1
1966

Литературнохудожественный
и общественнополитический
Ж УРВА Л
Орган
Союза писателей
Бурятской АССР
Выходит один раз
в 2 месяца
Год издания
двенадцатый

В н о м е р е:
М. Шиханов. ПАРТБИЛЕТ. Стихи.
Люди, будни,
праздники. (Из
дневника соревнования за коммунистический труд).
М. Самбуев. ХАРА СООЛ. Я СЫН
ТАЙГИ. МАТЬ. ТУНКА. Стихи, перевод В. Стрелкова.
Д. Батожабай. ОБРЕТЕНИЕ. Роман.

3
4
12
19
54

А.
Журавлев.
БЕССМЕРТЕН
ХРАБРЫЙ.
Л. Олзоева.
ЦВЕТЫ. БАГУЛЬНИК. ЖАРКИ. САРАНКА. ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ. У БАЙКАЛЬСКИХ гп
РЫБАКОВ. Стихи.
ОУ
Р. Шерхунаев.
ПЕВЕЦ АЛАРСКИХ СТЕПЕЙ.

67
75
77

А. Щитов. ВОЗВРАЩЕНИЕ. Стихи.
М. Ангарская. МОЯ СУДЬБА —
ПЛРАН.
И. Лазутин. ЧЕРНЫЕ ЛЕБЕДИ, п»
Роман, окончание.

1

М. Степанов. О РЕЧИ С ШАТКОЙ 11 П
ТРИБУНЫ.
Б. Забайкальский. ПОЭЗИЯ БОРБ-11П

вы.

Л. Ьартанова. ЖИЗНЬ, ОТДАНШЧ РЕВОЛЮЦИИ.
Ц.
Дамдинжапов.
СТЕПНОЙ1 ОС .

(Ич л.

1/0

(. Македонский. ПИСЬМО ЛЕ-1<ЬО
11МИК1-: ПО ИМЕНИ ЦЭРЭГМА. ' / О

.'

'

Ш66

._

БУРЯТСКОЕ ГАЗЕТНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

К. Цыденов.
НА
ПОКОСЕ.
ПРАЗДНИК ДОН ДОКА. Рассказы, ЛЯП
перевод В. Штеренберга.
"И
ЛАСТОЧКА

153

А. Щитов. ХОРОШИЙ РАЗГОВОР.! СО
(Юмористический рассказ).
\\)0

Рукописи не возвращаются.
Главный редактор А. А. БАЛЬБУРОВ.
Редколлегия: Д. БАТОЖАБАЙ, Ц. ДУГАРНИМАЕВ, Ц. ЖАМБАЛОВ,
А. ЖАМБАЛДОРЖИЕВ (зав.
отделом
публицистики и критики),
Ц. А. ЖИМБИЕВ, И. К. КАЛАШНИКОВ, Б. М. МУНГОНОВ (зав. отделом прозы), К. Ф. СЕДЫХ, М. Н. СТЕПАНОВ, А. Г. СУББОТИН (ответственный секретарь), Д. А. УЛЗЫТУЕВ (зам. главного редактора).
Ц. Б. ЦЫДЕНДАМБАЕВ, Г. Г. ЧИМИТОВ (ответственный секретарь).

Бурятская АССР

ШЖШ ВШТД
3.6

\ МП пи/ч И11П1,Ц1
1т<><>1 1Ц1-1М ч.тщ)чнигм этого события жип, I а, ч 11,111111 , 1[>(1н<1 Робочш ч м>.1\1>:1ни1\11, советская интеллигенцич
Ч1Ч I' п,11Ч1,1 . . « / « 1 / К / 1 11ч/11пп1,1,• п<>,),1/>ьп шаткому форуму ком«(/»<». (ни II,, ,п,1 , ш.-,11,4 , ппп. и 1>ч К'мх/ Лши<)(' доярки колхоЗр
' Л .ч* М1/К11 М1 .• н,ч и-ицчнч , м - и ) / / 11(1ц/1И1,и'1 коммунистический меI

ЧЧП11К

М. ШИХАНОВ

ПАРТБИЛЕТ
Нам отцы оставили в наследство
Революции крутой раскат...
Знамя времени — удары сердца,
Как удары в вечевой набат.
Словно зрелость обретаем свойство
Быть во всем открытым и прямым,
И уходим в море беспокойства,
Где костром, возможно, догорим.
Кто сказал: «В коммуне остановка»?
Утверждаем — остановки нет.
Словно революции путевку
Мы берем с собою партбилет.
С тем билетом будто бы с гранатой
Люди грудью шли на пулемет,
Мчались к звездам, расщепляли атом г
Где никто гарантий дать не мог.
Партбилет пробить совсем нетрудно,
Он у многих на груди пробит...
И его не доверяют трусам,
Трусы вечно прячутся за щит.
С партбилетом всюду ты посланник
Партии прославленной своей.
Ну а что к ее прибавишь славе?
Чем хорошим одаришь людей?
Можешь ты причалить к синим звездам.
Может сбыться каждая мечта,
Но всегда нужна тебе, как воздух,
Ленина святая простота.

ЛЮДИ, БУДНИ, ПРАЗДНИКИ
(Из дневника передовиков

соревнования за коммунистический труд)

Джидинский аймак, колхоз «Коммунизм», второй молочнотоварный
гурт —• вот «прописка» этого дневника. Люди, которые являются авторами дневниковых записей,— славные труженики. Они делают свое дело
честно, умело, вдохновенно. Именно за это и носит коллектив гордое имя
коммунистического
По дневнику видно, что работники гурта живут интересно и умно.
Их волнует жизнь нашей огромной страны, жизнь Земли. Изо дня в день
заносят доярки в свой дневник записи. Записывают по очереди. Нам кажется, их пример заслуживает широкого общественного внимания: почему
не иметь такую летопись славных дел каждому колхозу?

10 ИЮЛЯ 1960 г. Наш молочнотоварный гурт состоит в основном из молодежи. На общем комсомольском собрании
мы, молодые доярки и дояры,
изъявили
желание включиться в соревнование за
звание гурта коммунистического труда.
20 ИЮЛЯ. Состоялось заседание бюро
первичной
парторганизации
отделения
№ 2 нашего колхоза, куда вызывали нас
всех, и члены бюро обстоятельно стали
нам рассказывать о задачах бригады коммунистического труда. И мы дали свое
слово продолжать начатое дело.
5 АВГУСТА 1960 г. Бригадное собрание.
Итоги работы по надою молока за
июль 1960 г. По этому вопросу нам докладывал секретарь парткома Г. С. Дармаев, на собрании присутствовали председатель правления Б. Л. Мурхонов и зав. отделением Б. Ю. Цыбикжапов. После итогового собрания за высокие показатели по
надою молока нашему гурту вручили переходящее
Красное знамя правления и
парткома колхоза.
Вот каиая радость была на этот раз.
15 АВГУСТА. Сегодня только и разговоров, что о вчерашнем походе в клуб, на
спектакль
артистов
Бурятской
грамы
гор. Улан-Удэ. В клубе нашего отгеления
всех наших не узнать: девушки в нарядных платьях, ребята при хороших костюмах. Мы привыкли видеть друг друга в
халатах и спецовках. Как все похорошели
в этот вечер!

Спектакль понравился. Так и решили
единодушно записать в дневнике.
25 АВГУСТА. Аграфена Ухинова уехала в советско-партийную школу г. УланУдэ. Расставаться, конечно, с ней нелегко. Как будто провожаем родную сестру.,.
Но если поразмыслить над этим фактом,
то ведь получается очень здорово: дояркателятница поступает в советско-партийную школу! Значит, она не только каждый день доила коров, растила телят.
Значит, она мечтала, стремилась осуществить эту мечту. По вечерам снимала рабочую спецовку, садилась за учебники.
Ведь, наверное, так и будет при коммунизме. Нет, не так, а еще лучше. Поработает человек, к примеру, на ферме четырепять часов, потом из доярки или дояра
превращается в зоотехника, ветврача или
в художника, в музыканта, в студента.
Уехала она. А нам, оставшимся на ферме,
доить и доить.
5
СЕНТЯБРЯ. Бригадное собрание.
Опять итоги нашей работы за август. На
этом собрании присутствовала наш
зоотехник П. Овчинникова. Об итогах по надою молока в целом по колхозу сообщи и
нам секретарь парткома Г. С. Дармаев
Принято обязательство на сентябрь месяц.
20 СЕНТЯБРЯ. Мы получили пигьмэ из
дирекции республиканской вечерней средней школы. Вот и радость, всех нас зачис

пили по классам
данной школы: Валю
Ьуимтуеву—в 8 класс, Машу Ринчинову—
• шестой класс, Галю Чимитову — в пятый
класс, Машу Гырылову — в пятый класс.
3 ОКТЯБРЯ. Итоги за сентябрь. Надой
молока снизился. Старший дояр ЦыбикДоржи Ешиевич Аюшеев ушел от нас и
стал осеменатором в отделении, желаем
•му еще больших успехов в новой работе.
Маруся Гырылова—новенькая в нашей
бригаде, приехала из другой фермы. Пер•оо время держится замкнуто, в сторонке.
Да только не такая у нас ферма, чтобы
человека не расшевелить.
20 ОКТЯБРЯ. И вот мы работаем на
иолке силоса. Когда смотришь снизу, винишь высока на стенах между башнями
маленькие фигуры людей. Валя Гырылова
работает внизу: подает силос на кран. В
но время пришли доярки и с удивительным рвением взялись за доставку силоса.
4 НОЯБРЯ. Бригадное собрание. Подведшие итогов. Выполнение плана по налом молока у четырех-пяти доярок идет
иа уровне, а у остальных резкое падение.
Вгяли обязательство на ноябрь. И решили
•сем коллективом выполнить взятое соцпбшательство.
16 НОЯБРЯ. У нас большая радость: на
общем собрании колхозников
отделения
М 2 присвоено нашему молодежному гур>у N1 3 звание гурта коммунистического
груда. И нашей лучшей доярке Марии
Ринчиновой—звание ударницы коммунис1ИЧОСНОГО труда.
6 ДЕКАБРЯ. Подведение итогов по намю молока за ноябрь месяц. Мы не выполнили плановое задание за ноябрь на
1100 литров по гурту. Это плохо и очень
ипо«о. Декабрьский план по надою молока
мы обязаны выполнить.
7 ЯНВАРЯ 1961 ГОДА. Молодежь наше(« гурта под руководством учителя Г. Д.
Цыбинторова провела репетицию художеМВРМНОЙ самодеятельности.
Мы просим,
•пойм правление нашего колхоза построили «пи нас хорошую уютную культбазу.
21 ЯНВАРЯ 1961 г. Подведены итоги
М 1960 год. Обязательство выполнил наш
лучший дояр Даба Балсанов, даже перевыммния на 39 литров. Мы взяли
новые
йяютельства на 1961 год и будем ста(МНЬОЯ ИХ

ВЫПОЛНИТЬ.

92 ЯНВАРЯ. Полностью проведена ра!*!• по автопоению коров. Как хорошо
•им бы, если наш гурт полностью был
ммиюирован.
90 ЯНВАРЯ. Сегодня у нас большая ра-

дость—нашего передового дояра Балсанова Дабу приняли в кандидаты партии. Пожелаем ему быть через год членом партии.
5 ФЕВРАЛЯ 1961 г. Проведено итоговое собрание доярок и дояров по колхозу.
Принято обязательство на февраль с. г.
По итогам за январь месяц получили от
правления и парткома колхоза премии четыре доярки нашего
гурта:
Ванданова
П. Д., Цыдыпова Д. С.-Б., Ринчинова М. Ч.,
Балсанов Д. Ж. В феврале постараемся
надоить по гурту 12000 литров. Каша задача взяться за перевыполнение этого задания.
10 ФЕВРАЛЯ. Наш зоотехник П. П. Овчинникова проводила очередное зоовэтобучение. Тема учебы была: «О
культуре
доения коров». На занятии присутствовали все доярки, дояры и телятницы. Такая
учеба нам во многом помогает в работе.
18 ФЕВРАЛЯ. Состоялся митинг об
убийстве Лумумбы колонизаторами и их
пособниками: Чомбе, Мобуту, Касавубу.
Долой колонизаторов! Долой Мобуту, Чомбе, Касавубу!
25 ФЕВРАЛЯ. Мы собрались в своей
красном уголке, где прочитал нам лекцию
учитель Ц. Ц. Сагалеев «О международном положении Советского Союза».
Мы
очень интересовались положением в Конго и Алжире.
Ждем лекцию о Латинской
Америке,
особенно о Кубе.
3 МАРТА. В центре колхоза состоялось
собрание доярок из трех гуртов. С первого марта переходим на хозрасчет. Мы
очень рады новому прогрессивному методу
ведения хозяйства. Нашему гурту дано задание надоить в марте месяце 13000 литров молока. Мы с честью выполним взятое
обязательство. Готовимся к 8 марта — дадим седьмого марта с. г. концерт в своем
клубе.
8 МАРТА. Вот как хорошо! Мы сегодня
слушали доклад о Международном женском
(дне, который сделала учительница Ю. Б.
Балсаева, и смотрели концерт школьников.
Очень многие пионеры узнали о задачах
животноводов, особенно о нашем
гурте
коммунистического труда. После концерта
—танцы, игры и ехор, и так мы были в
клубе до двух часов ночи.
Правление и партком премировали
15
женщин по нашему отделению. В том числе получили премии доярки нашего гурта:
Мария Ринчинова, Паша Ванданова, Д.-С.

Цыдылов, Ханда Жигмитова. И мы рады.
4 АПРЕЛЯ. Состоялось совещание в
центре колхоза. Задание за март по надою
молока наш гурт коммунистического труда перевыполнил на 3000 литров. И мы
тоже гордимся своим трудом, но есть среди нас отстающие, хотим их подтянуть
до уровня передовых.
Товарищи доярки и дояры! Кто отстает
в выполнении задания по надою молока,
подтянитесь! На апрель месяц нашему
гурту дано задание произвести 22000
'литров молока. Мы считаем план реальным. Выполним с честью. Дадим Родине
не 22000, а 23000 литров в апреле.
12 АПРЕЛЯ. Слава Родине, партии, народу! Гордимся нашей наукой. В далекое
село Боргойской степи радио принесло радостную весть о подвиге нашего советского космонавта Юрия Гагарина.
Доярки,
дояры, лишь только кончилась работа, собрались на митинг.
«Я думал, не доживу до такого замечательного дня,—говорит моторист
гурта
товарищ Аюшеев,—а теперь вижу, ошибся. Наша советская наука и время обгоняет, и сказку правдой делает».
«День
этот стал большим праздником не только
для всех советских людей, но и для всех
людей мира,— говорит зав. гуртом, член
КПСС тов. Доржи Шареевич Цыренов,—
мы гордимся тем, что первый космонавт
,—это каш советский человек, коммунист
Юрий Гагарин... Мы благодарны нашей
родной партии за то, что она воспитала такого славного сына, как Юрий Гагарин,
за то, что под ее мудрым руководством
советский народ
одерживает все новые
победы».
Телеграмма — молния — 12
апреля 1961 г., Ю. А. Гагарину:
«Поздравляем Вас успешным завершением космического полета вокруг земли.
Желаем еще больших успехов Вашей дальнейшей деятельности на благо
Родины,
народа. Заверяем Вас, что мы будем работать еще лучше.
С уважением, члены гурта коммунистического труда:
М. Ринчинова—доярка.
Д. Балсанов—дояр, Д. С. Цыдыпова—
доярка, П. Ванданова — доярка, М. Гырылова — доярка,
В. Гырылова — доярка,
X. Жигмытова — доярка, В. Буянтуева —
доярка, X. Аюшеев — дояр, Ц. Д. Аюшеев
— моторист МТФ, Ц. Цыбикжапова — доярка, Б. Цыренова — телятница, Ц. Д.
Гырылова — телятница, Д. Н. Цыбикжа-

пов — пастух, Д. Ш. Цыренов — зав. гур
том № 3».
«Юрий Алексеевич! Ваш замечательный
подвиг воодушевляет нас всех в работе, в
личной жизни. И мы, патриоты, не останемся в долгу перед партией и народах
сделаем все, что зависит от нас.
Дояр, кандидат в члены КПСС Даба
Балсанов. 13 апреля 1961 г.».
19 АПРЕЛЯ. Руки прочь от свободной
Кубы!
Митинг доярок и дояров гурта коммунистического труда. Кровавая интервенция
против Кубы—дело рук американских им
периалистов. Мы клеймим позором агрессоров. Наши сердца вместе со свободным
кубинским народом. Империалистам США
и их наемникам никогда не задушить свободы кубинцев.
Мы, советские люди, со всей решитеп^,ностью заявляем агрессорам: «Руки прочь
от свободной Кубы!»
1 МАЯ. Коллектив гурта присутствовал
на митинге в клубе отделения № 2, слушали доклад о международном значении
Первого Мая. После торжественного заседания были танцы и ехор. Хорошо танцевали Валя Гырылова, Валя Буянтуева,
Мария Гырылова.
4 МАЯ. Совещание доярок по итогам
за апрель с. г. состоялось в центре колхоза, где мы обсуждали вопрос о надое мо
лона в трех молочных
гуртах колхоза.
Задание перевыполнили дояр ДаЧа Балсанов, Д.-С. Цыдыпова, Пагма Ванданова.
Наши доярки в своем большинстве по кадою отстают от своих передовых товарищей. Товарищи доярки! Равняйтесь по маякам артельного хозяйства!
10 ИЮНЯ. Состоялось совещание доярок нашего гурта, где обсуждался вопрос
об итогах по надою молока за май мзс.ш
1961 года. Докладывал председатель правления Б. Л. Мурханов. Наш гурт заним 1
ет по-прежнему первое место среди гур
тов колхоза. Получили денежные премии
доярки: Ханда Буянтуева, Пагма Ванданп
ва, Даба Балсанов, Д. С.-Б. Цыдыпова, Ма
рия Ринчинова. Мы дали обязательств
надоить в июне 1961 г. 24000 литров мо
лона. Будем стремиться перевыполнить
обязательство на 2000 литров.
16 ИЮЛЯ. Сегодня проведен праздник
в местности Худага. Председатель колхоз.)
рассказал подробно об итогах первого полу
годия и задачах на второе полугодие. Наш
гурт за первое полугодие надоил 632 ц

•инока. Конечно, это мало, очень мало,
и млеко от выполнения обязательств. Видимо, сказалась недостача кормов. Пает•ищ| плохи из-за отсутствия дождя. Но мы
умрены, что во втором полугодии кавер«имм упущенное при каких бы то ни бым условиях. На июль месяц план надоя
млека 40000 литров. План, разумеется.
и» маленький, но ведь можно добиться
•«•го, только бы было желание.
На празднике дояркам нашего
гурта
Д. С. Ринчиновой, Цыдыповой, Б. Цыренмой, Ц. Цыреновой, Д. Балсанову вручены премии. Наши маяки надоили по 800
-900 л. на одну фуражную кзрову.
19 ИЮЛЯ. Начинается второй месяц
*•«. Какое хорошее время года. В летние
мняцы у нас самые хорошие надои молзN1, Доим три раза в день и еще достаточно
•1мм1ни для отдыха. Плохо, что не идут
мячи. Ну что же, пока от природы зазиМН). Вечера провожаем по-разному: иногда
•мм, иногда ходим в кино или библиотеку.
6 АВГУСТА. Сегодня проведено совещаИИ1 в доярками в первом отделении кол«•••. На август месяц план был 33000
•миро!, гурт надоил 32787 литров, как
•иямо, не додоили 213 литров, до конца
<••• обязательно надо наверстать упущеннм. В августе многие доярки надоили от
700 256 л. на фуражную корову, за что
•••пучили премии. Будем держать такой
••ней и в сентябре месяце.
7 АВГУСТА. Мы, работники гурта коммунистического труда, с большой радостью
ояушаяи сообщение о благополучном применении славного сына коммунистической
н||нии и нашего народа Г. С. Титова. Славе ••пою космонавту Герману Степанови|» 1мто*у!
I СЕНТЯБРЯ. Состоялось совещание
мя|иш по итогам за август 1961 года. На
мииицяиии выступили доярки: П. Д. Ван. Д. С.-Б. Цыдыпова, М. Ч. Ринчи-

отделения № 2 5 ноября 1961 г. нашей
доярке Валентине
Гырыловой присвоено
звание ударницы коммунистического труда. И теперь среди нас две ударницы коммунистического труда. Мы желаем вам
еще больших успехов в работе и жизни.
7 НОЯБРЯ. Праздник Великого Октября. Парни и девчата 1-го отделения нашего колхоза нам, животноводам 2-го
отделения,
показали
хороший концерт.
Концертом руководил молодой врач
нашей участковой больницы Г. К. Дзржигв.
После концерта мы объявили всг участникам концерта благодарность.
Молодежь 2-го отделения под руководством бывшего нашего дояра Д. Ж. Балсанова готовит концерт, который
покажет
5 декабря и к Новому году.
17 НОЯБРЯ. Состоялось совещание доярок и других работников гурта. Подводим
итоги работы за октябрь. По этому вопро. су выступил секретарь парткома нашего
колхоза Г. С. Дармаев.
Из-за плохого
обеспечения кормами мы
дали
только
13000 литров молока по гурту. И с этого
момента нам разрешили давать по 2 кг
концентрата на корову. Мы
обязались
улучшить удои и давать как можно больше молока.
10 ДЕКАБРЯ. Состоялось совещание по
итогам за декабрь месяц. В декабре—самый низкий удой за все периоды жизни
гурта. Нет грубых кормов, мало силоса.
На этом совещании была лекция на тему:
«Нас партия Ленина к коммунизму
ведет». Лекцию прочитал учитель Сагалеев

ц. ц.

1 ЯНВАРЯ 1962 ГОДА. Большой радостный день. Мы в своем коллективе отлична отметили
новогодний
праздник.
Первый тост подняла
наша
старейшая
доярка, коммунистка Дулма
Цыдыпова,
которая пожелала всем больших успехов.
И всем коллективом мы были в клубе на
елке. На торжественном заседании в отделении № 2 присвоено лучшей доярке колО 1того момента мы очень активно ста- хоза Д. С. Цыдыповой звание
ударницы
ям |1*6<и»ть по сбору соломы для своего
коммунистического
труда. Она годовое
задание выполнила на 101 проц. Сурона
1 1 ОКТЯБРЯ. Митинг работников наЦыдыпова награждена красным вымпелом.
ши* гурта,
посвященный открытию
15 ЯНВАРЯ. Состоялась лекция на тему:
М |ъода КПСС. На митинге об открытии
«Борьба народов за прочный мир». Лекцию
*ъ«мя пятой славной ленинской партии
прочитал учитель Ц. Ц. Сагалеев. Задано
(иифиямя парторг отделения тов. Сагалесв
много вопросов.
I М Мы радостно встретили
открытие
3 ФЕВРАЛЯ. Совещание доярок по ито»м«м партии. Слава КПСС!
гам за месяц, по данному вопросу сделал
доклад секретарь парткома колхоза Г. С.
К НОЯБРЯ. Для нашего гурта радостДармаев. Задание по надою молока мы вы*•••«• общим собранием колхозников

полнили с честью. Впереди идут доярки:
М. Ринчинова, П. Вандалова, Ц. Цыренова.
8 МАРТА. Совещание доярок обсудило
вопросы: 1. О Международном женском
дне, докладчик Ц. Ц. Сагалеев. 2. Итоги
по надою молока за февраль месяц, Г. С.
Дармаев. С 1-го января 62-го года мы
стали из месяца в месяц перевыполнять
задание по надою молока.
4 АПРЕЛЯ. Совещание доярок нашего
гурта коммунистического труда. По итогам за март 1962 г. выступил председатель правления Б. А. Мурхонов. Обязательство по надою молока за март нами
перевыполнено на 1500 литров по гурту.
Почти все доярки с честью выполнили
взятые обязательства.
1 МАЯ. 30 апреля в клубе состоялось
торжественное заседание
Докладчик Сагалеев Ц. Ц. После доклада учащиеся нашей школы дали хороший
концерт. После концерта—танцы.
3 МАЯ. Совещание доярок по итогам за
апрель месяц, Информировал председатель правления Б. Л. Мурхонов. Победителями в соцсоревновании вышли доярки:
П. Д. Ванданова, М. И. Ринчинова, В. С.
Ёуянтуева, Ц. Д. Цыренова. Многие доярки были премированы.
5 МАЯ. Состоялся торжественный вечер, посвященный 50-летию со дня рождения и 30-летию педагогической деятельности
заслуженного
учителя
школ
БурАССР и секретаря парторганизации нашего отделения Ц. Ц. Сагалеева. На торжественном вечере от нашего коллектива
присутствовали зав. гуртом Д. Ш. Цыреиов, доярка Ц.-Д. Гырылова. Мы желаем
т. Сагалееву больших успехов в жизни и
труде.
31 МАЯ. Окончился
учебный год в
школах, дети наших доярок завершили
свой учебный год успешно. Учащиеся Ванданов
Александр, Ванданов
Чойнжит,
Аюшеева Тамара имеют хорошие оценки.
Желаем ребятам больших успехов в учебе в 1962—63 гг.
13 АВГУСТА. Состоялось совещание
доярок по итогам за июль 1962 г. По надою молока впереди идут доярки Мария
Ринчинова, Валентина Гырылова,
Д.-С.
Цыдыпова, Тамара Цыренова. Слава передовым дояркам!
15 АВГУСТА. Первая космическая эскадра вернулась! А. Николаев: 95 часов
полета, более
64
витков,
свыше
2.600.000 км. П. Попович: 71 час поле8

та, более 48 витков, около 2.000.000 км
Расстояние от земли до Луны перекрыто
космонавтом-3 в семь раз, космонавтов •!
в пять раз. Наш митинг посвящен косми
ческим братьям!
15 АВГУСТА. Корабли-спутники при
землились одновременно в заданном райо
не Советского Союза, южнее г. Караганды
Казахская ССР, в непосредственной бли
зости от расчетных точек посадки.
Мы с большой радостью слушали ре
пюртаж
о благополучном приземлении
славных сынов нашей ленинской партии и
советского народа—А. Николаева, П. Поповича. Слава героям космоса—Николае
ву и Поповичу!
21 СЕНТЯБРЯ. К нам приехали артисты
бурятского самодеятельного
молодежного
ансамбля песни и танца. Концерт понра
вился всем. Дружно аплодировали. После
концерта мы закружились в вальсе. Было
весело. И вообще вечер прошел здорово
Надолго запомнится. Побольше бы таких
концертов!
НОЯБРЬ. Да здравствует руководитель
кубинской революции Фидель Кастро! Да
здравствует
социализм в Кубе!
Руки
прочь от свободной Кубы! Митинг. На
митинге выступили моторист гурта т. Аю
шеев, доярка Мария Ринчинова.
Агрессия против Кубы—дело рук американских империалистов. Наши сердца
вместе со свободным кубинским народом
Мы, советские люди, со всей решительностью заявляем: «Руки прочь от свободной
Кубы!»
Одобряем политику нашего правительства по отношению Кубы.
НОЯБРЬ. Решения ноябрьского Пленума
ЦК КПСС—в жизнь! Мы, работники гурта
коммунистического труда, целиком и полностью одобряем решения
ноябрьского
Пленума ЦК КПСС и будем претворять их
в жизнь.
Мы выполнили в своем большинстве го
довое обязательство по надою молока до
срочно.
Наша задача—за большое молоко в
1963 году.
2 ДЕКАБРЯ. Мы подводим итоги по на
дою молока за 11 месяцев 1962 года.
Д.-С. Цыденова надоила на первое декаб
ря 29890 литров, вместо 28900 литров
по годовому заданию. Мария Ринчинова—
29524 литра, вместо 28900 литров. Тамара Цыренова — 24440 литров, В. Гыры
лова—24190 литров.

Передовой доярке Дулме-Суроне Цыдыпией вручен переходящий Красный выммя партбюро первичной парторганизации
•«мления № 2.
15 ДЕКАБРЯ. Манолис Глезос—на своим. Национальный герой Греции Манолис
Гмюс освобожден из афинской тюрьмы
•Амроф».
Освобождение Глезоса — большая побеМ греческого народа, людей доброй воли
••его мира.
26 ЯНВАРЯ 1963 г. Проводилась взаимная проверка молочных гуртов колхоза.
Гурт № 3 посетили представители Жаргвлаитуйского гурта: доярки Жигмит Чиимтова, Мэдэгма
Цыденова и учетчик
Ими Толочеев. Представители центрального гурта: доярки Раиса Мудупова, Долюр Сурун Сандалова и Мария Ачитуева.
15 АПРЕЛЯ. Провели совещание: «Борь•• >• большое молоко». Выступил секре• •щ. партбюро отделения № 2 Ц. Ц. Са-

наны доярки тт. Гырылова Цыбик-Дулма,
Жигжитова Мария, Ринчинова Мария, Цыдыпова Д.-Сурон, Дычинова
Дари-Дулма,
Лудупова Раиса, Лубсанова Антонида, Аюшеева Ханда, Цыренова Долгор и Батуева

Ханда. Первое место по колхозу завоевала
Лудупова Раиса, надоившая за апрель месяц 3333 литра, второе место заняла
Ринчинова Мария—3323 литра.
Секретарь первичной парторганизации
тов. Сагалеев с гордостью заявил на совещании о том, что коммунисты идут впереди, показывая замечательный
пример,
увлекая остальных.
На совещании присутствовали и выступили следующие товарищи: председатель колхоза тов. Мурхонов Б. Л., секретарь парткома тов. Жигмытов Т. Б., управляющие отделениями
тов. Дармаев Г. С., Дабаев Д. А., секретарь первичной парторганизации 2-го отделения тов. Сагалеев Ц. Ц., зоотехник
колхоза тов. Цыренов Ц.-Д. С. и зав. гур11А111.
тами: Цыренов Д. Ш., Будаев Ж. По
•иступили на совещании доярки Мария
итогам за апрель месяц и о задачах на
Гинчинова, Д.-С. Цыдыпова, Тамара Цымай месяц выступили секретарь парткоиснеаа и заведующий фермой Д. Ш. Цыма т. Жигмитов Т. Б. и зоотехник тов.
нниян, техник-осеменатор Ц.-Д. Аюшеев.
Цыренов Ц. Д.-С.
Мы надоили за первый квартал 1963 г.
Доярки получили
денежные
премии.
)••(! кг, выполнили план надоя на 111
Каждой доярке дали конкретные задания
ч|мцеито» и обязались надоить на второй
по надою молока на май месяц и на втон«||нйл по ферме 83300 килограммов морой квартал. С критическими замечанияим*. • на первое полугодие — 119958 кг.
ми
в адрес руководства колхоза выступила
И не? наш трудовой рубеж будет взят к
передовая доярка—Батуева Ханда.
I имяя 1963 г., в честь 40-й годовщины
17 ИЮНЯ.
»• дня образования нашей республики.
«Молния
Москва.
Мы обращаемся с призывом ко всем
В. В. Терешковой.
мярмм нашего Джидинского производПоздравляю Вас с успешным завершен миног о управления соревноваться за
нием космического полета вокруг земли.
«••ЯИЧ1НИО производства молока в первом
Желаю еще и еще больших успехов в Вапаяугвдии. Товарищи по работе! Приложим
шей дальнейшей
деятельности на благо
•м уаилия к тому, чтобы дать Родине
Родины, народа и партии. Заверяю Вас, я
«• М1|1*о| полугодие 120000 кг. молока.
буду работать еще лучше и добиваться
•и мни подарок празднику 40-летия обрекорда за рекордом по надою молока.
(нмяяянмя нашей республики.
I МАЛ. Мы праздновали МеждународВ честь 40-й годовщины своей ресный мни 1 Мая на трудовом посту. А
публики беру повышенное обязательство,
••>мн«и слушали в клубе доклад о меж- его выполню досрочно.
•ун*имиом положении «Советского СоюС уважением к Вам,
•• Стирали концерт наших школьников.
Мария Ринчинова, член ,КПСС, ударМ»ш« будущая смена—дети, как они хоник коммунистического труда».
|мн«н I морят
по-бурятски и по-русски.
11 МАЯ. Подведем итог первой дека••• ммяя радость была для нас. Мы остады мая. Первое место заняла Мария Рин• ••Ь •Ч»МЦ ДОВОЛЬНЫ.
чинова. Премировано 5 доярок. Отстают от
1 МАЯ. Состоялось общее собрание долдругих
доярок
Ханда
Цыбикжапова,
ям 1|»1 молочных гуртов колхоза «КоммуВ. Жигжитова.
мми- Намотка дня собрания: «Итоги соц3 ИЮНЯ. Состоялось совещание доямямиааяммя доярок за апрель месяц
рок, где присутствовали
управляющий
(N11 • Мойодитслями соревнования приз9

отделением Г. С. Дармаев, парторг отделения Ц. Ц. Сагалеев. Об итогах работы доярок за май месяц выступил зав.
гуртом Д. Ш. Цыренов.
В мае хорошо потрудились доярки—
Мария Ринчинова, Д.-Сурон
Цыдыпова,
Мария Жигжитова, Цыбик-Дулма Гырылова, А. Цыбикжапова и другие. Они перевыполнили план по надою молока.
ИЮЛЬ. 40 лет Бурятии. Красивыми лозунгами и плакатами был украшен наш
молочнотоварный гурт.
В 7 часов утра прибыли в наш гурт
гости из Монгольской Народной Республики во главе с Первым секретарем ЦК
МНРП т. Цеденбалом.
Высокие гости из МНР прибыли сюда,
чтобы отпраздновать с нами наш счастливый и радостный праздник.
Для встречи с монгольскими гостями
в наш гурт прибыли: первый секретарь
ОК КПСС т. Модогоев, председатель Президиума Верховного
Совета БурАССР т.
Хахалов, первый секретарь парткома Джидинского производственного
управления
т. Хандуев X. X., начальник Джидинского
производственного управления Б. В. Лысов и другие официальные лица.
Вот какая радость была для нас. Мы
угостили гостей тараном. Гости познакомились с работой нашего гурта. Они были
в коровнике, телятнике, в молочной и в
красном уголке.
После нас гости направились в центр нашего колхоза. Тов. Цеденбал на центральной усадьбе колхоза,
на митинге, посвященном 40-летию республики, выступил с большой речью.
Колхозники слушали с большим вниманием. Ответную речь держал председатель
правления Б. С. Мурхонов.
10 АВГУСТА. Итоги нашей работы за
июль 1963 г.
Впереди по-прежнему идут Мария Ринчинова, Д.-С. Цыдыпова,
Мария Жигжитова.
Мы рапортовали о досрочном выполнении соцобязательств по надою молока за
1-е полугодие.
Дали сверх плана 11000 л. молока.
Вот наш подарок Родине!
1 СЕНТЯБРЯ. Совещание доярок. На
собрании присутствуют:
секретарь парткома колхоза — т. Жигмитов, управляющий 2-м отделением—т. Дармаев, секретарь партбюро отделения—т. Сагалеев.
Подвели итоги за август и взяли обязательство на сентябрь месяц.
12 ОКТЯБРЯ 1964 г. В космосе трое—
К»

летчик, ученый, врач. Осуществлен 1213 октября 1964 года успешный кол лен
тивный полет в космос Владимира Комара
ва, Константина
Феоктистова и Борисл
Егорова на корабле «Восход». Этот полет
открывает собой качественно новый этап
космоведения. Слава нашим героям-космо
навтам!
Космонавтам тт. Комарову, Феоктистову и Егорову наш сердечный привет!
14 ОКТЯБРЯ. Состоялся Пленум ЦК
КПСС. Сообщение о Пленуме ЦК КПСС.
Пленум ЦК КПСС избрал Первым секре
тарем ЦК КПСС т. Брежнева Л. И.
15 ОКТЯБРЯ 1964 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР т. Косыгин
А. А. назначен Председателем Совета Министров СССР.
Выдали нам премии за «большое» молоко.
Первой премии удостоена Мария Рим
чинова. Была прочитана лекция «О меж
дународном положении Советского Союза
Мы были утром на празднике—в день
открытия занятий в школе.
3 ДЕКАБРЯ 1964 г. Состоялось собра
ние доярок по вопросу: «О задачах животноводов на 1965 год», выступил зав. гуртом т. Цыренов Д. Ш.
1 ЯНВАРЯ 1965 г. В клубе 2-го отде
ления состоялся торжественный
вечер,
посвященный

Новому году.

Была елка

Мы днем были на школьной елке, где дети
играли, выступали, пели песни. Дети по
лучили подарки. Вот где весело!
10 ЯНВАРЯ. Состоялось совещание доярок

и

скотников.

Вопрос:

«Итоги эл

1964 г. Задачи доярок на 1965 год». Вы
ступил по этому вопросу секретарь парт
кома Д. Б. Будаев.
Совещание доярок решило в 1965 году
произвести по гурту 280200 кг молокл.
вырастить 220 телят. Решило в первом
квартале надоить 53000 кг молока. Обязательство для каждой доярки
имеется
особо.
13 ЯНВАРЯ. Совещание доярок по вон
росу о взятии обязательств на февраль
месяц 1965 г. Выступил зав. гуртом Цы
ренов Д. Ш.

II МАРТА. 19 марта 02 минуты по мос•ммиому времени космический
корабль
••ияоя-2»; пилотируемый
экипажем в
мм? им иомандира корабля
полковника
и, И. Беляева и второго пилота подполймиииа А. А. Леонова благополучно применился в районе города Перми.
3 АПРЕЛЯ. Мы провели собеседование
щ «опросам об итогах работы гурта за
•нцн 1065 г. Взяли обязательство на апмесяц. Руководил совещанием доярок

управляющий отделением Г. С. Дармаев
и зав. гуртом Д. Ш. Цыренов. По надою
молока занимает первое место молодая
доярка Мария Гырылова.
Обязательства
нами будут выполнены.
1 МАЯ. В новом клубе состоялось торжественное собрание. Мы все участвовали
на собрании, слушали доклад о международном положении Советского Союза. После собрания состоялся большой концерт.

Мэлс САМБУ ЕВ

ХАРА СООЛ
Главы из поэмы
Это — горы седые, что вечно молчанье хранят,
это — волны литые, что вдаль убегая звенят,
это — клекот орлиный над степью в рассветных лучах,
это — песнь над долиной, где предков дымился очаг,
это — дом стародавний, свидетель ушедших веков,
что возник из страданий, уставших от бед, бедняков.
Это — вскруженный вьюгою Белого Месяца пух,
это — даль, где с подругою встретился смелый пастух,
это — устье Сакира с медлительным бегом волны,
это — праздничность пира, где чаши арзою полны,
это — яркий хадак, что аилу принес торжество,
это — дарственный знак, что чужим обещает родство,
это — первый мой стих, как подснежник проросший сквозь снег,
что не смог дорасти до горячего сердца Сэсэг.
Это — матери руки, что столько добра нам творят!
Это — матери муки, прощальный тоскующий взгляд.
Это — весны счастливые с волной изумрудной моря.
Это — осень в разливах бескрайних морей янтаря,
это — все, что в веках, и что есть, и что будет потом...
Жизнь течет, как река. Только старчески сгорбленный дом
обтекает поток, не тревожа далекие сны,
позабыв, где исток его резко бегущей волны...
+

Богатырские строит дома Закамна:
Годы бьются об них. как об скалы — волна.
кряжи бронзовых кедров крепки, как гранит,
тронь пилой — и пила, как струна, зазвенит!
Долговечны дома! Только вечного нет —
::отню лет простоит, двести, триста ли лет,
но наступит пора, но настанет черед —
и, могучий вчера, дом, состарясь, умрет.
Черный дом — хара соол, ты, ссутулясь стоишь,
сколько тайн, сколько судеб в себе ты таишь?!
Среди войлочных юрт, в давнем-давнем бурятском аиле,
упиваясь, как песней, веселым и дружным трудом,
руки лучших мужчин, состязаясь в уменье и силе,
возносили над степью тебя на века, черный дом.
Кедры в стенах твоих бронзовели, горели, как латы,
от рассветных лучей полыхали в степи дотемна,
и батор знаменитый из славного рода Шаглантан
12

ил три стороны света в тебе прорубил три окна.
II 1ри века потом ты с улыбкой приветной во взоре
принижал и встречал и ручьи, и траву, и снега,
и гри иска потом здесь делили и счастье, и горе
мим предки, сойдясь к огоньку твоего очага...

Дни идут сожалея, скорбя, что они Ле.чнозвратные дни,
•по есть путь лишь вперед, в дали будущих лет,
я назад его нет.
Черный дом, твоих кедров былой аромат
не вернется назад.
Где бурхан, охранявший очаг твой от бед?
Не зови! — Его нет.
Поселился в тебе, по легендам старух.
I рпиный, дьявольский дух.
1олько ласточкам мил твой безлюдный п р и ю т | не |да ласточки вьют,
и истой тебя будят, как звон бубенцов,
шлоса их птенцов...

| килько рук, разных рук брали эту дверную скобу! '(ч-стких рук бедняков, проклинавших лихую судьбу,
рук, не знавших труда,— рук холеных шаманов и лам...
.'и.ко ног, разных ног здесь ходили по этим полам! 1'иЛких женских, ходивших, ступая легко, не стуча,
|||<и1п,!Х, властных, тяжелых, гремящих подошв богача...
' полI,ко слышали стены о доме притворной хвалы,
исми.ко было о нем злоязыкой заглазной хулы!
А птидня берусь за скобу я хозяйской рукой
и и х о ж у в тебя, дом, в твой пропахший безлюдьем покой,
ни 'ишшелому полу иду, как во сне, чуть дыша...
1/н-п. когда-то весной сделал я в жизни первый свой шаг.

' ин.'и.ко стонов здесь слышалось, толщею стен приглушенных,
п.ко мучилось женщин, рожая в страданьях детей!
< мпп.ко их родилось — столько было с рожденья лишенных
и.я, радости детства и права на званье людей!
Ми иг псе примирялись, склонялись пред жизнью бездольной,
ч |чи.|П дом, старый дом, нет, не все, из рожденных в тебе!
М| | | п | крышей твоей ли родился могучий и вольный,
По гц'ркут, батор, что погиб за свободу в борьбе?!
< ч - твой сын, хара соол! Так скажи, ты запомнил его ли?
М...1,мо сжечь тебя, дом, а вот память не выжечь огнем!
Мм. м.н-.'и'дники воли, о смелом глашатае воли
можем забыть?! Нет, не можем, мы помним о нем!
13

Я СЫН ТАЙГИ
Я пришел к белокаменным стенам твоим
Из таежных безбрежных просторов, оттуда,
Где Мунку-Сардыка гордо высится груда,
Где веками покой нерушимо храним.
Я пришел в твои улицы гостем нежданным,
Дальний путник, пропахший тайгой и туманом,
В моих жилах, в крови — летний жар и снега,
В моем сердце — родная моя Санага!
Санага! —
Аромат просмоленных ветров,
Свет приветный таежных полночных костров.
Серебро небосвода и звезд хоровод,
Шепот листьев задумчивый, пение вод...
Здесь, под шорохи листьев и звоны струи,
Пел когда-то я первые песни свои.
' В них
в любви признавался я милой тайге,
Клятву верности
в них я давал Санаге!
... Белокаменный город, ты слышишь шаги?
Я твой гость-—сын могучей и гордой тайги,
Самый младший в семье.
Но тайга, словно мать.
Мне в дорогу с собою
доверила взять
Песни вольных ветров,
свет т а е ж н ы х костров,
Водопадов набат, что могуч и суров,
Звон весенних ручьев.
летний зной
и мороз.
И сосновую стройность.
и нежность берез...
Я пришел к белокаменным стенам твоим
Из таежных безбрежных просторов,
оттуда.
Где Мунку-Сардыка гордо высится груда,
Где веками покой нерушимо храним.
Распахнись мне навстречу.
грохочущий город!
Укажи мне дорогу в твои этажи,
Я тебе расскажу про чащобы и горы.
Ну, а ты мне в ответ
о себе расскажи!
Я стою пред тобою,
обветреннолицый.
Сын тайги, испытавший и стужу, и зной.
Я стою,—
неисписанной, чистой страницей
И, никем не прочтенной, поэмой лесной!
Я — река, что еще никого не купала.
Я — река, что еще первозданно чиста!
Я — как тайна глубин голубого Байкала,
Как не знавшие ласк поцелуев уста.
М

Так прошу я тебя, белокаменный город!
Все, что знаешь,
что любишь,
чем дышишь — пиши!
Гениальность Толстого
и мудрость Тагора
Занеси мне скорее
в страницу души!
Умножая богатства ее постепенно,
Пусть ложатся рядами бесценнейших строк
И Бетховена страстность.
и нежность Шопена,
Вдохновенный Уитмен,
тоскующий Блок...
Подари мне
все ритмы,
все звуки,
все краски!
Все вместить я сумею, ты только дари!
Я отдам тебе, город, таежные сказки
С ароматом тайги,
с полыханьем зари!
... Я в тайгу возвращусь, переполнен богатством,
Но его, как скупец, я в тайник не сложуВсе до капли
в поэму,
рожденную братством,
Я, клянусь,
вместе с сердцем
вложу.

Л\АТЬ
Ми ми! Годы бегут спеша.
Ц| («держишь их на бегу...
К и м вершина Уран-Душа,
ином.! твоя вся в снегу.
И, I мищенная белизна
м и I т р о й с к и х седых волос!..
Ми
ночи твои без сна.
• пи., гобою пролитых, слез.
1И1МО, и доме сейчас вдвоем
им лижете — лишь ты и грусть.
Инин, и сердце живет твоем
(шпм.шье •—когда вернусь?
Ни < К ' м о — рядом два лица,
Н1.1 портрета.
Взглянув тайком,
и.' шдыхаешь: «Пошел в отца...»
I I к * г н е ш ь горячий ком.
' м..| (тип. памятью сквозь лета,
пипь тот предрассветный час,
К01ДН

с отцом

клевета
•'1И'1.1 навеки нас...
15

Через дали твой крик немой
сердцем слышу, родная мать:
«Скоро ль, птенчик, сыночек мой,
я увижу тебя опять?!»
Слышу я: «В дальней дали той
не обидел ли кто птенца?
Не смеются ль над сиротой,
что не знал своего отца?!»
Жизнь отца — не позор, а честь!
Я сиротства не знал ни дня! Можно ль быть сиротой, коль есть
мать, что вывела в жизнь меня?!
...Скоро ласточки над гнездом
у окна
начнут колдовать.
Скоро я возвращусь в наш дом,
чтоб тебя приголубить, мать.
Будет радость в твоих очах,
будто солнце, сиять опять.
Будет светел родной очаг,
будешь счастлива снова, мать!
И когда буду я во сне
где-то там, далеко, не здесь,
будешь петь, дорогая, мне
колыбельную тихо песнь.
...В этом доме родится внук —
новой жизни зажжется свет.
И впервые поймешь ты вдруг
смысл тобою прожитых лет.
Выше счастья на свете нет—
счастья радовать мать свою!
Этой верой мой стих согрет,
сердцем песнь я о ней пою!
Мама!
Годы бегут, спеша...
Пред тобой я навек в долгу!..
Как вершина Уран-Душа,
голова твоя вся в снегу.

ТУНКА
Тридцать три вершины гор проведан.
Тридцать три источника отведать,
Через девяносто перевалов
Я пришел к тебе издалека
Потому, что сердце призывало
Повидать тебя, моя Тунка!
Санага, прости меня за это.
Ты должна, как мать, меня простить
Я тебя покинул, чтоб поэта,
Друга своего здесь навестить.
Друг!
Тунка — твоя любовь и сила,
16

Ма I ь всего что смог, чего достиг.
Не она ль когда-то воскресила
Первый твой, в тебе дремавший, стих?!
И когда года тебя состарят,
Станет жизнь, как ниточка, тонка,
Песнь тебе последнюю подарит
Родина твоя,
твоя Тунка!
Ну, а мне?
Не странное ли дело? —
Я к тебе попал нежданно в плен.
Ты, Тунка, и мною завладела,
Я влюблен в стремительный Кырен!
Будто конь ретивый и игривый,
Белогривый, масти вороной,
Мчится он,
с распущенною гривой,
Налитой студеною волной.
А вокруг — совсем по-человечьи—•
Горы вдаль без устали несут
Небосвод,
взвалив его па плечи,
Как огромный голубой сосуд!
... На скале стою,
взметенный в кебо.
Даль — разлив кристальной бирюзы!
Никогда
таким хмельным я не был!
Красота
хмельной любой арзы!
Подо мной, резва и светлолица,
Кынгырга танцует среди скал —
То прильнет к ним,
то вдруг, как орлица,
С высоты бросается в провал...
Хороша Тунки твоей природа,
Как она похожа на мечту!
Хороши обычаи народа,
Что гостей, как родственников, чтут!
К а ж д ы й гость, как сын, здесь привечаем,
(В Санаге т а к а я же черта!)
Вот уже зеленым крепким чаем
Пиала до края налита...
ААчится время дружеской беседы,
Как ручей, весной бегущий с гор.
О друзьях, о том, как жили деды
Мы ведем с тобою разговор.
... Путь тернист, тяжел был у арата:
Всюду ждали беды и враги.
Потому сошлись, слились когда-то
Путь Тунки с дорогой Санаги.
В дальней дали дружбы нашей завязь,
Братства путь лежит издалека!
Ради счастья крепко побратились
('..•тага с Тункою на века!
И за счастье,
разве не за это,
•' '

17

Шли отцы в жестокий трудный бой?!
Сколько песен ими недопето!
Мы их, друг, должны допеть с тобой!
... Серебром блестит волна Кырена,
Песнь ее лучиста и звонка.
Будь вовек, мой друг, благословенна
Колыбель твоя,
твоя Тунка!
Перевод с бурятского
В. СТРЕЛКОВА.

Даширабдан Б А Т О Ж А Б А Й

ОБРЕТЕНИЕ
РОМАН

Человек с человеком сходится
посмотрел вслед удаляющимся парням, перекинул через
А ЛАМЖИ
плечо кожаную свою сумку и взял за руку Олзобоя. Через минуту

они уже шагали вдоль вагонов — один огромного роста, сутулый, а
и р м о й — маленький, худенький. И оба — полуголые, сосредоточенные,
<|.|жг серьезные. А л а м ж и примерно знал, где должен стоять вагон знаменитого ононского купца и вскоре нашел его. Возле вагона уже стояло
Н 1 1 колько человек, но ни одного знакомого Аламжи среди них не отыс| .1 | Здесь он и решил подождать Дондока и Степку.
От нечего делать Аламжи принялся рассматривать вагоны, станционные постройки, казенные пакгаузы и частные амбары — все, что по||) в поле его зрения. Он заметил большое скопление людей по ту
• трону дороги, собрались пешие и конные, в шинелях и в простых кре' " ми них поддевках и даже в бурятских халатах. Оттуда слышались
мние голоса, крики, но ни одного слова Аламжи не мог разобрать.
• Может, мою Жалму занесла сюда судьба?—неожиданно подумал
* • 1М)Ки, переступая через рельсы. — А глупые люди потешаются над
шжной».
I >м пересек рельсы, миновал несколько домиков пристанционного
| .1 и оказался на обширном пустыре, заполненном людьми. Чело1 ' Ц ' и м и , конников были построены в два ряда. Винтовки у них на"|ч у Впереди—молоденький офицер, уперев руку в бок и слегка
п и н и и I. к сторону, что-то натужно кричал. Аламжи протиснулся
• т у и увидел, что немного поодаль стоит другой конный отII нем люди одеты не одинаково—есть и в шинелях, и в бушла-1
' | | н и тих ватниках, и даже в бурятских халатах. Разношерстны !
• 1"| I 1и.1.'| помноголюднее первого.
|||м«Пнр,111с1> дальше, Аламжи оказался впереди собравшейся толшн-гргднпе между двумя отрядами. Теперь он хорошо слын м м ч ш о офицера.
Нем ч и ч «тис

Нимало

в

№ 6 за

1965 г.

19

- Мой долг — выполнять приказы наказного атамана! — орал заметно подвыпивший есаул. — А приказ его высокоблагородия вам хорошо известен. Вы же бунтуете, не хотите никого слушаться. Так что
попрошу публику разойтись, а вам,— он показал нагайкой в сторону
пестро одетого отряда,— приказываю сейчас же сложить оружие.
Будто повинуясь офицеру, Аламжи посмотрел в ту сторону, куда
указывала нагайка. Теперь он уже не бегло, а более внимательно стал
рассматривать этих людей. Вот в переднем ряду сидит на коне совсем
молоденький бурят в тэрлике, туго подпоясанном солдатским ремнем;
рядом с ним — русский в солдатской шинели, но без погон, еще дальше
- рыжебородый казак в короткополой шляпе и вылинявшей косоворотке, еще дальше... Постой, постой, да это же Шара-Дамба! А л а м ж и
протер глаза и еще раз вгляделся в плечистого бурята. Ошибки не
было — рядом с рыжебородым и в самом деле сидел на коне ШараДамба. Его конь беспрестанно перебирал ногами. Шара-Дамба
так
туго натянул поводья, что голова лошади почти касалась его груди.
- Что ты нам толкуешь, господин хороший,— отвечая есаулу, з;>
говорил рыжебородый. — Я тоже ононский казак, так что ты не особен
но того... И саблю, и ружье в руках держать умею. Тоже сражался, д
поболе тебя... Так вот я о чем толкую. Сподручно ли нам, к а з а к а м ,
всякую повинность справлять, хоша и в а р м и ю не призван? Первым
делом — кажинному чиновнику коня подавай?—подавай! Казенны 1 1
бумаги вози? — вози! Через Онон всех, кого ни прикажет начальстве'
переправляй?—обязательно переправляй! Арестованных сопровожд;;Г!'
— сопровождай! Опять же на службу идешь, всю обмундированию,
паче того коня бери?—беспременно бери! А ежели у меня на все хозя;
ство — один конь, а в доме трое сыновей — тогда как? Так вот ми
сказ: мы, ононские казаки, отцы вот тех парней, что стоят за тобой,
отказываемся сполнять распоряжения наказного атамана.
- Молчать! — гаркнул есаул и потянулся к револьверу.
Едва офицер успел открыть кобуру, как к нему подскочил на м > > ^
патой лошаденке пожилой казак и схватил его за руку:
- Побойтесь бога, ваше благородие!
20

вал.

