доминирования смешанные
группы по подавляющему большинству признаков занимают место
между исходными пропорционально их удельному весу, внесло новый и
очень значительный материал в обсуждение проблемы гетерозиса26.
От внутривидового смешения логично перейти к обсуждению
результатов панмиксии, т. е. неограниченного панойкуменного скрещивания
представителей разных рас, предпосылка для которого заложена в
самой истории человечества. Антропологический материал
продемонстрировал разный характер географической изменчивости в зависимости от
степени изоляции отдельных этнических групп друг от друга. Если эта
изоляция велика, то географические изменения отдельных признаков
происходят скачками, а сами признаки складываются в так называемые
антропологические типы, т. е. комплексы не причинно морфофизиологи-
чески, а исторически связанных между собой признаков. Если же этой
изоляции нет или она слабая, то признаки меняются постепенно и
основную роль начинает играть локальная изменчивость от многих случайных
причин. Вместо географических типов — вариации, не складывающиеся
в комплекс. Это наблюдение, сделанное на основании анализа
антропологических данных, связано с вопросами о формах внутривидовой
изменчивости вообще и о закономерностях географического распространения
генов27. Для геногеографии антропологический материал просто
неоценим.
Не на популяционном уровне, а на уровне организма
антропологические наблюдения также существенно важны для общей генетики.
Детальное изучение многих важных особенностей организма,
различающихся у представителей разных рас, возможно только у человека ввиду
наличия детальной информации о его морфофизиологическом статусе я
масштабности самого объекта. Особенности пигментации и строения
мягких тканей лица, вариации покровов и скелета, пальцевые и ладонные
узоры, группы крови тщательно исследованы генетически и дали ценные
сведения о механизме наследования, которые часто могут быть
перенесены и на животных28. В общей генетике всегда большую роль играл
близнецовый метод, т. е. изучение сходства и различий однояйцевых
близнецов в сравнении с разнояйцевыми близнецами и родными
братьями и сестрами. Это мощный инструмент оценки роли среды и
наследственной обусловленности в формировании фенотипа. Но именно в
антропологии и антропогенетике он применяется с наибольшим успехом и
приносит все больше проверенных свидетельств в пользу
наследственного детерминирования особенностей, о генетической природе которых
раньше не подозревали, например кровяного давления, характера
сердечного ритма, отражающегося в электрокардиограмме, и др.29
Антропологические данные позволили также показать неполную генетическую
однородность даже однояйцевых близнецов, этим был внесен новый
методический аспект в использование близнецового метода при
генетических исследованиях, а одновременно изменилась и общегенетическая
теория этого вопроса30.
Наконец, последнее: велика роль изучения генетически
детерминированных патологий у человека для решения многих проблем генетики,
45

п особенно феногенетики. Речь идет о хромосомных аберрациях и
многочисленных наследственных нарушениях обмена31. Широкое
распространение хромосомных аберраций при разнообразных патологических
состояниях все более очевидно выявляется именно при антропогенетических
и медико-генетических исследованиях. Методика цитогенетического
исследования клеток человека приобретает, таким образом,
общегенетическое значение. То же можно повторить и про наследственные болезни
обмена и методику их изучения. Нарушение какого-то этапа
биохимического синтеза — общий закон образования любой наследственной
патологии в организме, в то же время сохранение типичной этапности
биосинтеза —непременное условие образования нормального признака.
Через нарушения биохимического синтеза изучается нормальная
последовательность биохимических реакций в организме, и медицинской
генетике, которая является частью антропогенетики, принадлежит здесь едва
ли не первое слово.
АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЗАИМОСВЯЗИ
В настоящее время общим местом стало утверждение, что новые области
исследования возникают и принципиальные открытия делаются на
стыках наук. Превосходным примером такой новой области, возникшей на
стыке антропологии и генетики, явилась изосерология человека. С
одной стороны, она изучает территориальные вариации групп крови,
белков сыворотки, типов гемоглобина и поэтому тесно связана с
физиологией, а через нее и с общей антропологией, в которой изучение
географической изменчивости человека по самым разнообразным признакам
занимает одно из основных мест. С другой стороны, все или почти все
изосерологические факторы относятся к числу мономерных систем,
представляют собой великолепные модели для популяционно-генетических
наблюдений, изучаются, особенно на популяционном уровне, с помощью
генетических методов, и поэтому изосерологию человека в равной
степени можно считать непосредственно связанной с антропогенетикойг
а через нее — и с общей генетикой. Этот своеобразный синтез
антропологии и генетики значительно обогащает наши теоретические
представления в области биологии человека и его эволюции и одновременно
расширяет наши знания о действии общегенетических закономерностей.
Примерами тому могут служить балансированный наследственный
полиморфизм, селективность групп крови, их эволюция под влиянием
болезней, эффект генетико-автоматических процессов на окраинах ойкумены.
О балансированном наследственном полиморфизме у человека
много писали, и полиморфизм по группам крови часто приводится в
качестве примера этого явления в общегенетических руководствах. Оно состоит
в том, что в популяции в пределах каждого поколения проявляется
несколько фенотипов, соотношение между которыми, если не действуют
процессы направленного изменения признаков, остается постоянным.
Начиная с описавшего и классифицировавшего это явление Е. Форда 32 —
балансированный наследственный полиморфизм трактуется учеными как
результат определенного отбора, действующего в направлении
постоянного сохранения гетерозиготной формы33. У человека удобнее всего
рассмотреть его на примере упоминавшегося выше аномального
гемоглобина S. Так как гомозигота по гемоглобину S смертельна в раннем
возрасте, то частота гена должна была бы убывать от поколения к
поколению. Между тем этого нет и там, где ген S выявлен в популяциях,—
46

в тропической Африке, на юге Аравийского плато, на Балканах и в
Индии. В Закавказье он сохраняется на стабильном довольно высоком
уровне и частота носительства составляет в некоторых группах 25—30%.
Объяснение этого парадоксального факта оказалось возможным только
тогда, когда была замечена связь между носительством гемоглобина S
и резистентностью к малярии. Оказалось, что гетерозиготы по
гемоглобину S, по-видимому, значительно более устойчивы к малярии, чем
нормальные особи. Таким образом, в каждом поколении осуществляется
селекция гетерозиготных форм и частота носительства аномального
гемоглобина поддерживается на стабильном уровне, детерминированном
интенсивностью действия отбора 34.
Аналогичный процесс имеет место и по отношению к другим формам
аномальных гемоглобинов, особенно по отношению к так называемому
фетальному гемоглобину, ген сохранения которого в гомозиготном
состоянии вызывает смерть в раннем возрасте, а гетерозигота по этому
гену, по-видимому, также страдает одной из форм гемоглобинопатии —
талассемией, повышающей устойчивость к заражению малярией. Но если
Ъы наследственный полиморфизм проявлялся только в строении
молекулы гемоглобина, его роль в биологии человека, важная и в этом случае,
была бы все же ограниченной. Между тем есть некоторые основания
полагать, что он распространен у человека очень широко и, в частности,
им можно будет объяснить соотношение частот генов многих, если не
всех групповых факторов крови и типов сыворотки, некоторых
физиологических показателей, например вкусовой чувствительности к фенилтио-
карбамиду и т. д.35 Правда, селективный механизм для подавляющего
большинства этих признаков еще не открыт, но само их распределение
в разных этнических и территориальных группах заставляет подозревать
возможность его объяснения на основе селекции.
Здесь уместно сказать несколько слов о тех случаях, которые если и
не могут считаться строго доказанными, то во всяком случае вышли из
стадии умозрительного обсуждения и имеют под собой некоторую
фактическую базу. Речь пойдет о группах крови системы АВО, так как эта
система известна уже давно и наиболее тщательно изучена. Писалось
неоднократно на основании многочисленных данных, собранных к тому
же в различных странах, что лица с группой крови 0 приблизительно
в полтора раза чаще, чем носители других групп, заболевают язвой
желудка и двенадцатиперстной кишки. В противоположность этому
носители группы А предрасположены, по-видимому, к раку желудка. Таким
образом, носительство тех или иных групповых факторов связано с
преобладанием иммунитета к разным заболеваниям и, следовательно,
имеет селективное значение30.
Еще более интересны факты, иллюстрирующие связь групп крови
системы АВО с инфекционными заболеваниями, так как последние
характеризуются динамикой и широким ареалом распространения. Этих
фактов немного, и их пока нельзя считать окончательно бесспорными,
но они свидетельствуют все же, о некоторой резистентности к
заражению оспой, которой отличаются носители группы В. В этом случае мы
соприкасаемся с проблемой эволюции групп крови под влиянием
заболеваний — проблемой исключительного значения. Действительно, очаги
распространения данной инфекции находятся в Южной и Восточной
Азии, а населению этой территории как раз и свойственна высокая
частота группы В. Открывается, следовательно, возможность объяснить
само географическое распространение вариаций группы В действием се-
47

лективного фактора—ее преимуществом в условиях длительной и
постоянной опасности заражения оспой, много раз осуществлявшейся.
Правда, между ареалами наиболее высоких частот В и наиболее
интенсивного распространения инфекции нет полного параллелизма: самая
высокая концентрация группы В — в Монголии, где оспы как будто
вообще нет, но параллелизм такого рода и в принципе не может быть
полным. Совершенно очевидно, что наряду с селективным фактором
действуют и какие-то другие: разница в первоначальной концентрации
генов, изолирующие механизмы и т. д. Концентрация группы В могла
и усилиться под влиянием селекции у населения Южной и Восточной
Азии, у древнего населения этой территории она была, следовательно,
много ниже 37. Такое предположение хорошо объясняет резкое понижение
концентрации группы В у американских индейцев — потомков
древнейшего населения Азиатского материка.
Все изложенные данные подводят едва ли не к главному вопросу
человеческой эволюции: какова роль естественного отбора в
формообразовании у современного человека? Существующие точки зрения
исчерпывают все теоретически допустимые возможности — от признания отбора
главной движущей силой изменений современного человека, так же как
и животных, т. е. от полной сводимости в этом отношении человека к
животным, до полного отрицания роли отбора ?8. Предыдущие примеры
убеждают в том, что селективные процессы имеют место и в современном
обществе и роль их не так уже мала.
Как их оценить? Считать, что естественный отбор медленно и
постепенно, но неуклонно преобразует антропологический тип современного
человечества в каком-то определенном направлении, что группа крови В
например, вытеснит и заменит у будущего человечества все остальные?
Пока для такого предположения нет никаких фактических оснований.
Наоборот, современное человечество сохраняет исключительное
многообразие по всем морфологическим и физиологическим признакам, которое
не уменьшается на протяжении последних тысячелетий. Причина его в
полифункциональности подавляющего большинства признаков и в очень
сложной общественной и природной обстановке, в которой живут
человеческие популяции. В этих условиях отбор действует по-разному на
одни и те же признаки в различных районах ойкумены, вызывая не
стабилизацию физического типа и его сдвиг в определенном
направлении, а систему сбалансированного генетического разнообразия. Может
быть, такое разнообразие является одним из необходимых условий
развития цивилизации и прогресса?
Последний вопрос, которого нельзя не коснуться в связи с изосеро-
логией человека,— генетико-автоматические процессы на окраинах
ойкумены 39. Их принципиальное отличие от генетико-автоматических
процессов, действующих в изолированных районах центральных областей,
скажем, Евразии, заключается в результатах: в центральных областях:
они создают разнообразие признака, в окраинных — его единообразие.
Можно назвать несколько примеров этого: резкое уменьшение частоты
групп крови В и N у американских индейцев, такое же резкое
уменьшение частоты группы М у австралийцев и др. Причина этого явления
лежит, очевидно, в случайной однородности исходных групп. Что же
касается группы В, то дополнительной причиной могло служить снятие в
условиях американского континента отбора на резистентность к оспе,
которое, как уже говорилось, по-видимому, поддерживало высокую
концентрацию группы В в Восточной Азии, и выщепление рецессивного
48

гена, определяющего наследование группы В, в условиях изоляции в
соответствии с законом Н. И. Вавилова 40.
Итак, изосерология — дисциплина, возникшая на стыке антропологии
и генетики,— внесла, как мы убедились, существенно новые аспекты и в
фактическую и в теоретическую базу как антропологической, так и
генетической науки и наглядно демонстрирует плодотворность сочетания
и взаимопроникновения антропологических и генетических методов.
ЗНАЧЕНИЕ ГЕНЕТИЧЕСКИХ ДАННЫХ
В АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Со времен Э. Геккеля родство органических форм выявлялось с помощью
знаменитой эволюционной триады — эмбриологии, сравнительной
анатомии и палеонтологии. Иными словами, в распоряжении исследователей,
восстанавливавших происхождение и родственные взаимоотношения
органических форм, были два метода — морфологический, базировавшийся
в основном на сравнительной анатомии и эмбриологии, и исторический,
базировавшийся на палеонтологии. К сожалению, в антропологии эта
триада никогда не имела большого значения, причина чему — специфика
эволюции человека, протекавшая, если выражаться таксономически,
в пределах одного рода, и малый масштаб различий между
внутривидовыми подразделениями современного человечества — расами.
Эмбриология позволяет вскрыть филогенетические взаимоотношения
группы, только когда речь идет об узловых моментах ее эволюции,
крупных перестройках ее организации в древности. Повторение
филогенетических взаимоотношений в индивидуальном развитии, закон
рекапитуляции Мюллера—Геккеля осуществляются с многочисленными
выпадениями отдельных стадий и лишь в общих чертах41. Выделение человека
из животного мира представляет собой с точки зрения геологической
истории настолько позднее явление, что оно могло бы найти отражение
лишь на последних стадиях эмбриогенеза, но в действительности не
отразилось в них, так как процесс эволюции рода и вида слишком
мелкомасштабен в отношении общей перестройки морфологической структуры,
чтобы быть зафиксированным в индивидуальном развитии. Поэтому
эмбриология человека при всей своей изученности дает относительно мало
для восстановления основных этапов антропогенеза. Тем меньше
информации она приносит пока расоведению.
Палеонтологическая история человека уже может быть в общих
чертах написана на основании нескольких десятков ископаемых находок,
детальное изучение которых позволило нарисовать физический облик
древнейших людей. Обширные палеоантрополгические материалы из
разновременных могильников, датируемых начиная с эпохи верхнего
палеолита и кончая современностью, помогают восстановить происхождение и
историю современных рас42. Таким образом, если не собственно
палеонтологическое, то во всяком случае близкое ему по характеру
исследование играет большую роль в установлении основных этапов развития
человека. Родство рас устанавливается на основании очень обстоятельного
изучения их морфологии и физиологии. От триады, следовательно,
остаются лишь два составляющих ее компонента. Но их всестороннее
использование, возможность и границы во многом определяются характером
генетического истолкования морфологического или морфофизиологиче-
ского сходства, так как в палеоантропологии морфологический критерий
также является основным. Проиллюстрировать все сказанное можно.
49

проследив, как замена неправильных генетических представлений о
значении тех или иных морфологических структур правильными
приближала нас к выявлению истинных родственных взаимоотношений расовых
типов. За неимением места ограничусь двумя примерами — выделением
разных по характеру наследственной обусловленности групп признаков
и установлением таксономической иерархии признаков.
Первый аспект очень тесно связан с методикой антропологических
исследований вообще, чем и определяется его исключительное значение.
Еще в конце прошлого века было замечено, что все особенности
человеческого организма подразделяются по характеру изменчивости на две
категории —альтернативные признаки и трансгрессивные (кстати
сказать, уже потом это обобщение было перенесено на изменчивость в
органическом мире вообще). Первые — признаки с прерывистой
изменчивостью, вторые — с непрерывной43. Развитие генетических
экспериментов и генетической теории позволило увязать характер изменчивости
признаков и характер их наследственной обусловленности. Оказалось,
что альтернативные признаки наследственно детерминируются чаще
всего двумя или тремя наследственными факторами, являются
мономерными, трансгрессивные — многими, каждый из которых несет равную с
остальными долю наследственной информации. Эти признаки
полимерные. Дальнейшее развитие антропологических исследований показало,
что к первой категории особенностей человеческого организма относятся
подавляющее число физиологических характеристик, группы крови и
белки сыворотки, структура гемоглобина, пигментация 4\ ко второй —
почти все морфологические особенности, т. е. строение тканей лица,
строение скелета и т. д.45
Каков относительный удельный вес обеих групп признаков в
установлении родства антропологических типов и, следовательно, в
антропологическом анализе? В целом и те и другие должны характеризовать ан-
ропологический тип в совокупности всех его отличительных черт, и
поэтому в настоящее время при антропологическом изучении населения
какой-нибудь территории стремятся как можно более широко
охарактеризовать его и морфологически и физиологически46. Однако признаки
второй группы — трансгрессивные по своей изменчивости, полимерные по
своей наследственной обусловленности — более стабильны во времени,
менее подвержены случайным изменениям47. Хотя генетико-автомати-
ческие процессы в изолированных популяциях и действуют на обе
категории признаков, но их влияние на изменение мономерных признаков
значительно больше. В палеоантропологии практически только с
полимерными признаками и приходится иметь дело, так как мономерные
признаки биохимического характера пока неопределимы на скелете:
осуществляемые в настоящее время попытки выяснять группы крови на
ископаемых костях носят еще поисковый характер и не заняли пока сколько-
нибудь заметного места в антропологических и антропогенетических
исследованиях48.
Казалось бы, суммирование различий по всем полимерным признакам
должно дать полное представление об их масштабе между
сравниваемыми популяциями в целом, но это было бы так, если бы признаки не
были связаны между собой морфофизиологическими корреляциями.
В этом случае различия по многим признакам часто сводятся к различию
по одному признаку. Поэтому для оценки степени близости сравниваемых
групп часто используются разработанные на протяжении последних
десятилетий довольно сложные статистические приемы, в основе которых
50

лежит установление морфологической близости при исключении взаимно
коррелирующих признаков или, вернее говоря, при учете этой связи49.
После того как проделана эта операция, можно статистически оценить и
степень сходства или различия по мономерным признакам, но
полученная информация из-за отмеченной подвижности мономерных
характеристик будет уже второстепенной. Антропологи не имели бы возможности
провести демаркационную линию между двумя категориями признаков
и понять их разную наследственную структуру, а следовательно, и
получать доброкачественную информацию о родстве групп, не
дифференцируя признаки, если бы генетические исследования не позволили сделать
это с большой точностью.
Практически уже это противопоставление двух видов отличительных
особенностей человеческого организма приводит нас ко второму
важному аспекту приложения генетических данных к антропологическим
исследованиям — к установлению таксономической иерархии этих
особенностей, их соподчинению при выделении внутригрупповых подразделений
человечества. На заре возникновения антропологии, во второй четверти
прошлого века, известный шведский антрополог А. Ретциус предложил
разделить всех людей на длинноголовых — долихокефалов и
круглоголовых — брахикефалов50. Основанием для такой классификации
послужила большая изменчивость формы головы у представителей разных рас.
Классификация эта очень быстро привилась ввиду удобства и очевидной
легкости, а наивная вера в значение формы головы для выделения
расовых типов человечества сохранялась до недавнего времени. Многие
антропологические типы, сходные во всех своих признаках, объявлялись
разными по происхождению из-за различий, даже небольших, в форме
головы, и, наоборот, антропологические типы, похожие формой головы,
но различавшиеся другими особенностями, считались генетически
близкими.
Между тем дальнейшие исследования показали, что на форму головы
влияют многие обстоятельства не только генетического характера. Она
очень зависит от изменений, даже случайных, в скорости роста, от
авитаминоза в детском возрасте, на базе которого развиваются
рахитические явления, от способов ухода за ребенком, в частности от положения
его в колыбели и ее типа. Известны случаи, когда головной указатель
(отношение ширины головы к ее длине) резко возрастал у взрослого
населения популяции только потому, что в этой популяции для ухода за
новорожденным использовалась специальная колыбель, к которой
ребенок крепко прибинтовывался51. Следовательно, этот указатель очень
неустойчивый, изменяющийся под влиянием среды признак, и поэтому
все выводы о генетическом родстве расовых типов, сделанные на основе
рассмотрения одного этого признака, могут оказаться и часто
оказывались неправомерными. Это обстоятельство в конечном итоге и привело к
очень сдержанному его использованию в расовых классификациях.
Помимо данных, свидетельствующих об изменениях головного
указателя под влиянием среды, о его невысокой, как принято говорить в
антропологии, таксономической ценности говорит и характер его
географического распределения. Здесь мы сталкиваемся уже с геногеографией,
которая сама по себе, без какой-либо дополнительной информации о
зависимости головного указателя от средовых воздействий могла бы
сказать нам, что этот признак не имеет большого значения в установлении
родственных взаимоотношений расовых типов. Определенные вариации
головного указателя не имеют сплошных компактных ареалов, он рас-
51

пределяется дисперсно в географическом отношении,2. Между тем
распространение однородных вариаций на больших площадях, отражающее
распространение однородных генов, говорит в общей форме о том, что
соответствующая вариация возникла давно (чем шире она
распространена, тем больше времени для этого потребовалось) и достаточно
устойчива, чтобы сопротивляться случайным средовым воздействиям, иначе
говоря, жестко генетически детерминирована53. Эти обстоятельства
значительно увеличивают ее таксономический вес. Вместо формы головы в
современной антропологии учитываются тонкие детали строения лица и
покровов 54. Таким образом, и в этом случае генетические наблюдения
позволили антропологам существенно усовершенствовать свою методику и
приблизить к реальной действительности теоретические концепции,
основывающиеся на собранных с помощью этой методики фактах.
Нет возможности специально останавливаться на примерах, которые
проиллюстрировали бы, как накопление генетических знаний влияло и
влияет на изменение представлений о происхождении человека. Скажем
только, что установление устойчивости, значительной стабильности во
времени многих групп полимерных признаков укрепило значение
морфологического критерия и в антропогенезе: при выяснении родственных
взаимоотношений ископаемых форм людей можно выделить признаки с
высоким таксономическим весом, сходство по которым действительно
отражает реальное генетическое родство55. В заключение можно
сказать, что не только антропология генетике, но и, наоборот, генетика
антропологии оказывает существенную помощь в интерпретации фактов и
разработке общих концепций как в области расоведения, так и в
области антропогенеза, и даже в тех разделах, где союз между ними не
приводит к созданию новых наук, как в случае с изосерологией, он
органичен.
АНТРОПОЛОГИЯ И ГЕНЕТИКА В ИХ ВЛИЯНИИ НА ОБЩЕСТВО
При оценке общественного значения той или иной области науки нужно
различать два момента: место, которое наука реально занимает в силу
определенных конкретных причин и которое нередко не соответствует
по своему масштабу ее возможностям, и то место, которое она должна
была бы занимать в соответствии со своей теоретической и практической
ролью. Мы остановимся именно на последнем случае, так как он
представляется наиболее актуальным. О тесной связи антропологии с
генетикой изрядно забыли, а вместе с этим забыли и об их общественном
значении.
Оно проявляется в двух основных аспектах. Первый — теоретическое
мировоззренческое значение антропологии и антропогенетики, дающее
возможность человеку осознать свое историческое место в эволюционном
процессе на планете, взвесить реальную вероятность существования
внеземных цивилизаций, оценить закономерности биологической эволюции
подобных человеку существ и пределы отклонений их физического
строения от образа современных людей, понять взаимную роль
биологического и социального в современном обществе, предвидеть, наконец, будущее
развитие физического типа современного человека58. Обогащенные
генетическими наблюдениями представления о филогенетических
взаимоотношениях и генетических связях древнейших и современных
антропологических типов составляют ту биологическую основу, на которую
52

паложился, позднее оторвавшись от нее, исторический процесс. Историю
древнейшего человечества не понять, если не помнить все время, что
прогресс в области культуры на протяжении всего нижнего палеолита
сопровождался интенсивным развитием физического типа носителей
культуры — древнейших людей, которое до какой-то степени было
предпосылкой культурного развития. И только с появлением человека
современного типа эта связь разорвалась57.
Другой аспект общественного значения антропологии и генетики в
их взаимосвязи — сугубо практический. Распространение и учет
вредных мутаций, преодоление тенденции к родственным бракам в малых
изолированных популяциях, генетическая консультация по системам,
в которых переход рецессивных генов в гомозиготное состояние может
привести к тяжелым осложнениям и даже к смерти, несовместимость
матери и плода по системам крови (например, по системе резус),
изучение влияния численности отдельных этнических групп на их
демографическую структуру, использование антропологических и генетических
данных для борьбы с вредными бытовыми и религиозными
пережитками — вот далеко не полный перечень важнейших практических задач,
неразрешимых без широкой информации, предоставляемой
антропологическими и генетическими исследованиями58.
Связь этих исследований между собой, связь тесная и
непосредственная, осознана во многих странах59. В антропологию уже широко
проникли и еще шире проникают генетические методы, антропогенетика и
общая генетика интенсивно пользуются антропологическими данными60.
Между тем в нашей стране, несмотря даже на быстрое развитие
генетики за последние годы, антропогенетика разрабатывается лишь в
некоторых своих разделах, связанных с медициной. Что же касается популя-
тщонной генетики, то она развивается медленно, несмотря на, казалось
бы, огромные возможности, которые предоставляют ей антропологические
исследования. Польза взаимопроникновения генетических и
антропологических методов, плодотворность увязки общегенетических и
антропологических концепций, уже достигнутые фундаментальные результаты такой
увязки в виде громадных успехов новой, возникшей на их стыке
дисциплины — изосерологии человека, а также геногеографии несомненны.
Можно надеяться, что дальнейшее развитие исследований в указанных
направлениях обогатит антропологию, и в частности расоведение, с
одной стороны, антропогенетику и общую генетику — с другой, новыми
плодотворными концепциями и достижениями.
1 Benser S. Fine structure of a genetic region in bacteriophage // Proc. Natur. Acad.
Sci. Wash. (D. C), 1955. Vol. 41; Idem. On the topology of genetic fine structure//
Ibid. 1959. Vol. 45. Следует подчеркнуть, что сложное строение гена было почти
40 лет назад предсказано замечательным советским генетиком А. С. Серебровским.
См.: Серебровский А. С. Влияние гена purple на crossing-over между black и
cinnobar у Drosophila melanogaster // Журн. эксперим. биологии. Сер. А. 1926.
Т. 2, вып. 1/2; Он же. Исследование ступенчатого аллеломорфизма // Там же. 1930.
Т. 6, вып. 2; Серебровский А. С, Дубинин Н. П. Искусственное получение
мутаций и проблема гена//Успехи эксперим. биологии. 1929. Вып. 4. А. С.
Серебровский — типичный ученый-романтик, он внес огромный вклад в теоретическую
генетику и обогатил ее рядом фундаментальных концепций. С: Шапиро Н. И.
Памяти А. С. Серебровского//Генетика. 1966. № 9; Малиновский А. А. К вопросу о
путях исследования условий творческого процесса//Научное творчество. М., 1969.
2 Исчерпывающие сводки накопленных материалов отсутствуют. Частично этот
пробел заполнен в след. изд.: Eickstedt R. Rassengeschichte der Menscheit. Stuttgart.
1934; Biasutti K. Razze i popoli della terra: In 4 vol. Torino, 1959-1960; Lund-man B.
Umriss der Rassenkunde des Menschen in geschichtlicher Zeit. Koppenhagen, 1952;
53

Idem. Geographische Ynlhropologie. Stuttgart, 1968; Алексеев Б. П. География
человеческих рас. М., 1974.
3 Mourant A. The distribution of human blood groups. Oxford, 1954; Walter H. Die
Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde // Die neue Rassenkunde-
/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Harrison G., Weiner /., Tanner I., Barnicot N.
Human biology: An introd. to human evolution, variation and growth. N. Y.; L.. 1964;
рус. пер.: Харрисон Дж., Вайнер Дж., Танкер Дж., Барникот Н. Биология
человека. М., 1968; Prokop О. Lehrbuch der menschlichen Blut- und Serumgruppen.
Leipzig, 1966; Вороное А. А. Этногеография основных типов гаптоглобина —
сывороточного белка крови//Сов. этнография. 1968. № 2. Эти области антропологии
привлекают сейчас внимание во всем мире, и литература растет с фантастической
быстротой.
4 После первых работ Э. Кречмера, во многом склонного, однако, к крайним
взглядам, появились статьи, поставившие проблему в рамки точного
экспериментального исследования. См.: Рогинский Я. Я. Материалы по исследованию связи
телосложения и моторики//Антропол. журн. 1937. № 3; Малиновский А. А.
Элементарные корреляции и изменчивость человеческого организма // Тр. Ин-та
цитологии, гистологии и эмбриологии. 1948. Т. 2, вып. 1. Несколько иной аспект
проблемы рассмотрен в книге Я. Я. Рогинского, в главе «О типах характера и их
значении в теории антропогенеза». См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. М.г
1969.
• Обширные сведения об ископаемых находках суммированы: Heberer G. Die Fossil-
geschichte der Hominoidea // Primatologia: Handbuch der Primatenkunde/Hrsg.
H. Hofer, A. Schultz, D. Starck. Basel; N. Y., 1956; Piueteau J. Primates. Paleontolo-
gie humaine ///Traite de paleontologie. P., 1957. T. 7; Gieseler W. Die Fossilgeschich-
te des Mencshen // Die Evolution d'jr Organismen. Stuttgart, 1959. Bd. 2; Ископаемые
гоминиды и происхождение человека // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.г
1966. Т. 92; Алексеев В. П. Палеоантропология земного шара и формирование-
человеческих рас. Палеолит. М., 1978.
6 См.: Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. Гл. II.
7 Весь относящийся сюда материал разбросан по сотням специальных статей и
монографий. В качестве сводок, далеко не полных, но содержащих основную
библиографию, см.: Social life of early man//Viking fund publications in anthropology.
N. Y., 1961. N 31; Григорьев Г. П. Начало верхнего палеолита и происхождение
Homo sapiens. Л., 1968; Природа и развитие первобытного общества на территории
европейской части СССР. М., 1969 (статьи А. А. Величко и М. Д. Гвоздоверг
Г. П. Григорьева и А. Н. Рогачева); Бибиков С. Н. Некоторые аспекты
палеоэкологического моделирования палеолита//Сов. археология. 1969. № 4.
8 Сводки данных и литературу см.: Эфроимсон В. П. Введение в медицинскую
генетику. М., 1968; Конюхов Б. В. Биологическое моделирование наследственных
болезней человека. М., 1969; Основы цитогенетики человека. М., 1969; Проблемы
медицинской генетики. М., 1970; Перспективы медицинской генетики. М., 1982.
9 Краткий обзор относящихся сюда проблем см.: Алексеев В. П. Геногеография
человека // Наука и человечество. М., 1968.
10 Наибольшее внимание в антропогенетике всегда привлекали изоляция и ее
влияние на генетическую структуру популяций. Результаты конкретных исследований
см. в след. работах: Гинзбург В. В. Горные таджики: (Материалы по
антропологии таджиков Каратегина и Дарваза). М.; Л., 1937; Glass В., Sacks M., Jahn R.,
Hess С. Genetic drift in a religious isolate: an analysis of the causes of variation in
blood group and other gene frequencies in a small population//Amer. Natur. 1952.
Vol. 86, N 828; Readings on race. Springfield (111.), 1960; Hainline J. Polulation and
genetic (serological) variability in Micronesia//Ann. N. Y. Acad. Sci. 1966. Vol. 134,
art. 2; Giles E., Walsh R., Bradley M. Microevolution in New Guinea; the role of
genetics drift//Ibid.: Гаджиев А. Н. Антропология малых популяций Дагестана.
Махачкала, 1971; Рынков Ю. Г. Антропология и генетика изолированных
популяций (древние изоляты Памира). М., 1969. Общая постановка вопроса: Glass В.
Genetic changes in human population, especially those due to gene flow and genetic
drift//Adv. Genet. N. Y., 1954. Vol. 6. Ситуация панмиксии и ее роль в расообра-
зовании исследованы значительно меньше. Общее рассмотрение проблемы см.:
Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов
расовых признаков//Сов. этнография. 1967. № 1.
11 См., начр.: Дубинин Н. П., Глембоцкий Я. Л. Генетика популяции и селекция
М., 1967. Данные о географическом распространении групп крови у человека
использованы для освещения роли генетико-автоматических процессов в условиях
отсутствия селекции (Гл. IV. С. 62-70).
54

12 На это обстоятельство обратили внимание независимо друг от друга несколько
исследователей, рассмотревших его с разных точек зрения: Рогинский Я. Я.
Проблема происхождения Homo sapiens//Успехи соврем, биологии. 1938. Т. 9, вып. 1
(4); Он же. Некоторые проблемы позднейшего этапа эволюции человека в
современной антропологии//Тр. Ин-та энтографии АН СССР. Н. С. М.; Л., 1947. Т. 2;
Кремянский В. А. Переход от ведущей роли отбора к ведущей роли
труда//Успехи соврем, биологии. 1941. Т. 14, вып. 2(5); Давиденков С. М. Эволюционно-гене-
тические проблемы в невропатологии. Л., 1947.
13 Оно нашло отражение в учении о ноосфере. См.: Успехи соврем, биологии. 1944.
Т. 18, вып. 2. Термин заимствован у Е. Леруа: Le Roy E. L'exigence idealiste et le
fuit devolution. P., 1927. В идеалистическом духе его развивал П. Тейяр де
Шарлей в книге «Феномен человека» (М., 1965; 2-е изд. М., 1987). О его мировоззрении
см.: Плужанский Т. Некоторые черты воззрений Тейяра де Шардена // От Эразма
Роттердамского до Бертрана Рассела. М., 1969. В современной науке понятие о
ноосфере занимает все большее место. См., напр.: Урсул А. Д. Освоение космоса:
Филос.-методол. и социол. аспекты. М., 1967; Трусов Ю. П. Понятие о ноосфере//
Природа и общество. М., 1968 (проблемы ноосферы касаются и другие статьи
сборника); Алексеев В. П. От животных — к человеку. Легенды, факты, наука. М.,
1969; Он же. Становление человечества. М., 1984.
14 Вопросы эти не получили, однако, до сих пор сколько-нибудь глубокой научной
разработки.
15 Прекрасный пример эндогамии как генетического барьера наблюдается в
дагестанских селениях. См.: Лавров Л. И. О причинах многоязычия в Дагестане //
Сов. этнография. 1951. № 2.
16 Вопрос почти исчерпывающе рассмотрен одним из крупнейших современных
теоретиков эволюционного учения — Э. Майром. См.: Mayr Е. Animal species and
evolution. Cambridge (Mass.), 1965; рус. пер.: Майр Э. Зоологический вид и эволюция.
М., 1968.
17 В общей форме проблема не обсуждалась сколько-нибудь подробно, очевидно,
потому, что она требует для своего прояснения коллективных усилий мысли
генетиков и историков, редко приходящих в научный контакт. О лингвистических
генетических барьерах специально см.: Hulse F. Linguistic barriers to gene — flow //
Amer. J. Phys. Anthropol. N. S. 1957. Vol. 15, N 2. Этнический фактор в качестве
генетического барьера учитывается во всех конкретных исследованиях по алтро-
погенетике (см., в частности, работы, перечисленные в примеч. 10). Это тем более
необходимо, поскольку роль специфически географических барьеров у человека,
как уже указывалось, невелика. Предполагалось, например, что Рейн служит
существенным генетическим барьером, разделяющим население обоих берегов. См.:
Wolf М. Der Rhein als Heirats — und Wandergrenze//Homo. 195(5. Bd. 7, H. 1.
Позднее эта точка зрения стала оспариваться, и, по-видимому, вполне справедливо,
в свете вноиь собранных данных. См.: Walter Н., Arndt-Hanser Л. Populationsgc
netische Untersuchungen im Mittelrhein - Gebiet // Homo. 1967. Beih. 2.
18 Частный случай открытого и сформулированного Н. И. Вавиловым закона
отнесения рецессивных генов на окраину видового ареала: Вавилов Н. И.
Географические закономерности в распределении генов культурных растений // Природа.
1927. № 10. Он же впервые применил этот закон к человеку, указав на
сравнительно светлую пигментацию нуристанцев как на результат внешнего
выявления рецессивных генов в условиях изоляции. См.: Вавилов Н. //., Букинич Д. Д.
Земледельческий Афганистан. Л., 1929. Позже с позиций этого закона были
объяснены особенности пигментации населения Северной Европы (Чебокса-
ров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии // Антропол. журн. 1936.
№ 2), Дагестана (Гаджиев А. Г. Происхождение народов Дагестана по данным
антропологии. Махачкала, 1965), всей Европы (Алексеев В. П. Генетика и
антропология // Наука и жизнь. 1969. № 9).
19 Это важное явление было продемонстрировано и теоретически объяснено
М. В. Игнатьевым. См.: Игнатьев М. В. Статистические константы в
изолированной популяции // Антропол. журн. 1937. № 2; Он же. Исследования по
генетическому анализу популяций // Учен. зап. МГУ. 1940. Вып. 34.
20 Такое исследование было специально осуществлено Ю. Г. Рычковым
применительно к древности изоляции на Кавказе и Памире. См.: Рынков Ю. Г.
Антропологическое исследование процесса изоляции на Памире и Кавказе//Докл. на
VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1964; Он же. Антропология
и генетика изолированных популяций (Гл. VI).
21 См.: Пасеков В. П. О некоторых результатах действия изоляции//Вопр.
антропологии. 1967. Вып. 27.
55

22 См.: Kirk R. Population genetic studies in Australia and New Guinea//The biology
of human adaptability. Oxford, 1967.
23 Бунак В. В. Изменчивость соматических признаков в малых популяциях и
проблемы таксономии//Докл. на VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук;
Он же. Изучение малых популяций в антропологии//Вопр. антропологии. 1965.
Вып. 24; Жомова В. К. Материалы по изучению круга брачных связей в русском
населении//Там же; Алексеев В. 77. Популяционная структура человечества и
историческая антропология // Сов. археология. 1970. № 4.
24 Алексеев В. П. О некоторых положениях расового анализа//Вопр.
антропологии. 1962. Вып. 9; Он же. К обоснованию популяционной концепции расы //
Проблемы эволюции человека и его рас. М., 1968.
25 Специальных работ, посвященных панойкуменному обзору расовых типов
смешанного происхождения, нет. Данные о них можно почерпнуть в работах,
указанных в примеч. 2. В дополнение к ним см.: Gam S. Human races. Springfield
(111.), 1962.
26 Сводку метрических данных по смешанным группам см.: Trevor I. Rase crossing
in man//Eugen. Lab. Mem. Cambridge, 1953. Vol. 36. О гетерозисе см.: Hulse F.
Exogamie et heterosis//Arch. Suisse d'anthropol. gen. 1957. T. 22.
27 Формы внутривидовой изменчивости и характер географического
распространения генов нашли отражение в формулировке гипотезы о модусах расообразова-
ния. См.: Алексеев В. 77. Модусы расообразования и географическое
распространение генов расовых признаков.
28 Существует несколько сводок по генетике отдельных признаков, напр.: Handbuch
der Erbbiologie des Menschen. Bd. 2. Methodik. Genetik der Gesamtperson. В., 1940;
Gates R. Human genetics. In 2 vol. N. Y., 1946; Humangenetik: Ein kurzses
Handbuch: In 5 Bd./Hrsg. P. Becker. Stuttgart, 1964-1969.
29 Общую характеристику близнецового метода исследования см.: Канаев И. IL
Близнецы: (Очерки по вопросам многоплодия). М.; Л., 1959; Он же. Близнецы и
генетика. Л., 1968.
30 Волоцкой М. В. Близнецовый метод и проблема изменчивости генов//Антропол.
журн. 1937. № 2.
31 См. примеч. 8. Литература, однако, растет с исключительной быстротой, и
каждый новый номер любого генетического журнала приносит новые факты.
32 Ford E. Polymorphism and taxonomy//The new systematics. L.; Oxford, 1940; Idem.
Polymorphism // Biol. Rev. 1945. Vol. 20.
33 Более позднее обсуждение проблемы с учетом современного состояния науки
см.: Allison A. Aspects of polymorphism in man//Cold Spring Harbor Symp. on
Quant. Biol., 1955. Vol. 20.
34 См. обзоры, правда уже устаревшие: Vogel F. Blutkrankheiten und ihre Bedeu-
tung//Ber. iiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel 1958. Gottingen; В.;
Frankfurt a M., 1959; Вороное А. А. Аномальные гемоглобины // Вопр. антропологии.
1964. Вып. 17.
35 Географическое распространение этих признаков подробно освещено в работах*
приведенных в примеч. 3.
36 Обзооы см.: Roberts I. The anthropological significance of the relationship between
blood groups and disease // Ber. iiber die 6. Tag. Dt. Ges. Anthropol. in Kiel. 1958;
Clarke C. Blood groups and disease//Progress in medical genetics. N. Y., 1962; рус,
пер. в кн.: Штерн К. Основы генетики человека. М., 1965.
37 Такая гипотеза изложена и аргументирована в ст.: Комарович Н. 7/., Рынков Ю. Г.
Системы ABO (H) групп крови и иммунитет к оспе: (К проблеме факторов
пространственного распределения групп крови у человека) // Вопр. антропологии.
1966. Вып. 23.
38 Dobzhansky Т. The present evolution of man//Sci. Amer. 1906. Vol. 203, N 3; Idem.
Mankind evolving. New Haven, 1962; Алексеев В. А. Некоторые проблемы теории
антропогенеза//Вопр. философии. 1959. № 11.
39 Они специально рассмотрены: Рогинский Я. Я. Закономерности
пространственного распространения групп крови у человека: (К проблеме антропологии
«окраинных народов»)//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1947. Т. 1.
40 Об этом специально см.: Алексеев В. 77. Геногеография человека.
41 См.: Шмальгаузен 77. 77. Организм как целое в индивидуальном и историческом
развитии. М.; Л., 1942; Он же. Проблемы дарвинизма. М., 1946. Переиздания этих
книг были осуществлены в 1969 и 1982 г.
42 Общей сводки палеоантропологических материалов нет. Частично эту роль
выполняют книги К. Куна. См.: Сооп С. The races of Europe. N. Y., 1939; Idem. The
origin of races. L., 1963. Для территории СССР: Дебец Г. Ф. Палеонтропологик
СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1948. Т. 4.
56

-43 См.: Бунак В. В. Антропометрия. М., 1941.
44 Обзор генетических наблюдений, кроме книги Дж. Харрисона, Дж. Вайнера и др.,
см.: Dausset J. Immunohematologie biologique et clinique. P., 1956; рус. пер.: Дос-
ce Ж. Иммуногематология. М., 1959.
45 Факты собраны в книгах, перечисленных в примеч. 28. Теоретический обзор см.:
Бунак В. В. О некоторых вопросах генетического анализа непрерывно
варьирующих признаков у человека//Антропол. журнал. 1937. № 3.
46 См., напр.: A survey of some genetical characters of Ethiopian tribes//Amer J.
Phys. Anthropol. N. Y., 1962. Vol. 20, N 1; Алексеев В. II., Беневоленская Ю. Д.,
Гохман И. II., Давыдова Г. М., Жомова В. К. Антропологические исследования
на Лене//Сов. этнография. 1968. № 5; Рынков Ю. Г., Шереметьева В. А. Пону-
ляционная генетика алеутов Командорских островов // Вопр. антропологии. 1972.
Вып. 40, 41; The tlaxcaltecans: prehistory, demography, morphology and genetics//
Univ. Kans. Publ. Anthropol. 1976. № 7; Alexeeva T. L, Alexeev V. P., Batse-
vich V. A., Klevtsoua N. I., Chikisheva T. A. Tuvinians: anthropo-ecological study//
Colleg. anthropol. 1984. Vol. 8, N 1. С расширением программы связан и
коллективизм исследования, которое уже не может осуществляться силами одного
человека.
47 См.: Алексеев В. П. Антропологические данные о проблеме происхождения
населения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический
сборник. IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 82). Там же см.
литературу.
48 Обзоры: Garlick J. Blood groups and prehistory//Science in archaeology. N. Y.,
1963; Перевозчиков II. В. h проблеме определения группоспецифических веществ
крови в ископаемом материале // Вопр. антропологии. 1971. Вып. 38; Он же.
Определение групп крови в ископаемом материале//Там же. 1974. Вып. 50.
49 Сводки: Weber E. Grundriss der biologoschen Statistik. Anwendungen der mathe-
matischen Statistik in Naturwissenschafte und Technik. 6. Aufl. Jena, 1967; Idem.
Mathematische Grundlagen der Genetik // Genetik: Grundlagen, Ergebnisse und Pro-
bleme in Einzeldarstellungen: Beitrag. Jena, 1967. Математическим методам в
антропологии специально посвящены работы: Игнатьев М. В. Статистический
метод в антропологии // Проблемы демографической статистики. М., 1959; Knuss-
mann R. Moderne statistische Verfahren in der Rassenkunde // Die neue Rassenkun-
de/Hrsg. I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Дерябин В. Е. Многомерная биометрия
для антропологов. М., 1983.
50 Retzius A. t)ber die Schadelform der Nordbewohner // Mullers Arch. Anat. 1845.
51 Первая работа, где проблема была поставлена со всей остротой и получила
поэтому даже несколько одностороннее решение: Жиров Е. В. Разновидности
брахикефалии // Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры, 1941. Вып. 10.
См. также: Дебец Г. Ф. К вопросу о влиянии искусственной деформации на
головной указатель: (По поводу статьи Е. В. Жирова «Разновидности
брахикефалии) //Там же. 1947. Вып. 14; Ewing F. Hyperbrachycephaly as influenced by
cultural condition//Pap. Peabody Mus. Amer. Archaeol. and Ethnol. Cambridge (Mass.),
1950. Vol. 23, N 2; Гаджиев А. Г. О влиянии колыбели (бешика) на величину
головного указателя у детей//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1963.
Вып. 28; Рынков Ю. Г. О деформации головы в связи с обычаями ухода за
детьми//Там же. 1957. Вып. 27; Он же. Антропология и генетика изолированных
популяций. Гл. IV: О соотношении искусственной деформации головы и
природных краниологических особенностей.
52 Довольно подробные карты панойкумепного и материкового распределения го-
лозного указа?еля были опубликованы уже в первых сводных трудах по
антропологии мира. См., напр.: Ripley W. The races of Europe. L., 1900. Более поздние
карты см.: Biasutti R. Razze i popoli della terra. Torino, 1940. T. 1. С первого
издания панойкуменная карта Р. Биасутти перепечатана: Eickstedt E. Die Forschung
am Menschen. Phvsiologische und morphologische Anthropologic. Stuttgart, 1944.
Bd. 2.
^3 На это обстоятельство впервые указал Г. Ф. Дебец без упоминания, правда,
генетической предпосылки. См.: Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в
Камчатской области//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1951. Т. 17.
54 См.: Ярхо А. II. Унификация определений мягких частеп лица // Антропол. жури.
1932. № 1.
55 Изменение подхода отчетливо проявляется при сопоставлении современных
работ (см. примеч. 5) и старых сводок. Из последних особо интересны: Werth E.
Der fossile Mensch. Grundziige einer Palaanthropologie. В., 1928; Keith A. New
discoveries relating to the antiquity of man. N. Y., 1929.
57

Теоретические аспекты, связанные с внеземными цивилизациями,
разрабатываются с каждым годом интенсивнее, и для них даже предложен по аналогии с
экзобиологией термин «экзосоциология», который автору, правда, в обычном
словоупотреблении кажется не совсем правомерным, так как речь идет пока не
о внутренней структуре иных цивилизаций, а лишь в основном о проблеме
контактов с ними. См.: Шкловский И. И. Вселенная, жизнь, разум. М., 1965;
Внеземные цивилизации: Тр. совещ. в Бюрокане 20-23 мая 1964 г. Ереван, 1965;
Внеземные цивилизации. Проблемы межзвездной связи. М., 1969. Экзоантропология
пока не существует даже в виде системы предположений.
Будущему развитию человека посвящено много работ, рассматривающих его
либо как продолжение прошлой эволюции, либо как ее затухание. Wiercinski A.
Evolutionary rate of craniometric traits in Hominidae // Acta palaeontol. pol. 1956.
Vol. 1, N 3; см.: Полянский H. Некоторые проблемы механизма и факторов
эволюции//Сов. этнография. 1957. № 3; Wolanski N. Ieszeze w sprawie skokowosci
w ewolucji form ludzkich oraz nierownomiernosci tempa rozwoju // Przegl. antropol.
1957. T. 2, sz. 2; Idem. Zagadnienie etapowosci w ewolucji form ludzkich // Ibid-
1958. T. 24, sz. 1; Рогинский Я. Я. Об этапах и темпах эволюции гоминид//Сов.
этнография. 1957. № 6; Быстрое А. П. Прошлое, настоящее, будущее человека.
Л., 1957; Алексеев В. П. О скорости эволюции в пределах семейства гоминид //
Докл. на VII Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук; Он же. От животных —
к человеку. Легенды, факты, наука.
Это положение разрабатывается с самых разных сторон и стало общепринятым
в советской литературе. Первые работы указаны в примеч. 5.
Литература, посвященная всем этим вопросам, необъятна. Частично характер-
проблем освещен: Эфроимсон В. П. Популяционная генетика человека и
некоторые проблемы медицинской генетики//Генетика. 1967. № 11; Тимаков В. Д.
Генетика и медицина//Там же. 1968. № 1. См. также примеч. 8.
Алексеев В. П. Теория расоведения на VII Международном конгрессе
антропологических и этнографических наук // Сов. этнография. 1965. № 2.
Алексеев В. П. Факторы расообразования, методы расового анализа, принципы
расовых классификаций//Там же. 1964. № 4; Methods and theories fo
anthropological genetics/Ed. M. Crawford, P. Workman. Albuquerque, 1973; Current
developments in anthropological genetics: In 2 vol./Ed. J. Mielke, M. Crawford. N. V.t
1980-1982.
ГЕНЕТИКА И АНТРОПОЛОГИЯ
ГЕНОГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ПРАВИЛА,
УСТАНОВЛЕННЫЕ Н. И. ВАВИЛОВЫМ
Гениальный генетик, один из создателей геногеографии — Николай
Иванович Вавилов поражает нас, людей следующего поколения, не только
титаническим размахом творчества, но и широтой мысли, всеобъемлющим
характером обобщений. Не вызывает сомнений общебиологическое
значение закона гомологических рядов в наследственной изменчивости,
ясна исключительная роль в геногеографии закона оттеснения
рецессивных генов на окраины видового или подвидового ареала. Последняя
закономерность с полной отчетливостью проявила себя, как мы убедимся,
в формировании человеческих рас.
Первое сообщение о выстеснении рецессивных генов на окраину
ареала Н. И. Вавилов опубликовал в 1927 г., когда он неутомимо
путешествовал, собирая материалы о культурных растениях во всех уголках
земного шара, и в его голове в основных чертах уже сложилась знаменитая
впоследствии теория центров происхождения культурных растений.
Аргументация этой теории не могла быть сделана в лаборатории. Она
требовала все новых и новых полевых наблюдений, и Н. И. Вавилов ездил
почти без перерыва из страны в страну, с материка на материк, собирая,
описывая, изучая культурную флору и приемы земледелия. Трудно пере-
58

числить страны, которые он проехал на машине, верхом, прошел
пешком,— в истории науки мало путешественников, которые так
исколесили бы земной шар. Многие замечательные работы свои он писал в
экспедициях. В экспедиции же, на пароходе в Средиземном море, была
написана статья о законах географического распределения генов
культурных растений, в которой содержалась формулировка закона оттеснения
рецессивных генов из центра формообразования. В письме к другому
выдающемуся деятелю русского естествознания — Владимиру Ивановичу
Вернадскому, посланном в 1927 г. из Северной Африки, Вавилов писал:
«Понял правильности в географическом распределении форм в пределах
видов: убывание доминантов к периферии от центров. Это объясняет мно-
тое, даже для человека» *.
В чем суть этого закона? Он прост и понятен, как просты и понятны
все обобщения Н. И. Вавилова. Центр видового или подвидового ареала
является ареной наиболее интенсивного формообразовательного процесса.
Это было установлено еще Ч. Дарвином. В центре ареала постоянно
возникают новые мутации, нарушающие генное равновесие и создающие
предпосылки для вечного изменения генотипов. Мутации эти доминантны,
т. е. передаются по наследству первому же поколению потомков.
Постоянное возникновение новых мутаций усиливает действие естественного
отбора и ускоряет процесс видо- и расообразования. В этих условиях
рецессивные мутации не могут выдержать конкуренции с доминантными.
Они переходят в скрытое состояние и начинают вытесняться из центра
видового или подвидового ареала более устойчивыми и
приспособленными доминантными формами. Рецессивные же отодвигаются от
центральных районов, от центрального очага формообразования все дальше и
дальше и в конце концов занимают периферию ареала. Здесь, в условиях
изоляции, вероятность встречи рецессивных форм в процессе
скрещивания значительно увеличивается, и они переходят из скрытого
гетерозиготного состояния в гомозиготное, т. е. проявляются во внешности
организмов, в фенотипе.
Таким образом, структура географического ареала любой формы
имеет, согласно Н. И. Вавилову, следующий вид: в центре ареала
процветают доминантные формы, их окружают рецессивные гетерозиготы,
наконец, крайнюю периферию ареала занимают рецессивные гомозиготы.
Разумеется, не сразу появилось такое кардинальное обобщение.
Подступы к нему были сделаны на несколько лет раньше. Нам важно это
отметить потому, что они связаны с антропологическими наблюдениями
Н. И. Вавилова, всегда пристально интересовавшегося историей
человеческой культуры и формированием антропологических типов.
1924 год... Небольшой экспедиционный отряд, предводительствуемый
Н. И. Вавиловым, путешествует по Афганистану. Собственно, отряд —
это слишком громко сказано: с Н. И. Вавиловыи только
агроном-мелиоратор Д. Д. Букинич, селекционер В. Н. Лебедев и один или два
проводника. Н. И. Вавилов счастлив: уже несколько лет он мечтал попасть в
Афганистан, страну древнейшей земледельческой культуры, и наконец
осуществил свою мечту. Он работает с исключительным напряжением,
как всегда, добирается до самых труднодоступных высокогорных селений,
коллекционируя образцы садовой, огородной и полевой культуры. Это
его основное занятие. Но в сфере его внимания и другое: этнография
посещенных мест, физический тип населения разных районов, этнические
взаимоотношения многочисленных народов и этнографических групп. Все
это записывается в дневники, запечатлевается на фотопленку, чтобы обо-
59

гатить его будущий отчет об экспедиции бесценными географическими,
антропологическими и этнографическими наблюдениями.
На северо-востоке страны экспедиция с огромным трудом
перебирается сквозь почти непреодолимые перевалы в Нуристан, или, как его
называли раньше, Кафиристан, на высоту 3500—4000 м. Там изучается
скудное и маломощное, но очень оригинальное высокогорное земледелие.
Н. И. Вавилова интересует, однако, не только земледелие: жители гор —
нуристанцы — на редкость своеобразны по своей культуре, по своему
быту. Они отличаются даже от своих более низко живущих соседей.
Но еще больше отличие в антропологическом типе. Нуристанцы
светлоглазы, что особенно необычно в стране крайне темных, черноволосых и
черноглазых людей.
Н. И. Вавилов был внимательным наблюдателем, он просто
зафиксировал этот факт в своей памяти и вернулся к нему, когда подводил
итоги своего путешествия.
В 1929 г. вышла в свет написанная Н. И. Вавиловым совместно со
своим товарищем по путешествию Д. Д. Букиничем толстая прекрасно
изданная книга «Земледельческий Афганистан». Она, можно сказать,
впервые открыла европейскому миру огромную страну. И не только со
стороны культуры земледелия. Геоморфология и деление страны на
ландшафтные зоны, климат и ботанико-географические районы, история
земледелия в связи с развитием древних цивилизаций на территории
Афганистана — все это получило подробную и глубокую характеристику.
Даже о результатах наблюдавшихся им в Афганистане раскопок
французских археологов Н. И. Вавилов сумел написать захватывающе
интересно. Среди прочих районов был охарактеризован и Нуристан — страна
гор и относительно светлоглазых людей. Я пишу «относительно
светлоглазых», чтобы у читателей не создалось впечатления, что нуристанцы
все вообще сероглазы или голубоглазы. В Передней Азии такая
возможность просто исключена всей историей антропологических типов,
относящихся к южной ветви европеоидной расы. Но процент людей с серыми
и голубыми глазами среди нуристанцев довольно высок. Кстати сказать,
объективность наблюдения Н. И. Вавилова и его полное соответствие
действительности подтвердил в 1937 г. А. Херрлих, приведя точные
антропологические измерения 2.
К услугам Н. И. Вавилова была гипотеза, широко распространенная
в то время (имеющая хождение и сейчас), об очень обширном ареале
северной расы в древности, о ее активном характере и
культуртрегерской роли ее представителей. Можно было увидеть потомков северной
расы и в нуристанцах. Но Н. И. Вавилов решительно высказался против
этой гипотезы, не находя для нее опоры ни в историко-этнографических,
ни в лингвистических фактах. Объяснение, им предложенное, опиралось
на изящное приложение к данному конкретному случаю закона оттесне-
пия на окраину ареала рецессивных генов. Окраина ареала — это не
только район, географически наиболее удаленный от центра расо- или
видообразования. Любое высокогорное плато может быть приравнено по
своему действию на процесс формообразования к окраине ареала, так
как оно всегда представляет собой «закоулок» и создает предпосылки
для изоляции. Светлые глаза у человека — рецессивный признак,
уступающий в первом поколении черноглазости. Совершенно естественно,
что группы нуристанцев, оттесненные в горы на высоту 3000—4000 м,
попали там в такие же условия, как если бы они оказались в изоляции
на окраине ареала европеоидной расы. Отсюда родственные браки, на-
60

копление рецессивных генов в каждом последующем поколении,
повышенная вероятность их встречи при каждом очередном случае
заключения брака, а следовательно, и повышенная вероятность их перехода из
скрытого состояния в явное, из гетерозиготного в гомозиготное с
последующим проявлением в фенотипе. К объяснению своеобразия
антропологического типа и его формирования была применена генетическая идея,
и опыт ее применения оказался очень удачным и убедительным.
Поиск отражения общегенетических закономерностей в
антропологических данных был стимулирован на Западе работами целой плеяды
известных математиков, генетиков и теоретиков эволюции — С. Райта,
Дж. Фишера, Р. Хэлдана. Однако они подходили ко всем биологическим
явлениям через искусственно созданные математические модели. Отсюда
наряду с несомненными достижениями они получили и целый ряд
формальных результатов. Н. И. Вавилов исходил из огромного количества
эмпирических фактов, добытых им лично. Не составил исключения и
краткий выход его на сцену науки в роли антрополога. Он сам заметил
и описал интересный факт, послуживший основанием для мастерского
общебиологического и исторического анализа, основанием для
блестящего обобщения. Поэтому путь, по которому он прошел, оказался
чрезвычайно плодотворным.
В 1936 г. появилась статья Н. Н. Чебоксарова, в которой автор
суммировал огромный литературный материал, результаты своих
собственных исследований и исследований других советских антропологов в
области антропологии севера европейской части СССР3. Эта сводка старых
и новых данных послужила базой для построения новой и очень
удачной, вошедшей потом во все антропологические монографии и учебники
классификации народов Северной Европы по физическим признакам,
а также для критического пересмотра прежних воззрений на их
генетические взаимоотношения. Но при всем большом значении этих
достижений для антропологии Европы и учения о расах роль этой статьи для
нашей темы, однако, в другом — в попытке продолжить линию
теоретических поисков, начатых Н. И. Вавиловым, и предложить аналогичное
генетическое объяснение явлению депигментации у народов Скандинавии.
Шведы, норвежцы, финны, датчане, ирландцы, фарерцы, исландцы,
шотландцы, русские северных районов — все представители северной
ветви европеоидов или северной расы отличаются светлыми глазами и
волосами. У одних народов индивидуумы со светлыми глазами и волосами
составляют две трети — это классические представители северной расы,
такие, как шведы или норвежцы. В составе других их число понижается
до одной трети, но все равно население прилегающих к Скандинавии
областей значительно светлее, чем народы остальных районов Европы.
Н. Н. Чебоксаров предложил то же объяснение причин этого явления,
что и Н. И. Вавилов для посветления глаз у населения западных отрогов
Гиндукуша. Скандинавия не только окраинный район Европы, это один
из участков северной окраины ойкумены — всей обитаемой части
планеты. Если говорить о вытеснении рецессивных генов у человека из
центральных областей расообразования, то о Скандинавском полуострове
нужно говорить в первую очередь. Судя по археологическим данным, он
был заселен не ранее мезолита и потому не входил в первоначальный
ареал формирования европеоидной расы, лежавший, несомненно, южнее.
Географически он выдвинут далеко на север, отличается суровыми
климатическими условиями да еще отделен от Центральной Европы на
большом протяжении Балтийским морем. Понятно и очевидно, что медлен-
61

ное и постепенное заселение полуострова уносило из центральных
областей Европы мутации светлоглазости и светловолосости (тоже, по всей
вероятности, рецессивного признака), и они постепенно накапливались
все в больших и больших концентрациях на севере. А накопившись,
стали проявлять себя в антропологическом типе населения в подавляющем
большинстве случаев.
Такова концепция Н. Н. Чебоксарова, вполне соответствующая
нашим знаниям о морфологических особенностях современного населения
Скандинавии. Она хорошо объясняет возникновение этих особенностей,
учитывает все имеющиеся сведения о заселении Скандинавского
полуострова человеком и представляет собой приложение идеи Н. И. Вавилова
к объяснению антропологических явлений в ее, так сказать,
классическом, чистом виде: ведь речь в данном случае идет действительно об
окраине ойкумены, а следовательно, и об окраине видового и расового
ареалов в полном значении этого слова. Таким образом, пример действия
закона оттеснения рецессивных генов на окраину ареала в Скандинавии
является, если можно так выразиться, более хрестоматийным, более
ярким и убедительным, более соответствующим механизму действия закона,
чем пример, приведенный самим Н. И. Вавиловым.
ГЕНОГЕОГРАФИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕОИДОВ
Как ни интересны и ярки все эти факты и соображения, как ни
привлекательны они широким охватом, синтезом и биологических и
исторических явлений в одно целое, может быть, не стоило бы посвящать им
отдельную статью, если бы не абсолютная убежденность автора в том, что
это не прошлое, а настоящее и даже будущее антропологии, ее
столбовой путь, что применение генетических закономерностей к истолкованию
антропологических фактов открывает широкие возможности для
кардинальных обобщений, что, наконец, открытый Н. И. Вавиловым закон
может найти в антропологии дальнейшее приложение. Последнее хотелось
бы показать на примере происхождения и формирования
европеоидной расы.
Что представляет собой сейчас европеоидная раса в целом как
определенная единица антропологической классификации, как
морфологическое единство? Ее представителям свойственны сильно выступающий
узкий нос, высокое переносье, резко профилированное лицо, тонкие губы,
прямые или широковолнистые мягкие волосы. По сравнению с
негроидами и даже с монголоидами европеоиды гораздо более светлокожи,
светловолосы и светлоглазы, причем последнее справедливо даже для жителей
Средиземноморья, Передней и Средней Азии — наиболее темноглазых
людей среди европеоидов. Совершенно естественный и закономерный
вывод из этого морфологического единства заключается в утверждении
генетического родства и единого происхождения европеоидных типов.
Однако у антропологов нет согласия в понимании путей возникновения
европеоидной расы. В соответствии с одной точкой зрения, получившей
наименование моноцентрической, все расы современного человека
произошли в Передней Азии от нейтральных форм неандертальцев,
объединявших признаки всех трех больших рас; согласно другой гипотезе,
названной полицентрической, каждая раса восходит к особой группе
неандертальцев, проживавших на том же континенте. Автор разделяет
полицентрическую гипотезу, исходя из несомненной морфологической
преемственности между европеоидами и европейскими неандертальцами.
62

между монголоидными расами и синантропом, а также из
археологических данных, рисующих картину постепенного перехода от нижнего
палеолита к верхнему не только в Передней Азии, но и в Европе, Китае.
Юго-Восточной Азии и т. д. С другой стороны, важным представляется
несомненный факт большей близости европеоидов к негроидам, чем к
монголоидам, подтверждаемой как наличием промежуточной австралоид-
ной расы и широким распространением негро-австралоидов в верхнем
палеолите на юге Европы и европеоидов в мезолите в Северной Африке,
так и формированием расовых признаков в процессе роста. (Дети негров
и европейцев больше похожи друг на друга, чем взрослые негры и
европейцы. Монголоиды, наоборот, отличаются от других рас сильнее всего
именно в детском возрасте4.) Общее происхождение европеоидов и
негроидов весьма вероятно, и оно действительно может восходить к
Передней Азии, где найдены скелеты неандертальцев, которым свойственны
были и европеоидные и негроидные особенности.
В этой исходной группе неандертальцев и европеоидныо и
негроидные черты были выражены, однако, слабее, чем у современных рас.
Формирование типично европеоидной комбинации признаков, как мы ее
знаем теперь, происходило, очевидно, под влиянием многих факторов
начиная с эпохи верхнего палеолита. В первую очередь это — влияние
смешения групп переднеазиатского происхождения с европейскими
неандертальцами; об этом говорит сильное выступание носа у
представителей европеоидной расы, такое же, как и у европейских неандертальцев.
Об этом же свидетельствует и очень развитый рельеф на многих ранних
верхнепалеолитических черепах из Европы — особенность, типичная для
европейских неандертальцев. Кроме смешения с местными группами
неандертальцев, следует указать на приспособление к суровым условиям
при ледниковой Европы: узкий нос ограничивал одновременное вдыхание
большого количества холодного воздуха и защищал носоглотку. Наконец,
в возникновении характерной для европеоидной расы пигментации,
несомненно, велика роль геногеографических закономерностей.
Европеоидная раса подразделяется на северную и южную ветви.
Северная ветвь — это население Скандинавии, Исландии и Ирландии,
Англии, северных районов ГДР и ФРГ, Финляндии, Прибалтийских
республик Советского Союза, северных районов европейской части РСФСР.
Южные европеоиды — это население северной части Индии,
Афганистана, Ирана и Турции, арабоязычных стран, Туркменской и
Азербайджанской, Армянской и Грузинской ССР, Южной Италии и Южной Франции,
Испании и Португалии. Области, промежуточные между этими зонами,
заняты населением, которое занимает в антропологической
классификации среднее место между северными и южными европеоидами. Во всех
перечисленных странах антропологические признаки сильно варьируют,
выделяются местные антропологические типы. Но не составляет ни
малейшего труда даже для неспециалистов отличить, например, грузина
или армянина от шведа по внешнему виду с первого взгляда.
Однако вариации всех признаков, характерных для местных
европеоидных типов, именно им и свойственны, они не охватывают нескольких
народов или групп народов, обнаруживают, как говорят антропологи,
мозаичное распределение на географической карте. Единственные признаки,
противопоставляющие население севера и юга Европы, разделяющие
северных и южных европеоидов,— признаки пигментации, цвета глаз,
волос и кожи. Антропологи рьяно, на первых порах, я бы сказал, просто
исступленно искали еще какие-нибудь черты, с помощью которых можно
63

Рис. 1. Географические вариации цвета кожи на территории Европы
i — очень светлая кожа (подавляющее преобладание оттенков 1—12 по шкале Ф. Лушана);
2 — несколько более темная кожа (довольно часто встречаются оттенки 13—15)
было бы отличить северных европейцев от южных, северную, или
балтийскую, ветвь европеоидной расы от южной, или средиземноморской.
Поиски были тщетны: они так и не увенчались успехом, не нашлось ни
одного признака, кроме пигментации, вариации которого отличались бы
строго закономерным распределением на карте Европы. А так как
пигментация древнего населения остается неизвестной, то неизвестными
остаются и древние ареалы северных и южных европеоидов, их соотношение
на европейской географической карте в ранние эпохи формирования
европеоидной расы.
Как же распределены сейчас географически все три признака,
отражающие развитие пигмента? Наиболее темнокожие люди живут в
северной части Индии, Афганистане, Туркменской и Азербайджанской ССР,
в арабских странах. Персы, армяне, грузины и другие народы Кавказа!
греки, болгары, южные итальянцы и французы, испанцы и португальцы
более светлокожи, хотя и кажутся темнокожими при сравнении, скажем,
с русскими. Вспомним итальянские фильмы — разве герои в них не
производят впечатление очень темных людей? А ведь в них действуют люди
не только из Южной, но и из Северной Италии, население которой
заметно светлее южных итальянцев. Еще более светлую кожу имеют се-
64

Рис. 2. Географические вариации цвета волос на территории Европы
1 — меньше 50% темных волос (оттенки 27,4—8 по шкале Э. Фишера); 2 — 30—80% темных
волос; з — больше 80% темных волос
верные французы и бельгийцы, немцы южных и центральных районов
Европы, хорваты и словенцы, венгры, чехи, словаки, украинцы, русские
южных областей. Русские центральных районов, белорусы, поляки,
немцы северных областей почти так же светлокожи, как и скандинавы,
которые составляют последнюю ступень в шкале оттенков цвета кожи,—
у них пигмента откладывается очень мало (рис. 1). Карты
распространения различных оттенков цвета волос и глаз — от самого темного до
самого светлого — у населения Европы мало отличаются от карты
распространения цвета кожи (рис. 2, 3). Таким образом, в Европе можно
выделить как бы несколько зон с юга на север, и население каждой
последующей более северной зоны будет заметно более светлокожим,
светлоглазым и светловолосым, чем народы, проживающие в
предшествующей зоне.
От морфологии теперь обратимся к географии и рассмотрим
географические очертания Старого Света, и в частности Евразии. Если
формирование европеоидной расы или той комбинации антропологических
признаков, на основе которой сформировалась европеоидная раса,
происходило в Передней Азии, то Европу с полным основанием можно
рассматривать по отношению к этой зоне как периферийную область.
3 В. П. Алексеев
65

Рис. 3. Географические вариации цвета глаз на территории Европы
1 — светлые глаза (оттенки 9—12 по шкале В. В. Бунака), встречаются больше, чем в 60%
случаев; 2 — 40—60% светлых глаз; 3 — 20—39,9% светлых глаз; 4 — меньше 20% светлых
глаз
Передняя Азия лежит в центре Старого Света, в районе
соприкосновения всех трех материков, в то время как Европа выглядит чудовищным
по величине полуостровом единого материка Евразии. С этой точки
зрения любопытно, что наиболее интенсивная депигментация характерна в
Европе не для населения всей северной зоны, а именно для народов
Скандинавии, т. е. для тех народов, которые удалены от центра Старого
Света — Передней Азии на наибольшее расстояние. Примечательна и
последовательность, постепенность посветления волос, глаз и кожи людей
в направлении на северо-запад от Передней Азии, чего нет во всех
остальных направлениях.
Если читатель еще не догадался, куда клонит автор, то, во всяком
случае, он подготовлен к этому: автор полагает, что единственным
удачным объяснением всех отмеченных фактов, и притом объяснением,
не требующим никаких дополнительных гипотез, может служить геногео-
графическая идея Н. И. Вавилова об оттеснении рецессивов в
периферические районы из центра ареала. Цвет кожи также, по-видимому,
рецессивный признак, как и остальные особенности, связанные с
депигментацией. Вся депигментация выступает, таким образом, единым комплексом,
66

хотя к полной депигментации и приводит накопление в генотипе
нескольких рецессивных генов. Оттеснение их в окраинные области полностью
объясняет, почему в Европе цвет волос, глаз и кожи светлеет с юга на
север (постепенное оттеснение от центра расообразования), почему
наибольшая депигментация характерна для населения Скандинавии
(наибольшее удаление от центра расообразования), почему этот процесс
проявился именно при формировании европеоидной расы, а не какой-либо
иной (своеобразное географическое положение Европы как полуострова
материка Евразия и, следовательно, географическая предпосылка для
изоляции). Итак, закон вытеснения рецессивных мутаций на окраину
видового или расового ареала, закон, действие которого блистательно
иллюстрировано применительно к человеку на примере населения
Западного Гиндукуша и Скандинавии, может быть распространен и на
гораздо более общее явление — возникновение и формирование одного из
основных расовых стволов современного человечества. Геногеография и
популяционная генетика вносят большой вклад в разъяснение и
понимание чрезвычайно важной проблемы расообразования, и одним из
пионеров внесения их методов и законов в антропологию выступил почти
60 лет назад Николай Иванович Вавилов.
Г. Ф. Дебец рассказывал автору, что, поговорив с Н. И. Вавиловым
полчаса, он запомнил этот разговор на всю жизнь — такими глубокими
и тонкими были суждения Н. И. Вавилова по вопросам антропологии,
этногенеза, древней истории. Огромный ум, аккумулировавший
грандиозные по объему и разнообразные знания, открыл общие законы,
действующие на всех уровнях жизни и взаимодействия биологических систем,
законы, широко применимые и к объяснению биологических особенностей
человека.
1 Письма Н. И. Вавилова к В. И. Вернадскому // Генетика. 1966. Л» 8. С. 141.
2 Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stammeskunde der Hindukusch-Kafiren.
Deutsche in Hindukush. В., 1937.
3 Чебоксаров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии // Антропол. журн.
1936. № 2.
4 Подборку литературных данных см.: Рогинский Я. Я. К вопросу о возрастных
изменениях расовых признаков у человека (в утробном периоде и в детстве) //
Антропологический сборник, II. М., 1960. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.;
Т. 50).
ЗНАЧЕНИЕ ТРУДОВ Н. И. ВАВИЛОВА
ДЛЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
Антропологическая наука одинаково тесно связана как с историей, так
и с биологией. Развитие антропологических типов человечества, их
происхождение и взаимоотношения неотделимы от истории народов, их
этнических связей и миграций. В истории антрополог черпает богатый
материал для своих наблюдений, а иногда и обобщений, ибо без
исторической информации остаются часто непонятными многие антропологические
факты. Но в то же время биология человека — часть общей биологии,
биологические законы сохраняют свою власть над человеком и в новом,
преображенном виде — в социальной среде продолжают оказывать
воздействие на генетический состав популяций, а стало быть, и на их
биологическую динамику. Поэтому антропология очень чувствительна к до-
67
з*

стижениям общебиологической мысли и чутко реагирует на изменение
положений в области теорий эволюции, учения о географической
изменчивости, популяционной генетики и т. д. Особенно велико значение для
антропологии кардинальных биологических обобщений, сделанных за
последние десятилетия и связавших тесно и неразрывно генетику с общей
теорией эволюционного процесса, иными словами, заложивших
фундамент учения о генетических основах эволюции.
Научное творчество Николая Ивановича Вавилова представляет собой
одну из высочайших вершин в биологии XX в. Генетик и географ,
исследователь культурной флоры и теоретик эволюции, фитопатолог и агроном,
Н. И. Вавилов на наших глазах в эпоху исключительной
дифференциации науки воскресил энциклопедизм, который, казалось бы, уже
безвозвратно ушел в прошлое. Помимо перечисленных областей знания, вклад
в которые Н. И. Вавилова подавляюще громаден, в его работах можно
найти неисчерпаемое количество частных наблюдений, касающихся и
истории земледелия, и влияния естественногеографических условий на
образ жизни человека, и восстанавливаемой по археологическим
памятникам древней истории того или иного народа, и этнографии.
Естественно, что мысль ученого такого масштаба обращалась к самым
фундаментальным проблемам биологии и внесла в их обсуждение идеи
исключительного значения. Из них самыми важными по широте охвата фактов
и глубине проникновения в проблему являются теория генцентров, закон
оттеснения рецессивов на окраину видового ареала и закон
гомологических рядов в наследственной изменчивости. Обобщения такого уровня
выходят за рамки тех фактов, с помощью которых они были открыты
Н. И. Вавиловым, выходят за рамки даже биологии и могут быть
плодотворно использованы в смежных областях знания, в частности в
антропологии: первые два — для проникновения в закономерности формирования
антропологического состава человечества, третье — для понимания
законов изменчивости человеческого организма и развития учения о
происхождении человека.
ЭКСПЕДИЦИИ
Обстановка активной интеллектуальной жизни с детства окружала
Н. И. Вавилова *. Этим можно объяснить отчасти тот факт, что и брат
Николая, Сергей, и сестры, Александра и Лидия, стали крупными
естествоиспытателями. Сам Николай Иванович по настоянию отца окончил
Коммерческое училище, в котором в отличие от классических гимназий
не преподавались древние языки — латинский и греческий, но зато было
хорошо поставлено преподавание основных западноевропейских языков,
а кроме того, уделялось большое внимание физике, химии, другим
естественным дисциплинам, велись практикумы по ним, поощрялись
самостоятельные занятия учащихся. Именно эти обстоятельства пробудили
у Н. И. Вавилова раннюю любовь к естествознанию, определившую его
жизненный путь, и в то же время воспрепятствовали его поступлению в
университет, так как он не хотел терять год, чтобы подготовиться и сдать
экзамен по латинскому языку. Н. И. Вавилов закончил Московский
сельскохозяйственный институт 2.
Биограф Николая Ивановича живо описывает ту интеллектуальную
атмосферу, в которой проходили его юношеские годы и в которой
зародилась неуемная страсть к книге, пронесенная через всю жизнь: «Дом
Вавиловых... был разделен на две части. Половину дома занимали роди-
68

тели. Жили они по определенному распорядку, соблюдая свои давние
привычки. Другая половина принадлежала детям, которые вели
совершенно иную жизнь. Чего только здесь не было: сетки с гербарием и
семена самых разнообразных растений, лупы, новейшей системы микроскоп,
всевозможные препараты, приготовленные для просмотра под
микроскопом, карты, книги... Старинные и новейшего издания книги на русском,
французском, английском, немецком, итальянском и других языках по
истории науки, растениеводству, археологии, географии, искусству,
описание путешествий и многие другие» 3. Таким образом, к чтению самой
разнообразной литературы на иностранных языках, в том числе и
неспециальной, Н. И. Вавилов привык с юношеских лет, еще до поступления
в высшее учебное заведение.
В институте, а также работая после его окончания в лабораториях и
на селекционных станциях Англии и Франции, Н. И. Вавилов приобрел
обширные общебиологические знания, досконально изучил культурную
флору. В эти же годы были заложены основы того исключительного
интереса к географии культурных растений, который всегда отличал
Н. И. Вавилова и который позволил ему позже создать учение о центрах
происхождения основных видов культурных растений. Одна из сотрудниц
Н. И. Вавилова по Всесоюзному институту растениеводства — А. Ю.
Туликова сообщает, что, судя по его письмам, основные контуры учения
о происхождении культурных растений оформились к 1916—1917 гг.4
Сама идея не могла возникнуть без широчайшего знакомства с историко-
этнографической и географической литературой, без сопоставления
собственно агроботанических наблюдений с географическим
распространением по земле древнейших цивилизаций, с историей их расцвета и
упадка, с результатами исследования хозяйства и агрикультуры древнейших
народов.
А. Ю. Тупикова оставила нам драгоценное свидетельство об интересе
Николая Ивановича к этнографии и археологии уже в те годы. Летом
1916 г. он по дороге в экспедицию в Персию заехал на Туркестанскую
опытную станцию, где А. Ю. Тупикова проводила летнюю практику,
и прожил там несколько дней, изучая культурные растения Узбекистана
как на самой станции, так и в маршрутах по окружающим районам.
Несмотря на исключительно напряженную работу и недостаток времени,
много сил было уделено обследованию сельскохозяйственного инвентаря,
тщательному осмотру домов и домашней утвари узбеков, их
фотографированию. А еще через год Н. И. Вавилов сообщает ей из Москвы:
«Самое интересное — это лекции Валерия Брюсова о древнейшей культуре
человечества... И содержание и форма на 5. Эгейская культура вся как
живая» 5. Речь идет, по-видимому, об известной работе В. Я. Брюсова,
содержавшей очень полный и квалифицированный обзор результатов
новейших раскопок в Средиземноморском бассейне и посвященной
доказательству существования Атлантиды.
Следы этих разнообразных интересов и постоянных занятий историей
и археологией видны и в первых работах Н. И. Вавилова о
происхождении культурных растений, предшествовавших появлению его
знаменитой книги «Центры происхождения культурных растений» и написанных
еще в Москве, до переезда в Саратов и занятия там кафедры частного
земледелия и селекции. Во вступительной лекции к курсу частного
земледелия, прочитанной на Саратовских высших сельскохозяйственных
курсах в сентябре 1917 г., сразу же после переезда, он широко
использует известную книгу И. И. Мечникова «Цивилизация и великие исто-
69

рические реки», сопоставляет число используемых в земледелии растений
с этапами развития цивилизации, отмечает бедность культурной флоры
в государствах Древнего Востока и значительное увеличение введенных
в культуру видов за последние столетия, особенно после эпохи великих
географических открытий и освоения Америки европейцами6. В статье
о происхождении культурной ржи, опубликованной в том же году и
содержащей первую формулировку и обоснование теории о проникновении
некоторых злаков в культуру из засоряющих поля сорняков на примере
ржи, археология, а также историческая лингвистика представлены еще
шире7. Здесь и ссылка на свидетельство Плиния как на первое
определенное сообщение о посевах ржи, и критическая оценка раскопок энео-
литических стоянок во Франции, во время которых якобы были найдены
обугленные зерна ржи. Названия ржи в языках современных народов
Передней Азии, именующих рожь «травой, засоряющей пшеницу»,
рассматриваются в качестве существенного аргумента в пользу защищаемой
теории. Молодой автор в курсе всех историко-этнологических проблем,
хоть сколько-нибудь соприкасающихся с непосредственным предметом его
исследований.
В Саратове в рекордные для того тяжелого времени сроки была
налажена деятельность кафедры, подобраны учебные пособия, собрана
большая библиотека на нескольких иностранных языках. И опять в нее
входит не только специальная литература, но и книги по общей
биологии, географии, истории культуры. К этим годам относится дошедшее
до нас свидетельство о личной библиотеке Н. И. Вавилова, оставленное
А. Г. Хинчук: «Библиотека удивляла не только количеством, но и
подбором книг. В ней были представлены, кроме специальной
агрономической литературы и нескольких энциклопедий, книги по географии,
физике, химии, философии, истории искусств, медицине и все, кажется,
классики мировой литературы» 8. В эти годы Николай Иванович изучал
латинский язык, чтобы в подлинниках читать древнеримских
естествоиспытателей, и это было единственное время, когда лаборатория его была
закрыта не только для посторонних, но и для ближайших сотрудников 9.
А его лекции ярко отражали богатейший запас накопленных знаний:
в них агрономия, культурная ботаника и история земледельческой
культуры всегда подавались на широчайшем фоне народной жизни в разные
эпохи истории человечества. Другая сотрудница Н. И. Вавилова
вспоминает: «Казалось, что каждый слушатель становился участником
экспедиций по Средней Азии, Кавказу, Крыму, Персии и Афганистану,
посещал экспериментальную базу Бэтсона под Лондоном с ее
уникальной коллекцией злаков, собранных со всего земного шара. Масса
фотографий знакомила с характерными элементами ландшафта страны,
селениями и городами, с бытом жителей, их нравами, этническими типами,
орудиями производства, животными и растениями, музыкальными
инструментами и т. д.» 10
Собственные работы Николая Ивановича, относящиеся к этому
периоду, содержат интересные выводы о значении историко-археологических
данных для восстановления древней истории культурной флоры. В
большой книге, посвященной культурным растениям Нижнего Поволжья, он
писал об огромных колонизационных потоках, проходивших через
южнорусские степи в древности, перечисляя гуннов, аваров, славян и
болгар и. Касаясь влияния этих колонизационных потоков на растительный
состав полей Нижнего Поволжья, Н. И. Вавилов указывал на восточное
происхождение отдельных культурных растений. Наиболее яркий, по его
70

мнению, пример — полба-эммера (Triticum dicoccum), широко
распространенная в пределах ареала расселения татарского, чувашского и
башкирского народов. Для Н. И. Вавилова это убедительный аргумент в
пользу того, что полба была принесена на Волгу тюркоязычными
предками этих народов, «пример исключительного влияния в выборе
культуры не только исторических условий, но и более элементарной формы
их — этнографических факторов». Распространение подсолнечника в
Нижнем Поволжье демонстрирует огромную роль для расселения
культурных растений по земной поверхности такого грандиозного историко-
географического события, как открытие Нового Света.
Но, постоянно помня об исторических процессах при изучении
состава, происхождения и распространения культурной растительности
земного шара, Н. И. Вавилов отчетливо осознает ограниченные возможности
использования исторических и археологических данных при
установлении путей происхождения культурных растений. В этом сказалась
трезвость ума большого ученого, не склонного обольщаться односторонним
подходом даже при большой увлеченности. Позднее именно за
преимущественное использование археологических и исторических материалов в
своих трудах Н. И. Вавиловым был подвергнут критике Альфонс Декан-
доль, его предшественник по исследованию происхождения культурной
флоры. В противовес А. Декандолю Н. И. Вавилов писал в 1923 г.:
«Археологические, исторические и лингвистические данные
малопригодны для решения вопроса о происхождении отдельных видов, так
как обычно виды пшеницы не различаются и путаются археологами и
филологами, и поэтому единственным, в сущности наиболее точным
методом для определения центра происхождения отдельных видов
пшеницы является метод ботанико-географический, состоящий в
определении ареалов разновидностей данного вида, в нахождении центра
разнообразия большинства известных форм» 12. Итак, широко привлекая исто-
рико-археологические данные, Н. И. Вавилов с самого начала
корректировал их с помощью результатов собственных агроботанических
исследований; в этом своеобразие и плодотворность его метода13.
С переездом в Ленинград и организацией в 1924 г. Всесоюзного
института прикладной ботаники и новых культур, директором которого
он был на протяжении 16 лет, начался в жизни Н. И. Вавилова новый
период грандиозной по масштабу научной и организационной
деятельности. Осуществленные им экспедиции охватили свыше 40 стран и
обогатили мировую науку не только детальным знанием культурной
флоры посещенных районов, но и историей земледелия в связи с
историей цивилизации, а в некоторых случаях позволили внести коррективы
в представления об исторических взаимоотношениях древних
цивилизаций, уже сложившиеся на основании результатов археологических
раскопок. Богата и разнообразна собранная во время этих экспедиций
информация о земледельческой этнографии: способах обработки земли,
простейших приемах ирригации, сельскохозяйственном инвентаре,
использовании при обработке земли на полях домашних животных. Но
прежде чем говорить об этом, следует уделить внимание труду Н. И.
Вавилова об основных центрах происхождения культурных растений,
который отражал знания, накопленные к началу 20-х годов 14. В нем были
частично учтены только результаты экспедиции в Афганистан. Это
сочинение неповторимо по богатству использованного материала и редкой
логике в его систематизации. Исключительно полно была использована
литература по истории земледелия, в том числе и археологическая.
71

После того как ботанико-географический метод был поднят на
принципиально новую ступень самим Н. И. Вавиловым и его учениками,
после создания дифференциальной географии культурных растений15
археологические, лингвистические и исторические данные приобрели
особое значение. Н. И. Вавилов писал, что, «приуроченные к определенным
ботаническим видам, они могут иногда значительно дополнить и
углубить сведения о прошлом культурных растений» 16.
Излюбленное им сопоставление выводов из ботанико-географических
и исторических исследований и извлечение из такого сопоставления
новой информации были очень плодотворны. При рассмотрении
происхождения хлебного злака древних народов — полбы-эммеры Н. И.
Вавилов обратил внимание на то, что сейчас она представлена в основном в
культуре тех народов, которые до недавнего прошлого стояли, а
некоторые и теперь стоят на сравнительно низкой ступени общественного
развития: в Поволжье — это тюркские народы, на Кавказе — народы
центральных предгорий, в Испании — баски, в Ираке — курды, в Эфиопии —
первобытные горные племена. Она сохранилась, по мнению Н. И.
Вавилова, с глубокой древности вместе с отсталым земледельческим укладом/
и архаическими обычаями. Известная экспедиция одного из ближайших
его сотрудников — В. Е. Писарева в Монголию выявила огромное
разнообразие форм проса, что явилось аргументом в пользу существенных
теорий о его происхождении из Центральной и Восточной Азии. Н. И.
Вавилов доказал, что просо продвинулось в Европу из Азии вместе
с кочевыми народами, и аргументировал это широким его
распространением у них, приспособленностью к произрастанию в разных
экологических условиях, что так важно при кочевом быте, наконец, способностью
вызревать в разное время года.
В связи с происхождением первичных, наиболее рано вошедших в
культуру растений особенно интересна последовательность этапов
окультуривания конопли. Повсеместное распространение конопли вызвало
особенно пышное развитие ее вокруг мест жилья, на удобренной отбросами,
богатой перегноем почве. «Конгломерат форм дикой конопли,— писал
Н. И. Вавилов,— ...сопровождал человека в его кочевьях, в его
расселении по Старому Свету. Конопля бросалась в глаза первобытному
обитателю Старого Света, шла за ним по пятам, ютилась около его хижины
и сама предоставляла ему свои услуги» 17. Во время частых голодовок
человек не мог не обратиться к услугам этого растения, бессознательно
отбирая формы с неосыпающимися крупными плодами, давшие начало
культурным расам. Устанавливая место и время введения конопли
в культуру, Н. И. Вавилов воспользовался самыми разнообразными
историческими данными: неизвестностью ее в Древнем Египте, где не
обнаружено никаких следов волокна пеньки, отсутствием упоминания ее в
Библии и у Геродота, но зато глубокой древностью источников со
сведениями о ее выращивании в Индии и Китае. Так устанавливается
азиатский очаг окультуривания конопли, что подтверждается и
лингвистически: названия конопли есть в санскрите и в древнекитайском языке.
Учитывая характер расселения этого растения, Н. И. Вавилов пришел
к выводу о полицентрическом происхождении культурных рас, о
независимом введении конопли в культуру на территории Азии в разных
местах.
В книге о центрах происхождения культурных растений Н. И.
Вавиловым был предложен первый вариант панойкуменной системы
формообразовательных очагов культурной флоры. Сопоставив их с существо-
72

вавшими тогда представлениями о древнейшем прошлом человечества
и первых государствах, он внес в них существенные коррективы, указав
на самостоятельность и древность цивилизации в Восточной Азии,
на древние этапы развития земледелия и культуры в Закавказье, на
независимый от Старого Света процесс исторического развития в
Центральной Америке и на Андийском нагорье. Все это были свежие и
оригинальные мысли, опережавшие свое время и подтвержденные
впоследствии исторической наукой. К их числу относится и утверждение, тогда
предположительное, о глубокой древности земледелия, о возникновении
его в древнейшую эпоху развития человечества, на рубеже мезолита и
неолита. Но, пожалуй, наиболее важен для историка центральный вывод
книги о том, что очаги возникновения земледельческой культуры
сдвинуты (по сравнению с очагами древнейших цивилизаций,
располагающихся в долинах рек) в горные местности, что место происхождения
населения этих долин следует искать в окружающих горных районах.
Помимо ботанико-географических аргументов, в пользу этой точки
зрения Н. И. Вавилов привел и исторические: невозможность осуществления
ирригации в долинах больших рек без установления деспотической
власти и использования труда рабов, в то же время сравнительная
легкость общественной организации орошения в горных районах, где реки
самотеком могут быть отведены на поле.
Книга Н. И. Вавилова при всей своей ботанико-географической
направленности значительна и с точки зрения историко-этнографической,
в ряде случаев она корректирует выводы историко-археологических и
этнографических исследований. А. М. Горький писал 22 июня 1927 г.
П. С. Когану в Сорренто: «На днях я получил несколько книг, изданных
созданным по инициативе Владимира Ильича „Институтом прикладной
ботаники и новых культур", прочитал труд проф. Н. И. Вавилова
„Центры происхождения культурных растений", его доклад о „Законе
гомологических рядов", просмотрел „Карту земледелия СССР" — как все это
талантливо, как значительно» 18.
Экспедиции второй половины 20-х — начала 30-х годов расширили
и без того огромную фактическую базу обобщений, сделанных Н. И.
Вавиловым.
Осуществленное летом и осенью 1924 г. путешествие по
Афганистану было подробно описано ученым лишь через пять лет 19. Это понятно:
маршрут пролегал по всей стране, был собран огромный материал как
агроботанического и экономического, так и этнографического характера,
громадны собранные коллекции. В дипломе, сопровождавшем золотую
медаль имени Пржевальского, которой Н. И. Вавилов был награжден
в 1925 г. Всесоюзным географическим обществом, было сказано: «За
географический подвиг». В книге «Земледельческий Афганистан»,
представляющей собой энциклопедию не только агрономических, но и
географических сведений об Афганистане, большое место занимает и собственно
этнография.
Специальная глава в ней посвящена обзору этнического состава
Афганистана и тем очень фрагментарным историческим и
археологическим свидетельствам о древнем прошлом страны, которые были известны
к тому времени. Приведены данные о численности и расселении как
самих народов, так и входящих в их состав племенных групп; кратко,
но выразительно описаны особенности быта, хозяйства, культуры;
упомянуто о всех тех этнографических и исторических фактах, которые
могут быть использованы для решения проблемы происхождения наро-
73

дов. Автор, как и во всех других случаях, исчерпывающе знает
литературу, не забывает ни одного литературного сообщения (например,
указаний М. С. Андреева на инородный субстрат в составе таджиков),
но любое сообщение подтверждает своими наблюдениями. Так, он
отметил резкое отличие сельскохозяйственной лексики таджикского языка от
других иранских языков, подтверждающее вывод М. С. Андреева,
установленный при анализе других этнографических материалов. Для нури-
станцев этнографические наблюдения Н. И. Вавилова до сих пор
сохраняют значение первоисточника исключительной важности: описаны
постройки и типы поселений, сельскохозяйственный инвентарь, занятия
населения; отмечены различия между отдельными кишлаками в языке
и быте, записана лексика кафирских диалектов, фотографиями
иллюстрирован антропологический тип нуристанцев.
Известный к тому времени археологический материал, сведенный и
использованный Н. И. Вавиловым, не позволял древность цивилизации
в Афганистане отнести далее рубежа новой эры. Для северных районов
Афганистана этот хронологический рубеж нашел подтверждение и при
изучении культурной флоры: она не носит самостоятельного характера.
Но в южных районах и восточных областях, прилегающих к Пакистану,
выявилось исключительное разнообразие культурных растений, обилие
эндемов (т. е. растений местного происхождения), свидетельствующее о
древнем очаге земледельческой культуры, очень раннем развитии
земледельческой цивилизации. Никаких археологических следов этой
цивилизации найдено тогда не было, и Н. И. Вавилов сделал смелое
предположение: «Отсутствие археологических документов, связанных обыкновенно
с городами, с цивилизацией в прямом смысле этого слова, не есть еще
непременное доказательство отсутствия в данной стране древней
земледельческой культуры, более ранней, чем рассмотренные выше памятники
первых веков до нашей эры. Сравнительно-географический, ботанико-
агрономический анализ таких районов, как Герат, Кандагар,
юго-восточный Афганистан с его горными долинами, интенсивным типом
земледелия и чрезвычайно богатым оригинальным набором сортов полевых и
огородных растений, заставляет фиксировать внимание историка
земледелия на этой части Азии и попытаться проникнуть в глубь
истории Афганистана, определяемой археологическими документами»20.
Археологические открытия последующих лет, как известно, отнесли дату
начала земледельческой культуры в Афганистане к IV тысячелетию
до н. э. и блестяще подтвердили предположение Вавилова 21.
За Афганистаном в 1925 г. последовал Хорезм, результаты
агроботанического обследования которого были опубликованы через четыре
года22. Н. И. Вавилов и здесь верен себе: он начинает с указания на
имеющиеся исторические сведения, суммированные В. В. Бартольдом и
уводящие историю Хивинского оазиса в середину I тысячелетия до н. э.
В разделе о дынях сказано (со ссылкой на исторические источники)
о том, что их высокие качества были известны китайцам еще во II в.дон. э.
Анализ состава возделываемых растений показал несамостоятельный
характер хивинского земледельческого очага. На основании сходства
форм он связывается с первичным очагом, локализованным в Восточном
и Южном Афганистане и Западной Индии. Многолетние работы
Хорезмской археолого-этнографической экспедиции подтвердили этот вывод.
С помощью археологического материала было доказано, что Хорезм
поддерживал в древности интенсивные связи с более южными районами.
Увеличился и установленный с помощью археологических документов
74

возраст хорезмийской цивилизации минимум на 1500—2000 лет, что не
меняет, впрочем, правильности положения о происхождении земледелия
в Хорезме под влиянием южных культурных воздействий.
Осуществленная в 1926—1927 гг. экспедиция в страны
Средиземноморья и в Эфиопию была исключительно плодотворна в отношении как
ботанических, так и этнографических результатов. Задуманный
путешественником обобщающий труд «Земледельческая Абиссиния» не был
написан, об экспедиции сохранился лишь краткий отчет, а
экспедиционные сборы были частично обработаны и изданы в книге «Пшеницы
Абиссинии», написанной коллективом авторов под руководством и при
ближайшем участии Н. И. Вавилова23. Но из его переписки с
сотрудниками Института растениеводства во время экспедиции, из кратких
дневниковых записей, сохранившихся фотографий видно, что и в
Эфиопии и в Средиземноморье Н. И. Вавилов занимался не только
агроботаникой, но и сельскохозяйственной этнографией24. Глубокую древность
эфиопского центра происхождения культурной флоры он, как всегда,
аргументировал не только ботаническими, но и археологическими
наблюдениями, а именно сравнительно ранним возрастом сохранившихся
археологических памятников в Аксуме.
Интерес к Центральной Азии у Н. И. Вавилова особенно усилился
после афганского путешествия, так как установление северо-восточных
границ переднеазиатского центра происхождения культурных растений,
естественно, стало одной из первоочередных его научных задач.
В 1929 г. была проведена большая экспедиция, охватившая все основные
земледельческие районы Синцзяна 25. Как и Хорезм, он оказался беден
эндемами. Н. И. Вавилов писал о богатых результатами исследованиях
А. Стейна, С. Ф. Ольденбурга и других ученых, открывших в
земледельческих оазисах великолепную культуру, наметивших караванные пути,
по которым шла торговля Китая с Римом и Средней Азией. Но его
собственные сборы возделываемых растений, сравнительно бедные, не
могли, как в Афганистане, привести к мысли о еще не вскрытых нластах
истории культуры и земледелия. Однако Вавилов выявил влияние Юго-
Западной Азии и Китая на формирование земледельческой культуры
Центральной Азии, что хорошо согласуется с представлением о
преобладающих направлениях культурных и этнических связей; отметил, что
огородная культура в Синцзяне находится преимущественно в руках
корейцев, дунган и китайцев — народов восточного происхождения;
показал почти полное тождество используемых здесь сельскохозяйственных
орудий со среднеазиатскими. Окончательный вывод о большой отсталости
и крайней бедности центральноазиатского земледелия был
аргументирован и медико-географически тем, что могучие хребты отделяли Синцзян
от остальных районов и обусловили относительную безопасность его в
отношении многих инфекционных заболеваний, распространенных в
Афганистане и Иране.
В двух обширных американских экспедициях 1930 и 1932—1933 гг.
Н. И. Вавилов изучил земледелие США, почти всех стран Центральной
и Южной Америки2в. Он почти исчерпывающе использовал известную
тогда литературу по заселению Америки, по древнейшим
центральноамериканским и южноамериканским цивилизациям. Выделив два
самостоятельных центра возникновения культурных растений —
центральноамериканский и андийский, он показал огромное значение географического
фактора в развитии земледельческой культуры именно в этих районах.
При установлении центров возникновения и расселения отдельных видов
75

культурных растений им широко привлекались материалы
археологических раскопок. Материалы, собранные в Америке, позволили Н. И.
Вавилову дополнительно аргументировать свою теорию о возникновении
земледелия в горных районах из неполивной культуры, о вторичном
характере орошаемого земледелия. Собственно ботанические наблюдения
были пополнены исключительно тщательным изучением приемов
земледелия в современную эпоху, сельскохозяйственной этнографии индейских
этнических групп, а также основных этапов их развития по
археологическим материалам. Поэтому две основные статьи Н. И. Вавилова об
американских путешествиях представляют собой не только образцы
агроботанического описания территории, но и замечательные историко-
этнографические очерки американского земледелия в связи с
историей человеческой культуры.
Большое количество чрезвычайно интересных и важных мыслей исто-
рико-этнологического характера содержится и в других трудах Н. И.
Вавилова: его монографиях о культурной флоре Туркмении, Таджикистана
и Киргизии, статьях о земледелии во многих районах Кавказа, Японии
и на Тайване 27. Огромный интерес к историко-этнографической
проблематике, ко всем явлениям человеческой культуры в широком смысле
слова, питавшийся непрерывным изучением исторической,
археологической, лингвистической литературы28, постоянное и очень тщательное
сопоставление результатов собственных исследований с уже известными
фактами культурной и этнической истории человечества, широкий
географический подход к проблеме возникновения и развития центров
земледелия — все это делает труды Н. И. Вавилова бесценными для
историка и любого специалиста, соприкасающегося в своей научной работе
с проблемами исторической науки. Для антропологов они особенно
значимы, так как изучение культурной флоры, как и антропология, связано
с миром не только биологии, но и истории, находится на рубеже наук
и потому черпает наблюдения и материал для выводов из разных
областей знания.
ЦЕНТРЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ КУЛЬТУРНОЙ ФЛОРЫ
Все перечисленные экспедиции и детальное личное знакомство с
культурной флорой различных стран не могли не изменить первоначальную
схему центров происхождения культурных растений, опубликованную
Н. И. Вавиловым в 1926 г. В докладе на Всесоюзном съезде по генетике,
селекции, семеноводству и племенному животноводству, сделанном им в
1929 г., эта схема была расширена за счет выделения в специальный
цецтр Индии 29. Особенно кардинальной ревизии география центров, или
очагов, происхождения культурной флоры была подвергнута ученым
через несколько лет в работе, содержащей изложение и аргументацию
общей теории селекции с ботанико-географической точки зрения30.
Количество центров было доведено до восьми в Старом и Новом Свете.
Переднеазиатский центр был подразделен на два — собственно передне-
азиатский, включавший Иран и Закавказье, и среднеазиатский
(Пенджаб, Афганистан, Кашмир, Таджикистан и Притянынанье). Также был
подразделен на два и американский центр, внутри которого были
выделены две самостоятельные области — центральноамериканская и
андийская (перувиано-эквадоро-боливийская) 3i. Наряду с этими восемью
основными очагами были охарактеризованы в ботанико-географическом
отношении еще три дополнительных: индо-малайский, чилоанский и бра-
здльско-парагвайский.
76

Но и эта схема не стала окончательной. В статье, опубликованной
незадолго до смерти, Н. И. Вавилов отказался от выделения передне-
азиатского и среднеазиатского центров, объединив их в один, но
подразделил его на три вторичных очага: собственно переднеазиатский, куда
вошла и Средняя Азия, кавказский и северо-западноиндийский 32. В этой
же работе был дифференцирован и центральноамериканский центр, в
составе которого, по мысли Н. И. Вавилова, локализуются три очага:
собственно центральноамериканский, горный южноамериканский и вест-
индский островной. Дальнейшее развитие агроботаники и археологии в
целом подтвердило самостоятельность и глубокую древность всех
установленных ученым центров 33.
Для представителей смежных наук важна, однако, не столько
конкретная география самих центров происхождения, сколько то
содержание, которое вкладывал Н. И. Вавилов в это понятие. В 1926 г. он
писал о центрах происхождения как об областях с интенсивной феиоти- /
пической изменчивостью, характеризующихся активным видо- и
формообразованием, но сами причины этих процессов были ему еще неясны.
Однако уже через год появилась работа, в которой было показано, что
центры происхождения культурной флоры одновременно являются
центрами концентрации доминантных аллелей (т. е. такой формы гена, при
которой определяемый им признак проявляется уже в следующем
поколении в отличие от рецессивного гена), областями ускорения и
интенсификации мутационных процессов 34. Именно в это время оформилась в
работах Н. И. Вавилова новая терминология, он стал употреблять термин
«центр концентрации генов», или «генцентр», оставив термин «очаг» для
вторичных центров, выделяющихся в границах основных областей
формообразования. В теории Н. И. Вавилова о центрах генной концентрации
был сделан переход от изучаемой ботаниками-флористами и агрономами
фенотипической изменчивости культурных растений к ее генетическим
причинам, переход от географии изменчивости, или феногеографии, к ге-
ногеографии. Н. И. Вавилова — вместе с А. С. Серебровским,
предложившим общую формулировку границ, методов и предмета геногеографии,—
можно считать основателем этой области биологии.
Как всякое крупное теоретическое обобщение, теория генцентров,
представление о дискретности (прерывистости) формообразовательного
процесса и системности (т. е. закономерном распространении) областей
концентрации и разрежения генов могут быть использованы в смежных
областях знания. Конечно, нельзя говорить о прямом параллелизме ген-
центров с закономерностями географического распространения других
биологических явлений, в данном случае человеческих рас. Расы
человека неизмеримо древнее самых старых первичных центров
происхождения культурных растений, и если и можно говорить о параллелизме, то
он проявляется только по отношению к локальным антропологическим
типам, к малым, или географическим, расам, как они часто называются
в антропологической литературе. Ареал южных монголоидов в общих
чертах совпадает с юго-восточноазиатским центром; область
формирования дальневосточных монголоидов соответствует восточноазиатскому
центру; для населения центральных и северных районов Индии,
восточных и южных районов Афганистана, южных районов Средней Азии,
т. е. южноазиатского центра в широком смысле, характерна комбинация
признаков, получившая наименование индо-афганской расы. Передне-
азиатская, или арменоидная, комбинация признаков распространена в
77

пределах западноазиатского центра; население Эфиопии (эфиопский
центр) в большинстве антропологических классификаций выделяется
также в особую расу в пределах тропического, или негроидного, ствола.
При всей неполной изученности Центральной и Южной Америки в
антропологическом отношении можно все же сказать, что в пределах
американских центров коренные этнические группы также
характеризуются определенным своеобразием 35.
Однако значительно более важно не это общеизвестное вторичное
совпадение, происходящее, очевидно, за счет приблизительно
одновременного возникновения в неолите первичных земледельческих центров и
тех антропологических комплексов, которые называют малыми расами.
Наибольшее значение имеет теоретическая сторона работ Н. И.
Вавилова, показ им на огромном материале дискретности формообразования и
связанного с ним многообразия в сочетаниях и концентрации генов.
Такой подход при истолковании антропологических данных чрезвычайно
плодотворен, уже сейчас позволяет включить в сферу исследований
многие новые аспекты антропологических явлений и обещает дать
значительные результаты в будущем.
В отношении терминологии следует сказать, что применительно к
антропологической истории человечества предпочтительнее употреблять
термин «очаг расообразования», а не «центр расообразования».
Последний термин напоминает о геометрической точке и, по-видимому, вполне
пригоден для обозначения районов происхождения культурной флоры,
занимающих сравнительно небольшие ареалы. Не то очаги
расообразования у человека: они были достаточно обширны и приурочены даже к
областям с неоднородной географической характеристикой. В пользу
такого взгляда можно привести достаточно веские косвенные
соображения: относительную независимость человеческих коллективов от условий
среды даже на заре истории, в нижнем палеолите, и, как следствие
этого, а также экстенсивности первобытной охоты и собирательства, их
исключительную подвижность. Но есть и прямые доказательства:
различия в характере нижнепалеолитической индустрии, складывающиеся в
обширные географические провинции, отличающиеся одна от другой
формами орудий и их разным процентным соотношением
(нижнепалеолитические культуры Африки, например36); миграции на протяжении всего
каменного века даже с материка на материк37; указания в
археологических материалах эпохи мезолита и неолита на межплеменной
обмен 38. Достаточно обширные ареалы современных рас, заселение
человеком самых разнообразных в физико-географическом отношении
районов — характерное явление человеческой истории начиная со времени
освоения всей ойкумены, т. е. с эпохи мезолита во всяком случае,
а весьма вероятно, и раньше.
Каковы предпосылки для выделения очагов расообразования? Их три:
специфический характер, а иногда и дискретность морфофизиологиче-
ской изменчивости человеческого организма в разных районах земнога
шара, дискретность географической среды и взаимосвязанность этих
двух категорий. Морфологическая изменчивость человека, ее
географическая приуроченность и дискретные проявления подтверждены всей
совокупностью антропологических исследований во многих районах земнога
шара 39.
Различия внутри человечества в величинах физиологических
признаков привлекли внимание лишь в нашем столетии, после первой мировой
войны. С тех пор собран колоссальный материал о вариациях эритро-
78^

цитарных особенностей крови, белков сыворотки, строения гемоглобина,
о химическом составе ушной серы, о своеобразии вкусовых реакций40.
Как правило, физиологические особенности организма, исследуемые
антропологами, оказывались признаками с ясной наследственной
структурой, определяемой одним-двумя, максимум тремя наследственными
факторами. Несмотря на наличие данных, свидетельствующих о
зависимости некоторых физиологических характеристик крови (группы крови
системы АВО, гемоглобин) от инфекционных заболеваний4i, в целом
антропофизиологические свойства обнаруживают относительную
автономию от средовых воздействий.
Не менее четки пространственные границы отдельных элементов
географической среды. Учение о зонах природы В. В. Докучаева имело
своими многочисленными следствиями теории климатических поясов,
географических и ландшафтных зон, полную и тщательную
характеристику поверхности земного шара и приземной атмосферы по отдельным,
составляющим географическую среду компонентам, выделение отдельных
таксономических единиц ландшафтно-географического районирования и
их соподчинение 42. Учение Б. Б. Полынова о геохимии ландшафта
легло в основу бурно развивающейся сейчас ландшафтной геохимии43,
а влияние этого аспекта географической среды на организм отразилось в
создании теории биогеохимических провинций44. В целом, таким
образом, географическая среда представляет собой не однородный фон для
всех протекающих на земной поверхности процессов, а подвижную
динамическую систему разных компонентов, в которой тот или иной
компонент приобретает в зависимости от условий места и времени в силу
закономерностей развития самой географической среды преобладающее
значение.
Третья предпосылка очагов расообразования — непосредственная
связь географической изменчивости человеческого организма и
дискретных элементов географической среды — также может быть
подтверждена рядом данных, хотя пока их не очень много и дальнейшее накопление
которых крайне желательно. Это увязка со среднегодовыми
температурами вариаций ширины носа, измеренной на живом, а также ширины
грушевидного отверстия, измеренной на черепе, ясное зональное
распределение ширины носа в пределах Северной и Южной Америки,
географические закономерности в распределении цвета волос и глаз, цвета кожи,
формы волос, толщины губ, формы головы. В одних случаях связь
распределения признака на территории земного шара с географической
зональностью получила удовлетворительное функциональное
истолкование (пигментация, ширина носа, толщина губ), в других — остается не
очень понятной (форма волос) 45.
Наряду с отмеченными особенностями сходный тип географического
распределения зафиксирован и для пропорций тела, а также для росто-
весовых отношений. Их связь с зональностью истолкована как одно из
средств поддержания совершенного теплового гомеостаза человеческого
организма в разных условиях существования46. Многие антропологи
рассматривают все эти адаптивные признаки как свидетельство активно
продолжающегося приспособления к среде в современном обществе, а
следовательно, и интенсивно действующего давления селекции. Против такой
точки зрения приводились многие возражения как фактического, так и
теоретического порядка.
Очаг расообразования — это участок земной поверхности, на котором
процесс расообразования отличается определенной спецификой. Он мо-
79

жет быть отграничен геоморфологическими, ландшафтными или водными
рубежами, создающими предпосылку для изоляции проживающих в
пределах этого участка этнических групп и для проявления
специфических сдвигов в изменчивости признаков. Таким образом, очаг расообра-
зования представляет собой как бы географическую арену для
определенной дискретной единицы изменчивости, ее географический ареал. Но
он может и не иметь ясных границ в географическом смысле, если
этнические группы, проживающие в пределах этого очага, изолированы
от остальных социально-языковыми, политическими границами,
этнографическими традициями и т. д. Очаг расообразования и в этом случае
приурочен к определенной территории, но границами ему служат не
географические рубежи, а границы распространения тех социальных
явлений, которые выступают в качестве генетических барьеров. Наконец,
при отчетливой приспособительности расового комплекса границы очага
расообразования определяются пределами распространения тех
элементов географической среды, которые вызвали приспособление. Они также
могут не совпадать с геоморфологическими, ландшафтными и
гидрологическими рубежами, хотя очаг расообразования и в такой ситуации
остается в первую очередь географическим понятием. В нем сливаются
воедино, синтезируются представления о дискретном характере
изменчивости, прерывистости географической среды и тесная связь между ними,
непосредственное влияние географического фактора на процесс
расообразования у человека 47.
Разумеется, очаги расообразования имеют разный возраст и
география их менялась от эпохи к эпохе. Это обстоятельство позволяет
говорить об определенной иерархии очагов, выделять первичные и
вторичные очаги расообразования, образовавшиеся при заселении ойкумены.
Ясно, однако, что процесс расообразования не прекратился с
заселением всей ойкумены. Мутации, изоляция, смешение постоянно приводили
к формированию новых сочетаний антропологических признаков, к
никогда не прекращавшейся дифференциации отдельных популяций и их
групп. В. В. Бунак выдвинул даже чрезвычайно плодотворную, с моей
точки зрения, идею этапности расообразования, выделения в расообразо-
вательном процессе отдельных эпох, отличающихся своей спецификой 48.
В соответствии с этим можно выделять третичные, четвертичные и еще
более мелкие и поздние очаги расообразования. Антропологические
данные для установления конкретной географии этих очагов, их морфофи-
зиологической, генетической, историко-эволюционной характеристики
собираются во всех странах мира 49.
Все это показывает исключительное значение геногеографических
идей и обобщений Н. И. Вавилова для разработки теории расоведения.
Перенесенные на антропологический материал, они обогащаются новыми
наблюдениями и выводами, приобретают дополнительное обоснование и
позволяют ввести в географию рас новые плодотворные идеи.
В работах о генетическом истолковании центров формообразования
Н. И. Вавилов сделал еще одно крупное теоретическое обобщение,
блестяще аргументировав его своими ботаническими наблюдениями. Центры
формообразования, а следовательно, и концентрация генов
аккумулируют внутри себя, как уже говорилось, преимущественно доминантные
аллели. Н. И. Вавилов сам использовал это обобщение для объяснения
светлой пигментации нуристанцев, что затем было подтверждено точными
антропологическими наблюдениями50. Н. Н. Чебоксаров перенес его на
формирование северной ветви европеоидов51, автор — на процесс фор-
80

мирования европеоидов в целом52. В предшествующем очерке эта
проблема рассмотрена специально.
Анализируя открытую Н. И. Вавиловым закономерность по
отношению к расовым признакам, уместно сказать о том расширении смысла,
которое вкладывается теперь в термин «окраинные народы». Я. Я. Ро-
гинский показал, что на окраинах ойкумены действуют сильнее, чем в
центральных районах, генетико-автоматические процессы (причина —
гораздо более сильная изоляция) и поэтому население окраинных зон
чаще всего отличается своеобразными соотношениями в концентрации
отдельных генов 53. Но те же генетико-автоматические процессы
проявляют себя повсюду, где в процесс расообразования вмешивается
социальная или географическая изоляция, например в горных районах. Поэтому,
говоря о так называемых окраинных народах, нужно подразумевать под
ними не только народы, занимающие периферийные области ойкумены,
но и все народы, находящиеся в условиях географической изоляции
вообще, в частности в высокогорных районах даже центральных
областей Старого Света. Они вытеснены за пределы основных путей
распространения человеческой культуры и миграций генов ничуть не в
меньшей степени, чем какие-нибудь этнические группы Крайнего Севера
Евразии или Огненной Земли. Практически и сам Н. И. Вавилов имел в
виду это обстоятельство, когда применил установленное им геногеогра-
фическое правило к объяснению антропологических особенностей нури-
станцев — народа, проживающего не на крайней периферии, а в центре
ойкумены, но изолированного от других народов непроходимыми
хребтами и высокогорными, чрезвычайно труднодоступными перевалами.
При таком подходе явление оттеснения рецессивных аллелей на
окраину видового, подвидового или расового ареала приобретает панойку-
менное значение, превращается в одну из самых важных геногеографи-
ческих закономерностей в расоведении человека, помогает истолковать
ряд фактических наблюдений, которые не могут быть удовлетворительно
поняты без привлечения геногеографии. Закон Н. И. Вавилова
объясняет, например, без всяких дополнительных гипотез географическое
распространение пигментации в более или менее замкнутых районах
высокогорья.
Этнические группы, проживающие по обе стороны Главного
Кавказского хребта, в этническом и лингвистическом отношении, как известно,
чрезвычайно разнообразны: это тюрки — балкарцы и карачаевцы,
иранцы — осетины, картвелы — все высокогорные этнографические группы
грузинского народа, это, наконец, представители нахской, или веннах-
ской, и аваро-андо-дидойской языковых семей. Но в антропологическом
отношении это — единое население, носители очень сходного по всей
территории своего распространения так называемого кавкасионского типа.
Антропологическое сходство всех перечисленных народов так велико и в
то же время так различны они по языку и культурным традициям, что
противоречие это не могло не привлечь пристальное внимание к
проблеме происхождения кавкасионского типа. Она рассматривалась в тесной
связи с общими концепциями расогенеза народов Кавказа, и решение ее
отразило понимание общих вопросов генезиса европеоидной расы.
Грузинские антропологи, впервые открывшие кавкасионский тип,—
М. Г. Абдушелишвили и А. Н. Натингвили указали на его
морфологическое своеобразие, на отсутствие аналогий за пределами Кавказа, на
его компактный ареал54. Эти исходные положения, аргументированные
огромным антропометрическим материалом по народам Центрального
81

Кавказа, закономерно привели их к выводу об автохтонном
происхождении этого типа. Такая точка зрения хорошо согласовывалась с языковым
своеобразием подавляющего большинства представителей кавкасионского
типа. Исключение составляют балкарцы, карачаевцы и осетины, но для
них как раз есть веские основания предполагать сравнительно позднее
этническое оформление и переход их непосредственных древнейших
предков, говоривших на местных кавказских языках, на иранскую и
тюркскую речь в эпоху средневековья 55. Противоположная точка зрения была
выдвинута Г. Ф. Дебецом, исходившим из закономерностей географичес-
ского распределения пигментации на территории Кавказа,
относительного посветления центральнокавказских и северокавказских народов по
сравнению с закавказскими56. Г. Ф. Дебец высказал предположение о
наличии северной примеси у народов Северного и Центрального Кавказа.
Находясь в известном соответствии с морфологическими данными,
гипотеза эта тем не менее вступала в противоречие с результатами историко-
археологических исследований, свидетельствующих о самостоятельном
культурном развитии народов Кавказа и незначительности или даже
полном отсутствии исторических связей с северными районами в эпоху
неолита и бронзы.
Это противоречие может быть преодолено, если считать кавкасион-
ский тип местным, сформировавшимся без всякой северной примеси, но
в условиях изоляции. А это, в свою очередь, не могло не привести к
близкородственным бракам, усиленным еще широко распространенным
обычаем эндогамии, к выщеплению рецессивных аллелей, т. е. к
явлениям, установленным Н. И. Вавиловым. Геногеографическая
закономерность Н. И. Вавилова, как и всякое другое геногеографическое явление,—
закон вероятностный, не носящий строго детерминированного характера,
и в полном согласии с этим вероятностным статистическим его
проявлением находится факт сравнительно темной пигментации сванов — очень
высокогорной и проживающей относительно далеко к северо-западу
группы, которая должна была бы в первую очередь подвергнуться
северным влияниям, если бы они были. По гипотезе северной примеси в
составе представителей кавкасионского типа темная пигментация сванов
несбъяспима; с помощью гипотезы преобладания рецессивов в условиях
изоляции она объяснима вполне, так как статистический характер
закона Н. И. Вавилова не исключает, а, наоборот, подразумевает
определенное число случаев отклонений от него. Само же объяснение
посветления пигментации и высокогорных кавказских народов с помощью
процессов, происходивших без участия какой-либо примеси, избавляет
нас от противоречий с историко-археологическими данными. Меняет
такая точка зрения и историческую перспективу, освобождая от
непременных поисков северных связей, которых могло вообще не быть 57.
С аналогичной ситуацией изменения исторической интерпретации
антропологических наблюдений приходится сталкиваться на Балканах
при анализе антропологических особенностей населения горных районов
Болгарии. Общая антропологическая съемка Болгарии, произведенная
М. Поповым, выявила зону некоторого посветления пигментации в
области Родоп58. Поскольку материалы, которые опубликовал М. Попов,
собирались бригадой измерителей, постольку оставалось известное
сомнение в сравнимости собранного и, следовательно, в объективности этого
наблюдения. Однако оно было подтверждено А. Пуляносом, работавшим
почти во всех районах Болгарии и собравшим большой материал по
антропологии болгар, не вызывающий сомнений в сравнимости методи-
82

ки, и в первую очередь в определении описательных признаков .
М. Попов истолковал посветление пигментации в Родопах как следствие
славянского или фракийского влияния. При этом он опирался на
сообщения древних авторов, писавших о том, что фракийцы были
относительно светлоглазы и светловолосы. Из антропологических фактов был
сделан существенный исторический вывод.
Однако если говорить о влиянии славян, то оно должно проявляться
одинаково по всей Болгарии^ а не только в Родопах, иначе непонятной
становится славяноязычность всех болгар. В культурном отношении
область Родоп также не обнаруживает особо заметного воздействия
славянской культуры. Гипотеза фракийского влияния опирается на данные о
светлой пигментации фракийцев, сами по себе сомнительные: римляне и
греки сравнивали фракийцев с населением собственной родины,
занимающим по интенсивности цвета волос, глаз и кожи место, близкое к
крайнему в пределах Европы. Ареал, который занимали фракийцы, также
заставляет с недоверием отнестись к сообщениям об их светлой
пигментации, исходя из общих антропологических соображений. В крайнем
случае можно говорить о некоторой тенденции к посветлению пигментации,
а ее недостаточно, чтобы объяснить аналогичную особенность
современного населения в Родопах. Гипотеза автоматического посветления в
условиях изоляции избавляет нас от всех этих трудностей, а одновременно
освобождает и от исторического вывода о каких-то своеобразных путях
формирования болгар в области Родоп. Их этническое своеобразие в
языке и культуре не настолько велико, чтобы оправдать такой вывод. Таким
образом, и в данном случае, учитывая действие закономерности,
открытой Н. И. Вавиловым, заменив традиционный подход геногеографическим>
мы в состоянии объяснить факты и привести их в соответствие друг с
другом.
ОТТЕСНЕНИЕ РЕЦЕССИВОВ НА ОКРАИНУ АРЕАЛА
Аналогичное преобладание рецессивных аллелей на окраинах ойкумены
можно проследить не только для пигментации, но и для многих других
признаков, наследственно детерминированных малым числом генов.
Прежде всего следует обратиться к такой полно изученной системе
генов, как группы крови АВО. Предложенная еще в середине 20-х годов
Ф. Бернштейном гипотеза наследования этих групп пользуется всеобщим
признанием.
Определение наследственных факторов крови системы АВО вошло в
практику антропогенетических исследований с 1919 г. и насчитывает,
таким образом, более полувека, за которые были изучены тысячи
популяций во всех, даже самых заброшенных, уголках земного шара.
Собранные данные позволили создать панойкуменные карты географического
распределения аллелей, контролирующих систему АВО 60. На этих
картах отчетливо видны очаги концентрации и разрежения соответствующих
аллелей, и они представляют неоценимый источник информации для
понимания геногеографической природы тех закономерностей, которые
управляют географическим распределением этих аллелей.
Рассмотрение много раз публиковавшейся карты рецессивного аллеля
г (контролирующего наследование группы 0) обнаруживает совершенно
отчетливую картину. Наименьшая концентрация этого аллеля падает па
центральные районы Евразии. Предлагалось много гипотез о центрах
возникновения аллелей группы АВО. Некоторые из этих гипотез имели
исходным положением представление о самостоятельности центров
83

возникновения аллеля; авторы таких гипотез выделяли три первичные
расы по группам крови: европеоидов и негроидов с преобладанием
группы А, азиатских монголоидов с преобладанием группы В и американои-
дов с преобладанием группы О. Ни одна из этих гипотез не могла,
однако, обойтись без дополнительных предположений при объяснении
концентрации соответствующих аллелей у многих народов земли.
Противоречит такая постановка вопроса и представлению о единстве
наследственного фактора, определяющего наследственную передачу системы
АВО. Между тем стоит лишь принять гипотезу возникновения всех
.аллелей этого гена в центральных районах Старого Света, дополнив ее
затем геногеографической концепцией Н. И. Вавилова,— и надобность в
каких-либо дополнительных предположениях отпадает. Наименьшая
концентрация аллеля г в центре Евразии становится понятной, так как
это очаг генообразовапия, в котором доминантные аллели преобладают.
По мере удаления от этого очага во всех направлениях концентрация
аллеля г постепенно возрастает. В Европе она велика на самом cezcpe
Скандинавии, в Ирландии, в прибрежных районах Западной Европы; она
заметно подскакивает в Африке, особенно в центральных районах, где
в условиях тропического леса предпосылки для изоляции и проявления
рецессивного аллеля особенно велики.
Так же резко концентрация увеличивается в Северной Азии и в
Австралии. Причина этого увеличения ясна: по мере удаления от очага
генообразовапия выщепление рецессивного аллеля происходит все с
большей интенсивностью. Особенно резко это заметно на Американском
материке, где его концентрация становится подавляющей. В большинстве
популяций Центральной и Южной Америки, в наибольшей удаленности
от очага генообразования, рецессивный аллель почти полностью вытеснил
доминантные и концентрация его близка или даже составляет 100%.
Таким образом, он занял то положение, какое не занимают в центре
ойкумены даже доминантные аллели. Картина последовательного
нарастания концентрации этого аллеля от центра к периферии настолько
логична и правильна, настолько не содержит исключений, что трудно
отделаться от мысли: в географическом распространении аллелей системы
АВО явление оттеснения рецессивов из центра генообразования играло
решающую роль.
Система АВО — не единственная, к объяснению географии которой
м:жно с успехом привлечь закон Н. И. Вавилова. Не менее
демонстративно в этом отношении географическое распределение аллелей,
детерминирующих передачу по наследству групп крови Р. Ген образует два
аллеля — Р и р, из которых Р является доминантным. Концентрация этих
аллелей изучена в меньшем числе популяций по сравнению с
концентрацией аллелей системы АВО, и потому карты их географического
распределения менее подробны. До сих пор публиковались лишь карты
географии аллеля Р61, но при автоматической зависимости, которая
существует между концентрациями Р и р, карта аллеля р будет перевернутой
копией уже опубликованных карт. Сейчас количество данных
значительно увеличилось (рис. 4). Центр концентрации доминантного аллеля Р —
Африканский материк. В Европе, Передней и Южной Азии удельный вес
доминантного и рецессивного аллелей приблизительно одинаков. Но
концентрация последнего резко возрастает в отдельных группах коренных
австралийцев, по всей Новой Гвинее, у сибирских монголоидов, по всему
северу Северной Америки. Поскольку рецессивный аллель нигде не ус-
лел вытеснить доминантный полностью, как это было в системе АВО,
84

Ф «о
5 »
cd i
H о
6 t
cd
a»
a
к
ф
в
ев
Я
О*

в центральных и южных районах Северной Америки, в Центральной
Америке, у некоторых индейских групп Южной Америки концентрация
рецессивного аллеля опять понижается, а концентрация доминантного
повышается до уровня европейских величин.
По-видимому, в географии отдельных аллелей наряду с геногеографи-
ческими закономерностями известную роль играет хронологический
момент, эпоха их появления, т. е. удаленность соответствующей мутации
от современности, и время, необходимое на протекание тех или иных
геногеографических процессов. Не исключено, что степень изоляции,
в которой находились по отношению друг к другу индейские племена
США и Центральной Америки, меньше, чем в Канаде, что при
сохранении в достаточном проценте случаев доминантного аллеля Р ослабило
темп выщепления рецессивного аллеля и повело к повторному
увеличению концентрации Р. К сожалению, мы пока лишены возможности
судить сколько-нибудь точно о времени возникновения отдельных групп
крови и вообще тех или иных вариаций физиологических признаков.
Возвращаясь к конкретной географии группы крови Р, можно зато сказать с
полной определенностью, что в условиях резкой, почти полной изоляции,
в каких до недавнего времени находились таежные народы Сибири и да
сих пор находится население Новой Гвинеи, концентрация рецессивного
аллеля р резко подскакивает. Налицо, следовательно, та же
закономерность оттеснения рецессива из центра генообразования и концентрация
его на периферии.
Передача по наследству системы группы крови Келл
детерминируется, как и Р, двумя аллелями, из которых К—доминантный и к —
рецессивный. Концентрация доминантного аллеля даже в тех
популяциях, которые отличаются его максимальной частотой, очень невелика и
составляет 4—5% (только в одном случае — 12%). В соответствии с этим
велика, наоборот, вероятность случайной потери доминантного аллеля и
замены его рецессивным. Эта вероятность во много раз больше, чем в
предыдущих случаях, когда доминантные гены в центрах наибольшей
своей концентрации были характерны для половины или большей части
популяции. Все же и в этом случае географического распределения
рецессивного аллеля обнаруживаются вполне отчетливые правильности62
(рис. 5). Наименьшая концентрация его падает на население Европы,
где находится центр наибольшего уровня доминантного аллеля, а во всех
направлениях от этого центра нарастает удельный вес рецессивного
аллеля, в подавляющем большинстве популяций составляющего 100%
генофонда популяции. Два исключения из этого правила—бушмены и
индейцы Бразилии — не меняют общей картины, так как геногеографи-
ческие закономерности, как уже указывалось, представляют собой
выражение вероятностных статистических процессов, при которых
неизбежны отдельные случайные отклонения от основной тенденции.
География группы крови Лютеран изучена также не очень полно,
как и только что разобранной группы крови Келл, что связано с их
сравнительно недавним открытием. Все же общее представление о
географическом распределении аллелей гена, определяющего
наследственную передачу группы крови Лютеран, можно составить на основании уже
опубликованных данных (рис. 6). Этих аллелей два — Lua и Lub , из
которых первый доминантен. Его максимальная концентрация не
превышает 8—9%, и поэтому по отношению к нему остается справедливым все
то, что сказано выше о возможности случайного исчезновения аллеля
86

V I

2 о
•J оо
1=3 I
s -
а '
ft i
К °*
» 15
о»
Е <4
f Т
ё -
о> .-
со
• V
° I
Я I

И. Центр концентрации аллеля Lua — Европа и Африка, за
исключением южных районов. Население северных и центральных районов
Азиатского материка, к сожалению, пока очень плохо изучено на предмет
концентрации аллелей Lua и Lub. Но в Южной Азии и в Австралии, на
юге Африки, в Северной и Южной Америке удельный вес рецессивного
аллеля резко увеличивается, доходя во многих популяциях до полного,
стопроцентного вытеснения им доминантного аллеля. Это опять случай
значительного преобладания концентрации рецессивного аллеля на
периферии по сравнению с возможным центром генообразования, где
повышено, наоборот, относительное содержание в генофонде популяций
доминантной формы.
Система группы крови Льюис изучена географически еще более
неполно, чем две предыдущие. Карта географического распределения
аллелей также напоминает предыдущие, но как бы в зеркальном
отображении (рис. 7): рецессивный аллель Lea концентрируется в Европе,
тогда как по всей остальной ойкумене преобладает доминантный аллель,
в Австралии и Америке достигая в своей концентрации 100%. На
первый взгляд здесь нарушается установленная Н. И. Вавиловым
закономерность, но такое впечатление может быть и обманчивым, если учесть,
что главным при рассмотрении правильностей в географическом
распределении генов является не оценка центральных и периферических
районов ойкумены вообще, а выделение периферических районов по
отношению к центрам генообразования. Можно сделать предположение, что в
последнем случае центром была территория, например, Южной и Юго-
Восточной Азии. Оттуда исходная концентрация (100% или почти
такая же концентрация доминантного аллеля) была перенесена в
Америку и Австралию. При стопроцентном преобладании доминантного аллеля
не создается, естественно, никаких предпосылок для выщепления рецес-
сива в условиях изоляции просто в силу его отсутствия. Там же, где
случайно он оказался представленным хотя бы в малом проценте
случаев в исходной группе, изоляция, даже относительная, сразу же
приводит к увеличению его удельного веса. Пример тому — даяки Борнео,
яванцы и маори. Исходные группы, заселившие Европу, очевидно, также
имели какой-то, пусть очень небольшой, процент рецессивного аллеля.
Если рассматривать Южную и Юго-Восточную Азию как центр
доминантных мутаций, то Европа в пределах Старого Света, конечно,
представляет собой по отношению к этому центру периферию. Этим, жю-ви-
димому, и можно объяснить значительное и повсеместное в Европе
повышение частоты рецессивного аллеля. О распределении его в
Африке в целом судить трудно из-за недостатка данных, но негры Западной
Африки сближаются с европейскими народами.
Аналогичное рассуждение представляется вполне правомерным и
для объяснения географического распределения аллелей группы крови
Даффи (рис. 8). Если центром мутирования этого гена и,
следовательно, центром концентрации его доминантного аллеля считать Южную
и Юго-Восточную Азию, то легко представить себе, что исходная
концентрация была перенесена в Америку и Австралию, где и сохранилась
до настоящего времени. Оттеснение рецессивного аллеля на периферию
в Старом Свете вызвало значительное снижение частоты доминантного
и увеличение концентрации рецессивного аллелей в Европе и особенно
в Африке. В Африке оно еще более заметно, чем в Европе.
Единственным исключением из этого правила являются саамы на Крайнем Севере
Европы, но следы их заведомо восточного происхождения проявляются
89

8 I

ее о»
§
сб
m
ф
В
S
>е<
ed
Q<
f-i
О
<х>
0<

и в других признаках как морфологического, так и физиологического
порядка. Не исключено, что некоторое понижение частоты рецессивного
аллеля в Европе по сравнению с Африкой также обязано своим
происхождением более тесным контактам с восточными монголоидными
популяциями.
Данные о географическом распространении группы крови Кидд
нельзя использовать из-за их неполноты и фрагментарности. География
гена, определяющего наследственную передачу группы крови Диего,
его преимущественная концентрация в доминантной форме в
Центральной и Южной Америке свидетельствуют о его сравнительно позднем
возникновении в пределах Америки, уже после переселения
значительных масс населения на Американский материк. В добавление ко всему
уже сказанному о географическом распространении групповых факторов
крови по земной поверхности и о подчинении его геногеографической
закономерности, открытой Н. И. Вавиловым, можно привести еще один
косвенный аргумент, отражающийся на географии системы MN и
белков сыворотки — гаптоглобинов. И группы крови системы MN, и гапто-
глобины имеют сходный тип наследования, будучи детерминированы
двумя кодоминантиыми аллелями, т. е. аллелями, которые не подавляют
друг друга. В отношении этих систем нельзя поэтому говорить о
доминантных или рецессивных аллелях. Очевидно, если предполагать
влияние периферического положения этнических групп и изоляции на эти
системы, его следует ожидать в увеличении доли одной из гомозигот
или обеих вместе. На географической карте аллелей гаптоглобина
видно значительное увеличение процентной доли одного из аллелей в
Северной Азии, в северных районах Северной Америки, на Новой
Гвинее 63. Наоборот, концентрация другого аллеля подскакивает на
побережье Западной Африки, в центральных районах Африканского материка,
в Центральной Америке. Всё это районы, изолированные либо
географически, либо, до недавнего времени, социально.
То же и с системой MN. Аллель m концентрируется в составе
коренного населения обеих Америк, достигая максимума у индейцев юга США,
Центральной Америки, северных государств Южной Америки.
Максимум концентрации аллеля п падает на коренное население Австралии,
затем идет население Африки. Все остальные районы земного шара
с развитой городской цивилизацией, с гораздо более интенсивными в
целом связями между этническими группами занимают промежуточное
положение между этими двумя полюсами.
Итак, закон Н. И. Вавилова применим не только к объяснению
географического распределения пигментации у человека, но и к географии
групп крови, бурно развивающейся в последние 20—30 лет и давшей
большое количество сведений, никогда, насколько мне известно, не
рассматривавшихся в рамках этого закона. С помощью закона Н. И.
Вавилова, как мы убедились, легко объясняются многие факты геногеогра-
фии человека, и, более того, в этих фактах он получает новое, очень
убедительное подтверждение. В высшей степени перспективной
представляется дальнейшая разработка этого закона на антропологическом
материале.
92

ГОМОЛОГИЧЕСКИЕ РЯДЫ
В НАСЛЕДСТВЕННОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Открытие и формулировка закона гомологических рядов в
наследственной изменчивости — первое по времени и одно из наиболее блестящих
достижений Н. И. Вавилова в теоретической биологии. Эта
формулировка, впервые прозвучавшая с трибуны III Всероссийского съезда
селекционеров, состоявшегося в Саратове в 1920 г., была значительно
углублена в дальнейшем, аргументирована не только огромным количеством
наблюдений над параллельной изменчивостью видов и рас культурных
растений, но и убедительными примерами аналогичной изменчивости
у диких растений и у животных 6\ Закон гомологических рядов
вдохновил исследователей на поиски таких рядов у самых различных организмов,
в самых разных, далеко отстоящих друг от друга ветвях органического
мира и позволил показать гораздо более широкое, чем предполагал сам
Н. И. Вавилов, распространение гомологической изменчивости65.
Причины ее, лежащий в основе ее механизм сначала не были ясны автору
закона из-за ограниченных возможностей теоретической биологии в
начале 20-х годов, но в конце своей научной деятельности он писал:
«Природа этой гомологической изменчивости заключается, по нашему
пониманию, прежде всего в родстве, в единстве генетической структуры
ближайших видов и родов. С другой стороны, она является
результатом действия условий, отбора в определенном направлении, в
определенных условиях» 66. Несколькими строчками дальше в той же работе он
выразился еще более определенно о явлениях гомологической
изменчивости: «В одних случаях они имеют под собой свойство генов, а в
других — фенотипические свойства». Сейчас все более распространяется
мысль о гомологии генотипов, лежащей в основе гомологической
изменчивости 67.
В статье об успехах советской генетики за полвека М. Е. Лобашев
назвал четыре крупнейших теоретических обобщения, возникшие на
основе гомологических рядов: теорию центров происхождения
культурных растений самого Вавилова, теорию параллелизма гистологических
структур А. А. Заварзина, теорию И. П. Павлова об универсальности
механизма действия условного рефлекса на разных филогенетических
уровнях развития животного мира, принцип олигомеризации —
уменьшения числа органов в эволюции многоклеточных, устаиовленный
Догелем 68. Три последние закономерности имеют непосредственное
отношение к человеку. Однако рассмотрение их всех невозможно в рамках
статьи, и поэтому ограничимся только принципом олигомеризации.
В. А. Догель, один из крупнейших и авторитетнейших специалистов
по беспозвоночным, ввел принцип полимеризации, т. е. увеличения
числа гомологичных органов как ведущего модуса эволюции у
простейших 69. Именно это обобщение можно рассматривать в качестве
первого этапа в разработке' теории олигомеризации органов в эволюции
многоклеточных. Сформулированная позже, эта теория дала
возможность установить принципиальную разницу в морфологической
эволюции одноклеточных и многоклеточных животных70. Она выражается
в том, что у последних происходит сокращение числа гомологичных
органов по мере подъема по эволюционной лестнице. Аргументируя это
положение в ряде статей, Догель посвятил затем специальную
монографию этому модусу филогенетических преобразований и проследил его
во всех классах животного мира71. В отдельных классах, в частности
93

у млекопитающих, его можно проследить по отрядам. Применительно
к проблеме антропогенеза речь должна идти, очевидно, о поисках таких
рядов гомологичных органов, которые обнаруживали бы редукцию в
отряде приматов, подобно тому как они обнаруживают такую редукцию
в других отрядах по мере перехода от более низших в эволюционном
положении форм к более высоким.
У приматов можно назвать по крайней мере три системы, в
эволюционном развитии которых можно отметить указанную закономерность:
скелет, зубы и хромосомный аппарат. Редукция числа гомологичных
органов в скелете заметна, начиная с полуобезьян и кончая высшими
обезьянами и человеком, в числе позвонков и ребер72. Она невелика,
выражается в сокращении позвонков на один-два, но все же имеет
место. Исключение составляет хвостовой отдел позвоночника, вполне
развитый у полуобезьян и низших обезьян, но полностью
отсутствующий у высших обезьян и у человека. Подвержены олигомеризации в
отряде приматов и кости черепа: лобная кость, сошник, межчелюстная
кость, образующиеся из разных эмбриональных закладок; у узконосых
обезьян наблюдается слияние носовых костей.
Аналогичным образом уменьшение числа гомологичных органов
отчетливо заметно в эволюции зубной системы. Исходное число зубов
у примитивных млекопитающих пока не может быть установлено с
полной определенностью. В соответствии с разными гипотезами это число
колеблется от 44 до 60. В отряде приматов, как и у представителей
подавляющего большинства остальных отрядов, это исходное
количество зубов редуцировано в той или иной мере. У приматов
последовательный ряд редукции числа зубов обнаруживается начиная с полуобезьян
и кончая человеком 73. По-видимому, в один ряд с этим явлением
можно поставить и уменьшение числа бугорков на жевательной поверхности
зубов, которое характерно для последовательного эволюционного ряда
древнейших и древних гоминид, кончая современным человеком74.
В отряде приматов, следовательно, включая и современного человека,
олпгомеризация зубов идет параллельно олигомеризации гомологичных
элементов скелета.
Особенно важно уменьшение числа хромосом, которое
непосредственно затрагивает наследственный аппарат клетки. У полуобезьян и
низших обезьян число хромосом колеблется вокруг 70, у высших
человекообразных сокращается до 4875. У человека до недавнего времени
насчитывали также 48 хромосом, и, следовательно^ ни о какой
олигомеризации хромосом на протяжении истории семейства гоминид не
приходилось говорить. Но современная, более точная методика
цитологических исследований привела к изменению этой цифры: новые исследования
показали, что старые определения были ошибочны и что действительное
число хромосом у человека равно 4676. Таким образом, и в
хромосомном аппарате видна отчетливая олигомеризация гомологичных элементов
на протяжении эволюции отряда приматов и семейства гоминид.
Одинаковый модус филогенетических изменений в отряде приматов
и семействе гоминид с другими отрядами, несомненно, свидетельствует
о проявлении гомологических рядов в наследственной изменчивости
и здесь, о справедливости этого закона Н. И. Вавилова в приложении
к высшим формам животного мира. Однако эта гомологическая
изменчивость и отражение ее в последовательных рядах изменений заметны
и при сравнении гораздо более близких форм уже внутри самого
семейства гоминид. Существует известный параллелизм морфологических ва-
94

риаций современных рас и древних форм ископаемых людей.
Лопатообразные резцы и уплощенность лицевого скелета у синантропа и у
отдельных находок палеоантропов в Восточной Азии повторяются в
краниологическом типе современных монголоидов; сильно выступающие
носовые кости характерны одновременно для современных европеоидов
и европейских неандертальцев. Различные географические группы
европейских неандертальцев дифференцируются в первую очередь по
соотношению размеров лицевого скелета и черепной коробки, подобно тому
как различаются между собой современные расы. Видовая перестройка
при переходе от палеоантропа к человеку современного типа отражает,
по-видимому, то обстоятельство, что подавляющее большинство генов
современного человека мутирует сходным образом с генами
палеоантропа 77.
Параллельные ряды в изменчивости проявляются и при
сопоставлении рас Homo sapiens, особенно если это сопоставление не только
проводить между современными расовыми вариантами, но и учесть
соответственно древние расовые типы. В этом случае, очевидно в
соответствии с указанными Н. И. Вавиловым причинами параллельных
изменений, больше приходится говорить о фенотипических сходствах,
образовавшихся конвергентно. Во всяком случае, фенотипический
параллелизм вторичного происхождения никак нельзя исключать при
сравнении между собой расовых вариантов внутри больших рас. Не
затрагивая причины параллельных изменений, можно указать на их широкое
распространение внутри всех больших рас, особенно если опираться не
на признаки, по которым в основном выделяются большие расы, а на
признаки более низкого таксономического ранга. Так, в пределах всех
больших рас выделяются широколицые и узколицые, высоколицые и
низколицые, брахикранные и долихокранные, высокоголовые и
низкоголовые варианты. В составе южных тропических типов, при выделении
которых выступание носовых костей и уплощенность лицевого скелета
не имеют значения, встречаются самые разнообразные сочетания: с
относительно уплощенным лицевым скелетом и уплощенными носовыми
костями, с резко профилированным лицом и выступающим носом.
Представители американоидной ветви в составе монголоидов напоминают
европейские расы по профилированности лицевого скелета в
горизонтальной плоскости и выступанию носовых костей.\ Более светлокожие и
более темнокожие типы характерны, конечно в разной степени, и для
европеоидов и для монголоидов, даже для негроидов 78.
Примеры можно было бы увеличить, но в этом нет необходимости.
Важно другое — нащупать твердый мост для перехода от
морфологической изменчивости к генетической. Приведенных данных достаточно,
чтобы утверждать: гомологические ряды проявляются и в изменчивости
человека, в ней отражаются, таким образом, общие закономерности
изменчивости так же, как общие закономерности географии отражаются
в географическом распределении антропологических признаков по
земному шару.
Все три основных обобщения Н. И. Вавилова — теорию генцентров,
закон оттеснения рецессивов на окраину видового ареала, закон
гомологических рядов в наследственной изменчивости — можно с успехом
использовать в антропологическом исследовании. Дальнейшая
разработка их на антропологическом материале — актуальный и плодотворный
путь, который может привести к серьезным теоретическим
достижениям.
95

1 См.: Келер В. Сергей Вавилов. М., 1961.
2 Вавилов Н. И. Из воспоминаний о Н. Н. Худякове//Сборник научных работ и
воспоминаний, посвященных памяти профессора Николая Николаевича Худякова.
М., 1929.
3 Ревенкова А. И. Николай Иванович Вавилов, 1887-1943. М., 1962. С. 12-13.
4 Рядом с Н. И. Вавиловым: Сб. воспоминаний. М., 1963. С. 50-51.
5 Там же. С. 51.
6 Вавилов Н. И. Современные задачи сельскохозяйственного растениеводства//Избр.
тр. М.; Л., 1965. Т. 5. Для работ, вошедших в это издание, первоиздания мной не
указываются.
7 Он же. О происхождении культурной ржи//Там же. М.; Л., 1962. Т. 3.
* Рядом с Н. И. Вавиловым С. 65. Специально о работе в Саратове см.: Коротко-
ва Т. И. Н. И. Вавилов в Саратове (1917-1921). Саратов, 1978; Она же. Идти
впереди жизни. Саратов, 1987.
9 Рядом с Н. И. Вавиловым. С. 68.
10 Там же. С. 55.
11 Вавилов Н. И. Полевые культуры Юго-Востока//Избр. тр. М.; Л., 1960. Т. 2.
12 Он же. К познанию мягких пшениц (систематико-географический этюд) //Там же.
С. 398.
13 О них см.: Комаров В. Л. Происхождение культурных растений. М.; Л., 1938;
Станков В. Л. Из истории вопроса о происхождении культурных растений (Р. Бро-
ун — А. Декандоль — Н. Вавилов) // Вопросы эволюции, биогеографии, генетики и
селекции. М.; Л., 1960.
14 Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений//Избр. тр. Т. 5. См.
также: Он же. О восточных центрах происхождения культурных растений //
Новый Восток. 1924. № 6.
15 См. об этом: Ипатьев Н. И. О дифференциальной географии культурных растений
в работах Н. И. Вавилова//Вопросы эволюции, биогеографии, генетики и
селекции; Он же. Дифференциальная систематика и дифференциальная география
растений. Минск, 1971.
16 Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений. С. 19.
17 Там же. С. 89.
18 Горький А. М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 30. С. 26.
19 Вавилов Н. И., Букинич Д. Д. Земледельческий Афганистан // Избр. тр. М.; Л.,
1959. Т. 1. Более поздний, посмертно опубликованный обзор путешествия:
Вавилов Н. И. Пять континентов. Повесть о путешествиях в поисках новых растений.
М., 1962; 2-е изд. Л., 1987.
20 Вавилов Н. И., Букинич Д. Д. Указ. соч. С. 102.
21 См., напр.: Сарианиди В. И. Древние земледельцы Афганистана. М., 1977.
22 Вавилов Н. И. Возделываемые растения Хивинского оазиса: (Ботанико-агрономи-
ческий очерк) // Избр. тр. Т. 2. См. также: Он же. Пять континентов.
23 Он же. Советская экспедиция в Абиссинии//Избр. тр. Т. 5. См. также: Он же.
Пять континентов; Суринов В. М., Фадеев Л. А. Африканские экспедиции Н. И.
Вавилова // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии,
V. М., 1974. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 102).
24 Рядом с Н. И. Вавиловым. С. 183-189.
25 Вавилов Н. И. Роль Центральной Азии в происхождении культурных растений
(предварительное сообщение о результатах экспедиции в Центральную Азию в
1929 г.) //Избр. тр. Т. 2; Он же. Пять континентов.
26 Вавилов Н. И. Мексика и Центральная Америка как основной центр
происхождения культурных растений Нового Света // Избр. тр. Т. 2; Он же. Великие
земледельческие культуры доколумбовой Америки и их взаимоотношения // Там же. См.
также: Он же. Пять континентов.
21 Оценку результатов ботанических экспедиций Вавилова в целом см.: Грумм-
Гржимайло А. Г. В поисках растительных ресурсов мира: (Некоторые научные
итоги путешествий академика Н. И. Вавилова). М.; Л., 1962; 2-е изд. 1987; Попов-
ский М. Надо спешить. Путешествия академика Н. И. Вавилова. М., 1968;
Резник С. Николай Вавилов. М., 1968. В связи с празднованием 100-летия со дня
рождения Н. И. Вавилова его основные работы были переизданы в четырех
сборниках: Иммунитет растений к инфекционным заболеваниям. М., 1986;
Происхождение и география культурных растений. Л., 1987; Закон гомологических рядов в
наследственной изменчивости. Л., 1987; Теоретические основы селекции. М., 1987.
Для многих рассматриваемых в статье вопросов важна его переписка,
которая еще ждет специального анализа: Вавилов Н. И. Из эпистолярного наследия
1911—1928 гг.//Научное наследство. М., 1980. Т. 5; Он же. Из эпистолярного
наследия 1929-1940 гг.//Там же. М., 1987. Т. 10.
96

28 Об этом см.: Роскин А. Караваны, дороги, колосья. М., 1932; Баранов П. А.
Обаяние ученого: (Памяти Николая Ивановича Вавилова) // Вопросы эволюции,
биогеографии, генетики и селекции; Рядом с Н. И. Вавиловым; Вопросы географии
культурных растений и Н. И. Вавилов. М.; Л., 1966.
Н. И. Вавилов думал посвятить свои силы в дальнейшем подготовке крупных
трудов по истории земледелия, в том числе монографий по истории
земледельческой культуры Европы и земного шара. См.: Бахтеев Ф. X., Лебедев Д. Б.,
Липшиц С. Ю. Академик Николай Иванович Вавилов//Вавилов Н. И. Избр. тр. Т. 1;
Синская Е. Н. Н. И. Вавилов как географ (по личным воспоминаниям) // Изв. Все-
союз. геогр. о-ва. 1963. Т. 95, вып. 1.
29 Вавилов Н. И. Проблема происхождения культурных растений в современном
понимании // Избр. тр. Т. 5.
30 Он же. Ботанико-географические основы селекции: (Учение об исходном
материале в селекции) //Там же. Т. 2.
31 Выделение в пределах обеих Америк двух центров впервые произведено им в
1932 г. См.: Вавилов Н. И. Проблема происхождения мирового земледелия в
свете современных исследований // Избр. тр. Т. 5.
32 Он же. Учение о происхождении культурных растений после Дарвина // Там же.
См. также: Он же. Пять континентов; Алексеев В. П. Становление человечества.
М., 1984.
33 См., напр.: Синская Е. Н. Культурная флора Древнего Двуречья (Месопотамия) //
Изв. Рус. геогр. о-ва. 1961. № 5; Она же. Учение Н. И. Вавилова об историко-гео-
графических очагах развития культурной флоры // Вопросы географии
культурных растений и Н. И. Вавилов; Лисицына Г. Н. Орошаемое земледелие эпохи
энеолита на юге Туркмении. М., 1965; Она же. Становление иЧразвитие
орошаемого земледелия в южной Туркмении. М., 1978; Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В.
Палеоэтноботанические находки Кавказа и Ближнего Востока. М., 1977;
Возникновение и развитие земледелия. М., 1967; Жуковский П. М. Культурные растения
и их сородичи. Л., 1964; Он же. Некоторые полувековые итоги изучения мировой
географии и эволюционных закономерностей генцентров культурных растений
как основы создания в СССР исходного материала для селекции // Генетика. 1967.
№ ю.
Сомнения, высказанные в отношении древности эфиопского центра
(Титов В. С. Первое общественное разделение труда. Древнейшие земледельческие
и скотоводческие племена//Крат, сообщ. Ин-та археологии. 1962. Вып. 88), не
меняют общей картины.
34 Вавилов Н. И. Географические закономерности в распределении генов культурных
растений//Тр. по прикл. ботанике и селекции. Л., 1927. Т. 1?, вып. 3; Он же.
Мировые центры сортовых богатств (генов) культурных растений // Избр. тр. Т. 5;
Он же. Географическая локализация генов пшениц на земном шаре//Там же.
35 См. любую обширную сводку по расоведению, напр.: Eickstedt E. Die Rassenges-
chichte der Menschheit. Stuttgart, 1934; Coon C. (with Hunt E.). The living races of
man. N. Y., 1965.
36 Обзор: Алиман А. Доисторическая Африка. М., 1960.
37 См., напр.: Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951.
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С.; Т. 16).
38 Подбор фактов см.: Кларк Г. Доисторическая Европа: Экономический очерк. М.,
1953; Кольцов Л. В. Финальный палеолит и мезолит Южной и Восточной
Прибалтики. М., 1977.
39 Панойкуменные карты многих признаков, не отражающие, правда, всей полноты
накопленных данных, см.: Lundman В. Umriss der Rassenkunde des Menschen in
geschichtbcher Zeit. Koppenhagen, 1952; Idem. Geograohische Anlhropogie.
Stuttgart, 1968; Biasutti R. Razze i popoli della terra: In 4 vol. Torino, 1959-1960.
40 Уже есть обширные сводки данных: Mourant Л. The distribution of human blood
groups. Oxford, 1954; Mourant A., Kopec A. Domaniewska-Sobczak K. Distribution of
human blood groups and other polimorphisms. L., 1976; Die neue Rassenkunde/Hrsg.
I. Schwidetzky. Stuttgart, 1962; Schwidetzky I. Erganzte Karten fur Hauptleisten-
merkmale rud PTS Schmackfeigkeit // Homo. 1966. Bd. 17, H. 1; Prokop O., Uhlen-
bruck G. Lehrbuch der menschlichen Blut- und Serumgruppen. Leipzig, 1966.
41 Обзор фактов и гипотез см.: Эфроимсон В. П. Иммуногенетика. М., 1971.
42 Из последних книг на эту тему см.: Мильков Ф. Н. Физическая география:
современное состояние, закономерности, проблемы. Воронеж, 1981.
43 Сводку данных см.: Перельман А. И. Геохимия ландшафта. М., 1966.
44 Виноградов А. П. Биогеохимические провинции//Тр. юбилейной сессии,
посвященной столетию со дня рождения В. В. Докучаева. М.; Л., 1949; Он же.
Биогеохимические провинции и их роль в органической эволюции // Геохимия. 1963.
4 В. П. Алексеев
97

№ 3; Ковальский В. В. Новые направления и задачи биологической химии
сельскохозяйственных животных в связи с изучением биогеохимических провинций.
М., 1958; Он же. Геохимическая экология//Природа. 1964. № 3; Он же.
Геохимическая экология. М., 1974.
45 Полный подбор данных с указанием литературы можно найти: Schwidetzky I.
Neuere Entwicklungen in der Rassenkunde des Menschen // Die neue Rassenkunde.
46 Сводка данных и литературы: Алексеева Т. И. Географическая среда и биология
человека. М., 1977.
47 Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Он же. Географические
очаги формирования человеческих рас. М., 1985.
48 Бунак В. В. Человеческие расы и пути их образования//Сов. этнография. 19Г>!>.
№ 1.
49 Первые формулировки гипотезы очагов расообразования см.: Алексеев В. Д.
Выступление на симпозиуме «Факторы расообразования, методы расового анализа,
принципы расовых классификаций» // Вопр. антропологии. 1965. Вып. 20; Он же^
К обоснованию популяционной концепции расы//Проблемы эволюции человека
и его рас. М., 1968; Он же. Сибирь как очаг расообразования//Проблемы
исторической этнографии и антропологии Азии. М., 1968.
50 Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stammeskunde der Hindukusch-Kafiren //
Deutsche in Hindukusch. В., 1937; Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в
Афганистане // Сов. этнография. 1967. № 4.
51 Чебоксаров Н. Н. Из истории светлых расовых типов Евразии//Антропол. журн.
1936. № 2.
52 Алексеев В. П. Генетика и антропология//Наука и жизнь. 1969. № 9. См. также
предыдущий раздел этой книги.
53 Рогинский Я. Я. Закономерности пространственного распределения групп крови у
человека: (К проблеме антропологии «окраинных народов»)//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н.С. 1947. Т. 1.
54 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Предварительные данные об
антропологических исследованиях грузинского народа // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1955. Т. 22.
55 См. об этом: Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и
карачаевцев в свете данных анаролологии // О происхождеиии балкарцев и
карачаевцев. Нальчик, 1960; Он же. Антропологические данные к происхождению
осетинского народа//Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967.
56 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане // Антропологический
сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 33); Он же.
Антропологические типы//Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
57 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме
происхождения населения центральных предгорий Кавказского хребта //
Антропологический сборник, IV. М., 1968 (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 82).
58 Попов М. (совм. с Марковым Г.). Антропология на българские народ. С., 1959.
Т. 1: Физически облик на българите.
59 Предварительное сообщение см.: Poulianos А. Антропологический состав народов^
на территории между Эгейским морем и Дунаем //1 Congr. intern, etud. Balkan,
et sud-est europ.: Res. commun., ethnogr. et arts. Sofia, 1966.
60 Mourant A. Kopec K., Domaniewska-Sobczak K. The ABO blood groups.
Comprehensive tables and maps of world distribution. Oxford, 1958.
61 Walter H. Die Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde // Die neue
Rassenkunde. Более подробная карта: Алексеев В. П. Геногеография человека и
ее закономерности // Наука и человечество. М., 1968.
62 Walter H. Die Bedeutung der serologischen Merkmale fur die Rassenkunde. Там же
и карты географического распространения аллелей групп крови, которые будут
упомянуты дальше. Приводимые здесь карты дополнены из разных источников.
63 Воронов А. А. Этнография основных типов гаптоглобина — сывороточного белка
крови//Сов. этнография. 1968. № 2; Алимова М. М. Генотипы и фенотипы
гаптоглобина//Генетика. 1968. Т. 4. № 8.
64 Vavilov N. The low of homologous series in variation//J, Genet. 1922. Vol. 12, N 1;
Вавилов Н. И. Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости //
Избр. тр. Т. 5.
65 См., напр.: Ипатьев А. Н. Закон гомологических рядов в наследственной
изменчивости и его следствия//Сб. науч. тр. Белорус, с.-х. акад. Горки, 1967. Т. 49;
Биология и агротехника сельскохозяйственных культур; Кирпичников В. С.
Гомологическая наследственность и эволюция сазана (Cyprinus carpio L.) //
Генетика. 1967. № 2; Воронцов Н. Н. Эволюция пищеварительной сиетемы грызунов^
(мышеобразные). Новосибирск, 1967.
98

