Национализм как политическая идеология - Малахов В.С.

Часть I. Национализм как предмет политической теории

Глава 2. Ключевые понятия теоретико-политического изучения национализма

Глава 3. Международная историография национализма и особенности российской исследовательской ситуации

Часть II. Современные теории национализма

Глава 2. Функционализм и структурно-функциональный анализ

Глава 5. Современное состояние дискуссий

Часть III. Специфика национализма как типа политического дискурса

Глава 5. Этатизм, империализм, антиколониализм

Глава 2. Национализм и этнический конфликт

Глава 3. Национализм и культурный плюрализм

Глава 2. Национализм в контексте современных политических процессов

Глава 3. Националистические движения и организации на рубеже XX-XXI вв.

Глава 4. Национализм в условиях глобализации

Автор: Малахов В.С.

Теги: политика политические науки национализм социология политология

ISBN: 5-98227-089-Х

Год: 2005

Похожие

Японский национализм. Идеология и политика.

Антикоммунистический альянс

Буржуазный национализм и клерикализм (Критика идеологии и политики антикоммунизма)

Идеологи филиппинского национализма

Текст

Национальный фонд
подготовки кадров
Политический разум и практика политики
^ Ratio politicus et facinoris civiles ^
В. С. МАЛАХОВ
НАЦИОНАЛИЗМ
КАК ПОЛИТИЧЕСКАЯ
ИДЕОЛОГИЯ
Допущено Научно-методическим советом
по политологии Министерства образования и науки
Российской Федерации в качестве учебного пособия
для студентов высших учебных заведений, обучающихся
по гуманитарным специальностям и направлениям подготовки
УНИВЕРСИТЕТ
книжный дом
МОСКВА 2005

ББК 66.1(0)
М18
Рецензенты:
доктор философских наук, профессор И. К. Пантин
доктор философских наук Л. Д. Гудков
Малахов В. С.
М18 Национализм как политическая идеология: Учебное по-
собие. — М.: КДУ, 2005. — 320 с. — (Политический ра-
зум и практика политики / Отв. ред. Б. Г. Капустин).
ISBN 5-98227-089-Х
Книга посвящена одному из самых противоречивых политико-иде-
ологических явлений современности — национализму. Не считая воз-
можным сводить национализм к ксенофобии, автор анализирует дан-
ный феномен в контексте таких проблем политической теории как
суверенитет, лояльность, легитимность и идентичность.
Национализм рассматривается в сопряжении с его противниками
и союзниками: либерализмом, социализмом и консерватизмом. В по-
ле исследования находятся непростые отношения национализма с ра-
сизмом и фашизмом, равно как и его роль в антиимпериалистических
и антиколониальных движениях.
Специальный раздел отведен критике существующих теоретиче-
ских подходов к изучению национализма. Особое внимание уделено
роли национализма на политической сцене различных стран, а также
его перспективам в глобализирующемся мире.
ББК 66.1(0)
©МалаховВ. С, 2005
ISBN 5-98227-089-Х © Издательство «КДУ», 2005

СОДЕРЖАНИЕ
Введение 4
Часть I. Национализм как предмет политической теории 10
Глава 1 • Проблематика национализма в контексте
политической теории 10
Глава 2. Ключевые понятия теоретико-политического изучения
национализма 30
Глава 3. Международная историография национализма
и особенности российской исследовательской
ситуации 40
Часть II. Современные теории национализма 52
Глава 1. Примордиализм и историцизм 52
Глава 2. Функционализм и структурно-функциональный анализ 58
Глава 3. Марксизм и неомарксизм 89
Глава 4. Социальный конструктивизм 103
Глава 5. Современное состояние дискуссий 117
Часть III. Специфика национализма как типа политического
дискурса 122
Глава 1. Основные черты националистического дискурса 122
Глава 2. Национализм и либерализм 130
Глава 3. Национализм и социализм 158
Глава 4. Национализм и консерватизм 164
Глава 5. Этатизм, империализм, антиколониализм 171
Глава 6. Национализм и расизм 182
Глава 7. Национализм и фашизм 200
Часть IV. Этничность и национализм .... 216
Глава 1. Что такое «зтничность»? .... 216
Глава 2. Национализм и этнический конфликт .... 241
Глава 3. Национализм и культурный плюрализм . 250
Часть V. Национализм в современном мире . . 262
Глава 1. Национализм и паннационалистические движения . . 262
Глава 2. Национализм в контексте современных политических
процессов - . 269
Глава 3. Националистические движения и организации
на рубеже XX-XXI вв. 298
Глава 4. Национализм в условиях глобализации 304
Заключение 313

ВВЕДЕНИЕ
Раз в четыре года — во время очередного чемпионата мира по
футболу — от полутора до двух миллиардов человек одновре-
менно припадают к телевизионным экранам. Победы сборных
переживаются как национальный триумф, а поражения — как
национальные катастрофы. Энтузиазм болельщиков наблюда-
тели описывают по-разному. Для одних он представляет собой
естественное проявление национальных чувств, для других — на-
ционалистическую истерию. Первые отказываются связывать фут-
больные страсти с национализмом, вторые настаивают на том,
что перед нами именно национализм и что шовинизм — его неиз-
бежный атрибут. Существует и третья партия, которая утверж-
дает, что и те и другие не правы. Эмоции вокруг футбола, конеч-
но, связаны с национализмом, но национализм ни в коем случае
не следует отождествлять с шовинизмом и ксенофобией.
Это размежевание весьма примечательно. Во-первых, оно
высвечивает неоднозначность и деликатность феномена, с ко-
торым мы будем иметь дело на протяжении всего изложения.
Во-вторых, оно демонстрирует тот факт, что сам термин «на-
ционализм» принадлежит к числу слов, по поводу значения ко-
торых идет острая борьба.
Предмет нашего исследования — национализм как полити-
ческая идеология. Автор данной книги исходит из того, что ядро
проблематики национализма лежит вне теоретической и вне
эмоционально-психологической плоскости. Вопрос об истинно-
сти или ложности доктрины национализма не может быть ре-
шен, поскольку ее допущения лежат не в сфере науки, а в сфе-
ре идеологии. Если цель науки — в обретении знания, то цель
идеологии — в побуждении к действию. Вместе с тем вопрос
4

о национализме — это не вопрос о «здоровом» или «нездоро-
вом» проявлении национальных чувств. Это вопрос об их исполь-
зовании. Иными словами, это вопрос политической практики
и вопрос идеологии как неотъемлемой части такой практики.
Национализм — одна из самых влиятельных политических
идеологий новейшего времени. На протяжении более чем ста
лет, с первой половины XIX по вторую половину XX в., эта идео-
логия успешно конкурировала с либерализмом и социализмом.
В период холодной войны национализм был оттеснен на пери-
ферию, так что стало казаться, что в недалеком будущем он
окончательно сойдет с исторической сцены. Но этого не про-
изошло. Националистические идеи вновь обнаружили свой мо-
билизационный потенциал после 1989 г. В конце XX столетия в
соответствии с базисным принципом национализма — принци-
пом совпадения национально-культурных и государственно-по-
литических границ — еще раз была «перекроена» карта мира.
У национализма два основных вектора. Один из них указы-
вает в сторону обретения общественного единства. Это нацио-
нализм, исходящий от государства. Второй — направлен против
государства. Это национализм, исходящий от культурно-этни-
ческих групп, стремящихся к политическому суверенитету. Вот
почему национализм испанский, индийский, турецкий и грузин-
ский наталкивается на противодействие каталонского, сикхского,
курдского и абхазского национализма.
Таким образом, национализм — идеология, легитимиру-
ющая (оправдывающая и обосновывающая) усилия по интегра-
ции или дезинтеграции государств. Последние не случайно на-
зываются национальными государствами. Однако этим функ-
ции национализма не исчерпываются. Национализм далеко не
всегда непосредственно связан с действиями по укреплению или
подрыву национальных государств. Он подпитывается чувствами
и ожиданиями людей, которые ищут решение острых проблем
собственного существования в национальной солидарности —
в консолидации на основе общей истории, языка или культуры.
Таким образом, национализм — это идеология политизирован-
ной идентичности.
5

ВВЕДЕНИЕ
В индустриально развитых странах Запада, наряду с куль-
турной унификацией и распространением массовой культуры,
отчетливо прослеживается тенденция к культурной фрагмента-
ции. Возникает новый запрос на различие. Причем этот запрос
заявляет о себе там, где, казалось бы, объективных оснований
для его появления практически не осталось. Всплеск «черного
национализма» в США случился в 1980-е гг. после двух десяти-
летий усилий по интеграции чернокожего населения в американ-
скую нацию. Движение за возрождение кельтской идентично-
сти в Шотландии и Уэльсе активизировалось в конце 1990-х гг.,
когда внешние наблюдатели склонялись к мнению, что шотланд-
цы и валлийцы растворились в британском культурном котле.
Еще более явный характер приобрела активизация локаль-
ной идентичности в незападном мире. Стремление удержать
культурную самобытность здесь выступает как противодействие
вестернизации. Это противостояние выражается то в этнических,
то в конфессиональных, то и в тех и других терминах одновре-
менно. В последнем случае возникает парадоксальный феномен —
«религиозный национализм».
В высшей степени примечательно, что после 1945 г. и до са-
мого окончания холодной войны пренебрежительное отношение
к национализму было распространено по обе стороны глобаль-
ного идеологического противостояния. И капиталистический За-
пад, и социалистический Восток, первый в лице США, второй —
в лице СССР, смотрели на национализм как на явление, в мораль-
ном и политическом отношении подозрительное. Во-первых, на-
ционалистические движения (даже в том случае, если они пользо-
вались поддержкой одной из сверхдержав) несли в себе угрозу
пересмотра границ, незыблемость которых была провозглаше-
на на Потсдамской конференции. Во-вторых, националисты пред-
лагали массам идеологические конструкты, не вписывавшиеся ни
в либерально-демократический, ни в коммунистический (марк-
систский) канон. В идеях национального возрождения и нацио-
нального единства, от Сунь Ятсена и Махатмы Ганди, от лидеров
Пражской весны 1968 г. до бойцов вьетнамского сопротивле-
ния (1964-1973), от Фиделя Кастро до генерала Сукарно были
б

заключены содержания, не вписывавшиеся ни в марксистско-ле-
нинскую ортодоксию, ни в модель либеральной демократии.
Примечательно при этом также и то, что хотя противостоя-
ние двух социальных и идеологических систем и не восприни-
малось в национальных терминах, вызовы, которые бросали
Москве и Вашингтону малые нации, пользовались симпатиями
или антипатиями именно в качестве национальных вызовов. Так
случилось с венгерским (1956) и чешским (1968) восстаниями
против диктатуры Советов и с борьбой вьетнамцев с военной
машиной Соединенных Штатов.
Целый ряд событий конца XX столетия не могут быть объяс-
нены без учета национальных чувств и массовой мобилизации
на их основе: объединение Германии, добровольный раздел
Чехословакии на Чешскую и Словацкую республики, кровавый
распад Югославии, развитие событий в государствах, возникших
после роспуска СССР. Добавим сюда войну в крае Косово, пре-
образование того, что осталось от союзной республики Юго-
славия, в конфедерацию (союз Сербии и Черногории), тлеющий
конфликт между Пакистаном и Индией, Восточный Тимор, трид-
цатилетняя борьба которого за национальную независимость
завершилась образованием самостоятельного государства.
Национализм приобретает новое измерение на фоне гло-
бализации. Чем больший размах приобретают процессы детер-
риториализации — разрыва связи производства и обмена блага-
ми с той или иной территорией — тем более заметными становят-
ся движения, основанные на отстаивании ценности территории.
Эти движения получили в аналитической литературе имя «новый
локализм». Локализм — и национализм в том числе — берет на
себя задачу сохранения идентичности. Наделе, однако, перед нами
не столько ее сохранение, сколько рефлексивная реконструк-
ция — сознательное производство и воспроизводство отноше-
ний, поставленных под угрозу имперсональными процессами
«глобальной экономики» и «глобальной культуры». Национализм
в этом контексте предстает как попытка выработать гуманисти-
ческую альтернативу дегуманизации общественной жизни, ко-
торую несет с собой новый мировой порядок.
7

ВВЕДЕНИЕ
Большинство авторов, отвечающих на вопрос о роли нацио-
нализма в сегодняшнем мире, тяготеют к одному из двух полю-
сов. На одном полюсе — позитивистски-номиналистское равно-
душие к комплексу проблем, связанных с артикуляцией нацио-
нальной идентичности. На другом полюсе — вера в то, что нации
вечны, а национализм есть не что иное, как самовыражение при-
шедшей к самосознанию нации. Нетрудно заметить, что перед
нами контроверза двух известных из истории политической мыс-
ли парадигм: просветительского либерализма, с одной стороны,
и романтического консерватизма, с другой. Для сторонников
первой парадигмы национализм есть не что иное, как реакция
на неудавшуюся модернизацию. Для сторонников второй пара-
дигмы характерна мифологизация феномена нации и, как след-
ствие, мифологизация национализма. Национализм в такой ин-
терпретации перестает быть идеологией, обусловленной опре-
деленными социальными обстоятельствами, и выступает как
момент «пробуждения» национального сознания, как поворот-
ный пункт в «судьбе» нации и т. д. Излишне пояснять, что такое
понимание национализма скорее свойственно его идеологам,
чем его исследователям.
С чем ассоциировать национализм — с шовинизмом или
с патриотизмом, с изоляционизмом или с разумным отстаива-
нием национальных интересов, с величием государственного
строительства, которому противостоят этнические сепаратизмы,
или со справедливой борьбой колонизированных народов про-
тив последних империй? Понятно, что у разных агентов политиче-
ского действия на этот счет разные ассоциации. Понятно также,
что источник конфликта этих ассоциаций лежит вне области чис-
той логики. Он лежит в плоскости ценностных представлений.
А там, где имеет место конфликт ценностей, консенсус по по-
воду значения понятий в высшей степени проблематичен.
Имея дело с идеологией национализма, его исследователи не
вправе забывать, что критик идеологии сам не свободен от нее.
Тот, кто пишет о национализме, занимает определенную мировоз-
зренческую позицию (либеральную, консервативную, социал-де-
мократическую и т. д.). В этом смысле его анализ «идеологичен».
8

Вместе с тем рефлексия на собственные допущения, их «суспен-
дирование», т. е. приведение в подвешенное состояние, необхо-
димы. Это то усилие, которое отличает ученого от пропагандиста,
равно как отличие науки от идеологии состоит в том, что первая, по
крайней мере в идеале, нацелена на поиск истины, тогда как вто-
рая — на обслуживание того или иного интереса.
Автор придерживается мнения, что национализма как та-
кового не существует. Существуют различные идеологические
ответы на различные политические вызовы. Эти ответы с боль-
шей или меньшей степенью условности могут быть объединены
под рубрику «национализм». Вот почему права В. Коротеева,
предложившая следующую дефиницию: «Национализм — со-
вокупность идеологий и политических движений, использующих
в качестве символа понятие нация»1. Однако это определение
оставляет без ответа один важный вопрос. Как отличить нацио-
нализм от идеологий, им не являющихся? Ведь понятие нации
используют в качестве символа и ненационалистические идео-
логии. На наш взгляд, отличие национализма от других идеоло-
гий не в том, что он использует понятие «нация» в качестве сим-
вола, а в том, как он использует этот символ.
На сегодняшний день идеологические партии (т. е. такие,
для которых чистота идеологии является первоочередной зада-
чей) почти не присутствуют на политическом поле. Не исключе-
ние и партии, называемые националистическими. Их идеология
на деле представляет собой своего рода коктейль, составлен-
ный из самых разных, часто не совместимых друг с другом инг-
редиентов. Для удобства работы мы будем пользоваться таким
аналитическим инструментом как «националистический дис-
курс». Этот инструмент позволит нам проводить определенные,
хотя и достаточно условные, линии демаркации между разны-
ми политическими акторами, а именно: между теми, кто мо-
жет быть квалифицирован как «националист», и теми, к кому
данная характеристика неприложима.
1 Коротеева В. В. Теории национализма в зарубежных социальных
науках. М.: РГТУ, 1999. С. 132.
9

Часть I
НАЦИОНАЛИЗМ
КАК ПРЕДМЕТ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Глава 1. ПРОБЛЕМАТИКА НАЦИОНАЛИЗМА
В КОНТЕКСТЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
ПОНЯТИЕ ИДЕОЛОГИИ
Термин «идеология» имеет несколько значений. Это может быть:
• совокупность верований и убеждений как таковых; в этом
смысле понятие «идеология» совпадает с понятием «ми-
ровоззрение»; в таком случае даже философия и рели-
гия оказываются формами идеологии;
• совокупность искаженных, ложных верований и убежде-
ний (идеология как «ложное сознание»); в таком смысле
употреблял термин «идеология» Карл Маркс;
• система верований и убеждений определенного рода,
отличная от других систем.
Мы будем использовать термин «идеология» именно в этом
значении. Идеология национализма — это система определен-
ных верований и убеждений, отличная от идеологии либерализ-
ма, фашизма, социализма и т. д.
Национализм представляет собой, в первую очередь, по-
литико-идеологическое явление. Это идеология, т. е. система
взглядов, обосновывающая и оправдывающая определенного
типа практику. Это политическая идеология, поскольку практи-
ка, которую данная идеология обслуживает, носит политичес-
кий характер (связана с отношениями власти).
Вместе с тем национализм имеет, по крайней мере, еще
одно измерение — психологическое. Это совокупность не толь-
10

ко некоторых теоретических представлений, но и представле-
ний эмоциональных. Иными словами, национализм затрагивает
как сферу идей, так и сферу переживаний. Кроме того, суще-
ствуют исследователи, которые полагают, что национализм сле-
дует изучать не только как идеологию (доктрину, мировоззре-
ние) и психологию (чувства), но и как политику1. Нам, однако,
выделение политики в качестве отдельного слоя проблематики
национализма кажется излишним. Во-первых, политики без той
или иной формы идеологии не бывает. Идеология всегда встро-
ена в политику. Во-вторых, современные теории идеологии под-
черкивают, что идеология — это не только некоторая совокуп-
ность идей, но и деятельность в соответствии с этими идеями.
Квалифицируя национализм как политическую идеологию, мы
анализируем его не как чисто теоретический феномен, но как
руководство к политическому действию или как составную часть
такого действия.
Идеология отличается от теории прежде всего тем, что под-
чинена иным целям, выполняет иные функции, чем теория. Если
основная функция теории — поиск истины, то основная функция
идеологии — коллективная мобилизация, направление активно-
сти масс людей в ту или иную сторону. Отсюда проистекает та-
кая особенность всякой идеологии, как подвижность и изменчи-
вость содержания. То, что называлось «либерализмом» в нача-
ле XIX в., имеет мало общего с тем, что стали называть этим
словом на исходе XX в. Взгляды Эдмунда Бёрка глубоко отлич-
ны от взглядов, например, Сэмюэла Хантингтона или Александ-
ра Дугина, хотя и то и другое именуется «консерватизмом».
Социализм в представлении Прудона — не совсем то, что соци-
ализм в представлении Ф. Энгельса, и совсем не то, чем он был
в представлении Мао Цзэдуна. Поэтому расплывчатость «докт-
рины» национализма не должна нас удивлять. Для того чтобы
понять, что есть та или иная идеология, необходимо исследовать
1 См. например: Breuilly J. Nationalism and the State. Manchester:
Manchester University Press, 1982.
11

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
не столько ее «субстанцию», сколько ее функции, не столько
то, из каких элементов она складывается, сколько то, каким це-
лям она служит, каким общественным группам адресована и к
какого рода действиям побуждает. Национализм, так же, как и
его конкуренты и союзники (социализм, либерализм, консер-
ватизм), не является строго определенной совокупностью тео-
ретических положений, а представляет собой политико-идеоло-
гическую конфигурацию, содержание которой в значительной
степени определяется социально-историческими обстоятель-
ствами.
Содержание националистической идеологии определяется
выполняемыми ею функциями. А функции, которые она выпол-
няет, определяются, во-первых, особенностями социально-ис-
торической ситуации и, во-вторых, спецификой тех политических
сил, которые в данной ситуации действуют от имени «нации».
Если в данном обществе в конкретный момент на повестке дня
стоит радикальное реформирование общественного строя (на-
пример, преобразование полуфеодальной Турции в современ-
ное национальное государство), то политические акторы, апел-
лирующие к интересам нации, будут идентифицироваться как
представители «прогрессивного национализма». В ситуации кон-
фликта между рабочим движением, требующим социалисти-
ческих преобразований, с одной стороны, и государством, это-
му противостоящим, с другой стороны, носителем национали-
стической идеологии будут правящие круги. Понятно, что их
национализм будет носить консервативно-охранительный, «ре-
акционный» характер.
Поскольку мы рассматриваем национализм сквозь призму
политической теории, психологический его аспект мы выносим
за рамки нашего изложения. За скобками останутся и многие
другие аспекты проблематики национализма, составляющие
предмет культурной антропологии, истории и теории культуры,
а также других дисциплин. В то же время мы отдаем себе отчет
в том, что границы между исследовательскими направлениями
достаточно условны. Поэтому политическая теория как призма
12

изучения национализма не исключает социологического, соци-
ально-антропологического, политико-антропологического
и иных углов зрения. Не случайно на протяжении последних двух
десятилетий существует междисциплинарное «национализмове-
дение» (nationalism studies), объединяющее усилия представи-
телей различных областей знания.
В ходе курса нам придется иметь дело практически со все-
ми ключевыми понятиями политической теории. Представим их
в виде трех схем (рис. 1, 2, 3).
Политический режим
Демократия
Авторитаризм
Рис. 1. Схема 1
Общество
Сообщество
Гражданское
общество
Легитимность
Плюралистическое
общество
Рис. 2. Схема 2
Рис. 3. Схема 3
13

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
МНОГОЗНАЧНОСТЬ ПОНЯТИЯ «НАЦИОНАЛИЗМ»
Термин «национализм» употребляется в разных значениях. В ли-
тературе по теории международных отношений «национализм»
часто выступает как синоним этатизма (по-французски —
etatisme, по-английски — statism). Правда, в той же литературе,
а также в работах по социологии, столь нестрогое использова-
ние термина подвергается серьезной критике1.
Ввести общеобязательные правила словоупотребления
мешает и различие в языковых традициях. В англо-американской
литературе довольно распространено нормативно-нейтраль-
ное понятие национализма, тогда как во французских, русских
и большинстве восточноевропейских источников доминирует
пейоративное употребление данного термина2.
Согласно американским социологам X. Герту и К. Милсу,
национализм есть «идеология, оправдывающая национальное
государство»3. В "The Encyclopedia Americana" читаем: «Нацио-
нализм — состояние ума, характерное для определенной груп-
пы людей с гомогенной культурой, проживающих в тесной ас-
социации на данной территории, разделяющих веру в собствен-
ную отличительность от других и в общую для них судьбу»4.
«Национализм, — сообщает «Новая католическая энциклопе-
дия», — это чувство, объединяющее группу людей, имеющих
'См.: Tiryakian, E. ,Rogowski, R. (eds.). New Nationalisms of the Deve-
loped West. Toward Explanation. Boston, London, Sydney: Allen & Unwin, 1985.
2 Следует, правда, заметить, что это наблюдение не совсем точно. Как
мы убедимся ниже, в англо-американском культурном ареале термин «на-
ционализм» оброс негативными коннотациями. См.: PerivalS. (ed.). Notions
of Nationalism. Budapest, London: Central European University Press, 1995.
3 "Justifying ideology of the nation-state". См.: GerihH., Mills C. Character
and Social Structure. L.: Routledge and Kegan Paul, 1954. P. 198.
4 "Nationalism is state of mind, characteristic of certain peoples with
homogeneous culture, living together in close association in a given territory
and sharing a belief in a distinctive existence and a common destiny". См.:
WittohJ. F. Nationalism and Internationalism // The Encyclopedia Americana.
Vol. 19. NY, Chicago, Washington, 1961. P. 749.
14

реальный или воображаемый общий исторический опыт и про-
являющих стремление (inspiration) жить в будущем в качестве
отдельной группы»1.
Наряду с этим, нейтральным, словоупотреблением весьма
широко распространено иное, нормативно нагруженное, исполь-
зование термина «национализм». Согласно многим немецким
авторам, национализм представляет собой преувеличенное, ги-
пертрофированное проявление национальных чувств, а нацио-
налистические чувства суть извращенная форма национальных
чувств2. Равным образом в российской традиции с давних пор
утвердилось противопоставление национализма патриотизму.
Словарь Владимира Даля определяет национализм как «узкий пат-
риотизм, шовинизм»3. Современные словари русского языка свя-
зывают национализм с «идеологией и политикой национального
превосходства, противопоставлением своей нации другим», а так-
же с проявлениями «чувства национального превосходства, идей
национального антагонизма, национальной замкнутости»4.
Не будет ли выходом из затруднения разделить два поня-
тия национализма — обыденное и научное, закрепив за первым
ценностно-эмоциональные коннотации, а второе от них освобо-
див? Чтение современных источников показывает, что такое раз-
деление не удается провести сколько-нибудь строго. Во-первых,
термин «национализм» приобрел пейоративное значение в меж-
дународных правоустанавливающих документах, например, в ре-
золюциях ООН. Во-вторых, нормативная нагрузка термина дает
о себе знать и в научной, в том числе англо-американской, лите-
ратуре. Политологи из "Foreign affairs" и других авторитетных
'New Catholic Encyclopedia. Vol. 10. NY: McGraw-Hill Book Co, 1967.
P. 240.
2См.: Winkler H. Nationalismus und seine Funktionen // Winkler H.
(Hrsg.) Nationalismus. 2. Auflage. Bd.1. Koenigstein, 1985. S. 5-48.
3См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: Т. 2.
М.: АО Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. С. 1284.
4См.: Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред.
С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2001. С. 608.
15

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
изданий не раз утверждали, среди прочего, что причиной этни-
ческих чисток на территории бывшей Югославии послужил
всплеск национализма. Похоже, что участники дискуссий о на-
ционализме — как публичных, так и научных — не могут абстра-
гироваться от социального (а значит и политического) контекста
этих дискуссий. Ведь сам термин «национализм» может служить
оружием в идеологическом противостоянии. Вкладываемый в
это слово негативный смысл дает возможность свести счеты с
идейным и политическим противником. Достаточно повесить на
него ярлык националиста, чтобы его обезвредить1.
Выражения «татарский национализм», «югославскийнацио-
нализм», «индийский национализм», «американский национа-
лизм» и т. д. красноречиво свидетельствуют о том, что в слово
«национализм» вкладываются весьма различные, несовмести-
мые содержания. Национализм — это и изоляционизм, и усилия
по государственной интеграции, и экономический протекцио-
низм («защита национального производителя»), и отстаивание
«национальных интересов» в международной политике. Нацио-
налистами называют и приверженцев политического суверенитета
Страны Басков, и противостоящих им сторонников единой и не-
делимой Испании. Во время конфликта в Македонии в 2001 г.
пресса и телевидение обозначали в качестве «националистов» и
албанских сепаратистов, и сторонников сохранения единого го-
сударства Македония.
Если сгруппировать наиболее часто встречающиеся упот-
ребления интересующего нас термина, обнаружится, что он
имеет, по меньшей мере, четыре значения.
1. Идеология становления государства («государство-
строительства», state-building). Национализм здесь выступает
1 Когда американские войска в 1954 г. оккупировали Гватемалу, воо-
руженное сопротивление, которое пыталось оказать местное население,
было названо в ведущих западных СМИ «радикальным национализмом».
В результате движение сопротивления лишилось большей части симпатий
в мировом общественном мнении. См.:ХомскийН. Прибыль на людях. М.:
Праксис, 2002. С. 30-31.
16

как идейное обеспечение процесса «собирания» государства,
или «государственного строительства». Классические примеры
в этой связи — движение Рисорджименто, приведшее к образо-
ванию итальянского государства в 1860-е гг., и объединение не-
мецких земель вокруг Пруссии, завершившееся образованием
Германии в 1870-е гг.
2. Идеология социальной интеграции («нациостроитель-
ства», nation-building). Государство в этом случае уже есть, и
национализм необходим ему для легитимации мероприятий по
консолидации населения — превращения последнего в культур-
но однородную общность, нацию. Иллюстрациями здесь могут
служить Япония последней трети XIX в., Турция в период прав-
ления Мустафы Кемаля (1923-1938), а также Египет, Иран и Ки-
тай 1920-1930-х гг.
3. Идеология антиколониализма. Это явление в советское
время называлось в отечественной (а также в зарубежной марк-
систской литературе) «национально-освободительным движени-
ем». В международном обществоведении, однако, не принято
проводить различие между («буржуазным» и потому подлежащим
осуждению) национализмом, с одной стороны, и («хорошим» и
«прогрессивным») «национально-освободительным движением»,
с другой. Весь комплекс политико-идеологических явлений, свя-
занных с борьбой народов Азии и Африки против колониализ-
ма, нейтральным образом квалифицируется как «национализм».
4. Идеология этнически мотивированного сепаратизма
(сецессионизма). Как мы уже заметили выше, под «национализ-
мом» в наше время часто понимают именно подобные движе-
ния (чеченский, тамильский, квебекский «национализм»).
Кроме того, иногда разновидностью национализма счита-
ют панэтнические интеграционистские идеологии (панарабизм,
панславизм, пантюркизм, сионизм и пр.), однако об этом речь
пойдет особо.
Многозначность термина «национализм» дает нам право
задаться вопросом: имеем ли мы дело с одной и той же вещью,
обозначаемой одним и тем же словом, или это слово обозначает
2 Национализм
17

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
множество разных вещей? Иначе говоря, существует ли более-
менее единое явление, именуемое «национализмом», или более
корректно вести речь о совокупности различных явлений? Мы
отправляемся от допущения, что национализм — вполне опре-
деленный тип политической идеологии, отличный от идеологий
других типов. Как определить содержание этой идеологии, учи-
тывая то разнообразие форм, которое мы описали выше?
Уместно начать с предельно широкой дефиниции.
Национализм — это политическая идеология, ключевым
понятием которой является «нация».
Предложенное выше определение, однако, мало что про-
ясняет, поскольку терминологический хаос, сопровождающий
употребление слова «нация», не менее удручающ, чем в слу-
чае со словом «национализм». Проведем анализ данного сло-
воупотребления.
О НЕВОЗМОЖНОСТИ КОНВЕНЦИИ ОТНОСИТЕЛЬНО
СОДЕРЖАНИЯ ПОНЯТИЯ «НАЦИЯ»
Термин «нация» в его современном значении фиксируется ев-
ропейскими словарями с 1830-х гг. До этого времени в слово
«нация» вкладывался совершенно иной смысл. На протяжении
всего Средневековья, а также Ренессанса и первых веков Нового
времени слово «нация» (natio) было политико-идеологическим
термином, не обозначавшим «народа» той или иной страны. Под
«нацией» понимали лишь высшую часть общества — светскую и
духовную аристократию. Что касается «народа», то для его обо-
значения применялся другой термин — populus, причем этот
термин (le peuple, the people, popolo, pueblo) получает распро-
странение лишь в эпоху Просвещения1. В Средние века «нация-
ми» называли также землячества купцов в той или иной стране и
студенческие землячества в университетах. В Парижском универ-
1 Sefon-Watson H. Nations and States: an Inquiry into the Origins of Nations
and the Politics of Nationalism. London, 1977. P. 8.
18

ситете в XIII в. насчитывалось три нации — галльская (к которой
причислялись итальянцы, испанцы и греки), норманнская и англий-
ская (к каковой относили немцев, поляков и скандинавов); чуть
позже к этому списку добавилась четвертая нация — пикардий-
ская, в которую были записаны бургундцы, норманны и валлоны.
В Орлеанском университете в XIV в. имелось десять наций:
французская, норманнская, пикардийская, аквитанская, шампан-
ская, лотарингская, туринская, бургундская, шотландская и гер-
манская. К германской нации относились выходцы из Польши,
Дании, Италии, а также Далмации и других земель Священной
Римской империи1.
В категориальном аппарате современной социальной на-
уки — политической науки в том числе — термин «нация» отсут-
ствует. Разумеется, он употребляется в научной литературе, но
имеет при этом тот же статус, что и другие слова обыденного
языка. Ниже мы вернемся к вопросу, в какой мере это обстоя-
тельство носит случайный характер. Пока же обратим внимание
на вариативность значений этого слова в обыденном словоупот-
реблении.
Под «нацией» часто понимают государство. Так, британ-
ские, американские и канадские СМИ, сообщая о переговорах
между представителями Северной и Южной Кореи, говорят о
переговорах между «двумя нациями». Сериал «Агент нацио-
нальной безопасности» звучит как перевод с английского — еще
полтора десятка лет пресловутый агент служил бы в «государ-
ственной безопасности». Наконец, чем иным является Органи-
зация Объединенных Наций как не организацией объединенных
государств? Получается, что термины «государство» и «нация» —
синонимы. Но если бы это было так, не существовало бы выраже-
ния «многонациональное государство», равно как не существо-
вало бы Организации непредставленных наций (куда входят аб-
хазцы, чеченцы, курды и еще несколько десятков субъектов).
1 См-: Schulze H. Staat und Nation in der Europaeischen Geschichte.
Muenchen: Beck, 1994.
2*
19

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Слово «нация» часто используют в том же значении, что
и «общество». Выражение «обращение президента к нации» не
означает ничего иного, кроме обращения его к людям, населя-
ющим данную страну, к индивидам, составляющим общество.
Выражение «национальная газета» опять-таки указывает на то,
что некоторое издание адресовано всему обществу, а не отдель-
ной области или городу. Но, если «нация» и «общество» абсолют-
но синонимичны, зачем нужны два термина? Очевидно, что когда
общество называют «нацией», в последнее слово вкладывают не-
который дополнительный смысл. Под «нацией» имеют в виду не-
которую устойчивую целостность, а не простую совокупность ин-
дивидов. От общества, взятого в этом смысле, ожидают единства.
Единство, в свою очередь, предполагает однородность, кото-
рая может пониматься в культурно-исторических или в этниче-
ских терминах: члены нации суть члены сообщества, объединен-
ные либо общей культурой, либо общим происхождением, либо
«мировоззрением». То-то и то-то «позволило сплотить нацию».
«Нация», таким образом, — это проекция на общество
определенных ожиданий. Это попытка представить некоторое
множество людей с разными интересами и разными ценностя-
ми в качестве единого целого. Субъект этих ожиданий или власть,
или политические активисты (часто это низовые, «внесистемные»
активисты), которым по определенным причинам необходимо
подчеркнуть общность между людьми, которых они объединя-
ют с помощью слова «нация».
В русском словоупотреблении под нацией обычно понима-
ют этническое сообщество, или «этнос» (от греческого ethnos,
что означает «род», «племя»). «Этнос» представляет собой об-
щность происхождения — либо биологического (общие пред-
ки, общая кровь), либо культурно-исторического.
Однако сведение «наций» (национальных сообществ) к «эт-
носам» (этническим сообществам) не выдерживает критики,
прежде всего потому, что большинство современных наций
полиэтничны. Если нацию отождествить с этносом, то вместо
бельгийцев придется говорить о валлонах и фламандцах, вместо
20

канадцев — об англ ока надцах, франкоканадцах, эскимосах,
украинцах и индейцах и т. д. Лишь ничтожное меньшинство со-
обществ, называемых сегодня нациями, являются более или ме-
нее этнически однородными'.
Резонно предположить, что разнобой в понимании содер-
жания термина «нация» проистекает из неразличения научного
и бытового обращения с этим термином. К сожалению, в научной
литературе царит точно такая же разноголосица, как и в обы-
денном языке.
Ситуация терминологического хаоса нашла отражение
и в справочной литературе — словарях и энциклопедиях общего
и специального характера, которые ставят своей целью систе-
матизировать имеющиеся знания. Примечательно, однако, что
то, что в интересующей нас сфере считается знанием, замет-
но разнится. Так, большинство англо-американских и француз-
ских источников трактует нацию как преимущественно политиче-
ское сообщество. Знаменитый лексикон философских понятий
П. Фулькье определяет нацию как «сообщество индивидов, ро-
дившихся в одной стране»2, а словарь А. Лаланда — как «сово-
купность индивидов, образующих государство»3. Аналогичным
образом большинство англоязычных — британских, американ-
ских, австралийских — энциклопедических изданий подчеркива-
ют, что структурообразующим признаком нации является госу-
дарство. Независимо от того, упоминают ли эти источники —
и если да, то в каком порядке — другие признаки национальной
общности (язык, культура и т. д.), они исходят из того, что нация
есть прежде всего политическое объединение.
1 По подсчетам американского политолога У. Коннора, их количество
составляет 9,1 % от общего числа «наций-государств». См.: Connor W.
Ethnonationalism: The Quest for Understanding. Princeton (N. J.): Princeton
University Press, 1994. P. 96.
2Foulque P. Dictionaire de la langue philosophique. P., 1982. P. 467.
'Буквально: "ensemble des individues, que constituent en Etat".
Lalande A. Vocabulaire technique et critique de la philosophie, P.: Press
Universitaire de France, 1983. P. 665.
21

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
С французским и англо-американским подходом резко
контрастирует позиция, представленная в немецкоязычной ли-
тературе. В немецких источниках доминирует понимание нации
как до-политического сообщества. Нация в этой трактовке есть
прежде всего культурная (этнокультурная, языковая) целост-
ность. Политический статус этой целостности, т. е. наличие или
отсутствие у нее государственности, — вопрос вторичный.
Нация, согласно Социологическому словарю Г. Рейнголь-
да, это «большая группа людей, дефинирующая себя через
общий язык, происхождение, место проживания, религию, тер-
риториальные границы, этническую принадлежность и общие
ценностные представления»1. Обратим внимание, что перед нами
не справочник общего характера, а специальный, социологиче-
ский, словарь. Приведенная здесь дефиниция столь типична для
немецкого обществоведения, что ее (с минимальными вариа-
циями или почти в буквальном совпадении) можно найти во мно-
жестве аналогичных изданий двадцати- и пятидесятилетней дав-
ности2. Словарь Г. Хартфиля определяет нацию как «сообще-
ство людей, объединенных сознанием об общем политическом
и культурном прошлом и волей к общей государственности»3.
Здесь слышны, хотя и несколько приглушены, телеологические
обертоны, свойственные немецким трактовкам нации. В пред-
лагаемых немецкими справочниками дефинициях государство
рассматривается как предстоящая нации цель. Нация существует
и вне государства, в качестве культурного единства (Kulturnation),
с обретением же такового она превращается в государство-на-
цию (Staatnation). Телеологизм этого подхода приобретает осо-
1 Soziologie-Lexikon. / Hg. G.Reinhold, S.Lamnek, H.Recker, Muenchen,
Wien: R.Oldenburg Verlag 1992. S.416. (Курсив мой. — В. М.).
2 Дефиниции нации из немецких словарей и энциклопедий 1950-1980-х гг.
почти дословно совпадают с дефинициями, которые предлагались в анало-
гичных изданиях времен Третьего рейха. Единственное их отличие от после-
дних — в том, что в их перечне признаков нации отсутствует общность расы.
3 Woerterbuch der Soziologie / Begruendet von G. Hartfiel. Neugearbeitet
vonK-H. Hillmann. 3-Aufl. Stuttgart, 1982. S. 527.
22

бенно явный характер в следующей дефиниции. Согласно не-
мецкой протестантской энциклопедии «Религия в истории и со-
временности», нация — это «союз, члены которого по причине
гомогенности их мышления и поведения способны к полити-
ческому самоопределению и формируют свою волю в направ-
лении к такому самоопределению»1.
Как видим, в термине «нация» одновременно присутству-
ют два значения: (государственно-)лолитической и (культурно-)
этнической общности. Различия в понимании «сущности» нации
определяются тем, на каком из этих значений делают акцент.
Из этого различия выросли две концепции, или две модели на-
ции — «гражданская», или «политическая», с одной стороны, и
«этническая», с другой. Первую из них принято называть также
«французской», вторую — «немецкой».
У истоков «французской» модели стоит Эрнест Ренан. Ве-
ликому французскому историку принадлежит крылатая форму-
ла, согласно которой нация — это «каждодневный плебисцит»
(plebiscite d'aujourdui). Эта формула, правда, несколько огруб-
ляет мысль Ренана2. Ренан подчеркивал, что некоторую группу
людей делает нацией несколько обстоятельств, в том числе то,
что они имеют между собой много общего, и то, что они со-
вместно о многом забыли3.
И все же, наряду с общностью культуры и общей, как мы
сказали сейчас, исторической памятью, делающими некоторый
' Religion in der Geschichte und Gegenwart. — Tuebingen: Mohr. 3. Aufl.
Bd.4. S. 1312. (Курсив мой. — В. М.).
2 В первоисточнике цитата звучит так: «нация — извините меня за та-
кую метафору, — это каждодневный плебисцит». См.: Коротеева В. «Во-
ображенные», «изобретенные» и «сконструированные» нации: метафора
в науке // Этнографическое обозрение. 1993. № 3.
3 «Забвение, и, я бы даже сказал, ошибочное представление о собствен-
ной истории, — говорит Ренан, — есть существенный фактор формирования
нации; вот почему прогресс исторических исследований часто представляет
опасность для национальности». Qu'est que c'estune nation? P. 7-8. Цит. по:
ХобсбаумЭ. Нации и национализм после 1870 г. СПб.: Алетейа, 1998. С. 24.
23

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
коллектив людей нацией, Ренан выделил в качестве конститутив-
ного признака нации волю этих людей жить вместе. Тем самым
он подчеркнул политическую природу объединения, называе-
мого нацией.
В «немецкой» модели, напротив, на первом плане находятся
история и культура. В эксплицированном виде эта модель пред-
ставлена Фридрихом Майнекке, хотя ее истоки ведут к Иоганну
Готфриду Гердеру1. Майнекке принадлежит определение нации
как «сообщества происхождения» (Abstammungsgemeinschaft).
При этом последнее может трактоваться как в терминах куль-
туры (язык, религия), так и в терминах биологии (кровь, наслед-
ственность, генотип).
Несовпадение «немецкой» и «французской» модели нельзя
объяснить одним лишь различием в интеллектуальных тради-
циях, ибо несовпадение интеллектуальных традиций само нуж-
дается в объяснении.
Источник появления двух различных подходов к пониманию
нации следует искать в различиях политической истории Запад-
ной и Восточной Европы. В западноевропейском ареале усло-
вия совпадения границ государств с границами культурных и язы-
ковых сообществ сложились сравнительно давно. Династические
государства здесь относительно плавно переросли в «нацио-
нальные». Поэтому нет ничего удивительного в том, что в этих
странах получила распространение политическая (гражданская)
модель нации. В Центральной и Восточной Европе, где границы
государств долгое время никак не совпадали с культурными,
утвердилась этническая (культурно-этническая) модель2.
Разумеется, выделенные здесь модели нации носят идеаль-
но-типический характер. Пользуясь этими моделями в анали-
1 Именно к Гердеру восходит понимание нации как общности культу-
ры, хотя термином «нация» сам Гердер и не пользовался — вместо латин-
ского «natio» он употребляет немецкое слово «народ» («Volk»).
2 См.: Brubaker R. Nationhood and the National Question in the New
Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 24-42.
24

тических целях, мы не должны забывать о том, что «в чистом
виде» на практике их не существует. Даже во Франции, где тен-
денция к отождествлению нации и государства особенно силь-
на, наряду с пониманием нации как сообщества граждан доста-
точно распространено представление о нации как культурно-
историческом единстве. Именно к такой трактовке апеллируют
Жан-Мари Ле Пен и Бруно Мегрэ. Равным образом и в Вели-
кобритании, и в Северной Америке понятие «нация» употребля-
ется не только в гражданском, но и в этническом значении. Та-
ким образом, не следует жестко привязывать политическую
модель к «Западу», а этническую — к «Востоку».
Во Франции на протяжении существования абсолютной
монархии сложилась централизованная бюрократия, которая
сделала возможным формирование (национального) государ-
ства вокруг одного административно-политического и культур-
ного центра. Этот процесс сопровождался интенсивной ассими-
ляцией меньшинств, сначала местных, исторически проживавших
на французской территории, а затем и мигрантов из Восточной
и Южной Европы (поляков, итальянцев, испанцев, русских). В Гер-
мании, напротив, единого центра — ни в административном, ни
в культурном смысле — долгое время не существовало. Населе-
ние оставалось весьма разнородным не только в языковом, но и
в конфессиональном отношении (протестанты и католики). Это
способствовало сохранению относительно устойчивых культур-
но-языковых границ между германским и славянским населением
в период «второй империи» (1871-1918): польских анклавов в
Восточной Пруссии, немецких анклавов на польских землях в
Силезии. Таким образом, если французская национальная иден-
тичность складывалась вместе с государством и в рамках госу-
дарства, то немецкая — вне его рамок. Поэтому нация в немец-
ком случае (равно как и в случае других стран Центральной и Во-
сточной Европы) не могла отождествляться с государством1.
1 См.: Brubaker R. Staatsbuerger: Deutschland und Frankreich im
historischen Vergleich. Hamburg: Junius, 1994. P. 24-42.
25

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
В советские времена в российских учебниках обществоведе-
ния (впрочем, это свойственно и многим современным публика-
циям) неизменно встречалось определение нации через перечис-
ление набора объективных признаков. Эти определения слегка
варьировались, однако за различиями в нюансах в них не трудно
было разглядеть оригинал — сталинскую дефиницию нации из
статьи «Марксизм и национальный вопрос».
Нация, согласно этому определению, — это «исторически
сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе
общности языка, территории, экономической жизни и психоло-
гического склада, проявляющегося в общности культуры»1. Если
в поиске первоисточников пойти дальше, то мы придем к рабо-
там Отто Бауэра. Правда, у О. Бауэра отсутствует такой крите-
рий, как общность территории и экономической жизни.
При внешней «научности», данная дефиниция научной кри-
тики не выдерживает. Есть множество человеческих общностей,
в праве которых именоваться нациями никто не сомневается, но
которые не отвечают одному или нескольким предложенным
здесь критериям (евреи, поляки в период между 1795 и 1918 гг.,
швейцарцы, филиппинцы, испанцы, курды, уйгуры и т. д.), не
говоря уже о том, что «общность психологического склада» —
величина, не поддающаяся верификации2.
1 Сталин И. Марксизм и национальный вопрос // Сталин И. Сочине-
ния. Т. 2. М.: ОГИЗ, 1949. С. 296-297.
2 Понятие «национальный характер», пришедшее на смену «духу на-
рода» и «народной душе», о которых охотно рассуждали авторы XVIII сто-
летия, было популярным в обществоведческой литературе с последней тре-
ти XIX до 20-х гг. XX в. Однако приблизительно с 1950-х гг. сомнения в его
аналитическом потенциале достигли критической массы. С тех пор ни
социологи, ни политологи им не оперируют. Что касается специалистов по
культурной антропологии (этнографии), то большинство из них согласны с
тем, что «национальный характер» может быть объектом описания, но
не его инструментом. См.: Fybe H. The Illusion of National Character.
London: Watts & Co, 1940; MeadM. National Character //An Anthropology
today: An Encyclopedic Inventory / Ed. A. L. Kroeber. University of Chicago
Press, 1953; Weiner H. Klassenstruktur und Nationalcharakter. Eine Soziolo-
26

Кроме того, не следует забывать, что категории «нация»,
«народ», «этнос» — это прежде всего способ классификации,
инструмент деления общества на группы. Наряду с этими класси-
фикаторами возможны другие (такие, как «класс», «раса», «кон-
фессия» и т. д.). Перед нами способ понятийной организации со-
циальной реальности, а вовсе не «сама» социальная реальность.
Можно ли раз и навсегда договориться о значении терми-
нов? Например, оставить обыденному языку право отождеств-
лять нацию с этнической группой и принять обязательным для
научного сообщества правило, по которому нациями можно
будет называть только политически суверенные этнические и
культурно-этнические сообщества. В свое время американский
социолог Карл Дойч предложил считать «нацией» «народ, обла-
дающий государством». С аналогичным предложением высту-
пал российский этнолог Валерий Тишков. Нации, это, согласно
работам В.Тишкова конца 1980-х — начала 1990-х гг., — «само-
определившиеся социокультурные общности». Предложение
кажется привлекательным, однако с ним наверняка не согласят-
ся представители очень многих народов, которые могли обла-
дать государством в прошлом, но утратили его впоследствии
(баски, татары, сикхи, сардинцы, квебекцы, каталонцы, шотлан-
дцы). Кроме того, такой подход неявным образом вводит иерар-
хию между народами и провоцирует конкуренцию, направлен-
ную на повышение места в этой иерархии. Например, если гру-
зины — нация, то почему такого статуса лишены абхазы?
Правда, возражения подобного рода высказываются скорее
политическими активистами, чем академическими учеными. Умест-
но предположить, что, оставив политику на откуп тем, кто ею за-
нимается, члены научного сообщества все же сумеют прийти к
согласию. Этого, однако, не происходит. В той самой англо-аме-
риканской литературе — не только общественно-политической,
gische Kritik. Tuebingen: Huth, 1967;8e//D. National Character Revisited:
A Proposal for Renegoatiating the Concept // E. Norbeck et al. (eds.). The
Study of Personality: An Interdisciplinary Appraisal. NY, 1968.
27

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
но и научной — в которой доминирует употребление термина nation
в смысле state, достаточно сильна и противоположная тенден-
ция: развести эти понятия, ввести различие между «нациями» как
политическими сообществами и нациями в «собственном» смысле
слова1. По-видимому, не происходит этого по той причине, что
научные дискуссии на «национальные» темы, если не прямо, то
косвенно, встроены в политико-идеологический контекст. Ученые,
вольно или невольно, участвуют в общественных дебатах и, сле-
довательно, не свободны от эмоциональных суждений и от по-
бочных влияний, оказываемых на их позицию конкретной ситуа-
цией в конкретной дискуссии — будь то споры по поводу Север-
ной Ирландии, Шотландии, Басконии, Гавайских островов или
Чечни. Те же представители академической науки, которые на-
стаивают на квалификации конфликта в Чечне как межнациональ-
ного и на обозначении чеченцев как нации, категорически не при-
емлют выражений «гавайская нация» и «нация навахо» и утверж-
дают, что в последнем случае речь идет об этнических группах2.
Будучи инструментом структурирования социального про-
странства, термин «нация» представляет собой и инструмент
структурирования политического пространства. То, каким об-
разом этот инструмент применяется, зависит от того, кто и в
каких условиях его применяет. Уразумение этого обстоятель-
ства привело ряд вдумчивых исследователей к выводу, что «на-
ция» — категория практики, а не анализа3. Это политико-идео-
логическое, а не научное понятие. Содержание, в него вкладыва-
емое, определяется интересами людей. А, как известно с
древности, если бы геометрические аксиомы затрагивали инте-
ресы людей, и они бы оспаривались.
С (само)названием группы тесно связаны статусные ожи-
дания. От того, считается ли некоторая группа людей «нацией»,
1 К числу таких ученых принадлежат У. Коннор, Э. Смит, Т. Нэйрнидр.
2 См.: Тишков В. Забыть о нации // Вопросы философии. 1998, № 9.
3См.: Brubaker R. Nationhood and the National Question in the New
Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 1-22.
28

непосредственно зависит судьба многих людей. Направление
и объем денежных потоков, статус чиновников, совокупность
благ, которые отмерены той или иной группе, в конечном итоге
определяются тем, какое имя будет использовано для ее обо-
значения — будет ли она называться «нацией» или всего лишь
«народом», «народностью», «национальностью» или «этниче-
ской группой».
«ГОСУДАРСТВЕННЫЙ» И «ЭТНИЧЕСКИЙ» НАЦИОНАЛИЗМ
В исследовательской литературе сложилось деление национа-
лизма на два основных типа — государственный, или «граждан-
ский», и «этнический» (или этнокультурный). В тех случаях, когда
агенты социального действия исходят из политической модели
нации, перед нами государственный, или гражданский, нацио-
нализм. Если же социальные акторы понимают под нацией этно-
культурное сообщество, мы имеем дело с этническим нацио-
нализмом, или этнонационализмом.
Эта классификация, однако, весьма условна. Во-первых,
она предполагает нормативную дихотомию — противопостав-
ление «хорошего» гражданского национализма «плохому» эт-
ническому. Во-вторых, эта классификация непродуктивна для
анализа реальных националистических движений и идеологий.
Последние несут в себе множество составляющих, в силу чего
отнести их к одному из двух типов затруднительно. Наконец,
в-третьих, существование собственно «гражданского» национа-
лизма, в котором полностью бы отсутствовало представление о
культурной или культурно-исторической основе нации, невоз-
можно представить. Даже в Северной Америке националисты
исходят из представления о нации как целостности, формируе-
мой общностью происхождения. Стало быть, их нужно отнести
к сторонникам «этнического» национализма.
Ниже мы не раз столкнемся с проблематичностью этой
понятийной дихотомии. Вместе с тем мы увидим, что отказаться
от нее нельзя.
29

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Глава 2. КЛЮЧЕВЫЕ ПОНЯТИЯ
ТЕОРЕТИКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ
НАЦИОНАЛИЗМА
НАЦИЯ КАК ИСТОЧНИК СУВЕРЕНИТЕТА
И ОСНОВАНИЕ ЛЕГИТИМНОСТИ
Историки много спорили о том, с какого момента можно гово-
рить о существовании наций. Одни начинали отсчет с V в.', дру-
гие с XVI, третьи — с конца XVIII — начала XIX в.2 Сходный во-
прос заключается в том, с какого времени начинать изложение
истории национализма: с 1642, как Хью Сетон-Ватсон, с 1807,
как Эли Кедури, или с позднего Возрождения, как Ойген Лемберг.
В теоретико-политическом плане споры о том, когда воз-
никли «нации», бессмысленны. Нация в современном значении
слова возникает вместе с возникновением нового понимания
суверенитета и легитимности.
Понятие «суверенитет» ввел в научный оборот французский
правовед Жан Воден (1530-1596). Согласно Бодену, суверени-
тет — часть «публичной власти» (puissance publique), определя-
емая как «абсолютная и вечная власть государства, которую
латиняне называют "maiestatum"»3. Иными словами, суверени-
тет есть высшая и безраздельная власть. «Тот, кто получает ука-
зания от императора, папы или короля, не обладает суверените-
том», — говорит Воден. Суверенитет, согласно другому класси-
ческому определению, данному Карлом Шмиттом, есть «власть,
рядом с которой не может быть никакой иной власти».
В добуржуазных обществах «сувереном», т. е. носителем
суверенитета, является монарх. Его право властвовать никем не
1 Так поступает, среди прочих, венгерский историк Истван Бибо; см.
Bibol.. DieMiserederosteuropaiischenKleinstaterei. Fr/M: NeueKritik, 1992.
2 См.: Smith A D. Theories of Nationalism. 2-nd Edition. Duckworth, 1983.
J Цит. по: Quairitsch H. Souverenitaet // Historisches Worterbuch der
Philosohie / Yrsg. V J. Ritter und K. Gruender. Bd. 9. Basel: Schwalbe & Co.
AG, 1995. S.1104.
30

может быть оспорено — разве что другим монархом. Место
власти, которое занимает монарх, всегда занято. Оно не мо-
жет пустовать. У короля два тела — физическое, которое смер-
тно, и мистическое, или политическое, которое бессмертно.
Поэтому физическая смерть монарха не означает его исчезно-
вения в качестве мистического источника власти. «Король умер,
да здравствует король!»1.
С буржуазными революциями, когда на смену монархии
приходит (демократическая) Республика, положение дел ради-
кально меняется. Демократия объявляет место власти пустым.
Никто не имеет изначального права это место занимать2. Никто
не может обладать властью, не будучи на то уполномоченным.
Но кто наделяет такими полномочиями? Кто является сувереном?
Народ, или нация.
Между тем «нация» не существует в виде эмпирически фик-
сируемой целостности, некоего собрания людей. Это — фиктив-
ная величина, которая не обозначает даже совокупного населе-
ния страны. Из «нации», от имени которой провозглашается
власть нового типа, исключены не только дворяне и духовенство,
но и крестьяне, «чернь». Членами «нации» в период Великой
французской революции считались только представители тре-
тьего сословия, буржуазии. «Нация», таким образом, есть не
что иное, как инстанция суверенитета. Или, говоря словами
Клода Лефора, «символический диспозитив типа власти».
Здесь не обойтись без другого ключевого понятия полити-
ческой философии — легитимности.
В эпоху Средневековья и Возрождения легитимность власти
(т. е. ее оправданность и обоснованность) несомненна. Власть мо-
нарха сакрально обеспечена. Она дарована ему Богом. Монарх
(король, царь, император) — помазанник Божий. Если возникают
1 См.: KantoroviczE. The Kings two Bodies: A Study in Mediaeval Political
Theology. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1957
2 См.: Leforf C. L'invention democratique. Les limites de la domination
totalitaire. Paris: Fayard, 1981.
31

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
неясности с престолонаследием, это неминуемо влечет за со-
бой политический кризис, бунт.
С выходом на историческую авансцену нового класса —
буржуазии, легитимность монархической власти подвергается
сомнению. Поскольку в сакральное происхождение власти монарха
перестают верить, право отправлять власть нуждается в особом
обосновании. Кто дает такое основание? Опять-таки «нация».
И опять-таки «нация» означает ни в коем случае не совокупное
население страны, не физическое множество людей. Нация есть
то, к чему апеллируют, стремясь легитимировать власть.
Эту мыслительную цепочку можно проследить с другого кон-
ца. Сущностная черта государства — легитимное насилие. Госу-
дарство, согласно хрестоматийной дефиниции Макса Вебера, есть
институт, который владеет монополией на легитимное насилие.
Специфика современного «национального государства» по
сравнению с до-современными — сословно-династическими —
государствами состоит в том, что источником легитимного на-
силия здесь выступает «нация».
Бросается в глаза тавтологичность этого рассуждения по
отношению к рассуждению, приведенному выше. Суверен есть
тот, кто осуществляет легитимное насилие, а легитимным явля-
ется такое насилие, которое осуществляется сувереном.
Эта тавтологичность порождена семантическими особен-
ностями понятийного ряда:
суверенитет — власть — могущество — влияние — автори-
тет — господство — легитимное насилие. Все эти понятия полу-
чают смысл друг через друга. Властью обладают те, кто гос-
подствует, господствует те, кто обладает авторитетом, автори-
тет есть то, чему подчиняются те, над кем господствуют, а также
то, на что претендуют те, кто господствует.
Логическая цепочка ведет нас от суверенитета — через
власть и господство — к легитимному насилию. Установив, что
источником легитимного насилия является государство, мы снова
приходим к понятию суверенитета. Но принципиальная разница
между суверенитетом до-современным и тем, который принесла
32

с собой Современность, состоит в том, что в до-современную
эпоху его носитель — монарх, а в современную — «нация».
В до-современных обществах у суверенитета был физический
носитель: человек во плоти и крови. Монарх служил, в буквальном
смысле слова, воплощением идеи государства. В современных
обществах такого воплощения нет. «Нация», к которой здесь
апеллируют в поисках легитимности — абстрактная инстанция.
НАЦИЯ КАК ОБЪЕКТ ЛОЯЛЬНОСТИ
Здесь впору ввести еще одно теоретико-политическое понятие —
лояльность. Можно определить нацию как специфический
объект лояльности. Он специфичен в первую очередь потому,
что до наступления Современности, такого объекта не существо-
вало. Население той или иной страны могло быть лояльно церк-
ви (например, Святому престолу), конфессии (например, хри-
стианству), местному сюзерену, вассалами которого оно себя
ощущало (Наварре, Саксонии), провинции (скажем, Прованса-
ли или Валенсии), городу (Венеции, Гамбургу, Новгороду), но
оно не было лояльно «нации».
То, что сегодня воспринимается как нечто само собой разу-
меющееся — чувство собственной принадлежности тому или ино-
му национальному сообществу, совершенно не воспринималось
таковым еще полтора столетия назад. Представители высших клас-
сов в обществе XVIII в. не считали себя членами одного сообще-
ства с представителями низших классов собственной страны'. Про-
стой народ вплоть до XIX в. не ощущал принадлежности к одной
«нации» — не только с дворянством своей страны, но и с простыми
жителями соседних областей. Крестьяне ощущали себя «гаскон-
цами», «провансальцами», «бретонцами» и т. д., но не «францу-
зами»; «тверичами», «владимирцами», «новгородцами», но не
«русскими»; саксонцами, швабами, баварцами, ноне «немцами».
'См.: Elias N. Ueber den Prozess der Zivilisation: soziogenetische und
psychogenetischeUntersuchungen. Bd.1. Fr./ M.: Suhrkamp, 1993. S. 17-25,
3 Национализм
33

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Понадобились многие десятилетия специальных усилий государства,
чтобы оттеснить региональные и сословные лояльности на второй
план и выработать у простолюдинов лояльность нации.
Для современных исследователей национализма стала на-
стольной книга Юджина Вебера «Из крестьян во французы.
Модернизация сельской Франции. 1880-1914»'. Открытие этой
работы состояло в том, что в таком, казалось бы, образцовом
«национальном государстве» как Франция, низшие классы об-
рели «национальное самосознание» лишь к началу Первой ми-
ровой войны. Вплоть до этого времени в большинстве европей-
ских стран (не говоря уже об арабском Востоке, средневеко-
вых Японии и Китае и т. д.) лояльность государству покоилась на
лояльности династии. Крестьяне могли быть мобилизованы на
вооруженную защиту страны под лозунгами защиты трона и «ис-
тинной» религии. Что касается «родины» в триединой формуле
«За царя, за родину, за веру!» (возникшей, кстати, достаточно
поздно), то «родина» здесь обозначает не страну как таковую,
а малую родину, место, где человек родился и вырос.
Константин Леонтьев в свое время обратил внимание на то,
что русские крестьяне в первые недели наполеоновского наше-
ствия вели себя довольно индифферентно. Некоторые даже вос-
пользовались безвластием и стали палить господские дома. Пат-
риотические (т. е.национальные) чувства проснулись в них лишь
тогда, когда интервенты стали осквернять храмы. Аналогичным
образом вёл себя «народ» (т. е. крестьянство) повсюду. Когда
иноземные войска вступали на территорию страны, крестьяне
продавали оккупантам фураж. Воевали не нации. Воевали армии.
Массовая (т. е. национальная) мобилизация — феномен XX в.
Первая мировая война стала первым в истории конфликтом меж-
дународного (интернационального) типа2.
1 См.: Weber Е. Peasants into Frenchmen: The Modernization of Rural
France, 1870-1914. Stanford; California: Stanford University Press, 1976.
2 См.: Hobsbawm E. The Age of Revolution. Europe, 1789-1848. L:
Abacus, 1979.
34

Таким образом, представление о национальной лояльности
как естественном проявлении народных чувств ошибочно. Коллек-
тивная солидарность и коллективная мобилизация (народные дви-
жения в защиту отечества), воспринимаемые нами сегодня как
свидетельство наличия в народе национального самосознания,
в до-современных обществах представляли собой нечто иное.
Даже такие явления, как, например, гуситское движение в Боге-
мии, вряд ли может быть рассмотрено в качестве национального
(в данном случае — чешского). Оно возникло скорее на соци-
альной и религиозной, чем на культурно-национальной основе1.
О специфичности национальной лояльности говорит еще одно
обстоятельство. Она бросает вызов суверенитету монарха. Если
для подданных некоторого государства объектом лояльности
становится нация, а не государь, монархия оказывается под угро-
зой. Не случайно русский царизм с недоверием смотрел на пер-
вых русских националистов — славянофилов. Хотя субъективно
славянофилы были по большей части убежденными монархиста-
ми, они теоретически поставили под сомнение монархию как
объект лояльности. Таким объектом в их построениях оказался
«народ», или «народность», что для правящего режима было
абсолютно неприемлемо. Кроме того, националистическая идео-
логия шла вразрез с этатистски-монархической еще и в том, что
размывала raison d'etre Российской империи. Ведь в соответ-
ствии с националистическим пониманием природы государства
необходимо было довольно серьезно пересмотреть внешнюю
политику. Например, во имя освобождения братских славян-
ских народов расторгнуть соглашения с Австро-Венгрией, Осман-
ской империей и Пруссией2. Не случайно другие европейские мо-
нархи с подозрением относились к первым проявлениям нацио-
нальной лояльности. Когда в 1760 г. жители Берлина в условиях
'См.: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 г. СПб.: Але-
тейа, 1998.С. 120-121.
2 См.: Geyer D. Der russische Imperialismus: Studien ueber den Zusam-
menhang von innerer und auswaertiger Politik: 1860-1914. Goettingen: Van-
s'
35

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
наступления русских войск предложили Фридриху Великому сфор-
мировать народное ополчение, прусский король воспротивился
этому гражданскому начинанию, заявив: «Сегодня они стали пат-
риотами ради меня, а завтра станут патриотами против меня».
Неточно и представление о национальной лояльности как
о результате эволюции этнической лояльности, ее перерастания
в национальную. Например, канадцы имеют бесспорное нацио-
нальное самосознание, однако это самосознание (т. е. лояль-
ность канадской нации) лишено этнической подкладки: в этни-
ческом отношении более половины канадцев — небританского
и нефранцузского происхождения. Другой пример — берберы
(в Северной Африке) и пуштуны (в Пакистане и Афганистане).
И те и другие демонстрируют ярко выраженную этническую со-
лидарность, но при этом не проявляют стремления сформиро-
вать национальное государство.
Итак, нация — специфический объект лояльности, который
формируется лишь при определенных условиях. До наступле-
ния Современности, или Модерна, такая лояльность или носила
точечный характер, или вовсе отсутствовала. В эпоху Модерна
национальная лояльность сталкивается с серьезной конкурен-
цией со стороны классовой, конфессиональной, субкультурной
и другими формами лояльности. В настоящее время, которое
некоторые авторы называют постсовременностью, или постмо-
дерном, конкуренция со стороны вненациональных форм ло-
яльности приобретает новое измерение.
Теперь мы можем дать более операциональное опреде-
ление национализма. Национализм — политическая идеология,
рассматривающая нацию в качестве единственного источника
denhoeck 6c Ruprecht, 1977. Следует, впрочем, добавить, что российские
самодержцы, начиная с Николая I, сознают значение опоры на массовые
чувства и постепенно выстраивает политику, нацеленную на формирова-
ние «национальной» лояльности. Эта политика нашла выражение в форму-
ле графа Уварова «православие, самодержавие, народность». Нацио-
нальный принцип, заметим, поставлен на третье место после конфессио-
нального и династического.
36

суверенитета, преимущественного объекта лояльности и пре-
дельного основания легитимности власти. Ниже мы введем в на-
ше определение еще одно важное уточнение.
ПРОБЛЕМА ИДЕНТИЧНОСТИ И ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
НАЦИОНАЛИЗМА
Большинство историков национализма совершенно справедли-
во связывают его рождение с буржуазными революциями Но-
вого времени, прежде всего, с Великой французской револю-
цией. Провозгласив народный суверенитет, буржуазные рево-
люции не только закладывают основания демократического
правления, но и вводят в политический лексикон новую абстрак-
цию: «народ», или «нацию». Эта абстракция станет одной из
центральных для последующей политической мысли, причем как
«либерального», так и «националистического» направления1.
Отсюда идет широко распространенное мнение, согласно ко-
торому национализм и либеральная демократия произрастают
из одного источника. С этим мнением вряд ли можно согласить-
ся. Дело в том, что в ходе буржуазных революций исторически
совпали два процесса, которые логически уместно различать.
Это процессы формирования политической идентичности, с од-
ной стороны, и культурной идентичности, с другой.
Первые демократические конституции начинаются словами
«мы, французский народ», «мы, американский народ» и т. д.
Народ при этом является одновременно и учреждающей, и уч-
реждаемой инстанцией. Как мы видели, народ — это мыслимое
единство, от имени которого провозглашается высшая власть.
Но вместе с тем народ — это единство, которое актом этого
провозглашения вызывается к жизни. До этого акта народа (на-
ции) не было, были подданные.
'Оба термина приходится закавычивать, для того чтобы подчеркнуть
их условность в данном контексте. Раскавычить их мы сможем ниже, когда
будем обсуждать содержание того и другого направления политической
мысли.
37

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Таков парадокс демократического суверенитета. Нация —
это политическое тело, которое возникает в момент своего (са-
мо)провозглашения. Нации как политического сообщества не
существовало до того мгновения, пока она сама себя не про-
возгласила в качестве существующей. Но существовала ли она
в качестве культурного сообщества? Здесь мы подходим к во-
просу о теоретической возможности национализма.
Очертания общности, которая провозглашается суверен-
ной, размыты. Этнический и языковой состав, вероисповедание,
культурные традиции и прочие характеристики людей, объеди-
няемых в целостность, именуемую «народом», или «нацией»,
не являются чем-то изначально определенным. Конкретное со-
держание той общности, к которой апеллируют как к высшему
источнику власти и авторитета, не есть нечто данное и само со-
бой разумеющееся. Не дано изначально, кто входит и кто не
входит в нацию — какие группы образуют корпус нации, а какие
должны быть из него исключены. Предполагалась ли, например,
во время Французской революции, что французская нация вклю-
чает в себя и эльзасцев и бретонцев? Считалось ли необходи-
мым условием членства в американской нации англосаксонское
и протестантское происхождение или ее членами могли быть
также католики и говорившие по-немецки выходцы из Герма-
нии? Воображались ли латышская и литовская нации в начале
1990-х как сообщества граждан Латвии и Литвы или как сообще-
ства этнических латышей и этнических литовцев?1
В акте провозглашения народного (национального) сувере-
нитета слиты воедино два момента. Этот акт есть момент, в ко-
тором формируется идентичность сообщества и в то же вре-
1 В случае Литвы на этот вопрос был дан демократический ответ:
субъектом суверенитета здесь был провозглашен весь населявший данную
территорию народ. В случае Латвии «демос» был заменен «этносом»:
субъектом суверенитета была объявлена часть населения, соответствую-
щая определенным культурным критериям — практически этнические ла-
тыши. Другая часть, этим критериям не соответствовавшая, была из поли-
тического сообщества исключена.
38

мя это момент, в который утверждается высший авторитет дан-
ного сообщества. Метафора политического тела нации таит в
себе опасность смешения двух разных процессов — конструи-
рования политического сообщества (т. е. процесса формиро-
вания идентичности) и выбора формы авторитета, в соответ-
ствии с которой данное сообщество будет управляться. Это сме-
шение и ведет к национализму.
Теоретическая возможность национализма коренится
именно здесь: в неразведении двух уровней проблематики: су-
веренитета и идентичности. Проблематика суверенитета отно-
сится к процессам, в силу которых общество управляется. Про-
блематика идентичности относится к процессам становления и
развития культурной (языковой, этнической, религиозной) од-
нородности общества. Одним вопросом является состав общ-
ности, те факторы, исторические и культурные, которые дела-
ют некоторое множество людей общностью. Совсем другой
вопрос касается формы власти и авторитета, согласно которым
эта общность должна управляться.
Апелляция к «народу», или «нации», в условиях демократии
не означает ничего иного, кроме апелляции к абстрактной инстан-
ции суверенности. У этой инстанции нет строго определенных куль-
турных черт. Нация, к которой адресуется либеральная демокра-
тия, есть прежде всего народ как определенным образом органи-
зованное и самоуправляемое политическое тело. Возможность
национализма появляется там, где это политическое тело начи-
нают истолковывать в качестве культурного тела, т. е. там, где
открытая изменениям политическая идентичность понимается
как законченная и самодостаточная культурная идентичность.
Теперь мы можем ввести в наше определение национализ-
ма необходимое уточнение и считать это определение рабочим:
Национализм — это политическая идеология, в которой
«нация», понимаемая в качестве культурно гомогенного со-
общества, выступает источником суверенитета, преимуще-
ственным объектом лояльности и предельным основанием
легитимности власти.
39

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Глава 3. МЕЖДУНАРОДНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
НАЦИОНАЛИЗМА И ОСОБЕННОСТИ
РОССИЙСКОЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ
СИТУАЦИИ
КРАТКИЙ ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ
Предметом теоретического интереса национализм стал сравни-
тельно недавно — в 1920-е гг. Пионерами в этой области стали аме-
риканские историки Ханс Кон и Карлтон Хайес. Под их влиянием
в 1930-1940-е гг. сложилось так называемое «историческое нацио-
нализмоведение», сохранявшее значительное влияние до 1960-х гг.
включительно. Надо отметить, что это влияние распространялось
не только на англо-американскую литературу. Среди европейских
историков, посвятивших специальные труды изучению национализ-
ма, следует назвать Теодора Шидера и Ойгена Лемберга. Особо-
го упоминания заслуживает чешский историк Мирослав Грох, ра-
бота которого после ее перевода с немецкого на английский язык,
оказала влияние на англо-американское национализмоведение1.
В 1950-е гг. монополия историков на изучение национализ-
ма была нарушена социологом и политологом Карлом Дойчем2.
Будучи увлеченным модной тогда кибернетикой, К. Дойч попы-
тался включить исследование национализма в универсальную
«теорию коммуникации». Предприятие оказалось не слишком
успешным. Работы К. Дойча о национализме не вошли в между-
народный научный обиход так же прочно, как его труд по тео-
рии политического управления3.
' См: HrochM. Die Vorkaempfer der nationalen Bewegung bei der kleinen
Voelker Europas. Prag, 1968; Hroch M. Social Preconditions of National Revival in
Europe. A Comparative Analysis of the social Composition of Patriotic Groups among
the Smaller European Nations. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.
2 Deutsch K. Nationalism and Social Communication. An Inquiry into the
Foundations of Nationality 1953.2nd ed. Cambridge, Mass. And NY: The Tech-
nology Press of the Massachusetts Institute of Technology and John Wiley, 1966.
3 Deutsch K. The Nerves of Government. NY: Free Press, 1963.
40