Есаул с левой руки хлестанул его нагайкой по лицу и скомандо-

',
- Пшел на место, сволочь!
Казак ни слова больше не сказал. Он только прикоснулся к лицу
дрожащей рукой, одарил своего к о м а н д и р а ненавидящим взглядом и
стал в строй.
Воспользовавшись заминкой среди казаков, рыжебородый подал
своего коня на пол-корпуса вперед и снова начал:
- Вот, видите, какие бывают награды за вашу верную службу ..
Знаем, не сладко вам. Но знайте, что отцы ваши и матери живут еще
плоше. Почему? Недород был — раз, за обмундированию вашу выплачивать надо — два, за седла, в которых вы сидите, тоже денежки требуют, — три. Да мало ли там еще на нас насчитали! И вот мы думали,
что наши сынки службу справляют, а они, глянь, с бабами да со стариками воюют. Как это вы додумались в амбар своих братьев-рабочих
запереть? Что они — супротивники наши? Да они во как за трудящего человека стоят! — рыжебородый чиркнул себя ребром ладони по горлу. — А промежду прочим, что с вами разговаривать,— заключил он с
нарочитой грубостью. — Вас по мордам бьют, вы и то молчите.
Офицер все время пытался перебить рыжебородого, но тот обращался исключительно к казакам. Наконец, офицер взорвался:
- Прекратить! Внимание! Приготовиться к бою!
Сам он отъехал в сторону, остановил лошадь справа своего отряда и выхватил револьвер.
На команду есаула откликнулись лишь двое-трое казаков, остальные, напротив, взяли ружья на плечо.
Больше того, пожилой казак,
оказавшийся возле есаула, железной хваткой вырвал у него из рук наши. Офицер обнажил саблю.
- Арестовать этого негодяя!—задыхаясь от злости, приказал
. — Не видите! разве — среди вас большевик!
Ни один казак не сдвинулся с места. Зато возле есаула каким-то
'Лра.чом очутился горбатый бурят с притороченными к седлу костылями Стоя на стременах, он в упор смотрел на есаула и наезжал на него
• шиш карим жеребчиком.
Лх ты, безволосая жаба! — Есаул пришпорил коня и взмахнул
|гн. Люди ахнули. Каждый думал, что сейчас прольется кровь.
По случилось чудо. Горбатый пригнулся, а его к а р и й жеребчик
1ЯИ ломко вильнул в сторону, что есаул промахнувшись, чуть не слетел
1.'И1. Горбатый с непостижимой быстротой подскочил к нему и крест
»и.|1Г1 I огрел его плетью по спине.
И но время раздался сердитый голос:
Гмлсан, назад! — Между есаулом и горбатым появился ШараПи до Галсана слова его друга, видимо, не совсем дошли. Он резко
• |Ч1\,'| жеребчика и обратился к к а з а к а м :
Г.и хорошо, конечно, меня видите, товарищи. И удивляетесь, на" 'нто нужно здесь этому калеке, этому горбуну? Сидел бы луч|' т р и п да помогал старухам варить чай. Так знайте, до семнад" | VI Г)ыл не хуже вас. По силе и ловкости среди сверстников я
- | "•(•>«• р а н н ы х . Но богачи именем белого царя сделали из меня
- на иидите. И я возненавидел всех притеснителей, бурятских н
• ' '"-"пенно— белого царя... Есаул — верный слуга царю. И я
•м. к н а м : переходите на сторону рабочих и трудовых аратов.
м;н к п н ц л я правда!
•ч' (гпсрь Галсан опустился в седло и отъехал к своему отряду.
п . н и ю д а в ш и й за всем этим, неожиданно почувствовал за
" . I V Он обернулся и в самом деле никого возле себя не уви> I т и п у / к с п о п р я т а л и с ь за з а б о р а м и и за домами.
21

Между тем есаул был в крайней нерешительности. Приказа стрелять ему никто не давал. Под действием винных паров он готов был
решиться на кровопролитие. Теперь же он раскаивался в своей горячности. Конечно, не следовало приказывать «к бою». Ну черт с ним, с
приказом. Его можно отменить. Но какой стыд — какой-то грязный бурят осмелился поднять на него руку! Как ему с достоинством покинуть
«иоле боя».
Эти размышления прервал Шара-Дамба.
— Господин есаул! — с должной почтительностью и с чувством
собственного достоинства начал он. — Довожу до вашего сведения, что
здешний волостной старшина и сельские старосты творят беззакония.
Без всяких на то оснований они арестовывают местных жителей и приезжих, морят их голодом, а иногда устраивают и самосуд. В этом же
повинна и местная железнодорожная администрация. Последний случай — арест группы железнодорожных рабочих — из ряда вон выходящий. Как командир вооруженной дружины, созданной для защиты народа, требую освободить всех арестованных. Сами понимаете, что оказать сопротивление вы не в состоянии.
Если бы Аламжи кто-нибудь сказал, что Шара-Дамба способен
разговаривать с царским офицером такими словами и таким тоном, он
никогда бы этому не поверил. А сейчас он сам слышит и видит, что его
друг вовсе не боится царского офицера. Пожалуй, офицер побаивается
Шара-Дамбу.
- Освободить! — скомандовал страже есаул. Потом повернулся
к конным казакам: — За мной — рысью марш!
Стоявшая у амбара вооруженная охрана из казаков сняла замок.
Распахнулась дверь, и из темного амбара стали выходить арестанты.
Всего их было около десятка.
Жители Борзи вновь высыпали на площадь. Они окружили плотным кольцом и недавних узников, и освободителей. У всех были возбужденные лица, тут и там звучали шутки, смех. Пользуясь весьма
подходящим случаем, Шара-Дамба обратился к толпе.
- Вот видите, товарищи, как оно получается,— начал он. — Не
так давно я сам был арестован по приказу волостного начальника за
го, что ртказался платить налоги. Вместе со мной арестовали еще нескольких ононских бурят и казаков. Ну ладно, сидим мы, ждем суда.
Но вот открываются двери бывшей Агинской степной думы и нас просят покинуть помещение. Что за чудо? Выходим. И вдруг вижу своего
давнишнего друга — Булата, сына А л а м ж и . Оказывается, по распоряжению Читинской организации РСДРП он прибыл во главе с вооруженной дружиной железнодорожников и освободил нас, улусников. А
теперь вот мы, улусники и крестьяне, по тому же указанию, освободили борзинских железнодорожников. Здорово получается!
- Выходит, рабочие— за крестьян, а крестьяне — за рабочих! раздался из толпы молодой восторженный голос.
- В самую что ни на есть точку попал,— ответил вместо ШараДамбы рыжебородый ононский казак, державшийся рядом с командиром. — Только так и надо действовать. А порознь — нас как щенят передушат.
Аламжн слушал Шара-Дамбу и чувствовал, что из глубины души
поднимается к нему нехорошее чувство. Откуда оно взялось? Ведь
столько лет они дружили, случалось, делили последний кусок хлеба,
последнюю заварку чая. А вот теперь ему отчего-то стало неприятш
смотреть на Шара-Дамбу.
Тем временем площадь пустела. Освобожденные рабочие, сопровождаемые родственниками и друзьями, отправились по домам, к;|
раульные казаки — в казармы. Стали собираться в путь и дружинники
22

Они выстроились попарно и ждали только команды Шара-Дамбы, чтобы двинуться дальше. В этот самый момент, путаясь в полах шинели,
к ним подбежал пожилой казак, с красным рубцом на лице
- Подождите, господа... товарищи... люди! — кричал он на бегу.
,—- Не оставляйте меня... Расстрел... Честью клянусь, казацкой честью.
Дружинники встретили беглого казака ободрительными словами:
- Правильно сделал, что удрал от этой сволочи!
- Аида с нами, не прогадаешь.
- Поскольку я наказал твоего обидчика,— пересиливая другие
голоса, выкрикнул Галсан,— то садись на моего коня, устраивайся сзади. Человек я легкий, а конек у меня добрый, обоих поднимет.
Шара-Дамба увидел, как пожилой казак с ловкостью натренированного наездника вскочил на круп карего жеребчика, и улыбнулся.
Он хотел подъехать к казаку и поздравить его с вступлением в вооруженную дружину, но в это время встретился глазами с Аламжн. Тот
опять оказался впереди поредевшей толпы и с неудовольствием поглядывал на Шара-Дамбу.
Тронув коня, тот еще издали приветствовал одноулусника и засыпал его вопросами:
— Здравствуй, Аламжи! Как ты оказался здесь? Почему так долго не подавал о себе вестей? Как здоровье?
А л а м ж и не проронил ни слова. Чтобы снова не встречаться взглядом с Шара-Дамбой, он наклонился к Олзобою.
— Что с тобой, Аламжи?— подъехав вплотную к другу, участливо
спросил Шара-Дамба. — Впрочем, вопросы потом. Поедем с нами.
Завтра же ты увидишь своего Булата. Знаешь, какой он орел стал! Побольше бы таких парней!
Аламжи выпрямился во весь рост и в упор посмотрел на ШараДамбу. Теперь он понял, почему не может разговаривать с этим челопеком, как прежде, по-дружески. Ведь Шара-Дамба тоже причастен к
тому, что его единственный родной сын оставил свою семью, старого
итца с больной матерью, малолетнего брата. Всю ту злость, которая
накопилась против Булата, он обрушил на голову ничего не подозреппющего Шара-Дамбы.
— Хватит с меня! — трясясь, как в лихорадке, выдохнул из себя
Лламжи. — Хватит! Все вы только о себе заботитесь, о своей шкуре...
Обил с пути сына... Зачем ты его, зачем?.. Столько лет морочишь всем
ГОЛОВЫ...
Он бросал в лицо недавнему своему другу одно обвинение за друI им, а потом, будто ужаснувшись собственным словам, подхватил на
руки Олзобоя и торопливо зашагал к железной дороге.
I/ УКУШКИН и Торговойн Жап стояли возле отцепленного вагона и
^смотрели в подернутую синей дымкой степь. Там, то теряясь в лож« 1 Н М 1 1 Х , то появляясь на увалах, длинной цепочкой растянулся конный
' И р и д . Всадники двигались куда-то на север, двигались неторопливой
|1Ы1 МО, оберегая силы коней. Аламжи тоже посмотрел в степь. Он сра• V же узнал дружинников Шара-Дамбы. «Завтра ты увидишь Булата».
Мп, (1П никогда его больше не увидит, не хочет видеть!
- Господи, обереги раба свово! — истово крестился Кукушкин. ИР дни и обиду служителям дьявола!
Великая беда придет в степь, господин Кукушкин, если наши
|;тлатники стакнутся с ононскими казаками,— не отрывая
> чили от дружинников, проговорил Торговойн Жап. — Если они вмесн п ч н у т банды создавать, тогда нам не поздоровится.
Мгрт бы их побрал! — разразился бранью Кукушкин. — Только
23

!! с л ы ш и ш ь везде — «революция», «революция». Будто зараза, распространяется это слово среди голодранцев. Сопливые ребятишки, и те
понаделали себе деревянных наганов, целятся один в другого и орут:
«Бей буржуев, бей офицеров!» Это мы, значит, с тобой буржуи, в нас,
стало быть, и целятся.
Дружинники скрылись за перевалом. Только длинная полоса пыли*
повисшая в неподвижном вечернем воздухе, напоминала о том, что
здесь недавно прошел отряд.
— С японцами скорее бы разделаться,— потряс костлявым своим
кулаком Торговойн Жап. — Тогда его величество белый царь в один
миг прикончит революцию. Войска у него достаточно, да все оно в
Маньчжурии. Но' придет час...
- Верно говоришь,— поддержал его Кукушкин. — Рано или поздно голодранцам дадут укорот. Погуляют нагаечки. Так что особенно
печалиться не следует.
Только теперь он заметил стоявшего неподалеку полунагого А л а м жи с сыном.
- Тебе что здесь нужно, по какому делу?
А л а м ж и посмотрел себе под ноги и ответил смущенно:
- Никого не надо. Человека одного жду.
И вид этого великана, и его ответ показались Кукушкину подозрительными.
- Ну, ежели такое дело, так проваливай, любезный,— к р и к н у л он.
— Устраивай свои встречи в другом месте, слышишь?
Торговойн Жап обернулся, скользнул по могучей фигуре А л а м ж н
и узнал его.
- О, да это А л а м ж и ! — воскликнул он с поддельным изумлением.
- Как поживаешь? Каким образом очутился в этих к р а я х ? Надеюсь, скот твой размножается, а семья пребывает в добром здравии?
Вместо ответа Аламжи только пошевелил губами.
•— Вы знаете этого человека?— полушепотом спросил удивленный
Кукушкин. — Впрочем, своих земляков...
- Кто же его не знает,— тихонько рассмеялся Торговойн Жап. Это же и есть известный на всю степь борец Аламжи.
— Ах, вон как! — оживился Кукушкин. — Ну, подойди поближе,
силач. Пока есть свободное время, поговорим.
Однако поговорить словоохотливому Кукушкину не удалось. Послышался скрип телег, и показались подводы, пригнанные Лондоном
и Степкой.
Кукушкин и Торговойн Жап подошли к вагону, еще раз проверили
пломбу, посмотрели какие-то квитанции.
— Неплохое дельце обтяпали,— потер руки Кукушкин.
- Будто с неба мешок золота свалился,— вторит ему Торговой^
Жап. — Тут не знаешь даже, что лучше — продолжаться ли войне или
кончаться... Товары-то задарма получаем.
- Пусть маленько еще повоюют,— улыбнулся Кукушкин. — Б
конце концов, с революцией ж а н д а р м ы и казаки справятся.
К вагону подошло еще несколько рабочих, а также п р и к а з ч и к л
Кукушкина и Торговойн Жапа. Не обошлось, как всегда, и без любопытных обывателей — они стояли отдельной кучкой и перемывали косточки купцам.
А л а м ж и никогда не завидовал чужому добру. И все же ему было
любопытно узнать, какие такие диковинные товары вывезли к у п ц ы изза границы.
- Ну, Степка, снимай пломбу! —торжественно скомандовал Кукушкин. Вид у него был настолько важный, будто он открывал какуюто редчайшую выставку.
24

Возбуждение передалось и медлительному Торговойн Жану:
- Да быстрее ты поворачивайся, пожалуйста!
Степка и Допдок поднялись по стремянке, сорвали пломбу, откинули накладку и сдвинули дверь. Купцы глянули в проем двери и онемели от ужаса: вместо дорогих товаров, суливших им неслыханные барыши, показался одноглазый человек с кривой саблей па боку.
Вот он тряхнул головой, оскалил желтые зубы и схватился за рукоятку сабли.
Побледневший Торговойн Жап часто-часто заморгал глазами, будто все еще не веря тому видению, которое открылось перед н и м . А Кукушкин как-то съежился весь и стал походить на ту плачущую л я г у ш ку, какую изображал стул в его кабинете. Ни тот, ни другой не могли
произнести ни слова.
Широко расставив ноги, уперев руки в бока, страшный человек
продолжал стоять в дверях. Торжествующая ухмылка не могла скрасить его обезображенного шрамами лица.
А л а м ж и вдруг сорвался с места и подскочил к дверям.
- Ван Тумэр! О, неужели я опять вижу тебя, друг! — крикнул
он и протянул руки к страшному человеку.-—Дай я обниму тебя, как
брата.
- Аламжи! А ты-то откуда появился? Жив еще? Вот и прекрасно!
Ван Тумэр спрыгнул на землю и заключил Аламжи в объятия. Некоторое время они стояли молча, ни на кого не глядя, только поглаживали друг друга по плечам, спине, волосам.
Когда первая вспышка радости прошла, Ван Тумэр с силой ударил кулаком по голой груди А л а м ж и и подвел первый итог:
- Значит жив, черт эдакий! А раз ж и в — будем действовать вмесII-. — Обернувшись к вагону, он скомандовал:
— Хунхузы!
Около тридцати вооруженных бандитов высыпало из вагона. У всех
мм поясах висели сабли, маузеры и револьверы, кое у кого грудь перекрещивали пулеметные ленты. Обыватели поспешили отойти подальше.
- Братцы! — рявкнул Ван Тумэр. — Тут вот к нашему приезду
русские господа подали запряженных лошадей. Спасибо им за это...
'1'ФЖО, Пунцок, Тугир,— Ван Тумэр назвал еще несколько и м е н . И.'ште к этим лошадям и охраняйте их, а то как бы кто не угнал. А все
••ильные разгружайте вагон. Всю поклажу — на телеги. Да побы• ||нт!
Из вагона был прежде всего сгружен пулемет, потом винтовки, а
'•• м-д за этим — какие-то сундуки, ящики, тюки, мешки. Все это склаплмлось на подводы, накрепко увязывалось веревками.
Почти лишившийся рассудка, Кукушкин крадущейся походкой при• и* тлея к Ван Тумэру и, осенив себя крестным знамением, запричи•|
Господин хунхуз, как же оно так получается? Вагон мой, даже
ншмн на него мне выдана, а товару нету. Где мой товар? Вы
шрабили!
Л это ты — хозяин китайских и японских шелков и всего проче1
1'нчи, хорошо.
Да, тут наши товары должны быть! — пришел на в ы р у ч к у Ку, м ш и м у Торговойн Жап. — Куда они девались?
П.п| Тумэр сверху вниз посмотрел единственным своим глазом на
.мини, мгновение помолчал, потом разразился хохотом.
I тс и Маньчжурии,— сквозь смех ответил он,— мы слышали,
и,и ц России революция. «Все богатства — бедным, а всех богами ргшетку»,— так, кажется, говорят революционеры. Так вот,
мми/кко помогли вашим революционерам — забрали ваш товар и

25

отдали голодным русским солдатам. Справедливо? Конечно. В благодарность русские солдаты подарили моим хунхузам винтовки, гранаты,
патроны. Сверх того они посадили нас в этот пустой вагон и под видом
товара переправили через границу... Видите ли, русские господа, нам
оставаться в Маньчжурии дольше было нельзя. Мы по ошибке взяли
в одном банке чужое золото — пустяк, всего два .мешочка — и нами стали там шибко интересоваться. Вот мы и понадеялись на вас, на ваше
гостеприимство.
А л а м ж и с улыбкой смотрел то на злоязыкого Ван Тумэра, то па
взбешенных купцов.
- Аламжи! — кинулся Торговойн Жап к полуголому великану. Я всегда любил тебя, как родного брата. Помоги мне! Век не забуду...
Растолкуй этой скотине, что он должен возместить наши убытки. Пропали товары — ладно. Так у него есть золото, пусть возместит!
- Обоих заприте в вагон! — приказал Ван Тумэр нескольким хунхузам, находившимся поблизости. — Они мне уже надоели.
Кукушкин и Торговойн Жап один за другим полетели в вагон. Со
скрежетом задвинулась дверь.
— Насколько мне помнится, ты остался здесь из-за больной жены,
- осторожно начал Ван Тумэр. — Не спрашиваю, что с ней. Догадываюсь. Если бы все было благополучно, то ты бы не бродил бобылем...
А мальчик-то сильно подрос,— неожиданно повернулся он к Олзобою.
- Помню, хорошо помню, как мы его нашли. Не голоден? Впрочем,
это лишний вопрос. — Он вынул из ножен длинный кинжал, подошел к
одной из подвод :: достал из ящика железную банку консервов. Одним легким ударом кинжала рассек ее пополам и каждую половинку
вложил в руки изумленного мальчишки. — Кушай, друг!.. Ты — мужчина и должен привыкать к нелегкой мужской жизни.
Олзобой принялся уплетать за обе щеки консервированную колбасу. От удовольствия он щурился и время от времени с благодарностью посматривал на большого одноглазого человека.
— Как видишь, друг, мой нож, сделанный из половины сабли, еше
не затупился,— самодовольно сообщил Ван Тумэр. — А твой еще целый?
А л а м ж и молча показал на длинный нож, висевший у него на поясе
- Вот и отлично,— улыбнулся Ван Тумэр. — Пока остры наши ножи — дружба не иссякнет.
Но вот предводитель хунхузов насторожился и глянул покрасневшими своими глазами в сторону вагона. Купцы, по всей видимости,
бунтовали. Они стучали ногами и к у л а к а м и в дверь и чего-то требовали.
Особенно выделялся голос К у к у ш к и н а . Ван Тумэр прислушался.
- Эй вы, разбойники с большой дороги,— орал купец первой гиль
дни. •—Немедленно освободите нас... Губернатору доложу!
Лицо Ван Тумэра свела судорога. Он вынул из кобуры маузер п
дважды выстрелил в дверь. В вагоне сразу же наступила мертвая тишина.
Как только перегрузили кладь на телеги, Ван Тумэр предложи:
Аламжи:
- Садись со мной. Сейчас ускачем, а то еще, чего доброго, солда.
пустят.
А л а м ж и с Олзобоем сели. Сел и Ван Тумэр. Тугир взял вожжи п
глянул на командира:
- Куда теперь направимся, капитан?
— Куда?— рассмеялся Ван Тумэр. — Во всяком случае не к Любке
Бамботке. Хватит, походили мы с тобой к проституткам, теперь туда не
вернемся. — И, обращаясь ко всем, гаркнул: — Хунхузы, за мной!
Тугир стегнул сытого жеребца, и тот с места взял крупной рысью.
26

Одна за другой трогались телеги, р а с т я г и в а я с ь длинной вереницей по
„улицам Борзи.
- Гык, гык!
Плотное облако пыли заволокло хунхузов, скрыло сытых купеческих коней. И только дикие возгласы чахаров еще долго доносились до
(их ушей.
- Гык, гык!
Но вот затихли голоса чахар, умолк тележный скрип и грохот,
•осела на дорогу потревоженная пыль.
«Эх, черт,— почесал себе затылок Дондок. — Попроситься бы мне
•с ними. Дядя Аламжи непременно бы взял... Да уж поздно теперь...»
Дондок потоптался на месте, соображая, что же теперь делать, и
вдруг бегом бросился к вагону. Не успел он до половины отодвинуть
дверь, как из вагона вывалилось тело Кукушкина и шмякнулось о твердую землю.
К двери подполз Торговойн Жап. Он глянул вниз и беззвучно за•алакал. Ему помогли выйти из вагона, поставили на ноги, дали попить воды. Он судорожно ощупал себя, будто все еще не веря, что
остался, целым.
А Кукушкин лежал на спине и смотрел мертвыми остекленелыми
глазами в синее безоблачное небо. На его лице было то самое выражение, с каким он встретил появление в вагоне Ван Тумэра. Теперь
«му уже не нужны были ни шелка, ни золото, ни та фарфоровая японская статуэтка, с помощью которой он намеревался обделывать свои
делишки. Теперь ему нужно было лишь три аршина земли...
ГЛАВА

ЧЕТВЕРТАЯ

И СТЕПЬ ПРЕВОЗМОГАЕТ ДРЕМОТУ
ЕКОГДА полноводная, клокочущая Ага в тот год настолько обмеН лела,
что ее могла бы перешагнуть и восьмидесятилетняя шаба-

I ;шца. Не пенится, не играет шаловливой волной Ага, не глядятся в ее
светлые струи прибрежные ивы — все истомилось под палящими лучами забайкальского солнца. Плоские и круглые валуны, лежащие на перекатах, теперь совсем обнажились. Лето на исходе, а небеса не посл.чли на степь ни единой капли влаги. И не выдерживает кормилица•емля, по ней вдоль и поперек пролегают глубокие трещины, похожие
ни морщины рано постаревшего человека. Только стрекот кузнечиков
и свист тарбаганов. Только жалобное мычание голодной скотины, клеорлов и карканье разжиревших воронов. И над всем этим — раска.иниое небо.
В такую пору дороги обычно бывают пустынны. Но в последний
|'рнмГ)а-гараг' июля месяца на проселках и тропках, ведущих в Агу, можно было увидеть пеших и конных, едущих в повозках, запряженных
исхудалыми лошадьми и верблюдами, медлительными быками и даже
коровами. Нагоняя друг друга люди не задавали традиционных вопроч|Ц о здоровье семьи, об умножении стада, о состоянии пастбищ. И так.
•и с было ясно, к чему понапрасну чесать языки? Зато жалоб было вы• к.| кию столько, сколько не высказывалось другой раз и за целый год.
- И скажите, пожалуйста, откуда такая напасть на наши головы?
- Да-да, ни одного дождя за все лето не видели...
- Пропадет скот, непременно пропадет. И мы помрем с голоду.
' ||имба — суббота

27

- Скоро вы там?— недовольно спросил он.
В задних рядах наступила относительная тишина. Зато по правую
руку от Банзарова, совсем недалеко от стола, продолжались разговоры, слышался смех. Там сидела кучка молодаек, окруженная мужьями
и холостыми почитателями. Дарга поморщился — вытурить бы их отсюда, чтобы не мешали заниматься мужскими делами. Но «вытурить»
нельзя: Читинский съезд бурят совсем недавно постановил, чтобы мирские дела решались в присутствии всех членов общества, в том числе
и женщин. Все же Банзаров счел своим долгом прикрикнуть:
•— Эй вы, сороки, подожмите на время языки.
«Сороки» прыснули, пытались было возмутиться такому к ним обращению, но в конце концов замолкли.
Дарга сел на свой стул, склонился к ротмистру, начал с ним о
чем-то советоваться. Улусники тем временем закурили. Одни вынимали
папиросы, другие набивали свои трубки махоркой и китайским табаком
«дунза», третьи свертывали «козьи ножки». Нашлось несколько человек, раскуривающих трофейные сигареты. Дымки, острые и мягкие, удушливые, как веревка, и ласковые, как руки неверной жены, потянулись
к потолку. Даже по запахам этих дымков можно было определить, к го
живет в достатке, а кто — еле сводит концы с концами.
После первых затяжек люди начали кашлять, сморкаться, чихать.
Сплевывали прямо под ноги, чихали друг другу в лицо. Непривычные
к подобному чаду ротмистр и лама Банзаров тоже дружно зачихали,
пряча свои лица в носовые платки.
- Перестаньте курить! — не выдержал, наконец, ротмистр.
- Ха, читинский начальник не переносит табачного дыма,— раздался чей-то насмешливый голос. — Если так, то пусть убирается отсюда
ко всем чертям — без него проведем свою сходку.
- Молчать! — прикрикнул урядник, стоявший посередине зала.
- Не ори! — слышится из задних рядов. — Скоро всем вам глотки
заткнем. Шибко уж разорались.
Урядник делает знак, и стоявшие у дверей полицейские н а ч и н а ю т
выискивать острословов. Однако их попытки ни к чему не приводят.
Напротив, в зале поднимается еще больший шум. В адрес блюстителей
порядка отовсюду несутся едкие словечки.
Лама Банзаров вскакивает и звонит в колокольчик.
- Прямо как в дацане!
- Будто хоронят кого-то или нечистую силу выживают.
- Это л а м а по волосшым порядкам молебен решил отслужить.
Уловив настроение улусников, Гамбал решил пустить пробный шар.
Поднявшись со своего места и обернувшись лицом к залу, он сразу же
подхватил слова, сказанные задними рядами:
- Да, одноулусники, действительно наша сходка начинает походить на дацанский хурал. А между тем, сюда собрались голодающие
араты, которые не могут прокормить ни своих детей, ни скотину. Да что
там — большинство из вас козу накормить не сможет. И все это потому, что волостное управление отрезало наши исконные земли и передало их в ведение кабинета. А много ли можно сделать на пятнадцати
десятинах?
Увидев поднявшегося с места сына бывшего тайши, зал сперва
насторожился, но при первых же его словах целиком взял его сторону.
Уж если Гамбал, этот богач из богачей, выступает против волостного
управления, против ламы Банзарова и даже против кабинета,— то им
и подавно следует.
- Вы меня знаете, улусники,— стукнул себя кулаком в грудь Гамбал. — Я слов на ветер не бросаю. И сейчас прямо скажу, что волостное
управление готово задушить всех скотоводов Аги. Ты, Банзаров, не от30

|ворачивайся, а смотри людям в глаза... Здесь, на этой сходке, надо предоставить возможность высказаться всем. Пусть каждый использует
юсвои демократические права. Вспомните, как было при тайше. Восемьдесят лет власть тайши свято берегла интересы и обычаи бурятского
;иарода. А сейчас? Мало того, что у нас отрезали самые лучшие пастбища,— над нами еще поставили таких нойонов, которые не знают ни
наших древних обычаев, ни традиций... Одним словом, дожили до того,
что юрту поставить негде. А люди, охраняющие кабинетские земли, за1'чем они нам, почему они сидят на нашей шее?... — Гамбал даже топнул
шевровыми сапогами и закончил: — Думаю, что никто против восстановления Степной думы возражать не станет. Только дума во главе с
тайшой сможет соблюдать интересы народа — вернуть скотоводам землю, смягчить законы, уважать личность каждого арата.
- Правильно, Гамбал, молодец!
- Крой их во всю, пусть знают волостные начальники, как издеваться над простыми людьми!
Намсалма сидит выпрямившись, скрестив руки под высокими г р у дями и любуется своим мужем. Статный, с большими черными глазами, с широкими бровями и высоким лбом,— именно таким и должен
быть настоящий тайша. А она, Намсалма, чем не удалась, чем плоха
для степного тайши!
- Самая справедливая власть,— не вытерпела она,— это власть
тайши. И разговоров других не может быть!
— Верно, Намсалма, верно,— поддерживают ее старейшины голзутского, харганайского, хулсатского и других родов. К ним присоединяют свои голоса ламы, богачи, в том числе и Намдак.
- Нам нечего искать тайшу где-нибудь на стороне,— кричит Намдак.— Вот он перед вами, наш многоуважаемый Гамбал, опора и надежда Намсарая—• тайши, а также и наша надежда. Без тайши мы не
проживем, верно ведь, улусники?
- Верно! — хором поддерживают скотоводы. — Давай тайшу!
Закончив свою пространную и, как ему казалось, красивую речь.
Гамбал сел на свое место и победоносно оглянулся по сторонам. Отоисюду ему улыбались мужчины и женщины, седоголовые старики и
безусые парни. Его длинные уши улавливали отдельные замечания,
сказанные в самых дальних углах: «Гамбал человек грамотный, зря
болтать не будет»,— доносилось до него. — «Как же, в Иркутске учился,
шмназию окончил, все—русские и наши,—степные, законы хорошо знает. Только такого и надо ставить тайшой, уж он-то сумеет постоять
1п народ».
Эти реплики обдавали грудь Гамбала теплотой. «Только бы доГжться своего! — сверлила его мозг назойливая мысль. — Только бы
| ьчть тайшой! Сейчас что угодно пообещать можно, а потом... Потом,
когда власть моя распространится на всю степь, я их в бараний рог
Согну».
И он сжал кулаки, будто сию минуту собирался сгибать в бараний
|">г своих улусников.
В этом разгоряченном зале одни лишь китайцы, сидевшие в углу
печкой, оставались безучастными и к волостному правлению, и к
<лонной думе, и к кабинетским землям. Чтобы выращивать овощи, им
много земли не надо. Они мирно беседовали между собой, время от
иргмени затягиваясь опиумом. Один из них уже прикорнул в уголке и
иилит счастливый сон.
В самом заднем ряду, неподалеку от китайцев, сидит прямо на полу
К у л ь м а Кузьмич. Его борода стала изжелта-белой, от буйной шевелюры
тлея только клок волос на самом затылке. Он разглядывает свои лаАМН н беззвучно шевелит губами. Так он разговаривает сам с собой,
31

в одиночку обсуждает свои прожитые годы. Да, прожито семь десятком.
А нажито? Смешно сказать — «нажито». Всю жизнь он мастерил телеги и ободья, гнул дуги и гнал деготь, а под старость лет не скопил ни
копейки. А теперь и сила в руках пропала, и глаза худо видят, и дрожь
* ногах появилась. Да что там, известное дело — старость не красит.
Теперь ему уже поздно думать о земельных наделах. Землицы-то и надо ровно столько, сколько требуется на могилу.
Перед Кузьмой Кузьмичем сидит старик Загда. Этот тоже уронил
голову на грудь и старается вспомнить из своей жизни хотя бы один
счастливый день. Да, был однажды хороший день, когда он унес с рурх а р б а н а почти полный мешочек медных и серебряных монет. Силачей
тогда набралось много, каждый хотел сломать отросток верблюжьего
позвонка, но никому это не удавалось. Правда, тогда пришлось покривить душой: он заметил на кости трещину, ударил. А надо было заменить кость другой, целой. Но разве только он, Загда, о б м а н ы в а л людей?
Каждый хочет обмануть, но не каждому удается... Да, много видел в
жизни праздников. Праздновали и веселились, понятно, другие. Он работал. А теперь вот старость подошла. Хоть и не нищенская старость,
но и не богатая: сыну оставит он двух коров, тройку лошадей да сотню
баранов... Может, случай подвернется и он еще что-нибудь прикупит?
Нет, пожалуй, ждать уже нечего.
- А ты как насчет тайши думаешь? — обратился к Загде сосед.
Загда только махнул рукой. Конечно, волостное управление надо
бы закрыть, но будет ли лучше при тайше, — он не знал.
Неподалеку от дверей, прислонившись к стенке, стоят Допдок и
Степка. Им, как и Кузьме Кузьмичу, тоже земля не нужна, на сходку
они п р и е х а л и из простого любопытства...
А сходка шла своим чередом. Вслед за Гамбалом стали выходить
вперед и произносить речи богатые скотоводы и ламы, бедняки и чиновники. Все сходились на том, что волостное управление чересчур урез-'.ю
их права, его надо упразднить. При этом одни, наиболее осторожные.
предлагали писать по этому поводу прошение на высочайшее имя, другие, наиболее горячие головы, требовали произвести реформу самочинно, не испрашивая ни у кого соизволения. И большинство высказывалось за Степную думу во главе с тайшой.
Гамбалу и Намсалме речи эти казались слаще меда.
Когда очередной скотовод покинул возвышение, с которого произносились речи, — поднялся ротмистр. Солидно откашлявшись, он начал
говорить густым, чуть дребезжащим басом:
- Господа, пра-ашу в н и м а н и я ! Его Величество, император великая
и малая, и белая и прочее, дал всем инородцам право жить по своим
законам, соблюдая в то же время законы божьи и законы государства. Эту монаршую милость надо ценить, у в а ж а т ь и оберегать. Оберегать от смутьянов, бунтовщиков и прочих социал-демократов, именую
щих себя большевиками.
Здесь ротмистр для вящей важности сделал паузу. Он хотел бы.м
вытащить носовой платок, чтобы с его помощью пригладить свои по ;
крашенные усы, но случайно вместо платка вынул матерчатый, шитьш
бисером, кошелек. Сидевший в переднем ряду Гамбал ошибку ротмисч
ра расценил по-своему: «Взятку просит, зараза!... Ну ладно, на добро.дело не жалко потратиться». И он крикнул, немного приподнявшись с<>
стула:
— Ясно, господин ротмистр!
Ротмистр же отнес эти слов.а за счет своего красноречия и слеп |
поклонился сыну Намсарая-тайши.
- Продолжаю, господа! — подкрутил, наконец, свои усики
мистр. — Всем вам памятны, без сомнения, слова, сказанные вашей ;н

(

легации. Кто забыл их — позвольте напомнить. Господин Куропаткин,
от имени Его Величества, предупредил всех людей бурятских, что если
кто будет себя худо вести, бунтовать и прочее, проявит малейшее неповиновение, а тем паче — бунт, — ротмистр возвысил голос, — вы будете
стерты с лица земли!.. Это не простая угроза, господа. Помните, что вы
ье имеете права требовать, вы можете только нижайше просить.
Степняки онемели: вот тебе и свобода, вот тебе и дума. На кой же
черт их собрали сюда? Только один лама Банзаров согласно закивал
головой и сказал певучим своим голосом:
- Совершенно справедливо. Против царя-батюшки, — он поднял
указательный палец, — ни одна душа не смеет выступить.
Ротмистр одернул на себе китель и еще раз прокашлялся:
- Вы помните тот день, когда утвердили волостное правление?
Тогда ваши смутьяны избили почтенного старшину Намдака, уважаемого судью Соктоева и старосту Намжилова. Пришлось вызывать из
Читы полицейский отряд. Бунтовщики понесли заслуженное наказание.
Однако я вижу, здесь еще остались их сообщники. Правильно я говорю?
Присутствовавшие на сходке Соктоев, Намдак и Намжилов разом
повскакали со своих мест.
- Так точно, ваше благородие! — выкрикнул Соктоев.
— Кто не согласен с господином ротмистром, — замахал руками
Намдак, — пусть выйдет вперед. Мы тут всем миром разберемся...
Выйти вперед, разумеется, дураков не нашлось. Зато люди снова
зашумели, заволновались, заспорили. Ротмистр, довольный произведенным впечатлением, стоял теперь, опираясь кулаками в стол, и шарил
по залу злобным взглядом. Повинуясь этому взгляду, люди стали
умолкать.
«Что же это такое? — думал про себя каждый. — Степную думу,
пыходит, не вернешь, волостное правление не прогонишь. Неужели так
и придется сидеть на пятнадцати десятинах?»
Ломал над этими вопросами голову и Гамбал. Его мысли, правда,
пошли несколько дальше: «Зачем же он тогда, черт побери, просит
шитку? Может, цену набить хочет? Ничего не разберу!»
- Кто еще хочет высказаться? — вкрадчиво спрашивает л а м а Бан'.фов и улыбается ротмистру. — Может, другие мнения будут?
В зале тишина. Только Дондок и Степка препираются между собой: «Надо обязательно сказать», — напирает на Дондока Степка. «Вот
щипли и скажи», — парирует Дондок. «Да мне же неудобно, я не скопи. пд, даже не из этой местности», — отмахивается Степка. «Иди-иди,
но имеет значения», — подталкивает его Дондок. «Сам иди, чего
ктнялся как девица!» — не уступает Степка.
Дондок, наконец, решился. Он вышел вперед и так смутился, что
<• иод с м у г л о й и загорелой кожей можно было увидеть, как ударила
то краска. Руки он сперва заложил за спину, потом сцепил сперепитом нашел им место в карманах.
•- Смелее, парень, смелее, — решил подбодрить его лама Банзаров.
I г. 1и человек хранит в душе имя божье, а также имя государя на1
императора, если он не собирается перечить законам, — то такого
•иска, будь он даже молодой, все выслушают с превеликим в н и м а II г а к , м ы слушаем тебя, юноша!..
Дпидок набрал полные легкие воздуха и в ы п а л и л :
Хоть расстреляйте меня, но буду повторять, что волостного правнам не нужно. И закона такого не надо, который отбирает земли
(Водов. У меня лично скота нет, но я вижу, как другие бьются
м;| тати десятинах. Некоторые имеют возможность арендовать,
такой возможности нет, тогда как? Тогда пусть скотина подыхаза ней и люди помрут. Так что закон этот надо отменить.
•ийнил» № 1

33

Скотоводы одобрительно загудели. Гамбал не выдержал и подал
свой голос:
— Молодчина, парень!
Дондок почесал затылок и продолжал увереннее:
— А теперь насчет Степной думы и тайши. Зачем нам Степная дума? Чтобы опять зайсаны и другие нойоны обирали нас? Да и тайша,
вы знаете, никакой меры не будет знать. Разве забыли, как Намсарай-тайша грабил народ?
— Что же тебе нужно? — спросил л а м а Банзаров. — Волость его
не устраивает, дума — не подходит.
- Сам не знаю, какую власть следует избрать, но только не такую, как была.
— Выражайся точнее! — кричит урядник.
— Подождите! — зло сверкнув глазами, поднялся Гамбал. — Как
говорят русские: разрешите дать справку. Напомню, уважаемым нойонам и вам, уважаемые улусники, что еще Александр Первый даровал
нам право самим выбирать себе нойонов и избирать форму правления.
Произошло это еще в 1822 году, когда сыну Николая Павловича, то есть
родному брату императора, исполнилось четыре года. Именно в честь
лого события и был издан высочайший Указ...
— Аи да грамотей наш Гамбал,— одобрительно закивали головами богачи и ламы. — Его устами говорят сами боги. Да и то сказать,
старику Намсараю-тайше благоволил Бодисатва, а к его сыну, полагать
надо, расположен сам Арья Бала... Именно Степную думу надо нам
аернуть!
Такое дружное выступление богачей и духовенства против установ
лений власти взбесило ротмистра. В одно мгновение его лицо из пепель
ного сделалось медно-красным. Он вскочил с кресла, и трахнул кулако^
по столу:
— Не забывайтесь! Хоть вы и живете на окраине Российской импе
рии,— тем не менее вы входите в ее состав и соблаговолите подчинять
ся ее законам. Тут я говорил о господине Куропаткине, о его бесед!
с вашими представителями. Теперь мне остается сказать об Его Импера
торском Величестве. Три года тому назад, а именно в тысяча девятьсш
втором году, вы осмелились послать свою депутацию в Санкт-Петер
бург. К счастью, в ту пору Его Величество отдыхали в Крыму. Ваша Д1
легация, как представительница истинных азиатов, не посчиталась ни
с чем. Она отправилась в Крым, намереваясь подать прошение об отмс
не волостного управления в собственные руки государя. И что ж е '
Царь тогда сказал: «Глупые буряты хорошо видели, что мой дом для
них закрыт. Тем не менее они осмелились заглянуть в окно...» Ваши ли
ди передали все же прошение через коменданта императорского двор.1
Но решения на сей счет не последовало. Напротив, господину губерш
тору и чинам его канцелярии, а также вашим нойонам было высказан»
• неудовольствие государя императора. Кое-кто за столь самочинные ден
ствия был даже наказан... А теперь вы опять беретесь за старое! — реп
мистр потряс кулаком. — Вот что, господа, хватит бунтовать, пора -и
ум браться. В противном случае!..
Что произойдет «в противном случае» скотоводы примерно дог.:
дывались. Поэтому они сочли уместным несколько попридержать ячы
ки. Только Дондок, все еще стоявший перед улусниками, никак не хснг I
оставить свою речь недосказанной. Воспользовавшись наступившей ш
шиной, он продолжал:
— Поймите же меня! Не надо нам никаких волостей и н и к . н и
дум. От них только одно разорение для аратов.
Последние слова взбесили ламу Банзарова.
Ты же сам, щенок, признался, что не знаешь, какая тебе Е-Л.ТН
34

нужна,— загремел он.— А раз не знаешь, нечего тут сопли распускать,
Убирайся отсюда, не морочь людям голову. Ишь ты!..
- Я знаю, что нужно аратам! — раздался уверенный голос из задних рядов.— Позвольте сказать...
И вот к возвышению направился высокий широкоплечий парень.
Глаза у него круглые, с желтизной, нос большой и горбатый, иссинячерны'е волосы откинуты назад. Он подтянут и собран, как барс перед
решающим прыжком. И это привлекает к нему людей, заставляет следить за каждым его движением. Нашлось несколько человек, которые,
узнали парня:
— Да ведь это Булат, сын Аламжи!
— Бедная Жалма, не лишись она рассудка, как бы сейчас порадо*
валась на такого сына. Вот несчастье-то!..
— Русская женщина его усыновила. Говорят, грамоте его научила, так что он, пожалуй, даже с Гамбалом потягаться сможет.
— Да, этот знает, что такое людские страдания. Он-то и скажет
настоящую правду. Послушаем, послушаем...

Так говорили бедняки. Их слова передавались из одного конца за<• в другой, так что через минуту уже все скотоводы знали, кто хочет
нть им добрый совет.
Но не только одни доброжелатели Булата находились в зале. Бои ламы инстинктивно почувствовали в нем своего заклятого врага.
- Смотрите,— неслось ему в спину,— выкормыш русской бунтар< ип нищего Аламжи и сумасшедшей Жалмы. И он-то собираете»
нас уму-разуму!
Млме эти слова услыхал и Булат. Поднявшись на возвышение, он
•мил гневные глаза на передние ряды, где сидели богачи.
Когда царское правительство решило создать у нас волостное
(мгмис, с нами никто не советовался, нашего мнения не спрашиван н ч л л Булат.— Волость нам навязали.
Гнпмиюлы затаили дыхание.
А наши исконные земли, которыми пользовались деды и лраде«•И111ил в свои руки царь. По какому праву? Что — разве наш баМм им|н. настолько обеднел, что ему понадобились наши пастбища?'
35.

Мы должны бороться против этого закона, мы никогда не смиримся с
несправедливостью.
Скотоводы оживились: все-таки нашелся человек, который даже
царя не боится, режет правду-матку.
- Действительно, если оставить этот закон в силе, то наш народ
лишится главного своего богатства — скота,— все более возвышал голос Булат.— Страдают от этого закона главным образом бедняки и се.редняки.
— Верно, верно! — поддерживают его во всех концах зала.
- Да, парень дело говорит.
- Одним словом, вы сами видите,— Булат обводит зал потеплевшими глазами,— сами видите, что волостное управление нам ни к чему.
Откуда пришло, туда пусть и убирается.
- Истинно так! К чертовой бабушке это волостное правление! —
вверх полетели м а л а х а и , поднялись над головами кнуты и костыли, посохи и даже ламские четки.
— Вижу, что общество со мной согласно,— слегка улыбнулся Булат. --Теперь пойдем дальше. Кто правил нами во времена Степной
думы? Богачи, разжиревшие нойоны и ламы. Кто правит сейчас? Они
же! Царские чиновники и местные богачи — вот кто наш враг. Поэтому возврат к Степной думе ничего не изменит.
Богачи и л а м ы , минуту назад восторгавшиеся смелой речью Булата, теперь заерзали на скамьях и стульях.
- Беднота и средняя часть скотоводов не должна больше терпеть
у себя на шее богачей и чиновников, полицейских урядников и сельских старшин, —все более распалялся Булат. —Они — наши первьк
притеснители. Мы работаем на них за жалкие гроши да еще платим
незаконные штрафы. Среди этих начальников трудно найти такого, к г
пе брал бы взяток.— Булат сделал паузу и глянул в зал. Люди молч.-;
ли. Только по в ы р а ж е н и ю лиц, то радостных, то сердитых, можно был»
узнать, кто чем дышит в эти минуты. — Поэтому следует сместить все\
этих нойонов-взяточников и на их место поставить настоящих предсп
вителей народа... Выгнать из всех улусов приставов и урядников пол:;
ции, а для поддержания революционного порядка создать вооружи
ные дружины...
Люди снова н а ч а л и волноваться. Сперва по залу прошли шоро^
похожие на те, к а к и е издает ветер, наскочивший на ковыльную стет
Шорохи усиливались, перерастали в сплошной гул.
- Верные слона! — доносилось из задних рядов. — Давно бы во
нойонов перевешать пора! Кровопийцы!
- В ы к о р м ы ш русской каторжанки,— вопили передние ряды,какне деньги продаешь ты свой бурятский народ? Или ты сошел с у.
как твоя мать? Убирайся отсюда, пока не поздно!
Науськанные отцами, в к у ч к у сбилось несколько парней из богаты
семей. Они в з м а х и в а ю т п л е т к а м и и грозят:
— Попробуй хоть одно слово сказать против в л а с т е й — в р а з и|"
учим тебя. Голодранец!
- Богачи бы, конечно, не прочь вернуть старые порядки вм'.->
со Степной думой,— перекрывая шум, продолжал Булат.— Но пром
царской власти они не пойдут. Им царская власть нужна для того, ч и
бы защитить себя от бедноты, чтобы удобнее было угнетать вас... П>
слышите, видите, как орут, как беснуются Намдак, Банзаров, Гам
и другие богачи. Не по нутру им мои слова.
Сынки баянов и нойонов попытались подойти к возвышению и < I
щить Булата. Но путь им преградил Балдан, Степка и еще нескп.ш
парней из бедноты. Произошла короткая стычка. Сынки богачей и
нуждены были отступить. Несколько схваток вспыхнуло и в др I
36

концах зала. Послышался треск ломаемых стульев и скамеек, задребезжали окна. Прямо на стол, за которым восседало начальство, полетела железная печурка и обдала ротмистра золой с ног до головы.
- Перестаньте,
прекратите безобразничать! — тщетно взывали
лама Банзаров и ротмистр. — Придется закрыть сходку.
Однако степняки остались глухи к этим призывам. Потасовка продолжалась. Тогда ротмистр выхватил револьвер и два раза выстрелил
в потолок. Это подействовало отрезвляюще.
Не дожидаясь, пока установится полная тишина, Булат продолжал:
- Вы должны брать пример с рабочих-железнодорожников. Л
рабочие вот так поступают. Они отобрали у некоторых купцов пустующие дома и вселили туда бездомных рабочих и батраков, сместили
многих начальников, установили восьмичасовой рабочий день, открыли
библиотеку. Всем этим руководит Читинская организация социал-деИократов. Нам нужно крепко связаться с этой организацией, с большевиками. Только большевики стоят за народ. Не подчиняйтесь приказам
И распоряжениям царских чиновников, отказывайтесь платить налоги!
Ротмистр позеленел от бешенства.
— Да что вы смотрите, — закричал полицейский. — Хватайте его!—
Урядники, оттесненные толпой, никак не могли пробиться к оратору.
— Товарищи улусники! — звенел голос Булата. — Отбирайте силой кабинетские земли, будьте настоящими хозяевами степных и лесных
угодий!
Наконец, полицейские выбрались из толпы. Вместе с богачами они
двинулись к возвышению, с которого все еще говорил Булат. Батраки
И беднота образовали перед ним сплошную стенку, сквозь которую не
рискнул проникнуть ни один урядник.
- Пусть говорит! — кричал Дондок. — Когда выступал ротмистр,
гму никто рта не зажимал.
Но никто уже не слушал ни Дондока, ни Булата, ни ротмистра.
Побоище охватило весь зал. Трещала мебель, со звоном вылетали стекм из окон, стол начальников оказался опрокинутым и под ним барахшлгя лама Банзаров.
Гамбал, прихватив плачущую с перепуга Намсалму, выскочил в
"нмо. Крики, стоны, женский визг, рокочущий бас ротмистра — все это
• лилось в сплошной гул.
Между тем полицейские оттеснили батраков и накинулись на Бу'I. Двух или трех человек он отбросил от себя, но когда на него
.(лилось сразу пяток полицейских и сынков богачей, Булат понял,
ц| сопротивляться дальше бесполезно. Его скрутили по рукам и ногам
цжнязали к столбу, подпирающему потолок.
- Молчать! — неистовствовал ротмистр. — Всех на каторгу!
- Л все-таки революция победит! — глядя на ротмистра глазами,
' и м и лихорадочного огня, кричал Булат.— Ничто не может спасти
и и м ш у царскую власть.
I тявший неподалеку от Булата урядник выхватил револьвер и
^^•М его по лицу:
- Получай, скотина! Будешь орать, — еще не то получишь!
• греском распахнулась дверь и на пороге показался Шара-Дамби.
Л ну-ка посмотрим, что здесь происходит! — раздался его пиз( п . ' к к . — Кажется, наших бьют.
- Не кажется, а точно, — загудел появившийся вслед за Шарарыжебородый казак. — Вон Булатку скрутили и по морде нами .Млдиая у них тут сходка проходила.
|||1ИГ1Ы1И11ие неторопливо идут в глубину зала. За ними тянете?!
«II,.
ним цепочка вооруженных саблями, н а г а н а м и и винтовками лю37

Мы должны бороться против этого закона, мы никогда не с м и р и м , и
несправедливостью.
Скотоводы оживились: все-таки нашелся человек, которым . .
царя не боится, режет правду-матку.
- Действительно, если оставить этот закон в силе, то н:п
,
лишится главного своего богатства — скота,— все более возным
лос Булат.— Страдают от этого закона главным образом бедмш.м н и
редняки.
- Верно, верно! — поддерживают его во всех концах зал л
- Да, парень дело говорит.
- Одним словом, вы сами видите,— Булат обводит зал мш
шими глазами,— сами видите, что волостное управление нам ни
Откуда пришло, туда пусть и убирается.
- Истинно так! К чертовой бабушке это волостное прап.-м и
вверх полетели малахаи, поднялись над головами кнуты и к о п ы I
сохи и даже ламские четки.
— Вижу, что общество со мной согласно,— слегка у л ы б н \
лат. - - Т е п е р ь пойдем дальше. Кто правил нами во в р е м е п л <
думы? Богачи, разжиревшие нойоны и ламы. Кто правит сигм. (]
же! Царские чиновники и местные богачи — вот кто наш ир.п I I .
му возврат к Степной думе ничего не изменит.
Богачи и ламы, минуту назад восторгавшиеся смелой речи" I.
та, теперь заерзали на скамьях и стульях.
- Беднота и средняя часть скотоводов не должна болыи'
у себя на шее богачей и чиновников, полицейских урядпикчг. и ,
ских старшин, —все более распалялся Булат. —Они — н а ш и
притеснители. Мы работаем на них за жалкие гроши да пи.
незаконные штрафы. Среди этих начальников трудно найти I
не брал бы взяток.— Булат сделал паузу и глянул в зал. ,Т <
ли. Только по выражению лиц, то радостных, то сердитых, м с >
узнать, кто чем дышит в эти минуты. — Поэтому следует смгп
этих нойонов-взяточников и на их место поставить настоящп
вителей народа... Выгнать из всех улусов приставов и у р я д и т
ции, а для поддержания революционного порядка создать г
ные дружины...
Люди снова н а ч а л и волноваться. Сперва по залу п р о й м и •
похожие на те, к а к и е издает ветер, наскочивший на КОБЫЛЬИМ»
Шорохи усиливались, перерастали в сплошной гул.
- Верные слова! — доносилось из задних рядов. — Дав
м
нойонов перевешать пора! Кровопийцы!
- Выкормыш русской каторжанки,— вопили передние |
какие деньги продаешь ты СБОЙ бурятский народ? Или ты
как твоя мать? Убирайся отсюда, пока не поздно!
Науськанные отцами, в кучку сбилось несколько парнем и I •
семей. Они в з м а х и в а ю т п л е т к а м и и грозят:
- Попробуй хоть одно слово сказать против властей
и
учим тебя. Голодранец!
- Богачи бы, конечно, не прочь вернуть старые поря п
со Степной думой,— перекрывая шум, продолжал Булат.- N.
царской власти они не пойдут. Им царская власть нужна для
бы защитить себя от бедноты, чтобы удобнее было у г н е т л :
слышите, видите, как орут, как беснуются Намдак, Банзарш I
и другие богачи. Не по нутру им мои слова.
Сынки баянов и нойонов попытались подойти к возвьшкчпм»
щить Булата. Но путь им преградил Балдан, Степка и (.миг
парней из бедноты. Произошла короткая стычка. С ы н к и Си
нуждены были отступить. Несколько схваток вспыхнуло и 36

'I

Послышался треск ломаемых стульев и скамеек, задреи П р я м о на стол, за которым восседало начальство, поле|| и: п е ч у р к а и обдала ротмистра золой с ног до головы.
|||||и'с|;ш|,те, прекратите безобразничать! — тщетно взывали
РИМ и ротмистр.— Придется закрыть сходку.
I с и н я к и остались глухи к этим призывам. Потасовка про»ч. | о | . ч а ротмистр выхватил револьвер и два раза выстрелил
«»'• И о подействовало отрезвляюще.
и мясь, пока установится полная тишина, Булат продолМи ю | ж н ы брать пример с рабочих-железнодорожников. Л
ми поступают. Они отобрали у некоторых купцов пустую«••I и не слили туда бездомных рабочих и батраков, сместили
и.пиков, установили восьмичасовой рабочий день, открыли
Псом этим руководит Читинская организация социал-деН.1М нужно крепко связаться с этой организацией, с больше|..'11.1,0 большевики стоят за народ. Не подчиняйтесь приказам
шмчшям царских чиновников, отказывайтесь платить налоги!
1Чр позеленел от бешенства,
•по мы смотрите,— закричал полицейский. — Хватайте его!—
снснные толпой, никак не могли пробиться к оратору.
'•чинки улусники! — звенел голос Булата.— Отбирайте сини. |. ..и,- к'мли, будьте настоящими хозяевами степных и лесных
и м полицейские выбрались из толпы. Вместе с богачами они
и мо.щышению, с которого все еще говорил Булат. Батраки
'.I юнали перед ним сплошную стенку, сквозь которую не
•никнуть ни один урядник.
п» говорит! — кричал Дондок. — Когда выступал ротмистр,
|ч,1 но зажимал.
у ж е не слушал ни Дондока, ни Булата, ни ротмистра,
п и л о весь зал. Трещала мебель, со звоном вылетали стекпол начальников оказался опрокинутым и под ним барах1..Н1 1лров.
им. и|111хиатив плачущую с перепуга Намсалму, выскочил в
• юны, женский визг, рокочущий бас ротмистра — все это
я > и'юшной гул.
и м полицейские оттеснили батраков и накинулись на Бу• и 1и грех человек он отбросил от себя, но когда на него
• ||.| IV пяток полицейских и сынков богачей, Булат понял,
И1.СЯ дальше бесполезно. Его скрутили по рукам и ногам
м>лбу, подпирающему потолок.
•и.1
неистовствовал ротмистр. — Всех на каторгу!
и к и революция победит! — глядя на ротмистра глазами,
• ||.|,'|очного огня, кричал Булат.— Ничто не может спасти
п.фскую власть.
мсиодмлеку от Булата урядник выхватил револьвер и
м по л и ц у :
»й. скотина! Будешь орать,— еще не то получишь!
1>.|сп;1хнулась дверь и на пороге показался Шара-Дамба.
>смотрим, что здесь происходит!—-раздался его низ!• п о е т с я , наших бьют.
и, а точно,— загудел появившийся вслед за Шарач п и м казак. — Вон Булатку скрутили и по морде на•1ч у н и х тут сходка проходила.
•и иг торопливо идут в глубину зала. За ними тянется
тюруженных саблями, н а г а н а м и и винтовками лю37

дей. Скотоводы почтительно расступаются, раздвигаются, давая дорогу необычному вооруженному отряду.
Шара-Дамба подошел к ротмистру и в упор спросил:
— Вы распорядились связать этого человека?— он указал на Булата.— На каком основании?
- А на том основании,— убирая револьвер в кобуру и заикаясь,
сказал ротмистр,— что этот инородец занимался здесь революционной
пропагандой.
Рыжебородый казак между тем разрезал узлы и разматывал веревки, стягивающие Булата. Батраки и беднота, донельзя обрадованные, стали наперебой рассказывать, как проходила у них сходка, с
какими горячими словами обратился к ним Булат, как потом разразилась драка.
— Молодец, Булат! — хвалили его степняки.— Прямо за сердце
взял всех нас... Глаза открыл... Теперь мы кое-что начинаем понимать.
Шара-Дамба обратился к Булату:
•— Ну как тебя, товарищ, шибко помяли?
— Да так себе, пустяки. Зубы не выбил и на том спасибо,— потер
он ушибленную скулу.— Сволочи, а не люди...
— Кто бил?— оглядывая полицейских, спрашивает ононский казак.— Что молчите, хвосты поджали?
- Вон тот урядник саданул, показал Дондок на толстопузого полицейского.— Прямо наганом по башке.
- Ты?— подступил к нему рыжебородый.— За что?
- За нарушение закона,— помертвел полицейский чин.— Я за царские законы и за его Императорское Величество готов живот положить. Присягу принимал.
— Успеешь со своим животом,— ухмыльнулся казак, оглядывая
г.олную фигуру урядника.— А сейчас ты арестован. Потрудись, пожалуйста, достань свою стрелялку.
- Не имеешь права! — взвизгнул урядник.— Я честно служу царю и отечеству! А тут какие-то...
- Сдать оружие! — насупился рыжебородый.
Урядник не выдержал. Трясущимися руками вынул он револьвер и
протянул его казаку. Двое дружинников тут же связали ему руки.
Шара-Дамба уже стоял на возвышении, с которого несколько минут тому назад говорил Булат. Он окинул взглядом вконец присмиревший зал, потом перевел глаза на урядника.
— Царские законы позволяют бить людей без суда и следствия?—
спросил он не то урядника, не то улусников.— Так вот, предупреждаю
вас, господа полицейские, что впредь за подобные дела будем судить
по всей строгости революционного порядка. А вас, господин урядник,
будем судить первым.
- Тебе никто не разрешал говорить! — грубо оборвал его ротмистр.— Ты не имеешь никакого права выступать на этой сходке.
— Уши даны человеку для того, чтобы слушать,— обратил на ротмистра тяжелый взгляд Булат. — А ежели ты, нойон-ротмистр, не хочешь слушать, что говорят тебе настоящие люди, то зачем тогда иметь
уши? Может, их отрезать?
- И рот заткнуть,— поддержали его батраки.
Шара-Дамба поднял руку, давая понять, что хочет говорить. Батраки и беднота дружно продвинулись вперед, заслонив своими спинами старейшин родов и богачей. Те не посмели даже роптать.
— Догадываюсь,— с чуть скрываемой усмешкой начал Шара-Дам
ба,— что господа старшины и сельские старосты вкупе со всеми богачами Агинской степи собрали вас сюда для того, чтобы заручиться вашей поддержкой против властного управления. И вы тут спорите, не
38

4

жалея глоток, что лучше — волость или Степная дума. Спорите и не
подозреваете, что являетесь игрушкой в руках богачей. Поймите, что
эти баяны и старшины — ваши злейшие враги. Они специально пригласили сюда полицейских, чтобы вы, батраки и беднота, не очень-то давали волю своим языкам... Но не думайте, что я вообще против сходки.
Нет, продолжайте разговор. Не бойтесь говорить правду. Я, как командир вооруженной дружины ононских казаков и бурят, вставших на
защиту угнетенного и страдающего народа, прошу продолжать сходку.
- Да, конечно,— загудели скотоводы,— поговорим по душам. А
«ели нойонам наши слова не понравятся,— пусть убираются отсюда на
все четыре стороны.
Ротмистр выпрямился во весь рост, одну руку заложил за борт
мундира, другую откинул за спину.
— Имейте в виду, что с вашим мнением здесь никто не будет считаться, в том числе и я,— крикнул он.— Перед нами какая-то банда,
именующая себя дружиной... И даже командир...— ротмистр повысил
голос:—Сволочи, самозванцы!.. Немедленно сложите оружие и выдайте своего главаря! Это послужит смягчающим обстоятельством.
Шара-Дамба всем туловищем повернулся к ротмистру, как поворачивается медведь на лай дворняжки.
— Насчет самозванца ошибаетесь,— отвечал он. — Меня назначила на эту должность Читинская организация РСДРП. А ваше одобрение или порицание для меня совсем ничего не значит. Так-то, нойонротмистр.
Кровь медленно приливала к лицу ротмистра.
- Уходите отсюда, слышите! — взревел он. — Очистите помещение.
Но Шара-Дамба его уже не слушал. Он с недоумением смотрел на
дверь, через которую входила группа людей.
Скотоводы, как по команде, повернулись назад. Там, возле двери,
топтался на месте Лонхо-баян. Руки у него были связаны, на шею накинута веревочная петля. Свободный конец веревки держал в руках
Горбун.
— Ай-да Галсан,— послышались одобрительные возгласы,— какого зверя заарканил!.. Не побоялся когтей...
В окне показались перепуганные Гамбал и Намсалма. Они постояли под окном несколько мгновений и скрылись.
Тем временем Лонхо, подталкиваемый сзади Галсаном, медленно
Приближался к возвышению. На его круглом, как свежеиспеченный
Длин, лице нельзя было прочесть никаких чувств. Два заплывших глава тоже ничего не выражали. Зато два отверстия, служившие ноздрями, с шумом втягивали в себя воздух. И мочки огромных ушей, которым мог бы позавидовать любой дворовый кобель, мелко дрожали.
1»14ло видно по всему, что Лонхо-баян изрядно волновался. Намдак,
Взглянув на своего брата, ужаснулся. Как осмелились эти заплатники
Прикоснуться ко всеми уважаемому человеку! Ну погодите же!..
Вслед за Лонхо дружинники ввели под руки маленькую заплаканную женщину. Шара-Дамба поставил опрокинутый во время потасовМИ стул и усадил ее рядом с ротмистром. Женщина, увидев вокруг себя
• юлько знакомых людей, а вернее говоря, друзей, слабо улыбнулась.
Скотоводы глядели на Лонхо-баяна, на Галсана и Булата, па маленькую женщину и вспомнили прошлое. Лонхо-баян вместе со своим
•ртом Намдаком много лет тому назад хотели сжечь в черной юрте
I «лпша. Обманом они заманили его к себе, бросили в юрту и подожгли. Чудом спасся Галсан, но на всю жизнь остался калекой...
А Булат? Когда он был еще мальчишкой, Лонхо-баян избил его
39

кнутом до полусмерти и бросил в степи. От голодной смерти спасли
мальчугана рабочие, направлявшиеся на золотые прииски...
Что же касается Долгор, этой маленькой женщины, сидевшей рядом с ротмистром, то ее судьба, пожалуй, была еще ужаснее. Ведь она
больше десяти лет батрачила у Лонхо-баяна.
- Ну так вот, нойон-ротмистр,— повернулся опять к приезжему
начальству Шара-Дамба,— сидящая рядом с вами женщина расскажет
кое-что о себе и о своем хозяине Лонхо. А потом мы, дружинники, позволим вам высказаться насчет справедливости царских законов...
Говори, Долгор!
Долгор вытерла кулачками катившиеся по щекам слезинки и чуть
слышно начала:
- Скоро будет одиннадцать лет, как я служу у Лонхо-баяна... Вся
еда-—сыворотка да прокисший творог... Вечные побои... Живого места
на теле не осталось... Нет, не могу я... -- И она теперь уже по-настоящему залилась слезами.

Долгор и Жалма
от злополучный день начался так, как начинались уже тысячи
* дней в аиле Лонхо-баяна. Хозяин спал долго и поднялся только к
малому обеду. Не умывшись,— впрочем Лонхо умывался только одиндва раза на .неделе,— он поел вареной баранины, запил ее густым зеленым чаем со сливками и вышел из летника, чтобы подышать свежим, не успевшим нагреться воздухом. Лонхо знал, что батраки и хозяева соседних обедневших аилов с зарей отправились в Агинск на волостную сходку. Его туда не тянуло: еще чего доброго эти заплатники
начнут нападать на него, укорять во всех смертных грехах. Нет уж.
пусть без него решают, какая власть лучше — волостная или думская.
Для него же это не имеет ровно никакого значения. Недостающие пастбища он на выгодных условиях арендует у того же кабинета.
Долгор, уже успев подоить коров, прибраться в хлеву и выгнать
скот на пастбище, хотела пройти в черную юрту, но ее позвала хозяйка.
— Подмети в летнике пол, лентяйка! — уперев руки в бедра, приказала она.— Хотя нет, сперва зайди в амбар. Там лежит мешок с табаком. Разложи пучки листьев аккуратно на солнышке, пусть подсохнут...
Долгор покорно выполнила распоряжение. Едва управилась она с
табаком и уборкой летника, как последовала новая команда:
- Долгор, где ты пропадаешь, негодница? Сейчас же запряги мне
коня!
Через минуту-другую около летника стоял сивый иноходец, запрнженный в легкие дрожки. Из летника вышла дородная Очигма, женп
Лонхо, разнаряженная в шелка. Поймав недоуменный взгляд мужа,
она объяснила:
- Поеду к Торговойн Жапу. Говорят, он получил из Харбина
чудную парчу. — Очигма уже уселась в дрожки, когда заметила соседа, везущего на телеге дохлую корову.— Долгор, видишь? У Хара-Шарайты сдохла корова. Опять, наверное, сибирская язва... Так ты убери
табак, возьми нож и беги на скотомогильник. Надо содрать шкуру, пока ее не испортили собаки или кто другой не позарился. Да не забудь
про жилы, они тоже в хозяйстве пригодятся.
Долгор взяла нож поострее и скрылась в степи. Она хорошо знала.