*6 Вавилов Н. И. Выступление на совещании по генетике и селекции // Избр. тр.
Т. 5. С. 397.
67 О современном понимании гомологической изменчивости см.: Воронцов Н. Н.
О гомологической изменчивости//Проблемы кибернетики. М., 1966. Вып. 16.
68 Лобашев М. Е. Полвека советской генетики // Генетика. 1967. № 10. С. 25.
69 Dogel W. Polymerisation als ein Prinzip der progressiven Entwicklung bei Protozo-
en // Biol. Zentr.-Bl. 1929. Bd. 49, N 8.
70 Догель В. А. Олигомеризация гомологичных органов как преобладающий принцип
прогрессивной эволюции у многоклеточных // Арх. анатомии, гистологии и
эмбриологии//1936. Т. 15. № 3.
71 Догель В. А. Олигомеризация гомологичных органов как один из главных путей
эволюции животных. Л., 1954.
72 См., напр.: Жаденов В. Н. Сравнительная анатомия приматов. М., 1962.
73 Зубные формулы разных систематических групп приматов приведены в каждом
крупном руководстве по приматологии.
74 Зубов А. А. Порядок редукции бугорков и приобретение узора коронки
постоянных нижних моляров человека при переходе от иятибугоркового тина к трехбугор-
ковому//УН Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1964.
75 См., напр.: Киарелли Б. Выступление на симпозиуме «Проблема грани между
животными и человеком» //Вопр. антропологии. 1965. Вып. 19; Chiarelli В. Caryolo-
gio comparoe et evolution chez les singes catarrhina // Tp. VII Междунар. конгр.
антропол. и этногр. наук. Мм 1968. Т. 3.
76 Этот факт был установлен в 1956 г.
77 Большой материал для суждения об этом содержится в кн.: Сооп С. The origin
of races. L., 1963.
78 Обзор фактов см. в любой крупной сводке по расовому составу земного шара,
r частности в книгах, указанных в примеч. 35.
ЭКОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА
(взгляды антропологов)
Взгляды, изложенные в этом вымышленном разговоре, неоднократно
служили и продолжают служить темой обсуждения в личных беседах
и устных дискуссиях антропологов и представителей смежных
специальностей *. К сожалению, они не получили, за немногим
исключением, сколько-нибудь полного отражения в печати, что заставляет нас
прибегнуть к не совсем обычной форме их освещения. Такая форма
позволяет четко очертить круг обсуждаемых вопросов, охарактеризовать
конкретные проблемы и выявить основные различия между
высказываемыми точками зрения антрополога-классика (К),
антрополога-романтика (Р), антрополога-физиолога (Ф) и антрополога-антропогенетика (А).
К. Меня поражает обилие новых направлений в нашей науке,
сопровождающееся использованием громадного числа новых понятий и
терминов, ломкой старых, установившихся взглядов и претензией на
расширение границ науки, оформление ее новой структуры, открытие
каких-то принципиально новых сфер исследований. Конечно, живем мы
в эпоху научно-технической революции, характеризующейся необычным
расширением технических возможностей и принципиальной
перестройкой научного мышления. Передовой край науки, такие дисциплины,
как физика, химия, молекулярная биология, действительно, меняют свое
лицо даже не от года к году, а прямо ото дня ко дню. Значение же
нашей области чисто академическое, если не считать размерной
типологии, используемой для нужд легкой промышленности. Такой
антропология останется и впредь — исследование биологических свойств человека
лежит слишком далеко от кардинальных интересов общества. Поэтому
99
4*

все новшества кажутся неоправданными по существу: частично истоки
их и всю или почти всю сумму новых идей, методов и даже
результатов можно найти в старых антропологических работах, которые теперь
предпочитают не читать или читают поверхностно, частично же в
антропологию привносятся чуждые ей концепции и подходы,
разрушающие ее специфику.
Р. Кто-то из писателей, по-моему прошлого века, сказал, что
новое — это прочно забытое старое. Может быть, в этом высказывании
есть какая-то логика. Действительно, нашими предшественниками
многое сделано, и кое-что сформулировано ими таким образом, что в этом
можно найти истоки новых воззрений. Они над многим задумывались,
собрали огромное количество данных, которыми мы пользуемся до сих
пор, сформулировали ряд фундаментальных концепций. Но наука идет
вперед и, чем дальше, тем быстрее,— не только физика и
молекулярная биология, но и антропология. Вероятно, антропология развивается
сейчас даже более бурно. В физике, биологии и некоторых других науках
процесс формализации знания наступил уже давно, а наша наука
переживает период романтики, открывает новые, нехоженые пути, создает
теории, охватывающие в едином синтезе всю сумму знаний о человеке
и его месте в мироздании, перекидывает прочные мосты к другим
дисциплинам, из которых в первую очередь следует назвать физиологию,
психологию и популяционыую генетику. Антропология перестала быть
единой наукой, она стала комплексом наук, в котором ее прежние
подразделения — морфология человека, антропогенез и расоведение —
занимают подчиненное положение, далеко не исчерпывая всего
комплекса. Равноправное с другими подразделениями положение
физиологической антропологии было указано на VII Международном конгрессе
антропологических и этнографических наук в Москве в августе 1964 г.
Занимает она большое место и в осуществлении международных
проектов ЮНЕСКО — Международной биологической программы и программы
«Человек и биосфера». Часто включают в нее изучение генетических
маркеров в человеческих популяциях в широком смысле слова, но это
вряд ли верно: это специфическое дело и по применяемым методам, и по
способам интерпретации фактов, более формализованным, чем в других
областях антропологии, но и более абстрактным, не очень отвечающим
требованиям изучения именно человеческих популяций. На мой взгляд,
популяционная генетика человека — такой же самостоятельный раздел
комплекса антропологических наук, как и физиологическая
антропология.
То же можно сказать и о методах. Раньше, еще 20—30 лет назад,
антрополог выезжал в экспедицию чаще всего один, с рюкзаком, в
котором были лишь набор циркулей да шкала для определения цвета волос,
глаз и кожи. Модели А. И. Ярхо — муляжи типовых норм вариаций
мягких тканей лица — были вершиной антропологической методики.
Работы, в которых делались попытки определения химического состава
отдельных костей скелета или их микроструктуры, насчитывались
единицами и выглядели на страницах антропологических изданий
инородным телом. Антрополог был морфологом в традиционном смысле этого
слова, и только. Теперь же к услугам антропологов, помимо
традиционных, разнообразные биохимические и гистохимические, гистологические,
физиологические и психофизиологические, генетические и рентгено-
отруктурные методики, и антропологи чрезвычайно широко используют
их в своих исследованиях. Даже палеоантропология — наиболее тради-
100

ционная область антропологии — изменила свое лицо: она уделяет
большое внимание определению биологического возраста исследуемых
индивидуумов с помощью биохимических и микроморфологических методов,
которое является необходимым шагом на пути к реконструкции палео-
демографических ситуаций. Поэтому в любом антропологическом
журнале статья о селективных преимуществах того или иного фенотипа по
группам крови соседствует с результатами экспериментального изучения
роли отдельных мышц в онтогенетическом формообразовании черепа
у обезьян, исследование о генетических расстояниях между
популяциями какого-то района — с работой о минерализация костяка в связи с
характером питания и содержанием микроэлементов в почвах
определенного района. Антрополог сейчас — это и физиолог, и генетик, и даже
биохимик, он — комплексник, и отличает его от классических
представителей этих специальностей, работающих над человеком, лишь
традиционное стремление с исчерпывающей полнотой охватить
территориальные вариации человеческого вида и понять их формирование в связи
с генетическими взаимоотношениями с другими видами и условиями
среды.
Все это позволило выдвинуть и аргументировать несколько очень
общих концепций, например концепцию экологии человека. В целом
экология человека охватывает очень широкий круг вопросов, гораздо более
широкий, чем антропология в узком смысле склова. Это морфофизиоло-
гическая и генетическая адаптации, изучаемые антропологами;
социальные адаптации к среде и одного общественного коллектива к другому,
изучаемые этнографами, географами и социологами; проблемы
социально-технического прогресса, в корне перестраивающего социальную и
природную среду, проблемы, стоящие в настоящее время в центре всей
современной науки и техники и исследуемые поэтому представителями
разных специальностей. Антропологи своими конкретными
исследованиями и теоретическими разработками внесли значительный вклад в такое
именно понимание задач, границ и проблем экологии человека.
К. Ваши соображения об обогащении тематики современной
антропологии и использовании многих новых методов верны лишь отчасти.
О какой новой физиологической антропологии может идти речь, если
первые работы об адаптивной природе расовых признаков появились в
начале 20-х годов, а первая формулировка самой идеи принадлежит еще
И. Канту? Тогда же, в 1919 г., был открыт факт различий человеческих
популяций по фенотипам системы АВО. Биохимию и структуру
длинных костей конечностей обстоятельно исследовали уже 40 лет назад.
Каким бы богатством наблюдений ни располагали современные
антропогенез и расоведение по сравнению с тем, что находилось в их
распоряжении несколько десятилетий назад, основные идеи в этих областях —
животное происхождение человека, стадиальный характер антропогенеза,
неандертальская фаза в эволюции человека, иерархия расовых
признаков и рас — давно сформулированы и доказаны.
Особенно бесперспективными и теоретически сомнительными мне
кажутся идеи новой экологии человека и вообще выделение этого круга
вопросов в качестве самостоятельной отрасли знания, придание
единства сумме разнообразных фактов и гипотез. Между биологической
адаптацией человеческих популяций и их социальной адаптацией к
природной среде и друг к другу нет ничего общего. Усложнение социальной
среды — тема социологов, экономистов, историков, и она не имеет
никакого отношения к биологии как современного человека, так и его пред-
101

ков. Вопросами усложнения природной среды и ее разрушения
человеческими коллективами занимаются географы, экономисты, зоологи,
ботаники, но никак не антропологи. Будущее развитие человеческих
коллективов в такой измененной социальной и природной среде — больше
всего проблема складывающейся сейчас футурологии, а не каких-то
конкретных наук с уже определившимся предметом исследования.
Выделение экологии человека как отдельной сферы человеческого знания —
дань моде, идущей со стороны буржуазной науки, само употребление
термина «экология человека» есть незаконное перенесение на
человеческое общество терминологии, имеющей смысл только по отношению к
сообществам животных. Такое словоупотребление, кстати сказать,
неоднократно подвергалось критике в советской философской и
медицинской литературе.
Ф. Нельзя согласиться ни с одним из вас, хотя мои симпатии боль-
ше на стороне Р, ратующего за комплексный подход. Действительно,
биохимия и микроструктура человеческого скелета изучаются уже
больше 40 лет. Но разве за эти 40 лет ничего не произошло и работы
наших современников в этой области не отличаются существенно и даже
принципиально от статей сорокалетней давности? В первых
антропологических исследованиях на эту тему ставилась задача определения
типовой нормы, характерной для Homo sapiens, т. е. примерно та же
задача, какая всегда стоит перед анатомами. В лучшем случае полученные
результаты рассматривались в сравнительно-анатомическом аспекте и
истолковывались филогенетически. Исследования последних двух
десятилетий выявили разнообразие человеческих популяций по уровню
минерализации скелета, отражающему и биохимическую характеристику,
и микроморфологическую структуру кости: содержание кальция и
насыщенность другими микроэлементами — важная структурная
характеристика человеческого скелета, в то же время это, естественно, и
биохимический показатель. Выявленное разнообразие увязано с геохимическим
состоянием соответствующих географических районов, прослежены путь
поступления микро- и макроэлементов с водой и пищей в организм
человека, их обмен и концентрация в организме, их функциональная
роль как стимуляторов или депрессоров ростовых процессов.
Это лишь один пример исследования хотя и важного, но
единственного признака. Такие примеры можно умножать до бесконечности —
не в них дело. Качественно новый подход к интерпретации признака,
установление конкретной связи между разнообразием признака и теми
или иными геохимическими, климатическими и другими свойствами
природных зон в пределах его ареала — вот что принципиально отличает
новые работы от старых. Такой подход дал возможность увидеть
географическую приуроченность сочетаний признаков — адаптивных типов,
приспособительных по своей природе и распределенных по земной
поверхности в соответствии с законом географической зональности.
К. По нашему мнению, адаптивные типы скорее пример очень
высокого уровня научной абстракции, конструкция ума, а не реально
существующее явление.
Ф. Если адаптивных типов не существует, то как объяснить, что
явно существует связь между морфофизиологическими особенностями
популяций, которые населяют какой-нибудь географический пояс,
и физико-географическими особенностями этого пояса? Адаптивные
типы имеют зональное распространение. Возможно, именно в этом
состоит разгадка того вопроса, на который нет пока однозначного ответа,—
102

вопроса о соотношении расовых и адаптивных типов. Весьма вероятно,
что адаптивные типы — это зональные расы, имеющие каждая
конвергентное происхождение, но в то же время занимающие большие ареалы.
Время их формирования, очевидно, относится к разным хронологическим
эпохам развития человечества: в тропических и субтропических районах
земного шара, заселенных с самых ранних периодов нижнего
палеолита, адаптивные типы образовались сравнительно рано, в Арктике —
сравнительно поздно. В старой литературе обо всем этом не было ни
одного слова. Не говоря уже о генетических аспектах всех этих
проблем, целом массиве работ, посвященных генетическим маркерам у
человека, работ, в какой-то мере вызвавших к жизни популяционную
концепцию расы, до какой-то степени ответственных вообще за перестройку
нашего мышления на популяционный лад.
Сложен вопрос о границах экологии человека, и это, пожалуй,
единственный, хотя и фундаментальный пункт, в котором я расхожусь с Р.
Специфика экологии человека будет утеряна, если подразумевать под
ней такой широкий круг вопросов, какой очерчен Р. Намеченные им
темы необычайно интересны, но их рассмотрение распадается, на мой
взгляд, по разным наукам. В то же время не могу согласиться и
с Вами в отказе экологии человека (и науке и термину) в праве на
существование, в оценке ее только как моды, инспирированной
зарубежными работами. Разумеется, в экологии животных много специфических
методов, в экологии человека, наоборот, много своеобразия в
интерпретации материала; социальная природа человека накладывает мощную
печать на весь характер биологических адаптации, но это
обстоятельство не является непреодолимым препятствием для употребления в обоих
случаях одного термина, прилагаемого в первом случае к животным,
во втором к человеку. Ограничительное понимание экологии человека,
установление ее рамок только в пределах биологических и социальных
адаптации дают дополнительное теоретическое право употреблять этот
термин, за неимением пока лучшего. Напомню определение экологии,
данное автором термина и самого понятия Э. Геккелем: под экологией
он понимал отношение животного к среде и к другим животным и
растениям. Нужно ближе держаться этого классического определения.
Вводя в него отмеченное выше ограничение и помня, что в связи с
общественной природой человека в его экологии основное место занимают
не индивидуумы, а популяции или другие социальные и биологические
группы (совокупности популяций, расовые общности, народы и т. д.),
можно сформулировать общее определение: экология человека — наука
о биологических и социальных адаптациях к среде на групповом
уровне. Взаимоотношения между человеческими коллективами изучаются
многими другими науками, и их не нужно вводить в экологию
человека. Иными словами, это наука об адаптациях, а не о кооадаптациях в
человеческом обществе.
Р. Это искусственное сужение предмета экологии человека. Вы
исключаете из определения Э. Геккеля важнейшую часть.
Ф. Я выигрываю в ясности определения границ науки и, в
частности, определения самого предмета исследования. Взаимоотношения
между человеческими коллективами необычайно сложны, это и
культурный обмен, и войны, и многое другое. Если культурный обмен с
большим трудом еще можно подвести под предмет экологии, то уж войны —
никак. Здесь идет речь о какой-то принципиально иной форме
межколлективных контактов.
103

К. Трудно подвести под биологическое понятие экологии социальные
механизмы взаимоотношений коллективов людей.
Ф. Поэтому я и исключаю межгрупповые контакты из экологии
человека, оставляя в ее рамках лишь изучение влияния природной среды
на человеческие группы и, в свою очередь, их реакцию на среду.
А. Должен признаться, что моя точка зрения не будет
способствовать компромиссному завершению разгоревшегося спора, она
альтернативна по отношению ко всем высказанным взглядам на сущность,
границы и предмет исследования человеческой экологии, а также на ее
место в комплексе антропологических наук. Прежде чем говорить об
этом, скажу несколько слов о другом, о том, что волнует нас всех и с
чего начался наш разговор,— о современном этапе в развитии
антропологии и его отношении к предыдущему. Только в свете общих
формулировок о структуре антропологического знания в целом имеет смысл
признавать или отрицать самостоятельное существование экологии
человека, рассуждать о ее месте внутри этой структуры, включать
антропологию в экологию, как это сделал коллега Р, или, наоборот, экологию
в антропологию, как это делает коллега Ф.
Ф. Антропология и экология человека, с моей точки зрения,—
самостоятельные отрасли знания, лишь частично пересекающиеся в тех
частях каждой из них, которые связаны с изучением биологических
адаптации, их характера, этапов формирования и т. д.
А. Следовательно, я Вас не понял. Ебли говорить о современном
этапе развития антропологии и других биологических дисциплин,
изучающих человека, то в первую очередь нужно говорить о генетическом
подходе к биологии человека. Этот генетический подход выявляется не
только в том, что исследовано большое число признаков с известным типом
наследования и в ряде случаев переход от фенотипа к генотипу
осуществляется автоматически. Он даже не в том, что для многих систем
генетических маркеров открыты приспособительные механизмы, а так
называемый наследственный балансированный полиморфизм признается,
и вполне справедливо, одним из магистральных путей формообразования.
Несмотря на то что различия между группами людей по системе АВО
действительно открыты Л. Гиршфельдтом 55 лет назад, как об этом
говорил /Г, нынешний уровень изучения исключительного разнообразия
человеческого организма по группам крови, белкам сыворотки,
ферментативным реакциям ни в количественном, ни в качественном отношении
несравним с тем, что было несколько десятилетий назад. Я вижу
значение генетического подхода прежде всего в самой перестройке
антропологического мышления, осознания популяционной структуры
человечества, в переводе всех или почти всех исследований на популяционный
уровень, наконец, во вскрытии колоссального генетического
многообразия человечества, в сложности и многолинейности путей формирования
генофонда человеческих популяций на всех этапах истории человечества.
К. Филогенетический и вообще генетический аспект в широком
смысле слова, выяснение происхождения биологических общностей, будь
то расы или территориальные группы древних людей, всегда занимали
большое место в антропологических исследованиях с самого начала их
оформления в качестве самостоятельной дисциплины, т. е. с середины
прошлого века. Вспомните основателей русской антропологии К. М. Бэра,
А. П. Богданова — много сил и внимания уделяли они генезису
различных расовых типов. А. П. Богданов еще в 70-х годах прошлого века
сформулировал принцип изменения расовых признаков во времени. Пер-
104

вые филогенетические исследования Т. Гексли и К. Фогта, затем
продолженные Э. Геккелем, Г. Швальбе, Е. Дюбуа, А. Кизсом, Г. Осбор-
ном, У. Грегори, Ф. Вайденрайхом, в настоящее время успешно
развиваются Ф. Кларком Хауэллом, Г. Кёнигсвальдтом, Г. Улльрихом,
многими советскими антропологами. Они базируются на классических
морфологических методах, сравнительном истолковании выявленных
морфологическим наблюдением различий в структурах скелета и других
систем и получают отчетливые генетические выводы: налицо
генетический подход в полном смысле этого слова без всякой генетики, будь то
генетика индивидуума или популяционная.
А. Невозможно отрицать достижения сравнительной морфологии в
реконструкции основных этапов антропогенеза и древнейших стадий расо-
образования, и я уверен, что никто из моих коллег-антропогенетиков
этого не делает. Но нужно не забывать и о другом: требования к степени
обоснованности выводов постоянно растут в ходе научного развития и то,
что удовлетворяло наших предшественников, не может удовлетворить
нас, кажется неточным, недостаточно аргументированным. Любой самый
обоснованный вывод, аргументированный морфологическими данными,
обязателен и убедителен только до тех пор, пока мы безоговорочно
верим в то, что любые морфологические структуры генетически
детерминированы и непременно отражают генезис групп. Это никогда не было
строго доказано для форм видового и внутривидового уровня. Весьма
вероятным кажется даже предположение, согласно которому чем ниже
таксономический ранг тех или иных форм, тем меньшую роль играет в их
систематике морфология. Морфологическое обоснование систематики
близких форм опирается на мелкие морфологические детали, а они в
сильной степени подвержены влиянию среды, сходство в них часто
представляет собой результат конвергенции. Все трудности видовой и
внутривидовой систематики ярко демонстрируют ограниченность морфологического
подхода даже в его генетической форме. Во всяком случае, никто сейчас
морфологией в систематике низших категорий не ограничивается, а в
антропологии мы имеем дело в первую очередь с такой систематикой.
Р. Такое рассуждение подрывает веру в одну из основ классической
биологии.
К. Анвера в силу морфологии как основы реконструкции генетических
взаимоотношений крупных таксонов все же остается непоколебимой.
А. Мы поднимаем и рассматриваем все эти вопросы не в общей
форме, а применительно к задачам и возможностям нашей науки.
Совершенно очевидно, что все филогенетические реконструкции в антропогенезе
имеют своим основанием отчетливо неформулируемую, скрытую веру в
генетическую обусловленность исследуемых и привлекаемых в этих
реконструкциях морфологических структур. Между тем такая генетическая
обусловленность — гипотеза. Современная популяционная генетика
человека предлагает вместо веры знание, и ее реконструкции генетических
ситуаций опираются на точные факты, а не на предположения.
Специфика подобного точного генетического подхода ясно видна в
решении той проблемы, о которой мы сегодня много говорили,— проблемы
границ и существа экологии человека. Можно согласиться с
ограничением задач экологии человека лишь взаимоотношениями человеческих
коллективов с природной средой. При таком ограничении более четко
проступают контуры предмета исследования и определеннее очерчивается
противопоставление экологии человека дисциплинам исторического
цикла — собственно истории, экономике и политической экономии, социологии
105

и этнографии, исследующим каждая c<s своей стороны и с применением
своих методов все разнообразие отношений и связей между
человеческими коллективами. Взаимоотношения между обществом и природной
средой, о которых говорит Ф, требуют уточнения, так как отношения эти
почти безграничны и в конце концов даже полет человека в космос
можно подвести под взаимоотношения человека и среды. Ф предлагает
ограничить эти отношения биологическими и социальными адаптациями к
природной среде; если оставаться в рамках нашей науки, речь должна
идти, следовательно, о биологических адаптациях. Последние
понимаются, к сожалению, очень по-разному в существующей физиологической и
медико-географической литературе: наряду с классическим, идущим от
общей биологии пониманием адаптации как генетических приспособлений
бытует и другое понимание, согласно которому адаптация есть
кратковременная физиологическая реакция, обеспечивающая гомеостаз. Для
антрополога очевидно, что следует разграничить эти два явления,
подобно тому как это уже было сделано 40 лет назад В. В. Станчинским,
и сохранить термин «адаптация» лишь за традиционным пониманием.
Временные физиологические сдвиги принципиально иное явление по
сравнению с генетическими адаптациями, мы имеем право в данном
случае говорить лишь о наследственном акклиматизационном эффекте. Не
всякая биологическая адаптация (в конце концов акклиматизация тоже
кратковременная адаптация), а лишь сумма генетически обусловленных
и передающихся по наследству реакций составляет предмет экологии
человека в той ее части, которая погранична с его биологией. Изучать же
акклиматизационные сдвиги — дело физиологов, медиков, но не
антропологов. Биологический аспект экологии человека неразрывно связан с
антропогенетикой, даже более узко — с изучением генетических маркеров.
Ф. Ваше предложение разграничивать генетические адаптации и
акклиматизации очень важное, и его, несомненно, нужно принять. Однако
мнение об особой роли генетических маркеров в экологии человека
неверно. Это — искусственное сужение границ экологии человека и
понятия генетической адаптации. Мы изучаем основной обмен, содержание
белковых фракций крови, минерализацию скелета,— несомненна
наследственная детерминация этих фундаментальных особенностей
человеческого организма, хотя конкретные формы такой детерминации пока
неизвестны. Это лишь одна сторона дела. Другая — сама условность понятия
гена и генетической обусловленности признака применительно к
человеку. Чем дальше мы продвигаемся в изучении групп крови и их
генетики, например, тем больше всплывает фактов, иллюстрирующих
значительную генетическую сложность каждой из систем, внутри которых
открывают все новые и новые генетические факторы. Сложность систем
АВО и резус — один из примеров. Антропогенетики широко используют
формулы вычисления генных частот р, q и г по частоте фенотипов при
работе с наиболее распространенными сыворотками, но получаемые
величины сугубо условны из-за того, что каждый из этих наследственных
факторов распадается на ряд более частных. То, что Вы предлагаете,
лишь кажущаяся объективизация предмета экологии человека.
А. Это — стремление к точности, а Вага подход придает экологии
человека расплывчатые очертания, лишая ее тем самым определенной
специфики.
К. Наш спор все более уходит в сферу очень общих абстракций
философского характера. В итоге экология человека — такая абстракция,
которая лишена какого-либо конкретного содержания.
106

Р. Мне представляется, что спор очень конструктивен, наши
высказывания не только проясняют взаимные позиции, но и способствуют
выяснению истины. Особенно интересными и заслуживающими внимания
были все соображения о месте экологии человека не над антропологией
и не внутри ее, а параллельно, рядом, так, чтобы сферы их интересов
частично пересекались, но не накладывались полностью одна на другую.
Дальнейшие исследования, безусловно, должны показать, насколько
такое разделение сфер действия удобно в конкретной работе и
практически осуществимо.
В пору поиска форм, становления и развития новой науки подобные
диалоги могут оказаться наиболее плодотворными при формулировании
ее основных принципов и задач.
1 О современной конструктивной работе в области экологии, в том числе и
экологии эволюционной, и о ее отношении к экологии человека могут дать представление
следующие издания: Географические аспекты экологии человека. М., 1975;
Окружающая среда и здоровье человека. М., 1979; Экология и эволюционная
теория. Л., 1984; Моисеев Н. Н. Человек, среда, общество. М., 1982; Моисеев Н. Н.,
Александров В. В., Тарко А. М. Человек и биосфера. М., 1985; Гиренок Ф. И.
Экология. Цивилизация. Ноосфера. М., 1987.
ПОПУЛЯЦИОННАЯ СТРУКТУРА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
И ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
РАМКИ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В советской антропологической литературе давно наметилось деление
антропологической науки на три раздела: антропогенез, расоведение и
морфология. Расоведение, в свою очередь, в соответствии с традицией
делится на две ветви — изучение древнего населения, т. е.
палеоантропология, и изучение современного населения, т. е. этническая антропология.
Иногда последний термин употребляется как синоним расоведения, что
лишено смысла, так как в расоведение входят многие проблемы, в
основном биологического характера, выходящие за пределы этнической
антропологии в узком смысле слова (т. е. науки об антропологическом составе
народов земли). Такое разграничение расоведения на две составные части
создает трудности, так как в западноевропейской и американской
литературе под палеоантропологией понимается вообще изучение древнего
населения вне зависимости от того, относится ли оно к виду
современного человека или к ископаемым формам. Но помимо этой чисто
формальной трудности, мы сталкиваемся в этом случае и с трудностью
теоретической, а именно с неоправданным противопоставлением методов изучения
скелетов, скажем, неолитического и нижнепалеолитического времени,
чего на самом деле нет: изучение их различается только программой
измерений. С другой стороны, этническая антропология, под которой
подразумевается антропология современных народов, немыслима без анализа
их прошлого, т. е. без палеоантропологии.
При такой классификации для исторической антропологии вообще
нет места в системе антропологических знаний. Она не соотносится
полностью с расоведением, так как исторические вопросы решаются с
помощью антропологических данных и тогда, когда речь идет о древних
107

гоминидах. Почти 40 лет назад С. П. Толстов предсказал, что
непосредственные предки человека должны были быть мясоедными существами
и, следовательно, заниматься охотой *. Изучение морфологии и образа
жизни австралопитеков подтвердило эту гипотезу2. Безразличен ли тог
факт, что австралопитеки занимались охотой, для понимания начальных
этапов развития хозяйства, т. е. для чисто исторической проблемы?
Видимо, нет. Имеет ли значение для историков палеолита уровень
умственного развития населения, восстанавливаемый с помощью слепков
внутренней полости черепной коробки — эндокранов? Видимо, имеет, если
принять во внимание то, какой интерес вызвали работы В. И. Кочетко-
вой, развивающей и пропагандирующей у нас эту специальную область
антропологической науки. Как можно судить о продолжительности
жизни древних гоминид, уровне детской смертности в нижнем палеолите или
о соотношении полов в первобытном стаде? Только с помощью
антропологических данных. Таким образом, исторические сведения можно
извлечь из антропологического материала не только в том случае, когда
мы имеем дело с современным человеком, но и тогда, когда исследуются
его предки. Следовательно, историческая антропология — а под ней
целесообразно подразумевать всю совокупность антропологических
наблюдений, из которых можно извлечь историческую информацию (термин
«историческая антропология» особенно широко употребляется в
немецкой литературе, но там под ним подразумевается изучение
антропологического состава современных и древних народов в связи с этнической
историей, т. е. часть расоведения),— хронологически шире расоведения,
охватывает и расоведение и антропогенез. Но в то же время она не
включает биологическую проблематику, входящую в эти два раздела, или,
точнее говоря, включает лишь те биологические вопросы, которые
неразрывно связаны с решением исторических задач.
Каким материалом располагает историческая антропология? Этот
материал разнообразен и, что самое главное, отражает такие структуры
человеческого организма, которые наследуются независимо. Это означает,
что генетический вывод, опирающийся в основном на
антропометрическое исследование, может быть проверен с помощью данных о группах
крови, дерматоглифики, одонтологии, изучения физиологических
реакций. Совпадение результатов исследования разных систем в значительной
мере увеличивает достоверность вывода о генетическом родстве
исследуемых этнических групп. Поэтому антропологи и стремятся сейчас ко
всемерному расширению программы полевых обследований, включая в нее
все новые и новые признаки.
Народы Приуралья и Западной Сибири объединяются в
антропологических классификациях в уральскую группу антропологических типов,
занимающую промежуточное положение между европеоидами и
монголоидами. Среди антропологов давно идет спор, каково его происхождение:
является ли оно следствием давнего смешения между европеоидами и
монголоидами, или в окрестностях Уральского хребта издавна
формировалась промежуточная комбинация признаков, сохранившая недйфферен-
цированность по отношению к обеим расам. Недифференцированные
группы обычно занимают среднее положение между крайними формами
лишь по отдельным признакам, выходя по другим за пределы
изменчивости в этих крайних группах. Изучение узора пальцевых и ладонных
линий у народов Поволжья показало, что они занимают по нему, так же
как и по строению лица, промежуточное место между хмонголоидами и
европеоидами3. Этим наблюдением были серьезно укрепленыf позиции
108

сторонников смешанного происхождения представителей уральской расы,
а следовательно, историко-этнологические выводы о формировании
народов Приуралья и Западной Сибири в процессе смешения этнических
элементов западного и восточного происхождения.
Предметом страстных споров на протяжении многих лет было
происхождение населения Канарских островов. С кем только не связывались
его генетические истоки! Еще и теперь, в частности, встречаются
попытки преувеличить трудности, с которыми сталкивается исследователе*
этногенеза гуанчей, и представить последних как остатки древнего населения
мифической Атлантиды4. Между тем, морфологически гуанчи очень
сходны с древними жителями Северной Африки — высокорослыми и
массивными. Эти особенности заставили некоторых исследователей
этногенеза и физического типа населения Канарских островов видеть в нем
потомков кроманьонцев Европы. Наметилось противоречие между
результатами антропологических, с одной стороны, историко-этнологических и
лингвистических исследований — с другой, последние выявили генетические
связи между гуанчами и населением Северной Африки. После того как в
Северной Африке удалось найти у древнего населения аналогичные
антропологические особенности, противоречие это отпало. Но последним и
очень веским антропологческим доказательством североафриканского
происхождения гуанчей послужило определение групп крови системы
АВО у мумий из пещерных погребений Канарских островов.
Распределение этих групп крови оказалось почти тождественным аналогичному
распределению в Северной Африке 5. /
В связи с оригинальными гипотезами Хейердала оживился интерес к
путям заселения Полинезии. Против заселения Полинезии в направлении
с востока на запад были приведены самые разнообразные, в том числе
и антропологические, аргументы 6. Изучение одонтологических
особенностей разных островных групп полинезийцев показало, что частота
лопатообразных резцов уменьшается по направлению с запада на восток,
т. е. одонтологические данные находятся в большем соответствии с
гипотезой заселения Полинезии из Юго-Восточной Азии, чем с
противоположной стороны 7.
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
За этими примерами угадываются контуры проблем, решаемых
исторической антропологией, и пути использования антропологических данных
для исторических реконструкций.
Периодизация истории первобытного общества. Отнесение к гомини-
дам новых ископаемых находок, сделанных Лики в Восточной Африке,
и распространяющаяся тенденция включать австралопитеков в семейство
гоминид отодвигают начало человеческой истории вглубь почти в 2 раза
по сравнению со старыми датами 8. Существенны результаты
антропологических исследований и для выяснения хронологических границ
отдельных этапов, выделяемых внутри истории первобытного общества. Новые
находки и внимательное изучение морфологии старых стерли резкую
грань между людьми неандертальского и современного видов, что
находится в полном согласии с выявившимся богатством мустьерской
культуры, наличием территориальной дифференциации, наличием жилищ в
мустьерское время 9. Для выделения эпохи среднего палеолита в истории
древнекаменного века антропологические данные поэтому не менее
значимы, чем археологические.
109

Происхождение мышления и речи. Изучение каменного инвентаря
древнепалеолитических стоянок и сделанные на его основе какие-либо
косвенные соображения не могут дать сколько-нибудь полные сведения
об этапах развития мышления и о времени возникновения звуковой речи.
Даже несомненный факт передачи технических навыков от поколения к
поколению, на что обратили внимание генетик Морган и позднее
археолог Чайлд (а передача технических традиций в нижнем палеолите
несомненна, коль скоро фиксируется повторяемость инвентаря), не помогает
установить время появления звуковой речи, так как обучение могло в
принципе осуществляться и без нее, только с помощью показа, как у
большинства животных. Единственный прямой метод — изучение
морфологии древнейших и древних людей и функциональное истолкование
отмеченных различий. На эндокранах синантропа наблюдается резкое
вздутие в области соединения лобной, височной и теменной долей,
отсутствовавшее у питекантропа. Именно в этой области сосредоточены
артикуляционные центры речи и слуховые центры 10. Указанное вздутие трудна
истолковывать иначе, чем как свидетельство возникновения именно на
этой стадии звуковой речи.
Реконструкция трудовой и социальной жизни древнейших гоминид.
Археологические данные важны при изучении ископаемых гоминид во
многих отношениях. В первую очередь я имею в виду археологические
свидетельства функциональной неравноценности рук палеоантропа и
преимущественного пользования им правой рукой и. Разнообразие форм
каменной индустрии в гроте Киик-Коба в сочетании с морфологической:
примитивностью киик-кобинца вызвало к жизни, по-видимому, вполне
справедливую гипотезу функционального восполнения этой
примитивности за счет дополнительного развития мышц, приводящих в движение
большой палец 12. Но, с другой стороны, развитие тех или иных
морфологических структур в процессе антропогенеза, особенно кисти руки иг
мозга, помогает оценить возможности любой ископаемой формы в
изготовлении орудий труда и тем самым позволяет понять причины перехода
к более высокой технике обработки камня. Что касается реконструкции:
социальной организации первобытного стада, то неоценимый материал для
этого дало изучение структуры половых групп человекообразных обезьян.
В конечном итоге могут быть сделаны два вывода: а) взаимоотношения
между членами первобытного стада были гибки и подвижны, стадо легко
реагировало на увеличение и уменьшение численности, положение любого
члена стада, особенно на первых порах, не было строго определенным;
б) взаимоотношения между членами стада были не беспорядочны, а
регламентированы. Этот последний вывод заставляет с сомнением отнестись
к представлению о периоде беспорядочных половых контактов,
предшествовавшем стаду,— представлению, еще бытующему подчас на страницах
этнографической литературы.
Палеодемография. В отдельных особо благоприятных случаях можно
использовать сугубо историческую информацию для восстановления
демографических показателей в древние эпохи. Например, надписи
надгробий неоднократно исследовались как предмет палеодемографических
расчетов. Но для восстановления динамики палеодемографических
показателей от эпохи к эпохе, если речь идет о бесписьменных периодах истории
человечества, пригоден только палеоантропологический материал.
Определение индивидуального биологического возраста отдельных ископаемых
находок позволило показать, что средняя продолжительность жизни
древнейших и древних людей была значительно ниже современной и не пре-
110

вышала 20 лет 13. Иными словами, человек в подавляющем большинстве
случаев, едва став пригодным для продолжения рода, умирал. В верхнем
палеолите продолжительность жизни увеличилась на несколько лет,
но все равно продолжала оставаться чрезвычайно низкой. Переходя для
сравнения к данным более поздних эпох, мы сталкиваемся с любопытным
фактом: средняя продолжительность жизни в неолите, в эпоху бронзы и
железа остается более или менее постоянной — около 30 лет. Отдельные
случаи увеличения средней продолжительности жизни по сравнению с
более ранним временем не меняют общей картины 14. И только при
приближении к современности продолжительность жизни резко возросла.
Итак, на протяжении истории человечества наблюдается отчетливое
нарастание длительности жизни, но темп этого нарастания неравномерен.
Очаги развития цивилизации. Широко распространенное и в общей
форме правильное утверждение независимости формирования рас и
этнических общностей должно быть смягчено по отношению к ранним эпохам,
так как разные темпы развития тех и других еще не успели нарушить
географическое совпадение, проистекавшее за счет формирования и
этнических общностей, и расовых типов в определенных условиях
географической среды. Намечающиеся археологически различия между западом
и востоком Евразии в эпоху нижнего палеолита находят веское
подтверждение в анализе морфологии ископаемых находок. Многообразие
археологических культур в эпоху верхнего палеолита, выявляющееся в
основном в разных традициях обработки кремня, совпадает с
морфологическими различиями верхнепалеолитических людей 15. Для эпохи неолита и
бронзы мы отмечаем для многих областей ойкумены наличие
своеобразных антропологических типов, сближающихся в основных признаках с
современными. Для этих областей по антропологическим данным
намечается преемственность от эпохи бронзы до современности. Это —
Закавказье, Южная Туркмения, Прибайкалье (называю только районы СССР).
Таким образом, антропологический материал частично позволяет
подтвердить историко-этнологические выводы, а частично дает новую
информацию об очагах развития человечества.
Родство древних народов. Трудно увидеть сколько-нибудь заметное
сходство между памятниками ямной и катакомбной культур Северного
Кавказа и древними погребениями эпохи бронзы Самтаврского
могильника. Между тем антропологическое сходство групп населения,
оставившего эти памятники, несомненно, и обе они противопоставляются
этническим группам эпохи бронзы, проживавшим на территории Русской
равнины. С другой стороны, население, оставившее Балановский могильник,
четко отличается от соседних групп и сближается с населением
Северного Кавказа и Закавказья. Трудно увидеть общее в афанасьевской и
татарской культурах Минусинской котловины, но родство населения,
оставившего ту и другую культуру, в свете антропологических исследований
несомненно. Такие примеры можно было бы умножать до бесконечности.
Общий вывод из них тот, что для выяснения генетического родства
древних народов антропологический материал часто важнее исторических
наблюдений и не может быть исключен, как это иногда делается до сих
пор, из комплекса дисциплин, изучающих этногенез древних народов.
Миграции в истории первобытного общества. О роли
антропологических материалов в восстановлении миграций в первобытном обществе
писалось очень много и убедительно16. Мне остается только привести
примеры, отражающие новые исследования и не фигурировавшие до сих
пор в этой связи. К их числу относятся: проникновение европеоидов в
111

Западную Монголию на рубеже эпохи бронзы и железа 17,
проникновение европеоидов в Прибайкалье и Туву в эпоху средневековья18,
проникновение австралоидов в долину Хуанхэ в неолите 19 и т. д.
Автохтонное происхождение современных народов. Использовать ис-
торико-этнографические, археологические и тем более лингвистические
данные для поисков происхождения народов и доказательства их
автохтонного формирования на той или иной территории очень трудно.
Возможности лингвистического исследования ограничены в этом отношении
наличием письменных памятников, культура же часто и быстро меняет
свой облик в силу социально-экономических причин. Между тем
антропологические признаки в ряде случаев оказываются весьма устойчивыми.
Можно последовательно проследить отчетливую преемственность
антропологических особенностей, во всяком случае от энеолита до современности,
в Грузии и Армении, на территории Китая и Египта20. Между тем
культурная преемственность далеко не бесспорна, а в Египте кажется
даже и невероятной: слишком много исторических бурь пронеслось над
долиной Нила за пять тысячелетий. При изучении этногенеза арабоязыч-
ного населения современного Египта данное обстоятельство следует
учитывать и видеть в этом населении не переселенцев из Передней Азии,
а потомков местного населения эпохи неолита, Древнего, Среднего и
Нового царств.
Родство современных народов. Исследование этногенеза и
антропологического состава современых народов показало, что культурное и
лингвистическое родство людей не всегда соответствует их действительному
родству по происхождению, их общему генофонду. Хакасы говорят на
тюркском языке, между тем антропологически они обнаруживают
наибольшее сходство с представителями уральской группы
антропологических типов, т. е. с западносибирскими народами, говорящими на
угорских и самодийских языках. Балкарцы и карачаевцы тоже говорят по-
тюркски, но морфологически сближаются с горными грузинами,
ингушами, чеченцами^ этническими группами Западного Дагестана, т. е. с
центральнокавказскими народами, говорящими на кавказских языках.
То же можно повторить и про ираноязычных осетин. Финноязычная
мордва гораздо больше сходна с соседними территориальными группами
русского народа, чем с другими финноязычными народами. Роль
антропологических данных, следовательно, велика даже в том случае, когда
налицо, как это имеет место при изучении современных народов, полная
и неограниченно увеличивающаяся историко-этнографическая
информация.
ПОПУЛЯЦИЯ
Что же отличает современные антропологические исследования и придает
им исключительное своеобразие? Прежде всего популяционный подход к
расам и народам. Последний означает учет тех родственных
взаимоотношений, которые создаются внутри территориальных групп, народов,
расовых групп системой брачных связей и образующимися на ее основе
брачными кругами. Эти брачные круги ограничивают одну от другой
популяции — небольшие группы людей, связанных между собой
определенной степенью родства.
Популяция — сложное явление, и, видимо, поэтому оно вызывает
много споров и даже недоуменных вопросов. Понятие популяции содержит
много скрытых тонкостей, о которых следует хотя бы упомянуть. Сте-
112

пень родства внутри популяции можно точно фиксировать с помощью
так называемого коэффициента инбридинга, т. е. процентного
соотношения браков между двоюродными братьями и сестрами по отношению к
общему числу заключенных браков. Таким образом, для сравнения
популяций между собой существует точная мера, но такой меры нет для
сравнения народов. Я согласен с Ю. В. Бромлеем в том, что та или иная
степень эндогамии представляет собой один из этнических
определителей 21, но удовлетворительная мера степени эндогамии внутри обширных
групп популяций, которые и составляют народы, пока отсутствует.
И предложить ее не так просто, ведь средний коэффициент для народа
будет представлять собой фикцию, так как отдельные совокупности
популяций внутри народов заведомо характеризуются разной степенью
брачной автономии. По этой же причине нельзя пока сравнивать между
собой народ в целом с любой входящей в его состав популяцией или
группой популяций. Уже сейчас можно предполагать, что среднеэтническая
мера брачного родства найдет выражение в какой-то системе нелинейных
уравнений со многими переменными, но конкретная форма такой
системы остается неясной.
Каковы размеры и характер популяций? Они различны в разных
областях ойкумены в зависимости от двух противоположно направленных,
но взаимно связанных в действии причин — степени инбридинга и
интенсивности смешения. Инбридинг возникает автоматически: вероятность
родственных браков увеличивается с падением численности популяции.
Усилению инбридинга всегда способствует и социальная изоляция,
имеющая место внутри подавляющего большинства популяций. Что касается
численности популяций, то вопрос этот не исследован по всему земному
шару сколько-нибудь подробно. В. В. Бунак предложил на основании
изучения численности популяций у русского старожильческого населения
Сибири три категории для популяционной численности: до 1500
человек — изолят, от 1500 до 4000 человек —дем и свыше 4000 человек —
группа демов22. Сама терминология свидетельствует о том, что этим
популяциям разной численности придается иерархическое значение.
Между тем такая иерархия популяций если и оправданна на деле,
то далеко не всегда. В Дагестане, например, при господстве эндогамии
внутри селений все они должны рассматриваться как изоляты. Но среди
селений есть и такие, численность которых заметно превышает 1500
человек, хотя эндогамия все равно сохраняет за ними положение
замкнутых изолятов. С другой стороны, они не объединяются в более крупные
группы брачными кругами. На Русской равнине полные изоляты редки
и популяционная структура состоит из более крупных групп, которые
В. В. Бунак называет вслед за американскими исследователями демами
и группами демов.
Сказанное не означает, что я отрицаю иерархию в популяционной
структуре. Наличие ее представляется совершенно очевидным даже
теоретически, так как неравноценность разных генетических барьеров не
вызывает сомнений, так же как и их разная проницаемость. Одно дело —
диалектные различия и культурно-историческая традиция, которые, хотя
н составляют генетический барьер, всегда проницаемы, и совсем другое
дело — непреодолимые или труднопреодолимые физико-географические
барьеры или обычай эндогамии, создающие генетический барьер
огромной мощности. Соответственно и популяции, отделяемые от других
разными генетическими барьерами, различаются по проценту включаемых
в их состав инородных лиц, по степени инбридинга, длительности изоля-
113

ции и, наконец, по численности. Возможности построения иерархии
популяций исходя из этих принципов пока мало исследованы, но только
они, очевидно, и положат основу классификации популяций, которая
отразит их соподчинение, реально существующее в действительности.
Каков исторический эффект изучения антропологического состава
человечества именно на популяционном уровне? Что нового вносит этот
популяционный уровень, например, в изучение проблемы этногенеза по
сравнению с классическим подходом старой антропологии? Есть ли смысл
тратить силы на трудоемкие популяционные исследования, имея в виде
конечной цели освещение исторической проблематики? Среди большого
числа структурных и функциональных признаков человеческого
организма к настоящему времени выделено немало монофакториальных, т. е.
управляемых в наследственной передаче одним или двумя генами. В
замкнутой популяции концентрация таких генов автоматически увеличивается
или уменьшается, что было показано на разных материалах и
получило в американской генетической литературе наименование генного
дрейфа, в советской — генетико-автоматических процессов. В
соответствии с увеличением или уменьшением концентрации генов увеличивается
или уменьшается, конечно, и выраженность тех или иных признаков.
Антропологическое исследование на популяционном уровне как бы
повторяет этот путь, но в обратном порядке: изучение вариаций признаков
в популяциях позволяет составить представление об их генной
концентрации и о ее изменении во времени, а она, в свою очередь, служит для
восстановления их конкретной истории.
В. В. Гинзбург, изучая распределение групп крови системы АВО в
отдельных селениях горного Таджикистана, получил цифры, почти
соответствующие амплитуде колебаний в концентрации генов системы АВО
по всему земному шару 23. Им и другими исследователями это
справедливо рассматривалось в связи с эффектом изоляции, что подтверждается
и диалектным членением таджикского языка в горных районах, и
значительной дифференциацией памирских языков. Но сам по себе данный
вывод маловажен в историческом отношении, так как исторически
значим не сам факт установления изолированности исторического процесса
в том или ином районе, а сравнительная оценка силы действия изоляции
в этом и соседних районах. Позже было показано, что изоляция на
Памире имеет более позднее происхождение по сравнению с очень древней
изоляцией отдельных популяций в пределах Дагестана24. Этот вывод
был получен не только с помощью изучения монофакториальных
признаков, но и при рассмотрении изменчивости полифакториальных признаков,
которые также реагируют на условия изоляции. Заключение о большей
дифференциации дагестанских популяций по сравнению с памирскими
находится в полном согласии с исключительной языковой дробностью
горного Дагестана, т. е. получает подтверждение со стороны
лингвистических данных. Если же таких дополнительных данных нет, то
антропологические наблюдения служат единственным источником информации
о времени обособления той или иной этнической группы. В антропологии
есть несколько классических популяционных моделей, на которых
изучены сила действия изоляции и ее влияние н# изменчивость
признаков 25. Результаты изучения таких моделей и полученные при этом
стандартные параметры связи между внутрипопуляционными эффектами и
конкретной историей соответствующих популяций могут быть
использованы и используются как основа для дальнейших исследований в этом
направлении.
114

Существенно и другое: популяционное исследование
антропологических особенностей в связи с демографической структурой бросает свет
на оценку дифференцированной плодовитости разных популяций. А это,
в свою очередь, ведет за собой возможность проникновения в самую
интимную сторону расообразования: последовательность и скорость
распространения разных признаков в популяциях. Историческая значимость
данных такого рода велика при объяснении численности представителей
различных рас. Что касается дифференцированной плодовитости
популяции, пока нет сколько-нибудь убедительных данных об изначально
неодинаковой плодовитости представителей разных расовых типов. Она
сильно колеблется в различных социально-экономических условиях и
зависит от многих социальных и психологических причин. Колебания
показателей плодовитости, которые могут быть установлены в ходе попу-
ляционных исследований, будут способствовать более точному
определению этих причин 26.
Воспринимаемое уже как аксиома привычное утверждение
формирования антропологического состава народа на базе различных расовых
типов впервые приобретает при учете популяционного фактора конкретный
смысл. Только он позволяет взвесить удельный вес того или иного
комплекса расовых признаков в отдельных территориальных и
этнографических группах того или иного народа. Так составлены детальные карты
антропологических признаков для территории расселения русского
народа, украинцев, финноязычных народов, народов Кавказа и Прибалтики.
Однако степень генерализации их такова, что народы рассматривались
как состоящие из стандартных, равномерно расселенных в пространстве
популяций, как равноплотные в отношении брачного родства. - Фактор
иерархии популяций при предшествующих сборах антропологических
материалов либо совсем не учитывался, либо учитывался лишь в малой
степени. Теоретический отход от понимания народа как совокупности
однородных и равномерно распределенных в пространстве популяций
уже произошел, но практические шаги по сбору соответствующих новой
концепции эмпирических данных только начинаются.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПОПУЛЯЦИЯ
Изучая современное население на популяционном уровне, антрополог
зависит сам от себя и организует свои исследования в соответствии с
новыми принципами. Не то в палеоантропологии, где материал собирается
до сих пор в общем-то случайно, при археологических раскопках
могильников. Археологические же раскопки, целью которых был бы
специально сбор палеоантропологических коллекций, чрезвычайно редки. Это
обстоятельство объясняется малочисленностью кадров палеоантропологов,
владеющих методикой самостоятельных раскопок, и отсутствием
заинтересованности археологов в раскопках могильников, дающих
преимущественно палеоантропологический материал и малую археологическую
информацию. Однако понимание психологических и объективных причин
возникновения такого положения само по себе не исправляет его. Между
тем исследование палеоантропологического материала на популяционном
уровне также позволяет получить ряд дополнительных данных, без
которых сейчас уже невозможно представить себе антропологическую
реконструкцию древнего населения.
Прежде всего, каково понятие популяции применительно к палео-
антропологическому материалу? Прямых методов определения численно-
115

сти и структуры древних популяций, естественно, нет. В общем можно
рассматривать как популяцию погребенных на одном кладбище, но при
этом нужно принимать во внимание продолжительность его
функционирования. Если она значительна, то мы сталкиваемся с явлением, не
встречающимся при изучении современного населения,— с популяцией как бы
продолженной, развернутой во времени, причем в нее входит значительно
большее число генераций, чем в современную. При оценке
продолжительности жизни, особенно если нет данных о ее резком изменении, это
обстоятельство не имеет значения. Однако при определении численности
древних популяций на основе количества погребений на кладбищах,
особенно на больших, нужно постоянно помнить об этом, чтобы не получить
завышенные цифры. Точные археологические методы определения
длительности использования тех или иных кладбищ пока не разработаны,
и поэтому, если нет противопоказаний (обычай отдельного от взрослых
погребения детей, специфическая мужская или женская выборка и т. д.),
за популяцию можно условно принять совокупность людей,
похороненных в отдельном небольшом могильнике, состоящем из нескольких
десятков погребений. Могильник, естественно, должен быть раскопан
полностью, а палеоантропологический материал из него собран самым
тщательным образом, включая скелеты из детских и младенческих
захоронений. Это, конечно, будут не популяции в полном смысле слова,
а суб- или микропопуляции, но именно они и составляли, надо думать,
низшую ступень популяционной дифференциации на ранних стадиях
развития человечества.
Первый этап популяционного исследования в палеоантропологии
начинается с уточнения границ этнических общностей и выделения как
можно более мелких и гомогенных групп на палеоантропологическом
материале. Например, древляне на протяжении многих лет считались
представителями широколицего массивного и длинноголового типа и
противопоставлялись в этом отношении другим восточнославянским
племенам. Разбивка по характеру погребений позволила выделить группу
волынян. И оказалось, что описанный тип характерен именно для них.
Что же касается собственно древлян, то они на самом деле были более
широкоголовы, чем мы думали до сих пор, и сближались с тиверцами 27.
После раскопок могильника у Окунева улуса С. А. Теплоуховым,
могильников у с. Бельтыры и погребения у с. Аскиз А. Н. Липским был
сделан вывод о наличии в составе населения афанасьевской культуры
монголоидной цримеси. Вывод этот получил дополнительное
подтверждение после изучения черепов из раскопанного А. Н. Липским
могильника Тас-Хазаа. Однако после раскопок Красноярской археологической
экспедицией под руководством М. П. Грязнова могильника Черновая-VIII
и выделения окуневской культуры удалось осуществить более четкую
атрибуцию погребений, из которых происходят черепа с монголоидной
примесью, и показать, что все они представляют не афанасьевское,
а окуневское население 28. Подсчет внутригрупповых корреляций в серии
из средневекового могильника Ур-Бедари на Алтае, раскопанного
М. Г. Елькиным, позволил выявить два антропологических компонента,
принявшие участие в формировании местного населения,— центрально-
азиатский, проникавший, очевидно, из Тувы и Монголии в эпоху
средневековья, и местный, восходящий к населению предгорного Алтая скифо-
сарматского времени29. Эти три примера показывают, как важно
перевести палеоаытропологические исследования на популяционный уровень
и от сопоставления суммарных палеоантропологических данных по на-
116

селению археологических культур перейти к сравнению отдельных
могильников, а то и более мелких групп, выделяемых по культурным
особенностям внутри могильников, т. е. в конечном итоге к сопоставлению
антропологических особенностей отдельных популяций.
Не менее велика роль популяционного уровня и в палеодемографиче-
ских исследованиях. В принципе можно производить палеодемографиче-
ские расчеты и на основании определения индивидуального
биологического возраста в суммарных палеоантропологических сериях. Так
поступил Г. Д. Бердышев с данными Н. С. Розова и моими по Алтае-
Саянскому нагорью, использовав содержавшиеся в наших работах
определения возраста на скелетах взрослых людей30. Если перевести его
расчеты процентного соотношения лиц разных возрастных категорий в
года, то окажется, что средний возраст населения отдельных культур в
Минусинской котловине был следующий:
Афанасьевская культура 33,3 г. (24) Тагарская » 37,2 г. (241)
Андроновская » 35,7 л. (21) Таштыкская » 43,3 г. (21)
Карасукская » 32,7 л. (28) Население XVIII-XIX вв. 38,2 г. (181)*
Эти данные, очевидно, завышены из-за отсутствия в них сведений о
детской смертности. Но даже в таком виде они выявляют некоторую
тенденцию к изменению продолжительности жизни при сравнении поздних
эпох с более ранними. Более ценными являются сведения по отдельным
могильникам. В качестве примера приведу расчеты продолжительности
жизни для трех могильников афанасьевской культуры, раскопанных
полностью или почти полностью:
Подсуханиха 18,7 л. (9)
Карасук III 24,1 г. (39)
Афанасьевская гора 33,1 г. (23)
Видны отчетливые различия в возрасте захороненных в отдельных
могильниках. Эти различия ставят ряд исторических и этнографических
вопросов: о возможности разных обычаев захоронения, в частности
раздельного погребения детей и взрослых (особенно в связи с
могильниками в Подсуханихе, состоявшими в основном из детских погребений) 31,
о захороненных разного социального уровня, об условиях жизни,
и в частности питания, в связи с преобладанием скотоводства или
земледелия в хозяйстве. Дифференцированные данные гораздо более
информативны, чем суммарные, по всей культуре в целом.
К настоящему времени опубликовано несколько работ, специально
посвященных палеодемографической характеристике отдельных полностью
или почти полностью раскопанных могильников. Это средневековые
могильники Птуж и Блед в Югославии32, Керпуста, Халихмба-Череш и
Фоньод в Венгрии33, Рекан в Германской Демократической
Республике 3\ Микульчице в Чехословакии35 и др. К сожалению, в
советской литературе такие данные единичны. Например, приведенные
цифры среднего возраста погребенных в афанасьевских могильниках
можно сравнить только со средним возрастом захороненных в не
полностью раскопанном Выхватинском могильнике трипольской культуры.
Он равен 20,5 года 36. Проистекает этот недостаток сведений о палеоде-
мографии древнего населения СССР из-за отсутствия полностью
раскопанных могильников, в которых был бы собран весь палеоантропологи-
* Здесь и далее в скобках указано число наблюдений.
117

ческий материал, пригодный для палеодемографических реконструкций.
Если положение не изменится и палеоантропологический материал будет
по-прежнему собираться более или менее случайно, трудно ожидать от
него какой-либо новой исторической информации. История
антропологических типов СССР в принципиальных чертах выявлена
предшествующими исследованиями. Накопление новых материалов на прежнем
уровне может лишь что-то добавить к уже известной картине. Между тем:
планомерный сбор палеоантропологических данных в полном виде и
обработка их под разными углами зрения позволят увязать результаты их
изучения с археологически восстанавливаемыми условиями жизни
древнего населения, уровнем хозяйства, социальной структурой общества, т. е.
со всеми теми проблемами, исследование которых так углубляет
историческую картину.
Итак, антропология перешла сейчас на популяционный уровень
исследования. Популяционный подход к изучению современного населения
позволил наметить контуры новых тем, в пределах которых антрополог
может прийти на помощь историку и этнографу, например в оценке роли
изоляции в формировании тех или иных этнических общностей. Но для
того чтобы перенести популяционный подход на изучение древнего
населения, антрополог, в свою очередь, нуждается в помощи археолога.
Полное исследование древних могильников в процессе раскопок и
тщательный сбор всех без исключения костных остатков из погребений были бы
хорошим ответом на призыв о такой помощи.
ВЫВОДЫ
1. Под термином «историческая антропология» автор понимает всю
совокупность антропологических знаний, из которых можно извлечь
историческую информацию, вне зависимости от того, к какому периоду истории
человечества эта информация относится.
2. На протяжении последних 20—30 лет антропологи ввели в свовг
исследования популяционный фактор, что кардинально изменило и
методику и методологию антропологической науки. Значение популяционного
уровня в антропологических исследованиях особенно подчеркивается тем
обстоятельством, что с развитием генетики оказалось возможным выявить
у человека признаки с монофакториальным исследованием, т. е.
детерминированные в своей наследственной передаче одним или двумя генами.
Они подвержены внутрипопуляционным эффектам, по результатам
которых можно судить о конкретной истории популяций и составленных из
них этнических групп, о времени формирования, этапах
дифференциации, генетических контактах с другими группами и т. д.
3. Человеческие популяции отделены одна от другой генетическими
барьерами. Понятие генетического барьера имеет в человеческом
обществе особый смысл, так как в качестве таковых, помимо географических
рубежей (реки, горные хребты, разные ландшафтные зоны), выступают
социальные факторы: этнический, языковой, этнокультурный,
религиозный, социально-экономический и др. С другой стороны, биологические
факторы теряют у человека значение генетических барьеров, так как
речь идет о едином панойкуменном виде, внутри которого нет
биологических препятствий к скрещиванию (отсутствие избирательности в
межрасовых браках). Таким образом, популяции отличаются одна от другой
границами, ставящими препятствия к распространению тех или иных
генов. Внутри популяции свободное скрещивание между ее членами рав-
118

новероятно во всех направлениях. В зависимости от неодинаковой
интенсивности действия разных генетических барьеров существует иерархия
популяций (микропопуляции, субпопуляции, большие популяции, демы,
разные этнические и другие социальные общности). Различия между
этажами этой иерархии неодинаковы на разных территориях и, кроме того,
выражены не очень отчетливо, отражая неабсолютный характер
генетических барьеров как дифференцирующих границ.
4. Антропологическое изучение современного населения антрополог
осуществляет сам и потому организует его в соответствии с популяцион-
ными принципами. Так как популяции представляют собой низший
уровень расовой классификации человечества, то и антропологическое
исследование любой территории опирается именно на них. Затем в качестве
следующих ступеней расовой классификации выделяются
антропологические типы или группы популяций, группы антропологических типов,
малые и большие расы. Все они являются выражением разной
интенсивности смешения генов внутри различных территориальных групп и потому
могут быть использованы для восстановления истории этнических
общностей, входящих в состав этих групп.
5. В антропологическом изучении древнего населения антрополог
зависит от археолога, предоставляющего ему антропологический материал.
Последний чаще всего собирается случайно в процессе археологических
раскопок и потому непригоден для популяционной реконструкции (под
ней следует понимать восстановление не только антропологических
особенностей данной популяции, но и ее демографической структуры:
удельного веса разных поколений, продолжительности жизни, уровня детской
смертности, фертильности и т. д.). Необходима полная раскопка древних
кладбищ со сбором всего палеоантропологического материала, включая
скелеты детей и младенцев. Отдельные опыты таких раскопок и
соответствующей антропологической обработки палеоантропологических
материалов из них уже дали хорошие результаты (исследования
антропологов Венгрии, Германской Демократической Республики и других стран).
Полностью раскопанные могильники древнего населения на территории
<ХСР, при которых был бы собран весь антропологический материал,
пока единичны, что создает значительные трудности в использовании
результатов изучения палеоантропологии СССР для исторических
реконструкций.
1 Толстое С. П. Проблемы дородового общества//Сов. этнография. 1931. № 3/4.
2 Обзор исследований см.: Якимов В. П. Австралопитековые (Australopithecinae) //
Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92).
3 Гладкова Т. Д. Особенности дерматоглифики некоторых народностей СССР //
Сов. антропология. 1957. № 1.
* Жиров Н. Ф. Атлантида. Основные проблемы атлантологии. М., 1964.
"> Schwidetzky I. Die vorspanische Bevolkerung der Kanarischen Inseln. Anthropolo-
gische Untersuchungen. Gottingen; В.; Frankfurt a. M., 1963.
6 Рогинский Я. Я. О первоначальном заселении Полинезии//Сов. этнография. 1966.
№ 5; Он же. О происхождении полинезийцев // Проблемы антропологии и
исторической этнографии Азии. М., 1968.
7 Riesenfeld A. Shovel — shaped incisors and a few other dental featres among the
native peoples of the Pacific // Amer. J. Phys. Anthropol. N. S., 1956. Vol. 14, N 3.
8 Сводку дат см.: Иванова И. К. Геологический возраст ископаемого человека.
М., 1965.
9 См., напр.: История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антро-
посоциогенеза. Мм 1983; История первобытного общества. Эпоха первобытной
родовой общины. М., 1986.
119

10 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. Мм 1955.
11 Семенов С. А. Следы работы на орудиях и доказательства работы неандертальцев
правой рукой //Крат, сообщ. Ин-та археологии. АН СССР. 1961. Вып. 84.
12 Он же. О противопоставлении большого пальца руки неандертальского
человека //Там же. 1950. Вып. 11.
18 Vallois Н. La duree de la vie chez l'Homme fossile//Anthropologic (France). 1937.
T. 47, N 5/6.
14 Россет Э. Процесс старения населения. М., 1968.
15 Алексеев В. П. О первичной дифференциации человечества на расы. Первичные
очаги расообразования//Сов. этнография. 1969. № 1; Он же. О первичной
дифференциации человечества на расы. Вторичные очаги расообразования // Там
же. 1969. № 5.
19 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Там же. 1952. № 1.
17 Тумэн Д. Вопросы этногенеза монголов в свете данных палеоантропологии:
Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1985.
18 Гохман И. И. Среднеазиатская колония в Прибайкалье // Проблемы
антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968; Алексеев В. П. Черепа из
мусульманских погребений в Туве//Учен. зап. Тувин. науч.-исслед. ип-та языка,,
лит., истории. 1960. Вып. 8.
n Yen Yin. Neolitic human skeletons unearthed at Hua-Hsien, Shensi//Vertebr. pale-
asiat. 1962. N 2.
23 Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме происхождения
населения центральных предгорий Кавказского хребта // Антропологический сборникг
IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 82).
21 Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия//Сов. этнография. 1969. № 6.
22 Бунак В. В. Изучение малых популяций в антропологии // Вопр. антропологии.
М., 1965. Вып. 21.
23 Гинзбург В. В. Горные таджики. Материалы по антропологии таджиков Кара-
тегина и Дарваза. М.; Л., 1937; Он же. Изогемоагглютинация у горных
таджиков//Антропол. журн. 1934. № 1/2.
24 Рынков Ю. Г. Антропологическое исследование процесса изоляции на Памире
и Кавказе//Тр. VII. Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1968. Т. 1.
25 Первая из таких работ, ставшая в полном смысле слова классической: Glass B.r
Saeks M.y Jahn E., Hess Ch. Genetic Drift in a Religious Isolate: an Analysis of
the Causes of Variation in Blood group and other Gene Frequencies in a Small
Population // Yearbook of physical anthropology, 1952. N. Y., 1954. Vol. 8.
26 Schwidetzky I. Grundzuge der Volkerbiologie. Stuttgart, 1950.
27 Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. Мм 1973.
28 Максименков Г. А. Впускные могилы окуневского этапа в афанасьевских
курганах//Сов. археология. 1965. № 4; Иванова Л. А. О происхождении брахикран-
ного компонента в составе населения афанасьевской культуры//Сов.
этнография. 1966. № 3.
24 Алексеев В. П. Поздние кочевники Кузнецкой котловины по данным
палеоантропологии//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 35.
3'* Бердышев Г. Д. Эколого-генетические факторы старения и долголетие. Л., 1968.
31 Интересна в этой связи гипотеза М. И. Грязнова об особых детских кладбищах
у древнего населения Сибири. См.: Грязное М. П. История древних племен Оби
по раскопкам близ с. Большая Речка // Материалы и исследования по
археологии СССР. М., 1956. Т. 48.
зг Iuanisek F. Staroslavenska necropola u Ptuju. Ljublana, 1951; Kastelie 7., Skerlj B.
Slavanska necropola na Bledu. Ljublana, 1950.
33 Nemeskeri L, Acsadi Gy. Torteneti demografiai vizsgalatok a Kerpusztai XI cz-i
temeto anyagaboi//Archaeol. Ertes. 1952. N 2; Idem. Palaodemografische Probleme
am Beispiel des fruhmittelalterlischen Graberfeldes von Halinba-Cseres Kom. Vesz-
prem (Ungarn)//Homo. 1957. Bd. 8, N 3; Die spatmittelalterlische Bevolkerung
von Fonyod//Anthropol. nung. 1963. Vol. 6, N 1/2.
34 Schott L. Zur Palaodemographie der hochmittelalterlischen Siedlung von Reckahn.
(Отдельный оттиск, б/г.)
35 Shloukal M. Heidnische Elemente im Leben ler Bevolkerung des grofimahrischen
Mikulcice auf Grund der Befunde an Begrabnisstatten//Homo. 1962. Bd. 13, N 3.
?f Великанова М. С. Антропологический материал Выхватинского могильника //
Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1961. Т. 84.
120

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ:
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
МЕСТО ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В СИСТЕМЕ АНТРОПОЛОГИИ
Антропология в ходе развития неоднократно «меняла свое лицо»: она то
выступала чисто морфологической дисциплиной, близкой к анатомии,
и поэтому, естественно, ограничивала круг исследований трактовкой лишь
биологических особенностей человека; то в виде философской
антропологии входила в число гуманитарных дисциплин, начиная рассматривать
философскую сущность человека и игнорируя его биологические
свойства. В обоих случаях это был отход от традиционного облика науки. Ее
главные задачи в свое время сформулировали основатели научной
антропологии И.-Ф. Блюменбах, К. М. Бэр, П. Брока, П. Топинар и др.:
ото — изучение происхождения человека и естественноисторической
динамики человечества. В соответствии с таким ее пониманием
антропология стала осознаваться как биологическая наука (стоящая в одном ряду
с зоологией и ботаникой), основная особенность которой заключается в
том, что в своих конкретных исследованиях она широко использует ис-
торико-этнологические и археологические данные. И поныне в странах,
где распространен английский язык, в отличие от общеевропейской
традиции антропологию объединяют (вместе с этнологией и археологией)
в «антропологическую триаду» и подчеркнуто называют физической
антропологией.
Исторический аспект антропологических исследований традиционен
для русской науки. Общеизвестен, например, выдающийся вклад Карла
Максимовича Бэра в разные разделы биологии; среди прочего он стал
пионером антропологических исследований в России, организовав
широкий сбор краниологических материалов по народам России и
самостоятельно проведя изучение палеоантропологических коллекций из раскопок
скифских и других курганов юга нашей страны. Результаты
антропологических измерений, во многом усовершенствованных К. Бэром,
сопоставлялись им b историческими сведениями о древних народах и
археологическими наблюдениями. Анатомический кабинет Российской Академии
наук, который К. М. Бэр возглавил, став академиком, был переименован
по его инициативе в Антропологический кабинет. Позже его коллекции
составили основу антропологического собрания Музея антропологии и
этнографии АН СССР в Ленинграде.
Интенсивное развитие в последние три десятилетия популяционной
физиологии, изучение адаптивных процессов в человеческих популяциях
привели к выделению в качестве самостоятельной области знания
физиологической антропологии или биологии человека. В наши дни на
многих хмеждународных и отечественных симпозиумах горячо дебатируется
вопрос об отношении этой новой области знания к другим традиционным
антропологическим методам и подходам (классической антропологии).
И хотя до сих пор проблему нельзя считать окончательно решенной, надо
учитывать тот факт, что изучение физиологических и иммунологических
особенностей внутренней среды организма (например, групп крови и
сывороточных компонентов) насчитывает уже несколько десятилетий; и то
же можно сказать об исследовании адаптивной функции расовых
признаков человека. Поэтому нет ни теоретических, ни практических осно-
121

ваний противопоставлять биологию человека антропологии. Все то, что
ныне понимается как биология человека, представляет собой
закономерный результат внутреннего развития именно антропологической науки,
антропологию сегодняшнего дня, обогащенную популяционными и
физиологическими методами, насыщенную эволюционными концепциями,
уделяющую огромное внимание исследованию проблем соотношения
биологических и социальных факторов в формировании ископаемых предков
человека, а также современного вида Homo sapiens и человеческих рас.
Так как эти выкладки могут встретить возражения, стоит заметить,
что их нельзя считать новыми. Ф. Энгельс, касаясь содержания
антропологии и ее места в системе наук, писал в предисловии к первому
изданию книги «Происхождение семьи, частной собственности и
государства», что в понятие «производительные силы общества» входят не только
орудия производства, но и сам человек, его воспроизводство,
продолжение человеческого рода *. Антропология как раз и представляет собой
науку о человеке как о части производительных сил общества. Поэтому
не только морфологические особенности отдельных человеческих групп и
индивидуумов, определяющие их физическую дееспособность (то, что в
антропологии традиционно называется физическим развитием человека),
но и их физиологические свойства, обнаруживающие групповую
дифференциацию и географическую изменчивость, популяционная структура
человеческого вида, демографическая динамика человеческих
популяций — все это фундаментальные проблемы современной
антропологической науки, разрабатываемые как за рубежом, так и в нашей стране.
В системе Академии наук СССР эти проблемы разрабатываются в
отделе антропологии Института этнографии АН СССР и в антропологических
лабораториях некоторых республиканских академий наук.
Определив объем и содержание антропологии как некоей системы
наук, рассмотрим, какое положение в ней занимает историческая
антропология. Термин «историческая антропология» появился довольно давно:
он встречается в антропологической литературе уже в первые
десятилетия нашего века. Однако в течение многих лет под исторической
антропологией подразумевалась лишь какая-то часть палеоантропологии,
занимающаяся изучением людей, живших в сравнительно поздние периоды
истории — в эпоху бронзы, раннего железа и средневековья. Иными
словами, историческая антропология в соответствии с этим ее пониманием
охватывала лишь периоды истории, представленные письменными
памятниками. Но ведь палеоантропологическое исследование людей, живших,
скажем, в период раннего неолита, ни по методике, ни по существу
своему не отличается от изучения костных остатков людей более близких к
нам эпох. Поэтому ограничение историко-антропологического
исследования лишь рамками «письменных эпох» и теоретически и практически
неоправданно.
Можно было бы идентифицировать историческую антропологию с
палеоантропологией (изучением древнего населения земли) и
противопоставить ее исследованию современного населения, что в советской
литературе обозначается как этническая антропология. Но и это будет
неверно, ибо этническая антропология во многом помогает
реконструировать пути этногенеза человечества, а в рамки палеоантропологии
невозможно включить рассмотрение и оценку остатков ископаемых предков
человека, так как эти исследования требуют специального подхода (в
советской антропологической литературе эта область знания обоснованно
выделяется в особый раздел — антропогенез, или учение о происхожде-
122

нии человека). Но так как при исследовании остатков ископаемого
человека извлекается ценная историческая информация, палеоантропология
почти целиком включается в сферу исторической антропологии
(исключение составляет лишь палеопатология, ибо она лишь в исключительных
случаях дает историческую информацию). Подчеркнем, однако, что
историческая антропология по своим хронологическим рамкам значительно
шире палеоантропологии, ибо охватывает всю историю человечества,
начиная с эпохи появления первых гоминид и кончая современным
человечеством.
ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
В статье, посвященной динамике популяционной структуры
человечества, и в общем обзоре историко-антропологической науки2 автор этих
строк пытался определить, какую историческую информацию (и по
каким проблемам) можно извлечь из антропологического знания. Это
реконструкция трудовой, социальной и духовной жизни ископаемых
предков человека, начальных этапов развития языка, решение вопросов,
связанных с периодизацией истории первобытного общества, рассмотрение
роли автохтонного развития и миграций в истории человеческой
культуры и формировании народов, исследование проблем родства древних и
современных народов, выявление истоков расовых предрассудков в
истории общества и борьба с ними. Однако при всей своей исключительной
исторической важности все это — прикладные проблемы, являющиеся,
строго говоря, разными формами приложения результатов
антропологического анализа к задачам и целям исторического исследования. Наряду с
этим историческая антропология имеет и свои собственные, органически
только ей присущие проблемы, от успешного решения которых целиком
зависит прогресс в использовании антропологического материала как
исторического источника. Перейдем к их рассмотрению.
Одна из важнейших — проблема морфологической динамики
человечества. Изучение палеоантропологических материалов прошлых эпох
позволяет реконструировать физические особенности древних людей. Одно
лишь суммарное сравнение этих особенностей в целом по ойкумене
позволяет выявить определенные тенденции в динамике физического типа
современных людей и их предков. Еще более эффективно выявление с
помощью дифференцированного подхода локального своеобразия
физических особенностей людей путем сравнения хронологически
разновременных палеоантропологических серий находок в пределах крупных
географических районов. Устанавливая генетическую преемственность этих
разновременных серий на основе выявления их специфического
морфологического сходства и историко-культурных данных, предоставляемых
археологией, можно определить этапы морфологической динамики групп
людей, связанных между собой преемственностью поколений и
родственными взаимоотношениями.
Каковы же итоги палеоантропологического изучения проблем
морфологической динамики человечества? Накопленная здесь информация
столь велика, что в пределах статьи можно коснуться (да и то весьма
бегло) лишь основных, наиболее важных проблем.
Древнейшие ископаемые остатки предков человека имеют, как
известно, возраст 3—4 млн лет, но они крайне фрагментары, да и находки
довольно редки, поэтому дают представление о строении лишь единич-
123

ных субъектов. Массовый материал, попадающий в руки антропологов,
начинается с эпохи мезолита. Однако как бы ни были фрагментарны
находки остатков самых древних предков человека, они показывают
динамику изменения их физического типа на протяжении нескольких
миллионов лет. А это, в свою очередь, позволяет выявить некоторые
фундаментальные тенденции морфологического развития человека, которые в
конечном итоге привели к формированию его современного вида.
Выделено несколько таких тенденций, каждая группа которых
преобладала на различных хронологических этапах истории человека и его
предков. Если рассматривать антропогенез с морфологической точки
зрения, то в период, начавшийся с момента выделения человека из
животного мира и завершившийся появлением Homo sapiens, преобладали
две тенденции — формирование «гоминидной триады» и энцефализация.
В антропологической литературе в гоминидную триаду включаются три
наиболее характерные особенности морфологической организации
человека, в совокупности отличающие его от других млекопитающих:
вертикальное положение тела и связанный с этим характер походки; особое
строение кисти руки с большим пальцем, противостоящим остальным,
что создает возможность тонко манипулировать предметами; большой
объем мозга с его сложной и дифференцированной структурой. Палеоант-
ропологические данные о ранних представителях семейства гоминидг
объединяющего всех предков человека, позволили установить
последовательность образования этих морфологических структур, показать, через
какие морфологические этапы прошло формирование человека
современного вида. Процесс энцефализации — увеличения массы мозга и
усложнения его внутренней структуры — стал наиболее интенсивным при
становлении рода Homo и вида Homo sapiens. Но он сопутствовал и всему
антропогенезу в целом, ибо лишь постоянное прогрессивное развитие
мозга могло обеспечивать усложнение поведения человека, создавать
возможности для того, чтобы он стал способен совершать все более
разнообразные трудовые операции.
Появление около 40 тыс. лет назад человека современного вида, Homo
sapiens, привело к морфологической стабилизации его видовых
признаков, но вместе с тем не исключило тенденций морфологического развития,
которое периодически охватывало различные более или менее
значительные группы человечества. Две такие тенденции — брахикефализация
(округление головы человека) и грацилизация (уменьшение массивности
скелета) были характерны для видовой эволюции современного человека
в целом; они постоянно сопутствовали процессу морфологической
дифференциации человеческих популяций. Третья тенденция морфологических
изменений — акселерация проявилась лишь в последние десятилетия;
она была выявлена главным образом в процессе изучения
урбанизированных человеческих коллективов в высокоразвитых индустриальных
странах.
Проблемы, связанные с динамикой и распространением всех этих
тенденций, еще сравнительно недавно были предметом острых дискуссий
среди медиков и антропологов. Сейчас же можно считать динамику и
распространение локальных тенденций морфологических изменений в
общих чертах выясненными.
Процесс брахикефализации стал особенно интенсивно проявляться
примерно со средневековья; в настоящее время оЦ охватил практически
подавляющую часть современных этнических групп. Однако первые
признаки брахикефализации наблюдаются значительно раньше, на «заре че-
124

ловечества»: она стала проявляться еще у представителей некоторых
локальных групп ископаемых гоминид. Грацилизация начала интенсивно
развиваться еще в эпоху неолита, а затем спорадически проявляла себя
в отдельных популяциях древнейших предков человека. Наконец,
акселерация — ускоренное половое созревание и интенсификация роста — это
в основном явление последних нескольких десятилетий. Однако
отдельные акселерацноыные сдвиги фиксируются палеоантропологически и в
более раннее время, например в определенных районах Европы в
период средневековья.
Причина появления всех этих микроэволюционных внутривидовых
тенденций кроется в определенных онтогенетических сдвигах —
ускорении (или же замедлении) ростовых процессов под влиянием
нервно-гуморальных, эндокринных, трофических и иных факторов. В обосновании
этого важного положения значительную роль сыграли труды
выдающегося советского антрополога В. В. Бунака.
Изучение процессов роста, их роли в онтогенетическом развитии
человека в целом, их хронологической и локальной специфики и связи со
средой (включая и среду социальную) выдвигается современной истори-
ко-антропологической наукой на первый план, ибо именно эти
исследования способствуют углублению наших знаний об основных причинах и
факторах морфологической динамики человечества.
С рассматриваемой проблемой тесно смыкается и проблема
морфологической дифференциации и интеграции человеческих популяций. Общая
биология и антропология определяют популяцию как группу людей,
связанных каким-либо родством. Популяции разделяются так называемыми
генетическими барьерами — определенными социальными институтами,
препятствующими или значительно затрудняющими межпопуляционные
браки, географическими рубежами, культурными традициями и другими
факторами. При непроницаемых или малопроницаемых генетических
барьерах популяции замкнуты и сохраняют свою самостоятельность на
протяжении многих поколений; при проницаемых — популяции
«размываются» и быстро перестают существовать.- Однако наряду с четкой по-
пуляционной структурой, характерной для населения многих районов
земли, в некоторых обширных областях в силу особых исторических
причин население отличается аморфным популяционным составом:
внутри его не образуется родственных группировок достаточно большого
объема. Таким образом, популяционная структура человечества — это не
только многокомпонентная, но и асимметричная система, отражающая
всю сложность конкретной истории отдельных человеческих коллективов.
Сложность популяционной структуры человечества, которая находит
отражение и в морфологии человека (многочисленные исследования
вскрыли вполне четкие различия между популяционными группировками
человечества по многим морфологическим признакам — росту, весу,
пропорциям тела, размерам головы и лица, вариациям строения мягких
тканей лица, пигментации), вызвала продолжающуюся до сих пор
дискуссию, связанную с определением расового состава человечества.
Объединение популяций в надпопуляционные общности — расы
проводится на основе учета многих важных признаков. Однако до сего
времени отбор этих признаков сильно зависит от теоретических установок
того или иного исследователя, ибо пока еще нет единого мнения по этим
вопросам. Поэтому современные ученые по-разному определяют число
исходных расовых элементов «на нижнем этаже» расовой
классификации — на уровне локальных рас или совокупностей антропологических
125

типов, число которых колеблется от 20 до 50. Естественно поэтому, что
нет единства взглядов и при определении более «высоких этажей»
расовой классификации. Школьное представление о делении современного
человечества на три большие расы разделяется лишь небольшой частью
исследователей; большинство же ученых придерживаются иных схем
расовой группировки населения земли, объединяя людей в две, четыре или
даже пять крупных расовых общностей. Есть и сторонники идеи о
независимом происхождении различных локальных рас, об искусственности
их объединения в какие-либо общности более высокого
таксономического ранга.
Все эти неясности проистекают из-за того, что «инвентаризация»
локальных рас, входящих в состав современного человечества, а также
способы их группировки неразрывно связаны с решением многих сложных
генетических вопросов, в то время как генеалогия человеческих рас при
всей обширности накопленной информации остается пока еще очень
слабо разработанной. Именно потому огромное значение имеет получение и
введение в научный оборот новых палеоантропологических материалов,
особенно тех, что открывают археологи при раскопках могильников,
относящихся к ранним эпохам истории человечества. Лишь постоянное
совершенствование методов извлечения с помощью этих материалов
дополнительной генетической информации позволит в будущем достаточно
полно и глубоко представить все процессы расового генезиса
человечества.
Проблема расового генезиса важна не только сама по себе, ее
решение позволит по-новому подойти и к пониманию других важных
исторических вопросов. В числе их — определение исторических контактов
между населением разных историко-этнографических районов, решение
многих проблем этногенеза и этнической истории, выявление локального
своеобразия развития древнейшего человечества на разных континентах,
а также в пределах крупных географических областей.
Морфологическая динамика человечества сопровождалась его
физиологической динамикой, изучение которой — одно из существенных
направлений историко-антропологических исследований.
Реконструкция физиологической динамики человечества
исключительно трудна. Во-первых, в большинстве случаев чрезвычайно сложно
определять хронологическую ретроспективу физиологических изменений:
почти все этапы направленных изменений человечества практически
восстанавливаются исследователями не путем прямых наблюдений, а с
помощью косвенных соображений, опирающихся на вариации
физиологических признаков в ныне живущих популяциях. Во-вторых, требуют
дальнейшей разработки и совершенствования методы определения (на основе
изучения ископаемых костей) групповых факторов крови, содержания в
них микроэлементов и минералов, выявления подлинной прижизненной
структуры кости и т. д. (хотя здесь уже получены обнадеживающие
результаты). И наконец, в-третьих, трудность такой реконструкции связана
и со сложностью самого процесса физиологической динамики
человечества. Известно, что воздействие популяционно-генетических факторов на
изменение физиологических признаков во многом зависело от популяци-
онной структуры человечества; последняя же, как отмечалось ранее, на
протяжении всей истории человечества постоянно и интенсивно
изменялась. Все эти моменты делают изучение физиологической динамики
человечества чрезвычайно трудной проблемой; историческая антропология
находится лишь на начальной стадии ее разработки.
126

Рассмотрим данные, которые в определенной мере могут быть
использованы при изучении некоторых аспектов этой проблемы. Ныне точно
установлено, что на протяжении всей истории человечества не было
однонаправленных изменений в групповых факторах крови; в этом
отношении сохранялась локальная специфика групп населения. Таким образом,
в каждый определенный момент истории человечество представляло
собой общность, гетерогенную по генам групп крови.
На основании накопленных к настоящему времени многочисленных
фактов можно, например, утверждать, что принадлежность людей к
какой-либо группе крови, входящей в систему АВО, непосредственно
связана с их предрасположением или иммунитетом к определенным
заболеваниям. Это положение пока еще не доказано по отношению к другим
системам крови, но думается, что оно в высшей степени вероятно. Если
дело обстоит именно так, то полиморфизм человечества по групповым
факторам крови (как и любая другая форма генетического
полиморфизма) становится четкой видовой характеристикой различных его
популяций. Видимо, именно этот фактор обеспечивает выживаемость популяций
в определенных природных условиях. Таким образом, гипотезы генетиков
20—30-х годов о наличии у древнейшего человечества каких-то
неизвестных серологических факторов (связанных с иммунитетом), о замещении
их с течением времени современными факторами, о какой-то
общевидовой панойкуменной динамике физиологических особенностей выглядят
ныне достаточно неправдоподобно. Следует, однако, отметить, что и в
прошлом была вполне вероятна локальная динамика населения по
группам крови; проявления этих процессов могут быть прослежены на ряде
примеров, не лишенных, правда, известной гипотетичности.
Рассмотрим два примера, иллюстрирующие приведенные выше
положения. Группа крови В системы АВО преобладает у населения
Азиатского материка, к тому же она традиционно считается характерной для
монголоидов. Но преобладает она и на территории Индии, в том числе в
Северной Индии. Институт этнографии АН СССР и Индийский
статистический институт провели в северных и северо-западных областях Индии
несколько совместных антропогенетических экспедиций, показавших, что
антропологический состав населения этих областей сложился в процессе
длительного смешения европеоидных и негроидных элементов, но
европеоиды по численности значительно превышали негроидов 3.
Известно, что для Азии характерны исключительная скученность
населения, интенсивное демографическое давление, вызванное развитием
земледелия с глубокой древности. Все это привело к тому, что в Азии
возникали опаснейшие очаги чумы и оспы, которые, развиваясь в
пандемию, выплескивались на огромные территории и докатывались до
Европы. Как показали многочисленные наблюдения и исследования, и чума
и оспа — это инфекции, по отношению к которым носители группы В
отличаются повышенной резистентностью (сопротивляемостью).
Основываясь на этих фактах, некоторые генетики выдвинули гипотезу, согласно
которой в очаге чумной и оспенной инфекции носители групп А, О и
АВ, испытывая постоянное давление отрицательной селекции,
постепенно исчезали, в то время как носители группы В, обладавшие повышенной
иммунной устойчивостью, сохранялись. Этот процесс (как и
большинство других микроэволюционных процессов) совершался с невысокой
скоростью, однако на протяжении нескольких тысячелетий он, видимо,
привел к преобладанию в современной Индии населения с группой крови В,
с ее определяющим геном q. Следовательно, этот район можно считать
127

районом направленного изменения на протяжении нескольких
тысячелетий состава населения по группам крови. Следует оговориться, что это
пока только предположение о вероятном развитии физиологических
процессов; оно, бесспорно, требует дальнейшей разработки и более веских
оснований.
Другой пример. У индейцев Америки почти стопроцентное
преобладание носителей группы крови О. В Сибири также обнаружено несколько
малочисленных групп населения, отличающихся этой особенностью.
Именно поэтому было высказано предположение, что начало всем
коренным популяциям Америки дала какая-то из таких мелких групп.
Подобная гипотеза, однако, вступает в противоречие с морфологическими
наблюдениями и с данными о демографической динамике, с конкретными
сведениями о путях расселения людей с территории Азии в Америку.
Гораздо более вероятным представляется, что преобладание у коренного
населения Америки группы О — это результат многотысячелетнего
микроэволюционного процесса, причиной которого мог быть какой-то позже
исчезнувший инфекционный фактор, приведший к отрицательной
селекции носителей групп А и В. Правда, при теоретической возможности
действия такого фактора он никогда не был обнаружен. Более вероятным
представляется (как некогда пытался аргументировать это автор статьи)
иное, чисто генетическое объяснение. Думается, что в этом случае
можно применить геногеографическое правило Н. И. Вавилова о выщеплении
рецессивных генов на окраинах видового ареала. Известно, что ген г,
который определяет передачу по наследству группы крови О, является
рецессивным по отношению к доминантным генам р и q, детерминирующим
наследственную передачу групп А и В. Известно также, что
Американский континент является окраинной областью ойкумены, и поэтому
названные выше процессы могли протекать там особенно активно. Какое
бы из этих объяснений ни принять, несомненно одно — в Америке на
протяжении сотен поколений происходило медленное направленное
изменение концентрации гена г и фенотипа группы О.
Приведенные примеры показывают характер явлений, относящихся к
физиологической динамике, однако они далеко не исчерпывают
последних. Разнообразные исследования физиологических особенностей
современных популяций выявили довольно тесную связь структурных
компонентов тела (в первую очередь параметров скелета) с интенсивностью ге-
мопоэтической (или кроветворной) функции, с содержанием гамма-глобу-
линовой белковой фракции в сыворотке крови, которая поддерживает
иммунологическую резистентность, а также с концентрацией
микроэлементов в костной ткани. Эта связь может быть экстраполирована на
временную динамику физиологических признаков: в различных
географических районах по аналогии с морфологическими изменениями можно
предполагать направленные изменения перечисленных физиологических
характеристик.
Следует подчеркнуть, что физиологические различия между
популяциями не менее показательны, чем морфологические. Например, если
они проявляются в так называемых генетических маркерах, т. е.
физиологических признаках с точно известным типом наследования, то могут
дать довольно точное представление о генетических взаимоотношениях
между различными популяциями; проявляясь же в иммунологических
свойствах, они показывают пути адаптации определенных популяций к
природной среде.
128

Вопрос о надпопуляционных общностях, объединяемых
физиологическими характеристиками, вызвал длительную дискуссию, которая
продолжается до сих пор. Отметим значительное расхождение точек зрения —
от полного отрицания каких-либо физиологических свойств, характерных
для определенных расовых общностей, до уравнивания физиологических
и морфологических характеристик, выделения физиологических рас
и т. д. Однако уже сейчас совершенно ясно, что в близких популяциях
вариации многих физиологических признаков незначительны, и поэтому
эти данные вполне пригодны для выделения расовых признаков. Отличие
физиологических признаков от морфологических состоит лишь в том, что
они не могут фиксироваться визуально (простым глазом, с помощью
сравнительно элементарных шкал): надпопуляционные общности могут быть
выделены физиологически лишь в лабораторных условиях, в результате
обработки собранных ранее данных.
Основной итог популяционных исследований (включая и
физиологические характеристики) — установление факта географического
несовпадения физиологических и морфологических надпопуляционных
общностей. Поэтому вновь стала актуальной задача выделения самостоятельных
расовых общностей в составе современного человечества,
определения их генетических взаимоотношений. Многие десятилетия
исследователи возлагали немалые надежды на то, что с помощью
дифференцированного подхода к отдельным признакам можно будет построить «иерархию
рас», разные этажи которой смогут отразить сложные географические
взаимоотношения между отдельными признаками. Однако сейчас
становится все более очевидным, что такую иерархию построить нельзя. Пока
выявлена гетерогенность больших рас по генетическим» маркерам.
Появляется все больше оснований для выводов в пользу идеи о дискретности
первобытной ойкумены, о множественности исходных стволов расовой
дифференциации, о том, что ее нельзя свести лишь к двум-трем и даже
к четырем-пяти большим расам. Таким образом, физиологическая
информация очень усложнила решение проблемы расовой структуры
человечества, но одновременно она же значительно обогатила ее и спасла нас от
излишней схематичности в решении этой трудной проблемы.
Наше обозрение фундаментальных проблем исторической
антропологии будет неполным, если не сказать несколько слов о демографической
динамике человечества. Это основной предмет изучения особой научной
дисциплины — палеодемографии. В своих изысканиях палеодемография
частично опирается на данные письменных источников, но при
реконструкции демографических параметров населения дописьменных эпох
истории человечества она использует палеоантропологический материал и в
этой своей части стыкуется с исторической антропологией.
Палеоантропологическое исследование не может дать точные
основания для определения численности в различные исторические периоды
отдельных человеческих коллективов и человечества в целом; эти выводы
основываются на палеоэкологических расчетах и косвенных
соображениях. Зато палеоантропологический материал незаменим при
реконструкции других демографических параметров — уровня детской смертности,
продолжительности жизни, частоты смены поколений и т. д. На основе
этого материала уже сейчас можно сделать два важных вывода. Первый
из них состоит в том, что широко распространенное ранее мнение о
постепенном увеличении продолжительности жизни людей на протяжении
истории не соответствует эмпирическим наблюдениям. Установлено, что
длительность жизни одного поколения приблизительно равна 25 годам;
5 В. П. Алексеев
129

такой она сохраняется от первобытности до эпохи средневековья. А это
означает, например, что, во-первых, так называемая неолитическая
революция, с которой исследователи ранее традиционно связывали изменение
основных демографических параметров, на самом деле не оказала сколько-
нибудь ощутимого влияния на увеличение продолжительности жизни,
что, во-вторых, рост общей численности населения земли вплоть до эпохи
средневековья происходил лишь за счет уменьшения детской смертности.
Второй вывод касается соотношения продолжительности жизни мужчин
и женщин. Выяснено, что во все предшествующие эпохи в отличие от
современности мужчины были несколько долговечнее женщин. Это, по-
видимому, объясняется как разным положением мужчин и женщин в
хозяйстве (главным образом тем, что женщины постоянно пребывали в
антисанитарных условиях древних поселков), так и опасными осложнениями,
сопровождавшими деторождение, с которыми в свое время не могли
бороться.
Итак, морфологическая динамика человечества, дифференциация и
интеграция человеческих популяций по морфологическим признакам,
физиологическая динамика, дифференциация и интеграция популяций по
физиологическим признакам, демографическая динамика человечества —
вот те фундаментальные проблемы исторической антропологии, без
успешной разработки которых невозможно достаточно полно решить
многие исторические проблемы.
В заключение нельзя не сказать, что исследовательские усилия,
нацеленные на разрешение всех этих проблем, разбросаны по многим
учреждениям. Об академических институтах уже упоминалось выше, большая
работа проводилась и проводится в Институте антропологии и на
кафедре антропологии Московского университета, занимаются этой тематикой
и многие генетические лаборатории. О пользе координации советских
исследований в этой области, как и о более тесной связи их с
соответствующими исследованиями за рубежом, особенно в социалистических
странах, не приходится говорить, и поэтому назревшей задачей было бы
создание какого-то координационного центра в виде совета по
историческим проблемам антропологической науки в системе Академии наук
СССР.
- Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 25—26.
2 См.: Алексеев В. П. Популяционная структура человечества и историческая
антропология//Сов. археология. 1970. № 3; Он же. Историческая антропология.
Мм 1979.
3 Частично результаты этой работы освещены в публикациях: Абдушелишви-
ли М. Г. О совместных советско-индийских антропологических исследованиях
(кампания 1971 г.) //Вестн. АН СССР. 1972. № 1; Новые данные к антропологии
Северной Индии. Результаты советско-индийских исследований 1971 г. М., 1980;
Абдушелишвили М. Г., Алексеев В. П., Арутюнов С. А., Семашко И. М.
Совместные советско-индийские антропологические исследования в Индии в 1974—
1975 гг.//Сов. этнография. 1976. № 6.
130

ЭВОЛЮЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ
АНТРОПОЛОГИИ ДРЕВНЕГО НАСЕЛЕНИЯ
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
Проблема эволюции современного человека занимает в науке
сегодняшнего дня чрезвычайно своеобразное положение. С одной стороны,
очевиден ее выдающийся теоретический и практический интерес, с другой —
многие исследователи считают эту проблему мнимой, а характерный для
Homo sapiens комплекс признаков стабильным и вышедшим из-под
контроля эволюционных закономерностей. Противоположность подходов
определяет, естественно, и остроту дискуссии.
Переориентировка внимания современной науки на внутривидовую
динамику вызвала к жизни комплекс вопросов, объединяемых понятием
мнкроэволюции. Как известно, часто микроэволюция
противопоставляется макроэволюции, т. е. эволюции в традиционном смысле — изменениям
надвидового уровня. Не входя в существо дискуссии, отмечу два
момента:
а) несопоставимость масштабов и результатов микро- и
макроэволюции, возможное проявление в той и другой разных закономерностей или
различной интенсивности действия одних и тех же закономерностей;
б) развертывание эволюционного процесса на базе
микроэволюционных перестроек. Второе обстоятельство вопреки первому позволяет
считать внутривидовую динамику эволюционной, чем и определяются
название и тема раздела.
В нем пойдет речь лишь о тех изменениях, которые происходили в
рамках вида современного человека, т. е. в рамках микроэволюции Homo
sapiens. Иадвидовая таксономия и динамика гоминид, процесс
антропогенеза в целом, в том числе и проблема происхождения современного
человека, выходят за пределы микроэволюции в узком смысле слова. Она
охватывает учет изменений размаха изменчивости признаков во времени,
т. е. динамику видовой изменчивости, изучение глубины внутривидовой
дифференциации, т. е. специфики человеческих популяций, структуру
внутривидовой изменчивости, т. е. таксономическое пространство
человеческого вида, направленные изменения признаков во времени, наконец,
внешние видовые и внутренние популяционно-селективные и
мутационные факторы всех этих изменений.
Основным источником сведений по этим вопросам является лалео-
антропологический материал. Его реконструктивные возможности
требуют специального освещения и потому оставлены за пределами
изложения. При переходе к современной эпохе можно привлечь сомато-
логические данные, но сопоставление их с палеоантропологическими
затруднено. Геногеографическая информация не имеет прямой временной
перспективы, и поэтому все генохронологические соображения не
выходят за пределы более или менее правдоподобных гипотез.
РАЗМАХ ВИДОВОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Размах изменчивости характерных для вида признаков зависит от
предшествующей его истории, широты ареала, дисперсности экологической
ниши или совокупности экологических ниш, многочисленности
образующих вид популяций. Современное человечество имеет длительную и
131
5*

Таблица 1
Размах изменчивости признаков у человека и млекопитающих *
Признак
Поперечный диаметр
черепной коробки
Длина основания
лица
Скуловая ширина
Поперечный диаметр
черепной коробки
Длина основания
лица
Скуловая ширина
Современный человек
min—max
126,1-152,6
90,5-107,6
121,2-146,3
124,0-145,0
87,2-101,0
114,4-138,0
Ш
11
Мужские
21,0
18,9
20,7
Женские
16,9
15,8
20,6
Бурый медведь
min—max
черепа
134,0-174,0
273,0-357,5
187,9-249,8
черепа
103,0-153,5
237,0-292,6
147,0-192,0
* Данные по млекопитающим взяты из ьн. Огнев С. И. Звери
Азии. М.; Л., 1928—1931. Т. I—II.
о
а
а
i
к
СО
S
о
а
29,9
31,0
32,9
49,0
23,5
30,6
Восточной
Европейский крот
min—max
15,9-17,3
28,4-32,0
11,2-12,3
15,7-17,2
27,3-30,7
11,0-12,5
Европы и
s -
el
8,8
12,7
9,8
9,6
12,5
13,6
Северной
сложную предшествующую историю, охватывает в своем распространении
всю землю и живет поэтому почти во всех наземных экологических
нишах, представленных на планете, состоит из многих тысяч, а может
быть, и десятков тысяч популяций.
Все эти обстоятельства должны вызывать интенсивную изменчивость
и, следовательно, большую амплитуду колебаний отдельных признаков.
Для проверки этого предположения размах изменчивости современного
человека сопоставлен по гомологичным признакам с изменчивостью
млекопитающих (табл. 1). Для сопоставления использованы данные по из*
менчивости черепа, так как, во-первых, он исследован лучше, чем
остальной скелет, во-вторых, он развивается у всех млекопитающих по более
или менее сходному пути, поэтому в его морфологии меньше отражается
неодинаковая изменчивость одноименных признаков у представителей
разных видов. В общем видно, что современный человек отличается
высоким уровнем изменчивости в ряду млекопитающих.
Отмеченные причины высокой вариабельности признаков
современного вида человека изменялись в интенсивности своего действия на
протяжении истории человечества. Площадь первобытной ойкумены скакнула
в величине в период от верхнего палеолита до неолита, именно за это
время была освоена практически вся планета, но темпы освоения
труднодоступных экологических ниш, конечно, постоянно возрастали по мере
развития производительных сил и роста технических возможностей.
Число человеческих популяций значительно возросло в ходе истории.
Из огромной палеодемографической литературы вытекает
неопровержимо, что численность человечества увеличилась, начиная с нижнего
палеолита, минимум в тысячу раз. Параллельно развивалась тенденция к
увеличению популяций за счет действия интегративных механизмов, по-
132

степенно усиливавшихся в поздние эпохи истории человечества по
сравнению с ранними.
С другой стороны, достаточно мощные генетические барьеры
продолжают активно действовать и в современную эпоху. Один из них —
политические границы — фактор, явно усиливающийся в своем действии с
эпохи средневековья. Поэтому, хотя подсчетов числа древних популяций
в разные эпохи, в том числе и в современную, пока не произведено, нет
оснований полагать, что между числом популяций и численностью
человечества сохраняется постоянное соотношение. Возросшее в пределах
человечества число популяций является одной из причин генетического
разнообразия.
На ранних этапах человеческой истории наличие генетического
барьера между популяциями всегда или почти всегда приводило к действию
центробежных, и только центробежных, сил. В современную эпоху такая
ситуация составляет исключение и сохраняется лишь в труднодоступных
районах. В подавляющем же большинстве случаев разделенные
генетическим барьером популяции входят в границы более широкой общности,
и поэтому в них наряду с центробежными постоянно работают и
центростремительные тенденции. Число генетических барьеров разного уровня
может быть в отдельных случаях довольно большим, этим популяцион-
ная структура современного человечества исключительно усложняется.
Следовательно, иерархическая система популяций, которая и составляет
человечество как целое на каждом отрезке его истории, на уровне
каждого синхронного среза, непрерывно обогащалась элементами, что тоже
способствовало генетическому разнообразию.
После всего сказанного очевидно, как трудно интерпретировать
данные о размахе изменчивости в разные эпохи однозначным образом
(табл. 2). К этому примешивается неравномерная палеоантропологиче-
ская изученность человечества по эпохам. Все же по основным
признакам, которые обычно представлены в программах краниологических
работ, незаметно каких-либо закономерных изменений в размахе
изменчивости, сужения или, наоборот, расширения амплитуды колебаний.
Амплитуда не остается, конечно, постоянной, но нет никаких
доказательств тому, что ее изменения по эпохам не являются случайными и
в той мере, в какой они отражаются в имеющихся данных, не
определяются еще характером выборки.
Относительное постоянство размаха видовой изменчивости по
краниологическим признакам, доступным для анализа, находится в согласии с
широко распространенным представлением о стабильности вида Homo
sapiens. Но такое постоянство на первый взгляд вступает в
противоречие с несомненно реально существующими и неоднократно
исследованными явлениями изменений признаков во времени. Распространенную
гипотезу, согласно которой направленные изменения по отдельным
признакам носят панойкуменный характер1, трудно согласовать с
эмпирическим наблюдением о ненаправленности колебаний размаха
межгрупповой изменчивости в пределах вида от эпохи к эпохе. Если бы эта
концепция была справедлива, следовало бы ожидать определенного
сдвига не только в мировых средних, но и в пределах межгрупповых
колебаний.
Напротив, приняв гипотезу локальности любых направленных
изменений, легко понять сохранение относительного постоянства
межгрупповой амплитуды. В процессе направленных изменений происходит
замещение расовых вариантов с определенными морфологическими харак-
133

Таблица 2
Размах изменчивости признаков у современного человека в разные эпохи.
Мужские черепа
Признак
1. Продольный
диаметр
8. Поперечный
диаметр
17. Высотный
диаметр от базиона
45. Скуловая
ширина
48. Верхняя высота
лица
Мезолит
181,8-197,5
133,6-146,1
134,8-144,0
124,2-150,0
63,6-75,5
Неолит и
эпоха бронзы
177,7-197,7
134,0-155,3
127,4-149,1
126,0-153,5
64,9-80,0
Эпоха
раннего
железа
174,3-194,7
132,4-157,4
129,5-143,7
123,6-144,7
66,7-77,2
Эпоха
средневековья
172,0-195,0
135,4-153,3
127,5-142,6
128,5-144,5
69,0-77,8
XIX —
начало XX в.
164,3-191,3
126,1-152,6
123,4-146,9
121,2-146,3
61,4-82,5
теристиками другими, что сдвигает общие средние, но это замещение
ограничено территорией большей или меньшей площади. На иной
территории процесс идет по-другому или даже в обратном направлении
(брахикефализация — долихокефализация, грацилизация — матуризация
и т. д.), в результате чего и достигается равновесие. Вместо
однонаправленного морфологического сдвига в характеристике расовых варинтов и
изменения общевидовых средних происходит постоянно
перераспределение этих вариантов внутри стабильных видовых границ изменчивости.
СТЕПЕНЬ МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ СПЕЦИФИЧНОСТИ
ПОПУЛЯЦИЙ
Все предшествующее закономерно подводит нас к фундаментальному
вопросу человеческой микроэволюции — глубине дифференциации
человеческого вида, которая только и может быть адекватно оценена не в
синхронном, а в диахронном плане. Вопрос этот стоит на грани
таксономии и учения о микроэволюции, одинаково важен поэтому как для
эволюционного филогенетического подхода к динамике Homo sapiens, так и
для выяснения генеалогических отношений расовых комплексов.
До недавнего времени единственным способом оценки взаимных
расстояний между популяциями и группами популяций было определение
этих расстояний «на глазок». Антропологическая литература заполнена
выводами о близости тех или иных расовых групп между собой,
основанными на морфофизиологических, а чаще всего на морфологических
данных. На базе представлений о неодинаковой близости друг к другу
популяции и расы объединяются в более высокие таксономические
категории. Не составляют исключения и так называемые большие расы, для
которых выдвинуты многочисленные и прямо противоположные гипотезы
их объединения.
Какова эвристическая ценность такого подхода? Не отрицая
интуитивных оценок, лежащих в его основании, особенно когда они
производятся высококвалифицированными исследователями, следует все же
считать его предварительным. Пока не достигнуто полной договоренности
ни по одному сколько-нибудь крупному таксономическому вопросу, и.
134

очевидно, достижение такой договоренности возможно только при
переходе на новый методический уровень.
Переход на этот уровень дает пока меньшую информацию, так как
она концентрируется в основном вокруг оценки фенетической, а не
генетической близости. Но зато она выражается в количественных единицах
и поэтому позволяет отойти от субъективизма. Речь идет о
многообразных способах суммарного сопоставления по многим признакам,
построенных в соответствии с современным уровнем статистической техники с
учетом их разной изменчивости и физиологической корреляции между
ними. Получаемые с помощью этих способов фенетические расстояния
есть количественная мера дифференциации популяций.
Наибольшее распространение в краниологии получил способ,
разработанный Л. Пенрозом. Сейчас уже можно насчитать десятки работ, в
которых он использован для анализа. Частично такое внимание к этому
способу объясняется тем, что он дает возможность судить отдельно о
сходстве по размерам и форме, в основном же — тем, что он, сохраняя
все главные преимущества других способов, не требует необозримой
статистической работы. С помощью способа Л. Пенроза осуществлено иссле-
дование^посвященное динамике фенетических расстояний2.
Результаты этого исследования продемонстрировали неодинаковую
величину фенетических расстояний в разные эпохи истории человечества
и закономерный характер их изменений. На уровне разновременных
синхронных срезов от эпохи бронзы до средневековья были вычислены
фенетические расстояния между отдельными западноевропейскими
популяциями. Оказалось, что они закономерно уменьшаются по мере
приближения к современной эпохе, наступает как бы сближение популяций
между собой. Это существенный аргумент в пользу исключительной роли
смешения в последние столетия и идущей параллельной с ним
консолидации.
Однако при вдумчивом отношении к этому наблюдению видно, что
ему нельзя придавать всеобщее значение и экстраполировать его с
населения Европы на весь земной шар. Мы помним более или менее
незакономерные колебания размаха межгрупповой изменчивости в разные
эпохи. Панойкуменное уменьшение фенетических расстояний, если бы оно
действительно имело место, должно было бы автоматически подвести к
сужению видовой изменчивости и уменьшению разнообразия как раз по
тем признакам, по которым вычисляются фенетические расстояния.
Именно эти признаки представлены в табл. 2. Коль скоро такого
сужения не наблюдается, полученные выводы для динамики фенетических
признаков в Западной Европе, надо полагать, имеют локальное значение
и не могут быть распространены за ее географические границы. На
других территориях, по-видимому, могло иметь место не ослабление, а
усиление уровня дифференциации. Доказательство этому имеется, во
всяком случае, для территории Азии, где шло не уменьшение, а увеличение
фенетических расстояний в ходе расогенетического процесса3.
В пользу такой локальной неоднородности уровня дифференциации
популяций свидетельствуют и фенетические расстояния, полученные для
одного синхронного среза. Речь идет о краниологических материалах в
основном XVIII—XIX вв., относящихся к народам Восточно-Европейской
равнины и Кавказа. И в том и другом случае выбрано по 13 групп4.
В первом случае это группы, представляющие непосредственных предков
современного русского населения, во втором каждая группа
представляет отдельный народ или самостоятельное этнографическое подразделение.
135

Фенетические расстояния вычислялись с помощью формулы Л. Пенроза.
В каждой группе с известными натяжками можно видеть популяцию,
так как на Кавказе в качестве генетического барьера выступает
этнический фактор, на Восточно-Европейской равнине — географический.
Фенетические расстояния между всеми кавказскими популяциями
решительно больше по величине и по форме, чем между
восточноевропейскими. Для формулы Л. Пенроза, как и для других итоговых формул
многомерного анализа, нет пока удовлетворительной системы оценки
ошибок, но и без нее ясно, что масштаб различий дает полную
возможность говорить о разном уровне дифференциации двух сопоставляемых
совокупностей популяций. Раз видовая дифференциация неодинакова в
синхронном срезе, следовательно, она не идет одыонаправленно и в диа-
хронном плане, интеграция и дезинтеграция сменяли друг друга в
зависимости от социально-экономических и культурно-исторических причин.
Как следует относиться в свете этих наблюдений и вытекающих из
них соображений к существующим точкам зрения на нейтральный
характер исходных предковых комплексов для многих расовых типов?
Во-первых, все такие точки зрения нуждаются в дополнительной
аргументации, основанной уже не на визуальной, а на более точной оценке
морфологических критериев. Во-вторых, нейтральность по признакам
основного комплекса, который только и сохранился в процессе развития
вида, могла сопровождаться резкой специализацией по иным признакам,
также складывавшимся в географические комплексы, стертые затем
последующими этапами расообразования. В-третьих, наконец, отдельные
маркирующие расу признаки и даже их сочетания достигают сильного
развития на фоне нейтрального в целом комплекса, начиная с самых
ранних этапов расообразования.
Каков общий вывод из всего сказанного? Похоже на то, что глубина
видовой дифференциации не усиливалась в ходе человеческой истории,
что усиление или ослабление дифференциации имело место лишь в
пределах отдельных территорий и ограниченных отрезков времени, инте-
гративные и дезинтегрирующие процессы, следовательно, в каких-то
пределах уравновешивали друг друга. Во всяком случае, палеоантропо-
логическая история человеческого вида не дает обратных примеров,
свидетельствуя о локальности проявления разных уровней дифференциации.
При этом я сознательно оставляю в стороне многолетнюю дискуссию об
истолковании морфологических особенностей верхнепалеолитических
людей, так как они не поддаются пока однозначной оценке, которая была
бы свободна от субъективной окраски и давления общих и более или
менее умозрительных взглядов.
ХАРАКТЕР ВИДОВОЙ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Вопрос о структуре внутривидовой изменчивости человека неоднократно
ставился в литературе, но освещался лишь под каким-нибудь
определенным углом зрения и преимущественно при исследовании эмпирических
данных. Английскими биометриками была конкретно показана разница в
характере и направлении внутригрупповой и межгрупповой
изменчивости, в основном русскими исследователями эта разница была
использована в целях расового анализа и разработаны способы ее учета.
Однако структура видовой изменчивости человека в целом не была,
насколько мне известно, предметом рассмотрения. Учитывая преимуще-
136

ственно популяционную структуру человечеста, следует рассматривать
ее как частный случай межгрупповой изменчивости вообще, при котором
низшим элементом, образующим межгрупповой ряд, его элементарной
ячейкой является популяционная средняя. Таким образом, вопрос о
строении видовой изменчивости человека — это вопрос о характере
межгруппового распределения популяционных средних по каждому признаку.
Совершенно очевидно, что на такой вопрос не может быть
однозначного ответа. Распределение признаков с дискретным выявлением,
особенно испытывающих действие отбора, вряд ли осуществляется по одному
типу, здесь возможны самые разнообразные модификации кривых
межгруппового распределения. Но этот общий случай лежит за пределами
рассмотрения: обычно представленные в краниологических программах
признаки трансгрессивны и в соответствии с наиболее распространенной
гипотезой полифакториальны в своей наследственной основе.
В принципе именно для таких признаков наиболее вероятна модель
нормального или близкого к нормальному распределения. Но не
исключено и другое — такое распределение межгрупповой изменчивости внутри
вида, при котором она образует ряды параллельных вариаций,
напоминающие гомологические ряды в наследственной изменчивости. Палеоан-
тропологический материал по древним эпохам для проверки обеих
моделей малопригоден в силу выборочности и полного отсутствия вб многих
местах ойкумены. Но краниологические данные по близким к
современности эпохам достаточно полны, чтобы составить кривые межгруппового
распределения по многим признакам.
Серии выбраны с таким расчетом, чтобы более или менее
равномерно охватить ойкумену, хотя краниологический материал с территории
Европы все равно подавляет численно выборки материалов с других
территорий. Полигоны частоты составлены для основных диаметров
черепной коробки и лицевого скелета (рис. 9). Видно, что хотя они и
деформированы по сравнению с нормальным распределением, но отличия
от нормального распределения статистически недостоверны. Поэтому
модель нормального распределения пока, можно считать, является наиболее
пригодной для описания межгрупповой изменчивости трансгрессивных
признаков внутри человеческого вида.
В принципе такой вывод хорошо совпадает с установившейся
традицией рассматривать формообразование трансгрессивных признаков как
результат действия многих составных причин. Ни наследственная
обусловленность, ни средовые воздействия, ни селективный процесс не
выдвигаются на место фундаментальной причины, оказывая преобладающее
влияние на формообразование. Наоборот, генетическая основа
воздействует через многие независимые факторы, среда — через многие
независимые переменные, отбор — через выработку многообразных и,
по-видимому, прямо противоположных приспособлений. Только таким образом и
можно обеспечить возникновение конечного эффекта этого разнообразия
причин в виде нормального распределения.
Фундаментальной проблемой в эволюционной биологии человека,
непосредственно связанной с изучением древнего населения, остается
выяснение путей формирования именно такой, а не иной межгрупповой
структуры внутривидовой изменчивости трансгрессивных признаков у
человека современного вида. Возникла ли такая структура вместе с
появлением современного человека, образовалась ли она в ходе его истории,
каково ее место в формообразовании в целом? Все это вопросы,
настоятельно требующие решения. Но только два первых зависят от прогресса
137

л
SO
40
JO
20
10
О
101,3 170,3 170,3 102,3 /00,3
00
40
JO
20
10
о
JO
40
JO
20
/О
I I I 1 1 1 L_
126,1 132,1 130,1 1Щ1 UO,J
0 V
113,1 127,1 131,1 Щ1 Ш,¥ /13,1
_i i I i i i i i i i
/21,2 /2St2 /20J /Щ Щ2 7Щ2 Щ2
¥f
01,1 00,1 00,1 73,1 77,1 01,1
Рис. 9. Полигоны панойкуменных
межгрупповых частот основных
краниометрических признаков.
Мужские черепа
1 — продольный диаметр черепной
коробки (в мм);
8 — поперечный диаметр (в мм);
17 — высотный диаметр от базиона
(в мм);
45 — скуловая ширина (в мм);
48 — верхняя высота лицевого скелета
(в мм),
п — число серий
Полигоны опираются на вариации
соответствующих признаков в 235
краниологических сериях, хронологически
близких к современности и более или менее
равномерно распределяющихся по
земной поверхности
палеоантропологическпх исследований. Решение последнего вопроса
больше упирается в недостаточную разработанность эволюционно-генетиче-
ской теории в антропологии.
НАПРАВЛЕННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПРИЗНАКОВ ВО ВРЕМЕНИ
Направленным изменениям признаков во времени повезло больше, чем
рассмотренным выше темам,—им посвящен ряд работ общего характера
и трактующих динамику направленных изменений на отдельных терри-
138

ториях. К последним относятся исследования направленных изменений в
Северной Америке, Японии, Грузии, Восточной Прибалтике, на
территории СССР в целом. Первые представлены работами, в которых
рассмотрены общие причины таких временных сдвигов5.
Общий итог всех до сих пор проведенных исследований сводится к
тому, что направленные изменения проявляются по двум комплексам
признаков — горизонтальным размерам черепной коробки и поперечным
размерам лицевого скелета. Они, по-видимому, независимы во времени:
изменения в широтных размерах лицевого скелета падают в основном на
эпоху неолита и бронзы, изменения в соотношениях горизонтальных
диаметров головы — на эпоху средневековья.
Выше уже говорилось о несогласованности гипотезы панойкуменного
распространения направленных изменений с наблюдениями об
относительной стабильности хронологических колебаний видовой изменчивости.
Опровергается эта гипотеза и прямыми данными о географических
колебаниях в направлении изменений. Есть территории, в пределах которых
на протяжении тысячелетий незаметно закономерных изменений в
ширине лицевого скелета, например долина Нила; на других при
сопоставлении вариаций ширины лица у современного и древнего населения мы
фиксируем не сужение, а расширение лицевого скелета, например в
равнинных районах Грузии. Таким образом, грацилизация — по всем
данным, широко распространенное, может быть, даже преобладающее
направление временных изменений, но не единственное даже в пределах
Евразии и тем более не панойкумзнное.
То же можно повторить, очевидно, и про брахикефализацию. На
фоне этого действительно общего явления, скажем, в пределах Европы
диссонансом выглядит сопоставление результатов соматологических
исследований современного населения Швейцарии и краниологического изучения
его на материалах из оссуариев последних столетий: сопоставление это
выявляет ощутимую долихокефализацию. Таким образом, и
горизонтальные размеры черепной коробки не изменяются в ходе времени
однозначным образом, как думали некоторые авторитетные исследователи раньше.
Об этом же свидетельствуют и сохранившиеся на современной карте
головного указателя обширные острова долихокефалии, которых,
очевидно, не было бы, будь процесс брахикефализации всеобщим.
Выявленное всеми перечисленными и многими другими работами
многообразие путей направленных изменений само по себе свидетельствует
о множественности вызывающих это явление причин. Поиск их велся до
сих црр в основном в рамках морфогенетического рассмотрения
проблемы. Наиболее общая гипотеза опирается на увязку направленных
изменений со скоростью ростовых процессов и полового созревания6. С ними
легко увязывается и локальное в хронологическом отношении, но широко
проявившееся в Европе за последнее столетие явление увеличения длины
тела.
Исключением в ряду морфогенетических работ, трактующих причины
направленных изменений, является попытка привлечь к их объяснению
селективные механизмы7. В соответствии с этой точкой зрения гра-
цильные индивидуумы приобрели известное преимущество по сравнению
с матуризованными с переходом к земледелию, как более
приспособленные к порождаемым земледелием сложным социальным отношениям.
В такой форме селективное объяснение направленных изменений
выглядит слишком умозрительным и прямолинейным.
139

Однако селективный подход может быть усилен как прямыми
наблюдениями, так и косвенными соображениями, основанными на не
привлекавшихся до сих пор в этой связи физиологических данных. В качестве
первых могут фигурировать данные о связи двигательной активности с
конституционным габитусом8. Эти данные свидетельствуют о том, что в
принципе существуют задачи, которые люди разных конституций
выполняют по-разному. Астеники, в частности, кажется, более «ранимы» в
психическом отношении и острее реагируют на любую нестандартную
ситуацию. В целом такая неустойчивость психики не может считаться
положительным качеством ни при каком типе хозяйства и культуры. Но
введение в культуру земледелия и в дальнейшее развитие общественных
отношений само по себе ослабляло селективные процессы, в том числе и
отрицательную селекцию. Возможно, ослабление последней и
способствовало постепенному распространению грацильных индивидуумов и
замещению ими массивных.
Что касается физиологических наблюдений, то из них два, надо
думать, имеют непосредственное отношение к генезису направленных
изменений. Первое состоит в том, что содержание гамма-глобулиновой
фракции в кровяной сыворотке связано обратной корреляцией с размерами и
весом тела9. Так как эта фракция выполняет функцию биологической
защиты и усиливает иммунологическую резистентность, отбор,
направленный в сторону сохранения индивидуумов с повышенным содержанием
гамма-глобулинов в плазме крови, вызывал косвенно и увеличение
процента лиц грацильного сложения.
Параллельно могло уменьшаться значение скелета как очага гоме-
поэза, полно освещенное в настоящее время не только с функциональной
и сравнительно-физиологической, но и с эволюционной точки зрения10.
Уменьшение массы скелета в процессе человеческой эволюции говорит о
том, что часть гомепоэтической функции он передал другим органам.
Вероятно, этот процесс продолжается и в эволюции Homo sapiens.
Подытоживая изложенное выше, необходимо подчеркнуть:
а) амплитуды колебаний средних краниологических признаков более
или менее стабильны в разные эпохи истории человечества;
б) глубина дифференциации популяций отличается локальным
своеобразием, но не увеличивается в ходе времени;
в) популяционные средние по краниологическим признакам
подчиняются закону нормального распределения. Остается неясным,
сформировалась ли такая структура внутривидовой изменчивости в ходе эволюции
Homo sapiens или возникла вместе с ним;
г) направленные изменения признаков разнотипны в различных
районах ойкумены. В их возникновении, по-видимому, значительна роль
физиологических причин.
Приведенные положения легко согласуются с представлением об
ослаблении формообразующей роли отбора в человеческом обществе. Но
они согласуются и с другим представлением, согласно которому отбор не
ослабевает, но принципиально меняет форму своего действия в
человеческом обществе. В связи с разнообразием экологических ниш он
выступает в рассеивающей форме, постоянно создавая исключительный
полиморфизм человеческих популяций внутри стабильных видовых границ.
Справедливость такого представления о роли отбора подтверждается
заведомо засвидетельствованными фактами сильного его влияния на
динамику многих признаков.
140

1 Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях изменений в строении человека
современного вида//Сов. этнография. 1961. № 2.
- Schwidetzky I. Die Abnahme der Unterschiede zwischen europaischen Bevolkerun-
gen vom 5. vorchristlichen bis 2. nachchristlichen Jahrtausend // Homo. 1968. Bd. 19.
H. 1/2.
3 Алексеев В. 77., Трубникова О. Б. Некоторые проблемы таксономии и генеалогии
азиатских монголоидов (краниометрия). Новосибирск, 1984.
4 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа (краниологическое
исследование). М., 1974.
й Сводку данных и библиографию см.: Алексеев В. П. К физиологическому
объяснению феномена грацилизации//Вонр. антропологии. 1951. Вып. 51.
6 Бунак В. В. Структурные изменения черепа в процессе брахикефализации//Тр.
V Всесоюз. съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Л., 1951.
7 Schwidetzky 7. Das Grazilisierungsproblem // Homo. 1962. Bd. 13, H. 3.
3 Рогинский Я. Я. Материалы по исследованию связи телосложения и моторики//
Антропол. журн. 1937. № 3.
5 Алексеева Т. И. Изменчивость основных компонентов тела человека в
зависимости от уровня липидов в сыворотке крови здорового человека // Морфо-физио-
логические исследования в антропологии. М., 1970.
1 Коржу ев П. А. Гемоглобин. Сравнительная физиология и биохимия. М., 1964.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Предыдущие очерки, написанные в разное время и с расчетом на
различную аудиторию, в целом, по мысли автора, дают достаточно
многостороннее представление о понимании им границ предмета своей науки,
ее места среди других родственных научных дисциплин и ее внутреннего
содержания. Однако, пожалуй, небесполезно закончить изложение,
сформулировав несколько общих положений, вытекающих, как мне кажется,
из традиционных взглядов на объем и содержание антропологического
знания и в то же время по возможности учитывающих современные
тенденции в его развитии.
Прежде всего следует подчеркнуть, что автор не разделяет
крайностей противоположных подходов к содержанию антропологической науки,
проявившихся в последние годы: в одном случае речь идет о
необходимости рассматривать антропологию как систему или комплекс наук,
о превращении антропологии в синтетическое человекознание \ в
другом — о сохранении антропологии в ее прежнем виде и подчеркивании
актуальности именно такой ее трактовки2. В первом случае налицо
стирание специфики антропологического знания и в то же время попытка
сделать из антропологии какую-то наднауку с весьма неопределенными
очертаниями, во втором случае не принимаются во внимание или
недостаточно учитываются происходящие в реальной действительности
события, свидетельствующие и о необъятном расширении тематики
исследовательской работы, и о перестройке мышления антропологов, и о развитии
внутри самой антропологии новых междисциплипарных сфер. Истина,
по-видимому, лежит где-то посредине и заключается в том, чтобы при
определении места антропологии среди других наук сохранить ее
самостоятельность и в то же время не закрывать глаза на вновь возникшие
п достаточно бурно развивающиеся направления исследований.
Что это означает конкретно? Думаю, что можно рассматривать
антропологию как науку, изучающую, как об этом неоднократно и совершенно
справедливо писали В. В. Бунак, М. Г. Левин и Я. Я. Рогинский,
вариации физического типа гоминид в пространстве и во времени, а также
биологические и социальные факторы их формирования. Но с
расширением и особенно углублением предмета изучения и формированием новых
141

подходов к нему неизбежно обогащение структуры антропологии и
образование новых структурных ячеек внутри нее, и поэтому традиционное
подразделение антропологической науки на антропогенез, расоведение и
морфологию человека выглядит уже недостаточным. Реально
существуют и развиваются физиологическая антропология и геногеография
человека, активно функционирует прикладная антропология, намечаются
контуры исследования популяционной структуры человечества,
постепенно вызревает как самостоятельное направление антропологическая
таксономия и т. д. Таким образом, не отрицая единства содержания
антропологии, я вижу в этом содержании все большее и большее многообразие.
От формулировки этого положения закономерен переход к другому,
а именно к необходимости отметить все более очевидную
неопределенность границ, отделяющих антропологию от других смежных областей
знания. Это обстоятельство ни в коей мере нельзя считать отличительной
чертой современной тенденции в развитии только антропологической
науки, оно в значительной степени характерно для современного этапа
развития научных знаний в целом, свидетельствуя и о растущей
разрешающей эффективности научных методов, перешагивающих границы
отдельных дисциплин, и о все более высоком уровне интеграции
теоретических концепций. Размывание пограничных сфер в интересующем
нас случае находит отражение и в возникновении и развитии таких
областей знания, которые носят наименования спортивной, медицинской
антропологии, антропологии материнства и младенчества и т. д., и в
невозможности отнести то или иное конкретное исследование к той или
иной классификационной рубрике.
Скажем, обследование какой-то изолированной популяции по набору
генетических маркеров — что это, антропология или популяционная
генетика человека? Можно было бы, наверное, договориться об отнесении
такого исследования к сфере антропологии или популяционной генетики
в зависимости от целей, которые ставит перед собой и решает автор, но
в принципе это все равно было бы искусственной операцией. А
естественнее полагать, что мы сталкиваемся здесь с пограничной зоной между
двумя науками, зоной, которая представляет собой не строгую
демаркационную линию, а достаточно широкое пространство
взаимопроникновения методов и теоретических концепций. Кстати сказать,
реальная действительность давно уже решила проблему дефиниций
практически, хотя в теоретической литературе продолжаются споры о том, в
каких взаимоотношениях находятся между собой популяционная генетика
человека и антропология. Часть материала, излагаемого в учебниках этих
дисциплин, является общей, материал этот повторяется в
антропологических учебниках и в учебных руководствах по популяционной генетике
человека. То же можно сказать с полным правом и про серьезные
сводные работы строго научного содержания. Выразительный пример —
сравнение содержания третьего издания известного руководства Р.
Мартина, вышедшего под редакцией К. Заллера 3, с содержанием любой
классической книги по популяционной генетике человека4.
Примеры подобного рода можно было бы легко умножить, но и из
предшествующего изложения ясна справедливость сформулированного
тезиса о размытости и известной неопределенности границ антропологии
со многими смежными науками. В этом нет ничего тревожного, это —
следствие тенденции научного развития сегодняшнего дня:
дифференцируясь, знание становится в то же время все более целостным и
интегрированным.
142

Наконец, существует еще один важный момент, о котором
необходимо сказать: классификация любой науки, в том числе и антропологии на
современном этапе развития, чтобы быть достаточно богатой, эвристичной
и отражающей действительное многообразие направлений научного
развития, должна стать многомерной, а не линейной. Иными словами,
возможны взаимодополняющие классификационные схемы, опирающиеся
на разные исходные принципы. Не претендуя на построение
исчерпывающей многомерной классификации антропологии на предыдущих
страницах, я попытался тем не менее дать представление о том, какие
направления ее разработки наиболее перспективы. Намечены три таких
направления: традиционное линейное, при котором классификационная
схема строится в соответствии с областями знания и выделяются
морфология человека, антропогенез, расоведение, физиологическая
антропология; системно-структурное, в соответствии с которым классификация
отражает структурные уровни предмета исследования и самого
исследования, внутри такой классфикации находит себе место, например,
молекулярная антропология5; целевое, т. е. учитывающее прикладные цели
и задачи, стоящие при использовании антропологического материала,
•скажем, как источника исторической информации и превращающие этот
материал в предмет изучения исторической антропологии6.
В принципе многомерная классификация, разумеется, не
исчерпывается перечисленными аспектами. Можно, по-видимому, было бы
попытаться построить классификационную схему подразделений
антропологической науки, опираясь на используемые методы исследования или на
степень применения математического аппарата и формализации,—
подобные схемы могут быть чрезвычайно полезны для каких-то специальных
лелей, особенно теперь, в связи с тенденцией развития формализации
знания вообще. Но дальнейшая детализация классификационных схем
антропологии, естественно, результат будущего развития самой науки
как самостоятельной области знания, а также дальнейших
исследовательских усилий, специально нацеленных на разработку проблем
классификации науки. По глубокому убеждению автора, принцип
дополнительности Н. Бора является в этой области одной из основных
методологических предпосылок7.
- См., напр.: Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М., 1977.
2 Зубов А. А. Содержание понятия «антропология» на современном уровне
развития и интеграции науки в СССР//Сов. этнография. 1982. № 2; Дубова Н. А.
О некоторых аспектах содержания антропологической науки // Сов. этнография.
1983. № 6.
3 Martin R., Sailer К. Lehrbuch der Anthropologie in systematischer Darstellung mit
besonderer Beriicksichtigung der anthropologischen Methoden. Bd. I—IV. Stuttgart,
1957-1965.
h См.: Race R., Sanger R. Blood groups in man. Oxford; Edinburgh, 1970; Cavalli-
Sforza L.y Bodmer W. The genetics of human populations. San Francisco, 1971.
:' Алексеев В. П. Молекулярные аспекты антропологии. М., 1974; Zuckercandl E.
Perspectives in molecular anthropology//Classification and human evolution.
Chicago, 1963; Goodman M., Tashian R. (ed.). Molecular anthropology. Genes and
proteins in the evolutionary ascent of the primates. N. Y.— L., 1975.
* Выше были сформулированы как фундаментальные, так и прикладные проблемы
исторической антропологии. Дополнительно см.: Алексеев В. П. Историческая
антропология. М., 1979: Он же. Этногенез. М., 1986.
7 Статьи и выступления на эту тему собраны в сборнике: Бор Н. Атомная
физика и человеческое познание. М.„ 1961. См. также: Фок В. А. Квантовая
физика и фолософские проблемы//Вопр. философии. 1971. № 3. Эта статья
перепечатана в кн.: Бор Н. Избранные научные труды. Т. II: Статьи 1925—1961.
М., 1971.

Часть вторая
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ РЕКОНСТРУКЦИЙ
ЕЩЕ РАЗ О ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМ
ЭТНОГЕНЕЗА
КОМПЛЕКС НАУК И ОДНА НАУКА
В связи с широким развертыванием исследований по этнической истории
народов СССР и местом, которое занимают в этих исследованиях
проблемы происхождения отдельных народов, теоретическая разработка
вопросов этногенеза в советской исторической литературе занимает
существенное место. Учение о смене общественно-экономических формаций
нашло конкретное отражение в попытке выделить основные этапы
этнической истории человечества \ Отдельные теоретические проблемы
этногенеза — необходимость комплексного подхода к этим проблемам,
удельный вес разных материалов в освещении этногенетического
процесса, соотношение письменных источников и этнографических,
археологических, а также антропологических данных — неоднократно
освещались в советской исторической и этнографической литературе2.
Конкретная роль разных материалов в комплексной разработке вопросов
происхождения народов также продемонстрирована в специальных работах:
антропологического, скажем,— в статье Г. Ф. Дебеца, М. Г. Левина и
Т. А. Трофимовой3, археологического — в статье П. Н. Третьякова \
лингвистического — в статье Г. С. Кнабе 5.
Казалось бы, после всех указанных работ нет нужды снова
возвращаться ко всем этим вопросам. Тем не менее разнобой, который
выявляется даже во взглядах специалистов, как только затрагиваются этногене-
тические темы, не может быть оставлен без внимания. Характерна в
этом отношении книга Ф. П. Филина8, посвященная рассмотрению
происхождения восточнославянских народов под углом зрения
лингвистических данных. Книга привлекает внимание тщательным анализом этих
данных, интересной постановкой целого ряда вопросов и, несомненно,
представляет огромный интерес для специалистов, в той или иной мере
соприкасающихся со славянским этногенезом. Но вопреки
теоретическому тезису о необходимости комплексного подхода к решению этногене-
тических проблем, доказанному и практически успешными
результатами сопоставления разных данных, автор объявляет, что последнее слово
в этногенетических исследованиях остается за лингвистическим анализом.
При этом он исходит из того, что основным этническим определителем
является язык.
Примеры одностороннего использования какого-нибудь одного вида
исторических источников можно увеличить. Так, только на основании
археологических данных часто рассматриваются отдельные моменты в
древней истории индоевропейских народов и решаются проблемы их
происхождения. Здесь можно упомянуть работы А. Я. Брюсова7, в которых
144

делаются ответственные выводы о прародине и древних миграциях
индоевропейцев па базе сравнения археологического инвентаря различных
культур юга европейской части СССР. Между тем как раз в этой области
лингвистика накопила большое количество данных, проливающих свет на
темные страницы индоевропейской истории8. В результате к
бесчисленным гипотезам индоевропейской прародины9 прибавилась еще одна,
обоснованная, как и остальные, лишь частью всей совокупности данных и
поэтому не могущая претендовать на полную убедительность.
Мы видим, что обсуждение путей, этапов и форм этногенетических
исследований актуально и в настоящее время. Ниже делается попытка
критически рассмотреть удельный вес разных материалов в решении
этногенетических задач и определить пути их сопоставления.
ИСТОРИЧЕСКИЕ РАМКИ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
На первый взгляд кажется, что этногенетические вопросы можно
решать с помощью одних только письменных источников, особенно в тех
случаях, когда их число велико, а формирование этнической специфики
народа падает на позднюю эпоху. Так, например, письменные источники
дают возможность обстоятельно исследовать многие процессы этнической
истории русского народа i0. Аналогичным образом велика их роль в
изучении этногенеза, скажем, многих народов Северного Кавказа,
сложившихся также во II тысячелетии н. э.11 В последнем случае, правда,
количество письменных источников много меньше, чем в первом, и они
содержат в силу своей специфики (неместное происхождение) много лакун.
Однако возможности использования письменных источников во многом
определяются их происхождением и характером, иными словами,
принадлежат они тому народу, происхождение которого изучается, или его
соседям, находились ли эти соседи с ним в дружественных отношениях или
во враждебных. Неясное изложение и неполнота сохранности письменных
памятников усугубляют трудности их истолкноваиия 12.
Однако основные недостатки письменных источников для целей этно-
генетического исследования лежат даже не в этом. Они заключаются в
их крайней выборочное™ по отношению к зафиксированным в них
явлениям исторической жизни. Многие важные и имеющие этническое
значение особенности языка и культуры народа не находят в них
отражения, не говоря уже о входящих в его состав этнографических и
территориальных группах. Летописцы часто не останавливаются на них
просто потому, что в их глазах эти особенности не играют никакой роли,
даже в том случае, если они пишут о своем собственном народе. Если
же мы пользуемся летописными свидетельствами соседей, то тем более
они по своей неполноте и противоречивости недостаточны для сколько-
нибудь обстоятельного суждения,— вспомним только полемику по
поводу мери13, буртасов14, хазар15. А ведь это народы сравнительно
близкие к современности; при удалении от наших дней субъективизм в
попытках отождествления этнических наименований, встречающихся в
разных источниках, увеличивается так же, как и в отношении их к
определенным языковым семьям. Но если даже летописец и фиксирует
какую-нибудь важную деталь языка или материальной культуры, то он
делает это в такой форме, которая не дает возможности использовать их
в желательной мере. Таким образом, основной недостаток подавляющего
большинства письменных памятников заключается в «низкой квалифика-
145

ции» их авторов с точки зрения современной науки — содержащаяся в
них информация имеет слишком много пробелов. Это же относится и к
географическим описаниям, документам хозяйственной отчетности и т. д.
Все сказанное в полное мере распространяется даже на
документальный исторический материал последнего тысячелетия. Но ведь задача
этногенетического исследования состоит не только в том, чтобы
проследить динамику этнических процессов в рамках установившейся
этнической общности, а прежде всего в том, чтобы выявить ее истоки и
определить этнические компоненты, принявшие участие в ее формировании.
Таким образом, речь должна идти о процессах и явлениях,
проявившихся гораздо ранее последнего тысячелетия. По отношению к этим эпохам
письменные источники еще более фрагментарны и противоречивы.
Между тем и они не ставят предела этногенетическому исследованию. На
территориях, являющихся естественными изолятами, этнические
процессы часто происходят замкнуто и на протяжении тысячелетий не
испытывают значительных влияний со стороны. Истоки этнических
общностей в таких случаях восходят иногда к эпохе бронзы, а то и к более
раннему времени. В качестве примера можно назвать народы,
населяющие центральные предгорья Главного Кавказского хребта. Об их
происхождении письменных источников просто нет —ни чужих, ни местных.
Таким образом, приуроченность этногенетических процессов к разным
периодам времени у различных народов и, следовательно, широкие
рамки этногенетического исследования сами по себе ограничивают
возможность использования в нем исторических данных в узком смысле
слова — результатов изучения летописных памятников и других
письменных документов. Роль этих источников велика для эпохи средневековья,
но ограниченна для эпохи раннего железа (частично и бронзы) и
практически равна нулю для более ранних этапов истории человечества
(исключение составляют лишь области древневосточных цивилизаций).
ЯЗЫК КАК ЭТНИЧЕСКИЙ ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ
Тот факт, что язык является одним из главных этнических
определителей, общеизвестен и не нуждается ни в доказательствах, ни в
обсуждении. В подавляющем большинстве случаев языковая принадлежность
совпадает с самосознанием и, таким образом, эти надежные критерии этноса
действуют согласованно. Исключения, проистекающие обычно за счет
ненормальных условий, в которые поставлен тот или иной народ чаще
всего политикой национальной дискриминации, сравнительно редки.
Наиболее яркий пример этому — негритянский народ в США, говорящий на
английском языке, но в результате расистской политики правительства
сознающий себя самостоятельной единицей в рамках американской
нации. Ф. П. Филин, по-видимому, прав когда пишет о редкости таких
явлений и о преимущественной приуроченности их к эпохе капитализма.
Но из этого все же не следует, что лингвистические данные являются
решающими, как он предполагает, в любом этническом исследовании.
Начать с того, что очень часто переход на новый язык не
сопровождается сменой населения, т. е. новый язык воспринимается в
результате культурного, а не этнического взаимодействия1в. Особенно четко
это можно проследить в тех случаях, когда два вступивших в контакт
народа заметно различаются по антропологическому типу' и,
следовательно, антропологические данные могут прийти на помощь в
изучении этнических процессов. Характерные примеры тому на Кавказе —
146

балкарцы, карачаевцы, осетины и азербайджанцы, о чем будет сказано
подробнее дальше.
Второй недостаток лингвистических материалов, гораздо более
существенный, заключается в их неполноте, как только мы переходим к
древним эпохам. Правда, это не относится к великим цивилизациям
древности, языки которых изучены не хуже современных. Но по сравнению
с огромным числом древних народов египтяне или ассирийцы
составляют ничтожное меньшинство. Во всех же других случаях находящиеся в
нашем распоряжении данные таковы, что допускают самые различные
толкования. Вспомним в качестве примера дискуссию о родстве древних
языков Передней Азии с иберо-кавказскими1Т или о языковой
принадлежности доримского и догреческого населения Апеннинского и
Балканского полуостровов18. Большинство сведений о древних языках, не
имевших своей письменности, дошло до нас в передаче соседей, часто не
понимавших этих языков, что еще более усугубляет их недостоверность.
Правда, только что приведенные примеры касаются вымерших
языков, и, казалось бы, если язык дожил до современности и имеется
возможность привлечь для анализа полные данные о его состоянии, такие
дискуссии исключены. Однако это не всегда верно. Так, например,
несмотря на чрезвычайно тщательно собранные и полные материалы не
только по армянскому литературному языку — ашхарабару, но и по его
диалектам, до сих пор одни исследователи относят его к индоевропейской
языковой семье и устанавливают его родство с древними вымершими
языками Балканского полуострова1&, тогда как другие находят в нем
мощный иберо-кавказский субстрат 20. Но даже если оставить в стороне
такие спорные случаи, число которых в общем сравнительно невелико,
несмотря на громадные успехи сравнительно-исторического метода в
восстановлении древних речевых форм вымерших языков-основ,
получающиеся реконструкции даже в пределах хорошо изученных языковых
семей нельзя считать полностью надежными. А без этого нельзя считать
надежными и заключения о родстве древних языков между собой.
Наконец, следует отметить и то обстоятельство, что лингвистический
состав даже хорошо изученной в этом отношении Европы, особенно
населявших ее древних народов, исследован не настолько, чтобы можно
было исключить существование в прошлом каких-то неизвестных языков
и даже языковых семей. Обращают на себя внимание в этой связи
неясность топонимики Волго-Окского междуречья и трудности ее
истолкования с помощью современных языков. Может быть, как предполагает
Б. А. Серебренников 2i, мы сталкиваемся здесь с вымершим строем речи.
А в этом случае исследователь-лингвист, как правило, бессилен осветить
генетические связи вымершего языка, потому что в его распоряжении
находятся лишь очень неполные данные, доставленные топонимикой и,
следовательно, по необходимости выборочные и носящие очень
специфический характер. Кстати сказать, попытки использовать в такой ситуации
лингвистические данные и непременно согласовать их со смежными,
в частности с археологическими, привели некоторых исследователей к
тому, что на протяжении нескольких лет они высказывали прямо
противоположные гипотезы 22.
Несколько слов о топонимике и ее роли в этногенетических
исследованиях. Топонимика представляет собой, несомненно, мощное средство
обнаружения древних этнических пластов на той или иной территории.
Так, например, распространение балтийской топонимики в Верхнем По-
днппровье 23 — факт чрезвычайной важности для этнической истории сла-
147

вян и балтов и выяснения их взаимоотношений. Примеры таких фактов
можно было бы привести во множестве. Но недостаток топонимических
материалов состоит в том, что они в подавляющем большинстве случаев
не могут быть датированы. Правда, иногда при тщательном анализе
названий можно уловить в них какие-то формы словоизменений,
приуроченные в истории языка к определенному периоду24. Но такая
возможность скорее исключение, чем правило. В целом же после установления
с помощью топонимических данных фактов присутствия тех или иных
народов на исследуемой территории для определения времени их
пребывания на ней все равно нужно прибегать к фактическому материалу
смежных дисциплин.
Подытоживая сказанное, можно утверждать, что значение языка как
этнического определителя в современную эпоху еще не дает нам права
рассматривать именно лингвистические данные в качестве основной базы
для этногенетических построений. Такое преувеличенное использование
одного вида исторических источников в ущерб другим вопреки мнению
некоторых языковедов может привести не к объективизации этнического
исследования, а к его односторонности и потере информации вместо
строгой и полной оценки этнического процесса. Но и противоположная
тенденция была бы неправильна: в ряде случаев лингвистический материал
дает решающее доказательство происхождения народов на определенной
территории.
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ И ЭТНОГЕНЕЗ
Значение этнографических данных для характеристики этнического лица
любого народа очевидно. В некоторых случаях особенности культуры и
быта не меньше выражают этническую специфику, чем язык. Поэтому
этнографические материалы и их тщательный анализ играют огромную
роль в любой серьезной этногенетической работе. Это определяется
целым рядом обстоятельств.
Важнейшее из них — дробность этнографической характеристики и
возможность неограниченно ее увеличить, когда речь идет о современном
населении. В этом отношении этнографические материалы не уступают
лингвистическим данным о современных языках, дающим представление
о языке во всем многообразии его диалектов. Эта полнота позволяет
картографировать этнографические материалы, проследить границы каждого
культурного явления и т. д. Второе обстоятельство — стойкость и
относительная неизменность многих обычаев, сохранившихся почти до
современности, но уходящих корнями в седую древность25. Третье — состоит
в том, что по уровню своего общественного и культурного развития
многие народы находятся или находились до самого последнего времени на
ступенях первобытнообщинного строя, тогда как другие, например
народы Советского Союза, участвуют в строительстве социализма. Таким
образом, перед глазами современного этнографа не со страниц древних
рукописей и не восстановленная по фрагментарным данным языка, а
зримо, воочию проходит почти вся панорама этнического развития,
проделанного человеком на протяжении всей своей истории.
Но, с другой стороны, применение этнографических данных в
этногенетических целях невозможно без многих оговорок. Основная проблема,
которая встает в этой связи,— соотношение стадиального и
исторического, что требует для своего решения часто большого количества данных
в каждом отдельном случае. Именно педооценка трудностей этой
проблемы приводила многих, например американских, исследователей к уста-
148

новлению генетических связей между этническими группами на
основании сходства и в их общественном строе26. Здесь явления, имеющие
стадиальный характер, без достаточных фактических оснований
рассматриваются как показатель генетического родства.
Проблема соотношения стадиального и исторического нашла свое
решение в гипотезе хозяйственно-культурных типов и историко-этнографи-
ческих областей, разработанной в советской этнографии27. Она
свидетельствует, кстати сказать, о том, что явления, носящие стадиальный
характер, не ограничиваются только общественным строем, но занимают
большое место и в материальной культуре, особенности которой отражают
уровень и формы хозяйства. На этом основании и выделяются
хозяйственно-культурные типы, сходство культуры в пределах которых отражает
не общность происхождения, а одинаковый уровень общественного
развития и одинаковые формы приспособления к среде. Специфические
черты, определяющие принадлежность народа к тому или иному
хозяйственно-культурному типу, естественно, мало что дают для выяснения его
происхождения. К тому же конкретное выделение элементов
хозяйственно-культурного типа и историко-этнографической общности в
большинстве случаев чрезвычайно затруднительно, так как классификация хозяй
ственно-культурных типов в пределах всего земного шара пока разрабо
тана лишь в общих чертах 28. В целом мы имеем достаточно подробное
этнографическое районирование лишь для отдельных областей земного
шара, что пока заметным образом ограничивает возможности
использования этнографического материала в качестве исторического источника.
Однако эти временные трудности, зависящие от состояния
изученности предмета, по самому своему характеру преходящи. Гораздо более
существенны трудности, проистекающие из характера самой этнографии
как науки. Многое из того, что является чрезвычайно важным в истори-
ко-этнографическом отношении, безвозвратно ушло из быта, не
охваченное своевременно этнографическим исследованием. В тех случаях, когда
для получения информации об этих ушедших явлениях можно
прибегнуть к сочинениям, написанным несколько веков назад, и к историческим
документам, чаще всего оказывается, что содержащаяся в них
информация выборочна и неполна. Сравнительно-историческое сопоставлене
данных, относящихся к разным народам, может дать блестящие
результаты в реконструкции основных этапов развития хозяйства и
общественного строя народа, но не всегда достаточно для восстановления
конкретных деталей его этнической истории и его происхождения. Таким
образом, сама «современность» этнографии как науки ограничивает ее
возможности в сфере этногенетического исследования.
На основании всего сказанного можно заключить, что этнография в
отношении ее применения в этногенетическом исследовании находится
в несколько лучшем положении, чем история и лингвистика.
Сравнительно-историческое сопоставление в области этнографии дает в ряде случаев
более твердую основу для реконструкции древних форм культуры и быта.
чем в области языкознания для восстановления древних форм языка.
Хронологический диапазон ее шире, чем исторических источников. Но и
она не может заглянуть в далекое прошлое отдельного народа,
приоткрыть завесу над истоками этногенетического процесса без большого
числа гипотез и дополнительных допущений. Последние частично не
могут быть обоснованы с достаточной обстоятельностью в силу состояния
самой этнографической науки, а частично требуют и всегда будут
требовать привлечения смежных дисциплин.
149

РОЛЬ АРХЕОЛОГИИ
В ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
Возможности археологического исследования в этом направлении
практически безграничны, так как история человечества началась с
изготовления орудий труда, а древнейшие образцы их дошли, как известно,
до настоящего времени и подвергнуты обстоятельному изучению. Таким
образом, в материалах археологии как раз и представлены те
древнейшие эпохи истории человечества, в которые с трудом проникают
этнография и языкознание. Одно это обстоятельство само по себе
обусловливает их непреходящую этногенетическую ценность.
Полнота находящихся в распоряжении исследователей
археологических данных и возможность их использования в этногенетических целях
зависят, помимо количества раскопанных памятников, от широты их
хронологического диапазона. Чем больший хронологический отрезок
охватывает наличный материал, тем проще уловить преемственность между
отдельными этапами, тем легче, следовательно, ставить и разрешать
вопросы о местном или пришлом происхождении отдельных комплексов и
их относительной хронологии. Разумеется, и широкий территориальный
охват повышает достоверность и плодотворность сопоставлений. Кроме
того, он дает возможность картографировать отдельные типологические
особенности инвентаря и осуществить переход от типологического
изучения данных комплексов к анализу их распространения в пространстве 29.
В общем все эти задачи легко решаются, когда накоплен достаточный
материал. В тех же областях, где его еще мало, такое состояние
представляет собой временное явление и при надобности может быть легко
преодолено при определенной затрате времени, сил и т. д. Иными
словами, неполнота фактических данных в любой области археологии —
временный этап, не зависящий от ее характера.
Гораздо более бесперспективна выборочность археологических данныхг
проистекающая из специфики раскапываемых памятников. В результате
трагической гибели Помпеи и Геркуланума, консервирующего действия
пепла и лавы, донесшего до нас в целости древние постройки, одежду,
утварь, даже пищу — одним словом, всю полноту материальной
культуры населения древнего города, в распоряжение археологов поступил
уникальный материал. Обычно древние поселения прекращают свое
существование внезапно вследствие завоевания врагом и разграбления, а чаще
всего пожара. Ясно, что при этом большинство жилых и хозяйственных
построек вместе с содержащимися в них предметами быта гибнет, а то,
что остается, представляет собой случайную выборку. В том же случае,,
если поселение функционирует достаточно долго, последующие поколения
уничтожают следы жизни предыдущих, что также не способствует
сохранению археологического инвентаря более древних эпох. Правда,
иногда и раскопки многослойных поселений дают прекрасные результаты.
Стоит вспомнить интересную попытку определения этнической
принадлежности древнего населения Москвы на основании анализа
археологического материала, полученного при раскопках Кремля30. Но в целом
такие удачи немногочисленны.
Еще более выборочны археологические материалы, представляющие
собой результат курганных раскопок. Начать с того, что обычай трупо-
сожжения был широко распространен в эпоху железа во многих областях.
Правда, в настоящее время делаются попытки использовать для
археологического анализа и погребения с трупосожжением31, но они пока
150

не выходят за рамки интересных в методическом отношении, но спорных
предположений. Совершенно очевидно, что получающаяся при этом
анализе информация всегда будет очень ограниченной. Далее, погребения
могут быть лишены полностью погребального инвентаря. Пример тому —
могильники такого типа в Туве, которые именно по этой причине долго
не могли быть датированы32. Сам по себе этот факт свидетельствует о
том, что стремление обеспечить покойника в загробной жизни всем
необходимым не являлось всеобщим и иногда заменялось иными
идеологическими представлениями. По инвентарю, который попадал в погребение,
можно, следовательно, судить лишь о некоторых категориях вещей. Это
не значит, что им нельзя пользоваться в этнографических целях.
Многочисленные и успешные попытки установления связи различных групп
курганных могильников с летописными восточнославянскими племенами,
начатые А. А. Спицыным33 и продолженные советскими археологами,
опровергают любой нигилизм по отношению к курганным древностям.
В конце концов многие громадные разделы археологии построены на
изучении курганных памятников. Но данные, на которых основаны эти
исследования, остаются неполными.
Другой важный факт — неразработанность критериев для выделения
этнических общностей на археологическом материале 3\ Обычно
единственным критерием использования какой-либо типологической
особенности археологического инвентаря в качестве этнического определителя
является ее закономерное географическое распределение. Но это
обстоятельство при всей своей важности не является решающим. Ведь
хозяйственно-культурные типы, как мы знаем по этнографическому материалу,
также характеризуются закономерным географическим распределением,
но они не совпадают с этническими общностями. Так и на
археологическом материале: прежде чем класть какой-то признак в основу
генетической классификации, следует доказать саму возможность выделения
этнических единиц с помощью этого признака, что делается не всегда.
В целом проблема далека от своего окончательного решения.
Не спасает положения, хотя во многих случаях и исправляет его,
широкое сопоставление археологических и этнографических данных, которое
сейчас прочно вошло в практику советских археологических
исследований. Происходило это потому, что значение тех или иных особенностей
в культуре в качестве этнических определителей меняется от эпохи к
эпохе и в разных конкретно-исторических условиях. Поэтому результаты
этнографических штудий, если даже они были бы более
обнадеживающими, нельзя безоговорочно распространять на археологические
материалы.
Не приходится сомневаться в тесной связи археологии и этнографии.
Определенно можно сказать, что археология — это этнография,
опрокинутая в прошлое. Но она напоминает этнографию, из которой полностью
исключены любые представления о народе, этнографию, в которой нет
людей, а остались только предметы быта, хозяйственные орудия,
постройки — одним словом, материальная культура в широком смысле
слова. Сила археологии в том, что она одна из всех перечисленных
дисциплин непосредственно проникает в прошлое, слабость — в том, что
она находит там лишь искаженные и неполные отражения этнических
процессов древности. Про археологический материал вряд ли можно
сказать, что он «нем», как это делает Ф. П. Филин. Однако несомненно,
что этот материал говорит «полушепотом».
151

АНТР0П0Л0ГР1ЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Так как эта проблема обстоятельно рассмотрена в целом ряде работ,
ограничусь отдельными моментами, важными для нашей темы.
Антропологический материал при своем комплексном использовании, т. е. при
наличии палеоантропологических, краниологических и соматологических
данных, охватывает практически всю историю человечества и с этой точки
зрения выгодно отличается от тех видов исторических источников,
которые мы уже рассмотрели. Правда, чем древнее эпоха, тем количество
материалов меньше, а сохранность их хуже, но в конечном итоге
имеющиеся лакуны, как и в области археологии, носят временный характер
и будут непременно заполнены в ходе дальнейшей работы. Разумеется,
значение антропологических данных для разных эпох неодинаково, и,
например, нет надобности прибегать к их помощи в тех случаях, когда
тот или иной исторический процесс прекрасно документируется
другими видами исторических источников. Красноречивый пример привел
Г. Ф. Дебец, справедливо указав, что смешно прибегать к помощи
антропологии для доказательства заселения Сибири русскими в XVII в.35
Поэтому антропологические исследования простираются обычно на
глубокую древность, вскрывая такие связи и общности, следы которых уже
утеряны историей, этнографией и лингвистикой. Но в целом все же
антропологический материал лучше, чем любой другой, помогает в
установлении преемственности современного и древнего населения.
Казалось бы, высокая представительность антропологических данных
и возможность охарактеризовать с их помощью население древнейших
эпох истории человечества бесполезны, если принять широко
распространенный и правильный тезис об отсутствии причинной связи между
физическими особенностями народа, с одной стороны, и его языком и
культурой — с другой, т. е. между расой и нацией. Но отсутствие причинной
связи не приводит непременно к отсутствию географических совпадений,
возникших в ходе истории. Возможность широкого использования
антропологических материалов в качестве исторического источника
обусловливается тем обстоятельством, что мозаика антропологических типов
складывается в специфические комплексы у каждого народа, что она
определяется конкретно-историческими условиями и отражает происхождение
и этническую историю народа. Разумеется, в ней находят отражение
лишь те исторические процессы, которые связаны со смешением
представителей различающихся между собой физических комплексов. Но то
же самое можно сказать и об элементах языка и культуры: при
отсутствии различий между ними этногенетическое исследование невозможно.
Помимо проникновения в глубокую древность, антропологическое
исследование имеет то преимущество перед историческим, этнографическим
и лингвистическим, что четко фиксирует примесь инородных этнических
элементов. Уже было отмечено, что появление новых элементов в языке
и культуре совсем не обязательно свидетельствует о притоке нового
населения: они могли возникнуть и вследствие культурного взаимодействия.
Но появление нового антропологического комплекса, за немногими
исключениями, непременно говорит о примеси нового населения, так как
комплекс этот распространяется при переселении людей либо в результате
брачных контактов. В этом заключается громадное значение
антропологического материала как тонкого индикатора миграций, особенно в
древние эпохи, что невозможно выяснить с помощью данных других наук.
152

Ети/шелетие н. j.
Злиха же/тем
Jrwx а ffpwj&r
ffeiimim
Налеилит
Истирил /luffzffuc- Зтшра- Ярхеаля- Яг/трпла-
гпика /рцл гия лагил
V/
—u-w
Pi
Я
V/
у/.
V//A
V//
'/А
__i
Рис. 10. Разрешающая способность разных видов исторических
источников
Велико оно и для восстановления демографической структуры популяций
и вообще для решения проблем палеодемографии. Правда, для последних
двух тысячелетий с небольшим немалую роль играет та палеодемогра-
фическая информация, которую можно извлечь из анализа письменных
источников, но для более древних периодов палеоантропологический
материал является единственной надежной базой палеодемографических
реконструкций.
С другой стороны, нельзя не отметить, что иногда антропология дает
основания предполагать неизменность и преемственность населения,
стабильность исторического развития, тогда как на самом деле произошла
смена языка и культуры. Это происходит либо в тех случаях, когда
смешивающиеся народы, как уже указывалось, принадлежат к одному и
тому же антропологическому типу, либо при переходе на другой язык
и восприятии новых культурных навыков под влиянием контактов с
более высокоразвитым населением, но без брачных связей с ним. Контроль
со стороны смежных данных совершенно необходим и над
антропологическим материалом, несмотря на его широкий хронологический диапазон
и непосредственную связь и неразрывность определенных комбинаций
антропологических типов с определенными этническими общностями.
КОМПЛЕКСНОСТЬ ДАННЫХ И ИХ СОПОДЧИНЕНИЕ
Необходимость комплексного подхода к проблемам этногенеза в свете
сказанного настолько очевидна, что соблюдение этого требования можно
объявить первым условием успеха в их решении. Второе условие —
трезвый учет того, что реально можно ожидать от каждого вида
исторических источников. На прилагаемой схеме показано их наиболее
разумное, с точки зрения автора, соподчинение (рис. 10).
1 Толстое С. П. Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных
современной исторической этнографии//Вопр. истории. 1961. № И.
2 Токарев С. А. К постановке проблем этногенеза//Сов. этнография. 1949. № 3;
Левин М. Г. Этнографические и антропологические материалы как исторический
153