В 1964 г. была опубликована программная статья Эрнеста
Ге л ливра1. В ней была изложена теория национализма, которой
будет суждено оказать серьезное влияние на последующее на-
ционал измоведение. Однако в тот момент работа Э. Геллнера
была практически не замечена международной научной обще-
ственностью.
Можно точно назвать год, с которого началась новая эпоха
в области изучения национализма. Это 1983 г., когда почти
одновременно вышли в свет работа Э. Геллнера «Нации и на-
ционализм», книга Бенедикта Андерсона «Воображаемые со-
общества» и сборник статей под редакцией Эрика Хобсбаума и
Теренса Рэйнджера «Изобретение традиции». Эти работы ра-
дикально изменили исследовательскую ситуацию. После них ста-
ло невозможно писать о национализме так, как о нем писали
раньше. Без явной или скрытой отсылки к этим авторам (в виде
развития их идей или отталкивания от них) сегодня не обходится
ни одно серьезное сочинение о национализме.
В течение 1980-1990-х гг. формируется междисциплинар-
ное национализмоведение, вклад в которое вносят социология,
политология, социальная и культурная антропология, политиче-
ская экономия, история культуры и сравнительное литературо-
ведение. При этом самих исследователей редко удается отнес-
ти к одной из этих дисциплин: большинство из них сознательно
строят свою работу как междисциплинарную. Роджерс Брубэй-
кер, Этьен Балибар, Хоми Бхабха, Иммануил Валлерстайн, Кат-
рин Вердери, Фредерик Джеймисон, Майкл Манн, Парта Чат-
терджи, Томас Эриксен — вот лишь несколько представителей
разных областей знания, работы которых оставили заметный
след в изучении национализма в последние два десятилетия.
О российской литературе по интересующей нас теме прихо-
дится говорить отдельно. Господство догматического марксизма-
ленинизма блокировало саму возможность научного изучения
' GellnerE. Nationalism // Idem. Thought and Change. Chicago: Chicago
University Press, 1964. P. 147-178.
41

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
национализма. Поэтому доброкачественных работ о национа-
лизме на русском языке долгое время не существовало. Цезурой
стали публикации Валерия Тишкова1. В. Тишков открыто порвал
с советской интеллектуальной традицией в области изучения «на-
циональных отношений», обвинив эту традицию в имплицитном
национализме. В течение 1990-х гг. был опубликован ряд серь-
езных исследований национализма других российских авторов:
Алексея Миллера, Леокадии Дробижевой, Виктории Коротее-
вой, Ольги Малиновой, Сергея Соколовского, Сергея Чешко2.
«ЛИБЕРАЛЬНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ НАЦИОНАЛИЗМА»
И «ИСТОРИЧЕСКОЕ НАЦИОНАЛИЗМОВЕДЕНИЕ»
Как мы уже упомянули, звание первопроходца в области изучения
национализма делят между собой Ханс Кон и Карлтон Хайес.
Они дали толчок историческому национализмоведению вооб-
ще и так называемой либеральной историографии национализ-
ма, в частности.
X. Кон (Hans Kohn (1891 -1971)) родился в Праге, изучал пра-
воведение в местном немецком университете, участвовал в Пер-
вой мировой войне, побывал в русском плену (проведя пять лет
в Туркестане и Сибири), где стал свидетелем революции и Граждан-
1 Тишков В. Национальности и национализм в постсоветском простран-
стве (исторический аспект) // Этничность и власть в полиэтничных государ-
ствах: Материалы международной конференции 1993 г. М.: Наука, 1994.
С. 9-34; Тишков В. Очерки теории и политики этничности в России. М.: Ин-
ститут этнологии и антропологии РАН, 1997; Тишков В. Забыть о нации //
Вопросы философии. 1998, № 9.
2 Миллер А. О дискурсивной природе национализмов // Pro et Contra.
1997, Т. 2, № 4; Миллер А. Украина как национализирующееся государ-
ство // Pro et Contra. Т. 2, № 2. Весна 1997. С. 85-98; Дробижева Л.,
Аклаев А,, Коротеева В., Солдатова Г. Демократизация и образы нацио-
нализма в Российской Федерации 90-х годов. М.: Мысль, 1996; Дроби-
жева Л. Социально-культурная дистанция как фактор межэтнических
отношений // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах /
Под ред. М. Б. Олкотт, В. А. Тишкова и А. А. Малашенко. М.: Московский
42

ской войны. В 20-е гг. жил в Париже, Лондоне и Иерусалиме. Пос-
ле эмиграции в США в 1931 г. стал профессором истории. Первую
работу о национализме опубликован в 1922 г. Чрезвычайно плодо-
витый автор, X. Кон оставил после себя много трудов как общего,
«систематического», так и сравнительно-исторического плана1.
Профессор Колумбийского университета К. Хайес (Carlton
Hayes, 1882-1964) — не менее крупный авторитет в историо-
графии национализма, чем X. Кон. Своим влиянием К. Хайес обя-
зан не столько публикациям (он писал мало), сколько препода-
вательской деятельности. Из семинара К. Хайеса вышли многие
европейские историки — Беатрис Гислоп (В. Hyslop) из Фран-
ции, Роберт Эрганг (R. Ergang) из Германии, Джон Вуоринен
(J. Wuorinen) из Финляндии. Учеником К. Хайеса был также Бойд
Шефер (В. Shafer). Главный труд К. Хайеса «Очерки национа-
лизма» увидел свет в 1926 г. и был переиздан 40 лет спустя. Мно-
гие идеи Хайеса можно найти у более поздних авторов, правда,
как замечает В. Коротеева, эти заимствования редко сопровож-
даются соответствующими ссылками2. Среди этих идей — тезис
о сходстве национализма с религией3.
центр Карнеги, 1997. С. 43-63; Коротеева В. «Воображенные», «изобре-
тенные» и «сконструированные» нации: метафора в науке // Этнографи-
ческое обозрение. 1993. № 3; Коротеева В. Существуют ли общеприня-
тые истины о национализме? // Pro et Contra. 1997. Т. 2. № 3. С. 185-203;
Коротеева В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М.:
РГГУ, 1999. Малинова О. Либеральный национализм (середина XIX — на-
чало XX века). М.: РИК Русанова, 2000. Соколовский С. Парадигмы этноло-
гического сознания // Этнографическое обозрение, 1994, № 2. С. 3-17;
Чешко С. Распад Советского Союза: этнополитический анализ. 2-е изд. М.:
Институт этнологии и антропологии РАН, 2000.
1 См.: Kohn H. The Idea of Nationalism: The Study of Its Origins and
Background. — 2nd edn. New York: Collier-Macmillan, 1967; KohnH. Nationalism.
Its Meaning and History. Princeton, NJ: Van Nostrand, 1955; Kohn H. The Mind
of Germany. London: Macmillan, 1965.
2 Коротеева В. Теории национализма в зарубежных социальных на-
уках. М.: РГГУ, 1999. С. 21-24.
3 Hayes С. Nationalism as Religion // Idem. Essays on Nationalism. NY:
Macmillan Co, 1926.
43

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Чем объяснить тот факт, что классики национализмоведе-
ния сегодня почти забыты? Вряд ли дело здесь только в нежела-
нии современных исследователей ссылаться на сочинения, из ко-
торых они, возможно, позаимствовали некоторые свои тезисы.
На мой взгляд, причина забвения X. Кона и К. Хайеса коренится
в теоретическом и методологическом дефиците их работ. Сла-
бость теоретического фундирования их исследований национализ-
ма бросается в глаза. Так, размышляя о причинах возникновения
национализма1, X. Кон говорит как о социальных, так и об интел-
лектуальных факторах. Но он не ставит вопроса о том, как эти
факторы соотносятся между собой. Идея народного суверените-
та, секуляризация, новые формы хозяйственной жизни, подъем
буржуазии, централизация государственного управления — все эти
разноуровневые факторы в изложении X. Кона рядоположены.
В методологическом плане работы «классиков» либеральной
историографии весьма эклектичны. Эклектизм сказывается уже
в предлагаемых ими типологизациях национализма. Так, согласно
К. Хайесу, существуют шесть видов национализма: гуманисти-
ческий, якобинский, традиционный, либеральный, интегральный
и экономический. Трудно предложить классификацию менее про-
думанную, чем эта. К гуманистическому национализму К. Хайес
относит Болинброка, Руссо и Гердера, к либеральному — Бен-
тама, к традиционному — Бёрка и Фридриха Шлегеля, к интег-
ральному — Шарля Морраса, Киплинга, Д'Аннунцио, Трейчке,
Вагнера, Плеве, Победоносцева, Муссолини и Гитлера.
К Хайесу восходит и характерное для либеральной историо-
графии учение о «дуальной природе» национализма. Национа-
лизм, говорит К. Хайес, может служить как силам добра, так и
силам зла. Этот двуликий Янус, поворачиваясь к нам своей светлой
стороной, оказывается гуманизмом, либерализмом и патриотиз-
мом, темная же его сторона — это вера в исключительность соб-
ственной нации, агрессивность и милитаризм. Любопытно, что эти
1 KohnH. The Idea of Nationalism: The Study of Its Origins and Background. —
2nd edn. New York: Collier-Macmillan, 1967.
44

две стороны национализма К. Хайес даже не рассматривает в од-
ной плоскости. Он разделяет национализм как «исторический
процесс», или как «факт», и национализм как «веру». Светлое
начало национализма проявляется в том случае, если национализм
выступает как «факт», как то, что имело место на протяжении
двух последних веков. При условии, если сторонники национализ-
ма опираются на идеи свободы, этот «факт» можно только при-
ветствовать. Что же касается национализма как «веры» (a belief),
то в нем изначально заложен «безблагодатный потенциал». На-
ционализм, превратившийся в самостоятельную совокупность
убеждений, легко может перерасти в проклятие (a curse). Это
нетерпимость, ограниченность, презрение к массам, империа-
лизм, униформизм и т. д. (всего К. Хайес насчитал семь зол,
связанных с национализмом как верой). Таких проявлений нацио-
нализма следует остерегаться и, по возможности, смягчать их1.
Историография национализма, основы которой были заложе-
ны X. Коном и К. Хайесом, получила наименование «либеральной»
по той причине, что национализм рассматривается в ее рамках
как «часть истории свободы» (выражение X. Кона). В эту историю
X. Кон включает Гердера, Руссо и многих других мыслителей,
привычно ассоциируемых с идеями Просвещения и либерально-
го гуманизма. Будучи поначалу эмансипаторским движением —
истоки национализма X. Кон возводит к Французской револю-
ции — национализм со временем приобрел антилиберальные
черты. Таким образом, история национализма — это история дег-
радации либеральной идеологии. Аналогичным образом К. Хай-
ес рассматривает историю национализма как историю вырожде-
ния либерально-гуманистической идеи в реакционную, эгоисти-
ческую и насильственную. Остается неясным, почему идеология,
описываемая как либерально-гуманистическая, дала в ходе её
применения прямо противоположные своему содержанию ре-
зультаты. Почему на входе мы имеем дело с освободительным
' См.: Snyder L Encyclopedia of Nationalism. N. Y.: Paragon House, 1990.
P. 133.
45

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
порывом и человеколюбием, а на выходе — с агрессивностью,
тиранией и человеконенавистничеством? Отдавая отчет в право-
мерности подобных вопросов, X. Кон ввел разделение национа-
лизма на «западный» и «восточный». Первый — рационалисти-
ческий и либеральный — возникает в передовых странах Запад-
ной Европы. Второй — иррациональный и нелиберальный —
в отсталых странах Восточной Европы, в России и Азии1.
В случае западного мира и порождаемого им национализ-
ма перед нами открытое общество, традиция Просвещения,
ассоциирование идеи нации с идеей свободы, понимание нации
как союза граждан, а также индивидуализм. В случае незапад-
ного мира перед нами закрытое общество, отсутствие тради-
ции Просвещения, ассоциирование нации с долгом служения,
понимание нации как "Volk", а также коллективизм.
Справедливости ради следует заметить, что Кон не истол-
ковывает это различие в моралистических терминах. То обстоя-
тельство, что рациональная и эмансипаторская в своей основе
«идея» приобретает иррациональные и антиэмансипаторские
черты, вызвано, по Кону, не моральной порочностью или нераз-
витостью ее новых носителей, а неблагоприятными социально-
экономическими и политическими обстоятельствами. Восточный
национализм, по Кону, «рациональная попытка слабых и бедных
народов добиться автономии и свободы». Кроме того, у запад-
ного и восточного типов национализма разный социальный ба-
зис. На Западе это буржуазия, на Востоке — аристократия.
Конечно, далеко не все историки, занимавшиеся изучени-
ем национализма, принадлежат парадигме «либеральной исто-
риографии». Историческое национализмоведение, как оно сло-
жилось в Европе, не следует понимать как простое развитие идей
1 Этот подход сохранял влияние долгое время. Так, у Дж. Пламенаца
читаем, что национализм на Востоке носит «иррациональный, узкий, чело-
веконенавистнический и деструктивный» характер, поскольку отстающие
от Запада народы агрессивно реагируют на собственное отставание. См.:
Plamenatz J. Two Tipes of Nationalism // E.Kamenka (ed.). Nationalism: The
Nature and Evolution of an Idea. London: Edward Arnold, 1976. P. 7.
46

Кона и Хайеса. Если часть европейских историков разделяют
с американскими классиками политическую модель нации, то
другая их часть настаивает на эвристичности культурно-этниче-
ской модели. Ойген Лемберг, например, считает, что первичное
значение в формировании наций принадлежит «идеям», тогда
как Теодор Шидер и Мирослав Грох подчеркивают, что нации
следует понимать как объективно существующие социальные
единства1. Генрих-Август Винклер специально останавливается
на дихотомии «объективно-культурного» и «субъективно-поли-
тического» подхода к изучению наций и национализма. При этом
он подчеркивает, что первый из этих подходов представлен
восточноевропейскими авторами, а второй — французскими и
англо-американскими2. Впрочем, это методологическое разгра-
ничение не совпадает с географическим. Э. Смит — англичанин,
что не мешает ему оставаться убежденным приверженцем
«объективно-культурной» («немецкой») модели нации3.
Тем не менее, при всех различиях между школами истори-
ков, историческому национализмоведению свойственна общая
черта. Оно методологически не самостоятельно. Историческо-
го метода как такового не существует. Историки национализма
всегда опираются (сознательно или нет — отдельный вопрос) на
метод, разработанный в той или ной области социальной науки.
Чаще всего это позитивизм.
Не случайно большинству исторических сочинений о нацио-
нализме, написанных до 1980-х гг., свойственно допущение
' См.: HrochM. Social Preconditions of National Revival in Europe. A Com-
parative Analysis of the Social Composition of Patriotic Groups among the Smaller
European Nations. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 3.
2См.: WinklerH.-A. NationalismusundseineFunktionen // WinklerH.-A.
(Hrsg.) Nationalisms. 2. Auflage. Bd.1. Koenigstein, 1985.
3 Так, например, характеризуя работы X. Кона, Э. Смит пишет, что
американского историка интересовала скорее «идеология национализма»,
нежели «национальное движение или нация как сообщество». См.: Смит Э.
Национализм и историки // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр,
М. Грох и др.; Пер. с англ. и нем. М.: Праксис, 2002. С. 245.
47

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
о существовании национализма самого по себе, как некоторой
самостоятельной реальности, или «идеи». И Кон, и Хайес, и Пла-
менац, и Кедури в конечном итоге полагают, что национализм
может быть описан как некоторая «вещь» — как сущность, дан-
ная нам в тех или иных проявлениях (либеральном или реакцион-
ном, гуманном или шовинистическом).
В завершение нашего экскурса в историческое национализ-
моведение отметим, что в современной литературе места для
«чисто исторического» знания не осталось. Границы между дис-
циплинами сделались настолько условными, что серьезных ис-
следователей все труднее приписать к какому-либо «ведом-
ству», а сами эти ведомства перетекают друг в друга, образуя
направления вроде исторической антропологии, политической
истории, политической антропологии, политической социологии,
социальной антропологии и т. д.
СПЕЦИФИКА РОССИЙСКОЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СИТУАЦИИ:
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ
ПРИЧИНЫ
Многолетний диктат догматического марксизма-ленинизма
привел к тому, что научный анализ в российских публикациях о
национализме был заменен идеологическими схемами («бур-
жуазный национализм», versus, «пролетарский интернациона-
лизм»). Одно и то же явление в зависимости от его оценки пар-
тийными аппаратчиками могло получить ярлык «реакционный на-
ционализм», а могло быть удостоено похвального именования
«национально-освободительного движения».
Советской литературе по теме национализма был свойствен
крайний психологизм. В «марксистско-ленинской теории наций»
(как официально именовались сочинения по проблемам национа-
лизма) было столько же науки, сколько в «политической эконо-
мии социализма». Авторы монографий в области «марксистско-
ленинской теории наций» трактовали вопросы «интернациональ-
ного и патриотического воспитания молодежи», руководствуясь
48

им самим ведомыми критериями отличения патриотизма от на-
ционализма, и вели речь о «нациях», «народах» и «национально-
стях», опять-таки исходя из субъективно принятого масштаба.
Несообразности «марксистско-ленинской теории наций» —
отражение противоречивости официальной идеологии периода
правления коммунистов. С одной стороны, это была «интерна-
ционалистическая» идеология, провозглашавшая в качестве иде-
ала формирование сверхнациональной общности. «Новая исто-
рическая общность», каковой считался «советский народ», не
рассматривалась как новая нация. С другой стороны, коммуни-
сты исходили из этнической модели нации — из представления о
нации как результате эволюции этноса. Вот почему они практи-
чески с первых лет своего господства поощряли этническую
государственность (организацию политического пространства
по «национально-территориальному» признаку).
Этим противоречием была пронизана вся советская лите-
ратура о «нациях и национализме». На декларативном уровне —
интернационализм и непримиримая оппозиция к «проявлениям
национализма», на уровне базисных теоретических представле-
ний — этнонационализм.
Находясь в оппозиции, большевики активно сотрудничали
с националистическими движениями. Борьба с царским режи-
мом велась не только под лозунгами классовой борьбы (проле-
тариат против буржуазии), но и под лозунгами национальной
борьбы (освобождение от гнета империи — выход из «тюрьмы
народов»). Однако после прихода к власти коммунисты резко
сменили риторику. Термин «национализм» был закреплен за
сепаратизмом. Правда, по инерции дореволюционных лозунгов
первые официальные документы новой власти провозглашали
право народов России на «самоопределение», «вплоть до отде-
ления и образования самостоятельных государств»1. Однако
1 III Съезд Советов провозгласил, что «Советская Российская Респуб-
лика учреждается на основе свободных наций, как федерация советских
национальных республик». См.: Тишков В. Национальности и национализм
4 Национализм
49

ЧАСТЬ I. НАЦИОНАЛИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
впоследствии этот тезис был снят с повестки дня, а сторонники
отделения были объявлены «буржуазными националистами»1.
Противоречивость теоретических постулатов, на которых
в разное время базировалась официальная советская идеоло-
гия, влекла за собой крайнюю непоследовательность этнической
политики (в сложившемся у нас словоупотреблении — «нацио-
нальной политики»). В первое десятилетие большевистского
правления, например, проводились мероприятия по «корениза-
ции», или «советизации на ста языках». Предполагалось, что каж-
дый из составляющих страну народов будет строить советскую
власть с учетом своей этнокультурной и этнолингвистической
специфики. В результате этой политики возникло множество
национально-культурных автономий, в том числе экстерритори-
альных, вполне в духе идей Отто Бауэра, а также «национальные
школы», обучение в которых ведется на языках меньшинств.
Однако к середине 30-х гг. эта политика свертывается. (После-
дняя национальная школа в Москве (татарская) была закрыта
в 1938 г.) Берется курс на форсированную ассимиляцию (руси-
фикацию) меньшинств. Этот период — со второй половины 30-х
по середину 50-х гг. — в восприятии сегодняшних русских нацио-
нал-шовинистов выглядит как своего рода «золотой век» нацио-
нальной государственности. В их глазах Сталин был (за исключе-
нием короткого периода приверженности большевизму в 20-е гг.)
«настоящим русским националистом»2.
Этническая политика коммунистов, несмотря на то что была
фактически нацелена на построение унитарного государства,
в постсоветском пространстве (исторический аспект) // Этничность и власть
в полиэтничных государствах: Материалы международной конференции
1993 г. М.: Наука, 1994. С. 16.
'Там же. С. 14.
2Об эволюции советской «национальной политики» см.: Nahaylo В.,
Swoboda V. Soviet Disunion: A History of Nationalities Problem in the USSR. L:
Free Press, 1990; Tishkov V. Ethnicity, Nationalism and Conflict in and after the
Soviet Union: the Mind Aflame. London; Sage Publications, 1997.
50

провозглашала своей задачей развитие и укрепление федера-
тивных отношений. Будучи на уровне реальных действий жест-
кой диктатурой центральной власти, опиравшейся на русскоязыч-
ный актив, на уровне риторики она выступала как развитие «на-
циональной государственности» нерусских народов. Даже
однозначно ассимиляторские меры властей преподносились в тер-
минах заботы о самобытности этнических меньшинств. На вола-
пюке, просуществовавшем вплоть до 80-х гг., это называлось
«всестороннее развитие и сближение советских наций». Кстати,
периодически проводившиеся в партийном аппарате чистки не
отменяли того обстоятельства, что коммунисты за семь десяти-
летий своего правления создали-таки и этнические элиты («нацио-
нальные кадры»), и этнические культуры (издание художествен-
ной литературы на «языках народов СССР», национальные союзы
творческих работников и т. д.).
Более чем полувековая практика институциализации этнич-
ности привела к тому, что в российском публичном и академи-
ческом дискурсе глубоко укоренились этноцентричные схемы.
Как в массовом сознании, так и в сознании политических элит,
распространено представление о нации как этническом сооб-
ществе. Отсюда вытекает устойчивое убеждение в этнической
основе государственности. Предполагается, что у всякого госу-
дарства есть один «государствообразующий» народ. Из этого
допущения, в свою очередь, вытекает деление общества на «ко-
ренное» и «некоренное» население (коренные и некоренные
«нации»). Следствие такого деления — вера в естественность
привилегирования одних («коренных») групп перед другими («не-
коренными»). Вот почему сегодня значительная часть россий-
ского общества не видит ничего ненормального в идее разного
доступа разных граждан к социальным благам (в определенно-
сти этого доступа этнической принадлежностью). Согласно этой
идее, татары в Татарстане должны пользоваться преимущества-
ми в доступе к власти и ресурсам по сравнению с нетатарами.
Соответственно, этнические русские в Центральной России долж-
ны иметь такие преимущества перед нерусскими.
51
4*

Часть II
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ
НАЦИОНАЛИЗМА
Глава 1. ПРИМОРДИАЛИЗМ И ИСТОРИЦИЗМ
До сравнительно недавнего времени в международном нацио-
нализмоведении можно было выделить три основные исследо-
вательские стратегии:
• примордиализм;
• марксизм и примыкающую к нему критику идеологии;
• функционализм и структурно-функциональный анализ.
В течение последней четверти века ситуация принципиаль-
но изменилась. Отошел на задний план примордиализм, в то же
время заявил о себе метод, получивший название «социальный
конструктивизм».
Рассмотрим данные стратегии по порядку.
Термин «примордиализм» (от английского primordial —
изначальный, исконный) применяется для обозначения подхода,
в рамках которого нации есть продукт развития этносов, а этно-
сы, в свою очередь, представляют собой естественные целост-
ности, которые могут быть поняты по аналогии с биологически-
ми популяциями. В числе ярких представителей этой методоло-
гии можно назвать голландского антрополога Петера ван ден
Берга и историка и географа Льва Гумилева1. В исследованиях
1980-х гг. примордиализм был подвергнут столь сокрушитель-
ной критике, что сегодня на откровенно примордиалистских по-
' См.: Van den Berghe P. Rase and Ethnicity: A Sociobiological Perspecti-
ve // Ethnic and Racial Studies 4 (1978). P. 401 -411; Гумилев Л. Н. Этногенез
и биосфера земли. М.: Айри-пресс, 2004.
52

зициях стоят немногие (среди этих смельчаков российский этно-
лог Сергей Арутюнов'). Однако близкая примордиализму ме-
тодологическая установка, которую мы будем называть исто-
рицизмом, не изжила себя.
Я намеренно использую термин «историцизм» вместо бо-
лее привычного «историзма», поскольку последний оброс в рус-
ском словоупотреблении множеством самых противоречивых
коннотаций2. В то же время я употребляю данный термин не со-
всем в том значении, которое вкладывал в него Карл Поппер.
К. Поппер понимал под «историцизмом» все социально-фило-
софские теории, притязающие на открытие объективных тенден-
ций («законов») истории. Историцизм, в его понимании, — это вера
в Историческую Необходимость и, следовательно, пренебрежение
случайностью и сингулярностью; это взгляд на действия людей сквозь
призму некоторого идеала и осуществления некоторой цели. Из
веры в Историческую Необходимость вытекает вера в возмож-
ность исторического предвидения, а значит — в возможность со-
циальной инженерии. Попперовское понятие «историцизма» столь
широко, что в него умещаются и Платон, и Гегель, и Маркс3.
Историцизм, в том значении, которое ему придается
ниже, — это убеждение в возможности понять настоящее из
прошлого. Это вера в то, что ключ к смыслу событий, происхо-
дящих сегодня, лежит в истории. То, что случается сейчас, пони-
мается как развертывание тенденций, имевшихся ранее.
Национализмоведы, разделяющие данную установку, пред-
полагают в изучаемых ими явлениях — «нациях» — наличие из-
начальных, исконных связей, которые сохраняют действенность
1 См.: Арутюнов С. Этничность — объективная реальность // Этно-
графическое обозрение. 1995. № 5. С. 7-10.
2 См.: Малахов В. Историзм // Современная западная философия.
Словарь / Ред.-сост. В. С. Малахов и В. П. Филатов. Второе издание. М.:
ТОН —Остожье, 1998. С. 174.
3 См. Поппер К. Нищета историцизма. М.: Издательская группа «Про-
гресс» — VIA, 1993. См. также: Поппер К. Открытое общество и его вра-
ги. М.: «Культурная инициатива», 1992. Т. 1. С. 38-40.
53

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
на протяжении веков и которые могут быть прослежены в глу-
бине веков.
Сторонники историцизма тяготеют к построению фиктив-
ных континуумов — прослеживанию непрерывных цепочек пре-
емственности от древности до наших дней, при этом игнорируя
факты, говорящие об обрывах постепенности и отсутствии пре-
емственности. Историцизм конструирует единое Событие там,
где имело место множество разных событий. Эту интеллекту-
альную процедуру Луис Альтюссер удачно назвал «ретроспек-
тивной телеологией».
Достаточно очевидно, что историцизм в исследовании нацио-
нализма имплицитно националистичен. Национализмоведы, сто-
ящие на историцистских позициях, сознательно или нет, — зани-
маются распространением той идеологии, которую они изучают.
Нации в такой перспективе видятся не иначе как результат
эволюции, естественного развития неких сокрытых в прошлом
сцеплений и единств. Национальные истории предстают как исто-
рии национального сознания, т. е. истории о-сознания нациями
самих себя в качестве субъектов. Вот почему метафора «пробуж-
дения» — прихода наций к самосознанию — популярна среди
всех идеологов национализма и среди многих его историков. Ти-
пичный представитель таких историков — Отто Данн, строящий
свое повествование о немецкой истории как повествование о про-
грессе немецкого национального сознания, поначалу существо-
вавшего в зачаточном состоянии и свойственного только просве-
щенным слоям, но постепенно охватившего все слои населения1.
Подобно О. Данну, отсчет истории национализма от Средних ве-
ков и даже от античности ведут и некоторые другие историки2.
1 См.: Dann О. Nation und Nationalismus in Deutschland. 1870-1990.
Muenchen: Beck, 1993; см. также: Dann О. (Hrsg.) Nationalismus in vorin-
dustrieller Zeit. Muenchen: Oldenburg, 1986.
2 См.: Tipfon C. (ed.). Nationalism in the Middle Ages. NY: Holt, Rinehart
and Winston, 1972; Bibo I. Die Misere der osteuropaiischen Kleinstaterei. Fr/M:
NeueKritik, 1992.
54

О. Данн может быть отнесен к авторам, являющимся одновре-
менно и историками национализма, и его пропагандистами.
Интеллектуальную привычку историков выдавать построен-
ный ими фиктивный континуум за описание некоей «реальной»
истории Жан-Пьер-П. Фай назвал «эффектом Мабли»'. Речь идет
о воздействии, оказываемом авторитетным историческим по-
вествованием на представления об истории. В самом слове «ис-
тория» не случайно присутствует два значения — то, о чем рас-
сказывают, и сам рассказ. Мы привыкли различать историю
как «объективную реальность», как нечто, случившееся на са-
мом деле, и повествование об этой истории, «историческую на-
уку». Трудность, однако, в том, что «реальность» и «повество-
вание» неотделимы друг от друга. О том, что случилось (а чего
не случилось), и о том, как это случилось, мы не можем узнать
иным образом, кроме как от историков. А откуда об этом зна-
ют сами историки, если они не были очевидцами событий, про-
исходивших (или не происходивших) много лет назад? Если
учесть, что исторические свидетельства, которыми пользуются
историки, часто ненадежны и противоречат друг другу, то ста-
новится понятно, что единой версии происходившего, истории
как таковой, быть не может. Для того чтобы выстроить некото-
рую линию повествования, историк нуждается в концепции. Кон-
цепции, предшествующей его обращению к свидетельствам.
Опираясь на эту концепцию, историк использует одни и отбра-
сывает другие факты. Только так он и способен написать исто-
рию. И тем самым ее создать.
Мабли был не просто «придворным историком», но высо-
копоставленным чиновником, взявшимся за перо с целью напи-
сать «историю Франции». По сути — создать такую историю,
ибо до него не предпринималось попыток собрать неисчисли-
мое множество разных свидетельств в единое повествование.
Мабли был первым, и все, кто пускался в это предприятие после
1 См.: Faye J.-P. Theorie du recit: introduction aux langage totalitaires.
P.: Herrmann, 1972.
55

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
него, вынуждены были соотноситься с историей, им написанной.
Однако, строго говоря, «истории», которые рассказали Мабли
и его последователи, никогда не имели места. Было бы наивно
принимать stories, сочиненные этими авторами, за некую под-
линную history.
В этом смысле верен афоризм: «нации создаются истори-
ками». Ибо написание «истории» той или иной «нации» представ-
ляет собой часть формирования последней. Без работы по со-
зданию непрерывной линии преемственности, соединяющей
десятки поколений в единое целое, ни «национальная память»,
ни «национальное самосознание» были бы невозможны.
Прекрасное тому подтверждение — расцвет национальных
историографии в постсоветском пространстве. Ученые сочине-
ния и школьные учебники на наших глазах создают истории на-
ций — украинской, молдавской, таджикской и т. д.
Наиболее крупный представитель историцистского подхо-
да в англоязычном национализмоведении — британский социо-
лог и историк Энтони Смит1. Э. Смит отдает себе отчет в наив-
ности веры примордиалистов в естественность наций, но в то же
время не может согласиться с авторами, подчеркивающими
современное происхождение наций, этих авторов он обознача-
ет несколько неточным термином «модернисты». В попытке
занять компромиссную позицию между примордиализмом и
«модернизмом» Э. Смит предлагает подход, который он назы-
вает «перенниализмом» (от англ. perennial — вечный). Надо,
однако, отметить, что само расхождение между двумя школа-
ми в национализмоведении британский ученый интерпретирует
весьма упрощенно. Суть этого расхождения не в разном дати-
ровании «рождения» наций, а в разном понимании самого их
' См.; Smith A. The Ethnic Origins of Nations. Oxford: Basic Blackwell, 1986;
Smith A. National Identity. L: Penguin, 1991. Смит Э. Национализм и модер-
низм. М.: Праксис, 2004. Свое отношение к этому сочинению, как и к твор-
честву Э. Смита в целом, я высказал в статье-рецензии: Малахов В. Инохо-
дец. — Отечественные записки. 2004, №3(18).
56

происхождения, т. е. не в хронологии, а в методологии. Если
для примордиалистов нации действительно «рождаются» подоб-
но формообразованиям естественно-природного мира, то для
их оппонентов нации создаются, формируются усилиями людей.
Первые видят в современных нациях продукт развития древних
наций — независимо от того, называются ли последние этим
словом, или для их обозначения используется иной термин («эт-
ния», «этнос» и т. п.). Вторые считают вопрос о связи между до-
современными культурными сообществами и современными на-
циями несущественным или вовсе иррелевантным. Решающее
значение они придают нациостроительству, осуществляемому
политическими акторами, которые располагают для этого не-
обходимыми ресурсами, а также экономическим, политическим
и технологическим условиям, в силу которых становление таких
специфических социальных общностей, как нации, становится
возможным. В контрверсии этих двух подходов Э. Смит зани-
мает, безусловно, первую сторону — сторону примордиализ-
ма. Его попытка отмежеваться от данной методологической ус-
тановки не достигает цели. Самое большее, чего добивается
автор — это отмежевание от натурализма (уподобляющего эт-
нические сообщества биологическим единицам). «Можно утвер-
ждать, — пишет Э. Смит, — что нации и национализм всегда
существовали в исторических хрониках, не соглашаясь при этом
с утверждением, что они естественны в том смысле, в каком
естественны речь, пол или география. Можно также утверж-
дать, что союзы, которые мы называем нациями, и чувства, ко-
торые мы называем национализмом, встречаются во все исто-
рические периоды, даже если мы маскируем этот факт, исполь-
зуя для обозначения аналогичных феноменов другие термины.
Это означает, что союзы и чувства, встречающиеся в современ-
ном мире, представляют собой более масштабные и более эф-
фективные версии простых союзов и простых чувств, которые
можно проследить в гораздо более ранние периоды челове-
ческой истории. И, исходя из того, что данные характеристи-
ки человеческих существ, их тяга к родству и принадлежности
57

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
группе, их потребность в культурном символизме (...) вечны,
мы должны ожидать, что нации и национализм вечны и, быть мо-
жет, универсальны»1.
Полагая нации «вечными», Э. Смит полагает их продуктом
развертывания этносов. Это, несомненно, вариант историцист-
ского — более того, примордиалистского — подхода.
Глава 2. ФУНКЦИОНАЛИЗМ И СТРУКТУРНО-
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МЕТОДА
Структурно-функциональный метод иногда отождествляется
с «функционализмом». Однако «функционализм» — в высшей
степени спорное понятие. В наше время он часто используется
как ярлык, служащий дискредитации противника. Не всегда ясно,
кто может быть отнесен к «функционалистам», а кто — нет. На-
пример, Роберт Мертон, которого считают сторонником функ-
ционализма, был его глубоким критиком, а Толкотт Парсонс,
имя которого прочно ассоциируется с данной парадигмой, в
разные периоды своей научной деятельности называл свой ме-
тод по-разному. Если в 50-е гг. он обозначал его как «структур-
но-функциональный анализ», то в 60-е он от этого обозначения
отказался, предпочтя ему «общую теорию систем».
Уместно различать два разных употребления слова «функ-
ционализм»: узкое и широкое. В узком смысле это направле-
ние в социологии — от Бронислава Малиновского и Альфреда
Радклифф-Брауна до Толкотта Парсонса и его последователей.
В широком смысле это методологическая установка, противо-
стоящая феноменологической традиции в социальных науках
(«понимающей социологии» от Макса Вебера до Альфреда
Шюца).
1 Smith A. The Ethnic Origins of Nations. P. 12.
58

Функционализм в такой перспективе представляет собой
способ интерпретации общественных явлений (социальных фак-
тов), при котором воздерживаются от обращения к интенциям ин-
дивидов и сосредоточиваются на объективных, не зависящих от
самих индивидов, связях и отношениях (социальных порядках)1.
Взятый в несколько огрубленном виде, функционализм как
метод состоит в рассмотрении отдельных социальных феноменов
с точки зрения их функциональности (полезности, целесообраз-
ности) в рамках некоторого целого. Некоторое общественное
установление (институт) считается функциональным, если спо-
собствует стабильности определенной социальной системы и,
напротив, —дисфункциональным, если ведет к утрате системой
устойчивости. Например, для индустриального общества функ-
циональной является нуклеарная семья, т. к. она способствует
социальной и географической мобильности индивидов, тогда как
расширенная семья была бы дисфункциональной, ибо препят-
ствует индивидуальной мобильности и тем самым мешает эф-
фективному функционированию индустриального общества.
Само понятие «функция» заимствовано из биологии. Клас-
сический функционализм первой половины XX в. допускал, что
так же, как у каждого органа есть своя функция по отношению к
организму, у каждого общественного установления (института)
есть своя функция по отношению к обществу в целом. Правда,
аналогия между обществом и организмом очень скоро стала
предметом острой критики. Во-первых, что такое «общество»
как целое? Во-вторых, эта аналогия имплицитно телеологична:
в ней заложен взгляд на социальные институты зрения сквозь
призму неких преследуемых ими целей; но ведь цели могут пре-
следовать только индивиды. В-третьих, органицистская модель
общества опирается на представление о последнем как систе-
ме, тяготеющей к стабильности (гомеостазу), откуда следует
упор на поддержание порядка и консенсуса. Однако далеко
1 См.: Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академи-
ческий проект, 2000.
59

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
не все участники социального взаимодействия стремятся к сохра-
нению социального порядка иг соответственно, к консенсусу.
Не случайно главный вызов Парсонсу и другим привержен-
цам теорий социального порядка был брошен со стороны теорий
конфликта. Если общество рассматривается как тяготеющее к го-
меостазу, то любые противоречия и конфликты следует мыслить
не иначе как аномалии. Теории социального порядка исходят из
допущения, что условием существования общества является кон-
сенсус относительно базисных ценностей. Эти ценности, будучи
интернализированы индивидами в процессе социализации, обра-
зуют нормы, согласно которым регулируется поведение индиви-
дов. Консенсус относительно ценностей рассматривается как само
собой разумеющийся. Таким образом, перед нами нормативный
подход к анализу социальных отношений. Между тем, во-первых,
индивиды могут следовать определенным правилам поведения, не
разделяя лежащих в их основе ценностей — по прагматическим, а
не по «нормативным» соображениям; во-вторых, общества суще-
ствуют и без консенсуса по поводу ценностей. У разных соци-
альных слоев и классов они существенно разнятся, что не влечет
за собой дезинтеграции общества.
В ходе дебатов вокруг функционализма обнаружились ме-
тодологические изъяны, преодолеть которые, оставаясь в рамках
этого подхода, невозможно:
• механицизм — рассмотрение социального взаимодей-
ствия в отвлечении от смыслов, которыми индивиды наде-
ляют свою деятельность;
• телеологизм: социальная деятельность объясняется через
ее последствия;
• неспособность объяснить феномены нестабильности
и конфликта — последние предстают лишь как патология,
болезнь, грозящая стабильности социальной системы.
Впрочем, эти и другие пороки раннего функционализма
были в значительной мере преодолены в ходе его самокритики.
Так, Т. Парсонс, разрабатывая в 1960-1970-е гг. «общую тео-
рию систем», уходит от аналогий социальных систем с биологи-
60

ческими, отдавая предпочтение кибернетике (отношения внут-
ри системы как отношения обмена информацией между подси-
стемами). Р. Мертон отказывается от рассмотрения функции той
или иной социальной практики с точки зрения общества в целом,
сосредоточиваясь на динамике самой этой практики или на ее
воздействии на другие практики. Кроме того, Р. Мертон разде-
лил понятия «функция» и «целенаправленность»: хотя функция и
связана с целесообразностью, она не преследуется явным об-
разом, более того, осуществляется независимо от намерений
участников социального действия. В этой связи Мертон говорит
о «латентных функциях», которые следует отличать от «экспли-
цитных». Если эксплицитной (явной) функцией религии является
удовлетворение потребности людей в сакральном, то латентная
функция этого института — способствовать коллективной спло-
ченности (интеграции) общества. Равным образом две функции
имеет ритуальный танец членов племени: эксплицитная — вы-
звать дождь или излечить больного, латентная — способство-
вать объединению членов племени.
Как бы мы ни оценивали достоинства и недостатки функцио-
налистского метода, очевидны две вещи. Во-первых, этот ме-
тод нуждается в дополнении «историко-генетическим» (или «ка-
узальным», если воспользоваться терминологией Дюркгейма).
Во-вторых, «функциональный подход» при условии аккуратно-
го применения, в обществоведении только показан. Хорошую
службу он служит и в исследовании национализма1. К тому же
совсем не нужно быть функционалистом, чтобы пользоваться
такими понятиями как «функция», «социальная система», «со-
циальная структура» и «институт».
' См.: Breuilly J. Nationalism and the State. Manchester: Manchester
University Press, 1982; Breuilly J. Approaches to Nationalism // Balakrishnan
G. (ed.). Mapping the Nation. L: Verso, 1996. P. 146-174. Русский перевод
этой статьи можно найти в сборнике «Нации и национализм» (М., 2002.
С. 201—235). Рецензию на это издание см.: Малахов в. О пользе хрестома-
тий // Отечественные записки. №2(11) 2003. С. 544-546.
61

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
К числу теорий национализма, разработанных с использо-
ванием функционалистской методологии, относятся концепции
Карла Дойча, Эрнеста Геллнера, Джона Бройи, а также, с неко-
торыми оговорками, концепция Лии Гринфельд1.
КАРЛ ДОЙЧ И ЕГО «ТЕОРИЯ КОММУНИКАЦИИ»
В отличие от представителей исторического национализмоведе-
ния, социолог и политолог Карл Дойч вписал исследование нацио-
нализма в более строгие теоретические рамки. Свою собствен-
ную концепцию национализма К. Дойч называл «теорией ком-
муникации». Он отмежевывается как от «субстанциалистского»
определения нации (через общность тех или иных признаков),
так и от «волюнтаристского» ее определения (через общность
самосознания). Процесс формирования наций, по Дойчу, име-
ет смысл рассматривать в тесной связи с социально-экономи-
ческими преобразованиями — модернизацией. Он отличает
«общество» от «культуры». «Общество» — это группа инди-
видов, находящихся в отношении взаимной зависимости бла-
годаря разделению труда. «Культура» — это совокупность ус-
тойчивых поведенческих предпочтений, основанных на общих
ценностях, усваиваемых индивидами в ходе социализации. «Об-
щество» производит, отбирает и направляет в определенное
русло социальные блага и услуги. «Культура» производит, от-
бирает и направляет в определенное русло информацию.
Наличие определенных каналов коммуникации делает возмож-
ным накопление информации о прошлом, а также распростра-
нение, комбинирование и перекомбинирование информации о
настоящем. Эта информация является «функциональной пред-
посылкой» (a functional prerequisite) отправления определенной
формы власти и авторитета. С Промышленной революцией
конца XVIII — начала XIX в. происходит усложнение разделения
1 См.: Greenfeld L Nationalism: Five Roads to Modernity. Cambridge,
MA: Cambridge University Press, 1992.
62

труда, что влечет за собой интенсификацию «социальной моби-
лизации» населения и необходимость в расширении каналов ком-
муникации. В результате появляется особый тип социальной общ-
ности — нация.
Основные понятия теории К. Дойча — «модернизация»
и «социальная мобилизация». Модернизация есть преобразова-
ние традиционного общества в современное, что предполагает
индустриализацию, урбанизацию, преобладание городского
населения над сельским, распространение массового обра-
зования, современных средств транспорта и связи (почта, ра-
дио и т. д.). Не очень ясным термином «социальная мобилиза-
ция» К. Дойч называет вовлечение широких слоев населения в
процесс модернизации. В результате этого процесса форми-
руется плотная система коммуникации, объединяющая различ-
ных индивидов в единое целое.
Благодаря «социальной мобилизации» в рамках определен-
ного государства возникает однородная коммуникационная си-
стема. Функция такой системы — в более эффективном конт-
роле над поведением членов группы, данной системой охвачен-
ных. В индустриальном — высоко модернизированном —
обществе такой группой является все население государства,
которое тем самым становится нацией.
Общие каналы коммуникации суть то, благодаря чему не-
которая группа людей может превратить общие для нее ценно-
сти и обычаи в основание «отдельного национального существо-
вания». Наличие таких каналов коммуникации — необходимое,
но недостаточное условие формирования общностей, именуе-
мых нациями. В одних случаях (как, например, в Швейцарии) это
происходит, в других (как, например, в Богемии) — нет. Разные
языковые и культурные группы в первом случае образовали на-
цию швейцарцев, во втором случае разные группы (германцы
и славяне) обособились друг от друга.
Итак, подчеркнем еще раз, что К. Дойч предлагает по-
нимать нацию не через совокупность определенных характе-
ристик («субстанциалистски»), а «функционалистски» — через
63

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
те цели, которые она выполняет. Нация — это горизонтальная
общность, члены которой считают себя принадлежащими ей в
силу общих ценностей, которые в свою очередь могут сложиться
благодаря наличию разветвленной и эффективной сети комму-
никации. Горизонтальная общность нации возможна тогда, когда
разрушена вертикальная общность феодального строя. Нацио-
нальной общности нет до тех пор, пока существуют социально-
культурные барьеры между правящим слоем и подвластным
ему населением. Данное условие может быть выполнено с раз-
витием капиталистической рыночной экономики. Но этот рынок —
национальный рынок. Индивиды знают, что их шансы на успех
зависят от успешности их рынка. Отсюда и проистекает нацио-
нализм. Национализм становится политической силой, «преоб-
разующей каналы культуры в штормтрапы (storm-ladders), no
которым массы индивидов движутся в направлении к экономи-
ческому преуспеянию»1. Правящим кругам в этой ситуации не
остается ничего иного, как приспособиться к национализму.
В противном случае они будут смыты его волной. Приспособить-
ся к новой политической реальности удалось аристократии Анг-
лии XVII в., Германии и Японии последней трети XIX в., тогда как
монархия и двор во Франции, Турции и Китае канули в небытие.
Чем выше уровень социальной мобилизации населения, тем
более унифицированным в культурном отношении оно стано-
вится. Отсюда следующий шаг Дойча: с прогрессом модерни-
зации культурные (языковые, этнические, религиозные) мень-
шинства будут утрачивать свои отличия от большинства, т.е. ас-
симилироваться. Строительство нации (nation-building), которое
осуществляет всякое современное государство, означает не что
иное, как постепенное включение культурно отличных групп
в единое социокультурное пространство.
1 Deutsch К. Nationalism and Social Communication. An Inquiry into the
Foundations of Nationality. [1953]. 2nd ed. Cambridge, Mass. And NY: The
Technology Press of the Massachusetts Institute of Technology and John Wiley,
1966.P. 103.
64

«Племена, как мы знаем из европейской истории, могут
менять свой язык и культуру; они могут абсорбировать другие
племена; крупные племена возникают посредством объедине-
ния нескольких или поглощения более мелких или посредством
завоевания более мелких и их последующего поглощения. В про-
тивовес этому образу пластичности и изменчивости многие ис-
следования политических процессов в Азии и Африке, похоже,
рассматривают племена в качестве фиксированных единиц, от
которых не ожидают изменений в течение обозримого будуще-
го. Однако в современных африканских и азиатских странах уро-
вень культурного и этнического изменения, хотя все еще и оста-
ется низким, все же выше, чем в Европе в эпоху раннего Сред-
невековья. Нужны дополнительные исследования, чтобы прийти
к более надежным выводам, однако, исходя из наблюдений за
этническими меньшинствами в других частях мира, представля-
ется вполне вероятным, что процесс частичной модернизации
будет побуждать многих наиболее одаренных и энергичных ин-
дивидов двигаться в города или в развивающиеся сектора эконо-
мики, прочь от тех племенных групп и меньшинств, к которым
они прежде принадлежали, что будет вести к стагнации этих тра-
диционных групп, будет делать их более слабыми и более по-
датливыми для управления»1. Оптимизм Дойча относительно перс-
пектив модернизации был весьма типичен для 50-х и, отчасти,
60-х гг. XX в. Вера в то, что партикулярные лояльности неизбеж-
но уступят место универсальным (общенациональным) выра-
зилась в формуле from tribe to nation — от племени к нации.
Движение от этносов к нациям, переплавление культурно-
этнических идентичностей в горниле национально-государ-
ственной рассматривалось в тот период как, во-первых, безаль-
тернативный и, во-вторых, однозначно положительный процесс.
Критический взгляд на такие теории возник в 70-е гг., когда
исследователи зафиксировали, что модернизация совсем
1 Цит. по: Connor W. Ethnonationalism: The Quest for Understanding.
Princeton (N. J.): Princeton University Press, 1994. P. 33.
S Национализм
65

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
не всегда влечет за собой отказ от этнических лояльностей и даже
не обязательно ведет к их ослаблению. Одним из первых авто*
ров, обративших внимание на это обстоятельство, был Уокер
Коннор. Опираясь на многочисленные примеры из послевоен-
ной истории на европейском, азиатском и африканском конти-
нентах, У. Коннор убедительно продемонстрировал, что успеш-
ная модернизация, не говоря уже о неудачах, вовсе не автома-
тически завершается ассимиляцией. Более того, У. Коннор
выдвинул тезис, согласно которому модернизация может при-
водить как раз к обострению культурно-этнических различий, а
не к их стиранию, как думали прежде. В качестве подтвержде-
ния своего тезиса У. Коннор приводит пример Квебека, а также
Таиланда и Эритреи (отделившейся от Эфиопии). До тех пор пока
в Эфиопии и в Таиланде сохранялся традиционный образ жизни,
сколько-нибудь острых противоречий между этническими груп-
пами не возникало — они появились как раз в связи с модерни-
зацией.
Необходимо, правда, заметить, что в более поздних рабо-
тах К. Дойч попытался пересмотреть свое допущение о неиз-
бежности поглощения этносов национальными сообществами.
Форсированная политика стандартизации может, полагал
К. Дойч, не только не привести к ассимиляции, но и чревата пря-
мо противоположным результатом, что в свою очередь таит в
себе опасность дестабилизации государства. «Если ассимиляция
опережает модернизацию или идет с нею нога в ногу, то прав-
ление, по всей вероятности, будет устойчивым и постепенно все
интегрируются в единый народ. С другой стороны, если моби-
лизация осуществляется слишком быстро, а ассимиляция —
медленно, произойдет обратное»1. Однако, подвергнув реви-
зии положение о безальтернативности ассимиляции, К. Дойч
никогда не сомневался в ее желательности.
Предложенная К. Дойчем «теоретико-коммуникативная»
концепция была значительным шагом вперед на пути научно-
' Цит. по: Connor W. Op.cit. P. 33-34.
66

го изучения национализма. В чем же состоял его вклад в меж-
дународное национализмоведение? Прежде всего, в том, что
он решительно вывел изучение национализма из плоскости «ис-
тории идей».
Ключевое положение концепции Дойча — о социальной
коммуникации как решающем факторе формирования нации —
сегодня кажется тривиальным. Но причина тому — не в самом
тезисе, а в том, что он вошел в состав многих последующих те-
орий и постепенно стал восприниматься как общее место. Зна-
чение системы коммуникации состоит не в том, что вне ее «идея»
нации не могла возникнуть (она возникала в головах образован-
ных людей), а в том, что вне системы коммуникации эта идея не
могла распространяться и, самое важное, воспроизводиться.
Кроме того, Дойч способствовал преодолению психоло-
гизма предшествовавших исследований национализма1. Дело не
в том, что он кокетничал с терминологией кибернетики («инфор-
мация», «коммуникация», «скорость распространения сообще-
ний») и иронизировал над пониманием национализма как «ум-
ственной установки»2, а в том, что, благодаря теории Дойча,
процесс формирования наций был прочно увязан с объективны-
ми политико-экономическими процессами.
Понимание нации как специфической системы коммуника-
ции оказалось достаточно продуктивной идеей. Ее, в частности,
блестяще развил Б. Андерсон в своей знаменитой книге. На на-
цию, понятую в этом ключе, можно смотреть с двух сторон —
с «технической» и «гуманитарной». Взятая с «технической»
1 Критические замечания относительно наивного психологизма исто-
рической литературы о национализме см.: Смит Э. Национализм и истори-
ки // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грох и др.; Пер. с
англ. и нем. М.: Праксис, 2002. С. 237. Эти замечания можно воспринять
как самокритику, если учесть, от кого они исходят.
2 "State of mind". Это обозначение было ключевым в трактовке нацио-
нализма и X. Коном, и К. Хайесом. См., например: Kohn H. The Idea of
Nationalism: The Study of Its Origins and Background. — 2nd edn. New York:
Collier-Macmillan, 1967. P. 18.
5*
67

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
стороны, нация — это единое пространство, создаваемое
благодаря экономическим связям в рамках «национального» (су-
ществующего в рамках государства) рынка, сети железных до-
рог, скорому и хорошо отлаженному почтовому сообщению,
ежедневной циркуляции газет и т. д. До тех пор пока подобная
коммуникационная сеть не сложилась, нации нет. Даже будучи
формально объединены под одной политической крышей, от-
дельные части территории государства живут отдельной друг от
друга жизнью. Жители той или иной деревни связаны более или
менее осязаемыми узами в лучшем случае с жителями сосед-
них деревень их провинции. О том, что происходит в других
провинциях, они имеют самые смутные представления. Их са-
мосознание может быть описано в региональных (тверичи, нов-
городцы, гасконцы, бургундцы) или конфессиональных (право-
славные, католики, гугеноты) терминах — национальным оно
не является. Национальное сознание сформируется только тог-
да, когда коммуникация между индивидами, населяющими стра-
ну, достигнет известной степени интенсивности, что опять-таки
невозможно без развитой и эффективной системы транспорта
и связи. Если в XVIII в. сведения о революционных событиях, по-
трясавших столицы европейских государств, доходили до пери-
ферии с опозданием в несколько недель1, то ко второй полови-
не XIX в. общенациональные газеты делали информацию обо
всем, что достойно внимания граждан государства, доступной
в течение одного дня.
Здесь «технический» аспект перетекает в то, что мы назва-
ли «гуманитарной» стороной дела. В рамках системы социаль-
ной коммуникации, складывающейся в рамках «национального
государства», создается специфический контекст, понятный
«своим» и непонятный «чужим». Приезжий, даже владеющий
языком страны (скажем, поляк, приехавший из Томска в Варша-
ву, или канадский украинец, решивший посетить Черновцы), дол-
1 SchulzeH. Staat und Nation in der europaeischen Geschichte. Muenchen:
Beck, 1994. S. 158.
68

roe время будет чувствовать себя чужим и восприниматься как
чужой именно потому, что не знаком с тем символическим уни-
версумом, который кажется само собой разумеющимся вся-
кому, кто в этой стране родился и вырос.
У самого К. Дойча систематического развития этих идей,
к сожалению, не просматривается. Его работы довольно сум-
бурно написаны и не всегда отвечают критериям логической
строгости. Так, перечисляя моменты, служащие критериями ин-
тенсивности коммуникации, он выделяет уплату налогов цент-
ральному правительству, соотношение долей горожан и сель-
чан в структуре населения, чтение национальной газеты, полу-
чение и отправление писем (для того чтобы можно было говорить
о нации, это должно происходить не реже одного раза в неде-
лю), посещение начальной школы в течение четырех лет, уро-
вень грамотности и др. «Список удивительно непоследовате-
лен, — справедливо замечает В. Коротеева, — если чтение га-
зет и отправка и получение писем действительно являются
измерителем коммуникации, то жизнь в городе или уровень об-
разования — лишь некоторой предпосылкой увеличения интен-
сивности общения»1. Другая серьезная претензия к построени-
ям К. Дойча — в недоказуемости его основного допущения,
согласно которому, чем интенсивнее социальная коммуникация,
тем прочнее национальная солидарность. Наконец, равным об-
разом бездоказательным остается и постулат, что интенсифи-
кация коммуникации ведет к национализму. Как отмечает, ана-
лизируя концепцию К. Дойча, Энтони Гидденс, развитие внут-
ренней коммуникации внутри государств действительно ведет к
формированию общей моральной и политической идентичности.
Но совершенно неочевидно, что такое развитие должно влечь
за собой появление именно националистических чувств. Во-пер-
вых, «не существует необходимой связи между интенсифика-
цией коммуникации и консолидацией государства». Во-вторых,
1 Коротеева В. Теории национализма в зарубежных социальных на-
уках. М.: РГГУ, 1999. С. 28.
69

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
не понятно, «почему такая интенсификация должна влечь за со-
бой именно национализм»1.
Продуктивность мысли о системе социальной коммуника-
ции как условии формирования нации можно проиллюстриро-
вать и иным образом — так, как это сделал Э. Гидденс в упомя-
нутой выше работе.
Капитализм нуждается в ином типе социальной связи (social
cohesion), чем феодализм, и создает такую связь. Государство
эпохи капитализма принципиально отлично от до-буржуазных
государств. Традиционное государство не имело границ в совре-
менном значении слова. Оно было отделено от соседей «фрон-
тиром», а не границей. Дело заключалось не в том, что «фронти-
ры» не охранялись, а в том, что традиционное государство не
располагало системой управления, охватывающей все населе-
ние. «Административные действия государства затрагивают очень
незначительную "публику"»2. В этом смысле в традиционном го-
сударстве отсутствует «публика», или «общественность». Слой
лиц, которые заслуживают такого названия, крайне узок. В тра-
диционном государстве нет «публичной сферы» как сферы кол-
лективной самоактивности. Такая сфера формируется лишь с по-
явлением современного — «национального» — государства.
Отсюда вытекает еще одно важное следствие. В традици-
онном государстве нет граждан. Институт гражданства и граж-
данских прав предполагает систему гарантий и взаимной ответ-
ственности государства и индивидов. Гражданство есть обозна-
чение принадлежности к одной политической общности.
Традиционное государство не является в строгом смысле слова
«суверенным». Государство может считаться суверенным лишь
тогда, когда большие сегменты общества владеют кругом по-
нятий, связанных с суверенитетом3.
1 Giddens A. The Nation-State and Violence. Oxford: Polity Press, 1985.
P. 214.
2 Ibid. P. 209.
3lbid.P.210.
70

Феномены суверенитета, гражданства и национализма
Э. Гидденс анализирует одновременно. В самом деле, они тес-
но связаны друг с другом, поскольку все они имеют отношение
к решению одной и той же проблемы: административной уни-
фикации государства. Английский социолог выделяет в этой связи
следующие три аспекта анализа:
• определение того, что считать «политическим» и, соот-
ветственно, что открыто для вмешательства и контроля
со стороны государства;
• определение практик, программ и политик, лежащих
в сфере «общего интереса», в отличие от интересов от-
дельных групп или классов;
• артикуляция «историчности» в отношении к планируемым
или текущим тенденциям социального изменения; доку-
ментальная интерпретация прошлого, которая привязы-
вает «прошлое» к изменениям, ожидаемым и желаемым
в будущем; хотя «изобретение истории» происходит в
любом обществе, планомерный контроль над этим про-
цессом, сознательно осуществляемый как средство из-
менения истории, — феномен современных обществ,
формируемых в рамках наций-государств.
ЭРНЕСТ ГЕЛЛНЕР И ЕГО ТЕОРИЯ НАЦИОНАЛИЗМА
Свою творческую деятельность Эрнест Геллнер (1925-1995)
начал как философ. Книга «Слова и вещи» (1959) была посвяще-
на критике лингвистической философии. Затем его интересы
сместились в область социальной антропологии — пограничной
дисциплины между этнографией (культурной антропологией)
и социологией. В 80-е гг. Э. Геллнер возглавлял кафедру соци-
альной антропологии в Кембриджском университете, а в после-
дние годы жизни — Центр исследований национализма при Цен-
тральном Европейском университете в Праге.
Если попытаться упрощенно сформулировать главную
проблему, решение которой ученый пытался осветить в своих
71

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
многочисленных трудах, то это будет проблема социальной
обусловленности интеллектуальных явлений, с одной стороны,
и интеллектуальная обусловленность социальных явлений — с дру-
гой. Иначе говоря, он изучал то, как изменения общества влияют
на изменение «идей», и то, как «идеи» (человеческие представ-
ления о мире) влияют на изменения общества.
Рассмотренные в этом ключе, многие книги Э. Геллнера
выстраиваются в один ряд. Так, в работах «Святые Атласа» (1969)
и «Исламское общество» (1982) исследуются особенности со-
циального изменения (модернизации) в мусульманских обще-
ствах. При этом, кстати, доказывается, что ислам как таковой
не является препятствием модернизации. Различные аспекты
взаимной обусловленности социо-структурных и социо-культур-
ных трансформаций анализируются в сборниках статей «Мысль
и изменение» (1964), «Плуг, меч и книга» (1978), «Культура,
идентичность и политика» (1987), «Гражданское общество и его
противники» (1994), а также в многочисленных публикациях,
посвященных национализму, самые известные из которых: кни-
ги «Нации и национализм» (1983), «Встречи с национализмом»
(1994) и трактат «Пришествие национализма» (1993). Несколь-
ко особняком стоит книга «Движение психоанализа» (1985), хотя
и она укладывается в русло основного геллнеровского вопроса.
Психоанализ автор рассматривает не столько как факт психоло-
гии или психиатрии, сколько как социологический (социально-
антропологический) факт. Секрет феноменального успеха пси-
хоаналитического метода автор предлагает искать не в содер-
жании этого метода, а в особенностях современного общества
и продуцируемого этим обществом индивида.
Уже в «Мысли и изменении»1 появляется сюжет, к разра-
ботке которого Э. Геллнер будет постоянно возвращаться впос-
ледствии: специфика легитимности в эпоху Современности. Ав-
тор показывает, что в обществах, которые называют современ-
' См.: GellnerE. Nationalism // Idem. Thought and Change. Chicago:
Chicago University Press, 1964. P. 147-178.
72

ными, возникает особый способ морального оправдания и юри-
дического узаконения человеческих действий — способ, незна-
комый традиционным обществам. В основе этого способа леги-
тимации лежит, во-первых, поощрение «стяжательства» — пред-
принимательской активности и аккумулирования богатства, а
во-вторых, «национальное правление» — отправление власти от
имени «нации». Если первый тезис звучит как парафраз Вебера,
то вторым тезисом Э. Геллнер затронул тему, которая у Вебе-
ра развития не получила — тему «национализма». Национализм,
наряду с марксизмом и исламом, представлял собой на про-
тяжении всего XX в. силу, определявшую, и отчасти опреде-
ляющую, поведение больших масс людей. Все они образуют
идейные универсумы, или «идеологии», конкурирующие с иде-
ей либеральной демократии. Ход этой борьбы стал предметом
размышлений Э. Геллнера в последней из опубликованных им
работ — «Гражданское общество и его противники» (1994)1.
Начнем с выделения основных понятий, которыми опери-
рует Э. Геллнер. Это, во-первых, «структура» и «культура»,
во-вторых, «традиционное общество» и «современное обще-
ство», а также «индустриальное общество». Последние два по-
нятия употребляются Геллнером как синонимы, хотя здесь сто-
ит отметить один важный нюанс. Главным отличием индустри-
ального общества от неиндустриального («традиционного»)
является не столько переход от аграрного производства к про-
мышленному, сколько переход от производства вещей к произ-
водству знаков (информации); это переход от «материального»
производства и обмена к «семантическому» — от циркуляции
товаров к циркуляции знания2.
Структура — это «система ролей и позиций, составляющих
общество». Культура — это «система определенных знаков
' В русском переводе «Условия свободы» (1995).
2 В погоне за модой следовало бы назвать это общество «постиндуст-
риальным», «информационным» или «постсовременным», но Геллнер за
модой не гнался.
73

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
и сигналов». Небезынтересно отметить, что, говоря о «знаках»,
Геллнер употребляет не специальный термин семиотики и эпис-
темологии — sign, а слово обыденного языка — token, означа-
ющее примету, признак, отличительную особенность.
Структурные изменения влекут за собой культурные изме-
нения. Дело заключается не в том, что одна культура сменяется
другой, а в том, что меняется способ обращения с культурой.
Двум типам структур — «традиционному» и «индустриаль-
ному» обществу — соответствуют два разных способа обраще-
ния с культурой.
Различие между этими типами структур можно выразить
в виде таблицы 1.
Таблица 1. Различия между «традиционным» и «индустриальным»
типами общества
Традиционное общество
Основано на самоподдержа-
нии — воспроизводстве сложив-
шегося порядка
Население состоит из массы кре-
стьян , над которой возвышается
военно-клерикальная элита
Огромное количество рангов
и статусов, жесткая социальная
иерархия (переход из одного
статуса в другой крайне
затруднен)
Предельно низкая социальная
и географическая мобильность
Социальной иерархии соответст-
вует культурная. Общество избе-
гает болезненной двойственно-
сти, создавая множество
«меток» иерархии
Современное общество
Основано на развитии, непре-
кращающемся процессе инно-
ваций
«Эгалитаризм» как принцип об-
щественного устройства. Соци-
альная стратификация не закреп-
лена юридически
Границы между стратами под-
вижны
Высокая социальная и географи-
ческая мобильность
Общество состоит из «модуль-
ных», взаимозаменяемых инди-
видов
74

Традиционное общество
Культурное многообразие по-
ощряется. Общество состоит из
множества взаимно изолирован-
ных сообществ. «Высокая» куль-
тура образованных классов не
соприкасается с «низкими» —
«народными» культурами
Коммуникация контекстуально
нагружена. Для того чтобы пра-
вильно понять смысл сообщения,
необходимо знание о том, от
кого оно исходит
Современное общество
Культура стандартизирована и —
благодаря системе всеобщего
образования — распространена
на все население
Знаки и символы, которыми об-
мениваются индивиды, носят еди-
нообразный характер. Коммуни-
кация становится «анонимной».
Содержание сообщения не зави-
сит от того, кто его отправил
Появление национализма обусловлено переходом от тра-
диционного общества к индустриальному, а именно: новой
функцией, которую в нем выполняет культура. Культура отны-
не обеспечивает единство и стабильность государства (задача,
прежде решавшаяся иными средствами).
Индустриальное общество предполагает культурную одно-
родность. Государство периода индустриализма, во-первых,
поощряет гомогенизацию населения путем распространения
«высокой» культуры на все общество, и во-вторых, оно охраня-
ет эту культуру как неотъемлемую от данного общества, «на-
циональную», культуру.
Национализм, таким образом, есть не что иное, как осо-
бый способ обращения с культурой, а именно стремление «со-
единить» культуру и политику, создать единую, в перспективе
«государственную», культуру. Принципиальное, глубинное раз-
личие индустриальной эпохи от доиндустриальной заключается
в том, что единство культуры становится здесь основой фор-
мирования политических единиц.
Итак, средоточие национализма как идеологии состоит
в том, что политические (государственные) и национальные
75

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
(культурные) границы должны совпадать. Как бы мы ни относи-
лись к геллнеровской концепции национализма, это его поло-
жение принципиально верно. Кстати, по существу, оно представ-
ляет собой несколько видоизмененную формулу Ханса Кона1.
Здесь важно уточнение, внесенное Геллнером в дефиницию
1983 г.: термин «национальные» заменен на «культурные».
Идеология и практика национализма заключается, в конеч-
ном итоге, в стремлении привести в соответствие государствен-
но-политические и национально-культурные границы. Это стрем-
ление может идти как сверху — от государства, так и снизу —
против существующего государства. В первом случае нацио-
нализм служит укреплению власти уже властвующих элит, во вто-
ром случае — приходу к власти сил, выступающих от лица куль-
турных сообществ, не имеющих государственности. Надо, прав-
да, отметить, что в своих первых трудах Геллнер уделил этому
типу национализма крайне мало внимания. Из-за этого упуще-
ния Геллнера много раз подвергали критике. Он отреагировал
на нее в работах 90-х гг.2
По Геллнеру, говорить о национализме применительно к аг-
рарным обществам нельзя. Националистический императив гла-
сит: совпадение политического сообщества и поддерживаемой
им культуры3. В аграрном же обществе население разделено
на не соприкасающиеся друг с другом ячейки, а государство рав-
1 Согласно X. Кону — национализм есть принцип, согласно которому
национальные единства должны стать политическими единствами. См.: Коля И.
Nationalism. Its Meaning and History. Princeton, NJ: Van Nostrand, 1955. P. 10.
2 Gellner E. Culture, Identity and Politics. Cambridge, NY: Cambridge
University Press, 1987; Gellner E. Origin of Society // Idem. Anthropology
and Politics: Revolutions in the Sacred Grove. Oxford: Black well, 1995. P. 27-44;
Геллнер Э. Условия свободы. М.: Московская школа политических иссле-
дований, 1995. С. 118-136; Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы
нации и класса // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох
и др.; Пер. с англ. и нем. М.: Праксис, 2002. С. 146-200.
3 Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca, NY: Cornell University Press,
1983. P. 55-57.
76

нодушно взирает на это культурное многообразие, не будучи
мотивированным к усилиям по его приведению к некоему стан-
дарту. Более того, государство заинтересовано в поддержании
культурного многообразия. «Культурные различия удержива-
ют людей в их социальных и географических нишах, препятству-
ют появлению опасных и влиятельных течений и групп, имеющих
последователей. Политический принцип «разделяй и властвуй»
гораздо легче применить там, где население разделено куль-
турными барьерами»1.
Современное государство, напротив, не может не обой-
тись без массированных мероприятий по формированию еди-
ной, унифицированной культуры — «национальной» культуры.
Потребности индустриализации диктуют необходимость коди-
фицировать и распространить на всей территории данной стра-
ны единый язык в качестве официального языка, а также утвер-
дить и распространить на все общество единые поведенческие
коды. Это — функциональный императив современного госу-
дарства. Данный императив «в конечном итоге выступает на по-
верхность в форме национализма»2.
Геллнер полагал, что его теория национализма обладает
«евклидовой достоверностью», и искренне недоумевал, поче-
му она не встретила безоговорочного приятия интеллектуаль-
ным сообществом. Презентовав ее в целом еще в 1960-х гг.
(в статье о национализме в «Мысли и изменении») и в эссеист-
ской манере развернув двумя десятилетиями позже в книге «На-
ции и национализм», он вновь и вновь возвращался к ее изложе-
нию. При этом повествование не просто варьировалось ритори-
чески, но и обрастало новыми аргументами.
Прежде всего, это касается преодоления схематизма пер-
вых работ. Идеально-типические модели («аграрное общество»
1 Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса //
Нации и национализм. С. 153.
2 GellnerE. Nations and Nationalism. Ithaca, NY: Cornell University Press,
1983. P. 39.
77

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
versus «индустриальное общество») наполняются конкретно ис-
торическим содержанием. Так возникает учение о «стадиях»
движения от империй к национальным государствам, а также о
«часовых поясах» Европы — неевропейский опыт национализма
Геллнер практически не рассматривает.
Первой стадией, или первым «часовым поясом», в триум-
фальном шествии национализма британский исследователь
считает бюрократическую централизацию в сословно-династи-
ческих государствах Западной Европы конца XVIII в. Стандарти-
зация языка и другие мероприятия центральной власти послу-
жили «первой ниточкой, которая связала государство с культу-
рой и подтолкнула людей в сторону национализма»1. Вторую
стадию Геллнер связывает с ирредентизмом — перекройкой
границ монархических (и часто — имперских) государств в со-
ответствии с новым политическим принципом — принципом
«культуросообразного» государства. Прототипом «ирреден-
тистского» национализма (давшим название самому феноме-
ну) служит движение за выход северных областей Италии из
состава Австро-Венгрии, развернувшееся в первой половине
XIX в. После распада Османской, Австро-Венгерской и Россий-
ской империй на их развалинах — в соответствии с принципом
«самоопределения наций» — возникают новые государства. Гра-
ницы этих государств проведены по культурно-этническому или
этнолингвистическому основанию. Однако очень скоро обна-
руживается, что внутри этих образований находится множество
неучтенных претендентов на суверенитет. Новые суверены
обнаруживают склонность к угнетению собственных мень-
шинств, т. е. повторяют практику, в которой они упрекали им-
перско-династические государства. Стоит добавить, что интен-
сивность ассимиляционного давления, которому подвергаются
меньшинства в период торжества «принципа национальности»,
не идет ни в какое сравнение с тем, которое они испытывали в пе-
риод империй.
' Геллнер Э. Условия свободы. С, 128.
78