что если не сдерет шкуру с подохшей коровы, то Лонхо вместе с женой
сдерут ее собственную кожу.
Скотомогильник находился в неглубокой пади, за три версты от
аила Лонхо. Отсюда далеко окрест разносилось карканье воронов, клекот коршунов-стервятников, протяжный вой бездомных собак. На одном из песчаных холмиков, обдуваемом ветрами всех частей света,
круглые сутки струился дымок. Местные жители знали, что хозяйка
этого костра — умалишенная, она никому не делает зла.
Весело потрескивают сухие сучья, нестерпимым жаром полыхает
сухой кизяк. В медном котелке пенится варево. Сегодня утром люди
привезли в падь жирного бурунчика. Сумасшедшая отрезала от него
большой кусок мяса и теперь готовит себе обед. Конечно, не одной пропастиной питается эта бедная женщина. Сердобольные скотоводы нередко дают ей щепотку-другую чая, горсточку соли, а -то и краюшку
хлеба. Все эти богатства Сумасшедшая прячет в мешочки, подвешенные
на широком мужском поясе. Не прятать нельзя, потому что сюда частенько наведываются ребятишки. Эти шалуны, если их вовремя не
отогнать палкой, могут затушить костер, вылить на землю суп, утащить
мешочки с чаем и солью. О, она хорошо знает повадки мальчишек,
поэтому всегда находится настороже.
Так и живет Сумасшедшая среди разлагающихся трупов, среди одичавших собак и хищных воронов. Живет, не навлекая на себя людского
гнева, лишь вызывая сострадание окрестных степняков. Земля ей служит постелью, небо — покрывалом, а яркие звезды—светильниками.
Костер разгорается все сильнее. Сумасшедшая, страдающая от
укусов насекомых, снимает с себя рубашку, выворачивает наизнанку и
держит над огнем.
Именно в такие моменты, когда Сумасшедшая прожаривала свои
одежды, на нее чаще всего налетали неразумные дети. Они похищали
ее припасы, а случалось и прятали в траве кое-что из белья.
Поэтому
женщина пристально следит за одеждой, не забывая в то же время осматриваться по сторонам. Иногда она бросает взгляды на ножи, лежащие у костра, и что-то ворчит себе под нос.
Ножей, оправленных медью и латунью, хранящихся в деревянных
ножнах, у Сумасшедшей три. Все они разной величины. Иногда приезжающие сюда по нужде люди спрашивают ее, зачем ей понадобилось
три ножа. Тогда Сумасшедшая хватается за самый длинный нож и говорит:
— Этот когда-то висел на поясе у моего мужа.. Да-да, у сердечного моего мужа...—И она загибала указательный палец. —Ха-ха-ха...
Вы не верите, что у меня действительно был муж? Был-был, такой
большой да сердитый... Или я вру?
Когда же речь заходила о втором по величине ноже, Сумасшедшая
объясняла:
- Ха-ха-ха!.. Про этот спрашиваете? Этот висел на поясе старшего моего сына,— она загибала второй палец.— Хороший такой сымши1>л был, резвый да веселый. И меня очень любил.— Минуту спустя они
ш к а н ч и в а л а : — А этот вот маленький ножик принадлежал младшему
' ынишке... Да, когда-то была семья...
- Где же она теперь, твоя семья?
На этот вопрос Сумасшедшая никогда не отвечала. Или плакать
пни начинала, когда спросят, где находятся муж и дети, или безумно
м>хотать...
С пади повеял легкий ветерок. Даже сюда, на пригорок, донеслось
| (ратное зловоние. Но Сумасшедшая не ощущает н и к а к и х запахов. Она
продолжает прожаривать свои одежды, к и ш а щ и е насс'комыми. Порой

41

она откладывает в сторонку рубашку или юбку, помешивает варево,
пробует его и, довольная, прищелкивает языком.
Вот к скотомогильнику подъезжает телега, запряженная карей лошадью. То ли от истощения, то ли по лености лошадь еле переставляет
ноги. Телега качается, будто суденышко в открытом море. И неудивительно: на нее надеты колеса разной величины. И качается телега, и
скрипит всеми своими сочленениями, грозя развалиться на первом попавшемся ухабе.
Правит лошадью угрюмый Хара-Шарайта. Рядом с ним сидит
мальчишка лет десяти. Неподалеку от костра Сумасшедшей противный
скрип телеги замирает: Хара-Шарайта остановил коня.
— Паршивое у нас с тобою сегодня путешествие, сынок,— мрачно
?амечает Хара-Шарайта.— Последняя корова... Как жить будем? Вас,
ребятишек, целая куча да мы с матерью. Придется тебе, Ананда, как
старшему, в работники к Лонхо-баяну подаваться. Заработать шибко
не заработаешь у этого скряги, но хоть самого себя прокормишь.
Хара-Шарайта, кряхтя, слезает с телеги. Спрыгивает и Ананда.
Вдвоем они сталкивают на землю подохшую корову и долго смотрят
на нее, будто прощаются с недавней кормилицей. А вокруг уже рыскают бездомные собаки, готовые поживиться свежей пропастиной.
- Эта Сумасшедшая все еще жива,— переводя взгляд на костер
говорит Ананда.— Бедная, как ей, должно быть, тяжело... И не заразится...
- Не суждено ей, наверно, умереть от сибирской язвы,— покачал
головой Хара-Шарайта.— Говорят, мудрый улигершин дал ей медный
котелок и такую же поварежку и наказал подольше кипятить мясо. От
этого и зараза не пристает... Да, чуть не забыл,— спохватился он и полез в карман.— Пойди, отнеси ей немножко чаю зеленого... Мать наказала.
...Долгор прибежала на скотомогильник раньше Хара-Шарайты.
Она забралась в яму, откуда брали глину для починки развалившихся
очагов, и наблюдала за Хара-Шарайтой. Вот корову'столкнули в падь,
вот мальчишка побежал к Сумасшедшей; не задерживаясь у костра, он
сразу же вернулся к телеге, и лошадь тронулась. Степь снова наполнилась резкими противными звуками. Чем дальше отъезжала телега, тем
глуше становились эти звуки.
Оглянувшись по сторонам, Долгор выбралась, наконец, из ямы.
«Хорошо, что поторопились,— размышляла она. — Кожа целая будет.
Даже собаки не успели ее попортить. Хозяйка непременно останется
довольной...»
А в безмятежном небе парили два коршуна. Они описывали круг
за кругом, все ниже и ниже нависая чад скотомогильником. Но вот
один из них сложил крылья и камнем у п а л па тушу, еще утром, наверное, разрезанную Сумасшедшей бабой. Схватив кусок мяса, коршун начал медленно подниматься ввысь. Другой хищник, видимо, побоялся
приблизиться к добыче, потому что там находились люди. Зато у него
хватило смелости наброситься на своего собрата, чтобы отобрать наживу. Мясо полетело вниз. Оба стервятника жалобно заклекотали и
канули в безбрежной голубизне.
А Долгор уже склонилась над коровьей тушей и сделала первый
надрез на коже. На нее рычат свирепые собаки, но она отгоняет их
камнями. Скорее надо покончить с этой шкурой, а то Лонхо, чего доброго, заругается, скажет, что слишком долго ходила...
- Постой! — раздается над самым ухом у Долгор.— Я первая
отрежу себе мяса. Оно мое... Я здесь живу...
Долгор выпрямила спину. Перед ней стояла Сумасшедшая в рубашке, надетой наизнанку.
42

Девушка смотрит на Сумасшедшую и не чувствует, как слезы,
крупные и горячие, ползут по ее щекам. Полная невыразимого сострадания, она бросается на шею Сумасшедшей, прижимает ее к себе и
рыдает.
- Отойди от меня, мерзавка! — отбивается от Долгор Сумасшедшая.— Отойди, я сейчас отрежу стегно.
Сумасшедшая вырвалась, отскочила от Долгор на несколько шагов,
и ухватилась за нож, висевший на правом бедре.
— Жалма, Жалмахон! — голос у Долгор дрожит.— На кого же пы
стали похожи, милая Жалма! — она протянула к Сумасшедшей руки.
-Ну не бойтесь меня, Жалма, я вам ничего худого не сделаю...
- Кого это ты зовешь, девчонка? — Сумасшедшая окинула степь
безумным взглядом.— Где ты видишь Жалму?
Долгор и больно и обидно. Глядя на Жалму, она вспоминает свою
собственную жизнь, которая мало чем отличается от жизни Сумасшедшей. Эту хоть никто не бьет, не гоняет с утра до вечера по двору. А
Долгор? Вот уже больше десяти лет приходится лить ей горячие сиротские слезы, а впереди не видно никакого просвета. Издевается над
ней хозяин, больно колотит хозяйка. Кормят ее такими объедками, на
которые даже голодная собака не позарится. А горше всего приходится холодными осенними днями. Бегай босиком по заиндевелой траве,
дои коров, гоняй их в степь. Сколько раз от нестерпимой стужи подкашивались у нее ноги. Одно спасение — завалить их теплым коровяком
и стоять так, пока тепло не вернется к ногам.
Когда-то у нее были отец, мать, братишка. Теперь помнит она их
уже смутно. Люди говорят, что померли ее родители, а братишку забодал бык... У Жалмы тоже когда-то были муж и дети, а теперь вот
осталась одна, как вон та одинокая сосенка, чудом уцелевшая в степи. И никто не придет к ней, не согреет в зимнюю стужу, не накормит,
не скажет ласкового слова... А сколько других людей мыкают горюшко горькое так же, как они с Жалмой. Собрать бы все слезы, выплаканные только за один лихой день сирыми да бедными людьми, их вполне
бы хватило, чтобы утопить Лонхо-баяна и злобную хозяйку...
Жалма отхватила большим своим ножом коровье стегно и, успокоенная, вернулась к костру. Наспех похлебала она похлебки с мясом и
легла было отдохнуть, но Долгор уговорила ее сходить на речку. Здесь,
в мелководной Аге, девушка вымыла ей свалявшиеся в кошму волосы,
потом принялась тереть все тело. Жалма сперва сопротивлялась, даже
больно царапнула Долгор, но постепенно прохладная вода начала действовать на нее успокаивающе. Вскоре она сама начала подставлять
девушке то грудь, то спину, то потрескавшиеся от грязи ноги. Здесь же,
на берегу Аги, Долгор согрела в старом, кем-то выброшенном котле воду, и перекипятила все одежды Жалмы. Пока сохла одежда Сумасшедшей, сама она лежала на траве, завернувшись в дэгэл девушки. Щеки
ее раскраснелись, волосы, еще час тому назад черные от копоти, теперь
стали белыми. Да, время никого не щадит, а в особенности беднякон.
Жалма превратилась к сорока годам в седую старуху.
Пока Долгор обихаживала Жалму, Лонхо-баян прошелся по двору, наругал единственного оставшегося в аиле старого батрака, полежал, попил чаю, почесал бока и принялся молиться. Воздев сложенные
руки к могущественному Будде, он просил, вернее не просил, а выклянчивал у него всякие земные блага:
— Всевышний, всевидящий и всемогущий бурхан! Отврати от меня
и от семьи моей, от скота всех пяти видов и от аила моего всяческие
несчастья. Пусть не коснется животин моих язва сибирская, пусть никогда не случится пожар на надворье моем, пусть трава растет выше
коней моих! Пусть...
43

Лонхо-баян остановился, придумывая, о чем бы еще попросить
Будду и всех других небожителей. Тускло мерцали свечи в полутемной
юрте, сладко пахло дымком от подожженной травы санзай, вдумчиво
смотрел перед собой Будда. Лонхо-баяну казалось, что бурхан вполне
понимает его и разделяет с ним его чувства.
— Пусть умножатся мои богатства,— снова начал выпрашивать
он,— пусть каждый мой шаг на этой грешной земле оборачивается чистым доходом. Помоги мне, всевышний!
Лонхо упал на колени и прикоснулся лбом к холодному полу. Потом он выпрямился, опять молитвенно сложил руки и продолжил попрошайничество. Он хотел было еще раз поклониться до земли, но
вдруг заметил, что бурхан качнулся, как бы кланяясь хозяину юрты.
Обезумевший от радости, Лонхо бухнулся на колени и запричитал:
— Ты понял меня, всемогущий!.. Ты сделаешь все, о чем я просил
тебя. В знак великодушия своего ты послал мне знак в виде этого трясения. О, Будда, Будда!..
Но тут не только бурхан закачался, а вся юрта задрожала, будто
на нее взгромоздились все шолмосы Агинских степей. Потом пошатнулась гунгарба и вместе с дюжиной латунных бурханов обрушилась на
голову обалдевшему Лонхо.
Вскочив на ноги, Лонхо попятился к двери. Что же все-таки происходит? Может, это не добрый знак, а предостережение или даже наказание за содеянные грехи? Он опять воздел сложенные руки над головой и начал твердить священные слова:
— Ум-мани пад мэй хум! Ум-мани пад мэй хум!
А юрта продолжала шататься под напором чего-то сильного и неумолимого. Вскоре северная стенка выгнулась, затрещала ее деревянная основа, и сквозь огромную дыру Лонхо увидел голову любимого
своего сарлыка. Огромный бык напирал теперь на юрту всей грудью
и дыра в кошме все увеличивалась и увеличивалась. Наконец, сарлык
оказался в юрте. Наткнувшись на гунгарбу, он остановился и повел по
сторонам красными своими глазами. Воспользовавшись этим моментом, вконец перетрусивший, Лонхо выскочил из юрты через пролом,
сделанный сарлыком. Но животное не захотело оставить его в покое.
Оно садануло рогами дверь и выскочило во двор. Дверь повисла у быка на рогах, и он тряс головой, пытаясь освободиться от нежданной ноши. Наконец, дверь полетела на землю, и бык, роя землю передними
копытами и наклонив голову, медленно пошел на своего хозяина.
- Помогите! — не своим голосом заорал Лонхо-баян.— Спасите!
Никто, понятно, не пришел ему на помощь, потому что старый батрак уехал в степь проведать табун. А бык, издавая страшенный рев, все
приближался к хозяину. Лонхо смутно помнит, как забежал он в деревянный дом, схватил висевшее на стене ружье и выскочил на крыльцо.- Бык стоял в пяти шагах от крыльца, смотрел на него разъяренными глазами, ревел и рыл землю. Лонхо вскинул ружье. Целился лл
он? Кажется, нет, просто нажал на «собачку». Ружье рявкнуло, изрыгнуло из себя целый сноп огня и дыма и вывалилось из хозяйских рук
А бык, любимый сарлык Лонхо-баяна, упал на передние колени, мот
нул головой и повалился на бок.
Лонхо не сразу понял, что произошло. А когда понял, пнул ногою
злополучное ружье и опрометью бросился к быку. Он обнял его обеими руками за шею и зарыдал, как пятилетнее дитя, лишившееся любимой игрушки. Столько денег стоил этот сарлык Лонхо-баяну! Он
ездил за ним в Халха-Монголию, почти к самому Баин-Тумену. И вот
теперь породистый бык лежит на боку, а из его рта тоненькой струйкоп
сочится кровь. Сколько надежд возлагалось на него. Лонхо намеревал
ся скрестить своих мелких коровенок с этим сарлыком и получить круп
44

ных жирномолочных хайнаков. Теперь
все
надежды рухнули.
Пропали деньги, пропало несколько пудов муки, израсходованных на
корм, пропал покой у хозяина аила.
Продолжая разглядывать быка, Лонхо вдруг заметил, что изо рта
у него торчат какие-то пожелтевшие листья. Он р а з ж а л челюсти сарлыка и извлек изо рта пучок табачных листьев. Проклятие! Эта беспутая
девка, оказывается, не спрятала табак в амбар, а оставила его во дворе. Ага, она повесила их на жердь. Вон они висят. Но как мало! Неужели этот сарлык мог съесть столько табаку? Конечно, съел, взбесился
и попер на юрту. •
Лонхо перевел взгляд на искареженную юрту и заметил на стене
красный платок жены. Чертовы бабы! Не досмотришь за ними, так они
любую пакость сотворить могут. Конечно, с а р л ы к наелся табаку, потом
заметил красный платок и н а ч а л сокрушать юрту. Кому не ведано,
что быки не переносят красного цвета. Даже если они табак не жуют.
— Эй, люди, куда вы подевались?— взвывает Лонхо.
В ответ ни звука.
- Скорее ко мне, люди! — не унимается хозяин.— Горе случилось
непоправимое... Почему же никто не идет?
Совсем близко затарахтела повозка и смолкла. За спиной Лонхо
раздался скрипучий голос:
•— Что тут у тебя случилось? Почему орешь на всю степь?
Лонхо оборачивается и встречает разгневанные глаза жены.
- Разве сама не видишь?— пытается он сорвать злость на жене.
• — Дуры проклятые, только убытки от вас. Одна табак развесила на
дворе, другая платок красный на юрте оставила. Где у вас разум находится? А бык, дуралей эдакий, почти мешок т а б а к у слопал.
— Ну и ч т о — с д о х ? — г л я д я на тушу с а р л ы к а , боязливо спросила
Очигма.— От табака сдох?
— Тьфу на тебя! — плюет себе под ноги Лонхо.— Не поймешь
простой вещи. Наелся табаку говорю и с п ь я н ы х глаз на юрту полез.
Там твой платок красный висел. Всю юрту разворотил и меня чуть на '
рога не поднял. Хорошо что я не растерялся, всадил ему пулю прямо
в лоб... И куда подевалась эта сучка Долгор? Попалась бы она мне под
юрячую руку...
- А ее разве все еще нет? — изумилась Очигма. — Я ее перед
отъездом отправила на скотское кладбище. Велела шкуру содрать с подохшей коровы Хара-Шарайты.
— Велела, велела! — передразнил жену Лонхо.— Не могла скашть, чтобы табак захватила с собой да там и высушила. Какой вы,
бабы, не сообразительный народ!
Но Очигма не слушала мужа. Ее занимала другая мысль:
- Смотри ты, вечер уже, а ее все нет и нет. Какое же наказание
придумать для этой потаскухи? Убить ее мало...
А между тем Долгор украдкой подходила к аилу. Свой дэгэл она
« и д а л а Жалме, а сама осталась в одной рубашке и штанах. Это же бу.||-т настоящий позор, если кто-нибудь увидит ее без дэгэла. Мальчишки и те пальцем на нее станут показывать.
Долгор, никем не замеченная, шмыгнула в сарай. Теперь надо
перебраться в черную юрту и надеть другой, старенький дэгэл. Глядишь, хозяева ничего и не заметят.
Она в ы г л я н у л а из двери и обмерла: п р я м о на нее шли х о з я и н и
хозяйка. Куда спрятаться, куда убежать? Долгор ш а г н у л а им навстречу и, побледневшая, остановилась, как в к о п а н н а я : ч е м у быть, тому не
миновать.
— Смотри-ка па нее!—всплеснула р у к а м и хозяйка.—Беду кличет.
— Какое там «кличет»,— взревел Лонхо.— Уже н а к л и к а л а . Эта
45

голая девка как раз опоганила эту сторону. Отсюда бык и бросился на
юрту. Даже бурханы не могли остановить его... Ну, сказывай, где ты
шлялась, негодная тварь! — вплотную подошел к девушке Лонхо.—
Сказывай, говорят тебе! — повторила Очигма.
Долгор не может вымолвить ни слова. Горло у нее перехватило,
сердце тревожно сжалось. Глаза заволокло туманом, она не видит ни
хозяина, ни хозяйки.
— Ты с ума сошла! — все больше распаляется Очигма.— Где
твоя одежда, дэгэл где? Это ты нарочно беду на нас напустила, да?
Ну признайся, тварь поганая!
- Да что с ней разговаривать,— прищурил крохотные глазки Лонхо. — Все равно она не признается. С ней надо вот так, вот так!...
Хозяин отступил на шаг и изо всей силы пнул девушку ногой в
живот. Та изогнулась пополам и присела на корточки.
— Вот так! — еще раз повторил Лонхо.
Очигма не захотела отставать от мужа. Она ухватила девушку за
волосы и начала дергать их из стороны в сторону. Дергала до тех пор,
пока в руке не остался клок черных волос.
— Язык у тебя отнялся что ли?— зашипела Очигма, снова набрасываясь на Долгор.— Я же тебя...
- Подожди, я ее сейчас заставлю заговорить,— отстранил жену
Лонхо. Он ухватил Долгор за руку и поволок на середину двора.—
Пока сними с нее одежду.
Спотыкаясь, Лонхо побежал в черную юрту, взял там топор, прихватил по пути два кола и вернулся к девушке. Очигма за это время
успела в клочья изодрать рубашку и штаны на Долгор. Увидев топор
и колья, девушка почувствовала, что готовится нечто страшное, и вскочила на ноги.
— Побойтесь бога! — воскликнула она в порыве отчаяния.— За
что меня мучаете, за что? Звери настоящие!
Она шагнула навстречу хозяину, но силы уже оставили ее. Со слабым стоном она упала на утрамбованную землю и осталась лежать,
вытянувшись.
Он забил в землю колья и привязал к ним девушку за руки и за
ноги. Потом повернулся к жене:
- Принеси ведро воды!
Лонхо начал стегать девушку кнутом по спине. Стегал не торопясь, методически, будто выполнял какую-то очень важную работу.
Стегал и приговаривал:
- Вот так, вот так! Заговоришь, заговоришь.
Когда Очигма принесла воду, он распорядился:
— Лей помаленьку на спину. Да помаленьку, говорят тебе!... Так.
так... Сейчас язык у нее развяжется... Заговорит милая, никуда не денется.
Очигма поливает спину Долгор и ворчит на мужа:
— Ну кто же так бьет! Сильнее, сильнее! Да куда ты бьешь? Пониже надо, по самой пояснице, дуралей!
Лонхо взял кнутовище в обе руки, и удары с новой силой обрушились на голое тело Долгор...
- Остановитесь, сволочи! — резанул по огромным ушам Лонхо
грозный окрик. — Вы же человека убиваете.
Кнут застыл в воздухе. Медленно повернулся Лонхо на голос л
обмер: во дворе стояли Шара-Дамба, Галсан и рыжебородый казак. У
всех на ремнях сабли и револьверы.
Не успел Лонхо-баян даже слова сказать, как ему скрутили руки и
накинули на шею веревку. В таком виде его и доставили на волостную
сходку.

...Лонхо стоит перед народом, и обвинения одно за другим падают
на его круглую, как тыква, голову. Лицо его одрябло, сморщилось, на
лбу выступили крупные капли пота. Он боится поднять голову и посмотреть людям в глаза. Боится потому, что знает: большинство сидящих
здесь людей ненавидят его всем своим нутром и готовы разорвать на
куски.
В этом Лонхо, конечно, был прав. Сотни глаз с нескрываемой ненавистью смотрели на него в эти минуты. То были глаза бедноты и
батраков. А богачи, полицейские и ламы старались не смотреть на
Лонхо-баяна. У каждого из них имелись собственные грешки, мало чем
Отличающиеся от дел Лонхо. Они сидели ниже воды, тише травы, боясь,
как бы кто-нибудь не упомянул и о них. Шара-Дамба глянул на богачей и подумал, что они похожи сейчас на хищных зверей, лишь на время подобравших острые свои когти и спрятавших клыки.
— Ну что вы скажете, нойон-ротмистр, об этой истории?— повернулся он к начальству. •— Могут ли покарать этого бандита царские
законы?
— Видите ли,— забормотал ротмистр,— подобные случаи... могут
•роисходить лишь в глуши... вдали от культурных центров... Случай
редкий.
— Не такая у-ж это редкость,— оборвал его Шара-Дамба. — Вот
Что, товарищи, предлагаю передать дело богача Лонхо в суд. Думаю,
ЧТО даже царские судьи не погладят его по головке А свидетелей мы
•ыставим сколько угодно.
Никто не возразил. Дополнительно к этому решено было взыскать
С Лонхо плату за все десять лет, которые проработала на него Долгор.
47

Набиралась довольно-таки кругленькая сумма. При всем обществе
Лонхо заявил, что выплатит эти деньги.
О кабинетских землях тоже было вынесено постановление. «Вернуть народу,— говорилось в нем,— все пастбища и лесные угодия, находящиеся в местности Ара, Улэнгэ, Эле и Уре...»
Солнце уже закатилось, когда закончилась сходка. Конные стали
отыскивать своих лошадей, а пешие разбрелись .по Агинску в поисках
ночлега.
В опустевшем зале бывшей Агинской Степной думы, прокуренном и
загрязненном, остались только двое: Лонхо-баян и Банзаров-лама. О
чем они шептались, догадаться было трудно. Одну только фразу Лонхобаян произнес громко и отчетливо:
— Медлить не надо. Послезавтра приезжайте.

О чем поведал улигершин
—...Вот так-то, дети мои,— произнес в заключение длинного своего
рассказа старый улигершин. — Народ всегда говорит правду. Только
правду. Его не обманешь... Запомните, тот, кто не верит в человеческую
доброту, кто чернит встречного-поперечного,— тот ни разу в жизни не
испытал истинной радости. Жалок такой человек, он недостоин сострадания. А почему? Потому что у него самого черная совесть. И по этой
мерке, по черной совести своей, он мерит всех остальных людей. Страшиться надо такого человека. Никогда не сделает он доброго дела, никогда не протянет руку тонущему, не подаст чашку арсы изнывающему
от жажды.
Седые брови улигершина опустились, будто крылья лебедя, устремившегося вниз. Он еще сказал несколько слов ребятам, слов м у д р ы х
и непонятных, и принялся гладить длинную и тонкую бороду, будто выжимал из нее воду.
- Запомните, ребятишки... Народ оказал мне великое доверие и
поведал мне свои тайны. Эти тайны открываю вам, потому что вы уже
ке маленькие. Скоро предстоит вам изведать все тяготы жизни, а может быть и счастье
Мальчишки, собравшиеся к старому улигершину со всех соседних
аилов, затаили дыхание. Они были несказанно польщены тем вниманием, какое оказал им сказитель, наиболее уважаемый человек все!!
окрестной степи. Самым старшим из них выглядел сын Хара-Шарайты
— похожий на галчонка Ананда. Тот самый А н а н д а , который только
вчера отвез на скотомогильник последнюю корову. У него до сих пор
звучали в ушах слова отца: «Придется тебе, Ананда, как старшему, к
Лонхо-баяну в работники подаваться... Хоть себя прокормишь...»
- Все взрослые ждут какого-то счастья,— приподнял голову А н а п
д а . - — А что это такое, бабай? Это когда в юрте много муки и мяса-'
Когда можно поесть вдоволь?
Старик вскинул брови, улыбнулся краешком губ и обвел ясным
взглядом притихших мальчишек.
- .Вон какие ты вопросы задаешь! — удивился улигершин. — Нг
каждый взрослый задаст его и не каждый старик осмелится ответить
Вот так, дорогой мой Ананда. — Он теребил длинную, седую бороду и
смотрел куда-то вдаль, будто перед ним вовсе не было стены, отгори
живающей его от бескрайней степи. Целую минуту, а может быть и
больше сидел он так в задумчивости, вырывая один волос за другим ;: •.
аюей бороды. Потом он глянул на мальчишку и сказал: — Кто раб' 1
18

тает весь свой век, тот о счастье не д у м а е т . Счастье у такого человека всегда с собой.
Дети не поняли у л п г е р ш н н а . Зато понял десятилетний Л н л и д а .
- Вы знаете моего отца, бабай,— тихо промолвил он. — У него
нет времени, чтобы п о и г р а т ь со мной и с м а л е н ь к о й сестренкой. Вечно з а н я т на работе. А ичера утром у нас сдохла корона. Л \ ы вместе отвезли ее на скотское кладбище. И по дороге отец с к а з а л м н е : « К а к о й же
я несчастны;!. Наверное, счастье родилось на свет не для т а к и х б е д н я ков, как мп с гобой. Уплывает оно из н а ш и х рук».
Улигег",ьш ответил не сразу. Он опять провел высохшей рукой по
х и л е н ь к о й бородке и посмотрел в дымовое отверстие юрты, сквозь которое виднелось спокойное синее небо. Другие м а л ь ч и ш к и подле) ж,;. :|
Ананду:
- И п р а в д а , б а б а й . К а ж д ы й день только и слышишь, что счастья
;;Па свете вовсе нет. А работают наши м а м ы и п а п ы больше всех д р у г ; : \
День и мочь в ч у ж и х а и л а х работают...
- Поймите, дети! С ч а с т л и в тот, кто своими р у к а м и в ы р а щ и в а е т
кто растит и о б и х а ж и в а е т скотину, кто платит добром за доброе
1ело,— терпеливо объяснял старик. — Поняли меня?
- Поняли,— за всех с великой неохотой ответил узкоглазый ко
•нопатый м а л ь ч и к . — Выходит, что счастливее всех Лонхо-баян. Ведь
уто он платит... Когда отец получает у него деньги, то говорит, что ему
счастье п р и в а л и л о от Лонхо-баяна.
Улигершнн протестующе замотал головой. Какие они н е п о н я т л и вые, эти м а л ь ч и ш к и ! Или может быть у него самого притупился я з ы к и
ослаб у м ? Как бы там ни было, а он снова н а ч а л втолковывать в ребячци головы такие понятные, как ему казалось, истины.
- Иной раз человек увидит дерево, все покрытое листьями, и думает, что стоять ему еще сотню, а то и две сотни лет. И невдомек чело
тому, что у дерева уже все корни повысыхали, остались, может
ь, две какие-нибудь тоненькие жилки. И цветет это дерево в послед,Иий раз. На будущий год налетит на него ветер, раскачает ГОЛУЮ крону и у р о н и т его на к а м е н и с т у ю землю. Пройдет еще год-другой, народятся новые люди, которые уже знать ничего не будут о том гнилом
дереве. Так с л у ч и т с я п с Лопхо-баяном. С м е к н у л и , в чем дело, м а л ы ш и ?
- Вроде как бы поняли,— проговорил А н а н д а . — Отчего не поиять
Улигершин собрал ьа лбу целую г а р м о ш к у морщин и, довольны;;
• и петом А п а н д ы , продолжал развивать свою (Лшсль:
- Опять же возьмем другое дерево. Взбесившийся бык о б л о м а л
ни нем все ветки, только один пучок листьев остался на с а м о й в е р х у ш Не д о т я н у т ь с я т о м у б ы к у до вершины... А дерево все-таки в ы ж и л о .
Йыжило потому, что у пего могучие к о р н и . Нет такой силы на свете, коЮрая достигла бы тех г л у б и н н ы х корней. Целое стадо к а б а н о в д и к и х
•в силах в ы р в а т ь те корни из глубин земли. Так и Л о н х о - б а я п у п п ^•Да не удастся в ы к о р ч е в а т ь ни народной мудрости, ни н а д е ж д ы на
Гчнстье, им с и л ы н а ш и х степных аратов. Он сам падет п е р в ы й , к а к ы
ргво с в ы с о х ш и м и к о р н я м и .
Ребята с л у ш а л и мудрого у л н г е р ш и н а . р а с к р ы в рты.
В юрту зашла невестка, жена внука, с м е д н ы м , н а ч и щ е н н ы м до
^Вка, ч а й н и к о м в одной р у к е и д е р е в я н н о й ч а ш к о й — в д р у г о й . Она
^^•Ьа густого чаю с молоком п подала дедушке. Тог п р и н я л ч а ш к - , ,
• и У Л Г О П У Л ч;,ю и п р о д о л ж а л з а т я н у в ш у ю с я беседу с д е т ь м и :
- Говорят, однажды кошка нашла в степи с л е п о г о к о т е н к а . Она
• ж и л и л а с ь н а д н и м п н а ч а л а в ы к а р м л и в а т ь с о б с т в е н н ы м м о л о к о м . Кончим; рос, как I с п о р и т с я , не по д н я м , а по ч а с а м . Рос быстро потому,
• оказался вовсе не котенком, а л ь в е н к о м .
н 4 «1>нйкал» № 1

49

Улигершин замолк и начал прихлебывать чай. Ребята посидели
минутку смирно, а потом стали торопить дедушку:
Ну, а дальше что. Рассказывайте, пожалуйста.
- Дальше вот что было,— улыбнулся улигершин. — Когда львенок подрос, то стал сам себе пищу добывать. Он оказался таким прожорливым, что за один раз съедал столько, сколько хватило бы кошке на целый год. И вот как-то раз львенок не мог найти ни козы, ни
даже тарбагана. А есть хочется. Тогда он решил сожрать кошку-кормилицу. Однако бедная кошка хотя и получила изрядное число ц а р а п и н ,
все же сумела вырваться из львиных лап и забраться на дерево. Львенок долго ходил вокруг того дерева, надеясь, что кошка проголодаете:!
и сама спустится вниз. Но кошка терпела. Тогда львенок спросил ее:
«Кормилица, ты н а у ч и л а меня многому, отчего же не научила взбираться на деревья?» Кошка в ответ з а м я у к а л а : «Эту н а у к у я оставила при себе». П р а в и л ь н о она сделала.
"Улигершин окинул ребят л у к а в ы м взглядом, пытаясь определить,
дошел ли до них смысл сказки. Нет, не дошел.
- Выходит, вы не поняли, к чему все это я вам рассказал,— сокрушенно п о к а ч а л он головой. — Ну, давайте вместе разберемся. С к а ж и те, есть ли в нашей степи люди, которые кормятся за счет других? С а м и
сидят в юртах, разъезжают по гостям, а на них батраки работают...
- А как же, конечно, есть,— обрадовались ребята. — Лонхо-баяи,
н а п р и м е р , Намдак, Торговойн Жап.
- Правильно, дети, молодцы,— похвалил ребят улигершин. — Они
как раз и похожи на того льва, который хотел сожрать свою кормилицу. Но у народа тоже есть н а у к а , которую не познали богачи. С помощью той н а у к и люди рано или поздно прогонят с земли всяких лонхобаянов и заживут свободно, будут работать только на себя. Тогда-т.-1
и наступит настоящее человеческое счастье.
- А мне отец сказал, что придется в батраки к Лонхо-баяну по
даваться,— тихо произнес Ананда. — А то кормиться нечем... Последняя корова пропала.
Старик задумался. Что можно посоветовать этому мальчишке;'
Ему бы учиться надо, парень умный да смышленый, а приходится г
таких лет на богачей Ьпину гнуть.
Ты вот что, Ананда,— ответил, наконец, улигершин. — Постарайся увидеться с Шара-Дамбой или дядей Галсаном. Люди они ум
ные, книжки читают, непременно что-нибудь посоветуют тебе.
- Мудрый багша,— стали просить ребята, когда старик умолк. Еще что-нибудь расскажите. Так интересно!..
- Ну хорошо, хорошо,— согласился довольный вниманием ребя!
улигершин. — Слушайте. У одной длинноногой кобылицы родился же
ребенок. Чем больше он подрастал, тем больше походил на свою м а т ь
Наконец, обе лошади сравнялись и никто не мог отличить, которая и
них мать, а которая — дочь. А вы бы могли отличить?— оглядел ста
рик ребят.
Мальчишки задумались. Нелегкую задачу им задал улигершин. По
жалуй, ответа не найдешь.
— А ответ простой, дети,— широко улыбнулся старик. — Л о ш а д я м
задали сена, обе они одновременно принялись его жевать. Но одна г
них н а ч а л а хватать все подряд, а другая выбирала стебельки потолии
да пожестче, а которые помягче — оставляла. Так вот эта кобылица и
была матерью. Родители всегда так делают: детям, если они даже боль
шие, оставляют самые л у ч ш и е куски... Чтобы узнать настоящий х а р а к
тер человека, надо судить не по внешнему его виду, а по делам. Оск;|
ленные зубы не всегда означают улыбку, похвала может исходить и и <
уст твоего противника. Так-то, ребятки...
50

Он принялся гладить мальчишек по головкам. С л а в н ы й народ, эги
ребята. Целый день сидели бы и слушали. Все им интересно, все хотя г
знать. Старик тихо рассмеялся, отчего все его лицо покрылось сеткой
мелких морщин.
— Чему смеетесь, багша?—полюбопытствовали м а л ь ч и к и .
Наверное, еще сказку припомнили, самую интересную.
— Да, конечно, припомнил,— отхлебнул уже остывший чай улигершин. Невестка поспешила долить ему горячего. — Припомнил,— повторил старик. — Как-то ночью в поисках пищи лиса з а б р а л а с ь но двор.
Когда за ней погнались собаки, она с перепугу угодила в бочку с арсой. — Ребята дружно рассмеялись. — Ну переждала х и т р а я лисица
опасность, выбралась из бочки и попала в кошару. Там было Гюльнк 1
сотни овец. Все белые, породистые, сытые. И собрались эти овцы на суглан, чтобы выбрать себе нойона. Каждой из нмх хочется нойоном стать,
каждая нахваливает себя, не жалея голоса. Поэтому такой гвалт подняли овцы, что хоть уши затыкай. И вот в этот с а м ы й момент и перемахнула к ним лисица. Смотрят овцы — белое существо какое-то, на них
похожее, только с длинным хвостом.
- Ты овца?— спрашивают они лисицу.
- Конечно,— не моргнув глазом, соврала та.
- Так будь у нас нойоном. Вон ты какая ловкая, даже через забор перепрыгнуть сумела. Нам такую как раз и надо.
Лисица, конечно, согласилась. Настал день, и повела она отару в
такую падь, которую люди за версту обходили, потому что в ней жили
одни волки. У лисы среди волков куманек был, вот она и повела ему
на поживу целую отару. На овечье счастье собрались тучи над степью
и хлынул проливной дождь. Смыли дождевые струи с лисицы арсу и
стала она рыжей. Тут только догадались овцы, кого они в нойоны себе
выбрали. Догадались и быстренько повернули назад... В чем мудрость
этой сказки? Не всякого можно в нойоны выбирать.
Улигершин замолчал. Молчали и ребята. Теперь невестка налила
чаю всем. Мальчишки громко прихлебывали душистую жидкость и
шмыгали носами.
— Бабай, а правда, что на свете есть шолмосы и оборотни?— нарушил, наконец, молчание белолицый .мальчишка.
Старик рассмеялся и положил руку на голову мальчишке.
- Враки все это!—убежденно сказал он. — Ламы все это придумали, чтобы темных людей морочить. Ни чертей, ни оборотней на свете
\1ет и не бывало.
Ананда запротестовал:
- Есть оборотни, я сам видел одного такого. У, страшный!..
У старика брови поползли на лоб. Притворно и с п у г а н н ы м голосом
он попросил:
— Ну-ка, расскажи, Ананда, это интересно.
- В прошлом году,— начал польщенный мальчик,— в н а ш у юрту
кипел незнакомый человек и попросился переночевать. Он сказал отцу,
ч ю приехал из-за морей и океанов. Приехал, чтобы посмотреть н а ш и
гц'ни и тайгу. Ну и вот, ночевал тот человек у нас. А вечером, |;(н д I
тать надо было ложиться, он вынул свои зубы вместе с д е с н а м и и н
ч и т к у с водой бросил. И глаз один вынул и туда тоже. Это я сам нин'л. Смотрю на того человека, а сам дрожу от с т р а х а . И отец тоже. Проснулись мы утром, а человека того и след простыл. И пи зубов, пи глаза
К чашке нет... Отец сразу же з а п р я г коня и в дацан поехал.
- Что же л а м ы с к а з а л и огцу твоему?— поинтересовался улигер11ПП1.
- Оборотень, говорят, ночевал у вас,— А п а п д а утер р у к а в о м выступивший от волнения пот. — Потом приехал к нам один большой ла-

»

51

ма, молитвы ч и т а л долго, п а х у ч е й травой юрту окуривал. Отец ему з
?то коня отдал. Хороший был конь, с м и р н ы й такой. Я на нем люби,
верхом ездить. Потом я п л а к а л , когда про коня вспоминал. Мать мен
даже треснула за это. Дескать, нельзя жалеть то, что высокорожденна
л:у л а м е пожертвовано. Мол. это все равно, что богу преподнесено... •
потом у нас коровы дохнуть начали. Мама сказала, что от того ж
оборотня такое несчастье приключилось.
Когда А н а н д а закончил, глазенки ребятишек устремились на ули
гершина. Что скажет этот м у д р ы й дедушка, неужели и теперь повтс
рит, что нет ни оборотней, ни разной другой нечисти.
— Обманул вашего отца лама,— н а м а т ы в а я на палец бороду, ск.ь
зил старик. — Ни за что он забрал у вас лошадь...
—• Но я же сам видел, как тот человек в ы н и м а л глаз и зубы,— на
чал протестовать А н а н д а . — Еже^п бы не видел...
Мудрый старик никогда в ж и з н и не слышал, что в больших горо
лах люди н а у ч и л и с ь делать протезы. Он немало удивился рассказ
Лпанды, по все-таки стоял на своем.
— Нет, дети мои, поверьте сединам с т а р и к а , сидящего перед в а м и
•-упрямо повторял он,— никогда не было и теперь нет ни чертей, ш
оборотней. Зачем я буду вас обманывать, я же не лама... Поверьте, Т1
был все-таки человек, а не оборотень.
Ребята не успели ему возразить. Даже без предупреждающего каш
ля в юрту ввалился с т а р ы й Загда. В руках у него болтался длинны!
ременный кнут.
— Сайн байна, седовласый бибай,— в пояс поклонился улигершп
ну Загда. — Как поживаете, все ли здоровы в этом аиле?
— Спасибо, живем и не каждый день тужим,— настороженно о-:
ветил старик. — Проходите вперед, прошу вас.
— Извините, пожалуйста, у в а ж а е м ы й бабай, но я тороплюсь. Толь
ко сообщу одну весть, которой живет нынче вся степь, и дальше носка
чу. Так что разрешите на ногах.
— Чем же нынче живет степь?—удивился улигершин. — Слу«;;
лось, может быть, что-нибудь, а мы и не знаем.
— Невероятное случилось! — воскликнул Загда. — Есть прорин >
пне... В н а ш и х местах объявился оборотень. Из Агинского дацана пр,
ехал самый большой жодшо-лама 1 . Вместе с ним прибыл Банзаров-лм
ма, тот самый, что в волости служит. Они будут служить длинный мч
лебен. Привез высокорожденных Лоихо-баян. Все люди из соседим
лилов торопятся на молебен, чтобы изгнать из своих краев оборотня.
Спешите и вы, у в а ж а е м ы й у л н г е р ш и п . Да не забудьте прихватить с I' >
бой достойное приношение. Изгнать оборотня не так легко.
Старик приподнял седые брови и пристально посмотрел на Заг,'
Тот не выдержал взгляда, отвел глаза в сторону.
— Тебя Лонхо-баян п р и с л а л ? — р а з д е л ь н о спросил он и сам же о
ветил: — Конечно, Лонхо. И денег пообещал дать за это, п р а в д а ? "I
пот, у в а ж а е м ы й Загда, можешь передать пославшему тебя: я не прне.
Пе верю я ни в чертей, ни в оборотней.
От такой неожиданности Загда п о п я т и л с я к двери. Ни один у л \
ник не осмелился бы с к а з а т ь ему такое. А тут у л п г е р ш и п — и богоху. 1 :!.
сгвует. Невероятно!
— Разве не знаете вы,— возмущенно заговорил Загда,— что м > ч .
косит нашу скотину, небо не посылает дождя, вся земля потрескала. I
от жажды. Гибель грозит всему нашему краю. Надо умилостивить <
гов. Только боги способны отвратить от нас беды, избавить степь
1

52

Жодшо-лама — лама-заклинатель.

живого оборотня. — Загда поднял палец и спросил сердито: — Можег.
вы не зерите и в богов?
Улигершин поднялся и грозно пошел на Загду:
- Не тебе з а д а в а т ь т а к и е вопросы, б е с п у т ы й г р е ш н и к ! Я ровесник
[твоему покойному деду... Я верю богам, по не верю о б м а ш ц и к а м - л м [яам. Они одурачивают простодушных людей, а вы верите к а ж д о м у и •.
слову... Сгинь с глаз моих, недостойный! Видеть тебя не ж е л а ю .
Загда п о п я т и л с я , потом повернулся лицом к двери и пулен вылетел
13 юрты. Ребята переглянулись между собой и по одному, по два н а м ; :
расходиться: нельзя же пропустить такое зрелище, как и з г н а н и е жазго оборотня.
Перевод Н. Рыбко

(Продолжение следует).

Г)р;|ли высоту две т ы с я ч и метров,
под н а м и уже зачернела «голубая
линия». В море опускалось солнце,
оно ослепляло
нас н е с т е р п и м ы м
блеском — ничего перед собой не
видно. Командир г р у п п ы передал
по радио:
- Набираем три тысячи... Следуем в тыл врага, усильте осмотрительность..
Вскоре наша группа была уже в
районе станицы Верхне-Баканская.
Слева от пас д ы м и л Новороссийск.
Мы были над территорией, занятой
врагом... Я всматривался в глубину неба, ш а р и л г л а з а м и по горизонт у — ни одного п а р ш и в о г о ф р п ц л !
Куда девались, в Крым что ли на
отдых подались? Аж обидно стало.
Я СПРОСИЛ Сашу Бастрыкова:
—Долго воздух у т ю ж и т ь будем?
Ничего не ответил командир,
только к у л а к о м погрозил и развернул самолет на обратный курс.
Солнце ударило нам в спины, прохладнее стало п горизонт шире развернулся...
Прошло м и н у т ы три, вдруг командир г а р к н у л :
— Орлы!
Под нами «лапотники»... Атакуем все вместе!
Немного
подвернув
самолеты
влево, мы пошли в пике. Я увидел
девятку «юнкерсов». Они шли четким строем.
Старший лейтенант
Бастрыков н а п р а в и л свой самолет
на ведущего первой тройки. Краснозвездный ястребок быстро приближался к врагу. Я не выдержал
этого стремительного сближения,
крикнул:
- Саша! Бей!
Через мгновение огненные трассы врезались в тело вражеского
бомбардировщика.
Он вспыхнул
ярким огнем и помчался к земле...
Тем временем я насел на другого фашиста. Летчик, видимо, был
опытным: он н а ч а л сваливать самолет с одного крыла на другое,
увертываясь от моего огня. После
третьей очереди он рухнул...
А Быстрыков уже пристраивался
снизу к другому «юнкерсу». Я видел, как «лапотник» запылал и,
оставляя
черную полосу дыма,
скрылся из глаз.
56

Я тоже пошел в атаку па подвернувшегося фашиста.
Он п л ы л , как мне казалось, счет,
медленно. Но это ощущение былг
от азарта, схватившегося меня во
время бол. Я видел на ш и р о к и х
к р ы л ь я х м а ш и н ы черные кресты и
желтых оправах, а под фюзеляжем — серые болванки бомб... Не
н а в и с т ь обожгла сердце... Подойдя снизу почти вплотную к парящей
махине, я н а ж а л на гашетку...
Выскочив вместе с Бастрыковым
в ы ш е строя немецких м а ш и н , мы
опять р и н у л и с ь в пике. Но в это
время со стороны моря я увидел
еше несколько г р у п п самолетом.
Их было штук пятьдесят. Выше
пас шел бон «яков» с «мессерами»
В воздухе творилось что-то невероятное: крутилась г и г а н т с к а я карусель боя.
Саша Бастрыков передал мне:
- Коля, прикрой, атакую!
Я з а н я л нужную дистанцию и
пошел за к о м а н д и р о м . Он быстр--,
пристроился к врагу и еше одш
м а ш и н а грохнулась на землю.
Внизу, на поле, клубилось пламя: горели сбитые самолеты и разрывались бомбы,
беспорядочно
сброшенные «лапотниками».
В этот раз наша восьмерка сбп
ла ''одиннадцать вражеских самолетов. А мой командир уложил пя
терых...
Здорово,
верно?— закончил
Николай, вытирая со лба бисерин
ки пота...
...В июле 1943 года под напором
советских войск затрещала и р у х н у л а «голубая линия». Враг О1
ступил к Керчинскому проливу.
Гитлеровское командование при
ложило много усилий, чтобы удер
жать город Мелитополь — ворота ;
Крым и к Нижнему Днепру.
На восточном берегу реки Мо
л о ч н а я фашисты срочно соорудили
два противотанковых рва, а на з I
падном — разветвленную
системх
дотов, окопов, траншей и хсд'ч
сообщений. Из Крыма и других
участков фронта ''были подтянуты
дополнительные войска. Офицерам
выплачивались тройные денежны'
оклады, а солдаты, мало-мальски

г о т л и ч и в ш и е с я в боях,
награждаложении войск п р о т и в н и к а и ко, лись
офицерскими
железными
личестве самолетов на аэродрокрестами.
ме врага.
Николая Бородин;! к этому вреПри
возвращении
Николай
'. аденп н а з н а ч и л и заместителем
кобыл наведен наземной
радиомандира а в и а э с к а д р и л ь и . Он стал
станцией на большую
группу
> н а с т о я щ и м , боевым заместителем.
«юнкерсов», которые под прикрыВот краткие в ы п и с к и из дневника
тием своих истребителей пытазаместителя к о м а н д и р а полка кались атаковать наземные части.
питана М а к с и м а Николаевича ТоНаш сокол свалился на «юнкермарева, в которых описываются
сов», как л а в и н а , и, подойдя на
боевые подвиги Николая Бородидистанцию сто метров, открыл
на:
огонь. Горящий «лапотник» упал
«10 сентября 1943 года. Ох и
на землю. А другие, сбросив бомденечек! Ни облачка. Только
бы на головы своих войск,—ушI. п а у т и н к и летят на восток, а мы—
ли на запад.
Ждетчикн—на запад. Бьем и бьем
Наши разведчики в е р н у л и с ь
• Врага! Досталось немчуре и седомой целехонькими и радостны| годня. К а п и т а н Бастрыков своей
ми: все в порядке!»
• группой разгромил
при штур..После крымской операции у
[ мовке
два
железнодорожных
Николая на боевом счету числи• эшелона противника. Море огня
лось семнадцать сбитых самолетов
1
было на станции Большой Ток- врага. При штурмовке
им было
мак. Летчики Суслов, Щербаков, уничтожено два самолета, два паСлизень с б и л и по одному саморовоза, четыре вагона с боеприпалету... Но особенно о т л и ч и л и с ь •самп, три цистерны с горючим,
два Коли — М а р к и н и Бородин.
двадцать восемь автомашин с гпу•Снайперы! В двух встречах с про- еом, двенадцать повозок, до сотни
' т и в н и к о м — д в у х бомбардировсолдат и офицеров. Кроме того, он
щиков с в а л и л и . . . Люблю их, как
потопил на Черном море две самобратьев...»
•ходные баржи и разгромил две зе«29 октября 1943 года. Нико- нитные батареи.
Так он расплачивался с врагом
[ лай Бородин и Николай Заяц
за гибель своих товарищей.
п р и к р ы в а л и наземные войска от
...Отгремели бои на Украине, в
бомбардировщиков противника.
Крыму. Враг отступал. Шли жестоВсе шло хорошо, враг не появкие бои за освобождение Белоруслялся. Перед
уходом на свою
базу Бородин п о л у ч и л п р и к а з сии и Прибалтийских республик.
Сбить
разведчика-корректиров...Девятого июля 1944 года Никощика. Вскоре ястребки увидели лай Васильевич Бородин выполнил
«раму», которую п р и к р ы в а л и че- особо важное задание командоватыре «мессершмитта». Николай
н и я : в составе четверки «Як-7» сосмело пошел в атаку. На г л а з а х
вершил первый в истории военный
у нашей пехоты разведчик рухналет истребителей на территорию
нул на землю,
а «миссершмит- ^Восточной Пруссии. Вот краткое
ТЫ», потеряв от меткой очереди описание подвига четверки н а ш и х
лейтенанта Заяц своего «дружястребков, взятое мной из «истоН«», ретировались на запад. Морического формуляра» 278-й истреЛодцы ребята!»
бительной дивизии.
с5 ноября 1943 года. Лейге«Четверка « Я к - 7 » — п о д коМвнт Бородин вылетел на разведмандованием заместителя команV войск противника в К р ы м у .
дира полка майора Овчинникова
Иго ведомым был младший лейПетра Кузьмича, в составе: заМинит В а с и л и й Аллакин. Погоместителей командиров эскадриДи ж у т к а я : дождь, снег лепит в
лий старшего лейтенанта Калаш|Мотровое стекло—ничего не видникова Виктора
Васильевича,
но Но Коля г л а з а с т ы й парень.
лейтенанта Бородина
Николая
Принсз ценные данные о распоВасильевича
и и его ведомого
57

лейтенанта Косенко Ивана Тихоновича — смелых
и отважных
летчиков — выполнила ответственное задание
командования:
первой прошла над территорией
Германии, в глубоком тылу над
городом Инстенбург, который находился от аэродрома на предельном расстоянии — 220 километров. Пролетев над собственно немецкой территорией, группа
Овчинникова показала населению
Германии мощь Советской Араи и разоблачила ложь немецкого командования, неоднократно
заявлявшего, что советская авиация полностью уничтожена.
Наши летчики, пройдя по м а р шруту Сморгань-Вильно-КаунасИнстенбург на высоте тысячу
метров, снизились до бреющего
полета (от 50 метров и ниже), из
всего оружия, стоящего на истребителе, обстреляли аэродром и
улицы Инстенбурга, подняв в городе панику.
Взмыв на тысячу метров, наша
четверка выполнила над городом
групповой высший пилотаж...
Появление впервые наших истребителей над городом Инстенбург еще раз характеризует наличие отваги и высокого морального духа у бойцов Советской
Армии. Несмотря на сильную
противовоздушную оборону городов Германии, летчики смело,
гордо и честно выполнили особо
важную задачу.
Вся четверка
возвратилась домой невредимой».
После этого полета у Николая
появился на груди орден Красного
Знамени, а через месяц ему было
присвоено звание «старший лейтенант».
До Берлина дошел парень из
Верхней Хилы.
23 февраля 1945 года Указом
Президиума Верховного
Совета
СССР за мужество и геройство,
проявленные в боях с немецкими
захватчиками, старшему лейтенанту Бородину Н. В. было присвоено

звание Героя Советского Союза.
В мае 1945 года корреспондент
газеты «Шилкинская правда» писал:
«Мы побывали у матери героя:
Мне шестьдесят пять лет,
а такого радостного дня, каким
был Праздник Победы, не было
в моей жизни,— заявила Софья
Семеновна. — Долго мы ожидали
этого праздника. Не могла я
утерпеть, от радости дала волю
слезам... А тут пригласили меня
на митинг. Многое собиралась
сказать, как одна шестерых детей
воспитала, как они при помощи
народа в люди вышли, да зашлось сердце радостью, не смогла все высказать, что на душе
было. Прослезилась... На фронте
у меня четыре сына были. Все
геройски дрались, а Коленька—с
Золотой медалью стал...»
Не знало сердце матери, чти
вскоре перестанет биться сердце
Коленьки. 26 марта 1946 года командир эскадрильи, слушатель вые
ших офицерских курсов, капитан
Николай Бородин скончался 01
ран, полученных при автомобильной
катастрофе. Короткую и славную
жизнь прожил Николай Бородин
Он совершил более трехсот боеви\
вылетов, провел более ста воздуш
ных боев, сбил 27 самолетов противника. Родина высоко оценил I
его ратные подвиги, наградив орд
ном Ленина, тремя орденами Кр;к
кого Знамени, орденом Александр
Невского и Отечественной войнм
1-й степени, а также пятью мед I
л я м и . В городе Липецке на горо. 1
ском кладбище возвышается об>
лиск над могилой героя Отечес:
;венной войны Н и к о л а я Бородин !
У подножия обелиска всегда л е ж 1 1
букеты свежих цветов. Кто их п р и ,
носит? Добрые люди, чтущие п.1
мять сынов Советской Отчизны.
Александр ЖУРАВЛЕВ.
офицер запаса, бывший комиссар
авиаполка.

Людмила ОЛЗОЕВА

ЦВЕТЫ
Как яблоко от яблони летят
на землю брызги нового цветенья
комочками пушистыми утят,
•светящимися нежно от движенья.
Но отчего на родине моей,
как все, чью пользу не докажешь басней,
вода свежей, цветы цветут милей,
и солнце на земле моей прекрасней.

БАГУЛЬНИК
Заходит тучею сосновый лес.
Но робок первый свет, он еле брезжит.
И кажется, он ощутим на вес,
и кажется, он не такой, как прежде.

59

Он прилепился к черной полосе,
к земле на отдаленном горизонте.
Припав, дрожит на тусклом волоске,—
как нитку вы его перегрызете.
Холодное свечение зари
искрит на темной проволочной ветке.
Так слаб огонь: хоть силой одари
его, он словно от рожденья ветхий.
Но так упорен, что горит в снегу.
Не угасает вмиг бесплотный пепел,
а вьется лепестками на бегу,
собок не отягощен, и быстр, :л весел.
Так ветка горизонта расцвела,
багульником ручьями с гор стекая.
Я прут зари весною в дом взяла,
чтобы ожил он в комнате в стакане.

ЖАРКИ
Жарки, жарки! Какой <презра:ный дар
в холодных росах пламенем налиться,
и вызвать в зарослях тразы пожар,
и отраженным светом пасть на лица.
Со всех сторон аукают огни,
во весь свой рост, на длинных тонких
стеблях.
И кажется — таясь живут они
и вспыхивают вдруг во всех растеньях.
Ни струйки синей, ни седой золы—
жарок упал с жаровни, полной жара.
Явилось чудо—так снега белы,
так хлещет дождь, что превращен из пара.
Высокое горение души
напоминает раскаленный уголь.
И ты в себе жарок не заглуши,
остановись пред собственным испугом.
Чужие руки жар не загребут.
Завещанный, живет в своем питомце
природы радостный и долгий труд.
Жарки цветут.
Пусть торжествует солнце!

СДРДНКД
У края неба, на уступе диком,
среди горячих и пахучих трав,
сияя неизвестным гордым ликом,
являет мир свой добрый кроткий нрав.

60

И поплавком на зелени — саранка.
Вся словно в бережной лежит горсти.
Саранка, драгоценная соринка,
как женщина прекрасная грустит.
Она защищена тончайшим лаком
от пыли, ветра и других невзгод.
И дремлющий в глубинах корень лакомш белой луковки цветок растет.
Парят тычинок золотые пчелы
и тяжелеют крупно, как горох.
И ярок лепестков костер веселый,
изогнутый в крутой бараний рог.
Зачем зеглля величье украшает,
подробна так в пристрастии своем?
Прекрасное нас всюду окружает,
в прекрасном мы природу узнаем.

Цвет розовый, оранжевый и красный—
такой он близкий и такой он разный,
как все, что окружает нас,
как все, что провожает нас.
как все. в чем мы себя находим
и в чем мы удивляемся себе.
В превращеньях природы милой
есть потаенный добрый знак,
который она дарит,
'чтоб озадачить простодушно.
Цвет розовый, оранжевый и красный...
Сегодня, может быть, ты будешь розовым,
ты был, наверное, когда-нибудь оранжевым,
и неужели ты не будешь красным...
И радостны природы превращенья,
багульник розовый,
оранжевый жарок
и красная саранка.

РОЖДЕНИЕ КОЗЛЯТ
Ноза в хлеву, дрожа, лежала на соломе
и опадал ее помятый бок.
Со шкуры туч валился градом пот соленый.
Прими ж троих козлят с пучком высоких ног!
Под гром и топот стихнул дождь новорожденный,
и шерстка ливня, писк и вздор птенцов.
Но вот толкаясь, рвется к вымени н;эденыш,
а по загривку холод тянется свинцов.
Пока коза в глухом беспамятстве лежала,
старуха выкрала ее детей.
И обогрела их, и тряпной облизала,
и в миску с молоком их ткнула мордой: — Пей!

61

И тяжелея, оседая, словно сваи,
восторженней, молитвенней святош,
как влагу пашня пьет, так молоко впивают
козлята серые, пришедшие сквозь дождь.
Так вместо матери-козы они узнали
старуху с деревянною ступней,
с окаменелыми засохшими узлами
копен, скрипящих мерно, как ветряк степной.

ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ
Лес, поле, скрытая тропинка,
мне беглецом по вас скучать,
как память бы ни торопила
последним взглядом обнимать.
О необыкновенность жизни!
Ей умещаться так легко
в обыкновенном, лишь присвистни
и вот ты снова далеко.
И вновь замедленная речка
блестит, как мутное стекло.
Смиренно лето, как овечка,
и по песку ступать тепло.

62

На горизонте, самом дальнем,
деревьев четкий милый ряд—
как будто птицы с пропитаньем
с утра над гнездами парят.
Дорогой рожь—дыханья выше.
Мне золотеть и замирать.
Край неба колосками вышит,
их с синевою собирать.
Лес, поле... Скрытая тропинка
меня вела, как тень свою.
Как память бы ни торопила
я здесь себя не узнаю.
И все деревья мне известны,
и каждый листик мне знаком.
Сниму беспамятства завесы
звериным легким языком.
Солью ветвей переплетенность
в одно зеленое гнездо,
и радость, вечную влюбленность —
в одно великое ничто.
И стану я в порыве грустном
разнообоазье различать
и наблюдений малым грузом
как душу с телом разлучать.
И вновь к реке, с прохладой смешан,
меня заманит летний зной,
V вновь легко счастливым смехом
дробить воды узор резной.

у Байкальских РЫБАКОВ
Отлита глыба неба из стекла,
и под ногой скользит песок хрустящий.
СВЕТЯСЬ и плавясь, капля истекла
в поток, своей свободою грустящий.
Самим собой отяжеленный груз,
теснясь волною, катится полого
на берег, что крупицей светлой рус,
хоть руки запускай в него по локоть.
И лодка темная изогнута в рожок,
клубящий воду из себя хвостато.
И горизонт огни свои разжег—
то пламени кипящего остаток.
Того, кто своевременно подрос,
заманивает ширина морская,
сильней, чем ядовитый купорос,
в глаза въедаясь, по земле мотая.

Когда разгонится гулять мотор,
то все слова, что голоса исторгли,
не к месту. Близкий рев гудит, матер,
перекрывая брызги, как восторги.
А за бортом в сети бренчит казна.
Там плещется, сияя краской, омуль.
От рыбьей крови к вечеру красна
вода, темна и крутится, как омут.
Согласно скрипнув, прозвучит аккорд,
и дно, шурша, ударится о берег.
И каждый тих, как будто чем-то горд,
неся мозоли на руках обеих.
Нет крепче тонкостей, что сплел мороз,
соединяя нитки в долгий невод.
Чтоб голову избавить от морок.
мерцая звездно, пусть плывет он в небо.
И человек, пропахший, как гараж,
задумчив памятью и головой качая,
идет к столу, на многое горазд,
где хлеб и рыба подаются к чаю.
Уж если ты в какое дело влез,
оно каложит на тебя обличье.
Гокажется: как в воду входишь в лес.
и море светлой чешуей облито.