источник (К методологии изучения истории бесписьменных народов) //Там же.
1961. № 1.
3 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Там же. 1952. № 1.
4 Третьяков 77. 77. Этногенетический процесс и археология//Сов. археология. 1962.
№ 4. См. также: Ethnoarchaeology. N. Y., 1979.
5 Кнабе Г. С. Словарные заимствования и этногенез // Вопр. языкознания. 1962.
№ 1.
6 Филин Ф. 77. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962.
7 Брюсов А. Я. К вопросу об индоевропейской проблеме//Сов. археология. 1958.
№ 3; Он же. Об экспансии «культур с боевыми топорами» в конце III
тысячелетия до н. э. //Там же. 1961. № 3.
8 См. из новейшей литературы: Нерознак В. П. Индоевропейские
языки//Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. М., 1981.
9 Обзор и критику см.: Сафронов В. А. Проблема индоевропейской прародины.
Орджоникидзе, 1983.
10 См., напр.: Черепнин Л. В. Исторические условия формирования русской
народности до конца XV в. // Вопросы формирования русской народности и нации.
М.; Л., 1958.
11 Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история Карачаево-Черкессии:
(Вопросы этнического и социально-экономического развития). М., 1971.
12 Многочисленные примеры см.: Лихачев Д. С. Текстология. На материале
русской литературы X—XVII веков. Л., 1983.
13 Горюнова Е. 77. К вопросу о племенной принадлежности летописной мери // Крат,
сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1953. Вып. 17.
14 Голъмстен В. В. Буртасы // Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры»
1946. Вып. 13; Алихова А. И. К вопросу о буртасах//Сов. этнография. 1949. № 1.
1Ь Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962; Он же. Открытие Хазарии: (Истори-
ко-географический этюд). М., 1966.
16 Алексеев В. П., Бромлей Ю. В. К изучению роли переселений народов в
формировании новых этнических общностей//Сов. этнография. 1968. № 2.
1: Обзор см.: Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.
18 Сводки данных и библиографию см.: Гиндин Л. А. Язык древнейшего
населения юга Балканского полуострова. Фрагмент индоевропейской ономастики. М.,
1967; Он же. Древнейшая ономастика Восточных Балкан: (Фрако-хетто-лувий-
ские и фрако-малоазийские изоглоссы). София, 1981.
19 Джаукян Г. Б. Армянский и древние индоевропейские языки. Ереван, 1970. На
арм. яз.
2* Капанцян Г. А. Историко-лингвистические работы. Ереван, 1956.
21 Серебренников Б. А. Волго-Окская топонимика на территории европейской
части СССР // Вопр. языкознания. 1955. № 6.
22 См., напр.: Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М.; Л., 1948; 2-е изд.
М., 1953; Он же. Итоги археологического изучения восточнославянских племен//
Докл. IV Междунар. съезда славистов. М., 1958; Он же. По следам древних
славянских племен. Л., 1982.
23 Топоров В. Н.у Трубаче в О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего
Поднепровья. М., 1962.
24 Подбор фактов см.: Никонов В. А. Введение в топонимику. М., 1965.
2А См., напр.: Златковская Т. Д. О происхождении некоторых элементов кукерского
обряда у болгар: (К вопросу о фракийских традициях у народов Юго-Восточной
Европы) // Сов. этнография. 1967. № 3.
23 См., напр.: Kroeber A. Cultural and natural areas of Northern North America.
Berkeley. 1939.
27 Обзор проблемы см.: Алексеев В. 77. Становление человечества. М., 1984.
28 Последний вариант классификации см.: Андрианов Б. В., Чебоксаров Н. Н.
Хозяйственно-культурные типы и проблемы их картографирования//Сов.
этнография. 1972. № 2.
" См., напр.: Монгайт А. Л. Задачи и возможности археологической картографии//
Сов. археология. 1962. № 1.
30 Рабинович М. Г. Об этническом составе первоначального населения Москвы//
Сов. этнография. 1962. № 2.
31 Chochol J. Anthropologicky rozbor ludskych zarovych pozustatku z luzickych pohfe-
bist v Usti nad Labem — Stfekove II a v Zirovicich, okr. Cheb.//Plesl E. Luzicka
kultura v severozapadnich Cechah. Pr., 1961; Алексеева Т. И. Антропологический
анализ костных остатков из могильников с трупосожжепиями Черняховской
культуры//Сов. археология. 1975. № 1.
154

ъг Грач Л. Д., Нечаева Л. Г. Краткие итоги исследований археологического отряда
ТКЭИЭ//Учен. зап. Тувин. науч.-исслед. ин-та языка, лит. и истории. Кызыл,
1960. Вып. 8.
8? Спицын А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным//
Журн. М-ва нар. просвещения. 1899. № 8.
*4 Каменецкий И. С. Археологическая культура — ее определение и
интерпретация//Сов. археология. 1970. № 2; Клейн Л. С. Проблема определения
археологической культуры//Там же.
:45 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М., 1951. Т. 17.
О РАЗЛИЧИИ
СИНХРОННОГО И ДИАХРОННОГО СРАВНЕНИЯ
ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ
ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
Применение метода дифференцированного синхронного и диахронного
подхода к материалам фольклористики вследствие своеобразия этой
отрасли исторической науки встречает ряд не преодоленных еще трудностей.
Для изучения фольклора как историко-этнографического явления
необходимы предварительная разработка и уточнение этого метода в
общеэтнографическом аспекте, чему и посвящен в основном этот раздел.
Синхронное сравнение опирается на хронологически одновременные
ряды фактов или такие, которые условно предполагаются
хронологически одновременными. При диахронном подходе сравниваются те же ряды
однородных фактов, но относящиеся к разным хронологическим срезам.
В первом случае перед исследователем стоит задача выяснения взаимной
связи исследуемых явлений, их системности, т. е. принадлежности к
однородным или разнородным категориям более высокого порядка, во
втором — их динамики во времени. В первом случае целью исследования
является типологическое построение, во втором — историческое.
Соответственно этому в философской литературе часто пишут о типологическом
и историческом методах, до какой-то степени их противопоставляя, или
в более широком смысле — о диалектическом единстве логического и
исторического \
Интуитивно осознанное еще в античной философии различие между
синхронией и диахронией было отчетливо сформулировано применительно
к задачам отдельной науки замечательным швейцарским лингвистом
Ф. де Соссюром, приложившим его к исследованию языковых явлений 2.
В сбщей лингвистике это различие привилось и оказалось чрезвычайно
плодотворным, так как оно впервые позволило не только четко осознать,
но и исследовать системность речи, выявить входящие в ее состав
грамматические структуры, получить картину иерархического соподчинения
высказываний и т. д. Сейчас в лингвистическом исследовании различие
синхронного и диахронного сопоставления является фундаментальным
методическим требованием, соблюдение которого дает возможность
использования ряда общих принципов перехода от истории языка к его
современному состоянию и наоборот3.
Плодотворность такого различения на материале языка совершенно
естественно приводит к вопросу, в какой мере оно применимо к
явлениям культуры, и в первую очередь к тем, которые исследуются этно-
155

графией. Очевидно, самым существенным критерием возможности
дифференциации синхронного и диахронного срезов является системность
тех явлений, которые подвергаются рассмотрению. В самом деле,
представим себе, что исследуемые факты любого порядка не только в нашем
сознании, но и в действительности не складываются в систему, т. е. по
сути своей не образуют закономерного единства. В этом случае их
синхронное рассмотрение не выявит никаких ощутимых связей между ними,
а значит, и каждый факт в своем временном становлении должен
рассматриваться отдельно, вне связи с другими. Напротив, при
рассмотрении любой системы в каждый момент времени мы выделяем ее
функциональное место в более общей системной категории и прослеживаем ее
изменения во времени \
Вопрос о системности человеческой культуры возник вместе с
развитием в науке системного мышления и осознанием чрезвычайно широких
сфер его применения. Не имея возможности, да и необходимости
останавливаться на этапах разработки соответствующих идей, укажу из
последних работ на исследования Э. С. Маркаряна 5, в которых сделана
попытка проанализировать относящиеся к этой проблеме факты, рассмотреть
саму проблему теоретически и дать положительное ее решение, т. е.
показать системный характер результатов человеческой деятельности и в
целом системность категории культуры. В русле такого решения лежит
идея системности этноса, разрабатываемая такими различными по своим
взглядам исследователями, как Л. Н. Гумилевв и Ю. В. Бромлей \
аргументация представления об этносе и всех интегрируемых им
явлениях как о сгустке информации, осуществленная С. А. Арутюновым и
Н. Н. Чебоксаровым8, и т. д. Содержание этих работ дает основание
предполагать, что не только человеческая культура вообще, но и какие-то
входящие в ее состав компоненты, например сумма явлений,
охватываемых понятием народной культуры (подразумевается в данном случае не
идея народности как обращение к питательной народной почве в истории
многих высокоразвитых культур, особенно полно * разработанная на
материале русской литературы9, а народная культура как явление
этнического плана), представляют собой системы разного иерархического
уровня, отличающиеся каждая своей особой структурой.
В рамках такой констатации системности человеческой культуры,
а также системности этноса понятия синхронного и диахронного
сравнения приобретают особый нетривиальный смысл применительно к
анализу этнографических явлений, а их рассмотрение становится насущной
задачей в изучении более общей проблемы генезиса многих особенностей
народной культуры и древности их исторической реконструкции. Если
культура и этнос системны, то, весьма вероя!но, могут быть системны
и другие входящие в культуру компоненты, например народное искусство
и порождающие его психологические и этнические представления,
совокупность положительных знаний, образующих информационное поле той
или иной этнической или культурной общности, и т. д. Каковы эти
системы и какова степень их соподчинения, сколь резко выражены их границы
и что происходит в пограничных областях между ними, как высок
уровень их интеграции и какова их структура, наконец, есть ли в
человеческой культуре бесструктурные области? Все это вопросы, на которые в
существующей культуроведческой и этнографической теоретической
литературе пока нет ответа.
А между тем совершенно очевидно, что при системном подходе
синхронное сравнение имеет смысл только в пределах ряда фактов, относя-
156

щихся к одной системной категории (отрицая системный подход, мы
практически лишаемся теоретической возможности объяснить
эмпирически бесспорную бесплодность сравнительного метода при применении к
разнородным фактам). Диахронное сравнение также в первую очередь
эффективно в рамках длительности существования той или иной
системы. Но не дает ли оно каких-либо познавательных перспектив при
выходе за эти рамки, скажем, при сравнении разнородных явлений,
относящихся к одной и той же сфере культуры? Например, археологически
документированного свайного жилища неолитического времени и
традиционных европейских типов жилища10. Или идеологических представлений
неолитических охотников и рыболовов Прибайкалья, как они
зафиксированы в искусстве, и мира идей тунгусо-маньчжурских народов Сибири,
вскрытых этнографическими наблюдениями в XIX — начале XX в.11
В практических исследованиях такие сравнения фигурируют очень часто.
Но основной вопрос все же остается при этом без ответа: какой
хронологический разрыв максимально допустим между сопоставляемыми
явлениями при таком сравнении и в чем лежат критерии возможности или
невозможности самого сравнения, иными словами, каковы
хронологические рамки продуктивного использования сравнительно-исторического
метода?12 g
СИНХРОННОЕ СРАВНЕНИЕ
Синхронное сравнение предполагает одновременность сравниваемых
явлений. Однако практически полная одновременность сравниваемых
явлений в этнографии недостижима, что связано с действием двух
объективных факторов. Первый из них состоит в длительности бытования
многих элементов культуры. Какие-то традиции застройки, например,
сохраняются без изменений минимум на протяжении десятилетий, что
демонстрируется данными по восточнославянскому жилищу и жилищу других
народов Европы 13, тот или иной покрой одежды, особенно если он возник
в результате приспособления к суровым условиям среды, как это имело
место у народов Сибири и Арктического побережья Америки, очевидно,
сохранял свои полезные особенности без серьезных изменений
столетиями 14.
Второй объективный фактор, вследствие которого невозможно
достижение полной синхронности, заключается в способе фиксации
этнографических фактов. Как бы ни был объективен исследователь в полевой
работе, к какой бы полноте сбора информации он ни стремился, все равно
он фиксирует ту или иную культурную особенность в определенный
период времени, конкретно говоря, в год своей экспедиции. По отношению
к постройкам может быть фиксирован год создания, но и то с
ограничениями и чаще всего только в том случае, когда постройка возведена на
протяжении жизни одного, много — двух поколений перед годом
наблюдения. По отношению к предметам одежды такая фиксация уже
невозможна или возможна лишь в редких случаях и совсем невозможна, когда
дело касается явлений духовной культуры. Точности датировки не
помогает и типологизация конкретных наблюдений, и выделение структурных
категорий культурных явлений: экстраполяция неизбежно связана с
нарушением синхронии в отдельных случаях, время возникновения
выделенных структурных категорий остается неопределенным, а сами
категории представляют собой реально существующие, но не воплощенные
в реальных единичных объектах теоретические конструкции,
произвольно размещаемые нашим сознанием в синхронной плоскости. Отмеченные
157

трудности остаются в силе и при пользовании старой этнографической
литературой, так как многие из сообщаемых ею сведений вообще трудно
датировать. Поэтому, говоря о синхронном сравнении, нужно не
упускать из виду, что синхронность эта относительная и охватывает обычно
самое малое несколько десятков лет.
Такой временной интервал и принят во многих исследованиях,
посвященных конкретному сравнению тех или иных особенностей культуры
и быта в эпоху, близкую к современности. Примером тому являются ис-
торико-этнографические атласы, издаваемые во многих странах. В двух
изданных томах историко-этнографического атласа «Русские»,
посвященных жилищу, костюму и частично орнаменту на костюме,
синхронизируются наблюдения, относящиеся к последней четверти XIX —
дореволюционным годам XX в., т. е. охватывающие период примерно в
полстолетия 15. Приблизительно тот же диапазон времени изучаемых и
картографируемых явлений (речь идет, разумеется, о времени их
фиксации, а не бытования, которое могло быть значительно больше)
характерен большей частью и для атласов европейских стран 16. Сложнее
обстоит дело с материалами историко-этнографического атласа Сибири,
созданного на основе изучения коллекций, которые были собраны
преимущественно во второй половине XIX — первых десятилетиях XX в.,
но результаты исследования которых экстраполированы на этническую
ситуацию, сложившуюся в Сибири к приходу русских, и
картографированы в соответствии с этой ситуацией17. Аналогичный путь,
неизбежный .из-за необходимости снять позднее влияние европейского расселения,
был избран и при попытках картографировать панойкуменное
распространение тех или иных элементов культуры традиционных обществ,
предпринятых в старых немецких компендиумах,4 созданных
представителями культурно-исторической школы18, а также в большом сводном
обзоре под редакцией Р. Биасутти, выдержавшем в Италии три издания 19.
Там также наблюдения этнографов, сделанные во второй половине, даже
чаще в последней четверти прошлого — начале нашего столетия,
перенесены на этническую карту периода до начала широкой европейской
экспансии. Нечего и говорить, что подобная экстраполяция вводит
дополнительный момент неопределенности в синхронное сравнение, и
совершенно очевидно, что момент этот лишь частично преодолевается за
счет длительности относительно стабильного существования многих
элементов культуры.
Что же выявляет синхронное сравнение даже при всех отмеченных
выше ограничениях? Прежде всего оно выявляет многообразие локальных
вариантов любого явления культуры, скажем, форм орудий труда,
вариантов социальной организации или основных особенностей тех или
других надстроечных явлений. Только панойкуменный охват локальных
типов культурной особенности дает возможность представить на заданном
отрезке времени (чаще всего близком к современности) все многообразие
определенной культурной особенности в разных локальных культурах,
различных этнических общностях и т. д.
Этот результат был осознан еще на заре научного периода в
истории этнографии. Целью исследования считалось как можно более полное
описание материальной и духовной культуры первобытных народов
с перенесением, когда это было возможно, итогов такого описания на
географическую карту. Это было характерно и для эволюционной школы 20,
и для антропогеографического направления 21, и для школы культурных
кругов22. Последней мы обязаны особенно широким использованием
158

карты и синхронного картографирования23. Метод картографирования
был перенесен и в археологию, где он использовался для демонстрации
географического распространения отдельных культурных элементов
(преимущественно типов керамики и отдельных деталей погребального
комплекса) в синхронных памятниках 24. Задача сознательного и
последовательного сравнения карт, относящхся к археологическим материалам
разного времени, при этом, как правило, не ставилась.
Значительным шагом вперед было соотнесение результатов
картографирования культурных элементов с этнической картой. По сути дела,
именно такое соотнесение послужило толчком к оформлению
этногеографии, которая целиком является творческим достижением русской и
советской науки. Как это часто бывает на первых порах, новое направление
исследований выглядело достаточно аморфным, так как не были осознаны
его действительные границы, предмет исследования25.
Дальнейшая его разработка шла как по линии вычленения четких
контуров соответствующей проблематики, так и по пути обогащения
этногеографии методами, разработанными в смежных науках,—
картографическим, демографическим и т. д.26 Опубликованная в 70-х годах
обширная сводная работа по этногеографии, содержащая обстоятельное
изложение теоретических вопросов этой научной дисциплины и ее
методологии, иллюстрированная большим числом различных по оформлению
карт, дает довольно полное представление о современном состоянии
знаний в этой области 27.
Синхронное сравнение, если оно осуществляется на основе массовых
данных и проектируется на карту, восстанавливает ареалы отдельных
вариантов культурных особенностей, помогает понять, распространены ли
эти варианты на широких площадях или чересполосно, а также
определить характер границ между ареалами, характер перехода от одного типа
к другому — плавный и постепенный или резкий и прерывистый. Старая
монография П. И. Кушнера дает до сих пор не превзойденный по
полноте данных разбор характера границ между ареалами различных типов
явлений материальной культуры в этнически смешанной зоне28. При
сопоставлении с этническими границами видно, совпадает ли
распространение любой культурной черты с ареалом одного народа или охватывает
несколько народов, является ли, следовательно, данная культурная
черта этнически специфичной или нейтральной.
Наконец, произведя синхронное сравнение разных культурных
особенностей и сопоставляя результаты, картографически соотнося границы
распространения каждого варианта данной культурной черты с ареалами
локальных вариантов других признаков, мы выявляем культурные
комплексы, оцениваем степень их выраженности и опять, но уже на ином
уровне, отвечаем на вопрос об их этнической специфике или
нейтральности. Первым обобщением результатов синхронного сравнения на уровне
комплексов была идея культурных ареалов29, дальнейшее истолкование
эти комплексы получили, когда при сопоставлении с этнической картой
они стали рассматриваться как историко-этнографические области,
отражающие историческую жизнь народов 30.
Есть еще один аспект оценки таких культурных комплексов, который,
по-видимому, открывается синхронным сравнением. Сходные
географические условия (хотя сходство это и не было подвергнуто анализу)
порождают сходный характер хозяйственной деятельности, а на ее основе, как
следствие опосредованного ею приспособления к географической среде,
возникают похожие черты культуры, обозначаемые как хозяйственно-
159

культурные типы31. Автор усматривает зародыш идеи ландшафтно-
географической обусловленности хозяйственно-культурной деятельности
человечесства в старых формулировках В. Г. Богораза-Тона 32 и Л. С.
Берга 33, если их освободить от известной прямолинейности. Сам по себе
хозяйственно-культурный тип не есть элементарное явлений, он
охватывает многие действительно элементарные ячейки — антропогеоценозы,
составляющие структурное единство хозяйственного коллектива и
эксплуатируемой им среды34. Но все же сопоставление результатов
синхронного сравнения этнографических явлений с панойкуменной картой
ландшафтных зон позволяет как будто уловить тенденции культурной
адаптации человечества 35.
Все сказанное свидетельствует с очевидностью, что ни из одной
операции синхронного сравнения не вытекают автоматически диахронные
выводы, т. е. выводы о генезисе, времени формирования и этапах
изменения синхронно рассматриваемых явлений. Может быть, именно поэтому
историки культуры и этнографы и прибегают столь охотно к археологии
при реконструкции древности элементов материальной и духовной
культуры, а также времени формирования социальных институтов 36.
Переход от синхронии к диахронии требует специального анализа, но, перед
тем как рассмотреть его формы, необходимо очертить возможности
и границы диахронного сравнения, к которому мы и переходим.
ДИАХРОННОЕ СРАВНЕНИЕ
В истории этнологической мысли уже была попытка практически
осуществить диахронное сравнение и использовать его результаты для
восстановления генезиса отдельных элементов культуры. Речь идет о
работах Э. Тэйлора и его последователей — представителей основанной им
эволюционной школы37. Сравнение в этих работах производилось на
основе охвата, по возможности, всех вариантов анализируемого элемента
и расположения их от простого к сложному. Усложнение формы и
структуры приравнивалось к временной динамике, и таким образом получался
эволюционный ряд, построение которого опиралось на сопоставление
одновременных данных; фактически имел место переход от синхронии к
диахронии, но с помощью недостаточно пригодных для этого средств.
Поэтому последовательный эволюционный подход в этнографии,
выражавшийся в понимании эволюции лишь как монотонного перехода от
простого к сложному, будучи крупным достижением науки для своего
времени, использовался в дальнейшем с оговорками, и мы должны
подчеркнуть здесь его ограниченность.
Что в действительности необходимо для диахронного подхода, какие
материалы нужны для проведения его в жизнь? Прежде всего
этнографические коллекции и данные наблюдений, относящиеся к разным
периодам, охватывающим большой отрезок времени. Затем полнота
коллекций и наблюдений, либо позволяющих заполнить исследуемый период
непрерывными рядами фактов, либо допускающих в них лишь
небольшие лакуны. Совершенно очевидно, что такая полнота если и достижима,
то по отношению лишь к отдельным небольшим территориям и на
протяжении сравнительно ограниченного хронологического отрезка. Но и в
этом случае получающиеся результаты недостаточно выразительны.
Обратимся в качестве примера к восточнославянскому жилищу,
непосредственная фиксация которого может быть доведена до начала XIX в.,
160

если же говорить о церковных постройках, то до конца XVII в. Мы
говорим в последнем случае об относительно массовом материале,
отдельные каменные храмы более раннего времени, как правило, неповторимо
индивидуальны (возможно, они и вообще были малочисленны), и в
посвященной им огромной литературе нет единого понимания их генезиса
и динамики отраженных в них архитектурных стилей 38. С начала XIX в.
можно проследить какие-то изменения, но время, на' протяжении
которого можно фиксировать эти изменения, исчерпывается 150 годами39.
Археологически известно и хорошо изучено восточнославянское жилище
эпохи средневековья40, но углубление информации до эпохи
средневековья стало возможным только с привлечением археологических
материалов и реконструкций, т. е. с выходом за рамки собственно этнографии.
Исторически засвидетельствованное расселение восточных славян на
территории, ранее занятой финноязычным населением, позволяет объяснить
финские элементы в восточнославянском жилище как наследие дославян-
ского субстрата, но и этот вывод получает права гражданства только при
опоре на общеисторическую информацию. Все сказанное о
восточнославянском жилище можно повторить и об истории костюма
восточнославянских народов 41.
Обращаясь к диахронному сравнению данных об общественном строе,
мы не можем использовать археологические данные, и если мы даже
имеем о нем в редчайших случаях непосредственную информацию, то
она опять-таки является итогом не собственно этнографического, а
тщательного филологического анализа, в первую очередь терминологии
родства. Примером могут служить социальные отношения в китайском
обществе, которые ввиду наличия письменных памятников можно
реконструировать с известными ограничениями на протяжении трех
тысячелетий 42.
Чаще же всего собственно этнографические сведения о динамике
социальных отношений, основанные на непосредственном этнографическом
наблюдении, а не извлеченные из письменных источников и анализа
письменных документов, ограничиваются несколькими десятилетиями.
В качестве примера сошлюсь на попытку реконструкции динамики
общественного строя у эскимосов, базирующейся на сравнительном
сопоставлении и критическом анализе извлеченных из этнографических отчетов
полевых работников сведений о социальных отношениях внутри
отдельных территориальных групп эскимосов 43. В результате был сделан
вывод о господстве у эскимосов в прошлом родового строя и разложении
его в процессе расселения, которое, очевидно, было многоступенчатым и
тяжелым в экстремальных условиях Арктики. Но такой вывод выглядит
полностью неоспоримым, только если безоговорочно принять
эффективность метода пережитков в восстановлении прошлого, т. е. рассматривать
любое архаичное по форме явление только как наследие прошлого и
полностью отказаться от возможности архаичных по форме инноваций44.
Разрешающая сила этого метода на разных этнографических материалах
теоретически недостаточно исследована, но ясно уже, что его
применение нуждается в ограничениях. И действительно, изучение систем
родства азиатских эскимосов с восстановлением полных родословных в
разных территориальных группах показало, что такие системы родства
больше соответствуют не родовому строю как исходной модели, а системе
эндогамных групп45. Последней больше соответствуют и данные о
характере физических различий между отдельными популяциями
эскимосов 46.
$ В. П. Алексеев
161

Как мы видим, возможности диахронного сравнения собственно
этнографических материалов очень ограниченны. Поэтому в попытках
реконструкции этнографических явлений прошлого этнографы-специалисты
прибегают охотно, как уже упоминалось, к данным смежных дисциплин.
Но их привлечение выходит за рамки диахронного сравнения в
этнографии, о котором идет речь.
ВЛИЯНИЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ СРЕДЫ
НА ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ
Выше уже говорилось о концепции, признающей значительное влияние
географических условий, в которых проживает народ, на его хозяйство
и культуру и вылившейся в представление о хозяйственно-культурных
типах и антропогеоценозах. Да и теоретически, даже если отказаться от
положений географического детерминизма, проявлявшихся в разных
формах в науке о культуре на протяжении двух столетий47, трудно
представить себе полную автономность культурного развития от
географической среды не только на ранних, но и на поздних этапах истории
человечества. Конкретные формы такого влияния географической среды на
хозяйство и культуру, естественно, очень многообразны, сложны и не
до конца выявлены до сих пор 48.
Некоторые аспекты этого влияния, однако, очевидны и отмечены в
исследованиях по хозяйственно-культурной типологии. Характер
ландшафта не может не определять направление хозяйства, а
господствующие в пределах обжитой человеческим коллективом элементарной
ландшафтной единицы благоприятные или неблагоприятные для него
условия — интенсивность хозяйственной деятельности. В учении об
агроценозах разработана система энергетической характеристики
интенсивности хозяйственной деятельности49, к сожалению использованная
пока только при анализе высокоразвитого сельского хозяйства. Единое
направление хозяйственной деятельности создает предпосылки для
производства сходного хозяйственного инвентаря. Многие ландшафтные
особенности (климат, наличие строительных материалов) вместе с
характером хозяйства (оседлым, полукочевым, кочевым) определяют в каких-то
пределах конструкцию жилищ и тип одежды.
Связи надстроечных явлений с географической средой и
хозяйственной активностью еще сложнее и разнообразнее, но и в сфере надстройки
можно заметить какие-то отражения географических условий жизни
и направления деятельности людей. Нацеленная на животных магия
охотников и скотоводов, ритуализация земледельческого календаря и
аграрная магия земледельцев являются тому примером. В сфере
искусства, как бы оно ни было стилизовано (а факторы формирования стиля
хотя и остаются недостаточно изученными, но, по-видимому, в свою
очередь, включают какие-то воздействия среды), отражается набор
животных, составляющих предмет разведения или охоты. В земледельческих
обществах изобразительное искусство обычно еще больше стилизовано,
значительное место в нем занимает растительный орнамент.
Многочисленные и убедительные примеры тому, как сходные культурные явления
образуются на основе культурных комплексов разного этнического
происхождения вследствие приспособления к сходным условиям
географической среды, сосредоточены в ранее упомянутых работах,
посвященных хозяйственно-культурной типологии.
Какой вывод, важный для нашей темы, вытекает из всего только что
162

сказанного? Многосторонние связи культуры с географической средой,
не всегда доступные конкретному учету, особенно по отношению к
древним эпохам, вводят во временную динамику этнографических
явлений дополнительный фактор изменений и тем еще больше затрудняют
диахронное сравнение и оценку его результатов: внутренние тенденции
развития этнографических явлений и влияние на них географической
среды, опосредованное направлением хозяйственной деятельности, столь
тесно переплетены, что разграничить их в каждом конкретном случае
практически оказывается невозможным. В самом деле, эти внутренние
тенденции развития могут быть замечены только при сравнении рядов
хронологически разновременных фактов, а при таком диахронном
сравнении непосредственное влияние среды невозможно ни исключить, ни учесть
сколько-нибудь полно.
СКОРОСТЬ ИЗМЕНЕНИЯ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ
В предшествующем изложении мы довольно часто прибегали к понятию
этнографического явления, не давая ему точной дефиниции. Это было
возможно, потому что оно использовалось в контексте, в котором шла
речь о внешних по отношению к этнографическим явлениям процессах,
выражающихся в их хронологической дифференциации и во влиянии на
них географической среды. Теперь, когда мы подошли к проблеме
скорости изменения этнографических явлений, т. е. к одному из аспектов
их внутренней динамики, необходимо дать точное определение этому
понятию.
Вопрос об этнографическом явлении сводится к тому, что в
человеческой культуре можно считать этнографической спецификой. Несмотря
на значительные различия в подходе к предмету и границам этнографии
на протяжении всей ее истории и в разных этнографических школах,
до ясности еще далеко, и споры о предмете этнографии, ее основных
проблемах и пограничных с другими дисциплинами областях ведутся до
сих пор и даже среди представителей одной школы, например советской
этнографической50. Определение этнографии как науки о народной
культуре в разных формулировках, пожалуй, наиболее часто фигурирует
в соответствующей литературе, но и такая трактовка не исчерпывает
существа дела, так как в понятие народной культуры входят многие
явления, например фольклор, изучаемый специальной наукой, тесно
связанной не только с этнографией, но и с лингвистикой, филологией и
литературоведением.
Автору кажется перспективным такой подход к этнической
специфике, при котором мы в первую очередь обращаем внимание на факты
не сходства, а различия между народами. Достаточно тривиальное
утверждение, что этническая специфика выражается в том комплексе
культурных и психологических особенностей, которыми данный народ
отличается от других, есть, на мой взгляд, оправданное теоретически и
удобное практически решение проблемы этнической специфики.
Этнографию мы определяем как науку о культурных и отчасти
психологических различиях между народами. Этим подчеркивается, что этническая
психология наряду с этнографией, этнической антропологией, изучением
народного искусства, образуя переходную сферу от этнографии к
другим наукам, входит в то же время в этнографию хотя бы своей
существенной частью, а именно конкретными результатами
этнопсихологического изучения 51. Этнографическое явление с этой точки зрения есть любая
163
6*

культурная черта, а также любая особенность в сфере коллективной
психики (традиционные психологические стереотипы, этническое
самосознание, совокупность психических пережитков), которые специфичны для
того или иного народа и которых нет в данной форме и в данных
сочетаниях у других народов. Итак, культурное и тесно связанное с ним
психическое своеобразие составляет основу той оценки этнографии и
предмета ее изучения, выражающегося в элементарных этнографических
явлениях и их ассоциациях, которая защищается на этих страницах.
Выявляется это своеобразие, естественно, только через синхронное
сравнение при всех его ограничениях, о которых говорилось выше.
Возвращаясь к проблеме, сформулированной в заглавии этого раздела,
мы как вывод из всего только что сказанного должны принять, что
скорость изменения этнографических явлений — это скорость нарастания
или, наоборот, ослабления своеобразия культуры и психики того или
иного народа по сравнению с какими-то другими, скажем соседними,
народами. Заранее ясно, что в эпоху консолидации скорость нарастания
своеобразия огромна, в эпоху завоеваний, если они сопровождаются
разрушением национальной культуры завоеванных народов, наоборот,
велика скорость ослабления этнической специфики. Между этими двумя
крайними полюсами располагается переход от быстрых до медленных
изменений этнографических явлений. Быстрые изменения обязаны своим
происхождением, очевидно, эпохам национального самоутверждения и
стремительного экономического подъема; устойчивость национального
сознания поддерживается конфликтными отношениями с соседями. Как
видим, факторы, влияющие на скорость изменений, многообразны и с
трудом поддаются учету.
Если конкретно рассматривать проблему скорости изменений, то
придется признать, что в разных областях культуры скорость эта зависит
от разных причин. Хотя это и не было сформулировано в общей форме,
но этнографы эмпирически пришли к возможности классифицировать
области культуры по степени устойчивости, отсюда и их удельный вес
в исследованиях, посвященных реконструкции общности происхождения
и общих этапов этнической истории. Направление хозяйственной
деятельности, например, справедливо считается сильно зависящим от среды
и природных ресурсов; связанные с хозяйством атрибуты материальной
культуры — колесный или гужевой транспорт, формы
сельскохозяйственных орудий, основной тип жилища, материалы, из которых шьется
одежда, и часто даже ее покрой — также представляют собой во многом
непосредственную реакцию на географическую среду, ее долготно-широт-
ные, климатические и ландшафтные характеристики52. Отсюда весьма
вероятная возможность конвергентного возникновения этнографических
явлений, относящихся к этим сферам культуры. В советской
этнографической литературе в противовес тенденции, отчетливо выраженной в
американской этнографии, всегда скептически оценивалась возможность
генетического сближения народов на основании сходного общественного
устройства и похожих социальных институтов, конвергентное
происхождение которых также считалось в высокой степени вероятным 53.
По-видимому, более значимы для генетического анализа функционально
безразличные детали конструкции жилища и покроя одежды, а также
и других явлений материальной культуры, элементы орнамента и
орнаментальные композиции, богатые по набору входящих в них
компонентов, весьма разнообразные женские украшения, образцы народного
искусства, из ритуальной сферы — возможно, например, какие-то детали
164

погребального обряда. Коль скоро в них проявляется в первую очередь
своеобразие культуры народа, мы и должны оценить скорость их
изменений. Психологические особенности, входящие в сферу этнографических
явлений (например, этническое самосознание), фиксируются с трудом в
исторической перспективе, изменения в этническом самосознании далеко
не всегда улавливаются даже с помощью анализа исторических
источников54, поэтому и получить сколько-нибудь объективную информацию о
скорости этих изменений практически невозможно.
Отдельные детали орнамента сохраняются, очевидно, на протяжении
тысячелетий, знаменуя преемственность в развитии культуры,—
красноречивый пример такой преемственности в области восточнославянской
культуры дает нам старое исследование В. А. Городцова о сарматском
происхождении некоторых мотивов русского народного орнаментального
искусства 55. Но речь идет именно о мотивах, в более сложных случаях
сравнения композиций преемственность гораздо менее очевидна, и даже
при сопоставлении хронологически относительно близких рядов явлений,
например средневековых восточнославянских и русских народных
орнаментов, выявляется много различий. Это справедливо и для многих
других явлений народной культуры даже на русском Севере, где они
сохранялись до недавнего времени в мало потревоженном виде56. При
большом числе традиционных элементов в русском народном жилище и
русской народной одежде в целом наблюдаются заметные
хронологические различия даже начиная с XIII—XVI вв.57, не говоря уже о более
ранней эпохе 58. Эти работы содержат богатый запас сведений и об
изменениях в других областях материальной культуры от столетия к
столетию.
Правда, в XIII в. русская культура испытала жесточайшее потрясение
монголо-татарского нашествия и затем монголо-татарского ига; в начале
XVIII в. большую роль сыграли Петровские реформы. Тем не менее все
отмеченные выше изменения имели место в рамках единой культурной
системы и не привели к ее разрушению. Они падают на период русской
истории, по отношению к которому доказано наличие общерусского
самосознания и вообще сложение вслед за древнерусской великорусской
народности 59. Таким образом, примеры свидетельствуют, что внутренние
тенденции развития этнографических явлений реализуются достаточно
быстро и на протяжении нескольких веков могут иметь значительные
изменения. Сложные по своей структуре этнографические явления, по-
видимому, редко сохраняются целиком, в полностью неизмененном виде,
даже на протяжении нескольких столетий.
Итак, подавляющему большинству этнографических явлений
свойственны тенденции к относительно быстрым изменениям даже в тех
случаях, когда речь идет о внутреннем развитии, а не о резких внешних
воздействиях — войнах, завоеваниях и т. д. В ряде случаев можно
определить направление этих тенденций при сравнении начального и
позднейшего компонентов хронологического ряда, но скорость самих
изменений при отсутствии многих промежуточных звеньев не устанавливается
точно, так как, по-видимому, эта скорость неравномерна. Безусловно, она
различна у разных этнографических явлений. Все это, помимо уже
рассмотренных обстоятельств, вносит еще одну дополнительную трудность
в диахронное сравнение.
165

О ПЕРЕХОДЕ ОТ СИНХРОННОГО СРАВНЕНИЯ
К ДИАХРОННОМУ
Переход от синхронного сравнения к диахронному в этнографии — это,
строго говоря, переход от географии тех элементов культуры, которые
изучаются этнографией, к их истории. Диахронное сравнение, как мы
убедились выше, имеет многочисленные ограничения, проистекающие не только
от случайных моментов, например от неполноты данных, но и от
принципиальных причин: не до конца учитываемого в каждом конкретном
случае влияния среды, неодинаковой скорости изменений в конкретной
ситуации, обратных влияний надстроечных явлений на темпы развития
материальной культуры и хозяйства. В связи с этим проникновение в
прошлое, в историческую динамику, с помощью материалов современной
статистики представляет собой часто если не единственный, то основной
путь реконструкции истории отдельных элементов культуры.
Следует сразу же подчеркнуть, что разрешающие возможности
этнографии на этом пути относительно скромны. По-видимому, они
реализуются при переходе от синхронного анализа к диахронному, только если
речь идет о явлениях, лежащих в рамках единой культурной системы.
При выходе за пределы этой системы, в качестве каковой может
рассматриваться культура одного народа (возможно, в отдельных случаях и
группы близкородственных народов), любой переход от синхронного
среза к диахронному сопоставлению, к реконструкции динамики по статике
оказывается чрезвычайно сложным, так как примешивается масса
дополнительных факторов, действие которых нельзя ни предвосхитить заранее,
ни учесть сколько-нибудь объективно. Поэтому автору, хотя он и отдает
себе отчет в значении панойкуменного картографирования отдельных
культурных элементов для исследования и понимания форм культурной
интеграции, представляется бесперспективным прибегать к этой операции
в целях диахронной реконструкции. И характер распространения, и
величина ареала, и типы границ могут быть при отсутствии специальной
дополнительной информации одинаково успешно истолкованы и как
наследие каких-то древних этапов культурной дифференциации и
интеграции, и как следствие позднего расселения какого-нибудь народа или
группы народов.
В то же время в пределах одной культурной системы такой переход
возможен и не порождает какой-либо субъективности. Закономерное
усиление или ослабление в выражении той или иной культурной
особенности может быть использовано как указание на характер и
направление расселения, прерывистый ареал с резкими границами между
отдельными вариантами культурных элементов — как аргумент в пользу
действия центробежных тенденций и изоляции, большие локальные
варианты внутри более обширной зоны — как демонстрация образования
локальных этнографических групп внутри одного народа. Но целостная
культурная система остается необходимым фоном и основой всякой
диахронной реконструкции, опирающейся на синхронную географию.
Существование таких целостных культурных систем не простирается, как
правило, больше чем на одно-полтора тысячелетия. Только в этих
хронологических пределах и можно говорить о переходе от синхронного
сравнения к диахронному. Отдельные случаи ранних этногенезов
(китайцы, некоторые народы Кавказа, Афганистана, Южной Индии и др.)
не меняют дела по существу. Если мы выходим за эти хронологические
пределы, реконструкция возникновения и динамики этнографических
166

явлений возможна только с помощью экстраэтнографических данных —
археологических, лингвистических, анализа письменных источников
и т. д.
Все сказанное носит, как всякая теоретическая формулировка, все же
общий характер и требует дальнейшей разработки для того, чтобы быть
приложенным к исследованию конкретных вопросов, затронутых в
работе, т. е. к получению объективных выводов о динамике этнографических
явлений, исходя из наблюдений над их статикой, над их структурными
отношениями и географическим распределением в настоящее время.
В частности, заслуживает внимания рассмотрение своеобразия
изложенной точки зрения по сравнению с методом «контролируемых сравнений»
предложенным Ф. Эгганом60. Можно отметить, что идея системности в
связи с уровнем науки его времени была чужда мышлению Ф. Эггана,
рассматривавшего проблему границ применения сравнительного метода
в категориях стадиального подхода и подразумевавшего под этим
сравнение в пределах обществ, находящихся на одинаковом культурно-
хозяйственном уровне развития.
О ГРАНИЦАХ ДИАХРОННОГО СРАВНЕНИЯ
В ФОЛЬКЛОРИСТИКЕ
Каковы возможности и границы применения всего сказанного о
различии синхронии и диахронии в этнографии к изучению фольклора? Автор
сознательно ограничивал себя на предшествующих страницах
преимущественно рассмотрением явлений материальной культуры, так как
духовная среда жизни любого общества чрезвычайно сложна,
фундаментальных исследований социально-психологического направления в этой
области пока мало и очень многие аспекты остаются неясными. Склонен,
однако, думать, что этническое в сфере самосознания и вообще в
духовной жизни любого народа также носит системный характер, как и
другие явления культуры народа или этнической культуры6i, и на него
может быть распространено все сказанное выше. Таким образом, можно
предполагать что, и фольклор, коль скоро в нем проявляются этническая
специфика и этнические традиции 62, входит в систему этноса.
Однако проблема сложнее, чем она кажется на первый взгляд.
Системный характер фольклора как общественного явления доказывается
многими теоретическими и фактическими разработками63, но система
фольклора не входит в систему этноса в качестве соподчиненного
структурного компонента. Скорее следует говорить о пересечении независимых
систем в какой-то пограничной области, которая охватывает место
фольклора в культуре народа и сферу этнических явлений в фольклоре.
Поэтому трудно разделить взгляд на фольклористику как на ответвление
этнографии, с теми или иными оговорками достаточно широко представленный
в современной литературе. Справедливо отмечалось, что
культурно-бытовая трактовка различных фольклорных жанров еще не позволяет
полностью включать фольклор в сферу этнографии 64. Вопрос о специфике
и самостоятельности фольклора как общественного явления наряду с
изобразительным творчеством, художественной литературой и т. д. был
рассмотрен В. Е. Гусевым, причем его доказательства опираются в
первую очередь на анализ эстетического начала в фольклоре 65. Фольклор,
как и язык, и материальная культура, изучается самостоятельными
науками. Пересечения не лишают эти дисциплины их специфики.
167

Поэтому я не решаюсь пока в свете сказанного экстраполировать
развитые выше соображения об ограниченности диахронного сравнения
на временные ряды фольклорных фактов. Фольклор представляет собой,
по нашему мнению, особую систему огромного объема, начавшую
функционировать на заре истории, так как в нем могут быть вскрыты пласты
глубокой древности, что и было неоднократно продемонстрировано
конкретными исследованиями.
Этим обусловлена необходимость, учитывая своеобразие фольклора,
выработать специфическую методику его изучения. Однако
эффективность диахронного подхода к фольклору, так же как и к этногеографии,
тем не менее будет зависеть от того, насколько исследование ограничится
рамками системных структур (народ или группа народов, связанных
к тому же историческим прошлым). Выход за эти рамки приведет
к субъективизму.
1 См., напр.: Кедров Б. М. Предмет и взаимосвязь естественных наук. М., 1962;
Он же. Принцип историзма и его приложение к системному анализу развития
науки//Системные исследования: Ежегодник, 1974. М., 1974. Специально о
проблеме типологического в этнографии см.: Проблемы типологии в
этнографии. М., 1979.
2 De Saussure F. Cours de linguistique generale. P., 1922. Первый русский перевод:
Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933. Современное издание с
обстоятельными комментариями: Де Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.
3 Жирмунский В. М. О синхронии и диахронии в языкознании // Вопр.
языкознания. 1958. № 5; Косериу Э. Синхрония, диахрония и история//Новое в
лингвистике. М., 1963. Вып. 3; Кубрякова Е. С. О понятиях синхронии и диахронии//
Вопр. языкознания. 1963. № 3; Общее языкознание: Методы лингвистических
исследований. М., 1973.
4 Более подробно об этом см.: Ляпунов А. А. В чем состоит системный подход
к изучению реальных объектов сложной природы? // Системные исследования:
Ежегодник, 1971. М., 1972; Садовский В. Н. Некоторые принципиальные
проблемы построения общей теории системы//Там же; Блауберг И. В., Юдин Э. Г.
Становление и сущность системного подхода. М., 1973; Юдин Э. Г.
Методологическая природа системного подхода // Системные исследования: Ежегодник,
1973. М., 1973; Блауберг И. В. Целостность и системность // Системные
исследования: Ежегодник, 1977. М., 1977; Садовский В. Н. Системный подход и общая
теория систем: статус, основные проблемы и перспективы развития //
Системные исследования: Ежегодник, 1979. М., 1980.
5 Маркарян Э. С. Очерки истории культуры. Ереван, 1969; Он же. О генезисе
человеческой деятельности и культуры. Ереван, 1973.
6 Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности//Вестн. ЛГУ. 1971. № 24.
7 Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973.
8 Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Этнические процессы и
информация//Природа. 1972. № 7; Они же. Передача информации как механизм существования
этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. М., 1972.
Т. 2. Пожалуй, нельзя не упомянуть здесь и об идее системности религии. См.:
Васильев Л. С. Культурно-религиозные традиции стран Востока. М., 1976.
9 См., напр.: Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней
Руси и современность. Л., 1971; Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X—
XVII веков: Эпохи и стили. Л., 1973.
10 Ср.: Монгайт А. Археология Западной Европы: Каменный век. М., 1973; Типы
сельского жилища в странах зарубежной Европы. М., 1968.
11 См. об этом: Окладников А. П. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. Ч. 1, 2//
Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л., 1950. Т. 18.
12 Применительно к задачам этнографического исследования разные аспекты
использования сравнительно-исторического метода обстоятельно рассмотрены:
Hundson Ch. The historical approach in anthropology//Handbook of social and
cultural anthropology. Chicago, 1973; Этнография как источник реконструкции
истории первобытного общества. М., 1979.
13 Кроме сборника о западноевропейском и центральноевропейском жилище,
указанного в примеч. 10, см.: Харузин А. Н. Славянское жилище в Северо-Запад-
168

ном крае. Вильна, 1907; Лебедева Н. И. Жилище и хозяйственные постройки
Белорусской ССР. М., 1929; Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки русских,
украинцев и белорусов//Восточноазиатский этнографический сборник. М., 1956.
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 31).
14 О соотношении традиционных элементов и адаптивных новообразований в
костюме см.: Прытко в а Н. Ф. Одежда народов самодийской группы как
исторический источник//Одежда народов Сибири. Л., 1970; Василевич Г. М.
Производственный костюм эвенков Нижней и Подкаменной Тунгусок как
исторический источник // Там же. Об отдельных принадлежностях одежды,
сохраняющихся без значительных изменений на протяжении огромных периодов
времени, см.: Иванов С. В. Старинные трубчатые игольники народов Сибири//Там же.
15 Русские: Историко-этнографический атлас. Земледелие. Крестьянская
одежда. Крестьянское жилище: (Середина XIX — начало XX века). М., 1967; Русские:
Историко-этнографический атлас. Из истории русского народного жилища и
костюма. (Украшение крестьянских домов и одежды): (Середина XIX
—начало XX в.). М., 1970.
10 См.: Брук С. И. Общеевропейский историко-этнографический атлас // Сов.
этнография. 1970. № 6; Он же. Историко-этнографическое картографирование и его
современные проблемы//Сов. этнография. 1973. № 3; Он же. Этнологический
атлас Европы и сопредельных стран // Ареальные исследования в языкознании и
этнографии. Л., 1977.
17 Историко-этнографический атлас Сибири. М.; Л., 1961.
18 В качестве примера см.: Ратцель Ф. Народоведение. СПб., 1902. Т. 2.
19 Biasutti R. Le razze e i popoli della terra. Torino, 1959. Vol. 1.
20 Из работ, в которых разносторонне рассматриваются исследования
эволюционного направления и приводится литература, см.: Токарев С. А. История
зарубежной этнографии. М., 1978.
21 В дополнение к указанному труду Ф. Ратцеля см.: Шурц Г. История
первобытной культуры. СПб., 1907.
22 Литература и историко-критический анализ: Heine-Geldern R. One hundred years
of ethnological theory in the German-speaking countries: some milestones // Cum
Anthropol. 1964. Vol. 5, N 5; Voget F. The history of cultural
anthropology//Handbook of social and cultural anthropology.
23 Классические работы: Graebner F. Kulturkreise und Kulturgeschichten // Ztschr.
Ethnol. 1905. Bd. 37; Idem. Methode der Ethnologie. Heidelberg, 1911; Idem. Ethno-
logie//Anthropologic: Die Kultur der Gegenwart, ihre Entwicklung und ihre Ziele.
Leipzig; В., 1923. Abt. 5.
n Монгайт А. Л. Задачи и возможности археологической картографии//Сов.
археология. 1962. № 1.
25 Богораз-Тан В. Г. Распространение культуры на Земле: Основы этнографии.
М.; Л., 1928.
23 Об этом см.: Брук С. И., Козлов В. И., Левин М. Г. О предмете и задачах
этногеографии//Сов. этнография. 1963. № 1; Они же. Современное состояние
исследований по этнической географии // География населения в СССР: (Основные
проблемы). М., 1964. Об этнокартографии см.: Брук С. И., Козлов В. И.
Основные проблемы этнической картографии // Сов. этнография. 1961. № 5. В
отношении показа разнообразия этнических карт и положенных в основу их
выполнения методических и графических приемов уникально издание: Атлас
народов мира. М., 1964.
*7 Проблемы этнической географии и картографии. М., 1978.
28 Кушнер П. И. Этнические территории и этнические границы // Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М., 1951. Т. 15. Статьи о характере лингвистических и
этнографических границ см.: Проблемы картографирования в языкознании и
этнографии. Л., 1974; Ареальные исследования в языкознании и этнографии.
Л., 1977.
29 Wissler С. The American Indian. N. Y., 1917; Idem. Man and culture. N. Y., 1923;
Idem. The relation of nature to man. N. Y., 1926; Kroeber A. Cultural and natural
areas of native North America. Berkeley. 1939.
?J Левин M. Г., Чебоксаров H. H. Хозяйственно-культурные типы и историко-этно-
графические области//Сов. этнография. 1955. № 4; Андрианов Б. В.,
Чебоксаров Н. Н. Историко-этнографические области: (Проблемы историко-этнографи-
ческого районирования)//Там же. 1975. № 3; Они же. Опыт историко-этногра-
фического районирования некоторых регионов Африки и зарубежной Азии //
Там же. № 4. О неопределенности понятия общности исторической жизни см.:
Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.
169

3! Первую отчетливую формулировку см.: Толстое С. П. Очерки первоначального
ислама//Сов. этнография. 1932. № 2. Пример локального районирования см.:
Линь Яо-хуа, Чебоксаров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы
Китая//Этнографический сборник, II. М., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С;
Т. 23). Панойкуменное районирование см.: Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А.
Народы, расы, культуры. М., 1971; Андрианов Б. В., Чебоксаров Н. Н.
Хозяйственно-культурные типы и проблемы их картографирования // Сов. этнография.
1972. № 2.
32 Богораз-Тан В. Г. Распространение культуры на Земле.
33 Берг Л. С. Ландшафтно-географические зоны СССР. М.; Л., 1931. Ч. 1.
34 Об антропогеоценозах см.: Алексеев В. П. Антропогеоценозы — сущность,
типология, динамика//Природа. 1975. № 7; Юдин Э. Г. Системные идеи в
этнографии//Там же.
35 В целом о проблеме см.: Man in adaptation. Chicago, 1968. Vol. I, II.
36 Между тем область «немоты» археологических материалов достаточно обширна,
и о ней постоянно следует помнить. Об этом см.: Монгайт А. Л.
Археологические культуры и этнические общности//Народы Азии и Африки. 1967. № 1;
Арешян Г. Культурно-исторический подход к изучению этнических общностей
в археологии // Методологические проблемы исследования этнических культур.
Ереван, 1978; Клейн Л. С. Археология и этногенез: (Новый подход) // Там же;
Арутюнов С. А., Хазанов А. М. Проблема археологических критериев этнической
специфики//VIII Крупновские чтения: Тез. докл. Нальчик, 1978; Они же.
Археологические культуры и хозяйственно-культурные типы: Проблема
соотношения // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979; Они же. Проблема
археологических критериев этнической специфики // Сов. этнография. 1979. № 6.
37 Тейлор Э. Антропология: (Введение к изучению человека и цивилизации). СПб.,
1908; Он же. Первобытная культура. М., 1939. Общую характеристику работ
эволюционной школы см.: Токарев С. А. История зарубежной этнографии.
™ См., напр., классические работы: Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной
Руси: В 2 т. М., 1961—1962; Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1961. Т. 2;
Он же. Новгород Великий: Архитектурные памятники. М.; Л., 1966.
39 См. указанную выше работу Е. Э. Бломквист.
4J Воронин Н. Н. Жилище//История культуры Древней Руси: Домонгольский
период. М.; Л., 1951. Т. 1: Материальная культура; Рабинович М. Г. Жилища//
Очерки русской культуры XIII—XV веков. М., 1970. Ч. 1: Материальная
культура; Громов Г. Г. Жилище//Очерки русской культуры XVI в. М., 1977. Ч. 1.
41 Куфтин Б. А. Материальная культура русской мещеры. М., 1926. Ч. 1; Масло-
ва Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX — начале
XX в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 31). Ср.: Арциховский А. В. Одежда//История
культуры Древней Руси: Домонгольский период. Т. 1; Он же. Одежда//Очерки
русской культуры XIII—XV веков. Ч. 1; Громов Г. Г. Русская одежда//Очерки
русской культуры XVI в. Ч. 1.
42 Крюков М. В. Система родства китайцев: (Эволюция и закономерности). М.,
1972; Он же. Этнографические факты как источник изучения первобытности:
проблема критериев стадиальной глубины // Этнография как источник
реконструкции истории первобытного общества. М., 1979.
43 Файнберг Л. А. Общественный строй эскимосов и алеутов: От материнского
рода к соседской общине. М., 1964.
44 О соотношении традиции и инноваций как в целом, так и на конкретных
примерах динамики отдельных культур см.: Арутюнов С. А. Современный быт
японцев. М., 1968; Он же. Механизмы усвоения нововведений в этнической
культуре // Методолоышеские проблемы исследования этнических культур. Ереван,
1978.
45 Членов М. А. К характеристике социальной организации азиатских эскимосов //
IX Междунар. конгр. антропол. и этногр. наук: Докл. сов. делегации. М., 1973.
46 Алексеев В. П., Алексеева Т. И. Исторические аспекты антропологической
динамики и дифференциации населения Берингоморья // История, археология и
этнография народов Дальнего Востока. Владивосток, 1973. Вып. 1; Алексеев В. Д.,
Балуева Т. С. Материалы по краниологии науканских эскимосов: (К
дифференциации арктической расы)//Сов. этнография. 1976. № 1; Alexeev V. The genetic
structure of Asiatic Eskimos and coastal Chukchis compared to that of American
arctic populations//Arct. Anthropol. 1979. Vol. 16, N 1.
i7 См. напр.: Huntington E. Civilisation and climate. New Haven, 1926; Man's role
in changing the face of the earth. Chicago, 1956; и др.
170

48 Частный пример такого сложною и многоступенчатого влияния см.: Крупник И. И.
Становление крупнотабунного оленеводства у тундровых ненцев // Сов.
этнография. 1976. № 6.
49 См., напр.: У сков А. И. Агробиоценоз как объект исследования и управления //
Биологические системы в земледелии и лесоводстве. М., 1974.
50 Первое упоминание о ней см.: Толстое С. П. Советская школа в этнографии // Сов.
этнография. 1947. № 4. О содержании этнографии в целом и библиографию см.:
Бромлей Ю. В. Этнос и этнография; Handbook of social and cultural anthropology.
51 Об этом см., напр.: Королев С. И. Вопросы этнопсихологии в работах зарубежных
авторов: (На материалах стран Азии). М., 1970.
52 В качестве примеров можно указать на общепризнанное значение теплого
материала в зимней одежде народов Сибири и Севера, конструктивно
специфический тип жилища во многих горных районах и т. д.
53 Отдельные примеры см.: Индейцы Америки//Тр. Ин-та этнографии АН СССР.
Н. С. М., 1955. Т. 25.
54 Все связанные с этим трудности демонстрирует работа: Черепнин Л. В.
Исторические условия формирования русской народности до конца XV в. // Вопросы
формирования русской народности и нации. М.; Л., 1958.
55 Городцов В. А. Дакосарматские религиозные элементы в русском народном
творчестве//Тр. Гос. Ист. музея. 1926. Вып. 1; см. также: Рыбаков Б. А. Язычество
древних славян. М., 1981.
56 См., напр.: Динцес Л. А. Древние черты в русском народном искусстве//История
культуры Древней Руси: Домонгольский период. М.; Л., 1951. Т. 2: Общественный
строй и духовная культура.
57 Рабинович М. Г. Жилища; Арциховский А. В. Одежда (1970); Громов Г. Г.
Жилище; Он же. Русская одежда.
58 Воронин Н. Н. Жилище; Арциховский А. В. Одежда (1951).
*9 Кроме указанной статьи Л. В. Черепнина, см.: Данилова Л. В. Исторические
условия развития русской народности в период образования и укрепления
централизованного государства в России//Вопросы формирования русской народности и
нации. М.; Л., 1958.
60 Eggan F. Social anthropology and the method of controlled comparisons // Amer.
Anthropol. 1956. Vol. 56, N 6; см также: Idem. The social organisation of the
Western Pueblos. Chicago, 1950; Idem. The Cheyenna and Arapaho in the perspective of
the plains: ecology and society//The American Indian: perspectives for the study of
social change. Chicago, 1966.
61 При всей непривычности терминологического сочетания «этническая культура»
оно все больше входит в жизнь и употребляется наравне с выражениями
«художественная культура», «духовная культура» и т. д. См.: Чистов К. В. Выражение
этнической культуры//Методологические проблемы исследования этнических
культур. Ереван, 1978.
62 См. особенно: Долеат У. Б. Литература и фольклор: (Теоретические аспекты).
М., 1981.
63 Токарев С. А. О задачах этнографического изучения народов индустриальных:
стран // Сов. этнография. 1967. № 5.
64 Бромлей Ю. В. Этнос и этнография.
65 Гусев В. Е. Эстетика фольклора. М.; Л., 1967.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДАНИЯ,
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ,
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
ОБОСНОВАНИЕ ХАРАКТЕРА СОПОСТАВЛЕНИЙ
Проблемы этногенеза в настоящее время привлекают внимание все более
широкого круга специалистов и решаются на основе все более
разнообразных данных, используемых в качестве исторических источников.
Однако в подавляющем большинстве случаев этногенетические процессы
очень сложны и отделены от настоящего плотной завесой времени,
171

разорвать которую порой не удается даже с помощью всех этих
данных. Поэтому, с одной стороны, круг привлекаемых источников все
расширяется, а с другой — делаются попытки теоретически осмыслить
объем информации, извлекаемой из источников разных видов, и таким
образом хотя бы приблизительно установить степень их
информативности \
В одной из предшествующих работ автор сделал попытку сопоставить
результаты археологических, этнографических, лингвистических и
антропологических исследований, а также показания письменных источников 2.
Результатом этого сопоставления стала графическая схема с показом
диапазона времени, на протяжении которого сохраняет эффективность
историческая информация, извлекаемая из каждого сопоставленного с
другими видами исторического источника. Наибольшим этот диапазон
оказался у антропологических данных: палеоантропология углубляет его
до эпохи нижнего палеолита, начиная с эпохи по крайней мере мезолита
мы имеем уже серийные материалы, антропологическое исследование
современного человека позволяет реконструировать события сравнительно
недавнего прошлого и даже совсем близкие к современности.
Однако от такого общего сравнения результатов, получаемых разными
отраслями исторической науки и смежными дисциплинами, пора
переходить к гораздо более детальной и тщательной оценке их
реконструктивных возможностей, к определению уровня той хронологической
глубины, до которой они позволяют дойти, к выявлению степени
надежности самой реконструкции.
Этногенетических наблюдений уже сейчас накоплено довольно много,
частично они противоречивы, частично однозначны, и задача состоит не
только в их количественном увеличении, но и в их объективизации. Без
такой объективизации простое накопление данных не сможет поднять нас
на следующую ступень в их истолковании. Этот раздел посвящается
специально сравнению лингвистических и антропологических наблюдений
с этногенетической информацией, содержащейся в преданиях разных
народов об их происхождении. Такие предания есть практически у
каждого народа, они много раз использовались в разнообразных
этногенетических исследованиях, но, к сожалению, пока не суммированы должным
образом. Объясняется это тем, что исчерпать всю сумму относящихся
к этой области фактов невозможно не только в краткой статье, но и в
одной монографии. В дальнейшем будут упоминаться лишь
отдельные примеры таких этногенетических преданий, конкретно трактующие
происхождение того или иного народа.
>v Почему лингвистические данные специально сопоставляются с
антропологическими и их, в свою очередь, сравнивают с этногенетическими
преданиями? Для этого есть теоретические основания. Первое из них
состоит в том, что антропологические особенности чаще всего независимы
от уровня и характера культуры. События этнической, социальной, даже
культурной и политической истории народов отражаются в динамике их
антропологических особенностей, но происходят независимо от этих
особенностей. Иными словами, мы судим об этногенезе и этнической
истории — процессах исторических — на основании таких фактов, которые
чутко отражают динамику этих процессов, доносят память о них до нас
через много столетий и даже тысячелетий, но сами не являются
историческими в узком и строгом смысле слова.
Язык с известными ограничениями занимает подобное же положение.
Много написано о его социальной природе, много исследований посвя-
172

щено и вскрытию биологических корней человеческой речи. Речевая
деятельность является мощнейшим средством коммуникации, а
коммуникация обеспечивает все культурное развитие человечества. Но при
всех социальных аспектах языка речь в ее простейших проявлениях
как-то связана и с биологическими механизмами, и, возможно, именно
поэтому происхождение речи непонятно и необъяснимо без привлечения
данных из области зоопсихологии, антропологии и т. д.3 Таким образом,
язык, хотя и является важнейшим инструментом культуры, представляет
собой по отношению к ней в истоках своих нечто внешнее и сближается
в этом отношении с антропологией: правда, зависимость в этом случае
не односторонняя и динамика языка и динамика культуры
взаимообусловлены. Все же сравнение эффективности для этногенетических
выводов двух этих видов исторических источников, один из которых
имеет сугубо биологический характер (антропологический материал),
а другой косвенно, но все же связан с биологической природой
человека (лингвистические данные) 4, представляет большой методический
интерес.
Этногенетические же предания несут в себе ту информацию, которую
сам народ помнит и сохраняет о своих генетических истоках и о своем
прошлом, правда пропущенную через коллективно-психологические
представления, через коллективное мышление. Поэтому этногенетические
предания интимно связаны с этническим самосознанием и, пожалуй,
более, чем другие элементы культуры, этнически специфичны. Их
полнота и ценность различны у разных народов: у одних они довольно
смутны; у других, например у полинезийцев, они, наоборот, отличаются
исключительной детальностью. Многие культурные элементы, не
связанные с самосознанием того или иного народа, объективно существуют в
определенной форме, функционируют и изменяются вне зависимости от
тех оттенков и аспектов, в которых они воспринимаются использующими
их людьми данной или другой этнической принадлежности.
Этногенетические же предания не существуют без этноса и этнического
самосознания в отличие от антропологических особенностей и языка — элементов
по отношению к культуре в указанных смыслах относительно внешних,
эти предания — один из наиболее характерных внутренних элементов
культуры именно данного народа. Этим и объясняется их выбор в
качестве элемента культуры, сопоставляемого с антропологическим составом
и языком.
Следует, пожалуй, подчеркнуть еще одно обстоятельство, придающее
такому сопоставлению дополнительный методический интерес.
Этногенетические предания не сохраняются неизменными на протяжении истории
народа, люди не только хранят в них память о своем происхождении,
но и вносят в них коррективы в зависимости от того, каким они хотят
видеть свое происхождение. А это желание определяется уровнм
культуры и общественного развития, сложившимися культурно-бытовыми
отношениями с другими народами, даже, наконец, исторически
обусловленными и периодически возникающими в определенных исторических
ситуациях вспышками национализма и т. д. Другими словами,
этногенетические предания любого народа не отлились в застывшую форму, они
живут и изменяются на протяжении истории, причем иногда изменения
эти вносятся сознательно в угоду той или иной политической
идеологической доктрине. Кстати сказать, изучение исторической динамики
этногенетических преданий на фоне социальной и культурной
истории того или иного народа представляет собой увлекательнейшую науч-
173

ную задачу, имеющую и серьезный теоретический интерес.
Антропологический состав и язык, напротив, относительно стабильны, а роль
сознательных человеческих действий в их изменениях чрезвычайно мала.
ПРОСТРАНСТВО ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ СИТУАЦИЙ
Когда сравниваются между собой три ряда явлений, результаты
сравнения будут различными в соответствии с тем, независимы ли друг
от друга или зависимы эти ряды. Выше упоминалось об огромной
социальной функции языка, с которым тесно связаны многие элементы
культуры, вместе с ним передающиеся и распространяющиеся. Этногене-
тические предания, как и все компоненты фольклора, выступают в
языковой форме. Поэтому они, конечно, с языком связаны, и трудно
воспринимать этногенетические предания и язык как независимые ряды
явлений. И все же я решаюсь утверждать, что они относительно независимы
хотя бы в одном, но в первую очередь интересующем нас отношении —
в трактовке происхождения народа, который является носителем и
творцом этих преданий. В быту сознание языковых различий является одной
из важных предпосылок осознания разницы происхождения и, наоборот,
сознание близости языка приводит чаще всего к заключению об общем
происхождении. Но в этногенетических преданиях по каким-то причинам,
вскрытие которых выходит за рамки этой статьи, в качестве свидетелей
разного происхождения фигурируют в подавляющем большинстве
случаев указания на разный антропологический тип, на какие-то
своеобразные обычаи и нравы, а не на разный язык. В лингвистическом
исследовании разная языковая принадлежность народов и степень их
расхождения по языку устанавливаются полностью независимо от тех или иных
представлений об их происхождении. Поэтому и можно, как мне
представляется, говорить о независимости языковых наблюдений и
этногенетических преданий. Независимость их от антропологических наблюдений
очевидна. Прежние неоднократные попытки установить причинную связь
между антропологическими особенностями и языковой принадлежностью
имеют лишь исторический интерес.
Итак, мы можем предполагать в качестве исходной посылки, что
имеем дело с тремя рядами независимых явлений. Чтобы наглядне&^пред-
ставить себе разнообразие ситуаций, когда, скажем, антропологические
изыскания вскрывают то же направление этнических связей, что и
лингвистические, а этногенетические предания говорят о другом или,
наоборот, антропология и лингвистика приводят к противоречивым выводам
и т. д., выразим эти ситуации в графической форме (рис* 11).
Все их разнообразие при данном числе независимых рядов
наблюдений и равной вероятности их совпадения и несовпадения в этногенети-
ческом исследовании исчерпывается восемью случаями, каждый из
которых охарактеризован на рисунке соответствующими символами и
обозначен возрастающей римской цифрой. Порядок их на рисунке более или
менее произволен, он мог быть и другим. Также оправданно, например,
было бы начинать не со случая несовпадения результатов трех рядов
независимых наблюдений — антропологических, лингвистических данных
и этногенетических преданий, а с противоположного случая — их
полного совпадения. Порядковые обозначения поменяются тогда симметрично
местами, но, повторяю, это непринципиально — в данном случае система
отсчета может быть любая, гораздо интереснее содержательная сторона
анализируемых ситуаций.
174

I
э
Л - А
V
э
- +
Л + А
II
э
Л + А
VI (
Э
+ -
л + л
III
5
- +
л - л
VII
э
+ 4-
Л - А
IV
э
Л - А
VIII
+ + 1
л + л
Рис. 11. Возможные соотношения между разбираемыми видами исторических
источников
Л — лингвистические данные; Э — этнографические данные; А — антропологические данные;
+ — совпадение данных; несовпадение данных
Прежде чем перейти к анализу и иллюстрированию примерами
конкретных этногенезов, обращаю внимание на ситуации V, VI и VII. Они
симметричны относительно знаков. Это означает, что один из рядов
независимых явлений совпадает с двумя другими по выявленным этноге-
нетическим связям, а эти последние не совпадают между собой. Легко
понять, что такое положение практически не реализуется. Аналогичные
ситуации, симметричные по знакам «минус» (что означает — один из
рядов не совпадает с двумя другими, а они совпадают между собой),
возможны только потому, что такое несовпадение двух рядов
наблюдений с третьим не исключает автоматически их совпадения между собой,
тогда как два случая совпадений между двумя рядами автоматически
приводят и к третьему случаю совпадения. Таким образом, многообразие
всех возможных ситуаций уменьшается до пяти. Рассмотрим их по
порядку.
Ситуация I. Три вида сравниваемых этногенетических источников
приводят к противоречивым результатам, т. е. ни антропологические
данные, ни этногенетические предания, ни лингвистические исследования не
создают основы для однозначного решения этногенетической проблемы.
Как может создаться такая неопределенная ситуация? Она может
возникнуть только в том случае, если результаты антропологического
исследования приводят к вскрытию одной определенной линии
этногенетических связей, этногенетические предания — к вскрытию другой, а
лингвистический анализ наводит на третью генетическую линию. Такое
сложное перекрещивание выводов разных дисциплин встречается в этногене-
тическом исследовании нечасто, но оно не исключено, пример чему
представляет этногенез скифов.
Генезис любого народа древности еще труднее подвергнуть анализу,
чем происхождение современного народа, и трудности эти увеличиваются
пропорционально периоду времени, на который этот древний народ
отстоит от современности. Здесь играет роль и общеизвестная неполнота
исторических сведений, и трудность этногенетической интерпретации
археологических данных5, и случайный в большинстве случаев характер
палеоантропологических материалов. Скифы не составляют исключения,
хотя посвященная им литература огромна и вопрос об их
происхождении рассматривался и историками, и археологами, и лингвистами.
Язык скифов известен нам лишь по тем жалким фрагментам, которые
донесены до нас греческими источниками, т. е. в основном по личным
175

именам. Естественно, этот ономастический материал труден для анализа,
лируя свою гипотезу огромного ареала яфетических языков в древности,
видел в скифском языке преимущественно яфетический язык и интер-
чидел в скифском языке преимущественно яфетический язык и
интерпретировал его в плане выявления переднеазиатских и кавказских
аналогий 6. Такой анализ по априорности исходных предпосылок и по
слабости и неполноте учета конкретных языковых реалий не стимулировал
дальнейших исследований в указанном направлении. Автор же наиболее
обстоятельной сводки о скифском языке — В. И. Абаев исходил из
гипотезы иранской принадлежности скифов и сумел подтвердить ее
убедительными соображениями 7. Дальнейшее подтверждение принадлежности
скифского языка к иранской семье языков дано им в сравнительном
исследовании на широком фоне древних языков Западной и Центральной
Евразии 8.
Какой же этногенетический вывод вытекает из самого факта
принадлежности скифского языка к иранской языковой семье? Эта семья в
настоящее время локализуется к югу и юго-востоку от основного
скифского ареала. Нельзя не отметить, что многие элементы скифской культуры,
и особенно один самый яркий ее элемент — так называемый скифский
звериный стиль, имеют, по преобладающему мнению, восточное и юго-
восточное происхождение9. Поэтому наиболее вероятное направление
этногенетических связей для европейских скифов, если исходить из
информации об их языке, а заодно и из анализа их материальной
культуры,— восточное и юго-восточное.
Об этногенетических преданиях скифов дают известное представление
легенды о происхождении скифов, приводимые Геродотом10. Весьма
возможно, что эти легенды созданы в греческой среде, что они отражают
какие-то сугубо греческие понимание и трактовку происхождения скифов,
а среди последних бытовали иные этногенетические предания. В то же
время Геродота можно считать достаточно объективным автором в той
части его труда, где он пишет о хорошо знакомых ему событиях и
излагает личные наблюдения и. Поэтому в принципе не исключено, что
пересказываемые им легенды отражают и собственно скифскую ориентацию
в вопросе об их происхождении. Согласно этим легендам, скифы
происходят от одного из сыновей Зевса или от одного из сыновей Геракла и
от матерей, имеющих местное происхождение. Легенда о происхождении
скифов из Азии также приводится Геродотом, но она кажется мне
имеющей меньшее значение, так как он не указывает точно, в какой среде
она бытует. Как ни трактовать эти легенды, ясно, что они, хотя бы
частично, приводят к указанию на юго-западное направление
этногенетических связей для скифов, что противоречит до известной степени
отмеченному выше юго-восточному направлению этногенетических связей,
устанавливаемому лингвистически.
Палеоантропологический материал по скифам нельзя считать
достаточным, хотя он сейчас уже довольно велик. Преимущественно он
происходит из могильников европейских скифов12, но встречается и на
территориях, где проживало, согласно историческим источникам и судя
по археологическим данным, родственное население: в Средней Азии, на
Алтае и в Хакасии13. Каков наиболее типичный антропологический
комплекс для всего этого населения, в первую очередь, конечно, для
европейских скифов? Это были классические европеоиды, отличавшиеся, как
и подавляющее большинство древнего населения, удлиненной формой
головы, относительно низким и широким лицом, довольно массивным
176

скелетом и сравнительно высоким ростом. Тот же комплекс признаков
характерен, кстати сказать, за немногими исключениями, и для
родственного скифам населения. Если не принимать во внимание работы,
посвященные краниологии скифов, выпущенные еще в прошлом веке и
устаревшие по своей методике, то первым исследователем этого
комплекса был Г. Ф. Дебец, высказавший гипотезу о его формировании на
основе еще более древнего протоморфного комплекса, исходного для
европеоидной расы вообще 14. Не обсуждая последней части этой гипотезы,
подчеркну ее высокую вероятность в отношении генезиса самой
скифской комбинации признаков. Исходный протокомплекс зафиксирован на
той же территории в эпоху энеолита и бронзы многими материалами 15.
Какой этногенетический вывод вытекает из генетической связи
скифов с населением эпохи бронзы, проживавшим на той же территории?
Он состоит в том, что скифы не появились в южнорусских степях с юго-
востока, как можно думать в соответствии с археологическими и
лингвистическими наблюдениями, не появились они и с юго-запада, как
заставляет думать приводимая у Геродота легенда об их происхождении,
а сложились на том же месте, где их застает история.
Антропологический материал не исключает инородных этнических включений в состав
скифов, но преимущественное значение придает все же местным истокам
их этногенеза. Налицо, следовательно, явная несопоставимость
результатов палеоантропологического исследования с лингвистическим анализом
и этногенетическими преданиями. Для того чтобы как-то объяснить эту
несопоставимость в общей форме, нужно рассмотреть все другие ситуации,
создающиеся при сравнении интересующих нас наблюдений.
Ситуация II. Лингвистические и антропологические материалы дают
согласованные показания, а этногенетические предания находятся в
противоречии с ними. В принципе границы антропологического и
лингвистического родства очень часто совпадают если не в деталях, то в общих
чертах. В качестве примеров можно указать на значительную
антропологическую близость друг к другу почти всех славяноязычных народов
(исключение составляют лишь некоторые окраинные народы славянского
ареала, например население высокогорных районов Югославии); на
антропологическую общность картвельских, нахских и аваро-андо-дидойских
народов Кавказа (в эту общность можно включить, правда, еще
ираноязычных осетин и тюркоязычных балкарцев и карачаевцев, но более
вероятен переход их предков на иранскую и тюркскую речь на
сравнительно позднем этапе их этногенеза); на антропологическую гомогенность
японского народа 16. Однако во всех подобных случаях и во многих
других, также иллюстрирующих совпадение результатов антропологических
и лингвистических исследований, этногенетические предания либо не
дошли до современности, либо деформированы в позднейшее время явно
изначально чуждыми им наслоениями.
Пример, свободный от такой деформации и поэтому более удачный,
чем все упомянутые,— легенды о происхождении полинезийцев. Заранее
оговорюсь, что я придерживаюсь гипотезы происхождения полинезийцев
из Азии и заселения Океании не с востока, а с запада.
Какими фактами можно аргументировать происхождение
полинезийцев из Азии, оставаясь в рамках антропологии и лингвистики?
Полинезийские языки образуют определенное единство, характеризуемое
общими структурными особенностями грамматического строя и лексическими
схождениями 17. Они объединяются с малайским и некоторыми другими
языками Юго-Восточной Азии в единую малайско-полинезийскую языко-
177

вую семью, или группу. Многие исследователи постулируют
существование большой австронезийской семьи, ареал которой охватывает часть
Юго-Восточной Азии и всю Океанию (семья эта включает также
меланезийские языки) 18. Многие из этих языков еще плохо изучены сами
по себе, тем более неясны их генетические взаимоотношения, поэтому
отсутствует общепринятый вариант их классификации, но очевидно одно:
генетические связи указывают на происхождение полинезийских языков
из Юго-Восточной Азии, включая и прилегающие острова. Правда,
существуют исследования, обосновывающие иное направление генетических
связей для полинезийских языков — восточное, подчеркивающее их
родство с американскими (в первую очередь с центрально- и
южноамериканскими) языками 19. Однако большей частью это старые работы, имеющие
лишь историческое значение и подвергшиеся в свое время убедительной
критике.
Материалы по соматологии современного населения Полинезии
разбросаны по многим работам, воедино еще не сведенным.
Стоматологический тип современных полинезийцев отличается в общем
противоречивым сочетанием признаков: на монголоидов они похожи большим
уплощенным лицом, на негроидов океанийского круга — толстыми губами и
альвеолярным прогнатизмом, на европеоидов — заметно выступающим
носом. Все больше сторонников завоевывает точка зрения, согласно
которой полинезийский соматологический комплекс образовался в результате
какого-то древнего смешения монголоидов и негроидов20. Автор этих
строк пытался аргументировать идею, в соответствии с которой
монголоидный комплекс, принявший участие в смешении, выступал в протоморф-
ной форме, близкой к тихоокеанской ветви, а негроидный — в форме
океанской ветви21. Таким образом, антропологические наблюдения над
современными полинезийцами также свидетельствуют в пользу их
происхождения либо в материковой части, либо на островах Юго-Восточной
Азии.
Этот вывод может быть подкреплен и сравнением полинезийцев с
азиатскими народами по другим системам признаков. Наиболее
содержательная сводка краниологических данных по народам Полинезии
составлена К. Вагнером22. Пользуясь материалами этой сводки, Я. Я. Рогин-
ский сопоставил полинезийцев по сумме краниологических признаков с
другими народами и нашел, что они ближе всего к народам
Юго-Восточной Азии 23. К настоящему времени накоплен большой запас сведений о
географическом распределении групповых факторов крови в
Полинезии 24. Их вариации также сближают полинезийцев в наибольшей мере
с населением Юго-Восточной Азии 25.
Предания полинезийцев о своем происхождении очень
многочисленны, записаны в разных вариантах и занимают значительное место в их
богатом фольклорном творчестве 26. Уже несколько десятилетий эти
предания служили для реконструкции времени и путей заселения островов
Полинезии. Сопоставление преданий, записанных на разных островах,
позволило реконструировать 92 поколения полинезийских вождей и
датировать заселение островов приблизительно рубежом нашей эры 27. Что
касается путей расселения и определения основного архипелага, откуда
оно началось, то в этом отношении пока не удалось добиться
однозначного результата. Для нас важно, однако, подчеркнуть, что предания
называют в качестве центра расселения той или иной группы
полинезийцев то один, то другой архипелаг, но молчат об Азии и примыкающих
к ней островах как о древнейшей прародине полинезийцев.
178

Это обстоятельство, бывшее на протяжении нескольких десятилетий
непонятным, объяснилось, как только был получен первый
археологический материал из Полинезии, датированный не типологически, а с
применением тех точных методов, которыми располагает сейчас археология,
в частности С44. Оказалось, что острова Полинезии заселены человеком
минимум на тысячелетие раньше, чем предполагалось. Таким образом,
начало переселения на острова Полинезии отодвигается в еще более
далекое прошлое, и, естественно, этногенетические предания уже не в
состоянии информировать нас об этом, особенно если учесть всю сложность
путей расселения по самой Полинезии и насыщенность поздней истории
полинезийцев, которая просто стерла из памяти народа более ранние
события.
Это объяснение в принципе выглядит достаточно логичным, когда мы
стараемся проанализировать противоречие, возникающее в данном
случае при сравнении разных видов исторических источников.
Действительно, проблему этногенеза полинезийцев не просто решить без такого
дополнительного объяснения, так как антропологические и лингвистические
данные говорят о переселении из Азии, а этногенетические предания не
ведут нас за пределы Полинезии. Но пока еще не выбрана и не
аргументирована какая-то общая линия оценки таких ситуаций и тех
исторических материалов, которые кладутся в основу их реконструкции.
Ситуация III. Выводы, извлекаемые из анализа антропологических
материалов и этногенетических преданий, совпадают, но оказываются в
противоречии с лингвистическим анализом. Такова информация об
этногенезе армян, которая опирается на многочисленные данные,
накопленные в области изучения всех трех интересующих нас видов
исторических источников, и поэтому достаточно красноречива.
Каковы возможности использования фольклора армян в
этногенетических целях? Фольклор этот исключительно богат и разнообразен, хотя
и недостаточно изучен 28. Особое место в нем занимает героический эпос
«Давид Сасунский» — одно из сокровищ мирового героического
фольклора. Собственно этногенетических преданий у армян нет, как и у многих
других народов с длительной письменной традицией, сложившихся в
глубокой древности. По-видимому, эти предания стерлись последующими
событиями богатой политической и социальной истории армян. Поэтому
так драгоценны те географические и этногенетические сведения, кошрые
можно извлечь из героического эпоса. Основные события, описанные в
нем, разыгрываются в одной из местностей Западной Армении, вокруг
Верин-Талина, а также озер Ван и Урмия. Этнографическая традиция и
сейчас связывает население этих областей с героями эпоса, так как там
проживают так называемые сасунские армяне. Таким образом, в
соответствии с эпосом можно было бы думать, что основное ядро армянского
народа сложилось именно в этой области.
Антропологический материал в целом подтверждает эту точку зрения.
Переднеазиатские аналогии антропологическим особенностям
современных армян общеизвестны 29. Однако исследования двух последних
десятилетий показали, что специфический комплекс соматологических
признаков, свойственный армянам, распространен гораздо шире, чем
предполагалось раньше, и охватывает также Восточную и Южную Грузию30.
Его местное происхождение сейчас, следовательно, кажется еще более
вероятным. Палеоантропологические данные также соответствуют
представлениям о местном происхождении антропологического типа армян.
Население эпохи средневековья в них слабо представлено, но по эпохам
179

раннего железа, бронзы и энеолита есть многочисленные серии
черепов 31. Характерная для современных армян сильная брахикрания
появляется только в эпоху средневековья, причем и в средневековье она
выражена слабее, чем в настоящее время. Что касается других так
называемых арменоидных особенностей — острого лицевого профиля, едва ли не
максимального по мировому масштабу выступания носа и развития
переносья, то они отчетливо фиксируются и в древних сериях, что
позволяет уверенно говорить о преемственности населения от эпохи к эпохе,
начиная с энеолита. Внутренние миграции в разные эпохи вероятны, не
исключены и инородные включения, иллюстрируемые палеоантропологи-
ческими данными с южного и восточного побережий оз. Севан, но они не
меняют общей картины этой преемственности. На основании палеоантро-
пологических данных местный генезис армянского народа
прослеживается минимум до энеолитического времени.
Итак, антропологический вывод находится в соответствии с
фольклорной традицией и только хронологически углубляет генетическую
преемственность, намеченную фольклорным материалом.
Лингвистические же данные находятся в противоречии и с антропологическими и с
фольклорными. Вокруг положения армянского языка среди других
языков долгое время были большие споры, но после работ Н. Я. Марра он
практически безоговорочно стал включаться в число местных кавказских
языков. Один из крупнейших знатоков и исследователей языка в
историческом аспекте — Г. Капанцян называл эти языки алародийскими, но
фактически конструируемая им алародийская языковая семья, по
существу, ничем не отличалась от яфетической языковой семьи,
сконструированной Марром 32. Кавказские элементы в армянском языке
действительно сильны, и многие из них верно указаны в работах сторонников
безоговорочного включения армянского языка в число кавказских 33.
Однако наряду с этим (особенно после ослабления гипноза концепции
Н. Я. Марра) существовала тенденция сблизить армянский язык с
индоевропейскими 34. В кругу индоевропейской семьи он рассматривался чаще
всего как изолированный35. В настоящее время значение собственно
кавказских элементов и в грамматике и в лексике армянского языка не
отрицается, однако все с большим основанием утверждается его
индоевропейская принадлежность и выявляются связи с другими
индоевропейскими языками36. Такая позиция в оценке армянского языка вытекает
из большой работы, проведенной армянскими лингвистами за последние
годы. Как язык индоевропейский армянский язык рассматривается и в
новейшем фундаментальном обзоре языков народов СССР 37.
Исследования двух йостгедних десятилетий не только изменили взгляд
на природу и генетические взаимоотношения армянского языка, но и
позволили внести дальнейшие уточнения, наметив линию его генетических
связей, или контактов, с древнейшими языками Балканского
полуострова, например фригийским38. Правда, выяснение конкретных форм этих
связей, видимо, потребует дальнейших дополнительных исследований, но
факт генетических контактов с древними языками Балканского
полуострова признается бесспорным 39. Таким образом, лингвистическая
информация на современном уровне ее изучения не только позволяет увязать
армянский язык с широким кругом индоевропейских языков, но и
указывает на его восточносредиземноморское происхождение. Этногенетиче-
ский вывод из этого очевиден: индоевропейская принадлежность
армянского языка уводит генезис армянского народа за пределы нынешней
Армении, так как Армянское нагорье вряд ли можно включать в праро-
180

дину индоевропейских языков, что касается конкретно балканских связей,
то они тем более заставляют думать о неместном происхождении армян.
Налицо то же самое противоречие лингвистических данных
антропологическим и фольклорным.
Что сказать о характере этого противоречия, не вдаваясь пока в его
причины? При оценке ситуации II мы предполагали, что более древние
этапы этногенеза полинезийцев стерты в памяти народа богатыми
событиями позднейшей истории, которые только и сохранились в этногенети-
ческих легендах. По отношению к этногенезу армян можно сделать то же
предположение — с той только разницей, что предшествующий этап
этногенеза был здесь многоступенчатый: он включал и формирование антро
пологического состава на местной основе, и усвоение языка, который, пс
новейшим данным, появился в Армении в середине I тысячелетия до
н. э.40 Обе эти ступени древнейшего этапа этногенеза вскрываются
последовательно антропологическими и лингвистическими данными, но не этно-
генетическими преданиями.
Теоретически возможен и практически реализуется и
противоположный случай: именно лингвистика дает аргументы в пользу независимого
от инородных влияний местного этногенеза, и, напротив, антропология и
этногенетические предания позволяют реконструировать миграционный
процесс. Пример тому — этногенез айнов.
Не вдаваясь в детали формирования антропологических особенностей
айнов (критический итог многим предшествующим работам подводит
монография М. Г. Левина 4\ содержащая также и большой
самостоятельный материал), отмечу основную специфику айнского комплекса
признаков. Она состоит в исключительно сильном развитии волосяного покрова,
волнистоволосости, потемнении цвета кожи по сравнению с
окружающими айнов народами. Все это несомненные аргументы в пользу южных
связей айнов, так как аналогичный комплекс, конечно сильнее
выраженный, характерен для меланезийцев, папуасов и австралийцев. Возможно,
какие-то древние представители австралоидной, или океанийской, ветви
негроидной расы, продвинувшись на север, и приняли участие в
сложении свойственной современным айнам комбинации антропологических
признаков. Другим бесспорным компонентом, принявшим участие в
смешении, была какая-то монголоидная комбинация.
Антропологические дагшые находятся в полном согласии с гипотезой
южного происхождения айнов^^убоко аргументированной Л. Я.
Штернбергом 42. Он опирался в основное на этнографическую аргументацию и
привлек среди своих сопоставлении4^ этногенетические предания айнов
о появлении их с моря. Предания эти очень сходны с океанийскими. Это
как раз то, что интересует нас в наибольшей степени в данном
случае, — совпадение этногенетических преданий с антропологическими
наблюдениями. Что касается положения айнского языка среди других
языков, то он является полностью изолированным, до сих пор ему не
обнаружено убедительных аналогий ни в одном из языков мира 43. Сам по
себе этот вывод не есть полное доказательство местного происхождения
айнского языка, но все же отсутствие аналогии легче всего объяснить
именно изолированным формированием в пределах той же территории,
где мы застаем язык в настоящее время. Памятуя о том, что
этногенетические предания в предыдущих случаях отражали какие-то
сравнительно поздние события, можно думать, что южные связи айнов были
исторической реальностью еще в сравнительно недавнее время. Почему же
тогда язык не сохранил нам никаких воспоминаний об этих связях?
181

Единственное разумное объяснение я вижу в недостаточной изученности
языков Юго-Восточной Азии и Океании. При сложности их языкового
состава трудно поручиться, что в будущем не будут вскрыты реальные
связи айнского языка с одним из языков или группой языков этого
района. Сомневаться же в участии южного компонента в этногенезе айнов не
приходится.
Ситуация IV. В этом случае к не согласованным с другими данными
заключениям приводит антропология. При таком несогласовании
историки иногда пишут о нестабильности антропометрических характеристик
необъективности антропологических наблюдений, аргументируя это
случайными сравнениями близких вариаций отдельных признаков и т. д.44
Мы не будем следовать за этими суждениями и рассмотрим эту
несогласованность как реально существующее явление, отражающее какие-то
стороны исторической действительности.
Такое несоответствие антропологических данных лингвистическим
наблюдениям и этногенетическим преданиям мы имеем в случае
этногенеза осетин. Мне уже приходилось довольно подробно высказываться по
этой проблеме 20 лет назад45. Антропологически осетины, несомненно,
типичные носители того комплекса признаков, который охватывает
народы, населяющие центральные предгорья Главного Кавказского хребта.
За исключением балкарцев и карачаевцев, этногенез которых по своему
типу, как мы увидим дальше, сходен с этногенезом осетин, все эти
народы говорят на одном из кавказских языков. Таким образом, комплекс
признаков, о котором идет речь,— местный, кавказский, что отразилось
и в наименовании его кавкасионским 46. Принадлежность к этому
комплексу свидетельствует о формировании антропологического состава
народа на древней местной основе, следовательно, осетины связаны
непрерывной преемственностью поколений с древним местным населением
центральных предгорий Главного Кавказского хребта.
В исторической литературе широким распространением пользуется
концепция не кавказского, а иранского происхождения осетин. Правда,
историки не ставят сейчас знак равенства между осетинами и
ираноязычными аланами — средневековым населением северокавказских
степей, как это было два-три десятилетия назад 47, но все же иранский
компонент в осетинском этногенезе объявляется преобладающим48.
Оставляя в стороне сведения^ извлекаемые из исторических источников,
которые пока дают возможность для самой разнообразной интерпретации,
нужно сказать, что главным основанием для таких взглядов остается
бесспорная принадлежность осетинского языка к иранской языковой семье»
Правда, крупнейший исследователь осетинского языка В. И. Абаев
выявил в нем значительный местный субстрат 49, как он сделал это и по
отношению к фольклору 50. Но все равно этот субстрат не меняет в
основном иранского характера осетинского языка. Осетинский эпос «Нарты»
одновременно представлен у многих народов Северного Кавказа и
западных районов Закавказья, но все же его неместное, аланское
происхождение весьма вероятно 51.
Антропологические особенности осетин свидетельствуют о местных
истоках этногенеза на его древнейшем этапе; переход на иранскую речь
и усвоение иранской культуры (что в целом бесспорно и
демонстрируется целой серией этнографических наблюдений над самыми разными
сторонами осетинской культуры52) могли происходить и без
значительного включения инородного населения. Таким образом, все три категории
рассматриваемых нами фактов отражают реальные события этногенеза и
182

этнической истории осетинского народа, но события эти относятся к
разным этапам его истории: те, которые отражаются в антропологическом
составе,— древнейшие, а те, которые реконструируются при помощи
лингвистических данных и этногенетических преданий,— более поздние.
Соседние с осетинами тюркоязычные народы — балкарцы и
карачаевцы сходны с ними антропологически. Им свойственны те же признаки,
одновременно типичные для центральнокавказских народов местного
происхождения 53. По аналогии с осетинами это обстоятельство трудно
истолковать иначе, как свидетельство местного, кавказского происхождения
балкарцев и карачаевцев 54. В их языке Н. Я. Марром и В. И. Абаевым
выявлен местный, кавказский субстрат55, но в целом его
принадлежность к тюркской языковой семье бесспорна, и внутри этой семьи он
занимает равноправное место рядом с другими тюркскими языками56.
Наряду с нартским эпосом у балкарцев и карачаевцев есть если не эт-
ногенетические в полном смысле слова, то фамильные предания,
связывающие происхождение отдельных семей с тюркоязычными народами
северокавказских степей, проживавшими там в эпоху средневековья57.
Следовательно, и здесь антропология говорит о местном, а лингвистика
и фольклор — о пришлом происхождении народа. И в этом случае
противоречие между разными историческими источниками легко понять,
если предполжить, что они отражают разные этапы истории балкарцев
и карачаевцев: антропологические данные — древнейший этап,
лингвистика и фольклор — позднейший, осуществившийся без значительных
брачных контактов с инородным тюркоязычным населением, но под его
огромным культурным влиянием.
В ситуации IV возможно и такое положение, когда именно
антропологические данные наводят на мысль о пришлом происхождении, тогда
как лингвистика и этногенетические предания помогают проследить
местные истоки этногенеза. Примером может служить этногенетическая
информация об эскимосах. Она сейчас довольно полна, охватывает почти
все территориальные группы эскимосов, разбросанные по огромному
ареалу от крайнего северо-востока Азии до Гренландии, и допускает
хронологическое датирование благодаря хорошему состоянию археологической
документации.
Н. Н. Чебоксаров высказывал плодотворную цдею о распаде древней
монголоидной общности на два ствола — тихоокеанских и
континентальных монголоидов 58. Эта идея получила признание во многих
последующих классификациях монголоидной расы и в настоящее время
пользуется поддержкой среди советских антропологов 59. Согласно этой идее,
арктические монголоиды объединяются и таксономически и генетически с
южными и восточными, образуя тихоокеанский ствол и противопостав-
ляясь континентальным группам монголоидных популяций. Соматологи-
ческие аргументы в пользу тдкого объединения — сравнительно темная
кожа у эскимосов, краниологические аргументы — значительный общий
и альвеолярный прогнатдам на эскимосских черепах. Таким образом,
антропологические особенности эскимосов, несомненно, указывают на их
южное происхождение.
Эскимосский язык объединяется с алеутским в изолированную эско-
алеутскую семью 60. Оба языка обнаруживают реальные грамматические
и лексические параллели, но не имеют никаких аналогий с другими
языками. Их изолированное положение наводит на мысль, что эскимосский
язык, а с ним и народ образовались где-то в пределах того же ареала,
который они занимают в настоящее время, и что инородные влияния иг-
183

ради в их становлении минимальную роль. Этногенетические предания
эскимосов, особенно богато представленные в публикациях К. Расмуссе-
на 61, также не выводят эскимосов за пределы их нынешнего ареала.
У некоторых территориальных групп эскимосов, например, у эскимосов
Тигары, есть предания о пришельцах, которыми пугают детей;
любопытно, что у пришельцев каменные глаза, а искусственные глаза в орбитах
нескольких черепов найдены в погребениях рубежа нашей эры в Ипиу-
такском могильнике, расположенном близ Тигары62. Но пришельцы в
этих преданиях воспринимаются не как люди, чуждые эскимосам и
имеющие совершенно отличное от эскимосов происхождение, а как люди,
чуждые лишь данной территориальной группе; во всяком случае, в
преданиях нет сведений об их иной этнической принадлежности.
Следовательно, язык и легенды о происхождении легче интерпретировать в
рамках автохтонной, а не миграционной гипотезы эскимосского этногенеза.
Как могла создаться такая ситуация, при которой в памяти народной
не сохранилось никаких воспоминаний о переселении из других
областей? Ее можно объяснить только одним — тем, что переселение
произошло очень давно и за прошедшее после него время не только народная
память успела забыть о нем, но и язык успел приобрести крайнюю
степень своеобразия. Лексико-статистические способы датирования времени
расхождения родственных языков дают для эскимосского и алеутского
дату в 3000 лет, т. е. рубеж II и I тысячелетий до н. э.63 Современные
археологические открытия уводят истоки эскимосской культуры также в
глубокую древность64. Помимо археологических материалов, лишь
антропологические особенности доносят до нас память о происходивших
исторических событиях, в частности о переселении с юга [...]
Ситуация VIII. Совпадают показания всех трех анализируемых нами
видов исторических источников. Эта ситуация создается в ходе
сравнительно простого этногенеза, и этногенетические события
реконструируются в этом случае с наименьшими затруднениями. Можно было бы
привести довольно много примеров совпадения различных данных, но мы
ограничимся одним, выбрав его за полноту накопленной уже сейчас
информации. Речь идет о якутах. На основании только исторических
свидетельств можно полагать, что область расселения якутов по Лене и ее
притокам постоянно увеличивалась на протяжении последних столетий 65.
А. П. Окладников, суммировав самые разнообразные данные, нарисовал
очень убедительную картину этногенеза якутов, их формирования на
основе так называемых курыканских племен, проживавших в Северном
Прибайкалье и Забайкалье, и их постепенного расселения по Лене с юга
на север, занятия ими нижнего течения крупных и мелких притоков
Лены 66. Эти процессы подробно прослежены археологически и освещены
историческими источниками. / Но существенную роль в доказательстве
южного происхождения якутов играет в трудах А. П. Окладникова и
якутский фольклор. Предания якутов об их происхождении рисуют
панораму очень широких-и многосторонних связей с югом 67.
Принадлежность якутского языка к семье тюркских языков, в целом
распространенной южнее и западнее, также доказательство южной основы якутского
этногенеза.
Но якуты недостаточно хорошо изучены в антропологическом
отношении. Старые публикации Г. Л. Геккера, Ф. Я. Кона и И. И. Майнова но
могут удовлетворить нас сейчас в методическом отношении 68. Наиболее
полные по материалу работы М. Г. Левина и И. М. Золотаревой
являются предварительными публикациями и дают лишь очень обобщенную ха-
184

рактеристику населению отдельных районов69. Население Южной
Якутии исследовано пока только в одном поселке 70. Все же можно
утверждать, что якуты в целом, хотя и включив в себя какие-то элементы
•субстратного происхождения, принадлежат тем не менее к центрально-
азиатской группе популяций — той самой, к которой принадлежат
буряты и тувинцы. Родство якутов с бурятами подтверждается и
краниологически 71. Таким образом, антропологический материал приводит к
такому же точно выводу, что и лингвистические наблюдения и фольклор.
Совпадение выводов, вытекающих из разных наблюдений,
объясняется в данном случае, по-видимому, тем, что мы имеем дело с процессами
сравнительно неглубокой древности, отстоящими от современности на
тысячелетие, много на полтора. Естественно, что при этом не только
антропологическая и лингвистическая характеристики народа, относительно
стабильные (особенно первая), остаются неизменными, но и предания
народа о своем происхождении отражают цельную картину этногенеза,
а не ее отдельные детали, хронологически приуроченные к позднейшим
этапам этногенеза. Степень согласия результатов разных видов
исторического исследования, нацеленного на решение этногенетических проблем,
есть, очевидно, функция хронологии этногенетических процессов.
Итоговые замечания. Итак, перед нашими глазами прошли пять
возможных ситуаций, с которыми мы сталкиваемся в этногенетических
исследованиях при сравнении выводов из трех разных видов источников:
антропологических материалов, лингвистических данных и
этногенетических преданий. Можно было бы заметить, что последние чаще всего
освещают какие-то сравнительно поздние этапы этногенеза, тогда как на
основании первых двух источников можно судить о его ранних стадиях.
В литературе распространена тенденция спорить о сравнительной
эффективности разных видов исторических источников, когда речь идет об
этнических проблемах, причем спор чаще всего решается в пользу того
исторического источника, каким профессионально владеет автор72.
Однако сама постановка вопроса кажется упрощенной: этногенез настолько
сложный и многосторонний процесс, территориальные и хронологические
рамки его исследования так широки, что нельзя назвать какой-то
решающий фактор в его динамике и выбрать главную опору в его
реконструкции. Перспективнее другой подход, отражающий
дифференцированную оценку разных типов исторических источников в зависимости от
территориальных условий и хронологических обстоятельств.
Что можно сказать при таком подходе о рассматриваемых нами
исторических источниках? Стабильность антропологических
характеристик, особенно по морфологическим признакам, уже неоднократно
отмечалась и объясняется их слабой подверженностью направленной
селекции и в то же время достаточно четко выраженной наследственной
основой. Поэтому они пригоды дйя хронологически очень глубоких
реконструкций, для восстановления или для фиксации и оценки
масштабов миграций населения в эпоху камня и бронзы. Но такая
стабильность и тот факт, что какие-то аспекты этногенетических процессов
могут не затрагивать антропологический состав (например, передача
языка или отдельных культурных элементов), имеют и свою
отрицательную сторону; в антропологических особенностях часто слабо
отражаются события недавнего прошлого, по масштабам своим сравнимые с
событиями глубокой древности или даже превосходящие их, но не
затронувшие антропологического состава или не успевшие еще изменить его.
Поэтому нет абсолютного ответа на вопрос о значении антропологиче-
185

ских данных в этногенетическом исследовании: оно велико, когда речь
идет о ранних этапах этногенеза, и часто уменьшается в
реконструкции поздних его этапов.
Противоположный полюс занимают, по-видимому, этногенетические
предания. Они содержат драгоценные сведения о событиях, отстоящих
от современности на сравнительно небольшом хронологическом
расстоянии, но, может быть, поэтому и не фиксируемых другими источниками^
так как они не успевают изменить соответствующие этнические
характеристики. Окончательное формирование этнического лица многих
народов падает на эпоху средневековья и даже на более позднее время,
поэтому для их этногенеза (например, восточных славян, монголов и
бурят, некоторых народов Северного Кавказа, тувинцев и народов Алтая
и т. д.) чрезвычайно важны события их поздней истории, практически
последнего тысячелетия. Память об этих событиях хорошо сохраняют
этногенетические предания. То обстоятельство, что легенды о
происхождении народов доходят до нас, как правило, в деформированном виде,
не делает этот вид источника менее значимым. Любые дошедшие до нас
из прошлого материалы также не полностью отражают действительность
и требуют критического анализа.
Лингвистические данные занимают промежуточное положение.
Наличие письменных памятников придает ему хронологическую перспективу,
уходящую в эпоху поздней бронзы, но практически сколь-нибудь
полезная информация, которая может быть мобилизована в этногенетических
целях, существует только начиная с I тысячелетия до н. э., т. е.
с эпохи раннего железа. Только с этого времени и кончая эпохой
позднего средневековья, по-видимому, могут быть полноценно использованы
лингвистические данные для освещения проблем этногенеза; они дают
широкую и многостороннюю информацию, и с их помощью можно
корректировать результаты анализа других материалов.
Рассмотрение разных этногенетических ситуаций и возможностей их
реконструкции приводит к выводу, что ни антропологический материал,
ни лингвистические данные, ни этногенетические предания не имеют
абсолютного значения. Их роль относительна, и она меняется в
зависимости от хронологического диапазона рассматриваемых процессов и
событий. В освещении событий эпохи камня и бронзы, повторяем,
неоценима роль антропологических материалов, этногенетическая
эффективность которых часто понижается по отношению к поздним историческим
«юбытиям. Лингвистические данные особенно эффективны для эпохи
раннего железа и эпохи средневековья. Наконец, этногенетические
предания только к эпохе средневековья приобретают настоящую
разрешающую силу и сохраняют ее вплоть до последних столетий.
/
1 Токарев С. А. К постановке проблем этногенеза//Сов. этнография. 1949. № 3;
Дебец Г. Ф., Левин М. Р., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник для изучения вопросов этногенеза//Там же. 1952. № 1; Левин М. Г.
Этнографические и антропологические материалы как исторический источник: (К
методологии изучения истории бесписьменных народов) //Там же. 1961. № 1;
Гинзбург В. В. Некоторые проблемы изучения взаимосвязи расогенеза и этногенеза //
Там же. 1968. № 4.
2 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: Краниол. исслед. М., 1974.
3 По сути за последние два десятилетия крупнейшие работы о происхождении речи
написаны антропологами: Бунак В. В. Происхождение речи по данным
антропологии//Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 195L
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 16); Он же. Речь и интеллект, стадии
их развития в антропогенезе // Ископаемые гоминиды и происхождение человека.
186

M., 1966. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 92). Лингвистический аспект
проблемы см.: Леонтьев А. А. Возникновение и первоначальное развитие языка.
М., 1963.
4 Интересные мысли на эту тему высказаны Ф. Соссюром в подготовительных
материалах к курсу общей лингвистики, доведенных сейчас до печати: Saussure F. de.
Course de lingnistique generale/Ed. critique par R. Engler. Wiesbaden, 1967. Fasc. 1,
2; 1968. Fasc. 3. См. также: Слюсарева H. А. Теория в свете современной
лингвистики. М., 1975.
3 В противовес широко распространенным оптимистическим взглядам она выпукло
освещена А. Л. Монгайтом. См.: Монгайт А. Л. Археологические культуры и
этнические общности: (К вопросу о методике историко-археологических
исследований) //Народы Азии и Африки. 1967. № 1.
* Марр Н. Я. Скифский язык//По этапам развития яфетической теории. Л., 1926;
Он же. Термин «скиф»//Яфетический сборник. Л., 1922. Т. 1. Обе работы
перепечатаны: Марр Н. Я. Избранные работы. М.; Л., 1935. Т. 5.
7 Абаев В. И. Скифский язык Ц Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л.,
1949. Т. 1.
* Он же. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.; Л., 1958. Т. 1;
Он же. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока и Запада. М., 1965.
* Литература о скифском зверином стиле огромна. Сводки данных и библиографию
см.: Артамонов М. И., Форман В. Сокровища скифских курганов в собрании
Государственного Эрмитажа. М., 1966; Артамонов М. И. Сокровища саков. М., 1973.
Популярные обзоры скифской культуры см.: Смирнов А. П. Скифы. М., 1966;
Граков Б. Н. Скифы. М., 1971. До сих пор непревзойденным по полноте изложения
истории скифского мира остается старый труд: Ростовцев М. И. Скифия и Боспор.
Критическое обозрение памятников литературы и археологических. Л., 1925.
10 Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972. С. 188-189.
11 Об этом см.: Борухович В. Г. Научное и литературное значение труда Геродота //
Геродот. Указ. соч.
12 Кондукторова Т. С. Населения Неаполя Сюфського за антрополопчними даними //
Материал! з антропогп Укра'ши. Khib, 1964. Вип. 3; Она же. Антропология
древнего населения Украины М., 1972; Зиневич Г. П. Очерки палеоантропологии
Украины. Киев, 1967.
3 Материалы с территории Средней Азии суммированы: Гинзбург В. В.,
Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972. Материалы с территории
Алтая и Хакасии суммированы: Алексеев В. П. Палеоантропология Алтая эпохи
железа//Сов. археология. 1958. № 1; Он же. Палеонтропология Хакасии эпохи
железа//Сб. Музея антропологии и этнографии. 1961. Т. 20; Козинцев А. Г. Антп~
по логический состав и происхождение населения тагарской культуры. Л., 1972.
14 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М., 1948. Т. 4.
15 Дебец Г. Ф. Палеоантропологические материалы из погребений срубной
культуры Среднего Заволжья // Материалы и исследования по археологии СССР. 1954.
Т. 42; Кондукторова Т. С. Материалы по палеоантропологии
Украины//Антропологический сборник. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33);
Герасимова М. М. Черепа из погребений срубной культуры в Среднем Поволжье //
Крат, сообщ. Ин-та археологии АН СССР. 1958. Вып. 71; Фирштейн Б. Ф.
Антропологическая характеристика населения Нижнего Поволжья в эпоху бронзы//
Памятники эпохи бронзы юга европейской части СССР. Киев, 1967; Зиневич Г. П.
Очерки палеоантропологии Украины; Зиневич Г. П., Круц С. I. Антрополопчна
характеристика давнього населения територ! Украши. Khib, 1968; Круц С. И.
Население территории Украины эпохи меди-бронзы. Киев, 1972.
16 Левин М. Г. Этническая антропология Японии. М., 1971. Не могу не указать на
исключительную роль соматологических материалов, собранных советскими
антропологами, и в первую очередь М. Г. Левиным, в обосновании
антропологического единства японского народа.
17 Общее описание полинезийских языков см.: Народы Австралии и Океании. М.,
1956. (Народы мира. Этнографические очерки).
18 Предложено несколько вариантов классификации. Обзор их см.: Пучков П. И
Системы классификаций океанийских языков и этнолингвистическая
классификация народов Океании//Языки Юго-Восточной Азии. М., 1967.
19 Подборку сведений об этих работах см.: Heyerdahl Th. American Indians in the
Pacific. L.; Stockholm; Oslo, 1952.
20 Такую точку зрения выразил, напр., Г. Ф. Дебец. См.: Дебец Г. Ф. Опыт
графического изображения генеалогической классификации человеческих рас//Сов.
этнография. 1958. № 4.
187

21 Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974.
22 Wagner К. The craniology of the oceanic reces // Skr. Norske vid.-akad. Oslo. Kl. L
1937. N 2.
23 Рогинский Я. Я. О происхождении полинезийцев (по антропологическим
данным)//Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968.
24 Сводку данных и библиографию см.: Simmons R. Blood group genes in Polinesians
and comparisons with other Pacific peoples//Oceania. 1962. Vol. 32, N 3.
Перепечатано: Peoples and cultures of the Pacific. N. Y., 1968.
25 Рогинский Я. Я. О происхождении полинезийцев; Он же. О первоначальном
заселении Полинезии (по материалам антропологии) //Сов. этнография. 1966. «N» 5.
26 Сказки и мифы Океании. М., 1970. Общую характеристику фольклора
полинезийцев дает статья Е. М. Милетинского, предпосланная этому изданию и содержащая
указания на основную литературу.
27 Общее представление об этих расчетах и о связанных с ними проблемах дает
книга Те Ранги Хироа (П. Бака) и предпосланная ей статья С. А. Токарева. См.:
Те Ранги Хироа. Мореплаватели солнечного восхода. М., 1950. Указания на
новейшую литературу по археологии, отодвигающую вглубь дату заселения
Полинезии, см.: Тумаркин Д. Д. Тур Хейердал и проблема заселения Полинезии//
Австралия и Океания. История и современность. М., 1970.
28 Общее представление о нем дают две замечательные публикации И. А. Орбели,
См.: Орбели И. А. Басни средневековой Армении. М.; Л., 1956; Он же. Басни
средневековой Армении // Избр. тр.: В 2 т. М., 1968. Т. 1.
29 См. об этом работу В. В. Бунака, до сих пор сохранившую в этом отношении все
свое значение: Бунак В. В. Crania Armenica. Исследование по антропологии
Передней Азии//Тр. Антропол. науч.-исслед. ин-та при I МГУ. 1927. Вып. 2.
30 Сводку данных см.: Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и
современного населения Грузии. Тбилиси, 1964. См. также: Он же. Об антропологическом
составе современного населения Армении // Антропологический сборник, IV. М.г
1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 82).
31 Табличную сводку и библиографию см.: Алексеев В. П. Происхождение народов
Кавказа.
32 Основные работы Г. Капанцяна по языку и истории армян собраны в
специальный сборник. См.: Капанцян Г. Историко-лингвистические работы. Ереван, 1956.
33 Достаточно подробно история изучения армянского языка освещена Э. Г.
Туманяном. См.: Туманян Э. Г. Армянский язык//Советское языкознание за 50 лет.
М., 1967.
34 О нем см.: Георгиев В. Исследования по сравнительно-историческому
языкознанию. М., 1958.
35 См., напр.: Агаян Э. Б. Введение в языкознание. Ереван, 1960.
36 Джаукян Г. Б. Урартский и индоевропейские языки. Ереван, 1963.
37 Туманян Э. Г. Армянский язык //Языки народов СССР. М., 1966. Т. 1.
38 Георгиев В. Указ. соч.
39 Джаукян Г. Б. Армянский и древние индовропейские языки. Ереван, 1970. На
арм. яз., рез. рус, англ.
40 Джаукян Г. Б. Очерки по истории дописьменного периода армянского языка.
Ереван, 1967.
41 Левин М. Г. Физическая антропология и проблемы этногенеза народов
Дальнего Востока // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. М., 1958. Т. 36. О вариациях
групп крови и дерматоглифике айнов см.: Schwidetzky I. Neuere Entwicklungen
in der Rassenkunde des Menschen // Die neue Ressenkunde/Hrsg. I. Schwidetzky.
Stuttgart, 1962. /
42 Штернберг Л. Я. Айнская проблема // Сб. Музея антропологии и этнографии.
1929. Т. 8.
43 Сам Л. Я. Штернберг отмечал некоторые параллели в структуре айнского и
австралийских языков, но они случайны и нуждаются в проверке, чтобы их можно
было трактовать в генетическом плане.
44 См., напр.: Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в.//Кавказский
этнографический сборник. М., 1969. Т. 4. С. 73.
45 Алексеев В. П. Антропологические данные к происхождению осетинского
народа // Происхождение осетинского народа: Материалы науч. сес, посвящ. пробл.
этногенеза осетин. Орджоникидзе, 1967. Краниологические материалы, на кото*
рые я тогда преимущественно опирался, теперь изданы полностью. См.:
Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа. Там же и этногенетический
комментарий, и библиография предшествующих работ.
46 Сводку соматологических материалов по кавкасионскому типу см.:
Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии.
188

47 См., напр.: Ванеев 3. Н. Средневековая Алания. Сталинири, 1959.
48 Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1966.
49 Абаев В. И. Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка
(лингвистическое введение в историю осетинского народа); Он же. О
взаимоотношении иранского и кавказского элементов в осетинском Ц Абаев В. И.
Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.
50 Абаев В. И. Историческое в нартском эпосе//Нартский эпос. Дзауджикау, 1949.
См. также: Он же. Значение и происхождение слова rong // Абаев В. И.
Осетинский язык и фольклор.
51 Дискуссию вокруг этой проблемы см.: Сказания о нартах - эпос народов
Кавказа. М., 1969.
52 Калоев Б. А. Осетины: Ист.-этногр. исслед. М., 1970.
53 Джанберидзе Г. К. Выступление на сессии по происхождению балкарцев и кара-
чаевцев//0 происхождении балкарцев и карачаевцев. Нальчик, 1960.
54 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев
в свете данных антропологии // О происхождении балкарцев и карачаевцев.
55 Марр Н. Я. Балкаро-сванское скрещение // Докл. АН СССР. 1929. Перепечатано:
Марр Н. Я. Избранные работы. Л., 1937. Т. 4; Абаев В. И. Общие элементы в
языке осетин, балкарцев и карачаевцев//Язык и мышление. Л., 1933. Т. 1.
56 Баскаков Н. А. Введение в изучение тюркских языков. М., 1969.
57 См., напр., сб. «О происхождении балкарцев и карачаевцев».
58 Чебоксаров Н. Н. Северные китайцы и их соседи: (Исследование по этнической
антропологии Восточной Азии)//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1949.
Вып. 5.
59 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. 1951. Т. 16; Левин М. Г. Этническая антропология
и проблема этногенеза народов Дальнего Востока. М., 1958.
60 Меновщиков Г. А. Эскимосско-алеутская группа//Языки народов СССР. Л., 1968.
Т. 5.
61 Список работ К. Расмуссена, содержащих фольклорные материалы по
эскимосам, огромен. Укажу основные книги: Rasmussen К. People of the polar North.
L., 1909; Idem. Intellectual culture of the Iglulik Eskimos. Copenhagen, 1929; Idem.
The Netsilik Eskimos. Social life and spiritual culture. Copenhagen, 1931; Idem.
Intellectual culture of the Copper Eskimos. Copenhagen, 1932; Idem. The Mackenzie
Eskimos. Copenhagen, 1942; Idem. The Alaskan Eskimos. Copenhagen, 1952.
62 Rainey F. The whale hunters of Tigara // Anthropol. Pap. Amer. Mus. Natur. Hist.
1947. Vol. 41, pt. 1.
63 См., напр.: Сводеш M. К вопросу о повышении точности в лексико-лингвисти-
ческом датировании//Новое в лингвистике. М., 1960. Вып. 1.
64 Обзор открытых памятников и существующих гипотез см.: В audi H. Uhgeschichte
der Eskimo. Stuttgart, 1965; Файнберг Л. А. Население Гренландии во II
тысячелетии до н. э.— I тысячелетии н. э. // От Аляски до Огненной Земли. История
и этнография стран Америки. М., 1967; Он же. Очерки этнической истории
зарубежного Севера (Аляска, Канадская Арктика, Лабрадор, Гренландия). М., 1971.
65 Достаточно сравнить площадь ареалов сейчас и в XVII в. См.: Долгих Б. О.
Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. 1960. Т. 55.
66 Окладников А. П. Прошлое Якутии до присоединения к Русскому государству//
История Якутии. Якутск, 1949. Т. 1; Он же. Якутия до присоединения к
Русскому государству//История Якутской АССР. М.; Л., 1955. Т. 1.
67 См.: Носов М. Н. Предки якутов по преданиям потомков//Сборник трудов
исследовательского общества «Саха кэскилэ». Якутск, 1926. Т. 3 Боло С. И.
Прошлое якутов до прихода русских на Лену (по преданиям якутов бывш.
Якутского округа) //Тр. науч.-исслед. ин-та. при СНК ЯАССР. 1937. Т. 4.
68 Геккер Г. Л. К характеристике физического типа якутов // Зап. Вост.-Сиб. отд-ния
Рус. геогр. о-ва. 1896. Т. III, вып. 1; Кон Ф. Я. Физиологические и
этнологические данные об якутах: (Антропол. очерк). Минусинск, 1899; Майнов И. И.
Якуты (по материалам Г. Л. Геккера) // Рус. антропол. журн. 1902. № 4.
69 Левин М. Г. Антропологический тип якутов // Крат, сообщ. Ин-та этнографии
АН СССР. 1947. Вып. 3; Золотарева И. М. Территориальные варианты
антропологического типа якутов//Этногенез и этническая история народов Севера. М.>
1975.
70 Алексеев В. П., Беневоленская Ю. Д., Гохман И. И. и др. Антропологические
исследования на Лене // Сов. этнография. 1968. № 5.
71 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
189

Примером может служить вводная глава книги Ф. П. Филина «Образование
языка восточных славян» (М.; Л., 1962), в которой основная роль в реконструкции
этногенетических ситуаций приписывается лингвистике. Та же приблизительно
сумма соображений развивается в кн.: Филин Ф. П. Происхождение русского,
украинского и белорусского языков: Ист.-диалектол. очерк. Л., 1972.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Палеоантропология — та часть антропологической науки, которая
занимается изучением физических особенностей древнего населения.
Представление об этих особенностях можно получить, исследуя костные
остатки людей из погребений разных эпох, рассматривая реалистические
антропоморфные изображения, дошедшие до нас, читая письменные
источники, содержащие сообщения о физическом типе древних народов.
Только в первом из этих случаев извлекаемая информация достаточно
полноценна и разнообразна. Любое изображение человеческого лица,
будь то рисунок на камне и керамике или костяная и каменная
скульптура, несет элемент условности, иногда заведомо искажает характерные
типологические черты в соответствии с господствующими в том или
ином обществе стилем и пониманием содержания искусства. Нганасаны,
например, среди сибирских народов относятся к наиболее монголоидным,
но изготовлявшиеся ими до недавнего прошлого деревянные куклы
ритуального назначения отличаются моделированными выступающими
носами вполне европеоидного типа.
Автор любого письменного источника, сообщая о физическом типе
другого народа, также имел в качестве критерия оценки физический
облик соотечественников. Физически близкие авторам описаний народы
не попадали в сообщения, как не обращавшие на себя внимания,
отличия носителей иного комплекса физических признаков преувеличивались.
Так, в исторической литературе укоренилась, в частности, легенда о
древнем европеоидном светловолосом и светлоглазом населении
Центральной Азии, созданная китайскими летописцами1,— легенда,
поддерживаемая и отдельными современными исследователями.
Палеоантропологический материал лишен этих недостатков, так как
он дает не косвенную, а прямую информацию о физических
особенностях древних популяций, их расовом типе и физическом развитии,
характере распространения в том или ином обществе болезней, наконец,
о демографических показателях — соотношении полов,
продолжительности жизни, детской смертности. Конечно, и при изучении скелетов
необходимо прибегать в ряде случаев к косвенным экстраполяциям,
например в отношении пигментации, но в целом используемая в
палеоантропологии система измерений достаточно полно характеризует основные
морфологические и расовые особенности. Таким образом, получаемая
информация объективна и надежна 2.
Различия между народами в цвете волос, глаз и кожи
общеизвестны. Крупные расовые деления — монголоиды, негроиды и европеоиды
резко отличаются друг от друга, достаточно очевидны и отличия
народов, принадлежащих к одной и той же расовой общности. В
современной антропологии этим различиям придается первостепенное значение,
190

и они часто служат для выделения мелких расовых категорий. Народы
Скандинавии, например, представители северной расы, или северной
ветви европеоидов, имеют светлую пигментацию, жители
Средиземноморского бассейна, относящиеся к средиземноморской расе, или южной
ветви европеоидов, отличаются светлой кожей, но темными волосами и
глазами.
В древних погребениях несколько раз обнаруживали остатки волос.
Они, как правило, имеют светлый или рыжий цвет. Это не раз
служило доказательством широкого распространения в древности
представителей северной расы далеко от мест их современного расселения.
Известная гипотеза Т. Хейердала о примеси северной расы у древних
перуанцев и об их распространении по Тихому океану с востока на запад
опирается именно на находки светлых волос в древнеперуанских
погребениях разного хронологического возраста3. Между тем неоднократно
было показано, что при длительном пребывании в земле волосы теряют
свой естественный цвет, темный пигмент переходит в светлый4.
Поэтому антропологические основания гипотезы Хейердала призрачны, и ее
негативная оценка в свете палеоантропологических данных совпадает с
мнением представителей других дисциплин.
Цвет волос невозможно реконструировать, даже если остатки их
найдены при раскопках. Суждения о пигментации древних людей целиком
основаны на косвенных данных — аналогиях с современными
популяциями, истолковании письменных источников и т. д. Но во всех
остальных случаях палеоантропологический материал дает надежную
информацию о физическом типе древнего населения.
Элементарной единицей палеоантропологического исследования
является скелет отдельного человека. Однако получаемая при этом
информация крайне ограниченна. Даже восстановление мягких тканей лица
по черепу и получение индивидуального портрета не меняют дела.
Производившиеся в начале века английскими антропологами попытки
восстановить индивидуальный облик Кромвеля и Мильтона, труд
итальянца Ф. Фрасетто по реконструкции портрета Данте, наконец, работы
М. М. Герасимова по восстановлению внешнего облика известных
исторических лиц интересны и ценны по своим результатам 5. Но для
истории, строго говоря, не Столь важно, каков был профиль Данте,
воспетый Блоком в стихотворении «Равенна» («тень Данте с профилем
орлиным о новой жизни мне поет»), или как выглядел Владимир Мономах.
Подобные реконструкции7 индивидуальных портретов при всем
исключительном интересе к ним/мало дают историческому знанию.
Используемая в г^алеоантропологии система измерений скелета и
черепа человека позволяет перейти на групповой уровень
реконструкции, т. е. получить среднюю морфологическую характеристику
совокупности людей по многим признакам. Это достигается с помощью
применения вариационно-статистических методов. Более сложные вопросы
встают в связи с выделением совокупностей людей, которые подлежат
исследованию. В результате совместного проживания членов
исторически образовавшейся группы и заключения между ними браков на
протяжении ряда поколений образуется определенная степень родства
внутри такой группы, свойственная именно ей и определяющая
характер внутригрупповой изменчивости признаков. Подобные группы
получили наименование популяций6. Это понятие является ключевым и в
общей популяционной генетике, и в популяционной генетике человека,
и в антропологии, потому что популяции представляют собой элементар-
191

ные биологические ячейки вида, и на уровне популяций прежде всего
проявляется динамика антропологических признаков. При изучении
современного населения популяции устанавливаются легко — это группы
людей, объединенных по территориальному, этнографическому или
этническому признаку; в палеоантропологии выделение популяций сложнее,
но и палеоантропологическое исследование непременно должно быть
популяционным, чтобы быть эффективным в историческом отношении.
Скелеты людей древних эпох добываются при археологических
раскопках могильников разного хронологического возраста. Людей,
захороненных в одном могильнике, можно с известными основаниями считать
представителями одной популяции. Казалось бы, если могильник
раскопан полностью, то можно получить морфологическую и
демографическую характеристику популяции, которая проводила захоронения в
данном могильнике. Однако палеоантропологические популяции отличаются
от современных тем, что они как бы продолжены во времени, так как
могильники чаще всего использовались на протяжении нескольких
поколений. Их точное число остается неизвестным, и поэтому палеоантро-
пологический материал пока малопригоден для определения численности
той или иной популяции в хронологическом отрезке времени, падающем
на одно поколение. По той же причине определение численности
населения той или иной территории с помощью палеоантропологических
данных достаточно условно. Но другие морфологические и демографические
параметры на популяционном уровне восстанавливаются с достаточной
степенью надежности.
Разработаны весьма эффективные статистические способы сравнения
популяций как по отдельным признакам, так и по их сумме. Эти
способы дают основания судить о степени морфологического сходства или
различия между двумя или несколькими популяциями. Морфологические
особенности скелета и черепа человека наследственно обусловлены,
и от определения их сходства можно перейти к установлению
генетического родства. Именно этот переход и позволяет использовать
палеоантропологические данные наряду с историко-культурными для решения
этногенетических проблем.
Все сказание остается справедливым и при переходе с популяцион-
ного уровня на более высокий. Могильники одинаковой культурной
принадлежности обычно относятся к единой археологической культуре или
к единой культурно-исторической общности7. При наличии
морфологического сходства между группами, оставившими отдельные могильники,
можно, суммируя данные, получить обобщенное представление об
антропологическом типе населения археологической культуры или культурно-
исторической общности. Аналогичным образом можно получить
суммарную характеристику населения любой территории, вплоть до крупных
географических районов. При установлении морфологических различий
между людьми, похороненными в отдельных могильниках, закономерен
вывод об антропологической гетерогенности населения той или иной
археологической культуры или культурно-исторической общности, о
сложении его на основе антропологических компонентов, имеющих разное
происхождение.
О разном происхождении можно говорить и по отношению к людям,
захороненным в одном могильнике, если в нем обнаружены
индивидуумы с разными антропологическими особенностями. Демонстрация
гомогенности или гетерогенности группы, происходящей из одного
могильника, позволяет оценить, содержала ли популяция, оставившая мо-
192

гильник, примесь инородных компонентов, или она однородна в
биологическом отношении. В первом случае при возможности установить
происхождение инородной примеси мы получаем указания на
направление этногенетического поиска, во втором имеем право говорить о
независимом от посторонних влияний формировании популяции 8.
Итак, в ходе палеоантропологического исследования устанавливается
степень биологического родства между группами людей, относящимися
к разным культурно-археологическим комплексам, а значит, возможно,
различающимися и этнически. Таким образом, палеоантропологический
материал используется при решении этногенетических проблем. Палео-
демографические данные косвенным образом позволяют судить об
уровне жизни и скорости смены поколений, а эта последняя
демографическая характеристика непосредственно связана со скоростью изменений
многих социальных явлений. Тем самым палеоантропологический
материал представляет собой вспомогательный исторический источник с
довольно высокой разрешающей способностью, причем роль его тем
больше, чем дальше мы отходим от современности. Особенно велика его
роль в реконструкции событий бесписьменной истории человечества.
РЕКОНСТРУКЦИЯ ОЧАГОВ АВТОХТОННОГО РАЗВИТИЯ
Какую же дополнительную информацию приносит
палеоантропологический материал в сравнении со всеми другими видами исторических
источников? Выбор примеров будет убедительнее, если не
ограничиваться одной крупной областью, а рассмотреть палеоантропологические
материалы из нескольких районов с разными экологическими
условиями. Так, в степных районах Хакасии, по среднему течению Енисея и
Абакану, имеется огромное число разновременных курганных
могильников, охватывающих длительный период времени — от энеолита до
эпохи позднего средневековья. Многие из них раскопаны и дали обширные
палеоантропологические коллекции. Наиболее многочисленны могильники
тагарской культуры, относящейся к скифскому времени 9. Она
характеризуется курганами разной величины с огромными менгирами
(культовыми памятниками) на йих. Инвентарь погребений представлен
баночными сосудами, большим ^набором бронзового оружия поздних форм —
кинжалами, боевыми топорами, встречаются железные вещи. В общем
это типичная культура раннего железного века, когда бронза еще
широко использовалась дл/я изготовления оружия и орудий, а железные
предметы были редки и дороги.
Еще К. И. Горощенко в начале века обратил внимание на то, что
черепа из тагарских могильников европеоидны, и сравнивал их со
славянскими 10. Все последующие исследования тагарской культуры
подтвердили его вывод о европеоидном типе татарского населения и.
Значение этого вывода состоит в том, что широкий массив европеоидов был
представлен за две с половиной тысячи лет до современности на
территории, которую населяют сейчас хакасы — люди монголоидного облика.
О происхождении татарского населения высказывались разные
гипотезы, наиболее распространенная из них сводилась к представлению о
переселении его откуда-то с запада, из районов современного
расселения европеоидов, скорее всего, из степных районов Восточной Европы.
Однако от этого предположения пришлось отказаться, как только
были описаны скелеты людей энеолитической афанасьевской культуры
той же области12. Остродонные сосуды из плоских, выложенных кам-
7 В. П. Алексеев
193

нями курганов, совсем мало бронзовых вещей — вот основные
характеристики, резко отличающие ее от тагарской культуры. Ни о какой
определенной культурной преемственности между населением этих двух
культур говорить не приходится. В то же время афанасьевская
популяция морфологически оказалась настолько сходной с тагарской, что это
автоматически предрешает положительный ответ на вопрос об их
родстве и происхождении тагарского населения от афанасьевского. Таким
образом, при отсутствии культурной преемственности налицо физическое
родство, свидетельствующее об автохтонном развитии тагарского
населения на основе афанасьевского и о преемственности населения Хакасии
с начала II тысячелетия до н. э. вплоть до рубежа нашей эры. Эта
преемственность тем более удивительна, что в то время на этой территории
существовали еще две археологические культуры — андроновская и
карасукская, население которых отличалось иными антропологическими
чертами.
Следующий пример переносит нас в лесную и лесостепную зоны
Восточной Европы и связан с формированием восточнославянского
населения. Этногенез восточнославянских народов, представляющий собой,
как известно, одну из сложнейших проблем этнической истории
Европы, породил громадную литературу и много гипотез, часто
противоречащих одна другой. И сейчас продолжаются споры о прародине славян.
Наиболее распространенным в советской литературе является
представление о прародине славян в целом в Прикарпатской области, о
расселении предков восточнославянских народов оттуда и об участии в их
этногенезе местных, балтийских и финских племен. Обзор относящихся
к этой проблеме археологических фактов в сопоставлении с историко-
этнографическими и лингвистическими содержит книга В. В. Седова,
подводящая итог как советским, так и зарубежным исследованиям13.
Соотношение дославянского субстрата и славянского суперстрата
остается неясным, и многие конкретные работы специалистов разного
профиля посвящены выяснению роли местного субстрата в формировании
восточных славян, хотя роль эта пока представляется не очень
значительной. 1
Палеоантропологиче^кий материал в этой ситуации приобретает
особое значение, так как позволяет проследить историю физических
предков восточнославянских народов до эпохи бронзы. Осуществленные
Т. А. Трофимовой и Т. И. Алексеевой сводки палеоантропологических
данных по восточнославянским народам охватывают все
восточнославянские племена14. Опубликованные позже статьи мало что добавили к
этим работам 15. К сожалению, палеоантропология населения Восточно-
Европейской равнины конца I тысячелетия до н. э.— I тысячелетия н. э.
известна плохо, но палеоантропология населения ранней поры раннего
железного века (скифское время) и эпохи бронзы изучена достаточно
полно.
Каждое из средневековых восточнославянских племен отличалось
своеобразием, которое проявлялось в рамках вполне определенного
комплекса признаков. Его можно считать на уровне локальной расы
достаточно гомогенным, и он был характерен для восточных славян в целом.
Наблюдается значительное сходство этого типа с тем антропологическим
вариантом, который зафиксирован в скифских могильниках
Причерноморья 16. Сходство это, однако, не может быть интерпретировано как
указание на генетическое родство. Речь, разумеется, не идет о прямом
происхождении восточнославянских племен от скифов — такая интерпре-
194

тация была бы слишком прямолинейной. Но несомненно, что большая
часть населения, проживавшего в южнорусских степях в середине I
тысячелетия до н. э., является физическими предками восточнославянских
племен эпохи средневековья. Местные истоки этногенеза отодвигаются,
следовательно, больше чем на тысячу лет.
Однако они могут быть углублены еще больше. Палеоантропология
культур эпохи бронзы в степных и лесостепных районах
Восточно-Европейской равнины изучена достаточно хорошо 17. С небольшими
модификациями население этих культур обнаруживает то же сочетание
морфологических признаков, что и скифские популяции. Формирование
антропологических особенностей скифов при значительном участии населения
эпохи бронзы, особенно поздней бронзы, представляется совершенно
несомненным. Таким образом, истоки формирования антропологического
типа восточнославянских народов могут быть доведены до середины
II тысячелетия до н. э. Это означает, что автохтонные основы
восточнославянского этногенеза реконструируются с помощью палеоантропологи-
ческих данных на протяжении минимум двух тысячелетий.
Горные области в подавляющем большинстве случаев были зонами
изоляции, вызывавшей глубокую этнокультурную и языковую
дифференциацию. Северный Кавказ и Закавказье представляют собой хороший
пример такой зоны с большим разнообразием коренных народов, их
языковой и культурной неоднородностью. Накопленные данные историко-
культурного и лингвистического характера свидетельствуют о том, что
предки многих современных кавказских народов принесли с собой язык
и ряд культурных элементов при заселении территории Кавказа на
разных отрезках истории. Таковы армяне и азербайджанцы в Закавказье,
осетины, карачаевцы и балкарцы на Северном Кавказе. Но
подавляющее большинство многочисленных кавказских народов говорят на
местных, кавказских языках, не имеющих ясных аналогий за пределами
Кавказа 18, и характеризуются в высокой степени специфической,
сформировавшейся в горной местности и во многом сходной культурой19.
Какова роль палеоантропологических данных по отношению к
демонстрации местных основ этногенеза кавказских народов? Степень
изученности палеоантропологии Кавказа далеко не соответствует масштабу
территории и ее ландшафтному разнообразию, поэтому в данном случае
эффективно комплексное рассмотрение как собственно
палеоантропологических материалов, так и результатов антропологического
обследования современного населения. В предгорных и горных районах
центральной части Кавказского хребта проживают народы, морфологически весьма
сходные и обнаруживающие своеобразный комплекс антропологических
признаков, получивший наименование кавкасионского (по грузинскому
наименованию Кавказа — Кавкасиони) 20. Этот комплекс признаков
охватывает не только народы, говорящие на картвельских, дагестанских
и нахских языках, к нему относятся и осетины, говорящие на одном
из иранских языков, балкарцы и карачаевцы, говорящие по-тюркски.
Таким образом, кавкасионский комплекс, или, как его часто называют
в антропологической литературе, тип, имеет обширный ареал и
привязан к наиболее типичным и широко распространенным кавказским
ландшафтам.
Каково происхождение кавкасионского типа? Является он местным
на Кавказе или принесен вместе с приходом в центральные районы
Главного Кавказского хребта инородного населения? На этот счет
высказано несколько гипотез, в основе которых лежит отсутствие ощути-
195
7*

мых аналогий в палеоантропологическом материале по всему Кавказу
антропологическим особенностям современного населения. На этом
основании высказывалась мысль, что кавкасионский комплекс признаков есть
позднее образование, сформировавшееся чуть ли не в эпоху позднего
средневековья 2i, а это означает, что данные о нем нельзя использовать
для суждения об антропологической динамике в глубокой древности.
Этому противоречит, однако, тот безусловный факт, что морфологически
сходный с кавкасионским комплекс признаков зафиксирован в
отдельных районах Северного Кавказа и Закавказья в эпоху бронзы 22.
Высказывалась и иная мысль — о трансформации антропологических
признаков во времени на территории Кавказа, при которой тем не
менее признается генетическая преемственность современного и древнего
населения23. Однако такой подход трудно совместить с объективными
морфологическими наблюдениями: генетическая преемственность
постулируется, но она не может быть доказана, коль скоро морфологические
особенности подвергаются значительным изменениям. Гораздо более
вероятно другое представление, которое учитывает палеоантропологиче-
ские аналогии современному населению в эпоху бронзы. Важно и то
обстоятельство, что представители кавкасионского типа чрезвычайно
похожи на верхнепалеолитическое население Европы и Передней Азии,
Таким образом, в носителях кавкасионского комплекса
антропологических признаков можно видеть потомков древнейшего населения,
заселившего территорию Кавказа еще в эпоху палеолита. Никакими
другими видами исторических источников местные истоки этногенеза
кавказских народов не могут быть доведены до столь глубокой
древности. ;:
Приведенные примеры показывают, что палеоантропологический
материал чрезвычайно важен для того, чтобы восстановить местные
истоки формирования тех или иных народов и проследить их этногенез
до глубокой древности. При выходе за хронологические рамки
письменного периода истории человечества важность палеоантропологического
материала не меньше, чем археологического, они взаимно обогащают
друг друга. I
РЕКОНСТРУКЦИЯ ДРЕВНИХ МИГРАЦИЙ
Проследим теперь возможности палеоантропологических данных в
реконструкции миграционных процессов, используя примеры в
территориальном отношении близкие к приведенным. Но прежде нужно
подчеркнуть различие между явлениями, которые чрезвычайно важны для
дальнейшего изложения, но недостаточно четко дифференцируются в
историко-этнографической и антропологической литературе. Речь идет о
необходимости различать миграционный поток как переселение на
новую территорию больших масс людей, которое может быть и
одномоментным, и достаточно продолжительным во времени, и антропологическую
диффузию, при которой идет медленная и иногда продолжающаяся
много поколений инфильтрация людей с теми или иными
антропологическими признаками в иную антропологическую среду. За счет какого-то
процента браков, заключаемых в этом случае между носителями
разных антропологических признаков, выраженность этих признаков
медленно усиливается в пределах тех территорий, где они не были
представлены раньше. Если диффузия идет однонаправленно, то в конце
концов выраженность инородного комплекса антропологических призна-
196

ков достигает такой степени, что он легко фиксируется в ходе палео-
антропологического исследования.
Выше отмечалось, что в хронологическом промежутке между
афанасьевским и тагарским населением в Минусинской котловине по
берегам Енисея и его притоков проживали люди еще двух культур эпохи
бронзы — андроновской и карасукской. В отношении андроновской
культуры результаты изучения археологических и палеоантропологических
материалов совпадают. Наиболее вероятная область ее формирования —
западные и центральные районы Казахстана, а также Южное При-
уралье24. Антропологические особенности андроновского населения
этих районов близки к антропологическому типу андроновских
популяций Минусинской котловины, но андроновские могильники Казахстана
и Приуралья относятся к более раннему времени, чем расположенные
по берегам Енисея. Таким образом, пришлое происхождение андронов-
цев Минусинской котловины более чем вероятно. Какой-то контакт
между афанасьевским и андроновским населением, безусловно,
существовал, о чем говорит наличие афанасьевских по своему
морфологическому типу черепов в андроновской краниологической серии, что было
отмечено Г. Ф. Дебецом25. Афанасьевское население, на основе
которого сформировалось тагарское, продолжало проживать в каких-то
районах Минусинской котловины и в эпоху существования андроновской
культуры. Но палеоантропология в дополнение к археологическим наблю
дениям приносит доказательство тому, что в Минусинских степях в
эпоху развитой бронзы появился значительный массив нового населения,
пришедшего по степной полосе с запада.
Население эпохи поздней бронзы, именуемой карасукской, также
является пришлым, но сама проблема его происхождения сложна и не
получила однозначного решения в археологической и палеоантропологиче-
ской литературе. С. В. Киселев привел большое число аналогий
карасукской культуре в культурах эпохи бронзы Северного Китая и постулировал
ее пришлое юго-восточное происхождение для Минусинской
котловины 26. Убежденный его аргументами, Г. Ф. Дебец также связывал
происхождение карасукского, населения с популяциями северных районов
Китая и с продвижение^ именно их в Минусинскую котловину27.
Однако хотя среди карасукцев и была небольшая монголоидная примесь,
но в целом их можн^ отнести к четко выраженным европеоидам.
На этом основании, а также после сопоставления всего комплекса
морфологических признаков было высказано мнение, что карасукское
население Минусинской котловины имело не юго-восточное происхождение,
а юго-западное и восходит в своем генезисе к древнему населению
Казахстана и Средней Азии. Тому были найдены палеоантропологические
доказательства, и гипотеза эта получила поддержку в новейшей сводке
по палеоантропологии карасукской культуры 28.
Число карасукских могильников таково, что они свидетельствуют:
в Минусинской котловине в эпоху поздней бронзы появился еще один
мощный массив нового населения и, следовательно, после появления
афанасьевцев здесь имела место уже третья обширная миграция. Палео-
антропологический материал позволил правильно определить исходные
районы и направление этих миграций.
197

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ДИФФУЗИЯ
Этногенез восточнославянских народов сталкивает нас с явлением,
которое выше было названо антропологической диффузией. Речь идет о
происхождении того компонента в антропологическом составе восточных
славян, который не связан преемственно с антропологическими
особенностями древнего автохтонного населения и является пришлым. В
понимании генезиса этого компонента велика роль краниологических
данных по современному или близкому к современности населению.
Изучение краниологического типа русских, украинцев и белоруссов
показало, что они в целом отличаются от восточнославянских племен
эпохи средневековья некоторыми морфологическими деталями, в
которых похожи на средневековые популяции из ареала современных
западнославянских народов 29. Эти признаки в современном населении
выражены более сильно, чем среди средневековых восточнославянских племен.
Как это объяснить? По-видимому, при формировании
восточнославянских народов значительная роль принадлежала элементам, пришлым
из общей славянской прародины. Пожалуй, наибольшее число
сторонников имеет гипотеза прикарпатской прародины славян, понимаемой в
широком смысле, т. е. с включением в нее и соседних областей.
Специфические черты сходства современных восточнославянских народов со
средневековым населением прикарпатского ареала также
свидетельствуют в пользу прикарпатской прародины славян. Никакие письменные
источники не сообщают о переселении больших массивов населения из
области славянской прародины на территорию Восточной Европы. Сдвиг
в антропологическом типе современного населения по сравнению с
эпохой средневековья можно объяснить, только приняв гипотезу о
медленной инфильтрации нового, пришлого из прикарпатских районов
населения на протяжении первых веков II тысячелетия н. э. и о его брачных
контактах с местными популяциями, антропологический состав которых,
как было показано выше, восходит к населению эпохи бронзы. Такое
медленное проникновение новых этнических элементов,
антропологически отличающихся от автохтонных, шедшее на протяжении многих
поколений, не меняя резко морфологических особенностей местного
этнического компонента, трансформирует их в то же время в определенном
направлении. Таким образом, этногенез восточнославянских народов
представляет собой с антропологической точки зрения процесс
автохтонного развития начиная с эпохи поздней бронзы, но сопровождавшийся
антропологической диффузией с юго-запада, приходящейся на первые
века II тысячелетия н. э.
Если, рассматривая историю степных племен Минусинской
котловины в эпоху бронзы, исследователи столкнулись с несколькими
массовыми миграциями, а при рассмотрении этногенеза восточных славян —
с антропологической диффузией, то на территории Кавказа налицо
несколько почти промежуточных случаев — количественно маломощные
миграции, мало затронувшие физический тип местного населения, хотя
и отложившиеся в языке и культуре. Особенно ясные примеры таких
миграций демонстрирует этногенез осетин, балкарцев и карачаевцев.
В первом случае речь идет о внедрении в автохтонный кавказский мир
иранского элемента, во втором — тюркского.
Еще В. Ф. Миллер показал иранскую основу осетинской культуры
и бесспорную принадлежность осетинского языка к иранской группе
языков30. И сейчас он рассматривается как один из входящих в
198

иранскую ветвь индоиранских языков. Однако дальнейшие исследования
продемонстрировали недостаточность однозначно иранской гипотезы,
выявив значительный автохтонный пласт в осетинской культуре и не
менее значительный субстрат в осетинском языке31. Антропологическое
обследование современных осетин, а также изучение их
краниологического типа дали результаты, которые позволяют поддержать выводы,
сделанные исследователями культуры осетин и их языка, с той лишь
разницей, что огромная роль местного субстрата выявляется
антропологическими данными с большей отчетливостью. Осетины являются
типичными представителями автохтонного кавкасионского типа, о котором
говорилось выше, причем отдельные характерные черты его выражены
еще сильнее, чем у других народов, населяющих центральные районы
Главного Кавказского хребта.
Есть ли какие-либо доказательства неместной примеси в
антропологическом составе осетинского народа? Исторические источники сообщают
об ираноязычных средневековых аланах, имевших, по-видимому,
среднеазиатское происхождение и заселявших ущелья Северного Кавказа,
в том числе и нынешней Осетии. Морфологически они существенно
отличались от носителей кавкасионского комплекса признаков, и поэтому
их брачные контакты с местным населением, будь они значительными,
не могли не сказаться в изменении физического типа местного
населения. Между тем такие изменения не прослеживаются32. Объяснение
этого может быть двоякого рода: либо аланская этническая среда была
малочисленна по сравнению с местной, что весьма вероятно, либо из-за
каких-тЪ^оциальных ограничений аланы не вступали в браки с
местными предками современных осетин. В то же время политическое
господство дало им возможность навязать местному населению свой язык,
а с ним передать и много культурных элементов. Современные осетины
физически являются не потомками пришлых алан, а потомками
местных племен, говоривших ранее на одном из кавказских языков. Алан-
ский суперстрат в языке и культуре хронологически не уходит глубже
эпохи раннего средневековья. Антропологические данные
свидетельствуют об относительной маломощности аланской миграции из Средней
Азии на Северный Кавказ.
Аналогичные результаты дает палеоантропология Карачая и Балка-
рии. И карачаевцы и балкарцы не менее типичные представители
кавкасионского типа, чем осетины, и поэтому есть все основания также
считать их прямыми потомками местного древнего населения. Но
проникновение тюркских кочевников, скорее всего кипчаков, в ущелья Карачая
и Балкарии в первые века нашего тысячелетия привело к переходу
части местного населения на тюркскую речь и к значительному развитию
тюркского компонента в его культуре. По-видимому, на тюркский язык
перешла часть сванов 33, которые и составили местную основу как
карачаевского, так и балкарского этногенеза. Типичность балкарцев и
карачаевцев как носителей кавкасионского комплекса признаков и
отсутствие в их антропологическом составе какой-либо инородной примеси и
здесь говорят о малочисленности тюркских мигрантов, переселившихся
в ущелья из степных районов.
Итак, палеоантропологический материал позволяет реконструировать
масштабы и характер миграционных потоков и антропологической
диффузии, а также определять их направление. Использование его для этих
целей одинаково эффективно и для древних эпох, и для средневековья.
199

УСТАНОВЛЕНИЕ ВРЕМЕНИ КОНКРЕТНЫХ ЭТНОГЕНЕЗОВ
В одной из ранних работ о путях использования антропологических
данных при исторических реконструкциях была сформулирована мысль о
том, что новые антропологические признаки не могут возникнуть без
появления людей — носителей этих признаков (возможны, правда,
и исключения за счет локально ступенчатых браков в контактных
зонах), тогда как язык и культура распространяются и без переселения
людей34. Этим впервые было обращено внимание на специфику
антропологического, в том числе и палеоантропологического, материала.
И действительно, обнаружение тех или иных антропологических
компонентов в составе какого-либо народа указывает на преобладающую
линию связей и на место, где сложились этнические группы, принявшие
участие в его формировании. Люди не приходят без языка и культуры.
Выявляемые с помощью сравнительно-культурного и лингвистического
исследования связи получают, следовательно, «прописку».
Однако особенно важна роль палеоантропологических материалов в
установлении времени этногенетического процесса. Этнографические и
лингвистические данные не имеют прямой хронологической
ретроспективы, и судить о времени возникновения того или иного этнографического
явления или языковой особенности (даже при наличии письменности,
фиксирующей лишь литературную норму и не фиксирующей
диалектных различвц) можно лишь косвенным путем с весьма большой
приблизительностью. Установлению времени образования культурных
особенностей помогает археологическое исследование, но прямое сопоставление
этнографических и археологических наблюдений — достаточно сложная
задача, многое здесь остается неясным. Палеоантропологический же
материал одинаково эффективен как этногенетический источник на всех
хронологических этапах истории человечества и при достаточной
полноте дает информацию, которую нельзя извлечь из других исторических
источников.
Так, палеоантропологические материалы из Южной Сибири помогают
решить проблемы, которые возникают при рассмотрении этногенеза
алтайского, хакасского и тувинского народов. В настоящее время эти
народы являются более или менее типичными представителями
монголоидной расы. Но в эпоху бронзы и раннего железа (об этом уже шла речь
применительно к территории Хакасии) все Алтае-Саянское нагорье было
занято носителями европеоидной комбинации признаков. Имеющиеся
данные свидетельствуют о том, что ареал европеоидов охватывал в то
время и западные районы Монголии35. Становление
антропологического состава тюркских народов Алтае-Саянского нагорья, а следовательно,
и завершение их этногенеза падают на I тысячелетие до н. э.— I
тысячелетие н. э.
В эпоху средневековья в Хакасии проживало население, не
уступавшее современному по уровню выраженности монголоидных особенностей.
Но на рубеже нашей эры население следующей за тагарской, таштык-
ской культуры отличалось от тагарского лишь незначительным
увеличением монголоидной примеси. Это означает, что формирование основных
особенностей антропологического состава хакасского народа шло на
протяжении I тысячелетия н. э. в процессе слияния местных, европеоидных
и пришлых, монголоидных элементов. Это слияние не могло не
сопровождаться культурной консолидацией и тюркизацией автохтонного до-
тюркского населения. Таким образом, наиболее интенсивный процесс
200

этногенеза в Минусинской котловине состоит от современности минимум
на тысячу — полторы тысячи лет 36.
Иная ситуация имела место на территории Тувы по верхнему
течению Енисея. Палеоантропологические материалы эпохи поздней бронзы,
раннего железа и раннего средневековья достаточно многочисленны,
чтобы по ним составить полноценное суждение о динамике
антропологических типов Тувы37. Подавляющее преобладание европеоидов
несомненно, хотя небольшая монголоидная примесь и фиксируется в ряде
случаев. Эта последняя была выражена в составе тюрков не больше, чем у
населения скифского и гунно-сарматского времени. Не усиливается она
и в первые века нашего тысячелетия. Только в послемонгольское время
в палеоантропологических сериях прослеживается тот комплекс
признаков, который характерен для современных тувинцев. Из этого вытекает,
что он сформировался в монгольское время и именно к тому времени и
следует относить завершение этногенеза тувинского народа.
Палеоантропология Алтая изучена значительно хуже, чем
палеоантропология Хакасии и Тувы. Совсем мало данных о населении скифского
и гунно-сарматского времени, недостаточно многочисленны и
палеоантропологические коллекции тюркского и монгольского времени. Все же и
этот ограниченный материал позволяет сделать некоторые выводы.
В скифсжую и гунно-сарматскую эпохи типичные европеоиды и
классические монголоиды центральноазиатского происхождения
сосуществовали друг с другом. В последующие века имел место интенсивный процесс
метисации, что привело к гомогенизации физического типа населения и
формированию двух комплексов морфологических признаков — типично
монголоидного в горах и монголоидного с европеоидной примесью в
предгорных районах38. Формирование антропологических особенностей
алтайцев падает, следовательно, примерно на то же время, что и сложение
антропологического типа хакасов. Параллельно шло формирование
специфических отличий отдельных этнографических групп, входящих в
состав алтайского народа. Могильник Ур-Бедари, датируемый VIII—IX вв.
н. э., дал серию черепов, близко напоминающих физический тип куман-
динцев39. Иными словами, консолидация алтайского народа на основе
образующих его этнографических групп не стерла некоторых
антропологических различий между ними, а время образования этих различий
уходит в I тысячелетие н. э.
Рассмотренные случаи — примеры поздних этногенезов. В других
ситуациях палеоантропологический материал указывает, напротив, на
раннее формирование народа, например китайского. Антропологический
состав китайцев изучался неоднократно, и эти исследования показали
малую локальную дифференциацию морфологических признаков на
территории Восточной Азии. Палеоантропологические данные по
древнему населению Китая не очень многочисленны, но все же описано
несколько серий неолитического времени из района излучины Хуанхэ.
Неолит этого района справедливо оценивается как колыбель
древнекитайской цивилизации. Неолитическое население этого района не
обнаруживает морфологических отличий от современного, и поэтому между
ними можно провести нить генетической преемственности на протяжении
пяти тысяч лет. При этом именно палеоантропологический материал
приносит решающее доказательство автохтонности китайского
этногенеза, так как археологическая преемственность с неолита до
современности восстанавливается не без труда 40.
Многолетние раскопки могильных памятников разных эпох в долине
201

Нила накопили огромные коллекции палеоантропологических
материалов, охватывающих динамику антропологических типов в Египте от
неолита до современности41. Эти материалы демонстрируют
исключительную стабильность антропологических признаков в долине Нила и
позволяют рассматривать местное население каждой исторической эпохи как
потохмков населения предшествующего времени. Ни нашествие гиксосов,
ни переход на арабскую речь в эпоху средневековья не вызвали
ощутимых изменений в антропологическом типе местного населения.
Современное арабское население Египта связано лингвистически и культурно
с населением Аравийского полуострова — зоной арабской диаспоры в
эпоху средневековья, но физическими предками египетских арабов были
люди, проживавшие в долине Нила еще в неолитическое время. В
данном случае палеоантропологический материал дал возможность
отодвинуть начало этногенеза арабоязычного населения Египта минимум на
щесть тысяч лет от современности.
Таким образом, палеоантропологический материал одинаково
эффективен в датировке этногенетических процессов, начиная с эпохи
неолита и кончая поздним средневековьем. Сопоставление
палеоантропологических данных со сведениями о современном населении дает возможность
реконструировать линии генетической преемственности. Наконец,
территориальное сравнение помогает восстановить направление миграционных
потоков и оценить их масштабы.
1 Подробный обзор сообщений китайских летописей см.: Грум-Гржимайло Г. Е.
Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми?: (К вопросу о народах
белокурой расы в Средней Азии). СПб., 1899; Он же. Западная Монголия и
Урянхайский край. Л., 1926. Т. 2.
2 Система измерений описана: Martin В.., Sailer К. Lehrbuch der Anthropologic in
systematischer Darstellung: In 4 Bd. Stuttgart, 1957-1965.
3 Heyerdahl T. American Indians in the Pacific. L.; Stockholm; Oslo, 1952.
4 Литература о вариациях пигмента волос чрезвычайно обширна. См., в частности:
Бацевич В. А. Фотоэлектроколориметрическое определение степени пигментации
волос тувинцев в сравнительном освещении//Антропо-экологические
исследования в Туве. М., 1984.
5 Герасимов М. М. Основы восстановления лица по черепу. М., 1949; Он же.
Восстановление лица по черепу // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. М., 1955.
Т. 28. Там же см. обзор предшествующих работ.
6 На эту тему существует большая литература. Наиболее полную сводку этой
литературы см.: Cavalli-Sforza L., Bodmer W. The genetics of human populations.
San Francisco, 1971.
7 В советской археологической литературе чаще всего употребляется первый из
этих терминов. О культурно-исторической общности говорят в случае наличия
широкого ареала однотипных памятников и выявления локальных вариантов
внутри этого ареала - таковы ямная, абашевская и андроновская культурно-
исторические общности.
8 Примеров тому в палеоантропологической литературе много, особенно по
отношению к зопам древнего смешения европеоидов и монголоидов. См., напр.:
Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.
9 Обзоры памятников и анализы археологического инвентаря см.: Членов а Н. Л.
Происхождение и ранняя история тагарской культуры. М., 1967; Мартынов А. И.
Лесостепная татарская культура. Новосибирск, 1979.
10 Горощенко К. И. Курганные черепа Минусинского округа. Минусинск, 1900.
11 Последняя сводка данных: Козинцев А. Г. Антропологический состав и
происхождение населения тагарской культуры. Л., 1977.
12 Дебец Г. Ф. Антропологические типы Минусинского края в эпоху родового
строя // Антропол. журн. 1932. № 1.
13 Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982.
14 Трофимова Т. А. Кривичи, вятичи и славянские племена Поднепровья по
данным антропологии//Сов. этнография. 1946. № 1; Алексеева Т. И. Этногенез
восточных славян по данным антропологии. М., 1973.
202

15 Седов В. В. К палеоантропология восточных славян // Проблемы археологии
Евразии и Северной Америки. М., 1977; Он же. Результаты изучения черепов
//Седова М. В. Ярополч Зал веский. М., 1978.
16 Зиневич Г. П. Очерк палеоантропологии Украины. Киев, 1972; Кондукторо-
ва Т. С. Антропология древнего населения Украины. М., 1972.
17 К сожалению, имеющаяся информация не сведена воедино. Выборочную
библиографию см.: Випак V. Rassengeschichte Osteuropas // Ressengeschichte der Mensch-
heit. Munchen; Wien, 1976. Lief. 4.
18 Появились указания на родство северокавказских языков с сино-тибетскими, но
эти предположения остаются пока гипотетичными. См.: Старостин С. А. Праени-
сейская реконструкция и внешние связи енисейских языков//Кетский сборник.
Антропология, этнография, мифология, лингвистика. Л., 1982; Он же. Гипотеза о
генетических связях сино-тибетских языков с енисейскими и северокавказскими
языками//Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока: Тез.
и докл. конф. М., 1984. Ч. 4: Древнейшая языковая ситуация в Восточной Азии.
19 См.: Народы Кавказа: В 2 т. М., 1960-1962.
20 Натишвили А. И., Абдушелишвили М. Г. Предварительные данные об
антропологических исследованиях грузинского народа//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1955. Вып. 22.
21 Гаджиев А. Г. Древнее население Дагестана. М., 1975.
22 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
23 Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии.
Тбилиси, 1964.
24 См.: Смирнов К. Ф., Кузьмина Е. Е. Происхождение индоиранцев в свете
новейших археологических открытий. М., 1977.
25 Дебец Г. Ф. Указ. соч.
26 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.
27 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М.; Л., 1948. Т. 4.
28 Рыкушина Г. А. Население среднего Енисея в карасукскую
эпоху//Палеоантропология Сибири. Новосибирск, 1980.
29 Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол. исслед.).
М., 1969.
30 Миллер В. Ф. Осетинские этюды: В 3 ч. М., 1881-1887.
31 Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1.
32 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Антропологические данные о
происхождении осетинского народа//Материалы науч. сес, посвящ. этногенезу осетин.
Орджоникидзе, 1907.
33 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии//О происхождении балкарцев и карачаевцев.
Нальчик, 1968.
34 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Сов. этнография. 1952. № 1.
35 Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в Центральной
Азии//Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974; Мамонова Н. Н.
Антропологический тип древнего населения Западной Монголии по данным
палеоантропологии//Исследование по палеоатропологии и краниологии СССР. Л., 1980. (Сб.
Музея антропологии и этнографии АН СССР; Т. 36).
36 Алексеев В. П. Палеоантропология Хакасии эпохи железа//Сб. Музея
антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1961. Т. 20.
37 Гохман И. И. Происхождение центральноазиатской расы в свете новых палеоан-
тропологических материалов//Исследование по палеоантропологии...;
Алексеев В. П. Краткое изложение палеоантропологии Тувы в связи с историческими
вопросами // Антропо-экологические исследования в Туве.
38 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтая эпохи железа//Сов. антропология. 1958.
№ 1.
39 Он же. Кочевники Кузнецкой котловины по данным палеоантропологии//Крат,
сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 35; Он же. К средневековой
палеоантропологии Кузнецкой котловины//Изв. Лаб. археол. исслед. Кемерово,
1974. Вып. 5.
40 Подробнее см.: Чебоксаров Н. Н. Этническая антропология Китая (расовая
морфология современного населения). М., 1982.
41 Movant G. A study of Egyptian craniology from prehistoric to roman times // Bio-
metrica. 1925. Vol. 17, pt. 1/2; Batrawi A. The racial history of Egypt and Nubia//
J. Anthropol. Inst. Gr. Brit, and Ireland. 1945. Vol. 75; 1946. Vol. 76; Nielsen O. The
Nubian skeleton throng 4000 years. Kobenhavn, 1970.
203

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Автор глубоко убежден и надеется, что это отчетливо выражено в
очерках, образующих вторую часть книги: изучение этногенеза, входящее
сейчас в сферу этнографической науки, на самом деле ввиду сложности и
многосторонности процесса, необходимости комплексного к нему подхода
представляет собой предмет самостоятельного исследования и должно
стать особой дисциплиной, которая аккумулировала бы результаты
разных областей знания, сводила их в едином теоретическом синтезе,
определила разрешающую силу разных видов исторических источников,
разработала методические процедуры их использования. Пока эта
самостоятельная область знания только складывается на стыке этнографии,
археологии, исторической антропологии, палеолингвистики и
исторического источниковедения, складывается в основном в ходе изучения
конкретных этногенезов, хотя и выдвинула уже некоторые теоретические
положения довольно высокого уровня обобщения конкретных эмпирических
данных.
Как будет называться эта область знания? Этногонией? Термин
появился в 30—40-х годах, иногда выплывает и сейчас, но употребляется в
ином значении и довольно редко, видимо, из-за своей искусственности.
Этногенезоологией? Это полностью соответствовало бы предмету
исследования — «учение о происхождении народов», но термин при всей своей
смысловой точности громоздок и, пожалуй, неуклюж. Однако дело,
разумеется, не в термине, хотя и это важно, а в содержательной стороне
новой дисциплины, в обогащении методологической и методической базы
науки об этногенезе, которая пока еще делает первые шаги.
Народ — структурно сложное, многокомпонентное образование, о чем
много и содержательно написано', поэтому уже само выявление его
компонентов в синхронном срезе, в какой-то исторический момент
существования народа представляет собой задачу достаточно большой
сложности. Она тем более усложняется, когда возникает необходимость
в диахронном подходе к этнической динамике, в прослеживании
генетических истоков выявляемых внутри народа структурных компонентов.
Дополнительная трудность создается разнохарактерностью самих истоков.
Что важнее для определения генезиса — непрерывное генетическое
родство в ряде поколений, т. е., иными словами, биологическая
преемственность, которую автор, пожалуй, переоценивал в своих ранних работах,
или языковая принадлежность, культура, самосознание и некоторые
иные ценностные ориентации в этнической психологии? Эти и ряд
других подобных вопросов еще предстоит решить.
Исключительно важны в связи с этногенетической реконструкцией
две проблемы, связанные между собой, но в то же время имеющие и
самостоятельное значение,— определение нижней границы
хронологической глубины тех или иных данных, используемых в качестве этногене-
тического источника, и оценка реконструктивных возможностей самих
данных, включающая, конечно, и их этногенетическую ретроспективу.
Что касается определения хронологической глубины самих данных, то
следует иметь в виду, что она не совпадает или не полностью совпадает
с хронологической глубиной этногенетической реконструкции.
Археологические и палеоантропологические материалы, например, как уже
говорилось выше, иллюстрируют весь исторический процесс в целом, начиная
с самых ранних его этапов, но не несут непосредственной этнической
информации, она извлекается лишь косвенным путем.
204

Такой путь, теоретически полностью оправданный, не приводит,
однако, к однозначным результатам. Скажем, автор пытался
аргументировать наличие этнической дифференциации начиная с эпохи нижнего
палеолита, практически с самых первых шагов человечества после
выделения из животного мира2. Но его точка зрения стоит скорее
особняком, другие исследователи относят начало этнообразования к более
поздним эпохам3. Пока не удалось найти твердые и допускающие проверку
критерии, с помощью которых вопрос может быть решен однозначно.
Казалось бы, достаточно полная и объективная информация об
этнической дифференциации попадает в наши руки начиная с появления
массовых письменных источников, т. е. с III тысячелетия до н. э. Но и
они на деле оказываются обманчивыми: обнародовав большое
количество этнонимов, они не наполняют их конкретным культурным
содержанием и не дают возможности понять, даже при наличии серьезной
исторической критики источниковедческой базы, к какому уровню
этнической дифференциации или к какой форме этнической общности эти
этнонимы могут быть приурочены. В данном случае удовлетворительная
и более или менее однозначная историческая реконструкция даже
достигается на более близком к современности и хронологически более
позднем отрезке времени, чем историческое время, к которому относится
само начало информационного потока, вытекающего из изучения тех
или иных материалов. Весьма вероятно, что в общей форме
справедливым окажется предположение, согласно которому эффективная этноге-
нетическая реконструкция с помощью тех или иных данных
приурочивается к более позднему времени, чем хронологическая глубина самих
данных.
Переходя к проблеме сравнительной эффективности разных видов
данных, используемых в этногенетических реконструкциях, следует
подчеркнуть, что решение этой проблемы зависит от оценки
сравнительного значения тех или иных компонентов этноса и его основных
признаков. В этнографии, исторической демографии и социолингвистике
продолжается дискуссия о том, что является определяющим в выделении
народа — язык, самосознание, народная культура и т. д. Не приводя
многочисленной литературы, в чем нет в данном контексте
необходимости, отмечу лишь, что пока вопрос решается в зависимости от ипостази-
рования одного из перечисленных или еще и других элементов
этнической специфики. Между тем теперь уже совершенно очевидно, что в
будущем может быть построена однозначная система специфических
особенностей любого народа, в соответствии с иерархией которой
последовательно распределяются разные виды исторических источников,
позволяющих осуществлять этногенетические реконструкции. Путь к созданию
такой системы, по мнению автора, лежит в дальнейшем обогащении
нашего понимания конкретных этногенезов, к рассмотрению которых с
помощью историко-антропологических материалов мы и переходим.
1 См., напр., кн.: Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973; Он же. Современные
проблемы этнографии: Очерки теории и истории. М., 1981; Он же. Очерки теории
этноса. М., 1983.
2 Алексеев В. П. О самом раннем этапе расообразования и этногенеза // Этнос в
доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982.
3 См., напр., другие статьи в той же книге.