Третью стадию шествия национализма по Европе Э. Геллнер
называет "Nacht und Nebel", используя при этом термин нацис-
тов, которым те обозначали свои карательные операции. Своей
цели — достижения этнокультурной гомогенности — нацио-
нализм добивается предельно жестокими методами. Это уже
не принудительная ассимиляция, но массовые депортации и ге-
ноцид.
Если с тремя предложенными Геллнером стадиями, или
«часовыми поясами», вполне можно согласиться, то выделяе-
мый им «четвертый часовой пояс» кажется довольно надуман-
ным. В эту квазистадию попадают весьма разнородные полити-
ческие и идеологические феномены, возникшие на территории
бывшей царской России.
На мой взгляд, предложенная Геллнером концепция, при
несомненной аналитической ценности, довольно уязвима для
критики. Суммируем возможные возражения.
КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ Э. ГЕЛЛНЕРА
Тезис британского исследователя о «фиктивности» наций чре-
ват недоразумениями. Высказывание Геллнера о нациях как
о «фикциях» — вовсе не случайная риторическая фигура. К это-
му утверждению он относится предельно серьезно. «Те, кто
критикуют национализм, но исподволь признают существова-
ние наций, недостаточно последовательны»1. И еще один пас-
саж из более поздней работы: «Нации, на мой взгляд, не су-
ществуют в реальности»2. Этот тезис опирается на оппозицию
реального как действительного, существующего «на самом
деле», с одной стороны, и фиктивного как лишь воображаемого,
1 Буквально: "do not go far enough". GellnerE. Nations and Nationalism.
Ithaca, NY: Cornell University Press, 1983. P. 158.
2 Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса //
Нации и национализм. С. 186.
79

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
представляемого, существующего лишь в сознании людей,
с другой.
Данная оппозиция неверна уже потому, что исходит из уп-
рощенного понятия «реального». Последнее, по сути, отожде-
ствляется Геллнером с эмпирическим, чувственно воспринима-
емым. Кроме того, эта оппозиция искажает и огрубляет харак-
тер социальной реальности. Противопоставляя «реальное»
«фиктивному» как «нереальному», существующему лишь в во-
ображении, «имагинативному», Геллнер отказывается признать,
что общество как таковое — «имагинативное» образование1. Как
убедительно продемонстрировал, опираясь на разработки Кас-
ториадиса, Этьен Балибар, все социальные общности, репро-
дуцируемые посредством деятельности институтов, суть общ-
ности имагинативные2. Они не существуют иначе как благодаря
постоянной проекции индивидуального сознания на коллек-
тивную историю3; признанию индивидами общности имени4,
а также традициям, переживаемым индивидами как следы об-
щего прошлого5.
Анализ национализма, предложенный Геллнером, был бы
гораздо более убедительным, если бы вместо «фиктивности»
1 Этому обстоятельству посвящены специальные социально-философ-
ские исследования последних десятилетий. См.: Castoriadis С, Heller А.,
Waldenfels В. Das Reale des Imaginaeren. Wien, 1991.
2 См.: Balibar E., V/allerstein I. Rasse, Iclasse, nation: les identites
ambigues. Paris 1988. P. II, Ch. V.
3 Индивиды мысленно соотносятся с тем, что сделано их предками;
в результате такого проецирования и возникает «мы» — воображаемая общ-
ность, называемая нацией; например, сербы говорят о себе: «Мы спасли
Европу от османского нашествия».
4 Например, баварцы, вплоть до начала XX в., не обнаруживали же-
лания именоваться немцами. Это позволяет утверждать, что до указанно-
го момента членство баварцев в немецкой нации оставалось проблема-
тичным.
* Таковы, к примеру, 14 июля во Франции, 4 июля в США, 9 мая в Рос-
сии. Таковым может стать 9 апреля в Грузии.
80

наций он вел речь об их дискурсивном производстве. Однако
поскольку Геллнер от такого развития своей мысли отказался,
он обрек себя на непоследовательность. В самом деле, если
отказывать нациям в реальности, объявляя их фикциями, то по-
чему надо признавать реальность за культурами?
Проблематизируя категорию «нация», Геллнер не пробле-
матизирует категорию «культура». Между тем культура — это
вовсе не само собой разумеющаяся «реальность». Это в той
же мере проект, в какой проектом является нация. Культура
не дана как свойство некоторой группы. Она проектируется оп-
ределенным видением той группы, из которой хотят сделать
нацию. Разные политические акторы, апеллирующие к потен-
циальной нации (по-английски это выражается термином would-
be-nation), по-разному видят «культуру» этой нации. Напри-
мер, когда к символу «нация» прибегают антиколониальные
движения, репрезентации нации (т. е. представления о ее «куль-
туре») у левых и правых борцов с колониализмом различны.
Правые имеют в виду под национальной культурой прежде
всего идеальное — религию, утраченную древнюю письмен-
ность, а также символы утраченной государственности. Гел-
лнер бы назвал это «высокой культурой». Левые же понимают
под национальной культурой в первую очередь формы повсед-
невности, избежавшие влияния колонизаторов, т. е. «низкую
культуру».
Сам концепт «культура» возникает в националистическом
дискурсе вместе с концептом «нация». Культура не предше-
ствует националистическому движению в качестве данности,
а конструируется в ходе этого движения. Иными словами, дис-
курсивным феноменом является не только нация, но и культу-
ра. Национализм — это не просто «союз государства и культу-
ры», а притязание на обладание специфической культурой —
той, которая увязывается с обладанием государством.
Провокативный тезис Геллнера о том, что не нации порож-
дают национализм, а наоборот, национализм — нации, бьет
6 Национализм
81

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
мимо цели, ибо имплицитно предполагает первичность идеоло-
гического и дискурсивного перед социальным. Получается, что
социальное — это сфера практических действий, а идеологиче-
ское — сфера теории и идеологии. Но это неверно. Дискурс уже
представляет собой часть (социальной) практики, а социальная
практика, в свою очередь, всегда дискурсивно организована.
Поэтому существо дела не в том, что «первично» — некоторый
дискурс (национализм) или некоторая социальная форма (на-
ция), а в том, как происходит конституирование данной соци-
альной формы.
Геллнеровский тезис о первичности национализма по от-
ношению к нациям не выдерживает критики и по эмпирическим
причинам. В исследовании Джона Армстронга «Нации до на-
ционализма»1 (название которого можно было бы принять за
полемику с Геллнером, если не знать, что оно вышло годом
раньше книги последнего) убедительно продемонстрировано
существование относительно устойчивых культурных сооб-
ществ в эпоху, когда о национализме никто ничего не слышал.
Если понимать под культурой символический код, связывающий
индивидов в некоторую группу (а Геллнер бы не стал спорить
с таким пониманием), то сообщества, основанные на культур-
ном сходстве, можно зафиксировать уже в Средние века.
Коллективная идентичность, которую Э. Хобсбаум удачно на-
зовет «протонациональной», находила выражение в литургии,
жестике и атрибутике коронаций, в архитектуре2. Утверждая,
что не нации производят национализм, а национализм — на-
ции, Геллнер стремится подчеркнуть решающую роль государ-
ства в формировании наций. Однако даже такой симпатизи-
1 Armstrong J. Nations before Nationalism. Capel Hill: University of North
Carolina Press, 1982.
2 См.: Armstrong. Op.cit. P. 4-11. См. также: Vossler К. Aus der ro-
mantischen Welt. Karlsruhe: Stahlberg, 1948. S. 399; См. также: ХейзингаЙ.
Осень Средневековья. М.: Наука, 1988.
82

рующий Геллнеру исследователь, как Э. Хобсбаум, не счита-
ет, что нации следует рассматривать только как производные
современного государства: они возникают на стыке полити-
ческих, социально-экономических и технологических трансфор-
маций1.
Геллнер почти полностью отвлекается от исторического
контекста. Именно это — жертвование историческим изме-
рением феномена — вменяют ему в вину почти все его крити-
ки. Хотя это обвинение не всегда корректно, оно затрагивает
действительную слабость геллнеровских построений. В рамках
его теории, в частности, нельзя объяснить существования наци-
оналистических движений в неиндустриальных обществах. На-
пример, стремление южных славян выйти из состава Осман-
ской империи и создать собственное государство вполне может
быть квалифицировано как национализм. Между тем это дви-
жение началось задолго до вовлечения Балкан в процесс модер-
низации.
Увязав национализм с обслуживанием потребностей мо-
дернизации, Э. Геллнер, кстати, закрыл возможность для изу-
чения форм национализма, которые не только служат модер-
низации, но как раз противостоят ей2.
Отвлечение от конкретно-исторического контекста влечет
за собой множество натяжек и неточностей. К ним относится,
среди прочего, положение Э. Геллнера о соразмерности куль-
тур и человеческих коллективов, якобы имевшем место в тра-
диционном (аграрном) обществе. По Геллнеру, границы «ма-
лых», или «низких», культур заданы границами малых групп, или
средневековых общин. Но, как отмечает В. Коротеева, письмен-
ная, литургическая традиция, которой принадлежат эти группы,
1 См.: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб.: Але-
тейа, 1998. С. 20.
2 См.: Бройи Дж. Подходы к исследованию национализма // Нации
и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др. С. 213.
6*
83

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
гораздо шире. К тому же культурная идентичность члена такой
общины никогда не укладывается в рамки самой общины:
«с некоторыми соседями он говорит на одном диалекте, с дру-
гими разделяет верования, а ряд норм поведения принят лишь
среди членов его клана»1. Наконец, сама конструкция замкну-
той сельской общины вызывает у российской исследовательни-
цы сомнения. Такую общину можно найти у крестьян Гималаев,
но к средневековой Западной Европе «понятие чисто аграрного
общества вряд ли приложимо. Здесь и развитая городская
жизнь, и торговые связи, пересекающие обширные территории,
и областные рынки»2.
В концепции Геллнера усилия государства по формирова-
нию нации и национализм — одно и то же. Но тем самым бри-
танский исследователь отказывается от анализа содержания той
доктрины, которую он называет национализмом. Национализм
у него — это «организация человеческих групп в большие, цен-
трализованно обученные, культурно однородные сообще-
ства»3. Не случайно, говоря о связи между идеологией нацио-
нализма и навязыванием культурной однородности, Геллнер
замечает: «Не национализм, как утверждает Кедури, навязы-
вает эту однородность. Скорее однородность, ставшая объек-
тивной неизбежной необходимостью, в конечном счете, про-
является в форме национализма»4. Национализм в результате
утрачивает содержание как относительно самостоятельное
идеологическое явление, растворяясь в явлениях неидеологи-
ческого порядка. Само собой разумеется, что при таком под-
ходе нельзя провести грань между идеологией национализма
и идеологиями, с национализмом конкурирующими. Иными
' Коротеева В. «Воображенные», «изобретенные» и «сконструиро-
ванные» нации: метафора в науке // Этнографическое обозрение. 1993.
№З.С. 156.
2 Там же. С. 158.
3 Там же. С. 87.
* Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991. С. 96.
84

словами, Геллнер лишает националистический дискурс специ-
фичности1.
Геллнеровское определение национализма, при его несом-
ненной операциональности, не покрывает всего многообразия
националистических идеологий. В него не умещается, во-пер-
вых, государственный национализм современных субъектов
международной политики, который выражается либо в стрем-
лении к максимальной экспансии в экономической, военно-по-
литической, информационной и культурной сфере (американ-
ский, французский, китайский национализм), либо в защите на-
ционального рынка (национализм государств, получивших
название «азиатских тигров» — Японии, Южной Кореи, Тайва-
ня, Таиланда). Во всех этих случаях национализм — абсолютный
приоритет принципа нации (национального суверенитета, наци-
ональных интересов) — налицо, однако стремления к совпаде-
нию границ культуры и границ государства не наблюдается.
Во-вторых, в геллнеровское определение не умещается также
так называемый культурный национализм — идеологии и дви-
жения, связанные с отстаиванием национальной (культурной,
языковой, этнической) идентичности, но не поднимающие во-
проса о национальной государственности. Например, чувашский
национализм в России, бретонский во Франции, окцитанский и
каталонский в Испании и т. д. Наконец, в-третьих, существует
немало националистических движений, идеология которых
строится на требовании расширения автономии в той или иной
сфере, но не предполагает стремления к приведению в соот-
ветствие этнокультурных и политических границ. Здесь можно
воспользоваться терминологией Л. Дробижевой и ее коллег,
вычленяя «паритетный», «экономический» и «защитный» нацио-
нализм. Так, татарские националисты, добивавшиеся от центра
1 В этом пункте наш упрек Геллнеру разделяет Э. Гидденс, указыва-
ющий, что в геллнеровской теории остается неясным, почему процесс фор-
мирования нации как гомогенной культурной среды «должен влечь за со-
бой именно национализм». GiddensA. The Nation-State and Violence. P. 214.
85

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
максимально полной автономии в экономической и культурной
сфере, однако не требовавшие полного суверенитета, могут
служить примером «паритетного национализма». Иллюстрацией
«экономического национализма» будет служить настойчивость
якутских политических элит в отстаивании самостоятельности в
распоряжении природными богатствами республики Саха (Яку-
тия). «Защитный национализм» демонстрируют осетинские, ин-
гушские, карельские лидеры, проводящие специальные меро-
приятия по удержанию этнокультурной самобытности соответ-
ствующих субъектов федерации.
СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ МЕТОД
ПОСЛЕ ГЕЛЛНЕРА
Все авторы, применяющие структурно-функциональный подход
к изучению национализма, являются сторонниками парадигмы
модернизации. Увязывание возникновения национализма с
потребностями модернизации, характерное для концепции
Лии Гринфельд, позволило российским исследователям Эдуар-
ду Понарину и Наталье Мухаметшиной отнести Л. Гринфельд
к представителям структурно-функциональной методологии1.
Исследовательница начинает с феномена английского на-
ционализма, являющегося, по ее мнению, парадигматичным
случаем для целого ряда европейских стран.
Функция национализма — способствовать преодолению
феодальной раздробленности и, соответственно, централиза-
ции власти. Главное же, на чем сосредоточивается Л. Гринфельд,
это участие национализма в преодолении кризиса легитимности
власти, возникающего вследствие ее десакрализации. Десакра-
лизация власти в Англии произошла не в результате буржуаз-
ной революции, а вследствие английской Реформации. Прежняя,
1 Понарин Э. Д., Мухаметшина Н. С. Национальные проблемы на
постсоветской территории. Санкт-Петербург: Издательство Европейского
университета в Санкт-Петербурге ТЦ «Борей-Арт», 2001 .С. 10-11.
86

католическая, церковь освящала власть короля как помазанни-
ка Божия. С другой стороны, сакральность власти короля гаран-
тировалась сакральностью власти церкви как представительни-
цы Бога на земле. Однако с того момента, когда король прово-
дит реформу и создает новую — англиканскую — церковь,
последняя оказывается частью светской власти. В результате воз-
никает кризис «нормативного регулирования»: старые нормы
уже не работают, новые еще не установились. Отсюда потреб-
ность в альтернативном источнике легитимности. Этим источни-
ком и становится идея «нации». Уже на рубеже XVI—XVII вв. чле-
ны английского парламента апеллируют не к интересам «коро-
ны», а к интересам «страны», а еще через некоторое время —
к интересам «нации»1.
Правда, к последовательным сторонникам структурно-фун-
кционального подхода Л. Гринфельд отнести нельзя. В ее рабо-
те ощутимо присутствует психологизм. Исходный пункт ее по-
строений — потребность в (национальной) идентичности, а сле-
дующий шаг, требуемый этой логикой, — кризис идентичности,
формой преодоления которого и является национализм. Гол-
ландский национализм, по Л. Гринфельд, был продуктом импор-
та английской модели национальной идентичности. В силу этой
логики структурообразующим моментом концепции Л. Грин-
фельд становится категория «рессантимента» (от французского
ressentiment, что можно перевести как «злобная зависть» или
«завистливая злоба»). Так, немецкий национализм Л. Гринфельд
объясняет антифранцузским «рессантиментом». Несмотря на
увязывание национализма с модернизацией, Л. Гринфельд со-
средоточивает внимание не столько на социально-структурных,
сколько на культурно-психологических факторах появления на-
ционалистической идеологии. Отсюда ее эксплицитное отмеже-
вание не только от Э. Геллнера, но и от Б. Андерсона — на том
1 Специфика английского национализма состояла в том, что монарх
выступал здесь как «воплощение» нации. Аналогичную функцию выполня-
ла фигура императора в Японии с 1860-х гг. до Второй мировой войны.
87

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
основании, что их концепции построены на «материалистиче-
ском» понимании социальной реальности1. Согласно такому по-
ниманию, материальные, или «реальные», факторы посред-
ством «неспецифицируемых психологических механизмов» при-
водят в действие культурно-символические, или «идеальные»,
факторы. Таким образом, факторы идеального порядка оказы-
ваются вторичными по отношению к факторам материального
порядка, обусловленным ими. Между тем, полагает Л. Грин-
фельд, в обществе «невозможно провести различие между
реальными и идеальными факторами, т. к. в человеческой жиз-
ни верования и идеи суть реальные силы, а структуры (в том чис-
ле социальные) «всегда нагружены значениями»2.
Под национализмом она понимает взгляд на мир, в кото-
ром нации принадлежит безусловный приоритет — и как объек-
ту лояльности, и как основанию солидарности, и как источнику
легитимности политического порядка. А поскольку современ-
ному человеку свойствен именно такой взгляд на мир, мы не
можем не быть националистами. Отсюда убеждение Л. Грин-
фельд в том, что «национализм лежит в основании этого (совре-
менного. — 8. М.) мира»3. Вот почему, формулируя цель сво-
ей книги, американская исследовательница поясняет, что такой
целью было «не написать историю этих пяти национализмов (ан-
глийского, американского, французского, немецкого и русско-
го. — В. М.), а понять главные силы, которые сформировали
наши идентичности и наши судьбы»4.
На мой взгляд, в концептуальном отношении работа Л. Грин-
фельд (очень богатая в фактографическом плане) представляет
собой шаг назад по сравнению с уровнем, достигнутым к нача-
лу 1990-х гг. благодаря Э. Геллнеру, Б. Андерсону и Э. Хобсба-
1 Greenfeld L Nationalism: Five Roads to Modernity. Cambridge, MA:
Cambridge University Press, 1992. P. 496.
2 Ibid. P. 497.
3 Ibid. P.I.
4 Ibid. P. 23.
88

уму. Ее аргументация вращается по кругу. Нациям предшеству-
ет национальная идентичность, считает Л. Гринфельд, присое-
диняясь тем самым к «субъективно-политической» традиции в
национализмоведении. «Идеи национализма, — рассуждает
исследовательница вполне в духе X. Кона, — сформировали
социальные структуры1 и пропитали собой культурные тради-
ции». Но в то же самое время эти идеи, говорит автор, как буд-
то вспоминая о другой традиции в исследовательской литерату-
ре, «были произведены социальными ограничениями и инспири-
рованы традициями, которые им предшествовали»2. Неясность
относительно социальных ограничений и того способа, каким они
могли производить идеи, у Л. Гринфельд намеренная. Иссле-
довать процесс такого производства не входит в ее задачи.
В центре ее внимания во всех пяти случаях — «аномия» (в дюрк-
геймовском смысле этого термина) в том или ином обществе,
которая переживается в форме ressentiment, а последнее, в свою
очередь, приводит к трансформации идентичности.
Глава 3. МАРКСИЗМ И НЕОМАРКСИЗМ
ВЛИЯНИЕ МАРКСИЗМА НА ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
НАЦИОНАЛИЗМА
Если марксизм как политическая идеология принадлежит про-
шлому, то марксизм как метод социального познания не утра-
тил значимости. Теоретические положения марксизма оказали
прямое или косвенное влияние на исследователей национализ-
ма, марксистами не являющихся. Так, Эрнест Геллнер считает
свой подход немарксистской версией «исторического материа-
лизма». В критическом размежевании с марксизмом строит
1 Она выражается даже сильнее: «сфабриковали, изобрели» (have
forged social structures). Greenfeld L Nationalism: Five Roads to Modernity.
Cambridge, MA: Cambridge University Press, 1992. P. 22.
'Ibid.
89

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
свои рассуждения Энтони Гидденс (его знаменитая книга «На-
ция-государство и насилие» является частью двухтомного труда
«Критика исторического материализма»). На марксистских
позициях стоят французский философ Этьен Балибар и амери-
канский социолог и экономист Иммануил Валлерстайн. Свою
приверженность марксизму декларировал Мирослав Грох, хотя
о его действительной методологии стоит поговорить отдельно
(см. ниже). Дань марксизму отдал и вышедший из Франкфурт-
ской школы Юрген Хабермас1. В марксистской — точнее,
неомарксистской — перспективе написаны работы о национализ-
ме, вышедшие из-под пера Бенедикта Андерсона, Эрика Хобс-
баума, Майкла Манна, Парты Чаттерджи, Гопала Балакришнана.
Классический марксизм, бесспорно, недооценил нацио-
нализма. Маркс и Энгельс исходили из безусловного примата
классовой солидарности, считая национальные солидарности не-
существенными или вторичными. «У пролетариата нет отече-
ства». Отсюда допущение, что мировоззрением, отвечающим
интересам рабочего движения, будет «пролетарский интерна-
ционализм», и, соответственно, отношение к национализму как
к идеологии, продуцируемой господствующими классами для
удержания власти и для блокирования процессов классовой со-
лидарности.
Марксисты начинают наверстывать упущенное в начале XX в.
В этот период в социал-демократической среде Австро-Венгрии
возникли идеи, явным образом порывавшие с характерным для
классического марксизма пренебрежением к национальной
идентичности. Это были так называемые «австро-марксисты»
Отто Бауэр и Карл Реннер. В работе «Вопрос о национальностях
и социал-демократия» О. Бауэр пересмотрел представление о
социалистической идеологии как пролетарском варианте космо-
политизма, равнодушного к культурно-национальному своеоб-
разию. У рабочих и крестьян есть родина и есть определенные
1 Свои марксистские опыты Хабермас собрал в сборнике статей «К ре-
конструкции исторического материализма» (1976).
90

чувства, с ней связанные. Плохо, что они оторваны от националь-
ной культуры, которой принадлежат по рождению и которую
создают своим трудом. Задача социалистического преобразо-
вания буржуазного государства — в обеспечении трудящимся
классам доступа к национальным культурным ценностям. По-
этому многонациональная Австро-Венгерская империя должна
быть не уничтожена, а преобразована в социалистическую фе-
дерацию национальностей.
Цель пролетарской революции не в том, чтобы, разрушив
здание империи, попытаться обустроиться в малогабаритных
национальных квартирах, а в том, чтобы найти разумную госу-
дарственно-политическую форму, вмещающую в себя куль-
турно-национальное своеобразие. При этом национальность не
обязательно должна быть закреплена за территорией. «Нацио-
нальная общность существует и помимо государства, ибо она
живет в каждом отдельном индивидууме»1. Иными словами,
национальность экстерриториальна. Эта идея Бауэра легла в
основу концепций персональной — в отличие от территориаль-
ной — культурной автономии, реализуемых во многих демок-
ратических странах современного мира2.
СОВРЕМЕННЫЙ МАРКСИЗМ: ТЕОРИЯ ИМПЕРИАЛИЗМА ПРОТИВ
ТЕОРИИ МОДЕРНИЗАЦИИ
Представители марксистского подхода к исследованию нацио-
нализма противопоставляют теории модернизации теорию не-
равномерного развития, идейно родственную теории импери-
ализма. Главный упрек, бросаемый марксистами большинству
1 Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия // Нации и на-
ционализм / Под ред. Б. Андерсона, О. Бауэра, М. Гроха и др.; Пер. с
англ. и нем. М.: Праксис, 2002. С. 117.
2 Право на развитие культурной самобытности, связанной с националь-
ностью, закреплено в международных документах и в практике государств.
В Российской Федерации на сегодняшний день действует более 200 экстер-
риториальных «национально-культурных автономий» (НКА).
91

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
концепций национализма, созданных в рамках структурно-
функционального подхода вообще и теории модернизации,
в частности, заключается в том, что все они являются «эндо-
генными». Отдельные общества в этих теориях рассматрива-
ются как самодостаточные единицы («социальные системы», по
Парсонсу). Молчаливо предполагается, что для понимания
функционирования таких единиц, или систем, достаточно
анализа их внутреннего устройства. Взаимоотношения этих сис-
тем с внеположенными им структурами не считаются чем-то су-
щественным. Все, что находится за пределами социальной
системы, предстает как «внешняя среда», по отношению к ко-
торой необходима институциональная адаптация. Между тем
процессы, протекающие внутри того или иного общества, не
могут быть поняты в отрыве от процессов, протекающих в
капиталистической миросистеме в целом. По мнению Имма-
нуила Валлерстайна и его последователей, взгляд на соци-
альные системы как на самодостаточные целостности есть не
что иное, как идеологическое прикрытие отношений неравен-
ства между «ядром» и «периферией» миросистемы, т. е. меж-
ду обществами Запада и обществами третьего мира. Если бы
исследователи всмотрелись в это неравенство, они увидели бы
принципиальное, фундаментальное различие между «национа-
лизмом» колонизированных стран и «национализмом» в госу-
дарствах ядра1.
Постулат об экономической эксплуатации «периферии»
со стороны «ядра» Майкл Хечтер развил применительно к от-
дельным странам современной Западной Европы. По его мне-
нию, в Великобритании Англия может быть рассмотрена как
ядро, тогда как Шотландия, Уэльс и Ирландия — как перифе-
рия. Экономика периферии носит зависимый характер. Она вы-
нуждена работать на внешние для нее рынки, экспортируя сы-
рье или поставляя более развитому региону ядра сельскохозяй-
1 См.: Валлврстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в совре-
менном мире. СПб.: Университетская книга, 2001. С. 131-149.
92

ственную продукцию. В этой ситуации складывается не только
экономическое, но и культурное разделение труда: представи-
тели ядра занимают более высокие социальные позиции, пред-
ставители периферии — более низкие. Как в случае обычного
колониализма, так и в случае внутреннего колониализма проис-
ходит наложение социальной стратификации на культурную.
Классовое неравенство закрепляется в качестве культурного не-
равенства. «Экономическая зависимость подкрепляется юриди-
ческими, политическими и военными мерами. Для внутренней
колонии характерны относительный недостаток услуг, более
низкий уровень жизни и большее недовольство, о чем свиде-
тельствует такой показатель как распространение алкоголизма
в периферийной группе. Осуществляется национальная дискри-
минация в зависимости от языка, религии и других элементов
культуры»1.
Следствие внутреннего колониализма — высокая вероят-
ность политической мобилизации на этнической или этнокультур-
ной основе. Этим и объясняется «этническое возрождение»
(ethnic revival) конца 1960-х — 1970-х гг. Однако динамика нацио-
налистических движений последующих десятилетий опроверга-
ет тезисы М. Хечтера. Во-первых, многие «периферийные» ре-
гионы (например, Баскония и Каталония в Испании или Эстония и
Латвия в СССР) характеризовались как раз более высокими эко-
номическими показателями, чем «ядро», или «центр», что не
помешало появлению там национализма. Во-вторых, шотланд-
ский национализм заявил о себе гораздо явственнее именно тог-
да, когда в этом регионе нашли нефть и когда экономическое
положение большинства шотландцев стало лучше, чем раньше.
Равным образом всплеск фламандского национализма в Бель-
гии приходится на послевоенные десятилетия, когда Фландрия
' Hechter M. Internal Colonialism: The Celtic Fringe in the British Deve-
lopment. L: Rotledge& KeganPaul, 1975. P. 34. ХечтерМ. Внутренний колони-
ализм // Этнос и политика: хрестоматия / Автор-составитель А. А. Пра-
заускас. М.: Издательство УРАО, 2000. С. 209.
93

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
преодолела экономическое отставание от франкофонного «цен-
тра» страны.
Несмотря на подобные несообразности, теория Хечтера —
вернее, сама формула «внутреннего колониализма» — приоб-
рела огромное влияние. Этой формулой, например, активно
пользовались националисты в прибалтийских республиках нака-
нуне роспуска Советского Союза. Вместе с тем нельзя не от-
метить определенный аналитический потенциал теории «внутрен-
него колониализма». Она, в частности, может быть применена
к некоторым регионам дореволюционной России, а также, с
известными оговорками, к некоторым периферийным районам
России советского периода1.
Один из самых известных современных авторов, анализи-
ровавших национализм с марксистских позиций — британец Том
Нэйрн2. Ему принадлежит последовательное развитие мысли,
согласно которой появление национализма обусловлено нало-
жением экономического неравенства на культурные различия.
Когда угнетаемые ощущают, что угнетатели отличны от них в
этническом или культурном (расовом, языковом, конфессио-
нальном) отношении, их реакцией неизбежно становится нацио-
нализм. Однако если бы содержание исследования Т. Нэйрна
сводилось к этому, оно умещалось бы в концепцию «внутрен-
него колониализма». Между тем это неверно.
1 Об элементах внутреннего колониализма можно, в частности, вести
речь применительно к эксплуатации природных ресурсов российской пе-
риферии (Якутии, в частности). Однако совпадения линий социальной и куль-
турной стратификации с линиями этнической стратификации в советское вре-
мя не наблюдалось — хотя бы потому, что власти специально следили за
ростом на периферии «национальных кадров». См. об этом подробнее:
Коротеева В. Экономические интересы и национализм. М.: РГГУ, 2000.
2 Книга Нэйрна, несмотря на ряд моментов, уязвимых для критики,
имеет устойчиво высокий индекс цитирования. Она была переиздана в 1990 г.
Не так давно Т. Нэйрн выпустил новую работу о национализме, в которой
пересмотрел многие положения своего старого труда. См.: Nairn T. Faces
of Nationalism: Janus Revisited. L, 1997.
94

Исходный постулат Нэйрна — неравномерное развитие—
вполне созвучен основному тезису теории капиталистической
миросистемы И. Валлерстайна. По Нэйрну, так же как и по Вал-
лерстайну, «истоки националистических движений следует искать
в механизмах действия мировой политической экономии (machi-
nery of the world political economy)1.
Национализм, согласно Нэйрну, возникает либо как реак-
ция запаздывающих обществ на экономическое и политическое
угнетение со стороны более развитых, либо как сопротивление
передовых обществ силам, тянущим их назад. Агент, носитель
этого движения — средний класс и, в частности, интеллектуалы.
Самый эффективный способ мобилизовать на борьбу массы —
апелляция к надклассовой, национальной солидарности. Если в
распоряжении «классических» наций-государств (Англия, Фран-
ция, Испания, Португалия, Швеция, Нидерланды) — такие инсти-
туты как армия и система образования, то у запаздывающих
стран подобных институтов нет. Поэтому их поведение может
разворачиваться по двум сценариям: или создать такие институ-
ты (путь, по которому пошли Германия, Италия и Япония), или
попытаться опереться на массы (путь восточноевропейских
стран). В отличие от М. Хечтера, Т. Нэйрн ведет речь не только
об отстающих регионах, но и о регионах с «относительным сверх-
развитием» (франкофонная часть Голландии в XIX в., Богемия в
Австро-Венгрии, Шотландия в Великобритании, Баскония и Ка-
талония в Испании и др.). Экономический успех этих регионов
тормозится центральной властью государств, частью которых
они являются. Выражением их стремления к самостоятельности
становится национализм. Но отсутствие достаточных политиче-
ских ресурсов не дает им возможности обрести государствен-
ность. В редких случаях, когда тому благоприятствуют меж-
дународные условия, им удается выйти из состава более круп-
ного государства, как это случилось в 1830 г. с образованием
1 Nairn Т. The Break-up of Britain: Crisis and Neonationalism. L: New Left
Books, 1977. P. 335.
95

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
Бельгии или с отделением от СССР трех прибалтийских респуб-
лик в 1990 г. Однако гораздо чаще сецессионизм жестко подав-
ляется (курды в Ираке, народ ибо в Нигерии).
Вместе с тем стоит заметить, что современные тенден-
ции политического развития — по крайней мере, в Европе —де-
лают этнически мотивированный сепаратизм менее привлека-
тельным. Шотландия и Уэльс с приходом к власти лейбористов
получили собственную законодательную и исполнительную
власть, а степень автономии Страны Басков настолько велика,
что этот регион имеет собственного представителя в Европар-
ламенте1.
Для Нэйрна как для марксиста принципиальное значение
имеет вопрос, почему в западных странах не наблюдается рос-
та классовой солидарности. Размышляя над этим вопросом при-
менительно к Великобритании, он приходит к выводу, что здесь
имеет место сочетание двух факторов. Это, во-первых, удач-
ное приспособление политики правящих элит к требованиям ра-
бочего класса и, во-вторых, долгосрочный консервативно-либе-
ральный консенсус, в который кооптированы и потенциально
радикальные интеллектуалы. Вот почему некогда революцион-
но настроенные популистские движения выродились в «умерен-
ный», «толерантный» и «конституционный» национализм. В то
же время за пределами Соединенного Королевства — в Индии,
Пакистане и других бывших частях Британской империи — на-
лицо рост национализма. Последний вызван тем, что к ради-
кальным требованиям масс периферии и полупериферии не уда-
ется приспособиться с помощью «конституционных» преобра-
зований.
Особое место в теоретических разработках Нэйрна за-
нимает «аномалия» шотландского национализма. Его «ано-
мальность» заключается в том, что он дал о себе знать с огром-
1 Страна Басков ведет самостоятельную налоговую политику, имеет
собственные полицейские силы, не говоря уже о полной автономии в во-
просах здравоохранения, культуры и спорта.
96

ным запозданием по отношению к валлийскому и ирландско-
му. Если валлийский национализм был мотивирован этнолинг-
вистическими, а ирландский — конфессиональными и исто-
рическими отличиями от Англии, то шотландский национализм
мотивировался политико-экономически. Но дело заключа-
лось вовсе не в «эксплуатации» Шотландии Лондоном. Шотланд-
ская буржуазия в течение многих десятилетий так же пользо-
валась плодами британского империализма, как и английская.
Отсюда известный космополитизм среднего класса в Шотлан-
дии. Однако в то же самое время Шотландия цепко держалась
за традиционные институты, на которых основывалась ее
культурная отличительность от Англии: церковь, правовая сис-
тема, а также система образования. Тем самым шотландцы со-
хранили культуру, к которой можно было воззвать как к инст-
рументу коллективной мобилизации. Условия для этого и воз-
никли в 1970-е гг., когда в Северном море начались разработки
нефти. Шотландский национализм, таким образом, — однопо-
рядковое явление с каталонским, баскским и, в перспективе,
с хорватским1.
В работах 1990-х гг. Т. Нэйрн смещает акцент с политико-
экономических на социокультурные аспекты проблематики
национализма. Свои размышления шотландский историк развер-
тывает в полемике с Э. Геллнером, хотя и не скрывает того
обстоятельства, что испытал влияние работ последнего. Если Гел-
лнер говорит о «пришествии национализма», связывая его с оп-
ределенным историческим этапом (потребности индустриализа-
ции и, соответственно, стандартизации и унификации культуры),
то Т. Нэйрн ведет речь о «втором пришествии» национализма,
подразумевая под ним борьбу за сохранение национально-куль-
турных различий. С известной долей огрубления позицию по-
зднего Т. Нэйрна можно свести к тезису «малое прекрасно»
' Нельзя не отдать должное проницательности автора. Хорватский
национализм встал на повестке дня через десять лет после публикации кни-
ги Нэйрна.
7 Национализм
97

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
(small is beautiful)*. Автор отстаивает ценность культурных це-
лостностей, связанных с локальными — этническими и региональ-
ными — особенностями. Будь то его родная Шотландия или не-
повторимые в своем своеобразии остров Мэн, Андорра, Сара-
ево, Триест, Сингапур, Гибралтар.
Интернационализм, по Нэйрну, не следует понимать как
безликий космополитизм. Интернационализм хорош там, где
есть «национализм», а именно множество локальных, облада-
ющих особым самосознанием и особой культурой общностей.
Глобализация влечет за собой наступление нового мирово-
го (бес)порядка. Идеальной политической и культурной формой
в этих условиях были бы суверенные единицы, подобные горо-
дам-государствам. При этом крайне важно, что носители суве-
ренности, которых берет под защиту Т. Нэйрн, представляют
собой полиэтнические единицы. Они опираются в большей сте-
пени на «выбранную идентичность и в меньшей на классические
мотивы — язык, народные обычаи и 'кровь'»2. «Нации», исчезно-
вение которых хотел бы предотвратить шотландский историк, —
это сложносоставные сообщества, а «национализм» — прояв-
ление лояльности таким сообществам.
Размножения суверенитетов не стоит бояться. Все дело
в современной системе международных отношений, построен-
ной на принципе наций-государств. Она страшится новых суве-
ренитетов, ибо видит в них угрозу мировому порядку. Задача
состоит в том, чтобы построить такую систему отношений, в
которой «малое больше не будет восприниматься как неудоб-
ство и появится новая интернациональность, более благоприят-
1 Несмотря на то, что автор и возражает против такой редукции:
«малое вовсе не обязательно и безусловно прекрасно». «В нем может
быть нечем дышать, не на что надеяться и негде развернуться». См.:
Нэйрн Т. Интернационализм и второе пришествие // Нации и национа-
лизм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др.; Пер. с англ. и нем. М.: Прак-
сис, 2002. С. 361.
2 Там же. С. 356
98

ная для мини- и микроединиц, которые, в свою очередь, могли
бы быть открытыми, активно действующими частями великого
мира»1.
Таким образом, «национализм» в том его понимании, ко-
торое предлагает Т. Нэйрн, это скорее вариант локализма
(в этом смысле он может быть вписан в контекст антиглобализ-
ма наряду с другими движениями, отправляющимися от идеи ме-
стной идентичности). Это национализм без этничности.
Бесспорно, что аспект проблематики национализма, к ко-
торому привлек внимание Т. Нэйрн, — национальная идентич-
ность — нуждается в специальной проработке. Т. Нэйрн, по су-
ществу, занимается давно назревшим пересмотром наивного
прогрессизма теоретиков модернизации, понимавших после-
днюю в терминах укрупнения, как растворение малого и парти-
кулярного в крупном и универсальном. Но универсальное, ли-
шенное партикулярного, отвратительно. Как отмечал тот же
Э. Геллнер в упомянутой работе 1964 г., «к большому счастью,
все же нашлось достаточное количество национальных безум-
цев, которые шли наперекор империализму»2. Если бы не они,
«та или иная форма империи непременно должна была бы пе-
рекрыть кислород человечеству: такая судьба грозила ему в пе-
риод с 1939 по 1942 г.»3.
Работы марксистов конца XX в. позволяют достаточно чет-
ко ответить на вопрос, что из методологии классического марк-
сизма в современном марксизме удерживается, а что подвер-
гается пересмотру. Удерживаются следующие положения:
• объективный характер общественных отношений;
• несводимость социально-структурных факторов обще-
ственной жизни к психологическим;
1 См.: Нэйрн Т. Интернационализм и второе пришествие // Нации
и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грох и др.; Пер. с англ. и нем.
М.: Праксис, 2002. С. 361.
2 Там же. С. 353.
3 Там же. С. 353
7*
99

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
• невыводимость социальных связей и закономерностей из
связей культурных (будь то религия, «ментальность» или
традиция).
Пересмотру подвергаются следующие допущения клас-
сического марксизма:
• понимание объективных («материальных») отношений
как исключительно экономических («производствен-
ных»);
• интерпретация отношений по поводу производства ма-
териальных благ, с одной стороны, и политическими и
идеологическими структурами, с другой, как отношений
каузального типа («базиса» и «надстройки»);
• представление о классовых различиях как различиях,
определяемых исключительно доступом к средствам
производства.
Отдельного анализа заслуживает уже упоминавшийся труд
Мирослава Гроха. Хотя М. Грох и написал в начале своей книги о
приверженности к марксизму, это заявление необходимо вос-
принимать cum grano salis]. He случайно Грох был подвергнут
критике ортодоксальными марксистами за непоследователь-
ность в проведении «материалистического понимания истории»2.
Но дело заключается вовсе не в декларативности марксизма
Гроха (ученый, будучи гражданином социалистической Чехос-
ловакии, не мог декларировать ничего иного), а в особенностях
его метода. Многие его положения в самом деле вполне марк-
систские. В частности, Грох принимает теорию Маркса об об-
щественных формациях (переход от феодализма к капитализ-
му), а также подчеркивает значение «отношений обмена и на-
ционального рынка» в формировании наций. Нации суть прежде
всего «политические и таможенные границы», в которых «пред-
1С крупинкой соли (лат.), т. е. с некоторой поправкой, с оговорками,
с осторожностью.
2 См.: Удальцов И. Историография чешского национального Возрож-
дения. М., 1984. С. 201-207.
100

почитает действовать национальная буржуазия»3. В то же вре-
мя Грох предупреждает от «вульгарного экономического детер-
минизма», полагающего, что интересы буржуазии — исключи-
тельно материальные. Это опять-таки звучит вполне в духе
разъяснений Энгельса о недопустимости редуцировать обще-
ственные отношения к экономическим и о необходимости учи-
тывать обратное влияние идеологической «надстройки» на ма-
териальный «базис». Однако стержень интереса Гроха таков,
что «идеология» (мировоззрение интеллектуальной элиты и умо-
настроение широких слоев общества) выходит у него на первый
план, решительно переставая играть роль надстройки.
Грох исследует процесс формирования национального созна-
ния у малых народов Центральной и Восточной Европы. Опираясь
на проработку внушительного исторического материала, Грох
обнаружил следующую закономерность. Формирование нацио-
нального сознания (национального возрождения, как называет его
чешский историк) у разных народов проходит через три стадии:
• стадия А — период «научного интереса». На этой стадии
узкая группа энтузиастов углубленно изучает историю,
язык и культуру своей этнической группы;
• стадия В — это период «активизации национального со-
знания», когда патриотические чувства выходят за пре-
делы круга интеллектуалов и охватывают широкие слои
общества;
• стадия С — это массовая мобилизация населения. На этой
стадии от летаргического сна пробуждаются те, кто еще
не проснулся на предыдущей.
Теоретическая значимость исследования Гроха огромна.
Собранный и переработанный им исторический материал сде-
лал его книгу одним из важнейших источников современного
национализмоведения. Однако исходные допущения его труда
вызывают большие сомнения.
3 Hroch M. Die Vorkaempfer der nationalen Bewegung bei der kleinen
Volker Europas. Prag, 1968. S. 7.
101

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
На мой взгляд, основой работы Гроха служит историцизм.
Призма, сквозь которую он смотрит на «нации» и «национализм» —
ретроспективная телеология. Развитие, о котором мы знаем
задним числом, у него выступает как запрограммированное. Его
результат с самого начала известен. «Пробуждение» наций к
(само)сознанию здесь не метафора, а ключевой методологи-
ческий постулат.
Поэтому Э. Геллнер был прав, когда усмотрел в теорети-
ческом предприятии Гроха стремление «придать академическую
основательность двум великим мифам XIX и XX вв. — марксиз-
му и национализму»1.
К теории Гроха можно предъявить также и претензии эм-
пирического свойства, как это сделал Джон Бройи, который под-
метил, что идеология национализма социально релевантна лишь
тогда, когда является элементом политического движения. В про-
тивном случае она остается лишь элементом воображения от-
дельных интеллектуалов. По словам Дж. Бройи, «в некоторых
случаях полноценное националистическое мировоззрение не
может сложиться до организации националистического полити-
ческого движения»2. Иными словами, связь между националь-
ной идеологией и национальным движением может быть обрат-
ной тому, как она описана М. Грохом. По Гроху, имеет место
следующая закономерность: идеология национализма —> нацио-
нальное движение. По Дж. Бройи, существуют случаи, когда
прослеживается другая закономерность: национальное движе-
ние —> идеология национализма. Примером здесь может служить
Греция времен борьбы с Османской империей. Национальное
1 Геллнер Э. Пришествие национализма // Нации и национализм /
Под ред. Б. Андерсона, О. Бауэра, М. Гроха и др.; Пер. с англ. и нем. М.:
Праксис, 2002. С. 197.
2 Бройи Дж. Подходы к исследованию национализма // Нации и на-
ционализм / Под ред. Б. Андерсона, О. Бауэра, М. Гроха и др.; Пер. с англ.
и нем. М.: Праксис, 2002. С. 218.
102

движение здесь предшествовало национальной идеологии. Кро-
ме того, движение сопротивления османам пользовалось идео-
логией, которая была выработана на Западе, а именно — идея-
ми «эллинства» и современной Греции как его наследницы.
Глава 4. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ
КОНЦЕПЦИЯ Б. АНДЕРСОНА
Под «конструктивизмом» в современном обществознании по-
нимают совокупность подходов, достаточно далеко отстоящих
друг от друга. Это не некая школа со строгими рамками, а ис-
следовательская ориентация, приверженцев которой объединя-
ет неприятие эссенциализма в общественных науках1. Конструк-
тивизм понимает общественные явления не как данности, а как
продукты человеческой практики. В этом (и только в этом) смыс-
ле они суть социальные конструкты. Термины «конструкт» и
«конструирование» не должны вводить нас в заблуждение. Кон-
струирование социальной реальности — это ее производство в
ходе деятельности людей и их взаимодействия. Если некто ут-
верждает, что нация — социальный (социально-исторический)
конструкт, это не значит, что нация есть результат чьих-то мани-
пуляций.
Родоначальниками социального конструктивизма как
направления исследований принято считать австро-американ-
ских социологов Питера Бергера и Томаса Лукмана2. Другим
важным источником конструктивистской парадигмы в обще-
ствоведении стали работы Мишеля Фуко и вдохновленных им
1 О содержании этого подхода см. ниже.
2 См.: Berger P., Luckmann T. The Social Construction of Reality.
Harmondsworth: Penguin Press, 1966. Рус. пер.: Бергер П., ЛукманТ. Соци-
альное конструирование реальности. М.: «Медиум»,1995.
103

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
французских «постмодернистов» (Жак Деррида, Жиль Делёз,
Жан Бодрийар и др.1). Наконец, одним из крупнейших предста-
вителей конструктивистской парадигмы в изучении социальных
феноменов был Пьер Бурдье.
В национализмоведении конструктивизм утвердился благо-
даря книге Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества»
(1983), а также сборнику статей под редакцией Эрика Хобсбау-
ма и Теренса Рэйнджера «Изобретение традиции» (также 1983).
К сторонникам социального конструктивизма можно отнести
Роджерса Брубэйкера, а также Хоми Бхабха и его коллег по
«постколониальным исследованиям» (posfcolonial studies). Если
Р. Брубэйкер испытал влияние П. Бурдье, то X. Бхабха и его еди-
номышленники вышли из «деконструкции» Ж. Деррида.
Начнем наш анализ социально-конструктивистского подхо-
да к изучению национализма с анализа концепции Б. Андерсона.
Национализм, по Б. Андерсону, — новый принцип органи-
зации социальной реальности, пришедший на смену религиоз-
ному и династическому принципам. Идея нации в Новое время
стала играть ту же роль, какую в Средние века играла христиан-
ская вера: она позволяла людям объединяться в культурно-по-
литические сообщества.
Нация — разновидность человеческих сообществ. Как
и всякое сообщество, превышающее эмпирически фиксируе-
мые границы (их можно зафиксировать разве что в случае се-
мьи, малой группы или сельской общины), нация представляет
собой воображаемое сообщество. Это, разумеется, ни в коей
мере не означает ее нереальности, фиктивности, существо-
вания «лишь в головах». В этом пункте Б. Андерсон рассужда-
ет принципиально иначе, чем Э. Геллнер. Для Э. Геллнера фик-
' О философских основаниях и основных принципах постмодернизма
в социальных науках см.: Малахов В. Постмодернизм // Философия. Учеб-
ник / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. — Второе
издание. М.: Русское слово, 2001.
104

тивность наций означает их нереальность, а их изобретение —
фабрикацию1. Воображаемость нации указывает исключитель-
но на то обстоятельство, что каждый из составляющих ее инди-
видов лично не знает и никогда не узнает всех остальных ее чле-
нов, что не мешает ему мысленно с ними соотноситься.
Если нация воображается, или «изобретается», или «конст-
руируется», то задача исследователя состоит в том, чтобы
проследить процесс такого конструирования. Иными слова-
ми, ученому надлежит выяснить, в силу каких причин и под
воздействием каких факторов утверждается данный тип кол-
лективной солидарности, а все иные либо оттесняются на зад-
ний план, либо сходят на нет. Главную причину распада христи-
анской наднациональной культурной общности Б. Андерсон
усматривает в кризисе латыни — сакрального языка, который
вплоть до XVI в. объединял интеллектуальные элиты Европы.
Решающим фактором, приведшим к вытеснению конфессио-
нального типа воображаемой общности национальной общ-
ностью, Б. Андерсон считает «печатный капитализм». Эта весь-
ма удачная формулировка позволяет автору одновременно
рассматривать два аспекта радикальной трансформации Ново-
го времени: социально-экономический и технологический, с од-
ной стороны, и социокультурный, с другой. Распространение
книгопечатания решительно изменило ситуацию в европейских
странах. Если в пору ручного переписывания книг их количество
исчислялось несколькими десятками в год, то печатный станок
позволил производить многие сотни тысяч экземпляров2. Опи-
раясь на известное исследование Люсьена Февра и Анри-Жана
Мартена, Б. Андерсон приводит следующие цифры: к 1500 г.
' Б. Андерсон эксплицитно отмежевывается от Э. Геллнера на страни-
цах своей книги. См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размыш-
ления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц,
Кучково Поле, 2001. С. 31.
2 См.: Андерсон Б. Там же. С. 60.
105

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
в мире было напечатано 20 млн. книг, а к 1600 г. — около 200 млн.
Понятно, что крупное капиталистическое производство, каким
стало книгопечатание в XVI—XVII вв., не могло ограничиться ла-
тынью. Слишком узок был спрос на такую продукцию. Поэто-
му ставка была сделана на выпуск дешевых изданий на нацио-
нальных языках.
Печатный капитализм не только подтолкнул развитие (а за-
одно и стандартизацию) национальных языков, но и привел к
массовому распространению унифицированных систем знания,
циркулировавших в определенных политических границах. Ины-
ми словами, выпуск книг, а затем и газет способствовал фор-
мированию того поля коммуникации, на значение которого впер-
вые обратил внимание К. Дойч.
Как видим, для объяснения конструирования наций Б. Ан-
дерсон не нуждается в привязке этого процесса к потребнос-
тям индустриализации. Это опять-таки серьезно отличает его
концепцию национализма от концепции Э. Геллнера. Вместе с
тем Б. Андерсон, так же как Э. Геллнер и Э. Хобсбаум, делает
акцент на решающей роли элит в формировании наций. В этой
связи национализм, хотя и не «предшествует» нациям, неотде-
лим от процесса их формирования.
Концепцию Б. Андерсона выгодно отличает от концеп-
ции Геллнера то, что она преодолевает схематизм геллнеров-
ского подхода. Подход Андерсона принципиально открыт для
исследования исторических обстоятельств, приведших к воз-
никновению той или иной разновидности национализма. Оста-
новимся на типологии национализма, предлагаемой британским
ученым.
Исторически первой (и, заметим, методологически перво-
очередной) формой этой идеологии Б. Андерсон считает «кре-
ольский» национализм, получивший распространение в Латин-
ской Америке конца XVIII — начала XIX в. Его носителями вы-
ступили местные политические элиты, которые, с одной стороны,
были отличны от аборигенного населения в культурном и этни-
ческом отношении, а с другой стороны, страдали от непризна-
106

ния элитами метрополии1. В высшей степени показательно то,
что границы наций-государств, появившихся после победы в вой-
не за независимость в первой трети XIX в. — Мексики, Аргенти-
ны, Чили, Перу, Эквадора, Боливии и т. д., — в точности совпа-
дали с административными границами провинций, установлен-
ных колониальными властями Испании и других европейских
стран. Местные правящие классы предпочли воспользоваться
уже существующими политическими единицами и сосредото-
ченными внутри них организационно-институциональными ре-
сурсами, чем создавать новые. Главная задача национализма в
этой связи заключалась в том, чтобы легитимировать границы
между провинциями колоний в качестве национальных границ.
Примечательно также, что местные высшие классы, несмот-
ря на культурную и языковую близость к европейцам2, делают
ставку на сближение с низшими классами своей страны, т. е.
сознательно строят, конструируют национальную общность.
Особая роль в этом конструировании принадлежала издателям,
обеспечивавшим циркуляцию «национальных» газет.
Второй тип национализма Б. Андерсон называет «лингвисти-
ческим». Он характерен для стран Центральной и Восточной Ев-
ропы, где развитие идет не от государства к нации, т. е. не от
политического единства к единству языка и культуры, а, напро-
тив, от нации — к государству, т. е. от культурной, прежде все-
го языковой, общности к политическому единству. Если в За-
падной Европе складывание наций шло постепенно и во многом
1 См.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об ис-
токах и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково Поле,
2001. С. 80-84.
2 Эта близость, как показывает Б. Андерсон, не отменяла различия в их
статусе по сравнению с европейцами. «Даже если он родился в первую не-
делю после миграции своего отца, случайность рождения в Америках при-
говаривала его быть в подчинении у урожденного испанца, пусть даже по
языку, религии, происхождению или манерам он почти ничем от него не
отличался. И с этим ничего нельзя было поделать: он непоправимо стано-
вился креолом». Там же. С.81.
107

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
стихийно, то в этих регионах нация — сознательный проект. Эн-
тузиасты, вдохновленные идеями национализма, стремятся к во-
площению уже существующего образца.
В основании этого типа национализма лежит убеждение
в том, что сущность нации — в уникальном своеобразии ее язы-
ка1. Коль скоро существует некоторое языковое сообщество,
должно существовать и политическое образование, обеспечи-
вающее развитие этого сообщества. Это представление дает
мощный толчок движениям за образование отдельных госу-
дарств в регионах, подчинявшихся тому или иному имперскому
правлению. Националистическим движениям в этом случае обыч-
но предшествует интенсивная работа по кодификации, а в зна-
чительной мере и конструированию, языков (чешского, норвеж-
ского, украинского и т. д.). Эти языки существовали главным
образом в устной форме, а значит — в форме многочисленных
диалектов. Энтузиасты «национального пробуждения» состави-
ли словари, разработали правила, записали, и тем самым ката-
логизировали устные традиции, и благодаря печатным средствам
(газетам, книгам, популярным брошюрам) провели работу по
распространению этого знания. В результате то, что существо-
вало в виде разрозненных и крайне подвижных феноменов, по-
лучает форму устойчивой целостности — национальной культуры.
Последняя в известном смысле была «создана» националистами.
Продукты деятельности националистов стали эффективны-
ми инструментами в борьбе против господства больших языков,
являвшихся языками империй.
Аналогичный процесс шел и в других странах, где местные
языки выступили конкурентами имперских языков — прежде
всего английского и французского. Результаты этой борьбы
очень разнятся. Иногда, как для многих народов Восточной Ев-
1 Это убеждение восходит к идее Гердера о гении народа: гений на-
рода, или его «душа» (Volksseele), находит выражение в языке, который, в
свою очередь, выражает себя в фольклоре, а также в высокой литературе
и поэзии.
108

ропы, — удачно. Иногда, и довольно часто, — нет. Например,
бретонскому национализму, равно как уэльскому и шотланд-
скому, не повезло. Парижу удалось низвести нефранцузские
языки Франции на уровень диалектов, а Лондону — почти пол-
ностью элиминировать гэльский как язык общения (хотя в наши
дни наблюдается их реанимация'). Каталанскому и галисийско-
му национализмам также пришлось уступить натиску со сторо-
ны Мадрида, однако последнему не удалось превратить эти язы-
ки в диалекты испанского (кастильского).
Наконец, третий тип национализма, вычленяемый Б. Андер-
соном — «официальный»2. Это национализм имперского го-
сударства, пытающегося превратить многонациональное на-
селение империи в единую нацию. Классические примеры
«официального» национализма дают три последних империи Ев-
ропы, разрушенные Первой мировой войной — Россия, Турция
и Австро-Венгрия. Официальный национализм является своеоб-
разной реакцией правящих кругов на националистические дви-
жения подчиненных народов. Его преимущественная форма —
насильственная ассимиляция инородцев (для обозначения этой
политики Б. Андерсон использует нарицательное имя «русифи-
кация»).
Если изначально члены династии и их окружение культур-
но, а часто и этнически, серьезно отличаются от своих поддан-
ных, то со временем они приходят к осознанию необходимости
сблизиться с народом и представить себя в качестве народной,
' После прихода к власти лейбористов в 1999 г. Уэльс и Шотландия
получили самоуправление. Валлийский язык в Уэльсе был объявлен госу-
дарственным наряду с английским. Его изучение в средних школах введено
тридцатилетием ранее, в 1967 г.
2 Этот термин Б. Андерсон заимствовал у X. Сетон-Ватсона. См.:
Seton-WatsonH. [1973]. Nations and States: an Inquiry into the Origins of Nations
and the Politics of Nationalism. London, 1977. Сетон-Ватсону принадлежит
также деление наций на «старые» и «новые». Старыми называются нации,
которые сформировались как социокультурные общности до того, как воз-
никла идеология национализма.
109

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
национальной власти. Георг I и Георг II, как и вся королевская
фамилия в Великобритании, почти не говорили по-английски.
Члены династии Цинь, правившие Китаем с 1644 по 1911 г., буду-
чи родом из Маньчжурии, не говорили по-китайски. И это нико-
го не смущало до самого конца XIX в., когда в среде китайских
интеллектуалов получили распространение националистические
идеи. Престиж правителей в имперскую, «донационалистиче-
скую» эпоху зиждился не на сходстве с подданными, а на их от-
личии от подданных.
Русская аристократия на протяжении XVIII — первой поло-
вины XIX в. говорит по-французски, тем самым проводя водо-
раздел между образованным обществом и темной массой.
Однако по мере подъема низовых национализмов — польско-
го, финского, украинского, грузинского — элиты переориен-
тируются. Они начинают мыслить себя в «национальных» тер-
минах.
Окончательный, и, заметим, фатальный для судьбы импе-
рии, выбор в пользу русификации был сделан в 1880-е гг. в пору
царствования Александра III. Строить нацию — значит разрушать
империю. Ибо тем самым уничтожается ее опора — имперская,
надэтническая лояльность.
Типология, предложенная Б. Андерсоном, довольно точно
описывает как исторические, так и современные разновидности
национализма.
Например, вариант национализма, который Б. Андерсон
называет креольским, не ограничивается Латинской Амери-
кой. Он возникает всякий раз, когда на повестку дня выносится
вопрос о национальном сообществе, связанном тесными куль-
турными узами с некоторой материнской цивилизацией, но по
политическим причинам не являющемся ее частью. Таковы
квебекцы по отношению к Франции, северные ирландцы по от-
ношению к Ирландской республике и к Англии, австралийцы и
новозеландцы по отношению к Великобритании, граждане ЮАР
по отношению к Нидерландам и соседним африканским наро-
дам, жители Тайваня по отношению к Китаю. Между относитель-
но

но недавно возникшими воображаемыми общностями и той
страной, от которой они отпочковались, устанавливаются непро-
стые отношения, где притяжение играет не меньшую роль, чем
отталкивание. Носителями «креольских» национализмов высту-
пают потомки переселенцев и их детей от смешанных браков.
Так, начало ирландскому национализму положило в свое
время восстание «молодых ирландцев», которые были выход-
цами из семей, созданных поселенцами из Англии и Шотландии
и местных жителей кельтско-католического происхождения, т.е.
католиками, не подвергшимися переходу в англиканство.
Мотором креольских национализмов является попытка вы-
работать и обосновать культурную отличительность от страны,
давшей начало новой нации. Понятно, что квебекцы, несмотря
на восторженный прием, который они в свое время оказали ге-
нералу де Голлю, — не французы, а франкоговорящие канад-
цы. Сегодняшние австралийцы и новозеландцы решают пробле-
му конструирования национальной идентичности посредством
инкорпорирования в англо-кельтскую культуру культур абори-
генных народов.
Иными словами, в данном типе национализма особую роль
играет «нациостроительство», которое выражается в выработ-
ке культурных отличий как от «материнской» страны, так и от
соседей. В качестве примера можно взять Сингапур. Хотя это
государство и насчитывает менее чем четыре десятилетия са-
мостоятельного существования, можно говорить о существо-
вании нации сингапурцев, отличной от ее ближайших соседей —
жителей Малайзии и Китая. Усилению этих различий способство-
вал целый ряд факторов. Не в последнюю очередь — особая
правовая и политическая система.
Немаловажную роль в нациостроительстве играет истори-
ческий нарратив — возможность построить на основе особой
истории свой национальный миф. Такими возможностями в раз-
ной мере обладают все «креольские» нации. Например, тайвань-
цы подвергались «вестернизирующему» влиянию в гораздо
большей мере, чем жители материкового Китая.
111

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
С конца XVI в. Тайвань был португальской, а с 1624 г. — гол-
ландской колонией, после чего до конца XIX в. входил в состав Ки-
тая. После поражения последнего в войне с Японией остров ото-
шел к Японии, под властью которой оставался до 1945 г. Бегство
на Тайвань сторонников правительства Гоминьдана привело в 1949 г.
к провозглашению на острове Китайской республики. С 1949 по
1979 г. представитель Тайваня занимал в ООН место Китая. За пол-
века, истекшие после образования тайваньского государства,
здесь сформировалась культурно-политическая общность, кото-
рую вполне позволительно назвать нацией. Сегодняшние тайвань-
цы имеют с жителями материкового Китая не меньше различных,
чем общих черт.
Равным образом национализм, обозначенный Андерсоном
как «официальный», не ограничивается тремя вышеназванны-
ми империями. Под этот тип подпадают любые идеологии ас-
симиляции: от германизации польских земель в Германии Виль-
гельма II и франкизации корсиканцев во Франции до попыток
японизации Кореи и китайского населения Тайваня, предприни-
мавшиеся Японией между 1895 и 1945 гг. Вариантом «офици-
ального» национализма можно считать и политику китаизации
некитайского населения в КНР.
Азиатским аналогом «лингвистического» национализма,
получившего распространение в центрально- и восточноевро-
пейских странах, может служить бенгальский национализм. Он
возник как реакция на репрессивную политику официального
Пакистана по отношению к языку бенгали и привел в 1971 г.
к образованию государства Бангладеш.
КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ Б. АНДЕРСОНА
При всех достоинствах работы Б. Андерсона к ней могут быть
предъявлены серьезные претензии методологического свойства.
Первую из них мы адресуем трактовке национализма не как по-
литико-идеологического, а как культурного феномена. Связан-
ные с переживанием членства в нации идеи и эмоции («национа-
112

лизм», «патриотизм») Б. Андерсон склонен рассматривать не
в одном ряду с другими идеологиями (либерализмом или фа-
шизмом), а в одном ряду с такими феноменами как «родство»
и «религия». Насколько приемлем такой подход?
Как мы отмечали выше, аналогию между национализмом
и религией впервые установил К. Хайес. Националистический
дискурс обнаруживает сходство с теологическим в следующих
отношениях:
• идеализация нации и сакрализация государства;
• коллективная солидарность индивидов достигается через
жертву;
• собственный народ воспринимается как избранный народ.
Кроме того, идеальные объекты, на которые направлены
национальные чувства, отчасти совпадают с объектами, тради-
ционно используемыми религией: Родина, Отечество, Народ,
Братство и т. д.1
Тем не менее отождествление национализма с религией
неверно. Национализм не есть ни светский конкурент религии,
ни ее духовный эрзац. Национализм — идеология, содержащая
в себе религиозный элемент. Эффективность национализма
заключается вовсе не в том, что он выступает в качестве «новой
религии», а в том, что он придает национальным (культурным и
политическим) содержаниям религиозную форму. Или, иначе
выражаясь, националистический дискурс позволяет перенести,
направить переживания религиозного характера в культурно-
этническую сферу2.
4 Стремясь усилить эмоциональное воздействие своих сочинений, иде-
олог немецкого националистического консерватизма М. ван ден Брук стал
в 1919 г. вместо слова «отечество» (Vaterland) употреблять искусственное
для немецкого языка слово Mutterland (что буквально можно было бы пе-
ревести как материнская земля, или мать-земля). См.: BreuerS. Anatomie
der konseravativen Revolution. Darmstadt: Wiss. Buchges, 1993. S. 80.
2 См.: Балибар Э. Валлерстайн И. Раса, нация, класс: Двусмыслен-
ные идентичности. М.: Логос-Альтера, ЕссеНото, 2003. С. 102-122.
8 Национализм
113

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
Аналогия национализма с религией, таким образом, анали-
тически выигрышна лишь при условии, если не упускать из виду их
различия. Это, прежде всего, различие типов общности, к которой
апеллируют, с одной стороны, националистический, с другой —
теологический дискурс. Общность, к которой адресуется (и со-
здать которую стремится) национализм, — принципиально иная,
чем общность, к которой обращена религиозная вера. Общ-
ность религии универсальна, общность национализма — парти-
кулярна.
Отсюда и проистекает неизбежная конкуренция между
национализмом и религией. Национальная идентичность, кото-
рую формирует национализм, призвана вытеснить конфессио-
нальную, а саму религию (и церковь) — «национализировать».
Что же касается случаев, когда предпринимаются попытки пре-
вратить национализм в некое подобие светской религии (или ког-
да дело выглядит таким образом), то и в этих случаях нельзя за-
бывать, что национализм не религия, национализм — идеоло-
гия. У идеологии другие основания и иные функции, нежели
у религии.
Поместив национализм в один ряд с религией, Б. Андерсон
недопустимым образом размыл содержание этого понятия.
Способствовал ли Б. Андерсон прояснению смысла фено-
мена, именуемого национализмом, поместив его в один ряд с
«родством»? Прежде чем ответить на этот вопрос, воспроизве-
дем его аргументацию.
Автор «Воображаемых сообществ» постоянно подчерки-
вает особую действенность того типа коллективной солидарно-
сти, которую способен создать национализм. За нацию люди
проливают кровь. В каждой стране множество памятников солда-
там, павшим за национальную свободу. В то же время трудно
представить себе памятник павшему либералу или неизвестному
марксисту. Мы готовы пожертвовать жизнью за Родину, но вряд
ли мы принесем такую жертву за Лейбористскую партию или
Союз налогоплательщиков. Короче говоря, национальной иден-
тичности, от которой отправляется национализм, присуща осо-
114

бая интенсивность. Ничего подобного ни одно конкурирующее
с национализмом мировоззрение произвести не в состоянии.
На мой взгляд, логика Б. Андерсона построена на недоста-
точно продуманных основаниях. Во-первых, цели, ради которых
люди приносят жертвы, носят экзистенциальный, а не идеологиче-
ский характер. Они лишь задним числом получают идеологиче-
ское обрамление. Идеал свободы, в частности, чаще всего побуж-
дающий человека пренебречь инстинктом самосохранения, столь
же мало связан с «национализмом», сколь с «либерализмом» или
«марксизмом». Во-вторых, Б. Андерсон не задается вопросом,
чем обусловлена та специфическая интенсивность, которая сопро-
вождает национальную идентичность. Он исходит из того, что та-
кая интенсивность заложена в самой природе этой идентичности
(тогда как в природе идеологической, профессиональной, партий-
ной и т. п. идентичности она не заложена). Тем самым Б. Андерсон
изменяет конструктивистскому методу и встает, по существу,
на сторону эссенциализма. Он гипостазирует национальную
идентичность, отрывает ее от условий ее появления и конкретных
форм переживания. Он отвлекается от ситуативного характера ин-
дивидуальных и коллективных идентификаций, равно как и от их
историчности. В XVIII в. крестьяне торговали фуражом с войсками,
с которыми их государь и его гвардия сражались на ратном поле.
Б. Андерсон совершенно справедливо обращает внимание
на опыт совместных жертв и страданий, приносимых войной,
который служит основой национальной солидарности. В этом опы-
те заключен пафос, выражаемый формулами типа «Мы смерт-
ны, но Франция вечна». Однако, как замечает Г. Балакришнан,
«если бы в мирный период кто-то пожелал бы заявить, что его
больше не беспокоит неизбежность собственной смерти, по-
скольку "Франция пребудет вовеки", многие решили бы, что этот
человек сошел с ума»1. В повседневной жизни современного
1 Балакришнан Г. Национальное воображение // Нации и национа-
лизм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грохидр.; Пер. с англ. и нем. М.: Прак-
сис, 2002. С. 276.
$*
115

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
человека есть множество объектов, вокруг которых может
строиться коллективная солидарность. Люди «связывают себя и
солидаризируются с широким разнообразием перекрестных
объединений, степень их принадлежности к которым можно
даже до некоторой степени измерить»1.
Объектом сакрализации и соответственно специфически
интенсивной солидаризации нация становится в ситуации воору-
женного противостояния национальных государств. Это либо
войны, которые вели последние друг с другом в период между
1914 и 1945 г., либо войны на почве антиколониального движе-
ния после 1945 г. Последним примером тотальной мобилизации
на национально-государственной основе стал Карибский кризис
1962 г. Однако через 50 лет после того, как отношения между
нациями-государствами были тщательно улажены, тот способ
воображения нации, к которому апеллирует Б. Андерсон, вы-
глядит странно. «Споры из-за тарифов, сельскохозяйственных
дотаций и периодические битвы футбольных фанатов не заме-
нят вооруженную нацию»2.
Приписывая национальной солидарности особую жертвен-
ность, Б. Андерсон не проводит различия между сплочением на
национальной (государственной) и на этнической основе. Меж-
ду тем это разные типы сплоченности и разного типа мобилиза-
ции. Они опираются, во-первых, на различные мифы и, во-вторых,
на различные организационные ресурсы. Этнический миф (вера
в общее происхождение) в самом деле имеет много общего с
феноменом «родства». Однако для производства национального
мифа — особенно в условиях полиэтнического государства —
опереться на этническую общность крайне проблематично. Су-
щественно и различие в институционально-организационном
обеспечении национальной и этнической солидарности. Одно
1 Балакришнан Г. Национальное воображение // Нации и национа-
лизм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грох и др.; Пер. с англ. и нем. М.: Прак-
сис,2002.С276.
2 Там же. С. 277.
116

дело — группа энтузиастов, призывающих с помощью подруч-
ных средств объединиться вокруг общего дела, и другое — го-
сударство, в распоряжении которого находятся такие институ-
ты как армия, образование, СМИ, полиция, суд и т. д.
Таким образом, уподобление феномена нации феномену
родства лишено аналитической ценности. Более того, понима-
ние нации по аналогии с системой родства противоречит ее по-
ниманию как квазирелигиозной общности. В первом случае кол-
лективная солидарность строится на том же основании, что и
кровнородственное объединение (от семьи до племени, клана
или тэйпа). Во втором случае в основе коллективной солидарно-
сти лежит именно «воображаемая» общность.
В заключение обратим внимание еще на одно противоречие
в концепции Б. Андерсона. С одной стороны, он подчеркивает,
что нации образуются на основе (субъективного) национально-
го чувства, пафоса причастности сообществу и т. д. С другой
стороны, он показывает, что нации образуются под воздействи-
ем (объективных) обстоятельств. Нации — искусственные об-
разования, возникающие благодаря определенным институтам
и технологиям (печатный капитализм, консолидированная бюро-
кратия). В принципе это противоречие можно было бы уладить,
продемонстрировав, что национальное чувство вырастает из
институциональных и технологических нововведений. Но Б. Андер-
сон этого не делает. Два вышеприведенных тезиса у него меха-
нически соседствуют друг с другом.
Глава 5. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ДИСКУССИЙ
Несмотря на все многообразие подходов, характерное для на-
ционализмоведения последних десятилетий, эти подходы мож-
но объединить под двумя рубриками — «эссенциализма» (или
субстанциализма) и «номинализма» (или инструментализма).
К эссенциализму можно отнести примордиализм и историцизм,
к номинализму — функционализм и марксизм.
117

ЧАСТЬ П. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
Если примордиализм представляет собой натуралисти-
ческую версию эссенциализма, то историцизм — спекулятив-
ную. Спекулятивный эссенциализм не поддается критике столь
легко, как натуралистический. Этот метод заключается в обра-
щении с объектами социальных наук как с устойчивыми и само
собой разумеющимися сущностями, субстанциями (отсюда
другое возможное обозначение данного подхода — субстан-
циализм).
Эссенциализм систематически влечет за собой реифика-
цию социальных феноменов: восприятие того, что возникает и
существует в рамках человеческой деятельности, в качестве
существующего самого по себе, иными словами, — восприя-
тие отношений в качестве вещей. Эссенциалистская парадигма
в изобилии представлена в современной немецкой философской
литературе. Одно из самых крупных имен в этом ряду — Курт
Хюбнер, труд которого «Национальное» (Das Nationale) недав-
но был переведен на русский язык1.
Для К. Хюбнера и его единомышленников нация не являет-
ся внеисторическим, квазиприродным феноменом. Она исто-
рична, но вместе с тем субстанциальна.
Эссенциализму в современной литературе о национализ-
ме противостоит парадигма, которую мы обозначили как
«номинализм». Номинализм заключается в отрицании онто-
логического статуса тех феноменов, которые изучаются на-
ционализмоведением. Сюда относится и утверждение Гел-
лнера о том, что нации суть фикции, и отрицание «реальности»
таких феноменов как национальная идентичность и коллек-
тивная память. Так, автор статьи о национализме в англо-
американской философской энциклопедии пишет, что «кол-
лективная (историческая) память» — фиктивная величина, по-
скольку «я не могу помнить того, что случилось до моего
1 См.: Hiibner К. Das Nationale: Verdrangtes, Unvermeindliches,
Erstrebenswertes. Graz, Wien: Verlag Styria, 1991; Хюбнер К. Нация. От заб-
вения к возрождению. М.: Канон, ОИ «Реабилитация», 2001.
118