РАДУГА
Взгляните вверх, горит на небе радуга,
похожая на треснувший арбуз.
И дождь умолк, мгновенно, словно радио,
освободившись от мирских обуз.
Отряхивая мокрых лнстьзв месиво,
обрушенное звоном колеса,
земля полна очарованья местного,
желтея, отцветая, колосясь.
Вставал, не разрешенный мзжду братьями,
не для досужей праздности вопрос.
Набухла почва связями обратными,
и уровень водь; в реке возрос.
И пашня, взмокнув от дождя хорошего,
прогнулась, покривилась, словно жердь.
У горизонта, деревом поросшего,
беспамятные силуэты жертв.
И радуга, как свежая царапина,
теряется дорогой средь дорог.
И кладовгя летняя разграблена,
а ты ее от осени берег.

.

ЗЕЛЕНЫЙ ЛУГ
Одна земля была вокруг,
и вдруг расцвел зеленый луг.
Он загляделся в небеса:
Я зелен. Это не беда!
Я посинею без чернил.—
и о себе он раззвонил
во все концы и кончики
в ко-ло-коль-чи-ки!
Какие светят облака!
А я валяю дурака.
Ведь я спустился по лучу,
но скоро в небо полечу
и рассияюсь снова там
ромашкой с солнцем пополам.
Но загрустил зеленый луг:
Я не такой, как -все вокруг,
как доказать, что это так?
И вырос в поле алый мак.
Пригнул деревья резкий свист,
и покатился желтый лист
цветами на зеленый луг,
как будто цвел осенний луч.

ПОРТРЕТ ГОРОДА
Кто мог осмелиться, какой высокий мастер
и содержание и форму разом слил,
и встал на людных площадях в искусства маске,
мадонну в нишах голубиных поселил?
Дух сообщил
Наметил рук,
Дал профиль
и разомкнул

движенье плоти—глыбе, камню.
склоненной шеи поворот.
плоскости, усилив этим гамму,
перстом нежестко слабый рот.

Вот одеянья статуй, легкие, как пепел.
В лице и прядях повторенье полудуг.
Средь воздуха и солнца, удивленно весел,
живет внимательный средневековый дух.
Но мостовой тесны граненые доспехи.
О древний город, пусть часы твои идут!
Незримый звон летит, оповестив успехи,
шаги—и кстати и некстати, там и тут.
«Байкал» № 1

65

По плитам, пригнанным, как кольца древесины,
по кладке каменной, по шахматной доске
иду. О улица, усилия едины
твои и строятся легко, как на песке.
Ко позабыв игры законы, я с улыбкой
шутя снимаю важной пешкой короля.
В своей загадке город сам себе уликой—
он весь, как рыбий клюв, как птичья чешуя.
Он призрачен всегда, он схожесть жизни лепит
с неосторожной детской смелостью затей.
И потому порой невнятен его лепет,
что нескончаем он, в нем тысяча «зачем».

У ИСТ0К9В

Р. ШЕРХУНАЕВ

Певец Аларских степей
Р^УРЯТЫ говорят: «Онтохошо хун —
'-'олбог дээрз,
дууша хун — добуун
з» («Сказитель — на перине, певец—
холме»). Этими краткими, паконичнысловами выражены огромное уважение,
рячая, незатухающаяся любовь к рап|ду, певцу, признание за ними заслужени непререкаемого авторитета. Мудизречением народ как бы узаконил
право на высокую трибуну перед свослушателями. Араты знали и знают
них улигершинов, потому так метко опвделили их социальную природу: «Угыхун ульгэршэ,
унэшэн хун дууша»
дный человек — сказитель, сирота—
Д»).
Эти пословицы сразу же приходят на
когда вспоминаешь или беседуешь с
рятским народным
поэтом — певцом,
зителем — улигерши Платоном Урбаичем Степановым.
[Он особенно широко известен среди буШт Иркутской области. Талантливый пеМц, неутомимый пропагандист народной
•йэии, Платон Степанов с первых дней
Октября выступает создателем новых пе~
Мн, отражающих победу пролетарской ре•Мюции, деятельность В. И. Ленина,
||рьбу народа за преобразование своей
•мни на социалистических и коммунисначалах.

Много песен у нас записано со слов
улигершинов, певцов, любителей народной поэзии. Достаточно сослаться хотя бы
на предпринятые в последнее время капитальные издания «Бурятских народных
песен» С. П. Балдаева1 и Д. С. Дугарова2.
В последней представлено огромное богатство национальной
культуры — 266 песен с переводами на русский язык, нотными записями, научной паспортизацией
— первая
в бурятской фольклористике
книга подобного рода!
Старые собиратели бурятских песен не
особенно интересовались личностью самих
певцов-исполнителей, в лучшем
случае
ограничивались упоминанием их фамилий,
возраста и местожительства. Да и в наше
время мы не имеем еще работ о бурятских
народных
певцах.
Получалось:
песни
есть, а певцов — нет.
В этом отношении П. У. Степанову в
какой-то степени повезло. С. П. Балдаев
в статьях «Бурятские улигершины и гз3
4
сэршины» , «Певец
народных дум» в
общих чертах знакомит читателей с его
жизнью и творческой деятельностью. В
работе «Некоторые
вопросы бурятского
фольклора» он указывает, что

Степанов

«создал много песен о трудовых и военных
подвигах народа, о Коммунистической

1
С. П. Балдаев. Бурят арадай дуунууд. Бурятские народные песни, т. 1,
Улан-Удэ, 1961, 289 стр.
2
Д. С. Дугаров. Бурятские народные песни. Т. 1, песни хорн-бурят, Улан-Уда,
МИМ, 443 стр.
3
С. П. Балдаев. Бурятские улигершпны и гэсэршины. Пчбраппое, Улан-Удэ,
II, стр. 41—42. К сожалению, в некоторых местах автор по совсем точен. Так,
ошибочно у к а з ы в а е т , что «П. Степанове восьми лет н а ч а л б а т р а ч и т ь у местного
Пча4 Салтыкова», неправильно излагает факт о п р е б ы в а н и и псица в улусе Бажей.
С. Балдаев. Певец народных дум, газ. «Правда Б у р я т и и » , 1958, 27 июля. В этой
также допущены неточности в освещении отдельных биографических данных

партии
и Советском
правительстве»'.
Автор заключает: «Если Тороева больше
занимает создание эпических произведений, то Степанова — лирические песни.
Но общим в их творчестве является то,
что оба воспевают героические дела своей
2
социалистической Родины . Краткая характеристика деятельности Платона Степанова дается в книге Е. В. Бараннико3
вой . Однако многие и очень существенные стороны творческой биографии народного поэта до сих пор нигде не освещены.
Платон (по-бурятски Полтоон) Урбанович Степанов родился 15 октября 1890
года4 в улусе Ныгда Аларского аймака
Иркутской области. Происходил он из пятого хонгодоровского рода, «кости» дур"
тэн.
Родители — отец Урбан
(Степан)
Хаханеевич и мать Анна Урбановна Егоровы умерли,
когда мальчику было семь
лет.
Анна Урбановна была одаренной певицей и незаурядной сказительницей, знавшей улигеры
«Гэсэр»,
«Алтай Шагай
мзргзн», «Ута Сагаан мэргэн», «Хон-Тайжа», «Мзлэй Улаан дуухзй», причем первые два произведения исполнявшей пением. Она любила рассказывать их сыну —
открыла перед ним увлекательный и красочный мир народной поэзии, сумела привить ему любовь к искусству художественного слова. Платон начал петь с 7—8
лет, частично запомнил от матери и ее
сестры Ноосон (Ольги), а позже закрепил
и научился у других
сказителей исполнять те улигеры, которые знала мать.
У Степановых не было близких родственников — сироту
приютили
чужие
улусные люди. Два года мальчик воспитывался в семьях крестьянских бедняков
Хабала Николаева
и Антона Пахутовэ.
Это были добрые люди, большие труженики. Особенной гуманностью
отличался
Хабал, человек
прямой и справедливый.
Он относился к Платону как родной отец.
Характерно отметить, что его сын Сгмен
стал активным борцом за власть Советов
1

в Бурятии, работал в Дальбюро ЦК
РКП(б) и в Дальневосточном секретариате Коминтерна.
Влиятельная среди соплеменников супруга богача
и предпринимателя Харая
(Александра) Миронова
уговорила жену
Пахутова отдать ей сироту на «попече5
ние» . Миронов жил в улусе Бажей (Бажиитан), что находится в пяти километрах от Ныгды, владел двумя водяными
мельницами,
был
даргой — старостой
шестого Хонгодоровского рода. Платон
нянчил его детей, пас скот, ухаживал за
лошадьми, пахал землю, косил сено, молотил зерно. Зимой и летом работы непочатый край.
Сирота испытал немало горя и лишений. Все больше и больше он думает о
жизни людей, их неравенстве в обществе.
Казалось, нет просвета в жизни, никогда
не будет счастья
человеку-труженику.
Вот когда нужна песня!
Она объясняет
Платону смысл жизни, облегчает и в какой-то мере украшает ее.
Несмотря на тяжелую долю, бурятская
степь звенела песнями, горькими и печальными, как сама жизнь, нежными и
суровыми, как сердце народа, светлыми
и волнующими, как воды Байкала и Ангары, ясными и манящими, как день. Вся
жизнь бурят, их история — в песнях.
Платон с детских лет по воле судьбы оказывается в средоточии песен.
Улус Бажей расположен на берегах р;
ни Иреть, на которой имелось несколько
мельниц. Зимой и летом сюда, за десятки
километров, съезжались крестьяне бурятских улусов и русских
деревень Алари,
Унги, Приангарья, Балаганской, Заларим
ской и Черемховской сторон. Среди них
находились прекрасные певцы и улигер
шины. На мельницах создавались огром
ные очереди и люди здесь жили иног.п
по 10—12 дней. Но они не скучали. Чем
бы помольщики ни занимались, в Важен
самым интересным и увлекательным •
нятием было исполнение улигеров, пест
и сказок.

С. П. Балдаев. Некоторые вопросы бурятского фольклора. Избранное, 19111.
стр. 11.
2
Гам же.
3
Е. В. Баранникова. Бурятская сатирическая сказка, Улан-Удэ, 1963, стр 1 ;
4
С разрешения певца и по согласию с ним, день и месяц его рождения ',-:-:аз.1 '
нами условно, ибо он точно не знает эти даты,— по его словам родился осенм.>
Никаких документальных данных на сей счет не имеется.
5
Николаев Семен Хабалович (1898—1922), сб. Борцы за власть Советов в Г>\
рятии. Краткие биографии участников Октябрьской революции и гражданской В" >
ни Составители А. А. Вартанова, Н. А. Миронов, Бурятское книжное издател:,* I
во, Улан-Удэ, 1958, стр. 148—150.

68

Юноша Платон,
страстный любитель
песенного
искусства, не пропускает ни
одного удобного случая послушать песни.
Вспоминая об этих молодых годах, он рассказывает:
«В
Бажее зачастую бывало
завозно — скапливалось
уйма народу.
Приезжим здесь приходилось жить подолгу. А день-то проводить надо: в одном
месте люди играют в карты, в другом —
рассказывают шутки, анекдоты, в третьем — улигеры, сказки, легенды. Певцов
и улигершинов было много, песен — полно. Проходили состязания певцов. Слушал их с удовольствием и наслаждением.
Незаметно для себя включался в исполнение песен. Старые певцы не чуждались,
а, наоборот, очень внимательно относились
к нам, молодежи, всячески поддерживая
и поощряя, они порою вовлекали нас в
пение.
Певцы расставались, приглашая
ДРУГ друга к себе в гости, чтобы там, дома, продолжить песенные состязания».
Степанов запоминает массу
бытовых,
хороводных, плясовых, застольных, свадебных, лирических и исторических песен
бурят.
В Бажее жили и русские. Платон подружился со многими
из них. научился
играть на гармонике, петь русские песни.
Одиннадцать лет прожив в работниках
у Харая Миронова, Платон Урбанович в
1908 году переезжает в родной улус. И
адесь он работает батраком — у Ширкааяа Васильева и Гонхо (Гавриила) Салтыкова. Последний являлся одним из самых
. 1огатых людей в Алари. Среди его многоЧисленных батраков имелись знатоки истории бурятских родов, устной поэзии
Моего народа. В ненастную погоду, а такМ вечерами они, живя группой на заимке
•мина, веселили друг друга шутками,
(•«называли
смешные сказки о ханах,
1г1чах, шаманах, ламах, то и дело сосШались в песнях.
Характерной, ярко выраженной,
специфически национальной особенностью
Ярят, их сложившейся традицией в быту,
1ыло посвящение своего досуга народной
Мним — улигерам, сказкам, песням, заИдкам, пословицам, поговоркам, расска•
I преданий и легенд — этих своеобразных неписаных летописей: живущие ныI постигали прошлое, тайны веков, учижить на опыте предков и старших
ей. Всеобщим девизом подобных

занятий служили слова пословицы: «Глубина — в море, мудрость — в народе».
Платан Степанов выделялся среди друзей — любителей поэзии прежде всего,
как певец,
обладавший тенором редкого
по красоте тембра. А запас его песен, казалось, неиссякаем.
В конце июня 1916 года царем Николаем II был издан указ о «реквизиции
инородцев» и посылке их на тыловые работы в районы действующей армии. Многие буряты отправлены в Архангельск на
.грокладку
железнодорожной
ветки па
льду Белого моря, на окопные работы Северо-Западного фронта1. В июле этого же
года Степанов срочно мобилизован и с
группой аларских, боханских и зхиритс
них бурят
направлен на Ижевский оружейный завод, работавший на войну. Тан
«инородец»
становится здесь грузчиком
на возке металла.
Платон, как и его сородичи, впервые
оказался вдали от родных степей. Принудительный характер труда, грубое, унижающее человеческое достоинстве1 обращение царских сатрапов, насквозь пропитанных шовинистическим
угаром, тяжелым свинцом ложились на сердце бурят. С каждым днем все явственнее чувствовалась чужбина.
Некоторые предавались безнадежному унынию и тоске.
В этих условиях как нельзя кстати
родные песни. Их исполняет здесь чуткий
к переживаниям земляков Платон Степанов.
Его песни обладали волшебной силой — они служили
живой
связью насильственно угнанных в далекие края людей с любимыми
местами Приангарья.
Эти напевы облегчали и без того тяжелую
долю аратов, рассеивали их грусть, поддерживали дух и вселяли
уверенность,
что придет время, когда родная сторона
вновь примет их в свои объятия. Степанов
рассказывает землякам и о народных героях — Гэсэре, Шоно-баторе, Алтай Шагай мэргэне. Улигершин привез сюда, на
Иж, в неведомую доселе страну удмуртов,
не только песни, но он выступает исполнителем танцев, организатором народных
игр и развлечений...
В дни пребывания иркутских бурят на
Ижевском оружейном заводе появляются
новые веяния в жизни. Степняки узнают
многое о происходящих в стране событиях — стачках и забастовках,
затем — о

I > См. История Бурят-Монгольской АССР, т.
[Дополненное, Улан-Удэ, 1954, стр 470—473.

издание

второе, исправленное

69

восстании рабочих в Петрограде, свержении царя, Советах, Временном правительстве. Буряты впервые в своей жизни принимают участие в справедливых выборах
— в голосовании за рабочих и солдатских
депутатов, посылаемых в Ижевский Совет.
Пробыв в Ижевске год, в июле 1917 г.
Платон Урбанович возвращается на родину. Через месяц он женится на дочери
бедного бурята Марии Павловне Глиновой
и переезжает к ней в улус Бурково
(Ушеепэн), расположенный в четырех километрах от Ныгды, на берегах реки
Бульмат (Голуметь) и в семи километрах
к юго-востоку от улуса Аларь. С тех пор
он безвыездно живет в этом селении, насчитывающем в настоящее время 80 дворов. Войдя в дом Глиновых зятем, Платон Урбанович работает в своем маленьком хозяйстве. Как и все бедняки, он
терпит трудности и тяжелую нужду.
Любимым делом Степанова по-прежнему
являются песни и улигеры. В том же 1917
году приезжает в Аларь собиратель бурятского фольклора С. П. Балдаев. Он
записывает у Платона Урбановича
несколько песен, из которых три опубликованы лишь через 44 года1. С. П. Балдаев отмечает: «Дом П. Степанова превратился в своеобразный улусный клуб, куда
молодые и старые
приходили послушать
песни и улигеры, уверенные, что хозяин
всегда удовлетворит желание гостей»2.
Платон Урбанович восторженно встречает весть о победе Октябрьской социалистической революции.
Наделенный особым видением мира, он понял, скорее душой и интуицией эксплуатируемого, великие события времени. Благодаря живому
и ясному уму, богатому жизненному опыту, тонкому классовому чутью, воспитанный на демократической народной литературе и ее эстетике, неграмотный певец — батрак сумел быстро разобраться
в сложных явлениях жизни.
В 1919 году, во время колчаковщины,
в Алари действовала подпольная ячейка
большевиков, организованная Павлом Ва-

сильевичем Бахановым вместе с А. 0. Назаровым и Е. Т. Шулуновым3, Антон
Осипович
Назаров и Ефим Трофимович
Шулунов — бедняки, члены Коммунистической партии, были
одноулусниками
П. У. Степанова — первый из Ныгды, а
второй — из Буркова. Хорошо зная своих
земляков, они проводили среди них большую агитационную работу — часто беседовали и с Платоном Урбановичем на политические темы.
Певец без колебаний
решает отдать делу свободы и счастья
трудовых людей все свои силы, всю свою
ненависть, накопившуюся против царизма, его сатрапов и чиновников,
против
местных богачей, шаманов и лам.
В самом конце 1919 года большевики
Алари при поддержке передовой части интеллигенции, бедняков и батраков изгоняют
колчаковскую земскую управу и создают
хошунный
революционный
комитет. В
этих операциях участвует и Степанов. В
октябре 1920 года он в числе бойцов Бурятского коммунистического отряда П. В.
Баханова сражается с врагами Советско
власти в селе Голуметь, поднявшими там
кулацко-белогвардейский мятеж.
Позже
Платон Урбанович в составе отряда ЧОН
Баханова ведет борьбу
по
ликвидации
бандитизма в Аларском и Черемховском
районах.
Высокий подъем революционного духа,
боевой и трудовой энтузиазм охватывают
широкие слои бурятского населения, осп
бенно его беднейшую часть. Воодушевлен
ный победами народного дела, являясь
личностью художественно одаренной П.
Степанов активно включается в создании
песен об Октябре, молодой республике Со
ветов, Ленине, партии.
В улусах народ был почти погсловнп
неграмотным.
Газет, журналов,
радио,
книг, библиотек, разумеется, еще не 6м
ло. Аларцы вели полукочевой образ жи>
ни. В этих условиях певец внутренне
чувствует необходимость публичных вые
туплений на родном языке, сознает, чш
людям НУЖНЫ новые песни, наполнении»
революционным содержанием. И он поя
нимается самой жизнью на высоту

1 П. Степанов. ОройдоЬоной дуунууд. Игровые песни в перстне, в кн. С. П. Плл
даева
«Бурят арадай дуунууд». Бурятские народные песни, т. 1, У л а н Л т
1961, 2 стр. 141 — 142.
С. П. Балдаев «Избранное», Улан-Удэ, 1961, стр. 41.
3
Подробнее о П. В. Баханове, А. О. Назарове и Е. Т. Шулунове см. Б<ч>нм
за власть Советов в Бурятии. Краткие биографии участников Октябрьской [»•""
люции и гражданской войны. Составители А. А. Вартанова, Н. А. Миронов, !•»
рлтское кн. изд-во. Улан-Удэ, 1958. стр.28—29, 139, 241—242.
70

стране,
республике,
аймаке,
улусе. В
каждом новом творении
П.
Степанова
ощущается радостное и восторженное восприятие перемен жизни,
утверждаются
новые социалистические
идеи,
победы
партии и народа, свободный и счастливый
труд, мир и счастье на земле.
Для своих выступлений Платон Степанов, человек по своей натуре исключительно живой
и жизнедеятельный, использует любую возможность — народные
гуляния, сходки крестьян,
спортивные
соревнования, молодежные вечера,
игры
и развлечения. Характерно отметить, при
исполнении им песен на ёхорах (хороводах), все другие певцы обычно прекращали
пение и слушали его. У бурят нередко проводились состязания рысистых
лошадей.
Они представляли собой своеобразные и ин1 Галтай паровик хурдадажа,
тересные увеселения — со всей округи соГазар дэлхзй дополгобо.
биралась масса народу. Платон Степанов
Габьяата Ленин бэрхэдзжэ,
также приезжал на своем коне — только
Дайдын хаадууди дополгобо.
не для участия в бегах или скачках, а
для исполнения песен. Сидя верхом на коПеревод:
не, используя его, как трибуну, он пел
Огнеокий мчится паровик,
свои песни, полные
искренних чувств,
Просторы земли он содрогает,
сначала в одном месте, где стояла толпа
Доблестный Ленин умом и делами
людей, затем ехал к другой группе любиМногочисленных потряс царей1.
телей песен,
собравшейся где-нибудь в
отдалении. За певцом — всадником непЭта песня Платона Урбановича, как и
ременно следовали, стараясь не отставать,
многие его произведения,
основывается
молодежь, подростки, дети.
М приемах бурятского
народного стихоЛюди не только любовались чарующим
•яожения — образном синтаксическом паголосом, но старались
запомнить новые
•Млелизме. Песни подобного рода обычно
слова, новые песни своего земляка.
ИсКвдиняют два куплета. Вместе с тем в
кусство певца служило средством пропа120 году П. Степанов слагает большие
ганды новых идей, рожденных Советской
(ривтные песни «Маржаан» и «Санжидвластью. Дела партии, ее лозунги в устах
•», ставшие популярными повсеместно в
народного поэта воплощались в страстные,
«Мри.
патриотические и призывные песни буНовая советская жизнь, замечательная
рят.
| своему характеру во всех отношениях,
Платон Урбанович вспоминает:
«При
•Имание завоеванной в боях и сраженицарской власти я был похож на птицу,
I свободы, коренные
изменения в бьг
пойманную в лесу и посаженную в клет— поистине поэтическая яействительку,— в руках богачей находился. Хозяин
ЯМть вдохновляет людей на труд, подвимог как угодно распоряжаться этой клетЬ творческие дерзания. В эти годы Плакой — захочет, ее в избе держит, вздума| Степанов буквально живет песнями.
ется — на улицу вынесет, на мороз, или
Ипь к народу и его поэзии рождает
совсем выбросит, на
голодную смерть.
НМСмаемую энергию и силу. Поэт-певец
Страшная это судьба — судьба батрака...
ее борьбе за счастье и светлое буСпасла меня, как и многих других, как и

кого поэта,
трибуна, выразителя дум и
чаяний аратов.
П. Степанов, как
и другие бурятские
улигершины, при создании своих песен
опирается на передовые традиции устной
поэзии, ее многовековой опыт, использует
понятные и доступные для аратов художественные формы
и изобразительные
средства народных песен. Он отталкивается от знакомых ему и близких одноулусникзм образов народной поэзии, переделывает старые песни, внося в них новый
смысл, социально значимые злободневные
; факты, создает совершенно новые произ: ведения, которые
вызывают у земляков
I, глубочайший интерес.
Выражая мысли своих одноулусников
! и всего народа, П. Степанов поет:

аратов,

неутомимо

работает над

(Мриием песен — он откликается на все
Щмйшие

события,

происходящие

в

весь мой народ, Советская власть. Только
с революцией я почувствовал

себя пол-

ноправным гражданином страны — во мне

Песни, приводимые в статье, записаны мною 14—16 ноября 1964 г. со слов
"Панова в улусе Буркове Аларского аймака. Тексты песен даются в подстрочИ дословных переводах.— Р. Ш

71

проснулись гордость и человеческое достоинство. И песни полились у меня сами
собой — сердце торжествовало, радовалось и пело»...
В 1926 году в Буркове организуется
коммуна «Шэнэ байдал» («Новая жизнь»).
Платон Урбанович
становится одним из
первых ее членов. С жаром сердца, вдохновенно он трудится на родной, освобожденной от власти богачей, земле. На пахоте ли, весеннем севе, косьбе сена, хлебоуборке — всюду Степанов показывает
образцы честного и добросовестного отношения к делу.
Строительство
новой жизни в улусе,
как и во всей стране, проходит в условиях ожесточенной классовой борьбы. С
полной уверенностью в торжество народного дела П. Степанов поет:
Баруун тайгын шэнгэрхэдэ,
Баабгай, шононууд байхабой.
Большевик хуулиин бухзжэхэдэ.
Буржуй, кулак байхабой.
Перевод:
Западная тайга поредеет —
Медведей и волков не будет.
Большевистская власть укрепится —
Буржуев и кулаков не будет.
Позже коммуна преобразована в сельскохозяйственную
артель
«Буркавполк >
(ныне здесь 3-я бригада 1-го отделения
зерносовхоза «Аларский»). Своими новыми песнями, ставшими широко известными в Аларской степи, П. Степанов приветствует рождение колхозов в бурятских
улусах:
Хадайн хажууда байНан
Ханатай тураяа Найшаая.
Хамтын ажалшан болоходоо,
Коммукис партияа Найшаая!

с воодушевлением и подъемом исполнял
песни об индустриализации страны, колхозном строе, первой пятилетке. Его выступления, как правило, встречались собравшимися с особым интересом и вызывали бурю аплодисментов.
Платон
Урбанович — непременный
участник
художественной самодеятельности. Вместе со своими товарищамиодноулусниками он разъезжает по соседним селениям, исполняет песни на концертах и в спектаклях.
Звонкий голос
певца, задушевность и богатство мелодий,
глубокое содержание, высокая идейность
и злободневность его песен покоряют всех
тех, кто приезжал и на аймачные олимпиады художественной самодеятельности.
В 1936 году Платон Степанов участвует на Восточно-Сибирской краевой олим
пиаде — смотре народных талантов.
Он
исполняет старинные бурятские песни с
Шоно-баторе и свои песни о великой державе социализма. Пять с половиной месяцев в стране продолжалось обсуждение
проекта новой Советской Конституции,
которая принята на Чрезвычайном VII!
Всесоюзном съезде Советов. Платон Степанов сочинил и исполнил на краевой
олимпиаде «Песню о Конституции». В ней
говорилось:
Хадайн саЬани хайлахада
Хараасгай шубууд баяртай.
Хамаг зоной Конституцида
Хамтын ажалшад баяртай.
Боориин саНани хайлахада
Булжамуур шубууд баяртай.
Бухэрадай Конституцида
Бултадаа ажалшад баяртай!
Перевод:

Возле горы расположенный.
Со стенами дом свой прочный славим,
Колхозниками и колхозницами став,
Коммунистическую партию славим!

Когда тают на горах снега,
Ласточки весне рады,
Родной всенародной Конституции
Колхозники и колхозницы рады.
Когда тают на холмах снега,
Жаворонки солнцу рады,
Всенародная создана Конституция —
Все люди труда рады!

В конце двадцатых — вначале тридцатых годов в Алари ежегодно в летнее
время проводился аймачный сурхарбан —
бурятская спартакиада. На нем трудящиеся и молодежь улусов Аларской, Унгинской, Ангарской долин демонстрировали не
только свои спортивные, но и культурные
достижения. С трибуны сурхарбана при огромном стечении народа Платон Степанов

Правдивость, убедительность и полити
ческая целенаправленность пронизывают
песнетворчество П. Степанова. Оно отли
чается и чрезвычайной
актуальностью
Тематика произведений народного
поэт.1
широка и разнообразна. Она отражает ис
торию жизни родного края, идеи своем
времени. Много песен сложено им о пар
тии, комсомоле, народном просвещении.

Перевод:

ет возникновению и развитию национальной советской художественной литературы.
Почти полвека служит П. Степанов
своему народу
вдохновенными песнями,
зовущими его к светлой и радостной цели — построению коммунистического общества.
П. У. Степанов никогда не
являлся
[ Алайр, Алайр дайдамнай
профессиональным
певцом.
Выполняя
Атарлажа байхань Найхан даа,
обычную для сельского жителя хозяйст. Аша, гуша хубууднай
венную работу (в 1937 году был предАжалдза худэлхзнь Найхан даа.
седателем колхоза «Бурнавполк», в 1938
г Унгэ, Унгз дайдамнай
году — животноводом артели), он посвяУнгэтзжэ байхань Найхан даа,
щает песням, улигерам, сказкам, преда•Ухибууд, аша гушанууднай
ниям и легендам все свое свободное вре•Шууялдажа байхань Ьайхан даа!
мя, отдает им весь жар своей пламенной
I Перевод:
души. В данное время Степанов получает
Аларь, Аларь, земля родная,
пенсию, живет с сыном Александром, ме;
I Приволье и изобилие прекрасны твои,
ханизатором совхоза «Аларский».
г Детей и внуков, правнукоз наших
Платой
Урбанович — уважаемый в
•Труд их общий, вдохновенный прекрасен.
улусе человек.
К нему часто приходят
•Унгэ, Унга, земля родная,
земляки послушать песни и поэмы. И на
•ветекье весною прекрасно твое,
этот раз, вечером, к Степановым заходят
Детей и внуков, правнуков наших
соседи — молодые рабочие
совхоза. Невеселье, шум и разговоры прекрасны!
большого роста, смуглолицый, с высоким
лбом, вежливый и внимательный старик
I П. Степанов сочетает в себе трех творгостеприимно
приглашают их пройти в
цов— художников: поэта — автора тензал. Сразу же начинается непринужден| етов
песен,
композитора — мелодиста,
ная беседа о делах, новостях улуса, посСочиняющего мотивы песен, и исполнитетепенно разговор переходит на темы о соля — певца. Его новые песни приходятся
бытиях в стране и за ее рубежами. Затем
по душе народу, моментально подхватыодноулусники просят певца поведать им
•аются и разносятся по всей Аларской
улигер «Алтай Шагай мэргзн».
Платон
'•тепи и это служит ему лучшей наградой,
Урбанович не считает себя мастеромблагодарный народ воздает ему должное,
улигерши, исполняет эпические произвеНазывая «Дууша Полтоон» («Певец Пладения в основном декламацией,
частич|Пн»). Такого высокого титула удостаивано — пением. Он заметно оживляется —
|тся не всякий 1 . Профессор М. К. Азадоврад, что молодежь любит устное творчество своего народа.
•Иий имел все основания, когда он отноМл Платона Степанова к числу выдаюУ сказителя сосредоточенный вид. Сищихся бурятских народных сказителей2.
дя на диване, он начинает рассказ о древМи и Апполон Тороев, Платон Степанов
нем герое. Одна за другой перед слуша
|ЫСтупает активным
творцом — художтелями
проходят картины жизни давно
Ммном в бурятской
советской народной
минувших времен. Но немеркнущая преАмзии с самого начала ее рождения. Его
лесть поэзии предков, богатство и изумиШрчество имело особенно большую сительная красота языка, его художественно-изобразительных
средств делают это
воздействия на массы в двадцатые и
повествование желанным и необходимым
Тридцатые годы. Оно составляет одну из
сегодня,
доставляющим радость, худофких глав бурятского фольклора советжественное и эстетическое наслаждение.
|Мго периода, как и произведения мноВ манере исполнения бурятскими рапЙМ других народных поэтов, способствуколхозной жизни, механизации труда, Великой Отечественной войне, победе над
гитлеровской Германией, борьбе за мир.
Задушевны
и
трогательны
песни
П. Степанова о родных и
привольных
Аларской и Унгинской долинах —

1
К сожалению, произведения П. Степанова не записаны и но опубликованы.
I свое время на него не было обращено внимание со стороны писательских оргаЬааций, Бурятского института культуры.Характерно, П Степаном ни разу не б.ыл
| Улан-Удэ.
Все это, безусловно, отразилось на тнорчоскои деятельности почта.
2
Проф. А. Азадовский. Бурят-Монгольская
фольклористика. (1925—1943),
описный отдел Бурятского Комплексного научно-исследовательского института
АН СССР, ф. 18, 6, д. 1, л. 25.

К

73

исполняет его, как увлекательную народсодами улигеров и песен есть нечто траную поэму. Существует мнение, что это
диционное и
каноничное, обусловленное
только «историческая
песня», но ни в
стилевым характером этого
искусства.
1
коем случае не улигер . А. М. Хамгашалов
Однако в границах исполнительского масеще в 1936 году записал со слов Сагадатерства улигерши-певца, безусловно, имера Шанаршеева,
знаменитого улигершина
ются индивидуальные особенности и своеиз улуса Бильчир
Боханского аймака,
образие.
«Шоно-батора» и опубликовал его, назвав
Платон Урбанович говорит то ровно, нг
2
эпической поэмой . В устах С. Шанаршееторопясь, то быстро и громко, в полный
ва, сказителя-художника,
многочисленвыдох, как бы одним залпом произнося
строфы улигера, и незаметно у сказителя
ные исторические песни, предания и легенды о Шоно-баторе получают свое дальголос понижается до шепота. Декламация
нейшее развитие и превращаются в поэперемежается с речитативом. Слушателей
му. И в этом, нам кажется, нет ничего
пленяют богатство и разнообразие интоудивительного — так из песен и преданий
наций, артистическое мастерство улигерши.
рождались улигеры.
Художественной передаче содержания
Платон Степанов исполняет «Шоно-бапоэмы способствуют мимика и жестикутора» такжз в наиболее полной форме,
ляция. Временами у Степанова печальный
правда, отдельные места излагаются им
вид, через некоторое время на его лице
прозой. По своему сюжету, эпизодам и
появляется выражение тревоги, затем —
вообще содержанию произведение во мнорадости и ликования.
гом совпадает с текстом, записанным со
Нам особенно запомнилось, как Платон
слов Сагадара Шанаршеева.
Урбанович, например, изображает сборы
30 ноября 1964 гада в Ныгдинской
героя в путь. Рассказывая о том, как
восьмилетней школе состоялся вечер наАлтай Шагай
мзргэн «тохомой шэнэзн
родной поэзии. На нем был сделан д о к л а ,
гэрэлдэ, тойрожо байжа хараба»... («в
о фольклоре бурят и творческой деятель
зеркало с потник величиной, оборачиваности Платона Степанова. Народный пе
ясь кругом, смотрел»...), он встает с
вец выступил с исполнением отрывков и
места, поворачивается налево, потом наулигеров «Гэсэр», «Алтай Шагай мэргзн
право, слегка нагибается, а потом гордо,
песен о Шоно-баторе. С большим внимани
с достоинством поднимает голову... Надо
ем учащиеся и учителя прослушали и но
видеть, как он виртуозно, в то же время
вые песни П. Степанова о В. И. Ленине.
просто, красиво, без рисовки и надуманАлари, «Санжидма», Советской Конститу
ной позы, проделывает все эти движения
ции, колхозе.
и жесты!
...Народный поэт — певец еще полон
Декламация и речитатив сменяются песил и энергии. Человек, ничем особенным
нием. У сказителя более или менее спонеприметный по своей внешности (разпг
койное состояние — правая рука на груего только подводит зрение — старик пли
ди, левой он касается подбородка. В такт
хо видит), он, кажется, весь в песнях
ритму песен улигерши притопывает одКогда речь идет о той или иной песне, он
ной ногой, немного покачивается из стокак-то
сразу вдохновляется — и демонг.1
роны в сторону... В конце тех или иных
рирует
ее исполнением: чувствуется, чш
картин, поддерживая и вдохновляя певца,
это подлинная его стихия.
слушатели дружно произносят: «Зай-Нээл!
Зай-пэзл!» Местами сказитель поясняет
Хочется от всей души пожелать Пи.)
тэну Урбановичу доброго здоровья и нп
события прозаическим рассказом.
вых творческих успехов!
Степанов хорошо знает «Шоно-батора»,
1

См., например, С. П. Балдаев. «Несколько замечаний о терминах бурятск
фольклора», «Избранное», Улан-Удэ, 1961,стр. 66.
2 А. М. Хамгашалов. «Шоно-Баатар. Эпическэ поэмэ (ульгэр)», Улан-Удэ,
115 стр. (на бурятском языке).

Анатолий ЩИТОВ

Возвр ащеиае
— Мы такие. Мы, хотя не первые,
но живем, как мало кто живет...
Десять лет—какой!—пятнадцать верных
не бывал на родине Федот.
Полдеревни на него взглянуть

сбежалось,

хоть изба Федотова мала.
Но — поджались да подпили малость,
и пошла беседа про дела.
А до дел тех каждому забота.
Но пока все мнения не в счет,
все насели дружно на Федота:
— Много видел, расскажи, Федот!
И Федот, откинувшись на стуле,
гордую оглядывая мать.
начал плесть о Конго, о Сеуле —
словом все, что смог он прочитать.
Дынями раскачивались головы
в злом, густом махорочном дыму —
если говорит вам гость из города,
слушай хорошенько что к чему.
Только старый Конон, гладя бороду,
вставил разговору поперек:
— Вот уехал ты, Федот, до городу,
а какой тебе из тово прок?..
Смолк Федот. Неловко вытер губы.
Закурить в другой раз попросил.
— Город что. Он слабого не любит.
А в руках вот этих хватит сил!..
На скамейках хорошо вздохнули:
— Молодец! — и сдвинулись за стол.
И Федот, откинувшись на стуле,
снова речь кудрявую повел.
Но старик и не расслышал вроде.
Вилкой жирный студень шевеля,
ин прошамкал:
— Ты там землю робишь.
Чем тебе в деревне не земля?..
Грохнул кулаком Федот в обиде,
так, что с лавок повскакал народ:

75

— Одного Федота ты увидел.
Да нас тыщи в городах живет!
Замолчали гости. Расходиться
стали было. А старик опять:
— В городах хорошая землица.
Только с нашей где ее сравнять!
Здесь и леса и воды богато,
разбегутся, поглядишь, глаза.
Жаль, людей в колхозе маловато.—
и затылок шумно почесал.
— Нет на вас. на дураков управы,—
пегая взлетела борода. —
Ладно б за какой-нибудь там славой —
землю рыть поперли в города!..
Тут вконец не выдержали гости —
и к порогу — время, мол, и спать.
И платок дареный скомкав горстью,
горько вслед им поглядела мать.
Так уж ей хотелось, чтобы сына
называл да величал народ.
Оглянулась — щи в тарелках стынут,
хмуро ходит по избе Федот.
Вот как блин порой выходит комом.
Началось же. каждый говорит,
все с того, что выпил лишку Конон.
А ведь раньше крепким был старик!

Очерки наших дней

МОЯ СУДЬБА-НАРАН
Солнце!
Радость ты моя и горе,
Я с тобою совладаю вскоре.
Леонид Мартынов.
бился в высшую математику, в девятом
— Хотите услышать голос солнца? —
штурмовал атомную физику. Школу Жора
•рросил меня Георгий Вячеславович Кукзакончил с золотой медалью и стал стуВнн, хитро подмигнув своими черными,
дентом физико-математического факульте•ви. две черносливинки, глазами. Он,
та Иркутского университета. За один год
Нмбленный в солнце, изучает его сложКуклин усвоил программу двух курсов и
ный, капризный и очень взбалмошный
был удостоен Ньютоновской стипендии.
Мрактср.
Начиная со второго курса, Куклин вы[ Нуклин еще очень молод.
Лицо его
ступает с интереснейшими докладами на
•Мальчишески задорно, а в роскошной
студенческих конференциях, ч затрагива•роде притаились лукавые смешинки.
ющих вопросы лунного затмения, сооб•Когда Георгию Вячеславовичу исполнищает о своих наблюдениях за Марсом,
р*сь десять лет, он прочел книжку Перассказывает о контуре земной тени во
ьмана
«Занимательная астрономия».
время лунного затмения. Все эти сведения
она и определила весь его жизненный
Жора черпает, работая в небольшой го•уть. С той поры мечты мальчика устреродской обсерватории, которой заведовал
ись ввысь. Венера,
Юпитер, Марс,
Алексей Александрович Каверин. Там он
^^ урн,— холодные далекие звезды стапроводит все свое свободное время, букМмлись близкими знакомыми Жоры.
вально глотая книги по астрономии, и ве*
(Вскоре Жора сдружился со своим сосенаблюдения
• Анатолием Ханжиным, любителем дет уже профессиональные
за различными кометами и, конечно, Солн•Трономии.
Анатолий имел маленький
цем.
рйскоп и ребята буквально не отходили
...Не зря говорят в народе, что браки
(прибора, разыскивая в небе то одну,
совершаются на небесах. Наблюдая в теV другую звезду. Тогда-то впервые ЖЬре
лескоп вместе с Кавериным различные
•Ыбнулось солнце.
планеты, Жора вдруг заметил свою суже1»селое, радостное солнце, как манило
ную звезду земную — дочь Алексея Алекрв овоей загадочностью! Вот если бы
сандровича, очаровательную, голубоглазую
Мв-нибудь разгадать хоть одну из его
с пышными каштановыми волосами Веронику. Она стала его женой, другом и поОднако, чтобы овладеть интереснейшей
мощницей и теперь частенько провожает
Можнейшей астрономией, надо знать
своего Жору в «млечный путь». В молою физику, математику, географию.
дой семье растут две шустрые, круглоли, будучи в пятом классе школы,
цые смешные девчушки.
Будут ли они
все премудрости тригонометрии, а
так же, как их папа, витать в небесах,
• седьмом и восьмом классах углу-

С
С

77

или займутся земными
делами, сейчас
предсказать еще трудно.
Научная жизнь Куклина определилась
рано. В 1957 году, когда он только-только перешел на третий курс университета,
Геннадий Смольков, выпускник того же
факультета, предложил ему организовывать лабораторию исследования солнца.
Юноши решили построить вблизи Иркутска около маленькой станции Зуй, где находилась магнитно-ионосферная
станция,
обсерваторию. Весь штат сначала состоял
из двух человек — Смолькова и Куклина.
Они своими руками строили домики, оформляли свои права в различных инстанциях, связывались с многочисленными организациями, убеждая, как
необходима
такая обсерватория в Весточкой Сибири.
Молодежь, прослышав о таком интересном деле, загорелась желанием участвовать в организации Зуевской обсерватории. Закипела работа. Раздобыв телескоп,
антенны и астрономические приборы, устанавливали
их на опушке леса, где
сквозь высокую траву вспыхивают, слозно огоньки, лепестки оранжевых жарких.
Вскоре обсерватория расширилась, завоевала признание и превратилась в крупнейший астрономический центр Сибири,
именуемый Институтом Земного Магнетизма и распространения радиоволн, сокращенно его называют СИ5ИЗМИР.
Здесь я впервые встретила Куклина.
Мы вышли с ним из маленького домика,
забитого различными схемами, диаграммами, фотографиями светила, и направились
к установленной неподалеку мощной антенне в надежде услышать голос Солнца.
Слушая по дороге увлекательный рассказ Георгия Вячеславовича о нашем светиле, я то и дело вскидывала голову и
рассматривала солнце так, как будто видела его впервые. И с самом деле, настоящее знакомство с ним происходило у меня
именно тогда. А потому, как при каждом
знакомстве, сначала меня интересовали
краткие «биографические» данные.
Диаметр огромного раскаленного газового шара, посылающего свет и тепло, равен одному миллиону четыреста тысячам
километров, то есть приблизительно в
сто раз больше диаметра Земли. Отделяют
нас от Солнца сто пятьдесят миллионов
километров. И это гигантское расстояние
луч света пробегает за каких-нибудь восемь минут. Но если на мгновение представить, что наша рука была бы так длин-

78

на, что дотянулась бы до солнца, те ожог
мы бы практически не почувствовали, ибо
сто шестьдесят лет понадобилось бы, чтобы сигнал
раздражения, возникший на
пальцах руки, дошел до нервных центров.
Температура в ядре солнца невероятно
высока, достигает пятнадцати миллионов
градусов. Благодаря такой раскаленности,
там непрерывно происходят термоядерны:
реакции, сопровождающиеся выделением
колоссальной энергии. Она-то и поддер
живает, если так можно выразиться, «тонус» Солнца, не дает ему «уставать»,
снижать свою активность. Геологи утверждают, что несколько миллиардов лет
назад, солнце светило так же ярко, нам
сейчас.
— Вы видите огненный круг? — щурясь, прикладывая руку ко лбу, спрашивал меня Георгий Вячеславович. — Это —
внешняя поверхность солнца — фотосфера, самая активная, оттуда, главным образом, поступают в окружающее прост
ранство свет и тепло.
Над фотосферой находятся еще две оболочки — хромосфера и корона.
Обладая
гораздо большим запасом тепла, они совсем не так щедры, как их нижняя сосед
на — фотосфера. Несмотря на то, что ко
рона ближе всего расположена к земле,
разглядеть ее можно лишь с помощью
сгерхвидящих приборов, причем на большой высоте, так разряжена ее накалены,
поверхность!
...Хитрое солнце, видимо, подслушало
нашу беседу, и, возгордясь, палило с осо
бой силой, даже не верится, что лишь од
ну двухмиллионную часть своего тепл..
оно посылает земле.
Но вот мы подошли к огромной антенне.
снабженной девяносто шестью диполями
—это и есть ее уши. Навострив их, антен
на чутко прислушивается ко всему, что
делается на Солнце, к малейшим звукам
шорохам. Улавливая
все радиосигналы
Солнца с длиной волны от 3 сантиметром
до 1,5 метров, она тут же передает их н
волновод. Тот подхватывает эти волны и
ведет их по своим лабиринтам к крохот
ной избушке, выглядывающей одним гли
зом из-за небольшого холма. Избушка эта
поистине сказочная. Войдя в нее, радио
сигналы с помощью особого прибора УСИ
ливаются в миллион раз.
— Наденьте наушники
и услышит
обещанный голос Солнца,—гордо эаявляп
Георгий Вячеславович.

Повышенная возбудимость солнца, таким образом, дорого обходится земному
хозяйству.
Астрономия, одна из древнейших наук,
но познать сложную
скрытную
натуру
солнца невероятно трудно: приходится собирать о нем сведения буквально по крупицам и ученые в этом деле добились немалых успехов. Наряду с другими вопросами, они хотят сейчас выяснить, в какой
степени события, происходящие на солнце, отражаются на движении верхних слоев его атмосферы.
Такой проблемой занят и Георгий Вячеславович Куклин. В его папках, картотечных ящичках собраны фотографии солнца, снятого и в профиль, и в анфас, подробно изучено его поведение в самое различное время года.
Сибиряки скрупулезно
изучают процессы, происходящие во всех оболочках
— Какое настроение
у светила? — солнца, стремясь по этим данным предпрашивает Георгий Вячеславович.
сказать на
определенный
промежуток
— В общем,
умиротворенное,— улывремени солнечное настроение. А это чрезаясь отвечает Галя и тут же добавляет:— вычайно важно. Зная его, можно заранее
двенадцать часов четырнадцать минут предугадать, какие беспорядки
произойнемного взбунтовалось, но быстро ус- дут в эфире и во время принять соответ•нилось.
ствующие меры.
Георгий Вячеславович смотрит на запись
Георгий Вячеславович наводит онулпр
описца, отметившего нервозность Солнтелескопа на Солнце и говорит:
скачкообразной линией.
— Вы слышали голос Солнца, он доВспышки Солнца не проходят незаме- носится к нам из короны. Там атмосфера
ными. Наша планета на них чутко ре- разряженная и радиоволнам открыта «зеирует. В результате прерывается радио- леная улица». В нижних же оболочках
язь, нарушается нормальная работа расолнца—хромосфере и фотосфере — нахо«олередатчиков, радиолокаторов, радиодятся более плотные газы, они поглощают
вигационных установок.
радиоволны. Но зато именно фотосферу
Прошу Георгия Вячеславовича
попод- наиболее легко рассмотреть, она как бы
нее рассказать о взаимоотношениях является лицом солнца. Взгляните в тепи и Солнца, в частности, прокоммен- лескоп и сами убедитесь.
ровать: почему от вспышек солнца наруВижу совершенно отчетливо круглое,
тся радиосвязь на земле.
красное лицо солнца, на щеках небольшие
— А вот почему. Под действием ульт- пятна, похожие на веснушки. Верно говоиолетового излучения солнца, корпус- рят, что и на солнце бывают пятна!
Ежедневно
сотрудники
СИБИЗМИРа
рярных потоков и магнитно-гидродинаеских волн возникают ионы и электро- составляют сводку, в которой отражено
в верхних слоях земной атмосферы — поведение и настроение солнца за истексфере. Радиоволны, выходя из какого- ший сибирский день. А уже к вечеру эту
сводку примут по телеграфу научные раудь центра, добираются до ионосферы,
ично отражаются от нее, как от зер- ботники высокогорной станции в Кислоа затем пробиваются к радиоприем- водске, ее получат также в Москве —
бюро радиопрогнозов и другие астрономипан,— объясняет Куклин.
обстановка ионосферы очень измен- ческие центры. Эти данные используютРазмгры ее атмосферных слоев, точ- ся при составлении краткосрочного радие[;Так же, как температура л плотность, прогноза. И таким образом наши поляротся в зависимости от деятельности ники на дальних зимовках, летчики, ведущие воздушные лайнеры, моряки, уходяица.

Какой же он голос Солнца?
Оказывается, бодрый, веселый и очень
приветливый! Но не только услышать, но
и также
увидеть можно радиосигналы
светила. Вот они, мелькающие
зеленой
змейкой на экране осциллографа. И, наконец, величину радиосигнала можно записать, что с пунктуальной точностью вы[полняет самописец прибора, под руководством сероглазой Гали Стефановой.
Всего несколько месяцев назад Галя
окончила десятилетку и
выбрала себе
[.увлекательную профессию астронома. Впе: реди — вечерние занятия в университете,
ы днем — неустанные
наблюдения за
•Солнцем.
— Уж очень у него неуравновешенный характер,— несколько смущаясь жа|уется на Солнце Галя. Легкий
румянец
впыхивает на ее круглых загорелых ще-

79

щие в далекие плавания, будут своевременно оповещены об условиях радиосвязи
следующих суток.
Волнообразными циклами меняется настроение солнца. После бури наступает
затишье, затем снова разгораются страсти.
Теперь солнце спокойно. Ученые, используя любую возможность, чтобы заглянуть
в глубины светила, особенно тщательно
изучали солнечное затишье.
Как и во время Международного Геофизического года, когда бурлящее, взбудораженное солнце приковало к себе внимание
всех астрономов мира, так и теперь с той
же научной педантичностью ученые досконально исследовали спокойное солнце, пытаясь разобраться в его таинственной тишине.
Астрономы Сибири встретили спокойное
солнце на одной из вершин Саян «Наран»,
что значит по-бурятски Солнце.
Почти круглогодично солнечные лучи
посещают Наран. Вот почему, здесь, у самого синего неба, где воздух настолько
чист и прозрачен, что даже прозван «дистиллированным», строится третья в Советском Союзе высокогорная солнечная станция. Но скоро она станет первой в стране
комплексной обсерваторией по изучению
не только солнца, но и всего геофизического комплекса.
...Мне довелось побывать на Наране, когда там только-только зарождалась обсерватория. В газике мы мчались с Георгием
Вячеславовичем по крутым горным дорогам
Сибири, то взлетали к угловатым нахмуренным скалам, то спускались к беззаботным веселым речушкам, любовались живописными бурятскими долинами, а к вечеру добрались до бурятского села Монды, расположенного в Тункинских Альпах у самой монгольской границы. Затем
по склонам, покрытым дремучими лесами,
взбирались на высоту 2000 метров над
уровнем моря. Вот здесь в Бурятии на
одной из вершин Саян у подножья величавого горделивого Мунку-Сардыка, пик
которого взлетел к самому синему небу и
почти касается солнца, примостился маленький домик, сколоченный из вековых
лиственниц.
На фоне покрытых сиреневатой дымкой
остроконечных скал этот домик казался
игрушечным, точно вышедшим из какойто сказки. Но там жили отнюдь не феи и
принцы,
а
молодые
сотрудники
СИБИЗМИРа, которым довелось
первым
обживать Наран.

80

Смеясь, перебивая друг друга, астрономы рассказывали о своем житье-бытье, о
том, как, поселившись по соседству с мэдведями, они отобрали у этих заслуженных
хозяев тайги бразды правления.
— Лучшего места, чем Наран, на
всей земле не сыщете,— категорически
утверждали астрономы.
— Какой здесь воздух, сплошное долгслэтие. А охота! Глухари, лоси, куропатки,— рассказывал Николай
Вечер. Ему
нельзя было не верить: он сам страстный
охотник.
— Таких вкусных ягод, какие растут
у нас, вы наверняка не пробовали,— утверждала беленькая с распущенными волосами Лариса.
— Угостим на славу! — обещала бы
страя, деловитая Люся.
И угостили, да не только глухарями, вареньем и хариусом,
которым
населены
горные речки Саян, но и пятой симфонией Чайковского, аппассионатой Бетховена, сонатами Листа. Эти долгоиграющие
пластинки, прибыв на Наран
вместе с
первыми телесколами, оказались самыми
мощными катализаторами астрономии. Наверное не во многих концертных залах,
так победоносно, так торжественно не зву
чала музыка великих' композиторов, кап
здесь, в суровой тайге. Звуки ее разлива
ясь, нарастали и, достигнув кульминации,
взлетали ввысь к самому солнцу.
...Затаив дыхание, жадно слушали му
зыку мои собеседники. Их сосредоточен
ныв лица, то затуманившиеся печалью, радостно озарявшиеся, выражали
нахлы
нувшую силу чувств.
В домике на Наране царит атмосфера
напряженного, увлекательного труда. Ту
на столах рядом со схемами и журналами
по астрономии я увидела томики со стих •
ми: Пушкина, Маяковского, Твардовского. Поэзия, очевидно, так же, как и музы
ка, помогает познать загадочное солнце.
Веками неприступный, нелюдимый Нл
ран превращался в зону вечного творчп
ского горения, в зону научных
дискус
сии и литературных дебатов.
Буквально
на глазах здесь рождалась величайшая и
единственная обсерватория во всей Сипи
ри. Сюда, услышав о Наране, даже перо
брался из Крымской обсерватсрии Впали
мир Евгеньевич Степанов — крупнейший
ученый
профессор-солнечник, имеющий
много научных исследований, известны!
не только у нас, но и за рубежом. Он вол
главил Сибирский институт Земного м.н

нетизма, ионосферы и радиоволн. Но, несмотря на свое
профессорское
звание,
Владимир Евгеньевич вместе с молодежью,
орудуя топором, помогал класть
первые
бревна в здание будущей
обсерватории.
Ребята слесарничали,
плотничали, замешивали цемент, рыли котлован. Тогда дороги еще не было и приходилось на волах,
лошадях, а то и на собственном горбу поднимать в гору доски, ящики с оборудованием, приборы, воду, продукты, Владимир
Евгеньевич собственноручно делал подвставку для целостатной установки солнечного телескопа. А затем астрономы сооружали помещение для телескопа, собирали
[сложные приборы.
Черноволосая, смуглая Нина Тягун создавала уникальный зрячий коронограф, с
[помощью которого можно рассмотреть ту
амунз корону, которая тан
трудна для
бозрения. Просто не верилось, что в тоних руках этой худенькой, стройной девушки рождался прибор-великан, которому на Наране отведен отдельный особняк
всеми удобствами.
Астрономы торопились. Надо было все
петь: выстроить
помещение, собрать,
аладить приборы и начать наблюдение за
пнцем. Ведь 1 января 1964 года начипся год спокойного солнца.
Эта дата
одстегивала всех. Успеть! Во что бы то ни
ало успеть! И сибиряки успели, устаноив мировой рекорд по монтажу телесноа. За восемь месяцев соорудили помещеБ, собрали и установили
сложнейшие
нструменты, на ходу
модернизируя их.
когда в 1964 году Степанов был на
кдународном конгрессе в Риме, посеянном четырехсотлетию со дня рождения
Галилея, профессор уже докладывал об
нтересных работах своих молодых колг. А в октябре 1964 года во Львове на
цании,
посвященном
исследованию
нца, из тридцати работ, представлен•IX к обсуждению, почти половина была
•шолнена сотрудниками СИБИЗМИРа АН
СР.
За несколько месяцев обсерватория выпа в международные центры 70 наблюли магнитных полей солнечных пятен,
Го время, как все обсерватории страны
1улкове, в Крыму, в Москве, в Кислоске, вместе взятые, дали только 40.
{Обсерватория, созданная ка бурятской
пе в Саянах, привлекла всеобщее вниие,— так интересны и значительны
оты сибирских астрономов.
Научная общественность СССР приняла
6. «Байкал» Л» 1

решение установить на Наране крупнейший в мире телескоп с диаметром зеркал
в 2,5 метра. Вот таков стиль работы сибиряков!
Каждое утро на рассвете, как только
выплывает солнце из-за снежных вершин,
оно стучится в окошко саянского домика,
приглашая его обитателей на научную беседу. Быстро собираются астрономы и бегут к павильону, где расположен горизонтальный солнечный телескоп.
Проходит
несколько минут и солнце попадает в направленное на него зеркало, затем, отражаясь на втором зеркале прибора, врывается внутрь павильона, расписывает разноцветной радугой черные стены, и вспыхивает огненным кругом на экране наблюдателя. Самописцы приборов тут же вычерчивают кривые, рассказывающие ученым
о том, что происходит на светиле.
Вот
примерно так происходит
«интервью» с
солнцем. А вопросов к солнцу у астрономов очень много. Прежде всего они хотят
узнать, какие причины
заставляют его
«нервничать», как движутся
различные
вещества на солнце, на каких
уровнях,
каков химический состав солнечной атмосферы, и, конечно, получить подробные
сведения о магнитных полях. Именно этой
проблеме посвятил свои основные исследования Куклин.
— Вы
понимаете,— объясняет
мне
Георгий Вячеславович,— каждое пятно —
это концентрация магнитного поля. Чтобы понять, что же происходит в этих злополучных пятнах, надо подойти к
этим
явлениям, использовав методы магнитной
гидродинамики.
Куклин атакует эти магнитные
поля»
можно сказать, со всех сторон. Он изучает
конфигурацию поля в пятне, наблюдает,
как она изменяется со временем, следи г,
как движется плазма в поле пятна. Изучаются все эти явления с помощью магнитографа.
Вместе с
Владимиром
Евгеньевичем
Степановым и талантливым молодым радиоэлектронщиком Дмитрием Кузнецовым,
Куклин работа» над созданием очень сложного, тонкого, чувствительного прибора —
солнечного магнитографа.
Создание такого магнитографа—крупнейшая победа сибирской школы
астрофизиков. С помощью этого «умного» прибора, работая вместе с Владимиром Евгеньевичем Степановым,
Куклину удалось обнаружить, что магнитное поле пятна претерпевает изменение за очень корот

81

кие промежутки времени, тогда как раньше считалось, что магнитное поле неподвижно и только плазма движется относительно этого магнитного поля. Правда, несколько лет назад английский ученый Каулинг теоретически предсказал возможность движения самого поля.
Куклину удалось подтвердить предположение английского астронома точными
наблюдениями.
До сих пор длительность жизни магнитного поля
вычислялась
на
основании
электропроводности плазмы. В результате получалась некоторая неувязка: теоретическое время жизни магнитного
поля
исчислялось в сотни лет, а время жизни
пятна — десятками дней.
В 1964 году в Риме на международном симпозиуме немецкий астроном Шретер сообщил, что ему довелось рассчитать
новое значение электропроводности плазмы и таким образом согласовать теоретическое время жизни магнитного
поля и
наблюдаемую продолжительность существования пятна.
Георгий Вячеславович очень заинтересовался этими новыми данными и решил
проверить расчеты немецкого коллеги. Веселый, искрящийся остроумием молодой
человек, Куклин за год спокойного солнца
из юноши превратился в ученого, на счету
которого уже шестьдесят печатных научных трудов. Он завоевал авторитет астрономов многих стран. Вот почему, прослышав, что Георгий Вячеславович досконально занимается магнитными полями, чехословацкие коллеги пригласили Куклина к
себе для совместного изучения этой проблемы.
Три месяца Георгий Вячеславович работал в Чехословакии. Совместно с чехами он
доказал, что вычисления астронома Шретера недостаточно точны и последовательны. Куклин и чешские астрономы Конецкий и Бомба, досконально разобравшись в
недостатках старого подхода к вычислению распада магнитного поля, предложили новый способ решения этой проблемы
быстрого распада магнитных полей пятен.
Сибиряку и чехам в тесном содружестве удалась подняться на более высокую
ступень в изучении движения плазмы в
магнитном поле, приблизившись
тем самым к объяснению вспышек на солнце.
А в точных предсказаниях таких вспышек нуждается не только земля, но и
космос. Сейчас, когда человек начал свои

82

путешествия по Вселенной, изучение: этих
явлений уже приобретает самое насущное
практическое значение.
— Ученые обязаны прогнозировать погоду не только земли, но и космоса,— поясняет Георгий Вячеславович.
Отправляясь в дали Вселенной, космз
навт должен заранее знать все, с чем придется ему встретиться на пути. Имея тану*
сводку, он, конечно, выберет наиболее благоприятную погоду для своего путешествия, а свой экипаж оборудует так, что
прогнозируемые явления не помешают полету.
•..И снова Георгий Вячеславович показывает мне различные схемы, таблицы, увлеченно
рассказывает об
исследовании,
посвященном движению вещества в глубинах светила. Куклин уже сам читает
лекции в университете по общей астра
номии, физике солнца, магнитной гидродинамике. Под его руководством дипломники изучают
путь, по которому движутся пятна на солнце.
Ох эти пятна! Какую же головоломку
задали они астрономам. Сколько бесеон
ных ночей провели жители Нарана, стре
мясь вскрыть причины их возникновения!
Но теперь уже осталось недолго. Скоро и
зга задача будет разрешена.
Разглядывая
последние фотографии
солнца, умиротворенного, красивого, посы
лающего счастье и радость людям, я не
вольно восхищалась титаническим трудом
астрономов, их полной
беззаветной про
данности солнцу, тайны которого расшиф
ровывают они с такой методичной после
довательностью.
Да,
и тебе
ниться
рится

солнце, человек стал очень могуч
придется рано или поздно подчи
ему, рассказать обо всем, что твп
в твоих глубинах.