Часть третья
ИСТОРИКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ
ИЗУЧЕНИЕ
КОНКРЕТНЫХ ЭТНОГЕНЕЗОВ
К ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
РЕЗУЛЬТАТОВ ИЗУЧЕНИЯ
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИИ СТЕПЕЙ ЕВРАЗИИ
В СКИФСКОЕ ВРЕМЯ
ВВЕДЕНИЕ
Любое исследование подобного рода начинается с обозначения
географических и хронологических границ темы. Хронологически мы
ограничиваем себя VII—III вв. до н. э. (за исключением отдельных случаев
наличия более поздних данных и возможности их экстраполяции), потому
что именно в этом хронологическом диапазоне можно говорить о четко
археологически выраженной относительно единой культуре в междуречье
Днепра—Дона, скифской в узком смысле слова, и о значительном
культурном сходстве со скифской культурой, археологически вскрываемом на
огромных степных просторах на восток от ареала скифов, вплоть до
Енисея. Последнее соответствует часто употребляемому понятию скифо-
сибирской общности.
Географические границы требуют особого рассмотрения. В рамках
современных ландшафтных зон территорию от Дуная до Восточной
Монголии занимают степи (рис. 12). С севера к ним примыкают
лесостепные ландшафты, с юга — полупустынные и пустынные. В целом они
образуют экологическую нишу, либо благоприятную для развития
кочевого скотоводства, либо вообще пригодную для освоения человеком
только при развитии этого направления хозяйственной деятельности.
Географические пределы этой экологической ниши столь огромны и в
то же время постоянны, что многолетний спор географов и почвоведов
разных направлений о том, наступает ли степь на лес, лес на степь,
или их взаимоотношения на границе характеризуются цикличностью,
теряет для нас свое значение, тем более что современная точка зрения
сводится как будто к признанию известной стабильности и лесостепной
и степной зон во времени \ Последнее не исключает, правда, каких-то
необратимых изменений ландшафта в пределах отдельных участков:
любопытный пример такого изменения представляет собой Гилея
Геродота — достаточно обширная зона, покрытая лесом, превратившаяся
ныне в огромный песчаный массив 2.
Границы лесостепной и степной зон с прилегающими к ним с юга
участками полупустынь и даже пустынь не предопределяют, однако,
автоматически границ того, что подразумевается под скифо-сибирской
общностью в работах археологов и историков. Кочевой мир Евразии в
целом шире этой общности 3. Западная граница отчетливо устанавлива-
206

Рис. 12. Географическое распространение ландшафтов степей и пустынь Евразии и
распространение могильников, давших палеоантропологнческий материал
(генерализовано по книге: Физико-географический атлас мира. М., 1964. С. 75)
а — могильник; б — совокупность многих могильников
I — степи умеренно континентального климата; II — сухие степи континентального климата;
III — сухие степи резко континентального климата; IV — полупустыни и пустыни
континентального климата; V — полупустыни континентального климата; VI — пустыни
континентального климата
Могильники: 1 — Николаевна; 2 — Кут; 3 — Никополь; 4 — Золотая Балка; 5 — Николаевка-
Казацкое; 6 — Неаполь Скифский; 7 — Заветное; 8 — Тагискен; 9 — Уйгарак; 10 — Усть-Бу-
конь; 11 — Тарым-кая; 12 —Памирская I; 13 — Акбеит; 14 —Туэкта и Шибе; 15 — Курай и
Уландрык; 16—тагарская культура (очерчена примерная площадь распространения тагар-
ских могильников)
ется при сравнении антропологических особенностей популяций,
происходящих из памятников, диагностируемых как фракийские и скифские.
Работа эта, проведенная М. С. Великановой4, отчетливо показала
значительную грацильность фракийцев по сравнению со скифами, что
подтверждают и археологические данные. А. И. Мелюкова, автор
специальной монографии об исторических взаимоотношениях скифских и
фракийских племен, справедливо пишет: «Здесь достаточно ясно выражен
случай, когда понятия „этнос" и „культура41 совпадают» 5. Западную
границу территории, которая должна быть подвергнута нашему анализу,
составляет, следовательно, Поднестровье.
Палеоантропологические данные позволяют также достаточно четко
определить восточную границу скифо-сибирской общности. Известное
сообщение Геродота о «стерегущих золото грифах» в соответствии с
широко распространенным мнением географически соотносится с Алтаем.
Из текста сообщения ясно, что речь идет о нескифских племенах, но
раскопки, в первую очередь С. И. Руденко6, М. П. Грязнова7 и
С. В. Киселева8, выявили в горных районах Алтая культуру весьма
близкую к культуре европейских скифов. Еще дальше на восток, в
Минусинской котловине на Енисее и в окружающих ее с севера и запада
областях, сходный культурный комплекс был вскрыт в памятниках
татарской культуры9. Аналогичный культурный комплекс известен и в
Тувеi0. Но как раз в Туве в это время фиксируется ощутимая
монголоидная примесьи, которая слабо прослеживается в населении тагар-
207

ской культуры. Еще дальше на восток мы попадаем в ареал расселения
представителей монголоидной расы12. Отличается этот ареал и
культурно 13. Очевидно, Енисей составлял в пределах Южной Сибири рубеж
проникновения европеоидов в восточном направлении и его можно
условно принять за восточную границу рассматриваемой нами территории,
хотя граница эта менее четкая, чем западная, и мы будем вынуждены
выходить за ее пределы.
В процессе предшествующего изучения достаточно обширных палео-
антропологических материалов из интересующей нас зоны уже накоплен
ряд наблюдений генетического характера. Еще А. П. Богданов отметил
длинноголовость черепов, происходящих из скифских могил Украины,
и сходство их со славянскими 14. Его вывод был подтвержден Г. Ф. Де-
бецом, описавшим скифские материалы из Среднего Приднепровья и
Северного Причерноморья, происходящие из старых раскопок и поэтому
не имеющие безукоризненных датировок15. Он показал наличие брахи-
кранного элемента и аргументированно высказался в пользу местного
происхождения скифского населения на основе степных племен эпохи
бронзы Ему же принадлежит и критическое рассмотрение работы
А. Шлица 16, в которой были описаны черепа из Марицынских курганов
близ Ольвии. Метрическая характеристика черепов была осуществлена,
действительно, крайне небрежно, что дает возможность пользоваться ею
лишь в малой степени. Автор наиболее полной сводки по краниологии
скифов — Т. С. Кондукторова существенно конкретизировала выводы
Г. Ф. Дебеца о сходстве скифов с предшествующим населением эпохи
бронзы, введя статистическое сопоставление и показав, что наибольшее
сходство связывает серии скифов и серии срубной культуры Украины и
Поволжья 17.
По восточным областям, в частности, по северным районам Средней
Азии, мы имеем многочисленные исследования, посвященные как
отдельным сериям эпохи бронзы, так и более поздним, происходящим из
так называемых сакских могильников. Морфологически эти серии можно
выстроить в довольно последовательный ряд, на основе которого был
сформулирован итоговый вывод в виде гипотезы генетической
преемственности между населением скифского времени и предшествующим
населением эпохи бронзы18. Однако население эпохи бронзы само было
достаточно неоднородно в антропологическом отношении19, почему
гипотеза преемственности не исчерпывает всей проблемы генезиса сакско-
го населения Средней Азии и требует дальнейшей конкретизации.
Практически в таком же состоянии находится и вопрос о происхождении
татарского населения Минусинской котловины. В работах Г. Ф. Дебеца и
моих была сделана попытка показать их морфологическое сходство с
минусинскими афанасьевцами и объяснить его общим генезисом20.
Статистическое сопоставление в целом подтвердило наибольшую близость
минусинских тагарцев с минусинскими же афанасьевцами, но при
использовании признаков с действительно высоким разграничительным
эффектом наибольшая близость фиксируется в случае сравнения
минусинских тагарцев и казахстанских андроновцев северных, центральных и
восточных районов расселения21. Дальнейшее исследование всей
проблемы, очевидно, необходимо.
Как видим, в процессе изучения палеоантропологии скифского
времени в пределах ареала, границы которого были намечены выше, описаны
и исследованы обширные материалы. При достаточно детальном
рассмотрении они могут дать основу для подхода ко многим проблемам и
208

их решения. К числу таких проблем относятся типологический или по-
пуляционный характер антропологической дифференциации в
выбранном ареале и в названное время, генетические контакты с населением
эпохи бронзы, возможные переселения с запада на восток и наоборот,
многие аспекты палеодемографии и реконструкции экологической ниши,
наконец, оценка разработанных преимущественно на археологических
материалах гипотез происхождения скифов и родственных им племен.
Но прежде — несколько слов о наиболее целесообразных способах выбора
и организации данных для подобных сравнительных исследований.
МОГИЛЬНИКИ, ДАВШИЕ ДОСТАТОЧНО ПРЕДСТАВИТЕЛЬНЫЙ
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
Словосочетание «достаточно представительный» не имеет однозначного
смысла в антропологической литературе, особенно по отношению к палео-
антропологическим выборкам, и диктуется задачами и характером
исследования. Я условно принимаю нижнюю границу численности в 5
мужских и 4 женских наблюдения (исключения оговорены особо), не имея
возможности аргументировать ее ничем, кроме соображения о крайней
малочисленности находящихся в нашем распоряжении выборок даже при
этом очень нестрогом условии.
В то же время выборки из могильников приняты за элементарные
единицы, составляющие основу для рассмотрения географической
изменчивости признаков. Популяционная точка зрения при всей условности
отождествления могильника с популяцией заставляет отдать им
предпочтение в противовес суммарному подходу, в соответствии с которым
опубликована большая часть материалов. При таком подходе серии
образованы с единственной целью увеличения их численности в
соответствии с географическим районированием, более или менее условными
современными административными границами и т. д. и во многих
случаях не соответствуют реальным историко-этническим и даже историко-
хозяйственным границам в древности.
Ниже дается перечень использованных могильников с указанием
необходимой археологической и библиографической информации.
Николаевна {Одесская обл.). Могильник обнаружил типично
скифский культурный комплекс и датируется IV—III вв. до н. э.22 Весь
палеоантропологический материал реставрирован и описан М. С. Велика-
новой23. Я присоединяюсь к ее критическим замечаниям по поводу
серии с территории Прутско-Днестровского междуречья, опубликованной
А. Доничем в 30-х годах, несмотря на то что эта серия фигурировала в
сводной работе Г. Ф. Дебеца и была использована в качестве
сравнительной в одной из моих работ: памятники, из которых происходят
отдельные черепа, не указаны, датировка поэтому оставляет желать
лучшего, сама серия носит сборный характер. Она, естественно, исключена
из рассмотрения. Сборный характер носит и поэтому также не
использована небольшая серия из Добруджи и Трансильвании с территории
Румынии, описанная румынскими исследователями и фигурирующая в
сравнительных таблицах книги М. С. Великановой.
Кут {Днепропетровская обл.). Материал изучен Т. С. Кондукторовой
и включен ею в сводные средние по скифской серии из Причерноморских
степей 24. Могильник, откуда происходят черепа, был раскопан Д. Т. Бе-
резовцом 2\ Он состоял не только из скифских памятников, включал
погребения эпохи бронзы и, следовательно, функционировал достаточна
209

долгое время. Индивидуальные измерения черепов опубликованы
Т. С. Кондукторовой в специальной работе 26. В списке местонахождений
могильников с палеоантропологическим материалом в сводной работе
1972 г. она указывает, что из этого могильника имеется 16 пригодных к
изучению скелетов — 7 мужских и 9 женских (с. 23), но в работе 1974 г.
опубликованы индивидуальные измерения только 5 мужских и 7
женских черепов далеко не полной сохранности (с. 78—85). К сожалению,
указано лишь их происхождение из Днепропетровской области и
идентифицировать их с черепами именно из Кута можно лишь с помощью
списка инвентарных номеров в книге 1972 г. По опубликованным
индивидуальным измерениям вычислены средние, фигурирующие в табл. 3.
Никополь {Днепропетровская обл.). Материал происходит из
раскопок нескольких исследователей, осуществленных ими в 30-х годах 27. Он
частично погиб во время Великой Отечественной войны, но сделанные
Г. Ф. Дебецом измерения по небольшой программе сохранились и были
опубликованы Т. С. Кондукторовой28. Сохранившаяся часть материалов
была повторно измерена Г. П. Зиневич, которая дополнительно изучила
также несколько черепов, не попавших в руки Г. Ф. Дебеца. В
результате ею опубликованы средние по мужским и женским черепам,
опирающиеся на измеренный ею материал и на измерения Г. Ф. Дебеца29
(Г. П. Зинович не пишет, правда, получила ли она эти измерения от
самого Г. Ф. Дебеца или воспользовалась статьей Т. С. Кондукторовой,
где они были опубликованы30). Т. С. Кондукторова отметила в своей
книге 1972 г., что в определении пола и в цифровой характеристике
между Г. Ф. Дебецом и Г. П. Зинович имеются в отдельных случаях
расхождения. Очевидно, у Г. П. Зинович, работавшей позже и
располагавшей всей полнотой информации, бывшей и в распоряжении Г. Ф.
Дебеца, были какие-то основания для изменения и метрической
характеристики, и половой принадлежности.
Золотая Балка {Херсонская обл.). Этот и три последующих
памятника хронологически выходят за нижнюю границу намеченного нами
временного рубежа — III в. до н. э. Могильник в Золотой Балке
исследовался несколькими археологами, больше всего М. И. Вязьмитиной,
и датируется концом I тысячелетия до н. э.— началом н. э. М. И. Вязь-
митина на основании культурной характеристики могильника считает,
что он был оставлен преимущественно лозднескифским населением, но
включавшим в свой состав небольшой процент сарматских и некоторых
иных элементов31. Весь палеоантропологический материал из раскопок
могильника был опубликован Т. С. Кондукторовой в специальной
работе 32, на которую мы и опираемся.
Николаевка-Казацкое {Херсонская обл.). Первый
палеоантропологический материал из этого могильника, очень небольшой и обнаруженный
еще М. Эбертом в начале века, опубликовал А. Шлиц 33, но, по мнению
М. И. Вязьмитиной, относительно точную датировку имели лишь две
трети из описанных им черепов. Раньше, в частности в ранних работах
М. Эберта и А. Шлица, могильник назывался Николаевка, но его
топографическое расположение между селами Николаевка и Казацкое
справедливо привело к изменению названия. Не последнюю роль играют и
соображения удобства: в Одесской области известны другие памятники
с наименованием Николаевка. Датируется могильник первыми веками
н. э., в частности Э. А. Сымонович датирует его I—III вв. н. э.34 Весь
палеоантропологический материал из могильника был обработан
Т. С. Кондукторовой, и первые результаты этой обработки были
210

включены в ее книгу 1972 г. Но затем в связи с появлением
достаточно обширных новых данных палеоантропологии могильника Николаевка-
Казацкое была посвящена специальная монография, в которой были
опубликованы и индивидуальные данные 35.
Неаполь Скифский (Крымская обл.). Могильник имеет сложный
состав и, строго говоря, образует группу синхронных памятников, по всей
вероятности отражающих социальную стратификацию оставившего его
населения. Последнее вытекает как из относительной синхронности
погребений в мавзолее и каменных склепах, с одной стороны, и в
грунтовых ямах — с другой, так и из обнаруженного в мавзолее инвентаря и
самого характера захоронений в мавзолее36. Весь палеоантропологиче-
ский материал был описан Т. С. Кондукторовой в уже упоминавшейся
выше статье. Там же помещены и индивидуальные измерения. Т. С. Кон-
дукторова отдельно опубликовала материал из грунтовых могил и
погребальных склепов. Парадоксальным образом черепа последней группы
меньше, чем первой, хотя обычно более высокие слои общества (а
погребальные склепы, несомненно, принадлежат скифской знати) имели в
древности в связи с более оптимальными условиями жизни и лучшие
показатели физического развития. Однако серия из склепов и мавзолея
малочисленна и различиям в размерах нельзя придавать значения:
статистически они недостоверны. Поэтому в таблице фигурируют суммарные
данные.
Заветное (Крымская обл.). Проводившая раскопки этого могильника
Н. О. Богданова полагает, что он охватывал в своем функционировании
несколько столетий и может быть датирован I в. до н. э.— III в. н. э.37
Разнообразные типы могильных сооружений и не менее разнообразный
могильный инвентарь свидетельствуют в пользу гипотезы разноэтнич-
ности населения, оставившего могильник. Скифский культурный элемент
в нем, во всяком случае, чувствуется достаточно сильно.
Опубликовавшая палеоантропологический материал Г. П. Зиневич подчеркивает,
наоборот, морфологическое единство населения38, что может быть
истолковано как доказательство существования там единой популяции.
В соответствии с выбранным выше критерием численности в 5
мужских и 4 женских наблюдения можно было бы включить в наш обзор
опубликованный материал из раскопок в области среднего течения
Дона39. На основании опубликованных Г. Ф. Дебецом индивидуальных
данных можно было бы вычислить средние для черепов из могильника
Мастюгино. Однако облик культуры здесь не вполне скифский и
восходит скорее к локально местным традициям эпохи бронзы. Население
среднего течения Дона в интересующую нас эпоху — сирматы античных
авторов — отличалось, по-видимому, достаточно резко и от скифов и от
сарматов и могло иметь угро-финское происхождение40. Кроме того,
публикация Г. Ф. Дебеца безнадежно пострадала из-за неаккуратной
корректорской работы, осуществленной уже после смерти автора,— из
нее выпала таблица лицевых размеров и остались лишь данные по
скуловой ширине. По форме черепной коробки, как это видно из
сохранившейся таблицы, морфологические различия между днепровскими
скифами и населением Дона значительны. По строению лица, правда, судя по
тексту Г. Ф. Дебеца и опубликованным им графикам, различий между
ними нет. Все же материал этот ввиду указанных обстоятельств
целесообразнее в данном случае исключить.
Дальше в определении привлекаемых памятников мы целиком
зависим от состояния разработки археологических данных и информации,
211

извлекаемой из письменных источников. Несмотря на заведомо довольно
длительное пребывание скифов на Северном Кавказе и в Закавказье,
а также на возможность гипотетически связать с ними ряд памятников 41,
бесспорно скифских могильников в пределах Кавказа, по-видимому, до
сих пор пока не обнаружено, а следовательно, отсутствуют и
соответствующие палеоантропологические материалы. Упомянутая только что
археологическая и письменная информация переносит нас дальше, в
пределы сакского мира Средней Азии. К сожалению, в опубликованных
палеоантропологических данных также немного таких, которые могут
быть приурочены к отдельным могильникам, и в подавляющей своей
массе они составляют средние по суммарным сериям. Помня об
относительной этнической однородности среднеазиатских саков и условности
отнесения к ним тех или иных памятников, следует ограничиться,
по-видимому, следующими могильниками.
Тагискен (Кзыл-Ординская обл.). В серии работ С. П. Толстова
достаточно широко и многосторонне были охарактеризованы культурные
особенности сакских племен Приаралья42. Раскопанный преимущественно
М. А. Итиной могильник Тагискен — один из таких сакских памятников,
изучение которого помогло значительно расширить и углубить
представления, основанные на более ранних работах С. П. Толстова43.
Датируется он VII—V вв. до н. э. Палеоантропологический материал из
него был дважды описан Т. А. Трофимовой44 и затем вошел в сводную
работу В. В. Гинзбурга и Т. А. Трофимовой по палеоантропологии
Средней Азии, на которую я выше уже ссылался. Женские наблюдения
объединены ввиду малочисленности с данными по следующему могильнику
и представлены в таблице вместе.
Уйгарак (Кзыл-Ординская обл.). Расположенный невдалеке от
предыдущего, этот могильник датируется тем же временем — VII—V вв. до
н. э.45 Можно думать, следовательно, что речь идет об одновременно
проживавших группах родственного населения. Наличие предметов так
называемого скифского звериного стиля, специфического конского убора
и соответствующего оружия, т. е. компонентов «скифской триады», дает
все основания видеть в этом населении этнический элемент, родственный
европейскому скифскому. Палеоантропологический материал из Уйгара-
ка описан в указанных работах Т. А. Трофимовой.
Устъ-Буконъ (Восточно-Казахстанская обл.). Могильник
раскапывался С. С. Черниковым и А. М. Оразбыевым46. Датировка его более
поздняя, чем двух предыдущих могильников,— V—IV вв. до н. э. Судя
по характеру инвентаря, оставившая его группа вела преимущественно
кочевой образ жизни. Небольшой палеоантропологический материал из
него был описан В. В. Гинзбургом47. С. С. Черников высказал
предположение, что курганы, составляющие могильник, принадлежали
рядовому населению, тогда как вожди племени были захоронены южнее, в
богатых курганах Чиликской долины. В этом случае к небольшой серии из
Усть-Буконя следовало бы прибавить черепа из Чиликских курганов,
чтобы получить одну популяционную выборку. К сожалению,
предположение это трудно конкретно подтвердить, и поэтому осторожнее
ограничиться измерениями черепов, происходящих непосредственно из Усть-
Буконского могильника.
Тарым-Кая (Ташаузская обл.). Этот могильник включен в наш
обзор с известной условностью. Он раскопан Б. И. Вайнберг и отнесен к
памятникам выделенной ею куюсайской культуры 48, которую она
включала в широкий круг сакских памятников Средней Азии, а своеобразие
212

объясняла примесью южных культурных элементов. При полной
публикации памятников Б. И. Вайнберг изменила свою точку зрения и
связывает теперь появление этой культуры на территории Древнего Хорезма
с переселением этнической группы из северных областей Ирана49.
Однако эта новая точка зрения встретила возражения 50, в которых
сформулирована поддержка гипотезы преимущественно местного, сакского
происхождения куюсайской культуры. Кроме упомянутого могильника,
кстати сказать характеризовавшегося разнообразием форм погребальных
сооружений, был раскопан еще один — могильник Тумек-Кичиджик. Он
расположен примерно в 40 км от могильника Тарым-Кая и возник
раньше его приблизительно на столетие: первый из них датируется VII —
VI вв., второй — VI—V вв. до н. э. Палеоантропологический материал
из обоих могильников описан Т. А. Трофимовой, но ввиду
малочисленности черепов из могильника Тумек-Кичиджик используется только
материал из могильника Тарым-Кая м.
Памирская I {Горно-Бадахшанская обл.). Этот могильник, как и
последующий, относится к обширной группе захоронений, раскопанных на
территории Восточного Памира А. Н. Бернштамом 52. Отнесение
могильника к кочевой сакской культуре не вызывает сомнений.
Краниологический материал был описан В. В. Гинзбургом53. Однако он включил в
опубликованные им средние по мужской группе единичные черепа из
других могильников, и поэтому мужские средние, фигурирующие далее
в таблице, пересчитаны по опубликованным им индивидуальным данным.
Время бытования могильника охватывает довольно длительный отрезок:
ранние курганы А. Н. Бернштам датировал V—IV вв., поздние — II—
I вв. до н. э. Курган 10 этого могильника Б. А. Литвинский датирует
даже VI в. до н. э.54 Черепа происходят и из ранних и из поздних
курганов, но этим обстоятельством при малочисленности серии приходится
пренебречь.
Акбеит {Горно-Бадахшанская обл.). А. Н. Бернштам в отчете, на
который мы только что сослались, датировал этот могильник, как и
подавляющее большинство аналогичных ему памятников, V—IV вв. до н. э.
Позже он сдвинул нижнюю границу на одно столетие и стал датировать
сакские курганы Восточного Памира VI—IV вв. до н. э.55 Позже
появилось предложение вернуться к первоначальной, несколько более поздней
и узкой датировке А. Н. Бернштама 5в. Б. А. Литвинский, в целом
соглашаясь в цитированной работе с этой датировкой, несколько расширяет ее
и предлагает дату V—III вв. до н. э. Мы принимаем именно ее, как
последнюю и основанную на гораздо более полных, чем у А. Н. Бернштама,
данных, в том числе и по Акбеитскому могильнику, полученных в ходе
самостоятельных раскопок. Первая небольшая палеоантропологическая
серия из раскопок Акбеитского могильника, привезенная еще А. Н.
Бернштамом, была описана В. В. Гинзбургом 57, черепа из раскопок Б. А. Лит-
винского изучены и опубликованы Т. П. Кияткиной58. Опубликованы
только суммарные по авторам (отдельные материалы В. В. Гинзбурга и
Т. П. Кияткиной) и, как итог, по сакам Восточного Памира в целом, но
имеющиеся в работах индивидуальные измерения отдельных черепов
позволили получить средние по интересующему нас могильнику.
Туэкта и Шибе {Горно-Алтайская авт. обл.). Ввиду малочисленности
палеоантропологических материалов с территории Горного Алтая и
одновременно их значительной морфологической специфики, определяющей
их важность в сравнительном сопоставлении, данные объединены, что
213

стало возможным благодаря территориальной и культурной близости
памятников. И в этом случае мы не получаем сколько-нибудь
представительной женской группы. При вычислении средних по мужским
черепам использована также величина скулового диаметра,
определенная на мужском черепе из второго Башадарского кургана,
расположенного поблизости от Туэкты и Шибе. Вопрос о датировке последнего
кургана выдержал длительную дискуссию, начиная с первой публикации
автора раскопок М. П. Грязнова, отнесшего курган к началу н. э.5*
Такая датировка была поддержана многими авторитетными
исследователями, С. И. Руденко в цитированных работах возражал против нее,
отнеся курган к первой половине IV в. до н. э. Сейчас после образцовых
по тщательности работ Л. Л. Барковой вопрос можно считать
безоговорочно решенным в пользу V—IV вв. до н. э.60 Таким образом, и
хронологические противопоказания для объединения материала из Туэкты и
Шибе отпадают. После публикации измерений по краткой программе в
сводной работе по палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебеца черепа из
Туэкты были измерены повторно по более полной программе 61.
Измерительные данные еще об одном черепе из Туэкты и описание черепа из
второго Башадарского кургана опубликованы С. И. Руденко в 1960 г.
Череп из Шибе включен в подсчет по измерениям Г. Ф. Дебеца.
Курай и Уландрык {Горно-Алтайская авт. обл.). По той же причине —
малочисленности материала — в данном случае осуществлено
объединение его из памятников, разделенных десятками километров. Но они
близки хронологически и культурно, перевал между Курайской и Чуй-
ской долинами легко преодолим, морфологические особенности населения
практически почти тождественны, и поэтому условно его можно отнести
к одной популяции. Могильник Курай обстоятельно охарактеризован в
монографии раскопавшего его С. В. Киселева62, автор раскопок Улан-
дрыкского могильника — В. Д. Кубарев опубликовал лишь
предварительные сообщения 63. Для вычисления средних (сколько-нибудь
представительные данные имеются только по мужским черепам) были
использованы мои измерения черепов из Курая64 (до этого, как и черепа из
Туэктинских курганов, они были по краткой программе измерены
Г. Ф. Дебецом) и специальная публикация по черепам из Уландрыка65.
Из последнего могильника имеется дополнительный палеоантропологиче-
ский материал из раскопок В. Д. Кубарева последних лет, пока не
описанный и хранящийся в Институте истории, филологии и философии
Сибирского отделения АН СССР в Новосибирске.
Тагарская культура (Хакасская авт. обл.). Это тот редкий в
палеоантропологии случай, когда антрополог страдает не от недостатка и
дефектов материала, а от его обилия. Если мы введем в наш обзор все данные
по отдельным тагарским могильникам, то они подавят всю остальную
информацию. Различия между популяциями, оставившими могильники,
неоднократно отмечались66, но морфологически они незначительны,
не носят направленного характера и географически малоотчетливы,
поэтому интерпретация их всегда вызывала дискуссию, не получившую
однозначного разрешения до сих пор. То же, впрочем, можно повторить
и про археологические варианты внутри тагарской культуры 67. В общем,
несмотря на все отмеченные морфологические различия, очевидно, что
подавляющую массу тагарского населения на всех этапах его развития
составляли длинноголовые умеренно массивные европеоиды, что и
находит отражение в общих средних по громадной тагарской серии,
находящейся ныне в нашем распоряжении68. Они и фигурируют в таблицах,
214

хотя рассмотрение всего тагарского населения в качестве единой
популяции, конечно, условно.
Выше уже было упомянуто об ощутимом морфологическом
своеобразии населения, оставившего синхронные перечисленным могильные
памятники в Туве. Добавлю, что из них получен громадный по объему и
разнообразный по культурной принадлежности палеоантропологический
материал, не только не изученный, но и не разобранный полностью до
сих пор. Предшествующие исследования выявили не только
морфологическое своеобразие тувинского населения скифского времени по
сравнению с тагарским, но и его заметный краниологический полиморфизм 69.
При наличии такого полиморфизма, очевидного уже по имеющимся
чрезвычайно ограниченным фактическим данным, можно ожидать, что новые
обильные материалы, уже добытые раскопками и ждущие
исследовательской обработки, существенно расширят наши знания об
антропологическом составе населения Тувы в скифское время, а в этих обстоятельствах
любая экстраполяция информации, полученной на основе изучения
небольшого материала из одного или даже нескольких могильников, на Туву
в целом будет неправомерной. Поэтому вся проблема палеоантропологии
Тувы и Монголии в скифское время оставлена в данном случае за
пределами рассмотрения до специального исследования, которое опиралось
бы на оригинальные вновь добытые данные.
Распространение могильников, из которых происходят использованные
серии, показано на рис. 12. Средние по сериям суммированы в табл. 3, 4.
Программа измерений стандартна и почти целиком определяется
набором признаков, обычно фигурирующих в советских краниологических
публикациях последних лет. Исключение составляют вычисленные по
средним черепной и лицевой модули — геометрические средние трех
черепных размеров в первом случае и двух лицевых во втором.
ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ИЗМЕНЧИВОСТЬ
Географический метод, т. е. рассмотрение и оценка закономерностей в
географической изменчивости отдельных признаков, широко
используемый во многих антропологических работах, обнаруживает фенотипиче-
ские различия между сравниваемыми группами и дает наряду с
некоторыми дополнительными теоретическими соображениями материал для
построения генеалогических гипотез. Однако сплошное
картографирование всех представленных в программе признаков лишено смысла, так как
по многим из них сравниваемые группы либо заведомо не различаются,
либо различия между ними не выходят за рамки случайных.
Выбор признаков для картографирования предполагает процедуру
оценки их изменчивости. Можно было бы думать, что сам размах
изменчивости, т. е. амплитуды колебаний от минимума до максимума,
послужит целям такой оценки, но морфологический смысл, а главное,
абсолютная величина признаков слишком различны, чтобы их колебания
можно было сравнивать впрямую (табл. 5, 6). Часто пользуются
отношением амплитуды колебаний признака к наименьшей величине,
зафиксированной в сравниваемых группах, но, помимо того что на знаменатель
действуют случайные причины, влияние которых нельзя учесть, заведомо
известно, что размеры с малой абсолютной величиной варьируют
гораздо более значительно, чем с большой. Действительно, и в нашем случае
межгрупповая амплитуда колебаний, выраженная в процентах
минимальных величин признаков, особенно значительна для симотических и
215

со со см со ^ ^съозся'ы^Ох
сЧ со, со, со, со. со о о,о vf со,оо.
оо"ч^с\Г"гн"" о"г^"ел"ю"оо"со" сл"со"
t>- ^ СО 00 Ю СЛ Г— О СЛ СЛ СО СЛ
юса ю # ююсоюююсосом^^мсмюю
*tf 00
v?"oO~
см^ o^co^o^^cm.vj^^oo о со^со^со со i^oo^o^
со" <c£\f$\f$cotr^inoZ<x)c$^^co^aoco^
Ю О *tf OQ I>- СМ Ю ^ 00 l>- CM Vf< CO •*-» Ю Ю
CO ЧГ CO CO
CM CM ^н CM
CO -- CO О О CO
CM ^ -?н ^н ^ч ^
ю, см, 0,10, сл.со.со ^ю,-^^^
ho"o"cm"lo" о"оо"см"^ч"сл"1>."со"ю"
00 vr1 CO t- lOOJXOOSOCOQ
ел
VF 00
•^н. ^^со^сл^ч^оо^^«<г_о.со#,со^ю t^co t^o^
CO" OO" CM*" CO*" OO" Ю" чн OO" sf CO" CM" СЛ" t^" CM" f*-" V^" OO"
Ю СЛ XT CO t>- CM Ю vr 00 l>» CO CO CM ТЧ uO stf
ce'S*
CO S
«8
lOCM-r-fCM ОСМЮСОСООг- fOVJ1
СО^СО^З # COxfCOCM^i3^ ^ГЗ
^ЮГ»Д О. CM 00 CM^CM^t^'^CM^ CO CO,
ю"сл"ю"ю" CNfcffeo"csft^j2 £2 иъ ^н"со"
СО СО СО l>- ЮСЛОООСЛСЛСОсЛ l>- LQ
vr -<r г>- со см ^ч о *<£ о г— -«н со см см sr vj<
СО, СЛ 1^СЛ,О#,С0,1^СЛ.С0.'г^00 СО СО ^ СМ_ СО, СО,
со" ^"о"с^"^"^г"о'оо"^см"о^"1>Г^см"со"ч1<"оо"
Ю СЛ NF СО 00 СМ Ю VT 00 00 СМ СО СМ ^ Ю VP
м о
2 ^
5 ей
О со
X СС
СО СО СМ СО СЛСОСЛ00СОЮЮ 00^ VF 00 00 00 00 t— I— ^ч LQ О Vf Vf 00 00 О О
СОСОСОСО .. СО СО Ю Ю НО СО СО COCO СО „СОСОСОСОСОСОСОЮЮСОСОСОСОСОСО
CO^OOO^Vf1 Ю СО СО О СО 00 "^.СЯ ^^
ю"сл"со"ио" ■*h"co"co"-^co"lo"oo"io" -гн"со"
00 СО СО 1^ Ю СЛ СО О СЛ СЛ СО СЛ 1>. Ю
о^ со^ со^ ел. см^ оо. ю, ел, со,см.^ см, ю, ел со о^^4,
со" 1>^^см"о"^г"^"оо"ю"со"см"|>Гю"с<Г1>."^"со"
Ю СЛ Vf СО СО СМ Ю ХГ 00 00 СО СО СМ «*-н Ю Ю
'vr"b»*eo coo г^^^со'см
СМ ^н СМ ли СМ СМ -^н/^ чч СМ.СМ
g__ __
СО. СМ, СО^ CM COO.NNfNiOOi^
v^aTvfuo" ^rto"^"Q"co"b^cM"co"
со со со t-^ юслооослслсосл
о4 ^ С^С^сл^З^оэ оо^^с^о^с^^^ио^ю4
СМ ли СМ СМ СМ -чн СМ -*ч -г-н -^ -чн СМ «*ч Г*- С^ ^ тч
-*-н_ СМ^ СО^ СЛ 00 ОЭ.О, СО ^,СМ, 00. Г*- 0,00^*0,00^00
СМ" СО"^"см" Сл"^г"о"сл"ю"см"см"сО*^"со"сЛ vf CM*"
LO СЛ Xf СО С^ СМ Ю-^ 00 00 СО СО СМ 'еч Ю Ю
СОЮ^-siO СО ^/-s^v^O "ч-i
"гнгн05"^ ли ^ 00 СЛ СО 00 "*ч ^ "^ *
10,00,-^.00 ^.и^.СМ,'^.Ю,СО>'^СО> CSI^CO^
оо"сл"со"^ со"со"ю"со"|>^^"ю"со" 'гн'см"
оо со со о» ю ел со О ел ел со ел г*- ю
оо ль ю ^ ю ел-^ ел со см-гн vr со со со ю ю
uo ^,co,io,o.oo O^co^^to#,cq,t>^o,0^cq,io,'^
vjf оо"-^"см"о^"^о"ор"ю"оо"ю"о"о"см"|>Г«<}Г'чч"
to ел ^ оо i>- см ю n? со оо со vf со тн ю ю
10,00^0^ел, ю,о,со^ | | | -^«о.
o"odoo"co" t>Tt>Tco" см"*^"
оососмс>- vr ел оо сосл
Lo"^ io'W io' ли юююю ю'ю'ю ^ см ю *<t< см оъсо со
^ .л 0
8
00^
О" ел"
со со,см^оо О.оо.о оо,о 0,ю_см^ю,ю,о,см^сл>
со" со*^с^см*ч|^о*о^^'^й'0о*о>,^"оо>,^"ч-5'
ю ел sf со оо см ю xt* оо оо со со "
ю
оъ to ю т т ю i~~
О.Ю,^« |>-^ 0,^-чН СО^-^СО СО СМ
1>^сл"^^ csf 1>^о"',?н""со"»^"со"ссГ
оо со со t^. ю ел оо о ел ел со ел
г^4 оо4^ ю4 ю'со'ю'со'оо со ю ю cm r^ vf со со со'со
t^°i см^ оо^^со^со^с^ю^о^^^сх^^ю^о^сл^"^^
-чн'см" со" г^"^"<^"оо"ю"^сл"г^1>^'^ю"ю"^"ю"со"^
ОО Г^.-чнСМСОЮ-^СЛг-^-'чнкО^ОХГЮСО^ч
Ю 0^)vf00l>-CM»OvrC0l^-CO00CM-4HcO СО
S
се
в
о
а
со
се
VO
Ы Ы ° А
3 S н ф
сб ей Ф Н
а а s *
« « се »
м се
»а >а 3: S.
а а}Э»а
л р 3 о
4 ф В В
оанд
ее ф О ф
Я S а S*
«чн 00 Is* ^
в
ч
се
Он
VO
ф
Он
ф
в*
О
&
се
>&
се
В"
а
се *
р « g
се се л н В
И PQ « 2 Л
о о . В Ч
ВЫ" се
о о Ч В н
о о g се в
н pq о
се ев се о со
ч ч^ к о
ев
к
»а
в
А
ч
се
Он
VO
се
VO
ч
^ Он
4 а
5 се
о л ^
а во
Н 2 ч
о S к
ОнВ §
ф се й
1>^слсм'юо^юо6 oot^
-^4 СО Vf • -Nf . . *tf^4
о ю
vp vr 00
Он
ф
^ И"
сб о
&|
Ч се
се^
Sfl
3 в
л « Й
§ « 5
s s н § g
се Он Он ь Он
и ®^ S ®
>>МЮ гоЮ
ч
ф
н
се
со
ев
«
sa
О
и
ф
В"
а
ч
>а
а
га ««-I
ф в
ч я
ь, CD Ч
sis
3 ч
в
ч
а
>е<
о
Он
в
tr а
ч а
а «
>В н
ч
о
Ьз н g се _
Э-VO й ч,0 Св
S о Он,а и 2
м - ° ч - я
:3 се « ев
о н td И Я «
« а н н а £
ф cL о a cL °
Sm *4 Онм нО
чямоян
ч g х
- м О S
и р ф g
>»Э а з я w
:3§.S^S>1
в
Г4 О ^^
>» t; a
0:3 Св В
и s
о Я- Ч Ч
2 я о о
О VO s-н t-f
"; "О се В
се А а к
Ч к
О.Ч ^ „ „ „
л а в в о о
В о ^ ^ ф Ф
4 g Ч Ч Р &•
5 g в а н н
со (_, й И S S
« s * л а а
К со t=Cfc£u о
00
; ^ d ^ vf Ю Ю М ^ ^N4J СО О О О
QQcoco
«V
со
Q
со
со
216

§£
it
?§
l&
*
lei
^>s Л
l~H s
si
la
HS
Eh
s
1
<
ftM
II
e«
i*
i«
н
ъ-Бу-
онь
*■* к
£
X
Г!
л
с
S
X
Призш
^-v^CO ^ч
СО СО Ю Ю
*^ СОсМ 00
СОСМ>-^СМ
N-"'—ел'—'
сасо, -со
СООсО ^
oo^i^ t^
■гн -^н
r>-г- со с—
05 ^ СМ. СО
00 VP CO !>•
^^ ^
Ю Ю LO Ю
00. СО. 00^ О.
оо"о."ю"оо"
00 ЧР СО С-
^ ^ "*
со со'^со4
тНтНфгН
LO. 00.00^05.
^СО"*<р"оо"
О* СО СО СО
•чн -чгн -^н
г>- гГсо'о-
о^о^со.^
со"см"со"-*-<"
00 СО СО t—
■^ "^ "^
<^Э t^ ZO СО
co^t*- с^.
^"стГ^'ю"
00 СО Vf< f»
^ ^н "чн
00 00 t>- 00
•^t^O ^
с© см" о" о"
t^»^ СО 00
-ГН ^Н ^Н
___^
i>- t^ co4^4
0^t>^05
оо о" со" оГ
ООЮ^^
^н ^н -^
03
в
о
со
03
VO
О* Он О я
Ф Ф Он Ч
« «в £ £
в в 3 g
:В :В & ^
в а в :в
Л F Л О
ч ф в а
о о. н в
tc ф о ф
2 я ч о-
& о 3 ф
^об^"—<
00
СО СМ 00 СО ^Г vT
«<Г ЮЮ CM CM CM
^ со см см см см см ^
oooocoot-оэсооо
СМ00СМЮ^СО1>-Г^
юооооооосооэ
-r-i тн-н гн
^ t-^ со со со со со со
О.^ю.оо.см.со.см.см.
СО" СО*" Vt<" CM*" 00*" ю" О* ю"
1005 00005 05 00 05
^ ^ ^
# Ю *tf "ЧР vf ^ СО Ю
-*н.чР 00 СМ Ю СО.0О.1>
со"-гн" о" со" о" со" со" оо"
ЮО00ОО05^05
^^ ^ ^ "^
^^о^^оо
j. О500-^-"О5О5'^Н"^-|
00^ CO. ч£ СМ^ Ч^ Ю. СМ_ 00.
-чн" vf" со" i>^ «^н* lo" о" t^
Ю05^0005С0 05
тгн тН тн чгн
# СО* СО Ю Ю Н"*ГсО СО"
^ю.со.см.со_ю lo^i>^
о"-гн*'*-<'см"ю*со"со"1о"
Ю СЛ 00 О OS 05 М Q
чтН *еН ^Н
* со vr lo lo ю ю ю
о см^ lo. см^ см^ со. см^ н-н^
со со"со"-^"»о"^"оо"г-"
^00500ОС5О5С0а5
"^ •*•! <ГН
# 00 00 Г» t^ t^- CD 00
0.05.0.00 -^h.-t^lQ>
со" оо" оо" см* оо" со" о" оо"
vTO5l>-OC5CDv^C0
■^Н тгН ^Н
# t-^^CO СО СО CO'.jf.
СО. С5.0.0.0, t-^ LO. vj^
<зГ оо" см" со" ^ см" со" to"
L0 0500OO05sT0J
^Н ^Н ^гН ^Н
:В
3
a
л
ч
оЗ
Он
VO
ф
Он
«■ ?
л rt § §
оз Он 5 я >9<
з ф в a
в РЧа
Л Оц к м И 03
4S § в Ь Я =В
ьа a a g я з
S« § § « д g
.и Э В В а 7, оз
о g^ о о ф «я в
Bg**2£gO
°2ЧЯИпэчВ
о t^
СО^н
см см
оооо
^н СМ
t^ ю
СО СО
00 t^
о>^
со ю
ю ю
см со.
стГ-^"
1>- Ю
о4^—
>^н 00
СО^СО.
lo"lo"
t^ LO
<"—ч^—s
t^ CO
4f CD
LOW
t^ LO
OO CO
00. CO.
t^ LO
CO t^
COLO.
-rTbO"
l>- LO
«^V^—4
CO CO
[>.^00
CO" CO"
t^ LO
1
03
>>
5B
я
в
ч
аз
Он
\о
ф
Он
ф
т Я"
|§
S я"
Ч аз
оз>9<
О 5Н
о 3
3 в
л и л
«s s
РП ?S f-4
ОнВоЯКоЗр^с^озОнОн
ФоЗ^чЧИуой^Ф
t^ttJfi.odioiood
f1 CO Vf . . Xf . .
оо о ю
об t^
00
оо
о
£3-
со
см
LO
со
**,
LO
LO
со
оо"
LO
со
оо"
LO
^~ч
СО
^н
со"
LO
LO
с—^
•^н
LO
со
vr.
^Г-1
LO
^^
о
со
со"
Ю
ч
ф
н
03
со
оз
SB
о
я
&
в
ч
:В
Й и
й х
ф ^
LO
оо
fOrHO^THTH^HOvrU'Jt^COirOOSOi
# смсосмсосососмсмсмсмсмсмсмсмсм
■^ чг_ оо_ оо. со_ со. со_ ^ см. lo. со. t^. ^ ^ lo. vf_
со" со" см" ю" v^" т-" оо" ю" о" о" о" оо" см" со" vp" со"
со ^г1 со i>- см lo sj< оо оо со vp см ■*-< ю ю
■^ч -^н
^ COcOCOCOCOCOCOLOLOt-LOLOLO СО,50
LO. "^ С0_ С0_ СО. О. CO. LO^ СМ. СО^ О. СО. 00. СО. СО. О.
t^" СО" СО" LO" lo" СМ" ОО" LO" ^ lo" CO" V}<" -чн" СМ*" *^" СО"
СО ЧГ СО !>■ CM LO ^J* 00 00 CM Vt< СО -*н СО Ю
•*- ^ >
^ vpLOvfLCLOLOvPCOKfCOCOCOCOCOCO
00. ^. -^ CO. VT. СМ. СО. О. О. СО. !>; О VT. s£ ■**. ^
Г>-" Ю" СО" СО" ^5" СО" !>■" СО* СО" ч*Г со" !>•" CM" lo" Vf" 1>Г
О VT^ СО t^ CM LO ЧГ 00 t^ CM Vf СО ^н LO LO
•*"* ^ ^
______ _ __
^ гнтнтнтн-нтн ^.^ СО СО ^^ СО СО чтн -^н
0.0.00.0^00 ^LO^O^CM^CO.CM^O^t^CO СМ^СО_
o"co"vf"o"*<pc^"Lo"LO co"lo"i>-"oo"cm"oo"lo"^"
о ^ со ос см lo vr оо t>-со со см-^ lo со
^н тн
^^ ^ ^ ^ ^ ^ ^^ ^^ _,_ ^_^ ^
о со со t^-1>-1^ со lo со LO^co со co"t^
СО О СМ СО О Vf Oi.O.O.CO.<0^cO 1>[^ОЮ
l>T^H"vf co'co'^co'-^Гоо"^"^? vf ^"o"vlf lo"
оо vr со оо см lo nf оо со со со см ^h t-~ lo
484 "^
# OOCOOOOOOOOO^fvrKri^-t^-COCOt^-CO
CO. Vp.CO.LO.LO.GO.^CO.LO.CO O5.O5.00 CM ^н LO.
OO" CM" CO" Of lo" CO" lo" t->-" o" OO" lo" CO" -чн" оо" LO" OO*
Ci ^C CO C- CM LO ^Г 00 00 CM CO CM -H LO LO
^H ^
j. QCT>O5QO5Q000000X00t^^NN
^O^t^L0^00^C0^|>^^.cq.^ О ^"^н СМ.СМ.ОО.
S? "4" £2" 3?" id" t£ g* ^ 0" *& *** съ со" с? lo" ^h"
^-l tH "4-1
Z3ZIZZIIZZ^Z333rZ3ZZ3I
„ ocococococov^^co co'^^vf vt^ vf
OO. t>-. C^. vf_ 00. Vf. ^ O. LO. O. ^ CO. CO. CM. 00. CM.
v^" sf" см" со" со" со" о" 1>Г оо" оо" о" со" со" оо" ^г" о"
O«<rC0t^CML0L0 00r>-CMvFC0^L0 LO
"*-• ^н ^гн
в
ч
в
>8<
о
^ в
^ я в
^_ё §; s §л§
'Всб0Зо5МЦ:В>4ЙоЧйЧЧР^
«ВНнВн«н SsHBhh
2-ао s с-9 о и-чч о о ааоо
^ЭиоЭако^^Ясо вг«и и
^ .CM ^ ^'L'JlrfN^^N^MUUd
^^LOLOLOLOLOt^t^^t^ BQQixjai
4" s s fi <? g g
217

ctTlo"lo"lo" схГ^ч^оо'оо'ч^ю'осГсГ
Г^.СОС01>- Чр С5 OO OS СЛ СЭ СМ СО Ю
Ю С5 О t^ 05 05 65 ST ^s^slO CO t^ t^ N N
С* NM CO OrCO Ю СОМ-гнООО^ЮО'НОО
со" csf о" счГ'гн'"^'od о'vf со'оо'аГаГ^о"^"^"
LO ОЭ Vp CO 00 CM ^ Ю 00 !>• CM CO CM чтн Ю VF
се"©
© S
*tf ЧГ СМ VF Ю СО 05 СО СО СО СМ О*
СМ СМ СМ СМ (М^гчтч^сЧСМ'Н
т4. см см см с^ чр vr" Woo «г^^оэ ^
nj^cm^o^co^ v^lo **.ю ^О^^со.
|>^ю"сГсо" co'v^t^Lo'cTLo'Lo"^"^
t>- CO CO Г*- vf Oi 00 05 OS 05 CM CO LO
CM ^ СМСМСМСМСМСМ'^'^чгнСМ'^СОСО'гч
°i coco^^cm^co^co^oo^co^co^coo^co^cm^oo^o^co,
со" WaTcM*"см"со"с<Г оо"ю"^"ю"оо"^-гн"^"со"со"
LO CftCOOOOOCMSr^OOOOlNCOlNrHiO *tf
4
vo
га
й
я
се
ч
Я
о
я
о
§
в
«Р
Р*
о
8
и
a
ч
©
м ее
"2 .-л
СО>*г-^00СМ> СО^ОО^ЧР CO^t^CM^OO NO^
со"со"г>Гг^" ю"со"ю"хр"аГю"^^"со"
Г- CO CM !>■ NJ* OS 00 OS 00 СЛ CM CD Ю
vj< ю ю юсо со со со см см о oo oooo г- f*
Ю ^ LO LO LO Ю LO Ю vp stf CO Ю Nf CM CM vf 4^
CO^ OS "H 05 0,C^05 Ю Ю ^ LO О 00 СЛ ^ 0\CO
vf *гн"о"см"см"ч1<"оо"с ----------
LO 05 Nf CO 00 CM Vf -
t"~ 00 Vf OS t^Oi-^lOLQLOCMOO -^ ,... - _.. ^,. ^ , _ „ ,— -
CO CO CO CO j. CO CM CO CM CM CO CO CM CO jt CO CO CO CM CO CM CM «ч-4 тгн CO CM 05 OS CM С
OOCMvFO !>• Ю CM Oi CM О СО NT CO
t^ ooC^oo^o\oo^LO^co^t^^cM^^co^^LO^o^4£
vfT сГсГсм"^Гсо"с<ГстГчр"сГ|>Г|>Г«^Гсм'со"со""^
LO 05 ЧР CO 00 CM VT vr 00 00 CM CO CM-гн LO ЧГ
тн^ноОтЧ # ^Hh.t^?DlOt^N# t^> # CO 00 CO 00 00 00 ^^,^ "НтннгНтНП
O^CD^CO 00 -3<СО'*чЮа5'*нСОООСЭ CS^ OO^C^l^CO^LO^LO^LO^C^C^CO^C^C^LO^V^O^LO^
go'co^oo"^ vo"см*^ю'^со"со"со"cm" vf o"cjTco"vfсо" o^" i>^ vf см" ю"сГ см" см" аГхр"^"
OCOWN sf 05 00 OS 05 Oi CSI CO Ю LO O) CO CO 00 CM Vf< vj< 00 t— CM Nf CO «чН СО CD
CO CD CO CD
LO 00^-^ ^"^t^O^O^CD^O^CO^
W^CO"^ LO'LO^vJ^Lo't^W^co'cM"
00 CO CM t>. VT C5 00 СЛ 00 OS CM CO LO
•ЧН ^4 'Ч-l -«rH ^гН
CO ^ CD CO CO CD CO CD CO^Vf 4l« CO CD CO CO LO LO
«*н OSt* Oi "^00.00, CO^CM^ C^O^OO, СО^'гн CO CM
sjT ^о^см"со"со"оо"оо"ю"со"^"ю"|>-"^"^со"1>Г
LO Oi CO CO 00 CM ЧГ 4f 00 00 CM CO CM -чн LO CO
00 00 О 00 00 ^-vO ,—s/'-v^h CM ^~ч ^-^ tHtHt4«?h(M^ ,—чх-v^-vO s-^*^s-^^^^.
г^тн-н^ ^ тн СЛ <H |> CO >H тн X ОЪ # TH^THrHTH^-t^h'-sO^OOCOCOCOCD
o"co"o5"lo" |>Г*^см"со"см"ч}<"1о"|>Гсм" со" Wo"co"cm"со"о^1^чр"со"ю"о^г^см"сГч1Гoo"
00 CO CM t^- vf Oi 00 Oi Oi Oi CM CO LO Ю 05 vf CO 00 CM VP vT 00 I>- CM CO CM -гн CO vp
8*
ев
2
Он
м
сб
Он
S3
о
S
со
Сб
VO
Н Н ° А
Я Я н |
ев сб Ф Н
aagi
115R
J F Л О
4 ф И И
О А Н Н
С=С Ф О ф
5 Э S л
^ о з ф
^н* 00 t^." ^
сг
S §
ф Сб Ц
Ф Н д
&* Ч сб
5 3 н
S Я о
сб сб 2
и « g
о о я
я я л
о о ч
о о 3
сб сб ^
Я Я со
Я Я сб
Сб
VO
ч
Сб
я
я
ч я
:Я Э
о л -
м «VO
Я © ч
ф S м
ля §
Сб
к
>>
»я
a
я
ч
Сб
Он
ю
ф
ф
1=Г
сб О
tra
Я Н"
сб Ч сб
3 а я
5S2
я ч
сб Я сб
я я и
о я я
ЧИН
>> о- л
й ф ©
UPQPQ
ч
ф
н
сб
со
сб
к
>>
о
m
^ ч
Z « S
н ф ч
о ч 2
я
ч
я
>е<
о
Он
я
сб Я
Н" Я
>я
« P-.VO ^* О О
- °1сб W
»я
сб О
ф я" я »
н я о-
g ч « и
сб ^ л 3
ни Я^Д я охо 2.--
R В сз о я а к о >> >>
'Я Сб нЧ сб ' " 5
О Я сб К Я сб
s s g i S F
д. Он о я а, с
.я5а^р
ч л Й
1 о ч ч
2 ф ф
• н Н сб ^ й
| 5 9м О ГО О М
| § 2 3 g §
Я о Й Й ф ©
ч и 5 ч ^ ^
сб сб g 2 н я
g S Н я н н
л S ^ Он О О
* к^5-*я я
•OiCMLOOlOLOOOt^
4 СО vf . . 4J<^^
oo «r4 *S ^ ** *ri Ю* вч" *tf ^-.t- 4dtf)UUU
ci>
^
CO CO
218

Г>-СОЮСО sP-tIthNOM 00
VF CM О "^ O-HONt^Oi «*-•
CM CM CM CM - CNI CSJ CM гн ^н -^ о CM
0.0.ТН.Ю. ю oq.00 со со.соч^-*н.со
аГюо'ю" со"ю"со"о"оо"оо"оо"ю"оо"
t>- CO CO !>• 4f< 05 00 О 05 05 CM OS CO
CM ^-t t>-05COWOOh»050lOOh«COlOCO Ф
r>- i^ см sr см vp чр со oo t^ oo ■*-< о сл оэ см см
-гн гн# (MMCSKNCqWrHTHTHMN^HTHM CM
00. vt^O\^Ci.lO.CM •^"^СЭ.СО.СО.Ю CM^CM тн05 Q
см" со" со' см' см" со"v/oTaf со" 1>Г со" о"оо"«<ч"ю" со" со"
Ю Ю 05 XT CO t>» CM Nf Nf 00 С"» СМ чр СМ -*-• Ю "^
^*<f "^ ^ # чГ СО £^СМ CMNTvTvf ч-н •<P46.vfVPvP«<r«<f*vrcOCOvr^vP4P^rvrlvP
1^10^0.03. "^Ч.^СО^О.О.ОО.ОО.СО^Ю^ СО. 00. ^„Ю. СМ. СО. ОС). О. СО t^COO^COO t>- <Л t— чгн
см'^-ГсГсм" с6"оо*1>Г^^"ео"ю'ю'г^" чг" со'см'^см'с^^о'сэ'см^^см'ю'см'г^'со'^'ю" см'
ЮЮО^хГСО^СМч^ЮОО^СОчРсМгчСО Ю
оо со с
) Ь- VF 05 С— О* OS СЬ CM ОЭ СО
юю^^о * ю'со^^со'со'ю^ю4
cM^oq.io.r— coo f- О.со ой см vt« о.
со"стГстГсо" co"vf <^ю"со"со"см*ч}Гсм"
Г- СМ СМ С— VP ОЭ 00 05 G5 СЭ СМ ОЭ Г*-
■гН т-t -^н -гч чЧ
чр lo^vr^r^riococococovfcovrcocococo
1>^ СЯ> 00. СО. О. О CO. CM CM.t^ t>- t^O.CM^OD.CO^ О.
ю" со"со"о"ю"^"см"^ч£^^~о"^"со"см"ю"со" см"
ю ю as ч* со оо см ю ч* oo t*» со со см ^н ю чр
3
Ч^ч^сОсО # ЮЧГСОСОСОчГЧРЮ
СО 00.0.Ю t^CM CO t^.O Чр СО.Ч^ч£
crTo'co't—" as<*г*& asinineaoso
Г— ^ CO t>» 4f< OS 00 ОЭ OS C5 CM 00 CO
CO sp# ЮЮЮЮЮЮСОСОСОЮ^СООО^,^,
CO t^ 00 О M vl* О sf 05 0.1^0,10.00 O,^ W СЛ
cm" со"о"оо"см"со"чг" o^"oo"co"co"t^."^"^f oo"co"co <£
Ю Ю ОЭ CO CO CO CM ЧГ ЧГ CO 00 CM CO CM CO CO
к
Ф
4
о ,
о
с
ч^ ^ СО" СО Ю ч^чР'сО^Ю ч?* Ю # СИССОЮЮЮЮ^ОЮ 33^3 ^ IfB'ifB'1^
- „- - - СО^ СМ 00 СМ СМ.О СО 00 CO.CO ^. CM^O^t^CO^v^V^COO^CO^CO.O.O.CM^t^.CM^O.
co"oo"i>-'oo" со"ю"c<fсГо"•*■*"со"о"ч}<" см" t^"co"co"oo"co"o"cM"^"co^ ^О ^со vr со"
1>- СО СМ Г* SP СЛ 00 05 О О СО N Ю Ю 05 чр СО l>. CM LO LQ СО 00 CM 4f< CO ^ Ю Vf
СО СО Ю СО
t^ t^ vr
=
ч
ю
ев
t^t^4?[P # ^ч^чрС^С^С^З^ ч?4 ^ ^^ю^^^ч^со^чр ^,^^^.
Ot> t^> CM Ю •^СООСМ^Ч^ОчрО '"Vl ?о en ч* n. чн п тч m п о iM OO CO CD СО (
t^co"t^c>^ со"t^"^^!1 ^"^f фГ Г^'.^Г ^ ^ *_2 i^ ^ tii .^ж ;-.: i5i s: 2.^ ."^ r^ _- i^ "' Го
см со со vp t^« vr о-^ со о о см oq.co^cq.oq.co.
tCco"t^-"o-" co"t^."vf sf" ^'"t^Gs'cM""^-" о" со" см" со" оо" ю" чг* i>-"co" со" cm" vp" o" ^rf со" cm"
NCOWh- ^СЛ00 05 0>05М^Ю Ю OivrcOt^CMbO^OOOOCMNfC^'rHlO Ш
0*Q<
H H
Ф Ф
S ^
сб cc
S S
Сб
vo
н
Л
Он Ч
н
о
S
ec tt ce
3 3
К Д
л t^
ч о
м
«
3
и
О ОнН
t=C a>
о н
о
о
ао 3
0)
н
СО
<п
>>
SS
О
М
Р
а^
Ot
а>
ЙПй^
03
VO
ч
аз
Я
S сз
О Л «5
и я^
м Ф Ч
Is«
&5 Р
Л Ч
Н
Ф аЗ К
atfa
ф н в
F Ч аз
« « е
Я Я С
Я Я о
аз аз " '
и а
о о
я я
2 °
о о
3
я
л
ч
<л
Р-.
VO
ф
ф_
аз ей
я я
я я
ч ч
аз о
я ег
as Ч аз
Я о Я
« « «
со «! аз
И Я И
О Я Я
Ч И Н
>>ftft
К Ф Ф
ч
ф
^ ч
я
о
Я
ев Я
Н"Я
Я Я
ч я
аз
И
>>
»я
о
РЗ
ф
tr
Я
ч
:Я
« й
ф
S^
н
ч о
*-• и л
н о Ч
л a w оз
4 й а со
2-vo Я г о аз
2 РнЮ ^ о о
5 о л5Я я о
5Я аЗ ° 3 аз
ьн :Я
»* ф
О
^K^t^tt^cjCQCQ SCQ
rHOOh-^н
я нЗ hQ a,^ 3
Ф Я" Н ^L.
^ fc< Я Ь>
w ч ч 5
Я! н о Я
>> С и о
0:Я § В
и в
о §■ ч ч
2 я о о
О VO Рч f-"
I
ч ,_< н
^я 3
:В ft И
3*
ч
аз н
Й ^
. О М
о аз
С^СЛСМЮОЮЮОО!
^ СО ЧР . . Nf SJ1 ,
ю
чр
о
чг
■^-HCM^H^^LOCMvf,
3|
м >я «5Э
■. ■ ч Я В аз Я
" Н й « Й й
ft в К Я о о
Я о Л Л ф ф
4 и Ч Ч tr4 F
5 «з 2 2 Э S
S g Я Я н н
О л ft ft О О
§ 2 и к s s
аз в ^ аЗ в Я
Д co№=Ccjcj
^ЮЮЮЮЮЮМ^ ^^ S Q Q CO CO
«TV
^
CO
Q
CO
со
PC
я
219

Таблица 5
Размах изменчивости признаков. Мужские черепа
Признак
min—max
max—mm
1.
8.
17.
8:1.
Vl-8-17.
9.
32.
5.
40.
40:5.
45.
45:8.
48.
48:17.
48:45.
У45Й487
51.
52.
52:51.
54.
55.
54:55.
72.
74.
75(1).
77.
Zzm'.
DS.
DS : DC.
SC.
SS: SC.
Продольный диаметр
Поперечный диаметр
Высотный диаметр от базиона
Черепной указатель
Черепной модуль
Наименьшая ширина лба
Угол лба
Длина основания черепа
Длина основания лица
Указатель выступания лица
Скуловая ширина
Горизонтальный фациоцеребраль-
ный указатель
Верхняя высота лица
Вертикальный фациоцеребральный
указатель
Верхний лицевой указатель
Лицевой модуль
Ширина орбиты от mf (лев.)
Высота орбиты (лев.)
Орбитный указатель от mf (лев.)
Ширина носа
Высота носа
Носовой указатель
Общий угол лица
Угол альвеолярной части лица
Угол носовых костей к линии
профиля
Назомалярный угол
Зигомаксиллярный угол
Дакриальная высота
Дакриальный указатель
Симотическая высота
Симотический указатель
178,2-194,5 |
132,9-150,4
130,0-143,7
68,9-81,3
147,5-159,6
91,5-101,4
78,0-85,2
100,4-109,0
95,2-101,7
92,7-97,1
126,5-146,8
94,6-98,7
69,7-79,2
50,9-58,8
51,4-59,1
94,9-107,8
40,7-45,6
32,5-36,4
73,4-83,3
23,9-27,2
50,0-56,8
43,9-50,1
84,0-88,3
68,0-83,5
24,8-35,6
135,4-146,7
124,0-137,0
11,5-14,7
55,4-70,7
3,8-6,1
48,0-64,3
9,1 1
13,2
10,5
18,0
15,0
10,8
9,2
8,6
6,8
4,7
16,0
4,3
13,6
15,5
15,0
13,6
12,0
12,0
1 13,5
13,8
13,6
14,1
5,1
22,8
43,5
8,3
10,5
27,8
27,6
60,5
34,0
267,2
350,0
279,6
387,5
398,0
225,0
194,6
209,8
132,7
110,0
398,0
107,9
231,7
239,4
244,4
300,0
272,2
205,3
198,0
183,3
234,5
151,2
148,3
254,1
234,8
256,8
240,7
213,3
187,7
255,6
139,3
дакриальных высот и указателей, а также для угла выступания
носовых костей, т. е. для признаков с малой абсолютной величиной.
Чтобы избавиться от влияния абсолютных размеров, амплитуда
колебаний выражена в процентах стандартного квадратического отклонения.
Что бы ни писалось о неправомерности выражения межгрупповой
изменчивости через величину внутригруппового квадратического отклонения,
возможно, оно остается более емким масштабом для локальной
межгрупповой изменчивости, чем просто общемировой размах вариаций.
Стандартные величины квадратических отклонений взяты из таблиц Г. Ф. Де-
220

Таблица 6
Размах изменчивости признаков. Женские черепа
Признак
1. Продольный диаметр
8. Поперечный диаметр
17. Высотный диаметр от базиона
8 :1. Черепной указатель
з
VI-8-17. Черепной модуль
9. Наименьшая ширина лба
32. Угол лба
5. Длина основания черепа
40. Длина основания лица
40 : 5. Указатель выступания лица
45. Скуловая ширина
45 : 8. Горизонтальный фациоцеребраль-
ный указатель
48. Верхняя высота лица
48 : 17. Вертикальный фациоцеребральный
указатель
48 : 45. Верхний лицевой указатель
V45-48. Лицевой модуль
51. Ширина орбиты от mf (лев.)
52. Высота орбиты (лев.)
52 :51. Орбитный указатель от mf (лев.)
54. Ширина носа
55. Высота носа
54 : 55. Носовой указатель
72. Общий угол лица
74. Угол альвеолярной части лица
75(1). Угол носовых костей к линии
профиля
77. Назомолярный угол
^-zm'. Зигомаксиллярный угол
DS. Дакриальная высота
DS : DC. Дакриальный указатель
SC. Симотическая высота
SS : SC. Симотический указатель
min—max
176,2-182,5 1
129,8-140,8
126,3-135,2
72,9-78,6
143,6-149,7
92,6-97,6
77,3-87,4
94,2-100,3
89,7-100,0
93,8-101,3
122,2-133,8
88,4-96,6
66,3-72,4
50,8-57,0
52,1-58,9
90,8-97,2
38,6-43,0
32,2-35,0
77,8-87,0
22,6-26,4
48,5-54,0
44,2-52,3
81,0-86,3
66,6-86,0
22,0-35,0
135,7-144,2
124,6-130,8
8,0-13,7
36,7-64,9
3,2-5,7
31,9-52,1
max—min „,
- ын—'/o
3,6 1
8,5
7,0
7,8
4,2
5,4
13,1
6,5
11,5
8,0
9,5
9,3
9,2
12,2
13,1
7,0
11,4
8,7
11,8
16,8
11,3
18,3
6,5
29,1
59,1
S,3
5,0
71,3
76,8
78,1
63,3
max—min
————— 0/
s8t ■ /o
108,6
229,2
189,4
178,1
158,4
116,3
273,0
156,4
219,1
187,5
241,7
215,8
160,5
187,9
215,9
187.1
258,8
1 147,4
184,0
223,5
203,7
197,6
182,8
318,0
282,6
1 193,2
114,8
438,5
333,7
357,1
172,6
беца70. Исключение составляют оба модуля — черепной и лицевой, для
характеристики внутригрупповой изменчивости которых в литературе
нет данных. За стандартные величины приняты в данном случае
величины квадратических отклонений этих признаков в серии восточнолатыш-
ских черепов XVIII в. из-под Лудзы, происходящих из одного кладбища.
Квадратическое отклонение черепного модуля для мужских черепов
(43 наблюдения) равно 3,04, для женских — 3,85, квадратическое
отклонение лицевого модуля для мужских черепов — 4,30, для женских — 3,42.
Рассматривая последний столбец табл. 5, мы видим, что для пяти
221

признаков межгрупповые вариации превышают три стандарта или равны
ему: черепного модуля и скуловой ширины (равная, относительная
амплитуда), черепного указателя, поперечного диаметра черепной коробки,
лицевого модуля. Следующие пять признаков в порядке уменьшения
межгрупповой амплитуды вариаций: высотный диаметр черепной
коробки, ширина орбиты от максиллофронтале, продольный диаметр черепной
коробки, симотическая высота, угол альвеолярной части лицевого
скелета. По отношению к последнему признаку нельзя забывать о сложности
его измерения и о возможной несравнимости измерений разных авторов,
искусственно увеличивающей межгрупповую амплитуду его вариаций.
В общем наиболее изменчивыми в межгрупповом масштабе оказываются
общие размеры черепной коробки и лицевого скелета. Картина эта не
повторяется, к сожалению, в распределении амплитуд межгрупповых
колебаний отдельных признаков в женских сериях. Последний столбец
табл. 4 демонстрирует, что группу из пяти наиболее изменчивых
признаков составляют признаки, характеризующие вариации носовой области,—
дакриальные высота и указатель, симотический указатель и угол высту-
пания носовых костей. К ним прибавляется угол альвеолярной части
лица, но мы уже упоминали о возможности хотя бы частично
искусственно завышенной изменчивости его вариаций. Лишь в следующую группу
из пяти признаков попадают два общих размера черепа и лица —
поперечный диаметр черепной коробки и скуловая ширина. Обнаруживается,
следовательно, разный размах изменчивости в одних и тех же признаках
на мужских и женских черепах.
Своеобразие распределения размаха изменчивости нельзя трактовать
иначе, как выражение морфогенетических закономерностей, лежащих в
основе полового диморфизма. Обычно при всяких сравнительных
сопоставлениях стало традиционным пренебрегать женскими сериями и
опираться только на мужские выборки. Однако, в принципе эта традиция
ничем не оправдана, кроме стремления к облегчению анализа.
Одновременно, правда, достигается и его неполнота. Поэтому мы в дальнейшем
будем рассматривать вариации и в мужских и в женских сериях,
стараясь при конкретных расогенетических выводах не отдавать
предпочтения ни тем, ни другим.
Размах изменчивости при всей своей важности недостаточен сам по
себе для характеристики межгрупповой изменчивости признаков.
В принципе можно представить себе хотя такая ситуация и нечасто
реализуется на практике, что признак варьирует более или менее
монотонно и лишь в одной или двух группах имеет резко отличающиеся
значения, что обусловливает значительный размах изменчивости. Не менее
важны поэтому правильности в самом географическом распределении
признаков, которые выявляются картой. Рассмотрим сначала
географические вариации трех наиболее изменчивых признаков в мужских
сериях — черепного модуля, скуловой ширины и черепного указателя.
Чтобы создать единообразную основу для карт, межгрупповая амплитуда
условно поделена во всех сериях на пять интервалов.
На карте черепного модуля для мужских черепов (рис. 13) видна
концентрация однородных вариаций в Причерноморье, хотя как раз две
соседние серии — из Кута и Никополя — различаются на два классовых
интервала. Более заметна дисперсия признака в Средней Азии, на фоне
которой обращает на себя внимание сходство памирских серий.
Аналогичная дисперсия характерна и для восточных районов рассматриваемой
территории. Однако в Средней Азии она, по-видимому, все же сильнее:
222

Рис. 13. Географическая изменчивость черепного модуля. Мужские черепа
J — 147,5—149,9; 2 — 150,0—152,4; 3 — 152,5—154,9; 4 — 155,0—157,4; 5—157,5—159,9
Рис. 14. Географическая изменчивость скуловой ширины. Мужские черепа
i — 126,5—130,5 мм; 2 — 130,6—134,6 мм; 3 — 134,7—138,7 мм; 4 — 138,8—142,8 мм; 5 — 142,9—
146,9 мм
серии из бассейна Сырдарьи отличаются одна от другой на три классовых
интервала.
На следующей карте скуловой ширины в мужских сериях (рис. 14)
мы сталкиваемся с той же монотонной картиной вариаций в
Причерноморье, где все серии, за исключением одной, попадают в один классовый
интервал. Почти одинаковы по скуловой ширине и памирские серии.
В северных районах Средней Азии и на территории Алтая и Хакасии
разница между сериями достигает двух классовых интервалов. Таким
образом, повторяется до известной степени то же географическое
распределение, что и по черепному модулю.
Черепной указатель, как правило, довольно значительно варьирует в
соседних популяциях. В данном случае причерноморские группы опять
223

Рис. 15. Географическая изменчивость черепного указателя. Мужские черепа
1 — 68,9—71,3; 2 — 71,4—73,8; 5 — 73,9—76,3; 4 — 76,4—78,8; 5 — 78,9—81,3
Рис. 16. Географическая именчивость черепного модуля. Женские черепа
1— 143,6—144,8; 2 — 144,9—146,1; 5 — 146,2—147,4; 4 — 147,5—148,7; 5 — 148,8—150,0
однородны (т. е. относятся к одному и тому же классовому интервалу,
за исключением одной). Однородны и две памирские выборки (рис. 15).
Опять на севере Средней Азии и в Южной Сибири различия больше и
достигают двух классовых интервалов. Сопоставляя три рассмотренные
карты, по-видимому, можно сделать вывод, что скифское население
Причерноморья и сакское население Памира характеризовались
определенным морфологическим единством в каждом отдельном случае, тогда как
в других районах имела место известная гетерогенность.
В какой-то мере это наблюдение можно подтвердить рассмотрением
карт географического распределения тех же признаков в женских
сериях. Они, как видно из табл. 4, в ряде случаев достаточно малочисленны,
и поэтому роль случайных вариаций здесь в целом, конечно, больше.
Нельзя, как указывалось выше, ожидать и сколько-нибудь полного со-
224

J —122,2—124,5 мм; 2 — 124,6—126,9 мм; 3 — 127,0—129,3 мм; 4 — 129,4—131,7 мм; 5 — 131,8-
134Д мм
Рис. 18. Географическая изменчивость черепного указателя. Женские черепа
1—72,9—74,0; 2 — 74,1—75,2; 3 — 75,3—76,4; 4 — 76,5—77,6; 5 — 77,7—78,8
впадения вариаций по обоим полам. Все же на картах географических
вариаций черепного модуля (рис. 16), скуловой ширины (рис. 17) и
черепного указателя (рис. 18) в женских группах видно, что памирские
серии лпбо полностью однородны в масштабе выбранной оценки
групповой дифференциации (один и тот же классовый интервал), либо
различаются незначительно (соседние классы); по двум признакам
(черепному модулю и скуловой ширине) из трех близки между собой многие
группы Причерноморья; наконец, по всем трем признакам практически
тождественны серии из бассейна Сырдарьи. При отсутствии данных о
женских сериях с территории Алтая нет возможности полностью
оценить характер групповой дифференциации в Южной Сибири и Восточном
Казахстане, но видно, что серия тагарской культуры и черепа из
могильника Усть-Буконь отличаются друг от друга по двум признакам (скуло-
8 В. П. Алексеев
225

Рис. 19. Географическая изменчивость дакриальной высоты. Женские черепа
1 — 8—9,1 мм; 2 — 9,2—10,3 мм; 5 — 10,4—11,5 мм; 4 — 11,6—12,7 мм; 5 — 12,8—13,9 мм
Рис. 20. Географическая изменчивость симотической высоты. Женские черепа
1 — 3,2—3,7 мм; 2 — 3,8—4,3 мм; 3 — 4,4—4,9 мм; 4 — 5,0—5,5 мм; 5 — 5,6—6,1 мм
вой ширине и черепному указателю) на два классовых интервала.
Налицо, следовательно, все же известный, хотя и не очень четко выраженный
параллелизм в характере географических вариаций рассматриваемых
признаков в мужских и женских группах.
В женских группах наиболее изменчивы дакриальная высота, симо-
тическая высота и дакриальный указатель, т. е. признаки, отражающие
выступание носовых костей. Относительно сильное и среднее выступание
носовых костей, выражаемое дакриальной высотой (рис. 19), характерно
для населения Причерноморья, бассейна Сырдарьи и Памира, тогда как
в Южной Сибири и на Амударье дакриальная высота средняя и малая.
По симотической высоте (рис. 20) все рассматриваемые нами серии
отличаются малыми или средними величинами (последние преобладают),
и только в Молдавии и на Памире мы сталкиваемся с двумя сериями,
226

Рис. 21. Географическая изменчивость дакриального указателя. Женские черепа
i —36,7—42,3; 2 — 42,4—48,0; 5 — 48,1—53,7; 4 — 53,8—59,4; 5 — 59,5—65,1
Рис. 22. Географическая изменчивость дакриальной высоты. Мужские черепа
1— 11,5—12,1 мм; 2 — 12,2—12,8 мм; 5 — 12,9—13,5 мм; 4 — 13,6—14,2 мм; 5—14,3—14,9 мм
отличающимися одна некоторым, вторая значительным увеличением си-
мотической высоты. А величины дакриальногр указателя (рис. 21)
дифференцируют все группы наподобие того, как они дифференцируются с
помощью вариаций дакриальной высоты. Это означает, что в
Причерноморье, бассейне Сырдарьи и на Памире сконцентрированы большие и
средние величины, на Амударье дакриальный указатель малый, в
Восточном Казахстане — средний. Отличие карты дакриальной высоты от
карты дакриального указателя в областях Южной Сибири состоит только
в том, что дакриальный указатель свидетельствует о значительном вы-
ступании носовых костей у тагарского населения, тогда как дакриальная
высота в этом случае средняя.
Три только что рассмотренные карты уместно сопоставить с
аналогичными картами географических вариаций тех же признаков в мужских
227
8*

Рис. 23. Географическая изменчивость симотической высоты. Мужские черепа
J — 3,8—4,2 мм; 2 — 4,3—4,7 мм; 3 — 4,8—5,2 мм; 4 — 5,3—5,7 мм; 5 — 5,8—6,2 мм
Рис. 24. Географическая изменчивость дакриального указателя. Мужские черепа
1 — 55,4—58,4; 2 — 58,5—61,5; 3 — 61,6—64,6; 4 — 64,7—67,7; 5 — 67,8—71,8
сериях. Локальная мозаичность бросается в глаза на карте дакриальной
высоты (рис. 22): в причерноморских группах она и малая, и довольно
большая, группы из бассейна Сырдарьи и с Памира отличаются друг от
друга и здесь и там на три классовых интервала, общая локальная
дисперсия на западе, следовательно, не меньше, чем на востоке, скорее даже
несколько больше, так как различия между черепами тагарской культуры
и из могильнка Усть-Буконь достигают всего двух классовых интервалов.
На карте симотической высоты (рис. 23) малые величины
концентрируются на западе и на востоке. Большая высота на западе характерна для
одной группы, на востоке таких величин вообще нет, и даже средняя
величина свойственна лишь черепам из могильника Усть-Буконь. Те же
средние значения преобладают в Средней Азии. В общем географические
вариации в этом случае достаточно неопределенны. Дакриальный указа-
228

Таблица 7
Суммарная ранговая характеристика серий. Мужские черепа
Памятник
Николаевка
Кут
Никополь
Золотая Балка
Николаевка-Казацкое
Неаполь Скифский
Заветное
Тагискен
Уйгарак
Усть-Буконь
Тарым-Кая
Памирская I
Акбеит
Туэкта и Шибе
Курай и Уландрык
Тагарская культура
Черепной
модуль
3,00
1,50
2,50
2,00
2,00
2,50
3,00
2,00
3,50
2,00
4,00
1,50
2,00
4,00
3,00
3,00
Скуловая
ширина
2,00
2,00
2,00
1,50
2,00
2,00
2,00
3,50
4,00
4,50
2,00
1,00
1,50
5,00
3,00
3,00
Черепной
указатель
3,00
3,00
2,50
3,50
3,50
3,00
2,50
4,50
4,50
5,00
2,00
1,00
1,00
4,00
4,00
3,00
Выступание
носовых костей
4,00
1,67
2,33
3,00
2,67
2,17
2,17
2,00
2,83
2,67
1,33
3,50
3,67
1„67
2,00
2,50
тель (рис. 24) мало добавляет к сказанному: причерноморские группы
отличаются небольшими величинами указателя, но в Молдавии он
довольно большой, велики различия между двумя памирскими группами, на
севере Средней Азии и в Южной Сибири преобладают малые и средние
величины. Таким образом, если оценивать в целом географическую
изменчивость признаков, максимально изменчивых в женских сериях,
следует сказать, что она не обнаруживает значительных правильностей,
а мужские группы дифференцируются иначе, чем женские. Итог,
следовательно, получился даже менее впечатляющим, чем при рассмотрении
признаков, максимально изменчивых в мужских группах.
Чтобы ввести какой-то простой количественный критерий в оценку
разнонаправленных вариаций, произведен подсчет рангов
(соответствующих классовым интервалам от 1 до 5) суммарно по обоим полам п
топографически близким признакам (табл. 7). Практически речь идет о
суммировании рангов по дакриальной высоте, самотической высоте и
дакриальному указателю, так как черепной модуль сам является
генерализованной характеристикой, а черепной указатель и скуловая ширина —
функционально самостоятельные характеристики как по отношению друг
к другу, так и по отношению к черепному модулю. Словесные
обозначения рангов следующие: 1 — малое или слабое развитие признака; 2 —
довольно малое, довольно слабое, умеренное; 3 — среднее; 4 — довольно
большое, довольно сильное, значительное; 5 — большое или сильное.
Комбинируя данные табл. 5 с данными о географическом положении
могильников, можно наметить локальные групповые сочетания
признаков, которые как будто перекрывают разнонаправленную специфику
половых различий. В Причерноморье концентрируется сочетание
умеренных или средних размеров черепной коробки, довольно узкого лицевого
скелета, среднего черепного указателя и среднего выступания носовых
костей. Две серии выделяются на фоне этого сочетания локальной спе-
229

цификой: серия из Кута, отличающаяся малым выступанием носовых
костей и скорее малыми размерами черепной коробки, и серия из Нико-
лаевки, отличающаяся скорее довольно сильным выступанием носовых
костей. Заметно другое сочетание признаков фиксируется в бассейне Сыр-
дарьи, в Восточном Казахстане и на Алтае: размеры черепной коробки
варьируют от умеренных до значительных, ширина лицевого скелета
средняя или большая, черепной указатель значительный или большой,
выступание носовых костей довольно слабое или среднее. Третье
сочетание представлено только одной серией — из могильника Тарым-Кая в
бассейне Амударьи. Это черепа с довольно большими размерами
черепной коробки, но довольно узким лицевым скелетом, умеренной
величиной черепного указателя и слабо выступающими носовыми костями.
Четвертое сочетание — это обе памирские серии: скорее малые размеры
черепа, узкое лицо, малый черепной указатель, довольно сильное
выступание носовых костей. Наконец, достаточно нейтрально по отношению
ко всем другим сериям положение черепов тагарской культуры,
обладающих средними показателями по всем признакам.
Итак, итогом картографирования является выделение в составе скифо-
сакского населения пяти локальных комплексов, характеризующихся
морфологической спецификой и приуроченных к определенным
ареалам,— причерноморского, амударьинского, памирского, казахстанско-ал-
тайского и енисейского.
РАСОГЕНЕТИЧЕСКОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ
Переходя от фенотипической характеристики и локальной
приуроченности выделенных комплексов к их генетической интерпретации, мы,
естественно, должны выйти за рамки рассматриваемого материала и
воспользоваться всем накопленным опытом как в изучении антропологического
состава древнего населения СССР, так и в разработке общих
теоретических вопросов расоведения, в первую очередь вопросов расовой
классификации и положенных в ее основу генетических принципов. Таким
образом, мы не ставим перед собой задачу проанализировать палеоантро-
пологический материал, охарактеризованный выше, а хотим приложить
к этому материалу ряд общих принципов и положений, вытекающих из
предшествующих расогенетических гипотез. Одним из таких
принципиальных итогов предшествующих исследований является установление
типологической расовой классификации, элементарные единицы
которой — локальные расовые варианты или локальные группы популяций
представляют собой наследственных носителей определенных
комбинаций расовых черт.
Причерноморский вариант, несомненно, находит себе место в составе
европеоидной расы. Так и рассматривали этот комплекс признаков
описавшие причерноморские серии исследователи М. С. Великанова,
Г. Ф. Дебец и Т. С. Кондукторова. Резкое понижение переносья на
черепах из Кута можно было бы рассматривать как свидетельство наличия
в этой серии монголоидной примеси, но носовые кости в целом выступают
сильно, не меньше, чем в других сериях, что демонстрируется углом
носовых костей к линии лицевого профиля, а лицевой скелет сильно
профилирован. Оба признака характерны для европеоидов и совершенно
нехарактерны для монголоидов, поэтому и говорить о монголоидной
примеси в серии из Кута нет оснований, а понижение переносья следует
рассматривать как локальное отклонение. На счет локальной изменчи-
230

вости нужно отнести, видимо, и усиление выступания носовых костей
в серии из Николаевки. Предшествующие исследования выявили
исключительные трудности в дифференциации северных и южных европеоидов
на краниологическом материале и отсутствие твердых критериев для
отнесения тех или иных краниологических серий к балтийской или
средиземноморской ветви европеоидов 7i. Поэтому нет оснований
диагностировать причерноморский вариант в пределах этих двух ветвей, но можно
отметить вслед за перечисленными выше авторами его большое сходство
с морфологическим типом предшествующего населения.
Совершенно несомненна принадлежность к европеоидной расе памир-
ских серий. Крайняя степень долихокрании в сочетании с очень узким
лицевым скелетом и очень сильное выступание носовых костей сближают
памирский вариант со многими сериями с территории Средней Азии,
Кавказа и Передней Азии и дают возможность с известной условностью,
конечно, как об этом только что говорилось, диагностировать его как
средиземноморский в составе европеоидов. По-видимому, внутри
европеоидной расы находит себе закономерное место и третий, амударьинский
вариант. Некоторое понижение выступания носовых костей по сравнению
даже с причерноморскими европеоидами, уступающими в этом отношении
памирским, не сопровождается уплощенностью лицевого скелета, в
высшей степени характерной для сибирских монголоидов 72. Однако большие
размеры черепной коробки в сочетании с умеренной шириной лицевого
скелета и долихокранией образуют своеобразный комплекс, который
трудно диагностировать в пределах европеоидной расы, отнеся его к северной
или южной ветви, и который, нужно думать, имеет самостоятельный
таксономический статус.
По сравнению с уже рассмотренными выше тремя вариантами
четвертый вариант, представленный на Сырдарье, в Восточном Казахстане
и на Алтае, занимает особое место. Уже из сочетания признаков,
представленных в табл. 5,— большой ширины лицевого скелета, резкой бра-
хикрании и умеренного выступания носовых костей — видно, что мы имеем
здесь аналогию монголоидному комплексу признаков в его центрально-
азиатском варианте. Об этом же свидетельствуют и представленные в
табл. 3, 4 данные о горизонтальном профиле лицевого скелета в этих
сериях, отличающихся разной степенью уплощенности. Сравнивая этот
комплекс признаков с современными краниологическими вариантами,
легко увидеть его сходство с южносибирской комбинацией признаков,
имеющей смешанное происхождение и сформировавшейся на огромной
территории от Монголии на востоке до Казахстана на западе, начиная с эпохи
рубежа поздней бронзы — раннего железа. Рассматриваемый нами
хронологический отрезок — время интенсивного формирования этой
комбинации признаков, и, может быть, именно поэтому серии из Тагискена,
Уйгарака, Усть-Буконя и алтайских курганов отличаются друг от друга
вариациями то одного, то другого признака, обнаруживая известную
групповую несбалансированность типовой комбинации признаков и
неодинаковую степень ее выраженности в отдельных популяциях.
Нейтральность, отмеченная выше для пятого, енисейского варианта,
представленного в черепах тагарской культуры, составляет в то же время
характерную специфику этого комплекса — по всем четырем признакам
в табл. 5 тагарская серия занимает в выбранном масштабе всех скифо-
сакских серий строго срединное положение. Так же как для
причерноморского и амударьинского вариантов кажется вероятным их
происхождение от местных краниологических комплексов более раннего времени,
231

енисейский вариант аналогичным образом имеет свои истоки,
по-видимому, в краниологических вариантах, представленных в населении
бассейна верхнего Енисея эпохи бронзы.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЕ ИТОГИ
Предшествующий палеоантропологический анализ позволяет высказаться
по некоторым аспектам этногенеза и этнической истории скифо-сакских
племен, которые уже были неоднократно предметом дискуссии в
археологической, исторической и историко-этнологической литературе и по
которым до сих пор не достигнуто приемлемого соглашения между
исследователями 73.
Прежде всего встает вопрос о происхождении скифов Причерноморья,
или скифов в узком смысле слова. Биологическое единство их
несомненно и свидетельствует о единстве их происхождения. Выше уже
говорилось, что почти все исследователи, работавшие над палеоантропологиче-
ским материалом из скифских могильников Причерноморья, отмечали его
значительную близость к палеоантропологическим материалам из
погребений эпохи бронзы в степных районах европейской части СССР. Особенно
велико это сходство между скифскими палеоантропологическими
материалами и аналогичными материалами из погребальных памятников срубной
культуры. Биологическое единство причерноморских скифов, о котором
мы только что говорили, сформировалось, следовательно, еще в эпоху
бронзы приблизительно на той же территории, на которой мы застаем
его в скифское время, по-видимому, в недрах населения срубной
культуры. Таким образом, результаты палеоантропологических исследований
позволяют поддержать гипотезу сложения скифской культуры на базе
срубной культурной общности, широко аргументированную в нескольких
фундаментальных археологических исследованиях 74.
Переходя далее от собственно скифов к скифо-сакской общности в
целом, обратим внимание в первую очередь на саков Памира. Как уже
говорилось, переднеазиатские аналогии (в широком смысле слова, с
включением антропологических особенностей многих древних серий с
территории Кавказа и Средней Азии) их морфологическому типу очевидны.
Как можно интерпретировать это антропологическое наблюдение в
историческом плане? Более чем вероятно, что представители этой комбинации
признаков проникли на территорию Кавказа и Средней Азии еще в
энеолите и, во всяком случае, широко были распространены здесь в эпоху
бронзы75. Поэтому в оценке проблемы заселения Памира сакскими
племенами палеоантропологические данные бессильны: оно могло иметь место
и с северо-востока, как полагают такие авторитетные исследователи
среднеазиатских древностей, как А. Н. Бернштам и Б. А. Литвинский (сак-
ские племена Памира представляют собой в этом случае юго-западный
форпост сакского кочевого мира), через Алайский хребет, Алайскую
долину и перевалы Заалайского хребта, и с юга, через долину Вахандарьи.
Но в обоих случаях исходное переднеазиатское происхождение памирских
саков в свете палеоантропологических наблюдений можно считать
несомненным.
Происхождение той комбинации признаков, которая представлена в
могильнике Тарым-Кая на Амударье, не очень ясно. В соседнем с Та-
рым-Кая могильнике Тумек-Кичиджик, из которого происходят несколько
мужских черепов, мы сталкиваемся с еще более крупными размерами
черепной коробки, но комбинация признаков в целом не повторяется, так
232

как черепа из Тумек-Кичиджик имеют гораздо более выступающие
носовые кости. Неолитические черепа из этого могильника при том же вы-
ступании носовых костей гораздо более грацильны 76. Скуловая ширина
на черепах из обоих могильников — Тарым-Кая и Тумек-Кичиджик —
при принятом нами масштабе оказалась средней (мужские черепа) и
малой (женские черепа), но в целом для европеоидного комплекса она
скорее значительная. В качестве приемлемой аналогии (особенно
черепам из скифских погребений Тумек-Кичиджик) можно назвать несколько
очень массивных и больших черепов из раннего Тулхарского могильника,
отличающихся одновременно резко выраженными европеоидными
особенностями77. Однако существуют и различия между обеими сериями по
многим признакам, а так как черепов в обоих случаях мало, остается
неясным, в какой мере эти различия случайны, а в какой закономерны. Ног
как уже говорилось, самостоятельное происхождение амударьинского
варианта весьма вероятно, оно идет, по-видимому, от какой-то группы
среднеазиатского населения эпохи бронзы, а это означает, что в составе
скифо-сакских племен Евразии можно выделить еще одну
самостоятельную группу.
В связи с инфильтрацией монголоидных элементов в этническую
среду, населявшую бассейн Сырдарьи, Восточный Казахстан и горные
районы Алтая, вполне естественно постулирование культурных связей восточ-
пого происхождения. Исходя из палеоантропологических данных, можно
не только думать о том, что процесс «великого переселения народов»
начался на несколько столетий раньше, чем он зафиксирован
свидетельствами исторических источников 78, но и высказаться в пользу точки
зрения тех исследователей, которые видят в культуре сакских племен
Казахстана и Алтая многие черты центральноазиатского происхождения79*
Что же касается переднеазиатских влияний в мотивах и
формально-стилистических особенностях великолепных образцов скифского звериного
стиля из курганов Казахстана и Алтая80, о которых немало написано,
то их следует, по-видимому, оценивать как результат торговых контактов
и культурной диффузии. Аналогичное значение, надо думать, имеет и
факт наличия у саков Алтая лошадей переднеазиатского
происхождения ".
Остается сказать несколько слов о тенетических истоках населения,
создавшего татарскую культуру в Минусинских степях. Г. Ф. Дебец
указывал на исключительное сходство тагарской серии с серией энеолити-
ческой афанасьевской культуры82. Автор настоящей работы сделал
попытку аргументировать наличие генетической связи между ними83.
А. Г. Козинцев, основываясь на суммарном статистическом
сопоставлении, не опровергает, по существу, эти выводы, но указывает на факт
значительного сходства тагарцев и с некоторыми другими
южносибирскими и казахстанскими сериями эпохи бронзы и раннего железа84.
Как бы там ни было, можно думать, что предки тагарцев отделились от
европейских групп еще в эпоху бронзы и татарское население имеет
самостоятельное по сравнению с причерноморскими скифами
происхождение, хотя и остается европеоидным. Бесспорно самостоятелен его генезис
и по сравнению с другими перечисленными выше группами сакского
населения.
Каков общий вывод из всех приведенных сопоставлений и
соображений? Вопреки мнению тех исследователей, которые видят генетические
истоки скифо-сибирских, или скифо-сакских, культур в единой
этнической среде и сравнительно ограниченной территории 85, палеоантрополо-
233

гические данные дают возможность поддержать другую гипотезу: скифо-
сакская, или скифо-сибирская, культурная общность не образует
генетического единства и сложилась на базе нескольких разных по
происхождению антропологически своеобразных компонентов, которые и
этнически могли существенно отличаться друг от друга.
ПАЛЕОДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ НАБЛЮДЕНИЯ
В разделе, посвященном общему обзору продолжительности жизни
древнего населения СССР86, я привел цифры среднего возраста смерти для
скифов и сарматов Украины и Поволжья, а также для саков Памира и
тагарского населения Минусинской котловины. Эти цифры колебались
в интервале 34—44 лет, концентрируясь, как на модальной величине,
примерно на 40 годах, причем мужчины умирали на 4—5 лет позже
женщин. Статья А. Г. Козинцева87, специально посвященная демографии
тагарских могильников, не изменила представления о возрасте смерти
взрослого населения и подтвердила факт более ранней смерти женской
части популяции. С учетом детской смертности цифра
продолжительности жизни составила 26,5 года. Все это в целом соответствует данным
по другим памятникам эпохи раннего железа и бронзы и отражает тот
статус уровня жизни и бытовых условий, который был, по-видимому,
обычен для этого хронологического отрезка истории человечества.
Иными словами, и собственно скифы, и скифо-сакские племена степей
Евразии в широком смысле слова жили не хуже, но и не лучше других
народов, хронологически им предшествовавших или проживавших с ними
одновременно.
В настоящее время, когда Т. С. Кондукторова опубликовала свои
индивидуальные измерения скифских черепов, а также сделанные ею
возрастные определения88, появилась возможность обогатить ранее
известные данные. В дополнение к Неаполю Скифскому можно вычислить
средний возраст смерти еще для двух могильников рубежа н. э.—
Золотой Балки и Николаевки-Казацкое, пользуясь теми же
принципами расчета, которые изложены в моей статье по палеодемографии СССР.
Данные по Неаполю Скифскому, опубликованные в этой статье,
приводятся здесь повторно ради полноты изложения:
Неаполь Скифский (мужчины) 43,4(71)
» (женщины) 34,6(25)
Золотая Балка (мужчины) 47,7(25)
» (женщины) 38,9(43)
Николаевка-Казацкое (мужчины) 48,3(69)
» (женщины) 43,2(62)*
Из этого ряда цифр видно, что средний возраст смерти в скифских
популяциях был даже несколько выше, чем среди окружающих их
народов. Можно было бы думать, что это происходит за счет того, что в
нашем распоряжении находятся данные по поздним группам скифского
населения, синхронного сарматам, и что к началу н. э. продолжительность
жизни несколько увеличилась по сравнению с началом раннего
железного века. Однако цифры по объединенной серии ранних скифов Нижнего
Поднепровья, приведенные в моей статье по палеодемографии СССР по
данным Г. П. Зиневич, хотя меньше, чем по Золотой Балке и Николаев-
* В скобках - число наблюдений. Средняя продолжительность жизни — в годах.
234

ке-Казацкое, но не настолько, чтобы придавать ей закономерный
направленный характер. В общем подтверждается мысль о благополучном
демографическом статусе скифских популяций. Женщины, как и во всех
других группах, жили меньше.
Серии из бассейнов Амударьи и Сырдарьи, как и серии из горных
районов Алтая и из Восточного Казахстана, слишком малочисленны,
чтобы можно было осуществить сколько-нибудь убедительные палеодемо-
графические расчеты. Но опубликованные Т. П. Кияткиной89
индивидуальные данные и осуществленные ею индивидуальные возрастные
определения дают такую возможность для памирских саков. По данным
В. В. Гинзбурга в статье по палеодемографии СССР приведена для саков
Памира величина среднего возраста смерти 41,6 года (29 наблюдений):
для мужчин — 38,3 года (19 наблюдений), для женщин — 47,8 года
(10 наблюдений). Используя данные Т. П. Кияткиной, мы получаем для
суммарной серии саков Памира средний возраст смерти 39,7 года у
мужчин (48 наблюдений), 42,2 года у женщин (37 наблюдений) и 40,8 года
общий по обоим полам (85 наблюдений). Любопытно, и при более
полных данных сохранилась отличающаяся от обычной ситуация большей
продолжительности жизни женщин по сравнению с мужчинами: видимо,
суровые условия Памира усиливали отбор в мужской части популяции
и уравнивали действие факторов, определявших раннюю смерть женщин
(осложнения после родов, антисанитарное состояние древних поселков).
При малочисленности серий из могильников Памирская I и Акбеит нет
смысла вычислять средний возраст смерти для оставивших их
популяций: мы получили бы случайные цифры. Но в целом нельзя не заметить
некоторое уменьшение продолжительности жизни у памирских саков по
сравнению с причерноморскими скифами. Памир есть Памир, хотя
полученные цифры не выходят за рамки вариаций для этой эпохи.
Возрастные определения, осуществленные А. Г. Козинцевым 90, могли
бы расширить количественную базу для получения средних цифр по
тагарской культуре, но в этом нет большой необходимости, так как
приведенные в моей статье по палеодемографии СССР цифры также
основаны на достаточном количестве наблюдений. Для трех стадий тагарской
культуры средний возраст смерти при обычном соотношении для
мужчин и женщин (мужчины умирали несколько позже женщин)
варьирует в пределах 33,9—37,2 года, т. е. явно ниже, чем в группах
синхронного населения, в том числе и на Памире. Очевидно, в данном случае
действовали какие-то локальные факторы, характерные для бассейна
Енисея, тем более что население приенисейских культур эпохи бронзы
также отличалось укороченными сроками жизни по сравнению с
населением европейских степей той поры.
Подводя итог, можно отметить наличие небольших, но реальных
различий в продолжительности жизни отдельных групп внутри скифо-сак-
ского ареала, хотя причины этих различий, коренящиеся в
медико-географической ситуации, бытовых условиях и в общем цикле всей жизни,
пока остаются неясными.
В отношении восстановления другой важной палеодемографической
характеристики — численности населения палеоантропология до сих пор
в подавляющем большинстве случаев не приносит никакой информации
(из-за отсутствия полностью раскопанных могильников, из которых был
бы собран весь костный материал), и поэтому приходится ориентироваться
на выводы, сделанные на основе косвенных данных, в частности
результатов археологических раскопок. Так, Б. А. Литвинский полагает, что на
235

Восточном Памире проживало в скифское время примерно 10 000—15 000
человек91, хотя основания именно для такой цифры остаются не очень
ясными. Минимум несколько десятков тысяч человек одновременно
проживало, надо думать, в бассейне Днепра. В противном случае скифы не
могли бы противостоять мощной армии Дария Гистаспа численностью в
несколько сот тысяч человек92.
Что же касается населения тагарской культуры, то мне неизвестны
какие-либо попытки определения его численности. В сводке С. В.
Киселева упоминаются по разным поводам 30—35 тагарских могильников.
Приблизительно 10—15 стали дополнительно известны после раскопок
А. Н. Липского. Около 40 могильников, обнаруженных сотрудниками
Красноярской экспедиции Института археологии АН СССР, перечислены в
сводке А. Г. Козинцева, из них есть палеоантропологический материал.
Размеры курганных групп различны — примем среднее число курганов
в группе равным 10. Науке, следовательно, известно сейчас около
1000 тагарских курганов, раскопанных в Минусинской котловине. После
очень больших по масштабам работ Красноярской экспедиции трудно
оценить, что из тагарских памятников осталось неизвестным и
незафиксированным,— для этого нужно ждать полной публикации материалов.
Но предположим опять, что раскопана одна десятая часть. Среднее число
захороненных в кургане примем за 10 человек. Тогда, следовательно,
в Минусинских степях было возведено 10 000 тагарских курганов и в
них захоронено 100 000 человек — примерная численость тагарского
населения за все время его существования. При времени существования
тагарской культуры в пять столетий и длительности: поколения в 25 лет
(напоминаю — 26,5 года по А. Г. Козинцеву) мы приходим к выводу, что
в Минусинских степях единовременно проживало 5000 человек. Цифра
кажется заниженной, но предложить какой-нибудь другой подход для
палеодемографической реконструкции сейчас трудно.
УРОВЕНЬ ЖИЗНИ И ОБЕСПЕЧЕННОСТЬ ПИЩЕЙ
Возможности палеоантропологического исследования сейчас таковы, что
оно не дает прямых данных для суждения о тех моментах, которые
вынесены в заголовок. Но косвенная возможность судить об этом, очень
ограниченная правда, остается — это состояние физического развития,
а также медико-биологический статус исследуемых древних популяций.
Массовые измерительные данные о развитии скелета имеются по
причерноморским скифам и населению тагарской культуры93. В. В.
Гинзбург ограничился описательной характеристикой скелета памирских
саков: «Длина тела мужчин выше среднего. Рост женщин варьирует
больше — от ниже среднего до выше среднего. Половая дифференцировка на
костях, как и на черепах, хорошо выражена. Кости женщин тонкие, гра-
цильные»94. Такая характеристика малопригодна для сравнительной
оценки. Но если описательно охарактеризовать результаты
измерительного изучения скелетов скифов Причерноморья и приенисейских тагар-
цев, то описание будет близким — в обоих случаях население было
среднего роста (длина тела в отдельных популяциях колебалась от 165
до 168 см) и отличалось сравнительно грацильным сложением. Ни в
пропорциях тела, ни в размерах отдельных костей не зафиксированы
отклонения от стандартных величин, что свидетельствует о достаточном
снабжении пищей и нормальном развитии в детском возрасте. Мясо и
молочные продукты составляют основные продукты питания при скотоводче-
236

ском хозяйстве и кочевом образе жизни (Геродот прямо пишет об этом
по отношению к причерноморским скифам), и, по-видимому, их быдо
достаточно и на Днепре и на Енисее. Весьма вероятно, что и на
территории Восточного Памира условия для скотоводства у памирских саков
были достаточно благоприятны: восточнопамирские пастбища во многом
уникальны и обеспечивают высокий нагул скота 95.
Результаты палеопатологического изучения скелетов из могильника
Николаевка-Казацское96 и из могильников тагарской культуры не
свидетельствуют о каких-либо особо тяжелых условиях жизни населения 97.
В списке патологических нарушений скелета большое место занимают
травматические повреждения, возникавшие в ходе военных столкновений.
Но в остальном палеопатологическая ситуация среди тагарцев не была
неблагоприятной при сравнении с известными нам материалами по
другим эпохам и другим этническим группам. Можно думать, что не хуже
она была и у европейских скифов, хотя при отсутствии прямых
наблюдении такая мысль остается недоказанным предположением.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Приведенный обзор показывает, что, несмотря на обилие уже
имеющегося материала, в нашем распоряжении отсутствует информация,
необходимая для решения многих важных вопросов. Недостаточно полны данные
о ранних этапах развития антропологического типа причерноморских
скифов, малочисленны серии саков Средней Азии и Алтая. Практически
только выборочную информацию мы имеем о строении скелета
различных скифо-сакских племен. То, что мы знаем, получено не при популя-
ционных выборках (отдельные могильники), а на основе рассмотрения
суммарных серий, охватывающих обширные территории. Совершенно
естественно, что и добытая таким образом сумма сведений о палеодемо-
графии и палеопатологии древнего населения страдает многими
пробелами. Все эти пробелы и неполнота наших знаний в области
палеоантропологии огромного скифо-сарматского мира в широком смысле слова могут
быть преодолены только в ходе дальнейшей археологической работы —
раскопок на снос крупных могильников на разных территориях с полным
сбором палеоантропологического материала. Тогда можно будет перейти
и к оценке генетических различий между отдельными популяциями,
определяя генетические маркеры на скелете, начало чему (но пока в
суммарных выборках) положили работы И. В. Перевозчикова 98.
1 См., напр.: Милъков Ф. Н. Лесостепь Русской равнины. М., 1950; Он же.
Природные зоны СССР. М., 1977.
2 Милъков Ф. Н. Рукотворные ландшафты. Рассказ об антропогенных комплексах.
М., 1978.
3 Три современных обзора на разных синхронных срезах см.: Хазанов А. М.
Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников
евразийских степей. М., 1975; Марков Г. Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства
и общественной организации. М., 1976; Khazanov A. Nomads and the outside world.
Cambridge, 1984.
4 Великанова М. С. Палеоантропология Прутско-Днестровского междуречья. М., 1975.
5 Мелюкова А. И. Скифия и фракийский мир. М., 1979. С. 250.
6 Руденко С. И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.; Л., 1953;
Он же. Кальтура населения центрального Алтая в скифское время. М.; Л., 1960.
7 Грязное М. П. Пазырыкский курган. М.; Л., 1937; Он же. Первый Пазырыкский
курган. Л., 1950.
8 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.
237

9 Членова Н. Л. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры.
М., 1967; Мартынов А. И. Лесостепная тагарская культура. Новосибирск, 1979.
10 Новейшая сводка памятников: Кызласов Л. Р. Древняя Тува (от неолита до IX в.).
М., 1979.
11 Алексеев В. П. Основные этапы истории антропологических типов Тувы//Сов.
этнография. 1962. № 3; Он же. Краткое изложение палеоантропологии Тувы в
связи с историческими вопросами//Антрополого-экологические исследования в
Туве. М., 1984.
12 Гохман И. И. Антропологические материалы из плиточных могил Забайкалья //
Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1958. Т. 18; Мамонова Н.Н.
К антропологии гуннов Забайкалья (по материалам могильника Черемуховая
падь) //Расогенетические процессы в этнической истории. М., 1974.
13 Окладников А. П. Эпоха первобытнообщинного строя на территории
Бурят-Монголии//История Бурят-Монгольской АССР. Улан-Удэ, 19о4. Г. 1; Он же. Гриподы
за Байкалом//Сов. археология. 1959. № 3; Коновалов П. Б. Хунну в Забайкалье
(погребальные памятники). Улан-Удэ, 1976.
14 Богданов А. П. О могилах скифо-сарматской эпохи в Полтавской губернии и о
краниологии скифов//Антропологическая выставка 1879 года. М., 1880. (Изв. О-ва
любителей естествознания, антропологии и этнографии; Т. XXXV, ч. 1, вып. 1—3).
15 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М.; Л., 1948.
16 Schlitz A. Die Grabhugel auf dem Gute Maritzyn // Prahist. Ztschr. 1913. Bd. 5, H. 1/2.
17 Кондукторова Т. С. Антропология древнего населения Украины. М., 1972.
18 Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972. Там
же и библиография более ранних работ.
19 См., напр.: Алексеев В. П. Антропология андроновской культуры//Сов. археология.
1967. № 1.
20 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Алексеев В. П. Палеоантропология
Хакасии эпохи железа//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1961.
Т. 20.
21 Козинцев А. Г. Антропологический состав и происхождение населения тагарской
культуры. Л., 1977.
22 Me люков а А. И. Поселение и могильник скифского времени у с. Николаевка.
М., 1975.
23 Великанова М. С. Указ. соч.
24 Кондукторова Т. С. Указ. соч.
25 Березовец Д. Т. Розкопки курганного могильника епохи бронзи та сшфського часу
в с. Кут // Археолопчни памьятки УРСР. Khib, 1960. Т. 9.
26 Konduktorova T. S. The ancient population of the Ukraine (from the mesolithic age
to the first centuries of our era) //Anthropology. Brno, 1974. T. XII, N 1-2.
27 Г раков Б. Н. Скифские погребения на Никопольском курганном поле //
Материалы исследования по археологии СССР. М., 1962. № 115. Там же см. указания на
предшествующие работы. См. также: Он же. Скифы. М., 1971.
28 Кондукторова Т. С. Населения Неаполя Скифського за антрополопчними дани-
ми // Maтepiaли з антропологи Украши. Кшв, 1964. Вип. 3.
29 Зиневич Г. П. Очерки палеоантропологии Украины. Киев, 1967.
30 В списке литературы к книге Г. П. Зиневич этой статьи нет.
31 Вязъмитина М. И. Золотобалковский могильник. Киев, 1972. Там же см. обзор
и библиографию предшествующих работ.
32 Кондукторова Т. С. Шзш сшфи на шжньому Днпцн (за антрополопчними мате-
piaлaми Золотобалтвського могильника) // Maтepiaли з антропологи Украши.
Кшв, 1971. Вып. 5. Индивидуальные измерения опубликованы: Konduktorova T.S.
The ancient population of the Ukraine.
33 Schlitz A. Die Schadel aus dem Nekropole von Nikolajewka//Prahist. Ztschr. 1913.
Bd. 5, H. 1/2.
Л4 Симонович Э. А. Раскопки Николаевского могильника на Нижнем Днепре//Крат,
сообщ. Ин-та археологии АН СССР. 1969. Вып. 119; Он же. Культура поздних
скифов и черняховские памятники в Нижнем Приднепровье//Проблемы скифской
археологии. М., 1971.
35 Кондукторова Т. С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже
нашей эры (по материалам могильника Николаевка-Казацкое). М., 1979.
36 Об этом специально см.: Шульц П. Н. Мавзолей Неаполя Скифского. М., 1953.
37 Богданова Н. О. Могильник I ст. до н. е.- III ст. н. е. бшя с. Завоне Бахчисарай-
ського району. Ки\'в, 1963.
38 Зшевич Г. П. До антропологи могильника бшя с. Завгтне в Криму//Матер1али з
антропологи Украши. Кшв, 1971. Вып. 5.
238

39 Дебец Г. Ф. Черепа из курганов Среднего Подонья // Население Среднего Дона в
скифское время. М., 1969.
40 Либеров П. Д. Савроматы ли сирматы?//Население Среднего Дона в скифское
время.
41 Об этом см.: Крупное Е. И. О походах скифов через Кавказ У/Вопросы скифо-
сарматской археологии. М., 1954; Он же. Древняя история Северного Кавказа.
М., 1960; Виноградов В. Б. Центральный и Северо-Восточный Кавказ в скифское
время (VII —IV века до н. э. Вопросы политической истории, эволюции культур
и этногенеза). Грозный, 1972; Ильинская В. А., Тереножкин А. И. Скифия VII—
IV вв. до н. э. Киев, 1983; К у клина И. В. Этнография скифии по античным
источникам. Л., 1985.
42 Толстое С. П. Приаральские скифы и Хорезм//Сов. этнография. 1961. № 4; Он
же. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962; Он же. Среднеазиатские скифы
в свете новейших археологических открытий//Вестн. древней истории. 1963. № 2.
43 Толстое С. П., Итина М. А. Саки низовьев Сырдарьи (по материалам Тагиске-
на) //Сов. археология. 1966. № 2; Вишневская О. А., Итина М. А. Ранние саки
Приаралья//Проблемы скифской археологии. М., 1971. (Материалы и исслед. по
археологии СССР; № 177).
44 Трофимова Т. А. Приаральские саки: (Краниол. очерк)//Материалы Хорезмской
экспедиции. М., 1963. Вып. 6; Она же. Ранние саки Приаралья по данным
палеоантропологии // Anthropos N. S. Brno, 1967. N 11.
45 Вишневская О. А. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в VII-V вв. до
н. э. по материалам Уйгарака//Тр. Хорезм, археол.-этногр. экспедиции. М.,
1973. Т. 7.
48 Черников С. С. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в
1956 г.//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1959. Вып. 73.
47 Гинзбург В. В. К антропологии ранних кочевников Восточного Казахстана
(черепа V—IV вв. до н. э. из могильника Усть-Буконь) //Антропологический сборник,
III. М., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 21).
48 Вайнберг Б. И. Куюсайская культура раннего железного века в Присаракамыш-
ской дельте Амударьи//Успехи среднеазиатской археологии. Л., 1975. Вып. 3.
49 Вайнберг Б. И. Памятники куюсайской культуры//Кочевники на границах
Хорезма М., 1979. (Тр. Хорезм, археол.-этногр. экспедиции; Т. И).
50 Итина М. А. От редактора//Там же.
51 Трофимова Т. А. Краниологические материалы из могильника Тумек-Кичиджик//
Сов. этнография. 1974. № 5; Она же. Черепа из погребений куюсайской
культуры в могильниках Тумек-Кичиджик и Тарым-Кая // Кочевники на границах
Хорезма.
52 Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и
Памиро-Алая//Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л., 1952.
№ 26.
53 Гинзбург В. В. Материалы к палеоантропологии восточных районов Средней Азии
(гунны и саки Тянь-Шаня, Алая и Южного Памира) // Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1950. Вып. 11.
54 Литвинский Б. А. Древние кочевники «Крыши мира». М., 1972.
55 Бернштам А. Н. Саки Памира//Вестн. древней истории. 1956. № 1.
56 Бабанская Г. Г., Заднепровский Ю. А. Археологические исследования А. Н. Бернш-
тама на Памире в 1956 г.//Археологические работы в Таджикистане в 1956 г.
Сталинабад, 1959. Вып. 4.
87 Гинзбург В. В. Антропологическая характеристика саков Южного Памира//Крат,
сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1960. Вып. 80.
58 Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана. Душанбе, 1976.
59 Грязное М. П. Раскопки княжеской могилы на Алтае//Человек. 1928. № 2/4.
60 Баркова Л. Л. Курган Шибе и вопросы его датировки//Археологический сборник.
Л., 1978. Вып. 19; Она же. Погребения коней в кургане Шибе//Там же. 1979.
Вып. 20; Она же. Курган Шибе. Предметы материальной культуры из
погребальной камеры//Там же. 1980. Вып. 21. Там же библиография предшествующих
работ.
61 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтая эпохи железа//Вопр. антропологии.
1958. № 1.
62 Киселев С. В. Указ. соч.
63 Кубарев В. Д. Новые находки эпохи ранних кочевников в Горном Алтае//Очерки
социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск, 1972; Он же.
Работы в Горном Алтае//Археологические открытия, 1975 г. М., 1976.
64 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтая эпохи железа.
239

65 Алексеев В. П. К палеоантропологии Горного Алтая в эпоху раннего железа //
Археология Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 1975.
66 Дебец Г. Ф. Еще раз о белокурой расе в Центральной Азии//Сов. Азия. 1931.
№ 5/6; Алексеев В. П. Антропологические данные о локальных различиях
населения тагарской культуры//Первобытная археология Сибири. Л., 1975;
Козинцев А. Г. Указ. соч.
67 Ср., напр.: Членов а Н. Л. Указ. соч.; Мартынов А. И, К вопросу о происхождении
тагарской культуры//Изв. Лаб. археол. исслед. Кемерово, 1967. Вып. 1; Он же.
Современные проблемы изучения тагарской культуры//Там же. 1970. Вып. 2.
68 Козинцев А. Г. Указ. соч.
69 В дополнение к работам, указанным в примеч. 11, см.: Алексеев В. П. Палеоан-
тропологический материал скифского и сарматского времени с
территории Тувы //Учен. зап. Тувин. науч.-исслед. ин-та языка, лит. и истории.
Кызыл, 1959. Вып. 7. Указание на наличие разных типологически черепов в
курганах скифского времени содержится уже в первой работе по палеоантропологии
Тувы: Дебец Г. Ф. К палеоантропологии Тувы//Крат, сообщ. Ин-та этнографии
АН СССР. 1950. Вып. 10.
70 Опубликованы: Алексеев В. #., Дебец Г. Ф. Краниометрия. Методика
антропологических исследований. М., 1964.
71 Обсуждение проблемы см.: Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974.
72 Значение признаков, характеризующих уплощенность лицевого скелета в
горизонтальной плоскости, для диагностики монголоидного комплекса
продемонстрировано зо МН01ИХ работах. Общий итог см.: Дебец Г. Ф. Опыт краниометрического
определения доли монголоидного компонента в смешанных группах населения
СССР // Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968.
73 Обзор разнообразных точек зрения на этногенез скифов и указания на
источники и литературу см.: Minns E. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913; Ростов-
цев М. И. Скифия и Боспор. Критическое обозрение памятников литературных и
археологических. Пг., 1925; Граков Б. Н., Мелюкова А. И. Об этнических и
культурных различиях в степных и лесостепных областях европейской части СССР в
скифское время//Волросы скифо-сарматской археологии. М., 1954; Погребова Н. 11.
Состояние лроблем скифо-сарматской археологии к конференции НИМК АН СССР
1952 г.//Вопросы скифо-сарматской археологии; Хазанов А. М. Указ. соч.;
Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен: Опыт реконструкции
скифской мифологии. М., 1977; Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия: Ист.-геогр. анализ.
М., 1979.
74 Граков Б. Н. Скифы; Он же. Ранний железный век (культуры Западной и Юго-
Восточной Европы). М., 1977; Артамонов М. И. Киммерийцы и скифы (от
появления на исторической арене до конца IV в. до н. э.). Л., 1974.
75 Кроме указанной выше сводки В. В. Гинзбурга и Т. А. Трофимовой, по
палеоантропологии Средней Азии см.: Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа:
(Краниол. исслед.). М., 1974.
76 Трофимова Т. А. Неолитические черепа кельтеминарской культуры из
могильника Тумек-Кичиджик в северной Туркмении//Этнография и археология Средней
Азии. М., 1979.
77 Кияткина Т. П. Черепа эпохи бронзы с территории юго-западного
Таджикистана//Мандельштам А. М. Памятники эпохи бронзы в южном Таджикистане. Л.,
1968. (Материалы и исслед. по археологии СССР; № 145).
78 См. об этом: Debetz G. Paleoanthropologie de l'Eurasie septentrionale//VI Congr.
Intern, des sci. prehist. et protohist: Докл. сов. делегации. М., 1962.
79 Наиболее полная сводка данных: Киселев С. В. Указ. соч.
80 Кроме книг С. И. Руденко, указанных в примеч. 6, см.: Руденко С. И.
Горноалтайские находки и скифы. М.; Л., 1952; Он же. Искусство Алтая и Передней Азии
(середина I тысячелетия до н. э.). М., 1961; Он же. Сибирская коллекция
Петра I//Археология СССР. Свод археологических источников, Д 3-9. М.; Л., 1962;
Акишев К. А. Курган Иссык. Искусство саков Казахстана. М., 1978; Грязное М.П.
Аржан. Царский курган раннескифского времени. Л., 1980.
81 Витт В. О. Лошади Пазырыкских курганов//Сов. археология. М.; Л., 1952. Т. 16.
Ср.: Цалкин В. И. К изучению лошадей из курганов Алтая//Материалы и
исследования по археологии СССР. М., 1952. № 24.
82 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
83 Алексеев В. П. Палеоантропология Хакасии эпохи железа.
84 Козинцев А. Г. Указ. соч.
85 См., напр.: Членова Н. Л. Скифский олень // Материалы и исследования по
археологии СССР. М., 1962. № 115; Артамонов М. И. Сокровища саков.
88 Алексеев В. П. Палеодемография СССР//Сов. археология. 1972. № 1.
240

87 Козинцев А. Г. Демография тагарских могильников//Сов. этнография. 1971. № 6.
88 Konduktorova Т. S. The ancient population of the Ukraine; Кондукторова Т. С.
Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже нашей эры.
89 Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана.
90 Козинцев А. Г. Указ. соч.
61 Литвинский Б. А. Указ. соч. С. 182.
92 Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972. С. 209.
93 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Кондукторова Т. С. Антропология древнего
населения Украины; Она же. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на
рубеже нашей эры. См. также: Дебец Г. Ф. Об изучении физического развития
древних народов // Тез. докл. на заседаниях, посвящ. итогам полевых исслед.
1963 г. М., 1964. В этой статье приведены данные о весе древних популяций, в том
числе скифских, основанные на экстраполяции вариаций поперечных размеров
длинных костей. Цифры эти могут иметь лишь ориентировочное значение, так как
метод встречает серьезные возражения: См.: Алексеева Т. И., Коваленко В. Ю.
Морфофункциональная характеристика посткраниального скелета азиатских
эскимосов // Палеоантропология Сибири. М., 1980.
94 Гинзбург В. В. Материалы к палеоантропологии восточных районов Средней Азии.
С. 89.
95 См., напр.: Станюкович К. В. Растительный покров Восточного Памира//Зап.
Всесоюз. геогр. о-ва. Н. С. М.; Л., 1949. Т. 10; Агаханянц О. Е. Основные проблемы
физической географии Памира. Душанбе, 1966. Ч. 2.
96 Кондукторова Т. С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже
нашей эры.
97 Рохлин Д. Г. Болезни древних людей (кости людей различных эпох —
нормальные и патологически измененные). М.; Л., 1965; Кошкин Г. А., Миргазизов М. 3.
Некоторые заболевания у людей тагарской культуры//Изв. Лаб. археол. исслед.
Кемерово, 1967. Вып. 1. В этой работе опубликованы наблюдения над серией из
Тисульского могильника, расположенного на территории нынешней
Кемеровской обл.
98 Перевозчиков И. В. Определение групп крови в ископаемом материале//Вопр.
антропологии. 1975. Вып. 50; Он же. Определение групп крови системы АВО у
населения евразийских степей I тысячелетия до н. э.: Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. М., 1976.
НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ
БАЛКАРЦЕВ И КАРАЧАЕВЦЕВ
В СВЕТЕ ДАННЫХ АНТРОПОЛОГИИ
ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
«опросы, связанные с использованием антропологического материала в
целях исторического исследования, с одной стороны, и возможности
этнической антропологии как вспомогательной исторической дисциплины —
с другой, рассмотрены в статье Г. Ф. Дебеца, М. Г. Левина и Т. А.
Трофимовой, на которую выше неоднократно делались ссылки. Одним из
основных положений этой статьи является бесспорный тезис о наличии
косвенной связи между явлениями исторического порядка — культурой
и языком и антропологическими типами. Речь идет в данном случае об
отражении общественно-исторических процессов в фактах антропологии.
Значение исследования антропологических особенностей современного
населения может быть показано на примере народов Дагестана.
Сопоставление расового типа двух народностей тюркской языковой семьи —
ногайцев и кумыков показывает, что первые имеют в своем составе
заметную монголоидную примесь, в то время как у вторых она полностью
отсутствует *. Поскольку оба народа принадлежат к кипчакской группе
тюркской языковой семьи, следует предполагать, что их формирование
241

связано с близкими в этническом отношении тюркскими народностями
средневековья. Факт наличия отчетливо выраженной монголоидной
примеси в расовом составе ногайцев позволяет предположить, что она была
не в меньшей, если не в большей степени выражена и у их тюркоязыч-
ных предков. А так как кумыки характеризуются полным отсутствием
монголоидной примеси, не отличаясь в этом отношении от своих
иноязычных соседей — даргинцев, возможность их перехода на тюркскую речь
без включения в свой состав значительного количества тюркских
переселенцев, т. е. путем простого заимствования иного языка, кажется
весьма вероятной. Такой вывод может быть сделан только на основании
рассмотрения антропологических данных и полностью согласуется с
результатами этнографического исследования, говорящего о культурной
близости кумыков к другим народам Дагестана 2.
Все сказанное иллюстрирует возможности использования
антропологических данных в качестве полноценного исторического источника.
Однако историческое исследование, в свою очередь, предъявляет
антропологии некоторые требования, основным из которых является комплексность
применяемых для решения исторических вопросов антропологических
материалов. Палеоантропологический материал помогает уловить
изменение типа во времени и при сопоставлении с данными смежных дисциплин,
в первую очередь археологии, ответить на вопрос о его причинах, но он
в силу своей специфики бессилен при решении проблемы происхождения
современных народов. Исследование современного населения рисует
картину распространения антропологических типов по территории, но не
помогает при определении их древности и этапов формирования. Таким
образом, только сопоставление тех и других данных дает возможность
перейти от истории типов к их территориальному распределению в
настоящее время и использовать полученную информацию для разрешения
исторических вопросов.
Однако прямое сопоставление очень затруднительно из-за разного
характера получаемых: в обоих случаях сведений. Поэтому в процессе
сопоставления особое значение приобретает изучение краниологических
особенностей современного населения, которое является мостом при
переходе от соматологического материала к палеоантропологическому и
значительно уменьшает ошибку при их коннексии. К сожалению,
широкое введение краниологических материалов по современному или
близкому к современности населению в практику антропологических работ
началось лишь в последние десятилетия, и в этой области мы имеем
еще много пробелов. К числу таких пробелов относится и почти полное
отсутствие материалов по краниологии балкарцев и карачаевцев.
Поэтому в дальнейшем изложении мы вынуждены ограничиться
рассмотрением соматологических и палеоантропологических данных, привлекая
данные о малочисленной балкарской серии лишь в качестве вспомогательных.
СОМАТОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
Изучение физических особенностей населения Карачая и Балкарии было
начато еще в прошлом веке Р. Ф. фон Эркертом, измерившим пять
карачаевцев 3. В конце XIX и в начале XX в. оно было продолжено
работами Н. А. Вырубова \ И. И. Пантюхова 5, С. Соммье6 и И. С.
Щукина 7. Однако малое количество наблюдений, иная по сравнению с
современной методика измерения и отсутствие достаточно хорошо сравнимых,
242

т. е. собранных с соблюдением тех же методических приемов, данных по
другим народам Северного Кавказа делают материал, представленный
перечисленными исследователями, малопригодным для углубленного
антропологического анализа. Поэтому в дальнейшем изложении я буду
опираться только на собранные в 1926—1928 гг. данные В. И. Левина8,
достаточно полно охватывающие этнические группы Северного Кавказа
и впоследствии вошедшие в ряд сводных работ9. Помимо полноты,
большим достоинством этих материалов является также то, что они
собраны одним исследователем, т. е. практически полностью сравнимы.
При разграничении монголоидных и европеоидных групп особое
значение приобретают описательные или качественные признаки —
интенсивность третичного волосяного покрова, строение глазной области,
интенсивность пигментации и т. д. На территории Кавказа показатели,
характеризующие интенсивность пигментации, теряют свою ценность, так
как почти весь Кавказ входит в зону распространения темнопигментиро-
ванных типов, мало отличающихся в этом отношении от типичных
монголоидов. Тем больший интерес имеет сравнение по признакам,
характеризующим рост третичного волосяного покрова и строение глазной
области, в частности присутствие складки верхнего века.
В. И. Левиным опубликовано процентное соотношение субъектов со
слабым, средним и сильным развитием волосяного покрова, без указания,
определялся ли он на лице или на теле. Так или иначе, третичный
волосяной покров на лице, очевидно, являлся основным мерилом отнесения
исследованного к той или иной категории развития признака. При
обозначении слабого, среднего и сильного роста волос соответственно
баллами 1, 2 и 3 мы получаем трехбалльную шкалу для определения этого
признака, правда отличающуюся от современной пятибалльной, но
дающую возможность уловить разницу между сопоставляемыми группами
при вычислении среднего балла интенсивности роста третичного
волосяного покрова. Карачаевцы и балкарцы отчетливо дифференцируются от
ногайцев, сближаясь с остальными группами Северного Кавказа:
Карачаевцы 2,28(208) Чемгуи 2,25(73)
Балкарцы 2,21(153) Абадзехи 2,36(98)
Ногайцы 1,38(108) Бесленеевцы армавирские 2,16(39)
Шапсуги черноморские 2,20(79) Бесленеевцы зеленчукские 2,13(63)
Шапсуги кубанские 2,21(77) Кабардинцы 2,32(82)
Бжедухи 2,28(89) Абазины 2,12(94)
Горские евреи 2,30(57)
Таким образом, рассмотрение развития третичного волосяного
покрова у разных народностей Северного Кавказа приводит к выводу, что
характерный для ногайцев ослабленный рост волос, являющийся
следствием наличия в их составе заметной монголоидной примеси, отличает их
не только от адыгейских и кабардинских, но и от других тюркских
этнических групп Северного Кавказа. Балкарцы и карачаевцы не
обнаруживают, следовательно, по этому признаку специфических уклонений в
направлении приближения к большой монголоидной расе.
Сопоставление процента наличия складки верхнего века менее
показательно, поскольку опубликованные В. И. Левиным по этому признаку
данные, видимо, не вполне безупречны в методическом отношении.
Однако и здесь мы имеем четкие различия между ногайцами, с одной сто-
243

роны, и балкарцами и карачаевцами — с другой:
Карачаевцы
Балкарцы
Ногайцы
Шапсуги черноморские
Шапсуги кубанские
Бжедухи
46,4(207)
37,2(156)
61,1(108)
26,0(73)
41,0(78)
45,4(97)
Чемгуи
Абадзехи
Бесленеевцы зеленчукские
Кабардинцы
Абазины
Горские евреи
53,3(75)
31,7(101)
56,9(65)
53,1(81)
65,9(91)
13,3(60)
Рассмотрение процентного распределения складки верхнего века
также приводит к заключению об отсутствии у балкарцев и карачаевцев
монголоидной примеси, как и сопоставление их с другими группами по
росту третичного волосяного покрова.
В качестве общего вывода из всего сказанного может быть выдвинуто
положение о том, что карачаевцы и балкарцы, подобно кумыкам,
перешли на тюркскую речь, не включив в свой состав значительного
количества тюркоязычных элементов. Иными словами, тюркизация
карачаевцев и балкарцев по языку явилась результатом культурного
взаимодействия, а не генетического родства с тюркскими народами средневековья.
В. И. Левин писал, что по антропологическим особенностям
карачаевцы и балкарцы не отличаются от других восточноадыгейских групп.
Имевшиеся различия были оставлены без внимания из-за невозможности
определить их таксономический ранг ввиду полного отсутствия
сравнимых материалов по основным этническим группам Закавказья. Первая
публикация этих материалов, как и данные по народам центральной
части Северного Кавказа, позволила выделить своеобразный «притерек-
ский» вариант среди ингушей и осетин, отличающийся большими
величинами длины тела и черепного указателя и крупными размерами
лица 10. Обширные материалы по всем грузинским группам, собранные
Институтом экспериментальной морфологии АН Грузинской ССР,
показали, что характерный для «притерекского» варианта комплекс
признаков в более чистом виде распространен в южных и юго-западных
районах и охватывает многие грузинские группы, проживающие на
южных склонах Кавказского хребта и. В работах грузинских антропологов
он получил название кавкасионского варианта. Сопоставление балкарцев
и карачаевцев с горными осетинскими и северогрузинскими группами по
выделяющим их признакам — длине тела, головному указателю и
ширине лица — разъясняет направление различий, дифференцирующих
первых от северокавказских народностей абхазо-адыгейской языковой
группы.
По длине тела адыгейские народности, несмотря на наличие
отдельных сравнительно высокорослых групп, характеризуются средними
величинами. Карачаевцы и балкарцы сближаются по этому признаку с
представителями «кавкасионского» варианта:
Шапсуги черноморские 168,8(80)
Шапсуги кубанские 166,7(80)
Бжедухи 165,9(99)
Чемгуи 168,2(76)
Абадзехи 165,5(101)
Бесленеевцы армавирские 168,6(38)
Бесленеевцы зеленчукские 166,0(65)
Кабардинцы 166,8(81)
Абазины 166,6(92)
Ногайцы 164,5(109)
Карачаевцы
Балкарцы
Сваны
Пшавы
Хевсуры
Тушины
Рачинцы
Осетины ирафские
Осетины джавские
167,9(211)
166,9(314)
167,4(101)
168,7(105)
168,3(97)
168,8(84)
169,3(103)
170,0(102)
171,4(100)
244

Аналогичные результаты мы получаем при рассмотрении вариаций
толовного указателя. И по этому признаку балкарцы и карачаевцы
сближаются с горными осетинскими и северогрузинскими группами,
отчетливо дифференцируясь от соседних адыгейских народностей:
Шапсуги черноморские
Шапсуги кубанские
Бжедухи
Чемгуи
Лбадзехи
Беслепеевцы армавирские
Бесленеевцы зеленчукские
Кабардинцы
Абазины
Hoi айцы
79,0(80)
79,8(80)
79,1(99)
78,5(76)
80,7(101)
83,0(38)
82,6(65)
83.1 (81)
83,4(92)
84,2(109)
Карачаевцы
Балкарцы
Сваны
Пшавы
Хевсуры
Тушины
Рачинцы
Осетины ирафские
Осетины джавские
85,1(211)
84,6(314)
86,2(101)
86,5(105)
83,2(97)
85,4(84)
86,7(103)
84,5(102)
85,2(100)
Особенно показательные результаты получаются при сопоставлении
по скуловой ширине лица. Горные группы Осетии и Грузии
характеризуются исключительно высокими величинами поперечного диаметра лица,
не уступающими или мало уступающими размерам этого диаметра у
сибирских монголоидов. Таким образом, в этих районах мы имеем очаг
широколицести, находящий себе аналогии только за пределами ареала
распространения европеоидной большой расы. В связи с этим сходство
или различие по величине скулового диаметра приобретает особое
значение.
Балкарцы и особенно карачаевцы имеют очень широкое лицо, не
уступая в этом отношении кавкасионским и горноосетинским группам.
Все адыгейские народности, и даже ногайцы, у которых повышение
широтных размеров лица является следствием монголоидной примеси,
характеризуются заметно меньшими величинами скулового диаметра:
Шапсуги черноморские 141,0(80)
Шапсуги кубанские 141,0(80)
Бжедухи 141,0(99)
Чемгуи 141,0(76)
Абадзехи 144,0(101)
Бесленеевцы армавирские 146,0(38)
Бесленеевцы зеленчукские 144,0(65)
Кабардинцы
Абазины
Ногайцы
144,0(81)
145,0(92)
146,0(109)
Карачаевцы
Балкарцы
Сваны
Пшавы
Хевсуры
Тушины
Рачинцы
Осетины ирафские
Осетины джавские
148,0(211)
147,0(314)
147,1(101)
146,5(105)
146,6(97)
146,5(84)
147,6(103)
147,2(102)
147,9(100)
Просмотр приведенных цифровых данных показывает, что у
некоторых адыгейских групп проявляются морфологические особенности,
характерные для кавкасионского варианта. Так, черноморские шапсуги, чемгуи
и армавирские бесленеевцы отличаются относительной высокорос-
лостью, армавирские бесленеевцы и абазины имеют сравнительно
широкое лицо и большой головной указатель. Однако вариации отдельных
признаков в направлении приближения к кавкасионскому варианту не
имеют того значения, как сдвиг изменчивости по всему комплексу так-
сономически ценных признаков. Последний в достаточно отчетливой
форме заметен только у балкарцев и карачаевцев. Это дает возможность
высказать предположение о том, что в антропологическом отношении
балкарцы и карачаевцы являются представителями кавкасионского ва-
245

рианта европеоидной большой расы и сближаются с горными
осетинскими и северогрузинскими группами. Таким образом, при решении
вопросов этногенеза народов Карачая и Балкарии следует иметь в виду, что,,
исходя из данных антропологии, предположение об общих предках
балкарцев и карачаевцев, с одной стороны, и горных осетин и грузин —
с другой, представляется более вероятным, чем общее происхождение с
тюркскими и абхазо-адыгейскими народностями Северного Кавказа.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
В сводной работе по палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебеца были
описаны лишь три краниологические серии с территории Северного
Кавказа эпохи средневековья — из могильника Харх в Осетии, могильника
Дуба-Юрт на территории Чечено-Ингушетии и могильника Мощевая балка
в Прикубанье. Почти за 40 лет, прошедших после публикации этой
работы, положение изменилось: были описаны материалы из нескольких
средневековых могильников на территории Ставрополья, Черкессии,
Осетии и Дагестана. Но территории Кабардино-Балкарии не очень
повезло в интересующем нас отношении и в эти годы: вскрытые там
могильники, давшие палеоантропологический материал, относились к местному,
по-видимому дотюркскому, населению, и только раскопки Верхнечегем-
ского могильника принесли небольшую серию черепов, которые можно
рассматривать как принадлежавшие средневековым предкам балкарцев 12.
Могильник этот был раскопан в 1960 г. Г. И. Ионе близ Верхнего
Чегема (Кабардино-Балкария), в местности Лигит, и отнесен к
VII—XII вв. н. э.13 И. М. Чеченов датировал его XIII—XIV вв.14
Е. П. Алексеева (устное сообщение) заняла промежуточную позицию и
относит могильник к X—XII вв. Не предрешая вопроса об
окончательной дате могильника, тем более что полученный из него археологический
материал окончательно не описан, его следует, по-видимому, все же
рассматривать как позднесредневековый, подразумевая под этим первые
века II тысячелетия н. э.
Черепа из Верхнечегемского могильника отличаются при абсолютной
выраженности европеоидных особенностей широким лицевым скелетом,
черепная коробка также более широкая, чем у населения, оставившего
многие другие могильники на территории Северного Кавказа.
Следствием этого является заметное увеличение черепного указателя. Оно в
меньшей степени проявляется на женских черепах, но вариации признаков
в женских сериях вообще в подавляющем большинстве случаев менее
четки. Таким образом, мы имеем круглоголовое и широколицее
население, т. е., следовательно, тот комплекс признаков, который может быть
сближен с широколицыми и круглоголовыми европеоидами Центрального
Кавказа — кавкасионским типом, о котором говорилось на предыдущих
страницах. Таким образом, исходя из палеоантропологических
наблюдений, можно достаточно определенно утверждать, что популяция,
оставившая могильник у Верхнего Чегема, принадлежала к местному
этническому пласту.
Л. И. Лавров со ссылкой на П. Г. Акритаса, Г. И. Ионе и И. М. Ми-
зиева писал о «значительном проценте монголоидов» в составе группы,
оставившей Верхнечегемский могильник15. Ясно, что речь идет о
поверхностном визуальном впечатлении, которое иногда подводит даже
профессионалов. В данном случае это обманчивое впечатление возникло
за счет значительной ширины лицевого скелета верхнечегемских черепов.
246

В работе Л. И. Лаврова чрезвычайная лабильность антропологических
комплексов у предков балкарцев и карачаевцев доказывается
сравнением средних в далеко расположенных одна от другой северокавказских
группах по случайно выбранным и заведомо динамичным признакам.
Между тем, когда антропологи пишут о стабильности антропологического
типа, подразумеваются не отдельные признаки, а их сочетания. По ним
же производится и сравнение.
В феврале 1974 г. я имел возможность исследовать новый палеоантро-
пологический материал в секторе археологии Кабардино-Балкарского
научно-исследовательского института в Нальчике, поступивший из
раскопок последних лет. Материал этот происходит из трех могильников,
расположенных в горной зоне Кабардино-Балкарии и
Карачаево-Черкесии,— Курноятского, Ташлы-Талинского и Карт-Журтского.
Практически только из первого могильника в нашем распоряжении находится
небольшая серия; остальные могильники представлены лишь
единичными черепами. Погребения Курноятского могильника датируются XIII—
XVII вв.16, два остальных могильника раскопавший их И. М. Мизиев
датирует XV—XVI вв. (Ташлы-Тала) и XIV—XV вв. (Карт-Журт).
И. М. Чеченов, обсуждая с автором проблему датировки этих двух
могильников, высказал предположение, что они могли возникнуть на один-
два века позже. Таким образом, речь во всех трех случаях идет о
хронологически примерно синхронном населении, отстоящем от
современности не больше чем на половину тысячелетия.
Основные метрические характеристики исследованных черепов
представлены в табл. 8. Индивидуальные измерения опубликованы в
специальной работе17. Главной особенностью, которая бросается в глаза
при рассмотрении материала из могильника Курноят, является
значительная ширина лицевого скелета. Эта особенность сочетается с очень
сильной выраженностью европеоидных признаков и тенденций к расширению
головы. Весь такой комплекс, характерный для многих народов
Центрального Кавказа в современную эпоху, был свойствен их предкам и в эпоху
средневековья. Исследовавший могильник Курноят И. М. Мизиев
высказал предположение, что он оставлен балкарцами, непосредственными
предками современного населения — балкарцев верховьев Черека, где
расположен могильник. Палеоантропологические наблюдения
подтверждают это предположение. Находящаяся в нашем распоряжении серия
черепов из поздних балкарских склепов очень сходна с курноятской серией
по всем основным признакам18, что также свидетельствует в пользу
принадлежности могильника Курноят к кругу балкарских могильников.
Каково отношение позднесредневекового населения, проживавшего в
верховьях Черека и известного нам антропологически по могильнику
Курноят, к населению несколько более раннего времени, проживавшему в
верховьях Чегема? Иными словами, каково отношение серии из
могильника Курноят к черепам из Верхнечегемского могильника? Верхнечегем-
ские черепа также отличаются большой шириной лица и сильной
выраженностью европеоидных особенностей, т. е. теми же
антропологическими чертами, что и черепа из Курноята и современная балкарская серия.
Можно думать, что в верховьях Чегема также проживали предки
балкарцев, как и в верховьях Черека, и что Верхнечегемский могильник
представляет собой более раннюю стадию их формирования и истории, чем
Курноятский. Как и в настоящее время, между населением этих двух
ущелий эпохи средневековья невозможно проследить никакой
антропологической разницы. К сожалению, нет палеоантропологических данных по
247

Таблица 8
Средние размеры и указатели черепов из могильников Верхней Балкарии
1.
8.
17.
8:1.
УТ817.
9.
32.
5.
40.
45.
45:8.
48.
48:17.
48:45.
У41Г48Г
51.
52.
52:51.
54.
55.
54:55.
72.
74.
75(1).
77.
^zm'.
DS.
DS : DC.
SC.
SS: SC.
Признак
Продольный диаметр
Поперечный диаметр
Высотный диаметр от базиона
Черепной указатель
Черепной модуль
Наименьшая ширина лба
Угол лба
Длина основания черепа
Длина основания лица
Скуловая ширина
Горизонтальный фациоцеребраль-
ный указатель
Верхняя высота лица
Вертикальный фациоцеребральный
указатель
Верхний лицевой указатель
Лицевой модуль
Ширина орбиты от mf (лев.)
Высота орбиты (лев.)
Орбитный указатель от mf (лев.)
Ширина носа
Высота носа
Носовой указатель
Общий угол лица
Угол альвеолярной части лица
Угол носовых костей к линии
профиля
Назомалярный угол
Зигомаксиллярный угол
Дакриальная высота
Дакриальный указатель
Симотическая высота
Симотический указатель
Мужские
Верхний
Чегем
184,0(3)
150,0(3)
132,5(2)
81,8(3)
154,1 *
98,5(4)
81,7(3)
106,5(2)
99,5(2)
138,7(3)
92,6(3)
72,8(4)
55,2(2)
52,2(3)
100,5*
42,2(4)
32,5(4)
77,0(4)
25,2(4)
55,0(4)
45,9(4)
88,0(3)
84,0(3)
30,2(4)
139,8(4)
128,2(4)
13,0(4)
65,1 (4)
4 J (4)
58,2(4)
черепа
Курноят
183,1(7)
145,0(7)
136,4(7)
79,2(7)
153,6*
100,7(7)
83,1(7)
102,3(7)
98,0(5)
137,4(7)
94,8(7)
72,6(5)
52,6(5)
52,9(5)
99,9*
43,9(7)
35,6(7)
80,4(7)
26,6(7)
52,7(7)
49,5(7)
85,4(5)
86,0(5)
35,0(5)
139,7(7)
128,4(7)
13,0(7)
68,3(7)
4,7(7)
48,9(7)
Женские черепа
Верхний
Чегем
174,0(4)
140,0(4)
133,0(4)
80,7(4)
148,0 *
94,8(4)
82,0(4)
99,5(4)
94,2(4)
126,2(4)
90,3(4)
64,2(4)
48,3(4)
50,9(4)
90,0*
39,9(4)
31,2(4)
78,6(4)
24,5(4)
48,5(4)
50,5(4)
87,5(4)
82,0(2)
27,5(2)
138,2(4)
127,5(4)
11,8(4)
55,8(4)
4,1(4)
40,1(4)
Курноят
184,0(3)
139,7(3)
132,3(3)
76,1(3)
150,4 *
101,0(3)
85,0(3)
100,0(3)
94,0(3)
129,0(3)
92,4(3)
73,0(3)
55я2(3)
56,5(3)
97,0*
43,0(3)
35,0(3)
81,4(3)
24,0(3)
55,0(3)
43,7(3)
85,5(2)
87,5(2)
33,0(2)
140,7(3)
121,0(3)
12,5(3)
66,0(3)
4,4(3)
51Д(3)
* Индекс средних.
предшествующим периодам, которые позволили бы нам реконструировать
более глубокие хронологические истоки формирования того комплекса
признаков, о котором идет речь.
В связи с исключительной ролью, которую играло аланское
население степей и предгорий Северного Кавказа в сложении культуры и
этнических особенностей северокавказских народов, небесполезно задать
вопрос: каково конкретно было их значение в формировании
антропологических особенностей балкарцев, оказали ли аланы на них какое-нибудь
влияние, т. е. вступали ли они в брачный контакт с предками балкарцев
248

или нет? Свойственный аланам краниологический комплекс был
составлен длинной черепной коробкой, узким и относительно высоким лицевым
скелетом при резкой выраженности европеоидных особенностей и
отсутствии какой-либо монголоидной примеси. Пытаясь ответить на заданный
выше вопрос и сопоставляя краниологические особенности населения,
оставившего аланские и балкарские памятники, мы приходим к выводу,
что в составе средневекового населения Верхней Балкарии не заметно
никаких следов примеси того комплекса признаков, который был
характерен для алан. Среди территориальных групп современных балкарцев
также нет таких, которые выделялись бы узколицестью. Таким образом,
на вопрос о влиянии алан на сложение антропологического состава
средневекового населения горной зоны Кабардино-Балкарии нужно пока,
до получения новых материалов, могущих изменить это заключение,
ответить отрицательно.
Такой вывод, надо думать, справедлив и для территории Карачая.
Поскольку ареал расселения алан охватывал в какой-то мере и
территорию современного Карачая, постольку мы вправе предполагать, что
свойственный им комплекс признаков был характерен и для средневекового
населения, занимавшего область расселения современных карачаевцев.
Так как они, как мы убедились, тоже имеют резко брахикранную
черепную коробку и широкий лицевой скелет, общим итогом сопоставления
палеоантропологических и соматологических данных является
констатация факта отсутствия преемственности между современными
карачаевцами и аланами. Увеличение черепного указателя у современного
населения по сравнению с древним, зафиксированное для многих областей
СССР, не является аргументом против указанного генетического
разрыва, ибо оно всегда сопровождается уменьшением широтных размеров
лицевого скелета, тогда как в рассматриваемом случае отличия
карачаевцев и балкарцев от средневекового населения идут в обратном
направлении.
ОБСУЖДЕНИЕ СУЩЕСТВУЮЩИХ ГИПОТЕЗ
Большое количество существующих в литературе гипотез о
происхождении балкарцев и карачаевцев само по себе свидетельствует о
сложности проблемы. Некоторые из них, например чешская гипотеза
И. А. Гильденштедта 19 или гуннская гипотеза Ж. Шардена и А. Лам-
берти 20, имеют в настоящее время лишь историографический интерес и
не нуждаются в специальном обсуждении. Другие, как, например,
гипотеза, рассматривающая современное население Карачая и Балкарии как
осколки полчищ Тимура, могут удачно объяснить происхождение
отдельных карачаевских и балкарских фамилий, но не решают проблему
этногенеза балкарцев и карачаевцев в целом2i. Нет нужды
останавливаться и на гипотезе собственно турецкого или крымского
происхождения последних, как основанной только на данных фольклора, имеющего
заведомо вторичное происхождение, и полностью противоречащей
историческим данным22. В качестве солидно обоснованных историческими и
другими данными могут расцениваться гипотезы тюркского и аланского
происхождения карачаевцев и балкарцев. К их обсуждению и должны
быть в первую очередь привлечены результаты антропологического
исследования.
Основным аргументом в пользу тюркской гипотезы является
принадлежность языка карачаевцев и балкарцев к тюркской языковой семье,
где он занимает место в кипчакско-огузской, или половецкой, подгруппе
249

кипчакской группы вместе с кипчакским, караимским и кумыкским
языками 23. Другой тюркский язык Северного Кавказа — ногайский вместе
с каракалпакским и казахским языками принадлежит к кипчакско-но-
гайской подгруппе кипчакской группы тюрских языков. Сам по себе
факт принадлежности карачаево-балкарского и ногайского языков к
разным языковым подгруппам опровергает ногайский вариант тюркской
гипотезы карачаево-балкарского этногенеза24. Антропологический
материал приносит дополнительную аргументацию в пользу отсутствия
прямой генетической связи между ногайцами, с одной стороны, и
балкарцами и карачаевцами — с другой. Наличие у первых сильной монголоидной
примеси резко отличает их от вторых, у которых монголоидная примесь
полностью отсутствует. Таким образом, ногайский вариант тюркской
гипотезы должен быть оставлен, как игнорирующий существенные
различия между ногайцами и балкаро-карачаевцами по языку и физическим
особенностям.
X. О. Лайпанов сообщает, что в карачаево-балкарском фольклоре
бытует легенда, выводящая предков карачаевцев и балкарцев из древнего
города Маджары и считающая их предками хазар25. Очевидно, что
основным аргументом в пользу происхождения карачаевцев и балкарцев
от хазар является признание города Маджары хазарским. Такая точка
зрения действительно высказывалась в начале XX в. Г. Н. Прозрителе-
вым26. Однако археологические раскопки В. А. Городцова в пределах
города Маджары27 и тщательное сопоставление всех содержащихся в
письменных источниках сведений о нем, произведенное Т. М.
Минаевой 28, показали, что город Маджары являлся одним из золотоордын-
ских городов, время расцвета которого падает на XIV в. Таким образом,
хотя и нет оснований отрицать, что потомки хазар могли составлять
определенный процент населения города, этот факт еще не является
доказательством генетической связи древних хазар и современных балкарцев
и карачаевцев. Хазарский вариант тюркской гипотезы
карачаево-балкарского этногенеза нуждается, следовательно, в дополнительной
аргументации, и поэтому мнение X. О. Лайпанова о том, что «хазарский элемент
является одним из главных элементов в этническом составе карачаевцев
и балкарцев» 29, выглядит малоубедительным.
Антропологические данные также не подтверждают хазарскую
гипотезу. Особенности физического типа хазар могут быть восстановлены на
основании изучения обширного палеоантропологического материала,
добытого при раскопках хазарской крепости Саркел30. Он
свидетельствует о том, что расовый состав хазар характеризовался наличием заметной
монголоидной примеси. Правда, она незаметна в материале,
происходящем из большого кургана, но вполне отчетливо проявляется на черепах
из малых курганов, по мнению М. И. Артамонова также оставленных
населением города. Результаты исследования краниологического
материала согласуются с сообщениями письменных источников, согласно
которым карикатурное изображение царя хазар, выставленное на стене
города Тбилиси персами при осаде его хазарами, отличалось как раз
утрировкой монголоидных признаков 31. В качестве косвенного аргумента,
говорящего о наличии монголоидной примеси в составе хазар, может
рассматриваться и наличие монголоидной примеси у населения
средневекового крымского города Херсонеса, где стоял хазарский гарнизон32.
Все это позволяет сделать вывод, что с антропологической точки зрения
генетическая преемственность между хазарами, с одной стороны, и
карачаевцами и балкарцами — с другой, хотя и не исключена полностью,
250