рождения»1. Эта позиция вполне органична для традиции ана-
литической философии, в которой статус реального закреп-
лен за чувственно воспринимаемыми или эмпирически фик-
сируемыми явлениями, но она крайне непродуктивна при ана-
лизе социальной реальности. Трансляция социального опыта
происходит многими путями — от устной передачи из поко-
ления в поколение до закрепления в культурно-символических
кодах (монументы, празднования и т. д.). Для воспроизводства
коллективной памяти, например, о депортации, совсем не ну-
жен личный опыт каждого индивида. В номиналистской пара-
дигме выдержаны рассуждения немецкого социолога Рудоль-
фа Вальтера о том, что национальной идентичности не суще-
ствует2.
На мой взгляд, номинализм — не только недостаточная, но
и ложная альтернатива эссенциализму. Поэтому мы не должны
ограничиваться критикой номинализма. Следует поставить во-
прос о преодолении самой дихотомии эссенциализма и номи-
нализма.
Возможность такого преодоления предоставляет методо-
логия социального конструктивизма в том виде, как она разви-
та в работах Питера Бергера и Томаса Лукмана, а также Пьера
Бурдье.
К сожалению, социально-конструктивистская методоло-
гия в литературе о национализме подверглась аберрации, а точ-
нее, вульгаризации. Утверждение, согласно которому нации
суть социальные конструкты, означает, прежде всего, то, что
они возникли в ходе социальной деятельности и социально-
го взаимодействия, т. е. произведены людьми, «сотворены»
под воздействием разного рода социально-исторических об-
стоятельств. Однако очень многие авторы, как российские, так
' См.: Encyclopedia of Philosophy / Ed. P.Edwards. L, NY, 1967. Bd. 5.
2 Буквально: Es gibt keine nationale Identitat. См.: Walter R.
Schlachhaus-Melodien und Kannibalen-Parolen: "Nation" und "Nationale
Selbsbestimmung" // Kriesenherd Europa. В.: Werkstatt Verlag, 1994.
119

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ НАЦИОНАЛИЗМА
и зарубежные, склонны редуцировать социальное конструиро-
вание к сознательному манипулированию, фабрикации. Равным
образом тезис о нациях как «воображаемых сообществах» они
склонны понимать как утверждение их «вымышленности», «не-
реальности»1.
С этой оговоркой — о недопустимости вульгаризации
конструктивистской методологии — мы считаем социальный кон-
структивизм стратегией, дающей возможность преодолеть не-
продуктивное размежевание эссенциализма и номинализма.
В публикациях последнего десятилетия по теоретическим
проблемам изучения национализма отчетливо наметился кон-
структивистский поворот. Все больше обществоведов, в том
числе историков, отказывается от эссенциалистского подхода.
Дело не столько в том, что авторы, пишущие на темы «нации и
национализма», перестают обращаться с нацией как с вещью
или как с естественной, квазиприродной данностью. Такое (при-
мордиалистское) понимание нации — вчерашний день между-
народного национализмоведения2. Дело, прежде всего, в том,
что исследовательский фокус постепенно смещается с субстан-
ций на отношения и с сущностей — на события. Из авторов, за-
явивших себя последовательными критиками эссенциализма,
следует назвать Энтони Гидденса, Крэйга Кальхуна, Катрин
1 См., например, критический отзыв на книгу автора этих строк: Она-
ра А. Что можно вообразить о воображаемых сообществах? Рецензия на
книгу В. Малахова «Скромное обаяние расизма и другие статьи» // По-
лис. 2002. № 1.
2 «Сегодня ни один серьезный исследователь, — пишет Р. Брубэйкер, —
не придерживается мнения, рутинным образом приписываемого карика-
турно изображаемым примордиалистам, будто нации или этнические груп-
пы суть изначальные, неизменные сущности. То, что я критикую, — это
не соломенное чучело примордиализма, но более убедительная субстан-
циалистская позиция сознания, приписывающая реальное, устойчиво для-
щееся существование нациям, как бы они при этом ни воспринимались».
См.: Brubaker R. Nationhood and the National Question in the New Europe.
Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 15.
120

Вердери, Ричарда Хэндлера, Джона Лэйтина'. В российской
литературе на антиэссенциалистских позициях стоят В. Тишков,
В. Воронков, С. Соколовский, А. Осипов и некоторые другие
авторы.
В специальном выпуске журнала Daedalus, посвященном
национализму, К. Вердери сформулировала антиэссенциалист-
ский подход следующим образом: «Не следует видеть в нацио-
нализме социальную действующую силу и задаваться вопросом
о том, плохой он или хороший, либеральный или радикальный, и
благоприятствует ли он демократической политике. Вместо этого
мы должны спрашивать: каков тот глобальный, социальный и
институциональный контекст, в котором различные группы со-
ревнуются за право контроля над этим символом и его значени-
ями?.. Такой подход изымает из национализма суффикс «изм»
и вновь возвращает его людям, ограниченным социальными
структурами»2. В том же русле мыслит и Р. Брубэйкер: «Следу-
ет задаться не вопросом, "что есть нация?", а вопросом о том,
как национальность (nationhood) институционализируется в ка-
честве политической и культурной формы внутри государств и
между государствами. Как нация работает в качестве практи-
ческой категории, схемы классификации, когнитивной рамки?
Что заставляет использовать эту категорию государствами или
против государств с большей или меньшей степенью эффектив-
ности? В силу каких причин усилия политических предпринимате-
лей вызвать нации к жизни (the nation-evoking, nation-invoking
efforts) имеют большие или меньшие шансы на успех?»3
1 См.: Calhoun С. Nationalism and Ethnicity // Annual Review of
Sociology. 19. 1993. P. 211-239; HandlerR. Is Identity a Useful Cross-Cultural
Concept? // Gillis J. (ed.). Commemorations: The Politics of National Identity.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994.
2 Вердери К. Куда идут «нация» и «национализм»? // Нации и нацио-
нализм. С.299.
3 Brubaker R. Nationhood and the National Question in the New Europe.
P. 16.
121

Часть III I СПЕЦИФИКА
НАЦИОНАЛИЗМА КАК
ТИПА ПОЛИТИЧЕСКОГО
ДИСКУРСА
Глава 1. ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ
НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
ПОНЯТИЕ ДИСКУРСА
В современной социальной науке дискурсом называют опреде-
ленный способ употребления языка. От того, в рамках какого
дискурса мы находимся — научного, религиозного, политиче-
ского, медицинского, психоаналитического и т. д., — зависит,
каким образом мы воспринимаем и осваиваем окружающий нас
мир. Можно сказать, что дискурс — это закрепленный в языке
способ упорядочения социальной реальности. В той мере,
в какой социальная реальность дана нам в качестве дискурсивно
организованной реальности, дискурс становится элементом,
частью этой реальности.
Категория «дискурс» шире категории «идеология». Всякая
идеология имеет дискурсивный характер, но не всякий дискурс
идеологичен.
Ниже мы попытаемся выявить специфику национализма как
особого рода идеологического дискурса. Мы знаем, что нацио-
нализма как такового не существует. Он существует лишь в той
или иной форме — либеральной, консервативной, реформист-
ской, реакционной и т. д. Вместе с тем, вычленяя такой объект
анализа как «националистический дискурс», мы позволяем себе
отвлечься от этого обстоятельства. Националистический дис-
курс — аналитическая модель, которая дает возможность со-
поставить друг с другом различные идеологические конфигу-
122

рации, а также проследить, из каких элементов эти конфигура-
ции состоят.
В последние годы в России появился ряд исследователей,
которые развивают взгляд на национализм, предложенный
Бенедиктом Андерсоном. Национализм, согласно этому под-
ходу, следует анализировать не в качестве идеологии, а в ка-
честве универсальной культурной системы, когнитивной карты,
к которой наши современники прибегают так же, как наши
предки прибегали к христианству или к языческой мифологии.
Развивая эту мысль британского ученого, Алексей Миллер го-
ворит о «националистическом дискурсе» как о вместилище для
всех участников публичных и научных дискуссий о национализ-
ме1. Уже в силу самого факта, что тот или иной политик или уче-
ный включился в дебаты о нации, национальной идентичности,
национальных интересах, патриотизме и т. д., он находится внут-
ри «националистического дискурса». На мой взгляд, здесь име-
ет место, во-первых, нестрогое употребление термина «дис-
курс». Оно используется А. Миллером в том же значении, ка-
кое имеет в обыденном языке. По-французски, например,
discourse означает то же, что дискуссия, рассуждение, дебаты.
"Discourse de la methode" Рене Декарта — это, как вполне точно
передает русский перевод, «Рассуждение о методе». Однако в
том употреблении, которое это слово приобрело благодаря
Ролану Барту и в особенности Мишелю Фуко, «дискурс» стал
техническим термином, имеющим гораздо более узкое зна-
чение. Во-вторых, если принять понятие «националистического
дискурса», предлагаемое А. Миллером, содержание этого вы-
ражения безнадежно размывается. Оно перестает быть анали-
тическим инструментом, поскольку утрачивает смыслоразличи-
тельную функцию. Представителями «националистического дис-
курса» оказываются как Владимир Жириновский, так и Егор
Гайдар.
1 См.: Миллер А. О дискурсивной природе национализмов // Pro et
Contra. 1997. Т. 2. № 4. С. 141-152.
123

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Одним из авторов, попытавшихся описать структуру наци-
оналистического дискурса, был британский философ и историк
Исайя Берлин1. В числе элементов данной структуры он выделил
следующие:
• убеждение в том, что принадлежность нации представ-
ляет собой фундаментальную характеристику человече-
ского существования;
• представление о нации как об организме и о взаимодей-
ствии между членами нации как членами единого орга-
низма;
• вера в моральный приоритет принципа нации: некоторое
действие является хорошим (морально одобряемым) не
потому, что соответствует определенному нравственно-
му критерию, а потому, что служит пользе нации, кото-
рой принадлежит говорящий;
• выдвижение «нации» в качестве главного основания всех
притязаний на власть и авторитет.
Эти положения можно считать базисными элементами на-
ционалистического дискурса. Они удерживаются, независимо
от того, какой перед нами национализм — «освободительный»
или «реакционный», «консервативный» или «реформаторский»,
«гуманистический» или «агрессивный». При этом ни в коем слу-
чае нельзя забывать, что описанный здесь дискурс — аналити-
ческий конструкт и что в «чистом» виде он нигде не встречается.
В идеологии действующих политических субъектов можно най-
ти лишь отдельные элементы этого дискурса, включенные в со-
став достаточно эклектичных и противоречивых конгломератов.
Различные идеологии — это соперничающие (и в то же вре-
мя и сотрудничающие) друг с другом дискурсы. Например, в
идеологии НСДАП — «национал-социализме» — присутство-
вали элементы расистского, социал-дарвинистского, оккуль-
1 Берлин И. Национализм: вчерашнее упущение и сегодняшняя сила //
Берлин И. Философия свободы. М.: Новое литературное обозрение, 2001.
С. 344-351.
124

тистского, романтически-почвеннического, социалистического
и националистического дискурсов. В марксизме времен самих
Маркса и Энгельса (не говоря уже о «марксизме-ленинизме»
советской партноменклатуры) мирно соседствовали гегельян-
ство, утопический социализм, анархизм, квазирелигиозный
мессианизм и т. д. В идеологии КПРФ левопопулистский дис-
курс сочетается с этатистски-консервативным и этнонационали-
стическим.
Коль скоро дискурс задает определенную картину мира,
уместно бросить взгляд на содержание фрагментов, из кото-
рых составлена националистическая картина мира. Для этого нам
придется обратиться к истории мысли.
Особую роль в становлении национализма сыграл Иоганн
Готфрид Гердер. У великого немецкого просветителя можно
найти, по крайней мере, три положения, имеющие для национа-
листической аргументации первостепенную важность.
Во-первых, Гердер, хотя и убежден в единстве человече-
ского рода, понимает это единство как многосоставное, данное
через многообразие народов.
Во-вторых, Гердер был одним из первых теоретиков «на-
ционального характера». Добрая половина «Идей к философии
истории человечества» (1791) посвящена рассуждениям о ду-
шевной конституции того или иного «народа». Автор обращает-
ся при этом с «народами» как с коллективными личностями, и
для тех личностей, которые ему по каким-то причинам показа-
лись несимпатичными, не жалеет уничижительных выражений.
В-третьих, у Гердера впервые сформулирована такая прин-
ципиальная для будущих идеологов национализма мысль, как
этнический базис государственности. «Природа воспитывает
людей семьями, и самое естественное государство — такое, в
котором живет один народ, с одним присущим ему нацио-
нальным характером»1. «...Кажется, что ничто так не противно
1 Гердер И. Идеи к философии истории человечества. Перевод и при-
мечания А. В. Михайлова. М.: Наука, 1977. С. 250.
125

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
самим целям правления, как неестественный рост государства,
хаотическое смешение разных человеческих пород и племен под
одним скипетром»1.
То, что Гердер писал об империях, было настоящим бальза-
мом на раны интеллектуалов, мечтавших о самостоятельной го-
сударственности для своей страны: «Словно троянские кони, схо-
дятся эти махины, обещают друг другу бессмертие, но ведь они
лишены национального характера, в них нет жизни, и лишь про-
клятие рока обречет на бессмертие силой пригнанные друг к другу
части, ведь искусство государственного правления, породившее
их, играет народами и людьми, словно бездушными существа-
ми. Но история показывает нам, что такие орудия человеческой
гордыни сделаны из глины и, как всякая глина, распадутся на зем-
ле в пыль и прах»2. Не случайно Гердером вдохновлялись и Джу-
зеппе Мадзини, и Ян Амос Каменский, и многие другие обще-
ственные деятели из Центральной и Восточной Европы, боров-
шиеся с гнетом Габсбургской и Османской империй.
Теоретиком и адептом национализма был Иоганн-Готлиб
Фихте. Каждая нация, по Фихте, представляет собой органичес-
кое единство. Подлинная свобода индивида возможна только при
условии его самоотождествления с нацией. У каждой нации своя
миссия3. Для создания единой и сильной нации нужны специаль-
ные меры, в том числе принуждение. В особенной мере при-
нуждение показано в сфере образования. Вожди нации должны
следить за неукоснительным соблюдением канонов националь-
ного образования, например, за содержанием языка в чистоте.
Эти тезисы были выдвинуты Фихте в «Речах к немецкой на-
ции», которые философ прочел студентам университета Йены
1 Гердер И. Идеи к философии истории человечества. Перевод и при-
мечания А. В. Михайлова. М.: Наука, 1977. С. 250. С. 250.
2 Там же. С. 250.
3 Это фихтеанское положение унаследует Гегель, а вслед за ним —
Энгельс. Оба мыслителя были уверены в существовании «исторических»
и «неисторических» народов.
126

зимой 1807/08 гг., т. е. в момент наполеоновского нашествия.
Нации, к которой обращался оратор, не существовало как по-
литического единства. Но она существовала в воображении
Фихте и его слушателей в качестве языкового единства. Язык,
по Фихте, есть «первооснование» национального бытия. Эту же
мысль полутора десятилетиями ранее развивал и Гердер. Но если
для Гердера каждый язык уникален и самоценен, то Фихте уста-
навливает между ними иерархию. Немецкий язык, в отличие от
отпрысков латыни (французского, итальянского, испанского)
и такого «бастарда» как английский, сохранил чистоту и есте-
ственность, полагал Фихте. В нем — исток естественности и чи-
стоты германской культуры, которую немецкий народ пронес
сквозь века (опять-таки в отличие от растерявших изначальный
культурный потенциал соседних народов).
Фихте всерьез верил, что ценность того или иного языка —
объективный критерий ценности народа, являющегося его носите-
лем. Кроме того, он верил, что существует связь между языком и
культурой, с одной стороны, и достижениями того или иного наро-
да, с другой. Отсюда шовинистические построения философа, сде-
лавшие его одним из самых печатаемых авторов в Третьем рейхе.
Немецкий экономист Фридрих Лист (1789-1846) считал на-
ции «сообществами воли», которые потенциально способны
создавать самостоятельные хозяйственные и политические це-
лостности. Такой целостностью должна была, по мысли Ф. Лис-
та, стать Германия, которая при его жизни была раздроблена
на несколько десятков государств. Национальная экономика
должна служить усилению национального государства, а пото-
му внутренний рынок не следует открывать для иностранных
хозяйственных агентов. Отсюда идея высоких таможенных ба-
рьеров и других мер государственного протекционизма1.
' «Экономическому национализму» Ф. Листа посвящено известное
исследование Р. Шпорлюка. См.: Szporluk R. Communism and Nationalism:
Karl Marx versus Friedrich List. NY: Oxford University Press, 1988. См. также:
Коротеева В. Экономические интересы и национализм. М.: РГГУ, 2000.
127

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
СУГГЕСТИВНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Национализм, по замечанию Юргена Хабермаса, нашел прак-
тический ответ на теоретически неразрешимый вопрос1. Это
вопрос о легитимации границ современного «национального
государства». Последние сложились в результате захватов, войн,
соглашений, новых войн и новых соглашений. Одним словом, они
сложились случайно. В рамках государств — и не без их усилий —
сформировалось «национальное самосознание» — восприятие
гражданами государства себя в качестве членов одного коллек-
тива, нации. Это сознание, как показали социологи и антропо-
логи, является артефактом. Однако оно проектирует нацию как
нечто естественное и органическое. Оно воображает нацию как
сущность, выросшую из глубинных исторических корней и на-
шедшую свое высшее проявление в форме государства. Благо-
даря этому представлению о естественности нации законода-
тельство, писаное право и прочие черты (искусственного) соци-
ального порядка, сложившегося в пределах государства, более
не требуют оправдания. Они оправданы самим фактом суще-
ствования нации. «Вот почему обращение к нации и ее исто-
рическим корням порой маскирует случайный характер того,
чему случилось стать государственными границами. Национа-
лизм придает этим границам и реальному составу политическо-
го сообщества ауру мнимой сущности и унаследованной леги-
тимности»2.
Современному государству недостает легитимности, ее
дефицит свойствен всем либеральным демократиям. «Воля на-
рода», к которой апеллирует либеральная демократия, — слиш-
' См.: Habermas J. The European Nation-State: Its Achievements and Its
Limits. On the Past and Future of Sovereignty and Citizenship // Ratio Juris.
Vo.9, №2, July 1996.
2 Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его дости-
жения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства //
Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грохи др. / Пер. с англ.
и нем. М.: Праксис, 2002. С. 372.
128

ком эфемерное образование, чтобы на нее можно было опе-
реться в оправдании и обосновании власти. «Нация», от имени
которой осуществляется правление в «национальном государ-
стве» — это идея и ожидание, а не эмпирически данная пережи-
ваемая реальность. Может ли быть преодолен этот легитима-
ционный дефицит? Национализм делает такую попытку тем, что
начинает мыслить нацию не как абстрактное политическое тело,
а как чувственно-конкретное. Это тело явлено (буквально: воп-
лощено) в церкви, в исторических и культурных символах, а иног-
да и в фигуре монарха. Не случайно многие националисты XX в.
(например, Шарль Моррас и его соратники по Action francaise)
были убежденными монархистами. Не случайно Муссолини не
рискнул упразднить институт монархии в Италии — тем самым
он бы делегитимировал собственный режим.
Власть становится легитимной тогда, когда осуществляется
не на основе голого принуждения, а на основе авторитета. Су-
ществуют, как мы знаем от М. Вебера, три основные формы
авторитета:
• традиционный (основанный на исторически сложившей-
ся практике);
• харизматический (основанный на харизме вождя);
• легально-рациональный, или бюрократический (основан-
ный на подчинении правилам и процедурам).
Подчинение авторитету третьего типа проблематично. Ему
недостает символического обеспечения. Он лишен той эмоцио-
нальной привлекательности, которой обладает авторитет тради-
ционный или харизматический.
В сегодняшнем обществе мы довольно часто наблюдаем
рудиментарные формы традиционной легитимности — уваже-
ния к власти, основанного на уважении к традиции. Король в Ис-
пании, император в Японии, королева в Великобритании, а так-
же монархи в Швеции, Дании, Бельгии, Лихтенштейне, Норвегии,
хотя и не обладают реальной властью, являются факторами об-
щественной — национальной — интеграции. Традиционная ле-
гитимация власти здесь носит именно рудиментарный характер,
9 Национализм
129

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
поскольку не вытесняет, а лишь дополняет легально-рациональ-
ную. Подчиняться закону в либерально-демократическом госу-
дарстве обязаны даже монархи.
Итак, национализм предлагает компенсировать легитима-
ционный дефицит либеральной демократии за счет перевода
понятия нации из политико-правового в культурно-исторический
(часто и в этнический) план. Но такая компенсация может приве-
сти к упразднению самой либеральной демократии. Если член-
ство в нации интерпретируется по модели родства, а принадлеж-
ность национальному сообществу мыслится как принадлежность
организму, то полития — по определению открытое, «инклю-
зивное» (включающее) политическое сообщество — становит-
ся закрытым, квазиорганическим (а потому — «эксклюзивным»)
сообществом.
Глава 2. НАЦИОНАЛИЗМ И ЛИБЕРАЛИЗМ
ЛИБЕРАЛИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ
Анализируя отношения национализма с его главными конку-
рентами и союзниками — либерализмом и социализмом, мы
будем вынуждены делать целый ряд логических и историче-
ских уточнений. Начнем с прояснения взаимоотношения меж-
ду националистическим, демократическим и либеральным дис-
курсами.
Либеральный и демократический дискурсы стоит отличать
друг от друга. Принцип свободы и принцип равенства плохо со-
вмещаются друг с другом. Нельзя утвердить всеобщее равен-
ство, не ограничив свобод некоторых индивидов. Нельзя обес-
печить защиты индивидуальных свобод, не погрешив против
идеала всеобщего равенства. Правление закона, из которого
исходит либерализм, — совсем не правление большинства, ко-
торое образует стержень демократии. Согласно либерально-
му пониманию закона, требования последнего должны быть
130

осуществлены даже в том случае, если это противоречит воле
большинства. Если же во главу угла будет поставлен принцип
большинства, кто защитит права меньшинств? Вот почему отцы-
основатели Америки видели в демократии угрозу свободе. Вот
почему либеральный политический строй задумывался как ог-
раничитель демократическому волеизъявлению. Неограничен-
ная воля большинства вполне в состоянии привести к власти дик-
татора.
Коллизия либерализма и демократии восходит к размеже-
ванию в политической философии Нового времени относитель-
но природы права. Классики либеральной мысли, от Джона Леж-
ка до Алексиса де Токвиля, исходили из того, что в основании
законодательства лежит Разум. Разум выше суверенной «воли
народа», в которой усматривают источник правопорядка тео-
ретики демократии, начиная с Руссо. Эта коллизия была сгла-
жена в политической системе либеральной демократии. Либе-
ральная демократия пытается примирить две взаимоисключаю-
щие концепции равенства — формального равенства перед
законом и социального равенства — равенства, понимаемого
в терминах справедливости.
Либеральная демократия строится, с одной стороны, на
демократическом принципе равенства (том самом принципе,
который заложен в концепции «суверенитета народа»), с дру-
гой же стороны, она ограничивает «суверенитет народа» зако-
ном — Конституцией. Конституция призвана ограничить власть
«народа», т. е. большинства, иначе частные свободы индивидов
могут непоправимо пострадать.
Вот как сформулировал либеральные опасения перед не
ограниченной законом демократией Джон Стюарт Милль:
«...Такие фразы как "самоуправление", "власть народа над
самим собой" не совсем точны. Народ, облеченный властью,
не всегда представляет тождество с народом, подчиненным
этой власти... Кроме того, воля народа на самом деле есть
не что иное, как воля наиболее многочисленной и наиболее
деятельной части народа, и потому против ее злоупотреблений
9*
131

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
также необходимы меры, как и против злоупотреблений любой
власти»1.
НАЦИОНАЛИЗМ VERSUS ЛИБЕРАЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Грузинский политолог Гия Нодия заострил внимание исследовате-
лей на том обстоятельстве, что национализм и демократию мож-
но разделить лишь теоретически — практически они, как прави-
ло, неразделимы. Более того, демократическое преобразова-
ние общества, по мнению Г. Нодия, вряд ли может осуществиться
в иных формах, кроме (демократического) национализма.
В пользу своей позиции он высказывает следующие аргументы.
Определение того, кто входит в «мы-сообщество», назы-
ваемое народом (нацией), а кто в него не входит, т. е. должен
быть исключен из политии, не может быть абсолютно рациональ-
ным. В этот процесс с самого начала вплетены исторические,
лингвистические, религиозные, т. е. «культурные», факторы в
широком смысле слова. Поэтому нация, от имени которой про-
возглашается суверенитет, чаще всего мыслится в культурно-
этнических терминах. На индивидов с иной культурной лояльно-
стью смотрят с подозрением. В них видят «пятую колонну». Так,
например, демократическая трансформация постсоветской Гру-
зии во многом потому и потерпела неудачу, что часть населе-
ния страны (абхазы, аджарцы, осетины) с самого начала не чув-
ствовала себя принадлежащей грузинской нации. В результате
возникли межэтнические войны, ослабившие государство эко-
номически и политически и поглотившие те материальные и ин-
ституциональные ресурсы, которые могли быть использованы
для социальных преобразований2.
1 Милль Д. О свободе // Антология мировой политической мысли.
Т. 1. М.: Мысль, 1997. С. 737-738.
2 См.: Nodia G. Nationalism and Democracy // Diamond L, Plattner M.
(eds.) Nationalism, Ethnic Conflict, and Democracy. Baltimore and London:
J. Hopkins University Press, 1994. P. 3-20.
132

Эти аргументы, без сомнения, достаточно весомы. Тезис
о наличии связи между политической и культурной консолида-
цией представляется даже бесспорным. И все же с общей логи-
кой Гия Нодия, а тем более с его выводами вряд ли можно со-
гласиться.
Хотя и верно то, что «народ», объявляемый источником
власти, должен быть не абстрактным конгломератом рациональ-
ных индивидов, а исторической (языковой, культурной и т. д.)
общностью, эту общность можно по-разному дефинировать.
Можно, в частности, — на уровне Основного закона — ого-
ворить его многосоставность (политэтничность и поликонфес-
сиональность), а можно — как и поступают националисты —
законодательно привилегировать одну группу, объявив ее
«государствообразующей», «коренной» и т. д. Например,
Конституции Эстонской и Латышской республик, объявляя выс-
шим и единственным источником власти «народ», дают, по
существу, этническую дефиницию народа. Тем самым неко-
ренное, русскоязычное население фактически исключается из
политии. На отказ в политическом участии этнических неэс-
тонцев и нелатышей нацелены и законодательства о граждан-
стве и о языке, принятые в этих странах'. В Конституции респуб-
лики Македония, образовавшейся после распада Югославии в
1992 г., до недавнего времени провозглашалось, что она явля-
ется православной страной. При этом пятую часть граждан со-
ставляли этнические албанцы, исповедующие ислам. Тем самым
20 процентов населения оказались исключенными из нацио-
нального сообщества, что имело своим следствием жестокие
1 О концепции «этнической демократии» в Эстонии см.: Семенов А.
Культурное многообразие и этническая модель национального строи-
тельства: решение в пользу этнической демократии в Эстонии // Муль-
тикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред.
В. С. Малахова и В. А. Тишкова. М.: Институт этнологии и антропологии
РАН, 2002. С. 195-205. О борьбе с политическим исключением «этнически
чуждого» населения в Латвии см.: Цилевич Б. Альтернатива. Рига: «Insight»
Ltd. 1998.
133

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
межэтнические столкновения, едва не закончившиеся развалом
государства1.
Г. Нодия утверждает, что демократические движения в быв-
ших республиках Советского Союза были движениями нацио-
налистическими. Это не совсем точно. И «Саюдис» в Литве, и «На-
родный фронт» в Азербайджане, и аналогичные организации во
многих других республиках поначалу артикулировали свои при-
тязания в общедемократических терминах. Они не случайно
пользовались поддержкой меньшинств. Нелитовское население
в Литве в конце 1980-х гг. с энтузиазмом поддерживало требо-
вание отделения (демократического) Вильнюса от (недемокра-
тической) Москвы. Националистическое перерождение этих
организаций произошло позднее.
Совсем неочевидно, что является большим препятствием
для эффективного правления: вытекающая из идеалов национа-
лизма политика форсированной культурно-этнической гомоге-
низации населения или предполагаемая либеральной демокра-
тией терпимость к культурной неоднородности. Либерализм
пусть и не обеспечивает национального энтузиазма представи-
телей доминирующей этнической группы, но и не провоцирует
социальное напряжение на этнической почве. Не будь правящие
круги в Молдове националистически настроены, они бы не про-
возгласили молдавский язык единственным государственным
языком и признали официальное двуязычие. В итоге не разра-
зилась бы война в Приднестровье, главным мотивом которой был
страх русскоязычного населения области перед румынизацией.
' Остановить распад Македонии удалось благодаря переговорам,
в ходе которых албанское меньшинство получило правовые гарантии свое-
го полноценного включения в политическое сообщество. В частности, ал-
банский язык получил статус официального, став вторым языком делопро-
изводства и образования в местах компактного проживания этнических ал-
банцев; было принято положение о квотировании для албанцев при наборе
в полицию. Эти и другие мероприятия позволили снять распространившее-
ся среди албанского меньшинства ощущение угнетенности со стороны сла-
вянского большинства.
134

Предсказания всегда сомнительное занятие, особенно зад-
ним числом. Однако многие эксперты сходятся во мнении, что
если бы не рвение новых правителей Молдовы (а также Хорва-
тии, Сербии, Боснии-Герцеговины) по части приведения культур-
но-этнических границ в соответствие с политическими граница-
ми, разрушительных конфликтов удалось бы избежать. Есть и
положительные примеры. Приди к власти на Украине не праг-
матики (сначала А. Кравчук, затем Л. Кучма), а деятели «Руха»
и других этнонационалистических движений, политика социаль-
ного исключения на языковой основе приняла бы более жесткие
формы. И кто знает, сохранили ли бы лояльность Киеву жители
Донбасса и других районов Левобережья.
Возвращаясь к тезису о национализме как императиве эф-
фективного правления, зададимся следующим вопросом. Если
население государства этнически неоднородно, означает ли это,
что оно может развиваться лишь по двум сценариям — нацио-
налистическая демократия (дробление «многонационального»
образования на более однородные «национальные» единицы)
или националистический авторитаризм (насильственное нацио-
строительство)? Опыт современных демократий доказывает, что
существуют иные возможности. Государственная интеграция
может осуществляться по другому сценарию. К их числу от-
носятся защита прав меньшинств и политика культурного плю-
рализма («мультикультурного общества»), о которых пойдет
речь ниже.
Разумеется, на приведенные аргументы можно возразить,
указав на то, что политическая реальность редко соответству-
ет либерально-демократическим идеалам и что костюмы со-
временных государств скроены, как правило, по националисти-
ческим лекалам. Этнический состав политических элит и соот-
ветственно доступ к власти и ресурсам всегда имеют тенденцию
к перекосу в пользу одной группы (сербы в Югославии, рус-
ские и обрусевшие украинцы и белорусы в СССР, хиндустан-
цы в Индии, протестанты англо-саксонского происхождения
в США и т. д.). Но одно дело конкретные механизмы власти
135

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
и конкретные группы влияния, и совсем другое — официальные
политические установки. Одно дело — начальник отдела кадров,
делающий преференции для одних и отказывающий в рабочем
месте другим, и совсем иное дело — закрепленное в законода-
тельстве привилегирование одних и соответственно дискрими-
нация других.
Может ли представитель нетитульной национальности за-
нимать ответственный государственный пост, включая высший?
Демократический и националистический ответы на данный во-
прос разнятся. Так, в Конституции Республики Татарстан, при-
нятой в начале 1990-х гг., было закреплено положение, соглас-
но которому на должность президента республики мог балло-
тироваться только человек, владеющий татарским языком.
Десятью годами позже это положение было опротестовано про-
курором республики на том основании, что оно носит дискри-
минационный характер по отношению к татарстанцам, не явля-
ющимся этническими татарами. Протест прокурора был удов-
летворен Верховным судом РФ, и Основной закон Татарстана
был приведен в соответствие с либерально-демократическими
нормами.
ДЕМОКРАТИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ В ФИЛОСОФИИ РУССО
Руссо был демократическим мыслителем. Но его нельзя назвать
мыслителем либеральным.
На вопрос, как возможно политическое сообщество (госу-
дарство), Руссо отвечает концепцией «общественного догово-
ра». Государство — результат соглашения, в результате кото-
рого индивиды отказываются от своих частных воль в пользу
общей воли. Трактовка общей воли резко отличает Руссо от
других теоретиков общественного договора, в частности от Лок-
ка и Гоббса. Причем демократ Руссо оказывается даже дальше
от либерализма, чем консервативно настроенный Гоббс.
Расхождение между Руссо и Гоббсом касается, прежде
всего, вопроса об источнике законодательства и о гарантиях
136

соблюдения законов. Как обеспечить индивидам безопасное
и благополучное существование, если они, во-первых, склонны
ставить личное благо выше общего и, во-вторых, часто заблуж-
даются относительно того, в чем общее благо состоит? Ответ
Гоббса гласит: суверенитет отчуждается от граждан и переда-
ется государству. Актом общественного договора индивиды
отказываются от преследования частных целей и соглашаются
повиноваться некоторому верховному правителю. Государство-
суверен в лице монарха или группы лиц издает законы, следит
за их соблюдением и грозит неминуемым наказанием в случае
их несоблюдения. Таким образом, граждане (народ) — это
объект власти, но не ее субъект.
Ответ Руссо гласит: народ является одновременно и объек-
том власти, и ее субъектом, источником. Суверенитет неотчуж-
даем от народа. Народ самозаконодателен. Общество являет-
ся сувереном, поскольку дает законы самому себе.
Отсюда вытекает очень важное следствие. Между Су-
вереном (народом, обществом') и индивидами (гражданами)
нет опосредования. В результате возникает образ всеохваты-
вающего — тотального — общества. В таком рассуждении
Руссо многие исследователи усматривают теоретическую
возможность тоталитаризма. В модели демократии, создавае-
мой французским мыслителем, нет противовеса установле-
нию тирании большинства. Общая воля — абсолютно адекват-
ное выражение общественного блага. Общая воля не может
заблуждаться. Устремления частных лиц либо совпадают с об-
щей волей, либо — нет, что хуже для них. Правда, в текстах са-
мого Руссо прямых панегириков диктатуре не найти. Но рассуж-
дений, диктатурой чреватых, в них достаточно. Чего стоит,
' Руссо называет Суверена еще и такими именами как «Политиче-
ский организм», «коллективное существо», а также «условная личность,
жизнь которой заключается в союзе ее членов». См.: Руссо Ж.-Ж. Об об-
щественном договоре. Трактаты. Терра- Книжный клуб; Канон-пресс-Ц,
2000. С. 220.
137

ЧАСТЬ ill. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
например, его возражение против образования гражданами ча-
стных ассоциаций1 или его тезис о необходимости преподава-
ния в школах гражданской религии, где учеников бы обучали
смотреть на общество как на высший авторитет и объект покло-
нения. Обычную религию (в частности, христианскую) Руссо
предлагает запретить, поскольку она направляет привязанность
граждан на иные объекты, нежели общество.
И все же изображать Руссо как предтечу тоталитаризма
означало бы рисовать на него карикатуру. В его работах мно-
жество фрагментов, в которых он выступает скорее как пред-
ставитель либеральной, чем радикальной демократии. Так,
в трактате «О политической экономии» Руссо заявляет, что пра-
во собственности — «самое священное из прав граждан», при-
чем в некоторых отношениях «более важное, чем свобода».
Руссо далек и от иллюзий относительно демократии как универ-
сальной формы правления. «Если брать этот термин в точном
его значении, — пишет Руссо о демократии, — то никогда не
существовала подлинная демократия, и никогда таковой не бу-
дет. Противно естественному порядку вещей, чтобы большое
число управляло, а малое было управляемым»2. Демократиче-
ское правление Руссо считал реализуемым только для неболь-
ших государств3. Для государств средних Руссо считает более
приемлемым аристократическое правление, а для крупных —
монархическое.
Вполне в унисон с идеалом меритократии, характерным
для либеральной политической философии, Руссо не раз скеп-
тически высказывался о способности «народа»1 создавать зако-
1 Показательно, что Гоббс такие ассоциации допускал.
2 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Трактаты. Терра Книж-
ный клуб; Канон-пресс-Ц, 2000. С. 255.
3 К числу других условий, выполнения которых требует эта форма
правления, Руссо относит простоту нравов, которая предотвращает воз-
никновение трудноразрешимых споров, равенство в общественном и иму-
щественном положении граждан, отсутствие роскоши.
138

ны. В «Проекте конституции для Корсики» он прямо пишет о том,
что народ «нуждается в поводыре», а в «Общественном дого-
воре» отождествляет народ с толпой2. Наконец, (либеральный)
принцип свободы для Руссо — один из базисных принципов по-
литического устройства. «Поскольку всякий человек рождается
свободным и хозяином самому себе, никто не может ни под
каким предлогом подчинить его без его согласия»3.
Итак, линии мысли Руссо ведут как к Робеспьеру и якобин-
цам, так и к Канту и Карамзину4. Могут ли они привести нас к
Фихте? Здесь мы непосредственно подходим к вопросу о связи
между Руссо и национализмом.
Близость Руссо к национализму проявляется, прежде все-
го, в том, что он отходит от философских установок просвети-
телей. Сущностной чертой Просвещения был рационализм. Ког-
да просветители говорили о свойственных человеку аффектах
(страстях), они исходили из равноудаленности аффектов по от-
ношению к разумной природе человека. Руссо же считает, что
1 В данном случае «народ» — это скорее эмпирическая совокупность
индивидов, чем формальная инстанция суверенности.
2 «Как может слепая толпа, которая часто не знает, чего хочет... сама
совершить столь великое и трудное дело, как системы законов? Сам по
себе народ всегда хочет блага, но сам он не видит, в чем оно» (Там же.
С. 229). В этой связи совершенно логичны суждения Руссо о «мудром за-
конодателе».
3 Там же. С. 291. Правда, в другом месте своего трактата Руссо выс-
казывает прямо противоположную мысль — о принуждении к свободе.
«...Если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому
принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его
силою принудят быть свободным». Там же. С. 211.
4 Либеральную трактовку политической философии Руссо дал в нача-
ле XX в. Павел Новгородцев. См.: Новгородцев П. Введение в философию
права. Кризис современного правосознания. М.: Наука, 1996. С. 21-56.
Попытку истолковать Руссо в качестве компромиссной фигуры между ли-
берализмом и радикальным демократизмом предпринял Ю. Хабермас.
См.: ХабермасЮ. Демократия. Разум. Нравственность. М.: Издательский
центр «Академия», 1992. С. 33-56.
139

<эдоь «it втяюшА национализма
тзшв аффект п& отношению к нашему сообществу изначаль-
шетшее, чем аффекты по отношению к человечеству в мелом.
Зодндодогаедмстмвидят задачу образования в просвещении,
5юмотеде в буквальном смысле слова: в высвечивании темных
£t0p©w души светом разума, а значит — в освобождении созна-
ния от предрассудков, В противовес зтому идеалу Руссо усмат-
ривает деяь образования в формировании не представителей
абстрактного человечества, а представителей конкретного куль-
турно-исторического сообщества, народа. В «Рассуждении об
управлении Польшей» {\7&2), например, Руссо пишет, что учи-
телями в польских школах должны служить не иностранцы, а
поляки и что воспитывать своих учеников они должны так, чтобы
те к двадцати годам становились не людьми, равными всем про-
чим людям, а поляками1,
Руссо не верит в реальность всеобщего, универсального за-
конодательства. Законы хороши не сами по себе (не в силу их
согласия с требованиями абстрактной разумности), а лишь в том
случае, если они соответствуют традиции (обычаям, привычкам,
шерошшниш) того или иного народа. «Русские никогда не станут
истинно цивилизованными, так как они подверглись цивилизации
чересчур рано»2. По мнению Руссо, Петр Великий поторопился.
«Он понимал, что его народ был диким, но совершенно не по-
нял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества».
Ошибку царя-реформатора Руссо видит в том, что он «хотел
создать немцев, англичан, хотя надо было начать с того, чтобы
создавать русских»3.
Эти мысли Руссо на первый взгляд неотличимы от рассуж-
дений консервативных романтиков и романтических национали-
стов первой трети XIX в. А именно: законы, для того чтобы они
могли работать, должны соответствовать духу народа; если же
1В унисон с этой мыслью Руссо звучит понятие гражданина-патриота,
которое он раэвивает а романе «Эмиль, или О воспитании» (1762).
2 Руссо Ж,»Ж. Об общественном договоре. С. 235.
1 Там же.
140

этот дух обнаруживает несовместимость с требованиями «граж-
данского разума», от них следует отказаться; не стоит переде-
лывать в соответствии с идеалами абстрактной разумности тех,
кто к этим идеалам не расположен. По убеждению Руссо, навя-
зывать гражданские добродетели, в самом деле, не следует.
Но помочь обществу до них дорасти — задача мудрого правле-
ния. Процитируем еще раз самого Руссо: «Он (Петр Первый. —
В. М.) хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то
время как его надо было еще приучать к трудностям этого...
Он помешал своим подданным стать тем, чем они могли бы
стать, убедив их, что они были тем, чем они являются»*.
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЛИБЕРАЛЬНОГО
И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОГО ДИСКУРСОВ
Взятые в идеально-типическом измерении, дискурсы национализ-
ма и либерализма представляют собой взаимную противополож-
ность. Продемонстрируем ее в таблице 22.
Таблица 2. Противоположность национализма и либерализма
Либерализм
Индивид — часть человеческого
рода; его качества определяются
человеческой природой
Поведение индивида регулирует-
ся универсальными моральными
нормами
Национализм
Индивид — часть коллектива,
называемого нацией; его челове-
ческие качества определены его
национальной принадлежностью
Универсальных моральных норм
не существует. Они определены
культурно-историческим (нацио-
нальным) контекстом
1 Руссо. Цит. соч. (Курсив мой. — В. М.)
2 При этом оговоримся, что нашу модель либерализма мы построили
на основе положений «теоретико-договорного» либерализма (линия Лок-
ка) и что утилитаристский либерализм (линия Бентама) в эту модель не уме-
щается.
141

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Таблица 2 (продолжение)
Либерализм
Императивы общечеловеческой
морали выше требований,
диктуемых национальными
интересами
Индивидуальная свобода имеет
приоритет над коллективным
благом
Культурная идентичность индиви-
дов есть продукт их выбора
Национализм
Служение интересам нации —
абсолютная (высшая) моральная
ценность
Коллективное благо приоритетно
по отношению к благу (и «свобо-
дам») индивида
Культурная идентичность индиви-
дов задана происхождением
Противоположность (логико-теоретическая, не историче-
ская) либерализма и национализма обусловлена различием их
подходов к проблеме легитимации.
В самом деле, каким образом может быть оправдана
и обоснована власть? При каких условиях некоторый социальный
порядок может считаться легитимным? Существуют, строго го-
воря, два основных ответа на этот вопрос, которые хорошо ил-
люстрирует следующая схема, предложенная Жаном-Франсуа
Лиотаром и представленная нами в виде таблицы З1.
Таблица 3. Два типа легитимации власти
Легитимация
через анонимный ЗАКОН
Принцип Права
Анонимное общество
(Gesellschaft)
Абстрактный индивид (вопрос
об идентичности иррелевантен)
Легитимация
через ИМЯ
Принцип Традиции
Наделенное именем
и конкретными свойствами
сообщество (Gemeinschaft)
Идентичность Общности
' Lyotard J.-F. Political Writings. Minneapolis: University of Minnesota
Press, 1992.
142

Первый подход, провозглашая «торжество Закона», пол-
ностью отвлекается от исторической конкретики. Правление за-
кона (rule of law) не нуждается в обращении к специфическим
особенностям того или иного коллектива (народа, нации). За-
кон действует не потому, что выражает чью-то (партикулярную)
волю, а потому, что он (универсально) разумен. Согласно дру-
гому подходу, социальные и политические институты только
тогда могут считаться легитимными, когда соответствуют тра-
диции. А носителем традиции всегда выступает конкретная общ-
ность — языковая, религиозная и т. д.
В первом случае, когда апеллируют к «воле народа» как
источнику легитимности власти, последняя выступает как чисто
политический (и правовой) принцип. Во втором случае «народ»,
на волю которого опираются, есть сообщество происхождения.
Правовая аргументация здесь подменяется (или «дополняется»)
этнической.
Стоит еще раз напомнить то, о чем мы говорили в главе
первой. Принцип «нации» изначально амбивалентен. Он может
быть использован и в ходе легитимации первого типа (через ано-
нимный закон), и легитимации второго типа (через идентичность
общности). Провозглашение верховенства «нации» — это и про-
возглашение демократического суверенитета (власти народа,
«демоса»), и апелляция к конкретно-историческому сообще-
ству — «этносу». Отсюда и проистекает дилемма либерализм —
национализм. Либерализм подчеркивает гражданский смысл по-
нятия «нация». Нация — это прежде всего сообщество, осно-
ванное на общем (само)управлении. Национализм делает упор
на этническом (культурно-этническом) значении этого понятия.
Нация здесь — сообщество, основанное на общей культуре
и общем происхождении (вернее, на вере в общее происхож-
дение).
Логико-теоретическую несовместимость национализма
и либерализма можно проиллюстрировать на примере истол-
кования этими идеологиями отношения государство — обще-
ство. Либерализм понимает данное отношение как оппозицию.
143

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Государство как институт, связанный с отправлением власти,
представляет собой структуру, не идентичную структурам граж-
данского общества. Гражданское общество есть совокупность
институтов, характеризующихся автономией от государства. Ин-
тересы государства и интересы граждан, составляющих обще-
ство, часто не совпадают. Поэтому важнейшая задача граждан-
ского общества — служить своеобразным противовесом госу-
дарству, блокируя возможный произвол властьимущих по
отношению к индивидам.
Национализм стирает грань между государством и обще-
ством. Если общество — это нация, а нация есть некое неруши-
мое единство, то проводить различие между государством и
обществом не только не нужно, но и вредно. С другой стороны,
если государство — это политическое исполнение нации, ее ис-
тинное выражение и завершение, то интересы государства и ин-
тересы нации суть по определению одно и то же.
Устранив зазор между государством и обществом, нацио-
нализм подчиняет общество государству. Лояльность граждан
национальному государству безгранична. Отношения между
индивидами и национальным целым выстраиваются по патерна-
листскому образцу. Верность отечеству так же естественна, как
верность отцу. Предательство интересов государства так же
постыдно, как предательство собственных родителей.
Поэтому Алексей Митрофанов вполне последователен,
когда утверждает, что «Рухнама» Сапурмарата Ниязова — ли-
тературный и культурный шедевр, и сожалеет, что подобного
произведения не существует по-русски. Рядовые члены нации
должны любить своего лидера. Эта любовь — залог обществен-
ной (национальной) интеграции. Без нее обществу грозит рас-
пад. Только став нацией, т. е. коллективным телом, общество
обретает необходимое единство. Общество, не ставшее наци-
ей, представляет собой конгломерат частных воль. Эту логику
разделяют националисты самых разных мастей, и рассуждения
лидеров ЛДПР полностью вписывается в русло, проложенное
Фихте.
144

НАЦИОНАЛИЗМ И ЛИБЕРАЛИЗМ:
ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Будучи несовместимы логико-теоретически, национализм и ли-
берализм совместимы практически. Я имею в виду не только
возможность тактических союзов либералов и националистов,
но и переплетение националистических и либеральных постула-
тов в мировоззрении конкретных политических акторов. На этом
фоне выражение «либеральный национализм» перестает казать-
ся оксюмороном.
Роман либералов с националистами начинается во вторую
треть XIX в., когда впервые выдвигается «принцип национально-
сти» — самоуправления национально-культурных общностей.
В самом этом принципе очевидным образом просматривается
распространение либеральных принципов на внешнеполитиче-
скую сферу. Если либерализм провозглашает свободу, субъек-
том которой являются индивиды, то почему не расширить этот
принцип, сделав субъектами свободы нации?
Э. Хобсбаум выделяет исторический отрезок длиной в пол-
века — приблизительно с 1830-х до 1880-х гг., когда либераль-
ные и националистические силы выступали более или менее
единым фронтом1. В стремлении маленьких наций освободить-
ся из-под опеки больших усматривали подтверждение либе-
рального тезиса о неминуемом торжестве свободы и прогрес-
са. Правда, притязания на государственность признавались
далеко не за всеми нациями, а лишь за достаточно крупными
(принцип «порога», или «минимальной достаточности»). Тог-
дашний либерализм исходил из представления о прогрессе как
восхождении истории от низших стадий к высшим — от семьи
и племени, через стадии провинции и нации к всемирной эко-
номической и политической общности. Нация в этой схеме —
предпоследняя стадия на пути к высшей — общечеловеческой
цивилизации. Чем крупнее нация, тем ближе она к идеалу.
1 См.: Хобсбаум Э. Нации и национализм... С. 63-70.
10 Национализм
145

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Поэтому либералы приветствовали националистические движе-
ния, направленные на образование крупных наций и не одобря-
ли национализмы малых народов. За народами, не достигшими
определенных размеров (ирландцы, бретонцы и т. д.) не при-
знавалось права на образование национального государства, ибо
это привело бы к дроблению уже существовавших политиче-
ских сообществ, тогда как усилия в сторону укрупнения (объ-
единение чехов и словаков, сербов и хорватов и т. д.) привет-
ствовались.
Первым «либеральным националистом» принято считать
Джузеппе Мадзини1. Мадзини исходил из убеждения, что нацио-
нальность и человечность (гуманность) — две стороны одной
медали. Переживание индивидом принадлежности тому или
иному национальному сообществу не может противоречить пе-
реживанию принадлежности единому человеческому роду.
Взгляды Мадзини можно обозначить как религиозный гуманизм.
Ценности Свободы, Равенства и Братства, провозглашенные
Французской революцией, Мадзини считал недостаточными.
К ним он добавил такие ценности как Бог и Нация. Борьба за
свободу человека как индивида необходимым образом пред-
полагает борьбу за его свободу как члена некоторого нацио-
нального сообщества. А поскольку разделенность человечества
на отдельные нации — часть Божественного Промысла, способ-
ствовать освобождению угнетенных наций значит способство-
вать осуществлению последнего2.
1 Правда, существуют исследователи, которые считают, что такая ква-
лификация взглядов итальянского мыслителя и политического деятеля не-
корректна. «Мадзини не просто не был либеральным националистом, —
пишет X. Мидвелл, — он не был националистом вообще», так как «нуждал-
ся в нации, но опасался последствий национализма». Meadwell H. Republics,
Nations and Transitions to Modernity // Nations and Nationalism. Vol. 5 (1999).
№ 1. P. 31-32; цит. по: Малинова О. Либеральный национализм (середина
XIX — начало XX века). М.: РИК Русанова, 2000. С. 85-86.
2 См. об этом подробнее: Малинова О. Либеральный национализм
(середина XIX — начало XX века). М.: РИК Русанова, 2000. С. 84-106.
146

Мадзини был интернационалистом. Его интернационализм,
разумеется, не имеет ничего общего с безликим космополи-
тизмом «научного социализма», в котором национальная инди-
видуальность сливалась в туманности международной пролетар-
ской солидарности. Это был равноправный союз свободных на-
ций, достаточно жизнеспособных (т. е. достаточно крупных)
для того, чтобы быть независимыми. Идеальная Европа, образ
которой вынашивал Мадзини-мыслитель и пытался претворить
в жизнь Мадзини-политик, должна была состоять из 11 наций.
В основанную им организацию «Молодая Италия» входили три
секции — итальянская, польская и немецкая. В 1847 г. по иници-
ативе Мадзини (за год до образования Коммунистического ин-
тернационала) была создана организация «Молодая Европа», в
которой сегодня многие усматривают прообраз будущей Лиги
Наций.
Среди классиков либерализма, поддерживавших «принцип
национальности», был Джон Стюарт Милль. Неслучайно его
«Размышления о представительном правлении» (1861) оказали
мощное влияние на развитие националистических идей в Евро-
пе. В главе «О национальности, в связи с представительным прав-
лением» английский философ писал: «Можно сказать, что часть
человечества образует нацию, если она состоит из людей, объе-
диненных взаимной симпатией, которой они не испытывают по
отношению к другим и которая побуждает их сотрудничать друг
с другом более охотно, нежели с другими людьми, стремиться
иметь общее государство и желать, чтобы оно управлялось ис-
ключительно ими самими или их представителями»1. Еще в «Си-
стеме логики» (1843) Милль заявил, что «свободные институты
почти невозможны в стране, состоящей из разных наций»2. Бри-
танский либерал исходил при этом из убеждения, что условием
эффективного демократического правления является культур-
ная однородность управляемого населения.
1 Цит. по: Малинова О. Цит. соч. С. 37.
2 Там же. С. 39.
ю*
147

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Дж. С. Милль горячо симпатизировал итальянскому движе-
нию за «национальное возрождение» (Рисорджименто) и лично
Джузеппе Мадзини: «Я испытываю к Мадзини величайшее вос-
хищение, и хотя я не симпатизирую его методам работы, я не
позволяю себе его критиковать, поскольку не сомневаюсь, что
именно ему главным образом мы обязаны единством и свобо-
дой Италии»'.
Однако Дж. С. Милля, конечно, нельзя назвать национали-
стом. Для национализма принцип национальности приоритетен.
Для либерализма этот принцип подчинен принципу свободы. Если
обретение государственности не повысит степени свободы или если
свобода может быть реализована без обретения государствен-
ности, к нему не следует стремиться. Вот почему Дж. С. Милль
был категорическим противником отделения Ирландии от Со-
единенного Королевства. «...Великобритания и Ирландия могут
организовать гораздо лучшее правление для Ирландии, чем, судя
по всему, она сама способна создать»2. К идее свободы добав-
ляется идея универсальной разумности и прогресса. Развивая эти
идеи в другом месте, Милль пишет: «Никто не скажет, что для
бретонца или баска из французской Наварры было бы менее
полезным (...) стать членом французской нации, допущенным
на равных основаниях со всеми ко всем правам и преимуществам
французского гражданства, (...) нежели уныло прозябать сре-
ди родных скал в виде полудикого пережитка прошлого, кото-
рый вращается в пределах своего убого умственного кругозо-
ра, не принимая участия в мировых событиях и не испытывая к
ним интереса. То же самое относится к валлийцу или шотланд-
скому горцу как членам нации британской»3.
Наконец, логика либерализма приводит Милля к высказы-
ванию, которое вызвало бы аллергию у любого националиста:
' Цит. по: Малинова О. Цит. соч. С. 50.
2 Там же. С. 57.
3 Цит. по: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 г. СПб.: Але-
тейа, 1998. С. 57.
148

«Всё, что и впрямь ведет к смешению национальностей, к со-
четанию их различий и особенностей в едином союзе, есть бла-
го для всего человечества»'.
Современник Д. С. Милля лорд Актон, произведения кото-
рого вписаны в историю как либеральной, так и консервативной
мысли, еще более радикален в своем отвержении национализ-
ма. В полемике с «принципом национальности» (т. е. государ-
ственности для каждой нации) лорд Актон утверждает, что для
свободного развития «национальности» — или, говоря современ-
ным языком, национально-культурной идентичности — совсем
не обязателен политический суверенитет. Как раз напротив, ре-
ализация требований националистов приведет к несвободе, по-
лагает Актон. Ибо внутри сравнительно больших наций, добив-
шихся суверенитета, всегда найдутся маленькие, которые бу-
дут угнетаться (или считать себя угнетенными) большими. Чтобы
избежать этой дурной бесконечности, Актон предлагает отдать
предпочтение полиэтническим (сегодня мы бы сказали — «муль-
тикультурным») политическим сообществам — «государствам,
которые включают в себя множество различных национально-
стей, подобно Британской или Австрийской империям, не угне-
тая их»2.
Пути либерализма и национализма расходятся в последнюю
треть XIX в. Тому было несколько причин. Во-первых, к этому
времени произошло образование итальянского и германского
национальных государств, а также преобразование Австрийской
империи в Австро-Венгрию. Во-вторых, в этот период утрачива-
ет значимость «принцип порога». Отныне любая общность, счи-
тающая себя нацией, требует «собственного» государства, и
никто не считает это требование нелегитимным. На Берлинском
1 Цит по: Малинова О. Цит. соч. С. 233.
2 Лорд Актон. Принцип национального самоопределения // Нации
и национализм. С. 49. (Курсив мой — В. М.). Стоит обратить внимание на
симптоматичную вольность русского перевода заглавия трактата лорда
Актона. Он назывался «О национальности» (On nationality).
149

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
конгрессе (1878) впервые прозвучал лозунг, которому после
Первой мировой войны будет суждено изменить карту Евро-
пы: право народов на самоопределение. Наконец, в третьих,
в конце XIX в. в Европе происходит резкий сдвиг вправо. Нацио-
нализм ассоциируется не с борьбой за свободу, а с укрепле-
нием уже сложившихся наций-государств. Символы нации те-
перь не символы революции, а символы реакции. Меняются
и мотивации политических акторов, выступающих носителем
националистической идеологии. Чиновники, гимназические
учителя, журналисты, т. е. слои общества, интересы которых
непосредственно связаны с употреблением официального
языка и чей статус обеспечивается исключительно благодаря
системе образования (опять-таки связанной с употреблением
официального языка), исповедуют так называемый «лингвисти-
ческий национализм», поскольку видят в языке единственный
капитал, который они могут выгодно вложить. Для того чтобы
такое «капиталовложение» могло состояться, необходимо го-
сударство. Отсюда стремление этих людей к укреплению госу-
дарства в случае, если оно есть, а там, где его нет, — к его со-
зданию.
НАЦИОНАЛИЗМ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ВЫЗОВ ЛИБЕРАЛИЗМУ
Либеральная политическая теория традиционно обходила сто-
роной проблематику национальной идентичности, составляю-
щую стержень националистической мысли. Теоретики либера-
лизма, за исключением Дж. С. Милля и, пожалуй, Макса Вебе-
ра1, практически полностью игнорировали тему нации. Нация —
преходящая форма культурно-политического сообщества, а ло-
' Вебер посвятил этой теме несколько фрагментов в статьях по эконо-
мической социологии, объединенных в посмертном сборнике «Хозяйство
и общество» (1921). См.: WeberM. Wirtschaft und Gesellschaft. Tuebingen:
Mohr, 1972. S. 22; 234-244; 537; см. также: WeberM. Essays in Sociology /
Transl. H. H. Gerth and C. Wright Mills. L: Routledge, 1973. P. 171-179.
150

яльность нации — ограниченная форма выражения морального
начала. Как сформулировала эту мысль Марта Нуссбаум, «ак-
цент на патриотической гордости не только морально опасен, но
и в конечном итоге подрывает ценностный потенциал тех целей,
которым он призван служить... этой цели гораздо лучше мог
бы послужить идеал, который в любом случае более адекватен
нашей ситуации в современном мире, а именно: старая идея
космополита — личности, чья приверженность адресована все-
мирному сообществу»1. Присоединяясь к классикам либераль-
ной политической философии, М. Нуссбаум называет шесть
кругов, которыми окружена жизнь всякого индивида: личное Я,
или «самость» (self), семья, соседи, город, страна (нация-госу-
дарство), человечество. Понятно, что национализм блокирует
продвижение личности к шестому, всеобъемлющему кругу.
В рамках моральной философии эти рассуждения кажутся
более или менее бесспорными. Однако для политической тео-
рии радикальное отвлечение от темы национальной идентично-
сти и национальной лояльности вряд ли продуктивно.
В самом деле, если политическая теория не придает значе-
ния культурным факторам политического действия, каким об-
разом она может обосновать существование политических гра-
ниц? По каким критериям эти границы проводятся? Зачем вооб-
ще нужны границы между демократическими государствами?
Это одна группа вопросов, на которые классический либерализм
не дает ответа.
Другая группа вопросов, порождающих трудности для ли-
беральной политической теории, связана с морально-правовы-
ми коллизиями современного мира. Если моральным, так же
как и правовым, статусом наделены только индивиды, то как
следует поступать с «правами народов»? Последние затраги-
вают не только пресловутое «право на самоопределение», но
и целый комплекс социальных, экономических и культурных
1 Nussbaum M. Patriotism and Cosmopolitanism // For Love of Country /
Ed. J. Cohen. Boston: Becon Press, 1996. P. 4.
151

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
прав1, которые могут быть реализованы только в рамках некото-
рого коллектива. Либерализм, настаивая на том, что «право-
субъектностью» обладают только индивиды, игнорирует то об-
стоятельство, что индивиды часто страдают от нарушения своих
прав не в качестве отдельных лиц, а в качестве представителей
определенного коллектива. Следовательно, и бороться за вос-
становление этих прав резонно не в индивидуальном порядке,
а в качестве группы (например, этнического или культурного
меньшинства).
КОММУНИТАРИЗМ КАК РЕВИЗИЯ ЛИБЕРАЛИЗМА
Вот почему многие авторы либеральной ориентации находят, что
«методологический индивидуализм» политической теории либе-
рализма, завещанный Ф. Хайеком, нуждается в радикальном
пересмотре. Такой пересмотр производят, в частности, пред-
ставители «коммунитаризма» в современной политической мыс-
ли. К ним относятся Майкл Сэндел, Бенджамен Барбер, Чарльз
Тэйлор, Майкл Уолзер и др. Упомянутых авторов (весьма раз-
личных между собой по взглядам) объединяет следующая ло-
гика. От «индивидуализма» как принципа не следует отказывать-
ся: свобода человеческого индивида остается краеугольным
камнем либерализма; однако он должен носить не методоло-
гический, а нормативный характер. Исходить из абстракции
изолированного индивида теоретически контрпродуктивно. Не
существует индивида вне общества и до общества. Индивид с
самого начала является членом той или иной общности. Это член-
ство не есть нечто внешнее и случайное. Индивид конституиро-
ван этой общностью2 и соответственно исповедуемыми ею цен-
1 Эти права отражены в таких документах, как «Международный пакт
об экономических, социальных и культурных правах» (1969), «Африканская
хартия по правам человека» (1981).
2 Community. Отсюда и название этого направления политической фи-
лософии — «коммунитаризм».
152

ностями. В той мере, в какой современный человек — член того
или иного национального сообщества, его индивидуальная иден-
тичность есть национальная идентичность. А поскольку совре-
менные национальные сообщества представляют собой (в идеа-
ле) либеральные национальные государства, интенсивное пере-
живание индивидами национальной идентичности будет лишь
способствовать укреплению таких государств. Следовательно,
патриотизм (который при известных оговорках можно считать
синонимом национализма), не противоречит либеральной де-
мократии.
Одним из первых опытов коммунитаристской критики ли-
берализма было эссе Майкла Сэндела «Либерализм и пределы
справедливости» (1982). Американский философ подверг со-
мнению два молчаливых допущения либеральной политической
теории в том виде как она развивалась от Дж. Локка до Дж. Рол-
за. Это приоритет идеи права над идеей добра (или блага) и при-
оритет человеческой индивидуальности, самости (self) над кол-
лективными целями. Классический либерализм рассматри-
вает индивидов как «обитателей мира, лишенного цели (telos),
свободных в своем конструировании принципов справедливости
и не ограниченных при этом никакими пред-данными ценностя-
ми»1. Но индивид без привязанностей к той или иной общности и
соответственно обязательств к ней — существо «без характера
и без моральной глубины». Конструируя такого индивида, ли-
берализм отрывает гражданина от личности. Реальный граж-
данин вовсе не является неким атомом. Его субъективность мо-
жет быть понята только в рамках членства в субъективности более
широкого порядка. При этом остальные члены этой (коллектив-
ной) субъективности суть не абстрактные рядоположенные ин-
дивиду «другие», а «участники общей идентичности, будь то се-
мья, коллектив, класс, народ (people) или нация2.
1 Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice. Cambridge/Mass.:
Cambridge University Press, 1982. P. 177.
2 Ibid. P. 143.
153

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Как видим, М. Сэндел подвергает пересмотру не столь-
ко антропологию классического либерализма, сколько его
этику. Общество, состоящее из эгоистов, преследующих ча-
стные интересы, — не общество. Если бы индивидов не свя-
зывали теснейшие — конститутивные для их самости — связи
с некоторым коллективом, общество столкнулось бы с соци-
альной аномией. Впрочем, М. Сэндел не склонен придавать
членству в нации большее значение, чем членству в иных кол-
лективах1.
Эксплицитную попытку инкорпорировать в либераль-
ную политическую теорию «националистические» положе-
ния предприняла израильская исследовательница Йейл Та-
мир2. Ей же принадлежит сам термин «либеральный национа-
лизм». Логику автора можно воспроизвести в виде следующих
шагов.
Шаг первый. Национальная идентичность индивидов есть
результат их выбора. Коль скоро переживание принадлежнос-
ти к национальной общности связано с индивидуальностью, ли-
берализм не может отмахнуться от нее как от чего-то навязан-
ного индивиду извне. Национальная идентичность должна быть
признана как либеральная ценность.
Шаг второй. Индивиды, отождествляющие себя с той или
иной национальной (культурно-этнической) общностью суть но-
сители культурных прав. Государство не обязано защищать эти
права в качестве «групповых» прав3, но оно обязано защитить
право граждан на развитие их культурной идентичности. И если
граждане образуют объединения, ставящие своей целью такое
развитие, государство должно идти им навстречу.
1 Нелишне отметить, что взгляды М. Сэндела здесь полностью совпа-
дают со взглядами упомянутой выше М. Нуссбаум, которую также при-
числяют к приверженцам коммунитаризма.
2 См.: Tamir У. Liberal Nationalism. Princeton, NJ: Princeton University
Press, 1993.
3 О понятии «групповые права» см. ниже.
154

Шаг третий. Для существования государства-нации в каче-
стве сообщества необходимо общее публичное пространство.
Однако для того чтобы последнее в самом деле являлось об-
щим, из него никто не должен быть исключен. Культурные мень-
шинства должны иметь такую же возможность участвовать в
общественных дебатах по жизненно важным для них вопросам,
как и все остальные граждане. Но это значит, что оставить арти-
куляцию культурной идентичности в приватной сфере недоста-
точно. Индивидам и образуемым ими группам должна быть дана
возможность публичного выражения их национальной (этничес-
кой) идентичности1.
В отличие от Й. Тамир, Бенджамен Барбер не только избега-
ет термина «национализм», но и представляет свою концепцию
в качестве теоретической альтернативы национализму. Соб-
ственную позицию, которую он называет «сильной демократи-
ей», Б. Барбер противопоставляет как классическому либера-
лизму («слабой демократии»), так и националистическому по-
ниманию справедливого общества2.
Ключевое выражение в рассуждениях американского ком-
мунитариста — политическое участие. Ни классический либера-
лизм с его идеей представительной демократии, ни национализм
с его идеей унитарной, объединяющей демократии, не дают
удовлетворительного ответа на вопрос о сущности участия ин-
дивидов в политии. Классический либерализм понимает челове-
ка как брутальное существо, а политику — как сдерживание
опасных инстинктов, этому существу свойственных. Государство
при таком подходе есть не что иное, как институт защиты право-
вого (разумного) порядка от неправовых (неразумных) действий
народа. Что касается способа соединения индивидов друг с дру-
гом, то таким способом может выступить только договор. Меж-
ду тем гораздо более эффективным и более соответствующим
' Tamir У. Op. cit. Р. 73.
2 См.: Barber B. Strong Democracy: Participatory Politics for a New Age.
Berkley, Los Angeles, London: University of California Press, 1984. P. 219.
155

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
человеческой природе способом соединения индивидов являет-
ся их объединение на основе общих ценностей. (Сразу уточним,
что Б. Барбер имеет в виду в первую очередь политические
ценности, а не религиозные или культурные.)
Человеку изначально свойственно стремление к жизни
в сообществе. Игнорируя это стремление, классический либе-
рализм отдает инициативу нелиберальным силам. Ведь люди
могут удовлетворить свое стремление к коллективной соли-
дарности в извращенных формах, о чем свидетельствует по-
явление тоталитарных режимов. Однако сообщества, созда-
ваемые тоталитарными режимами, подобны стойлу, в кото-
ром жмутся друг к другу понукаемые хозяином животные. Они
не имеют ничего общего с пространством самоуправления,
формируемым демократией. «Сильная демократия» — это та-
кое пространство самоуправления, которое открыто для
конфликтов. Конфликт не аномалия, а необходимая форма
существования политического сообщества. Но поскольку ин-
дивиды, вступающие в конфликты друг с другом, понимают-
ся не как абстрактные личности, а как граждане, т. е. члены
определенной политии, на первый план выходит не их сепа-
ратность, а их общность. Если для либерализма граждане суть
правовые субъекты, а для национализма — «братья», члены кор-
поративного тела нации, то для «сильной демократии» граж-
дане — активные участники совместной политической деятель-
ности. Если либерализм кладет в основу коллективной солидар-
ности общий консенсус, а национализм — субстанциальный
консенсус (общую веру, разделяемые всеми убеждения и цен-
ности), то коммунитаризм в его барберовской трактовке осно-
вывает общность на креативном консенсусе — согласии, выра-
батываемом в процессе общего обсуждения общих проблем
и конфликтов1.
1 Тем самым Б. Барбер сближается с приверженцами так называе-
мой «делиберативной демократии» (от английского deliberation — обсуж-
дение).
156

Наконец, уместно остановиться на попытке сближения
либерального и националистического (патриотического) виде-
ния демократического политического сообщества, предпри-
нятой Чарльзом Тэйлором. Канадский философ подвергает
критике классический («индивидуалистический») либерализм,
который он называет также «процедурным». Процедурный
либерализм исходит из того, что общего понимания блага не
существует. Оно разное у разных групп. Государство занима-
ет поэтому принципиально нейтральную позицию по отноше-
нию к ценностным предпочтениям граждан. Оно лишь обеспе-
чивает процедурные условия для того, чтобы конфликты меж-
ду сторонниками разных ориентации протекали мирно. Однако
такое государство, если оно хочет быть свободным (либераль-
ным) государством, нежизнеспособно, полагает Ч. Тэйлор.
Для того чтобы оно не распалось на части и не выродилось
в диктатуру, граждан должна скреплять некая связь, более
прочная, чем связь фиктивного «общественного договора». Эта
связь задается общими ценностями. Вот почему неверно счи-
тать, будто общего понимания того, что есть благо, не су-
ществует. Оно существует и проявляется, в частности, в пат-
риотизме. Там, где люди не чувствуют себя членами культур-
но-политического сообщества, называемого нацией (как
например, во многих странах Латинской Америки), там легко
возникают авторитарные режимы. И, наоборот, там, где чув-
ство принадлежности национальному сообществу достаточно
интенсивно, как, например, в Соединенных Штатах, это чувство
служит источником успешного противодействия нарушениям
демократии в своей стране. Острую реакцию американцев на
дело Уотергейт Ч. Тэйлор напрямую связывает с их патриотиз-
мом. Патриотизм, таким образом, — условие свободы. «Чисто
просвещенческий эгоизм никогда не подвигнет достаточное чис-
ло людей на реальное противостояние потенциальным диктато-
рам-путчистам. И среди тех, кто руководствуется неким универ-
салистским принципом — космополитов, стоиков или кантиан-
цев, равнодушных к конкретным идентификациям, — никогда
157