Мощная обсерватория, начавшая свою
жизнь на Наране, основательно вооружи!
ученых СИБИЗМИРа на штурм солнечник
крепости.
Она
поможет
наладить и
более тесный контакт со светилом.
В декабре 1965 года кончился г
койного солнца. Ну, что ж! За это ?р |мп
сибиряки выведали у солнца многое.
Георгий Вячеславович Куклин сноро (ч
дет защищать свою диссертацию. 0жит о новых интересных сведениях, гаи»
рые ему удалось получить от сел-ны ••

внести, таким образом, большой вклад в
астрономическую науку.
... Мы продолжали с Куклиным вести
неторопливую беседу о светиле.
Кругом
царила первозданная тишина.
Лишь изредка доносился шепот ветра с низкорослыми березками и елями, которые, убежав из тайги, храбро
вскарабкались сю
да, в зону вечной мерзлоты.

Солнце уже посылало свои последние
лучи, закатываясь за соседнюю вершину.
Георгий Вячеславович пристально глядел
:му вслед, а потом, вдруг задумавшись,
сказал:
- Вы знаете, моя судьба — Наран.
Мне кажется, он был абсолютно прав.
М. АНГАРСКАЯ.

-

•

•

Иван ЛАЗУТИН

РОМАН

/^•ТРУМИЛИН лежал с з а к р ы т ы м и г л а з а м и , положив левую р у к \ 11:1
^ сердце. «Бьется. Пока ровно— подумал он. - - Сегодня вечером
Л ил я должна получить мое письмо. Завтра, в субботу, она придет, и мы
вместе пойдем за Таней в детский сад. Пичуга, как будет р а д а она во.1
вращению Лили!»
Струмилин вытащил из-под м ы ш к и термометр и записал в блокноте: «Темп. 39,6, с а м о ч у в с т в и е удовлетворительное. Пора делать вп
рую инъекцию. Доза обычная».
На тумбочке у кровати стоял стакан с водой и л е ж а л и две а м п у л м
Струмилин наполнил ш п р и ц и сделал себе укол. На лбу выступила испарина.
Перед г л а з а м и встала Таня. Вместе с п о д р у ж к а м и по детскому с
ду она исполняет танец м а л е н ь к и х лебедей. Танцует, а сама иет-нет д.
и посмотрит в сторону воспитательницы, словно с п р а ш и в а я г л а з а м и
ч а к ли у нее получается?
...Дышать стало труднее-. С т р у м и л и н расстегнул ворот р у б а ш к
и сделал несколько г л у б о к и х вдохов. Теперь термометр п о к а з ы в а . :
!0,5. С т р у м п л и н хотел взять блокнот, но руки вдруг стали каменно-т/.
.келымп. С трудом оторвал п \ от одеяла. Собрав силы, записал в блоь
ноте: « Т е м п . 40,7°. Состояние тяжелое. Кислородное голодание. Сер.ъ >
работает с перебоями».
Откинувшись на п о д у ш к и . С т р у м н л и н хватал ртом воздух. Пег
г л а з а м и п л ы л и к р у г и . Оранжевые, желтые, голубые... А Танечка
танцует и танцует... И все п о с м а т р и в а е т на воспитательницу. Но г,.
она з а м е т и л а отца. II вдруг п о ч е м у - т о застеснялась...
.'..А воздуха все меньше и меньше. Из последних сил С т р у м и . ч
пытается приподняться на л о к т я х . «Неужели?! Неужели они п р а в ь
И снова к р у г и перед г л а з а м и . Оранжевые, желтые, голубые... Как д\
но, как с т у ч и т в в и с к а х ! А сердце... Оно то замирает, то вдруг пус;
ется в бешеный галоп...
Струмилин снова пытается приподняться, но сил больше пет.
тел позвать на помощь — не смог. Да и кого звать?
...А воздуха все меньше и меньше. В центре оранжевых и жел
Окончание. Нач. в №.\» 1—6 за 1964 г.. в № 1 за 1965 г. Печатается в сократи
84

кругов ошнъ всплыло л и ц о д о ч у р к и . Она вес- к р у ж и т с я и к р у ж и т с я ; Н;1
светлой головке белый бант. И вдруг. Что это такое? Откуда-то сверху
медленно-медленно опускается ч е р н а я птица с непомерно д л и н н ы м и
верными к р ы л ь я м и . «Что это за птица?»— с п р а ш и в а е т он у кого-то, и
ему в самое ухо отвечают тысячи голосов: «Это ч е р н ы й лебедь. Он водится в Австралии»...
За окном шел мелкий осенний дождь. С больших берез, что росли
перед домом, па мокрый тротуар опадали последние листья. Падали тяжело, не так как обычно падает сорванный ветром высохший поблекший лист, кружась и плавно переворачиваясь в воздухе. Это были тяжелые набрякшие листья. Прибитые дождем, они намертво прилипали
к асфальту...

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
СУД ИДЕТ
июнь 1955 года
Парк был еще пустынным, когда Дмитрий и его дядя, Александр
Николаевич Веригин, вошли туда со стороны Калужской заставы. Коегде в густой траве, куда не скользнули еще через листву дубов лучи
солнца, поблескивала серебряным светом роса. Тропинка была узкая,
и они шли друг за другом. Впереди — Александр Николаевич, шагах в
трех за ним — Дмитрий. Каждый думал о своем. Дмитрий был потрясен
вчерашним рассказом дяди. Его поражало, как человек после стольких
испытаний мог остаться таким цельным и сильным. Как ни старался он
вчера уловить хотя бы в тоне, хотя бы в малейшем намеке тень обиды
или затаенной горечи — он не находил их. Веригин напоминал ему большую сильную птицу, которую после длительного заточения в клетке
вновь выпустили на свободу, подарили ей небо...
Бывший комбриг... Костистый, худой, чуть-чуть ссутулившийся. Он
шел и вспоминал. Давно это было. В тридцатом году. Веригин был слушателем Военной Академии имени Фрунзе. Таня была студенткой медицинского института. Они познакомились на новогоднем вечере, в ее
институте. А потом, через полгода, в Нескучном саду он сделал ей предложение Она тогда обиделась: уж слишком легким был тон, с каким
Веригин произнес эти святые слова. Три дня она не подходила к телсэну. А через неделю пришла сама. Пришла к нему в общежитие и скаала, что согласна стать его женой. И снова они бродили по Нескучносаду...
Дмитрий не знал, почему дядя пригласил его пойти прогуляться
1е куда-нибудь, а именно в парк культуры Горького. Не знал он также,
почему в парк вошли они не через центральный вход, а со стороны Нескучного сада.
А Веригин шел и вспоминал... Он узнавал знакомые места. Вон та,
поросшая кустарником, лощинка. В ней однажды, перепрыгивая череч
канаву, Таня оступилась, и он нес ее на руках до беседки.
«Таня!... Таня!...»
Посадит ли кто на твоей могиле полевые р о м а ш к и , которые та,<
асто видел Веригин на студенческой тумбочке, у изголовья твоей кроати?
«Таня... Таня...»
Свою судьбу ты с в я з а л а с Веригиным в годы, когда над м и м уже
щались темные тучи. И они пошли рука об руку навстречу этой буре,
/чий ливень хлестал измученного Веригина, а ты закрывала его со85

бою. Ты хотела отдать ему тепло своего сердца. Если б знать, где твоя
могила. Кто смежил твои веки?
«.Таня!.. Таня!..» — повторял про себя Веригин и чувствовал, как
горло сжимают спазмы. Ему хотелось побыть одному. Он пожалел, что
пригласил с собою племянника.
Дойдя до пруда, в котором плавали лебеди, Веригин остановился.
Присядем.
А сам стоял, глядел на пруд и думал: «Здесь все так же, и вместе
с тем все по-другому. Здесь она сказала мне, что самое радостное в
семье — дети. А потом так покраснела, что выдала свою тайну... Под
сердцем у нее уже бился ребенок...»
Присели.
- Я все собираюсь спросить тебя, Дмитрий: почему ты, юрист по
образованию, окончивший университет с отличием, работаешь учителем?
Д м и т р и ю стало не по себе. Он молчал. А сам думал: «Эх, дядя, дяЛ'|... Ты достаточно мудр, чтоб не задавать т а к и х вопросов».
- Из прокуратуры пришлось уйти. Были неприятности.
Веригин грустно улыбнулся.
- А не потому ли, дружище, что твои дядья были репрессированы?
Д м и т р и й протянул руку к портсигару, лежавшему на скамье. Разм и н а я папиросу, он проговорил:
- Сложная и длинная история. Лучше скажите, как вы оцениваете те ошибки, жертвами которых стали лучшие люди нашей страны
Это очень сложно, Дмитрий. Сложнее, чем ты думаешь.
Вы уходите от ответа.
Не хотелось Веригину к воспоминаниям о Тане примешивать други<
горькие раздумья. Но Дмитрий смотрел на него и ждал ответа.
Веригин молчал. Усталый взгляд его остановился на одной точке
- Ты видел, как рубят дрова?
- Можете не продолжать. Дальше вы скажете: когда рубят дрг,
ва — щепки летят. Я слышал это не раз. Эта фраза стерлась, как з;|
тасканный пятак. Она всего-навсего лишь ширма, за которой развиь<1
лась человеческая трагедия. Эту непротивленческую формулу выдум :
ли те, кто всякое общественное зло считает исторической неизбежно
стью. Жалкая проповедь горьковского Луки. Происхождением сво',: •:
она сродни реакционной философии Гегеля: «Все, что существует,— р:>
зумно. Все разумное — существует».
А если этот топор берет в руки сама История и н а ч и н а е т р .
бить дрова, то... — Веригин неожиданно остановился, как бы подыс:
взя точные слова, которые могли бы до конца выразить его мысль.
- Кто же будет играть в этом спектакле роль щепок?
Взгляд Вернгнна посуровел, уголки губ поползли вниз
- Допустим, я... Иванов. Петров, Сидоров...
- В тридцать седьмом и восьмом годах таких щепок были < <
на лены юры. Целые корабельные рощи изрублены в щепки.
Опершись локтями о колени, Дмитрий смотрел на у с ы п а н н у ю и;'-,
тым песком дорожку, по которой ползла пушистая зеленая гусениц >
Она спешила в траву. Инстинкт самосохранения гнал ее туда, где т
ступают тяжелые каблуки людей. Шадрину стало очень больно за сг
Он вспоминал дни, когда поиски работы наводили его на горькие мм.
ли. когда в самом государственном укладе страны он н а ч и н а л в ы п I
вать изъяны и грубые отступления от ленинских принципов. Корни о.ч
их страданий и обид он искал иногда не там, где они были. А вт г >
лом с ним сидит человек, который до дна испил ч а ш у н е з а с л \ ж е н и м
86

лишений, человек, у которого изломали пол-жизни, л и ш и л и семьи, срубили надежды на личное счастье.. И этот человек по-голубнпому чист
сердцем, добр душой... Скажи ему, что завтра он должен повести в
атаку полк — он встанет под боевое знамя. И если в р а ж е с к а я пуля
подкосит его в с а м ы й разгар сражения, он будет горд, что у м и р а е т за
Родину, за Советскую власть.
Чем сейчас думаете заняться?— неожиданно спросил Д м и т р и й .
Веригин затушил папиросу и неторопливо ответил:
Завтра иду на прием в военную прокуратуру. Н у ж н о добиваться реабилитации.
- А после реабилитации?
- Куда прикажут. Дадут полк — надену шинель. Пошлют в управдомы — буду командовать дворниками и лифтерами.
Гусеница подползала к траве. Очевидно, почувствовав близость
безопасного места, она поползла быстрее. «Торопится... Хочет жить...»—
подумал Дмитрий.
- Почему же так? Ведь когда с офицера снимают опалу — ему
возвращают шпагу, ордена и старые почести.
Ты забываешь о другом,— Веригин приложил ладонь к груди.—
Машину, у которой барахлит мотор, в гонки не берут. А врачи нынче
придирчивее, чем автоспециалисты.
Гусеница вползла в траву и скрылась. «Молодец! Так и надо. Погибать под г р я з н ы м и каблуками — глупо».
- А если будет задержка с реабилитацией? Если будут еще тянуть, как тянут уже четыре месяца?
-- Если завтрашний прием ничего не даст — буду писать в Центральный Комитет.
. По зеркальной глади пруда плыла цепочка лебедей. Грациозно
изогнув длинные шеи и словно чувствуя, что их плавной красотой любуются люди, лебеди чинно и важно скользили по незамутненной глади
пруда, на которую из-за высоких вязов упали утренние лучи солнца.
Дмитрий принялся считать лебедей. Пять, шесть, семь... десять...
А дальше... Что такое? Черный лебедь. За ним другой, и тоже черный,
как смоль. Шадрин отчетливо видит его огненно-красный глаз. За вторым черным лебедем выплывает такой же черный третий.
- Черные лебеди! Впервые вижу.
Я тоже, хотя слышал о них,— отозвался Веригин и, прищувшись, о чем-то задумался. Это была его привычка: когда он о чеммбудь думал или вспоминал—всегда щурил глаза.
Видишь, лебеди почти все белые. И среди них несколько чер
ых Это не галки и не вороны. Это лебеди! Правда, они суше наши.",
? у них тоньше шея, у них меньше грации в движениях, но это лебеди,
•фасивейшие австралийские лебеди. Так вот, если всю мок» жизнь, начи^ с рождения, сравнить с этим лебединым потоком, то годы изгнаниячерные лебеди. Пусть они другие по цвету, пусть иногда мальчшпвыряют в них каменья, пусть они непривычны тля глаза, эти черные
:ди... Но они — лебеди.
II

РИЕМА у военного прокурора Веригин ждал больше месяца. ХоПь.дил
на Кировскую почти через день, следил, как продвигается очеИ вот, наконец, дождался. Завтра его должны П р и п я т ь . Ночь спал

-

|0хо. Да п к а к о й там сон, когда решалась судьба всего, что было огто и что может быть возвращено! А главное — вернуть доброе имя,
бы открыто смотреть в глаза л ю д я м .
Бесконечно д л и н н ы м и показались четыре ч а с а , проведенные в по87

- Спасибо!
Веригин хотел пожать подполковнику руку, но не решился.. Его
большая костистая рука, поднятая над столом, на полпути застыла з
воздухе. Подполковник стремительно подошел к Веригину и, молча пожав его руку, проводил до дверей.
На улице, очутившись в круговерти машин и пешеходов, Веригин
радостно подумал: «Хороший произошел разговор. Хороший человек
•-.тот прокурор...»
Не успел Веригин перейти улицу, как кто-то сзади крепко сжал
его локоть. Он повернулся. Перед ним стоял пожилой мужчина, которого он видел в коридоре прокуратуры. Веригин еще там обратил вин
мание, что человек присматривается к нему и, как ему показалось, хочет о чем-то спросить, но так и не решился подойти. Да и Веригину было не до него. «Где же я видел этого человека? Убей — не помню».
- Веригин?— спросил незнакомец.
Так точно.
- Не узнаешь?
- Что-то не припоминая,
- Север помнишь?
— Его нельзя забыть.
- А ,наш рудник?
Веригин отступил на шаг. Он растерялся. Штрафно,ч изолятор з;.
Полярным кругом... Как все это забыть? Неужели и этот человек тож<
был там?
- Как же, помню, помню прекрасно. К э ведь вы... Нет, это, навер
МО, мне показалось...
- Нет, Веригин, тебе не показалось. Л тот самый номер 1215, ко
торый лежал на н а р а х рядом с тобой.
- Родимое?!
- Он самый.
В глазах Веригина взметнулся испуг.
- Но ведь тебя же...
- Да.
- В ноябре сорок первого?
- В ноябре сорок первого.
- Постой, постой, я решительно ничего не понимаю! Отойдем
сторонку. — Веригин увлек Родимова в арку толстостенного старинной
дома и продолжал всматриваться в его лицо, изборожденное глубоки
ми морщинами.
- Николай Карпович, ты ли это?
- Да, Александр Николаевич, это я.
- Пойдем отсюда куда-нибудь подальше.
Они молча направились в сторону скверика у Чистых прудов
трамвайного кольца Веригин неожиданно остановился.
-- Слушай, Николай, пойдем посидим где-нибудь. У меня есть и
пиво.
Родимов улыбнулся.
Ты прочитал мои мысли, Александр. Пойдем. Мне сегодня чср
товски хочется выпить.
- Чем ты недоволен? Пришел с того света и ропщешь?
- Ты прав, Александр, я недоволен... А впрочем, это не то слои»
Пойдем, иначе я прямо средь улицы завою, как волк на луну.
Обветренное серое лицо Родимова передернулось в нервном т п л .
Только теперь Веригин заметил, что Родимов совсем седой. И лицо п.
ло другим. Его иссекли морщины, линия рта изогнулась скорбны
лудужьем, уголками вниз.
90

Г> ЕРИГИН долго смотрел на медную дощечку, п р и б и т у ю к п у х л о м у
*-*дерматину,—«В. А. Орлов». И вдруг в с п о м н и л с я Орлов не московский, а енисейский. Маленькая комната барачного типа. Железная печка всегда дымила. На стене висела старая гитара. У окна стоял расшатанный стол, покрытый облупленной клеенкой, рядом со столом стояли
фанерная тумбочка и две колченогие табуретки. На с п и н к е железной
крики висело застиранное полотенце.
Веригин нажал кнопку звонка. Дверь открыли не сразу. Ч е й - г о
звонкий голос спросил: «Кто?»—Веригин назвал свою фамилию. За
дверью затихло. Потом послышались чьи-то шаги. Дверь открыл Орлов. Он был в легкой ночной п и ж а м е и в теплых домашних т а п о ч к а х .
;Орлов показался Веригину совсем д р у г и м — - и знакомый и незнакомый.
Он стоял перед ним розовый, промытый, лоснящийся... Седина его не
[<:тарила, а как-то по-особенному красила, облагораживала.
От неожиданности Орлов растерялся. В глазах его застыл вопрос:
[«Как?.. Неужели зто ты, Веоигин?» И только спустя некоторое время он
|поднял руки и заключил Веригина в объятия.
- Боже мой! — п р и п а в гладко выбритой щекой к щеке Веригина,
[Орлов обдал холодящей волной духов. Потом стремительно отшатнулся
ш, не снимая больших рук с плеч Веригина, потянул за собой.— Пойдем,
|пойдем, дружище! Расскажи, как вы там без меня целый год коротали.
Они вошли в просторную солнечную комнату, обставленную доро|гой мебелью.
- Садись. Сейчас дам команду. — А я ведь всего два дня как при(ехал из Сочи. Почти все лето купался в Черном море. Да что ты стоишь? Садись. Я сейчас мигом на кухню. Рита! — Орлов вышел из комы и плотно закрыл за собой дверь.
Оставшись один, Веригин сел в кресло и огляделся. Табачного
1вета портьеры крупными фалдами спадали от потолка до пола. На
тированном письменном столе с гнутыми резными ножками лежало
толстое стекло. Веригин перевел взгляд на полумягкое полированное
эесло, на стулья, стоявшие вокруг низкого журнального столика, на
шижные шкафы со скользящими стеклянными створками... Тахта быяа застлана ковром ручной работы. Он тянулся от бордюра обоез,
вгибал тахту и бахромой касался пола. На полу, почти во всю комнату,
разостлан толстый китайский ковер. Нигде ни пылинки. Все блестезеркально отражало, дышало уверенностью и чистотой.
Веригину стало как-то не по себе. После вчерашнего визита к Валийскому, после его грязной полутемной комнаты, пропахшей сыростью
I нестиранным бельем, квартира Орлова показалась ему дворцом. А
яиги... Давно он не видел столько книг. Серебряные и золотые буквы
толстых корешках молчаливо смотрели на него с застекленных по?к. «Только вряд ли читает,— подумал Веригин. — За шесть лет в
сылке не прочитал ни одной книги».
Откуда-то, очевидно, из кухни или из соседней комнаты, доносился
женский голос, тот с а м ы й голос, который отозвался па звонок Верп•Ша, когда он стоял на лестничной площадке. «Наверно, женился...V
Вошел Орлов. От неожиданности Веригин д а ж е п р и в с т а л . Перед
ним стоял вице-адмирал. Безукоризненно о т у т ю ж е н н ы й китель, ;ю.к>^ые погоны, темно-синие брюки с голубыми л а м п а с а м и , ч е р н ы е л д м п Мльские ботинки.
Орлов снисходительно рассмеялся.
•— Вольно!.. Вольно!..
Оба расхохотались. Веригин подошел к Орлову и обнял его. А к
91

горлу подкатил комок. Но это была м и н у т н а я ел а Гни иВеригин поборол ее. Он был рад за Орлова.
- Молодец, Володя! Я дьявольски рад за н'<~>я уДьба всё-таки
умеет не только за волосы таскать, но и ласкать.
В комнату вошла молодая женщина в к о р о т к и м олубом платье,
плотно облегающем ее стройное тело. Ей было I больше тридцати. Тугие светлые косы венком обрамляли гп.юг. Оча протянула
Веригину крепкую загорелую руку.
- Маргарита.
- Веригин.
- Прошу к столу. Только заранее п р е д у п р е ж . ы ! грех осуждаемой экспромт. Все делалось п о ж а р н ы м способом.
Они прошли в столовую. Большой овальный ст. покрытый бело
снежной скатертью. В хрустальной вазе клубились т ь'розы.
- О, сколько цветов! — воскликнул Веригпп.
- С юга. В Москве таких не купишь,— отшч и : Маргарита I 1
жестом пригласила Веригина к столу. И тут же, у.и.рувшнсь Орлову
шутливо с к а з а л а : — А д м и р а л , может быть, вы с и п туевою броню^
Мы, кажется, не на официальном банкете.
- Слушаюсь. — Орлов шутливо козырнул и выпи 1 1 3 столовой.
Через минуту он вернулся. На нем была клетча I ; ковбойка с кс
роткими рукавами.
- Вот это лучше. Совсем как юноша,— о к п п х п 1|У*а л а сковы V
взглядом, сказала Маргарита.
Среди тарелок с закусками стояла бутылка арм••ясного коньяка
бутылка сухого вина. В хрустальной фруктовой на пирамидой гро
моздились румяные яблоки.
— Вот колбаса, вот сыр, вот маслины, лимон... Орудуйте, товарп
щи мужчины.
*
Маргарита понравилась Веригину. Шутки ее бы. ' "1|ЛЫ> непосре
ственны, все она делала просто, сердечно-шаловлш', г а к > к а к буди
они встречались уже не год и не два.
Выпили за встречу. Вспомнили друзей по ссьм е: поэта Валда.1
ского, бывшего комкора Туборского, ст арого* белор усиго партизан
Ивановича, который в ссылке работал счетоводом г школе. Славны
был человек, сердечный и всегда печальный.
Когда бутылка коньяка кончилась, Орлов поло/к^113 плечо Мам
гариты руку и, заглянув ей в глаза, сказал:
- Дружочек, выручай. Беседа только н а ч а л а с ь , э в бутылке у л
сухое дно.
Маргарита притворно вздохнула, и на лице <.ч- , :р«илась дет
обида. Она встала.
- Вот так всегда...
- Рита! Сегодня у меня необычная встреча
Маргарита молча : вышла из-за стола.
- Вот так, дорогой,— после некоторого молч.'Ий произнес
лов. — Вернули все: звание, партийный билет, кварку, исправно .
чат... Не вернули только одного.
- Чего?
- Крыльев. Тех самых крыльев, на которых ^:аю л е т е т ь теть выше и вперед, вперед и выше.
- Не понимаю, Владимир, чем ты недово.ка
- Ты знаешь, кто я есть в собственных гла л$
- Кто?
- Индюк. Откормленный индюк, в котором м п п о м я с а , жира, и .
котором красивые разноцветные перья. Но нет у н и ийа того г л а в ш н
что есть даже у воробья. — Затаив дыхание, Орлов иень остороА
92

сорвал с розы лепесток, растер его в пальцах и, о чем-то сосредоточенно д у м а я , п р о д о л ж а л : — У индюка нет крыльев. Вернее они есть, но
не для полета, они как явление атавизма. Судьба индюка куда печальнее, чем судьба воробья. Последнее время я это чуствую все сильнее
и сильнее..
- Л не д у м а е ш ь ли, Володя, что ты, как индюк, бесишься с жиру?
Не перекормило ли тебя государство отборным зерном?
Орлов пожал плечами.
- Д у м а й как хочешь. — Он вылил остатки вина в большие фужеры и строго посмотрел в глаза Верипшу. — Рассказывай, как живешь.
Вернгпн заговорил не сразу.
.Мне нужна твоя помощь, Владимир. Я был в военной прокуратуре, там сказали, что для ускорения реабилитации нужны отзывы,
характеристики.
- Чьи?
- Людей, которые хорошо знали меня.
' В п о л н е резонно. Я через это уже прошел. Но какой может быть
моя пЪмощь?
- Разве мы с тобой не коротали столько лет почти под одной к р ы шей? 1 '
Орлов рассмеялся.
- Чудак ты, Александр! Моя х а р а к т е р и с т и к а тебе поможет, как
1ертвому п р и п а р к и .
Веригин перебил Орлова.
«
- Мне не до шуток. В л а д и м и р . С) гвос-й к а н д и д а т у р е я говорил с
дтрокурором. Тебя там знают. П р о к у р о р ска.;ал, что твоя оценка моего
юведения н моей работы в ссылке для них Г>у,цч и м е т ь значение. Кро1е твоей характеристики, я р а с с ч и т ы в а ю на п и с ь м о от маршала Ры1акова. Когда-то мы вместе с ним воевали. А на д н я х я у з н а л , что
>ывший секретарь партбюро Пролетарской дивизии сейчас секретарь
[артбюро в Главпуре. Полковник Жигарев. Мы с ним служили в про1етарской дивизии. Он должен меня помнить.
- Ну и великолепно! Чего же тебе еще нужно? В твоих руках
(ва таких мощных р ы ч а г а ! А что для тебя моя характеристика? — Ор!ов развел р у к а м и . — Даже смешно. Что я н а п и ш у о тебе? Что мы вмеспочти впроголодь жили в сибирской ссылке, собирались по п р а з д н а [ам и с горя вместе выпивали? Боялись, как бы не болтнуть чего-нн5удь лишнего?
- И это все?
- Ну... — Орлов замялся, сорвал целую щепотку лепестков роз
принялся энергично растирать их п а л ь ц а м и . — Разумеется, в душе
1Ы всегда оставались к о м м у н и с т а м и , верили в правоту ленинских идей. .
[,алп и н а д е я л и с ь , что п а р т и я и правительство разберутся во всем,
Го правда в конце концов восторжествует.
Ты об этом можешь написать? Ты можешь написать, что я ежо^есячно в ы п о л н я л норму на сто пятьдесят-двести процентов? Что я
^л рружок по изучению и с т о р и и п а р т и и среди р а б о ч и х судоверфи? Что
хорошую работу я имел девять похвальных грамот и несколько бла
^дарпостей от 'дирекции судоверфи?
- Ну, с л у ш а й , Сашенька, все это детский лепет. Г р а м о т ы , олаго1рностп, к р у ж к и по истории п а р т и и , проценты... Не это н у ж н о восипрокуратуре. Ты понимаешь •— военной прокуратуре. — Слопо «воюй» Орлов произнес с особым н а ж и м о м . — Тебе н у ж н а военная ха(ктеристпка. Т а к а я х а р а к т е р и с т и к а , которая о т р а ж а л а бы всю твою
Жнскую службу до момента ареста.
- Я это знаю. Т а к и е х а р а к т е р и с т и к и б у д у ! . Но еще раз повто- твоя х а р а к т е р и с т и к а может только помочь в ускорении пере93

смотра дел .ч. Об ытом мне с к а з а л сам прс-курор. За этим я и пришел
к тебе.
Орлов п о к а ч а л головой, точно о т м а х и в а я с ь от назойливой м у х и .
Улыбка на лице его была усталой, кислой.
- Битых полчаса мы толчем с тобой воду в ступе и не можем понять друг друга. Давай лучше поговорим о другом.
- У меня нет сейчас никаких других разговоров и забот, кроме
единственной заботы — реабилитации. Тебе это понятно больше, чем
д р у г и м . Поэтому обращаюсь к тебе в последний раз: дашь характеристику, которая мне нужна, или не дашь?
- Нет, не дам,— сухо и отчужденно, словно отрезая, ответил Орлов. — Моя характеристика тебе не нужна. Я никогда с тобой не служил
А то, что нас судьба све'ла в беде, так это... — Орлов замялся, пряча глаза в скатерти стола.
- Что это?— в упор спросил Веригин.
- Это совсем из другой оперы.
Веригин встал. Молча вышел из столовой, молча снял с вешалки
фуражку и уже было поднял руку, чтобы повернуть защелку английского замка, как вдруг почувствовал на своем плече руку Орлова.
- Зря горячишься. Ты должен понять, что я не могу дать тебе характеристику.
Веригин повернул защелку замка и, стоя вполоборота к Орлову,
рассеянно слушал его.
- Мы можем иногда встречаться, как друзья по несчастью, но.
повторяю, никаких официальных отношений между нами быть не может.
Веригин повернулся спиной к полуоткрытой двери и, смерив Орлова с головы до ног взглядом, горько улыбнулся.
- А ведь ты прав, Владимир.
- В чем?
%
- В том, что ты стал з а ж и р е в ш и м индюком. Мясо, жир и золи
тые адмиральские погоны на плечах. А ведь коммуниста-то лет Н. ;
даже порядочного человека.
Верпгнн перешагнул порог и н а п р а в и л с я к л е с т н и ч н о м у пролег.
Оолов догнал его и остановил.
- Знаешь ли, Веригин, это уже хамство. Придти в гостя к тоьа
ришу и... Л а г е р н ы е п р и в ы ч к и нужно бросать, бывший комбриг Вер;:
П1Н.

- 1 (осгарае.мся, товарищ адмирал. Вот заведем гарнитуры и коп
[>],], тогда, может быть, тоже ожиреем. Лагерных привычек не буде *
оудем пить армянские коньяки, закусывать индийскими ананасам::
отдыхать на мягких румынских креслах и поплевывать своим русскь 1
д р у з ь я м в лицо.
IV

небе п а д а л а
Н АонаТЕМНОМ
рассыпалась.

Он
Голова
-

звезда. Прочертив с е р е б р я н у ю н и т о ч к , .

Видел, как падала звезда? — спросил Веригин.
сидел неподвижно, о т к и н у в ш и с ь на пологую с п и н к у ска;
его была з а п р о к и н у т а .
Видел,— ответил Шадрин.
Тебе не обидно?
- За что?
Веригин ответил не сразу. Потом он заговорил:
- За то, что была звезда, существовала в мироздании м и л . ) )
пли м и л л и а р д ы лет, имела свою орбиту... И вдруг какая-то сила ;
9-1

шила ее движение, и она сгорела. А ведь это не просто с в е т я щ а я с я точка. Это для нас, з е м л я н , она всего-навсего точечка. Это, может статься, планета, может быть, в десятки раз больше нашей Земли, а
го и звезда. Не исключено, что в толстых фолиантах астрономов она
имела свое название, свои точные координаты, за ней следили... И вот
ее нет. А ведь на ней могла быть и жизнь.
Взгляд Веригина тонул в бездонной г л у б и н е темного а н г у с н н ч к о го неба, на котором холодными блестками-искринками были рассыпаны звезды.
Дмитрии повернулся к дяде. Взгляд его остановился на суровом
резко очерченном профиле. Высокий прямой лоб почти в одной л и н и и
сливался с носом. Твердый излом очертаний рта плавно переходил в
жесткий овал подбородка. Ночью морщин не видно, не видно и седины.
* Чем-то он напоминает сейчас отдыхающего после сражения измученного воина»,- - подумал Дмитрий.
— Ты никогда не задумывался о сгорающих звездах? — спросил
Веригин.
— Я почему-то считал, что звезды замечают только влюбленные,
поэты да философы,- - ответил Шадрин.
Ты совершенно прав. Звезды замечает человек только тогда,
когда он глубоко чувствует или напряженно думает. А когда человек
\лубоко чувствует, неважно - -радуется или страдает- -он уже поэт,
"огда же его мысль, оторвавшись от привычного, устремляется к звездам, к иным мирам, ища разгадку этих миров,- он уже философ.
Значит, каждый человек в потенции - - поэт и философ?- спро:ил Дмитрий, стараясь не выдать иронию.
Определенно, да.
В домах гасли огни. Все реже и реже становилось на шоссе машин,
снопах яркого света от автомобильных фар, толстые стволы старых
1ип на доли секунд вспыхивали сказочными призраками, от которых
на бледно-освещенную траву падали длинные скользящие тени. Когда
1ашины стремительно неслись вправо • тени еще стремительнее бежали влево, а когда два огненные глаза фар летели влево
тени на зе[еной траве черными п л а н к а м и гигантского веера мчались вправо.
Во всем есть инерция,- - глухо заговорил Веригин. - В движе1ии брошенного камня, в полете пули, в движении планеты по своей
фбите... Но все это инерция механическая. Сложнее другая инерция.
Какая?
Инерция человеческого поведения. Инерция полета человечеюй души, инерция чувств, мыслей, привычек...
Если не путано, то, по меньшей мере, сложно,- - отозвался ШадГоворишь, путано?- Веригин резко оторвался от пологой спинскамьи и, положив на колени руки, повернулся к Дмитрию.
Погараюсь распутать. На горьком жизненном примере.
Веригин закурил. Они долго молчали. В беседах с дядей Д м и т р и и
гвствовал себя, как ученик, с которым, перешагнув р а м к и школьной
л
раммы, нежданно разоткровенничался учитель. И чем учитель
;дрее и шире раскрывал свою трудно прожитую ж и з н ь , свои
гмы и чувства перед учеником, тем большее уважение, д о х о ч я щ е е до
уклонения, испытывал благодарный ученик.
Я р а с с к а ж у тебе об одном случае, который можп ооъяаш 1 .>,
такое инерция движения человеческой души. П р и м е р этот г о р ь к и . I ,
1желый.
Веригин заговорил так, как будто рядом н и к о г о не было.
— В тридцать седьмом году арестовали одного зам^гмпчлчи н а р |ма. Я не назову ф а м и л и и этого человека. Родом он оыл из С и о п р и ,
бедной крестьянской семьи. З а м н а р к о м о м он стал п ф п . п и п ь п-есть
95

лет. Очень скоро на него обратили вм>. чипе Сталин, Орджоникидзе,
К а л и н и н . Все было при нем: и ум, и воля' и к р и с т а л ь н а я большевистская честность. Но все было перечеркнуто в одну ночь, когда его подняли с постели и предъявили ордер на арест.
С этим товарищем мы встретились весной тридцать девятого года
В лагере.
О л а г е р е я тебе рассказывать не стану. Это очень трудно. Скажу
только одно: мозг христианина п р и д у м а л ад. Но он ничто перед тем,
что такое тогдашний лагерь. В нем не было горящих жаровен, на которых п о д ж а р и в а ю т грешников, не было и котлов с кипящей смолой.
и которые опускают по библии богохульников... Там всего-навсего добывали нефть.
Те, кто был посильнее, как-то у х и т р я л и с ь держаться. Не знаю уж
к а к и м чудом, но наш замнаркома стал поправляться. Может быть, весна п северная природа вдохнули в с и б и р я к а живительные силы, но мы
ьпделп: человек поднялся и стал работать. Первые недели ему помог а л и товарищи. Но через несколько месяцев ом освоился и работал со
всеми наравне.
Наши бараки стояли па самой границе лесотундры. К северу шл::
сплошная тундра, к югу — низкорослые корявые березки и карликовые
сосенки. Зона была обнесена колючей проволокой, охрана, собаки. Работать водили под конвоем, каждое утро и вечер переклички, поверки,
«шмоны»... За нарушение лагерного режима — карцер.
З г ' м п а р к о м а оказался хорошим человеком, артельным, веселым
Верипш неожиданно смолк. Ослепленный резким светом пронесшейся по шоссе машины, он прикрыл глаза ладонями и сидел так, пок;:
н е м а я августовская темнота вновь не затопила глухой переулок. И сно
ва его голова з а п р о к и н у л а с ь на пологую с п и н к у с к а м ь и .
Дмитрий нарушил молчание:
- Что же стало с замнаркомом?
Верпгин долго сидел и смотрел на небо, словно поджидая, не уп;,
де-; ли еще звезда. Казалось, он не расслышал вопроса п л е м я н н и к
- Что же. было дальше с вашим замнаркомом?
- О том, что н а ч а л а с ь война, мы узнали не сразу. Только спустя
несколько дней докатилась до нас эта весть. Каждый из нас просил^
на фронт: хоть рядовым, хоть в штрафной батальон, хоть в самое пег
ло... Писали рапорты, з а я в л е н и я . Особенно трудно было военным,
среди нас были и высокие ч и п ы , из таких, кто создавал Красную А|>
мию. Командующие а р м и я м и , командиры корпусов, бригад, полков
Но все н а ш и з а я в л е н и я и р а п о р т ы дальше лагерной а д м и н и с т р а ц и и шли.
Веригин достал п а п и р о с у и, не спеша, долго р а з м и н а л ее в па.'п
дах, а потом нервно прикурил.
Верипш долго молчал. Он выкурил всю папиросу, затушил ее
каблук и только потом продолжал:
- Дальше н а с т у п и л октябрь сорок первого года. Это был т я /
лый месяц. Стояла п о л я р н а я ночь. О х р а н а усилилась. Немцы п<м
х о т м л н к воротам Москвы. Говорили, что в Москве иные жители, ;
п у г а в ш и с ь вторжения врага, стали бросать все и бежали па вое •
Среди з а к л ю ч е н н ы х поползли с м у т н ы е разговоры, шепотки. Люди
так тянулись к п а й к е хлеба, как к повой весточке: а как там Моек!
Стоит или сдана врагу? Да-а. . Тяжелые были времена. Д а ж е сей ч •
как только вспомнишь — на сердце повеет холодом.
Слева с ревом пронеслась на большой скорости грузовая м а ш и н
Где-то над головой прошелестела листвой спугнутая птаха. Из п а р
в С о к о л ь н и к а х доносились приглушенные звуки оркестра.

Т п к вот. с л у ш а й дольше. З н а ч и т , октябрь сорок первого года.
Полярная ночь. Кому-то в Москве, очевидно, показалось, что в случае
' неблагоприятного р а з в и т и я событий под угрозой станет весь север страны. Там хоть нет больших юродов и к р у п н ы х предприятий, зато много угля, нефти, леса...
И снова, словно устав от тяжелых воспоминаний, Веригин умолк.
Молчал до тех пор, пока Дмитрий не попросил его продолжать рассказ.
- Все произошло просто. Людей подняли среди ночи и п р и к а з а л и
одеться. Из нашего барака подняли восемь человек. Среди них был и
мой сосед по п а р а м , замнаркома. Как сейчас помню его лагерный номер, п р и ш и т ы й на спине фуфайки и на коленке ватных брюк: 1215.
Подняли и увели в полярную ночь, в с т р а ш н у ю метель. Больше о ник
никто ничего не знал. Вернее, все знали, но делали вид, что не знают.
Что было дальше —я узнал только вчера.
Иногда бывают чудеса. Такое чудо произошло с нашим замнаркомом. Он остался в живых. Один из всех. Очнувшись в непроглядной мгле, полузасыпанный снегом, он пополз... В него никто не стрелял. Потом он побежал. Побежал, куда глаза глядят. Снег — по коле[но. Одна рука у него висела, как плеть. А он все бежал и бежал. Что
^сталось с теми, кто с ним был выведен из лагеря, он не знал...
- Что с ним сталось? — переспросил себя Веригин.—Даль[ейшее все насквозь фантастично. Такое даже трудно выдумать. Он выгел на узкоколейку. На ней стоял состав с углем. Слабый паровозишникак не мог поднатужиться, чтобы вытянуть состав на подъем.
Другом т ь м а , хоть глаза коли. И ни души. Что остается делать чело;ку, если позади его верная смерть, а впереди хоть какая-то доля на(ежды.
З а м н а р к о м а поступил, как поступил бы всякий, очутившийся в
положении. Он решил жить. А для того, чтобы жить, н у ж н о перебрить охрану. А чтобы перехитрить ее —нужно лезть в вагон и зарываться в уголь.
Так и сделал з а м н а р к о м а . Залез в вагон и почти с головой зарылся
уголь. На счастье его, уже третий день мела поземка. Она тут же
тела следы. Его никто не искал. Его имя, лагерный номер стояли в
:ках, оформленных по самой строгой форме, которая предусматри:я в таких случаях, подписаны н у ж н ы м и официальными лицами.
Дмитрий совсем забыл, что уже полчаса назад он должен быть до|. Ольга просила его помочь перевести трудный английский текст, ко1Й ей предостояло сдавать завтра. Теперь перед его г л а з а м и рассти[ась заснеженная тундра, затопленная непроглядной темнотой полярночи, которую он никогда не видел, но пытался себе представить.
»ед ним, как живое, стояло лицо з а м н а р к о м а . Он сам придумал черего: оно было обветренным, худощавым. Такие лица он не раз вив к и н о к а р т и н а х . Обросшие лица старых моряков, п о п а в ш и х в ко[екрушение... Лица героев Джека Лондона... Мужество, решительгь, последний вызов судьбе...—все написано на таком лице.
- В истории нашего лагеря еще не было случая, чтобы хоть один
>век мог убежать на юг, в Россию... Оперативные отряды работаак искусно, что ни один смельчак не отходил от лагеря дальше пя1ести километров.
- А на север уходили?
- На север уходили. Но уходили на верную гибель. Куда бежать?
едовитый океан? Как правило, те, кто бежали, через несколько
или замерзали, если это было зимой, >или их раздирали волки.
да, был один случай. Но это какое-то колдовское везение. Один
I«Байкал» № 1

97

бежал три раза. И все на се0' ' Хотел пробиться в свои родные к р а я .
Здоровенный детина!.. И все три-раза его ловили и возвращали в лагерь
- Как же было с замнаркомом?
- Представь себе, доехал благополучно до Кирова. И тут ему
снова повезло: каким-то чудом избежал оперативного отряда. На счастье 'его, была ночь, но уже не полярная, а наша, российская, осенняя
ночь. Т е м н а я , дождливая. Вылез чуть живой из угля, закопал в нем
лагерную одежду, содрав с нее номера. Совершенно голым у раненных солдат выпросил одежонку, сочинив какую-то историю. Те облачили его во все солдатское, отмылся кое-как, в эшелонном медпункте ем^
перевязали рану, вместе с солдатами преспокойно доехал до Красноярска. Правда, может быть, и не совсем преспокойно, может быть, дорога
эта ему показалась вечностью, но, одним словом, до Красноярска доехал.
Там, где-то в деревне, у него родная сестра жила. От Красноярска
это километров сто пятьдесят. Муж сестры погиб в первые же дни воины, сама работала в колхозе, ребенок у нее лет четырех.
В одну прекрасную ночь замнаркома заявился с перевязанной рукой к сестре. Та так и ахнула. Пришел, как с того света. Четыре год;]
не было ни слуха, ни духа, думала, что уже давно в живых нет. Ветре
тились, н а п л а к а л и с ь вдоволь, потом до утра говорили. Брат ничего не
утаил от сестры. А та молча слушала и только всхлипывала. После
смерти мужа единственным родным человеком на всем свете, кроме
сына, был для нее старший брат. Но стоило ей подумать: кто он и что
его ожидает — ее охватывал ужас.
Выход из положения подсказал сам брат. Эта мысль у него созрела еще в дороге. Решили: утром брат пойдет в сельский Совет я
заявит, что прибыл на окончательную поправку после ранения. Из раз
говоров с солдатами он хорошо запомнил номер одного полностью по
гибшего полка, имя его командира. «Если спросят документы — скажу
что потерял в дороге». Спросят: почему явился не к семье — тоже ест.
ответ: «Семья до войны жила под Киевом, а Киев забрали немцы». Что
сейчас с семьей и где она? «Ничего не знаю». Вот и приехал к родном
сестре.
Председатель сельсовета оказался человек доверчивый. Рассказ р;>
неного п р и н я л за чистую монету. Поговорили о фронте, о колхозны*
делах. И тут же председатель написал записку в колхоз, чтобы выдели
ли раненому воину два пуда муки. Так н а ч а л свою подпольную жизм
заместитель н а р к о м а , объявленный врагом народа. Рана заживал,
лечил опытный фельдшер. Еще до того, как окончательно зажила раш
замнаркома стал с утра до вечера пропадать в колхозной кузне. Почи
гал старенькому кузнецу.
По душе колхозникам пришелся поправлявшийся солдат. Стал а
п р а в с к и м кузнецом. Коня подковать — пожалуйста. Обруч на рассо>
шуюся бочку поставить — тоже можно. Ходики стенные остановили» I
- в «золотых руках» часы н а ч и н а л и тикать через десять минут. С,с
лать ключ к замку — тоже не задача. Кое-кто даже стал подтрунив;!. I
над старым кузнецом: новый кузнец перещеголял деда А к и м а . Так пш
и шло: кузница, дом... дом, кузница... Уж что там на сердце у замн.1|>
кома — лишь ему было известно. Когда рука зажила окончательно, и»
дал з а м н а р к о м а заявление в колхоз. П р и н я л и с радостью, едипогл, (
Все считали, что деду Акиму бог послал достойную смену. Паспортп
и те годы в колхозах не давали. Если кто выезжал на несколько д!и <|
в город — выдавали справку о том, что такой-то является членом ы
кого-то колхоза, такого-то сельсовета... Справка выдана на столько '
дней для поездки в город на базар, продать зарезанную телку.
Но самое страшное у з а м н а р к о м а было впереди: предстоял р а . и "
98

вор в военкомате. Там н а в е р н я к а спросят: кто ты такой, откуда, в каких частях воевал, где был ранен, в каком госпитале лежал. Начнут
наводить справки... Но и тут фортуна вывезла з а м н а р к о м а . На фронте
становилось туго. Немец з а н и м а л все новые и новые города... Стали
призывать нестроевых, пожилых... В обозах, в хозяйственных подразделениях богатырского здоровья и не требовалось. Время стояло тяжелое, все было поставлено на карту.
В военкомате легенду кузнеца из колхоза «Светлый путь» тоже приняли за чистую монету. Медицинская комиссия осмотрела зажившую
рану, заставили помахать руками... Кузнец это сделал старательно, с
удовольствием. Признали годным к строевой службе и на третий день
с командой молодых призывников бывший з а м н а р к о м а был отправлен
.в Красноярск. Сразу же обмундировали. Все как полагается: шинель,
;сапоги, пилотка, винтовка и вещмешок. В к а р м а н е гимнастерки — крас[ноармейская книжка. Это было весной сорок второго года. А через не*елю кузнец уже был на фронте. Солдат гвардейского пехотного гтолЯ военный, я могу представить, как должен драться человек, кото>ый отлично понимал, что только подвиг, боевые заслуги могут поднять
го из могилы, в которую его положили было в октябре сорок первого
[года. Знал замнаркома, что рано или поздно ему придется сказать открыто, кто он... И вот тогда-то Родина и партия спросят: «А что ты сдерал для народа, отстояв свою жизнь?»
В первом же бою бывший з а м н а р к о м а отличился и был предстадЬен к награде. Во второй бой он уходил с медалью на груди. Погибнуть
на войне з а м н а р к о м у была, видимо, не судьба. Прошел от Волги до
рОдера.
Дослужился до старшины, получил четыре ордена и полдюжины
•едалей. И ко всему в придачу — четыре ранения. И, наконец, уж сам
ртал сомневаться: был ли он когда-нибудь з а м н а р к о м о м ? Не сном ли
>ыли: тюрьма, лагерь, рудник?
После войны вернулся к сестре. Вся грудь в орденах. Встретили
Мчэ с почетом. Старый кузнец А к и м доживал последние дни. Кузница
ряла на замке. Отдохнул наш з а м н а р к о м а недельку и пошел к А к и м у
ключами. Тот не сразу отдал ключи. Долго кряхтел, хмурился. А
этом полез под исподнюю рубашку. Там, где у верующих висит на гайше крест, у деда А к и м а покоился большой ключ от кузницы. Отдал его
гарый кузнец и наказал; «Владей. С чистой душой отдаю. Только
1яди, чтобы порядок был. У горна внизу, слева, отошла заплата... Про|»дит воздух. Залатай сразу...» И так, с сорок пятого года в колхозе
Светлый путь» был уже новый кузнец. Осенью дед Аким умер. Крест
•у новый кузнец сварил из двухтавровых балок, ограду сделал из
тстых прутьев. Все удивлялись одному: почему так долго не женитК а р п ы ч . Уже распечатал пятый десяток, а все ходит во вдовцах...
Неожиданно Дмитрий почувствовал, как на плечи его легли чьи-то
1ые руки. Он обернулся. За спиной стояла Ольга.
- Ну скоро ты? Ведь завтра мне сдавать двадцать тысяч знаков.
- Олечка, обожди... Я скоро приду. Ступай, пожалуйста, домой.
Шадрин встал и так, чтобы не заметил Веригин, беззвучно иоцелоОльгу в щеку.
Ольга ушла. Шадрин снова опустился на скамью и стал ждать,
рда Веригин вернется к своему рассказу.
- Дальше фантастическая история замнаркома,— продолжал Ве1Н,— продолжается не менее фантастично. После двадцатого съезда
1И, когда Центральный Комитет развенчал культ личности Сталипошли реабилитации, начались амнистии. Сестра бывшего зам_^кома тоже н а п и с а л а в Москву письмо с просьбой реабилитировать
Обрата. Через три месяца из Москвы пришел ответ: «За отсутствием

99

состава преступления дело вашего брата прекращено ;. он посмертно
реабилитирован». А брат жив! Брат с утра до вечера стучит в колхозной кузнице.
С колхозной справкой вместо паспорта и ответом из прокуратуры
Союза он'., чбыл в Москву. Заявился в прокуратуру. Рассказывает
историю своей ж и з н и . и «смерти». Те слушают и у них делаются квадратные глаза. Небывалый случай! Навели справки, действительно: такой-то умер в таком-то году, там-то и там-то. А тут вдруг ожил. Связались с Лубянкой. Тех тоже этот случай поразил. Навели справки,
проверили...
Получилось вроде бы: человек вне закона, воскресший мертвец.
Нужно восстанавливать документы, нужно человеку снова стать с а м и м
собой. А для этого оставалось одно: подтверждение свидетелей, что такой-то является ни кем иным, а Родимовым Николаем Карповичем. Вот.
видишь, я и расконспирировал своего замнаркома. Родимое Никола;!
Карпович... С работником МГБ он пошел в бывший свой наркомат, теперь министерство. Разрешили ознакомиться со списками сотрудников
министерства. Из старых работников осталось пять человек: главный
бухгалтер Бодейко, начальник у п р а в л е н и я кадров Лбищенский, инженер Корольков, швейцар Горелов и уборщица Еськина.
Зашли вначале к начальнику у п р а в л е н и я кадров. Тот сразу узнал
своего бывшего замнаркома. До войны Лбищенский был инспектором
в отделе кадров. Как только увидел своего старого хозяина — так сразу же чуть ли не подскочил в кресле. Это своего рода инстинкт. Бывший ученик, будь он хоть м а р ш а л , хоть министр, не посмеет сидеть пе
ред старой учительницей. А тут, как нарочно, недели две назад, первьп;
заместитель министра был отозван на работу в ЦК. Место оставалось
свободным. Все с затаенной опаской ждали: кого же н а з н а ч а т на должность первого зама: все-таки «новая метла по-новому метет». А здеа.
на ловца и зверь. Как с неба свалился старый замнаркома. Не исклю
чено, что у матерого кадровика Лбищенского мелькнула мысль: «Уж г
возвращают ли Родимова на старое место?..»
Лбищенский — человек осторожный, неглупый, с дальним прип.
лом. В разговоре с Родимовым был предупредительно внимательным
немногословным. У него начало уже зреть предположение, что пер'
вод первого заместителя министра в ЦК, по всей вероятности, связ;ш
с появлением в министерстве Родимова.
Простились любезно. Н а ч а л ь н и к управления проводил своего ст,|
рого шефа до дверей кабинета главного бухгалтера Бодейко. Долго ж,! I
ему руку, пригласил вечером к себе домой на чашку чаю. Родимо
охотно /согласился.
Бухгалтер Бодейко у з н а л Родимова сразу. Даже растерялся •"
неожиданности. Не верил своим глазам. И тут же по неосторожно, I
4
л я п н у л : «А мы, грешным делом, думали, что вас уже давно нет в ж и
вых». Сказать ему, что его и в самом деле «нет в живых» с осени сори'
первого года — Родимов не решился. В т а к и х случаях не торопяп•-,>
Чего доброго, еще можно человека испугать.
Главный бухгалтер проводил Родимова до самых дверей кабинп
инженера министерства... кажется Королькова... Да, да... Королькиг,.И тоже, прощаясь, выразил надежду, что гора с горой не сходятся,
человек с человеком всегда могут сойтись.
Королькова в министерстве не было. Он находился где-то в оты
де" очевидно, в командировке.
Со швейцаром Гореловым и уборщицей Еськиной Родимов ги-ци
чаться не стал: не посоветовал оперуполномоченный из МГБ. Д н е м
точно письменных показаний Лбищенского, Бодейко и Корольков;;, ч т
бы восстановить гражданскую личность псевдоумершего Родимова

100

После всего этого на Лубянке уже не сомневались в том, что
мертвые иногда встают из могил.
Вечером Родимов нанес визит своему бывшему подчиненному,
Лбищенскому. П р и н я л и его по-королевски. Стол ломился от вин и закусок. Квартира т р е х к о м н а т н а я , в новом доме. Гарнитуры, ковры, хрусталь.. Все блестит. Хозяйка, как бабочка, порхала из к у х н и в столовую
и из столовой в кухню. Дочь-студентка играла на пианино, младший
сын-школьник демонстрировал свои успехи в конструкторском деле...
Провозглашались тосты, вспоминали старых сослуживцев, вздыхали по
тем, кто к а н у л в «Лету» в 1937 году...
После одного из тостов Родимов попросил внимания и рассказал
о цели своего визита. Слушали его при гробовой тишине. Он рассказал
своей судьбе подробно. Об аресте, о следствии в Бутырской тн:рьмо.
|о работе и руднике, о том, как в одну из полярных ночей их подняли
(раскапывать заброшенный шурф и как он чудом остался в живых...
Подробно рассказал Родимов и о том, как в кромешной тьме, ранешй, он вполз в лесок, и как залез в вагончик с углем... о сестре, о раэоте в колхозе, о том, как воевал на фронтах... Рассказал о н а г р а д а х ,
госпиталях...
Ничего не утаил и ничего не прибавил. И вот теперь он в Москве. .
бумажкой в к а р м а н е . А в этой б у м а ж к е написано: посмертно реабиштирован. Юридически он мертвец. А ему нужно доказать, причем
Доказать документально, что он живой, что он дышит, ходит но зем|е, хочет работать.
Родимов показал Лбищенскому справку о своей посмертной реацмгатации.
Когда он закончил свой рассказ — за столом никто не проронил
[и слова. Сына и дочь предусмотрительно попросили из столовой. Хорин и хозяйка сразу же отрезвели. Сидели и молчали. Новость оглушибывшего подчиненного, словно поленом по голове. Вопрос был по1авлен прямо: нужно письменное подтверждение, что он, Лбищенскяй,
(тальник у п р а в л е н и я кадров министерства, знает Родимова с 1934 гопо совместной работе в наркомате, и что спустя двадцать один
Кд перед ним сидит никто иной, а бывший заместитель наркома Ро|мов Н и к о л а й Карпович.
Лбищенский долго ходил по комнате, хозяйка повздыхала-пов(хала, потом сделала мужу какие-то тайные знаки и вышла из сгоэй. Остались вдвоем: бывший з а м н а р к о м а и его бывший подчинепинспектор отдела кадров.
Настала трудная минута. Тяжелая для обоих. Один ждал. Друиридумывал, что сказать. Потом Лбищенский круто остановился и
зал:
- Не могу, Николай Карпович, я этого сейчас сделать, не могу.
— Почему?
Я должен поговорить по этому вопросу с руководством. .
'одимов больше ничего не сказал, молча встал из-за стола и ушел.
ле подали даже руки. Никто за ним не вышел в коридор.
[•Оставалась надежда на главного бухгалтера и инженера Но так
101

как Корольков был все еще в командировке, Родимое :, министерство
не заходил. Решил дождаться его возвращения, чтобы потом обратиться сразу к обоим — к Королькову н Бодейко.
Через неделю приехал из командировки инженер. Родимов узнал
об этом по телефону. И сразу же пришел в министерство.
Бодейко встретил его с холодной настороженностью. Он избегал
встречаться с Родимовым взглядом и все искал в папках какой-то документ. Бывший з а м н а р к о м а кратко рассказал ему то, что неделю назад рассказывал за столом у Лбищенского. Правда, некоторые важные
.моменты из последних прожитых пятнадцати годов пришлось опустить:
подейко несколько раз поднимал телефонную трубку и, отвечая па
звонки, обрывал рассказ. Но все-таки дослушал до конца. Родимову
показалось, что Бодейко об этом уже известно. Это было видно по его
лицу. Когда он умолк, главбух только сочувственно пожал плечами и
с горечью ответил:
- Не могу я написать такую бумагу.
- Почему?
Главбух развел р у к а м и .
- Николай Карпович, сколько лет прошло!.. Почти двадцать годочков... Вот смотрю я на вас, Николай Карпович, и думаю: вы или не
вы? Вроде бы вы и вроде бы не вы. Все походит: и обличье, и голос, и
так же голову важно держите... А вот... что-то вроде бы и не ваше
ость. Устно могу вам сказать один на один, что сдается мне, что это
вы, а вот... что касается письменного заверения — не могу сделать. Не
уверен сам в этом. Так что не обижайтесь, Николай Карпович...
На этот раз Бодейко не проводил Родимова до дверей своего кабинета. Он только привстал, попытался было поднять для пожатия р у к \ .
по, видя, что Родимов круто повернулся и пошел к выходу из кабине
та, тут же с облегчением сел в свое протертое кресло.
Разговор с инженером Корольковым был еще короче. Тот не испы
тывал терпения Родимова. Тот просто оборвал его на полуслове и ск;.
зал, что он в курсе дела, что цель этой встречи ему уже известна, ни,
к великому сожалению, он не помнит даже облика бывшего замести
теля наркома и что перед ним сидит человек, которого он видит впер
вые. Родимов смотрел в глаза Королькову и видел, что тот говорит н.правду, что он узнает своего бывшего з а м н а р к о м а , к которому, тогд.1
«ще совсем юный инспектор отдела, часто ходил на доклад по техн 1 ;
ческим вопросам. А однажды Родимов даже пошутил над молоды^
специалистом, когда тот принес ему не ту папку, с которой Родимог
должен был ехать в Кремль на доклад. Руки Королькова тряслись, 1"
лос дрожал, когда з а м н а р к о м а п о к а з а л ему, что он ему принес д.: I
доклада в Совнаркоме. В папке оказались какие-то пустяковые смет
м совсем не относящиеся к делу расчеты.
Родимов н а п о м н и л Королькову об оплошности, которую он доп\>
тил двадцать лет назад. Тогда ему было не более двадцати пяти-двп I
цати шести лет. А сейчас он уже солидный инженер, с благородии.>
сединой в висках. Корольков сделал вид, что усиленно старается ч к
то припомнить, но тут же горько вздохнул:
— Обижайтесь — не обижайтесь, но скажу вам откровенно, что п>
тмню такого с л у ч а я . Да и вообще за двадцать лет работы в м '
егерстве со мной подобных казусов не случалось. Так что, к в е л п к ч ч
сожалению, помочь вам ничем не могу.
Перед тем как уйти, Родимов спросил Королькова: не п о м н и т .ш
он другой случай, как в 1936 году, в марте, на партийном ком ни I
н а р к о м а т а стоял вопрос об исключении Королькова из партии за «.
что тот устроил дебош в Сокольниках. А когда его пытались у д е р ж а н
он толкнул молодую женщину. Как потом выяснилось, она оказа.М'