но маловероятна ввиду наличия монголоидной примеси у первых и
отсутствия ее у вторых.
Об отсутствии генетической преемственности между средневековым
населением города Маджары и современными балкарцами можно
говорить с полной определенностью. Изучение краниологической коллекции,
собранной В. А. Городцовым при раскопках средневекового могильника
в городе Маджары, и сравнение ее с краниологическими материалами с
Волги, относящимися к хазарам и населению золотоордынских городов,
подтвердили принадлежность города к числу золотоордынских33.
Специальное сравнение с балкарской краниологической серией
продемонстрировало отсутствие морфологического сходства между населением Мад-
жар и представителями балкарского народа, а следовательно, и
отсутствие между ними генетического родства.
Кипчакский вариант тюркской гипотезы аргументирован гораздо более
солидно, чем все предыдущие 34. В пользу этой гипотезы
свидетельствуют языковые и этнографические (в частности, совпадение погребальных
обрядов), как и собственно исторические, данные. Сам по себе
антропологический материал также не дает возможности возражать против
прямого родства кипчаков с балкарцами и карачаевцами просто в силу
полного отсутствия сведений о физическом типе кипчаков. Однако
рассуждение, приведенное при рассмотрении ногайской и хазарской гипотез,
не теряет своего значения и в данном случае. Наличие отчетливо
выраженной монголоидной примеси в составе ногайцев, представляющих
собой группу, в общем занимающую промежуточное между европеоидами
и монголоидами положение, заставляет предполагать, что принадлежность
к кипчакской ветви тюркской языковой семьи и выраженность
монголоидных особенностей в антропологическом типе являются на территории
Северного Кавказа следствием единого исторического процесса.
Отсутствие у балкарцев и карачаевцев монголоидной примеси мешает,
следовательно, полностью принять кипчакскую гипотезу. Другим косвенным
аргументом, свидетельствующим против нее, является близкое сходство
антропологического типа карачаевцев и балкарцев с физическим типом
горных осетин и горных групп Грузии. Поскольку в отношении
последних не существует ни малейших намеков на связь их с кипчаками, нет
оснований полагать, что близкое сходство горных групп Грузии и Осетии
с балкарцами и карачаевцами по антропологическим особенностям имеет
своей причиной общее происхождение от кипчаков. Таким образом,
антропология, не располагая в этом случае прямыми данными, позволяет
тем не менее критически отнестись к гипотезе кипчакского
происхождения современных тюркских народностей Карачая и Балкарии на
основании косвенных соображений. Хотя факт происхождения современного
карачаево-балкарского языка от половецкого засвидетельствован целым
рядом письменных источников и в настоящее время может считаться
бесспорным, весьма вероятно, что среди прямых предков карачаевцев и
балкарцев кипчаки составляли ничтожное меньшинство. В свете данных
антропологии кипчакская гипотеза должна пониматься, следовательно,
скорее как выражение имевшего место культурного взаимодействия,
а не генетического родства.
Н. Ходнев высказал предположение о происхождении балкарцев от
одного из колен кавказских булгар35. Позже оно было поддержано
В. Ф. Миллером36. Оба автора основывались преимущественно на
совпадении племенных названий. Разумеется, совпадение такого рода не
может служить достаточно веским аргументом в пользу генетического
251

родства. Рассмотрение палеоантропологического материала из сельских
булгарских могильников Поволжья37 и собственно Болгарии38
показывает, что для булгар был характерен европеоидный тип, отличавшийся
умеренной брахикранией и относительной широколицестью, т. е. теми
особенностями, которые выражены и в типе карачаевцев и балкарцев.
Однако абсолютные размеры ширины лица, так же как и диаметра
головы, у первых все же заметно меньше, чем у вторых. Эпохальная
изменчивость, зафиксированная для многих признаков, идет скорее по
линии уменьшения, а не увеличения абсолютных размеров. Таким образом,,
в случае признания булгарской гипотезы мы должны допустить
изменение антропологических признаков в обратном обычному направлению,
что в свете общих соображений представляется маловероятным.
Высказанное в последнее время предположение о том, что в составе булгар
были аланские племена 39, принципиально не меняет отношения к
булгарской гипотезе, поскольку признание иной этнической и языковой
принадлежности булгар не уничтожает факта отсутствия
преемственности между ними и балкарцами и карачаевцами в антропологических
особенностях.
Полная разработка вопроса о возможной связи карачаевцев и
балкарцев со средневековыми аланами отсутствует в исторической литературе.
Однако существуют многочисленные источники, называющие население
Карачая и Балкарии аланами в эпоху, когда там уже жили предки
карачаевцев и балкарцев, т. е. после XIII в.40 Сопоставление палеоантро-
пологических материалов эпохи средневековья, приписываемых аланам,
с результатами соматологического исследования балкарцев и
карачаевцев дает возможность критически отнестись и к этой гипотезе. Не отрицая
полностью участия аланского компонента в образовании
карачаево-балкарской народности, следует подчеркнуть, что подавляющее большинство
предков современных карачаевцев и балкарцев должно было
принадлежать к другому антропологическому типу, чем тот, который,
по-видимому, был преобладающим в средневековом аланском населении.
Правда, кавкасионский вариант, характерный для балкарцев и карачаевцев,
представлен и у горных групп осетин. Последние, так же как и осетины
плоскогорья, по языку, как известно, являются прямыми потомками
алан4i. Однако, поскольку в средневековых могильниках Осетии,
принадлежащих аланам, представлен тот же узколицый, умеренно
длинноголовый тип, что и в других районах Северного Кавказа, и в этом
случае нет оснований полагать, что „кавкасионский44 вариант восходит к
аланам.
Происхождение кавкасионского варианта будет подробно рассмотрено
в следующем очерке. Так как он приурочен к горным районам
Центрального и Северного Кавказа, только раскопки древних могильников в
этих районах помогут выяснить его генезис. Однако специфические
особенности этого типа и его выраженность у горных групп Осетии,
Грузии и Черкесии уже сейчас позволяют поставить вопрос о каком-то
общем компоненте, вошедшем в их состав. Н. Я. Марр называл этот
компонент яфетическим. В той общей форме, которую приобрели его
представления о «яфетидах», потомками которых, по его мнению, являлись
буришки на Памире и баски на Пиренейском полуострове, они не
выражают никакой конкретной исторической реальности. Однако в
применении к интересующему нас вопросу проблема какого-то этнического
субстрата, несводимого к уже упомянутым, приобретает известную
актуальность. Может быть, например, именно с ним связано сравнительно
252

изолированное положение сванского языка в системе картвельских
языков. Возможно, что именно с ним связано и наличие общего слоя в
осетинском и карачаево-балкарском языках, не сводимого ни к тюркской,
ни к иранской лексике42. Таким образом, специфические особенности
антропологического типа балкарцев и карачаевцев наводят на мысль о
необходимости поисков их генетических связей в первую очередь со
сванами и другими высокогорными группами Северной Грузии,
поскольку ясно, что в формировании потомков алан, каковыми являются
осетины, общий субстрат, о котором идет речь, играл подчиненную роль.
Результаты исторического исследования как будто бы подтверждают
намеченную линию сопоставлений. Л. И. Лавров привел убедительные
доказательства расселения сванов по Баксанскому ущелью в XVII в.43
Пребывание сванов в верховьях Кубани, по-видимому, относится к
более ранней эпохи и датируется пока очень приблизительно, периодом
между XIV и XVII вв.44 Не исключено, следовательно, что на
территории горной части нынешних Карачаево-Черкесии и
Кабардино-Балкарии сваны соприкасались с половцами, заселившими, как утверждает
Л. И. Лавров, эту территорию под напором татаро-монгольских орд в
XIII в. Гипотеза, согласно которой часть сванов восприняли кипчакский
язык и остались в указанных районах, удачно разрешает те трудности,
с которыми сталкиваются все остальные гипотезы карачаево-балкарского
этногенеза при анализе их в свете фактов антропологии. В рамках этой
гипотезы находит себе место и идея балкаро-сванского языкового
скрещения, с которой все-таки нельзя не считаться, хотя она и была
высказана Н. Я. Марром уже тогда, когда он стал «марристом» 45. Так или
иначе, рассмотрение всей совокупности антропологических данных,
имеющих отношение к проблеме происхождения балкарцев и карачаевцев,
приводит к выводу, что историческое исследование должно идти по
линии выявления специфических связей тюркских народностей Карачая и
Балкарии с горными группами Осетии и Грузии, и в первую очередь
Сванетии.
ВЫВОДЫ
1. Карачаевцы и балкарцы относятся к европеоидной большой расе и не
имеют в своем составе никаких следов монголоидной примеси.
2. Внутри европеоидной расы карачаевцы и балкарцы относятся к
кавкасионскому варианту, представленному в наиболее чистом виде у
горных групп Осетии и Северной Грузии.
3. Отсутствие в составе карачаевцев и балкарцев монголоидной
примеси дает возможность критически отнестись к тюркской гипотезе
карачаево-балкарского этногенеза, а сопоставление соматологических
наблюдений с палеоантропологическими заставляет отвергнуть и аланскую
гипотезу.
4. Расселение представителей кавкасионского варианта — сванов в
районе нынешнего обитания балкарцев и карачаевцев в эпоху
средневековья, как и полное тождество их антропологических особенностей,
позволяет предполагать, что оформление тюркских народностей Карачая и
Балкарии было процессом перехода части сванов или, возможно, какой-
либо другой высокогорной группы местного населения на кипчакский
язык.
5. Предлагаемая гипотеза требует специального изучения
исторических источников, как и этнографических и языковых материалов, в
целях вскрытия специфических связей карачаево-балкарцев и сванов,
253

а также организации раскопочных работ на территории Карачая, Бал-
карий и горных районов Грузии, результатом которых должно явиться
накопление палеоантропологических и краниологических материалов и
выяснение генезиса кавкасионского варианта.
1 Миклашевская Н. Н. Некоторые материалы по антропологии народов
Дагестана//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1953. Вып. 19.
2 См., напр.: Гаджиева С. Ш. Кумыки: Ист.-этногр. исслед. М., 1961.
3 Фон-Эркерт Р. Ф. Антропологические измерения кавказских народов и описание
измеренных субъектов//.Изв. Кавказ, отд-ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис, 1884-
1885. Т. 8.
4 Вырубов Н. А. Отчет о поездке на Кавказ летом 1890 года//Тр. антропол. отд.
О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1890. Т. 12, вып. 9.
5 Пантюхов И. И. Антропологические наблюдения на Кавказе. Тифлис, 1983.
6 Sommier S. Note volanti sui Karatciai ed alcune misure di Abasa, Kabardini e Aba-
sekh // Arch, anthrop. e ethnol. Firenze, 1901. Vol. 31.
7 Щукин И. С. Материалы для изучения карачаевцев//Рус. антропол. журн. 1913.
№ 1/2.
8 Левин В. И. Этно-географическое распределение некоторых расовых признаков у
населения Северного Кавказа//Антропол. журн. 1932. № 2.
9 Ярхо А. И. Краткий обзор антропологического изучения турецких народностей
СССР за 10 лет (1924-1934) //Там же. 1936. № 1; Бунак В. В. Антропологический
состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея Грузии. Тбилиси, 1947. Т. 13.
10 Бунак В. В. Указ. соч.
11 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. И., Абдушелишвили М. Г. Материалы
экспедиции 1950 года по антропологии современного населения Грузинской ССР//Тр.
Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1953. Т. 4; Натишвили А. Н.,
Абдушелишвили М. Г. Предварительные данные об антропологических
исследованиях грузинского народа//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1955. Вып. 22.
12 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
Там же сводка данных по средневековому населению Северного Кавказа и
библиография.
13 Опрышко О. Л. Раннехристианский могильник в сел. Верхний Чегем КБ АССР
(раскопки 1960 г.) //Сборник статей по истории Кабардино-Балкарии. Нальчик,
1961.
14 Чеченов И. М. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1969.
15 Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в.//Кавказский
этнографический сборник. М., 1969. Т. 4. С. 73.
16 Мизиев И. М. Средневековые каменные ящики в Верхней Балкарии//Сов.
археология. 1971. № 4.
17 Алексеев В. П. К палеоантропологии Кабардино-Балкарии эпохи позднего
средневековья // Археология и вопросы древней истории Кабардино-Балкарии.
Нальчик, 1980. Вып. 1.
18 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.
19 Гильденштедт И. А. Географическое и статистическое описание Грузии и
Кавказа. СПб., 1809.
20 Шарден Ж. Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 годах//
Кавкяз. вестн. Тифлис, 1900. № 8; Ламберти А. Описание Колхиды или Мингре-
лии//3ап. Одес. о-ва истории и древности. Одесса, 1877. Т. 10.
21 Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957.
22 Там же.
23 Баскаков Н. А. Классификация тюркских языков в связи с исторической
периодизацией их развития и формирования//Тр. Ин-та языкознания. М., 1952. Т. 1;
Он же. Введение в изучение тюркских языков. М., 1962; 2-е изд. 1969.
24 См. библиографию: Лайпанов X. О. Указ. соч.
25 Там же.
26 Прозрителев Г. Н. Маджары - один из древнейших городов Северного Кавказа.
Ставрополь, 1906.
27 Городцов В. А. Результаты археологических исследований на месте развалин
г. Маджары в 1907 году. М., 1911.
28 Минаева Т. М. Золотоордынский город Маджар//Материалы по изучению
Ставропольского края. Ставрополь, 1953. Вып. 5; Она же. Очерки по археологии
Ставрополья. Ставрополь, 1965.
29 Лайпанов X. О. Указ. соч. С. 9.
254

80 Гинзбург В. В. Антропологические материалы к проблеме происхождения
населения Хазарского каганата//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л., 1951. Т. 13; Статьи Л. Г. Вуич, В. В. Гинзбурга и Б. В. Фирштейн,
опубликованные в: Тр. Волго-Донской археол. экспедиции. М.; Л., 1963. Т. 3.
(Материалы и исслед. по археологии СССР; № 109).
31 Артамонов М. И. Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1936.
32 Дебец Г. Ф. Антропологический состав средневековых городов Крыма // Сб.
Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1949. Т. 12.
33 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.
34 Самойлович А. Н. Кавказ и турецкий мир. Баку, 1926; Лайпанов X. О. Указ. соч.;
Лавров Л. И. Происхождение кабардинцев и заселение ими нынешней
территории//Сов. этнография. 1956. № 1.
35 Ходне в Н. Заметки о древних названиях кавказских народов // Кавказ. 1867. № 45.
36 Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. III//Учен. зап. Моск. ун-та. 1887. Вып. 8.
37 Герасимова М. М. Скелеты древних болгар из раскопок у с. Кайбелы//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М., 1956. Т. 33.
38 Балан М., Боев 77. Антропологические материалы от некропола при Нови пазар //
Изв. по археол. ин-там. София., 1955. Кн. 20.
39 Мерперт Н. Я. К вопросу о древнейших болгарских племенах. Казань, 1957.
40 См. библиографию: Лайпанов X. О. Указ. соч.
41 Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1.
42 Он же. Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев // Язык и
мышление. Л., 1933. Т. 1.
43 Лавров Л. И. Расселение сванов на Северном Кавказе до XIX в.//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 10.
44 Там же.
45 Марр Н. Я. Балкаро-сванское скрещение//Избр. работы. Л., 1937. Т. 4.
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОСЕТИНСКОГО НАРОДА
ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ
Начало антропологического изучения народов Кавказа падает на 80-е
годы прошлого века. К этому же времени относится и начало
антропометрического изучения осетин. Оно связано с деятельностью Р. Ф. Эр-
керта, на протяжении нескольких лет занимавшегося антропометрией
многих северокавказских и закавказских народов. Среди прочих он
произвел антропометрические измерения 16 осетин *. Одновременно с
Р. Ф. Эркертом на Кавказе работал Э. Шантр. Основным его занятием
было исследование археологических памятников Кавказа, но он в
соответствии с традицией комплексности, господствовавшей в науке о
человеке в конце прошлого столетия, также производил антропометрическое
изучение современного населения. Им изучено 18 осетин2. Наряду с
антропометрическими наблюдениями первые шаги кавказской
антропологии, как и вообще антропологической науки, связаны и с визуальными
впечатлениями о физическом типе народов Кавказа врачей, этнографов,
правительственных чиновников, военных, путешественников. Среди
наблюдений жизни и быта кавказских народов, иногда важных и
интересных даже сейчас, иногда поверхностных, встречаются и отдельные
замечания об их физическом типе, антропология как бы незаметно
вырастает из этнографии. В качестве примера для Осетии укажу путевой
очерк К. Н. Россикова 3.
На последнее десятилетие прошлого века падает начало и расцвет
деятельности двух антропологов, много сделавших для изучения
антропологии Кавказа в целом и Осетии в частности,— Н. В. Гильченко и
255

И. И. Пантюхова. Н. В. Гильченко окончил Военно-медицинскую
академию в Петербурге, был одним из первых учеников известного русского
антрополога, профессора кафедры нормальной анатомии
Военно-медицинской академии А. И. Таренецкого4 и первым защитил докторскую
диссертацию по антропологии. Объемистая диссертация его была
посвящена антропологии осетин 5. Материал для нее Н. В. Гильченко собрал
среди военнослужащих на Кавказе. В отличие от Р. Ф. Эркерта и
Э. Шантра, в распоряжении которых были лишь единичные
наблюдения над антропологическим типом осетин, Н. В. Гильченко изучил
200 человек — обширный для того времени материал. Если учесть, что
программа измерений его была очень подробна и включала определения
нескольких десятков не только морфологических, но и физиологических
признаков, то можно сказать, что работы Н. В. Гильченко так и не
были превзойдены до революции по своему качественному и
количественному уровню. Правда, И. И. Пантюхов измерил 258 осетин в Южной
Осетии (материал собирался среди призывных), но использованная им
программа измерений включала определения всего лишь нескольких
признаков6. Однако достоинство материалов, собранных И. И. Пантю-
ховым, заключалось в другом — в широком охвате народов Северного
Кавказа и Закавказья, который позволил произвести сравнение
антропологических особенностей разных народов и до какой-то степени выявить
их антропологическое своеобразие. Особенно выгодное впечатление в
этом отношении производит обобщающая работа И. И. Пантюхова,
вышедшая на рубеже прошлого и нашего столетий и основанная на
измерениях более чем 10 000 человек7. Но теоретические положения этого
сочинения отстают даже от уровня русской науки того времени и
содержат в зародыше те расистские взгляды, которыми И. И. Пантюхов так
печально прославился в последующие годы.
Каковы теоретические итоги всех этих исследований? Оценка их
может быть объединена с рассмотрением истории антропологического
изучения осетин в начале XX в. (до 1917 г.), так как теоретический
уровень русских антропологических исследований на Кавказе не шагнул
за эти годы вперед сколько-нибудь заметным образом, а новых полевых
наблюдений, сбора новых антропометрических материалов не
производилось. Н. В. Гильченко, отметив краткое упоминание Аммианом Марцел-
лином светловолосости алан, особо остановился на темной пигментации
осетин. Он полагал, что потемнение осетин по сравнению с аланами
вызвано смешением с монголами или татарами. Таким образом, по его
мнению, в составе осетин может быть отмечена монголоидная примесь.
К аналогичному выводу пришел А. Н. Харузин, не производивший
самостоятельных исследований среди осетин, но сопоставивший результаты
измерений Н. В. Гильченко с измерениями тюркских народов,
сделанными другими исследователями. Он уже определенно высказывался в
пользу того, что монголоидная примесь в составе осетин обязана своим
происхождением смешению их с тюркскими народами8. В сводной работе
по антропологии России А. А. Ивановский подчеркнул своеобразие
антропологического типа осетин и обособленное положение их среди других
народов Северного Кавказа и Закавказья9. Он выделил особый
осетинский вариант и указал на сходство его с армянским и кабардинским.
В следующей обобщающей работе, охватывающей уже население всего
земного шара, А. А. Ивановский выделил осетино-кабардинскую
антропологическую общность, придав этим большее значение, по его мнению,
антропологическому сходству между осетинами и кабардинцами и как
256

бы подчеркнув этим их генетическое родство 10. Но выводы А. А.
Ивановского, основанные на формальном статистическом анализе, не
встретили сочувственного отношения в русской науке, неоднократно
подвергались критике и остались надолго примером того, как абстрактные
математические умствования, оторванные от конкретного материала и
прилагаемые к дему на недостаточно профессиональном уровне, заводят
исследователя в тупик и.
Общая оценка роли всех перечисленных работ в истории
антропологического изучения осетин определяется нашей оценкой методологии и
методики дореволюционных исследований в области расоведения
вообще и не может быть высокой — все эти работы представляют в
настоящее время лишь историографический интерес. Методологически они
крайне несовершенны, хотя авторы и использовали антропологический
материал не только для выделения и характеристики антропологических
типов, но и для установления родства между ними, но делалось это
очень несистематически, на основании случайно выбранных исходных
положений, иногда при этом использовались формальные статистические
приемы. Отсюда и произвольные выводы о наличии монголоидной
примеси в составе осетин, о родстве их с кабардинцами, что не
подтвердилось в ходе дальнейших исследований. Нечеткость методологических
установок отражала методическую слабость проводимых исследований:
в подавляющем большинстве случаев весь собранный материал был
крайне малочислен (работы Р. Ф. Эркерта и Э. Шантра), программа
измерений отличалась неполнотой (работы И. И. Пантюхова), данные
разных авторов вследствие применения в поле различных приемов измерений
были плохо сравнимы друг с другом. В программе измерений почти
отсутствовало определение так называемых описательных признаков, т. е.
строения отдельных деталей лица, а именно они являются основными
при выделении и классификации антропологических типов и
установлении их генетических взаимоотношений. Исключение составляла наиболее
полная работа Н. В. Гильченко, но собранный им материал повисал в
воздухе из-за отсутствия аналогичных сравнительных данных. Большим
недостатком всех дореволюционных публикаций по антропологии осетин
было то, что их физические особенности рассматривались суммарно, без
попытки выявить антропологическое своеобразие отдельных
территориальных и этнографических групп. В общем, повторяю, использовать
антропологический материал по осетинам, собранный дореволюционными
исследователями, в настоящее время чрезвычайно трудно.
В первое послереволюционное десятилетие основное внимание было
уделено усовершенствованию методической стороны антропологических
исследований. Широкая разработка проблем морфологии человека,
осуществленная в Институте антропологии при Московском государственном
университете под руководством В. В. Бунака, позволила выработать
наиболее целесообразную программу расоведческих исследований, в которой
основное место заняли описательные признаки. Для каждого признака
были предложены четкая классификация его вариаций и удобные
способы фиксации их при полевой экспедиционной работе. Все это
заслуживает специального упоминания потому, что с соблюдением этих
методических принципов работали в 1925—1927 гг. на Кавказе все экспедиции
Института антропологии. Охвачены были основные народы как
Северного Кавказа, так и Закавказья, в том числе и осетины. Но количественно
собранный материал не превышал сборы Н. В. Гильченко — в нем все
осетины были представлены суммарно — и к тому же остался на про-
9 B. П. Алексеев
257

тяжении 20 лет неопубликованным. По сути дела, неосвоенными и
неиспользованными остались также первые данные по распределению
групп крови у осетин, опубликованные Е. М. Семенской в виде краткой
табличной сводки12. Сводка эта содержит сведения только о
распределении генетических факторов системы АВО и в настоящее время, когда
открыты десятки других систем, представляется устаревшей. Кроме
того, все этнографические группы в составе осетинского народа
представлены в ней суммарно, как и в соматологических материалах; но она все
же допускала сравнение серологической характеристики осетин с
таковой других северокавказских и закавказских народов, что, однако, не
было сделано.
Антропологические материалы, собранные экспедициями Института
антропологии на Северном Кавказе, в том числе и в Осетии, были
опубликованы уже после Отечественной войны в статье В. В. Бунака13.
Но значение ее не только в этом. В. В. Бунак подвел итог всем
предшествующим исследованиям и на основании собранных им самим и
другими данных разработал и предложил удачную классификацию
антропологических типов Северного Кавказа и Закавказья. Применительно к
нашей теме большая заслуга В. В. Бунака заключается в том, что он
уделил большое внимание вариациям ширины лица — признака, как
оказалось потом, решающего значения для диагностики
антропологических типов на Кавказе — и выделил специальный притерекский вариант,
представители которого отличаются широким лицом и массивностью
черепа. Вариант этот как раз и локализован, по мнению В. В. Бунака,
преимущественно в этнографических группах осетинского народа. Но и
в распоряжении В. В. Бунака, несмотря на то что он ввел в научный
оборот много новых данных, не было исчерпывающих материалов по
всем народам Кавказа, антропологический тип каждого народа
рассматривался суммарно, границы выделенных антропологических типов были
намечены поэтому лишь приблизительно и не отличались достаточной
четкостью. После работы В. В. Бунака, очень обстоятельной и глубокой
по содержанию, стало особенно ясно видно, что на очереди стоит
изучение антропологического состава Кавказа во всем многообразии
территориальных вариаций, т. е. охват антропологическим исследованием
основных этнографических групп всех народов Кавказа, выделение,
характеристика, выяснение генеалогических взаимоотношений не только
основных антропологических типов, но и локальных вариантов в составе этих
типов. Это мероприятие осуществлялось на протяжении последних 15 лет.
СОМАТОЛОГИЯ И ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
Наибольшую роль в таком сплошном антропологическом обследовании
народов Кавказа, включающем малые народы и даже мелкие
этнографические группы, сыграли многолетние экспедиции Института
экспериментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР под
руководством А. Н. Натишвили и затем М. Г. Абдушелишвили14. Практически
только Дагестан и Азербайджан остались не обследованными
экспедициями грузинских антропологов, вся остальная территория как Северного
Кавказа, так и Закавказья была охвачена с применением новейшей
антропометрической методики. Народы Азербайджана были исследованы в
эти же годы азербайджанскими антропологами, работавшими под
руководством Г. Ф. Дебеца15. Наконец, народы Дагестана были изучены
частично Г. Ф. Дебецом16 и затем А. Г. Гаджиевым17, выгодным от-
258

личием работы которого было то обстоятельство, что он собирал
серологические и дерматоглифические данные 18. Таким образом, в
результате всей этой большой многолетней деятельности удалось впервые
получить материалы, достаточно полные для детальной морфологической
характеристики кавказских народов, и составить исчерпывающее
представление о вариациях антропологических типов на Кавказе во всем их
многообразии.
В 1950 г. М. Г. Абдушелишвили и Г. К. Джанберидзе исследовали
группу осетин-туальцев в Джавском районе Юго-Осетинской АО 19.
Исследование производилось в селениях Кемульта и Лесори. В 1951 г. они
работали в Северо-Осетинской АССР и исследовали группу осетин-дигор-
цев в Ирафском районе (селения Лескен и Толдзгун) и группу осетин-
иронцев в Гизельдонском районе (селения Нижняя Саниба, Майрамдаг,
Дзуарикау) 20. Наконец, в 1956 г. ими же были повторно изучены осе-
тины-туальцы в Цхинвальском районе Юго-Осетинской АО21. Таким
образом, для суждения об антропологическом типе грузинского народа в
нашем распоряжении есть данные по четырем этнографическим и
территориальным группам — двум североосетинским и двум югоосетинским;
с помощью такого материала трудно судить о локальных вариациях
антропологических признаков по отдельным селениям, что небезынтересно,
если учесть степень изоляции селений, но он достаточен для выделения
и оценки комплексов признаков, характерных для каждой из
этнографических групп. Во всяком случае, только эти данные и позволили
впервые поставить и рассмотреть вопрос о единстве или, наоборот, сложности
антропологического состава осетинского народа.
Идея В. В. Бунака о выделении и самостоятельном положении в
антропологической систематике народов Кавказа особого притерекского
варианта, или типа, получила всестороннее подтверждение и дальнейшее
развитие в новых материалах. В высокогорных районах Центрального
Кавказа был выявлен новый антропологический тип, отличающийся
большим морфологическим своеобразием. Он получил, как известно,
наименование кавкасионского от грузинского названия Кавказа. Термин этот
нельзя признать очень удачным, так как кавкасионский тип
распространен далеко за пределами горных районов одной только Грузии, но, во
всяком случае, он вошел в антропологическую литературу и в настоящее
время является общепринятым; при этом общепринятость термина не
ограничивается только кругами антропологов, так как из
антропологической литературы он проник в археологическую и историческую.
Распространен кавкасионский тип среди народов разных языковых семей —
от черкесов, балкарцев и карачаевцев на западе до аварцев, андо-цун-
тинских народов и лакцев на востоке. Но основной его ареал несколько
уже, так как у восточных черкесов и лакцев он представлен в виде
примеси. Если перечислять все народы, относящиеся к этому типу,
с запада на восток, то нужно назвать балкарцев и карачаевцев, все
горные этнографические группы грузинского народа — сванов, рачинцев,
пшавов, мтиулов, гудамакарцев, тушин, хевсуров, северных и южных
осетин, чеченцев, ингушей, аварцев, все андо-цунтинские народы. Таким
образом, практически все народы, обитающие на большой высоте в
пределах предгорий Главного Кавказского хребта, включаются в состав
этого типа.
В чем морфологическое своеобразие кавкасионского типа?
Перечисленные народы отличаются высоким ростом (свыше 168 см), очень
массивным черепом, чрезвычайно большой шириной лица, круглой головой.
259
9*

Особенно демонстративны и бросаются в глаза отличия от других
народов Кавказа по ширине лица. Народы Кавказа вообще довольно
широколицы в пределах европеоидной расы; правда, среди кавказских
народов встречаются и узколицые группы, например удины, но они
составляют меньшинство. Тем более удивительна широколицесть
представителей кавкасионского типа — по сравнению с другими народами Кавказа
лицо шире у них в среднем на сантиметр. Иными словами отличие их
от других кавказских народов по ширине лица соответствует по
абсолютной величине амплитуде колебаний этого признака в пределах всей
европеоидной расы, а сами кавкасионцы сближаются с сибирскими
монголоидами, для которых очень большая ширина лица представляет собой
один из самых характерных антропологических признаков. Ширина лица
связана с ростом и массивностью черепа, как говорят антропологи,
высокой внутригрупповой корреляцией, т. е., иными словами, люди
высокого роста с массивным черепом чаще отличаются широким лицом, чем,
наоборот, люди маленького роста с маломассивным, или, как говорят в
антропологии, грацильным, черепом. Все три признака выражают
интенсивный рост скелета в целом, что, очевидно, характерно для
представителей кавкасионского типа вообще. Другой отличительный признак кавка-
сионцев при сравнении с другими кавказскими народами —
относительная депигментация, т. е. некоторое посветление волос и глаз.
Все изученные этнографические и территориальные группы
осетинского народа являются классическими представителями кавкасионского
типа. Им свойственны высокий рост, круглая форма черепной коробки,
большая, вернее, очень большая ширина лица, заметное посветление
волос и глаз по сравнению с народами Закавказья. По ширине лица
осетины Джавского района Юго-Осетинской АО занимают на Кавказе
крайнее положение, имея максимально широкое лицо по сравнению со
всеми остальными кавказскими народами. У дигорцев и особенно ирон-
цев и в другой группе, у туальцев, лицо несколько уже, но также
чрезвычайно широкое, типичное для кавкасионского комплекса признаков.
На основании разницы в скуловой ширине, равной 2 мм, что составляет
не более одной пятой разницы между представителями кавкасионского
типа и другими кавказскими народами, М. Г. Абдушелишвили сделал
вывод о разном тяготении различных этнографических групп осетин по
антропологическим признакам, считая дигорцев и туальцев типичными
кавкасионцами, а в иронцах видя смешанную антропологическую
группу, морфологический тип которой сложился в процессе метисации
кавкасионского типа с другими северокавказскими и закавказскими
антропологическими типами, в частности понтийским22. Отсюда был сделан
и второй вывод о большем влиянии на них того комплекса признаков,
который был представлен у алан. Однако если по другим признакам,
служащим для характеристики кавкасионского типа,— росту,
массивности черепа, черепному указателю, цвету волос и глаз — между всеми
изученными осетинскими группами и проявляются некоторые различия,
то они не носят закономерного характера, не складываются в
определенные комплексы. На этом основании можно высказаться в пользу
единства антропологического состава осетинского народа и не
приписывать наблюдаемой разнице в ширине лица между иронцами, с одной
стороны, дигорцами и осетинами Джавского района Юго-Осетинской
АО — с другой, таксономического и тем более расогенетического
значения. Это тем более оправданно, что осетины Цхинвальского района не
более широколицы, чем осетины-иронцы. Иными словами, разница в
260

ширине лица между двумя территориальными группами осетин-туальцев
ничуть не меньше, чем между иронцами и дигорцами.
Каково этническое значение того факта, что осетины относятся к
кавкасионскому типу? Оно велико. Основную роль в определении
древности какого-нибудь антропологического признака играет, помимо палео-
антропологических материалов, территория его распространения: чем
больше и компактнее территория однородных вариаций, тем они древнее,
так как для их распространения по большой территории потребовался
длительный промежуток времени. Представители кавкасионского типа
занимают без перерыва, без каких-либо инородных включений обширную
область от Черкесии на западе до Центрального Дагестана на востоке.
Это означает, что потребовалось много времени, чтобы кавкасионская
комбинация признаков, возникнув где-то внутри этой области,
распространилась на сотни километров в труднодоступных высокогорных
местностях. Если исходить из географии кавкасионского типа, то сплошной
характер его ареала свидетельствует в дополнение к древности также и
о местном его происхождении, так как в противном случае при
заселении нынешней территории в сравнительно недавнее время кавкасионцы
встретились бы с местным населением и вместо сплошного ареала мы
имели бы сложную географическую мозаику разных комплексов. Другой
аргумент в пользу местного происхождения, а частично и глубокой
древности кавкасионского типа — его морфологическое своеобразие.
Отличаясь от других кавказских народов большой шириной лица и несколько
более светлой пигментацией, представители кавкасионского типа тем не
менее в антропологическом отношении типичные кавказцы, т. е.
обнаруживают в своих физических признаках всю антропологическую
специфику, характерную для народов Кавказа в целом. Сохранение в их
антропологическом типе некоторых протоморфных особенностей — еще один
аргумент в пользу большой древности кавкасионского типа. Таким
образом, включение осетин в число представителей кавкасионского типа
приводит к выводу, что их антропологический тип сформировался в
глубокой древности и приблизительно на той же территории, на какой
осетины проживают и в настоящее время. Однако, для того чтобы понять
этногенетическое значение этого факта в полном объеме и правильно
истолковать в свете антропологических данных этническую историю
осетинского народа, необходимо рассмотреть происхождение
кавкасионского типа, изложив существующие гипотезы и критически разобрав
фактические данные и теоретические соображения, на которые они
опираются.
Изложенные соображения легли в основу вывода А. Н. Натишвили
и М. Г. Абдушелишвили об автохтонном происхождении кавкасионского
типа, который был впервые сформулирован в работе, посвященной
предварительному сообщению об антропологических данных, собранных
экспедицией Института экспериментальной морфологии Академии наук
Грузинской ССР в 1954 г.23 Позже они были развиты М. Г.
Абдушелишвили в специальной работе, посвященной антропологии осетинского
народа и основанной на разработке и анализе данных по четырем
перечисленным группам осетин 2\ Но палеоантропологический материал, если
говорить о древних эпохах, в частности об эпохе бронзы, известный
преимущественно с территории Грузии и также изученный М. Г.
Абдушелишвили, не подтверждал вывода о глубокой древности
кавкасионского типа: население Грузии в эпоху бронзы было грацильным и
узколицым 2\ Правда, весь имевшийся в наличии палеоантропологический
261

материал происходил из Самтаврскою могильника и, следовательно,
имел узколокальное значение, не мог быть представительным для
характеристики населения всей Грузии, а тем более ее горных районов, но он
оставался единственным. По-видимому, именно эта ограниченность
данных, полное отсутствие их по отношению к населению горных районов
и вызвали следующий шаг — попытку обосновать древность и
автохтонное происхождение кавкасионского типа с помощью наличного
материала из Самтаврского могильника. Первым шагом на этом пути явилось
предпринятое М. Г. Абдушелишвили рассмотрение изменений
краниологических признаков во времени на территории Грузии 26. При
сопоставлении разновременных серий из Самтаврского могильника и сравнении
их с близкой к современности серией грузинских черепов ему удалось
показать, что ширина лица не уменьшалась в поздние эпохи по
сравнению с ранними, как в других районах СССР, а увеличивалась. Твердая
констатация этого факта открыла возможность объяснить широколицесть
кавкасионского типа своеобразным направлением изменений ширины
лица на территории Грузии во времени. Последний этап на этом пути
составило исследование М. Г. Абдушелишвили, в котором сделана
попытка показать полное морфологическое сходство между хевсурской
серией XVI—XVII вв. (хевсуры также классические представители
кавкасионского типа) и сериями из Самтаврского могильника во всех
признаках, кроме ширины лица 27.
Изложенная точки зрения не могла полностью удовлетворить из-за
известного нигилизма, который проявился в ней по отношению к
морфологическим данным. Для признания генетического родства древнего
населения Центральной Картли и современных представителей
кавкасионского типа нужно было пренебречь разницей в ширине лица,
превышающей сантиметр и соответствующей различиям между крайними
вариантами европеоидной расы в этом признаке. Некоторый протест
вызывало и то обстоятельство, что кавкасионский тип выводился из того
комплекса признаков, который был характерен для населения
равнинных районов Грузии в эпоху бронзы. Между тем горные районы были в
эпоху бронзы уже заселены человеком, о чем недвусмысленно
свидетельствуют и старые находки, и новые раскопки. Специфика
Самтаврского могильника как кладбища городского поселка и, может быть,
даже княжеской дружины также предостерегала против принятия
гипотезы родства древнего населения равнинной Грузии и современного
населения горных районов. Поэтому автор высказал иную гипотезу
происхождения кавкасионского типа, которая в основе своей не отличается
от гипотезы М. Г. Абдушелишвили, так как также опирается на
представление о глубокой древности кавкасионского типа, но в которой по-
иному понимаются первые этапы его формирования28. Массивность и
широколицесть — признаки, которые были характерны для древнейших
представителей европеоидной расы, европейского населения верхнего
палеолита и мезолита. Ему свойственна была также некоторая уплощен-
ность верхней части лица — особенность, проявляющаяся и у
современных кавкасионцев. Это сходство между древнейшими европеоидными
типами и кавкасионским вариантом наводит на мысль об их
специфическом родстве. Как истолковать его? Очевидно, только с помощью
предположения об истоках кавкасионского типа в древнейшем населении
еще каменного века, характерные антропологические черты которого
сохранились в условиях высокогорной изоляции. В соответствии с этой
гипотезой древнейшие представители кавкасионского типа пока просто
262

не найдены из-за плохой известности и малых масштабов раскопок
памятников эпохи неолита и бронзы (не говоря уже о более ранних) в
высокогорье.
Какая из двух перечисленных гипотез происхождения кавкасионско-
го типа — М. Г. Абдушелишвили или В. П. Алексеева — окажется
справедливой, покажет будущее. Да дело даже и не в этом, гораздо важнее
другое: согласно обеим гипотезам, кавкасионский тип, как это с полной
определенностью вытекает из его морфологической специфики и
характера его географического распространения, имеет автохтонное
происхождение и представляет собой древнюю формацию в составе европеоидной
расы. Применительно к этногенезу осетин это означает, что их
физические предки проживали на той же территории, на какой они
проживают в настоящее время, уже несколько тысячелетий назад. Уточнить
эту дату из-за отсутствия палеоантропологических материалов пока
невозможно, но характер ее, во всяком случае, устанавливается точно: речь
должна идти не о столетиях, а именно о нескольких тысячелетиях
автохтонного развития в пределах высоких предгорий Главного Кавказского
хребта. Итак, местное происхождение и автохтонное развитие на
протяжении тысячелетий — вот первый и основной вывод, который мы можем
сделать в результате рассмотрения антропологических данных, когда
говорим о предках осетинского народа. Проблема осетинского этногенеза
в свете антропологических материалов и сопоставлений — проблема
местная, северокавказская.
КРАНИОЛОГИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ
Первый краниологический материал с территории Осетии был описан
А. А. Ивановским — тем самым исследователем, которому принадлежит
неудачная попытка антропологической классификации народов России и
определения места в ней осетинского народа 29. Этот материал
происходит из склеповых захоронений в ущельях Северной Осетии, плохо
датирован, обработан с помощью устаревшей методики (программа
измерений А. А. Ивановского была очень мала и сильно отличалась от
современной) и к настоящему моменту потерял почти все свое значение.
Следующая публикация черепов из склепов Северной Осетии была
осуществлена М. А. Мисиковым. По отношению к ней почти без изменений
можно повторить характеристику, только что данную работе А. А.
Ивановского: датировка описанных М. А. Мисиковым черепов оставляет
желать лучшего, принятая им программа измерений не включала
измерений многих важных деталей строения лицевого скелета, наконец, сам
материал в целом не был достаточно многочисленным30. Этими двумя
исследованиями, очень несовершенными даже с точки зрения науки
того времени, исчерпывается тот вклад, который внесли русские
антропологи в изучение краниологического типа населения Осетии до
революции.
Значительное прибавление данных в этой области относится уже к
советскому периоду, к 20-м годам, когда экспедицией Института
антропологии при МГУ под руководством Б. А. Куфтина были раскопаны
склепы на территории расселения осетин-иронцев. В процессе этих
раскопок было добыто свыше сотни черепов, которые были измерены одним
из студентов-дипломников кафедры антропологии Московского
государственного университета. Его измерения вошли в сводную работу по
палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебеца31. Но этот материал, первый ма-
263

териал по краниологии близкого к современности населения Осетии,
относился только к одной этнографической группе в составе осетинского
народа. Поэтому, будучи пригодной для суммарного сопоставления с
краниологическими материалами по другим народам, серия из раскопок
Б. А. Куфтина не удовлетворила полностью потребность в достаточно
многочисленных и охватывающих все этнографические группы
краниологических данных по осетинам; раскопки поздних склепов в связи с
этим требовали продолжения, что было сделано, правда только через
20 лет, в 1947 и 1949 гг., В. В. Бунаком, впервые добывшим
краниологические серии с территории расселения всех трех этнографических
групп в составе осетинского народа — иронцев, дигорцев и туальцев .
В. В. Бунак обследовал склепы всех главнейших ущелий Северной
Осетии, а также склепы в долине р. Лиахвы и собрал свыше 300 черепов
взрослых людей — неоценимый материал для изучения
краниологического типа непосредственных и ближайших предков осетинского народа.
Материал этот послужил предметом обстоятельной публикации, в
которой к его анализу были также широко привлечены палеоантропологиче-
ские данные о древнем населении Северного Кавказа в целом.
Параллельно с экспедициями В. В. Бунака, сборы которого попали в
Музей антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде, аналогичные
экспедиции проводились кафедрой нормальной анатомии медицинского
института в Орджоникидзе, в которых принимали участие Л. Д. Габола-
ев и К. X. Беслекоева. В отличие от экспедиций В. В. Бунака эти
экспедиции работали только в ущельях Северной Осетии и охватили
территорию расселения иронцев и дигорцев, но по этим группам были
собраны очень большие коллекции. Сборы Л. Д. Габолаева остались
неопубликованными, но К. X. Беслекоева обнародовала часть собранных ею
материалов 33. Наконец, М. Г. Абдушелишвили повторно изучил
коллекцию Б. А. Куфтина с помощью методических приемов, соответствующих
современному уровню антропологической науки: на черепах из раскопок
Б. А. Куфтина им впервые были измерены многие признаки,
чрезвычайно важные для расовой диагностики 3\
Все перечисленные серии, добытые в основном раскопками Б. А.
Куфтина, В. В. Бунака, Л. Д. Габолаева и К. X. Беслекоевой, а также
происходящие из случайных сборов, хранятся в Музее антропологии при
Московском государственном университете, Музее антропологии и
этнографии АН СССР в Ленинграде, на кафедре нормальной анатомии
медицинского института в Орджоникидзе и на кафедре нормальной
анатомии медицинского института в Одессе. Автор повторно исследовал все
серии, в ряде случаев полностью измерив материал по более полной
программе (Музей антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде),
иногда ограничившись дополнительными измерениями некоторых
признаков, и в частности повторно определив все описательные признаки в
целях унификации методики. Некоторые коллекции были изучены
впервые (материалы Л. Д. Габолаева, коллекции кафедры нормальной
анатомии Одесского мединститута). Таким образом, в настоящее время
сведен полностью весь имеющийся в музеях Советского Союза материал по
краниологии, и осетинские краниологические серии могут считаться
едва ли не самыми многочисленными сериями на территории СССР,
уступая в этом лишь материалам по краниологии русского народа35.
Серии с территорий расселения каждой этнографической группы
осетин происходят из склепов нескольких селений, что увеличивает их
представительность. По отношению к иронской территории это склепы
264

вокруг селений Лац (Куртатинское ущелье, долина р. Фиагдон), Сани-
ба, Хуссар-Хинцаг, Джимара и Даргавс (Гизельдонское ущелье, долина
р. Гизельдон), Цми и Зарамаг (Алагирское ущелье, долина р. Ардон).
Ареал расселения дигорцев представлен в краниологических материалах
сериями из склепов у селений Кумбулта, Уакац, Махческ, Фаснал и Ма-
цута (Дигорское ущелье, долина р. Урух). Находящиеся в нашем
распоряжении краниологические серии из Южной Осетии происходят из
склепов вокруг селений Верхнее Эрмани, Верхнее Рок, Контанто, Биети и
Эдисси (ущелье р. Большая Лиахва). Датировка всех этих серий пока
может быть произведена только в достаточно широких пределах — от
XIII до XVIII в. н. э. Основанием для нее является произведенная
Л. П. Семеновым разбивка склепов на три типа — подземный,
полуподземный и надземный — и отнесение их к разному времени: подземные
склепы выделены в качестве наиболее ранней группы, надземные —
в качестве наиболее поздней36. Абсолютные даты — XIII—XVI вв. для
полу подземных склепов, XVI—XVIII вв. для поздних полу подземных и
надземных склепов. Несколько лет назад эта классификация склеповых
погребальных сооружений и их относительная датировка были
подтверждены Е. И. Крупновым и В. А. Кузнецовым на новом, гораздо более
полном материале 37. Не следует забывать того обстоятельства, что
использование склепов разных типов осуществлялось на протяжении
длительных промежутков времени; что крайние даты разных по конструкции
склеповых сооружений заходят друг за друга и, следовательно, в
действительности имело, по-видимому, место сосуществование разных типов
погребальных памятников; что датировки происходящих из них
краниологических серий не имеют, следовательно, абсолютного значения,
а сами серии не могут быть полностью противопоставлены одна другой,
как хронологически разновременные. Но в целом указанная археологами
последовательность возведения склепов, конечно, отражает основные
этапы истории погребальных сооружений, а с ней и последовательность
поколений ближайших предков осетин, о которых мы судим по
захороненным в склепах скелетам. Имеющийся в нашем распоряжении
краниологический материал в ряде случаев может быть разбит на серии из
более ранних полуподземных и более поздних надземных склепов (серии
из склепов у селений Махческ, например), в ряде случаев такую
разбивку произвести невозможно, так как при сборе черепов не отмечалась
конструкция погребальных сооружений. Но в целом материал
достаточно определенно датирован, чтобы его можно было использовать для
характеристики краниологического типа близких к современности жителей
Северной и Южной Осетии.
Каковы краниологические особенности осетинского народа в целом и
составляющих его этнографических групп? Прежде всего бросается в
глаза четкая выраженность признаков европеоидной расы, не
позволяющая говорить ни о какой монголоидной примеси, довольно резкая
профилировка лицевого скелета в горизонтальной плоскости и очень сильное
выступание носовых костей по отношению к плоскости лицевого скелета,
т. е. как раз те признаки, которые составляют наиболее характерные
свойства представителей европеоидной расы, дают возможность включить
осетин в круг других кавказских народов, для которых типична в целом
четкая выраженность европеоидных черт. Из специфических признаков
обращают на себя внимание чрезвычайно большая ширина лицевого
скелета и некоторая его уплощенность в верхней части — характерные
краниологические отличия кавкасионского типа. К числу таких отличий
265

следует отнести и брахикранию, т. е. круглую форму черепной коробки,
четко выраженную на осетинских черепах. Типично кавкасионским
признаком является и чрезвычайно сильное развитие черепного рельефа —
надбровных дуг, надпереносья, сосцевидных отростков и других мест
прикрепления черепных мышц. Одни из этих признаков повторяют ту
информацию, которая была получена при изучении современного
населения,— форма головы, ширина лица; другие не повторяют вариаций
кефалометрических признаков и являются самостоятельными — степень
уплощенности лица в горизонтальной плоскости, рельеф черепа. По
этим признакам, так же как и по другим, повторяющим кефалометриче-
ские, осетинские черепа обнаруживают полное сходство с черепами
балкарцев, хевсуров, ингушей, высокогорных лакцев — других типичных
представителей кавкасионского типа. Таким образом, краниологическая
характеристика кавкасионского типа оказывается ничуть не менее
определенной в морфологическом смысле, чем соматологическая. Не менее
четко очерчивается по краниологическим данным и его ареал в
центральных предгорьях Главного Кавказского хребта. Краниологический
материал дает, следовательно, дополнительные и очень веские
доказательства принадлежности осетин к кавкасионскому типу, своеобразия
морфологического кавкасионского типа, его географической локализации
в высоких предгорьях Центрального Кавказа.
Соматологические данные, опубликованные грузинскими
антропологами, были собраны, как отмечено выше, в 1950, 1951 и 1952 гг.
Несмотря на высокий методический уровень работы экспедиций Института
экспериментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР, нужно
сказать, что само состояние антропологической методики (имеются в
виду методы изучения современного населения — измерение и описание
живых людей) сейчас не может исключить некоторой субъективности
результатов исследований, произведенных в разные годы. Причина
этому — сдвиг в оценке описательных признаков. Этот недостаток
антропологической методики преодолевается применением специальных шкал
и фотографий, повторными экспедициями в одни и те же районы, как
можно более широким охватом разных народов, по возможности
различающихся своими морфологическими особенностями, при
экспедиционной работе на протяжении одного полевого сезона. Хотя первое из этих
условий — применение шкал и фотографии — было соблюдено, но само
количество изученных групп исключило возможность повторного
исследования. Поэтому, хотя методические расхождения между определениями
разных лет в данном случае и маловероятны, они не могут быть
исключены полностью. Краниологические данные свободны от всякого
субъективизма и сдвигов в масштабе оценки признаков, поэтому сравнение
краниологических признаков всех трех этнографических групп
осетинского народа может быть произведено с полной объективностью. Это
сравнение подтверждает тот вывод, который был сделан при рассмотрении
соматологических данных: антропологический тип осетинского народа в
основе своей один и не обнаруживает заметных вариаций, которым
можно было бы приписать расогенетическое значение. Правда, и на
краниологическом материале выявляется разница между осетинами-туальцами
и осетинами-иронцами в ширине лица, но она составляет
приблизительно лишь 2 мм. В других краниологических особенностях никакой
разницы нет, вернее говоря, она не выходит за границы случайных
колебаний. Не группируются эти различия в определенные комплексы и при
сравнении серий из склепов отдельных селений с территорией расселе-
266

яия иронцев, дигорцев и туальцев. Поэтому на основании концентрации
наибольшей ширины лица в туальских сериях можно говорить о
наиболее резкой и четкой выраженности особенностей кавкасионского типа
у осетин-туальцев, но иронцев и дигорцев при этом также нет
оснований исключать из числа его типичных представителей.
В цитированной работе, специально посвященной антропологической
характеристике осетин, М. Г. Абдушелишвили писал о двух
компонентах в составе южных осетин — северном, по происхождению кавкасион-
ском, и южном, по происхождению картвельском. Вопрос об их
относительной древности был решен в пользу картвельского компонента,
которому была приписана наибольшая древность, тогда как относительно
кавкасионского компонента говорилось, что на территории Южной
Осетии он существует не более тысячи лет. При такой постановке вопроса
население Южной Осетии рассматривалось, хотя об этом прямо и не
говорилось, в качестве картвелов, вошедших в состав осетин
сравнительно поздно, и отрывалось, следовательно, от населения Северной Осетии;
ему приписывались особые этнические судьбы, особый путь
формирования. Между тем ни соматологический, ни краниологический материал
не дает аргументов для поддержки тезиса о сложности
антропологического состава осетинского народа, а наоборот, свидетельствуют о его
единстве. Это в равной мере справедливо как по отношению к осетинам
в целом, так и по отношению к каждой из входящих в состав
осетинского народа этнографических групп. Ясная и четкая выраженность
особенностей кавкасионского типа у осетин-туальцев — типичных кав-
касионцев, в какой-то мере, может быть, даже более кавкасионцев, чем
иронцы и дигорцы,— тем более заставляет высказаться против
представления о сложении антропологического типа туальцев в результате
смешения кавкасионских и закавказских элементов, против гипотезы их
особого происхождения по сравнению с другими осетинскими группами,
в поддержку тезиса об общем и едином процессе расогенеза и
этногенеза на территории Северной и Южной Осетии.
В заключение этого раздела уместно сказать несколько слов о
принципах сравнения краниологических материалов из склепов с
результатами исследования современного населения Осетии. За последние
несколько столетий у осетин по сравнению с их ближайшими предками
увеличился заметно головной указатель, т. е. голова стала круглее,—
произошел процесс брахикефализации, характерный на протяжении
последнего тясячелетия для многих районов Советского Союза, Западной
Европы и других областей ойкумены. Но помимо сравнения указателей,
т. е. соотношений размеров на черепах и при измерении живых людей,
сравниваются и сами размеры с помощью введения условных поправок
на толщину мягких тканей, которые вычитаются из величины размеров,
определенных на живом субъекте, или, наоборот, прибавляются к
величине размеров черепа. Для скуловой ширины такая поправка принята
в 8 мм38. Если пользоваться этой поправкой, то можно подумать, что
население Осетии эпохи возведения склепов, т. е. всего лишь
несколько веков назад, было более узколицым, чем современное. На этом
основании был даже сделан вывод о расширении лица у осетин параллельно
с увеличением головного указателя, т. е. на протяжении последних
столетий 39. Но при сопоставлении однородных краниологических и сомато-
логических данных по ширине лица, выбранных с таким расчетом,
чтобы быть твердо уверенным в том, что они относятся к одной и той же
этнической группе, видно, что предложенная поправка занижена и долж-
267

на быть увеличена до 10—11 мм: именно на эту величину в среднем
различаются краниологические и соматологические наблюдения. Кстати
сказать, гипноз этой заниженной поправки сказывался на протяжении
ряда лет, когда при изучении краниологических материалов по централь-
нокавказским народам, представителям кавкасионского типа, все время
вызывали недоумение относительно малые цифры ширины лицевого
скелета на черепах по сравнению с современным населением. В. В. Бунак
в цитированной выше работе, посвященной краниологии осетин, относил
даже серии из склепов к более узколицему, чем кавкасионский, понтий-
скому типу. Теперь это недоумение отпадает, а с ним отпадает и
необходимость в дополнительной, надо сказать, в свете всех имеющихся
антропологических фактов довольно странной и искусственной гипотезе
расширения лица у предков осетин за несколько последних столетий.
ГИПОТЕЗА СЕВЕРНЫХ АНАЛОГИЙ
Своеобразие кавкасионского типа так велико, что проблема его места в
антропологической классификации привлекает внимание многих
исследователей, истолковывающих его по-разному. В связи с указанием на
расширение лица у предков осетин в позднюю эпоху стоит гипотеза
северного происхождения кавкасионского типа на Северном Кавказе,
собственно говоря, даже не гипотеза, а мнение, так как оно высказано в
нескольких фразах без особой аргументации40. Коль скоро, однако,
такое мнение существует, оно должно быть разобрано наряду с
другими возможными гипотезами, и именно после обзора краниологических
данных по осетинам, так как они важны в первую очередь для оценки
этого мнения. Оно было поддержано Н. Н. Миклашевской в работах по
палеоантропологии Дагестана. В качестве параллели кавкасионскому
типу она указала на краниологические серии из сарматских
могильников Западного Кавказа, Нижнего Поволжья и Украины 4i. В пользу
северного происхождения кавкасионского типа Г. Ф. Дебец приводил
следующие аргументы: большая ширина лица, широко представленная у
древнего населения Русской равнины, и относительно светлая
пигментация, которая, по его мнению, ставит кавкасионские группы на
промежуточное место между населением Закавказья и Восточной Европы.
Позже он, как мы помним, отказался от первого аргумента, указав на
возможность сравнительно позднего расширения лица у
непосредственных предков осетин, а значит, и у ближайших предков других кавка-
сионских народов. Н. Н. Миклашевская усмотрела в его точке зрения
на северное происхождение кавкасионского типа противоречие с
высказанным в сводной работе по палеоантропологии СССР мнением о
местном происхождении комбинации антропологических признаков,
характерной для черепов из Харха, и об истоках ее в населении Северного
Кавказа в эпоху раннего железа и даже бронзы. Противоречие это,
однако, кажущееся, так как переселение (если считать именно его
основным фактором в процессе формирования кавкасионского типа) с
территории Русской равнины на Северный Кавказ могло иметь место в
более раннее время — например, в конце неолита или в эпоху ранней
бронзы. Выше было отмечено, что в нашем распоряжении нет
достаточно веских фактических оснований полагать, что ширина лица у
представителей кавкасионского типа представляет собой позднюю, а не
древнюю особенность. Может быть, это действительно аргумент в пользу
северного происхождения кавкасионского типа с относительно светлой
пигментацией?
268

Аналогичные воззрения на происхождение и историю
антропологических типов Северного Кавказа сформулировал В. В. Бунак в работе по
краниологии осетин. Характерные особенности широколицего и брахи-
кранного (читай кавкасионского у других авторов) типа наиболее четко
выражены, с его точки зрения, в сериях из ущелья р. Армхи, т. е.
ингушских. Морфологические аналогии ему находятся в составе древнего
населения на севере, в южных, степных районах европейской части СССР,
по Дону и нижнему течению Волги. Правда, В. В. Бунак считает, как
уже было отмечено выше, что тип этот представлен у осетин лишь в
виде примеси, довольно, однако, значительной, но это не меняет сути
дела: принадлежность осетин к кавкасионскому типу демонстрируется
всей совокупностью имеющихся морфологических данных, в этом мы
уже убедились, и точка зрения В. В. Бунака стоит особняком.
Прежде всего несколько слов о значении цвета волос и глаз для
установления северного происхождения населения Центрального Кавказа.
Тот факт, что оно занимает промежуточное положение между народами
Закавказья и Восточной Европы (правда, ближе к первым), не
вызывает сомнений, и, следовательно, известное основание утверждать, что
в составе народов — представителей кавкасионского типа есть примесь
северных элементов, как будто бы имеется. Но, с другой стороны,
обращает на себя внимание то обстоятельство, что в пределах расселения
самих кавкасионских народов пигментация не усиливается с
северо-запада на юго-восток, что непременно имело бы место, если бы посветле-
ние волос и глаз было следствием примеси элементов северного
происхождения: проживающие на западе кавкасионского ареала сваны и
горные рачинцы отличаются как раз сравнительно темной пигментацией.
Этот факт нельзя объяснить с точки зрения северной гипотезы
происхождения кавкасионского типа, но он легко объясняется в рамках
гипотезы изоляции, защищаемой автором. В биологии и антропологии хорошо
изучены процессы изменений признаков в условиях изоляции в
результате случайных сдвигов,— процессы, получившие название генетико-
автоматических. При случайных сдвигах в изменчивости резкие
различия в отдельных признаках могут образоваться в пределах заведомо
родственных групп, если эти группы живут в условиях изоляции.
Примером тому (кстати сказать, чрезвычайно для нас важным, потому что
он тоже относится к горной местности) служат резкие различия в
соотношении групп крови системы АВО между жителями отдельных па-
мирских селений42. Такими генетико-автоматическими процессами в
условиях изоляции и можно объяснить как посветление пигментации у
представителей кавкасионского типа в целом, так и сохранение темной
пигментации у сванов и горных рачинцев. При таком подходе,
оправданном генетически, посветление волос и глаз теряет значение
аргумента в пользу северного происхождения кавкасионского типа.
Антропологические типы древнейшего населения
Восточно-Европейской равнины прошли в своем развитии через те же этапы, что и
древнейшие представители европеоидной расы вообще: они отличались
массивностью, широколицестью и сильным развитием черепного рельефа,
т. е. теми признаками, которые характерны и для современного
кавкасионского типа. Среди населения нескольких культур эпохи неолита и
бронзы, физический тип которого известен по палеоантропологическому
материалу (ямная, катакомбная, срубная, фатьяновская и абашевская
культуры), практически только фатьяновская группа отличалась
относительной узколицестью43. Что же касается остальных четырех, то люди,
269

оставившие эти культуры, концентрировали в своем физическом типе все
перечисленные особенности и на первый взгляд могут считаться
прототипом кавкасионского варианта. Такое сходство является как будто
аргументом в пользу его северного происхождения,— тем аргументом,
которым не смогла послужить пигментация. Правда, современные
краниологические серии из центральных предгорий Главного Кавказского
хребта несколько более узколицы и грацильны, чем серии эпохи
энеолита и бронзы, а черепной указатель у них намного выше, но таковы
вообще постоянные отличия более поздних черепов от более ранних —
результат направленных процессов общих изменений антропологических
признаков во времени. В скифскую эпоху массивный и широколицый
европеоидный тип не прослеживается на территории Восточной
Европы — скифы более узколицы и грацильны, а для характеристики
других этнических групп в нашем распоряжении нет палеоантропологиче-
ских материалов, но зато для сармат он является основным по всей
территории их расселения44. Если сравнить физические особенности
сармат с краниологическими признаками народов, принадлежащих к
кавкасионскому типу, то здесь трудно заметить даже те различия,
которые были отмечены при сопоставлении кавкасионцев с населением
эпохи бронзы. Сарматы были более грацильны, чем население эпохи
неолита и бронзы, и отличались круглой формой черепной коробки, поэтому
и сходство их с кавкасионцами большее. На это морфологическое
сходство и опирались прежде всего перечисленные исследователи,
формулируя гипотезу генетического родства древнего населения Восточной
Европы и современного населения предгорий Центрального Кавказа.
И все же, несмотря на такое морфологическое сходство, гипотеза эта
вызывает серьезные сомнения. Начать с того, что при сопоставлении
с другими синхронными сериями из могильников степной полосы
Евразии в составе сармат выявляется небольшая, но отчетливая
монголоидная примесь, которой нет у народов Северного Кавказа, в том числе и
у осетин. Поэтому, по-видимому, лицевой скелет на сарматских черепах
более уплощен в нижней части, чем на черепах балкарцев, осетин,
ингушей — народов кавкасионского типа. Но дело даже не в этом —
монголоидная примесь могла в конце концов раствориться за две тысячи
лет от рубежа н. э. до современности, хотя такое предположение и
противоречит общегенетическим соображениям,— а в отсутствии какой-
либо специфики в отмеченном сходстве населения эпохи энеолита и
бронзы и сармат с народами Центрального Кавказа. Это — сходство в
пределах ветви матуризованных, очень массивных европеоидов, сходство
скорее типологическое, чем генетическое. Опираясь на него, можно
было бы с таким же успехом вести генезис кавкасионского типа от
неолитического населения Украины, мезолитического населения Северной
Африки и Франции и т. д. Кстати сказать, именно Г. Ф. Дебец,
высказавшийся за северное происхождение кавкасионского типа, более,
чем кто-либо другой, старался показать, что широколицесть и
массивность — общие морфологические свойства всех древних вариантов
европеоидной расы, что все современные европеоидные типы прошли через
стадию, характеризовавшуюся такими признаками. Но в таком случае
зачем вести происхождение населения Центрального Кавказа из
Восточной Европы, не проще ли предположить, что предки современных
кавказских народов отличались теми же протоморфными морфологическими
чертами, что и предки народов восточноевропейских? Это было бы
логичнее. И тогда неизбежен вывод об искусственности гипотезы северно-
270

го происхождения кавкасионского типа и о правомерности, более
строгой фактической и логической обоснованности гипотезы его местного
происхождения. Так мы получаем возможность еще раз и с еще
большим основанием высказаться в пользу автохтонного происхождения
осетинского народа — носителя этого типа.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Есть ли какие-либо прямые палеоантропологические доказательства
глубокой древности кавкасионского типа на Северном Кавказе, и в
частности в Осетии? Палеоантропология Кавказа сделала значительные шаги
в последние годы, но при исключительной этнической пестроте, которая
была характерна для Кавказа во все эпохи, и при глубокой изоляции,
разобщавшей население отдельных районов, количество палеоантрополо-
гических материалов все еще остается недостаточным, и группируются
они в основном по сравнительно доступным местностям
(труднодоступные районы, например Дагестан, высокогорная Грузия, остаются
практически не охваченными палеоантропологическим исследованием) 4\
Поэтому при попытке проследить генезис современных
антропологических типов нужно прибегать к многочисленным экстраполяциям,
вызванным еще и изменением антропологических признаков во времени. При
рассмотрении генезиса кавкасионского типа и подыскании ему палеоантро-
пологических аналогий необходимо отрешиться прежде всего от одного
признака — черепного указателя: ископаемые формы кавкасионского
типа, если судить по аналогии с обычно наблюдаемыми изменениями
черепного указателя во времени, должны быть долихокранны.
Средневековое население Северного Кавказа, о котором мы можем
судить по палеоантропологическим сериям из могильников рубежа I—
II тысячелетий н. э. и начала II тысячелетия, обнаруживает тот же
диапазон изменчивости в антропологических признаках, что и
современное. Например, этническая группа, оставившая могильник Дуба-Юрт и
Чечне, отличалась исключительной узколицестью 46. Сравнительно
узколицым было и население Черкесии47. С другой стороны, широколицый
массивный тип, аналогичный кавкасионскому, выражен отчетливо в
сериях из могильника в Мощевой балке на Кубани48, из могильника на
городище Верхний Джулат49, из могильника Харх (Дарьяльское
ущелье, 4 км от Чми) 50. Особенно любопытен небольшой палеоантро-
пологический материал из Харха — могильника, расположенного
сравнительно высоко в горах и в то же время относящегося не к пришлой,
аланской, а к местной культуре по конструкции погребальных
сооружений (каменные ящики) 51. Черепа из Харха отличаются при сильной
выраженности европеоидных особенностей массивностью, большой
шириной лицевого скелета, высоким черепным указателем. Таким образом,
отличительные черты кавкасионского типа, включая и высокий черепной
указатель, совершенно отчетливо выражены в составе средневекового
населения, что также позволяет отвергнуть тезис о расширении лица у
осетин на протяжении последних столетий. Уходя вглубь еще на одно
тысячелетие, до скифо-сарматской эпохи, можно отметить находки
единичных широколицых массивных черепов в отдельных могильниках
Северного Кавказа, но палеоантропология Северного Кавказа этого
периода вообще базируется пока на случайных и очень малочисленных
материалах. Древность широколицего и массивного комплекса признаков
в Закавказье может быть углублена до середины I тысячелетия до н. э.
271

(грунтовые погребения с вытянутыми костяками из Мингечаура) 52 и
даже до рубежа II и I тысячелетий до н. э. (курганы на
юго-восточном побережье оз. Севан) 53. Общий итог палеоантропологических
исследований к настоящему времени сводится, следовательно, к
констатации сравнительно большой древности кавкасионского типа в горах
Кавказа, хотя палеоантропологический материал пока не дает
возможности уверенно говорить о такой глубокой древности этого типа, как
косвенные соображения, основанные на рассмотрении его
морфологической специфики и ареала распространения.
Особо следует остановиться на находке черепа человека близ Чиату-
ры (Имеретия). Найденный вместе с черепом археологический инвентарь
позволяет, по мнению Г. К. Григолия, датировать погребение энеолити-
ческим временем54. Еще до того, как череп был описан Э. Н. Джава-
хишвили, автор имел возможность осмотреть его в музее Института
экспериментальной морфологии АН Грузинской ССР и с любезного
разрешения М. Г. Абдушелишвили использовать эту находку в печати для
обоснования своего представления о древности кавкасионского типа на
Центральном Кавказе55. Череп действительно отличается
исключительной массивностью и шириной лицевого скелета, сильным развитием
черепного рельефа и поэтому вполне подходит на роль энеолитической
аналогии современным сериям, относящимся к кавкасионскому типу.
В книге по антропологии Грузии М. Г. Абдушелишвили, критикуя
позиции автора, особо остановился на возможности такой интерпретации
находки в Чиатуре и высказался против нее; основания для такой
критики — недостаточная точность датировки и единичность находки.
Что касается первого обстоятельства, то, несмотря на раскопку
погребения рабочими при строительных работах и поэтому недостаточную
документацию, факт находки шлифованных каменных орудий и
энеолитической керамики вместе с черепом несомненен, а именно эти
предметы и определяют его хронологическую дату. Единичность находки
предостерегает против того, чтобы использовать ее для окончательных
выводов, только и всего; в то же время она существует и, не являясь
решающим аргументом, подтверждает представление о древности
морфологических отличий кавкасионского типа, основанное на косвенных
соображениях, а игнорировать ее было бы, как представляется автору,
необъективно. Автор не видит поэтому оснований для отказа от своего
прежнего взгляда на эту находку как на первое, пусть не
окончательное, но существенное, доказательство стабильности характерного для
кавкасионского типа комплекса морфологических признаков, начиная
минимум с эпохи неолита.
Другой вывод, который позволяют сделать палеоаытропологические
данные, касается генетических взаимоотношений средневекового алан-
ского и современного населения Осетии. Умозрительно можно было бы
предполагать, что аланы, которые, по мнению многих исследователей,
сыграли столь решающую роль в сложении осетинского народа (а по
мнению некоторых — просто могут рассматриваться как прямые предки
осетин56), отличались таким же физическим типом, что и современное
население Осетии. Таким образом, сходство между ними по физическим
признакам было даже большее, чем сходство между сарматами и
осетинами. Однако палеоантропологический материал позволяет без всяких
обиняков отвергнуть это сомнительное предположение. Все могильники,
которые можно с полным основанием приписать аланам на Северном
Кавказе (Байтал-Чепкан, Узун-Кол, Адиюх и др.), дали краниологиче-
272

екие серии, отличающиеся искусственно деформированной черепной
коробкой и узким лицевым скелетом57. Искусственная деформация
головы специфически аланского типа (кстати сказать, в целом
подтверждающая гипотезу среднеазиатского происхождения алан, так как наибольшая
концентрация обычая такой деформации падает на древнее население
Средней Азии) — культурная черта, которая могла и исчезнуть за
тысячу лет, отделяющих средневековье от современности. Но узколицесть
и грацильность заставляют считать алан представителями иного
антропологического типа по сравнению с современными осетинами.
Единственное исключение среди аланских могильников образует Змейский
могильник, черепа из погребений которого несколько более широколицы, чем
другие аланские серии. Но черепной указатель на этих черепах также
выше, чем на аланских, они массивнее, и поэтому в составе населения,
оставившего этот могильник, можно предполагать примесь кавкасион-
ского типа. Именно это предположение и сделали авторы описания и
первой публикации краниологического материала из этого могильника 58.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Теперь, после того как рассмотрены все находящиеся в нашем
распоряжении антропологические данные, имеющие отношение к происхожде
нию осетинского народа, и выяснена картина антропологического
состава как древнего, так и современного населения Осетии и окружающих
районов, наступило время подвести этногенетические итоги, сделать те
выводы о происхождении осетин, которые вытекают из
антропологических материалов. Из факта древности и автохтонного формирования
кавкасионского типа уже был сделан вывод, что осетины представляют
собой потомков местных этнических групп, населявших Центральный
Кавказ с глубокой древности. То обстоятельство, что тип этот
представлен у народов в основном картвельской, нахской и аваро-андо-дидойской
языковых семей, свидетельствует о том, что местные этнические группы
говорили на одном из местных кавказских языков. Серьезные
морфологические различия между аланами и современными коренными
жителями Осетии, отсутствие специфического сходства между ними и
сарматами не дают возможности принять гипотезу, согласно которой предками
осетин были ираноязычные народы. Как примирить эти твердо
установленные антропологией и не вызывающие сомнений факты с ираноязыч-
ностью осетинского народа? Единственное удовлетворительное
объяснение заключается в том, что мы допускаем переход предков осетин
с местной кавказской на иранскую речь на каком-то отрезке их
истории. Все другие объяснения не выдерживают критики с точки зрения
антропологических фактов.
Когда произошел переход осетин на иранскую речь с местной
кавказской, должны решать лингвисты и историки, а не антропологи.
Антропология не располагает прямыми данными о языковой
принадлежности тех народов, физический тип которых она изучает, и переход от
антропологических данных к выводам историко-этнографического и
лингвистического характера осуществляется в антропологическом
исследовании по аналогии. Восприятие новой, иранской речи предками осетин
могло иметь место как в эпоху раннего средневековья, эпоху
процветания алан на Северном Кавказе, так и в более ранний период — во
время проникновения скифо-сарматскпх племен на Северный Кавказ59.
В первом случае следовало бы ожидать значительного влияния алан на
273

физический тип осетин. Между тем в наличных данных оно не
выявляется, несмотря даже на то, что аланы, как уже было отмечено выше,
резко отличались по антропологическим особенностям от местного
населения, и примесь характерного для них типа сказалась бы заметным
образом на физическом строении осетин. С другой стороны, сарматы
отличались от осетин значительно меньше, и поэтому сарматскую
примесь у осетин отрицать на основании антропологических данных нет
никакой возможности: если даже сарматский элемент составляет в составе
осетин несколько процентов по своему удельному весу, его не удается
выявить с помощью имеющихся материалов, так как антропология пока
не располагает методами для различения морфологически близких
типов. Из этого следует, что результатам антропологического анализа
больше соответствует гипотеза иранизации предков осетин через сармат,
а не через аланов (трудно представить себе, что такой важный в
истории народа процесс, как переход на иную речь, может происходить без
прямых браков между носителями побежденного языка и
языка-победителя, а в этом случае допущение о примеси сарматского элемента
больше соответствует, как мы пытались показать, антропологическому
составу современных осетин, чем гипотеза аланской примеси) 60. Но,
разумеется, окончательный выбор принадлежит лингвистам и историкам.
Переход предков осетин — местных племен, говоривших на
кавказских языках, на иную речь — речь пришлого населения — не единичное
событие в истории народов Северного Кавказа. С аналогичным
процессом мы сталкиваемся при рассмотрении происхождения балкарцев и
карачаевцев — тоже типичных представителей кавкасионского типа.
Все средневековые народы, от которых балкарцы и карачаевцы могли
получить свой тюркский язык, резко отличались от них по своему
физическому типу и никак не могут рассматриваться в качестве их
физических предков. Поэтому по отношению к предкам балкарцев и
карачаевцев остается сделать тот же вывод, какой мы сделали по
отношению к предкам осетинского народа,— они говорили изначально на одном
из местных, кавказских языков и лишь в эпоху средневековья перешли
на иную речь, в данном случае тюркскую61.
НЕКОТОРЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ДАЛЬНЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Из предыдущего раздела ясно видно, что автор, исходя из анализа
антропологических материалов, придает решающее значение местному,
кавказскому субстрату в этногенезе осетинского народа и считает
вторичными, неисходными и неизначальными иранские элементы в его
культуре и его ираноязычность. В пользу такой гипотезы можно было бы
привести результаты изучения осетинского языка, выявляющего в нем
местный, кавказский компонент (исследования В. И. Абаева), наличие
на территории Осетии топонимики, необъяснимой из иранских языков
(исследования А. Д. Цагаевой), общекавказские элементы в народном
жилище горных районов Осетии (работы М. И. Джандиери, Г. И. Ле-
жава и Н. Ф. Такоевой), археологические материалы, с помощью
которых можно проследить преемственность материальной культуры в
Осетии вплоть до эпохи бронзы (многолетние исследования Е. И. Крупно-
ва и В. А. Кузнецова), наконец, отдельные совпадения мотивов
осетинского народного искусства с грузинским (работы многих авторов —
Б. А. Алборова, К. А. Берладиной, В. И. Долидзе, П. Б. Мамулова).
Однако все эти данные сознательно оставлены без рассмотрения, так
274

как на сессии, посвященной комплексному обсуждению проблемы
происхождения осетинского народа, они исчерпывающе представлены в
других докладах. Автор видит свою задачу в более полном суммировании
антропологических данных применительно к проблеме осетинского
этногенеза и поэтому остановится в заключение на том, что должно быть
еще сделано в области антропологии Осетии и смежных районов.
Предыдущий обзор палеоантропологии Осетии показал, что сколько-
нибудь многочисленный палеоантропологический материал из Северной
Осетии мы имеем только по средневековому населению, да и то больше
равнинных областей, а не высокогорных ущелий. Могильники эпохи
бронзы и раннего железа дали пока единичные черепа или очень
немногочисленные серии, непригодные для обстоятельного анализа и
исключающие возможность однозначного решения тех или иных
вопросов генезиса и истории антропологических типов. Что касается
территории Южной Осетии, то она, несмотря на интенсивно
разворачивающиеся археологические исследования (в первую очередь нужно назвать
работы Б. В. Техова), представляет собой пока «белое пятно» в палео-
антропологическом отношении. Заполнение этого большого пробела,
накопление палеоантропологических материалов по древнейшему
населению Северной и Южной Осетии, по средневековому населению Южной
Осетии и горных районов Северной Осетии — насущная задача
палеоантропологии и археологии Кавказа, от успешного решения которой
зависит эффективность использования антропологических данных в
разработке этногенетических проблем.
Палеоантропологический материал накапливается чаще всего
медленно, в ходе многолетних археологических исследований. Между тем
материалы по антропологии современного населения собираются обычно
планомерно, регулярными экспедициями, которые могут строго
планироваться. Организация таких экспедиций также насущная задача
антропологии Кавказа в целом и Осетии в частности, настоятельная
необходимость ближайших лет, так как в уже собранных данных по
современному населению все еще много пробелов, а в целом ряде
аспектов они односторонни и отстают от современного уровня требований,
несмотря на то что были собраны 10—12 лет назад. Поэтому речь
должна идти как о расширении географии антропологических исследований
в Осетии и соседних районах, так и о значительном пополнении
программы исследований. Расширение географии — это охват
антропологическими измерениями коренных жителей всех основных ущелий как
Северной, так и Южной Осетии, чтобы каждое ущелье было
представлено в наших данных двумя-тремя изученными группами. Совершенно
естественно, что для полноценного анализа собранных материалов
понадобятся одновременно собранные данные по ближайшим соседям
осетин — ингушам и чеченцам, кабардинцам, балкарцам и карачаевцам,
тушинам, хевсурам, мтиулам и гудамакарцам, пшавам, рачинцам.
Расширение программы антропологических обследований связано как с
возможностью использования некоторых традиционных методов, пока
еще не применявшихся на Кавказе при полевых исследованиях или
применявшихся лишь в малой степени, так и с появлением новых
методов. На протяжении последних десятилетий большие успехи сделала
дерматоглифика, т. е. изучение пальцевых узоров и ладонных линий
человека, а также область, которая особенно бурно развивается сейчас
и которую можно назвать физиологической антропологией. К ней
относятся изучение групп крови у разных рас и народов, белков сыворотки
275

и типов гемоглобина, определение других физиологических
показателей — биохимии слюны, двигательных реакций и т. д. По всем этим
показателям обнаруживаются вполне четкие различия как между
народами, так и между представителями разных антропологических типов,
а следовательно, они могут быть использованы в этногенетическом
исследовании с такой же убедительностью и эффективностью, с какой
используются в нем результаты изучения строения мягких тканей лица.
Сбор таких данных даст возможность значительно обогатить нашу
информацию о физических признаках осетинского народа, основных
причинах их изменений и этапах формирования и, таким образом, внесет
много новых деталей в ту картину этногенеза осетин, которая сейчас
обрисовывается на основании антропологических материалов. В случае
организации постоянно действующей экспедиции, которая работала бы
на протяжении летних месяцев каждого полевого сезона, сбор этих
данных можно было бы осуществить за три года.
В ЗАЩИТУ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
В ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ ОСЕТИН
В процессе обсуждения аргументированных выше положений на сессии
по этногенезу осетин, прошедшей в Орджоникидзе в 1966 г.,—
единственной сессии, посвященной этой проблеме в целом, было высказано
несколько критических замечаний в адрес антропологов, основывавшихся
на общих соображениях. При этом собственно фактический материал
не затрагивался ни одним из критиков. Хотелось бы поступить
наоборот — рассмотреть эти общие соображения под углом зрения тех
фактических данных, которыми располагает антропологическая наука. Если
суммировать все возражения, то они сводятся к трем пунктам.
1. Отрицание миграций. Мне не совсем понятен этот упрек. Ни один
из антропологов не может отрицать и не отрицает миграции вообще;
наоборот, многие миграции в первобытном обществе устанавливаются
лишь на основании палеоантропологических данных. Укажу на
расселение южных типов в степных районах европейской части СССР в эпоху
верхнего палеолита и мезолита, на расселение европеоидов в Южной
Сибири в эпоху бронзы, на распространение монголоидов в эпоху
неолита до Восточной Прибалтики и Центральной Германии и т. д.
Но примерительно к Центральному Кавказу антропологические данные
дают основание для отрицания миграции с севера и для утверждения
автохтонной гипотезы происхождения центральнокавказских народов,
в том числе и осетин. Об этом свидетельствуют и историко-этнографи-
ческие данные — исключительное своеобразие и единство культуры
горнокавказских народов, и данные языковые — своеобразие кавказских
языков и отсутствие в них аналогий индоевропейским и финским
языкам Русской равнины и Поволжья.
2. Противопоставление иронцев и дигорцев. Это недоразумение.
Антропологические данные дают возможность объединить иронцев и
дигорцев, позволяют говорить об их антропологическом типе как о чем-то
целом, что объединяет все три этнографические группы (имеются в виду
не только иронцы и дигорцы, но и туальцы) в составе осетинского
народа.
3. Антропологические данные якобы противоречат исторической
концепции. Какой концепции? Опубликованы чрезвычайно большие,
разносторонние материалы, которые свидетельствуют о том, что культура и
276

язык осетинского народа представляют собой сложный противоречивый
комплекс. Говорилось о том, что антропологи разделяют концепцию
сугубо кавказского происхождения осетин и не хотят считаться с
иранскими связями. Это несерьезный упрек. Современные осетины говорят
на иранском языке — это факт, с которым никто не может не
считаться. Вопрос о том, как этот факт увязывается с данными морфологии.
Антропологические данные свидетельствуют о том, что осетины близки,
родственны народам Центрального Кавказа и что аланское население
резко от них отличалось. Из этого нельзя сделать никакого другого
вывода, кроме того, о котором я говорил: физические предки осетин до
появления алан, принесших иранскую речь, говорили на одном из
кавказских языков. Только после того как этот местный компонент принял
иранскую речь, за языком потянулась культура. Поэтому понятно, что
сейчас исторические и лингвистические данные свидетельствуют о
местном субстрате меньше, чем антропологические. Но антропологические
данные говорят о том, что брачные связи аланского и местного
населения если и имели место, то удельный вес их был ничтожен. И никаких
других выводов в настоящее время антропологический материал сделать
не дает.
Мне хотелось бы сказать в заключение, что мы должны, как мне
кажется, усилить работу в области изучения этногенеза осетинского
народа. В настоящее время бурно развиваются многие новые области
антропологической науки — дерматоглифика, изучение групп крови, зубной
системы человека и т. д. Все эти области доставляют серьезную этно-
генетическую информацию, и без них трудно сейчас представить себе
любое этногенетическое исследование, основанное на антропологических
материалах. Накопление таких данных, которое легко можно
организовать на территории Осетии, было бы серьезным вкладом в изучение
этногенеза осетинского народа.
1 Эркерт Р. Ф. Антропологические измерения некоторых кавказских народов и
описание измеренных субъектов//Изв. Кавказ, отд-ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис,
1882-1883. Т. 7, 8: Erkert R. Kopfemessungen kaukasischer Volker // Arch. Anthro-
pol. Bd. XVIII-XIX. Braunschweig, 1891.
2 Chantre E. Recherches anthropologiques dans le Caucase. P.; Lyon, 1887. T. IV.
Сравнению результатов измерений Р. Ф. Эркерта и Э. Шантра (последний издал часть
своих материалов в нескольких предварительных сообщениях) посвящена
специальная статья: Загурский Л. П. Антропологические измерения кавказских
народов, произведенные Р. Фон-Эркертом и Э. Шантром//Изв. Кавказ, отд-ния Рус.
геогр. о-ва. Тифлис, 1883. Т. 8.
3 Россиков К. Н. Поездка в юго-западную часть горной Осетии и Дагестан//Там же.
1886-1888. Т. 9.
4 А. И. Таренецкий подготовил из своих учеников целую плеяду антропологов,
собиравших антропологические материалы в военных частях и защитивших
докторские диссертации по антропологии. О его деятельности см.: Ивановский А. А.
А. И. Таренецкий//Рус. антропол. журн. 1905. № 3/4. Список антропологических
диссертаций его учеников, в котором диссертации Н. В. Гильченко по дате
своего выхода в свет занимает первое место, см.: Дебец Г. Ф. Этническая
антропология в работах русских антропологов конца XIX и начала XX века (петербургская
и московская школы) //Очерки истории русской этнографии, фольклористики и
антропологии, II //Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. М., 1963. Т. 85.
5 Гилъчено Я. В. Материалы для антропологии Кавказа. СПб., 1890. Т. I: Осетины.
Основные выводы этой работы опубликованы: Гильченко Н. В.
Антропологический очерк осетин // Протоколы заседаний Рус. антропол. о-ва при Петербург,
ун-те за 1890-1891 гг. СПб., 1892.
6 Пантюхов И. И. Антропологические наблюдения на Кавказе//Зап. Кавказ, отд-
ния Рус. геогр. о-ва. Тифлис, 1893. Кн. 15; Он же. Антропологические типы
Кавказа. Тифлис, 1893. Часть собранных им материалов была опубликована ранее:
277

Он же. О росте некоторых племен Закавказского края // Мед. сб. Тифлис, 1889.
№ 50.
7 Пантюхов И. И. Расы Кавказа//Кавказский календарь. Тифлис, 1900.
8 Харузин А. II. О влиянии тюркской крови на иранский тин осетин//Изв. О-ва
любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1890. Т. 18.
9 Ивановский А. А. Об антропологическом составе населения России//Там же. 1904.
Т. 105.
10 Он же. Население земного шара: (Опыт антропологической классификации) //
Там же. 1911. Т. 121. См. также: Он же. Добавление к «Населению земного
шара» // Там же. 1913. Прил.
11 Об этом см.: Чепурковский Е. М. О классификации человеческих рас и некоторых
задачах антропологии в России//Естествознание и география. М., 1912. Кн. 2;
Руденко С. И. По поводу опыта антропологической классификации населения
земного шара А. А. Ивановского//Ежегодник Рус. антропол. о-ва. СПб., 1913.
Т. 4.
12 Семенская Е. М. Изучение групп крови народов Кавказа//Сов. этнография. 1936.
№ 4/5.
13 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. 1946. Т. 13.
14 Полная сводка собранных данных: Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего
и современного населения Грузии. Тбилиси, 1964. Там же полная библиография
предварительных сообщений.
15 Собранные материалы были сначала опубликованы лишь частично:
Касимова Р. М. Антропологическое исследование современного населения Куринской
долины // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 5. В настоящее время они вышли в
печати в виде отдельной монографии: Касимова Р. М. Антропологические
исследования современного населения Азербайджана. Баку, 1975.
16 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане//Антропологический
сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33).
17 Гаджиев А. Г. К этнической антропологии народов Дагестана // Вопр.
антропологии. 1962. Вып. 12; Он же. Происхождение народов Дагестана (по данным
антропологии). Махачкала, 1965.
18 Гаджиев А. Г. Данные по дерматоглифике народов Дагестана//Вопр.
антропологии. 1962. Вып. 9; Он же. Данные по группам крови народов Дагестана//Там же.
1964. Вып. 17; Он же. Антропология малых популяций Дагестана. Махачкала,
1971.
19 Первая публикация: Натишвили А. В., Абдушелишвили М. И.,
Абдушелишвили М. Г. Материалы экспедиции 1950 года по антропологии современного
населения Грузинской ССР//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси,
1953. Т. 4.
20 Первая публикация: Они же. Материалы к антропологии грузинского народа//
Там же. 1955. Т. 5.
21 Первая публикация: Абдушелишвили М. Г. Указ .соч.
22 Он же. Осетины: (Антропол. очерк) //Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6.
23 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Материалы антропологической
экспедиции 1954 г. Института экспериментальной морфологии АН ГрузССР//УП науч.
сес. Ин-та эксперим. морфологии 1956 г.: Тез. докл. Тбилиси, 1956. См. также:
Они же. Предварительные данные об антропологических исследованиях
грузинского народа//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1955. Вып. 22. Термин
«кавкасионский тип» впервые появился в работе: Они же. Основные итоги
антропологических экспедиций 1950, 1951 и 1952 гг. Ин-та эксперим. морфологии АН
ГрузССР//Тез. докл. на выездной научн. сес. Ин-та эксперим. морфологии в
г. Батуми, Тбилиси, 1954. Об автохтонном происхождении кавкасионского типа в
этой работе не говорится.
24 Абдушелишвили М. Г. Осетины: (Антропол. очерк).
25 Он же. К палеоантропологии Самтаврского могильника. Тбилиси, 1954.
26 Он же. К эпохальной изменчивости антропологических признаков//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 33.
27 Он же. Черепа из поздних погребений Самтаврского могильника // Тр. Ин-та
эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1960. Т. 8.
28 Алексеев В. П. Антропологические данные к проблеме происхождения
населения центральных предгорий Кавказского хребта//Антропологический сборник,
IV. М., 1963. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С, Т. 82).
29 Ивановский А. А. Черепа из могильников Осетии//Изв. О-ва любителей
естествознания, антропологии и этнографии. М., 1891. Т. 21, вып. 5.
278

30 Мисиков М. А. Материалы для антропологии осетин. Одесса, 1916.
Предварительное сообщение см.: Мисиков М. А. Антропологические сведения об осетинах//
Протоколы заседаний и отчеты Русского антропологического о-ва за 1909 (1910—
1911) - 1912 гг. СПб., 1912. Оценку работ А. А. Ивановского и М. А. Мисикова в
соответствии с уровнем развития краниологии в конце XIX — начале XX в. см.:
Алексеев В. П. История краниологии народов Восточной Европы и Кавказа//
Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии, III. M.,
1965. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 91).
31 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М.; Л., 1948. Т. 4.
32 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в
сравнительно-антропологическом освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.
33 Беслекоева К. X. Краниология Осетии и происхождение осетинского народа//Изв.
Сев.-Осет. НИИ. Орджоникидзе, 1957. Т. 19.
34 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа // Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5.
35 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
Ср.: Он же. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол. исслед.).
М., 1969.
36 Семенов Л. П. Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в
1925-1927 гг.//Изв. Ингуш. НИИ. Владикавказ, 1928. Т. 1; Он же. Эволюция
ингушских святилищ//Тр. секции археологии Рос. ассоц. науч.-исслед. ин-та
обществ, наук. 1928. Т. 4; Он же. Археологические разыскания в Северной Осетии//
Изв. Сев.-Осет. НИИ. Дзауджикау, 1948. Т. 12; Он же. Из истории работы Музея
краеведения Северо-Осетинской АССР по изучению памятников материальной
культуры Северной Осетии. Дзауджикау, 1952.
37 Крупное Е. И. Археологические памятники верховьев р. Терек и бассейна р. Сун-
жи//Археологический сборник. М., 1948, (Тр. Гос. Ист. музея; Вып. 17);
Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа//Материалы и исследования по
археологии СССР. М., 1962. № 106.
зв Именно такая величина поправки не основана на каких-либо точных
анатомических или рентгенологических исследованиях и выбрана скорее на основании
общих представлений о толщине мягких тканей по всему лицу.
39 Дебец Г. Ф. Антропологические типы//Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
40 Он же. Антропологические исследования в Дагестане.
41 Миклашевская Н. Н. Новые палеоантропологические материалы с территории
Дагестана//Материалы по археологии Дагестана. Махачкала, 1959. Т. 1; Она же.
Антропологический состав населения Дагестана в алано-хазарское время//Вопр.
антропологии. 1960. Вып. 5.
42 Гинзбург В. В. Горные таджики: Материалы по антропологии Каратегина и Дар-
ваза. М.; Л., 1937.
43 Об этом свидетельствуют и новые материалы: Денисова Р. Я. Новые данные об
антропологическом типе населения фатьяновской культуры // Сов. этнография.
1966. № 4; Она же. Антропология древних балтов. Рига, 1975.
44 Кроме сводной работы Г. Ф. Дебеца по антропологии СССР, см.: Кондукторо-
ва Т. С. Материалы по палеоантропологии Украины // Антропологический сборник,
I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33); Она же. Антропология
древнего населения Украины (I тысячелетие до н. э.- середина I тысячелетия
н. э.). М., 1972; Она же. Антропология населения Украины мезолита, неолита и
эпохи бронзы. М., 1973.
45 Обзор палеоантропологии Кавказа, доведенный, правда, не до сегодняшнего дня,
можно найти в трех работах автора: Alexeev V. A study of the paleoanthropology
of the Caucasus // Reports and communications by archaeologists of the USSR. M.,
1962; Алексеев В. П. Итоги изучения палеоантропологии Кавказа//Ист.-филол.
журн. 1963. № 2; Он же. Происхождение народов Кавказа.
46 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
47 Алексеев В. П. Краниологические типы средневекового населения Северного
Кавказа // Современная антропология. М., 1964. (Тр. Моск. о-ва испытателей природы;
Т. 14).
48 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
49 Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика
средневекового населения Осетии // Средневековые памятники Северной Осетии. Материалы
и исследования по археологии СССР. 1963. № 114.
50 Первая публикация: Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. Некоторые важные
дополнительные признаки были измерены автором. Кроме перечисленных мо-
279

гильников, широколицые черепа происходят из отдельных могильников
Дагестана. См. статьи Н. Н. Миклашевской, перечисленные выше.
51 См.: Кузнецов В. А. Указ. соч.
52 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черелов из Мингечаура (в связи
с изучением этногенеза азербайджанского народа). Баку, 1964.
53 Предварительное сообщение см.: Алексеев В. П. О двух группах населения
Армении в эпоху бронзы и раннего железа//Изв. АН АрмССР. Обществ, науки.
1964. № 1.
54 См.: Джавахишвили Э. Н. Новая палеоантропологическая находка в Грузии
(череп чиатурского энеолитического человека) //Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН
ГССР. Тбилиси, 1964. Т. 11.
55 См. работы автора, перечисленные выше.
56 См., напр: Ванеев 3. Н. Средневековая Алания. Цхинвали, 1959.
57 Предварительную публикацию данных см.: Алексеев В. П. Краниологические
типы средневекового населения Северного Кавказа.
58 Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Указ. соч. На кафедре нормальной анатомии
медицинского института в Орджоникидзе хранится еще не описанный
краниологический материал из Змейского могильника, который ждет своей публикации и
позволит проверить это предположение.
59 Археологический очерк о сарматах в восточных районах Северного Кавказа см.:
Виноградов В. Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа//Тр. Чеч.-Ингуш. науч.-
исслед. ин-та. Грозный, 1963. Т. 6.
60 Тому есть и лингвистические свидетельства в виде скифо-сарматских элементов в
осетинском языке: Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока
и Запада. М., 1965.
61 Подробнее об этом см.: Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения
балкарцев и карачаевцев в свете данных антропологии // О происхождении балкарцев
и карачаевцев: Материалы науч. сес. по пробл. происхождения балкар, и кара-
чаев, народов. Начьчик, 1960. Там же приведены и некоторые факты из истории,
языкознания, этнографии и других смежных дисциплин, подтверждающие
изложенную точку зрения. См. также предшествующий раздел.
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
К ПРОБЛЕМЕ ПРОИСХОЖДЕНИЯ
НАСЕЛЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ПРЕДГОРИЙ
КАВКАЗСКОГО ХРЕБТА
СОСТОЯНИЕ МАТЕРИАЛОВ
Население различных районов Кавказа давно является объектом
интенсивных антропологических исследований \ Это — следствие как
своеобразного положения Кавказа на стыке двух материков, так и сложности
этнических процессов на Кавказе, для выяснения истории которых
использовались самые разнообразные данные. Однако антропологические
материалы всех дореволюционных экспедиций, в свое время сыгравшие
определенную роль, в настоящий момент не удовлетворяют
исследователей из-за своей малочисленности, методологического несовершенства и
отсутствия данных по многим описательным признакам, которым теперь
придается первостепенное значение.
Результаты исследований советских антропологов за период до
Отечественной войны суммированы в работе В. В. Бунака, содержащей
также обширные материалы по антропологии грузинских и армянских
групп, собранные автором 2. Среди ингушей и осетин В. В. Бунак
выделил притерекский вариант, характеризующийся большими размерами
лица, высоким ростом и выраженной брахикефалией. Выделение этого
варианта явилось первым намеком на своеобразие антропологического
280

типа горных групп Центрального Кавказа. Однако отсутствие данных
по горным группам Грузии не давало возможности определить его
место в расовой систематике населения Кавказа.
Поворотный пункт в изучении антропологии народов Кавказа связан
с деятельностью антропологического отдела Института
экспериментальной морфологии Академии наук Грузинской ССР. В процессе
экспедиционных исследований 1950—1960 гг. грузинскими антропологами были
изучены все этнические группы населения Северного Кавказа, Грузия
и Армении, что позволило подойти к обоснованному суждению о
степени их сходства и различия и к широкому использованию
антропологических данных для решения этногенетических проблем 3. В составе
населения Центрального Кавказа выделен кавкасионский тип, к которому
были отнесены осетины, а из картвельских групп — сваны, пшавы, ра-
чинцы, хевсуры, мтиульцы, гудамакарцы, мохевцы, кистины и тушины.
Антропологические исследования в Дагестане, произведенные Г. Ф. Де-
бецом, показали, что кавкасионский тип представлен и в населении
Западного Дагестана среди аварцев и андийских групп 4. Наконец,
антропологическое изучение западных соседей этнографических горных
грузинских групп — тюркоязычных балкарцев и карачаевцев, проведенное
в 1958 г. М. Г. Абдушелишвили и Г. К. Джанберидзе, позволило
отнести их также к кавкасионскому типу 5. К аналогичному выводу
пришел и автор6 при рассмотрении материалов В. И. Левина 7. Таким
образом, специфическое морфологическое сходство объединяет,
по-видимому, все или почти все группы населения Кавказа, проживающие по
отрогам центральной части Кавказского хребта.
В чем оно проявляется? Ответ на этот вопрос дает сравнение
различных представителей кавкасионского типа между собой.
В табл. 9 представлены признаки, послужившие для выделения
кавкасионского типа. К их числу относятся величина длины тела, большие
размеры продольного и особенно поперечного диаметров головы,
соотношение которых дает высокий черепной указатель, огромная ширина
лица, в пределах европеоидной расы находящая аналогии только у
черногорцев 8, и некоторая тенденция к посветлению пигментации, которая
выражается в значительном по сравнению с другими кавказскими
группами проценте индивидуумов со светлыми оттенками глаз. В общем,
если исключить тенденцию к депигментации, все эти признаки
являются функцией интенсивности роста. Таким образом, интенсивный рост
организма в данном случае следует, по-видимому, считать расовой
особенностью, следствием которой являются большие размеры головы и
лица.
Некоторую аргументацию в пользу такой трактовки этих
особенностей можно почерпнуть из рассмотрения ранговых коэффициентов
межгрупповой связи между ними (табл. 10). Коэффициенты связи длины
тела с диаметрами черепной коробки и шириной лица имеют
положительный знак и сохраняют те же величины, которые характерны для
коэффициентов внутригрупповой изменчивости. Мы не имеем здесь,
следовательно, обычного нарушения внутригрупповой изменчивости.
Наблюдаемые различия между группами легко объясняются колебаниями
роста.
Пигментация, разумеется, не связана непосредственной
функциональной корреляцией с ростовой тенденцией организма. Правда, нельзя
исключить наличие косвенной связи. Т. Дзержикрай-Рогальский и
М. Олекевич получили интересные данные о корреляции интенсивности
281

Таблица 9
Сопоставление различных групп кавкасионского типа. Мужчины
Группа
Балкарцы*
Карачаевцы
Осетины-дигорцы
Осетины-иронцы
Осетины Джавского р-на
Осетины Цхинвальско^
ГЛ T»_TTQ
1U у)-Иа
Квемо-сваны
Земо-сваны
Пшавы
Хевсуры
Чагма-тушины
Цова-тушины
Рачинцы горные
Рачинцы равнинные
Мохевцы
Мтиульцы
Гудамакарцы
Кистины
Аварцы западных
районов
Аварцы прочих районов
Андийцы
Ботлихцы
Годоберинцы
Каратинцы
Ахвахи
Кванадинцы
Чемалинцы
Тиндинцы
Длина
тела
168,1
168,0
170,0
168,0
171,4
169,6
169,8
167,4
168,7
168,3
168,8
169,6
169,3
168,1
169,8
168,7
167,7
168,3
167.0
169,3
168,1
167,2
168,6
169,0
167,1
169,4
169,3
168,7

дольный

диаметр
186,6
189,0
189,9
188,9
188,2
185,0
190,9
188,2
187,4
191,8*
188,1
190,9
185,4
187,7
190,9
189,2
188,4
188,0
183,9
183,3
184,3
183,7
182,5
183,8
185,2
181,6
182,9
180,6

Поперечный
диаметр
161,3
161,6
160,3
157,9
160,4
159,0
158,1
162,1
161,9
159,7
160в6
158,7
160,6
156,6
158,8
157,7
158,4
158,0
158,2
158,4
156,3
159,2
159,1
158,4
157,4
156,2
158,8
158,6

Черепной

указатель
86,4
85,4
84,5
83,7
85,2
85,9
83,1
86,2
86,5
83,2
85,4
83,2
86,7
83,6
83,3
83,3
84,2
85,1
86,0
86,4
84,8
86,7
87.2
86,2
85,0
86,0
86,8
87,8
Скуловой
диаметр
145,0
147,0
147,2
145,2
147,9
145,8
146,4
147,1
146,5
146,6
146,5
145,9
147,6
145,5
146,5
145,1
146,0
144,3
145,6
144,2
144,5
145,7
145,4
145,2
145,4
145,0
146,3
146,1
Цвет глаз

светлые, %
8,0
14,9
12,8
15,0
8,0
15,0
3,8
6,9
12,4
16,6
18,5
15,5
3,9
10,6
12,0
11,8
8,3
11,8
16,7
8,0
15,0
9,9
9,1
6,8
27,1
8,2
16,3
10,0

шанные, %
77,0
81,1
63,7
60,0
67,0
68,0
76,8
70,3
72,4
74,0
64,8
69,0
70,9
56,7
62,0
64,7
70,4
76,4
59а5
66,0
67,5
67,9
67,5
64,1
60,5
57,7
57,5
60,0

Средний
балл
1,07
0,89
1,11
1,10
1,17
1,02
1,16
1,16
1,03
0,93
0,98
1,00
1,21
1,12
1,14
1,12
1.13
1,00
1,07
1,18
1,02
1,12
1,14
1,22
0,85
1,26
1,10
1,20
пигментации с формулой крови системы АВО 9. Последняя, как
известно, является стойкой характеристикой индивидуальной биохимии
организма. А биохимия, по-видимому, влияет на его рост. Но невозможно
в настоящее время уловить связь между пигментацией и интенсивностью
роста, если даже она и имеет место. Таким образом, посветление
пигментации у представителей кавкасионского типа следует рассматривать
как независимый расовый признак высокого таксономического значения,
дополняющий характеристику морфологического своеобразия типа.
Судя по величине и направлению связи, посветление пигментации
сопровождается увеличением размеров головы, особенно продольного
диаметра, но уменьшением длины тела. Следовательно, внутри самого
кавкасионского типа характерные для него признаки не образуют комплек-
282

Таблица 10
Коэффициенты ранговой корреляции основных диагностических признаков
кавкасионского типа. Мужчины
Признак
Длина тела
Продольный диаметр
Поперечный диаметр
Скуловой диаметр
Цвет глаз (средний
балл)
Длина тела
0,155
0,102
0,279
0,362
Продольный
диаметр
0,202
0,453
-0,315
Поперечный
диаметр
0,690
-0,090
Скуловой
диаметр
0,014
Цвет глаз
(средний
балл)
-
€а, распределяясь мозаично в разных группах. Этот факт находит себе
подтверждение и при рассмотрении географического распределения
отдельных признаков. Так, андийские группы Западного Дагестана и
аварцы имеют заметно меньшие размеры продольного диаметра головы, чем
горные группы грузин, и, по-видимому, отличаются от них, хотя и
очень незначительно, увеличением количества индивидуумов со
светлыми глазами. Но по другим признакам различия отсутствуют.
Аналогичным образом сваны и горные рачинцы выделяются
относительно темным цветом глаз. Однако они ничуть не более высокорослы,
широколицы и большеголовы, чем остальные группы, относящиеся к
кавкасионскому типу. Можно было бы думать, что на западе
территории, занятой представителями кавкасионского типа, цвет глаз темнее,
чем на востоке10. Но среди западных соседей сванов — балкарцев —
н особенно карачаевцев процент светлоглазых довольно высок.
ГИПОТЕЗЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ КАВКАСИОНСКОГО ТИПА
Совершенно естественно, что происхождение этой своеобразной
комбинации признаков явилось предметом широкого обсуждения. Были
предложены две гипотезы — автохтонная и миграционная.
Автохтонная гипотеза впервые была высказана А. Н. Натишвили и
М. Г. Абдушелишвили в 1956 г. Отмечая крайнее положение, которое
занимает кавкасионский тип среди других кавказских типов по целому
ряду признаков, они писали, что «входящие в его состав группы
представляют собой потомков аборигенного населения Кавказских гор» ".
Эта точка зрения получила дальнейшее обоснование в работе М. Г.
Абдушелишвили, посвященной антропологическому типу осетин 12. По его
мнению, тип осетин-иронцев сложился в процессе слияния
представителей местного кавкасионского типа и аланского населения, тип осетин-
дигорцев и населения Южной Осетии сохранял физические особенности
древнего населения предгорий Кавказского хребта. Доказательством
автохтонного происхождения кавкасионского типа является компактный
ареал в предгорьях центральной части Кавказского хребта и отсутствие
ясных аналогий ему на Кавказе и за его пределами.
Всесторонняя аргументация этой гипотезы затруднена почти полным
отсутствием палеоантропологических материалов с территории Цент-
283

рального Кавказа. Изученный М. Г. Абдушелишвили материал из Сам-
таврского могильника позволяет сделать заключение, что население
равнинной Грузии в эпоху бронзы и раннего железа относилось к
длинноголовому и узколицему европеоидному типу13. Население Северного
Кавказа в эту эпоху, по-видимому, отличалось сравнительно высоким
черепным указателем и меньшей грацильностью 14. Однако этот вывод
основан на рассмотрении единичных находок и носит сугубо
предварительный характер. В качестве единственной убедительной аналогии кав-
касионскому типу может служить только морфологический тип черепов
эпохи позднего средневековья, добытых при раскопках могильника Харх
в Осетии15. Но их также мало, и они отстоят от современности
приблизительно на тысячу лет, тогда как кавкасионский тип имеет,
очевидно, гораздо более древнее происхождение.
Произведенное М. Г. Абдушелишвили сопоставление разновременных
палеоантропологических серий из Самтаврского могильника в целях
выявления динамики признаков во времени привело его к интересному
выводу о том, что процесс грацилизации, характерный для других
областей Советского Союза16, не имел места на территории Грузии17.
Наоборот, черепные серии эпохи бронзы отличаются от взятых для
сравнения краниологических серий Грузии XV—XVII вв. меньшим
скуловым диаметром, более прямым лбом, менее развитым надбровьем
и значительно более низким черепным указателем. Это может быть
показано как на основании простого сравнения средних величин
отдельных серий, так и при помощи графического выражения разницы между
ними.
Повышение черепного указателя укладывается в рамки процесса
брахикефализации и совпадает с обычно наблюдаемым направлением
различий по черепному указателю между ранними и поздними
сериями 18. Но по всем другим признакам направление различий
противоположно обычно наблюдаемому. Поскольку археологические и
исторические данные не дают оснований предполагать отсутствие
преемственности между группами населения, оставившего разновременные погребения
Самтаврского могильника, М. Г. Абдушелишвили делает вывод о
своеобразных путях эпохальной трансформации антропологических
признаков у древнего населения Грузии. Проблема происхождения кавкасион-
ского типа при этом не затрагивается. Однако очевидно, что, коль
скоро отличия современных грузин равнинных районов от населения
эпохи бронзы могут быть объяснены как следствие этой
закономерности, последнюю можно распространить и на горные этнографические
группы грузинского народа.
Иная точка зрения на происхождение кавкасионского типа была
выдвинута Г. Ф. Дебецом 19. Характерное для кавкасионских групп по-
светление пигментации он ставит в связь с распространением элементов
восточноевропейского происхождения. Аналогичное объяснение Г. Ф. Де-
бец допускает и для возникновения широколицести, указывая на
распространение широколицых типов по всей территории Восточной
Европы, в Скандинавии и среди европеоидного населения Южной Сибири в
эпоху бронзы и раннего железа. Однако он не исключает полностью
того направления в эпохальной изменчивости признаков, на которое
обратил внимание М. Г. Абдушелишвили, и считает широколицесть и
круглоголовость осетин поздним образованием, возникшим на
протяжении последних столетий. Общий вывод тем не менее остается
неизменным; при исследовании вопросов происхождения кавкасионских групп
284

Г. Ф. Дебец рекомендует «иметь в виду также и связи с северными
областями, в первую очередь, очевидно, с территорией Русской
равнины» 20.
В целях полноты изложения следует упомянуть, что в сводной
работе по палеоантропологии СССР Г. Ф. Дебец считал, что широколицый
брахикранный тип, представленный в Хархе, имеет местное
происхождение и восходит к типу населения скифо-сарматского времени, а может
быть, и эпохи бронзы. Но, разумеется, подобная точка зрения не
исключает допущения о переселении представителей этого типа на
территорию Северного Кавказа в более раннее время и вопреки мнению
Н. Н. Миклашевской21 не противоречит более поздним высказываниям
Г. Ф. Дебеца, разобранным выше.
Гипотеза Г. Ф. Дебеца о происхождении кавкасионского типа была
поддержана Н. Н. Миклашевской на основании исследования палео-
антропологических материалов с территории Дагестана22. В качестве
параллелей кавкасионскому типу она указывает на черепные серии из
сарматских погребений Западного Казахстана23, Нижнего Поволжья24
и Украины25. Однако вопрос о времени проникновения этого типа на
Северный Кавказ остается открытым из-за почти полного отсутствия
палеоантропологических материалов эпохи неолита и бронзы.
ФАКТЫ, КОТОРЫЕ СЛЕДУЕТ УЧИТЫВАТЬ
ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ГИПОТЕЗЫ М. Г. АБДУШЕЛИШВИЛИ
Поскольку автохтонная гипотеза наиболее полно аргументирована
М. Г. Абдушелишвили, она в дальнейшем изложении будет
фигурировать под его именем. Рассмотрим критически тот материал, на
основании которого сделано заключение о своеобразии в течении процессов
эпохального изменения признаков на территории Грузии.
В первую очередь следует отметить, что материал этот происходит
из одного могильника. Правда, Самтаврскнй могильник сыграл
выдающуюся роль в изучении кавказских древностей 26, а его погребальные
комплексы до сих пор имеют первостепенное значение в качестве
основы для выработки хронологической шкалы эпохи бронзы и раннего
железа не только для Грузии, но и для всего Закавказья 27. Однако
исключительное значение памятника и высочайший художественный уровень
найденных в нем предметов культуры и искусства еще не дают
оснований переносить наблюдения и выводы, сделанные при изучении этого
материала, на развитие материальной культуры всех древних
этнических групп, проживавших на грузинской территории. Не исключено,
что области древней Карталинии в эпоху бронзы характеризовались
определенной этнической спецификой, хотя, может быть, и менее резко
выраженной, чем в более позднее время. Во всяком случае,
археологический материал пусть пока приглушенно, но говорит о наличии
локальных вариантов культуры населения отдельных районов Грузии в эпоху
бронзы 28. Весьма вероятно, что палеоантропологические данные, еслп бы
они были получены в результате анализа пока отсутствующего
материала из многих удаленных друг от друга могильников, позволили бы
составить иную картину динамики изменения признаков по эпохам и не
противопоставлять территорию Грузии другим областям Советского
Союза. М. Г. Абдушелишвили сам пишет, что «против малочисленности
наших серий возражать не приходится, и, может быть, никто так явно
не ощущает необходимость их пополнения, как мы» 29.
285

zooo woo
2000
mo
Рис. 25. Временные изменения ширины лицевого скелета на территории Грузии
Здесь и на рис. 26—32: J — скуловая ширина; 2 — верхняя ширина; 3 — средняя ширина
Другой момент, который нельзя не учитывать,— социальный уровень
захороненных. Сам факт, что Мцхета на рубеже новой эры
превратилась в столицу Иберийского княжества (а Самтаврский могильник как
раз, по-видимому, и являлся кладбищем для Мцхеты), свидетельствует
о том, что погребенные в Самтаврском могильнике вряд ли относились
к крестьянскому населению. По всей вероятности, это были горожане,
в основном торговцы и ремесленники, а также княжеская дружина.
В этих обстоятельствах следует ожидать здесь специальную выборку,
специфика которой, очевидно, еще усиливалась этнической пестротой,
характерной для поселений городского типа. Конечно, условия жизни
в последних в значительно меньшей степени отличались от условий
жизни крестьянского населения, чем в настоящее время. В
соответствии с этим и различия в физическом типе городского и сельского
населения были, по-видимому, заметно меньше30. Но все же их нельзя
совсем оставить без внимания. Таким образом, этот факт также
предостерегает против слишком расширительной трактовки выводов,
полученных в результате изучения палеоантропологического материала из Сам-
таврского могильника.
После этих предварительных замечаний обратимся к рассмотрению
результатов сопоставления разновременных серий из Самтаврского
могильника. Малое количество черепов отдельных периодов заставляет
объединить их в более крупные группы по тысячелетиям. М. Г. Абду-
шелишвили производил объединение, получая арифметическую среднюю
величину из величин, характерных для соответствующих
хронологических групп. Однако количество материала не освобождает при этом от
влияния случайных колебаний средних по отдельным периодам на
общие средние по тысячелетиям. Поэтому целесообразнее, по-видимому,
воспользоваться взвешенными средними по тысячелетиям.
Одновременно с этим интересно ввести в анализ данные об эпохальном изменении
не только скулового диаметра, но и других размеров, определяющих
ширину лица,— верхней и средней ширины. Соответствующие величины
представлены в табл.1131. Они же выражены и графически на рис. 25.
При построении графика величины наиболее ранней серии II
тысячелетия до н. э. приняты за 100%.
286

Скуловая ширина мужских черепов увеличивается на протяжении
приблизительно трех с половиной тысяч лет более чем на 4%,
скуловой диаметр женских — на величину заметно меньшую. Обращает на
себя внимание темп нарастания его в женских группах. По сравнению
с серией II тысячелетия до н. э. он увеличивается в серии I
тысячелетия до н. э., затем падает почти до первоначальной величины и опять
повышается в серии, относящейся к непосредственным предкам
современных грузин и датируемой XVI—XVII вв. н. э. Таким образом,
эпохальное изменение скуловой ширины не представляет собой процесса,
идущего в одном направлении. Можно было бы думать, что
неравномерность ее нарастания — явление кажущееся и проистекает просто из
малого числа наблюдений и сопровождающей его случайности выборки.
Однако количество женских черепов, находящихся в нашем
распоряжении, немногим меньше, чем количество мужских, дающих значительно
более ясную картину. Следовательно, если еще учесть, что периоды
заметного изменения скуловой ширины совпадают в мужской и женской
группах, приходится признать имеющиеся данные недостаточными для
окончательного суждения.
Верхняя ширина лица в мужской группе увеличивается в
современную эпоху по сравнению с эпохой бронзы приблизительно на 4%, т. е.
примерно на столько же, на сколько увеличивается скуловой диаметр,
в женской — после заметного повышения в I тысячелетии до н. э.,
наоборот, уменьшается, хотя и незначительно. Хотя мужские черепа
более многочисленны, чем женские, разница в количестве наблюдений
в мужской и женской группах недостаточно велика, чтобы отдать
предпочтение показаниям по одному из полов. Таким образом, и
эпохальные вариации верхней ширины лица не дают возможности сделать
твердый вывод о расширении лица в поздние эпохи по сравнению с
ранними.
Направление изменчивости средней ширины лица повторяется у
мужских и женских черепов. Резкое увеличение этого размера в сериях
I тысячелетия н. э., по-видимому, может считаться реальным фактом.
Однако во II тысячелетии н. э. средняя ширина лица уменьшается,
и ее величина лишь незначительно превышает величину этого размера
на черепах эпохи бронзы. Статистически эти различия не выдерживают
критерия достоверности. В данном случае мы наблюдаем,
следовательно, иную картину, чем при рассмотрении предыдущих размеров. При
параллелизме изменчивости сама величина различий не свидетельствует
о расширении лица при приближении к современной эпохе.
Как известно, поперечные размеры лица связаны довольно большой
морфологической корреляцией. Коэффициенты связи представлены
в табл. 12 для двух монголоидных и трех европеоидных серий. В сериях
армян и хакасов они вычислены по опубликованным индивидуальным
данным32, для серии хантов использованы неопубликованные бланки
измерений М. Г. Левина33, величины связи в серии осетин и в серии
египтян XXVI—XXX династий, датирующейся рубежом новой эры,
взяты из работ В. В. Бунака84 и К. Пирсона и А. Девин35. Мы видим,
что все коэффициенты имеют положительный знак и колеблются вокруг
величины 0,5. Это свидетельствует о довольно значительной связи всех
размеров и о взаимоопределяющем влиянии их друг на друга в
процессе роста. Однако межгрупповые соотношения между расовыми
признаками чаще всего, как известно, не совпадают с внутригрупповыми,
что было отмечено еще в начале века английскими биометриками36,
287

Таблица 11
Сопоставление разновременных краниологических серий из Самтаврского
могильника по ширине лица
Хронологический период
43. Верхняя
ширина лица
45. Скуловая
ширина
46. Средняя
ширина лица
Мужские черепа
вв.
вв.
Поздняя бронза, этап I (XV-XIV вв. до н. э.)
Поздняя бронза, этап II (XIII—XII вв. дон. э.)
Переход от бронзы к железу (XI-IX вв. до
н. э.)
II тысячелетие до н. э. (суммарно)
Широкое освоение железа (VIII-VI
до н. э.)
Раннеэллинистическое время (V—III
до н. э.)
Позднеэллинистическое время (II—I
до н. э.)
I тысячелетие до н. э. (суммарно)
Поздняя античность (I—III вв. н. э.)
Раннее средневековье (IV-IX вв. н. э.)
I тысячелетие н. э. (суммарно)
Руставская серия (XVI-XVIII вв. н. э.)
101,6(5)
105,5(4)
107,7(9) *|,
И
102,0(18)
106,7(14)
102,0(1)
104,0(5) •
105,8(20)
102,6(5)
108,0(8) ' ,
105,9 (13) *\
106,2(29) '
128,0(2)
130,8(4)
129,8(6)
128,3(4)
131,7(3)
129,7(7)
129,0(1)
133,7(3)
132,5(4)
135,4(27)
Женские черепа
90,0(3)
94,3(4)
92,4(7)
94,7(6)
91,7(3)
93,7(9)
94,7(3)
100,5(7)
98,7(10)
93,8(27)
Поздняя бронза, этап I (XV-XIV вв. до н. э.)
Поздняя бронза, этап II (ХШ-ХП вв. до н. э.)
Переход от бронзы к железу (XI-IX вв. до
н. э.)
II тысячелетие до н. э. (суммарно)
Широкое освоение железа (VIII-VI вв.
до н. э.)
Раннеэллинистическое время (V—III вв.
до н. э.)
Позднеэллинистическое время (II—I вв.
до н. э.)
I тысячелетие до н. э. (суммарно)
Поздняя античность (I—III вв. н. э.)
Раннее средневековье (IV-IX вв. н. э.)
I тысячелетие н. э. (суммарно)
Руставская серия (XVI-XVIH вв. н. э.)
101,4(7)
98,7(3)
103,7(3)
101,3(13)
105,3(4)
-
101,6(5)
103,2(9)
101,0(5)
103,5(4)
102,1 (9)
100,7(23)
122,5(4)
121,0(1)
—
122,2(5)
125,0(2)
-
124,0(2)
124,5(4)
122,3(3)
125,0(1)
123,0(4)
124,9(21)
90,8(4)
88,5(2)
91,0(1)
90,1(7)
91,0(2)
-
91,0(3)
91,0(5)
91,0(5)
96,3(3)
93,0(8)
90,5(22)
а затем подтверждено на основании исследования доброкачественного и
многочисленного материала Е. М. Чепурковским37 и А. И. Ярхо38.
Может быть, отсутствие параллелизма в эпохальных изменениях всех
трех диаметров ширины лица на территории Грузии объясняется их
иным по сравнению с внутригрупповым межгрупповым соотношением?
Если это действительно так, неправомерным представляется проделанное
нами совокупное рассмотрение этих признаков.
Для выяснения соотношения между внутригрупповой и
межгрупповой изменчивостью поперечных диаметров лица были вычислены
ранговые коэффициенты межгрупповой связи между ними (табл. 13).
Поскольку динамика расообразовательного процесса, которую как раз и
выражает межгрупповое сопоставление, имеет свою специфику на раз-
288

Таблица 12
Коэффициенты внутригрупповой корреляции поперечных размеров лица.
Мужские черепа
Серия
Хакасы
Ханты
Армяне
Осетины
Египтяне XXVI - XXX
династий
Скуловая
ширина — верхняя
ширина лица
0,667±0,042
0,741 ±0,051
0,491±0,077
-
-
Скуловая ширина —
средняя ширина
лица
0,598±0,049
0,601 ±0,077
0,587±0,072
0,462±0,109 *
0,397±0,020
Верхняя ширина
лица — средняя
ширина лица
0,592±0,049
-
0,568±0,074
-
-
* В таблице В. В. Бунака количество наблюдений по отдельным коэффициентам колеблется
от 52 до 70. При вычислении ошибки использована наименьшая величина.
Таблица 13
Коэффициенты межгрупповой корреляции поперечных размеров лица
Мужские черепа
Территория
Кавказ
Сибирь
Европа
Скуловая ширина —
верхняя ширина лица
0,055(11)
0,639(31)
0,908(13)
Скуловая ширина —
средняя ширина лица
0,743(11)
0,553(31)
0,717(33)
Верхняя ширина
лица — средняя ширина
лица
0,261(11)
0,556(31)
0,626(13)
личных территориях, вычисление коэффициентов было произведено
отдельно для этнических групп Сибири, Европы и Кавказа. В качестве
материала для вычисления использованы краниологические данные,
опубликованные по народам Сибири Г. Ф. Дебецом39, Н. С.
Розовым 40 и автором41, по народам Европы Д. Морантом42, В. Макдонел-
лом43, Б. Хук44, М. Янгом45, К. Скрайнером46, И. Жилинскасом и
А. Юргутисом47, М. С. Акимовой48 и К. Ю. Марк49, по народам
Кавказа В. В. Бунаком50, М. Г. Абдушелишвили51, К. X. Беслекоевой52,
Р. М. Касимовой53 и автором 5\ При вычислении коэффициентов
межгрупповой корреляции для народов Сибири использованы также данные
Н. Н. Миклашевской о киргизах 55 и данные В. В. Гинзбурга и Н. Г. Зал-
кинд о казахах56, для народов Европы и Кавказа — неопубликованные
данные автора о восточных латышах, русских и украинцах. Материалы
различных исследователей по одним и тем же народам суммированы.
Из-за отсутствия данных о верхней и средней ширине лица в
большинстве серий по народам Сибири использованы величины биорбитального
и зигомаксиллярного диаметров. Отсутствием данных о вариациях
средней ширины лица в материалах по народам Западной Европы
объясняется и разное количество серий, по которым вычислены отдельные
коэффициенты корреляции для европейских народов.
Рассмотрение приведенных коэффициентов ранговой корреляции
показывает, что межгрупповое соотношение между поперечными
диаметрами лица сохраняет положительный знак. Величины коэффициентов,
Ю В. П. Алексеев
289

вычисленные по способу рангов, не вполне сопоставимы с внутригруп-
повыми. Все же можно утверждать, что степень тесноты связи при
межгрупповом сопоставлении мало изменилась по сравнению с внутри-
групповым. Это означает, что разница между группами по всем
признакам, определяющим ширину лица, не является следствием расообразо-
вательного процесса, а отражает лишь морфологическую зависимость
между признаками. Сами по себе одноименные межгрупповые
коэффициенты варьируют довольно значительно. Но, по-видимому, для них
характерна большая ошибка, и, кроме того, разница между ними не
обнаруживает определенной направленности: скуловая ширина с верхней
шириной и последняя со средней шириной наименее тесно связаны на
Кавказе, но величина связи скуловой ширины со средней на Кавказе
наибольшая. Таким образом, находящиеся в нашем распоряжении
данные свидетельствуют о почти полном параллелизме межгрупповой и
внутригрупповой изменчивости широтных размеров лица. Отсутствие
параллелизма в эпохальном изменении их на территории Грузии не
сводится, следовательно, к влиянию каких-то расообразовательных
процессов. По-видимому, его следует рассматривать как аргумент против
гипотезы о прямолинейном изменении ширины лица во времени у древнего
населения Грузии.
Другой способ оценки закономерностей изменения ширины лица во
времени на территории Грузии заключается в сравнении их с темпами
изменчивости определяющих ширину лица признаков на других
территориях. С этой целью целесообразно использовать материал, при
помощи которого Г. Ф. Дебец главным образом и обосновал свою концепцию
эпохального сужения лица,— палеоантропологические серии с
территории Алтае-Саянского нагорья и Нижнего Поволжья57. Алтае-Саянское
нагорье может быть представлено двумя сериями ранней бронзы и
раннего железа — афанасьевской и тагарской 58; Нижнее Поволжье — также
двумя сериями ранней и поздней бронзы. Последние составились из
материалов М. М. Герасимовой59, В. В. Гинзбурга60, Н. М. Глазко-
вой и В. П. Чтецова61, Г. Ф. Дебеца62 и неопубликованных данных
Б. В. Фирштейн63 (табл. 14). Материал количественно значительно
превышает тот, который был в распоряжении Г. Ф. Дебеца, несравним
он в этом отношении и с материалами по палеоантропологии Грузии,
и поэтому все сделанные при его рассмотрении заключения могут
считаться обстоятельно аргументированными. Для наглядности результаты
сопоставления представлены также графически (рис. 26 и 27). Так же
как и для территории Грузии, графики построены не по абсолютным
размерам, а на основании процентного соотношения величин,
послуживших для сопоставления серий. За 100% приняты величины серий из
могильников афанасьевской и ямной культур.
Уменьшение поперечных размеров лица у мужских черепов
тагарской эпохи по сравнению с афанасьевской серией выражено
чрезвычайно отчетливо. Последовательность уменьшения при переходе от более
ранних эпох к более поздним свидетельствует в пользу прямолинейного
и равномерного процесса грацилизации. Единственным исключением
является увеличение верхней ширины лица в мужской серии третьей
стадии тагарской эпохи по сравнению с предыдущей. Однако разница
ничтожна, и даже при большой численности серий второй и третьей стадий
тагара ею можно пренебречь.
Аналогичным образом изменяются размеры и у женских черепов.
Исключение составляют черепа третьей стадии, у которых все три по-
290

Таблица 14
Сопоставление разновременных краниологических серий с территории
Алтае-Саянского нагорья и Нижнего Поволжья по ширине лица
Хронологический период
Афанасьевская культура
Тагарская культура, этап I
» » этап II
» » этап III
Ямная культура
Срубная культура
Афанасьевская культура
Тагарская культура, этап I
» » этап II
» » этап III
Ямная культура
Срубная культура
43. Верхняя
ширина лица
Мужские черепа
110,2(14) 1
109,3(102) !
109,1 (63)
109,2(27)
110,2(9)
108,5(46)
Женские черепа
106,8(12)
106,4(69)
104,3(44)
104,5(11)
! 106,5(2)
103,1(26)
45. Скуловая
ширина
140,3(13)
138,1 (99)
138,0(62)
134,7(19)
140,2(16)
135,5(51)
132,2(13)
129,6(60)
128,6(44)
130,3(12)
126,7(3)
1 125,6(31)
46. Средняя
ширина лица
99,3(12)
97,5(89)
97,1(43)
96,6(21)
96,9(11)
96,2(40)
95,2(6)
93,4(62)
92,2(38)
94,4(11)
| 91,0(3)
91,7(26)
перечных диаметра лица больше, чем в серии второй стадии. Особенно
заметны различия по скуловой и средней высоте лица. Весьма вероятно,
что они имеют случайный характер и проистекают исключительно из-за
малого количества черепов третьей стадии. Нельзя, правда, забывать и о
возможности иного объяснения: как раз к этому времени относится
увеличение удельного веса монголоидной примеси в населении тагарской
культуры, которая в силу каких-то, скорее всего случайных, причин
повела к увеличению широтных размеров лица именно в женской серии.
В общем и в том и в другом случае данные об изменчивости ширины лица
у мужских групп, основанные на значительно более многочисленном
материале, очевидно, более представительны и дают основание сделать
вывод о закономерном характере эпохального изменения ширины лица у
древнего населения Минусинской котловины. Прямолинейность и
равномерность этого процесса выражены гораздо более четко, чем на
территории Грузии.
При рассмотрении эпохальной динамики признаков у древнего
населения Нижнего Поволжья следует иметь в виду, что для суждения о ней
в нашем распоряжении находятся только две серии. Тем не менее
результаты сопоставления достаточно определенные. В группе мужских
черепов уменьшение абсолютной величины характерно для всех трех
диаметров ширины лица в эпоху срубной культуры по сравнению с ямной.
В женской группе наблюдается увеличение средней ширины лица у
черепов срубной эпохи. Однако женская серия черепов ямной культуры
вообще состоит из единичных экземпляров, и поэтому все результаты
сопоставления женских серий вряд ли могут считаться особенно
убедительными. Все же нельзя не отметить, что скуловой диаметр и верхняя
ширина лица у женских черепов срубной эпохи меньше, чем у женских
черепов ямной культуры, и что различие по верхней ширине лица между
ними довольно значительное. Таким образом, и на территории Нижнего
Поволжья закономерность эпохального изменения поперечных диаметров
291
ю*

Рис. 26. Временные
изменения ширины
лицевого скелета на
территории Минусинской
котловины в эпоху бронзы и
раннего железа
то 2 uff и woo о то юоо /оон ,. о
Рис. 27. Временные
изменения ширины
лицевого скелета на
территории Нижнего
Поволжья в эпоху бронзы
то юоо юоо то 2000 /ооо
лица выражена четче, чем у древнего населения, оставившего Самтавр-
ский могильник. Следовательно, факты, на которых основывается
представление о расширении лица в более поздние эпохи по сравнению с
ранними на территории Грузии, менее демонстративны, чем аргументы
в пользу гипотезы грацилизации лицевого скелета у древнего населения
Алтае-Саянского нагорья и Нижнего Поволжья. Полагаю, что это
представление нуждается в специальном дополнительном обосновании.
ФАКТЫ, КОТОРЫЕ СЛЕДУЕТ УЧИТЫВАТЬ
ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ГИПОТЕЗЫ Г. Ф. ДЕБЕЦА
Развиваемые Г. Ф. Дебецом взгляды о направлении и темпах
эпохального изменения признаков не исключают, как известно, представления о
разных формах этого процесса на различных территориях и в различных
этнических группах64. Так, Г. Ф. Дебец, ограничиваясь лишь
территорией Советского Союза, указывает, что процесс брахикефализации
интенсивно действовал в популяциях, относящихся к южной ветви
европеоидной и монголоидной рас. В то же время по признакам,
характеризующим массивность черепа, древние представители монголоидной
расы и южной ветви европеоидной не отличаются от современных.
Лишний раз свидетельствуя о независимом течении процессов
брахикефализации и грацилизации, что было показано также на основании анализа
межгрупповых корреляций65, эти данные говорят о том, что уменьшение
массивности черепа, и в частности ширины лица, при приближении к
современной эпохе не может считаться сколько-нибудь общей
тенденцией, характерной для человека современного вида. Чтобы не быть
голословным, приведу два примера, выходящие за пределы Советского Союза.
Один из них относится к эпохальной динамике признаков на территории
Северного Китая, другой — к аналогичному явлению на территории
Египта и Нубии. Речь пойдет только о специально интересующем нас
признаке — ширине лица.
100
99
00
97
90
а*
""^^1
^\\
V4
i i i
J |_
/00
33
38
37 V
30
в*
J i i i i
292

</"
I I I I I L_ I I 1 1 1
J000 2000 WOO 0 WOO 2000 ZO00 WOO О WOO 2000
Рис. 28. Временные изменения ширины лицевого скелета на территории Северного
Китая
Для сопоставления с краниологическими материалами по
современным китайцам в целях выяснения эпохальной динамики
антропологических признаков на территории Северного Китая пригодны довольно
обширные палеоантропологические серии из погребений эпохи неолита и
бронзы, раскопанных И. Андерссоном в провинции Ганьсу в 1921—
1924 гг.66 Они были опубликованы Д. Блэком67. К сожалению,
датировка многих из раскопанных погребений не была достаточно отчетливой,
почему Д. Блэк опубликовал данные отдельно по черепам эпохи неолита
и по суммарной серии эпохи неолита и бронзы68. По-видимому,
причиной этого явилось и небольшое количество хорошо сохранившихся
черепов эпохи бронзы, имевших лицевой скелет. Сводку почти всех
краниологических материалов по современным китайцам произвел Н. Н. Че-
боксаров69. В частности, им же суммированы данные по краниологии
северных китайцев на всей территории их распространения от Западного
Китая до Маньчжурии. Однако мы в целях более строгого отбора
материала и достижения большей сопоставимости данных по древнему и
современному населению воспользуемся краниологическими сериями
только с территории собственно Северного Китая. Это материалы,
опубликованные И. Коганеи70, К. Хаберером71, М. Райхером72, А. Шульцом73,
К. Накано74, Д. Блэком75 и Н. Н. Чебоксаровым76. За исключением
данных Н. Н. Чебоксарова, все они фигурируют в сводной работе Г. Ши-
мы 77. Несколько черепов, описанных А. Катрфажем и Е. Ами 78, не
включено в подсчеты из-за неясного происхождения.
Дополнительная трудность сопоставления данных по краниологии
современного и древнего населения Северного Китая заключается в том,
что в данных Д. Блэка, относящихся как к населению эпохи неолита и
бронзы, так и к современным китайцам, отсутствует характеристика
верхней ширины лица. Вместо нее приведены величины биорбитальной
ширины. С целью получить обычное соотношение между двумя этими
величинами и вычислить верхнюю ширину лица при помощи
имеющейся биорбитальной ширины в сериях, в которых данные по ней
отсутствуют, вычислены разницы между верхней и биорбитальной шириной в
24 современных или близких к современности краниологических
сериях79 (табл. 15). К сожалению, неполнота краниологических программ и
отсутствие в них этих размеров привели к резкой выборочное™
материала — почти все использованные нами серии относятся к европеоидному
и монголоидному расовым стволам. Единственное исключение
составляют австралийцы, о которых, кстати говоря, имеются данные лишь по
мужскому полу. Характерная для них разница является максимальной,
Однако на этом основании не следует думать, что включение в подсчет
293

Таблица 15
Соотношение между верхней и биорбитальной шириной лица в различных
краниологических сериях
Группа
Кочевники
Забайкалья IX—XIII вв.
Качинцы
Сагайцы
Койбалы
Бельтыры
Шорцы
Селькупы
Чулымские татары
Киргизы
Восточные латыши
Финны
Украинцы
Чеченцы
Ингуши
Осетины-иронцы
Осетины-дигорцы
Осетины-туальцы
Адыгейцы
XIV-XVI вв.
Абхазы
Аджарцы
Грузины
Армяне
Азербайджанцы
XIV-XVII вв.
Австралийцы
Средняя разница
(в квадратных
скобках - количество
серий)
Мужские черепа
43. Верхняя
ширина лица
107,0(37)
107,4(47)
105,6(31)
107,3(26)
105,5(46)
103,7(32)
108,6(45)
105,5(45)
107,8(43)
106,2(46)
106,7(71)
106,2(102)
106,7(10)
107,4(48)
105,2(181)
106,8(48)
105,6(39)
106,5(67)
104,5(39)
107,2(27)
106,2(29)
105,3(90)
107,0(13)
110,5(102)
-
43(1). Биор-
битальная
ширина
99,3(38)
99,6(45) |
98,4(31)
100,2(25)
99,1(46)
96,5(32)
99,5(43) 1
97,4(37)
99,6(43)
99,4(46)
98,9(71)
99,5(101)
100,1(10)
99 J (44)
97,7(168)
99,0(40)
! 97,8(40)
99,6(62)
97,1(33)
98,2(27)
98,8(28)
98,0(82)
99,1(13)
101,1(102)
-
Разница
7,7
7,8
7,2
7Д
6,4
7,2
9,1
8,1
8,2
6,8
7,8
6,7
6,6
7,7
7,5
7,8
7,8
6,9
7,4
9,0
7,4
7,3
7,9
9,4
7,6 [24]
Женские черепа
43.
Верхняя
ширина лица
102,9(20)
101,6(57)
102,4(34)
102,4(21)
101,9(36)
101,5(26)
102Д(23)
101,9(29)
103,1(43)
100,4(45)
100,9(22)
102,0(35)
100,2(13)
100,6(14)
100,6(91)
100,8(29)
102,3(21)
101,0(34)
100,1(18)
100,6(13)
100,7(23)
101,3(47)
102,7(6)
-
43(1). Би-|

орбитальная
ширина
95,0(21)
94,9(57)
95,2(34)
95,1(21)
95,7(36)
94,3(26)
94,7(20)
95,8(29)
1 94,4(43)
94,1(45)
93,5(22)
96,0(33)
94,7(13)
93,8(14)
93,8(90)
94,0(26)
93,4(20)
94,4(33)
92,9(14)
94,3(16)
95,1(22)
92,2(43)
95,9(6)
_
—
Разница
7,9
6,7
7,2
7,3
^2
7,2
1 7'4
6,1
8,7
6,3
7,4
6,0
5,5
6,8
6,8
6,8
8,9
6,6
7,2
6,3
5,6
9,1
6,8
_
7,0 [23]
большего количества негроидных серий могло бы изменить заметным
образом величину поправки. Ведь большинство их характеризуется
гранильным строением и если и отличается от черепов монголоидов и
европеоидов, то скорее в сторону, противоположную той, в которую
отличаются от них черепа австралийцев. Таким образом, полученные величины
поправок для обоих полов следует, по-видимому, считать достаточно
близкими к действительным соотношениям.
Возвращаюсь к рассмотрению данных по Северному Китаю, которые
суммированы с учетом указанных поправок (табл. 16) и, кроме того,
представлены в графической форме (рис. 28). Из-за отсутствия
данных по женской серии неолитического времени основа графика различна
при сопоставлении мужских и женских серий. В первом случае за
100% приняты величины неолитической серии, во втором — суммарной
294

Таблица 16
Сопоставление разновременных хронологических серий с территории Северного
Китая по ширине лица
Хронологический период
Неолитическая эпоха
Эпоха неолита и бронзы суммарно
Современная эпоха
Неолитическая эпоха
Эпоха неолита и бронзы суммарно
Современная эпоха
43. Верхняя
ширина лица
104,2(22)
103,3(39)
102,3(114)
-
99,5(11)
99,0(14)
45. Скуловая
ширина
46. Средняя
ширина лица
Мужские черепа
130,7(19)
132,2(37)
133,5(247)
Женские черепа
-
125,8(10)
126,6(27)
101,4(12)
102,0(32)
99,1 (210)
-
95,0(10)
95,1(22)
серии неолита и бронзы. Известные возражения могла вызвать
датировка неолитической серии серединой III, а объединенной серии неолита и
бронзы серединой II тысячелетия до н. э. Однако такая схематизация
допущена просто из соображений удобства, тем более что сдвиг в
датировке на несколько столетий в ту или иную сторону при анализе
динамики признаков во времени практически не имеет никакого значения.
Величина сдвигов в отдельных признаках заметно больше на
мужских черепах в сравнении с женскими. Так как мужские серии
значительно более многочисленны, казалось бы, изменение величины
отдельных признаков при сравнении мужских черепов должно рассматриваться
как доказательство проявления процесса эпохальных изменений. Однако
направление этих изменений по отдельным признакам различно. Так,
верхняя ширина лица последовательно уменьшается по мере
приближения к современной эпохе. Скуловая ширина, наоборот, так же
последовательно увеличивается. Средняя ширина лица увеличивается на очень
незначительную величину в объединенной серии эпохи неолита и бронзы
по сравнению с черепами неолитического времени. Очевидно, что при
сопоставлении черепов неолитического периода, с одной стороны, и эпохи
бронзы — с другой, разница была бы заметно больше. В современную
эпоху средняя ширина лица более чем на 2 мм уступает величине этого
размера в суммарной серии неолита и бронзы. Таким образом, на
территории Северного Китая не наблюдается определенным образом
направленного уменьшения или нарастания размеров, характеризующих
ширину лица, при сопоставлении серий разного времени. Они связаны
отрицательной межгрупповой корреляцией, что, принимая во внимание
положительный характер связи между ними, по-видимому,
свидетельствует, несмотря на достаточно большое количество наблюдений в отдельных
сопоставленных сериях, о случайном характере наблюдаемых различий.
Этот вывод может быть подтвержден и рассмотрением данных о
женских черепах. Правда, верхняя ширина лица в современную эпоху
меньше, чем в эпоху неолита и бронзы, а скуловая ширина больше, т. е.
мы имеем то же соотношение, что и в мужских группах. Но величина
различий ничтожна. Противоположное направление изменений по
признакам, связанным тесной функциональной и межгрупповой зависимостью,
также, как только что отмечалось, говорит, скорее всего, об их
случайном характере. Средняя ширина лица практически совсем не изменяет-
295

ся на протяжении 4000—5000 лет. Таким образом, и привлечение к
анализу данных об эпохальной динамике в женских группах не дает
возможности уловить какие-либо закономерные сдвиги в этих признаках на
территории Северного Китая за период от неолита до современности.
Материалы по краниологии древнего и современного населения
Египта и Нубии достаточно многочисленны количественно и охватывают
обширный период, приблизительно 7000 лет. Правда, не во всех случаях
можно проследить непосредственную преемственность между древним и
современным населением, последнее, по-видимому, испытало достаточно
интенсивное влияние этнических групп окружающих областей. Но при
обилии краниологических материалов из древних могильников разных
эпох в этом и нет большой необходимости. Количество этих материалов
дает также возможность произвести сопоставление разновременных
данных отдельно для Нижнего Египта, Верхнего Египта и Нубии.
Краниологические данные из погребений додинастического времени в
Нижнем Египте отсутствуют. Единственное исключение составляют
единичные черепа из погребений у Серимды 80, но данные о них
остаются неопубликованными. Эпоха I династии представлена черепами из
Саккары, описанными А. Батрави и Д. Морантом81, эпоха IV—V
династий — несколькими сериями, описанными П. Брока, А. Томсоном и
Д. Макивером. Данные о них приведены в сводной работе Д. Моран-
та82. Серия черепов из могильника IX династии у селения Седмент
была описана Т. By83, огромная серия XXVI—XXX династий из
обширного некрополя в Гизах — К. Пирсоном и А. Девин84. Данные о
немногочисленной серии эллинистического периода, измеренной П. Брока,
опубликованы Д. Морантом85. Описанные А. Верциньским черепа этого
периода из оазиса Сива86 не включены в сопоставление, так как они
происходят из области, удаленной на значительное расстояние от
долины Нила, откуда происходят остальные, более древние серии. Для
сопоставления с последними привлечены данные о черепах из коптского
кладбища в окрестностях Каира, с известной вероятностью датируемого
II тысячелетием н. э.87 Во всех перечисленных публикациях отсутствуют
измерения верхней ширины лица и не всегда приводятся результаты
измерений женских черепов. Поэтому количество сравниваемых групп
неодинаково по обоим полам (табл. 17, рис. 29).
В мужской группе черепа из коптского кладбища обнаруживают
некоторое уменьшение скулового диаметра при сравнпии с серией эпохи
I династии. Однако это уменьшение не носит закономерного характера.
Полигон изменчивости скуловой ширины обнаруживает две вершины,
падающие на середины III и I тысячелетий до н. э. Если различия между
сериями I и IV—V династий основаны на сравнении нескольких
десятков черепов и их причиной может быть случайность выборки, то такое
предположение не объясняет увеличения скулового диаметра в серии
эпохи XXVI—XXX династий, состоящей из нескольких сот черепов, по
сравнению с серией эпохи IX династии. Изменения средней ширины лица
во времени имеют более закономерный характер. Но и в данном
признаке мы видим резкое, достигающее почти 3% первоначальной величины,
уменьшение в эпоху IX династии, после чего направление изменчивости
меняется на противоположное и средняя ширина лица опять
увеличивается в серии из некрополя в Гизах.
Изменения в женской группе, состоящей, правда, лишь из трех
разновременных серий, обнаруживают определенную последовательность при
сопоставлении более поздних серий с более ранними. Но отличия копт-
296

/OJ
JOl
JOlY
jffffY
39 Y
SO
27
чооо mo zooo /оно
woo
2000 Iffffff
woo
Рис. 29. Временные изменения ширины лицевого скелета на территории Нижнего
Египта
ских черепов от черепов эпохи IX династии не обнаруживают
параллелизма с мужскими группами. Средняя ширина лица увеличивается почти
на 4% первоначальной величины, скуловая ширина на коптских черепах
меньше, чем на черепах эпохи XXVI—XXX династий, но у последних
скуловой диаметр увеличился по сравнению с серией IX династии на
3,5 мм. Так как численность женских серий ненамного уступает
численности мужских, нет оснований пренебрегать этими наблюдениями и при
суждении об эпохальном изменении ширины лица основываться только
на данных по мужским сериям. Совокупное рассмотрение данных по
полам приводит к выводу об отсутствии эпохальных изменений в ширине
лица у населения Нижнего Египта.
На территории Верхнего Египта не раскапывалось поздних кладбищ,
которые были бы синхронны коптскому кладбищу близ Каира.
Поэтому наиболее поздняя из находящихся в нашем распоряжении серий с
территории Верхнего Египта относится к первым векам нашей эры. Зато
здесь были раскопаны многочисленные могильники додинастического
времени, датируемые V—IV тысячелетиями до н. э. Таким образом,
период времени, на протяжении которого мы можем проследить изменение
антропологического типа древнего населения, так же как и в Нижнем
Египте, охватывает приблизительно около 5000 лет.
Таблица 17
Сопоставление разновременных краниологических серий с территории
Нижнего Египта по ширине лица
Хронологический период
Мужские черепа
45. Скуловая I 46. Средняя
ширина ширина лица
Женские черепа
45. Скуловая
ширина
46. Средняя
ширина лица
I династия
IV-V династии
IX династия
XXVI-XXX династии
Эллинистический
Близкое к современности
население окрестностей Каира (копты)
127,8(14)
129,7(47)
127,2(29)
128,7(785)
126,0(13)
125,8(57)
96,5(25)
93,9(37)
95,2(877)
95,3(56)
117,3(25)
120,9(500)
120,6(26)
89,4(28)
91,6(581)
92,9(26)
297

гад
102
101
100
S3
: ./"
I L__
S
y^^—- ^
/x4* s V
I I I I
5000 4000 J/100 2000 1000
Jffffff 4000 J000 ZOOO 1000
Рис. 30. Временные изменения ширины лицевого скелета на территории Верхнего
Египта
Данные о многочисленных сериях додинастического периода,
описанных разными авторами, были суммированы Д. Морантом88. Они говорят
о существенной разнице серий из различных могильников по многим
признакам, и в частности по ширине лица. Однако, так как сами
могильники расположены вперемежку, а археологический материал из них не
свидетельствует об этнической неоднородности населения, эти различия
могут быть, по-видимому, отнесены за счет случайности выборки,
посмертного отбора и т. д. Во всяком случае, здесь они рассматриваются
суммарно и подразделены только хронологически. К раннему периоду
додинастической эпохи отнесены материалы из могильников в Эль-Амре,
Ковамиле, Бейт-Алляме и Нагаде89. К ним присоединены материалы из
Бадарийского могильника, опубликованные В. Стоссигер90 и Д.
Морантом91. Средний период додинастической эпохи представлен материалами
из Нагады, опубликованными С. Фоссет92. К позднему периоду отнесены
серии из Эль-Амры, Эль-Хоцана и Ху. Для получения достаточно
представительных материалов по династическому времени и первым векам
нашей эры суммированы обширные данные, опубликованные Д. Морантом
по измерениям разных авторов93. К ним прибавлены результаты
измерений Д. Дерри черепов эпохи XI династии, опубликованные А. Батрави
и Д. Морантом94. Как и в материалах по Нижнему Египту, в нашем
распоряжении нет данных о женских черепах многих эпох (табл. 18,
рис. 30).
Верхняя ширина на мужских черепах эпохи I—II династий много
больше, чем на додинастических. В эпоху XVIII—XXI династий она
уменьшается, но лишь на 1 мм, что само по себе говорит о случайном
характере отмеченной разницы. В общем, если сопоставлять
разновременные серии только по верхней ширине лица, можно сказать, что серии
более позднего времени заметно более широколицы, чем додинастическая.
Этот вывод может быть повторен и при рассмотрении вариаций средней
ширины лица — с той лишь разницей, что масштаб различий по этому
признаку между черепами эпохи начала Нового царства и додинастиче-
скими значительно меньше, чем по верхней ширине лица. Любопытно,
что максимальная величина размера и в этом случае фиксируется в
серии эпохи I—II династий. Резкое увеличение скуловой ширины
отмечается в эпохи I—II и XXVI династий. Но на черепах первых веков нашей
эры скуловая ширина уменьшается почти до величины, характерной для
додинастических серий. В общем если и можно говорить о каком-то
процессе эпохального изменения ширины лица у древнего населения
Верхнего Египта, то оно проявляется скорее в увеличении широтных диаметров
298

Таблица 18
Сопоставление разновременных краниологических серий с территории
Верхнего Египта по ширине лица
Хронологический период
Додинастический ранний
» средний
» поздний
I—II династии
VI-XII »
XII-XV »
XVIII-XXI »
XXVI »
Эллинистический
Первые века новой эры
Мужские черепа
43. Верхняя
ширина лица
101,8(34)
106,0(37)
105,0(25)
45. Скуловая
ширина
125,9(123)
125,6(53)
125,7(111)
130,2(72)
125,5(207)
126,4(61)
128,4(401)
130,0(20)
128,2(99)
127,5(46)
46.
Средняя
ширина
лица
94,5(76)
95,8(82)
97,3(33)
95,5(38)
95,6(164)
1 Женские черепа
45. Скуловая
ширина
117,9(39)
117,0(63)
121,2(77)
46.
Средняя
ширина
лица
91,4(51)
92,5(113)
91,6(71)
лицевого скелета. Но, с другой стороны, различия между черепами
первых веков нашей эры и додинастическими слишком ничтожны, чтобы им
можно было придавать серьезное значение.
Вариации широтных размеров лица в женской группе также
недостаточно определенны. Скуловая ширина в серии средней поры додинасти-
ческого времени уменьшается по сравнению с ранней, средняя ширина
лица увеличивается. В эпоху начала Нового царства средняя ширина
лица, наоборот, уменьшается, скуловая ширина увеличивается. В общем
оба размера больше в серии XVIII—XXI династий по сравнению с
додинастическими. Но разница не достигает статистически реальных
величин даже по скуловому диаметру. В средней ширине лица она
практически отсутствует, будучи равна 0,2 мм. Таким образом, и в этом
случае мы приходим к заключению об отсутствии ощутимых сдвигов в
ширине лица у населения древнего Египта.
Палеоантропологические материалы по древнему населению Нубии
суммированы А. Батрави9?. Им использованы и пересчитаны данные
всех предшествующих авторов, за исключением данных о черепах эпохи
XII—XIII династий из Кермы, описанных М. Коллет 96. Поскольку
опубликованная А. Батрави серия эпохи VII—XVI династий достаточно
многочисленна сама по себе, можно воспользоваться его данными без
суммирования их с данными М. Коллет, тем более что последние относятся
к населению более южной территории. Наиболее ранняя из
представленных в работе А. Батрави серий относится к эпохе первых династий,
наиболее поздняя датируется III—VI вв. н. э. Таким образом, материал
охватывает достаточно продолжительный период — 3000—3500 лет
(табл. 19, рис. 31). К сожалению, отсутствует характеристика верхней
ширины лица, почему приходится ограничиваться рассмотрением двух
других широтных диаметров.
При сравнении древних и поздних серий наблюдается отчетливое
уменьшение как скуловой, так и средней ширины лица и на мужских и
на женских черепах. Но различия в общем невелики. Так, скуловая ши-
299

tot
too
ЗУ
3d
97
36
_
~ ^.
i i
f
o^
v><-— ^
1 1
V
J
mo zooo woj з зооо zooo /ooo о
Рис. 31. Временные изменения ширины лицевого скелета на территории Нубии
102
101
100
99
96
97
а*
: ^^^Г
i j i i
Z333 W30 3 /333 Z333 Z333 /333 3 /333 Z000
Рис. 32. Временные изменения лицевого скелета на территории Армении
рина в женской группе уменьшается лишь на 0,6% первоначальной
величины. Динамика изменения обоих широтных диаметров лица также не
очень отчетлива. Ломаная кривая изменения скулового диаметра в
мужской группе имеет две вершины, падающие на эпохи IV—VI и XVIII—
XXX династий. У населения IV—VI династий величина скуловой
ширины даже выше, чем в серии первых династий. То же самое соотношение
мы имеем в женской группе. По-видимому, несмотря на сравнительно
небольшое количество черепов и малую величину разницы, оно не может
быть отнесено только за счет случайности выборки. На женских черепах
относительно высокие величины скулового диаметра, превышающие его
размер в серии эпохи первых династий, фиксируются в I в. н. э.
Эпохальное изменение средней ширины лица также не носит закономерного
характера. Таким образом, некоторое уменьшение поперечных диаметров
лица очевидно только при сопоставлении величин, характерных для
начального и конечного рубежей рассматриваемого отрезка времени. Что же
касается равномерности изменения, то оно выражено гораздо менее
отчетливо, чем, скажем, на территории Нижнего Поволжья.
Этих выборочных примеров, как мне представляется, достаточно для
того, чтобы утверждать, что тенденция к уменьшению широтных
диаметров лица у современных народов по сравнению с древними не является
всеобщей и имеет много исключений. Естественно было бы
предположить, что отсутствие убедительных доказательств наличия
противоположной тенденции является, скорее всего, результатом недостаточности
данных. С этой точки зрения попытка М. Г. Абдушелишвили выявить на
300

Таблица 19
Сопоставление разновременных краниологических серий с территории Нубии
по ширине лица
Хронологический период
Первые династии
IV-VI »
VII-XVI »
XVIII-XXX »
I—II вв. новой эры
III-VI вв. »
Мужские черепа
45. Скуловая
ширина
127,5(68)
128,2(18)
125,4(84)
126,6(78)
126,0(106)
123,7(62)
46. Средняя
ширина лица
96,0(34)
-
94,8(57)
94,3(85)
94,8(110)
92,7(56)
Женские
45. Скуловая
ширина
118,7(36)
119,1(17)
118,2(92)
119,5(85)
119,2(92)
118,0(58)
черепа
46. Средняя
ширина лица
91,5(19)
-
92,6(65)
91,8(80)
91,6(92)
89,8(43)
Таблица 20
Сопоставление разновременных краниологических серий с территории
Армении по ширине лица
Хронологический период
43. Верхняя
ширина лица
45. Скуловая
ширина
46. Средняя
ширина лица
Эпоха средней бронзы
Эпоха раннего железа
Современные армяне
Мужские черепа
107,7(19)
106,7(31)
105,3(90)
133,2(59)
132,7(28)
133,3(79)
95,2(19)
93,7(31)
94,4(82)
Эпоха средней бронзы
Эпоха раннего железа
Современные армяне
Женские черепа
101,5(10)
101,8(24)
101,3(47)
123,7(23)
122,7(23)
124,3(39)
88,4(10)
90,2(22)
90,4(38)
Кавказе зону, в которой проявлялась бы тенденция к увеличению
лицевых размеров, имеет огромное общее значение, несмотря на
недостаточную фактическую доказательность. Однако фактический материал,
который может быть использован для обоснования представления о Кавказе
как об области специфических закономерностей в эпохальной динамике
некоторых признаков, расширяется при рассмотрении палеоантропологи-
ческих данных о древнем населении Армении и сопоставлении их с
краниологическими данными по современным армянам.
Палеоантропологический материал эпохи бронзы происходит из
погребений эпохи поздней бронзы, раскопанных в 1956—1958 гг. у селения
Лчашен на юго-западном побережье оз. Севан. Из этого же района
происходит часть материала эпохи раннего железа, изученная В. А. Тер-
Мартиросяном. Другая часть, исследованная автором, происходит из
курганов, расположенных восточнее, у селения Норадуз97. Наконец, для
получения более представительных данных эти материалы суммированы с
материалами, добытыми из курганов восточной части южного побережья
оз. Севан и описанными В. В. Бунаком 98. Данные о современной
армянской краниологической серии взяты из работы М. Г. Абдушелишвили "
(табл. 20, рис. 32).
301

Все три широтных размера на черепах раннего железного века
меньше, чем в серии эпохи бронзы. Верхняя ширина лица уменьшается и в
последующее время. Однако величина разницы очень мала. Скуловой
диаметр и средняя ширина лица увеличиваются в современную эпоху по
сравнению с эпохой раннего железа и, таким образом, практически опять
достигают величин, характерных для населения эпохи поздней бронзы.
В общем отличия современных армян от древнего населения эпохи
бронзы по ширине лица столь незначительны, что о каком-либо закономерном
изменении этого признака на территории Армении не может быть и
речи.
Сходная картина может быть отмечена и в женской группе. Отличия
женской серии современных армян от женских черепов эпохи бронзы
малы по абсолютной величине и не повторяются по разным признакам.
Исключение составляет средняя ширина лица, величина которой в
современной серии более чем на 2% превышает аналогичный размер на
черепах эпохи бронзы. Но это лишний раз свидетельствует против
гипотезы грацилизации в применении к территории Армении.
После рассмотрения всех приведенных материалов возникает ряд
вопросов. Так, в частности, вызывает сомнение возможность сопоставления
данных по разным эпохам для показа того или иного направления
эпохальных изменений, когда не доказана строгая преемственность
исследуемого населения. Действительно, бесспорные доказательства
преемственности населения на протяжении тысячелетий на избранных нами
территориях отсутствуют. Да их, как правило, и не может быть из-за
фрагментарности находящихся в нашем распоряжении исторических
источников. Но с известной долей вероятности последние все же
позволяют сделать некоторые выводы.
Прежде всего симптоматичны сами по себе результаты сопоставления
палеоантропологических и краниологических данных. Они
свидетельствуют о почти полном тождестве типов древнего и современного населения
и в Северном Китае, п в Египте, и в Армении. Разница между ними
проявляется только в соотношении горизонтальных диаметров черепной
коробки. Величина черепного указателя в современной армянской серии
значительно превышает его величину на черепах эпохи поздней бронзы
и раннего железа, различие в этом признаке между коптами и древним
населением долины Нила, с одной стороны, и северными китайцами и
древним населением долины Хуанхэ — с другой, заметно меньше, но и в
том и другом случае оно может быть объяснено как следствие
действующего с разной интенсивностью процесса брахикефализации и не
требует допущения о примеси иных типов.
Исторические данные в общем также свидетельствуют скорее в
пользу гипотезы преемственности для всех этих территорий. Во всяком
случае, преемственность населения разных эпох весьма вероятна на
протяжении тех периодов, в границах которых мы производили сопоставление
палеоантропологических и краниологических данных. Таким образом,
отсутствие каких-либо изменений в строении лица у населения Северного
Китая, Египта и Армении на протяжении тысячелетий, по-видимому, не
может быть объяснено за счет примеси широколицых типов,
привнесенных на эти территории в более поздние эпохи населением иного
происхождения. Кстати говоря, здесь уместно указать на то, что этот процесс
не сыграл сколько-нибудь значительной роли и на территории Грузии.
Г. С. Читая приводит данные о переселении представителей горных
этнографических групп грузинского народа на равнину 10°. Но они всег-
302