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
не найдется достаточно людей, способных встать на пути этих
злодеев»1.
Глава 3. НАЦИОНАЛИЗМ И СОЦИАЛИЗМ
Нелишне еще раз оговориться об условности, смоделирован-
ное™ того дискурса, который мы будем ниже называть социа-
листическим. Рассуждая о «социализме», мы не можем не от-
влекаться от существенных различий между такими авторами,
как Роберт Оуэн и Антонио Грамши, Фридрих Энгельс и Карл
Каутский, Луи Бланки и Вилли Брандт.
Социалисты по определению являются интернационалиста-
ми. Для классиков «научного социализма» национализм — фор-
ма обмана трудящихся буржуазией. Национализм размывает
классовую солидарность, утверждая единство общества поверх
классовых границ. Таким образом, социалистическая и нацио-
налистическая идея теоретически несовместимы. Однако, как и
в случае с либерализмом, следует констатировать, что теоре-
тически несовместимые концепции на практике не только ока-
зываются совместимыми, но и существуют в своеобразном сим-
биозе. Рассмотрим, как складывался симбиоз социализма и на-
ционализма исторически и как он выглядит сегодня.
Социалистическая идея — идея социальной справедливости.
Маркс и Энгельс полагали, что эта идея может быть осуществ-
лена только во всемирном масштабе. Установить социалисти-
ческий строй в рамках одной страны невозможно хотя бы пото-
му, что этого не допустят капиталистические соседи. Однако
вместе с тем классики научного социализма утверждали, что,
прежде чем добиться планетарной диктатуры пролетариата,
рабочий класс каждой страны должен покончить со своей соб-
1 Тэйлор Ч. Пересечение целей // Современный либерализм. М.:
Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998. С. 239. (Перевод
исправлен мною. — В. М.)
158

ственной — национальной — буржуазией. Дополнительную те-
оретическую возможность соединить социализм с национализ-
мом давало национально-освободительное движение, в котором
борьба с капиталистической эксплуатацией и борьба за созда-
ние национального государства шли параллельно и казались дву-
мя сторонами одной медали.
Союз двух идеологий состоялся в 1880-е гг., когда внутри
социалистического движения произошел раскол. Часть социа-
листов отказалась от идеи пролетарской революции и перешла
на позиции постепенного реформирования существующего
строя. В этот период лидеры европейских социал-демократи-
ческих партий начинают активно апеллировать к национальным
чувствам трудящихся классов. На Лондонском конгрессе II Ин-
тернационала (1896) борьба за «право наций на самоопреде-
ление» включается в программу этой организации. Равным об-
разом российские социал-демократы, в том числе будущие
большевики, осознают важность «национального вопроса» в
борьбе за власть: на II съезде РСДРП (1903) выдвигается тот же
лозунг.
В то же время социалисты из числа радикальных марк-
систов (В. Ленин в России, Роза Люксембург и Карл Либкнехт
в Германии) явным образом недооценивали мобилизационно-
го потенциала, который связан с национальными чувствами,
в том числе и с национальными чувствами эксплуатируемых и
обездоленных. Вот почему массовый энтузиазм, имевший мес-
то в начале Первой мировой войны, стал для них настоящим
шоком.
Национальные чувства — столь же эффективное сред-
ство коллективной мобилизации, сколь и трудно поддающаяся
контролю стихия. Когда в 1914 г. разразилась мировая война,
ветераны европейской социал-демократии (Карл Каутский и
Эдуард Бернштейн в Германии, Жан Жорес во Франции) оказа-
лись маргиналами в собственных партиях. Большинство социал-
демократов в Европе выступили на стороне национальных пра-
вительств.
159

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Не только социалисты пытались оседлать национальный
энтузиазм масс. Националисты также пытались использовать
социалистические идеи в своих целях. Муссолини презентиро-
вал свои идеи в качестве «истинного социализма», а официаль-
ной идеологией Третьего рейха оставался «национал-социа-
лизм»'.
Примечательно перерождение «пролетарского интернаци-
онализма» российских коммунистов в русский национализм,
произошедшее в середине 1930-х гг. Начиная с 1934 г. (убий-
ство Кирова) Сталин однозначно берет курс на построение ква-
зинационального государства, опиравшегося на политическую
и культурную гегемонию одной этнической группы2. Этот курс
проявился в подчеркивании русской этнической основы Совет-
ского государства, проведении принципа коллективной вины, вы-
разившегося в депортации целого ряда нерусских народов, и
антисемитизме, скрытом до войны и явном после 1948 г. Сдвиг
в сторону этнического национализма дал о себе знать и в неко-
торых официальных документах послевоенного времени. Так, в
постановлении ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» говори-
лось, что препятствием на пути установления дружбы народов
на Северном Кавказе были ингуши и чеченцы.
Своеобразным гибридом социализма и национализма был
ранний сионизм. Сионисты и другие приверженцы еврейского
национализма первых десятилетий XX в. в большинстве своем
стояли на социалистических позициях3.
1 Хотя у Гитлера социализм служил скорее риторической деклараци-
ей. В отличие от Рема, Гитлер не собирался проводить национализации про-
мышленности. Об отношении фашистов к институту собственности см.:
Пайпс Р. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических
исследований, 2000. С. 282-290.
2 См.: Брудный И. М. Политика идентичности и посткоммунистиче-
ский выбор России // Полис. 2002. № 1. С. 87-104.
3 См.: Лакер В. История сионизма. М.: Крон-Пресс, 2000; Snyder L
Macro-Nationalisms: A History of the Pan-Movements. Westport (Connecticut),
L: Greenwood Press, 1984. О связи сионизма и национализма см. ниже.
160

В этот период в Центральной Европе и Российской империи
действовало большое количество еврейских политических партий
социалистической ориентации. Одной из самых крупных был
Бунд — Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и Рос-
сии. Среди первоочередных требований этой партии были, во-пер-
вых, предоставление национально-культурной автономии меньшин-
ствам, во-вторых, отмена черты оседлости, в-третьих, свобода
ассоциаций, и, в-четвертых, право на празднование субботы. По-
скольку российские социалисты (тогда Российская социал-демок-
ратическая рабочая партия) исходили из того, что борьба меж-
дународного пролетариата против международной буржуазии
может идти в форме национальной борьбы, они активно сотруд-
ничали с бундовцами. Отношения между ними, однако, были не-
простыми. Бунд поначалу присоединился к РСДРП, однако, на вто-
ром съезде этой партии в 1903 г. он вышел из ее состава, так как
социал-демократы отклонили требование Бунда признать его
«единственным представителем еврейского пролетариата»1.
В непримиримой оппозиции к Бунду стояла ССРП (Сионистско-
социалистическая рабочая партия). Если Бунд выступал за нацио-
нально-культурную автономию, то сторонники ССРП требовали
преобразования империи в федерацию. С 1906 по 1917 г. в Рос-
сии действовала партия «СЕРП» (Социалистическая еврейская ра-
бочая партия). В мае 1917 г. «серповцы» объединились с ССРП,
образовав Объединенную еврейскую социалистическую рабочую
партию (ОЕСРП). После Октябрьского переворота сионисты-со-
циалисты, а также часть объединенцев из числа серповцев пы-
тались бороться с большевиками. Другая часть ОЕСРП воспри-
няла коммунистические идеи и объединилась с левым крылом
Бунда. В результате образовалась Объединенная еврейская ком-
мунистическая рабочая партия, просуществовавшая до 1919 г.2
' Правда, на IV съезде РСДРП в 1906 г. Бунд снова вошел в РСДРП на
правах самостоятельной фракции. См.: Политические партии России: Ко-
нец XIX — первая треть XX в. Энциклопедия. М., РОСПЭН, 1996. С. 32-33.
2 См.: Политические партии России. С. 574.
11 Национализм
161

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Гибриды национализма с социализмом никогда не были
особенно привлекательными. Румынский (А. Чаушеску), албан-
ский (Э. Ходжи), кампучийский (Пол Пот и Иенг Сари), северо-
корейский (Ким Ир Сен и Ким Чен Ир) эксперименты вылились в
жестокие диктатуры, не давшие своим народам ни благополу-
чия, ни безопасности. Самая грандиозная по масштабам и са-
мая чудовищная по количеству жертв попытка построить социа-
лизм с национальным лицом была предпринята в Китае1. Начало
ей положил Мао Цзедун в 1948 г. Хотя идеи «великого кормчего»
в последние два десятилетия подверглись серьезной ревизии,
социализм с китайской спецификой по-прежнему остается офи-
циальной идеологией правящего режима.
Другой пример «национального социализма» — идеология
Партии арабского социалистического возрождения (партии
Баас), бессменно правящей в Сирии с 1963 г., а также идеоло-
гия одноименной партии в Ираке, находившейся здесь у власти с
1968 по 2003 г. Генеральный секретарь партии и президент го-
сударства в обоих случаях соединены в одном лице (в Сирии это
Хафез Асад, в Ираке до недавнего времени — Садам Хусейн)2.
Тридцатипятилетнее правление С. Хусейна не привело
к появлению такой культурно-политической общности как ирак-
ская нация. На начало XXI в. этнические и конфессиональные ло-
яльности жителей Ирака явно превалировали над лояльностью
государству. Это неудивительно, поскольку диктатура не спо-
собствует формированию национального сообщества как сооб-
щества граждан. В то же время нельзя не отметить, что С. Ху-
сейну удалось создать сильные институты, которые способство-
1 В общей сложности эксперимент Мао стоил порядка 40 млн. жиз-
ней, из них от 6 до 10 млн. — прямые жертвы репрессий. См: Черная книга
коммунизма. Преступления, террор, репрессии / Пер. с французского.
М.: Три века истории, 1999. С. 455-466.
2 Любопытно отметить, что и в Сирии и в Ираке правящие партии опи-
рались на религиозно-этнические меньшинства. В сирийском случае это ала-
виты, в иракском — сунниты.
162

вали постепенной интеграции иракского общества. Одним из
таких институтов была армия, служба в которой позволяла мо-
лодым людям, независимо от их принадлежности суннитской или
шиитской общине, ощутить себя иракцами. Ясно, что оккупация
Ирака в 2003 г. не способствовала развитию этой тенденции.
Причудливые варианты соединения националистических
и социалистических идей представлены в современном левом
движении. И государственный социализм Фиделя Кастро, и анар-
хизм субкоманданте Маркоса, и смесь ленинизма, троцкизма,
сталинизма и маоизма, которой подпитываются многочислен-
ные леворадикальные группировки — в состав всех этих идеоло-
гий входит определенный элемент национализма. Под эгидой
«левого национализма» (читай: противостояния империализму
и неоколониализму) сегодня действуют партии и движения раз-
личной направленности. Это, во-первых, панафриканизм. Среди
претендентов на адекватное выражение панафриканских идей —
Всеафриканская народная революционная партия, сторонники
которой выступают за объединение Черного континента на ос-
нове научного социализма и «черной власти» (отправления вла-
стных полномочий исключительно представителями коренного
населения Африки). Гербом партии служит пятиконечная чер-
ная звезда в красном кругу на желтом фоне, в глубине которо-
го просматриваются контуры Африки. Во-вторых, это сецесси-
онизм и ирредентизм, опирающиеся на левопопулистские идеи.
Такова, в частности, партия Э. Батасуна в Испании. В США на
том же идеологическом поле действуют борцы за свободу шта-
тов, прежде принадлежавших Мексике ("chicano liberationists"),
партия «Свободные Гавайи» и другие левые группировки, отста-
ивающие суверенитет «гавайской нации», пуэрто-риканские «ин-
депендисты», мексиканская партия La Raza Unida (существует с
1969 г. в Калифорнии, Техасе и Колорадо). В-третьих, политиче-
ские организации потомков «цветных» мигрантов, объединенных
по расово-этническому принципу и по принципу происхождения.
Например, «Азиатский левый форум» (Asian Left Forum), объе-
диняющий леворадикально настроенных мигрантов из Азии,
163
и*

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
имеет отделения в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Нью-Йорке.
С 1968 г. действует «Азиатско-американское революционное
движение» (Asian American Revolutionary Movement) со штаб-
квартирой в Бостоне. В него входят две небольшие организации:
«Объединенные молодые корейцы» (Young Koreans United)
и «Партия Красный страж» (Red Guard Party), объединяющая
живущих в Сан-Франциско выходцев с Дальнего Востока, на ко-
торых неизгладимое впечатление оказали идеи китайской куль-
турной революции. В-четвертых, так называемый «черный на-
ционализм», представленный множеством организаций левого
толка — от «Черных пантер» (Black Panthers) до «Лиги револю-
ционных черных рабочих» и «Черного радикального конгресса»
(BRC). Активность многих таких организаций ограничена терри-
торией того или иного штата. Например, объединение «Черные
рабочие за справедливость» (существует с 1981 г.) действует
только в Северной Каролине.
Глава 4. НАЦИОНАЛИЗМ И КОНСЕРВАТИЗМ
ТРАДИЦИОННЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ
В наших сопоставлениях национализма с другими идеологиями
Современности мы до сих пор не упомянули о таком влиятель-
ном идеологическом течении как консерватизм. Отчасти это
связано с крайней неопределенностью содержания последне-
го. Если консерватизм в широком смысле слова — это стремле-
ние к сохранению некоторого устоявшегося порядка вещей1, то
1 Это, разумеется, весьма упрощенная трактовка консерватизма.
Однако она имеет право на существование. Как отмечают некоторые ис-
следователи, консерватизм — не столько идеология, сколько состояние
ума. Либерализм аргументирует. Консерватизм просто есть. Для того что-
бы быть либералом, надо уметь связно, т. е. логически, развертывать свои
убеждения. Для того чтобы быть консерватором, достаточно деклари-
ровать приоритет Жизни над рассудочными схемами. Веру либерализ-
164

в разряд консерваторов попадают фигуры, не имеющие между
собой ровным счетом ничего общего. Например, Эдмунд Бёрк
и Алексей Подберезкин.
Но расплывчатость идейного содержания — удел не толь-
ко консервативной идеологии. То же самое касается и либера-
лизма и социализма. Как справедливо заметил Иммануил Вал-
лерстайн, «никогда не существовало бесспорной и окончатель-
ной версии ни одной из этих идеологий, всегда было немало
путаницы с разграничительными линиями между ними»1. Тем не
менее «и в обыденном сознании, и в профессиональном языке
закрепилось представление о трех разных идеологиях и трех
разных стилях политики: политика осторожности и осмотритель-
ности; политика постоянной рациональной реформы; политика
ускоренного преобразования»2.
Итак, если три упомянутых идеологии сопоставить друг
с другом по их отношению к социальной трансформации, то кон-
серватизм будет означать скепсис по отношению к обществен-
ным изменениям, либерализм — постепенное реформирова-
ние, а социализм — радикальное реформирование.
Уместно, далее, проследить позиции всех трех идеологий в ан-
тиномии государство — общество. Казалось бы, все три конку-
рента занимали резко критические позиции к государству. Кон-
серватизм показывал деструктивную роль государства по отноше-
нию к традиционным институтам (семье, общине, церкви и т. д.).
ма в возможность исправления общества к лучшему (т. е. прогрессизм)
необходимо обосновывать. Скепсис по поводу прогресса обосновывать не
нужно. Либеральным мыслителям, начиная со времен Локка и Юма, при-
шлось немало потрудиться, доказывая истинность тезисов о «естественной
свободе» и «естественных правах» человека. Консерваторам не стоило ни-
какого труда указать на очевидность социальной иерархии и сделать отсю-
да почти очевидный вывод о естественности неравенства. См.: KirkR. (ed.).
The Portable Conservative Reader. NY: Viking Press, 1982.
1 Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном
мире. СПб.: Университетская книга, 2001. С. 305.
2 Там же.
165

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Либерализм разоблачал государство как организацию, меша-
ющую проявлению творческого потенциала индивидов. Социа-
лизм видел в государстве машину, позволяющую проводить ин-
тересы господствующих классов в ущерб интересам общества.
Однако в конечном итоге все эти идеологии объективно
способствовали усилению государства. Для консерваторов го-
сударство стало инструментом в борьбе с распадом обществен-
ной нравственности. Для либералов — механизмом, с помощью
которого можно регулировать рациональное реформирование
общества. Для социалистов — вожделенным средоточием вла-
сти, без захвата которой социализм не построить.
К началу Первой мировой войны сложился своеобразный
идеологический консенсус, который И. Валлерстайн называет
«либеральным консенсусом». Консерваторы стали «либераль-
ными консерваторами». (Дизраэли и Бисмарк проводили, по
сути, те же реформы, к которым стремились либералы.). Со-
циалисты стали «либеральными социалистами (Каутский и Берн-
штейн предпочли революционному радикализму то, что Ленин
называл «ревизионизмом»). Такие требования либерализма как
всеобщее избирательное право и «государство всеобщего бла-
госостояния» были в значительной мере выполнены.
Союзник либеральных и социалистических идей в первой
половине XIX в., национализм превращается в союзника консер-
ватизма в последнюю треть того же столетия. Националисты
становятся консерваторами, а консерваторы — националиста-
ми, объединяясь вокруг общей цели — защиты общественных
и религиозных устоев от напора безбожия и анархии.
Поскольку государства к концу XIX в. попадают во все боль-
шую зависимость от собственных граждан (это уже не послуш-
ные монарху подданные, а наделенные правом голоса индиви-
ды), перед властями встает нелегкая задача: обеспечить поли-
тическую лояльность. Если династическому государству было
достаточно простой пассивности населения, то современному
государству, для того, чтобы быть эффективным, необходимы
граждане-патриоты. Необходим, иными словами, особый тип
166

коллективной сплоченности — национальной сплоченности. Пос-
ледняя достигается посредством увязывания национальной при-
надлежности с языковой и этнической.
Исторический опыт свидетельствует, что консервативно-
охранительные силы охотно предпринимают попытки опереться
на стихийный национализм масс (вернее, на свойственные мас-
совому сознанию шовинизм и ксенофобию) для укрепления соб-
ственной социальной базы. Дело Дрейфуса в 1890-е гг. во Фран-
ции знаменует собой одну из первых таких попыток. Опыт, опять-
таки, показывает, что подобные попытки не всегда приносят
желаемый результат. Так, дело Дрейфуса привело в конечном
итоге к росту гражданского самосознания во французском об-
ществе, к его достаточно устойчивому иммунитету к этноцент-
ризму вообще и к антисемитизму, в частности. Равным обра-
зом неудачей закончились попытки консерваторов в Велико-
британии использовать антинемецкие настроения накануне
Первой мировой войны. Власти оказались не способны контро-
лировать разбуженного ими джинна. Антинемецкая истерия
масс стала опасна для королевской династии, носившей в ту пору
германское имя Гфельф (тогда же, в 1914 г., его пришлось сме-
нить на нейтральное — Виндзор)'.
«РАДИКАЛЬНЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ»: КОНСЕРВАТИВНЫЙ ДИСКУРС
КАК НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЙ
Историки идей относят к «радикальному консерватизму» Рене
де Латур дю Пэна, Эдуара Дрюмона, Мориса Барреса и ряд
других писателей и публицистов последней трети XIX — первых
десятилетий XX в. Этому течению свойственны три черты: анти-
буржуазность, антисемитизм и разрыв с традиционным консер-
ватизмом. Радикальный консерватизм нацелен против буржуа-
зии, которая после 1848 г. окончательно стала консервативным
1 Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 г. СПб.: Алетейа, 1998.
167

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
классом — из еще недавно революционной силы превратилась
в носителя консервативных идей. Но объектом критики радикаль-
ных консерваторов выступает не класс, не капиталисты-буржуа
(в этом случае мы имели бы дело с социализмом), а этническая
группа — евреи. Как пишет Эрнст Нольте, характеризуя ради-
кальный консерватизм, «форсируя свою собственную борьбу
против буржуазного мира, он стремится повернуть ветер в сто-
рону от парусов рабочего движения, поставив на место ненави-
стного образа капиталиста другой ненавистный образ — еврея»1.
Отсюда вытекает последняя из упомянутых особенностей ради-
кального консерватизма: обрыв связи с интеллектуальной тра-
дицией, из которой он вышел. Если христианский консерватизм
борется с атеизмом и мечтает о возвращении общества к рели-
гии2, то радикальный консерватизм борется с врагами государ-
ства-нации, как внешними, так и внутренними. Противниками
Жозефа де Местра и Луи де Бональда были идеи Просвещения
и Французской революции. Противниками Эдуара Дрюмона и
Мориса Барреса становятся немцы и евреи. Формулой, в кото-
рой консервативная и националистическая составляющие этого
дискурса обретают единство, могут послужить слова Шарля
Морраса: «Революция приходит из Германии».
Основополагающая работа для интеллектуально-политиче-
ского течения, которое мы обозначили выше как «радикальный
консерватизм», принадлежит Рене Латур дю Пэну (Rene de La
Tour du Pin). Эту книгу «По направлению к христианскому обще-
ственному порядку», вышедшую в 1907 г., Латур дю Пэн начина-
ет с констатации того факта, что современное общество являет
собой картину полного нравственного упадка. Первопричину та-
1 Нольте Э. Фашизм в его эпохе. Новосибирск: Сибирский хронограф,
2001. С. 65.
2 «Вопреки всем его высказываниям о величии Франции и о ценности
национальных догм, нельзя не заметить, — говорит Э. Нольте о Ж. де Ме-
стре, — что его сердце всецело на стороне единства христианской Евро-
пы». Нольте Э. Цит. соч. С. 52.
168

кового он усматривает во Французской революции и, в частности,
в принятом в 1791 г. Законе Ле Шапелье, упразднившем цехо-
вые организации (корпорации). Будучи в 1890-е гг. депутатом
парламента, Латур дю Пэн требовал отмены этого закона1.
Учения, вытекающие из революции, — как либеральные,
так и социалистические — лишь на словах утверждают ценность
человеческой личности, полагает французский консерватор. На
деле они подавляют человека, ибо не учитывают его природу.
Необходимо вернуться к корпоративному порядку. В корпора-
ции и работник и работодатель суть члены единого целого. Здесь
нет места классовой борьбе. Нет конкуренции. Нет трудовых
договоров и споров относительно их соблюдения. Есть четко за-
данный статус каждого. Инстанция, задающая этот статус — госу-
дарство. (Хотя сам автор этого и не утверждает, делая акцент
на саморегуляции корпораций и их взаимодействии.) «В самом
деле, политическая цель корпоративизма состоит очевидным
образом в том, чтобы отнять у отдельного человека его демо-
кратическую долю участия в государственном суверенитете и
заменить его опасное положение гражданина ограниченным
существованием представителя некоторой профессии»2.
Корпоративистскую логику Латур дю Пэна в националисти-
ческом направлении развил Шарль Моррас. Выделим основные
моменты его рассуждений. Ш. Моррас решительно отвергает
идею индивидуальной свободы как либералистскую химеру.
Индивид нуждается не в свободе, а в безопасности. Безопасность
же он обретает в коллективе — в семье или в обществе, устро-
енном по образцу семьи. Отсюда ключевой пункт рассуждений
Ш. Морраса — идея органического общества. Свою теорию он
называет «органическим эмпиризмом». Она является эмпириз-
мом потому, что отправляется от опыта — в отличие от либера-
лизма и социализма, которые подменяют реальность рассудоч-
1 См.: Мийон-Дельсоль Ш.-М. Политические идеи XX века. М.: Кон-
корд, 1995. С. 106.
2 Нольте Э. Цит соч. С. 66.
169

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
ными схемами. Она является органическим эмпиризмом пото-
му, что помогает правильно, т. е. в соответствии с естественной
органикой жизни, упорядочить человеческое существование.
Если такой теорией не руководствоваться, всегда найдутся аван-
тюристы, которые исказят естественные параметры общества
в угоду какой-нибудь идеологической догме.
Политика представляет собой не искусство согласования
интересов, а искусство управления. Она должна не потакать спо-
рам относительно того, какой способ правления лучше, а вести
общество по правильному пути. Политика превращается поэто-
му в «диктатуру разума», и «вопрос заключается не в том, куда
идти, а в выборе вождя»1.
Наиболее приемлемой формой правления Ш. Моррас счи-
тает монархию. Монархия, с одной стороны, вытекает из опы-
та, диктуется естественными законами общественной жизни.
С другой стороны, монархическое государство — наилучший
способ уберечь органическое общество от разлагающих влия-
ний, сохранить самобытность нации.
П. Альтер, подобно многим другим исследователям, на-
зывает концепцию Ш. Морраса «интегральным национализ-
мом». Это более подходящий термин по сравнению со множе-
ством других, описывающих тот же объект: «радикальный, эк-
стремальный, воинствующий, агрессивно-экспансионистский,
правый, реакционно-эксцессивный национализм»2. Его существо —
в абсолютном приоритете нации как универсального принципа в
любой сфере, от экономики и политики до религии и морали.
Этический балласт отбрасывается за ненадобностью. Место
рациональности и морали занимает мистика «крови и почвы»,
культ «земли и мертвых»3.
Интегральный национализм представляет собой действен-
ный инструмент достижения внутриполитического status quo.
1 Мийон-Дельсоль Ш.-М. Цит. соч. С. 112.
2 Alter P. Nationalismus. Fr/Main: Suhrkamp Verlag, 1985. S. 43.
3lbid. S.47.
170

Кроме того, посредством механизма «негативной интеграции»,
а именно — противопоставления собственного государства со-
седним — удается добиться интенсивной лояльности по отноше-
нию к нации. Коль скоро отечество пребывает в опасности, ис-
ходящей от внешних и внутренних врагов, понятно, в чем состо-
ит долг всякого патриота.
Глава 5. ЭТАТИЗМ, ИМПЕРИАЛИЗМ,
АНТИКОЛОНИАЛИЗМ
НАЦИОНАЛИЗМ И ЭТАТИЗМ
Национализм часто смешивают с этатизмом — принципом при-
оритета государства во внутриполитической и внешнеполитиче-
ской сфере.
Политическое пространство современного мира устроено
по этатистскому (от французского efat — государство) принципу1.
Хотя формой институционализации международного сообщества
объявлены «нации», или «национальные государства» — Лига
Наций (1919), Организация Объединенных Наций (1945), — эти
целостности никоим образом не соответствуют националисти-
ческому идеалу. Национализм требует совпадения национальных
(в культурном, историческом или этническом смысле) и полити-
ческих целостностей2. Как отмечает британский политолог Джеймс
Мэйел, «со времен Французской революции националистиче-
ские силы не раз бросали вызов устоявшимся практикам и инсти-
тутам. Отчасти эти попытки возымели успех: на карте мира по-
1 О противостоянии этатизма вызовам, бросаемым альтернативными
принципами устройства политического порядка, в том числе национализ-
мом, см.: Falk R., Kim S., Mendlovitz S. Toward a just world order. Boulder,
Colo, 1982.
2 Kohn H. Nationalism. Its Meaning and History. Princeton, NJ: Van
Nostrand, 1955. P. 10.
171

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
явилось немало государств, отвечавших националистическому
представлению о национальном организме»1. Однако сложив-
шаяся модель мирового устройства оказалась гораздо прочней,
чем представлялось сторонникам ее пересмотра. «Национали-
сты не столько трансформировали интернациональную систе-
му, сколько приспособились к ней, не перестроили эту систему
сообразно своему образу, а встроили свои представления в эту
систему»2.
Этатизм во внутриполитической сфере означает регулиро-
вание общественной (прежде всего экономической) жизни со
стороны государства. Это проявляется во вмешательстве госу-
дарства в деятельность рынка — мобилизации ресурсов для ин-
вестиций в предприятия госсектора, регулирования в сфере за-
нятости, поддержке национального производителя посредством
высоких пошлин на импорт, мерах валютного регулирования.
Дозировки этатизма в разных государствах различны. Напри-
мер, в странах Скандинавии они намного выше, чем в Северной
Америке.
В крайних вариантах этатизма (социализм и фашизм) госу-
дарственный контроль над обществом приобретает всеобъем-
лющий характер. Он уже не ограничивается экономикой, но
пронизывает все сферы жизни общества.
Как видим, этатизм — особенно этатизм во внутренней по-
литике — довольно близок национализму. В хозяйственной сфе-
ре они взаимно переплетаются: этатизм здесь тождествен «эко-
номическому национализму». Тем не менее этатистский и на-
ционалистический дискурсы полезно отличать. Далеко не все
этатисты — националисты. Если же отождествить этатизм с на-
ционализмом, то под рубрику «национализм» попадут такие
разные политики, как Евгений Примаков и Владимир Жиринов-
ский, Сергей Степашин и Дмитрий Рогозин.
1 Mayal J. Nationalism and International Society. Cambridge, NY etc.:
Cambridge University Press, 1990. P. 25.
2 Ibid. P. 25.
172

Что касается этатизма во внешней политике, здесь необхо-
димость видеть разницу между этатистским и националистиче-
ским дискурсами еще более показана. Без такого различения
«националистом» придется называть практически любого ответ-
ственного политика.
НАЦИОНАЛИЗМ И ИМПЕРИАЛИЗМ
Национализму принадлежит неоднозначная роль в оправдании
империалистической политики, которую проводили европейские
государства в период с последней трети XIX по середину XX в.
Строго говоря, идеологической легитимацией империализма
выступает не национализм, а расизм*. У нации есть четкие куль-
турные очертания, и национализм заботится об их сохранности,
следя за неприкосновенностью ее политического суверенитета.
Цивилизация же, к экспансии которой стремится империализм,
распространяется поверх национальных границ.
Пример вызревания националистического дискурса в рам-
ках империалистического дает история Японии. Национализм на
протяжении более чем полувека, с последней трети XIX в. до
Второй мировой войны включительно, остается здесь достояни-
ем интеллектуалов. Правящие круги мыслят в имперских тер-
минах и не отделяют нацию от государства.
Националистический дискурс возникает в японской интел-
лектуальной элите в 1880-е гг., когда издатель и публицист То-
кутами Сохо с группой единомышленников основывает «Обще-
ство друзей народа» и периодическое издание «Друг нации».
Почти одновременно возникает конкурирующее с либерально
настроенным Сохо консервативное «Общество политического
просвещения». Результатом их деятельности стало появление в
японском политическом лексиконе средств для выражения
разных содержаний. Если термин «kokumin» означает нацию
1 Этот тезис блестяще продемонстрировала X. Арендт. См.: Арендт X.
Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. С. 237-306.
173

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
в политическом смысле слова, то термин «minzoki» — нацию
в культурно-этническом смысле. Под воздействием этого пре-
образования такое же изменение происходит в корейском и ки-
тайском языках. Аналогом kokumin в корейском становится
kokmin, а в китайском — gumin, или guomin (отсюда, кстати, и наз-
вание будущей Национальной партии — Гоминьдан)'.
Имперская Япония, помимо воли ее правителей, оказалась
триггером национализма в Юго-Восточной Азии. На рубеже
XIX-XX вв. образованные слои на Корейском полуострове на-
чинают мечтать о создании независимого национального госу-
дарства, а образованные слои в Китае в это же время — о пре-
вращении империи в нацию.
Симптоматично, что корейский национализм родился не
в Корее. Начало ему было положено деятельностью Ассоциа-
ции корейской молодежи за независимость — организацией ко-
рейских студентов в Токио. Вдохновленная «14-ю пунктами» Виль-
сона, корейская студенческая молодежь выдвинула в феврале
1919 г. требование созвать Парижскую мирную конференцию,
которая бы изменила карту Восточной Азии по тому же образ-
цу, по которому была изменена карта Европы.
Нечто похожее возникает десятилетием раньше в Китае, где
националистическое воодушевление принципом (этно)нации
поначалу разделяют лишь интеллектуальные элиты. Между 1911
и 1945 г. разворачивается борьба, завершившаяся полной побе-
дой китайского национализма над японским империализмом.
С капитуляцией Японии в августе 1945 г. японский национализм
окончательно отделяется от японского империализма.
Как в случае британского (а также французского и русско-
го), так и в случае японского империализма захват чужих терри-
торий оправдывался прививкой отсталым народам более высо-
кой культуры. Кроме того, легитимацией японского империа-
лизма служил тезис об объединении Азии — реванш «желтого
1 См.: Morris-Suzuki Т. Re-Invention Japan: Time, Space, Nation. Armonk,
NY:M.E.Sharpe, 1998.
174

человека» над европейцами, на протяжении нескольких столе-
тий унижавших национальное достоинство азиатских народов.
Именно в таких терминах, кстати, во многих азиатских странах
было воспринято известие о победе Японии в войне с Россией
(1904-1905).
АНТИКОЛОНИАЛИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ
Применительно к антиколониальным движениям термином
«национализм» следует пользоваться с большой осторожно-
стью. Во-первых, потому, что идеология антиколониализма
крайне неоднородна. Наряду с националистическим дискурсом
она содержит в себе множество других. Во-вторых, потому,
что негативная оценочная нагрузка этого термина может быть
использована — и используется — в политико-идеологических
целях.
Если суть национализма как идеологии заключается в тре-
бовании отдельной государственности для каждой нации, то
многие антиколониальные движения в третьем мире не являют-
ся националистическими, поскольку такого требования они не
выдвигают. Их идеологи выступают за создание многонациональ-
ных государств. Такой известный борец за свободу Южной
Америки как Симон Боливар (1783-1830) стремился к консоли-
дации всех испаноязычных стран континента. Равным образом
лидеры революционного (марксистски ориентированного) дви-
жения в Латинской Америке в 50-70-е гг. XX в. вовсе не ставили
перед собой целью создание независимых национальных госу-
дарств. Их устремлением было освобождение от североаме-
риканской гегемонии всех, кого это могло касаться, а идеалом —
социалистический интернационал. Перед нами очевидным об-
разом враждебная национализму — радикально-социалистиче-
ская — идеология. У кого повернется язык назвать национали-
стом Че Гевару?
Кроме того, квалифицируя упомянутые движения как «на-
ционалистические», исследователи рискуют затушевать их эман-
175

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
сипаторский, антиимпериалистический потенциал1. Поскольку тер-
мин «национализм» наводит на ассоциации с сецессионизмом,
сепаратизмом, этноцентризмом и т. д., антиколониальные дви-
жения, маркированные этим термином, предстают как некий
анахронизм. По мысли латиноамериканского исследователя
Джеймса Блаута2, такое маркирование связано с подменой про-
блематики антиколониализма проблематикой модернизации.
Если модернизация — это развитие и прогресс, то противодей-
ствие модернизации («национализм») — это противодействие
прогрессу. В результате такой подмены темы эксплуатации,
неравномерного развития и культурного господства вообще не
обсуждаются, а противостояние колониализму предстает не
иначе как противостояние цивилизации, отмечает Дж. Блаут.
Выше мы уже говорили о том, что благодаря пейоратив-
ным коннотациям слова «национализм» оно служит эффектив-
ным политическим инструментом. Этим словом, в сочетании с
предикатами «радикальный, или «ультра», можно заклеймить и
обезвредить противника. Однако если все-таки попытаться от-
влечься от нормативной нагрузки термина, с его помощью мож-
но описать идеологию антиколониализма, по крайней мере,
в странах Азии и Африки.
В осмыслении антиколониального национализма отчетливо
просматривается противостояние двух основных парадигм, ко-
торые условно можно обозначить как «инструменталистская» и
«культуралистская». Первая методологически связана с марк-
сизмом и функционализмом. В данной парадигме национализм
в Азии и Африке объясняется либо как реакция третьего мира
1 Термин «империализм» подвергся инфляции в результате его неуме-
лого использования советской пропагандой. Однако аналитического потен-
циала он тем не менее не утратил, о чем свидетельствуют работы И. Вал-
лерстайна и его последователей, с одной стороны, и Э. Сайда и его едино-
мышленников, с другой.
2 BlautJ. National Question: Decolonalizing Theory of Nationalism. Atlantic
Highlans, NJ., L: Zed Books, 1987.
176

на экономическое и технологическое отставание от западных
стран, либо как его реакция на проникновение капитализма в
зоны, прежде контролировавшиеся социалистическим блоком
(Советским Союзом или Китаем). Культурные аспекты этой ре-
акции производим от экономических и политических реалий. Вто-
рая из упомянутых парадигм связана с исследовательским на-
правлением, получившим название «постколониальных исследо-
ваний» (poslcolonial studies). Представители этого направления
обращают внимание на многослойность феномена колониализ-
ма. Он имеет как политико-экономическое, так и культурное
измерение. Напряженные отношения господства и подчинения
складываются не только и не столько в сфере экономики и поли-
тики, сколько в сфере дискурса. Победу колонизаторов можно
тогда считать окончательной, когда они навяжут колонизируе-
мым свой дискурс, свой способ восприятия и освоения мира.
Национализм в странах Азии и Африки — это ответ на ко-
лониализм. Но существо этого ответа заключается вовсе не в
" ressenlimenf". Антиколониальная национальная борьба есть
прежде всего борьба за дискурс, или, пользуясь терминологи-
ей Фуко, борьба за то, кто и по каким правилам будет осуще-
ствлять производство высказываний. Националистический ответ
на практику колониализма состоит в формировании особого,
недоступного колонизаторам символического пространства.
На том, как происходило создание этого пространства, сосре-
доточены работы индийского политолога Парты Чаттерджи.
Уже само представление о национализме в странах Азии
и Африки как о продукте европейского импорта — типично ко-
лониальное представление. За неевропейскими странами с са-
мого начала не признается исторической субъектности. «Исто-
рия, казалось бы, рассудила так, что в постколониальном мире
мы будем лишь вечными потребителями всего, что связано с со-
временностью. Европа и две Америки, эти единственные под-
линные субъекты истории, продумали за нас не только сцена-
рий нашего колониального просвещения и порабощения, но так-
же и нашего антиколониального сопротивления... Даже наше
12 Национализм
177

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
собственное воображение должно навеки оставаться колонизи-
рованным»1.
Между тем изучение проблем национализма в колониаль-
ном мире — это изучение «сложного комплекса отношений
между мыслью, культурой и властью»2. Властные отношения в
обществе, находящемся под колониальным господством, весь-
ма специфичны. Ведь, как мы знаем из «критики идеологии» и
из инспирированного работами Фуко дискурс-анализа, «господ-
ствовать и угнетать в состоянии не только военная или промыш-
ленная власть, но и сама мысль»3. Поэтому полем битвы за по-
литическую власть становится «поле дискурса — историческо-
го, философского и научного»4. Именно на том поле и ведут
антиколониальную борьбу местные интеллектуальные элиты. На
примере Индии автор показывает, что противостояние колони-
альному господству здесь разворачивается не как политиче-
ское, а как культурное противостояние. По его мнению, «анти-
колониальный национализм формирует сферу собственного
суверенитета в границах колониального общества задолго до
того, как начинает свои политические битвы с имперской влас-
тью»5. Интеллектуальные элиты Азии отдают себе ясный отчет в
том, что Восток уступил Западу в экономико-технологической
сфере. Они не строят иллюзий относительно возможности со-
ревнования с Западом в экономике. Поэтому центр тяжести ан-
тиколониального национализма смещается с «внешней» (мате-
риальное производство и искусство государственного управ-
ления) на «внутреннюю» сферу. «Чем более успешно кто-то
подражает западным навыкам в материальной сфере, тем, сле-
1 Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает? //
Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Грох и др.; Пер. с англ.
и нем. М.: Праксис, 2002. С. 285.
2 Chafferjee P. Nationalist Thouhght and the Colonial World: A Derivative
Discourse? Delhi: Oxford University Press, 1986. P. 26-27.
3 Ibid. P. 11.
4 Ibid.
5 Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает? С. 286.
178

довательно, более важно для него сохранять уникальность ду-
ховной культуры»1. Но сохранение этой уникальности не имеет
ничего общего с цеплянием за отжившие традиции. Более того,
лидеры антиколониального сопротивления в Индии на первом
этапе своей борьбы ждут, пока колониальные власти проведут
необходимые институциональные реформы. И лишь на втором
этапе начинается сопротивление вмешательству в области, ко-
торая называется «национальной культурой». Активность анти-
колониального национализма нацелена на то, чтобы создать со-
временную национальную культуру, которая вместе с тем не
является западной.
На материале хорошо знакомой ему Бенгалии П. Чаттерд-
жи показывает, как национальный проект, берущий курс на
формирование устойчивого «воображаемого сообщества»,
реализуется в различных сегментах социокультурной сферы.
Для распространения национальных идей необходимы осо-
бые институциональные условия, которые Б. Андерсон удачно
назвал «печатным капитализмом» (см. Часть II, глава 4). В ситу-
ации колониального подчинения выполнение этих условий сопря-
жено с рядом трудностей. То, каким образом и в каких масшта-
бах будет происходить распространение печатного слова, здесь
полностью зависит от колонизаторов. В бенгальских районах
Индостана это происходило следующим образом. Первые кни-
ги там были напечатаны в конце XVIII в. по инициативе местных
британских властей и христианских миссионеров. В течение пер-
вой половины XIX в. английский полностью вытеснил персидский,
прежде служивший языком бюрократии. В результате к сере-
дине того же столетия формируется двуязычная бенгальская
элита — слой образованных людей, с одной стороны, распола-
гавших достаточными финансовыми и техническими ресурсами
для публичного действия, а с другой — снедаемых жаждой
превратить родной язык в полноценное средство культурной
коммуникации. Их усилиями создается сеть книжных и газетных
1 Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает? С. 287.
12*
179

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
издательств, а также литературных обществ, благодаря кото-
рым формируется национальный язык в современном смысле
слова. Причем происходит это без участия европейских миссио-
неров и колониальной администрации.
Другой сферой, куда решено не допускать колонизаторов,
становится образование. Национальной элите удается сформи-
ровать институт образования: широкую сеть средних школ, ох-
ватывавших каждую провинцию, и выпуск необходимой обра-
зовательной литературы. Тем самым складывается «находяще-
еся вне государственной компетенции пространство», в котором
могли рождаться и приводиться в соответствие с мировыми стан-
дартами новые язык и литература.
Наконец, существовал еще один сегмент «внутренней на-
циональной культуры», которая оберегалась от иностранного
вмешательства. Это семья. Здесь, правда, позиции местной эли-
ты разделились. Ранние бенгальские реформаторы усматривали
в традиционной индийской семье слишком архаичный институт и
были готовы реформировать его с помощью колониальных вла-
стей. Новые же реформаторы-националисты считали индийскую
семью слишком важным элементом национальной идентично-
сти, чтобы позволить колониальному государству вмешиваться
в эту сферу. «Случилось так, — пишет П. Чаттерджи, — что се-
мья и позиция женщин подверглись изменениям в среде нацио-
налистических средних классов. Возник, несомненно, новый пат-
риархат, отличный от "традиционного" порядка, но при этом явно
претендующий на то, чтобы отличаться от "западного" типа се-
мьи. "Новая женщина" должна была стать современной, но тем
не менее проявлять признаки связи с национальной традицией,
и, следовательно, существенно отличаться от "западной" жен-
щины»1.
В том же русле, что и Чаттерджи, находятся исследования
другого представителя "postcolonial studies" — П. Ван дер Веера.
Последний убедительно продемонстрировал, что в Индии, задолго
1 Чаттерджи П. Воображаемые сообщества: кто их воображает? С. 291.
180

до прихода туда «печатного капитализма», существовали публич-
ные сферы, созданные институтом паломничества. Многообраз-
ные ритуальные практики, связанные с паломничеством, были от-
крыты только для «инсайдеров» и закрыты для «аутсайдеров»1.
Несколько иначе построены работы Эдварда Сайда, кото-
рый сосредоточен на деконструкции логики европоцентризма.
В своем знаменитом исследовании «Ориентализм» Э. Сайд по-
казывает, что конструирование «Востока» было необходимым
элементом в интеллектуальном и политическом конституирова-
нии Запада. Колонизировать остальной мир означало для евро-
пейцев не просто подчинить его технологически, но превратить
его в объект взгляда. Восток — это абсолютный Другой, нечто
сущностно отличное от разглядывающего его западного челове-
ка. «Восток» в дискурсе ориентализма — это область, которую
можно описывать и изучать, заселять и обучать и которой мож-
но править. «Короче говоря, ориентализм — это западный стиль
доминирования, реструктурирования и обретения авторитета над
Востоком»2.
Начало ориентализма положила эпоха Просвещения. Имен-
но тогда европейское человечество предпринимает проект гло-
бального распространения, частью которого было приобщение
«примитивных» восточных народов к ценностям западной циви-
лизации. Без анализа дискурса ориентализма, полагает Э. Сайд,
невозможно понять колониализма — той «систематической дис-
циплины, посредством которой европейская культура была спо-
собна овладевать Востоком — и даже производить Восток —
в политическом, социологическом, военном, идеологическом,
научном и имагинативном плане»3.
Нет нужды пояснять, что Восток при этом не выступает как
субъект — ни как субъект мысли, ни как субъект действия.
' См.: Van der Veer P. Religious Nationalism: Hindus and Muslims in India.
Berkley: University of California Press, 1994.
2 Said E. Orientalism. NY: Vintage Books, 1978. P. 3.
3 Ibid.
181

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
На взгляд Э. Сайда, не только азиатский национализм, но
и национализм в Европе был продуктом колониализма. Европей-
ский национализм появился именно благодаря опыту объекти-
вирования незападных культур и обществ, которых европейский
взгляд превращал в предмет этнографического изучения1.
По мысли Э. Сайда, успех колониального проекта во мно-
гом объяснялся его воспроизводством в умах людей — как ко-
лонизировавших, так и колонизированных. Поэтому освобож-
дение от (нео)колониализма невозможно без радикального пе-
ресмотра господствующих дискурсивных практик.
Глава 6. НАЦИОНАЛИЗМ И РАСИЗМ
К ПОНЯТИЮ РАСИЗМА
Идеология расизма в его традиционном варианте базируется на
следующих допущениях:
• человеческий род не является единым, а состоит из не-
скольких глубоко отличных друг от друга видов, называ-
емых расами;
• каждому такому виду (расе) свойственен определенный
набор черт, начиная от строения тела и заканчивая психи-
ческой конституцией;
• поведение индивидов в конечном итоге определено их ра-
совой принадлежностью;
• неравный интеллектуальный и культурный статус рас
предполагает их иерархическую соподчиненность.
Однако таковы допущения лишь традиционного, «класси-
ческого» расизма. Существуют современные формы расизма,
не подпадающие под это определение. К их анализу мы обра-
тимся в заключении данной главы.
1 Эти мысли Э. Сайд более подробно изложил в работе «Культура и им-
периализм». См.: SaidE. W. Culture and Imperialism. NY: Vintage Books, 1994.
182

РАСА И РАСИЗМ
Попытки классификации человеческого рода по отдельным ка-
тегориям, названным расами, а также объективного описания
этих категорий предпринимались с самого начала становления
биологии как науки (Бюффон, Линней). В этот период и появля-
ется термин «раса», обозначающий определенный набор фи-
зических черт, наличие которых связывается с тем или иным
географическим ареалом. Так возникла дожившая до наших дней
типологизация, согласно которой человечество делится на три
большие расы — европеоидную (население Европы), монголо-
идную (население Азии и Южной Америки) и экваториальную,
или негро-австралоидную (население Африки и Австралии). В хо-
де развития биологических знаний вообще и физической антро-
пологии в частности предпринималось множество попыток ра-
совой таксономии'.
Классическое подразделение человеческого рода на виды
принадлежит французскому анатому Кювье, который выделил три
расы: белую, или кавказскую, черную, или эфиопскую, и желтую,
или монгольскую. По А. Ретсиусу, однако, человеческих рас все-
го две — долицефальная (с удлиненным черепом) и брахицефаль-
ная (с овальным черепом). По И. Канту, посвятившему несколько
лет своей научной деятельности антропологии, человечество со-
стоит из четырех рас: белой, негритянской, монгольской (или кал-
мыцкой) и индийской (или индостанской). По И. Ф. Блюменбаху,
существует пять различных рас: кавказская, эфиопская, американ-
ская, монгольская и малайская.
Принципом классификации поначалу выступали внешние
признаки (цвет кожи, структура волос, форма черепа, строе-
ние скелета и т. д.). С развитием биологической науки за основу
типологизации стали брать такие характеристики как группа крови,
белок сыворотки, ферменты. Казалось бы, то обстоятельство,
что между людьми существуют физические и физиологические
1 См.: BantonM. Racial and Ethnic Competition. Cambridge: Cambridge
University Press, 1983.
183

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
различия и что эти различия связаны с ареалами расселения (что
в свою очередь объясняется длительной адаптацией человека к
условиям среды), бесспорно. Однако ни одна из предложенных
расовых типологизаций не выдержала критики. В процессе тео-
ретического деления человечества на расы (число которых в
некоторых таксономиях достигало двадцати1) выяснилось, что
четко зафиксировать комплекс признаков, характерных для од-
ной группы, сосредоточенной в одном географическом ареа-
ле, и не характерных для других, живущих в других ареалах, не-
возможно. Это привело многих антропологов к выводу, что раса
представляет собой типологический конструкт. Иными слова-
ми, эта категория отражает не столько действительные разли-
чия между группами, сколько различия в способах классифика-
ции, принятых учеными2.
Если в сфере физической антропологии эвристический ста-
тус понятия «раса» остается предметом споров, то в области
социально-гуманитарного знания большинство исследователей
отказалось от этого термина как ненаучного. Тому несколько
причин. Во-первых, массовые миграции, имевшие место на про-
тяжении столетий, и географическая мобильность современ-
ного населения привели к такому количеству смешений, что
расовая «чистота», даже если таковую допустить, безнадежно
нарушена. Во-вторых, социокультурные различия внутри чело-
веческих групп, по каким бы физиологическим признакам их ни
проводить, гораздо глубже, чем различия между такими груп-
пами. Наконец, в-третьих, понятие «раса» веками использова-
лось для оправдания неравенства и потому представляет собой
инструмент социальной (а не научно-теоретической) классифи-
1 См.: Dobzhanski T. Mankind Evolution: The Evolution of the Human
Species. New Haven:Yale University Press, 1962.
2 См.: ТодоровЦ. Раса и расизм // Новое литературное обозрение.
1998. № 34. С. 5-36; Соколовский С. Расизм, расиализм и социальные
науки в России // Расизм в языке социальных наук / Под ред. В. Воронко-
ва, О. Карпенко, А. Осипова. СПб.: Алетейа, 2002. С. 31-44.
184

кацик'. Раса, таким образом, — это идеологический артефакт, вос-
требованный в условиях сегрегации, но излишний в условиях граж-
данского равенства. Симптоматично, что такая отрасль социоло-
гической науки как «социология расы» имеет своим предметом не
«расу» как некую реальность, а реальность общественных отно-
шений, которые сделали возможным появление такой категории.
РАСИЗМ КАК ТЕОРИЯ И ИДЕОЛОГИЯ
Наряду с представителями биологической науки к понятию
«раса» в XVIII—XIX вв. прибегали историки. Именно историки со-
здали первые расовые теории, которые могут быть названы ра-
систскими. Если теоретизирование по поводу рас в рамках ес-
тественно-научного знания носило идеологически нейтральный
характер, то представители гуманитарных наук заложили осно-
вы расизма как идеологии.
Среди них — ныне забытый немецкий историк Христофор
Майнерс (1747-1810). Если для Карла Линнея и других авторов
«естественных историй человечества» расы представляют собой
подвиды в рамках одного вида, то для Майнерса это неочевидно.
Он подвергает сомнению гипотезу о происхождении человека
из единого источника, согласно которой отдельные народы — вет-
ви одного ствола, и ведет речь о двух «стволах» (Staemme) — «кав-
казском» и «монгольском». Каждому из них Майнерс приписыва-
ет не только определенный набор телесных, но и психических черт,
полагая, что по наследству передаются не просто различия в обли-
ке, но и в «духе» индивидов, принадлежащих различным расам.
Наконец, Майнерс утверждает наличие иерархии между расами:
' Фундаментальное исследование связи между классовым и расовым
разделением общества принадлежит Г Мюрдаль. См.: Myrdal G. An
American Dilemma: The Negro Problem and Modern Democracy. NY: Harper,
1944. Первыми критиками самой возможности объективной расовой так-
сономии были Р. Бенедикт и Э. Монтагю. См.: BenedictR. Race: Science and
Politics. NY: Viking, 1940; Montague A. Man's Most Dangerous Myth: The
Fallacy of Race. NY: Columbia University Press, 1942.
185

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
представители «кавказского» ствола обладают свойствами, ста-
вящими их выше представителей «монгольского», в силу чего
первые предопределены к господству, а вторые — к подчинению.
История человечества, как писал Майнерс, должна продемон-
стрировать, «почему одна часть суши и одни народы всегда были гос-
подами, а все остальные им служили; почему богиня свободы издав-
на жила в пределах столь узких границ, а страшный деспотизм воссе-
дал на троне у большинства народов, расселенных на столь широких
просторах; почему, наконец, европейские нации даже в состоянии
дикости варварства отличались от всех прочих в превосходную стро-
ну, и в особенности — своей восприимчивостью к просвещению»'.
Идеи Майнерса, высказанные им в 70-е гг. XVIII в., оказа-
лись невостребованными. Иная участь ожидала восемью деся-
тилетиями позже Жозефа Артура де Гобино — французского
историка, писателя и эссеиста, четырехтомный труд которого
«Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853-1855) считается
основополагающим для расизма как идеологии.
Термин «раса» граф Гобино употребляет в биологическом
значении — как обозначение группы людей с «изначально чис-
той кровью» или «первичной этнической стихией». Чистота расы
для Гобино — условие чистоты и величия культуры, а нарушение
расовой чистоты в результате смешения высших с низшими —
причина биологического и культурного вырождения. Эти мыс-
ли Гобино нашли впоследствии широкий отклик в философской
публицистике. Среди тех, кто развивал вслед за Гобино тезисы
«культурного пессимизма», были Р. Вагнер и О. Шпенглер.
Ни Гобино, ни его эпигоны не утруждали себя сколько-ни-
будь строгим описанием расовых типов, бессистемно нанизы-
вая друг на друга сведения, заимствованные из различных обла-
стей знания. Помимо физической антропологии таким источни-
ком служила лингвистика. «Кельтская» и «славянская» расы,
1 Цит. по: Conze W. Rasse // Geschichtliche Grundbegriffe: Historisches
Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland / Hrsg. von O. Brunner,
R. Koselleck et al. — Bd. 5. Stuttgart: Klett Gotta, 1984. S. 152.
186

которые X. Майнерс выделил внутри «кавказской», равно как
«семитская» и «арийская» расы у позднейших авторов представ-
ляли собой результат прямого перенесения типологизаций язы-
кознания на сферу философии истории.
Расовые теории, в огромном количестве возникшие на ру-
беже XIX-XX вв., не отвечали даже самым мягким критериям
научности. Но они к этому и не стремились. Ибо с самого нача-
ла были идеологиями, а идеологии по определению не нужда-
ются во внутренней непротиворечивости и в проверяемости на
опыте. Как и всякая идеология, расизм обслуживал определен-
ные политические цели. Главной целью в данном случае была
легитимация господства.
Пожалуй, самым знаменитым из теоретиков расизма той
эпохи был Хьюстон Стюарт Чемберлен (1855-1927), публицист,
по происхождению англичанин, но по причине глубокой внутрен-
ней симпатии к «германству», превративший себя в немца. Его «Ос-
нования XIX столетия» (1899) выдержали в Веймарской и затем в
нацистской Германии около тридцати изданий. Чемберлен усвоил
и радикализировал идеи Гобино. В отличие от учителя, он считал,
что физическое и духовное «вырождение» можно предотвратить,
если последовательно проводить правильную расовую политику.
X. С. Чемберлен одним из первых, если не первым, предпринял
систематическое развертывание расистских идей в сторону анти-
семитизма. Разумеется, недостатка в авторах антисемитского
толка не было и до него. Достаточно вспомнить Шарля Морра-
са, Мориса Барреса и Эдуара Дрюмона, уже упомянутых выше.
Однако во всех этих случаях антисемитизм не был элементом
последовательно расистской системы аргументации. Все назван-
ные авторы вполне укладываются в историю национализма.
СОДЕРЖАНИЕ РАСИСТСКОЙ ЛОГИКИ
Выделим ключевые моменты логики, которые позволяют счи-
тать ту или иную аргументацию расистской. Это, прежде всего,
особый способ интерпретации различий. Расизм заключается
187

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
в особой интерпретации той очевидности, которая состоит в на-
личии между людьми различий, в том числе фенотипических. Он
утверждает, что поведение индивидов запрограммировано их
принадлежностью к группе (называемой или не называемой «ра-
сой»). Расизм утверждает, далее, связь между различием и
господством. Предполагается, что между культурными харак-
теристиками группы и ее местом в обществе можно установить
отношение детерминации.
СОЦИАЛЬНЫЕ ИСТОКИ РАСИЗМА
Поскольку главной функцией расизма является легитимация гос-
подства, его историю принято начинать с эпохи Великих географи-
ческих открытий, т. е. с конца XV — начала XVI в. Ведь именно в
этот период начинается колонизация одной — европейской, «бе-
лой» частью человечества, другой, «цветной» его части. Однако
колониализм как таковой долгое время не сопровождался расиз-
мом как идеологией. Применительно к первым трем векам коло-
ниальной экспансии можно говорить лишь о «проторасизме». Да-
леко не случайно, что испанцы и португальцы в Южной Америке
были озабочены обращением завоеванных в свою веру. Равным
образом в период работорговли, начавшийся в XVII в., католиче-
ская церковь занималась обращением «язычников» в христианство:
церковь исходила из идеи единства человеческого рода. Даже
использование рабского труда поначалу не опиралось на идеи ра-
сового превосходства. В этом не было нужды. Все определялось
экономически — «исторической доступностью» труда африканцев.
На вопрос, почему расизм получает распространение лишь
в конце XIX — начале XX в., оставаясь до этого времени пери-
ферийным интеллектуальным явлением, достаточно убедитель-
но ответила X. Арендт. В соответствующем разделе «Истоков
тоталитаризма»1 X. Арендт показала неразрывную связь меж-
' См.: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996.
С. 185-406.
188

ду экспансией европейского капитализма за пределы Старого
Света — империализмом — и расистской идеологией как инст-
рументом оправдания и обоснования этой экспансии. Даже если
бы расизма не существовало, нечто подобное следовало бы
выдумать.
В одном пункте, однако, мне хотелось бы с X. Арендт
поспорить. Она полагает, что теоретический расизм последней
трети XIX в. (составляющий в ее книге часть феномена, на-
званного ею «расовым образом мысли») принципиально отли-
чен от расизма как идеологии. Следовательно, таких защитни-
ков «идеи расы», как Гобино, нельзя считать расистами. Между
теми, кто строил блестящие и остроумные концепции, и теми,
кто осуществлял жестокие и зверские деяния, пролегает про-
пасть, полагает X. Арендт'. На мой взгляд, необходимо с само-
го начала ввести критерий, позволяющий отличить «расовый
образ мысли» от расизма как идеологии. В первом случае мы
имеем дело с относительно безобидными взглядами, имев-
шими широкое хождение среди образованной публики соответ-
ствующей эпохи. В другом случае — с совокупностью теорети-
ческих утверждений, служащих оправданию политического гос-
подства. Представляется неубедительным различение между
отдельными приверженцами идеологии расизма только на том
основании, что одни остались в сфере теории, а другие приме-
няли эту теорию на практике. Если из данной теории вытекает
данная практика, различия между адептами этой идеологии не-
существенны. Таким образом, графа Гобино не следует изы-
мать из истории расизма и помещать его в какую-то отдельную
историю.
ФОРМЫ РАСИЗМА
Обычно, говоря о расизме, имеют в виду хорошо известные и од-
нозначно одиозные явления. Это институализированный расизм:
' См.: АрендтX. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. С. 260.
189

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
от рабства в Южной и Северной Америке1 до правовой дискрими-
нации небелого населения до середины 1960-х гг. включительно и
от нацизма Третьего рейха до апартеида в Южной Родезии и ЮАР2.
Между тем этими проявлениями расизм, имевший место в XX в.,
равно как и расизм, бытующий сегодня, далеко не исчерпывается.
Мь\ уже упоминали о расистском обосновании японской
экспансии (см. выше «Национализм и империализм»). Причем в
данном случае расизм успел проявить себя как на уровне дис-
курса, так и на уровне политического действия. В 1938 г. адми-
рал Нобумаза Суетсугу, тогдашний министр внутренних дел
Японии, прямо заявил о том, что цель японской политики в Юго-
Восточной Азии — положить конец господству белой расы и ус-
тановить господство желтой, а в 1939-1945 гг. японская военная
машина попыталась реализовать эту идею на практике3. Расизм
свойствен и другим разновидностям «паназианизма», например,
стремлению объединить Азию под эгидой Китая. Компоненты
расистского дискурса прослеживаются во многих «паннациона-
листических» идеологиях: от пантюркизма и панафриканизма до
сионизма. Это, прежде всего, биологическое понимание нацио-
нальной принадлежности, концепция нации как общности «кро-
ви» и связанная с этой концепцией мифологизация той или иной
воображаемой группы в качестве особого человеческого вида.
Миф о семитской расе, который строит Мозес Гесс в «Риме и Иеру-
салиме» (1862), аналогичен мифу об «арийской расе», который
несколько десятилетий позже будут создавать идеологи пангер-
манизма. Своеобразный вклад в разработку «арийской идеи»
1 Юридически рабство в США отменено в 1860-х гг. (акт Конгресса
1866). Что касается расовой сегрегации общества, то она существовала до
середины XX в. В 1954 г. было принято историческое решение Верховного
суда, признавшее незаконным раздельное обучение чернокожих и белых
детей.
2 Апартеид в Южной Родезии (ныне Зимбабве) просуществовал до
1980 г., а в ЮАР —до 1992 г.
3 См.: Snyder L Macro-Nationalisms: A History of the Pan-Movements.
Westport (Connecticut), L: Greenwood Press, 1984. P. 209-214.
190

внесли и адепты пантюркизма, а также теоретики различных
европейских паннационализмов (от культа «британско-тевтон-
ской» расы до «скандинавианизма»).
В частности, в рамках пантюркизма (см. ниже, Часть V, гл. 1)
большой популярностью пользовалось повествование о турках как
о подлинных «арийцах», истинных основателях цивилизации в Цен-
тральной Азии, откуда она впоследствии пришла в Европу. Соглас-
но этому повествованию, само слово «ариец» происходит от тюрк-
ского «ари», что значит «чистый». Народы, составлявшие эту —
арийскую — «расу», населяли регион от Урала до Тихого океана
на востоке и до Балтики на западе. Эти народы якобы были частью
племен хунну, основавших Монгольское царство в начале ХШ в.
и в течение нескольких веков противостоявших китайской экспан-
сии в северо-западном направлении. Они же возглавляли племена
кочевников, которые в 560 г. заключили дипломатические согла-
шения с Византией и заняли Восточный Туркестан, а впоследствии
смешались с народами Малой Азии, Балкан и Скандинавии (в част-
ности, Финляндии). В XI в. они переселились из Северной Персии в
Малую Азию, а в XIV — заняли большую часть Балканского полу-
острова.
Одним из авторов европейского расового мифа был Томас
Карлейль. Раса, величие которой прославлял английский историк,
описывалась как «британско-тевтонская». Этот же миф, но уже
не в романтическом, а в социал-дарвинистском ключе, развивали
Чарлз Кинсли (Charles Kingsley) и Джон Сили (John Robert Seeley).
В 1855 г. Ч. Кинсли опубликовал работу "Wesward Но", в которой
отстаивалась мысль, что дряхлеющий романский мир уступает
место молодому «тевтонскому лесному народу», а Д. Р. Сили в
книге «Распространение Британии» ("Expansion of Britain", 1882)
обосновывал британское влияние в Азии, Африке и Америке анг-
ло-саксонским расовым превосходством. Теми же идеями вдох-
новлялся и Редьяр Киплинг.
В начале XX в, мифологема «англо-саксонство» была
заменена другой мифологемой — нордическая раса. Ее пер-
выми разработчиками были американцы — антропологи Мэди-
сон Грант и Лотроп Стоддарт и палеонтолог Генри Осборн,
а самым известным популяризатором — Альфред Розенберг
191

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
с его «Мифом XX века»1. В наши дни панъевропеизм в его расист-
ской упаковке представлен рядом крайне правых политических
группировок, например — «Панъевропейской партией».
СУБЛИМИРОВАННЫЙ РАСИЗМ
Характеризуя расистскую идеологию, мы оговорились, что вы-
деленные нами признаки свойственны традиционному, «класси-
ческому» расизму. Особенность современного расизма — его
еще называют сублимированным — состоит в том, что его сто-
ронники, как правило, избегают утверждения иерархии между
расовыми группами. Они лишь подчеркивают различия между
этими группами. Мир делится не на «высших» и «низших», а на
разных. Современные сторонники расизма, как правило, вооб-
ще избегают понятия раса. Коль скоро фразеология в духе Гоби-
но и Чемберлена стала признаком политической некорректно-
сти, от нее отказываются и вместо «крови» и «генотипа» гово-
рят о «культуре». Что же остается в таком случае от расизма?
Что позволяет исследователям утверждать, что, несмотря на ри-
торический камуфляж, расизм как идеология и соответственно
как мировоззрение продолжает жить, причем вовсе не влачит
маргинальное существование, а выступает значимым элемен-
том современной политической борьбы?
Пожалуй, определяющий признак расизма — натурализация
различия. Констатировать факт, что большие группы людей от-
личны Друг от друга фенотипически, совсем не значит расписаться
в принадлежности к расизму. Расизм начинается с особой ин-
терпретации этих различий, а именно: с фиксации этих различий
как неустранимых и с их увязывания с отношениями господства.
Операция по натурализации различия заключается в том,
что природные, биологические особенности той или иной груп-
пы истолковываются как источник ее социокультурных особен-
1 См.: Snyder L Macro-Nationalisms: A History of the Pan-Movements.
Westport (Connecticut), L: Greenwood Press, 1984. P. 95-101.
192

ностей. Между внешним обликом определенной группы (будь
то цвет кожи или какие-то иные черты) и ее местом в социаль-
ном взаимодействии устанавливается причинно-следственная
связь. Если большинство представителей данной группы, на сте-
нотипическом уровне отличной от остальных групп, из поколе-
ния в поколение занимают одно и то же положение в социаль-
ной иерархии, то, согласно расистской логике, объяснение это-
му следует искать в некоторых специфических, изначально
заложенных свойствах этой группы. Как эти свойства называть —
свойствами данной «расы» или же данного «духа», данного «на-
родного характера» или данного «культурного типа» — вопрос
вторичный. В конечном итоге все эти обозначения выполняют ту
же функцию, которую в классическом расизме выполняла
«кровь» (а позднее — «гены»): они предполагают наследование
социальных признаков. Навыки, приобретаемые людьми в ходе
социального научения, черты индивидов, формируемые в про-
цессе социализации, в расистской логике выступают как нечто
изначально данное и передающееся по наследству.
Видимость убедительности этому взгляду придала эпоха
колониализма. Технологическое преимущество европейцев по-
зволило им в течение почти четырех столетий удерживать ситу-
ацию, при которой экономическое и политическое господство
дополнялось символическим господством. Это господство было
закреплено институционально, в том числе через институт кон-
нубия — запрета на брак между представителями разных «рас».
В результате различие между политически доминировавшими и
политически подчиненными закрепилось и на социально-культур-
ном, и на фенотипическом уровне: те, кто занимал различные
ступени в социальной и соответственно культурной иерархии, при-
надлежали различным «расам».
НЕПРЕДНАМЕРЕННЫЙ РАСИЗМ
Идеология и практика расизма в такой мере дискредитирова-
ны, что применять этот термин к тем или иным участникам
13 Национализм
193

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
политического действия непросто. Сегодня даже убежденные
расисты, как правило, не соглашаются с такой квалификацией
их позиции. Они, правда, делают это скорее по соображениям
политкорректности. Сами они сознают свою причастность ра-
сизму и, имея дело с единомышленниками, этого не скрывают.
Но на современной политической сцене есть немало акторов,
которые не знают, что они расисты. Это нечаянный, непредна-
меренный расизм. Он присутствует на уровне базисных навы-
ков мышления у многих из тех общественных активистов, кто
ставит своей целью как раз борьбу с расизмом. Я имею в виду,
в частности, идеологию антирасизма. Как это ни парадоксаль-
но, но лидеры и члены организаций, поставивших своей целью
искоренение расизма, часто участвуют в его распространении,
ибо участвуют в воспроизводстве расистского дискурса1. Печаль-
ным подтверждением этого обстоятельства стала Всемирная
конференция против расизма, прошедшая в 2001 г. в южноаф-
риканском городе Дурбан2.
РАСИЗМ VERSUS НАЦИОНАЛИЗМ
Довольно распространено мнение, согласно которому расизм —
огрубленный и доведенный до шовинизма национализм. В пользу
этого мнения можно привести тот аргумент, что так же, как на-
ционализм считает принадлежность индивида той или иной на-
ции фундаментально-антропологическим свойством, расизм
считает таким свойством принадлежность индивида той или иной
расе. А поскольку «раса» в расистской интерпретации часто есть
не что иное, как наделенное квазиуниверсальностью этническое
1 См. об этом подробнее: Малахов В. Скромное обаяние расизма и дру-
гие статьи. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. С. 167-171.
2 См.: Осипов A. WCAR: вклад в глобальную дестабилизацию? //
После Дурбана: Всемирная конференция против расизма и российские
НПО. М.: Центр развития демократии и прав человека, 2002. С. 5-18.
194

сообщество1, расизм предстает в виде редуцированного нацио-
нализма. Как и националисты, адепты расизма считают членство
в национальном коллективе определяющим для мышления и по-
ведения индивидов. Разница лишь в том, что расисты понимают
этот коллектив не в качестве культурно-исторической, а в ка-
честве биологической общности.
Однако существует немало аргументов, оспаривающих
такой подход к расизму. Расизм и национализм плохо совмес-
тимы и исторически и логически.
В чем заключается их логическая противоположность?
Принцип национализма — принцип совпадения границ культуры
с границами государства, и, наоборот, границ государства —
с границами культуры. Националисты стремятся либо к постро-
ению национального государства, которое обеспечит развитие
национальной культуры, либо, если такое государство име-
ется, к приданию некоторому культурному образцу статуса го-
сударственной культуры. Принцип расизма отрицает само де-
ление на нации-государства. «Воображаемое сообщество», к
которому апеллируют расисты, лежит поверх национально-го-
сударственных границ. Если национализм состоит в превраще-
нии культурного тела в политическое, то расизм разрушает и то
и другое. Нацию как культурное сообщество он разрушает тем,
что сводит национальную принадлежность к кровнородственной
общности, нацию же как политическое сообщество — тем, что
устанавливает политические границы, презирая этнические, лин-
гвистические и конфессиональные деления. Принцип расизма —
принцип империи.
Что касается исторической противоположности расизма и на-
ционализма, то она обнаруживается уже в противоположности
1 Как отмечает Э. Нольте, раса у нацистов представляла собой «на-
род, достигший путем радикального обособления некоей внеисторической
псевдоуниверсальности». См.: Нольте Э. Фашизм в его эпохе. Новоси-
бирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 33.
13*
195

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
социальных носителей этих идеологий. Впервые носителем ра-
совой идеи выступила аристократия, тогда как национальную
идею отстаивали представители «третьего сословия», буржуа.
«Раса аристократов против нации граждан» — эта формулиров-
ка одного из параграфов в труде X. Арендт очень точна. Дво-
рянство по определению не могло сочувствовать националисти-
ческим лозунгам: представление о «народе» как суверене и о
равенстве всех входящих в народ лиц как граждан означали для
дворянского сословия конец того политического порядка, на
котором базировалось само его существование1.
АНТИСЕМИТИЗМ КАК ФОРМА РАСИЗМА
Известный исследователь расизма Оливер Кокс полагал, что
антисемитизм не следует рассматривать в одном контексте с
расизмом, поскольку у них разные социальные и политические
функции. Функция расизма — легитимация эксплуатации одними
группами других групп, функция антисемитизма — социальное
исключение или физическое уничтожение определенной группы.
Однако при таком подходе феномен расизма непозволительно
сужается. Функция последнего, как мы попытались показать в
предыдущем изложении, далеко не сводится к оправданию экс-
плуатации и угнетения. Расизм теснейшим образом связан с про-
цедурами социального исключения. Поэтому вполне правомер-
но считать современный антисемитизм формой расизма.
Мы не случайно ведем речь именно о современном, т. е.
связанном с Современностью, антисемитизме. До наступления
' См.: АрендтX. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. С. 36.
Кстати, X. Арендт, будучи приверженцем либеральной историографии на-
ционализма, идет в своем противопоставлении националистической и расист-
ской идеологий еще дальше. Она подчеркивает, что национализм и расизм
суть абсолютно несовместимые идеи — и по своему происхождению, и по
своему содержанию, и по преследуемым ими целям. Она противопостав-
ляет первый второму как стремление к «национальному освобождению»
и стремление к «расовому господству».
196