102

женой первого секретаря бельгийского посольства. Если б не он, Родимов, который заступился за молодого и н ж е н е р а , п о р у ч и в ш и с ь за него, его н а в е р н я к а и с к л ю ч и л и бы из п а р т и и .
Услышав это, Корольков опустил глаза. Ему было стыдно смотреть
г. лицо Родимова, который один пошел против общего настроения членов парткома. Пошел и, в конце концов, склонил всех на свою сторо- •
ну: Королькова оставили в партии. Он получил строгий выговор,
который с н я л и с пего через год. Но Корольков и этого не п о м н и л
Так и ушел Родимов от старшего инженера, ушел п р и н и ж е н н ы й ,
с обидой и болью в сердце.
Больше в министерстве ему нечего было делать. Он спустился в
вестибюль, сел на диванчик, закурил.
Идти с тем же разговором к гардеробщику Горелову, которого он
не помнил в лицо, и к уборщице Еськиной, которую он даже не представлял,— было делом безнадежным. Можно даже попасть в смешное
положение: мол, посмотрите на меня, товарищ Еськина, не узнаете, кто
я такой? А она возьмет и бросит в ответ: «А кто я такая? Ты меня узнаешь?...» То же самое может ответить и гардеробщик.
Полный обиды и боли, Родимов подошел к раздевалке и полал свой номерок пожилому человеку. Было в лице гардеробщика чтото знакомое, но что — Родимов не мог понять. «А что, если это и есть
Горелов?»— подумал он, надевая плащ. А потом осмелился спросить.
«Вы, товарищ, случайно, не Горелов?». «Он самый»,— отвечает старик
и пристально всматривается в лицо Родимова. И когда тот уже собрался уходить, гардеробщик свесился грудью за перегородку. «А вы,
дорогой товарищ, случайно, не Николай Карпович Родимов?» — «Вы
угадали»,— ответил бывший з а м н а р к о м а . «Узнали меня?» — «Боже мой,
да как же вас не узпать-то?! Вас из тыщи можно увидеть... Теперь та
ких мало осталось... Все торопятся, мимо да мимо. Пройдет иной, даже взгляда не бросит, а вы, Николай Карпович, бывалоча, частенько
останавливались вот здесь, про' житье-бытье спрашивали... Как же, разве можно вас забыть?..»
Что-то еще хотел сказать старый гардеробщик, но не решался: не
знал, кто перед ним стоит. От многих слыхал он еще в 37 году, что
арестовали з а м н а р к о м а как врага народа. А за что про что—не знал.
Не знал и не слышал, что было дальше с большим начальником. А тут
вдруг: на тебе — стоит целехонек и невредим, только одежонка на замнаркоме уж больно плоховата: сапоги сбиты, кирзовые, старенькие
брюки и пиджак из дешевого сукна. Даже галстука нет.
Смотрел-смотрел Родимов на старика Горелова и решился: «Будь
что будет. Уже три раза плюнули в лицо, утрусь и в четвертый раз».
И взял у старика домашний адрес. И тут же сказал: если можно, он
придет к нему домой, есть в а ж н ы й разговор. От неожиданности гардеробщик даже растерялся: к нему в полуподвал, главнее участкового милиционера, из начальства никто никогда в жизни не заходил, если не считать студентов-агитаторов, которые приходят во время предвыборных компаний. «Рад буду, Николай Карпович., если т а к у ю чесп,
окажете моей семье. Хоть бы сегодня вечерком, или з а в т р а в любое
время. Но лучше завтра, завтра воскресенье...»
Перед тем как уйти, Родимов спросил: не знает ли он, Горелов,
уборщицу Еськ,ину?
— Это Настасья Семеновна, что ли?
— Не знаю, как ее зовут, но она работает уборщицей здесь уже
двадцать пять лет.
- Как же не знать-то... Она у нас трех наркомов и пять министров
пережила. И сейчас все там же, у начальства, убирает.
Родимов попросил Горелова, чтобы он к з а в т р а ш н е м у вечеру при-

103

I |.и м.ч к г г Ги- Н с ь к п н у . Эта просьба окончательно озадачила старого
| . ! ! > п ' р о Г п ц п к а . Но недоумения своего он не выдал. На прощанье Рои;м(1н п о ж а л Горелову руку и сказал, что непременно зайдет к п с м \
.чантра вечером, часикам к шести.
И пришел. Пришел аккуратно, в шесть часов, на следующий дет,,
как и условились. Горелов, как я уже говорил, ютился с семьей в по.
.туподвале. Три поколения: он со старухой, замужняя дочь и два внука-сорванца з а н и м а л и одну комнату. Тесно было и сыро. Но что поделаешь, в Москве многие сейчас испытывают квартирные трудности. В
войну домов не строили.
Принял Горелов своего бывшего з а м н а р к о м а , как только мог.
Нашлась и бутылочка. А к бутылочке и стол н а к р ы л и . Правда, хот:,
по-простому, по-рабочему, но н а ш л а с ь и ветчина, и селедочка с рассыпчатой картошкой. Колбасу в полуподвалах режут не так, как на
верхних э т а ж а х . Там режут ее толщиною в папиросную бумажку. Здесь
ее режут к р у п н ы м и толстыми кольцами, почти ломтями.
Еськииа не п р и ш л а . Ома была в отпуске и на неделю уехала кудато под Рязань.
Непривычно было Горелову сидеть за од:шм столом с бывшим
замнаркомом. Разговор с н а ч а л а пе клеился. Невдомек было старому
гардеробщику, чем он мог быть полезен такому высокому гостю.
Выпили. Закусили. Прежде, чем п р и с т у п и т ь к рассказу своей печ а л ь н о й повести последних восемнадцати л-ет, Родимов спросил Горелова, как живется, как работлется. Ст.-шпк не стал кривить аушой.
п р и з н а л с я : «Живем сезонно». Ро.т'иов ^е понял, попросил пояснить,
что это з н а ч и т «сезонно». Горелов не стал ходить вокруг, да около. «А
очень просто,— говорит,—когда осенью у м и р а ю т мухи — оживают
московские швейцары. И наоборот: м у х и весной оживают — з а м и р а ю т
швейцары. На одной з а р п л а т е далеко не разбежишься...»
После второй рюмки Родимов спросил: сразу ли он узнал его. На
это старик ответил:
- Да, я вас, Николай Карпович, и не забывал.— С этими словами он встал из-за стола и снял со стены застекленную рамку с фотографиями. Среди фотографий, Родимов сразу у з н а л одну: груплевоГ:
снимок работников н а р к о м а т а . Снимок был сделан в 35 или 36 году...
Рядом с наркомом он сидел в центре первого ряда. А за спиной.— четыре ряда сотрудников. Всего человек семьдесят-восемьдесят. В самом
последнем ряду стояли рядом и гардеробщик Горелов, и уборщица Еськина. А в ногах у Родимова, картинно опершись на пол локтем, полусидел, полулежал референт Корольков. Рядом с ним сидел в ногах .у,наркома инспектор Лбищенский, бухгалтер Бодейко стоял в последнем
ряду, слева.
Горелов а к к у р а т н о повесил р а м к у на прежнее место. И сказал:
- А вы, Николай Карпович, спрашиваете — не забыл л и . я,-вас?
Я не только карточки со стены не снял, я даже глаза вам с наркомом
ке выколол. А вы говорите — забыл.
Родимову стало не по себе.
- Как это так выколоть глаза? Это за что же?
.-..»;-, п
- За то, что объявили вас, Николай Карпович, врагом народа.
А вы что, думаете у многих сейчас найдете эту карточку? Да еще
целехонькую, невредимую. Э-э-э... Если кто и сохранил, да и то себя
вы на ней не найдете... Там, где был ваш облик,— вы увидите или чернильное пятно, или иголками все насквозь истыкано...
Это поразило Родимова. Он даже замолк, не зная, стоит ли начинать разговор, для которого он пришел к Горелову.
И все-таки Родимов решил: уж если замахнулся — бей. Стал рассказывать, зачем пришел к Горелову. Старик слушал внимательно, не

104

перебивал. А когда Родимов закончил свой рассказ, Горелов спросил:
чем же он, гардеробщик, может быть полезным бывшему з а м н а р к о м а .
Родимов ответил п р я м о : ему нужен письменный документ, в котором Горелов подтвердит, что перед ним сидит Родимов, бывший зампаркома. с которым вместе, под одной крышей работали восемнадцать
лет назад. Родимов подробно и обстоятельно рассказал, зачем ему нужен такой документ. Даже сгустил краски, назвав себя « ж и в ы м мертвецом», которого можно еще раз убить, и убийца не будет отвечать за
Это. Что он человек вне закона, что юридически он умер в октябре сорок
первого года...
Горелов долго молчал. Он думал и пытался понять положение. Р
котором находится высокий человек Потом, ничего никому не говори,
подошел к комоду, достал из ящика чернила, ручку и толстую тетрадь
р. линейку. Вырвав из середины двойный лист бумаги, сел за стол,
р а с п р а в и л плечи и поднял на Родимова суровый взгляд.
- Диктуйте! Что скажете, то и н а п и ш у . Сам не смогу, получится
нескладно, да и грамота у меня слабоватая.
И Родимов стал диктовать. Диктует, а к горлу подступают рыдания. Смотрит на старика, а сам думает: «Отец... Отец... А ведь Лбнщенский, тот самый Лбищенский, который когда-то в кабинет ко мне
входил на цыпочках и по-собачьи преданно смотрел мне в глаза — не
стал писать эту бумагу... Не хотел узнать меня и бывший инспектор
Корольков, которого я спас, когда решалась его партийная судьба...
Бодейко бог простит, он бухгалтер... Его з а п у г а л Лбищеиский. А ты-то,
ты-то, старина... Ведь ты даже ни разу не перешагнул порога моего кабинета. Да и вообще за четверть века работы в наркомате был ли ты
хоть раз в одном кабинете? Что ты видел за эти годы, кроме своего
гардероба и полутемных коридоров, куда тебя п р и г л а ш а л и изредка
помочь рабочим перетаскивать мебель... А ты вот сидишь и пишешь.
Пишешь все, что я тебе диктую... Смертельно раненого ты выносишь
м'еня с поля боя... А Лбищенский и Корольков бросили истекать кровью... Старина... Старина, как мне хочется обнять тебя...»
. - . Горелов написал все, что продиктовал Родимов. Пока он своим корявым почерком выводил неровные строки, жена Горелова незаметно
вышла из комнаты и минут через двадцать вернулась. Роднмов не заметил, как на столе появилась четвертинка. Но Родимов стал прощаться.
Старик Горелов был расстроен.
. Когда провожали Родимова, уже стемнело. На прощанье он
обнял старика и крепко поцеловал его. Этот поцелуй так растрогал
старика, что он не сдержал слез. Да и сам Родимов в этот вечер готов
пыл, как маленький, разрыдаться. Не ждал он такого сердечного участия в своей судьбе.
На другой день Горелов рассказал об этой встрече бывшему сотруднику министерства Курганову, когда-то до войны он работал в наркомате при Родимове. Теперь — инвалид войны, на протезе, живет на
пенсии. На партучете состоит в министерстве. Пришел платить взносы.
Горелов поведал ему новость. Тот разволновался, попросил у старика
адрес Родимова и п р я м о из министерств? поехал к бывшему з а м н а р кому, который остановился у дальних родственников на Большой Калужской. Просидели весь вечер. Нервы у Курганова не раз сдавали,
когда он слушал рассказ своего старого н а ч а л ь н и к а . Когда тот закончил и сказал, что ему теперь нужно,— инвалида всего трясло. Он написал то, что требовали на Лубянке и в военной прокуратуре.
Веригин з а к у р и л и протянул портсигар Дмитрию.
Это было дня два назад. А вчера я совсем случайно встретил
Родимова в военной прокуратуре на Кировской. Мы провели с ним часов пять. Наговорились досыта. Когда он дошел до старика Горелова

105

п и н в а л и д а Курганова — не выдержал. На глазах его показались слезы. Но я заметил, что эти два документа — а я их сам читал, так вот
два этих документа, написанные кривыми к а р а к у л я м и гардеробщика и
инвалида, выросли за плечами Родимова мощными крыльями. И я уверен: эти крылья высоко поднимут его душу, его веру, надежду. А эти
крылья нам, десятилетиями униженным и оскорбленным, нужны, как
воздух. Ох, как они нужны нам...
Веригин замолк. Молчал и Дмитрий. Он думал, что все, о чем рассказал ему дядя, могло быть темой большого романа с неожиданнорезкими драматическими поворотами человеческих судеб. А Веригин
обо всем рассказал за какие-то полтора часа. За полтора часа!
- Да...— вздохнул Шадрин,— тяжело сложилась жизнь у Родимова.
- У многих она сложилась не легче,— отозвался Веригин. — Но
то, что прошел Родимов, мне еще предстоит пройти. И я не уверен, что
на пути моем не попадутся Лбищенские, Корольковы, Бодейки... А они
сейчас страшнее всего...
- Вы н а ч а л и свой рассказ с мысли о том, что во всяком движении есть своя инерция. В движении комет, в падении камня, в полете
пули, в развитии социальной истории и даже в... движении человеческой души.
- Нет, я не забыл об этом. Да-да — инерция! Беда есть в том, что
Корольков, Бодейко — это не редкие уроды в нашей большой семье.
- Но при чем здесь инерция?
- Лбищенские, Корольковы и Бодейки — не бесплотные духи. Не
ангелы с крылышками, а мерзавцы во плоти и крови. Однажды запущенные по чьей-то ошибке на жизненную орбиту, они обладают большой силой инерции. И надо все пушки нашего социального гнева зарядить чугунными ядрами разоблачения, как это делал Ленин. Я уверен,
что те, кто придут на место Лбищенских, Корольковых, даже не поверят, что они существовали и могли существовать в нашем обществе
- Вы так взволнованы...
- Да. Завтра мне предстоит быть главным действующим лицом
в финале большой драмы.
Дмитрий смотрел на Веригина, не решаясь расспрашивать подробно, что предстоит ему завтра. Но тот понял значение его взгляда.
- Завтра у меня встреча с маршалом. С тем самым маршалом, который в гражданскую войну красноармейцем служил в моем кавалерийском эскадроне. С тем с а м ы м маршалом, которого я в боях за Перекоп рекомендовал в партию.

V
IИРОКИЕ окна кабинета м а р ш а л а выходили на Москва-реку.
'-И Снизу приглушенно доносились звуки стремительно прокосив
шихся по набережной легковых машин. Справа от маршала, на м а леньком столике, стояли три телефона. Один из них, белый со спираль
ным шнуром — правительственный.
Маршал посмотрел на часы. Через пятнадцать минут, ровно в десять ноль-ноль, у него в кабинете начнется совещание. А в одиннадцат.
тридцать ему необходимо быть в Кремле.
[06

За оставшиеся пятнадцать минут он решил еще раз перечитать
приказ, подписанный министром обороны. С этим приказом м а р ш а л
должен сегодня познакомить своих п о д ч и н е н н ы х . Но не успел он открыть
белую папку, как в кабинет вошел адъютант. Это был высокий, статный капитан, с открытым русским лицом и светлыми г л а з а м и .
Товарищ маршал, снизу звонил какой-то Дерюгин. Назвался
вашим старым сослуживцем, просит, чтобы вы его п р и н я л и .
На загорелом высоком лбу маршала еще резче обозначились дио
сходящиеся в переносицы глубокие морщины. Он поднял на адъютанта
свои голубые глаза.
- Как вы сказали его фамилия?
- Дерюгин.
- Дерюгин... Дерюгин... Что-то не припоминаю. Не помню такого.
Уточните, пожалуйста, где он служил со мной.
Адъютант вышел. Маршал открыл белую папку с секретным приказом и принялся что-то записывать в раскрытом календаре. Но не услел он сделать нескольких заметок, как в кабинет снова вошел адъютант.
- Виноват, товарищ маршал, я ослышался, не Дерюгин, а Веригин. Бывший комбриг, Александр Николаевич Веригин. Знает вас с
гражданской войны, вместе учились в Академии Фрунзе, вместе служили в' 'Пролетарской дивизии.
Маршал отодвинул в сторону белую папку. Он долго-долго, какимто .совсем не знакомым адъютанту взглядом, смотрел в окно, и на лице
гго в эту минуту сменилось несколько выражений. Капитан не мог понять: обрадовал маршала его доклад или наоборот — был ему неприятен.
Маршал встал. Его посуровевший взгляд остановился на адъютанте.
- О чем он просит? ;
- Он просит принять его.
- Когда?
- Когда вы сможете. Но если можно, то в этом месяце. У него
к вам есть какой-то очень важный для него разговор.
Маршал посмотрел на часы. До начала совещания оставалось десять минут.
- Проведите его ко мне.
- Сейчас?
- Да, сейчас.
- До начала совещания, товарищ маршал, осталось девять минут. Почти все генералы в сборе. Ждут в приемной.
- Проведите Веригина ко мне,— строго бросил маршал.
Адъютант вышел. Следом за ним вышел из кабинета и м а р ш а л .
В приемной собралось человек восемь генералов. При появлении маршала все поспешно встали.
- Прошу вас, товарищи, минут десять-пятнадцать подождать. Вас
пригласит адъютант.
Не успел м а р ш а л закрыть за собой дверь кабинета, как на маленьком столике зазвонил телефон. Он поднял трубку. Снизу, из бюро
пропусков, адъютант сообщил, что Веригину не выдают пропуска.
107

- Почему?
У него вышел срок временной прописки.
- Кто н а ч а л ь н и к бюро пропусков?
- Капитан Горохов.
- Соедините меня с ним.
Из трубки донесся глуховатый голос уже немолодого человека.
- К а п и т а н Горохов?
- Так точно, товарищ м а р ш л л .
- Прошу немедленно выдать пропуск бывшему комбригу Веригину Александру Николаевичу.
- Есть выдать пропуск Веригнну,— раздалось в трубке.
Маршал подошел к окну, положил р у к и на подоконник и, вскинув
голову, смотрел на плывущие в небе дымчатые облака. Но видел он не
облака. Он видел другое... Девятнадцатый год... Перекоп... Бой за деревню Яхромка... Бой на рассвете... Командиром эскадрона был Веригин. Под н и м гнедой орловский рысак, отбитый у петлюровцев. Рысак
не стоит на месте. Рыбаков тогда был командиром взвода. С доброй,
затаенной завистью посматривал он на своею к о м а н д и р а , крепко и к р а сиво сидевшего в седле. Было что-то лихое, к а р т и н н о е в его посадке. И
конь... Такого коня не было во всей д и в и з и и . А как Веригин повел эскадрон в а т а к у ' '
Закрыв глаза, маршал неподвижно стоял у окна.
«...Много нас тогда полегло за Яхромку. Но Веригин остался
невредим. Говорили даже, что он заговоренный. За зту Яхромку
он получил орден боевого Красного З н а м е н и . Это был первый орден в
дивизии. Как я тогда завидовал ему! Но завидовал как младший, завидовал с единственным желанием быть таким же х р а б р ы м , таким" же
сильным... В этом бою под ним ранили коня. Его пристрелил ординарец командира. У Веригина не поднялась рука. Я видел, как рнотвернулся и з а к р ы л глаза, когда ординарец вскинул винтовку. Помню даже
глаза лошади... Из них выкатились слезы.
...А потом, спустя две недели, Веригин давал мне рекомендацию в
партию. П р и н и м а л и перед боем, на опушке леса. Как сейчас помню его
слова: «Письменных рекомендаций, товарищи, писать некогда. Думаю,
все знают, что командир взвода Рыбаков в боях за Советскую власть
мужеством своим и кровью своей доказал, что он коммунист. Предлагаю голосовать. Протокол составим, когда возьмем хутор. Партийны/,
билет Рыбаков получит также после боя». И все подняли руки.
...Потом ранение... госпиталь... И вдруг, спустя несколько,лет, судьба снова свела в А к а д е м и и Фрунзе. Но и здесь... и здесь я почему-то
завидовал Веригину. Может быть, потому, что он уже кончал Академию,
а я только н а ч и н а л учиться. И по званию он был старше меня. И рогтом выше... Осанистей, красивей. Его чертовски любили женщины. Как
колдун был. Женился на студентке. Редко я видел таких красавиц.
...А потом снова вместе служили в Пролетарской дивизии.'Один и <
образованнейших командиров... И вот теперь в бюро пропусков не д а ю т
пропуска. Кончилась временная прописка. Тридцать седьмой год.
Страшный тридцать седьмой год. Тухачевский, Якир, Уборевич... ВмеЧте с ними арестовали и Веригина. Меня каким-то чудом пронесло. А
ведь могло случиться, что и я вот так же... С просроченной временном
пропиской проситься на прием. Эх, Веригин, Веригин, кем бы ты бы.:
сейчас, если не тридцать седьмой год!
В кабинет вошел адъютант.
— Товарищ маршал, Веригин в приемной.
Маршал, не поворачиваясь к вошедшему адъютанту, приказал
- Пригласите.
108

Он отошел от окна, как только за капитаном з а к р ы л а с ь дверь. Остановился у стола, выжидательно глядя на дверь. Вот она медленно
открылась. На пороге показался человек. Высокий, седой, сутулый. В
кирзовых с а п о г а х , в старых диагоналевых б р ю к а х - г а л и ф е и в темносинем пиджаке. В руках — военная фуражка. Веригин закрыл за со
бой дверь и в нерешительности остановился, продолжая м я т ь в руках
фуражку.
- Здравствуйте, товарищ м а р ш а л !
Лицо м а р ш а л а искривилось, словно от боли. Пристально вглядываясь в Веригина, он пошел к нему навстречу. Он ничего не сказал.
Он даже не ответил на приветствие. Он подошел к Веригину вплотную и, крепко обняв его, поцеловал.
- Александр Николаевич...
Губы маршала дрожали, он не находил слов. А Веригин еле крепился, чтоб не выдать слабости. Дышал тяжело. Ему не хватало воздуха.
- Спасибо, Василий Иванович... Спасибо...
Больше он ничего не мог сказать.
И только после того как м а р ш а л усадил Веригина в кресло, а сам
остался стоять, Веригип, справившись с волнением, смог рассказать —
зачем он пришел к старому сослуживцу. Маршал слушал молча. Он
все понял. Потом посмотрел на часы. Уже десять минут в его приемной
в ожидании томились генералы.
- Ты извини меня, Александр Николаевич, у меня там ждут совещания двенадцать человек. Давай этот разговор перенесем на вечер.
В семь часов я буду дома. Вот мой телефон, вот адрес... — Маршал на
листке бумаги поспешно написал адрес и телефон. — Мою благоверную,
как и тридцать лет назад, зовут Мария Захаровна.
- Я не забыл,— ответил Веригин и встал.
- Итак, 'В семь часов вечера.
Маршал проводил Веригина до двери, положил руки ему на плечи
и. осмотрев с ног до головы, вздохнул, улыбнулся и покачал головой.
- Да-а-а... А меня пронесло. Все расскажу вечером, дома. Ничего, были бы кости — мясо нарастет. Жду.
Маршал крепко сжал руку Веригина и открыл ему дверь. Он вышел следом за ним в приемную, где его ждали подчиненные. Все, как
по команде, встали.
Проходя сквозь строй генералов, Веригин почувствовал себя неловко. Ссутулившись и опустив глаза, он вышел в коридор и только в
лифте облегченно вздохнул. Внизу его догнал дежурный офицер и отметил пропуск. Как во сне, он предъявил пропуск солдату, стоявшему
в вестибюле, как во сне вышел на улицу, сел в первый попавшийся аиГтобус и долго ехал, сам не зная куда. Проезжая Большую Калужскую
> улицу, он вспомнил Родимова. «Он живет где-то здесь. Как он там, стаь рина?»
Веригин достал записную книжку и нашел в ней адрес Родимова.
Р Сосед по автобусу, седенький старичок-москвич, посоветовал сойти на
I следующей остановке. Вернгин сошел. А у самого из головы не выхоI» дил м а р ш а л Рыбаков. «Не вывелись у нас настоящие люди. Их не
• сломили лихие годы, им не вскружила голову слава... Гореловых и
I маршалов Рыбаковых гораздо больше, чем тех, которые не захотели
признать в Родимове Родимова».
Дверь открыла молоденькая девушка. На вопрос: «Дома ли Николай Карпович?» она приветливо улыбнулась и проводила Вернгнна в
маленькую комнату, заставленную по стенам п о л к а м и с к н и г а м и .
Родимов лежал на диване, вытянув ноги и скрестив на груди руки.
видев гостя, он медленно встал, оперся р у к а м и о край д и в а н а и долго
упор смотрел на Веригина.
109

Ты только пойми — я снова живой человек! Я гражданин Советского Союза! И не только гражданин, но и коммунист. Так вчера
сказали в ЦК.
Тебя туда вызывали?
- Да! — Родимое встал и босиком прошелся по комнате. Потом
подошел к Веригину. — И знаешь что? Меня спросили, не разучился ли
я, находясь четырнадцать лет в н'ебытии, заниматься своими старыми
з е м н ы м и делами.
- Не понимаю. Говори яснее.
- Меня спросили: если завтра мне снова предложат быть замнаркомом, то-есть по-теперешнему заместителем министра, то хватит ли у
меня сил держать на плечах эту глыбу?
- И что же ты ответил?
Родимов достал папиросу, разминая сломал ее, достал вторую и,
сломав три спички, наконец, прикурил.
- Что я ответил? — голос Родимова дрожал.— Я ответил, что
у меня хватит сил держать на плечах эту глыбу. Ты понимаешь — хватит!

VI
I О почерку на конверте Дмитрий догадался, что письмо от Сашки.
* I Тот писал редко, но уж если писал, то писал ужасно длинные письма. И это письмо было толстым, увесистым.
Дмитрий распечатал его и, примостившись на диване, принялся читать. Сашка писал:
«Здравствуй, дорогой браток!
Здравствуйте, дорогие Оля и моя племянница Машенька!
Письмо ваше мы получили и рады, что все вы живы-здоровы, что
вернулся из заключения дядя Саша. Мать так обрадовалась этому, что
у нее с сердцем было плохо. Пусть он обязательно пришлет нам
свою фотографию. А я, как снимусь, так тоже вышлю свою.
Петро заканчивает девятый класс. Вытянулся еще больше. По горенке ходит согнувшись, задевает шарабаном за потолок. Иринка готовится к экзаменам. От зубрежки аж посинела, жмет на похвальную
грамоту. О Петре этого не скажешь. Книжки на него влияют, как сонные порошки. Не успеет вытянуть на топчане свои стропила, как учебник падает ему на нос, и горница содрогается от его лошадиного храпа. Правда, лошади не так уж сильно храпят (Петька храпит сильнее),
но это пришлось к слову, а зачеркивать в письме не хочу. Мать потихоньку шкондыбает. Дел у нее, как всегда, куча. Только накормить нашу ораву — и то н у ж н ы силы и время. А кроме нас на ее плечах — огород, скотина, куры... Картошка поспевает. Уже подкапываем. Вот бы
ты удивил нас, если бы взял да прикатил со всем семейством
па август месяц! Мы на этот случай зарежем куличиху. Помнишь яг
ненка от Майки? Теперь она стала здоровенной овцой. Есть из чего нагнать и бражку. Одним словом, приезжай, не пожалеешь. Десятого ав
густа открывается охота. Мы с тобой всласть побродим по к а м ы ш а м
Утья в этот год — тучи. Сами так и лезут под ружье. Я все по-преж
не1йу работаю, в пожарке. Осточертела она мне, как не знаю что. Но,
пока не закончу семилетку,— уходить на другое место побаиваюсь. Д.1
и куда уйдешь с моей грамотешкой? А шило на мыло менять — не сто
т время терять. Есть у меня одна задумка: как только закончу сво;"
вечернюю семилетку, так сразу же подамся в город. Там, говорят, до
рог больше, есть из чего выбирать.
Пожаров у нас в это лето не было. Наши сивки-бурки ожирели ш
безделья, как поросята, а у напарников моих распухли глаза от пер»
110

сыпа. Вода в бочках заросла зеленым мхом. Так что, как видишь, на
нашей Шипке все спокойно.
Кланяются тебе Филиппок и Герасим. Они, как два сапога, никогда
неразлучны. Как только завидят меня — издали снимают шапки. Все
спрашивают: как ты там живешь-бываешь. Я, конечно, вру, как сивый
мерин. Говорю, что работает Егорыч главным прокурором Москвы и
получает четыре тысячи чистенькими. Филиппок ужахается и божится
перед Гераськой, что года через два ты будешь получать не меньше
шести тысяч. Вот так-то, браток. Не беспокойся, шадринский фасон
Сашка держит. Боюсь только, как бы Петька не проболтался. Он может по простоте своей. Что касается Иринки — я ей п р и к а з а л строгонастрого: не шкни! На нее надеюсь.
Семен Реутов пошел в гору — второй секретарь р а й к о м а п а р т и и .
Собирается ехать в Москву, хочет поступать в п а р т и й н у ю школу.
После съезда партии у нас тут, браток, много р а з н ы х изменений.
Кое-кого из начальства турнули, и стало не так, как было раньше,—
за анекдоты не сажают. Одним словом, будто замок снял со рта этот
Двадцатый съезд. Люди могут говорить, что думают.
Ну и еще, братуха, на заедку сообщу тебе приятную новость. Кирбая из МГБ погнал*и в три шеи, аж засверкал п я т к а м и . Даже выгнали
из партии. В прошлое воскресенье видел его на базаре. Опух весь, моода обросла щетиной, страшен, как черт. Людям в глаза не смотрит.
Ходили слухи, что хотели вроде бы под суд отдать, да что-то все не отдают. А здорово было бы, если бы, сунули ему годочков десять тюряги!
Но, наверное, пожалели. Говорят, у него семья большая.
Вот такие у нас на селе делишки, товарищи москвичи. А они, как
видите, совсем неплохие
Дед Евстигней еще живой. На днях заходил. Говорят, что у м и р а т ь
пока не собирается. Все тебя поджидает, страсть как хочет насчет политики с тобой покалякать. С моим авторитетом не считается. Его в н у ч ка Нюрка вышла замуж за шофера из сельпо. Парень неплохой. Правда, одним не вышел: не пьет и не курит, как б а р ы ш н я . А Нюрка на него не надышится.
Весной и я надумал было жениться, да вовремя удержался. Дал
себе зарок — до тех пор в этот хомут не полезу, пока не получу подходящую специальность.
Вот, пожалуй, и все.
Ждем вас с нетерпением, приезжайте. Встретим, как полагается.
Все вам кланяются и желают доброго здоровья.
Ваш — А . Шадрин.
Да, чуть не забыл. Будете писать письмо — шлите заказным. И хорошенько заклеивайте. Почтальоном сейчас работает Панька Киселева. Говорят, она балует с письмами. А на меня у нее давно зуб: прошлый год с месяц гулял с ней, а после ноябрьских бросил. Вот она и
затаила обиду. А так, в остальном, все в порядке. Бычка уже пробовали запрягать. Тянет, шайтан, что твой вол. Так что зимой насчет дровишек будет обеспечено.
Еще раз привет всем. Ждем».
Д м и т р и й положил письмо на стол и долго ходил по комнате.
«Неужели расходятся тучи. Неужели наступает время, когда человек человеку сможет открыто смотреть в глаза и говорить друг другу
то, что у него на сердце?
Да, наверное, пришло это время. Оно должно придти. Так бывает
I в паровом котле паровоза. Когда давление поднимается до критических
•атмосфер — сама собой, автоматически, открывается сухопарник... Саш[ ка, Сашка... Ты наивен, как ребенок, и мудр, как Джамбул Джабаев».
I! I

Дмитрий вышел на улицу. После дождя во дворе стояли т е п л ы е
лужи. В одной из них, поджав под себя задние лапы, на животе лежал
вислоухий серый щенок. Словно стараясь поймать козявку или букашку, он бил лапой по воде и, смешно фыркая, тряс головой. Дмитрий остановился, любуясь щенком. А тот, не замечая подошедшего человека,
продолжал дробить в луже расплавленные струи солнца.

VII
Охотного ряда Дмитрий доехал на
ДОлатору
и вышел к Манежу. Водоворот

метро, поднялся по эскапестрой толпы напоминал
осенний листопад в саду. Дмитрия втянуло в это шумное людское завихрение, как подхваченный круговым ветром лист. Втянуло и понесло
вместе с человеческим потоком на Красную площадь.
...У входа в Мавзолей стояли часовые. В их каменной неподвижности дышала н а п р я ж е н н а я сила. Дмитрий смотрел на часовых и думал: «Зачем я, учитель школы, понадобился в Кремле?* Сколько ни перебирал он п р и ч и н , ни одна из них не казалась ему правдоподобной.
Знал только одно: без дела в Кремль не зовут.
...Спасские ворота. Молча протянул дежурному коменданту паспорт, тот захлопнул окошечко и минут через пять, снова открыв его.
подал Дмитрию пропуск и назвал номер корпуса, этаж и комнату, куда ему следовало идти.
А вот и проходная Спасских ворот. Часовой внимательно, словно
что-то изучая, осмотрел паспорт.
- Пройдите.
«...Кремль! Так вот ты какой!..» У Д м и т р и я захватило дух. Он остановился. Не думал никогда что так, запросто, войдет он на священный
холм, обрамленный зубчатыми древними стенами. На стены эти раньше Шадрин смотрел со странным чувством, близким к страху. Раньше,
гуляя с друзьями-студентами, он смотрел на кирпичные башни Кремля и
думал, что за ними стоят дома-исполины, что с а м а земля кремлевская
напоминает гигантскую чашу, по краям которой, как барьер амфитеатра,
сотни лет назад воздвигли толстую кирпичную стену. А тут вдруг все
предстало перед Глазами другим, простым, понятным... Низенькой и
невнушительной показалась ему зубчатая стена отсюда, с бугра. Вот он
стоит, могущественный Царь-колокол с вышербленным бронзовым куском. Чуть подальше у цокольного этажа желтого приземистого з д а н и я
выстроился ровный ряд с т а р и н н ы х пушек р а з н ы х калибров. У их дубоьых колесниц пирамидами сгрудились ч у г у н н ы е ядра. А вот почти рядом и белокаменная колокольня Ивана Великого. Золоченые купола
соборов дышали стариной, Русью. Дмитрий огляделся. Все ему показалось древним, величественным, славянски п а т р и а р х а л ь н ы м . И вместе
с тем до предельной ясности п о н я т н ы м и родным.
А вон группа экскурсантов. Их ведет высокий молодой человек.
Они остановились у Царь-пушки. Экскурсовод что-то рассказывал.
Дмитрий не слышал его слов — их относил ветер. Но он отчетливо видел лица экскурсантов. По их одежде он судил, кто они и как здесь очутились. Это не депутаты Верховного Совета и не Герои Труда, для ко
торых Кремль не был новинкой и раньше. Простые, самые рядовые ич
рядовых, советские люди. Транзитные пассажиры с Курского или Казанского вокзалов. Люди, для которых, как и для Дмитрия, всего ка
ких-нибудь два-три года назад сама мысль ступить на землю Кремля
казалась фантастической, теперь свободно разгуливали по Кремлю, лю
буясь его строгой красотой, овеянной седыми веками и легендами.
Здание Верховного Совета СССР, куда Дмитрию был выписан про

112

пуск, находилось рядом с колокольней Ивана Великого. Дежурный сержант посмотрел пропуск и вежливо предложил пройти в лифт. В вестибюле стояла тишина. Везде ковры. Ковры в коридорах, на лестничных
пролетах, на площадках...
Вот и комната, куда у него выписан пропуск. Он остановился и
*^ще раз прочитал письмо, которое получил два дня назад. «Иванов..
В одной только Москве тридцать тысяч Ивановых».
Поправив галстук, он тихо постучал в дверь. Кто-то глухо отозвался., Дмитрий толкнул дверь и остановился на пороге. Лицо человека,
поднявшегося из-за стола, показалось знакомым.
- Не узнаете?
В человеке, который целых два дня был для него загадкой, Дмитрий узнал бывшего прокурора Сокольнического района, где он четыре
года назад работал следователем.
- Василий Петрович... — тихо произнес Шадрин. — Вот не ожидал!
- Все объяснимо... — Иванов вышел из-за стола и крепко пожал
руку Дмитрия. — Вчера прокуратура, сегодня — Кремль. Везде нужно
работать.
- А вы... здесь?..
- В комиссии законодательных предположений. Садитесь, пожалуйста. Разговор у нас будет серьезный.
Дмитрий сел. Кабинет Иванова просторный, в нем нет ничего лишнего. Все подчинено тому деловому ритму, который с годами вырабатывается в высоких государственных учреждениях.
- А вы совсем почти не изменились,— нарушил молчание Иванов.
- Только вот шевелюра стала не такая буйная.
- Годы... сказываются. — отозвался Шадрин.
- Да, годы идут, идут... — протяжно, с грустинкой в голосе, ответил Василий Петрович, вглядываясь в лицо Дмитрия. — Наверное, и не
догадываетесь, зачем пригласили вас?
- Пока нет.
- Хочу предложить вам вернуться на юридическую работу.
- Если разговор пойдет о прокуратуре, то, пожалуй, не стоит его
и начинать.
- Почему?
- До тех пор, пока в прокуратуре Москвы будет Б о г д а н о в — м н е
;
не быть следователем.
Богданов?— Иванов улыбнулся. — Его уже давно нет.
?!
- За нарушение революционной законности его убрали из прокуратуры. Но о нем довольно. Перейдемте к своим делам. Я пригласил
вас, чтобы предложить вам работу в аппарате Президиума Верховного
[Совета.
- В а п п а р а т е П р е з и д и у м а ! — Д м и т р и й даже привстал.
- Удивились?
Дмитрий неопределенно пожал плечами.
- Уж больно неожиданно все это... Школа — и Верховный Совет!
Там и здесь — люди. Там и здесь — ответственность.
А что делать?
В комиссию законодательных 'предположении, референтом.
- Не и м е ю представления.
Иванов подошел к окну и закрыл створку.
- Помните классическое определение п р а в а ?
- Если по Марксу и Ленину, то это воля господствующего к л а с ща, возведенная в закон.
- Мудрее и короче определения не придумаешь. У референта ко{8. «Байкал» № 1

ИЗ

миссии законодательных предположений — большая и ответствен!]; 1 я
работа.
Представляю.
- А о деталях — потом. Оглядитесь и поймете сами,— что у вас
будут за обязанности. — Иванов закурил и предложил папиросу Шадрину. — Не приходилось ли вам, Дмитрий Георгиевич, в последние годы
слышать ропот на закон, по которому за мешок ржи, украденной на колхозной мельнице, дают десять лет тюрьмы, а за убийство человека — пять-восемь лет? Как вы на это смотрите?
- Да... — неопределенно протянул Шадрин. —Об этом я не рач
думал. Забыт человек. Его заслонил мешок ржи.
- Вот именно, живого человека заслонил мешок ржи! Этот закон
не правится ни мне, ни вам, ни парикмахеру, который брил меня сегодня, ни водителю троллейбуса, который вез вас к Кремлю, ни столяру,
который сделал вот этот стол, этот стул... Я думаю, вы все понимаете.
Голова у вас светлая, выросли вы не на маменькиных пышках и т? на
пуховиках, а в трудовой семье, знаете, почем фунт лиха. Нам нужны
люди, которых жизнь прогнала сквозь сциллы и харибды, а не подносила все на блюдечке. Вот я и вспомнил о вас. Одним'словом, неделю на
сборы и с первого числа вы — референт Президиума.
- Для меня это настолько неожиданно... А потом, у меня же
школа...
- Я в курсе дел. Здесь вы нужней. О вас я говорил с председателем комиссии. — Иванов посмотрел на часы. — Жаль, что его только
что вызвало руководство. Вот вам анкета. Заполните дома и сдайте н
бюро пропусков на мое имя. Это там же, у Спасских ворот.
При упоминании анкеты внутри у Дмитрия захолонуло.
- Думаю, что ее не стоит заполнять, Василий Петрович.
- Почему?
- У меня есть хвосты.
- Какие?
- В прошлом имел строгий выговор по п а р т и й н о й л и п к и .
- Снял»?
- Да.
>
- Еще что?
- А потом... Вы сами знаете...
- Репрессия родственников?
- Да.
- Я помню об этом. Они р е а б и л и т и р о в а н ы ?
- Да.

- Где сейчас?
- Одни погиб в тридцать девятом году, другой — в Москве. Пол\
'шл назначение на работу.
- Куда?
- Будет командовать Гвардейской артиллерийской бригадой.
— И прекрасно! О чем же вы беспокоитесь? Или это условный гн
леке?
Иванов взял у Д м и т р и я пропуск, з а п о л н и л его с обратной сторп
I! расписался.
- Итак, через три-четыре дня жду анкету. Печать на пропуск н*
ставят в двадцатой комнате. Не забудьте, п р и л о ж и т е к анкете автобнг
рафию и копню диплома.
Д м и т р и й вышел из кабинета. В двадцатой к о м н а т е п о с т а в и л и
чать на пропуск. Спустился вниз. Все, что произошло, осознавали
смутно. Кремль... Президиум Верховного Совета... Все как в ту.\:ат
Д м и т р и й вышел во двор и в первую м и н у т у растерялся — не -.
худа идти.

Над колокольней Ивана Великого кружилась стая голубей. У Цар}.лолокола пестрела новая группа экскурсантов. А у подножия приземистых зданий, точно на к а р а у л е , замерли чугунные пушки, н а п р а в и в своп
пемые жерла в голубое, без единого облачка, небо. На золотых к у п о л а х
соборов горели солнечные блики. По направлению к Спасским воротам
шли экскурсанты, которых Шадрин видел полчаса назад.
...Били часы на Спасской башне. Дмитрий вышел на Красную площадь.
Дмитрий прошел к Мавзолею. Часовые, не шелохнувшись, стояли
у входа в священную гробницу. На рябоватой серой брусчатке Красной площади, напротив Мавзолея, школьники, одетые в белые рубашки и короткие штанишки и юбочки, замерли в строю под пионерским
знаменем. Молоденькая вожатая назвала фамилию, и из строя твердым
шагом вышел веснушчатый курносый мальчуган с выгоревшими на
солнце волосами. Он впился светлыми глазенками в профиль часового
и почти одним духом выпалил торжественное
обещание.
Когда мальчуган смолк, вожатая подошла к нему и завязала ему
на шее красный галстук.
Тут же, чуть поодаль от колонны, стояли высокий старик и несколько женщин. В женщинах нетрудно было узнать матерей школьников.
Вокруг колонны пионеров стали стекаться любопытные. Большинство
из них, как показалось Дмитрию, были не москвичи. Это было заметно
по одежде, по манере говорить, удивляться...
- Т а н я С т р у м и л и н а ! — в ы к л и к н у л а пионервожатая.
Из строя вышла рослая девочка с большими синими г л а з а м и и
пепельными косами. Ее пересохшие от волнения губы вздрагивали.
Дмитрий перевел взгляд налево, туда, где стояли женщины и старик. В одной из женщин он узнал Лилю. Но это была уже не та изысканно-модная девушка, которую он допрашивал шесть лет назад, когда
работал следователем, и не та, убитая горем женщина, которую он видел на кладбище в день похорон Струмплина. Это была красивая, в
полном цвету своего тридцатилетия женщина. В каждом ее движении
выражалось чувство достоинства и уравновешенности человека, определившего свое место в жизни. «С нее можно писать картину «Материнство»,— подумал Дмитрий, наблюдая за Лилей, которая не сводила
глаз с Тани.
В д л и н н ы х ресницах Лили блестели крупные слезы. Она улыбалась и плакала.
Когда Таня произнесла последние слова торжественного обещания, вожатая вскинула над головой руку и звонко воскликнула:
- Юный пионер! К борьбе за дело Коммунистической партии будь
готов!
- Всегда готова!
Щеки Тани полыхали румянцем. А по лицу Лили текли слезы.
Дмитрий перевел взгляд на высокого старика. Он стоял позади Лил:1 и, положив свою большую руку на ее плечо, улыбаясь, что-то гово' рил. Но Лиля, к и в а я в знак согласия головой, не о т р ы в а л а глаз от Тани.
Два чувства — радость и удивление — овладели Ш а д р и н ы м . «Неу ж е л и это он?..»
Всего в каких-то двадцати шагах от него стоял человек, д в а ж д ы
с п а с ш и й ему ж и з н ь . Эти взлохмаченные черные брови, перевитые тонкими с е р е б р я н ы м и н и т я м и , уже дважды свисали над Ш а д р и н ы м , леыкавшпм на операционном столе. Такие л и ц а , увидев о д н а ж д ы , не за'оудешь всю жизнь.
«Батурлинов... Он п о - п р е ж н е м у в с е м о г х ш . . . >
Конец.

Таша дискуссия
продолжаем обсуждение
проблемы художественного
перевода

О РЕЧИ С ШАТК011 ТРИБУНЫ
Необходимость
серьезного обсуждения
вопросов художественного
перевода бурятской, прозы на русский язык назрела
давно. Правление Союза писателей республики несколько лет собиралось провести семинар переводчиков, обсудить насущные вопросы теории, обобщить практическ^й опыт
писателей-переводчиков,
но семинар так и не состоялся. Очень хорошо, что разговор начался на стпг^и т ях
журнала «Байкал», но он может явиться
лишь подготовкой к принципиальному и полезному профессиональному обсуждению
этой темы на республиканском семинаре.
В последнем номере журнала «Байкал»
за 1965 г. опубликована статья С. Забадаева «Еще раз о художественном переводе
прозы». Автор стремится разобраться в
сегодняшнем состоянии перев~дческого
дела в Бурятии, сформулировать некоторые теоретические принципы
перевода.
его статья богата примерами из произведений бурятских писателей. пеое°еденных
на русский язык. Но представляется, что
не все положения статьи С. Забадаева
бесспорны.
Хочется возможно более кратко выразить свои мысли. Начну с тоге, что вызывает у меня желание возразить.
Первое, с моей точки зрения весьма
принципиальное замечание сводится к тому, что автор статьи пытается сбить переводчиков на неверный, формалистический
путь. Убежден, что это не сознательное
желание, что происходит оно от
некой
теоретической неразберихи в мыслях автора. Этой неразберихой, к сожалению, пропитана вся статья.
С. Забадаев справедливо утверждает,
что «В погоне за словами, а не за языком,
за деталями и частностями, а не за целым,
формалисты выхолащивали идею, извращали форму». Далее же он критикует переводчиков именно за то, что они не всегда
идут «за словами» автора. Это утверждение
может быть принято, как призыв к буквальному дословному переводу произве-

116

дений бурятских писателей, а такой перевод обеднит бурятскую литературу, не доставит радости читателю. Понятно, что я
решительно против грубого вмешательства переводчика в творческую
работ>
не ратую за самовольничанье перевс л ^'п<1
Хочется высказать еще одну мысль: переводчик, как правило, является и первым
рецензентом, и первым редактором русского текста произведения национального
автора. А у нас в республике он, кром(.
того, и близкий личный друг писателя,
кровно заинтересованный в -доброй судьбе
книги, которую он переводит, в писатель
ской судьбе автора.
Знаю по своему
многолетнему опыту
как проходит эта работа. Бурятский пи
сатель и переводчик советуются о том, как
сделать книгу еще лучше. Если автоп
принимает пожелания переводчика (а та
кое случается), он приносит новые или и !
мененные куски своего произведения. И\.
естественно, не было в ранее спублико
ванном бурятском оригинале. Потом на
чинается работа издательского редактом.1
И у него есть свои замечания и пожел»
ния...
Поэтому требование буквального сои
падения национального оригинала и рм
ского перевода
не совсем обоснов.'пт
Известно, что еще в сороковые годы и
Бурятии не было русских писателей, м > ' "
рые могли осуществить перевод произв-.'пний бурятской прозы. Первыми перев•. I
чиками были московские писатели — >'.ми
добрый друг Илья Чеонев, прозаики М-'
рофанов. Родов. Авяеев, Ферен-ук, <>•"'»
близкий всем нам ипкутянин И н н о к е ч и ш
Луговской. Ими были переведены по-'- '"
и роман X. Намгаоаева. лвэ романа *
Тумунова и до. книги. Автору журнальном
статьи, оценивая нелегкий труд этих мп»
водчиков, следовало бы избежать >
ного соседства полностью гротпво"» " >
ных выводов. Сначала С. Забадаев ппи •
о переводах повестей X.
Нчмг,«Переводчик, безусловно, стремился
дать содержание повестей боле? п о п ;
ближе к оригиналу»- Чуть ниже он т

«Переводчик небрежно отнесся к языку
• ероев, передаче на русском языке бурятских пословиц, поговорок и т. д.»
Я затрудняюсь разобраться, как же
С. Забадаев относится к работе переводчика? Хвалит его или хулит?
В ту пору, когда в республике еще не
было собственных переводчиков, московские писатели пришли к нам, как друзья
молодой бурятской литературы. Убежден,
что надо сказать им за это большое спасибо: они способствовали пропаганде в
стране л у ч ш и х произведений бурятской
литературы, значительно расширили национальным писателям читательскую аудиторию. Есть у меня возражения и по
поводу оценок С. Забадаевым нынешнего
состояния переводческого дела в республике.
Автор статьи много пишет о переводческой работе В. Сергеева и Н. Рыбко.
Я хочу быть правильно понятым: литературная работа, как известно, дело нелегкое. Все понимают огромное воспитательное значение писательского труда в нашем общем деле строительства коммунизма. Партия рассматривает писателей как
верных своих помощников в борьбе за
коммунизм.
Ко всему этому слецует прибавить, что
ни один писатель никогда не садился за
стол с предвзятым
желанием написать
плохо или перевести плохо. Каждый стремится сделать свою работу хорошо.
Но не значит, конечно, что в работе писателей нет ошибок. Они есть и часто —
досадные. Устранению этих ошибок, их
предупреждению призвана служить доброжелательная,
товарищеская и строгая
литературная критика.
Так вот. давайте разберемся с помощью
С. Забадаева, хороший или плохой переводчик В. Оеогеев Напомним, кстати, что
роман Б. Мунгонова «Хилок наш буоливый» в переводе В. Сергеева был и^дан в'
Москве, кроме того напечатан в «Романгазете».
С. Забадаев пишет, что «многие стоаницы перевода романа, сделанного В. Сергеевым, пооизволят отоядное впечатление.
Они убедительно доказывают умение переводчика бережно донести сложные нюангч оптиняпа, гчп»->бразные художественные находки автора».
Читатель может подумать: вот какой
хороший переводчик В. Сергеев!
Но — стоп. Чуть ниже С. Забадаев пишет, что «В. Сеогеев в своей в-льно^ти
заходит слишком далеко.
Наоушает сюжет, опуская из ооигинала целые куски».
|На доуг°й стпяничр СЯОРЙ г.татки Г. Забадаев характеризует работу переводчика,
«пп-ичкол н«п "пи^иналом»: в "»твеотой главе не пеоеврдена сцена с Норжимой, «вгя эта хорошая глава либо сокра?на, либо изменена».
этим гоехи пеоеводчика не исчерпы>тся. Из дальнейшего мы узнаем, что
Сергеев не только «сокращает» и «из»я«~* аварский г-пигинал. н« еще и доиисывяет по своему усмотпению книгу
Мунгонова.
В статье сказано: «Пере-

водчик широко раздвигает рамки образа
и заглядывает в боевое прошлое солдата.
Почти на целую страницу дается эпизод,
которого нет в подлиннике».
Какое безобразие, правда? Переводчик
навязывает автору свои мысли, собственное сочинительство выдает за творчество
бурятского писателя.
Но опять — стоп! Когда пришло время
принципиально оценить весь этот «произвол над оригиналом», С. Забадаев делает
совершенно неожиданный вывод: «На наш
взгляд, в данном случае эти и некоторые
другие вольности переводчика оказали автору добрую услугу. Это несомненно».
Критическая позиция С. Забадаева мне
представляется не особенно твердой.
Известно, что писатель Н. Рыбко перевел с бурятского три романа Д. Батожабая, две его повести, сборник рассказов
В. Бильдушкинова, повесть Ц. Хамаева.
Это не малый труд. Как же оценил его
С. Забадаев?
Покончив с В. Сергеевым, он пишет:
«Стремление во что бы то ни стало переиначить текст наблюдаем и в переводе
Н. Рыбко повести молодого автора Ц. Хамаева». Через несколько строк С. Забадаев утверждает: «Можно наугад открыть
любую страницу перевода и обнаружить
явное несоответствие с оригиналом».
Дальше идут многочисленные примеры,
после них С. Забадаев пишет: «И так буквально на каждой странице, начиная с
названия повести (в оригинале: «Оперившиеся птенцы»). Вряд ли нужно думать,
что эта повесть, во многом слабая, выиграла от подобной отсебятины переводчика». И снова идут примеры, доказывающие, что «словно Н. Рыбко написал произведение, позаимствовав для этого у Хамаева сюжет и действующих лиц».
Читатель замирает от предчувствия новой неожиданности: ведь сейчас будет
окончательная
оценка
переводческого
творчества Н. Рыбко. Автор статьи С. Забадаев уже написал:
«В основном все
указанные недочеты сводятся к бесконечной отсебятине переводчика». Как же он
сумеет теперь обелить Н. Рыбко?
Критическая мысль С. Забадаева привычно находит переводчику
оправдание:
«Незнание языка оригинала, психологии
улусного
бурята, его быта переводчик
стремится
компенсировать
собственной
фантазией, опытом литератора, которого,
конечно, у Н. Рыбко больше, чем у молодого автора Ц. Хамаева. Вот почему в
переводе
встречаем многочисленные отступления от подлинника».
Вот почему, оказывается...
Все эти поспешные обвинения и столь
же поспешные и бездоказательные оправдания переводчиков представляются не
особенно серьезными.
Немалая часть статьи «Еще раз о художественном переводе прозы» посвящена
разбору моего переводческого опыта. В начале статьи С. Забадаев так представляет
меня читателям: «Нужно признать, что
М. Степанов достоин таланта автора пере-

т

водимого
произведения. Он творчески
подходит к своему делу».
А дальше С. Забадаев с таким же удовольствием пишет: «Иногда у переводчика наблюдаем тенденцию переиначивать,
слегка изменять авторские мысли, выражения, образы и т. д. без всякой на то
необходимости, что дает ложное, искаженное представление об оригинале, уничтожает его своеобразие».
Чуть ниже сказано: «переводчик упускает отдельные
мысли автора, вставляет
свои, меняет образы.
Часто переводчик сокращает авторский
текст».
С. Забадаев приводит в статье подглавьу «Поединок» из романа Ч. Цыдендамбаева «Доржи, сын Банзара» и утверждает, что ее нет в оригинале, пишет, что
«Вполне очевидна неправомерность включения такого эпизода со стороны переводчика», говорит, что «сценка крайне наивна и начисто лишена художественной
правды».
Мы вправе сказать, что такая «работа»
переводчика приносит не пользу, а безусловный вред бурятской литературе. Это не
перевод, а фальсификация, не перевод, а
разбой.
Становится очень грустно оттого, ч го
мы так мало знаем друг друга. Пользуясь
случаем, я хочу повторить один из основ,
ных принципов, о котором постоянно помню при работе над переводами с бурятского. Я много раз говорил об этом в своих выступлениях перед
читателями, на
писательских собраниях и в частных беседах: я никогда ничего не сокращаю и не
дописываю в произведениях бурятских авторов.
Как уже сказано ранее, после выхода
книги на бурятском языке, автор готовит
ее к русскому изданию, многое в ней меняет: вписывает новые куски, сокращает
отдельные главы. Он улучшает книгу. Его
право дорисовывать и изменять образы,
вводить новые эпизоды, осложнять или
упрощать ситуации.
При подготовке к русскому изданию романа Ч. Цыдендамбаев
широко пользовался этим своим правом. Он вносил изменения и в последующие издания книги
на русском языке, как впрочем и во все
свои другие книги, изданные в русском переводе. Так появилась и подглавка «Поединок».
В соответствии с замечаниями критикоч
и пожеланиями читателей много поработал над романом «На утренней заре» и
покойный Хоца Намсараевич Намсараев.
Он даже несколько изменил композицию

второй половины своего романа, что можно заметить, сравнивая бурятскую книгу
и последний р у с с к и й перевод. 1«к иосгупают и другие писатели: авторская 1>а«ота над книгой никогда не прекращается.
Перед тем, как оовинить переводчиков в
«своеволии» и неуважении к творчеству
бурятских товарищей, нужно пр^д^арит е л ь н о выяснить справедливость этих обвинений.
Я принимаю многие замечания С. Забадаева и сам вижу недостатки своих переводов. Мне хочется в конце этой статьи
сказать о том, что почему-то не разглядел
уважаемый критик.
Сейчас бурятские прозаики почти не обращаются за переводами своих книг в другие города, их переводят русские писатели, живущие в республике. Каждый переводчик понимает огромное значение издания книг бурятских писателей на русском
языке для дальнейшего успешного развития бурятской литературы и, в конечном
счете, для всей многонациональной советской литературы.
Русские писатели по многу лет живут в
Бурятии, хорошо знают бурятскую литературу, творческое лицо авторов, произведения которых они переводят.
Они знаю!
жизнь народа, многие его обычаи, стремятся проникнуть в его психологию.
У нас переводчики работают с авторами
плечо к плечу, буквально за одним письменным столом. Это способствует по я ышению качества их общей творческой работы.
Недаром большинство переводов авторизованны, то есть одобрены авторами.
Наконец, работающие в области переводов русские товарищи отчетливо понимают значение своей работы для дальнейшего укрепления ленинской дружбы народов.
Рассматривая работу переводчиков, все! да надо помнить, что разговор идет о п л
линно творческом,
писательском труде.
Одним знанием языка здесь не обойдешь
ся, надо быть художником. Недаром лучшие переводы произведений иностранной ••
многонациональной советской литературы
осуществлены у нас такими большими пи
сателями, как С. Маршак, К. Чуковским.
Л. Соболев.
Статья С. Забадаева безусловно продчь
тована добрыми намерениями, заботой >
том. чтобы дать советскому читателю м
рошие русские переводы бурятских кн 1
Жаль, что автор статьи оказался на ш
ких, неустойчивых коитических позици
он сам не твердо убежден, что в Э' >м
большом деле хорошо, что требует реп и
тельного улучшения.
Мих. СТЕПАНОВ,
писатель и переводчик.

Мнение о прочитанном

ПОЭЗИЯ БОРЬБЫ
шу советскую действительность он расВ советском лермонтоведении, как в обсматривал, «как эпоху самую «романтищей оценке творчества великого поэта,
так и в истолковании отдельных его проческую» из всех эпох, когда-либо пережиизведений, установилось немало «общих»
тых человечеством Европы».
Среди книг о Лермонтове, изданных к
мест, утвердившихся как незыблемые каноны, с годами не подвергающиеся су150-летию со дня рождения великого поэта, исследование
В. Архипова* — новое
щественным поправкам и изменениям. Эти
каноны, окостеневшие в своей основе, заслово в советском лермонтоведении. Кникреплены академическими исследованияга Архипова воодушевлена пафосом от.
ми, подтверждены многочисленными стакрывания, глубоко оригинального раскрытьями, вошедшими в филологические сбортия его творчества как поэзии познания и
ники, различные ученые «труды» и «задействия.
писки», издаваемые
высшими учебными
Воскрешая забытые факты и явления
заведениями и научно-исследовательскилитературы 30—40-х годов прошлого стоми институтами.
летия, сопоставляя различные события литературно-общественной жизни той поры,
Конечные выводы исследователей творпривлекая новые документы и по-новому
чества Лермонтова нашли свое отражепрочитывая произведения поэта,
автор
ние в учебниках и учебных пособиях по
смело и безбоязненно, не взирая на автолитературе.
ритеты, отбрасывает традчционные конГлавная суть этих традиционных, десяцепции, порожденные определенной предтилетиями сложившихся представлений на
взятостью теоретических суждений, иногда
творчество М. Ю. Лермонтова сводится к
некритическим подражанием, а то и поостому, что великий поэт, выступивший на
то невнимательным прочтением текстов.
литературную арену как революционный
Революционный романтизм, убедительно
романтик, за короткий срок прошел путь
доказывает автор, нельзя рассматривать
от романтизма к реализму, во всем повтотолько как некий подготовительный этап
рив своих
предшественников, не внося
в развитии литературы XIX в., предшестсвоей творческой практикой ничего сущевующий реализму
вообще и непременно
ственно нового и оригинального.
подлежащий «преодолению».
Отдавая должное
прогрессивному роВ условиях 30-х годов, после разгрома
мантизму в борьбе против сил реакции и
восстания декабристов и усиления никомракобесия, в страстной защите угнетенлаевской реакции, революционные романных и обездоленных, в призыве к подвигу
тики «оказывались большими реалистами,
и «боренью», к активному действию во
чем сами реалисты», потому что обостренимя свободы и независимости, исследованый общественный инстинкт подсказывал
тели и при этих условиях рассматривали
им историческую перспективу движения,
его (революционный романтизм) как невозможный его результат.
кую подготовительную ступень художественного творчества, предшествующую реРеалистический характер революционноализму.
го романтизма, употребляя выражение
Так поступают многие исследователи не
автора, не только не отрицали наиболее
яркие представители реализма, но нередтолько в оценке творчества Лермонтова,
' преодолевшего будто бы «к концу жизни»
ко обращались к произведениям романтиков как к достоверным источникам, подромантизм и вставшего «на путь реализма», но и в истолковании творчества Горьтверждающим и их мысли и наблюдения.
! кого, который, кстати, писал о себе — роДля подтверждения сказанного сошлемся на очерк И. А. Гончарова «По Восточмантике — в 1928 г., что в нем «60 лет
ной Сибири», тематически примыкающий
жизни не поколебали романтизма», а на* В л. А р х и п о в . М. Ю Лермонтов Поэзия познания и действия. Изд-во «.Московский рабочий*, 1965

119

к «Фрегату «Палладая. Восстанавливая в
памяти далекое прошлое — путешествие!
по северу
Сибири,— писатель вспоминал
об окрестностях далекого города Якутска,
природе этого края.
«Природа...,— пишет он,— можно сказать — никакой природы там нет. Вся она
обозначена в семи следующих стихах, которыми начинается известная поэма Рылеева «Войнаровский»:
На берегу широкой Лены
Чернеет длинный ряд домов
И юрт бревенчатые стены.
Кругом сосновый частокол
Поднялся из снегов глубоких,
И с гордостью на дикий дол
Глядят верхи церквей высоких.
...Если я в путешествии моем вдался в
какое-либо описание, а не привел, для
краткости, вышеозначенных изобразительных стихов, то это вовсе не оттого, что я
не знал или не помнил этого начала поэмы.
Напротив, я помню, что, подъезжая к городу, я декламировал эти стихи, а не привел их, как принято выражаться в печати,^ «по независящим от автора обстоятельствам».
И Э0ч> писал Гончаров! Самый трезвый и
самый последовательный реалист. Гончаров видел Якутск своими глазами, а ссылается как на достоверное свидетельство — стихи революционного романтика,—
никогда, как известно, не видевшего ни
города на Лене, ни севера Сибири!
Литература революционного романтизма — это не только высокие и благородные порывы гордого духа в надзвездные
выси, но и страстное отрицание гнетущей
действительности, активные поиски герояборца, ратующего за свободу и счастье
человечества, проповедующего идеи всемирного братства и свободного труда.
«А это значит,— утверждает исследователь,— что романтизм первым открыл
действительно положительного героя, героя-революционера, героя большой жизни
и большой исторической дистанции.
Ни одно из этих великих открытий реализм не только не отменил, а. няобппот,
воспринял как свою истину и достояние».
Подтверждением, бесспорно, верного, не
вызывающего сомнений, выдвинутого автором положения (кстати, удивляющего
своей верностью и, кажется, даже общеизвестностью, но до сих пор еще не высказанного в печати), является глубоко
аргументированный анализ таких шедевров лермонтовского творения, как: «Смерть
поэта», «Дума», «Бородино», «Родина».
На первый взгляд, это очень разные, поразному случаю написанные произведения,
в основе же своей, как это убедительно
доказано исследователем, они пронизаны
одними и теми же революционно-демократическими идеями, острие которых направлено против главных противников поэта — царизма и крепостничества.