да составляли ничтожное меньшинство по отношению ко всему
населению Грузии. Поэтому отмечаемое на палеоантропологическом материале
Самтаврского могильника отсутствие уменьшения поперечных диаметров
лица вряд ли можно поставить в связь с примесью широколицых
представителей кавкасионского типа.
Г. Ф. Дебец заметил, что уменьшение ширины лица и массивности
черепа совпадает с переходом к земледелию. По его мнению,
антропологические различия между населением эпохи неолита и бронзы,
относящимся к южной и северной ветвям европеоидной расы, могут быть
поставлены в связь с тем обстоятельством, что возникновение земледелия в
южных районах относится к значительно более раннему времени101.
Если бы это наблюдение подтвердилось, можно было бы говорить о
влиянии формируемой самим человеком общественной среды на его
физический тип. В частности, можно было бы утверждать, что в Северном
Китае, Египте и Армении эпохальное изменение признаков не
отмечается просто потому, что население этих территорий перешло к земледелию
в эпохи, предшествующие тем, к которым относится находящийся в
нашем распоряжении материал. Однако имеются факты, не
укладывающиеся в рамки представления о влиянии определенного образа жизни и
питания, связанного с земледельческим хозяйством, на интенсивность
процесса грацилизации. Некоторые из них отмечены самим Г. Ф. Де-
бецом. Это — грацильное строение скелета пигмеев, никогда не
занимавшихся земледелием, и узколицесть некоторых мезолитических серий из
Средиземноморья, относящихся к эпохе, когда земледелие только
зарождалось 102. Число последних может быть увеличено за счет черепов из
мезолитических могильников Украины 103.
Палеоантропологические материалы неолитического времени с
территории Европы также не во всех случаях соответствуют концепции
Г. Ф. Дебеца. Экономика и хозяйство неолитических племен Швеции и
Норвегии, с одной стороны 10\ и северных районов Восточной Европы,
в частности Прионежья,— с другой 10\ достаточно сходны. Можно
утверждать, что земледелие не играло в обоих случаях сколько-нибудь
существенной роли. Между тем различия в антропологическом типе
населения обеих территорий достаточно демонстративны. Правда, с
территории Норвегии в нашем распоряжении находятся единичные черепа106,
но серии из неолитических могильников Швеции и Прионежья
достаточно многочисленны, чтобы составить о них определенное суждение 107.
Неопределенны различия в хозяйстве и в тех случаях, когда
сопоставление разновременных могильников как будто бы дает возможность
уловить эпохальные изменения отдельных признаков. Так, трудно
утверждать, что земледелие занимало большое место в хозяйстве тагарцев по
сравнению с афанасьевцами в Минусинской котловине, а охота потеряла
для них почти всякое значение 108, чего нельзя, правда, повторить по
отношению к ямной и срубной культурам Нижнего Поволжья 109. Все
это не дает возможности признать, что отмеченная выше стабильность
признаков у населения Северного Китая, Египта, Армении проистекает
только за счет того, что изменения, аналогичные изменениям на других
территориях, имели здесь место в более раннее время и не получили
отражения в имеющемся палеоантропологическом материале. По-видимому,
она указывает как на разный характер процессов эпохального изменения
в зависимости от места и времени, так и на возможность сохранения при
определенных условиях определенных величин признаков на протяжении
длительного периода.
303

Это заключение позволяет критически отнестись к выводу Г. Ф. Де-
беца о появлении представителей кавкасионского типа на нынешней
территории их расселения в результате миграции из более северных
областей. Если отвлечься от гипотезы повсеместного сужения лица,
легко можно представить себе, что характерная для кавкасионского типа
широколицесть имеет местное происхождение и образовалась или,
вернее, сохранилась с древности скорее в результате изоляции. Кстати
говоря, если защищать ту точку зрения, что эпохальное изменение ширины
лица на Кавказе подчинено обычным закономерностям, трудно объяснить,
почему переселившиеся с севера группы сохранили в условиях Кавказа
большие широтные диаметры лицевого скелета. Потому что в
высокогорных районах они не смогли перейти к земледелию? Но, во-первых,
этнографические группы грузинского народа, проживающие на равнине,
также имеют большую ширину лица ио; во-вторых, как мы уже убедились
выше, темпы грацилизации не всегда совпадают с той или иной формой
хозяйственной деятельности.
Некоторая депигментация представителей кавкасионского типа также,
как мне кажется, не может считаться бесспорным доказательством
примеси элементов северного происхождения. Если бы это было
действительно так, как думает Г. Ф. Дебец, следовало бы ожидать
закономерного географического распределения признаков пигментации, т. е.
усиления интенсивности цвета волос и глаз по направлению с северо-запада
на юго-восток. Как уже было отмечено, на самом деле этого нет. Правда,
самые западные представители этого типа — карачаевцы содержат в
своем составе довольно большой процент светлоглазых индивидуумов и
занимают по этому признаку место, близкое к верхним границам
изменчивости в пределах кавкасионского типа (см. табл. 9). Более
светлоглазыми оказываются лишь тушины, аварцы западных районов, некоторые
группы осетин и андо-дидойцев. Но зато сваны и горные рачинцы
характеризуются наиболее темным цветом глаз среди кавкасионских групп.
Таким образом, можно предполагать, что изоляция, часто оказывающая
огромное влияние на концентрацию тех или иных вариантов признаков
с простой наследственной структурой1И (а пигментация глаз является
именно таким признаком112), сыграла известную роль и в данном
случае. А раз мы допускаем влияние изоляции, логично предположить, что
оно могло сказаться не только в усилении интенсивности пигментации
глаз у сванов и горных рачинцев, но и в посветлении глаз у остальных
представителей кавкасионского типа. Допущение о примеси светлопиг-
ментированных северных элементов восточноевропейского
происхождения представляется, следовательно, и по отношению к цвету глаз
излишним.
Большое значение для обсуждения интересующей нас темы имеют
историко-этнографические данные. При принятии гипотезы о приходе
этнических групп, относящихся к кавкасионскому типу, с севера
следует ожидать, что в этнографических материалах, фольклоре, данных
языка мы найдем многочисленные свидетельства их степного
происхождения и прежнего проживания на равнине. Однако такие свидетельства
немногочисленны и крайне фрагментарны. Этнографический материал
говорит о том, что культура народов, населяющих предгорья
центральной части Кавказского хребта, представляет собой своеобразный
комплекс, отличающийся идеальным приспособлением к сложным и трудным
условиям высокогорья, что все эти народы, метафорически выражаясь,
не гости, а хозяева гориз. Об этом же свидетельствуют и результаты
304

изучения фольклора этих народов114. Что же касается данных языка,
то, конечно, ираноязычность осетин и тюркоязычность балкарцев и
карачаевцев в общем могут быть использованы как доказательство их
пришлого происхождения. Однако, во-первых, в культуре и языке этих
народов выявляется мощный пласт связей с местной этнической средой,
кавказский субстрат115, во-вторых, переход народа на новый язык
может осуществляться вследствие культурного и политического влияния,
а совсем не обязательно этнического взаимодействия 116, в-третьих,
наконец, принадлежность к иранской и тюркской языковым семьям на
Кавказе может быть истолкована как доказательство приблизительно в
равной степени и северного и южного происхождения117. Таким образом,
историко-этнографические и лингвистические материалы не дают прямых
данных для подтверждения гипотезы Г. Ф. Дебеца.
Для ее обоснования можно было бы использовать данные о скифо-
сарматском влиянии на культуру народов Северного Кавказа 118. Как
известно, И. А. Джавахишвили полагал даже, что скифо-сарматские
племена были по языку родственны грузинам, и сам термин «сармат»
пытался объяснить из адыгейских, нахских и лезгинского языков. Он писал,
что «скифы и сарматы, как это с достаточной очевидностью выясняется
при помощи несомненного лексического материала, принадлежали лишь
к северокавказским адыгейско-чечено-лезгинским народностям» 119.
Однако точка зрения И. А. Джавахишвили не получила сколько-нибудь
убедительного подтверждения и он остался в одиночестве120.
Особенное значение для ее опровержения имели работы В. И. Абаева,
убедительно доказавшего индоевропейский характер скифского языка и его
принадлежность к иранской языковой семье121. Таким образом,
выявляется с полной определенностью, что скифские и сарматские племена
были инородным включением в местную кавказскую этническую среду и
не приняли значительного участия в сложении современных народов
Кавказа, за исключением, может быть, осетин. Кроме того, из всей
совокупности имеющихся данных вытекает, что их распространение
ограничивалось предгорными районами и не захватывало высокогорных
областей 122. Что же касается некоторых местных северокавказских племен,
также, как полагал И. А. Джавахишвили и сейчас полагает Г. А. Мели-
кишвили, фигурировавших в источниках под собирательным названием
скифо-сарматов 123, то они, очевидно, не имеют отношения к проблеме
этнических связей населения Кавказа с населением
Восточно-Европейской равнины. Их следы в Закавказье указывают лишь на этнические
взаимодействия народов Северного Кавказа и Закавказья, носившие, по-
видимому, более локализованный характер и не выходившие по своему
значению за рамки древней истории этих районов. Косвенный аргумент
против гипотезы Г. Ф. Дебеца вытекает из рассмотрения
географического положения этнических групп, относящихся к кавкасионскому типу.
Они занимают наиболее труднодоступные районы Кавказского хребта 124.
Сложно объяснить, почему жители равнины, каковыми, очевидно,
являлись, по Г. Ф. Дебецу, предки современных кавкасионских групп,
заняли именно эту территорию и каким образом они сумели освоить ее.
Л. И. Лавров пишет о том, что кипчаки и аланы, сыгравшие большую
роль в этногенезе осетин, балкарцев и карачаевцев, заняли высокогорные
области под давлением разгромивших их монгольских орд 125. Но это
событие относится к гораздо более позднему времени, чем оформление кав-
касионского типа, и не имеет к нему непосредственного отношения. То
же самое можно сказать и о экспансии гуннов. Что же касается насиль-
305

ственных переселений целых народов в более раннюю эпоху вследствие
событий, подобных гуннскому и монгольскому нашествиям, то они для
рассматриваемой территории маловероятны и, во всяком случае, не
подтверждаются прямыми фактами.
ГИПОТЕЗА ИЗОЛЯЦИИ
Антропологические данные дают возможность подойти к анализу
проблемы происхождения кавкасионского типа и с другой стороны. Я имею
в виду уже отмечавшееся выше влияние изоляции. Основная
особенность представителей кавкасионского типа, отличающая их от других
европеоидных групп и придающая кавкасионскому типу исключительное
своеобразие среди других европеоидных типов,— большая ширина лица
сближает их с древними представителями европеоидной расы. Как
известно, на территории Западной Европы широколицый тип был
преобладающим в населении верхнепалеолитического и мезолитического
времени 126, на территории Восточной Европы он сохранялся и в эпоху
неолита и бронзы127. В разных работах этот тип получил наименование
«кроманьонского в широком смысле слова» 128, «палеоевропейского» 129
и т. д. Помимо большой ширины лица в сочетании с его небольшими
высотными диаметрами, он характеризовался некоторой уплощенностью
лицевого скелета на уровне назомалярных точек130. Интересно отметить,
что такое сочетание признаков характерно и для краниологических серий
кавкасионского типа. Особенно ярко оно выражено в хевсурской серии,
которая, по-видимому, в наиболее чистом виде сохраняет особенности
кавкасионского типа, тогда как, скажем, по отношению к осетинским
сериям из склепов трудно полностью исключить влияние аланского
элемента 131. Разумеется, в форме черепной коробки различия представителей
кавкасионского и палеоевропейского типов достаточно демонстративны.
Но это и понятно, если учесть значение интенсивно действовавших на
Кавказе процессов брахикефализации.
К сожалению, фрагментарность палеоантропологических данных
почти полностью лишает нас возможности продолжить поиски аналогий
кавкасионскому типу на территории Кавказа. Они есть, но древность их
в общем не превышает тысячи лет. Кроме того, почти все они относятся
к территориям, не входящим непосредственно в ареал кавкасионского
типа. Это серии из средневековых могильников Прикубанья132,
Северной Осетии133, Дагестана и Азербайджана134. Из них только
могильники у Харха и Змейской в Северной Осетии расположены в районе,
который и сейчас входит в зону распространения кавкасионского типа. Ясные
аналогии ему в палеоантропологических материалах более ранних эпох
отсутствуют. Но все же можно отметить несколько серий, для которых
характерны сравнительно большие величины широтных размеров лица.
Это черепа из могильников раннего железного века из Цамакаберда и
Норадуза и на юго-западном берегу оз. Севан 135, из групповых
могильников Мингечаура 136 и из некоторых единичных погребений Северного
Кавказа 137. Интересная находка была сделана в неолитическом
погребении, раскопанном грузинскими археологами в предгорной Имеретии.
Добытый в нем череп исследован М. Г. Абдушелишвили 138. Он
характеризуется массивностью, большими размерами черепной коробки, огромной
шириной лица. Любопытно, что погребение, из которого происходит этот
череп, было открыто в области, непосредственно примыкающей к
областям, заселенным представителями кавкасионского типа.
306

Перечисленные палеоантропологические материалы, несмотря на свою
неполноту, позволяют сделать один важный вывод, имеющий
непосредственное отношение к нашей теме. Я имею в виду распространение
широколицых типов в разных областях Кавказа, по-видимому, с глубокой
древности. Как ни подходить к решению вопросов их генетических
взаимоотношений, можно утверждать, что Кавказ входил в зону
распространения широколицых типов большой европеоидной расы начиная по
крайней мере с неолитического времени, а скорее всего, с эпохи появления
здесь человека современного вида. Компактный ареал кавкасионского
типа в настоящее время и его приуроченность к высокогорным районам,
а также морфологическое своеобразие этого типа не позволяют считать
его поздним образованием. С другой стороны, палеоантропологические
данные также свидетельствуют скорее в пользу предположения о его
древнем происхождении. Весьма вероятно, что раскопки древних
могильников в предгорьях Центрального Кавказа доставят нам палеоант-
ропологический материал, который решит этот вопрос с необходимой
определенностью. Но и сейчас гипотеза о широколицести древнего
населения центральных предгорий Кавказского хребта и консервации этой
особенности вследствие изоляции в специфических условиях высокогорья
представляется весьма правдоподобной. По-видимому, горные
этнографические группы грузинского народа и их соседи сохраняют особенности
своего антропологического типа с эпохи заселения этой территории
человеком современного вида.
Обратимся к этнографическим данным. Они свидетельствуют об
известной общности культуры народов, относящихся к кавкасионскому
типу. Во многом эта общность проистекает, по всей вероятности,
вследствие сходных физико-географических условий существования и
одинакового уровня общественного развития. Так, отмечаемое среди горных
этнографических групп грузинского народа сходство многих общественных
институтов, скорее всего, результат того, что они стоят на одном уровне
развития производительных сил и производственных отношений139.
В известной мере за счет конвергентного развития в сходных условиях
существования может быть отнесено и сходство в конструкции жилищ на
обширной территории Свании, горной Рачи, Хевсурии и Тушетии140.
Однако здесь уже выявляются черты, свидетельствующие и об общности
происхождения. Более яркий пример специфических связей,
объединяющих эти народы, может быть найден в фольклоре горных грузинских
групп141. При этом важно отметить, что бытующий в горных районах
Грузии охотничий эпос доносит до современности глубокую архаику.
Наиболее архаичны сванские сюжеты, затем рачинские и горцев
Восточной Грузии.
Изучение традиционных форм быта у горных этнографических групп
грузинского народа и народностей Западного Дагестана также позволяет
говорить о древности и архаичности существующих обычаев, выявляет
мощный пласт родового строя, восходящего, по-видимому, к глубокой
древности 142. Аналогичным образом это явление может быть отмечено и
у их тюркоязычных соседей, также относящихся к кавкасионскому
типу,— карачаевцев и балкарцев, и у других представителей этого
типа — осетин 143. Хотя сами по себе обычаи и социальный строй каких-
либо народов не дают прямых данных для установления генетических
параллелей, они могут свидетельствовать о чрезвычайно архаическом
уровне культурного развития, о проживании в близком соседстве и в сходных
условиях географической среды, о многовековой изоляции, а именно это
307

и важно для нас в данном случае. В качестве дополнительного
аргумента в пользу изоляции хотелось бы указать на языковой материал, на
изолированное положение сванского языка в системе картвельских
языков 14\ Поскольку и в культуре сваны выделяются наибольшей
архаичностью среди других грузин-горцев, не свидетельствует ли обособленное
положение сванского языка о том, что именно сваны являются
потомками древнейших этнических групп, заселявших высокогорные районы
Центрального Кавказа? Может быть, тогда абхазо-сванские языковые
схождения145 и историко-топонимические данные о пребывании сванов
южнее территории их теперешнего расселения 146 можно истолковывать
в пользу южного пути заселения высокогорных областей Кавказа? Но
здесь мы вступаем в сферу догадок.
Уже неоднократно указывалось, что на пути принятия гипотезы об
этническом родстве представителей кавкасионского типа стоит языковая
принадлежность осетин, балкарцев и карачаевцев. С другой стороны,
было отмечено, что в их культуре может быть выделен комплекс
явлений, наличие которого говорит о вхождении в их состав кавказского
субстрата. Рассмотрим эту проблему подробнее.
Прежде всего остановимся на фактах, относящихся к области языка.
Осетинский язык был подвергнут почти исчерпывающему анализу в
многочисленных исследованиях В. И. Абаева. Оказалось, что при бесспорно
иранском характере грамматики и лексики он отличается особенностями,
указывающими на взаимодействие с кавказскими языками 147. К их
числу относятся некоторые морфологические и синтаксические формы, а
также заимствования в области лексики. Многие из них имеют
специфический характер и восходят к сванскому языку 148. В. И. Абаев полагает,
что ираноязычные предки осетин, по-видимому аланы, застали в горах
местные племена, говорившие на кавказских языках, и включили их в
свой состав. В качестве аргумента в пользу такой гипотезы он приводит
и некоторые этнографические факты 149. В дополнение к ним можно
указать на широкое распространение в горной Дигории топономических
названий с суффиксом — ск, имеющих яфетическое происхождение 150.
В совокупности с антропологическими данными все перечисленные
факты, показательные и сами по себе, приобретают большой вес и вряд ли
могут быть истолкованы как случайные. По-видимому, гипотеза местного
кавказского пласта в этногенезе осетин, который в свете результатов
исследования антропологических данных с большой долей вероятности
следует назвать картвельским, отражает реальную действительность и
должна учитываться при решении проблем этногенеза осетинского
народа. Ее важность для интересующего нас вопроса определяется тем
обстоятельством, что она удачно объясняет, каким образом ираноязычные
осетины сохранили антропологический тип, сближающий их с горными
этнографическими группами грузинского народа.
Балкарцы и карачаевцы также не отличаются, как уже отмечалось,
по своему антропологическому типу от грузин-горцев. Однако по языку
они сближаются с караимами и кумыками 151. Из вымерших языков к
карачаево-балкарскому языку наиболее близко стоят половецкий и древ-
неболгарский152. На этом основании преобладающее значение в
разработке вопросов происхождения балкарского и карачаевского народов
получила тюркская гипотеза, представленная в двух вариантах —
кипчакском и болгарском153. Однако эта гипотеза сталкивается с рядом
трудностей при рассмотрении антропологических данных154. Не
учитывает их и аланская гипотеза, также имеющая ряд сторонников 155. Осно-
308

ъываясь на этих данных, автор выдвинул гипотезу кавказского субстрата
в этногенезе балкарцев и карачаевцев156. В качестве родственной им
конкретной картвельской группы были названы сваны.
Разумеется, значение обоих этих утверждений неравноценно. Полное
тождество антропологического типа балкарцев и карачаевцев, с одной
стороны, и горных этнографических групп грузин — с другой, само по
себе без всякой дополнительной аргументации заставляет признать
наличие мощного кавказского субстрата в этногенезе балкарского и
карачаевского народов. По мнению автора, балкарцы и карачаевцы представляют
собой сванов, по тем или иным причинам перешедших на несванскую
речь. Это, конечно, гипотеза, однако она получает некоторую опору как
в языковых, так и в историко-этнографических данных.
Исторические данные и топонимика свидетельствуют о том, что сваны
в XIV—XVII вв. проживали в верховьях Кубани и по Баксану, т. е. на
территории, занятой в настоящее время карачаевцами и балкарцами 157.
Это обстоятельство дает известные основания для увязки именно с ними
местного кавказского слоя в балкарском языке 158. В добавление к
этому можно указать на некоторые этногенетические предания159, общие
фамилии160, на сходство некоторых элементов культуры и общую
терминологию жилища и хозяйственных построек. Однако, даже если
считать все эти факты недостаточными для окончательного суждения по
вопросу о родстве карачаевского и балкарского народов, с одной
стороны, и сванов — с другой, бесспорно, как уже отмечалось, их глубокое
родство, выявляемое антропологическими данными, с горцами-грузинами
вообще. Именно это заключение имеет для нас наибольшее значение и
позволяет, как и при рассмотрении происхождения осетинского народа,
понять своеобразное перекрещивание двух этногенетических компонентов
в процессе происхождения балкарцев и карачаевцев, один из которых,
более поздний, сыграл решающую роль в образовании
карачаево-балкарского языка, а другой, восходящий к глубокой древности, наложил
отпечаток на формирование их физического типа.
Итак, совокупное сопоставление антропологических, лингвистических
и историко-этнографических данных приводит к выводу, что народы,
населяющие высокогорные районы центральной части Кавказского хребта,
обнаруживают в своем антропологическом типе и в своих культурных
особенностях ряд параллелей, которые могут быть удачно объяснены
только общностью их происхождения. Таким образом, исходя из широко
аргументированного в последние годы учения о хозяйственно-культурных
типах и историко-этнографических областях161, мы имеем возможность
выделить на этой территории историко-этнографическую общность, к
которой следует отнести карачаевцев, балкарцев, осетин, горные
этнографические группы грузинского народа, аварцев и андо-дидойские или андо-
цезские народности Западного Дагестана. Древнейшие археологические
находки, сделанные в районах, заселенных этими народами, относятся к
эпохе бронзы 162. Но несомненно, что они были заселены в значительно
более раннюю эпоху. Полагаю, что общность всех перечисленных народов
восходит к эпохе заселения этих районов человеком современного вида
и является следствием изоляции в условиях труднодоступного
высокогорья.
309

выводы
1. Балкарцы, карачаевцы, осетины, горные этнографические группы
грузинского народа, аварцы и андо-цезские народности обнаруживают
специфическое сходство в антропологических признаках, позволяющее
отнести их к единому типу. В работах грузинских антропологов этот тип
получил наименование кавкасионского и таким вошел в антропологическую
литературу. От других типов европеоидной расы он отличается рядом
своеобразных особенностей, из которых наиболее характерной является
большая ширина лица, на первый взгляд сближающая представителей
этого типа с представителями монголоидной расы.
2. Гипотеза о специфическом направлении эпохальных изменений
антропологических признаков, и в частности ширины лица, на
территории Кавказа, отличающемся от обычно наблюдаемого на территории
Советского Союза, основана на выборочном и количественно недостаточном
материале и нуждается в дополнительной аргументации. Применение
этой гипотезы к конкретной проблеме происхождения кавкасионского
типа встречается с трудностями фактического и теоретического порядка.
3. Гипотеза о происхождении кавкасионского типа в результате
переселения с севера древних представителей палеоевропейского типа
европеоидной расы в горы Кавказа основана на скрытом предположении о
всеобщности действия процесса грацилизации и невозможности найти
область, где этот процесс не проявлял бы себя с достаточной
определенностью. Между тем сопоставление древних и современных
краниологических серий с территории Северного Китая, Египта и Армении, по
отношению к которым можно настаивать на наличии непрерывной
генетической преемственности, показывает, что одинаковые величины ширины
лица точно так же, как и других признаков, могут сохраняться без
заметных изменений на протяжении нескольких тысячелетий. Историко-эт-
нографические и лингвистические данные также не подтверждают
миграционную гипотезу.
4. Предположение о том, что Кавказ не входил в область
интенсивного действия процесса грацилизации, позволяет выдвинуть гипотезу о
формировании кавкасионского типа на той же территории, какую он
занимает в настоящее время, в результате консервации антропологических
особенностей древнейшего населения, восходящего, возможно, к эпохе
неолита или верхнего палеолита и относившегося к палеоевропейскому
типу европеоидной расы. Изоляция в труднодоступных районах
высокогорья способствовала консервации этих особенностей. По всей
вероятности, следствием изоляции является некоторое посветление пигментации
представителей, кавкасионского типа по сравнению с народами
Закавказья. Данных о том, что их предки в центральных предгорьях
Кавказского хребта появились с севера или с юга, не имеется.
5. Анализ историко-этнографических и лингвистических материалов
дает возможность выявить кавказский субстрат в составе осетинского,
балкарского и карачаевского народов. Таким образом, народы,
относящиеся к кавкасионскому типу, могут быть объединены не только на
основании антропологических данных, но и на основании
историко-культурных особенностей. Последние также говорят о глубокой древности
этих народов и их местном происхождении. Все это позволяет выделить
в центральных районах Кавказского хребта особую историко-этнографи-
ческую область, к которой следует отнести проживающие в ней ирано-,
тюрко- и картвелоязычные народы на основании общности их
происхождения.
310

1 Ивановский А. А. Об антропологическом составе населения России//Тр. антропол.
отд. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1904.
Т. XXII. См. также: Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. И., Абдушелишви-
ли М. Г. Материалы экспедиции 1950 года по антропологии современного
населения Грузинской ССР//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси,
1953. Т. 4. \
2 Бунак В. В. \ Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. ХШ-А.
3 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. И., Абдушелишвили М. Г. Указ. соч.;
Натишвили А./#., Абдушелишвили М. Г. Основные итоги антропологических
экспедиций 19^0; 1951 и 1952 гг. Ин-та эксперимен. морфологии АН ГССР//Тез. докл.
навьшз^ной науч. сес. Ин-та эксперим. морфологии в г. Батуми. Тбилиси, 1954;
Они же. Материалы к антропологии грузинского народа // Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5; Они же. Предварительные данные об
антропологических исследованиях грузинского народа // Кр. сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1955. Вып. 22; Они же. Материалы антропологической
экспедиции 1954 г. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР//Тез. докл. на 7-й сес.
Ин-та эксперим. морфологии. Тбилиси, 1956; Абдушелишвили М. Г. К
вопросу антропологии удинов // Сообщ. АН ГССР. Т. XVII. Тбилиси, 1956. № 5;
Он же. Осетины: (Антропол. очерк) //Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6; Он же. Об антропологическом составе современного
населения Грузии//Там же. Тбилиси, 1958. Т. 7; Ахвледиани О. М. К антропологии
коренного населения Аджарской АССР//Тез. докл. на выездной науч. сес. Ин-та
эксперим. морфологии в г. Батуми; Он же. К антропологии коренного населения
Аджарской АССР. Батуми, 1957; Джанберидзе Г. К. К антропологии современного
населения горной полосы северо-западной Грузии («сваны») //Тез. докл. на
выездной науч. сес. Ин-та эксперим. морфологии в г. Батуми; Он же. Абхазо-ады-
гейские взаимоотношения в свете данных антропологии//Тез. докл. на 7-й сес.
Ин-та эксперим. морфологии; Он же. К антропологии абазин // Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1962. Т. 10; Он же. Взаимоотношения
абхазов с картвельскими и адыгейскими этническими группами в свеге
данных антропологии//Там же. Тбилиси, 1963. Т. И. Сводка данных:
Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии.
Тбилиси, 1964.
4 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане//Тр. Ин-та этнографии
АН СССР. Н. С. Т. 33. М., 1956.
5 Джанберидзе Г. К. О происхождении балкарцев и карачаевцев//Материалы
научной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов.
Нальчик, 1960.
6 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии // Там же.
7 Левин В. И. Этно-географическое распределение некоторых расовых признаков у
населения Северного Кавказа//Антропол. журн. 1932. № 2.
8 Сооп С. The Races of Europe. N. Y. 1939.
9 Dzierzykrai-Rogalski Т., Olekiewicz M. Barma oczu i wlosow a grupy krwi // Materialy i
prace anthropologiczne. N 44. Wroclaw, 1958.
10 См.: Абдушелишвили М. Г. Об антропологическом составе современного
населения Грузии.
11 Натишвили А. Н., Абдушелишвили М. Г. Материалы антропологической
экспедиции 1954 г. Ин-та эксперим. морфологии АН ГрузССР. С. 24.
12 Абдушелишвили М. Г. Осетины: (Антропол. очерк).
13 Он же. К палеоантропологии Самтаврского могильника. Тбилиси, 1954; Он же.
Палеоантропологический материал из поздних погребений Самтаврского
могильника//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1960. Т. 8.
14 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
Т. 4. М.; Л., 1948.
15 Там же.
16 Debetz G. F. Certains aspects des transformations somatiques de ГНото sapiens//
Communications de la delegation sovietique au VI congres international des
sciences anthropologiques et ethnologiques. M., 1960; Дебец Г. Ф. О некоторых
направлениях изменений в строении человека современного вида//Сов. этнография.
1961. № 2.
17 Абдушелишвили М. Г. Об эпохальной изменчивости антропологических
признаков // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 33.
18 Weidenreich F. The brachycephalization of recent mankind//Southwestern Journal
of Anthropology. 1945. Vol. 1, N 1; Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР;
Бунак В. В. Структурные изменения черепа в процессе брахикефализации//Тр. V
311

Всесоюз. съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Л., 1951; Он же. Череп
человека и стадии его формирования у ископаемых людей и современных рас//Тр.
Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1959. Т. 19.
19 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане; Он же.
Антропологические типы // Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
20 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Дагестане. С. 214.
21 Миклашевская Н. Н. Антропологический состав населения Дагестана в алано-ха-
зарское время //Вопр. антропологии. 1960. Вып. 5.
22 Она же. Новые палеоантропологические материалы с территории
Дагестана//Материалы по археологии Дагестана. Махачкала, 1959. Т. 1; Она же.
Антропологический состав населения Дагестана в алано-хазарское время.
23 Гинзбург В. В., Фирштейн Б. В. Материалы к антропологии древнего населения
Западного Казахстана//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л.г
1958. Т. 18.
24 Дебец Г. Ф. Материалы по палеоантропологии СССР (Нижнее Поволжье) //Антро-
пол. журн. 1936. № 1; Он же. Палеоантропология СССР.
25 Кондукторова Т. С. Материалы по палеоантропологии
Украины//Антропологический сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 33).
26 Пиотровский Б. В. Археология Закавказья. Л., 1949.
27 Куфтин Б. А. Археологические раскопки в Триалети. Т. 1: Опыт периодизации
памятников. Тбилиси, 1941.
28 Бердзенишвили Н., Джавахишвили И., Джанашиа С. История Грузии. Ч. 1:
С древнейших времен до начала XIX века. Тбилиси, 1946.
29 Абдушелишвили М. Г. Об эпохальной изменчивости антропологических
признаков. С. 97.
30 По этой проблеме имеется огромная литература. См., напр.: Чебоксаров Н. Н.
Физический тип китайцев различных социальных групп//Антропол. журн., 1935.
№ 1.
31 Абдушелишвили М. Г, Палеоантропологический материал из поздних погребений
Самтаврского могильника.
32 Бунак В. В. Crania Armenica. M., 1927; Алексеев В. П. Краниология хакасов в
связи с вопросами их происхождения // Тр. Киргиз, археол.-этногр. экспедиции. М.,
1960. Т. 4. Величины связи скуловой ширины с верхней и средней шириной лица
в армянской и хантской сериях взяты из работы: Рогинский Я. Я. Величина
изменчивости измерительных признаков черепа и некоторые закономерности их
корреляции у человека // Учен. зап. МГУ. 1954. Вып. 166.
33 Хранятся в Институте антропологии МГУ. Приношу глубокую благодарность
дирекции института за разрешение воспользоваться ими.
34 Бунак В. В. Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и
современных рас.
35 Pearson К., Davin A. On the biometric constants of the human skull // Biometrica.
1924. Vol. XVI, pt. 3-4. Tabl. 5.
36 Fawcette С D. A second study of the variation and correlation of the human skullr
with special reference to the Naqada crania // Biometrica. 1902. Vol. 1, pt. 4; Jacob S.r
Lee A., Pearson K. Preliminary note on interracial characters and their correlation
in man//Biometrica. 1903. Vol. II, pt. 3.
37 Tschepourkowsky E. Contribution to the study of interractial
correlation//Biometrica. 1905. Vol. IV, pt. 3; Он же. Географическое распределение формы головы и
цветности крестьянского населения преимущественно Великороссии в связи с
колонизацией ее славянами//Изв. О-ва любителей естествознания, антропологии
и этнографии. М., 1913. Т. CXXIV. Вып. 2.
38 Ярхо А. И. Ганджинские тюрки//Антропол. журн. 1932. № 2; Он же. Туркмены
Хорезма и Северного Кавказа // Там же. 1933. № 1/2; Он же. О некоторых
вопросах расового анализа//Там же. 1934. № 3.
39 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н.С. М., 1951. Т. 17.
40 Розов Н. С. Материалы по краниологии чулымцев и
селькупов//Антропологический сборник, I. M., 1956 (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 33).
41 Алексеев В. П. Краниология хакасов в связи с вопросами их происхождения.
42 Morant G. M. A preliminary classification of european races based on cranial
measurements//Biometrica V. XX- B. 1928. P. 3-4; Он же. A. contribution to the Basque
craniometry//Biometrica. Vol. XXI. 1929, pt. 1-4; Он же. A study of the recently
excavated Spitalfields crania//Biometrica. 1931. Vol. XXIII, pt. 1-2; см. также:
Stoessiger В. N.f Morant G. M. A study of the crania in the vaulted ambulatory of
Saint Leonard's Church, Hythe//Biometrica. 1932. Vol. XXIV, pt. 1-2.
312

43 Macdonell W. R. A study of the variation and correlation of the human skull, with
special reference to English crania//Biometrica. 1904. Vol. Ill, pt. 2—3; Он же.
A second study of the English skull, with special reference to Moorfieds crania //
Biometrica. 1906. Vol. V, pt. 1-2.
44 Hooke B. G. S. A third study of the English skull, with special reference to the Far-
rington street crania//Biometrica. 1926. vol. XVIII, pt. 1-2.
45 Yaung M. The West Scottish skull and its affinities//Biometrica. 1931. Vol. XXIII,
pt. 1-2.
46 Schreiner K. Zur Kraniologie der Lappen. Oslo, 1931-1935. Bd. I—II; Idem. Crania
Norvegica. Oslo, 1939. Vol. I.
47 Zilinskas /., Iurgutis A. Crania lithuanica (XX amsiaus ir iskastines lietuviq kauko-
les) //Acta medicinae facultatis vytauti magni universitatis. Kaunas, 1939. Vol. V.
Fasc. 3.
48 Акимова M. С. Палеоантропологические материалы с территории Чувашской
АССР//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. XXIII. 1955; Она же.
Краниология современного населения Мордовской и Марийской АССР//Крат, сообщ. Ин-
та этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29; Она же. Краниологическая
характеристика мордвы-эрзи // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 13. М., 1960.
49 Марк К. Ю. Палеоантропология Эстонской ССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР.
Н.С. Т. 32. М., 1956.
50 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в
сравнительно-антропологическом освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.
51 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси. 1955. Т. 5.
52 Беслекоева К. X. Краниология осетин и происхождение осетинского народа//Изв.
Сев.-Осет. научн.-исслед. ин-та им. Орджоникидзе, 1957. Т. 19.
53 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в связи
с изучением этногенеза азербайджанского народа). Баку, 1960.
54 Алексеев В. П. Антропологический тип адыгов в эпоху позднего средневековья //
Материалы по археологии Адыгеи. Майкоп, 1961. Т. 2.
55 Миклашевская Н. Н. Краниология киргизов//Тр. Киргиз, археол.-этногр.
экспедиции. М., 1959. Т. 2.
56 Гинзбург В. В., Залкинд Н. Г. Материалы к краниологии казахов (в связи с
вопросами этногенеза) //Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л.,
1955. Т. 16.
57 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
58 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья эпохи неолита и
бронзы//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М., 1961. Т. 21; Он же.
Палеоантропология Хакасии эпохи железа // Сб. Музея антропологии и этпографии АН СССР.
М.; Л., 1961. Т. 20.
59 Герасимова М. М. Черепа из погребений срубной культуры в Среднем Поволжье
//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1958. Вып. 71.
60 Гинзбург В. В. Этнические связи древнего населения Сталинградского Заволжья //
Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1959. № 60.
61 Глазкова Н. М., Чтецов В. П. Палеоантропологические материалы
Нижневолжского отряда Сталинградской экспедиции // Материалы и исследования по
антропологии СССР. М., 1960. № 78.
62 Дебец Г. Ф. Материалы по палеоантропологии СССР (Нижнее Поволжье); Он же.
Палеоантропологические материалы из погребений срубной культуры Среднего
Заволжья//Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1954. № 42.
63 Искренне признателен Б. В. Фирштейн за их предоставление.
64 Debetz G. F. Certains aspects des transformations somatiques de ГНото Sapiens;
Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях измерений в строении человека
современного вида.
65 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
36 Andersson ./. С. Preliminary report on archaeological research in Kansu//Memoirs
of the Geological Survey of China. Ser. A. Peking, 1925. N 5; Idem. Children of the
Yellow Earth. L. 1934.
67 Blach D. A study of Kansu and Honan aeneolithic skulls and specimens from later
Kansu prehistoric sites in comparison with North China and other recent crania //
Palaeontologia Sinica. Ser. D. Peking, 1928. Vol. VI. Fasc. 1. Позже были
опубликованы и другие материалы, морфологически повторяющие с небольшими
модификациями тот же комплекс. Библиографию и сводку данных см.: Крюков М. В.,
Софронов М. Ф., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М.,
1978.
313

ь* Речь идет лишь о размерах, характеризующих ширину лица. По некоторым
другим имеются данные и отдельно о серии черепов эпохи бронзы.
69 Чебоксаров Н. Н. Основные направления расовой дифференциации в Восточной
Азии//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. М.; Л., 1947. Т. 2.
70 Koganei J. Messungen an mannlichen Schinesen-Schadeln // International Centrai-
blatt fur Anthropologie und Verwandte Wissenschaften. 1902. Bd. VII.
71 Haberer K. A. Schadel und Skeletteile aus Peking. Jena, 1902.
72 Reicher M. Untersuchungen iiber die Schadelform der alpenlandischen und mongoli-
schen Brachycephalen // Zeitschritf fur Morphologie und Anthropologie. 1913-1914.
Bd. XV-XVI.
73 Schultz A. H. Anthropologische Untersuchungen an der Schadelbasis. Zurich, 1917.
74 Nakano C. Measurements of skulls from Peiping//Zurenkai Zassi. XXV. N 11. 1920.
75 Black D. A study of Kansu and Honan aeneolithic skulls and specimens from later
Kansu prehistoric sites in comparison with North China and other recent crania.
76 Чебоксаров H. Н. Основные направления расовой дифференциации в Восточной
Азии.
77 Shima G. Anthropological study of the Chinese skull obtained from the suburbs of
Fushun, Manchuria//Journal of Anthropological society of Tokyo. 1933. Vol. XLVIII,
N 550.
78 Quatrefages A., Hamy E. Crania Ethnica: les Cranes des races humaines. Paris, 1882.
79 Wagner K. The Craniology of the Oceanic races // Skrifter utgitt av det Norske Viden-
skaps-Akademi i Oslo I. Mat.-Naturv. Klasse. Oslo, 1937. N 2; Бунак В. В. Черепа из
склепов горного Кавказа в сравнительно-антропологическом освещении; Абдуше-
лишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа; Розов Н. С. Материалы по
краниологии чулымцев и селькупов; Миклашевская Н. М. Краниология киргизов;
Касимова Р. М, Антропологическое исследование черепов из Мингечаура (в
связи с изучением этногенеза азербайджанского народа); Алексеев В. П.
Краниология хакасов в связи с вопросами их происхождения; Он же. Антропологический
тип адыгов в эпоху позднего средневековья; Мамонова Н. Н. Кочевники
Забайкалья IX-XIII вв. по данным палеоантропологии//Антропологический сборник,
III. М., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С; Т. 21). Кроме этого,
использованы данные автора по краниологии финнов, восточных латышей и
украинцев: См.: Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол.
исслед.). М., 1969.
80 Сооп С. The Races of Europe; Batrawi A. M. The racial history of Egypt and Nubia.
Pt. II: The racial relationships of the ancient and modern populations of Egypt and
Nubia//Journal of the Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1946.
Pt. II. Vol. LXXVI.
81 Batrawi A. M., Morant G. M. A study of a first dynasty series of egyptian skulls from
Sakkara and of an eleventh dynasty series from Thebes // Biometrica. 1947. Vol.
XXXIV, pt. 1-2.
82 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times // Bio-
- metrica. 1925. Vol. XVII, pt. 1-2.
83 Woo T. L. A study of seventy-one ninth dynasty egyptian skulls from Sedment//
Biometrica. 1930. Vol. XXII, pt. 1-2.
84 Pearson K., Davin A. On the biometric constants of the human skull.
85 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
86 Wiercinski A. Racial analysis of ancient crania from the Siwah oasis//Acta Facul-
tatis Rerum Naturalium Universitatis Comenianae. Bratislava, 1961. Vol. V. Fasc. Ill—
VI.
87 Fawcett С A second study of the variation and correlation of the human skull, with
special reference of the Nagada crania.
88 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
89 Имеется в виду южное кладбище в Нагаде.
90 Stoessiger В. N. A study of the Badarian crania recently excavated by the British
school of archeology in Egypt//Biometrica. 1927. Vol. XIX, pt. 1-2.
91 Morant G. M. A study of predynastic egyptian skulls from Badari based on
measurements taken by Miss B. N. Stoessiger and Professor D. E. Derry//Biometrica. 1935.
Vol. XXVII, pt 3-4.
92 Fawcett С A second study of the variation and correlation of the human skull, with
special reference to the Nagada crania.
93 Morant G. M. A study of egyptian craniology from prehistoric to roman times.
94 Batrawi A. M., Morant G. M. A study of a first dynasty series of egyptian skulls...
95 Batrawi A. M. The racial history of Egypt and Nubia. Pt. 1: The craniology of Lower
Nubia from predinastic times to the sixth century A. D. // Journal of the
Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1945. Vol. LXXV, pt. 11.
314

98 Collett M. A Study of twelfth and thirteenth dynasty skulls from Kerma (Nubia) //
Biometrica. 1933. Vol. XXV, pt. 3-4. Позже были опубликованы обширные
материалы, морфологически, однако, повторяющие предыдущие: Nielsen О. The Nubian
skeleton through 4000 years (metrical and non-metrical anatomical variations).
Kobenhavn, 1970.
97 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
Данными о размерах 43 и 46 я обязан Г. А. Азизяну.
98 Бунак В. В. Черепа железного века из Севанского района Армении//Рус. антро-
пол. журн. 1929. Т. 17, вып. 3/4.
99 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа.
00 Tschitaia G. Sur l'agriculture de montagne en Georige//Докл. сов. делегации на
VI Междунар. конгр. антропологов и этнографов. М., 1960.
01 Debetz G. F. Certains aspects des transformations somatiques de I'Homo sapiens;
Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях изменений в строении человека
современного вида.
02 Дебец Г. Ф. Черепа из эпипалеолитического могильника у с. Волошского // Соь.
этнография. 1955. № 3.
03 Кондукторова Т. С. Палеоантропологические материалы из мезолитического
могильника Васильевка 1//Сов. антропология. 1957. № 2; Якимов В. П. Население
европейской части СССР в позднем палеолите и мезолите // Вопр. антропологии.
1961. Вып. 7; Гохман И. И. Население Украины в эпоху мезолита и неолита:
(Антропол. очерк). М., 1966.
04 Childe V. G. The dawn of european civilization. London, 1950 (рус. пер.: Чайлд Г.
У истоков европейской цивилизации. М., 1952).
05 Г урина Н. Н. Оленеостровский могильник//Материалы и исследования по
археологии СССР. М.; Л., 1956. № 47.
06 Schreiner К. Е. Crania norvegica. Vol. II //Instituttet for sammentignende kulturfor-
skning. Ser. B. Vol. XXXVI, N 2. Oslo, 1946.
07 Retzius G. Crania suecica antiqua. Stockholm, 1900; Furst C. Zur Kraniologie der
schwedischen Steinzeit//Svenska Vetenskaps Akademie Handlingar. 1912. Vol. 49.
N 1; Якимов В. П. Антропологические материалы из неолитического могильника
на Южном Оленьем острове//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л., 1960. Т. 19.
08 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.
09 Круглое А. П., Подгаецкий Г. В. Родовое общество степей Восточной Европы//
Изв. ГАИМК. М.; Л., 1938. Вып. 119. Очерки истории СССР (первобытнообщинный
строй и древнейшие государства). М., 1956.
10 См. перечисленные выше работы по антропологии населения Грузии.
11 Гинзбург В. В. Горные таджики. М.; Л., 1937; Игнатьев М. В. Статистические
константы в изолированной популяции//Антропол. журн. 1937. № 2; Он же.
Исследования по генетическому анализу популяций // Учен. зап. МГУ. 1940. Вып. 34;
Рогинский Я. Я. Закономерности пространственного распределения групп крови
у человека // Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н.С. Т. 1. М.; Л., 1947.
12 Сводку огромной литературы по этому вопросу см.: Gates R. R. Human genetics.
N.Y., 1946. Vol. 1.
13 Гарданов В. К. Народы Кавказа//Очерки общей этнографии. Азиатская часть
СССР. М., 1960. С. 5-154; Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
14 Нартский эпос. Орджоникидзе, 1957.
15 Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. Т. 1; О происхождении
балкарцев и карачаевцев: (Материалы научной сессии по проблеме
происхождения балкарского и карачаевского народов). Нальчик, 1960.
16 Дебец Г. Ф.у Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Тезисы совещания по методологии этно-
генетических исследований. М., 1951; Они же. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза // Сов. этнография. 1952. № 1; Левин М. Г.
Этнографические и антропологические материалы как исторический источник (к
методологии изучения истории бесписьменных народов) //Там же. 1961. № 1.
17 Баскаков Н. А. Тюркские языки. М., 1960; Оранский И. М. Введение в иранскую
мифологию. М., 1960.
18 Миллер Вс. Ф. Осетинские этюды. М., 1881-1887. Ч. I—III; Джавахишвили И. А.
Основные историко-этнологические проблемы истории Грузии, Кавказа и
Ближнего Востока древнейшей эпохи//Вестн. древней истории. 1939. № 4; Абаев В. И.
Осетинский язык и фольклор. Т. 1.
19 Джавахишвили И. А. Основные историко-этнологические проблемы истории
Грузии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи. С. 44.
315

120 Кокабадзе С. С. О так называемых «хетско-иберийских» языках // Вопр.
языкознания. 1955. № 4.
121 Абаев В. И. Скифский язык, осетинский язык и фольклор. Т. 1.
122 Там же; Иессен А. А. Некоторые памятники VIII—VII вв. до н. э. на Северном
Кавказе//Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1952; Крупное Е. И.
Древняя история и культура Кабарды. М., 1957; Он же. Древняя история Северного
Кавказа. М., 1960; О походах скифов через Закавказье см.: Крупное Е. И. О
походах скифов через Кавказ//Вопросы скифо-сарматской археологии;
Пиотровский Б. Б. Скифы и древний Восток//Сов. археология, 1954. Т. 19; Он же. Ван-
ское царство. М., 1959; Дьяконов И. М. История Мидии. М.; Л., 1956.
123 Меликишвили Г. А. О происхождении грузинского народа. Тбилиси, 1952; Он же.
К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
124 Их всестороннюю географическую характеристику см.: Берг Л. С. Географические
зоны Советского Союза. М., 1952. Т. 2.
125 Лавров Л. И. Происхождение кабардинцев и заселение ими нынешней
территории//Сов. этнография. 1956. № 1; Он же. Происхождение балкарцев и
карачаевцев//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1959. Вып. 32; Он же. О
некоторых этнографических данных по вопросу происхождения балкарцев и
карачаевцев // О происхождении балкарцев и карачаевцев.
126 Movant G. M. Studies of palaeolithic man. Part IV: A biometric study of the upper
palaeolithic skulls of Europe and of their relationship to earlier and later types //
Annales of eugenics. L., 1930. Vol. 4, pt. I —II; Boule M., Vallois H. Les Hommes fos-
siles. P. 1952; Якимов В. П. Население европейской части СССР в позднем
палеолите и мезолите.
127 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Он же. Современное состояние палеоан-
тропологических исследований в СССР //Тез. докл. на сес. отд. ист. наук и
пленума Ин-та истории материальной культуры. М.; Л., 1956; Он же. Основные итоги
палеоантропологических исследований в СССР //Докл. сов. делегации на V Меж-
дунар. конгр. антропологов и этнографов. М., 1956.
128 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
129 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья эпохи неолита и
бронзы//Антропологический сборник, HI. M., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 21).
130 Якимов В. П. Начальные этапы заселения восточной Прибалтики//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. Т. 32. М., 1956; Он же. О древней монголоидности в
Европе//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. Вып. 28, 1957. Он же.
Горизонтальная профилированность лицевого отдела черепа у современных и древних
людей//Вопр. антропологии. 1960. Вып. 4; Он же. Горизонтальная
профилированность лицевого черепа у современных и древних людей // Acta facultatis rerum na-
turalium universitatis comenianae. Bratislava, 1961. T. V. Fasc. Ill — IV; Бунак В В.
Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и современных
рас; Цуй Чен-яо. Данные по горизонтальной профилированности лицевого
скелета ископаемых людей // Вопр. антропологии. 1960. Вып. 1.
131 Алексеев В. П. Происхождение наротов Кавказа.
132 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.
133 Там же; Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика
средневекового населения Осетии // Материалы и исследования но археологии СССР.
М., 1963. № 114.
134 Миклашевская Н. Н. Новые палеоантропологические материалы с территории
Дагестана; Она же. Антропологический состав населения Дагестана в алано-хазар-
ское время; Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Минге-
чаура (в связи с изучением этногенеза азербайджанского народа).
135 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.
136 Касимова Р. М. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура...
137 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР; Бунак В. В. Черепа из склепов горного
Кавказа в сравнительно-антропологическом освещении.
138 М. Г. Абдушелишвили предоставил в мое распоряжение свои неопубликованные
измерения этого черепа, за что приношу ему глубокую благодарность. Позже
череп был описан: См.: Джавахишвили Э. Н. Новая палеоантропологическая
находка в Грузии//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1964. Т. И.
139 Харадзе Р. Л. К вопросу о территориально-общинных объединениях у грузин-
горцев//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29. Все сказанное
здесь и дальше об архаической культуре горских народов относится к
дореволюционному прошлому.
140 Джандиери М. И., Лежава Г. И. Архитектура горной Грузии. М., 1940; Робакид-
зе А. И. Новые черты современного грузинского крестьянсного жилища//Сов.
316

этнография. 1961. № 1; Он же. Жилище и население горцев Грузии в прошлом и
настоящем // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АИ СССР. 1962. Выи. 36.
141 Вирсаладзе Е. Б. Из истории охотничьего эпоса в Грузии // Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29.
142 Литература о горных этнографических группах грузинского народа и народностях
Западного Дагестана огромна. См., напр. Ковалевский Б. Страна снегов и башен
(Свания). Л., 1930; Макалатия С. И. Из старого народного быта пшавов//Сов.
этнография. М., Л., 1938. Т. 1; Он же. Хевсурети: (Ист.-этногр. очерк
дореволюционного быта хевсуров). Тбилиси, 1940; Панек Л. Б.
Следы родового строя у мтиулов//Сов. этнография. М., Л., 1939. Т. 2; Она же.
Социальные отношения мтиулов // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1946.
Вып. 1; Народы Кавказа.
143 Студенецкая Е. Н. К вопросу о феодализме и рабстве в Карачае XIX в. (по
некоторым архивным документам) //Сов. этнография. 1937. № 2, 3; Лавров Л. И.
Из поездки в Балкарию//Там же. М.; Л., 1939. Т. 2. Ковалевский М. М.
Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном
освещении. М., 1886. Т. 1, 2.
144 Марр Н. Я. Где сохранилось сванское склонение?//Изв. АН. СПб., 1911; Он же.
Заимствование числительных в яфетических языках //Изв. АН. СПб., 1913; Он же.
Из поездок в Сванию (летом 1911 и 1912 гг.) //Христианский восток. Т. II. Вып. 1;
СПб., 1913; Он же. Племенной состав населения Кавказа // Тр. Комис. по изуч.
племенного состава. Пг., 1920. Вып. 14. По глоттохронологическому методу отхож-
дение сванского от грузино-ганского единства датируется не позднее чем
концом III — началом II тысячелетия до н. э. См.: Климов А. Г. О
глоттохронологическом методе датировки распада праязыка // Вопр. языкознания. 1959. № 2.
145 Чарая П. Об отношении абхазского языка к яфетическим // Материалы по
яфетическому языкознанию. СПб., 1912. Т. IV; Марр Н. Я. К вопросу о положении
абхазского языка среди яфетических//Там же. СПб., 1912. Т. V; Он же. Из
лингвистической поездки в Абхазию (к этнологическим вопросам)//Изв. АН. СПб.,
1913; Он же. Абхазоведение и абхазы (к вопросу о происхождении абхазов и эт-
ногонии Восточной Европы) // Восточный сборник. Л., 1926. Т. 1.
146 Марр Н. Я. Яфетические элементы в языках Армении, IV//Изв. АН. СПб., 1911;
Он же. Тубал-кайнский вклад в сванском//Там же. СПб., 1912; Он же. Из поездок
в Сванию; Он же. К дате эмиграции мосохов из Армении в Сванию // Изв. АН.
СПб., 1916; Орбели И. А. Город близнецов «Диоскуриада» и племя возниц «хенио-
хи» // ЖМНП. СПб., 1911; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии.
147 Абаев В. И. Осетинские этнические термины iron, allon//Яфетический сборник.
Л., 1927. Т. 5; Он же. К характеристике современного осетинского языка //
Яфетический. Л., 1932. Т., Он же. Поездка к верховьям Кубани, Баксана и
Черека//Язык и мышление. Л., 1933. Т. 1; Он же. О языке южных осетин//Языки
Северного Кавказа и Дагестана. М.; Л., 1935. Т. 1; Он же. О взаимоотношении
иранского и кавказского элемента в осетинском//Осетинский язык и фольклор.
Т. 1; Он же. Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка//
Там же. См. также: Марр Н. Я. Ossetica-Japhetica // Изв. АН Пг., 1918.
148 Абаев В. И. Поездка в Сванетию//Там же.
149 Он же. Значение и происхождение слова allu-ton//Там же; Он же. Значение и
происхождение слова гоп#//Там же. См. также: Такоева Н. Ф. Из истории
осетинского горного жилища//Сов. этнография. 1952. № 3.
150 Цыгаева А. Ф. Из топонимики и гидронимики Западной Осетии//Изв. Сев.-Осет.
науч.-исслед. ин-та. Орджоникидзе, 1960. Т. 22, вып. 1.
151 Боровков А. К. Карачаево-балкарский язык//Яфетический сборник. Л., 1932. Т. 7;
Он же. Очерки карачаево-балкарской грам.матики // Языки Северного Кавказа и
Дагестана. Л., 1935. Т. 1; Баскаков Н. А. Классификация тюркских языков в
связи с исторической периодизацией их развития и формирования//Тр. Ин-та
языкознания АН СССР. М., 1952. Т. 1; Он же. Тюркские языки.
152 Баскаков Н. А. Выступление на научной сессии по проблеме происхождения
балкарского и карачаевского народов//О происхождении балкарцев и
карачаевцев; Саттаев А. X. Происхождение балкарцев и карачаевцев по данным языка//
Там же.
153 Обзор существующих гипотез см.: Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и
балкарцев. Черкесск, 1959; Лавров Л. И. Происхождение балкарцев и карачаевцев.
154 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии.
155 Абаев В. Л. Об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке//О
происхождении балкарцев и карачаевцев; Алексеева Е. П. Некоторые замечания по вопросу
происхождения балкарцев и карачаевцев по данным археологии.
317

156 Алексеев В. П. Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в
свете данных антропологии.
157 Лавров Л. И. Расселение сванов на Северном Кавказе до XIX века//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1950. Вып. 10.
158 Марр Н. Я. Балкаро-сванское скрещение//Докл. АН СССР. 1929; Абаев В. И.
Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев//Язык и мышление.
Л., 1933. Т. 1.
159 Миллер М. Ф. Терская область (археологические экскурсии) // Материалы по
археологии Кавказа. М., 1888. Вып. 1. С. 79; Лавров Л. И. Расселение сванов на
Северном Кавказе XIX века.
ieo Робакидзе А. И. К вопросу о форме поселения в Сванетии//Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1958. Вып. 29; Робакидзе А. И. Харадзе Р. Л. К вопросу о
сванско-балкарских этнокультурных взаимоотношениях // О происхождении
балкарцев и карачаевцев.
161 Толстое С. П. Очерки первоначального ислама//Сов. этнография. 1932. № 2; Он
же. Этнография и современность//Там же. 1946. № 1; Левин М. Г., Чебокса-
ров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области//
Там же. 1955. № 4; Брук С. И., Козлов В. И., Левин М. Г. О предмете и задачах
этногеографии//Тезисы докладов на заседаниях, посвященных итогам полевых
исследований, 1961 г. М., 1962.
162 Уварова П. С. Поездка в Пшавию, Хевсуретию и Сванетию // Материалы по
археологии Кавказа. М., 1904. Т. 10; Деген-Ковалевский Б. Е. К истории железного
производства Закавказья (по материалам раскопок Чуберской железоплавильни -
В. Свания) //Изв. ГАИМК. М.; Л., 1935. Вып. 120; Иессен А. И. К вопросу о
древней металлургии меди на Кавказе // Там же; Макалатия С. И. Хевсурети.
ДРЕВНЕЙШЕЕ ЕВРОПЕОИДНОЕ НАСЕЛЕНИЕ
СРЕДНЕЙ АЗИИ И ЕГО ПОТОМКИ
ОБЗОР ГИПОТЕЗ ПРОИСХОЖДЕНИЯ
ПАМИРО-ФЕРГАНСКОЙ РАСЫ
После работ А. И. Ярхо и Л. В. Ошанина в Средней Азии брахикефаль-
ные европеоиды, в составе которых фиксируется иногда поздняя
монголоидная примесь — узбеки и таджики, были выделены в
самостоятельную единицу расовой систематики, получившую наименование
памиро-ферганской расы 1 или расы Среднеазиатского междуречья2. По
мере дальнейшего накопления материалов по антропологии Средней
Азии ее самостоятельное положение в расовой классификации нашло
многократное подтверждение и в настоящее время практически не
вызывает сомнения 3. Однако происхождение комплекса признаков этой расы
все еще служит предметом дискуссии, ведущейся вокруг нескольких
гипотез.
1. Представители памиро-ферганской расы — преимущественно
потомки андроновцев, подвергшиеся грацилизации и брахикефализации 4.
При критике этой точки зрения указывалось на весьма значительную
вероятность сравнительно светлой пигментации у андроновцев, что
выявляется материалами по антропологии современных казахов 5. Темную
пигментацию узбеков и таджиков трудно объяснить, если допустить
относительную светлоглазость и светловолосость древнего андроновского
населения.
2. Узбеки и таджики — исконные представители средиземноморской
расы, потомки древнего темнопигментированного и долихокранного
населения 6. Увеличение черепного указателя падает на последние
тысячелетия. Но эта гипотеза не может удовлетворительно объяснить посте-
318

пенный и прослеживаемый часто с большой ясностью переход от
антропологических особенностей населения андроновской культуры к
антропологическому типу захороненных в так называемых сакских и усуньских
погребениях на территории Казахстана. Последние краниологически
почти неотличимы от современных узбеков.
3. Представители памиро-ферганской расы — население,
антропологический тип которого образовался под влиянием обоих факторов — граци-
лизации древнего андроновского населения и брахикефализации древних
средиземноморцев 7.
Обе указанные в пунктах 1 и 2 трудности заставили искать общее
между перечисленными гипотезами и в конце концов принять их почти
на одинаковых основаниях. Однако в такой форме их объединения нет
внутреннего единства, синтез этот основывается на теоретической
предпосылке, пока еще требующей доказательства,— разные по характеру и
темпу формообразующие процессы приводят к одинаковому результату.
При рассмотрении происхождения отдельных групп, входящих в состав
памиро-ферганской расы, ясно, что в одном случае преобладал один
процесс, в другом — другой. Сложная проблема выбора между двумя
гипотезами, следовательно, остается, но переводится на более низкий
таксономический уровень, только и всего.
4. Чистыми и наиболее характерными представителями
памиро-ферганской расы являются не узбеки, а таджики и народности Памира 8.
В составе узбеков она представлена уже в смешанном виде.
Происхождение ее восходит к древнейшему индоевропейскому, а может быть, даже к
доиндоевропейскому населению Средней Азии. Судя по тому, что
древнейшие долихокранные серии с территории Средней и Передней Азии
сопоставляются с морфологическим типом туркмен, можно думать, что
автор считает брахикефалию памиро-ферганцев древним образованием. Но
прямо об этом не говорится, и вся гипотеза сейчас, после накопления
обширных палеоантропологических материалов по древнему населению
Средней Азии, выглядит недостаточно конкретной.
5. Представители памиро-ферганской расы — исконные брахикефалы,
сохраняющие эту особенность с глубокой древности, возможно, с эпохи
бронзы, а то и неолита 9. Такой взгляд на происхождение
памиро-ферганцев также выглядит умозрительным, так как противоречит палеоант-
ропологическим данным,— все брахикефальные серии эпохи бронзы
происходят из могильников, расположенных далеко за пределами Средней
Азии. Специфическое родство памиро-ферганцев с другими брахикефаль-
ными вариантами в составе средиземноморской ветви европеоидов,
например с арменоидами, признание которого логически вытекает из этой
гипотезы, также не доказано.
МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ОТЛИЧИЯ ПАМИРСКИХ НАРОДОВ
ОТ УЗБЕКОВ И ТАДЖИКОВ
Все перечисленные гипотезы объединяет признание единства
антропологического типа узбеков, таджиков и памирских народов. Различия между
ними сводятся только к разной доле монголоидного компонента в составе
узбеков, с одной стороны, и памирцев — с другой. В качестве эталона
чистых представителей памиро-ферганской расы фигурируют обычно горные
таджики и памирцы, в составе которых монголоидная примесь
практически отсутствует. И. Швидецкая и Ю. Г. Рычков прямо пишут об этом.
У других исследователей эта мысль подразумевается.
319

Для проверки ее сопоставим памирцев и узбеков по основным
признакам, пользуясь сначала краниологическими материалами. Памирцы
представлены данными по двум группам, по-видимому, середины II
тысячелетия н. э.— ишкашимцам и населению Горана, говорящему на ба-
дахшанском диалекте таджикского языка 10; данные по краниологии
узбеков взяты из сводной статьи В. В. Гинзбурга11 (табл. 21, 22). В
таблицы не включены описательные характеристики рельефа черепа, а
также величины углов наклона лба, ибо они дают не очень сравнимые и
поэтому не очень объективные результаты. Но по скуловому диаметру
очевидны существенные различия между узбеками и памирцами,
свидетельствующие о массивности лицевого скелета у первых по сравнению со
вторыми. Это подтверждается и величинами верхней высоты лица,
заметно большими в узбекских сериях. Размеры черепа, особенно в высоту,
у памирцев в целом также меньшие. Носовые кости в памирских сериях
выступают сильнее, лицевой скелет более профилирован. Таким образом,
памирцы грацильнее узбеков и все признаки европеоидной расы
выражены у них гораздо более отчетливо.
На первый взгляд может показаться, что речь идет о признаках,
связанных исторической корреляцией, так как известно, что все сибирские и
центральноазиатские монголоиды отличаются массивным строением. Все
данные по антропологии Средней Азии и по этнической истории
среднеазиатских народов согласованно говорят, что в состав узбеков вошел
монголоидный компонент центральноазиатского происхождения 12. Но
центральноазиатские монголоиды, резко брахикефальны и низкоголовы.
Между тем из четырех находящихся в нашем распоряжении узбекских серий
две более длинноголовы, чем памирские, несмотря на явное увеличение
доли монголоидной расы в их составе. Высота черепной коробки у более
европеоидных памирцев оказывается ниже, чем у узбеков. Таким
образом, краниологическое сравнение показывает, что различия между
узбеками и памирскими народами не сводятся только к монголоидной
примеси у узбеков. По-видимому, в состав памирцев вошел иной европеоидный
компонент, характеризующийся среди прочих признаков грацильным
строением лицевого скелета.
К аналогичному выводу приводит сопоставление соматологических
данных. Они менее пригодны для группового сравнения ввиду очевидных
методических расхождений у разных авторов, но среди существующих
материалов есть собранные среди узбеков, таджиков и памирцев одним
исследователем. По данным Л. В. Ошанина 13, горные таджики и
памирцы отличаются от узбеков значительным ростом бороды, менее развитой
складкой верхнего века, меньшим процентом особей с наличием эпикан-
туса и более узким лицом (узбеки 141 — 142 мм, горные таджики и
памирцы 130—140 мм). В то же время отметить какие-либо отличия
узбеков от горных таджиков и памирских народов в головном указателе не
удается. Материалы Киргизской археолого-этнографической экспедиции
также показывают, что разница между узбеками и таджиками
проявляется в признаках, отражающих долю монголоидной примеси, и в ширине
лица, но незаметна в головном указателе 14. Между тем узбеки
представлены в материалах Киргизской экспедиции группой без родовых делений,
характеризующейся наименьшим включением монголоидного компонента.
Таким образом, и из соматологических сопоставлений видно, что
таджики, особенно горные, и памирские народы отличаются более грацильным
лицевым скелетом, и отличие это, судя по рассмотренным выше
краниологическим данным, нельзя объяснить только монголоидной примесью
320

ф
я
и
о
£
2
ш
я
§
Ф
ч
са
£
О
§
О
3
S
Я
а
а
СО'СгГ СЪСОСОСО СОСЪСО
ю {З* lo »о ю ю # ю ю *3
см ^^o^ir^-r^v^D^c^oq^cx^
СО""чн" of -«и4xft ■*-?о"СО чт-Гof t^"
^^ооооаэсоо-юоососм
CDCO^ COCOCOCO^. CDCDCO^
CM 00^05 CO^OO^CO NCDiO®
со" о" о" см" ь."csT о"со" етГ оо" со
t^-vroOCOOiCOt^iLOCMCOCM
OS ©^05 05 OS 05 С5 [^ СМ 00 ^
(^O^CM^t>^I>^^^4^i lo СМ °_
LO- ОО" lo" -гн" to" СХГ CsT -гн" t>T ю" ^
t^^CX5CO«a5COl>'lO'^VfHv^
Sooo оо ^^,
гн ^н гн "Н тн гн Ю 1/5
О^ 00^ 1^00^00^00^ I I
см" со" о" оо" ю" sf" см" со"
OOvfoOCOCiCOt^LO
"^H-^-^OOOOCOvft^uOiO
vrNfVfvf^COCOCO-гН^н^н
1>^СО 00 LQ^-чН "^O^Vf^O C5 VF
оо"^"о со"|>Г^см"^"ю"ем" о"
t^-^OOCOOSCOt^iTDCM^CO
COcOCOcOt^-CO-^-HcOLOlO^
C50i050505l>-NfCM03t^CO
смсмсмсмсмсмсмсм^нсмсм
LO" ю" CO" Li" CO" LO" CO" vr" CO" of Oi
C^-^OOrOOiCOt^LCCMCOOJ
я
В. П. Алексеев
н н л Я
ф ф Ч СиЯ
тй диам
ш диам
указате
диамст
а я шир
Я Я :Н й *^
►я F о л £
Ч о Я Я ~
о си я н 2
« а) о о S
2 5 Л~ S
fto i 2 *
СС&-ДК
"rJ
зате
ОВЫЗ
ол
[ица
ука
НОС
ол
й уг
ширина
ысота л
ицевой
упания
ный у г
ллярны
« ч н » я
« _ _. « R о
ее «:Я Д Ч g
ро. Я Я ра <d cd
о Я Я Ss
Ч И И Ч О о
>» Си Си О W &_,
Й о ф Сч cd g
О CQ РЭ >> Е СО
ю
^- а
'*-'' ЬЭ
-^000Ct^O5LO0000iOt>-4l
т*
VT -^Р -"СГ с^ i>. N
ф
К
3
к
я
s
ф
См
о
см ч
см о
ч и
ко
cd о
Н Н
к
Я
Я
м
о
И
ф
VO
ее
Я
Ф
ч
в
СЗ
н
ф
о
я
с
и
g
3
я"
ft
И
W
оо оо оооо'бо'оо4 оо'оо'оо4
оо^со ^ еосососо^ сооосо
1^СС;1>^ОО^О^СО^ 1>^|>^05 00^CD.
t>^ со" аГ о." см" тн" 1>Г ю" i>Tof со"
СОООС^СМСЪСМСОЮСМООСМ
ю щ ю ю ю ю ююю
00,00 * м $3^3со * ГО 00 СО
V£ sl^ О^ т^ 00^ VJ^ t>.^ О. V£ СГ^ lO
oo^vp" о^-^ vf" ltT 1>Г vjh" |>Г о"с<Г
COCOt^CMOiCMCOiOCMvrCM
оо оо оо'со'оо'со со со со'со'ю
t>^ О^ СО^ 00^ СО 00^ ^ VJ^ t>^ О. СМ^
оо" со" со" оо" о" "ч-Г vr" стГ as" ««-Г схГ
COvfOOOOOSCOCO^'v-ilOOO
vPvrvtH^4rvti^H'*rH
CM^O\vP СО СЧ^О^СО^ I I I
см" vp" vf" vr" ^ «сГ оо" vr"
1ЖР00СОО5СМсОЮ
O5O5O3O5^0000t^VfCOCM
СО СО СО О 0^05чСО^О.Ю^О^Юч
СО"ОЪ О"О" ^ СО"оо"4J*" со"О" t^
l>-C000COO5CNlCOLOCMVfCM
см^см^тсмоооосмсм
o^cq^cq^o o^coo ^^^"^
vf" th" uo" O" CM" lo" со" v^" "th* CM* o"
COvfiOOCOC5CMCOlOCMvPCO
8
Си Си
H Eh i
ф Ф I
S S :
cd cd '
я я ;
:Я >Я
я я
4 2
О Он
W Ф
о я
Он О
vo ч
О С^
а я
=2 СиЯ
-> Н ft
- ф Я
5 S
cd Н
ф
н
о
о
л W
§ X
н 3
со о
cd cd о
я- к о
Я >> И
5 cd О я
Я Н PQ И аИ CU
ч
о
§5я
И
^ н S OtfSrtM
«§§ анЕи§
'ЭВ
я в ^«ч
m ч
в д Я
« Й 5
о О S
й^ Я
О ^jQ CO ^ \±j \^s i-^ -■» ц^
tT CQ К О PQ PQ >» Д СО
я»я
я я
я я
^ X X г, ^
53 ф ф ен cd
ioooot^oiL.oooooLoo-41
-*ч VT VP NJH |> c^ N
321

в составе узбеков. Гипотеза о разных европеоидных компонентах в
составе узбеков, с одной стороны, горных таджиков и памирцев — с другой,
представляется необходимой.
Какой вывод можно сделать из всех этих фактов и сопоставлений?
В принципе можно отказаться от идеи связи памиро-ферганской расы с
массивным андроновским типом и считать, что только грацильные
средиземноморцы в результате перестройки черепной коробки во времени дали
начало темнопигментированным брахикефалам, объединяемым под
понятием памиро-ферганской расы. Чистыми представителями этой расы
являются горные таджики и еще больше памирцы. Отличие от них па
степени массивности узбеков действительно можно отнести за счет
монголоидной примеси. Но в этом случае непонятно, почему более
монголоидные узбеки имеют более высокую черепную коробку, чем
памирцы, а не наоборот?
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СОПОСТАВЛЕНИЯ
В противоположном случае — при попытке увязать генезис
памиро-ферганской расы с андроновским типом — наблюдается хорошее
соответствие гипотезы состоянию палеоантропологических материалов. При
сравнении краниологических особенностей казахстанских андроновцев, серий
из предположительно сако-усуньских памятников Казахстана и
Киргизии и узбекских виден постепенный переход от первых ко вторым и от
вторых к третьим; иными словами, серии скифо-сарматского времени
занимают промежуточное положение между андроновской и современной
узбекской (табл. 23) 15. Таким образом, вывод В. В. Гинзбурга о
постепенной перестройке на территории Казахстана андроновского типа в па-
миро-ферганский, или, как он пишет, предпочитая терминологию
Л. В. Ошанина, в расу Среднеазиатского междуречья, находит полное
подтверждение в фактических данных, нам сейчас известных. Правда,
промежуточное положение скифо-сарматских серий сохранится и в том
случае, если в табл. 23 место узбеков займут памирцы. Но тогда мы
должны будем предположить, что процесс грацилизации неодинаково шел
в разных частях ареала памиро-ферганской расы: на равнине он оказал
гораздо меньшее влияние на перестройку типа, чем в горах. Однако
высокогорные районы чаще заселены широколицыми и матуризованными
типами — укажу лишь на кавкасионский тип в горах Центрального
Кавказа и на динарский тип на Балканах. Таким образом, если мы ищем
единую основу памиро-ферганской расы в андроновском типе, то должны
прибегнуть к дополнительной и далеко не очевидной гипотезе.
Единственным выходом из противоречий, как мне представляется, может быть
допущение, что антропологические особенности горных таджиков и па-
мирских народов сложились на иной европеоидной основе, чем у
узбеков.
Представление о двух европеоидных типах, на базе которых
сформировались те комбинации признаков, которые объединяются ныне под
названием памиро-ферганской расы, ближе всего к гипотезе ее
происхождения, которая защищается Т. А. Трофимовой, В. В. Гинзбургом и
упомянута выше, в пункте 3. Однако кардинальным отличием развиваемого
здесь взгляда является локализация генетических связей памиро-ферган-
цев с разными европеоидными типами в пространстве — связь с прото-
морфными типами на севере и с грацильными на юге. Существенно и
расчленение современных памиро-ферганцев в соответствии с этим не
322

Таблица 23
Сопоставление узбеков с древним населением Казахстана и Киргизии
№ по
Мартину
Признак
Андронов-
ская
культура
Казахстана
Сако-усунь-
ские
памятники
Узбеки (все
города)
Мужские черепа
1
8
8:1
17
9
45
48
48:45
75(1)
77
^zm'
Продольный диаметр
Поперечный диаметр
Черепной указатель
Высотный диаметр от базиона
Наименьшая ширина лба
Скуловая ширина
Верхняя высота лица
Верхний лицевой указатель
Угол выступания носовых костей
Назомалярный угол
Зигомаксиллярный угол
185,6(14)
141,5(14)
76,4(14)
136,6(9)
97,3(14)
138,0(12)
68,9(14)
50,5(12)
31,4(13)
138,1(11)
127,4(12)
180,3(35)
145,0(34)
80,7(34)
132,7(26)
98,8(39)
139,2(39)
71,3(39)
51,6(39)
29,7(29)
142,1(31)
129,9(34)
175,7(356)
145,4(356)
82,8(356)
135,9(352)
96,3(356)
135,0(333)
73,2(291)
54,2(272)
26,0(214)
140,0(298)
129,5(284)
Женские черепа
1
8
8:1
17
9
45
48
48 :45
75(1)
77
^zm'
Продольный диаметр
Поперечный диаметр
Черепной указатель
Высотный диаметр от базиона
Наименьшая ширина лба
Скуловая ширина
Верхняя высота лица
Верхний лицевой указатель
Угол выступания носовых костей
Назомалярный угол
Зигомаксиллярный угол
178,4(23)
136,5(23)
76,7(23)
130,3(12)
95,0(22)
129,0(18)
67,2(21)
53,1(16)
25,2(12)
139,3(14)
126,7(15)
173,9(24)
140,1(24)
80,7(23)
125,5(19)
93,9(26)
128,7(28)
69,2(27)
54,0(26)
24,3(21)
142,9(26)
130,3(24)
166,2(158)
141,7(159)
85,3(158)
130,6(139)
92,9(157)
125,6(148)
67,9(134)
54,3(126)
21,6(85)
142,5(135)
130,7(129)
только по степени выраженности монголоидной примеси, но и по степени
матуризованности европеоидной основы.
Ближайшая аналогия тому грацильному европеоидному варианту,
который представлен в составе памирцев и горных таджиков, по-видимому,
может быть отмечена в морфологических особенностях туркмен. По
данным Л. В. Ошанина, ширина лица у большинства туркменских племен
соответствует ширине лица горных групп таджикского народа (139—
140 мм), достигая в отдельных случаях 138 мм. Это тот вариант
средиземноморской ветви европеоидной расы, который был выделен под
именем ориентального (или восточного) Е. Фишером и подвергнут
специальному, очень подробному рассмотрению в известной работе А. И. Ярхо 1в.
Сам Л. В. Ошанин называет его закаспийским типом, но представляется
более удачным называть его вслед за В. В. Бунаком 17 просто
каспийским, отражая в этом наименовании тот факт, что представители данного
типа занимают территорию не только к востоку, но и к западу от
Каспийского моря (азербайджанцы, частично южные дагестанцы).
Древнейшими представителями этого типа на территории Средней Азии,
безусловно, можно считать население, антропологические особенности которого
323
11*

известны нам по сериям, происходящим из энеолитических памятников
Южной Туркмении — Кара-Депе и Геоксюра 18 и из памятников эпохи
бронзы Южного Узбекистана — Сапаллитепа и Джаркутана 19.
Для иллюстрации морфологического сходства древних каспийцев и
современных памирцев воспользуемся суммарным сопоставлением по
многим признакам, выражая разницу в стандартных величинах квадра-
тических уклонений. Последние взяты из нескольких краниологических
публикаций, содержащих результаты измерений многочисленных
однородных серий 20. Две находящиеся в нашем распоряжении памирские серии
суммируем ввиду их почти полного морфологического тождества. Итог
подсчета будет выражаться цифрой 0,49, означающей, что в среднем по
одиннадцати признакам строения лицевого скелета (измерения черепной
коробки не вводятся в подсчет, так как они подвержены интенсивным
изменениям во времени) разница между суммарной памирской и
южнотуркменской сериями по обоим полам составляет 0,49 стандартного квад-
ратического уклонения. Для оценки этой величины приведу средние
разницы, выраженные в процентах от величин тех же стандартных квадра-
тических уклонений, по следующим сериям (набор признаков тот же, но
с добавлением нескольких измерений черепной коробки):
1-2-я стадия тагарской культуры 0,17
Сарматы Поволжья - сарматы Украины 0,30
Салтовский могильник — египтяне XXVI - XXX династий 0,44
Салтовский могильник - баски 0,61
Салтовский могильник - монголы 1,10
Из этих цифр видно, что морфологическая разница между памирцами
и энеолитическим населением Туркмении соответствует примерно
масштабу различий между отдельными сериями средиземноморской ветви
европеоидов. Если учесть, что между ними лежит промежуток времени
почти в 5000 лет, то разницу следует признать очень небольшой. К этому
следует прибавить единый ареал в пределах южных районов Средней
Азии и наличие промежуточных форм: широкое распространение гра-
цильных европеоидов в этих районах в эпоху бронзы, раннего железа и
вплоть до средневековья демонстрируется многочисленными палеоантро-
пологическими сериями. Различиям в форме черепной коробки между
энеолитическими долихокефалами и брахикефалами-памирцами вряд ли
следует придавать какое-нибудь значение, так как они соответствуют
обычному направлению различий между современным и древним
населением и являются следствием если не панойкуменного, то, во всяком
случае, широко распространенного процесса. Кстати сказать, уже давно
отмечалось, что горные местности способствуют брахикефализации. Может
быть, этим и можно объяснить разную форму черепной коробки у горных
таджиков и памирцев, с одной стороны, и у туркмен — с другой.
Итак, предшествующий анализ приводит нас к необходимости
расчленить единую памиро-ферганскую расу и прилагать это понятие только к
тому варианту, который представлен в составе узбеков и какой-то части
равнинных таджиков. Что же касается горных таджиков и памирцев, их
следует включить в состав каспийской расы. К аналогичному выводу
пришла Т. П. Кияткина на основании рассмотрения палеоантропологических
материалов с территории Таджикистана 21. Древнее генетическое
родство, выявляемое антропологией, в большей мере связывает их с
туркменами, чем с узбеками. Родство это восходит к древнейшему европеоидному
324

населению южных районов Средней Азии. С точки зрения географии
очагов расообразования не только пустынные районы Южной Туркмении,
но и горные районы Таджикистана, включая Памир, нужно
рассматривать, следовательно, как северную периферию ареала индо-афганской
расы.
Остается сказать несколько слов о происхождении соответственно па-
миро-ферганской расы в том узком смысле слова, какой мы придаем
этому термину, т. е. о происхождении основного европеоидного
компонента, вошедшего в состав узбеков. Выбирать можно практически между
двумя альтернативами — связью характерной для узбеков комбинации
признаков с андроновским типом или гипотезой самостоятельности бра-
хикранного компонента с глубокой древности. Ю. Г. Рычков
иллюстрирует последнее сравнением краниологического типа таджиков Горана с
карасукской серией. Эту аналогию можно дополнить еще несколькими
брахикранными сериями: из погребений без вещей на территории Тувы и
Западной Монголии (поздняя бронза или раннее железо) 22, из
погребений так называемой окуневской культуры в Хакасии (ранняя бронза) 23.
С другой стороны, представление об известной светлоглазости аидронов-
цев остается не снятым с повестки дня, а это создает большую
трудность в утверждении наличия преемственности между населением андро-
новской культуры и современным узбекским народом. Поэтому я
склоняюсь к гипотезе значительной древности памиро-ферганской расы и ее
основных морфологических особенностей, в том числе и брахикрании.
ВЫВОДЫ
1. Входящие в состав памиро-ферганской расы народы различаются не
только долей монголоидной примеси, но и по степени грацильности
европеоидного компонента.
2. Европеоидный компонент, представленный у горных таджиков и
памирских народов, входит в состав средиземноморской ветви грациль-
ных европеоидов и сближается с тем вариантом средиземноморской
группы популяций, который характерен для древнего и современного
населения Туркмении. Иными словами, горные таджики и памирцы —
представители не памиро-ферганской, а каспийской расы, что свидетельствует об
их большем родстве с туркменами, нежели с узбеками.
3. В теории происхождения памиро-ферганской расы (подразумевая
под ней лишь комплекс признаков, выраженный у узбеков) наибольшее
значение и наибольшую поддержку со стороны палеоантропологических
данных имеет гипотеза значительной древности брахикрании в составе
европеоидов если и не на территории Средней, то, во всяком случае, на
территории Центральной Азии.
1 Ярхо А. И. Ганджинские тюрки (Азербайджанская АССР) //Антропол. журн. 1932.
№ 2.
2 Ошанин Л. В. Данные к географическому распространению главнейших
антропологических признаков населения Средней Азии и опыт выявления основных
расовых типов Средней Азии // Тр. IV Всесоюз. съезда зоологов, анатомов и
гистологов. Киев, 1931.
3 Он же. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов
Ереван, 1957. Ч. 1.
4 Гинзбург В. В. Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение // VII
Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964.
5 Гинзбург В. В., Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Чебоксаров Н. Я. Очерки по
антропологии Казахстана//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1952. Выл. 16.
325

* Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической классификации
человеческих рас//Сов. этнография. 1958. № 4.
т В последние годы жизни В. В. Гинзбург также присоединился к этой! точке
зрения.
* Schwidetzky I. Turaniden-Studien // Abhandlungen der mathematischnaturwissen-
schaftlichen Klasse der Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Wiesbaden,
1950. N 9.
* Рынков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья // Проблемы
этнической антропологии Средней Азии. Ташкент, 1964. (Науч. тр. Ташкент.
гос. ун-та; Вып. 235); Он же. Антропология и генетика изолированных
популяций (древние изоляты Памира). Мм 1969.
м Автор описания, Ю. Г. Рычков, данными которого я пользуюсь, называет их го-
ранцами. См. также: Розенфельд А. 3. Таджикоязычное население Советского
Бадахшана: (Материалы по этнографии и языку) //Сов. этнография. 1963. № 1.
11 Гинзбург В. В. Краниологическая характеристика узбеков: (По материалам из
кладбища Шейхантаур в Ташкенте) //Антропологический сборник, IV. М., 1963.
(Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 32).
*- Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов. Ереван, 1958. Ч. 2.
** Он же. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов в свете данных антропологии//Ошанин Л. В., Зезенкова В. И. Вопросы
этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент, 1953.
^Золотарева И. М. Соматологические исследования в Ферганской долине//Тр.
Киргиз, археол.-этногр. экспедиции. М., 1956. Т. 1.
*5 Для составления таблицы использованы материалы: Гинзбург В. В. Древнее
население Центрального Тянь-Шаня и Алая по антропологическим
данным//Среднеазиатский этнографический сборник, I. M., 1954. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Т. 21); Исмагулов О. Население Казахстана от эпохи бронзы до
современности (палеоантропологическое исследование). Алма-Ата, 1970.
*• Ярхо А. И. Туркмены Хорезма и Северного Кавказа: Антропологический очерк
о длинноголовом европеоидном компоненте турецких народностей СССР // Антро-
пол. журн. 1933. № 1, 2.
17 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. 13.
** Гинзбург В. В.у Трофимова Т. А. Черепа эпохи энеолита и бронзы из Южной
Туркмении // Сов. этнография. 1959. № 1; Трофимова Т. А., Гинзбург В. В.
Антропологический состав населения Южной Туркмении в эпоху энеолита: (По
материалам раскопок Кара-Депе и Геоксюра) //Тр. Южно-Туркмен. археол.
комплекс, экспедиции. Ашхабад, 1961. Т. 10; Гинзбург В. В., Трофимова Т. А.
Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.
** Ходжайов Т. К. Антропологический состав населения эпохи бронзы Сапаллитепа.
Ташкент, 1976; Алексеев В. П., Ходжайов Т. К., Халилов X. X. Население
верховьев Амударьи по данным палеоантропологии. Ташкент, 1984.
*> Алексеев В. П. Антрополопя Сал-ивского могильника // Матер1али з антропологи
Украши. Ки1в, 1962. Вип. 2.
** Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана. Душанбе, 1976.
22 Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в Центральной
Азии//Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974.
29 Дебец Г. Ф. Палеоантропология окуневской культуры//Палеоантропология
Сибири. М., 1980.
ОПЫТ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЙ ОЦЕНКИ
СКУЛЬПТУР ХАЛЧАЯНА И ДАЛЬВЕРЗИНА
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ
ДРЕВНЕЙ СКУЛЬПТУРЫ
В 1977 г. я имел возможность благодаря любезности Г. А. Пугаченковой
и Э. В. Ртвеладзе изучить в Ташкенте богатую коллекцию скульптуры,
добытую при раскопках древних поселений Халчаян и Дальверзин,
расположенных на территории Сурхандарьинской области Узбекской ССР.
326

Скульптура эта была описана и издана в нескольких монументальных
книгах Г. А. Пугаченковой *, в которых подробно изложены
обстоятельства археологических раскопок памятников, рассмотрены вопросы
функционального назначения, семантического содержания и художественного
стиля скульптуры, освещено ее место среди других аналогичных
произведений скульптурной пластики эллинистического восточносредиземно-
морского искусства. Естественно, обстоятельному рассмотрению
подвергнута в них и проблема генезиса скульптуры кушанской Бактрии и ее
взаимоотношений с гандхарским искусством и искусством других
районов огромной кушанской империи.
Краткие итоги многолетнего исследования Г. А. Пугаченковой
скульптуры Халчаяна и Дальверзина сведены к следующему: «Анализ
памятников бактрийского ваяния выявляет в нем три основных источника,
слившихся в единый поток: профессиональное искусство античного
бактрийского города, впитавшего высокие достижения греческой цивилизации,
архаизирующую старобактрийскую струю, хранителем которой было, по-
видимому, в основном село, и, наконец, культуру кочевой степи. В
лучших образцах бактрийского искусства три этих начала предстают в
неразрывном синтезе» 2. В своих исследованиях Г. А. Пугаченкова
неоднократно обращает внимание на высокие реалистические достоинства и
портретность скульптуры Халчаяна, частично и Дальверзина3, и даже
использует халчаянский материал в сопоставлении с нумизматическим
для реконструкции иконографии Герая 4.
Впечатляющий реализм и портретность халчаянских скульптур дали
возможность исследовательнице остановиться и на антропологических
особенностях изображенных. Чтобы дать полное представление о ее
трактовке этого вопроса, приведу пространную цитату из работы,
посвященной иконографии Герая: «Ни одно лицо не повторяет другого, все
они глубоко индивидуальны, по-видимому, портретны, передавая
возраст, темперамент, персональные отличия черт. А между тем
антропологический тип их явно един. Характерны некоторое западание линии лба
у середины и резкое нависание над переносицей, придающее лпцам
определенную суровость, правильный некрупный нос, небольшая
скуластость, подквадратное очертание нижней челюсти, выразительный рот с
припухлой нижней губой. Глаза удлиненного разреза, но без малейшего
признака монгольской складки, однако при окраске статуй скульптор
отчеркнул веки краской, удлинив их несколько вкось к вискам. Затылочная
часть сильно уплощена — возможно, что это связано не только с
особенностями самой скульптурной лепки (поскольку фигуры входили в
горельефные композиции и головы почти соприкасались со стеной), но что
здесь передается та уплощенность, которая в таджикской, узбекской,
уйгурской среде получается в результате привязывания младенца к
плоскодонной люльке — бешику. Вполне вероятно, что наши скульптурные
головы отражают одну из разновидностей искусственной
деформации.черепа, которая была столь типична для многих народов древности, а в
туркменской среде сохранялась еще до недавнего времени. И уплощенный
затылок, и костное нависание лба над переносицей при закатанной форме
его наверху — все это могло быть вызвано перетяжкой детского черепа
специальным бинтом; у взрослых же сохранялся узкий ремень как
обязательная деталь перехвата волос.
Описанные скульптурные головы принадлежат к той расовой
категории, которую антропологи именуют „европеоидной расой
Среднеазиатского междуречья", с присущими для определенного племенного состава свое-
327

образием и сходством этнического типа и, очевидно, традиционной для
данного племени подстрижкой растительности» \
Каковы причины обращения антрополога к рассмотрению халчаян-
ских и дальверзинских статуй? Частично они указаны выше — это их
портретность и высокая степень совершенства в передаче деталей лица.
Скульптурные головы из Дальверзина выполнены в несколько более
условной манере, но и в них можно видеть с высокой долей вероятности
портретные изображения. Однако дело не только в этом.
Палеоантропология Бактрии на рубеже нашей эры, к которому относится
рассматриваемая скульптура, представлена лишь небольшой серией черепов из
раскопок М. М. Дьяконова на городище Туп-Хона, расположенном на
территории Гиссарского р-на Таджикской ССР. Погребения, из которых
происходят черепа, датируются временем от I в. до н. э. до VIII в.
н. э. И небольшое количество добытых палеоантропологических
материалов, и их не очень определенная датировка в широких хронологических
пределах лишают эту краниологическую серию серьезного значения.
Исследовавший ее В. В. Гинзбург диагностировал ее как относящуюся к
типу Среднеазиатского междуречья и отметил слабую монголоидную
примесь 6. Но подтвердить последнее заключение точными
краниометрическими измерениями не удается, и оно остается визуальным
впечатлением; что же касается первого вывода, то характер самой серии не
позволяет экстраполировать его на население окружающих территорий в
пространстве и локализовать во времени. Отдельные единичные находки
мало меняют дело 7.
Но и скудность палеоантропологического материала в данном случае
не исчерпывает причин, которые заставляют обратиться к анализу
иконографии. Мне уже приходилось отмечать ее самостоятельное
значение 8. В скульптурных и живописных изображениях прошлых эпох
отражен облик живых людей, и они дополняют палеоантропологический
материал так же, как дополняют его соматологические данные, т. е.
обогащают нас знанием строения мягких тканей лица, частично и
пигментации, которые неопределимы на черепе и скелете. Поэтому даже в
тех случаях, когда мы имеем богатые краниологические коллекции, как,
например, с территории Древнего Египта, антропологическое
исследование древнеегипетской скульптуры имело бы первостепенное как
узкоморфологическое, так и историко-этногенетическое значение.
Подход к скульптурному произведению как к антропологическому
источнику сам по себе ставит много проблем. Необходимо учитывать и
уровень художественной культуры данного общества в тот или иной отрезок
времени, предопределяющий степень формального совершенства в
воспроизведении натуры, в том числе и человеческого лица; и
господствующий стиль, в рамках которого колебания от стремления к внешнему
правдоподобию до полного его отрицания приводят к прямо
противоположным художественным решениям; и индивидуальность творца,
создающая значительный диапазон отклонений от фотографического
копирования натуры; и огромную амплитуду в выборе того, что фиксируется
художником в лице человека как типичное. Чтобы сделать первые шаги
в освоении антропологом скульптуры как антропологического источника,
мы оставляем эти обстоятельства без внимания, условно исходя из
вероятного, хотя и недоказанного, предположения, что реалистический
характер скульптуры в данном случае (пластика Халчаяна и Дальверзина)
создает достаточную основу для суждения об антропологических
особенностях оставивших их популяций.
328

Однако подобное исходное положение, позволяющее отвлечься от
перечисленных выше вопросов, которые хотя и назрели, но не могут быть
сейчас решены и требуют для этого совокупных усилий искусствоведов,
историков культуры и антропологов, само по себе не предопределяет
выбора конкретной методики исследования. Можно, например, визуально
оценивать сходство скульптурных и живописных портретов с теми или
иными расовыми комбинациями, что неоднократно делалось9, но такой
подход мало отличается от определения расового типа индивидуума —
процедуры, оставленной современной антропологией. Г. Ф. Дебец ввел в
исследование такого специфического материала, как таштыкскпе
погребальные маски, количественный момент, выразив в градусах
горизонтальный профиль среднего отдела лица и подсчитав процент
встречаемости некоторых морфологических вариаций, в первую очередь в носовой
области 10. На этом основании удалось сделать вывод о близости
антропологического типа таштыкского населения к морфологическим
комбинациям, зафиксированным у шорцев и хакасов. Но формализованный
подход и в этом случае охватил лишь некоторые детали строения мягких
тканей лица.
ИЗУЧЕНИЕ СКУЛЬПТУР ДАЛЬВЕРЗИНА И ХАЛЧАЯНА
С ПОМОЩЬЮ СОМАТОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТОДИКИ
Представляется целесообразным, по возможности, полностью
использовать применительно к антропологическому изучению скульптуры из Хал-
чаяна и Дальверзина опыт, накопленный в соматологии11. Это означает
фиксацию элементов мягких тканей лица на скульптуре так, как если
бы перед нами был живой субъект, т. е. с помощью баллов, тсаждый из
которых отражает определенный вариант. Разумеется, речь может идти
только об описательных признаках, измерение скульптуры, как легко
понять, совершенно бессмысленно. Даже определение индексов, т. е.
отношений двух размеров, невозможно из-за трудности фиксации точек, на
которые опираются размеры. Что же касается описательных признаков,
то они, за исключением немногих случаев, легко фиксируются на
скульптурных портретах и определения их практически полностью сравнимы с©
стандартными соматологическими данными.
Однако, прежде чем перейти к рассмотрению результатов применения
соматологической методики к изучению халчаянских и дальверзинских
скульптурных портретов, отмечу два момента, которые фиксируются
визуально,— строение мозгового черепа и пигментацию. Из приведенной в
начале статьи цитаты ясно видно, что Г. А. Пугаченкова считает весьма
вероятным проявление кольцевой деформации на скульптурных головах
из Халчаяна. В дополнение к ее аргументации можно указать на
полученную с помощью балловой характеристики (табл. 24) аргументацию в
пользу значительной уплощенности лобной кости, сопровождающейся
сильным надбровьем. Можно было бы думать, что такие показатели
проистекают за счет сугубо индивидуального способа их определения, на что
уже указывалось в литературе 12, но в дальверзинской популяции нет ни
того, ни другого, и вариации, и наклон лба, и развитие надбровья не
выходят за пределы современных средних. Можно полагать поэтому, что
следы кольцевой деформации на скульптурных головах из Халчаяна
почти несомненны. Что же касается происхождения и ареала этой
деформации, являющейся в значительной мере следствием пребывания в бешике
в детском возрасте, то ареал этот не ограничивается только перечислен-
329

w
ее
3
и
К
ее
\о\
ч
л\
блица 24
а лице, облает
ев я
в-
«а
о
я|
►лося
9
м
[ьверзин
ев
Халчаян
а
в
в
сЗ
жчинь
>»
S
Я
в
в
1
жчины
>*
s
роцент
аличия
или
редний
балл
П В о
число

наблюдений
1
оцент
личин
или
едний
►алл
асе ««о
В В о
i
о
ЧИСЛО
наблюд
НИИ
оцент 1
личия
или
здний
•алл 1
асе о»
В В о
1
2 «*.
о ж В
В ^ В
So -
17 се
в
процент 1
наличия
или
средний
балл 1
t
О)
2«*а
о a s
В.5 В
So w
^ се
в
ев
в
приз]
к
я
:ы развит
се
ч
X
в
со
При
о^ с: о ю о ооо 0 0^0^^0,0 °..0,. о о о
1 1 1 1 со" 1 оосм'сГ 1 1 ^сГсГ 1 ©~с*^с^©~ссГ^-ГсГсГ ' ' ^Sf ' ' сГо" 1 1 о"
»-0 О О L.O Ю О СО Ю "^ О О О о
| | | | М | СОСОСОО | |СОСМ(М|СООЭ<МСО'^<^>СО^| | СО СО | | СО СО | | СО
о о со t>- ю _ о о о
О О О ^СЛ vf "^СС СО>0> ОООЫОЮ О^О^ . О О О О О
о* 1 1 со'со" 1 t^^csft^odvf^-Г | о~юю~счГс\Г|>Г 1 5§сГсГ 1 1 осГ 1 1 о"о* 1 Id
w tJCT3 g^ LOCM^ © CM l>- ^00 °ЧО ООО
тн "гн *еч -«тн •«—
чн | |^HCN||4^COt^^CSI^t^|CSlCNlCOOO^t^|000000| |0000| | ОС 30 | | 00
о о *<f ел <м со^ со см
о о со vt< о со v* v* ю>о ^сл^оо^^со co^cs^o^oo^^^co^cx^^^co^o^ "^t^
1 1 ' 1 сбсбсосос^^г^ 1 ^c>f ^^схГе^^к^Гсое^сГг^^^сГ^'^-'•ч-Го'об" \ «*н*©"|
СОСОСО LOvr СО СО -^ 00 -*н LQ СО О t^ тн >Н Г^ -*-i **h СО -^
"*"< 1
1 | | | ел со со со ел ю vf |Сэьосо^сясл'*н1ггсослсль--*-<'«-1СЛс^-^^слоо | ^о>
тип О О Ю О О О Q
00 ^н чгч СМ О LO Ю O^t^ 0>0^10^СО^СЛ^ ir^Lr^O^t^CM^^CO^e^CM^ 00^ СМ 00 "чн ©^ ©1
»гГ t>r^co"co"co"co"co"^co"co*'co*'csr сп<ю^^сясосяЫс^с^10 1 vf*"o"io^ 1 ч^©~о~ 1 1 о
00 ^^тн тн sf vT lOvf СЛ Ю СО О СЛ СЛО
(^^^^^©©^^^©©СОГ^СО^^СМСМСМСЛСОСО© 1 тНтНО ,*-»'*-«*^ 1 |«Н
-«н тгнСМ^н^гн СМ тнтнМ СМСМ тч СМ СМ СМ ' СМСМ| СМ СМ '' СМ
^~* со
'*■""'' 1
Ф ф
й (5)
нен (1)
он (2)
ОЛ НИЖ
ый (2)
ОЛ ВЫШ
3 ч ч о д ч ч ч gu «н ч ч ч ч
^оя ччч о ч ^^ ч ^^ ч^л^ч^^ ^чн ^чм ^ ч
«SS § «>s K Ig'S^o ф« о н « jg>я д к я >я £ Эw«s« Sw«'Я Sw«js
дИ^дкЯо§ЯоЯЯд = ЯяЯЯ«тоЯИннсбИЯН<ЛНЯнсвИИ
ee^Eeeee^vog eevo ее £ «2 Я ее л ее >» Я >>«:>> >>vo ее ее >ло ее ее >>vo « «
а>Чс^фа»ЧЛ«ола;ЧФ^ЧоЧф^лВч^оосба>ФОсва>Фосвфф
ли tJ4 aas ч^ач ля л л о л о л л о « ft н н ч а л н ч л а н ч a. a
вья •
щели
щели
о века
части (р)
о века
сти (т)
о века
сти (d)
Рост бороды
Рост бровей
Наклон лба
Развитие надбро
Форма волос
Ширина глазной
Наклон глазной
Эпикантус
Складка верхнег
в проксимальной
Складка верхпег
в медиальной ча
Складка верхнег
в дистальной ча<
330

I©
Л
н
V
ее
СМ о
се а
Я"
ч
V©
ее
Н
ее
СГ
а
ч
ч
а
>е<
о
В
со
О.
[ьве
го
в
«
го
ч
го
и
а
X
'Й
Я
s
*5
3
s
й
'
а
>»
S
роцент
аличия
или
редний
балл
С К о
О
ops
5оя
н го
в
^ 5 *
<& ^ 5 в 5
2 ч s «,S
В В о
о
gS5
н го
^ S *
Ф F S $ н
а го р5>
к к о
,
о
Ч о*<
о a к
?1=
р
Ен К js
IS? s | ч
ств ч Вч
О Ч S §■ ев
а го а1©
В В о
i
0)
о ен:
о а в
F го
изнака
А
ития п
ю
го
го
Р.
о
о
го
Ч
й
X
го
со
а
ё
о8о
чти т-1
| | CD5DCO |
! ,, §.|о (
ТН "ЧН
| | 00 00 00 J
t^
U^SS I
гн'П^ ОС
чН ч-н t> C5 00 |
СО
1 55Sfo 1
G5 О
| чНСМСОСО |
1 СМ СМ СМ '
ч
S^^^^CM
—v^oQ VD g£J,
а а5® а о о
s в з в о и
^ t*c ft ttvo tc
О t*" CO OS I*» r^ 1
O^CD «чнСО^ 00 Vf OCDOOCOO** ^ О О Ю
1 т-Гсо"со~ | 'ricoco' | ^н*еоо"«о''чн'<сГсГсо' 1 csf 1 сГсГсчГ
00тн тн00 СОЮтн чНЮСО ЮЮ
| СОЮтН | СО чн Ю jCOCMCO^HCO-rHCOCM | СО | СО СО СО
о °о оо со оэ со
ООЮЮЮЮЮ ОС^СЭ VF ^F CO CM CCn^oq
1 TJ"cTl>csf'*H'csI 1>Г | ^н"|>Гсм"" 1 ч-Г 1 ч-Гоб" 1 СМ" 1 <Ю СО СЯ
Ю СО ч-н чч 00 Ю^ Ь- СМ -чн 00
| 00 ■<!< СО чн 00 ч-н £— | ОС V? СО | 1> | ЮМ | t^ | -*н СО t>-
см о t^ со ос о
<н с^О^О О О 05 "Н iO lO 1Л О ^С^С^и^^СО^СО^О^ОО^см^
ч-н СМ Ю CM vfLO СОтн^ СМ СМ СО ч-н ^^ST*
ч-н С5 CM Vf СМ 00 СО NJH | t— СО ч-н vT qq СЧ СМ СО ч-н 00 чН СО СО С^
О 05 ч-н ^н 00 СО
о о о_о-гн оо sr оо wq o^q оо ю sf* тн VJt"rl^H, °° ^
1 ^ оъ со ао ся & ^ч?<v£ос со с$<** а* со t>? 1 см"ЫЫ^см"
^-ivrcY^cMt^ CCS"-H COLO ОС
1 .-CsfOioC'HLOic^THocoss^'HcgbCN: ; ч-' ^-> чгч с: ч-
1 СМ СМ ч-н CM CM '«-••CM '**'
CO^ w ^ СУЭ, 1
ч ч т*,^ « ч ч 5 ч »a 5s ч
^ ч ^^ ч ^ ш в ч ^^ ч ^z> В ч a ^ 3- ч
co^cc см^3<й„«1чсс см^Зсб см 5S 3 л ы-см а; ее
^c^^ vo 2 a:avo^^ vo^>^ ню 9^5^)
"^ w Брно^4 _ч-н ,-S О Д 1
osmk8s«coShs2sh«2 ана^а
вв5иЭв0инвс:аЭв5ирьдн^В'>»и
S«g«£«g2g«gS3«g«SB«pg:£a J
ЧоЗоЧо^нао^аЧо^фЧ^ооФ^о 1
SSSS^^SsS.SSG^Si^^i^eSSSq^ |
1
ft
M
4
:a >>
§ s
ч а
[ |
^ ч и
я
VO hQ hQ
M X В и vo }
sH ft X Ж *=С I
:S о ft g о
и я ® а н I
Г; (Ц Щ I
S4 a * л a J
g д ев сб д ]
се В И еб 1
ее В В В Н 1
s & | | ь \
В g о о 2 |
*5 j5 Н Н -S 1
CQ PQ * * « 'I
331

х
н я «
а 2 ft°
со о i> л со о
СО^ 00 , о О tO . ч^СО^ | <© v£CO . О О О О | СО О О .
со го'см ' cTcTof ' со" со см ' со со" см ' сГсГсГсГ ' ч-Г©"сГ '
Ю LO vf СО
о о
СМ 00
§5*
ёч5.
&£§ яч
2 5 2о
ft л ft4^
Я Я О
2 «*.
ч о^
о Я Я
в,5я
Я" Я Ч Й-Ч
о ч Я «я
ft се а°
я я о
2 «*.
ч о*
о я я
едя
СО
(М
&
о»
« *
& 5 *
5 * 5 я 5
ft Я ft0
я я о
Я I
2 и*.
ч oS
я5я
я
ft
я
«
я
ч
^ LO CO |COCOCO (LO^CO jVfCMCO (СОСОСМСО | lOrnsJ< | О
СО
iO_ Ю^ ^ in_ О^ Ю^ 0_ О.
о
см о о
СО л СО О
схГ[>Гсм" I ^см'см'см'кгГса'см" ' 1>-"см'чсм"см"сГг^о"о" ' ^сГс
тн 00 COCO ^Ь^н 00-^ ^ Ю СО 00 СМ СО VT
оо '
■" t» CO jCOtOOO^CO^OO |t^^H00^**CO*<t+'^t (LOCOCM | Ю
ж 00 л 00 Vf< О О
"4^00. ЬО^Ю^ОО Г^СО_«*н О О 4fCOOO СООО
csft^csT I см'о-'см*4 I trf^csf I о" I см" I co'co'o'o" I ^сГсГ I
-чн 00 -*ч 00 00^ О СО-^ ^ СО vj< СО
< С» 00 |^t^-O0 | СО ^ t^- |СО |СО |Ю^*СМСО | 1Л CM CO J^O
со °5 —. °° »л ю ю
со t>- oi со со ^^^^^счо^оо_^о ooooot^oo ю t^i>^
vr~Lrf cm'v^oo"^0^4^0© *"- см~сГю~1лГ exfю'о'ю"c> to иъ *r« со t^об*r*
— «~ CO CM ^ CO CM CO CO Ю CM CM Vf CO ^
^NC0ri(NOCQTHi0«0(NiN00i0OrHiNt^00vf<st»C0h.C0C0O
CMCM CM CM чН CM -*н CM ■*-! Ч-4 t-4
Ч >-ч со Ч,
-v^4 1=5 '^-| >*-' 4 '
" CM ^-ч СС ^jT^ ^ «в'
" wco.io .^ £S'H vo .
3.
о Д ~ Ч
У К Ф «S
«£§ою
5 sjg!i'g5Sjg g« й»« |.н з* g« з &и в*
к CO 4
a, sS
CO
« й ec £ « ft w: я
ш Ч о 2 © ^ "w
s&lirs
W ни О 2S Г* Д
фЧо2сншь5йФ^г5аь5ийлЬф
ft О ft 4 ft О ft О ft Л ft О ft Л ft О ft Я ft О H ft
CM
S н К
,fto и ft
GfnOU
я
о
о
я
о
ft
о»
н
сб
н
о
о
со
nJQ
ч
S
>е<
о
ft
в
5S о
2 о
? ^
О в
ft a
G g
н
о
СО
:S
о
я
н
о *
» о
5 «
ft м
G g
н
о
ев
:Я
о
ff
к -
ft g
* §
к 5
о S
С о
я
«
р
я
я
о
ч
я
>ft
о
ft
я
:Я
я
^g
vo о
О Я
Сб
о
о
я
ей
я
о
ч
о
G
я
я
я
ев
m
о
я
о
о
О)
я
я
о
ч g
G я
332

СМ 0
Я- *
? S
ё й
Н ft
н
и
я
ьверзи
Дал
я
чая
ев
и
3
я
я
я
<D
3
я
я
>>
S
я
я
я
а
X
3
я
я
>>
£
роцент
аличия
или
редний
балл
И Я О
1
о
о я Я
So д
" СЗ
Я
Ен К «
SShSh
асе аю
я я о
i
о a.-
числ
наблю,
НИИ
^5 «
СО ST » Я g
3-5 5 §S
асе а
я я о
[ИСЛО
блюде-
ний
•* се
я
SSL'S-
роце
алич
или
редн]
балл
Я Я о
1
2 «*.
^ се
я
признака
я
я
н
я
0)
со
ев
а
3
о
о
ее
Ч
й
Я
ев
я
со
Я
а
И
о о о
о о vr oooqqq см^ o^
o"o~ 1 -ч-Г 1 о"©"см"о"о~ 1 -*■*" 1 о" 1
cosp см оо оо см о
^г«
00 СМ |Ю | -*-• чР Ю чР -*■• | Ю | W |
О t- О
О ОО vfCOcOO О О
о" 1 о'см" 1 оо"со"см"о" I 1 -*-Г 1 о" 1
1ГЭ Ю 00 СО О О
СО | ГСО | CSIS^COCO | | СО | СО |
1>" 00 О
^^о^^со^ч^о оо о о о со о о
со со" о" см" со" оо" о" см"4 о" о" о" ^" о" о" 1
COthlO thcOlO vTvfCM CMCO
CM-*HCOCO'«HCMCOCOCMCM'^lO'«4Vr I
OS СО 00
СО^^Ю^^СО^О^^^О^О^Ю^ | t^CO,
со"со"^"см'^ю"со"см"ю"^г^см" co"-^-"
""f-1 VP CO 00 CM VT CM CO 00 COCO
COC-COCOlOVFC^COVTCOCOCO |-чг*Ю
1
a
1=3
^2
cr^>»
Ч Ч Ч w <d 5
см S3 «в см"£3 л ^-ч<^ со ев Н и к
§ « й « S « й ^^ « й « ^ л 2
* ft о а* ^9 лч сх н л о ovc
носа
[ьев носа
ыльевых
ой бо-
ой
5 & и к
и 3 и «\о
ч л л й >>
Л к £ Чь
ч !: so
ота кры
тупание
аженнос
»зд
яние кр]
[Ы С НОС
Я 3 3 g< S §
1 И CQ CQvo U ft
О t^ О
о^ ^e^cocY^eo^o.
СМ" 1 СО" СО*" CM" CO" CO" CO" CM"
со со со со оо
LQ | -*н СМ СО "*-« "^ "^ 00
о о ^о
о oow о р.
см" 1 о" о" см" 1 1 о" со"
Ю L.O О
СО | CM CM VF | | V^ VT
О О О
оо^ р. р. о о. ^я
«гн" 1 О" 1 СМ" О" О" 1 ^"
О Ю LC
Ю | СМ 1 СМ -<Н ^н | СМ
-чн СМ 00
СО_*гн Ю vf CM^ vf Ю СО,
СМ" -чн" ITS CO" CM" ^" vf vr" CM"
«НЮ00 ^ vf VT
co^HLOooas'^vfvras
оо4 ^
-^-ч О, СМ
1=3 ^ оз 1=3 ^^«=3
« „, ^ О «^«СО 1=3
сб Ф^м сб «*н дз^-^св
^:Н U* ф 5 9S Ц м сб sS
•2s^hB5o«s
К&Ин В Ч h jf В
о «^ «S «Ь >»Ч «
а ft о ft сб Р^лв л
кийииийнои
ft
ее
о
ю
эН
Ф :S
о ©
О ft
жение
[а нозд]
о s
с е
333

ной Г. А. Пугаченковой узбекской, таджикской и уйгурской этнической
средой, но широко хватывал в древности, помимо Средней Азии,
территорию Передней Азии и Кавказа. Е. В. Жиров считал даже результатом
действия бешика в целом широкое распространение брахикефалии в
Передней и Средней Азии 13, что не нашло, правда, поддержки у других
исследователей14. Кстати говоря, против уплощенности затылка как
следствия горельефного характера скульптур говорит и равномерное
расширение головы от области лба назад, несомненно свидетельствующее о
брахикефалии.
Рассматриваемые статуи были раскрашены, и следы этой раскраски
сохранились. Они позволяют до какой-то степени судить о пигментации
исследуемого населения. Во всех случаях, когда можно уверенно говорить
об этом, и глаза, и волосы были закрашены черным цветом (цвет волос:
пять мужских статуй и две женские Халчаяна, одна мужская и одна
женская статуи Дальверзина; цвет глаз: девять мужских и три женские
статуи Халчаяна, одна женская статуя Дальверзина). Разумеется, эта
окраска не дает никакой возможности судить об оттенках темного цвета
волос и глаз, которые фиксируются в соматологии. Однако не вызывает
сомнения, что на статуях изображены люди, являющиеся носителями
темнопигментированыого антропологического комплекса, отличавшегося
интенсивно черным цветом волос и глаз. В сочетании с брахикефалией и
визуально фиксируемым европеоидным строением лица такая
пигментация образует комбинацию признаков, действительно близкую к так
называемой расе Среднеазиатского междуречья в традиционном понимании
этого термина.
В табл. 24—27 сведены данные о вариациях определявшихся
описательных признаков. Не углубляясь в детали, интересные лишь
специалистам-антропологам, и помня об условности многих определений на
скульптурных портретах и о небольшом числе наблюдений, можно следующим
образом суммарно охарактеризовать их антропологические особенности.
Волосяной покров на лице у мужчин развит сильно, значительный
процент, очевидно, составляли лица с волнистыми волосами на голове. Глаза
широко открытые и в подавляющем большинстве случаев горизонтально
поставленные, с чрезвычайно малым развитием складки верхнего века и
полным отсутствием эпикантуса. Горизонтальный профиль лица очень
острый, скулы практически совсем не выступают. Расстояние от
основания носа до верхней губы довольно большое, верхняя губа у
большинства ортохейличная, т. е. не выступает вперед, обе губы умеренно толстые,
подбородок сильно выступающий. Нос с очень высоким переносьем, чаще
всего прямой, с преобладанием выпуклых форм спинки положение
кончика и основания умеренно приподнятые. Крылья носа высокие и сильно
выступающие, ограничивающие их борозды четко моделированы.
РАСОВАЯ ДИАГНОСТИКА
И ГЕНЕЗИС НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРНОЙ БАКТРИИ
Описанное сочетание признаков, несомненно, свидетельствует о сильной
выраженности европеоидных особенностей. Популяции с сильной
выраженностью европеоидных особенностей встречаются и на севере и на юге
ареала расселения европеоидов, но темная пигментация и значительное
число лиц с волнистыми волосами позволяют нам определенно
констатировать, что мы имеем дело с южноевропеоидным средиземноморским
комплексом признаков. В обобщающих работах по антропологии и палео-
334

антропологии Средней Азии он так и называется 15, хотя в конкретных
исследованиях его часто называют вслед за Э. Фишером
восточно-средиземноморским 16, не приводя в доказательство оправданности такого
наименования никакого набора диагностически ценных морфологических
признаков, специфичного для географических восточносредиземноморских
популяций в отличие от популяций Западного Средиземноморья.
Называют его и закаспийским 17, что опять отражает чисто географический
подход к проблеме генезиса этого комплекса и к вопросам расовой
терминологии.
Каково отношение этого комплекса к расе Среднеазиатского
междуречья, которую вслед за А. И. Ярхо называют еще, более удачно в
соответствии с нормами русского языка, памиро-ферганской18, хотя это
наименование и не стало употребительным? Между ними, если
традиционно рассматривать носителей памиро-ферганского комплекса как
круглоголовых европеоидов с монголоидной примесью, нельзя ставить знак
равенства: современные памиро-ферганцы, в частности узбеки Сурхандарь-
инской области, т. е. жители того же района, где обнаружены памятники,
о которых идет речь, гораздо более монголоидны, чем жители северной
Бактрии в последние века до новой эры. У них ниже переносье, площе
лицо в горизонтальной плоскости, значительно сильнее развиты скулы,
заметнее складка верхнего века, есть эпикантус 19. Но дело даже не в
этом. Основной момент состоит в том, что памиро-ферганская раса
потеряла в настоящее время свое морфологическое единство. Не
приуроченные к этническим общностям, но территориально дифференцированные
исследования внутри ее ареала выявили значительно различающиеся
комплексы признаков 20. Различия между ними видны не только в
головном указателе, о чем вскользь упоминалось и раньше (по отношению к
палеоантропологическому материалу говорилось и о размерах лица) 21,
но и во многих других признаках. Происхождение этих комплексов,
очевидно, различно. Таким образом, население, представленное в
скульптурах Халчаяна и Дальверзина, несмотря на брахикефалию, трудно
диагностировать как относящееся к памиро-ферганской расе, или расе
Среднеазиатского междуречья.
Итак, перед нами типичные представители средиземноморской ветви
европеоидов, к которой на территории Средней Азии принято относить
туркмен 22. Однако среди туркмен отчетливо фиксируется монголоидная
примесь, имеющая, очевидно, двоякое происхождение и восходящая как
к монголоидным компонентам, включившимся в состав предков туркмен
в эпоху средневековья, так и к более древнему монголоидному
населению 23. Европеоидный компонент в составе туркмен, предположительно
представленный сериями эпохи энеолита и ранней бронзы из Кара-Депе
и Геоксюра 2\ отличался четко выраженной долихокранией и также не
может быть поэтому сопоставлен со средиземноморским комплексом
Халчаяна и Дальверзина.
Культурно-историческая обстановка в северной Бактрии и особенно
события, связанные с самим образованием Бактрийского царства,
позволяют предполагать значительное влияние греческого этнического
элемента, особенно в правящих кругах25. Исследование антропологического
состава греков на разных территориях их расселения продемонстрировало
широкое распространение резко выраженных европеоидных, но брахи-
кефальных комплексов26. Описан такой комплекс в составе греков
и на краниологическом материале27. Древнее население Греции
эпохи неолита и бронзы было долихокранным28, но уже скульптура
335

классического периода, антропологическое исследование которой
предстоит осуществить, дает нам много образцов портретов круглоголовых
людей 29. Представляется весьма вероятным, что смешение такого брахике-
фального европеоидного компонента, принесенного с территории Малой
Азии и юга Балканского полуострова, с местным, основные особенности
которого мы можем представить себе на основании исследований,
проведенных в южных районах Таджикистана 30, и обусловило своеобразие
антропологических черт людей, портреты которых отражены в скульптуре
Халчаяна и Дальверзина.
Каковы генетические связи местного антропологического компонента,
характерного для населения Южного Таджикистана и, несомненно,
вошедшего через ираноязычный «сартский» пласт в этногенез узбеков и в
состав современного таджикского населения? В предварительном
сообщении о результатах антропологического изучения скульптуры Халчаяна и
Дальверзина я попытался кратко наметить вероятный круг аналогий31,
использовав опыт исследования представителей той локальной расы в
составе южных средиземноморских европеоидов, которая получила
наименования «индо-афганской» и «индо-памирской» и к которой, кроме
таджиков, относятся некоторые народы Средней Азии и Кавказа, многие
этнические группы Афганистана и подавляющее большинство народов
Северной и Северо-Западной Индии.
Речь идет о работе на территории штата Махараштра, где в 1974—
1975 гг. были определены соматотипы и описательные признаки у 10
этнокастовых групп. Состав экспедиции позволил обеспечить довольно
широкую программу исследований, которые отражены в печати лишь в
предварительной форме32. В частности, в число этих 10 групп в
качестве сравнительных входят такие разные по своим антропологическим
особенностям народы, как парсы, изученные в Бомбее, и санталы,
изученные в окрестностях Калькутты. Нас, однако, интересуют в связи с нашей
темой в первую очередь антропологические особенности высоких каст —
дешастхи ригведи, каястха прабху и читпаванов. Им оказались
свойственны очень темная пигментация волос и глаз при относительно светлой
коже, резко выраженные южноевропеоидные особенности в строении
мягких тканей лица — сильно выступающий нос, резкий горизонтальный
профиль, припухлые губы, наконец, значительный процент среди них
составляли индивидуумы с волнистыми волосами. Налицо комбинация при-
знаков, близкая к той, которая с определенными модификациями
зафиксирована на статуях Халчаяна и Дальверзина. Как исторически
объяснить это морфологическое сходство? Я вижу ему лишь одно объяснение:
на территории южных районов Средней Азии до рубежа нашей эры
сохранились популяции, предки которых во II тысячелетии до н. э.
входили в число племен, осуществивших миграцию в Индию и образовавших
там высокие касты. И на основании предшествующих исследований
можно было говорить о преобладании европеоидных комбинаций признаков
среди представителей высших каст, негро-австралоидных — среди
представителей низших 33.
Не составляет труда тезисно сформулировать выводы из
предшествующего изложения:
1) используемая в соматологии методика описания вариаций мягких
тканей лица с помощью баллов применима к портретной скульптуре и
дает возможность более детально, нежели просто визуальное описание,
оценить антропологические особенности людей, облик которых
запечатлен в скульптуре;
336

2) статуй Халчаяна й Дальвёрзйна демонстрируют иное сочетание
признаков, чем современное население южных районов Средней Азии;
они обнаруживают влияние греческого этнического элемента;
3) основной представленный в них комплекс признаков отражает
антропологические особенности потомков древних ариев и поэтому сходен с
антропологическим типом высших каст северных и западных районов
Индии.
Вопрос о том, в какой мере антропологические особенности
скульптурных портретов Халчаяна и Дальвёрзйна отражают антропологические
особенности соответствующего населения в целом (Г. А. Пугаченкова,
например, не без оснований видит в них изображения представителей
царской династии и высшей знати), выходит за рамки возможностей
антропологического исследования и может быть решен только с помощью*
дальнейших раскопок и совокупных усилий историков и искусствоведов.
1 Пугаченкова Г. А. Халчаян: К проблеме художественной культуры северной Бакт-
рии. Ташкент, 1966; Она же. Скульптура Халчаяна. М., 1977; Она же.
Художественные сокровища Дальверзин-тепе. Л., 1978; Она же. Искусство Бактрии эпоха
кушан. М., 1979.
2 Пугаченкова Г. А. Скульптура Халчаяна. С. 11.
3 Pougatchenkova G. La sculpture de Khaltchayan//Iranica Antiqua. Leiden, 1965.
Vol. V. Fasc. 2.
4 Пугаченкова Г. А. К иконографии Герая: (О некоторых вопросах раннекушанской
истории) //Вестн. древней истории. 1965. № 1.
5 Там же. С. 132, 133.
в Гинзбург В. В. Первые антропологические материалы к проблеме этногенеза
Бактрии//Материалы и исследования по археологии СССР. 1950. № 15.
7 Он же. Антропологические материалы к этногенезу таджиков // Крат, сообщ.,
Ин-та истории материальной культуры. 1956. Вып. 61.
8 Алексеев В. П. Историческая антропология. М., 1979.
э Poole R. The Egyptian classification of the races of man // Journal of the
anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1887. T. XVI; Fritsch G. Die Volker-
darstellungen auf den altagyptischen und assirischen Denkmalern // Korrespondenz-
Blatt der preussischen Akademie der Wissenschaften. 1902. Bd. XXXIII; Пату Е.
La figure humaine dans les monuments de TEgypt ancienne // Bulletin de la socie-
te d'anthropologie de Paris. Ser. 5. 1907. T. VIII; Трофимова Т. А.
Краниологические материалы из античных крепостей Калалы-Гыр 1 и 2//Тр, Хорезм, археол.
экспедиции. 1958. Т. 2.
11 Дебец Г. Ф. Антропологическое исследование погребальных масок таштыкской
культуры (Минусинский край) //Крат, сообщ. НИР1 и Музея антропологии МГУ
за 1938—1939 гг. М., 1941; Он же. Палеоантропология СССР.//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Т. 4. М.; Л., 1948.
11 Ярхо А. И. Унификация определения мягких частей лица//Антропол. журн.
1932. № 1; Бунак В. В. Антропометрия: (Практический курс). М., 1941.
12 Золотарева И. М. Антропологическая дифференциация восточных самодийцев //
Антропология и геногеография. М., 1974.
13 Жиров Е. В. Разновидности брахикефалии//Крат, сообщ. Ин-та истории
материальной культуры. 1941. Вып. 10.
14 Дебец Г. Ф. К вопросу о влиянии искусственной деформации на головной
указатель//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1947. Вып. 14.
15 Гинзбург В. В. Расовые типы Средней Азии и их формирование в процессе
этногенеза ее народов // Проблемы этнической антропологии Средней Азии. Ташкент,
1964. (Тр. Ташкент, гос. ун-та; Вып. 235); Гинзбург В. В., Трофимова Т. А.
Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.
18 Трофимова Т. А., Гинзбург В. В. Антропологический состав населения южной
Туркмении в эпоху энеолита//Тр. Южно-Туркмен. археол. экспедиции. 1960.
Т. 10.
17 Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов. Ереван, 1957. Ч. 1.
18 Ярхо А. И. Антропологический состав турецких народностей Средней
Азии//Антропол. журн. 1933. № 3.
19 Наджимов К. П. Антропологический состав населения Сурхан-Дарьинской
области (в связи с некоторыми вопросами этногенеза). Ташкент, 1958.
337

*э Пестряков А. П. Антропологическое исследование некоторых групп населения
Таджикистана и Узбекистана//Сов. этнография. 1975. № 1; Дубова Н. А.
Распределение антропологических признаков на территории Северного Таджикистана //
Некоторые проблемы этнической истории народов мира. М., 1976; Она же.
К проблеме формирования памиро-ферганской расы // Сов. этнография, 1978. № 4.
21 Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии.
22 Ошанин Л. В. Тысячелетняя давность долихокрании у туркмен и возможные пути
ее происхождения//Изв. Средазкомстариса. Вып. 1. Ташкент, 1926. Он же.
Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов. Ереван,
1959. Ч. 3.
25 Дебец Г. Ф. Данные антропологии о происхождении туркмен//Сов. этнография.
Вып. 6/7, 1947; Алексеев В. П. Краниологические материалы к этногенезу
туркменского народа//Проблемы этногенеза туркменского народа. Ашхабад, 1977.
24 Трофимова Т. А., Гинзбург В. В. Антропологический состав населения Южной
Туркмении в эпоху энеолита; Они же. Палеоантропология Средней Азии.
2? Ставиский Б. Я. Кушанская Бактрия: проблемы истории и культуры. М., 1977.
23 Пулянос А. Н. Антропологический состав населения Греции. Географическая
дифференциация отдельных признаков // Тр. IIu-та этнографии АН СССР. Н. С.
Т. 71. 1961.
27 Morant G. The classification of European races based on cranial measurements//Bio-
metrica. 1928. Vol. XX-B.
28 Boev P. Dit Bassentypen der Balkanhalbsinsel und der ostagaischen Inselwelt und
deren Badeutung fur die Herkunft ihrer Bevolkerung. Sofia, 1972; Xirotiris N. Ras-
sengeschichte von Griechenland // Rassengeschichte der Menschheit. 6. Lieferung.
Munchen; Wien, 1979.
29 Колпинский Ю. Д. Искусство эгейского мира и Древней Греции. М., 1970.
30 Ошанин Л. В. Иранские племена Западного Памира.
Сравнительно-антропологическое исследование. Ташкент, 1937; Гинзбург В. В. Горные таджики: Материалы
по антропологии таджиков Каратегина и Дарваза. М.; Л., 1937; Рынков Ю. Г.
Антропология и генетика изолированных популяций (древние изоляты
Памира). М., 1969.
^ Алексеев В. П. Попытка анализа античной скульптуры из Средней Азии (Хал-
чаян и Дальверзин) для антропологической реконструкции // Всесоюз. науч. со-
вещ. «Античная культура Средней Азии и Казахстана». Ташкент, 1979.
-32 Абдушелишвили М. Г., Алексеев В. Я., Арутюнов С. А., Исмагулов О.,
Семашко И. М. Совместные советско-индийские антропологические исследования в
Индии в 1974—1975 гг.//Сов. этнография, 1976. № 6.
3i Risley H. Peoples of India. Calcutta, 1915; Guha В. Racial affinities of the peoples
of India//Census of India. 1931. Vol. 1, pt. Ill; Ethnographical. Simla, 1935; Maha-
lanobis P. C, Majumdar D. N., Rao С R. Antropometric survey of the United
provinces. 1941. A statistical study//Sankhya. The Indian journal of statistics. 1949.
Vol. 9, pt. 2—3; Majumdar D. N., Rao C. R. Bengal anthropometric survey. 1945.
A statistical study//Sankhya. The Indian journal of statistics. 1958. Vol. 19, pt. 2—
3; Olivier G. Anthropologic des Tamouls du sud de Flnde. P., 1961.
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
ИНДОИРАНСКОЙ ПРОБЛЕМЫ
СОМАТОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
Отсутствие бесспорно приуроченной к индоиранским народам
антропологической информации неизбежно приводит нас к восстановлению
антропологического состава индоиранских народов и его истории
косвенными путями. Таких путей два: а) перенесение результатов изучения
антропологических особенностей современных иранских и индоарийских
народов на исторически и лингвистически зафиксированное время
существования индоиранцев, т. е. примерно III — начало II тысячелетия
до н. э.1, что, разумеется, требует многоступенчатой экстраполяции;
б) рассмотрение палеоантропологических материалов, относящихся к
этой эпохе, с территории возможного расселения индоиранцев, т. е. из
338

Передней и Средней Азии и южнорусских степей. Сразу же оговорюсь,
что территория Кавказа исключается из рассмотрения ввиду очевидного
господства там во II тысячелетии до н. э., как и в предшествующую
эпоху, носителей древнейших форм кавказских языков 2.
Современные иранские народы являются носителями разных
антропологических комплексов. Соматологические данные о них собирались
многими исследователями, из которых назову главнейших: по народам
Ирана основной материал собран Г. Филдом3, по иранским народам
Средней Азии — В. В. Гинзбургом \ Л. В. Ошаниным5, И. Швидец-
кой 6 и Ю. Г. Рычковым 7, по иранским народам Кавказа — М. Г. Абду-
шелишвили8, по народам Афганистана — Г. Ф. Дебецом 9.
Краниологические материалы по современным иранским народам публиковались
В. В. Бунаком 10, М. Г. Абдушелишвилии, Ю. Г. Рычковым 12 и
автором настоящей книги 13. В результате сами морфологические комплексы
в составе иранских народов могут быть охарактеризованы достаточно
полно; можно проследить и аналогии им у других народов.
Начнем с тех комбинаций признаков, которые представлены
преимущественно в среде неиранских народов, а у иранцев встречаются лишь
спорадически. Массивность черепа, очень большие размеры ширины
лица, круглоголовость, относительно светлая для южного народа
пигментация — характерные антропологические признаки осетин; такое
сочетание признаков не зафиксировано больше ни у одного из иранских наро-^
дов14. В то же время эта комбинация свойственна многим народам
Центрального Кавказа и, по-видимому, имеет местное происхождение.
Следовательно, ираноязычные осетины сформировались на местной
биологической основе и может быть прослежена непрерывная генетическая
преемственность поколений от древнего населения, говорившего на
кавказских языках, к современным осетинам. Такая ситуация, естественно,
исключает антропологические особенности осетин из круга данных,
пригодных для реконструкции индоиранского состояния.
Ираноязычные народы Южного Дагестана и Азербайджана — таты и
талыши имеют в отличие от осетин узкое лицо и темную пигментацию,
европеоидный комплекс признаков выражен так же сильно, как и у
осетин 15. Эта комбинация признаков в чистом виде представлена также в
разных группах азербайджанского народа 16, у туркмен Северного
Кавказа и у туркмен Средней Азии 17. В подавляющем большинстве работ,
посвященных общим вопросам антропологической классификации, она
рассматривается как местная по происхождению, тем более что ей
находятся палеоантропологические аналогии, восходящие к IV
тысячелетию до н. э.18 В этом случае теоретически возможны две гипотезы:
предполагать (так же, как и в случае с осетинами), что иранизация
местного субстрата явилась следствием распространения иранских
языков и не сопровождалась реальным переселением каких-то групп нового
населения, или думать, что в составе талышей и татов мы застаем
антропологический компонент, типичный для иранцев вообще и
представленный в составе и других иранских народов. Заведомо поздняя тюркизация
предков азербайджанцев и туркмен и веские аргументы в пользу их
хотя бы частичной иранской принадлежности заставляют склоняться ко
второй гипотезе. Таким образом, если распространение иранского языка
в пределах центральных предгорий Главного Кавказского хребта
представляет собой следствие только языковой ассимиляции, то в Восточном
Закавказье, можно думать, проживало население, антропологически
родственное древним иранцам и индоиранцам.
339

На юг и на восток от Каспия мы сталкиваемся уже с подлинными
антропологическими компонентами, среди которых изначально
складывался антропологический состав иранских народов и которые были,
очевидно, представлены и среди недифференцированных индоиранцев. К
сожалению, хотя морфологическая характеристика этих компонентов
достаточно ясна и объективна сама по себе, будучи основанной на
многочисленных и разнообразных полевых наблюдениях, проблемы их
генетических взаимоотношений, времени образования и места в
существующих расовых классификациях продолжают вызывать много споров и
не решены однозначно в современной антропологической науке. Выбор
наиболее правдоподобных гипотез корректируется стремлением избежать
крайних точек зрения и ориентировкой на то, чтобы формулировать
выводы в достаточно общей форме, помня об особой сложности и
важности проблемы.
Наиболее крупные из иранских народов — персы, паштуны, курды,
таджики — носители разных комбинаций морфологических признаков.
Только персы и паштуны более или менее близки друг к другу в этом
отношении: их отличают тенденция к долихокефалии, узкое лицо и гра-
цильный череп, у них темные волосы и глаза при относительно светлой
коже, а также значительный волосяной покров на лице и теле 19. В
пределах этой комбинации признаков отмечено много локальных вариантов,
свойственных и отдельным малочисленным ираноязычным народам,
и этническим группам на территории Ирана и Афганистана, но все они
выделяются по сдвигам в вариациях одного-двух признаков и в целом не
нарушают гомогенности рассматриваемой комбинации признаков в
пределах всего ареала ее распространения. Практически эта же
комбинация — может быть, с небольшими локальными различиями — представлена
и в Восточном Закавказье среди упоминавшихся татов и талышей20.
Особый вопрос — принадлежность к этому комплексу памирских
народов, причем это понятие трактуется в широком смысле, т. е. включает
нарэды и этнографические группы, проживающие не только в
пределах СССР, но и на территории Северо-Восточного Афганистана. На фоне
того же морфологического сочетания признаков они выделяются
значительным процентом лиц со смешанными оттенками волос и особенно
глаз. Подобный сдвиг характерен и для живущих южнее и восточнее
носителей дардских языков 21. Три-четыре десятилетия назад
исследователи писали о возможном влиянии северной примеси на сложение этого
комплекса. Однако сейчас наиболее распространенная и хорошо
аргументированная точка зрения сводится к тому, что появление определенного
числа индивидуумов с относительно светлыми волосами и глазами
обязано своим происхождением действию генетических процессов,
происходящих в замкнутых популяциях 22, каковыми являются популяции
памирских и дардских народов (высокогорная изоляция, усиленная эндогамной
структурой брачных кругов). Согласно этой точке зрения, отличия
высокогорных народов Памира и Северо-Восточного Афганистана от пашту-
иов и персов носят вторичный характер и не препятствуют их
объединению в единый расовый комплекс, имеющий общее происхождение.
Занимая обширную территорию, он может считаться очень древним и
исконным, во всяком случае в пределах Ирана и Афганистана. Ниже
мы убедимся, что его ареал охватывает также территорию Пакистана
и Северо-Восточной Индии.
Курды значительно отличаются от персов и паштунов практически
340

в одном, но очень важном признаке — в развитии волосяного покрова .
Если добавить к этому еще и физиономические различия, хотя и более
слабо выраженные, то налицо явное сходство курдов с армянами,
айсорами и некоторыми территориальными группами арабов, которые
являются носителями так называемой арменоидной комбинации
признаков 24. Она занимает самостоятельное таксономическое положение и
также является, по-видимому, чрезвычайно древней на территории
Передней Азии 25. Неполная выраженность этой комбинации у курдов —
арменоиды брахикефальны, в то время как курды сохранили долихокра-
нию,— позволяет думать, что арменоидная комбинация не является
исконной для иранских народов и что предки курдов приобрели свои
характерные антропологические особенности в процессе позднейших
брачных контактов с неиранскими народами.
Принадлежность таджикского и памирских языков к числу иранских
часто гипнотически действовала на антропологов, заставляя
преуменьшать различия и преувеличивать сходство. В то же время таджики
равнинных районов очень близки к узбекам 26. Все это привело к
конструированию антропологической общности, охватывающей обширный ареал
и, по мнению многих специалистов, имеющей общее происхождение27.
Однако детальное антропологическое обследование Таджикистана и
сравнение с итогами антропологического изучения населения окружающих
территорий показали, что конструирование такой общности во мнЧнчж
носит искусственный характер. Таджики южных районов более грациль-
ны и узколицы, чем северных, и действительно, по-видимому, могут быть
объединены с памирцами (оставаясь, однако, темнее их) и с населением
Афганистана и Ирана в одну таксономическую единицу28. Таджики
северных районов более широколицы и массивны, обнаруживая
реальную связь с узбеками 29. И у северных таджиков, и у узбеков отчетливо
фиксируется монголоидная примесь, палеоантропологическая история
которой достаточно ясна и которая восходит к двум последним
тысячелетиям их истории. Если отвлечься от влияния этой монголоидной
примеси, то перед нами остается комбинация признаков, явно
обнаруживающая при относительно темной пигментации более северное тяготение
(массивность, широколицесть), чем основной, уже рассмотренный, гра-
цильный и узколицый темнопигментированный комплекс в составе
иранцев. Он восходит к ранним эпохам истории местных антропологических
комплексов на территории Средней Азии, и нет оснований сомневаться
в исконной принадлежности к нему таджиков северных районов
теперешнего их расселения. К нему же относились и ираноязычные предки
узбеков до их тюркизации 30.
Бегло рассмотрев антропологический состав иранских народов и
выявив в нем два изначальных компонента — грацильный и узколицый,
массивный и широколицый, оба очень темные, хотя и различающиеся по
пигментации (второй из них относительно светлее, что полностью
согласуется с его более северным территориальным положением и
несколько более «северным» морфологическим обликом), мы переходим теперь
к рассмотрению антропологического состава индоарийских народов,
населяющих Восточный Пакистан, Северо-Западную, Северную и частично
Северо-Восточную Индию. Основой такого рассмотрения служат
многочисленные данные полевых наблюдений, собранные многими
исследователями, но в первую очередь X. Риели31, Б. Гуха32, Г. Филдом33,
Н. Н. Чебоксаровым34 и М. Г. Абдушелишвили35. К сожалению,
краниологический материал по индоарийским народам, суммированный
341

и частично описанный Дж. Морантом36, гораздо менее представителен,
чем материал по иранским народам. Все же и этот небольшой
краниологический материал, и, самое главное, результаты соматологических
исследований не оставляют сомнения в том, что основной грацильный
комплекс у иранцев является одновременно преобладающим среди индо-
арийских народов. Из этого факта вытекает заключение о достаточно
обширном ареале грацильных темнопигментированных европеоидов в
Передней Азии не только в современную эпоху, но и в древности.
Население южных и многих центральных районов Индии отличается
от них, как известно, гораздо более темной кожей, широконосостьюг
прогнатизмом и в целом принадлежит к иному кругу антропологических
форм. Влияние этих форм на антропологический состав населения
Северной Индии было довольно значительным и проявляется как специфически
в отдельных районах, так и в целом, выражаясь в некотором
потемнении пигментации кожи у индоариев, например, по сравнению с
таджиками. Такая особенность легко объясняется историей индоариев, которые
издавна, по крайней мере в течение трех с половиной тысяч лет,
находились в контакте с дравидами37. Поэтому можно думать, что южная
(негроидная, австралоидная, дравидоидыая, веддоидная — разные
специалисты употребляют различную терминологию) примесь у индоариев
не имеет отношения к сложению их исходного антропологического
комплекса и проистекает за счет этих многовековых контактов. Такой х^ывод
находится в согласии с фактом большой близости иранских и индоарий-
ских языков, разделением их на рубеже III—II тысячелетий до н. э.
и былым распространением индоарийских языков и их носителей,
по-видимому, к северу от дравидов 3\ Последние в северных районах их
расселения (брагуи) сами носители того же комплекса признаков, который
является основным у иранцев и преобладающим у индоариев 39.
Таксономическое обозначение этого комплекса в антропологической
литературе неоднозначно. Его называют индо-памирской или индо-афган-
ской расой, подчеркивая генетическую общность населения восточной
части Передней Азии, южных районов Средней Азии и Северной Индии.
Оба наименования одинаково широко распространены в специальных
публикациях 40, но второе кажется мне предпочтительнее, так как
основные особенности комплекса четче выражены у паштунов (без
депигментации вследствие проживания в высокогорье), чем у памирцев. Более
массивный компонент у северных таджиков обозначают как памиро-фер-
ганскую расу или расу Среднеазиатского междуречья, также
относительно самостоятельную единицу расовой систематики41. Оба наименования
примерно одинаково используются в литературе. Многие антропологи
включают памиро-ферганский комплекс в индо-афганскую расу в
качестве локального варианта 42, но обсуждение целесообразности такой
таксономической операции не имеет отношения к нашей теме.
С трактовкой данных по современным индоарийским и иранским
народам связана еще одна проблема — наличие в исходном пучке
европеоидных расовых вариантов, на основе которых складывались
антропологические особенности индоиранцев, негроидных и монголоидных
элементов. В доказательство первого можно было бы вспомнить
неоднократные указания на якобы негроидные особенности белуджей. Однако
в действительности следует говорить только о некотором потемнении у
них цвета кожи, так как по всем другим признакам они не отличаются
от европеоидов 43. Такое потемнение кожи могло быть следствием каких-
то случайных, сравнительно поздних контактов с более южными темно-
342

пигментированными формами. Доказательством второго может служить
реальная монголоидность хазара. Решение дискутировавшегося в
литературе вопроса ov центральноазиатском или тибето-гималайском
происхождении монголоидности у хазара выходит за рамки нашего сообщения.
Но как бы его ни решать, проникновение монголоидов на территорию
нынешнего Афганистана не может быть ранним. Оно не подтверждается
никакими убедительными палеоантропологическими материалами или
историческими наблюдениями. Поэтому на вопрос о наличии негроидной
или монголоидной примеси в составе исходных антропологических
комплексов, носителями которых были индоиранцы, а также древние иранцы
и индоарии, нужно ответить отрицательно: во всех случаях, когда эта
примесь фиксируется, либо она является достаточно поздней, либо
предположение о ее позднем вторичном происхождении можно сделать с
достаточной долей вероятности.
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА
Древние палеоантропологические материалы с территории Ирана
небогаты (Тепе-Сиалк44, Тепе-Гиссар45), для территории Афганистана они
почти отсутствуют46, информация с территории Пакистана и Северо-
Западной Индии представлена лишь несколькими сериями (Тимаргар-
ха47, Мохенджо-Даро48, Хараппа49). Все они без исключения
обращают на себя внимание двумя морфологическими особенностями л: резко
подчеркнутыми европеоидными признаками и значительной грациль-
ностыо лица 50, которая в отдельных случаях приближается,
по-видимому, к мировому максимуму. Арменоидная комбинация признаков, о
которой мы упоминали при рассмотрении антропологического облика
курдов, отличается, кроме усиленного развития волосяного покрова на теле,
брахикефалией, тогда как все перечисленные серии долихокранны.
Казалось бы, можно положить этот признак в основу отделения древних
индо-афганцев и арменоидов, коль скоро интенсивность развития
волосяного покрова невозможно фиксировать на палеоантропологическом
материале. Но быстрая динамика формы головы во времени общеизвестна51;
на территории самой Армении уже в эпоху средневековья преобладают
долихокранные формы, что свидетельствует о долихокрании древних
арменоидов52. Следовательно, отделить их от индо-афганской расы
в эпоху существования индоиранцев невозможно, но малый удельный вес
арменоидного комплекса в составе современных иранских народов дает
возможность предполагать, что во всех перечисленных случаях мы имеем
дело с ископаемыми представителями индо-афганской расы.
На территории Северного Таджикистана и прилегающих к нему
районов мы сталкиваемся в эпоху энеолита и бронзы с иным комплексом
признаков, при сильной выраженности европеоидных особенностей
отличающимся массивным лицевым скелетом 53. Он является преобладающим
и в южнорусских степях54. Преемственность этого комплекса с
комбинацией признаков, свойственной северным таджикам и узбекам,
иллюстрируется хронологически разновременными материалами и не вызывает
сомнений. В эпоху поздней бронзы носители этого комплекса проникали
и в южные районы нынешнего Таджикистана (Тулхар55). Таким
образом, в палеоантропологических материалах мы находим реальные
доказательства исконного формирования северных групп древних иранцев на
основе массивных европеоидных комбинаций, отличающихся в этом
признаке от южных.
343

В итоге мы приходим к следующим выводам. Индоиранские народы
формировались в антропологической среде, составленной двумя
европеоидными компонентами, различавшимися в массивности лицевого
скелета. Ареал южного, более грацильного компонента соприкасался на юге
с негро-австралоидными формами. Ареал северного, более массивного
компонента охватывал огромную область южнорусских степей,
Казахстана и северных районов Средней Азии, в пределах которой Северный и
Южный Таджикистан представляли собой далекую южную периферию.
Прародина индоиранцев в свете палеоантропологических и
антропологических данных очерчивается, следовательно, в пределах обширного
района, охватывающего юг Средней Азии и Иранское нагорье. Границы
прародины на западе и на востоке остаются не очень определенными, но
кажется вероятным, исходя из резкого перепада ландшафтных
характеристик и экстраантропологических соображений (успешная дешифровка
надписей из Мохенджо-Даро на базе дравидийских языков 56), что
восточная граница не заходила за долину Инда.
1 Оранский И. М. Введение в иранскую филологию. М., 1960; Он же. Иранские
языки. М., 1963.
2 Чикобава А. С. Введение // Языки народов СССР. Т. IV: Иберийско-кавказские
языки. М., 1967.
3 Field Н. Contribution to the Anthropology of Iran // Field Museum of Natural
History. Anth. Series. Chicago, 1939. Vol. 29; Idem. The Anthropology of Iran: the Lower
Euphrates-Tigris Region//Field Museum of Natural History. Anth. Series^ Vol. 30.
Chicago, 1949. Pt. 1. N 2. ^
4 Гинзбург В. В. Горные таджики: (Материалы по антропологии таджиков Кара-
тегина и Дарваза). М.; Л., 1937.
5 Ошанин Л. В. Иранские племена Западного Памира
(сравнительно-антропологическое исследование). Ташкент, 1937; Он же. Антропологический состав и
вопросы этногенеза таджиков и узбекских племен Южного Таджикистана. Сталина-
бад, 1957; Он же. Антропологический состав населения Средней Азии и
этногенез ее народов. Ереван, 1957—1959. Ч. 1—3; Ошанин Л. В., Зезенкова В. И.
Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. Ташкент,
1953.
6 Schwidetzky I. Turaniden-Studien // Akademie der Wissenschaften und der Literatur,
Abhandlungen der mathematisch-naturwissenschaftliche Klasse. Wiesbaden, 1950.
N 9.
7 Рынков Ю. Г. Антропология и генетика изолированных популяций: (Древние
изоляты Памира). М., 1969.
8 Абдушелишвили М. Г. Осетины//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР.
Тбилиси, 1957. Т. 6; Он же. Антропология древнего и современного населения
Грузии. Тбилиси, 1964.
е Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане//Сов. этнография.
1967. № 4.
10 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в
сравнительно-антропологическом освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1953.
Т. 14.
к Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5.
vl Рынков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья//Проблемы
этнической антропологии Средней Азии. Ташкент, 1964. (Тр. Ташкент, гос. ун-та;
Вып. 235).
,3 Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа: (Краниол. исслед.). М., 1974.
14 Абдушелишвили М. Г. Осетины.
15 Бунак В. В. Антропологический состав населения Кавказа//Вестн. Гос. музея
Грузии. Тбилиси, 1946. Т. XIII-A; Касимова Р. М. Антропологические
исследования современного населения Азербайджанской ССР. Баку, 1975.
1,1 См. книгу Р. М. Касимовой, указанную в пред. примеч.
17 Ярхо А. И. Туркмены Хорезма и Северного Кавказа: Антропологический очерк
о длинноголовом европеоидном компоненте турецких народностей СССР // Антроп.
журн. 1933. № 1, 2.
344

Л8 Алексеев В. П. Древнейшее европеоидное население Средней Азии и бго
потомки //Проблемы этнической антропологии и морфологии человека, Л,у 1974
19 В дополнение к работам Г. Филда и Г. Ф. Дебеца, указанным в примеч, 3 и 9,
см.: Field Н. An anthropological reconnaissance in West Pakistan//Paper of the
Peabody museum of Amer. archaeology and ethnology, Cambridge, Massachusetts,
1959. Vol. LII.
20 Касимова P. M. Антропологическое исследование современного населения
Азербайджанской ССР.
21 В дополнение к работе Г. Ф. Дебеца см.: Herrlich A. Beitrag zur Rassen- und Stam-
meskunde der Hindukush-Kafiren. Berlin, 1937; Jorgensen I. et al. Anthropological
Studies in the Hindu Kush and the Punjab//Folk. Vol. 6. Kopenhavn, 1965.
22 Вавилов Н. И., Букинич Д. Д. Земледельческий Афганистан. Л., 1929; Гаджи-
ев А. Г. Происхождение народов Дагестана (по данным антропологии).
Махачкала, 1965; Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической
классификации человеческих рас//Сов. этнография. 1958. № 4.
23 Абдушелишвили М. Г. Антропология древнего и современного населения Грузии.
2; В дополнение к только что указанной работе М. Г. Абдушелишвили см.: Бу-
иак В. В. Crania Armenica: (Исследование по антропологии Передней Азии) //
Тр. Науч.-исслед. ин-та антропологии при I МГУ. 1927. Вып. 2.
2> Бунак В. В. Древнейшие краниологические типы Передней Азии//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1947. Вып. 2.
26 См. книги, указанные в примеч. 5.
2Г Гинзбург В. В. Расовые типы Средней Азии и их формирование в процессе
этногенеза ее народов // Проблемы этнической антропологии Средней Азии; Он же.
Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение // Тр. VII Междунар.
конгр. антропол. и этногр. наук. М., 1968. Т. 3; Гинзбург В. В., Трофимова Т. А.
Палеоантропология Средней Азии. М., 1972.
28 Пестряков А. П. Антропологическое исследование некоторых групп населения
Таджикистана и Узбекистана//Сов. этнография. 1975. № 1.
2У Дубова Н. А. Антропологическая характеристика некоторых групп населения
Северного Таджикистана // Вопр. антропологии. 1976. Вып. 52. ^
3,) Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии.
31 Bisley H. Peoples of India. Calcutta, 1915.
32 Guha В. Racial Affinities of the Peoples of India//Census of of India 1931. Vol. 1.
Pt. 3. Simla, 1935. В дополнение см.: Oliver G. Anthropologic des Tamouls de Sud
de l'Inde. P. 1961.
33 См. примеч. 19.
34 Чебоксаров П. II. Антропологические исследования в Индии//Проблемы
социально-экономической истории Индии. М., 1971.
33 Абдушелишвили М. Г. Материалы совместных советско-индийских
антропологических исследований в свете общих проблем генезиса индо-средиземноморской
расы//Сов. этнография. 1972. № 6; Он же. Новые данные к изучению генезиса
индо-средиземноморской расы вообще и индо-памирской в частности//Расогене-
тические процессы в этнической истории. М., 1974; Абдушелишвили М. Г.,
Алексеев В. П., Арутюнов С. А., Семашко И. М. Совместные советско-индийские
антропологические исследования в Индии в 1974—1975 гг.//Сов. этнография. 1976. № 6.
36 Мог ant G. A Study of Certain Oriental Series of Crania Including the Nepalese and
Tibetan Series in the British Museum (Natural History) //Biometrica. 1924. Vol. 16.
Pt. 1—2; Woo Т., Morant G. A Preliminary Classification of Asiatic Races Based on
Cranial Measurements//Biometrica. 1932. Vol. XXIV, pt. 1-2. См. также:
Алексеев В. П. К краниологии бенгальцев//Новые материалы к антропологии
Западной Индии: Результаты советско-индийских исследований. М., 1982.
37 Алексеев В. П. Антропологический состав населения древней Индии //Индия в
древности. М., 1964.
38 См. примеч. 1.
39 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане.
40 Ошанин Л. В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее
народов.
-41 Гинзбург В. В. Раса Среднеазиатского междуречья и ее происхождение;
Рынков Ю. Г. Происхождение расы Среднеазиатского междуречья.
42 Дебец Г. Ф. Опыт графического изображения генеалогической классификации
человеческих рас.
43 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Афганистане.
44 Vallois II. Les ossements humains de Sialk. Contribution a l'etude de l'histoire
racial de Tlran ancien//Girshman R. Fouilles de Sialk. Paris, 1940. T. II.
'5 Krogman W. Racial Types from Tepe-Hissar. Iran. From the Late Fifth to the Early
345

Second Millennium В. С. // Verhandlingen der Koninkiislc Nederlandsche Akademie
van Wetteshappen. Amsterdam, 1940. N 2. Vol. 34.
40 Mendrez C. Etude anthropologique des squelettes Mundigak // Bulletin de l'ocole
Francaise d'Extreme Orient. 1966. Fasc. 1. T. LIII.
4" Bernhard W. Human Skeletal Remains from the Cemetery of Timargarha // Bulletin
of the Archaeological Department of the University of Peshawar. 1967. Vol. III.
,8 Sewell R.f Guha B. Human Remains//Marshall J. (ed.). Mohenjo-Daro and the Indus
Civilisation. London, 1931.
•9 Gupta P., Dutta P.. Basil A. Human Skeletal Remains from Harappa // Bulletin of the
Anthropological Survey of India. Calcutta, 1962. Vol. 9.
5; Абдушелишвили М. Г., Алексеев В. П., Мальхотра К. Ч. К характеристике
горизонтального профиля и уплощенности носовых костей некоторых групп
населения Западной и Южной Индии в эпохи неолита и бронзы // Совместные
советско-индийские антропологические исследования на территории Индии в 1974—
1975 гг. М, 1978.
54 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С.
М.; Л., 1948. Т. 4.
5'' См. примеч. 13.
5i Кияткина Т. П. Материалы к палеоантропологии Таджикистана. Душанбе, 1976.
54 См. примеч. 51.
•5 Кияткина Т. П. Черепа эпохи бронзы с территории Юго-Западного
Таджикистана // Мандельштам А. М. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане //
Материалы и исследования по археологии СССР. Л., 1968. № 145.
'"'Кнорозов Ю. В. Характеристика протоиндийского языка//Предварительное
сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1965.
К АНТРОПОЛОГИИ
ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКИХ КАРАЩЮВ
Возможности привлечения антропологических данных к разрешению
проблемы происхождения караимов тем шире, чем разнообразнее эти
данные. В нашем распоряжении четыре группы морфофизиологических
вариаций, собранных в различных группах караимов в разное время,—
итоги соматологических обследований, краниологический материал,
данные о вариациях групп крови, информация о соотношении пальцевых
узоров и мест окончаний линий ладонного узора. Проведенные
генетические исследования показывают, что вариации, относящиеся к этим
четырем группам, наследуются относительно независимо, что усиливает их
объективную ценность в случае совпадения результатов изучения разных
систем признаков. Среди этих систем краниологические признаки
выделяются тем, что они допускают хронологическую ретроспективу,
обеспеченную возможностями прямого сопоставления с палеоантропологически-
ми материалами. Таким образом, антропология караимов располагает
известным запасом сведений, которые можно использовать для
реконструкции их антропологического состава и его динамики, а
следовательно, и антропологической базой для рассмотрения караимского этногенеза.
Стоматологическое обследование караимов было осуществлено
С. А. Вайсенбергом, работавшим на юге России и в Египте \ и А. Н. Пу-
ляносом, собравшим кефалометрические и кефалоскопические данные
преимущественно среди караимов Литвы2. Исследование С. А. Вайсен-
берга, падающее на начало века, опиралось на методические приемы,
которые нельзя считать совершенными в настоящее время. И все же
один факт, им отмеченный, сохранил свое значение до современности:
караимы и евреи, проживавшие в Египте, оказались значительно темнее,
чем их собратья в южных районах России. Сейчас можно думать, что
это явилось следствием смешения с окружающим населением, в данном
346

случае с арабами, хотя наличие конфессионального барьера должно было
встать на пути этого процесса.
А. Н. Пулянос осуществил кефалометрические измерения и кефало-
скопические наблюдения среди караимов Литвы (в Крыму им было
обследовано только восемь женщин), опираясь уже на современный
уровень развития антропологической методики и имея значительный опыт
исследовательской работы среди южных популяций европеоидной расы
(он провел перед этим антропологическое изучение греков и
македонских валахов, проживавших на территории СССР3). И А. Н. Пуляносу
удалось обследовать в Тракае лишь около 50 караимов, но
малочисленность обследованных восполняется полнотой программы измерений и
наблюдений. Лицо у мужчин и женщин профилировано резко, скулы
выступают слабо, переносье высокое, преобладают индивидуумы с
выпуклыми носами. Пигментация темная, хотя значительный процент
составляют лица со смешанными оттенками цвета волос и особенно глаз.
А. Н. Пулянос писал о каком-то монголоидном «налете»,
ориентируясь, по-видимому, на среднее развитие волосяного покрова на груди
у мужчин и на определенные случаи наличия эпикантуса. При
малочисленности исследованных лица с эпикантусом составляют 8,3% среди
мужчин и 11,1% среди женщин. Такой процент людей с эпикантусом
не может быть случайностью и, действительно, свидетельствует о
наличии у караимов Литвы небольшой монголоидной примеси, хотя
умеренный рост волос на груди у мужчин сам по себе может быть истолкован
и без принятия гипотезы монголоидной примеси: ослабление этого
признака имеет место и в ряде популяций европеоидного ствола даже на
юге, где в целом рост волос на груди у мужчин интенсивнее.
Основной комплекс признаков, представленный среди караимов,
А. Н. Пулянос считает переднеазиатским, подразумевая под этим,
очевидно, выделенную Ф. Лушаном арменоидную комбинацию признаков.
Однако морфологическая характеристика переднеазиатского, или арме-
ноидного, комплекса включает в качестве одного из основных признаков
как раз максимально сильное развитие третичного волосяного покрова,
в этом отношении переднеазиатские популяции уступают, может быть,
только айнам. Поэтому мы будем ближе к действительности, если
отнесем представленную у караимов комбинацию признаков к одному из
вариантов южной ветви европеоидной расы. В то же время наличие
индивидуумов со смешанными оттенками волос и глаз говорит о примеси
одного из тех вариантов европеоидной расы, которые относятся к
северной ветви или образовались вследствие смешения представителей
северных и южных европеоидов. Такое смешение началось, наверное, еще
в неолите или даже в мезолите, смешанные формы образуют огромный
пояс в пределах ареала европеоидов между Скандинавией и
Средиземноморьем, и именно они, надо думать, и приняли участие в формировании
антропологического состава караимов.
Какую дополнительную информацию может добавить ко всему
сказанному изучение вариаций пальцевых узоров и ладонных линий? Оно
было осуществлено Г. Л. Хить не с помощью взятия отпечатков, как
это обычно практикуется, а на основе фиксации этих вариаций
непосредственно в полевых условиях при рассматривании их на ладони
в лупу4. Сама автор полагает, что, может быть, за счет этого
методического приема следует отнести исключительно малый процент лиц с
добавочными межпальцевыми трирадиусами, с трудом определяемыми не
на отпечатках, а на ладонях. Но и по другим признакам своеобразие
347