Современности антисемитизм носил не идеологический, а рели-
гиозный характер. Ненависть к евреям в течение Средних веков
и в начале Нового времени была ненавистью христиан к иудеям,
не желавшим расстаться с «неправильной» верой.
Все изменилось с секуляризацией и формированием бур-
жуазных отношений.
Капитализм высвободил прежде сдерживаемую сословно-
династическим строем пружину финансового капитала. А по-
скольку в финансовой сфере доминировали евреи, ненависть
бедняка к богачу-ростовщику и богачу-меняле приобрела фор-
му ненависти к евреям. «Еврей» стал метафорой духа наживы и
эксплуатации, символическим воплощением чуждой, непонят-
ной и враждебной стихии, вызванной к жизни капитализмом.
Немецкий социолог начала XX в. В. Зомбарт, вторя француз-
ским консерваторам конца XIX в., отождествлял фигуру бур-
жуа с фигурой еврея, а дух капитализма — с еврейством1. Меж-
ду тем среди капиталистов, т.е. собственников средств произ-
водства, было немного евреев, по той простой причине, что они
долгое время к этой форме собственности не были допущены.
Зато их было много в сфере обращения — товарного и денеж-
ного обмена. «Еврей» в качестве торговца и банкира оказался
в роли посредника между капиталистом и рабочим. И тем са-
мым — наиболее заметной фигурой в отношениях сверхэксплу-
атации, сопровождавших ранние этапы становления капитализ-
ма. Трудовой договор капиталиста и пролетария в эту эпоху был,
по выражению Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера, «дого-
вором грабителя с жертвой». Но то, что она действительно ог-
раблена, жертва в данном случае замечает лишь в сфере по-
требления. А именно, когда сталкивается с разницей между
1 См.: Sombart W. Die Juden und das Wirtschaftsleben. Leipzig: Dunker
und Humblot, 1911. Ср. слова Р. Л. дю Пэна: «Именно еврейская идея при-
вела богатых к эксплуатации бедных посредством современной формы
наживы, капитализма, а бедных — к ненависти пролетариата против бога-
тых». Цит. по: Нольте Э. Фашизм в его эпохе. С. 66.
197

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
ценой труда (в виде зарплаты) и ценой товаров. А кто предлагает
рабочим товары? «Торговец предъявляет им тот вексель, кото-
рый был подписан ими фабриканту»1.
И хотя сфера обращения была занята не только евреями,
продолжают авторы «Диалектики Просвещения», «они были за-
перты в ней слишком долго для того, чтобы ту ненависть, кото-
рую приходилось им сносить с давних пор (как нехристианам. —
В. /VI.), они бы не отражали через ее сущность»2.
АНТИСЕМИТИЗМ И «ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС»
«Еврейский вопрос» — одна из мифологических конструкций,
рождаемых бытовым антисемитизмом и поддерживаемых по-
литическими элитами. В массовом сознании эта мифологема
вызвана к жизни аберрацией стремления к социальной справед-
ливости. Если на одном полюсе общества сосредоточено не-
сметное богатство, а на другом его полюсе — чудовищная бед-
ность, то должны быть те, кто в этом виновен. «Еврей» в этой
ситуации — козел отпущения. Это символическая фигура. Не-
нависть к ней практически не коррелирует с реальным присут-
ствием евреев в экономической и политической жизни. Извес-
тен феномен антисемитизма без евреев.
Для правящего класса в деспотических государствах «ев-
рейский вопрос» — это наличие в обществе слоя людей, кото-
рые в силу высокого уровня образования и социальной мобиль-
ности подозреваются в нелояльности по отношению к власти.
В явном или неявном виде антисемитизм сопровождает суще-
ствование большинства авторитарных режимов XX в. В существо-
вание «еврейского вопроса» верил не только Гитлер, но и его со-
ветский vis-a-vis Сталин. Ошибкой было бы объяснять особенности
антисемитизма в каждом из этих режимов особенностями личной
1 Адорно Т., ХорхаймерМ. Диалектика Просвещения: Философские
фрагменты. М.; СПб.: «Медиум», «Ювента», 1997. С. 217.
2 Там же.
198

юдофобии диктаторов. Антисемитизм здесь — не психологиче-
ский феномен, а структурный момент тоталитарного правления.
Если в случае нацизма антисемитизм был положен в основание
идеологии, то в случае большевизма он долгое время остается не-
явным. Антисемитизм впервые дает о себе знать во второй половине
20-х гг., когда Сталин делает его инструментом в борьбе за власть.
В противостоянии сначала Троцкому, а затем Каменеву и Зиновьеву
Сталин использует юдофобию низового слоя партийно-комсомоль-
ского актива, рекрутировавшегося в основном из сельского люм-
пен-пролетариата1. Впоследствии антисемитизм служит укрепле-
нию созданной Сталиным системы абсолютной власти. На рито-
рическом уровне Советский Союз остается, разумеется, страной
победившего интернационализма. Наделе, однако, подозритель-
ность по отношению к евреям становится неотъемлемой частью
государственной — в частности, кадровой — политики. Негласная
система квот окончательно складывается после войны. В зтот же
период антисемитизм приобретает все более артикулированный
характер. Сначала кампания борьбы с «безродным космополи-
тизмом», затем «дело врачей» практически сняли табу. Когда «кос-
мополиты» и «врачи-вредители» были названы по именам, ни у кого
не осталось сомнений относительно их этнической принадлежности.
Обе эти кампании иногда связывают с обострением паранойи
Сталина в последние годы жизни. Отчасти они, в самом деле,
объясняются особенностями личности престарелого тирана. Од-
нако государственному антисемитизму тех лет можно дать и не-
психологическую интерпретацию. Борьба с евреями была момен-
том борьбы тоталитарного режима с интеллигенцией. Антисемит-
ские кампании 1946-1952 гг. вписывались в систему мероприятий
власти по устрашению новой интеллектуальной элиты. Они имели
своей целью не столько борьбу с инакомыслием, сколько его про-
филактику.
Фигура врага — конститутивный элемент репрессивного
правления как такового. Тоталитарный режим не может суще-
ствовать без постоянной борьбы с врагом. Только перед его
1 См.: Костырченко Г. Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм.
М.: Международные отношения, 2001.
199

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
лицом этот строй способен добиться необходимой ему тоталь-
ной мобилизации и через нее — тотальной лояльности. При этом
поиски внутреннего врага служат решению этой задачи даже
эффективнее, чем противостояние врагу внешнему. Внутрен-
ний враг невидим, а потому борьба с ним требует неусыпной,
ежедневной и ежечасной бдительности. Разоблачая «еврейский
заговор», тоталитарный режим не просто вызывает страх — он
направляет порождаемую страхом агрессию в нужное русло.
Эта функция антисемитизма — «анализирование агрессии
фрустрированных масс — наиболее выпукло обнаружилась в
национал-социализме. Нацисты сделали борьбу с «мировым
еврейством» главным лозунгом своей внутренней и внешней
политики. «Еврейство» стало в их идеологии универсальной
объяснительной схемой. И торгово-финансовый капитал, зака-
баливший рабочих, и марксизм, обещающий их освободить,
преподносились нацистской пропагандой как части «всемирно-
го еврейского заговора». Нацизм обнажил расистское содер-
жание антисемитизма и довел его до логического завершения,
выдвинув тезис, что «окончательное решение» пресловутого
вопроса заключается в физическом уничтожении евреев.
Глава 7. НАЦИОНАЛИЗМ И ФАШИЗМ
ТРУДНОСТИ С ДЕФИНИЦИЕЙ ФАШИЗМА
Исследователи расходятся во мнениях относительно связи между
национализмом и фашизмом. Одни считают фашизм формой на-
ционализма1. Другие настаивают, что национализм и фашизм —
явления различной природы, и должны изучаться отдельно друг
от друга2. Попытаемся внести ясность в этот непростой вопрос.
1 Во многих исторических экспозициях национализма — от К. Хайеса
и Дж. Пламенаца до П. Альтера — фашизм рассматривается как одно из
проявлений национализма. См.: Alter. Nationalism us. S. 56-59.
2 Такой взгляд высказывают, в частности, X. Арендт и Э. Смит.
200

Для того чтобы термин, которым мы пользуемся, не утра-
тил смыслоразличительной функции, стоит попытаться его оп-
ределить. Вот дефиниция, данная специалистами РАН в 1996 г. и
принятая в качестве рабочей Комитетом Госдумы по делам обще-
ственных объединений и религиозных организаций. «Фашизм —
идеология и практика, утверждающие превосходство и исклю-
чительность определенной нации или расы и направленная на
разжигание национальной нетерпимости, обоснование дискри-
минации в отношении других народов, отрицание демократии,
установление культа вождя, применение насилия и террора для
подавления политических противников и любых форм инакомыс-
лия, оправдание войны как средства решения межгосударствен-
ных проблем»1.
Однако эту дефиницию вряд ли можно признать удовлет-
ворительной. Во-первых, далеко не все фашистские движения и
идеологии утверждают превосходство определенной нации или
расы над другими. Они вполне могут довольствоваться стрем-
лением к равенству между нациями и даже образовывать подо-
бие интернационала2. Во-вторых, не всегда фашизм связан с
отрицанием демократии — чаще он отрицает лишь либераль-
ную ее форму, заявляя, что он несет с собой некую «истинную»
демократию. Наконец, в-третьих, в данном определении абсо-
лютно не учтена такая особенность фашизма как его массовость.
Фашизм, так же как и коммунизм, апеллирует к массовой под-
держке и пользуется такой поддержкой. Это в буквальном смыс-
ле слова народное движение, питающееся энергией недоволь-
ства снизу и взывающее к таким понятным массам ценностям,
' См.: Национализм, ксенофобия и нетерпимость 2002: Национализм,
ксенофобия и нетерпимость в современной России. М.: Московская Хель-
синкская группа, 2002. С. 88.
2 Попытки создать «фашистский интернационал» предпринимались
в Европе в начале 30-х гг. В наше время неофашисты из разных европей-
ских стран сотрудничают друг с другом благодаря Интернету. Существует
и организация «Черный интернационал» со штаб-квартирой в Гетеборге.
201

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
как восстановление попранной справедливости, наведение по-
рядка, выход из (экономического и духовного) кризиса и т. д.
ФАШИЗМ КАК ИДЕОЛОГИЯ И КАК ФОРМА ПРАВЛЕНИЯ
Разумеется, необходимо различать фашизм как политическую
идеологию и как политический режим. Одно дело — фашизм как
движение и идеология, сторонники которой лишь стремятся к
власти, и другое дело — правление фашистов, пришедших к влас-
ти. В первом случае в составе этого движения много случайных
людей, примкнувших к нему по самым разным психологическим и
даже эстетическим мотивам1. Во втором случае перед нами гораз-
до более определенное и однозначно одиозное явление. Если в иде-
ологии фашизма как движения две основные составляющие —
националистическая и социалистическая, то в идеологии фашизма
как режима социалистический момент сходит на нет. «Левые» иде-
алы социальной справедливости и равенства уступают место «пра-
вым» идеалам единства нации и высших интересов государства.
При этом «левая» риторика может и сохраняться — правящая
партия в Третьем рейхе до самого конца называлась «национал-
социалистической рабочей партией». Человеческий материал,
составляющий основу фашистской элиты, с приходом фашистов
к власти тоже меняется: это уже другие люди, отстранившие или
устранившие тех, кто поддерживал движение поначалу.
Будучи популистской идеологией, фашизм представляет
собой эклектическую смесь принципов. Эклектизм популизма
вообще и фашизма в частности обусловлен противоречивостью
массового сознания, в котором часто соседствуют взаимно ис-
ключающие требования и ожидания.
Как мы видели выше, определить понятие «фашизм» не
просто. Мы не станем искать исчерпывающей дефиниции, а, па-
1 В списке выдающихся имен, тем или иным образом связанных с фа-
шизмом, — Г. д'Аннунцио, Ф. Маринетти, Э. Паунд, Г. Бенн, О. Шпенглер,
М. Хайдеггер, М. ван ден Брук, К. Шмитт, братья Ф. и Э. Юнгеры и др.
202

мятуя о мысли Спинозы о том, что всякое определение есть огра-
ничение, попытаемся ограничить феномен, с которым мы имеем
дело, от других — либо сходных с ним, либо противоположных ему.
ФАШИЗМ И АВТОРИТАРИЗМ
Фашизм — одна из форм правления, враждебных либеральной
демократии. Это особого типа авторитаризм. Режимы, называ-
емые авторитарными, подменяют парламентскую демократию
той или иной формой диктатуры. Однако диктат воли группы или
одного лица при этих режимах не является абсолютным. Даже в
тех случаях, когда правящая группировка добивается практиче-
ски полного контроля над ключевыми политическими и эконо-
мическими позициями, за обществом сохраняется известная сте-
пень автономии. Иногда эта автономия велика: режим Пилсуд-
ского, например, терпел многопартийность и допускал довольно
широкую свободу слова; чилийская хунта при Пиночете мири-
лась с существованием профсоюзов, а режим Чон ду Хвана в
Южной Корее позволял массовые студенческие митинги и де-
монстрации, даже если в ходе таких демонстраций выдвигались
антиправительственные лозунги. При авторитарном режиме за
индивидами признается определенная — иногда довольно ши-
рокая — свобода действий в приватной сфере. Остается незат-
ронутым и целый ряд общественных институтов (публичная сфе-
ра). Фашизм же стремится к полному поглощению как публич-
ной, так и приватной сферы. Он не огранивает свои притязания
по отношению к личности политической областью. Государство
пронизывает все поры общества, ставя под свой контроль ин-
ституты публичности и не оставляя индивидам возможности ук-
рыться хотя бы в мире приватного. Уникальность режимов, со-
зданных Гитлером и Сталиным, состоит в том, что они не только
стремились полностью снять различие между государством и
обществом, между публичным и приватным, но преуспели в
этом. Для характеристики этих режимов Ханна Арендт предло-
жила термин «тоталитаризм».
203

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
ФАШИЗМ И ТОТАЛИТАРИЗМ
Этот неологизм был введен в оборот Бенито Муссолини в нача-
ле 20-х гг. Итальянский диктатор хотел выразить новым терми-
ном всеохватывающий (тотальный) характер создаваемого им
государства. Однако режим, созданный Муссолини, вряд ли
можно считать тоталитарным — именно потому, что ему не уда-
лось устранить автономию общества, полностью подчинив его
государству. Муссолини, даже находясь в апогее власти, не по-
мышлял об устранении монархии или об обострении отношений
с католической церковью.
Под рубрику «тоталитаризм», в том значении, которое ему
придала X. Арендт, подпадают две политические формы — гит-
леровский «национал-социализм» и сталинский большевизм.
Существует, по меньшей мере, несколько черт, которые гит-
леризм и сталинизм разделяют друг с другом.
1. Терроризм. Тоталитаризм — это террор по отношению
к личности. От индивидов требуется не просто подчине-
ние навязываемому порядку, а абсолютная лояльность.
Мало исполнять внешние предписания, надо быть «без-
заветно преданным» государству.
2. Универсализм. Тоталитаризм — это стремление распро-
странить идеи «абсолютно правильного» учения в плане-
тарном масштабе. Отсюда вытекает и стремление к ми-
ровому господству, выражающееся в невероятном раз-
витии военной машины и в подготовке к войне.
3. Перверсивность. Идеология, навязываемая тоталитарны-
ми режимами обществу, не просто входит в противоре-
чие с теми или иными положениями идеологий-конкурен-
тов. Она противоречит базисным представлениям о че-
ловечности. Принятие этой идеологии означает отказ от
всех привычных норм поведения и мышления. Тоталита-
ризм стремится к формированию «нового человека»,
радикально порвавшего с традиционными моральными
ценностями. Как сформулировал граф фон Вартенбург,
выступая перед нацистским «Народным судом» по обви-
204

нению в участии в заговоре против фюрера: «Важно
здесь... тоталитарное притязание государства к гражда-
нину, исключающее его религиозные и нравственные
обязательства перед Богом»1.
К этим чертам тоталитаризма можно прибавить также:
• культ вождя. «Фюрер», «дуче» или «отецнародов» пред-
стают не просто как руководители государств, а как
объекты поклонения. И официальная пропаганда, и мас-
совое сознание наделяют их сверхъестественными чер-
тами. Их власть приобретает сакральный характер. Кому
в этих условиях придет в голову говорить о выборах;
• всевластие тайной полиции. Беспрецедентное развитие
получает институт секретных агентов и добровольного до-
носительства. Стукачи есть при любом режиме. Но ни
при одном режиме нет такого количества стукачей, до-
носящих не по принуждению, а по зову сердца.
Отличие тоталитарных режимов от авторитарных удачно
схватил Хуан Линц. По его замечанию, условием существова-
ния тоталитарных режимов является массовый энтузиазм, тог-
да как залогом авторитарного правления является пассивность
масс. Тоталитаризм требует массовой поддержки и порожда-
ет ее, он не может без нее обойтись. Авторитаризм, напротив,
потому и довольствуется формальной лояльностью, что пассив-
ность населения — условие его существования2.
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ, ЛИБЕРАЛЬНАЯ И КОНСЕРВАТИВНАЯ
ПЕРСПЕКТИВЫ РАССМОТРЕНИЯ ФЕНОМЕНА ФАШИЗМА
Три идеологии, о которых мы говорили выше, дают также три
призмы, сквозь которые смотрят на фашизм.
1 Цит. по: Нольте Э. Фашизм в его эпохе. С. 29
2 См.: Linz J. Totalitaere und autoritaere Regime. В.: Berliner Deabatte,
Wiss.-Verl., 2000; Гудков Л. Исследования постсоветской России в свете тео-
рии тоталитаризма // Куда идет Россия? Формальные институты и реаль-
ные практики / Под общ. ред. Т. И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2002. С. 31.
205

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
Исходя из социалистической (марксистской) перспективы,
фашизм представляет собой крайнее выражение обострившейся
классовой борьбы. Фашизм, таким образом, есть в первую оче-
редь антисоциализм и антикоммунизм. Этот взгляд отчасти под-
тверждается самоинтерпретацией фашизма: и Муссолини и Гит-
лер позиционировали себя как борцов с марксизмом; в нацист-
ской пропаганде нападение на СССР во время Второй мировой
войны представлялось как очищение Европы и мира от социал-
демократической и коммунистической заразы.
В глазах приверженцев «научного социализма» фашизм
есть концентрированная форма враждебности буржуазии к
организованному пролетариату, позиция наиболее агрессивных
кругов капиталистов по отношению к своему будущему могиль-
щику. Согласно официальному определению Коминтерна, дан-
ному в 1933 г., фашизм есть не что иное, как «террористическая
диктатура наиболее реакционных, шовинистических и империа-
листических элементов финансового капитала». Наряду с этой
прямолинейной версией возможен и иной взгляд на фашизм из
той же перспективы: фашизм — это извращение социалисти-
ческой идеи. Фашисты — демагоги, перехватывающие у социа-
листов инициативу путем перенаправления энергии протестного
движения отчаявшихся масс в агрессивно-националистическое
русло. Несправедливость классовой эксплуатации интерпрети-
руется как несправедливость национальной эксплуатации. Это
либо эксплуатация одними государствами других, либо эксплу-
атация одними национальными группами — других. Так, немец-
кие фашисты считали, что Германия эксплуатируется странами,
победившими в Первой мировой войне и навязавшими ей унизи-
тельный Версальский договор. Кроме того, они внушали насе-
лению, что внутри страны немцев эксплуатируют евреи.
С точки зрения либерализма, фашизм есть прежде всего
антилиберализм. Сущность фашизма в этой перспективе —
в отрицании ценностей индивидуальной свободы и личного дос-
тоинства, в коллективистском, корпоративистском презрении к
индивиду и в подчинении интересов последнего некоему «обще-
206

му благу». Гитлер, таким образом, — это доведенный до аб-
сурда Руссо (в самом деле, чем воля народа, артикулировать
которую взялся фюрер, не volonte generate, положенная Руссо
в основание нового политического порядка?).
Либеральный подход к фашизму подчеркивает близость
между фашистским и леворадикальным (социалистически-ком-
мунистическим) отрицанием либеральных ценностей. Недаром
X. Арендт, исследовавшая гитлеризм и сталинизм как две сторо-
ны одной медали, была либеральным мыслителем. Сходной по-
зиции придерживается и Ф. Хайек, усматривающий истоки по-
рабощения человека в антииндивидуализме — в социалистиче-
ских и националистических учениях второй половины XIX в.1 В том
же ряду находятся концепции Карла Поппера и Реймона Арона2.
Наконец, в консервативной перспективе фашизм предста-
ет как бунт против природы и «естественного» порядка вещей.
Различие между фашизмом и большевизмом полностью исче-
зает — на том основании, что и тот и другой отрицают освящен-
ные традицией институты (церковь, семью, монархию, общину
и т. д.). И тот и другой являются идеократиями. И тот и другой
имплицируют террор. Вместе с тем в рамках консерватизма
выпуклым становится различие между тоталитаризмом, с од-
ной стороны (воплощенном Гитлером и Сталиным) и авторита-
ризмом Муссолини, с другой (диктатура которого никогда не
была собственно тоталитарной). Ясно, что с точки зрения кон-
серватизма нельзя квалифицировать в качестве фашистских та-
кие сравнительно мягкие автократии как правление Салазара
в Португалии или режим «черных полковников» в Греции.
Наконец, в рамках консервативного подхода утрачива-
ют смысл разговоры о «фашистских тенденциях» в политике
1 См.: Хайек Ф. Дорога к рабству [1944] // Вопросы философии.
1990, №10-12.
2 См.: Поппер К. Открытое общество и его враги [ 1945]. М.: Феникс,
Международный фонд «Культурная инициатива», 1992; Арон Р. Демокра-
тия и тоталитаризм. М.: Текст, 1993.
207

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
правительств либеральных стран Европы и Северной Америки
накануне Второй мировой войны (когда, например, Рузвельта
упрекают в «цезаризме» и «фюрерстве»).
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ФАШИЗМ КРАЙНЕ ПРАВОЙ ИДЕОЛОГИЕЙ?
Идеологию фашизма довольно часто относят к крайне правым.
Такая квалификация, однако, не совсем точна. Дело в том, что
для радикально-консервативной части политического и идеоло-
гического спектра, которую принято называть крайне правой,
характерно отстаивание принципа неограниченного права част-
ной собственности. Между тем внутри фашистских движений
нередко присутствует левопопулистская (социалистическая) со-
ставляющая. Например, Эрнст Рем, возглавлявший отряды штур-
мовиков С А в начале 30-х, был сторонником экспроприации
крупной собственности в пользу государства. В силу глубинной
несовместимости с подобными идеями ультраконсервативные
силы оказываются естественными врагами популизма вообще и
фашизма, в частности. Не случайно крайне правые в Польше
находились в оппозиции «режиму полковников», пришедших на
смену Пилсудскому. Не случайно также некоторые лидеры
крайне правых в Европе начала 20-х пытались созвать свой (от-
дельно от левых) «антифашистский конгресс».
РАЗНОВИДНОСТИ ФАШИЗМА
Несмотря на то что между двумя мировыми войнами в Европе
имело место множество фашистских движений и немало фа-
шистских режимов, принципиальное значение для теоретиче-
ского изучения фашизма имеют только два — итальянский и
немецкий. Остальные носили либо подражательный характер,
либо возникли благодаря непосредственному силовому вмеша-
тельству.
Существенное различие между итальянским и немецким
фашизмом заключается в том, что в итальянском случае госу-
208

дарство — самоцель, в немецком — средство, а именно: сред-
ство достижения «расовой чистоты». Таким образом, если ита-
льянский фашизм опирается на национализм, то германский —
на расизм. Впрочем, гитлеровские представления о расе носи-
ли довольно своеобразный характер. Если отвлечься от мифо-
логии «германской» («нордической», «арийской») расы, раса в
нацистской идеологии это «народ, достигший путем радикаль-
ного обособления некоей внеисторической псевдоуниверсаль-
ности»1. С расистскими чертами в немецком фашизме и почти
полным отсутствием расизма в фашизме итальянском связано
то обстоятельство, что антисемитизм является структорообра-
зующим элементом «национал-социализма» (и в качестве иде-
ологии, и в качестве режима), тогда как в Италии антисемитизм
долгое время не играет существенной роли (он вообще офици-
ально отсутствует в доктрине Муссолини вплоть до его союза
с Гитлером).
Что касается современных форм фашизма — так называе-
мого неофашизма, — то их не следует рассматривать в терми-
нах простого возрождения традиционного фашизма. Они опре-
делены специфическим контекстом конкретной страны. В США
фашизм «благочестив и нацелен против чернокожих, фашизм в
Западной Европе — лаицистский и антисемитский, в Восточной
Европе — религиозный и славянофильский»2.
ФАШИЗМ VERSUS СОЦИАЛИЗМ
Будучи движением популистским, фашизм взывает к надеждам
и страхам народных масс и пытается, по крайней мере, на ста-
дии борьбы за власть, заручиться их поддержкой. Тем самым
' См.: Нольте Э. Фашизм в его эпохе. С. 33.
2 PaxfonR. Formen des Faschismus // Lettre Internationale. Heft 28, Berlin,
1995. S. 39. Автору можно, правда, возразить, что антисемитизм — не-
отъемлемый элемент в структуре этой идеологии. Практически все фаши-
сты — за очень редкими исключениями — являются антисемитами.
14 Национализм
209

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
фашисты вступают в жесткую конкуренцию с социалистами, ко-
торые обращаются к тем же самым массам. В борьбе за влия-
ние на массы — в первую очередь на городской пролетариат —
фашизм преподносит себя как антикапиталистическое, но в то
же время антимарксистское движение. В итоге возникает идео-
логический оксюморон: пролетарский антикоммунизм.
Примечательно, что многие фашистские лидеры начина-
ли как марксисты. Муссолини в течение 15 лет был активистом
рабочего движения, директором социалистической газеты
«Аванти!» (он, кстати, и после прихода к власти пытался со-
единить отдельные положения Маркса с фашистскими идеями).
Основатель французской фашистской партии «Национальное
народное собрание» (Rassemblement National Populaire) Мар-
сель Ди (Marcel Deaf) в прошлом был социалистом, а глава
другого аналогичного объединения — Французской народной
партии (Partie populaire franchise) Жак Дорио — коммунистом,
избранным мэром от «красного» парижского пригорода Сен-
Дени.
Самопозиционирование фашизма как антикоммунизма (ан-
тимарксизма, антибольшевизма) весьма существенно. Правя-
щие круги в Европе между двумя мировыми войнами видели в
большевизме серьезную угрозу — не только потому, что ста-
линский Советский Союз был потенциальным военным против-
ником, но и потому, что победа «социалистической революции»
в России воспринималась как фактор возможной политической
дестабилизации всего континента1. И хотя фашизм разыгрывал,
наряду с антибольшевистской, также антиамериканскую карту,
его идеологическим средоточием и мотором успеха был анти-
1 Правда, опасность такой дестабилизации уже к середине 20-х гг. ото-
шла на задний план. Во-первых, потому, что рабочее движение не пред-
ставляло собой консолидированной силы в международном масштабе,
а во-вторых, потому, что оно действовало скорее под «ревизионистскими»
лозунгами II Интернационала, чем под радикальными лозунгами Комин-
терна.
210

большевизм. Именно в этом его качестве — инструмента в борь-
бе с «марксистской заразой» — фашизм терпят европейские
правительства (а также Ватикан) в 30-е гг. Гитлер кажется в этот
период меньшим злом, чем Сталин.
ФАШИЗМ И ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ГОСУДАРСТВА
Партии и движения фашистского типа возникли после окончания
Первой мировой войны во многих странах, а в условиях Великой
депрессии, начавшейся после краха на Нью-Йоркской бирже в
1929 г., они росли, как грибы после дождя. Однако в странах,
где к тому времени сложились прочные демократические ин-
ституты, фашистам не удалось ни добиться власти, ни вынудить
правительства к установлению диктатуры. В частности, в Вели-
кобритании, где в середине 1930-х гг. развернулось довольно
мощное фашистское движение, столетняя традиция граждан-
ского общества послужила достаточно тяжелым противовесом
фашистской экспансии.
Лидером британских фашистов был сэр Освальд Мосли. Он
происходил из аристократического семейства (отсюда титул
«сэр»), одно время был членом лейбористской партии и даже по-
бывал членом кабинета министров, когда лейбористы находились
у власти. В 1932—1933 гг., на волне острого экономического кри-
зиса О. Мосли основал «Британский союз фашистов» (British Union
of Fascists), в котором насчитывалось до полумиллиона членов. Од-
нако эффективность фашистской пропаганды, сосредоточенной
на борьбе с «большевистской угрозой», снижалась тем, что пос-
ледней в Англии не просматривалось. К тому же консервативный
кабинет, воспользовавшись уличными беспорядками 1936 г., за-
претил все военизированные формирования. Сторонникам Мос-
ли пришлось снять униформу. Мосли утрачивает политическое вли-
яние к 1938 г., а с началом войны окончательно превращается
в маргинальную фигуру.
В минимальной степени были затронуты фашизмом и другие
старые европейские демократии — в частности, Нидерланды
211
14*

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
и Дания, где фашистские организации остаются на периферии
политического поля1. Равным образом во Франции, несмотря
на внушительные успехи «Аксьон Франсэз», существовал дос-
таточно плотный социальный слой, способный противостоять
угрозе как правого, так и левого популизма2.
ФАШИЗМ VERSUS БОЛЬШЕВИЗМ
Национализм выполняет разные функции в идеологическом
обеспечении большевистской и нацистской диктатур. Национа-
листический, а точнее — расовый миф лежит в основе гитлеров-
ской идеологии, тогда как официальной доктриной большевиз-
ма сначала выступает пролетарский интернационализм. Прав-
да, уже к середине 30-х разговоры о «мировой революции»
приобретают исключительно декоративный характер. Интерна-
ционалистская риторика практически полностью вытесняется
военно-патриотической. Национализм — причем не только ве-
ликодержавного, но и этнического свойства (в качестве русско-
го национализма) — играет все более заметную роль. Апелля-
ция к символам русской государственности (Александр Невский,
Дмитрий Донской, Иван Грозный) и военной мощи империи
(А. Суворов, М. Кутузов, А. Нахимов, В. Ушаков), закрытость
и шпиономания не оставляют сомнения в ориентации «первого в
мире государства рабочих и крестьян». Нельзя не упомянуть и
латентный, неофициальный (в период кампании борьбы с «без-
1 См.: LagrowP. Die Wiedererfindungder Nation im Befreiten Westeuro-
pa // Tranzit: europaisches Review. Heft 15. Herbst, 1998. S. 13.
1 П. Альтер, как и многие другие исследователи, считает возглавляе-
мую Ш. Моррасом «Аксьон Франсэз» протофашистской организацией.
«Однако там, где, как во Франции, у национализма имелась длительная
революционная и демократическая традиция, интегральный национализм
никогда не был в состоянии полностью завладеть территорией. Противове-
сом ему служила либеральная буржуазия, которой не было в Германии».
См.: Alter P. Nationalismus. P. 52.
212

родным космополитизмом» и «дела врачей» ставший явным) ан-
тисемитизм Сталина. Тем не менее большевизм — на внешнем,
декларативном уровне подает себя далеко не столь одиозно-
антигуманистически, как нацизм. Его официальной идеологией
является коммунизм как интернациональное братство трудящих-
ся, в котором нет места проявлениям националистической ксе-
нофобии. Эта интенция транслируется как вовне, так и вовнутрь
общества. Даже в период откровенно антисемитских кампаний
(см. выше, с. 198-199) объект травли не был назван по имени.
Нельзя упускать из виду и то, что большевизм не руководствовал-
ся однозначно националистическим принципом в политике. Про-
водя политику культурной гомогенизации населения, коммунисты
не ставили своей целью создание однородного в этнокультур-
ном отношении общества. Гомогенизация населения понималась
ими в идеологических, а не в этнических терминах — в качестве
формирования «советского», а не «русского» человека.
«ПРЕДТЕЧИ» ФАШИЗМА
Интерпретация фашизма как доведенного до крайности нацио-
нализма некорректна. Во-первых, такая интерпретация не учи-
тывает сложной природы национализма — того обстоятельства,
что апелляция к «нации» как высшему источнику суверенитета
может иметь и демократическую (как у Руссо), и либеральную
(как у Мадзини), а не только антилиберальную направленность.
Во-вторых, истоки фашистской идеологии можно проследить в
теориях, которые вряд ли могут быть описаны в качестве нацио-
налистических.
Так, существует глубокая идейная преемственность меж-
ду консервативной мыслью XIX в. и фашизмом XX. Как пока-
зал Исайя Берлин в своем исследовании о Жозефе де Местре, в
построениях французского консерватора просматриваются
многие из тех идей, которые лягут в основу фашистских идеоло-
гий будущего. Это:
213

ЧАСТЬ III. СПЕЦИФИКА НАЦИОНАЛИЗМА
• антирационалистическое понимание природы человека;
• иррациональная трактовка общественной жизни, мифо-
логия традиции, истоков, корней;
• мистика крови и смерти1.
Но если параллели между Жозефом де Местром и фашиз-
мом страдают некоторой натянутостью, то «радикальный кон-
серватизм» очевидным образом является протофашистской
идеологией. Здесь налицо своеобразный парадокс. Ведь госу-
дарство, которое стремятся утвердить Р. Па Тур дю Пэн и его
последователи, есть государство этократическое. Это полити-
ческая система, задумываемая с целью утвердить незыблемость
определенных этических норм. Коль скоро индивиды склонны
от этих норм отступать, гарантировать их соблюдение способно
лишь государство. Государство не может не быть авторитар-
ным и даже диктаторским. Но это диктатура общественного
спасения. Она призвана предохранить общество от морального
вырождения. Таким образом, дорога к фашизму была вымо-
щена благими намерениями.
ФАШИЗМ - ИСТОРИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН?
Джанфранко Фини, лидер «Национального альянса», ведущего
свою родословную от Муссолини, заявил однажды: «Фашизм
принадлежит истории». Имелось в виду, что фашизм, в том виде
как он существовал в первой половине XX в., сегодня нежизне-
способен ни как идеология, ни как режим.
Придерживаться фашистской идеологии в современных
условиях решаются только отчаянные маргиналы. В государ-
ствах, исповедующих демократические ценности, неофашист-
ские партии, не скрывающие своей преемственности по отно-
шению к фашизму 1920-1930-х гг., представляют собой мало-
численные группировки, лишенные значительной электоральной
' См.: Берлин И. Жозеф де Местр и истоки фашизма // Берлин И.
Философия свободы. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 206-298.
214

поддержки. Эти организации лишь имитируют партийную жизнь
и, по сути, находятся за пределами политической сцены. «Бри-
танская национальная партия» (British National Party) в Великоб-
ритании, «Национальная немецкая партия» (NDP) и «Немецкий
народный союз» (DVU) в ФРГ, «Белое арийское сопротивление»
(Vitt Arisk Motstand) в Швеции, равно как и «Русское националь-
ное единство» (РНЕ) в России и «УНА-УНСО» на Украине, пред-
ставляют собой карликовые партии, которым редко удается на-
брать на выборах более 1,5% голосов.
Но вернемся к суждению итальянского правого радикала
о нежизнеспособности исторического фашизма. Дело заклю-
чается отнюдь не в неприличности фашистской фразеологии в
государстве, построенном на либеральных идеалах. Дело зак-
лючается, прежде всего, в нереализуемости фашистских прин-
ципов организации политического порядка в условиях современ-
ного общества. Фашистские методы господства, а также свой-
ственные фашизму способы политической мобилизации и
приемы пропаганды не эффективны в современном — инфор-
мационном — обществе.

этничность
И НАЦИОНАЛИЗМ
Глава 1. ЧТО ТАКОЕ «ЭТНИЧНОСТЬ»?
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЭТНИЧНОСТИ
Выражение «этничность» (этническая принадлежность) употреб-
ляется, по меньшей мере, в трех различных значениях.
1.В значении биологической (расовой) принадлежности.
В свое время Эшли Монтагю1 предложил вместо терми-
на «раса» пользоваться термином «этничность». В этом
значении последний термин употребляется довольно ча-
сто. Когда говорят, что некто по своему «этническому
типу» отличается от большинства окружающих его лю-
дей, обычно имеют в виду, что данный индивид отличен
от других антропологически, т. е. по своему биологиче-
скому происхождению.
2. В значении исторического происхождения. Когда гово-
рят, что такой-то человек — «этнический цыган» или «эт-
нический курд», под этим, как правило, не подразумева-
ют языковых, религиозных или фенотипических отличий
этого индивида от окружения. Если первый живет, ска-
Бухаресте или Кишиневе, а второй — в Багдаде
или Баку, то ни своим внешним видом, ни своим поведе-
нием он не выделяется из среды. Единственное, что его,
возможно, отличает от других — особенности семейной
биографии.
1 См.: Montague A. Man's Most Dangerous Myth: The Fallacy of Race.
NY: Columbia University Press, 1942.
216

3. В значении культурной принадлежности. Относя кого-то
к представителям того или иного «этнического меньшин-
ства» (например, бретонцев во Франции или русских в
Латвии), имеют в виду культурные особенности — преж-
де всего язык, в некоторых случаях также жизненно-сти-
левые характеристики и т. д. Наконец, этничность может
задаваться религиозной идентификацией. Например,
боснийцы в бывшей Югославии считаются особой этни-
ческой группой, хотя в значениях (1) и (2), приведенных
выше, их следовало бы считать потомками сербов и хор-
ватов, принявшими ислам.
Казалось бы, нет ничего проще, чем договориться о значе-
ниях и использовать термин «этничность» как синоним культур-
ной идентичности. Стоит лишь прийти к такому соглашению о
словоупотреблении, и снимаются все споры об этнической при-
надлежности Генриха Трейчке, Марселя Пруста или Владимира
Даля. Однако всегда найдутся люди, кто такое соглашение ос-
порит и не согласится, например, считать русскими Альмана
Тулеева или Ирину Хакамаду.
Категория «этничность» пришла в социальную науку (в по-
литологию в том числе) из этнографии. Для этнографов эт-
ничность — объект, свойства которого они должны описать.
Для социологии и политологии этничность — инструмент со-
циальной классификации, способ разделения социального
пространства. Нет сомнения, что этнографический подход име-
ет полное право на существование. Но в случае, если он не-
критически переносится на предметную сферу социальных наук,
он влечет за собой серьезные теоретические аберрации. Соци-
альное взаимодействие, а именно сфера отношений между
социальными группами, т. е., в конечном итоге, группами ин-
тересов, начинают понимать как взаимодействие между «эт-
носами».
В международной обществоведческой литературе термин
«этнос» не употребляется. Вместо него используется выражение
217

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
«этническая группа», а в правозащитных документах — «этни-
ческое меньшинство»1.
То, что в академическом языке называют «этническими
группами», имеет своим референтом два различных объекта.
Один объект — культурно-лингвистические группы, изучаемые
этнографией. Другой объект — социальные группы, изучаемые
социологией и отчасти политологией. Одно дело — «этничность»
членов племени, ведущего более или менее автономное существо-
вание в тундре, в лесу, в прерии или в пустыне, и совсем другое —
«этничность» мигрантов в мегаполисе. Первые занимаются про-
мыслами, не предполагающими сложных обменов, вторые
включены в общественное разделение труда, а то и в политиче-
скую борьбу, в столь большой степени, что полностью зависят от
сложившейся системы (экономических и символических) обменов.
В первом случае перед нами сравнительно замкнутые сооб-
щества, весьма специфическим образом включенные в социаль-
ное взаимодействие. Например, тофалары в Иркутской области.
Во втором случае мы имеем дело с группами, активно вовлечен-
ными в социальную коммуникацию — борющимися, наряду с дру-
гими группами, за доступ к общественным ресурсам. Например,
азербайджанцы в Москве. Культурная отличительность в этих
двух случаях имеет радикально различные функции. В первом
случае она является причиной изоляции. Во втором случае куль-
турная отличительность всего лишь корректирует характер соци-
ального взаимодействия (например, закрепляет за членами дан-
ной группы определенное место на рынке труда). Функциональ-
ные моменты здесь принципиально важнее содержательных.
В структурно-функциональном аспекте не имеет принци-
пиального значения, в какой мере члены данной группы действи-
тельно отличны от членов других групп, т. е. насколько они от-
личаются от других по языку, религиозным практикам, нормам
1 Иногда, правда, в западной исследовательской литературе можно
встретить термин «этния». Симптоматично, однако, что авторы, употреб-
ляющие этот термин, делают отсылку к С. М. Широкогорову.
218

повседневного поведения и т. д. Гораздо важнее, что их отлича-
ют, опознают в качестве отличных от других.
Таким образом, социологи, изучающие такие «этнические
группы», имеют дело с иным предметом, нежели «этнические
группы», изучаемые этнографами.
Но различие предметов делает необходимым различие
методов их исследования. Перенос же методологии этнографии
на сферу социально-политических наук — предприятие, чрева-
тое самыми печальными последствиями. Именно такой перенос,
к сожалению, постоянно происходит в отечественном общество-
ведении, причем не только в этнологии. В этой связи уместно
говорить о специфическом способе мышления, который мы
будем называть этноцентризмом^.
Обычно этноцентризмом называют позицию, привилеги-
рующую определенную этническую группу по отношению к
другим (например, европоцентризм как привилегирование
европейцев есть разновидность этноцентризма). Однако в ис-
следовательской литературе используется и более узкое поня-
тие этноцентризма. Этноцентризм здесь — подход, согласно
которому категория «этнос» и его производные представляют
собой основную детерминанту социального действия. В этом же
смысле употребляется также понятие «этнодетерминизм»2. Под
этноцентризмом мы будем понимать мышление, наделяющее
категории «этнос» и «этничность» универсальной объясни-
тельной функцией.
В российской литературе этот способ мышления представ-
лен, прежде всего, классиком советской этнографии Юлианом
1 Термин «этноцентризм» в таком значении постепенно входит в рос-
сийский исследовательский оборот. См., например: Малахов В. Преодоли-
мо ли этноцентричное мышление? // Расизм в языке социальных наук /
Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. СПб.: Алетейа, 2002;
Ильинская С. Терпимость и укрепление этноцентричного сознания // По-
лис. 2003, № 6.
2См., например: HeckmannF. EthnischeMinderheiten, Volkund Nation:
Soziologie inter-ethnischer Beziehungen. Stuttgart: Ferdinand Enke Verlag, 1992.
219

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Бромлеем и ее диссидентом Львом Гумилевым. Эти два авто-
ра, каждый по-своему, наложили существенный отпечаток на
отечественное обществознание.
«Этнос» для Ю. Бромлея служил универсальной характе-
ристикой общественно-исторического мира1. Этнос, «под ка-
ким бы названием этнос ни выступал (курсив мой. — В. М.) —
«этническая группа», «народность», «народ» или «нация», —
представляет собой «относительно устойчивое сообщество»2.
При этом определение «относительный» — явная уступка цен-
зуре, следившей за приоритетом марксистско-ленинской мето-
дологии во всех областях знания (а значит — за проведением
тезиса о примате социального перед биологическим).
Этносы, по мысли Бромлея и его многочисленных после-
дователей, суть человеческие сообщества, обнаруживающие
инвариантность мышления и поведения, причем инвариантность
эта носит как социальный, так и биологический характер. По-
скольку человек определен природой не в меньшей степени, чем
обществом, Ю. Бромлей описывает человеческое существова-
ние в таких терминах как «расы», «антропологические типы» и
«популяции». Говоря о популяциях, он подчеркивает, что дан-
ное понятие в его теории носит иной статус, чем оно имеет в
демографии или экономической географии; его предмет — по-
пуляция как «генетическая единица»; главное внимание он уде-
ляет «родственным связям, а не пространственной близости»3.
Итак, «этносы» — нации в том числе — представляют собой в
первую очередь естественно-природные образования. Они
1 Здесь уместно уточнение: Ю. Бромлей различал «этносы в широ-
ком смысле слова» и «этносы в узком смысле слова». В первом случае —
это нации, во втором — это этнические группы.
2 Бромлей Ю. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 19.
3 Генетические популяции — это, согласно устоявшемуся в физиче-
ской антропологии определению, относительно замкнутые группы, «внут-
ри которых скрещивание особей осуществляется с большей частотой, чем
за их пределами». Рассматривая человечество в качестве совокупности по-
пуляций, Бромлей руководствовался именно этой дефиницией.
220

скреплены узами, гораздо более крепкими, чем те, что зада-
ются социальными и экономическими системами. Что же каса-
ется «культурного единства» этноса, то оно «неразрывно связа-
но» с...«общностью психики» его членов.
В отличие от Ю. Бромлея, Лев Гумилев никогда не делал
реверансов в сторону марксизма. Созданная им теория этно-
сов — эталон этноцентризма.
Под влиянием Л. Гумилева произошла переквалификация
этнографии в культурологию. Частная, методологически и пред-
метно ограниченная область знания превратилась в универсаль-
ную обществоведческую теорию (в случае Гумилева — в куль-
турфилософию и философию истории). «Этносы» приобрели
статус подлинных субъектов истории. Взаимодействие между
ними сделалось ключом к объяснению социальной динамики.
У Л. Гумилева понятие «этнос» подменило собой апроби-
рованные понятия социальной науки, — прежде всего, такие как
общество и культура. Последние оказываются в конечном ито-
ге ненужными фикциями. В самом деле, зачем такие абстрак-
ции как «общество», если на деле существуют естественным
образом детерминированные сообщества — «этносы»? Какую
реальность может описывать термин «культура», если реальны
лишь этнические культуры? Не бывает культур многосоставных,
они изначально монистичны, ибо представляют собой объекти-
вации «народной души», а душа у народа — одна.
Методологический базис превращения этнологии в культур-
философию составляет популярная на рубеже XIX-XX вв. «пси-
хология народов»1. Если Вильгельм Вундт пользовался немец-
ким термином «народ» (Volk), то его русский продолжатель
Густав Шпет предпочитал греческий термин «этнос». Отсюда
другое наименование этой архаичной дисциплины — этническая
психология.
1 Ее классиком был немецкий философ В. Вундт (W. Wundt). Одно-
именный шеститомный труд В. Вундта несколько раз переиздавался. Тре-
тье издание вышло в 1920-1923 гг.
221

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Дополненная наспех освоенным Юнгом, этническая психо-
логия (не будучи, впрочем, названа по имени) практикуется мно-
гими российскими авторами. Поскольку выражения «дух наро-
да» и «народная душа» явно отдают анахронизмом, наши кол-
леги прибегают к термину К. Юнга «архетип».
Российских юнгианцев объединяет вера в наследственный
характер передачи архетипов. Их при этом не смущает, что
постоянство архетипических образов Юнг допускал лишь «в рам-
ках контекстуальных, ситуационных вариантов»1.
Принимая этноцентристские посылки, многие авторы начи-
нают вести речь об этносах в натуралистических категориях.
А именно: приписывать им возраст, темперамент, определенный
запас жизненных сил («пассионарность»), закономерные стадии
развития (от «рождения» через «расцвет» до «упадка» и «смер-
ти»). Вполне логичны и дальнейшие шаги по антропоморфиза-
ции «этносов»: они, как человеческие индивиды, наделяются са-
мосознанием (которое может быть «дремлющим», «вялым» или
же, напротив, «сильным», «ярко выраженным») и всякого рода
психологическими чертами — наивностью и хитростью, откры-
тостью и скрытностью, бескорыстием и корыстолюбием, агрес-
сивностью и миролюбием. В отечественной интеллектуальной
традиции почву для подобных спекуляций возделал Николай Бер-
дяев. Список его продолжателей и подражателей мог бы занять
не одну страницу. Самый яркий из них, пожалуй, Георгий Гачев.
То, что этнически центрированному взгляду видится в каче-
стве автономного агента социального действия, на деле может
не функционировать в качестве такого агента, а представлять
собой ряд конкурирующих друг с другом агентов. Так, в Соеди-
ненных Штатах Америки итальянские иммигранты из северных
областей Италии не образуют одной группы с выходцами с юга
Италии, а евреи немецкого происхождения, живущие там на
протяжении десятков поколений, резко дистанцируются от ев-
реев-иммигрантов, прибывших из стран Восточной Европы на
1 МелетинскийЕ. Поэтика мифа. М.: Мысль, 1976. С. 75.
222

излете коммунистического правления. Групповая солидарность
определяется не столько формальной этнической принадлеж-
ностью иммигрантов, сколько такими факторами, как стаж им-
миграции, способность иммигрантов к интеграции, специфика
страны происхождения и региона проживания в принимающей
стране и т. д. В современной России русские реэмигранты из
Закавказья и Средней Азии воспринимаются местным населе-
нием не менее враждебно, чем нерусские иммигранты. Они,
таким образом, идентифицируются окружением не в качестве
членов общей этнической группы, («русских»), а в качестве чле-
нов особой социальной группы («чужих»)1.
Помимо экстраполяции образа «этничности», почерпнутого
из эмпирической этнографии, этноцентристский подход к этни-
ческой проблематике имеет следующий характерный изъян: он
придает слишком большое значение культурно-историческим
факторам, отодвигая на периферию или игнорируя социально-
структурные факторы2. Работы по социальной антропологии
последних десятилетий убедительно продемонстрировали, что
социальное взаимодействие не в меньшей степени определено
структурными обстоятельствами, чем культурными.
Абнер Коэн, многие годы посвятивший изучению этносо-
циальных отношений в Африке, приводит следующий пример.
В городах Западной Африки, населенных в основном йорубами
(в Нигерии, в частности), живут значительные общины народа
10 том, что ксенофобия на них распространяется не в меньшей мере,
чем на нерусских мигрантов, см.: Нетерпимость в России: старые и новые
фобии / Под ред. Г Витковской и А. Малашенко. М.: Московский центр
Карнеги, 1999. С. 151-191.
2 Во избежание недоразумений сразу определимся с употребляемы-
ми понятиями. Под «культурой» мы, вслед за Хабермасом, имеем в виду
систему знаков и символов, общепринятых в рамках того или иного обще-
ства, а под «структурой» — систему позиций, лежащих в основе иерархии
данного общества, те «легитимные порядки, с помощью которых участни-
ки коммуникации регулируют свою принадлежность социальным группам
и тем самым обеспечивают солидарность». См.: Habermas J. Theorie des
kommunikativenHandelns. Bd. 2. Fr/M.: Suhrkamp, 1981. S. 209.
223

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
хауса. Когда в эти города приезжают торговцы, этнически при-
надлежащие хауса, они воспринимаются местной общиной хау-
са как «чужаки» — и остаются «чужаками» даже в том случае,
если остаются там на постоянное жительство. Однако если миг-
ранты-хауса занимаются теми же видами деятельности, что и
большинство членов принимающего сообщества (например,
плетут корзины), их с момента приезда считают «своими»1. Та-
ким образом, место в системе разделения труда определяет
близость/дальность между агентами социального действия
в большей мере, чем культурные характеристики.
ЭТНИЧНОСТЬ КАК ИЗМЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
И КАК СРЕДСТВО СОЦИАЛЬНОЙ КЛАССИФИКАЦИИ
В проблематике этничности есть, по меньшей мере, два разных
аспекта: феноменологический и структурный. В феноменоло-
гическом плане проблема этничности — это проблема значений
этнической идентичности для индивидов. Главное здесь: что озна-
чает для человека его этническая принадлежность и в каких фор-
мах она определяет (если определяет) его поведение? В структур-
ном плане проблема этничности — это проблема функции этнич-
ности в организации социальной реальности. Какую роль играют
этнические критерии в делении общества на этнические группы?
Если в феноменологическом плане этничность есть момент
культурного самосознания индивидов, то в структурном плане
этничность — способ организации общества, а именно: одно
из возможных оснований социальной стратификации.
В этой связи весьма любопытно расхождение между таки-
ми авторитетными исследователями как Фредрик Барт и Абнер
Коэн. Оба понимают этничность как социально-организацион-
ный феномен, но к интерпретации этого феномена они подхо-
дят по-разному.
1 См.: Cohen A. Custom and Politics in Urban Africa. London: Routledge
and Kenan Paul, 1969.
224

Ф. Барту принадлежит парадигматичная работа об этнично-
сти, в которой убедительно продемонстрировано решающее зна-
чение социальных границ для формирования этнической идентич-
ности. Основной тезис Барта можно выразить следующим обра-
зом. Не объективные различия ведут к прочерчиванию границ
между группами, называемыми этническими, а наоборот: грани-
цы формируют различия. «Именно этническая граница есть то, что
определяет группу, а не культурное содержание, в ней заклю-
ченное»1. Этнические категории, утверждает норвежский антро-
полог, представляют собой «организационные вместилища, кото-
рым в различных социально-культурных системах могут быть при-
даны различные количественные характеристики и приписаны
различные содержания. Они могут иметь большую значимость для
поведения, а могут и не иметь таковой. Они могут пронизывать
собой всю общественную жизнь, а могут сохранять релевантность
только в ограниченных секторах деятельности». «Этнические груп-
пы, — замечает Барт, — суть категории аскрипции, а также иденти-
фикации себя действующими, следовательно, они представляют
собой характеристики взаимодействия людей»2. Иными словами,
этничность следует понимать как по преимуществу субъективную
характеристику. В противовес Барту А. Коэн настаивает на объек-
тивной определенности этничности. Этнические характеристи-
ки индивидов зависят не от тех значений, которые им приписы-
ваются самими участниками взаимодействия, а от того места,
которое они занимают в социальной стратификации (прежде
всего в разделении труда) и в политической структуре общества.
То, какой «этнической группе» принадлежит индивид, опреде-
лено его принадлежностью некоторому социальному слою.
1 Barih F. Introduction // Barth F.(ed.). Ethnic Groups and Boundaries.
The Social Organisation of Cultural Differences. Bergen: Universitaetsforlaget,
London: Allen and Unwin 1969. P. 15.
2 Barth F. Introduction // Barth F.(ed.). Ethnic Groups and Boundaries.
The Social Organisation of Cultural Differences. Bergen: Universitaetsforlaget,
London: Allen and Unwin 1969. P. 10.
15 Национализм
225

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Перед нами функционалистский подход, содержание ко-
торого мы разбирали выше. Функционализмом А. Коэна объяс-
няются как сильные, так и слабые стороны предложенной им
интерпретации этничности. Сильная сторона — в высокой анали-
тичности и в свободе от психологизма. Слабая сторона — в аб-
страгировании от деятельностного фактора общественной жиз-
ни. Индивидам здесь некуда поместиться: социальные системы
функционируют независимо от индивидуальных целеполаганий
и индивидуальной рациональности.
Последовательно применяя структурно-функциональный
метод, Коэн приходит, по сути, к инструменталистской трак-
товке этничности. Дело для него заключается во взаимодействии
неформальных корпоративных групп, называемых — или не на-
зываемых — «этническими». (Поэтому сам термин «этничность»
кажется А. Коэну не совсем адекватным для описания этого вза-
имодействия.) Лидеры этих групп используют «примордиаль-
ные» культурные символы для коллективной мобилизации. Эт-
ничность, таким образом, есть не более чем инструмент поли-
тической стратегии1.
Подход А. Коэна носит редукционистский характер. Пони-
мая этничность исключительно как инструмент политической
борьбы, А. Коэн полностью отвлекается от иных, неполитичес-
ких значений этнических характеристик. По замечанию Томаса
Эриксона, теория Коэна не объясняет, «почему определенные
символы эффективны, а другие — нет, почему определенные
этнические конфигурации возможны, а другие — нет. Если эт-
нические идентичности создаются только политическими процес-
сами, то тогда возможно вообще произвольное создание лю-
бых идентичностей»2.
' Отсюда вытекает весьма неожиданный упрек А. Коэна по адресу
Ф. Барта — упрек в примордиализме.
2 Eriksen 77). Ethnicity and Nationalism. Anthropological Perspective. Lon-
don&Boulder, 1993. P. 55. Критики А. Коэна замечали, что в логике его теории
отдельной этнической группой оказываются любые относительно изолирован-
ные агенты социального действия, например, брокеры Лондонской биржи.
226

Контроверза «субъективизма» Барта и «объективизма»
Коэна восходит к классическому для истории социологической
мысли размежеванию веберовской и дюркгеймовской пара-
дигм. Первая сосредоточена на исследовании того, почему люди
делают то, что они делают (феноменологическая, или «понима-
ющая», социология), вторая — на анализе того, как функциони-
руют социальные системы и структуры (структурно-функцио-
нальный анализ, теория систем).
Современная социальная наука стремится к преодолению
этой дихотомии. В частности, Питер Бергер и Томас Лукман в
1960-е гг. предложили метатеорию, позволяющую связать в
единое целое момент (индивидуальной) свободы и (социально-
структурной) необходимости'. Австро-американские социоло-
ги выдвинули тезис, согласно которому социальные структуры
сами суть продукт человеческой деятельности. Этот тезис они
развернули, продемонстрировав, как социальные структуры
конструируются. (Субъективные) значения, придаваемые инди-
видами своему миру, подвергаются институциализации и тем
самым превращаются в (объективные) социальные структуры,
а социальные структуры, в свою очередь, становятся частью
используемых индивидами систем значений и тем самым огра-
ничивают свободу действий индивидов.
Этот подход, известный как теория социального конструи-
рования реальности, был развит в теории «символического кон-
структивизма» (или «символического реляционизма») Пьера
Бурдье. Французский социолог активно пользуется таким поня-
тием как «социальное пространство». Социальное пространство
может структурироваться на основании различных признаков —
например, на основании распределения капитала. «Когда мы
говорим о социальном пространстве, то имеем в виду, прежде
всего, то, что нельзя объединять любого с любым, невзирая на глу-
бинные различия, в особенности, на экономические и культурные
1 Бергер П. Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.:
Медиум, 1995. С. 80-150.
15*
227

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
различия. Однако все это полностью не исключает того, что
можно организовать агентов по другим признакам деления: эт-
ническим, национальным и т. п., которые, заметим в скобках,
всегда связаны с более глубинными принципами, т. к. этниче-
ские объединения сами находятся в иерархизированном (...) со-
циальном пространстве»1.
Другая особенность подхода Бурдье — введение понятия
символического капитала. Место группы в социальном про-
странстве зависит от того, какими она обладает экономиче-
скими (капитал в марксовом смысле) и культурно-идеологиче-
скими ресурсами (символический капитал). Различия между
группами проистекают из различий в обладании тем или иным
видом капитала.
Вопрос о «реальности» этничности отпадает сам собой: от-
вергать субстанциализм, верящий в бытие этничности самой по
себе (т. е. онтологизирующий этничность), не означает впадать
в другую крайность — номинализм, для которого этнические
различия суть в конечном итоге теоретические артефакты. Эт-
нические группы, как и всякие социальные группы (например,
классы), существуют в двух планах одновременно: «на бумаге»
(как теоретический конструкт) и «на деле» (как часть социаль-
ной практики). Они реальны благодаря воспроизводству веры
людей в их реальность и институтам, ответственным за (воспро-
изводство этой веры2.
Свой «реляционистский» метод Бурдье применяет в излагае-
мой статье к анализу понятия «пролетариат», или «рабочий класс»,
однако он применим и к анализу других социальных групп3.
' См.: Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» //
Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. С. 61.
2 Там же. С. 92.
3 Сам Бурдье обращается к сравнительному анализу «практической»
группы родственников и группы родственников «на бумаге» в двух своих
работах: «Эскиз теории практики» (1972) и «Практический смысл» (1980).
См.: Бурдье П. Практический смысл / Пер. с фр. Под ред. Н. А. Шматко.
М.: Институт экспериментальной социологии. СПб.: Алетейа, 2001.
228

Нетрудно заметить, что Бурдье, по сути, следует аргумен-
ту Бергера/Лукмана: социальные группы реальны благодаря
институциализации представлений.
Статус их существования — статус социальных конструктов,
у которых всегда имеется две стороны: теоретическая и практи-
ческая. Правда, в отличие от американских авторов, отправля-
ющихся от социологии знания и соответственно сосредоточива-
ющих внимание на конструировании социальной реальности по-
средством знания, Бурдье делает акцент на отношениях. Его
реляционизм «изучает взаимодействия и реальные обмены»1.
Итак, способ существования групп (классов, этнических
групп, наций и т. д.) изначально двойственен. С одной стороны,
они существуют «в вере в собственное существование» (и, сле-
довательно, в организациях и символике, на этой вере основан-
ных). С другой стороны, эта вера далеко не беспочвенна, не есть
чистая фикция, ибо не фиктивны (а в самом строгом смысле сло-
ва реальны) социальные различия. Следовательно, «реаль-
ность» этничности — это реальность различий. Экономические
и культурные различия между группами, будучи концептуали-
зированы, освоены социальной теорией (в частности в «классо-
вых» или в «этнических» категориях), выступают в качестве
объективных разграничителей социального пространства. При
этом ни той, ни другой стороне нельзя приписывать первичность
(как это делал Маркс). Бурдье критикует Маркса и марксизм
как раз за это: марксизм или на гегелевский манер «отождеств-
ляет класс сконструированный и класс реальный», или, что
происходит чаще, противопоставляет их друг другу. Класс скон-
струированный, т. е. существующий в сознании теоретиков
(«класс-для-себя» в терминологии Маркса), противополагается
классу как совокупности объективных условий («классу-в-себе»).
«Класс-в-себе» должен стать «классом-для-себя» либо в резуль-
тате «созревания» объективных условий, либо в результате
«осознания» классом самого себя. В первом случае перед нами
' Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов». С. 93.
229

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
абсолютный детерминизм, логика органической и неизбежной
необходимости (перерастания объективной ситуации в новое
качество). Во втором случае — откровенный волюнтаризм (про-
летариат приходит к своему собственному познанию благодаря
теоретикам-коммунистам).
В противовес такому подходу Бурдье и предлагает отказать-
ся от оперирования сущностями и анализировать различия и раз-
личения. «Различение — это различие, вписанное в структуру
самого социального пространства, поскольку оно воспринима-
ется в соответствии с категориями, согласованными с этой струк-
турой... Символический капитал — другое имя различения...
Различения как символические трансфигурации фактических
различий и, более широко — ранги, порядки, градации или же
любые другие символические иерархии — являются продуктом
применения схем построения»1.
Отметим еще одну черту концепции Бурдье, обещающую
ее продуктивное применение в изучении этнических фено-
менов. Размежевание Барт versus Коэн может быть обозначе-
но, с известной долей огрубления, как размежевание «культу-
ра» versus «политика». Ф. Барта интересуют знаково-симво-
лические отношения, т. е. отношения по поводу представлений
людей о «своих» и «чужих» группах. А. Коэн, напротив, куль-
турные аспекты социального взаимодействия оставляет за
скобками, анализируя «реальные» отношения, под которыми он
понимает отношения по поводу власти, определяющие статус
групп независимо от представлений самих их членов. Бурдье
снимает эту дихотомию, поскольку понимает политику как сим-
волическую деятельность. «Политика является исключительно
благодатным местом для эффективной символической деятель-
ности, понимаемой как действия, осуществляемые с помощью
знаков, способных производить социальное, и, в частности,
группы»2.
1 Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов». С. 70.
2 Там же. С. 90.
230

Принимая во внимание важность феноменологического
аспекта проблематики этничности, отметим, что для политиче-
ской науки первостепенную важность имеет структурный аспект.
Коль скоро политологи анализируют властные отношения, этнич-
ность для них есть в первую очередь категория социальной орга-
низации. Она выступает как возможное обозначение группы,
участвующей в конкуренции за доступ к власти и/или социаль-
ным ресурсам. Этнические группы в этом смысле — это группы,
борющиеся либо за определенные права (против действитель-
ной или мнимой дискриминации), либо за определенные приви-
легии.
В основе «этнического» разделения общества могут лежать
языковые, культурные, религиозные, а также расовые различия.
Так, в сегодняшних США весьма активны организации так
называемых Asian Americans, объединяющие выходцев из Ко-
реи, Вьетнама, Китая и других стран Восточной Азии. Это раз-
ные этнические группы с точки зрения этнографии. Но это одна
группа с точки зрения социологии и политологии. В той мере, в
какой различные по географическому, историческому, лингви-
стическому и тому подобным критериям группы выступают в
качестве самостоятельных общественных и политических акто-
ров, исследователи вправе отвлекаться от этих различий и счи-
тать входящих в них индивидов членами одной группы. То же са-
мое справедливо и в отношении групп чернокожих активистов —
blacks, или «афроамериканцев». Они включают в свой состав
как потомков рабов, завезенных двести лет назад из Африки,
так и чернокожих мигрантов с разных концов света'.
Религиозная принадлежность стала маркером этнического
разделения общества в Ливане, хотя и ливанские христиане,
1 Местные негры не проводят различия между собой и чернокожими
мигрантами, прибывающими, например, с островов Карибского бассейна.
См. об этом подробнее: Hettlage R. Identitaet und Integration: Ethno-
mobilisierung zwischen Region, Nation und Europa: Eine Einfuehrung //
Kollektive Identitaet in Krisen / Hrsg. V. R.Hettlage, P.Deger, S.Wagner.
Opladen, 1997. S. 12-44.
231

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
и ливанские мусульмане — арабы. В качестве отдельных этни-
ческих групп воспринимаются протестанты и католики в Север-
ной Ирландии, несмотря на то, что в «этническом» отношении
и те и другие — члены одного сообщества (если понимать под
этнической принадлежностью общность языка и культуры). При-
чем если в Ливане конфессиональная принадлежность играет су-
щественную роль в повседневном поведении, то в североирлан-
дском случае протестантизм и католицизм — скорее идентифи-
кационные маркеры, чем характеристика поведения членов этих
сообществ. Протестантами здесь называют сторонников унии с
Великобританией («унионистов»), а католиками — сторонников
присоединения к Ирландии.
Таким образом, в случае, если этническая стратификация
определена политическими факторами, не имеет ровным сче-
том никакого значения, насколько «действительно» глубоки
различия между членами групп, называемых этническими. Эти
различия могут быть с этнографической точки зрения минималь-
ными, как, например, различия между хорватами и сербами или
между сербами и черногорцами1. Однако политические обсто-
ятельства (например, кадровая политика, проводимая по этни-
ческому критерию) способны сделать самые незначительные
различия весьма значимыми.
ЭТНИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И КОЛЛЕКТИВНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ
В российской литературе бытует мнение, согласно которо-
му, чем выше интенсивность этнического самосознания той
или иной группы, тем больше приверженность ее членов на-
ционализму, будь то в форме соответствующих чувств или
соответствующей идеологии. Это мнение, однако, не выдер-
1 Они начинают казаться и вовсе надуманными, если учесть количе-
ство смешанных браков и количество детей, родившихся от таких браков
(каждый третий ребенок в послевоенной Югославии был «сербо-хорва-
том»).
232

живает проверки опытом. В мире существует множество групп
с ярко выраженной этнической идентичностью, но совершен-
но не восприимчивых к националистическим лозунгам. Напри-
мер, для берберов в странах Северной Африки или пуштунов в
Индостане характерно отчетливое этническое самосознание,
что не мешает им противиться любым попыткам их «огосудар-
ствления».
Не существует и преемственности между этнической иден-
тичностью, имевшей место в досовременных обществах и наци-
ональной идентичностью в обществах современных (сколь бы
ни было обидно это слышать националистически ангажирован-
ным интеллектуалам и политикам). Во-первых, национальные
мифы и символы, к которым апеллируют националисты как к
подтверждению вечности и неуничтожимости коллективной па-
мяти народа, на поверку часто оказываются вымыслом самих
националистов. Например, эпос об Оссиане, игравший принци-
пиальную роль в аргументации активистов валлийского нацио-
нального движения, был создан не древними кельтами между
V и XII в., а шотландским сочинителем Джеймсом Макферсо-
ном в 1760-х гг. Во-вторых, идеологи национализма производят
отбор культурно-этнического наследия, отбрасывая из него все,
что не укладывается в их видение национальной истории. Нако-
нец, в-третьих, успех или неуспех националистического движе-
ния не зависит от обоснованности притязаний его активистов на
обладание исторической истиной. Как замечает Джон Бройи,
«многие влиятельные националистические движения современ-
ной эпохи преуспели и невзирая на то, что богатая национальная
история имела к ним слабое отношение. Можно ли всерьез за-
являть, что ливийская идентичность в чем-то менее прочна, чем
египетская; или что идентичность словаков не столь сильна, как
идентичность венгров?»'.
Об отсутствии прямой связи между переживанием эт-
ничности и коллективной мобилизацией на этнической основе
1 Бройи Д. Подходы к исследованию национализма. С. 207-208.
233

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
говорит и то обстоятельство, что этническое самосознание
во многих случаях не предшествует формированию нации,
а, напротив, складывается вследствие такого формирования.
Когда доминирующая в том или ином государстве культурная
группа объявляет себя нацией — или «государствообразующим
народом» — остальным культурным группам не остается иного
выбора, кроме как довольствоваться статусом этнического
меньшинства.
Симптоматично, что в США «этнической группой» (ethnics)
называют не всякое этническое сообщество, а только сравни-
тельно недавно прибывшие и потому ограниченные в доступе к
социальным ресурсам группы иммигрантов. В этой ситуации и
возникает ярко выраженная этническая идентичность, которая
до той поры могла не переживаться или существовать в неявных
формах. Развитие этой идентичности вовсе не обязательно ве-
дет к этническому изоляционизму. Группы, оказавшиеся в по-
ложении меньшинств, часто включаются в борьбу за присутствие
в символическом пространстве нации. По справедливому заме-
чанию российской исследовательницы, национализм всегда тво-
рит миф о культурной однородности, вопреки реальной разно-
родности национального сообщества. В ходе творения такого
мифа происходит «присвоение и одновременно обесценивание»
культурных традиций недоминирующих групп, будь то местные
этнические меньшинства или иммигранты1. Эти традиции реду-
цируются к фольклору. Меньшинства отвечают на это подчер-
киванием тех своих культурных особенностей, которые пред-
ставляют ценность в контексте доминирующей культуры. «Эле-
менты этого культурного перечня должны позволить группе при
изменившихся политических обстоятельствах представить себя
как «основу национального государства» или как вторую по зна-
чению группу для прогресса нации»2.
1 Коротеева В. Теории национализма в зарубежных социальных на-
уках. С. 88.
2 Там же. С. 89.
234

ЭТНИЧНОСТЬ И СОЦИАЛЬНАЯ КОМПЕТЕНЦИЯ
Социальная компетенция — это способность индивида адекват-
но вести себя в определенной среде. Она определяется глав-
ным образом способом социализации. Если человек прошел
социализацию в деревне, ему трудней освоиться в городе, чем
родившемуся в городе.
Вопрос о социальной компетенции имеет принципиальное
значение в изучении миграции, особенно так называемой ино-
культурной миграции. Часто можно слышать, в том числе от
специалистов, что главным препятствием интеграции мигрантов
в сообщество принимающей страны является их культурно-эт-
ническая (в первую очередь, этноконфессиональная) принад-
лежность. Трудно мусульманину адаптироваться к обществу,
построенному на христианской традиции. Между тем в таких
интерпретациях заключен известный момент мистификации.
Способность иммигрантов освоиться в новой среде определя-
ется не размером абстрактной «культурной дистанции», отде-
ляющей их культуру от культуры принимающего сообщества, а
вполне конкретными факторами, связанными с их социальной
компетенцией. То, насколько успешно они адаптируются, за-
висит от уровня образования, знания языка страны пребывания,
наличия профессиональной квалификации, востребованной на
местном рынке труда, и т. п.
Почему одни мигранты предпочитают индивидуальную интег-
рацию (через ассимиляцию), а другие сбиваются в группу, ища
поддержки в этнической сети! Ответ на этот вопрос нельзя найти
в психологии. Нельзя объяснить выбор той или иной стратегии
социального поведения интенсивностью переживания этнической
принадлежности. Те, кто растворился в социально-культурном
окружении принимающей страны, возможно, с не меньшей но-
стальгией вспоминают о покинутой родине, чем те, кто оказался
в этническом гетто. К тому же попадание в такое гетто далеко
не всегда бывает результатом свободного выбора. Чаще всего
сделать такой выбор вынуждает отсутствие иных возможностей.
235

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Этническая идентичность индивидов никогда не задана из-
начально. То, какое место данный тип идентификации займет в
структуре личностной идентичности того или иного человека,
зависит от множества факторов.
Характерный пример в этой связи представлен «россий-
скими немцами» — потомками немецких переселенцев, жив-
ших в России со времен Петра I. Никто не станет оспаривать, что
по своему этническому происхождению эти люди являются нем-
цами. Однако стратегии поведения, избиравшиеся ими в совет-
ский период, вели далеко не только в направлении удержания и
развития немецкой идентичности. Многие утратили язык, охотно
вступали в смешанные браки, некоторые даже сменили фамилии.
В этот период немецкое происхождение воспринималось частью
российских немцев как помеха в обустройстве жизни. Ситуа-
ция резко изменилась во второй половине 80-х гг., когда прави-
тельство ФРГ начало проводить активную политику привлечения
«соотечественников» к возвращению на историческую родину.
Забывшие «свой» язык взялись его изучать, с уцелевших свиде-
тельств о наличии в жилах немецкой крови стали заботливо сти-
рать пыль — сотни тысяч людей включились в процесс «нацио-
нального пробуждения». Активизировалась деятельность немец-
ких землячеств, ориентировавшихся на подготовку будущих
«аусзидлеров». Однако те же самые люди, которые с трога-
тельной настойчивостью пестовали свою «немецкость» в Казах-
стане или в Западной Сибири, по приезде в Германию стали пес-
товать свою «русскость». Недостаток социальной компетенции,
мешавший их полноценному вхождению в новое сообщество,
они компенсировали консолидацией по признаку совместного
прошлого. Общность опыта — как советского и постсоветско-
го, так и опыта фрустрации после переселения — объединяет
этих людей, одновременно отъединяя их от местного населения.
Сходные примеры в изобилии поставляет реальность совре-
менных российских мегаполисов. Исследования, проводившие-
ся среди эстонского, татарского, армянского, азербайджан-
ского, польского, немецкого и бурятского населения Санкт-Пе-
236