Аналитико-синтетическая мысль исследователя не только охватывает общий,
историко-философский, идейный
смысл
произведения, но раскрывает порою такие,
казалось бы, частности и детали благодаря которым только и можно проникнуть в
глубинную суть авторского замысла, поновому прочесть давно известное, прочно
запечатлевшееся в памяти.
Комментаторы собраний сочинений великого поэта давно уже вынесли в примечания эпиграф к стихотворению «Смерть
поэта», установив, что оный эпиграф противоречит идейному содержанию произведения, потому что был написан (или, лучше сказать, приписан) позднее для «смягчения политической остроты смысла стихотворения». В. Архипов по-новому прочитал эпиграф, перенес логическое ударение с «государя» на повторяющиеся слова «отмщенья», и он (эпиграф) вновь занял подобающее ему место в произведении!
Страстное требование негодующего поэта — «отмщенья!» — придавало глубокий
политический, идейный смысл стихотворению (до появления заключительных 1Ь
строк), что, как нам кажется, доказано и
убедительно и верно.
Пригвоздив к позорному столбу истории
светскую чернь, погубившую великого поэта — «дивный светоч», —Лермонтов продолжил свои горькие размышления «о
времени и о себе» в стихотворении «Дума».
Лермонтовская «Дума» имеет некоторьк
черты сходства с «Философическим письмом» Чаадаева и литературоведы обычно
ставят знак равенства между двумя про
изведениями, имеющими лишь внешне)
сходство. Скептицизм сближающий эти
разные по духу, по идейной направленности произведения, утверждает автор, ж
должен никого вводить в заблуждение
«Лермонтовский скептицизм бунтует. Ча
адэевский смиряется».
«Дума» Лермонтова всем своим строем
мыслей, характером раздумий, отчетливо
выраженной жаждой деятельности свя
зана с рылеевским «Гражданином» с тон
лишь разницей, что одно произведение бы
ло написано в канун восстания, другое после его поражения.
Вынося беспощадный приговор сврем>
поколению, прозябающему в бездействии
и позорном малодушии, поэт казнил и
собственное малодушие, невольно прояви"
шееся во время следствия «о непозволи
тельных стихах».
Использовав письма поэта к своему
другу С. Раевскому,
поплатившему»»
ссылкой в Олонецкий край за распростр.1
нение стихотворения «Смерть поэта», ш
следователь, правды ради, раскрыл и <т
интимную сторону произведения.
Ничего не прощая ни своему поколении
ни самому себе великий поэт в сво<-«
страстном и гневном отрицании ненавт '
ной ему николаевской действительности

* И. А. Гончаров. Собрание сочинений.
стр. 384—385.
120

Том седьмой.

М., Гослитиздат,

ПОДНЯЛСЯ

ДО

НОВЫХ

ПОЭТИЧеСКИХ

ВЫС01

И

тем самым определил характер развития
политической лирики последующих десятилетни русской демократической литературы.
В главе, посвященной анализу кавказского цикла произведений Лермонтова, автор не только раскрывает «могущество
образного мышлениях поэта, но и подвергает принципиальной критике работы исследователей,
извративших подлинный
смысл его восточных поэм.
Кажется странным и необъяснимым, что
в литературоведении до сих пор остается
«в силе» укоренившееся мнение о том, что
Лермонтов ошибочно изобразил «первый
этап Кавказской войны», потому что не
смог «осознать ее подлинного исторического значения». (А. Н. Соколов. Очерки по истории русской поэзии X V I I I и первой половины XIX века. Изд-во Москв. университета, 1959).
По мнению автора названной работы,
«Лермонтов идеализировал свободу и независимость горских народов» (?!).
Не вероятно, но факт! — народ, самоотверженно борющийся за свою свободу и
независимость, достоин, видите лк, осуждения, а поэт, воспевающий беззаветный
героизм горцев, оказывается, «по условиям времени» еще «не осознал» необходимость... жестокого их истребления (!).
Решительно опровергая подобного рода
теоретические взгляды,
исследователь
справедливо
утверждает, что позиция
Лермонтова, занятая в кавказском вопросе, его произведения, воспевавшие героизм
горцев, отражали настроения прогрессивной части русского общества, способствовали укреплению дружбы и братства народов России.
«Его позиция,— утверждает В. Архипов,— была безупречной и единственной
верной в то время. Не осуждать надо великого поэта и не извинять его за то, что
он «не мог осознать», а относиться к нему с благоговением. Ибо он, разоблачив несправедливую войну «своего» правительства, отдав безоговорочно все свои симпатии в этой войне горцам, закладывал
•месте с другими русскими революционерами основу того нерушимого союза народов,
которым вправе гордиться наша
страна».

На вопрос исследователя: «...не настала
ли пора полностью реабилитировать революционный интернационализм великого
русского поэта?» -- мы бы не только дали утвердительный ответ, но и, соблюдая
логическую последовательность, добавили
бы к этому: «А не настала ли пора освободиться от таких учебных пособий, извращающих марксистский подход к оценке
прошлого и наносящих ущерб в интернациональном воспитании молодежи?».
Лермонтов не только последнее эхо декабризма, поэзия которого (если безоговорочно принять эту формулировку А. В
Луначарского) осталась бы без отклика и
без отзыва грядущих поколений, но и потонула бы в мертвящей тишине николаевского безвременья.
Призывное слово Лермонтова («как колокол на башне вечевой») будило мысль,
звало к новым героическим свершениям
за свободу и независимость родины.
«Лермонтов, по справедливому утверждению автора,— был и до конца своих
дней оставался
революционным поэтом,
мечтавшем о нисп"пвепжении абсолютизма и обновлении России. Он мечтал и
о народной революции. В этом его органическая связь с последекабрьским пеоиодом, когда главным ВОПРОСОМ философии
истории встал вопрос о народе и революции».
Одно из главных достоинств книги В.
Архипова о Лермонтове состоит по нашему убеждению в том, что исследователь,
опираясь на ленинские положения о трех
этапах освободительного движения, глубоко раскпыл политические, философские
основы лермонтовской поэзии познания н
действия, поэзии, действительно, ставшей
связующим звеном
между литепатупой
декабристов и революционных д р мокоатов.
Книга В. Аохип^ва «М. Ю. Леомонтов»
принадлежит к числу тех
исследований,
которые будят мысль, заставляют по-новому взглянуть, казалось, на хорошо известные факты и явления литературы прошлого, а это и определяет ее место и значение
в ряду трудов,
посвященных творчеству
великого поэта.
Б. З А Б А Й К А Л Ь С К И Й .

Годы и люди

л

Партийный сггтЖ — полвека
(К 70-леппю М. М. Сафьяновой)
Мария Михайловна Сахьянова—славная
дочь бурятского народа родилась в январе
1896
года
в
улусе
Шибертуе
Балаганского уезда,
Иркутской губернии
(ныне Осинский район Усть-Ордынского
Бурятского национальною округа Иркутской области), в семье бурята-бедняка. По
окончании двухклассного училища в 1911
году М. М. Сахьянова поступает .в Малыш о в с к у ю второклассную церковно-приходскую школу. Страстному желанию Марии
Михайловны продолжить учебу
препятствовала бедность родителей. К счастью,
способную девушку заметили
передовые
представители бурятской интеллигенции —
этнограф М. Н. Хангалов, учительница
Е. П. Хазагаева, которые оказали ей материальную помощь и организовали сбор
денег по подписному листу для выезда в
Петроград. Здесь она в 1915 году поступает вольнослушательницей на Высшие женские курсы им. Лесгафта. Будучи курсисткой, Мария Михайловна сочетала учение
с работой, ибо материальной помощи она
ни от кого не получала.
По натуре восприимчивая молодая девушка быстро сблизилась с прогрессивной
частью петроградской молодежи. Осенью
1915 года вступила в студенческий кружок,
где изучила революционную литературу.
В феврале 1916 года М. Сахьянова вступает в ряды Петроградской организации
РСДРП(б). Осенью этого же года Петроградским комитетом партии направляется
на работу в больничную кассу Путилозского завода статистиком и по заданию подпольной организации проводит агитационно-пропагандистскую работу среди раненых
солдат, распространяет нелегальную марксистскую литературу, организует сбор денежных средств для Красного Креста. Одновременно М. М. Сахьянова являлась
представителем парторганизации
курсов
им. Лесгафта в общегородском комитете
Красного Креста.
Активная революционная
деятельность
М. Сахьяновой не осталась вне внимания полицейских ищеек. В конце 1916 го-

122

да она была схвачена полицией и заключена в Выборгскую женскую тюрьму, откуда освободилась накануне Февральской
революции.
Тюремные застенки не сломили энергию
и волю М. М. Сахьяновой; она с еще большим энтузиазмом включается в революционную борьбу. В рядах Петроградской
организации большевиков Мария Михайловна принимает активное участие в Февральской революции. После Февральской
революции М. Сахьянова работает в аппарате 2-го городского райкома Петроградской организации большевиков.
Знаменательным событием в жизни М
Сахьяновой явилось ее участие во встрс'че В. И. Ленина, приехавшего из-за границы 3 апреля 1917 года. Вместе с тыся
чами рабочих, солдат Питера, моряками и <
Кронштадта она
прибыла на Финский
вокзал
встретить
вождя
пролетариат.I
России. Она взволнованно слушала речь
Владимира Ильича, в которой он привет
ствовал участников революции и призыва.I
всех трудящихся к борьбе за победу ее
циалистической революции.
В 1957 году, спустя сорок лет пос.к
участия во встрече В. И. Ленина, М. (' I
хьянова, вспоминая те далекие незабыв;и
мые дни. писала: «...Не было предс.11
моей радости и счастью увидеть того, ч!.и
слова, мысли и учение формировали мси
политическое мировоззрение и вовлекли г
ряды бойцов большевистской партии».
В дальнейшем М. Сахьяновой нсолми
кратно приходилось видеть
и слушай.
В. И. Ленина.
Летом 1917 года в разгар революциом
ных событий М. М. Сахьянова приезж.н <
в Иркутскую губернию. Здесь, как и к»
всей Восточной Сибири, была сложная "<
литическая обстановка. Сильно с к ч з ы п н
лось влияние меньшевиков и эсеров. Сонпм
рабочих и солдатских депутатов, соты и
ные после Февральской революции, нахол»
лись под их влиянием.
Реальную помощь большевикам Вт
ной Сибири в их размежевании с мот

«иками оказали видные деятели партии
Г. О. Веинбаум, Я. Е. Боград и др., посланные в Восточную Сибирь Средне-Сибирским бюро РСДРП (б)
по указанию
Центрального Комитета партии. При их
активной помощи коммунисты Сибири решительно разоблачали контрреволюционную сущность политики меньшевиков и
эсеров, укрепили свою самостоятельную
организацию, и первый съезд Советов Сибири, открывшийся 29 октября 1917 года,
прошел под лозунгом «Вся власть Советам». На съезде был создан Центральный
исполнительный комитет Сибири (Центросибирь).
М. Сахьянова с первых дней приезда в
Иркутскую губернию втягивается в революционную деятельность. Основное внимание она уделяет работе среди сельского
населения. В своих воспоминаниях Мария
Михайловна пишет: «Слабым
звеном в
деятельности иркутских большевиков была работа среди сельского населения. Основное внимание было сосредоточено на
работу среди рабочих и солдатских масс,
а деревне не уделялось необходимого
внимания...»
Участвуя в переписи населения в Балаганском уезде, М. Сахьянова проводит
агитационно-политическую
работу среди
трудящихся. «Характер работы во время
переписи,— пишет она,— как нельзя более
способствовал приведению политической
агитации. Прежде чем начинать перепись,
в каждом населенном пункте проводилось
собрание для разъяснения политики большевиков по вопросам войны, революции и
власти».
В декабре 1917 юда контрреволюционные силы Иркутска, опираясь на юнкеров,
бывших чиновников царской администрации, выступили против Советов в Иркутске. С первых дней выступления 8 (21) декабря мятежники стали обстреливать здание Центросибири,
так называемый «Белый дом» (бывшая резиденция генерал-губернатора).
Руководящие партийные деятели Иркутска С. Лебедев, П. Постышев, Я. Шумяцкий, М. Трелиссер и др. с небольшим отрядом красногвардейцев и солдат находились в осажденном здании. Мария Михайловна Сахьянова, которая осенью 1917 г.
перешла на работу в Иркутский комитет
РКЩб), принимала активное участие в
обороне.
«Защитники Белого дома
продержались,— пишет Мария Михайловна в своих
воспоминаниях,— почти до конца боев в
Иркутске. Они сдались 17 (30) декабря
лишь тогда, когда не осталось ни одного
патрона... Я вышла из Белого дома на
седьмые сутки,-сопровождая П. Постышева под видом раненого с флагом Красного Креста...»
Красногвардейские части, солдаты и трудящиеся Иркутска, поддержанные боевыми отрядами из Черемхово, Красноярска.
Канска и Ачинска, подавили мятеж.
После ликвидации мятежа в Иркутске,
большевики мобилизовали трудящиеся мас-

сы по восстановлению народного хозяйства
и укрепления Советов.
С начала 1918 года М. Сахьянова работает в руководящем составе Иркутского
комитета РКП (б) и вместе с Г. Г. Данчиновым, М. Н. Ербановым, В. И. Трубачеевым и др. под его руководством проводит большую работу по сплочению передовой, прогрессивной части бурятской учащейся молодежи.
Весной 1918 года при Иркутском комитете РКП (б)
была создана
бурятская
группа коммунистов. Главная роль в организации группы принадлежит М. Сахьяновой, которая уже имела опыт революционной работы, приобретенный в Петроградской организации большевиков.
Группа бурятских коммунистов проводила большую работу по советизации улусов и деревень Западной Бурятии. Члены
группы М. Сахьянова,
Г. Г. Данчинов,
М. Н. Ербанов и др. выезжали на периферию и выступали перед трудящимися с
докладами и речами. В своих выступлениях устно и в печати М. Сахьянова и
другие представители бурятской группы
коммунистов призывали трудящихся крестьян (бурят и русских) к укреплению Советов, организации таковых там, где еще
их не было, к борьбе против нойонов и
кулаков. Особое внимание они уделяли
вопросу разоблачения антинародной сущности теории буржуазных националистов
об отсутствии классов и классовой борьбы в бурятском улусе, об обособлении трудящихся бурят от русских и т. д.
Однако бурятские коммунисты, стоявшие на правильной
классовой
позиции, в своей практической деятельности
допускали ошибки. Например, они в 1918
году не выдвинули лозунга о советской
автономии бурят, исходя из положения о
возможной в будущем их ассимиляции
с русским народом. Эта неправильная позиция, как указывает М. Сахьянова в
своих воспоминаниях,
была
исправлена
ЦК РКП(б).
Активная деятельность группы бурятских
коммунистов была прервана контрреволюционным выступлением интервентов и белогвардейцев в Сибири. Но революционная деятельность членов группы, в том
числе и Марии Михайловны Сахькновой.
продолжалась и в период временной победы контрреволюции в Восточной Сибири
и на Дальнем Востоке. М. Сахьянова
вместе с М. И. Амагаевым, В. И. Трубачеевым сначала работала в прифронтовой
полосе в г. Нижнеудинске и в Прибайкалье, затем выехала на Дальний Восток,
где в руководящем составе Владивостокского комитета РКП(б) вела активную
подпольную работу под кличками «Посейдон» и «Бурятка». После изгнания интервентов и белогвардейцев в условиях окончательно победившей Советской власти,
она вернулась в Бурятию на партийную
работу.
Закаленная в огне революционной борьбы, обогащенная многолетней партийной
деятельностью в подполье и при первых
Советах, Мария Михайловна Сахьянова с
123

момента образования Бурят-Монгольском
АССР становится одним из ее руководителей. Она работала в 1923 г. зав. отделом
Обкома партии, в 1924—28 гг.—первым секретарем
Бурят-Монгольского
обкома
ВКП(б). В 1929 году—ответственный инструктор ЦК ВКП(б). С 1933 года по 1935 г.
М. М. Сахьянова—ответственный работник
КПК (комиссия партийного контроля) при
ЦК ВКП(б), в 1936—1937 гг.—уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) по Чувашской АССР. В 1938—1939 гг. М. Сахьянова
снова работает в КПК при ЦК ВКП(б).
В 1940—1950 гг. находится на руководящей хозяйственной и партийной работе в
г. Москве. Последние годы (до ухода на
пенсию)— научный сотрудник
Института
марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
М. Сахьянова была участницей VII (апрельской)
Всероссийской
конференции
большевиков, на XV и XVI съездах партии избиралась в члены
Центральной

Контрольной Комиссии ВКП(б) и н<*
X V I I съезде была избрана в Комиссию
Партийного Контроля при ЦК ВКП(б).
Она избиралась также членом ЦИК СССР
и депутатом Верховного Совета СССР
(1937 г.).
За свои заслуги перед партией и народом Мария Михайловна Сахьянова награждена высшими наградами Советского
государства — двумя орденами Ленина.
С 1956 г. М. М. Сахьянова — персональный пенсионер.
Весь жизненный путь Марии Михайловны Сахьяновой, верной дочери бурятского народа — яркий пример беззаветного
служения делу революции,
борьбы за
свободу трудового народа, за торжество
ленинской национальной политики партии,
за победу коммунистического завтра.
А. ВАРГАНОВА,
кандидат юридических наук.

Ннш календарь

Пятьдесят лет... Говорят, что это полдень жизни. Очень возможно. Но
когда подымаешь, что столько исполнилось бы сейчас известному бурятскому писателю Жамсо Тумунову, то чувство неподдельной грусти, простое человеческое чувство при мысли о том, как много мог бы сделать этот
талантливый, искренний человек и не сделал,—заполняет сердца. Человек
прожил всего тридцать девять лет и успел написать два крупных романа,
великое множество лирических стихов, десяток проникновенных рассказов, несколько пьес. Они до сих пор продолжают волновать сердце и ум
читателя. А роман «Степь проснулась» триумфально шествует по странам мира, его переводят на языки народов Европы и Азии. Завидная
участь!
Когда снова и снова вчитываешься в строки этого незабываемого
помана, то чувствуешь, как бьется сердце, его, Жамсо, сердце. Это значит — он живет, живет в строках своих стихов, в поступках своих литературных персонажей.
К пятидесятилетию незабвенного Жамсо Тумунова предлагаем штрихи из воспоминаний его друга, писателя Цырендоржи Дамжинжапова.

Ц. ДАМДИНЖАП ОВ

Степной орел
Жамсо Тумунович Тумунов...
Глубоко в сердце мы храним память о нем, как о хорошем и добром друге. Мы звали его Жамсо,
и не потому, что затруднялись величать его по имени-отчеству, просто любили и уважали мы др>га за
все человечное.
Жамсо был т а л а н т л и в ы м мастер*ом слова, умным собеседником, человеком кристально чистой^души.
Сегодня я не собираюсь пересказывать его биографию, делать
какие-либо выводы о его творчестве... Сегодня мне хочется помянуть его тихим т е п л ы м словом, рассказать о наиГей первой и последней
встрече, о незабываемых годах совместной работы...
С Жамсо мы впервые встретн[25

,шсь на одном из молодежных собраний комвуза, где он тогда учился.
На собрании я, как секретарь горкома комсомола, выступил с " д о к л а дом. Выступил и успокоился. Вдруг на трибуну поднялся молодой,
белолицый паренек и начал резко критиковать недостатки в работе
а п п а р а т а горкома ВЛКСМ.
- Что же это происходит?—невольно подумал я, ибо н и к а к не
ожидал такой прыти со стороны моих слушателей.
Неизвестным оратором, как потом стало известно, оказался Жамсо. Это была моя первая встреча с будущим писателем, моим незабвенным другом.
...После этого я стал работать в редакции газеты «Бурят-Монголъ
екая правда». Как сейчас помню, в один из вечеров в кабинете редактора собрались тогдашние литераторы, среди которых были уже известные писатели Намжил Балдано, Аполлон Шадаев, Дарижаб Дамдинон.
На этом вечере выступал мой недавний знакомый Жамсо со своей толъ><о что написанной пьесой «Сысэгма». Я не могу забыть как он стоял
с распахнутым пиджаком, заложив руки в карманы брюк, и звонким
голосом читал свое произведение. На его высоком лбу отчетливо вырисовывались бисеринки пота, от волнения лицо его было розовым. Да
именно в тот вечер я подумал: «Жамсо своего добьется. Обязательно
юбьется...»
В перерыве Жамсо подошел к Намжнлу Балдано и Аполлону Шадаеву.
- Хуба, это же бытовая драма,— как помнится, сказал тогда автору Аполлон Иннокентьевич. — Хорошо н а п и с а н а !
Я же во время разговора стоял в стороне н Жамсо, увидев мен'л,
воскликнул:
- Ба, Цырендоржи! Откуда ты здесь?!
Мы вышли с ним в коридор, разговорились. Между прочим, я заметил:
— Когда же это ты успел, Жамсо, н а п и с а т ь т а к у ю большую, интересную пьесу?
- Да написать-то написал,— ответил мне Жамсо,— но уж больно
тяжело сна мне дается. Выйдет ли толк из нее — не знаю.— И добавил:
Вообще-то очень хотелось бы, чтоб получилось что-то, стоящее
Сказал и задорно рассмеялся.
...В последующие годы мы долгое время работали вместе, точнее
в одном здании: Жамсо в книжном издательстве, а я в редакции газеты, поэтому н а ш и встречи, естественно, участились. Вместе с Жамсо в
•ю время работали X. Намсараев, Д. Дамдинов, Д. Ринчино, Ю. Цыденов. Именно в те годы писатели устраивали много творческих вечеров,
дискуссий, вели деловые разговоры.
Уже тогда, в сороковых годах, Жамсо плодотворно работал на 1
своими произведениями, над собой, трудом своим постигал все тонкости творческого мастерства. Интересовало молодого писателя буквально все, особенно к н и г и .
...После войны мы встретились с Жамсо весной 1945 года. На гр\
ди его сверкали ордена и медали у ч а с т н и к а Великой Отечественно!:
войны, ладно сидела на его стройной фигуре форма гвардии к а п и т а н , ;
При встрече он был по-прежнему жизнерадостным и веселым. Тоглп
он ни слова не сказал о своих ранениях н контузии, а сразу повел раз'•овор о деле, о своей новой поэме «Сухэ-Батор», пригласил меня к
обсуждение ее.
Однажды на рабочем столе Жамсо я увидел толстую папку с р \
«описью и сразу же догадался, что в ней.
- «Степь проснулась»,— с к а з а л мне тогда Жамсо. — Над
ней •
126

провел столько бессонных ночей. Цырендоржи, она еще находится в
работе, по думаю, что скоро роман закончу.
Сказал он это и поделился со мной (он всегда делился сокровенными м ы с л я м и со своими друзьями) о п л а н а х па будущее.
После этого памятного разговора прошло не так уж много яремепи, как «Степь проснулась» увидела свет, как бы дала начало жизни
бурятского р о м а н а . А какое место заняло это произведение в нашей литературе, безусловно, всем известно, поэтому, на мой взгляд, нет надобности говорить о ее дальнейшей судьбе.
В 1949 году перед самым началом вечеров бурятской литературы
и искусства в Москве, мы — Цэдэн Галсанов, Жамсо и я — заходили к
Александру Фадееву. Разговор наш касался организационных вопросов. Фадеев внимательно выслушал нас, а потом заметил: «Хорошо,
товарищи. Готовьтесь. Мы вам поможем. А ты, Жамсо,— обратился
он к нашему другу,— поддерживай связь с московскими издательствами, да и с писателями тоже». А когда наступили дни вечеров литературы, Жамсо принял в них самое горячее участие: выступал с новыми стихами, читал отрывки из своих прозаических произведений. Нл
одной из встреч с общественностью Москвы Жамсо сказал, что вечера
литературы и искусства в столице нашей Родины являются праздником
не только артистов и писателей, но и всего бурятского народа.
До сегодняшнего дня хранятся у меня фотографии о тех незабываемых днях. На одной из них написано рукой моего друга: «В память о нашей дружбе н п а м я т н ы х вечерах литературы и" искусства з
Москве. Твой друг Жамсо». И когда смотрю на этот снимок с дарственной надписью друга, на душе становится светло». И в то же время знаю,
что его нет рядом, и невыносимо тяжелая печаль ложится на сердце...
Летом 1954 года здоровье Жамсо сильно подорвалось. Но будучи
даже тяжело больным, он день и ночь работал над новым к р у п н ы м
прозаическим полотном-романом «Золотой дождь». Тогда мы не знали, что так мало осталось жить нашему другу, мы еще на что-то надеялись, строили планы на будущее.
Хорошо помнится как в один из теплых августовских вечеров Балдан Санжеевич Санжин, я и Жамсо сидели под большой копной душистого сена, мечтали. Потягивал легкий ветерок, ярко блестели над н а м и
знезды. Жамсо тогда говорил:
- Жизнь... Сколько смысла заложено в этом слове!
Как у юноши горели его глаза, он продолжал:
- Людские судьбы —это борьба. Страдания. Любовь. З н а н и я
Сколько же понятий мы вкладываем в одно короткое слово — жизнь'
И все это — дело живущих на Земле, все это'дело рук н разума человека...
Время спешит. Судьба неумолима. Тревожно зазвенел телефонный звонок ночью 11 я н в а р я 1955 года. Я спешил к Жамсо, чтобы в
последний раз увидеть своего друга. Да, он был еще жив, хотя на его
лице не видно было ни кровинки. Он не выдавал своей слабости, н а шел в себе силы, чтобы встретить меня, как всегда, улыбкой и добре;:
шуткой.
В тот же день перестало биться сердце одного из орлов ( т а к н а ч и нается о д и н из его л у ч ш и х рассказов) бурятских степей.

Слав МАКЕДОНСКИЙ

ПИСЬМО

девушке

по имени

- иэрэгма
I
Я часто думаю о человеческой памяти. Где помещается асе
увиденное, все пережитое нами? Мир такой огромный, у человека
столько впечатлений, и все-таки он не забывает того, что нельзя
забыть.
Я помню тебя и землю вашу. Твой образ у меня в сердце, я
закрою глаза — и ваша земля передо мною: просторная, добрая
по ней бродят стада, я слышу цокот копыт, рву цветы, чтобы подарить их тебе...
Помнишь, я тебе подарил цветы. Мы познакомились на централь
ной площади Софии. Ты спросила, как добраться до гостиницы. София
не такой уж большой город, но заблудиться можно. Да и не только
заблудиться, в Софии можно потеряться, если не встретишь человека,
который протянет тебе руку.
Я протянул руку:
- Никола.
- Цэрэгма.
Я спросил:
- Из каких краев. Цэрэгма?
- Я бурятка.
- Бурятия... Это...
— Слышали о Байкале'-*
— Конечно!
- Байкал н а ш .
Мы проходили мимо цветочного м а г а з и н а . Я к у п и л б у к е т и к и :юд:.м
тебе.
- А это болгарские цветы.
- Спас п бо!
— Вот ваша гостиница. Что вы будете делать после обеда?
- Поедем в горы Витоши.
- А ч го будет делать Цэрэгма вечером?
123

- Вечером я свободна.
- К семи я зайду.
Бурятия... Думая о тебе, Цэрэгма, я снова и снова вспоминаю
твою родину. Может, потому она прекрасна, что ты для меня прекрасна? Так уж устроен человек: все, что окружает любимого, кажется нам прекрасным. Но мне не только кажется, что твоя земля чудесна, она на самом деле такая. А люди... Люди твоей родины удивительно хорошие. Замечательные люди.'
Если ты пойдешь все по земле, прямо по земле, ты встретишь
много людей, много лиц, много улыбок. Ты услышишь разные языки, слова тебе будут непонятны, но ты запомнишь лица друзей,
улыбки друзей, их глаза, их песни, ты полюбишь этих людей, и
скоро тебе захочется встретить их снова.
В семь часов я зашел к тебе в гостиницу. Ты ждала меня у дверей.
Мы пошли гулять по вечерней Софии. Я люблю нашу столицу. Она
всегда празднична, а люди всегда куда-то торопятся, будто опасаются
не застать свою радость, ждущую их на углу, или в садике перед университетом, или у входа в театр. Нас встречали, обходили, и мы терялись среди этой милой толпы: белые и синие платья, тонкие каблучки, несущие на себе то самое великолепие, которое манит и тревожит
нас, мужчин,— это я видел тогда. А что видела ты, Цэрэгма?
В Софии прописано восемьсот тысяч человек. Среди них много хороших ребят, красивых мужчин. По улицам вечерней Софии шли те
самые мужчины, которые весь день управляли машинами, планировали
новые улины и заводы, спорили по телефонам, с кем-то ругались, настаивали, уговаривали, а как только свечерело —несут свои крепкие
плечи по асфальту, стремятся к своим углам, садикам, знакомым дверям и окнам. Ты видела их, моя добрая. И, наверное, сравнивала их
со мной. Не ты одна такая, все мы невольно сравниваем себя с другими!
— Понравилась тебе Витоша?
— Очень!
— Я давно не был там. Времени нет. Болгария богата горами. Вот
если бы ты увидела мой Пирин... О, это сказка! На этой горе собраны
все чудеса мира. Там лес шумит днем и ночью, там озера сверкают,
как синие глаза девушек, ручейки скачут от камня к камню, вершины
упираются в самое небо, где кружатся орлы...
— Вы поэт!
- О том, что любим, мы всегда говорим, как поэты. Расскажи
мне о своей Бурятии.
Бурятия, ты проста и прекрасна, как тихая песня, как хлеб.
Твои города и села ты разбросала среди лесов, в долинах и степях.
Ходят по тебе люди и несут на плечах чаяния свои людские. Поют одни и те же песни — ив горе, и в радости. Только песни звучат по-разному: в горе — горько, в радости — радостно. Бродят
по тебе ветры тихие и реки полноводные, облака над тобой носятся, стаи птиц...
Мы сели на скамейку в тихом садике. В деревьях заливались соловьи. На соседней лавочке целовались, неподалеку кто-то играл на гитаре. Т а к а я София вечером. Она и другая: шумные рестораны, где оркестры заполняют каждый угол звуками, где торопливые официанты
еле-еле поспевают исполнять заказы, танцуют молодые пары, улыбаются друг другу влюбленные, громко разговаривают об искусстве,
сплетничают. А в то же время с подмостков сцены звучат голоса артистов. Ленин говорит на болгарском языке о будущем, Отелло душит
Дездемону, Ромео объясняется с Джульеттой, а спустя два часа оба
умирают, танцовщицы хвастаются своими ножками. Где-то ругаются
9. «Байкал» № 1

129

за столом, иные спят, другие пишут стихи, начата новая семейная драма, родился человек...
Ты увидела Болгарию с одной стороны, но она многолика. И лишь
когда человек проживает в одном городе долго, он знает его таким,
каков он на самом деле.
— Тебе понравилась София?
— Очень!
•— А я не могу без нее. Я сжился с ней... Расскажи мне о своем городе. Я хочу знать о нем немного.
Улан-Удэ... Если небо — крыша для всего мира, то ты — крыша
для своих людей. Ты засыпаешь на семь часов раньше Софии и
встаешь намного раньше. Под твоей крышей люди живут так же,
как и все люди земного шара. Только, конечно, нет того шума, какой есть в Лондоне и Париже. И немножко ты иной. Нет в тебе
хитрости и обмана — ты живешь просто и честно. Люди спокойны
за свой завтрашний день — они имеют тебя, надежная крыша. И я
имел на некоторое время эту крышу и чувствовал себя спокойно.
Цэрэгма, я не знаю, как это случилось, может молодость наша виновата, может луна виновата, может соловьиная песня виновата, может
гитара неподалеку... Я обнял тебя.
- Вот ты какой! — сказала ты.
— Какой?
— Такой...
- Плохой?
- Такой...
И снова целуемся.
- Как это случилось?— спрашиваешь ты.
- Да так...
- Не думала я...
Ты очень красивая.
— Неправда.
- Ты прекрасна!
Поздно ночью мы стояли у дверей гостиницы.
- Завтра я уезжаю,— сказала ты.
- Завтра?!
- Ну да.
- Глупо!
- Что ты (хочешь сказать!
- Могли же позавчера познакомиться!
- Какой толк из этого? Днем раньше, днем позже... Все равно м»
расстанемся.
Протянув руку на расставание, ты сказала:
- Приезжай к нам!
- Приеду!
Ты рассмеялась.
- Не веришь?
Ты перестала смеяться.
— Буду ждать.
Ты уехала и увезла с собою мое обещание. Потом часто возвр.1
щалась ко мне в письмах. Они были прекрасны, твои письма! В н и >
я улавливал аромат бурятской травы, запахи забайкальского лсчм
прелесть Байкала.
Ты величав и грозен в бурю, Байкал. Но ты редко гневает/'/ ч
Ты спокойное зеркало, в котором плывут прозрачные обл</л.
солнце опускается на дно и оттуда глядит в небо: «Видишь, не»"
и отсюда я могу греть».
130

А вечером здесь другой мир: большие звезды, прохлада, голоса рыбаков, мелодия волн, гудки кораблей... Луна спускается сюда и расчесывает косы, эта старая и вечно молодая луна. Она гуляет среди звезд, как пастушка среди стада. Звезды, эти раскаленные небесные светлячки, с удовольствием прыгнули бы в Байкал
искупаться, если бы не боялись угаснуть.
Так с мая до декабря. С новым годом Байкал замирает — его*
сковывает трехметровый лед, озеро задыхается, долго клокочет, бушует и в конце концов замирает. Корабли ждут весны возле берегов, а по льду гремят машины и тракторы — несколько месяцев
есть короткие дороги от берега до берега. Но как только полыхнет
майский ветерок, Байкал начинает сердиться. Его гнев ломит
лед, глубины вздыхают облегченно, и тут же гудят корабли: «Гуу-у, еге-е-ей, весна идет!». Рыбаки нетерпеливо бросают огромные
сети, разговаривают шумно, громко. Руки их как освобожденные
морские узлы — только дел подавай; сверкают в руках золотые
рыбы, умоляя: «Отпусти меня, и я сделаю тебя богатым, старухе
дам теплый кожух». Но рыбаки знают эту сказку и с хохотом тянут сети.
Байкал — царь-озеро, соперник морей, жемчужина Земли. Стою
у твоих берегов и чувствую, как мал человек в сравнении с тобою.
Но и велик. Потому что лишь он понимает тебя и может вместить
тебя в своем сердце.
Всякое бывало со мною — я встречал немало девушек, одних помню до сих пор, других забывал быстро, а тебя, Цэрэгма, не могу. Если
бы расстояние было не такое огромное, я бы отправился к тебе не за1думываясь. Я убежден: егли со своими друзьями не увижусь хоть раз
в год, значит мы не друзья. А мы
с тобой были не только друзья. Нас
связывали летняя софийская ночь,
соловьиная песня, гитара... Я затосковал по тебе, затосковал до отчаянности, взял отпуск на месяц.
купил билет и через три часа оказался далеко от Болгарии.
II

Улыбаясь, стюардесса сказала
нам:
- Мы на московской земле'..
На Красной площади у Большого театра толпятся голуби. Ребятишки гоняются за ними, ловят
и прижимают к щекам. Мамаши и
бабушки улыбаются:
- Отпусти! Он плакать будет.
...На Красной
площади люди
медленно приближаются к мавзолею повидаться с Ильичом. Рядом со мною казах из К а р а г а н д ы , худощавый индус, девушка из Смоленска. Солнце безжалостно утюжит нас,
по мы стоически выносим его жаркость, закрывая головы газетами и
платками. До Ленина близко!
...Я иду по улицам Москвы и вспоминаю стихи, написанные несколько лет назад, когда мы уезжали из Казахстана. Вместе с тысячами
комсомольцев я укладывал на казахской земле арматуру, бетон и железо, поднимал в небо стальные горы, а когда уезжал на родину, мне
пришли в голову стихи:
9»

131

И эту ночь я снова не усну
и снова думать буду о тебе я.
Минуты разделяют тишину,
а я лежу, волнуясь и робея.
Все, чем богата, все ты мне дала,
Жемчужины своей не спрятав...
взяла меня за руку, повела,
открыла все ты нам, все, чем богата.
А чем, скажи, я отплатил тебе,
любимая Россия, мать родная?
Что было славного в моей судьбе?
Знакома и земля мне ледяная,
и плотничий топор, и молоток.
Легла усталость намертво в бетоне,
стихов написан не один листок.
И крупный пот в песке горячем тонет.
Мы в будущее открывали дверь
и все-таки должны тебе остались...
Я иду по Москве, и в душе появляются новые стихи, простые и душевные. Пока они не в рифмах, они только рождаются, эти стихи сердца...
Москва, в какую бы погоду ни приехать к тебе, ты всегда встретишь человека по-весеннему — улыбаешься миллионами улыбок, говоришь миллионами голосов, звучишь в миллионах звуков, светишь по
вечерам миллионами окон.
Москва, я останавливаюсь перед каждым памятником, у каждого
театра и музея. Человеку нужно не меньше года, чтобы все тут увидеть, все разглядеть. Но и за короткое время я увидел немало.
...Молодой негр ище«г в карманах копейки, чтобы купить себе мороженое. Мимо проходит пионерский отряд. Ребята быстро купили по одному мороженому, и руки молодого негра вдруг заполнились кучей мороженого. Он смущенно улыбается, ищет слова, чтобы сказать: «Да не
надо, ребята, что вы делаете!»— но ребята проходят, купив и себе мороженого. А солнце такое жаркое, что мороженое в руках молодого
красивого негра начинает топиться. И он не знает, что делать. В это
время проходят девушки, молодой негр останавливает их и каждой
подает мороженое. Зубы у него сверкают, и девушки отвечают ему обворожительными улыбками.
Это может случиться только в Москве!
Я еду к тебе. Как хорошо в дальней дороге! За окном бегут дере
и реки, долины и горы.
Как только поезд отходит от Москвы, в вагоне начинаются первые
знакомства.
- Вам далеко?— спрашивает девушку старик.
— В Иркутск.
- О, Иркутск — город что надо! У меня там друг, Марк Сергеем
- Иркутск — город большой, дяденька,— отвечает иркутянка
- Так я разве говорю другое? Но друг мой — знаменитость.
- Он профессор?
— Нет, поэт он.
— А-а..
Теперь старик спрашивает меня:
- А вам, молодой человек, далеко?
— Я в Улан-Удэ еду.
зья

132

Девушка застилает нижнюю полку и тихонько хохочет. Старик говорит ей:
— Что же тут смешного? Парень не русский, может ошибиться.
Значит, вам в Улан-Удэ?
- Да.
— Ничего городишко,— говорит дед. — Буряты — народ добрый
А вы сами откудова?
— Из Болгарии.
Девушка пристально глядит на меня — не вру ли я?
- Из Болгарии, значит?— удивляется
старик. — Ты смотри! А
как Болгария?
Скоро мы знаем, кто откуда, у кого какая профессия, женат или
замужем, есть ли дети, какие сигареты курит... Старуха из крайнего
купе останавливает меня и говорит:
— До чего же ваши помидоры хорошие! И перец тоже. У нас в Хабаровске очень любят ваши помидоры и ваш перец. Яблоки тоже.
— Табак у них хороший,— вмешивается мужчина со шрамом на
лбу. — Я, когда в Москве бываю, покупаю не меньше ста коробок. Хорош табак!
Так у нас получается вроде международной братской встречи.
— А в Болгарии,— говорю я,— много советских машин. Советские
люди помогают нам строить заводы. Россия освободила нас от турецкого ига, Советская Армия — от фашистского...
Я замечаю, что людям становится как-то неловко от моих слов, и
они тут же меняют тему разговора:
— Интересно, когда будем в Новосибирске?
- В Иркутск приедем утром.
— В Хабаровске будем...
А за окном все бегут и бегут деревья, поезд мчится, колеса стучат,
далеко вам, далеко вам, далеко!
Россия, далекая и близкая! Мне было пять лет, когда я услышал твое имя от деда Ивана. Он с уважением говорил о брат ушках — так мы называем ласково советских людей. Братья — братушки! Россия, мне знакомы твой хлеб, твои цветы. Лежа на твоей
земле, я чувствую под собой какую-то удивительную прочность.
Нигде на свете я так не чувствовал бы себя. Мне дороги твоя
простота, твои улыбки, твои песни. Мне дороги твои слова — слова
верности. Я верен тебе, Россия!
Девушка моя, я лежу на верхней полке и думаю о тебе. Наш поезд
рассекает густую ночь и перебрасывает меня с одной стороны России
на другую. Ты помнишь, я провожал тебя на софийском аэродроме.
Хотел сказать тебе что-то хорошее, чтобы тебе надолго хватило теплоты, но слова были где-то глубоко, и мы молчали. Я молча пожал тебе
руку, ты поднялась по трапу, дверь закрылась, нас попросили отойти—
самолет помчался, взлетел... Мы больше не видели друг друга. Но зато
часто разговаривали — через письма...
Три часа ночи. Мне не спится. Думаю о тебе. И думы мои похожи
на письмо. В нем говорится о самом хорошем на свете — о любви. Я
часто думаю об этом. Отчего же люди становятся счастливыми,— не
от любви ли? Если бы не было любви, людям бы так скучно жилось
на белом свете. Не было бы ни капельки радости. И никакой надежды.
Любовь сближает людей, делает их добрыми, счастливыми. И не чтонибудь, а любовь толкнула меня к твоим далеким краям.
Однажды ты мне писала о долине Иро, где родилась. Долина Иро
часто снилась мне.
Я прошел половину планеты и в долине Иро девушку встретил.
У нее алые губы, ласковые глаза, тонкие брови — сама красота!
Девчонка — березка.
133

Девчонка — как сказка.
Девчонка — как песня.
Девчонка —мечта!
Я гулял во сне по долине Иро с ней. Солнце светило нам, и ветерок ласкал наши лица. Мы перешли всю долину и остановились у берега Селенги. Река шепталась со своим берегом, может просилась, чтоб
отпустили ее на волю.
Девчонка окунула в Селенгу босую ногу — брызнули капли. Я взял
девчонку на руки и поцеловал ее в губы... Тут и проснулся — нет ее. И
была она далеко....
Пусть мир огромный, я найду ее. И встретимся мы в долине Иро
вечером. Я нарву ей с неба звезд вместо цветов, и звездный букет
засверкает в ее руках
III
Я возвращаюсь на родину. Поезд уносит меня все дальше и дальше. Позади остался Байкал.
В Слюдянке встретились с одним парнем, с которым ехали вместе
из Москвы.
— Ну как,— спрашивает он меня,— нашел свою красу?
- Нашел.
•
- Ну и как?
- Все как надо!
Ты один едешь?
- Один.
— А она?
- Приедет... г Потом...
- Прощай...
Мне не хочется слышать и произносить это слово, но так уж устроена человеческая жизнь. Мы не можем оставаться всегда вместе с теми,
кого мы любим-.. С тобою тоже.
Возвращаюсь домой. И чем дальше уносит меня поезд, тем сильнее
я чувствую разлуку.
Я не нашел тебя по адресу. Соседка сказала:
— Уехала в Кяхту.
Поехал в Кяхту. Там, в этом городе, я чувствовал себя к а к - г о
странно, будто в сказке... Повсюду слышал знакомые голоса. И будто
лица горожан мне знакомы...
Кяхта, милая деревянная Кяхта! Ты встретила меня с нежно
стью, дала мне свой хлеб, свою воду. Люди дали мне свои улыбки •
и дружбу. Я шагал по твоим тихим улицам, и мне вспомнилось
твое прошлое. О тебе даже Маркс говорил, Кяхта! В ту пору ты шумела как столица пустынь. Через тебя проходили караваны. Ты была как невеста, с которой мечтал обручиться не один молодой купец. Ты и сейчас, милая Кяхта, как невеста.
У нас в Болгарии есть маленький город — Мельник. И у него
такая же судьба, как и у тебя, Кяхта. В Мельнике живит пятьсч>
человек. Но это город. И всегда будет называться городом. Тихие
каменные улицы, старые дома, песчаные холмы, монастыри, церкви — все говорит о прошлом. Когда-то в Мельнике жили царевн!>1.
через Мельник проходили богатые караваны — гак же как и чг/><тебя, Кяхта. Но теперь Мельник молчит и молча предлагает люди у
свою большую книгу, в которой описано его прошлое.
Я чувствовал себя в Кяхте так, будто шагал тихими шагами
по Мельнику. Там в подвалах и теперь стоят огромные бочки длч
самого хорошего вина в мире, земля все так же рожает самый м,"
134

ший виноград, вино все такое же крепкое, но в городе все меньше
и меньше остается людей, и Мельник — уже музей прошлого.
Ты такая же, Кяхта.
И в то же время совсем не такая. Ты жива, милая деревянная
Кяхта. Ты добра. Твое прошлое живет только в музее — прекрасный музей! Там, в музее, я увидел тебя такой, какой ты была
когда-то. И я собрал в своем сердце обе Кяхты — сегодняшнюю
и прошлую. О них написал песенку и буду напевать ее всегда, когда вспомню о тебе. Как только попаду к твоему брату, каменному
Мельнику, я расскажу ему о тебе и мысленно поженю вас. На вашей свадьбе я напьюсь с Мельником вина и буди петь песенку о
деревянной Кяхте.
Там, где жила ты, Цэрэгма, мне сказали:
- Она уехала. Кажется, в Тункинскую долину.
- Где это?
- Неподалеку от Байкала.
Я ждал автобус. Но мне предложили ехать с машиной до УланУдэ. Товарищи беспокоились из-за того, что на несколько часов они
должны заехать в колхоз Карла Маркса.
- Тем лучше!—обрадовался я.—Мне интересно познакомиться с
местами, где родилась Цэрэгма.
Здравствуй, долина Иро! Я знаю, земля полна именами. Каждый кусок земли имеет свое имя. Люди рождаются на нем, на нем
делают первые шаги, женятся, рожают детей, стареют, их хоронят
на этом куске земли...
На обратном пути мы заблудились... Какой бы дорогой ни поехали, все была не та. Настолько Иро богата дорогами, кому куда вздумается, едет—делает себе свою дорожку. Счастлив ли он на ней?
Колхоз большой, богатый. А народ в долине Иро такой же добрый, как и сама долина. Нас угостили богато. И взял я отсюда с собою
еще одну песенку — песенку про Жамсо Ванкеева, хозяина земли.
...Ходит по земле бурятской высокий крепкий мужчина лет пятидесяти. Лицо у него доброе, улыбка задумчивая. Земля знает, что по
ней шагает ее хозяин, и прислушивается к его шагам. Скакал Жамсо
на коне лихом во время войны, стрелял метко, убивал врагов. Вернулся
с войны, опять в председатели выдвинули. И так уж пошло — двадцать
лет на этом посту.
Вместе с председателем мы зашли в школу. Там бегали крепкие
малыши, молодые учительницы спрашивали, как учатся болгарские
дети.
Председатель доволен — это его царство здесь. Школа выстроена
за счет колхоза, больница тоже. В новой больнице (очень хорошая
больница!) нас встретила молодая врачиха, статная девушка-бурятка.
Я не помню имени, да и нет надобности в этом, мне приятно, что
встретил ее. И не только ее. Учительниц Иройской школы, работников
сельского дома культуры, участников самодеятельности...
... Идет по земле бурятской высокий крепкий мужчина. Земля давным-дгвно знает его шаги и прислушивается к ним. Эго идет хозяин
земли, коммунист Жамсо Ванкеев!
...Я тебе не сказал, что был четыре дня в Улан-Удэ. И что познакомился с твоей матерью. Сначала она показалась мне неразговорчивой,
но потом мы хорошо с ней поговорили. Рассказала мне о своей жизни.
О муже.
...Человека увели. Ночью. Дочке (тебе), было пять месяцев.
Женщине было двадцать два года. Это было в тридцать седьмом.
Женщина ждала мужа. Женщина долго ждала. Ждала ночью
и днем. Женщина умела ждать. Когда в дверь стучали, она при135

жимала к себе дочурку: «Не он ли, наш папа?» Нет, не он, не он!
Облака по небу катились, годы по земле катились, люди по дорогам ехали, шли. Молчали, ругались, любили друг друга, расставались, ссорились, пели, выпивали, хоронили, женились... Женщина
все ждала и ждала. О, как долго она ждала!
Дочка росла, ей стало двадцать. Она была хороша. А мама
ждала и ждала. Девушку провожали вечерами до дверей парни,
говорили ласковые слова. А мама ждала.
ПОЧТАЛЬОН: Мамаша, получите извещение. И прошу, не волнуйтесь.
Земля, ты слышишь, женщина получила весть о своем муже?
Она не бумажку ждала — человека. Будьте прокляты вы, которые увели ночью отца... и мужа... и коммуниста! Земля, прокляни
их и ты!
Пришло извещение в пятьдесят третьем году. Двадцать лет
ждала женщина мужа, не зная ничего о нем. Слышите, люди?!
Я еду обратно. Мелькают березы, сосны. Телеграфные столбы бегут назад, махая крыльями. Сибирь большая, и пока проедешь ее, можешь вспомнить все, что с тобой случилось.
Что случилось со мною?
Я долго искал тебя. Искал и на берегу Селенги. Молча говорил с
ней, спрашивал о тебе. Она молчала. Тогда я спросил ее о ней самой
Она опять молчала, только тихо всплескивала волнами.
Селенга, я стою у твоих брегов. Расскажи мне чт*-нибудь о себе
Молчаливая ты. Послушай, сестра, коли ты молчишь, я тебе сказку
придумал.
Жила-была девчонка Селенга.
Давно это было.
Любила она парня лихого.
Давно это было.
Но он вскочил на коня лихого.
Давно это было.
Девчонка плакала из-за парня лихого.
Давно это было.
Посылала за ним голубей — чтоб вернулся.
,
Давно это было.
Посылала соколов, чтоб парень вернулся.
Ждала и рыдала. И от слез ее потекла река.
Слезы-река пошли вслед за парнем... Нашли его кости...
Странную сказку придумал я о тебе. А может и
правду... кто знает?..
Давно это было...
Не могла Селенга сказать мне, где твои следы. Тогда я пошел >
твоей матери. Она сказала:
— Точно не скажу. Геологи — такой народ, кочевники... В Тункии
ской долине поищи ее.
По дороге в знаменитую долину я немало увидел и услышал
...Отец ругает сына за то, что поздно вернулся Дед сидит у п е ч к и
прислушивается к разговору. Внук стоит у порога. Отец курит. Р у г л п
сына и думает: «И когда он вырос, этот мальчишка! Только ч ! »
кажется, держался за юбку матери, просился, чтобы я взял на к и п
ни... Того и гляди, скоро придется женить».
Дед покуривает трубку и думает: «Быстро проходит жизнь, Ом< I
ро... Словно вчера все было. Уехал сын на Байкал рыбачить, а в с р п \ >
136

ск с невестой. Крепко тогда я ругал его. Мал был еще паренек, семнадцатый только кончился... Сколько ему сейчас? Сорок пять... А мне
сколько? Ах, как быстро проходит жизнь!»
Внук стоит у порога, слушает отца и думает: «Ругай, ругай! Знал
бы ты, что я ездил на Селенгу не за рыбой... Ах, черт подери, как сказать им, что на дворе ждет девица, что я им сноху привел?»
Друг мой, Николай Бестужев, я был на твоей могиле. Грустил
вместе с тобой у реки, которая все течет и течет вниз. Ты жил вместе
с добрыми б у р я т а м и . Долго жил ты здесь. И здесь умер. Могила твоя
стоит как памятник. К ней есть крутая дорога, люди идут, стоят молча
и благодарят тебя. Ты прожил жизнь в этих местах, и буряты всегда ,•,
будут считать тебя братом.
На заводе в Улан-Удэ я познакомился с одним парнем, токарем
Николаем.
— Как живем, Коля? — спросил я.
— Хорошо,— отвечал он. — Жена у меня учится, я тоже учусь —
на заочном. Инженером буду. Жена у меня добрая, ласковая. Учится
на отлично. У нас сын. Ему годик. Он тоже учится — пока говорит
«мама» да «папа»... Честное слово: хорошо живем!
Во дворце пионеров Улан-Удэ ребята спрашивали меня:
— Какого цвета пионерский галстук в Болгарии?
- Как и у вас, красный,—отвечал я.
— А клятва к а к а я у них?
- Как и у вас, только перед тем как сказать Ленин, прибавляется и Димитров.
- Какая же разница между нами и вашими пионерами? — удивился мальчик.
- Замолчи, Петя! — перебил его другой. — Это ведь хорошо, что
нет разницы.
Остановил я одного пионера в Улан-Удэ и спросил, как дойти
до театра.
- Вы, дядя, иностранец?—спросил он.
- Да.
В это время подошли еще ребята. Мальчик сказал им что-то побурятски. Дети вытаращили глаза. Глядели на меня как-то странно.
Потом один из них спросил:
- Вы не расскажете нам о Нью-Йорке или Лондоне?
- Нет,— ответил я. — Я там никогда в жизни не был. Могу рассказать о Пловдиве, о Софии... Я из Болгарии.
Мальчики вдруг захохотали. Смеялись они от чистого сердца Мне
стало неловко. Дети перестали смеяться:
- А он,— они указали на моего первого знакомого,— сказал,
;-что вы, дядя, 'иностранец.
- Он и есть иностранец! — настаивал мальчик.
- Да какой же он иностранец?—снова захохотали • дети. н наш!
Честное слово, мне было очень приятно. Я тоже смеялся вместе
с ребятами.
Тункинская долина! Я шел по ней, и в душе моей звенели песни.
Бто такая красота, какую редко удается увидеть человеку. Спелая
[ пшеница в долине, горы зеленые, золотые, фиолетовые с ослепительно137

белыми вершинами. А над всем этим — синее-синее небо. И ни единого
облачка.
Я дошел до перекрестка и не знал, как идти дальше. Сел на горку. Часа через два появился длинноногий мужчина, лет шестидесяти,
с рюкзаком на плечах.
- Дружок,— крикнул он издалека,— по какой дороге идти в село
Торы?
- Если бы я знал, не сидел бы здесь- Вот оно как,— сказал старик, снял рюкзак и расположился
возле меня. — День большой, пройдет здешний человек, укажет.
- Откуда вы?—спросил я его.
- Не помню уж. Двадцать пар сапог бросил, а Россию никак мне
не обойти. Пять лет назад вышел на пенсию и пошел... Мечта такая
у меня есть...
- Всадник! — обрадованно перебил я его.
Старик-бурят ехал на серой молодой лошадке, с буйной гривой
и тонкими ногами. А рядом шли еще два коня.
- Здорово, старик! — крикнул издали (путешественник. — Как
нам до села Торы дойти?
Всадник осмотрел путешественника.
- Мы с тобою не встречались ли утром?
- А как же, встречались! На остальных конях ехали двое
юношей.
- Это мои внуки,— гордо сказал бурят. — Проводил их. В Иркутск поехали, в науки пойдут! А вам, значит, до Торы? Я оттуда.
Садитесь на лошадей.
- Я пешком,— отказался от коня пешеход.
Он шел широким размашистым шагом и говорил без остановки,
а старик-бурят подхватил длинную, бесконечную песню:
...Земля моя, старая-престарая, по тебе шли мои деды, а теперь
и я иду с моим верным конем. Он несет меня домой. Там меня
встретят внуки и снохи, отведут коня под забор, покормят и меня
пригласят к столу. Потом постелят мне, и я засну. А завтра снова
стану рано-рано и поздороваюсь с солнцем...
- Был я везде,— рассказывал дед Егор. — Чего только не видел 1
От Москвы до Берлина шел пешком. Сто раз умирал — и живой'
И еще скажу тебе: русскому человеку никогда не было легковато. Это
точно. Прошлый год был на Украине, там мне женщина рассказала.
...Случилось это в сорок первом. В дверь постучал немецкий офм
цер. Вышла мать. «Мне вашу дочь»-—сказал офицер. «Болеет опл
господин офицер»,— ответила женщина. «Это меня не касается!»
Появилась бледнолицая синеглазая девушка. Немец ахнул: «Р\ч
екая красота, гут, гут! Значит, вы конструктор Валентина Степанов.! '
Не успели красные перебросить вас через фронт. Будете работат
военном заводе в Германии. Ваши снаряды по России — б у м ! бум'
Даю вам на размышление полчаса. Жду на улице».
«Валюша,— сказала тихо мать,— одень самое лучшее платы
Девушка одела свое белое шелковое платье. Мать вынула из супд\ I.
фату: «Замуж тебя собирала». Девушка исполнила и зту м ? т е р и н с к \ и >
просьбу — одела на свои русые косы фату. Мать побежала к сект I
фотографу. Впервые после начала войны синеглазая улыбалась. Сф»
тографировав ее, старик вышел, опустив голову. С улицы послыш.ч.ь >
сигнал. Мать обняла свою дочь. «Валюшенька, родная, единсттчш.п
ты моя...»
Дед Егор замолчал. Оглядел долину, словно искал' там г и и
чтобы кончить страшную повесть о материнском сердце.
... Поцеловала она три раза дочку и сказала: «А теперь с п у г п ь I
в подвал и повесь себя...»
138

Лошади с т у ч а л и копытами по дороге. Мы м о л ч а л и . Где-то в это
время хоронили, в другом конце России рождался человек, где-то целовались, другие ругались, там о б н и м а л и с ь , добывали угскчь, сочиняли
музыку, провожали ракеты... А старик-бурят пел:
...В долине бежит лихой конь, и копыта звенят. Парень-джигит
хочет ухватить его за гриву, а конь не дается. У парня дорога впереди, под вечер он должен быть в соседней деревне. Свистнет из
лесочка три раза — и в ту же минуту в окне покажется девушка
с длинными косами...
Каждый вечер так... У моей внучки тоже длинные косы. Не
знаю я, кто из лесочка свистит три раза. Слышу я как в полночь
внучка моя возвращается домой на пальцах. Может, это тот парень, который не может ухватить коня за гриву, свистит из лесочка три раза?.. Молодость буйная — что конь необъезженный...
— Столько добрых людей встретил я в жизни,— говорил в это
время дед Егор,— что если собрать их в одном месте, даже Красная
площадь не вместит. Интересных людей повстречал я на своем веку.
С Лениным разговаривал! Вот как с тобою, так и с ним говорил.
В двадцатом году это было. Только сначала расскажу я тебе про одного русского парня, про Мишу.
Он был неграмотный, этот Миша. Но такого пулеметчика не было
во всей чапаевской дивизии.
Лежали мы однажды возле березовой рощи, и он вдруг сказал:
«Как только кончим с белыми, куплю новую рубашку, сапоги, шапку
и пойду повидаться с Лениным. Пойду я к Ленину, так и так, скажу,
кончили с белыми. Теперь нам нужно в другую линию идти. Пришел
я к вам, Владимир Ильич, посоветоваться, в какую мне линию идти...»
А в это время из-за березовой рощи выскочил вражий эскадрон,
мы бросились в окопы, Миша прилепился к пулемету и начал чесать
их. Но пуля пробила его, и он упал на спину. Лег я на его место,
! но не умел стрелять из пулемета, а белые все ближе. Смотрю, Миша
поднимается—и опять за пулемет. Эскадрон наполовину скрылся за
рощей. Стало тихо. Миша лег на спину, смотрит своими синими гла|зами в небо и говорит: «Не смог я... увидеть Ленина...»
Когда возвращались с фронта, к нам подошел сам Ленин. Обо
зсем говорил с нами. Со мною тоже. И я тут вместо Миши спросил:
^Владимир Ильич, в какую линию мне теперь идти?» «Теперь,— сказал
Ленин,— мы новое государство строить будем. Первое в мире. Нужны
строители. Неплохо бы учиться на инженера».
Я все-таки нашел тебя, Цэрэгма! И увез тебя в своем сердце в
Болгарию. Только в сердце...
Улан-Удэ — София
1964—65

Р а с с к а з ы

Ким ЦЫДЕНОВ

На покосе
ГЭ то лето я работал на покосе в родной Хасурте. Даже старики
*-* говорили, что не помнят такого сырого года. И вправду, изо дня
в день лили бесконечные дожди. Если выдавалось ясное утро, уже к
полудню из-за сопок наползали облака, сперва казавшиеся безобид
ными, но вскоре их стягивало в тучу, и она тут же'проливалась дождем на и без того не просыхавшее сено. Казалось, что искали эти
тучи именно наш покос.
Почти вся наша бригада ушла за хребет, где высокая трава о
тяжести уже клонилась к земле. Лишь Намсарай Гэндэнов, крепкий
бодрый старик, дочь его — Сэндэма, Доржодой, закончивший в мину!'
шем году десятилетку и до сих пор не поступивший в институт, демо
билизовавшийся прошлой осенью из армии Митэб, да я — осталпп
на этом покосе. Как только прекратятся дожди, мы должны были \ г .
рать остатки сена и укочевать вслед за бригадой.
Жили мы в полусгнившей избушке, без окон и без дверей. Стоял
она на самой опушке тайги. Невдалеке хлестала о берега взбухшая ш
дождей таежная речка, угрожая смыть разбросанную на прибрежм
кошенину.
Старый Намсарай, не переставая ворчал:
— И что это за проклятье такое! Откуда дождей столько взялоп.
Ведь, бывало, раньше ждешь не дождешься маленького д о ж л и к . 1
Туча появится, посверкает молнией, погремит г р о м о м — и п о м и н . ^
как звали: ни капли на землю не уронит. А нынче... Обрадовалш г
что трава высокая уродилась. Но толк-то от нее какой? Сгниет т ч
так без сена совсем останемся.
Но ворчание деда Намсарая дождей не прекращает, и цс.'шмч
днями толкаемся мы без дела в грязной, сырой избушке. Дорж(
засунув руки в глубокие карманы серых брюк, мерит ш а г а м и п.ни.
неуютное жилье, и скрип его новых кирзовых сапог сливается со I ч 1 "
пом прогнивших половиц.
«
- Вам, дедушка, что! Вам вое равно, что дома, что здесь, \
рит Доржодой.— А каково нам — молодым. Сейчас бы погу.г.ш..
кино сходить или в ресторане посидеть. Так нет, торчи :»дп г.,
этой гнили.
- Х в а т и т , надоел,— обрывает Доржодоя Митэб, растянувший* <
на потнике.
Доржодой ненадолго умолкает, но вскоре подсаживается I
с Сэндэмой и снова заводит свои бесконечные рассказы о горн/и »•
140

нотеатрах, ресторанах. Тошно слушать эту болтовню. Все его рассказы мы уже знаем наизусть, но обрывать его неохота. Может быть,
тому причиной непогода, располагающая к лени, но, так или иначе,
мы покорно слушаем.
Но надоевшего говоруна снова прерывает Митэб. Он откладывает
книгу, сладко потягивается.
— Да-да, в самом деле надо что-то предпринять,— позевывая,
говорит он. - - Когда нам должны привезти продукты, а? Придется
сказать этому парню, чтобы он любым способом раздобыл нам в правлении радиоприемник и привез сюда.
- Эх, какие вы все стали,— вздыхает старый Намсарай. — Несколько дней пожить без приемника не можете. А как мы раньше...
Да что там приемник, я уж о такой роскоши и говорить не стану...
- Так то раньше...— вставляет Доржидой. — А мы должны разве жить плохо только потому, что так жили вы? У вас были молитвы,
вы испытывали самое большое счастье,1 шепча их в углу своей лачуги,
набивая желудок арсой и хярмасой .
— Брось ты, парень, хватит! — обрывает (его старик. - После
десяти классов у вас, конечно, ума палата. Но не думай, что раньше
все дураками были.
— А где же дела этих ваших умников?— и Доржидой начинает
перечислять: — Искусственные спутники они сделали? Нет! Запускали
ракеты? Нет! Может, они до Луны долетели? Тоже как будто нет...
Погодите, кто же это в прошлом году рассказывал? А, бабушка Бальжима, кажется. На Мунхантинском стане, говорит, жила бригада на
хлебоуборке. Видно, только-только колхозы стали организовываться.
Идем, говорит она, однажды, снопы вяжем. Вдруг что-то загудело
вверху. Все побросали работу, задрали головы и кричат: «Ой, ерплан,
ерплан! Не один даже, а целых два, смотрите!» Один старик... Как же
она говорила? Однако, это твой дед был, Митэб, а?
- Кто знает? — пожимает тот плечами.
— Он, он, старик Содном,— подтверждает Намсарай.
— Так вот, этот дедушка Содном поднес к глазам ладонь и говорит: «Кричите «ерплан, ерплан». А почему я никакого ерплана не
вижу. Вот этих двух коршунов вижу, ерпланов никаких не вижу».
Вот какие мудрецы были,— и Доржодой смеется, видимо, считая, что
окончательно уничтожил Намсарая.
Тот некоторое время сидел молча. Ни один мускул не дрогнул
ка его лице. Потом, слегка улыбнувшись, старик покачал головой.
— Конечно, искусственных спутников люди моего поколения не
апускали. Но без того, что сделали они, навряд ли можно было бы и
ейчас эти спутники запускать. И не ходить бы вам сейчас в школы,
е щеголять в узеньких брючках.
- Подумаешь, счастье — школы, узкие брючки... Вы хотели бы,
аверное, чтобы и мы ходили в овчинах. Завидуете нам,— не унимался
"оржодой.
Тут, видимо, желая прекратить спор, вмешалась дочка Намсарая
эндэма.
— Неужели, отец, нельзя сказать, чтобы привезли приемник?
стоит ли из-за этого затевать спор? Разве плохо, если у нас будет
адио?
- Почему плохо? Никто не говорит, что плохо. Но только нельзя
мать так, что можно умереть, если несколько дней не послушаешь
дио. В жизни у человека бывают большие беды и то их переживаь. А тут — подумаешь — нет радио.
1

Арса — национальное молочное блюдо, хярмаса национальное
ленное из внутренностей ж и в о т н ы х .