караимов исключительно, и оно резко выделяет их среди других народов
Восточной Европы. Вывод этот опирается на огромный сравнительный
материал, собранный и обработанный Г. Л. Хить или под ее
руководством, и объективность его не вызывает ни малейших сомнений.
Подтверждает ли комплекс дерматоглифических вариаций,
зафиксированный у караимов, опирающийся на соматологические наблюдения
вывод о принадлежности их к южной ветви европеоидной расы? Высокое
значение индекса Камминса может быть истолковано как аргумент
в пользу этого вывода. Напротив, низкая величина дельтового индекса
противоречит этому, так как на юге величины дельтового индекса много
больше. В общем дерматоглифическое своеобразие караимов по
сравнению с другими народами Восточной Европы не укладывается в гипотезу
их принадлежности к южным европеоидам. Генетика многих признаков
кожного рельефа далека от желаемой ясности, но среди генетиков,
занимающихся проблемами их передачи по наследству, широко
распространены гипотезы, согласно которым эти признаки детерминируются
небольшим числом генов. Если это действительно так, то сочетание
пальцевых узоров и ладонных линий у караимов таково, как если бы они
долго проживали в условиях изоляции: именно тогда признаки с простой
наследственностью, т. е. определяемые в их наследственной передаче
ограниченным числом генов, обнаруживают в малочисленных
популяциях сдвиги в разных направлениях и складываются своеобразные
комбинации, не находящие аналогий. В Литву была переселена
незначительная по численности группа караимов, их изолированное положение-
предопределялось конфессиональным фактором, выступавшим в роли
жесткого генетического барьера. Таким образом, общий вывод из дерма-
тоглифического обследования караимов Литвы состоит в том, что
генетическая изоляция была одним из моментов, повлиявших на
формирование их антропологического состава.
Если исключить чрезвычайно малочисленные данные А. Н. Пуляносаг
то по группам крови караимов мы располагаем информацией, собранной
в процессе трех исследований — С. Заболотного в Крыму 5, М. Райхера 6
и К. Джини7 в Литве. Каждое из этих исследовании охватило»
около 300 (С. Заболотный исследовал даже около 400) человек и может
считаться вполне доброкачественным в отношении численности
изученных выборок. К сожалению, результаты, полученные при двух
обследованиях караимов Литвы в 1928 и 1934 гг., оказались противоречивыми,,
несмотря на то что практически в подавляющем большинстве случаев
в обе выборки попали одни и те же индивидуумы. Результаты К. Джини
находятся в гораздо большем соответствии с общей картиной вариаций
групп крови системы АВО в Европе и Передней Азии, чем результаты
М. Райхера, получившего необычайно низкий процент группы А. Но и
при сопоставлении результатов К. Джини по караимам Литвы с
данными С. Заболотного по караимам Крыма имеют место определенные
различия: уменьшение процента лиц с группой А и увеличение с
группой В в Литве при сравнении с Крымом.
А. Пулянос, опубликовавший первые сведения о концентрации
отрицательного резуса в популяции караимов Литвы, показал высокую
степень этой концентрации, выделяющую караимов среди других популяций
Европы и Передней Азии. В сопоставлении с фактом повышения у них
группы В и со своеобразием их дерматоглифического типа это служит
еще одним указанием на роль генетической изоляции в формировании
антропологических особенностей литовских караимов.
348

Автор этих строк описал серию черепов, происходящих из поздних
караимских кладбищ Крыма8. В той же работе были описаны
хранящиеся в различных анатомических и краниологических собраниях черепа
евреев из южных районов России, относившихся к группе ашкенази.
Последняя серия очень малочисленна и происходит из случайных сборов,
но пока в нашем распоряжении нет более полных материалов по
краниологии евреев Восточной Европы. Были отмечены существенные
морфологические различия между двумл сериями, позволившие
предполагать разную генетическую принадлежность оставившего их населения»
Краниологический материал по караимам сравнивался с широким
кругом краниологических серий эпохи средневековья, в первую очередь,
разумеется, из южных районов Восточной Европы. Наибольшее сходство
караимы обнаружили с населением средневековых городов Крыма, как
известно, очень сложным в этническом отношении. По-видимому,
население средневековых городов Крыма, в частности Эски-Кермена и Мангуп-
Кале9, составило ту антропологическую основу, на которой
сформировался антропологический тип караимов в Крыму.
Однако этот вывод не исчерпывает всей сложности проблемы
сложения антропологического состава караимского народа. Обширные
материалы по палеоантропологии Хазарского каганата, полученные при
раскопках Саркела — Белой Вежи10, показывают с полной определенностью,
что антропологический компонент, представленный у рядового населения
Хазарского каганата (имеется в виду в первую очередь некрополь
в насыпи 17/10), также принял участие в формировании
антропологического состава караимов Крыма. Подобное краниологически
устанавливаемое смешение при сложении антропологического облика караимов
двух антропологических компонентов, характерных для рядового
населения Хазарского каганата и населения пещерных городов Крыма, может
быть подтверждено и новыми палеоантропологическими материалами из
пещерных городов, морфологически повторившими тот же комплекс
признаков, что и в Эски-Кермене и Мангуп-Кале и.
Соматологически фиксируемый факт принадлежности караимов к
южной ветви европеоидов с небольшой примесью смешанных элементов
хорошо согласуется с результатами сопоставления краниологических и
палеоантропологических материалов. Легко объясняется при этом и
возможность сохранения небольшой монголоидной примеси у караимов,
которая наблюдалась у населения Хазарского каганата.
В итоге всего сказанного мы приходим к выводу, что при
рассмотрении вопросов этногенеза караимов нужно учитывать ряд моментов*
вытекающих из изучения их антропологического состава и его динамики.
1. Антропологические особенности караимов сложились в процессе
смешения тех антропологических элементов, которые преобладали у
населения Хазарского каганата и пещерных городов Крыма. Это
неоспоримый вывод из сопоставления краниологических и
палеоантропологических данных.
2. Караимы принадлежат к южной ветви европеоидов, но имеют в
своем составе примесь более северных элементов и небольшую
монголоидную примесь. То же сочетание антропологических элементов была
характерно для популяций, проживавших в Хазарском каганате.
Популяции, оставившие пещерные города Крыма, не имели монголоидной
примеси или имели ее в значительно меньшем проценте.
3. После переселения группы караимов в Литву ее антропологический
состав испытал влияние генетической изоляции.
349

1 Вайсенберг С. А. Караимы // Рус.-антропол. журн. 1904. № 1/2; Weissenberg S. Zur
Anthropologic der nordafrikanischen Juden//Mitteilungen der anthropologischen Ge-
sellschaft in Wien. 1912. Bd. XLIII.
2 Пулянос А. Н. К антропологии караимов Литвы и Крыма // Вопр. антропологии.
1963. Вып. 13.
3 Пулянос А. Н. Антропологический состав населения Греции. Географическая
дифференциация отдельных признаков//Антропологический сборник, III. M.,
1961. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 71).
4 Хить Г. Л. Дерматоглифика народов СССР. М., 1983.
5 Sabobotny S. Die Blutgruppen der Karaimen und Krimtschaken // Ukrain. Zentral-
Blatt der Blutgruppenforschung. 1928. Bd. Ill, H. 1.
6 Reicher M. Sur les groupes sanguins des Caraimes de Troki et de Wilno //
Anthropologic. Praha, 1932. T. X.
"' Gini С Karaimi ai Polonia e Lituania. Genus, 1936. Полная сводка генетических
данных по караимам: Mourant A., Kopec A., Domaniewska-Sobczak К. The genetics
of the Jews. Oxford, 1978.
8 Алексеев В. П. Очерк происхождения тюркских народов Восточной Европы в
свете данных краниологии // Вопросы этногенеза тюркских народов Среднего
Поволжья. Казань, 1971.
;1 Палеоантропологический материал из некрополей этих городов был описан
Г. Ф. Дебецом. См.: Дебец Г. Ф. Антропологический состав населения
средневековых городов Крыма // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л.,
1949. Т. 12. Сокращенный текст этой статьи вошел в соответствующий раздел
его сводного труда по палеоантропологии СССР. См.: Дебец Г. Ф.
Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 4).
10 Гинзбург В. В. Антропологические материалы к проблеме происхождения
населения Хазарского каганата // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
М.; Л., 1951. Т. 13. См. также Тр. Волго-Донской археологической экспедиции.
Т. III // Материалы и исследования по археологии СССР. № 109. М.; Л., 1963.
11 Библиографию и краткую табличную сводку данных см.: Алексеев В. П.
Характеристика краниологических материалов из поздних мусульманских
захоронений Крыма // Исследования по палеоантропологии и краниологии СССР // Сб.
Музея антропологии и этнографии АН СССР. Т. 36. Л., 1980. См. также:
Шевченко А. В. Антропологическая характеристика средневекового населения низовьев
Волги: (По краниологическим материалам из могильника Хан-Тюбе) //Там же.
В этой статье описан материал, несущий тот же комплекс признаков, что и у
более раннего населения Хазарского каганата.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДРЕВНЕЙШЕГО
ЕВРОПЕОИДНОГО НАСЕЛЕНИЯ
МИНУСИНСКОЙ КОТЛОВИНЫ
Предшествующие палеоантропологические исследования, основанные на
достаточно большом материале, установили, что население Хакасско-
Минусинских степей в эпоху бронзы относилось к европеоидной расе \
Это можно считать справедливым даже для карасукской культуры, хотя
ее создатели и имели в своем составе небольшую монголоидную примесь,
но в подавляющей своей массе относились к европеоидам, что было
подтверждено и в новейшей проработке всего палеоантропологического
материала по карасукской культуре 2. Что же касается населения
афанасьевской и андроновской культур, то ни в работах Г. Ф. Дебеца, ни в моих
не было описано ни одного черепа из андроновских и афанасьевских
погребений, на котором можно было бы отметить монголоидные
особенности.
Исключение составили череп из погребения у Аскиза, раскопанного
и описанного А. Н. Липским 3, и черепа из раскопанного им же
своеобразного погребального памятника Тас-Хазаа 4. При сильной массивности
и значительном развитии носовой области они отличались уплощен-
350

ностью лицевого профиля и послужили основанием для установления
в составе афанасьевского населения какого-то протоморфного
монголоидного типа. Однако после новых раскопок Красноярской археологической
экспедиции было показано, что и в Тас-Хазаа и в Аскизе речь должна
идти о достаточно четко выраженном культурном своеобразии
памятников, которые вместе с вновь открытыми Красноярской экспедицией
могильниками были объединены в окуневскую культуру5. Ее
культурная обособленность при сравнении с афанасьевской сопровождалась
и значительным антропологическим своеобразием, что нашло
подтверждение в исследовании массового палеоантропологического материала из
Черновой VIII6.
Комбинация признаков, характерная для афанасьевского населения,
рассматривалась как один из локальных вариантов древнего
протоморфного европеоидного комплекса. Ее отличия от андроновской комбинации
несомненны, если сравнивать андроновское и афанасьевское население
в пределах Минусинской котловины: андроновцы в целом более
массивны и черепной указатель у них на две единицы выше. Однако из
отдельных афанасьевских могильников черепа не менее массивны, чем из
андроновских погребений (такие черепа дал, например, могильник Ка-
расук III, палеоантропологический материал из которого впервые
вводится в научный оборот в этой статье), и различие, следовательно, сводится
к незначительной разнице в черепном указателе. Если же мы примем
во внимание весь накопленный материал по краниологии андроновского
населения, происходящий со всей территории распространения
андроновской культуры, включая и Казахстан7, то морфологические отличия
андроыовцев от афанасьевцев совсем неотчетливы. Вывод Г. Ф. Дебеца
о самостоятельном таксономическом положении андроновского варианта
протоевропейского, или, как он писал, «кроманьонского в широком
смысле», типа не находит, следовательно, подтверждения.
Вопрос о происхождении афанасьевского населения неоднократно
затрагивался в прежних антропологических работах. Но прежде чем
перейти к нему непосредственно, должен отметить, что в настоящее время
в нашем распоряжении значительно большее число данных по
палеоантропологии афанасьевской культуры, чем 20 лет назад, когда была
опубликована последняя сводка палеоантропологических материалов из
афанасьевских могильников. Все эти данные подготавливаются к
публикации в специальном издании, и здесь нет возможности их даже
перечислить. Отмечу, однако, что накопление материала позволяет теперь
рассматривать антропологический состав населения афанасьевской куль
туры не суммарно, как это делалось раньше, а опираясь на
характеристики отдельных могильников. В табл. 28 приводим данные о мужских
черепных сериях из трех могильников — двух с территории
Минусинской котловины и одного с территории Алтая, которые раньше не
публиковались.
Могильник Карасук III был раскопан М. Н. Комаровой в 1961—
1963 гг. в рамках Красноярской археологической экспедиции.
Остеологический материал из этих раскопок был передан в Музей антропологии
и этнографии АН СССР, где и был мной разобран и изучен в 1967 г.
Там же был разобран и изучен материал из раскопок М. П. Грязнова
на Афанасьевской горе, осуществленных в 1963—1964 гг. Черепа и кости
были частично депаспортизированы в процессе упаковки и перевозок,
и я не смог бы отождествить их с определенными погребениями, если бы
не постоянная помощь Л. А. Ивановой, в руках которой была вся поле-
351

Таблица 28
Средние размеры серий из отдельных могильников. Мужские черепа
Признак
1. Продольный диаметр
8. Поперечный диаметр
17. Высотный диаметр от базиона
5. Длина основания черепа
9. Наименьшая ширина лба
40. Длина основания лица
45. Скуловая ширина
48. Верхняя высота лица
51. Ширина орбиты от mf (лев.)
52. Высота орбиты (лев.)
54. Ширина носа
55. Высота носа
72. Общий угол лицевого профиля
75(1). Угол носовых костей
77. Назомалярный угол
^zm' Зигомаксиллярный угол
Наименование могильника
Карасук III
192,6(7)
142,1(7)
136,0(5)
106,4(5)
97,8(9)
104,0(4)
141,2(6)
69,9(8)
43,5(6)
31,6(8)
24,9(7)
51,8(8)
86,8(4)
37,5(4)
140,3(9)
127,2(6)
Афанасьева
гора
193,7(12)
141,2(11)
136,8(8)
105,4(7)
98,5(13)
103,3(7)
135,4(7)
69,7(9)
42,5(5)
31,8(10)
24,8(6)
50,3(9)
85,1(7)
38,4(5)
140,2(9)
125,7(6)
Усть-Куюм
189,2(4)
143,2(4)
141,2(4)
104,8(4)
102,5(4)
96,5(4)
136,8(4)
66,3(4)
43,1 (4)
31,1(4)
26,0(4)
48,8(4)
84,5(4)
32,5(4)
135,2(4)
128,7(4)
вая документация и, кроме того, многочисленные сделанные в поле
фотографии погребений.
При вычислении фигурирующих в таблице средних по могильнику
Афанасьева гора были использованы измерения единичных ранее
опубликованных черепов из раскопок С. А. Теплоухова 1920—1921 гг.,
произведенных на том же могильнике, но обозначенных им как раскопки
в Батенях. Наконец, могильник Усть-Куюм раскапывался Е. М. Берс в
1964—1969 гг., и весь остеологический материал хранится в Институте
истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР, где
был исследован в 1976 г.
Каковы морфологические особенности вновь публикуемых серий?
Черепа из Усть-Куюма отличаются некоторым повышением черепного
указателя и очень высокой черепной коробкой. В предыдущих работах
мне пришлось отмечать некоторое сходство алтайских афанасьевцев с
андроновцами Минусинской котловины, которое наряду с другими
признаками выразилось и в увеличении высоты черепной коробки по
сравнению с минусинскими афанасьевцами. Черепа из Усть-Куюма
подтверждают, что, по-видимому, мы имеем в данном случае дело с реальным
явлением: высота черепа у афанасьевского населения Алтая была
действительно заметно больше, чем в Минусинской котловине. Таким образом,
при всей однородности афанасьевского населения по всей территории его
распространения, при культурной близости алтайских и минусинских
памятников все же существовал какой-то генетический разрыв между
двумя территориальными группами афанасьевцев, который и привел
к образованию различия в этом признаке.
В целом же краниологический тип всех трех серий укладывается
полностью в рамки наших уже сложившихся представлений о вариациях
352

характерного для афанасьевцев комплекса признаков. Это массивные
длинноголовые черепа с умеренно широким и низким лицевым скелетом,
с низкими орбитами и довольно узким грушевидным отверстием. Рельеф
в области глабеллы и на затылочной кости развит сильно или очень
сильно, профиль лицевого скелета ортогнатный, носовые кости
выступают очень сильно, лицевой скелет в горизонтальной плоскости имеет
острый профиль, особенно в своей нижней части. Перед нами,
следовательно, типичные европеоидные черепа, отличающиеся рядом прото-
морфных особенностей, типичных для древних серий.
Как же можем мы ответить сейчас на вопрос о происхождении этого
краниологического комплекса и афанасьевского населения — носителей
этого комплекса? В дополнение к тому, что было сказано о строении
черепа афанасьевцев, можно отметить большие размеры костей
конечностей и исключительно мощное строение скелета в целом. Афанасьевцы,
как и люди этой эпохи, проживавшие в степных районах европейской
части СССР, как и почти все верхнепалеолитическое население Европы,
имели высокий рост и сильное телосложение. Краниологически они
также были сходны, что и дало возможность Г. Ф. Дебецу выдвинуть и
аргументировать идею о существовании «кроманьонского в широком
смысле» типа, который в соответствии с его гипотезой охватывал все
древние популяции европеоидов и был исходным для других типов в
составе европеоидной расы8. Я при характеристике древнего населения
Минусинских степей называл этот тип палеоевропейским, но, если
оставить в стороне это терминологическое отличие, по существу полностью
солидаризировался с гипотезой Г. Ф. Дебеца, которая получила широкое
распространение в литературе 9.
Как в свете этой гипотезы рисовалось происхождение афанасьевского
населения? Совершенно очевидно, что оно могло быть только результатом
переселения больших масс людей с запада, с территории основного
ареала расселения представителей европеоидной расы. Оставался открытым
вопрос относительно времени этого переселения. Находка афонтовского
фрагмента при всей незначительности новой информации, которую из
него можно было извлечь, определенно показала, что на Енисее, в
районе нынешнего Красноярска, в эпоху верхнего палеолита жили
монголоиды 10. Из этого можно было сделать вывод, что европеоиды появились
уже тогда, когда в приенисейских степях жило население монголоидного
облика, и что европеоиды вытеснили его в лесостепные районы.
Небольшой палеоантропологический материал из погребений
лесостепного неолита, раскопанных вокруг Красноярска и более или менее
синхронных, очевидно, афанасьевским могильникам, обнаруживает смешанные
черты: одни черепа имеют европеоидные особенности, другие отличаются
монголоидным комплексом признаков. Подобное смешанное население
могло сформироваться в процессе проникновения европеоидов из степей
по течению Енисея в лесную зону и брачных контактов с монголоидным
населением тайги.
Однако в настоящее время появились новые палеоантропологические
материалы, которые, хотя и не зачеркивают полностью возможность
такой постановки вопроса, принципиально важны для обоснования
другой гипотезы. Речь идет о находках афанасьевских курганов в Монголии.
Палеоантропологические находки из них единичны, но они
обнаруживают тот же морфологический комплекс, что и другие афанасьевские
черепа и.
Таким образом, границей распространения европеоидов в эпоху
\2 В. П. Алексеев
353

энеолита были центральные районы Монголии, что в гипотетической
форме было высказано раньше 12, но что именно теперь нашло
документальное подтверждение. А столь широкое распространение европеоидов
на восток в эпоху энеолита дает возможность предполагать, что и в более
ранние эпохи население даже восточных районов степей Евразии
относилось к европеоидной расе, и образовывало самостоятельный очаг расооб-
разования в пределах европеоидного ареала. Население европеоидного
облика в этом случае можно считать для степей по Енисею и западных
районов Монголии изначальным.
В пределах огромного евразийского ареала европеоидов,
восстанавливаемого палеоантропологически, существуют какие-то локальные
варианты, объединяющие население отдельных археологических культур или
культурных общностей. С этой точки зрения гипотеза единого
«кроманьонского» типа, о которой упоминалось выше, не соответствует
теперешнему уровню наших знаний по палеоантропологии Евразии13.
А один из этих локальных вариантов, рассмотренный выше и
характерный для афанасьевского населения Алтая и Хакасии, в почти
тождественной форме типичен и для населения синхронной афанасьевской ямной
культуры, распространенной от Украины до Нижнего Поволжья.
В археологическом отношении памятники ямной и афанасьевской
культур также сходны, имея ряд почти тождественных черт. Таким образом,
можно полагать, что в своих генетических истоках население ямной и
афанасьевской культур восходит к общему корню.
Не составляет труда подвести итог всему сказанному. Он сводится
к констатации трех положений.
1. В восточных районах степной полосы Евразии мог существовать
еще в доафанасьевское время самостоятельный очаг расообразования,
входивший в ареал формирования европеоидной расы.
2. Характерный для афанасьевского населения комплекс признаков
повторяется у населения ямной культуры.
3. Биологические истоки происхождения населения этих двух
культур могут восходить к одному генетическому прототипу.
1 Дебец Г. Ф. Расовые типы населения Минусинского края в эпоху родового строя//
Антропол. журн. 1932. № 2; Он же. Палеоантропология СССР.//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 4. М.; Л., 1948. Алексеев В. П. Палеоантропология Ал-
тае-Саянского нагорья эпохи камня и бронзы//Там же. Т. 71. М., 1961.
2 Рыкушина Г. В. Население Среднего Енисея в карасукскую эпоху: (Краниол.
очерк) // Палеоантропология Сибири. М., 1980.
3 Липский А. Н. Афанасьевские погребения в Хакасии // Крат, сообщ. Ин-та истории
материальной культуры. 1952. Вып. 17.
4 Алексеев В. П. О брахикранном компоненте в составе населения афанасьевской
культуры // Сов. этнография. 1961. № 1.
ъ Максименков Г. А. Впускные могилы окуневского этапа в афанасьевских
курганах //Сов. археология. 1965. № 4; Иванова Л. А. О происхождении брахикран-
ного компонента в составе населения афанасьевской культуры // Сов. этнография.
1966. № 3.
6 Дебец Г. Ф. Палеоантропология окуневской культуры // Палеоантропология
Сибири.
7 Алексеев В. П. Антропология андроновской культуры // Сов. археология. 1967.
№ 1.
8 В дополнение к его работам, указанным выше, см.: Дебец Г. Ф. Брюнн-Пшедмост,
Кро-Маньон и современные расы Европы//Антропол. журн. 1936. № 3.
0 См., напр.: Гохман И. И. Население Украины в эпоху мезолита и неолита:
(Антропол. очерк). М., 1966; Кондукторова Т. С. Антропология населения Украины
мезолита, неолита и эпохи бронзы. М., 1973.
354

10 Дебец Г. Ф. Фрагмент лобной кости человека из культурного слоя стоянки
Афонтова гора II под Красноярском//Бюл. Комис. по изуч. четвертич. периода.
1946. № 8.
11 Мамонова Н. Н. Антропологический тип древнего населения Западной
Монголии по данным палеоантропологии // Исследования по палеоантропологии и
краниологии СССР. Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. Т. 36. 1980. .
12 Алексеев В. П. Современное состояние краниологических исследований в расо-\
ведении // Вопр. антропологии. 1968. Вып. 30. Он же. Новые данные о
европеоидной расе в Центральной Азии // Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск,
1974.
13 Подробнее см.: Он же. География человеческих рас. М., 1974.
К ПРОИСХОЖДЕНИЮ
ТАШТЫКСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
ЮЖНОЙ СИБИРИ
ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЯ ТАШТЫКСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Произведя ревизию минусинских древностей, С. А. Теплоухов впервые
выделил таштыкскую культуру и датировал ее рубежом новой ары. Как
очень осторожный и вдумчивый исследователь, отчетливо понимавший
неполноту находившихся в его распоряжении материалов, он мало
останавливался на происхождении выделенных им культур, но в отношении
таштыкской сделал замечание об усилении в ней центральноазиатских
влияний по сравнению с минусинской курганной культурой \ В
дальнейшем это замечание С. А. Теплоухова послужило основой разработки
проблемы происхождения таштыкской культуры с привлечением новых
постоянно увеличивающихся данных — археологических и палеоантропо-
логических.
Археологическое исследование таштыкских памятников в
Минусинской котловине активно вел после С. А. Теплоухова С. В. Киселев. Его
сводная работа определила место таштыкской культуры в истории
степного мира Евразии (средоточие западных и восточных влияний, но
с подавляющим преобладанием последних). Сама таштыкская культура
была представлена С. В. Киселевым в этой исторической картине как
единое целое, а различия в погребальной обрядности могильных
сооружений разных типов объяснялись разным социальным положением
захороненных в них людей 2.
Следующий этап в изучении таштыкской культуры связан с
деятельностью Л. Р. Кызласова. Он произвел ревизию всех известных к
середине 50-х годов памятников 3, раскопал ряд новых и выделил два
элемента в составе таштыкской культуры: пришлый из Центральной Азии,
связанный с погребениями в склепах с трупосожжениями, и местный,
восходящий к тагарскому населению4. Местный компонент,
предположительно угорский, был, по Л. Р. Кызласову, вытеснен из Минусинской
котловины и лег в основу этногенеза угорских народов Западной Сибири.
Эта концепция генезиса таштыкской культуры вызвала ввиду ее связи с
важнейшими проблемами исторической этнологии Западной Сибири
оживленную дискуссию, и многие положения Л. Р. Кызласова встретили
возражения 5. Кстати сказать, помимо Л. Р. Кызласова, таштыкские
памятники копали и другие исследователи, давшие сб^й анализ многих
355
12*

сторон жизни и быта таштыкского населения, анализ таштыкского
искусства и т. д.6
Антропологическое изучение таштыкского населения шло
параллельно с расширением фронта археологических работ. Первая публикация,
посвященная таштыкской антропологии, была основана, однако, не на
изучении серии черепов или скелетов из таштыкских погребений, а на
исследовании антропологического типа таштыкских масок. Полагаясь на
то, что маски если не полностью портреты, то в массе все же отражают
физические черты таштыкского населения, Г. Ф. Дебец подошел к их
изучению так же, как подходит антрополог к оценке отличительных
особенностей человеческого лица7. По уплощенности лицевого скелета и
высоте переносья таштыкцы оказались сходными с ханты и манси. Этот
вывод был повторен и в известной сводной работе по палеоантропологии
СССР 8. Там отмечалось наибольшее сходство таштыкской серии с
сериями черепов ханты и манси — заключение, которое было использовано
Л. Р. Кызласовым для подтверждения своей теории угорского
этногенеза в недрах таштыкского населения Минусинской котловины. С другой
стороны, Г. Ф. Дебец цитировал Г. П. Сосновского, отмечавшего
исторически засвидетельствованный факт проникновения центральноазиат-
ских народов в Минусинскую котловину.
Первая статья автора, посвященная палеоантропологии таштыкской
культуры и включавшая описание нескольких новых таштыкских
черепов, содержала скрытое противоречие. Среди вновь описанных черепов
были два, на которых особенности центральноазиатского монголоидного
типа были выражены абсолютно отчетливо9. После того как они были
найдены в таштыкских погребениях, впервые стало возможным говорить
о включении центральноазиатского этнического элемента в состав
таштыкского населения с полной определенностью. Я так и писал, но в
конце неожиданно сделал то ли по неопытности и недостатку уверенности
в своих силах, то ли в неблагодарной попытке примирить непримиримое
оговорку, кстати сказать, абсолютно априорную: «Монголоидные типы
были широко распространены в областях, окружающих Минусинскую
котловину не только с юга, но и с севера». Потом, уже после того
как были проработаны все имеющиеся материалы по палеоантропологии
таштыкской культуры, эта оговорка выросла в законченную гипотезу
лесного, таежного происхождения таштыкского населения,
проникновения его в Минусинскую котловину в большей мере с севера, чем с юга 10.
Выдвинута была эта гипотеза как раз в годы повального увлечения
низколицым монголоидным типом, который тогда выявился всеми
наличными данными в составе древнего населения Западной и Средней
Сибири. Низколицесть при сильной выраженности монголоидных особенностей
свойственна и некоторым современным народам, поэтому и палеоаитро-
пологические наблюдения о широком распространении низколицего типа
приобрели большую достоверность. Таштыкское население отличалось
грацильным небольшим лицом, что при усилении монголоидных черт и
наводило на мысль об увеличении монголоидной примеси за счет
прилива крови низколицых монголоидов. А так как низколицый
монголоидный тип был свойствен в основном лесным, таежным племенам, то и
происхождение таштыкской культуры увязывалось с севером, с
проникновением новых групп населения в Минусинскую котловину из северных
районов.
После появления многих работ была опубликована статья Н. Г. Зал-
кинд, основанная на описании небольшого краниологического материала
356

из известного Салбыкского кургана, но в ней вопросы генезиса тыштык-
ского населения не были затронуты, да и материал, находившийся в
распоряжении автора, был крайне мал и фрагментарен и.
Физические признаки таштыкского населения выявляются особенно
четко при сопоставлении с предшествовавшими ему тагарцами. Таш-
тыкцы отличались от тагарцев более гранильным черепом, заметно более
низким и круглым. Рельеф черепа развит у таштыкцев меньше, чем у
тагарцев. Лицо было у них одинаковой с тагарцами высоты, но более
узкое. Однако с этими признаками соединялась большая уплощениость
лица и уплощениость носа — факт в высшей степени странный, так как
эти признаки характерны для монголоидов, а монголоидной расе в целом
свойствен большой размер лица. Открытие низколицых монголоидов
разрешило эти недоумения лишь частично, так как таштыкское население
отличалось от тагарского не только малой высотой, но и малой шириной
лица. Полностью эта странность была объяснена лишь тогда, когда были
открыты в составе древнего населения Южной и Западной Сибири
антропологические варианты, объединившие в своих физических
особенностях достаточно четкую выраженность монголоидных черт с малыми
размерами лицевого скелета. Кстати сказать, отмечена была такая
комбинация антропологических признаков у синхронного таштыкскому
населения лесного Алтая, о котором можно судить по серии скелетов,
добытых при раскопках М. П. Грязнова в урочище Ближние Елбаны 12.
Эта линия сопоставлений и послужила основанием для сближения
таштыкской серии с лесными монголоидами и для гипотезы
происхождения таштыкского населения из двух основных компонентов — тагарского
и лесного монголоидного по своему антропологическому типу.
Преобладающая примесь лесного компонента нисколько не
предопределяет сама по себе альтернативное решение вопроса о происхождении
монголоидной примеси вообще. Обнаружение в таштыкских могилах
отдельных черепов, на которых комплекс центральноазиатских черт
выражен чрезвычайно отчетливо, может считаться доказанным фактом.
Правда, в таштыкской серии такие черепа единичны, а следовательно, и цент-
ральноазиатская примесь невелика.
Возникает вопрос о времени, когда лесной и центральноазиатский
компоненты примешивались к коренному тагарскому населению.
Проникновение центральноазиатского компонента можно датировать VII —
VI вв. до н. э., так как уже в составе населения первой стадии
татарской культуры есть небольшая монголоидная примесь. Но она как бы
распылена по отдельным признакам на единичных черепах, и поэтому
судить о ее происхождении трудно. То же самое можно сказать и про
черепа второй стадии. Можно утверждать, что среди нескольких сот
черепов из погребений татарской культуры нет ни одного, центрально-
азиатские черты которого были бы так же неоспоримы, как центрально-
азиатские особенности таштыкских черепов, описанных в моей работе
1954 г. Таким образом, приток центральноазиатского населения
продолжался постоянно на протяжении бытования таштыкской культуры. При-
бывшие люди настолько резко отличались от местных по своим
физическим признакам, что при смешении с ними они, несомненно, теряли,
хотя бы частично, свою антропологическую специфику уже в первом
поколении после начала смешения. Мы же сталкиваемся в таштыкском
населении с несомненными центральноазиатскими монголоидами без
всякой европеоидной примеси, несомненными пришельцами из
Центральной Азии, еще не испытавшими влияния смешения с местным евро-
357

пеоидным населением. Итак, начало проникновения этих пришельцев в
Минусинские степи пока нет антропологических оснований датировать
более ранним временем, чем III—II вв. до н. э., т. е. эпохой сложения
таштыкской культуры.
Для датировки появления второго, таежного, или лесного,
компонента на Абакане и Енисее необходимо более дифференцированное
исследование антропологического типа тагарского населения, чем только
рассмотрение его по стадиям развития тагарской культуры. Умозрительно
говоря, можно с большой долей вероятности предполагать, что
отмеченные различия в физическом типе тагарского и таштыкского населения
выявляются только при сопоставлении суммарных характеристик и что
в составе тагарцев были отдельные группы, которые сближались по
своим антропологическим особенностям с таштыкским населением. При
многочисленности тагарской краниологической серии черепа из
отдельных могильников, отличающихся от остальных по типу, могли остаться
незамеченными, когда вычислялись общие средние по серии. Некоторым
подтверждением этого предположения является неоднородность
тагарского населения по форме головы. Г. Ф. Дебец произвел подсчет
величины черепного указателя в сериях черепов из отдельных могильников и
получил заметно различающиеся цифры13. В сериях из могильников,
группирующихся географически вокруг Сыды, черепной указатель
оказался выше, чем в остальных сериях. Другими словами, тагарское
население, будучи в целом длинноголовым, на севере отличалось тенденцией
к круглоголовости, а значит, внутри тагарского населения существовали
какие-то локальные варианты, местные комбинации признаков,
характерные для отдельных групп.
В работе Н. Г. Залкинд, на которую была сделана ссылка, описаны
лишь единичные черепа тагарской культуры из сильно ограбленного
Салбыкского кургана, которые ввиду их малочисленности нельзя
рассматривать как отдельную серию. Поэтому при разбивке тагарской серии
на группы я опираюсь на данные, опубликованные в 1961 г.
Несколько слов о принципах группировки данных, т. е. о выборе
критериев для выделения групп в составе тагарской культуры. Нет
нужды доказывать, что главным, особенно если мы хотим выявить динамику
антропологического типа тагарского населения во времени, является
разбивка данных в первую очередь по археологически устанавливаемым
стадиям развития культуры, т. е. суммирование данных по могильникам
только в пределах одной стадии. Но при переходе к принципам
географической разбивки эта очевидность затемняется некоторыми трудностями.
Что такое могильник тагарской культуры в археологическом смысле
слова, вернее говоря, что считать могильником тагарской культуры и какую
группу курганов объединить под этим понятием? Любому специалисту,
работавшему в Хакасских степях, понятно, что разобраться в этом
далеко не так просто, как кажется на первый взгляд.
Прежде всего в нашем распоряжении практически нет могильников,
которые были бы полностью раскопаны. Исследователи-археологи,
ограниченные чаще всего небольшими средствами, краткостью летнего
полевого сезона, трудностью возвращения на то же место в следующем году,
недостатком рабочей силы, вообще крайне слабыми возможностями
организации нормальной работы в степных районах вдали от жилья, как
правило, не раскапывали могильников до конца. На это была и еще одна
причина, достаточно уважительная: на первых порах важнее получить
археологическую характеристику многих могильников, пусть предвари-
358

тельную, чем исчерпывающую характеристику одного могильника. А при
многочисленности и разнообразии памятников археология Хакасии и
сейчас развивается не только вглубь, но и вширь.
Кроме этого обстоятельства — выборочное™ раскопок, нужно
учитывать и другое, а именно практическую невозможность в целом ряде
случаев установить границы самих могильников. Курганные поля Хакасии
переходят одно в другое и, главное, образованы разновременными
курганами, хронологическая принадлежность которых далеко не всегда может
быть определена при визуальном рассмотрении погребальных
сооружений. Поэтому за низшую единицу разбивки краниологического материала
вынужденно принята серия черепов из группы одновременных курганов
у того или иного улуса вне зависимости от того, происходит ли она из
одного могильника или же из двух, трех, хронологически относящихся к
одной эпохе могильников, расположенных вокруг современного селения.
Такая единица дифференциации данных, конечно, относительно условна,
эмпирична, не удовлетворяет логическим критериям, но она единственно
возможна при современном уровне изучения Минусинской котловины в
археологическом отношении. Объединять эти серии в более крупные
группы нет необходимости, хотя они и малочисленны: географически
могильники не комбинируются в определенные группы, а группировать
их по археологическим признакам также невозможно, так как задача
выделения локальных вариантов тагарской культуры пока не решена.
В составе тагарской серии первой стадии выделено одиннадцать
локальных групп, относящихся в основном к северным районам
Минусинской котловины. У черепов из могильников на Татарском острове,
у Абаканской управы, Самохвала, Джесоса, Кызыл-Куля, Сыды, Усть-
Сыды, Усть-Теси, Кочергина, Батеней и Откнинского улуса заметно
увеличен черепной указатель по сравнению с остальными. Но еще более
лажное палеоантропологическое наблюдение заключается в том, что
параллельно с увеличением черепного указателя идут изменения других
признаков — тех самых признаков, по которым таштыкцы в первую
очередь отличались от тагарцев, по которым вообще различаются
краниологические типы монголоидной и европеоидной рас. Черепа из
перечисленных могильников отличаются несильной, но все же заметной уплощен-
ностью лицевого скелета в горизонтальной плоскости, некоторой
уплощенностью лицевых костей. Таким образом, если сравнивать
краниологические особенности серий из Самохвала, Кызыл-Куля, Джесоса,
Сыды и Откнинского улуса и таштыкской серии, то между ними
наметится определенное морфологическое сходство: черепа из перечисленных
пяти могильников отличаются от черепов из остальных могильников по
тем же признакам, по каким таштыкские черепа отличаются от
татарских. Среди раннего тагарского населения намечаются, таким образом,
две антропологически различающиеся группы: одна — с отличительными
морфологическими особенностями собственно тагарского
краниологического типа, другая — краниологически сходная с таштыкским
населением 14.
Как может быть объяснено это обстоятельство при его исторической
интерпретации? Случайностью подбора различных черепов в разных
могильниках, и тогда морфологические различия двух групп не потребуют
никакого исторического комментария? Наоборот, они тогда потребуют
биологического комментария — нужно будет объяснить причину их
возникновения и искать ее в генезисе раннетагарского населения, в
создании между группами генетических барьеров и т. д. Или разница между
359

двумя группами населения первой стадии тагарской культуры не
случайна и обязана своим появлением историческим или расогенетическим
процессам? В этом-то случае и требуется историческая интерпретация
антропологических фактов. Против случайности различий
свидетельствует то обстоятельство, что они появляются не в одном, а в нескольких
могильниках и в каждом из них образуют один и тот же комплекс,
а также то, что они проявляются одинаково и на мужских и на женских
черепах. Наконец, против случайности различий говорит сближение
выделяемого комплекса признаков с отличительными чертами
морфологического типа таштыкского населения.
Закономерность появления характерного для таштыкцев комплекса
признаков в Минусинской котловине в раннетагарское время может
иметь только одно объяснение: население, составившее этническую
основу таштыкской культуры, пришло туда впервые именно в эту эпоху,
на шесть веков раньше, чем заняло преобладающее положение. Судя по
тому, что серия из перечисленных выше пяти могильников не
полностью воплощает таштыкский краниологический тип, а обнаруживает
только сдвиг в направлении приближения к таштыкской серии, первые
представители будущего массового этнического элемента были
немногочисленны. Но, чтобы доказать, что именно они, таштыкцы, пришли в
степи Хакасии в раннетагарскую эпоху и оказали влияние на местное
татарское население, мы должны найти следы таштыкского
антропологического типа в составе татарского населения второй и третьей стадий.
Из шести локальных серий второй стадии из могильников на Тагарском
острове, у Абаканской управы, Саргова улуса, Сарагаша, Камышты и
Федорова улуса примесь таштыкской комбинации ощущается четко в
трех — на Тагарском острове, у Абаканской управы и в Федоровом
улусе. К этой группе приближается и серия из Сарагаша, хотя в ней эта
примесь выражена слабее. Была она выражена и на севере (Тагарский
остров, Абаканская управа), и на юге (Федоров улус).
Что же касается населения третьей стадии тагарской культуры, то
его антропологические черты могут быть охарактеризованы на основании
рассмотрения лишь двух серий — из могильников у нефтебазы в
пределах г. Абакана и у Кызыл-Куля. Обе эти серии уже мало чем
отличаются от таштыкской. Особенно сходна с таштыкской серия из
могильника у нефтебазы. Таким образом, факт сравнительно раннего
проникновения таштыкского этнического компонента или, во всяком случае, того
населения, которое в основном сформировало его, выявляемый палеоант-
ропологическим анализом населения первой стадии тагарской культуры,
подтверждается также и при рассмотрении антропологических
особенностей населения второй и третьей стадий.
Возвращаясь к вопросу о времени проникновения лесного, таежного,
компонента, преобладающего в таштыкском населении, в Минусинскую
котловину, мы можем ответить: это произошло в раннюю татарскую
эпоху. Его первые носители были немногочисленны, но уже в эпоху второй
стадии их стало больше, а в составе населения третьей стадии он
представлял собой, очевидно, преобладающую комбинацию признаков.
Теперь, когда определена относительная характеристика двух
элементов, сформировавших антропологический тип населения таштыкской
культуры, нужно перейти к рассмотрению путей их проникновения в
Минусинскую котловину.
Не так давно при рассмотрении центральноазиатского типа и его
генезиса антропологи могли дать лишь очень общий и приблизительный
360

ответ на вопрос о его прародине — она находится где-то в пределах
Центральной Азии. Потом появились данные по палеоантропологии Тувы
скифского и сарматского времени, из которых стало ясно, что в эпоху
бронзы Тува частично входила в древний ареал европеоидной расы и что
географические рубежи между Южной Хакасией и Западной Тувой при
всей значительности расстояний не могли остановить приток европеоидов
в Туву из Хакасии 15. Наконец, в последнее двадцатилетие появился
небольшой палеоантропологический материал из Западной Монголии,
датируемый эпохой раннего железа, но, может быть, частично заходящий и
в эпоху бронзы 16. Серия отличается некоторыми интересными
особенностями, но они безразличны для нашей темы и я не буду на них
останавливаться. Важно другое — это черепа европеоидного населения с
небольшой монголоидной примесью. Следовательно, Западная Монголия
также должна быть исключена из ареала чистых монголоидов и
отнесена скорее к древнему европеоидному ареалу. Таким образом, уже не
представляется возможным согласиться с неотчетливой общей
формулировкой, говоря о зоне формирования центральноазиатского типа, и
считать ею всю территорию Центральной Азии. Она должна быть
ограничена Центральной и Восточной Монголией. Правда, в настоящее время
появились кое-какие косвенные данные, свидетельствующие о том, что
европеоиды в эпоху бронзы не остановились в Западной Монголии, а
проникли и дальше. В принципе это приемлемо и понятно гораздо больше,
чем установление четкой границы между европеоидами и монголоидами,
проходящей как раз по границе Западной и Центральной Монголии,—
ведь между обеими областями Монголии совсем нет резких
географических рубежей, скольно-нибудь затрудняющих сообщение между ними.
Но данные о еще более далеком восточном проникновении европеопдов
пока слишком фрагментарны, чтобы с ними можно было всерьез
считаться.
Ареал формирования центральноазиатского типа, стало быть, не
Центральная Азия в целом, а Центральная и Восточная Монголия.
Следовательно, центральноазиатский тип появляется в Минусинской котловине
в результате переселения людей из Центральной и Восточной Монголии.
Перед археологами это ставит особую задачу: когда будут сколько-нибудь
полно изучены археологические памятники Монголии эпохи раннего
железа, искать специфические связи в археологическом инвентаре таштык-
ской культуры, с одной стороны, стоянок и могильников Центральной и
Восточной Монголии — с другой.
Новый палеоантропологический материал с территории Тувы
позволяет расширить и обогатить деталями также понимание генезиса
таежного компонента. Находки отдельных черепов и серий этого типа
приурочены были в основном к таежным районам, расположенным к северу от
Минусинской котловины, об этом уже говорилось. Но палеоантропологиче-
ские исследования в Туве выявили этот тип и на юге от Минусинской
котловины. Первыми такими находками были отдельные черепа из
могильника скифского времени в местности Кызылган. Собственно говоря,
аналогичная комбинация признаков встречалась и раньше на черепах из
других могильников, но не привлекала к себе внимания. Черепа из Кы-
зылгана послужили первым сравнительным материалом для
сопоставления с низколицыми монголоидными сериями таежной Сибири. Но если
низколицый монголоидный тип с европеоидной примесью распространен
не только к северу, но и к югу от Минусинской котловины, то таежный
компонент мог проникнуть в Минусинскую котловину не только с севе-
361

pa, но и с юга. Сути воззрений на его происхождение предположение не
изменяет — его формирование в таежной, лесной полосе Сибири
остается незыблемым, но концепция эта обогащается одной важной деталью:
проникнув на юг, в Туву, люди этого типа уже оттуда могли проникнуть
на Абакан. К сожалению, палеоантропология, выдвинув перед нами эту
новую возможность исторического истолкования антропологических
фактов, пока не располагает критериями выбора между двумя гипотезами:
старой — появления таежного компонента в результате прямого
переселения людей с севера в Минусинскую котловину и новой — появления
таежного компонента вследствие кругового движения с севера на юг и
затем уже с юга в Минусинскую котловину. Нужны дальнейшие поиски,
палеоантропологические находки, их внимательное изучение.
Итак, перед нами предстала картина этнических взаимоотношений
далекой эпохи, переселений и смешений, нарисованная с помощью па-
леоантропологических материалов. Антропологический тип таштыкского
комплекса достаточно един, и выделить в нем составляющие
компоненты оказалось возможным только в результате тщательного анализа.
Можно думать (предположительно, правда), что единство типа
свидетельствует об интенсивном смешении, об интенсивной консолидации, что таш-
тыкцы, следовательно, представляли собой не конгломерат отдельных
этнографических групп, различавшихся сильно по культуре (это нашло
бы отражение в археологии) и плохо понимавших друг друга, а единое
население, различные группы в составе которого отличались одна от
другой самое большее диалектными особенностями. На первый вопрос,
заданный в начале статьи,— о единстве или, наиборот, неоднородности
таштыкской культуры и таштыкского населения — нужно ответить,
таким образом, положительно: таштыкское население было, по-видимому,
достаточно консолидировано в этническом отношении. Элементы, на
основе которых произошла эта консолидация, получили освещение как в
своем происхождении, так и во времени проникновения в Минусинскую
котловину. Осталось ответить на последний вопрос из тех, которые были
заданы вначале: каково значение антропологических данных в выяснении
этнического лица таштыкского населения, какой новый свет бросают они
на проблему его языковой принадлежности и роли в сложении
современных народов?
ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ
НАСЕЛЕНИЯ ТАШТЫКСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Существующая литература по этой проблеме очень обширна и имеет
многолетнюю традицию. Основной ее недостаток, даже если ограничиться
последними публикациями,— крайняя противоречивость, что не только
отражает сложность определения языковой принадлежности населения
древних эпох, но и свидетельствует о неполноте находящихся в
распоряжении исследователей фактических материалов в данном конкретном
случае. Топонимические исследования, чрезвычайно важные для
установления самого факта проживания того или иного народа на определенной
территории, обнаружили в Алтае-Саянском нагорье несколько
топонимических пластов. Исключая топонимические названия заведомо позднего
тюркского и русского происхождения, мы сталкиваемся там с кетскими,
самодийскими и индоевропейскими топонимами, выявленными в основном
долголетними и очень плодотворными исследованиями А. П. Дульзона 17.
К угорским топонимам, на которые обращал особенное внимание
362

Л. Р. Кызласов, А. П. Дульзон относится весьма скептически и
полагает, что они могут быть с гораздо большим успехом объяснены из кет-
ского языка. Сам А. П. Дульзон чрезвычайно осторожен в оценке
хронологического аспекта топонимических исследований и недвусмысленно
пишет о том, что их результаты дают основание лишь для
относительной, а не для абсолютной датировки. Поэтому, установив с помощью
топонимики, какие языковые семьи были представлены в древности на
верхнем Енисее и Абакане, мы должны теперь перейти для их
датировки к рассмотрению результатов археологических и иных сопоставлений.
Тут-то и выявляется разнобой во мнениях по отдельным вопросам.
Высказывалось мнение, что древнейшее хорошо изученное население
Минусинской котловины — носители афанасьевской культуры — было
финно-угорским 18. Мнение это основывалось на сопоставлении
археологически устанавливаемого факта большой древности афанасьевской
культуры и отмеченного Л. Р. Кызласовым широкого распространения финно-
угорской топонимики в Алтае-Саянском нагорье 19. Но коль скоро сама
якобы финно-угорская топонимика не является бесспорной в отношении
своей языковой принадлежности, коль скоро вызывает сомнение ее
расшифровка из финно-угорских языков и, наоборот, намечается путь
расшифровки из кетского языка, то отпадает с этим и основание для
включения древних афанасьевцев в число народов, говоривших на древних
финно-угорских языках. Андроновцев Э. Мольнер считает ираноязычным
народом — мнение, которое распространилось очень широко и
поддерживается многими исследователями. Но какие-либо твердые факты
привести в поддержку этого мнения также трудно: слишком далеко отстоит
андроновская эпоха от эпохи рубежа новой эры, когда расселение
языковых семей можно, частично хотя бы, восстановить на основании
сообщений, содержащихся в письменных источниках. Таким образом, языковую
принадлежность эпохи энеолита и ранней бронзы не вскрыть пока с
достаточной степенью убедительности и объективности, даже широко
пользуясь ретроспективным методом.
О языковой принадлежности позднейшего населения суждений
больше, но их многочисленность только усиливает противоречивость в оценке
существующих фактов. На основании этнографических данных —
сходства в украшениях (лапчатые подвески) и оружии (коленчатые ножи),
сходства в обрядах (каменные ворота у нганасан, погребальные
сооружения у карасукцев) — Б. О. Долгих высказал мысль о самодийской
языковой принадлежности карасукского, а возможно, и тагарского
населения 20. Р. В. Николаев, сопоставляя керамику и инвентарь поздних, по-
видимому заведомо кетских, памятников на среднем Енисее с инвентарем
карасукских и тагарских памятников, склонен сделать из этого
сопоставления вывод, что предками кетов были динлины китайских летописей —
стало быть, по его мнению, население карасукской культуры было кето-
язычным21. В тагарцах он видит прямых потомков карасукского
населения. Аналогично мнение Н. Л. Членовой относительно кетоязычности
карасукцев, но в тагарцах она видит древних иранцев, исходя из
показанных ею и другими исследователями интенсивных связей тагарского
населения с населением Средней Азии 22. Пребывание динлинов в
Минусинской котловине она, опираясь на китайские источники, датирует
только сравнительно коротким периодом времени с III в. до н. э. по
III в. н. э., откуда вполне закономерно делается вывод о необходимости
идентификации динлинов с населением не татарской, а таштыкскож
культуры.
363

Какой антропологический комментарий можно сделать к этим фактам
и гипотезам, основываясь на палеоантропологическом материале, на
вскрываемых им антропологических связях древнего населения и
вытекающих из этого представлениях о генетических взаимоотношениях
древних народов? В своей работе по палеоантропологии Хакасии эпохи
железа я пытался аргументировать генетическое родство, связывающее
тагарское население с афанасьевским. Основанием для этого явилось
полное тождество краниологического типа тагарской и афанасьевской
серий. С другой стороны, в сводной работе по палеоантропологии
Хакасии эпохи бронзы были приведены как морфологические, основанные на
рассмотрении особенностей антропологического типа населения
афанасьевской и ямной культур, так и частично археологические (сходство
погребального инвентаря, курильницы и т. д.) аргументы в пользу родства
афанасьевского и древнеямного населения, в пользу прихода афанасьев-
цев в Минусинскую котловину с запада, из степных районов Южной
России23. Такой вывод приводит к необходимости видеть в афанасьев-
цах древних индоевропейцев. Весьма возможно, что это справедливо и
для андроновцев, так как они появились в степях Хакасии также с
запада, из области, с востока примыкающей к границам расселения предков
эфанасьевцев. Тагарское население в . силу его происхождения от
афанасьевского также, следовательно, можно считать индоевропейским,
возможно, как и полагает Н. Л. Членова, ираноязычным. Что касается
людей карасукской культуры, то в той же работе автор пытался показать,
что они появились в Минусинской котловине не из Северного Китая,
а с юго-запада, из каких-то южных районов Средней Азии или
Восточного Туркестана. В карасукской серии отмечен прогнатный и
широконосый череп явно южного облика. Эти два обстоятельства хорошо
согласуются с предполагаемым сходством кетского языка с
тибето-бирманскими 24.
Итак, местный автохтонный компонент в составе таштыкской
культуры, восходящий к тагарской и через нее к афанасьевской культуре, есть
как будто некоторые основания считать иранским.
Совершенно очевидно, что с тем антропологическим компонентом в
составе таштыкского населения, который имеет таежное происхождение,
есть все основания увязывать самодийскую топонимику на территории
Алтае-Саянского нагорья. Отсюда закономерно следует вывод о самоедо-
язычности того населения, которое вышло в начале развития тагарской
культуры из таежных лесов на степные просторы и сыграло основную
роль в сложении таштыкской культуры Минусинской котловины.
Крупнейшая заслуга в обосновании таежной локализации прародины самодий-
цев принадлежит В. Н. Чернецову 25.
Что касается переселенцев из Центральной Азии или уже, как мы
пытались установить, из Восточной Монголии, то они были,
по-видимому, носителями монгольских или тюркских языков, скорее даже
тюркских, так как генетические связи населения Минусинской котловины с
тюркскими народами Центральной Азии, пышно развившиеся в эпоху
средневековья, могут быть истолкованы как выражение уже имевшей
место, ранее установившейся традиции. Письменные памятники уводят
историю тюркских языков только до VII в. н. э., но несомненно, что они
фиксируют лишь ее последний отрезок. Такой подход выражается в
широко распространившейся и в общем почти всеобщей тенденции считать
тюрками гуннов, об этом свидетельствует расхождение между
отдельными тюркскимд языками, потребовавшее, по-видимому, больше времени,
364

чем полторы тысячи лет, об этом же говорят диалектные различия
между отдельными памятниками VIII в. в разных районах и высокий уровень
грамматической разработанности древнетюркского языка, выразившийся
хотя бы в древнетюркском стихосложении 26. Поэтому и можно
предполагать, что какие-то народы Центральной Азии говорили на тюркских
языках еще в середине I тысячелетия до н. э., и видеть в них предков
монголоидных, центральноазиатских по своему антропологическому типу
переселенцев в Минусинскую котловину времени таштыкской культуры.
1 Теплоухов С. А. Опыт классификация древних металлических культур
Минусинского края//Материалы по этнографии. Л., 1929. Т. 4, вып. 2.
2 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири//Материалы и исследования по
археологии СССР. М., 1949. № 9. Расширенное переиздание: Киселев С. В.
Древняя история Южной Сибири. М.; Л., 1951.
3 Кыаласов Л. Р. Древнейшее свидетельство об оленеводстве//Сов. этнография.
1952. № 2; Он же. Сырский чаа-тас//Сов. археология. М., 1955. Т. 24.
4 Кызласов Л. Р. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины.
М., 1960.
5 Липский А. Н. К вопросу об использовании этнографии для интерпретации
археологических материалов // Сов. этнография. 1966. № 1.
6 Укажу, напр.: Липский А. Н. Новый вид каменного изваяния из Южной
Сибири//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1955. Выи. 59; Он же. Некоторые
вопросы таштыкской культуры (II в. до н. э.— IV в. н. э.) в свете сибирской
этнографии//Краеведческий сборник. Абакан, 1956., № 1.
7 Дебец Г, Ф. Антропологическое исследование погребальных масок таштыкской
культуры // Крат, сообщ. о научных работах. Науч.-исслед. ин-та и Музея
антропологии при МГУ. М., 1941.
8 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948//Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 4.
9 Алексеев В. П. Материалы по палеоантропологии населения Минусинской
котловины времени таштыкской культуры // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1954. Вып. 20.
10 Алексеев В. П. Палеоантропология Хакасии эпохи железа//Сб. Музея
антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1961. Т. 20.
11 Залкинд Н. Г. Краниологические материалы из таштыкских и тагарских
погребений Большого Салбыкского кургана // Сов. антропология. 1959. № 1.
!°- Алексеев В. П. Палеоантропология лесных племен Северного Алтая//Крат,
сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1954. Вып. 21.
13 Дебец Г. Ф. Еще раз о белокурой расе в Центральной Азии//Сов. Азия. 1931.
Кн. 5, 6.
к Алексеев В. П. Антропологические данные о локальных различиях тагарской
культуры//Первобытная археология Сибири. Л., 1975. Иную антропологическую
интерпретацию локальных групп внутри тагарского населения см.: Козинцев А. Г.
Антропологический состав и происхождение населения тагарской культуры. Л.,
1977.
15 Последняя сводка: Алексеев В. П. Краткое изложение палеоантропологии Тувы
в связи с историческими вопросами // Антропо-экологические исследования в Ту-
«е. М., 1984. Там же и библиография предшествующих публикаций.
55 Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в Центральной
Азии//Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974.
17 О кетских топонимах см.: Дульзон А. П. Кетские топонимы Западной Сибири//
Учен. зап. Том. пед. ин-та. Томск, 1959. Т. 18; Он же. Кетский язык. Томск, 1968.
О самодийских топонимах см.: Он же. Дорусское население Западной Сибири //
Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1961. О
индоевропейских топонимах см.: Дульзон А. П. Древние топонимы Южной Сибири
индоевропейского происхождения. М., 1964; Он же. Гидронимический ареал — ман в
южной Сибири//Топонимика Востока. М., 1962.
18 Мольнар Э. Проблемы этногенеза и древней истории венгерского народа//Studia
Historica Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest, 1955. N 13.
19 Кроме обобщающей работы Л. Р. Кызласова, см. также: Кызласов Л. Р. К
вопросу об этногенезе хакасов//Учен. зап. Хакас. Науч.-исслед. Ин-та языка,
литературы и истории. Абакан, 1959. Вып. 7.
2J Долгих Б. О. Обрядовые сооружения нганасан и энцев//Крат. сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1951. Вып. 13.
365

21 Николаев Р. В. Некоторые вопросы кетского этногенеза и динлинская проблема //
Красноярский край: (Материалы по географии и истории). Красноярск, 1962.
22 Членова Н. Л. Памятники переходного карасук-тагарского времени в
Минусинской котловине//Сов. археология. 1963. № 3; Она же. Происхождение и ранняя
история племен тагарской культуры. М., 1967. Обоснованию связей тагарской
культуры с синхронными среднеазиатскими культурами посвящена специальная
работа: Членова Н. Л. О связях племен Южной Сибири и Средней Азии в
скифскую эпоху // Доклады и сообщения археологов СССР на VII Международном
конгрессе доисториков и протоисториков. М., 1966.
23 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья эпохи неолита и
бронзы//Антропологический сборник, III. M., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 71).
2* Совпадение словаря кетского и тибето-бирманских языков частично показали:
Ramstedt G. Uber der Ursprung der sogenannten Jenissei — Ostjaken // Journal de
la societe finno-ougrienne. 1907. T. 24; Donner K. Beitrage zur Frage nach der
Ursprung der Jenissei-Ostjaken//Ibid. 1920. T. XXXVII; Idem. Uber die Jenissei-Ostjaken
und ihre Sprachlehre//Ibid. 1930. T. XLIV. О южном происхождении кетов по
материалам этнографии см.: Вайнштейн С. И. К вопросу об этногенезе кетов//
Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1951. Вып. 13; Алексеенко Е. А. Кеты:
Историко-этнографические очерки. Л., 1967.
25 См. особенно последние обобщающие работы: Чернецов В. Н. К вопросу о месте и
времени формирования уральской общности // Congressus Internationalis Fenno-
Ugristarum. Budapest, 1963; Он же. К вопросу о сложении уральского неолита//
История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968; Он же. Опыт
выделения этно-культурных ареалов в Северо-Восточной Европе и Северной Азии//'
Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1969.
26 Стеблева И. В. Поэзия тюрков VI—VIII вв. М., 1965.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ХАКАССКОГО НАРОДА
В СВЕТЕ ДАННЫХ АНТРОПОЛОГИИ
РЕЗУЛЬТАТЫ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
СОВРЕМЕННОГО НАСЕЛЕНИЯ
Обширный материал по антропологии современного населения Хакасской
автономной области был собран А. И. Ярхо в 1925 г.1 Он охватывает вс&
этнические группы хакасов.
Первым этапом расовой диагностики группы является обычно
определение ее места в ряду больших рас человечества — монголоидной,
европеоидной и негроидной. Само собой разумеется, что по отношению к
территории Советского Союза речь может идти только о двух первых.
А. И. Ярхо отнес хакасов к большой монголоидной расе. Выступая
против концепции Г. Е. Грумм-Гржимайло 2 о культуртрегерской роли
длинноголовой европеоидной расы в истории Центральной Азии, он объяснил
факт приближения хакасов по отдельным признакам к европеоидным
группам, и в частности факт посветления пигментации, по сравнению с
классическими монголоидами независимым от европеоидной примеси
процессом параллельной изменчивости. Однако в дальнейшем концепция
А. И. Ярхо встретила возражения, основанные на более полном
использовании палеоантропологических данных и ином понимании генезиса и
взаимоотношения типов внутри монголоидной расы3. Вопрос,
следовательно, нуждается в дальнейшем обсуждении.
Выдвинув принцип таксономической неравноценности расовых
признаков для выделения расовых категорий, т. е. неодинакового их
значения для целей расовой классификации, А. И. Ярхо предложил
использовать восемь признаков для отделения европеоидных популяций от мон-
366

голоидных: пигментацию кожи, волос и глаз, форму волос головы,
развитие третичного волосяного покрова на лице, т. е. бороды и усов, вы-
ступание скул, или, иными словами, горизонтальную профилировку лица,
и особенности строения мягких частей глаз — наличие эпикантуса и
складки верхнего века. На основании обширных исследований в
Восточной Сибири Г. Ф. Дебец дополнил этот список еще тремя признаками:
высотой переносья, поперечным профилем спинки носа и ростом
бровей 4. Однако два последних признака отсутствуют в программе А. И. Ярхо.
Таким образом, для диагностики хакасских групп в пределах
монголоидного и европеоидного расовых стволов могут быть использованы
девять признаков. Чтобы избежать влияния субъективности оценки
отдельных признаков разными исследователями, для сравнительного
сопоставления выбраны группы, исследованные самим А. И. Ярхо: тувинцы
и алтайцы в качестве типичных представителей монголоидной расы и
туркмены-иомуты Хорезма, ганджийские тюрки Азербайджана и русские
Алтае-Саянского нагорья5 в качестве представителей европеоидных
групп.
Пигментация. Окраска кожи, определяемая на внутренней
поверхности плеча, не фиксировалась А. И. Ярхо при работе в Хорезме и
Азербайджане, поэтому в качестве сравнительных могут быть использованы
только материалы по алтайцам, тувинцам и русским. Ниже приводятся
средние баллы цвета кожи во всех этих группах в сравнении со всеми
группами хакасов. Величина балла возрастает по мере увеличения
интенсивности пигментации. Поэтому большие величины средних баллов
говорят о более темной коже, малые — о более светлой. Как в этом, так и в
других случаях приведены данные по мужчинам.
Алтайцы 1,12(110) Сагайцы 0,99(100)
Тувинцы 1,84(87) Койбалы 1,00(38)
Кызыльцы 1,02(127) Бельтыры 1,12(116)
Качинцы 0,96(200) Русские 0,21(266)
Монголоидные группы, как видно, не характеризуются единством
в цвете кожи: тувинцы оказываются значительно темнее алтайцев. С
другой стороны, и те и другие резко отличаются от русских, имеющих очень
светлую кожу. Средние баллы цвета кожи в хакасских группах почти
тождественны тем, который мы имеем у алтайцев. Таким образом, по
цвету кожи хакасы сближаются с типичными монголоидными группами,
резко отличаясь от русских.
В качестве величины, показывающей интенсивность окраски волос,
можно использовать процентное соотношение, отражающее удельный вес
темных оттенков волос в сравниваемых группах. Данные о нем в группе
туркмен-иомутов отсутствуют.
Алтайцы 98,2(168) Койбалы 89,5(38)
Тувинцы 97,8(93) Бельтыры 88,2(101)
Кызыльцы 90,9(111) Русские 17,5(241)
Качинцы 95,4(196) Тюрки ганджийские 96,4(138)
Сагайцы 88,2(85)
Из приведенных данных явствует, что представители большой
европеоидной расы резко различаются по цвету волос. Группы, относящиеся
к южной ветви европеоидного расового ствола, не уступают в
интенсивности пигментации волос типичным монголоидам. Наоборот, русские от-
367

личаются как от монголоидных, так и от европеоидных популяции
южного происхождения вполне отчетливо.
По этому признаку качинцы близки к тувинцам и алтайцам. Для
остальных групп хакасов характерно некоторое, хотя и малозаметное,
понижение удельного веса темных волос по сравнению с алтайцами и
тувинцами. Оно тем не менее слишком незначительно, чтобы изменить
очевидный вывод о том, что по окраске волос хакасы не выходят за
пределы вариаций монголоидных типов.
Для характеристики цвета глаз целесообразно, так же как и для
характеристики цвета волос, воспользоваться процентным соотношением,
показывающим удельный вес глаз темных оттенков:
Алтайцы 83,4(188) Койбалы 87,8(41)
Тувинцы 80,4(133) Бельтыры 74,6(114)
Кызыльцы 70,4(128) Русские 5,9(303)
Качинцы 79,5(200) Туркмены-иомуты 65,1(106)
Сагайцы 73,6(106) .Тюрки ганджийские 13,8(203)
Представители большой европеоидной расы так же неоднородны по
этому признаку, как и по цвету волос. Однако самая темноглазая из
привлеченных для сравнения групп — туркмены-иомуты заметно
уступают в этом отношении тувинцам и алтайцам. Таким образом,
интенсивность пигментации глаз гораздо более четко дифференцирует
европеоидные и монголоидные популяции, чем интенсивность окраски волос.
Все хакасские группы попадают по этому признаку в границы
вариаций монголоидных групп. Правда, кызыльцы, качинцы, сагайцы и
бельтыры уступают тувинцам и алтайцам, а койбалы превосходят
тувинцев и алтайцев в концентрации глаз темных оттенков.
Форма волос головы. Поскольку преобладание прямых тугих волос
характерно для всех монголоидных групп Северной Азии, процентное
соотношение, отражающее удельный вес индивидуумов с волосами этого
типа в группе, может быть использовано для анализа в такой же мере,
как и средний балл формы волос, дающий характеристику популяции по
этому признаку в целом. Это соотношение распределяется следующим
образом (определение формы волос в группе туркменов-иомутов А. И. Ярхо
не производилось):
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Качинцы
Тюрки ганджийские
75,8(178)
95,4(65)
59,2(120)
56,9(202)
2,1(96)
Сагайцы
Койбалы
Бельтыры
Русские
51,0(102)
58,5(41)
56,7(63)
3,4(262)
Как видно из приведенных данных, европеоидные группы резко
отличаются от монголоидных по форме волос. Субъекты с прямыми тугими
волосами встречаются в европеоидных популяциях в единичных случаях,
тогда как в монголоидных группах они составляют преобладающее
большинство. Все хакасские группы отличаются от тувинцев и алтайцев
меньшей концентрацией прямых тугих волос. Но последние также не
образуют однородного массива и вполне определенно различаются. Масштаб
различий между тувинцами и алтайцами даже больше, чем между
алтайцами и хакасскими группами. Таким образом, хотя хакасы и
характеризуются известными отличиями от алтайцев и тувинцев в
концентрации волос типичной для сибирских монголоидов формы, абсолютная ве-
368

личина разницы слишком незначительна, чтобы сделать вывод о наличии
у них европеоидной примеси. Однако при обнаружении аналогичных
сдвигов по другим признакам вопрос потребует специального
рассмотрения.
Ниже приводится распределение среднего балла формы волос в
рассматриваемых группах. Прямые волосы, как тугие, так и мягкие,
обозначаются в антропологической методике баллом 1, широковолнистые —
баллом 2, узковолнистые — баллом 3 и курчавые — баллом 4. Таким
образом, чем меньше величина среднего балла, тем больше концентрация
индивидуумов с прямыми волосами и наоборот.
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Качинцы
Тюрки ганджийские
1,06(178)
1,00(65)
1,08(120)
1,06(202)
1,81(96)
Сагайцы
Койбалы
Бельтыры
Русские
1,12(102)
1,00(41)
1,06(63)
1,15(262)
Вариации среднего балла формы волос не полностью соответствуют
степени концентрации прямых тугих волос. Так, заметно различаясь по
величине процента прямых тугих волос, алтайцы и качинцы, тувинцы
и койбалы имеют одинаковый средний балл, получающийся за счет
уравнивания в балловой характеристике прямых тугих и прямых мягких
волос. Резкие различия в степени жесткости прямых волос между
русскими и монголоидными группами стираются, хотя и не окончательно, при
сравнении по среднему баллу. Все же и при этом приеме сопоставления
все хакасские группы, кроме сагайцев, сближаются с алтайцами и
тувинцами. Сагайцы занимают место, промежуточное между остальными
хакасскими группами и русскими.
Развитие третичного волосяного покрова на лице. Развитие
третичного волосяного покрова на лице, т. е. волосяного покрова,
развивающегося при наступлении половой зрелости, определяется интенсивностью
роста бороды. Она фиксируется пятью баллами, возрастание которых
отражает возрастание интенсивности роста.
Алтайцы 1,42(158) Койбалы 1,61(28)
Тувинцы 1,17(101) Бельтыры 1,43(98)
Кызыльцы 1,41(104) Русские 2,91(225)
Качинцы 1,36(154) Туркмены-иомуты 3,38(79)
Сагайцы 1,59(73) Тюрки ганджийские 3,38(198)
Все рассматриваемые группы образуют последовательный ряд от
тувинцев до ганджийских тюрков. Граница между минимальными и
максимальными величинами этого ряда проходит вполне отчетливо и
совпадает с границей больших расовых категорий. Все хакасские группы имеют
приблизительно ту же величину среднего балла роста бороды, что и
алтайцы. Сагайцы и койбалы несколько приближаются к представителям
европеоидной расы, особенно в сравнении с тувинцами. Однако
величина различий меньше, чем между туркменами-иомутами и ганджийскими
тюрками, т. е. между группами, принадлежащими к единому расовому
типу — южной ветви европеоидной расы. Таким образом, некоторое
усиление роста бороды у хакасов по сравнению с тувинцами, так же как и
сдвиги изменчивости отдельных признаков в некоторых предыдущих
случаях, не может безоговорочно трактоваться в качестве показателя
европеоидной примеси.
369

Горизонтальная профилировка лица. Возрастание среднего балла
горизонтальной профилировки лица говорит об увеличении в группе числа
вариантов с сильно профилированным в горизонтальной плоскости лицом.
Алтайцы 1,11(145) Койбалы 1,68(41)
Тувинцы 1,10(124) Бельтыры 1,87(105)
Кызыльцы 1,58(128) Русские 2,31(91)
Качинцы 1,67(206) Туркмены-иомуты 2,14(107)
Сагайцы 1,91(118) Тюрки ганджийские 2,39(221)
Алтайцы и тувинцы резко отличаются от остальных групп
чрезвычайно плоским лицом. Противоположный полюс занимают европеоидные
группы — русские, туркмены-иомуты и ганджийские тюрки.
Промежуточное положение хакасов по этому признаку впервые позволяет поставить
на реальную почву вопрос о наличии у них европеоидной примеси.
Наличие такой примеси именно вследствие направления изменчивости
этого признака не смог полностью исключить и А. И. Ярхо, несмотря на
общий характер своей концепции 6.
Монголоидные особенности в строении глаз. Как известно,
монголоидные популяции отличаются от европеоидных большим процентом
субъектов с наличием эпикантуса, т. е. складки во внутреннем углу глаза,
лрикрывающей слезный бугорок, и сильным развитием складки верхнего
лека.
Ниже следует распределение процента наличия эпикантуса:
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Сагайцы
Качинцы
47,6(193)
47,0(117)
35,7 (115)
32,7(101)
48,6(183)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
63,4(41)
29,6(115)
0,4(275)
6 6(106)
0,9(229)
Частота наличия эпикантуса колеблется в довольно широких
пределах. Хакасы в среднем близки к тувинцам и алтайцам. Бельтыры и
сагайцы отличаются от них, приближаются к показателям европеоидной
расы, койбалы — наоборот. Однако все они вполне отчетливо
дифференцируются от европеоидных групп.
Процент наличия складки верхнего века в общем повторяет картину
распределения эпикантуса:
Алтаьпы 97,3(493) Койбалы 92,7(41)
Тувинцы 100.0(417) Бельтыры 87,0(115)
Кызыльцы 90.5 Ш 5) Русские 20,7(275)
Качинцы 95,1(183) Туркмены-иомуты 67,0(106)
Сагайцы 87,6(101) Тюрки ганджийские 32,8(229)
Европеоидные группы, характеризуясь довольно значительной
вариабельностью, имеют вполне определенные отличия от монголоидных.
Хакасы в общем не отделяются от тувинцев и алтайцев. Отличия сагайцев
и бельтыров от остальных хакасских групп незначительны и намного
меньше различий, существующих между русскими и ганджийскими
тюрками, с одной стороны, и туркменами-иомутами — с другой. Вариации
этого признака не дают, следовательно, основания для суждения о
наличии европеоидной примеси в составе хакасов.
Наблюдения, полученные при рассмотрении процента наличия
складки верхнего века, могут быть дополнены определением степени ее раз-
370

вития. Она фиксируется во внутреннем, среднем и внешнем отделах
баллами. Начнем анализ с рассмотрения среднего балла развития складки на
внутренней стороне века:
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Качинцы
Сагайцы
1,76(198)
1,57(117)
1,18(115)
1,40(183)
0,79(101)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
0.88(41)
0,47 (115)
0,08(275)
0,48(406)
0,23(229)
В отличие от распределения всех предыдущих параметров мы
констатируем здесь захождение крайних вариантов монголоидных и
европеоидных групп друг за друга. Хакасы, так же как и по среднему баллу
горизонтальной профилировки лица, занимают явно промежуточное
положение между крайними членами ряда — алтайцами и тувинцами, с одной
стороны, и русскими и ганджийскими тюрками — с другой. Бельтыры
характеризуются даже меньшей величиной среднего балла, чем
туркмены-иомуты. Правда, различия ничтожны по абсолютной величине, но
самый факт такого распределения указывает на наличие европеоидной
примеси хотя бы в составе сагайцев. В то же время по развитию
складки на внутренней стороне века качинцы мало отличаются от
тувинцев.
Средний балл развития складки верхнего века в ее среднем отделе
распределяется следующим образом:
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Качинцы
Сагайцы
1,87(198)
2,06(117)
1,91(115)
1,75(183)
1,35(101)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
1,51(41)
1,05(115)
0,27(275)
0.74(106)
0,36(229)
Хотя большая близость хакасских групп с алтайцами и тувинцами в
сравнении со степенью их сходства с представителями европеоидной
расы представляется совершенно несомненной, сагайцы и бельтыры опять
приближаются к европеоидным популяциям и занимают приблизительно
промежуточное положение между крайними членами ряда.
Аналогичным образом распределяются вариации среднего балла
развития складки на внешней стороне века:
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Качинцы
Сагайцы
1,84(198
2.10(117)
1,85(115)
1,65(183)
1,29(101)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
1,32(41)
1,02(115)
0,25(275)
0,75(106)
0,36(229)
Мы видим, что койбалы не отличаются от сагайцев и бельтыров,
занимающих промежуточное положение. Качинцы и кызыльцы близки к
алтайцам и тувинцам. Европеоидные группы занимают особое место и
вполне определенным образом дифференцируются от остальных. Таким
образом, степень развития складки верхнего века, так же как и
распределение среднего балла горизонтальной профилировки лица, дает
материал для обсуждения вопроса о наличии или отсутствии европеоидной
примеси у хакасов.
371

Высота переносья. Высота переносья определяется баллами.
Возрастание величины среднего балла указывает на повышение высоты
переносья. Вариации среднего балла в интересующих нас группах видны из
следующего распределения:
Алтайцы 1,44(149) Койбалы 1,26(41)
Тувинцы 1,19(120) Бельтыры 1,77(119)
Кызыльцы 1,63(128) Русские 2,37(297)
Качинцы 1,83(207) Туркмены-иомуты 2,17(107)
Сагайцы 1,75(105) Тюрки ганджийские 2,60(229)
Койбалы имеют наиболее плоское переносье из всех хакасских групп
н сближаются с тувинцами. Даже алтайцы характеризуются более
высоким переносьем, чем койбалы. Другие хакасские группы превышают
алтайцев по величине среднего балла и занимают промежуточное
положение между алтайцами, тувинцами и кэйбалами и европеоидными
популяциями. Таким образом, высота переносья, так же как и горизонтальная
профилировка лица и развитие складки верхнего века, является тем
признаком, на который должно быть обращено внимание при обсуждении
проблемы наличия и удельного веса европеоидной примеси в составе
хакасов.
Предыдущий обзор показывает, что количество признаков, по которым
хакасы заметно отличались бы от классических представителей
монголоидной расы, невелико. К их числу относятся форма волос головы,
горизонтальная профилировка лица, интенсивность развития складки
верхнего века и высота переносья. По этим признакам все хакасские группы
занимают промежуточное положение между взятыми для сравнения
монголоидными и европеоидными популяциями. По ряду других признаков
сдвиги в направлении приближения к вариациям, характерным для
европеоидной расы, обнаруживают лишь отдельные группы. Так,
пониженный процент наличия темных волос имеют кызыльцы, повышение
среднего балла роста бороды характерно для сагайцев и койбалов, понижение
процента наличия эпикантуса — для кызыльцев, сагайцев и бельтыров.
Таким образом, качинцы, с одной стороны, и остальные хакасские
группы,— с другой, по-видимому, характеризуются разной изменчивостью
таксономически важных признаков. Вопрос заключается в том,
достаточно ли велики наблюдаемые различия, чтобы на их основании
констатировать наличие европеоидной примеси и сделать заключение о ее разном
удельном весе, например, у качинцев и сагайцев.
Для решения этого вопроса целесообразно суммировать показатели по
отдельным признакам. С этой целью можно воспользоваться приемом
балловых обозначений величин отдельных признаков. По каждому
признаку группы располагаются в определенной последовательности таким
образом, чтобы место группы соответствовало интенсивности нарастания
или, наоборот, уменьшения признака при переходе от монголоидной расы
к европеоидной. Каждая группа получает соответствующий ее
порядковому месту балл. Затем балловые характеристики по отдельным
признакам суммируются и делятся на количество признаков с тем, чтобы
получить среднюю балловую характеристику по всему комплексу признаков.
Так как балловое определение группы по каждому признаку возрастает
по мере перехода от величин, характерных для монголоидных популяций,
к величинам европеоидной расы, очевидно, что возрастание величины
средней балловой характеристики говорит об удалении от
монголоидной расы.
372

Ниже приводится распределение всех групп по каждому признаку.
Исключение сделано для цвета волос, поскольку он, как показывает
сравнение гаиджийских тюрков с алтайцами и тувинцами, не
дифференцирует классических монголоидов от представителей южной ветви
европеоидной расы, и для процента наличия складки верхнего века, так как
этот показатель полностью заменяется характеристикой интенсивности ее
развития в разных отделах века.
Цвет кожи
Тувинцы
Алтайцы
Бельтыры
Кызыльцы
Койбалы
Сагайцы
Качинцы
Русские
1
2,5*
2,5
4
5
6
7
8
Цвет глаз
Койбалы
Алтайцы
Тувинцы
Качинцы
Бельтыры
Сагайцы
Кызыльцы
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
Русские
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Наличие прямых тугих вол<
Тувинцы 1
Алтайцы 2
Кызыльцы 3
Койбалы 4
Качинцы 5
Бельтыры 6
Сагайцы 7
Русские 8
Тюрки ганджийские 9
* Дробная величина балловой характеристики получается в том случае, если две
группы имеют одинаковую величину признака. Их порядковые номера складываются и
делятся на два.
Средний балл
Тувинцы
Койбалы
Алтайцы
Качинцы
Бельтыры
Кызыльцы
Сагайцы
Русские
формы
Тюрки ганджийские
волос
1,5
1,5
4*
4
4
6
7
8
9
Рост
Тувинцы
Качинцы
Кызыльцы
Алтайцы
Бельтыры
Сагайцы
Койбалы
Русские
бороды
Тюрки ганджийские
Туркмены-иомуты
1
2
3
4
5
6
7
8
9,5
9,5
Горизонтальная
профилировка лица
Тувинцы
Алтайцы
Кызыльцы
Качинцы
Койбалы
Бельтыры
Сагайцы
Туркмены-иомуты
Русские
Тюрки ганджийские
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
* Одинаковая величина балловой характеристики в трех последовательных группах может
получиться в том случае, если все они имеют одинаковую величину признака. Тогда, как
и в случае наличия одинаковой величины признака в двух группах, порядковые номера
групп суммируются и делятся на три.
Наличие
Койбалы
Качинцы
Алтайцы
Тувинцы
Кызыльцы
Сагайцы
Бельтыры
эпикантуса
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
Русские
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Развитие
на внутренней
Алтайцы
Тувинцы
Качинцы
Кызыльцы
Койбалы
Сагайцы
складки
стороне
Туркмены-иомуты
Бельтыры
Тюрки ганджийские
Русские
Развитие складки
века в среднем отделе века
1 Тувинцы 1
2 Кызыльцы 2
3 Алтайцы 3
4 Качинцы 4
5 Койбалы 5
6 Сагайцы 6
7 Бельтыры 7
8 Туркмены-иомуты 8
9 Тюрки ганджийские 9
10 Русские 10
373

Развитие складки
на внешней стороне века
Высота переносья
Тувинцы
Кызыльцы
Алтайцы
Качинцы
Койбалы
Сагайцы
Бельтыры
Туркмены-иомуты
Тюрки ганджийские
Русские
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Тувинцы
Койбалы
Алтайцы
Кызыльцы
Сагайцы
Бельтыры
Качинцы
Туркмены-иомуты
Русские
Тюрки ганджийские
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Итак, восемь групп представлено во всех случаях.
Туркмены-иомуты — в восьми, ганджийские тюрки — в десяти случаях. Исходя из этого,
средняя балловая характеристика первых вычислена по восьми
признакам, средняя балловая характеристика вторых — по десяти. Измерение
масштаба колебаний цвета кожи, процента наличия прямых тугих волос
и среднего балла формы волос, но которым отсутствуют данные о
туркменах и тюрках, является, конечно, отрицательным моментом метода в
данном конкретном случае. Однако, поскольку и те и другие занимают
крайнее положение, исключение их из сопоставления оказывает
приблизительно одинаковое влияние на все остальные группы, что и делает его
правомерным. Во всяком случае, оно более правомерно, чем исключение
из рассмотрения трех перечисленных важных признаков, какое пришлось
бы допустить при безусловном соблюдении единства масштаба.
После этих предварительных замечаний приводим распределение
средних балловых характеристик рассматриваемых групп:
Тувинцы
Алтайцы
Койбалы
Кызыльцы
Качинцы
1,6
2,7
3,8
3,9
4,2
Бельтыры
Сагайцы
Туркмены-иомуты
Русские
Тюрки ганджийские
5,8
6,2
8,0
9,1
9,3
Ясно, что та или иная абсолютная величина балловой характеристики
является результатом общего количества групп и сама по себе не может
быть показателем наличия или отсутствия европеоидной примеси.
Последняя устанавливается на основании рассмотрения взаимного
расположения групп. Все хакасские группы занимают промежуточное
положение между группами, взятыми в качестве представителей монголоидной
и европеоидной больших рас. Таким образом, тенденция, намечающаяся
при анализе вариаций отдельных признаков, находит подтверждение при
суммарном сопоставлении по всему комплексу признаков. Все это дает
дополнительные основания для пересмотра точки зрения А. И. Ярхо на
независимое от европеоидной примеси формирование физического типа
современных хакасов. Если раньше необходимость пересмотра этой
гипотезы была связана с исследованиями неизвестного А. И. Ярхо палео-
антропологического материала с территории Минусинской котловины,
то после проделанных сопоставлений вывод о присутствии европеоидной
примеси в составе хакасов может быть сделан и на основе
представленных им самим результатов антропологического исследования
современного населения. Удельный вес европеоидной примеси в составе хакасских
групп, по-видимому, различен. Во всяком случае, сагайцы и бельтыры
374

приближаются к европеоидным группам, очевидно, больше, чем кызыль-
цы, койбалы и качинцы. Однако более детальное рассмотрение этого
факта вряд ли возможно только на основании соматологических данных и
требует привлечения данных краниологии.
КРАНИОЛОГИЧЕСКИЙ ТИП СОВРЕМЕННЫХ ХАКАСОВ
Материалы по краниологии близкого к современности населения были
собраны автором настоящей работы совместно с археологом Абаканского
краеведческого музея А. Н. Липским. В летние полевые сезоны 1953,
1954 и 1956 гг. раскопками были охвачены кладбища всех этнических
групп хакасов 7. Этническая принадлежность и датировка кладбищ
устанавливались на основании существующей традиции. Все они относятся
к концу XVIII — первой половине XIX в.
Следует отметить, что материал по кызыльцам, добытый в последний
год раскопок хакасских кладбищ, не обработан до сих пор, и,
следовательно, мы лишены возможности при рассмотрении вопросов этногенеза
кызыльцев воспользоваться краниологическими данными. Материал по
бельтырам имеет специфическое происхождение по сравнению с сомато-
логическими данными по бельтырам, опубликованными А. И. Ярхо.
Работы Л. П. Потапова показали, что население многих хакасских сеоков,
занимающих территорию западных притоков верхнего Абакана,
переселилось сюда с Мрас-су и имеет шорское происхождение 8. А. И. Ярхо не
знал этого и включил в состав бельтыров население многих сеоков
шорского происхождения9. Краниологический материал по населению
шорских сеоков был собран отдельно. Он не рассматривается здесь, так как
происхождение верхнеабаканских шорцев является частным вопросом
более общей проблемы происхождения шорцев вообще и не имеет
непосредственного отношения к проблеме происхождения хакасов. Таким
образом, находящиеся в нашем распоряжении данные по краниологии
бельтыров относятся к населению сеоков собственно бельтырского
происхождения.
Изучение обширных краниологических материалов по народам
Сибири, произведенное Г. Ф. Дебецом, показало, что из краниологических
признаков для целей классификации монголоидов Северной Азии могут
послужить выступание носа, ширина носа и вертикальная профилировка
лица 10. Каждая из этих особенностей фиксируется несколькими
измерениями, и поэтому их определение может считаться достаточно
объективным. Однако показания по двум из них — ширине носа и
вертикальной профилировке лица если и могут привлекаться при суждении о
месте группы в системе больших расовых делений человечества, то в
ограниченной степени. Правда, общеизвестны сильная вертикальная
профилировка и большая ширина носа на черепах представителей негроидной
расы. Однако различия в размахе изменчивости этих признаков у
монголоидных и европеоидных групп не очень определенны. Считается, что
для монголоидных черепов характерны в среднем большая ширина носа
и более профилированное в вертикальной плоскости лицо, чем для
европеоидных и. Однако мы имеем достаточно большое количество
европеоидных групп, имеющих, во всяком случае, не меньшие величины
ширины носа, чем монголоидные, выступающее в вертикальной плоскости,
или, как принято называть в специальной антропологической литературе,
мезогнатное лицо. В качестве примера можно сослаться на
краниологический тип населения Кавказа 12 и некоторых южных групп Западной
375

Европы 13. Таким образом, использование этих признаков при
сопоставлении крупных расовых категорий вряд ли явилось бы достаточно
оправданным.
Иную картину мы имеем при рассмотрении распределения некоторых
других признаков, не включенных Г. Ф. Дебецом в число
дифференцирующих для выделения типов второго порядка на территории Сибири.
К их числу в первую очередь относится профилировка лица в
горизонтальной плоскости. Ее определение на черепах представителей самых
различных расовых типов показало, что вариации углов горизонтальной
профилировки вполне отчетливо различаются в европеоидных и
монголоидных группах 14. Таким образом, степень уплощенности лица в
горизонтальной плоскости может явиться базой для суждения о месте какой-
либо группы по отношению к европеоидному и монголоидному расовым
стволам. Правда, В. В. Бунак указывал на недостаточную эффективность
широко применяемого в практике работ советских антропологов приема
определения зигомаксиллярного угла, или, иными словами, угла
горизонтальной уплощенности нижнего отдела лица 15, и предлагал заменить
его соотношением размеров, близким к тому, которое было введено
А. Скрейнер16. Однако, помимо неправомерности замены одного
измерения, по которому накоплен большой сравнительный материал, другим,
введенным не так давно и поэтому не представленным в большинстве
краниологических публикаций, и в морфологическом отношении такая
замена выглядит не очень оправданной.
Попытка уменьшить роль углов горизонтальной профилировки лица
как признаков высокого таксономического значения, пригодных для
разграничения больших расовых категорий, была сделана В. П. Якимовым,
пытавшимся показать, что некоторые группы древнего населения Европы
характеризовались такой же степенью горизонтальной уплощенности
лица, как и современные сибирские монголоиды 17. Однако она не может
считаться доказательной ни с фактической, ни с логической стороны 18.
На протяжении многих лет размеры лицевого скелета также
считались разграничительными признаками для классических представителей
европеоидной и монголоидной рас. Исследования Г. Ф. Дебеца по
палеоантропологии неолита и бронзы европейской части Советского Союза, и в
частности Нижнего Поволжья, ввели в научный оборот большой новый
материал, который изменил эти представления19. Оказалось, что древ^
нее европеоидное население на некоторых территориях
характеризовалось приблизительно такими же величинами скулового диаметра, какой
имеют в настоящее время монголоидные группы Сибири. Из современных
представителей европеоидной расы аналогичные величины имеют
некоторые народности Северного Кавказа и горные группы грузин,
относящиеся к так называемому кавкасионскому варианту20. Наконец, высота
лица на черепах некоторых современных европеоидных групп-также
близка к величинам, зафиксированным на черепах монголоидов Северной
Азии. Так, высота лица у тирольцев 21 превышает аналогичный размер
в серии теленгитов 22. Таким образом, кроме углов горизонтальной
профилировки лица и признаков, определяющих степень выступания носа, мы
не имеем критериев для безоговорочного отделения монголоидных групп
от европеоидных. Эти признаки будут использованы в дальнейшем.
В отношении сравнительного материала очевидна желательность
привлечения тех же групп, которые были использованы при сопоставлении
соматологических данных. Однако это условие не может быть полностью
соблюдено из-за отсутствия черепов алтайцев в краниологических собра-
376

ниях нашей страны. Поэтому в качестве эквивалента в дальнейшем
фигурируют данные по серии теленгитов 23. Происхождение других серий,
привлеченных в качестве сравнительных, также не может считаться
тождественным происхождению одноименных соматологических групп.
Так, черепа русских собраны при раскопках кладбища XVIII в. в
г. Себеже Псковской области24, черепа азербайджанцев происходят из
погребений XIV—XVII вв.25, а небольшая серия черепов туркменов
вообще не может считаться достаточно представительной не только в
силу своей малочисленности, но и в силу не очень ясного
происхождения26. Тем не менее все эти материалы дают известную возможность
взвесить вариабельность различных серий хакасов в межгрупповом
масштабе.
Горизонтальная профилировка лица. Величина назомалярного угла
горизонтальной профилировки определяет уплощенность лица на уровне
фронтомалярных точек, т. е. в верхнем отделе. Чем больше величина угла,
тем более уплощенным может считаться лицо и наоборот. Хакасские
группы вместе с другими, взятыми для сопоставления, обнаруживают
следующее распределение:
Тувинцы
Теленгиты
Качинцы
Сагайцы
146,6(44)
149,3(49)
146,3(45)
145,7(31)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены
145,1(25)
144,9(46)
140,4(86)
143,3(7)
Азербайджанцы 135,4(12)
Как и следовало ожидать, наибольшая и наименьшая величины
назомалярного угла представлены не в хакасских, а в сравнительных
группах. Первая падает на теленгитов, вторая — на азербайджанцев.
Тувинцы заметно уступают в этом отношении теленгитам. Различия хакасских
групп и тувинцев невелики. Все же койбалы и бельтыры
характеризуются слабым сдвигом в направлении к европеоидным группам, хотя между
первыми и последними остается вполне определенный разрыв. Таким
образом, по величине назомалярного угла горизонтальной профилировки
хакасы попадают в границы вариаций большой монголоидной расы,
отличаясь, однако, от типичных монголоидов некоторым понижением
величины этого угла.
Величина зигомаксиллярного угла горизонтальной профилировки
отражает степень уплощенности нижнего отдела лица. Большая величина
угла говорит о большей уплощенности нижнего отдела лица. По этому
признаку рассматриваемые группы распределяются следующим образом:
Туиинцы
Теленгиты
Койбалы
Бельтыры
141,3(42)
134,5(47)
136,0(25)
134,6(46)
Качинцы 134,2(44)
Сашпцы 132,6(30)
Русские 125,6(84)
Туркмены 127.9(7)
Азербайджанцы 123,4(13)
По величине зигомаксиллярного угла тувинцы и теленгиты
поменялись местами в сравнении с положением по величине назомалярного угла.
Среди хакасских групп койбалы имеют большую величину этого угла,
чем теленгиты, качинцы и бельтыры не отличаются от последних.
Только сагайцы характеризуются заметно более профилированным лицом,
приближаясь в этом отношении к европеоидным популяциям. Все же
между ними и наиболее плосколицей европеоидной группой —
туркменами сохраняется значительное различие.
377

Выступание носа. Степень выступания носа фиксируется только на
краниологическом материале измерением угла носовых костей к линии
профиля, дакриальной и симотической высот и вычислением
соответствующих указателей. Все эти признаки не находятся в прямой
корреляции друг с другом. Дакриальная и симотическая высоты отражают
степень уплощенности переносья, так же как и дакриальный и симотиче-
ский указатели. В то же время угол носовых костей к линии профиля
непосредственно определяет выступание носа к плоскости лица. Таким
образом, только сопоставление этих размеров дает полное представление
о строении носа в исследуемой популяции.
Величина угла носовых костей к линии профиля варьирует в наших
группах следующим образом:
Тувинцы
Теленгиты
Качинцы
Сагайцы
21,3(20)
23,3(37)
23,2(38)
26,9(30)
Койбалы
Бельтыры
Русские
Туркмены
21,0(21)
22,2(37)
31.5(77)
30,3(6)
Азербайджанцы 29,6(9)
Хакасы не отличаются заметным образом от типичных монголоидных
групп. Единственное исключение, как и по величине зигомаксиллярного
угла горизонтальной профилировки, представляют сагайцы, занимающие
промежуточное положение между остальными хакасскими группами,
тувинцами и теленгитами, с одной стороны, и азербайджанцами — с другой,
и отличающиеся как от тех, так и от других приблизительно в равной
степени. Однако даже по сравнению с сагайцами европеоидные
популяции занимают достаточно обособленное положение.
Переходим к рассмотрению вариаций дакриальной высоты:
Тувинцы 9,3(41) Койбалы 9,7(26)
Теленгиты 9,2(49) Бельтыры 10,2(46)
Качинцы 10,1(44) Русские 13,0(80)
Сагайцы 10,7(31) Туркмены 12,1(7)
Азербайджанцы 14,0(13)
Самые большие величины дакриальной высоты, соответствующие
наиболее выступающему переносью, мы находим в европеоидных группах.
Противоположный полюс занимают тувинцы и теленгиты. Все хакасские
группы, хотя и отличаются от последних в меньшей степени, чем от
первых, занимают все же промежуточное положение. Как и по ранее
рассмотренным признакам, сагайцы по дакриальной высоте в наибольшей
степени отличаются от типичных монголоидов. Таким образом, вариации
этого признака могут представить специальный интерес при обсуждении
проблемы наличия и удельного веса европеоидной примеси в составе
хакасов.
Дополнительный материал для суждения о развитии переносья у
хакасских групп дает рассмотрение вариаций дакриального указателя,
т. е. соотношения дакриальной высоты и дакриальной ширины:
Тувинцы
Теленгиты
Качинцы
Сагайцы
42,5(41)
41,5(49)
51,4(44)
53,5(31)
Койбалы 47,6(26)
Бельтыры 50,5 (46)
Русские 61,1(80)
Туркмены 59,8(7)
Азербайджанцы 65,5(13)
378

Все хакасские группы занимают промежуточное положение между
типичными монголоидами и европеоидами. Отличия сагайцев, качинцев и
бельтыров от тувинцев и теленгитов даже больше, чем от туркменов.
Только койбалы отличаются от тувинцев и теленгитов в меньшей
степени, чем от туркменов. Дакриальный указатель, следовательно, входит в
число признаков, разграничивающих классических представителей
большой монголоидной расы и хакасские группы.
Переходим к рассмотрению вариаций симотической высоты:
Тувинцы
Теленгиты
Качинцы
Сагайцы
2,8(43)
3,2(50)
3,2(44)
3,8(31)
Койбалы 3,5(26)
Бельтыры 3,8(46)
Русские 4,7(83)
Туркмены 4,1 (7)
Азербайджанцы 5,6(13)
Из хакасских групп только качинцы имеют ту же величину
симотической высоты, что и теленгиты. Но и она превышает аналогичный
размер у тувинцев. Койбалы, сагайцы и бельтыры отличаются от тувинцев
еще больше, обнаруживая отчетливое увеличение симотической высоты.
Таким образом, их промежуточное положение по отношению к большим
монголоидной и европеоидной расам по этому признаку не вызывает
сомнений. Наибольшее удаление от классических монголоидов
обнаруживают, как и по некоторым ранее перечисленным признакам, сагайцы.
Представление о высоте носовых костей может быть дополнено
рассмотрением симотического указателя, т. е. отношения симотической
высоты и симотической ширины:
Тувинцы 35,2(43) Койбалы 42,0(26)
Теленгиты 40,4(50) Бельтыры 52,0(46)
Качинцы 50,3(44) Русские 50,4(83)
Сагайцы 48,8(31) Туркмены 53,2(7)
Азербайджанцы 55,0(13)
Различия по этому признаку между типичными монголоидными и
хакасскими группами не менее демонстративны, чем по предыдущему.
Правда, величина указателя у койбалов едва превышает аналогичный
размер у теленгитов, но остальные хакасские группы обнаруживают
вполне отчетливый сдвиг в направлении приближения к европеоидным
группам. У бельтыров величина указателя даже больше, чем у русской
серии, у качинцев совпадает с размерами, характерными для русских
черепов. В общем, следовательно, масштаб различий между хакасскими
группами и взятыми для сравнения монголоидными и европеоидными
популяциями неодинаков: по величинам дакриального указателя первые
отличаются от европеоидов меньше, чем от монголоидов.
Семь рассмотренных краниологических признаков дают
существенный материал для суждения о количестве морфологических особенностей,
дифференцирующих классических монголоидов Северной Азии и
хакасские группы. Только по вариациям зигомаксиллярного угла
горизонтальной профилировки и угла выступания носа хакасы не отличаются от
тувинцев и теленгитов, исключая, конечно, сагайцев, и по этим признакам
занимающих особое место. По остальным признакам все хакасские
группы занимают промежуточное положение между тувинцами и теленгитами,
с одной стороны, и русскими, туркменами и азербайджанцами — с
другой. По дакриальному и симотическому указателю отличия хакасов от
туркменов и русских даже меньше, чем различия их с теленгитами и ту-
379

винцами. Таким образом, краниологический материал может
рассматриваться как основательный аргумент в пользу правомерности пересмотра
гипотезы А. И. Ярхо об отсутствии европеоидной примеси в составе
хакасов.
Известное представление об удельном весе европеоидной примеси в
каждой из этнических групп хакасов может быть составлено с помощью
того же приема, который был использован при суммировании
показателей соматологических признаков. Ниже следует распределение групп по
каждому признаку в порядке нарастания характерных для большой
европеоидной расы величин признака. Таким образом, из этого
распределения ясно, что балловое обозначение по назомалярному и зигомаксил-
лярному углам горизонтальной профилировки возрастает по мере
уменьшения абсолютной величины углов, тогда как по углу носовых костей к
линии лицевого профиля оно возрастает параллельно нарастанию
абсолютной величины признака.
Назомалярный угол
Зигомаксиллнрный угол
Теленгиты
Тувинцы
Качинцы
Сагайцы
Койбалы
Койбалы
Тувинцы
Бельтыры
Качинцы
Теленгиты
1 Бельтыры
2 Туркмены
3 Русские
4 Азербайджанцы
5
6 Тувинцы
7 Койбалы
8 Бельтыры
9 Теленгиты
Качинцы
Угол носа
1 Сагайцы
1 Сагайцы
2 Туркмены
3 Русские
4 Азербайджанцы
5
Дакриальная высота
Теленгиты 1 Сагайцы
Азербайджанцы
Туркмены
Русские
Тувинцы
Койбалы
Бельтыры
Качинцы
Тувинцы
Теленгиты
Качинцы
Койбалы
Бельтыры
Тувинцы
Теленгиты
Койбалы
Сагайцы
Качинцы
7 Тувинцы 2
8 Койбалы 3
9 Качинцы 4
Бельтыры 5
Дакриальный указатель
Теленгиты 1
Сагайцы
Туркмены
Русские
Азербайджанцы
Симотическая высота
1
2,5<
2,5
4
5,5
Сагайцы
Туркмены
Русские
Азербайджанцы
Симотический указатель
1
2
3
4
5
Бельтыры
Русские
Туркмены
Азербайджанцы
Туркмены
Русские
Азербайджанцы
6
7
8
9
6
7
8
9
5,5
7
* Как и при суммировании соматологических данных, дробная балловая
характеристика получается в том случае, если две группы имеют одинаковые
абсолютные величины признака.
380

При суммировании балловых обозначений по каждому признаку не-
возникает трудностей, имевшихся при суммировании балловых
показателей соматологической шкалы, так как количество сопоставляемых по
каждому краниологическому признаку групп одинаково. Суммарно
балловые характеристики каждой группы по всему комплексу
краниологических признаков выглядят следующим образом:
Тувинцы 1,6 Бельтыры 4,6
Теленгиты 2,4 Сагайцы 5,4
Койбалы 3,0 Туркмены 7,3
Качинцы 4,1 Русские 8,0
Азербайджанцы 8,7
Порядок расположения хакасских групп по краниологическим
признакам соответствует их распределению внутри соматологической шкалы.
Это является лучшим доказательством объективности получаемых
данных. Все хакасские группы и при суммировании признаков сохраняют
отличия от тувинцев и теленгитов, взятых в качестве эталона.
Таким образом, рассмотрение вариаций краниологических признаков
приводит к выводу, что некоторые особенности строения мягких тканей
лица, которые фиксируются на живом субъекте и которые А. И. Ярхо
считал возникшими без участия европеоидной примеси, не могли
образоваться в чисто монголоидной популяции в результате каких-то
внутренних процессов саморазвития. Трудности, встававшие перед А. И. Ярхо
в объяснении параллельного и независимого от европеоидной примеси
посветления пигментации у хакасов по сравнению с типичными
монголоидами Северной Азии и возникновения сдвигов по другим признакам
в направлении приближения к европеоидным группам, увеличиваются и
делаются непреодолимыми при желании перенести гипотезу в область
анализа краниологических данных. Поэтому в настоящее время, после
накопления соответствующего материала, нужно окончательно отказаться
от гипотезы об отсутствии европеоидной примеси в составе хакасов и
считать, что гипотеза А. И. Ярхо представляет лишь исторический
интерес.
Краниологические данные, так же как и результаты
антропологического изучения современного населения, говорят о неодинаковом участии
европеоидных элементов в формировании различных этнических групп
хакасского народа. Очевидно, что их роль была большей в этногенезе
сагайцев и бельтыров, нежели остальных хакасских групп. Однако сам по
себе этот факт не свидетельствует, разумеется, о смешанности
европеоидного компонента и его различном происхождении. Речь может
идти просто о разном удельном весе одних и тех же по происхождению
европеоидных элементов в составе хакасских групп.
РАСОВЫЕ КОМПОНЕНТЫ ВТОРОГО ПОРЯДКА
Современные представления в области антропологической систематики
сибирских монголоидов основываются на выделении двух
антропологических типов, имеющих смешанное происхождение,— уральского и
южносибирского. К уральскому типу относятся самоедо- и угроязычные
народности Западной Сибири — ханты, ненцы, селькупы и др.27
Классическими представителями южносибирского типа являются казахи и
киргизы 28. Гипотеза независимого от европеоидной примеси происхождения
южносибирского типа, выдвинутая А. И. Ярхо, подверглась исчерпываю-
381

щей критике29, и в настоящее время смешанное происхождение этого
типа может считаться несомненным30. Гипотеза смешанного
происхождения уральского типа, впервые высказанная в 1941 г. рядом
исследователей, получила поддержку в многочисленных работах по антропологии
древнего и современного населения Западной Сибири 31 и к настоящему
моменту также может считаться твердо установленным фактом.
Несколько лет назад В. В. Бунак опубликовал статью, в которой отрицательно
•отнесся к этой точке зрения и настаивал на недифференцированном
происхождении уральского типа 32, однако основные положения этой статьи
оразу же встретили убедительные возражения33. Таким образом,
установление факта наличия европеоидной примеси в составе хакасов требует
сравнения их с представителями уральского и южносибирского типов.
В качестве первых могли бы быть выбраны ханты и селькупы,
относящиеся к разным языковым семьям, но принадлежащие к единому
антропологическому типу, в качестве вторых — казахи и киргизы.
К сожалению, прямое сопоставление всех этих групп невозможно, так
как они изучались различными работниками, и, следовательно,
материалы по ним плохо сравнимы. А. И. Ярхо не работал в Западной Сибири,
Г. Ф. Дебец, опубликовавший статью по антропологии селькупов и
ханты 3\ не производил антропологических исследований на территории
Алтае-Саянского нагорья. Для преодоления этой трудности мы должны
идти не путем прямого сравнения, а путем косвенных сопоставлений.
В первую очередь исследованные Г. Ф. Дебецом нарымские селькупы и
ваховские ханты должны быть сопоставлены с изученными им же
казахами различных территориальных групп *. Это даст нам известное
представление о величине различий между представителями уральского и
южносибирского антропологических типов. После этого данные по
исследованным А. И. Ярхо хакасским группам могут быть сопоставлены с
данными по исследованным им же казахам и киргизам 3\
Заключительным этапом сравнения будет определение направления отличий
селькупов и ханты, с одной стороны, и хакасов — с другой, от представителей
южносибирского типа. Если селькупы и ханты будут отличаться от
исследованных Г. Ф. Дебецом казахов в том же направлении, в каком
хакасы отличаются от киргизов и казахов, исследованных А. И. Ярхо, мы
будем иметь основание утверждать, что хакасы относятся к тому же
антропологическому типу, какой представлен у селькупов и ханты.
Г. Ф. Дебец исследовал шесть территориальных групп казахского
народа: казахов илийских, восточноказахстанских, карагандинских,
западных, алма-атинских и южных36. Последние, по его данным, имеют
отчетливо выраженную примесь памиро-ферганского типа, характерного
для преобладающей массы узбеков и таджиков, и поэтому исключены из
рассмотрения. Казахи остальных групп, кроме илийской, относятся к
первой возрастной категории, т. е. исследовались в возрасте 20—25 лет,
и данные по ним в силу возрастной динамики по большинству описа-
* Антропологический отряд Киргизской комплексной археолого-этнографической
экспедиции, работавшей на территории Киргизии в 1953—1954 гг. под руководством
Г. Ф. Дебеца, собрал обширный материал по антропологии различных групп
киргизов (кроме работ, перечисленных в примеч. 32, см.: Золотарева И. М.
Стоматологические исследования в Ферганской долине//Тр. Киргиз, археол.-этногр.
экспедиции. Т. I; Миклашевская Н. Н. К вопросу об удельном весе центральноазиат-
ского элемента в образовании антропологического типа киргивов//Там же. Т. П.)
Однако описательные признаки во всех этих группах определялись не Г. Ф.
Дебецом, а Н. Н. Миклашевской. Поэтому данные по ним непригодны для прямого
сопоставления с данными Г. Ф. Дебеца.
382

тельных и измерительных признаков не могут без соответствующих
поправок сопоставляться с данными по селькупам и ханты.
Использованные поправки, или, иными словами, соотношения величин отдельных
признаков по возрастным категориям, представлены в табл. 29. Они
вычислены на основании материалов возрастной разбивки различных
монголоидных и европеоидных групп, содержащихся в работах Г. Ф. Дебеца,
М. Г. Левина и А. И. Ярхо37. Поскольку соотношение первой и двух
старших возрастных групп у селькупов и ханты приблизительно равно
отношению единицы к двум, такое же соотношение положено в основу
при коррекции описательных и измерительных признаков по различным
группам казахов.
Полученные данные представлены в табл. 30, из которой видно, что
представители уральского и южносибирского типов отличаются друг от
друга процентом наличия темных глаз, степенью уплощенности лица в
горизонтальной плоскости, процентом наличия эпикантуса и развитием
различных отделов складки верхнего века, деталями строения и
размерами носа, размерами лица и головы и длиной тела. У первых по
сравнению со вторыми более светлые глаза, более профилированное лицо, эпи-
кантус представлен в большем проценте случаев, сильнее развита
складка века в среднем и наружном отделах, выше переносье и кончик носа,
вогнутые и извилистые формы общего профиля носа преобладают над
выпуклыми и прямыми, меньше размеры лица и носа, больше
продольный диаметр черепной коробки, ниже головной указатель и меньше
длина тела. Таким образом, интересующие нас различия между
представителями уральского и южносибирского типов выявляются в девяти
описательных и семи измерительных признаках. Из них не очень
доказательными следует считать лишь различия в горизонтальной уплощенности
лица и высоте переносья, так как по отношению к ним нет уверенности
в окончательной унифицированности данных и полном снятии влияния
возрастной изменчивости в результате коррекции. По отношению к
остальным признакам реальность различий не вызывает серьезных
сомнений. Поэтому перечисленные признаки целесообразно положить в
основу при сопоставлении хакасских групп с представителями
южносибирского типа (табл. 31). Неодинаковое количество признаков в табл. 30
и 31 объясняется отсутствием в публикациях А. И. Ярхо соответствующих
данных. Этим же объясняется и замена характеристики строения общего
профиля спинки носа данными по строению костной части спинки носа,
которые могут быть использованы хотя бы в качестве приблизительного
эквивалента.
Для характеристики последних использованы данные по чуйской
группе казахов и киргизам Тянь-Шаня из указанной публикации
А. И. Ярхо. Различия между этими группами и хакасами по многим
признакам идут в том же направлении, что и между казахами и
представителями уральской группы, исследованными Г. Ф. Дебецом. К числу
таких признаков относятся горизонтальная профилировка лица, процент
наличия эпикантуса, процент выпуклых форм спинки носа (исключая
койбалов), все измерительные признаки и в какой-то мере положение
кончика носа. Противоположное направление различий мы имеем для
процента темных оттенков глаз и прямых форм спинки носа, опять
исключая койбалов. По развитию складки верхнего века в среднем и
наружном отделах и проценту вогнутых форм спинки носа хакасские
группы занимают различное положение по отношению к группам
южносибирского типа. У кызыльцев и качинцев складка верхнего века развита
383

Таблица 29
Соотношение величин описательных и измерительных признаков
в разных возрастных категориях. Мужчины
Признак
Рост бороды *
Цвет глаз, % темных
Горизонтальная профилировка лица
Эпикантус, % наличия *
Складка верхнего века, % наличия
внутренняя сторона
средний отдел
наружная сторона
Высота переносья
Общий профиль спинки носа
% вогнутых
% выпуклых
Соотношение прямых и извилистых
Положение осей ноздрей
Положение кончика носа
Высота верхней губы (описательно)
Профиль верхней губы
«Толщина» верхней губы (описательно)
«Толщина» нижней губы (описательно)
Наклон лба
Развитие надбровья
Морфологическая высота лица
Скуловая ширина
Нижнечелюстная ширина
Высота носа от нижнего края бровей
Высота носа от переносья
Ширина носа
Продольный диаметр головы
Поперечный диаметр головы
Наименьшая ширина лба
Длина тела
Возрастная группа
I
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,00
1,000
1,000
1,000
1,000
1,000
1,000
1,000
1,000
1,000 1
1,000
II
1,50
0,90
1,00
0,625
0,80
0.90
0,95
1,05
0,90
1,30
0,90
1,05
1,10
1,05
1,00
0,90
0,95
0,90
1,15
1,019
1,016
1,018
1,023
1,030
1,018
1,008
1,003
1,000
1,000
III
1,90
0,85
1,00
0,125
0,60
0,90
0,95
1,05
0,80
1,60
0,90
1,05
1,15
1,15
1,10
0,75
0,80
0,90
1,25
1,033
1,019
1,020
1,052
1,056
1,045
1,011
1,003
1,000
0,995
* По этим признакам в таблице фигурируют соотношения, приведенные Г. Ф. Дебецом.
сильнее, чем у казахов и киргизов, у сагайцев, койбалов и бельтыров —
слабее. По проценту вогнутых форм спинки носа качинцы, койбалы и
бельтыры не отличаются от групп южносибирского типа, кызыльцы
отклоняются от них в том же направлении, что и уральские группы, сагай-
цы, наоборот,— в противоположном. Наконец, по высоте переносья все
хакасские группы не отличаются от казахов и киргизов. Таким ооразом,
из 16 признаков, дифференцирующих южносибирский и уральский типы
и взятых нами в качестве основы для сопоставления этих типов,
хакасские группы по 11, т. е. по большинству, признакам попадают в границы
вариаций уральского типа (табл. 32). Однако и отличиям их от
последнего нельзя не придавать определенное значение.
384

о о
w g
ее Л
II
2
О
»
О
4
<e
>*
Ф
4
H
&
«
H
Ф
о
с
о
So
R К
ее S
si
Я н о
gag
я а
a o
S5
II
CO ^СО ^^ СО СО СО ГО
CNic4T^.iri ' со ^^ со
of [^-"^"чг" ^Г^^^*
^v^^v^fO СО СО СО СО СО СО ^v^v^-v ^^.^ ^^^-ч ,—ч
со со со со оо ос ос ос оо оо оо со со со со со со coco со ^
ОС 00 00 00 "www^o—'»-'^-'ОО ОС 00 * 00 00 ОС „ *. О000„ 00 £
ozcSoooiT* *** of TrT^icsfтн"o"o"^"co"r^cTt^-"^vr1 1>^С5"ю"со"ю
чу_/ — — - — — ч»\^ 4»-w 4<w Jt v^^ v^w ^w л. M. ~w *«v ji «w ГП
'^Oi т^ О Ю CO 00 C5 ^^w* ч^^^-К * ^v_^* >^^
"as" •** •** of TrT^icsf тн"o"o"^"co"r^cTt^-"^ vr1 ^сгГю'ссГю
тнтнтн -чн «ч-н -r-t СО
СО x-vCO ^-^ СО СО СО СО
г^ со г^ со tr— t— t— t—
Ю ^OO "—' , OJOOl^O
схГсо^^ьо" -^"^"«^r-T
^^/-v^p: го со °^ со со со х-^^^ ^vx-^^-v
СО СО СО СО l>-t—|>-t^ t—t^ t^ СО СО СО СО СО СО
Г^ С^ l>- t— —'v-'^w'^—">—-w^^, t>- 1>- „ С- ^- С— j
СО СО
см i>^co uo^o^t-- со vr^cq^Lr^o^o^cM oc^ v^ o^ o^ o^oq_co>o_'«-^ о ст> ^
t>T со" оо" t>T of -*н" evf <*н" rrT of -<-н" -чн" г-Г со" i>T of -гн" t>T ^н" csT 1>ГоГ^г loTco
t^ со оо c^ oi
CO
СОЮ^ХьОЮЭТООООЮОСО^
•чгн -^н «гн "Птн thCD
О ^-ч О ^^ О О О О
ооосоо сосососо
^-v^^-v^-vO О О О О О О x-^^^^v s-^s-^^.
о о о о со со со со со со со о о о ооо
СО СО СО СО ^ ^ тгн ^ ^ч т-| ^н СО СО СО СО СО СО
СО?
О.О..'^^ СОСО^СО^СО^
I* Z^^<-s* *
iZs* С.СО
'-^^^-^^t— COCOCO^OJOO^- л _,
< OS Oi^^n OS О CO_vr_CO CO 04 -^O^LO^00^OJ_O.V^тгн СТ^Ю^-гн^СО^О^О'
sf ^' ^-" гч* V^" CO" О" Of 1>Г of тн" t—" О" ЬО" CO" 00
COi-O^HOOOUOCOCOt^OCOOOOCO
T-lr-TH "ЧН -Г-Н ТН CO
^©О'
i oa oi -
LO /-vLO ^—ч LO LQ Ю LO
О lO CO LO CO CD CO CO
wcD^CD ^^•^•^^
I>- >w^ ^ CO CO О LO
ofoc"^"co" ^-Г^-Г^-Г^-Г
/-s^^^iO m L-O >-0 Ю LO О ^-4^-^^v ^^^^^-v
lO lO LO LO CO CD CO CD CO CO О Ю Ю О Ю lC О
CD CO CO CO s-'^^^'^^^CO CO CO „ CO CO CD
s^4^^4^LQ C35 (JO ЧГ LO (M IN ^^-^ " ^^w?r w ^s^ie v_^^5
00^И0 CO^^05.00^ОЗ^VT^t>^CO^ O^00^VT^CD^CD^CO^ОЭ ^O^«^0_CO^O^0_ w
"-"-" " "cvfrrT^of ^^"c^of ^o"^"oo"co"co"oo"oi"vf t>^o
CO C0"O5 О
юоа
CD CO „ CO G-T
q vr^i^CO^O^OO^VT^CD^CD^CO^Oi ^CM *^СЭ_СО^О^О_ч
f ггГ ^н" of ^ *гн" о" of t^ о" ^ оо" со" со" оо"стГ vf t>^ о
М^тноОСОЮСССО^ООЮООО^
т-i тн ^гн ^н ^н -^ СО
С5 ^^С5 ^v^Oi СЛ 05 OS
СЭСТЭ0505050Э050ЭС71
—'OS "^—СЪ (J) %—^>—^v_^w
СО •^-'Ol "-^^05 «^ v? OS
о^ l-o^ oa^ oq^ о. ^ t>^ t>^ co^
of сГ-^TOi ио"'^н"тгГ'г-Г«гн"
/-—ч'—v^v^-чСЛ 35 05 СЭ OS C75 05 ^^^-^^I*4 *—>.^-ч>—ч /-ч^
(^05050503050505G505C720^0t)05 050t>C5 CJ505 ^-ч. ^^^
Oi<Ji Oi <Ji ^-'^•^-'nw,>—^^jj Oi OS 051 СЛ СЭ „ „ О^ 05 ОЭ гл
ww^^cq о 05 1^ О W СО ^^^* •^'^Г^^* * ^^^w ^
co"i>^of oT^of of -r-T^of ^"-^"сГ^г^со со t>«"оГсГсо"о^ю" ^н
1>--?ч СОЮ^ОООЮ 0Ю|>00Ю00 СО
"чгЧ -^-i -^Ц <<гн rri СО
^-.^-4.00 ^--''-^00 00 00 00
О5СООД0000сч|О1О1сМ
C50a-^CM01^H"rH-rH,^i
оо оо оо с
О} OJ CSJ С
• 00 00 СО СО 00 00 ^^/-4^.^/^/^,-v^^/^^/
lOJOJOJOlOlO1t^r^00r^0000000000i^i>-C^C
^^н^н^ч^чт;н^|<Г\1сМ01О1О1О10101О]0<1О1(ГЧ1С
CNI -*^0 >-^^^-^н СО СО UO v_^n^4_^4
o^lo o^co^t^co^oo^oo^co^ ir^^oo с
^сГ^со"со"-ч-ГггГ^н"'чн' о"оэ"сГс
S? МФ СО LO
) Ю ОС t^ Vf CO Ol N^-WV^N^v^v^
iLO^HvrvfLrDcovpt^oamoO'rH
Чтг10<1^н-гНОЗтНа5С7>ЮСО|>- . _ ..
ол^^ооиоюсосос^аяооо
iO^00_-^t^OJ
СО СО" "чн" of of CO"
t^ 00
OCT)
О >"^0 -^N/-^.^-1 -чн "чти о и—v^^s ^^С5 О G5 OS G5 О О ^-^^^>-^^-s/—vr^^^^-v.^-^^^^-v^-^^-^
CC'^^t>'',rH,rHt>-l>'C^t>« OO OCOl>-COCOCOt^I>,'^^'^^'^H'^^05C505C7505'^H-<rH-4-iOi
•ч_^1>.—"t^. t>. ^-^^——' t>. t— t^ ■s_^>4^4-^4W,4—^v4^n^^[^ f,. [>• t^ CO CO CO CO CO t*- t>- t^» CO £?
0 4^,4. w>4^o N o: i> >ч^>-^ s^CD О M LO CM OS cq ^^^"^ww4_/wv—w-4—>4_^>—au
"^ ^^К^Ю^О^ 00^00^ CO Vf O^ I xF C^^CO^V^l/^CO^O^I^O^O^CO^C^C^O^O^CO^OO^C^
of со"'^"ю"'ч-Г^н"т-Г^н'^Г -^н"|>Г ^^^of ^^of ^co"LrTof 1>^со"о"со"со"^оо"со"'*н"^"о1
CO CMOS vTvf чн CMSfrHOOOLOCOCOiNOOlOOOOOl
•гн ^ч -^-i гнтн tHIO
я
a
s
4
К
в
s
1=3
О О
в
e
о
S « сб
I2S2
^ 3^-
: и.
«-Г
,2 5 § S 3
^ й м ев «
Е* Н Я К ее
о ^ as ч
о в о в к
И ев
О ы
О о.
g Ч О
«as
НИ [4
2 s 2
ли я
>> о Л
В р,сб
«Ум
о
в *
В о
и &
в «
— со
о
в
*:В
л о 6! 3 и S о
В м И м В В В
^ н (н 5 н и S
В О
о £
о ч
ed с J3
О О \о
вГ2 &
cdVD >>:S
й >» м О
s ^=в в
Я:§ В Рч
§las
в « л в ч
14 Ь А н И (Ц
-~ **" нн О /-s
« я;.
Зхо'
о
° о
о о>9< Я ч
ч 2 2 о «
о ^ Рчг_: ее
В"
в
ч
ей
н
о
о
м 3
Я pa
я в
О ее
Ли
tC аз
ее F
я в
о о
Э ч
н о
в>е<
2Й л
£ :В
Ч о
О PQ
Z °
се Он
s^
и в
>> се
ce'g К I
Я pq о ;
В О Ьч '
в в я
в ч gi
g я к н
лн Й °
Я о g w
н g S S
м ч ^ 2
В ф О Я
да
о
VO
в
се
56 F Ч _
яф§5
к я о a
2 м >*
в
g в о
над
оДо
У И О
о
О М н
в л л
о и и
а, ° о _<
tgg I
w н н л Я
J 2 2 ч я
Ч S S о Р.
H§gS5 !
5sS 'Я w я ж !
«а я^в ч :
^ Я В :В Я § '
:В £ Р4 О fl H -
О Ч CD Д И
« 2-ft« S 2 '
ойфо S к
О О В к В Я j
о a. о о се ч *
Я В И Рн Я ЯП ,
^3 В. П. Алексеев
385

2
x
s
©
ft
©
ft
I
4
vo
ее
H
S
a
ч
о
H
a
a
ее
ft
В
ft
В
о
ч
a
ее
н
ф
©
в
©
Киргизы
тянь-
шаньские
Казахи
чуйские
Бельтыры
Койбалы
Сагайцы
Качинцы
Кызыльцы
Признак
см
N1* ^ ГО
со^ о\ см^ о^ ©^
^ lc" -ч-Г vjT ^
Ю CM G5
1,65(103)
54,6(108)
1,38(120)
15,5(116)
96,5(116)
1,43(98)
74,6(114)
1,87(105)
29,6(115)
87,0(115)
^ ^
СМ -гн VT1 чн ^ц
^-" Vf N_^ VF Ч^
^ w oo ^ v^
CD 00 CD ^ t^
ч-Г t—" -гн" CO" CM"
00 CO 05
1,59(73)
73,6(106)
1,91(118)
32,7(101)
87,6(101)
1,36(154)
79,5(200)
1,67(206)
48,6(183)
95,1(183)
^ ^ oo4 ^ ^
О 00 CM LO Ю
v£ n£ Ю t>^ Ю_
-«-Г о" ^н" ю4 со"
F*- ГО О)
Рост бороды (у лиц старше 25 лет)
Цвет глаз, % темных
Горизонтальная профилировка лица
Эпикантус, % наличия
Складка верхнего века, % наличия
СО N£
1,22(116)
1,44(116)
0,47(115)
1,05(115)
,—4 Уч.
0,88(41
1,51(4'
0,79(101)
1,35(101)
1,40(183)
1,75(183)
Ю4 LO
1,18(1
1,91(1
внутренняя сторона
средний отдел
ст> ^
1,44(116)
1,34(119)
1,02(115)
1,77(119)
^^-ч
1,32(41
1,26(41
1,29(101)
1,75(105)
1,64(183)
1,83(207)
SS
1,85(1
1,63(1
наружная сторона
Высота переносья
Профиль костной части
1 1
3,4(119)
47,1(119)
3,4(119)
73,9(119)
2,4(41]
29,3(41]
60,0(105)
2,4(207)
56,5(207)
6,2(128)
71,9(128)
% вогнутых
% прямых
оооооооооооооооооооо^
, иъ • >—>— **s >~* *>s -— ^ wwOO
1 О С7> О^ 00^ lO ч£ СО^ О^ СО^ ilQ^ СМ^ ^,
см" со" оэ" со" оъ csf t^." о" оо" о" ю" оо
со^-^ноосососооосооосо
тН ГН ГН ^Н тН СО
*~-ч 05 /-S *~Ч У+s ^—ч ,—4 *—Ч ^—Ч *~Ч ^-Ч /-Ч
05««пОООООООООО
^Н'гЧСМСМСМСМСМСМСМСМСМСМ^
со^ ^ со^ v^ о\ см^ оо t^ ч-j. со^ со^ ^ ^
сз^с^"со"^^оо"го"со~оо"оо"о~*л"о
vf ООЮНООСОСОЮООСОООСО
Ti rrl тН чг< тН СО
Ой'^оБ'ооо^оо^о^о^ааоа'сл
ч CQ ч_^ч ч_^ > *W ч ч»х Чч-„ ^..^ ч ^тН
1>^оэ ^^^с£100^о\1Гэ.ч^^сч!.чЗ
см"^^со"см"^с<Гсо"'со"'г-Г'^ГстГо
CM C,OVt('rtO>^COC005lOt^'H
rl rl г* тн -гН СО
^ч
ч^ч^^ч^ч^ч^^ч^ч^ч^^ч^Г^
^Г* >ч^ w w ^ >^, ч^ ч_ W W W *_
со^ см^ со^ со^ ^ го_ ^ оэ оэ ю. о^ оо^ lj>
оо" см" см" sf" см" -*н" ^ч4 со" стГ см" со" о* "^
со а:^гно)сосоюС5юь.м
тн гч тн ^-, ^н СО
Lo" © Ю" *2 СО Ю CDCD Юсо'со'со'
о^оОооооооооСГ
S^LQ ч_^ч_^> ,, 4V Ч> 4V 4V чу 4V О
о -н оо ^ ю оо оо w ^ о оо о 4V
о" см" сГ «<f со" о" сГ t-" ^н" оо" со" см" со
N? СО^тНЩСОгССОООЮООО
•^1 -^н -*н <*-, ,-* СО
РОЮСО'НЮ'ЮЮ^ t>- fC4 t>- _
ОСМООООООООоОго
(Tn1--^CMCMCMCMCMCMCMCMcmCMq^
^-н О t>« O^ LO^ OS С^ 00^ 00^ СМ^ со ^ чГ^
чн* см" см" ю" го" сГ о" со" сГ оо" vjT см"4 со
Nf COvr-HQCOOOCOOOiDOOfN
^н ^н ^ >«-* ^ч СО
оо cj оо* о t^-oo'oooo'^t^t^^
см^нсмсм смсмсмсмсмсмсм^4
'ч—' СО ч—' "*— 1 —' —' N-" —' v— v—' ^
o^cjlo^o^ ' ^со^о^со^о^со^оОч^
тГ ^" о" vf С> tr^ lo" со" СТГ СО" сГ t—
CM COvf Q LO СО СО X Ю 00 СЛ
% выпуклых
Положение кончика носа
Морфологическая высота лица
Скуловая ширина
Нижнечелюстная ширина
Морфологический лицевой указатель
Высота носа от нижнего края бровей
Ширина носа
Носовой указатель от нижнего края бровей
Продольный диаметр головы
Поперечный диаметр головы
Головной указатель
Длина тела
[
V
\
1
386

'3
я г
в
я
еб
§
в
1
л
о
=
1
5Я
Ф 1
ител
в
со
ft
ф
ф
А
Н
S
и
«о ^,
- о*
Й- сГ
СГ
еб ф
еб
X
к
еб
В
К
н
о
t-
о
к
ф
л
ч
еб
On
>•
:S
Ф
ч
Ф
н
Я
ее
еб
*«
еде
р-
Йаправление отличий п
В
£
Л
4
а.
ч
се
О
о
з
Я"
ее
и
^
я
tr1
се
3-
Ч
3
2
J4-J
s
Ч Е-<
се
А
>>
S Е-
OS
Я S
^ 5
о
X
се
3
со
s
К
ф ф ф
э з a
н5 Ч Л
pq я га
о
ф ф ф
a 3 a
3 ч 3
га а га
о
ф Ф ф
a 5 a
3 ч 3
га я ю
и
ф
ф О ф
a S a
3 ч 3
ю g га
ф
ф о ф
а з a
3 ч 3
га а ю
о
ф
ф 2 ф
1 2 a
я ч 3
К J га
© 2 ф
а ю g
3 S3 я
га 5 д
ed
Я"
в
ч
сб
К
m
р.
я
я S
a *§* 5
3 Р- Н
3 a §
Ф Я Я
Н сб
3~- hQ
та £ Н
4 « и
f-« ° Й
со Л
н а и
Ф р. Я
« О Я
1 tf Рч СО
ф
VO
cd
О
ф
ф
VO
сб
ч
и
А
ф
ф
к
ч
я
ф
ф
3
ч
я
а
ф
ф
3
ч
я
ф
ф
сб
5
«
Я
F
Я
сб
Я
с5—
сб"
И
Ф
«
о
s I
& °
Й эй
S* ф
к °-
ф ф ф ф
АА А 3 ^ 3 SA A
3 я 3 я
га я га я
ф ф ф
>чй А А Э ¥ А А
я ю я
ф ф ф
Я ю я
ф ф
АЛ А Е £ * * * л
3 я
га я
ф ф ф ф
~ ^ § А^з^АА
* * 3 * я з я * *
ю я га я
ф ф ф ф
a % и %
* 3 * я * 3 я * *
га я га я
ф ф ф ф
s a й a
* я * a * я 3 * А
Я ю я га
:Я
Ф
РЗ
С
р.
- °
& ь-
ж Я" Я
та Я сб
О Я 2
2 « &
м сб сб _
я и £ я
S2 я сб g 5
я я и w £
2 Ч ° я « л я
P. ^ р сб Я ~
gog и Я й Я н
«яяд^йфН
5 о- о &" 3 к о g Я о
§ЯдЯ£яЯОЯЯ
* ^(^«ЯфЧ1^ —
5- о 5- о ^ ч о
Я §vS^^^ § о ^ я
га о я S о га
ф 0 |
* э х ^
га я
ф ®
abL
~ 3 я л
га я
А * А *
Ф
A A g Л
Я
Ф Ф
^ § ^ ^ \
* а я *
га я
ф ф
А й.
А 3 я *
га я
ф 2
й a
* я 3 *
я га
РЗ
^
я-
S ф
Сб Н
Я сб
* tt s rt
8* g, g
Я Л ^ ф
S ё | я
§. g 1 Ш
Я о к Я
387
13*

Наиболее существенной в этой связи является разница в
интенсивности пигментации глаз. Хакасы, имея, конечно, более светлые глаза, чем
представители классических монголоидов, не только оказываются более
темноглазыми, чем ханты и селькупы, но и превосходят в этом
отношении казахов и киргизов. Можно было бы предполагать, что в их состав
в большем проценте вошли представители центральноазиатского типа
монголоидной большой расы, чем в состав казахов и киргизов. Однако
центральноазиатский антропологический тип, помимо темноглазости,
характеризуется исключительно резкой выраженностью монголоидных
особенностей и по многим признакам занимает место, близкое к верхней
границе изменчивости внутри монголоидной большой расы. Увеличение
доли центральноазиатского типа в составе хакасов повело бы к усилению
у них монголоидных особенностей по сравнению с представителями
уральского и южносибирского типов, чего на самом деле нет. Правдаг
процент наличия эпикантуса в хакасских группах выше, чем у казахов
и киргизов, однако лицо в горизонтальной плоскости более
профилировано. Следовательно, в данном случае отсутствует обычно наблюдаемая
взаимосвязь между изменчивостью этих признаков при переходе от
монголоидных к европеоидным популяциям.
Таким образом, невозможность объяснить относительно темную
пигментацию глаз у хакасов увеличением доли участия представителей
центральноазиатского типа в формировании их антропологического состава
приводит к необходимости признать, что темной пигментацией глаз
характеризовался европеоидный тип, вошедший в состав хакасов.
Поскольку отличия хакасов от селькупов и ханты по пигментации глаз еще
больше, чем от казахов и киргизов, и, с другой стороны, хакасы па
большинству признаков сближаются с уральскими группами, весьма
вероятно, что европеоидные компоненты, вошедшие в состав уральских
групп и хакасов, характеризовались общим комплексом признаков при
различии в пигментации глаз.
Возможно, правда, и другое решение вопроса, сводящее различия
между ханты и селькупами, с одной стороны, и хакасами — с другой,
к различному происхождению вошедших в их состав монголоидных
компонентов. Так, умозрительно можно было бы предположить, что
хакасы сформировались на базе центральноазиатского типа, тогда как
монголоидной основой для формирования уральских групп послужил
байкальский тип. Однако такая гипотеза представляется менее обоснованной,
чем предыдущая. Выступание носа и горизонтальная профилировка лица
характеризуются у представителей байкальского типа еще меньшими
величинами, чем у бурят, якутов и тувинцев, относящихся к центрально-
азиатскому типу 38. Это должно было бы иметь своим результатом
уплощение лица и носа у селькупов и ханты в сравнении с хакасами и
представителями южносибирского типа. Однако в действительности высота
переносья в уральских группах больше, чем у хакасов, казахов и
киргизов, а горизонтальная профилировка лица сильнее, чем у казахов и
киргизов, и приблизительно равна профилировке лица в хакасских
группах. Иными словами, мы не наблюдаем у уральских групп усиления
монголоидности в тех признаках, по которым байкальский тип
отличается в сторону усиления монголоидности от центральноазиатского.
Таким образом, гипотеза разнородности монголоидных компонентов,
вошедших в состав уральских групп и хакасов, как будто не находит
поддержки в рассмотрении вариаций существенных расово-диагностиче-
ских признаков. Не находит она подтверждения и в факте существова-
388

ния широких связей угро-самодийских народов с территорией Алтае-
Саянского нагорья, а через нее, следовательно, и с ареалом
формирования центральноазиатского типа, нашедших отражение как в
археологических39, так и в историко-этнографических40 и языковых
данных41. Кроме того, дополнительным аргументом в пользу того, что
не только монголоидный, но и европеоидный компонент, вошедшие в
состав хакасов, характеризовались темным цветом глаз, является
отсутствие связи между степенью выраженности монголоидных особенностей и
потемнением пигментации глаз у разных хакасских групп. Кызыльцы,
качинцы и койбалы, характеризующиеся усилением монголоидных
особенностей по всему комплексу признаков, не обнаруживают по сравнению
с остальными группами увеличения процента темных глаз. Наконец,
разбираемая гипотеза, отвечая на вопрос о происхождении хакасских группг
оставляет без внимания усиление пигментации глаз у хакасов в
сравнении с казахами и киргизами.
Выше указывалось, что по развитию складки верхнего века в среднем
и наружном отделах и по проценту наличия вогнутых форм спинки носа
хакасы не отличаются однородностью. Более сильное, чем у казахов и
киргизов, развитие складки века у кызыльцев и качинцев хорошо
совпадает с их более монголоидным обликом по другим признакам. Койбалы
сближаются по этому признаку с более европеоидными сагайцами и
бельтырами. Отличия кызыльцев и сагайцев от остальных хакасских
групп, выражающиеся в увеличении вогнутых форм спинки носа у
первых и в уменьшении их у вторых, в абсолютных цифрах очень малы и
вряд ли отражают реальные различия между группами. Наконец,
заметное увеличение процента темных оттенков глаз, наличия эпикантуса и
выпуклых форм спинки носа в сочетании с самым сильным в хакасских
группах ростом бороды, характерное для койбалов, образуют
противоречивый комплекс признаков, плохо увязывающийся с положением
койбалов по другим признакам и являющийся, очевидно, результатом
малочисленности этой группы в материалах А. И. Ярхо и, как следствие,
случайного подбора нетипичных индивидуумов.
Краниологические данные позволяют осуществить прямое
сопоставление любых групп без введения каких-либо поправок. Для сравнения, как
и при рассмотрении материалов по современному населению, привлечен
материал по краниологии народностей уральского и южносибирского
антропологических типов. Материал по краниологии уральских групп —
ханты, манси, селькупов и ненцев был опубликован Г. Ф. Дебецом 42 и
Н. С. Розовым43, по краниологии казахов и киргизов — В. В.
Гинзбургом, Н. Г. Залкинд, О. Исмагуловым44 п Н. Н. Миклашевской45.
Данные по различным группам селькупов, содержащиеся в публикациях
Г. Ф. Дебеца и Н. С. Розова, суммированы в целях получения единой
серии: то же самое осуществлено и по отношению к данным по
различным группам казахов, опубликованным В. В. Гинзбургом и Н. Г.
Залкинд. На основании полученных таким образом средних по шести
перечисленным народностям составлены пределы вариаций краниологических
признаков, характерные для уральского и южносибирского типов,
которые и положены в основу сопоставления с каждой из хакасских групп
(табл. 33 и 34).
В таблицах представлено 39 признаков. По шести из них пределы
вариации уральского и южносибирского типов не заходят друг за друга
как в мужских, так и в женских группах. К числу этих признаков
относятся поперечный диаметр черепной коробки, высотный диаметр череп-
389

я
p.
Е
н
л
К
И
3
!-Г
гай]
ев
О
е-
«
о
й
►а
Я"
к
S
а
И
н
*в
о*
II
О а
rt s
о
в
я
Н
«3
S
ЛЬС1
ев
«
ее
Приз
to to ю ю
см о сп> to
со со о см
t— VP СО 'чн
'Г* тН т-1 ^-Ц
тгн О О ^
СО СО СО СО
ю о оо со
1>^ ОО" СО*" NjT
h- ^ СО -н
тн тн гн тн
VP tO vtf СО
СМ СМ СМ СМ
со_ со ао v^
-*-Г «^Г >*Г со"
00 vl< СО «<гч
чгН тгн •чН -гН
V}< СО Nf СО
vf< vf vt< -tf
>—• >w' N—' >^
О Г- Vf 05
-н t^ со sf<
00 vf СО **"•
П rl rl П
СМ СО ^ Ю^
стГ о о 1>Г
N Ю СО П
Н тН rrl тН
1 1 1 1
1 1 1 1
Ю Ю_ Vp V^
N О) 05 ^
!>• VJ< CM «гн
СО СО СУЭ О
со" со" со" со"
00 Sf СО тн
^ ^ ^Н ^
1 1 1 1
1 1 1 1
•^ LO ^ СО
оо" со" со" ор"
t^ CO CM О
•чН тН чрЧ ^Н
в я
базио
порио
& а о о
Н f-i W W
,1Й диаме'
.1Й диаме'
диаметр
диаметр
я я =5 '2
hQ СГ МЭ hQ
Ч Ф Я Я
о р. н н
с=с ф о о
° Я « «
я- о 3 8
гн 00 t^ О
-^ СМ
tO СО
vf vT
^ р.
со" см"
СО СО
О ^
со со
СО СО
со" со'
СО СО
ю со
см см
О0_ СМ^
см" to"
О СО
^
vt< со
^ ^
С*- <ГЧ
^н to
О СО
"*-!
°ч
ю" **t
О СО
<«н СО
1 1
1 1
см со
О" ч!*"
О СО
00
^" °1
О to
**■« СО
1 1
1 1
CM GO
оо" см"
СО СО
g vo
Я е
ф ч
о- се
Ф Е
ования ч
а я iiuipiii
осн
[ЬШ
и-
се ф
Я £
а я
ч се
tO СО
СО
N?
СО
о"
оо
о
cow
ч—1
00
со
см
о
со"
оо
см
W
со
см"
ОС
см
S
9,6-
t^
со.
■^н
00
9,3-
с—
се
о
о
см
со
СО
vr
tO
СО
СО"
СО
ю
со
СО"
"
СО
СМ
СО
СМ
со"
~
г>.
V*
о
^
СО"
СО
to
СО"
,95-
см
г*
'г"1.
СО
i
,83-
см
ртину) |
се
55
(1-6 по
вье
о
о.
VO
t=Z
се
to
V?
о"
со"
00
о
со
to
со"
00
V
см
°1
со"
с^
>tf
V£
to
•^н"
00
t—^
•<*"
00
1
со"
00
со_
■^Н
оо
1
1
со"
t^
Л
указател
53
о
ф
р.
ф
5"1
00
-tf s}< Ю
vr1 vi< vf<
со со о
vt^" аГ со"
Г* 00 CO
о o^ о
CO CM CO
^ ^я ^t
to" о со"
I> Q CO
V? N^ LQ
CM CM CM
CN СЛ СЛ
«з? см" to"
t^ OS CO
v!* ч-< ю
^ V^ vt<
l>- CO Vt<
CO О ^
t>> О CO
°l ^ ^
см" t^ v+T
t^ 00 CO
1 I 1
CO^ CM^ CO^
см" со" со"
t^ 00 CO
* * *
со. °Я °i
-& со" t>^
!>• СЛ CO
1 1 1
CO О CO
OO" OO" Vf"
CO 00 CO
Ф Ф J9
казат
казат
зател
>> >> се
- - «
*-= « ^
родольны
оперечны
еречный
но-п
Н0-П(
-пот
Е- Н О
о о в
£ 2 ^
3 3 о
И ffl ЯЗ
^ 00 00
t^ t>- 05
тП T-t
vf to
CO vl<
со co^
to" oT
Oi CO
•«r-l
Oi -чн
CM CO
t-» ю
i>T rrT
Oi *&
TH
V}< CO
CM CM
V—' V—'
Ю O»
стГ oT
OS CO
■чн
/—N /""N
ю -2
CO *tf
чн см
О ^P
"ГН -чг^
CM
^ см"
CD Njt
Q> "чти
1 1
CO О
o> ^
^rH
CO CM
тн" О
о ^
«rl -чгН
1 1
ю^ co^
i>T to"
05 CO
ce
B"
a
основания л]
ая ширина
PQ
се g
Я §
а >,
«о
о ю
■Sf NF
У-s
CiCOCOCOtOcOvT'CO
COv^^vr'^Vl14—'VF
MO5t>-rHrHb00fO
COCMOvr^OCMCMO
t^- Nf N}< CO CM tO CM
CO W CO CO CO CO ч—^CO
V^^-'V^ ,>w'N_^CD N^
О <N со N W IN 00 ^Ф
to" см" стГ ч!*" со" *tf" см о
c^ vt< со со см to см
^^
y^s ^-> /«-4 /"-"Ч /—S /—V ^ ^-V
COCDCOt'-COCOCMCO
CMCMCMCMCMCMN—'CM
OO^CO^tO^CO^O^Oi^^
юсооюю^см'сГ
t4 sf s)t CO CM Ю CM
^^
^ <4_^ v^^ N»^ V • V CO V—'
COCOSJ<VfOOCS|THO
сосооюююсоо
t— N}< Nf CO CM tO CM
о ел со го со ^ о о
to" vf O" vf CO CO" V*- CM
|>.vr<V^COCMtOCMCM
1 1 1 1 1 1 1 1
1 1 1 1 1 1 1 1
CO OO 05 CO CO CM ^ CO,
vf см" oa sf cq" vf 2* r{
t^vrCOCOCMtOCMCM
Qt^Nsf^OO^Vf
CO" CO" ^н" tO CO CO X"- СО
|>.4f<vf<COCMtOCMCM
1 1 1 1 1 1 1 1
1 1 1 1 1 1 1 1
lOOOCO^OlONh'
о" тн" оа vf Ю см" Г1 О
t^Vj<COCOCMtOCMCM
)
по Брока)
(лев.
лев.)
(1-5
**-| ^—'
ев Я _. ^ Л
я высота ли
а орбиты от
а орбиты от
орбиты (ле
а поса
носа
епосовая ос
льная хорда
авясввссясе
внз^з^^а
ЙоО.°Р.С)ф Р»
©м н 3^5 3^ се
со <<-" се см -^ )£> О
■ЧР Ю гн tO Ю tO q
СО
^
см
о
■^н
■ч-н
СО
N—•
t^.
о
•Ч-Н
СО
см
t—
о?
VP
VP
-rl
о
Т-1
СО
о
•чН
1
о"
■чгн
00
о"
1
1
се
льная высо!
се
а
р.
X
со
VF
ю
1>г
тгН
53
ет>
|>^
СО
см
ю
оо"
^
^
ч—'
to
со
со
оо"
1
оо"
VF
оо"
1
1
се
кая хорд
чес
а
н
о
S
со
«**
00
со
со
оо
со"
со
см
to
со"
*2
VI*
см
со
со
со"
1
3,3-
'""Т-
СО
1
2,7-
се
н
кая высо
чес
а
н
о
£
«в а а
СЛ
Q
а
СХ
со
т
оа
со
°1
t^
00
ч-^
со
t^
ю"
оо
/«—N
со
см
vf_
t^"
оо
с^
СО
со
СО"
00
ч-Ц
оо"
оо
6,5-
00
to
СО"
оо
3,6-
оо
щий
VO
о
1иля лица
о
р.
я
1=5
о
см
1>»
390

со оо i> со со vr оо
^ СО СО »<р vf СО СО
ю со^ см^ сл^ со_ со со
О ^ Csf V}<' vf CO" in of СЛ' CO' Г-' О
00 СО СО Ю СО СО
со vF vf< vF "tf *tf
1 см оо оо ю о
-' ел' со' г-' © см
N 00 NJ1 Ю Ю
0500О"НО0505О^<г1гН-г1^
СМСМСОСОСОСМСМСОСОсОСОСОСО
О СМ^ СЛ t^CO^CO О. ^ СМ СО N Ю 00
t>r см" со" ю" см" оо" со" со" см" t-" со со" оо"
сооосм^сослююсооо^ючр
sfCQTHlOlOCOCQCOcOcOCOCOCO
смсмсмсмсмсмсмсмсмсмсмсмсм
О 05 О н О 00 N N О) ^ СО ffl О,
О 00 ^' Ю СО" СО" СО" «tf ^н" Г--" t>-" t-" CM"
©NCM^COOliniOOOOOsj*^^
-Ht^OOiOsfincoasrsrvfsfs}!
srcocoposrcococo^^srspsj*
CO О N « N «О NT CO X
ОО" СМ" СО" СО" **" ОО" t^ vf ^н" . _ _
OOWMNfCOOJiOLOOOOOsriOlO
СО Sf СО
СО" -гн" СЭ
ф
в -
к
ф
й
ч
о
п
о
р-
е
о см
СО СО Ob ^ ^ СО SP СО СО^ ^ СМ_ С5 СО,
,-Г со" ^ *tf со со" оо" со" см" со" ел" со" ^"
I I I I I I ! I I I I I I
СО_ ГО О СО. 00^ О ^ "^ СО^ !>; Ю "** "*^
о" ю "^ ю го со i> со о со' t>.' «о аГ
oot^rg^coQLOLOoooo^spco
^ 00 ОС *
ю ст. го со ю- 0- см ^ см vr -^ о^ vf
00 О СО ^ CO О X' СО' CM' t»' тн ^Г о
OOWN^rH^lOLOOOOOlO^sjt
I I I I I I I I I I I I I
со г- О "^ cq_ i>^ со_ -т^ io_ ^ см_ со^ оо_
СО" СО" t^-T СМ" СМ" !>•" СМ" О' Ot Ю h-' Ю со'
00Ь"г(^СО©ЮЮ' "" ^ - —
00 ^ VT СО
я
ч
я
>&
о
р.
cd Н
Я" Я
я я
ч я
§ § *
4 Р :Я
s и о
Mi
р« Р. Я
« § a
Ф С Л
Я Ф Й
«до
О) Л О
& ч 2
о cd Я
ч ч ч
о о о
U (н U
>> >> >*
ч
о
н
я
шый угол
м-
я
ч
cd
S
о
го
СО
я
ч
ллярный угс
я
о
я
со
гом
я
со
2
я
g «
выступапия
ный крапио
О ев
н я
со я
го н
СО о.
Я ф
г^ч
и "!?
f (ле
(лев
ицевой указате.
указатель от m
указатель от d
=s 3 S
я я я
Янн
X Я Я
P. VO VO
Ф CL О.
казатель
>*
:Я
О
Я
о
о
о
л
ый указател
льн
СО
Я
Р.
Я
со
^ЙЙООД«
кий указате
чес
я
н
о
2
Я
и
и
Я
Я
ч
еб
я
ее
Ф
Я
лен
Сопостав
I— ^ Ю Г- Ю ^ со
КЗ 0 • • • • . . Ю
\1 ^ °S °2 см ••
vr vp ю с^
ю
lo о О
^ Q СЯ
£
О
я
ф
о*
я
ю
ф
о
я
ii
■ 8.
£*
О ©
я s
ф 3
й *
£*
sy Я J
со S S
g. ч я
Я н ее
5 s й
VO ш
" ее S
ее
н
н я
Ь Он
х я
л
а
3
н
из
ч
W
2
1 :"
cd
2
ч
cd
Ю
"о
2
а"
s
cd I
X
,
с
ю 5
SH
£*s
2 s
2
s
н
-23
"я
К
и
Л
с^
ей
&
>i
нак
Приз
СО
СО
Vf-
"^
^"
^
СМ
со
>»•
vf
о
t^
-ги
оо
С5
ч!Г
1>-
^^
СО
°i
см'
t^
"^
о.
см'
t^
7
ю
сгГ
со
'"н
vf
4f
t^
1
оэ
t^"
со
р-
н
ф
cd
я
«
2
ч
о
tt
о
Рн
и
•чн
Ю СС
СО СО
тч о
^н" 00"
vf СМ
^ ^
СО VT
со со
со с:
со ю
vr* см
"ГН -ЧТИ
S °
см см
СО О
Sf °9"
СО СМ
ю ио
«^ ^
-^ аГ
vr см
*?н ^?н
-гн ^н
ю* со'
vf CM
^Н «ГН
1 1
см^ см^
^f' ^f'
vf CM
^~* "~'
**• °.
о" со"
ХГ CM
^H -^-1
1 1
°Я <:£L
vr" o"
CO CM
CO
о
я
го
CO
VO
ф р.
£ н
cd ®
я 5
St Сб
5Я St
^ 5H
я :я
Ф Я
P. H
Ф О
с й
о л
С 0Q
об t^
со
СО
см
о"
"ГН
^
^г
со
00
о
^-1
"^
о
см
ю
о"
"^
см
см
^н
со^
ю'
—ч
1
со
о'
""'
ЬЯ
t^-"
о
«н
1
СО
vr
о
со
я
о
я
р.
о
н
о
р.
н
ф
ев
я
st
5Я
2
я
н
о
о
a
CQ
о
см
со со
со со
-гн СМ
Ю" чгГ
05 СЛ
СО СО
t^ со
•£■ СМ
СЛ CD
•^Ч Т-1
см см
ю о
со" см"
Ci 05
со «^
СО ^ч
о оэ
ю^ ^
!>•* ю'
СЛ 05
1 1
ю, ю^
vr' см'
CJ2 СЛ
СО Ю^
Ю СО"
05 С5
1 1
cq oo^
со" оо"
О 00
§*§
ф R
Р- ев
ф a
&* я
я °-
я a
к a
«С _
« я
о со
я
со Ф
Я S
я я
ч со
«к
LO C5
Ю СО
со rw'
^^ с^
СО ^"J.
in" см"
оо
со со
с^ ^
>-^ ю
t^ «^
vf см"
00
^^
ОЭ CN1
v^' О
ю о
^г" см"
00
^
СО L.O
N—' 00
ел оо
ю ^
00
СЛ -н
ю"°1
СО ^н
1 1
см —
см'^Я
со ^
со
°, °-
ю см"
°р л
"^. Щ.
см" ^"
со
^
я
н
р.
со
о
с
СО
1
ф
СО дз
^ 1
§ «
U Л
^ к
см'
со
ц
ю
со
^
см'
оо
^—ч
см
со
см
VI*
00
00
°1
ел'
!>•
S
ел
со
г
[
"*■* 1
ю'
оо 1
1
^
vf
со
"^
см'
О0
1
см^
t^" [
|>-
г
л
Ч '
ф
ев f
го
СО [
я
>>
=Я \
я
я
ф f
О- 1
ф t
у
00
391

СТЭСОГОСОСОСОСОСОСОСОСО^еОСОСОСОСОСОСОеМсОСОсО
1^
vt<
t^
со
о
сп
00
vr
о
г^-
о
СП
о
со
СМ
о
с^
г^-
vf
ТЧ
СП
СО
^_ч
vf
СО
Г^
V4
СМ
по
о
ю
по
СМ
СО
о
СМ
со
I>CMl005a,H05(Ni005t>.l>,HOh«a
S
а
а
cd
V
а
с
а
О
ее
а"
s
ё
се
КС Е
см
со
оо
СО
с^
оо
сп
см
г^
со
со
пэ
1^.
00
о
СМ
г^
СП
СО
со
ю
VF
СО
СП
оо
ю
СО
СП
СМ
ел
СЛ
о
см
со
vt<
СП
VT
СО
СО
СО
"*"
СМ
N^
о
со
чН
00
ем
^
СП
г-
СМ
СМ
о
ем
h-
со
со
Ч1<
vf
см
см
СО
VF
со
СО
г^
оо
со
ем
ем
ем
сп
со
со
со
00
со
со
ем
ем
ю
СО
со
СО
со
ю
ем
см
ем
со
vf
ем
СО
СО
СО
Ю
ем
ем
но
ем
но
со
' '
с^
ем
^^
СО
ем
<-
v-r
СО
СО
СП
^н
ем
ем
г^
00
VT
со
но
СП
ем
ем
о
СП
V*
СО
но
г—
ем
ем
со
г»
vr<
СО
ОЭ
ем
ем
ем
СП
ем
00
ем
СО
г^-
оо
о
ем
со
со
а)
о
со
СП
сп
00
•чН
ем
СО
88
оо
ем
00
оо
о
ем
•чтН
о
оо
00
ем
СО
тн
ем
СП
ч-Н
СМ
чгН
ем
3S
СМ
но
^
■*■'
"ч-1
ем
со
СО
VT1
тгн
со
Ч1<
S
г"4
ем
ем
г-
ем
со
"*■*
СП
см
00
СО
СЭ
о
ем
СО
h-
СП
СО
ем
i^
но
по
о
ем
но
33
со
ем
со
со
ю
ем
со
по
но
СО
СО
но
оо
■чН
ем
N^
£
со
СО
СО
г-
00
тн
ем
СО
СО
оо
со
со
со
со
**
ем
ем
со
о
**
vt<
СО
со
СП
*&
ем
ем
^н
СП
чр
Vf
со
см
сп
со
ем
ем
ел
о
vr
s? ГО ^ -н' LO СО" N t^ N О 1> Ю СО ОО l> t^ CO s}< iM ч}*
но ю но но но но ю по но по но >—но по но но по но но но.
S
- со ео
но ю но но
00 ^ 00 О
d -чн ем^ t— Ч °1 ^ ^ "^ Ч Я. ^ |>-
sj«" ч-т ^ но" ^" ем" ^" оо" vr" xf ем" ем" сп сп !>•" ем" со" _„ -, _ _
noicoojoon^coco^lo -ч-. оооооосм^сосоно
^ со ю м 1^сЯ0^05"^.сс10осЯиЧ.
PQ* <i$ о" со" со" ор" но" sf ^" сп (>Г со* о"
00 00 >tf *tf vj<
о ем_
^ t>» СО СО ,.,-Г ,
t_? >ij ^г^ <•» u»j "ч-^ •^^ "чг it» tv u'j ^q" f^* •ч—t co_ vt1 по ем vf ем ■*?■*
со" t>." ю" vt<" со -чн= тн" en -<f ю" со" °Я. —" o" ^ ^ оо" ^н" со" стГ vj< со t-Г со" со" сое cjT oo" i>-" en
NM!D05THN4fCOCO(MlO^(MrH05COOOO)l>THTHHQiOl00000^4|*CO
I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I
CO гн Q ггн N CO 00 Vj< (N C5^ О О OS ^ N N (N гн C^ W гн тн (X) Q CO тч
со" со" со" ем" 'г-Г сп о" оо" vf sjT ^й** оо^ 0- qq' ^ см" ю" оо" ^Г сп ^f со" vf ю" ем" со" оо" оо" ^" со"
1>-оососъсосо^сосоемю*^ем оооо!>гн^соо5иоюоооо^^со
со
о. о. со ю о ю ю ем оо^ ^ о^ со со_
ю ем" оо" со" со of чгц сп <F ю" ^-" °Ч. ^" °
— — — -^ — — л "' ем
СО СО 00 vf
vt^ с^ О^
^ С^ t>^ -чн Ю^ СО^
w_ .-^ -v ^ ^ ^ ^ s-^ ^^ ^- LQ^ СО^ О^ ^
из tN ои щ t'j оз ^ оз V uj "ч— -v^ - v ^ ^ со сп оо" оо" sf со О i>T со" ч^ оо" ем" но" оо"
NOiCDCn^iC^COCOCXlLOWlNOJOOCOOOOONrH^-H-Hi^iooOOOin^CO
I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I I
ем_ ем «*н со^ t>^ о± со v^ ем^ о, ^ оо со. со^ о^ ^ оо^ t^ co^ vj^ oq, ^ v}^ оо о чг со но ^ ^
~ со" ем" t^" со" о" оо" со" vr" оо" °v сГ ос" с-^ см" со" со" со" со" ем" ем" со" о" сгГ —" —" --^
' со сп ем со ^
я
со ем хг •*- «<*
оо оо i>
им unj чл^ y^j v»;j •^-' i^^ CO СО СО
^rcOOiLO^OOOO^^OO
л
к
ф
н
cd
со
cd
К
>»
»В
3
a
л
о
и.
о
и
с
1
о
S
IC0T
л
ч
ф
н
cd
со
cd
^
>>
9Я
S
a
F
Ф
Р.
Ф
В
О
с
1
о
a
н
о
о
CD
н2
г:
<Т)
н
rrt
го
cd
a
sa
Id
?
ф
о.
ф
J2
2
V
о
cd
a
a
ч
a
a
cd
pa
о
a
ф
о
2
rrt
a
p.
a
3
a
n
о
4
cd
a"
ч
cd
H
u
о
л
M
a
a
a
X!
p-
о г; и ф
vr
^
vt*
/—^
(1)
Ф
4
^-^
S
H
о
a
vo
D.
n
cd
a
D.
a
^^»
n
Ф
'^^'
H Ф
о ч
3 H-
a h
vo a
o. vo
О P.
cd w
a «
в н
p. °
w 2
ээ«
HO
^н НО
cd
о
01
a
p.
vr
HO
cd
о
о
E
cd
H
о
из
НО
a
с
p.
° s
« о
cd К
о a
° 5
о a
a ^
Ф 4
a «я
и- a
p.
a
a
ч
a
>8<
о
p.
a
&g
к 5
ч a
a
a ч
cd
a
о л
и a
a a
cd cd
a a
о о
ф ф
« a
a1 «=^
G «
poo
cd a a
at о и
час
>a
о
a
ляр
о
ьве
р
cd
Ч
о
Рх
а
ф
н
О
О
а
сов
о
а
ч
о
J-H
ч
о
U
>>
д
dBi
cd
о
со
cd
О
:В
3
idBi
5
а
о
а
cd
о
С_
а
ВИ1
cd
В
>а
ыст
п
ч
ф
н
cd
со
cd
а
ч
ф

free
со
cd
К
3
В
ч
cd
&
cd
>&
о
в
S !
P. Jg
а о
5- к
в^ н
я 2
а *
ч 5Я
в 8
t й
Б о
о о
и ^
2 «
4 <и
w ч
5 -а
Ч Ч
Ф ф
н н
cd cd
cd cd
a a
>> >*
:B :B
a a
н н
в а
\o vo
p. p.
О О
тель
указа
п
о
О
Д
указатель
Ы1ЫЙ
ч
cd
В
Р.
а
cd
si
указатель
еский
&
а
н
о
S
а
и
UC/]OC/]NC0sP^t^4-iO^lO-H сб Ю U U а
но Ci c/2
392