тербурга', продемонстрировали целый спектр поведенческих
стратегий по поводу этничности: от этнического индифферен-
тизма до «бегства в этничность».
Изучение русского населения в странах ближнего зарубежья
показало, что большая часть русского населения постсоветских
государств связывает свою жизнь с теми странами, на террито-
рии которых живет. Например, около 80 % русских на Украине
не собираются ее покидать. Разумеется, на экзистенциальные
решения людей огромное влияние оказывают внешние фак-
торы: политика новых суверенов по отношению к этническим
меньшинствам (в частности, их усердие по части строительства
монокультурного государства), конфликтогенный потенциал ме-
ста проживания, социально-экономические перспективы, иммиг-
рационная политика России и т. д. Однако немалое значение в
принятии решения о переезде в Российскую Федерацию играет,
опять-таки, социальная компетенция. Социологические опросы
показывают, что этнические русские, в течение нескольких по-
колений жившие в Закавказье, Средней Азии и других регионах
бывшего СССР, демонстрируют «культурную дистанцию» по
отношению к русским Центральной России, куда мигрантов обыч-
но расселяют. Их бытовые навыки и моральные стандарты доста-
точно сильно отличаются от соответствующих навыков и стан-
дартов «материковых» русских, что делает перспективы пере-
селенцев еще более проблематичными2.
РОЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО КАРТОГРАФИРОВАНИЯ
В ФОРМИРОВАНИИ ЭТНИЧЕСКИХ СООБЩЕСТВ
Выше мы показали, как социальные границы определяют фор-
мирование культурных — и тем самым этнических — границ.
1 См.: Конструирование этничности. Этнические общины Санкт-Петер-
бурга. — Под ред. В. Воронкова и И. Освальд. СПб.: издательство «Дмит-
рий Буланин», 1998.
2 См.: Вынужденные мигранты и государство. М.: Институт этнологии
и антропологии РАН, 1998.
237

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Не менее интересно, однако, проследить, как этнические грани-
цы определяются политическими границами. История СССР полна
примеров того, как политическое картографирование, осуществ-
лявшееся властью, приводило к появлению отдельных культур-
но-этнических сообществ там, где их прежде не существовало.
Как продемонстрировали работы В. Тишкова и других ис-
следователей1, в Советском Союзе не административно-терри-
ториальное деление проводилось по национальным (т. е. куль-
турно-историческим) границам, а, напротив, национальные гра-
ницы проводились согласно административно-территориальному
делению.
Так, например, появление на карте такого народа как «ха-
касы» не отражало ни самоназвания, ни самосознания этниче-
ских групп, объединенных под этим именем. Этноним «хакасы»
был заимствован историками и лингвистами из китайских и мон-
гольских хроник. Проживавшие на соответствующей террито-
рии народы не слышали этого имени до тех пор, пока власти не
воспользовались им как инструментом для создания националь-
ной автономии2. Равным образом без решения политиков (при-
нятого после консультаций с этнологами) в Советском Союзе
могло никогда не возникнуть алтайцев, азербайджанцев, каза-
хов и многих других «наций, национальных групп и народностей».
Этноним «алтайцы» был предложен местными политическими
активистами для обозначения более чем десятка этнолингвисти-
ческих групп и ожидавших, что один относительно крупный на-
род получит более высокий статус, чем множество мелких. На-
рода — соответственно субъекта суверенитета — под названи-
ем «азербайджанцы» не существовало до 1937 г. Предыдущие
1 SunyR. The Revenge of the Past. Nationalism, Revolution and the Collapse
of the Soviet Union. Stanford: Stanford University Press, 1993; Чешко С. Рас-
пад Советского Союза: этнополитический анализ. 2-е изд. М.: Институт эт-
нологии и антропологии РАН, 2000.
2 Tishkov V. Ethnicity, Nationalism and Conflict in and after the Soviet Union:
the Mind Aflame. London; Sage Publications, 1997. P. 19.
238

переписи (1897 и 1926) не фиксировали такого этнонима, рас-
сматривая население соответствующей территории как подгруп-
пу тюрков. Что касается казахов и киргизов, то стоит напомнить,
что в 1920 г. в составе РСФСР была образована Киргизская ав-
тономная республика, которая пятью годами позже была пере-
именована в Казахскую. Еще через одно десятилетие, в 1936 г.,
Казахская АССР была преобразована в союзную республику,
причем в ее границы были, по экономическим соображениям,
вписаны области, населенные русскими (Семипалатинск и Ка-
раганда). Населенные таджиками города Бухара и Самарканд
(с сельским окружением из узбеков) были включены в 1924 г.
в Узбекскую республику и т. д.
ЭТНИЧНОСТЬ В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ
И СОЦИАЛЬНОЙ НАУКЕ
Российское общественное сознание определено националисти-
ческими представлениями об этничности. Это представление, во-
первых, об этнической принадлежности как естественном свой-
стве индивида, во-вторых, об этносах как автономных субъек-
тах социального и политического действия, в-третьих, о том, что
определенный народ на «своей» территории должен обладать
большими правами, чем остальные.
Как случилось, что в стране, где на протяжении более чем
семи десятилетий официально поощрялся интернационализм,
столь глубокие корни пустили представления, заданные прямо
противоположной доктриной? Об эпистемологических причинах
(а именно, о «советской теории этноса») мы говорили выше.
Однако господство националистических навыков мышления
на уровне обыденного сознания вряд ли можно объяснить об-
стоятельствами эпистемологического свойства. Это господство
обусловлено, прежде всего, социально-институциональными
причинами. Дело в том, что этничность (национальность) выпол-
няла на протяжении советских десятилетий две важные функции.
Она служила:
239

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
• инструментом деления политического пространства;
• инструментом деления населения.
С одной стороны, политическое пространство структури-
ровалось по этническому признаку (этнофедерализм). С дру-
гой стороны, этническая идентичность индивидов закреплялась
в документах. Даже если в повседневной жизни людей этниче-
ская принадлежность не играла заметной роли, она тем не ме-
нее была весьма существенной в сношениях индивидов с
государственными органами. (Поступление в вуз по этнической
квоте, перспектива занять престижное место в качестве пред-
ставителя «национальных кадров» и т. д.) Она продолжает оста-
ваться весьма существенной на территории национально-терри-
ториальных образований.
Таким образом, то обстоятельство, что в российском об-
щественном сознании этническая идентичность понимается не
как продукт культурного самосознания, т. е., в конечном итоге,
индивидуального выбора, а как антропологическая константа,
далеко не случайно. Оно есть результат длительной, отчасти
продолжающейся практики институционализации этничности.
Многие отечественные авторы не сомневаются в том, что
этнические различия сами по себе служат основой напряжений
и коллизий. Так, по мнению одной исследовательницы, занима-
ющейся социально-психологическим изучением ксенофобии, к
«формированию образа этнического врага» приводит «как это
ни парадоксально, сама этничность»*. Этому суждению молча-
ливо предпослано допущение, что в основе индивидуальных и
групповых конфликтов лежит различие как таковое, а не усло-
вия социального взаимодействия, в которых любые различия
только и приобретают значимость. Правда, подобная логика
свойственна далеко не только российским авторам. Немецкий
философ Курт Хюбнер также убежден, что мирное сосущество-
вание различных этнокультурных сообществ — скорее исклю-
чение, чем правило. Нормальным ему представляется их раз-
1 Нетерпимость в России. С. 99. (Курсив мой. — в. М.)
240

дельное существование. «Исторический опыт учит: совместная
жизнь различных культур в узком пространстве всегда была
постоянным запалом, приводящим к новым и новым взрывам»1.
Глава 2. НАЦИОНАЛИЗМ И ЭТНИЧЕСКИЙ
КОНФЛИКТ
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ЭТНИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ
В аналитической литературе, посвященной этническим конфлик-
там — этноконфликтологии — нет согласия относительно того,
какие конфликты следует относить к «этническим», а какие
объяснять в других терминах. На наш взгляд, подобный консен-
сус невозможен в принципе, т. к. невозможно установить, что
такое «собственно» этнический конфликт или в чем его «приро-
да» в отличие от «природы» конфликтов иного типа.
Конфликты, называемые этническими, уместно рассматри-
вать в более широком контексте, а именно, как разновидность
социальных конфликтов. В этих конфликтах почти никогда не
бывают задействованы все члены этнической группы, которая
выступает в качестве одной из сторон конфликта. Не случайно
этноконфликтология образует часть общей конфликтологии —
пограничной дисциплины на стыке нескольких социальных наук.
В методологическом плане различные объяснения причин
этнических конфликтов тяготеют либо к примордиалистскому,
либо к инструменталистскому полюсу. Согласно теориям пер-
вого типа, истоки конфликта лежат в глубине истории каждой из
участвующих в нем групп, а также в истории их взаимодействия.
Следовательно, для понимания конфликта необходимо иссле-
довать его исторические корни. Теории второго типа сосредо-
точиваются на анализе материальных интересов (прежде всего
1 Хюбнер К. Нация. От забвения к возрождению. С. 390.
16 Национализм
241

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
экономических), которые побуждают элиты определенной эт-
нической группы прибегать к конфликтным стратегиям поведе-
ния. Примордиалисты делают упор на несовместимости ценно-
стей, инструменталисты — на политической мотивированности
конфликта.
Примордиализм представлен, в частности, в так называемых
«культурно-плюралистических» концепциях. Классики этого под-
хода — Дж. С. Фарнивел (J. S. Furnival), М. Г. Смит (М. G. Smith)
и др. Большое значение для развития этой парадигмы имели ра-
боты Клиффорда Гирца. Хотя, будучи антропологом, К. Гирц
не занимался изучением политических конфликтов, он выдвинул
ряд тезисов, имеющих методологическое значение для конф-
ликтологов примордиалистской ориентации. Человек, по Гирцу,
есть несостоявшееся животное. Среда, в которой он может со-
стояться, — культура, причем культура, этнически определен-
ная. Последняя образует первичную, изначальную данность об-
щественной жизни.
Инструменталистские подходы возникли в рамках марксиз-
ма и функционализма. Согласно исследователям-марксистам,
например, Дж. Саулу (J. Saul), О. Ноли (О. Nnoli) и другим, эт-
нический конфликт вторичен по отношению к классовому; этни-
ческий фактор используется буржуазией для достижения своих
целей. М. Хечтер, Рабушка (Rabushka) и ряд других авторов под-
черкивают роль, которую в этнических конфликтах играют «эт-
нопредприниматели», или «брокеры от культуры». Последние
добиваются желательного для них политического результата
благодаря тому, что умеют правильно использовать этническую
солидарность людей.
Функционалистские теории конфликта называют также «ра-
ционалистическими». Согласно рационалистическому объясне-
нию поведения этнических групп, их члены стремятся использо-
вать имеющиеся у них ресурсы для получения определенных
экономических или политических привилегий. Например, упот-
ребить численное превосходство для получения особых прав или
для закрепления в законе особых процедур голосования.
242

Дж. Ротшильд объясняет возникновение «националистиче-
ских движений» со стороны той или иной этнической группы внут-
ри государства в качестве реакции либо на успех (в экономиче-
ской, социальной, культурной сфере), либо на неуспех (в тех
же трех основных сферах). В первом случае группы не хотят ми-
риться с ухудшением собственного положения или падением
статуса (are resentful to their failure), во втором случае они про-
тестуют против равнодушия общества к своему положению'.
На это Э. Бёрч справедливо возражает, что за рамками объяс-
нения остается, почему многие группы не проявляют никакой
реакции ни на «успех», ни на «неуспех» в конкуренции за соци-
альные блага. Например, ирландцы в США в последнюю треть
XIX в., которых по ряду критериев можно отнести к «неуспеш-
ным», или, напротив, успешные евреи немецкого происхожде-
ния в тех же США в тот же период, не проявляли «националисти-
ческих устремлений»2.
Ярким представителем инструменталистской парадигмы
является Иммануил Валлерстайн. Он не занимался «теорией кон-
фликта» непосредственно, но в его работах высказаны прин-
ципиальные положения, касающиеся объяснения происхожде-
ния этнических противоречий и столкновений. И. Валлерстайн
исследует «политики этничности» в африканских государствах.
Границы политических единиц на Черном континенте были наре-
заны по границам бывших административных единиц колониаль-
ной системы, при полном игнорировании этнолингвистических
и племенных целостностей. Эти квазинациональные государства
существуют исключительно для того, чтобы маскировать их
реальную роль в функционировании капиталистической миро-
экономики (роль периферии). Во всех африканских государствах
налицо попытки властей привести линии политического деления
в соответствие с линиями этнического деления. «В Африке нет
ни одной независимой страны, — пишет Валлерстайн, — где
1 RotshildJ. Ethnopolitics. NY: Columbia University Press, 1981.
2 Birch A. Nationalism and National Integration. L: Unwin Hyman 1989.
\6*
243

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
коренное население не было бы разделено на субгруппы, воз-
никающие как существенные элементы в политическом раз-
делении страны»1. Родоплеменные («трайбалистские») и этни-
ческие группирования в африканских странах тесно связаны с
профессиональными группированиями и с местом, где сосре-
доточен тот или иной вид трудовой деятельности. Политика го-
сударства состоит в том, чтобы распределить права и привиле-
гии «согласно границам гражданства», сняв тем самым границы
между группами внутри государства. Однако у государства на
это попросту нет сил. Причем по мере того как мироэкономи-
ка будет вести к усилению экономического неравенства в стра-
нах периферии, значение «трайбалистских» лояльностей будет
расти. В этих условиях у местных элит будет все больше соблаз-
на добиваться легитимности посредством «примордиалистско-
го» популизма, опирающегося на племенные лояльности. По-
скольку классовые (экономические) различия коррелируют со
статусными (культурными и этническими), противоречия меж-
ду классами принимают форму культурно-этнических противо-
речий: «за этнической реальностью прячется классовый конф-
ликт, причем недалеко от поверхности», полагает И. Валлер-
стайн2.
Настольной книгой этноконфликтологов в последние пол-
тора десятилетия стал труд Дональда Горовица «Этнические
группы в ситуации конфликта». Американский социолог не раз-
деляет ни инструменталистского, ни примордиалистского под-
хода к изучению этнических конфликтов и ищет баланс между
ними. Инструментализм чрезмерно сосредоточен на эконо-
мической детерминации конфликта. Осмысляя этнический кон-
фликт сквозь призму материального (и в этом смысле рацио-
нального) интереса, инструментализм не способен объяснить
нематериальных и «нерациональных» сторон этого феномена.
1 Wallerstein I. The Capitalist World-Economy. Cambridge: Cambridge
University Press, 1979. P. 169.
2 Wallerstein I. Ibid. P. 179.
244

Д. Горовиц специально обращает внимание на «страсти, возбуж-
даемые такими целями, как легитимность положения, занимае-
мого ими в стране, и символы престижа»1.
На взгляд Д. Горовица, неудовлетворительны в объяснении
этнического конфликта и теории «культурного плюрализма».
Один из классиков этого подхода М. Смит называет «плюралис-
тическим» общество, состоящее из взаимно обособленных «со-
обществ ценностей» (community of values). Они строго иерархи-
зированы. В случае же нарушения субординации возникает кон-
фликт. На это Д. Горовиц возражает, что в некоторых случаях
несогласие по поводу ценностей не только не ведет к конфлик-
ту, но как раз способствует его сдерживанию. Примером слу-
жит мирное сосуществование этнических групп в Малайзии: оно
обеспечивается именно уважением к иным нормам2. Кроме
того, Д. Горовиц обращает внимание на такой фактор как «не-
равномерно распределенная легитимность». В традиционных
сообществах притязания (традиционных) лидеров на авторитет,
как правило, не оспариваются.
Наконец, ученый отмечает, что содержание традиционных
норм и верований (которых придерживаются те или иные сооб-
щества) далеко не описывается в терминах совпадения/расхож-
дения. Они в чем-то совпадают, в чем-то — нет. Таким обра-
зом, сами по себе ценностные различия — не источник конф-
ликта.
Есть в исследовании Д. Горовица и важные наблюдения,
позволяющие критически взглянуть на теории модернизации.
Допущение практически всех авторов, разделяющих этот под-
ход, состоит в том, что по мере вовлечения традиционного об-
щества в процесс индустриализации и вестернизации, этниче-
ские предрассудки и этнические напряжения будут ослабевать.
Однако изучение конфликтов на Филиппинах показало, что
' Horovitz D. Ethnic Groups in Conflict. Berkley, Los Angeles, London:
University of California Press, 1985. P. 134-135.
2 Horovitz D. Ibid. P. 138.
245

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
носителями этнических предубеждений часто оказываются пред-
ставители средних классов — той части общества, которая как
раз наиболее образованна и вестернизирована.
Итак, критической рефлексии требуют как экономико-
центричные, так и культурцентричные модели конфликта. Го-
ровиц это убедительно продемонстрировал. Но он в целом не
ставит под сомнение, что в основе конфликта лежит противо-
речие интересов. Главное, не сводить эти интересы к матери-
альным.
Этнические группы, участвующие в конфликте, борются за
доступ к социальным ресурсам, будь то экономические, поли-
тические или культурно-символические. Они сражаются за ста-
тус, который опять-таки может измеряться как в категориях эко-
номического могущества и политического влияния, так и в кате-
гориях символического статуса.
Такой, например, социальный ресурс, как образование, за-
ключает в себе и «материальную», и «нематериальную», сим-
волическую составляющую. С одной стороны, доступ к обра-
зованию непосредственно связан с возможностью повышения
статуса членов группы. С другой стороны, сам факт наличия на-
циональных школ и университетов важен в символическом пла-
не. Свой университет — предмет гордости группы, важная со-
ставляющая ее символического капитала. Поэтому закрытие
университета часто служит поводом для конфликта или поворот-
ным пунктом в его эскалации. Так случилось в начале 1990-х гг.
в Сухуми (Абхазия) и в конце того же десятилетия в Приштине
(Косово).
О значении борьбы за статус свидетельствует практически
каждый из известных этнических конфликтов. Причиной конф-
ликта может служить не только борьба за повышение статуса
или борьба против дискриминации, но также и опасение утра-
тить имеющийся статус. Так, на островах Фиджи, которые с
1874-1970 гг. были колонией Великобритании, количество ко-
ренных фиджийцев сократилось до 49 % (вторую половину на-
селения составили мигранты из Индии и Пакистана). Когда в ре-
246

зультате парламентских выборов 1987 г. доминирующее поло-
жение фиджийцев было поставлено под сомнение, они ответи-
ли на угрозу потери статуса государственным переворотом. Ре-
зультаты выборов были аннулированы, в стране установилась
военная диктатура.
О РОЛИ НАЦИОНАЛИЗМА В ПРОИЗВОДСТВЕ
ЭТНИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ
Идеология национализма индуцирует ряд убеждений, чреватых
конфликтом.
Это, во-первых, миф об общем историческом прошлом
всех членов этнической группы, во-вторых, миф о языковой и
культурной гомогенности этой группы и, в-третьих, миф о ком-
пактности ее проживания. Обычно именно эти три аргумента
используются для обоснования притязаний на сецессию по этни-
ческому основанию.
Анализируя случай тамильского сепаратизма, Эрик Хобс-
баум провел убедительную деконструкцию каждой из состав-
ляющих националистического мифа. В частности, утверждение
активистов организации «Тигры освобождения Тамила» о том,
что тамилы образуют однородную культурно-языковую группу
и компактно расселены на Цейлоне (Шри-Ланка), «затушевыва-
ет тот факт, что зона обитания тамилов состоит из двух геогра-
фически изолированных областей, населенных тамилоязычны-
ми жителями разного происхождения (коренными цейлонца-
ми и недавно прибывшими из Индии рабочими-иммигрантами
соответственно)»1. Кроме того, сепаратисты в своих пропагандист-
ских заявлениях замалчивают то обстоятельство, что в зоне ком-
пактного проживания тамилов «есть районы, где до трети жите-
лей составляют сингальцы», а также то обстоятельство, что в этой
зоне проживает две пятых (до 41 %) тамилоязычных граждан,
которые «отказались считать себя тамилами по национальности,
1 Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 г. С. 14.
247

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
предпочтя определение «мусульманин» («мавр»)»1. Таким об-
разом, перед нами не одна группа (с единой историей и коллек-
тивной «памятью»), а три разные группы, которые только вне-
шний взгляд может принять за одну.
Особая роль в возникновении этнических конфликтов при-
надлежит интеллектуальным элитам. Применительно к их дея-
тельности можно вести речь об идеологическом производстве
конфликтов. Во-первых, обществоведы, выполняющие функцию
экспертов, консультируют политиков, принимающих решения.
Во-вторых, ученые воздействуют на общество через массме-
диа. Идеологическими конструкциями, которые интеллектуалы
забрасывают в массы, они определяют направление трансфор-
мации общественного сознания.
В. Тишков, посвятивший целый ряд работ анализу этого
феномена, обратил внимание на то, что грузино-абхазскому
конфликту начала 1990-х гг. предшествовали споры общество-
ведов о том, на каком языке были сделаны каменные надписи
местных памятников древности. В этих спорах живейшее учас-
тие принимали Владислав Ардзинба и Звиад Гамсахурдиа (пер-
вый — историк, второй — филолог). То, что первые вооружен-
ные столкновения между абхазами и грузинами начались почти
сразу после дискуссии в газетах между Ардзинбой и Гамсахур-
дия, в высшей степени симптоматично. Симптоматична и роль,
которую сыграла книга А. Авторханова «Убийство чечено-ин-
гушского народа» в инициировании сепаратистских настроений
в Чечне. От того, в каких терминах участники социального дей-
ствия осмысляют общественную действительность, зависит сам
характер этой действительности. И, разумеется, то направле-
ние, в котором те или иные акторы будут ее преобразовывать.
«Народоубийство», «этноцид», «национальное освобождение»,
«разделенный народ», «400 лет чеченского сопротивления» —
такие метафоры превращаются в страшную разрушительную
силу, становясь императивом политического действия.
1 Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1870 г. С. 14.
248

Разумеется, значимость идеологических факторов в воз-
никновении и развитии этнических конфликтов не следует пре-
увеличивать. Как мы уже отмечали выше, почву конфликта
создают в первую очередь обстоятельства социально-структур-
ного свойства. Характерный пример долговременного меж-
этнического противостояния дает такая развитая европейская
страна как Бельгия. На сегодняшний день здесь, несмотря на
целый ряд глубоких политических реформ, остается нерешен-
ным вопрос, сохранится ли Бельгия как федерация, или единое
государство распадется из-за противоречий между этнолингви-
стическими группами.
На протяжении более чем столетия Бельгия считалась нацио-
нальным государством с одним государственным языком (фран-
цузским) и одной доминирующей группой (валлонами). Однако
во второй половине XX в. ситуация изменилась: фламандцы по-
требовали передела власти. Отношения между франкоговорящей
и голландскоговорящей общинами не были безоблачными в силу
многих, в том числе исторических причин. Так, во время Первой
мировой войны фламандцы выступили на стороне Германии, рас-
считывая на помощь последней в создании самостоятельного го-
сударства. После поражения Германии (которая, кстати, не под-
держала идеи суверенитета Фландрии) фламандцы оказались в
глазах бельгийского общества предателями. Включению фламан-
дского населения в воображаемое сообщество по имени «бель-
гийская нация» препятствовали и политико-экономические факто-
ры. Костяк бельгийской финансовой буржуазии, равно как и брюс-
сельской бюрократии, составляли франкофоны. Фламандский
средний класс не имел доступа к власти и ресурсам в общенацио-
нальном масштабе.
Пересмотр отношений господства стал возможен после Вто-
рой мировой войны. Бурный промышленный рост вывел Фланд-
рию вперед по сравнению с Валлонией. Последняя превратилась в
экономически отсталый регион с гораздо более высокими пока-
зателями безработицы и более низким уровнем жизни, чем в се-
верных районах страны. Валлоны не только утратили прежнее ли-
дерство, но и попали в зависимость от дотаций из центра.
249

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
В этих условиях притязания фламандских политических элит и
финансово-промышленной буржуазии получили новое звучание,
а трения между голландскоязычной и франкофонной общинами
приобрели особую остроту.
В 1960-е гг. страна стояла на грани раскола по этнолингви-
стическому признаку. К противостоянию фламандцев и валлонов
добавились политические требования немецкоязычного мень-
шинства. Удержать государство от распада позволила проведен-
ная в 1970 г. конституционная реформа, признавшая официаль-
ное двуязычие, а также языковые права немецкой общности.
Государство было разделено на три региона: голландскоговоря-
щую Фландрию, франкоговорящую Валлонию и трехъязычный
Брюссель.
Однако эти преобразования не смогли снять межэтническую
напряженность. В 1988 г. в Конституцию королевства были внесе-
ны новые изменения, в соответствии с которыми была расширена
автономия регионов. Поскольку и эта реформа не принесла ожи-
даемого результата, Бельгия в 1993 г. была провозглашена феде-
рацией. Хотя это преобразование и не устранило межобщинных
противоречий, оно позволило снизить накал националистических
страстей. Однако успех объединения «Фламандский блок» на пар-
ламентских выборах 2003 г. показал, что об окончательном ре-
шении конфликта говорить рано1.
Глава 3. НАЦИОНАЛИЗМ И КУЛЬТУРНЫЙ
ПЛЮРАЛИЗМ
ПОНЯТИЕ МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА
Вплоть до середины XX в. государства, построенные на идеалах
либеральной демократии, придерживались общей стратегии
1 См.: Моммен А. Федерализм и национальное государство: к исто
рии вопроса // Полис. 1992. № 4.
250

нациостроительства, а именно: проводили форсированную ас-
симиляцию культурных меньшинств. Независимо от происхож-
дения этих меньшинств1, от них ожидали растворения в «плавиль-
ном котле» нации, или уже существующей, или формирующей-
ся. Несмотря на существенные различия между «национальными
государствами» Старого Света и «иммиграционными странами»
Западного полушария, для либеральных демократий этого пе-
риода была характерна ориентация на традиционный идеал на-
ции как сплоченного сообщества. И здесь и там культурные раз-
личия рассматривались как в принципе преодолимые и не были
предметом общественных дискуссий.
Приблизительно со второй половины 60-х гг. ассимилятор-
ская стратегия начинает подвергаться ревизии. В течение двух
последовавших за 60-ми гг. десятилетий различные государства
демократического мира приходят к той или иной форме призна-
ния культурного многообразия. Они перестают считать культур-
ную неоднородность тем, что подлежит преодолению или уст-
ранению.
Обстоятельства, определившие интересующую нас транс-
формацию, можно объединить в две группы: демократизация
и миграция.
К первой группе обстоятельств относится демократиче-
ское движение 1960-х гг. Поскольку мотором этого движе-
ния была учащаяся молодежь, его иногда ассоциируют с
«молодежной революцией». Однако на это движение уместно
взглянуть шире. Оно включало в себя разные элементы: ра-
дикальный демократизм так называемой «новой левой» оппо-
зиции, подпитываемой идеями марксизма, маоизма и анархиз-
ма; движение за гражданское равноправие (в Европе — за пра-
ва женщин, в США — за права негров); рабочее движение.
1 Это были или этнические меньшинства из числа коренного населе-
ния данной страны, как квебекцы в Канаде или бретонцы во Франции, или
меньшинства, сформированные в результате иммиграции из определен-
ных регионов, как алжирцы во Франции или мексиканцы в США.
251

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Кульминацией этого разнородного протеста стали события вес-
ны 1968 г.
На этой волне заявили о себе и организации, боровшие-
ся за права меньшинств (религиозных, этнических, сексуаль-
ных). Хотя буря, поднятая этими движениями, в начале 1970-х и
улеглась, она не прошла бесследно. Ее результатом было из-
менение общественного климата, которое, если попытаться
обойтись минимумом слов, можно описать как демократиза-
цию — сначала умонастроения, а затем и институтов. Это выра-
зилось в постепенной «демаскулинизации» и демилитаризации
в символической сфере, в дискредитации патримониальных
образцов поведения (утверждении ценностей «антиавторитар-
ного воспитания» и т. п.), в распространении идеалов толерант-
ности, в плюрализации культурных ориентации. Поколение, вы-
росшее в течение последней трети XX в., довольно сильно отли-
чается от поколения, составлявшего костяк западных обществ
в 1950-е гг.
Второе обстоятельство, определившее трансформацию
западных обществ, — беспрецедентный иммиграционный при-
ток, который индустриально развитые страны Запада пережи-
вают приблизительно в тот же период.
Если до Второй мировой войны и короткое время после нее
мигранты вливались в принимающее сообщество, либо ра-
створяясь в нем в результате аккультурации, либо образуя не-
значительные по количеству меньшинства, то в последнюю треть
XX в. положение очевидным образом меняется. Иммиграцион-
ный приток теперь представляет собой качественно новое явле-
ние. «Справиться» с иммиграцией с помощью мер, которые
были эффективными еще в 50-е и отчасти в 60-е гг. (ограниче-
ния в приеме новых и ассимиляция принятых мигрантов), более
невозможно.
Основную массу в этом притоке образуют переселенцы
из стран третьего мира, т. е. люди, отделенные от основного
населения принимающих стран значительной культурной дистан-
цией. В 1965 г. США, в 1967 г. Канада, а в 1973 г. Австралия от-
252

менили расово-этнические критерии при приеме иммигрантов.
В Европе подобных ограничений de jure не существовало и рань-
ше (хотя они и существовали de facto). Но если прежде они ог-
раждали себя от нежелательных переселенцев жесткими квота-
ми, то экономическая и демографическая ситуация, складываю-
щаяся в последнюю треть XX в., заставляет отказаться от старой
стратегии. Кроме того, существенное влияние на позицию госу-
дарства в отношении мигрантов оказывает общественность. В част-
ности, по гуманитарным соображениям индустриально развитые
страны разрешают въезд значительного количества беженцев и
лиц, просящих убежища. По тем же гуманитарным причинам
эти страны воздерживаются от депортации лиц, ходатайство
которых о предоставлении убежища было отклонено. Наконец,
отчасти по соображениям безопасности и укрепления правопо-
рядка, отчасти по экономическим причинам (увеличение нало-
говых поступлений, сужение сферы теневой экономики) мно-
гие государства периодически проводят «миграционные амнис-
тии», предоставляя возможность нелегальным мигрантам
получить легальный статус.
В результате доля иммигрантов в структуре населения за-
падноевропейских обществ составляет от 5-6 до 17-18%. В эту
статистику не попадают уже натурализованные, т. е. получив-
шие гражданство, выходцы из других стран. С учетом этих лиц
количество эмигрантского населения значительно возрастает.
Например, в Нидердандах иностранцы официально составляют
чуть более 5 % от общего числа жителей. Однако если приба-
вить сюда мигрантов, ставших гражданами страны, а также тех
голландцев, один из родителей которых — неголландского про-
исхождения, эта цифра возрастает до 16 %. Это в целом по стра-
не. Что же касается крупных городов, то «неместные» здесь
составляют от четверти до трети населения. В иммиграционных
обществах эта доля еще выше. В некоторых мегаполисах
Северной Америки более половины жителей или родились за
пределами страны, или являются прямыми потомками мигран-
тов. От трех четвертей до четырех пятых жителей канадских
253

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
мегаполисов — Торонто, Монреаля и Ванкувера — небритан-
ского и нефранцузского происхождения.
В литературе, посвященной этнокультурному плюрализму,
проводится различие между «нациями-государствами» («нацио-
нальными государствами») и «иммиграционными государствами».
Надо, однако, заметить, что это различие не является строгим.
Во-первых, по той причине, что практически все ныне существу-
ющие государства — в том числе и возникшие в результате им-
миграции — определяют себя в качестве nation states. Во-вто-
рых, «традиционные» национальные государства Западной Ев-
ропы на протяжении последних сорока лет принимают на
постоянное жительство такое количество мигрантов, что de facto
превратились в «иммиграционные». И все же, отдавая себе от-
чет в условности этой классификации, мы вправе ее придержи-
ваться. У Майкла Уолцера были весомые основания выделить
«национальные государства» и «иммиграционные общества» в
качестве особых «режимов толерантности»1. Главное из этих
оснований заключается в том, что иммиграционные общества
не имеют явного культурно-этнического «ядра». Здесь нет од-
ной «нации» (в этническом значении слова) или «национального
большинства», в культуру которого вливались бы национальные
меньшинства. Здесь все в известном смысле — меньшинства,
так что сформировавшаяся в рамках государственных границ
общая культура представляет собой продукт взаимных уступок
и взаимного приспособления многих групп. Важно и другое об-
стоятельство: в иммиграционных обществах государство мыс-
лится как культурно индифферентное (нейтральное по отноше-
нию к этническим, конфессиональным, нормативным и жизнен-
но-стилевым различиям между отдельными группами) и в этом
смысле — как «наднациональное». Европейские государства,
напротив, потому и называются «национальными», что придают
особое значение культурной общности между их гражданами.
1 См.: Уолцер М. О терпимости. М.: Дом интеллектуальной книги,
2000. С. 40-49.
254

Из отмеченного различия вытекают и различия в страте-
гиях этих сообществ по отношению к иммиграции и порожда-
емому ею культурному разнообразию.
Тем не менее и в «национальных» и в «иммиграционных»
государствах происходит общий процесс, который мы обозна-
чили выше как пересмотр традиционного идеала национального
сообщества. Этот пересмотр нашел выражение в распростра-
нении в конце 80-х — начале 90-х гг. дискурса «мультикультура-
лизма».
В слово «мультикультурализм» вкладывают несколько раз-
ных смыслов:
• культурное многообразие той или иной страны, связан-
ное с этнической, языковой и религиозной неоднород-
ностью ее населения;
• социальная и политическая практика, направленная на
организацию общежития в условиях культурного много-
образия;
• идеология, нацеленная на поощрение культурного мно-
гообразия.
В первом из отмеченных выше смыслов данный термин ча-
сто употребляется в американской публицистике и исследова-
тельской литературе. Европейские и российские авторы, как
правило, не смешивают факт культурной плюралистичности с
отношением к этому факту. «Мультикультурализм» — это либо
определенная риторика, либо определенная практика (либо и то
и другое вместе). Само по себе то обстоятельство, что тем или
иным странам (например, Китаю, Ираку или Туркмении) свой-
ственна высокая степень культурного разнообразия, еще не дает
оснований говорить о «мультикультурализме» в этих странах.
Необходимо, кроме этого, еще одно предварительное
разъяснение. Риторике (шире — дискурсу) культурного плюра-
лизма, сколь бы ни была она распространена в средствах мас-
совой информации определенных государств, далеко не всегда
соответствует широкое распространение политики культурно-
го плюрализма. И наоборот, политические практики, связанные
255

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
с поощрением культурного разнообразия, могут иметь место
и без массированной риторической поддержки. Например, Акт
об образовании, принятый конгрессом США в 1974 г., а также
политика «утвердительного действия» (affirmative action), про-
водимая в этой стране с середины 1970-х гг., по существу, дава-
ли зеленый свет тому, что в соседней Канаде называлось «муль-
тикультурализмом». Однако в американских общественных дис-
куссиях 70-х гг. данный термин не был востребован. В этот период
здесь доминировала идеология «плавильного котла».
В различных контекстах термин «мультикультурализм»
имеет различные коннотации. В Канаде (где он появился впервые)
«мультикультурализм» означал официальный билингвизм —
полное уравнивание в публичной сфере прав англоговоряще-
го большинства и франкоговорящего меньшинства. Француз-
ский язык стал официальным (государственным) на всей терри-
тории страны, а в Квебеке (провинции с преобладанием фран-
кофонного населения) приняты законы, обеспечивающие
сохранение французского языка и культуры. В Австралии с
«мультикультурализмом» связана переориентация политики в
области иммиграции — отказ от предпочтения в пользу «белых»
(выходцев из европейских стран) при найме на работу трудовых
мигрантов. В США мультикультурализм поначалу означал при-
знание равного статуса чернокожих граждан с белыми и спе-
циальные мероприятия по преодолению последствий дискри-
минации. В Западной Европе о «мультикультурном обществе»
заговорили в связи с поиском адекватной модели интеграции миг-
рантов.
Однако специфика ассоциаций, вызываемых данным
термином, не является предметом нашего интереса. В обще-
ственных дебатах некоторых стран сами слова «мультикуль-
турализм» и «мультикультурное общество» могут отсутство-
вать. Тем не менее политики, нацеленные на организацию об-
щежития в условиях культурно-этнического разнообразия,
там проводятся. Рассмотрим, как выглядят эти политики в раз-
личных контекстах.
256

ПОЛИТИКИ «МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА»
Для стран, ориентированных на традиционный идеал националь-
ного государства, характерно болезненное отношение к фено-
мену иммиграции вообще и к присутствию мигрантов на своей
территории, в частности. На иммиграцию здесь смотрят как на
помеху национальному единству. При таком подходе возмож-
ны две различные стратегии в отношении иммигрантского насе-
ления. От иммигрантов либо требуют полного растворения в
принимающем сообществе (ассимиляции), либо их рассматри-
вают как временных жителей страны, ожидая, что они рано или
поздно ее покинут. В этом случае происходит фактическая сег-
регация мигрантов, их отделение от основного отделения (хотя,
разумеется, это не сегрегация в том виде, как она практикова-
лась в США до 1965 г. или в ЮАР до 1992 г.). Первая из этих
стратегий в наиболее последовательном виде реализуется во
Франции, вторая — в Германии.
Французский — «республиканский» — идеал национально-
го сообщества основан на представлении о нации как сообще-
стве граждан. Критерий принадлежности этому сообществу на
первый взгляд чисто политический: для того чтобы быть фран-
цузом, надо быть французским гражданином. Расовые, рели-
гиозные, этнические различия в расчет не принимаются1. Как мы
уже упоминали в главе 1-й, представление о нации как добро-
вольном объединении автономных индивидов — характерная
черта «французской» (гражданской) модели нации, которой
противостоит «немецкая» модель, рассматривающая нацию как
сообщество происхождения. Это представление восходит к
Французской революции, провозгласившей, что национальность
есть прежде всего гражданство — citoyennete, а не религия, язык
или этническая принадлежность. Суть этой концепции в том,
что citoyen — это тот, кто разделяет ценности Французской
1 В высшей степени симптоматично отсутствие во французском пуб-
личном дискурсе термина «этническое меньшинство».
17 Национализм
257

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
Республики, а не тот, кто принадлежит французам по крови.
Однако наряду с политическим членством в нации эта концеп-
ция постулирует и культурное членство в ней. Недаром уже яко-
бинцы в период борьбы за единую и неделимую Французскую
Республику заявляли: «Федерализм и предрассудок говорят на
бретонском диалекте, эмиграция и ненависть к республике —
на немецком, контрреволюция — по-итальянски, а сепаратизм —
по-баскски»1.
Понятно, что в таком понимании национальной общности
заложена сильнейшая тенденция к гомогенизации. Нация — од-
нородное культурно-политическое целое. Те, кто желают в нее
войти, приветствуются. Но при условии, что они вольются в это
целое, не нарушив его однородности. Иначе говоря, ассимили-
руются.
Приверженность «республиканизму» долгое время застав-
ляла французскую бюрократию тратить колоссальные средства
на программы «интеграции» (т. е. ассимиляции) мигрантов,
включая выходцев из Северной Африки и бывших колоний в Юго-
Восточной Азии. Например, препятствовать компактному рас-
селению мигрантов. Запрещать образование общественных
организаций по этническому признаку (запрет был отменен лишь
в 1981 г.). Квинтэссенцией ассимиляторской стратегии по отно-
шению к мигрантам стала дискуссия о головных платках, разго-
ревшаяся в 1989-1990 гг. Поводом стало исключение из одной
государственных школ девочек-мусульманок за отказ снимать
головной платок во время занятий. Аргумент в пользу такой
меры — широко поддержанный общественностью — базиро-
вался на необходимости строгого проведения принципа лаи-
цизма. Ношение платка было приравнено к демонстрации ре-
лигиозной принадлежности в государственном учреждении, т. е.
месте, которое по определению является религиозно нейтраль-
ным. Недавно эта коллизия вновь вышла наружу. Весной 2004 г.
1 Цит. по: Коротеева В. Теории национализма в зарубежных соци
альных науках. С. 39.
258

Национальное собрание подавляющим большинством голосов
одобрило законопроект (предложенный президентом), соглас-
но которому во французских школах запрещается ношение ре-
лигиозных символов. К числу последних отнесены католический
крест, носимый поверх одежды, кипа и хиджаб (головной пла-
ток мусульманок). Однако всем было ясно, что на практике зап-
рет направлен прежде всего против ношения хиджаба.
Другая страна, в которой идеал культурно-гомогенного на-
ционального государства имел очевидные практико-политиче-
ские следствия, — Германия. Поскольку нация в немецком случае
понимается как этническое сообщество, мигранты немецкого
происхождения, в том числе потомки немцев, эмигрировавших
из Германии более столетия назад, считаются немцами и авто-
матически получают гражданство. В то же время потомки миг-
рантов из других стран, даже в третьем и четвертом поколении,
считаются иностранцами. Процедура получения гражданства
здесь крайне затруднена, так что процент мигрантов, становя-
щихся немецкими гражданами, в течение 1980-1990-х гг. состав-
лял менее половины процента. Между тем количество «иностран-
цев» в Федеративной Республике на конец 90-х гг. составляло
8,8 % от общего числа жителей. Впечатление противоестествен-
ности ситуации усугублялось тем, что в качестве иностранцев
выступают люди, родившиеся и выросшие (т. е. социализиро-
вавшиеся) в Германии, тогда как реальные иностранцы (этниче-
ские немцы, прошедшие социализацию в румынской деревне
или в казахстанской глубинке) рассматриваются как члены граж-
данско-политического сообщества. Показательно, что во вре-
мя дебатов вокруг изменения законов о гражданстве и об им-
миграции камнем преткновения стал вопрос о том, является ли
Германия «иммиграционной страной».
В последнее десятилетие во Франции и в последние три года
в Германии произошли довольно существенные изменения.
Франция внесла коррективы в законодательство о гражданстве,
ознаменовавшие отход от «чистого» республиканизма. В Гер-
мании были приняты новые законы, в которых был, по сути,
17*
259

ЧАСТЬ IV. ЭТНИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛИЗМ
заложен пересмотр этнической модели нации. Предметом пуб-
личных дискуссий становится преобразование общества из «на-
ционального» в «мультикультурное» (в Германии они ведутся
заметно более оживленно, чем во Франции).
В законодательстве о гражданстве Франции долгое время
действовал жесткий принцип jus soli («право почвы»). Родившие-
ся на территории страны дети постоянно проживающих мигран-
тов автоматически становились французскими гражданами. Те-
перь выходцам из других стран для получения французского
гражданства необходимо по достижении 16 лет подать соответ-
ствующее ходатайство. В гражданстве может быть отказано в
случае, если ходатай имел приводы в полицию или недостаточ-
но владеет языком страны. Что касается ФРГ, то Закон о граж-
данстве (1999) несколько смягчил правила получения немец-
кого гражданства (хотя и не разрешил двойного гражданства),
а новый Закон об иммиграции (2002) ослабил рестриктивный
смысл прежнего законодательства. По сути, закон зафиксиро-
вал то обстоятельство, что Германия стала «иммиграционной
страной».
В иммиграционных государствах, а также в странах с дли-
тельной плюралистической традицией сложилось иное отно-
шение к интеграции иммигрантов, чем в странах, ориентирован-
ных на идеал культурно-гомогенной нации. От иммигрантов здесь
не ждут, что они со временем вернутся на «историческую ро-
дину». В то же время их не пытаются во что бы то ни стало асси-
милировать. Такая модель интеграции получила название адап-
тации, или аккомодации.
Аккомодация мигрантов означает, что они вписываются
в принимающее сообщество не только в качестве индивидов, но
и в качестве групп. Отказа от групповой идентичности — рели-
гиозной, языковой, жизненно-стилевой — не требуется. Более
того, государство предпринимает определенные шаги по поощ-
рению такой идентичности. Например, предоставляет субсидии
на строительство культовых сооружений, финансирует началь-
ное обучение детей мигрантов на языке родителей, поддержи-
260

вает деятельность общественно-культурных ассоциаций мигран-
тов. Чрезвычайно важным моментом в интеграции мигрантов
является предоставление им избирательных прав на местном
уровне. Благодаря этому нововведению мигранты получают воз-
можность участвовать в жизни сообщества своего района еще
до того, как станут гражданами страны.
По адресу политик мультикультурализма высказывалось
множество критических замечаний. Главный аргумент: эти по-
литики блокируют перспективу гражданского общества, по-
скольку способствуют самоизоляции мигрантов в этнических
гетто. Сторонники этих политик возражают на это, что ассими-
ляция также не способна предотвратить геттоизацию. Но если
поддержка мигрантских сообществ хотя бы амортизирует этот
процесс и — пусть и в отдаленном будущем — оставляет воз-
можность полноценной социальной интеграции, то отказ от та-
кой поддержки окончательно закрепляет их маргинальное по-
ложение.

Часть V
НАЦИОНАЛИЗМ
В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Глава! НАЦИОНАЛИЗМ
И ПАННАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ
ДВИЖЕНИЯ
Национализм — это, прежде всего, идеология, легитимирующая
усилия по интеграции или дезинтеграции государств. Он исхо-
дит либо от государства и нацелен на его укрепление, расшире-
ние или реформирование, либо от групп, не признающих его
суверенитета и стремящихся к созданию нового государства.
Однако помимо национализма как идеологии, непосредствен-
но связанной с реальным или гипотетическим государством, су-
ществует национализм как идеология политизированной иден-
тичности. Ниже пойдет речь как о том, так и о другом.
Помимо националистических проектов, заключающихся
в приведении государственно-политических границ в соответ-
ствии с национально-культурными, в современном мире имеют
хождение паннационалистические проекты. Объектом лояль-
ности в этом случае выступает не нация, а некая «сверхнация»,
точнее — паннациональное сообщество. В качестве такого
сообщества может воображаться славянская, арабская, тюрк-
ская, германская, африканская и т. п. «нации». Идеологии, в
которых перечисленные конструкции являются объектами ло-
яльности, суть соответственно панславизм, панарабизм, пан-
тюркизм, пангерманизм, панафриканизм. Насколько жизне-
способны подобные воображаемые сообщества по сравнению
с государствами-нациями? Существуют ли институты, заинтере-
сованные в поддержке этих конструкций? Какова социальная
262

и политическая база движений, возникающих на паннациональ-
ной основе? Для того чтобы избежать излишней абстрактности
ответа на эти вопросы, уместно совершить небольшой истори-
ческий экскурс.
Большинство паннационалистических движений остались не
только политически неоформленными, но и идеологически рас-
плывчатыми.
Пангерманизм включал в себя и невинный романтический
национализм, ставивший целью распространение немецкого
языка и культуры, и агрессивные устремления к господству
«германцев» в Европе. Пангерманизм играл значительную
роль в период подготовки кайзеровской Германии к Первой
мировой войне, когда Франция, Англия и Россия воспринима-
лись немецким правящим классом как «естественные враги» Гер-
мании. Стремление к утверждению Германии за счет других го-
сударств Европы получало весьма различное оформление: от
так называемого «великогерманства» (Alldeutschen) до нацио-
нал-социализма. Эти идеи в 1933-1945 гг. в такой мере диск-
редитировали себя, что, по мнению Луиса Снайдера, 30 апре-
ля 1945 г. (смерть Гитлера) можно считать днем смерти пангер-
манизма1.
Полностью принадлежит истории и панславизм. У этого
движения было два источника: борьба восточноевропейских сла-
вян за выход из состава Габсбургской и Османской империй и
стремление России расширить свое влияние в Восточной и Цент-
ральной Европе за счет союза со славянскими народами. Це-
лью русских адептов панславизма было объединение «братских
народов» под эгидой России, тогда как идеологи этого движе-
ния за пределами России мечтали о славянском единении без
диктата династии Романовых. Противоречие двух составляющих
панславизма — романтически-идеалистической со стороны
восточных славян и прагматически-политической со стороны
1 См.: Snyder L. Macro-Nationalisms: A History of the Pan-Movements.
Westport (Connecticut), L.: Greenwood Press, 1984. P. 59-65.
263

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
России — пронизывало эту идеологию с самого начала. Впрочем,
по мере вовлечения славянских движений в большую геополити-
ческую игру первая из этих составляющих отошла на задний план.
Если первый Всеславянский конгресс (1848) состоялся в Пра-
ге, то второй (1867) — в Москве. Затем энтузиасты восточно-
европейского панславизма, боявшиеся попасть в орбиту притя-
жения России, провели конгрессы в Праге (1908) и Софии (1910),
в пику которым Россия организует «свой» конгресс в Петербурге
(1909).
Первый удар по панславистской идеологии нанесли Балкан-
ские войны 1912-1913 гг., когда сербы, черногорцы и болгары
сначала сражались вместе против Турции, а затем друг против
друга. К почти полному коллапсу движения привела Первая миро-
вая война, результатом которой стало появление национальных
государств. Попыткой реанимировать панславизм после Второй
мировой войны был Всеславянский конгресс в Белграде (1946),
организованный маршалом Иосипом Броз Тито. Но после разры-
ва Тито со Сталиным в 1948 г. таких попыток более не предприни-
малось1.
Панарабизм возник в начале XX в. в период борьбы араб-
ского населения Ближнего Востока против Османской империи
и арабо-турецкого противостояния 1920-х гг. Политические кон-
туры он приобрел в 1945 г. (образование Арабской лиги). Ко-
роткий момент единства длился с 1948 г., когда в войне против
только что образованного Израиля совместно выступили Египет,
Иордания, Сирия, Ливан, Ирак и Саудовская Аравия, по 1967 г.
После «шестидневной войны», закончившейся победой Израи-
ля, нарастают противоречия между арабскими государствами
(в частности, между Египтом и Сирией), кульминацией которых
стали кемп-дэвидские соглашения 1979 г., когда Египет заклю-
чил с Израилем двусторонний договор.
Не суждено было обрести четкие политические очертания
и идеям пантюркизма. Целью пантюркизма в период движения
' Snyder/.. Opcit. P. 17-36.
264

«младотурков» было объединение под эгидой Турции тюрко-
язычных народов от Ближнего Востока до Средней Азии. В тюрк-
скую сверхнацию включались не только азербайджанцы, турк-
мены, узбеки и другие тюркоязычные группы этого обширного
региона, но и народы Поволжья и Сибири. Для реализации этих
идей у Турции никогда не было достаточно ресурсов, в силу чего
они остались достоянием горстки интеллектуалов с гипертрофи-
рованной фантазией.
Правда, после распада СССР прошло несколько самми-
тов тюркоязычных государств, в которых кроме Турции участ-
вовали лидеры Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Туркмении
и Азербайджана. Но это не имеет отношения к пантюркизму в
том виде, как он разрабатывался младотурками в начале XX сто-
летия.
Различные варианты пантюркизма имеют хождение в иде-
ологических разработках лидеров Ассамблеи тюркских наро-
дов (Чувашия) и Ассамблеи тюркской молодежи (Татарстан).
Однако пантюркизм понимается здесь скорее в культурно-
исторических, чем в политических терминах.
Единственным движением пан-националистического свой-
ства, добившимся цели, был сионизм. В 1948 г. на Ближнем Во-
стоке произошел пересмотр политических границ сообразно
представлению об историческом праве евреев на восстановле-
ние государственности, утраченной два тысячелетия назад. Это
представление в течение полувека и пытался воплотить в жизнь
сионизм. До образования Израиля сионизм существовал в двух
формах — как интеллектуально-исторический и как политический
феномен, причем первая из этих форм преобладала. Провозг-
лашенную сионизмом цель — собирание всех евреев на Святой
земле (символом которой служит гора Сион в Иерусалиме) —
долгое время считали неосуществимой не только сторонние на-
блюдатели, но и люди, к которым сионизм был адресован.
Своеобразие сионизма по сравнению с другими паннацио-
налистическими идеологиями заключается в том, что вообра-
жаемое сообщество, к которому он апеллировал, не было дано
265

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
ни на уровне языковой, ни на уровне культурной, ни даже на
уровне религиозной общности. Люди, которых называли евре-
ями, говорили на языках и разделяли культурные нормы тех
стран, в которых проживали. Многие из них не только не придер-
живались религии иудаизма, но и были убежденными атеиста-
ми. Что же делало их членами одной нации? Сионистский ответ
на этот вопрос (общность крови) шел вразрез как с ортодок-
сальным иудаизмом, так и с еврейским культурным национа-
лизмом. Ортодоксы критиковали сионизм как недопустимое
обмирщение еврейства. Быть евреем — значит быть иудеем.
Еврейство, т. е. иудейство, есть вера, а не национальность. Не-
приемлем был сионизм и для активистов еврейского национа-
лизма конца XIX — начала XX в., которые делали акцент на раз-
витии еврейской идентичности через возрождение культурной
традиции и языка, но не считали возможным ставить вопрос о по-
литическом суверенитете.
Основным источником периодического появления сионист-
ских идей в еврейской среде был антисемитизм. Тысячи евреев на-
чали селиться в Палестине «задолго до того, как Теодору Герцлю
пришла в голову мысль о создании еврейского государства»'.
С другой стороны, антисемитизм провоцировал мечты о государ-
ственности в ином, нежели предлагавшееся сионистами-романти-
ками, направлении. Например, проект «Новая Иудея», опублико-
ванный в Берлине в 1840 г., предполагал создать еврейское госу-
дарство на Среднем Западе в Северной Америке (в Арканзасе или
Орегоне, которые тогда еще не были заселены европейскими
колонистами). На рубеже XIX-XX вв. обсуждалась идея строитель-
ства такого государства в Уганде.
История политического сионизма начинается с Первого си-
онистского конгресса, проведенного в 1897 г. в Базеле. Его ини-
циатором выступил именно Теодор Герцль. Конгресс, собравший
200 делегатов, провозгласил целью движения создание еврейско-
го государства в Палестине. Сионистские конгрессы собирались
1 Лакер В. История сионизма. М.: Крон-Пресс, 2000. С. 63.
266

сначала ежегодно, затем один раз в два года. После того как пра-
вительство Оттоманской Турции не согласилось передать терри-
торию Палестины под строительство еврейского государства, си-
онистская идея надолго превратилась в мечту, в осуществление
которой не очень верили даже участники движения. Лишь немно-
гие энтузиасты, по большей части выходцы из России, в основном
под впечатлением от погромов, решаются переезжать в Палести-
ну. Ситуация меняется после окончания Первой мировой войны.
В 1922 г. Палестина переходит под мандат Великобритании, в 1926 г.
Хаиму Вайцману и Науму Соколову удается добиться от британ-
ского правительства принятия Бальфурской декларации1, в кото-
рой выражается готовность поддержать стремление еврейских ак-
тивистов к созданию национального государства. Эмигранты из Во-
сточной Европы и России продолжают селиться на святой земле
(в зтот период рекрутировать переселенцев из благополучных за-
падных стран почти не удается). К моменту прихода к власти наци-
стов в Палестине проживало 238 тысяч евреев. Решающий толчок
решению о создании израильского государства дал холокост.
В ноябре 1947 г. ООН принимает резолюцию, предусматриваю-
щую основание в Палестине двух государств — еврейского и араб-
ского, а также раздел Иерусалима на западную и восточную зоны.
В мае 1948 г. на карте мира появляется Израиль. За этим событи-
ем сразу следует арабо-израильская война, результатом которой
стало изгнание из Палестины около 900 тысяч арабов.
После 1948 г. сионизм представляет собой принципиально
иную идеологию, чем в период борьбы за государственность.
В современном сионизме, как и во всяком национализме, есть
два аспекта — аспект идентичности и аспект суверенитета. С од-
ной стороны, основным принципом сионизма является призна-
ние права всех евреев на эмиграцию и израильское гражданство.
Для сиониста еврейская идентичность неотрывна от лояльности
Израилю, и еврей, живущий вне Израиля, живет на чужбине.
С другой стороны, сионизм предполагает особое понимание
1 Проект, разработанный в 1917 г. Артуром Дж. Бальфуром, одним
из лидеров консервативной партии, в 1916-1919 гг. министром иностран-
ных дел Великобритании.
267

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
суверенитета, а именно: суверенитета нации как культурного
тела. Отсюда специфическая роль сионизма во внутренней и
внешней политике Израиля. Так, победой сторонников сиониз-
ма было провозглашение в 1980 г. Иерусалима «вечной и не-
делимой столицей» Израиля и строительство еврейских поселе-
ний на оккупированных территориях, вопреки целому ряду ре-
золюций ООН. В настоящее время сионизм выступает не менее
серьезным препятствием мирному процессу на Ближнем Вос-
токе, чем исламский экстремизм.
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ ОФОРМЛЕНИЕ
ПАН-НАЦИОНАЛЬНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ В СЕГОДНЯШНЕМ МИРЕ
Отголоски панарабизма в наше время слышны в совместных за-
явлениях лидеров арабских стран, встречающихся в рамках Лиги
арабских государств. В нее входит 22 члена, включая Палести-
ну. Однако противоречия между государствами-членами Лиги
столь велики, что им часто не удается договориться даже о со-
держании коммюнике.
Не обнаружила эффективности и Организация африкан-
ского единства (ОАЕ).
История ее деятельности постоянно подтверждала приори-
тет государственных интересов перед идеей паннациональной
солидарности. К тому же существенно, что в основу такой со-
лидарности в африканском случае не может быть положена ни
языковая, ни религиозная общность. Похоже, что именно это
обстоятельство, наряду с хронически недостаточным финанси-
рованием, привело к роспуску этой организации в 2002 г.
Сходная ситуация сложилась и в рамках Организации ис-
ламская конференция (ОИК). Инициативы арабских участников
этой организации по принятию резолюции, осуждающей дей-
ствия России в Чечне, традиционно блокируются Ираном. К про-
тиворечиям межгосударственного характера примешиваются
межконфессиональные (между суннитами и шиитами, а также
между сторонниками «традиционного» и «чистого» ислама —
268

салафитами, или ваххабитами). Строго говоря, идеологию пан-
исламской солидарности нельзя рассматривать в контексте на-
ционализма, поскольку «исламская нация» — лишь метафора
исламской уммы.
Главная цель Всемирной сионистской организации (WZO) —
поощрение эмиграции в Израиль, а также помощь по обустрой-
ству новых граждан. С WZO не следует смешивать Всемирный
еврейский конгресс (World Jewish Congress, WJC) — коорди-
национную структуру деятельности еврейских организаций в
различных странах (в общей сложности более ста организаций).
Членом WJC является и Российский еврейский конгресс (РЕК),
председателем которого до сравнительно недавнего времени
был Владимир Гусинский. WJC ставит своей задачей защиту прав
евреев и помощь еврейским организациям в различных государ-
ствах, без вмешательства во внутренние дела этих государств.
Глава 2. НАЦИОНАЛИЗМ В КОНТЕКСТЕ
СОВРЕМЕННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ
ПРОЦЕССОВ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ В СТРАНАХ
ЛИБЕРАЛЬНОЙ ДЕМОКРАТИИ
Государственный национализм в условиях повсеместного рас-
пространения демократической риторики перестает носить яв-
ный характер (как то имело место в эпоху до Второй мировой
войны), но от этого он никуда не исчезает. Наглядной тому ил-
люстрацией могут служить Соединенные Штаты. Администра-
ция Джорджа Буша-младшего лишь обнажила те черты, кото-
рые характеризовали американский национализм, по крайней
мере, начиная с провозглашения «доктрины Монро». Это и аг-
рессивное проведение национальных интересов, и активная
культурная экспансия. Американский национализм, — прежде
всего, мессианизм. Апологеты американского образа жизни
269

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
глубоко убеждены в том, что американские ценности (свобод-
ный рынок, индивидуализм, всеобщее избирательное право)
представляют собой ценности универсальные, а значит: что хо-
рошо для Америки, хорошо и для остального мира. Даже ок-
купация другой страны рассматривается как ее освобождение.
Мессианские речи Буша-сына перестают удивлять, если
вспомнить о высказываниях его предшественников на посту пре-
зидента. Вот что говорил, например, Джон Ф. Кеннеди в январе
1961 г.: «Пусть каждая нация знает (...), что если того потребу-
ет сохранение свободы, мы заплатим любую цену, взвалим на
плечи любое бремя, преодолеем любые лишения, поддержим
любого друга и встанем против любого врага»1. И еще цитата из
ноябрьского выступления Дж. Кеннеди в том же году: «Для того
чтобы спасти будущую свободу человечества, мы обязаны пой-
ти на любой риск. Мы, американцы, намерены защитить рубе-
жи свободы»2.
Исследователи не раз обращали внимание на то, как легко
ведущие политики государств, гордящиеся своей приверженно-
стью либеральной демократии, впадают в «патриотическую»,
граничащую с шовинизмом риторику. Всплеск таких настрое-
ний в Великобритании во время конфликта с Аргентиной за Фол-
клендские острова в 1982 г. озадачил даже видавших виды на-
блюдателей, а американские противники вторжения в Ирак вес-
ной 2003 г. считали необходимым объясниться с согражданами
уже в текстах антивоенных плакатов: «Anti-war is patriotic».
Этот национализм настолько прочно встроен в мышление
и поведение как политических элит, так и рядовых граждан,
что его перестают замечать. По этой причине британский со-
циолог Майкл Биллиг назвал его «банальным»3. Априорная
уверенность в правоте собственной страны (согласно принципу:
1 Snyder L. Varieties of Nationalism. A Comparative Study. Hinsdale:
Dry den Press, 1976. P. 210.
2lbid.P.210.
3 См.: BilligM. Banal Nationalism. London: Sage, 1995.
270

right or wrong — my country), агрессивное преследование це-
лей, понятых как «национальный интерес»1, неуважение к по-
зиции политических оппонентов — вот характерные черты «ба-
нального национализма». «В утвердившихся нациях, — пишет
М. Биллиг, — имеет место постоянное «вывешивание флагов»
(flagging) национальности или напоминаний о ней. Утвердившие-
ся нации — это те государства, которые утвердились в своей соб-
ственной континуальности (...). Политические руководители этих
наций, будь то Франция, Соединенные Штаты, Соединенное Ко-
ролевство или Новая Зеландия, не являются «националистами» в
привычном смысле слова. Тем не менее национализм образует
непрерывный фон их политических дискурсов, их культурных
продуктов и даже способа структурирования их газет. Суще-
ствует множество мелочей, с помощью которых гражданам
ежедневно напоминают о месте их нации в мире наций. Причем
это напоминание столь рутинно, столь постоянно, что сознание
уже не фиксирует его как напоминание. Метонимический об-
раз банального национализма — это не флаг, который созна-
тельно вывешивается в моменты национального воодушевления,
а флаг, незаметно висящий на государственном учреждении»2.
«НАЦИОНАЛИЗИРУЮЩИЕСЯ ГОСУДАРСТВА»
ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОГО МИРА:
ТЕОРЕТИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
«Национализирующееся государство» — это государство, ко-
торое воспринимается различными акторами как еще-не-став-
шее-национальным. Это государство, которое, пользуясь ге-
гелевским выражением, не соответствует своему понятию.
Но что здесь имеется в виду под «национальным»? И что имеет-
ся в виду под нацией? Этническое, или, в более мягкой форме,
1 См.: Райе К. Во имя национальных интересов // Pro et Contra. T. 5.
№2. Весна 2000. С. 103-120.
2 BilligM. Banal Nationalism. London* Sage, 1995. P. 8.