блюдо, прнго141

...Летние дни в безделье тянулись бесконечно. И чтоб как-то
скоротать их, приходилось искать какое-нибудь занятие. Сперва сварим обед, поедим, потом, если хоть немного прекратится дождь, идем
косить траву. Если же дождь не прекращается, ищем себе дело по
вкусу. Дед Намсарай обычно сдирал бересту с молоденьких, стройных
березок и мастерил туески, в которые Сэндэма и Доржодой собирали
голубицу. А мы с Митэбом брали старую берданку и отправлялись
охотиться. С наступлением вечера все собирались в своей лачуге или,
если не было дождя, возле костра. Мы варили ужин, а после ужина
начинались всякие рассказы.
О чем только ни говорили мы у этих костров, какие только небылицы не выдавали за чистую быль. Эти неторопливые, задушевные
беседы у костра всегда рождали во мне какие-то новые, не совсем
понятные, быть может, но нежные, как синяя дымка ранней весны,
чувства. Я представлял себе моих далеких предков, проводивших
жизнь у таких костров. Мне слышались задушевные бурятские песни,
то взлетавшиеся ввысь, словно топот горячего скакуна, то разливавшиеся привольно, как широкие степи.
Из всех этих вечеров мне особенно запомнился один. И хотя с тех
пор прошло уже немало времени, мне кажется, будто все это произошло только вчера..
...Тусклые, безмолвные зарницы слегка освещают далекие хребты,
назойливый тонкий писк комаров висит над самой головой. Душно.
тоскливо.
Мы только что поужинали. Старый Намсарай подправил костер,
огонь с треском взметнулся ввысь, осветив сидевших вокруг людей,
стреноженную кобылу, угрюмо насупившиеся, отяжелевшие от дожде Г:
кусты.
— Вот ты, Доржодой, как-то сказал: подумаешь, счастье... А зип
ешь ли ты, что такое счастье?—неторопливо заговорил старый Намс.
рай, взяв в руки алюминиевую кружку с чаем.
Некоторое время он молча прихлебывает чай. Потом снова повт>
ряет:—Счастье... Говорят, человек сам себе создает счастье. Мо:-к( I
быть и так. Иные без куска хлеба сидят, а уверяют, что счастливы. Л
другие—в шелка одеты, в масле купаются, а счастья у них нет, тось
заедает. Да и вообще, как можно узнать счастье? Вот сегодня кажп
ся тебе, что ты счастливый, а назавтра оказывается, что никак<>1"
счастья у тебя и в помине не было. А бывает и так—вспомнишь, к.и
трудно было тебе, а оказывается, время это и было настоящим спаси
ем...
- Бог его знает, есть ли вообще на свете счастье,—перебив;и I
старика Доржодой.— Читаешь книги, так там тебе такое счастье, ;
кую любовь опишут—аи да аи! А здесь что? Может где-то и есть г
кое, да только, конечно, не здесь. Какое счастье можно найти в тм
дыре? Нет, куда угодно, но отсюда нужно бежать.
Он чертит прутиком на земле возле костра что-то непонятней. 1 1
кто ему не отвечает. Митэб недовольно косится на него, кажется, он
чет сказать: «А тебя кто спрашивает?»
Старый Намсарай лишь слегка покачал головой. Его лицо < ч <
БЗЮТ поля низко надвинутой поверх платка старой шляпы — заик
назойливых комаров. Его пальцы старательно, неторопливо л о м а ю т и | >
тик. Старик погружен в глубокую думу: вспоминает, должно г . м м
свою молодость, кажущуюся теперь, с высоты прожитых лет, )м !••
ной и счастливой.
Посидев еще немного в раздумья, старик маленьким п р ^ п п . - поджигает от костра свою трубку, выпускает густое облако дым
брасывает в замирающий огонь сухих сучьев. Пламя, словнс < <
142

вавшись, б р ы з н у л о и с к р а м и и, весело затрещав, неровным, красноватым
пламенем выхватило из ночи небольшую поляну. Теперь лицо старика
освещено, морщины на нем кажутся еще глубже и от этого оно выглядит суровым. Он еще несколько раз глубоко затягивается, затем неторопливо начинает:
- Это было давно, очень давно...—И под веселый треск объятых
пламенем сухих сучьев, под буйную песню вздувшейся от дождей ре
ки, у с л ы х а л и мы задушевный рассказ о том, как два побратима — Гэндэн и Ямпил —в поисках счастья оставили родную сторону и пустились
в скитания по чужим далеким краям. О том, как пробовали они возить
обозы богатых евреев, как бродили по северной тайге в поисках золота. О том, как однажды, в темную холодную ночь, Ямпил сбежал, захватив мешочек кое-как добытого золота, оставив у потухшего костра
спящего товарища. О том. как, в конце концов, постаревший Гэндэн
понял, что молодость прошла, а счастья своего он так и не нашел. Вернулся он тогда к себе на родину и здесь встретил бывшего друга, Ямпила, уже имевшего свои стада, обзавевшегося семьей...
Гэпдэну пришлось наняться к Ямпилу чабаном. Лишь через год
ему удалось купить коровенку, и тогда Гэндэн женился на девушке
Долгор из соседнего хотона. Как счастливы были они, ожидая ребенка. Но, видимо, недолговечна была счастливая звезда Гэндэна: подарив ему сына, весенним ясным утром Долгор умерла. Сына Гэндэн на
звал Намсараем.
- М-да-а-.. — вздыхая, тянет Митэб, сворачивая цигарку.
Сэндэма перестает мыть посуду и прислушивается к рассказу
отца. А он продолжает:
- У Я м п и л а была одна дочка. Тоненькая, смуглая, веселая хохотунья. Звали ее Сэжэб. Зимой Сэжэб училась в Читинской гимназии.
А когда она летом приезжала на каникулы, мы с ней вместе пасли
овец в степях нашей Суги.
Я за отца моего пас овец Ямпила, а Сэжэб так просто ходила се
мной. Но разве удержишь детей на месте, что им овцы? И мы, бросив отару, гоняли по степи, играли в прятки, в жмурки. Набегавшись
вволю, усаживались где-нибудь в холодке под деревом, доставали из
сумочки туесок с айраком и, попивая его, болтали обо всем, что
взбредет в голову. Я рассказывал Сэжэб сказки, которых наслушался
длинными зимними вечерами от отца, разные притчи из «Моря сказок» 1 . Сэжэб рассказывала мне о том, что видела в Чите, что узнала в гимназии, о далеких чудесных странах, о людях, которые населяют их, о разных животных, каких нет у нас.
Как-то Сэжэб рассказала мне о неграх. Не поверил я ей, что могут быть такие люди.
- Брось ты говорить такое, — сказал я Сэжэб. — Как это может
быть, чтобы у людей была черная кожа. Ты, однако, придумала.
Сэжэб смеялась: как это я не знаю таких простых вещей? Но откуда мог я знать? Меня же ке учили в школе?..
Так незаметно для меня и Сэжэб проходил день, наступал вечер.
Мы бежали к отаре. Овцы наши, конечно, уж давно смешались с чужими. Пока ходишь, собираешь своих, становилось совсем темно.
- А Я м п и л этот здешний был? — вдруг прерывает рассказ Намсярая Доржодой.— Где жил он?
Признаться, никогда не видел я, чтобы Доржодой так внимательно
слушал старого Намсарая, как в этот вечер. Лицо его было задумчивым, оно мне показалось даже в этот момент красивым. А ведь обыч«А^оре

сказок» — сборник

п р и т ч е й на старомонгольском языке.
143

но Доржодоя из-за его лопоухой лохматой головы мне хотелось сравнить с летучей мышью.
- Здешний, а как же, конечно, здешний, — ответил Доржодою
Намсарай. — Вон там, — показывает в темноту он,—на правом берегу,
за оврагом, жил он. Еще недавно коновязь стояла. Может еще и сейчас стоит.
...Подул ветер, он разогнал комариные рои, развеял духоту, рванул дым костра, погнал его в сторону. Над сопками, что высились на
северо-западе, появилась светлая полоса очистившегося от туч неба.
- Шли годы. Мы с Сэжэб уже взрослыми стали,— после небольшой паузы продолжал Намсарай. — Но, видно, не судьба была нам
долго с ней вместе время коротать. Четырнадцатый год шел. Говорили
тогда, будто небо покраснело, звезда какая-то хвостастая появилась,
а это вроде, значит, война будет. Потом стали говорить, что немец
войной на нас пошел и даже пошли слухи, будто бурят будут на царскую службу брать. Люди еще даже не успели разобраться, правильные это слухи или нет, как голова хуасского рода собрал своих подданных в дацане и прочитал письмо с пером 1 начальника второго
отделения Усть-Хархи с военным циркуляром Читинского генералгубернатора.
Я в то лето жил в Бильчире, на покосе. Тому же Ямпилу сено
косил. Жил один в маленьком шалаше. Был я тогда молодым, силы
во мне было много, и трава в тот год уродилась на славу. Косил я
на^совесть. Не то, чтобы я очень тревожился об Ямпиле. Нет, я думал
о том, что еслчи таким манером поработаю до Семенова дня, то, может, на какую-нибудь скотинку заработаю. Тогда немного на ноги
стать сумею, а там можно будет подумать о том, чтобы руку Сэжэб
просить. Может, отдаст мне дочку Я м п и л ? А почему бы и нет? Я молод, сил у меня хватает, бог не обидел, с любой работой справлюсь—
это и сам Ямпил знает. Нищий, скажет? Но раз есть сила, упорство
и. главное, желание трудиться, то и богатство найти можно. Я м п и л
это поймет. А мы с Сэжэб друг друга любим. Почему же Ямпилу за
меня дочку не отдать? Вот так я думал тогда. Глупым был, потому и
думал так,— вздыхает Намсарай и впервые за весь вечер усмехается
— Удивительное дело молодым быть...
Вот с такими мыслями как-то кошу я сено. Настроение у меня
отличное: я недавно поел, литовка у меня острая, и трава словно сама
ложится — знай лишь коси. И вдруг слышу, кто-то меня окликнул
Удивился даже я: кто может быть, разве не один я на лугу тоы'^
Огляделся, вижу, человек какой-то к шалашу моему подъезжает. Д а / к г
не один — двое. Иду к ш а л а ш у и вижу там Я м п и л а и Сэжэб. И обра
довадся я, и удивился. Зачем п р и е х а л хозяин да еще Оэжэб привсм"
Или... От этой мысли сердце радостно забилось, я чуть не подпрыгнул.
Но вовремя сдержал себя. Нет, думаю, не мог он для этого свою доч(.
привезти, тут что-то другое. Теряясь в догадках, ускоряю шаг.
А Ямпил тем временем с телеги вареное мясо снимает, м а г . )
араки в туесках, свежий т а р а к из овечьего молока, и складьш;!• ч
все это возле огня. И разговорчивый он такой. Словом, будто пол
менили его.
- Молодец ты, парень,— хлопает он меня по плечу. — То.пи.<
так долго без еды да питья работать нельзя. Силы свои беречь н у ж м "
особенно вам, молодым. Здоровым будешь, значит все хорошо бу Р '
Здоровому все найдется — и богатство, и радости всякие. А потерн! мм
здоровье — тогда какая цена тебе.
1

144

Срочное послание.

Слушаю я Я м п и л а и никак не могу понять, что с ним случилось.
Или, может, не знал я его до сих пор, а он, оказывается, хороший,
добрый человек. Чего ж боялся я тогда руки его дочери просить?
Такой не откажет из-за того, что жених беден. Только нужно быть
хозяйственным, трудолюбивым.
Я перевожу взгляд на Сэжзб. А она почему-то печальна. С чего
бы это? Сидим мы, едим, выпиваем. После работы на жаре араки сразу в голову ударила. Ямпил заметил это и вдруг пригорюнился.
- Намсарай,— говорит он,— ты сам знаешь, какое время сейчас:
война, мобилизация. Служба, она, конечно, не такая уж трудная, какая
там служба — тоиько ведь тыловые работы. Чего стоят они здоровому
парню. Поработает года два, поездит, новые земли посмотрит, и домой
вернется. А вот нездоровому, немощному, ох как трудно. Как наш Гатаб такое выдержит, прямо ума не приложу. Вчера ездил к лекарю
Зандан-Дугару, тот прямо так и говорит, ехать Гатабу никак невозможно. Что делать, прямо не знаю. Если заберут его, считай, конец
парню. Ой, как тяжко,— вздыхает он и, придвинувшись ко мне вплотную, неожиданно предлагает: — А что, Намсарай, не поможешь ли ты
мне, а? Что ты теряешь? Ничего с тобой не случится. А отца твоего я
на руках носить буду, ни в чем отказа он иметь от меня не будет.
Скот тебе понадобится или деньги — все дам, что попросишь — ничего
не пожалею, только помоги, Намсарай, не откажи, дорогой.
- Это что же, он хотел, чтобы вы вместо его, Гатаба, служить
поехали?-—прервал Намсарая Доржодой.
— Вот-вот... Многие, потом оказалось, так делали. А у меня тогда
еще возраст не подошел.
— Смотри, каков он.
Сижу это я и не знаю, что ответить Ямпилу. А он все просит:
уважь, мол, выручи, все для тебя сделаю.
- Ладно,— говорю,— только за отцом моим смотрите. — Тогда
я о себе не думал, даже, признаться, заманчиво было в такую даль
поехать, на белый свет посмотреть. Только отца оставлять одного было
жалко. — А если вернусь живым, здоровым,— говорю Ямпилу,— не
обойдете, наверное, своею милостью. — А сам все на Сэжэб смотрю.
И Ямпил вроде понимает меня, вое согласно кивает. Пожали мы друг
другу руки и этой же ночью все трое вернулись в Сугу.
Приехал я домой, отцу рассказал, что за Гатаба на тыловые работы еду. Он лишь покачал головой.
— Э-э-э, хубун мой, обкрутил-таки тебя этот негодяй. Слишком
уж ты вокруг него бегал: «Ямпил да Ямпил...» Я так и думал, что
обкрутит он тебя.
Очень возмутился тогда отец мой, очень возмутился. Даже чуть
было не пошел к Ямпилу. Но чего,было идти: слово сказано, его обратно не возьмешь.
И вот простились мы с отцом. Простились холодно. Обиделся
старик, что, не спросив его, дал я слово Ямпилу. А надо сказать, отец
мой был очень справедливый, но строгий человек.
*

10. «Байкал» № 1

145

- У-у, черт! — стараясь скрыть испуг, выругался Доржодой и
придвинулся ближе к костру.
Надо, однако, кобылу привязать, — говорит Митэб, поднимаясь. — А то уйдет далеко. — Он берет узду и скрывается в темноте,
откуда слышится едва уловимое позвякивание ботала.
- На западе пробыл я, — продолжает Намсарай свой рассказ,—
около двух лет. То ли от сырости и холода, то ли от недоедания, а может еще от какой причины, я заболел какой-то проклятой болезнью—
тиф, что ли, ее называли — и четыре месяца в госпитале провалялся.
Чуть было не подох совсем. Кое-как выкарабкался. И вот холодной
зимней ночью с каким-то обозником выехал я из Моздока. А одежонка
на мне ветром подбита. Ну и денег, конечно, никаких. Хорошо, добрые
люди попались — и денег с меня не просили, доху и пимы мне дали,
да еще ел-пил с ними вместе. И все-таки едва не замерз я в этой
дороге.
Кое-как доехал, чуть живой с саней СШЁЗ, хотел было пригласить
попутчиков к себе, чайку попить, погреться малость, гляжу, а окна избы моей наглухо заколочены и на двери большущий замок висит. Как
увидел я это, так у меня внутри будто что-то оборвалось.
Долго сидел я у пустого, заколоченного дома, и когда уже совсем
закоченел, побрел к соседям. Мэжэд-Доржо тогда около нас жил. У
него жена — полная такая женщина была, Балсаму, что ли, звали ее.
— Это мать Галдан-Доржо? — спрашивает Доржодой.
- Она самая, — кивает Намсарай. — Уж она меня и угощала, и
обхаживала, жалела, видно. Горячего супу мне налила, мяса кусок
дала, чай поставила. Но ничего мне в горло не лезет.
— Где отец мой? — спрашиваю,— а страшная догадка сердце холодит. Не сразу ответила мне Балсаму, а когда ответила, точно нож в
сердце вонзила:
- Еще прошлой весной богу душу отдал.
От нее узнал я, что Ямпил ничем отцу не помогал, даже в дом
к нему не заходил.
Вышел я от Мэжэд-Доржо и побежал прямо к Ямпилу. Вхожу.
Перед бурханами горит зула 1 . Ямпил на почетном месте сидит и смачно жует кусок баранины. Возле очага — его жена, а на кровати х р а пит Гатаб.
Увидев меня, Ямпил и его жена вскочили.
- Аи, бедняга, такое горе у тебя, — сочувственно закивал Ямпил
—Хорошо хоть сам здоровым вернулся. Хорошо ли себя чувствуешьЯ слушаю его, а злоба душит меня. Наконец, не выдержал 1 , ч;1
кричал:
- Где мой отец?!
- Ну зачем так? — укоризненно покачал головой Ямпил и посмо
трел на меня масляными глазами. — Разве мы виноваты в том, ч к >
он умер? Или не ходили мы за ним, как за своим родным? Но что
сделаешь, видно, такая судьба была у него...
- Врешь! — ору.— Ну, а где Сэжэб?
- Сэжэб? — удивленно переспросил Ямпил. — А-а, правда, п.'
ведь не мог знать, что она еще в прошлом году вышла замуж.
Потом он вытащил деньги, протянул их мне, приговаривая:
— Спасибо тебе, Намсарай, до смерти не забуду, как выручил и
нашего Гатаба.
Дедушка Намсарай сделал паузу, снял с огня темный чугунок, п.,
лил себе в кружку чай и жадно стал пить. Его большая костлявая |м
ка с узловатыми пальцами слегка дрожала.
1

146

Зула — свеча,

которую

зажигают в божнице.

- Отец, почему вы не забеливаете чай с л и в к а м и ?
в о р ч и т Сэндэма. — Каждый раз вам напоминать надо.
- Ничего, дочка, чай и без сливок—чай.
Митэб привел кобылу: за избушкой зазвенела цепь и послышалось ржание.
Намсарай допил чай, отставил кружку и снова заговорил:
— Так я вынужден был опять покинуть родные места. — Теперь
голос старика звучал еще тише и глуше. — Начал я по степи скитаться, то там поработаю, то здесь. И все время вспоминалась мне сестра
из госпиталя, звали ее Анной. Когда лежал я там больной, она все
ухаживала за мной, видно, думала — один там бурят я, одиноко мне
очень, вот она и хотела скрасить мое одиночество. Много рассказывала она мне про богачей, про царя, про то, как трудно рабочему человеку жить стало. А я слушал и не очень верил. Все думал, откуда такой молодой все знать. Как-то даже сказал ей такое. А она только
головой покачала: «Когда-нибудь поймешь, что правду говорю». И
верно, понял я, уже потом понял, как права эта Анна была. А я, что
тот глупый человек был, пока о дерево не стукнулся, глаз не раскрыл.
Вернулся я в родные края лишь в тридцатых годах. Теперь здесь
все было по-иному: всюду коммуны, артели. Но ничего не радовало меня, тоска по Сэжэб такая была, что места себе не находил. Она была
замужем за сыном местного кулака Базаржабом. То ли она вообще
из дому не выходила, то ли Базаржаб следил, чтобы она не встречалась со мной, не знаю, но нигде не видел ее.
Меня в ту пору избрали председателем сомонного Совета. И вот
получаю я задание: конфисковать кулацкое имущество. С двумя колхозниками и милиционером пошли мы к Базаржабу. Заходим, а его
дома нет, лишь одна Сэжэб на кровати сидит, ребенка качает.
...Сколько лет прошло с тех пор, как мы с Сэжэб виделись... Так,
наверное, лет пятнадцать, а то и больше. За это время и позабыть
можно было ее. Но как увидел я Сэжэб, так у меня сердце зашлось,
слова сказать не могу. А тут еще боюсь, как бы товарищи ничего такого не подумали. Насилу в руки себя взял.
- Где хозяин? — спрашиваю.
Она, видимо, вконец растерялась. Ребенок плачет, а она словно
не замечает этого, сидит бледная, испуганно смотрит на меня. Как она
гостарела, как осунулась. Больно сжалось у меня сердце. Здесь уж не
до порядка стало.
— Сэжэб, — говорю, — ты хоть ребенка возьми, успокой его.
Не очень-то сладко, подумал я, живется ей, бедной. Хотелось подойти, приласкать, утешить ее. Но разве я мог? Рядом товарищи стоят, такие же, как я, бедняки, а я — представитель власти. А Сэжэб
-чужая жена, да еще к тому—жена кулака.
Потом, когда мы уже собирались уезжать и я садился на коня,
Сэжэб подошла ко мне.
- Намсарай, — тихо сказала она.
И тут вдруг во мне такая обида вскипела, мне сразу припомнилось, как меня обманули. Я не выдержал и, крикнув: — Отстань! стегнул коня.
...Старик вздыхает:
— Теперь я иногда думаю, если б тогда я не погорячился, а поговорил с Сэжэб, выслушал ее, может, не так бы все обернулись... Он умолк.
...Луна уже поднялась высоко, посеребрив все окрест, тучи уплы|ли, и теперь на небе ни облачка.
Старик повернулся к дочери.
- На утро есть у нас вода? — спросил он.
10*

Н7

- Нет, только один раз чай сварить, — отвечает Сэндэма.
• Тогда, может, принесешь?
- Давай вместе сходим,— с готовностью вскакивает Доржодой.
- Ничего, Доржодой, я уж как-нибудь сама. А ты побереги для
города свои ножки, там пригодятся, — смеется Сэндэма и почему-то
смотрит не на него, а на меня. Она берет пустое ведро и направляется
к реке. Долго виднеется ее белый платок в неверном свете луны, и я
лочему-то никак не могу оторвать взгляд от него.
Митэб ломает сучья, подбрасывает их в огонь.
Когда Сэндэма ушла настолько далеко, что голос старика уже не
мог донестись до нее, он продолжил свой рассказ:
— Через некоторое время мы поехали арестовывать Базаржаба.
Но ни его, ни Сэжэб не нашли. Они ушли в лес, захватив с собой ребенка. Отчаянный был этот человек Базаржаб. Вы-то, наверное, не
знаете его?
— Откуда нам знать,— ответил я.
- Да, конечно, ведь вас тогда еще и на свете не было. . Так вот,
значит, ушли они в лес. А нам нужно было его обязательно найти. Из
местной бедноты набрали мы человек десять, вооружились и поехали
в лес разыскивать Базаржаба. Три дня плутали по лесным чащобам,
«икого найти не можем. На четвертый день к вечеру едем по северному
склону Мэгжи. Усталые лошади едва передвигают ноги. Толкуем о
ночлеге. Внезапно из чащи раздается выстрел, и один из наших валится
на землю. Мы соскочили с лошадей, укрылись за деревьями и начали
палить в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Когда ответный
огонь прекратился, стали пробираться в глубь леса. Вдруг, вижу, человек лежит. Подхожу ближе... О, боже, Сэжэб!.. Она узнала меня, перестала стонать и прошептала:
— Ты прости меня... не по своей воле... за Базаржаба пошла... Это
отец с дядей ламой... Они тогда сказали, что... у меня две черные родинки 1 ... что мне счастья с тобой не будет... Я хотела, чтобы ты был
счастлив... Дочку мою не оставь, побереги...
Дыханье ее становилось все тяжелее, все прерывистей. Она что-то
еще хотела сказать, но не смогла. Взгляд ее помутнел...
...А потом в землянке мы нашли завернутую в одеяло из бараньем
шкуры девочку. Это была Сэндэма...
Намсарай умолк. Молчали и мы. Сэндэма принесла воды, потом
снова пошла к реке и тогда Митэб спросил:
— А этого Базаржаба нашли?
- Нашли, конечно, нашли. Мертвого нашли. Да, забыл, это С^
жэб тогда же сказала, что он в нее сам стрелял, чтобы никому не дос
талась.
Намсарай вытряхнул т а б а к из трубки, тяжело, покряхтывая, пол
нялся.
— Ну, однако, спать пора,— зевает он. — Завтра, видать, хоронит
день будет. Может, косить тут закончим, пораньше бы встать надо,- и
слегка переваливаясь с боку на бок, идет в избушку.
Но мне спать не хочется, я долго сижу один у потухающего костр >
Размышляю.
Мысли мои прерывают чьи-то шаги. Я оборачиваюсь. К коп,
подходит Сэндэма.
— Чего полуночничаешь? Или спать не хочется? — спрашии;н г
она.
1
По ламаистскому учению брак с женщиной с двумя
, приносит несчастье.

.143

черными

ролнт,

— Нет, я сейчас не усну.
- И я,— едва слышно говорит она, опускаясь рядом со мной.
...А полная луна с бездонной высоты глядит на нас, озаряя покосившуюся избушку, узкую долину и наполненную шорохами ночную
тайгу.

Праздник Дондока
ондок прислушивается к тому, что творится за окном. Но там тиД шина.
Куда же это все подевались? Тонким пальцем пытается он

содрать со стекла морозный узор, дует на стекло горячим дыханием,
пока не образуется светлое пятнышко величиной с пятак. Наконец-то
можно рассмотреть, что происходит во дворе.
Мать дает бурунам сено. Кажется покрикивает на слишком нетерпеливых. Но голоса ее Дондок не слышит. Он лишь видит, как она рукой бьет по мордам этих нетерпеливых. Но и это видеть вскоре Дондок
перестает: пятнышко на стекле вновь затягивает мороз.
В низкой, черной избушке становится все темнее. Ох, как скучно.
А тут еще подняла крик маленькая Ханда. Дондок подходит к зыбке,
пробует раз — другой качнуть. Но где там, разве успокоишь эту крикунью.
Забравшись на кровать и усевшись поудобнее, Дондок пробует сунуть в рот сестрички соску. Сперва она успокаивается, но проходит
несколько минут, и ротик ее снова кривится — вот-вот опять расплачется. Дондок торопливо качает зыбку, поет какую-то песенку, стучит у
самого ушка сестренки погремушкой. Но на Ханду ничего не действует.
Ее личико морщится, веки сжимаются, и она, краснея от натуги, орет
во весь голос.
— Ах, ты так. Ну и ори себе сколько хочешь. — Потеряв всякое
терпение, Дондок показывает малышке язык, соскакивает с кровати.
«Опоздали, конечно, уже опоздали.— У Дондока от этой мысли
становится на душе еще хуже. — И почему они до сих пор возятся? думает он об отце и матери. — Не могли все раньше сделать. Сказала
ведь им Сэрэнэй-эжы, чтобы слишком долго не задерживались».
За окном становится совсем темно. Нет, Дондок больше терпеть
не может. Он подбегает к двери, слегка приоткрывает ее, выглядывает
на улицу. Отец, видимо, только что приехал, он вилами сваливает сено.
Мать с ведром идет к дому. Увидев сына, она кричит:
— Закрой дверь, избу заморозишь. Почему Ханда плачет? Не успокаивал, небось?
- Да, не успокаивал,— с обидой откликается Дондок. — Все делал, а она орет, никак не хочет молчать.
Мать входит в избу, зажигает лампу, наклоняется к девочке, берет
ее на руки. Накормив дочурку, говорит Дондоку:
— Иди, покачай ее, я растоплю печь, а то отец твой промерз до
костей, чуть живой приехал.
Она колет лучины, колет проворно, Дондок всегда любуется, как
мать это ловко делает. Он так не может. Попробовал как-то, палец по;резал.
Дверь вновь отворяется, в дом врывается и клубится по полу белое
|морозное облако. Входит отец. Он сбрасывает с плеч изношенную козлиную доху, кидает ее в угол, подходит к печке, прижимает к ее боку
зябшие руки. Но печка холодная, это вызывает недовольство отца.
149

- Когда человек приезжает озябшим из степи, неужели к его
приезду нельзя хоть печь как следует натопить,— ворчит он.
- А ты не видишь, что я перед тобой только в избу вошла,— в
тон ему отвечает мать. Потом, видимо, извиняясь за то, что так резко
ответила, добавляет:—Пока бурунам сено давала, печь остыла. Худая
печь у нас, совсем тепла не держит.
Отец ничего не ответил. И правда, ведь сам он видел, что мать
только что в избу вошла, к чему корить ее.
А голову Дондока все сверлит мысль: «От праздника ведь отстанем.
Поедем скорее».
Он чуть было не высказал родителям это, да вовремя спохватился:
ведь когда отец и мать не в духе, лучше помалкивать, а то не ровен
час — попадет.
Мать поставила на плиту чайник, затем открыла большой деревянный сундук, что стоял у восточной стены, между столом и кроватью.
Дондок потихоньку приблизился и заглянул в сундук.
Из сундука пахнуло овчиной и еще каким-то особым запахом, присущим только долго не .открывающимся сундукам, куда редко попадает свежий воздух. Дондок очень любил этот запах, любил потому, что
он обязательно предвещал какое-нибудь радостное событие — ведь
сундук открывали только тогда, когда нужно было одеться в праздничные платья. В будничные дни сундук всегда был плотно закрыт, на нем
висел большой плотный замок, и тогда этого приятного запаха, не почувствуешь.
Мать достает нарядные платья. «Ага, наконец, едем,— радуется
Дондок. — А что мне вытащат?»
Мать отстраняет его.
- Не пу!айся тут,— раздраженно бросает она.
Вот так каждый раз, стоило ему заглянуть внутрь, мать прогоняла
его. А как хотелось знать, что лежит там, почему такой большой замок
вешают родители на этот сундук. Но как узнаешь?
- Мама, а мама,— ласкаясь к ней, заговорил Дондок. — А я надену черные брюки, что отец из города привез, ладно?
— Кто заметит, в чем ты будешь,— смеется мать. — Нечего н а р я жаться в такой мороз, в чем ходишь, в том и поедешь.
У Дондока сразу упало настроение. Все ребята — Бадма, Сокт.'
Дэлэг — все будут нарядными, а он, Дондок, явится в старых ш т а н а х ,
с двумя черными, круглыми, точно глаза, заплатами на коленях. «И н<могли они, эти заплатанные штаны, совсем разорваться, тогда бы мшдали те новые черные брюкк»,—с горечью думает Дондок. От обпдм
он даже позабыл, что опаздывает на праздник. Все мысли были з а п и
ты этими проклятыми заплатами. А рассчитывать на то, что мать перс
думает и даст ему новые брюки, не приходится. Не такой у нее х а р а к
тер, чтобы сперва решить так, а потом — эдак. Хоть плач. А можеч
действительно, всплакнуть? Авось разжалобится? И он заревел.
Но мать и бровью не повела. Ну, конечно, она так привыкла к гь.
реву, что уже давно не обращает на это внимания. Зато отец отнесся I
этому иначе. Он ведь реже слышит плач сына. Хрипловатым голси-мм
он спросил:
— Ну чего ты?..
- Штаны... — едва выговорил сквозь всхлипывания Дондок.
- Дэжэд, дай-ка ему те новые штаны,— властно сказал отсм
Пусть поверх ватных наденет.
Дондок перестал плакать в ожидании ответа матери. Но т у < ли
спохватился, что рано прекратил плач, и снова начал всхлипы пли.
Мать не ответила. Неужели она не послушает отца? Дондок ужо готом
был снова во весь голос зареветь, когда увидал, что мать в ы т а г к ш ы - .
150

из сундука новенькие брюки из черного сукна и кладет их на кровать.
«Какой у меня хороший отец,— радуется Дондок. — И мать... Она
тоже неплохая. Она только боится, что мне холодно будет. А отец придумал, как сделать, чтобы я не замерз».
В новых брюках Дондок сам себе показался сразу каким-то выросшим, совсем непохожим на того мальчишку, который только что ревел.
Нет, он ничуть не хуже второклассника Бадмы.
Уже было совсем темно, когда отец запряг в сани белого коня, и
вся семья поехала в Хажу-Булак.
...Гурт, который пасли родители Дондока, стоял в местности Бэлшор. На стыке сползавших с соседних гор лесов, у лысой вершины невысокого холма, чернела небольшая избушка Сэдэнжаба и постройки
для скота. В этой избушке и прожил все свои пять лет Дондок.
Раньше, когда он был единственным сыном, его нежили и баловали. Когда же родилась маленькая Ханда, Дондоку, как старшему, стали оказывать меньше внимания. Мать и отец относились к нему, как к
взрослому. И не проводит он уже дни свои за играми, где там, сейчас
у него столько забот: и покачай, и успокой сестренку.
- Славный у тебя, Сэдэнжаб, растет помощник,— как-то сказал
отцу председатель колхоза, приехавший на гурт. — Скоро вместо тебя
сено будет на гурт возить.
- Он и теперь нам хороший помощник,— ответил отец. — Когда
уходим с женой за скотом — старшим в доме остается, маленькую Ханду нянчит.
Дондок, услышавший этот разговор, очень загордился. С тех пор и
плакать стал реже, и вообще старался держаться, как взрослый.
Но все же, когда мать начинала ласкать и целовать Ханду, Дондока одолевала ревность. А когда Ханда начинала орать—попробуй ее
успокой — тогда уж приходилось только терпеть. Как хотелось в такие
минуты стукнуть ее или больно ущипнуть. Он иногда незаметно проделывал такие штуки. Ну и доставалось же ему, если мать замечала это!
Но на мать Дондок не обижался. Понимал, что шлепала за дело. А сегодня вообще никаких обид быть не может. У него так хорошо на сердце: ведь они едут на праздник, и ему разрешили надеть новые брюки.
Как же можно вспоминать старые обиды, когда так хорошо на сердце.
...Темно, морозно, очень морозно. Белая лошадь бежит по белой дороге и из ноздрей валит густой белый пар. Сани наклоняются то в одну,
то в другую сторону, полозья скрипят, скользя по жесткому снегу. Дондок сидит на самом передке, завернутый в тяжелый овчинный тулуп.
Даже пошевелиться невозможно. Зато тепло. Ему виден уголок темного
леса, плотной стеной поднявшегося по правой стороне дороги. «А если
бы одному оказаться в этом лесу»,— почему-то думает Дондок и ему
вдруг так страшно становится, что он закрывает глаза.
Дондоку вспоминаются хажу-булакские ребята: Бадма, Сокто, Дэлэг... Что они сейчас делают, в какие игры играют?! Они всегда придумывают удивительные игры. Дондок так придумывать не может. Зато
он умеет интересно рассказывать. Перед отъездом специально придумывал разные истории. Недавно их собаки Хорёшо и Н я н г а р схватились с волком, напавшим на скот, и с их помощью отец добил хищника.
Разве это не интересно? Правда, Дондок не видел схватку, лишь от отца слышал, как все было, но можно будет сказать, что сам видел и даже помогал отцу в борьбе с волком. Только поверят ли? А о чем еще
можно рассказать? Вспомнил вот о чем... Давно, еще когда снег не
выпал, Хорёшо у ближнего озерца поймал ондатру. Правда, не он, Дондок, а пес Хорёшо поймал зверька. Но кто добил его? Он, Дондок, добил. Еще тогда отец хвалил его: «Смотри-ка, зверя поймал». И обещал,
когда вырастет Дондок, купить ему .ружье, настоящее охотничье ружье.
161

Вот уж позавидуют ему ребята.
Дондок все думает, а глаза смыкаются, и мысли уже начинают
путаться. Тепло в тулупе, сани покачивают. Дондок почти уже засыпал,
когда вдруг яростно залаяли собаки. Сразу пропал сон. Они доехали,
сейчас будет праздник.
Хажу-Булак по сравнению с Бэлшором большой поселок. Здесь
пять — шесть дворов, есть даже лавка без продавца, и много ребят. Так
хорошо с ними играть. Ведь Дондок всегда один, и играть ему приходится самому с собой. А тут, как весело должно быть живут ребята
Сани поравнялись с первым домом. Там растворилась дверь, свет
вырвался из проема, упал на крыльцо, озарил полосу снега. На крыль
цо выбежала женщина.
- А, Сэдэнжэб приехал,— крикнула она, и Дондок по голосу
узнал Сэрэнэй-эжы.
В избе тесно и жарко. Лампа едва пробивает густой табачный дым
По правую сторону от печки в длинный ряд поставлены столы, и,1
них — несколько бутылок вина, закуска. От плиты по комнате разносятся приятный запах вареного мяса.
За столами сидят семь женщин и трое мужчин. Рядом с отцом Дон
дока — огромный, бородатый Гэндэн-бабай. Он машет рукой, что-то
безумолку рассказывая. Время от времени его слова покрываются
дружным смехом. Тогда Гэндэн-бабай довольно смотрит на каждого,
не скрывая своего удовольствия. Но сам он не смеется. Зачем смеяты-ч
над тем, что сам рассказываешь. Пусть, если смешно, хохочут д р у г и е
а он помолчит, посмотрит, как смеются они.
Дети, вдоволь наигравшись, сидели своей отдельной, не менее шум
ной компанией в другом углу комнаты. Одни устроились за табурп
ками, другие за небольшим столом. Они с аппетитом хлебали суп, о. т
мясо. А Дондок устроился на кровати около стола, за которым сидели
взрослые, и стал с любопытством наблюдать за ними. Сперва серы 1 <
ные, мужчины и женщины вскоре начали шуметь, смеяться и дурачин.
ся пуще ребятишек. А теперь вот поют. Совсем близко от Дондока сн
дит его отец. Неподвижными, потускневшими глазами уставился ом и
стоящую перед ним чашку. Когда он тяжело закрывает глаза и пн<чи.
открывает их, кожа на безбровом лбу собирается в множество г л у б о к и х
морщин. А с лица матери, что сидит немного поодаль, не сходит улмг>
ка. Как не похожи сейчас отец и мать на тех, какими привык их в и д е н
Дондок: постоянно озабоченными, молчаливыми, усталыми. Какие V
матери глаза! Они так блестят, словно видится ей что-то очень хори
шее, радостное. Она поет со всеми вместе, и голос ее сильный, очгш.
сильный, выделяется. Дондоку кажется, что он только и слышит, к.-ш
поет его мать. И он не узнает ее. Вот если бы она всегда была такой!
От жары и позднего часа Дондока клонит ко сну. Веки сами собой
смежаются. Он засыпает.
Проснулся Дондок в санях. Луна серебристым светом оз.чр-.м..
степь, и даже лес не казался теперь таким страшным. Спросонья е м у
чудится, что сани мчатся быстрее ястреба. Потом, убаюканный одиомг,
разным скрипом полозьев, Дондок вновь погружается в сон и т;ж ш
просыпается до самого дома. И когда отец на руках вносит его п и
и мать снимает с него одежду, он продолжает спать крепким сном.
Лишь под утро просыпается мальчуган от властного окрика м;пч'|ш
- Дондок, а Дондок! Вставай! Качай Ханду!
Он поднимается. В избе еще совсем темно.
Он трясет зыбку, а сам думает: почему так редко бывает п р а з д н и к •
Перевод с бурятского В. Штеренберга.

Цыден-Жап ЖИМБИЕВ

НЕЗАДАЧЛИВЫЕ
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ
Рассказ

В наших краях зимы суровые, но зато солнечные. Вот и
сегодня. На улице мороз разгуливает, а в небе, синем-пресинем, солнце сияет. Солнце солнцем, а из теплого дома не каждый осмелится нос высунуть. Только нашим деревенским ребятишкам все нипочем. Никакая стужа их взаперти не удержит. Видите, во-он там, трое идут по степи. Знаете кто это?
Впереди на самодельных лыжах Дарибал бежит, путаясь
в длинной, не по росту, одежде. За ним — Пэлма. Шубка на
ней бурятская, теплая. А вот лыжи длиннющие, «взрослые».
Но Пэлма здорово наловчилась с ними управляться.
Позади — Митаха. Он
I настоящий щеголь. Костюмчик новехонький. Лы| жи свежим лаком поблес| кивают. Бегает , правда,
ьМитаха неважно. За спутниками кое-как успевает.
| Пыхтит, сопит, изо всех сил старается от них не отстать.
Дарибал, Пэлма и Митаха — неразлучные друзья. Если
^ где-нибудь увидели вы одного, ищите рядом и остальных. В
классе по соседству сидят. Уроки вместе учат. Разные приключения вместе испытывают. Сегодня ребята решили совершить
лыжный поход до колхозной фермы. Красный уголок как-то
пообещали там за каникулы украсить. Раздобыли плакаты,
картины, лозунги и теперь спешат показать их животноводам.
Солнце мечет каленые стрелы лучей на заснеженную степь.
153

Возвышаются посреди белого безмолвия заиндевелые телеграфные столбы. Торчат из-под снега острые стебли. С любопытством смотрят ребята по сторонам. Вспоминают о том, как
летом собирали здесь цветы, травы, коренья для школьного
гербария. Ловили для зооколлекции степных зверьков.
Бойко идут ребята. Спешат. А тут как назло кончилась
снежная целина. Легло поперек пути поле, окруженное снегозадерживающими щитами. Ветры соорудили около щитов
белые копны, стащили снег с пахоты, обнажили жнивьг. Трудно идти на лыжах. Особенно Митахе достается. Так и хочется ему снять лыжи и отдохнуть минутку. И снял бы, да гордость не дает. Видит мальчуган, как Пэлма идет. Девчонка, а
не хнычет. Подобрала полы шубенки и пытается догнать неутомимого Дарибала. Напрасно, конечно, пытается. Даоибал
на своих самодельных лыжах намного всех опередил. Идет и
столбы считает. Как насчитает пятьдесят столбов, скомандует:
— Привал!
Наконец, долгожданный — пятидесятый. Дарибал остановился. Прислонил палки к столбу. Заткнул рукавицы за пояс.
Вытащил блокнот из кармана. Записывает дорожные заметки: «Все идет хорошо. Интересных случаев не было. Прошли
поле. Бригадиру обязательно надо сказать о том, что снег задерживается плохо».
Подошли Пэлма и Митаха. Сняли лыжи. Рюкзаки. Оглядел Дарибал друзей. Спрашивает заботливо:
— Ну, уставшие есть?
-Кто же так быстро устанет! — храбро отвечает Пэлма,
а самой так и хочется попросить Дарибала о том, чтобы после
привала идти потише. Однако промолчала. Испугалась насмешек. Мальчишки они ведь всегда готовы посмеяться нал
девчоночьими слабостями. Митаха тоже храбрится. Делап
вид, что ему все нипочем. А сам развалился на рюкзаке и едва-едва дышет.
Отдыхать приятно. Однако дорога еще длинная. Поднял
Дарибал друзей. Снова замелькали перед глазами пригорки
и распадки, овраги и косогоры. Добрались до закованной н
лед Кусоты. Берега у речки крутые. Словно специально для
скоростного спуска сработаны. Подталкивают друг друг.1
путешественники:
-Давай первым!
- Не-е, ты давай!
Решили спуститься разом, вместе. Оттолкнулись по комам
де палками — и понеслись. Словно на бешеном коне лени
Ветер бьет в лицо. Из глаз—слезы ручьем. А снег позади
искрящимся хвостом тянется, закручивается. Эх, и хороши 1
Кричат от восторга друзья. Но горе, говорят, следом за рн
достью ходит. Шлепнулись лихие слаломисты. Закувыркались
ио льду. Вывозились в снегу. Белые медведи — да и только.
154

Неудача раззадорила. Полезли наверх. Прокатились еще.
Не упали на сей раз. Понравился ребятам стремительный полет по склону. Соорудили трамплин. Соревноваться друг с
другом принялись. Забыли обо всем на свете. Солнце заходить стало, тогда спохватились:
Ворчит Митаха:
— Не доберемся, однако, до фермы.
Сокрушенно вздыхает Пэлма. Один Дарибал не унывает.
Поправил ремни на лыжах и тронулся в путь.
Сумерки следом за путешественниками крадутся. Обгонять
начинают. Вначале ребята шли по реке. Потом поднялись на
берег и попали в густые заросли тальника. Зимой в таких зарослях всегда неуютно. Кругом тишина мертвая. Только
слышны шаги твои. Или ветку заденешь. Треснет она, а по зарослям эхо разнесется, как от выстрела. Страшновато Митахе. Оглядывается. Кажется ему, что под каждым кустом голодный волк притаился. Дарибал спокоен. Он в этих местах
с отцом не раз охотился.
Пэлма в зимнем тальнике впервые. Восторженная она девчонка, поэтому ничего и не боится. Любуется каждым кустиком. Да и как не любоваться. Деревья, словно из сказки, серебряные. На веточках льдинки колокольчиками хрустальными позванивают, кружева блестящие висят. Красота!
Пересекли долину реки. У самого берега увидели высокую
ель с сухой вершиной и толстыми, обряженными в зеленую
мишуру, нижними ветками. На каждой ветке болтаются разноцветные тряпочки, бумажки. Митаха подбежал к необычному дереву, закричал удивленно:
- Это что? Елка? Пастухи, наверно, сделали.
Пэлма расхохоталась:
— Чудак ты, Митаха! Не елка это. Священное дерево. Богу
тут раньше молились. Теперь про богов забыли люди. Видите,
вокруг дерева и следов-то нет.
Передохнули лыжники около ели и пошли дальше. Ветер
словно этого и дожидался. Выскочил из-за сопок и принялся
хлестать ребят бичами поземки. Необъятный мир сразу стал
тесным от толпы снежных вихрей. В трех шагах ничего не
не видно. Чуть зазеваешься — отстанешь. Держатся друг за
друга ребята, а пурга толкает их то в спину, то в грудь, пытается свалить с ног, засыпать колючим снегом.
Друзья сбились с дороги. Но не говорят об этом. Заговоришь — еще чего доброго испугаешься. А коль уж испугаешься в пургу — значит пропал. Останавливаться тоже нельзя.
Надо идти, идти, идти. В движении — спасенье. Долго колесили ребята. Случайно наткнулись на столб. Прижались к нему. Отдыхают. Пэлма прислонилась ухом к столбу, слушает
как тот гудит. Хочется знать Пэлме, о чем гудит столб. Может
155

быть о них кто-то сейчас по телефону разговаривает. Ищут?
Митаха себя ругает:
— И зачем я в затею эту впутался. Сидел бы сейчас дома,
ужинал.
Дарибал, бесстрашный вожак, о дороге размышляет:
— От столба к столбу пойдем. Ферма, по-моему, близко.
Пошли. Еле ноги переставляют. Палки, кажется, не из бамбука, а из чугуна сделаны. Рюкзаки давят на плечи горами
каменными. Каждый шаг — мучение. А тут, как нарочно, сугробы под ноги сами лезут. Боится Дарибал за Пэлму и Митаху. Не обморозились бы. Не закапризничали бы. Оглянется и
на душе посветлеет. Идут, упрямо идут и маленькая Пэлма и
толстый Митаха.
До нового столба так и не добрались. Потеряли направление. Наугад плетутся. Вдруг впереди замаячило что-то. Подошли поближе и увидели стог сена. Изумился Дарибал:
— Откуда сено? Ведь здесь не косят?
Размышлять же некогда было. Сняли рюкзаки, лыжи. В
стогу прокопали дыру и юркнули в нее. Нору сеном законопатили. Темно. Зато тепло. Обогрелись. Закусили хлебом. Стали
решать, что дальше предпринимать. Идти? Пока пурга не затихнет, вряд ли ферму найдешь. Ночевать здесь? Можно замерзнуть. Митаха мечтательно произносит:
- Эх, хорошо бы в Африке жить. Круглый год тепло.
Пэлма возражает:
— Когда все время тепло, не интересно.
С ней соглашается Дарибал:
Правда, зима, лето, осень, весна — и каждое время разное. Хорошо, когда четыре времени года. Никогда не заскучаешь. Вот вырастем. Попадем в чужие страны и поймем, что
лучше родного края нет на свете ничего. Так ведь, Митаха?
Митаха не отвечает. Он заснул. Растолкал его Дарибал.
Говорит:
- Не спи. Нельзя. Замерзнешь.
Митаха не слушается. Бранится. Всхлипывает обиженно
И разругались бы Дарибал и Митаха, да Пэлма не позволила.
Взял а и потихоньку песню запела. Замолкли спорщики. Слушают. Подпевать стали. Долго пели друзья. Согрелись. И
спать расхотелось. Из стога вылезли. Глядят и понять ничего
не могут. По широкой степи лунное сияние разлилось. Тихо.
Словно ветра никогда на земле и не буянили. Но не эта картина поразила ребят. Они изумленно таращили черные глазенки
на... видневшиеся избы колхозной фермы. В трех шагах были
от цели своего похода и заблудились!
156

Ох и незадачливые путешественники! Но не бойтесь, мы
смеяться над вами не будем. С пургой вы воевали смело. И победили ее, потому что дружба ваша — верная. Идите спокойно
отдыхать!
Перевел с бурятского А. Субботин.

Юмор

Анатолий ЩИТОВ

ХОРОШИЙ РАЗГОВОР
(Юмористический рассказ)

Случилось так, что Иван Иванович остался в конторе за главного.
Сначала по неотложным делам уехал Балецкий. Директора проводили
как и подобает директора. Цветов не было, но его заместитель пришел
с вокзала вдохновенно напевая:
Сердце красавицы...
тра-ля-ля-ля.
Вслед за директором срочно выехал заместитель. Вместо себя он
оставил заведующего хозяйством товарища Бабушкина, а через два дня
товарищ Бабушкин черкнул в книге приказов: «Выезжаю в район Карасиного озера», и оставил вместо себя Ивана Ивановича... Так Иван
Иванович из неприметного служащего превратился в главу серьезного
учреждения.
,
Петр Денисович, его закадычный друг, с которым они на равных
правах вот уже десять лет сидели друг против друга, подмигнул Ивану
Ивановичу и посоветовал проверить состояние дел вверенной ему конторы.
Иван Иванович после проверки вернулся мрачным. И как не пытался заговорить с ним Петр Денисович, упорно отмалчивался. Тогда
Петр Денисович пошел на хитрость и предложил Ивану Ивановичу поужинать прямо в конторе, у уборщицы тети Паши. Иван Иванович был
одинок, питался в столовой и потому охотно согласился. Петр Денисович ходил недолго — магазин был рядышком — и скоренько выложил
на стол жареного карася, банку болгарского перца, который так любил
Иван Иванович, и водрузил бутылку петровской водки. Иван Иванович
хотел возмутиться — он водку не пил,— но подумал: «А, пусть!» — и, обреченно махнув рукой, залпом осушил полненький стаканчик.
— За повышение! — лихо подмигнул Петр Денисович.
Тетя Паша суетилась у плитки — разогревала карася, бутылка начинала только опустошаться, и Ивану Ивановичу стало вдруг необыкновенно легко и хорошо.
— Ты представляешь, сукин он сын,— стукнул Иван Иванович •«
столу кулаком.
— Кто... Сукин сын?— поинтересовался Петр Денисович.
— Да этот завхоз, Бабушкин,— пояснил Иван Иванович.
158

- Я тоже подозревал, что он сукин сын,— в свою очередь стукнул
кулаком Петр Деницович.
— Он, оказывается, ни черта у нас не делает. Только и знает ездить на охоту,— горячился Иван Иванович,— три дня в неделю живем
на Карасином озере, а здесь за него отдувается тетя Паша. Он только
отчеты подписывает. Безобразие!
— Я видел, как он Балецкому привозил мешок карасей,— встгшил
Петр Денисович.
— Во-во, потому он его и держит,-—осушив очередной стаканчик,
подхватил Иван Иванович,— а на кой черт нам такой завхоз. И вообще — зачем нам завхоз? Тетя Паша сама справится. Прибавить бы ей
зарплату, а Бабушкина бы выгнать ко всем чертям!
- Уволь его ко всем чертям,— возликовал Петр Денисович,— ты,
сейчас у нас за главного!
— Уволю, ты только утром мне напомни,— разгорячился Иван
Иванович,— а тебе, тетя Паша, зарплату прибавлю — и шпарь за завхоза.
Тетя Паша кончиком платка вытерла глаза и вздохнула:
- Скажите-ка, что делается, а? Вот уж не ожидала такого поворота...
— А заместитель директора как тебе нравится?— н а ч а л наступать
Петр Денисович.
- Пьяница он,— вздохнул Иван Иванович.
- Еще какой пьяница! Весь спирт из аптечки выпил! — воскликнул Петр Денисович. — Уволить бы его ко всем чертям!
— Придется уволить,— тихо сказал Иван Иванович и глаза его
покраснели,— жалко, правда, человека. Семья у него. Но опять же бездельник он. Только бумаги подписывает. Вот отправить его на лесозаготовки, займется серьезным делом и о водке забудет.
- Правильно,— бухнул по столику Петр Денисович,— уволить
гчтого бездельника и пьяницу!
— Уволю, только утром мне напомни,— потянулся к стаканчику
Иван Иванович,— мы с тобой уже три дня одни в конторе. И отлично
справляемся. Контора у нас маленькая, а начальников много. Хватит
нам начальников!
— А как же... директор?— сделав паузу, тихо спросил Петр Денисович. Иван Иванович посмотрел на него долгим, обреченным взглядом, глубоко вздохнул и печально ответил:
— Придется уволить директора...
— Правильно! — бабахнул по столу сразу двумя кулаками Петр
Денисович. — Что делает наш Балецкий? По совещаниям ходит. Пять
раз в день, нам он только мешает. Собрание — за собранием, планы—
за планами. Не дает нам работать Балецкий. Без него только дело и
идет.
— Уволю его ко всем чертям, ты мне только утром напомни,—
твердо пообещал Иван Иванович.
Проснулся Иван Иванович с головной болью, сразу все вспомнил
и похолодел от страха. Кое-как умылся, причесал усы и засеменил в
контору.
- Петр Денисович не приходил? — заискивающе спросил он у тети Паши, осторожно обходя вымытый край коридора.
— Не приходил, рано больно,— ответила тетя Паша.
— Вы, тетя Паша,— начал переминаться Иван Иванович, — наш
разговор-то вчерашний забудьте. Ну его ко всем чертям. Нетрезвый я
был.

1»

Тетя Паша вздохнула:
Хороший разговор-то больно. Вы бы его на собрании скпз.члм
— Я подумаю, тетя Паша,— затосковал Иван Иванович. — Б а л г м
кий может и дрянной человек, но ведь директор как — никак. Уипж.-ш.
его полагается. Коллектив опять же. А аптечку со спиртом вы ;н ы
местителя спрячьте. Ну его ко всем чертям!
Он пришел в свой кабинет и с беспокойством стал дожидаты••,!
Петра Денисовича. И вдруг его осенила блестящая мысль. Он трусцой
сбегал в приемную, вытащил книгу приказов и быстренько начеркал:
«Уезжаю в горный поселок, оставляю вместо себя Петра Денисовича...- У в о л ь н я й сам! — пристукнул он печатью. — Нашел д у р а ч к а .
...И все снова стало на свое место.

Технический

редактор И. Нечаев.

Корректор 3. Александрова.

Формат бумаги 70Х108'/1б. 10 (13,7) п. л. Н-00008.
Подписано к печати 25/11-66 г. Тираж 11.668 экз. Заказ 1398.
Адрес редакции: Улан-Удэ ул. Коммунистическая, 20, тел 28—82.
23—36, 26—91.
г. Улан-Удэ, тип. Управления по печати при Совете Министров БурАССР

Цена 60 коп.

Индекс ЭММ