ной коробки от пориона, черепной указатель, скуловая ширина, верхняя
высота лица и высота носа. Если учесть, что разница в высоте черепной
коробки от базиона менее заметна, чем в высоте от пориона, а высота
носа связана высокой морфологической корреляцией с верхней высотой
лица и, следовательно, разница в высоте носа является результатом
неодинаковой высоты лица, можно сказать, что наиболее демонстративные
различия между представителями уральского и южносибирского типов
проявляются в ширине черепной коробки и размерах лица.
Пределы вариаций восьми признаков заходят друг за друга либо в
мужских, либо в женских группах, но в то же время различия в этих
признаках обнаруживают определенную направленность, одинаковую у
обоих полов. Это длина основания черепа, наименьшая ширина лба,
наименьшая ширина носовых костей, пли, иными словами, симотическая
хорда, общий угол профиля лица, угол средней части лица, зигомаксил-
лярный угол, указатель выступания лица и орбитный указатель от дак-'
риона. Уральские группы имеют меньшую величину длины основания
черепа по сравнению с южносибирскими, более узкий лоб, более узкие'
носовые кости, более высокие орбиты, менее уплощенный в
горизонтальной плоскости нижний отдел лицевого скелета и характеризуются
большим выступанием лица вперед в вертикальной плоскости.
Различия в 25 остальных признаках не обнаруживают определенной
направленности. Вариации мужских групп не сопровождаются
аналогичными сдвигами в изменчивости женских групп, либо наоборот.
Многие из этих 25 признаков вообще характеризуются одинаковой величиной
в группах уральского и южносибирского типов. Поэтому все они не
принимаются во внимание при дальнейшем сопоставлении хакасских групп
с уральскими и южносибирскими.
По величине поперечного диаметра все хакасы занимают
промежуточное положение или попадают в пределы вариаций уральского типа.
Наибольшую величину поперечного диаметра, приближающуюся к таковой
у казахов и киргизов, имеют сагайцы, за ними следуют качинцы. Но и
они не попадают в границы вариаций южносибирского типа. Наоборот,
по высоте черепной коробки от пориона все группы хакасов оказываются
в пределах изменчивости южносибирских групп. Единственным
исключением является женская серия бельтыров, но и она в значительно
большей степени сближается с сериями казахов и киргизов, чем с сериями
представителей уральского типа. Черепной указатель варьирует гораздо
менее определенно, чем высота черепной коробки. Качинцы и особенно
койбалы резко отличаются от казахов и киргизов, тогда как сагайцы,
наоборот, сближаются с ними. Бельтыры занимают промежуточное
положение.
Таким образом, вариации строения черепной коробки в исследуемых
группах не дают возможности отдать предпочтение одному из
привлекаемых для сопоставления типов. Заметно отличаясь от киргизов и казахов
по ширине черепной коробки и по отношению ее к длине, все хакасские
группы сближаются с ними по высоте черепной коробки. Сагайцы мала
отличаются от южиосибирских групп по всем этим признакам.
Величины скулового диаметра среди мужских групп позволяют
сблизить качинцев и сагайцев с казахами и киргизами, а койбалов и
бельтыров с представителями уральского типа. Среди женских групп нет ни
одной, которая имела бы величину, приближающуюся к величине этого
размера в южносибирских сериях. Однако и здесь наиболее широколицыми
среди хакасов остаются группы сагайцев и качинцев. Размеры верхней
393

высоты лица в сериях качинцев и койбалов превышают аналогичную
величину на казахских и киргизских черепах. Черепа сагайцев не
обнаруживают по этому признаку отличий от черепов казахов и киргизов.
То же самое можно сказать и о женской серии бельтыров, тогда как
мужская имеет пониженную высоту лица, сближающую ее с сериями
уральского типа. Вариации высоты носа повторяют географическую
изменчивость высоты лица. Только бельтыры попадают по этому признаку
в границы вариации уральского типа, остальные группы не отличаются
от киргизов и казахов.
Таким образом, по размерам лица в целом сагайцы и качинцы мало
отличаются от представителей южносибирского типа, бельтыры не
выходят за пределы вариаций уральского типа, а койбалы занимают среднее
положение.
Перечисленными признаками, как уже указывалось, исчерпываются
особенности, четко разграничивающие уральский и южносибирский типы.
Различия по остальным признакам хотя и проявляются вполне
определенно, но уже при захождении крайних вариантов друг за друга. По
длине основания черепа хакасские группы занимают в общем
промежуточное положение, за исключением койбалов, характеризующихся большой
величиной этого признака и сближающихся с киргизами и казахами.
Из остальных групп определенный сдвиг в том же направлении
обнаруживают качинцы. По величинам наименьшей ширины лба все хакасские
группы не выходят за пределы изменчивости уральского типа.
Дополнительно привлекаемые для рассмотрения особенности строения черепной
коробки увеличивают, следовательно, количество краниологических
признаков, по которым хакасы сближаются с представителями уральского
типа. Это заключение может быть распространено также на вариации
симотической хорды и зигомаксиллярного угла горизонтальной
профилировки лица.
Показания по орбитному указателю от дакриона, выражающему
относительную высоту орбит, разграничивают хакасские группы вполне
определенным образом. Качинцы и койбалы сближаются с
представителями южносибирского типа, бельтыры — наоборот, уральского. Орбитный
указатель в мужской серии сагайцев не отличается по своей величине
от аналогичного соотношения на черепах казахов и киргизов, тогда как
женская сагайская серия попадает в границы вариаций уральского типа.
Таким образом, положение сагайцев по этому признаку, по-видимому,
может считаться нейтральным.
По общему углу профиля лица все хакасские группы, кроме
сагайцев, не отличаются или мало отличаются от южносибирских групп.
Мужская серия черепов сагайцев оказывается в пределах изменчивости
уральского типа. Однако женские черепа сагайцев также сближаются с
черепами казахов и киргизов. При общем вполне определенном положении
хакасских групп внутри южносибирского типа сагайцы, следовательно,
и по этому признаку, так же как и по орбитному указателю, занимают
нейтральное место. То же самое может быть повторено и про вариации
угла средней части лица, с той лишь разницей, что среднее между двумя
типами положение по этому признаку характерно не только для
сагайцев, но и для качинцев. По указателю выступания лица качинцы
меняются местами с сагайцами сравнительно с их взаимным положением по
общему углу профиля лица. Сагайцы вместе с другими группами
сближаются с представителями южносибирского типа, в то время как
положение качинцев остается промежуточным.
394

Таблица 35
Сопоставление хакасских групп между собой по количеству признаков уральского
и южносибирского типов
Признак
8. Поперечный диаметр
20. Высотный диаметр
от пориона
8:1. Черепной указатель
45. Скуловая ширина
48. Верхняя высота
лица
55. Высота носа
5. Длина основания
черепа
9. Наименьшая
ширина лба
SC. Симотическая хорда
72. Угол профиля лица
общий
73. Угол средней части
лица
^zm'. Зигомаксиллярный
угол
40 : 45. Указатель выступа-
ния лица
52 : 51а. Орбитный указатель
от d (лев.)
Количество
признаков уральского типа
Количество
нейтральных признаков
Количество
признаков южносибирского
типа
Суммарпое
количество признаков
уральского типа
Суммарное
количество нейтральных
признаков
Суммарное
количество призпаков
южносибирского
типа
Качинцы
Мужские
черепа
X
X
+
-
-
-
Х
X
+
-
X
X
X
-
2
7
5
3
5„
W
Женские
черепа
X
-
+
X
-
-
-
+
+
-
X
+
X
-
4
4
6
Койбалы
Мужские
черепа
+
X
+
+
-
-
-
X
X
-
-
-
—
X
3
4
7
4
4
6
Женские
черепа
+
-
+
X
~
-
-
+
+
X
X
+
X
—
5
4
5
1 Сагайцы
Мужские
черепа
X
X
-
-
—
-
+
+
+
+
+
+
X
—
6
3
5
Женские
, черепа
X
-
X
X
-
-
X
+
+
-
—
+
—
+
4
4
6
5
3,5
5,5
Бельтыры
Мужские
черепа
+
+
X
+
+
+
+
+
+
-
—
X
—
+
9
2
3
6,
4
3,*
Женские
черепа
X
X
X
X
—
+
X
+
X
-
—
+
—
+
4
6
4
5
395

Таким образом, признаки, определяющие вертикальную
профилировку лицевого скелета, в большей степени объединяют хакасов с
казахами и киргизами, чем с представителями уральского типа.
Изложенное показывает, что отнесение хакасов к уральскому или
южносибирскому типу по краниологическим данным сталкивается с
большими затруднениями, чем аналогичная попытка, основанная на
сопоставлении соматологических наблюдений. Поэтому целесообразными
представляются суммарная оценка всех перечисленных 14 признаков и
подсчет общего количества признаков, по которому каждая из хакасских
групп попадает в границы изменчивости уральского и южносибирского
типов. Результаты такого подсчета представлены в табл. 35. Знаком
сложения в ней обозначено тяготение каждой хакасской группы к
уральскому типу по данному признаку, знаком вычитания — тяготение к южно-
♦сибирскому типу, знаком умножения — нейтральное положение.
Как и следовало ожидать, большинство признаков сближают качин-
дев с представителями южносибирского типа. Бельтыры занимают
противоположный полюс и сближаются с уральскими группами.
Промежуточное положение сагайцев и койбалов хорошо согласуется с
характерным для них мозаичным сочетанием признаков обоих типов.
Таким образом, краниологические данные не только подтверждают
общую тенденцию, наметившуюся при рассмотрении соматологических
наблюдений, но и позволяют уточнить это представление, и в частности
учесть степень влияния южносибирского типа на формирование
антропологического облика каждой из хакасских групп.
Комплекс признаков, характерный для южносибирского типа, в
наиболее полном виде представлен в антропологическом типе качинцев.
В связи с вариациями их краниологического типа следует отметить, что
по многим соматологическим признакам качинцы хотя и попадают в
пределы вариаций уральского типа, но занимают там крайнее положение.
Их антропологический облик, следовательно, может рассматриваться как
результат смешения уральского и южносибирского типов с
преобладанием особенностей последнего.
Таким образом, хотя А. И. Ярхо и исходил из отвергнутых в процессе
дальнейшего накопления материалов критериев для выделения южко-
сибирского типа, сделанный им конкретный вывод о принадлежности
к нему качинцев сохраняет свое значение и в настоящее время.
Обстоятельное рассмотрение не только краниологических, но и
соматологических данных позволяет внести некоторые коррективы в
заключение об антропологическом типе сагайцев и койбалов, сделанное в
предварительном сообщении о результатах изучения краниологии хакасских
групп в 1957 г. Тогда я писал, что, исключая качинцев, «влияние
примеси центральноазиатского типа в наибольшей степени заметно у койбалов
и сагайцев» 46. По всей вероятности, имеется больше оснований говорить
о косвенном влиянии центральноазиатского типа на формирование
антропологического облика сагайцев и койбалов, являющегося следс1впем
значительного участия в этом процессе представителей южносибирского типа.
Однако особенности уральского типа в обоих случаях остаются
преобладающими.
При анализе соматологических признаков мы пришли к заключению,
что европеоидный компонент, вошедший в состав хакасов,
характеризовался темной пигментацией глаз. Наличие примеси южносибирского типа
в антропологическом составе хакасов говорит о том, что широколицесть
также являлась отличительным признаком европеоидных предков совре-
396

меыиых хакасов, во всяком случае тех из них, которые приняли участие
в формировании качинцев и частично койбалов и сагайцев.
Таким образом, следует предполагать, что европеоидные типы,
принимавшие участие в формировании антропологического состава
современных хакасских групп и классических представителей уральской расы,
различались между собой не только пигментацией глаз, как это мы
пытались показать раньше, но и размерами лицевого скелета.
НЕКОТОРЫЕ ПАЛЕОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Общий обзор палеоантропологии Минусинской котловины, написанный
на основе материалов, измеренных с помощью методических приемов,
используемых и в настоящее время, появился более двух десятилетий
назад47. Если не считать довольно значительного числа мелких статей,
•с тех пор были опубликованы две крупные работы — книга А. Г. Козин-
дева по краниологии населения тагарской культуры48 и результаты
ревизии палеоантропологии карасукской культуры Г. В. Рыкушиной,
изданные пока, к сожалению, в урезанном виде 49. Не вдаваясь в детали,
можно отметить, что они в обоих случаях на гораздо более полном
фактическом материале подтверждают предшествующие наблюдения — факт
морфологического сходства тагарского населения с афанасьевским и его
принадлежность к европеоидной расе, а также факт принадлежности
карасукского населения к кругу брахикранных европеоидных форм,
имевших по отношению к Минусинской котловине не восточное, а
преимущественно западное происхождение.
Кроме этого, были посмертно изданы измерения Г. Ф. Дебеца,
произведенные им на серии черепов окуневской культуры 50. Ранее
археологическая работа позволила исключить окуыевские погребения и
происходящий из них палеоантропологический материал из числа
афанасьевских 51. Все это выявило в палеоантропологии Минусинской котловины
новый антропологический компонент, который с морфологической точки
зрения важен для понимания генезиса карасукского комплекса
признаков, но происхождение которого само по себе остается еще далеко не
ясным.
По отношению ко всем периодам исторической динамики населения
Минусинской котловины нарисованная ранее картина вариаций
краниологических комплексов во времени остается прежней. Для нашей темы
важна оценка серии эпохи средневековья в свете тех же критериев,
которые были использованы выше для оценки соматологических и близких
к современности краниологических материалов.
В это время на территории Минусинской котловины происходили
бурные исторические события. К сожалению, палеоантропологический
материал, по которому можно было бы судить об изменении физического
типа в эту эпоху, количественно невелик и плохо датирован. После
появления в печати предварительного сообщения об исследовании серии
поздней поры железного века 52 Л. Р. Кызласов отметил, что она
содержит ни мало ни много, как несколько черепов, датирующихся второй
половиной II тысячелетия н. э.53 Тем не менее она все же может быть
использована для первоначальной ориентации за неимением лучшего
материала и поскольку черепа, датирующиеся близким к современности
временем, составляют в ней меньшинство.
Вся серия характеризуется резким изменением типа по сравнению
•с таштыкской эпохой, в частности заметным усилением монголоидных
397

Таблица 36
Количество признаков уральского и южносибирского типов в серии
«енисейских кыргызов»
8.
20.
8:1.
45.
48.
55.
5.
9.
SC.
72.
73.
^zm'.
40:5.
52:51а.
Признак
Поперечный диаметр
Высотный диаметр от пориона
Черепной указатель
Скуловая ширина
Верхняя высота лица
Высота лица
Длина основания черепа
Наименьшая ширина лба
Симотическая хорда
Угол профиля лица общий
Угол средней части лица
Зигомаксиллярный угол
Указатель выступания лица
Орбитный указатель от d (лев.)
Количество признаков уральского типа
Количество нейтральных признаков
Количество признаков южносибирского типа
Суммарное количество признаков
уральского типа
Суммарное количество нейтральных
признаков
Суммарное количество признаков
южносибирского типа
Мужчины
X
X
X
-
X
X
-
-
+
-
X
-
-
+
2
6
6
Женщины
X
-
+•
—
-
+■
-
—
+
X
-
+
+
•¥
6
2
6
4
4
6
особенностей. Лицо становится много выше и шире, чем на таштыкских
черепах. В этом отношении население Минусинской котловины в эпоху
позднего железа не уступало классическим представителям
монголоидной расы. Одновременно с этим резко возрастает величина черепного
указателя. Все размеры, определяющие степень выступания носа,
наоборот, уменьшаются.
Таким образом, динамика признаков при переходе от ранней поры
железного века к поздней идет в том же направлении, в каком таштык-
ская серия отличается от черепных серий современных сибирских
монголоидов, и в частности от представителей центральноазиатского типа.
Это свидетельствует о значительном увеличении доли монголоидного
компонента центральноазиатского происхождения и о преобладающей
роли, которую он стал играть на рубеже I и II тысячелетий н. э.
Поскольку определение места серии позднего железного века в
систематике рас второго порядка является задачей первостепенной важности
ввиду возможной преемственности между средневековым и современным
населением Хакасии, предпринята попытка сделать это, сопоставляя ее
с сериями уральского и южносибирского типов точно так же, как это
было произведено по отношению к материалам по краниологии
современных хакасских групп. Результаты сопоставления представлены в табл. 36.
398

Подсчет количества признаков показывает, что средневековое
население Хакасии, если судить о его антропологическом типе по той серии,
которая находится в нашем распоряжении, характеризовалось тем же
соотношением признаков уральского и южносибирского типов, что и койба-
лы. Налицо, следовательно, определенное превалирование влияния
южносибирского типа, хотя особенности уральского типа выражены в
исследованной серии также достаточно отчетливо. Весьма вероятно, что
исключение из нее заведомо поздних черепов уменьшило бы количество
признаков уральского типа. Так или иначе, антропологический тип ка-
чинцев и в какой-то мере койбалов и сагайцев может восходить к
антропологическим особенностям населения эпохи средневековья, тогда как по
отношению к бельтырам допущение такой возможности не согласуется
с имеющимися фактами.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
С В. Киселев высказал гипотезу происхождения современного населения
Хакасской автономной области от «енисейских кыргызов» 54.
Антропологические данные не дают возможности трактовать наличие прямой связи
между средневековым и современным населением Хакасии слишком
расширительно, как это было сделано С. В. Киселевым. Она вероятна для
качинцев, возможна для койбалов и сагайцев и маловероятна для бельты-
ров и кызыльцев. По отношению к качинцам и сагайцам наличие такой
связи подтверждается прямыми данными по родовому составу этих
трупп, а именно наличием в их составе сеоков кыргызского
происхождения 55. Результатом участия «енисейских кыргызов» в этногенезе
хакасов является, по-видимому, наличие в антропологическом составе
последних монголоидных элементов центральноазиатского происхождения.
Другой монголоидный компонент, роднящий хакасов с самоедо- и угро-
язычными народами, восходит, по-видимому, к таштыкскому времени и
имеет на территории Минусинской котловины северное происхождение.
Таким образом, насколько это можно констатировать с помощью
антропологического анализа, хакасский народ имеет сложную этническую
историю, в которой приняли участие как тюркские народы южного
происхождения, так и угроязычные и самоедоязычные группы, являвшиеся,
ло-видимому, на территории Минусинской котловины более древними.
Предложенная Л. Р. Кызласовым концепция этногенеза хакасов,
рисующая приблизительно аналогичную картину соотношения самоедо-и угро-
язычных пластов, с одной стороны, и тюркского — с другой, получает
дополнительное подтверждение 56.
Европеоидная примесь в составе хакасов, по всей вероятности, ведет
свое происхождение от населения тагарской эпохи. Отмеченное
А. И. Ярхо посветление пигментации глаз у хакасских групп
проявляется только в сопоставлении с классическими представителями
монголоидной большой расы. По сравнению с представителями местных типов —
уральского и южноспбирского — хакасы характеризуются, что уже было
отмечено, как раз темным цветом глаз. Это позволило высказать
предположение о темноглазости европеоидного компонента, вошедшего в
состав современного населения Хакасской автономной области. Иными
словами, это означает, что татарское население Минусинской котловины
мало отличалось в цвете глаз от современных представителей южной
ветви европеоидной большой расы. Таким образом, при сопоставлении
палеоантропологических и соматологических данных попытка возродить
399

гипотезу Г. Е. Грумм-Гржимайло и рассматривать тагарцев в качестве
представителей светлопигментированного типа, предпринятая Л. Н.
Гумилевым 57, не находит фактического подтверждения.
1 Ярхо А. И. Предварительное сообщение о поездке в Минусинский край и
Северный Алтай летом 1925 г.//Сев. Азия. 1926. № 2; Он же. Пигментация волос, глаз
и кожи у народностей Алтае-Саянского нагорья//Рус. антропол. журн. 1929.
Т. 17, вып. 3/4; Он же. Алтае-саянские тюрки. Абакан, 1947; Ярхо А. И.,
Белкина В. И. Физическое развитие населения Хакасского округа//Сев. Азия. 1928.
№ 5/6.
2 Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926. Т. 2.
3 Левин М. Г. К вопросу о южносибирском антропологическом типе//Крат, сообщ.
Ин-та этнографии АН СССР. 1954. Вып. 21.
4 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. Т. 17. М., 1951. С. 68—69.
5 Ярхо А. И. Алтае-саянские тюрки; Он же. Туркмены Хорезма и Северного
Кавказа//Антропол. журн. 1933. № 1, 2; Он же. Ганджийские тюрки//Там же. 1932.
№ 2.
6 Он же. Алтае-саянские тюрки. С. 79.
7 Алексеев В. П. Хакасы, енисейские кыргызы, киргизы: (Сравнит.-краниол. очерк) //
Тр. Кирг. археол.-этногр. экспедиции. М., 1956. Т. 1; Он же. Краниология хакасов
в связи с вопросами их происхождения: (Предв. сообщ.) // Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1957. Вып. 28; Он же. Краниология хакасов в связи с
вопросами их происхождения//Тр. Кирг. археол.-этногр. экспедиции. М., 1960.
Т. 4.
8 Потапов Л. П. Этнографическая поездка на юг Хакасии в 1946 г.//Учен. зап.
Хакас, ин-та языка, литературы и истории. Абакан, 1947. Вып. 1; Он же.
Этнический состав сагайцев // Сов. этнография. 1947. 3.
9 Ярхо А. И. Алтае-саянские тюрки.
10 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области. С. 68—69.
11 См., напр.: Бунак В. В., Неструх М. Ф.у Рогинский Я. Я. Антропология. М., 1941;
Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 4); Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. М., 1955.
i2 Абдушелишвили М. Г. Материалы к краниологии Кавказа//Тр. Ин-та эксперим.
морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1955. Т. 5; Он же. Антропология древнего и
современного населения Грузии. Тбилиси, 1964; Алексеев В. П. Происхождение
народов Кавказа: (Краниол. исследов.). М., 1974.
1? Мог ant G. M. A preliminary classification of european races based on cranial
measurements//Biometrica. 1928. Vol. XX.
u Woo T. Z.y Morant G. M. A biometric study of the «flatnees» of the facial sceleton
in man//Biometrica. 1934. Vol. XXVI; Дебец Г. Ф. Антропологические
исследования в Камчатской области.
15 Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа в
сравнительно-антропологическом освещении//Сб. Музея антропологии и этнографии. М.; Л., 1953. Т. 14.
16 Schreiner A. Certain projective depth and bredth measurements of the facial
skeleton in man // Biometrica. Vol. XXXI. London, 1940.
17 Якимов В. П. Начальные этапы заселения Восточной Прибалтики//Балтийский
этнографический сборник. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С;
Т. 32); Он же. О древней «монголоидности» в Европе//Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1957. Вып. 28.
18 Витое М. В., Марк К. Ю., Чебоксаров Н. Н. Этническая антропология Восточной
Прибалтики//Тр. Прибалт, экспедиции. М., 1959. Т. 2.
19 Дебец Г. Ф. Материалы по палеоантропологии СССР: Нижнее
Поволжье//Антропол. журн. 1936. № 1; Он же. Палеоантропология СССР.
20 Натишвили А. И., Абдушелишвили М. И., Абдушелишвили М. Г. Материалы
экспедиции 1950 года по антропологии современного населения Грузинской
ССР//Тр. Ин-та эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1953. Т. 4;
Натишвили А. И., Абдушелишвили М. Г. Предварительные данные об антропологических
исследованиях грузинского народа // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР.
1955. Вып. 22. Абдушелишвили М. Г. Осетины: (Антропол. очерк)//Тр. Ин-та
эксперим. морфологии АН ГССР. Тбилиси, 1957. Т. 6.
21 Morant G. M. A preliminary classification of european races based on cranial
measurements.
22 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
400

23 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области. Оттуда же
взяты и данные по серии тувинцев.
24 Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол. исслед.)
М., 1969.
25 Касимова Р. Антропологическое исследование черепов из Мингечаура. Баку, 1959.
2в Серия составилась из черепов, хранящихся на кафедрах нормальной анатомии
Одесского мединститута и Военно-медицинской академии в Ленинграде. Как в
этом, так и в предыдущих случаях взяты данные по мужским черепам. См.:
Алексеев В. П. Краниологические материалы к этногенезу туркменского
народа//Проблемы этногенеза туркменского народа. Ашхабад, 1960.
27 См.: Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
28 Гинзбург В. В., Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Очерки по
антропологии Казахстана // Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1952. Вып. 16;
Миклашевская Н. Н. Соматологические исследования в Киргизии//Тр. Кирг.
археол.-этногр. экспедиции. М., 1956. Т. 1 (здесь же см. историю взглядов на место
киргизов в расовой систематике); Она же. Краниология киргизов // Тр. Кирг.
археол.-этногр. экспедиции. М., 1959. Т 2.
211 Гинзбург В. В., Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Очерки...
30 Левин М. Г. К вопросу о южносибирском антропологическом типе.
31 Он же. Краниологический тип ханты и манси // Крат, сообщ. Ин-та и музея
антропологии за 1938—1939 гг. М., 1941; Трофимова Т. А., Чебоксаров Н. Я.
Североуральская экспедиция Музея антропологии // Там же; Они же. Антропологическое
изучение манси//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1941.
Вып. 9; Трофимова Т. А. Тобольские и барабинские татары//Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С. М.; Л., 1947. Т. 1; Дебец Г. Ф. Селькупы: (Антропол. очерк) //
Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. М.; Л., 1947. Т. 2; Он же.
Палеоантропология СССР; Он же. Антропологические исследования в Камчатской области;
Чебоксаров Н. Н. Основные принципы антропологических
классификаций//Происхождение человека и древнее расселение человечества. М., 1951. (Тр. Ин-та
этнографии АН СССР. Н. С; Т. 14).
32 Бунак В. В. Человеческие расы и пути их образования//Сов. этнография. 1956.
№ 1.
33 Дебец Г. Ф. О генеалогической классификации человеческих рас // Сов.
этнография. 1956. № 4.
34 Дебец Г. Ф. Селькупы.
35 Ярхо А. И. Казахи русского Алтая//Сев. Азия. 1930. № 1, 2; Он же. Алтае-саян-
ские тюрки; Он же. Киргизы//За индустриализацию Советского Востока. М.,
1934.
36 Гинзбург В. В., Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Очерки.
37 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области; Левин М. Г.
Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока //
Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 36. М., 1958.
38 Дебец Г, Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
39 Кызласов Л. Р. Таштыкская эпоха. М., 1960.
40 Долгих Б. О. Обрядовые сооружения нганасанов и энцев // Крат, сообщ. Ин-та
этнографии АН СССР. 1951. Вып. 13; Василевич Г. М., Левин М. Г. Типы
оленеводства и их происхождение//Сов. этнография. 1951. № 1; Мольнар Э.
Проблемы этногенеза и древней истории венгерского народа//Studia Historica. Budapest,
1955. N 13.
41 Прокофьев Г. Н. Этногония народностей Обь-Енисейского бассейна//Сов.
этнография. Л., 1940. Т. 3.
42 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
43 Розов Н. С. Материалы по краниологии чулымцев и
селькупов//Антропологический сборник, I. М., 1956. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 33; Он же.
Антропологический состав древнего населения средней Оби (селькупов) //Учен.
зап. Том. ун-та. 1958. Т. 32.
44 Гинзбург В. В., Залкинд Н. Г. Материалы к краниологии казахов (в связи с
вопросами этногенеза) //Сб. Музея антропологии и этнографии. М.; Л., 1955. Т. 16;
Исмагулов О. Антропологическая характеристика современных казахов по
данным краниологии//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. М., 1963. Т. 83.
45 Миклашевская Н. Н. Краниология киргизов.
46 Алексеев В. П. Краниология хакасов в связи с вопросами их происхождения.
47 Алексеев В. П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья в эпохи неолита
и бронзы//Антропологический сборник, III. M., 1961 (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С. Т. 71); Он же. Палеоантропология Хакасии эпохи железа //Сб. Музея
антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1961. Т. 20.
401

А* Козинцев А. Г. Антропологический состав и происхождение населения тагарской
культуры. Л., 1977.
43 Рыкушина Г. В. Население Среднего Енисея в карасукскую эпоху: (Краниол.
очерк) //Палеоантропология Сибири. Новосибирск, 1980.
5Г Дебец Г. Ф. Палеоантропология окуневской культуры // Палеоантропология
Сибири.
м Максименков Г. А. Впускные могилы окуневского этапа в афанасьевских
курганах//Сов. археология. 1965. № 4; Иванова Л. А. О происхождении брахикранного
компонента в составе населения афанасьевской культуры // Сов. этнография.
1966. № 3.
32 Алексеев В. П. Хакасы, енисейские кыргызы, киргизы: (Сравнит.-краниол. очерк) //
Тр. Кирг. археол.-этногр. экспедиции. М., 1956. Т. 1.
53 Кызласов Л. Р. О связях киргизов Енисея и Тянь-Шаня: (К вопросу о
происхождении киргизского народа) //Тр. Кирг. археол.-этногр. экспедиции. Фрунзе,
1959. Т. 3.
54 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири.
"53 См.: Токарев С. А. Пережитки родовых отношений у хакасов в XIX
в.//Сибирский этнографический сборник, I. M., 1952. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР.
Н. С. Т. 18); Потапов Л. П. Краткие очерки истории и этнографии хакасов
(XVII—XIX вв.). Абакан, 1952; Он же. Происхождение и формирование хакасской
народности. Абакан, 1957.
5>] Кызласов Л. Р. К вопросу об этногенезе хакасов//Учен. зап. Хакас, науч.-исслед.
ин-та языка, литературы и истории. Абакан, 1959. Вып. 7.
^7 Гумилев Л. Н. Динлинская проблема (пересмотр гипотезы Г. Е. Грумм-Гржимай-
ло в свете новых исторических и археологических материалов) // Изв. Всесоюз.
геогр. о-ва. М.; Л., 1959. Т. 91, вып. 1.
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
К ГИПОТЕЗЕ ЦИРКУМПОЛЯРНОЙ КУЛЬТУРЫ
Представление о циркумполярной культуре, распространенной вдоль
Арктического побережья Евразии и Америки, возникло вследствие
неоспоримого сходства многих культурных явлений в западных и
восточных районах Арктики. В процессе исследования этого сходства
предлагались разные гипотезы для его объяснения, обычно используемые при
интерпретации сходной культурной типологии в разных районах: общего
•субстрата, этнических миграций, культурной диффузии и адаптивной
конвергенции 4. Поскольку окончательный выбор между ними не осуществлен
и сейчас, есть смысл привлечь к обсуждению имеющуюся
антропологическую информацию.
СОМАТОЛОГИЧЕСКОЕ СОПОСТАВЛЕНИЕ
Нет антропологических работ, которые охватывали бы народы
арктической зоны в целом. Последнее было бы особенно важно при
морфологической характеристике современного населения, так как позволило бы
взбежать различий в методике определения признаков. С этой целью
начнем с сопоставления чукчей и ненцев.
Ненцы исследовались зимой 1969 г. в пос. Тарко-Сале Пуровского
района Тюменской области и представляют особую группу так
называемых лесных ненцев. В антропологическом отношении последние
отличаются наибольшей среди ненцев концентрацией монголоидных
признаков, что показано в специальной работе 2. Чукчи исследованы в поселках
Уэлен и Лорино Чукотского района Магаданской области летом 1970 г.
Разрыв между двумя экспедициями около полутора лет, что в принципе
402

Таблица 37
Сравнение лесных ненцев и чукчей. Мужчины
Признак
Рост бороды (с 25 лет), средний балл
Рост бровей, » »
Цвет волос, % № 27
Цвет глаз, средний балл
Эпикантус, % наличия
Складка века р, средний балл
Складка века т, средний балл
Складка века d, средний балл
Высота переносья, средний балл
Поперечный профиль спинки носа, средний балл
Общий профиль спинки носа, % вогнутых
Положение кончика носа, средний балл
Горизонтальный профиль лица, средний балл
Выступание скул, средний балл
Высота верхней губы, средний балл
Выступание верхней губы, средний балл
«Толщина» верхней губы, средний балл
«Толщина» нижней губы, средний балл
Ненцы
(п — 28)
1,52
1,64
4,0
1,20
42,8
2,21
2,50
2,50
1,50
1,57
53,5 |
1,21
1,46
2,25
1,93
1,30
1,43
1,82
Чукчи (п — 89)
1,13
1,60
88,9
1,94
77,5
2,03
2,11
2,10
1,70
1,60
34,5
1,46
1,40
2,30
2,19
1,61
2,36
3,16
могло бы привести к сдвигу в масштабе определения описательных
признаков. Но в промежутке, летом 1969 г., автор работал на Алтае, где
исследовал четыре группы — алтай-кижи, теленгитов, кумандинцев и ту-
баларов.
Полученные данные представлены в табл. 37. В ней фигурируют
лишь описательные признаки, так как измерительные признаки даже в
комбинации часто совпадают у представителей разных групп.
Принадлежность и чукчей, и лесных ненцев к монголоидной расе
несомненна, что было ясно и заранее. В то же время достаточно
демонстративны различия между ними в росте бороды, цвете волос и глаз,
выраженности эпикантуса, развитии верхнего века, общем профиле
спинки носа, положении кончика носа, высоте верхней губы и «толщине» губ.
Их объективный характер тем более не вызывает сомнений, что группы
практически одинаковы по возрастному составу: средний возраст
исследованных лесных ненцев — 41,3 года, средний возраст чукчей — 40,2 года.
Уровень статистической значимости различий показан на рис. 33, на
котором амплитуда разниц по каждому из обнаруживающих их признаков
выражена в процентах ошибки процентного распределения. Естественно,
в график попали лишь те признаки, которые охарактеризованы
процентом наличия преобладающего или важного варианта.
Масштаб различий между изученными одним работником ненцами и
чукчами по признакам, важным для расовой диагностики, таков, что он
оправдывает отнесение их к разным расовым группам в пределах
монголоидов. Оправданно разным считается и их происхождение. Ненцы,
как известно, представители уральской расы, одного из ответвлений
континентальных монголоидов, вероятно включившего в свой состав
европеоидную примесь3. Чукчи же вместе с эскимосами и, по-видимому,
403

Рис. 33. Разница между
ненцами и чукчами по некоторым
описательным признакам,
выраженная в долях ошибки
среднего процентного
распределения
1 — цвет волос (% 27);
2 — % наличия эпикантуса;
3 — % вогнутых форм общего
профиля спинки носа
алеутами относятся к арктической расе и объединяются вместе с
южными и восточными монголоидами в тихоокеанскую ветвь 4.
Другая возможность сопоставления народов в пределах арктической
зоны — изученные Г. Ф. Дебецом ненцы, чукчи и эскимосы5. Ненцы
были исследованы им в устье Таза, эскимосы и чукчи — как во
внутренних районах Чукотского полуострова, так и по побережью. В табл. 38
фигурирует береговая группа, как более многочисленная. Средний
возраст обследованных ненцев — 34,5 года, эскимосов — 34,7 года, чукчей —
36,5 года. Совпадение цифр среднего возраста дает возможность
произвести прямое сравнение групп, не вводя никаких дополнительных
поправок. Ненцы, как и по моим данным, гораздо более светловолосы и
светлоглазы, имеют профилированное лицо, более поднятый кончик нюса,
малое подносовое расстояние, более ортохейличны и тонкогубы. При
сравнении с чукчами они отличаются большим ростом бороды, меньшим
процентом лиц с эпикантусом, менее развитой складкой века.
Кстати сказать, привлекают внимание и не обсуждавшиеся раньше
различия между береговыми чукчами и эскимосами. Для последних
характерны более обильная растительность на лице, подавляющее
преобладание иссиня-черных волос, меньшее развитие эпикантуса и складки
века, подавляющее преобладание прямых и выпуклых форм общего
профиля спинки носа, очень большая высота кожной части верхней губы.
Такой комплекс отличий объясняется, видимо, тем, что специфическая
для оленных чукчей комбинация признаков проявляется частично и у
береговых. Г. Ф. Дебец неудачно назвал ее камчатской. Целесообразнее
было бы называть ее в соответствии с географической локализацией
внутричукотской. Она, бесспорно, находит себе место в составе
арктической расы, как и собственно берингоморский вариант, характерный для
эскимосов, но для нашей темы важно, что комплексные различия
проявляются даже между территориально близкими и исторически как будто
родственными популяциями.
Возвращаясь к ненцам, следует подчеркнуть их особое положение
и принадлежность к иному расовому ареалу по сравнению с населением
восточной Субарктики. Этот вывод особенно интересен, потому что оы
получен при сопоставлении с эскимосами и чукчами теперь уже не
лесных, а тундровых ненцев.
Повторим операцию сравнения территориально далеких арктических
групп, воспользовавшись материалами И. М. Золотаревой 6. Ею
обследованы нганасаны на Таймыре, юкагиры по нижнему течению Индигирки
и Колымы и чукчи по нижнему течению Колымы. К сожалению, она не
проводит возрастного распределения материала, что затрудняет прямое
1
Z
3
—1
■ Ошибка cpefaeza лрщетши распреИеления
Разница межёи ненцами и чукчами
404

Таблица 38
Сравнение ненцев, чукчей и эскимосов по данным Г. Ф. Дебеца. Мужчины
Признак
Рост бороды (с 25 лет), средний балл
Цвет волос, % № 27
Цвет глаз, средний балл
Эпикантус, % наличия
Складка века р, средний балл
Складка века т, средний балл
Складка века d, средний балл
Высота переносья, средний балл
Поперечный профиль спинки носа, средний балл
Общий профиль спинки носа, % вогнутых
Положение кончика носа, средний балл
Горизонтальный профиль лица, средний балл
Высота верхней губы, средний балл
Выступание верхней губы, средний балл
«Толщина» верхней губы, средний балл
«Толщина» нижней губы, средний балл
Ненцы
(п — 52)
1,61
8,2
1,42
37,4
1,32
1,63
1,63
1,44
2,00
21,2
1,58
1,31
2,02
1,37
1,84
2,02
Чукчи
(п —190)
1,28
49,7
1,94
58,5
1,75
1,81
1,76
1,44
1,84
27,0
1,75
1,04
2,28
1,22
2,30
2,69
Эскимосы
(п— 191)
1,62
73,8
1,95
33,9
1,39
1,49
1,45
1,60
2,08
10,6
1,78
1,07
2,40
1,27
2,19
2,60
Таблица 39
Сравнение нганасан, юкагиров и чукчей по данным И. М. Золотаревой. Мужчины
Признак
Рост бороды (с 25 лет), средний балл
Рост бровей, средний балл
Цвет волос, % № 27
Цвет глаз, средний балл
Эпикантус, % наличия
Складка века р, средний балл
Складка века т, средний балл
Складка века d, средний балл
Высота переносья, средний балл
Поперечный профиль спинки носа, средний балл
Общий профиль спинки носа, % вогнутых
Положение кончика носа, средний балл
Горизонтальный профиль лица, средний балл
Выступание скул, средний балл
Высота верхней губы, средний балл
Выступание верхней губы, средний балл
«Толщина» верхней губы, средний балл
«Толщина» нижней губы, средний балл

Нганасаны
(П — 122)
1,11
1,54
43,5
1,84
43,4
1,88
2,72
2,70
1,20
2,11
30,6
1,44
1,29
2,16
2,46
1,28
1,31
1,64
Юкагиры
(п — 39)
1,05
1,27
44,4
1,75
50,1
2,48
2,86
2,86
1,09
1,98
34,1
1,48
1,11
2,32
2,76
1,05
1,59
2,34
1
Чукчи
(п - 34)
1,10
i,5e
44,8
1,78
58,3
2,53
2,78
2,69
1,25
2,03
33,4
1,36
1,64
1,97
2,65
1,15
1,97
2,41
405

Дан we ад/пора Данные Г Ф. Де&еца Данные ЯМ Эолотаребай
Рис. 34. Взаимное положение сопоставляемых групп по материалам разных авторов
Н — ненцы, Ч — чукчи, Э — эскимосы, НГ — нганасаны, Ю — юкагиры. Нижнеколымские
чукчи фигурируют только по признакам, вариации которых отличаются заметным образом
от аналогичных вариаций других групп
J—рост бороды (здесь и дальше в скобках принятая амплитуда межгрупповых колебаний
1,00—4,00); 2 — цвет волос (0—100%); 3— цвет глаз (0—2,00); 4— наличие эпикантуса
(0—100%); 5 — складка века р (0—3,00); 6 — складка века m (0—3,00); 7 — складка века d
(0—3,00); 8 — высота переносья (1,00—3,00); 9 — поперечный профиль спинки носа (1,00—
3,00); 10 — наличие вогнутых форм в общем профиле спинки носа (0—80%); Л —
положение кончика носа (1,00—2,50); 12 — горизонтальный профиль лица (1,00—3,00); 13 — высту-
пание скул (1,00—3,00); 14 — высота верхней губы (1,00—3,00); 15 — выступание верхней
губы (1,00—2,50); 16 — толщина верхней губы (1,00—3,50); 17 — толщина нижней губы
(1,00—3,50)
сравнение и, во всяком случае, делает его менее точным (табл. 39).
Если условно допустить, что все три сравниваемые группы одновозраст-
ны, то ощутимые различия выявляются в относительной доле лиц с
выраженным эпикантусом, в выступании скул и горизонтальном профиле
лица, в высоте и выступании кожной части верхней губы, «толщине»
губ. Различия в целом меньше, чем при сравнении ненцев и чукчей по
моим наблюдениям и наблюдениям Г. Ф. Дебеца. В принципе это легко
объяснить большей близостью исследованных И. М. Золотаревой групп
друг к другу. На основании изучения единичных черепов нганасан я
высказывался в пользу отнесения их к байкальской группе популяций,
т. е. к той самой группе, к которой принадлежат и юкагиры 7. Отличия
легко объясняются наличием у нганасан следов европеоидной примеси.
Что касается нижнеколымских чукчей, то они при постоянном контакте
с юкагирами также могли вобрать в себя значительную долю с трудом
406

фиксируемой исторически или этнографически, но реальной внутриконти-
нентальной примеси.
При всем этом чукчи и юкагиры, чукчи и нганасаны отличаются
друг от друга по перечисленным признакам вполне отчетливо, еще раз
демонстрируя, что арктические и континентальные монголоиды
сохраняют свою специфику даже при длительном совместном проживании и
бесспорной проницаемости образуемого различной этнической
принадлежностью и разным языком генетического барьера.
Из предшествующих сравнений выпали лопари. Г. Ф. Дебец и
И. М. Золотарева не были у лопарей, я работал среди лопарей Кольского
полуострова, но не занимался антропометрией, помня о том, что
аналогичную работу уже провели Д. А. Золотарев 8 и М. В. Битов, материал
которого, к сожалению, пока не опубликован, но был доступен мне в
рукописи. Неоднократно исследовались и скандинавские лопари 9.
Общеизвестное и научно подкрепленное своеобразие их морфологического типа
таково, что ни о каком сходстве с народами западносибирской тундры
и тем более восточной Субарктики не приходится говорить.
Графическое изображение различий народов арктической зоны
представлено на рис. 34. Различия между ненцами и нганасанами, с одной
стороны, чукчами — с другой, выражены в процентах межгрупповой
амплитуды по земному шару для каждого признака. На рисунке видны
значительность различий и относительное уменьшение их в случае
сравнения нганасан и нижнеколымских чукчей.
КРАНИОЛОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
Краниология арктических групп, несмотря на все трудности добывания
краниологического материала в условиях тундры, изучена довольно
хорошо. Для целей этой работы нет смысла, однако, рассматривать ее
сколько-нибудь подробно, достаточно ограничиться сравнением далеких
популяций, скажем лопарей и народов Чукотского полуострова. Для полноты
можно включить в это сравнение промежуточную по местонахождению
группу — ненцев.
Объединенная лопарская серия получена при невзвешенном
суммировании данных по лопарям Норвегии10, Финляндиии и СССР12
(табл. 40). В скобках указано суммарное количество измеренных
черепов. Серия ненецких черепов носит сборный характер и происходит со
всей территории расселения ненцев. Наконец, по населению Чукотского
полуострова суммированы по локальным группам и без учета
численности черепа чукчей и эскимосов, описанные Г. Ф. Дебецом 13.
Исключение составляет науканская группа, включенная в подсчет на основе
дополненных данных 14. В графе «число наблюдений», так же как и в
случае с лопарями, указано суммарное число черепов по всем
локальным группам.
Так как краниологические данные в отличие от соматологических
не вызывают сомнений в своей полной сравнимости, к ним приложимы
любые приемы суммарного сравнения по многим признакам,
разработанные в биометрической статистике. Применение разных приемов дает
довольно строго коррелированные результаты, поэтому воспользуемся одним
из простейших приемов, выражая разницу по каждому признаку через
стандартное квадратичное уклонение, затем суммируя разницы и деля их
на количество признаков. Итоговое число, следовательно, средняя
разница между сопоставляемыми группами, выраженная в единицах стандарт-
407

Таблица 40
Сравнение черепов лопарей, ненцев, чукчей и эскимосов. Мужские черепа
Признак
1. Продольный диаметр
8. Поперечный диаметр
8:1. Черепной указатель
17. Высотный диаметр от базиона
5. Длина основания черепа
9. Наименьшая ширина лба
40. Длина основания лица
40 : 5. Указатель выступания лица
45. Скуловая ширина
48. Верхняя высота лица
48 : 45. Верхний лицевой указатель
48 :17. Вертикальный краниофациальный указатель
51. Ширина орбиты от mf (лев.)
52. Высота орбиты (лев.)
52 : 51. Орбитный указатель от mf (лев.)
54. Ширина носа
55. Высота носа
54 : 55. Носовой указатель
32. Угол лба
72. Угол общего профиля лица
75(1). Угол носовых костей к линии профиля
77. Назомалярный угол
^-zm'. Зигомаксиллярный угол
Лопари
(п —313)
178,6
146,8
82,0
129,8
100,1
98,7
97,1
97,0
136,1
67,2
49,2
52,0
42,8
33,3
77,8
24,9
50,7
49,3
82,9
85,8
29,7
141,3
128,1
Ненцы
(п — 38;
179,2
146,6
81,9
129,0
98,2
94,2
99,7
100,8
139,1
73,9
53,1
57,4
42,7
34,4
80,5
25,0
53,0
47,2
81,8
86,1
23,3
146,4
135,8
Чукчи и
эскимосы
(п— 165)
183,2
141,9
77,5
135,8
103,1
95,9
103,3
100,4
139,9
78,4
56,0
57,8
43,9
36,4
83,1
24,4
55,6
44,2
78,8
83,6
22,9
146,9
136,9
ного внутригруппового квадратичного уклонения и приведенная к одному
признаку. По данным многих исследований, суммарная корреляция
между признаками не превышая 0,2—0,3, сдвигает итоговые результаты в
одном направлении, ею можно пренебречь. Прием уже был применен в
работе о краниологии Салтовского могильника, в которой приведены
перечень включенных в сопоставление признаков и величины принятых
за стандартные квадратичных уклонений 15. Перечень признаков
дополнен двумя — назомалярным и зигомаксиллярным углами. За стандартные
величины квадратичных уклонений этих углов приняты соответствующие
величины в серии черепов русских центральных районов 16.
Вычисленные разницы как по отдельным признакам, так и по их
комплексу приведены в табл. 41. Они достаточно красноречивы сами
по себе: даже между ближайшими сериями средняя разница превышает
две трети квадратичного уклонения, увеличиваясь почти вдвое при
сравнении чукчей и эскимосов с лопарями. Но особенно выразительными
полученные различия делаются при оценке их в групповом масштабе,
т. е. при сравнении их с аналогичными различиями между другими
группами, полученными с применением того же приема. Между
близкими популяциями (сарматы Украины и Поволжья, население двух
последовательных стадий тагарской культуры) средние разницы не
превышают 0,2—0,3 стандартного уклонения, и даже между представителями
заведомо разных больших рас — людьми, оставившими Салтовский мо-
408

Гагар!
Сарматы
Украины
Ненцы
Лопари
Солтодскии
могильщик
Лопари
Гагар!
Сарматы
' ГЛ?0ЛЖЬЯ
к Чукчи и
JCKUM0CZ/
ч Ненцы
Монголы
, Уукчи и
' аекимосы
л\
л
oitf
0.2JJ
ШЛ
ШЛ
Лив
Рис. 35. Таксономическое расстояние между
разными популяциями по сумме краниологических Ташммткае риастаямя
признаков Географические расе/паяние
Рис. 36. Масштабное сравнение географических расстояний между
сопоставляемыми группами и таксономических расстояний между ними
Условные обозначения те же, что и на рис. 34; Л — лопари
гильник на Украине, и монголами — она меньше, чем между чукчами
и эскимосами и лопарями (рис. 35).
Следует специально отметить хорошее совпадение в данном случае
таксономических расстояний с географическим положением
сравниваемых групп. Эскимосы и чукчи почти вдвое дальше отстоят от лопарей
по сумме признаков, чем от ненцев, последние занимают строго
промежуточное положение (рис. 36). Совпадение таково, как если бы
таксономическая ситуация целиком или почти целиком определялась
пространственной дифференциацией. Это, конечно, не так. Предшествующие
исследования свидетельствуют, что антропологические комплексы во всех
трех случаях имеют заведомо разное происхождение, но такое
совпадение интересно в методическом отношении и поэтому заслуживает
внимания.
Подводя итог краниологическим сравнениям, нужно подчеркнуть их
хорошее совпадение с выводом, полученным на соматологическом
материале: этнические группы, проживающие в западной и восточной Суб-
арктике, резко морфологически различаются между собой.
ИЗОСЕРОЛОГИЯ
К настоящему времени накопилось довольно большое число наблюдений
над популяционным распределением групповых факторов крови у
арктических народов, но ограниченных в основном системами ABO, M
и резус. Не рассматривая все группы, проведем, как и в предыдущих
случаях, сопоставление лопарей, ненцев и народов Чукотского
полуострова. Данные по лопарям частично суммированы в работе А. Б. Хазано-
вой и Н. П. Шамлян, где приведены также результаты собственных
исследований Кольских лопарей 17, информация о ненцах взята из
работы И. М. Золотаревой 18, информация о чукчах и эскимосах — из работы
М. Г. Левина19. Ненцы представлены группой, живущей в низовьях
Енисея, чукчи — как прибрежными, так и внутриматериковыми
популяциями. М. Г. Левин не исследовал систему резус, и в табл. 42
фигурируют наши неопубликованные материалы.
409

Таблица 41
Средние разницы между сериями черепов лопарей, ненцев, чукчей и эскимосоп.
Мужские черепа
Признак
1. Продольный диаметр
8. Поперечный диаметр
8 :1. Черепной указатель
17. Высотный диаметр от базиона
5. Длина основания черепа
9. Наименьшая ширина лба
40. Длина основания лица
40 : 5. Указатель выступания лица
45. Скуловая ширина
48. Верхняя высота лица
48 : 45. Верхний лицевой указатель
48 : 17. Вертикальный краниофациальный указатель
51. Ширина орбиты от mf (лев.)
52. Высота орбиты (лев.)
52 : 51. Орбитный указатель от mf (лев.)
54. Ширина носа
55. Высота носа
54 : 55. Носовой указатель
32. Угол лба
72. Угол общего профиля лица
75(1). Угол носовых костей к линии профиля
77. Назомалярный угол
^zm'. Зигомаксиллярный угол
Средняя разница
Лопари —
ненцы
0,10
0,13
0,04
0,16
0,48
1,11
0,54
1,13
0,66
0,61
1,25
1,76
0,05
0,58
0,58
0,06
0,79
0,55
0,28
0,09
1,16
1,21
1,46
0,72
Лопари —
чукчи и
эскимосы
0,80
1,03
1,68
1,19
0,76
0,69
1,28
1,01
0,83
2,70
2,18
1,89
0,60
1,65
1,14
0,28
1,68
1,34
1,06
0,68
1,24
1,33
1,66
1,25
Ненцы —
чукчи и
эскимосы
! 0,70
! 0,99
i i,64
1,35
, 1,23
0,42
0,74
0,12
0,18
1,08
0,93
0,13
0,65
1,06
0,56
0,34
0,89
0,79
0,78
0,77
0,07
0,42
0,21
0,68
Таблица 42
Группы крови лопарей, ненцев, чукчей и эскимосов. Фенотипы
Группа
Лопари,
Ненцы,
Чукчи,
Эскимосы,
п
%
п
%
п
%
п
%
О
24
19,5
96
40,8
121
47,3
82
40,0
А
73
59,3
69
29,4
94
36,7
60
29,3
в
20
16,3
54
23,0
32
12,5
55
26,8
АВ
6
4,9
16
6,8
9
3,5
8
3,9
м
60
48,4
14
6,0
68
26,6
69
33,8
N
8
6,4
109
46,4
56
21,8
38
18,6
MN
56
45,2
112
47,6
132
51,6
97
47,6
Rh+
122
98,4
192
100,0
310
100,0
20
100,0
Генные частоты представлены в табл. 43. Для чукчей и эскимосов
они вычислены автором, так как в публикации М. Г. Левина не
приведены соответствующие расчеты. Расчеты И. М. Золотаревой для
системы АВО корректированы с помощью поправок, предложенных
У. Хелмболдом и О. Прокопом20, для системы MN в ее публикации
410

Таблица 43
Генные частоты групп крови систем ABO, MN и резус у лопарей, ненцев, чукчей
и эскимосов
Группа
Лопари
Ненцы
Чукчи
Эскимосы
г
0,474
0,637
0,690
0,648
Р
0,411
0,201
0,227
0,184
сг
0,114
0,162
0,083
0,168
m
0,709
0,282
0,525
0,575
п
0,290
0,718
0,476
0,425
d
0,126
0,000
1 0,000
0,000
вообще приведены ошибочные цифры. При оценке колебаний генных
частот даже на глаз видно, что по системе АВО лопари значительно
отличаются от других групп, а по системе MN своеобразное соотношение
генных частот имеют не только лопари, но и ненцы.
Для оценки количественной меры этого своеобразия предложено
несколько методов, из которых мы воспользуемся простейшим — оценкой
с помощью «хи-квадрат». Разработавший применение этого метода к
оценке таксономического расстояния по генным частотам Л. Сангви
использовал его в квадрированной форме 21. Я присоединяюсь к
соображениям Р. Кнуссманна о том, что таксономические расстояния
целесообразнее выражать в линейных величинах 22, и поэтому конечные
результаты представлены не в виде суммарных величин «хи-квадрат», а в виде
квадратных корней из них. Более сложные способы суммарного
сравнения групп по дискретным признакам, к числу которых относятся и
генные частоты, обсуждаются Т. Курчинским, показавшим, что они
обнаруживают высокую корреляцию с «хи-квадрат», чем и оправдано
полностью его применение 23.
Итоговые разницы между сопоставляемыми группами следующие:
Лопари - ненцы 0,318 Ненцы - чукчи 0,138
Лопари - чукчи 0,247 Ненцы - эскимосы 0,158
Лопари - эскимосы 0,253 Чукчи - эскимосы 0,035
Между чукчами и эскимосами расстояние, как и следовало ожидать,
минимальное, на значительном расстоянии от них находятся ненцы,
и совсем особняком стоят лопари, одинаково далекие и от ненцев, и от
народов Чукотского полуострова (см. рис. 37). Правда, примененный
прием не дает абсолютной меры таксономического расстояния или,
вернее сказать, возможности оценить его, не имея какого-то межгруппового
масштаба, но с этим приходится мириться, так как это общее свойство
всех методов суммарной оценки.
ДЕРМАТОСКОПИЯ
Накопленные к настоящему времени обширные сведения о вариациях
ладонного и пальцевого рельефа в разных популяциях земного шара
свидетельствуют о значительных различиях населения даже близких
районов по этой системе 24. Не располагая данными по лопарям, приходится
ограничиваться сравнением дерматоскопического комплекса ненцев
и чукчей. Такое сравнение осуществлено Т. Д. Гладковой и Г. Л. Хить
в содержательной работе, посвященной дерматоскопии нескольких
народов Сибири — ненцев, энцев, ханты, манси, якутов и чукчей25. Ненцы
411

представлены четырьмя территориальными группами — европейской,
североямальской, южноямальской и приенисейской. Для оценки
совокупности различий между ненецкими группами и чукчами отсылаю к двум
графикам, заключающим статью Т. Д. Гладковой и Г. Л. Хить, на
которых представлены суммарные разницы всех исследованных выборок
с якутской. Чукчи резко противостоят ненцам при сравнении
наблюдений как по женским, так и по мужским группам. Аналогичную разницу
обнаруживает с чукчами другая этническая группа, проживающая в
тундре,— энцы.
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ
Каково адекватное истолкование приведенных фактов? Ясно, что они
свидетельствуют о разном происхождении всех рассмотренных народов,
о глубоких генетических различиях, дифференцирующих население
западных и восточных районов евразийской Субарктики. Сам по себе этот
вывод является тривиальным, так как ни у кого не было сомнения
в своеобразии этногенеза лопарей, с одной стороны, эскимосов и чук^
чей — с другой. Однако для нашей темы он важен, так как дает
возможность оценить близость к действительности историко-культурных
гипотез, трактующих сходство культурных элементов циркумполярных
народов. В свете приведенных антропологических данных эта близость
находит себе объяснение как конвергентное развитие в условиях
адаптации к арктической тундре, а не как результат общности происхождения.
Означает ли это, что антропологические наблюдения позволяют
отвергнуть не только прямое генетическое родство между населением
отдельных районов тундры, но и гипотезу общего субстрата, по-разному
проявляющего себя на западе и на востоке? В принципе — да, означает,
так как заведомо известно, что представители так называемого
арктического комплекса — эскимосы и чукчи сформировались где-то к югу от
территории своего теперешнего расселения, представители так
называемого лапоноидного комплекса — лопари — где-то к востоку от него,
но между районами исходной прародины тех и других пролегли тысячи
километров разнородной в ландшафтном отношении территории. Чукчи
и эскимосы — типичные носители монголоидной комбинации признаков,
лопари скорее европеоиды с небольшой монголоидной примесью.
Последняя, кстати сказать, даже если оставаться в рамках морфологии, где
она проявляется четче всего,— предмет дискуссии. По соотношению
групповых факторов крови лопари сближаются с другими европейскими
народами, почему, скажем, тот же К. Кун считал их
недифференцированной популяцией, а У. Бойд относил к европеоидной расе26. Вне
зависимости от решения этого спорного вопроса отметим основное: лопари
находятся с чукчами и эскимосами на противоположных концах
евразийской антропологической шкалы.
Может быть, небольшую монголоидную примесь в составе лопарей
при всей ее неотчетливости следует трактовать как наследие
древнейшего субстрата? Так оно, по-видимому, и есть, особенно если учесть
самодийский субстрат, выявляемый в протосаамском языке27. Но этот
субстрат не уводит нас дальше Урала и не перекидывает мост от лопарей
к населению восточной Субарктики.
Остается, однако, группа фактов, как будто противоречащих
изложенным выводам из антропологических наблюдений. Речь идет о самодий-
ско-юкагирских языковых связях 28 и о специфическом сходстве отдель-
412

ных элементов культуры, например покроя одежды у ненцев и чукчей .
При резких морфофизиологических различиях, рассмотренных выше,
и их бесспорно наследственном характере я вижу только один путь
совмещения их с этими языковыми и этнографическими наблюдениями —
считать отмеченные совпадения в языке и культуре следствием
многовековых культурных контактов и диффузии культурных элементов.
1 Обзор теорий, библиографию и рассмотрение проблемы субстрата см.:
Чернецов В. Н. К вопросу об этническом субстрате в циркумполярной культуре //
VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М.,
1964.
2 Алексеев В. П. Лесные ненцы. Стоматологические наблюдения//Вопр.
антропологии. 1971. Вып. 39.
3 Обзор гипотез происхождения и аргументацию в пользу европеоидной примеси
см.: Алексеев В. П. О смешанном происхождении уральской расы//Вопросы
археологии Урала. Свердловск, 1961. Вып. 1.
4 Чебоксаров Н. Н. Северные китайцы и их соседи // Крат, сообщ. Ин-та этнографии-
АН СССР. 1949. Вып. 5. Принадлежность алеутов к арктическим монголоидам
аргументирована на краниологическом материале. См.: Дебец Г. Ф.
Антропологические исследования в Камчатской области. М., 1951. (Тр. Ин-та этнографии
АН СССР. Н. С; Т. 17).
5 Кроме указанной работы см.: Дебец Г. Ф. Селькупы: (Антропол. .очерк). М.; Л.,
1947//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. Т. 2.
6 Золотарева И. М. Антропологическое исследование нганасан//Сов. этнография.
1962. № 6; Она же. Юкагиры: (Антропол. очерк)//Проблемы антропологии и
исторической этнографии Азии. М., 1968.
7 Алексеев В. П. К краниологии нганасанов//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1955. Вып. 24.
8 Золотарев Д. А. Кольские лопари. Л., 1928. Маршруты экспедиции описаны:
Золотарев Д. А. Лопарская экспедиция (11.1— 11.V 1927 года). Л., 1927.
9 Обзор результатов и библиография: Сооп С. The races of Europe. N. Y. 1939;
Levin Th. (ed.). Introduction to the biological characteristics of the Skolt Lapps//
Proceedings of the Finnish dental society. Vol. 67. Supplement I. 1971.
10 Schreiner K. Zur Osteologie der Lappen. Bd. I, II Oslo. 1932, 1935; Idem. Further
note on the craniology of the Lapps. Oslo, 1945.
11 Результаты измерений Г. Ф. Дебеца в музеях Финляндии, любезно
предоставленные автору для ознакомления и публикации. См.: Алексеев В. П.
Краниологическая характеристика населения Восточной Фенноскандии // Расогенетические
процессы в этнической истории. М., 1974.
12 Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы: (Краниол. исслед.).
М., 1969.
13 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
u Алексеев В. П. К краниологии азиатских эскимосов: (Материалы к этногенезу) //
Записки Чукотского краеведческого музея. Магадан, 1967.
15 Алексеев В. П. Антрополопя Сал^вьского могильника // Матершали з
антропологи Украши. Ки1в. 1962. Вип. 2.
lfi Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы.
17 Хазанова А. Б., Шамлян Н. П. К антропологии и популяционной генетике
лопарей Кольского полуострова//Вопр. антропологии. 1970. Вып. 34.
18 Золотарева И. М. Распределение групп крови у народов Северной Сибири//
VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М.,
1964. Не использованы материалы, опубликованные Ю. Г. Рычковым (Вопр.
антропологии. 1965. Вып. 21), так как в них содержатся сведения только о
системе АВО и одна из двух опубликованных им выборок образована явно в
нарушение популяционной структуры (Болыпеземельская тундра, Надинская
тундра, р. Пур, р. Таз, г. Салехард). Данные, собранные экспедицией Института
антропологии МГУ под руководством Т. II. Алексеевой, опубликованы уже после
написания этой работы и поэтому не учтены.
19 Левин М. Г. Группы крови у чукчей и эскимосов//Сов. этнография, 1958. № 5;
Он же. Новые материалы по группам крови у эскимосов и ламутов // Сов.
этнография. 1959, № 3.
70 Helmbold W., Prokop О. Die Bestimmung der ABO-Gen frequenzen mittels der
Maximum-Likelihood-Methode und andere Verfahren an Hand forensisher Blutgrup-
penbestimmungen in Berlin // Blut. Bd. 4. 1958.
413

2i Sanghvi К. Comparison of genetical and morphological methods for a study of
biological differences//American journal of physical anthropology (new series). Vol. II,
1953. N 3.
21 Knussmann R. Moderne Statistische Verfahren in der Rassenkunde//Die neue
Rassenkunde. Hrsg von I. Schwidetzky. Stuttgart. 1962.
23 Kurcynski T. Generalized distance and discrete variables//Biometrics. Vol. 26, 1970.
N3.
2* Сводки общего характера, появившиеся в последние годы, перечислены: Ро-
гинский Я. Я. Некоторые вопросы систематики и расселения человеческих рас
по данным дерматоглифики//Вопр. антропологии. 1970. Вып. 34.
2:> Гладкова Т. Д., Хитъ Г. Л. Материалы по дерматоглифике некоторых народов
Сибири//Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968.
25 Boyd W. Achievements of the genetical method in physical
anthropology//American anthropologist. Vol. 65, 1963. N 2.
27 Новейший обзор проблемы и литературу см.: Керт Г. М. Саамский язык. Л., 1971.
23 Особенно полно они рассмотрены: Крейнович Е. А. Юкагирский язык. М.; Л., 1958.
29 Прытко в а Н. Ф. Одежда народов самодийской группы как исторический
источник//Одежда народов Сибири. Л., 1970.
О ХАРАКТЕРЕ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ
НА ТЕРРИТОРИИ СИБИРИ
В СВЕТЕ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ДАННЫХ
ГИПОТЕЗА НЕОЛИТИЧЕСКОГО ВОЗРАСТА
СОВРЕМЕННЫХ НАРОДОВ
Несмотря на значительное развитие конкретных этногенетических
исследований, теоретическая литература по этногенезу остается до настоящего
времени довольно бедной, и в ней нет сколько-нибудь
удовлетворительных попыток охарактеризовать все существенные аспекты этого
процесса. По существу совершенно правильные указания на необходимость
комплексного подхода к проблемам этногенеза носят достаточно общий
характер и не проясняют в достаточной степени путей использования ш
комбинирования отдельных исторических источников в этногенетических
целях. Не составляет исключения и антропологический материал: много
писалось о несовпадении границ распространения антропологических и
лингвистических, антропологических и историко-культурных общностей \
но формы их взаимодействия на разных этапах истории человечества
еще предстоит исследовать.
Между тем как ни сложна характеристика этногенетического
процесса в целом и отдельных временных и территориальных форм его
проявления, она распадается на ряд составляющих, каждая из которых
должна быть рассмотрена и исследована отдельно. К числу этих
составляющих можно отнести многокомпонентность любого этногенеза, характер
сопряженности во времени формирования антропологаческих,
лингвистических и историко-культурных особенностей складывающегося нового
народа, соотношение этногенеза с экологической средой, понимая под
последней и социальные и природные ее аспекты. Наконец, не последней
по важности составляющей характеристики этногенетического процесса
применительно к становлению отдельных народов является длительность
этого становления и хронологическая приуроченность к той или иной
эпохе истории человечества. Рассмотрение любого из этих вопросов тре-
414

бует специальной работы, даже если речь идет ие о глобальном охвате
данных, а лишь о какой-то ограниченной территории. В данном разделе
пойдет речь о времени становления современных народов Сибири.
Известная статья А. П. Окладникова о неолитических археологических
культурах Сибири опиралась на очень небольшой и выборочный
материал, содержала много территориальных экстраполяции 2, но давала в то
же время четкую типологическую характеристику культур и карту их
ареалов. Экстраполяция выборочных материалов на достаточно обширные
территории, ясность типологических характеристик и четкость ареалов
отдельных культур произвели большое впечатление на
специалистов-археологов и на многие годы обеспечили этой статье жизнь в качестве
основного источника сведений о неолитических культурах Сибири. Но еще
больше был резонанс этой статьи при изучении вопросов этногенеза:
прочитанная до публикации как доклад на совещании по этногенезу
народов Сибири, она в значительной степени определила хронологические
рамки, в которые стали вмещаться этногенетические процессы,
приведшие к сложению современных народов Сибири. Это период от начала
эпохи неолита до начала эпохи бронзы, т. е. весь этап неолита и этап
ранней бронзы. Поиск неолитических истоков этногенеза современных
сибирских народов стал одним из магистральных путей изучения их
происхождения не только в археологической, но и в историко-этнологической
и антропологической литературе.
Накапливавшиеся все более обширные и конкретные данные по
динамике историко-этногенетических процессов на отдельных территориях
не всегда укладывались в эти жесткие рамки. И С. В. Киселев, и вслед
за ним Л. Р. Кызласов достаточно убедительно показали, что ни о каких
неолитических истоках этногенеза хакасского народа не приходится
говорить и что наиболее интенсивный процесс сложения хакасов имел
место в I тысячелетии н. э.3 Формирование их отличительных
антропологических особенностей примерно в это же время или даже позже было
продемонстрировано и палеоантропологическими материалами4.
Произведенное Е. И. Деревянко исследование мохэсских древностей на
среднем Амуре принесло не менее интересные результаты в этом отношении:
мохэсские племена не предки того или иного современного тунгусоязыч-
ного народа, но они, очевидно, приняли участие в формировании и
нанайцев, и ульчей, и, возможно, удэгейцев, этническая самостоятельность
которых еще не была, следовательно, выражена во второй половине
I тысячелетия н. э. и которые этнически сложились в более позднее
время 5.
Подобные красноречивые примеры можно было бы умножать и
дальше, но они не меняют сложившейся традиции, и она остается
прежней: и этнографы, и археологи, и антропологи, рассматривающие
проблемы этногенеза современных народов Сибири, очень часто обращаются к
археологическому и палеоантропологическому материалу, пытаясь найти
в нем подтверждение неолитического возраста того или иного народа.
Напомню в этой связи старую полемику между А. П. Окладниковым и
М. Г. Левиным об этнической принадлежности неолитического населения
Прибайкалья. Спор, как известно, шел о том, предков какого из
современных народов видеть в неолитических популяциях Прибайкалья:
А. П. Окладников отстаивал их тунгусоязычность6, М. Г. Левин видел
в них предков юкагиров 7. Однако при разнице в конкретном подходе к
оценке этнического лица прибайкальского населения сама основа
подхода оставалась одинаковой: неолитические истоки этногенеза и эвенков и
415

юкагиров не вызывали у полемизировавших сторон ни малейшего
сомнения.
Рассмотренная точка зрения получила хождение и в палеоантрополо-
гической литературе, правда в особом преломлении: морфологические
особенности неолитического населения Прибайкалья истолковывались не
как основа формирования антропологического состава того или иного
народа, а как основа формирования антропологического состава
сибирских народов в целом 8. В качестве доказательства фигурировало
морфологическое сходство воображаемой краниологической серии, полученной
на основе усреднения данных по краниологическим сериям, относящимся
к отдельным современным народам Сибири, и серий прибайкальского
неолита. Однако, помимо самой условности подобного сопоставления, при
этом оставлепы без достаточного внимания многочисленные
зафиксированные палеоантропологически факты обширных древних миграций,
в ходе которых на территории Сибири появлялись большие массы
нового инородного но происхождению населения. Поэтому взгляд на
неолитическую основу этногенеза современных сибирских народов и с
антропологической точки зрения не может считаться бесспорным.
ВРЕМЯ ФОРМИРОВАНИЯ НАРОДОВ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
Что дает нам антропологический материал в отношении происхождения
угорских и самодийских народов Западной Сибири? Они достаточно
резко отличаются друг от друга в выраженности монголоидных
особенностей. Если среди приуральских манси преобладает европеоидная
комбинация признаков 9, то селькупы, нганасаны, энцы, лесные ненцы —
бесспорные носители монголоидного комплекса признаков10.
Исследовавшие приуральских манси Т. А. Трофимова и Н. Н. Чебоксаров не без
оснований рассматривали их как потомков племен андроновской
культуры — классической культуры эпохи бронзы. Пожалуй, это наиболее
древняя аналогия тому морфологическому типу, который представлен в
современном населении, но и она, с одной стороны, на одно-два тысячелетия
позже эпохи неолита, а с другой,— строго говоря, выходит за рамки
сибирской территории. К настоящему времени изучены многочисленные и
разнообразные палеоантропологические материалы из могильных
памятников южной части Западной Сибири, свидетельствующие о
значительном преобладании там европеоидного типа у племен эпохи бронзы и
частично раннего железа ". В северной, таежной части Западной
Сибири монголоидный компонент, возможно, и преобладал, но это
предположение не опирается ни на какую палеоантропологическую информацию
и остается чисто умозрительным. Большие массы европеоидного
населения в степной и лесостепной зонах Западной Сибири не могли не
оказать существенное влияние па этногенетические процессы к северу от их
ареала. Поэтому даже при полном отсутствии прямых палеоантропологи-
ческих доказательств можно с достаточной уверенностью утверждать, что
формирование антропологического состава коренных народов Западной
Сибири произошло не раньше чем в I тысячелении н. э., а частично даже
позже.
416

ХРОНОЛОГИЯ ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ
В ЮЖНОЙ СИБИРИ
Переходя к территории Южной Сибири, следует сразу же отметить, что
этногенетические процессы в разных ее областях имели различную
хронологическую приуроченность. Европеоидное по своим морфологическим
признакам население составляло подавляющую массу в степях Алтае-Са-
янского нагорья в эпоху энеолита и бронзы, частично и в эпоху раннего
железа. Монголоидная примесь фиксируется в это время лишь в
единичных случаях, но постепенно усиливается, начиная с эпохи раннего
железа, и достигает полного преобладания в современную эпоху. Таким
образом, основная тенденция динамики антропологического состава алтае-
саянских народов состояла в достаточно определенно направленном
замещении европеоидного компонента монголоидным. Однако процесс
замещения не был, будучи единонаправленным, равномерным, а поэтому
конкретные формы и хронологические рамки смешения между
европеоидными и монголоидными популяциями нельзя считать одинаковыми в
пределах разных горных систем и разделяющих их долин в Алтае-Саянском
нагорье. Поэтому время сложения трех крупнейших народов Алтае-Саян-
ского нагорья — хакасского, алтайского и тувинского можно считать
разным, и антропологические данные демонстрируют территориальные
различия в хронологии этногенетических процессов с полной
определенностью.
Хакасия в ландшафтном отношении противопоставляется в известной
степени Алтаю и Туве, представляя собой в основном равнинную и
предгорную страну в противовес поднятиям Алтае-Саянской горной системы.
Зависимость интенсивности этногенеза от характера ландшафта еще не
подвергалась, увы, серьезному конкретно-историческому и
теоретическому анализу, но в общей форме можно предполагать, что равнинность
территории и отсутствие в ее пределах серьезных географических
рубежей облегчают при прочих равных условиях миграционные потоки, т. е.
появление новых, чужеродных групп населения, а с ними появление
новых комбинаций антропологических признаков. Современная территория
Хакасии, т. е. Минусинская котловина, является идеальным примером в
пользу подобного предположения. Выше уже говорилось, что наиболее
интенсивный процесс формирования хакасского народа падает на I
тысячелетие н. э., скорее даже на его вторую половину, а завершение этого
процесса можно датировать и еще более поздним временем — началом
нашего тысячелетия, что согласно демонстрируется и историко-этногра-
фическими, и археологическими, и антропологическими данными.
Собственно говоря, если не игнорировать историко-этнографических данных, то
окончание процесса этногенеза хакасского народа никак нельзя отнести
к периоду раньше XVII в., так как именно в это время еще
существовали в междуречье Абакана и Енисея самоедоязычные этнические
группы, вошедшие в состав хакасов 12.
Конкретные формы смешения монголоидов и европеоидов на Алтае
носили несколько иной характер. Судя по палеоантропологическим
материалам, это смешение закончилось на рубеже I и II тысячелетий н. э.,
и к этому же времени образовались отличительные особенности
некоторых племенных групп, вошедших в состав алтайцев, например куман-
динцев 13. Начало интенсивного смешения падает на скифскую эпоху,
и, следовательно, сложение антропологического состава алтайского
народа охватило период в полторы тысячи лет. Этими хронологическими рам-
14 6. П. Алексеев
417

нами датируются и основные культурные аналогии, фиксируемые
этнографически и археологически, а тюркизация местного населения
совпадает, по-видимому, с последней третью полуторатысячного отрезка
времени. Не то в Туве: небольшая монголоидная примесь фиксируется
там уже в эпоху бронзы 14, но преобладание европеоидов очевидно до
эпохи предмонгольского времени. Еще в XII в. классические европеоиды
проживали в отдельных районах15. Таким образом, становление
антропологических особенностей тувинцев должно быть датировано послемон-
гольским временем, на которое падает и окончание их этногенеза.
Подводя итог рассмотрению палеоантропологии Алтае-Саянского нагорья,
следует в связи с основной темой раздела подчеркнуть, что ни о каких
неолитических истоках этногенеза алтае-саянских народов не приходится
говорить.
Выше уже упоминалось об известной спорности гипотезы, согласно
которой неолитическое население Прибайкалья оценивалось как основной
компонент этногенеза всех современных сибирских народов. В
дополнение к сказанному об антропологических аргументах в пользу этой
гипотезы нельзя не принять во внимание и демографические соображения:
популяции охотников и рыболовов не производят избыточного
демографического давления и вряд ли могли бы за пять тысяч лет к приходу
русских разрастись до размеров общесибирской популяции. Дискуссия
об антропологическом составе неолитических популяций продолжается
уже несколько десятилетий, основное ее содержание составляет, как
известно, обсуждение вопроса о наличии и отсутствии европеоидной
примеси и ее масштабах. В связи с рассматриваемой нами темой выбор
между двумя альтернативами — наличием европеоидной примеси в составе
неолитического населения Прибайкалья и морфологической
нейтральностью этого населения — более или менее безразличен, так как в обоих
случаях речь идет о безоговорочном и справедливом признании
несомненных отличий неолитического населения от современных сибирских
монголоидов. Вновь описанный палеоантропологический материал из
Фофановского могильника в Забайкалье принес существенное
доказательство в пользу гипотезы европеоидной примеси, так как черепа из
Фофановского могильника оказались значительно более монголоидными, чем
прибайкальские, монголоидные черты на них выражены не слабее, чем
у современных коренных народов Сибири 16. Но повторяю, для нас выбор
той или иной гипотезы имеет второстепенное значение: и
тунгусо-маньчжурские народы, о которых, как мы помним, писал А. П. Окладников
в связи с неолитом Прибайкалья, и юкагиры, о которых писал М. Г.
Левин,— классические представители сибирских монголоидов, и поэтому их
антропологический состав не может восходить по прямой линии к
неолитическим популяциям Прибайкалья. То же можно повторить и про
бурят, населяющих в настоящее время многие районы Прибайкалья.
Отрицание неолитических истоков этногенеза тем более оправданно в
данном случае, что отдельные европеоидные группы проживали здесь,
как и в Туве, и в эпоху средневековья17. Хотя они имели неместное
происхождение, они, естественно, должны были повлиять на сложение
антропологического состава и культурных особенностей местного
населения. И это обстоятельство свидетельствует против того, чтобы этногене-
тические процессы в Прибайкалье замыкать только неолитической
эпохой. В Забайкалье преемственность монголоидного комплекса признаков
действительно прослеживается с эпохи неолита до современности, и
комплекс этот не содержит никакого следа европеоидной примеси. Но было»
418

бы крайне опрометчиво проводить прямую линию преемственности между
неолитической популяцией, оставившей Фофановский могильник, и
забайкальскими бурятами. Краниологические признаки складываются в обоих
случаях в разные сочетания, и сочетание, характерное для забайкальских
бурят, не обнаруживает более ранних аналогий, чем комбинация
краниологических признаков, представленная у средневековых кочевников
Забайкалья 18. И в Забайкалье, следовательно, мы не находим
доказательств не только неолитического, но и более позднего, в эпоху бронзы
и раннего железа, генезиса современного населения.
Убедившись, что неолитическое население Прибайкалья не могло быть
основой этногенеза тунгусо-маньчжурских народов и юкагиров, мы не
исключали, разумеется, неолитические популяции других территорий.
Череп из Шилкинской пещеры глазковского времени был
диагностирован как принадлежащий представителю байкальской расы 19, и сейчас
характерной для тунгусо-маньчжуров и юкагиров. Аналогичную
характеристику получил и череп из пещеры Чортовы ворота в Приморье20.
В первом случае речь идет о находке эпохи ранней бронзы, но и такая
древность для этногенеза перечисленных народов выглядит сомнительной.
Изучение краниологических материалов из мохэсского могильника у
с. Троицкого — первых массовых палеоантропологических материалов из
Приамурья — показало, что даже эти поздние племена нельзя
рассматривать как основу сложения того или иного из коренных народов Амура:
свойственная мохэ комбинация признаков является в той или иной
степени исходной для формирования антропологического состава всех
тунгусо-маньчжурских народов бассейна Амура21. Таким образом,
отличительные морфологические признаки каждого народа образовались в более
позднее время, т. е. в конце I — начале II тысячелетия н. э.
ВРЕМЯ КОНКРЕТНЫХ ЭТНОГЕНЕЗОВ
НА СЕВЕРО-ВОСТОКЕ АЗИИ
М. Г. Левин убедительно доказал, что популяции, оставившие Уэлен-
ский и Эквенский могильники, расположенные на территории расселения
чукчей и эскимосов, имели тот же комплекс антропологических
признаков, что и современное население Чукотского полуострова22. На этом
основании был сделан вполне справедливый вывод о том, что
формирование антропологического состава чукчей и эскимосов уже закончилось
к рубежу новой эры, которым датируются эти могильники. Последующие
исследования подтвердили этот вывод23. Но единичные находки
неолитического времени с этой территории уже не обнаруживают подобной
комбинации признаков, отличаясь какими-то протоморфными
особенностями 24. И в данном случае мы сталкиваемся, следовательно, не с
неолитическим по времени, а с более поздним формированием основных
антропологических признаков современных народов.
ОБЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Выше не рассматривался генезис антропологического типа кетов,
гиляков, народов Камчатки. Все эти случаи требуют специального анализа,
а при полном отсутствии палеоантропологических данных
ретроспективная реконструкция не может быть достаточно убедительной. Но общий
вывод из всего сказанного очевиден: о неолитическом периоде
формирования антропологического состава подавляющего числа коренных народов
419
14*

Сибири не приходится говорить, его формирование приходится на конец
I тысячелетия до н. э.— I и начало II тысячелетия н. э. Есть все
основания думать, что этногенез современных народов Сибири датируется
преимущественно тем же отрезком времени.
1 Дебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как
источник изучения вопросов этногенеза//Сов. этнография. 1952. № 1.
2 Окладников А. П. Неолитические памятники как источники по этногонии Сибири
и Дальнего Востока//Крат, сообщ. Ин-та истории материальной культуры. 1941.
Вып. 9.
3 Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951; Кызласов Л. Р. Таш-
тыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М., 1960.
4 Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 4); Алексеев В. П. Палеоантропология Хакасии эпохи железа.
М.; Л., 1960.//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР; Т. 20.
5 Деревянко Е. И. Племена Приамурья I тысячелетия нашей эры: (Очерки
этнической истории и культуры). Новосибирск, 1981; см. также: Алексеев В. П.
Материалы по краниологии мохэ//Палеоантропология Сибири. М., 1980.
6 Окладников А. П. К изучению начальных этапов формирования народов Сибири:
(Население Прибайкалья в неолите и раннем бронзовом веке)//Сов.
этнография. 1950. № 2; Он же. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. М.; Л., 1950—
1955. Ч. 1—3. (Материалы и исследования по археологии СССР; № 18, 43).
7 Левин М. Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего
Востока. М., 1958.//Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 36.
8 Рынков Ю. Г. Некоторые популяционно-генетические подходы к антропологии
Сибири//Вопр. антропологии. 1969. Вып. 33; Рынков Ю. Г., Мовсесян А. А. Гене-
тико-антропологический анализ распределения аномалий черепа у монголоидов
Сибири в связи с проблемой их происхождения // Человек. Эволюция и
внутривидовая дифференциация. М., 1972.
9 Трофимова Т. А., Чебоксаров Н. Н. Североуральская экспедиция Музея
антропологии//Крат, сообщ. Ин-та и Музея антропологии при МГУ за 1938—1939 гг.
М., 1941.
10 Дебец Г. Ф. Селькупы: (Антропол. очерк). М.; Л., 1947. (Тр. ин-та этнографии
АН СССР. Н. С; Т. 2); Алексеев В. П. Лесные ненцы (соматологические
наблюдения)//Вопр. антропологии. 1971. Вып. 39; Золотарева И. М. Антропология
некоторых народов Северной Сибири//Юкагиры: (Ист.-этногр. очерк). Новосибирск,
1975.
II Дремов В. А. Антропология Верхнего Приобья в эпохи неолита и бронзы. М.г
1981.
12 Об этом см.: Потапов Л. П. Краткие очерки истории и этнографии хакасов
(XVII—XIX вв.). Абакан, 1952; Он же. Происхождение и формирование
хакасской народности. Абакан, 1957.
13 Алексеев В. П. Поздние кочевники Кузнецкой котловины по данным
палеоантропологии//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН СССР. 1960. Вып. 35; Он же,
К средневековой палеоантропологии Кузнецкой котловины // Изв. Лаб. археол.
исслед. Кемерово, 1974. Вып. 5.
14 Гохман И. И. Происхождение центральноазиатской расы в свете новых палеоан-
тропологических материалов//Исследования по палеоантропологии и краниологии
СССР. Л., 1980. (Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР; Вып. 36).
15 Алексеев В. П. Черепа из мусульманских погребений в Туве // Учен. зап. Тувин.
науч.-исслед. ин-та языка, литературы и истории. Кызыл, 1960. Вып. 8.
16 Герасимова М. М. Краниологический материал из могильника Шумилиха
(предварительные данные) // Бронзовый век Приангарья: Могильник Шумилиха.
Иркутск, 1981.
17 Гохман И. И. Среднеазиатская колония в Прибайкалье//Проблемы
антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968.
18 Мамонова Н. Н. Кочевники Забайкалья IX—XIII вв. по данным
палеоантропологии//Антропологический сборник, III. M., 1961. (Тр. Ин-та этнографии АН
СССР. Н. С; Т. 21).
,9 Левин М. Г. Древний череп с реки Шилки//Крат, сообщ. Ин-та этнографии АН
СССР. 1953. Вып. 18.
20 Балуева Т. С. Краниологический материал неолитического слоя пещеры «Чор-
товы ворота» (Приморье) //Вопр. антропологии. 1978. Вып. 58.
21 Алексеев В. П. Материалы по краниологии мохэ.
420

22 Левин М. Г. Об антропологическом типе древних эскимосов//Современная
антропология. М., 1964. (Тр. Моск. о-ва испытателей природы; Т. 24).
23 Дебец Г. Ф. Палеоантропологические материалы из древнеберингоморских
могильников Уэлен и Эквэн // Арутюнов С. А., Сергеев Д. А. Проблемы этнической
истории Берингоморья: (Эквенский могильник). М., 1975.
2- Гохман И. И. Древний череп с Чукотки // Зап. Чукот. краевед, музея. Магадан,
1961. Вып. 2; Лебединская Г. В. Процесс восстановления головы по черепу из
Усть-Бельского могильника//Там же; Гохман И. И., Томтосова Л. Ф. О времени
формирования арктической расы // Краткое содержание докладов научной
сессии, посвященной основным итогам работы в десятой пятилетке. Л., 1983.
ИЗУЧЕНИЕ МОРФОЛОГИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ
АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ
И ПРОБЛЕМА ЗАСЕЛЕНИЯ АМЕРИКИ
ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА
Среди многочисленных гипотез заселения Америки до сих пор немалое
место занимают теории появления значительных масс людей из Европы
и Океании. Автор не будет в дальнейшем изложении касаться этих
гипотез, так как считает антропологическую аргументацию в их пользу
явно недостаточной. Это не означает, что все без исключения группы
людей проникали в Америку через область Берингова пролива, но такие
эпизодические проникновения не оставили ощутимого следа в доступных
нам данных и поэтому не могут обсуждаться научно. Заселение
Американского континента из Северной Азии — единственная гипотеза,
находящая реальное фактическое подтверждение, и она составляет основу
наших взглядов на проблему происхождения американского человека.
У истоков современных представлений о заселении Америки
человеком и генезисе антропологических особенностей коренного населения
Американского материка стоят три выдающихся исследователя, внесшие
неоценимый вклад в накопление соответствующих фактических данных
и их интерпретацию. Один из них, работавший несколько ранее других,—
А. Хрдличка в процессе многолетней очень активной экспедиционной
деятельности собрал огромный антропометрический материал, а также
изучил богатые краниологические собрания музеев США, в которых
представлены коллекции черепов коренного населения. Его известные
каталоги краниологических коллекций разных музеев США до сих пор
служат неоценимым источником информации о краниологических
вариациях аборигенных индейских популяций *.
Другой — советский исследователь Г. Ф. Дебец был пионером в
изучении соматологии чукчей и азиатских эскимосов и, подобно тому как
А. Хрдличка описал краниологические особенности индейцев и эскимосов
Аляски, ввел в научный оборот обширные данные по краниологии
аборигенных популяций Сибири °.
Третий, тоже советский исследователь,— М. Г. Левин впервые на
уровне методических требований современной антропологической науки
описал черепа чукчей и азиатских эскимосов 2, глубокими
теоретическими разработками и собранными им самим оригинальными данными
обогатил наши представления об этногенезе народов Дальнего Востока \
первым собрал данные о группах крови у коренных народов
северо-востока Азии 5 и был замечательным интерпретатором историко-этнологиче-
ской информации о прошлом этих народов.
421

Какие проблемы ставились и решались в трудах этих выдающихся
исследователей, что выдержало проверку временем и вошло в фонд
современной науки, а что устарело и нуждается в коррективах? А. Хрд-
личка видел в американских индейцах только монголоидов, не придавая
большого значения их морфологическим отличиям от азиатских
монголоидных популяций, а так как наиболее классические представители
монголоидной расы населяют Северную Азию, то, по его мнению,
территория Америки была заселена человеком именно из Северной Азии6.
С этой целью А. Хрдличка после пребывания в Советском Союзе перед
Великой Отечественной войной и обработки краниологических
материалов по древнему населению Сибири специально аргументировал
морфологическое сходство между ним и североамериканскими индейскими
популяциями 7. Эта гипотеза о сходстве американоидов и древних азиатских
монголоидов и заселении Америки из Сибири приобрела большую
популярность в литературе и до сих пор имеет сторонников. Ее активным
защитником был покойный академик А. П. Окладников8, сейчас ее
защищает известный американский антрополог и археолог, знаток культуры
и прошлого алеутов У. Лафлин. Одна из его статей так и начинается:
«Первыми жителями Америки были сибиряки» 9.
Однако, как показали дальнейшие исследования, подобный вариант
гипотезы азиатского происхождения коренного населения Америки был не
лишен слабостей. Программа измерений, которую использовал А.
Хрдличка в своих работах, была очень краткой и оставляла без внимания
многие важные признаки, дифференцирующие американоидов и
азиатских монголоидов. В первую очередь речь должна идти в этой связи о
выступапии носа и уплощенности лица в горизонтальной плоскости:
американские индейцы, как и европеоиды, отличаются выступающим
носом и как будто довольно сильно профилированным лицом, сибирские
монголоиды — противоположным сочетанием признаков. В какой-то мере
опираясь на визуальную оценку этих особенностей, А. Хрдличка пришел
к идее морфологического сходства древнего населения Южной Сибири и
современных американских индейцев, в чем он видел аргумент в пользу
их генетического родства. Эта аналогия вызвала полемику, и Г. Ф. Де-
бец выступил со специальной статьей 10, в которой на основе измерений
горизонтального лицевого профиля доказал принадлежность древних
популяций Южной Сибири к европеоидной, а не к монголоидной расе и,
следовательно, отсутствие генетической преемственности между ними и
американскими индейцами. Но точная метрическая характеристика
лицевого профиля последних не могла найти места в его работе из-за
отсутствия соответствующих коллекций в советских музеях.
Кроме этих очень общих сравнений физических особенностей
американских индейцев и представителей других рас, антропологический
материал позволил коснуться и более частных этпогенетических вопросов,
в частности родства индейцев и эскимосов. Известный американский
этнолог Ф. Боас и работавшие с ним исследователи выдвинули, как
известно, в начале века идею так называемого эскимосского клина,
согласно которой эскимосы как бы рассекли единый в прошлом ареал коренных
народов Сибири и американских индейцев, вдвинувшись в середину этого
ареала с севера. Любопытно отметить одно методическое обстоятельство,
сыгравшее на первых порах значительную роль в утверждении этой идеи.
Американские этнологи работали среди эскимосов, имея в качестве
масштаба оценки их культуры и физических особенностей культуру и
физический тип индейцев: ясно, что эскимосы с их физическим и культурным
422

своеобразием должны были казаться совершенно инородным телом на
территории Северной Америки. Русские исследователи имели при
взгляде на эскимосов иной масштаб оценки — физические особенности и
культуру коренных народов Сибири; и в этом случае эскимосы казались
чуждым включением в сравнительно однородный этнический и
антропологический массив. Таким образом, исходя из разных оценочных мерок»
и американские и русские исследователи постулировали исключительное
своеобразие эскимосов, что и обеспечило гипотезе эскимосского клина
популярность на протяжении нескольких десятилетий.
Историко-культурные — археологические и этнологические основания
этой гипотезы были разобраны А. М. Золотаревым и, убедительно
показавшим, что своеобразие культуры эскимосов целиком объясняется
активным приспособлением к суровым условиям в азиатской и американской
Арктике, где существование невозможно без охоты на морского зверя —
китов и моржей, а охота эта требовала культурных навыков и
изобретений, незнакомых другим народам, Что же касается своеобразия
антропологического облика эскимосов, то оно впервые было объективно
рассмотрено в соотнесении с гипотезой эскимосского клина М. Г. Левиным на
основе краниологического сравнения с сибирскими монголоидами12.
Краниологическое сопоставление в отличие от строения мягких тканей
лица у ныне живущих народов, для оценки которого пока не
разработано полностью свободных от субъективности методов, допускает точную
количественную оценку наблюдаемых различий, а с ней вместе и
достаточно полную объективность выводов. М. Г. Левин убедительно
продемонстрировал значительное морфологическое сходство эскимосов с
коренными сибирскими народами во многих важных признаках и,
следовательно, несостоятельность гипотезы эскимосского клина, если можно
так выразиться, под азиатским углом зрения. Позже это было
подтверждено на основе более полных данных Г. Ф. Дебецом 13. Они же описали
и первый краниологический материал из древних эскимосских
могильников рубежа новой эры, позволивший утверждать, что характерные
особенности физического типа эскимосов уже полностью сформировались
два тысячелетия назад 14.
Итак, жителей самых северных районов Американского
континента — эскимосов можно, бесспорно, считать народом азиатского
происхождения, и заселили их предки территорию своего нынешнего обитания не
с севера, как считали сторонники гипотезы эскимосского клина (откуда
с севера — оставалось неясным, так как на север от Чукотки, Аляски и
островов Канады располагаются лишь ледяные торосы и открытые воды
Северного Ледовитого океана), а с юга, вдоль Тихоокеанского побережья
Азии. Об этом говорят многочисленные культурные аналогии, об этом же
говорят и некоторые антропологические особенности, например
относительная темнокожесть, которая не могла сформироваться в условиях
Арктики и свидетельствует об изначальных древних контактах с более
южными народами. Но азиатские, в частности и североазиатские,
аналогии в культуре и физических особенностях американских индейцев
гораздо менее демонстративны, чем у эскимосов, и поэтому гипотеза их
азиатского происхождения в трактовке А. Хрдлички, как мы помним
писавшего о прямом родстве аборигенов Сибири и индейцев Америки, не
может быть сейчас полностью принята.
423

СОМАТОЛОГИЧЕСКОЕ СОПОСТАВЛЕНИЕ
ЭСКИМОСОВ И АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ
При фрагментарности палеоантропологических материалов из восточных
районов Северной Азии, Центральной и Восточной Азии, обеих Америк,
пригодных лишь для очень общих заключений, наибольшее значение в
рассмотрении интересующей нас темы приобретает сопоставление
антропологических характеристик современных популяций. Три группы данных
могут быть мобилизованы для этой цели: морфологические данные по
современным группам (имеются в виду в первую очередь вариации
мягких тканей лица), краниометрические вариации и наблюдения над
географическим распределением генных частот в современных популяциях.
В первом случае речь идет о сопоставлении признаков, как уже
говорилось, в методическом отношении фиксируемых недостаточно
объективно и поэтому плохо сравнимых, особенно в случае рассмотрения
американских и советских данных, в обоих других случаях методические
различия отсутствуют или четко оговорены, поэтому результаты носят более
строгий характер.
Из внешних особенностей, различающих азиатских монголоидов и
американских индейцев, наибольшее внимание в старой литературе было
уделено цвету кожи: азиатские монголоиды назывались желтокожими,
индейцы — краснокожими. Никакими точными наблюдениями это
различие не подтверждается и остается на совести путешественников и
романистов. Безусловно соответствует реальной действительности другое
морфологическое различие — степень выраженности эпикантуса, столь
характерного для азиатских монголоидов. Широко распространенное,
особенно в популярной этнографической литературе, утверждение об
отсутствии эпикантуса у американских индейцев, строго говоря, неверно —
он присутствует, но в очень небольшом проценте случаев. Представление
о доступных данных дает небольшая сравнительная таблица (табл. 44),
суммирующая наблюдения американских и советских авторов. Ясно, что
Таблица 44
Процент наличия эпикантуса у эскимосов и американских индейцев по определениям
разных авторов
Автор
Определения Д. Дженнеса
Определения В. П. Алексеева
Мужчины

Эскимосы
89,0
66,7
Атапаски
3,0
Индейцы
Кубы
3,4
Женщины

Эскимосы
95,0
72,0
Атапаски
12,0
Индейцы
Кубы
7,6
критерии определения этого признака у них различны. Но ясно и другое:
отличия американских индейцев от азиатских монголоидов не
вымышлены, а совершенно реальны. Высказанное в литературе предположение о
возможном якобы открытии в будущем каких-то групп индейцев с
сильным развитием эпикантуса ничем пока не подтверждено 15.
КРАНИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ
Краниологическое своеобразие американских индейцев, выражающееся
в сильном выступании носовых костей и остром горизонтальном профиле,
не было подтверждено краниометрически из-за ограниченности програм-
424

мы многих очень основательных краниометрических работ, выполненных
американскими исследователями. Программа эта не включала ни
измерения выступания носовых костей, ни измерения уплощенности лицевого
скелета. Исключение составляло лишь большое сравнительное
исследование У. Хауэлза 16, но индейские популяции представлены в нем лишь
двумя сериями, так как основная задача автора состояла в мировом
охвате краниометрических вариаций и статистической оценке
краниометрической дифференциации в целом.
Первые данные по углам горизонтального профиля были
опубликованы Г. Ф. Дебецом, измерившим несколько коллекций в музеях США и
малочисленную коллекцию мужских черепов тлинкитов, хранящихся в
музеях СССР 17. Позже суммарные данные по индейцам Кубы, Северной
Аргентины, Перу, а также по небольшой серии индейцев пуэбло
опубликовал В. В. Гинзбург18. За публикацией В. В. Гинзбурга
хронологически последовала упомянутая книга У. Хауэлза. Аналогичные данные по
двум сериям североамериканских индейцев были опубликованы автором
этих строк в результате работы в музее Филда в Чикаго в 1977 г.19
Более обширный материал был исследован автором осенью 1980 г.,
когда изучению были подвергнуты фонды ряда музеев США, в том числе
и крупнейших хранилищ Американского музея естественной истории в
Нью-Йорке, Смитсоновского музея естественной истории в Вашингтоне
и Музея Пибоди в Гарварде. Многие из этих коллекций были описаны
А. Хрдличкой и другими исследователями по краткой программе,
некоторые были изучены впервые. Я ставил целью своего сравнительно
краткого пребывания в США не изучение какого-то количества новых
материалов, что при обилии краниологических данных по американским
индейцам не обещало значительного увеличения информации, а сбор
данных, которые серьезно расширили бы наши знания о вариациях
горизонтального профиля лицевого скелета и развитии носовой области.
Огромное количество краниологических материалов в музеях США точно
документировано в отношении своего географического происхождения,
но не документировано в отношении этнической принадлежности.
Попытка Г. Ф. Дебеца связать эти материалы с определенными
этническими группами в составе американских индейцев, опираясь на
географическую локализацию соответствующих могильников, носит сугубо условный
характер, так как многие племена индейцев были расселены чересполос-
но, занимая одни и те же районы. Краниологические серии с достаточно
определенной этнической принадлежностью составляют меньшинство,
хранятся в музеях отдельно и были подвергнуты измерению в первую
очередь.
Как известно, коренное население Северной Америки говорило на
многочисленных языках, объединяемых в современных лингвистических
классификациях в несколько огромных языковых семей: алгонкинскую,
или алгонкино-вахашскую, надене, хока-сиу, пенути и ряд более
мелких. В нашем распоряжении есть теперь измерительная характеристика
интересующих нас морфологических особенностей в индейских группах,
относящихся ко всем четырем перечисленным выше языковым семьям.
Упомянутые выше данные В. В. Гинзбурга относятся к карибам и ара-
вакам. Мой аспирант колумбиец X. Родригес, зимой 1982 г. работая в
музеях Колумбии, собрал соответствующие данные по нескольким
группам индейцев Колумбии. В результате мы располагаем теперь
информацией, в несколько раз превышающей ранее известные выборочные
данные, охватывающей индейцев обеих Америк и позволяющей осущест-
425

вить широкое сопоставление коренного населения Америки с азиатскими
монголоидами и другими расовыми типами земли.
Здесь уместно упомянуть о том, что по уплощенности лица и носа
азиатские монголоиды, и среди них особенно сибирские монголоиды,
занимают крайнее место среди других человеческих рас. В соответствии с
ранними представлениями о развитии этих признаков у американоидов
они, как мы помним, отличаются якобы соотношением этих признаков,
сближающим их с европеоидами,— острым лицевым профилем и
сильным выстуланием носа. В какой мере эти прежние представления
действительно подтверждаются конкретными эмпирическими наблюдениями?
Нужно сразу же подчеркнуть, что подтверждаются они лишь частично.
При рассмотрении вариаций признаков в американоидных группах
обращает на себя внимание их исключительный полиморфизм, резко
бросающийся в глаза на фоне относительной морфологической гомогенности
других расовых типов. При этом хотя сочетание признаков в отдельных
этнических группах индейцев и своеобразно, но оно позволяет все же
дифференцировать их определенным образом и увидеть в морфологических
комплексах следы разных генетических истоков морфологических
особенностей коренного населения Америки.
Предварительные результаты измерений вместе с ранее
опубликованными данными суммированы в табл. 45. Не вдаваясь в детальный анализ
этой таблицы, отметим лишь основные моменты. Практически почти все
группы американских индейцев имеют острый лицевой профиль и
довольно сильно выступающие носовые кости. Выступание носа в целом
значительно сильнее, чем у азиатских монголоидных форм, но все же
меньше, чем у европеоидов. Межгрупповая средняя угла примерно равна
тому, что мы имеем у субуральских монголоидов — коренного населения
Поволжья и Приуралья. Это в одинаковой степени свойственно
коренному населению и Северной и Южной Америки. Отдельные группы
(потомки индейцев Кубы, гуроны из группы ирокезов, входящих в языковую
семью хока-сиу в Северной Америке, ряд этнических групп в Южной
Америке) отличаются еще менее сильно развитой носовой областью,
но горизонтальный профиль лицевого скелета у них остается острым,
хотя и по нему индейцы Америки занимают скорее промежуточное
положение между соответствующими характеристиками европеоидных и
монголоидных серий.
Таким образом, по сочетанию рассматриваемых фундаментальных
особенностей подавляющая часть коренного населения Америки ближе
скорее к европеоидам, чем к монголоидам. В то же время
распространенное в этнографической, да и в антропологической литературе мнение,
что индейцы Америки не отличаются в этом отношении от населения
Европы, не вполне точно: они отличаются от азиатских монголоидов и
сблия^аются с европеоидами, но не достигают максимальных величин,
типичных для европеоидов. В составе европеоидов нет групп с таким
слабым выступанием носа, как гуроны или индейцы Кубы, но в составе
смешанных по расовому составу европеоидно-монголоидных метисов они
составляют преобладающее большинство.
Обращает на себя внимание исключительно сильная вариабельность
строения лицевого профиля и угла носовых костей внутри
американоидов, создающая впечатление (особенно на фоне относительного единства
этих вариаций внутри азиатских монголоидов) их гетерогенного
происхождения. Это фундаментальный вопрос расового генезиса американои-1
дов, вытекающий из рассмотрения интересующих нас особенностей.
426

Таблица 45
Углы горизонтального профиля и выступания носовых костей у американских
индейцев
Группа
Тлинкиты
Хайда
Черноногие в целом
Пиганы
Апачи
Сиу
Понка
Гуроны
Шейены
Чинуки
Пуэбло
Арикары
Индейцы Флориды
Индейцы Калифорнии
Сибонеи (Куба)
Тайно (Куба)
Индейцы Северной
Аргентины
Индейцы Перу
Муиски (Колумбия)
Мужские черепа
75(1)
23,1(9)
24,0(69)
27,6(14)
29,2(5)
22,3(15)
28,4(54)
30,2(11)
23,1(8)
29,2(18)
21,7(38)
20,8(13)
18,0(12)
21,2(20)
24,9(12)
24,2(22)
22,4(7)
77
143,2(9)
143,2(70)
139,1(18)
138,9(10)
143,6(16)
138,7(58)
139,9(11)
138,6(14)
139,7(19)
142,4(40)
143,1(14)
140,0(33)
138,2(54)
141,8(39)
142,6(17)
143,0(22)
144,5(12)
143,0(24)
145,5(32)
Zzm'
135,4(9)
131,1(70)
128,2(17)
127,4(8)
135,0(15)
129,6(56)
127,9(11)
124,6(8)
129,2(18)
127,6(40)
128,7(12)
126,9(33)
126,5(54)
127,3(39)
126,5(12)
127,0(20)
130,8(12)
126,5(24)
128,7(32)
Женские черепа
75(1)
21,0(26)
25,6(23)
22,6(9)
20,6(5)
25,3(39)
24,2(10)
21,3(7)
27,0(5)
18,5(22)
14,7(9)
17,3(10)
17,5(13)
23,7(9)
20,9(8)
19,7(27)
77
145,2(30)
138,8(27)
140,9(13)
145,9(8)
137,6(44)
138,8(10)
138,5(10)
140,2(5)
143,7(26)
143,9(9)
138,2(30)
139,2(30)
144,6(23)
143,9(9)
141,5(13)
146,3(12)
142,0(12)
144,4(27)
Zzm'
131,4(30)
127,3(27)
131,6(12)
135,0(7)
127,1(44)
127,5(10)
118,3(8)
130,3(4)
129,0(25)
129,5(8)
128,3(30)
129,0(3(4
129,1(23)
126,8(9)
127,0(11)
130,0(11)
124,2(10)
129,1(27)
В этом отношении очень выделяются в Северной Америке носители
упоминавшихся выше языков надене — не только атапаски, но и
индейцы хайда. В Южной Америке к ним примыкают отдельные этнические
группы, входящие в очень обширную семью карибских языков. Про все
эти народы никак нельзя сказать, что они по вариациям
рассматриваемых признаков ближе к европеоидам, а не к монголоидам: все они имеют
достаточно плоское лицо и характеризуются уплощенными носовыми
костями, что в целом и создает комплекс признаков, лишь
незначительно отличающийся от такового у монголоидов. К сожалению, в нашем
распоряжении нет данных, которые свидетельствовали бы о том, что у
атапасков и остальных племен надене эпикантус выражен сильнее, чем у
других племен американских индейцев. Десятки локальных вариаций не
охвачены эмпирическими наблюдениями, и мы имеем в результате, как
совершенно справедливо отметили Е. Счасмари и Н. Оссенберг, крайний
недостаток информации о локальных группах североамериканских и тем
более южноамериканских индейцев. Хороших фотопортретов индейцев
также немного, чтобы по ним судить об отличиях, существующих между
индейцами семьи надене — атапасками, хайда и др.—и остальными
североамериканскими племенами. Но различия между ними в строении
горизонтального профиля и выступания носа, повторяю, настолько
демонстративны, что выделяют индейцев надене из остальной массы индейских
племен и сближают их с монголоидами, тогда как в остальных случаях,
действительно, больше оснований говорить о морфологическом сходстве
с европеоидами.
427

АМЕРИКАНОИДЫ — ПРОТОМОРФНЫЕ МОНГОЛОИДЫ?
Для объяснения этого сходства Я. Я. Рогинский предложил гипотезу
американоидности древнего населения Северной и Восточной Азии,
т. е. сохранения в Америке протоморфного комплекса признаков, на базе
которого сформировался в Азии классический монголоидный комплекс20.
Согласно этой гипотезе, древнейшее население этой огромной области не
имело четко выраженных монголоидных признаков, которые вообще
представляют собой очень позднюю стадию расообразования, и уплощенное
лицо и плоский нос сформировались в Азии тогда, когда Америка была
уже заселена человеком и часть древнейших азиатских популяций ушла
из Азии через район Берингова пролива в Америку. Гипотеза эта была
высказана еще тогда, когда многие наши представления об этапах
расогенеза носили достаточно схематичный характер и почти полностью
отсутствовал хорошо изученный палеоантропологический материал из
Восточной и Центральной Азии. Сейчас этот материал появился, и, хотя
в нем много пробелов, он позволяет сделать некоторые дополнительные
выводы.
Прежде всего несколько слов относительно самых ранних находок.
Некоторая уплощенность верхнего отдела лицевого скелета и
лопатообразные резцы у синантропа, очень сильная уплощенность лица у лань-
тянского гоминида — совершенно очевидно складывающийся
монголоидный комплекс признаков, не достигший еще своего полного развития21.
Это наблюдение как будто подтверждает гипотезу протоморфности
древнего населения Азии.
Верхнепалеолитические палеоантропологические находки с
сохранившимся лицевым скелетом происходят, как известно, из двух
местонахождений — Верхней пещеры Чжоукоудянь22 и местонахождения Дунь-
дяньян23, причем первые находки относятся к заключительному этапу
верхнего палеолита. И череп из Дуньдяньяна, и оба женских черепа из
Верхней пещеры имеют уплощенный лицевой скелет и мало
выступающие носовые кости24. Переносье у фрагмента со стоянки Афонтова
гора в Южной Сибири также было сильно уплощено25. Практически
единственное, что остается для доказательства протоморфности
древнейшего населения Восточной Азии,— мужской череп из Верхней пещеры,
действительно отличающийся от современных монголоидных серий и
более профилированным лицом, и более выступающими носовыми костями.
Достаточный ли это аргумент? Строго говоря, нет, особенно если мы
примем во внимание единичность находки.
Против гипотезы невыраженности особенностей монголоидной расы у
древнего населения Восточной Азии свидетельствует и более поздний
палеоантропологический материал эпохи неолита. Из бассейна Хуанхэ
описано несколько серий разного времени и различной культурной
принадлежности — все они отличаются четко выраженным монголоидным
комплексом признаков 26. Правда, по отношению к одной из серий было
высказано мнение о наличии в оставившей ее популяции европеоидной
примеси27, но оно получило очень неубедительное морфологическое
обоснование. Степень выраженности монголоидных признаков в целом
ненамного меньше у восточноазиатских монголоидов, чем у сибирских,
и они краниологически близки к неолитическим людям бассейна Хуанхэ.
Если на протяжении последних пяти тысяч лет в определенном
географическом районе наблюдается такая стабильность антропологического
комплекса, то трудно назвать фундаментальную причину, которая могла
428

бы привести к его быстрому изменению на протяжении предшествующих
тысячелетий.
Наши знания в области палеоантропологии Сибири28 и Японских
островов29 в последние десятилетия также возросли в несколько раз.
Неолитическое население этих областей отличалось не меньшей
выраженностью монголоидных особенностей, чем современное. Поэтому гипотеза
нейтрального менее специализированного антропологического типа
древних азиатских монголоидов выглядит не очень убедительно, так как она
оставляет без объяснения много вопросов, и сейчас она вряд ли может
быть поддержана палеоантропологичзскими аргументами и нуждается
либо в замене ее какой-то другой гипотезой (если считать нейтральность
протомонголоидного комплекса фикцией), либо в существенных
дополнениях.
Между тем определенный ряд палеоантропологических фактов,
выявленных за последние 20 лет, бросает новый свет на проблему в целом.
Во многих районах Центральной Азии — в Туве 30, в западных районах
Монголии31 — проживали в эпоху энеолита, бронзы и раннего железа
популяции с европеоидными особенностями. Речь идет не об отдельных
включениях, а о достаточно широком распространении европеоидов в
Центральной Азии в эпоху энеолита и бронзы. На востоке европеоидный
ареал доходил до центральных районов нынешней территории
Монгольской Народной Республики,— это имеет прямые палеоантропологические
доказательства, на основании косвенных соображений можно
предполагать, что его восточная граница уходила еще дальше на восток и
пролегала где-то во Внутренней Монголии или даже еще восточнее.
Находки более раннего времени из этих районов — с территории Тувы,
Монголии и Внутренней Монголии пока отсутствуют, но
аргументируемая археологически культурная преемственность возводит здесь генезис
населения эпох неолита и бронзы к более раннему времени. А
археологическая характеристика памятников палеолитического времени
обнаруживает в них многие элементы западного происхождения 32.
Весьма вероятно, что степная часть центральных областей изначально
входила в ареал формирования европеоидов и нынешняя территория
Алтая, Хакасии и Тувы, западных районов Монголии, может быть даже
вся Монголия до Внутренней Монголии, представляла собой зону разных
очагов европеоидного расообразования. Таким образом, огромный по
ареалу и многочисленный массив европеоидов в Центральной Азии
на ранних этапах расообразования простиравший свое влияние далеко на
восток,— реальный факт, с которым нельзя сейчас не считаться при
реконструкции расогенетического процесса на востоке и севере Азии и
порожденных им импульсов, распространившихся в разные стороны, в том
числе и в Америку.
Гипотеза о наличии европеоидной примеси у народов Восточной Азии
высказывалась в 30—40-х годах рядом западноевропейских
антропологов 33, и она подверглась тогда же острой и в целом справедливой
критике со стороны советских специалистов, потому что фактическая база
ее была очень уязвима (изображения якобы сильно бородатых людей в
древнекитайских хрониках), а теоретически она сопровождалась
культуртрегерскими тенденциями и стремлением приписать местные культурные
достижения европеоидным пришельцам 3\ Такой примитивный
культуртрегерский евроцентризм давно оставлен современной наукой, но
широкий контакт европеоидов с монголоидами на территории Центральной и
частично Восточной Азии в эпоху ранних этапов расообразования, как
429

мы убедились, документируется многими бесспорными фактами,
сомнений не вызывает и заставляет перестроить наше отношение к
традиционным схемам заселения Америки и исходных расовых комплексов,
носители которых приняли участие в этом процессе.
Какое отношение вся эта новая информация имеет к рассмотренной
выше гипотезе нейтрального облика древних монголоидов? Мы
отказались от этой гипотезы из-за отсутствия в ее пользу серьезных
морфологических доказательств, но генезис морфологических особенностей,
которые характерны для американоидов, проясняется с помощью тех па-
леоантропологических материалов, которые были перечислены выше. Если,
как было установлено, ареал европеоидов на ранних этапах расо-
образования был гораздо шире и охватывал, хотя бы частично,
Центральную Азию, то контакт их с протомонголоидами должен был быть очень
значительным именно в тех районах Центральной, Восточной и Северной
Азии, откуда вероятен исход предков американоидов в Новый Свет через
древнюю Берингейскую сушу.
УЧАСТИЕ ДРЕВНЕЙШИХ ЕВРОПЕОИДОВ В ФОРМИРОВАНИИ
МОРФОЛОГИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ АМЕРИКАНОИДОВ
Возвращаясь к антропологическим особенностям коренного населения
обеих Америк, мы получаем теперь гораздо более основательную
фактическую базу для их генетической интерпретации, чем та, которая
находилась в нашем распоряжении раньше. Такие особенности, как довольно
острый лицевой профиль и сильное выступание носа, легко находят себе
объяснение как генетическое следствие значительной европеоидной
примеси в составе тех азиатских популяций, которые дали начало первым
насельникам Американского континента. В целом морфологический облик
американоидов вполне соответствует той комбинации признаков, которая
могла образоваться при широком и продолжавшемся много поколений
смешении с европеоидами. Своеобразные особенности морфологии
американских индейцев вполне объяснимы их тысячелетней изоляцией в
пределах обеих Америк.
Однако соотношение европеоидного и монголоидного компонентов у
этих популяций не было одинаковым — европеоидная примесь была
представлена в большей или меньшей степени. Это обстоятельство помогает
понять, почему отдельные племена североамериканских индейцев
различаются между собой по морфологии лицевого скелета: по-видимому,
в этих различиях проявляется их разное происхождение, восходящее еще
к азиатской прародине. К сожалению, довольно слабая изученность
палеоантропологии древнейшего населения Америки 35 и неизученность
вариаций интересующих нас признаков строения лицевого профиля и
развития носовой области даже у известных находок лишают возможности
найти палеоантропологических предков отдельных крупных общностей
в составе индейцев и проследить динамику их расселения по территории
Американского континента в ходе времени.
Установленное отличие индейцев надене от других индейских групп,
особенно демонстративно проявляющееся у таких характерных
представителей этой группы, как атапаски, очевидно, требует особого
объяснения. Сейчас еще нет полной генетической классификации американских
языков, в пределах которой можно было бы достаточно точно фиксировать
время их формирования, не разработано и общепринятой
историко-культурной классификации отдельных индейских групп, которая позволяла бы
430

достаточно точно фиксировать время сложения характерных для них
культурных особенностей. Большой объем археологической работы и ее
результаты дают возможность наметить какие-то вехи, но многое здесь
еще остается неясным. Поэтому хронологическая последовательность
появления предков отдельных крупных подразделений индейцев из Азии
остается неустановленной, но по отношению к индейцам надене
антропологические наблюдения позволяют высказать некоторые соображения,
небезразличные для определения времени появления их предков в
Америке.
По уплощенности лица и носа индейцы надене близки к сибирским
монголоидам — тем из них, которые населяют Западную и Южную
Сибирь, а также частично центральные районы Восточной Сибири. Верхней
хронологической границей времени их переселения в Америку является,
очевидно, I тысячелетие до н. э., когда формировалась или уже
сформировалась древнеэскимосская культура и предки эскимосов уже
проживали в районах Берингоморья, «заперев» этот узкий проход для движения
других народов36. Нижняя граница — время формирования типичного
для сибирских монголоидов комплекса признаков, которое палеоантропо-
логически фиксируется эпохой неолита, т. е. рубежом IV—III
тысячелетий до н. э., но может восходить и к более раннему времени37. Таким
образом, наиболее вероятная дата появления предков индейцев надене на
Американском континенте — IV—II тысячелетия до н. э., и они
представляли последнюю палеоиндейскую волну в заселении Америки,
предшествующую эскимосской.
Палеогеография древней Берингейской суши реконструируется на
основе многих геологических, географических и биологических
исследований38. 20 000—14 000 лет назад покровное оледенение образовывало Бе-
рингейскую сушу, покрытую огромными массами льда, по которому в
Америку переходили из Азии не только люди, но и стада
млекопитающих 39. Ослабление ледового режима на протяжении 14 000—10 000 лет
назад привело к образованию сначала очень небольшого пролива,
который, постепенно расширяясь (в этом, по-видимому, играло роль не только
повышение уровня воды вследствие таяния ледника, но и частичное
понижение суши в результате интенсивных тектонических движений) 40,
несколько тысяч лет назад достиг современной ширины. Таким образом,
наиболее благоприятное сухопутное передвижение из Азии в Америку по
кромке суши с юга от ледника было осуществлено, надо думать, в эпоху
XVIII—XII тысячелетий до н. э., хотя отдельные довольно
многочисленные группы людей проникали в Америку, как мы убедились, и много
позже.
В определении времени появления первого человека в Америке мы
целиком зависим от разработок геологов и геофизиков, а они довольно
противоречивы. 30—40 лет назад время заселения Америки человеком с
опорой на классические геологические и геоморфологические наблюдения
постулировалось в 10 000—12 000 лет назад41. С появлением
радиоуглеродного метода все датировки поползли вглубь и время заселения
отодвинулось на 25 000—30 000 и даже на 40 000 лет от современности.
В последнее время наметилась отчетливая противоположная тенденция,
обязанная, очевидно, своим возникновением более критическому отбору
образцов для датировки и технической разработке самой процедуры
датирования: точно документированные даты для памятников с четкой
стратиграфией не уходят глубже 20 000 лет, т. е. практически не
превышают времени образования Берингейской суши. То, что для сибирского
431

палеолита получены более ранние даты 42, не должно нас смущать и не
должно заставлять, как это делают некоторые исследователи,
автоматически завышать возраст древнейших стоянок в Америке: длительный
отрезок времени, несомненно, был необходим, чтобы преодолеть Берингей-
скую сушу, да и сам поиск пути через нее требовал усилий многих
поколений. Нельзя упускать из виду и того совершенно очевидного
обстоятельства, что древнейшие памятники в пределах Берингейской
суши могли уйти под воду и недоступны современному исследователю.
Итак, в свете всего сказанного можно предполагать, что восточно-
азиатские и дальневосточные популяции эпохи верхнего палеолита,
впитавшие в себя значительную европеоидную примесь, двигаясь вдоль
Тихоокеанского побережья с юга на север, вступили на Берингейский
сухопутный мост и, по-видимому, вдоль его южной кромки около 20 000 лет
назад начали проникать в Америку. Антропологическое разнообразие
индейцев разных районов Америки говорит о том, что это проникновение
шло несколькими генетически относительно независимыми волнами и
замедлилось или прервалось с образованием Берингова пролива, т. е.
10 000—12 000 лет назад при переходе к эпохе мезолита.
Следующий этап проникновения людей в Америку из Сибири
относится, как мы предполагаем, к гораздо более позднему времени —
IV—II тысячелетиям до н. э. и связан с переселением предков индейцев
надене, для которых характерны уже не тихоокеанские, а внутрисибир-
ские генетические связи. Основатель глоттохронологии и лексикостати-
стики М. Сводеш выступил два десятилетия назад с гипотезой
генетического родства языков надене и западносибирских, которая в те годы
казалась совершенно фантастичной. Однако, как мы убедились, она находит
подтверждение в антропологических данных и должна поэтому снова
привлечь внимание лингвистов на предмет положенных в ее основу
языковых реалий. Наконец, третий этап заселения Америки —
проникновение предков эскимосов, когда снова на первый план выдвигается
тихоокеанский путь заселения, так как древнеэскимосская культура
обнаруживает демонстративные археологические аналогии с культурой Камчатки
и побережья Охотского моря43.
Такова картина заселения Америки человеком, как она
реконструируется на основе морфологического изучения современных и древних
популяций.
НЕКОТОРЫЕ ГЕНОГЕОГРАФИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
К решению проблемы родства американских индейцев с азиатскими
популяциями, помимо морфологических наблюдений, могут быть
привлечены и генетические данные. В первую очередь речь идет о генетических
маркерах — групповых факторах крови, исследованных у всех сколько-
нибудь крупных этнических общностей в Азии и Америке. Но
генетическая интерпретация развивается в настоящее время и в морфологии:
отдельные дискретно варьирующие признаки на черепе рассматриваются
как признаки со сравнительно простой наследственностью, т. е.
детерминируемые в своей наследственной передаче одним или двумя генами.
В этом отношении они могут условно приравниваться к группам крови.
На этом и основаны достижения феногенетики, успешно развиваемой в
СССР усилиями Н. В. Тимофеева-Ресовского и А. В. Яблокова44,— науки
о реконструкции генетического состава современных и древних
популяций на основании вариаций признаков с дискретным проявлением. На-
432

чиная с пионерской работы А. и Р. Бэрри 45 признаки с дискретным
проявлением заняли большое место и в изучении краниологии человеческих
популяций46. Все такие признаки рассматриваются как равноценные,
равноценными в генетическом отношении считаются и группы крови,
с помощью стандартной статистической процедуры вычисляется
суммарный показатель различий между сравниваемыми группами, он и
является мерилом генетической близости или удаленности групп друг от друга.
Канадские антропологи и генетики Е. Счасмари и Н. Оссенберг,
на работу которых выше сделана ссылка, осуществили подобный подсчет,
охватив им популяции коренных народов Сибири, эскимосов и
американских индейцев. Результат этого подсчета оказался вполне определенным:
и по дискретно варьирующим признакам на черепе, и по
генетическим маркерам эскимосы оказались ближе к североамериканским индейцам,
чем к сибирским монголоидам, сибирские монголоиды и
североамериканские индейцы отстоят друг от друга достаточно далеко. Статья,
опубликованная в «Current anthropology» и в соответствии с практикой,
принятой в этом журнале, обсуждавшаяся на его страницах специалистами из
разных стран, вызвала оживленный обмен мнениями и ряд критических
замечаний. Самым важным для нашей темы было то, что А. Г. Козинцев
и Р. Макги выявили некоторые моменты в статистических процедурах,
которые позволяют интерпретировать результаты подсчетов не так, как
их интерпретировали Е. Счасмари и Н. Оссенберг, и показать, что
американские эскимосы отстоят от сибирских монголоидов практически не
дальше, чем от американских индейцев 47. Канадские авторы вынуждены
были в своем ответе на критику согласиться с этим выводом и даже
проиллюстрировали его специальной диаграммой.
Автор, приняв участие в дискуссии48, пытался продемонстрировать,
в противовес сравнению групп по сумме признаков значение
дифференцированного подхода к оценке отдельных признаков. Такой подход
позволяет рассматривать строение горизонтального профиля лицевого скелета
и развитие носовой области как признаки, имеющие фундаментальное
значение для отделения американских индейцев от коренных народов
Сибири, коль скоро, как уже говорилось, обе группы народов
противостоят друг другу в вариациях этих морфологических особенностей. Имея
почти исчерпывающие данные по сибирским народам, я смог привести
тогда лишь ограниченную информацию об американских индейцах,
которую можно значительно расширить сейчас. Сопоставление по всем этим
признакам азиатских эскимосов, по которым есть соответствующие
данные 49, с коренными народами Сибири и Северной Америки приводит к
однозначному выводу: эскимосы мало отличаются от сибирских народов
и вместе с ними противопоставляются американским индейцам. Е.
Счасмари и Н. Оссенберг, оспаривая этот вывод, справедливо отметили, что
он опирался лишь на выборочные данные по индейцам Америки, не
изученные в этом отношении группы индейцев могут иметь иные вариации.
Но все предшествующее изложение служит, как кажется автору,
подтверждением заключения, сделанного в 1979 г.
Вообще, говоря о геногеографических данных, нельзя не отметить их
неоднозначность при выборе между разными генетическими гипотезами.
Старые попытки показать, что Америка была заселена небольшой
группой людей 50 — носителей гена г, чем и объясняется почти подавляющее
распространение среди коренного населения Америки группы О,
слишком явно противоречат всей накопленной информации и
морфологического и историко-этнологического характера, в том числе и рассмотренной
433

выше. Отдельные островки высокой концентрации гена г в Северной Азии
не обязательно должны иметь отношение к аналогичным вариациям в
пределах Американского материка м — ведь дрейф генов идет
автоматически в разных популяциях небольшого объема. В предшествующих
разделах автор пытался показать, что генетическое своеобразие
американских индейцев по гену г проистекает за счет действия правила Н. И.
Вавилова, а именно выщепления рецессивных генов в условиях
изоляции на окраине видового ареала52. Так или иначе, совершенно очевидно:
генетическое своеобразие американских индейцев таково, что оно
свидетельствует об их многовековой изоляции и самостоятельном развитии
расогенетических процессов на Американском материке без значительных
посторонних влияний. Исходные расовые компоненты азиатского
происхождения, сложившиеся в процессе смешения европеоидов и
монголоидов, и должны были претерпеть в ходе этого самостоятельного развития,
как уже говорилось, серьезные морфологические и генетические
изменения, столь сильно затрудняющие поиски прямых аналогий
антропологическим особенностям американских индейцев в Старом Свете.
х Hrdliika A. Catalogue of human crania in the United States national museum
collections//Proceedings of United States national museum. Washington, Л924, 1927,
1928, 1930, 1940, 1942, 1944.
2 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области. М., 1951 //
Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С. Т. 17.
3 Левин М. Г. Краниологические типы чукчей и эскимосов//Сб. Музея
антропологии и этнографии АН СССР. М.; Л., 1949. Т. 10.
1 Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока. М.,
1958 (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Н. С; Т. 36).
5 Группы крови у чукчей и эскимосов//Сов. этнография. 1958. № 5; Он же. Новые
материалы по группам крови у эскимосов и ламутов//Там же. 1959. № 3.
6 Hrdlicka A. The origin and antiquity of the American Indians. Washington, 1942.
7 Hrdlicka A. Crania of Siberia // Amer. journal of phys. anthropology. Vol. 29, 1942.
N 4.
8 Окладников А. П., Васильевский P. С. По Аляске и Алеутским островам.
Новосибирск, 1976.
9 Laughlin W. Problems in the physical antropology of North American Indians,
Eskimos and Aleuts // Arctic anthropology. Vol. XVI, 1979. N 1. S. 165.
10 Дебец Г. Ф. О древней границе европеоидов и американоидов в Южной
Сибири //Сов. этнография. 1947. № 1.
11 Золотарев А. М. К вопросу о происхождении эскимосов//Антроп. журн. 1937.
№ 1.
12 Левин М. Г. Краниологические типы чукчей и эскимосов.
13 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.
14 Левин М. Г. Об антропологическом типе древних эскимосов//Современная
антропология. М., 1964; Дебец Г. Ф. Палеоантропологический материал из древнебе-
рингоморских могильников Уэлен и Эквен // Арутюнов С. А., Сергеев Д. А.
Проблемы этнической истории Берингоморья: Могильник Эквен. М., 1975.
10 Szathmary Е., Ossenberg N. Are the biological differences between North American
Indians and Eskimos truly profound? // Current anthropology. Vol. 19, 1978. N 4.
t6 Howells W. W. Cranial variation in man. Cambridge, Massachusetts, 1973.
r Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области; Он же.
Опыт графического изображения генеалогической классификации человеческих
рас//Сов. этнография. 1958. № 4.
8 Гинзбург В. В. Антропологическая характеристика древних аборигенов Кубы//
Сб. музея антропологии и этнографии АН СССР. М., 1967. Т. 24.
10 Alexeev V. P. On Eskimo origins // Current anthropology. Vol. 20, 1979. N 1.
20 Рогинский Я. Я. Проблема происхождения монгольского расового типа // Антроп.
журн. 1937. № 2.
21 Алексеев В. П. Палеоантропология земного шара и формирование человеческих
рас. М., 1978.
22 Weidenreich F. On the earliest representatives of modern mankind recovered on
the soil of East Asia//Peking natural history bulletin. Vol. 13, 1939. N 3.
434

23 Woo Ju-kand. Human fossil Found in Liukiang, Kwangsi, China // Vertebrata pala-
siatica. Vol. Ill, 1959. N 3.
24 Метрическую характеристику см.: Алексеев В. П. Палеоантропология земного
шара и формирование человеческих рас.
25 Дебец Г. Ф. Фрагмент лобной кости человека из культурного слоя стоянки «Афон-
това гора II» под Красноярском//Бюл. Комис. по изуч. четвертич. периода. 1946.
№8.
23 Black D. A study of Kansu and Honan aeneolothic skulls and specimens from later
Kansu prehistoric sites in comparison with North China and other recent crania//
Paleontologia Sinica, series D. Vol. VI. Fast 1. Peking, 1928; Jen Jin. Report on the
skeletal remains from the neolithic site at Bao Ji, Shensi // Paleovertebrata et pa-
leoanthropologia. 1960. N 3; Idem. Investigations of the neolithic human skeletons
unearthed at Pan Po, Sian//Kaogu (Archaeology). 1960. N 9; Idem. Neolithic human
skeletons unearthed at Hua-Asien, Shensi//Kaogu suebao. 1962. N 2.
27 Крюков М. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы: проблемы
этногенеза. М., 1978; Чебоксаров Н. Н. Этническая антропология Китая (расовая
морфология современного населения). М., 1982.
28 Сводка данных: Алексеев В. Я., Гохман И. И. Антропология азиатской части
СССР. М., 1984.
29 Suzuki H. Microevolutional changes in the Japanese population from the prehistoric
age to the present day//Journal of the Faculty of science, University of Tokyo,
section V. Anthropology. Vol. Ill, 1969. N 4.
■30 Гохман И. И. Происхождение центральноазиатской расы в свете новых палеоан-
тропологических материалов // Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР.
Л., 1980. Т. 36.
31 Алексеев В. П. Новые данные о европеоидной расе в Центральной
Азии//Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974; Мамонова Н. Н.
Антропологический тип древнего населения Западной Монголии по данным
палеоантропологии//Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. Л., 1980. Т. 36.
32 Окладников А. П. Палеолит Центральной Азии. Новосибирск, 1981.
33 Montandon G. La race, les races, mise au point d'ethnologie somatique. Paris. 1933;
Eickstedt E. Rassenkunde und Rassengeschichte der Menschheit. Stuttgart, 1934; Idem.
Rassendynamik von Ostasien. China und Japan. Thai und Khmer von der Urzeit bis
heute. Berlin, 1944.
34 См., напр.: Чебоксаров Н. Н. К вопросу о происхождении китайцев//Сов.
этнография. 1947. № 1.
35 Smith F. H. The skeletal remains of the earliest Americans: a survey//Tenessee
anthropologist. Vol. 1. 1976.
30 Диков Н. Н. Археологические памятники Камчатки, Чукотки и верхней Колымы.
М., 1977; Он же. Древние культуры Северо-Восточной Азии. М., 1979.
37 Алексеев В. П., Гохман И. И. Антропология азиатской части СССР.
38 Берингия в кайнозое. Владивосток, 1976; Hopkins D. M. (ed.). The Bering land
bridge. Stanford, California, 1967.
39 Шер А. Б. Млекопитающие и стратиграфия плейстоцена крайнего северо-востока
СССР и Северной Америки. М., 1971.
40 Линдберг Г. У. Четвертичный период в свете биогеографических данных. М.; Л.,
1955; Он же. Крупные колебания уровня океана в четвертичный период. Л., 1972.
41 Wormington H. Ancient man in North America. Denver, Colorado, 1957.
42 Мочанов Ю. А. Древнейшие этапы заселения человеком Северо-Восточной Азии.
Новосибирск, 1977.
43 См. примеч. 36.
4i Тимофеев-Ресовский Н. В., Яблоков А. В. Фены, фенетика и эволюционная
биология//Природа. 1973. № 5; Яблоков А. В. Фенетика. М., 1980.
45 Berry А. С. and В. I. Epigenetic variation in human cranium//Journal of anatomy.
Vol. 101, 1967. N 2. ~
43 См., напр.: Козинцев А. Г. Дискретные признаки на черепах эпохи бронзы из
Южной Сибири //Сб. Музея антропологии и этнографии АН СССР. Л., 1980. Т. 36.
47 McGhee B. Comments // Current anthropology. Vol. 19, 1978. N 4; Kozintsev A.
On Eskimo origins // Current anthropology. Vol. 20, 1979. N 1.
48 Alexeeu V. On Eskimo origin//Current anthropology. 1979. Vol. 20, N 1.
43 Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области;
Алексеев В. П., Балуева Т. С. Материалы по краниологии азиатских эскимосов//Сов.
этнография. 1976. № 1; Alexeeu V. The craniology of the Arctic Eskimo//Arctic
anthropology. Vol. 2, 1964. N 2.
50 Wormington H. Origins//Program of the history of America. Indigenous period, I..
Vol. 1. Mexico, 1953; Дебец Г. Ф. Антропология Сибири и проблема заселения
435

Америки//Научная конференция по истории Сибири и Дальнего Востока.
Секция археологии, этнографии, антропологии и истории Сибири и Дальнего Востока
дооктябрьского периода: Тез. докл. и сообщ. Иркутск, 1960.
r,J Рынков Ю. Г. Особенности серологической дифференциации народов Сибири//
Вопр. антропологии. 1965. Вып. 21.
г'2 Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сравнительно простая задача — подвести итог содержанию очерков,
образующих третью часть этой книги. Их целью было показать, что
антропологические данные в широком смысле слова, т. е. включая и палео-
антропологические, с успехом могут быть использованы на разных
синхронных срезах в реконструкции чрезвычайно разных по своему
характеру этногенетических ситуаций — приуроченности к разным эпохам,
достаточно конкретным в ландшафтно-климатическом отношении
различным географическим областям, неповторимо своеобразным хозяйственным,
социальным и демографическим условиям. Проведенная реконструкция
при этом постоянно соотносилась с результатами историко-этнологи-
ческих исследований, но и они корректировались с ее помощью.
Полученный синтез очерчивает границы уже достигнутых возможностей и
намечает контуры дальнейшей разработки проблемы сопоставления
антропологических данных со всеми другими видами исторических источников.
Что вытекает из всех рассмотренных хронологически разновременных
и локально разнообразных материалов? Антропологический материал
позволил уловить основные тенденции развития и главные направления
миграций при сложении населения целого материка, а именно Америки.
При рассмотрении формирования отдельных народов на Кавказе, в
Средней Азии и Южной Сибири антропологические данные дали возможность
как реконструировать древнейшие истоки тех компонентов, которые
представлены в составе современного населения, так и фиксировать события
поздних этапов его истории. Если говорить о глубинных реконструкциях
этногенеза, то они отчетливо концентрируются вокруг изучения
процессов антропологического и историко-культурного развития в условиях
изоляции, предопределяемой в первую очередь экстремальной
географической ситуацией — проживанием, скажем, в высокогорных районах.
В то же время влияние географической среды нельзя преувеличивать,
даже если она и ставит трудные проблемы перед человеческими
коллективами. Яркий пример в этом отношении представляют собой
изолированные популяции Дагестана, ряд из которых говорят на одноаульных
языках, не имеющих внешних аналогий. На протяжении десятилетий
считалось очевидным, что возникновение изолированных языков в Дагестане
имеет своей причиной труднодоступные перевалы и проживание в
отдельных замкнутых долинах, т. е. географические условия в широком смысле
слова. Между тем и в этом случае, по-видимому, имела место переоценка
роли географических обстоятельств. Л. И. Лавров привел убедительные
факты и соображения в пользу того, что многообразие языков в
Дагестане и наличие изолированных языков обязаны своим появлением внут-
риселенной эндогамии \ т. е. фактору социальному.
Что касается самого этногенетического процесса, то, пожалуй, можно
констатировать два момента, вытекающие из антропологических
сопоставлений. Компоненты антропологической структуры, те или иные ло-
436

кальные варианты, входящие в состав современных народов, имеют, как
правило, древнее происхождение и прослеживаются с определенными
модификациями до эпохи бронзы и неолита. В этом, как уже неоднократно
говорилось выше, и состоит сила антропологических данных как
материала для этногенетических наблюдений. Но антропологический состав
любого народа, как он фиксируется в современную эпоху, складывается в
своем окончательном виде в подавляющем большинстве случаев
сравнительно поздно — в эпоху средневековья или чуть раньше, в конце I
тысячелетия до н. э.— начале н. э. Попытке аргументировать это положение по
отношению к народам Сибири была посвящена специальная статья2,
но оно кажется справедливым и в целом, отражая какие-то
специфические черты процессов этнообразования и этногенеза.
Разумеется, подобный вывод не имеет абсолютного значения — выше
приводились примеры стабильности антропологических признаков на
протяжении тысячелетий. Но в общем период от тысячелетия до двух
примерно соответствует стабильной фазе расогенеза, на протяжении более
длительного срока уже имеют место антропологические изменения.
Таким образом, переход от событий расогенетической истории к событиям
этногенетической истории осуществляется только в рамках названного
промежутка времени, более детальная реконструкция этногенеза на
основе антропологических данных возможна лишь в исключительных
случаях.
1 Лавров Л. И. О причинах многоязычия в Дагестане//Сов. этнография. 1951. № 2.
2 Алексеев В. П. О характере этногенетических процессов на территории Сибири
в свете антропологических данных // Изв. Сибирского отделения АН СССР. Сер.
истории, филологии и философии. 1984, № 9. Вып. 2.
437

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие , 3
Часть первая
АНТРОПОЛОГИЯ: КОНТУРЫ НАУКИ
Теоретическое наследие Энгельса и антропологическая наука .... э
Антропология: некоторые итоги и перспективы исследований .... 14
Расширение границ науки 14
Генетический подход 17
Популяционный подход 18
Естественный отбор и социальные закономерности 19
Этногенетический аспект 21
От антропологии к экзоантропологии 23
Горизонты антропологии 24
Антропология - морфологическая наука 24
Новые веяния 24
Структурные уровни исследования 26
Прогноз 30
Антропология и морфология (в связи с учебной книгой по морфологии
человека) 35
Генетические аспекты антропологии 40
Человек как предмет генетического изучения 41
Значение антропологических данных для генетических исследований 42
Антропология и генетика в их взаимосвязи 46
Значение генетических данных в антропологических исследованиях . . 49
Антропология и генетика в их влиянии на общество 52
Генетика и антропология 58
Геногеографические правила, установленные Н. И. Вавиловым .... 58
Геногеография и формирование европеоидов 62
Значение трудов Н. И. Вавилова для теоретической антропологии ... 67
Экспедиции 68
Центры происхождения культурной флоры 76
Оттеснение рецессивов на окраину ареала 83
Гомологические ряды в наследственной изменчивости 93
Экология человека (взгляды антропологов) 99
Популяционная структура человечества и историческая антропология 107
Рамки исторической антропологии 107
Проблемы исторической антропологии 109
Популяция 112
Палеоантропологическая популяция 115
Выводы П£
438

Историческая антропология: проблемы и перспективы 121
Место исторической антропологии в системе антропологии 121
Фундаментальные проблемы исторической антропологии 123
Эволюционные аспекты антропологии древнего населения 131
Постановка вопроса 131
Размах видовой изменчивости 131
Степень морфологической специфичности популяций 134
Характер видовой изменчивости 136
Направленные изменения признаков во времени 138
Заключение 141
Часть вторая
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ЭТНОГЕНЕТИЧЕСКИХ РЕКОНСТРУКЦИЙ
Еще раз о постановке проблем этногенеза 144
Комплекс наук и одна наука 144
Исторические рамки этногенетического исследования 145
Язык как этнический определитель 146
Этнографические данные и этногенез 148
Роль археологии в этногенетическом исследовании 150
Антропологический материал как исторический источник 152
Комплексность данных и их соподчинение 153
О различии синхронного и диахронного сравнения этнографических
явлений 155
Постановка проблемы 155
Синхронное сравнение 157
Диахронное сравнение 160
Влияние географической среды на этнографические явления 162
Скорость изменения этнографических явлений 163
О переходе от синхронного сравнения к диахронному 166
О границах диахронного сравнения в фольклористике 167
Этногенетические предания, лингвистические данные,
антропологический материал 171
Обоснование характера сопоставлений 171
Пространство этногенетических ситуаций 174
Палеоантропология и история 190
Палеоантропологический материал как исторический источник .... 190
Реконструкция очагов автохтонного развития 193
Реконструкция древних миграций 196
Антропологическая диффузия 198
Установление времени конкретных этногенезов 200
Заключение * 204
Часть третья
ИСТОРИКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ
КОНКРЕТНЫХ ЭТНОГЕНЕЗОВ
К исторической интерпретации результатов изучения
палеоантропологии степей Евразии в скифское время 206
Введение 206
Могильники, давшие достаточно представительный
палеоантропологический материал 209
439

Географическая изменчивость 215
Расогенетическое истолкование 230
Этногенетические итоги 232
Палеодемографические наблюдения 234
Уровень жизни и обеспеченность пищей 236
Заключение 237
Некоторые проблемы происхождения балкарцев и карачаевцев в свете
данных антропологии 241
Вводные замечания 241
Соматологические данные 242
Палеоантропологические данные 246
Обсуждение существующих гипотез 249
Выводы 253
Антропологические данные и происхождение осетинского народа . . . 255
История изучения 25^
Соматология и типологическая характеристика 258
Краниологические вариации 263
Гипотеза северных аналогий 268
Палеоантропологические соображения 271
Этногенетические соображения 273
Некоторые перспективы дальнейших исследований 274
В защиту использования антропологических данных в этногенетическом
исследовании осетин 276
Антропологические данные к проблеме происхождения населения
центральных предгорий Кавказского хребта 280
Состояние материалов 280
Гипотезы происхождения кавкасионского типа 283
Факты, которые следует учитывать при обсуждении гипотезы М. Г. Аб-
душелишвили 285
Факты, которые следует учитывать при обсуждении гипотезы Г. Ф. Дебеца 292
Гипотеза изоляции 306
Выводы 310
Древнейшее европеоидное население Средней Азии и его потомки . . 318
Обзор гипотез происхождения памиро-ферганской расы 318
Морфологические отличия памирских народов от узбеков и таджиков 319
Палеоантропологические сопоставления 322
Выводы 325
Опыт антропологической оценки скульптур Халчаяна и Дальверзина 326
Антропологические аспекты изучения древней скульптуры 326
Изучение скульптур Дальверзина и Халчаяна с помощью соматологиче-
ской методики 329
Расовая диагностика и генезис населения Северной Бактрии .... 334
Антропологические аспекты индоиранской проблемы 338
Соматологические данные 338
Палеоантропологическая ретроспектива 343
К антропологии восточноевропейских караимов 346
О происхождении древнейшего европеоидного населения Минусинской
котловины 350
К происхождению таштыкского населения Южной Сибири 355
Палеоантропология таштыкской культуры 355
Об этнической принадлежности населения таштыкской культуры . . . 362
440

Происхождение хакасского народа в свете данных антропологии . . . 366
Результаты антропологического исследования современного населения 366
Краниологический тип современных хакасов 375
Расовые компоненты второго порядка 381
Некоторые палеоантропологические соображения 397
Заключение 399
Антропологический комментарий к гипотезе циркумполярной культуры 402
Соматологическое сопоставление 402
Краниологический материал 407
Изосерология 409
Дерматоскошш 411
Этногенетические выводы 412
О характере этногенетических процессов на территории Сибири в свете
антропологических данных 414
Гипотеза неолитического возраста современных народов 414
Время формирования народов Западной Сибири 416
Хронология этногенетических процессов в Южной Сибири 417
Время конкретных этногенезов на северо-востоке Азии 419
Общее заключение 419
Изучение морфологических особенностей американских индейцев и
проблема заселения Америки 421
Историческая ретроспектива 421
Соматологическое сопоставление эскимосов и американских индейцев 424
Краниологические особенности американских индейцев 424
Американоиды — протоморфные монголоиды? 428
Участие древнейших европеоидов в формировании морфологических
особенностей американоидов 430
Некоторые геногеографические соображения 432
Заключение 436
441

CONTENTS
Introduction 3
Part 1
PHYSICAL ANTHROPOLOGY: THE CONTOURS OF SCIENCE
Theoretical heritage of Engels and physical anthropology 5
Physical anthropology: some results and perspectives of studies .... 14
Expansion of the scopes of science J 4
Genetic approach 17
Population approach 18
Natural selection and social regularities 19
Ethnogenetical aspects 21
From physical anthropology to physical exoanthropology 23
The horizons of physical anthropology 24
Physical anthropology is a morphological science 24
New trends of development 24
Structural levels of investigations 26
Perspectives of investigations 30
Physical antropology and morphology 35
Genetic aspects of physical anthropology 40
Human being as a subject of genetic study 41
Importance of physical anthropological data for genetic studies 42
Physical anthropology and genetics in their relationships 46
Importance of genetic data for physical anthropological studies .... 49-
Physical anthropology and genetics in their influence on the society ... 52
Genetics and physical anthropology 58
Genogeographical rules of N. Vavilov 58
Genogeography and the» formation of Europeoids 62
Significance of N. Vavilov's works for theoretical physical anthropology 67
Vavilov's expeditions 68
Centres of the origin of cultivated plants 76
Distribution of recessives in marginal areas 83
Homologous series in inherited variation 93
Human ecology (physical anthropological points of view) 99
Population structure of mankind and historical anthropology 107
Framework of historical anthropology ^7
Problems of historical anthropology 109
Population 112
Palaeoanthropological population 115
Some results ■ • *
442

Historical anthropology: problems and perspectives 121
Place of historical anthropology in the system of physical anthropology 121
Fundamental problems of historical anthropology 123
Evolutionary aspects of physical anthropology of ancient population . . . 131
Introductory remarks 131
Range of species variation 131
Level of morphological peculiarities of populations 134
Character of species variation 136
Trait trends in time 138
Concluding remarks 141
Part 2
THEORETICAL PROBLEMS
OF ETHNOGENETICAL RECONSTRUCTIONS
Once more on ethnogenetical problems 144
Complex of sciences and a single science 144
Historical framework of ethnogenetical investigations 145
Language as an ethnical determinant 146
Ethnographical data and ethnogenesis 148
Significance of archaeology in ethnogenetical investigations 150
Anthropological material as a source of historical information 152
Complex of data and their iererchy 153
On the difference between synchronous and diachronic comparisons of
ethnographic phenomena 155
Introductory remarks 155
Synchronous comparison 157
Diachronic comparison 160
Environmental influence on ethnographic phenomena 162
Rate of change of ethnographic phenomena 163
Transition from synchronous comparison to diachronic one 166
On limitation of diachronic comparison in folkloristics 167
Ethnogenetical tales, lingvistic data and anthropological material ... 171
Some remarks on the character of comparisons 171
Space of ethnogenetical situations 174
Paleoanthropology and history 190
Palaeoanthropological material as a source of historical information ... 190
Reconstruction of the centres of autochthonous development 193
Reconstruction of ancient migrations 196
Anthropological diffusion 200
Definition of the Beginning of concrete ethnogenetical processes .... 204
Concluding remarks 204
Part 3
HISTORICAL ANTHROPOLOGICAL STUDY
OF CONCRETE ETHNOGENETICAL SITUATIONS
On historical interpretation of the palaeoanthropological study of Eurasian
steppes in Skythian times 206
Introduction 206
Cemeteries with enough numerous palaeoanthropological material .... 209
443

Geographical variation 215
Racial interpretation 230
Ethnogenetical results 232
Palaeodemographical observations 234
Level of life and nutrition 236
Conclusions 237
Some problems of the origin of Balkar and Karachaj peoples in the light
of anthropological data . . . 241
Introductory remarks 241
Somatological data 242
Palaeoanthropological data 246
Discussion on existing hypotheses 249
Results 253
Anthropological data and the origin of Oset people 255
History of study 255
Somatology and typological characteristics 258
Craniological variations 263
Hypothesis of northern analogies ... 268
Palaeoanthropological considerations 271
Ethnogenetical considerations 273
Some perspectives of further investigations 273
In defence of the use of anthropological data in ethnogenetical
investigations of Osets 276
Anthropological data to the origin of the population of central Caucasus 280
State of anthropological materials 280
Hypotheses of the origin of Caucasionian race 283
Some facts, which should be taken into account in the discussion on
M. Abdushelishvili's hypothesis 285
Some facts which should be taken into account in the discussion on
G. Debetz's hypothesis 292
Hypothesis of isolation 306
Results 309
The most ancient Europeoid populations of Soviet Central Asia and their
offsprings 318
Short account of the hypotheses of the origin of Pamiro-Ferganian race . . 318
Morphological peculiarities of Pamirian peoples in comparison with Uzbeks
and Tajiks 319
Palaeoanthropological comparisons 322
Results 325
Anthropological evaluation of the skulptures from Halchayan and Dalversin 32&
Anthropological aspects of the study of ancient skulpture 32ft
Study of the skulptures from Dalversin and Halchayan with the help of
somatological methods 329
Racial diagnosis and genesis of the populations of Northern Bactria . . . 334
Anthropological aspects of the study of indoiranian problem 338
Somatological data 338
Palaeoanthropological retrospectives 343
On physical anthropology of Eastern European Karaims 346
On the origin of the most ancient Europeoid populations of Minusa Basin 350
On the origin of Tashtik populations of Southern Siberia 355
Paleoanthropology of Tashtik culture 355
On ethnic affiliation of the populations of Tashtik culture 3C2
444

Origin of the Khakasy in the light of anthropological data 366
Some results of the anthropological study of modern population .... 366
Graniological features of modern Khakasy 375
Secondary racial components 381
Some palaeoanthropological considerations 397
Conclusions 399
Anthropological commentaries to the hypothesis of circumpolar culture 402
Somatological comparisons 402
Craniological material 407
Serology 409
Dermatogliphics 411
Ethnogenetical results 412
On the character of ethnogenetical process on the territory of Siberia in the
light of anthropological data 414
Hypothesis of neolithic age of modern peoples 414
Period of the formation of Western Siberian peoples 416
Chronology of ethnogenetical process in Southern Siberia 417
Age of formation of modern peoples in Northern-Eastern Asia 419
General conclusions 419
Morphological features of American Indians and the problem of first
peopling of America 421
Historical retrospective 421
Somatological comparison of Eskimos and American Indians 424
Craniological features of American Indians 424
Are Americanoids protomorfic Mongoloids? 428
Participation of ancient Europeoids in the formation of morphological
composition of Americanoids 430
Some genogeographical considerations 432
Concluding remarks 436

В. П. Алексеев
ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
И ЭТНОГЕНЕЗ
Утверждено к печати
отделением истории АН СССР
Редактор издательства Е. И. Михайлова
Художник Н. И. Шевцов
Художественный редактор Н. Н. Власик
Технические редакторы И. Н. Жмуркина, Л. Н. Золотухина
Корректоры Л. В. Ким, К. П. Лосева
ИБ № 36205
Сдано в набор 10.06.88
Подписано к печати 22.09.88
Формат 70xl00Vie
Бум'ага книжно-журнальная
Гарнитура обыкновенная
Печать высокая
Усл. печ. .л. 36,4. Усл. кр. отт. 36,12. Уч.-изд. л. 41,09
Тираж 1350 экз. Тип. зак. 1739
Цена 4 р. 80 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
117864, ГСП-7, Москва, В-485,
Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ
«НАУКА»
ВЫЙДЕТ В СВЕТ
РАСЫ II НАРОДЫ, ВЫП. 19
20 л., 2 р. 50 к.
Расовые и национальные проблемы постоянно волнуют мировую
прогрессивную общественность, выступающую против расизма и
национального угнетения. Ежегодник дает возможность читателю
познакомиться с процессами, происходящими в различных регионах мира,- в
Кампучии и Бангладеш, в Сомали и Танзании, в Бразилии и Океании.
Специальное исследование посвящено расовой проблеме во Франции.
Заинтересует читателей рассказ о цыганских группах в СССР, о консолида-
ционных и миграционных процессах на Украине, Кавказе, Средней Азии.
*
Зубов А. Л., Халдеева Н. И.
ОДОНТОЛОГИЯ В СОВРЕМЕННОЙ АНТРОПОЛОГИИ
20 л., 2 р. 50 к.
Чтобы проследить эволюцию человека и пути расселения
человечества, антропологи опираются на детали строения глаз, носа, волос,
зубов, на кожные узоры ладони и пальцев, биохимические показатели
крови. Когда и где произошел человек, как складывались расы и
народы - эти вопросы рассматриваются в настоящей книге.
*
ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВО В АЗЕРБАЙДЖАНЕ
13 л., 1 р.
Интерес к этому феномену не ослабевает, а напротив, возрастает. Чем
объяснить это явление? Природными условиями? Антропологическими
особенностями? Своеобразием брачно-фамильной структуры
азербайджанского общества? На эти и другие вопросы отвечают авторы книги,
особенно подчеркивая такие факторы, влияющие на долголетие, как образ
жизни, трудовая деятельность, семейный уклад, питание.
Для геронтологов, этнографов, демографов и читателей, интересующихся
вопросами долгожительства.

ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ КНИГ ПОЧТОЙ
ПРОСИМ НАПРАВЛЯТЬ ПО АДРЕСУ:
Адреса магазинов
480091 Алма-Ата, ул.
Фурманова, 91/97 («Книга —
почтой»);
370001 Баку, ул.
Коммунистическая, 51 («Книга
—почтой» );
232600 Вильнюс, ул.
Университете 4;
690088 Владивосток, Океанский
проспект, 140 («Книга —
почтой»);
320093 Днепропетровск, проспект
Гагарина, 24 («Книга —
почтой»);
734001 Душанбе, проспект
Ленина, 95 («Книга — почтой»);
375002 Ереван, ул. Туманяна, 31;
364033 Иркутск, ул.
Лермонтова, 289 («Книга — почтой»);
420043 Казань, ул.
Достоевского, 53 («Книга — почтой»);
252030 Киев, ул. Ленина, 42;
252142 Киев, проспект
Вернадского, 79;
252030 Киев, ул. Пирогова, 2;
252030 Киев, ул. Пирогова, 4
(«Книга — почтой»);
277012 Кишинев, проспект
Ленина, 148 («Книга — почтой»);
343900 Краматорск Донецкой обл.,
ул. Марата, 1 («Книга —
почтой»);
•660049 Красноярск, проспект
Мира, 84;
443002 Куйбышев, проспект
Ленина, 2 («Книга —почтой»);
191104 Ленинград, Литейный
проспект, 57;
499164 Ленинград Таможенный
пер., 2;
196034 Ленинград, В/О, 9 линия,
16;
497345 Ленинград, Петрозаводская
ул„ 1 («Книга —почтой») а
«Академкнига»:
194064 Ленинград, Тихорецкий
проспект, 4;
220012 Минск, Ленинский
проспект, 72 ( «Книга —
почтой»);
103009 Москва, ул. Горького, 19а;
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7;
117192 Москва, Мичуринский
проспект, 12 («Книга —
почтой» );
630076 Новосибирск, Красный
проспект, 51;
630090 Новосибирск, Морской
проспект, 22 (Книга —
почтой»);
142284 Протвино Московской обл.,
ул. Победы, 8;
142292 Пущино Московской обл.,
MP, «В», 1 («Книга —
почтой» );
620151 Свердловск, ул. Мамина-
Сибиряка, 137 («Книга —
почтой»);
700000 Ташкент, уд. Ю. Фучика, 1;
700029 Ташкент, ул. Ленина, 73;
700070 Ташкент, уд. Шота
Руставели, 43;
700185 Ташкент, ул. Дружбы
народов, 6 ( «Книга —
почтой»);
634050 Томок, наб. реки Ушай-
ки, 18;
634050 Томск, Академический
проспект, 5;
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10
(«Книга—почтой»);
450025 Уфа, уд.
Коммунистическая, 49;
720000 Фрунзе, бульвар
Дзержинского, 42 («Книга —
почтой» );
310078 Харьков, ул.
Чернышевского, 87 («Книга»почтой»).