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
этнокультурное сообщество. Государство воображается как
«государство определенной этнонациональной группы и госу-
дарство для этой группы»1. Для того чтобы новая политическая
единица соответствовала этому образу, ее необходимо «нацио-
нализировать», т. е. сделать государство действительной собствен-
ностью (этно)нации, «поощряя язык, культуру, демографическое
преобладание, экономическое процветание или политическую
гегемонию нации, номинально являющейся государствообразу-
ющей»2. Сама по себе этническая неоднородность населения —
важный, но не определяющий признак «национализирующего-
ся государства». Как поясняет Р. Брубэйкер, «проекты национа-
лизации могут проводиться, и проводятся, даже в ситуациях эт-
нокультурной гомогенности»3.
Казалось бы, речь идет о тривиальной политике этническо-
го национализма. Однако исследование Р. Брубэйкера не сво-
дится к констатации того факта, что большинство посткомму-
нистических стран сделали ставку на этнонационализм. Амери-
канский социолог смещает внимание с уровня политической
практики на уровень ее восприятия, интерпретации. Кроме того,
анализируя различных субъектов этой интерпретации, Р. Бру-
бэйкер придает принципиальное значение не только акторам,
которые эту политику проводят, но и тем, кого она непосред-
ственно или опосредованно касается. Это, во-первых, прожи-
вающие в данном государстве национальные меньшинства
1 См.: Brubaker R. Nationhood and the National Question in the New
Europe. P. 65 (footnote). (Курсив мой. — fl. /И.)
2 ibid. P. 63. В высшей степени симптоматична в этой связи неточ-
ность, допущенная В. Коротеевой в изложении мысли Р. Брубэйкера:
«Национализирующиеся государства — этнически неоднородные, но,
несмотря на это, их воспринимают как национальные». (См.: Коротее-
ва В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. С. 127
(Курсив мой. — В. М.)) Как видим, российская исследовательница молча-
ливо отождествляет национальное государство с этнически однородным го-
сударством.
3 Brubaker R. Ibid, footnote.
272

и, во-вторых, соседнее государство, выступающее для них в ка-
честве «внешней родины» (external homeland).
В результате предметом исследования становится не диа-
дическое, а триадическое отношение (рис. 4).
Национализирующееся государство
Рис. 4. «Треугольник» Р. Брубэйкера
Поэтому для исследователя важно не столько то, что дума-
ют или говорят о своей политике правящие круги, скажем, на
Украине или в Хорватии, сколько то, как эту политику восприни-
мают живущие в этих странах русские и сербы, а также грани-
чащие с этими государствами Россия и Сербия. Р. Брубэйкер не
слишком озабочен вопросом, имеет ли место в том или ином
случае дискриминация меньшинств «на самом деле», или она
лишь «представляется» таковой. Предмет его интереса лежит
не в фиксации «фактов» (фактов, не нагруженных интерпрета-
цией, не существует), а в анализе отношений, причем отноше-
ний в высшей степени изменчивых, в результате чего одни и те
же акторы выступают в разных ролях. Например, сербы, жив-
шие в Хорватии на момент начала войны 1991 -1992 гг., выступа-
ли в трех ипостасях. Они были, во-первых, объектами дискри-
минации со стороны хорватских властей, во-вторых, объектами
манипуляции со стороны белградских политиков, в-третьих, ак-
тивными субъектами политической мобилизации (в частности,
в пограничных областях Сербской Крайны).
Вопрос о том, в самом ли деле государства, восприни-
маемые национальными меньшинствами и «внешней родиной»
как «национализирующиеся» (т. е. как репрессивные по отноше-
нию к меньшинствам), являются таковыми, не имеет для Р. Бру-
бэйкера принципиального значения. Дело в том, что простой
18 Национализм
273

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
констатации того, что в том или ином государстве имеет место
проект «национализации», недостаточно. Необходимо исследо-
вать, как на этот проект реагируют другие участники трехсто-
роннего взаимодействия. Анализируя ситуацию в Югославии в
конце 1980 — начале 1990-х гг., Брубэйкер пишет: «Если мы
попытаемся выяснить причины и предпосылки стремления Хор-
ватии к автономии и независимости, то взгляд на происходящее
в рамках диады помешает понять природу и последствия этого
стремления. Конструируя последнее как сецессионистское дви-
жение, диадическая схема не дает разглядеть ту степень, в кото-
рой оно было также национализирующимся движением — дви-
жением, по утверждению хорватской "собственности" и хорват-
ского контроля над территорией институтами Хорватии, по
превращению Хорватии в государство хорватов и для хорватов (...)
Это было очевидно в риторической кампании, с помощью кото-
рой — и при сильной финансовой поддержке хорватских эмигран-
тов за рубежом — Франджо Туджман был приведен к победе
на выборах 1990 г., особенно в том, как он подчеркивал куль-
турные различия между сербами и хорватами и необходимость
вытеснить сербов с занимаемых ими культурных, экономических
и административных позиций (...) Это было очевидно в иконогра-
фии нового режима (...) Это было очевидно в официальной и сме-
хотворной "хорватизации" языка. Это было очевидно в риторике
новой хорватской Конституции, которая провозгласила "полный
государственный суверенитет" и "историческое право хорватской
нации", символически понизив статус сербов и отказав им в пра-
ве быть "сособственниками" республики. Это было очевидно (...)
в основательной кадровой чистке, сосредоточенной в сфере
административного управления, но распространенной и на дру-
гие области, в ходе которой многие сербы лишились работы»1.
Таким образом, в том, что политика дискриминации в на-
ционализирующихся государствах в самом деле имела место,
1 BrubakerR. Nationhood and the National Question in the New Europe.
P.71.
274

а не просто воспринималась как дискриминационная, Брубэй-
кер не сомневается. Но отсюда не следует автоматически ка-
кой-то одной стратегии поведения на двух других полюсах триа-
дического отношения «национализирующееся государство —
национальное меньшинство — внешняя родина». Существует
множество способов реагирования на такую политику. Способ,
избранный правительством Милошевича в Сербии и активиста-
ми внутри сербского меньшинства в Хорватии, заключался в
массовой мобилизации на этнической основе. Чувство обиды
на несправедливость и страхи перед гипотетическими репрес-
сиями эксплуатировались таким образом, что часть населения
Сербской Крайны поддержала лозунги националистов-радика-
лов. Этим, в свою очередь, воспользовались их vis-a-vis среди
хорватских политических активистов, стремившихся представить
хорватских сербов в качестве «пятой колонны».
Ни одну из сторон треугольника не следует рассматри-
вать в качестве устойчивой и неизменной данности. Гораздо
продуктивнее рассматривать каждую из них как политическое
поле.
Этот термин Р. Брубэйкер позаимствовал у Пьера Бурдье.
Как в физическом пространстве действуют, создавая физиче-
ские поля, различные силы, в социальном пространстве также
сталкиваются различные силы. В зависимости от того, какие
это силы — экономические, политические, культурные или
символические — возникают соответствующие поля. Структу-
ра поля определяется распределением соответствующего
ему капитала (экономического, политического, культурного,
символического). В каждом из полей обладание капиталом —
и средство борьбы, и ее цель. Национальное меньшинство мо-
жет быть понято как политическое поле постольку, поскольку
не дано в качестве некоего единства, а представляет собой «поле
дифференцированных и конкурирующих друг с другом пози-
ций или установок, принятых различными организациями, парти-
ями, движениями или индивидуальными политическими предпри-
нимателями, каждый из которых стремится "репрезентировать"
18»
275

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
меньшинство в глазах его собственных членов, в глазах государ-
ства, в котором это меньшинство проживает, или в глазах внеш-
него мира ...»1.
Возможны различные образы меньшинства, и различные
акторы борются за то, чтобы возобладал именно продуцируе-
мый ими образ. Для этнических предпринимателей внутри мень-
шинства выгодно поддерживать представление о нем как о жер-
тве дискриминации и репрессий, для чиновников государства, где
оно проживает, важно утвердить его образ как группы, права
которой неукоснительно соблюдаются, для этнопредприни-
мателей на внешней родине наиболее приемлем образ угне-
таемых и бесправных людей. Само понятие «национальное
меньшинство» не имеет и не может иметь одного-единствен-
ного значения. Что означает, например, выражение «русские
на Украине»? Всех украинских граждан, кто считает родным
языком русский? Или только тех русскоязычных граждан Ук-
раины, кто более лоялен России, чем Украине? Или всех ук-
раинских граждан русского происхождения, сохранивших лояль-
ность русскому языку и культуре, но при этом чувствующих
себя членами украинской политической нации? Всякий раз, ког-
да мы слышим такие словосочетания, следует задумываться, от
кого (каких акторов) они исходят, и какое именно значение
данного понятия эти акторы хотели бы навязать в качестве един-
ственного.
«Внешняя родина» и «национализирующееся государство»
также должны быть поняты в качестве политических полей. В поле
«внешней родины» действуют различные политики и низовые
активисты, тем или иным образом использующие лозунги под-
держки (защиты, спасения и т. д.) соотечественников за рубе-
жом. При этом сам термин «соотечественники» означает раз-
ные вещи. Для одних это граждане их государства, живущие за
рубежом (например, граждане России, живущие в Туркмении),
права которых государство обязано защищать, для других —
1 BrubakerR. Op.cit. P. 61.
276

члены этнонации, независимо от гражданства и даже от куль-
турного самосознания отдельных людей.
«НАЦИОНАЛИЗИРУЮЩИЕСЯ ГОСУДАРСТВА»
ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОГО МИРА:
ПРАКТИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Борьба за монополизацию представления нации — как в смысле
ее адекватного образа, так и в смысле ее репрезентации перед
внешним окружением — развернулась не только в странах быв-
шего Восточного блока, но и в государствах, возникших после
распада СССР.
Начнем с Украины. «Допустив сравнительно небольшую
долю упрощения, — пишет знаток украинской ситуации Алексей
Миллер, — можно утверждать, что до сих пор существовало
два способа рассказывать историю русско-украинских отношений
в XIX в. В одном случае это история о том, как в своем стремле-
нии к самоопределению нация, подобно траве, пробивающейся
сквозь асфальт, неизбежно преодолевает все препятствия, со-
здаваемые антиукраинской политикой империи. В другом случае
речь идет о том, как, благодаря крайне несчастливому стече-
нию обстоятельств, польская и австрийская интрига, используя в
качестве сознательного или несознательного орудия немного-
численную и чуждую народным интересам группу украинских
националистов, раскололи единое тело большой русской нации,
воссозданной после объединения в составе Российской империи
основной части земель бывшей Киевской Руси»1.
На политическом поле сегодняшней Украины А. Миллер
вычленяет несколько основных игроков, ведущих борьбу за
«правильный» образ украинской нации: либералов, умеренных
националистов и ультранационалистов. Политики либеральной ори-
ентации понимают последнюю как политическое сообщество.
1 Миллер А. «Украинский вопрос» в политике властей и русском
общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб.: Алетейа, 2000.
С. 20-21.
277

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Один из лидеров Либеральной партии Украины харьковчанин
Гринев выступает за официальное двуязычие: «Государство,
которое не пытается говорить на том языке, на котором гово-
рит половина его граждан, — это государство сомнительного
качества»1. Политики националистической ориентации (в той или
иной мере связанные с «Рухом»), видя нацию как этническое
сообщество, утверждают, что украинская нация до недавнего
времени находилась на грани исчезновения. Отсюда их стрем-
ление к перелому языковой и культурной ситуации. Признание
за русским языком статуса второго государственного означало
бы, по их мнению, «закрепление языкового раскола Украины»2.
У политиков умеренно-националистического крыла проскальзы-
вает, а у их более радикальных собратьев носит частотный ха-
рактер, обозначение русскоязычного населения Украины как
«мигрантов». По мере движения от центра украинского полити-
ческого поля к его периферии мы встречаемся с экстремист-
скими предложениями решения «русского вопроса» путем «ра-
зумного обмена населением» между Украиной и Россией. В та-
ких категориях рассуждают, в частности, лидеры профашистской
группировки УНА-УНСО.
Этнический национализм — это проведение границ вовнутрь
общества. Весьма примечательна в этой связи политическая эво-
люция Витаускаса Ландсбергиса, в 80-90-е гг. — лидера движе-
ния «Саюдис», первого президента Литвы. К концу 90-х гг. партия
Ландсбергиса настолько потеряла популярность, что возникла
опасность, что она не преодолеет 5 %-ный барьер на парламент-
ских выборах. В этой ситуации Ландсбергис и его товарищи по
партии попытались инициировать в 2001 г. три кампании: взыс-
кать с России долги «за 50 лет оккупации», провести люстрацию
всех бывших осведомителей КГБ и учредить в Вильнюсе Всемир-
ный трибунал по преступлениям коммунизма. Между прочим,
1 Миллер А. О дискурсивной природе национализмов // Pro et Contra.
1997, Т. 2, №4. С. 91.
2 Там же.
278

последняя инициатива имела для Литвы негативные внешнеполи-
тические и экономические последствия. Она привела к срыву в
том же году визита в Литву второго лица в руководстве КНР:
китайская делегация, включавшая множество бизнесменов, уже
прилетев в Вильнюс, так и не покинула здания аэропорта.
Надо, однако, отметить, что в Литве ситуация выглядит бла-
гоприятнее для национальных меньшинств, чем в Эстонии и Лат-
вии. Отчасти это объясняется демографическими факторами.
Поскольку четыре пятых населения Литвы составляют этнические
литовцы, «исчезновение литовской нации» вряд ли могло стать
центральной темой публичных дебатов. Местные политические
элиты не настаивали ни на введении в Конституцию этнического
понятия нации, ни на дискриминационном Законе о гражданстве.
Однако одной демографией не объяснить отличие в установках
руководства Литвы и руководства двух соседних государств.
Известны случаи, когда лозунги защиты родины от засилья ино-
родцев выдвигались политиками и охватывали воображение масс
и при меньшем количестве нетитульного населения. Объясне-
ние интересующему нас отличию можно найти в особенностях
политической ситуации в прибалтийских республиках в 1970-
1980-е гг. В Эстонии большинство высшего партийного руковод-
ства составляли или русские, или русифицированные эстонцы.
Аналогичная ситуация сложилась в Латвии, в силу чего противо-
стояние коммунистическому центру артикулировалось здесь
прежде всего в национальных терминах. В Литве же партийная
номенклатура состояла в основном из литовцев (на 1989 г. —
более 70 %) и, соответственно, воспринималась населением как
«своя», а не как «антинациональная»1.
Апелляция к этнической солидарности и педалирование уг-
розы, которой подвергается этнонация со стороны чужеродных
элементов, — короче говоря, этнизация политического — позво-
ляет решить целый ряд задач: отвлечь население от плачевного
1 Nahaylo В., Swoboda V. Soviet Disunion: A History of Nationalities
Problem in the USSR. L, 1990.
279

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
экономического положения; обеспечить фиктивные рамки ста-
бильности в условиях слабого государства; мобилизовать элек-
торат в ситуации, когда не удается сформулировать лозунги
социально-экономического характера.
Руководства Эстонии и Латвии в такой мере одержимы про-
ектом (этно)национального государства, что исключили из граж-
данско-политического сообщества, т. е. из нации, от тридцати
до сорока процентов своего населения. Согласно латвийскому
законодательству о гражданстве, принятому вскоре после об-
ретения суверенитета, получение статуса гражданина обуслов-
ливалось знанием государственного (латышского) языка и Кон-
ституции. Тем, кто этого экзамена не сдавал, в статусе гражда-
нина отказывали. Эстонское руководство поступило со своим
народом — заметим, тем самым, который помог ему прийти к
власти в конце 1980 — начале 1990-х гг., не более милосердно.
В 1992 г. оно объявило действующим законодательство о граж-
данстве от 1938 г. В результате те постоянные жители (между
прочим, граждане Эстонской ССР), которые не являлись граж-
данами Эстонии на 16 июля 1940 г. или потомками таковых,
в одночасье оказались иностранцами.
НАЦИОНАЛИЗМ КАК СРЕДСТВО КОЛЛЕКТИВНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ
И ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КОМПЕНСАЦИИ
Содержание конкретных видов националистической идеологии
обусловлено в первую очередь выполняемыми ею функциями.
В сегодняшнем мире национализм имеет две основные функ-
ции — мобилизационную и компенсаторную. Что касается его
легитимационной функции, то она отодвинута на второй план в
результате экспансии либерально-демократического дискурса,
с одной стороны, и религиозных, конфессиональных систем ле-
гитимации, с другой. К национализму прибегают либо для мо-
билизации масс на борьбу с внешним или внутренним врагом
(независимо от того, действительный он или мнимый), либо
с целью компенсировать некоторую коллективную травму.
280

В настоящее время компенсаторная функция национализ-
ма вышла вперед по сравнению с мобилизационной. Опыт двух
мировых войн, разочарование людей во всеобщих целях, недо-
верие к собственным политическим лидерам — все эти факто-
ры явно не способствуют коллективной мобилизации на основе
общей национально-государственной принадлежности. В то же
время использование националистической риторики для облег-
чения психологического самочувствия наиболее фрустрирован-
ной части общества оказалось весьма эффективным. К этой стра-
тегии не без успеха прибегают правые и левые популисты. Об-
ращая недовольство населения на мигрантов или на происки
внешних недоброжелателей («мировую закулису»), политики
типа Жана-Мари Ле Пена или Геннадия Зюганова получают под-
держку от пятой до третьей части избирателей.
Компенсаторный потенциал национализма умело исполь-
зуют политические лидеры многих государств. В их числе япон-
ский премьер-министр Дзюинтьиро Коидзуми.
Коидзуми возглавил кабинет министров в апреле 2001 г. на
волне острейшего правительственного кризиса. Политологи пред-
рекали его отставку в течение нескольких месяцев, самое боль-
шее — через год. Однако Коидзуми не просто до сих пор у влас-
ти, но и является весьма популярным политиком, что для Японии
последних десятилетий нехарактерно. Одним из секретов симпа-
тий граждан к новому премьеру наблюдатели считают его апелля-
цию к национальным чувствам японцев.
Вдень капитуляции Японии (15 августа) Коидзуми, несмотря
на протесты японских и зарубежных правозащитников, регуляр-
но посещает храм Ясукини, где похоронены, наряду с простыми
солдатами и офицерами, военные преступники, осужденные по
приговору Токийского трибунала в 1949 г. Коидзуми благосклон-
но относится к историческому ревизионизму, в рамках которо-
го обеляются японский фашизм конца 1930-х гг. и преступления
японских военных в азиатско-тихоокеанском регионе, а вся исто-
рия агрессии Японии против соседних стран в 1937—1945 гг. по-
дается как история борьбы за освобождение Азии. Эта версия
японской истории проникла и в школьные учебники. В наиболее
281

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
скандальном из них участие Японии во Второй мировой войне
на стороне нацистской Германии называется «великой восточно-
азиатской войной», а оккупация Кореи, во время которой мил-
лионы мужчин были превращены в рабов и сотни тысяч молодых
женщин — в проституток, обслуживавших японских солдат, —
«созданием великой сферы со-процветания». Резня в Нанкине в
1937 г., во время которой в течение нескольких дней было убито
300 тысяч мирных жителей, именуется «нанкинским эпизодом»,
не идущим ни в какое сравнение с холокостом. Несмотря на то
что соседи Японии на уровне МИДа высказали «озабоченность и
возмущение» и просили Коидзуми лично вмешаться (Китай на-
стаивал на 8, а Корея — на 35 поправках), японский премьер укло-
нился от действий, сославшись на демократический плюрализм
мнений'.
Компенсаторная и мобилизационная функции национализ-
ма тесно связаны друг с другом. Национализм лечит коллектив-
ные травмы лишь тогда, когда ему удается консолидировать
население вокруг решения некоторой общей задачи. Примером
относительно удачного выполнения национализмом обеих фун-
кций может служить сегодняшний Китай.
В условиях однопартийной диктатуры, существующей в Ки-
тае с 1949 г., иных актеров на политико-идеологической сцене,
кроме коммунистической партии, быть не может. Однако само
руководство КПК достаточно искусно встраивает националисти-
ческий дискурс в структуру собственной идеологии. По целому
ряду причин история китайского социализма неотделима от ис-
тории китайского национализма.
Национальное самосознание китайской политической эли-
ты после образования КНР в 1949 г. было определено, с одной
стороны, гордостью древней цивилизацией и чувством ущем-
ленного достоинства, с другой. Последнее связано с чередой
унижений, которым Китай подвергался со стороны европейских
держав, включая Россию, на протяжении более чем столетия.
1 См.: Бантин В. Бремя желтого человека: Япония вспомнила о нацио-
нальной гордости // Время новостей. 28.05.2001.
282

Образованные китайцы имеют полное право гордиться
многовековой культурой и необычайно длительной традицией го-
сударственности. Древнекитайское государство Инь сложилось
еще в XIV (!) столетии до Рождества Христова. В XI в. до Рожде-
ства Христова оно было завоевано племенем Чжоу. Чжоусское
царство, просуществовав 400 лет, разделилось на несколько го-
сударств. В III в. после Рождества Христова возникла империя Цинь,
которую сменила империя Хань. Последняя также распадалась на
ряд суверенных единиц. Однако с VI в. Китай снова стал единым
государством и оставался таковым более тысячи лет. До начала
XVII в. Китай занимал первое место в мире по уровню жизни, про-
изводительности сельского хозяйства и развитию передовых тех-
нологий. «И при этом, в отличие от европейской и исламской циви-
лизаций, породивших в общей сложности около 75 государств,
Китай на протяжении почти всей своей истории оставался единым
государством, которое к моменту провозглашения Декларации
независимости США насчитывало более 200 млн. жителей и было
ведущей промышленной державой мира», — отмечает американ-
ский политик и политолог Збигнев Бжезинский1.
Китайское культурное влияние распространялось на гигант-
ской территории. Культура соседних с Поднебесной стран была
синоцентричной. Китайская письменность легла в основу нацио-
нального письма во Вьетнаме2, Корее и Японии. Что касается по-
литического влияния Китая, здесь еще раз стоит процитировать
3. Бжезинского: «Китайцы, изучающие отечественную историю,
знают, что еще в 1840 г. влияние китайской империи распростра-
нялось на всю Юго-Восточную Азию (до самого Малакского про-
лива, включая Бирму и часть нынешней Бангладеш), а также Не-
пал, часть теперешнего Казахстана, всю Монголию и территорию,
которая теперь называется российским Дальним Востоком к се-
веру от нижнего течения Амура. Все эти области либо в той или
иной мере находились под властью Китая, либо платили ему дань»3.
! Бжезинский 3. Китай — региональная, а не мировая держава. От-
рывок из книги // Pro et Contra. Том 3. № 1. Зима 1998. С. 128.
2 Вьетнам перешел на латиницу в середине XIX в. под влиянием фран-
цузской колонизации Индокитая.
3 Бжезинский 3. Китай — региональная, а не мировая держава. С. 133.
283

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Череда унижений начинается с середины XIX в., когда под воздей-
ствием британской, французской и российской экспансии Китай
не только вытесняется с сопредельных территорий, но и посте-
пенно утрачивает государственный суверенитет. Во второй поло-
вине XIX в. страна поделена на сферы влияния западных держав,
а к началу XX — превращается в полуколонию.
В 1911 г. императорская власть династии Цинь пала. Партия
Гоминьдан ведет борьбу за восстановление территориальной це-
лостности страны. Эта задача решена к 1928 г. Гоминьдан понача-
лу ориентирован на социалистические идеи: его основатель и ру-
ководитель Сунь Ятсен придерживается коммунистических взгля-
дов. После смерти Сунь Ятсена в 1925 г. лидером Гоминьдана
становится Чан Кайши, враждебно настроенный к социалистиче-
ским идеям. В 1928 г. он возглавил правительство Китайской рес-
публики. Однако страна слишком слаба в экономическом и — как
следствие, в военно-политическом отношении — чтобы не казать-
ся лакомым куском для восточного соседа. В 1931 г. Япония окку-
пирует Маньчжурию, а в 1937 г. развертывает полномасштабную
войну за захват всего Китая. После поражения Японии в 1945 г. в Ки-
тае идет гражданская война, завершившаяся победой коммунис-
тов во главе с Мао Цзэдуном и изгнанием сторонников Чан Кайши
на Тайвань.
Понятно, что маоизм с его «большим скачком» и «куль-
турной революцией» означал радикальный разрыв культурно-
исторического континуума. Однако, учитывая это обстоятель-
ство, не следует сбрасывать со счетов роль, которую играет в
китайском обществе традиция. Сегодняшние китайские парто-
краты, полностью отказавшись от политического наследия Мао
Цзедуна, официально считаются продолжателями курса, взя-
того Мао: это курс на восстановление великого Китая к середи-
не XXI в.
Кроме того, национализм современного китайского руко-
водства находит выражение в следующем:
• в репрессивно-ассимиляционной политике по отношению
к многочисленным культурным меньшинствам;
• в попытке реинкорпорировать в состав Китая Тайвань;
284

• в отношении к китайским эмигрантам как к проводникам
культурно-политического влияния Китая на всемирном
уровне.
В 1999 г. в Пекине были организованы массовые ликования
по случаю присоединения к Китаю острова Макао и Гонконга.
Эти события преподносились китайской пропагандой как долго-
жданный праздник воссоединения нации. Нужно ли говорить, что
население Макао и Гонконга восприняло это иначе?
Более 70 млн. граждан сегодняшней КНР — представители
меньшинств. Самые многочисленные из этнических и языковых
меньшинств: уйгуры (7,5 млн.), монголы (5,2 млн.), тибетцы
(4,75 млн.), за ними следуют корейцы, казахи, эвенки и т. д. —
всего более сорока этнолингвистических групп. Разнообраз-
но китайское население и в конфессиональном отношении,
причем принадлежность к религиозному меньшинству не обя-
зательно совпадает с принадлежностью к этническому мень-
шинству: христиане, мусульмане и буддисты есть и среди хань-
цев. Власти придирчиво следят за тем, чтобы выражение кон-
фессиональной идентичности не покидало приватной сферы.
Попытки публичной артикуляции религиозной идентичности
жестоко подавляются. Начиная с 1998 г., не прекращаются
преследования сторонников движения фалуньгун. Откровен-
но репрессивная политика проводится и по отношению к тибет-
ским буддистам. Регион подвергается форсированному засе-
лению ханьцами, деятельность религиозной общины контроли-
руется из Пекина. Несмотря на то что далай-лама (находящийся
в изгнании с 1951 г.) неоднократно заявлял, что его цель — авто-
номия Тибета, а не его суверенитет, китайские власти крайне
болезненно реагируют на его международные контакты. При
этом наблюдается тенденция к ужесточению позиции пекин-
ского руководства. Так, если в 1990-е гг. его святейшество по-
сещал Россию по приглашению глав Калмыкии и Бурятии, то
в 2002 г. пекинские дипломаты добились того, что Москва от-
казала ему в российской транзитной визе для проезда в Мон-
голию.
285

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Коммунистическая номенклатура активно использует нацио-
нализм как компенсаторно-психологический инструмент после
подавления демократического движения в конце 1980-х гг.
6 июня 1989 г. на площади Тяньаньмынь было убито от несколь-
ких сот до двух тысяч демонстрантов. Согласно официальной
версии этих событий, протестовавшая тогда молодежь представ-
ляла собой сборище контрреволюционеров и врагов китайско-
го народа.
В контексте компенсаторного национализма можно рас-
смотреть и так называемый «религиозный фундаментализм»,
получивший широкое распространение в исламском мире. Мно-
гие наблюдатели сходятся во мнении, что антизападные и анти-
израильские, но прежде всего антиамериканские, лозунги, ха-
рактерные для массовых настроений в Иране, Сирии, Пакистане
и других странах Ближнего и Среднего Востока, представляют
собой не что иное, как форму выражения уязвленного нацио-
нального чувства. Массы, равно как и часть элит в этих регионах,
ощущают себя униженными и оскорбленными гегемонистским
курсом США, форпостом которых на Востоке они считают Из-
раиль. Вторжение в Ирак сообщило этим чувствам новый им-
пульс.
Казалось бы, «религиозный национализм» — противоре-
чие в определении. Лояльность Богу плохо совмещается с ло-
яльностью государству и нации. Однако то, что не увязывается
в теории, увязывается на практике. Для иранцев и сирийцев
отстаивание государственной независимости неотделимо от
отстаивания национального достоинства, а последнее артику-
лируется именно в религиозных терминах. Исламская идентич-
ность в данном случае не противоречит национальной, а допол-
няет ее.
ОСНОВНЫЕ ТИПЫ СОВРЕМЕННОГО НАЦИОНАЛИЗМА
В ходе предыдущего изложения мы неоднократно говорили об
условности всех возможных типологий. Тот или иной национали-
286

стический дискурс, будучи отнесен к некоторому определен-
ному типу, обязательно обнаружит в себе черты других типов.
И все же отказываться от типологизаций не стоит. Они полезны
в аналитических целях.
Взятый в его отношении к государству, национализм слу-
жит одной из трех целей: унификации, отделению (сецессии)
и реформам. В соответствии с этими тремя целями можно выч-
ленить три основных типа национализма, которые (помня об ус-
ловности этого членения) можно назвать унификаторским, се-
парататистским (сецессионистским) и реформаторским.
1. В качестве «унификаторского национализма» могут
быть обозначены идеологии, сосредоточенные на нациострои-
тельстве в том или ином государстве. Националистическое ви-
дение нациостроительства отличается игнорированием запросов
групп, не принадлежащих к «государствообразующей» нации.
Нация при этом трактуется в этнических терминах.
На политико-правовом уровне национализм выражается
в той или иной форме дискриминации меньшинств. Например, в
отказе на право публичного использования родного языка (де-
лопроизводство, суд, сфера образования). В таком положении
находились до недавнего времени курды в Турции. Лишь под
давлением Европейского союза (к членству в котором стремит-
ся турецкое руководство) весной 2003 г. был снят запрет на пре-
подавание курдского языка в начальной школе и на издание га-
зет на курдском языке.
На уровне социокультурных репрезентаций национализм
означает выбор этноцентричных символов государственности,
а именно таких: флага, гимна и герба, которые связывают го-
сударство с определенной этнической или конфессиональной
группой. Так, национальным флагом Хорватии после обретения
суверенитета в 1992 г. стал флаг «усташа» — хорватских фа-
шистов, которые в 1941 г. после оккупации Югославии гитле-
ровскими войсками объявили Хорватию независимым государ-
ством. По той же логике в Конституции республики Македония
с 1992 по 2001 г. было закреплено положение о Македонии как
287

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
«православном государстве» — несмотря на то, что около тре-
ти населения здесь составляют мусульмане1.
Иллюстрацией унификаторского национализма может слу-
жить партия Бхаратья Джаната (BJP) в Индии. В основе пропаган-
дистской стратегии BJP — антиисламские фобии индуистского
населения страны2. Электорат BJP в основном сельский. Город-
ское население, в значительной мере секуляризированное, ви-
дит в агрессивно антиисламской позиции BJP угрозу единству
государства. Мессидж, посылаемый BJP обществу, прост: для
того чтобы быть индийцем, надо быть хиндустанцем3; тем, кто
хиндустанцем не является, надо доказать свою лояльность.
В некоторых сельских районах не голосовать за BJP может быть
опасно для жизни.
Лидеры Бхаратья Джаната не только не удерживают рели-
гиозных фанатиков от нападений на мусульман, но и подстрека-
ют их к таким нападениям. В штате Гуджарат, например, в 1991 г.
индуистские экстремисты разорили мечеть. Десятью годами
позже активисты BJP предприняли попытку построить на месте
мечети индуистский храм, что привело к волнениям на конфес-
сиональной почве.
В декабре 2002 г. на региональных выборах в штате Гуджа-
рат кандидаты от BJP одержали победу. В парламенте штата Гуд-
жарат депутаты от BJP заняли 125 из 182 мест. Главной причиной
успеха Бхаратья Джаната наблюдатели считают межконфес-
сиональные столкновения, случившиеся в штате незадолго до
' Отмена этого пункта была в числе мероприятий, позволивших пога-
сить этнический конфликт.
2 Последователи различных течений индуизма составляют 80 %, му-
сульмане — 14 % индийских граждан.
3 Хиндустанцы, родным языком которых является хинди, образуют
этническое большинство в Индии: их доля в населении страны составляет 28 %.
Остальные этнолингвистические группы — по 7-8 %, и менее. (Что, впро-
чем, при населении в 1 млрд. человек означает десятки миллионов человек
для каждой группы).
288

выборов. Начало беспорядкам положило нападение мусульман-
ских экстремистов на поезд, перевозивший хиндустанских поли-
тических активистов. Поезд был забросан бутылками с зажига-
тельной смесью. Погибло 52 человека. В ходе ответных погро-
мов, длившихся несколько месяцев, погибло более тысячи
мусульман. Руководители BJP заявили, что такая реакция инду-
сов понятна и даже оправданна.
2. Идеология сепаратистского национализма разворачи-
вается там, где от лица этнической, языковой или конфессио-
нальной группы выдвигается требование отделить от определен-
ного государства часть его территории. Три четверти национа-
листических движений, имевших место в мире в конце XX в.,
носили сепаратистский характер. В одной только Индонезии на-
считывается шесть течений, требующих образования отдельно-
го от Джакарты государства.
Одно из наиболее активных националистических движе-
ний сепаратистского толка имеет место на севере Испании в
Стране Басков. (Баскское население на юге Франции обна-
руживает относительную индифферентность к идее незави-
симости.) Традиция собственной государственности, опыт эт-
нической дискриминации в период диктатуры Франко, разви-
тость региона в экономическом отношении сделали идею
суверенитета популярной среди широких слоев населения
Страны Басков. Наиболее радикальным носителем этой идеи яв-
ляется партия Эри Батасуна — политическое крыло террористи-
ческой организации ЭТА. Симпатии басков к ЭТА резко пошли
на убыль после серии убийств популярных местных политиков,
осуществленных боевиками ЭТА во второй половине 1990-х гг.
Вместе с тем запрет на деятельность Эри Батасуна, к которо-
му прибег испанский премьер-министр на волне борьбы с «меж-
дународным терроризмом», поднявшейся после 11 сентября
2001 г., вызвал неодобрение значительной части баскского об-
щества.
Международное сообщество, как правило, не признает
требований сепаратистов, исходя при этом как из политико-
19 Национализм
289

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
прагматических, так и из морально-правовых соображений1. Од-
нако из этого правила есть исключения. Первое составляет от-
деление от Пакистана Восточной Бенгалии в 1971 г., случившее-
ся по историко-политическим и географическим причинам.
После ухода Великобритании из Индостана на полуостро-
ве были образованы две политические единицы: государство
Индия с преимущественно индуистским населением и государ-
ство Пакистан с преимущественно мусульманским населением.
В Пакистан вошли территории на северо-западе, населенные
пенджабцами, синдхами, пуштунами и белуджи, и на северо-
востоке Индостана, населенные в основном бенгальцами. Вос-
точный Пакистан, или Восточную Бенгалию, отделяли от Запад-
ного Пакистана полторы тысячи километров. В 1965-1971 гг.
между Индией и Пакистаном шла война, результатом которой
и стало предоставление суверенитета Восточной Бенгалии (Банг-
ладеш).
Второй прецедент образует случай Эритреи, также доста-
точно специфичный.
Территория Эритреи частично находилась в составе Эфиоп-
ского царства в XIII—XVI вв. С 1880-х гг. Эритрея стала итальянской
колонией. Граница с Эфиопией была закреплена в 1896 г. С 1935
по 1941 г. Эритрея вместе с Эфиопией входит в состав итальян-
ской колонии Восточная Африка. С 1941 по 1952 г. — под британ-
ским военным правлением. В 1952 г. Эритрея вновь присоединена
к Эфиопии на правах субъекта федерации, но вскоре превращена
в административную единицу унитарного государства. Вооружен-
ная борьба за независимость началась сразу после присоедине-
ния. Она усилилась после 1974 г., когда в Аддис-Абебе произо-
шел государственный переворот, в результате которого монар-
хия сменилась военным режимом марксистского толка. Шансы
1 Разбор морально-правовых аргументов против сецессии см.: Мала-
хов В. Рецензия на книгу: А. Бьюкенен. Сецессия. Право на отделение, права
человека и территориальная целостность государства. М.: Издательство
«Рудомино», 2001 // Pro et Contra. Том 7. № 3. Лето 2002.
290

на успех «Народного фронта освобождения Эритреи» были неве-
лики до тех пор, пока у власти находилось правительство, пользо-
вавшееся поддержкой Москвы. Оно пало в 1991 г. Референдум
о независимости Эритреи был назначен на 1993 г. Однако времен-
ное правительство в Аддис-Абебе восстановило границы провин-
ций в соответствии с этническим делением. Вспыхнувшая граждан-
ская война завершилась поражением эфиопской армии. В 1993 г.
Эритрея стала членом ООН.
Третий пример удачной сецессии, совершившейся после
Второй мировой войны, — образование в 2001 г. государства
Восточный Тимор. Это могло случиться только потому, что ок-
купация последнего Индонезией никогда не была признана меж-
дународным сообществом.
Западная часть острова Тимор была голландской колонией и
после деколонизации стала частью Индонезии. Восточный Тимор
был колонией Португалии. В 1960 г. Генеральная Ассамблея ООН
внесла Восточный Тимор в список «несамоуправляющихся терри-
торий». В 1974 г. Португалия, признав право на самоуправление и
независимость своих бывших колоний, попыталась создать здесь
временное правительство и парламент, которые должны были
определить политический статус Восточного Тимора. Этому вос-
препятствовала сначала гражданская война между сторонниками
независимости и сторонниками присоединения к Индонезии, а за-
тем оккупация этой территории Индонезией. Начиная с 1977 г.,
Португалия как государство, которое согласно мандату ООН уп-
равляло данной несамоуправляющейся территорией, ежегодно
информировала Генерального секретаря о том, что «ей продол-
жают мешать ответственно управлять Территорией из-за незакон-
ной оккупации ее третьей страной»1.
Наконец, последний пример признанной международным
сообществом сецессии — «бархатный раздел» Чехословакии на
Чешскую Республику и Республику Словакия, произошедший по
договоренности между Прагой и Братиславой.
1 ООН: Основные факты. М.: Весь мир, 2000. С. 334.
291
19«

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
3. «Реформаторский национализм» — проблематичное
понятие. В современных условиях крайне трудно определить,
в какой мере националисты, декларирующие свою привержен-
ность социально-экономическим реформам, действительно на-
целены на реформирование, а в какой — на голое удержание
власти. Тем не менее можно назвать несколько случаев, в ко-
торых реформаторские функции националистических идеоло-
гий бесспорны. Это, во-первых, три страны Ближнего и Сред-
него Востока: Турция, Египет и Иран. В каждой из них нацио-
нализм служил идеологическим обеспечением модернизации
и секуляризации общества и помогал противостоять давлению
панисламизма. Во-вторых, это ряд государств Восточной Азии:
Япония, Южная Корея, Тайвань и Сингапур. Во всех этих странах
национализм лежал в основе консолидации масс, необходимой
для экономического рывка. Без опоры на мобилизационный
потенциал национализма успех «азиатских тигров» в соревно-
вании за выход в число передовых стран вряд ли стал бы воз-
можным.
Классическую иллюстрацию реформаторского нацио-
нализма представляет собой кемализм (по имени лидера
Мустафы Кемаля). М. Кемаль умело сочетал турецкий нацио-
нализм с вестернизацией. Ставка на национализм выражалась
в резком отмежевании от имперского прошлого Турции и
противодействии европейскому империализму. Во время Пер-
вой мировой войны возглавляемая им Республиканская народ-
ная партия выдвигала, наряду с антизападными лозунгами, ло-
зунг «Турция для турок!». В этот период М. Кемаль, как и боль-
шинство представителей движения «младотурков», стоял на
позициях пантюркизма. Однако, придя к власти, он отбросил
экспансионистскую риторику и сосредоточился на коренном
преобразовании турецкого общества. Это преобразование
включало в себя три основных компонента: секуляризацию, мас-
совое образование и экономическую модернизацию. Религия
строго отделяется от государства. Строятся школы, которые
позволяют преодолеть почти поголовную неграмотность. Раз-
292

вивается промышленность, что приводит к формированию на-
циональной буржуазии. (В Османской империи турецкое насе-
ление почти полностью состояло из крестьян — среди турок прак-
тически не было ни торговцев, ни ремесленников). Свои рефор-
мы Ататюрк навязывал силой, методично искореняя те формы
жизни, которые препятствовали модернизации общества. Араб-
ская графика заменяется латиницей, традиционная одежда —
европейской, в сферу права вводятся западные, основанные на
римском праве кодексы. В 1924 г. столица переносится из Стам-
була в Анкару, в 1929 г. из учебных программ университетов изы-
маются арабский и персидский языки — в пользу латыни и гре-
ческого1.
В то же время Ататюрк вкладывал средства в развитие
исторической, археологической и антропологической наук, на
которые возлагалась задача проследить древние корни «турец-
кой нации» и ее уникальный вклад в развитие мировой цивили-
зации2.
Попытки полностью вытеснить религиозную (исламскую)
идентичность национальной привели к неоднозначным послед-
ствиям. С одной стороны, Турция в течение жизни нескольких
поколений превратилась в весьма глубоко секуляризированную
страну. Турция интегрирована в европейские структуры безо-
пасности (с 1952 г. она является членом НАТО). С другой сторо-
ны, в результате реакции сил, опиравшихся на традиционные
ценности, возникают — несмотря на репрессии властей — ис-
ламские партии и движения. Их влияние на массы растет, и поли-
тические элиты не могут с этим не считаться.
В итоге складывается специфическая ситуация (впрочем,
очень напоминающая ситуацию в Египте): автономным поли-
тическим институтом оказывается армия. Первый военный
переворот в Турции был совершен в 1960 г., второй — в 1971 г.,
' См.: Alter P. Nationalismus. S. 41-42.
2 См.: Kedouri E. (ed.). Nationalism in Asia and Africa. London:
Weidenfeld and Nicolson, 1971. P. 207-224.
293

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
третий — в 1980 г. В 1980 г. военные ввели прямое правление,
сначала запретив, а затем распустив все политические партии.
В 1982 г. под давлением военных была принята Конституция,
закрепившая отделение религии от государства. Переход к
гражданскому правлению произошел в 1983 г. Однако по сей
день именно военные, жестко ориентированные на наследие
кемализма, приводят к (или, напротив, отстраняют от) власти то
или иное гражданское правительство. В июле 1997 г. военные
вынудили уйти в отставку премьер-министра Некметтина Эр-
бакана, представлявшего исламистскую Партию благоденствия
(Рефах).
Рефах одержал победу на парламентских выборах в де-
кабре 1995 г., набрав более 21 % голосов и оттеснив на второе
и третье места Партию отечества и Партию верного пути. По-
скольку для формирования однопартийного правительства у
Рефах не хватало мандатов, речь могла идти только о коалици-
онном правительстве. Поначалу никто не хотел вступать в коа-
лицию с исламистами, и Эрбакану удалось сформировать ка-
бинет лишь к лету 1997 г. Таким образом, исламисты успели
пробыть у власти 11 месяцев. За это время они превратили в ме-
четь один крупный музей, попытались ввести обязательное но-
шение женщинами паранджи, открыли ряд новых исламских цент-
ров и газет и чуть было не сорвали совместных с НАТО военных
учений.
Однако на последних выборах года умеренные исламис-
ты вновь одержали победу: после отставки кабинета в марте
2003 г. правительство возглавил лидер Партии справедливости и
развития Реджеп Тайтип Эрдоган. Это породило определенное
напряжение среди армейского руководства, а также вызвало
и опасения у партнеров Турции по НАТО. Опасения, правда,
оказались преувеличенными. Ориентация турецких элит на ин-
теграцию с Западом оказалась сильнее. «Настойчивая недооцен-
ка Европой турецкого желания присоединиться к Европейскому
союзу может способствовать действиям радикальных исламис-
тов, — отмечает исследователь, — однако даже в случае при-
294

хода радикальных исламистов к власти борьба кемалистов за ев-
ропеизацию страны не прекратится»1. По мнению М. Шахинле-
ра, поддержка кемализма в современной Турции — явление
массовое. Выбор в пользу лаицизма и модернизации — выбор
народа, а не только политических элит. Суждение небесспор-
ное, если принять во внимание роль армии, о которой мы толь-
ко что говорили.
Кемализм составляет стержень националистического дви-
жения и в сегодняшнем Азербайджане. Националистам-ре-
форматорам, ориентированным на Турцию и на Запад, проти-
востоят исламисты, ориентированные на Иран. Важно отметить,
что даже в том случае, когда исламисты не являются противни-
ками реформ2, они выступают противниками всеобъемлющей
социальной модернизации. Их общественный идеал связан или
с удержанием патримониального порядка, или с его реставра-
цией3. Не следует, однако, забывать, что и националистически,
и исламистски настроенные силы в современном Азербайд-
жане находятся в оппозиции. Правящий режим представляет
власть бывшей партноменклатуры, у которой нет иной идеоло-
гии, кроме удержания и расширения собственной власти. Сход-
ная ситуация имеет место и в новых независимых государствах
Средней Азии.
На модернизацию общества в национально-государствен-
ных рамках направлены усилия реформаторов в Египте, начи-
ная с 1920-х гг. Национализм был здесь сначала идеологией
1 Шахинлер М. Кемализм: зарождение, влияние, актуальность. М.:
Московский писатель, 1998. С. 379.
2 Практически все исламисты, за исключением наиболее фундамен-
талистски настроенной их части, выступают за реформы в экономико-тех-
нологической сфере.
3 Так, в Таджикистане в 1990-е гг. шла затяжная гражданская война
между секулярным правительством и исламистски настроенной оппозици-
ей. Последняя пользовалась поддержкой афганских талибов — уже пото-
му, что провозглашала своей целью установление паннациональной ислам-
ской республики.
295

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
освобождения от британского колониализма, а затем идеоло-
гией секуляризации и индустриализации.
Великобритания оккупировала Египет в 1879-1882 гг.; в 1914 г.
был установлен британский протекторат, отмененный после про-
возглашения независимости Египта в 1922 г.# однако вплоть до
50-х гг. здесь оставались британские войска. В 1952 г. организа-
ция «Свободные офицеры» во главе с полковником Гамалем
Абделем Насером совершила переворот. Г. Насер стал сначала
премьер-министром, а затем президентом страны. В 1958 г. об-
разуется Объединенная Арабская Республика (совместно с Сири-
ей), просуществовавшая до 1961 г. (ее президентом также являл-
ся Г. Насер). В период пребывания у власти Г. Насера Египет ори-
ентируется в своей внешней и внутренней политике на СССР.
Г. Насер был председателем Арабского социалистического союза
и одним из главных вдохновителей панарабизма (см. выше). Пос-
ле смерти Насера в 1970 г. президентом становится глава Народ-
но-демократической партии Анвар Садат. В 1976 г. А. Садат де-
нонсирует советско-египетский договор о дружбе и сотрудниче-
стве. После убийства исламистами в 1981 г. президента Садата
вводится чрезвычайное положение. Пришедший тогда к власти
Хосни Мубарак постоянно продлевает чрезвычайное положение,
мотивируя это угрозой со стороны мусульманского фундамен-
тализма.
Усилия египетских руководителей наталкивались на столь
мощное массовое противодействие, что удержаться у власти они
способны только благодаря опоре на военных. Многие эксперты
склоняются к мнению, что это противодействие вызвано не столько
неисправимым традиционализмом ментальных установок населе-
ния, сколько вопиющим социальным неравенством и коррупцией
в правящих кругах.
К реформаторскому национализму можно отнести и слу-
чай Тайваня. Не будет преувеличением утверждать, что без тай-
ваньского национализма не существовало бы и Тайваня как го-
сударства. Культурно-политическое самосознание тайваньцев
(большинство из которых составляют этнические китайцы) сфор-
мировалось на основе антикоммунизма и экономического скач-
296

ка, сделанного их страной во второй половине XX в. Здесь до
сих пор живы соратники Чан Кайши, на теле которых нанесены
татуировки с клятвой освободить Китай от коммунистической
диктатуры.
НАЦИОНАЛИЗМ КАК ИДЕОЛОГИЯ ПОЛИТИЗИРОВАННОЙ
ИДЕНТИЧНОСТИ
Такова идеология различных движений, связанных с отстаивани-
ем культурной, языковой, этнической, расовой или религиозной
идентичности, но не выдвигающих требования политического
суверенитета. Характерный пример — национализм активистов
«испэникс» (испаноязычных мигрантов) и «чиканос» (выходцев
из Мексики) в США, а также некоторых национальных движе-
ний в республиках Российской Федерации. Источником этого
типа национализма является стремление удержать или развить
собственную отличительность от окружения. Политические
требования при этом ограничены какой-либо сферой обще-
ственной жизни — демографической, экономической, культур-
ной. В числе требований, которые ставят активисты такого нацио-
нализма:
• изменения в сфере языковой политики; например, пре-
доставление статуса государственного испанскому язы-
ку в некоторых южных штатах США или особый статус
фламандского языка в Бельгии (в 1980-е гг. местным на-
ционалистам удалось добиться изменений в законода-
тельстве, согласно которым работники всех предприятий,
находящихся на территории Фландрии, обязаны говорить
по-фламандски);
• проведение демографической и иммиграционной по-
литики, нацеленной на поддержание «этнического ба-
ланса»;
• этнический паритет в представительных органах власти;
такая практика имеет место в так называемых «кон-
социативных демократиях», описанных Лейпхартом
297

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
применительно к Западной Европе и Ливану1; в российских
условиях сходные меры практикуются в Дагестане; до
2000 г. нечто подобное имело место в Адыгее, где суще-
ствовали законодательно закрепленные квоты на места
в республиканском парламенте для этнических адыгейцев;
• «экономический суверенитет», т. е. расширение само-
стоятельности в хозяйственной сфере, налоговой полити-
ке и т. д.; в случае Российской Федерации по этому пути
дальше всех продвинулся Татарстан, добившийся в 1992 г.
двустороннего договора между Москвой и Казанью.
Интересным симбиозом расовой и конфессиональной иден-
тичности является так называемый «черный национализм» в Се-
верной Америке. Так, движение «Нация ислама», руководимая
политическим предпринимателем Луисом Фарраханом, объе-
диняет чернокожих мусульман США.
Глава 3. НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ
И ОРГАНИЗАЦИИ НА РУБЕЖЕ XX-XXI вв.
КЛАССИФИКАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ
ПО ИХ ОТНОШЕНИЮ К НАЦИОНАЛИЗМУ
Если рассматривать идеологию политических партий и объеди-
нений, действующих в современном мире, с точки зрения их от-
ношения к национализму, можно выделить следующие большие
группы.
1. Партии политического «мэйнстрима», в риторику которых
могут быть встроены отдельные элементы националистиче-
ского дискурса. Последний не занимает в их программных
заявлениях и лозунгах сколько-нибудь значительного мес-
та, в силу чего их не называют националистическими.
1 См.: Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах: срав-
нительное исследование. М., 1997.
298

2. Партии и движения сепаратистского или реформистско-
го толка, сочетающие националистический дискурс с со-
циалистическим, социал-демократическим, консерватив-
ным и т. д. Такие объединения обычно относят к умерен-
ному национализму.
3. Радикальные партии и движения, в идеологии которых
националистический дискурс является системообразую-
щим. Это представители так называемого ультранацио-
нализма, или радикального национализма. Ультранацио-
налистов часто отождествляют с «крайне правыми». Это
неверно, поскольку носителями радикально-национали-
стических взглядов могут выступать и левые организации.
Например, «Национально-патриотический союз России»
(НПСР), Радикальная партия Сербии, а также большин-
ство сепаратистов в Западной Европе: «Национальный
фронт освобождения Корсики», «Шин Фейн» в Север-
ной Ирландии, выше упомянутая «Эри Батасуна» и др.
УМЕРЕННЫЕ НАЦИОНАЛИСТЫ VERSUS УЛЬТРАНАЦИОНАЛИСТЫ
Различие между умеренными и радикальными националистами
заключается в последовательности проведения ими основных по-
ложений националистической идеологии. Умеренные националис-
ты готовы допустить известную культурно-этническую неоднород-
ность национального сообщества, тогда как для националистов-
радикалов нация без культурно-этнической гомогенности —
нонсенс. Отсюда различие между ними в понимании целей, средств
(а также темпов) нациостроительства. Другая важная черта,
отличающая ультранационалистов от их более умеренных едино-
мышленников, — провозглашаемый ими абсолютный приоритет
принципа нации во всех сферах жизни общества. Этот принцип
они готовы проводить в жизнь вопреки очевидному ущербу соб-
ственному государству. Например, разрывать выгодные экономи-
ческие связи или, ради скорейшего перехода на «государствен-
ный язык», сворачивать образовательные и книгоиздательские
299

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
программы, а также книготорговлю на «иностранных» языках.
Я имею в виду, в частности, украинских политиков, так спешив-
ших со строительством нации, что были готовы лишить собствен-
ных граждан доступа к мировой культуре, который те имели бла-
годаря русскоязычной литературе.
Нарисованная нами схема, как и всякая теоретическая мо-
дель, позволяет лишь с большой долей условности проводить
различие между умеренными и радикальными приверженцами
национализма. То, какие партии и каких политических лидеров
относят к категории умеренно-националистических, а какие —
к категории радикальных, в значительной степени определено
историко-политическим контекстом страны, в которой они дей-
ствуют. Так, умеренный национализм лидера косовских албанцев
Ибрагима Руговы — в отличие от бывших командиров Армии
освобождения Косово (АОК) — заключался в его компромис-
сной позиции по вопросу о политическом статусе края. Умерен-
ный национализм партии Индийский национальный конгресс (в от-
личие от ультранационализма Бхаратья Джаната) — в ориентации
на превращение Индии в сильную и единую нацию-государство,
без отказа от основных демократических ценностей.
В Сербии умеренному националисту Войцлаву Коштунице
противостоит ультранационалист Войцлав Шешель, которого
Слободан Милошевич прочил своим преемником на посту пре-
зидента Югославии. Возглавляемая В. Шешелем Радикальная
партия Сербии набрала на выборах осенью 2002 г. 23 % голосов
(31 % избирателей проголосовали за В. Коштуницу). В Хорватии
в течение почти десяти лет находился у власти ультранационали-
стический Хорватский демократический союз (HDZ), председа-
телем которого был Франджо Туджман. Последний, будучи
президентом республики, поощрял шовинизм среди хорватского
этнического большинства. После смерти Туджмана в 1999 г. HDZ
потерял власть, уступив управление государством более уме-
ренным силам.
Сторонники HDZ в Боснии-Герцеговине набрали на выбо-
рах в парламент республики в октябре 2002 г. 19 % голосов.
300

Первое место с 33 % голосов заняла моноэтническая (состоя-
щая из боснийцев) Партия демократического действия. Выдви-
гающая лозунги гражданской солидарности Социал-демократи-
ческая партия сумела набрать только 15 % голосов.
К умеренно-националистическим относят Баскскую нацио-
нальную партию (PNV), выступающую за мирный выход Страны
Басков из состава Испании.
На выборах в законодательное собрание Страны Басков,
состоявшихся в мае 2001 г., PNV одержала победу. Соперника-
ми PNV на этих выборах были правящая Народная партия, Соци-
алистическая партия, Консервативная народная партия, Гумани-
стическая партия Страны Басков и — тогда еще легальная — Эри
Батасуна.
К числу умеренно-националистических может быть отне-
сена также турецкая Партия национального действия (МНР).
Ядро программы МНР — сильное государство-нация, что пред-
полагает модернизацию страны с учетом культурно-историче-
ской традиции и непримиримость по отношению к любым фор-
мам курдской автономии.
МНР неоднократно входила в коалиционные правительства
в 1970-е гг. В течение 1980-1990-х переживала трудности. На пар-
ламентских выборах 1995 г. МНР не смогла преодолеть действу-
ющего в Турции 10 % -го барьера и была оттеснена на обочину
исламистскими партиями. Однако в конце 1990-х МНР успешно
конкурирует с исламистами: в 1999 г. она набрала около 18 % го-
лосов. В тот же период исламистская Партия благоденствия Рефах
теряла голоса: если в 1995 г. ее поддержали 21,4% избирателей,
то в апреле 1999 г. — 16%. Эксперты склонны полагать, что эти 5 %
электората отошли к МНР.
Те, кого на политической сцене той или иной страны назы-
вают ультранационалистами, опираются на лозунги правого и
левого популизма. Если левые пытаются добиться поддержки
масс, сочетая призывы к классовой солидарности с призывами к
этнонациональной солидарности (примеры — «Народная воля»
Сергея Бабурина, НБП Эдуарда Лимонова), то правые делают
301

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
ставку почти исключительно на ксенофобию и мигрантофобию.
Эксплуатация страхов, связанных с иммиграцией, оказалась
весьма эффективным инструментом завоевания голосов изби-
рателей. Этот инструмент позволил многим радикальным нацио-
налистам в Западной Европе, которые совсем недавно влачили
маргинальное существование, переместиться с обочины поли-
тической жизни своей страны ближе к ее правому центру.
Балансирующие на грани фола «Республиканцы» (Republi-
kaner) получали в начале 1990-х гг. в некоторых федеральных
землях Германии до 10 % голосов (в частности, в земле Баден-
Вюртемберг и в округе Бремен). В Австрии за Йорга Хайдера
и его Партию свободы (Freicheitliche) на парламентских выбо-
рах 1999 г. проголосовал почти каждый третий избиратель
(27 %), а «Народная партия» Кристофа Блохера в Швейцарии
набрала в том же году 24 % голосов. «Национальный фронт»
Ж.-М. Ле Пена пришел вторым на выборах во французский
парламент в 2002-м (17 % голосов, а вместе с партией Бруно
Мегрэ — 18,5 %), а на счету «Списка Фортэна» в Нидерландах
в том же году было более 20 % проголосовавших.
Впрочем, за приливом популярности крайне правых в кон-
це 1990-х последовал отлив. Партия Йорга Хайдера на внеоче-
редных выборах 2002 г. набрала менее 10 %, германские «рес-
публиканцы», начиная со второй половины 1990-х, не преодоле-
вают 5 %-го барьера, на убыль пошло количество сторонников
«Списка Фортэна» среди голландских избирателей.
С ультранационалистами не следует смешивать неофа-
шистов (см. Ч. Ill, гл. 7). Несмотря на множество очевидных па-
раллелей между радикальным национализмом и фашизмом,
организации, о которых мы ведем речь, отнести к фашист-
ским было бы некорректно. Во-первых, различия между дис-
курсом этих партий и собственно фашистским дискурсом дос-
таточно существенны1. Они не только не призывают к прямому
1 См. об этом подробнее: Малахов В. Жан-Мари Ле Пен и другие //
Космополис. Журнал мировой политики. № 1. Осень 2002. С. 117-120.
302

насилию, но и совершенно иначе, чем фашисты, аргументи-
руют свою антииммигрантскую позицию. Они, в частности, ве-
дут речь вовсе не о сохранении чистоты крови, а об опасности
социальной дезинтеграции. Во-вторых, попадая в политический
мэйнстрим, ультранационалисты обычно приобретают респек-
табельность и отказываются от скандальных заявлений, которые
делали, будучи изгоями. Так, Йорг Хайдер, став членом авст-
рийского парламента и проведя свою партию в коалиционное
правительство, дезавуировал собственные высказывания, в ко-
торых одобрял социальную политику Третьего рейха. То же са-
мое произошло с Джанфранко Фини, категорически отмеже-
вавшимся от антисемитизма почти сразу после того, как попал
в правительство.
К ультранационалистическим партиям с полным основани-
ем относят ЛДПР Владимира Жириновского. Национализм этой
организации носит этатистски-имперский характер. Ядро ее иде-
ологии составляет возрождение величия России как империи.
Это, в свою очередь, предполагает: восстановление роли Рос-
сии как военной сверхдержавы через щедрые вливания в ВПК и
агрессивную внешнюю политику, расширение территории в гра-
ницах СССР или царской России, демонтаж федерации в пользу
унитарного устройства, предпочтение авторитарного правления
перед демократическим.
Отдельно следует упомянуть КПРФ, в идеологии которой
этатистский национализм («державничество») причудливо соеди-
нен с левопопулистскими и социалистическими лозунгами (на-
родовластие, социальная справедливость, общественная соб-
ственность на средства производства). Геннадий Зюганов и дру-
гие лидеры КПРФ сосредоточили свою работу с обществом на
коллективной травме, связанной с крушением Советского госу-
дарства. Резкое падение уровня жизни широких слоев населе-
ния коммунисты ставят в непосредственную зависимость от рас-
пада прежней политической системы. Отодвинув на задний план
марксистскую риторику «международной солидарности тру-
дящихся» и сделав ставку на имперский национализм, КПРФ
303

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
обеспечила себе относительно устойчивый и обновляющийся
электорат.
Глава 4. НАЦИОНАЛИЗМ В УСЛОВИЯХ
ГЛОБАЛИЗАЦИИ
ДЕВАЛЬВАЦИЯ СУВЕРЕНИТЕТА
Экономическая глобализация ведет к серьезным изменениям
в политической и культурной сфере. Эти изменения непосред-
ственно затрагивают, хотя и в разной степени, все национальные
государства. Поскольку объем настоящей книги не позволяет
остановиться на этом вопросе подробнее, охарактеризуем лишь
основные тенденции происходящей сегодня эволюции.
Вовлечение национальных государств в глобальную эконо-
мику повсеместно порождает явление, которое эксперты опи-
сывают в терминах сужения, ослабления, девальвации сувере-
нитета. Нации-государства не располагают ресурсами, доста-
точными для того, чтобы строить свою политику безотносительно
к ситуации на мировом финансовом рынке. Стоимость сделок,
совершаемых на этом рынке за один день, превышает, за ред-
кими исключениями, годовой бюджет любого государства. Те-
оретически биржевые спекулянты могут обрушить курс той или
иной национальной валюты за несколько часов.
В той мере, в какой государства заинтересованы в разви-
тии своей экономики, они заинтересованы в иностранных капи-
таловложениях. Это значит, что государствам приходится брать
курс на создание «благоприятного инвестиционного климата»,
что редко согласуется с курсом на повышение уровня жизни их
собственных граждан.
С увеличением глобальной взаимозависимости претер-
певает девальвацию как экономический, так и политический
суверенитет, хотя разные субъекты затронуты этим процес-
сом в разной мере. Не нужно долго думать над тем, у кого
304

больше суверенитета в политической сфере — у Гватемалы или
у Китая.
Размежевание между приверженцами национализма и их
оппонентами начинается с интерпретации понятия «национальные
интересы». Для либерально-консервативных политиков нацио-
нальные интересы суть государственные интересы, а не интере-
сы (этно)нации. Преследовать интересы государства они стре-
мятся посредством встраивания последнего в международные
экономические и политические структуры, тогда как для нацио-
налистов национальные интересы a priori несовместимы с гло-
бализацией. Преследовать национальные интересы в этом слу-
чае означает противостоять глобализации. В экономической
сфере это значит — не допускать ущерба «экономической»
(а также «продовольственной», «энергетической») безопасно-
сти, в политической сфере — максимально наращивать военную
мощь. В рамках националистического дискурса родилось в пос-
ледние годы такое понятие как «духовная безопасность», а так-
же его корреляты: «конфессиональная» и «этнокультурная»
безопасность. Несмотря на то что определить содержание этих
понятий затруднительно, их общий вектор более или менее оче-
виден. Это установка на изоляционизм.
Однако было бы непростительной наивностью думать, буд-
то включение в глобализационные процессы несет с собой про-
гресс и процветание, а цепляние за государственные перего-
родки в экономическом пространстве — националистический
анахронизм. Существует объективное противоречие между ин-
тересами различных агентов социального действия. В частности,
между интересами руководства транснациональных компаний
и большой части населения той страны, где они работают, или
между предпринимателями в определенной отрасли производ-
ства и рядовыми работниками. Иными словами, противоречие
между трудом и капиталом никуда не исчезло. Оно лишь пере-
местилось с национального на глобальный уровень. Государство
же оказывается разорванным между полюсами этого противо-
речия.
20 Национализм
305

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Таким образом, глобализация ведет к тому, что соблюде-
ние императива национализма — безусловного приоритета прин-
ципа нации во всех областях государственно-общественной жиз-
ни — становится роскошью, которую могут позволить себе лишь
очень могущественные государства.
ДРЕЙФ ЛОЯЛЬНОСТИ
Изменения в этой сфере можно описать следующим образом:
нация-государство перестает выступать преимущественным
объектом лояльности как для индивидов, так и для групп. Одна-
ко в государствах различного типа этот процесс выглядит по-
разному.
В искусственных политических образованиях, каковыми яв-
ляются большинство постколониальных государств, усиливают-
ся этнолингвистические и этноконфессиональные лояльности,
разрывающие границы государств. Не случайно постколониаль-
ные политические единицы политологи именуют не «нациями-
государствами», а «государствами-нациями». С ухудшением
экономической ситуации в африканских странах все громче за-
являет о себе «трайбализм», выстраивающий солидарность по
этническому (и даже родоплеменному) принципу. Равным об-
разом в странах Ближнего и Среднего Востока с ослаблением
власти центрального правительства происходит перегруппиров-
ка сил, результатом которой оказывается внешнее вмешатель-
ство и реорганизация политического пространства извне. Так
случилось, например, в Ливане в 1990 г.
Не ослабевают, а в ряде случаев и обостряются, сепаратист-
ские настроения в индустриально развитых странах с полиэтни-
ческим населением. По-прежнему остро стоит вопрос о неза-
висимости Страны Басков; Фламандский союз (Vlaams Block),
выступающий за выход Фландрии из состава Бельгии, увеличи-
вает электорат. Далек от решения квебекский вопрос в Канаде.
Глобализация не только не повлекла за собой уменьшения при-
306

тязаний этнических меньшинств на суверенитет, но и вооружила
их новыми возможностями.
Помимо этнической и языковой принадлежности вызов на-
ции как объекту лояльности бросает региональная принадлеж-
ность: «Лига Норд», стремящаяся к отделению развитых север-
ных районов Италии от аграрного юга страны, в этнолингвис-
тическом отношении состоит из тех же итальянцев, что живут
в южных областях Апеннинского полуострова.
УМНОЖЕНИЕ СООБЩЕСТВ ИДЕНТИЧНОСТИ
Глобализация ведет как к стиранию различий (культурной уни-
фикации), так и к появлению новых. Появление новых различий
происходит в двух формах:
• форсирование субкультурных особенностей, подведение
жизненно-стилевых характеристик групп под фундамен-
тальные различия «культур». Об этом мы говорили выше;
• углубление уже существующих национальных различий,
связанных с религиозной принадлежностью. Линии
политического размежевания предстают в качестве ли-
ний «межцивилизационного» размежевания. Например,
как размежевание «христианской» и «исламской» циви-
лизаций.
Государства, становясь вместилищами для более чем од-
ной культуры, не в силах остановить процесс культурной дивер-
сификации на собственной территории. Политика нациострои-
тельства, нацеленная на формирование однородного культур-
ного сообщества, оказывается слишком дорогостоящим и не
приносящим желаемых результатов предприятием.
Национальное государство как институт утрачивает конт-
роль над самоидентификацией индивидов. Нация постепенно
перестает быть тем «воображаемым сообществом», член-
ство в котором переживается как личностное средоточие, как
нечто конститутивное для индивидуальной идентичности. Место
20*
307

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
национального сообщества могут занимать воображаемые
сообщества, основанные на идеологии, религии или знании1. Для
(пост)современных индивидов принадлежность к такому сооб-
ществу — субнациональному или наднациональному — может
быть важнее их принадлежности нации-государству. Настолько
важнее, что они более не считают своим долгом ни службу в
армии, ни другие проявления традиционных патриотических доб-
родетелей.
В конце 90-х гг. среди французов был проведен опрос,
в котором предлагалось ответить, «что для вас важнее»:
• государственно-национальная принадлежность;
• социальная принадлежность;
• собственная идентичность.
В пользу первого ответа высказалось лишь 6 % тех, кто яв-
ляется практикующими католиками, 4 % тех, кто отнес себя к
католикам, не исполняющим обряды, и 1 % тех, кто считает себя
агностиками. Очень немного оказалось и тех, кто выбрал вто-
рой ответ — от 7 до 10 %. Подавляющее большинство — от 78 до
84 % выбрали третий ответ. Согласно другим опросам, на во-
прос о готовности защищать государство с оружием в руках в
случае угрозы национальной безопасности отрицательный от-
вет дали 41 % немцев, 46 % французов, 46 % японцев, 49 % бель-
гийцев и 54 % итальянцев2.
Среди сообществ идентичности, основанных на религии,
наиболее мощными на сегодняшний день являются группы
исламистов. Не следует, впрочем, представлять себе исла-
мизм в качестве однородного целого. Исламизм, или поли-
тический ислам, состоит из огромного количества различных
группировок с различными политическими и религиозными
' См.: InglehartR. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton
(NJ), 1997. P. 7-19.
2 См.: Доган М. Падение традиционных ценностей в Западной Евро-
пе: религия, государство-нация, власть // Мировая экономика и междуна-
родные отношения. 1999, № 12. С. 23-30.
308

взглядами1. Менее заметны на политическом поле, но не менее
значимы для людей, в них входящих, организации религиозных
фундаменталистов — мусульманских (не только шиитских), хри-
стианских (не только протестантских), а также группы привер-
женцев НРД (новых религиозных движений).
Из сообществ идентичности, основанных на идеологии, сле-
дует выделить экологизм и феминизм.
Наконец, на современную политическую и культурную си-
туацию оказывают все большее влияние сообщества идентич-
ности, основанные на знании. Это, прежде всего, международ-
ные экспертные объединения, а также международные ассо-
циации ученых.
ВЕДУТ ЛИ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ К УПАДКУ
НАЦИОНАЛИЗМА?
Как показал Б. Андерсон, прародитель национализма — печат-
ный капитализм. Победное шествие националистических идей в
XIX-XX вв. было обеспечено массовой печатью — многотираж-
ными газетами и книгоизданием, создававшим и скреплявшим
«воображаемые сообщества». Современный человек, однако,
живет в эпоху электронных СМИ2. Какие изменения влечет за
собой их появление?
Телевидение делает возможным одновременное распрост-
ранение одних и тех же образов на огромных территориях поверх
национально-государственных границ. Можно без преувеличения
сказать, что телевидение произвело своего рода бескровную
' См.: Малашенко А. Исламское возрождение в современной Рос-
сии. М.: Московский центр Карнеги, 1998. С. 126-163.
2 Здесь точнее было бы говорить не столько о средствах массовой
информации, сколько о средствах массовой коммуникации (СМК). Ведь
современный телезритель не только пассивный реципиент информации,
но и участник интерактивных опросов, «горячих линий» в прямом эфире
и т. д.
309

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
революцию, обеспечив трансляцию знаков и символов, подда-
ющихся декодированию независимо от наличия лингвистических
барьеров1. Кроме телевидения немалую роль в этой революции
сыграло такое изобретение как видеокассеты, циркуляция ко-
торых в последние четверть века приобрела массовый характер.
За телевизионной революцией, начавшейся в 1960-е гг.,
в 1990-е гг. последовала еще более радикальная социокультур-
ная трансформация: Интернет. Интернет сделал возможной
одновременную личную коммуникацию миллионов людей.
Некоторые наблюдатели делают отсюда вывод, что даль-
нейшее распространение информационных технологий приведет
к ослаблению уз национальной солидарности и тем самым, к ос-
лаблению, а в перспективе и к исчезновению, национализме в2.
Однако этот вывод слишком поспешен. Сеть, в самом деле,
ведет к появлению новых воображаемых сообществ. Однако
национальный (националистический) способ их воображеннос-
ти обнаружил высокую конкурентоспособность. Этому способ-
ствуют, во-первых, мощные институциональные, финансовые и
символические ресурсы, находящиеся в распоряжении наций-
государств. Во-вторых, активисты националистических движений
получают благодаря новейшим технологиям (от электронной
почты до электронного банковского обслуживания) новые воз-
можности. Украинские националисты могут жить в Торонто,
алжирские — в Париже, а сикхские — в Лондоне, что не меша-
ет им воздействовать на ситуацию на исторической родине.
Поэтому хоронить национализм было бы не просто прежде-
временным, но и неверным шагом3.
' Иными словами, телевизионное распространение визуальных обра-
зов создало ситуацию универсальной культурной переводимости.
2 См., например: AppaduraiA. Modernity at Large: Cultural Dimensions
of Globalization. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996.
3 Некоторые исследователи даже высказывают мысль, что национа-
лизм переживет нации. См.: Градировский С, МежуевБ. «Постнациональ-
ный» мир Третьей волны // Русский журнал. 4.03.2003. — (www.russ.ru.;
http/: www. 8081 /politics/20030304-mezh.html
310

НЕОЛИБЕРАЛИЗМ VERSUS НАЦИОНАЛИЗМ
Доминирующей идеологией на глобальном уровне в наши дни
является неолиберализм — специфическая комбинация идей
индивидуализма и экономической свободы. В этой ситуации все
идеологии, способные бросить вызов неолиберальной идеоло-
гической гегемонии, дискредитируются. Не исключение и наци-
онализм, который усилиями международных массмедиа и по-
пулярной публицистики превратился в жупел. В самом деле, кого
сегодня называют националистами? Отнюдь не только полити-
ков типа Йорга Хайдера и Владимира Жириновского. Ярлык
национализм накладывается практически на всех политических
акторов, которые отказываются следовать предписаниям Вашинг-
тонского консенсуса1. «Националисты» в рамках неолибераль-
ной картины мира — это все государственные деятели, которые
не хотят:
• приватизировать предприятия, находящиеся в государ-
ственной или муниципальной собственности;
• снять или снизить до минимума пошлины на импорт;
• отказаться от мер по поощрению национального произ-
водителя;
• открыть свою финансовую систему ее величеству миро-
вой бирже.
Благодаря неизменно пейоративным коннотациям слова
«национализм», обладание этим словом становится мощным
политическим и идеологическим орудием. С его помощью очень
легко если не обезвредить противника, то ощутимо уменьшить
его влияние. Коль скоро национализм ассоциируется с изоляци-
онизмом, агрессивностью и тому подобными несимпатичными
вещами, прослыть националистом не хочет никто. Быть поме-
1 Вашингтонским консенсусом называют соглашение между Между-
народным валютным фондом, Всемирным банком и Федеральной резерв-
ной системой США, целью которого является «либерализация мировой тор-
говли».
311

ЧАСТЬ V. НАЦИОНАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
ченным этим ярлыком означает быть подвергнутым остракиз-
му. Между тем в реальной большой политике поведение основ-
ных игроков определяется установками, имеющими прямое от-
ношение к идеологии национализма. Достаточно вспомнить о
параноидальном преследовании «национальных интересов»,
которые США имеют в любом уголке земного шара, или о куль-
турной политике Франции, вкладывающей огромные деньги в
развитие национального кинопроизводства. На международном
уровне стратегия так называемого «экономического национа-
лизма» оказывается более эффективной, чем ориентация на
неолиберальные идеалы «свободного рынка». Если бы прави-
тельства Японии и Южной Кореи в 1960-1970-е гг. руководство-
вались не «националистическими» представлениями, а рекомен-
дациями МВФ, не случилось бы никакого «азиатского чуда».
Скорее произошло бы то, что мы наблюдали в Мексике, кото-
рая в начале 1980-х гг. отказалась от национализма в пользу нео-
либерализма столь решительно, что через полтора десятилетия
половина ее граждан либо остались без работы, либо влачили
жалкое существование, перебиваясь случайными заработками.
312

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Одни авторы пишут о национализме с явной симпатией, дру-
гие — со столь же явной антипатией. По-видимому, удержаться
от проявления личных эмоций, когда затрагиваются столь дели-
катные материи, как национальная идентичность и солидарность,
вообще невозможно. Но, позволяя себе эмоциональную во-
влеченность, мы не должны забывать, что наши чувства по от-
ношению к национализму определены смысловым горизонтом
той ситуации, в которой мы находимся. (Живем мы в бывшей
метрополии или бывшей колонии, принадлежим культурному
большинству или меньшинству, как выглядят партии и движения,
выступающие от лица национализма в нашей стране и т. д.) Сколь
бы мы ни стремились к всеохватности, часть проявлений нацио-
нализма непременно останется за нашим смысловым горизон-
том. Если мы смотрим на национализм из перспективы эманси-
пации, мы не видим его репрессивной стороны. И наоборот, если
мы сосредоточиваемся на связи национализма с геноцидом,
депортациями и насильственной ассимиляцией, мы упускаем из
виду его освободительный потенциал.
Тем самым я вовсе не хочу повторить трюизм о национа-
лизме как «двуликом Янусе» или сказать нечто невнятное об из-
начально заложенной в нем «многозначности». Главный тезис
этой работы в другом. До тех пор пока мы верим в существова-
ние национализма как такового, мы постоянно будем оказы-
ваться в ловушке эссенциализма. Вместо того чтобы пытаться
схватить национализм как некую сущность, имеющую одно и
только одно значение, лучше обратиться к анализу контекстов,
313

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
в которых различные участники политического действия борют-
с я за контроль над значениями, в том числе за контроль над
значением термина «национализм».
Национализм в одно и то же время — и объект исследова-
ний, и участник политической борьбы. В эту борьбу прямо или
косвенно вовлечены и исследователи. Так, украинские общество-
веды предлагали в начале 1990-х гг. разработать и ввести в вузах
преподавание «научного национализма». С другой стороны,
целый ряд ученых с готовностью ухватились за мысль Адама
Михника о национализме как «последней гримасе коммунизма»
и настойчиво проводят этот тезис в своих публикациях. В ре-
зультате получается, что национализм свойствен лишь отста-
лым восточным европейцам, а западные демократии от него сво-
бодны.
В конце XX в. многим казалось, что идеологическая победа
неолиберализма окончательна. Об этом возвещалось не без
некоторой помпы. Однако сегодня это наблюдение утратило
очевидность. Национализм в новых формах и в новых сопряже-
ниях — с левым радикализмом, религиозным фундаментализ-
мом, мультикультурализмом и антиглобализмом — бросает
вызов однолинейному видению истории.
Мы определили национализм как политическую идеологию,
в которой «нация», понятая в качестве культурно гомогенного
сообщества, выступает единственным источником суверените-
та, преимущественным объектом лояльности и предельным ос-
нованием легитимности власти.
При этом мы стремились удерживать перед мысленным
взором несколько принципиальных обстоятельств. Во-первых,
всякое определение есть ограничение, а потому неполно
описывает свой предмет. Во-вторых, считать национализм
идеологией — не означает сводить его к совокупности положе-
ний, раз навсегда данному набору идей. Идеология — это не
просто система убеждений, но и деятельность в соответствии
с этими убеждениями. В-третьих, национализм, как и всякая
314

политическая идеология, контекстуален и функционален. Не су-
ществует националистической идеологии в чистом виде, она
всегда определена тем культурным, историческим, социальным
и политическим контекстом, в котором возникает и функцио-
нирует.
На протяжении всего изложения мы пытались проанализи-
ровать функции, выполняемые национализмом в том или ином
контексте. Это легитимационная, мобилизационная и компен-
саторная функции.
Национализм — форма легитимации политических режи-
мов, получившая широкое распространение в эпоху Совре-
менности. Это произошло потому, что национализму под силу
дать практический ответ на теоретически неразрешимый во-
прос: как легитимировать то, что, строго говоря, легитимиро-
вано быть не может, а именно: границы ныне существующих
государств. Государственные границы возникают случайно, на-
ционализм же предпринимает попытку (часто вполне успешную)
выдать их за необходимые. Так, хорватские националисты точ-
но знают, почему Хорватия должна была стать суверенной по-
литической единицей, а не оставаться составной частью феде-
ративной Югославии; словацкие националисты точно знают, по-
чему Словакия должна была выйти из состава Чехословакии, а
пакистанские националисты знают правильный ответ о статусе
Кашмира.
Национализм — эффективное средство мобилизации.
Апеллируя к солидарности, формирующейся на основе пере-
живания национальной общности, национализм побуждает лю-
дей забывать о существующих между ними различиях и действо-
вать совместно. Нация воображается при этом как коллектив-
ное тело, членство в котором для индивидов принципиально
важнее, чем их членство в иных сообществах.
Наконец, национализм вполне успешно выполняет компен-
саторную функцию, помогая людям переживать коллективные
травмы, полученные в недавнем или отдаленном прошлом.
315

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Другая мысль, провести которую мы пытались на страни-
цах этой книги, состоит в недостаточности нормативного подхо-
да к изучению национализма. Национализм не «хорош» и не
«плох». Он не есть ни благотворный результат развертывания
национальной идентичности, как думают националисты, ни ре-
ликт до-модерна, как думают неолибералы. Национализм — со-
циально-структурный императив, диктующий поведение людей
в определенных условиях. Национализм — идеология, дающая
людям, попадающим в эти условия, возможность придать смысл
их собственным действиям.

Книжный qoui «Униве/гсшпейг»
nfteqctnatfusiefn всииемц вниманию!
Б. Г. Капустин
Моральный выбор в политике
Учебное пособие
В противовес морализаторскому, оценочному подхо-
ду к политической жизни данное исследование фоку-
сируется на том, какое значение имеет мораль для де-
ятельности субъектов политики. Формы, варианты,
следствия включения морали в политику рассматри-
ваются в историко-философском, теоретическом и
практическом планах. Центральное место в книге занимают проблемы
соотношения насилия и ненасилия, морального долга и политической
целесообразности, неповиновения власти и нравственной ответственно-
сти. Указанные темы раскрываются в широком контексте классичес-
кой и современной философской, политической и этической мысли.
Помимо самостоятельного значения, книга служит учебным пособи-
ем по курсу «Мораль и политика» для студентов, магистрантов и аспи-
рантов гуманитарных специальностей.
Мораль в политике
Хрестоматия
Под ред. Б. Г. Капустина
В хрестоматии собраны размышления выдающихся
зарубежных мыслителей XX в. о роли и возможнос-
тях насилия и ненасилия в политике. Включенные
тексты представляют разные идеологические и кон-
цептуальные подходы. Часть их написана активными
участниками политической жизни, другая принадле-
жит перу выдающихся политических философов и этиков. Объединяет
эти тексты, помимо общей проблематики, лишь сильный резонанс, ко-
торый они имели в общественном сознании современников под влия-
нием великих и трагических событий ушедшего столетия. Почти все
тексты переведены на русский язык впервые.
Помимо самостоятельного значения, хрестоматия служит учебным
пособием по курсам, читаемым студентам и аспирантам гуманитарных
специальностей по теме «Мораль и политика».